15 minute read
БИЕНИЕ СЕРДЦА
БИЕНИЕ СЕРДЦА
РИСКИ И ВЫЗОВЫ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ КАРДИОХИРУРГИИ
Advertisement
ТЕКСТ: ИРИНА СОШНИКОВА, ЕЛЕНА КОТЛЯР
Один из самых успешных кардиохирургов Украины, генеральный директор института сердца, президент Всеукраинской ассоциации специалистов кардиохирургии, эндоваскулярной хирургии и трансплантологии Борис Тодуров — о нынешнем состоянии отечественной медицины, кардиохирургии и трансплантологии, причинах финансирования отрасли по остаточному принципу, фармацевтическом лоббизме, последствиях медицинской реформы и своем видении перспектив развития здравоохранения в Украине. О
Вас трижды приглашали с командой клиники ведущие медучреждения Европы работать у них, однако Вы отказались покидать Украину. Что сподвигло остаться и поднимать отечественную медицину?
Во-первых, я периодически работаю в различных клиниках; мы ездим по всему миру, по странам СНГ, конечно же и по Украине, с мастер-классами, оперируем. Я не вижу себя работающим постоянно где-то за рубежом или эмигрирующим. Я считаю, что такая страна, как Украина, заслуживает того, чтобы ее люди жили достойно, красиво, богато — у нас для этого практически все есть. Честно, даже при всех соблазнах и возможностях, у меня не было никогда мысли куда-то эмигрировать.
Как известно, Украина — страна, где медицина очень часто финансируется по остаточному принципу и становится разменной монетой. Сложно здесь работать?
С одной стороны, несложно, потому что здесь пока нет страховой медицины и нет такого жесткого, как в Европе, контроля выполнения стандартов со стороны и страховых компаний, и государства, и сдерживающих факторов в виде лицензионных условий, контрактов и т.п. Это, знаете, такой социальный договор между государством, врачами, пациентами. Государство делает вид, что заботится о людях и финансирует медицину; на самом деле из года в год на медицину выделяется не более 3 % бюджетных средств, а, скажем, в западноевропейских странах эта цифра колеблется от 7 % до 12 %. То есть, на самом деле, наше государство на медицину не обращает внимания. И тот остаточный принцип, о котором Вы говорите, он уж слишком остаточный — просто крохи со стола. Из-за этих же факторов работать и намного сложнее, чем на Западе, где врач обеспечен всем. Он приходит только лечить людей и не должен думать о том, где взять клапан или оксигенатор, как выпросить у кого-то какуюто гуманитарную помощь. У нашего же украинского врача сегодня, к сожалению, на вопросы организации и обеспечения уходит половина рабочего времени. И самый важный и самый тяжелый вопрос — это оплата работы. Те зарплаты, которые сегодня нам предлагает государство, — это даже не насмешка. Это пощечина. Это оскорбление, по моему мнению. Человеку, который 10 лет учился в школе, 6 лет института, потом 2,5 года интернатуры, затем какие-то стажировки и т.д., платить 6000 грн в месяц — это оскорбление. Такая система повелась очень давно, еще со времен Советского Союза: существует суррогатный тип оплаты, когда больные как-то поддерживают своих любимых врачей: то ли конвертами, то ли подарками, то ли другими преференциями. Только благодаря этому наши врачи до сих пор остаются в медицине. Нужно говорить правду, какая она есть: если сегодня уйдет эта суррогатная оплата — из медицины уйдет большая часть медиков.
А был бы выходом вариант страховой медицины, о которой говорят уже много лет, но которую по каким-то причинам у нас не вводят? И почему ее не вводят?
Я даже не могу назвать какую-то четкую причину, почему ее не вводят. Страховая медицина в цивилизованных странах все расставляет на свои места: стимулирует врачей к росту, создает хорошую правильную конкуренцию между клиниками и врачами; дает возможность врачам зарабатывать столько, сколько они заслуживают; контролирует качество оказываемых услуг. Так что, страховая медицина во многом очень хорошо структурирует всю медицинскую отрасль и создает правильные экономические условия для работы и медиков, и организаторов здравоохранения, и, соответсвенно, поведения государства во всей этой структуре.
