Заповедник Сказок, том 4, часть 2 by Zapovednik zapovednik

Художник Юлия Сдобнова

Евгения Панкратова

Про бессердечную принцессу

323

Заповедник Сказок 2014

324

Избранное

икто из нас, понятно, в это не верит. Никто. Все прекрасно понимают, что это дань традиции, не более. Мне иногда кажется, что наши предки, придумавшие обряд, тоже не верили. Просто решили обставить это дело поторжественней. Я их понимаю. Играть так играть. Что для нас может быть важнее игры? Это наша, гм… профессия. Ну и, как полагается профессионалам, мы вживаемся в игру только отчасти, сохраняем долю здорового неверия. Потому что истинный мастер всегда мыслит критично. Позитивное мышление — удел самоучек и дилетантов. Тем не менее, к обряду мы относимся с максимальной серьёзностью. Традиции надо уважать, скепсис тут неуместен. По правде сказать, лично мне совсем не сложно бывает проникаться патетикой момента. И это, как ни парадоксально, опять-таки отпечаток профессии. Сентиментальность, лупись с неё эмаль… Честное слово, всегда что-то замирает внутри во время обряда. Вот как сейчас, когда инициируемый уже разложен на крышке сундука. Руки раскинуты. В левую ладонь ему кладут пёстрый лоскут, в правую — зёрна трёх злаков. Одна нога в чёрной суконной пантуфле, в носок спрятана монета. Вторая боса и подогнута, как на карте. Аркан «Повешенный» — родовой знак всех марионеток. А у нас, тростевых, — «Правосудие». Но сегодня мы ининциируем марионетку Ганса из спектакля «Пряничный домик». Продолжим. Итак, левая нога подогнута, к ней привязано птичье перо. В головах лежит большая драгоценная пуговица из

Михаил Поторак

Одушевление Ганса

325

Художник Александра Ивойлова

прозрачной зелёной пластмассы. Шов на груди надпорот, в прореху вложена записка со словом «Бецалель», написанным красной гуашью. Вокруг Ганса стоят волхвы, образуя внутренний круг: Баба Яга, Бастинда, Виллина, Хоттабыч. И Ундина, само собой. Это её спектакль, поэтому именно она сегодня руководит церемониалом. А прислуживает ей, конечно, Гретель. Ундина читает третью песнь из Книги Чучел. Рефрен повторяют сначала волхвы, а потом все мы, стоящие во внешнем круге:

Заповедник Сказок 2014

326

Избранное

«Veni! O veni! Ad hоc corpus veni, o Anima!» И ещё раз все вместе, на вдохе: «Аnima!!!» Все, у кого есть колени, преклоняют их... Так, теперь моя очередь. Сейчас объявят, и выйду. Накидываю овечью шкуру и жду. Ундина подаёт знак. Гретель пищит: «Братья и сестры! Послушаем же проповедь маэстро Поросятого!» Поросятый — это я. Выхожу, горбясь, и поблеивая, изображая бедную овечку, потом резко выпрямляюсь, сбрасываю овчину и во всей красе являю собравшимся хищную пасть свою: белоснежные трёхдюймовые клыки, между которыми болтается алый атласный язычище. Начинаю. — Знавал я когда-то троих братьев. И построил каждый из братьев себе дом, и жил в нём. Первый выстроил дом из соломы. И явился я, и дунул, и улетела солома от дуновения моего, и не стало дома. Построивший же его бежал в страхе и укрылся в доме брата своего. А был тот дом из хвороста. Явился я и дунул, но дом хворостяной устоял. Тогда, разгневавшись, ударил я переднею лапою и лягнул заднею, и плечом налёг, и рухнул дом хворостяной. И оба брата бежали в страхе, и прибежали к третьему, жившему в доме каменном. И явился я, и дунул, и плюнул и лягал, и приналегал, но тщетно, тщетно… Тогда стал искать я пути тайного в дом тот из камня и нашёл, но в конце пути ожидал меня огнь испепеляющий. И бежал я, ошпарен будучи, бежал, причитая и воя. И нёсся мне вдогонку смех и топот зала. А братья в доме каменном спаслись от меня, и публика им аплодировала! Истинно говорю вам, коллеги, таков удел всякой души, священной Анимы. Ибо тело человеческое — суть дом соломенный. Приидет Смерть и дунет — и дом сей быть перестаёт, а душа бежит

Михаил Поторак

Одушевление Ганса

к сестре своей, в дом хворостяной. Наши с вами тела, коллеги, наши ткани, папье-маше, дерево, керамика и полимеры — вот хворостяные дома души. И ныне мы встречаем прибытие в дом сей брата нашего Ганса. Ныне соединяются две части триединой Анимы, многие сезоны пребудет она в сосуде сием, не страшась стука сосновой доски над собою и многократно восставая из ящика для новых и новых представлений. Битте ком, брат Ганс! Битте ком, бьенвеню, велкам! Будь с нами долго! Ибо дыханью Смерти нас не разрушить, мы поддаёмся только механическому повреждению. Но когда, в конце концов, мы износимся, порвёмся и поломаемся, то душа наша спасётся, перейдя в чертог из камня, который суть верхний чердак мира. На чердаке обретает Анима единство и спасение от Смерти, и бурные, продолжительные Аплодисменты! Dixi! Пока я говорил, Ганс потихоньку начал шевелиться. И как всегда, я подгадал, чтоб на финальной реплике инициируемый встал. — Где я? — прошептал он испуганно. — Что со мной? Где мама? Это стандартная формула. Так полагается говорить, изображая, как будто душа в первые моменты ещё якобы помнит свою прошлую жизнь. Не сосчитать, сколько раз я слышал эти слова в конце обряда. Но что ж я так волнуюсь каждый раз? Что ж так волнуюсь, жёваный картон!

327

Заповедник Сказок 2014

328

Избранное

разу за нашим домом — пустыри, а за пустырями — сарайчики, а уж за сарайчиками — детский сад. Детей там давно нет, они выросли и куда-то ушли. Стоят одни пустые корпуса, страшные сырые беседки, и ржавые качели зябко поскрипывают в бурьяне. Нехорошее там место, неуютное — не ходи туда! Но если всё же пойдёшь, то возьми хорошую палку. А иначе и не прорубишься через крапиву. Самое главное — прорубиться до места, где из земли торчат половинки резиновых колёс, а дальше можно спокойно идти. Вот и иди всё прямо, прямо, пока не дойдёшь до старой песочницы. Здесь лучше палку оставь. Не надо туда с палкой ходить, а то мало ли… В песочнице стоит фанерный теремок. Ты одно ухо пальцем заткни, чтобы не слышать, как ветер в траве хихикает. А другое ухо приложи к стенке и послушай, не шипит ли там кто. Если шипит — возвращайся, в другой раз придёшь. А если тихо, тогда можешь в окошко посмотреть. Сначала ничего не увидишь, но ты подожди, подожди! Появятся сперва две слабенькие искорки, потом разгорятся, разрастутся, станут круглыми и выпуклыми. А вокруг них высветится симпатичное мохнатенькое лицо. Вот тут молчи! Не говори ничего, а только улыбнись тихонько, одними глазами. Если улыбка получится хорошая, тогда зелёные буркалы пару раз мигнут, и в них чёртики запляшут. Поздоровайся тогда. Скажи: «Здрасте!», а лучше «Буенос диас!» Потому что этого типа зовут не абы как, а Дон Помпилио Пардоньес.

Михаил Поторак

Рассказы про Пфы

Он про себя говорит, что он родом из Андалусии. Но это он, зараза, лжёт — из шишиг он родом! Вообще, он много чего врёт. Но получается интересно — что есть, то есть. Когда поближе познакомитесь, он тебе расскажет и про спящие души мотыльков, и про Остров Бешеных Сандалет, и про бродячий шкафчик. В первый раз назови его Доном Помпилио — ему приятно будет. А потом можешь звать его как хочешь, для него каждый придумывает своё имя. Я его когда-то звал Пфы, уже не помню почему. Знаешь, ты ему скажи, что ты мой внук… Скажи, что я вырос и даже немножко состарился, и у меня всё хорошо. Что я его помню. Что скучаю…

*** — Садись правильно! Эх… Послушай, ну что ты выпрямился, как пугало? И что у тебя с лицом? Это неправильная посадка! Чтоб слушать истории, садятся не так. Правильно — это значит поуютнее. Вот сядь на пол! Сядь, не бойся, отряхнёшь потом штаны! А теперь обними ноги, положи подбородок на коленки, почеши ухо о плечо и начинай сопеть. И смотри во-он в тот тёмный угол. А если будет страшно, тогда будешь на меня смотреть. Теперь слушай. Это началось давным-давно. Наверное, лет десять назад. Или даже сто! Из одной раздевалки убежал шкафчик. Никто не знает, почему. Вроде его никто там особо не обижал. А если что и было, то он не сказал никому — молча взял и сбежал. Я так думаю, что ему там просто надоело. Понимаешь? Просто — надоело! Втянул он поплотнее дверцу и — цок-цок, на ножках, вразвалочку — убежал. Ещё раньше у него немножко отклеилась внизу задняя фанерка, и получилась щель. И теперь в эту щель вывалились чьи-то дохлые колготы и поволочились сзади. Так у шкафчика появился его раздвоенный хвост. Ты, когда сюда шёл, не видел следов на песке? Вот если увидишь два ряда маленьких квадратиков, а между ними две мягкие полоски — так это шкафчик прошёл. Труднее всего ему было спуститься по лестнице. Двери? А, тут ему повезло — все открывались наружу. И ещё повезло, что никто его не увидел, потому что был тихий час. То есть, на улице его сторож увидел, но это не считается. Сторожу всё равно никто не поверил — да он и сам не поверил! И шкафчик спокойненько посеменил прямо к оврагу за котельной — в кусты.

329

Заповедник Сказок 2014

330

Избранное

Ты в овраге не был ещё? Там только кажется, что прохода нет через бузину. Потом вдвоём сходим, я тебя проведу. А шкафчику, наверное, кто-то ещё раньше про тропинку сказал — может, кто-то из снюх или Акулина Ивановна. А может, и я сам — не помню. Короче, тропинку он нашёл, зашёл подальше в кусты и там до ночи спрятался. А ночью я его нашёл. Нет, конечно, я его не выдал — как можно!!! Мы с ним сразу друг друга поняли и пошли глупостников пугать. Ночью всякие глупостники лезут на территорию с бутылками и тётьками. Представляешь, вот они залезли, а где-нибудь на дорожке — шкафчик стоит. Они, конечно, сразу дверцу открывают. А там Я!!! И я ка-а-ак запою: «ЧАУБАМБИМНАСОРИ!!!!» Ух! Хорошо! Мы так часто развлекались раньше. Помню, я даже в шкафчике жил одно время. Но потом съехал. Он непоседа, на месте не стоит — всё ходит, ходит. А меня от этого укачивает. А потом шкафчик к делу пристроился, стал по ночам искать то, что дети днём потеряли: игрушки, стёклышки всякие, верёвочки, волшебные камешки. Наберёт побольше и устраивает клад. А потом мы детей на эти клады наводили. А наводили так: выстраивали след из потерянных ботинок, тапок и сандалий. Из сандалий вообще-то не очень удобно… Ботинки можно за шнурки привязать, тапки, если их немного на руках покачать, сразу засыпают. А сандалеты всё время сматываются. Вроде положишь его — лежит тихо. Почти не шевелится. А только отвернёшься, он сразу, как жаба, — шлёп-шлёп! — и ускакал! Как это — куда? На речку, а потом по речке на озеро. Там у них остров, они на нём бесятся. Но про это я тебе потом расскажу. А теперь беги домой, а то темнеет уже, скоро Акулина Ивановна на охоту выйдет.

*** Ты думаешь, это кто? Ага, я знал, что ты так и скажешь. Нет, сейчас это конечно мотылёк — ты его таким видишь. А ты к нему прислушайся! Слышишь чего-нибудь? И правильно — мотыльки разговаривают только во сне. Вообще, давай-ка по порядку, хотя лично я порядок не очень люблю — я вам не Акулина. Слушай и не перебивай. Первым делом запомни: мотыльки не умирают. Никогда. Правда, живут они всего по нескольку дней. Но это только их видимость. Видимость может состариться, высохнуть

Михаил Поторак

Рассказы про Пфы

и рассыпаться на чешуйки, её могут съесть лягушки, птицы или нетопыри. Даже я могу съесть, хотя они не особенно вкусные — комары лучше. А душа у мотыльков — невидимая и бессмертная. Называется — снюха. Нет, не потому что снюхивается! Сам ты снюхиваешься! Слушай, я же просил не перебивать! Ты лучше скажи: тебе когда-нибудь снилось, что ты спишь, а тебе что-то снится? Во-о-от, это к тебе снюха приходила! Мотыльковая душа, она хоть и не умирает, но наяву не живёт — только во сне. Потому и снюха. Да, и в твоих снах и в моих — во всяких. И там она разговаривает. Потому что у неё есть слышимость. А когда из куколки вылупляется видимость — слышимость пропадает. А может, и не пропадает, может, им просто некогда. Не понимаешь? Ты представь себе, что ты целый год только и делал, что спал и разговаривал во сне, и был невидимкой, а тут тебе целых несколько дней можно по-настоящему летать и греться на солнце, и лететь на огонь, и бояться лягушек и дождя, и тебя все видят — ты бы стал тратить время на разговоры? Да и разговоры у них, честно сказать — одни сплошные пустяки. Редко когда снюха что толковое скажет, больше болтают безо всякого смысла. Изо всех бессмертных снюхи самые бестолковые. Так что ты их не слушай — ты меня слушай, я тебе про Акулину Ивановну расскажу. Но только не сегодня —поздно уже. Давай-ка домой, и баиньки. Приятных тебе снюх!

*** Ножны сделаешь из стебля болиголова. А шпагу я тебе свою дам. Настоящий толедский клинок — кленовый. А эфес — видишь? — ручка от боксёрской скакалки! От сердца отрываю. Ну ничего. Владей. И в сумерках без шпаги тут не ходи. Только смотри — ни в коем случае не ударь никого. Иначе я первый тебя покусаю и морок наведу! Что значит: «зачем тогда шпага»??? А поиграть? А через крапиву рубиться? И ещё затем, чтоб эти негодяи видели, что ты не просто маленький дурачок, а рыцарь, кабальеро. И вообще, шпага — это шпага! И это прекрасно понимают все гении и злодеи этих мест. Кроме, пожалуй, Акулины Ивановны. Ну, Акулина вообще мало что понимает — она существо бессмысленное и туповатое. Зато непобедимое. Победить Акулину нельзя — можно только надуть. Ну… как тебе сказать… Можно, конечно, надуть и в переносном смысле, но лучше всё же в прямом. Она ведь пустая

331

Заповедник Сказок 2014

332

Избранное

внутри — совсем пустая, в ней даже воздуху нет. И если её воздухом надуть, она ненадолго успокоится и улетит спать. Хм… Поверишь — не знаю! Не знаю, кто она такая. И никто не знает — ни кто она , ни откуда взялась. Сама говорит, что она тут главный директор. Может, врёт, а может и правда. И выглядит она всегда по-разному. Но узнать её можно. Потому что, как бы она ни выглядела, она всегда немножко похожа на халат, немножко на сапог и немножко на веник. И всегда — всегда! — недовольна. Всегда бурчит, возмущается, грозится. Когда светло — ещё ничего, днём с ней даже нормально поговорить можно. Только противно, что она постоянно жалуется. А как стемнеет — Акулина становится опасной! Подкрадётся неожиданно и давай орать: «Безобразиепошливонмаршвуголкактвояфамилияположинаместомилициюпозовухулиганразвелисобакануслезайоттуда!!!!!!!!!!!» И нависает над тобой, и орёт, и от этого внутри тебя получается холодная, липкая тоска, и сердце вздрагивает и сжимается. Это, между прочим, ужасно вредно — потому что, когда сердце сжимается, то и весь мир сжимается и трясётся, как поросячий хвост. А он и так уже маленький и потрясённый — дальше некуда. Не связывайся с Акулиной, беги от неё! А если вдруг поймает, тогда глубоко вдохни носом и дуй в её сторону изо всех сил. Она сначала разорётся сильнее — не слушай, дуй! Раза три-четыре дунешь, и она, мерзость, заткнётся — ты перестанешь её слышать. Тогда просто поморгай, и Акулина исчезнет, только видимость останется. Ты не беги сразу — немного времени у тебя будет. Сначала посмотри в небо, чтоб душа немножко проветрилась от акулинских воплей. А потом посмейся над ней, а потом пожалей — потому что она глупая и несчастная. А потом беги, а то ещё вернётся!

*** И когда? Послезавтра? А остаться никак не можешь? Ну и что, что осень — осенью самое интересное начинается! А на выходные — это когда? И ничего смешного! У меня, между прочим, выходных не бывает! Это вы себе придумали какую-то школу, так вам и выходные, и каникулы… А когда, кстати, каникулы? Не-е-е, в конце октября я уже сплю. А зимой — тем более. А весной тебе будет семь лет, и ты сюда уже не пройдёшь. Так что — всё. Хотя… почему это всё? У нас же ещё завтра есть! Ух, завтра мы с тобой пойдём, то есть поплывём, на Остров Бешеных

Михаил Поторак

Рассказы про Пфы

333

Художник Султан Галимзянов

Заповедник Сказок 2014

334

Избранное

Сандалет! Самое лучшее, что можно сделать на прощанье — это как следует побеситься!!! Ты беситься-то умеешь? Э-э-э, не скажи… Умение нужно в любом деле! Я вот — довольно хороший бесильщик, но до некоторых мне далеко. А уж до сандалет — как до Луны. Вот кто умеет! Ты завтра сам всё увидишь: Жуткое Визжание Ползком, Простое Вдохновенное Дрыганье, Всеобщее Убегание Друг от Друга с Дразнением, Щекотанием и Улюлюканьем, Катание Головастиков с Переворачиванием — но это только начало, это все умеют. А что ты скажешь, например, о Плясании Вслух? Да что там, вот увидишь Воробьиный Полдень — посмотрим на тебя тогда! Тут главное что? Главное — вовремя смыться. Когда дойдёт до «Чей Сандаль???!!!» — лучше оттуда быстренько валить. Ну, почему-почему… Потому что это только их игра. Потому что они ничьи. А мы — чьи-то. Я вот — твой. А ты — мой и ещё там мамин-папин. И у всех нас кто-то есть, даже у Акулины. Да, и у неё. Просто у нас есть свои, а у неё — чужие. А у Бешеных Сандалет никого нет, потому что они потерялись. Ха! Думаешь, один такой умный? Мы все пробовали… Понимаешь, на Острове невозможно не беситься. А как начнёшь беситься — тебе ни до кого не будет дела. У тебя останутся только те, кого ты раньше помнил. Заметь — лично! А никого из Сандалет ты лично запомнить не сможешь — и никто не сможет. И они сами никого не помнят. Не грусти, им и так совсем не плохо! Они никогда не грустят. И я туда каждый раз хожу, когда боюсь загрустить — как рукой снимает! Сам увидишь! Только ты вот что… Ты, когда начнёшь беситься, всё же старайся… ну… это… Ну, не забывать меня, в общем. И потом, когда уедешь, — не забывай.

Михаил Поторак

Рассказы про Пфы

335

Заповедник Сказок 2014

336

Избранное

ама, что там? Тоненький пальчик Дишки тычет кудато вверх. Надвигаю шляпу пониже на глаза, опускаю голову. С преувеличенно-показным усердием тяну из высокого стакана через соломинку колу. Гадость, конечно, редкостная. Но на что не пойдёшь, лишь бы сбить «наводку» любимого чада. — Мам, ну посмотри же! Настырная Дишка теребит меня за куртку. Бросаю осторожный взгляд — мельком, чтобы, не приведи бог… — в небо, где под самым куполом чернеет какая-то ерундовина. Рассматривать, пытаясь понять, что это — или кто?! — нет никакого желания. И без того двух секунд хватило, чтобы закружилась голова, а где-то внизу живота предательски засосало. Сжимаю ладонью пальчики дочки — сильно, ещё чуток, и Дишка пискнет от боли и обиды. Заговариваю о каких-то пустяках и увожу из парка под крышу торгового центра. И вот уже дочка восторженно тискает мягких медведей и толстолапых пушистых щенков, а я буквально падаю на скамью, запрокидываю голову и смотрю на потолок — такой надёжный и внушающий спокойствие. Чёрт бы побрал эту страсть к небу! Если бы не извечная человеческая мечта летать, я бы не боялась выходить на улицу, не носила бы дурацкие широкополые шляпы, чтобы создать иллюзию крыши над головой. Чёрт, чёрт, чёрт!!! …А начиналось всё очень красиво. Один молодой и безумно талантливый ученый — кто сейчас помнит его имя? — изобрёл чудодейственные пилюли. Стоило проглотить блестящую

Наталья Похиленко

Притяжение неба

голубую горошинку — и человек переставал подчиняться законам гравитации, мог свободно парить в небе, раскинув руки-крылья, подобно большому летучему змею. Он мог отдаться воздушному потоку или же непокорно лететь навстречу ветру. Всего час-полтора — и потом ощущение веса постепенно возвращалось, и вот уже человек снова касался ногами земной тверди. Однако вскоре снова начинало тянуть в небо — туда, где не было границ, где даже птицы смотрели с уважением на бескрылых покорителей воздуха. Стоили эти волшебные пилюли не очень дёшево, но и не так чтоб слишком дорого. Впрочем, за сбывшуюся мечту никаких денег было не жаль. И люди начали летать. Сначала осторожно, с недоверием. Потом — с ненасытностью азартных игроков: к хорошему привыкаешь быстро. …А Дишка увлечённо перебирает карнавальные костюмы. Вот что-то привлекло её внимание, сейчас потребует оценить находку. Так и есть: — Смотри, мам: я — мышка! — закружилась моя маленькая модница, распахнув полы полупрозрачного плащика. Я улыбаюсь: — Не очень похожа, кроха. Какая же ты мышка? — Летучая! И снова острым ножом по сердцу… Летучая! Что-то часто меня сегодня накрывает… Это было похоже на эпидемию. Тот, кто однажды поднялся в небо, стремился вернуться туда снова и снова — вместе с родными, друзьями, любимыми. Стремился — и возвращался. Очень модно стало играть свадьбы в воздухе. Я видела в старой хронике: невеста в белоснежном брючном костюме, многометровая фата развевается на ветру; жених в чёрном фраке с белой манишкой похож на быстрокрылого стрижа; пёстрая стайка гостей… В то время фраза «браки заключаются на небесах» перестала быть афоризмом. В самый разгар эйфории наступило горькое похмелье. Оно было тем более страшным, что его никто не ожидал. Чудо-пилюли не имели побочных эффектов. Их принимали даже сердечники и язвенники. Прямого вреда здоровью от них и не было. Просто однажды пилюли переставали действовать. Человек, ещё мгновение назад свободно паривший в небе, вдруг камнем летел к земле. Самым странным было то, что у каждого этот катастрофический момент наступал по-разному: один в тысячный раз безнаказанно взмывал к облакам, а другой разбивался, едва совершив сотню полетов. Сначала это были

337

Заповедник Сказок 2014

338

Художник Марина Корчагина

Избранное

Наталья Похиленко

Притяжение неба

неясные слухи, им почти никто не верил — до тех пор, пока в разгар праздника в центре города у всех на виду не сорвался вниз молодой парень. Шок у невольных свидетелей трагедии был настолько сильным, что никто не успел среагировать, никто даже не попытался прийти на помощь. Это была страшная правда, прятаться от которой было уже невозможно. Число желающих летать резко уменьшилось. А у «золотой молодёжи» появился новый вид экстремального развлечения, нечто наподобие «русской рулетки». Собирались группками, принимали пилюли и взлетали, снова и снова ожидая, на ком «сломается» действие препарата. Игра со смертью щекотала нервы. Но после того, как в этой нелепой браваде разбился единственный сын высокопоставленного чиновника, полёты запретили. Пилюли изъяли из продажи и уничтожили. Разгромили завод, который занимался их производством. Но у кого-то, по-видимому, остались запасы запрещённого средства: пилюли стали продаваться из-под полы, за бешеные деньги. И то здесь, то там люди продолжали гибнуть. Постепенно горячка прошла, все вздохнули с облегчением. И тут оказалось, что пилюли были бомбой замедленного действия. У тех, кто в юности наслаждался полётами, кто играл свадьбы в поднебесье, подрастали дети. У кого-то раньше, у когото позже, но почти у всех стал наступать жуткий момент, когда ребёнок, испуганно вскрикнув, терял опору под ногами и воздушным шариком поднимался над землёй… — Воздушные шарики, мама! — голосок Дишки восторженно звенит. — Какие они красивые, мама! Купи один! Пожа! — а в синих глазёнках — слабая надежда: слишком часто я отказываю дочке в таких невинных детских удовольствиях. Что я за мать? Почему ребёнок должен страдать из-за того, что натворил когдато один из его предков? Хватит и того, что за это всю жизнь расплачиваюсь я… Зажав в кулачке несколько монет, Дишка мчится к продавцу воздушных шариков. А я закрываю глаза, чтобы не видеть натянутой над павильоном сетки, не дающей разлетаться ярким летучим игрушкам. Такими сетками когда-то затягивали улицы на высоте двух-трёх метров. Раскидывали сетчатые шатры над дворами школ и детских садов. Закрывали решётками балконы и окна. Родители «летучих» детишек отказывались селиться выше второго этажа. Мамы боялись даже на мгновение выпустить детскую ручку. Но время шло. Свыклись и с этим. Жили дальше.

339

Заповедник Сказок 2014

340

Избранное

Дети вырастали, у них рождались свои дети. От поколения к поколению «летунов» становилось всё меньше. Ужас тех лет постепенно становился достоянием истории. О нём даже удалось забыть. Но не всем… …Дишкин воздушный шарик сочного малинового цвета парит над нею на длинной нитке. Я вижу его отражение в витрине супермаркета. Слава богу, мы почти дома. Вот-вот нырнём в знакомую подворотню, пройдём через двор-колодец и откроем двери подъезда. Только тогда я смогу, наконец, расслабиться. А во дворе Дишка останавливается. Супит рыжие бровки: — Мам, я хочу отпустить шарик. — Куда? — На волю. Ты будешь смотреть, как он полетит? Я только виновато качаю головой — даже ради дочери я не могу заставить себя посмотреть в небо… Всё это было давно. Таких, как я, сейчас рождается очень мало — как говорит бесстрастная статистика, один на семьдесят тысяч. Нас мало, но мы есть. Немногочисленные друзья считают чудачеством мои большие шляпы, без которых я не выхожу из дому. Обижаются, когда на приглашение в гости я отвечаю вопросом: «А какой этаж?» О поездке куда-то на пикник за город со мной уже давно никто не заговаривает. А я прекрасно помню чёрные от ужаса мамины глаза, когда я, пуская радужные мыльные пузыри, потянулась за одним из них и повисла в воздухе. Папа лишь чудом успел схватить меня за конец длинного шарфика. Я была тогда немного младше Дишки. Притяжение неба… Я научилась жить, не поднимая головы, почти не отводя взгляда от серого асфальта. Синева неба для меня — лишь отражение в больших лужах. И — в огромных, не по-детски серьёзных глазах дочки. Ей нелегко со мной. Я научилась жить, не видя неба. Но кто сказал, что меня не тянет к нему?! Дишка единственная, кто даёт мне силы ходить по земле. Больше всего я боюсь, что однажды не выдержу. И тогда, подняв лицо к бездонному небесному колодцу, я оттолкнусь ногами от асфальта и рванусь ввысь. Я знаю, там больше не будет страха. Там я, наконец, хоть ненадолго стану свободной! Рванусь, если в последний момент меня не удержат цепкие пальчики Дишки.

Наталья Похиленко

Притяжение неба

341

Заповедник Сказок 2014

342

Избранное

Некотором царстве жил Дабыл — грозный царь. Правил он Некоторым царством худо, за то и прозвали его в народе Художником. Сыскал Дабыл-Художник в соседнем Котором царстве в жёны себе царевну, справили они свадебку, потому как кривая была вся да покосившаяся. Скоро сказка сказывается, да не скоро дети делаются. С каждым днём все шире становилась Дабылова суженная, и ровнёхонько через сорок недель родились у царя с царицею три сына, да такие красавцы, что нарёк Дабыл всех троих Каляками. А чтобы отличать одного от другого, даровал им отец отчества: старшему — Каляка-Большака, среднему — Каляка-Средняка, а младшему — Каляка-Маляка. Про первых двух сыновей неведомо, а младшенький, как водится, был дурак. Росли сыновья не по дням, а по часам и ровно к половине первого пополудни стали совсем взрослыми. Старшие сыновья счастье своё быстро нашли, а младшенький, дурак Каляка-Маляка, глянул за печкою да под кроватью, ничего не углядел и пошёл во свояси счастье своё искать. За воротами Некоторого царства простиралась роща, дре мучая. Простиралась кое-как да и развесилась на ветвях своего уже до самых корней умученного дре. Сел царевич Каляка-Маляка под то дре перекусить. А когда перекусил всё, что в дорожной сумке было, даже заморённого червячка, решил попытать счастья меж корней. Только заместо счастья выскочил из-под земли Старичок-Боровичок — с виду обычный боров, но росточком поменьше и с бородой. Скрутил его царевич в бараний рог и давай пытать:

Юлия Рабинович

Игла бессмертия

343

Художники Александр Бронзов, Игорь Жеведь

Заповедник Сказок 2014

344

Избранное

— Скажи, — говорит, — тайну свою. И молвил тогда Старичок-Боровичок: — Смерть Кощеева — в игле, игла — в яйце! Яйцо — в утке, утка — в зайце! А заяц — в сундуке-наветке. — А мне-то какой прок со всей этой матрёшки? — подивился Каляка-Маляка. — Бессмертен Кощей, покуда игла та в сундуке. А коль получит её, станет Сосмертным. — Да нешто возьмёт Кощей такую иглу-то? — Возьмёт-возьмёт! Да ещё тебе взамен счастье даст! Как прослышал Каляка-Маляка, что вот оно счастье — рукой подать Кощею иглу, только сундуку-наветку отыскать — вскочил резво на ноженьки. Хотел было спросить, куда да за что путь держать, а Старичка-Боровичка след уж простыл и закашлял. Что ж, делать нечего. А и было бы, так молодой царевич делать ничего не обучен. Пошёл Каляка-Маляка, куда глаза глядят. Видят глаза: навстречу им Кузнец. — Здравствуй,— говорит,— царевич Каляка-Маляка. Куда и за что путь держишь? Рассказал ему царевич о сундуке-наветке. — Не знаешь ли, — спрашивает, — что за сундука такая и где её искать? Не мог Кузнец ему ответить, не куя, повёл царевича в кузницу. Стал там ковать да рассказывать: — Закопана, — говорит, — сундука глубоко, наветами заколдована. Но я тебе скую меч-кладенец — им любой клад добудешь. — Постой, а как же я потом из зайца с уткой иглу-то достану? — А это, добрый человек, тебе Мясник растолкует. Вон его лавка. Скажешь, мол, от Кузнеца. Подошёл царевич к лавке, лавка вся расписная да узорчатая, а на лавке сам Мясник сидит. Поклонился ему царевич, сказался от Кузнеца, поведал о беде своей. — Не кручинься, — говорит Мясник,— я тебе слово членораздельное дам, с ним и зайца и утку одолеешь. И шепнул он на ухо Каляке-Маляке слово, короткое, но крепкое. Взял царевич слово, меч-кладенец и дальше в путь отправился. Долго ли, коротко ли шёл царевич, уж и солнце село. А сидючи-то оно вполсилы светило. Споткнулся царевич в сумерках об пень, да так, что слово членораздельное из него и выпало.

Юлия Рабинович

Игла бессмертия

345

Художник Сергей Репьёв

Смекнул он, что тут сундуку искать надо, вынул меч-кладенец из кармана и начал копать. Не успел меч три раза оземь удариться, как увидал Каляка-Маляка сундуку-наветку. С помощью меча и слова заветного, членораздельного, снял он замки и наветы, вскрыл сундуку и всех зверей, в неё упрятанных, достал иглу и Кощею понёс.

Заповедник Сказок 2014

346

Избранное

А где Кощей жил — даже малый ребёнок знал, потому что жил он там уже не одну тыщу лет. Взял Кощей у Каляки-Маляки иглу заветную да и воткнул её себе прямо в заднее место. Подивился тому царевич, но виду не подал, а подал руку: — Давай, — говорит, — счастье моё обещанное. — А знаешь ли ты, — вопрошает его Кощей Сосмертный, а сам уж с ноги на ногу переминается, — в чём оно, счастие-то твое? — Знамо дело! В бессмертии оно и есть! — отвечает Царевич. — Что ж, — говорит Кощей, — коль так, будет тебе бессмертие. Только придётся тебе за свои слова ответ самому держать. Делать нечего, ухватился Каляка-Маляка за свои слова, держит ответ, а Кощей изловчился да и вытащил из царевичева заднего места иглу. — Покуда у человека в этом месте игла сидит, — молвил Кощей Сосмертный, — коль даже забудет о нём Смерть, человек её сам себе найдёт. А без иглы — нет ему ни смерти, ни беды на своё это самое место. Ну, что скажешь, добрый вечно-молодец, вернуть тебе иглу аль припрятать? — Прячь! Прячь её, окаянную! Зачем же это я сам себе стану смерть искать? Спрятал Кощей Сосмертный царевичеву иглу в стоге сена, чтоб искать — не найти. А Каляка-Маляка кузнецов меч да мясниково слово выкинул, в Некоторое царство воротился и зажил там бессмертною жизнью. Так и жил себе припиваючи-приедаючи. Ничего не делал. А коли и делал, то выходило его ничего хоть и без сучка, да без задоринки. Бывало, начнёт рисовать, а что — самому не ведомо, да и ведать не интересно. А где живёт Каляка-Маляка — даже малое дитя знает, потому как живёт он там уже не одну тыщу лет.

Юлия Рабинович

Игрушка

*** тец ошарашено уставился на клочки цветной материи, вперемешку с конским волосом покрывающие пол детской комнаты. — Господи, Хана! Что ты сделала со своей новой куклой? Я так долго выбирал её для тебя на Римском рынке! Как же ты?.. — Понимаешь, папа, я хотела узнать, где у неё память. У человека она должна быть в голове. Вот помнишь, ты говорил, что Иосиф-гладиатор потерял память, когда его по голове стукнули? Да? А кукла — это же почти человек. — Почти… — отец горько усмехнулся, — почти… У кукол не бывает памяти, смешно не знать этого в твои годы. Ты хоть понимаешь, что теперь из-за твоей глупости у тебя не будет куклы? — Почему не будет, папа? Я её сохраню. Ей ведь даже не больно теперь, у неё же теперь нет памяти. Девочка бережно уложила обезглавленную куклу к себе в кровать. Отец вышел. Какая разница, одной куклой больше, одной куклой меньше… всё это такая ерунда по сравнению с тем решением, которое ему сегодня пришлось принимать на Совете Старейшин.

*** Жена на кухне резкими движениями перемешивала похлёбку. Её злило, что муж подражает римлянам даже в еде. Ладно бы хоть те ели, как люди, а то ведь варят мясо прямо с кровью! Спасибо, что хоть молоком не заливают… Она поставила перед мужем миску с ненавистным варевом.

347

Заповедник Сказок 2014

348

Художник Игорь Савин

Избранное

Юлия Рабинович

Игрушка

— Ну, рассказывай. Уже весь город гудит об этих повстанцах. Муж отодвинул похлёбку и начал медленно и монотонно, словно выступал с речью на Совете: — Еврейские бунтовщики передали нам, что готовы завтра войти в город. Мы ответили, что не поддержим их и в случае необходимости выступим на стороне римской власти. Как честные римляне мы сообщили в Городской Совет, что… — Как честные кто? — не выдержала жена. — Послушай, тебе не надоела эта игра в римлян? Все эти общественные туалеты и бани, все эти богопротивные театры и гладиаторские бои… Ты ещё не наигрался? — На гладиаторские бои я хожу, только когда борется Иосиф-гладиатор, чтобы держать за него палец вверх, — вдруг ни с того ни с сего стал оправдываться муж. — Ну, раз ты такой примерный римлянин, так держал бы уже палец вниз, — съязвила жена. Он осёкся. — К тому же жизнь его и так потеряла всякий смысл после того, как он забыл человеческую речь. Бессловесная римская игрушка! — добила она свою жертву. Муж пододвинул похлёбку и молча принялся за еду. А мясо с кровью действительно куда вкуснее! Как ей это объяснить? Она ведь и пробовать не хочет. Вот упёртая женщина! Поев, он отставил миску в сторону. Жена даже не шелохнулась, чтоб её убрать. — Как ты не понимаешь, римская культура — это прогресс человечества! Водопровод, фонтаны, дороги… Ты посмотри, какие совершенные дороги, с ливневыми стоками, ровные, как стрела. А архитектура? Даже не на храм, ты просто на свой, на свой дом посмотри! Это ли не культура? И мы — часть великой римской культуры. Городской Совет считается с нашим мнением. — Ну и что ж вам ответил ваш Городской Совет? — Городской Совет горячо одобрил наше решение и просил в знак верности римской власти на время беспорядков вывести всю еврейскую общину в соседнюю еврейскую деревню. — В знак верности? Ха! Ну, вот теперь иди и объясняй своему истинно римскому ребёнку, почему именно она должна сейчас встать и под покровом ночи убираться из города. Почему ей придётся ютиться в погребе каких-нибудь еврейских крестьян, пока родная римская власть не позволит ей вернуться. Дочь безмятежно спала. Отец осторожно взял её на руки, взглянул на ошмётки римской куклы, вспомнил об

349

Заповедник Сказок 2014

Избранное

Иосифе-гладиаторе, проглотил комок в горле и вышел из дому. Он нёс её на руках до самой деревни.

***

350

Крики и плач стихли к полудню, но выйти из погреба они решились только вечером следующего дня, благо в погребе было немного овощей и воды. Дождавшись, пока последний еврей покинет город, римские власти направили в деревню карательный отряд: неразумно оставлять на пути мятежников целую деревню их потенциальных союзников. Расчёт был верным — повстанцы, оставшиеся без поддержки, обошли город стороной. Отец открыл дверь погреба. Глаза долго привыкали к свету, хотя лучше б было им ослепнуть совсем. — Не смотри туда, — сказал отец и прикрыл девочке глаза ладонью. — Им уже не больно, — сказала мать. Они вышли на улицу. Деревня была пуста. — И куда теперь? — голос матери звучал как-то хрипло и незнакомо. — Домой? — неуверенно пробормотал отец. — Конечно, там же великая культура, водопровод и общественный туалет, — съязвила мать. — И моя кукла! — радостно оживилась дочь. Они шли молча. На подходе к городу их нагнал Моше, хозяин обувной лавки. — Домой? — Домой. — Ну, с другой стороны, их можно понять… Они старались не смотреть друг другу в глаза. Дома всё было как прежде. Даже миска с присохшей за два дня мясной похлёбкой так и стояла на столе.

*** Ангел замер, ошарашено глядя вниз. — Господи! Что это? Что ты опять сделал со своим народом! — Видишь ли, я хотел узнать, где у него память. Люди — они же почти боги? — Почти… — ангел горько усмехнулся. — Почти!

Юлия Рабинович

Игрушка

351

Заповедник Сказок 2014

Избранное

Pars prima

352

иблиотека Г*** возникла одновременно с Университетом. Это общепризнанный факт. Но и по сей день, когда количество потреблённого в компании пива достигает критической отметки и пустых кружек становится столько, что они едва умещаются на столе, вновь и вновь разгорается старый спор — что же возникло раньше. С одной стороны — и это известно каждому — первоначальная библиотека сложилась из книжных собраний факультета Семи свободных искусств и трёх старших факультетов. То есть из книг, которые принесли с собой, переписали для себя или заказали в переписку студенты и преподаватели. С другой стороны — и это тоже знает в Г*** всякий — ещё до получения Университетом хартии существовала библиотека капитула церкви Святого Духа. При ней возникла первая школа, давшая начало будущему факультету Свободных искусств, а средневековая школа, разумеется, не могла существовать без библиотеки. Старый добрый спор, в котором заранее известны все аргументы, и даже более того, заранее знаешь, кто какую позицию кинется отстаивать. Но как бы жарко ни разгорались словесные баталии, они лишь служат традиционной разминкой для другого извечного спора: когда именно и благодаря чему библиотека превратилась в Библиотеку? Тогда ли, когда ректор Университета Михаэль фон Штернберг приказал соединить вместе книжные собрания факультетов и учредить библиотечный устав? Или двумя столетиями позже, когда горожане отбили часть обоза с книгами, что были захвачены при осаде города войсками Католической лиги и отправлены

Патрик Рейнеке

Легенда о Вечном библиотекаре

коварным ландграфом Л*** в дар папе римскому? Или же когда в состав Библиотеки вошла многократно превосходящая её по численности и ценности частная библиотека герцогов Г*** вместе с рукописными собраниями старых католических монастырей, упразднённых в ходе Реформации? И в этом диспуте тоже несложно угадать, кто за что будет ратовать, если заранее знаешь склонности и политические предпочтения своих собеседников. Оно и не удивительно, что в Г*** столетиями не утихают споры на эти темы. Ведь, собственно, Г*** — это и есть Университет. Старый город со средневековыми улочками и маленькими уютными площадями, цветными стенами и серой черепицей крыш, с фонтанами, парками и герцогским замком на соседнем холме давно превратился в исторические декорации, в которых проходит бурная и полная разнообразных событий студенческая жизнь. И если Г*** — это Университет, то главное здание в Г*** — это Библиотека. Четырёхэтажный особняк, выстроенный в стиле национального романтизма, как будто с самого начала был задуман для того, чтобы отчасти скопировать и затмить собой старую герцогскую резиденцию. Высокая угловая башня с флюгером, вдоль главного фасада — золотые женские фигуры, символизирующие разные науки. Львы у входа и совы на крыше сообщают прохожему, что знание находится под охраной силы и мудрости. Чугунные грифоны на центральной лестнице стерегут главную сокровищницу города. Золотые буквы на башне являют миру девиз Библиотеки и Университета (университет на латыни тоже женского рода): Conservat omnia, omnibus aperta — «Всё сохраняет, всякому открыта». Члены герцогской фамилии, именитые горожане, выпускники всех факультетов, добившиеся впоследствии важных чинов и званий — кто только не жертвовал на сооружение этого храма Минервы. Мраморные плиты с именами донаторов покрывают снизу доверху весь цоколь у центральной лестницы. Это если не самая красивая постройка в Г***, то, безусловно, самая заметная. Особняки студенческих братств, выстроенные в то же время, возможно, и превосходят её в оригинальности и изысканности архитектуры, но никак не в том, что касается масштабов строения и пышности внешнего убранства. Странно, что при том культе книжности, который даже не вооружённому историческими познаниями взгляду так заметен в Г***, здесь нет своей легенды о Вечном библиотекаре… — Что за «вечный библиотекарь»? Кто-нибудь слышал о таком? Я — нет.

353

Заповедник Сказок 2014

354

Избранное

— Вечный библиотекарь, вечный библиотекарь… Это, должно быть, что-то среднее между вечным жидом и верным Эккартом. — Да, или между Летучим голландцем и спящим вечным сном Фридрихом Барбароссой… Или всё-таки Фридрихом Великим?.. Последняя реплика вызывает всеобщий смех. Мы сидим за длинными деревянными столами во дворике большой студенческой мензы — по-нашему говоря, столовой. Над нами качаются гирлянды разноцветных фонариков, волшебным светом просвечивающие сквозь липовую листву. Сидим в наступающих сумерках в буквальном смысле «unter den Linden». В какой-то нереально сказочной атмосфере. И я, как и положено иностранцу, рассказываю моим собеседникам «сказки». — Понимаете, Вечный библиотекарь — довольно странная фигура. У меня такое впечатление, что здесь нет единого сюжета, что сюжет вообще вторичен. Важно само пространство. Ведь любая библиотека, как только для книг перестаёт хватать места вдоль стен и в ней появляются ряды стеллажей — это готовый лабиринт. А любая книга — это универсальная ловушка, это, если хотите, поглотитель времени. Это такая чёрная дыра, которая преобразует похищенное время во внутреннее пространство — будь то воображаемые миры или просто пространство рассуждения. Поэтому ничто не мешает нам предположить, что Вечный библиотекарь существовал ещё со времён Античности, но погиб вместе с её библиотеками… И да, вы правы, скорее всего, сюжет заимствуется из каких-то вечных, «бродячих» историй. Ну, просто потому, что если есть персонаж, надо же про него что-то рассказывать. А в основе, скорее всего, лежит какая-то реальная история, каждый раз разная, но обязательно связанная с какимто конкретным лицом, имевшим отношение к библиотеке. Вот в одном из монастырей — сейчас догадаетесь, в каком — рассказывают, что периодически встречают между стеллажей призрак заикающегося монаха по имени Ноткер, который всё ищет и не может найти украденную из хранилища книгу… — Ага, а в другом — тоже знаете в каком — это призрак слепого монаха по имени Хорхе, который эту книгу нашёл и теперь поедает её страницы, чтобы она никому не досталась… Снова все дружно смеются. — Но, кстати, да. Это очень хороший был бы сюжет. Ничего страшного, что монастырь выдуманный. Да и слепец служил библиотекарем на другом континенте и книжек, надо думать, никогда не ел.

Патрик Рейнеке

Легенда о Вечном библиотекаре

Мои собеседники снова смеются, и Гизела спрашивает меня о Вечном библиотекаре в моём родном городе. Увы, мне нечего им сказать. Все истории, которые могли бы лечь в основу такого рода легенды — слишком недавние и слишком страшные. Должно пройти ещё несколько поколений, чтобы забылись имена или, по крайней мере, стёрлись конкретные даты. Я рассказываю про одну учёную даму, которая меняла шифры на наиболее ценных рукописях и инкунабулах, когда их пытались изъять на продажу для нужд нового народного правительства. Чем мог бы заниматься её легендарный призрак? Наверное, ходить искать спрятанные ею по разным местам рукописи. Рассказываю про бабушку одной моей хорошей знакомой, которая тайно носила домой из районной библиотеки книги, предназначенные для уничтожения. Каждый раз боялась, что её арестуют, но всё равно продолжала носить и спасать, не зная, для кого она это делает и зачем. — О, да… Это у нас тоже было. Только это были другие книги, — и Кристиан рассказывает о костре из книг на вокзальной площади, но я об этом уже знаю. Музей Библиотеки отражает в том числе и позорные страницы её истории. Рольф рассказывает историю о человеке, которому был предложен выбор — донести на жену или лишиться поста библиотекаря. Он не донёс, но и ничего не сделал, чтобы воспрепятствовать её аресту. А потом поджёг ставшую ему ненавистной библиотеку. И погиб во время пожара, когда спасал из огня книги. Кристиан с Гизелой переглядываются и одновременно кивают в сторону Философского семинара, говоря, что пожар факультетской библиотеки был вызван бомбёжками. Из последующего спора я понимаю, что эта история уже готова к тому, чтобы превратиться в легенду. Никто не может вспомнить имени того человека, да и в отношении места и обстоятельств описанных событий существуют уже разные версии. Но эта «сказка» тоже слишком жизненная и слишком страшная, чтобы стать городской легендой. — Не знаю, — прервав сконфуженное молчание, говорит Кристиан. — Мне кажется, что вечным библиотекарем должна быть какая-нибудь фрау Мюллер, которая нашла оторвавшуюся бумажку со штрихкодом, заблудилась между стеллажей в поисках книги и всё никак не может найти выхода. — Да, — с воодушевлением подхватывает Гизела. — Или какой-нибудь вечный герр фон Гриффель. Снова все с облегчением смеются. От маленького вездесущего фон Гриффеля, следящего за порядком в читальном зале рукописных и редких книг, доставалось всем и не раз. Даже меня один раз

355

Заповедник Сказок 2014

356

Избранное

уличили в том, что я забыл выплюнуть жвачку, а один раз — что поставил книгу из подсобного фонда не на то место. Хотя в целом со строгим служителем у меня сложились хорошие отношения: будучи восточным варваром, я вызываю у стариков умиление уже тем, что умею читать рукописи. Убелённый сединой изящный аристократ куда больше подходит на роль легендарного персонажа, чем толстая неповоротливая фрау Мюллер, которая со страдальческим видом считывает штрихкоды на выходе из книжного абонемента и только и знает, что вздыхать да охать. С этим как будто согласны все… И вправду, никто не знает, сколько фон Гриффелю лет. Даже по меркам моей страны подобному человеку может быть и шестьдесят пять, и восемьдесят — последнее, конечно, при условии, что он от природы крепкого здоровья и всю жизнь занят интеллектуальным трудом. Здесь же, при развитой медицине и хорошей экологии, ему вполне может быть и за девяносто. Рольф говорит, что его отец помнит фон Гриффеля уже довольно старым. — Да, вот только что же он может такого делать в качестве Вечного библиотекаря?.. Ну, не бить же линейкой по пальцам нерадивых читателей?.. — Да, что? — Ну, не знаю. Например, ходить ночами по главному книгохранилищу и безуспешно искать ту книгу, из которой принцесса Августа вырывала страницы и складывала журавликов… Эта реплика, естественно, вызывает у меня бурный смех. Дело в том, что принцесса Амалия-Федерика-Августа была одной из дочерей герцога Августа IV Мудрого, представителя крупной династии библиофилов, практически в каждом поколении жертвовавших в Библиотеку части своих крупных собраний. В старом библиотечном корпусе для их коллекций выделены специальные залы: «Bibliotheca Julia», «Bibliotheca Phillippa», «Bibliotheca Augusta». В городском и университетском музеях им посвящены целые стенды — с картинками, с подробнейшими рассказами об истории приобретения наиболее ценных экземпляров. Сама принцесса Августа, в замужестве княгиня Б***, прославилась своей просветительской деятельностью не меньше своих владетельных предков: создание Академии Б***, открытие в Б*** первого публичного театра, учреждение нескольких школ и первая детская больница для бедных. Её переписку с французскими энциклопедистами относят к одному из лучших образцов эпистолярного жанра, и гимназисты до сих пор пишут по выдержкам из её писем изложения и диктанты. Наконец, к перечню её заслуг относится возрождение лютни: её сочинению принадлежит несколько

Патрик Рейнеке

Легенда о Вечном библиотекаре

музыкальных пьес, которые входят в программу обучения этому инструменту. И хотя все эти плоды просвещённого абсолютизма были явлены миру уже в период её замужества, в родном городе чтят и помнят дочь герцога Августа. В Г*** есть клиника принцессы Августы, студенческий театр принцессы Августы, центр изучения детских инфекций принцессы Августы. В холле Библиотеки над лестницей повешен портрет княгини Б*** и даже выставлено собрание её философских сочинений. Исходя из всего этого, мне сложно представить принцессу Августу за сознательной порчей книг. Я от души смеюсь новой шутке Кристиана и, лишь отсмеявшись, замечаю, что смеюсь в одиночестве. — Так это что?.. Правда?.. — Ну… — мои собеседники, все уроженцы Г***, пожимают плечами. Выясняется, что эта история известна в Г*** всякому, причём с какого-то глубоко детского возраста. Так что никто даже не может толком сказать, когда он впервые её услышал. — Да, я помню, — оживляется Гизела. — Когда мы с мамой ходили гулять в Замок, то каждый раз складывали из бумаги журавликов и кидали в ров под окна библиотеки. Потому что так делала принцесса Августа. — Девчоночьи сказки… — ворчит Рольф. — Журавликов? — Да, она вырывала из книги страницы, складывала из них журавликов и кидала их из окна в воду. — А зачем? Гизела пожимает плечами. — Может, это она в детстве так развлекалась? — Да нет же… Это вроде было перед самым её замужеством. — А что это была за книга? Кто-нибудь знает? — Какая-то старинная книга… — «Старинная книга»… — вмешивается Кристиан. — Она жила в XVIII веке, тогда все книги были старинные!.. О чём ты говоришь!.. — А сейчас каких журавликов туда кидают? Гизела вырывает страничку из своего ежедневника и заученными движениями складывает из бумаги фигурку птицы, чем-то похожую на те, что приносят к памятнику жертвам Хиросимы. — Вот таких. Только на бумаге должно быть что-то написано. Неважно что, главное, чтобы не из чистого листа. — Тоже из книг страницы вырывают? — Ну, нет, не думаю… Нет, из книг — вряд ли.

357

Заповедник Сказок 2014

358

Избранное

— Я же говорю, девчоночьи сказки, — опять ворчит Рольф. — Ещё неизвестно, кто там что вырывал и зачем, но каждая школьная училка или воспиталка детского сада считает своим долгом внушить детям, что надо непременно ходить в Замок и засорять канализацию скомканной бумагой. — Об этом можно где-нибудь прочесть? — Слава богу, нет! — восклицает Кристиан. — А то бы ещё и туристы это делали! Вместе с приезжими студентами. — Уже делают… — ворчит Рольф. — Видел там недавно во время прогулки одну турчанку. Красивая девушка, в таком роскошном небесно-голубом платке, явно из студенток. Подошёл познакомиться… Ну, там помощь предложить, город показать… Смотрю, она из информационного листа складывает журавлика. Я спрашиваю: «Зачем вы это делаете?» А она мне: мол, принцесса Августа была такой удивительной учёной дамой, и ей, значит, хочется стать такой же — получать образование, бороться за права женщин… Сама стоит в хиджабе. Я ещё понимаю, если бы я от немца такую романтическую ахинею услышал, а тут… — Не стал знакомиться? — Нет. Вместо этого прочёл ей лекцию о том, что не следует разбрасывать мусор на руинах исторических памятников. — А вообще, зачем кидают в ров журавликов? Все смотрят на меня, как на идиота. Потом переглядываются, пожимают плечами и снова смотрят на меня. Но уже как на человека, сформулировавшего важный философский вопрос. — А кто его знает!.. — Не знаю, зачем так делают. Просто делают, и всё. — Традиция… Я смотрю на моих собеседников, упорно верящих в эту странную легенду. — А не может быть такого, что традиция возникла сама собой, а потом её уже связали с конкретным историческим персонажем? Собеседники мои смущённо кривятся. Даже критически настроенный Рольф. На деле никто не хочет расставаться с детскими сказками. — Ну, понимаете, если этой премудрой Августой всех мучают со школьной скамьи, то наверняка она уже всем надоела. А эта странная история её как бы очеловечивает. Не может быть такого?.. — Ну, теоретически… Я вспоминаю большой парадный портрет в Библиотеке, потом изображение княгини на титульной странице её сочинений в виде

Патрик Рейнеке

Легенда о Вечном библиотекаре

Минервы, наконец — трогательную миниатюру на эмали, лежащую на экспозиции в Замке. Там она изображена рядом со своим женихом — наследным принцем княжества Б***, хилым скрюченным молодым человеком, на полголовы ниже и на несколько лет младше своей невесты. Красавица и чудовище, с умилением глядящие друг на друга. Она — утончённая барышня, выросшая среди книг и свободно владевшая несколькими иностранными языками. Он — уродливый солдафон, из всех развлечений предпочитавший охоту и военные построения, боле того — совершенно равнодушный к женщинам. Что могло быть между ними общего, кроме желания подчиниться воле родителей? В результате — бездетный брак, наполненный просвещением и благотворительностью, учёной перепиской и музицированием. Когда чтение и сочинительство стали единственной отрадой бедной девушки. — Нет, поймите меня правильно. Я совершенно не хочу никого обидеть. Просто мне ну вот совершенно не представить принцессу Августу выдирающей страницы из книги. Делающей из бумаги журавликов, даже кидающей их в окно — сколько угодно. Но только не из книжных страниц!.. — И, тем не менее, она это делала… Вздрогнув, мы оборачиваемся на знакомый скрипучий голос. За соседним столиком в полумраке, пристроив подле себя свою вечную трость с костяным набалдашником, сидит герр фон Гриффель. — Я даже могу вам назвать книгу, — по-птичьи вытянув шею, говорит он. — Это «Метаморфорзы» Овидия 1516 г., один из первых типографских опытов Лукаса Амарилла Старшего. — Не может быть!.. — Зал «Bilbliotheca Augusta», шифр Aa XI-6149. Сохранилось всего три экземпляра. Второй, полный, находится в составе «Bilbliotheca Julia». Третий хранится в Мюнхене, в Государственной библиотеке Баварии. — Не может этого быть!.. — снова ахаю я. — Это же один из древнейших образцов собственного книгопечатанья в Г***! — Совершенно верно, — с улыбкой на тонких губах отвечает мне фон Гриффель. — И тем не менее она это сделала. Одиннадцать вырванных страниц, и из них — десять мерлеток1. Собеседники мои начинают заметно ёрзать. Рольф поглядывает на часы. Гизела, извиняясь, напоминает, что ей надо успеть

Мерлетка — гербовая фигурка в виде птички без лапок и клюва.

359

Заповедник Сказок 2014

Избранное

на поезд. Кристиану не хочется пропускать автобус. Никто не жаждет продолжать сомнительную беседу с сумасшедшим, особенно если с ним так и так предстоит общаться в будущем. Я — иное дело. Я иностранец, странные знакомства моей репутации повредить не могут, всего через неделю мне предстоит возвращение на родину. К тому же мне совершенно некуда спешить — я снимаю комнату в центре, и у меня есть свой ключ от входной двери. — Пока, ребята! До завтра! — прощаюсь я со своими знакомыми и всем корпусом поворачиваюсь к загадочному старику. — Вам интересно, откуда у меня эти сведения? — Да, хотелось бы знать, где об этом написано. По-птичьи двинув шеей, фон Гриффель усаживается поудобнее на плетёном металлическом кресле и вытягивает вперёд правую ногу в ортопедическом ботинке с толстой подошвой. — Пока нигде. Если вы соблаговолите выслушать меня, а потом записать этот рассказ, то когда-нибудь, возможно, кто-то это прочтёт.

Pars secunda

360

Ей было двадцать лет. У неё были светлые, слегка вьющиеся волосы, которые она, вопреки приличию, почти не пудрила. Серые-серые глаза. Очень серьёзные. Ни один её портрет не передаёт ни этого цвета, ни этого выражения. Тогда было принято ходить в глубоком декольте, открывающем грудь чуть ли не до самых сосков. Она, конечно, одевалась гораздо скромнее, чем это позволяли себе девушки её возраста и её статуса. Но сейчас так не носят, и мне даже не объяснить вам, какое волнение вызывала эта открытая шея, эта мраморная, как бы светящаяся изнутри белая кожа, особенно в сочетании с шорохом платья. Тогда все знатные дамы ходили, шурша и шелестя юбками. Духи тогда были гораздо резче и сильнее, так что появление женщины никогда не проходило незамеченным. И если вы оказывались слишком близко, то у вас запросто могла закружиться голова, настолько сильными были доставляемые женщиной впечатления — зрительные, слуховые и обонятельные. У неё были такие живые, такие понимающие пальчики, что при взгляде на них невольно охватывала дрожь, стоило только представить их прикосновение к собственной коже. Когда она что-то рассматривала, ей непременно нужно было ещё и дотронуться, как будто зрения ей было недостаточно. Но что это были

Патрик Рейнеке

Легенда о Вечном библиотекаре

361

Художник Олеся Миневич

Заповедник Сказок 2014

362

Избранное

за прикосновения!.. Она, казалось, не делала разницы между мёртвым и одушевлённым. Все предметы были для неё живыми: пламя свечи, цветок на окне, паук, ночная бабочка, яблоко, письменный стол, чернильница, сами чернила, перо, лист бумаги… А как она прикасалась к книгам! Как будто снимала с жёрдочки птиц. Осторожно касаясь пальцами корешка, слегка его гладила и каждый раз, перед тем как впервые раскрыть книгу, что-то успокаивающе шептала её страницам. При всём при этом она была из тех, у кого очень заметен внутренний разлад — с окружающим миром и собственным телом. Она вся была как ребёнок, который только начинает превращаться в подростка и ещё не может в полной мере согласовывать своих движений. Она была страшно неловкой. Могла задуматься и уронить чашку, из которой только что пила — просто неожиданно для самой себя почему-то разжав пальцы. Могла задеть локтем о книжный стеллаж, не заметить этого, а потом с удивлением разглядывать неизвестно откуда возникший синяк. Находясь рядом с ней, невозможно было оставаться спокойным. Вам всё время хотелось подскочить и схватить её за руки, чтобы она ничего не свалила, ни обо что не стукнулась или, по крайней мере, не залила всё вокруг себя чернилами. Особенно страшно было наблюдать за тем, как она брала с полки книгу, стоя на верхней ступеньке деревянной лестницы. Она запросто могла зачитаться и прямо там же и сесть, беспечно болтая ногами и совершенно забыв, на какой высоте находится. И тогда совершенно бесполезно было пытаться привлечь её внимание словами: приходилось кидать в её светлость скомканной бумагой… А ещё вы никогда не могли быть до конца уверены, слушает она вас или нет. Прямо на середине фразы она могла отвернуться, отойти в сторону и начать с увлечением рассматривать что-то, что не имело никакого отношения к делу. Впрочем, стоило вам замолчать, она вскидывала голову и глазами требовала продолжения… Ах да, я забыл сказать: с десяти лет она не говорила. Вы, конечно, спросите, откуда мне всё это известно? Дело в том, что в моём распоряжении есть один достойный доверия источник — воспоминания человека, который лично знал принцессу Августу и был свидетелем той сцены с выдиранием страниц из амариллова Овидия, которая вас так потрясла. Это был молодой человек, принятый в замок на должность библиотекаря для составления каталога. Звали его… Впрочем, неважно, как его звали. Назовём его Гюнтером, в честь героя древности,

Патрик Рейнеке

Легенда о Вечном библиотекаре

который был достаточно искусен, чтобы, будучи брошенным в яму связанным по рукам и ногам, усыпить змей игрою на арфе, и в то же время — не настолько смел, чтобы овладеть пленившей его сердце валькирией. Родом он был из ландграфства Л***, окончил тамошний университет и был к тому времени уже магистром и автором нескольких философских трактатов. Приглашение в Г*** чужака, да ещё и другого вероисповедания, было связано с определённой интригой политического толка. Передавая в дар Университету часть своей библиотеки, герцог Август полагал, что в обмен на это учёная корпорация пойдёт на некоторые уступки. Университет же, с одной стороны, всячески стремился ограничить герцогское вмешательство во внутренние дела, с другой — был чрезвычайно заинтересован в том, чтобы получить книги в своё полное распоряжение. О составе герцогской библиотеки в городе было известно лишь то, что она огромна и содержит множество раритетов. Но реальной ценности собрания не знал, пожалуй что, и сам владелец. Соответственно в обязанности нового служителя вменялось не только составление каталога, но и соблюдение строжайшей тайны. В награду ему было обещано место хранителя нового фонда. Это было одним из условий дарения, так же как и сохранение целостности передаваемой коллекции. Университет же поставил условием, чтобы составлением каталога занимался каламит. Ибо любой каламит, принимая на себя знак калама, дает клятву нести ответственность за каждое своё слово — как письменное, так и устное… А, так вы не знаете, кто такие каламиты?.. Ну, впрочем, учитывая, откуда вы приехали, это неудивительно. Сейчас в моде снова таинственность, и по идее, чтобы выглядеть убедительным, я должен был бы сказать, что это такой тайный Орден. Но поскольку я сам в молодости был каламитом и тоже привык отвечать за свои слова, погрешить против исторической истины я не могу. По сохранившейся легенде, ещё со времен Античности существовало два взаимодополняющих учения — каламиты и табулярии. О них вскользь упоминает Михаил Пселл, чуть больше о них сообщает Прокл, и совсем немногое о них можно прочесть у Ямвлиха. Исходя из этих свидетельств, можно заключить, что это были типичные эллинистические религиозно-философские секты, вероятно, каким-то образом связанные с культом египетского бога Тота или Гермеса Трисмегиста. Каламиты Нового времени ведут своё происхождение, конечно же, не от них, а от

363

Заповедник Сказок 2014

364

Избранное

кружков итальянских гуманистов. Вероятно, именно тогда из стремления восстановить античную учёность, — а если не выйдет, то и придумать заново — родились символы, обряд посвящения и идеология. Каламиты исходят из того, что человек есть мыслящий тростник. Да-да, совершенно верно, roseau pensant. Но не в том смысле, который вкладывал в это выражение Паскаль. Вы знаете, что заточенная тростниковая палочка является древнейшим орудием письма. Человек же, особенно занимающийся интеллектуальным трудом, должен помнить, что он лишь орудие в руках Господа, но орудие мыслящее. Поэтому он должен следить за тем, чтобы ум его не потерял остроту (плохо заточенным каламом трудно писать), помыслы были чисты (прокисшие чернила не годятся для письма), а убеждения тверды (ибо только такую тростину удобно держать в руках). В отличие от каламитов, табулярии исходили из того, что человек есть tabula rasa — выскобленная, приготовленная для письма восковая табличка, как мы бы сейчас сказали, «чистый лист». Не то, чем пишут, а то, на чём пишут. Поэтому главная обязанность табулярия — во-первых, приготовить свой ум к восприятию божественного письма, очистив его от разного рода предубеждений и неверных толкований, а во-вторых, постоянно поддерживать чистоту и незапятнанность своего сознания. И те, и другие были людьми книжного слова, но понимаемого по-разному. Нетрудно догадаться, что среди первых преобладали люди творчества, направленного на осмысление и преобразование действительности — писатели, поэты, философы, юристы-практики, естествоиспытатели, преподаватели и проповедники. Среди вторых — мистики и хранители письменной традиции: архивисты, библиотекари, собиратели, издатели и исследователи чужих текстов, составители словарей. Вероятно, из-за большей ориентации на чистое созерцание учение табуляриев так и не получило широкого распространения, тогда как представители каламитов довольно быстро проникли во все сферы интеллектуальной деятельности, захватив и традиционные табулярные ниши. Вполне возможно, что и с самого начала табуляриев было немного. К тому времени, о котором я вам рассказываю, они уже полностью стали достоянием легенды. О них вспоминали только в двух случаях — для изложения особенностей каламитского учения и в ироническом наставлении, которое начинающий каламит иногда слышал от своего наставника: «Не уподобляйся

Патрик Рейнеке

Легенда о Вечном библиотекаре

табуляриям!» Призыв этот означал мыслить иерархически и строгими категориями, не разбрасываться, не впадать в грех пантеизма, критически относиться к источнику любых сведений, избегать философского и нравственного релятивизма. Идеальный табулярий представлялся человеком, читающим бессистемно, всё подряд. Человеком, для которого и «Метафизика» Аристотеля, и вот хоть этот забытый на столе вашими коллегами студенческий информационный листок имели бы одинаковую культурную значимость. В противоположность ему идеальный каламит должен быть ответственен не только на письме, но и в чтении. Он никогда не читает для развлечения — только то, что имеет отношение к его специальности и только то, что может быть использовано для его собственного труда. Поэтому в каждой серьёзной книге, созданной каламитом, должен быть указатель. Вы знаете, что «индекс» — это латинское имя указательного пальца. А указующий перст — это тот же калам с коленцами суставов и укорачивающимися к вершине фалангами. Это первое орудие Адама: когда он нарекал творения, он указывал на них пальцем. Это символ речи и разума — всего того, что отличает человека от животных и делает его подобным Творцу. И, подобно персту Адама, книжный индекс упорядочивает произведение, вычленяя общие категории и отделяя в ткани текста значимое от незначительного. Каламиты обычно носили на себе знак своей принадлежности к учению — металлическую подвеску в виде калама, пера или стилоса, реже — указательного пальца. Если вы зайдёте в какой-нибудь богатый книжный или художественный магазин, где можно купить письменные принадлежности для каллиграфии, то наверняка найдёте там похожие брелки или кулоны. Как и многое в мире, этот символ тоже стал достоянием массовой культуры. Не удивлюсь, если для кого-то подобные знаки — всего лишь предмет коллекционирования. Мой собственный калам, доставшийся мне от моего учителя, был небольшой серебряной палочкой в полтора дюйма длиной, выполненной в барочной эстетике и потому больше похожей на скипетр, чем на орудие письма. У табуляриев тоже был свой символ. Но поскольку живого табулярия давным-давно никто не встречал, то книги по истории учения каламитов воспроизводили всегда одну и ту же картинку. Судя по ней и её описанию, это была прямоугольная костяная табличка в металлической оправе с явными чертами итальянской готики. По легенде, она существовала в единственном экземпляре и передавалась от учителя к ученику,

365

Заповедник Сказок 2014

366

Избранное

многократно продлевая время человеческой жизни. Естественно, верилось в эту сказку с трудом, и само её наличие яснее ясного указывало на то, что традиция табуляриев давно прекратила существование. Итак, когда Университет потребовал от герцога, чтобы составлением каталога занимался человек строгих принципов, то стали искать каламита (хотя изначально библиографическое описание было прерогативой табуляриев). Разумеется, в Г*** было несколько своих каламитов, но все они были членами университетской корпорации. Поэтому Август Мудрый списался с учёными мужами из других княжеств, и один из старейших каламитов университета Л*** рекомендовал ему своего ученика, того самого Гюнтера. Когда молодой человек прибыл в герцогский замок, он застал там подлинное сокровище примерно в 25 000 томов, большую часть из которых составляли рукописи и старопечатные книги. Часть собрания к тому времени уже была описана прежним библиотекарем — покойным Иоганном Вакстафелем. К его неоконченному каталогу было приложено несколько листочков, представлявших собой в высшей степени хаотичные описания, выполненные смешным детским почерком, который, как вы уже догадались, принадлежал принцессе Августе. Впрочем, их было совсем немного. Кастелян показал Гюнтеру его каморку при библиотеке, при которой находилась своя уборная и умывальня. Он же по просьбе юноши распорядился о том, чтобы еду ему приносили прямо в комнату. Больше всего молодому человеку хотелось соблюсти независимость от придворной жизни и свойственной ей суеты. Поэтому он очень обрадовался, когда кастелян объяснил ему, что в библиотечное крыло замка из его обитателей почти никто не заходит. У герцога имелся свой кабинет, где стояли все необходимые ему книги. А дамы читали одни романы, которые держали у себя на своей половине. Библиотека же была приспособлена исключительно для хранения коллекции. Единственным возможным посетителем, предупредил кастелян, будет средняя дочь герцога, которая имеет привычку расхаживать по всему замку, так что её можно встретить в самых неожиданных местах. Говоря это, он понизил голос, и у Гюнтера сложилось впечатление, что кастелян как будто пытался его от чего-то предостеречь. Впрочем, он тут же об этом забыл, оставшись наедине с книгами. Поэтому когда во второй половине дня дубовая дверь в библиотечную залу с грохотом отворилась, он был совершенно не готов к тому, что он перед собой увидел.

