genii4

Гений

№ 4 ’ 10 Литературно-художественный журнал

Проект Издательского дома «Эпоха» г. Махачкала, ул. Ушакова, 3 «в» Тел. (8722) 67-55-56 Свидетельство о регистрации ПИ № ТУ 5 – 0043 от 19.10.2009 г. Редакционная коллегия Литературный редактор Ш. Микаилов художник А. Качаев верстка Б. Багандова Подписано в печать 30.12.10 Зак. №80. Тир. 1000 экз. Сохраненa стилистика авторов www.epokha.ru

Содержание Марьям Халимбекова. Первые победы, первые награды ...............2 Магомед Курбанов. О чем мечтать ......................................................4

ПОЭЗИЯ Джамиля Мамаева.............. 6 Рабия Магомедова............10 Анжелика Кабардиева.....15 Алексей Белкин.................16 Лариса Шарипова.............19 Эльмира Битаева...............21 Зарипат Мирзаева............25 Наргиля Идрисова............32 Татьяна Журомская..........35 Татьяна Карлова................37

ЮМОР И САТИРА Шахбан Маммаев............138 ИЗ ЛИТЕРАТУРНОГО НАСЛЕДИЯ Белла Ахмадулина..........143 Советуем прочитать........148

ПРОЗА Наира Алиева....................45 Мария Дрыганова.............52 Тамирлан Ибрагимов.....122 Эльмира Битаева.............123 Полина Дибирова...........126 Дамир.................................136

Материалы для публикации в журнале можно присылать на электронный адрес:

shihab33@mail.ru

редакционный совет Абашилов Шамиль – главный редактор еженедельника «Молодежь Дагестана»; Абдулгамидов Алик – журналист, член Общественной палаты РД; Абдулмукминов Мурад – журналист, шеф-редактор ГТРК «Дагестан»; Алхасов Запир – председатель Союза молодежи ДГУ; Гамалей Татьяна – зав.кафедрой редакционно-издательского дела и информации Даггосуниверситета; Гамзатов Гамзат – председатель редакционного совета ИД «Эпоха»; Зулумханов Гаджи – руководитель сети книжных магазинов «Арбат-медиа»; Сулейманова Зумруд – министр культуры РД; Султанов Казбек – зав.отделом литератур народов РФ и СНГ Института мировой литературы РАН, доктор филологических наук, профессор; Ханмурзаев Камиль – доктор филологических наук, профессор, зав.кафедрой зарубежной литературы Даггосуниверситета.

Первые победы, первые награды…

26 мая 2010 г. в национальной библиотеке им. Расула Гамзатова впервые в культурной жизни Дагестана состоялось вручение Литературной премии журнала «Гений». К этому событию коллектив «Эпохи» готовился давно и с особым трепетом: на кону были читательское доверие и признание авторов, а также серьезная заявка на долгую жизнь и авторитетность самого молодежного издания. Среди приглашенных было много известных лиц: Муслимова Миясат, Светлана Анохина, Мурад Абдулмукминов, Алик Абдулгамидов, Хан Баширов. Открыл торжественную церемонию вручения председатель редакционного совета ИД «Эпоха» Гамзат Магомедович Гамзатов с эмоциональной речью в защиту дагестанской молодежи, которая в последнее время все чаще предстает в прессе и на телевидении в искаженном, дурном свете. Цель же журнала «Гений», по его словам, как раз и состоит в доказательстве обратного: творческая, думающая, талантливая молодежь в Дагестане есть, просто нужно предоставить ей трибуну для самовыражения и, следовательно, способствовать ее объединению, самореализации. Задача же старшего поколения – не жестко критиковать неизбежные ошибки молодых, а делиться с ними своим опытом, тактично направлять ее и подставлять в нужный момент свое плечо. Журнал «Гений» в этом свете – один из способов построить диалог не только между ровесниками и единомышленниками, но и между разными поколениями. Исполнительный директор ИД «Эпоха» Микаилов Шихабудин, который вел церемонию, особо подчеркнул, что настоящее мероприятие – это праздник для всего коллектива «Эпохи» и для культурной жизни нашей республики в целом. Ведь дагестанцы впервые за долгое время получили возможность познакомиться с одними из лучших и одаренных своих представителей и, следовательно, возможность гордиться не только ими, но и своей сопричастностью их таланту. Выступили и гости церемонии. Муслимова Миясат, например, отметила нарастающие темпы развития журнала, по ее словам, «опережающего наши (читательские) ожидания». Прогресс и отличие от номера к номеру очевидны, по ее мнению, а решение о присуждении премий – очередное свидетельство всей серьезности, масштабности, если не сказать, дерзновенности намерений ее создателей. Собственно вручение премий предварялось выступлением юной Ланы Арчеговой, познакомившей публику со своими рубаи и другими стихотворениями и наглядно продемонстрировавшей достаточно высокий художественный уровень публикуемых в журнале «Гений» авторов и, следовательно, самих конкурсантов. А участники литературного состязания и особенно главные претенденты и впрямь были достойными. Достойными настолько,

