The Collage (#3) by The Collage

the

COLLAGE # 03 | май 2014

the

COLLAGE

«The Collage» – это независимое электронное периодическое издание, создаваемое студентами факультета философии человека РГПУ им. А.И. Герцена и включающее в себя два раздела: искусство и философию. Журнал возник как идея творческой реализации личности и призван помочь в совершенствовании навыков анализа и выработки собственной позиции по выбранной теме.

Главный редактор/вёрстка Редактор раздела философии Корректор Релайтер

Котомкина Анастасия Гусев Дмитрий Куск Мария Лин Юлия

Коллаж на обложке

Котомкина Анастасия Тюшева Ирина

Контакт Почта Сайт

vk.com/the_collage the_collage@hotmail.com thecollagemagazine.blogspot.ru

THE COLLAGE май 2014

СОДЕРЖАНИЕ 1

История университета: действующие лица Валерий Павлович Соломин, Лев Николаевич Летягин

Мистерии «Бриллианта Хоупа» Юлия Лин

«Я есть, я существую» Анастасия Буховец

Вся суть в животном Антон Шип

Критика эмпирической культурологии Дмитрий Гусев

Проблема религиозного и духовно-нравственного воспитания в современной России Анастасия Ишмакова

Зачем изучать историю философии? Дмитрий Виноградов, Дмитрий Гусев

PATHOS Ксения Васильева, Анастасия Котомкина Валерия Денисенко, Елизавета Смирнова

ИСТОРИЯ УНИВЕРСИТЕТА: ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА Факультету философии человека РГПУ им. А. И. Герцена в 2013 году исполнилось 20 лет. Его создание в начале 1990-х годов — на фоне идеологического слома и кризиса прежней политической системы — представляется сегодня фактом показательно значимым. Решение о формировании качественно новой университетской институции соответствовало задачам поиска новой опережающей стратегии, принципам модернизации образовательной парадигмы — модернизации, заданной не внешними обстоятельствами, а внутренней потребностью реформирования российского общества. Созидательные качества университетской культурной модели проясняются именно в порубежные эпохи. «Образовательный взрыв» середины 1990-х годов, смена традиционных образовательных принципов на постсоветском пространстве характеризовались немотивированными (а зачастую и неуправляемыми) процессами деидеологизации и диверсификации высшей школы. Утрата академического потенциала, нарастание деструктивных процессов становились необратимой тенденцией и самым непосредственным образом сказывались в десистематизации университетского знания, его дезориентированности и дискретности, оторванности от динамично меняющейся культурной реальности. Создание факультета философии человека стало результатом антропологизации социогуманитарного образования, отвечало актуальной потребности построения антропологически обоснованной педагогической модели, что в полной мере соответствовало принципам культуротворческой миссии отечественной высшей школы. За свою историю факультет собрал и сконцентрировал уникальный интеллектуальный потенциал, ориентированный на поиск опережающих образовательных стратегий. Сегодня можно с уверенностью сказать, что такие образовательные стратегии в полной мере реализуются в Герценовском университете.

Факультет философии человека располагается в историческом здании, включённом в «Список вновь выявленных объектов, представляющих историческую, научную, художественную или культурную ценность». Здесь преподавали философию Николай Лосский, Эрнест Радлов, Иван Лапшин, Александр Введенский; академик Сергей Платонов читал авторский курс отечественной истории; академик Павел Сакулин разрабатывал основы социологического метода; здесь работал автор этимологического словаря Макс Фасмер; лекционные занятия вели филологи Николай Пиксанов и Фёдор Витберг, географы Юлий Шокальский и Бруно Адлер... Здесь читали свои стихи Сергей Есенин и Николай Клюев... Здесь впервые в истории отечественной педагогики рождалась система высшего женского образования. Высочайшее решение о реорганизации педагогических курсов при Императорском Воспитательном доме в самостоятельное учебное заведение состоялось 23 июня 1903 года — на фоне продолжавшихся торжеств 200-летия Санкт-Петербурга и включалось, таким образом, в программу официальных столичных мероприятий. От только что построенного и освящённого Троицкого моста открывалась новая перспектива: Каменноостровский проспект, невдалеке от которого на изгибе Малой Посадской улицы к 1905 году будет возведено здание Императорского женского педагогического института. Отнесённый к разряду «высших учебных заведений и имеющий целью высшее педагогическое образование женщин», он вскоре по уровню преподавания занял лидирующие позиции. Предвосхищая его славную будущность, с самого начала это отмечал Василий Розанов: «и строй, и история этого нового высшего учебного заведения обещают быть очень интересными»1. Открытием Императорского женского педагогического института обозначился переломный момент в истории отечественной высшей школы. После официального закры-

тия в 1859 году единственного на всю Россию главного педагогического учреждения система специализированного педагогического образования через полвека высочайшим указом восстанавливалась в своих правах. Не выявляя в газетной публикации своей непосредственной заинтересованности и своего авторства, В. В. Розанов писал: «Преобразовываемый с осени нынешнего года, из частных курсов женский педагогический институт поправит нашу историческую ошибку. Инстинкт русского общества оказался дальновиднее и правильнее взглядов министерства народного просвещения, как они сложились в последнюю треть прошлого века. В то самое время, как министерство закрыло единственное у себя высшее педагогическое заведение, стали открываться частные курсы педагогического характера, — и между ними — преобразуемые ныне в институт...». Императорский женский педагогический институт стал первым в России педагогическим вузом университетского типа. За основу его образовательных программ была выбрана образовательная модель Санкт-Петербургского Императорского университета, дополненная комплексом учебных дисциплин психолого-педагогического цикла. «Дело заключается не в одной выработке известного контингента учителей, — отмечал В. Розанов, — но в том, что подобное специальное заведение вообще развивает в стране известный уровень педагогических требований и готовностей, развивает педагогические вкусы, взгляды, не даёт угаснуть педагогическим интересам». Не противопоставляя «классический» тип образования университетской системе педагогического профиля, В. Розанов считал нужным подчеркнуть, что «факультеты университета готовят специалистов науки, филологов или математиков, но они не занимаются и не могут заниматься, иначе как в ущерб своим задачам, педагогическою стороною преподаваемых наук и педагогическими способностями студентов. <...> Нужно признать и навсегда помириться с тою элементарною истиною, что университет ни малейше не готовит и не может готовить 1 [Розанов В. В.] Женский педагогический ин- учителей средних учебных заведений». ститут // Новое время. 1903. № 9829 (от 17 Именно поэтому данный вопрос должен поиюля). С. 2. ниматься как дело в точном смысле общего-

Почётный попечитель Императорского женского педагогического института великий князь Константин Константинович Романов. Фото Е. Мрозовской. 1898 г. сударственное: «традиция культивирования педагогических интересов, перерыв которой был бы опасен и во всяком случае чрезвычайно неприятен. В настоящее время, когда учебно-воспитательные вопросы выдвинуты на первый план и сознаны в своей чрезвычайной важности государством, оно естественно возвращается к давно помянутому плану высшего специального педагогического заведения. И будем надеяться, что женский педагогический институт получит существование более стойкое и счастливое...»2. Среда университета — понятие развивающеТам же. Подробнее см.: Груздева Е. Н. Академическое интермеццо: очерки истории Санкт-Петербургского Императорского Женского педагогического института: [с 1903 по 1922 год]. СПб.: [Б. и.], 2009. еся, и жизнь современного вуза оценивается2

по преимуществу в её динамике. Это важнейшее требование активно меняющейся реальности. Именно динамический фактор сегодня всё чаще выступает условием и критерием стабильности. Вместе с тем один их ключевых аспектов стратегического развития Герценовского университета — сохранение и позиционирование его уникальности. Само историческое пространство университета для каждого студента становится условием, инициирующим ситуацию ценностной зависимости, формирующим главное «конкурентное преимущество» — этос «включённого сознания». Именно так в отечественной традиции понимался великий смысл педагогического подвижничества в его отношении к опыту ученичества: «...и чтобы возвратить сердца отцов детям...» (Лк. 1, 17). Познавательные практики должны рассматриваться по преимуществу как практики культурные. Вслед за Гумбольдтом в работе «Университет в руи-

Цесаревич Алексей. 1900 гг. Фото Ф. Буассона и Ф. Эгглера.

Н. И. Пирогов. 1880-е гг.

Павел Егорович Кеппен. 1900-е гг.

