Игорь Волков. Записки дилетанта by ElectroBooks

Игорь Волков

Записки дилетанта

Киев ТекстOver 2016

Волков И. Записки дилетанта / Игорь Волков. – К. : ТекстOver, 2016. – 42 с.

Фото и иллюстрации автора

ISBN 9781370971256

Часовы жиркие товы... Двадцать лет они лежали, стояли, пылились, гремели при переездах, звякали при перекладывании. Двадцать лет назад они пробили последний раз, щелкнули и тихо застыли. Отломалась каретка маятника, сбился бой, застопорился механизм. А выбрасывать жаль. Плюшкинизм, да, но им больше чем мне. Чему, как не часам в доме сказать - да они же живые!.. Я даже однажды понес их в ремонт, лет пять назад, починили каретку, но часам скептически хмыкнули - мертвые. Надо перебирать по шестеренке, менять пружину, мыть, чистить, ну может тогда... Не знаю, что сегодня случилось. Так бывает. Когда приходит мысль "ну елки-палки, в конце то концов!.." Я достал часы, разобрал до механизма, трогал шестеренки, будто пытался делать искусственное дыхание, я подумал, что движение стрелок - вот что должно быть живительно для часов. Начал их вращать. Вращал, вращал, вращал, вращал, вращал, вращал, вращал, вращал, вращал... Будто хотел промотать все эти прошедшие годы. Сейчас я лежу и слушаю. как тикает маятник. Часы идут уже 2 часа с четвертью. Тик-так, тик-так, тик-так... Это музыка. Я никак не могу насытиться ею, лежу и слушаю. Не верится. Я вполне готов 3

к тому, что часы сейчас замедлят ход, и станут, но они уверенно и прытко шагают. Ко вчерашнему моему разговору со мной, что такое счастье, что такое чудо. Ну вот такие минуты, в буквальном смысле. 2016

Деньрожденьческое Случилась удивительная ночь. По-особому удивительная. Встрепенулся в темноте, далеко еще до рассвета. По привычке давай мацать зоны риска, так, что болит, что болит-то?.. Да успокойся, ничего не болит, просто проснулся в 4.44, полежи, подумай. Часик-другой. Тут же появились вдруг какие-то строчки, как же ночью без них. Перламутровые разрезающие лиловые волны треугольники, блестящие в лунном свете пресными каплями… Рыбе небо – океан, рыбе руки – плавники, рыбе слух особый дан, чуять хитрости реки. Рыба рыбе – человек, пять горячих рыбьих чувств. По камням бегущий век, И венком – терновый куст. Рыбе слава – чешуя, по теченью – не в чести. Рыба будто не своя с девяти и до шести. Рыбе радость - вечера, берег в темень погружен. Недвижимым до утра Рыбам жизнь – далекий сон. 5

Удивительный сон был под утро. Зеленый, летний, облачный, с низким сочным солнцем. Я вдруг студент аспирант и работаю-учусь в седьмом корпусе родного КПИ, аудитории, шум, людно. Люди вдруг откуда ни возьмись знакомые, вот уважаемый знаток программ и настроек, мастер на все руки и языки, красноречивый как Цицерон. Старые преподы, от которых сохранились в памяти только черты лица. Бывшие коллеги, предпочитающие переменки проводить в фитнес-зале третьего этажа. А я, перекинувшись с ними двумя-тремя словами, бегу на площадь в надежде увидеть на открытом пространстве уходящую грозу. Но не вижу, а встречная преподавательница медицины (? В КПИ…) советует забраться на крышу по, не для всех известной, лестнице. И я бегу туда, между корпусов, легко (!!) прыгаю вверх по ступенькам, не то, чтобы бегу, во сне не бегают, это невозможно, поднимаюсь, вглядываюсь в проемы окон, беспокоясь, что пропущу прелестный облачный вид. Поднимаюсь, поднимаюсь… И слышу как звенит будильник. В этой Матрице звонок всегда не вовремя. 2016

Тридцать три реплики о снах и сновидениях 1. С какого момента мы запоминаем сны – к сожалению, с самого раннего, от трех лет, и все это преимущественно ужастики, не по смыслу, по ощущению; несоразмерные, перетекающие друг в друга пространства, как я ее называл – «расширяющаяся пустота». 2. Повторение снов зафиксировано с самого раннего детства. Ощущение после сна – полное стойкое дежа-вю. Подобное было не редкость в 5-7 лет. 3. Как рано снятся цветные сны, как часто – они другими не бывают, монохромные, бледные, но естественно всегда в тех или иных красках. 4. Пик снов приходится на детство, школьные и подростковые годы, яркость, насыщенность событиями. 5. Запоминание снов – нормально, конечно они забываются, но в конкретный момент можно сесть и последовательно, перебирая как цепочку, как пряжу, размотать сны последних годов, десятилетий. Однажды, в возрасте около 25, я сделал так, вспоминал около полутора часов, на всякий сон, ставив палочку, палочек вышло чуть более шестисот. 6. География во снах четко закреплена, города и местности находятся в твердой связи, каждый город на своем месте и пространстве и география эта не изменяется. Это касается 7