Ге н и й 4

2010

что голоса жюри полностью разделились, и вынести единодушное заключение было действительно трудно. В итоге специальными дипломами были награждены покорившая всех своей оригинальной прозой Эльмира Битаева (проживающая в Москве и специально приехавшая в Махачкалу ради церемонии); Ася Тимирханова (респ. Ингушетия) со своими почти интимными, как записи в дневнике, стихами и Диляра Гайдарова (г. Южно-Сухокумск), заслужившая высокую оценку интернет-пользователей, отдавших ей свои голоса на форуме сайта ИД «Эпоха». Наконец, дипломы победителей и премии получили: в номинации «Поэзия» Тамирлан Ибрагимов (г. Махачкала) за свои искренние и самобытные стихи; в номинации «Проза» – уроженец Дербентского района Магомед Курбанов, который не только создал необычные, глубокие произведения, но и стоял у истоков самого журнала и, кроме того, привлекал творческих людей к публикации в нем. Словом, главная интрига вечера была раскрыта, и награды нашли своих победителей. Осталось легкое послевкусие по завершении этого долгожданного мероприятия: удовлетворение по поводу награждения наиболее достойных и одновременно сожаление, что премий всегда меньше, чем тех, кто действительно ее заслуживает. Отметим без ложного пафоса: журнал «Гений» выполнил свою миссию: продемонстрировал, что литература в Дагестане есть и будет и на смену «зубрам» старшего поколения писателей идут новые авторы – перспективные, одухотворенные и воистину «гениальные» в своем бесстрашии явить себя миру со всей откровенностью и непосредственностью юного духа. Марьям Халимбекова

2010

Ге н и й 4

О чем мечтать Как-то давно, при встрече по одному поводу Гамзат Магомедович Гамзатов спросил у меня: «Магомед, у тебя есть мечта?» Я в ответ лишь улыбнулся, а он продолжил. Он говорил, что у него есть, что он мечтает о том, чтобы будущие дагестанцы были образованными людьми, выбирали лучшие вузы для продолжения учебы, чтобы молодые дагестанцы были воспитанными, культурными, всесторонне развитыми гражданами страны. Он говорил, что надо растить новое поколение, помогать этому поколению, говорил, что то, что мы видим сейчас, никуда не годится. Говорил он это даже непривычно для себя чуть эмоционально. Я смотрел на этого седовласого, умудренного жизнью человека, который уже давно всем всё доказал и который очень многого достиг в жизни, но я не совсем понимал, как он хочет осуществить свою мечту. И зачем, в конце концов, ему это вообще надо? А сейчас понимаю, что его упорство и даже упрямство в поддержке нерентабельных по сути журналов «Детский годекан – Малыш», «Научный мир», целого ряда изданий и вот этого журнала, который перед вашими глазами, и премии, по мнению жюри, лучшим его авторам – это тоже один из способов осуществления его мечты. Передо мной уже четвертый номер журнала «Гений». Мне многое тут понравилось, но, скажу сразу, выделять какого-то автора или произведение я не хочу – пусть каждый читатель сам для себя решит, что ему ближе. Выбор достаточно большой: тут много авторов из разных регионов нашей страны. Читая номер, я поймал себя на мысли, что мне нравятся не только какие-то тексты, отдельно взятые строчки или фразы, а вообще само разнообразие произведений, разность взглядов авторов и их желание экспериментировать. Где-то получилось очень симпатично, где-то, может, не очень, но главное – авторы не боятся экспериментировать. У молодости есть один несомненный плюс – поиск, желание найти свой путь. Путем проб и ошибок, но находить свое. Произведения этого номера – яркая этому иллюстрация. Этот номер – иллюстрация, подтверждение, если хотите, еще кое-чего. Когда в 2009 году Шихабудин Ильясович впервые заговорил о журнале под названием «Гений», да к тому же литературно-художественном, да к тому же для молодежи от молодежи, я, если честно, скептически подумал про себя: «Вытянут один номер и свернут всё хозяйство», – сейчас я могу в этом признаться. Даже после выхода первого номера так думал, потому что за последние лет 10-12 я видел уже не одну попытку издавать что-то для молодых дагестанских авторов, которые в итоге тихо сворачивались, иногда даже не доходя до первого номера. Я считал, что проблема будет и с тем, чтобы найти пишущих молодых авторов, готовых «засветится», и с тем, чтобы найти молодых читателей для такой литературы. Многие заменили для себя привычку «писать в ящик» на публикацию своих текстов на всевозможных форумах и личных блогах под никами. И мне казалось, что молодые дагестанские авторы не будут готовы