Но власть существенно обновилась…
Надеюсь, что теперь будут положительные подвижки, так как новая власть уже заявила, что будет строить страховую медицину. Мне это импонирует, потому что это то, о чем мы мечтали. Каков будет механизм этой постройки — вот, что на сегодня важно, ибо те провалы, которые были на протяжении последних трех лет, когда под видом реформы просто разрушалась государственная медицина и взамен ничего не предлагалось, это — не путь реформы, это — путь уничтожения. Мы за это время потеряли десятки тысяч персонала, врачей... Вот, только что от меня вышел человек, который просит 500 медсестер в Германию. Только представьте себе: заказ на 500 сестер в Германию! Они сейчас целые организации создают для того, чтобы осуществлять этот вывоз; будут «шерстить» медучилища на очень хороших условиях... Я отказался в этом участвовать — для меня это абсолютно неприемлемо.
Получается, в Европе сейчас такой дефицит кадров, что они ищут персонал в Украине?
Да. Огромный дефицит медицинских сестер. Но я считаю, что наши сестры не должны работать на немцев или поляков, или кого бы то ни было, а должны иметь оптимальные условия для работы в Украине, с оплатой их труда как минимум в 30 000 грн. Почему наши медсестры должны уезжать из своей страны только из-за того, что кто-то что-то здесь недодумал? У нас есть люди, которые на госпредприятиях получают миллионы гривен зарплаты, но не думаю, что они более полезны государству, чем моя операционная сестра. Это только один пример из той горы проблем, с которыми мы сталкиваемся ежедневно и которые делают нашу жизнь невыносимой. Особенно в последнее время, когда началась настоящая дискредитация врачей; когда провалы реформы начали оправдывать тем, что врачи взяточники, коррупционеры, бестолковые, необразованные и т.д., и т.п. И во всем виноваты врачи. А врач ведь — как солдат на передовой. Когда у солдата есть обмундирование, питание, средства защиты, приборы ночного видения, то он может держать оборону и может воевать. Если же ему, вместо оружия, дали палку в руки, не одели и не накормили, но отправили держать оборону, то разве он будет виноват в том, что оборона прорвана? Так не бывает, чтобы за мизерную зарплату врача мы могли получать европейские услуги.
То есть, Вы не видите вообще никаких плюсов в этой реформе? Ведь существует такое мнение, что прошлый руководитель Минздрава "ударила" по рукам так называемой фарммафии...
А что Вы имеете ввиду под понятием «фарммафии»? Кого побороли? Наведите конкретный пример. Загадка в том, что никто не может навести конкретных примеров.
Все вокруг говорят: «Она боролась с фарммафией». При этом шли закупки через международные организации. Для примера, в 2019 г. мы получили расходные материалы, которые были проплачены в 2017-м — два года наши пациенты не имели ни стентов, ни клапанов, ни оксигенаторов; сколько тысяч людей за это время погибло, даже трудно себе представить... И только через два года эти миллиарды гривен вернулись в виде просроченных медикаментов, дешевых дженериков, какихто некачественных стентов.... Это называется «ударили по рукам фарммафии»? Нет, это работа на фармацевтическую промышленность зарубежных стран, которые сюда нам сбрасывают весь свой «непотреб», залежавшийся у них на складе. Работой на Украину это можно было бы назвать, если бы за три года организовали госзаказ для наших фармацевтических предприятий, наладили выпуск вакцин, сывороток — того, что выпускалось до 2012 года... Тогда в стране из 14 вакцин выпускалось 12, мы полностью обеспечивали себя вакцинами. Почему было не вложить эти бюджетные миллиарды в наши предприятия, которые платят налоги, обеспечивают рабочие места в стране, делают качественную продукцию? Но этого не произошло. Эти миллиарды были выведены куда-то за рубеж. Два года они лежали в каком-то банке, а спустя эти два года мы получили весь тот «непотреб», который теперь не знаем, куда деть. Вот, как это выглядит на самом деле.
Я думаю, мы еще будем свидетелями громких коррупционных скандалов, связанных с деятельностью той команды в течение трех лет. Уже сейчас, как только Михаил Радуцкий объявил о грядущем аудите деятельности МОЗ, Супрун везде выступает против этого. Почему же? Давайте сделаем, посмотрим, кто был прав, а кто — нет.
В интернете наблюдалась такая картина: когда под постом с призывом предлагать кандидатуры на должность Министра здравоохранения была предложена Ваша кандидатура, в ответ посыпались очень негативные комментарии...