и тех городов, которые идентифицируются, узнаются, и выдуманных. Т.е. можно говорить о существовании потусторонней страны, немного напоминающей территории наяву. 7. Конечно же, мы возвращаемся в те или иные места во снах – многократно! Свидетельствую, что по три четыре раза бывал (возвращался) в несуществующих наяву городах, и по 10-20раз в городах, аналогом которых был Киев, тем или иным своим местом. Преимущественно – Днепровская набережная и район Михайловской и Софиевской площади и улочек к Рулетке. 8. Особняком и несомненным чемпионом, тем не менее, является город Вишневый, где довелось прожить с десяток лет, он «жил» в доброй сотне снов, и не собирается прекращать похоже. 9. Города и места во снах – развиваются! Растут, меняются. Я это знаю не после сна, я это знаю там, внутри. Однажды снилась беседа о том «как все тут у вас изменилось…» и эти изменения были очевидны и осознавались во сне, и помнились после. 10. Снятся ли заграничные города? Очень редко. Очень редка была ситуация, когда бы невозможно было понять собеседника. 11. Существуют ли откровения во снах, и что это? Несомненно. Внешнее вмешательство в сон, когда ты находишься (вытянут) на грани сна и бодрствования. Состояние абсолютно иное от сна, третье, если хотите, которое нельзя никаким образом спутать ни со сном, ни с бодрствованием. Все нечастые случаи идентифицировались, и несли особую не очень эмоционально приятную информацию. Последствия - глубокое потрясение с частым окончательным пробуждением. 12. Предвидение в снах – реально и четко, фиксировалось совсем редко, эмоционально эффектно, но по сути бессмысленно, неприкладно. Так и осталось непонятным, некоторым проколом в будущее без пользы и толку. 13. Передвижения на большие расстояния, не имею вви8

ду по железной дороге или кораблями, то само собой, перемещения далеко за пределы возможного – да, очень далеко, поражая воображение. Наиболее удаленная точка – 400млн световых лет, какая-то бесформенная тьма и пустота в темножелтых тонах и дикий, присутствующий во сне страх риска, невозможности вернуться в исходную точку. Такие сны, слава Богу, нечастые, сопряжены с предельным эмоциональным напряжением на грани глубокого стресса. 14. Посещение других, населенных нами планет – в порядке вещей, по крайней мере, четыре-пять таких точек есть. 15. Движение во сне. Конечно, бегать можно, не всегда быстро, не в каждом сне, но в футбол на школьном поле играть приходилось. 16. Насилие во сне, конфликты, войны, нападения – вдоволь. Очень часто, остро, с погонями и прятками, особый парадокс, о котором не устаю упоминать – невозможность во сне выстрелить из огнестрельного оружия – ничего не происходит, необъяснимо и уныло. Многократно «отстреливался», но всегда безуспешно. 17. Был расстреливаем многократно – результат один и тот же всегда – пробуждение. 18. Стихийные бедствия – поразительной красоты грозы, торнадо, смерчи, тучи, завораживающее зрелище, очень красивые виды, подходящие, нагоняющие шквалы гроз и бурь, одни из самых любимых памятных снов. 19. Звездное небо – по частоте и красоте, и непередаваемости подобных снов, по той удивительной картинке, что происходит, преображается на глазах – не имеющие аналогов, сравнений, сны. Других слов кроме – чудо - нет для описания. 20. Полеты на самолетах в качестве пилота, конечно на маленьких самолетах, похоже истребителях, страшноватые впечатления, из панических. Впрочем, пассажирские полеты не менее стрессовые. 21. Сохраняются ли фобии во снах. Да. И еще как. Боязнь высоты – в полной своей красе. Насекомые, грейдеры, тол9

стые люди, все подобные фобии – никуда не деваются в сновидениях. 22. Бывает ли сон во сне? Да. Зафиксирован и не так давно. Во сне снится, что засыпаю, снится, что проснулся и отправился по делам. Правда сна как такового, второго не видел, провал и все. 23. Музыка во время сна. Никак не влияет. Она не вписывается, не вплетается в сон, оставаясь фоном, который слышен, но не участвует. Внутри же сна музыка – очень редко, фрагменты, едва запоминающиеся. 24. Осознание себя во сне, как во сне. Нет. Что-то не припомню. Всегда за чистую монету, осознание себя там. Очень часто осознание личности верное, вплоть до фио. Реже – ктолибо другой. Например - мой же ребенок. Еще реже – женщиной, от силы один, два раза. 25. Осознание себя животным, вещью, явлением – никогда. 26. Видеть себя со стороны – бегло, мельком, невнятно. Редко. 27. Голод, жажда – очень часто - пить, никогда – есть. Часто курение, хотя бросил, очень, очень давно. 28. Никогда не снится опьянение. Безумство – да, болезнь – да, эмоции, самые разнообразные – да, но видимо специфика опьянения настолько уникальна, что не поддается подражанию. 29. Все звери, птицы, все живые существа отличные от людей во сне – обладают сознанием, непредсказуемы и опасны, т.к. в отличие от людей, практически все без исключения телепаты. Т.е. тигр, собака, птица, волки(!), что снились, всегда знали, где я, и как меня найти, «ощущали» меня. Люди нет. 30. Опасность от зверей всегда приводила к стрессу и пробуждению, они атакуют почти сразу, как только появляется конфликт, люди могут мутить, выяснять отношения, полдня, зверь, если враждебен, нападает без промедления. 31. Как движется время во сне? Проживаешь бывало – день, несколько дней, редко, очень редко – неделя, больше. 10

Стандарт – день, два-три дня. 32. Прошлое и будущее. Да, бывают сны, где младенец, редко, бывают сны где старик глубокий, редко. Чаще всего возраста во сне нет. Нету. 33. Самые сладкие сны, самые памятные, любимые – какие они? Те, где происходило чудо, прямо на глазах, здесь и сейчас, не ужастик, не хаос. Настоящее, доброе, наполняющее счастьем, чудо. Сколько их было? На пальцах одной руки… Но это особый вкус, особая реальность. 2016