Ге н и й 4

2010

открыться («А вдруг мои стихи попадутся маме на глаза?»). Наше поколение отучено, точнее, оно никогда не умело открыть свое творчество другим: будь то умение писать стихи и прозу, будь то умение хорошо рисовать или лепить. Это так, для своего круга, для близких друзей, но не более того. Это было следствием того, что наше поколение, подростковый возраст которого совпал с началом-серединой 90-х, в самые важные школьные годы мечтало стать не писателями и художниками, не даже космонавтами, а рэкетирами и шварценеггерами, потому что так было «модно», так было «круто», а про ростки творчества старались лишний раз не заикаться. А новому поколению дагестанских читателей, казалось, тоже уже будет накладно оторваться от мониторов и читать печатный литературный журнал, в конце концов, это было непривычно – дагестанский литературный журнал для молодых писателей и поэтов, это ж вам не какой-то красочный глянцевый журнал. Наши читатели, казалось, тоже разучились читать литературу, к тому же таких же молодых авторов, живущих с ними рядом. Рад, что ошибался: сейчас передо мной новый номер, который на 40 страниц толще первого и про выход которого меня расспрашивают уже несколько месяцев, расспрашивают именно молодые – студенты университета, которым нет еще даже 25-ти. Много лет назад, в самом конце 90-х и начале нулевых, мы, молодые начинающие журналисты, частенько спорили: надо не заморачиваться, потакать читателю и писать о «попсе» (не только в музыкальном смысле, но и вообще) или, выбрав более трудный путь, приучать читателя к чему-то более качественному, более сложному, другому, в конце концов. Мы тогда не приходили к единому мнению, потому что не знали, возможно ли вообще приучать читать поколение несостоявшихся рэкетиров и шварценеггеров (а в некоторых случаях, увы, и состоявшихся) к чему-то более серьезному, чем интервью с очередной мегасупергалактической «звездой». Уверен, Издательский дом «Эпоха» без труда смог бы выпустить очередной для нашего рынка «глянец», к тому же прикладывая меньшие усилия, оправдывать вложенные средства, но он выбрал другой путь – путь приучать новое поколение дагестанцев читать нечто другое, чем то, что легко и привычно нашему читателю, и это у него потихоньку получается. Растущий интерес к журналу лишь подтверждает это. Традиционный уже выход журнала служит и стимулом для авторов к созданию новых литературных произведений и вообще к появлению новых авторов. К тому же, когда автор понимает, что его прочитают тысячи людей, среди которых могут оказаться, в том числе, и его близкие, он не может относиться к своему творчеству невнимательно, что, конечно же, влияет на качество произведения. Помните, в начале этого текста, говоря о разговоре с Гамзатом Магомедовичем, я писал: «И зачем, в конце концов, ему это вообще надо?». С годами я лучше понимаю и это. Человек создающий, творящий (вопрос, хорошо или плохо даже не стоит, главное – творит) и умеющий читать, понимать то, что читает, уже по определению не может мечтать о том, чтобы стать рэкетиром или шварценеггером. Удачи вам! Магомед Курбанов

2010

Ге н и й 4

поэзия

21 год. Окончила Ростовскую областную школу. Стихи пишу с 11 лет. В 2005 году заняла 1-е место в областном конкурсе «Слово юного поэта Дона» в номинации «Я люблю красивый наш язык». На данный момент я студентка 4 курса филологического факультета ДГУ.

Джамиля Мамаева г. Махачкала

Не о том Это я пишу о тебе, А может быть, и нет… Снова кружит метель… И где-то падает снег. Я прочитать тебя прошу Всего лишь пару строк. Кто-то бродит по мосту, А я тут слушаю рок И пишу совсем о другом… Разве не всерьез? Просто нет тебя давно, А я верю, что все-таки поймешь. Лучше «сегодня», чем это «завтра», Тебе не все равно, чем живут принципы касты? И неужто это не в твоей власти? Взять меня на руки… Вот тебе, здрасти! Брось, я давно не верю в эти сказки. Скажешь, люблю? Я кажется, знаю… Несколько секунд в бреду, И снова все вспоминаю… Что ещё для счастья надо? Нет, ещё оставьте место для моего репертуара…

Ге н и й 4

2010

18.02.10 г.

Зарисовки детских воспоминаний Я иду по улице, и пусть невесела… Солнце свои лучики бросает мне в глаза… Игриво улыбаюсь я и ускоряю шаг, Кидаю на прохожих свой непонятный взгляд… А разве им не нравится, что я хочу мечтать? Взгляните, как меняется погода в небесах!!! Нам солнце улыбается, и мы должны в ответ!!! Оранжевое счастье я помещу в конверт! Я нарисую чудо и добрые глаза! Родительскую ласку и море без конца… Те письма, что искала я в ящике порой… И часто огорчалась, возвратясь домой… Тот свет в погасшей комнате из детства моего… Теперь лишь понимаю: нет со мной его…

2009 г.