Ну, а это же и есть в чистом виде «ботоферма». Куда ушли те деньги, которые были выделены МОЗ Украины на реорганизацию, на создание различных электронных реестров? Это же десятки и сотни миллионов долларов! Мне Михаил Радуцкий рассказал, что все эти начальники департаментов – «ФОПы»; 71 физическое лицопредприниматель работает в Министерстве! И вот все те грантовые деньги «распихивались» по этим «ФОПам», на юридические консультации, на конверты, на разъезды. Это надо расследовать, иначе бессмысленными будут все смены власти и все заявления о реформах.
И еще раз, возвращаясь к вашему вопросу, легко ли нам работать в таких условиях, как вывод: тяжело работать, потому что нет правил этой работы. Они установлены таким образом, что работать по приказам, по закону просто невозможно; работать эффективно можно, только нарушая какие-то установленные законы.
Вообще неясно, почему фармацевтический лоббизм начали называть фармацевтической мафией...
А почему три года игонрировали результаты проверки счетной палаты? Которая посчитала, на сколько миллионов— десятков, сотен миллионов — гривен нанесен ущерб Украине в результате этих закупок? Какие программы вообще не выполнены?
240 ТЫС. ДОЛЛ. США
Средняя стоимость одного имплантируемого сердца с учетом операции
Почему нужно было закрывать единственное онкогематологическое отделение в Украине? Ради чего? Чтобы посылать наших больных лечиться за рубеж? Почему нужно вводить какие-то американские экзамены для наших студентов? Платить за границу огромные деньги за тесты для студентов и за то, чтоб американцы их проверяли? Что, в Украине больше некому проверять знания наших студентов?.. Ульяна — это внешнее управление. Человек, навязанный украинской власти извне для лоббирования интересов фармкомпаний и вообще зарубежной медицинской отрасли. Ее задача, как я это вижу, была в полном разрушении государственной медицины для того, чтобы в конечном итоге приватизировать те учреждения, которые интересуют американцев, да и, наверное, европейцев. Медицина — это же большой бизнес.
Вы первым в Украине пересадили механическое сердце. Сколько таких операций уже сделано и какая средняя стоимость подобной операции?
Не только механическое; наша команда в 2001 г. сделала и первую трансплантацию сердца. Механические же сердца появились у нас от безысходности, потому что уже более 13 лет не пересаживают сердца в Украине вообще. Более 1000 людей, нуждающихся в пересадке сердца, умирает ежегодно. Мы нашли такой альтернативный путь, как имплантировать самым безнадежным молодым пациентам механическое сердце, давая им возможность дожить до того момента, когда появятся деньги и их отправят в Беларусь на трансплантацию донорского сердца. Таким образом уже прооперировано пять человек. Но это очень дорогое «удоволь с твие». Одно сердце, которое мы имплантировали, стоит около 120 тыс. евро. И потом еще 120 тыс. долларов стоит в Беларуси сама пересадка. Это очень большие деньги. Конечно, человеческая жизнь стоит дороже, но, если бы у нас был нормальный закон о трансплантации, то эти оба этапа у нас объединились бы в обычную своевременную пересадку сердца, которая нам бы обходилась в 20 тыс. долл. США. А так закон-то есть, но он нерабочий, т.к. предусматривает презумпцию несогласия. Это уже давно устаревшая философия закона. Большинство стран европейских от него отходят, принимают закон с презумпцией согласия. Такой закон приняли даже в Беларуси и России, и у них развивается трансплантология полным ходом. Мы предложили взять белорусский закон, который умещается на шести страницах, перевести его на украинский язык и принять в украинской редакции с небольшими добавлениями, которые характерны для нас. Но есть лоббисты (буквально 5–6 человек, имеющих свой бизнес: на диализе, на отправке больных за рубеж и т.п.), которые не хотят расставаться со своими интересами, и в прошлом парламенте они не дали нам возможности принять этот закон. Таким образом, огромное число тяжелобольных людей по всей стране стали заложниками этой малой группы лоббистов, умеющих убеждать, создающих пиаркампании, имеющих свои карманные пациентские организации и т.д., ибо этот их прибыльный бизнес позволяет им создавать такие немалые «группы поддержки».
И вместе с тем, несмотря на отсутствие субвенций государства на операцию по пересадке механического сердца, экс-Президент Украины Петр Порошенко в своем новогоднем поздравлении отметил пересадку механического сердца как одно из главных достижений страны в 2016 году. Получается, с одной стороны, государство Вас критиковало, а с другой — признавало Ваши заслуги. Как Вы относитесь к такому двойственному подходу?