Патрик Рейнеке

Легенда о Вечном библиотекаре

А увидел он юную девушку в сером шёлковом платье, которая тут же наполнила библиотеку шорохом юбок, стуком каблучков и головокружительным запахом гиацинтов. Она была одна, без сопровождения, что уже само по себе было странно. Ещё более странным выглядело её поведение. Она не поздоровалась, не ответила на удивлённое приветствие Гюнтера. Вместо этого вынула зажатую под мышкой книгу (Овидия Амарилла Младшего), продемонстрировала её библиотекарю и прошла с ней к дальнему стеллажу. Там она поставила книгу на полку и взяла соседнюю. Повернувшись к Гюнтеру, она снова издали показала ему книгу и направилась к выходу. — Прошу прощения, ваша светлость. Вы вернули взятую из библиотеки книгу и взяли вместо неё другую. Но это книги с идентичным содержанием, они различаются лишь годами издания. Она воззрилась на зажатую в руке книгу, как будто впервые её увидела. Это был тот самый Амарилл Старший 1516 года, один из первенцев местной печати. — А впрочем, простите. Там использованы разные рукописи. Текст может немного отличаться. Её светлость улыбнулась загадочной улыбкой, прижала книгу к груди — таким жестом, что у Гюнтера тут же учащённо забилось сердце — и, всё так же тихо улыбаясь, покинула библиотеку. А после ужина Гюнтеру сообщили, что с ним желает говорить сам герцог. Август Мудрый принял молодого человека в своем кабинете без особых церемоний, попросту и без парика. После обмена вполне ожидаемыми репликами — вопросами об устройстве на новом месте и похвалами книжному собранию — герцог попросил секретаря оставить их наедине, а каламита — пересесть поближе. — Вы понравились моей дочери, — без всякого предупреждения начал герцог. — Это значит, что вы останетесь. Для меня её спокойствие значит больше, чем мнение Университета. Так Гюнтер узнал, что его кандидатура уже вызвала в Г*** нарекания. Но ему было странно слышать, что своим утверждением в должности он обязан не своей репутации, а симпатии со стороны какой-то, пусть и высокородной, девчонки. Это было ему тем более удивительно, что сам он был невысокого роста, хромым от рождения, и внешность имел самую обыкновенную. — Она всегда была очень впечатлительным ребёнком. Возможно, это моя вина, что я не смог подобрать ей добрых

367

Заповедник Сказок 2014

368

Избранное

и понимающих наставников, но после смерти матери она привязалась к этому Вакстафелю и практически не вылезала из библиотеки. До сих пор не могу понять, что могло быть общего у этого мрачного угрюмого старика с маленькой жизнерадостной девочкой. Однако они были самыми большими друзьями, и его кончина так потрясла её, что с тех пор она упорно не разговаривает. И что хуже всего, перестав говорить, она совсем перестала слушать. Я имею в виду — слушаться старших… Так что вполне вероятно, что в вас она станет искать замену этому человеку, и вам нужно быть к этому готовым… Его Сиятельство замолчал, как будто подбирая слова, и с глубоким вздохом продолжил: — Врачи и священник советуют как можно скорее выдать её замуж. Но она не желает об этом слышать, а заставлять её против воли я не хочу… К тому же из всех моих дочерей она всегда была самой доброй и ласковой. Мне будет жаль с ней расстаться… Старшие её сестры уже пристроены, но у меня есть ещё две дочери. И мне бы не хотелось, чтобы мои планы и договорённости расстроились из-за тех слухов, которые уже порождает поведение моей средней… Поэтому будет очень хорошо, если вы сумеете подчинить её своему влиянию и как-то разрядить ту нездоровую атмосферу, которая создалась в замке. Она совершенно не мыслит себя без книг, так что вам будет легко это сделать. Всем будет лучше, если её интерес будет направлен на одного человека. Причём на такого, который бы не смог обратить этот интерес во зло… Так что, со своей стороны, я особенно рассчитываю на вашу каламитскую честность и всячески надеюсь на то, что ваш учитель не приукрасил ваших достоинств… Я буду приплачивать вам каждую неделю по золотому за то беспокойство, которое вам будет причинять моя дочь. Вы же, со своей стороны, должны пообещать держать эту нашу беседу в тайне и… — тут герцог опять тяжело вздохнул. — И исполнять все желания моей дочери. В чём бы они ни состояли. Гюнтер поинтересовался, есть ли у него выбор. Идея служить взбалмошной принцессе нянькой ему совершено не улыбалась. Книги книгами, а его каламитская гордость была этим разговором уязвлена. — Боюсь, что нет, — с той же прямотой ответил ему герцог. — В моём распоряжении есть много способов заставить человека хранить молчание. Не хотелось бы к ним прибегать. От этого разговора у Гюнтера осталось неприятное ощущение, как будто он согласился на какую-то подлость, не совсем

Патрик Рейнеке

Легенда о Вечном библиотекаре

понимая, в чём именно она состояла. Особенно его насторожила последняя реплика герцога, когда тот вручал ему авансом первый гольдгульден: — Надеюсь, у вас достаточно опыта общения с женщинами, чтобы избежать возможных последствий… Когда-нибудь всётаки ей придётся выйти замуж. Он положил для себя не тратить полученные от герцога золотые монеты — чтобы в случае чего их всегда можно было бы вернуть обратно, — а в отношении принцессы соблюдать максимальную холодность. Если ему так и так придётся проводить часть своего времени с душевно нездоровым ребёнком, надо быть осторожным — хотя бы ради самого ребёнка. И вот утром следующего дня он увидел иллюстрацию того, о чём его пытался предупредить кастелян и на что намекал герцог. Южная сторона библиотеки выходила во внутренний двор, и из окна можно было видеть, как сменяются караульные. Подобрав подол платья, через двор шла принцесса Августа — снова одна, без сопровождения, вертя головой во все стороны. Что-то её привлекло в фигуре стоявшего на часах офицера — то ли чернота ружейного ствола, то ли солнечный блик на металле. Изменив прежнее направление, она двинулась к часовому и, подойдя, дотронулась до оружия… И вот она стояла перед офицером — в этом своём до невозможности открытом шёлковом платье, со сползшим по плечам платком — и своими тоненькими живыми пальчиками гладила ружейный ствол. Караульный стоял, как ему и положено, не шелохнувшись, глядя прямо перед собой. Челюсти его были крепко сжаты, капли пота градом катились из-под треуголки по его окаменевшему лицу. «Господи…» — прошептал Гюнтер. Похоже, он был не единственным свидетелем этой сцены: с другой стороны двора донёсся, наконец, женский голос. Её светлость обернулась на зов и, забыв караульного, пошла туда, откуда её позвали — всё так же мечтательно блуждая глазами по освещённым осенним солнцем стенам и окнам. Ужас был в том, что увидев Августу всего два раза, мысленно он уже почти ощущал это прикосновение её вездесущих пальцев. «Точно перелистываемая книга», — с удивлением подумал он. — «Тоже мне, каламит…». Но уже знал, что влюбился. Одновременно недоумевая, как вообще можно влюбиться в неразумное существо, не имеющее представления о своих желаниях и не чувствующее своей притягательности, а самое главное — в существо, которое само даже говорить не умеет. Это было всё равно

369

Заповедник Сказок 2014

Избранное

что влюбиться в маленького ребёнка или в кошку, в рассвет или в пейзаж. Ну, или хотя бы в литературное произведение… Короче — в саму красоту!..

Pars tertia

370

Как я уже сказал, в распоряжении Гюнтера имелся рукописный каталог, составленный его преемником — доктором Вакстафелем. Поэтому начать он решил с проверки наличия отмеченных в каталоге книг, в первую очередь — самых ценных: иллюминированных рукописей, инкунабул и палеотипов. Практически каждый день её светлость спускалась в библиотеку — всякий раз в самое непредсказуемое время. Не глядя на Гюнтера, она решительной походкой подходила к какому-нибудь стеллажу, брала книгу, открывала её и принималась за чтение. Читала она, действительно, всё подряд — невзирая на содержание, литературную или библиографическую ценность — с любого места и на любом языке. Для древнегреческого и испанского она иногда пользовалась словарём. Порой губы её шевелились, особенно когда она читала поэзию — словно она пробовала на вкус недоступное ей звучание. Порой она прикрывала глаза и как будто повторяла только что прочитанное, пытаясь заучить последовательность слов и фраз. Через какое-то время — тоже каждый раз внезапно — она вставала, закрывала книгу, гладила её по корешку и возвращала на место, ни разу не ошибаясь. Как-то раз Гюнтер долго искал и никак не мог найти «Историю» Тита Ливия — роскошную итальянскую рукопись 15 века. Её светлость, громко хрустевшая яблоком над одним из базельских палеотипов, оторвалась от чтения и, когда он взглянул в её сторону, жестами спросила его: «Что ты ищешь?» Она использовала профессиональный язык библиотекарей-каламитов, придуманный ещё средневековыми монахами в тех Орденах, где давали обет молчания. От неожиданности пальцы его сами собой изобразили: «Tit. Hist.» Потом, подумав, он добавил: «Ms. ill. s. XV. Ты знаешь, где она?» «Семь лет назад подарена ректору университета Z***». «А почему не отмечено в каталоге?» «Не знаю», — пожала плечами её светлость, тут же снова погрузившись в чтение. Подобно древнегреческому, язык библиотекарей не знает уважительного «Вы» и не признает никаких титулов. Мысль

Патрик Рейнеке

Легенда о Вечном библиотекаре

о том, что он только что обратился к принцессе на «ты», взволновала его не меньше, чем в своё время необходимость говорить «ты» своему учителю. Откуда она могла усвоить этот язык? Вероятно, старик Вакстафель тоже был каламитом. Иного объяснения быть не могло. Это открытие обрадовало Гюнтера, но в ещё больший восторг он пришёл от внезапного осознания: Августа не была безумной. И с ней можно было разговаривать!.. Видимо, это открытие поразило и саму принцессу. С тех пор она стала к нему часто обращаться, если у неё возникали какието вопросы в процессе чтения. Причём вопросы эти могли быть самыми разными, из самых различных сфер жизни, и далеко не всегда он мог на них с ходу ответить. Что, например, сказать человеку, когда он интересуется: «Почему с неба течёт вода?» Это ребёнку ещё можно ответить: «Потому что идёт дождь», и то — только если ты не каламит. И Гюнтеру пришлось восстанавливать пробелы в своём образовании, выискивая по запросам принцессы книги, в которых бы могли содержаться ответы на волнующие её вопросы. Иногда он просто ничего не мог найти, и тогда приходилось рассказывать то, что знал — из своего собственного, в общем-то, довольно небогатого жизненного опыта. У всего этого была только одна безусловно хорошая сторона: её светлость стала больше времени проводить в библиотеке, слушая объяснения Гюнтера, и меньше носиться по двору и замку, как, собственно, и хотел герцог. Но вот хотелось ли этого Гюнтеру?.. В том-то и дело, что да! Это-то его больше всего и пугало. Однажды принцесса взялась за средневековую книгу этимологий с бестиарием. Да-да, ту самую роскошную рукопись XIII века — одну из жемчужин нынешней Библиотеки Г***. Причём она не просто листала ее, рассматривая иллюстрации, а именно читала — периодически сверяясь со словарем Дюканжа и спрашивая Гюнтера о сложных сокращениях. И он каждый раз внутренне вздрагивал, видя, как она водит пальцами по строчкам. В какой-то момент он не выдержал и схватил её за руку. — Ваша светлость… Я вас умоляю, никогда больше этого не делайте. «Собрат-библиотекарь, опомнись! Что ты делаешь?! Неужто нечистый настолько затупил твой разум? Ты касаешься древней страницы пальцами, в которых только что находилось надкусанное яблоко!» — прожестикулировал он. Она, похоже, смутилась. Даже сделала какой-то неловкий жест в попытке вытереть пальцы о шёлковое платье. «Разве это не книги моего отца?» — спросила она.

371

Заповедник Сказок 2014

372

Избранное

— Нет. Он только временно владеет ими в силу исторических обстоятельств. Такие вещи, как эта, являются достоянием человеческой культуры и не могут принадлежать никому в отдельности. Она ещё раз посмотрела на раскрытую перед ней книгу, потом — на лежащее рядом на столе надкусанное яблоко. «Мне кажется, или это правда, что ты ставишь книгу выше человека?» — Да. Как всякий каламит! Не сомневаюсь, что среди подданных вашего отца найдётся немало льстецов, которые расскажут вам, до какой степени ваша персона бесценна, но я не из их числа. С точки зрения человеческой культуры ваша ценность является практически нулевой. Сколько бы книг вы ни прочитали, сколько бы языков ни выучили! «Почему?» — Да потому что ваше существование бессмысленно! Вы ничего не делаете полезного. Ваш отец, так тот хотя бы собранную им библиотеку передаёт в пользу науки. «А ты что делаешь?» — Я делаю то, что в сложившихся обстоятельствах не может делать никто другой. Составляю каталог, чтобы, когда книги станут доступны всем, ими можно было пользоваться. Чтобы люди представляли себе ценность, которая окажется в их распоряжении. Возможно, кто-то не найдёт в этом особой доблести, но польза от моего труда — очевидная. Тогда как вы со своей жаждой познания только от работы меня отвлекаете. Она внимательно посмотрела на него своими серыми серьёзными глазами. «Почему ты сам никогда не читаешь?» — неожиданно спросила она. — Потому что для описания книги этого не нужно. Она прямо так и застыла поражённая, с надкусанным яблоком в руке. — Читать можно не только текст. Она понимающе кивнула. — Любая книга — это и произведение искусства, и культурный факт. Та вещь, которая лежит перед вами, важна отнюдь не своим содержанием. Таких рукописей с изложением мифологических баек о животных сохранилось сотни и тысячи. Ценность этой вещи, во-первых, в её художественном оформлении, вовторых, в том, что это важное звено в трансляции античной натуралистической мысли к современным энциклопедиям. Робкая

Патрик Рейнеке

Легенда о Вечном библиотекаре

средневековая попытка осознать универсум во всей его целостности и на разных уровнях интерпретации. Но попытка, получившая высочайшее одобрение, ибо то, что вы только что так легкомысленно листали — подносной экземпляр, выполненный монахами Y*** в дар архиепископу Майнцскому. «Покажи мне, как ты читаешь», — и она развернула перед ним страницу со статьёй об уникорне1, закрыв листком бумаги текст между двумя картинками. — Ну, что мне вам сказать… — начал он со вздохом. Из всех иллюстраций она выбрала самую двусмысленную. — Всем известно, что единорогов не существует, что бы там ни писали о них Элиан, Цезарь и Плиний Старший. В книге Иова описывается носорог, а аптекари продают измельчённый бивень нарвала. Поэтому представленная здесь история — вообще не об этом. Калам становится каламом только тогда, когда его опускают в чернильницу и начинают писать. До этого — это просто заточенная тростниковая палочка. Точно так же чернила становятся чернилами только тогда, когда в них погружается калам. До этого — это просто вонючая жидкость чёрного цвета из настоя чернильных орешков, железного купороса и камеди. Я думаю, вы понимаете, о чём я говорю… Она коротко кивнула. Потом указала пальцем на верхнюю картинку. — Ну, по легенде единорог обладает способностью превращать отравленную воду в питьевую. Здесь он погружает свой рог в источник, одновременно утоляя свою жажду. На нижней картинке изображено, по сути, то же самое. Только здесь он прячет голову между девичьих коленей (вы знаете, что, в средневековом понимании, женщина обладает водной природой: она переменчива и подвержена влиянию фаз луны). Но напьётся из очищенного единорогом источника уже другой — тот, что пронзает его копьём. Это метафорически… На самом же деле, участников этой сцены всего двое. Единорог лишь обозначает чистоту бумаги, приносимую в жертву соединению чернил и калама — осуществлению их предназначения в процессе письма. «Так значит, я — отравленный источник? Поэтому меня все так боятся?» — О, Боже мой!… Конечно же, нет! Я не это хотел сказать… Ваша светлость!.. Вы… Вы — просто лист бумаги, который ещё не знает, что на нём будет написано. Никто вас не боится!.. Как вы могли такое подумать? Все боятся только за вас!.. «Ты — единственный, кто не боится».

373

Заповедник Сказок 2014

374

Избранное

О, какое это было испытание для Гюнтеровой честности!.. Во всём замке не нашлось бы человека, который бы настолько боялся саму Августу!.. Поэтому он тут же поспешил обратить всё в шутку, изрёкши непреложную истину: — Плох тот каламит, которого можно испугать чистым листом, — признался он со вздохом. Она усмехнулась. «Ты лучше понимаешь, когда пишешь или рассказываешь. Я — когда слушаю или читаю». — Господь творил мир с помощью слова. С помощью слов его и надо пытаться понять. Когда описываешь то, что видишь, и создаёшь собственную словесную реальность, лучше понимаешь Творца. Бог создал человека в надежде на понимание. Иначе зачем же Он дал ему разум и речь, тем самым возвысив его на остальной природой? Когда человеку пишущему удаётся что-то прояснить в устройстве окружающего его мира, он тем самым делает этот мир лучше. Потому что своим разъяснением он пробуждает в людях мысль, понимание, жажду к познанию и творчеству. И тем самым приближает их к тому, какими их задумал Господь. «Научишь меня читать так, чтобы составлять описания? Если нет, то я могу записывать за тобой. Буду помогать тебе делать твою полезную работу». — Ваша светлость… Прилично ли это будет?… «Разве польза не важнее приличий?» Гюнтеру ничего не оставалось, как со смехом согласиться. Всю осень и зиму они работали сообща. У Августы оказался хороший почерк, и она быстро схватывала. Так что составление каталога заметно продвинулось, да и герцог был доволен. В своих еженедельных коротких беседах с Гюнтером он всячески хвалил то влияние, которое тот оказывает на его дочь. Она стала внимательнее, организованнее. А самое главное, эта её новая прихоть была вполне объяснимой и простительной, и нисколько не мешала осуществлению матримониальных планов в отношении её сестёр. В проигрыше, как всегда, оказался сам Гюнтер. Ибо подглядывать за читающей девушкой, отрываясь от письма — это одно дело, а возможность почти безотрывно смотреть на девушку, пишущую под вашу диктовку — совсем другое…

Pars quarta Наступила весна, по всему замку расставляли горшки с готовыми распуститься гиацинтами. Он попросил прислать ему

Патрик Рейнеке

Легенда о Вечном библиотекаре

несколько штук в библиотеку, все они оказались белыми. Такими же зрительно упругими и прозрачно-белыми, как её кожа. В какой-то момент он поймал себя на том, что в отсутствие Августы всё больше и больше времени проводит у окна и бессознательно теребит пальцами цветочные лепестки. Чёрные сланцевые плиты, которыми был вымощен двор, искрились от только что сошедшего снега, и ему казалось, что от них исходит сияние, поскольку этих плит касалась её нога. Паутина, свешивавшаяся с соседнего карниза, и та приковывала его взгляд. Потому что солнечные лучи, затерявшиеся в её нитях, сверкали точно так же, когда они касались выбившейся прядки её волос. Проклятый экземпляризм!.. Каждый влюблённый подобен средневековому мистику, для которого любой элемент сущего указывает на его Возлюбленного. И любое совершенно случайное впечатление отсылает вас к предмету вашей страсти. Более того, это случайное впечатление может захватить вас внезапно. И это новое видение уравнивает между собой то, что разум никогда бы не решился сопоставить. Предгрозовое небо, шелест переворачиваемой страницы и, скажем, движение ресниц… Вдруг — вопреки всякой логике — они начинают значить для вас одно и то же. Окружающие вас явления и предметы теряют установленные для них связи и отношения, и весь мир распадается на множество независимых впечатлений, которые постоянно складываются в новую картинку, всякий раз указывающую на источник вашего переживания. Как цветные стёклышки в калейдоскопе, как стальные литеры в наборной кассе, как буквы алфавита перед мысленным взором пишущего… Он понял, что совершенно не может писать. Нет, он всё так же составлял описания книг, выполняя рутинную работу для будущего каталога. (О, кто бы ещё несколько месяцев назад сказал ему, что эта работа может показаться ему рутинной!). Но когда он пытался проанализировать свои ощущения или хотя бы просто зафиксировать их, перо выпадало у него из рук. Письмо, речь, вообще язык — всё это было бессильно, всё это было вообще не про то. Мистик тоже обычно испытывает затруднения в описании явленного ему сверхчувственного переживания. Писать или пытаться говорить об этом можно только постфактум, только вспоминая, и то — по большей части иносказательно. Забавный парадокс: вы переживаете Истину, но не можете никому о ней даже сообщить. Поэтому Истина по определению асоциальна, и в этом она противоположна Знанию. Так что если вам вздумается искать Истину в этом

375

Заповедник Сказок 2014

376

Художник Олеся Миневич

Избранное

Патрик Рейнеке

Легенда о Вечном библиотекаре

четырёхэтажном с башенкой здании, не тратьте понапрасну времени. Её там нет. Нельзя сказать, чтобы он совсем уж не пытался осмыслить происходящее. Он даже попробовал вести дневник этих своих впечатлений, просто отмечая словами те явления, которые неожиданно вызвали у него душевный трепет. Впрочем, и это оказалось непросто. Вот как быть, например, с той же паутиной? Что зафиксировать в слове — саму паутину, играющий на ней солнечный свет, производимую им радугу или её лёгкость и воздушность? А может быть, выраженную в ней идею хрупкости и одновременно — её поразительную прочность под напором ветра? Волевым решением Гюнтер положил себе не рассуждать, записывая первое, что придёт ему в голову. Получилось у него примерно следующее: лепесток, два эльзевира, сверкание плит, полоса пыли на книжной полке, услышал жаворонка, нежно-серое, три четверти, Liber Floridus, провести ногтем по столешнице, страница 157, тихо, in octavo, колонтитул, как скрипит перо, 42-строчная Гутенберга, ты читаешь, гербодержатели Базеля, синева неба в воскресенье ровно в 11 утра, вздох, Lexicon mediae et infimae Latinitatis, пламя свечи под твоим дыханием, Лоршский Евангелиарий… Набрав за какую-нибудь неделю на четыре с половиной страницы таких словосочетаний, он разбил их на отдельные понятия, выкинул наиболее употребительные глаголы и расставил слова в алфавитном порядке. Но лучше и понятнее ему от этого не стало… И вот, разглядывая получившийся у него перечень, он вдруг понял, что составил индекс. Указатель к несуществующей

377

Заповедник Сказок 2014

378

Избранное

книге! К книге, которую невозможно было написать, потому что этой книгой был он сам. Книгой с пустыми страницами, на которых кто-то или что-то (Бытие?.. Любовь?.. Господь Бог?.. Желание?.. Сама принцесса Августа?..) записывал некий живой и постоянно меняющийся текст. Любой указатель к такой книге был бессмысленен. Когда она, как всегда стремительно, вошла в комнату, он всё ещё держал в руке эти исписанные ничего не значащими словами листки. — Кажется, я стал табулярием, — с грустной усмешкой посетовал он в пространство. Она подошла к нему и с совершенно серьёзным лицом заглянула ему в глаза. Потом притянула его голову к себе и поцеловала его в губы. Снова внимательно посмотрела в глаза. Потом ещё раз поцеловала — как и в первый раз, едва коснувшись полураскрытыми губами его рта. Потом ещё раз… Пока он, наконец, не выдержал, не схватил её за талию и не прижал к книжному стеллажу, поцеловав её уже по-настоящему… Боже, как она целовалась!.. Сколько неудовлетворённой жажды познания было в её губах, сколько рвущегося наружу чувства в движениях её пальцев!.. «А ведь именно за это герцог платит мне золотом!» — краем сознания подумалось Гюнтеру. И деньги эти надо было отрабатывать. — Обещай мне ни с кем другим этого не делать, — прошептал он ей на ухо. «Почему?» — спросила она, чуть отстранившись. — «Ведь это же так хорошо!» Каламитская честность, разумеется, требовала ответить: «Нет, это плохо. Мы не должны этого делать!» Но та чистая книга, в которую превратилось его сердце, кричала: «Да, это хорошо! Боже, как это хорошо!!! Это так прекрасно, что это просто не может быть плохо!» и «Да! Да!!! Только не останавливайся!» Но говорить этого было нельзя. И он сказал: — Потому что мне будет больно. Мне уже больно от одной мысли, что ты можешь целовать кого-то другого. Это, по крайней мере, была чистая правда. Двигаясь вдоль шеи, он случайно захватил губами тонкую серебряную цепочку, а когда его пальцы скользнули ей за корсаж, он вдруг увидел, что же носила всё это время на груди принцесса Августа. Это была небольшая пластинка слоновой кости — размером где-то в полдюйма — в гнутой и потемневшей от времени серебряной оправе явно итальянской работы. Это была табличка! Та самая табличка!..

Патрик Рейнеке

Легенда о Вечном библиотекаре

У Гюнтера, который и так уже не владел дыханием, потемнело в глазах. Внезапно он всё понял. Старик Вакстафель не был каламитом! Он был последним живым табулярием. И умирая, передал на хранение символ учения тому единственному человеку, которого счёл достойным. Десятилетней девочке, до потери сознания влюблённой в чтение… Я помню, как вы однажды внимательно разглядывали витрину, где выставлено собрание её сочинений. Хочу вас сразу расстроить — это муляж. Не только рукописи, но и любые старинные книги нельзя постоянно держать на свету в раскрытом состоянии… Вы помните, на первой странице, где перечисляются титулы княгини, она названа Хранительницей Доски?.. А-а-а, вы думали, что это какой-то масонский чин!.. Нет, это вовсе не шахматная доска! И даже не стол, как думают многие, памятуя о том, что она организовала раздачу горячих обедов для неимущих. Так вот почему Tabulae conservatrix?.. Целых десять лет эта юная девушка хранила у себя священную реликвию табуляриев! Со свойственной её возрасту серьёзностью она предельно ответственно подошла к доверенной ей миссии. И все эти странности её поведения — молчание, чтение всего подряд, разглядывание и ощупывание предметов, прямота и бескомпромиссность задаваемых ею вопросов — всё это было не болезнью, не сумасшествием, не пробудившимся влечением пола. Это было последовательное воспроизведение того идеала человека, который она усвоила от своего учителя. Это было, если хотите, религиозное поведение. Гюнтер отступил на шаг, опустился перед наследницей противоположного учения на колено и поцеловал край её подола. Она коснулась пальцами висящей на её шеи таблички и с молчаливым вопросом протянула её в его сторону. — Нет, я не могу, — в отчаянии прошептал Гюнтер. В отчаянии, потому что, едва увидев перед собой Доску, он уже знал, что никакого выбора у него уже нет. Она дала ему звонкую пощёчину и стремглав выбежала из библиотеки. На следующий день она пришла поздно, когда он уже разложил вокруг себя фолианты. Она схватила со стола мадридское издание Исидора Севильского 1597 г. и с грохотом бросила его на пол. Сначала первый том, потом второй — 1599 года издания. — Я не могу, — повторил библиотекарь. «Мы должны поменяться!» — прожестикулировала она. — «Мне очень нужен твой калам! За это я отдам тебе свою чистоту».

379

Заповедник Сказок 2014

380

Избранное

Она использовала жест, которым обозначается чистый лист бумаги. И только когда она продолжила, Гюнтер понял, что у невинности в библиотечном языке просто не было своего обозначения: «Я должна стать женщиной. Я устала молчать. Я хочу научиться говорить, писать и любить. Я хочу быть, как ты. Хочу творить и менять этот мир! А не только его читать и слушать». Видя, что библиотекарь упорно молчит, она схватила один из томов антверпенского издания Августина 1577 г., швырнула его на Исидора и выбежала прочь. А Гюнтер пошёл в свою каморку, собрал лежащие столбиками золотые монеты и направился к герцогу. Там он выложил перед ним на край стола все двадцать семь штук и с дрожью в голосе повторил то же, что сказал его дочери: — Я не могу. Потом добавил: — Простите меня, ваше сиятельство, — поклонился и удалился прочь. Вечером он собрал самые необходимые вещи, спрятал их под одеждой и вышел из замка. Постовым сказал, что пойдёт прогуляться в город, сам же направился в противоположную сторону, но до переправы так и не дошёл. Его изловили той же ночью, прямо в лесу. Видимо, приказ был доставить его в замок живым и невредимым, потому что избили его несильно. Рано утром, когда его вывели из кордегардии, где он провёл остаток ночи, он снова увидел перед собой герцога. Тот приказал его развязать и сказал, что в следующий раз при попытке к бегству его посадят в тюрьму. И для продолжения работы над каталогом будут водить в библиотеку под конвоем. Это было очевиднейшей глупостью, но аргумент с позиции силы произвёл на Гюнтера впечатление. Тем не менее он всё ещё надеялся выдержать характер. Поэтому когда днём, уже умывшись и запудрив как следует синяки, он сидел в библиотеке и туда снова пришла объясняться Августа, он сделал вид, что не видит её и не слышит. Аккуратно, стараясь нанести как можно меньший урон, она сбросила на пол всё, что нашла лежащим на столе. Потом подняла над столом чернильницу и капнула на полированную поверхность стола. Одну, две, три капли… Гюнтер остался непреклонен. И вот тогда-то она сняла с полки амариллова Овидия и уселась с ним на подоконник — на ту сторону, которая выходила ко рву… Первую страницу с титулом она благоразумно пропустила и взялась за предисловие типографа. В нём, и он это прекрасно

Патрик Рейнеке

Легенда о Вечном библиотекаре

знал, было ровно десять страниц. Она медленно вырывала их по одной, из каждой складывала птичку и швыряла за окно в тоненький ручеёк, который струился на месте бывшего крепостного рва. Делала она, конечно, не японских журавликов, а мерлет. Это более простая фигурка, изобретённая испанцами, которая сейчас называется пахаритой. Но для неё тоже нужен квадратный лист, так что прежде чем сложить птицу, она отрывала от страницы лишнюю полоску бумаги и кидала её на пол. Предисловие Лукаса Старшего было перепечатано в двух последующих изданиях «Метаморфоз» его сыном. Поэтому, как ни больно Гюнтеру было слышать треск разрываемой бумаги, пока шло предисловие, он скрепя сердце терпел, с затаённым ужасом ожидая, что же будет, когда она дойдёт до Овидия. Дело в том, что для этого первого издания 1516 г. Лукас Старший использовал рукопись 9 века, которая пропала во время разграбления Г*** войсками Католической лиги и которой не обнаружилось, когда наши доблестные горожане отбили часть обоза с книгами. При последующих переизданиях Лукас Младший выправил текст по более поздним рукописям, которые счёл лучшими в силу их большей полноты. И новейшие исследования показали, что он был прав. Однако с точки зрения текстологии и истории рукописной традиции Овидия это издание первой типографии в Г*** всё же имело определённое значение. Гюнтер знал, что в библиотеке герцога Юлия III Храброго сохранился ещё один экземпляр, вместе с остальными книгами подаренный Университету, но когда принцесса вырвала одиннадцатую по счёту страницу, его библиофильское сердце не выдержало, и он сдался…

Pars quinta Мы сидим уже в полной темноте, которую разбивают лишь цветные лампочки фонариков над головой. Менза давно закрылась, Университетгассе опустел, чёрная громада замка вычерчивает ломаную линию поперёк тёмно-синего неба. Передо мной на столе лежит фигурка мерлеты, бесклювой и безлапой птички, больше похожей на выпавшего из гнезда воронёнка — испанская пахарита, которую сложил из студенческого информационного листка фон Гриффель. — Вам, конечно, интересно знать, чем всё кончилось. Да, собственно, ничем. Сложив с себя бремя следования идеалам табуляриев, принцесса поняла, что преобразованием мира она сможет заняться, только выйдя замуж. Она списалась с этим

381

Заповедник Сказок 2014

382

Избранное

несчастным принцем Б***, который упорно не желал ни с кем сочетаться браком, и предложила ему сделку. Когда он приехал свататься, глядя на него, ей-богу, трудно было сдержать улыбку. Он был ещё более хром, чем Гюнтер, ещё ниже его ростом и ещё менее понятлив по части женской чувственности. Разумеется, он ей понравился! У него было довольно симпатичное, хотя и с большой долей асимметрии, лицо, и он очень трогательно обращался с её светлостью… Они довольно быстро нашли общий язык. Подговорили его друзей, чтобы те в брачную ночь закричали «Пожар!», что вызвало всеобщий переполох, и всем стало не до того, чтобы следить за молодыми. После этого супруги преспокойно жили каждый на своей половине и не мешали друг другу. Не знаю, был ли когда-нибудь этот брак консумирован, но, насколько могу судить, союз этот был счастливым. Князь всячески содействовал любым её начинаниям и не жалел средств на её далеко не всегда осмысленные проекты. Княгиня же была чуть ли не единственным человеком, который относился с пониманием к его потешным войскам и земляным крепостцам. Собственно, трактат о военном искусстве они сочиняли на пару. — А что стало с каламитом Гюнтером? Кругом уже настоящая ночь и мне не видно лица фон Гриффеля, когда я задаю ему этот вопрос. Какое-то время он молчит, и до моего слуха доносится только шелест липовых листьев да звонки отъезжающих на покой трамваев. — Да ведь каламита Гюнтера уже не было… Табулярий Гюнтер закончил каталог, проследил за перевозом герцогских книг в новое здание, выстроенное на средства именитых горожан — сейчас это Старый корпус университетской Библиотеки. А потом он получил, как ему и было обещано, место хранителя фонда «Bibliotheca Augusta». Так что для него история с вырванными страницами тоже, можно сказать, закончилась хорошо… Вам, вероятно, любопытно, довелось ли ему напоследок воспользоваться своим каламом? Да, один раз довелось. Собственно, это было частью придуманного ею обряда по обмену символами. Говорю «придуманного», потому что уверен: никогда ранее такой обмен не совершался. Всё случилось в его тесной каморке при библиотеке. В свете луны они разделись, сняли с себя знаки своих учений и вышли за пределы письма… А потом, когда всё завершилось, одеваясь, надели на себя новые символы… По совершении этого ритуала Её Светлость в библиотеку больше не приходила, а после визита принца Б*** и вовсе переехала до свадьбы в другую резиденцию. С тех пор в Г*** она ни разу

Патрик Рейнеке

Легенда о Вечном библиотекаре

не приезжала, предпочитая видеться с членами семьи в других местах. — И с тех пор они больше не виделись? — Нет. Более того, он так ни разу и не услышал звука её голоса. Это уже потом в Б*** она прославилась своими речами во время устраиваемых при её дворе философских диспутов. — Но, может быть, она хотя бы писала ему письма? — Нет, конечно. Иначе бы ему пришлось ей отвечать. А этого для табулярия она допустить не могла. Какое-то время я перевариваю услышанное. Потом поднимаю глаза на тёмную фигуру такого тихого, такого спокойного фон Гриффеля. — Но как человек, привыкший выражать себя в письменной форме, может отказаться от письма?!.. Неужели можно кого-то полюбить настолько, чтобы вообще перестать писать? — Ну, нет, всё не так страшно… Писать вполне допускается. Не забывайте, что табулярии были, в первую очередь, исследователями. Главное, чтобы процесс письма способствовал проявлению вас в качестве читателя. Так что составлять описания, каталоги, библиографии вполне можно. И для этой незаметной, рутинной работы как раз требуется очень много времени. У Гюнтера оно было. Поэтому он завершил каталог библиотеки герцога Августа, описал старые монастырские собрания рукописей и редких книг, организовал музей Библиотеки, подготовил к изданию труды принцессы Августы… — Это те, которые вышли во второй половине XIX века? — Да, потому что для этого потребовалось собрать всю её многочисленную переписку, дневники, нотные записи, черновики трактатов. На это ушло много времени. Особенно на розыски её писем и возможных корреспондентов. Она ведь состояла в переписке чуть ли не со всей просвещённой Европой. — И он же придумал традицию бросать в ров журавликов? — А кто же ещё? Дети любопытны. Когда они видят, что пожилой человек занят чем-то интересным, они задают вопросы. Если им в ответ рассказать сказку, они запомнят не только её, но и саму последовательность действий, которая благодаря сказке станет для них осмысленной. — Но почему журавлики? Если она делала пахарит. — Потому что журавлик сложнее, красивее, является символом надежды и в отличие от мерлеты способен махать крыльями, если его потянуть за хвост. А если сделать тысячу…. Ну,

383

Заповедник Сказок 2014

384

Избранное

вы знаете… Впрочем, мёртвые всё равно не воскресают, сколько бы десятков тысяч листков вы ни испортили. — А как же историческая достоверность? — Ну, приукрашивание действительности — это неотъемлемое право как очевидца, так и исследователя. — Неотъемлемое?.. — А кто же способен отнять у человека его фантазию?.. Между нами снова повисает наполненное ночными шумами молчание. — Послушайте, герр фон Гриффель, а зачем же вы мне всё это рассказали?.. И холодок догадки пробегает вдоль моего позвоночника. — Я думаю, вы уже знаете ответ на этот вопрос. Холодок снова пробегает по моей спине, и я непроизвольно оглядываюсь по сторонам. Чёрная громада замка, липы над головой, средневековый город вокруг и бумажная мерлета на столе молча ждут моего ответа. Но мне страшно, и, подобно молодому Гюнтеру, я слышу, как с моих губ срывается бессмысленное «Я не могу». В отчаянии я принимаюсь рассказывать, что значит жить в моей стране, когда-то самой читающей в мире. Рассказываю про семейные библиотеки, выбрасываемые на помойки, про то, как мало денег выделяется на реставрацию рукописей, про то, что районные библиотеки вынуждены списывать на уничтожение хорошие, качественно изданные вещи только для того, чтобы расчистить место под новые поступления, наконец, про то, что взрослые дяди и тёти вдруг задались вопросом, как уберечь детей от «вредной» литературы… — Вот именно поэтому. Я слишком устал от одиночества. А вы сами не раз сетовали, что на описание ваших коллекций не хватит человеческой жизни. И в вашей стране надо жить долго, чтобы что-то о ней понять. Как, впрочем, и в моей. — Не знаю… Иногда жить долго означает соглашаться с тем, с чем нельзя согласиться… — Оставаться в живых почти всегда означает с чем-нибудь соглашаться. Как, впрочем, и умирать. Но когда к вам придут те, кому понадобятся «плохие» книги для костра на вокзальной площади, вы дадите им три малоценные, а две ценные убережёте. Иначе они возьмут все пять… Да, потом вы будете терзаться, будете не спать ночами, может быть, даже проберётесь впотьмах и вытащите наугад из кучи несколько штук, а потом спрячете их у себя в подполе. Но главное вы сделаете — спасёте то, что ни в коем случае не должно погибнуть.

Патрик Рейнеке

Легенда о Вечном библиотекаре

Мы снова погружаемся в молчание — в чернила, смешанные из ночной темноты, городской тишины и шелеста лип. — Почему я?.. — Потому что вы мне понравились. Я помню, как в свой первый визит вы открыли рукопись и обнаружили засушенный между её страницами древесный лист. И я помню, как вы тогда обрадовались, как долго вертели его перед глазами и рассматривали на просвет. Примерно как положивший его туда влюблённый Гюнтер. Вы ведь знаете, что лист этот имеет форму сердца, за то это дерево и было особенно любимо миннезингерами. Я улыбаюсь, потому что вспоминаю стихотворение Вальтера фон дер Фогельвейде о невозможной любви, к которому лист служил закладкой…

385

Заповедник Сказок 2014

386

Избранное

Виталий Рогожников

Сказка о маленьком бронзовом колечке

рочно закрепившись в распоре над мутноватым пещерным ручейком, огромным ножом точу карандаш и треплюсь, не давая уснуть моему уставшему товарищу: — Сеня, тебе плохо? Хорошо? Тогда не переворачивай компас вверх ногами, когда меряешь азимут. И не тряси его, ничего хорошего из него не выпадет. Это руки сами трясутся? А ты вообрази, что находишься на пляже, и вода в Днепре плюс двадцать. Трудно представить, что такое бывает? Согласен, но надо, иначе не перестанешь мёрзнуть и не дашь мне приличный азимут, а я скажу тебе непримиримые горькие слова. На двадцатом часу работы топографическая съёмка идёт через пень-колоду. Давно пора бросить всё и рвануть на поверхность, всего-то метров триста по вертикали. Но осталась сделать десяток замеров, а возвращаться завтра в эти плохо проходимые мокрые грязные щели мне совсем неохота. Да и Сеню сюда второй раз не заманишь. Вылизываю грязные очки языком, водружаю их на нос и осматриваюсь вокруг. Вроде теперь лучше видно. Зарисовываю в пластиковую книжку продольные и поперечные разрезы хода, на глазок определяю расход ручья и вопрошаю напарника, который к этому времени ухитрился всё же задремать: — Каков азимут по длинной оси хода, юноша? Сеня вздрагивает и выдаёт что-то совсем несуразное: — Триста восемьдесят градусов. — Сеня, родной, так не бывает. Всей шкалы на компасе триста шестьдесят!

387

Заповедник Сказок 2014

388

Избранное

— Сто восемьдесят, — исправляется Сеня. — Это уже больше похоже на истину, но не совсем то. Посмотри ещё раз. — Двести восемьдесят? — Угадал, родной! Ход действительно поворачивает к западу. Протри стекло на компасе и отдохни пару минут, пока я немного порисую. Только подстели рукавицы под задницу, а то быстро остынешь. Хочешь, расскажу про снежного человека? Конечно, встречал! Под Пенджикентом. Как сейчас помню — лежу в спальном мешке, а ноги по привычке выставил наружу. Так меньше пахнут. Лежу и звёзды считаю, чтобы уснуть поскорее. Благо дыр в палатке хватает. Вдруг чувствую, что чья-то огромная волосатая рука щекочет мне пятки. Даже не представляешь, сколько мне пришлось потратить сил, чтобы не рассмеяться. Утром дежурные на моих пятках обнаружили следы пришельца. Не веришь? А зря! Иваныч никогда не врёт. Выползем наверх — покажу пятки! Зарисовав условными знаками скудные достопримечательности нашего хода с лихим названием Чикагская Канализация и собрав вещички в непромокаемый мешок, объявляю подъём. — Ну что, Сеня, отдохнул? Тогда поплыли на выход. Сеня встал, тоскливо оглянулся, мерзко вздрогнул, лёг в глинистую жижу и заполз под низко нависающий свод грязевого сифона «Клоака». Что-то булькнуло, шмякнуло, страшно ругнулось, и Сенины ноги в огромных резиновых сапогах, подёргавшись в воздухе над грязной водой, исчезли в ней. Прошёл, счастливчик! Теперь моя очередь. — «Какая гадость ваша заливная рыба», — мысленно цитирую классику и как можно скорее, чтобы не растягивать удовольствие, просачиваюсь сквозь Клоаку вслед за Сеней. Здесь ощутимо шире и суше. Где Сеня? Куда он девался?! А, вот он! Чешет затылок сквозь каску и рассматривает какой-то симпатичный выступ. Похоже, что Сеня с разгону не вписался в поворот и задел это чудо природы головой. Бывает. Подаю Сене пару не очень остроумных советов, разыскиваю телефонный кабель, закреплённый на стене ближе к потолку, и выхожу на связь с базовым лагерем: — Земля, Земля, я Недра 3. На связи Иваныч, Сеня говорить не может, он занят. Он зубами щёлкает. Мы на трёхсотом метре у выхода из Чикагской Канализации. Сейчас домой пойдём. Что там на ужин? Скоро завтрак? Похоже, что мы с Сеней несколько увлеклись. А чем сегодня будут кормить? Манная каша

Виталий Рогожников

Сказка о маленьком бронзовом колечке

с вареньем? А можно нам с Сеней выделить по кусочку сала как жестоко пострадавшим от пещер? Я заслужил. Сеня тоже. Он головой кивает. Странно как-то кивает. Отбой связи. У нас проблемы. — Сеня, проснись и встань с этого камня, он держится только моими молитвами. Под камнем очень глубокий колодец. Лететь секунд шесть, потом тебя придётся слить в канистру. Поднятьто мы тебя поднимем, но в институт тебя в таком виде не пустят, и ты пропустишь сессию. Давай лучше перестанем мёрзнуть и начнём потеть. Становись, парень, около этой верёвки, цепляй свои самохваты на верёвку и жми наверх к солнцу! Там очень много солнца, Сеня! На сто двадцатом метре, на полочке стоит открытая банка с халвой. Не проскочи мимо! Чем заняться, пока Сеня сражается с сыпучим колодцем? Можно помечтать о тарелке горячего украинского борща, но есть риск захлебнуться слюной. Хорошо бы заняться сменой батарей в запасном блоке, но фара ещё светит белым светом, — значит менять батареи рано. Петь что-либо боевое из спелеологического репертуара тоже не стоит. Мои вокальные данные действуют на нервы даже мне. Да и надо прислушиваться, чем там занимается Сеня. Поскольку наиболее интересные варианты времяпровождения отпали, придётся заняться аутогенным редактированием сказок. Мысленно устраиваюсь поудобней перед воображаемым компьютером, вхожу в библиотеку, разыскиваю СКАЗКИ 2 и начинаю одним пальцем ковыряться в клавиатуре: — Люди рассказывают. Когда-то горы были столь высоки, что их вершины мешали солнцу обегать землю, а моря были так глубоки, что даже на их шельфе хватило бы места для самых высоких гор. У молодежи тех сказочных времен был замечательный обычай: каждой весной, как только крокусы выбрасывали в белёсое небо свой сиреневый цвет, самые смелые и сильные юноши отправлялись высоко в горы, чтобы в бездонных пропастях и чёрных пещерах найти путь к центру земли. Они свято верили, что там в огромном зале на диком камне растёт замечательный цветок — Сердце Земли. Взглянуть на этот цветок и спеть победную песню было заветной мечтой богатырей. Сверху посыпался мелкий щебень. Прячусь в щель — и вовремя. С какого-то уступа Сеня спускает камень килограммов

389

Заповедник Сказок 2014

Избранное

на семь, и тот, пролетев метров пятнадцать, с сухим треском взрывается совсем рядом. Запахло серой и почему-то чесноком. В щели я в относительной безопасности, но сверху что-то капает. И снизу из трещины поддувает. Холодновато.

390

— Вот и этой весной, скинувшись по стипендии, сотня дерзких и красивых парней ушла в горы. С ними была замечательная девушка, достоинства которой были столь разнообразны и велики, что даже мне, известному словомудру, не хватает слов для их описания. Может быть, у неё и было имя, которым назвали девушку при рождении родители, но парни звали её Белкой и очень любили. Отряд быстро углублялся в горы и, наконец, достиг тех мест, где ещё не был ни один из разведчиков их племени. Парни разбили шатры, приготовили нехитрую снедь, поужинали и уснули глубоким сном. Только Белка не могла уснуть. Предчувствие большого приключения тревожило её, и девушка, нарушив все писаные и неписаные законы племени, ушла в ночные горы одна. Белка шла, не ведая страха, по освещённой луной тропе и верила, что именно сейчас, в этих заросших вековым лесом горах её ждёт невероятная удача. Так оно и получилось! Из-под огромной замшелой известняковой глыбы по ногам плеснуло холодным пещерным ветром. Белка подобрала ветку попрочней, вставила в щель, упёрлась плечом и сдвинула камень в сторону. Крепкая была девушка. Открылся узкий пещерный проход. Девушка зажгла фонарь и, низко пригнувшись, вошла. Ход становился всё выше и выше, и вдруг за крутым поворотом открылся огромный зал, из которого в разные стороны разбегались мраморные стены гигантской пещеры. Белка шла по усыпанным пещерным жемчугом галереям и плакала от счастья. Девушка бережно гладила оранжевые, поросшие зеркальными кристаллами сталактиты. Любовалась просвечивающимися насквозь голубыми спиралями арагонитовых камелий, растущих на белоснежных кальцитовых гроздьях. Потеряв счёт времени, смотрела сквозь бирюзовую толщу воды пещерных озёр на игру золотых рыбок в бликах отражённого света. Пещерный ветер шептал ей свои замечательные, полные ласковой неги, стихи. Но у маленькой квадратной батарейки только одна очень короткая жизнь, и когда пришёл срок, свет фонаря стал тускнеть. Белка повернула к выходу, но было поздно. Выход из Пещеры оказался слишком далёк.

Виталий Рогожников

Сказка о маленьком бронзовом колечке

Когда фонарь погас, Белка не приняла безнадёжности. Если человек молод, силён и красив, несчастья далеки, а вера в них ничтожна. Белка нащупала в темноте камень, присела, распустила косу и, перебирая невидимые пряди, запела. Она пела для Пещеры, пела, позабыв обо всём, и эхо белоснежных стен вторило ей. Девушка знала, что Пещера не даст ей погибнуть. Тем более что мы добрались только до середины сказки. Вынимаю из непромокаемого резинового мешка сигареты, зажигалку и с третьей попытки закуриваю. Зажигалка барахлит — наверное, кремень отсырел. Спрашиваю Сеню, как дела. Говорит, что все хорошо, только самохваты на веревке по глине слегка проскальзывают. Ничего. Это дело обычное. — В этой пещере жило довольно мрачное, неуклюжее, одинокое существо, и оно притаилось за ближайшим поворотом. Многие века Хозяин следил за порядком в бесконечных подземных лабиринтах, и появление Белки в Пещере вначале было принято, мягко говоря, с неудовольствием. Эта новая раса человекообразных была слишком шумна, эгоистична и беспечна. Поэтому, когда фонарь девушки погас, Хозяин решил оставить неосторожную наедине с её судьбой. Жители подземелий не любят вмешиваться в жизнь не видящих в темноте. Пусть идут своей дорогой к мудрости. Хозяин совсем уже было собрался уйти по своим пещерным делам, но его остановила песня. Очарование нежного девичьего голоса заколдовало его, и по сердцу, иссушенному столетиями одиночества, скользнула тёплая слеза жалости. Влекомый неведомыми чарами, Хозяин вышел из своего укрытия, приблизился к человеческому существу и, робея, коснулся его плеча. Белка не испугалась ни внезапного прикосновения, ни огромных светящихся в кромешной темноте глаз. Девушка погладила Хозяина по жёсткой шерсти головы и, вздохнув, поведала о своих бедах. Многовековый жизненный опыт определяет грустный обычай принимать решения только после долгих размышлений, но в этот раз Хозяин не посмел медлить, протянул Белке маленькую корявую руку и повёл девушку к выходу. Пещерное существо никогда не решится выйти на поверхность земли при дневном свете — лучи солнца мгновенно сожгут их очень чувствительные глаза. Поэтому Хозяин довёл Белку

391

Заповедник Сказок 2014

392

Избранное

только к последнему повороту, до той черты, которой достигал слабый отблеск раннего утра. Белка метнулась к выходу, но вдруг остановилась в смущении, вернулась на границу света и тьмы, наклонилась к Хозяину, поцеловала его в небритую морщинистую щёку и вложила в ладонь маленькое бронзовое колечко. Лагерь ещё спал, когда девушка вернулась. Звонким радостным смехом и брызгами ледяной воды из берестяного ковша Белка разбудила сонь и, захлёбываясь от восторга, рассказала о своём сказочно удачном приключении. Начался праздничный переполох. Наскоро перекусив, парни натянули оранжевые комбинезоны, нахлобучили белые каски с яркими фонарями, уложили в контейнера верёвки, скальные крючья и запас продуктов, сообщили по рации на базу о находке Белки и торопливо пошли к пещере, чтобы всем вместе разделить замечательное торжество открытия. Пока мы молоды, красивы и сильны, преград не существует. Разведчики глубин прошли самые потаённые уголки Пещеры, проплыли по всем рекам и озёрам, спустились в провалы, соединяющие этажи между собой причудливым вертикальным лабиринтом и поднялись по взлетающим сквозь кровлю залов каминам. Неутомимые путешественники составили подробные карты, сняли замечательный цветной фильм о своих приключениях и через три недели вернулись домой исхудавшие, но полные желания поделиться удачей со своим народом. И хлынули в пещеру любители необычного, любители прекрасного, любители острых ощущений и всего, что плохо лежит. Минул год. Нехороший это был год для Хозяина. Последний раз идёт он по своей Пещере, переступая через мерзко пахнущие окурки. Чудесные натёчные драпировки из розовых сталактитов разбиты вандалами, арагонитовые кристаллы и пещерный жемчуг разграблены, копоть от самодельных факелов грязными лохмотьями свисает с потолков, в подземной реке дребезжат ржавыми крышками пустые консервные банки и чернеют гниющие объедки. СЕГОДНЯ УМЕРЛА ПОСЛЕДНЯЯ ЛЕТУЧАЯ МЫШЬ. Хозяин завернул несчастное животное в тряпицу, спрятал за пазуху и, не оборачиваясь, удалился в стылую дождливую мглу чёрной ночи. Очень захотелось есть. Наверное, от безделья. Достаю изпод каски плитку шоколада и съедаю, аккуратно отламывая

Виталий Рогожников

Сказка о маленьком бронзовом колечке

393

Художник Игорь Савин

Заповедник Сказок 2014

Избранное

по квадратику. После шоколада хочется пить. Пристраиваюсь к сталактиту почище и пытаюсь напиться теми каплями воды, которые по нему стекают. Дурацкое это занятие, но пить из лужи не решаюсь. Обычная пещерная нескладуха — воды навалом, а пить нечего. Грязновато здесь.

394

— Победитель ненасытен. Ему всегда мало почестей, славы и добычи. Наши герои тоже не исключение. И вот вновь пакуются рюкзаки, закупаются продукты, планируются маршруты в неведомое завтра. И, конечно же, Белка с ними! Очень удачливая девочка Белка. Ей опять повезло. Она нашла такую Пещеру, существование которой не могли предсказать самые мудрые из тысяч мудрых. Это были подземные дворцы волшебной красоты: стены из резного малахита, потолки искромётного беломорита, пол отсыпан крупным золотым песком, алмазные и рубиновые друзы горят таинственным опасным светом на берилловых колоннах. Но ведь у маленькой квадратной батарейки только одна очень короткая жизнь! И вот фонарь погас. Девушка не испугалась. Белка так и не научилась тревожиться ни за себя, ни за других. Зато она замечательно умела петь. И Белка запела! У неё и на этот раз был слушатель. Совсем рядом, за ближайшим углом таилось нелепое, старое чудовище с огромными грустными светящимися глазами. Девушка пела долго, очень долго, но Хозяин Пещеры дослушал её песни до конца и ушёл в темноту. А на том месте, где ждало смерти девушки немилосердное существо, осталось лежать маленькое бронзовое колечко. Ух ты! Ну и жуткая получилась сказочка! Надо бы смягчить концовку, но откуда-то сверху донеслось Сенино: — Иваныч! Эва! Верёвка свободна! Ухожу дальше! Буду ждать на дне «Сто двадцатки» около халвы! Значит Сеня прошёл Сыпучий колодец. Теперь можно и самому разогреться, а то совсем холодно стало. Ишь, какие ужасы в голову приходят! Так как там пещерным монстрам положено? Вперёд и вверх! И, желательно, без приключений.

Виталий Рогожников

Новогодняя быль для генералов в отставке

иколай Максимович решил умереть после старого Нового года, чтобы не портить родственникам праздники. Восемьдесят пять — вполне приличный возраст, чтобы покинуть этот мир. Его супруга, полковник медицинской службы Настенька, отошла полгода тому, и большой пустой дом угнетал старика. Вчера Настя опять приснилась. Звала к себе. Наверное, пора. Николаю Максимовичу надоело играть с самим собой в шахматы и перелистывать листы написанных им и никому уже не нужных книг. Не радовали даже многочисленные звонки детей. Максимович подозревал, что им нелегко выкроить для этого время, да и говорить было не о чем. Разве только о здоровье. А какое там здоровье в его года? Не вставал он с постели последнее время, да и не хотелось. Сиделке приходилось уговаривать принять лекарства, что-нибудь съесть или о чём-либо поговорить. О чём ему с ней беседовать? О конце света, грядущем потопе и растущих ценах? Или о молодой сменщице-шлюшке, которой сиделка завидовала? Биография у Максимовича случилась бурной. Работал, учился, воевал удачно, пробился в большие начальники, в девяностые успел сколотить и отстоять капитал. Теперь ни в чём не нуждался и детям дал хорошее образование. У детей уже свои дети, бизнес, жены, развлекушечки по заграницам. И стал Николай Максимович от них отвыкать. Друзей тоже осталось немного: Сенька уже не помнил, что было час назад, под себя ходил, а на звонки не отвечал — боялся агентов гестапо. Вовка ещё

395

Заповедник Сказок 2014

396

Избранное

держался, но звонить ему не стоило, уже спит. Женька собирался помереть к майским, сидит денно и нощно за мемуарами, телефон отключил. Максимовича на мемуары не тянуло. Правду написать — никто не поверит. А врать было лень. Часов в десять отправил сиделку домой (у той тоже должен быть праздник) и неторопливо скучал, прислушиваясь к топоту детских ног над головой. Сегодня в доме было суетно. Приехали оба сына и дочь с внуками и супругами, чтобы старика порадовать. Разместились на втором этаже, слава богу, есть где, а в большой гостиной на первом этаже поставили ёлку и накрыли стол — прощаться со старым годом и встретить новый. Сквозь окно в комнату заглядывала полная луна, ночник рассеивал жёлтый свет в изголовье и на тумбочку с таблетками, чтобы им было пусто. Тихонько скрипнула дверь — это дочь. Марта подошла к отцу, легонько шелестя войлочными тапками по паркету, поправила одеяло: — Ты выйдешь к нам? Все хотят тебя видеть. — На кой хрен я вам там сдался? И мне только этой суеты не хватало. Дайте отдохнуть от вас, — пробурчал старик, не отличавшийся лёгким характером и в лучшие годы. Марта тяжело вздохнула и начала было выбирать мусор из бороды отца, но тот не дался. Сварливый старик второй год отказывался бриться. Говорил, что всю жизнь мечтал отрастить бороду, но положение не позволяло. — Может, всё же выйдешь к столу? — попыталась уговорить отца Марта, но, нарвавшись на строгое «Нет!», смирилась, недоумённо пожала плечами и вышла из комнаты. Врачи говорили, что Николай Максимович практически здоров для его преклонных лет. Просто скучает, и ему надоело жить. А в таком варианте современная медицина бессильна. Дело шло к полуночи. Сквозь коридор доносились голоса детей и внуков. Там, в гостиной, что-то обсуждали и, похоже, огорчались. Потом в коридоре уединились оба его сына, и Павел начал вполголоса выговаривать Гришке за то, что тот заказал Деда Мороза в дешёвой компании. Теперь ни деда, ни мороза, и подарки тю-тю. А главное, детям-то какой облом! — Чёрт-те что творится в этой стране, — возмутился Николай Максимович, — порядка здесь никогда не было и не будет. Не дадут спокойно умереть. Почесал затылок, откинул пуховое одеяло, спустил длинные ноги на пол, кряхтя, встал и, придерживаясь за мебель, поволок своё большое, когда-то могучее тело к шкафу.

Новогодняя быль для генералов в отставке

Художник Евгений Аренхаус

Виталий Рогожников

397

Заповедник Сказок 2014

398

Избранное

Одёжки там было много и разной — достаточно, чтобы было что вспомнить. Генеральский мундир с полусотней наград сегодня не катил. Бобровая шуба и смокинг тоже. А вот шитый золотом персидский халат (презент от иранского шаха) — в самый раз. Песцовая шапка, привезённая из Монголии (подарок тамошнего министра обороны), тоже подойдёт. Большой мешок с подарками? В прошлом году вся его родня отправилась на Новый год в Болгарию, а дед забастовал. Сказал, что такой праздник следует отмечать дома, сложил все купленные подарки в мешок и сунул в шкаф. Теперь это пригодилось. Сунул ноги в любимые валенки (лучшее средство от ревматических болей) и глянул в зеркало. Из-под огромных бровей над шикарными усами торчал гигантский с красными прожилками нос. Попудрить, что ли? Не стоит. И так сойдёт. За столом было не шибко весело. Взрослые молча разливали шампанское по бокалам, дети тревожно перешёптывались и косили взглядами на дверь. И вот, когда наступили последние минуты перед звоном курантов, в коридоре раздались тяжёлые шаги, стеклянная двустворчатая дверь распахнулась настежь, и на пороге появился огромный Дед Мороз в персидском халате, песцовой шапке, валенках и с гигантским мешком на спине: — Здравствуйте, дети, тёти и дяди, а также прочие ляди, я ваш личный Дед Мороз, я вам выпивку принёс, — поздравил в армейском стиле остолбеневших присутствующих Николай Максимович и бухнул на стол литровую бутыль французского коньяка, которую хранил в загашнике на собственные похороны. Женщины ахнули возмущённым ахом, мужчины грохнули весёлым смехом, а дети заверещали «Ура!». Младшая внучка Сонька, вскочила на стол, оттуда обезьянкой на плечи деда, обняла его за шею и прошептала на ухо: — Я тебя люблю, мой любимый дедуля-морозуля. И как будто какие-то невидимые корешки проросли из её маленького тельца в душу старого генерала.

*** В полпервого раздался звонок у входной двери. Старший из сыновей вытер губы салфеткой и вышел из гостиной. На крыльце стоял ряженый Дед Мороз с покосившейся набок бородой и весь в мыле. Павел пробурчал: — Опоздали, господин хороший. Мы справились своими силами. Оставьте мешок с подарками здесь и отправляетесь домой. Чаевых не будет.

Виталий Рогожников

Новогодняя быль для генералов в отставке

— Так я ж не виноват, заносы по всей области, и так еле прорвался! Павел рявкнул в отцовском стиле нечто, что можно было понять как: «А меня это не колышет!» — и хлопнул дверью. В полвторого звякнул сотовый Николая Максимовича. Дед отодвинул от себя ополовиненное им блюдо с салатом «оливье» и ответил: — Слушаю. — Привет, Максимыч, — это был его приятель адмирал Женька Петрищев, — я думал ты уже давно спишь. — А ты чего бодрствуешь? — Заносы по всей Европе, — Женька смущённо прокашлялся, — Дед Мороз не явился. Пришлось его изображать. Николай Максимович понимающе хмыкнул: — Ну и как? — Справился. Ты знаешь, я передумал на первое мая умирать. Расхотелось. И мемуары не успею дописать. А как ты себя чувствуешь? — Я решил ещё пару лет покувыркаться. А то вдруг опять Дед Мороз опоздает. Слушай, а не съездить ли нам на следующей неделе поохотиться? Давненько мы у костра не сиживали. — Наверное, нет. Здоровье у нас с тобой, того… — Товарищ контр-адмирал! Седьмого января в 5.00 быть на заимке у Петровича. Хоть в инвалидной коляске и под капельницей. Не забудь внука. Это приказ! — Слушаюсь, товарищ генерал-полковник! — Вот так-то, молодой человек. За наше здоровье! — и звякнул хрустальной рюмкой о сотовый телефон.

399

Заповедник Сказок 2014

400

Избранное

Андрей Саломатов

Избранные эпизоды из жизни Парамонова

Рассказец № 2 рофессор Дроф горячо поприветствовал Парамонова и предложил ему сесть. Гость устроился в кресле напротив хозяина дома, и тот, посмотрев на книжный шкаф, вдруг сказал: — Наташа, сделайте нам чайку. Парамонов оглянулся, но никого не увидел. — Простите, профессор, к кому вы сейчас обращались? — спросил он. — К своей горничной, — ответил хозяин дома. — Но здесь же никого нет. — Да? — удивился профессор. — Простите, это последствия приёма лекарств. Так что вас интересует? Парамонов устроился поудобнее и начал: — Понимаете, профессор, я внимательно прочитал вашу монографию о воздействии ЛСД на человеческую психику. Я несколько лет проработал в тайге, проводил на себе опыты с мухоморами и открыл одну странную особенность того, что мы называем реальностью… За спиной скрипнула дверь. Парамонов обернулся и увидел молодую женщину, по-видимому, горничную Наташу. Она оглядела гостя с ног до головы и осторожно поинтересовалась: — С кем это вы здесь разговариваете? — С профессором Дрофом, — ответил Парамонов. — Профессор в саду, — пристально глядя на него, сказала горничная, и Парамонов увидел, что, действительно, кресло

401

Заповедник Сказок 2014

Избранное

402 Художник Сергей Чуб (Иофик)

напротив пусто. — Пойдёмте, я вас провожу к нему, — предложила Наташа. Парамонов поднялся, и горничная продолжила: — Профессор сегодня плохо себя чувствует, поэтому вы недолго, пожалуйста. В этот момент дверь в кабинет распахнулась, и в кабинет вошёл сам хозяин дома. Он удивлённо глянул на горничную и спросил: — Наташа, с кем вы разговариваете? — К вам вот господин… — показала она рукой и тут увидела, что в кабинете никого, кроме неё и профессора, нет. — Ой! — воскликнула горничная. — Простите, мне показалось. — Эх, Наташа, Наташа, — покачал головой профессор Дроф. — Опять вы посолили овсянку не солью, а диэтиламидом лизергиновой кислоты. Внимательней надо быть. Запомните, что в какой банке.

Андрей Саломатов

Избранные эпизоды из жизни Парамонова

— Здравствуйте, профессор, с кем это вы разговариваете? — услышал хозяин дома и только сейчас заметил в глубине кабинета посетителя. — Здравствуйте, вы к кому? — растерянно проговорил профессор Дроф. Парамонов шагнул к нему навстречу и протянул руку. — Парамонов. Я вам звонил, и вы мне назначили встречу. Понимаете, я прочитал вашу монографию о воздействии ЛСД на человеческую психику. — Да, да, я вас вспомнил, — ответил хозяин дома и предложил Парамонову сесть.

Рассказец № 5 Парамонов стоял в магазине «Дары природы» и внимательно разглядывал витрину. — Что вас интересует? — вежливо спросила молодая, привлекательная продавец. — Я бы хотел что-нибудь экзотическое, — ответил Парамонов. — Лофофору или псилоцибы. На худой конец — пиптадемию. — К сожалению, экзотики у нас нет вот уже месяца два, — мило улыбаясь, ответила девушка. — Разве не слышали, Россия наложила эмбарго на ввоз галлюциногенных растений из Южной Америки и Индии. Индусы обнаглели, вместо пиптадемии присылали какую-то сушёную траву. А мексиканцы и вовсе измельчали маммилярию Вильде и консервировали под видом лофофоры. Поди разбери, что там в банке нарезано. Очень много было возвратов. — Жаль, — печально проговорил Парамонов. — А вы возьмите что-нибудь наше, — посоветовала девушка. Она сняла с полки банку и протянула покупателю. — Вот, гармала обыкновенная. Ещё её называют «могильник». — Да я знаю, — ответил Парамонов. — У вас нет аллергии на алкалоиды гермин и пеганин? — вежливо спросила продавец. — Нет, — ответил Парамонов и жестом дал понять, что могильник его не устраивает. — Тогда возьмите чёрную белену, — сказала девушка и сняла с полки ещё одну банку. — Как вы переносите атропин и скополамин? — Вообще-то нормально, — ответил Парамонов. — Но всё равно, не надо. Чёрная белена слишком тяжёлая.