*** Закричи вместе со мной. Мы станем чуть больными. Унесем эти ветры с собой, Что до сих пор казались пустыми. Помнишь небо мое голубое? Этот путь, что нас долго качал. И что-то непонятное, немое, Что мой взгляд совсем не понимал… Не смотри на меня столь жестоко, Я ребенок ещё, поверь. Мне бы верить в прощение Бога, Чтоб не знать о цене потерь.

22.02.2010 г.

В тёмное Куда иду я ночами тёмными, Измеряя надеждой шаги. Не дарили букеты мне с розами, Видно, знали, что не нужны. И луна затаилась в сумраке Моих самых заветных надежд… Кто-то дёрнул плечом, задумавшись И даже не глядя мне вслед…

2010

Ге н и й 4

Что в глазах моих чёрных видишь ты? – Очертанья наивных высот… Ты не сможешь оставить в них истины, Там осколки от высохших слез… Ухожу я куда-то в темное… И уносит меня тишина… Не проси – я забыла, не помню я… Эта ночь необычно темна…

2010 г.

Тишина… Ищу твои руки в пустой тишине… Вновь эхо разлуки ловлю в темноте. Я знаю: ты рядом, ты в каждом окне. Я чувствую взглядом – ты нужен душе… Я знаю: ты видишь, лишь делаешь вид, Что будто нет линий сплетения лиц… Всё будет жить в сказке и каждое слово. Не нужно усилий – и так будет больно! Запутай остатки – осталось немного… Хотелось жить в сказке, под крыльями Бога… Ты веришь в молчание? Это ведь просто… Как призрак венчания ходит вновь в гости. А мне тяжело, и завязаны руки… Отдай мне тот ластик, что стирает все муки. Роняешь вновь слёзы – они молчаливы И не способны придать тебе силы. Ты верить умеешь? Зачем научили… Теперь только ветер сквозь скорость машины... Куда на ночь глядя уйду растворяться. И будто я верю в пустые проклятья… Кто разбил моё небо? Ответ просто дай… Кто-то должен быть первым – иначе все в рай…

Дружба Что означает для меня дружить? Осмыслить это слово очень сложно. И научиться дружбой дорожить Скорей всего не просто, но возможно. Когда подставлено знакомое плечо

Ге н и й 4

2010

2008 г.

В ненастный час у твоего порога, В глаза посмотришь другу горячо, Поймешь: друзей не так уж в жизни много. Когда в душе ликующе весна Прольет капелью счастье и веселье, И в радости я буду не одна – В ответ знакомое услышу пенье. Умейте, люди, дружбой дорожить, Цените тех, кто к вам в жару и стужу Прийти готов и голову сложить, И жизнь отдать, конечно, если нужно.

2005 г.

2010

Ге н и й 4

10

Рабия Магомедова Кизлярский р-он, с. Первомайское

В ПОЛНОЧЬ Ты заходишь в дикий сад В миг полночного свеченья, И глаза твои блестят Черным блеском вдохновенья. Сладкий сон отходит в смерть, Сонно стонет тьма ночная, Ярким мигом умереть Ты желаешь не страдая. Мой телесный белый куст Не цветет весенним цветом, Из твоих я услышу уст, Будто я – невеста в белом. Пусть рождается роса Бриллиантом и алмазом И хранится, как слеза, В стеблях мяты талисманом. И шиповниковый цвет Не заплачет алым соком, И дыхание, и бред Не ударят в сердце током. Ты же знаешь, счастья нет Ни в желаньях, ни в признаньях, И душой страдая, млеть Я устала в расставаньях. Утром птицы отсвистят Боль и горечь пораженья, Пусть глаза твои блестят Черным блеском вдохновенья…

СКАЖИ, ОСЕНЬ И журавли, печально пролетая, Уж не жалеют больше ни о ком. С.Есенин

И в тоске, и в тревожной печали Окликают друг друга поля, Чтобы вновь с облаков осыпалась Вихревая листва ноября.

Ге н и й 4

2010

11

Пусть же осень улыбкою зыбкой Опечалит калитку двора, И с осенней игривой улыбкой Золотая уходит пора. И, купаясь во цвете багровом, Не прошу я у солнца тепла, Но своим появлением новым Возрождаешь ты к жизни меня. И меня обнимают тревоги За измену твою и уход, Словно вновь погребальные дроги Замедляют у времени ход. Я же, осень, как ты, одинока, Мы разделим тоску пополам, И в душе гнездилась тревога, Словно сыч прокричал по полям. За туманностью длинною спицей Пробивается солнечный свет, И я скроюсь далекою птицей, Синей птицей за осенью вслед. Я сокроюсь в поре листопада, В золотой паутине зари, Чтобы слушать из мрачного сада, Как печально поют журавли. Обними мои тихие просьбы, Поклянись на калинной крови, Прошуми мне фантазию, осень, О высокой и вечной любви.