Революционный мак Интересная история с этим Маковіем вышла. Всякий раз, когда наш люд собрав в пучок пшеничку, мяту, мак, цветочки, идет праздновать первый медовый Спас, и не знает даже, что на самом деле чтит он революционную освободительную войну еврейского народа супротив проклятых эллинских традиций. Семейство Маккавеев с их учителем Елеазаром, отказавшись участвовать в эллинизации общества навязанной Антиохом Епифаном, пали первыми жертвами, первой «Небесной дюжиной», посеяв ростки протеста и восстания. Майдан, поднятый священником Маттафией с родственниками, привел к жестокой шестилетней войне и в конечном итоге свержению Антиоха и его администрации, и установлению Иудейского государства. Вот как пафосно пишет об этом нынче Правмир: «…Война Маккавеев против захватчиков была партизанской. Началом восстания стало убийство Маттафией еврея, который принес жертву на алтаре, построенном греками. После этого Маттафия с семьей бежал в горы и вскоре объединил и возглавил ранее действовавшие в Иудее и Южной Самарии повстанческие отряды. Священник Маттафия, вставший во главе восставших, мешал деятельности царской администрации, совершал набеги на соседние местности, разрушая алтари, карая отступников от веры предков и евреев, лояльных новой политике. 12

Вскоре Маттафия умер, и повстанцев возглавил его сын Иуда Хасмоней… …Важным результатом восстания под руководством Хасмонеев считается создание независимого иудейского государства с центром в Иерусалиме…» Зримо вижу, как палали шины на окраинах Иерусалима, как мелкими отрядами по 20-30 человек, воодушевленные ораторами, еврейские смелые парни, швыряясь камнями, поднимались вверх по Грушевского, приближаясь к центру Иерусалима… Невдомек конечно нашим кротким прихожанам, любителям «всякой власти от Бога», ненавидящим наверно пуще всего в мире всякие несмиренные Майданы, и то , что десятки израильских спортивных клубов гордо носящие имя «Маккаби», это все те же милые сердцу наших пугливых бабушек Маковеи, та самая фамилия первой израильской «небесной сотни», имеющей так мало отношения к маку и так много к террористической, революционной деятельности, во имя идеалов и веры независимой израильской нации. Только вы не рассказывайте это бабушкам ), зачем им портить праздник… 2016

Рыбка, тушка и печь Рыба в печи пропекалась до золотистой хрустящей корочки, тонкие острые кости становились ломкими, почти мягкими, как куриные хрящики. Лещ становился не сухим и не жирным, не зажаривался, но и не оставался белым, а приобретал бледно желтый цвет. Вкус был невероятный, вкус огня, и печного тепла, наверно никогда после того я не ел более вкусной рыбы. Съедал все, оставляя только короткий хвост, и немного головы, котики точно обижались. Миска борща сопровождалась обязательными «заробів» 100гр самогонки, отказаться было невозможно, все это поглотив, я впадал в глубокую дрему, стекал на высокую пружинистую кровать, оставалось только успеть подобрать ноги, и я уплывал… По приезде к бабушке, нас ждала в холодных сенях разчетвертованная туша свинюшки. Имя я не спрашивал, каждый поросенок, которого заводила бабушка весной был любим, именован и откормлен. Но наступала зима, и он преображался в иной смысл, и до весны кормил бабушку и ее сестру. Меня всегда немного приташнивала гора свежатины, но орудуя топором и ножом, я втягивался, нюх притуплялся, охваченный азартом, я разделывал мясо, избегая малейших потерь, каждая впоследствии трехлитровая банка соленого мяса означала неделю пропитания обитателей низенького теплого дома. Сало, кожа, кости, все шло дело и в запасы, 14

на цветастой клеенке стола занимали свое место кружки домашней колбасы, проперченные на большого любителя. В том году получилось 22 трехлитровых банки солонины. Закрученные, они завтра отправятся в подвал, неглубокий земляной проем под половыми досками холодных сеней. Подвалы во дворе были бабушкам уже не по ногам. Недружный с самогоном и прочими ядами, я тяжело выбирался из дневного сна, на тикающих часах с длинной цепочкой был неопределенный вечер, если бы не ход их я бы не поверил, что время хоть как-то движется. Чай и неспешный разговор, на улице, в кромешной тьме полей – щедро рассыпанный Млечный путь, ярчайшая Вега над головой. Тишина. А в хате натоплено, уютно, не очень ярко, с вышитыми «солаві на кущі» рушничками, занавесочками, подушками, с райским привкусом безвременья, печного древесного тепла и покоя. 2015

Стульчики и горбушки Тогда казалось, зал был огромным. Паркет, фортепьяно, низкая сценочка, занавеси. Большое зеркало. И вдоль двух стен, ряды стульчиков, деревянных лакированных, совсем маленьких. Они были разными, у некоторых ребро сиденьица было красным, яркая лакированная полоса весело блестела, а всего несколько, два или три, имели красную спинку. Это были самые почетные, самые желанные и козырные стульчики. Всегда, когда приходилось заходить в зал, дети бросались занимать красные стульчики, самые прыткие светились от удовольствия, день удался, на «посидеть на красном» можно было выменять игрушку на день. Когда приходилось репетировать или выступать, помню у нас было одно переживание, у детей, как бы кто не занял заветный стульчик, и ведь занимали, устраивая ссоры. Я был шустрым, но не напористым, однако и я сиживал, время от времени, гладил лакированную поверхность и был счастлив. В детстве было очень много такого, что приносило счастье. А в светлой столовой, где в шахматном порядке стояли покрытые, белыми скатертями столы, была другая игра, не менее азартная, и называлась она Горбушки и Чеснок. На каждом столе располагалась вазочка с хлебом, длинными ломтиками порезанного белого кирпичика, с твердой корочкой. Хлеб был вкусным, и странно, всегда одинаков. И вот среди ломтиков естественно попадались горбушки, одна-две на стол. Вот 16

за них и шла игра-везение, кто увидел и взял – счастливчик. Конечно за ними не дрались уж прям таки, но свежая мягкая горбушка – разве не самое вкусное что есть на свете? ) Но горбушкой дело отнюдь не ограничивалось, и игра продолжалась, У кого-то практически каждый день оказывался в кармане зубчик чеснока, любимый деликатес в садике. Тогда начинался торг. Владелец зубчика запросто мог выменять горбушку на ломтик простого , щедро намазанного по корке чесноком. Дружбанам чеснок натирался железно. Им тоже помогали произвести выгодный обмен. Ползубчика шел опять в бартер, на лишний кусок огурца, который мы дико любили выжимать в ложку и пить, кривляясь и поеживаясь, на стакан ревеневого компота, который почему то многие не любили, а другие обожали, и даже на сосиску, ну это уже для больших любителей чеснока. Так продолжалось целый год, до декабрьской суетымишуры, когда в комнаты садика проникали ни с чем не сравнимые, незабываемые запахи – ванили, еловой смолы и чемоданного дермантина. Тех самых чемоданов с железными уголочками, из которых извлекались самые чудесные, самые новогодние вещи на свете. О, это просто праздник.