нах» Б. Ридингс утверждает, что культурный принцип, воплощённый в университете, соединяет поступательное движение объективной науки (культурное знание) с духовным и моральным воспитанием (культивацией) субъекта. Живое историческое присутствие определяется глубиной исторической памяти. Образовательные инновации в старейшем педагогическом вузе России определяются значимостью культурных констант — выверенных точек сравнения, относительно которых и могут выстраиваться сегодня действительные перспективы развития. От эпохи Императорского женского педаго-

гического института сохранились уникальные, ещё не в полной мере востребованные фонды, в том числе десятки архивных фотографий. Как живые свидетели истории они способны донести особую атмосферу своего времени. Самое деятельное участие в организации Императорского женского педагогического института принимал Павел Егорович Кеппен (1846–1911). Артиллерист по образованию (генерал-лейтенант), он внёс неоценимый вклад в теорию отечественной гигиены, был инициатором создания доступных русских школ в Финляндии, входил в Совет детских

приютов ведомства учреждений Императрицы Марии. По завещанию П. Е. Кеппена его обширная библиотека (более 20 000 томов) поступила в Педагогический институт3. «Вечно дорогой памяти незабвенного Павла Егоровича Кеппена» была посвящена драма К. Р. «Царь Иудейский» (1912 г.). Тогда же в Императорском женском педагогическом институте появилась мемориальная аудитория — Психолого-педагогический кабинет его имени. «Коллекция световых картин по всевозможнейшим вопросам», а также «библиотека, лекционные чертежи и физические приборы занимали две комнаты». Многие

таблицы были составлены им лично или непосредственно «по его указанию, и как прекрасно можно было обставить свои лекции, пользуясь его руководством и богатыми пособиями»4. На историческом снимке, воспроизводящем обстановку мемориальной аудитории Павла Егоровича Кеппена, кроме его собственного «титульного» портрета интересно увидеть ещё две поддающиеся атрибуции фотографии. Вполне объяснимо присутствие на одной из них Н. И. Пирогова — известного военного хирурга, педагога и деятеля по народному образованию. Особый оттенок душевности в обстановку занятий молодых институток вносит фотография трёхлетнего Цесаревича Алексея, последнего престолонаследника России. Из многих его снимков этот, пожалуй, относится к числу наиболее известных. Серия фотопортретов Цесаревича была сделана в 1907 году в ателье светописи швейцарцев «F. Boissonas & F. Eggler», которые работали в Санкт-Петербурге с начала 1900-х годов. Фотографии Цесаревича выполнены в нескольких ракурсах, в меру естественности запечатлённой ситуации их трудно отнести к категории постановочных. С 1914 года в Педагогическом институте существовал литературный кружок, организованный профессором Н. К. Пиксановым Здесь читались доклады о творчестве Блока, К. Бальмонта, модных литературных тенденциях. По инициативе профессора Сакулина (он переехал из Москвы в Петроград в конце 1915 г.) в качестве приглашённого гостя на очередном заседании кружка со своими сти-

тихами выступал недавний слушатель П. Н. Сакулина по университету А. Л. Шанявского Сергей Есенин. «Однажды профессор Сакулин объявил, что в следующее занятие кружок посетит молодой, начинающий поэт. Имя Есенина было тогда знакомо не всем. Он пришёл вместе с поэтом Николаем Клюевым...»5. Встреча состоялась 10 февраля 1916 года. Перед столичными институтками Есенин и Клюев предстали в качестве «крестьянских поэтов». Всего через месяц Есенин будет призван на действительную военную службу и сменит «крестьянский камуфляж» на военную форму. А пока студентка А. Вощакина запомнит его в «синей поддёвке, косо воротке голубого цвета, хорошо идущей к его большим выразительным глазам, шароварах и сапогах. Среднего роста, стройный, с копной волнистых русых волос, подстриженных покрестьянски «в скобку», он был обаятелен...»6. Итогом творческой встречи поэта со студентами станет первая рецензия на сборник «Радуница», опубликованная П. Н. Сакулиным в журнале «Вестник Европы»7.

Русский библиофил. Иллюстрированный вестник для собирателей книг и гравюр [Le Bibliophile Ruse: Revue Illustrée...]. СПб., 1911. № 7 (ноябрь). С. 117; Галасьева Г. В. Первый библиотекарь Женского педагогического института Елена Владимировна Гогель // Вестник Герценовского университета. 2009. № 12; она же. Частные коллекции в составе фонда ОРК [Отдела редкой книги] фундаментальной библиотеки [РГПУ им. А. И. Герцена]. «Книжное собрание П. Е. Кеппена» // Университетские библиотеки: Прошлое, настоящее, будущее.

СПб.: Издательство РГПУ им. А. И. Герцена, 2003. С. 124–132. 4 Кайгородов Н. Н. Памяти почившего Павла Егоровича Кеппена. [СПб.]: Типо-лит. А. Э. Винеке, [1912]. С. 10. 5 Есенин С. А. Полное собрание сочинений: В 7 т. / Гл. ред. Ю. Л. Прокушев. М.: Наука; Голос, 1996. Т. IV. С. 471–472. 6 Щербакова С. Неизвестный автограф Сергея Есенина//Волжская коммуна (Куйбышев). 1957. № 231/11823 (от 29). С. 4. 7 Сакулин П. Н. Народный златоцвет // Вестник Европы. 1916. № 5 (май). С. 193–208.

Валерий Павлович Соломин, ректор РГПУ им. А. И. Герцена, д. п. н. Лев Николаевич Летягин, профессор, декан факультета философии человека, к. ф. н. Материал журнала «Родина», ноябрь 2013 года. Выражаем свою благодарность Льву Николаевичу за разрешение использования данного материала.

ИСКУССТВО

THE COLLAGE | искусство

ART OUTLOOK

Я есть, я существую В данной работе речь идёт о феномене граффити в изначальном его проявлении (теги, надписи на стенках), что позволило рассмотреть значение этого молодёжного явления как неотъемлемую часть современной городской культуры и особое средство коммуникации внутри молодёжи, спровоцировавшее появление надписей, прославляющих культ человека в городе — я тегаю, значит, я существую. В целом, нанесение разного рода тегов на городские поверхности стало самым первым этапом на пути становления граффити. Но культура этого направления постоянно эволюционирует, и на базе райтинга выделяются новые художественные формы. Таким образом, граффити выступает сегодня в роли современного средства коммуникации узкого круга молодёжи, ставящей цель заявить о себе в безликом, холодном пространстве города, тем самым преображая его. Анастасия Буховец, культурология

THE COLLAGE | искусство

Сегодня, прогуливаясь по улицам любого города, можно увидеть огромное количество самых разных надписей и рисунков на фасадах домов, брандмауэрах, в метро, лифтах, транспортных эстакадах и др. Многие утверждают, что это новый выплеск творчества горожан, другие же считают это чистой воды вандализмом, которым от безделья занимается маргинальная молодёжь. Что же касается молодёжи, то те многозначительно разводят руками и говорят, что это граффити, это ветер перемен, это хип-хоп, в конце концов. Разбираться, чья позиция справедлива, а чья лишь пример закомплексованности взглядов, пожалуй, ни к чему. Единственное, что на этом этапе с уверенностью можно принять за аксиому, так это то, что граффити — это полноправный элемент многогранного мира культуры, который человек создаёт и обогащает на протяжении многих лет. Это огромный культурный пласт, включающий в себя десятилетия истории становления граффити, особенности развития стилей и техник нанесения краски на поверхности, эволюцию формы и цвета, а так же многолетнюю работу по анализу, классификации, описанию особенностей этого направления в контексте культуры города и современности. Конечно, рассмотрение проблематики данного феномена вызывает вопросы и противоречия. Создаётся впечатление, что граффити сознательно проводит еле заметную грань и балансирует между искусством и вандализмом, между свободным самовыражением и разнузданным хулиганством, между легальным и уголовно наказуемым. На мой взгляд, как раз свободное размышление над выделенной проблематикой сможет так или иначе упорядочить всё и приведёт к нужному, правильному ответу, где для себя можно будет решить, принимать или нет граффити и его формы. Что я и собираюсь сделать. Этимология термина «граффити» происходит от итальянского слова «graffito», что буквально означает «царапать, проводить линии». Первоначально, данное понятие употреблялось ведущими историками и археологами применительно к надписям, процарапанным на памятниках древности. Самые первые образцы представлены в виде доисторических наскальных рисунков, датируе18

мых 30 тысячелетием до н.э., позднее появились настенные надписи в Эфесе, Помпеях, в соборе Св. Софии в эпоху Средневековья и т.д. С наступлением современности рамки понимания граффити были расширенны. Теперь его рассматривают как основу новой молодёжной субкультуры, сформировавшей художественное направление, главным принципом которого стали любые неофициально нанесённые краской, чернилами или выцарапанные на стенах, вагонах метро и др. вертикальных поверхностях публичные надписи или разрисовка в контексте городского пространства. История возникновения граффити отсылает нас в Нью-Йорк образца 1960 года, где надписи различной формы и сложности очень быстро приобрели массовый характер и стали появляться повсеместно: на стенах домов, в лифтах, вагонах метро, на памятниках культуры, в автобусах. Сперва это были очень простые, в техническом плане, теги — подписи, чьи-то имена и клички, взятые из обычных комиксов, например: duke, superkool, koolkiller, spider, eddie, kola. Как правило, рядом ставился номер так называемой банды или улицы, на которой жил райтер — eddie 135, woodie 110, shadow 137, иногда писали римскими цифрами snake I, snake II, snake III — что говорило о династической преемственности. Самым известным райтером НьюЙорка, благодаря СМИ, стал простой курьер, Таки с 183-ей улицы Манхеттена. В буквальном смысле расписавший весь Нью-Йорк, перемещаясь по улицам города от адреса к адресу, он ставил везде свой знак ТАКI 183. Это было настолько необычно и интересно, что Таки вскоре стал известен всему городу и у него появилось множество последователей и подражателей среди молодёжи Нью-Йорка. В скором времени стены города и метро пополнились тегами новых членов граффити райтинга FRENK207, JOE136, STAY HIGHT149, PHASE2, Barbara62 и EVA 62 (к слову сказать, первые известные общественности девушки в граффити движении), все городские поверхности были буквально испещрены надписями, поскольку главной задачей было как можно больше раз написать своё имя. Так оформилась единственная цель нанесения граффити тега — заявить о себе, пропиарить