403

Заповедник Сказок 2014

404

Художник Юлия Архипова

Избранное

Андрей Саломатов

Избранные эпизоды из жизни Парамонова

— Возьмите красный мухомор, — терпеливо продолжала продавец. Она достала банку с сушёными грибами и снова поинтересовалась: — Аллергии на мускарин и мускаридин нет? — Нет, всё в порядке, — ответил Парамонов и наконец согласился: — Заверните. Я беру. Дома Парамонов сделал себе мухоморный отвар, выпил его горячим и сел за компьютер работать. Вот уже девять месяцев он трудился над таблицей Парамонова, которая, по его мнению, должна была принести ему мировую славу. Как и полагалось, через сорок минут он встал, прошёл на кухню и открыл холодильник. Там в жемчужном тумане, в невероятно соблазнительной позе сидела обнажённая девушка ослепительной красоты. Она посмотрела на Парамонова, послала ему воздушный поцелуй и произнесла: — Здравствуй, милый. Пора? — Сиди, сиди, потом. Всё потом. Я работаю, — ответил Парамонов и закрыл холодильник. Он вернулся к компьютеру и записал в таблице под номером 108: «Красавица в жемчужном сиянии». Затем Парамонов допил мухоморный отвар, подождал немного и снова открыл холодильник. На этот раз там сидел зелёный инопланетянин в каске пожарного и с брандспойтом в руках. Парамонов поприветствовал его, захлопнул дверцу и отправился к компьютеру вносить данные в таблицу. По пути ему пришлось вброд перейти ручей, спрыгнуть со скалы, а у самого письменного стола он едва не увяз в зыбучих песках. Внеся данные в таблицу, Парамонов принял несколько таблеток активированного угля, откинулся на спинку стула и стал дожидаться, когда ослабнет действие буфотенина и он сможет вернуться к 108-му элементу. «Не надо было мне добавлять, — вяло подумал Парамонов. — Эти последние элементы такие нестабильные. Эх, идиот!»

Рассказец № 6 Перед отъездом с дачи Парамонов случайно уснул у телевизора и проснулся только после полуночи. Пришлось возвращаться в Москву последней электричкой. В плохо освещённом вагоне, а возможно, и во всём поезде, кроме него никого не было. По окнам хлестал осенний дождь. На улице было так темно, что казалось, будто с обратной стороны окна закрасили чёрной краской. Но Парамонов знал, что по обе стороны железной дороги тянется густой хвойный лес. В вагоне было тепло, монотонный стук

405

Заповедник Сказок 2014

406

Избранное

колес действовал на него усыпляющее, тем не менее ехать было неуютно и как-то тревожно. А тут ещё откуда-то потянуло болотной сыростью и тленом. Парамонов обернулся и посмотрел на двери, но те были закрыты. Затем, у Парамонова вдруг заложило уши. Он заметил, что едет в абсолютной тишине. Не было слышно ни привычного перестука, ни гудения ветра в вентиляции. Сердце у Парамонова заныло от нехорошего предчувствия. Он стал беспокойно озираться. Неожиданно двери вагона медленно раздвинулись, и вошёл пассажир. Лицо его было неестественно бледным и страшно изуродовано. Из открытых ран на лбу, щеке и шее сочилась густая тёмная кровь. Одежда бедняги была такой изорванной и грязной, словно его протащили волоком по всему составу. Но самыми страшными казались глаза — они были мёртвыми. Парамонов застыл от ужаса. Он уже готов был ко всему, но пассажир, не глядя на него, медленно проследовал по проходу и скрылся за противоположными дверьми. Не успел Парамонов перевести дух, как в вагон вошёл ещё один странный пассажир. Как и первый, он был чудовищно изувечен. От уха до уха у него было перерезано горло, выбит глаз, а лицо представляло сплошной кровоподтёк. Парамонов почувствовал, как от страха к горлу подкатывает тошнота. Он весь покрылся липким холодным потом. Боясь даже моргнуть, Парамонов смотрел на обезображенное лицо и не понимал, что происходит. Вслед за вторым появился третий пассажир, затем четвёртый, пятый. А дальше они потянулись сплошным потоком. Вздувшиеся и посиневшие, с размозжёнными головами и переломанными шеями, кровоточащими ранами и вывернутыми конечностями. В полнейшей тишине они шли друг за другом и исчезали за дверью. И тут Парамонов вспомнил слова билетёрши, которые посчитал глупой шуткой. Отсчитывая ему сдачу, она сказала, что каждое последнее воскресенье октября в последней электричке появляются все те, кого зарезали или забили в ночных поездах. Они молча проходят по вагонам в надежде отыскать своих обидчиков, и не дай бог кому-то из убийц появиться у них на пути. Минут через пятнадцать поток мертвецов стал иссякать, а затем и вовсе сошёл на нет. За окном появились огни, и Парамонов вдруг осознал, что снова слышит стук колес. В Москве Парамонов перекрестился, выскочил из вагона и побежал к вокзалу. В два часа ночи зал был совершенно безлюдным. Шаги Парамонова гулко отдавались во всех уголках здания, и, проскочив турникет, он поспешил на улицу. Там он добежал до

Андрей Саломатов

Избранные эпизоды из жизни Парамонова

остановки такси, сел в первую попавшуюся машину и только после этого с облегчением вздохнул. — Куда? — не оборачиваясь, мрачно спросил водитель. — Домой, — с каким-то весёлым отчаянием ответил Парамонов. — Домой так домой, — проговорил водитель. Машина рванулась с места, и водитель тихо добавил: — Лично я уже дома. Парамонов хотел было назвать улицу, на которой жил, но глянул в зеркало и осёкся: он увидел, что у водителя начисто отсутствует добрая половина лица. — Останови, — сиплым голосом едва выговорил Парамонов, но водитель лишь сильнее надавил на газ.

Рассказец № 9 В театр Парамонов ходил редко, но когда старая знакомая предложила ему один билет в «Магический театр на Солянке», он не стал отказываться — ему понравилось название театра.

407

Художник Сергей Чуб (Иофик)

Заповедник Сказок 2014

408

Избранное

В назначенный день Парамонов приехал на Солянку. Он с трудом нашёл здание театра — оно пряталось в глубине старого двора. Парамонова удивила лишь табличка, извещавшая о том, что это именно храм Мельпомены, а не химчистка и не магазин. Табличка была маленькой и больше походила на кладбищенскую трафаретку, на которой пишут фамилию и имя покойного. Парамонов вошёл в тёмный коридор. Впереди едва виднелась обшарпанная дверь с торчащей из-под дерматина ватой. Он толкнул её, раздвинул тяжёлые бархатные кулисы и почему-то оказался на сцене. Зальчик был небольшим. В нём сидело человек тридцать. Зрители поприветствовали Парамонова аплодисментами, и Парамонов обратился к сидящим в первом ряду: — Простите, а как попасть в зал? Зрители засмеялись. Кто-то крикнул: — Ты уже в зале, болван! Парамонову ничего не оставалось делать, как подойти к краю сцены и спрыгнуть вниз. Он прошёл по проходу, вышел из зала, но попал почему-то не в фойе, а сразу в буфет. «Ну, да, магический театр», — вспомнил он и обратился к скучающей буфетчице: — Скажите, где здесь можно раздеться и сдать пальто? — Давайте, я у себя повешу, — предложила буфетчица, и Парамонов слегка растерялся. — Нет, всё это как-то несерьёзно, — наконец сказал он. — А где здесь выход? Я, пожалуй, пойду. — Выход позади вас, — холодно ответила буфетчица и отвернулась. В этот момент в буфет вошла молодая пара. Они ссорились. Девушка едва ли не кричала: — Зачем ты меня сюда привёл?! Её друг пытался что-то объяснить, но безуспешно, и Парамонов решил встрять в разговор: — Я тоже заблудился, — со смехом сказал он. — Не театр, а чёрт-те что. — А тебя никто не спрашивает, — грубо ответил молодой человек. — Вот только тыкать мне не надо, — возмутился Парамонов. — Да пошёл ты! — сквозь зубы проговорил молодой человек и схватил девушку за локоть. — Пойдём отсюда. — Никуда я с тобой не пойду, — ответила она и оттолкнула своего друга. — Послушайте, — обратился к нему Парамонов, — вы пришли в театр, так и ведите себя соответствующе.

Андрей Саломатов

Избранные эпизоды из жизни Парамонова

— Не лезь не в своё дело, придурок! — рявкнул на него молодой человек, и Парамонов не стерпел. Завязалась потасовка. На крик буфетчицы и девушки сбежались пьяные рабочие сцены. Они скрутили разбушевавшегося молодого человека и вывели из буфета. Парамонов стоял и держался за подбитый глаз. Пожалев его, буфетчица налила ему рюмку коньяка и заставила выпить. Девушка намочила свой носовой платок водой, убрала руку Парамонова и приложила платок к синяку. — Больно? — спросила она. — Нет, ерунда, — ответил Парамонов и обратился у буфетчице: — Так всё-таки, где у вас выход? — Дверь прямо за вами, — ответила буфетчица. Парамонов с девушкой вышли из буфета, но почему-то оказались не в зале и не в фойе, а в театральных запасниках, где хранились декорации. — Интересно, как они это делают? — удивился Парамонов. Он хотел было вернуться в буфет, но дверь оказалась закрытой. В запасниках царил оранжевый полумрак. Парамонов с девушкой долго бродили по проходам, но выхода так и не нашли. За это время они успели познакомиться и даже рассказать друг другу о себе. — Действительно, магический театр, — наткнувшись на груду старых пыльных кулис, усмехнулся Парамонов. Он вдруг поймал себя на мысли, что нисколько не сердится ни на молодого человека, ни на тех, кто этот театр придумал. Парамонову очень нравилась девушка, и это странное приключение уже не казалось ему таким нелепым. Он предложил своей спутнице отдохнуть на груде кулис, и девушка согласилась. Они лежали на кулисах, целовались и говорили друг другу глупые нежные слова. Как-то незаметно девушка уснула, и Парамонов случайно посмотрел наверх. Оказалось, что над запасниками не было крыши. Высоко-высоко над ними чернело беззвёздное октябрьское небо, а по краям, по всей его окружности белели лица зрителей. В глазах у них читалось любопытство, они ждали продолжения истории.

Рассказец № 10 Парамонов, наконец, закончил работу над своей таблицей и решил на время прекратить опыты. Просто из любопытства, чтобы посмотреть и самому почувствовать, как живут люди

409

Заповедник Сказок 2014

Избранное

410

в нормальном состоянии сознания. Утром следующего дня он приготовил себе завтрак, включил телевизор и устроился на кухонном диванчике. По телевизору шёл документальный фильм «Воспоминания о будущем», в котором говорилось о том, как в далёком-далёком прошлом инопланетяне посещали нашу планету. На экране появился один из залов Багдадского исторического музея, а затем и витрина с экспонатом. Голос за кадром с энтузиазмом рассказывал: «Этому удивительному глиняному горшку больше двух тысяч лет. Внутри него находится медная трубка, в которой стержень из сплава разных металлов. Если в горшок добавить соляной кислоты, возникнет

Андрей Саломатов

Избранные эпизоды из жизни Парамонова

электрический ток. Без сомнения, перед нами древний электрический элемент. К сожалению, археологам не удалось отыскать глиняную лампочку, которая горела от этой батарейки». Парамонов застыл с бутербродом в руке, а автор фильма с тем же воодушевлением продолжал: «А вот ещё более сенсационная находка. Близ города Тайюань китайские археологи нашли глиняный горшок, которому не менее двух с половиной тысяч лет. Если в него погрузить урановый стержень, получится портативный атомный реактор. Кто научил древних китайцев изготавливать домашние атомные реакторы? Я думаю, ответ лежит на поверхности — представители более развитой инопланетной цивилизации…» — В общем, кроме них, некому, — согласился Парамонов. «…А этот удивительный глиняный сосуд, — продолжал автор фильма, — найден на территории Австралии. Если его погрузить в космический корабль, то сосуд полетит в космос. Кто научил австралийских аборигенов изготавливать космические горшки, вам, наверное, уже понятно». — Естественно, — ответил Парамонов и встал из-за стола. На кухонной полке у него стояла глиняная крынка, которую ему когда-то подарил художник Круглов. Парамонов достал крынку и оглядел её. Горшок был очень старый, почерневший, с паутиной трещин по бокам. «Правильно, Парамонов, — сказал из телевизора ведущий программы. — Этот удивительный глечик художник Круглов нашёл на территории Украины. Если в него поместить мухомор, горшок заговорит человеческим голосом. Кто научил древних украинцев изготавливать такие радио-глечики, наверное, тебе, Парамонов, понятно». — Да, — ответил Парамонов и показал пальцем на полку. — У меня ещё самовар есть. «Молодец, Парамонов, — похвалили его из телевизора. — Правильно мыслишь. Этот удивительный самовар ты нашёл в деревне Игнатьево Тучковского района Московской области на чердаке дома, который снимал летом. Если в этот самовар залить нитроглицерин, он превратится в бомбу огромной разрушительной силы. Кто научил древних игнатьевцев изготавливать такие самовары — ты уже знаешь». — Само собой, — ответил Парамонов и вернулся к завтраку. Реклама прервала фильм на самом интересном месте, когда автор стал рассказывать об удивительном глиняном горшке из Косовска-Митровицы. Парамонов так и не услышал, что в него

411

Заповедник Сказок 2014

412

Художник Илья Юдовский

Избранное

Андрей Саломатов

Избранные эпизоды из жизни Парамонова

надо положить. Он выключил телевизор, в тишине доел завтрак и вскипятил воду. — Ну, что ж, люди всё так же любопытны и по-прежнему интересуются горшками, — задумчиво проговорил он и заварил себе добрую порцию мухоморов.

Рассказец № 11 Парамонов любил это время года. Конец октября в сухую погоду навевал на него несколько печальные, но приятные мысли о том, что только здесь, в средней полосе, можно по-настоящему оценить и насладиться картинами засыпания и пробуждения природы, тогда как на вечнозелёном юге, где лето никогда не кончается, жизнь протекает более монотонно, в одних и тех же декорациях. Парамонов медленно брёл по узкой дорожке парка Сокольники и любовался остатками порыжевшей листвы берёз и дубов. Неожиданно из-за деревьев вышел человек. Он был высоким, под два метра, в больших, тёмных очках и со спортивной сумкой через плечо. Незнакомец вежливо поприветствовал Парамонова и сказал: — Да, в это время года здесь очень красиво. Я тоже часто гуляю в парке. Особенно люблю октябрь и начало мая. — Вы местный? — поинтересовался Парамонов. — Да, я живу недалеко от метро Сокольники. — Так вы, наверное, и историю парка знаете? — с вежливой улыбкой спросил Парамонов. — Конечно, — ответил незнакомец. — Это бывшие места царской соколиной охоты. Отсюда и название. А в черту города парк попал только в конце XIX века. Они поговорили о старой пожарной каланче, незаметно перешли на живопись. К удовольствию Парамонова незнакомец оказался приятным, образованным собеседником. Неожиданно незнакомец огляделся и тихо проговорил: — А вы знаете, что в нашем парке объявился насильник? — Сокольнический маньяк? Да, слышал, — ответил Парамонов. — И не боитесь здесь гулять? — удивился незнакомец. — Мне-то чего бояться? — сказал Парамонов. — Его интересуют молодые девушки. — Не скажите, — мягко возразил незнакомец. — Последней его жертвой был юноша.

413

Заповедник Сказок 2014

Избранное

414

Художник Сергей Чуб (Иофик)

— Я давно не юноша, — улыбнулся Парамонов. — И вряд ли ему понравлюсь. Маньяков-геронтофилов не бывает. — Как знать, как знать, — загадочно произнёс незнакомец. В это время на дорожке показался ещё один гуляющий. Он был небольшого роста, коренастый, с рыжей клочковатой бородой, но выглядел вполне безобидно. Парамонов и его собеседник остановились. — Ещё один любитель прогулок, — сказал незнакомец, и Парамонов поправил его: — Вряд ли. Похоже, он торопится. Человек подошёл к ним, внимательно оглядел обоих и обратился к спутнику Парамонова с вопросом:

Андрей Саломатов

Избранные эпизоды из жизни Парамонова

— Вы сокольнический маньяк? — Да, — ответил собеседник Парамонова. — Здравствуйте, — обрадовался бородатый. Он протянул ему руку и представился: — Я битцевский. Понимаете, коллега, я специально сюда приехал, чтобы обсудить с вами кое-какие проблемы. Посоветоваться. — Он глянул на Парамонова и спросил: — А вы из какого парка? — Нет, нет, я ни из какого, — отступая назад, испуганно ответил Парамонов. Он вдруг резко развернулся и бросился бежать. Не чуя под собой ног, Парамонов нёсся по аллеям, пока за деревьями не показались дома и улица. Только тогда он обернулся. Позади никого не было, и Парамонов остановился. Он прижался спиной к дереву, взялся за сердце и прошептал: — Бывает же такое. Ну, повезло! Через дорогу перебежала девушка. Она быстро поравнялась с Парамоновым, прошла мимо, и Парамонов крикнул ей вслед: — Стойте! Не ходите туда! Это очень опасно! Там два маньяка! Девушка обернулась и неожиданно спросила: — Они уже встретились? — Да, — растерянно ответил Парамонов. — Спасибо, — поблагодарила девушка и быстро направилась вглубь парка.

Рассказец № 12 Парамонов проснулся, спустил ноги с дивана и застыл от удивления: комната была его, но в ней что-то существенно изменилось. Вместо компьютера на столе стояла пишущая машинка «Оптима» с гигантской кареткой. Он перевёл взгляд на телевизор и узнал свой старый «Рубин» в деревянном корпусе, который отправил на помойку лет пятнадцать назад. Ничего не понимая, Парамонов прошёлся по квартире и с ужасом обнаружил, что исчезли все вещи, которые он купил за последние годы, зато появились давно выброшенные. В панике он подскочил к окну. Во дворе и на тротуарах не было видно ни одной иномарки, куда-то исчез круглосуточный магазин, построенный лет пять назад, но самое главное, с горизонта пропали две тридцатидвухэтажные высотки. Наспех натянув на себя одежду, Парамонов выскочил из квартиры и позвонил в дверь к соседу. Как всегда, Николай

415

Заповедник Сказок 2014

416

Избранное

вышел в майке и трусах, на голове у него торчал петушиный гребень от подушки. Он молча пропустил Парамонова в квартиру. — Николай, какой сегодня год? — дрожащим голосом спросил Парамонов. Сосед задумался, виновато отвёл красные с похмелья глаза. — 2007-й, — наконец неуверенно произнёс он и добавил: — Тридцатое октября. Парамонов огляделся. Комната Николая изменилась меньше, чем его квартира, но на столе его внимание привлекли какието цветные бумажки. Парамонов взял одну, повертел в руках и спросил: — Деньги? — Не трожь! — забеспокоился Николай. — Вчера получку дали. — А почему на них Ленин? — спросил Парамонов. — А кто там должен быть, Чарли Чаплин, что ли? — грубо ответил сосед и отобрал у него розовую купюру. Парамонову едва не сделалось плохо. Он попытался вспомнить, что делал накануне вечером, но не смог. — Ты не знаешь, мух… — начал он и осекся. — Каких мух? — не понял Николай. — Не знаешь, грибы в лесу ещё есть? — Понятия не имею, — ответил сосед. — Холодов особых ещё не было. Может, пару сыроежек отыщешь. Что, грибков захотелось?

Андрей Саломатов

Избранные эпизоды из жизни Парамонова

Не ответив, Парамонов бросился вон из квартиры соседа. На улице было непривычно мало автомобилей. Через Мичуринский проспект висела кумачовая растяжка «Партия — наш рулевой!» Парамонов добежал до остановки и забрался в подъехавший троллейбус. Всю дорогу до конечной он затравленно озирался и своим испуганным видом лишь расстраивал пассажиров. Поймав его взгляд, они поднимали воротники и подальше убирали сумки. Доехав до кольцевой, Парамонов перебежал через дорогу и вошёл в прозрачный осенний лес. Он внимательно смотрел по сторонам, разгребал ногами опавшую листву, заглядывал под кусты, но того, что ему было нужно, нигде не было. Неожиданно перед ним, словно из-под земли выросли три человека в безукоризненных бежевых костюмах. — Гражданин Парамонов, пройдёмте с нами, — предложил один из них. — Куда? — испугался Парамонов. — Я ничего не сделал. Я никуда не пойду! Но трое незнакомцев быстро скрутили его. Парамонов почувствовал, как что-то кольнуло в руку, и потерял сознание. Очнулся

417

Заповедник Сказок 2014

418

Избранное

Парамонов в самом начале какого-то странного моста, перекинутого то ли через глубокий овраг, то ли через пропасть. Если бы не некоторая размытость контуров, можно было подумать, что мост вырезан из цельно куска хрусталя. Рядом с Парамоновым с невозмутимыми лицами находились те же три незнакомца в бежевых костюмах. А впереди, по другую сторону пропасти, стояли четверо. Один из них удивительным образом походил на него, Парамонова. Остальные как две капли были похожи на его сопровождающих. Парамонова подтолкнули в спину, и они пошли вперёд. Четверо напротив двинулись им навстречу. На середине удивительного моста, у жирной синей черты, обе группы остановились. Парамонов с ужасом разглядывал своего двойника, а тот вдруг подмигнул ему и ободряюще улыбнулся. Парамонова передали троим в бежевых костюмах с противоположной стороны, его двойник так же пересёк полосу, и Парамонов с сопровождающими отправились дальше. — Больше не нарушайте, гражданин Парамонов, — сказал один из них. — А что я нарушил? — не понял Парамонов. — Строжайше запрещено меняться местами со своими двойниками и оставаться в параллельных мирах, — вежливо ответил сопровождающий. — Тем самым вы создаёте нежелательные флуктуации и нарушаете естественный ход событий. — Понятно, — ответил Парамонов и добавил: — Больше не буду. Мух… грибочки подвели. Они добрались до противоположной стороны моста. Парамонов и не заметил, как трое в бежевом куда-то пропали. Исчез и мост. Впрочем, Парамонов только обрадовался этому. Он вошёл в лес и вскоре выбрался на просёлочную дорогу. Отсюда были видны башенки и шпили загородных домов, построенных за последние годы. Мимо на большой скорости пронёсся лакированный «лексус», обдал его грязью из лужи, и Парамонов наконец с облегчением выдохнул: — Капитализм!

Рассказец № 13 Парамонов не то чтобы верил в астрологию, скорее, ему хотелось верить в то, что звёзды как-то влияют на нашу жизнь. Он даже по-детски мечтал, что когда-нибудь научится управлять

Андрей Саломатов

Избранные эпизоды из жизни Парамонова

ими, по своему усмотрению расставлять небесные светила в таком порядке, что их расположение будет приносить ему одни удачи. И однажды это случилось. Как-то ясной летней ночью Парамонов вышел на балкон и посмотрел на небо. Оно было усыпано крупными звёздами. Парамонов направил указательный палец на одну из них и представил, будто проткнул звезду неким невидимым лучом, исходившим из его пальца. Затем, он мысленно повёл звезду по чёрному небу, и далёкое светило сдвинулось с места. Вначале Парамонов подумал, что это всего лишь обман зрения. Он повторил попытку ещё и ещё раз. Повинуясь ему, звезда послушно двигалась туда, куда он её тащил. В первые минуты восторг и потрясение Парамонова были настолько велики, что он долго не мог направить на звезду палец: сильно дрожали руки, а сердце колотилось так, будто он взбежал по лестнице на десятый этаж. Но к удивительному привыкаешь быстро. На следующую ночь Парамонов уверенно перетащил созвездие Орион в центр небесного купола. Он потратил на это половину ночи. Самым трудным оказалось, сохранить правильное расположение звёзд относительно друг друга. Остаток ночи Парамонов любовался своей работой. Он наблюдал, как Орион медленно сползает к горизонту, и гадал, что принесёт такое расположение звёзд. Утром этого же дня, когда соседи разошлись по работам, ограбили квартиру этажом ниже. Днём, по дороге в магазин, на пешеходном переходе Парамонова едва не сбила машина. Затем, из новостей он узнал, что в Зимбабве началась война, а в Японии случилось страшное землетрясение. Правда, Парамонов никак не связывал все эти события с перемещением созвездия. Такое в разных концах света происходило ежедневно и ежечасно. Целый месяц Парамонов экспериментировал. Для этого ему пришлось хорошенько изучить карту звёздного неба северного полушария и установить на балконе школьный телескоп. Одни созвездия он менял местами, другие загонял за горизонт, третьим изменял рисунок, дополняя их отдельными звёздами. Он даже перемещал с одного конца неба на другой едва видимые галактики. За это время у Парамонова умер дядя и оставил ему в наследство домик в Ярославской области. В Зимбабве прекратилась война, Америка ввела войска в Ирак, Грузия вступила в НАТО, а его друг профессор Липунов уехал в Англию читать лекции. Затем, Парамонова пригласили на телевидение, рассказать о феномене боли и его изменении под влиянием ЛСД. И пока

419

Заповедник Сказок 2014

420

Избранное

он вещал перед телекамерой, соседу Николаю какие-то отморозки проломили кирпичом голову. После того, как Парамонов сделал из ковша Большой Медведицы — Большую Бутылку, дядюшкин дом в Ярославской области сгорел дотла, а соседу Николаю у дверей музея Обороны Москвы выбили последние зубы. В этот же день в Зимбабве произошла революция, заработал вулкан Кракатау, забеременела знакомая Парамонова — Людмила, а доллар упал сразу на 26 копеек. Месяц подобных упражнений многому научил Парамонова. Он составил таблицу наиболее удачных для него расположений звёзд и приступил к осуществлению главного плана. Всю ночь Парамонов пальцем таскал звёзды по небу, выстраивал их в таком порядке, в каком они весь этот месяц приносили ему удачу. Он перемещал созвездие за созвездием, безжалостно рвал их, выкладывал у себя над головой новый, одному ему принадлежащий знак зодиака. И едва на востоке занялась заря, как Парамонов закончил. Он ещё долго разглядывал невиданный доселе, причудливый рисунок из звёзд и, волнуясь, гадал, что ждёт его днём. А тем временем совсем рассвело, звёзды погасли, и Парамонов решил, что пора отдохнуть. Но тут стало происходить что-то необъяснимое. Парамонов увидел, как ясное голубое небо затвердело, сделалось багряным, как кровь, затем быстро покрылось трещинами и вдруг с огромной высоты рухнуло вниз. — Господи! — испуганно воскликнул Парамонов. — А ведь так и прибить может! Надо бы не забыть документы и деньги! — С этими словами он бросился в комнату.

Рассказец № 17 Профессор Дроф провёл Парамонова в кабинет, предложил сесть и сказал: — Не предлагаю вам выпить, коллега. Это может помешать нашему эксперименту. — Я не пью, профессор, — ответил Парамонов. — Во всяком случае, алкоголь. — Вот и хорошо, — Дроф подошёл к белому металлическому сооружению, сдёрнул с него простыню и пояснил: — Это весы. Такие используют при взвешивании грудничков. Только наши побольше и куда более чувствительные. — Парамонов понимающе улыбнулся, и учёный продолжил: — Как вы, наверное, знаете, американский врач Джой Мак-Дугал проводил опыты

Андрей Саломатов

Избранные эпизоды из жизни Парамонова

с умирающими пациентами и выяснил, сколько весит человеческая душа. — Да, я читал об этом. Кажется, 21 грамм, — ответил Парамонов. — Совершенно верно! — радостно воскликнул Дроф. — Но его результаты никто не принял всерьёз. Ошибка Мак-Дугала была в том, что он использовал только безвозвратно умерших и никогда — находящихся в состоянии клинической смерти. Там не было главного — доказательства того, что из умирающего вышла именно душа, а не 21 грамм каких-нибудь продуктов жизнедеятельности. — Да, мне тоже его выводы показались неубедительными, — согласился Парамонов. — Вот и прекрасно! — сказал профессор и позвал: — Наташа! — В лабораторию вошла горничная, и ученый распорядился: — Готовьте оборудование. Парамонов даже привстал с кресла. — У вас есть умирающий? — удивлённо спросил он. — Нет, дорогой коллега. — Профессор прошёлся по кабинету. — Я хочу, чтобы именно вы помогли мне наконец разобраться в этом деле. У вас же есть опыт выхода из тела? — Да, небольшой, — начиная понимать, что задумал учёный, ответил Парамонов. — Замечательно! Мы дадим вам выпить отвар мухоморов, вы ляжете на весы и на время покинете свою телесную оболочку. Если после этого вы потеряете 21 грамм, а по возвращении они вернутся, значит, существование души будет доказано. И докажем это мы с вами! — Да-а. Это очень интересно, — прикидывая, чем он рискует, ответил Парамонов. — Вы ничем не рискуете, — словно прочитав его мысли, сказал Дроф. — Я прочитал вашу работу об использовании буфотенина для выхода из тела. Блестяще написано. Ваши путешествия по иным мирам даже заставили меня пересмотреть некоторые постулаты моей трансперсональной психологии. Но поговорим об этом в следующий раз. — Он повернулся к горничной и попросил: — Наташа, принесите господину Парамонову халат и бахилы. Пора приступать. Выпив мухоморный отвар, Парамонов улёгся на весы, сложил руки на груди и закрыл глаза. Когда он совсем расслабился, и на электрическом табло установился точный вес, Наташа внесла данные в компьютер. Парамонов слышал, как она нервно

421

Заповедник Сказок 2014

422

Избранное

стучит пальцами по клавишам. Затем наступила тишина. Парамонов почувствовал, как истончается, слабеет его связь с физическим телом. Он перестал ощущать прохладу ложа весов. Затем исчезла тяжесть, и Парамонов воспарил под потолок. Сверху он прекрасно видел и слышал всё, что происходит в кабинете. Его лицо, бледное и застывшее, напоминало ему грубую маску из папье-маше. — Есть! — сказала Наташа и снова застучала по клавишам. — Ровно 21 грамм. — Прекрасно! — потирая руки, сказал профессор и поднял голову. — Коллега, вы здесь? «Дурацкий вопрос, — подумал Парамонов. — Чем я ему отвечу?» Чувствуя необыкновенную лёгкость, Парамонов сделал пару кругов над своим телом и рванулся сквозь стены на волю. Он летел над крышами домов, над заснеженными улицами, по которым в обе стороны медленно ползли вереницы автомобилей. Сверху всё это казалось таким маленьким и незначительным. Бесконечные ряды каменных параллелепипедов выглядели неестественно и нелепо, а разноцветные металлические черепашки на дорогах смешили Парамонова. Он было решил из любопытства залететь в квартиру, но тут кто-то его окликнул. Парамонов обернулся. Рядом с ним летел профессор Дроф. — Коллега, — обратился к нему учёный. — Забыл вас попросить, чтобы вы далеко не улетали. Во-первых, это опасно. А вовторых, мы ещё не закончили эксперимент. — Извините, профессор. Увлёкся, — ответил Парамонов и повернул назад. — Только не входите в тело раньше меня. Мне нужно во всём убедиться самому, — попросил учёный и мгновенно скрылся из виду. В кабинете Парамонов дождался, когда Дроф поднимется с кресла, и только потом плавно вошёл в своё тело. — Есть! — услышал он торжествующий голос Наташи. — Профессор, он вернулся! Но… . Парамонов снова ощутил тяжесть тела. Он медленно поднялся и глянул вначале на растерянное лицо Наташи, а потом на экран монитора. Там было написано: «Вышло — 21 грамм. Вошло — 42 грамма". — Что это значит? — спросил он у профессора. — Это значит, что душа существует! — с пафосом воскликнул Дроф. — Поздравляю вас, коллега! Мы сделали великое

Андрей Саломатов

Избранные эпизоды из жизни Парамонова

открытие. — Он за руки стащил Парамонова с весов и обнял. — Ну, а теперь переодеваться и домой. После мухоморов вам нужно придти в себя. Из такси Парамонов вышел за квартал до своего дома. Ему хотелось проветриться. Голова работала плохо, сильно тошнило. Неожиданно он услышал внутренний голос. Тот довольно грубо проговорил: «Зайди в магазин, купи на вечер пару пузырей водчонки». — Я не пью водку, — растерянно прошептал Парамонов, и внутренний голос ответил: «Ничего, я научу».

Рассказец № 19 О том, что за открытие таблицы Парамонова решили наградить орденом «За заслуги перед отечеством» 3-й степени, ему сообщили заранее. Вручать орден должен был сам президент, и не где-нибудь, а в Кремле. В день награждения Парамонов заранее надел свой лучший, он же единственный бостоновый костюм, до зеркального блеска начистил туфли, а затем два часа мотался по квартире и всё время смотрел на часы. На всякий случай он

423

Заповедник Сказок 2014

424

Избранное

решил выйти пораньше. Ещё раз оглядев себя в зеркале, Парамонов открыл дверь и тут же наткнулся на соседа Николая. Тот поприветствовал Парамонова и, оскалив зубы, похвастался: — Видишь? Настоящие, пластмассовые. — Поздравляю, — чопорно ответил Парамонов. — Давно пора было вставить. — Бесплатно! — сияя белозубой улыбкой, пояснил сосед. — К нам на завод премьер наш министр Дубков приезжал. Вначале продукцию посмотрел — понравилось. А потом говорит, что это вы, товарищи, все с железными зубами ходите? А у нас и правда, кого ни возьми, полный рот металлолома. А у некоторых и этого нет. Классный мужик оказался. Всем пообещал новые зубы вставить. И вставил. Выборы, ядри их в корень! — Хорошо, — пожал плечами Парамонов. Он хотел было уйти, но Николай продолжил: — А на следующий день на завод Жириковский приехал. Смешной мужик, но говорил дело. Агитировал, агитировал, а потом пообещал всем нашим незамужним бабам по мужику. — И что, дал? — заинтересовался Парамонов. — Не знаю, скрывают, стервы, — ответил сосед. — А после Жириковского Милых пожаловал. Этот всё про свободу говорил. А под конец сказал, что всем работникам завода бесплатно вылечит геморрой. — Что, сам? — удивился Парамонов. — Не знаю, — ответил Николай и предложил: — Если хочешь, я устрою. Скажу, что ты с нашего завода. — Спасибо, — поблагодарил Парамонов, и уже входя в лифт, добавил: — У меня нет геморроя. И мужик мне не нужен. В Кремле распорядитель объяснил Парамонову, как вести себя, что можно говорить президенту, а чего нельзя. Затем он проводил его до места в первом ряду, усадил и зашептал на ухо: — После вручения каждому из награждённых президент уделит несколько минут. Если у вас есть какая-нибудь просьба, можете изложить её президенту. Но не зарывайтесь. — Не зароюсь, — пообещал Парамонов. И во время торжественной речи, и потом, когда стали награждать орденами, Парамонов мучительно соображал, о чём можно попросить президента. Он перебрал всё, в чём нуждался, и каждый раз ему казалось, что это слишком. Увлёкшись, Парамонов даже не услышал, как назвали его фамилию. Кто-то толкнул его в бок, Парамонов пришёл в себя и, извинившись, бросился на сцену. Сама процедура награждения прошла для Парамонова

Андрей Саломатов

Избранные эпизоды из жизни Парамонова

425

как в тумане. Он принял от президента коробочку с орденом, диплом в красивой рамке и, пожав первому человеку страны руку, вернулся на место. Затем он долго ждал своей очереди в кабинет президента. Всё это время в голове у Парамонова продолжали вертеться просьбы: «…постоянно не хватает денег, в квартире тридцать лет не делали ремонта, и дом ещё тот — живут одни алкаши и какие-то подозрительные люди с чёрными усами. Опять же, шести зубов не хватает, печень пошаливает, двадцать лет не был у моря, а сосед Николай недавно ездил по бесплатной путевке в Анапу…»

Заповедник Сказок 2014

Избранное

Наконец, дошла очередь и до Парамонова. Он вошёл в кабинет, и президент очень доброжелательно предложил ему сесть. Затем главный человек страны поинтересовался, как у Парамонова дела, какие есть проблемы. От этих вопросов у Парамонова закружилась голова. Он раскрыл рот, чтобы рассказать президенту о своей жизни, но неожиданно для себя не своим голосом выпалил: — Товарищ президент, очень прошу, останьтесь на третий срок! Президент ласково посмотрел на него, потрепал по щеке и сердечно произнёс: — Ничего-ничего. Всё будет хорошо. Что-нибудь придумаем.

Рассказец № 21

426

В начале декабря Парамонов приехал на дачу: проверить, цел ли дом, растопить печь и под потрескивание углей поваляться с книгой на диване. Уже через полчаса в печи вовсю гудел огонь. Парамонов снял пальто, поставил на плиту чайник и потянулся к полке за романом Мишеля Уэльбека, но тут в дверь постучали. Это оказался местный житель Иван Букреев, который несколько лет назад помогал Парамонову ремонтировать дом. Букреев поздоровался, потопал, чтобы сбить с валенок снег, и прошёл в комнату. — Я тут присматриваю за твоим домишкой, — многозначительно произнёс гость. — А то ведь спалят ненароком. Народ-то разный здесь шляется. По домам рыщут, добро забирают, а потом р-раз спичку, и нет дома. — Спасибо, — поблагодарил Парамонов. Он хотел было предложить гостю чаю, но тот усмехнулся и ответил: — Да спасибо — это слишком много. Ста рублей хватило бы. — А, понимаю, — обрадовался Парамонов и достал деньги. Этот вариант устраивал его больше, чем чаепитие с Букреевым. Получив деньги, гость для приличия осмотрел комнату, похвалил порядок и ушёл. Вечер Парамонов провёл так, как и хотел — в тишине и одиночестве. А утром, едва рассвело, в дверь снова постучали. На этот раз к нему заявился другой местный житель — Николай Коробов. Вид у Коробова был крайне возбуждённый. Он сорвал с головы шапку и прямо с порога начал: — Это ты вчера Ивану дал денег? — Я, — ответил Парамонов. — А что случилось?

Андрей Саломатов

Избранные эпизоды из жизни Парамонова

— Что случилось, что случилось?! — заходя в комнату, передразнил его Коробов. — Напился он, а потом жену зарубил топором. — Насмерть?! — побледнев, спросил Парамонов. — А как же ещё? Он же не шутки шутил, — ответил Коробов. — В общем, увезли его в КПЗ. Жену хоронить надо, а родных — никого. Вот, хожу по деревне, собираю деньги на похороны. — Да, конечно. — Парамонов торопливо, трясущимися руками отдал ему почти всё, что у него было, и извиняющимся тоном пояснил: — Вот, сколько есть. — Нормально, хватит, — деловито ответил Коробов и, не прощаясь, удалился. Полдня Парамонов не мог успокоиться. Он пытался читать, но каждый раз ловил себя на том, что читает одну и ту же строчку. Наконец он решил уехать домой. Но тут в дверь снова постучали. Каково же было его удивление, когда на пороге он увидел Ивана Букреева. С убитым видом Букреев вошёл в дом. — Тебя же арестовали, — сказал Парамонов.

427

Заповедник Сказок 2014

428

Избранное

— Выпустили под подписку о невыезде, — ответил Иван и, отведя взгляд, добавил: — Здесь такое дело, на гроб не хватает. Бязью осталось обить, а деньги кончились. А я уж за твоим домом присмотрю, не беспокойся. — Как присмотришь? — удивился Парамонов. — Тебя же посадят. — А это уж не твоя забота. Сказал, присмотрю, значит, присмотрю. Парамонов оставил себе только на дорогу, остальное отдал Букрееву, и тот быстро ушёл. Собираясь домой, Парамонов громко чертыхался. Ему было и смешно, и противно, что деревенские мужики так глупо обманули его. Он залил печь водой, оделся и взял сумку. В этот момент в сенях скрипнула дверь. Затем, в комнату постучали, и вошла пожилая соседка баба Маня. Она заметила на лице Парамонова испуг и поинтересовалась: — Что это с тобой? — Да, ничего, — облегчённо вздохнув, ответил Парамонов. Он рассказал бабе Мане, как к нему приходил Букреев, как они с Коробовым придумали дурацкую историю, будто Иван убил свою жену топором, но соседка вдруг перебила его:

Андрей Саломатов

Избранные эпизоды из жизни Парамонова

— Да ты что, милок, — сказала баба Маня. — Иван-то Букреев ещё весной пьяный в реке утонул. А Николая Коробова только этой осенью похоронили. Какой-то незамерзайки нажрался, паразит, и помер. — Как? — ничего не понимая, спросил Парамонов. — А кто же тогда ко мне приходил? — Не знаю, милок, — ответила баба Маня и добавила: — Ты, никак, уезжаешь? — Да, на работу пора, — соврал Парамонов. — Приехал дом посмотреть. — Я здесь по-соседски за ним присматриваю. Чтоб бомжи не лазили. Ну, прощай, милок, — сказала баба Маня и пошла к дверям. Чуть погодя Парамонов вышел на крыльцо. Сыпал крупный снег. Баба Маня шла по дорожке к калитке, и тут Парамонов увидел, что на свежевыпавшем снегу за ней не остаётся следов. На улице не было ни души. В чёрных заиндевевших окнах домов не было видно ни огонька, ни отблеска. Деревня быстро погружалась в синие сумерки.

Рассказец № 22 Зазвонил телефон. Парамонов отошёл от мольберта и снял трубку. — Здравствуйте, коллега, — услышал он голос профессора Дрофа. — У меня приятная новость. Я нашёл человека, который в прошлой жизни был Зигмундом Фрейдом. — Как же вы его нашли? — удивился Парамонов. — Вычислил, — ответил профессор. — Помните, в своём письме к Стефану Цвейгу Фрейд писал, что если бы ему дали возможность прожить ещё одну жизнь, он поселился бы только в Лиссе? Это маленький городок на юге Швейцарии. Я нисколько не сомневался, что Фрейд так и поступил. И оказался прав. Я выяснил, что за последние 70 лет в этом городишке родились только два человека, которые посвятили себя изучению психологии. Один родился за год до смерти маэстро. А вот второй, вернее, вторая, через семнадцать лет после его смерти. В этой жизни Фрейд — женщина, — торжественно произнес Дроф и с восхищением добавил: — Как это на него похоже! Настоящий учёный. И зовут его — Эвелина фон Хинкль, баронесса, профессор Цюрихского университета.

429

Заповедник Сказок 2014

Избранное

430 — Невероятно, — тихо произнес Парамонов. — Сейчас она живет на окраине Цюриха в своём доме, — продолжал Дроф. — Я созвонился с ней и попросил нас принять. — Нас? — переспросил Парамонов. — Вы что, не хотите познакомиться с великим учёным? — изумлённо проговорил профессор. — Конечно, хочу, — торопливо ответил Парамонов. — Вот и прекрасно. Билеты на самолёт я уже заказал. Через три дня вылетаем. Как и сказал Дроф, через три дня они благополучно высадились в Цюрихе. Погода была отвратительной, моросил мелкий дождь. Из аэропорта профессор позвонил Эвелине фон Хинкль, с минуту говорил с ней, после чего Дроф с Парамоновым взяли такси и доехали до дома. Хозяйка сама открыла дверь. В просторной прихожей Дроф приложился губами к пальчикам баронессы и представил своего спутника. Парамонов неловко

Андрей Саломатов

Избранные эпизоды из жизни Парамонова

шаркнул ногой, осторожно пожал тонкую холёную руку и выдал замысловатый комплимент. — О-о! — удивилась хозяйка дома. — У вас прекрасный немецкий. — Я хорошо учился в школе, — пошутил Парамонов, и Эвелина фон Хинкль рассмеялась. — Я читала ваши труды, — сказала она по пути в гостиную. — Интересно. Но мне кажется, вы слишком большое значение придаете механическому воздействию среды на субъект. Конечно же, среда может воздействовать на индивида, но лишь в той мере, в какой он понимает её. То есть преображает её в ситуацию. — Кажется, именно так, господин Фрейд, вам возражал Жан Поль Сартр, — улыбнувшись, ответил Парамонов. — Значит, вам всё-таки удалось договориться? — Не во всём, — ответила баронесса и показала на прыщавую девицу лет 15-ти. — А вот и он сам. Жан, познакомьтесь, это профессор Дроф и господин Парамонов из России. Они прошли в гостиную. Прислуга неслышно сервировала стол. По краям просторной комнаты в креслах и на диванах сидело несколько молодых людей разного пола и возраста. Хозяйка представила их гостям из Москвы: — Эрих Фромм, — указала она на болезненного вида девочку с тяжёлым взглядом. — Альфред Адлер. Карл Густав Юнг. А это, — баронесса показала на мрачного мальчугана лет двенадцати, — ваш соотечественник, Пётр Ганнушкин. Мальчик привстал с кресла, молча кивнул и снова сел. — Господа, прошу за стол, — пригласила Эвелина фон Хинкль. Она улыбнулась Парамонову и поинтересовалась: — А кем вы были в прошлой жизни? — Не знаю, — засмущавшись, ответил Парамонов. Баронесса укоризненно посмотрела на Дрофа. — Ну, ничего, это поправимо. После обеда господин Юнг отправит вас в прошлое, и вы всё узнаете. Обед был чудесным. После супа прентиньер подали филе годар паризьен и воль-о-воны с буше. Вино было отменное — красное эльзасское, хотя и лотарингское на столе стояло тоже. За обедом говорили мало. Болезненная девочка, которая когда-то была Эрихом Фроммом, поинтересовалась у Парамонова, как в России прошли выборы второго декабря, но тот промычал чтото невразумительное, и от него отстали. Зато сразу после обеда Парамонов с юной девицей — Карлом Густавом Юнгом удалились в небольшую тёмную комнату. Парамонов сел в кресло.

431

Заповедник Сказок 2014

Избранное

Пристально глядя ему в глаза, Юнг сделал несколько пассов и приказал спать. Некоторое время Парамонов ещё слышал её голос, но затем вдруг оказался в темноте и вскоре вынырнул в незнакомой плохо освещённой комнате. За письменным столом спиной к нему сидел человек. Он взял из стопки чистый лист бумаги, положил перед собой и обмакнул перо в чернильницу. Парамонов осторожно заглянул ему через плечо. Человек аккуратно вывел на бумаге: «Also Sprach Zarathustra».

Рассказец № 24

432

По просьбе профессора Парамонов приехал к нему около полуночи. Дверь ему открыл сам хозяин дома. — Проходите, но не раздевайтесь, — тихо сказал Дроф. — Сейчас я введу вас в курс дела, и мы поедем. — Куда? — проходя в кабинет, поинтересовался Парамонов. — В морг, — ответил профессор, чем очень озадачил своего друга. — Вчера при аресте был застрелен очень страшный человек, — продолжил Дроф. — Серийный убийца и насильник Егор Брагин. Но мне сообщили, что его душа вернулась в тело. То есть он ожил. — А кто вам это сообщил? — ничего не понимая, спросил Парамонов. — Неважно. У меня там есть свои информаторы, — ткнув указательным пальцем в потолок, ответил профессор. — Как вы думаете, коллега, куда попадают злодеи такого ранга после смерти? — Наверное, в какие-нибудь очень страшные области загробного мира, — не очень уверенно ответил Парамонов. — Совершенно верно — в ад, — чему-то обрадовался Дроф. — Этот человек побывал там и вернулся. У нас есть уникальная возможность расспросить его, где находится эта область. Как только утром выяснится, что Брагин живой, его увезут, и мы никогда не сможем с ним поговорить. — Но зачем вам это, профессор? — удивлённо спросил Парамонов. — Как?! — воскликнул Дроф. — Разве я вам не сказал, что решил составить путеводитель по загробному миру?! У меня уже есть подробные описания некоторых мест. Упустить такой случай — это преступление против науки, коллега! — Даже не знаю, — засомневался Парамонов. — В морг, ночью. Удобно ли?

Андрей Саломатов

Избранные эпизоды из жизни Парамонова

433

— При чём здесь удобно? — возбуждённо воскликнул профессор. — Честное слово, коллега, вы рассуждаете, как человек с кубической планеты. — Почему кубической? — не понял Парамонов. — Потому что они ходят по одной плоскости и боятся перешагнуть грань, чтобы не свалиться вниз, — пояснил Дроф.

Заповедник Сказок 2014

434

Избранное

— Да, в общем-то, я не против, — пробубнил Парамонов, и профессор радостно похлопал его по плечу. — Вот и прекрасно. Значит, мы едем! Это был обычный морг на территории обыкновенной больницы. Дроф с Парамоновым вылезли из машины, огляделись и нырнули в густую тень. Они не дошли нескольких метров до старого приземистого строения и остановились. Из дверей морга вышли три человека, а затем столько же вошло. Прошло не менее часа, и всё это время какие-то люди входили и выходили из морга. — Для ночи здесь слишком многолюдно, — прячась в тени, недовольно проворчал профессор. — Может, они навещают покойных родственников? — предположил Парамонов. — Не говорите глупости, коллега, — раздражённо проговорил Дроф и снова выглянул из-за угла. Наконец, всё успокоилось. Парамонов с профессором постучали в дверь морга. Им открыл пожилой сторож, который, казалось, не удивился столь поздним посетителям. Дроф объяснил, к кому они пожаловали, сунул старику тысячерублёвку, и тот провёл их в холодильную камеру. — Где он? — шёпотом спросил профессор. — Последний стол справа, у окна, — ответил сторож. Простыня, которой был накрыт злодей, была пропитана кровью. Дроф отбросил её и даже присвистнул. Тело маньяка было так истыкано ножом, что о разговоре с ним не могло быть и речи. Он был мёртв. — Что здесь произошло? — обернувшись к старику, спросил профессор. — Родственники жертв как-то узнали, что он ожил, — ответил сторож. — Ну и пришли отомстить. — Зачем же вы их пустили? — спросил Парамонов. — Так маньяк же, убивец, — пожав плечами, ответил старик и добавил: — Вам-то ножичек дать, или с собой принесли? — Не надо, — ответил Дроф. Он накрыл труп простыней и огорчённо произнёс: — Вот видите, коллега, оказывается, не у одного меня есть информаторы в том мире. Внезапно в окна ударил ослепительный свет. Профессор с Парамоновым испуганно отпрянули от окна, и тут же с улицы раздался голос, усиленный мегафоном: — Внимание! Здание окружено! Выходите по одному с поднятыми руками!

Андрей Саломатов

Избранные эпизоды из жизни Парамонова

Первым сообразил, что произошло, сторож. Он бросился вон из холодильной камеры и закричал: — Они меня заставили! Я не виноват! Они меня заставили! — Что будем делать, профессор? — испуганно спросил Парамонов. — Говорить правду, — спокойно ответил Дроф. — Проверенный способ. Самое эффективное оружие интеллигентного человека — это правда. Следуйте за мной, коллега. Профессор поднял руки и пошёл к выходу.

Рассказец № 26 Ранним вечером 6 января Дроф неожиданно позвонил Парамонову и попросил приехать. Профессор сидел у себя в кабинете печальный и немного подавленный. Он предложил гостю

435

Заповедник Сказок 2014

436

Избранное

сесть и налил ему бокал вина. Затем они обменялись мнениями о выборах президента в Грузии, и тут Дроф неожиданно спросил: — Вы давно влюблялись, коллега? — В смысле, в женщину? — растерялся Парамонов. — А в кого ещё можно влюбиться? — спросил профессор. — В тему. Или в эксперимент, — ответил Парамонов и поинтересовался: — А почему вы спрашиваете? — Ну… понимаете?.. — смутился Дроф. — Я хотел… с вами посоветоваться. — Вы?! — удивился Парамонов. — Вы влюбились, профессор? — В общем, да, — после небольшой паузы, ответил Дроф. — Это здорово, профессор! — воскликнул Парамонов и даже привстал с кресла. — И что же вы хотите от меня услышать? — Ну, как что? — Дроф глянул на дверь, покраснел и тихо проговорил: — Она намного моложе меня. — И тут Парамонов всё понял. Он ткнул пальцем в сторону двери и прошептал: — Ваша горничная? Наташа? — Да, — с трудом выдавил из себя профессор. — Прекрасно! Прекрасно, профессор! Разница в возрасте — это ерунда. Наташа вас боготворит. — Как учёного, — уточнил Дроф. — Это не важно, — махнул рукой Парамонов. — Я уверен, что она вас любит. Ну, хотите, я с ней поговорю? — Хочу! — неожиданно обрадовался профессор. — Вы же меня знаете. Я с женщинами не могу связать двух слов. — Она здесь? — решительно вставая, спросил Парамонов. — Да, кажется, в гостиной. Наташа сидела на диване, как школьница, положив ладони на колени. Она словно ждала Парамонова, и когда он появился, выжидающе посмотрела на него. Парамонов поздоровался. Заложив руки за спину, прошёлся по гостиной и, остановившись напротив девушки, начал: — Наташа. Поверьте мне, уже не очень молодому человеку, жизнь такая непростая штука… — Что, что? — не поняла девушка, и Парамонов смутился. — М-да, не так, — теребя себя за мочку уха, сказал он. — Наташа, как вы относитесь к профессору? — Хорошо, — пожав плечами, ответила девушка. — Дело в том… в общем, дело в том, что профессор в вас влюблён.

Андрей Саломатов

Избранные эпизоды из жизни Парамонова

437

— В меня? — изумилась Наташа и даже поднялась с дивана. Глаза её мгновенно наполнились слезами. — В этом нет ничего страшного, — испугался Парамонов. Он подошёл к девушке и обнял её за плечи. Парамонов хотел рассказать ей, какой хороший человек профессор Дроф, но Наташа вдруг уткнулась лицом ему в плечо и разрыдалась. — Что с вами? — вконец растерялся Парамонов. — Вас никто не неволит. Профессор просто любит вас и никогда не позволит себе… — Я… — сквозь слёзы сказала девушка. — Я… Я люблю вас. Парамонов расстроился. Некоторое время он собирался с мыслями, а потом заговорил:

Заповедник Сказок 2014

Избранное

— Наташа, я для вас слишком стар. Вдвое. — А профессор? — всхлипывая, напомнила Наташа. — Профессор — другое дело, — поморщился Парамонов. — К тому же у меня есть женщина. Мы познакомились с ней в Магическом театре на Солянке. Я даже научил её готовить грибы в сметане, — зачем-то сообщил он. — В общем, я не тот, кто вам нужен. Ещё минут пятнадцать Парамонов успокаивал девушку. Когда она перестала плакать, он усадил её на диван, попрощался и быстро удалился. Парамонов вкратце пересказал профессору разговор с Наташей, посочувствовал ему и стал собираться домой. Дроф выглядел виноватым, старался не смотреть Парамонову в глаза, всё время извинялся, и когда гость ушёл, с облегчением вздохнул. Профессор вернулся к себе в кабинет и позвал горничную. Она вошла заплаканная, но спокойная. — Вот видите, Наташа, — разведя руками, сказал Дроф. — Он маньяк. Книжный червь. Я сделал всё, что мог. — Спасибо, профессор, — всхлипнув, ответила Наташа и направилась к двери. Внезапно что-то остановило её. Девушка обернулась и задумчиво произнесла: — А помните, профессор, к вам приходил ещё один, доцент? Плешивый такой…

438

Рассказец № 28 В дверь позвонили. Незнакомец раскрыл перед Парамоновым пурпурные корочки, а затем представился: — Аракчеев Дмитрий Фёдорович. Парамонов пригласил гостя в комнату, предложил чаю, но тот отказался. — Я к вам по важному делу. Мы знаем, вы человек порядочный, поэтому, надеюсь, наш разговор останется между нами, — сказал он и стал излагать причину своего прихода: — Выполняя секретное задание, пропал наш агент. Мы бы хотели выяснить, жив он или нет. — А чем же я могу вам помочь? — поинтересовался Парамонов. — Нам известно, что вы практикуете выход из тела и посещаете тот мир, — он указал на потолок и достал из кармана фотографию. — Вот фото агента. Зовут его Алексей Курдюмов. — Это опасное путешествие, — растерянно сказал Парамонов. — Я могу не вернуться.

Андрей Саломатов

Избранные эпизоды из жизни Парамонова

— Если что, мы вам компенсируем, — бесстрастно ответил Аракчеев. — Отвезёте меня на кладбище на лафете? — усмехнулся Парамонов. — Не надо иронизировать. Мы ознакомились с вашими работами. Из них следует, что это не опаснее, чем слетать в Питер. — Это совсем не так, — возразил Парамонов. Но услышав, что за последний год он шесть раз получал гонорар за статьи в конверте, два раза давал взятки милиции, чтобы ускорить получение заграничного паспорта, и двенадцать раз перешёл улицу в неположенном месте, Парамонов согласился. — Я вас буду ждать здесь, — сказал Аракчеев и поудобнее устроился в кресле. Парамонов заварил мухоморов, выпил отвар и улёгся на диван. Вскоре его душа отделилась от тела, и он покинул этот мир. Отыскать душу пропавшего агента оказалось несложно. Парамонов сконцентрировался на поиске нужного человека и вскоре увидел его. Курдюмов сидел на берегу заросшего озера и смотрел на воду. — Я от Аракчеева, — сказал Парамонов. — Ваши товарищи интересуются, где вы. — А ты не видишь, где? — угрюмо ответил агент. — Передай им, что меня убил Ефим Сиротин. — Кто это? — спросил Парамонов. — Они знают. Парамонов собрался было удалиться, но тут рядом образовалась ещё одна душа, и Курдюмов удивлённо воскликнул: — Ефим?! — А кто же ещё? — ответил Сиротин и обратился к Парамонову: — Я всё слышал. Передайте Аракчееву, что Курдюмов двойной агент. И ещё: меня только что убил Сергей Шаповалов, которого завербовал вот этот гад! — А ты… — начал было Курдюмов, но тут к ним подлетела ещё одна душа. — Шаповалов?! — воскликнул Сиротин. — Да, это я, — ответил тот и вплотную подлетел к Парамонову. — Вы от Аракчеева? Передайте ему, что пять минут назад меня застрелил двойной агент полковник Семёнов. — Не надо мне ничего передавать, — послышался голос Аракчеева. Он подлетел к ним и добавил: — Поздно. Меня только что замочили прямо на квартире товарища Парамонова. — Ваш труп лежит у меня дома? — расстроился Парамонов.

439

Заповедник Сказок 2014

Избранное

440

— Да, извините, — ответил Аракчеев. — Вернётесь домой, свяжитесь с генералом Базылевым. Сообщите ему, что полковник Семёнов сегодня улетает в Лондон. Этого нельзя допустить. — А может, подождём генерала Базылева здесь? — предложил Парамонов. — Не надо иронизировать, — осадил его Аракчеев. — Речь идёт о государственной безопасности.

Андрей Саломатов

Избранные эпизоды из жизни Парамонова

— Какая безопасность? — удивился Парамонов. — Вы же все умерли. Вы, можно сказать, уже бывшие чекисты. — Бывших чекистов не бывает, товарищ Парамонов, — сурово ответил Аракчеев. Парамонов влетел в свою квартиру. В комнате на полу лежало два изрешечённых пулями трупа. Один из них принадлежал Аракчееву, другого Парамонов никогда не видел. Но самое главное, его собственного тела на диване не было. Душа Парамонова похолодела. Тут он услышал голоса из кухни и отправился туда. Парамонов очень удивился, когда увидел собственное тело, сидящее за столом с соседом Николаем. Они пили водку и закусывали его, парамоновскими, пельменями. — Хороший ты мужик, Николай, — подняв наполненную стопку, сказало тело Парамонова. — Переходи работать к нам в отдел. Обещаю, сразу звёздочку получишь. — Приду, — заплетающимся языком ответил Николай. — Открою тебе тайну: никакой я не Парамонов, — продолжало тело Парамонова. — Моё настоящее имя — генерал Базылев. — Я это уже понял, — сказал Николай. — Отдай моё тело! — завопил Парамонов, но его никто не услышал.

Рассказец № 30 Февраль выдался тёплым и промозглым, растаял почти весь снег. Парамонов вышел из автобуса и пересёк улицу. Мимо на большой скорости по луже промчался автомобиль и с ног до головы окатил Парамонова грязной водой. За последнюю неделю это было уже в четвёртый раз. Настроение у Парамонова вконец испортилось, когда он заметил девушку из соседнего дома, в которую был давно и безнадёжно влюблён. Она смотрела на него с жалостью, и это казалось ему особенно унизительным. Весь день Парамонов вспоминал её сочувственный, слегка насмешливый взгляд. Он перебрал в уме все неприятности, которые произошли с ним за последние месяцы. От ударов и подножек судьба перешла к откровенным издевательствам, и конца этой чёрной полосе не было видно. Роясь в ящике стола, Парамонов обнаружил чёрный бархатный кулон на шёлковом шнурке. Он вспомнил, что это амулет матери. Она вешала кулон ему на шею, когда он ходил сдавать экзамены или устраиваться на работу. Ни в какие амулеты

441

Заповедник Сказок 2014

Избранное

Парамонов не верил, но сейчас вдруг дал слабину — надел кулон, спрятал под рубашку и отправился в гости к художнику Круглову. На улице Парамонов снова встретил девушку из соседнего дома. Впервые за всё время она поздоровалась, и они немного поговорили. Девушка согласилась встретиться на следующий вечер, и к Круглову Парамонов отправился в наипрекраснейшем расположении духа. Он остановился у перехода, рядом с огромной лужей. Быстро мчащийся автомобиль он заметил в последний момент, но и в последний же момент между ним и лужей встал рассеянного вида здоровяк. Он-то и принял на себя фонтан грязной воды. Изображая на лице сочувствие, Парамонов ликовал — амулет действовал! Перебежав на другую сторону улицы, Парамонов достал кулон, поцеловал его и тихо проговорил: — Спасибо, мамочка! Всю следующую неделю Парамонов чувствовал себя счастливым. Они с девушкой несколько раз встречались, подолгу сидели в кафе и болтали. Попутно она рассказала, что в прошлом году закончила институт и долго не могла найти работу. Что

442

Андрей Саломатов

Избранные эпизоды из жизни Парамонова

пару дней назад ей предложили хорошее место, но на него есть ещё несколько претендентов и, скорее всего, её снова не возьмут. Только дома Парамонова осенило, что он может помочь девушке. Он тут же позвонил ей, и они договорились встретиться утром, когда она поедет устраиваться на работу. Утром, дождавшись девушки, Парамонов повесил ей на шею амулет и сказал, что будет ждать от неё вестей. Возвращаясь домой, он остановился у огромной лужи. Проехавший автомобиль окатил его грязной водой, но на этот раз Парамонов не сильно расстроился — он ждал вечера. Вечером они встретились. Девушка радостно рассказала, что её взяли. Она сняла амулет и, держа его в руке, немного смущаясь, призналась: — Я встретила своего старого знакомого. Знаешь, он никогда не обращал на меня внимания. А сегодня… в общем, предложил мне встречаться. Пригласил в ресторан. — Да? — потемнев лицом, вяло выдавил из себя Парамонов. — Он мне всегда нравился… — продолжила девушка и протянула Парамонову амулет. Не глядя на девушку, Парамонов взял его, машинально повесил на шею, а девушка вздохнула и неожиданно с грустью сказала: — Но это ничего не значит. Прошло слишком много времени.

Рассказец № 31 Накануне Парамонов был в гостях у Круглова, а потому не выспался. До отлёта оставалось чуть больше трёх часов, но вещи были собраны заранее. Парамонов сунул в карман паспорт, билет на самолет, взял кейс и вышел из квартиры. Лифт застрял между вторым и первым этажами. Парамонов нервно посмотрел на часы, нажал кнопку вызова диспетчера, но никто не ответил. Тогда Парамонов стал барабанить в дверь, и с той стороны кто-то откликнулся: — Погоди, сейчас открою. Человек, который так быстро освободил его, назвался лифтёром, хотя раньше Парамонов его никогда не видел. Поблагодарив лифтёра, Парамонов заметил, какой у него цепкий, неприятный взгляд. Впрочем, после вчерашних возлияний ему это могло просто показаться. Машину он поймал быстро. Водитель «Нивы» оказался спокойным и неразговорчивым, что вполне устраивало Парамонова.

443

Заповедник Сказок 2014

Избранное

444

А на полпути до Внукова машину подрезали. Дорога была скользкой, и «Нива», как по стеклу, слетела в кювет и заглохла. Парамонов лишь хмыкнул с досады. Он выбрался на дорогу, и рядом с ним тут же остановились «Жигули». Забираясь в машину, Парамонов обратил внимание, какой у водителя холодный, колючий взгляд. В аэропорт Парамонов приехал вовремя. Он зарегистрировался, налепил на кейс наклейку и отправился на посадку. На контроле Парамонов разулся, положил туфли в коробочку и дал себя обыскать. После всей этой неприятной процедуры Парамонов подошёл, наконец, к паспортному контролю. Здесь человек в униформе долго изучал его паспорт. Затем он кивнул кому-то, и к Парамонову подошли двое.

Андрей Саломатов

Избранные эпизоды из жизни Парамонова

— Пройдёмте, гражданин, — забрав документ, предложил один из них. — А что случилось? — испуганно поинтересовался Парамонов. — Ничего страшного, — улыбаясь, ответил второй. — Обычная проверка. Парамонова отвели в комнату, почти пустую и скучную, как железобетонный забор. Паспорт проверяли долго. Не обращая внимания на Парамонова, один из проверяющих рассказывал что-то смешное из своей жизни. Оба смеялись и как будто совсем не торопились. — Я же опоздаю! — возмутился Парамонов. — Ни в коем случае, — лучезарно улыбаясь, ответил рассказчик.

445

Заповедник Сказок 2014

446

Избранное

Когда Парамонова, наконец, отпустили, посадка заканчивалась. Никакой очереди на паспортном контроле не было. Из стеклянных будок исчезли и пограничники. Парамонов растерянно крутил головой, но к нему вдруг подбежал человек в штатском. Он быстро и ловко поставил ему штамп в паспорте и торопливо выпалил: — Бегите скорее, а то не успеете! Поблагодарив его за расторопность, Парамонов заметил, какие у него неприятные глаза — они были похожи на два пистолетных дула. Миновав свободную зону, Парамонов побежал по пустому коридору. Неожиданно, непонятно откуда, под ноги ему бросилась собака. Отпрыгнув в сторону, Парамонов неловко приземлился и, взвыв от боли, упал. Придя в себя, он понял, что потянул связки и уже не успеет на самолёт. Но тут кто-то помог ему подняться и, ничего не спрашивая, потащил дальше. — Не могу! — морщась от боли, простонал Парамонов. — Надо! — хрипло ответил его благодетель. Парамонов глянул на него и оторопел. Его поразили глаза этого человека. Если бы не подвёрнутая нога, Парамонов оттолкнул бы его — взгляд был мёртвым. На самолет Парамонов всё-таки опоздал. Его спаситель кудато исчез, и Парамонову пришлось самому возвращаться назад. После паспортного контроля, медпункта и кассы, где Парамонову поменяли билет на завтрашний рейс, он уехал домой. Первое, что Парамонов сделал дома — заказал на завтра такси. А вечером он узнал из теленовостей, что самолёт, на котором он должен был лететь, при посадке разбился. Перекрестившись, чего Парамонов никогда не делал, он тихо проговорил: — Полечу. В одну воронку два раза бомбы не падают. Утром боль в ноге поутихла. Парамонов, не торопясь, собрался. Зазвонил телефон. Диспетчер очень вежливо сообщила, что такси выехало. И тут до Парамонова дошло, какой резкий, неприятный у неё голос. Уронив трубку, Парамонов опустился на диван. Затем он достал билет, порвал его на клочки и прошептал: — Бомбы падают куда хотят и когда хотят.