ВЕЧНЫЙ ДВИГАТЕЛЬ Время – песок, что сыплется Меркой восточных времен, Время – мечта, что сбудется Сказкой в священный канон. И с местью античной Медеи Успешно уходят прочь И день последний Помпеи, И первая брачная ночь. И взрывы восстаний вечных, Характеры всех людей, Крики минут первых, Чьих-то последних дней. Время – точность радаров, Биенье сердца в груди,

2010

Ге н и й 4

12

Судьбы жестокой удары, Мерцающий свет в пути. Рождение росы полночной, Расцвет и улыбка роз, Сомнение в деве порочной, Дыханье весенних гроз. Возврат поэтов далеких В нетленных строках своих, Время – душа одиноких, Страданья в любви двоих. Время – люди прохожие С единой плазмой в крови. Время – звуки, похожие На звуки проклятой любви. Время – гора оружия, Всех наций телесный порыв, Первобытных людей орудие, Последний атомный взрыв. Но, путь пройдя свой Млечный, Я сделала вывод такой: Время – двигатель вечный, Пространство – вечный покой.

Я НЕ СКАЖУ Певцу –профессору Лебединскому

Я не скажу, что опять торжествует февраль, Я не скажу, что опять осыпаются белые розы. Пусть подо льдом замерзает, синея, сосулька – печаль, Пусть белым прахом опять холодеют невесты-березы. Я не скажу, что я жить без тебя не могла В мире, игравшем беззвучно на россыпях дьявольских клавиш, Я не скажу, что любовь обвивала меня Красными крыльями черно-смертельных пожарищ. Я не скажу, что опять осыпает февраль Белые розы весенней апрелевской вьюги, Белая нежность накинет холодную шаль На тишину, завершая беззвучные круги. Я не скажу, что опять торжествует февраль Я не скажу, что опять осыпаются белые розы . Пусть подо льдом замерзает, синея, сосулька – печаль, Пусть белым прахом опять холодеют невесты – березы.

Ге н и й 4

2010

13

МАМЕ Мама, мама, божество сиянья, Мама – трепет голубого дня. Через годы в сонме созерцанья Пеленаешь снова ты меня. Жизнь проходит розовою шуткой, Но в ночах бессонных напролет, Наклонившись тихо над малюткой, Мама колыбельную поет. Хоть Писанья запрещают беды В виде человеческих смертей, Но с улыбкой злые людоеды Убивают белых лебедей. Пусть у женщин время анакондой Пожирает юные года, Но тебя в божественной Джоконде Узнавали люди без труда. Жизнь уходит страстной королевой И незримо оставляет в ней Возрожденье – женственность нетленной С Сотворенья и до наших дней. Чтобы в теле страсть всегда кипела, Пусть проходит время неспроста, Чтоб коронно фрески Рафаэля Обвивали женские уста… Потому среди веселых танцев Восхищенной песней я молчу, Что в веках картины итальянцев Отражают женственность твою. Мама, мама, божество сиянья, Мама – трепет голубого дня. Через годы в сонме созерцанья Пеленаешь снова ты меня.

КО ДНЮ ГОРОДА Много есть чудес на этом свете, Чем живет и дышит вся страна, Хоть кругом слышны удары плети, Надо знать, что Родина – одна. Никому не страшен грозный пламень. Только дружбой город наш силен, В лихолетье превратившись в камень, Защищает нас Багратион.

2010

Ге н и й 4

14

И не зря кизлярская природа Виртуозно тратит столько сил. Грандиозный замысел народа Наш Кизляр навеки воплотил. И не нужно большего богатства, И не нужно мудрости иной, Чем крепить любовью узы братства, Чтоб хранить родной земли покой.

СЛОВО ВЕТЕРАНАМ Дорогие наши ветераны, Вы прошли – кошмарную войну, Встаньте в строй, забудьте эти раны, И простите вновь свою страну. Дорогие, наши ветераны, Не хочу я раны бередить, Я хочу, минуя канонады, Вашу юность песней повторить. И не плачьте, вы же из гранита, Вы ж умели пред врагом молчать, Это вы умели, монолиты, Амбразуры грудью закрывать. А когда славянские березы Закрывали вас своей спиной, Немцы вас в крещенские морозы Обливали ледяной водой. Вас топтали сапогами, били, Это вас сжигали в лагерях, Но зато вас духом не сломили, Вы Победу вынесли в смертях. Подрываясь на внезапных минах, Чтоб врагов победно провожать, Вы остались на святых картинах, Над рейхстагом знамя водружать. Встаньте в строй, пускай века уходят, Посмотрите вдаль под звон церквей: Это тени юные проходят Всех погибших на войне людей. Дорогие наши ветераны, Не хочу я раны бередить, Я хочу, минуя канонады, Вашу юность песней повторить.