ART OUTLOOK

своё доброе имя. К примеру – я SNAKE10, вот мой знак на стене, это мой район, это мой город! Я тегаю, значит, я существую. С этого момента граффити движение можно рассматривать как новое средство коммуникации внутри узкого сообщества молодёжи, где плоскости городского пространства выступают в роли бумаги, на которой посредством надписей создаётся переписка между кланами и отдельными райтерами. Любой тег или изображение расценивается как провокация к действию. Это намеренный процесс коллективного взаимообмена на уровне формы. Но, помимо посвящённого круга людей, граффити служит актом коммуникации, направленным на широкий круг простых обывателей, поскольку сам факт нанесения текста уже есть коммуникация, обращённая к потенциальному читателю, группе людей, самому себе. Чем больше людей увидит это послание, тем лучше для отправителя, ведь если не будет получателя сообщения, то оно теряет смысл. Нанесение граффити очень тесно привязано к территории, в большинстве своём к городскому пространству. Это связанно с тем, что в эпоху постмодерна город трансформировался в уникальное однородное поле безразличия, состоящее из бесконечной череды безликих городских кварталов, ставших центром социальной нестабильности, вандализма и злобы, на контрасте с которыми ярко выделяются строго выверенные, закрытые жилые массивы и бесконечное множество торговых центров, ведущих из ниоткуда в никуда. В противовес подобному обезличиванию городской среды и возникает уличное искусство граффити как новая художественная форма адаптации пространства. Ж. Бодрийяр в своей книге «Символический обмен и смерть» пишет, что граффити территориализуют декодированное городское пространство, фрагментированное различными знаками современной культуры потребления. Оно возвращает в него жизнь, собирая воедино, борясь тем самым с анонимностью и обезличенностью города. Это настоящий подрыв существующей системы посредством бессмысленного повторения знаков. Если в культурных эпохах прошлого за знаком скрывался огромный смысл, то граф-

фити представляет собой искусственную симуляцию реальности путём манипуляции и различного рода комбинации этих знаков со стороны власти, СМИ, современного общества потребления. Таким образом, выход молодёжи, вооружённой маркерами и баллончиками с краской на улицу, можно расценивать как попытку эстетизации протеста. Но этот протест происходит невольно, естественно, без чётко продуманной программы, лозунгов и социальной направленности. Сегодня граффити представляет собой искусство пространственной экспансии города, направленное на захват его самых больших частей. Неудержимо врываясь в топографию города, оно расплывается, покрывая телесную оболочку города татуировками в виде тегов, меток и надписей. Конечно же, это всё было и остаётся незаконным. Уже в далёком 1980 году, в Нью-Йорке правительство начинает бороться с граффити райтерами. На тот момент чистой городской поверхности осталось мало, и борьба за господство в своём городе спустилась под землю в метро, где по ночам целыми бандами райтеры забирались в вагоны депо и давали волю своей фантазии. Утром все эти поезда катались по городу во всех направлениях, и, признаться, сильно раздражали простых обывателей. Были приняты меры, устраивались ночные рейды для охраны метрополитена, авторов граффити арестовывали, подвергали многочисленным штрафам, даже сажали в тюрьму, запрещали продавать маркеры и краску тинэйджерам. Но всё тщетно, каждую ночь райтеры находили новые лазейки и делали своё дело. Ведь если ты борешься с граффити, то и граффити борется с тобой. В 1989 году появляется движение «За чистые поезда», главная идея заключалась в том, что разрисованные вагоны перекрашивали и не выпускали из депо. Так терялся смысл нанесения граффити, поскольку этот рисунок был обречён, его никто не увидит. Подобный приём применялся повсеместно. Властям удалось значительно сократить объёмы тегов, на некоторое время райтеры лишились возможности размещать свои работы в бесплатной движущейся галерее метрополитена. Но подобные и многие другие меры властей не снизили интерес молодёжи к этому набирающему обороты ново19

THE COLLAGE | искусство

ART OUTLOOK

THE COLLAGE | искусство

Сверху: один из тегов TAKI 183 Справа и на стр. 16: граффити Бэнкси, стр. 20-21: граффити в Калифорнии му движению, которое вместе с хип-хоп культурой распространилось далеко за пределы Америки. Повсеместно, одна за другой возникали группировки тинэйджеров, для которых нерегламентированная и преследуемая полицией роспись городских стен, вестибюлей и поездов метро стала основным занятием, определяющим их культурное кредо и специфическое место в социуме. Для молодёжи граффити служит ярчайшим способом выплеска экспрессии, юношеского максимализма и постоянного поиска адреналина. Поскольку наносимые надписи недолговечны, а городские стены моментально закрашивают, важно найти такое труднодоступное место, где работу будет невозможно сразу же быстро закрасить. Здесь уж так принято, либо ты рисуешь выше всех, в самых сложных и опасных для проникновения местах, либо ты не рисуешь вообще. Так что в некотором роде вандализм укрепляет организм: работа на свежем воздухе, элементы паркура, прыжки 22

с гаражей, рейды на крыши... Шутка конечно! В целом, нанесение разного рода тегов на городские поверхности стало самым первым этапом на пути становления граффити, который актуален до сих пор. Но культура этого направления постоянно эволюционирует, на базе райтинга выделяются новые художественные формы. Таким образом, граффити выступает сегодня в роли современного средства коммуникации узкого круга молодежи, ставящей цель заявить о себе в безликом, холодном пространстве города, тем самым преображая его. 1. Абель И. В. Ночной аттракцион// Вопросы культурологи №4, 2006 – С. 105 -106 2. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. [Электронный ресурс] / Библиотека Гумер: www.gumer.info 3. Фоменко А. Граффити: новое борокко// Мир Дизайна №2 , 1999 – С. 4-9

ART OUTLOOK

THE COLLAGE | искусство

ИСТОРИЯ ОДНОГО ШЕДЕВРА

Мистерии» «Бриллианта Хоупа» Каждый день тысячи посетителей устремляются в галерею Гарри Уинстона на выставку Смитсоновской геологии драгоценных камней и минералов, чтобы своими глазами увидеть красоту, ощутить магию и прикоснуться к тайне «Бриллианта Хоупа» («Hope Diamond»), что делает его одним из самых посещаемых экспонатов в мире. А масс-медиа использует этот драгоценный камень в качестве примера совершенства и значимости. В чём же причина элевации статуса «Бриллианта Хоупа» до такого высокого уровня? Юлия Лин, группа Ф-5

THE COLLAGE | искусство

Сверху: Презентация Бриллианта Хоупа в Смитсоновском институте, 1958 год Стр. 8, 14: Эвелин Маклин, стр.13: Мария-Антуанетта, Жан-Батист Андре Готье, 1775 год Алмазы массой более 15 карат — редкость, массой в сотни карат — величайшая редкость. Некоторые камни получают собственные имена, мировую известность и прочное место в истории. Одним из таких камней является «Бриллиант Хоупа», также известный как «Hope Diamond». Физические свойства «Бриллианта Хоупа»: вес 45.52 карата (9.104g – 0.3211oz), размер 25.60mm x 21.78mm x 12.00mm, качество огранки: огранка в форме подушки-кушона, цвет по GIA фантазийный серовато-синий, чистота: VS1 (присутствует беловатый грейнинг). Многие считают, что «Бриллиант Хоупа» — это самый крупный бриллиант в мире, что, однако, не является правдой, об этом мы скажем немного позже. Когда же посетители впервые собираются на выставку, то ожидают увидеть камень размером с бейсбольный мячик, а на самом деле, перед их глазами предстаёт 10

бриллиант в 45,52 карата, что сопоставимо с размером крупного грецкого ореха. Но всётаки, есть что-то такое в этом алмазе, раз он так популярен в мире. Как только посетители галереи справляются с некоторым разочарованием, они всё же соглашаются с тем, что, возможно, это самый крупный бриллиант, который они когда-либо видели своими глазами. К тому же, он ещё и тёмно-голубого цвета. И что же выясняется? А то, что тёмно-голубые бриллианты очень редкие и очень дорогие, и что данный бриллиант один из самых крупных ныне известных камней. Это уже заслуживает уважения и восхищения. Не поддаётся сомнению и тот факт, что с тех пор как Гарри Уинстон передал этот бриллиант в 1958 году Смитсоновскому институту, его красотой восхитились более 100 миллионов человек, что также повлияло на славу «Бриллианта Хоупа». Многих поражает и восхища-

ИСТОРИЯ ОДНОГО ШЕДЕВРА

ет и история этого прекрасного минерала. Стоит начать с его происхождения: «Бриллиант Хоупа» огранён из минерала, рождённого при невообразимо высокой температуре и давлении около 160 км под землёй, там, где никогда не ступала и, пожалуй, не ступит нога человека. Бриллианты называют путешественниками во времени: они свидетели сотен, а то и тысяч миллионов или миллиардов лет жизни на Земле, они память о всех счастливых и трагических судьбах людей так или иначе попавших в отблеск их сияния с самого первого момента их нахождения до настоящих минут. Судьба и история «Бриллианта Хоупа» не исключение, она похожа на захватывающий роман-приключение с похищениями, неожиданными поворотами событий, с сокровищницей самого французского королевского двора, американскими богачами, смертью, проклятиями и ещё всякими страшилками. Все эти оттенки необыкновенной истории будоражат воображение, а приближаясь и рассматривая драгоценный камень, посетитель, возможно, ощущает себя немного причастным к головокружительным событиям этой несовершенной истории совершенно идеального бриллианта. Конечно же, история камня вовсе не закончилась, она живёт и сейчас, и пока все мы являемся её частью, бриллиант будет наблюдать за нами, медленно кружась в своём защищенном музейном дисплее. Несмотря на то, что история бриллианта достаточно известна, у исследователей всё равно возникает масса вопросов. Действительно ли «Бриллиант Хоупа» когда-то был отгранён из знаменитого Французского Голубого Бриллианта или, как его ещё называют, «Голубого Француза», который был похищен в 1792 г. во время Французской Революции? А может быть существуют и другие синие бриллианты, вырезанные вместе с «Бриллиантом Хоупа», так сказать, его братья или сёстры? Почему после облучения ультрафиолетовым светом бриллиант излучает интенсивное оранжевое свечение? На все эти вопросы учёные всё ещё ищут исчерпывающие ответы, а нам остаётся довольствоваться существующими фактами и, конечно же, верить в легенды... Итак, давайте же окунёмся в захватываю-