Рассказец № 38 Прощупывая слегой дно, Иван Глухоухов рассекал болотными сапогами зелёное поле ряски, и по его следу, по чёрной маслянистой жиже, брёл Парамонов. Идти по такой жаре в полном

Андрей Саломатов

Избранные эпизоды из жизни Парамонова

охотничьем снаряжении было мучительно. Сладковатые болотные испарения душили Парамонова. В очередной раз, с трудом вытаскивая ногу в тяжёлом сапоге из трясины, он проклинал себя за то, что согласился поехать с Глухоуховым на охоту. Наконец, Иван остановился. Он закурил, показал слегой на небольшой островок с тремя мёртвыми берёзками и сказал: — Туда. — Ты уверен? — спросил Парамонов. — Здесь кругом вода. Куда мы идём? — Туда, куда никто не ходит. Зато уток там… — повернувшись к спутнику, ответил Глухоухов и подмигнул Парамонову. — Дальше будет полегче. Иди вон к тем берёзкам и выбирайся на островок, я сейчас. — Я без тебя не пойду, — заволновался Парамонов. — Не беспокойся, здесь совсем мелко. — Иван сделал несколько шагов и оказался прав: вода доходила ему всего лишь до колен. — В прошлый раз я там кое-что оставил… — показал он в противоположную сторону и побрёл к куче валежника. Проводив его взглядом, Парамонов чертыхнулся и отправился к острову. Идти стало заметно легче. Когда до островка

447

Заповедник Сказок 2014

448

Избранное

оставалось не больше семи метров, Парамонов вдруг почувствовал, что проваливается. Дно исчезло, и он с головой ушёл под воду. Вынырнув на поверхность, Парамонов выплюнул вонючую жижу с ряской и закричал: — Иван! Он попытался плыть, но ноги словно спутали верёвкой и привязали ко дну. Избавиться от намокших, плотно подогнанных сапог оказалось невозможно. — Иван! — в отчаянии позвал Парамонов. Он сбросил ружьё, с трудом стянул с себя рюкзак и стал взбивать руками воду. Наконец появился Глухоухов. Не спеша, он подошёл метров на пять к Парамонову и остановился. — Иван! — отплёвываясь от тухлой воды, сипло выкрикнул Парамонов. — Ну, что «Иван»? — спросил Глухоухов и покачал головой. — Эх, надо было забрать у тебя ружьё. Хорошее было ружьишко. — П-помоги! — выпучив от ужаса глаза, взмолился Парамонов. Глухоухов глубоко затянулся и щелчком выстрелил окурком в Парамонова. — Помнишь, в десятом классе ты у меня Наташку Румянову отбил? — Иван, ты что? — прохрипел Парамонов. — Это же убийство! — Не ты первый, не ты последний, — спокойно ответил Глухоухов. — Знаешь, сколько здесь на дне лежит из нашего класса? — Иван, опомнись! — закричал Парамонов. — Кольку Семёнова помнишь? — невозмутимо продолжал Глухоухов. — Как раз перед тобой мы с ним здесь побывали. Он, зараза, у меня Вальку Одинцову увёл. И Славка Силуянов здесь. И Серёжка Козлов. Так что прощай, Парамонов. Мне пора. Глухоухов развернулся, пошёл к берегу и напоследок пробормотал: — Эх, ружьишко-то я зря у тебя не забрал. Вода уже доходила Парамонову до подбородка. Он пытался грести, но трясина медленно и неумолимо засасывала его. Постепенно страх оставил Парамонова. Он машинально, по-собачьи, загребал руками и пытался вспомнить лицо своей школьной подруги — Румяновой. Память выдала ему целый ряд каких-то полузабытых, без имён, лиц, но Наташино он так и не вспомнил. Вдруг совсем рядом раздался знакомый женский голос: — Здравствуй, Парамонов.

Андрей Саломатов

Избранные эпизоды из жизни Парамонова

От неожиданности Парамонов с головой ушёл под воду, затем вынырнул и увидел парящую над собой музу, которую он прогнал около полугода назад. В одной руке муза держала туристический топорик, в другой надкусанное яблоко. — Может, тебе помочь? — с усмешкой наблюдая за его мучениями, спросила она. В ответ Парамонов с хрипом выплюнул воду и закивал головой. — А ты говорил, я больше тебе не нужна, — порхая над водой, сказала муза. Парамонов попытался возразить хотя бы мимикой, но лишь набрал полный рот воды. Ухмыльнувшись, муза подлетела к сухой берёзке, двумя ловкими ударами срубила её, поднялась в воздух и бросила берёзку Парамонову. — Тебе на будущее, Парамонов: музу никогда не прогоняют, — сказала она. — Муза может уйти только сама. Ухватившись за ствол, Парамонов рванулся вверх и почувствовал, что освободился от сапог. — Прощай, Парамонов. Дальше ты сам, — сказала муза и почти мгновенно исчезла за голыми стволами деревьев. Домой Парамонов добрался лишь к полуночи.

Рассказец № 44 449 В этот не по-зимнему тёплый вечер Парамонов решил прогуляться по парку. Он прошёл по центральной аллее, на которой ещё можно было встретить запоздалых прохожих, и свернул на пустынную дорожку. Здесь, под высоким холодным небом, среди призрачных стволов деревьев Парамонов, наконец, почувствовал умиротворение. Он дошёл до края парка, и тут прямо перед ним возник столб ослепительного света. Парамонов изумлённо посмотрел вверх, где должен был находиться источник, но сияющая колонна вдруг двинулась на него и в одно мгновение вобрала Парамонова в себя. Очнулся он в помещении, стены которого излучали мягкий мерцающий свет. Рядом с ним находилось существо с прозрачной серой кожей. Оно отдалённо напоминало человека и безукоризненно владело русским языком. — Не бойся, — сказал незнакомец. — Я — друг, а ты у меня в гостях. — Вообще-то в гости по принуждению не ходят, — осторожно возразил Парамонов.

Заповедник Сказок 2014

Избранное

Художник Сергей Чуб (Иофик)

450

— Брось, — фамильярно ответил тот. — Именно по принуждению чаще всего и ходят. Я хочу кое-что тебе показать. — Он провёл в воздухе рукой, и перед ними распахнулась панорама звёздного неба. Не приближаясь, звёзды заметно разлетались в стороны, и Парамонов понял, что он летит в космическом корабле пришельца. — Это галактика, в которой ты живёшь, — пояснил незнакомец. Зрелище было столь фантастическим, что Парамонов не удержался от возгласа: — Какая красота! — Никакой красоты в природе не существует, — поморщился незнакомец. — Есть стандарты, которые отвечают вкусам и потребностям человека. Но у всех они разные. — Да, да, да, — заворожённо глядя на бесчисленные светила, произнёс Парамонов. Не меньше его поражала и скорость, с которой они перемещались. Впереди образовалась звезда, вокруг которой медленно ползли по своим орбитам разноцветные планеты. Ещё мгновенье, и корабль приблизился к одной из них. Планета

Андрей Саломатов

Избранные эпизоды из жизни Парамонова

была закрыта плотной завесой серых облаков, и незнакомец пояснил: — Там идёт война. — И здесь воюют? — удивился Парамонов. — И здесь. И везде, где живут разумные существа. А кстати, какого ты мнения о человечестве? — Трудно сказать, — подумав, ответил Парамонов. — Я не знаю конечной цели его существования. Если её нет — это одно. Если есть — совсем другое. — А если я открою тебе эту тайну? — неожиданно спросил незнакомец, и Парамонов, не раздумывая, ответил: — Не надо. Цель может оказаться такой, что я наложу на себя руки. — О, нет! — рассмеялся незнакомец. — Ты умрёшь не скоро. — Интересно, когда? — неожиданно для себя спросил Парамонов. — В 2037 году. Если не считать алкоголизма и старческого слабоумия, ты умрёшь счастливым в большом собственном доме. За завтраком ты будешь смотреть по поливизору награждение четырежды героя России маршала Путина орденом Дмитрия Второзванного. От восторга ты подавишься куском омара и умрёшь от асфиксии. — Ну, что ж, не так уж и плохо, — сказал Парамонов. Пока они разговаривали, корабль переместился к следующей звезде. Парамонов указал на бледно-фиолетовую планету и попросил подлететь поближе. Они опустились так низко, что Парамонов в деталях смог разглядеть острые верхушки скал, которые торчали под ними, как пики на дне охотничьей ловушки. — Что бы вы там ни говорили о стандартах, это невероятно красиво, — сказал Парамонов. — Хочешь, я избавлю тебя от этих иллюзий? — спросил незнакомец. — Попробуйте, — усмехнулся Парамонов. Очнулся он среди островерхих фиолетовых скал на заснеженной площадке. Чуть ниже, метрах в трехстах виднелась небольшая деревушка. От убогих, сложенных из камня, домов к Парамонову двигалась толпа. Голубокожие, красноглазые существа с огромными фиолетовыми ртами в вытянутых конечностях несли изображения, видимо, своих богов и исступлённо пели что-то торжественное, но зловещее. Многие были вооружены вилами и кольями. Вид у аборигенов был более чем угрожающий.

451

Заповедник Сказок 2014

452

Избранное

Парамонов задрал голову — корабль висел метрах в ста над ним. — Эй! — крикнул он и помахал рукой. — Всё, меня можно забирать. Я посмотрел. — Наслаждайся своей красотой, Парамонов, — раздалось с неба, и корабль мгновенно исчез в фиолетовых облаках. Толпа приближалась. Не долго думая, Парамонов бросился бежать, но вскоре понял, что он в ловушке — впереди оказалась вертикальная стена. Прижавшись спиной к скале, Парамонов выставил перед собой ладони и громко выкрикнул: — Я здесь случайно! Я не сделаю вам ничего плохого! Толпа была уже совсем рядом. От этих существ исходил густой, сладковатый смрад. Их красные глаза смотрели на чужака с холодной ненавистью. Парамонов уже начал прощаться с жизнью, но вспомнил слова незнакомца о дате своей смерти. — Я должен умереть в 2037 году от слабоумия! — в отчаянии заорал он. Сразу после этого нападавшие на мгновение замерли и вдруг распались на мельчайшие частицы. Ветер подхватил грязные хлопья и бросил на скалы. От пережитого страха Парамонов закрыл глаза, а когда снова открыл, то обнаружил, что стоит в парке, недалеко от дома. — Мда! — вслух пробормотал Парамонов и добавил: — В чёмто он, конечно, прав. Но… Не договорив, Парамонов торопливо зашагал домой.

Андрей Саломатов

Избранные эпизоды из жизни Парамонова

453

Заповедник Сказок 2014

Избранное

Девять

454

аз… Розоватый младенец с золотистой прядкой, выбивающейся из-под чепчика, вдруг сильно дёрнулся и перестал сопеть. Часы тикнули стрелкой раз, другой, третий… Молодая мама почувствовала тревогу ещё во сне, с трудом открыла левый глаз, пока не понимая, о чём встревожилась. Потом прислушалась к шумам в квартире: часы, холодильник, хлопающая дверь соседнего подъезда… Сын! Она не слышала дыхания ребёнка — именно его не хватало в общей звуковой картине ночи. Ладошку к маленькому носику — нет даже лёгкого ветерка. Слёзы ещё не выступили на глазах, ещё только холодили лоб ужас и страшное предчувствие, а она уже включила свет и снова кинулась к мальчику. — Ать-ать-ат-ат… — с затягом всхлипнул младенец, втянул в себя воздух и задышал опять уверенно и спокойно. Полгода она не спала по ночам, изучила всё, что нашла о внезапной младенческой беспричинной смерти, кидалась к единственному своему чаду ежеминутно, как только казалось, что опять… И — ничего. Он сопел и даже как-то с недоумением посматривал на маму, всем своим видом показывая, что ничего не случится. Об этом она никому не рассказала, боясь спугнуть что-то неосязаемое. А потом и забыла. Два… — Рыж пекарит, остальные — за мной! — скомандовал Лёнька, и все послушно выстроились за его спиной, ожидая своей очереди.

Виталий Сероклинов

Ничего особенного

Рыж приготовился: его задачей было вернуть консервную банку на кирпич, если её собьёт Лёнька, и успеть добежать первым до места броска, пока Лёнька не схватил свою меткую палку и не вернулся сюда сам. Бросок. Самолично выточенная палка бросавшего с торчащим гвоздём «для баланса» должна была миновать Рыжа, но попала точно в висок. Кто-то бросился врассыпную с криком «Шухер!», кто-то оцепенел. Только Лёнька подбежал к упавшему, осторожно дотронулся до откинутой головы, из которой торчал злополучный гвоздь, и рявкнул: — Звоните в скорую, чё стоите! Когда приехала скорая, Рыж уже сидел, отковыривая корочку загустевшей крови со свитера, и вяло отбуркивался от ошарашенного Лёньки. Рядом лежала дубинка с торчащим гвоздём, почти полностью покрытым чем-то вязким. В больницу Лёнька поехал вместе с Рыжем, врач качал головой и просил больше его так не разыгрывать. Перед тем как отпустить Рыжа домой, он ещё раз посмотрел на залитый кровью свитер, что-то хотел сказать, но промолчал, пожав плечами. Три… — Сам ты сифон! — крикнул Лёнька. — Тебя до сих пор мамка, как маленького, через дорогу переводит! Крыть было нечем: в свои десять лет Рыж действительно шёл в школу вместе с мамой — ей было по пути. Дороги он и впрямь боялся: временами совсем пустая, она вдруг оживала, и по ней проносились ряды грузовиков с плохо завёрнутыми палатками, укутывающими холмы из пшеницы — район давал стране очередной рекордный урожай. — А кто сдрейфил, когда по путям ходили, а? — в свою очередь вспомнил Рыж. И это была правда: Лёнька боялся поездов, как чумы какойто. Паровоз свистел ещё за сто метров, а мальчишка уже отпрыгивал на мелкий гравий насыпи, вопя громче паровозного свистка. — А на слабо? Если я до самого поезда высижу, ты в школу без мамочки пойдёшь? — предложил Ленька. Сели на рельсы подальше от дома, возле стрелки. У Лёньки с собой был двойной кусок хлеба с щедро намазанным и уже потёкшим маслом, обильно посыпанный сахаром. Располовинили, конечно. — Идёт, — предупредил более глазастый Рыж. — А ты чё не уходишь?

455

Заповедник Сказок 2014

456

Избранное

— Да я с тобой посижу, меня-то поезда не пугают, я ж не дрейфила, как некоторые, — съехидничал Рыж. И правда, боялся он только большегрузных фыркающих машин, поезда оставляли его равнодушным. — Ну, сиди, сифон, — подначил в ответ Лёнька и стал утираться после бутерброда. Поезд был всё ближе. Оба сидели. А последующее произошло как-то очень быстро. С намеренной ленцой вставание Рыжа с рельсов, окалина на гайке, зацепившая штанину, падение на шпалы, прыжок Лёньки, его крик: — Ры-ы-ыж! А потом — тишина, тишина, тишина… И вдруг опять в уши ворвался шум, стук уходящего поезда, вопли Лёньки. — Чё орешь? — хмуро потряхивая немного кружащейся головой, спросил Рыж. — Так ты это… Тебя ж… Ты чё, совсем целый, что ли? — Вроде. Спрыгнуть, видать, успел. — Рыж, я не слепой, ни фига ты не успел. — Ну а на кого тогда ты пялишься? Лёнька молчал всю дорогу до дома. Как-то так получилось, что эту историю никто из них не рассказывал никому. Хотя странно, конечно, такое приключение… Но оба молчаливо уговорились не посвящать в это других. Четыре… «Вертушка» вибрировала, как старый лодочный мотор деда. Пацанов набилось много, сверх нормы. Командир дал «добро», хотя взлетели с трудом и потихоньку задёргались в сторону равнины. Дальше было громкое шипение, толчок, ослепительное пламя… Очнулся Рыж в палатке от выплеснутой на него холодной воды, заухал от неожиданности и даже подскочил, сбив какието стойки и мензурки. — Везунчик, — коротко сказал немолодой военврач в очках, в халате с поддёрнутыми рукавами, и кому-то кивнул. Кроме Рыжа, удалось выжить только двоим. Одному — наполовину, его сейчас везли в Ростов на полную пересадку кожи после множественных ожогов. У Рыжа расплавились пуговицы и почернели ногти. Больше он никак не пострадал. Впрочем, его ещё недели две возили по госпиталям, проверяли и изучали,

Виталий Сероклинов

Ничего особенного

комиссовав в результате из-за последствий перепадов температуры и давления. Главврач сказал, что актуальными могут стать проблемы с барабанной перепонкой. Рыж не стал говорить, что слышит теперь даже лучше — видимо, вышла застарелая пробка. Пять, шесть… — Рыж, а ты помнишь эту стройку? Ведь уже сколько прошло — мы тут лет в десять играли, — а всё стоит, никому не нужная… — Да застроят. Сейчас вон какой спрос на землю — и это спишут сначала, а потом и какое-нить казино забабахают, — ухмыльнулся Рыж. — А слабо щас прыгнуть со второго этажа? — подначил Лёнька. — Не-а. Не слабо — скучно, — пожал плечами Рыж. — Хоть с пятого. — А могёшь? — Лёнь, я, кажется, и с десятого могу. — Ты… про то?.. — Ага. — Это что получается, что ты… — Ага, — снова кивнул Рыж. — Бессмертный. Ну, вроде того. Или — заговорённый. — Рыж, я бы засмеялся, но чё-то не хочется. Сам же всё видел. Как думаешь, а ограничения есть? — Не попадались. — А если кто-то с тобой рядом? — Так в «вертушке» и были. Не помогло. — А как оно чувствуется? Ну, вот если с десятого прыгнешь? — Да прыгал я уже, проверял. На последних метрах будто придерживает кто, смягчает. В конце больно, ну, как если бы со второго и не сгруппироваться. А потом — как эйфория, как наркота. — А ты там пробовал её, наркоту эту? — Не-е… Может, я как раз от неё и не заговорённый, не хочется проверять. Я, знаешь, всего раз с верхотуры-то прыгал — для вот этой самой эйфории. Ощущения — закачаешься! И высоты теперь не боюсь, наоборот, захватывает. — Эх-х… Завидую, конечно. Ладно, ещё поболтаем, пора на смену. Давай завтра, как высплюсь, на Камень махнём, как раньше? — Давай. Звони, как продрыхнешься.

457

Заповедник Сказок 2014

Избранное

458

Художник Олег Добровольский

Виталий Сероклинов

Ничего особенного

Рыж свернул за угол, постоял, потом не выдержал, вернулся к стройке, чертыхаясь, забрался повыше и, минутку постояв, прыгнул вниз. Семь… Прыгали с Камня, пока не устали. В детстве, напрыгавшись, они спорили о том, какие пиратские клады таят в себе полузатопленные ржавые корабли возле Камня. А сейчас — просто лежали и молчали, каждый о своём. Отдых прервал чей-то истошный крик. Ленька приподнял голову, прикрывая глаза от солнца: — Кажется, кто-то не выныривает из клопят. Вон там, где дебаркадер, показывают. Оба, не сговариваясь, прыгнули с Камня. Мутная вода, тягучая тишина. Наконец задыхающийся Лёнька увидел медленно поднимающуюся из воды девочку, будто вытолкнутую кем-то из глубины. Догрести до берега, перевернуть, надавить — это Лёнька делал автоматически, он даже не знал, откуда всё помнил, с каких уроков по гражданской обороне. На удивление быстро девочка порозовела, её тяжело вырвало, она задышала сама. «Скорая», суета — только после этого Лёнька вспомнил о Рыже. Тот как раз выходил из воды, потирая затылок и ворча: — Вытолкнул чадо, а сам башкой звезданулся — еле выкарабкался из-под этих железяк. — Ох уж эти твои «еле-еле», — тихонько хохотнул Лёнька, опять вспомнив вчерашний разговор. В этот день больше не купались. Восемь… Кот стоял прямо посреди автострады, припав на, видимо, сломанную лапу, весь взъерошенный, лохматый, рыжий ровно той же рыжиной, что и сам Рыж. Первую половину дороги Рыж перебежал без проблем, но вот когда перепрыгнул невысокий разделительный бортик, нагнулся к урчащему животному и взял двумя руками пушистое тельце — рядом взвизгнули тормоза, что-то сильно стукнуло в бок, рявкнуло и померкло. Впрочем, рявканье тут же продолжилось, только уже из уст водителя слетевшей на обочину «девятки». Тот не знал, ругаться или радоваться тому, что этот обалдуй с котом в руках валяется на гравии и улыбается. Рыж встал, по-кошачьи передёрнувшись, отряхнул с себя мелкие камушки, не выпуская из рук мохнатого друга, и сказал:

459

Заповедник Сказок 2014

Избранное

— Да всё нормально, командир, езжай. И извини, сам видишь… — Да ты в рубашке родился, идиот! — Я знаю… Кот выглядывал из полураспахнутой куртки Рыжа, поудобнее пристроив раненную лапу, и думал о том, как же он мог ошибиться. Ведь сначала коту показалось, что к нему бросился его сородич: от спасителя отчётливо пахло множеством жизней — такие вещи в возрасте кота определялись мгновенно. А теперь он чувствовал запах только одной, как у всех людей. Это было правильно, но всё равно кота что-то смущало. Впрочем, через некоторое время боль в лапе стала стихать, рыжий задремал, улыбаясь последней сонной мысли: его кошачьи оставшиеся восемь да одна хозяина, так напомнившего ему сородича, вот и получается полноценная девятижизненная единица. Чудн'о.

Прищепка

460

Его многие называют Везунчиком. А он никакой не везунчик — ничего невероятного у него в жизни не происходит… Нормально школу закончил, нормальный аттестат получил. В институт пошёл, в какой хотел. Даже не с первого раза поступил — какое уж тут везение. Остался на годичные подготовительные курсы, устроился слесарем при главном корпусе, общагу дали… На следующий год поступил, даже полбалла лишних оказалось. На письменном рядом оказалась одна девочка… Они до сих пор спорят, кто кому тогда больше помог. Впрочем, он нехотя признаёт, что без неё у него были бы две помарки. Она смеётся в ответ, что их дочка в него пошла — такая же упрямая. Им тогда почти сразу дали маленькую комнату — повезло, старая комендантша немножко поддала в тот день. А новая — не выселила. И не болели они почти… Нет, конечно, и грипп из садика дочка приносила, и вот ещё было — помнишь, Лиза Новикова угостила подружек в садике, и все потом в инфекционку попали. Ну да, было такое. Только и грипп на излёте доставался, и в инфекционку не легли, сами справились, а те девочки в больнице ещё что-то подхватили, — кто их знает, чем они там детей кормят…

Виталий Сероклинов

Ничего особенного

Что ещё… Машина хорошая, но не сказать, чтобы уж очень — хоть и не по статусу. Там получилось как — его старый «опель» царапнули и немного помяли крыло. Ну он и приехал в мастерскую узнать, во сколько обойдётся грунтовка и правка. До того не приходилось ещё в аварии попадать, он и тут-то не сам был виноват — хорошо ещё, что обошлось с тем заснувшим камазистом… Ну вот… а хозяин мастерской — фанат этих «опелей». Как увидел — чуть за сердце не схватился. Продай, говорит: их, оказывается, малой партией выпустили, что-то там с правами на двигатель было не так у производителя. В общем, за своего ржавого, чего уж там, «рыжего», он получил почти нехоженую вольвюху, да ещё и с полным комплектом резины сверху. Ну и с «вольво» был история — он на интернетном авто-аукционе у японцев подглядел такую красотку-пятидверку, глаз не оторвать, наверняка с превышением цены заберут. А тут ему предложили «вольво» у него купить, неплохие деньги давали. Он даже не задумался — сразу решился. Подал потом на аукцион заявку, и оказалось, что у той «красотки» категория оценки низкая — дерево на неё упало, прямо на крышу, а это сразу косяк, на эту категорию заявки вообще не подают, даже не смотрят на фото. А он — посмотрел… В общем, даже с растаможкой и доставкой вышло чуть ли не даром. Главное ж — новьё совсем, а на крыше маленькая вмятина и шоркнуто ветками малость; теперь сделали, знать будешь — не найдёшь ту царапину. Так что машина — это ерунда, это разве везение… Вот и выигрывать он особенно никогда не выигрывал. Нет, было однажды, было. Когда в новую ру въехали (очередь дошла, ага, уже когда никто не верил, давно все позабыли, что была она, эта очередь). Поужались в расходах, конечно, сильно — всё ж обставить надо… да ремонт. Известно же, как у нас квартиры сдают — пальцем ткни, оно всё вывалится, а под подоконники лучше не заглядывай — труха одна. Но их квартиру то ли образцовой держали, то ли что — тьфу-тьфу-тьфу, даже кран до сих пор не потёк. Ну и вот… На стиралку у них уже не хватило, хоть заужимайся. А стиралка — это ж… Тут и мал'ого ждали вскорости, — и где пелёнки-распашонки стирать?.. Но свезло: он чего-то копеечное прикупил в магазине бытовой техники, как раз хватило, чтобы в лотерее поучаствовать — и выиграл! Не «Бош», конечно, но и без того навороченная, до сих пор не во всех функциях разобрались.

461

Заповедник Сказок 2014

462

Избранное

Что ещё… Нет, ну по мелочи всякое у него бывает, да и у родителей его тоже. Где-то чудом из-под колёс увернётся, где-то у бати тромб так пролетит, что врачи удивляются: дескать, первый раз такое видим, чтобы на волоске, а человек при этом на обследование лёг по другому поводу, тут всё и вскрылось. Ну и мама — будто не стареет. Ворчит только больше, да это она по-доброму. Цыганки ему гадать отказываются. Те, конечно, что настоящие гадалки, а не нынешние. Говорят, ведёт его кто-то. Или следит за ним. Он смеётся: дескать, определитесь уж, ведёт или следит. Либо я на поводке, либо — «под колпаком». Нет, он и сам чувствует что-то такое, только понять до конца не может. Как-то с мужиками сидели, он даже признался, что честно пытался вспомнить какой-нибудь знаменательный поступок из своей жизни, за который ему воздаётся. И не вспомнил. Ну, конечно, жертвует что-то, посылает, помогает… Прошлым летом им на завод автобус интернатовский привезли, так они его бесплатно починили. Но это не считается — всё же раньше началось… Про ту поездку в больницу он, конечно, не помнит. Вообще-то их тогда гороно поставило в план, ну а потом уж и сами увлеклись. Это называлось шефство — ездили по садикам, по больницам с концертами, спектаклями. Конечно, казёнщины было много, речёвок всяких. Но после речёвок был спектакль… Сейчас бы это, наверное, назвали «капустником». Что-то они пели из кинорепертуара, переделывая слова, какие-то сценки ставили. Ему тогда двенадцать было. И досталось петь «где среди пампасов бегают бизоны и над баобабами закаты, словно кровь…». Он надел на нос прищепку, и получилось очень смешно, гундосо. Прищепка-то была незаметная, прозрачная — отец из Болгарии привёз маме набор, десять штук на капроновой ленте. Капрон отец потом тоже приспособил — коньки к валенкам приматывал. А прищепки мама берегла: это ж такое богатство было, такая редкость — у всех деревянные, серые от воды, а у них — красота! Вот одну прищепку из набора он тогда у мамы и стащил — для спектакля. Отыграли, насмешили ребятишек. Кардиология, кажется, пришла… ещё кто-то. А одна девочка лет семи-восьми не смеялась. Сидит — и вот-вот заплачет, ни на что не реагирует. Он не выдержал, подошёл, когда все уже расходились, чего-то болтать начал, присел перед той девочкой, стал рожицы корчить, потом по карманам своим шарить — чего бы ей дать…

Виталий Сероклинов

Ничего особенного

Ну и отдал, что было — горсть резинок-«авиационок», ими на уроках пулялись, карандаш ТМ со сломанным грифелем и карамельку какую-то. А потом ещё раз смешно изобразил тот дурацкий гнусавый голос, с прищепкой на носу. Вот тогда девочка рассмеялась и потянулась ручонкой к прищепке. Ну а что делать — он и отдал. Поднялся, по затылку, по коротеньким волосам ей ладонью провёл — колется «ёжик»; их так в детдоме стригли, он же не знал, что она детдомовская. А ещё, вспомнив, колпак бумажный с себя снял и тоже отдал. Это у него в последней сценке такая роль была — с колпаком, Петрушка. Ну и всё — он про эту историю скоро совсем забыл. А девочка раньше всех спать легла, подарки сжимая в руках. И не видела она, как соседки по палате утащили из шкафа на посту разные красивые таблетки, как поделили на всех. Особенно им красненькие понравились — сладенькие. Она бы тоже, наверное, красненькие захотела, да заснула уже, так что ей не досталось. Наутро её трясли и спрашивали, сколько пила, зачем залезла в шкаф — она одна тут детдомовкой была. Остальные девочки говорить уже не могли. Потом в больницу ещё долго комиссии приезжали, проверяющие всякие. Но её уже выписали тогда — оказалось, что аорточка увеличена, ничего страшного, просто наблюдаться надо регулярно. Оказалось, что и правда — ничего страшного: выросла, на швею выучилась, комнатушку дали почти сразу, хоть и в «малосемейке». Замуж вышла за уральца, поработать пришлось на химзаводе в Первоуральске. Вредно, конечно, но зато доплачивали, да и интересно было, по командировкам поездила. Завод скоро прикрыли, а она стала потихоньку шить, как учили. Сначала на себя, потом уж и по заказам. Теперь-то и помощниц набрала, гуртом легче; от заказов отбоя нет, в областной центр перебрались. Муж помог машинки модернизировать — он у неё изобретатель, два патента в Америке зарегистрированы на паях с одной крупной машиностроительной фирмой. И химия не успела ей повредить — родила мальчика, здоровеньким растёт, в этом году думают тоже не прививать от гриппа — зачем, если организм сам справляется. Грифель и колпак, конечно, потерялись, но прищепка гдето у сына в игрушках. Сын любит, когда она его смешит гундосым голосом, надевая на нос потускневшую уже прищепку и напевая ему песенку про бизонов и пампасы…

463

Заповедник Сказок 2014

Избранное

А за прищепку ему тогда от мамы крепко попало. Всё-таки комплект был, — жалко. Теперь оставшиеся девять лежат где-то на чердаке у родителей, да все про них давно забыли. Сначала-то он маме не признался, кому отдал, а потом уж и сам забыл. Разве что иногда ладонь у него чем-то мяконько покалывает, будто ёршиком волос. Но он не может вспомнить, откуда ему знакомо это ощущение.

464

Виталий Сероклинов

Ничего особенного

465

Заповедник Сказок 2014

466

Избранное

Антонины Терентьевны Почтарь, девицы давно на выданье, в оранжерее вызрел арбуз. А это в Укропинском уезде Охрыпинской губернии большая редкость. У немца Кристера, конечно, такое случается, у него и кокосы зреют, но чтобы вот так, у неопытной барышни, это просто из ряда вон. Антонина Терентьевна (для близких друзей — Тоша) получила год назад наследство: скромный домик, библиотеку чудаковатого содержания, долг в бакалейной лавке и арбузное семечко. Отец её, Терентий Петрович, преподаватель ботаники в женской гимназии и астрономии в реальном училище, был человеком европейски образованным, но крайне непрактичным. В юности подавал большие надежды, но чем-то прогневил начальство и оказался вдали от столиц и даже железнодорожной станции. Впрочем, речка Укропчик была в ту пору ещё судоходной, так что места наши не считались ещё таким уж захолустьем. Жизнь Терентий Петрович вёл самую скромную. Рано овдовев, стал всё своё жалование тратить на смехотворные и пожароопасные опыты. Так что Антонина Терентьевна с детства привыкла трудиться в крошечном садике, шить сама себе платья и управляться со всем нехитрым хозяйством. Год назад Терентий Петрович ехал степью из Охрыпинска с книгами, попал в пургу, простудился и сгорел в три дня. Перед смертью в горячке всё твердил дочке про заветное семечко и умолял взрастить арбуз. Тоша и раньше была покорна отцовским чудачествам, а тут и вовсе клятвенно заверила несчастного, что воля его будет исполнена.

Светлана Солдатова

Арбузное семечко

А дело оказалось непростым. Опыты покойный господин Почтарь проводил отнюдь не ботанические, и своей оранжереи у него не было. Был кабинет, плотно набитый книгами, и переделанная в лабораторию веранда. Первым делом Антонина Терентьевна аккуратно перенесла лабораторное оборудование на чердак, а библиотеку чудаковатого содержания в свою спальню. Кабинет с верандой чисто вымыла, побелила и сдала двум гимназисткам — Кате и Басе, пятнадцати и четырнадцати лет, договорившись с их родителями, зажиточными хуторянами, что будет давать девочкам уроки словесности и шитья. Затем были перебраны все книги, найдены и изучены пособия по постройке оранжерей и выращиванию арбузов, в том числе манускрипт, писаный латынью на пергаменте. Далее наша барышня продала матушкины серёжки с колечком, засучила рукава и приступила к постройке оранжереи и маленькой электростанции (благо через садик протекал быстрый ручей). Оранжерея вышла чуть больше голубятни, но светлая, тёплая и прочная. Так что сразу после Пасхи девушка с замиранием сердца исполнила отцовскую волю и посадила арбузное семечко. Надо сказать, что метод выращивания Антонина Терентьевна выбрала несколько странный, так как пособия, составленные авторами разных стран и эпох, весьма противоречили друг другу, и пришлось выбирать из них то, что казалось наиболее убедительным. А убеждали Антонину Терентьевну вещи смелые и необычные. Так, для удобрений ею использовались жжёные и растёртые в ступке стихи, писаные в полнолуние, а воду для поливки она приносила из двадцати семи родников (тут немножко помогали Бася и Катя). Гимназистки, к слову, прониклись к хозяйке большой симпатией, и когда Антонине Терентьевне взбрело в голову, что в Купальскую ночь вокруг оранжереи надобно жечь костры и водить хороводы, с радостью поддержали это начинание и резвились до утра. Также юные хуторянки не возражали присматривать за работой электростанции и рассказывать семечку сказки на ночь (разумеется, когда уроки уже были выучены). Леопольд Иванович Кристер, владелец лучшего в губернии садоводческого хозяйства, прослышав о странных действах соседок, явился к барышням с визитом, да так и застыл у калитки. Ручей хлопотливо вертел колёсики, в которых угадывались детали швейной машинки «Зингер»; колёсики, в свою очередь,

467

Заповедник Сказок 2014

468

Избранное

поворачивали конструкцию, напоминающую куриную ножку; на куриной ножке медленно, едва заметно глазу, вращался стеклянный домик, внутри которого у ящичка с землёй на венской табуретке сидела милая Тоша, музицируя на скрипке; а на полянке у ручья Бася и Катя вытанцовывали полечку. Попытки вразумить девиц, объясняя им принципы современного садоводства, привели к неожиданному результату — Леопольд Иванович был зван на чай с вишнями, и вместо научной беседы получился совершенно бестолковый, но очень приятный летний вечер. Не меньшее любопытство опыты Антонины Терентьевны вызвали у Сигизмунда Фомича Непыйпыво, хозяина бакалейной лавки, терпеливо ожидавшего отдачи долга. Он тоже нанёс визит под предлогом любезного предоставления отсрочки и застал такую картину: девушки развесили бумажные фонарики по всему саду и изображали перед стеклянной избушкой живые картины из древнегреческих мифов. При этом Юнона в исполнении Баси живо напоминала гоголевских панночeк (всех, разом взятых). Бакалейщик был так смущён, что забыл, зачем пришёл, и сам не заметил, как был вовлечён в «древнегреческий Олимп» и обнаружил себя Посейдоном. Слухи о маленькой оранжерее на берегах реки Укропчик достигли Охрыпинских газетчиков, и вскоре скромной и застенчивой Антонине Терентьевне стало непросто выходить на улицу. К августу месяцу каждый день она встречала у крылечка репортёров с фотографическими камерами, а однажды даже и с камерой синематографической. Была снята документальная фильма «Укропинские затейницы», успех которой был велик по всей стране. Между тем в возможность появления арбуза никто, кроме самой Тоши, не верил. Даже Бася и Катя. Но они, в отличие от других, никогда не говорили об этом вслух и никогда не позволяли себе насмешек. Август миновал, а арбуз не только не появился, но даже не дал ростка — семечко продолжало крепко спать в маленьком ящике с землёй. Журналисты стали об Антонине Терентьевне забывать. К ноябрю о ней стали забывать и насмешники. Катя и Бася более не рассказывали семечку сказок (впрочем, не отказываясь брать у Тоши уроков и даже немножко помогая по хозяйству). И только сама Антонина Терентьевна продолжала удобрять семечко жжёными стихами, поливать его водой из двадцати семи источников, играть на скрипке и проделывать множество других не менее странных вещей.

Светлана Солдатова

Арбузное семечко

469

Художник Светлана Солдатова

Заповедник Сказок 2014

470

Избранное

К середине ноября ручеёк в саду сковал лёд, и электростанция замерла. Теперь Антонина Терентьевна с раннего утра рубила дрова и обогревала стеклянный домик при помощи пара. К Рождеству квартирантки уехали по домам на каникулы, и Тоша осталась совсем одна — никто не звал её в гости, зная, что она занята, и никто не навещал её, боясь прослыть чудаком. Тем не менее, рождественская ёлка была чудесно наряжена и установлена напротив стеклянного домика на куриной ножке. И скрипка пела, удивляя сонных жителей Укропинска. Утром Антонина Терентьевна дремала на венской табуретке, укутавшись в пуховый платок, когда из ящика с землёй послышалось тихое жужжание. Когда к жужжанию прибавилось слабое радужное свечение, Тоша, всё ещё думала, что продолжает видеть сон, но всё-таки немножко приоткрыла один глаз. То, что Антонина Терентьевна увидела, было похоже на полосатый шампиньон или, как говорили в Укропинске, гриб печерицу. Странность, однако, заключалась в том, что шампиньон этот был размером с футбольный мяч и продолжал увеличиваться, будто тесто на хороших дрожжах. При этом он жужжал и вращался из стороны в сторону и был окружён радужным свечением примерно в радиусе двадцати сантиметров. Полоски его, по очертаниям напоминающие полоски арбуза, тоже были радужны, что делало этот предмет похожим на рыбу южных морей, которую Антонина Терентьевна однажды видела в столичном зоологическом музее. Не успела Тоша опомниться, как этот радужно-полосатый шампиньон выбрался из земли, отряхнулся, как собака, поднялся в воздух на высоту локтя и завис, подобно шаровой молнии, продолжая жужжать, светиться и вращаться. «Что же это такое происходит?» — подумала Тоша, не замечая, что говорит это вслух. «Это арбуз. Как и было обещано», — ответил приглушённый, как в телефонном аппарате, голос. Звучал он, впрочем, вполне явственно и исходил именно из вертящегося шампиньона. Антонина Терентьевна хлопнулась на табуретку, неожиданно осознав, что успела с неё вскочить. Из шампиньона (или, как оказалось, из арбуза) стали выдвигаться хитроумные приспособления, напоминающие не то оснастку корабля, не то крылья аэроплана, и теперь стало совершенно ясно, что жужжание издавали шестерёнки, которыми в изобилии все эти приспособления были снабжены. Сам же «арбуз», разросшийся до размера годовалого поросёнка, едва умещаясь в стеклянном домике,

Светлана Солдатова

Арбузное семечко

вытянулся в длину, сделался похож на цеппелин и рванулся из оранжереи прочь, проломив стеклянную дверцу. Антонина Терентьевна всплеснула руками и поспешила за ним в сад. Странный предмет висел там на высоте второго этажа и был уже больше не только стеклянного домика, но и дома, в котором жила Тоша. Теперь было ясно, что это не арбуз, не шампиньон, не райская рыба и даже не цеппелин, а немыслимый и в то же время самый настоящий летательный аппарат из тех, о которых мечтают самые смелые умы, представляющие себе далёкое будущее. Несколько круглых иллюминаторов излучали яркий свет, жужжание сменили мелодичные, как у механического органа, звуки, отворилась невесть откуда взявшаяся дверь, и приятной наружности мужчина средних лет, одетый в принятую у авиаторов кожаную одежду с лётным шлемом, спустился в сад по верёвочной лестнице. Очнулась Антонина Терентьевна на диване в гостиной от запаха нашатырного спирта. Незнакомец успел снять лётный шлем и сидел подле дивана в кресле, заботливо наблюдая за её состоянием. — Вам уже лучше? Простите, ради бога, что так напугал вас. К сожалению, у меня не было возможности возникнуть здесь без всех этих синематографических эффектов, а возникнуть было совершенно необходимо… Позвольте представиться: Аркадий Поликарпович Чесноков, исследователь и путешественник. — А меня зовут Антонина Терентьевна Почтарь. Я — преподаватель кройки, шитья и словесности. Но, как же?.. — Милая Антонина Терентьевна, я вам всё объясню, но рассказ мой будет длинным. Дело в том, что отец ваш Терентий Петрович, личность выдающаяся и легендарная, совершенно не был оценён современниками, но по достоинству почитаем потомками. Знаете ли, чем он занимался всё свободное от преподавания время? — Конечно, знаю. Папа был занят научными опытами, но он сам говорил, что названия для этой науки ещё не придумали. — И не придумают! Потому что называется это всё совершенно ненаучно… по нынешним представлениям. «Окончание времён» — вот как это называется. Известно ли вам, что время подобно реке? А события — подобны руслу. Мы мчимся вместе с рекой, создаём события, оставляем их позади и создаём новые. Пока сами не становимся событием, оставленным в прошлом. По представлениям вашего времени, так было и будет всегда. Но любая система, если это живая система, порождает семечко

471

Заповедник Сказок 2014

472

Избранное

изменений, чтобы развиться во что-то новое, ибо Природа всегда ищет новизны. Таким семечком стало сознание вашего, Антонина Терентьевна, покойного папеньки, который, честно говоря, и жив, и весьма обеспокоен… — Ах, простите меня, дорогая Тоша! — воскликнул авиатор, видя, что барышня захлопала ресницами и поперхнулась чаем. — Я не хотел опять пугать вас. Мне следовало деликатней приступить к этой части моего повествования. Но теперь уж попробую кратко: Терентий Петрович — величайший учёный, сумевший окончательно вывести природу человека из состояния русла в состояние реки. Долго и хлопотно объяснять все тонкости его открытия, да и вряд ли это возможно в двадцатом веке, хотя в тридцатом с основ Теории Почтаря начинается обучение в каждой школе. Я сказал «в тридцатом», хотя, если б мы жили по старинке, тридцатое столетие минуло бы уже давным-давно, наши тела обратились бы в прах, энергии наши продолжали бы слепо путешествовать по воплощениям, и Землю населяли бы наши далёкие потомки. А между тем мы живы, здоровы, веселы, перевоплощаемся вполне осознанно и заняты скрупулёзным восстановлением наших предков, производя потомство крайне редко. Милая Антонина Терентьевна, ваше недоумение вполне резонно — в двадцатом веке да ещё в этой части планеты представления о перевоплощениях и восстановлениях предков не были популярны… — Аркадий Поликарпович! — прошептала Тоша, впервые называя гостя по имени и немного смущаясь. — Я знала, я верила. Папа собирал книги, которые никто почти нынче не читает. А между тем стоят они недёшево, там и о воскрешении есть, и о воплощениях… — Как же это чудесно, что у великого Почтаря и дочь такая умница! — улыбнулся авиатор Аркадий. — Это существенно упрощает мою задачу. Стало быть, вы имеете общее представление о том, что так называемая «смерть» — это исчезновение «здесь» и появление «не здесь»? Ну, скажем, сосед ваш, садовод Кристер. Ему ещё предстоит послужить садовником у царицы Семирамиды, потом он появится в Соединённых Штатах в облике биолога, занятого клонированием… ах, не спрашивайте, что значит это слово, пустяки всё это… потом окажется алхимиком в Средневековье и оттуда будет нами извлечён в Безвременье, где восстановит воспоминание о всех своих похождениях и займётся, наконец, настоящей наукой. А знаете ли, Антонина Терентьевна, сколь спасительным для него окажется беспечное чаепитие

Светлана Солдатова

Арбузное семечко

у вас на веранде нынешним летом? Без этого вечера блуждать бы ему в потёмках ещё кругов двести… Или вот другой ваш сосед, бакалейщик Сигизмунд Фомич. Если б бедняга не сподобился этим летом поиграть в олимпийских богов у вас в саду, ему бы кружить в античных ростовщиках тысячу кругов, не меньше. А так он возродится антрепренёром в Аргентине, потом актёром у Шекспира, потом станет мудрецом Рабле и отправится к нам. К нам ведь никак нельзя отправляться, не дозрев… Река времени извилиста, иногда мутна, часто опасна. Мы теперь, благодаря открытию вашего папеньки, имеем возможность очищать её поток. Это трудно очень. Для этого нам совершенно необходимы сотрудники вроде вас — люди, способные на чудачества и чтение книг, которые кажутся бестолковыми. Потому что только с помощью этих людей мы можем путешествовать: вы держите Дверь открытой. Да, да, Антонина Терентьевна, прошлое можно менять! Его необходимо менять. Это ювелирная работа, но мы учимся чистить реку, делать её звучание тоньше. Вы тоже обязательно научитесь этому, у вас есть очевидные наклонности к такому ремеслу. Я, собственно, проделал нынешнее путешествие, потому что сейчас Река находится перед очень опасным порогом, и великий Почтарь — а теперь и я тоже — мы совершенно уверены, что вы лучше сможете помочь делу, если будете находиться там, у нас. По крайней мере, пока получите соответственное образование. — Мы едем к папе? — догадалась Антонина Терентьевна. — Хорошо! Я быстро соберусь. — Много с собой брать не нужно. Почти всё ваше имущество можно раздарить добрым знакомым. Возьмём только библиотеку. Аркадий Пoликарпович зашёл в спальню, щёлкнул пальцами, и чудаковатые книги с манускриптами разом обратились в арбузное семечко, которое Антонина Терентьевна спрятала в маленький медальон. Несколько часов кряду соседи видели радужное свечение над её садиком. И когда решились зайти и узнать, что это было, Антонины Терентьевны не нашли, но обнаружили очень весёлую открытку на столе, в которой Тоша объявляла, что домик она дарит Кате и Басе, а лабораторное оборудование — Леопольду Ивановичу Кристеру. Сигизмунд Фомич Непыйпыво был несколько удивлён тем, что Антонина Терентьевна исчезла, не оплатив счёт в бакалейной лавке, но сердиться или расстраиваться не стал, тепло

473

Заповедник Сказок 2014

Избранное

вспоминая, как барышни наряжали его Посейдоном. К Пасхе он получил по почте конверт без обратного адреса. На конверте был нарисован бородатый господин с рыбьим хвостом и в короне. Внутри же конверта находилось семечко, похожее на арбузное. Никого не посвящая в свою затею, бакалейщик выращивал его более года, удобряя жжёными стихами, которые начал сам сочинять, и совершая другие не менее странные действа. Когда у любого другого уже опустились бы руки, Сигизмунд Фомич не потерял надежды, и удивительный плод был ему наградой: большой многоцветный арбуз с хрустом распахнулся, и внутри у него оказалась стопка книг — полное собрание сочинений Шекспира. Отчего-то бакалейщик был уверен, что это Антонина Терентьевна вернула ему долг.

474

Художник Светлана Солдатова

Светлана Солдатова

Арбузное семечко

475

Заповедник Сказок 2014

476

Избранное

огда в начале XXV столетия Космическая ассамблея распустила подразделение охотников за астероидами, Патрика и Макса оставили в составе одной из исследовательских групп Космической академии скорее в память о прежних заслугах, чем из необходимости. Патрик поначалу не очень огорчился: за последние три века почти все малые небесные тела, несущие потенциальную угрозу Земле и поселениям на Марсе и Венере, были уничтожены. Да и сотрудникам подразделения не нравилась прилипшая к ним обидная кличка «мусорщики». Теперь же Патрик и Макс числились в штате как главные специалисты, а корректным работникам академии и в голову не могло прийти назвать их уборщиками космического барахла или чем-то в этом роде. Бывшие охотники проводили рабочий день в неспешных прогулках по роскошному Ботаническому саду академии, не обделяя вниманием прилепившийся к одному из корпусов бар «У лысого пеликана». Старина Джо, хозяин бара, любил слушать байки посетителей и часто ставил ветеранам по паре кружек пива за счет заведения. Иногда Патрика и Макса приглашали на консультации, но общаться со студентами друзья не любили — молодёжь знала ответы на все вопросы и слишком полагалась на автоматику. «Зачем нам изучать ручное управление? — фыркали они. — Сейчас разработчики гарантируют почти стопроцентную безопасность!» И вполуха слушали рассказ Макса о том, как он при вышедшем из строя навигаторе сумел виртуозно сманеврировать между орбитальными станциями. Максу первому надоело болтаться в чуждой для него среде. Он уволился, купил домик недалеко от Санта-Барбары

Ирина Станковская

Только теперь без динозавров

и оказался вдруг женатым человеком со взрослой дочерью и тройкой шустрых внуков. Патрик даже немного обиделся, поскольку считал, что знает о старом друге всё. Сам-то он так и не женился, хотя был привлекательным мужчиной среднего роста, с соломенными волосами, тёмно-серыми глазами и мальчишеской улыбкой. Девушкам Патрик нравился, но до поры до времени. Он и раньше не умел поддерживать светскую беседу, а теперь говорить о своей прошлой работе стало для охотника самым любимым занятием. Последнее серьёзное увлечение Патрика, длинноногая рыжеволосая Марианна, бросила его не без сожаления. «Слушай, Пат, — сказала она, и на ее прелестном веснушчатом лице расцвела смущённая улыбка, — астероиды, это, конечно, интересно, но ты уж извини, я в личных отношениях хотела бы быть ближе к Земле». Когда Марианна уходила со слезами в красивых зелёных глазах, Патрик и сам чуть не расплакался. Охотник остался один. Ему повысили зарплату, сделав почётным консультантом, и избавили от необходимости каждый день ходить на работу. К тому же у Патрика накопилась кругленькая сумма, и он выкупил у Центра космических исследований охотничий корабль. Небольшое, но ладное и юркое суденышко Патрик нарёк «Мухобойкой». С тех пор кораблик часто видели на орбите Земли и в окрестностях Луны. Иногда Патрик долетал до Марса, но не высаживался там, а снова возвращался на родину. Шли годы. Патрик изучил практически все оставшиеся крупные астероиды Солнечной системы. Опасных объектов среди них не обнаруживалось. «Рано или поздно мои услуги понадобятся!» — верил он. Патрик дал объявление в межпланетной сети: «Подготовлю охотника за астероидами. Плата разумная», но никто не отозвался. Отчаявшись, он обещал научить своей профессии безвозмездно. Увы, желающих не нашлось. Однажды, пожаловавшись старине Джо (тот стал к тому времени не просто стариной, а стариком), он получил разумный совет: «Анабиоз, дружище. Если у тебя нет учеников, так занимайся своей работой сам. Заморозься лет на двести, хоть какой астероид да появится!» В фирме «Плывём в будущее» ветерана встретили с распростёртыми объятиями. Патрик прошёл кучу обследований и получил разрешение на три цикла анабиотического воздействия. «Мы не шарлатаны! — горячо заверял его директор клиники, кругленький лысоватый мужчина с воровато бегающими за

477

Заповедник Сказок 2014

478

Избранное

винтажными очками глазками. — Более трёх раз — опасно для вашего здоровья. Мы не гонимся за деньгами! И мы не гонимся за клиентами!» Когда Патрик получил счёт, он ахнул: вопрос о том, кто за кем гонится, отпал, и стало ясно, что деньги просто-таки сами текут к предприимчивым мастерам анабиоза. Однако фирма постаралась на совесть. Индивидуальный бункер был надёжно укреплен в шахте, в недрах горы, тектоническая неактивность которой была просчитана, как уверяли сейсмологи, на полмиллиона лет вперед. В отдельной шахте удобно разместилась верная «Мухобойка». Патрик подписал все необходимые бумаги и отдался в руки докторов. Через двести лет он проснулся. Приведя себя в порядок, Патрик поднялся на поверхность и вышел из лифта. Пейзаж изменился мало, хотя деревья и кустарники вокруг Космической академии поредели и были посажены иначе. Академия разрослась, появилось несколько новых корпусов, парящих в воздухе над основным зданием. Принципиально нового Патрик не увидел — земляне были те же, одежда и техника изменились, но не до такой степени, чтобы привести ветерана Космоса в изумление. В языке появились непонятные словечки, да и говорили люди так, словно мочало жевали. Охотнику приходилось напрягаться, чтобы понять смысл услышанного. В первом попавшемся киоске Патрик купил журнал в надежде получить хоть какуюто информацию о нынешних реалиях. Увы, попытки открыть издание голосовыми командами успехом не увенчались. Речь охотника журнал не разобрал и так и остался открытым на аляповатой обложке. Патрик заметил, что из алфавита убрали некоторые буквы, но зато кое-что прибавили. Закорючки эти, как он потом узнал, ввели языковеды-реформаторы под лозунгом «за возвращение к истокам». Очевидно, под «истоками» авторы реформ понимали что-то свое, поскольку ветеран ещё в детстве ходил в кружок любителей палеографии и разбирался в вопросе. Бар «У лысого пеликана» остался прежним, там заправлял правнук старины Джо. Он был похож на предка, хотя вместо волос на голове топорщилась растительность, мало напоминавшая волосы. «Водоросли», — догадался Патрик, приглядевшись. В бухгалтерии главный консультант получил кучу денег. Оказалось, руководство академии забыло вычеркнуть ветерана из штата, и денежка 200 лет продолжала капать на его счёт. «Хорошо, что вы проснулись! — радостно приветствовал охотника проректор по хозяйственной части. — Появился тут вдруг один астероид — через три недели будет пролетать мимо

Ирина Станковская

Только теперь без динозавров

Земли. Мы хотели его сбить ещё у Урана, но не вышло. Придётся вам прибираться». Начальство говорило таким тоном, что Патрик понял: в академии жалеют о потраченных на старого «мусорщика» деньгах и требуют, чтобы он оправдал израсходованные на него средства. «Отчёты, сами понимаете», — продолжало начальство, укрепив Патрика в его догадке. Охотник несколько дней поработал над «Мухобойкой». Межпланетный совет прислал в помощь техников, которые внесли в корабль ряд полезных усовершенствований. Патрик только посмеивался. За двести лет почти ничего нового. Вот измельчал народ! И как можно не заметить астероид такого размера?! Двенадцать километров в поперечнике! «Он вообще появился ниоткуда, бродяга какой-то, — обмолвился один из техников по завершении модернизации, — ведь ваши астрономы его тоже не заметили!» Деление на «ваших» и «наших» Патрику не понравилось, но спорить он не стал. Ветеран ещё чувствовал усталость и апатию после анабиоза. Оживился он, лишь приблизившись к объекту охоты — громадному серому астероиду под названием Питон. Патрик залюбовался жертвой: одна половина почти сферического небесного тела была достаточно ровной, покрытой потёками, напоминающими застывшую вязкую грязь, другая — пористой, пузырчатой, с поднимающимися там и сям каменными выступами, похожими на иглы какого-то животного. Патрик отключил автоматическое наведение и прищурился на дисплей, усеянный штрихами функциональных сеток. Выждав подходящий момент, охотник нажал на кнопку. Пли! Массивная пухлая ракета вырвалась перед кораблем и понеслась в направлении объекта. Именно в расчётный миг из ракеты веером вылетели капсулы со взрывчаткой. Они должны были покрыть не только видимую поверхность астероида, но и залететь с тыльной стороны и произвести там свою разрушительную работу. Патрик изменил курс и полетел прочь, не дожидаясь взрыва. Он никогда не промазывал. «Зачем вы выключили автоматическое наведение? — упрекали его потом. — Нельзя работать по старинке! Хорошо, в этот раз обошлось!» Патрик молчал. Он был так обескуражен, что не протестовал, когда его зарплату урезали почти в два раза и перевели на должность простого консультанта. Когда он, набравшись смелости, пришел к начальству, оно приняло его весьма прохладно.

479

Заповедник Сказок 2014

480

Художник Игорь Савин

Избранное

Ирина Станковская

Только теперь без динозавров

481

Заповедник Сказок 2014

482

Избранное

— Я обязательно взорву Питон! — сказал ветеран. — Это первая неудача в моей практике! — Вы не молодеете, — бестактно сказало начальство, — а в следующий раз астероид прилетит через… триста пятьдесят два года! — Так что ж это за астероид такой! — вскричал Патрик. — Это что-то необъяснимое! Надо бы его исследовать! — Ресурсы Земли не безграничны. Как, впрочем, Марса и Венеры. Все средства идут на поддержание колоний. К тому же эта проблема с террористами… Изучать Питон нет смысла. Наши потомки что-нибудь придумают. Патрик, вздыхая, отправился в «Плывём в будущее». Как выяснилось, сами сотрудники неохотно пользовались услугами своей фирмы — во всяком случае, Патрик не увидел ни одного знакомого лица. Тем не менее, договор ещё действовал, и доктора дали добро на вторую заморозку. Через триста пятьдесят два года Земля Патрику не понравилась — воздух стал ещё гаже, фигуры людей поражали разнообразием форм на грани с уродством. Патрик не без содрогания услышал, что шокирующие изменения вносятся по доброй воле под влиянием капризной моды. Ветеран почти сразу стал задыхаться, и пришлось купить респиратор. От предложений имплантировать себе биореспиратор он отказался. Речь землян Патрик понимал с трудом. Он решил эту проблему, приобретя автопереводчик. Население Земли сократилось, колонии на Марсе и Венере были заброшены. База на Луне являла собой жалкое зрелище. Слетав туда, Патрик пожалел, что зря потратил бешеные деньги на топливо. Воздушные корпуса академии опустили и просто нахлобучили на стационарные корпуса, но никто не удивлялся странному зрелищу. Говорили, что это сделано из-за происков террористов, которые ненавидели технический прогресс и ратовали за «возвращение к истокам» (это выражение звучало теперь так часто, что охотник залез в переводчик и заменил его фразой «пошли к чёрту»). Посетив бар «У лысого пеликана» Патрик обнаружил за стойкой особь неизвестного пола, никак не похожую не только на старину Джо, но и вообще на человека. Правда, несуразное существо встретило самого старого клиента приветливо и поставило полкружки пива, которое к счастью, почти сохранило прежний вкус при несусветно взлетевшей цене. В академии ветерана принял ректор, высокий и тонкий, как градусник.

Ирина Станковская

Только теперь без динозавров

— Питон? — без энтузиазма отреагировал он, медленно почёсывая торчащий из-под подбородка модный золотистый биореспиратор со светящимися красными стразами-индикаторами, — Да-да, с Луны нам что-то доложили. Надеюсь, он не столкнётся с Землей. Через несколько минут Патрик узнал, что денег на его зарплатном счету кот наплакал, поскольку триста лет назад произошло первое сокращение штатов, под которое он и попал. — У меня есть сбережения, я сам полечу спасать Землю! — без ложной патетики произнёс космический охотник. — Я слышал, у вас свой корабль. Я бы прислал ремонтников, но у нас очень плохо с финансированием! Недостаток ресурсов, видите ли, к тому же, террористы опять активизировались, — вяло отозвался собеседник и махнул рукой. — Вам на всё плевать! — возмутился Патрик и вышел, хлопнув дверью, не обращая внимания на несущееся вслед невнятное бормотанье ректора. Охотник так разозлился, что даже очередной промах мимо Питона, наблюдаемый им недалеко от орбиты Юпитера, не смог вывести ветерана из себя. Астероид в последний момент издевательски вильнул и ушёл из-под обстрела. На второй залп у Патрика не хватило сил. Он обмяк в штурманском кресле, тупо глядя на удаляющийся объект. С тех незабвенных, полных романтики и приключений времен, у него остался всего один заряд. На этот раз Земле опять повезло. Но что будет в третий раз? Третий сеанс анабиоза Патрик оплатил дополнительно, хотя по условиям договора он был бесплатным. Но доктора так жалостно смотрели на него, трогательно шевеля щупальцами, что ветеран безропотно внёс деньги в фонд «За лучшее будущее фирмы «Плывём в будущее». Когда он проснулся, то сразу надел респиратор. Лифт двигался со страшным скрежетом, и охотник несколько раз покрывался холодным потом, думая о внеплановом движении тектонических плит. Когда Патрик вылез наружу, то оказался в пустынном мире скал, песка и валунов, покрытых скудной и непривычной на взгляд растительностью. Ветеран порядком запыхался, преодолевая почти пятикилометровое расстояние до бывшей академии. От зданий мало что осталось, и только верхние корпуса были ещё различимы под наносами грязи и песка. Патрик нашёл крышу бара «У лысого пеликана» и после долгих манипуляций с аварийным снаряжением спустился через

483

Заповедник Сказок 2014

484

Избранное

пролом внутрь. Под прилавком он обнаружил бутылку пива, но не стал её открывать. Вернувшись назад, охотник поднял на поверхность «Мухобойку» и попросил сделать наводку на Питон. С базы на Луне никто не отозвался, но аппаратура там ещё работала, поэтому Патрик получил необходимые данные и, натужно кряхтя, принялся опорожнять последние канистры топлива в пересохшие баки верного корабля. Подлетая к Питону, он был как никогда спокоен. Автоматику Патрик выключил: Земля умерла, его промах ничего не изменит. Но оставалась ещё задетая гордость профессионала, перфекциониста и настоящего мужчины. Патрик прицелился в третий раз и молча, отстранённо, нажал на кнопку. Астероид не пытался увернуться, он плыл, подставившись под выстрел старого охотника, как серый огромный волк. «Фенрир или как его там… Фенрис. Короче, конец света наступает», — подумал Патрик, глядя, как ракеты вгрызаются в тело астероида. Серая оболочка разлетелась вдребезги, обнажилось идеально гладкое серебристое ядро Питона. — Спасибо за помощь, землянин, — раздался в динамиках механический голос, — прекрасно, что ты с нами. Надеемся, во второй раз Земле повёзет больше. — Кто это? — Патрик подпрыгнул на кресле, дико озираясь по сторонам. — Мы несём на борту всё необходимое для зарождения жизни на вашей планете. Как и миллионы лет назад. Это не дубликат, а нестандартный набор с поправкой на нынешние условия, — продолжал голос, — из-за технической поломки мы не смогли открыть люки, когда пришло время. Ты спас будущее Земли! — голос помолчал и добавил: — Только теперь без динозавров… Из Питона со всех сторон посыпались сверкающие контейнеры. Отлетев от мнимого астероида, они собрались в огромную стаю, как невиданные серебристые космические птицы, и, развернувшись, двинулись в сторону Земли. Сфера начала удаляться от «Мухобойки», Патрик вытянул руки, коснувшись дисплея, словно хотел задержать Питон. — Эй, а как же я?! — крикнул он вслед. Никто ему не ответил. Впоследствии Патрик не раз вспоминал добрым словом канувшую в Лету фирму «Плывём в будущее». Ему удалось разбудить ещё нескольких пациентов клиники анабиоза, а в контейнерах обнаружился не набор аминокислот и прочего протожизненного

Ирина Станковская

Только теперь без динозавров

добра, а куда более совершенные объекты, которые ждали своего часа в саморазвивающихся инкубаторах. Немалую роль сыграли другие щедрые подарки инопланетян — очистители атмосферы и энергетические батареи невообразимой эффективности. Все устройства обладали интуитивно понятным интерфейсом и работали безукоризненно. Об отсутствии динозавров Патрик ни разу не пожалел. Одним из первых восстановленных новыми землянами зданий стал бар «У лысого пеликана», своеобразный памятник старине Джо и его спасительной идее об анабиозе.

485

Заповедник Сказок 2014

486

Избранное

К.А.Терина

Фарбрика

I: ЗДЕСЬ Тень перва сломался автомат реализации смыслов. Это был последний автомат в квартале. Экран его, некогда яркий и искристый, рассыпался белым шумом, колючим на ощупь. Я брезгливо сунул руку в это шипение, покрутил наугад рычажки, чувствуя, как блохами скачут по ладони недовольные электроны. Ничего не изменилось. Тогда я поковырял ножом в отверстии под динамиком. Динамик задымился, со скрипом отворилась крышка, выпуская маленького серого шорха, который принялся возмущённо меня костерить. Я не удивился: шорхи были теперь повсюду. Грызун оборвал свой пламенный писк, ловко спрыгнул на мостовую и засеменил прочь. Тотчас из автомата посыпались ржавые шестерёнки, зигзагами полетела целлулоидная дырчатая лента. Сам автомат в последний раз мигнул экраном и тонкими струйками стёк в канализационную решётку. Я остался один посреди пустой улицы. Если не считать, конечно, Зайца, который неуклюже прятался за углом. Мальчишка пыхтел, как чайник бабушки Бах. Я делал вид, что не замечаю его. Вряд ли так же поступит Маук. Но другого прикрытия у меня не было. В этот момент и появилась тень. Я почувствовал её прохладный запах и поспешил обернуться. Тень имела вид самый болезненный, плоский и прозрачный. Собственно, как и всякая другая тень.

487

Заповедник Сказок 2014

488

Избранное

Скажу откровенно, теней я не терплю с детства. Они холодные. Шуршат пренеприятно. В наше время в них и вовсе нет смысла: Фарбрика закрыта, линии цветодобычи замерли без движения. Сколько себя помню, тени выбирались в город из подземелий под Фарбрикой. Рыли любопытными холодными носами кротовые норы наружу. Ремонтники не справлялись. У теней мотивация жёстче, отсюда неутешительная статистика: три новые червоточины на одну, зашитую суровой нитью реальности. Дикие тени — источник хаоса и разрушений. А приручить тень — всё равно что приручить бездну. Она станет выглядывать голодными глазами из каждого угла вашего дома. Щебетать бессвязную свою птичью ересь. И ждать подходящего момента. Скажете: эгоизм. Парирую: любовь к порядку. Нежность к смыслу. Теней же всегда тянуло ко мне невидимым магнитом. Иной раз я задумывался, не разлюбить ли мне девушек так же яростно, чтобы получить, наконец, их бесконечное тёплое внимание. Впрочем, если уж совсем откровенно, девушек распугивал я сам. Сначала — потому что у меня была Барбара, потом — потому что Барбары не стало. Впрочем, теней я не встречал давненько. До этого самого момента. Тень моргнула. Вместо того чтобы развернуться и уйти прочь, я зачем-то посмотрел ей в глаза. Глаза у тени были плохо прорисованные, мятые. Оттуда веяло сиплым сквозняком. Не знаю, нормально ли это для теней. Тень протянула ко мне руку. В ладони её копошилась, умирая, горстка смыслов. Они жалобно пищали, растворяясь в плоской штриховке тени. Похоже, сломанный автомат был на её совести. Среди ваших знакомых наверняка найдутся те, кто теням сочувствуют. Это дело известное. То здесь, то там раздаются голоса в защиту этих безмозглых существ. Один из моих товарищей — Айк — при случае подкармливает теней солью и, высунув язык, записывает их бред. Что тут скажешь? Я не из таких. Тень сказала: — Поступенчатый фынь в габаритной складушке. Да. Это прозвучало почти осмысленно по сравнению с тем, что обычно лопочут тени. Голос её был совершенно бесцветным, тихим и жалобным.

К.А.Терина

Фарбрика

Я зашагал прочь. Чёртова тень не отступала. Обогнала меня, остановилась. Глазами луп-луп, улыбка жалкая — одной линией. Ужасно невовремя! В «Дихотомии» меня уже ждал Маук, и опаздывать не следовало. В общем, я достал револьвер и выстрелил тени прямо в лицо. Подумал привычно: что скажет Барбара, когда я найду её? Скажет: во что же ты превратился, Бах. Хуже всего — я уже почти не верил, что смогу её найти.

Фарбендекели Стены «Дихотомии» увешаны были самыми невероятными предметами, составлявшими прошлое хозяина бара — старика Уле. Был здесь костяной арбалет, заряженный самыми медленными стрелами на свете. Выстрелишь, а стрела, кажется, и не летит вовсе, замерла на месте. Ещё — огромный черепаховый панцирь, внутри которого, по уверениям Уле, жил целый выводок одичавших слов. Фотографии — большей частью смазанные, нерезкие, но свидетельствовавшие о насыщенной и богатой приключениями жизни автора. Только один снимок поражал восхитительной чёткостью линий — портрет неизвестной. Портрет этот обладал удивительным свойством. Я мог рассмотреть на нём каждую деталь: изломанные ветви деревьев, птицу-банщика в небе, самоуверенного полосата на столе. Но образ самой незнакомки ускользал и рассыпался при внимательном взгляде. Уле нравился мне — крепкий старик, хлебнувший и смысла, и хаоса. Одинокий охотник в отставке, он щедро отсыпал воспоминаний всякому желающему. Я и сам однажды мог бы стать таким, не случись в моей жизни Барбары. «Дихотомия» оставалась едва ли не последним местом, где наливали цвет. Сколько я ни спрашивал, пройдоха Уле так и не признался, где его достаёт. Да что гадать, наверняка у того же Маука. Я приходил сюда каждый вечер уже почти месяц. Занимал один и тот же ничем не примечательный стул у стойки и просиживал до полуночи. Хватило двух недель, чтобы стул этот прозвали «местом Баха» и стали прогонять с него случайных посетителей к моему приходу. Барная публика устроена немудрёно, её доверие завоевать легко.