Ге н и й 4

2010

15

Анжелика Кабардиева г. Махачкала

Если хочешь Скажи, если хочешь сказать, Кричи, если хочешь кричать. Засни, если хочешь заснуть, Тони, если хочешь тонуть. Смотри, если хочешь смотреть, Гори, если хочешь гореть. Уйди, если хочешь уйти, Иди, если хочешь идти. Забудь, если хочешь забыть, Люби, если хочешь любить. Дождись, если хочешь дождаться, Простись, если хочешь прощаться.

Счастье Счастье – это капелька души, Счастье разбивать ты не спеши. Без него не будет ничего, И живем на свете для кого? Ищем мы подолгу и везде, Только где же это счастье, где? Задаем вопрос себе, зачем? Создаем коллекцию проблем? Неужели просто нельзя жить? Неудачные все дни забыть? И начать все с чистого листа, Логика у всех, она проста. Счастье каждому в дом залетит, И не в деньгах оно состоит.

2010

Ге н и й 4

16

Получил образование судоводителя в Астрахани. Работал штурманом и капитаном морских судов. Бороздил воды Тихого и Атлантического океанов, Баренцева моря, ходил до Англии. Поэзией увлекся еще в школьном возрасте. Любимый поэт – Сергей Есенин, творчество которого Алексей знает наизусть.

Алексей Белкин г. Махачкала

*** Осенний лист в усталой скуке Упал в зеленую траву, А мы с тобой опять в разлуке, Я все равно к тебе приду... Я все равно тебя увижу, Я все равно тебя дождусь, Когда я голос твой услышу, И снова я к тебе вернусь. И я вернусь, чтобы расстаться снова, И пусть печаль мне душу изорвет, Но знаю я, что всех разлук оковы Одна лишь встреча разорвет. Все разорвет – печаль и горе, Разлуку, серую хандру, Я вновь увижу небо голубое И карих глаз твоих весну. Все будет после, а пока – Усталый взгляд мне сердце теребит, Я не боюсь осенний долгий вечер: Он не позволит мне тебя забыть. Осенний лист в усталой скуке Упал в осеннюю траву, А мы с тобой опять в разлуке, Я все равно к тебе приду. Не ревнуй меня к прошлому, милая, То, что было, уже не вернешь Ты такая, такая красивая, Только прошлым меня не тревожь.

Ге н и й 4

2010

17

Каждый может в любви ошибаться, Не упав, не поднимешься вновь, Так не надо опять возвращаться, Где тебя покидала любовь. Не ревнуй меня к прошлому, слышишь, То, что было, уже не вернуть, Посмотри мне в глаза и увидишь, Они не могут тебя обмануть. Каждый вздох твой мне сердце тревожит, Грустный взгляд душу мне теребит, Но я верю: любовь нам поможет, Если будем мы оба любить.

*** Опустился на мокрый асфальт Чуть озябший лиловый вечер. Да, конечно же, я виноват, Что любовь не сберег до встречи. Завяжи мне глаза, завяжи, Крепче так, чтоб я видеть не мог, Как уходишь ты в сумрак ночи, Мой любимый, единственный Бог! Завяжи мне глаза, завяжи, Чтобы я не страдал от боли, Накажи ты меня, накажи, Чтобы сердце не ныло от боли. Завяжи мне глаза, завяжи, Чтобы я не видел другую, Чтобы с ней в полумраке ночи Не искал я тебя, дорогую. Охлади мое сердце, разлука, Морозь, зябкое сердце студи, Не найти нам с тобою друг друга, Только мокрый асфальт впереди.

2010

Ге н и й 4

18

*** Закат осенний голову вскружил, Разлука дрожью прокатилась в сердце. Любимая, я так тебя любил, Считал тебя почти своей невестой. Огонь любви не сжег мне сердце лаской, Я был любим, и сам тебя любил, Но бархат осени уж не тревожит краской, Осенний дождь мне сердце затопил. Уж не любить тебя, как прежде: В тоске не возвращается любовь, Любимая, я так хотел быть вместе, Но в сердце уж остыла кровь... Пой же, пой о любви мне романс, Я сегодня влюблен не в тебя, Я ведь знал, что любить можно раз, Обмануть не могу я, любя. Каруселью закружатся дни И исчезнут в душе без следа, Знаю, будешь любима другим, Позабудь поскорее меня. Вот и вечер пришел господин, Ночь колючая ставит следы, Я сегодня остался один, Без тебя, без любви, без мечты... Одиночество сердце так гложет, Память режет забытые встречи, Только ты не придешь, быть может, Мне не будет от этого легче. За окном мне листва нашуршала: Одиночество бьется в стекло. Я целую постель, одеяло, Потому что с тобой заодно.