щий мир истории «Бриллианта Хоупа». История голубого камня, известного сегодня под именем «Бриллиант Хоупа», началась в XVII веке, когда французский купец-путешественник, Жан-Батист Тавернье (Jean-Baptiste Tavernier), во время своих странствий приобрёл бриллиант весом в 112 3/16 карат. Этот бриллиант, скорее всего добытый в Коллурских копях, где-то недалеко от Голконды в Индии был треугольным по форме и грубой огранки. Цвет же был охарактеризован самим Тавернье как «прекрасно фиолетовый». Существует предание, что Тавернье приобрёл бриллиант, прибегнув к краже, когда увидел его во лбу изображения божества в одном из индийских храмов. В 1668 г. Тавернье продал бриллиант французскому королю Людовику XIV. В 1673 г. камень был отдан придворному ювелиру месье Питу, дабы тот придал ему новую форму и уникальный блеск. Вследствие чего бриллиант приобрёл форму сердца и при этом «похудел» до 67 карат. Зато теперь своей неповторимостью и блеском он затмевал все прочие королевские драгоценности. В придворных записях его цвет описывается как интенсивный стальной голубой, тогда же он стал известен как «Голубой Бриллиант Короны» («Le Bijou du Roi») или «Голубой Француз» («Le bleu de France»). Во время торжественных церемоний Людовик XIV носил бриллиант, вправленный в золотой кулон, на шее. По многочисленным легендам именно тогда «Голубой Француз» начал приносить несчастья владевшим им людям. После того, как Людовик подарил его своей фаворитке, госпоже де Монтеспан, та быстро начала терять благосклонность короля, начавшего оказывать особые знаки внимания её сопернице, мадам де Ментенон, которая из гувернанток при детях мадам де Монтеспан стала фавориткой короля, а потом и его женой. После этого относительно незначительного несчастья с его бывшей любовницей стали один за другим умирать близкие Людовику люди: сын, брат, внук и жена внука. В 1749 г. голубой бриллиант перешёл во владение к Людовику XV, который с помощью ювелира Андре Жаквима украсил им свой орден Золотого Руна (Ordre de la Toison d’Or). Очень любил впоследствии носить тот орден 11

THE COLLAGE | искусство

и Людовик XVI, который, подарив камень своей супруге королеве Марии Антуанетте, вскоре сложил вместе с ней свою голову на плахе Французской революции. Все драгоценности королевской сокровищницы Франции были переданы новому правительству, которое настолько плохо и бездарно их охраняло, что в 1792 г. «Голубой Француз» наряду с множеством других сокровищ был похищен. И поскольку это был самый известный в Европе драгоценный камень, продать его было невозможно. У похитителей оставался единственный путь сбыть этот бриллиант – повторная его огранка. В 1812 г. в Лондоне «Голубой Француз» вновь увидел свет. Он опять «похудел» и уже до 47 карат: ведь столько бед и потрясений пришлось пережить бедняге. В этот раз бриллиант был обнаружен в собрании Лондонского купца Даниэля Элиасона (Daniel Eliason). Существуют веские доказательства того, что новым владельцем камня становится король Георг IV (king George IV of England), после смерти которого, в 1830 г. «Голубой Француз» продаётся на частном аукционе вследствие крупных долгов короля. Первые ссылки на нового обладателя прекрасным бриллиантом появляются в 1839 г. в каталоге драгоценных камней представителя известной династии британских банкиров Генри Филиппа Хоупа (Henry Filip Hope). Именно с этого момента голубой бриллиант французских королей становится известным под именем «Бриллиант Хоупа» (теперь и мы будет называть его именно так). Хоуп, проживший всю жизнь холостяком, завещал своё громадное состояние своим трём племянникам. Один из них, Генри Томас Хоуп (Henry Thomas Hope), выставил «Бриллиант Хоупа» на показ в 1851 г. во время Всемирной Выставки в Гайд-Парке. Мы не будем углубляться в многочисленные переходы «Бриллианта Хоуп» из рук в руки внутри семейства Хоуп. Скажем только одно: представители этого семейства начали верить в то, что именно голубой бриллиант приносит им денежные неудачи. Вслед за Хоупами бриллиант побывал в сокровищнице русского князя Канитовского и затем, у турецкого султана Абдула Хамида II, известного под прозвищем Абдул Проклятый. 12

По прозвищу последнего турецкого султана нетрудно догадаться, что счастья голубой бриллиант ему также не принёс. Абдул Проклятый застрелил свою жену, на шее которой висел голубой бриллиант. В 1909 г. «Бриллиант Хоупа» снова уходит с молотка, но теперь попадает в руки Пьера Картье (Pierre Cartier). По-видимому, истинно профессиональный ценитель драгоценностей Картье сумел задобрить роковой камень и избежать печальных последствий. В 1910 г. Картье продаёт «Бриллиант Хоупа» по некоторым данным за $300.000 (по тем временам это была баснословная сумма денег, – прим.) Эвелин Уолш Маклин (Evalyn Walsh McLean), дочери богатого американского золотопромышленника, вышедшей замуж за наследника газетной империи Эдварда Биля Маклина (Edward Beale McLean). С этого момента «Голубой Француз» навсегда покидает Европу и его новым домом становятся Соединенные Штаты Америки. В это же время, по заказу госпожи, Эвелин Пьер Картье создаёт трёхуровневый обруч для головы, украшенный голубым бриллиантом. Однако поняв, что подобное украшение невозможно носить достаточно часто, миссис Маклин отдает распоряжение вставить камень в кулон бриллиантового ожерелья. Прекрасно зная о мрачной репутации «Бриллианта Хоупа», миссис Маклин практически сразу после покупки пошла с ним к священнику, попросив освятить камень, дабы она могла его носить. Однако это не спасло её от проклятия злополучного камня. Дальнейшая судьба Эвелин Уолш Маклин вызывает глубокое сострадание. Её жизнь трагически изменилась: скоропостижно умирает брат; старший сын, рождение которого было отмечено покупкой бриллианта, погибает в возрасте девяти лет в автомобильной катастрофе; муж Эвелин безнадёжно спивается, и их семейная жизнь заканчивается разводом; единственная дочь погибает от наркотиков. Сама же Эвелин умирает от пневмонии в 1947 году. Интересен тот факт, что после смерти Эвелин ожерелье с голубым бриллиантом было найдено слугами на кухне. Они едва не сошли с ума от страха, не зная, где хранить такую ценность. Было решено позвонить другу се-

ИСТОРИЯ ОДНОГО ШЕДЕВРА

THE COLLAGE | искусство

ИСТОРИЯ ОДНОГО ШЕДЕВРА

мейства Маквлинов, главе ФБР Эдгару Гуверу (Edward Guver). Мистер Гувер приехал в имение Маклинов в одиннадцать часов вечера, забрал ожерелье, взял такси и катался на нём до утра по Вашингтону, обдумывая подходящее место для хранения бриллианта. В 1949 г. вся коллекция драгоценностей Эвелин Уолш Маклин, а именно 74 предмета, была куплена нью-йоркским ювелиром Гарри Уинстоном (Harry Winston). Хочется отметить, что в коллекции помимо «Бриллианта Хоупа» были такие сокровища, как бриллиант «Звезда Востока» («The Star of the East») весом в 94,8 карата, бриллиант «Звезда Юга» («The Star of the South») весом в 15 карат, зеленый бриллиант весом в 9 карат и ныне известный под именем «Бриллиант Маклинов» («McLean Diamond») весом 31 карат. В 1958 г. Гарри Уинстон подарил «Бриллиант Хоупа» Смитсоновскому институту в Вашингтоне. Казалось бы, всё, злополучный бриллиант никому больше не может принести несчастье. Но возможно от злых чар «Бриллианта Хоупа» пострадал ещё один человек, доставлявший ожерелье с драгоценным камнем в музей. Вскоре после этого он попал под грузовик и лишился ноги. Затем он ещё раз попал в автоаварию, и от него ушла жена. И это уже не говоря о том, что любимая собака этого человека задушилась на своём поводке. Вот такая печальная история. Сегодня бесподобное сияние граней «Бриллианта Хоупа» можно лицезреть в галерее Гарри Уинстона в Национальном музее естественной истории Смитсоновского института (Harry Winston Gallery of the Smithonian National Museum of Natural History). Голубой бриллиант вделан в изумительное бриллиантовое колье работы Пьера Картье. Кстати, в 2009 г. в честь пятидесятилетия нахождения камня в стенах музея поклонникам голубого бриллианта было предложено принять участие в выборе дизайна нового временного ожерелья для бриллианта. Временное ожерелье было названо «Embracing Hope» и было выполнено мастерской Гарри Уинстона. В январе 2013 г. бриллианту было возвращено его былое «одеяние» рук Картье, а временное ожерелье, украшенное новым бриллиантом стоимостью в 1 миллион долларов, планируется продать на благотворительном