489

Заповедник Сказок 2014

490

Избранное

Всякий раз я заказывал стакан лучшего синего, чем сразу заслужил приязнь Уле. Под стакан полагался толстый картонный фарбендекель в виде черепахи. С первого вечера я проделывал такой фокус: выпивал ровно половину синего цвета, отставлял стакан в сторону и принимался аккуратно вскрывать очередную черепашку своим маленьким ножом-бабочкой. Надо сказать, ни бабочка, ни черепахи, ни завсегдатаи бара, ни бармен Уле не были довольны этой процедурой. Я их отлично понимаю. И вы бы поняли. Попадись вам мальчишка, который задумчиво водит ржавым гвоздём по стеклу, вы бы, пожалуй, надрали этому мальчишке уши. И поделом. Роль такого мальчишки я прилежно отыгрывал девятнадцать вечеров, пока, наконец, не сработало моё тонкое чувство момента. Буквально ушами я понял: пора закругляться. На мнение ножа-бабочки и черепашек мне было плевать, им до моих ушей никак не дотянуться. А терпение Уле и барной публики истончилось в ноль. Все были готовы к развязке. И развязка эта повергла зрителей в самый настоящий экстаз. История, которую я поведал, препарируя одну из первых черепашек, была простой и наивной, как новорожденный полосат. Будто бы в каждый сотый фарбендекель на Фарбрике, когда она ещё работала, вкладывали особый смысл. Эту историю никак нельзя было проверить или опровергнуть. Казалось бы: расспросите первого встречного фарбричного инженера, и правда выползет на свет. Но, во-первых, обыватель убеждён в окончательном и бесповоротном безумии всякого инженера. Во-вторых, после закрытия Фарбрики ни один человек не признался ещё, что имел к ней какое-то отношение. Все известные мне инженеры исчезли в один день, оставив в пустых квартирах влажный запах растворителя. А ведь это были крутые ребята, которые каждый день работали с неразбавленными цветами! С болезненным любопытством следили мои зрители, как раз за разом уничтожаю я круглых картонных черепашек, совершая преступление против смысла. С каждым расчленённым фарбендекелем гасла их вера, росли раздражение и желание надрать мне уши. Наконец, девятнадцатым вечером, я ловко подменил очередной черепашковский фарбендекель таким же точно, да не таким. Подделку я изготовил накануне: аккуратно разрезал черепаху на два слоя; положил между этими слоями небольшой ординарный смысл; ещё более аккуратно склеил.

К.А.Терина

Фарбрика

И вот, вообразите. В два глотка выпиваю полстакана синего. (В голове делается шумно и тепло, на мгновение пропадает равновесие, будто меня укачивают мягкие морские волны; запах соли и песка.) Отставляю стакан в сторону. Зрители затаили дыхание. Они на грани. Им не нужно переглядываться, воздух наполнен незримой взвесью согласия. Слепому ясно: будут бить. Сейчас, когда я в очередной раз проведу ржавым гвоздём по стеклу, оцарапаю их нервы очередным бессмысленным уничтожением фарбендекеля, они молча и деловито (а иные — с плохо скрываемым азартом) надерут мне уши. Мягко говоря. Достаю бабочку, привычно откидываю лезвие. Ш-ш-ш-шрт. Делаю надрез. Тишина. Ожидание. Готовность номер один. Аккуратно разделяю половинки фарбендекеля. Напряжение достигает апогея. Тусклый свет барной лампы ещё не позволяет моим зрителям разглядеть смысл. Я неторопливо допиваю свой синий. (Крики чаек, прозрачная лёгкость и ветер в лицо.) Цепляю смысл кончиком ножа и победно поднимаю над головой. Смысл едва не задохнулся в картонной фарбендекелевой тюрьме. Но он жив. Переливается в лучах света. И-и-и-и-и... Взрыв. Грохот голосов и аплодисментов. Публика ликует. Подогретые своими недорогими цветами, они так же искренне радовались за меня, как только что искренне готовы были поколотить. Так энергично хлопали меня по спине, что, возможно, было бы легче перенести их тумаки. Свою добычу я отдал Уле: ординарного смысла хватило, чтобы угостить каждого из присутствующих стаканом крепкого красного. Таким нехитрым способом сделался я «стариной Бахом». Фриц взахлёб рассказывал мне о проделках своего младшенького, Макс жаловался на девиц. Юный Айк как лучшему другу норовил продать рукопись, которая томно шелестела страницами несуществующую мелодию. Короче, меня приняли в стаю. А ещё после того вечера с барной стойки исчезли все картонные фарбендекели с черепашками. Их сменили дорогие пробковые подставки, которые Уле приберегал для особых случаев.

Тот самый человек Я знал о Мауке мало, но главное мне было известно: это тот самый человек.

491

Заповедник Сказок 2014

492

Избранное

Маук был угрюмый бородач с горбатым носом, неторопливый и основательный. Только глаза его спорили с этой основательностью, причём спорили крикливо и навязчиво. Были они бегающие, полные нехорошего озорства и очень любознательные — словно юные шорхи. Глаза Маука жили отдельной жизнью и смотрелись нелепо на его серьёзном лице. В иной момент они замирали и делались тусклыми, как раковина дохлой улитки. Никаких сомнений: в такие минуты глаза смотрели внутрь самого Маука, поражённые внезапной мыслью или догадкой, посетившей его большую продолговатую голову. Мы устроились за отдельным столиком прямо под исцарапанным автографами черепашьим панцирем. — Что будете пить? Я угощаю. — Не беспокойтесь, Бах. Бах? Я правильно запомнил? Славно, славно. — Маук достал из внутреннего кармана пиджака мятый пластиковый стаканчик и плоскую фляжку тёмного металла. — Спасибо. Но — употребляю исключительно своё. Жидкость, которую он налил в стакан, несомненно была цветом. А вот каким именно — этого я разглядеть не смог. Уле принёс мне стакан синего. Прежде, чем вернуться за стойку, старик недобро зыркнул на Маука с его фляжкой, но ничего не сказал. — Вы не будете против, если я закурю? Невероятная удача. Я не был уверен, что Маук курит, и настроился выдумывать какое-нибудь неловкое прикрытие для выполнения моего маленького фокуса. — Нисколько. В одно мгновение в руке у меня оказался коробок спичек, и вот я уже склонился над столом, протягивая Мауку огонёк. Всё шло просто великолепно. — Поговорим начистоту. Я вас не знаю. Но Айк утверждает, что вы мировой парень. Я купил-таки у Айка его чёртову рукопись и опрометчиво принёс домой. Всё в моей комнате — шторы, ковёр и даже примус — насквозь пропиталось запахом её несуществующей мелодии. Находиться там теперь было решительно невозможно: всякий, кто входил в комнату, впадал в подобие каталепсии и начинал мучительно припоминать знакомые вроде бы ноты, которые упрямо отказывались складываться во что-нибудь осмысленное. Оставалось только надеяться, что жертва моя не напрасна. В конце концов, Айк свёл меня с Мауком, а это много значит. Если он тот самый человек.

К.А.Терина

Фарбрика

— Айк не станет врать, — ответил я, прикуривая. Сделал глубокую затяжку, расслабленно выдохнул. Внутри всё колотилось и кипело, но внешне я походил на сонного сфинкса. Кубики дыма сами собой сложились в треугольник. Маук впечатлённо хмыкнул. Что ж, я долго репетировал этот трюк, значительно дольше фокуса со спичками. — Расскажите о вашей проблеме, Бах. Друзья Айка для меня всё равно что родственники. Всё верно. Маук — тот, кто решает проблемы. Вот только никогда не слышал, чтобы у таких людей были родственники. Близкие люди — проблема, от которой мауки избавляются в первую очередь. Я не спешил с ответом, хотя совершенно точно знал, что мне нужно. Знал ещё месяц назад, когда впервые переступил порог этого бара. Маук снова налил в мятый стаканчик цвета из своей фляжки и выпил прежде, чем я успел его толком рассмотреть. Но по запаху я понял: цвет этот несомненно был крепче самого крепкого синего или красного из всех, что мне приходилось употреблять. И это было удачей по двум причинам. Во-первых, я получил подтверждение, что Маук действительно тот самый человек. Такой насыщенный цвет можно раздобыть только на Фарбрике. Во-вторых, в остром концентрированном вкусе легко терялась горчинка порошка, которым я успел приправить напиток, когда поднёс Мауку зажигалку. Я не спешил с ответом, потому что хотел дождаться момента, когда порошок начнёт действовать. Не подумайте — ничего такого. Лёгкая специя, смесь мяты и времени. В сочетании с густым цветом это сделает Маука чуть более легкомысленным и отзывчивым. Иначе он откажет мне без раздумий. — Не буду вас торопить, — сказал Маук мягко. — Но имейте в виду, всё, что вы скажете, останется строго между нами. Представьте, что я ваша добрая бабушка. — Пожалуй, не стоит, — ответил я с сомнением. — Старушка Бах была на редкость коварной бестией. Похоже, Маук привык к нерешительным клиентам. Медленный дым его сигареты крался по «Дихотомии», лениво подёргивая плавниками, и спокойствие Маука было спокойствием большой мудрой рыбы. Припрятавшей зубы до поры. Я отхлебнул синего и с удовольствием почувствовал, как море растекается по венам.

493

Заповедник Сказок 2014

494

Избранное

— Любите синий? Я кивнул. — Поверьте, один глоток настоящего неразбавленного цвета — и вам навсегда разонравится жалкая подделка, которую наливают в этом баре. Угоститесь? Он потянулся к своей фляжке. Если честно, я подумал: не отхлебнуть ли и правда самую малость его загадочного цвета? Если Маук не врёт, это должно быть что-то невероятное... Нет, сегодня следовало оставаться трезвым. Я взял себя в руки и ответил невпопад — пословицей: — Молчание — лучший цвет. — Вы осторожны. Но всё же пришли ко мне. Это вас характеризует как человека со сложным внутренним миром. Тут он ошибся. С тех пор, как Барбара исчезла, мой внутренний мир сделался пуст, пылен и прост. Не сложнее пуговицы и такой же дырявый. Маук залпом допил свой цвет и сейчас же налил новую порцию. Я понял, что момент наступил. «Дихотомия» была идеальным местом для таких разговоров. Сигаретный дым надёжно поглощал и пережёвывал звуки, отчего казалось, что наш столик окружён толстым слоем прессованной ваты. Но я на всякий случай огляделся, убеждаясь, что никто не интересуется нашей уютной беседой. И только теперь заметил непривычную пустоту в баре. Уле за барной стойкой, мы с Мауком под черепашьим панцирем да ещё в дальнем углу Айк царапает что-то в своём старом блокноте. Я снял шляпу. Пригладил волосы, в ответ бриолин с шипением щекотнул мою ладонь. Я наклонился вперёд и, глядя Мауку прямо в глаза, сказал: — Мне нужно попасть на Фарбрику. Маук не спеша затушил сигарету в грязной пепельнице. Посмотрел на меня пристально из-под строгих бровей. — Вы уверены, что вам нужно именно туда? Не торопитесь, Бах, подумайте. Когда я выполню вашу просьбу, обратного пути не будет. Я кивнул. — Совершенно точно уверен. — Сейчас? — Сейчас. — В таком случае, предлагаю не мешкать. Словно каждый день Маук только тем и занимается, что отводит людей на Фарбрику.

К.А.Терина

Фарбрика

Он встал. Надел морскую фуражку, отчего голова его парадоксальным образом сделалась ещё более продолговатой, застегнул дафлкот и направился к выходу. Я оставил на столе мелкий смысл и придавил его пустым стаканом, чтобы не сбежал. У двери Маук задержался. Спросил: — Чем это пахнет? Мандаринами? Я оставил этот вопрос без ответа. Когда мы вышли на улицу, в приоткрытую дверь «Дихотомии» с шипением скользнула тень. Шорхи под ногами Люди пропадали и прежде. Ну, то есть как — пропадали. Ты выходишь из дома в клетчатых тапочках, с гранёным стаканом в левой руке и удочкой в правой. Ты собираешься нацедить смысла в ближайшем автомате и, возможно, поймать на удочку пару щук. Возвращаешься через неделю с полным ведром смысла и спичечным коробком рыбы. Не знаю как вы, а я отказываюсь считать это пропажей. Другое дело, когда, вернувшись домой, не обнаруживаешь там жены. Сперва терпеливо ждёшь, как ждала тебя она, потом незаметно для себя переходишь с лёгкого зелёного на крепкий синий. Потом замечаешь, что не гремит больше кастаньетами тот лысый с третьего этажа, а старушка снизу прекратила декламировать стихи голосом полосата, застрявшего в радиоприёмнике. Понимаешь, что остался в доме один. А может быть, и на всей улице остался один. Идёшь в ближайший бар и под кружку сильно разбавленного зелёного узнаешь, что Фарбрика остановилась. Что люди исчезают безвозвратно, оставляя после себя только эхо вчерашних шагов. Я собирался положить этому конец. Было уже совсем поздно или, наоборот, совсем рано. Мы шли по тёмной улице, из-под ног у нас разбегались шорхи. Но Маук ступал ровно, спокойно и с достоинством, точно никаких шорхов не существует и не существовало никогда. Я подумал, что Барбара, пожалуй, сочла бы Маука интересным. Барбара коллекционировала людей, они ей нравились. Она подбирала их как бездомных полосатов и отогревала у камина. И не только людей. Барбара находила общий язык со всеми, и электроны прекращали кусаться, а смыслы множились сами собой в её присутствии. Даже я был жив, пока она была рядом. Думаю, Барбара смогла бы полюбить и шорхов.

495

Заповедник Сказок 2014

496

Избранное

Возможно, шорхи появились, когда Фарбрика ещё работала. Возможно, я даже замечал их. Глазами, но не разумом. В то время я был влюблён, а любовь, как известно, захватывает человека целиком, не оставляя ни единого квадратного сантиметра внимания для каких-то хвостатых грызунов. Потом один за другим начали растекаться автоматы реализации смысла, и стало не до шорхов. Ну, это вы знаете. Здесь у каждого своя история. Обычное дело. Оглядываешься и понимаешь, что уже слишком поздно. Жена исчезла, мир с грохотом катится в хаос, а шорхи разбегаются из-под ног. Зайц крался за нами. Делал он это так неловко и громко, что мне стоило значительных нервных усилий не отругать его сейчас же в голос. Миленькая вышла бы сцена, учитывая, что присутствие Зайца на этой улице должно оставаться тайной для Маука. Так что я просто старался как можно громче стучать подмётками по мостовой. Маук как будто не обращал внимания на этот мой трюк, задумавшись о своём. Вы сделаете поспешный вывод, что я какой-нибудь плут или воришка. Но Зайц был только страховкой. Никудышной, прямо скажем, страховкой. Это не имело значения, если сам Маук не собирался меня обманывать. Только ведь заранее не узнаешь. Потому я продолжал выстукивать, как заправский чечёточник. Но когда мы подошли к Фарбрике, Маук сказал: — Пусть ваш мальчик выходит. Понесёт лампу.

Фарбрика Все дороги вели сюда. Тихий шёпот за соседним столиком, где вместо исчезнувших людей робко шевелят усами слухи. Таинственные знаки на стенах опустевших домов и стрелки на мостовой. Всё указывало на Фарбрику. Прежде это был хороший район: старая застройка, кирпичи перешёптываются с черепицей; перистые облака щекочут усы полосатам; платаны угрюмо сыплют колючками. И посреди этого — Фарбрика. Невысокое здание, всего три или четыре этажа. Стены и стёкла пошли трещинами, но по-прежнему неразбиваемы. Ночью здесь тихо и пустынно. По улицам блуждает запах увядания, ветер тайком облизывает мостовую.

К.А.Терина

Фарбрика

На самом деле Фарбрика занимает подземное пространство под целым городом. Или даже больше, не помню точно. За последний месяц я сто семнадцать раз обошёл Фарбрику в поисках хоть какой-нибудь лазейки. Я приходил сюда с топором, спичками, ножовкой. Бесполезно: стены, окна и двери Фарбрики были нерушимы. Потому с особым любопытством я ждал, какой фокус выкинет Маук, чтобы провести нас внутрь. Представлял тайный ход в квартире соседнего дома: мрачные обои, подозрительная старуха в засаленном халате и неопрятном чепце; её робкий муж ведёт нас в сырой подвал мимо урчащего полосата. Или бег по крышам: черепичная крошка, потревоженная ботинками, наполняет воздух, забивается в глаза, нос, уши; вороны разлетаются из каминных труб. Но Маук провёл нас к центральным воротам и буднично отпер маленькую дверцу в одной из створок. Прежде чем войти, он достал свою фляжку, глотнул цвета. Протянул мне. Я покачал головой отказываясь. —Пейте, — настаивал Маук. Голос его звучал мягко, байково. Я решительно отвёл в сторону его руку с флягой; Маук пожал плечами. Мы вошли. Маук выдал Зайцу забранную решёткой керосиновую лампу, которая была едва ли не тяжелее самого мальчишки. Зайц послушно поднял её так высоко, как только мог. Напуганное эхо с топотом разбегалось по огромному цеху, скрытому завесой тьмы. Остро пахло машинным маслом и цветом. Первым шёл Маук, за ним Зайц с лампой, следом — я. Цок-цок-цок, — шептала тьма. И я представлял гигантские машины, возвышающиеся над нами со снисходительными сонными улыбками. Керосиновый свет выхватывал из темноты крошечные части этого невероятного сооружения: трубы, огромные вентили, лестницы. Главный конвейер. И, наконец — рубильник. Огромный, внушительный, многообещающий, он призывно блестел в тусклом свете лампы. Я опустил руку в карман и нащупал свёрток, укутанный в шершавую мандариновую кожуру. В свёртке этом до поры прятался мой отвлекающий манёвр. Неожиданно Маук остановился, обернулся. Лампа в руках Зайца осветила его лицо снизу. — Почему от вас пахнет мандаринами? — строго спросил он. В непоседливых глазах его плясал огонь.

497

Заповедник Сказок 2014

498

Избранное

Что ж, в проницательности Мауку не откажешь, вопрос он задал верный. Но было уже слишком поздно. Послушная прикосновению моей руки, осыпалась мандариновая кожура, освобождая рукопись — ту самую, что продал мне Айк. Сначала осторожно, но с каждым мгновением всё уверенней потекла по тёмному пространству мелодия шелеста — томная и навязчивая, как утренняя трель птицы-банщика. Я давно уже привык к этой мелодии. Не терялся больше в её пыльном лабиринте. Но для людей неподготовленных это была самая настоящая ловушка. Лицо Маука сделалось неестественно сосредоточенным; он замер, точно опутанный невидимыми сетями. То же случилось с Зайцем. А я в два шага покинул круг света. Видите ли, я не сомневался, что всё дело в Фарбрике. Истончившийся смысл, пропавшие люди, хаос и ромашковый чай — причины всего — здесь, в этом умирающем покинутом и неприступном здании. Если мои беды начались с остановки Фарбрики, то исправить всё можно лишь вернув Фарбрику к жизни. Честно говоря, я смутно представлял, с какой стороны подступиться к задаче. А трусливую идею посвятить в задуманное Маука жестоко загнал в дальний угол своего дырчатого внутреннего мира. Не стоило спасение мира доверять человеку, который наживается на его, мира, смерти. Потому план был простой: запустить конвейер. Для начала хватит. Задачи следует выполнять постепенно, по одной за раз. И тогда есть шанс, что задачи проявят инициативу и подхватят эстафету, выполняя друг друга. Так уж устроен наш мир. На одном конце электрического лабиринта рубильник, который запустит конвейер, на другом — тёплая жена и пирог с яблоками. Всё просто. Думая так, я решительно дёрнул рубильник вверх. Дальше всё случилось само собой. Медленно, одна за другой, стали зажигаться лампы, наполняя воздух запахом тёплой пыли. Я увидел громоздкие силуэты машин, пустивших корни в бетонный пол, а вершинами тянущиеся к далёкой крыше. Титаническое зрелище. Огромная автоматизированная линия по разливу цвета. Я представил, как звенел, скрежетал, трещал, веселился здесь смысл, когда Фарбрика была жива.

К.А.Терина

Фарбрика

Многоуровневый конвейер занимал всё видимое пространство на полу и над головой: линии его плели замысловатую паутину посреди гигантских пыльных колб, ржавых бойлеров и потемневших труб. Я заметил движение. Несколько шорхов торопливо сливали из огромного фарбака густой жёлтый цвет в грязную канистру. Прямо надо мной, на инженерской площадке с решётчатым полом, шорх пересчитывал тёмные бутылки без этикеток. С самым деловым видом сновали шорхи по трубам, и лестницам. Один сидел на лампе и самозабвенно грыз длинный шнур, которым лампа крепилась к потолку. Конвейер стоял без движения, но жизнь на Фарбрике не замерла с его остановкой. Маук и Зайц стояли в центре зала, запертые в ловушке мелодии. Лицо Маука было маской сосредоточенности, застывшие глаза Зайца смотрели с немым укором. Я не предупредил его о своём фокусе и теперь испытал лёгкий укол совести. Шорхов не слишком напугал включившийся свет, видимо, случалось такое и прежде. Но тут один из них заметил меня, чтото пропищал, и сейчас же работа во всём цеху остановилась. Я почувствовал на себе тысячи напряжённых взглядов. Покатилась по лестнице канистра, загремели бутылки. Гулко зашумели трубы. Шорхи бросали свои занятия: у них появился новый интерес. Никогда прежде не было у меня повода рассматривать маленьких, серых, незаметных шорхов как угрозу. Но в этот раз, признаюсь, они произвели на меня сильное впечатление. Возможно, стоило вместо Зайца взять в компаньоны дюжину полосатов, которых шорхи по меньшей мере опасались.

Вниз Шаг за шагом я отступал, надеясь на ходу придумать какой-нибудь ловкий план. Серая волна шорхов скрыла пол и приближалась ко мне. Сделав очередной шаг, я почувствовал, что уткнулся спиной в громадину конвейера. Недолго думая, вскочил прямиком на конвейерную ленту. Лента тотчас ожила. Это показалось разумным и правильным завершением моей авантюры: по многоуровневому конвейеру лента пронесёт меня выше и выше, на крышу мира или, по крайней мере, на крышу Фарбрики. Возможно, Барбара уже ждёт меня там. Я поглядел вверх: сквозь прорехи в крыше пробивались первые рассветные лучи.

499

Заповедник Сказок 2014

500

Художник К.А.Терина

Избранное

К.А.Терина

Фарбрика

501

Заповедник Сказок 2014

502

Избранное

Вот только лента двигалась не в ту сторону. Она уносила меня прочь от света, вниз, к мрачным подземельям теней. Я отреагировал самым нелепым образом: побежал против движения. Бессмысленная трата сил: лента двигалась всё быстрее. — Не сопротивляйтесь! — услышал я спокойный голос Маука. — От этого будет только хуже. Немыслимым образом ему удалось в кратчайшие сроки выпутаться из моей ловушки. Он стоял у того самого рубильника, которым я только что ловко оживил Фарбрику. Глаза его блестели холодом. И в этом блеске я увидел правду во всей её пугающей простоте: я проиграл. С самого начала всё здесь шло вовсе не по моему плану. Все мои ловушки и хитрости, все мои ловкие трюки были только детской игрой, за которой бойкими шорхами своих глаз наблюдал коварный Маук. Каждый мой шаг был им предсказан и вёл в сети, расставленные им. — Напрасно вы не выпили цвет, когда я вам предлагал. Я не слушал его, а вместо этого выхватил револьвер из кобуры. Выстрел. Ещё один. Пули были хорошо обучены, им не требовалась помощь в выборе траектории. Они отправились на охоту, оставляя за собой хищный след искрящегося воздуха… Я успел осознать свою ошибку раньше, чем пули добрались до цели. Цвет — слишком взрывоопасная субстанция, чтобы стрелять там, где воздух пропитан им насквозь. Ярчайшая вспышка мгновенно сменилась тьмой: я ослеп. Как будто не было никогда никакого света. А была только тьма. Я падал вниз.

II: ТАМ Картонный город Первая мысль: жив. Упал, похоже, удачнее иного полосата. Ощущения: темно, ничего не болит, лёгкое затмение в голове и спутанность в памяти. Но это ерунда. Сосредоточившись, кое-что вспоминаю. Фарбрика, мой выстрел. Вспышка. Маук. Поднимаюсь, иду.

К.А.Терина

Фарбрика

Надеюсь по крайней мере к сотому шагу упереться в стену. Но нахожу её только на три тысячи шестьсот семьдесят четвёртом. Плюс-минус два шага: пару раз сбился при счёте. Мёртвая каменная кладка высотой примерно мне по пояс. Мокрая; откуда-то снизу несёт холодом и туманом. Замерзая, тьма делается серой: я вижу, что мои ладони упираются в ограждение моста. Где-то в сыром, игрушечном, точно сделанном из папье-маше или нарисованном, тумане жалобно плачет пароход. Под ладонями лениво змеятся трещины. Так мне сначала кажется. Присматриваюсь: вовсе они не змеятся. Мёртвые трещины на мёртвом камне. Кто-то мог бы назвать жизнью их вялое многолетнее путешествие. Но не я. Сердце колотится полосатом-безумцем. Во всём этом нет решительно никакого смысла. Смысл. Неужели дело в сломанном автомате? Пытаюсь вспомнить нечто важное, но память отказывает. — Бах! — слышу я эхо смутно знакомого голоса. — Ты здесь? Почему-то боюсь оборачиваться. Очень боюсь. Обернулся. На мосту возвышается полупрозрачная фигура, которую трудно разглядеть в неверной штриховке тумана. Тень. Наполовину нарисованная, наполовину грубо вылепленная из картона. Рука сама тянется к револьверу; но револьвера нет. Мысленно приказываю себе оставаться на месте. Но тем не менее самым трусливым образом бегу прочь. Пересекаю мост. Двенадцать шагов. Вглядываюсь в темноту в глупой надежде рассмотреть дверь, через которую смогу выбраться отсюда. С каждым моим шагом штриховка тумана редеет, расступается. Всё ещё хуже, чем я мог вообразить. Если честно, я понятия не имею, что мог бы вообразить. Но точно не это. Слева и справа чёрная гладь неживой воды. Впереди — нелепые в своей геометрической простоте, словно нарисованные углём на шершавой бумаге, стены тянутся вверх туда, где должно быть небо. Никакого неба нет. Вместо него низко висит лилово-серый потолок. Он неспешно, по-хозяйски, клубится над моей головой и грохочет проклятия на своём картонном языке. Улица пугает беспощадной прямотой. Она слишком предсказуема и неизменна для настоящей. Осторожно переставляя ноги, я иду по мёртвой мостовой вдоль мёртвых стен с мёртвыми витринами.

503

Заповедник Сказок 2014

Избранное

Вообразите себе город, построенный из картонных переплетений на разворотах детской книги. Вы перелистываете страницы, и одна улица сменяется другой. Из плоскости рождается объёмный мир с точнейшими деталями и потрясающей глубиной. Но если захлопнуть книгу, этот мир исчезнет. Дома, деревья, улицы и люди сделаются плоскими, превратятся в мёртвый картон. Я иду по такому развороту. Никаких сомнений: я оказался в подземельях теней. — Прекращай эти игры, Бах! Тень догоняет меня и кладёт руку на плечо. Мелькает надежда: сейчас я увижу Барбару. Нет. Не увижу.

Клуб дерзких полосатов

504

Подвал принадлежит Шульцу — лысому коротышке, который не умеет блефовать. Шульц морщит лоб, изображая раздумье, но покрасневшие уши и дёргающийся глаз выдают парня с головой. У него на руках жирненький флеш, никак не меньше. Где-то наверху, закрученная в бигуди, затянутая в плюшевый халат, тень Наташа, русская девушка Шульца, усердно метелит в ступке чеснок: на обед будет настоящий украинский ахобланко. Звук такой, будто потолок вот-вот рухнет нам на голову. Не хмурься, Шульц, уши отвалятся, говорит Канадец. У него острые зубы, рыжие волосы и нет имени. Канадец твёрдо убеждён, что он родом из Монреаля, что рано или поздно Роза из «Шейка» отсыплет ему своей девичьей страсти и что его трёх четвёрок достаточно, чтобы обуть Шульца. Разумеется, ошибается по всем пунктам. Грет молчит. Грет всегда молчит. В его бороде застряли крошки картона, его печальные глаза слезятся от пыли нарисованного города. Грет полагает, что родился прямо посреди длиннющей автомобильной пробки, и негритянка-таксист, принимавшая роды, сказала его матери: береги этого малыша, детка — его поцеловал Иисус; благодарная мать назвала сына в её, негритянки, честь. Что ж, в одном Грет определённо прав: имя у него женское. Во дворе орут коты. Коты очень похожи на полосатов, только наглее и не у всех есть собственные полоски.

К.А.Терина

Фарбрика

Я такой же. Почти как настоящий, только живу в картонном городе. Среди своих картонных товарищей. Всматриваюсь в нарисованные лица. Почему они не помнят? Шульц не помнит свой огромный траулер, не помнит, что самые крупные, самые неординарные и тонкие смыслы побывали в его сетях. Канадец не помнит, что зовут его Асмус, что всякая колода в его руках делается волшебной, и картами он умеет отобрать смысл у любого. Грет не помнит, что родился с револьвером в руке, не помнит, как с крыши табачной башни стрелял птицу-банщика влёт, не помнит, как выдал череп нарвала за остатки гигантского смысла. Когда я рассказываю об этом, они смущённо улыбаются. Говорят: не пора ли тебе к доктору, Бах? Доктор Доктор — тусклый старик со строгим взглядом. Он никогда не спорит со мной. Только внимательно слушает и делает пометки в блокноте. Спрашивает: чему вы улыбаетесь, Бах? Разве можно не улыбаться, когда нарисованный человечек пытается вылечить тебя от несуществующей болезни? Как вы спите, спрашивает доктор. Хорошо, отвечаю я. Отлично сплю. Тени, видите ли, спят. Ложатся на свои пышные картонные перины, закрывают глаза и внимательно смотрят так называемые сны. Требуют того же от меня. Расскажите о ваших снах, говорит доктор. И я принимаюсь сочинять. Как мне приснилось, будто Грет раздал мне каре тузов, и я выиграл настоящий автобус. Как я отправился в отпуск к морю и познакомился с замечательно девушкой. Как оказался голым на огромной улице, заполненной незнакомцами. Доктор кивает и записывает. Говорит: расскажите о Барбаре. Отвечаю, стараясь унять предательский стук моего нарисованного сердца: Барбара умерла. Я ненавижу ложь, но в этом картонном мире приходится много лгать.

Бабушка Бах Эту старуху-тень я полюбил, пожалуй, сильнее, чем любил бабушку Бах там, наверху.

505

Заповедник Сказок 2014

506

Избранное

Та была огромной, суровой и очень деятельной. Никто не смел ей перечить. Бабушка Бах мира теней — сухая старушка с беззащитными глазами за толстыми стёклами очков. В этом мире считают, что разум давно покинул старушку. По мне, так она самая разумная из жителей картонного города. Если отсыпано для подземелья теней сколько-нибудь смысла из настоящего мира, то большая его часть здесь, в комнате бабушки Бах. Сиделка наливает мне нарисованный чай в картонную кружку и уходит из комнаты, оставляя дверь приоткрытой. Наверняка подслушивает. Бесполезное занятие. Мы с бабушкой Бах понимаем друг друга без слов. Бабушка, подперев мятый подбородок маленьким кулачком, смотрит, как я короткими глотками пью отвратительный чай. Граммофон скрипом и шипением разбавляет мелодию старого саксонского канона. Бабушка считает это звучание идеальным. И очень расстраивается, что я никак не запомню имя композитора. Эта музыка даёт мне надежду. Я убеждён, что слышал её раньше. Бабушка спрашивает: так и не спишь? Мотаю головой. Её не обманешь. Я честно пробую спать. Ворочаюсь с боку на бок, считаю скучные трещины на потолке, воображаю полосатов, ведущих хоровод по маковому полю, курю картонную крошку, что зовётся здесь табаком. И вместо сна проваливаюсь обратно. В свой настоящий, бесконечно прекрасный мир, куда так мечтаю вернуться. Зовите это кошмаром, если хотите. Ищешь? — продолжает она допрос. Киваю. Ищу. Ночами. Днями. Везде, в самых парадоксальных местах. Стоит мне увидеть дверь, и я делаюсь безумцем. Холодильники, ларчики, шкафы — я ищу выход везде. Чаще поднимаюсь на чердаки, но иногда спускаюсь в подвалы — из чувства противоречия. Забираюсь на нелепые вышки, укутанные картонными проводами. На крыши небоскрёбов. Пытаюсь дотянуться до неба и проткнуть его ножницами. А потом прихожу сюда и пью чай. Мне пора. На прощанье целую бабушку Бах в нарисованный лоб. Вижу правду в её печальных глазах: мы больше не увидимся.

К.А.Терина

Фарбрика

Мой сон Если мне удаётся побороть эту картонную реальность, если случайному наблюдателю кажется, будто, закрыв глаза, я уснул, то там, на внутренней стороне век, я вижу следующее: тёмный коридор, по которому я брёл целую вечность, обрывается невозможным, невероятно красивым закатом моего мира. Я делаю шаг и оказываюсь посреди пустой улицы, рядом с автоматом реализации смысла, в котором — я слышу это отчётливо — копошатся шорхи. Автомат мёртв изнутри. Я бросаюсь к нему в надежде вытрясти остатки смысла, которые, возможно, помогут мне как-то зацепиться за этот мир, удержаться в нём. Но во мне нет жизни, мои руки прозрачны. Я тень. Я бессилен. Нельзя быть одновременно человеком и тенью. Вопрос: когда я перестал быть человеком? Когда упал из темноты у моста? Когда лгал доктору о своих снах и пил нарисованный чай? Или сейчас, во сне, когда через кротовью нору (недалеко от порта, впрочем, вам это ни о чём не скажет) выбрался под хмурое небо и открываю глаза, полупрозрачный, легко сдуваемый ветром? Мне бы убежать, скрыться. Попробовать изменить хоть чтото. Но события этого кошмара никак не зависят от моей воли. Остаётся только наблюдать. К автомату подходит человек по имени Бах. Это я — тот, каким я был. Живой, настоящий, весомый. Он суёт руку в шипение испорченного автомата, крутит рычаги, хмурится. Подхожу ближе. Не стоит этого делать, честное слово. Но я не способен остановиться. Я должен его предупредить. Подхожу и начинаю говорить. Настоящий Бах смотрит на меня холодно, равнодушно. Идёт прочь. Я догоняю. Послушай, говорю я, хотя бы один раз послушай… Он стреляет мне в лицо. Это адски больно. Потому я предпочитаю не спать вовсе.

Дилер Дилер ждёт меня под козырьком неприметного подъезда. Шляпа надвинута на брови. Воротник плаща поднят. Цепким

507

Заповедник Сказок 2014

Избранное

взглядом изучает улицу за моей спиной. Потом равнодушно проходит мимо, небрежно толкнув меня плечом. Я чувствую, как опустел карман, где только что лежала пачка бестолковых серых бумажек с мрачными портретами. Их место занял почти невесомый свёрток. Звук шагов уходящего дилера глухим эхом разбегается по картонным стенам. Что-то смутно знакомое есть в его походке. Иду домой. Нелепо звать домом геометрическую конструкцию с пустыми стенами — без единого воспоминания, без малейшей крошки тепла. Я стараюсь бывать здесь как можно реже, но сейчас мне требуется уединение.

Барбара

508

Нет такого греха, за который человек отведавший жизни, должен потом гнить под картонным небом подземелья, среди затхлых ароматов вчерашнего дня, в пыли и саже искусственного мира. Но я простил бы этому миру всё — за мою Барбару. Её глаза были бы синего цвета. Настоящего, глубокого и пронзительного. Цвета прибоя и солёной волны. В той, старой, жизни я не пробовал цвета такой насыщенности. В этой, новой, цвет её глаз стал бы моим утешением. Здесь цвет можно видеть, слышать, и даже говорить. Но нельзя выпить и почувствовать, как он растекается внутри тебя. (Я пробовал гуашь и акварель.) Иногда я мечтаю о забвении. Стать тенью. Научиться читать книги, а не слушать их или вдыхать. Иногда я мечтаю поверить, что эта жизнь — всё, что дано человеку. Собирать неподвижные марки и никогда не удивляться предсказуемости времени и погоды. Расплачиваться в баре бессмысленными серыми бумажками. Спать, как все. Видеть сны. Иногда я думаю: где-то за картонными стенами прячется ещё одна Фарбрика. Внутри которой есть третья, потом четвёртая, пятая… Иногда я думаю: переправляясь сюда, все, кроме меня, отпили воды из реки забвения. Вспоминаю чёрную фигуру Маука, его дафлкот и морскую фуражку. Вспоминаю, как настойчиво предлагал он сделать глоток из его фляги.

К.А.Терина

Фарбрика

Скольких провёл сюда Маук? Оглядываюсь и сам себе отвечаю: всех. Всех, кроме моей Барбары. Я дважды проверяю, запер ли дверь как следует. Кипячу воду. Готовлю ситечко и чай. Вынимаю свёрток, который оставил в моём кармане дилер. Разворачиваю мятую газетную страницу.

II: НИГДЕ Трип На этот раз чёрный тоннель был совсем коротким. Один шаг — и мне показалось, что я стал Богом. Я слышал, как мир (родной, живой и понятный) проходит сквозь меня; пил его цвет. Свистящий шёпот ветра, громкую траекторию птицы-банщика, мелодии книг, сонные чайники, часы с клетчатым боем, расставленные в порядке убывания смысла. Мой дом приветствовал меня. Потом я увидел мостовую сквозь свои руки и понял, что всё повторилось: я вернулся домой тенью. Я огляделся. Декорации были те же: закат, пустая улица, сломанный автомат, к которому вот-вот подойдёт пока-ещё-настоящий Бах. Но кое-что изменилось. Я не чувствовал больше настоятельной потребности повторять свои заученные раз и навсегда действия. Я не чувствовал тяжёлой воли сна. Я мог вдыхать сладкий воздух и жить. Пусть даже тенью — штрихованным портретом самого себя с точками вместо глаз. Героем картонного вестерна. Хороший парень, обманутый злодеем в дафлкоте, преодолев саванну, скорпионов, постель блондинки и виселицу, возвращается в опустевший разграбленный город. Выходит на центральную улицу. Рука его нервно дрожит над револьвером. Вот только револьвера у меня не было: теням не положены револьверы. Я сделал шаг назад, к тёплой кирпичной кладке. Сейчас же из новенькой кротовьей норы выбралась тень. Это, конечно, был я сам — в одном из своих кошмаров. Кукла, не способная противиться чужому сценарию. Надо признать, тенью выглядел я совершенно жалко. Другое дело — настоящий Бах. В шляпе, плаще, с револьверами на поясе. Плечи расправлены,

509

Заповедник Сказок 2014

Избранное

подбородок вздёрнут, взгляд надменный. Тень подошла к нему, и я поспешил отвернуться, помня, что случится дальше. Из-за угла выглянул Зайц. На настоящего Баха смотрел он со страхом и обожанием. Я знал этот взгляд; сам когда-то дарил его героям моего детства. Бедный мальчик. Настоящий Бах даже не вспомнит о тебе, превращая Фарбрику в факел. Прозвучал выстрел. Зайц вздрогнул и зажмурился, но быстро взял себя в руки. Бах ушёл, и мальчик поспешил за ним. А следом и я.

Дихотомия

510

Город умирал. Ни одного полосата. Ни одного человека. Не было даже теней — кроме меня. Что-то окончательно разладилось здесь, мир искривился, пошёл трещинами и рушился на глазах. По расколотой мостовой ветер скучно тащил перекати-поле. Тревожно перешёптывались рассохшиеся ставни. Сквозь камни в стенах домов по-хозяйски пробивались чёрные ростки фракталов. Кое-где они укутывали уже целые здания. Остро недоставало смысла. Через небольшое окошко, выполненное в форме черепахи, я следил как настоящий Бах в «Дихотомии» ведёт свою наивную игру, полагая, будто ловко обманывает Маука. Зайц нёс караул у двери. Посматривал на меня исподлобья, молчал. Он и с людьми-то не был разговорчив, какое ему дело до тени. Ночь принесла холод и щедро усыпала им улицу. Зайц, одетый не по погоде, дрожал. Но суровое лицо его выдавало готовность терпеть любые невзгоды ради важного дела, порученного кумиром. Зачем я втянул его эту историю? Какой помощи ждал от замёрзшего воробьишки? Скрипнула дверь, вышел Маук. Я вжался в стену, прячась от его цепкого взгляда. Меня жгла яростная потребность убить Маука теперь же, одним метким выстрелом вычеркнуть из реальности. Хорошо, что я был всего лишь тенью. Потому что убивать Маука никак нельзя было. По крайней мере, не раньше, чем он ответит на мои вопросы. А для этого следовало вновь научиться говорить осмысленно. Появился Бах, и они молча направились в сторону Фарбрики.

К.А.Терина

Фарбрика

Я скользнул в приоткрытую дверь «Дихотомии». — Уле! Уле, это я, Бах, — сказал я. Уле посмотрел на меня строго; не узнал. Теней он не жаловал. Но в глубине «Дихотомии» я разглядел Айка и шмыгнул к нему раньше, чем Уле взялся за своё грозное оружие — швабру. Айк был славным парнем. Жажда приключений ещё не вырвала его окончательно из тёплых объятий спокойной жизни, но во взгляде этого юноши чувствовалась готовность с головой нырнуть в водоворот безумных авантюр. Я и сам был таким до знакомства с Барбарой. Я сел напротив Айка, испытывая при этом некоторые трудности. Моё нынешнее тело, прозрачное и плоское, норовило провалиться сквозь дубовую скамью прямо на пол. Кое-как устроился. — Привет, дружище, — сказал я. Айк задумчиво наклонил голову, и я порадовался, что на его месте не сижу я сам или кто-то вроде. Немногие из моих знакомых церемонятся с тенями. Обычно стреляют без предупреждения: всем известен старый добрый способ вернуть беглеца прямиком в подземелье. Подошёл Уле. Его недобрый взгляд остро резал мне спину в районе плохо прорисованных лопаток. — Крошечный принцепс, — сказал Айк бармену. И добавил: — Будь ты хоть терпентир, хоть ктырь. Я совершенно точно знал, что Айк такими вещами не шутит. Наверняка он сказал что-то вроде: — Бедняга тень. Может быть ей холодно? Подбавь-ка берёзовых в очаг, дружище Уле! Стена бессмысленности между мной-тенью и Айком-человеком искажала любое произнесённое слово. — Прыгай, брандскугель, — сказал Уле с сомнением и ушёл. Что, скорее всего, означало: — Вот ещё, переводить хорошее дерево на озябшую чепуху. Я поёжился. Начал робко: — Неужели нет никакого способа… Айк сделал мне знак молчать. Вернулся Уле, поставил на стол передо мной стакан крепкого красного. Айк кивнул: пей, мол, немочь фарбричная. Красный цвет я не особо любил, но перебирать харчами в моём положении — последнее дело. Я выпил. Красный обожёг горло, я закашлялся и захрипел:

511

Заповедник Сказок 2014

Избранное

— Изверги… — Ты смотри, фынь тебе в дышло, сразу на человека стал похож! — восхитился Уле. — Да, Айк, ты у нас голова! — Эй, я понял! — закричал я. — Каждое слово! Айк обрадовался: — Видишь! Ты проспорил, Уле: заставлять не пришлось. Сам выпил! Я уж и не надеялся, что выпадет случай проверить. Есть всё-таки у них какое-то соображение. — Какое там соображение. Рефлекс… Уле всегда был скептиком, но Айк его не слушал. Повернулся ко мне, сказал ласково: — Рассказывай, чухонец. Что ты за тварь и зачем беспокоишь честных людей.

Canon per tonos

512

Мы шли слишком медленно. Я то и дело поглядывал на небо — скоро ли рассвет. — Отчего бы тебе не полететь, дружище? — удивлялся Айк. — Ты же тень. Полететь! Я не мог даже бежать. Законы нашего мира жестоки к теням: чем сильнее ты хочешь куда-то попасть, тем сложнее даются движения. Воздух становится густым, встречный ветер крепчает, и силы покидают тебя. Уле никак не мог успокоиться. — Не зря он мне не нравился, этот Маук! Где такое видано? Приходить в бар и хлестать из своего же флакончика? Нет такого правила! И цедит, и цедит! Он ворчал беспрерывно. Иногда останавливался, чтобы проверить, зарядил ли ружьё, догонял нас, высоко вскидывая тощие коленки, ловко перепрыгивая через небольшие побеги фракталов, осторожно обходя более опасные кусты, которые ветвились повсюду — ломали стены и выворачивали камни мостовой. На меня Уле косился без особого восторга. В его голове Бах был отдельно, тень отдельно, и понятия эти отказывались не то что соединиться, а хотя бы пересечься в одной точке. Айк же, услышав мою историю, сделался мрачен. По сторонам он смотрел как будто с недоверием. Шевелил бровями, беззвучно открывал рот, точно вёл сам с собой мысленный диалог.

К.А.Терина

Фарбрика

Наконец мы пришли. Фракталы, захватившие соседние дома, словно не замечали Фарбрику. Острые ветви тянулись к небу, равномерно огибая её потрескавшиеся стены. Я остановился у входа, недоумённо прислушиваясь: из-за приоткрытой дверцы в створке фарбричных ворот лилась музыка. Медленная, тягуче-печальная. Я знал эту мелодию. Десятки или сотни раз слышал сквозь скрип граммофона бабушки Бах в картонном городе. Старый канон саксонского композитора, чьё имя мне никак не удавалось запомнить. Мысль — откуда взялась эта музыка в настоящем мире? — молниеносно сменилась пониманием: рукопись. Та самая, купленная когда-то у Айка, рукопись-ловушка, шептавшая несуществующую мелодию. Настоящую глубину которой я ощутил только теперь, сделавшись тенью. Моим товарищам никак нельзя было подходить ближе. Я сделал им знак остановиться, а сам осторожно заглянул внутрь. Разумеется, мы опоздали. — Не сопротивляйтесь! От этого будет только хуже. Маук без труда освободился от сетей саксонского канона и спокойно следил, как настоящий Бах нелепо бежит против движения конвейерной ленты. — Напрасно вы не выпили цвет, когда я вам предлагал. Бах достал револьвер, не зная, что своими действиями только ускорит падение в бездну. Мне было всё равно, что с ним произойдёт. Пусть падает. Пусть блуждает по лабиринтам картонного города. Он это заслужил. Меня интересовал только Маук. Медленно, с трудом преодолевая сопротивление несговорчивого воздуха, я двинулся к долговязому силуэту в дафлкоте. Возможно, я ещё успею его спасти. Но тут я увидел Зайца, беспомощно застывшего в центре зала с керосинкой в руках. Музыка, которую легко стряхнул с себя Маук, была неподъёмным грузом для мальчика. Мгновение замерло. Воздух сделался густым, как суп ахобланко. Я тонул, захлёбывался. В моей прозрачной голове пульсировала одна мысль: взрыв, который устроит сейчас всёещё-настоящий Бах, убьёт Маука, и я никогда не получу ответов. А вместо этого вновь открою глаза в картонном подземелье. Открою глаза в сером мире без Барбары. Плевать на Зайца, шептал где-то внутри другой этот Бах, вчерашний, надменный и самоуверенный.

513

Заповедник Сказок 2014

Избранное

Я не слушал его. Под негромкие звуки печального канона протискивал себя сквозь частицы воздуха, почти превратившегося в стекло. Медленно, шаг за шагом. Стараясь не думать о том, как смогу я — бесплотный и бессильный — сдвинуть с места сделавшегося статуей мальчика. Краем глаза я видел, как медленно, одна за другой, вылетают пули из револьвера. Как искры вгрызаются в пропитанную цветом реальность. Я не успевал. — Отчего бы тебе не полететь, дружище? — шептал Айк в моей голове. — Ты же тень. Ты можешь быть кем угодно, — вторила ему мелодия забытого саксонского композитора. Ты можешь летать. Ты можешь. Ты. Можешь. Я рванулся вперёд, разбивая стекло воздуха. Смешался с музыкой. Сделался ветром. Укутанные ворохом пожелтевших листков и звуками бесконечного канона, мы с Зайцем оказались на улице за миг до того, как внутри Фарбрики громыхнул взрыв.

514

Шорхи Небо светлело, беспощадно подчёркивая непривычную черноту улицы. Круг замкнулся. Отчего-то я был спокоен. Иначе и быть не могло. В мире, стремительно теряющем смысл, только так и могла закончиться эта история. Из героя картонного вестерна я сделался персонажем неоконченной иллюстрации. Перспектива не удалась, пропорции развалились, и раздражённый автор яростно чёркает бумагу фракталами. Зайц молчал, как молчал он всегда, сколько я его знал. Айк хмуро бродил кругами, затаптывая чёрные побеги. Больше всего напоминали они брошенных кукол, не умеющих самостоятельно продолжить спектакль. Один только Уле держался молодцом. Словно не замечал чёрных трещин и не чувствовал запаха безнадёжности, которым наполнился мир. — Ха! — воскликнул он, указывая куда-то наверх. — Вы только посмотрите!

К.А.Терина

Фарбрика

Взрыв как будто уничтожил завесу, скрывавшую Фарбрику от фракталов. Они стремительно набросились на новую добычу, прорастая сквозь стены и окна, слизывая огонь холодными языками, и уверенно подбирались к крыше. На самом краю которой стоял Маук. — Что ж, пора кое-кому ответить на вопросы — решительно сказал Уле. Он подошёл к воротам Фарбрики. Почувствовав его приближение, наружу посыпали шорхи, щуря довольные мордочки на свет. — Вот ведь живучие твари, ничего не боятся, — хохотнул Уле, делая обманный выпад ружьём в сторону ближайшего шорха. Тот невозмутимо отвернулся и принялся грызть фрактал. Уле обернулся к нам: — Ну, что стоите? Зайц неуверенно оглянулся на Айка. — Мы не пойдём туда, — сказал Айк. — И тебе не нужно, Уле. Старик удивлённо вскинул брови, усмехнулся с жалостью: — Нешто испугались жалкого фокусника в фуражке? — Некоторые вопросы лучше не задавать, дорогой Уле. Пока ответ не прозвучал, ты волен оставаться тем, кем хочешь. — Ты, Айк, иной раз так скажешь, что полосат не разберёт. Нет уж, я предпочитаю определённость. Уле махнул рукой и скрылся в темноте умершей Фарбрики. Айк покачал головой. Подобрал с земли несколько клочков бумаги, оставшихся от умолкнувшей рукописи. — Позволите мне забрать это? — спросил он у меня. Я пожал плечами. Отчего-то я чувствовал вину. Не только перед Зайцем — перед ними обоими. И перед стариком Уле. Я хотел было на прощание взлохматить волосы Зайцу, но вместо этого только неловко махнул рукой. Айк усмехнулся. — Прощайте, Бах. Внутри Фарбрики было черно и нестерпимо пахло гарью. Конвейер стал похож на мифическое чудище, грозно топорщился обрывками ленты и изломанным металлическим каркасом. Я подошёл ближе в надежде разглядеть дыру, через которую настоящий Бах провалился в картонный город. Но

515

Заповедник Сказок 2014

516

Избранное

там, где я ожидал её увидеть, ветвились, тянулись во все стороны цепкие побеги фракталов. Сверху послышался гулкий звук. Уле стучал подмётками по ступенькам. Я поспешил следом и вскоре обогнал неповоротливого старика. Сквозь маленькие окна проникали тусклые лучи, освещая наш путь: лестница причудливо петляла в изгибах мёртвого конвейера. Там и здесь, на трубах и ступеньках, на решетках и конвейерной ленте темнели силуэты шорхов. Маук по-прежнему стоял у края крыши. Прямой и суровый в своём дафлкоте и морской фуражке. — Рад видеть вас, Бах. Вы вовремя. Сейчас начнётся самое интересное. Лицо его, впрочем, не выражало особой радости. Я молча подошёл и встал рядом. Ветра не было. Все слова, все упрёки, заготовленные для этого разговора, исчезли разом, когда я взглянул на город. Фракталы стремительно расползались по улицам, укутывая собой мостовые, здания и деревья. Почернел океан. Только бледное небо кое-как спорило ещё с бесконечной чернотой. Но я видел, как её острые ветви разрывают горизонт. — Вот она, Бах, судьба любого мира, из которого ушёл последний человек. И, хочу заметить, это был весьма упорный человек. — Вы обо мне? — Разумеется. О ком же ещё? Он проследил мой взгляд. Внизу можно было ещё рассмотреть фигуры Айка и Зайца: они целеустремлённо петляли в лабиринте фракталов. — Неужели, Бах, вы до сих пор ничего не поняли? Старик Уле, Айк, Зайц, которого вы так самоотверженно и нелепо спасали сейчас от огня… Маук расхохотался. — Продолжай. Что же ты замолчал? — услышал я за спиной голос Уле. Щёлкнул затвор. Неожиданно я понял: Айк был прав. Иную правду лучше не знать. — Не нужно, Маук. Не говорите! — Ну почему же. Зачем молчать, если человек, — Маук обернулся к Уле, во все зубы улыбнувшись на последнем слове, — настаивает. Он сделал шаг, другой. Уле остался на месте и вскинул ружьё.

К.А.Терина

Фарбрика

— Вы слишком надолго задержались здесь, Бах, — Маук говорил, обращаясь ко мне, но смотрел при этом на старика. — Когда ушли все, кроме вас, Бах, мир из последних сил оставался таким, каким его привыкли видеть вы. Он строил декорации, имитировал подобие жизни. Реальность очень преданная штука, способная на всё ради последнего человека. Но вот последний человек покидает её, декорации рушатся и мы видим… В этот самый момент Уле выстрелил. Свинцовые шарики летели медленно, нехотя. Я как раз успел сосчитать их (пять шариков), когда они добрались до Маука и мгновенно оставили от его дафлкота одни дыры. Из дыр вместо крови хлынули шорхи. Я в ужасе перевёл взгляд на Уле. Руки старика дрожали, глаза наполнились слезами. Я нерешительно склонился над Мауком, чтобы разглядеть шорхов, деловито покидающих тонущий борт. Поучительное зрелище. — Уле, что вы… Сзади раздался ещё один выстрел. Одновременно послышался тошнотворный писк ржавого металла. Обернувшись, я увидел, как лицо Уле осыпается старой штукатуркой. На месте, где только что были глаза, нос, улыбка, с ржавым скрипом детских качелей крутилось колесо, внутри которого деловито бежал шорх. Я подумал: как это огромное колесо помещалось в сравнительно небольшой голове старика? Вслед за лицом осыпалась одежда, открывая сложную конструкцию из шестерёнок, ремней, колёс и шорхов. Устроен механизм был весьма остроумно. Три больших колеса, пять маленьких, по четыре шорха управляют ременными передачами, ещё десяток на подхвате. Шорхи, похоже, не сразу поняли, что я их вижу. Они продолжали дружную работу, шорх-секретарь ловко пропускал целлулоидную ленту под звукосниматель, а небольшой репродуктор послушно воспроизводил сдавленные рыдания Уле. Неожиданно аппарат взвизгнул и стал жевать ленту. Шорх дважды раздражённо нажал на педаль, тряхнул маленькой головой, обернулся… Наши взгляды встретились. Шорх спрыгнул на гудрон. Его товарищи поспешили следом. Маук встал, поправил пальто, хрипло рассмеялся.

517

Заповедник Сказок 2014

Избранное

— Теперь понимаете, Бах? — проскрипел он (я представил шорха, деловито жмущего на педаль звукоснимателя). — Вы были последним. Меня осенило. — А ведь вы, Маук, всегда знали, кто вы. Или что вы. — Разумеется. Во мне достаточно смелости, чтобы принять любую правду. Может быть, подумал я, у Айка и Зайца достаточно человечности, чтобы эту правду изменить. Мир, создавший их, был уже почти мёртв, но я верил в его великодушие.

Конец

518

Каким бы я хотел увидеть этот мир в последний раз? Перистые облака и где-то далеко шумит океан, полный смысла; суровые рыбаки, проверяют на берегу снасти, чтобы отправиться на промысел; птица-банщик стрекочет утреннюю трель. Вместо этого мне достался хаос, который прорастал сквозь город, ветвился фракталами, пожирая всё на своём пути. — Я ведь предупреждал вас, Бах: подумайте как следует. Обратного пути не будет. Ваше счастье, что лгу я так же часто, как говорю правду. Я дам вам ещё один шанс. Отвечу на вопрос. Но только на один. Выбирайте осторожно. Двигаясь медленно и неуклюже, пошатываясь и скрипя, как испорченный автомат, Маук подошёл к краю крыши. Закурил. Нелепое зрелище. Я пожалел шорха в его голове. Одного вопроса мне было мало. Хотел ли я знать правду о картонном городе, его низком искусственном небе? О тенях? О маленьких бумажных человечках, обречённых жизнь в этих плоских декорациях? Маук смотрел на меня понимающе, точно читал все мысли до последней буквы. — Не задавайте вопросов, ответы на которые знаете без меня. — Но я не… — Знаете, Бах, знаете! Просто вам не хватает смелости признаться себе в этом. Фракталы продолжали свой танец. Они добрались уже до края крыши, плясали у ног Маука. Хищно тянулись к небу, кромсая его на куски.

К.А.Терина

Фарбрика

Умер ли этот город, потому что из него ушли люди? Или люди ушли, потому что город умирал? Я мог бы спросить, почему они не помнят настоящего мира. Я мог бы спросить, где граница между картоном и реальностью. — Границы нет, Бах. Настоящим мир делают люди. Я люблю людей — они создают прекрасные миры. А потом приходим мы… — Маук закрыл глаза, лицо его приобрело мечтательное выражение. Что-то пискнуло под дафлкотом, как если бы один шорх дал затрещину другому. Маук мотнул головой. — Вопрос, Бах. Я мог бы спросить, почему картонный мир так и не превратился для меня в настоящий. Я мог бы спросить о многом. — Правда ли, что Барбара… — начал я и не смог договорить. Некоторые слова лучше не произносить, чтобы они не стали реальностью. Маук скривился. — Не то, Бах. Не то! Посмотрите вокруг. Видите, как славно множится хаос? Как расцветает он фракталами, съедая всё на своём пути. Ровно так же съест он вас, Бах. Но раньше — последний кусочек неба, а вместе с ним — ваш шанс отправиться за Барбарой. Моё бумажное сердце забыло биться. — Так это возможно? — Наконец-то. Мой ответ: да. Меня тревожил его нежданный альтруизм. Но я понимал: выбора нет. — Что я должен делать? Маук зашёлся в долгом мучительном кашле. Из дыр в его дафлкоте выскочили ещё три шорха, и я испугался, что больше ничего не услышу. Но он сказал хрипло: — Вы ведь тень, Бах. Летите. Я помрачнел. — Ничего не выйдет. Я просто упаду. — Кто знает. Иногда нужно разбиться, чтобы попасть на небо. Решайтесь, Бах. Времени почти не осталось. Я подошёл к краю, стараясь не смотреть вниз. —Вот, подкрепитесь, — Маук протянул мне свою фляжку. — Последний цвет! Тот самый неразбавленный, понял я. Глоток. (Шквальный ветер сбивает меня с ног, я скольжу по мокрой палубе; вода

519

Заповедник Сказок 2014

Избранное

хлещет прямо в лицо — солёно и холодно.) Ещё один. (Рассвет, песок. Отрезая от неба и мира, набегает волна, накрывает меня с головой, и я понимаю вдруг, что умею обходиться без воздуха.) Я поправил воображаемый плащ — откуда у тени настоящий? — Почему вы помогаете мне? Маук улыбнулся своей хищной острозубой улыбкой, отвечая без слов: кто сказал, что я вам помогаю? Нужно упасть вниз, чтобы добраться до неба. Встречай меня, милая. Зажмурился. Сделал шаг.

520

К.А.Терина

Фарбрика

521

Заповедник Сказок 2014

Избранное

522

ера Павловна шумовкой выловила последний пельмень из мутного бульона. Разварился, сволочь! Мясной шарик лежал поверх бледного тестяного уха. Вера Павловна вчера отпраздновала пятьдесят пятый день рождения. Она ненавидела бардак, толстух, детей и разваренные пельмени. Вера Павловна была учителем физкультуры в отставке. Отставка произошла в прошлом году. Новый директор сначала разогнал секцию баскетбола. «Что это за игра негритянская»? — вопрошал он на педсовете. — Другое дело — горные лыжи»! Потом Вере Павловне предложили перейти работать охранницей: «Вы у нас такая неприступная»! Хорошо, что трудовиком не предложили. Пришлось уволиться по собственному желанию. — Ба-а-абушка, я укроп не хочу-у-у! — прохныкала из-за спины Тоська. В старую истину о внуках, которые отомстят детям, Вера Павловна не верила. Маша постоянно подсовывала ей свою Тоську. Она привозила её утром на час, а вечером звонила и просила уложить спать. Девочке нужны были солнце и витамины, говорила Маша, и Тоську ссылали на дачу. И держали там по две недели, не вынимая. От солнца Тоська шелушилась, а витамины в неё проникали только под угрозой расправы. — Ба-а-а-а-ба! — хныкнула Тоська, выкрутив ручку «капризность» до шпенька. Вера Павловна схватилась рукой за грудь, где раньше висел свисток, и повернулась.

Денис Тихий

По собственному желанию

Вот оно, лопоухое, кучерявое, толстоватое орудие мести. Сидит за столом, перемазанное сметаной, развесило по тарелке капусту, укроп и морковь. Вера Павловна шваркнула миской по столу, плеснула в пельмени ложку уксуса, посолила, поперчила, плюхнула сметану и уселась. — Ба! — сказала Тоська. — Чего тебе? — ответила Вера Павловна. — Беее! — Тоська тронула пальцем витаминные залежи. — Ничего не «бе». Я два часа у плитки уродовалась. Ешь. — Компоту хочу! Вера Павловна налила в стакан компот и зачерпнула Тоське ложку капусты. Внучка с отвращением запихнула ложку в рот. Глаза у неё сделались как у котёнка, который собирается блевать магнитофонной плёнкой. Нечеловеческим усилием пропихнув комок в горло, Тоська одним глотком выпила полстакана компота. Ребёнок, удивительный всеми гранями жизни и характера. Начать с матери. Люди, близко знавшие Веру Павловну, считали, что Машку она зачала от гимнастического козла. И зерно истины в этом было. Тоськин дедушка был редкостным козлом, хоть Вера Павловна почти забыла внешность этого гимнаста в вихре спортивных лагерей и баскетбола. Теперь её окружал мир глупых вещей. Пупырчатые мячи влетали в кольца, а вот пупырчатые огурцы сохли, даже с удобрениями. Саженец элитной вишни, купленный на рынке, вырос в трогательную осинку. Вера Павловна была слишком строга к своей даче. Она путала агнцев с козлищами, результат прополки напоминал вьетнамские джунгли после напалмовой бомбёжки. Она доела пельмени, положила тарелку в мойку и вооружилась губкой. Именно в этот момент произошло событие, способное свести с ума человека пожиже. В летней кухне дверей было две. Одна — на улицу, с марлевой занавесью, обыкновенная такая дверь. Вторая — бутафорская. То есть давным-давно это была обычная дверь из кухни в комнату. Но три года назад Вера Павловна заложила проём со стороны комнаты кирпичом, а со стороны кухни дверь осталась, разве что никуда больше не вела. Вера Павловна прикрутила к ней крючки и развесила на них тысячу мелочей, которые любой близорукий человек постоянно теряет. Так вот. Дверь захрустела, из щелей посыпалась замазка. Полка с пустыми банками накренилась, банки грянули об пол ладным хрустальным аккордом. Шуруп вылетел из гнезда и тенькнул мимо виска. Кто-то изо всех сил ломился в дверь с той стороны. Тоська

523

Заповедник Сказок 2014

524

Избранное

смотрела на дверь, выпучив глаза, и даже машинально съела две ложки без запивания. Наконец полка оторвалась и грянулась оземь. Дверь выцарапала по рыжим доскам полумесяц и распахнулась. За дверью оказались нарядно одетые люди. Первым в кухню вошёл румяный крепыш с большой деревянной дудкой. Вся его весёлая физиономия была покрыта пёрышками старой краски, стало быть, дверь выдавливал именно он. Следом порог кухни переступил сухопарый дед в парике и с бархатным тубусом. За дедом вошёл ещё один юнец с дудкой. Прежде всего, отставив в сторону само явление, ошеломляли костюмы вошедших. Наверное, так одевались древнекитайские клоуны-бомжи. За дверью начиналась аллея густых чёрно-зелёных деревьев. Молодёжь вскинула свои дудки и протрубила торжественную руладу. Вылетевшим нотам в кухне было тесно. Вера Павловна, очнувшись, сунула в раструб посудную губку. Крепыш киксанул, музыка развалилась. — Кто вы такие, чтоб вас черти драли? — спросила Вера Павловна, подбоченившись. Сухопарый дед выкинул сложнейшее коленце, изящно выгнул спину и вынул из тубуса свиток. — Во исполнение Трёх Законов Анзинака! — Й-о-ха-ха!!! — одновременно крикнули молодые визитёры, приставив дудки к ноге. — Повелеваю спуститься наружу и найти там новую Королеву! — Й-о-ха-ха!!! — Ещё раз так крикнешь — накажу, — серьёзно сказала Вера Павловна крепышу. — Королеву проводить в Висящий Замок! — Йо-ха-ха! — хрипло крикнул дальний трубач. Крепыш-то смышлёный оказался. — Да исполнятся Три Закона! Старик скатал свиток и вернул его в тубус. — Ба, это что за дяди? — спросила Тоська, к которой вернулся язык. На этот вопрос Вера Павловна ответа не знала, конечно. Тут надо поклониться физкультурному институту, закрепляющему в студентах способность действовать рефлекторно. Возьмём гуманитария или даже технаря. В любой ситуации они начнут искать причины, тянуть от них ниточки следствий, ничего не

Денис Тихий

По собственному желанию

поймут и заявят, что так не бывает. Другое дело физкультурник — он схватывает ситуацию целиком и сразу действует по обстановке, не вдаваясь в философию, логику и прочие мерехлюндии. Поэтому, кстати, любой физкультурник в драке всегда победит гуманитария. — Я ничего не поняла, мужчины! Вы кто? Сухопарый дед опять изогнулся и молвил, косясь на Тоську: — Полуний, Младший Лорд Ключа Анзинака. — Так-так. А эти? — Эти? Просто так. Трубадурни. — Ну и чего вам надо? — Мы прибыли за Королевой. Трубадурни потянулись за дудками. — Да уйми ты их, что за манера — козла драть! Сухопарый дед махнул рукой, и молодцы превратились в изваяния самих себя. Дед, кстати, ей сразу не понравился. У него было честное и открытое лицо записного лгуна. — Я не знаю, насчёт Королевы, но кухню вы мне разгромили! — О? — переступил ножками дед. — Покорно прошу простить! Он извлёк из-за пазухи кошель и положил на клеёнку три золотых монеты, пухленьких, как щедрые колечки «полтавской» колбасы. Обычно конфликты, участницей которых становилась Вера Павловна, начинались именно с предъявления денежных претензий. Но дичайшие гости оказались покладистыми и платёжеспособными, а большего и не пожелаешь. — Ладно, — смягчилась Вера Павловна, — забирайте свои дудки и ступайте. — Куда? — вежливо улыбнулся дед. — А я почём знаю? Вы за Королевой пожаловали? — О, да! — Ну и скатертью дорога. Только назад — через другую дверь, пожалуйста. — Слава Ключу, мы нашли Королеву! — Где? — Вот! — дед поклонился Тоське. — Ну нет. Какая она Королева? — Ай-яй-яй! — огорчился дед. — Неужели опять зевнули? Он извлёк из рукава небольшую сферу, сплетённую как бы из серебряной проволоки. Пристально вгляделся в неё извивы и узелки. Печальные морщинки его разгладились, он просиял. — Нет-нет, всё верно! Королева найдена! — Ба! Я к ним не хочу! — набычилась Тоська.

525

Заповедник Сказок 2014

Избранное

Художник Юлия Архипова

— И не пойдёшь, — успокоила Вера Павловна. Она взяла в руку деревянный молоток, которым отбивала мясо, и взвесила его в руке. Дед печально улыбнулся и вытянул из-за ворота медное зеркальце на цепочке. Он легонько дунул на него и пустил зайчика прямо в глаза Вере Павловне. Она вскинула руку, загородиться от солнца, и стукнулась костяшками пальцев о закрытую дверь. Разгромленная кухня. Плюшевый медведь в луже летних щей. Ни Тоськи, ни Полуния, ни трубадурней.