Дворы детворы Золотое детство выпало на городок Бровары, под Киевом. Золотое - это от садика до средины школы. Беззаботное, веселое, сплошь уличное, всепогодное, неистощимое на игры и выдумки. На улице Короленко дома, старые пятиэтажечки, стояли ровненько, параллельно, прижимаясь торцами к дороге, широко друг от друга, с большими заросшими дворами, с большими крашеными любимыми скамейками и с неизменным полем между, что казалось необъятным. Наличие через киевскую трассу леса, сотни гаражей по ту сторону Короленко, озерца и болотца, а также крытого базара, поставлявшего ребятне нескончаемую завалявшуюся мелочь, создавало все необходимые условия для счастливого, заполненного до самых сумерек, детства. Это было время уличных игр и забав; сезон пекаря, сезон воздушек, сезон велосипедов, сезон футбола, сменялись сезоном снежных крепостей, сезоном хоккея и лыжных походов в лес, к далекому, всем известному холму, что становился зимой Австрийскими Альпами. У каждого двора было свое футбольное поле, ворота – из бревен сосен, принесенных родителями, забетонированные в почву на века. Зимой, конечно, заливался настоящий каток, с помощью шлангов или пожарной машины, у кого была возможность. Рубились кстати в хоккей по-олимпийски бескомпромиссно, клюшки оббивались пластинами из детского так называемого 18

«железного» конструктора, популярного на тот момент, поэтому больше походили на оружие викингов. Однажды я, встряв в вечерний поединок старшеклассников, получил на размахе удар в лицо, и был повезен в Быковню ночью на зашив. Но нет худа без добра, с затянувшимся шрамом был принят в постоянный состав двора и колбасил немало шайб. Дворы назывались просто – по номерам домов и отличались немного возрастом и больше – традициями. Наш 57, был хоккейным и очень детским, 53-й был футбольным чемпионом, 49-й самым шумным и многолюдным. Иногда приходили компании с других совсем районов, «с проспекта мира», «с порошкового», нам казалось это где-то за границей. Фестиваль-запуск самолетов на кордах собрал до нескольких сотен человек, на полепустыре возле дома 59, свое умение показали несколько (!) броварских клубов, самолеты с размахом крыл более метра с большими, в два кулака бензиновыми моторами. Незабываемый вечер, с поединками, столкновениями-крушениями, ревом моторов и захватывающими фигурами и пике. И разрубленной ладонью одного незадачливого, поспешившего студента, пропеллеры были что надо. Я хаживал и в другие дворы, в поисках приключений и в запале пряток, квачей и местных войн. Никто никогда сам не ходил только в один двор. Двор 43/41. Только с родителями, выяснять в очередной раз «кто и за что побил», вызволять велосипеды и мопеды. Если пропадал велик, надо было идти сразу туда, собиралось несколько отцов и не без риска шли. Иногда, редко, вызволяли. Наш, похищенный из подвала дома, из-под замка – канул как камень воду. Двор 43/41 не играл в футбол, хоккей, не ходил в лес, не бегал по гаражам, не засиживался на лавочках. У него, год за годом, было только одно занятие – мордобой. Двор боялись, обходили стороной, награждали легендами и мифами. Двор очень не любили. Он мстил, мстил смачно. Делал вылазки, набеги, засады. Забирал все. Ножички, деньги, мячи, игрушки, воздушки, рогатки. Значки. Портфели. Шапки. Ломал ворота. Представители двора держали га19

лерку в кинотеатре, два ряда, строго. Третий перед ними уходил сам. Двор много лет упивался своей недоброй славой, был сотрясаем внутренними кровавыми конфликтами, ужасными драками, о которых потом долго еще рассказывали по школам, нагонял страх, до тех пор, пока не докатился до зверского бытового убийства, нескольких тихих арестов и посадок. Прошло несколько лет, и он опустел. Перед переселением, я как-то побывал там, случайно, зайдя с одношкольниками по необходимости. Двор был пуст, пуст совершенно, ни клумб, ни кустов, заборчиков, огородиков, площадок, или качелей. Пенсионерский, обитый белым железом стол, большой разлапистый турник и потертая лавочка, с навсегда вытоптанной травой, усыпанная щедро шелухой от семечек. Один раз. Золотое детство закончилось, я попал в Вишневый, началась совершенно другая жизнь, совершенно иная история. Много лет спустя, наверно лет через 12 я съездил в Бровары и прошелся по улице Короленко. Все изменилось до неузнаваемости, лишь свой двор 57 я узнал, не без труда, все было маленьким, смешным, мелким. Дряхлым уже. Проходя по улице, я смотрел на дома, дома как дома, одинаковые, дворы как дворы, заросшие, похожие один на один. Бледные, невеселые. Не надо было возвращаться… 2014