Ге н и й 4

2010

19

Лариса Шарипова г. Махачкала

У ВАС ТАК БЫВАЕТ? В душе копошится такое что-то, Как будто немая восьмая нота. Ее опишешь, она растает. А у вас так бывает? А у вас такое бывает? Планы почкуются, и вырастает Цветик-восьмицветик. Желание – вот! Но получается наоборот. Тянет к кому-то, нравится кто-то, Но я борюсь до восьмого пота Против того, кто об этом не знает. А у вас так бывает? А у вас такое бывает? На небе восьмом мой Друг обитает. Я здесь одиночка, но рядом со мной Всегда кто-то есть не чужой, родной. В восьмом поколении хочется снова Мне возродиться красивой, здоровой И без стараний быть первой в стае. А у вас так бывает? А у вас такое бывает? Всегда мне восьмого дня не хватает. Неделя промчалась, еще бы день. Не выросло дерево. Снова – пень. Один раз отмерю, раз восемь отрежу. Дорогу меняю, а камни все те же. И кто-то тихонько мне все прощает. А у вас так бывает?

2010

Ге н и й 4

20

СОН Упиваюсь свежестью наволочки ситцевой. Простыня с узорами. Раз, два... пять. Я – яйцо под стеганым одеялом-птицею. Мысли, словно вороны, мне мешают спать. Вот чертовки подлые! Сферу исковеркали. Наказать проказниц! Только как? Миновали трещину в скорлупном зеркале... Делаю отчаянно первый шаг. И лечу над бездною палевыми перьями. Не боюсь ни капельки. Страхи – в порошок! Сталкиваюсь с сонными мудрыми поверьями. Так, перо приснилось... Значит, хорошо. Вдруг шальная градина по затылку щелкнула. Боль заколоколилась в перьевой спине. И кому-то медленно улеглась на челку я. В запахе шампуневом – как в вине. Желтая кислятина, кислая желтятина Надо мной расплющенный солнечный лимон. Подо мной огромная, словно пропасть, вмятина И такой знакомый каркающий стон. А! Вороны сонные... Все пустышки, соски. Улетайте, милые. Доброго пути! Ну а ты останься, птица-альбиноска, И меня, пожалуйста, рано разбуди.

Ге н и й 4

2010

21

Эльмира Битаева г. Махачкала

*** Ты ужасен, и в этом мы схожи, Схожи в глупых сужденьях своих, Так скажи, почему мы не можем Стать родными из ряда чужих? Кем-то больше, чем просто друзьями, Хоть и сложно, я знаю, увы, Солнце теплыми греет лучами До тех пор, пока видишь вдали. Наша жизнь как прибрежная заводь, Есть и дно, и волнистая гладь, В этом мире не всем дано плавать, И тем более – птицей летать. Мы с тобою знакомы недавно, Но похоже, что тысячу лет, Мы с тобою единство, начало Двух расколотых ветром сердец. Как такое случилось – не знаю, Но судьба вдруг нас вместе свела, Мы друг друга так долго искали И нашли в вечер летнего дня. Ты смеялся, и взгляд твой искрился, И влюбилась я в эти глаза, Ты не ангел, но с неба спустился, Ты соленая счастья слеза. Я с тобой обо всем забываю, Белый свет будто тает во мгле, И навстречу мечте я взлетаю, Хоть и все же стою на земле. Наше чувство заковано в ножны, Все невзгоды – одни на двоих, Так скажи, почему мы не можем Стать родными из ряда чужих?

2010

Ге н и й 4

22

Дождь Мне нравится, как пахнет дождь, Как веет он прохладой, Как в летнюю порою ночь Стучит он за оградой. Дождь шепчет тихо мне в окно: «Не плачь, все обойдется, Увидишь, он тебя поймет И сразу же вернется. Его душа чиста, светла, Он также этой ночью Стоит у лунного окна И помириться хочет. Привык к твоим простым словам, Ему их не хватает, Я образ твой его глазам По каплям представляю. Так успокойся ты, не плачь, Слезами не поможешь, Ложись-ка лучше ты поспать И знай, что все ты сможешь!» Спасибо, дождь, мой милый друг, Мне вправду полегчало, Вот только жаль, что капать вдруг По крышам перестало…

Маме Вы верите, что ангелы Живут и среди нас? Что с неба они посланы Детей оберегать? Я верю, ведь я знаю Такого одного, Его зову я мамою – Лишь крыльев не дано.