аукционе. Подставка с украшением медленно вращается вокруг собственной оси, чтобы восхищённые посетители музея смогли полюбоваться им со всех сторон. Дирекция музея приняла буквально уникальные меры по защите бриллианта от воров. Во-первых, он лежит под очень толстым сверхпрочным стеклом. Вовторых, при первом несанкционированном прикосновении к стенду, на котором крепится его витрина, голубой бриллиант тут же упадёт в одно из вращающихся под ним сверхнадёжных небольших хранилищ в основании стенда. Номер хранилища, которое в случае необходимости должно стать местом укрытия для «Бриллианта Хоупа», меняется каждый день. Да, даже здесь не обходится без тайн. Эксперты до сих пор не могут прийти к общему консенсусу, когда речь заходит о реальной стоимости голубого бриллианта: одни оценивают его примерно в триста миллионов долларов, другие утверждают, что бриллиант бесценен. Согласитесь ли вы с тем, что стоимость не всегда находится в определённом соотношении со счастьем и удачей? Не этому ли учит нас история «Бриллианта Хоупа»? Впрочем, стоит упомянуть о том, что для многих людей, владеющих бриллиантами, даже не столь совершенными и значимыми по высоким стандартам шкалы 4«С», значимость собственных бриллиантов всё же будет гораздо выше стоимости знаменитого голубого бриллианта. И пока эти драгоценные камни несут в себе личностный смысл, они будут считаться своими хозяевами такими же бесценными, как и «Бриллиант Хоупа». В заключении хочу сказать, что хотя и трудно оценивать материальную значимость «Бриллианта Хоупа», которому я посвятила свою статью, его совершенная красота, породившая такую несовершенную историю, несомненно, будет и в дальнейшем будоражить воображение людей, как холодное звёздное небо бесконечно в своей красоте и безучастно в своей человечности... 1. Gates, H.L. (1921) The Mystery of the Hope Diamond. International сopywrite Bureau, N.Y. 2. Patch, S.S. (1976) Blue Mystery: The Story of the Hope Diamond. Smithsonian Inst. Press, Washington, DC. 15

ART OUTLOOK

ФИЛОСОФИЯ

PHYSIS

ВСЯ СУТЬ В ЖИВОТНОМ Эссе-реакция на прочтение статьи Доцента Кафедры эстетики, Факультета философии человека, РГПУ им. А.И. Герцена Игнатьева Д.Ю. «Театральность университета: российский контекст» в Научно-теоретическом журнале «Общество. Среда. Развитие» №2(15)’10. Театрализация университетской системы складывалась, прежде всего, благодаря гедонистическим позывам, подобно тем, что порождали дионисии, предшествовавшие появлению собственно театра в Классический период в Древней Греции. Трудно назвать однозначно мотивацию малообразованной части населения, начинавшей интересоваться процессом академизации первых учебных заведений в средневековой Европе, но, дóлжно отметить, что причиной интереса к интеллектуальному развитию и просвещению в целом, вероятно, было такое явление, как — пускай названное грубым, но при этом точно описывающим явление, выражением — отделение себя от бóльшей части общества, пребывающей в варварском неведении, посредством искусственного образования студенческого контр-сословия через стремление к «окультуриванию», как естественной потребности в приобретении эстетических воззрений. В противовес подобной гуманистической точке зрения можно как раз поставить животную природу человека, а именно: инстинкты и безусловные рефлексы, являющиеся движущей силой большинства процессов на протяжении человеческой жизни. В наше время эти инстинкты успешно используются СМИ в целях привлечения аудитории — чем больше пищи для «зверя» внутри нас, тем мы сильней прикованы к телеэкрану или монитору компьютера. Гедонизм, который мы старательно пытаемся отвергнуть в силу успешно культивируемой моды на брезгливость, но всё же побеждающий из века в век, подразумевает не только удовлетворение животных потребностей, физиологических нужд, а также осознаваемую, эстетически оформленную праздность, часто выступающую в роли детерминанта социального и материального положения человека в обществе так же, как и культурного развития личности индивида. Возможно, ныне наше мышление сноба не позволяет нам признать, что тяга к знаниям изначально основывалась на интересе к отвратительному, к зрелищу, подобно охоте на зверя или групповому поеданию добычи. И дело тут вовсе не в театральности, как таковой. Театр подразумевает некую логически обоснованную схему поведения, систему взаимоотношений, в которой обязательно есть участники пассивного и активного толка, в отличии от дионисий, в которых роли участников не распределены. 19

THE COLLAGE | философия

В период XI-XII вв. уже существуют первые европейские университеты, и формируется система образования, наполняющаяся ритуалами и традициями, часто калькируемыми из религиозных институтов той или иной страны, в зависимости от преобладающих тенденций в регионе нахождения учебного заведения. Со временем смысл в подобных обычаях исчезает, что ведёт, казалось бы, к их отмиранию, но это только видимость. В общественном сознании остались социо-культурные рудименты, тормозящие развитие общества поведенческими стереотипами, и, при этом, жизненно необходимыми в некоторых областях жизни общества. Обратите внимание и на то, что образование, «высокое» образование, в той же Древней Греции, принимаемое нами за эталон и использующее систему «один учитель, один ученик» более не применим, хотя бы, из-за стремления общества и государства к получению максимального эффекта и выгоды от своих граждан. В такой ситуации введение новой системы образования просто необходимо — так театральность фиксируется, как один из методов академического процесса. Вспомните Диалоги Платона. В одном из них, например, Сократ ведёт дидактическую беседу с Алкивиадом. Нами эта форма образования воспринимается идеалистичной и наиболее эффективной. На первый взгляд такая форма учебного процесса может показаться утопичной, излишне нагруженной личностным контактом, лишённой дистанцированности людей друг от друга, и при этом мы видим, как, и по сей день, этот архетип остаётся жизнеспособным. В театральной же традиции особенно чётко проявляется смещение акцентов между актёром и зрителем, происходящее в период расцвета постмодернизма. В университетской среде, проявляясь в способах преподавания, это не ново, но особое распространение получило именно сейчас. Отголоски «Сократовского» метода обучения («tête-à-tête») — мы находим и в XXI в.: например, репетиторство, которое всегда стоит дороже, чем групповое обучение, что говорит о высокой самоценности этого метода. Вы можете мне возразить: «Раз есть хотя бы один актёр, один зритель и действие, то чем это не театральное представление? Я мог бы с Вами согласиться, если бы не одно «НО»: так называемые актёр и зритель не обладают чётким разграничением функций, а это, как и в театре второй половины прошлого века, так и в образовании, не жизнеспособно, если мы говорим о масштабных процессах. Невозможно сравнить лекцию в полной мере ни с театром древнегреческим, ни с классицистским: в первом случае само представление — скорее, обязательный ритуал с заведомо известными зрителю началом и концом; во втором — контакт зрителя и актёров крайне опосредованный максимальной формализованностью. Опять же мы возвращаемся к форме постмодернистского театра, где само действие-диалог есть основа, но который нам тоже не подходит, так как может вовсе и не требовать наличия зрителя из-за замкнутости системы «актёр = зритель». Университет — уникальное явление в культуре, и уникальность его в том, что эстетически он одновременно походит на все жанры театра, и с тем не походит ни на один. Сейчас поиск новых форм художественного выражения, в целом, если говорить об общих тенденциях, — как способе реакции на процессы, происходящие в социальной жизни, или как модели для по20

PHYSIS

строения эстетических норм и стандартов, — ведёт к закреплению метода интерактивности как одного из приоритетных в сфере искусства и образования. Подобное явление перераспределения, точнее — универсализации новых и старых методов эстетического восприятия окружающей действительности и форм реакции на изменения в объективной реальности наблюдается повсеместно: андрогиния во внешнем облике людей, размывание границ понятийного мышления относительно художественной ценности в искусстве, эфемерность границ между странами, мультикультурализм и т.д. Антон Шип, группа Ф-7 1. Западноевропейский театр от эпохи Возрождения до рубежа XIX-XX вв. Отв. ред. М.Ю. Давыдова. М.: РГГУ, 2001. 436 с. 2. Платон. Диалоги / Пер. с древнегреч. В.Н. Карпова. – СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2012. – 448 с.

THE COLLAGE | философия

Текст: Дмитрий Гусев Фото снизу: Оствальд Вильгельм Фридрих, стр. 26: Дэвид Юм

PHYSIS

Критика эмпирической культурологии Нет ничего менее определённого, чем это слово – «культура», И нет ничего более обманчивого, как прилагать его к целым векам и народам. Иоганн Готфрид Гердер «Идеи к философии истории человечества» Культурология или же наука о культуре явила себя миру посредством учёных совсем недавно, хотя разговоры о культуре, как особом явлении в целом, велись уже давно (например, Джамбаттиста Вико и его «Основания новой науки об общей природе наций» – начало XVIII века). Неудивительно, что расцвет этой науки пришёлся на конец XIX и начало XX века, когда человечество, как будто бы испробовавшее все пути различных наук, определило их особенные предметы относительно единого организма природы. Казалось бы, что вся налично-существующая реальность охвачена специальной методологией и больше нет никаких преград для вечного развития и познания. Но особенные науки, занимающиеся природой, приносили и особенные плоды, и вопрос «Что же объединяет всех людей?» стал насущнее, чем когда бы то ни было. Оказалось то, что объединяет, нельзя свести ни к одной из таких эмпирических и позитивных наук, а всё это множество являет собой единую особую «над-природную» реальность. И культурология в конце XIX века получила новый виток, или лучше сказать, получила указание на свой предмет от эмпирических наук, которые испытывали (и испытывают) потребность в единстве, к кото-