Андрей Ширяев Меня потрясла смерть Ширяева. В буквальном смысле, до дрожи непрекращающейся, до всхлипов, подавляемых в дурацком офисе. У Долиной на странице увидел новость, силился вспомнить, что ж я его читал, что-то было очень яркое… К стыду, когда открыл сайт его, стихи, обомлел. Откровение. И вспомнил, да, таки да, тогда еще, прежде – поразился глубине. Больно стократ, оттого, что так все доступно, на виду, практически онлайн. Вот еще комментарии, диалоги, похвалы, благодарности, вот предсмертная, просто, без знаков. Вот 9.00… нет, невыносимо. Лучше уж молчать. Оставить поклоном прикровенность. Фейсбук не помог, не приближает, не греет. Ну прочитай друзья слова последнего стиха, бросились бы звонить, говорить, лететь. Ночь длинная, самолеты быстры. Неумолимо. Если бы Есенин выложил свое последнее, то, на листочке, в сеть?.. Может, может все было бы иначе? Наивно? Лесковский Савелий Туберозов писал в дневнике: …все равно каждый один, всегда, и чем дальше, тем больше…. Мы восхищаемся строками, ставим лайки, перепосты, комменты и признания, и забываем впопыхах понять одно. Художник расходует краски и буйство неуемной фантазии, а у поэта другой ресурс и единственный – сила, энергия его сердца. Мало кто знает, мало кто понимает, стихи пишутся сердцем, его ритмом, его аритмией, напряжением и покоем, напряжением и 21

покоем… Это после – причесать, приправить, после. Это в обсуждениях не расскажешь, это тайна, профессиональная тайна, если хотите. И где черта, та, тонкая, что рвется, не знает никто, в первую очередь сам поэт. У Ширяева она разорвалась много раньше, чем вчера. Два инфаркта, инсульт. Сумасшествие. Сумасшествие, писать было, самоубийство. А стихи бесконечно талантливые, глубокие, красивые. Удивительные. Зачитаешься. Не в четверть – в осьмушку оборота ширяевского пера – не напишешь, куда там. И разве поэты врут? Керти, наша замечательная поэтесса современности, написала о поэтах так убийственно точно: …Поэты лгут, но свято в это верят. Меняя жизнь на разочарованье, Они к любви стремятся, как и прежде. И душу отдают на растерзанье Словам, что так просты. И безнадежны. В руке сжимая каплю откровенья На поиски потерянного света Бредут дорогой боли и сомнений Безбожные и грешные поэты. А значит не лгут. Ширяев пишет о выборе… О том выборе, который поэт сделал не вчера, а делал в каждый миг, каждый день, когда продолжал и продолжал трансформировать мировую гармонию, продолжал творить тварное из небытия, из своей обостренности, созвучности, казалось-бы неисчерпаемости. И, увы, также права Керти и в последней строчке, и ее, как из песни, не выкинешь. Грешность поэта не нам судить, на то есть Милостивый Судия. Но то, что поэт в горькую, тягостную годину не вспомнил о Нем. Господи, помилуй, что же ты, Андрей наделал… 22

Последние слова - благодарности. Читать Андрея Ширяева вслух, и громко. Что оставляет после себя поэт? Ненаписанность? - неизвестно. Всем известные слова в особом порядке? - Неправда. Миры, однажды созданные, удивительные, по которым водит нас за руку как экскурсовод, гид, проводник. Толкин в «Стране Белкина» прекрасно то показал, раз за разом вспоминаю этот маленький, но важный рассказ, «…Следующая остановка - страна Мелкина, и люди валом, и все так как и написано автором – холмы, долины, реки, все ожило, красиво, солнечно, безмятежно, как хотелось. Миры Ширяева. Миров много не бывает. *** Новая ночь творения. Медленно и легко тает в моём подсвечнике слепок шестого дня. В глиняной кружке плещется тёплое молоко. Ночь в астеничном городе, требующем меня. Что остаётся, Господи? Вброд перейти поток, в чьей-то случайной комнате бросить на стол ключи и, упираясь теменем в скошенный потолок, долго стоять над пропастью выгоревшей свечи; в тёмных горстях настаивать пепел и сердолик– лица, сердца и улицы. И доливать настой взятой в сосуде жидкостью. Выбор не так велик. Белой, чужой, разбавленной. Красной, своей, густой. *** Я вернулся и умер. Оставшись вдовой, ты опять научилась дышать под водой и носить облегающий пеплум, 23

и лежать на спине, наблюдая со дна, как по тонким ресницам стекает луна, и становится пеплом. И становится книгой, в которой о нас нет почти ничего. Два портрета анфас друг на друга глядят бестолково. Я, случайно засушенный между страниц, погружаюсь в абсурд, сочиняя для птиц голубиное слово. Но когда ты читаешь его голубям, ты читаешь не книгу, а речь по губам, понимая едва половину. Молоко убегает из лунки в песке, ты пугаешься тени моей в молоке и ложишься на спину. Прижимая зубами неловкую дрожь, я смешно обещаю, что ты не умрёшь никогда. В приозёрном зимовье нас хватает ещё на короткий разбег, на какао под вечер и утренний снег на камнях в изголовье. 2013

Заплати другому Примечательный фильм. Экранизация романа «Pay it Forward» Кэтрин Райан Хайд, экранизация же принципа Заплати другому, геометрического сетевого маркетинга добрых дел, развившегося в начале 2000 на Западе и дошедшего как действенный проект до наших краев сегодняшних. Примечательный фильм и мальчиком, запомнившимся по «Шестому чувству» в дуэте с Брюсом Уиллисом. И смешными потугами Хелен Хант заставить поверить в ее «неблагополучную одинокую мамашу» с бедным словарным запасом. Снисходительная улыбка на это и – простительно, так как актриса все равно хорошая, но ее Дарси «никто не забудет не простит» так что придется ей улыбаться очаровательно и дальше, да и слава Богу… Но примечательно в первую очередь то, что прежде мне никогда не доводилось видеть фильм или произведение с такой печатью влияния «Дара Николаса». Фильм «Заплати другому» несет на себе не просто отпечаток, не просто пронизан настроением, духом. Он воспринимается как послесловие «Дара Николаса» и одновременно развитие, в новой форме, более доступной, прикладной, того подвига, что случился в Италии и был экранизирован в 1998 году в виде художественного фильма для телевидения «Дар Николаса». Цепная реакция безвозмездной пересадки детских донорских органов действовала несколько лет, привела к созданию фонда Никола25

