Кто будет брать Киев?

Накануне 16 февраля, предполагаемого дня начала Третьей мировой, мчусь на дачу. Там уже идут локальные сражения — с капризным отоплением, со льдом, с зимой, переходящей в весну. Звонит Михаил Мишин: «Ты не в Москве?» — «Не в Москве».— «Значит, мы будем брать Киев без тебя?»

Сначала порадовалась удачной фразе. Мишин — один из немногих, кто может предельно емко и талантливо сформулировать формулу времени на краю бездны. Потом стало страшно. Долго скептически относилась к всеобщей войне амбиций, слов, пропагандистских трюков, но вдруг сдалась. Никто не верит в грядущую кровавую бойню, никто ее не хочет, но ведь что-то будет. И это непонятное адское «что-то» пугает не меньше войны. Но вдруг наступает час в преддверии дня пяти двоек (как тут не вспомнить пророчество Жириновского), и размытые предчувствия обретают конкретные очертания.

Так было несколько раз в новейшей России: начинаешь писать колонку в одной стране, а заканчиваешь в другой.

В судьбоносный понедельник уже с утра было тревожно. На передовой, то есть в телевизоре, не хватает только санитаров с носилками. Остального — в избытке. На участников и очевидцев событий, втянутых в воронку чужой игры, невозможно спокойно смотреть. Людей жалко до степени отчаяния. Три украинских диверсанта, пойманных в Донецке, похоже, с трудом добежали до телекамеры. Очень уж им хотелось поскорей рассказать, как они намеревались уничтожать все живое по приказу СБУ. Беженки из «ДНР» и «ЛНР» (все почему-то в боевом макияже), пересекая границу, не устают благодарить Россию за очередное благодеяние. Изобразить восторг не получается только у эвакуированных детей из детского дома, и это уже просто ожившие кадры из фильма ужасов.

Хроники милитаристского возбуждения нарастают стремительно. К середине дня Россия уже выглядит жертвой, на которую нападают бандеровцы. Только украинский снаряд уничтожил пограничный пункт в Ростове (пункт на видео похож скорее на затерянный в лесу старый сарай), как Путин экстренно собирает внеочередное заседание Совета безопасности. Прямая трансляция (которая на деле оказывается не такой уж прямой) идет в эфире целых пяти федеральных каналов. Отказ от канонов виден во всем: от допуска граждан до самого секретного изо всех секретных заседаний до мрачного полукружия античного хора, обрамляющего президента. Хористы с трудом удерживают лицо: каждому из них на мгновение суждено стать солистом под бдительным надзором Владимира Владимировича. Бедняжка Нарышкин, получивший двойку за неточность формулировок, стал кульминацией немыслимого еще вчера кремлевского макабра. Историческая речь Путина вместе с процедурой подписания акта о дружбе и взаимопомощи с «ДНР» и «ЛНР» ощущение ужаса лишь усиливала.

Оставалась одна надежда — на приверженность Владимира Влади ми ровича российской истории. Императрица Анна Иоанновна, доподлинно известно, отменила несколько смертных приговоров под влиянием неожиданной оттепели. Сейчас, смею заметить, за окном тоже неожиданная оттепель.

Любая попытка анализа оборачивается крахом. Миражная реальность анализу не поддается. Что это было? Зачем? Для чего? Происходящее напоминало спектакль режиссера, не читавшего сценарий. Почему решили эвакуировать несчастных людей, если знали, что на их землю вотвот будет ниспослана российская благодать? В чем смысл часовой речи, сотканной из подозрений и обид на весь мир?

Даже придворные комментаторы впали в ступор. Они целый день топтались в студиях в ожидании своего часа, и вот этот час настал. Я предполагала увидеть восторг, духоподъемный трепет, ликование, а увидела растерянность. И действительно, о чем говорить, когда не о чем говорить? Мучительно пытаясь понять суть происходящего, сделала для себя два грустных вывода. Первый. Начинается новый решительный этап битвы телевизора с холодильником. Второй. Признание «ДНР» и «ЛНР» — пролог новой эры. Многие эксперты, начиная с Делягина, осторожно говорили о том, что речь сейчас идет об определении будущего Украины. Впрочем, пока вопрос о том, кто будет брать Киев, остается временно открытым.

Долгие годы телевизионные сеятели ненависти вполне успешно натравливали братские народы друг на друга. Они одновременно пугали всех войной и приближали ее как могли. Отчего же тогда заплакал Соловьев? В его «Воскресном вечере» глава RT Симоньян, лучший знаток всего на свете, включая поэзию, высоко оценила стихотворение Роберта Рождественского «Подслушанный разговор». Прочитала его выразительно, с нажимом. На строчке: «Мама, а правда, что будет война? И я не успею вырасти…» Владимир Рудольфович заплакал. Оставим его слезы без комментариев.

Слава ТАРОЩИНА