рому можно бы было отнести результаты их исследований, и вообще саму возможность таких исследований. Это родство культурологии с опытными науками не могло не сказаться на попытках конкретизации собственного предмета, так как предмет её – единство множества особенных отношений человека к природе, но так как эмпирические науки не могут дать вразумительный ответ на то, что такое природа и человек в их единстве и различии, не разбирая на составные части, тем самым, редуцируя, то и культурология унаследовала данную проблематику вместе с методологией эмпирических наук. Поэтому критика эмпирической культурологии – это так же и критика методологии эмпирических наук. В данной статье я попытаюсь разобрать основания, на которых была выстроена современная культурология, обратив внимание на её зачинателя в такой новой форме – Вильгельма Фридриха Оствальда. Оствальд, Вильгельм Фридрих (1853-1932) – талантливый эмпирик, удостоенный в 1909 году Нобелевской премии по химии за изучение природы катализа и основополагающие исследования химического равновесия и скоростей химических реакций. Считал 23

THE COLLAGE | философия

единственно верным мировоззрением энергетизм, т.е. считал энергию субстанцией. «То, чего мы не можем ни создать, ни уничтожить, называют субстанцией»1. Культурология завершает его систему наук, объединяя все особенные части одного понятия – понятия жизни (куда относятся физиология и психология). Она, в отличие от социологии, которая рассматривает общественную жизнь, не включая при этом до-общественную стадию её развития, имеет в себе и социологию, как часть, но делает акцент на «специфически-человеческом», т.е. на отношении человека к внешнему миру, когда он вмешивается в ход естественных событий, вследствие чего они принимают особый оборот, – и это то, что отличает человека от животного. Оствальд рассматривает изменение культуры, как трансформацию форм энергии, которую человечество научилось использовать. «История человеческой культуры [...] оказывается и историей техники»2. Так человек, ничем особенным не выделяющийся из животного мира, скорее был бы обречён на вымирание, если бы не его способность приспосабливать внешнюю среду под собственные нужды или же намеренно сохранять старые условия обитания. Это отличительная черта и единственная способность, которая позволила человечеству выживать и даже процветать. Эксплуатация форм низших форм энергии (мускульной силы) – рабов, позволила ему достигать собственных целей, не прилагая грубой формы этой энергии самому, а используя облагороженную форму – интеллектуальную. Он так же отмечает, что мнение о том, что приспособить неорганическую форму энергии – огонь, было гораздо сложнее, чем это предполагается, так как человек всё-таки является природным существом, и изначально он использовал грубую «животную» форму энергии – захватничество, прежде, чем научился возделывать земли и заниматься скотоводством. Что же тогда искусство и наука? Это наивысшие формы энергии, которые имеют своей целью, например, в искусстве облагородить имеющийся запас энергии человека, который наблюдает произведения искусства, т.е. созерцая, он воодушевляется. Цель науки 24

совпадает – она стремится, чтобы при как можно меньших затратах энергии достигать поставленных целей. «Нет науки ради науки, как это я неустанно подчеркиваю, — таковая была бы простой игрой, — есть только наука, ради человеческих целей»3. Такие минимальные, но эффективные затраты могут быть только у облагороженной формы энергии. Вопрос об образовании стоит перед ним так же остро, как и перед нами сейчас. Преподавание, по Оствальду, должно передавать «наивысшие духовные ценности», т.е. очеловечивать сырую форму энергии – это материальная сторона образования. А чтобы подвести учеников к этой цели, должны быть использованы педагогические методы, которые основываются на полезности действия, т.е. как можно меньше должно быть потрачено энергии – а это достигается интересом учащегося. Тем самым он приводит в пример деятелей естественнонаучного поприща, которые были не самыми успешными учениками, но в тоже время достигли какихто результатов. Их неудовольствие средним образованием заключалось в непонимании необходимости изучения древних языков, которые были скучны и, вообще, они только путают и подрывают логику. Например, луна по-немецки мужского рода, а солнце – женского, когда в других языках наоборот. Язык создавался ещё до открытия законов природы, следовательно, по мнению Оствальда, запечатлел детские ошибки, до сих пор сохраняющиеся в нём. Эти исключения из правил могут запасть обучающимся в голову так, что они могут подумать, что везде есть исключения из правил, и что «вода когда-нибудь может побежать сама собой вверх, или, что данное утверждение и противоположное ему могут быть справедливыми в одно и то же время. Следовательно, филологическими занятиями логика не развивается, но подрывается»4. Предметами, которые удовлетворяют энергетическому требованию, являются национальная литература народа и естественВ. Оствальд «Энергетика и история культуры» 1909 г. (из сборника «Насущная потребность» 1912 г. перевод С. Алексеев) с. 83 2 Там же, с. 98 1

PHYSIS

ные науки. Только они, по словам Оствальда, могут заинтересовать учащихся. Подводя итог, он говорит, что назрели необходимые реформы в этой области – образовании. Почему невозможно понимание культуры как целого на эмпирическом основании? Для культурологии остаётся нерешённым вопрос о соотношении всеобщей человеческой культуры и особенных народных культур, где первая полагается как абстракция, а законы развития особенной культуры одного народа определяются предшествующим опытом развития другой особенной культуры, откуда появляются гипотезы о закате цивилизации, стремящиеся эмпирическим путём обнаружить конкретное единство. Так же можно обратить внимание на необозримое множество существующих сейчас определений культуры, которые по своей сути, тождественны между собой, все они являются попытками объединить предметы особенных наук (психологии, социологии и т.д.), но в итоге мы получаем искусственное единение – эклектичность. Причина этой неспособности сообразовать данные особенные результаты и отношения с подлинным единством состоит в основании этих наук, конкретнее, в их методологии. И так как культурология основана на том же принципе, что и те науки, которые она старается объединить, то такое её положение, в своей сущности, не меняет её отношения к этим наукам, так как она остаётся лишь одной из их множества. Думаю, что необходимо обратиться к той науке, благодаря истории развития которой мы имеем все ныне существующие специальные науки, чьими предметами являются особенные отношения к её единому предмету – речь идёт о философии. Выступившая в Новое время методология положительных наук была следствием соотношения единого предмета познания и познающего, где последний объявляет единственной реальностью для познания внешнюю ему природу, достоверность которой подтверждается нашими чувственными впечатлениями о ней. Основываясь на их содержании, мы

задаём вопросы природе, которая посредством нашего же опыта, сообщала бы нам ответ. Так, наш опыт бы исправлял выдвинутую теорию, т.е. посредством него происходило бы единение практического и теоретического, внешнего и внутреннего. Этот метод был назван Френсисом Бэконом – индукцией или же движением от частного к общему. Но так как такая методология имеет всего лишь широкую применимость, т.е. позволяет делать выводы и представлять следствия настолько, насколько позволяет опыт, который всегда ограничен определённым количеством случаев, и выводы, основывающиеся на нём, имеют силу только для конкретных наличных случаев. «...надо сознаться, что вся современная наука не пользуется никаким другим методом умозаключений, кроме неполной индукции. Ибо только она даёт возможность делать предсказания, т. е. устанавливать отношения, которые ещё не подвергались непосредственному наблюдению...»5. Данная методология подверглась критике со стороны последовательного эмпирика Дэвида Юма и Иммануила Канта, которые развенчали надежду естествоиспытателей, использующих метод неполной индукции, о нахождении всеобщего закона вовне познающего субъекта, так как только он обладает способностью знать относящееся к нему внешнее, и вообще понимать этот «язык природы». А это значит, что необходимо исследовать познавательную способность, тем самым понять, как действительно соотносятся предмет познания и познающий его, если уже доподлинно известно, что невозможно провести между ними разделяющую черту. Поэтому эмпирический подход к сознательной деятельности человека (а культура без сомнений является таковой) заведомо не может увенчаться успехом, так как нужно рассматривать всеобщую и необходимую причину существования культуры вообще, а не использовать только немногочисленные

3 4 5

Там же, с.113 Там же, с.122 К теории науки (1904) С.161 25

THE COLLAGE | философия

PHYSIS

опытные результаты в надежде понять действительную причину её особенного бытия. Единственная наука, которая включает в себя этот момент противопоставления предмета познания и познающего, но не ограничивается им, есть философия. Именно результат всей её истории представил человечеству различённое в себе тождество отношения её единого предмета к самому себе. Моментами развития этого тождества выступили искусство и религия как особенные отношения предмета философии, и благодаря этому мы имеем различные уровни развития культуры каждого народа, но единые в поступательном самосознательном движении. Действительно, только приобщившись к результату всей истории философии, мы можем понять, что же такое культура, и формы, в которых она является: искусство, религия и философия, которые её и опосредуют. Именно тогда различённость всеобщей культуры предстанет перед нами как всеобщее единство особенных культур, и именно тогда эмпирические науки сознают свой особенный предмет по отношению к единому предмету философии. 1. В. Оствальд. Энергетика и история культуры (1909г.) // «Насущная потребность» 1912 г., перевод С. Алексеев, стр. 81 2. В. Оствальд. Классификация наук (1909 г.) // «Насущная потребность» 1912 г., стр. 194 3. В. Оствальд. К теории науки (1904) // «Насущная потребность» 1912 г., перевод С. Алексеев, стр. 148 4. В. Оствальд. «Натурфилософия. Лекции, читанные в Лейпцигском университете» 5. Муравьёв А.Н. Эмпиризм и метафизика XVII века: исторические условия возникновения (20 лекция) // http://philosophiya.ru/content/ articles/lectures-history-philosophy-MuravevAN/Empiricism-metaphysics-historicalconditions/ (дата ссылки: 03.04.2014) 6. Гердер И.Г. Идеи к философии истории человечества // Памятники исторической мысли, Москва: Наука, 1977

THE COLLAGE | философия

ESSENTIA

Проблема религиозного и духовнонравственного воспитания в современной России Вопрос о духовно-нравственном воспитании и роли в нём религиозного самосознания имеет, безусловно, непреходящую ценность, ибо от его решения во многом зависит будущее не только нашей страны, но и всего человечества. Признаком того, что этот вопрос всё более актуализируется в современной России, может служить явное увеличение числа теоретических работ, ему посвящённых. Например, А.Г. Ломоносов в недавно вышедшей книге «Путь в Софию» пишет, что нашему народу в ходе его национального самоопределения предстоит восхождение к совершенно новой форме религии – к религии разумного самосознания, предвосхищённой великим русским писателем и религиозным мыслителем Л.Н. Толстым1. Русский народ обладает огромным наследием в виде памятников литературы, православной культуры и, наконец, русской философской мысли. Вся эта почва, с условием, если мы постараемся серьёзно осмыслить результаты трудов тех, кто возделывал её, на деле является хорошей основой для пробуждения подлинного религиозного самосознания, в котором религиозное сознание, наконец, осознает себя самого. Однако это вряд ли произойдёт без философского самосознания и без ведущего к нему процесса образования, сознательно учитывающего все необходимые этапы созревания разумного мышления, одним из которых выступает религиозное сознание.