са. В это же время вышел роман Кэтрин Райан Хайд (1999г.) И почему фильм таков, а не другой, почему Голливуд, что с ним случается очень редко, решается отказаться от хеппи-энда, невозможно, думаю, понять вне контекста «Дара Николаса» в основе которого, и событий, и проекта, и последующего фильма – жертвенность. И еще несколько слов косвенных. В Фейсбуке 5-го числа на страничке музея Анны Ахматовой был размещен пост: «…в музее Анны Ахматовой в Фонтанном Доме проходила выставка "Civitatis Dei cives. Граждане Божьего Града", посвященная уникальным людям, представителям подлинной «духовной аристократии» – епископам, священникам, мирянам, по разным причинам в годы советской власти оказавшимся в Средней Азии. На выставке были представлены фотографии, документы, личные вещи исповедников веры из архива прот. Павла Адельгейма...» Заглавная фотография поста – о.Павел Адельгейм , хорошее фото, беседа с посетителями. Через несколько часов Павел Адельгейм был убит ножом, не спасенный поздно приехавшей скорой. В посте появилось сообщение об этой трагедии, соболезнование. Жизнь оказывается непредсказуемой, драматичней и вымысла писателя и Голливуда, а творчество отнюдь не так произвольно и оторвано от бытия. 2013

Страсти по абрикосу На краю участка приютился было корявый неказистый абрикос, половинкой дерева. Вторая сгинула когда-то от непогоды и неухоженности. Но и мы не прибавили ему заботы. Абрикос год из года не родил, ни одного плода, даже тогда, когда два его родственника одаривали нас щедрым урожаем. Известное дело, абрикос дерево привередливое. Но и желания разделаться с ним особо не возникало. У абрикоса ветки колючие, неприятные, и на дрова их не пустишь, в яр только и выбросить. Но сказано же – «…плодовые деревья не уничтожай…». Ну и пусть растет, место занимает, тень бросает. Вырастить густую крону ой как нелегко. Мы давно убедились, потеряв бесчисленное количество неприжившихся березок, елочек, яблонь. Елку пересади попробуй, как ни красивы, хороши, когда маленькие, а приживается одна из 4-5ти. Пожалел. Семь лет жалел. Больше, чем в писании. Потому как, в отличии от праотцов – ленив и не по этим делам. Но вот пришел удивительный 2013 год с двойной чудо-зимой, многоснежный, полноводный, И …да-да, именно, о чудо – абрикос разродился килограммами, мисками и кастрюлями сладчайших и вкуснейших мелких плодов. Ах, вот ты какой… А я и не знал. А я и не верил, и подумать не мог, что в корявых колючих, изъеденных заморозью, ветках скрывается такое совершенство. Справедливости ради надо сказать, что сад в этом году как с цепи сорвался: урожай редкий, все сразу – сливы, яблоки, 27

абрикосы, немеряно, густо, сочно. Но именно тот абрикос удивил, более ясной иллюстрации писания годі було й чекати. И вот что удивительно. Год за годом, бывало, мы обрабатывали сад, белили, опрыскивали, по правилам обрезали, отчаивались, снова обрабатывали… И выходил изредка очень скромный результат. Да мы и тому были рады. А тут в год, когда палец о палец, так уж вышло. Сразу, в одночасье, без трудов, даром – нате! Так, что аж «…сеть прорывалась». Ни к чему наши труды и чаяния, переживания. Все зависит в первую очередь от погоды, удачных, идеальных климатических условий. Шутка ли? Вон рядом неказистый, скромный персик весь усыпан плодами, и ничего не пожухло, никаких тебе жучков, кислотных дождей. В наших руках, правда, очень мало. В головах – тем более. Но есть опыт выращивания и воспитания. И в следующий раз, вместо титанических усилий и надрывательства, нравоучений и морализаторства на невозможно повышенных тонах, я предпочту просто смотреть и любоваться зеленью, шумящей на ветру, цветущими вишнями и голубыми, как высь глазами чад. Обязательно, обязательно придет – срок, год, свой плод. 2013

Гори, гори ясно... Сладок запах осенних костров. Ясные дни, сухие листя; расчесанные лужайки легко отдают ломкий лист, кучи набираются резво. Чистый сад благодарно радует глаз изумрудными, внизу, переливами. Иное дело орех. В тенистых отдаленных углах сада он покрывает мокрым тяжелым коржом беззащитную сочную зелень; если сейчас не освободить ее – весной просто не найдешь, из-под снега вылезет бурая неприветливая твердь с бледно-желтыми прожилками, которые когда-то , полгода назад буйствовали зелеными кустиками. Орех опадает как-то сразу, в одночасье, угрюмо и бесцеремонно. Два часа, и он побежден. Несколько куч в человеческий рост отправлены в небытие и уж теперь можно заняться без помех полезным и приятным: все приготовлено, сухие листья ждут огня. Разгорается костер робко, все ж ноябрь, хоть и ясный, но далее – веселей и веселей, успевай только подбрасывать вилами ворохи листьев. Внутри костра уже жар – издалека, даже сквозь листья, видна алая сердцевина – костер живет. Новый ворох немного сбивает пламя с толку, костер как-бы нерешительно останавливается в раздумьи…или может растягивает удовольствие. Несколько десятков секунд, по краям пробегают поначалу несмелые сполохи, клубится густой белый-белый дым, и вдруг весь костер в одно мгновение 29