526

Сказочные правители всегда недовольны своими детьми. Или в Чёрную Башню заточат, или отнесут в люльке бедному рыбаку. Потом возникают всякие коллизии, страниц на четыреста, с рыданием над папкиным трупом в финале. А бездетные помазанники взяли моду умыкать чужих детей! То Князь Троллей младенца стащит, то Снежная Королева — мальчика. И ничего не поделаешь, приходится выручать. Только не припомню, чтобы бабушки этим занимались. Эти мысли не возникли у Веры Павловны, пока она готовилась к поискам похищенной Тоськи. Прежде всего она переобулась из шлёпанцев в крепкие кроссовки. Взяла было топор, да потом оставила — этим колуном все руки оттянешь. Прихватила деревянный молоток. Сунула в карман иудины дублоны. Встала около двери, три раза вдохнула-выдохнула, схватилась за ручку и рванула дверь на себя. Ни на миг не возникло у неё сомнения в том, что дверь откроется, и откроется куда надо. Наверное, поэтому куда надо дверь и открылась. Мощёная разноцветными плитками аллея быстро кончилась и Вера Павловна оказалась на холме очень странной долины. Во все стороны раскинулась эта долина, с купами деревьев, полями

Денис Тихий

По собственному желанию

и лугами, городами и замками и с широкой рекой. Горизонта не было. Долина загибались вверх, как чаша, и смыкалась в зените. Этот странный мир располагался на внутренней поверхности огромного шара. Задрав голову, Вера Павловна увидела белые паруса корабля, плывущего на огромной высоте по реке прямо над её головой. На этом месте гуманитарий бы точно рехнулся. Технарь бы вспомнил про искажение перспективы на сверхтяжёлых планетах. Медик… Да что медик — никаких выводов, одни диагнозы. Вера Павловна пристально всмотрелась в мир над головой и увидела то, что искала. Огромный, ажурный, острый, как рыбья косточка, возвышался, а точнее свисал над нею, Замок. И если не его называть Висящим, то уж никаким вообще. Где-то впереди слышались редкие удары глухого колокола. Тропинка, попетляв между древними дубами, привела к каменным воротам в стене. Вероятно, в Анзинаке ставили под седло жирафов — такими высокими и узкими были эти ворота. В десяти шагах перед ними расположилась стража — два огромных обормота нечеловеческой внешности. Если взять трёх чемпионов в тяжёлом весе, хорошенько их размять и вылепить одну фигуру, выйдет похоже. Кроме всех боксёрских статей, они обладали широкими жабьими ртами. Таким ртом легко можно съесть шампур мяса одним укусом. Первый сидел на раздавленном, вывернутом механизме. Из останков, как самый главный орган, торчал хитрый медный позвоночник. Обормот отрывал от него кусочки, скатывал их в шарики и кидал под ноги в пустую маслёнку. Под ногами валялись перекрученные вилки, ложки и половник. Был он грустен и озадачен. Второй развлекался не менее мужественным способом — далеко отгибаясь назад, ударял головой в узловатый чёрный дуб. Этот грохот Вера Павловна и приняла за колокол. Каждый удар сопровождался дробным падением желудей. На дубе их осталось немного. Приютское детство и педагогическая работа приучили Веру Павловну никогда не показывать спину страху. Она смело подошла к первому обормоту и поздоровалась. — Здравствуй, женщина, — грустно ответил он, опустив на неё глаза. — Я ищу девочку! Девочку и трёх клоунов с дудками. Вы их видели? — Я-то нет. Я недавно сменился. — Скажите, как пройти к Висящему Замку.

527

Заповедник Сказок 2014

528

Избранное

— Хм, — задумался обормот, — я бы пошёл ногами. О да. — Куда идти-то? — Да вот же — ворота! Но я бы не ходил. — Почему? — Эпидемия. — Какая? — Ну какая… Обычная. Полоумие. Из-за его спины раздался особенно гулкий удар головой. Обормот поднялся и вытер руки о кожаные штаны. — И чего не лечитесь? — спросила Вера Павловна. — А вот Королеву найдут, так мы сразу все и поправимся. Он подошёл к дереву и похлопал по плечу изнемогшего собрата. — Фос! Кончай, моя смена. — Спасибо, Соф! — слабым голосом ответил Фос, выпуская дерево из объятий. — Женщина! Ежели надо в Замок, то Фос тебе калитку откроет. И Фос открыл калитку в левой воротине, легонько толкнув её пальцем. Обернувшись, Вера Павловна посмотрела на Софа. Широко отогнувшись, он ударил головой в дуб. Нормальные парни, подумала Вера Павловна, неохваченные только. Тропинка превратилась в довольно крутую лестницу. Приступы полоумия, видимо, посещали Анзинак не раз. Только безумцу могла прийти в голову блажь делать все ступеньки разной высоты и ширины. Лестница привела Веру Павловну в заросший сад. Прямо перед ней возвышался фонтан. На высокой тумбе, положив руки на плечи друг другу, стояли каменные Фос и Соф. Широкая чаша фонтана была полна чёрной водой и жёлтыми листьями. За фонтаном стоял садовник в свитере и с метлой. Он был такой длинный и прямой, словно проглотил аршин. Полосатый свитер облегал его от шеи до колен. Из горловины свитера поднялся сиреневый кадык, пополз-пополз, и: — Парк закрыт. Из-за полоумия. И вообще у нас осень. — Здравствуйте! — Парк закрыт. — Я ищу девочку! — Из-за полоумия. — И вообще у вас осень. Садовник осёкся и пристально посмотрел на Веру Павловну. А она не к месту вспомнила и спросила: — Постойте, у вас же лето было только что!

Денис Тихий

По собственному желанию

— Было. А потом умерла Королева. И Корону носить некому. Теперь осень. И полоумие. — А дальше? — Зима. И Безумие. Звучало мрачно. Но какое, строго говоря, дело всем нам, живущим снаружи, до безумия и зимы в Анзинаке? Тем более, если свои проблемы они готовы решать умыканием наших детей? Но Вера Павловна учла — чем дальше в Анзинак, тем больше психов. — Как пройти к Висячему Замку? Садовник поднял руку и указал пальцем на калитку, из которой Вера Павловна пришла. — Чего? Опять туда? — Туда. Оттуда. Где разница? — Я уже оттуда! Садовник не ответил и начал сметать листья в большой мешок. Вера Павловна мигом взбежала к калитке, приотворила её и посмотрела. За калиткой раскинулся широкий луг, заросший одуванчиками. Трава желтела на глазах. Никаких дубов, никакой стражи. Она захлопнула калитку. Открыла снова — луг. Вера Павловна вернулась к садовнику. Тот, запустил длинную руку в мешок, вынул охапку листьев и бросил веером. — Эй! А где обормоты? Как их… Фос и Соф? Садовник непонимающе глянул на Веру Павловну. — Ну эти вот! С фонтана! — ткнула она пальцем. — Да вон они, — ответил садовник, глянув вверх. Вера Павловна задрала голову. Так и есть, в чудовищной выси торчит дуб, и два маленьких стражника несут службу. Даже звуки ударов доносятся. Вера Павловна произнесла несколько слов, за которые до увольнения била детей кедом по задницам. — Не местная? — спросил садовник. — Да уж. — Чего пришла? — Внучку ищу! — Убежала? — Украли. Трое с дудками. Полоумний. — Полуний? — Точно. Утащил девочку. — Так это тебе в Замок надо. — А я о чём талдычу? Как туда попасть, если у вас не двери, а чёрт знает что!

529

Художник Елена Рюмина

530

Заповедник Сказок 2014

Избранное

Денис Тихий

По собственному желанию

531

Заповедник Сказок 2014

532

Избранное

Садовник опустил руку в карман, извлёк оттуда шар, сплетённый из медной проволоки. К шару крепились маленькие фигурки из цветной эмали — домики, ёлочки, корабль на волнах. Рядом с фигурками торчали небольшие рычажки. Всё вместе походило на древнеегипетскую головоломку. — Это катарь. Наш Анзинак. Шиворот-навыворот. — Так. — Мы тут, — Садовник ткнул пальцем, — а Замок тут. Он перевёл несколько рычажков и всмотрелся во взаимоположение фигурок. — Значит так. Калитку открывай справа, от себя. Там будет ферма Акха… — Ферма? — Да, улиток растят. Через садки пройдёшь, увидишь будку кирпичную, если не сожгли. Откроешь дверь слева и на себя. Попадёшь в… Порыв холодного ветра посолил их снегом. Садовник отстранился от Веры Павловны. — Куда попаду? — Парк закрыт! — Понятно, — сказала Вера Павловна, — соскочила иголочка. Спасибо, эй! — Из-за полоумия! Она развернулась и толкнула калитку справа от себя.

3 Следуя извилистым и абсурдным путём Веры Павловны, я выпустил из виду Тоську и похитителей, а они между тем давно достигли Висящего Замка. Полуний сидел на стуле перед орущей Тоськой. Указательные пальцы обеих рук он до упора воткнул в соответствующие им уши. Полуний, человек бездетный, познакомился с интересным феноменом. Если пальцы немного прижать — тональность визга понижается, а если отпустить, то повышается. Регулируя поступление визга в уши, можно даже модулировать простенькие мелодии. Главное в этой забаве — заполучить источник сильного, ровного, лишённого помех визга. В этом смысле Тоська была идеальна. Но Полунию в первую очередь была нужна Королева. Он вынул пальцы из ушей и проделал перед лицом Тоськи успокаивающие пассы. Это вдохновило изнемогшего было ребёнка.

Денис Тихий

По собственному желанию

— Девочка, умоляю вас: не кричите! — вклинился Полуний, пока Тоська набирала воздух. — Ба-а-а-а-а-а-а! — визжала Тоська, — я буду суп и слушаться-а-а-а! — Девочка! — А-а-а-а!! — Заинька! — А-а-а-а!!! — Может, ей супу? — задумчиво сказал крепыш-трубадур, тоже извлёкши палец из уха. — Слуги! Супу! — Не-е-е-е!!! — сменила ноту Тоська. — Не будет супу! — крикнул Полуний наугад. Визг прекратился в момент. Тоська недоуменно поглядела на похитителей. Обычно взрослые не шли на уступки в вопросах еды. — А конфеты? Будут? Конфеты принесли на огромном блюде. Тоська уселась напротив и по локти погрузила руки в блестящие, шуршащие сокровища. Мужчины с огромным сомнением посмотрели на неё. — Монсеньор, неужто она нас спасёт? — спросил крепыш. — Да. Второй закон? — Королева должна быть рождена снаружи. — Все Королевы были оттуда. Полуний скользнул взглядом по веренице портретов, висящих на стене. Стена кончалась нишей с разлапистой пальмой в кадке. Рядом с пальмой стоял ливрейный слуга. Он зачёрпывал половником суп и аккуратно поливал им растение. — Надо поспешать. Полоумие проникло даже в Замок. — И осень. — Целый месяц без Королевы. Тоська набила рот конфетами. Держа голову повыше, чтобы не пролились карамельные слюни, Тоська сказала: — Мхн. Бх-х-х! Нх-х-н! — Как-как? Тоська сглотнула. — Меня ба найдёт! Ох, тебе влетит! — Милое дитя! Как вас зовут? — Тося Варельевна! — Угощайтесь конфетами, Тосяварельевна. — Кто такая «Ба»? — Вроде дуэньи. Служанка, кто ещё.

533

Заповедник Сказок 2014

534

Избранное

— А вдруг и правда — найдёт? — Так не бывает. Я дверь закрыл. — А вдруг? Полуний с Крепышом посмотрели друг на друга. Порыв ветра из окна бросил пригоршню снега. — Она нам всё испортит. — Как пить дать, Монсеньор! — Иди к заставе. Спроси Фоса — приходила она, или нет? — Слушаюсь. — Одна нога здесь, другая там. — Бегу. — Я ему, кстати, механического повара отдал смазать. — Ага. — Пусть вернёт, если смазал. Нам ещё пир устраивать. — Слушаюсь. — А я соберу свиту на коронацию. Крепыш, которого, кстати, звали Данюс, вытащил катарь, дёрнул рычажки и выбежал прочь. Полуний помассировал подбородок и крикнул старшего дворецкого. — Вот что, дружок. Ты как? Хорошо себя чувствуешь? — Так точно, Монсеньор! — вытянулся во фрунт дворецкий. — Вот и ладно. Пригласи Совет Лордов сюда. — Неужто отыскалась Королева-то? — просиял дворецкий. — Насилу нашли. — Так и зимы не будет? — Ступай, голубчик. Дворецкий сложился в поклоне, махнув локонами по ногам Полуния, и уковылял из зала спиной вперёд. Скоро прибежали три швеи, приволокли тачку с какими-то тканями и лентами. Они окружили Тоську и принялись измерять рулеткой её тучные формы. Полуний присел на пол возле Трона и загрустил. А чего не загрустить-то? В смутные времена найдётся кому узурпировать Трон, но только не в Анзинаке. На Троне должна сидеть настоящая Королева. Иначе сначала наступает полоумие и осень. Потом — безумие и зима. А что потом — никому неведомо, потому что до такой степени Лорды Ключа Анзинака дела не запускали. Чтобы отыскать Королеву, использовали особого вида катарь. Но вот коронация… Три закона Анзинака должны быть исполнены, иначе Королева на Трон не взойдёт. Полуний поднял глаза. Три Закона выложены над Троном бирюзовой и серебряной плиткой. Закон Первый — Королева должна быть Первой Крови.

По собственному желанию

Закон Второй — Королева должна быть рождена снаружи. Закон Третий — Королева должна прийти в Анзинак по своему желанию. Рождена снаружи. Первую кровь катарь показал. А вот пришла она в мешке. А что было делать? Уламывать? А служанку её куда деть? Да и что может быть лучше — невинное дитя на Троне и мудрый добрый дядя Полуний за левым плечом. — Монсеньор, всё готово! — прошептал дворецкий, возникнув перед Полунием. — Ага. Хорошо, Нуний, ступай. — Слушаюсь. Дозвольте выйти в сад? — В сад? Чего тебе там? — Побегать. По кустам… А впрочем, виноват, прошу прощения. — Ступай, Нуний, приляг. — Слушаюсь! Да, есть от чего загрустить, коли самые здравомыслящие, а значит и неглубокие, люди мечтают побегать по кустам развлечения ради. Ещё печальнее, что ты и сам подумываешь — а не составить ли компанию? Данюс закрыл за собой дверь и раздвинул заиндевевшую листву. С этими морозами все улитки в спячку впадут, подумал он. За будкой раздалось шуршание листвы и мычание. — Эй, Акха! Ты здесь? — спросил Данюс. Он обошёл будку. В траве лежал бородатый фермер Акха. Он был связан верёвкой, из бороды торчал кляп. Чуть в стороне лежали готовые к растопке дрова и огромный коробок спичек. — Ты чего, опять будку сжечь хотел? — Но не успел, — сказал кто-то из-за спины Данюса.

Художник Юлия Архипова

Денис Тихий

535

Заповедник Сказок 2014

Избранное

Он обернулся. Перед ним стояла Вера Павловна. Глаза её были положительно страшны. — Здравствуй, сволочь! — громко сказала она и влепила Данюсу молотком промеж глаз.

536

Придворные собрались в Тронной Зале. Больше всего это походило на рассредоточившуюся демонстрацию сумасшедших. Снег залетал через открытые окна, и некому было их закрыть. Тоська, одетая в кисейное платье, сидела на табуреточке перед Троном и занималась любимым делом. Воистину — у детей неиссякаемая конфетовместимость. Полуний нервничал — Данюс пропал. И ещё девочку Совету Лордов показывать. А она, может, вообще в королевы не хочет. Полуний присел перед Тоськой на корточки и погладил её по волосам. — Какая вы красивая, Тосяварельевна! Тоська подмигнула заговорщицки, в том смысле, что: «Знаю, чего там!». — Прямо как королева, а? — А мне ба заколочки подарила для волос! — Заколочки? — Розовые! С камушками! У тебя есть заколочки? — Нет… Ваше величество! — Как ты меня назвал? — Величество! Королева. — Я королева, что ли? — Пока нет. Но если пожелаете… — Королева буду? — Соблаговолите? — Чего? — Хотите? Тоська задумалась на секунду. — Неа. — Но почему? — Смотри, дядя с аквариума пьёт! — Он пить хочет. Почему… — А тётя рыбок ест! — Тётя проголодалась! Тосяварельевна, почему вы не хотите быть Королевой?

Денис Тихий

По собственному желанию

— Ну ты прям совсем! Какая же я буду королева, если у меня короны нет? — О! Корону я вам подарю! — Ух ты! С камушками? — С камушками. — И стёклушками? — Очень красивая. — И можно себе забрать? — Даже нужно. — Эх… Ну давай! Полуний выпрямился, хрустнув коленями. Ну, покатились. Он поклонился в сторону семи старцев — Совета Лордов Ключа Анзинака. Те чинно приблизились и встали полукругом. В руках они держали Священные Предметы: Корону, Шкатулку и Ключ. Полуний пристально посмотрел в глаза каждому. Полоумие пока не коснулось их. Но как знать — сохранилось ли в них благоразумие? Он шагнул в сторону и сделал вокруг Тоськи сложный пасс руками. — Высокочтимые Лорды! Мы нашли ту, кто взойдёт на Трон Анзинака! Высокочтимые Лорды приложили пальцы ко лбам и поклонились. Озадаченная Тоська сказала: «Здрасьти»! Самому старому Лорду поднесли открытую Шкатулку. Дрожащими сухонькими ручками он благоговейно извлёк из неё катарь, вырезанный из тёмного дерева. Аккуратно и неспешно сдвинул рычажок и посмотрел на Тоську. — В её жилах течёт Первая Кровь, — сказал он. Лорды облегчённо выдохнули. Лорд тронул ещё один рычажок и снова глянул на Тоську. — Она рождена снаружи. Лорды заулыбались и перешепнулись. — Ответствуйте мне, Тосяварельевна, своей ли волей вы сюда явились? — Чего? — спросила Тоська изумлённо. — Она хочет быть королевой, монсеньор! — Помолчи, Полуний. — При всём уважении, Приор! Мир вот-вот рухнет! — Он рухнет, если мы проведём коронацию, но не соблюдём Три Закона. — Но…

537

Заповедник Сказок 2014

538

Избранное

— Мне ли тебя учить, Полуний? Или ты не знаешь, что воспоследует? — Я просто думал… — Отвечай мне: ты силой привёл сюда дитя, в чьих жилах течёт Первая Кровь? — Я… но… — Отвечай! — А что мне оставалось?! — Милое дитя! Как вы пришли в этот замок? Вас привели? — Не-а! Совет Лордов переглянулся и опять с надеждой посмотрел на Тоську. — Меня никто не приводил! — разъяснила девочка. — Меня этот дядя в мешке принёс! Приор всплеснул руками и отступил на шаг. — Всё пропало, Лорды. Анзинак падёт. — Лорды! Я прошу — давайте попробуем! — крикнул Полуний. — Не бывать этому позору, — сказал Приор, — попрощаемся с Анзинаком. Совет Лордов повернулся в сторону двери. Она распахнулась, и в Тронную Залу вошли Данюс и Вера Павловна. На лбу трубадура сияла идеально круглая шишка. Шёл он в полупоклоне — Вера Павловна держала его, ловко заломив руку за спину. В свободной руке она держала молоток. — Тоська, ко мне! — зычно крикнула Вера Павловна. — Ба! — крикнула Тоська. Она растолкала Лордов и обняла бабушку. — Ба! А я конфеты ела! Но немного! А мне корону подарят! С камушками! — Цыц! Тебя обижали? — Нет! — Кричали на тебя? — Нет! А мне… — Били? — Да никто её не бил! — взвыл Данюс. — А ты молчи! — А вы мне руку не крутите! Дрогнул пол. Гигантское окно сорвалось с петель, шлёпнуло о стену, и звонко рассыпалась разноцветными осколками. С потолка упала люстра, взорвавшись, как бомба. Через потолок пробежала трещина, в которую густо повалил снег. В зале творилось

Денис Тихий

По собственному желанию

безумие. Придворные расползались кто куда. Растрёпанный дирижёр лупил по клавесину двумя подсвечниками. Вера Павловна выпустила Данюса и подняла Тоську на руки. — Так. Кто мне объяснит — что происходит? Приор приложил палец ко лбу и поклонился Вере Павловне. — Бывший Младший Лорд Ключа Анзинака нанёс оскорбление Дитю Первой Крови. Униженно просим у неё прощения. Совет Лордов упал на колени. — Ты зачем ребёнка украл, а? Вера Павловна дёрнулась в сторону Полуния, но помешали коленопреклонённые старцы в балахонах. Колонна полированного стекла косо подломилась и тяжко осела на мозаичный пол около дверей. Всю компанию осыпало стеклянной пылью. — Да что тут у вас творится?! — Анзинак не нашёл Королеву. Теперь он разрушается. Осталось немного. Скорбите вместе с нами. — Знаете что?! Скорбите-ка вы одни! Мы идём домой! Эй, парень, хватай свой глобус и пошли! — Двери больше не откроются. Когда Анзинак падёт, вы вернётесь в свой мир. — Послушайте, дедушка… вставайте-ка с коленок, нечего ползать. Вера Павловна подняла Приора с коленей под руку. — Благодарю вас! — Вы тут, похоже, самый главный? — Увы, при мне Анзинак пришёл к падению! — Быстро говорите: что тут творится и как отсюда уйти! — Анзинак всегда стоял крепко, пока его Королевой была особа Первой Крови. Я сам пятьдесят лет назад привёл Королеву в Анзинак. И Она правила нами щедро и разумно все эти годы, пока на семидесятом году жизни не отошла в Наизнанку, упав с качелей. Природа Анзинака такова, что без Королевы он погружается в пучину безумия и зимы, а потом разрушается. Презренный Полуний похитил вашу Хозяйку, вместо того, чтобы добром призвать её на Трон. Теперь Анзинак погибнет, поскольку Королевы нет. Вам не нужно беспокоиться, после падения Анзинака вы окажетесь в своём мире. Мир наполнился басовым гулом, с каким, наверное, сходятся тектонические плиты, хрустом и дребезгом мелких вещичек, при этом разрушающихся.

539

Заповедник Сказок 2014

Избранное

— Всё понятно, только про какую Хозяйку вы сказали? — Дитя Первой Крови! — поклонился Приор девочке. — Тоська? Какая она хозяйка? Это внучка моя! Данюс схватил катарь, поднёс его к Вере Павловне и дёрнул рычажки. Руки его задрожали, он протянул шарик Приору. — Монсеньор! Смотрите! — Первая Кровь! — выдохнул старец.

Эпилог

540

Что, если бы вам предложили стать владыкой небольшой страны? Перед Верой Павловной стоял выбор: тихая дачная пенсия, или Трон Анзинака. С дачи можно уезжать хоть на всю зиму, в отличие от Анзинака — его надолго без присмотра не оставишь. Мне этот выбор не кажется сложным, но ведь я не учитель физкультуры в отставке. Все законы были соблюдены — Вера Павловна пришла в Анзинак пусть и не с добром, но по своей воле. Придворный историк написал, что Вера I Анзинакская приняла Корону, снизойдя к страшной участи Королевства. Не без того, согласен. Но во время Коронации перед её мысленным оком предстало видение огромной баскетбольной площадки, которую можно построить прямо у Висящего Замка. Вера I Анзинакская долго простояла у портрета своей прабабки — Джулии I Анзинакской. Как получилось, что у негритянки белая правнучка — неизвестно, но это объяснило природную склонность Веры Павловны к баскетболу. Нашёлся в галерее и портрет матери. Эта взбалмошная особа оставила дочку в роддоме и через несколько лет приняла настойчивое приглашение Прима. Полуний за свой поступок был отлучён от двора, теперь он служит у Арха Младшим Протирателем Улиточьих Следов. Его место в Совете занял Данюс. У Анзинака появилась новая Святыня — Деревянный Молот. На все торжества Данюс выносит его на бархатной подушечке. Тоська пошла в школу в нашем мире. Учится Дитя Первой Крови через пень-колоду. Вера Павловна дважды в год, на неделю отвлекаясь от спортивно-королевских дел, гостит у внучки. Пока её нет, в Анзинаке наступает короткая осень. Но, как сказал поэт, вечное лето — это тоже скучно.

Денис Тихий

Стакан

еприятные создания люди. Волосы в ноздрях, запах изо рта. Руки обычно немытые. Да нет, я не в обиде. В конце концов, без них не было бы меня. Я — стакан. Гранёный. Не помню, как я родился. Пришёл в себя от вибрации. Меня трясло. Я был в аппарате по продаже газировки. К аппарату подошла мама и сын. Мальчик лет пяти… — Вовуля, ты какую воду будешь? С сиропом или без сиропа? — Я не люблю сладкую, — серьёзно сказал пацан. Я вот тоже считаю, что газировка с сиропом — дрянь. Понравился мне этот мальчик. Мама бросила в прорезь монетку, аппарат затрясся, и я стал наполняться прохладной тяжестью. Трудно это описать… М-да, больше газировкой меня не наполняли. А жаль. Но навсегда осталось ощущение детства, тысячи лопающихся внутри пузырьков — символ будущей смерти. Через двадцать минут меня украли. Волосатая пролетарская лапа схватила и сунула в карман. Трясло. Пахло. Внутрь меня въехала папироса из мятой пачки «Примы». Было их трое. Великая загадка: почему они пьют по трое? — Ну, чё? Достал? — Ага, — лапа вынула меня из кармана, извлекла из меня папиросу и сунула её в пасть. Дым такой вонючий! Мы находились в каком-то парке, две личности сидели на лавочке, третья стояла. Все они были разные, но в то же время отличались какой то одинаковостью.

541

Художник Алёна Обухова

542

Заповедник Сказок 2014

Избранное

Денис Тихий

Стакан

— Давай, Санёк, наливай, — сказал Похититель. Третья Личность поднесла меня к внутреннему карману, откуда показалось горлышко бутылки. Потом в меня налили водки. Какая дрянь. Как пьёт ребёнок? Жадно, вкусно, с придыханием. Как пьёт алкаш? Залпом. Меня просто использовали… Да ладно, я через многое прошёл. Сколько раз из меня пили водку, портвейн, самогон, то, что тут называют коньяком, а с утра — пиво, воду, рассол… Сколько я видел ноздрей и ртов, сколько меня лапало рук. Любой стакан — циник. Итак — меня снова мотало в кармане. Через некоторое время раздалось неразборчивое: «Сщая сция лощадь енина…» Потом мотания изменили характер: из вправо-влево превратились вверх-вниз. Похититель, судя по всему, принял горизонтальное положение. Я выкатился из кармана, упал на пол и чуть не разбился от неожиданности. Электричка. Пол засыпан шелухой от семечек, окурками. Рядом валяется скомканная газета: «…за последн… Колхоз «Заря» …сушек. Спросим …клики. Животноводч… …мплекс… …лока и мя…» Не зря в России принято использовать в туалете именно газеты. По вагону шла милиция. — О, смотри — клиент! — Вставай, дядя, приехали! — А?! Я же ж это… — Вставай! — Куда? — Домой, дядя, домой! — Похитителя увели. Я пролежал на полу до утра, а утром меня подобрала Старая. Почему Старая? Так её все звали. С ней я пробыл долго — отмерял семечки на рынке. Вечером она пила из меня чай и жарила семечки, а ночью Старая клала в меня свою вставную челюсть, ложилась в кровать и начинала храпеть. Одной ночью Старая вдруг перестала храпеть, и спустя недолгое время я достался в наследство её дочери. Кроме меня, ей досталась кровать, сковорода и однокомнатная квартира. Однокомнатная квартира после коммуналки — великая и радостная вещь. Дочь очень радовалась. Каждый день. Вместе с мужьями. Помоему, у неё их было много. Из меня опять стали пить водку по вечерам и пиво по утрам. Жидкий центр тяжести — всё вокруг него крутится. А иногда — на него и падает. В своём падении Дочь распродала все вещи, даже старую сковороду, только за меня держалась… Я одну штуку понял: нельзя за

543

Заповедник Сказок 2014

Избранное

меня держаться, стакан совсем не то, что помогает в жизни сохранить равновесие. Когда больше продавать было нечего, она продала меня соседской Бабульке. Бабулька очень переживала за Дочь, что, однако, не мешало ей скупать её вещи. Очень была Бабулька домовитая. У неё даже была коробочка с надписью: «маленькия и савсем нинашто негодныя верёвочки». В меня она налила воды и воткнула луковицу. И чем дольше я стоял на подоконнике, тем больше мутнел. А чем больше я мутнел — тем меньше воспринимал окружающее… И слава богу…

544

— Водки жахнем! — это были первые слова, которые я услышал, очнувшись. Меня несли из кухни, я был мокрым от водопроводной воды. Мной треснули по столу. В меня налили водки, бросили лейтенантскую звёздочку и пустили по кругу… Чтоб вы подавились этой звёздочкой… Не подавились. Допили, закусили, поставили на стол. Так-с… Колбаска, салатики с преобладанием картошки, запивочка… Тост за новоиспечённого старлея Шурика. ВМФ. Водка какая-то незнакомая. «BereN». А это что такое? Пластмассовые стаканчики?! Куда же страна докатилась, если стала делать стаканы из пластмассы? Страна, кстати, действительно докатилась. На следующий день я был завёрнут в полотенце и помещён в сумку «abibas». Сказать, что ещё было в сумке? Ложка, вилка, ножик, открывалка. Три пары носков, бельишко, футболка, тренировочный костюм, «Корабельный Устав», старый номер «Playboy», бутылка водки (естественно), мыльница, зубная щётка и паста. Ура Советскому Флоту! Впрочем, в то время он стал уже российским… До моря я не добрался: ночью на маленькой станции цыгане украли у старлея сумку. Содержимое было распродано на рынке, кроме меня и бутылки водки, которую из меня распили. Весёлые ребята цыгане. Коноплю мной делили. А я всё мутнел и мутнел… Шершавый газетный лист. Им трут меня изнутри. Хороший способ чистки стаканов. Читаю: «…дминистрация Президента. Б. Н. Ель… экономический рост и подъ… долларов…» Президент у нас? Экономический рост? Ну-ну. Впрочем, глупо было бы ожидать, что экономический рост заставит людей пить исключительно чай и кефир. Экономический рост влияет только на качество водки, которую будут через меня перегонять…

Денис Тихий

Стакан

В меня налили… воду? Потом что-то опустили. Музыкально постучали этим чем-то о стенки, и мир неожиданно стал изумрудно-зелёным. Я услышал детские голоса, увидел серьёзные мордашки. Я стоял на столе рядом с листом бумаги, но на нём не было распластованного селёдочного трупа, огурчика или плавленого сырка. На бумаге была Луна. Правда, зелёная, но зато с улыбкой. Детский сад — вот куда занесла меня нелёгкая! Знали бы воспитатели, в каких гадких делах я до этого участвовал, разбили бы без всякой жалости. Теперь во мне смывали акварельную краску с кисточек. Да, это было настоящее счастье. Акварельные папы и мамы, дома и зубастые лошади, богатыри и космонавты. И хотя к концу урока я был наполнен непередаваемо серо-бурой мутью, мысль о том, что это — смешение всех красок из стандартной пластмассовой коробочки, грела душу. Иногда я воображал, что в меня опускает кисточку тот давешний Вовуля, мальчик, который не любит сладкую газировку, но, конечно, это было ерундой: Вовуля давно вырос. Счастье не вечно. Меня заменили майонезной баночкой, а я попал домой к воспитательнице на полочку в ванной комнате. Во мне были зубные щётки и паста. Очень быстро я покрывался белым налётом, словно погружался в белый сон. Не противно, но и приятного ничего. «Хорошо бы очнуться опять в детском саду, чтобы до конца жизни вмещать в себя акварельную воду», — подумал я, и окружающая ванно-зеркальная реальность сделалась как бледный призрак. Именно так — призрак. Приз… — …рак какой-то в нём зубные щётки держал, кретинский дурак! Рука с принципиально нестрижеными ногтями, выплёскивает из меня грязную воду. Вода из лужи. Холодно. Костёр. Ночь. Блок. Бетонный. Бомжи застроились. Развели костерок, что-то там жарят. Не будем смотреть что. Вокруг пустырь, почти стемнело, корявое, неестественное дерево. Кажется, будешь искать — найдёшь на нём висельника. Меня поставили на бетонную плиту, непонятно как попавшую на этот пустырь. Бомжей пятеро. Сразу выделяю Главного. Он сидит на самом удобном месте, возле костра. Посмотрите-ка! Над костром жарят по-жадному огромные куски варёной колбасы, насаженные на отработанные сварочные электроды! Водка какая-то незнакомая, но даже с первого взгляда дорогая: «Absolut». Изуродованные в процессе открывания топором

545

Заповедник Сказок 2014

Избранное

банки консервов. Дело пахнет кражей со взломом и начинает попахивать обугленной колбасой… —Я больше не хочу! Я устал! Дайте заснуть или разбейте вдребезги! —…и шпротами. Товарищи бомжи придвигаются ближе к костру. Один из них, самый зачуханный, распечатывает бутылку. Меня начинает окутывать звон. Я не понимаю, откуда он появился, а бомжи, судя по всему, его не слышат. Надо мной наклоняется горлышко бутылки. Я понимаю, что звон — внутри меня. Рука разливающего дрожит, от бутылки отделяется капля и медленно летит ко мне. Почему всё так медленно? Это усталость стекла, понимаю я, глядя на акварельно-зелёную Луну. Когда капля коснётся моего дна — я взорвусь…

***

546

Когда капля коснулась дна стакана — он взорвался. Разлетелся крошкой. Четверо бомжей с удивлением посмотрели на пятого, который от испуга даже пролил водку. — А я чё? Он сам лопнул! — Урод косорукий! Жаба, разлей ты! — говорит Главный. Жаба даёт Уроду Косорукому оплеуху, сметает с газеты стеклянную крошку, ставит пластиковый стаканчик взамен лопнувшего, наливает всем по полной. Все смотрят на Главного. Это серьёзный гражданин: будет что-нибудь ему не по душе — ногами запинает. Бывало… — Ну, чё, Вован, дербулызнем, чтобы пёрло? Ты чем захаваешь? — Жаба замирает в ожидании ответа. А может кулака под дых… — Я запью… — Кола? Или минералка? — опять ожидание ответа-кулака. Главный выплёвывает измусоленную папироску, улыбается, показывая чёрные зубы. И легонько постучав Жабу ладошкой по шее, отвечает: — Сколько мне вас, дураков, учить? Я не люблю сладкую…

Денис Тихий

Стакан

547

Заповедник Сказок 2014

548

Избранное

еловек, любящий жизнь, вряд ли поселился бы на отшибе, на склонах Медвежьего пика», — мелькнула мысль. Дорога долго кружила, извивалась между склонами поросших молодым лесом гор, и мне казалось, что мы никогда не доберёмся до винодельни. Мой молчаливый спутник, уверенно крутивший руль, иронически приподнял брови, угадывая мои мысли. Впрочем, ещё десять минут терпения, и мы добрались. Ленивая старая лайка, дремавшая на солнышке посреди двора, чуть повернула к нам голову, с видимой неохотой встала и последовала за нами внутрь, в магазин. Солнце щурилось сквозь прорези окон и бросало вычурные тени на растрескавшийся паркет. В воздухе золотились пылинки. Контраст света и тени был таким резким, что мы не сразу заметили владельца заведения, потрёпанного жизнью мужчину с обветренным лицом, ждущего у стойки. По такому лицу не скажешь, сколько лет его обладателю: может быть, под шестьдесят, а может, и за семьдесят. За спиной хозяина на стене висели грамоты побед в конкурсах лучших вин Вирджинии. Мы взяли карту вин и приготовились к дегустации. Процедура стандартная: представитель винодельни рассказывает о местных напитках, из списка выбираешь пять сортов вина, пробуешь, если что-то понравилось, покупаешь. Я пометила четыре вина и задумалась. Под руку мне сунула огромную лобастую голову псина, предлагая почесать ей нос. Винодел прищурился, что-то припоминая.

Екатерина Турикова-Кемпел

Вино горелого года

— Возможно, вам стоит попробовать вино горелого года? — поначалу неуверенно предложил он, но с каждым словом его голос будто набирал силу. — В карте вин его нет. С ним связана давняя история. История, как водится, о вине и женщине: это, пожалуй, единственное, о чём вообще стоит говорить…

*** Год выдался тяжёлым, наверно, самым тяжёлым за всю мою жизнь. Сначала ушла Нэнси. Она долго болела, и в воздухе стоял эдакий сладковатый запах умирания. И я, и она знали, что конец близок — и я, и она знали, что означает этот запах. Когда работаешь с винами, нужен чуткий нос, и привыкаешь замечать малейшие оттенки ароматов, самые тонкие намёки на то, что может стать букетом. Так сладко могла пахнуть только смерть, и я был готов. И всё равно, когда это случилось, аромат Нэнси долго не уходил из дома: пахли забытые мелочи, скатерти, салфетки, шторы… Я чуял её — и знал, что жены уже нет. Одиночество было предсказуемым — и оглушительным: мальчики мои были тогда в армии, один на Аляске, а другой и вовсе в Германии, и всё, что мне оставалось, когда служащие и клиенты уходили — общество этой собаки да шум лесов и виноградников на склонах Медвежьего пика. Впрочем, я постепенно привык к компании шорохов за окнами, научился различать треск ломающихся веток и шебуршание индюшки в яблоневом саду. Весна в тот год выдалась ранняя и сухая. Казалось, дожди обходили наши горы за версту. Трава, совсем недавно зазеленевшая, жухла на глазах, желтела, просила дождя. Пахло сушью и гарью. Я улавливал дым издалека и знал, что скоро то, что полыхает за десятки миль от нас, придёт и сюда. А лозы тянулись к небу, как ни в чём не бывало. Потом, среди этого предвкушения пожара, я снова почувствовал невыносимый сладковатый запах гибели. На сей раз пахла собака. Молодая, шебутная — вроде бы нет никаких причин, но вот и глаза слезятся, и шкура стала блеклой, и почти не лает. И аромат. Мой нос не обмануть. Я знал этот запах и понимал, что сделать ничего нельзя. Нэнси уходила так долго, что, как ни странно, с её смертью я успел смириться, но ожидание новой потери как-то подкосило меня. Внутри меня что-то будто заледенело: я понимал, что пожар доберётся и к нам, но мне стало всё равно, совсем всё равно. Собака, виноградники… возможно, слишком для меня. Я решил остаться тут — и что будет, то и будет.

549

Художник Мария Скородумова

550

Заповедник Сказок 2014

Избранное

Екатерина Турикова-Кемпел

Вино горелого года

А горы полыхали. Вы когда-нибудь видели, как горит старый сосновый лес? Сначала занимается трава, потом огонь начинает лизать стволы сосен, и капли горящей смолы рассыпаются сполохами… Всё пропиталось горелым так, что я почти перестал чувствовать сладкий запах смерти. Огонь добрался до виноградников в субботу. Я и не выглядывая из магазина знал, что пламя коснулось винограда: я чуял гарь и слышал, как лопается от жара лоза. И ничего не делал, просто ждал. Вы скажете, что это сумасшествие и самоубийство — так ждать? Да, кажется, я тогда и был малость не в себе. Стоял вот тут, у стойки, как будто сейчас в магазин зайдут посетители. Хотя какой клиент может заглянуть в горящие виноградники? И, тем не менее, покупатели зашли. Я помню, что их было двое: такая женщина просто не могла приехать одна, но вот ни лица, ни вида её спутника не помню, хоть режь. Я и её-то не узнаю, наверно. Я отметил только запах — аромат свежести и холода среди всей невозможной гари. Так пахнет ледяное вино — то, что делают после заморозков из самых последних ягод. Помню, под руку ей сунулась больная собака, и посетительница мимоходом погладила её за ухом. Псина улеглась рядом с ней, как будто меня тут и не было, и заснула. Я занялся клиентами… Она выбрала четыре вина, как вы. Только четыре. Я предложил ей попробовать пятое, любое: выбор у нас богатый. Незнакомка как-то странно улыбнулась: — У вас пока нет того вина, что нужно мне. Я подожду, когда вы угостите меня вином этого года. — Вином горелого года с выжженных виноградников? — с трудом переспросил я, понимая, что происходит что-то не то. — Именно, — отрывисто бросила она, — потом поймёте. Мне вдруг показалось, что я попал в чей-то сон, в затянувшуюся фантасмагорию, законов которой я не знаю и не могу знать. Что всё вокруг — и моя винодельня, и горящие виноградники, и эти люди, совсем чужие, — всего лишь детали этого сна. Что стоит открыть глаза, и ничего этого не будет, и Нэнси, как обычно, позовёт на ужин. Поймите меня правильно, я реалист. Да, мне её не хватало, но я никогда не фантазировал о том, что она вернётся, о том, что несбыточно. Я знал: есть участок земли, есть плита с подписью. Нэнси — там. А тут мне показалось… Да что там… морок. Пока я стоял, оторопев, странная парочка, кажется, выбрала-таки какое-то вино. Клиенты расплатились, дверь магазина

551

Художник Мария Скородумова Заповедник Сказок 2014

552

Избранное

Екатерина Турикова-Кемпел

Вино горелого года

захлопнулась. Я услышал шум отъезжающей машины, выскочил на крыльцо. Небо, ещё полчаса назад безжалостно голубое, закрыли грозовые тучи. И тут начался ливень. Бесконечный осенний холодный ливень посреди горячего лета, такой долгожданный и невозможный дождь, растворивший пожарища, затопивший дороги. Горы почти полностью скрылись в потоках воды. Я не помню, сколько длился тот дождь — пару часов или пару дней. Помню только, что, когда наконец в окнах заплескалось солнце, я вылез наружу и увидел, что половина моих виноградников не тронута пламенем. Цела. Как цела до сих пор и моя собака. Видите, болтается тут, под ногами. Как будто этот дождь смыл и запах смерти. Когда моя псина, грязнущая, ввалилась в дом с улицы, я почуял аромат гари и мокрой шерсти — и никакого сладковатого предвкушения смерти. Я знаю, так не бывает, так не могло быть. И всё же — было. По осени из винограда с выживших лоз я сделал новый букет — вино горелого года. Вышло его не очень много — урожай в тот год был невелик. Я не помню, как получил этот вкус: в молодое вино я вложил без остатка весь тот год, так много взявший. И всё же… Я знал: это лучшее из того, что я когда-либо делал. С таким напитком я мог собрать всё возможное золото винных выставок. Но я не повёз его на демонстрацию. Потому что повторить это вино нельзя, как нельзя заново пережить горелый год. Что я с ним делаю? Раздаю. Даю случайным клиентам. Незнакомцам. По капельке, по глотку. Тем, у кого в глазах тени. Тем, кому, кажется, надо. Попробуйте?

*** Я отпила. Сначала вино показалось мне сладким, потом загорчило почти до невыносимости и, наконец, легло свежим послевкусием. Ведь после засухи бывает дождь, а после горечи — надежда. Мой обычно молчаливый спутник сделал глоток и улыбнулся: — Это очень хорошее вино.

*** — Это очень хорошее вино, — повторил он, когда мы снова затряслись по сельской дороге, — и в последний раз ты была права — винодел понял. — Заедем снова… лет через десять? — предложила я. — Лет через десять. С нами ему пока ещё рано.

553

Заповедник Сказок 2014

Избранное

Я рассматривала молодые сосны, почти полностью скрывшие следы давнего пожара, и думала о том, что человек, не любящий жизнь, вряд ли стал бы хорошим виноделом.

554 Художник Мария Скородумова

Екатерина Турикова-Кемпел

Вино горелого года

555

Заповедник Сказок 2014

556

Избранное

амада, девачки, памада! Памада, девачки!.. — Пивосигареты… Пивосигареты… — Семачки-семачки, вода-вода, чипсы-чипсы… — Огурчики малосольные берём, мальчики! Картошечка варёная! Картошечка, огурчики малосольные!.. Антон спустился на платформу. Попытался протолкнуться сквозь толпу обступивших вагон тёток. — А морошки нету? Морошка у кого? — Э, хватился! Морошка отошла уже. Октябрь на дворе. — Ты у местных спрашивай! Может, кто и носит… Антон переходил от вагона к вагону, пока не дошёл почти до самого локомотива. Он мог поклясться, что платформа была совершенно пустая, как вдруг из-за фонаря вышла бабка. Интересная такая бабка. Сгорбленная, в серой шерстяной юбке, серой грубой вязки кофте, чёрном платке. А из-под платка — рыжие вьющиеся локоны. — Ты морошку спрашивал? Голосок тоненький, скрипучий, и говор по-северному окающий такой. Подняла голову. Лицо морщинистое, землистое, бородавчатое, а глаза как у девки двадцатилетней — чистые, зелёные и ресницы длинные, рыжие, к бровям загибаются. Антон даже оторопел слегка. — Чё воды в рот набрал-то? Выплевывай дак! — бабка вытащила из-за спины корзинку. — Морошка-то тебе нужна?

Наталья Харпалёва

Морошка

— Мне, да. — Ну дак бери. — А вы — местная? Зачем спросил? Так, по инерции. — Местная, местная. Я везде местная. — А почём? — Дак триста. — Дороговато что-то… — Дороговато? Ты в октябре её где еще купишь? Сам-то на острове, чай, много насобирать думаешь… — А откуда вы знаете?.. — Оттуда. Ты зачем опять туда намылился-то? Не наездился ишшо? Всё ходють, ходють, и гадють, и гадють… — Почему сразу «гадють»? Я не гадю… Не гажу… Я так, погулять, поснимать… А вам-то чего? — Погулять, поснимать, — передразнила бабка. — Вот все вы такие, раздолбаи-то молодые. Всё цепляете по верхам, дак. Корней надо держаться, вот что! — В смысле? — В том самом смысле и есть. Держаться за корни, а не хватать чего ни попадя. Ясно тебе? — Не очень. — А не ясно, дак бери свою морошку и давай деньги-то! И проваливай. Антон достал из кармана мятую тысячную купюру. Всю мелочь по дороге потратил. Бабка посмотрела тысячу на свет и быстро запихнула в рукав. Антон ждал. Бабка взялась перевязывать платок. Долго перевязывала. Волосы у неё хороши были! Антон даже залюбовался. Наконец старуха упрятала последние локоны под чёрные складки и вопросительно посмотрела на него снизу вверх. — Чего? — Как чего? Сдачу. Семьсот рублей. Старуха хлопнула глазами, потом плаксиво сморщилась, захныкала и фальшиво запричитала: — Милый, а у меня ведь сдачи-то нету! Нету совсем денег, дак, никаки-их! Подошвочки уже дымятся бегать-то, а никто ничего не берё-от… Антон от такой наглости даже поперхнулся. Откашлялся: — Что значит «сдачи нет»?! Вы с ума сошли, что ли?! Отдавайте деньги!

557

Заповедник Сказок 2014

558

Избранное

— Внучек, а ты морошку-то бери вместе с корзинкой! Так и ягодка не заветрится — я её плотненько тряпочкой прикрыла. Она хорошая корзинка-то, ты не смотри, что старенькая. Вот, вместо сдачи тебе будет. — Не городите ерунду! Мне и ягода ваша уже не нужна, не то что корзинка! Сейчас стоянка закончится. Деньги отдавайте! Антон напирал на бабку, та ловко отпрыгивала от него, выставляя вперед корзинку. — Внучек, а я тебе ещё орешков дам. Хорошие орешки, калёные. И без камушков почти. Вот, прямо в кружечке тебе в корзинку поставлю, дак, вместе с ягодой… Бабка действительно приподняла тряпицу, которой была накрыта морошка, и всунула с краю эмалированную кружку с орехами. Кружка была старая, побитая, ещё советская, с бледной надписью «С 8 марта!» на боку. — Она не тяжёлая, корзинка-то. На ремешке. Нести легко. Ты лишнее скинь, оно и легче будет… — Офонарела, что ли, бабка! Какие, на хрен, орешки?! Тысячу гони, я сейчас милицию позову! Бабка вдруг остановилась, стала как будто выше ростом, наклонилась к Антону и сказала спокойным, низковатым голосом без всякого северного диалекта: — Бери корзину, говорю. Опять стала маленькой, и снова запричитала, показывая корявым пальчиком ему за спину: — Ой, а поезд-то твой отходит уже! Несёт тебя лиса за тёмные леса!.. Антон оглянулся. Действительно, проводницы загоняли пассажиров в вагоны. Снова повернулся к бабке. Проворная старушенция доковыляла уже до противоположного края платформы. Антон рванул было за ней, но бойкая бабёнка подобрала юбку, соскочила на пустые рельсы и как-то неестественно быстро поскакала к вокзалу. — Тьфу! Пропади пропадом со своими орехами, чувырла рыжая! Антон, злой как чёрт, заспешил к вагону. Потом всё-таки вернулся, поднял оставленную бабкой возле фонаря корзинку. Уплочено. Оставшиеся часы до Кеми доехал без приключений, хотя настроение было безнадёжно испорчено. И морошки уже никакой не хотелось. Корзинку приспособил под столик — на верхний плацкарт из-за ручки не влезала.

Наталья Харпалёва

Морошка

Корзинка-то — смех и грех! Смотреть не на что. Старенькая, ручка наполовину перебинтована каким-то заскорузлым бинтом, наполовину замотана изолентой. Внутри бабка сначала постлала полиэтилен, а уж на него высыпала морошку. Кто так делает? Для веса, что ли? Или чтобы объём казался больше? Ягода дышать должна. Ещё к корзинке был привязан ремень. Видимо, рыжая бабка носила этот ремень через плечо. Местные, которые сдают чернику заготовителям и этим зарабатывают, ходят за ягодой с серьёзными заплечными коробами. Эта корзинка против тех коробов — баловство одно. Да и к поездам с ней выходить не очень удобно — негабаритная, вмещает мало… Зачем она была старухе нужна? Антону лениво было об этом думать. И вообще противно, что так легко, примитивно дал себя развести на очень даже нелишние сейчас деньги. Он бы и рад был оставить дурацкую корзинку в поезде, но жаба душила — всё ж таки тысячу за нее отдал. Вот и Кемь. Привычно — ночь на станции, на пенке в спальничке. Рано-рано — в Рабочеостровский и очень удачно — успел на «Косякова». Благо навигация еще не закрыта. Три часа с копейками, и вот он, снова выплывает из тумана, такой знакомый, такой любимый остров. Сердце защемило — Тамарин причал. На Соловки Антон ехал уже раз в шестой или в седьмой. Его друзья много лет приезжали сюда волонтёрить — работать при музее. А он к ним на хвост однажды сел и с тех пор слезть не мог. Приезжал как бы и с ними, и сам по себе. Кремль и посёлок вдоль и поперек излазил. Снял всё, что было достойно внимания, при разном освещении — и на закате, и в солнечную погоду, и в дождь, и белыми ночами, и лунными ночами… В Интернете выкладывал, «лайки» получал. Однажды его снимки даже взяли в какой-то журнал… По окрестным островам тоже побродил. Да и сам Большой Соловецкий, с его озёрами, каналами, бухтами, гаванями и прочими чудесами, знал очень неплохо. Знал и любил. Вот только приезжал Антон сюда до этого сезона исключительно летом. Всегда мечтал побывать осенью. По чужим фотографиям представлял, каково здесь в сентябре-октябре. Народу никого. В лесу такое буйство красок, что глаза режет. Над островом гуси-лебеди вереницами пролетают. Рыба, грибы, ягоды, белуха, нерпа… Всё что хочешь. Гуляй, медитируй. И над душой никто не стоит — свой темп, свой график, свои планы и направления. Красота.

559

Заповедник Сказок 2014

Избранное

560

Художник Игорь Савин

Наталья Харпалёва

Морошка

Наконец свершилось. «Косяков» причалил, пассажиры начали сходить на берег. — Ты где гулять-то собираешься? Это Антон на катере с мужичком одним разговорился. С местным, из посёлка. О погоде, о рыбе, о ягоде. Теперь вот, пока народ на палубе сгрудился, толпится на выход, попутчику еще потрепаться была охота. Антон поднял тяжёлый рюкзак, накинул одну лямку, другую, застегнул на поясе, подпрыгнул легонько, чтобы рюкзак ладнее лёг по спине. Подхватил корзинку. — Хотел вообще-то на Новососновую. А оттуда до Овсянникова мыса. Там до Нерпичьей, может быть, доберусь. — А-а. Ну, Бог в помощь. Туда далековато. Километров двадцать пять от посёлка. — Да я в курсе. Вот думал, может быть, кто подбросит, чтобы времени не терять. — Какой подбросит! Это тебе не лето. Туда сейчас не проехать, не пройти. Совсем дорогу размыло. Трактором разве, и то до полпути. Поспрашивай, но надежды мало. Антон благодарно кивнул и собрался было с причала рвануть сразу к Турцентру, но мужик его окликнул: — Эй, погоди! Я сейчас племяннику звякну. У него «козёл», он везде проедет… Алё, Леха, здорова! Ты как там? Работаешь? Случаем на Новососновый сегодня не собираешься?.. Да тут одному туристу надо. Заплатит, чё… — Мужичок вопросительно глянул на Антона, тот энергично закивал. — …Не туда?.. А куда?.. — мужик протянул мобильник Антону. — На, сам договаривайся! Они в Савватиевский скит сегодня едут. Это тебе по дороге немного, могут до развилки подбросить. Антон взял трубку: — Здравствуйте! Мне подходит. А когда вы выезжаете?.. Через сорок минут?! Ой, да я же только с катера… Нет-нет, всё нормально, поеду! Только еду сбегаю куплю. А сколько возьмёте? Две с половиной — много. Полторы дам… Да, я один. И рюкзак у меня. О-кей, в одиннадцать у проката. Как-то всё очень быстро закрутилось. Антон на такое не рассчитывал. Хотел хоть оглядеться немного, может быть, ночь в посёлке переночевать. Хотя, в принципе, удачно. До развилки на Савватьевский — это, считай, полпути. Да даже если треть — тоже неплохо. Чем тупо шлёпать по дороге, грязь месить, лучше уж

561

Заповедник Сказок 2014

562

Избранное

сразу поглубже забраться, а оттуда потихоньку, куда потянет. Погода переменчивая, ветер пронизывающий, то солнце, то дождь… Время уже к обеду. Оглянуться не успеешь — стемнеет. Лучше ночь в хорошем лесу встретить. Палаточка, костерок, все дела… Однако сорок минут — это, считай, ничего. Бегом в «Три поросёнка» — это они с друзьями так называли магазины, три сразу в одном доме. Там — тушёнки, вермишели, гречки, каш одноразовых, заварки, сгущёнки, сахару, хлеба, ещё чего-то по мелочи вроде сыра и шоколадок для удовольствия. Скорей упихнуть всё в рюкзак и к велопрокату. Еле-еле успел к назначенному времени. «Козёл» племянника Лёхи уже стоял на месте. Без особых размусоливаний, с ходу: — Садись, поехали! Ну, поехали. На переднем сидении рядом с водилой восседал небритый мужик в ватнике. Напарник, наверное. В салоне было накурено и очень громко орала какая-то шансон-певица. Дороги действительно размыло и раскурочило так, что пассажиры на колдобинах подпрыгивали до потолка, больно ударяясь макушкой. Антон опасался за фотоаппарат. Хотя тот, надёжно упакованный, лежал в кофре, в середине необъятного Антонова рюкзака, побывавшего во многих передрягах, верного Антонова товарища, всё равно что-нибудь могло сдвинуться, растрястись… Мало ли. Техника нежная. Злосчастную корзинку Антон держал на коленях, обхватив руками, а рюкзак приспособил сбоку и, как мог, придерживал локтем. — Всё, приехали, вылазь. Нам налево, тебе направо. Вот и поговорили. Ну и слава Богу. Расплатился, увернулся от веера жидкой грязи из-под колёс буксующего «козла» и остался на развилке один-одинешёнек. Стоял минут пять просто так. Ни о чём не думая. Погружаясь в место, в котором так стремительно очутился. Дальше надо было решать, куда двигать. Можно, конечно, сразу к Новососновой, к морю, а можно, наоборот, ломануть вглубь острова, к Поднебесной. Соблазн велик — отсюда до неё рукой подать. Давно хотел Антон забраться на Поднебесную — самую высокую гору Соловецкого острова, всё никак случай не подворачивался.

Наталья Харпалёва

Морошка

563

Художник Игорь Савин

Заповедник Сказок 2014

Избранное

На берегу сейчас ветрило, наверное! Б-р-р. А у Поднебесной озерцо одно есть, уютное, светлое, прозрачное. А с горы виды открываются небось! Решено. Туда и направимся. Антон достал навигатор. Быстро нашёл на Соловецкой карте нужную точку. Теперь по азимуту — дорог прямых туда, конечно, никто не прокладывал.

564

Густой запах багульника обволакивал, пропитывал одежду, волосы. Антон не мог надышаться. Продираться сквозь чащобу с рюкзаком и корзинкой было непросто. Запарился совсем. Вышел к какому-то болоту. Можно, в принципе, высоким берегом обойти, но так неохота было опять лезть в низкий густой ельник, в колючие, цепкие кусты… А по болоту явно проглядывала тропка. Вон там, по кочкам… А чуть дальше даже дощечку кто-то бросил. Явно ходили! И он пройдёт. Выглянуло солнце. Стало совсем благостно и приятно. Цвета вокруг радовали. Те самые, каких ждал — от буро-красного до золотого, от светло-светло-зелёного до почти чёрного. Антон остановился, отдышался. Снял штормовку, убрал под клапан рюкзака. Остался в джинсовой рубашке. Красота! Теплынь и комаров нет. Это на Соловках-то! Это в октябре-то! Боковым зрением заметил три шляпки огромных переросших подосиновиков, возвышающиеся над высоким мягким мхом. Подходить не стал. Не хотел торопиться. Будут ещё и подосиновики, и белые… Впереди — четыре дня этого всего. Этого расслабленного влажного душистого лесного счастья. И фотоаппарат он достанет только завтра. Сегодня ещё руки с дороги дрожат, сегодня глаз не привык к новому освещению, не пригляделся к деревьям и небу, лицо ещё не обветрилось, волосы не прокоптились. Кадры получатся поверхностные, случайные, фальшивые. Надо присмотреться. Надо окунуться. Не надо торопиться. Антон вздохнул, ступил на кочку… На другую… Перехватил корзинку. Наплечный ремешок оказался маловат — удобнее было держать бабкину рухлядь за перемотанную изолентой ручку… Он прошёл уже две трети тропинки, совсем расслабился, рассиропился-разлимонился, как вдруг с корявой маленькой сосёнки прямо на него спикировала крупная тёмная птица.

Наталья Харпалёва

Морошка

Антон покачнулся. Ботинок неловко соскользнул с мокрой кочки. Что-то хрустнуло в лодыжке, и он на мгновение потерял сознание. Очнулся от удушья и горьковатого ледяного вкуса болотной воды, заливающей глотку. Свинцовый рюкзак, как в страшном сне, тянул куда-то вниз, в бездну, переворачивая его вниз головой. Антон задёргал руками и ногами, в секунду поняв, что погибает, и в этот момент в голове истошно заорала бабка: ЧЁ ВОДЫ В РОТ НАБРАЛ-ТО?! ВЫПЛЁВЫВАЙ ДАК!!! Парень на одном инстинкте изо всех сил рванул вверх. Вытащил лицо из-под воды, выплюнул воду, уже уходя вниз, успел глотнуть самую малость воздуха. Но тяжесть за спиной была невозможной, и он опять утонул. И снова визгливый голос: ТЫ ЛИШНЕЕ-ТО СКИНЬ, ОНО И ЛЕГЧЕ БУДЕТ! Сознание угасало, могильный ужас пронизывал тело, но, повинуясь бабкиному приказу, Антон ухитрился в слепой болотной жиже леденеющими руками расстегнуть на поясе пряжку, высвободить одну руку из лямки, изогнуться червём, высвободить другую. Рюкзак ушёл вниз, а Антон, как слепой щенок, задёргал пособачьи руками — вверх! Вверх! Вверх! Вынырнул. Взахлёб вдохнул воздуха. Опять под воду. Снова вынырнул. Стал цепляться за острую траву, разрезая ладони, за скользкий мох… Минуты растягивались в часы. Уходили последние силы. Коленки не слушались и соскальзывали со склизких кочек. Боль в повреждённой ноге была такая, что простреливала всего Антона от пятки до затылка. — Бабушка! Бабушка-а-а! — отчаянно заорал Антон. Почему «бабушка»? Откуда «бабушка»? Ответ не замедлил. Снова где-то во лбу отозвалось старческим скрипом: ДЕРЖАТЬСЯ ЗА КОРНИ, А НЕ ХВАТАТЬ, ЧЁ ПОПАЛО! Да, за корни. Конечно. Спасибо, бабуля! В воду свисал узловатый корешок той самой роковой сосёнки. Антон уцепился за него. Как мог, корчась от боли, подтянулся. Закинул ногу на зыбкую зелёную поверхность. Выкарабкался и по-пластунски, утыкаясь лицом в грязь, боясь каждую секунду опять провалиться в страшную темноту, пополз к краю болота.

565

Заповедник Сказок 2014

Избранное

Полз долго. Долго, долго, долго… Выполз. Живой. Живой.

566

Его колотило. Зубы стучали так, что он удивлялся — неужели зубы могут стучать так громко? Потом вырвало. Стало полегче. Солнце зашло за тучу, стало дико холодно. Антон попытался сесть — взвыл от боли. Нога. Ладно. Заполз в более-менее сухую песочную яму от выворотня, стянул с ног свинцовые ботинки. Кое-как свернулся калачиком, съёжился. Нагрёб на себя хвои. Надо было осознать размеры бедствия. Рюкзак утоп. Что в рюкзаке? Всё. Спальник-пенка-палатка. Свитер, термобельё. Еда. Фотоаппарат… Фотик жалко. Дорогой. Каждый прибамбас, каждый съёмный объективчик, каждую блендочку подбирал долго в Интернете, обсуждал, обмусоливал, подгонял под себя… Нет больше кофра, нет фотика. Жалко. Что ещё? Штормовка! Блин. Вот это попал так попал. Деньги, билеты, документы… Ножичек любимый карманный — стропорез. Телефон… Во дурак! Почему телефон-то в брюки не убрал? А! Джипиэс-то как раз убрал! Антон шлёпнул себя по боковому карману — здесь. Здесь джипиэсик родимый! Есть надежда. Достал. Под тёмным экраном расплывались капли грязи. Разобрал, что мог — обтёр, вытащил батарейку, положил на веточки сушиться. Мёртвому припарка. Снял рубашку. Как мог, отжал. Пальцы окоченели, не слушались. Снова с омерзением надел мокрую. Идти не может. Связаться ни с кем не может. Одежды — кот наплакал, штаны да рубашка. Вещей никаких. Ещё пара часов — и стемнеет. Искать его никому в голову не придёт. Вопервых, никто и не знает, где он — мужичку на «Косякове» и Лёхе этому в «козле» сказано было, что на Новососновую собирается. Во-вторых, с каких резонов им вдруг его искать? Только приехал, дня не прошло. Ну, ушёл человек на пять дней погулять по острову, ну, скатертью дорога. Теоретически можно попробовать доползти назад, до развилки. Маресьев вон зимой по снегу полз — и ничего, выполз. Практически же… Антон вспомнил буреломы, овраги, горки

Наталья Харпалёва

Морошка

с колючими кустами. Километров десять он сегодня уж какнибудь да прошёл. По азимуту. А обратно как? По солнцу? По Луне? Короче, полный абзац. — Ну, что, бабулечка-ягулечка? Вызволила ты меня из болота, давай теперь, накорми, напои, да спать уложи, — невесело ухмыльнулся Антон. — Что скажешь? БЕРИ КОРЗИНКУ, ГОВОРЮ! — в ту же секунду прогремело в голове, да так неожиданно, что Антон аж подскочил. И опять скорчился от боли. Корзинка! А куда она подевалась, кстати? Корзинка вместе с Антоном в болоте не тонула, это точно. Похоже, в момент, когда Антон оступился и вывихнул — или всё-таки сломал? — лодыжку, он инстинктивно отбросил корзинку куда-то в сторону. Чем чёрт не шутит? Может быть, действительно цело бабкино сокровище. Выполз из ямы. Снова кое-как добрался до берега болота. Прищурился, вглядываясь… Э! Да вон она, родимая! На ветке той самой корявой сосенки висела корзина, а над ней на той же ветке сидела та самая тёмная птица. Периодически наклонялась, ныряла клювом внутрь, клевала морошку, выныривала, довольная. Вот нечисть! Антон лежал на краю болота и тряс головой, отгоняя навязчивую бабку, как наваждение. Не-ет. Это что ж такое? Нет! Опять он туда не поползёт. Ещё не хватало. Хрен с ней, с корзинкой. Какой в ней толк? Чего там в ней? Фигня всякая. Орехи. И те, небось, просыпались все… Сама мысль о том, что нужно будет снова ложиться на этот грязный, мокрый зелёный холодец и ползти в самую его середину, заставляла Антона передёргиваться. Так глупо и страшно помереть? Когда уже высыхать начал… Отвернулся, хотел было уползти назад, в уютную ямку. Но ягулечка не дремала: БЕРИ КОРЗИНКУ, ГОВОРЮ! Антон инстинктивно оглянулся. Голос гремел уже не в голове, а словно из-за плеча. «Всё, кажись, крыша едет». Всхлипнул. Заплакал. С досады стал стучать кулаком по земле, материться. Ну, почему всё так? Почему именно с ним?

567

Заповедник Сказок 2014

568

Избранное

Успокоился. Дотянулся до длинной еловой палки с рогулькой наверху. Подобрал. Пополз. На этот раз дополз до сосны гораздо быстрее — на болоте ещё темнел кривой дорожкой его же след. Птица пересела на соседнее сухое деревцо, принялась чистить перья, с любопытством поглядывая на странное ползучее существо. Существо высунуло вверх длинное щупальце и стало дёргать им вверх-вниз, вправо-влево, по кругу, чертыхаться, подвывать и ойкать. Птица не выдержала, взмахнула крыльями, улетела, а Антон с десятой попытки подцепил-таки корзинку еловой рогулькой, сдвинул её на край ветки и даже сумел снять так, что ничего не перевернулось и не просыпалось. Тряпка бабкина была на месте. Морошка на месте. И даже кружка с орехами на месте! Чудеса. Антон тут же зачерпнул грязными руками две горсти ягоды, проглотил. Съел ещё. И ещё… Опомнился, когда на дне осталось всего несколько ягодок. Начал грызть орехи. От них становилось немножко теплее, но откладывать возвращение дальше было нельзя — сгущались сумерки. Пополз назад. Опять медленно. Корзинка в одной руке мешала, а как приспособить её по-другому, чтобы не перевернуть, сообразить не мог. Не мог объяснить себе и того, зачем вообще надо было волочить по болоту старую пустую корзинку. Надо, и всё тут. Бабушка сказала. Приполз. Совсем стемнело. Нырнул в родную ямку. Холодно. Как холодно и больно! На здоровую ногу ботинок с трудом влез. Другая, сломанная — или всё-таки вывихнутая? — распухла. Как там? Шину вроде полагается наложить? Доел из корзинки остатки ягод. Подобрал две палки. Стянул грязный носок, размотал ручку корзинки, замотал ногу бабкиным бинтом, сверху обернул полиэтиленом, замотал изолентой. Ремнём от корзинки кое-как привязал «шины» — с одной стороны, с другой… Зафиксировал. Хоть что-то. Теперь костерок бы. Эх. Из подходящих в его ситуации способов добывания огня в голову пришёл только способ Робинзона — тереть палочки друг об друга, пока дым не пойдёт. Антон вспомнил, сколько раз читал о тщетных попытках разных людей повторить такой опыт, о часах

Наталья Харпалёва

Морошка

бессмысленного верчения штырьков в деревяшках, о кровавых мозолях на ладонях, и даже пробовать не стал. Однако просто так давать дуба обидно. Что-то надо было делать. А вдруг?.. На удачу? Приложил ладони ко рту, хрипло крикнул: — Бабушка! Согреться бы!.. Закрыл глаза, прислушался к себе. ХОРОШИЕ ОРЕШКИ, КАЛЁНЫЕ. И БЕЗ КАМУШКОВ ПОЧТИ. — Благодарствую, бабушка. Орешки, значит. Ладно, съем твоих орешков. Взял несколько штук из кружки, начал грызть. Так себе орешки на самом деле. Горчат. Холодно. Холодно, блин! Даже больно не так, как холодно. Не работает, ягуля, не действует твоё волшебство! …И БЕЗ КА-АМУШКОВ ПОЧТИ! — повторила в голове бабка противным голосом. Антон высыпал все орехи на бабкину тряпицу. На самом дне кружки обнаружились два тёмных, размером с фалангу пальца, камня. Взял в руки, покрутил. Холодные. Постучал друг об друга. Камни с треском стукались, и, кажется, искрили. Кремень! Огниво! Ай да бабка! Антон стал судорожно выламывать из корзинки сухие прутики, ломать их на щепочки, сложил горкой, наскрёб лишайника с елового ствола. Сыроват, но авось… Ниток из края тряпки надёргал. Один камень положил на песок, на него и вокруг — разжигу. Ну, милая, не подведи! Осторожно ударил камень о камень. Сильнее. Искрит! Искрит!!! Вот уже дымок пошёл… Загорелось. Получилось! Антон заревел от радости. Тут же стал себя ругать, что не подготовил запас хвороста. Начал ломать прутья корзинки, извёл почти все, потом собрал все веточки, до каких смог дотянуться, потом пришлось выползти, доковылять на одном колене до упавшей, успевшей высохнуть небольшой ёлки, приволочь её к яме. Огонь успел почти погаснуть. Еле теплился. — Сейчас, сейчас… Потерпи, родной, сейчас подкормлю тебя. Скорее наломать веток, подуть, набросать палочек… Через полчаса Антон уже согревал то окоченевшие пальцы и лицо, то отсыревшую спину возле вполне уверенного костра.