Мне странно, что президент назвал это достижением государства, так как и первое, и второе сердца мы собирали с миру по нитке — в этой операции не было ничего государственного. На это сердце я собирал деньги через Фейсбук: буквально за две недели мы собрали 120 тыс. долл. США. У меня в этой сети 110 тысяч подписчиков, я обратился к людям: студенты, пенсионеры присылали по 10-20 грн на Фонд; из Фонда мы купили это сердце и пересадили его. Точно так же мы собирали и на второе для такой известной девушки, как Люда Федоренко. Ей уже, кстати, пересадили в Беларуси, и она живет нормальной полноценной жизнью. Сейчас мы пересадили двоим, и один парень находится в Беларуси, я думаю, очень скоро ему будет пересажено настоящее сердце.
То есть, пока не поменяют закон, трасплантологии в Украине не будет. По крайней мере, трупной трасплантологии.
А у Вас проводятся консультации с депутатами? Вы работаете в этом направлении? Может, можно тоже создать какую-то группу, которая лоббировала бы такой нужный закон?
Да, я вс тречался с Оксаной Дмитриевой, которая отвечает в Комитете за трансплантологию, показывал ей белорусский закон... Я все время с кем-то встречаюсь по этому поводу, в том числе и с журналистами. Веду блог на Ютубе; записал свое официальное согласие на забор моих органов — своим примером показал, что я доверяю украинским трасплантологам.
Как-то Вы сказали, что украинские кардиохирурги в долгу перед своими пациентами. При потребности в 140 тыс. в год кардиохирургических операций, их выполняется чуть больше 15 %. С чем связана такая низкая цифра, и как изменить ситуацию в этом направлении?
Комплекс застарелых проблем: и финансирование, и кадровый голод, и отсутствие кардиохирургиечких центров в областях.
А по Вашему мнению, стоит ли развивать центры в регионах?
Конечно. Кардиохирургия — это во многом скоропомощная хирургия: в каждом регионе должно быть несколько инфарктных центров, там, где сделают стентирование. Сейчас с этим немного лучше, чем пять лет назад, но, тем не менее, сохраняется большая проблема со стентами, с организацией, с круглосуточными д е ж у р с т в а м и , к а д р о в а я . Без единого централизованного подхода организовать медицинскую отрасль невозможно. Потеряна вертикаль управления. У нас есть областные центры, где действуют три кардиохирургических центра: городской, областной, частный... И каждый лечит, как хочет; в каждом — до ста операций в год, а это не то количес тво, на котором можно показать качество и научиться чему-то. Это — рассеивание и кадров, и оборудования, и средств. Это — последствие децентрализации, которой, я считаю, не место в медицине. Должна быть какая-то единая стратегия, уже хотя бы для того, чтоб эффективно бороться с эпидемиями.
Чтобы спасти Центр сердца от банкротства и приватизации, в 2013 году Вы добились перевода его из коммунальной в национальную собственность, с подчинением МОЗ Украины и неоднократно выступали против несовершенства существующей системы управления медицинской помощью. Оправдала ли себя такая стратегия?
Перевод в национальную собственность во многом себя оправдал. Мы получили статус научного учреждения, и у нас каждый год защищаются несколько диссертаций; у нас есть огромное количество медицинских патентов, мы разрабатываем новые операции. То есть, вместе со статусом и уровень наш поднялся выше. По финансированию мы ничего не выиграли, но у нас есть несколько научных тем, которые мы ведем, и под эти темы мы подтягиваем и кадры, и исследования, и разработки, и т.д.
Вы — единственный кардиохирург в мире, кто имеет успешный опыт операций на сердце детям весом до 1 кг. Как продолжается развитие деток после операции?
На большом статистическом материале мы это не отслеживаем, но у тех детей, которых я знаю, практически нет неврологического дефицита. Сегодня неонатология и детская неврология как наука развиты настолько хорошо, что этих детей очень профессионально восстанавливают. Ребенок, которого мы оперировали в прошлом году, был весом в 900 грамм; теперь он уже догнал своих сверстников и является абсолютно полноценным. 600-граммовый малыш, которого мне пришлось оперировать пару лет назад, тоже довольно быстро, примерно в течение года, догнал сверстников и живет без неврологического дефицита. Не надо бояться выхаживать недоношенных детей.
Ваш центр — один из немногих в Украине, в который приезжают перенимать опыт иностранцы. Какими разработками они интересуются более всего?