вспыхивает-взрывается, с треском, живо, сочно, охватывая все листья алыми ладонями. Дым исчезает как туман, костер дышит двухметровыми языками пламени, которые быстро закручиваются в огненный вихрь, отгоняют подальше. Если замешкаешь и будешь невнимателен с коварным жаром – можно легко остаться без ресниц. Было. Чем больше костер – тем мощнее взрыв, угрожающе быстр вихрь. Я подкладываю и подкладываю вилами листья, не в силах оторваться от очаровательного ритмично-алого зрелища…пауза…сполохи…вдруг взрыв…и стремящийся ввысь вихрь огня… Очень напоминает нечто всем знакомое, торжественное, сминающее время своим ритмом, и прорывающееся упокоением в простор безвременья. Остановись мгновенье… Я покидаю сад, где еще курятся здесь-там тонкие струйки сизого дыма. Покой. Жить здесь. Быть здесь. Всегда. Может быть, может быть. Как-нибудь после... А пока с северо-востока надвигаются свинцовые стройные полки ноября. Пора возвращаться домой и впрягаться в будни. Я убегаю, и надолго уношу с собой очаровательный запах – куртка накрепко пропахла костром. 2013

Притча о газонокосилке Газонокосилка сломалась еще в осеннем сезоне. Высокая, былинная трава, густо покрыла сад, долгой зимой слежалась под снегом, затянула весной почву жухлой бледно-желтой паутиной, плотной и мертвой, закрыв молодой траве доступ к солнцу и воздуху. Без косилки в саду – беда. Все дело в гайке на моторе, упрямая, застыла в разводах грязи и ржавчины, не поддаваясь усилиям гаечного ключа. Утро вечера мудренее, а весна – осени, подумал я. Гайка не поддавалась и в апреле. Неудобно, вот в чем дело, надо приноровиться, выбрать такое положение, при котором усилие не будет распыляться на резкие пустые движения, а приложится прямо к резьбе. Долго. Час или больше, охватывал ключ гайку, молоток ударял, …и надежда и уверенность в успехе таяли, как последний снег в овраге. Удар за ударом, напряжение всех мышц – и в результате тупик… Было жаль не труда, не времени, не рук – жаль было смотреть на увядшую траву, на спутанные в жухлой сетке салатовые молодые пучки, побеги тюльпанов и пионов. Хорошо - когда хорошо, когда красиво, когда сделано все. В конечном итоге все обустроится граблями, кропотливо вылижется, вычистится, соберется, а покосится обычной косой, но… починить не смог, не сумел, не хватило – чего? Сил, терпения, хватки. Так я размышлял на передышке, переводя дыхание, пытаясь заставить себя привыкнуть к мысли о неудаче, сми31

риться и отступить. Все ли сделано? Закончились ли силы? Сомнения. Ну, почти. Для очистки совести – последний удар, вялый и нескладный. И гайка дрогнула… Поразительно. Не хватало оказывается последнего, малого усилия. Всего-то. Я открутил ее руками, почистил ось двигателя от намотавшейся годами травы, собрал. Косилка включилась. Если бы я отложил молоток, если бы не заставил себя. Как тонка грань, отделяющая результат и усилия, тщету и успех, веру от отчаяния… Все хорошо, что хорошо заканчивается, трава будет довольна. Но что будет в следующий раз, когда руки упрутся в противодействие и нахлынут тягостные, как ржавая резьба, сомнения? 2013

Кочки Вселенной «…из пролома вырвалась желтоватая пыль, как из гриба дождевика, и в глубокой трещине он увидел — нет, не глаза существ, скрывавшихся внутри, а монолитную поверхность с тысячами мелких пор — словно разрубленная пополам буханка с тягучим недопеченным тестом внутри… Он понял, что увидел квинтян.» Станислав Лем «Фиаско».

Когда смотришь на поле, усеянное мелкими и побольше, холмиками, густо проросшими травой, весной холмики отчетливо и подозрительно бросаются в глаза – сразу вспоминается «Фиаско» Лема. А еще что-нибудь такое: «…они наступают, они везде!». Я долго не мог понять, что же это, и как оно, это, образуется, из чего и зачем. Первичная догадка – муравейники, быстро обескуражилась, во многих холмиках – только трава. И лишь в этом году, когда нашлось по пути домой по проселочной дороге, немного времени и настроения, мне наконец удалось сложить пазлы из обрывочных картинок и допущений, где мелькали и теория вакуума, и развитие вселенной, и кучки травы на своем участке и бессмертный, лучший в своем жанре – «Фиаско». 33

Я вспомнил, а после внимательно и рассмотрел, густой пучок травы, появившийся возле дома, он не просто разросся, он поднялся выше как бы, потянув с собой почву. Внутрь рукой залезть невозможно, густейшая, сбитая трава. Что здесь было раньше? Я же помню это место. Скромный пучочек травки, может гуще обычного. Между такими кочками на фото – много лет наверно, я думаю, 10-15 растут холмики. Вчера, подойдя к одному из них, я осторожно надавил ногой – упс…мягкий шар-кочка просел как пена, и я увидел…нет не квинтян, а муравьев. Таки да. Рыхлая поверхность с тысячами мелких пор. Мириады муравьев засуетились, забегали. У них зафиксировано девять баллов. Простите, я не хотел, и больше не буду. Это был последний штрих ради науки, познания ради так сказать, и не такой драматичный, как по отношению к несчастной Квинте. Уверен, домик благодаря упругому каркасу из травы, выровняется достаточно быстро. Флуктуацией вакуума называют ученые зарождение где-либо в пространстве частиц материи, в последствии соединяющихся, и так далее, глядишь перед тобой газовое облако, и до звезды рукой подать. Из ничего, так, рябь на воде, как сказал один маститый, случайный всплеск в так называемой пустоте. А через несколько дней, миллионов (поди разберись) – жилище готово – голубая планета, и по ней бегают, суетятся такие маленькие, маленькие. И на этой планете, где-то между Музычами и Черногородкой, в ручейной долине, из ничего буквально, из пучка поудачливей вырастает домик-холмик, подбивается как жилистый кулак, землицей, и вот и для мурашек готово жилище. Но в отличие от здешнего поля, усеянного безличчю муравейников и просто пустующих кочек (аренда, тел. …) наш домик, летящий в составе Млечного пути со скоростью 600км в секунду навстречу Магеллановым облакам, такой - один одинешенек, и в галактике, и во вселенной. Удачная кочка получилась, надо сказать, опять же никто сверху ботинком не наступит, ни случайно, ни науки ради… 34