569

Заповедник Сказок 2014

Избранное

570

Художник Игорь Савин

Наталья Харпалёва

Морошка

Пока ползал за хворостом, недалеко от своей ямки обнаружил лужицу с дождевой, не болотной водой. Зачерпнул кружкой, поставил кипятиться. Едва дождался, пока вскипит, обжёг пальцы, потом язык, но зато с каким удовольствием напился кипятка! Горячего! Вкусного! Жизнь, кажется, налаживалась. Если бы не нога. К боли приходилось привыкать. Главное — поменьше тревожить лодыжку. Сделал себе из лапника какую-никакую подстилку. Улёгся поудобнее, уложил измученную, замотанную изолентой ногу. Очень хотелось чем-нибудь укрыться. От безнадёги поднес к огню бабкину тряпку. Понимал уже — всё, что связано с рыжей мошенницей, не просто так. Ткань, которой старуха укрывала корзинку, оказалась старой, застиранной, с каким-то полустёртым, когда-то, видимо, красным, а теперь — бледно-желтым орнаментом. Ромбики, крестики… Антон помусолил уголок. Э, да тряпка-то вдвое сложена! Тонкая материя неожиданно развернулась и стала гораздо больше, чем представлялось вначале. Да нет, втрое! Ещё раз развернул. И ещё… Антон не верил глазам — он держал в руках большое покрывало, что-то вроде скатерти. Он обернулся в тонкую домотканину, как в плед, и мгновенно согрелся. Что ж раньше-то не догадался? ТАК И ЯГОДКА НЕ ЗАВЕТРИТСЯ. Я ЕЁ ПЛОТНЕНЬКО ТРЯПОЧКОЙ ПРИКРЫЛА, — напомнила бабка. — Бабка-Ёжка, костяная ножка, — пробормотал Антон. — У кого вот только ножка теперь костяная — ещё вопрос. Искры улетали в звёздное небо. Антон лежал на боку, обхватив коленки руками. Он так устал, что уже не замечал ни урчания в животе, ни узловатых веток под рёбрами. Даже ноющая боль не помешала ему рухнуть в глубокий тяжёлый сон. Проснулся от упавшей на лицо капли. Рассвело. Сыро. Костер погас, серый дымок едва струился из-под тлеющей еловой чурки. Метрах в пяти от костра сидела лисица и внимательно смотрела на Антона зелёными глазами. Антон приподнялся на локте. Охнул — всё затекло. Махнул рукой: — Пошла! А ну, пошла отсюда!

571

Заповедник Сказок 2014

Избранное

Лиса не двинулась с места. Шевельнула хвостом, наклонила голову. Моргнула. Антону показалось, что у лисы длинные, загибающиеся вверх ресницы. Бывают у лис ресницы? Несколько минут человек и зверь молча наблюдали друг за другом. Потом лиса встала и спокойно ушла в лес. НЕСЁТ ТЕБЯ ЛИСА ЗА ТЁМНЫЕ ЛЕСА!

572

— Зараза! Ты ж мой ботинок сгрызла! Оказывается, лиса сидела аккурат на Антоновом ботинке. На том, что не влез на больную ногу. Теперь ботинок представлял собой жалкое зрелище: растерзанный, разлохмаченный, с выдранным язычком… Понятно, что толку от него и так не было никакого, но Антон всё равно разозлился. Схватил шишку, запульнул вслед лисе. Что делать? Надо было просыпаться. Из-под бабкиной скатерти вылезать совсем не хотелось. Эта серая тряпочка Антона спасла — под утро начались заморозки, иней до сих пор лежал на траве. При погасшем костре в так и не просохшей одежде парень обязательно бы что-нибудь себе отморозил. Придумал завязать скатерть на шее, как плащ. Кое-как проделал в материи дырки для рук. Жить можно. Нога, правда, за ночь поплохела. И температура поднималась — лоб горел, во рту было сухо, треснула и закровила нижняя губа. Раздул костёр. Поставил кипятиться воду. Добавил в кипяток шикши и несколько хвоинок. Подобрал истерзанный ботинок. — Ну, что, бедолага, досталось нам с тобой ни за что? ПОДОШВОЧКИ УЖЕ ДЫМЯТСЯ! — тут же ответил башмак бабкиным голосом. Ах, вот прям так? Антон, не глядя, швырнул башмак в костёр. Зачем? Машинально. Привык уже как-то подчиняться командам рыжей бабки-ёжки. Теперь ещё, оказывается, и оборотня хвостатого. Всё, что с ним произошло за последние сутки, было настолько абсурдно, настолько зазеркально, настолько странно, что какой-то там рваный ботинок в костре погоды не делал. Вонял только уж очень противно. Неэкологично. Чёрный дым поднимался над лесом, стелился над болотом. Антону стало даже немножко стыдно — такую красоту испортил. Где-то за спиной затрещали ветки. — Слышь, ты чего тут жжёшь? А ну, кончай это дело!

Наталья Харпалёва

Морошка

Антон, как был, полулёжа, опухший, с застывшей в волосах болотной грязью, завёрнутый в странное серо-розовое одеяние, повернулся и замер: через ёлки к нему пробирался усатый мужик в вязаной шапке, камуфляжном бушлате, берцах, с небольшим рюкзачком. Видимо, вид у Антона был такой, что мужик выпучил глаза и оторопело попятился. — Не пугайтесь! — Антон хотел заорать, но голос сорвался и перешел на петушиный писк. — Я не бомж и не сумасшедший! Я в болоте чуть не утонул. У меня рюкзак утонул и нога сломана. Помогите, пожалуйста!.. Боясь, что мужик сейчас уйдёт или растворится в воздухе, Антон пополз к нему навстречу. Усатый сделал еще несколько шагов назад. Потом достал из-за пазухи пневматический пистолет. — А ну, стой! Не двигайся! Давай, докладывай, кто такой, как сюда попал! Антон начал взахлёб рассказывать, стараясь всем своим видом показать, что он нормальный и адекватный. Сбивался, приплетал зеленоглазую лису, рыжую старуху, горькие орешки, но мужика вроде бы убедил. Тот убрал пистолет, попросил показать ногу. Кое-как разрезали штанину, которая уже плотно обхватывала огромную багровую лодыжку. В одном месте кожа разошлась в гноящуюся рану, штанина была в крови. Дядька посуровел. — Похоже, заражение у тебя, паря… Достал мобильник, стал пытаться кому-то дозвониться. Не получилось. — Значит, так. Ты тут лежи, никуда не уходи. Здесь связи нет. Я вернусь… Отошёл. Потом вернулся, снял с себя свитер, отдал Антону. Вытащил из костра остатки ботинка, затушил в луже, чтобы не воняли. Ушёл. Антон откинулся на лапник, закрыл глаза. Ему стало спокойно и хорошо. Утро переходило в день. Пахла влажная хвоя. Лес поскрипывал, трынькала какая-то осенняя птаха. Что-то такое думалось обрывочное, в полубреду… Что вот мог бы сейчас уже и не быть. Что в кофре остались отснятые флешки, которые не успел отформатировать, и если когда-нибудь его рюкзак обнаружат археологи, может быть, сумеют снять информацию. То-то удивятся! Что

573

Заповедник Сказок 2014

Избранное

бабка-ёжка сейчас где-нибудь в кустах сидит, за ним наблюдает. Что лисиц он и раньше на Соловках встречал, но такой красивой никогда не видел…

574

Часа через три усатый мужик в камуфляже вернулся с носилками. С ним были три помощника. Пока возились с обработкой раны и перевязкой, что-то кололи в ногу, Антон спросил: — Вы хоть расскажите, как вы меня нашли? — А нечего деньгами сорить! — буркнул усатый. — Семьсот рублей не отдам, и не проси. — Какие семьсот рублей? — А такие! В кои веки собрался с утречка рыбку поудить. Доехал до развилки, хотел дальше, смотрю — какая-то бумажка валяется. Пригляделся — сотня! Ну, я из машины вышел, поднял, оглянулся, а чуть от дороги — ещё полтинник на сучок наколот. Я к нему, а от него новая купюра видна… Так и шёл, как по меткам. Правда, после полтинника попадались одни десятки. Оригинально ты маркера вешаешь! Богатенький Буратинка, да? Только ты в следующий раз не жмотничай — давай тысячи сразу накалывай! Ну, а когда деньги закончились, жжёной резиной завоняло. Я подумал и на запах пошёл. Не люблю, когда турьё мусор жжёт. А тут — ты в простыне. — Да не простыня это… И деньги не мои. — Конечно, не твои! Мои. Ладно, про свои дела — и про простыню, и про оборотня — ты в больнице расскажешь. Или в милиции! Четверо мужиков заржали в голос. Антон тоже улыбнулся. Истории с деньгами он даже не удивился. — А звать-то вас как, спаситель? Меня Антоном… — А меня Корнеем. Родители были весёлые, в честь Чуковского назвали. Ты знаешь чего, Антоша, ты кончай болтать. Нам тебя еще по лесу хрен знает сколько переть. Давай-ка, за подмышку тебя приподниму… Вот так… Усатый мужик перевалил Антона на носилки, сам встал впереди справа, трое помощников распределились по местам, на «раз-два-три!» подняли носилки. — Ну, паря, теперь держись… — Ага, — Антон улыбнулся и подмигнул бабке-ёжке. — Буду держаться, Корней!

Наталья Харпалёва

Шурина роща

еревня называлась Заболотье. Это было уже второе Заболотье в Катиной фольклорной жизни. За пять лет экспедиций от Питерской консерватории, где Катя училась на последнем курсе, у девушки набралась целая коллекция деревень с приставкой «за»: Заречье, Загорье, Заборовское, Заозерное, Заболотье… Это не считая десятков других сел, деревень, хуторов, в которых их дружная студенческая компания во главе с бессменной руководительницей, профессором Галиной Григорьевной Петровской, записывала песни. Ездили и по Костромской, и по Архангельской, и по Новгородской областям. Теперь вот принялись за Вологодчину. В Заболотье Катя приехала во второй раз. В первый была прошлым летом. Их группа туда случайно попала — экспедиция тогда уже подходила к концу, ехали из райцентра, попутчица обмолвилась, что, дескать, вот ещё в Заболотье были когда-то хорошие песенницы. Галина Григорьевна сразу ухватилась: — А что за Заболотье? — Да глухомань. Туда и дорога-то не всегда проезжая. Размывает дождями, и не доберёшься. — Так это же замечательно! — обрадовалась охочая до всяких авантюр профессорша. — Нам того и надо! Чем глубже, тем архаичнее традиция. В тот раз у них на всё про всё оставался день, поэтому решили заехать в Заболотье просто на разведку. Разведка вышла короткая, но на редкость удачная. Пару часов всего-то и успели

575

Заповедник Сказок 2014

576

Избранное

позаписывать, зато песни и впрямь оказались великолепными, голоса у женщин местных чистые, высокие, слаженные. Чудо что такое! Сама деревенька небольшая, но и не маленькая — полторы сотни жителей. И не то чтобы одни старухи, молодёжь тоже есть. Имена, а особенно отчества у местных женщин очень порадовали питерцев — среди марьиванн и зинаидвасильевн здесь во втором десятилетии ХХI века встречались, например, Мелания Анфимовна, Павла Изосимовна, Евпраксия Серафимовна или какая-нибудь Соломония Куприяновна. И говор, конечно, грел ухо. Никакое печатное слово не передаст это волшебное цёконье, оканье, эту чудесную диалектную вологодскую скороговорку. Во многих местах она уже пропадает, тает, забивается телевизионным «правильным» выговором, и только вот в таких заповедниках ещё чудом держится. Словом, находка, а не деревня. На следующее лето дотошные фольклористы запланировали уже всерьёз прошерстить это самое Заболотье, вытянуть из него всё, что только смогут вспомнить бабушки-певуньи. Приехали в августе аж вдесятером — семь девчонок, два парня и руководительница. Расселились по двое в дом. Подружек Катю и Ленку взяла к себе самая старшая бабушка — Аполлинария Тихоновна. Большая такая бабушка, видная. Строгих правил. На улицу без косынки, с непокрытой головой никогда не выходила. Всегда выглаженная, всегда чистая. Ей уже было хорошо за восемьдесят, но держалась старушка огурцом, огромную свою домину содержала в идеальной чистоте, ещё и за козами успевала ходить, и на огороде хлопотала. Девчонок поселила в летней избе, дала душистые тюфяки, набитые сеном. Охала всё, какие же они, питерские, худющие, и кормила до отвала — то омлет чуть ли не из десятка яиц забубенит, то молоко козье огромными кружками заставит пить, то полную тарелку шанег с пшёнкой напечёт, то кашу со здоровенным куском душистого сливочного маслом из печки достанет, то суп с разваристым мясом и молодой картошечкой в чугунке. Благодать! Катя с Леной подружились ещё на вступительных экзаменах. Внешне они были даже немножко похожи. Обе светленькие, невысокие, с длинными волосами. Разве что у Лены волосы слегка завивались, а у Катерины были прямые, как солома. А вот характерами девушки разнились. Рассудительная, спокойная Катя приглушала фонтанирующую, шуструю Ленку. Зато та не давала Кате закиснуть — постоянно держала в тонусе. Три дня Галина Григорьевна с помощницами в тесном кабинетике местного завклубом по шесть часов записывала

Наталья Харпалёва

Шурина роща

Заболотьевские песни. Три дня бабушки, красные от духоты и от натуги, пели и перепевали старинушки, забывали слова и запевы, вспоминали новые, ссорились, перебивали друг друга, хохотали, кашляли в середине куплета, заставляя девчонок опять и опять прерывать запись и начинать всё заново. Галина Григорьевна была очень довольна — песенный урожай оказался гораздо богаче, чем можно было ожидать. Три протяжные песни Петровская — с её-то опытом! — вообще слышала впервые. Записали много календарных, кучу свадебных, несколько превосходных духовных стихов, парочку романсов, а уж частушек и страданий — не счесть! На четвёртый вечер Аполлинария Тихоновна, накрыв вечером стол, взмолилась: — Девоньки, пожалели бы вы нас, старух, а? И баб наших измочалили совсем, и сами вымотались. У меня огород заброшен, кабачки вянут, картошку надо окапывать. Сколько ж можно? Отдохните. Сходите за черникой, за грибами. Белых полно. Опята, говорят, пошли. У Ленки загорелись глаза, она сразу дёрнула Катерину за рукав: — Ой, пошли, пошли! Катя спокойно высвободила руку: — Куда же мы пойдём, баб Поль? Мы совсем ваших лесов не знаем — заблудимся. — Да ну ещё! — отмахнулась бабушка. — Чевой-то вы заблудитесь? Ничего не заблудитесь! Идите вон в Шурину рощу, она светлая, прозрачная, в ней ещё никто не заблудился. — А далеко это? Баба Поля подошла к окошку. — Вот гляди: дорога от деревни вверх поднимается. А на холме слева — берёзы высокие. Видно? Катька мотнула белыми хвостиками: — Угу. — Там она и есть, Шурина роща. По опушке всегда белых мно-ого! Вот завтра с утречка и пойдёте. Девчонки всполошились, побежали отпрашиваться у Галины Григорьевны. Та легко согласилась — сама уже собиралась устроить выходной, банно-прачечный день для своих подопечных. Встали затемно. Баба Поля выдала Кате и Ленке корзинки, ножи, по две морковки с грядки, по пирогу с капустой и одну на двоих полуторалитровую баклажку с холодным козьим молоком.

577

Заповедник Сказок 2014

578

Избранное

До места добрались минут за сорок. Роща в самом деле была светлая, красивая. Высокие толстые берёзы пропускали сквозь золотисто-зелёные кроны солнечные лучи, небольшие ёлки почти не затеняли сочную, не по августу зелёную траву. Катя очень любила собирать грибы. Особенно если их было много и не приходилось проходить по три километра за каждой сыроежкой. Здесь грибов хватало. Корзинка быстро наполнялась маслятами, подберёзовиками, нашлась парочка крепеньких подосиновичков. А вот и белый. Красавец! Коренастый, ножка толстая, шляпка маленькая, на бок нахлобученная. У самых берёзовых корней вырос. — Ленка-а! Лен! У меня белый! Иди, смотри, какой! — Белый?.. Подожди, не срезай без меня! Сейчас! Пока Лена сквозь кусты продиралась к подруге, Катя наклонилась к берёзе, чтобы разгрести вокруг гриба мох — так он выглядел ещё красивее. Оперлась рукой о ствол… «… как над речкою режет Воду синюю солнца соха. Хорошо выбивать из тела Накаляющий песни гвоздь. И в одежде празднично белой…» Катька отдёрнула руку. Оглянулась. Посмотрела вверх. На всякий случай заглянула за дерево. Снова прикоснулась к стволу. «…Ждать, когда постучится гость. Я учусь, я учусь моим…» Это что такое? Катя зажмурилась, потрясла головой. — Ты чего? — Ленка так незаметно подошла, что Катерина вздрогнула. — Где твой белый-то? Показывай! — Что?.. А-а, да, белый… Вот, смотри какой! Катя уступила место подруге. Та подошла к самой берёзе. — Ух, ты! Хоро-ош! Ну-ка, ну-ка, иди сюда, красавчик, — Ленка наклонилась над грибом и тоже оперлась рукой о белый берёзовый ствол. Удивлённо подняла голову, прислушиваясь к чему-то. Оглянулась на Катю. Отвела руку от ствола. Потом снова дотронулась, не сводя с подруги глаз. — Это что? — В смысле? — Катя знала, что. — Ну, это… Стихи. — Ты тоже слышишь? — Ага. «Я учусь, я учусь моим сердцем цвет черёмух в глазах беречь…».

Наталья Харпалёва

Шурина роща

— А я думала, мне показалось. Катя придвинулась к подруге и прислонила ладонь к белой коре. «…Только в скупости чувства греются, Когда рёбра ломает течь. Молча ухает звёздная звонница, Что ни лист, то свеча заре. Никого не впущу я в горницу, Никому не открою дверь». Дерево замолчало. Девочки ещё немного постояли у берёзы, прислонив ладони к стволу. Тишина. Лена передвинула руку, обняла ствол, обошла кругом, ещё раз потрогала кору. Ничего. — А ты как слышала? — спросила она тихо. Катя рассеянно наклонилась, аккуратно срезала белый гриб, положила в корзинку. — Ну, так… Вроде бы и не слышала, а в голове слова возникали. Сами собой. А ты? — А у меня женский голос такой, взрослый, немножко «эр» не выговаривающий. — Ленка гортанно процитировала: — «Никому не откр’р’ою двер’рь…». В голове тоже звучал. Отчётливо. Ты, кстати, знаешь, чьи это стихи? — Есенина, может быть? — Похоже… Надо же, говорящая берёза! Никто же не поверит, Кать! А как это, интересно? — Не знаю… Может быть, здесь какое-нибудь излучение? Психотропное… — Ага. Или галлюциногенные грибы, — хмыкнула Лена. — Нет, это что-то другое. Сказочное, волшебное… — Если бы волшебное, она бы читала не Есенина, а какие-нибудь сказки. Или заговоры, — Катя приложила ухо к берёзе. Тихо. — И почему она сначала говорила, а потом замолчала? — Завод кончился. — Да ну тебя! — Катя хихикнула. — Слушай, а может у нас крыша поехала от перенапряжения? — Вряд ли. Сразу у двоих вряд ли, — Ленка повернулась. — Погоди, а если соседнюю берёзу потрогать? Оставила корзину, подбежала к соседнему дереву, осторожно прикоснулась к стволу… — О! Есть! Катюха, иди, слушай! — Есенин? — Не-а! Катя подбежала к берёзе, протянула руку.

579

Избранное

Художник Кира Соколовская

Заповедник Сказок 2014

580 «…Затем Смок с Малышом нагрянули в Уэнтворту, вышвырнули его за дверь прямо в снег и всё в хижине перевернули вверх дном. Приковыляла Лора Сибли и тоже стала лихорадочно искать. — Ничего ты не получишь, старуха, хотя бы мы откопали целую тонну, — заверил её Малыш. Но их постигло не меньшее разочарование, чем Лору Сибли. Они даже пол весь изрыли — и всё-таки ничего не нашли…» — Джек Лондон! — воскликнула девушка. — Обожаю! Интересно, а ёлки тоже звучат?.. Ёлки тоже звучали. И сосны, и осины, и даже куст орешника. У девчонок началась угадайка. Они бегали от дерева к дереву, прислоняли ладони к стволам, прислушивались, и выкрикивали: — О! «Том Сойер»! — А тут «Всадник без головы». — А у меня Гоголь, «Вечера на хуторе…». — Класс! А у меня стихи какие-то опять… Не знаю, кто это.

Наталья Харпалёва

Шурина роща

— Дай послушаю… «…И юноши, узрев её, за нею Влюбленною толпой не побегут. Приманивать изысканным убором, Игрою глаз, блестящим разговором Ни склонности у ней, ни дара нет; Но поражён бывает мельком свет Её лица необщим выраженьем…» — Да ты что, Катька, это же Баратынский! «Лица необщим выраженьем» — это же хрестоматия! Такие вещи знать надо. — Ладно, больно умная, — надулась Ленка. — А вот эту берёзку угадаешь? — Чего там у тебя ещё? «…После завтрака четыре парочки отправились в Королевский цветник, как его называли в то время, посмотреть на недавно привезённое из Индии растение, название которого мы не можем сейчас припомнить и которое привлекало тогда в Сен-Клу весь Париж; это было причудливое, прелестное деревцо с высоким стволом…» — Нет, не узнаю. Французское что-то явно. — Ну, это на поверхности. Сен-Клу, Париж… Понятно, что не японское. А кто написал и что за книга? Катя нахмурилась: — Сейчас. Надо ещё послушать. Может быть, имена какие-нибудь прозвучат. Снова дотронулась ладонью до ствола: «…с бесчисленными тонкими, как нити, растрёпанными веточками, лишёнными листьев, но зато покрытыми множеством крошечных белых розочек, отчего куст напоминал голову, усыпанную цветами. Около него всегда стояла толпа любопытных. Осмотрев деревцо, Толомьес вскричал: «Предлагаю ослов!», и, условившись с погонщиком о цене, компания пустилась в обратный путь через Ванв и Исси…» — Толомьес, Толомьес… — Катерина потерла ладонями виски. — Что-то знакомое. Не из Дюма случайно? — Не знаю, не читала, — честно призналась Ленка. — Ладно, давай ещё что-нибудь интересное найдём. Деревья, казалось, с готовностью подставляли под ладони девочек свою шершавую кору и радостно шумели: «Как хорошшшо! Слушшшайте нас, слушшшайте!» «…Итак, Эдмон имел то преимущество, что знал, кто его хозяин, между тем как хозяину неизвестно было, кто его новый

581

Заповедник Сказок 2014

582

Избранное

матрос. Как ни осаждали его старый моряк и товарищи, Дантес не поддавался и не признавался ни в чём; он подробно рассказывал о Неаполе и Мальте, которые знал, как Марсель, и повторял свою первоначальную басню с твёрдостью, делавшей честь его памяти…» «…И ювелир удивился этому и спросил Камар-аз-Замана: «За сколько ты её купил?» — «За тысячу динаров», — сказал Камараз-Заман. И ювелир молвил: «Ты получил её даром, так как тысяча динаров это меньше, чем стоимость её перстней, и её одежда и украшения достались тебе даром». — «Да обрадует тебя Аллах благом, — сказал Камар-аз-Заман. — Раз она тебе понравилась, я отведу её к себе домой…» «…Но в полдень нет уж той отваги; Порастрясло нас; нам страшней И косогоры и овраги; Кричим: полегче, дуралей! Катит по-прежнему телега; Под вечер мы привыкли к ней И, дремля, едем до ночлега — А время гонит лошадей…» Что-то подруги узнавали легко и очень радовались своей эрудированности. А что-то оказывалось незнакомым, непрочитанным, и девочки зависали у дерева минут на десять, пробуя по стилю, по ключевым словам разгадать страну, автора, эпоху. «…А Уленшпигель с Ламме мирно продвигались вперёд из Петегема в Гент вдоль по течению Лей. Они направлялись в Брюгге, где Ламме надеялся найти свою жену, и в Дамме, куда Уленшпигель стремился в блаженной мечте увидеть Неле, которая жила печальной жизнью подле безумной Катлины». «…Львов (входит). Мне нужно с вами объясниться, Николай Алексеевич! Иванов. Если мы, доктор, будем каждый день объясняться, то на это сил никаких не хватит. Львов. Вам угодно меня выслушать? Иванов. Выслушиваю я вас каждый день и до сих пор никак не могу понять: что, собственно, вам от меня угодно? Львов. Говорю я ясно и определённо, и не может меня понять только тот, у кого нет сердца…» «…— Видите, Уотсон, если моя профессия никому не будет больше нужна, у меня ещё есть в запасе мои любительские таланты, — сказал, смеясь, Холмс. — Наш друг, я уверен, не станет дольше держать нас под открытым небом…»

Наталья Харпалёва

Шурина роща

Домой вернулись уже в сумерках. Запыхавшиеся, румяные, взъерошенные, вломились в дверь, оставив полные корзинки в сенях, бухнулись на лавку и начали стягивать сапоги с уставших ног. — Ой, баба Поля, с нами такое было! Такое!.. — Вы не поверите! Баба Поля хлопотала у печи, даже не оглянулась. В избе вкусно пахло щами и чем-то печёным. — Да-а, загуляли мои девоньки. А я уж жду-пожду, думаю, может быть, идти искать вас. Девчонок распирало. Начали хором. — А мы там… — А у нас… Посмотрели друг на друга. Прыснули. — Давай, ты рассказывай! — Нет, ты лучше! Опять захихикали. Баба Поля распрямилась, вытерла руки о фартук, села напротив девочек, улыбнулась. — Что, поговорили с вами наши берёзки? Наслушались книжек-то? У Ленки с Катькой вытянулись лица. Переглянулись, и снова хором: — Так вы знали?! — Почему же вы нам не сказали? Баба Поля посмотрела исподлобья: — А вы бы мне поверили, можно подумать. И потом, Шурина роща не всем открывается. Вот вам открылась, а другим, бывает, и слова не скажет. Катя была потрясена: — Но её ведь кто-нибудь исследовал? Учёные какие-нибудь… Что говорят? Из-за чего это? Бабуля улыбнулась: — Я же говорю, не всем она открывается. Приезжали двое каких-то. С приборами. Откуда только узнали. Наши-то особенно не болтают про это… — Баба Поля строго посмотрела на девчонок: — Вы тоже не болтайте, поняли? — Конечно, поняли, — пробормотала Ленка. Мы и вам-то боялись рассказывать. Думали, вы нас из дома выгоните, скажете, врушки или ненормальные… — Так что эти учёные с приборами? — перебила Катя.

583

Заповедник Сказок 2014

584

Избранное

— Что… Дня три тут ходили, чего-то там машинками своими щёлкали, мерили, писали, а потом уехали. Сказали: «Шарлатанство и суеверия». — Но это же правда! Мы же сами слышали… — возмутилась Катя. — Конечно, правда, — согласилась бабушка. — Так расскажите нам скорее! — Расскажу, но только после того, как вы умоетесь, вымоете руки и сядете за стол. Я щи уже три раза разогревала. После вкуснющего ужина девчонок разморило. Щёки горели, ноги гудели. Чёрные от грибов, даже мылом не отмывающиеся ладони подрагивали, глаза закрывались сами собой. Но они держались изо всех сил. Любопытство перебарывало сон. Сели с бабой Полей разбирать корзинки. Очень хотелось поторопить — когда же начнёт рассказывать? — но сдерживались. Перемигивались только. А Аполлинария Тихоновна всё молчала, улыбалась, покачивала головой каким-то своим мыслям и чистила, чистила узловатыми пальцами чуть уже подмякшие маслята. Истомившаяся Ленка открыла было рот, чтобы окликнуть бабу Полю, но та неожиданно сама тихо заговорила: — Шура эта у нас была учительницей. Ещё до войны, задолго. Мне уже восемьдесят седьмой годочек пошёл, а я её хорошо-о помню! Мало кто ещё помнит. Не осталось никого. Вот Нинка только. Да Николай был, помер. А я помню. Училась у неё. Александра Николавна её звали. По фамилии Шаховская. Из сосланных. Мужа её убили в гражданскую, он был за белых. Сыновей двух забрали. А она вот к нам, в Заболотье попала. Хорошая была учительница. Строгая! Мы её боялись. Но любили всё равно. Потому что она свой предмет очень замечательно знала. У нас тогда была большая школа-то. К нам и из соседних деревень ребята ходили. Это сейчас все разъехались, сперва начальную оставили, а потом и её закрыли. А тогда были все восемь классов, и разные учителя. Вот Шура… Александра Николавна… вела русский и литературу… — А почему в её честь рощу-то назвали? — встряла Ленка. Баба Поля подняла голову от ведра с грибами, внимательно посмотрела на девочку. — А ты погоди. Я расскажу. Я всё по порядку рассказываю. Вот, значит, эта учительша завела в нашей школе библиотеку. Ей даже выделили комнату под это дело. И свои книги притащила — у неё было много! Ничего почти своего не было, а книги

Наталья Харпалёва

Шурина роща

были. И нас просила, чтобы мы из дома приносили. Чтобы другие тоже могли читать. Ну, мы несли, у кого чего… Но у нас-то какие книги — так, по одной, по две. Голодуха тогда была, не до книжек. А Шура… Александра Николавна… она всё говорила что, значит, нет, голод — это временно, а книжки надо читать обязательно, потому что они навсегда. И из Тарноги заказывала, и из Вологды, и даже из Москвы ей присылали. Сама нам выдавала эти книги. А мы читали. Да. У меня тоже был свой читательский билет, я много книжек прочитала… Это сейчас глаза совсем уже не видят — в газете ничего не могу разобрать, телевизор тоже мелькает, мелькает… Только радио вот слушаю. Опять замолчала. Девочки ждали. — А почему… — опять начала Лена. Баба Поля, не слыша её, продолжила также негромко и ровно: — …Заболотье на этом месте, — женщина похлопала по столу, — стоит ведь только с тридцать девятого года. А до того деревня была на холме, там её старое место, как раз где теперь роща. И вот в тридцать восьмом это, значит, было. Весной. Уже вроде даже в мае, под Красную горку, а всё равно холодно, помню, сырость такая, слякоть. И — пожар… Да… Ночью полыхнуло. У Широковых баня загорелась. Чего уж там они, самогонку гнали, или чего… И перекинулось как-то быстро — на дом, потом на соседний, а там и на нашу школу. Пока спохватились, опомнились, уже и крыша занялась. Нам тогда сколько всем? Лет по одиннадцать, ну, двенадцать кому. Мы тоже сбежались со взрослыми, на пожар смотреть. Тоже вёдра передавали. Да где там! Шура, помню, прибежала чуть не босиком по снегу. В рубашке исподней, только платок на плечи накинула. Волосы растрёпанные… Мы её такой и не видели никогда. Она всегда в школе строго одетая была, аккуратная. А тут глаза вот такие, криком кричит, кидается прямо в огонь. Её держат, она вырывается, голосит… Ой, страшно было смотреть, девочки! Катя с Ленкой сидели, не шелохнувшись, слушали, затаив дыхание. — Потом она всё ж таки вырвалась, бросилась в огонь. Уж как не сгорела! Там полыхало всё — деревянное же. А потом выскочила из огня обратно, подол рубахи дымится, и книжки какието вот так, руками обхватила, к себе прижимает. И крыша вслед за ней вот так — ух! — и рухнула… В общем, сгорела вся школа. Полдеревни тогда выгорело. Наш-то дом целый остался, и ещё несколько. А всё равно собрали колхозное собрание, приехал

585

Заповедник Сказок 2014

586

Избранное

какой-то там начальник из центра, и решили строить деревню на новом месте. Заново. У меня дед с отцом и братьями дом прямо и перенесли по брёвнышкам вот сюда, — баба Поля снова постучала ладонью по столу. — По брёвнам разобрали и перенесли. Это хорошо, у нас и мужиков было в семье много, и дом целый. А другим пришлось заново отстраиваться. Конечно, тяжело погорельцам. Хозяйство, вещи, всё сгорело. У кого и скотина пропала. Но ничего, как-то выживали, помогали друг другу. Народ у нас добрый. А школу заново строить не стали — мы в Тётёшино доучивались, в пяти километрах отсюда. Там, тем более, укрупнение деревень пошло, и мы под это дело попали. Вы по дорогето проезжали Тётёшино. Вот там теперь школа. А у нас нету. И деревня-то сама уже не та. Колхоз развалили, всё разворовали, народ разъехался… — А с Шурой что случилось? — осторожно спросила Лена. — С Шурой?.. — баба Поля подняла голову, мокрой рукой поправила выбившийся из-под косынки седой локон. — С Шурой плохо. Дом у ей сгорел, а сама она тронулась головой. От переживаний. У неё же кроме тех книг ничего в жизни и не осталось. Соседи-то приютили, а она и даже разговаривать с людьми перестала. Ой, девоньки, жалко её было! Кажный день туда, на пепелище, ходит и ходит, ходит и ходит… Сядет, что-то там шепчет, головой качает. Мы с ребятами видели. Даже пела она! Угли эти, головешки гладила… Года два прошло, война уже началась, это место стало зарастать березняком, а она всё ходила туда. Худющая совсем, седая, глаза одни остались. А уж в конце войны Александра Николавна заболела и померла. Катька шмыгнула носом. У Ленки тоже комок в горле стоял. Еле выговорила: — А чем заболела? — Да чем?.. Кто его знает. Может, с голодухи, а может, простудилась, когда в лесу сидела. Она ведь и зимой туда приходила. А одежонка-то худая… — Аполлинария Тихоновна закашлялась, вытерла рот уголком платка. — Хоть она и не в себе была, Шура-то, а над ней никто никогда не смеялся. Кто её по школе помнил, кто у неё учился, все любили и жалели. Самим жрать нечего, а всё лишний кусок ей несли. Только она отказывалась. А ведь её выпускники и в институты даже поступали. Из нашей-то деревни, из глуши… Потому что Александра Николавна учила очень хорошо! Обидно, что я у неё всего три года успела проучиться. Вот ещё она живая была, а уже это место стали

Наталья Харпалёва

Шурина роща

звать Шуриной рощей. А как померла, и не помню уж, кто заметил, что деревья стали книжки читать… Баба Поля дочистила последнюю лисичку, потом неожиданно всучила Ленке ведро с грязной водой и совсем другим голосом скомандовала: — Иди, в компост вылей! Ленка секунду постояла, хлопая глазами, медленно соображая, чего от неё хотят, потом опомнилась и побежала во двор. А баба Поля развернулась к Катерине: — Чего с грибами-то будем делать? Суп сварить или пожарить? Катя тоже вся ещё была в рассказе об удивительной учительнице Шуре. — С грибами?.. Давайте пожарим… — Ну, давай пожарим. А то я думала, может, супчику хотите. — Можно и супчик. Как скажете. — Что я-то? Грибы ваши. Ленка вернулась с пустым ведром. Подружка повернулась к ней: — Лен, ты чего больше хочешь, грибной суп, или жареные? — Жареные, конечно! С картошечкой. — Ладно, сделаю с картошкой, — вздохнула бабушка. — Только завтра. А сейчас идите-ка вы обе спать. — Как спать?! — возмутилась Ленка. — Вы же ещё не дорассказали! — Что я не дорассказала? Всё дорассказала. — Про Шуру… Про библиотечный лес. Про говорящие деревья… У вас что же, вся деревня о них знает? — А как же. Местные-то знают, конечно. — И чего говорят?.. — Да подожди ты! — перебила подружку Катерина. Её, серьёзную и дотошную, интересовали не всякие там Ленкины пустяки, а механика процесса: — Аполлинария Тихоновна, а там, в роще, как: за каждым деревом строго своя книжка закреплена? Или они меняются? И почему они кусочками читают? — За каждым — своя, да. А читают по настроению. Иногда могут вообще всю книжку рассказать. А иногда чуть-чуть скажут и замолчат. И от погоды зависит. И от дождей. У нас тут у некоторых есть любимые деревья. Кто стихи больше любит, кто про любовь, а я вот про пиратов. Девчонки ахнули от неожиданности: — Вы?! Про пиратов?!

587

Заповедник Сказок 2014

588

Художник Кира Соколовская

Избранное

Наталья Харпалёва

Шурина роща

— Ну, да, — засмущалась баба Поля. — «Остров сокровищ». Там одна берёзка такая есть, может, видели. У неё боковой сук большой. Вот, эта моя. — Нет, не видели, — призналась Ленка. — Ну, другой раз пойдёте, посмотрите тогда. — Бабушка спохватилась: — Ой, погодите-ко, тут же у меня лежит Шурина книжка! Три книги, я говорила, она вытащила всего. Одна — у меня, ещё одна у Нинки, а третья хранилась у Николая, а когда помер, не знаю, куда делась. Баба Поля, кряхтя, поднялась с лавки, приставила к старому шкафу маленькую скамеечку, кое-как взобралась на неё, потянулась вверх, покачнулась. — Девки, помогите! Катька с Ленкой подскочили, придержали тучную женщину, приняли на руки тяжёлую пыльную картонную коробку. Аполлинария Тихоновна бережно вынула завёрнутую в газету, а под ней — в тряпицу книгу. Угол толстой обложки обуглился, пожелтевшие страницы выпадали из корешка. Катерина осторожно взяла книгу, провела ладонью по обложке. — «Былины русского народа». — Точно, былины, — подтвердила бабушка. — Там и про Садко есть, и про Илью Муромца, и про этого… как его… Микиту Селяниновича. Катерина, боясь, что страницы рассыплются прямо у неё в руках, рискнула открыть только титул. В углу выцветшими желтоватыми чернилами красивым почерком было выведено: «Андрюше и Николеньке на добрую память». И подпись: «К. Р.». «Интересно, кто эти Андрюша, Николенька и К. Р.? Хоть бы год написали…», — подумала Катя. Баба Поля ревниво следила за девушкой и несколько раз порывалась забрать книгу: — Ты осторожнее!.. Я её раньше-то часто доставала. И дочке читала, и внучатам… — Снова закашлялась, хотела вытереть губы уголком косынки, потом всё-таки достала платок, уткнулась в него, хлюпнула носом. — Вот как эту книжку достану, и плачу, и плачу… Ленка перехватила книгу у подруги, смело раскрыла посередине. Страница выскользнула, упала на пол. Ленка под укоризненным взглядом бабы Поли бросилась поднимать, вложила в книгу, закрыла.

589

Заповедник Сказок 2014

590

Избранное

— Такая книжка ценная. И такая ветхая… Её в музей надо. И реставрировать. — Да, раньше-то читала, — продолжила Аполлинария Тихоновна. — А теперь глаза совсем у меня не видят. Катаракта. Только телевизор могу смотреть, и то всё мелькает… — И вдруг нахмурилась: — В какой такой музей? — Исподлобья зыркнула на девушку. — Нет, не отдам ни в какой музей! Это память у меня! Сразу зажалась, замкнулась, поджала губы. Ленка пожалела, что ляпнула. Как-то надо было отвлечь: — Баба Поля, а у той Нинки, у которой вторая книга, у неё какая? Бабушка ещё больше насупилась: — А ты откуда про Нинку знаешь? — Так вы же сами сказали… — Что сказала? — Ну, что вторая книга у Нинки, а третья у Николая. — Я сказала? Да?.. Вот язык без костей. Баба Поля запыхтела, засуетилась, отобрала у Ленки книгу, уложила в коробку, потом снова вынула, стала так и сяк заворачивать в тряпицу… — Я про эти музеи знаю! Вон к Маруське тоже приезжали. Из музея. Мужнина карточка только одна у ей была. У неё муж герой, зенитчик. Погиб. «Дайте, — говорят, — мы переснимем, а потом вернём!» Отдала. Ага. Всё, больше она их не видела. Где искать, у кого спрашивать? Уехали, и всё. Катька толкнула подружку под столом коленом, зыркнула на неё и незаметно покачала головой: дескать, не усугубляй, помолчи, я сама скажу. — Аполлинария Тихоновна, да вы не думайте, мы сами книги очень любим. И былины любим. Даже поём их. — Да-да! — закивала Ленка, — разучиваем и поём. Как в народе пели. Катя больно наступила Ленке на ногу. — Мы много читаем. И про вашу книгу, и про рощу никому не собираемся болтать. И ни в какой музей не будем отдавать, это Лена просто так сказала. — Да, никуда не будем отдавать, правда! — опять ляпнула Ленка. — Нам просто очень интересно то, что вы рассказываете… И потом, нас же роща приняла. Других, вы говорите, не принимает, а нас вот приняла.

Наталья Харпалёва

Шурина роща

591

Художник Кира Соколовская

Заповедник Сказок 2014

592

Избранное

Последний аргумент, видимо, подействовал. Морщинки на лице у бабушки разгладились, руки перестали мусолить газету. Она задумалась на минуту. Потом посмотрела на Катю. Улыбнулась. — Ну, да… Правда. Не всякому раскрывается. Только хорошим людям. А у Нинки — Тургенев. Рассказы. Александра Николавна Тургенева очень любила. Мы в классе его вслух читали. Плакали даже. У него же много жалостных рассказов. И про любовь… — А у этого, третьего… Ну, который умер уже… У него какая книга? — не унималась Ленка. Катерина сделала страшные глаза, но баба Поля на этот раз отреагировала благожелательно: — У Николая — Гюго. «Отверженные». — Чаю себе налила, уселась за стол, подпёрла большие щёки ладонями. — Вот почему именно эти книжки уцелели? Шут его знает. Там, у Шуры в библиотеке, уйма же книг была! И альбомы с картинами дорогие. И с подписями — сами писатели подписывали, это ещё собирал Шурин дед. И даже были совсем старые книжки, где написано по-старинному. А вот — пожар, и после него почему-то остались только «Былины», «Отверженные» и Тургенев… Не, ну, понятно, она-то в огне разве видела, схватила первое, что попалось… — Ленка! — перебила Катерина. — «Отверженные»! Я вспомнила! Та берёза — мы ещё никак не могли угадать из какой книги фрагмент. Это ведь из Гюго! — Да? — Ленка не читала, поэтому не могла подтвердить. — Ну, может быть… Хотя, как же тогда? Книжка уцелела, а душа её, выходит, всё равно перешла в берёзу? Значит, деревьями становятся не только сгоревшие книги? Баба Поля пожала плечами: — Выходит, так… Вообще-то, я даже не знаю, цела она, эта книжка, или пропала. Николай вдовцом уже семь лет жил. Вот у него жена-то, Луша, Лукерия Капитоновна, вот певунья была! Вам бы её записать, а то мы-то разве поём. Вот раньше бабы тут пели! Ой, а у меня бабка была — вот та голосила! Баба Катя, как тебя её звали, — бабушка с улыбкой посмотрела на Катерину. Но Катя чётко вела нить разговора: — Так что там с Николаем и его книгой? — А-а… Так я и говорю, жена померла, самого год назад схоронили, а дочка у их уехала давно в Ярославль. Как отца схоронила, может, книжку с собой забрала, а может, и выбросила. Да

Наталья Харпалёва

Шурина роща

разницы нет. Они там как-то сами решают, которую книгу читать и с какого места. — Кто «они»? — прошептала Катя. Бабушка снова досадливо пожала плечами, махнула рукой: — Да не знаю я! Может, духи какие. Лесные. А может, Шура сама. Пошла ставить коробку обратно на шкаф. Девочки помогали, упорная Ленка не унималась: — Что значит «Шура сама»? Привидение, что ли? — Ну, какое привидение! Телевизора насмотрелась. Привидение… — А вот и насмотрелась! В «Битве экстрасенсов» такое было. Ну, не совсем такое, а похожее. Тоже там слышались всякие голоса. А это оказались покойники. Под домом располагалось, оказывается, старое кладбище, а строители не знали. И потомственная колдунья Луиза Фан это обнаружила. Вот вам бы сюда её прислать! Вместе со съёмочной группой. Катя зашипела на подружку, та осеклась, но было уже поздно. Аполлинария Тихоновна оттолкнула девчонок, сама слезла со скамейки, поставила её в угол и отвернулась к печи. — Обойдёмся! — резко сказала она. — Не знаю я, какая у вас там Луиза, а у нас — Шура. И её у нас в обиду не дадут. Никакие экстрасенсы нам тут не нужны. — Как в обиду? — А так. Приехал тут один, лет пять назад. Лесопилку в пятнадцати километрах открыл. Сперва, вроде, показалось — нормальный мужик, лишнего не брал, пил мало. И так, с людьми, по-хорошему. А потом запало ему — спилю, говорит, рощу, и всё тут. Древесина, вишь, ему глянулась. Качественная. Мы его и по-хорошему просили, и ругались — ни в какую. Уже и документы какие-то там подписал, и технику подогнал. Прям вот сейчас начнёт деревья валить… — Баба Поля хохотнула, резко выпрямилась, охнув, согнулась в пояснице. — Ой, грехи наши тяжкие… Ан как-то так случилось, что аккурат перед тем, как начал пилить, его лесопилка и сгорела. Кто из наших постарался, или просто совпало, а вот так. Шурина роща просто так не даётся. Тут тучная бабушка, как была, с кочергой, развернулась к девушкам: — Всё, екстрасенсы, спать идите! Вон, носами клюёте уже. Хватит, наговорились. Ленка протараторила:

593

Заповедник Сказок 2014

594

Избранное

— Аполлинария Тихоновна, а можно мы только своим расскажем? Только в группе. И больше никому? Бабка легонько замахнулась на неё кочерёжкой. Катька с Ленкой, конечно, не выдержали и в первый же день разболтали всё сначала Галине Григорьевне, а потом и остальным участникам группы. Под строгим секретом, разумеется. Поэтому каждый из ребят успел побывать в Шуриной роще. Роща открылась всем. Все всё услышали, все во всё поверили и всё обсудили. Дело шло к отъезду. Нельзя было это вот так просто оставлять. Надо было что-то сделать. Что-то такое, правильное. Три дня спустя на рассвете десять фольклористов — семь девчонок, два парня и руководительница — негромко переговариваясь, поёживаясь в зябком тумане, вышли на опушку Шуриной рощи. Галина Григорьевна скомандовала вполголоса: — В круг встаём. Так. Давайте позвучим чуть-чуть. Илья, начни! Долговязый симпатичный Илья дал низкую ноту. Все подхватили, сначала сомкнув губы, потом открытым звуком. С утра голоса звучали глуховато, кто-то прокашливался. Выше. Звук постепенно набирал силу. Ещё выше. Ещё. Ещё… Распелись. Вот и плечи распрямились. Вот и взгляд стал увереннее. Галина Григорьевна взмахнула рукой, остановила ребят. — Поздоровались с рощей? Настя, запевай! — А что петь? — Катерина с Леной говорят, деревья здесь былины любят. У нас что есть из былин? — «Добрынюшка». «Не по морю». Про Змея. Ещё «Садко»… — Вот. Давай «Садко». Настя опустила голову. Глубоко вздохнула, выдохнула. — Ой, у молодца голова болит, у залётного болит буйная… Ребята и девушки постепенно подхватывали: — У залётного болит буйная. Ой, и чем будем лечить голову? — Ой, и чем лечить будем голову? Завязать её а льняным платком… С распевами, с повторами былина неторопливо текла, погружая поющих в знакомое приятное состояние внутреннего оцепенения. А льняным платком, да ещё шёлковым, Да ещё шёлковым, да полушелковым. Ай у батюшки да во Царьграде,

Наталья Харпалёва

Шурина роща

Как у матушки в кремянной Москве Нагружал Садко тридцать кораблей… Ребята слегка покачивались в такт пению, словно сами стали деревьями. Звук шёл не из горла, а изнутри, от самых корней, проходил по стволу и выходил вверх, в крону. Звучало всё тело, всё внутри было наполнено единым чистым звуком. Тридцать кораблей златом-серебром, А ещё нагружал мелким жемчугом. Как и все корабли, они поплыли, Они поплыли да во сине море… Вдруг Катерина вздрогнула и вжала голову в плечи — ей на лоб и на щёку упали две большие капли. Остальные ребята тоже словно разом проснулись, сбились с ритма, стали вертеть головами. — Ой, дождик! — вскрикнула Ленка и с визгом бросилась под большую ёлку. Девчонки за ней. — Постойте, эй! Откуда дождь? — Галина Григорьевна вышла на открытое место. — Молодежь, вы на небо-то посмотрите! Туман давно рассеялся. Небо было абсолютно чистое, голубое и высокое. А с берёзовых веток всё падали, падали, падали прозрачные капли.

595

Заповедник Сказок 2014

596

Избранное

Тикки Шельен

Возвращение

елая простыня колыхалась на ветру. Тяжело хлопали мокрые края, капли срывались и падали на траву. Отжали, мягко говоря, неважно, зато выстирали на совесть — и ветер юлит, подкидывает набухшее по краям влагой льняное полотно. Чулки и рубахи свисают с натянутой между деревьями верёвки, гудят пчёлы, пахнет полынью и дроком. Шмель садится на край полотенца и неторопливо сосёт влажную ткань. А в тёмной листве круглятся белые яблоки, наливаются, ждут августовских ночей, чтобы падать в траву.

*** Собственно, об этом-то и приходилось мечтать в неволе. О таких вот простых человеческих глупостях, о шмеле, о курице, что остановилась и поводит глупой рыжей головой… О каплях, что падают с уголка простыни. Его не обижали и не особенно утруждали. Кормили досыта, спал он в уюте и тепле, работа ему была по силам. Он ходил за конями, чистил их золотой скребницей, расчёсывал длинные бледные хвосты и гривы… Он помогал раздувать огонь в кузне, подметал двор, отскабливал ржавчину с клинков, оттирал светильники от воска и масла. Его рана затянулась и давно уже не мешала ему, изо дня в день жизнь текла, как заведено. Добры ли были к нему хозяева? Зла в них не было — это точно. Они с равнодушным участием уделяли ему своё внимание, не стесняли его ни в питье, ни в пище, не препятствовали ему, когда он приходил на их праздники и смотрел, как

597

Заповедник Сказок 2014

598

Избранное

их девушки танцуют в трепетном свете драгоценных фонариков. Он был диковинкой, но никто ему не удивлялся. Лишь однажды хозяин полоснул его, как кнутом, холодным взглядом — когда он попытался уйти в первый раз. Да он и был дурак дураком, когда проснулся после жутковатого целебного сна и впервые попытался встать на ноги. Тогда ему казалось, что если он украдёт коня, то сможет ускакать отсюда, вырваться из-под жемчужно-серого неба. Он захлебнулся под этим взглядом, воздух вдруг стал ледяным и каменным, намертво стиснул горло, а ноги сами собой ослабли и подогнулись. Хорошо, что хозяин отвёл взгляд раньше, чем наступила смерть от удушья. Но хорошо ли? По крайней мере, он мечтал умереть честной смертью, а не лежать навеки… непонятно где, задушенный чарами. Говорить он не мог — то ли древнее ведовство заморозило его язык, то ли его речам не было места в этом мире, но ни слова он не произнёс, даже наедине с собой, даже с конями. Что слова — его гортань вообще не издавала ни одного звука — ни песенки, ни простого мычания. Впрочем, ему это совершенно не мешало. Музыка, что лилась тут по праздникам, хоть и была нежна и приятна для слуха, но не увлекала его в свою волну, это была чужая музыка. Плясать под неё было бы так же странно, как танцевать под соловьиное пение или подпевать ручейку. Он безмолвно исполнял всё, что от него ждали, принимал то, что ему давали, а всё остальное время пребывал в полудрёме. Мир вокруг жил своей жизнью, далёкой от него. Однажды, впрочем, хозяин поднял его ночью. Они вышли из дома, сели на лошадей и помчались сквозь серую дымку. Впервые он сел на одну из этих лошадей, хотя до того чистил их бессчётное количество раз и выводил из конюшни во двор, во дворе высоких надменных коней принимали юноши-конюхи и уводили за ограду, а он возвращался обратно, перестилать солому, убирать нечистоты, пахнущие не привычным навозом, а болотным мхом и голубикой. А сейчас они мчались вперёд, и млечно-серый конь летел по узким тропинкам вслед за белым. Внезапно хозяин дёрнул поводья — и обе лошади остановились. Хозяин достал из сумки широкий шарф, завязал ему глаза. После тронул поводья — и скачка продолжилась. Никогда наяву он не смог бы и помыслить о том, чтобы мчаться по ночному лесу на полной скорости с завязанными глазами. Но в вечном своём равнодушном полусне он бы не удивился, даже если бы странные кони взмыли в воздух и понеслись по верхушкам облаков. Оба коня летели на безумной, немыслимой скорости, ветер

Тикки Шельен

Возвращение

свистал в ушах, он внезапно продрог и осознал: ему давно уже не было холодно. Потом опять стало привычно, тепло, хозяин снял с него шарф. Ему велели спешиться и идти следом. В доме, куда они вошли, было темно и тревожно, издали доносились стоны и редкие вскрики, словно через закушенные губы. Хозяин направился туда в сопровождении слуги. Далеко не сразу можно понять, кто здесь слуги, кто господа — ни по одежде, ни по обращению они особенно не различались. Впрочем, слуги относились к нему хоть и снисходительно, но так, как он сам бы вёл себя по отношению к чужому приручённому, умному животному. Таких, как он, пленников, здесь больше не было… Они подошли к маленькой двери. За дверью стонала женщина. Их женщина. «Войди», — приказал хозяин. Поколебавшись какой-то миг, он открыл дверь и шагнул в комнату. Женщина металась на невысокой кровати, тщетно пытаясь найти спасение от мучавшей её боли. Она смотрела сквозь него почти остановившимися глазами и яростно выгибалась: исхудавшие руки её стискивали постель, волосы слиплись, дрожащие ноги раскинулись, огромный живот ходил волнами. Остановившись у порога, глаз не сводя с этого взбесившегося шара туго натянутой плоти, он понял, что женщина совершенно одна, беспомощна и, скорее всего, скоро умрёт вместе со своим ребёнком, которому не суждено появиться на свет. Его охватил непереносимый страх перед этой роженицей, страх и отвращение к этому чудовищу, внутри которого бесновалась бездна. Сделав шаг, он… прикоснулся к её животу. Она взорвалась диким воплем — и в тот же миг в комнату вбежали, бросились к постели. Очутившись в коридоре, он услышал, как роженица за дверью взвыла — и это был крик победы. Хозяин снова завязал ему глаза, и когда они сели на коней, сказал: «Её взяли силой… один из вас». Голос хозяина звучал резко. Вспомнилась первая попытка побега, и он порадовался, что глаза были завязаны. Вскоре от быстрой скачки и ледяного ветра ему опять стало зябко. Но, странное дело, от этого холода что-то запело в нём, он словно чуть-чуть воспрянул от своего жутковатого полусна, будто вязкий туман, висящий в его голове, на миг отполз — и стало видно траву и плети колючей ежевики на обочине дороги… Утром рядом с ним лежала новая рубаха и узорный пояс с золотой и серебряной нитью. Подарки были хороши, даже очень хороши, но лучше всего был тот тайный, запретный дар, полученный украдкой, нечаянно. С этого дня он просыпался с одной

599

Заповедник Сказок 2014

600

Избранное

мыслью: холодно! Там холодно! Так он начал готовиться ко второму побегу. После того как он помог разродиться их женщине, ему стали многое разрешать. Некая пелена с его глаз и ушей частично спала, он внезапно понял, что щебет и мелодичный шум, издаваемый юными конюхами и прочими слугами, — вовсе не щебет, а речь, не менее внятная, чем голос его хозяина. Он не знал этого языка, но понимал, когда обращаются к нему. А главное — он почему-то перестал так уставать, тупая свинцовая тяжесть, приковывавшая его к земле, уменьшилась примерно вдвое. Работы было столько же, если не больше, но он справлялся с ней шутя, а всё свободное время уже не спал с открытыми глазами, не смотрел в одну точку без мыслей в голове, а настойчиво пытался вспомнить ещё хоть что-то. Трудно вспоминать холод, когда вокруг постоянное ровное тепло. И ровный постоянный серо-жемчужный свет, который сменяется серо-синим, когда приходит вечер. А потом настаёт чёрно-лиловая бархатная ночь. На ветвях деревьев смутно белеют во тьме круглые серебряные яблоки, из окон льётся ярчайший свет, а когда праздник, на поляне горят тысячи цветных фонарей. А ведь есть ещё крохотные искры фонариков, девушки танцуют, грациозно покачивая ими. Ходят по поляне, как звёзды… Он больше не придавлен сонной одурью, не падает замертво от усталости в своей каморке, как только хозяин отпустит его. Он видит красоту этой ночи, и этих яблонь, и этих фонариков, унизанных золотыми бубенцами. Видит — и до боли в висках вспоминает, что было там. Там, где острый ледяной ветер, где зубы начинают стучать сами собой, а полотно рубахи не спасает от пронизывающей сырости. И где пахнет так странно и разнообразно. Однажды, когда хозяин вернулся, он увидел, что за стремя коня зацепился узкий полусмятый листок. Листочек пах горько и тревожно, слишком тревожно для этого безмятежного места. Он закрыл глаза и втянул полузабытый запах. Этой ночью ему приснился дом, впервые за всё то время, что он жил здесь. А ещё ему приснилось лёгкое касание ладонью. Девушка — он не видел во сне, кто она, — протянула руку и дотронулась до его лба. Он попытался разглядеть её в смутном тумане, изо всех сил напрягая глаза, прищурился… — и проснулся. С той ночи он старался вспоминать самые мельчайшие детали — лавку, одежду, двор, — надеясь, что рано или поздно память сдастся и вернёт ему два сокровища — её лицо, и его

Тикки Шельен

Возвращение

601

Художник Сергей Логинов

Заповедник Сказок 2014

602

Избранное

имя. Он не знал, как и зачем, но чувствовал, что должен найти эту девушку. Очевидно, хозяин что-то уловил в нём. Однажды приказал ему подойти. «Прошёл год с тех пор, как ты появился у нас, — сказал он. — Я рад, что мы приняли тебя тогда. Оденься, выбери коня — и поедем». Рубаха, которую ему дали на сей раз, была зелёная, как молодой мох, тонко вышитая серой и серебряной нитью. Под стать оказались и новые штаны. Рядом серебряными звёздами мерцал наборный пояс — пряжку украшали искусно сработанные веточки яблони. Он знал, что там, в доме его памяти, у него никогда не было таких вещей. Но всё же он предпочёл бы всем дарам на свете один — вспомнить своё имя. Кони под ними не ведали устали, хотя такой бешеной скачки, как раньше, не повторилось. У ворот замка они оказались почти мгновенно. Очевидно, был большой праздник. Хозяин распахнул дверь — сразу за дверью кипел огромный высокий зал, залитый сиянием драгоценных камней, светильников и всевозможных ламп и фонарей. В лампы было налито благовонное масло, и вся храмина благоухала цветами и травами. Потолки терялись в лёгкой дымке — кружевные каменные колонны уходили ввысь, смыкаясь где-то на безумной высоте. Столько народу он здесь не видел никогда. Цветные шелка одежд, звон золотых и серебряных украшений, сверкание самоцветов ослепили его, от благовоний сбилось дыхание. Он невольно отшатнулся, хозяин нахмурился — и оба вступили в зал. «Королева!» — тихо промолвил хозяин. И да, это была королева. Она вошла в зал легко, как ветер, и села на трон из белого камня. С трона сбегали, застывая складками, потоки зелёного полотна, затканного серебряными и золотыми цветами ветреницы — на серебряных узких листочках сияли капельки алмазов. За королевой кипенно-белой и нежно-зелёной волной следовал двор. Все в зале подходили поклониться властительнице, прекрасной и величественной. Подошли и они. Внезапно прежняя пелена глухого тумана опустилась на него. Музыка слилась в какой-то настырный щебечущий шум, цвета поблёкли и смешались. Королева что-то спросила, хозяин почтительно отвечал ей… Вот-вот, и он упадёт ничком, придавленный тяжестью непомерно огромного зала, толща воздуха под кружевными колоннами почти сплющила его, запах цветов сгустился в сладкую тошнотворную отраву. Хозяин провёл рукой над его головой — и всё прошло. Лицо хозяина было мрачно.

Тикки Шельен

Возвращение

«Тебе оказана милость и честь, человек, — сурово сказал он. — Желаешь ли ты принести присягу нашей светлой королеве? Желаешь ли войти в её свиту?» О, воздух, опять ставший чистым и прохладным!.. О, счастье, когда твоё тело — это всего лишь твоё тело, а не орудие неведомой и позорной пытки. Он судорожно кивнул головой: всё что угодно, только не делайте больше так, только пусть на меня не обрушивается горой каменное ничто, не темнеет в глазах, не взрывается нутро! Всё что угодно, любую присягу! Только отпустите меня отсюда! Он почти упал к подножию трона, не в силах отдышаться, хватаясь за сердце. Королева пронзила его серо-серебристым взглядом и приняла в свои прохладные руки его мокрую от испарины ладонь. «Я принимаю твою присягу сроком на семь лет!» — произнесла она голосом глубоким и звучным, во внезапной тишине эхо от её слов прокатилось по залу. — «Глупец, — прошептал хозяин, когда они отошли от трона и направились к пиршественным столам. — Жалкий глупец. Ты мог уже завтра покинуть нас!» Так ему не удалось бежать во второй раз.