То, что мы делаем эксклюзивно и что вызывает наибольший научный интерес в последнее время, — это операция Озаки, создание собственных аортальных клапанов из собственных тканей. У нас, пожалуй, один из самых больших позитивных опытов в Европе. Также у нас очень хорошие результаты в лечении тромбоэмболий — это тема моей диссертации, поэтому у меня по ней очень большой материал, и к нам на такие операции везут пациентов со всей Украины. Еще один из приоритетов — детская кардиохирургия. У нас очень хорошее ангиографическое направление — делаем более 30 различных ангиографических операций, эндовазулярных операций. На сегодня наша клиника — одна из самых продвинутых в Европе по этим вопросам.
Исходя из этого, можно ли сказать, что вы по факту развиваете въездной медицинский туризм, о внедрении которого так долго говорит влась?
Медицинский туризм предполагает несколько факторов, которые должны быть в наличии. Первый — высокий уровень профессионализма врачей. Второй — высокий уровень сервиса. Третий — высокий уровень оснащенности клиники медикаментами, оборудованием и т.п. Таких клиник, которые имеют все три фактора, на сегодня в Украине не так много. В основном страдает сервис. Есть очень хорошие институты, с хорошими специалистами. Но когда заходишь в холл этого института, понимаешь, что ни один иностранец там не останется надолго. Новых клиник, построенных с нуля, которые хотя бы выглядели презентабельно, у нас очень немного, разве что частные... Но наша клиника отвечает основным требованиям и построена как раз с нуля. И у нас на лечении есть иностранцы. Думаю, что их количество можно было бы увеличить раз в 10, если бы были все предрасполагающие факторы. Нам очень сложно в существующей государственной системе обеспечивать иностранных больных. Потому что нужны менеджеры по работе с этими пациентами; нужны отдельные люди, которые будут оказывать сервисные услуги, а наше штатное расписание не предполагает наличие таких людей. Мы «выкручиваемся», как можем, создавая им условия, но если всего две сестры на 60 пациентов на этаже, то иностранцу не очень комфортно. Думаю, что, возможно, как переходный
период, будут отдавать в управление персоналу те успешные госклиники, которые есть на сегодняшний день, для того, чтобы сохранить это направление и чтобы у персонала появилась заинтересованность продолжать работать за какие-то более приемлимые зарплаты, чувствовать себя хозяином своей клиники и вкладывать в нее что-то, чтобы она развивалась. Получать новые знания, прогрессировать, вводить новые методики и т.п. А пока что, к сожалению, у врачей нет стимула для развития.
Какая реформа нужна стране, чтобы качество услуг и опыт врачей других больниц могли сравниться по уровню с вашим центром сердца? Каково Ваше видение реформирования украинского здравоохранения?
Начинать нужно с государственного централизованного подхода. Для реформирования медицины нужно больше политическое волевое решение первых лиц государства. Нужно прийти к тому, чтобы стандарт Всемирной организации здравоохранения (гласящий, что если на медицину из госбюджета тратится менее 7,5 %, то это медицина угасающая) стал для нас не пустым звуком. Мы должны определиться с приоритетами. Если это человеческая жизнь (а это и проблемы детской смертности, здоровья пожилых людей, инвалидизации, трансплантологии), то нужно всеми силами выделять из бюджета хотя бы эти 7,5 %. И я, и вы — налогоплательщики. Мы выбираем Президента, Верховную Раду, они формируют правительство. Но потом они все забывают у нас спросить: сколько мы из своих налогов хотим потратить на свое здоровье? Было бы не плохо провести такой референдум. Потому что мы тратим на какой-то институт исторической памяти 135 миллионов— а почему бы эти деньги не потратить на кардиохирургию? А пока что, глядя на проект бюджета, можно сказать: не то, что медицина не в приоритете, а скорее, о ней вообще забыли. Говорят: «Мы добавили 10 %». То есть, если вы платили медсестре 3000 грн, теперь она будет получать 3300. Это что-то радикально поменяло в нашей медицине? Это даже не покрыло ту инфляцию, которая была на протяжении последних трех лет. Если мы хотим что-то радикально менять, давайте проведем референдум, сколько налогоплательщики хотят потратить на свое здоровье. Я уверен, что люди проголосуют за 7 %, а то и за 10. Можно их найти, сэкономив на содержании огромного чиновничьего аппарата, уменьшив выплаты силовикам, еще кому-то. Понятно, на военных надо тратить, потому что идет война, и это пока данность. Но есть вещи, без которых мы могли бы обойтись.