Глядящая вдаль Это было, когда я работал в проектном институте на Печерске. Недалеко, рядом с улицей Панаса Мирного был универсам, круглый, называли его Барабан. В центре – торговый зал, по окружности, магазинчики , лавчонки. Небогатые, 90-й год на дворе, в дефиците мыло и зубной порошок. Хаживал я в универсам, прикупить что на обед, да и на ужин сразу, на пару дней, т.к. жил один в маленькой квартирке, где постояльцами были уважаемые мною за коллективный интеллект и личную изворотливость, тараканы. Осенью 90-го стала появляться возле касс женщина, высокая, статная, с мастерски уложенными седыми волосами. Она стояла у тележек, всегда в одном и том же месте, и смотрела на вход в универсам, но не прямо, а как то поверх, не в лица, выше, в проем еще не автоматических дверей, дальше, мимо деревьев сквера, туда, где терялась улочка Лескова. Вот странно, думал я, вечно у нее встреча с кем-то, вечно опаздывающим. Учительница? Старших классов… Нет. Преподаватель музыки в консерватории. Ннет… Что-то в ней было ахматовское, величественное. . Она никогда ничего не покупала, я не видел ее входящей, не видел выходящей, только ожидающей. Как долго? Да полгода. Не меньше. Напроектировавшись вдоволь обжиговых печей, я наконец, покинул, теплотехнический отдел, и весь институт собственно. Следом за Брискманом, 36

Блохом, перед Лоевым и Айзенбергом. Классический госинститут 80-тых.Только все они оказались в Америке, с остановкой в Хайфе, я же все так же на своей Куреневке, Прошло пяток лет. Квартира сменилась. Сменилась жизнь. Покойный Отец Федор Шеремета восстанавливал из забвения Кирилловскую обитель, вместе со своим соратником, нашим любимым отцом Михаилом Бойко. Теплые времена. Павловская больница, или в народе «Павловка» оживлялась восстанавливающимся храмом, сотнями неофитов, вдруг хлынувших в церковь, шумом стройки и ремонтных хлопот. Частенько мы ходили в храм, признаться не в пример нынешним временам. Взбегали по холму, назад – вниз по крутой лестнице. Я узнал ее по взгляду, по строгой осанке. Все остальное изменилось очень. Почти лохмотья, худоба, жидкие прилизанные волосы. Она стояла возле 11 корпуса, неподвижно, одна рука опушена, вторая на ней, у локтя. Больные бродили, попрошайничали, сидели кружком на лавочках. Она смотрела вдаль, поверх них, сквозь деревья Кирилловского холма, дальше, в горизонт. Почему запомнилось? Взгляд наверно. Выражение. Почему вспоминаю, и в связи с чем. А вот захожу иной раз в лифт, и сорок секунд пребывая в зеркальном оцепенении, думаю, эй! Приятель. Расслабься. Сурьезный какой… 2012

Надобраничное Нет, темнота не страшна. Предутренние сумерки, когда вещи все в доме видятся одного цвета – вообще любимое время суток. Но вот каждую ночь оставляю в холле ночник, тусклый, но все ж свет. Не только для того чтобы ночные ходоки, а у нас много таких, ориентировались на местности и случайно не снесли в темноте табуретку с книгами, тарелками от кинозала, потерявшимся в вечерних обещаниях сиротливый ноут ФренкиДружный. Как-то неудобно перед холлом, там остается пусто, темно, совсем темно. Хочется уюта, даже ночью, даже там, где никого нет. Вдруг встанешь, пойдешь бродить, а тут мягкий свет, поневоле присядешь в креслице послушать как мелко шагают битые и склеенные по-японски, с изъяном, часы. Как это место стало любимым, не знаю. Тут – новогодний кинопоказ с попкорном, просмотр фото на большом экране, с подколками, недовольством, обидами и восхищением. Тут утренние встречи, тут вечерние прощания. Тут эпицентр противостояний, чвар и выяснений. Тут скоро, к 24-му числу станет елка. (Никогда не понимал, как она здесь помещается...). Холл-спейс, центральная площадь нашего городка. Она же Холл-кроссвэй. Сюда по утрам пробирается мурзик, включает тихо телевизор и смотрит без звука картон-нетворк, правда на английском 38

у нас идет. А легошкам перевод и не нужен, супергерои говорят действиями. А еще я люблю включать свет на кухне, полосочку диодов. Ходоки и здесь завсегдатаи. Холодильник держись. К утру все кувшины пусты, традиционно. Но прикольно как слабый свет добивает ко мне, проскочив дверь в малый холл, еще дверь в коридор, еще дверь в холл, из такой далекой в перспективе, но видимой в щелочке плоскостей, кухне. Ощущение дома. Объятие его. Созерцание всего его сразу, насквозь. Мерное посапывание здесь и здесь. Еле уловимое тикание очередных часов. И вдруг, сквозь чьи-то двери – пимк! – кому-то пришло сообщение. 2016

Содержание Часовы жиркие товы... - 3 Деньрожденьческое - 5 Тридцать три реплики о снах и сновидениях - 7 Революционный мак - 12 Рыбка, тушка и печь - 14 Стульчики и горбушки - 16 Дворы детворы - 18 Андрей Ширяев - 21 Заплати другому - 25 Страсти по абрикосу - 27 Гори, гори ясно... - 29 Притча о газонокосилке - 31 Кочки Вселенной - 33 Глядящая вдаль - 36 Надобраничное - 38

Игорь Волков Записки дилетанта Литературно-художественное издание ISBN 9781370971256 -------Видання книжок: ТекстOver www.tekstover.in.ua