*** Он вошёл в свиту королевы. Стал её живой игрушкой, домашним зверьком. Ему уже не надо было ухаживать за конями, работать по дому, напрягать мускулы в кузнице. Его взяли во дворец, праздничный зелёный наряд стал повседневной одеждой, а выходное платье было богаче и тоньше, чем даже у его бывшего хозяина. Королева любила брать его с собой на прогулку, среди изящной свиты он был неуместен и нелеп, как чертополох в изысканном букете, но таковы были его обязанности — повиноваться её воле и прихотям. Он по-прежнему молчал, хотя его голос к нему вернулся. В один из первых же дней его новой службы королева призвала его к себе и протянула бокал золотистого настоя: «Ты всё молчишь, человек! Ты молчишь с того момента, как появился у нас. Но эту беду легко исправить. Твой опекун — так она звала бывшего хозяина — твой опекун просил меня, чтобы я не делала этого. Скажи, ты желаешь вернуть свой голос?» Он отвёл глаза в сторону. Голос… А вдруг, обретя голос, он вспомнит, как его зовут?.. «Выпей, — она качнула бокал, и на поверхность устремились крохотные пузырьки воздуха. — Выпей, человек, это развяжет тебе язык. Право, не знаю, зачем было томить тебя всё это время?» Снадобье королевы на вкус было как болотный чуть забродивший мёд. Он выпил его с опаской, но

603

Избранное

Художник Анастасия Кислюк

Заповедник Сказок 2014

604

ничего не произошло. Королева протянула руку и дотронулась до его горла — так девочка прикасается к жуку, чтобы узнать, отчего тот жужжит. «Что ты чувствуешь? — с любопытством спросила она. — Скажи мне! Скажи, как бы ты ответил своей человеческой королеве? Есть же у вас королевы!» Он поспешно

Тикки Шельен

Возвращение

опустился на колени и хрипло вымолвил: «Благодарю, государыня!» Говорить он мог с трудом, как будто горло его заржавело, язык покрылся мхом. Голос звучал грубо и хрипло, пробивался откуда-то с самых низов… Странно, наверное, он должен был почувствовать себя счастливым — после года немотствования. А он стоял на коленях и думал: «И это всё?» Зачем тогда ему вернули этот ненужный дар? Он так ничего и не вспомнил. Королева, развеселившись, ушла, а он, коленопреклонённый, с пустым бокалом в руке, смотрел не видя и слушал не слыша. С возвращением голоса стало только хуже. Порой он даже думал, что прежний его хозяин заставил его молчать из некоего странного милосердия. Говорить ему было не с кем, не о чем, только отвечать на вопросы своей госпожи. Но ей скоро наскучило грубое звучание человеческой речи, да он и не мог поддержать долгого разговора, что вился, как ручей в зарослях ирисов. Слишком много сил уходило на попытки воспоминания. Вот огород. Тугие стрелы зелёного лука вонзились в синее небо, в укромных уголках, где золотисто-рыжим заворачивается шелуха, дрожат капли росы. Одуряюще пахнет укроп на припёке. Из грядок вылезает репа и морковь, колышется багрово-зелёная ботва свёклы. Бобы сухо шелестят на своих палках-навивках… А вот мать шьёт рубаху отцу, изношенная старая лежит рядом, ждёт, когда её залатают, заштопают, а то и вовсе перешьют для него. Он тогда был не очень рад, что приходится ходить в обносках, но вытертая, стираная-перестиранная холстина так приятно прилегала к телу. А вот его друзья — из-за плетня торчат весёлые рыжие макушки близнецов, друзья машут ему рукой — пошли, мол, будем ловить рыбу! У них есть сестра. Он набрал ей в лесу земляники, нанизал на длинную травинку. Ей, а не матери и не братишке. Ягоды были отчасти недоспелые, но некоторые, самые лучшие — красные, как её платье. Она выходила в красном платье и развешивала во дворе бельё — рубахи, чулки, полотенца… Землянику приходилось нести осторожно, чтоб не помять. А рыжие братья-задиры старались захватить, сплющить душистые ягодные бусы, дразнили женихом, а потом тот, что старше на три минуты, сказал: «Никогда её за тебя не отдадут, даже не думай! Вы же нищие, что с вами родниться — так отец сказал! Да ты не горюй — она всё равно противная, все девчонки противные». Семь лет… А что будет после этих семи лет? И что сейчас с девочкой, которая развешивает бельё на дворе? Девочка, которой он нёс землянику… Младший из близнецов всё же изловчился

605

Заповедник Сказок 2014

606

Избранное

и смял ягоды, пришлось выбросить раздавленную полупустую низку в пыль… Они с королевой выезжали из горы, и никто уже не завязывал ему глаза. Кони медленно ступали по тропинке, шуршала старая листва, королева брала его с собой, как берут на дальнюю прогулку дворового пса, отчасти для сопровождения, отчасти из милости — что ж ему всё время сидеть на цепи. Ей уже давно были неинтересны мысли и слова человека без имени. Прогулки были долгие, скучные и молчаливые. Тем ошеломительней было, когда из куста орешника, с веткой рябины в руке навстречу им бросилась какая-то женщина и схватила за узду его коня. Конь отпрянул, а женщина, ничего не видя перед собой, повисла на удилах. Королева вскрикнула и обернулась к холму, но подмоги не было. «Годрик! Годрик! — бессвязно бормотала женщина. — Я нашла! Я здесь!..» — «Марта…», — хрипло прошептал он, и воздух в его горле иссяк, перехваченный невидимой жестокой петлёй. Он схватился за шею и упал на сухую листву, на мягкую прелую почву, прямо под копыта. Конь заржал и шарахнулся в сторону, женщина обхватила упавшего, прижалась к нему. Королева в ярости смотрела, как задыхается её человек, нарушивший слово, не сводила с него пылающих губительных глаз. Женщина взмахнула рябиновой кистью, как мечом разрубив пространство между ними. «Я забираю у тебя то, что мне принадлежит!» — выговорила она, словно затверженную наизусть молитву. — «Забираешь? Мёртвого? Ну что ж, бери! — холодно улыбнулась королева. — Вы, люди, странные существа!» — «Я искала Годрика так долго! Если он умрёт, я заберу его мёртвого. И похороню, как надо… И отец Адальберт отпоёт его!» В тот же миг петля ослабла, Годрик, едва живой, захрипел и обжёг горло острым осенним холодом. Королева протянула руку — и Марта напряглась, как рысь перед прыжком. «Он клялся мне служить семь лет! Оставь его на этот срок и приходи потом!» Марта ещё крепче прижала к себе безжизненное тело: «Он клялся мне раньше! И на всю жизнь! Он клялся быть мне братом! А ты украла его! Он клялся мне первой!» — «Что ж, — пропела королева, — тогда мне придётся разорвать твоё сердце. Я не крала его, ты лжёшь! Его спас мой подданный, спас от верной смерти. А кто хотел убить его, твоего неверного клятвенника? Твои братья, Марта, и твой отец! Адсон и Лотарь убили его, а твой Годрик рассёк ножом глаза Оддо. Из-за Годрика твой кровный брат остался слепым калекой. Из-за братьев твой Годрик попал ко мне. Ну что, Марта, ты рада

Тикки Шельен

Возвращение

этой правде?» Марта всхлипнула и судорожно сжала рябиновую кисть. «Смотри на него, Марта. Он всегда будет не от мира сего. Он забыл всё, забыл своё имя, забыл тебя… Он холоден, как змея зимой — ни жив, ни мёртв! Оставь его: кто раз побывал в царстве смерти, тому земля — обуза!» Но Марта только мотнула головой и прижалась к Годрику губами. «И, наконец, посмотри на себя, женщина, — равнодушно сказала королева. — Такого ли мужа тебе надо? Такая ли жена нужна ему? Он жил со мной, слушал мой голос, ел с моего стола и пил из моего кубка. А ты… Ты не сравнишься со мной ни в чём. Он никогда не простит тебе, что ты — не я. Он будет неистовствовать и тосковать, как олень, запертый в хлеву. А ты — ты будешь рыдать и ненавидеть себя за свою глупую дерзость. Соглашайся с выбором твоего отца, Марта, соглашайся и отступись. А я награжу тебя за мудрый выбор! По-королевски! И тебя, и всех твоих потомков». Но чем дольше говорила королева, тем яростнее и веселее горели глаза Марты. Годрик застонал в её объятиях, приходя в себя. «И что ты будешь делать с ним, полубезумным, навеки раненным памятью обо мне? Да ещё и против воли отца? Как вы будете жить? Или ты надеешься, что у него есть золото и серебро, какие вы, люди, любите? Нет, у него нет ничего. Даже богатый наряд на нём — мой. Ты берёшь его нагим, Марта! На позор себе, на горе и ненависть родне, на посмеяние всем вокруг. А ваш поп… Ну, расскажи ему, что твой дружок присягал королеве под холмом — и вашей свадьбе не бывать!» Годрик, всё ещё в забытье, тихо шепнул: «Марта…» и опять замолк. — «И всё же он мой, — твёрдо сказала Марта. — Мой и всегда был моим. И никогда меня не забывал. Уходи! Я не боюсь твоей вражды!» — «Тогда подойди ко мне, женщина! И получи из моих рук награду за свою храбрость!» Марта покачала головой, не выпуская из рук Годрика. «Странные вы, люди, — улыбнулась королева ещё раз, — но всё же… всё же он забавлял меня столько времени. И ты позабавила меня. Я не буду тебе врагом, женщина, ни твоим детям». Она повернула коня и растаяла среди деревьев. Лошадь Годрика осталась стоять неподалёку. На траве лежал шёлковый кошелёк — его бросила королева-под-горой. Годрик лежал навзничь на сухой листве, пока Марта, плача, разводила костёр, чтобы хоть чуть-чуть согреть возвращённого из небытия. Он лежал, глядя в тусклое осеннее небо и видел, как его Марта, юная и тонкая, в красном платье цвета земляники выходит из дома… его дома… развешивает на верёвке бельё. И белое полотно трепещет, словно крылья большой сильной птицы. А Марта поднимается всё выше и выше, к самому солнцу…

607

Заповедник Сказок 2014

608

Избранное

ак всегда, вечером, когда господа отправлялись спать, девочки шли в кухню, запасали дрова и растопку на завтра, а потом поднимались к себе на чердак. Но иногда Джина останавливала их и говорила: ну что, мыши, сегодня повеселимся? Экономка к тому времени уже удалялась, так что Джина могла не особенно смущаться, ставила чайник, доставала из комода сыр, хлеб и что осталось от ужина, себе наливала пива, девочкам — бледненького, спитого чая. Они садились у стола — Абигайль скромно благодарила за угощение, Черити молча улыбалась — и все вкушали вечернюю тайную трапезу. Если миссис Гернатт и подозревала о такого рода пирушках, с девочками она об этом никогда не говорила, а с Джиной и подавно. Абигайль долго боялась, что участвует в чем-то запретном и неправильном. А Черити пожимала плечами: если миссис Джине охота потешить своё доброе сердце, чего ж в том дурного? Она же с нами делится собственным ужином, не чьим-то ещё! Так что в конце концов и Абигайль перестала смущаться, протягивая руку за ещё одним куском. Есть ей хотелось всегда, что правда, то правда. После еды Черити протянула Джине свёрточек из кармана фартука. Джина, опасливо оглянувшись на дверь — не ровён час появится Гернатт! — бережно взяла его и сунула куда-то в укромное местечко на комоде. Потом набила и раскурила крохотную глиняную трубочку и махнула девочкам — мол, что стоите, убирайте всё и — брысь наверх. Абигайль попала в этот дом почти случайно. Её заметила Черити, когда Абигайль переминалась с ноги на ногу на пороге

Тикки Шельен

День чёрной розы

кухни, не решаясь спросить у строгой кухарки, не нужны ли в этом доме служанки… на любую работу. Черити, заляпанная жиром и сажей, мигом вскинулась из-за плиты, обтёрла руки о замызганную тряпку поверх фартука и заверещала: «Нужны служанки! Нужны, миссис Джина! Миссис Гернатт сама говорила!!!» Так Абигайль и оказалась в доме. А всех-то её пожитков — платье, в котором пришла, вязаная шаль и шкатулка с розанами и певчей птицей. Шкатулка вся поцарапана, лак с неё почти слез. Лежат там нитки, иголка, пара пуговиц и большущая медная булавка — единственное украшение Абигайль. Черити смеётся и говорит про шкатулку — фамильная сокровищница герцогини Эб. Абигайль — тощенькая, бледненькая, с прыщавым личиком и плаксивым голосом. Черити — хохотушка, плотная, на щеках малиновый румянец, в голове только ветер да шалости. Черити любят все, хотя и достаётся ей тоже порядком. На Абигайль никто не обращает внимания — серая мышка, тихоня с белёсыми косичками. Сама она рада-радёшенька, что такая незаметная и аккуратная, потому что до смерти боится всякого начальственного взгляда. Миссис Гернатт повысила на неё голос лишь единожды — и после того Абигайль беззвучно рыдала полтора часа, хорошо ещё, что ей велели отправиться в прачечную и как следует отстирать бельё. А если бы пришлось в это время убираться в комнатах! «Горничная Дженни опрятна и скромна. Ныть и огрызаться Дженни не должна». Там, в этом стишке, было ещё сколько угодно таких нравоучений, на все случаи жизни, так что Дженни эта выходила прямым ангелом. А вот попробуй не заплачь, когда тебя честят замарашкой за пятно на фартуке и обещают отправить на помойку, где тебе самое место! Черити тогда только фыркнула, когда вечером Абигайль пожаловалась ей на угрозы миссис Гернатт. «С ума сошла — реветь? Да куда она тебя выгонит? Тогда ей самой придётся пол скрести! А она же его носярой своей острой исцарапает!» Черити ничего не боится, она совсем отчаянная. А когда они ложатся в постель и накрываются старым одеялом, траченным молью посередине, Абигайль прижимается носом к тёплому плечу Черити и говорит: «Расскажи что-нибудь?» Обе сегодня устали, но Абигайль всё равно просит — уж очень интересно Черити рассказывает всякие небылицы. Голос у неё сразу становится загадочный и глубокий, как будто это не Черити, а кто-то совсем незнакомый. Иногда, конечно, бывает

609

Заповедник Сказок 2014

610

Избранное

страшно, но оно того стоит. «Ну ладно, — говорит Черити, — но только чуток совсем, ага?» «Ну вот, слушай, — говорит Черити тем самым, глубоким голосом. — Жила-была одна девочка. Она одна жила, без родных, и некому ей было подать добрый совет, научить уму-разуму. Был у неё домик, маленький-маленький, и садик тоже был, только ничего там не росло, окромя петрушки да чеснока. А ей хотелось, чтоб росли там розы. Вот любила она розы. Однажды пошла она… ну куда она пошла… да в соседнюю деревню, позвали её… а путь шёл мимо кладбища. И она смелая была, пошла напрямки…» Абигайль вздрогнула, по спине пробежал холодок. «…Смотрит — а на кладбище, на дальней могилке, цветёт розовый куст. И такой он кудрявый, пахнет так сладко, пчёлы вокруг него так и гудут… Она думает: вот бы мне такой у дома, хорошо бы было! Но очень уж большой, не выкопать его, и нести тяжело будет. Смотрит, а рядом на соседней могилке тоже розовый куст растёт, только махонький совсем. Но тех же роз, и пахнут так же. Обрадовалась она, место запомнила, а как обратно пошла, нарочно через кладбище путь держала. И вечер уже настал, нет никого… холодно стало, кустик весь в росе, пчёлы унялись, спать ушли. Девочка его из земли вырыла, в платок завернула, чтоб не так кололся, и домой пошла. Радуется, глупая, что у неё теперь розы будут расти. А сзади… так тихо-тихо…» — Что — тихо? — еле слышно прошептала Абигайль. — Ничего! — отрезала Черити внезапно злым голосом. — Просто тихо сзади, поняла? «…И вот пришла она домой, розовый кустик на крылечко положила. Темно уже совсем, поздно. Ну, думает, завтра я его утром на рассвете посажу, а пока тряпочкой мокрой прикрою — и хорошо будет. Корни она кустику тряпочкой закутала, а с корней земля упала, она и не приметила. Вот ночью слышит девочка — топ-топ-топ. Ходит кто-то под окном. Испугалась она страсть! Неужели, думает, воры? Лежит под одеялом и пошевелиться боится. Пусть, думает, возьмут что хотят — а меня, может, не заметят? В дверь кто-то подёргал — дверь заперта. И тут голосок раздался: “Кто в дому, кто в дому, отоприте дверь!” Девочка уж и поняла, что это не воры — ох, если бы воры! А голосок снова: “Розы мои, розочки, отоприте дверь!” А в ответ: “Мы не можем, связаны лежим!” Девочка от ужаса ни жива, ни мертва. И снова голосок: “Земелька-земелька, отопри мне дверь!..” И тут дверь ме-е-едленно стала отворяться. Топ-топ-топ! Девочка

Тикки Шельен

День чёрной розы

611

Художник Макс Олин

Заповедник Сказок 2014

612

Избранное

и кричать от страха не может, вся заледенела от ужаса. В дом вошёл мёртвый ребёночек. Это она с его могилы куст украла. Подходит он к ней, весь белый, холодный, ручку мёртвую протягивает и говорит: “Развяжи мои розочки!” Девочка встала, сама не зная как, подошла, сняла с розового куста тряпку, ребёночек улыбнулся и говорит: “В сердце роза расцветёт, в сердце роза расцветёт!” Сказал — и исчез. А наутро розовый кустик лежал весь почерневший и завялый, будто его морозом прибило. И на могильной земле отпечатался след маленькой ножки, босенькой… С этого дня девочка уже не вставала: у неё ноги отнялись, и волосы стали седые. Её соседки из жалости кормили, прибирали за ней, а она лежит и слушает что-то, всё слушает. А говорить не может, только мычит, язык у ней тоже отнялся. И вот однажды улыбнулась она и молвила: “Роза моя бутоны дала!” И к вечеру уже преставилась…» Тут Черити судорожно перекрестила сердце, хотя была и вовсе не папистка, и Абигайль тоже последовала её примеру. «…Но когда её положили в гроб и повезли на кладбище, всем вокруг слышалось, словно бы ребёночек маленький смеётся. А когда гроб опустили в могилу, забросали землёй и хотели уже уходить, то опять был тот же смех, а потом все услышали ровно как доски гроба под землёй ломаются — земля просела, потом вспучилась, вот прямо на холмике могильном, и из земли полез росток, да такой толстый, шипастый. И из девочкиной могилы выросла роза, только роза эта была странная — пахла она могильной землёй!»

*** Абигайль лежала ни жива ни мертва, как та девочка-воровка. Надо было сказать хоть что-нибудь, лишь бы не было так жутко и тихо. И не зазвучал далекий приглушённый смех… — Черити, — пересохшими губами шепнула Абигайль, только бы не молчать. — Черити, а что ты дала миссис Джине сегодня? — Ну что ж, — безмятежно улыбнулась Черити. — Ты сама меня спросила. Джине я дала отросточек от розы, что растёт у леди в спальне. Я его украла для неё. Это такая роза, она цветёт только раз в году… Она чёрная-чёрная… А знаешь, чем она пахнет? Аби, да ты что, сдурела? Аби!!! Но Абигайль её уже не слышала — она падала в бесконечную темноту, пахнущую могильной землёй, а вокруг неё звенел, раскалывался и осыпался страшный нечеловеческий вопль.

Тикки Шельен

День чёрной розы

На шум прибежала Джина, помогла насмерть перепуганной Черити удержать бьющуюся и выгибающуюся подружку. У худосочной Абигайль внезапно оказалось столько сил, что вдвоём они еле справились. Потом Абигайль затихла, кровь сочилась из прикушенной губы, по простыне растекалось мокрое пятно. Девочка лежала спокойная и даже почти красивая, а Джина, вытерев пот со лба, выдохнула и сказала: «Простыню сами стирайте… вот счастье-то в дом привалило!.. Уволят теперь, поди… и дорога девке — только в петлю или в работный дом…» Черити встряхнула головой и храбро сказала: «Так это ж я виновата. Напугала её до смерти! Кто ж знал, что она такая дура?» Утром весь дом горячо обсуждал ночное происшествие. Хозяйка проснулась от ужасающего вопля — и потом до утра не сомкнула глаз. А если и засыпала, её мучили кошмары. Абигайль утром встала разбитая, вялая, ничего не помнила, но узнав, что у неё был припадок и она обмочилась, немедля разрыдалась от стыда и ужаса. Миссис Гернатт провела строжайшее расследование, по результатам которого после обеда Черити в сопровождении кухарки была отведена в личную комнату домоправительницы для «серьёзного разговора». Абигайль отправилась в прачечную: показываться у господ ей ни в коем случае не следовало, а в кухне от неё проку тоже мало — ходит как сонная муха, смотрит на всё тупыми глазами и чуть что — ревёт. А в прачечном подвале тихо, спокойно, приставать некому, а просто стирай себе бельё. И вместе с хозяйским заодно свою загаженную юбку с исподним и их с Черити простыню. За ужином, однако, речь опять зашла о злополучном припадке. Но на сей раз пожелал увидеть лично девиц-возмутительниц спокойствия сам хозяин. Миссис Гернатт незамедлительно доставила обеих в гостиную. Черити хмурилась и отмалчивалась, Абигайль пылала пунцовым, прятала глаза и даже расплакалась-таки, услышав, что подружку из-за неё выдрали. Но хозяин внезапно не ругался, не распекал, а стал расспрашивать Черити, откуда она берёт все эти сказки и истории, может, их рассказывали там, откуда она родом, и помнит ли она ещё что-нибудь? А если помнит, то не согласится ли как-нибудь рассказать их не только милой… эээ… Абигайль, но и ему? Ему и, возможно, некоторым джентльменам и леди, которые весьма интересуются такого рода историями? Абигайль думала, что Черити немедленно рухнет на колени и попросит прощения, поклянётся никогда больше так не делать. Сама бы она, безусловно, так и поступила,

613

Заповедник Сказок 2014

Избранное

ведь ясно, что никакого дела важным господам до деревенских россказней нет и быть не может, значит, хозяин таким образом желает пристыдить глупую служанку. Но Черити пожала плечами и спокойно ответила, что ежели хозяин хочет, она ему расскажет и про розы с детской могилки, и про красный колпак, и про чёрную корову, ей-то нетрудно. «Если вам так хочется, сэр!» — и присела в красивом полупоклоне. Хозяин засмеялся, дал им обеим по шиллингу и сказал, что ловит Черити на слове! А то уж больно скучно бывает вечерами, и ежели в доме завёлся свой собственный Оссиан, грех скрывать его от Фольклорного Общества. После чего пожелал им доброй удачи и спокойных снов, а Абигайль, нежной сердцем, отдельно велел беречь здоровье. Так день, начавшийся кошмаром, неожиданно обернулся редкостной удачей — целый шиллинг, настоящее богатство! И ни слова об увольнении, наоборот! Джина от души веселилась, когда девчонки наперебой пересказывали ей этот разговор за ночным чаем, и Абигайль тоже радовалась. Особенно её радовало, что всё закончилось так хорошо, и Черити не поссорилась с ней. Черити сказала: «Ну ты же знаешь, это всё глупости! Хорошо, что ты не умерла, а я так испугалась!..»

*** 614

Жила-была одна девочка. Она была служанкой — и деньденьской тёрла коридоры и лестницы, смахивала пыль перьевым венчиком, чистила кованые подсвечники, ложки, вилки и ножи. И больше всего на свете она боялась двух вещей: что домоправительница скажет ей: «Собирай-ка, милочка, вещички, ты нам больше не нужна» и заходить в спальню леди. Потому что в спальне леди росла чёрная роза, чёрная-чёрная, в белом как молоко горшке. Раз в год на этой розе появлялись семь бутонов, как будто ветки налились отвратительными карбункулами. Бутоны раздувались, зелёные полоски еле сдерживали их неопрятные скрученные лепестки, и однажды на сухих серо-песочных ветках распускались семь чёрных-пречёрных цветов. И тогда из спальни леди реял страшный дух могильной земли, и весь дом начинал пахнуть могилой. Откуда взялась эта страшная роза и зачем леди поставила её у себя? Старые слуги говорили, что однажды, давным-давно, в дом пришёл китаец-разносчик — весь жёлтый, с косыми узкими глазами, одетый в красный вышитый халат. Он продавал разные редкости: лаковых козочек, скачущих по крутым горам, костяных лягушек, карабкающихся по бамбуку, веера, чтобы вызывать ветер, и коротенькие трубки,

Тикки Шельен

День чёрной розы

чтоб курить опиум. Старой леди, матушке нынешней хозяйки, очень приглянулась резная шкатулка, в шкатулке было множество отделений, чтобы хранить всякую всячину. Китаец неохотно продал шкатулку, говорил, будто она не предназначена для продажи, что она принесена из опасных мест… Но леди уж очень пленилась затейливой резьбой на крышке и деньги предложила хорошие — и старик-китаец сдался. Однако ж предупредил, что если в шкатулке что-нибудь найдется, пусть это будет немедленно брошено в печь. Сказал так и ушёл. А шкатулка, совсем пустая, осталась в доме. Никто и не заметил в ней маленькое семечко. Оно завалилось в щёлку и затаилось до времени. Никто не знал о нём до тех пор, пока служанке не велели как следует вымыть и вычистить эту шкатулку, прежде чем сложить в неё кольца, ожерелья, броши и браслеты леди. Служанка стала мыть и чистить эту шкатулку, нашла странное семечко и, недолго думая, сунула его в цветочный горшок. Так она решила: «Это семечко переплыло через море-океан, значит, уж верно, достойно жизни, и жаль его выбрасывать. А если не взойдёт — ну что ж, такая у него судьба». Семечко принялось и вскоре пустило росток. Росток окреп, задеревенел, стало ясно, что это будущее деревце или кустик. Только матушка нашей леди внезапно занемогла… Росток рос, выпускал новые веточки, покрывался листьями. А старой леди было всё хуже и хуже. И вот однажды на ветвях появился бутон, небольшой тёмный бутон, как бусина китайского лака. С тех пор, как он появился, старая леди больше не вставала. А когда раскрылся цветок, её не стало. Цветок был чёрный-чёрный, словно траурный креп, и в доме пахло горем. С тех пор леди хранила этот цветок у себя в спальне, в память о своей незабвенной матушке. И с каждым новым покойником в доме китайский странный куст выбрасывал на один цветок больше, чем прежде. И всё усиливался страшный запах могильной земли. Говорят, чтобы проклясть человека до смерти, надо поставить в его комнате этот цветок… Всего лишь отросток, и больше ничего не надо! И ведь любой обрадуется редкому растению. А можно и просто подбросить своему врагу под изголовье сухой цветок, растёртый в пыль.

*** Через три дня Абигайль велели убираться в спальне леди. Это было повышение: раньше туда входили только Агнесс, горничная леди и иногда Черити. Но тут Агнесс уехала сопровождать

615

Заповедник Сказок 2014

616

Избранное

Тикки Шельен

День чёрной розы

хозяйку, Черити отправили по каким-то поручениям, и только Абигайль, нежная сердцем, с веником, совком и перьевой метёлочкой, в свежевыстиранном переднике отправилась в ранее запретные покои. И, конечно, первое, что она там увидела — это странное и перекрученное растение, с тёмно-зелёными листьями. На фоне шёлковых занавесок резкими хаотическими штрихами рисовался его уродливый силуэт. На серо-пепельных ветках кое-где торчали цветки, будто вырезанные из китайской чёрной бумаги, небрежно присборенные и нарочитые. «Знаешь, чем она пахнет?! Знаешь, как можно проклясть человека?! Знаешь, отчего умерла старая леди?!» — произнёс где-то в висках насмешливый и холодный голосок Черити. Абигайль пошатнулась и… удержалась на ногах. Сжав в горсти своё нежное сердце, Абигайль подошла к чёрной розе и коснулась пальцем её цветка. Цветок качнулся и слетел вниз, в белый керамический горшок, украшенный улитками и стрекозами — он был сухим и ломким. И не пах ровно ничем. Абигайль завернула его в лоскуток и после уборки уложила в свою шкатулку. Просто так. На память. Всё равно всё это сказки!

617

Заповедник Сказок 2014

618

Избранное

Андрей Эрс

Автомат желаний

1 держу кафе на побережье. Отличное место. Единственный островок цивилизации на двадцать миль вокруг. Летом все норовят отдохнуть подальше от города, не жертвуя привычным комфортом. И тут моё заведение как нельзя более кстати. Работы невпроворот. Кухня превращается в раскалённый ад, источающий аппетитные ароматы. Официанты бегают, из последних сил улыбаясь клиентам, музыка беспощадно гремит. К закату свободных мест не остаётся ни за столиками, ни в кабинках, а на стоянку въезжают всё новые и новые посетители. Короткое затишье наступает лишь на рассвете, но напоминает оно ту напряжённо звенящую тишину перед атакой, от которой всё ещё просыпаешься в холодном поту. Да, с приходом весны настают жаркие дни. И весьма прибыльные. Поэтому я нанимаю управляющего и дюжину сезонных работников из ближайших двух городов, а сам уезжаю на Острова — подальше от этого сумасшествия. К тому же я терпеть не могу эту жару. Зато зимой, когда мёртвый сезон опускается с небес, словно прохладный фарфоровый купол, я работаю сам. Тихо, спокойно, никакой суеты. Лёгкое оживление начинается лишь вечерами накануне выходных. В остальные дни — ни души. Только изредка по кромке волн пробежит одинокий борец за собственное здоровье, или на вершине дюн появится семейство, свернувшее с трассы специально ради того, чтобы дети увидели настоящий, живой Океан, а не его изображение на панорамном экране в гостиной. Зимой ничто не отвлекает от созерцания

619

Заповедник Сказок 2014

Избранное

завораживающего дыхания волн и величественного полёта облаков. Ничто не отвлекает от размышлений о вечном. Мощный рокот прибоя, далёкие крики птиц — вот и весь незатейливый аккомпанемент моим мыслям. Иногда появляется ворон. Ума не приложу, откуда он взялся в наших краях. Он прилетает и, устроившись на декоративной деревянной решётке, увитой розами, искоса разглядывает меня чёрным глазом. Крупный клюв его благородно отливает серебром. Я бросаю ему угощение. Ворон какое-то время его игнорирует и продолжает меня пристально изучать. Затем слетает вниз, на мраморные плиты. Ловко хватает лакомство клювом, медлит секунду, оглядывается — не передумаю ли? — и улетает прочь. При мне он не ест никогда. Так повторяется всякий раз, как ритуал. Ворон мне ничуть не мешает. Напротив. Он — как чёрная, притягивающая взгляд отметина на монотонном полотне зимних дней.

620

Она появилась будто из-под земли. На самом деле я просто не заметил, как она подошла. Задумался о вечном. Бывает… Лицо её было бледным. Видимо, прогулка её была долгой. Замёрзла. Не удивительно в такую погоду. Ветер крепчал, волны точно взбесились… — Привет, — сказала она. Улыбка у неё деликатная. Так улыбаются быстро повзрослевшие девочки из хороших семей. Когда наивное восприятие мира ломается, оно больно ранит осколками. Шрамы затягиваются, воспитание остаётся. Я, улыбаясь в ответ, опустил ладонь на автомат под прилавком. Ощутил прохладный металл с мелкой насечкой и тонкую вибрацию где-то глубоко внутри. Женщина не успела договорить, а на стойке перед ней уже дымился ароматный кофе в изящной фарфоровой чашечке. — Ловко… — она рассмеялась, и смех её прозвучал несколько напряжённо. — В доме моего отца были точно такие же чашечки. Её глаза были цвета осеннего неба. Глубокие и холодные, всезнающие глаза на юном лице. Да. Шрамы затягиваются. — Мне доставляет удовольствие угадывать желания хорошеньких женщин.

Андрей Эрс

Автомат желаний

— И хорошо это тебе удаётся? — Да пока ни разу не ошибался. Она едва не поперхнулась. Но всё же совладала с собой. У меня отлегло от сердца. Не хотелось бы выплачивать ей компенсацию. Учитывая её холеную внешность, сумма иска могла оказаться внушительной. — Вот как? Интересно, — сказала она. — Кстати, кофе у тебя превосходный. Женщина, улыбаясь, медленно поставила чашку. — Точно. Именно превосходный. Лучше не найти на всём побережье, — согласился я без тени самодовольства. Пусть заслуга в том не моя, а автомата. Но об этом не обязательно распространяться. Всё, что делает автомат, получается превосходного качества. Удивительный автомат. Я купил его на распродаже трофейного ахенарского барахла по цене, которая до сих пор греет мне душу. Женщина с лёгким вызовом улыбнулась. — Ну-ка, попробуем ещё раз… Получится ли у тебя угадать… — Думаю, да, — кивнул я и вновь незаметно толкнул автомат. Мне на ладонь беззвучно выпала зажигалка. Я ухмыльнулся. Похоже, птичка попалась. У меня две зажигалки. Одна — обычная, для клиентов. Вычурный кусок дешёвого яркого пластика. Другая — просто тонкий никелированный цилиндр с маленьким выступом. В своё время я отдал за эту блестящую безделушку несколько тысяч кретинок. Её сотворил в единственном экземпляре какой-то там модный психодизайнер с Канопуса. Стоит любой девушке коснуться зажигалки, как вся страсть, что таилась в ней, самые сокровенные желания и фантазии, о которых она не признавалась даже себе, захватывают её существо, сметая запреты и ограничения. Девушка тает, словно воск, а затем безоглядно и самозабвенно воплощает эти и многие другие желания. Ну, а я такой девушке с удовольствием помогаю, конечно. Действует безотказно, я проверял. Думаю, несколько юных туристочек — из тех, что не прочь посумасбродствовать подальше от дома — с замиранием сердца или с туманной улыбкой вспоминают маленькое кафе на берегу Океана. Приятно хранить такие маленькие горячие тайны. Но однажды я выбросил зажигалку в волны — после того, как одна из туристок задержалась чуть дольше, и волшебное действие зажигалки прошло. Взгляд, которым она меня обожгла тогда… Увы, я оказался не в её вкусе. Впрочем, довольно об этом.

621

Заповедник Сказок 2014

622

Избранное

Итак, я протянул женщине зажигалку. — О! На побережье обитает волшебник, читающий мысли, — глаза женщины слегка округлились. Холодное небо, царившее в этих глазах, мгновенно преобразилось в весеннее, живое и радостное. Она мельком посмотрела на зажигалку и прикурила. А затем медленно подняла на меня взгляд. Мерцающий. Нетерпеливый. Страстный. На губах её расцветала улыбка. Но эта улыбка так же отличалась от прежней, как матовое сияние жемчуга отличается от яркого блеска бутылочного стекла. — Элегантная вещица, — низким, вибрирующим голосом сказала она, возвращая зажигалку. — Мне нравятся элегантные вещи, — ответил я, пытаясь казаться невозмутимым. — Мне тоже, — она медленно поправила волосы, которые и без того были в полном порядке. И тут прилетел ворон. Он занял своё обычное место — опустился на декоративную решётку справа от входа — и вопросительно посмотрел на меня. Женщина обернулась, словно почувствовав появление ворона. Проследила за моим взглядом, скорее всего. — Эта птица сюда отлично вписывается, — заключила она, выдыхая дым. — Ручной? — Нет. Сам прилетает, — ответил я, бросая ворону его обычное угощение. Ворон смотрел на меня с холодным достоинством. Ритуал повторялся. — Он стоит бешеных денег… Я покачал головой: — Никогда не думал о нём с такой точки зрения. Ворон хлопнул крыльями, сорвался с места и, сделав стремительный круг над пустыми столиками, улетел прочь. Он даже не притронулся к угощению. Ритуал оказался нарушен… Видимо, что-то отразилось на моей физиономии. — Всё в порядке? — поинтересовалась она. — Да, в порядке, — ответил я, в глубине души уже сожалея, что воспользовался второй зажигалкой. Автомат её выдал, следовательно, таково было моё желание в тот момент. Соблазнить женщину бесчестным приёмом… Автомат не ошибается. Автомат ничего не выдумывает, не несёт отсебятину. Единственное, что он умеет — точно улавливать и исполнять чужие желания. Но об этом автомате совершенно не нужно распространяться. — У меня сигарета погасла, — с извиняющейся улыбкой сказала она.

Андрей Эрс

Автомат желаний

Моё сердце упало. Вот и настал момент истины. Рубикон. Перекрёсток многих дорог. И я понял, что не смогу протянуть ей кусок дешёвого пластика. Я просто не в силах противиться призывному сиянию её ярких глаз. — Пожалуйста, — сказал я, отстранённо гадая, усилится ли эффект от повторного воздействия зажигалки. Она прикурила. Грациозно откинула волосы с глаз. Яркие губы её медленно разомкнулись… Сердце моё замерло. Дрогнуло. Затрепетало. Внезапно взгляд её стал отрешённым — её вызвали по транспланетной связи. Я всегда это чувствую — ноющая боль мгновенно разливается в запястьях и основании черепа. В тех местах, где раньше были контактные разъёмы. Поэтому я держусь подальше от городов, где транспланетные разговоры ни на секунду не замолкают. Улыбка её погасла, и она достала кредитку. Я смотрел на неё, ещё не веря своим глазам. Так однажды в детстве я смотрел на груду осколков, которые вот только что были старинной земной вазой. Секунду назад. До моего попадания мячиком. — Извини, я должна срочно вернуться… — вздохнула она. А в глазах её полыхал, разгораясь, жаркий огонь. Двойное воздействие… Вот ведь кому-то достанется… Она коснулась моей руки с прощальной нежностью. — Мне очень жаль. Увы, это реальность. Я почувствовал, как перед моим носом захлопнулась прозрачная дверь. Почувствовал, как у меня чтото украли. — До встречи, — только и смог выдавить я. Вероятно, улыбка моя получилась не для журнальной обложки, если только тот выпуск не посвящён неудачникам. Она уходила, а я старался не смотреть ей вслед.

3 Всё было, как прежде. Серая пелена зимних дней. Шум прибоя, отдалённые крики птиц. Но я потерял сон и больше не мог думать о вечном. Я смотрел на бегущие волны, а видел её глаза цвета осеннего неба, её губы, медленно размыкающиеся — чтобы нежно сказать, упоительно прошептать, простонать

623

Заповедник Сказок 2014

Избранное

в неистовстве страсти. Видел матовое мерцание жемчуга, который у меня украл тот нелепый звонок. Вот так. Потерял сон, покой и аппетит. Проклятье. Только этого ещё не хватало. Седые облака тяжело наползали из-за горизонта. Океан вдруг присмирел, что зимой случается редко. Будет ливень. Небо быстро темнело. Издалека донёсся глухой, протяжный рокот. Да, скоро начнётся настоящий потоп. Прилетел ворон. Сел на своё обычное место. Яркая чёрная точка вновь возникла на унылом полотне зимы. — Привет, — мрачно сказал я и бросил ему угощение. Внезапно я осознал, что в глубине души чувствую его виноватым. Чушь, конечно. Ворон склонил голову набок, не сводя с меня блестящего глаза. Пошёл мелкий дождь. Ворон недовольно задвигался, расправил крылья и слетел к угощению. — Надо же, соизволил, — невесело усмехнулся я. Ворон холодно взглянул на меня, держа в клюве мясо. Затем сделал шаг, легко подпрыгнул, взмахнул крыльями и улетел. Дождь всё настойчивее барабанил по старомодной черепичной крыше кафе.

624

4 Дни тянулись. Океан штормил. Налетали дожди. Аппетит не возвращался.

5 — Привет, ясновидящий, — нежным голосом пропела она, победно входя в кафе. Капли дождя блестели на её тёмном элегантном плаще, точно щедрая россыпь алмазов. Глаза её ярко лучились. Она была обольстительна. — Привет, — откликнулся я. Голос мой дрогнул. Мы оба это заметили и улыбнулись друг другу. — У меня такое ощущение, что ты никуда не уходила, — сказал я. — И в то же время, что я ждал тебя целую вечность. — Надеюсь, ты не успел состариться за эту вечность. Знаешь, мне всё время хотелось вернуться. Честно говоря, я сбежала с работы. Надеюсь, замести следы мне удалось.

Андрей Эрс

Автомат желаний

— Вот как? Где же ты работаешь? — Давай не будем о скучном, — шелковисто улыбнулась она. — Я хочу хоть ненадолго забыть об этих постоянно бегущих цифрах. Прошлый раз это удалось благодаря тебе… Я решила попробовать ещё раз. — Буду рад… — Ну, как насчёт желаний? — понизив голос, спросила она и взглянула мне прямо в глаза. — Нет проблем, — ответил я, привычно касаясь автомата под стойкой. Автомат выдал широкий массивный бокал. На самом дне его тяжело плескалась ядовито-зелёная жидкость, в которой медленно дрейфовали, мерцая, крошечные золотистые звёзды. — О! — только и выдохнула она. У меня самого сердце дрогнуло от неожиданности. Веганский эротический эликсир. Его подают только на закрытых вечеринках высшего света Канопуса и Ориона. Рецепт его — строжайшая тайна веганских жрецов, за которую многие охотники заплатили собственной жизнью. Она замерла. Затем перевела на меня вопросительный взгляд. Эта порция с лёгкостью опустошит её кредитку на много лет вперёд, кем бы она ни работала. — За счёт заведения, — сказал я, не моргнув глазом. Иногда приятно почувствовать себя по-настоящему щедрым. Особенно приятно, когда эта щедрость не стоит тебе ничего. Она тихо выдохнула. — Ты… Ты шутишь, наверное? На какой-то миг она показалась мне изумлённой маленькой девочкой. Я поскорее прогнал эту мысль, ибо она противоречила моим намерениям. — Я серьёзен как никогда, — ответил я, чувствуя, как за спиной расправились мощные крылья. — В честь твоего возвращения. — Ты просто опасен, если можешь угадывать столь сокровенные желания, — заметила она, осторожно поднимая бокал. — Возможно, поэтому я и забрался в такую глушь. — С твоими способностями можно достичь многого, — сказала она, вскинув на меня испытующий взгляд. — Или слишком далеко зайти. Пока мне достаточно того, что уже есть. Тонкая улыбка девочки из хорошей семьи.

625

Заповедник Сказок 2014

Избранное

— Значит, ты намного опаснее, чем мне показалось. Меня всегда привлекали непредсказуемые и опасные мужчины. Кажется, в тебе эти качества сочетаются на редкость удачно. Она сказала так, и ресницы её дрогнули и сомкнулись. Её сочные губы осторожно коснулись бокала. Она сделала долгий, бесконечно долгий глоток. Когда глаза её распахнулись, в них трепетал алчный огонь. Одним изящным движением она сбросила плащ, и он плавно слетел к её стройным ногам, словно покорная тёмная птица. Дыхание моё замерло. Ажурная белоснежная паутинка окутывала смуглое гибкое тело танцовщицы. Больше на ней не было ничего. — Так что же ты медлишь? — выдохнула она. Её руки легли на живот, великолепный упругий живот и медленно двинулись вниз. Мне показалось, что во всём мире остался единственный источник света — её тело, это нереально совершенное тело. И я прильнул к ароматному источнику этого влекущего света.

6 626

Я не помню, как мы оказались наверху, в моей спальне. Кажется, нас вознёс туда неистовый вихрь. Мы наслаждались, и это было подобно наполнению бездны. Мы наслаждались, и не могли ни насытиться, ни остановиться. Но однажды наступило забытье — словно огромная птица резко раскинула чёрные крылья над миром.

7 Нега. Неганеганеганега… извилистая лента слов, небрежно брошенная среди звёзд, тянется от одного рукава галактики до другого, через единственную планету безымянной звезды, обозначенной в астронавигационных каталогах сухим сочетанием цифр, змеится по пустынному берегу Океана этой планеты, сквозь одинокий дом на берегу и расслабленное тело мужчины на втором этаже этого дома. Нега. Безмерная нега. Я проснулся, ощущая себя самым счастливым мужчиной Вселенной. У меня была женщина — идеальная женщина. А внизу, под стойкой бара терпеливо ждёт автомат. Автомат

Художник Султан Галимзянов

Андрей Эрс

Автомат желаний

627

Заповедник Сказок 2014

Избранное

желаний, благодаря которому я подарю ей все сокровища мира. Автомат синтезирует их из космической пустоты, из вездесущих потоков энергий и микрочастиц, которые всё равно пропадают без дела. Разумеется, где-то что-то изменится, где-то чуть возрастёт энтропия. Быть может, где-то в дальней галактике погаснет звезда. Да и чёрт с ней, звездой. Никто не заметит, Вселенная не обеднеет. В конце концов, много ли нам надо? Сейчас и узнаю. С такими мыслями я открыл глаза. В растерзанной спальне. Посреди растерзанной постели. Один. В доме царила мёртвая тишина. Из душа не доносилось ни звука. Наверное, проголодалась и спустилась в кафе. Ещё бы. Судя по часам, мы провели в спальне больше трёх дней. Сколько из этого времени мы проспали, оставалось лишь догадываться… Мысль о ней отозвалась во мне медленной нежной волной. Милая… Кстати, мне тоже не мешало бы подкрепиться. Я набросил халат и спустился вниз, поигрывая кистями пояса.

8 628 Под прилавком зияла пустота. Пустота вопила. Да. В тот самый миг, что я взглянул под прилавок, я понял, что пустота может вопить. И это было ужасно. Так ужасно, что из горла моего не вырвалось ни единого звука. Оно вдруг стало сухим и колючим, словно его выстлали изнутри наждачной бумагой. Оцепенев, я смотрел на чёрные космы паутины, лениво покачивающиеся на сквозняке, словно обрывки траурных лент. Во мне зрело ощущение катастрофы. Паутина. Пыльная паутина. Вот всё, что осталось от моего автомата желаний. Я вновь оказался перед грудой тонких осколков земного происхождения. «Я люблю непредсказуемых и опасных мужчин». Я засмеялся. Теперь у меня было чувство, что меня обокрали вдвойне. Чувство, вполне обоснованное. Оно подпрыгивало и перекатывалось внутри, точно клубок грязных перьев. Я долго смеялся. Но потом вдруг услышал, как мой смех дребезжит в пустом зале кафе, точно слетевшая пружина внутри работающего вразнос механизма. Я услышал — и смех сам по себе оборвался.

Андрей Эрс

Автомат желаний

Она каким-то образом пронюхала об этом «ахенарском устройстве неопределённого назначения», как оно было обозначено в каталоге распродажи. Но как? Я никому не говорил о том, что мне удалось оживить этот хлам… Никому, ни единой душе… Ах, ловкая тварь! Теперь, со своими способностями и моим автоматом, она пойдёт далеко. «Я люблю непредсказуемых и опасных мужчин». Да, моя дорогая. Ты совершенно права. Я действительно сочетаю в себе эти качества. Хотя лучше бы тебе о том никогда не узнать. Пропорция у них нехорошая. Но теперь слишком поздно. Я не прощаю, если со мной так поступают, если мне лезут в душу, чтобы в неё наплевать. Скоро тебе предстоит познакомиться с другой стороной моей личности, далеко не самой приятной. Из-за которой я поселился в этой глуши. Непредсказуемых, говоришь, и опасных? Я вернулся в спальню и открыл маленькую тяжёлую дверь, которую надеялся больше не открывать никогда. Холодный жемчужный свет брызнул в глаза. Тогда я вспомнил, что даже не узнал её имени. Ловкая, ловкая девочка, так запудрить мозги. Под прозрачной полусферой, на лоскуте чёрного бархата лежала пара изрядно потёртых перчаток. Их фасон в этом мире выглядел непривычно. Я прикоснулся к замаскированной кнопке — и полусфера бесшумно раскрылась. Я не знал об этой стерве ничего. Номер кредитки? Если она затеяла такую операцию, о фальшивой кредитке позаботилась наверняка. На чёрном рынке любого крупного города вам быстро предложат роскошный веер кредиток, даже не придётся искать. Самое забавное, что какое-то время они будут работать. Да, это не след. Итак, у меня нет ни единой зацепки. Кроме… Но это гораздо больше, чем ничего. Хорошо, что я так и не успел принять душ… Я готов был перерыть весь мир и, самое главное, это казалось мне выполнимым. Вместе с ощущением катастрофы во мне зрело предчувствие скорой встречи. Нехорошее такое предчувствие. Освещение последовательно становилось кроваво-красным, кобальтовым, белым, изумрудно-зелёным. Когда свет стал мертвенно-синим, я осторожно взял перчатки, но надевать их не стал. Позже, при встрече. Перчатки показались мне невесомыми и очень холодными. Они жгли мои руки. Но к температуре это никакого отношения не имело.

629

Заповедник Сказок 2014

Избранное

630

Я спустился в кафе. Желудок вновь напомнил, что пора подкрепиться. Так и быть. Сжав перчатки в левой руке, я наспех прожевал пару чёрствых бутербродов, запил холодным кофе. Вкуса я не почувствовал. Неважно. Сойдёт. «Я люблю непредсказуемых и опасных мужчин». Чёртова тварь. Краем глаза я заметил собственное отражение в зеркале и обнаружил, что всё ещё разгуливаю в халате. Тогда я и почувствовал пронзительный холод. Дверь кафе осталась открытой, и крепкий, пахнущий солью ветер свободно врывался внутрь. Возвращаться наверх не хотелось. Но мне предстояло длительное путешествие, в котором лучше выглядеть поприличнее. Привлекать внимание ни к чему. Допивая кофе, я бросил взгляд сквозь прозрачные стены своего заведения. Ворон угрюмо сидел на своем обычном месте. Ветер раздувал его перья. А затем я поперхнулся. Какая невероятная наглость. Предчувствие действительно не обмануло — она! Собственной персоной. На сей раз лицо её было скрыто ажурной тёмной вуалью, и шикарное длинное платье тоже напоминало вуаль. Её тело соблазнительно двигалось под струящейся тёмной тканью. Воспоминание было мучительно горьким. Позади неё вышагивали два холёных молодчика. Они были похожи, как братья. Один помоложе и постройнее, другой постарше. Слишком элегантные для заурядных громил. На их гладких самоуверенных лицах разливался некий безошибочно узнаваемый отблеск, который любительница опасных мужчин передавала каждому, с кем делила жар своего тела. Вероятно, такой отблеск можно заметить и на моей физиономии. Теперь я был склонен больше доверять своей интуиции. Ворон отстранённо следил за происходящим. Она грациозно перешагнула порог и окинула зал ленивым взглядом. Интересно, что же она скажет на сей раз? На какое-то мгновение я пожалел, что не успел переодеться и встречаю гостей в нелепом халате и перчатками, судорожно сжатыми в левой руке. Губы мои сами перекосились в улыбку. Собственную мимику я уже не контролировал.

Андрей Эрс

Автомат желаний

— Он без тебя не работает, — сказала она так, словно никуда и не уходила. — Ч-что? — голос мой прозвучал хрипло и совсем не так уверенно, как мне бы хотелось. Да, я просто был вне себя от её наглости. — Автомат без тебя не работает, — с улыбкой повторила она. — И что же? — я, как мог, ухмыльнулся, не без злорадства отметив, что при звуках её голоса моё сердце не замирает. Почти… — Ты поедешь со мной, — улыбка взрослой девочки из хорошей семьи. Сквозь вуаль такая улыбка кажется особенно вызывающей. — А если я откажусь присоединиться к твоему гарему? — я медленно опустил руку с перчатками под прилавок. Надеть их я всё равно не успею, а зря привлекать внимание ни к чему… Она усмехнулась, и эта усмешка мне не понравилась. — Извини, у тебя очень ограниченный выбор. Один из её приятелей шагнул к самой стойке, как-то странно разминая пальцы правой руки. Он подошёл так близко, что я почувствовал холодный запах его лосьона, смешанный с тонким живым ароматом, вычеркнуть из памяти который было пока выше моих сил. Я ощутил ноющую боль в запястьях и основании черепа. В его пальцы были имплантированы субпороговые излучатели. Они действовали наподобие той сказочной дудочки, за которой покорно последовали крысы, а затем и детишки одного древнего города на Земле. Хорошее напоминание о том, что рано или поздно приходится расплачиваться по старым счетам. К сожалению, не все это понимают. Итак, этот тип, самоуверенно улыбаясь, слегка пошевелил пальцами. А затем на его гладко выбритой физиономии появилось озадаченное выражение. Я не шелохнулся. Его манипуляции вызвали у меня лёгкое жжение в тех местах, где раньше были разъёмы. И только. Словно кто-то на дальней стоянке задействовал транспланетную связь. Я ухмыльнулся ему в лицо, наслаждаясь его изумлением. А затем врезал как следует. И даже не пожалел о сломанном столике. — Давай без глупостей, — спокойно сказал тот, что постарше. Буднично так сказал. Он навел на меня нечто блестящее и недвусмысленно угрожающее. Убить не убьёт, но легко может сделать дальнейшее существование крайне мучительным.

631

Заповедник Сказок 2014

Избранное

Я так и не успел натянуть перчатку. Не хватило пары секунд. Хороший материал для статьи о неудачниках. Главное, чтобы обошлось без некролога. Младший лежал без движения среди разбросанных стульев и обломков стола. Она смотрела на меня сквозь вуаль взглядом сытой хищницы из хорошей семьи. Я смотрел на неё, как на груду осколков, и мне было больно. Я улыбался, но внутри меня всё стонало. Шрамы зарастают, но порой они так болят… — Пошевеливайся, — сказал её старший приятель. — Или мне придётся медленно поджаривать тебя по частям. И в этот миг за его спиной промелькнула быстрая чёрная тень. А затем он яростно вскрикнул, потому что острый клюв, благородно отливающий серебром, вонзился ему в шею. Теперь у меня оказалось достаточно времени. Он хрустнул и упал, переломленный пополам. Оружие его отлетело, вращаясь и сверкая хромированными поверхностями. Это мне напомнило о зажигалке, и я, заворожённо глядя на бьющееся в агонии тело, мысленно пообещал её выбросить. Без некролога всё-таки не обошлось.

632

10 Все было кончено. Птичка попалась. Время платить по счетам. Она тихо плакала, беспомощно сжавшись в углу, и лицо её больше не казалось мне таким привлекательным. По крайней мере, пока я не смотрел на неё. А я действительно на неё не смотрел. Предчувствие говорило мне, что сюрпризы ещё не закончились. — Мы наблюдали за тобой, — сказал ворон, между делом продолжая вырывать куски плоти из остывающего тела старшего. Из-за мяса в клюве речь его была не очень-то внятной. — Кто это вы? — переспросил я. Дышать через нос было не очень-то приятно из-за горелого мяса, но это единственный известный мне способ побороть тошноту. — Институт. — Мне это ни о чём не говорит. Мне показалось, что ворон усмехнулся окровавленным клювом.

Андрей Эрс

Автомат желаний

— Не удивительно. В твоём нынешнем состоянии тебе это и не должно ничего говорить. Институт — это мы. — Стая ворон? — Не остроумно, — сухо ответил ворон и, взмахнув крыльями, перепрыгнул на левое плечо трупа, откуда ему было легче дотянуться до намеченного кусочка. Я решил попробовать с другой стороны. — Что же вам нужно? — Ничего особенного. Мы просто наблюдаем за тобой в естественных условиях. Краем глаза я заметил, что женщина дрожит, точно лист на ветру, и не сводит с ворона дикого взгляда. Широко распахнутые глаза её были цвета осеннего неба. — Допустим. Зачем? Почему именно я объект вашего наблюдения? Что такого особенного в моём состоянии? — Мы проводим эксперимент. Выясняем, насколько жизнеспособен окажется человек, возвращённый в архаическое состояние. — То есть? — Тебе удалили контактные разъёмы, всевозможные импланты, без которых не обходится ни один нормальный человек. Более того, тебя лишили устройств дальней связи. Ты изолирован от информации, которая не имеет прямого отношения к твоей среде обитания. К той среде, которую ты способен воспринимать в своём нынешнем состоянии. Ворон, насытившись, ударил крыльями и тяжело взлетел на своё обычное место. Я напряжённо осмысливал сказанное. Голова моя просто шла кругом. — Ну и как? — после продолжительного молчания спросил я. На языке у меня вертелась тьма вопросов, но я решил не спешить. И до них доберёмся. Подобные новости лучше получать малыми порциями. Ворон склонил голову набок и быстро взглянул чёрным глазом на небо. — Ты выжил. Вопреки всем прогнозам, состояние твоё стабильно и удовлетворительно. Ты не впал ни в депрессию, ни в манию. У тебя не возник психоз. Ты даже не слишком отстаёшь в интеллектуальном развитии. — Значит, всё-таки отстаю… Ворон пожал крыльями. Это выглядело забавно. Но на улыбку сил не осталось.

633

Заповедник Сказок 2014

634

Избранное

— А ты как хотел? — Значит, вся моя жизнь — какой-то долбанный эксперимент? — Вся твоя нынешняя жизнь, — уточнил ворон. — Следовательно… следовательно это уединённое место, в котором я прожил столько лет… — Это полигон Института. — Боже… Но я не помню никакой другой жизни… — Это не так уж и плохо. В той жизни ты оказался на обочине. Когда ты пришёл в Институт, чтобы участвовать в опытах, перспективы у тебя были совсем не весёлые. А потом для чистоты эксперимента воспоминания об Институте и частично о твоём реальном прошлом пришлось удалить. — А как быть с тем, что ты рассказал мне сейчас? — Ничего страшного, — ворон быстро почистил окровавленный клюв о перья на груди. — Я уже сделал заказ. Завтра утром приедет психотехник и вычистит лишние воспоминания. Я взглянул на влажные перья на груди ворона, и мне почемуто совсем не понравилось это «вычистит». — Следовательно, я и её забуду? — я кивнул в сторону женщины, дрожащей в углу. — Разумеется, — Ворон потянулся, расправил крылья и хвост, затем вновь нахохлился. — Но, думаю, сейчас тебе было бы интересно узнать, что Сильвия тоже работает… работала в Институте. В лаборатории ювентологии. Её чрезвычайно заботят процессы возрастных изменений, и она тратила огромные средства на поддержание собственной молодости. Потом проведала о тебе. Да, к сожалению, теперь в Институте не так строго соблюдается конфиденциальность… Она решила заполучить твой автомат и заказать эликсир вечной молодости. — Это возможно? — спросил я, заметив, что Сильвия затаила дыхание. Ворон склонил голову. — Почему бы и нет? Автомат выполняет желания. Это ничем не отличается от остальных. — Но у неё ничего не вышло. Она сказала, что автомат без меня не работает. — Это верно. Именно поэтому я позволил ей забрать автомат. Теперь в её доме находится прекрасное вещественное доказательство. Ворон издал отрывистое хриплое пощёлкивание. Вероятно, у воронов это означает самодовольный смешок.

Андрей Эрс

Автомат желаний

— Видимо, в качестве компенсации утраченных возможностей, у тебя возникли кое-какие новые способности. Автомат — один из них. Видишь ли, наши специалисты проверили его, пока ты прохлаждался на Островах. Куча хлама, которая до недавнего времени находилась под этой стойкой, работать не может. В лаборатории перебрали автомат по деталям, пытаясь хоть что-то понять. Но, допустив, что до сих пор нет полной ясности с техникой ахенарцев, пошли дальше. Подменили начинку. Вставили беспорядочный набор деталей, который заведомо не работает. Правдоподобный муляж. — И что же? — спросил я, уже зная ответ. — Ничего. Автомат продолжал действовать. Дело не в автомате. Он просто стал удачным объектом приложения твоих психических сил. И тут Сильвия бросила в ворона деревянный обломок. Она вложила в этот бросок всю свою ярость. Но более метким от этого он не стал. К тому же реакция у ворона оказалась отменной. Он взлетел и, удостоив Сильвию коротким презрительным взглядом, умчался прочь, не проронив больше ни слова. Похоже, звериное естество в минуту опасности взяло над ним верх.

11 635 Я не спал всю ночь. Я ворочался с боку на бок, а потом вышел на берег и долго смотрел на звёзды, слушал тяжёлые вздохи Океана, доносящиеся из темноты. В какой-то момент я вдруг осознал, что прощаюсь со всей этой идиллией. Да, я принял решение, но боялся себе в этом признаться. Утром, с первыми лучами рассвета, я уже был в городе. Я вошёл в первую попавшуюся лавку морфохирурга. — Что вам угодно? — он поднял на меня удивлённый взгляд воспалённых сонных глаз. Совсем молодой мальчишка с тонкой серебристой татуировкой на верхней губе. — Я хочу имплантировать контактные разъёмы. Он заморгал. Внутри него что-то напряжённо зажужжало. — Простите… Кому имплантировать? Я повторил — медленно, громко, отчётливо произнося каждое слово. Вероятно, так говорят со слабоумными. Так следовало бы все эти годы разговаривать со мной. — То есть, вы хотите сказать, что у вас их никогда не было? — переспросил он. Его взгляд внезапно стал удивительно ясным.

Заповедник Сказок 2014

Избранное

Проснулся от изумления, не иначе. Видимо, затем он попытается выяснить, из какой глуши я заявился. — Были. Потом я их удалил. Он облегчённо выдохнул и потянулся за инструментами. — Нет проблем. Через пару минут вы вновь станете нормальным человеком. Да, именно так. Нормальным. То, что нужно. Тошно ощущать себя объектом чьих-то заумных экспериментов. Хочу стать нормальным.

636

Автомат желаний

637

Художник Марина Пузыренко

Андрей Эрс

Заповедник Сказок 2014

638

Художник Ольга Суслова

Избранное

Денис Тихий

До Финикии, в один конец

ни тёмные, как свечечки, что хранятся на няниной полке. Как самый густой мёд. Их так мало. Вынимаю по одному из бумажного кулька — и в рот. Липкие, сладчайшие. Из-под стола, который у окна, вижу маму. Сидит у книжных полок перед грудой тетрадей. Справа — лампа. Слева — троечник Чуев. — Дальше что, Миша? — Не помню, Марьванна. — Давай сызнова. Чуев проворно открывает тетрадку, ведёт пальцем. — Главные города ихние… — Их. — Их. Были Тир и Сидон. Финики привозит мама из своих вечных поездок. И «колу» в маленьких бутылках. И овсяное печенье. Финики — всегда напоследок. — Так не годится, Миша. — Угу. — Так тебя на третий год оставят. — Ага. — История — самая интересная наука, а ты… Мама рассказывает Чуеву про Библ и Ханаан. Про Рим и Карфаген. А я жмусь лопатками к батарее и тяну-тяну из кулька очередной липкий финик. Мамины слова — горячий песок и море. Сказка. Ткут дивный узор рыжей и бирюзовой нитями …

639

Художник Анна Черкасова

Заповедник Сказок 2014

640

Избранное

Денис Тихий

До Финикии, в один конец

Чуеву скучно. Ему бы на коньки. Косит глазом в коридор. Там — пальто и мокрые ботинки. Ему бы дёрнуть от скучной репетиторши. Дверь скрипит. Нянины ноги — две тумбы. Почтительно шепчет: — Марьванна! — Да-да? — Стешка не у вас? — Не видела. — Под столом сидит, — сдаёт Чуев. Через секунду я тихо, но с ненавистью бьюсь в няниных руках. — Ох ты, боженьки. Не лягайся, Стешка! Облезлая ванная. Гуд газовой колонки. Няня дерёт спину мочалкой, я глотаю слёзы. Вот Чуеву — сколько угодно мамы, а мне? Убью его!

*** Постель. Холодный лён. Тихо входит няня, подтыкает одеяло, гладит волосы. — Не спишь, клоп? — А мама? — Мамка устала. — А завтра? — На конференцию едет. — Почему? — По Финикии. — Это что? — Страна, сталбыть. — СССР? — Навроде. — А я? — А мы в цирк. — Мама пойдёт? — Коли успеет…

*** Мы с мамой едем на паровозе, ревущем, как наша колонка. Из трубы летят искры и ёлочные шары. Чуев в коньках серебряной лопатой кидает в топку овсяные печенья. — Держись, Стешка! — смеётся мама. Я обнимаю её, как давно не бывало. Мы пролетаем завьюженный полустанок с кривой вывеской: «СССР». Со столика сдувает во тьму два билета до Финикии.

641

Художник Анна Черкасова

Заповедник Сказок 2014

Избранное

Заключительное слово Координатора проектов Заповедника Сказок Если я не за себя, то кто же за меня? Но если я только за себя — зачем я? (Гилель)

Читатель, ты открыл эту страницу — значит, ты уже успел познакомиться с четвёртым томом избранных сочинений наших авторов. Старые друзья Заповедника знают: такую книгу интересно не только читать, её приятно рассматривать (хвала художникам!), а главное — чувствовать. Новые читатели, открывая томики Заповедника, часто удивляются: разве сказки не для детей? Хотя мы честно предупреждаем — есть у нас тексты для юного поколения, есть и для изрядного возраста. И вторых, обращённых к внутреннему ребёнку, всегда больше. Этот внутренний ребёнок почти в каждом — он подрос, он хлебнул жизни, но всё так же упрямо верит в алые паруса. Верить в хорошее с некоторых пор стало равнозначно вере в чудеса. Отсюда и потребность в сказках. У самих авторов — не меньше, чем у читателей. Создавая сказочные миры, авторы успевают прожить в них мгновения яркой жизни. Притом что хорошая сказка всегда частичка биографии самого сказочника, только окрашенная в волшебные цвета. Авторы выуживают сюжеты из того, что чувствуют, о чём размышляют. А сказочный формат — это лишь камуфляж, самозащита в эпоху, когда Красота стала гонимой, а Искренность порицаемой. Сказка — не ложь, нет. В её иносказательности куда больше истины, чем в многословии иных опусов. И в этом смысле «сказочные миры» не совсем уж метафора — они причудливые фрагменты реальности, чему подтверждение девять лет творчества в Заповеднике и эта очередная книга. Когда-то давным-давно время ползло неспешной улиткой по краю виноградного листа, а теперь мчится по хайвэю со скоростью «феррари». Интересуетесь планами? Они у Заповедника Сказок есть. Предстоит достойно встретить десятилетие славных сказочных игр. Десять лет — важная веха. Ко многому обязывает. Увидимся!

643

Заповедник Сказок 2014

Избранное

Участники проекта

644

Марина Аницкая http://amarinn.livejournal.com Евгений Аренхаус http://chiseledrocks.com Юлия Архипова http://nastashdmaa.livejournal.com Ирина Бабушкина http://irinababushkina.livejournal.com Игорь Бакин http://great-snake.livejournal.com Лариса Бортникова http://la_la_brynza.livejournal.com Александр Бронзов http://vk.com/id39714670 Ирина Бузько http://old_fat_toad.livejournal.com Алла Бобылёва http://lissa_alika.livejournal.com Ирина Вайсерберг http://supercalifragia.livejournal.com Пётр Вакс http://dinoza_yats.livejournal.com Наталья Войцык http://zoya_montrose.livejournal.com Султан Галимзянов http://framin_mp.livejournal.com Наталья Голованова http://rabivn.livejournal.com Владимир Грановский http://vladgranovsky.livejournal.com Эль Дальмар http://dalmar.livejournal.com Олег Добровольский http://oldodik.livejournal.com Ольга Дорофеева http://olga_doroff.livejournal.com Денис Дьяченко http://chekotyara.livejournal.com Екатерина Елисеева http://teawind.livejournal.com Игорь Жеведь http://igor_zheved.livejournal.com Наталья Жукова http://frema-zhu.livejournal.com Марина Забродина http://grey-ultra.livejournal.com Александра Ивойлова http://color-flow.livejournal.com Даниил Кирилюк http://akkalagara.wordpress.com Анастасия Кислюк https://www.facebook.com/anastasia.kislyuk/photos_albums Александра Князева http://al_kora.livejournal.com Виталий Колмановский http://v_kolmanovsky.livejournal.com Кирилл Корнеев http://cantfindmenick.livejournal.com Марина Корчагина http://sans_arik.livejournal.com Данила Косенко http://kosenko_danila.livejournal.com Елизавета Краснова http://red-berry.com Александр Кузнецов http://darkmeister.livejournal.com Софья Кузнецова http://latbrand.livejournal.com Борис Куртуазий http://kurtuazij.livejournal.com Диана Лапшина http://diana-annimanninen.blogspot.ru Валентин Лебедев http://rualev.livejournal.com Сергей Логинов http://masterwind.livejournal.com Екатерина Медведева http://kisunika.livejournal.com

Участники проекта

Юлия Меньшикова Олеся Миневич Елена Минкина Дмитрий Непомнящий Алёна Обухова Макс Олин Виктория Орлова Татьяна Папушева Евгения Панкратова Владимир Поворозник Ольга Попугаева Михаил Поторак Наталья Похиленко Марина Пузыренко Юлия Рабинович Патрик Рейнеке Сергей Репьёв Валерий Рогожников Наталья Рымарь Елена Рюмина Игорь Савин Андрей Саломатов Юлия Сдобнова Мария Скородумова Кира Соколовская Светлана Солдатова Ольга Суслова Елена Темник К.А.Терина Денис Тихий Екатерина Турикова-Кемпел Наталья Харпалёва Анна Черкасова Сергей Чуб (Иофик) Тикки Шельен Юлия Щигал Элина Эллис Андрей Эрс Илья Юдовский

http://ukiriki.livejournal.com http://amales.deviantart.com/gallery http://lenastik.livejournal.com http://dimoliart.ru http://waiale.livejournal.com http://dalaukar.livejournal.com http://neya-iliya.livejournal.com http://akeb0n0.livejournal.com http://kroharat.livejournal.com http://wowik_botoce.livejournal.com http://illustrators.ru/users/id4984/portfolio http://cwamperfect.livejournal.com http://prosto-natka.livejournal.com http://mar_ant.livejournal.com http://yulkar.livejournal.com http://patricus.livejournal.com http://sergey_repiov.livejournal.com http://rogval.livejournal.com http://ramir-n.livejournal.com http://elenaryumina.livejournal.com http://igorsavin.livejournal.com https://www.facebook.com/salomatof http://sdobnajbulochka.livejournal.com http://mer-cure.livejournal.com http://kira_culufin.livejournal.com http://pyzhik-chizhik.livejournal.com http://oko21.livejournal.com http://vk.com/album125408501_178854232 http://k-a-teryna.blogspot.ru http://pomarki.livejournal.com http://karetu.livejournal.com http://natalyushko.livejournal.com http://mordanaglaya.livejournal.com http://iofik2006.livejournal.com http://karwell.livejournal.com http://yako-skimen.livejournal.com http://elina_ellis.livejournal.com http://blind_archer.livejournal.com http://ilya_lizard.livejournal.com

645

Заповедник Сказок 2014

Избранное

Содержание

Валентин Лебедев. Н овая сказка для неугомонных персонажей, или Сотворение белой вороны.................. 6

646

Марина Аницкая. Повесть об озере Лун..............................17 Ребут...................................................25 Лариса Бортникова. О шнырях и шеланях..........................44 Ирина Бузько. Арчибальд.................................................60 Ирина Вайсерберг. Чердачные сказки................................69 Пётр Вакс. Без дудочки....................................................78 Наталья Войцык. О музыке и королях................................86 Наталья Голованова. Большая драконья стирка..................95 Мир, где женщины рыжи................. 100 Владимир Грановский. Автошка..................................... 118 Эль Дальмар. Поворот.................................................... 137 Ольга Дорофеева. Лемур с золотыми глазами.................... 149 Даниил Кирилюк. Двойник Ульриха Гольценбайна............ 161 Александра Князева. Про омалек.................................... 181 Сезон охоты................................... 187 Данила Косенко. Из деревни с припевом........................... 192 Александр Кузнецов. Тайна архипелага Голубой Черепахи.... 198 Ильгын из рода Росомахи.................. 204 Софья Кузнецова. Баушка.............................................. 211 Борис Куртуазий. Подвох............................................... 219 Валентин Лебедев. Сказка из кувшина............................. 225 Странные истории про странных старушек........................................... 233 Екатерина Медведева. Разломашки мастера Люфта........... 251 Виктория Орлова. De rerum natura................................... 289 Увидеть Париж................................... 300

Содержание

Евгения Панкратова. In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti............................. 311 Про бессердечную принцессу............ 318 Михаил Поторак. Одушевление Ганса.............................. 324 Рассказы про Пфы................................ 328 Наталья Похиленко. Притяжение неба............................. 336 Юлия Рабинович. Игла бессмертия.................................. 342 Игрушка. ........................................... 347 Патрик Рейнеке. Легенда о Вечном библиотекаре............... 352 Виталий Рогожников. Сказка о маленьком бронзовом колечке......................... 387 Новогодняя быль для генералов в отставке................. 395 Андрей Саломатов. Избранные эпизоды из жизни Парамонова......................... 401 Виталий Сероклинов. Ничего особенного.......................... 454 Светлана Солдатова. Арбузное семечко............................ 466 Ирина Станковская. Только теперь без динозавров............. 476 К.А.Терина. Фарбрика................................................... 487 Денис Тихий. По собственному желанию........................... 522 Стакан...................................................... 541 Екатерина Турикова-Кемпел. Вино горелого года.............. 548 Наталья Харпалёва. Морошка........................................ 556 Шурина роща.................................. 575 Тикки Шельен. Возвращение........................................... 597 День чёрной розы.................................... 608 Андрей Эрс. Автомат желаний......................................... 619 Денис Тихий. До Финикии, в один конец (вместо послесловия).................................. 639

647

Заповедник Сказок 2014

648

Художник Юлия Сдобнова

Избранное

Для заметок Содержание и автографов

649

Заповедник Сказок 2014 Для

650

заметок и автографов

Избранное

Для заметок Содержание и автографов

651

Заповедник Сказок 2014 Для

652

заметок и автографов

Избранное

Для заметок Содержание и автографов

653

Заповедник Сказок 2014 Для

654

заметок и автографов

Избранное

Художник Светлана Солдатова Художник Диана Лапшина

Содержание

655

Заповедник Сказок 2014

Избранное

Литературно-художественное издание

Заповедник Сказок 2014: Избранные сочинения. Том четвертый. Сборник Составитель Валентин Лебедев (Руалев) Графическое оформление: Юлия Меньшикова Форзацы: Юлия Щигал, Анна Черкасова Обложка: Дмитрий Непомнящий и Ольга Попугаева Вёрстка: Елизавета Краснова Редактор-корректор: Наталья Жукова

656

785990

160071

Книга издана в творческой атмосфере международного литературного сообщества «Заповедник Сказок»

Книга издана при участии «В.И.П. ПрестижГрупп» Для писем: zapovednik.skazki@gmail.com Отпечатано с электронных носителей