Вы были идеологом программы «СТОП инфаркт» и говорили, что для Киева достаточно трех клиник дабы проблема была решена. Почему программа не была внедрена?
Потому что был такой замминистра Линчевский, у которого я был личным врагом, как и у Супрун, и все то, что я пытался сделать, «зарубалось на корню». Я также пытался открыть два филиала — в Мариуполе и в Северодонецке, для того чтоб хоть как-то обеспечить Донецкую и Луганскую области, которые лишились своих кардиохирургических центров. Хотя бы диагностической помощью. Мне это запретили делать. При том, что три филиала уже у нас работали: в Ровно, Чернигове и Житомире, и все были вполне законны. Я так и не смог объяснить этого негативизма со стороны «запрещальщиков».
Много разговоров о том, что в Украине нужно разрешить к использованию препараты, уже зарегистрированные в ЕС, США, Японии. Но в законодательной норме этого так и нет. В чем заминка?
В настоящее время вообще можно назвать катастрофой то, что происходит. У нас есть составленный МОЗ «національний перелік» зарегистрированных препаратов. И там зачастую нет тех препаратов, которым нам нужно пользоваться. Почему они не зарегистрированы в Украине — никто не знает. То ли не договорились, то ли, как когда-то сделала Супрун, заключив договор с одной компанией о поставке препарата и пообещав, что ни один аналог от других фирм не будет зарегистрирован в Украине.
Одним из следствий реформ было введение института семейного врача. Какова Ваша оценка этого перехода?
Неподготовлено. Система eHealth, которую так рекламируют, находится в частных руках. Она не защищена. Персональные данные 20 с лишним миллионов людей находятся сейчас в частных руках и могут быть использованы на усмотрение физлица, которое ними владеет. Любая реформа должна улучшить качество обслуживания. Но почувствовали ли это улучшение наши пациенты, зарегистрировавшись у семейного врача? Есть ли система контроля качества? Пока что ответы отрицательные. Тогда еще вопрос: а за что платит государство 1200 грн за 1 пациента? За подписанную декларацию? Точно так же,
как развели «первичку» и «вторичку». Теперь в каждой этой структуре есть свое помещение, свой главврач, своя надстройка: бухгалтер, экономист; им нужно платить. Амбулаторий сельского типа нет, как таковых. Их никто не построил, кроме пары «для видимости». Автомобилей у них нет. Медсестрам платить не из чего. Семейным врачам ограничили количество подписантов до 2000. Если придет 2001-й больной, его просто не примут. За него не уплачено. Куда идти этому человеку? Вы знаете, какой кадровый голод в районах? Потому я всегда спрашиваю: а кому мешали наши, еще советские, поликлиники, которые были в больших городах? Где были все узкие специалисты в одном корпусе. Где за один день можно было пройти весь медосмотр и анализы. Разве это было дороже, чем то, что сделали сейчас? Почему офтальмолога из поликлиники перевели в семейные врачи? Какая квалификация этого семейного врача? Или почему в «Скорых» ввели только парамедиков и хотя бы в отдельных бригадах не оставили врачей, которые зарабатывают меньше, чем фельдшера, но могут делать диагностику на месте, ведь у нас нет в наличии стольких диагностических центров, как в США, откуда Супрун взяла свою идею о парамедиках в наших «Скорых»...
У Вас 30-летний стаж в роли кардиохирурга. За это время Вами было проведено более 5 тыс. операций. Практически каждый день люди доверяют Вам свою жизнь, свои сердца — насколько это тяжело для Вас психологически, морально, физически? И есть ли у Вас какой-то «рецепт релакса»? Вот сейчас Вы с нами общаетесь, и мы видим, что Вы приятный, позитивный человек, что Вы быстро восстанавливаетесь...
Я сегодня сделал три серьезных операции. Я это делаю уже 32 года, это уже не работа, а стиль жизни. Несомненно, это очень утомляет, но когда ты это делаешь каждый день, ты в это втягиваешься и уже этим живешь. Вот, например, завтра, несмотря на то что это пятница, у меня четыре операции. Процесс восстановления тяжел. Не успеваешь отоспаться, не успеваешь заниматься спортом, бывать на природе. Бесспорно, кардиохирургия — это профессиональное выгорание. Особенно, для хирургов, которые много оперируют; они живут меньше, чем остальные. Однако это уникальная профессия, без которой я не представляю свою жизнь.