По моему глубокому убеждению, есть необходимость изучения классической немецкой философии для понимания того, что такое истинная религия, к которой, как бы этому ни сопротивлялись, современное человечество всё равно исподволь продвигается. Обращение к классическому философскому наследию позволит нам понять современное состояние культуры, религии и философии, что сделает возможным осуществление такой реформы российского образования, которая, в отличие от проводимой ныне его модернизации, станет действительным шагом к образованию в каждом воспитаннике человека как целостного, разумного существа и достойного гражданина своей страны. Только благодаря классической философии можно понять непреходящую важность и необходимость каждой формы человеческого сознания, будь то представление или рассудок, равно как их осуществление в науке, искусстве и религии. Именно спекулятивная точка зрения, точка зрения разума способна усмотреть в каждой из основных форм сознания их разумное начало – действие единого разума. Но, осознавая это начало, мы также способны видеть и конечность каждой из этих форм, необходимость их дальнейшего развития, ибо застревание индивидуального или народного духа в любой из них есть лишь следствие недоразумения, объяснимого не сущностью духа, а внешними ей личными или историческими обстоятельствами. 1 Ломоносов А. Путь в Софию: Очерки фено- Поскольку во взаимодействии различных менологии русского духа. – СПб.: Издатель- форм сознания происходит развитие единство РХГА, 2014, С. 210, 227. ства человеческого духа, постольку крайне 29

THE COLLAGE | философия

полезно проследить историческое развитие отношения философии и религии, которые, выступая как необходимые моменты развития духа, оказывали друг на друга благотворное влияние. Более того, Гегель говорит в своих лекциях по философии религии, что религиозное чувство может пробудиться в душе человека как результат философского познания, хотя это совсем не обязательно2. Религия существенна для человека именно потому, что он – человек, отчего его конечная цель, в первую очередь, состоит в том, чтобы познать религию. Но как философия должна, наконец, стать наукой, обретя единство содержания и формы, так и религия может, благодаря ней, совершить существенный шаг в собственном развитии, которое продолжается, несмотря на то, что по видимости его нет и даже, согласно некоторым теологам, быть не должно. Для этого необходимо понять непреходящую сущность религии, что возможно не с обособленной религиозной точки зрения, не изнутри лишь её самой, а только с точки зрения философии, если, конечно, философия уже поднялась над религиозным способом представления и способна видеть в последнем разумное начало, ведущее к дальнейшему развитию духа. Исследование понятия религии в истории самой философии позволяет обнаружить не только единство философии и религии, но и принципиальное единство человеческой сущности, в развитии которой философия и религия преодолевают себя лишь как особенные формы сознания и выступают как всеобщие моменты становления человеческого духа. Перед нами, таким образом, встаёт задача понимания христианства, в особенности православия, благодаря которому уже более тысячи лет формировалось русское миросозерцание. Ясно, что это понимание требует не догматического повторения рассудочных формул, а раскрытия их разумного содержа-

ния. Это требование обозначил ещё Сергей Булгаков, говоря о том, что богословствование вообще – искреннее, настоящее богословствование – должно быть modern, т.е. непременно соответствовать своему времени, а не оставаться в своей привычной, отчего и порой бессильной, неизменной форме3. Решение этой задачи предполагает уяснение того, что форма представления ещё сохраняет некоторый дуализм, разорванность божественного и человеческого начал, бесконечного и конечного. Кроме того, необходимо отделить собственно христианское содержание православия от древних представлений иудейской религии, в том числе от представления о творении, которое Фихте назвал коренным заблуждением4. В ходе изучения философии вообще и классической немецкой философии в особенности проясняется, что подлинному христианству не свойственно это заблуждение, ибо оно является по-настоящему новой ступенью в развитии человеческого духа, т.е. действительно иным, чем иудейское, отношением человека и Бога. В некотором смысле христианство представляет собой наиболее высокую ступень этого отношения. Шеллинг, выявляя связь между естественной религией, религией откровения и религией свободного философского познания, утверждает, что к последней можно прийти только при том условии, если христианство будет объяснено, не будучи разделённым на лишь доктринальное и историческое5. Его необходимо постичь как реальный живой процесс, в котором развивается как отдельный индивид, личность, так и их единое сообщество, настоящая Церковь. Христианству, и в особенности православию ещё предстоит выразить себя, причём выразить на языке современности и для современного сознания. Это и станет новым этапом в развитии религиозного сознания и самосознания человечества, преодолением стихийного исторического развития и прео-

Гегель Г. В.Ф. Лекции по философии религии // Г.В.Ф. Гегель. Философия религии: в 2-х тт. — Т.1. М.: Мысль, 1977, С. 207. 3 Пр. Булгаков С. Православие. Очерки учения православной церкви / С.Булгаков. – Спб.: САТИСЪ, 2011, С.104. 4 Фихте И.Г. Основные черты современной

эпохи // И.Г. Фихте. Сочинения.– СПб.: Наука, 2008. 5 Шеллинг Ф.В.И. Философия откровения // Ф.В.Й. Шеллинг Соч. в 2-х тт. – Т.1. М.: Мысль, 1987. 6 Кант И. Религия в пределах только разума // Кант И. Трактаты и письма. М., 1980, С. 194.

ESSENTIA

М.В. Нестеров «Философы» (П. Флоренский и С. Булгаков), 1917 г. стр. 28: М. В. Нестеров «Всадники», 1932 г. бразования церковной веры во «всеобщую религию разума», о которой писал И. Кант6. Только овладев этой ступенью, мы сможем продвинуться дальше и подступиться к подлинно логической философии. Как верно заметил А.Г. Ломоносов, проблема преобразования исторической формы религии есть проблема её исхода1. Исход же не предполагает её забвение, или отрицание. Напротив, это необходимое преодоление ограниченности этой формы, которая лишь исторически выходит на первый план и справедливо отрицается разумно-мыслящим человеком как заблуждение, бесплодное суеверие и слепой догматизм. Но совершиться этот исход может только на разумной основе, к которой

с необходимостью подводит сама религия. Мыслить христианство как готовую систему определённых законов и предписаний, которую можно произвольно не принять или принять как наиболее подходящую для отдельного индивида, значит умалять значение и смысл этого настоящего события в сфере духовной жизни человечества. Решение задачи духовно-нравственного воспитания подрастающего поколения России, на мой взгляд, не может осуществиться без чёткого осознания этого, и, как говорил Гегель, без ясного понимания того, что религиозное чувство в качестве основы есть в каждом человеке2. Анастасия Ишмакова, 2 курс магистратуры 31

Зачем изучать историю философии? Why Study the History of Philosophy? By Gisela Striker, The Harvard Review of Philosophy VII, 1999 Перевод с английского языка: Виноградов Дмитрий, редактор: Гусев Дмитрий Студентам философского факультета, которые ещё только начинают обучение, как и тем, кто хочет продолжить его уже в академической, профессиональной стезе, обычно необходимо взять, как минимум несколько курсов в истории, например, курс, посвящённый Платону или Аристотелю, рационализму или Эмпиризму, Канту или немецкому идеализму. Содержание этих требований студентами зачастую воспринимается как обременительный пережиток древних и непросвещённых времён, когда философия расценивалась, как коллекция всесторонних учений или «систем», из которых можно выбрать мировоззрение. Аналитическая философия двадцатого века, однако, имела тенденцию связывать себя как можно ближе с наукой, видя себя или как ветвь науки, или как некоторую дисциплину второго порядка, которая изучает научные концепции или структуры обыденного языка. В течение первой половины XX века аналитические философы решительно отступили от того, что раньше называлось «метафизикой», как от бессмыслицы, и истории философии, как от сборника выдающихся неразберих. Совсем неудивительно появление такого отношения к истории философии, выраженное в следующем: «Зачем новичок в философии должен тратить своё время, изучая ранние и устаревшие версии предмета?». К тому же, студентам, обучающимся физике, химии, биологии или астрономии нет необходимости изучать историю соответствующих наук, тем более что существует отдельный факультет, посвящённый этому, в университетах. Хотя революционный оптимизм раннего десятилетия в значительной степени испарился, и множество аналитических философов сейчас склонны рассматривать своих предшественников серьёзно, но всё ещё можно услышать точку зрения о том, что философам стоит интересоваться проблемами са32

мостоятельно, пока историки думают (только) о мысли ранних философов. Мне кажется, что за этим взглядом стоит две отчётливые претензии. Во-первых, то, чем занимаются историки философии — не есть философия, а, во-вторых, современные философы мало чему могут научиться из истории их предмета. Начнём с первой претензии: то, чем заняты историки философии, есть изучение и толкование учений прошлого. Как можно от них ожидать, что их подход сможет хоть как-то развить предмет далее? Я, конечно, предполагаю, что историки не подходят к изучению истории философии c новыми идеями, по крайней мере, не в роли историков. Но как много философов делают это? Большинство преподавателей философии сегодня не смогли бы претендовать на уровень Декарта или Канта, Аристотеля или Витгенштейна. Что они делают, и чему они учат своих студентов, так это размышлять о философских проблемах настолько ясно и отчётливо или же, как можно глубже и образнее, насколько сами студенты вообще способны это сделать. Это было бы ошибкой, я думаю, сводить всю их деятельность только к книгам и статьям, которые являются внешним результатом. Большинству «системных» философов из-за собственной склонности или из-за ограничения учебного плана приходится рассматривать частные вопросы, более или менее относящиеся к традиционным академическим формам: этика, эпистемология, философия языка и т.д., но из этого они не заключают, что их коллеги, которые работают в других направлениях, не заняты философией. Мне кажется, что пока одни занимаются размышлением о философских проблемах, другие — историки философии, занимаются во многом тем же самым, как те и специалисты-«системщики». В попытке придать смысл аргументам и теориям

ART OUTLOOK

THE COLLAGE | философия

философов прошлого, мы ничего не можем сделать, кроме как подумать о проблемах, о которых они размышляли — зачастую это версии или интересные вариации вопросов, обсуждаемых в современных дискуссиях. Первый путь описания различия между историками и системными философами говорит, что это всего лишь вопрос предпочтений: историки – те, кто предпочитает читать, например, Юма, а не последние номера философских журналов, или Этику Аристотеля вместо изучения последних школ консиквенталистов или деонтологистов. Предубеждённость историков философии заключается в том, что они могут почерпнуть более от этих авторов, чем от наших, грубо говоря, вводящих в заблуждение современников. Невероятно предположить, что историк, размышляющий о Юме или Аристотеле больше, чем об этике или эпистемологии, достигнет серьёзного успеха. Можно привести серьёзное возражение, отметив, что такой подход не устраняет различие между изучением Аристотеля с целью выяснить, что он говорил, к примеру, о добродетели, и прямой дискуссией о заслуживании1 или моральной ответственности. Такое различие между толкованием и аргументацией более иллюзорно, чем можно себе представить. Историк, который хочет понять классического автора должен положиться на своё собственное ощущение в том, что философски достоверно; в этом отношении, он, конечно, руководствуется собственным пониманием философии как действительно современный философ. Это так же определяет в значительной степени, какие авторы или тексты будут выбраны им для изучения: историки логики или этики настолько мотивированы интересом в логике или этике, насколько и интересом к истории мышления (intellectual history). Очевидно, что исторические интерпретации ограничены и текстами, которые они изучают, и исторической информацией об авторе, если они, конечно, хотят избежать явных анахронизмов. Стоит ли так ограничивать изучение истории, для меня открытый вопрос, но некоторые видят в этом вызов к своему воображению. Всё же остаётся второй вопрос: «Что историческое толкование может предложить в наши дни философским дискуссиям?». Я бы 34

поспорила с тем, что вклад историков состоит только в сохранении доступа к мысли философов прошлого как ресурса, который в ином случае будет утерян или недоступен. Если вы хотите вступить в серьёзную полемику с классическим авторам, понять, что он говорил по этому вопросу или же понять, что его воззрения кардинально отличны от современных, то обычно бывает недостаточным прочитать его самые востребованные работы, даже если вы можете ознакомиться с ними на языке оригинала. Это задача исторического толкования: разобрать на современном языке проблему, действительно поставленную автором, аргументы и то, как они должны были работать, и какие ответы предлагались. «Систематические» философы считают дискуссии историков утомительными и раздражающими, но с того момента, когда историческое толкование становится делом интерпретации, работы историков открываются для критического рассмотрения всем сообществом. (Историки так же находят дискуссии «систематических» философов утомительными и раздражающими). Такого рода дискуссии необходимы для поддержания исторического правдоподобия – предполагая, как я, что это попытка найти верные интерпретации классических текстов, и не подходить к ним с причудливыми рассказами о том, что автор мог думать. По правде говоря, Аристотель и Юм гораздо интереснее, чем их комментаторы. Дискуссии, по вопросу интерпретации, – пленительны, для вовлечённых в них, и, действительно, многие историки со своей стороны, без сомнения, увлечены вопросами толкования. Также была бы интересна разработка исторических дискуссий – как например, эпистемологический диспут между стоиками и скептиками. Но это не всё, что есть в исторических исследованиях философии, мне кажется важным подчеркнуть, что приглашение изучать исторические тексты под бременем комментариев не должно быть понято, как предложение присоединиться к этим обсуждениям. Философы, не знающие греческого языка, могут всё же иметь серьёзный интерес к Аристотелю, или, мы надеемся, даже думают, что не могут войти в дискуссию по поводу некоторых моментов перевода.

ПЕРЕВОД

Допущение, что у философов прошлого можно немногому научиться может быть оправдано только необоснованными претензиями, что философия наконец-то достигла уверенного пути (path) развития науки, или же тем, что существует лишь один верный путь размышления о философских проблемах. Многие люди верят в это сегодня, как и многие их предшественники, но здесь история философии имеет серьёзный контраргумент. Я не хочу отрицать, что на протяжении двух тысяч лет было развитие, но развитие философии не является чем-то накопительным. Мне кажется, что развитие скорее заключается в признании некоторых вопиющих ошибок, очищении концептов и терминологии, а также в открытии альтернативных объяснений и теорий, и причиной всему этому была разработка дисциплин2 , в особенности, наук3. Такого рода ситуация не даёт нам гарантии, что всё ценное не будет поглощено следующей теорией, и что все ошибки и заблуждения будут отброшены. Следовательно, есть серьёзная причина сохранять исторические тексты и теории в полном доступе. Это, конечно, поможет избежать повторения ошибок прошлого. Другие причины гораздо интереснее. Часто философ хочет знать, почему его современники задают своеобразные вопросы: знать то, что привело к данной ситуации. Такой относительно серьёзный интерес берётся из не столь отдалённого прошлого – XIX и раннего XX вв – по сравнению с более

отдалёнными периодами. С другой стороны, греки, и в особенности досократики, иногда изучаются теми, кому интересно узнать «Как это всё началось?». В конце концов, более важна возможность найти в текстах древних авторов другое освещение проблем современности, тех перспектив, которые по какимлибо причинам, были забыты или отброшены современной традицией. Это произошло, например, с Аристотелем и Кантом в недавних работах по этике. Также пример этому можно найти в психологии, где философы попытались взглянуть на Декарта, в поисках теорий, не содержащих дуализма души и тела, а в эпистемологии, где эмпиризм в лице английской традиции, поставил очевидность факта выше философской теории. Я надеюсь, что философы наших дней решат сравнить свои разработки с достижениями своих выдающихся предшественников. В этом скромном смысле, я утверждаю, что работа историков самодостаточно относится к философии. Джизелла Страйкер, преподаватель античной философии в Кембридже Desert is the condition of being deserving of something, whether good or bad. 2 Дисциплины – гуманитарные науки 3 Здесь наука как естественная наука, т.е. эмпирическая 1

ART OUTLOOK

PATHOS

КСЕНИЯ ВАСИЛЬЕВА Ксения Васильева (janvaris) – теоретик современного искусства и фотограф, работающая в жанрах портретной и документальной фотографии. Лейтмотив её работ – изображение истории во множестве масштабов и построение автобиографии: от предельного внимания к жизни покинутых вещей и повседневных событий – до размышления о месте классических образов в эпоху постклассики.

анастасия котомкина Фотографии были сделаны для фотоконкурса «Прерафаэлиты в XXI веке», приуроченного к выставке «Прерафаэлиты: Викторианский авангард», которая осенью прошлого года прошла в ГМИИ им. Пушкина в Москве. Постобработка выполнена Тюшевой Ириной.

валерия денисенко Как фотограф я начинала очень наивно, и чем больше фотографировала, тем яснее мне виделось, что не окружающее вокруг запечатлеваю, а своё видение этого окружающего, а значит и себя. Именно поэтому 3 года назад перешла на плёночные фотоаппараты, т.к. они отличаются от цифровых не только процессом съёмки, но и качеством получаемых изображений. Свежеотснятая плёнка внушает столько трепета перед проявкой, печатью, сканированием, и при этом открывается столько возможностей вмешаться в любой из процессов, приближая фотографию к визуализации своей мысли.

ЕЛИЗАВЕТА СМИРНОВА Балет «Спартак» — мой любимый спектакль современности. Я очень рада, что мне выпала возможность станцевать его. Центральный сюжет — восстание гладиаторов. Спартак предчувствует трагический конец, но ради свободы он готов отдать свою жизнь. Восхитительна тема любви в балете, любви Спартака и преданной Фригии.

Фригия – чудо жизни, Прекрасна, чиста и нежна. Верна Спартаку и Отчизне, Любовью полна душа. Нежные, добрые чувства В сердце она берегла, Вечно любимая муза, Являлась во сне она. Звала на помощь Спартака, Жизнь в рабстве так невыносима. Жажда свободы в них сильна, Народ восстал, и началась война. И зазвенели цепи на руках, Спартак бесстрашно разрывал все звенья. И крикнул Красс: «Распять его, распять!» И – унеслась его душа в забвенье. Безутешная Фригия горем К небу взмолилась она. Любовь заменилась болью, Их разлучила судьба.

ПРИМЕЧАНИЯ

(нажмите на картинку, чтобы перейти к источнику изображения)

THE COLLAGE май 2014