Ге н и й 4

2010

23

Мой ангел, мой спаситель, Мой самый лучший друг, Без твоего совета Что б делала я тут? И без твоей улыбки, Без твоего тепла, Мне ближе человека Природа не дала. Я знаю, что порою Веду себя и глупо, Упорно, и упрямо, Как скалы – неприступно. И жить со мной несладко: Таскать и прятать книги, Учить, как одеваться И видеть мир в картинке. Но все мои успехи, Старанья для тебя. Ты лучшая на свете, Мам, я люблю тебя!

Победа Посвящается ветеранам Великой Отечественной войны

Сегодня на площади яркой – парады, Веселый здесь смех, барабанная дробь. Неспешно идут старики-ветераны, Им прошлые дни вспоминаются вновь. Нависшие тучи и день смутно-серый, На голову – камни и комья песка, Кривой автомат, да в руках неумелых, И бьются солдаты в тылу у врага. В ногах – море трупов, знакомые лица, Вернуться? Куда уж, беги до конца. В ушах свистят пули, успеть бы пригнуться, А ноги как будто слиты из свинца.

2010

Ге н и й 4

24

Упал, отшвырнуло, лицо в слое пыли, Нет боли, но крови потек у виска, Ни встать, ни ползти, снова выстрелы взвыли, Но надо идти – за тобою страна. На этой земле полегли наши деды И прадеды – всех их и не перечесть, Но гибли не зря, а во имя победы, Не дать, что б Россию врагу пересечь. Сегодня на площади яркой – парады, Веселый здесь смех, барабанная дробь, Неспешно идут старики-ветераны, Блестят их глаза, и горды они вновь.

Вода Вода – это хрусталик льда, Порхающая в ветре снежинка, Упавшая с неба звезда И грустная капля-слезинка. Застывшие в сердце слова – И горечь прошедшей обиды, Чернильная эта строка И просто капель с нашей крыши. Бурлящий струей водопад, Страница зачитанной книги, Прожитая жизнь невпопад И утром в окно – солнца блики. Верхушки заснеженных гор, Протяжный вой белой волчицы, И светлая лунная ночь, Которой опять ей не спится. Вскружившая мысли пурга И грусть, от нее нам не скрыться, Хранимая с детства мечта, Которой когда-нибудь сбыться.

Ге н и й 4

2010

25

25 лет. Родилась в селении Маджалис Кайтагского района. В 2006 году с отличием закончила фельдшерское отделение Дагестанского базового медицинского колледжа. Работает в Республиканской детской больнице восстановительного лечения.

Зарипат Мирзаева Кайтагский р-он, с. Маджалис

Время Время, ты – мое богатство От моих душевных ран, Ты одно – мое лекарство, Исцеляющий бальзам. Ты приносишь озаренье И даешь терпенья тем, Кто не видит разрешенья Нерешаемых проблем. Ты даешь с годами мудрость И смирение в беде. И качаешь нашу юность, Словно лодку на воде… А потом бежишь за нами, Все пытаешься сказать, Что ушедшее с годами Не вернется к нам опять. Только мы не понимаем, Все торопимся догнать И наивно полагаем, Что не время умирать. Только время – не лекарство И не сможет нас спасти, Когда смерть в иное царство Нас захочет унести…

*** Забыть? Забыть – легко. До боли Закрыть глаза и мысли гнать. Забыть о совести, о воле И никогда не вспоминать. И жить легко без этой ноши, Ведь тяжесть эта ни к чему. И относиться к жизни проще Мне нужно, но… Я не могу.

2010

Ге н и й 4

26

Я так привыкла жить в сомненье, Искать ответы, но зачем? Вновь призывать себя к терпенью И ждать решения проблем. Искать в себе проблемы вечно, Пытаться что-то изменить, Менять попутный ветер встречным И продолжать себя винить… Как глупо, правда? Дни за днями Проходят быстро, но куда? И не мудрее я с годами… Вот только каюсь не всегда.

*** Что-то душу мне тревожит И покоя не дает. Но никто понять не сможет, И, наверно, не поймет. Отчего мне так тоскливо? Что тревожит мой покой? Время слишком торопливо, Все уносит за собой. Все уносит без возврата, Разрывая мыслей круг. Все спешит, бежит куда-то, Изменяя все вокруг. Все меняется, уходит, Утекает, как ручей. Жизнь бесценная проходит В суматохе серых дней.

Мы – Дагестанцы «Мы – дагестанцы», – скажем гордо, И что с того, скажи мне, брат, Что я в стране родился горной, Что здесь хозяйствует адат? Ты посмотри на эти горы, Ты оглянись вокруг, скажи, Как можно не любить просторы Моей страны, моей души.

Ге н и й 4

2010

27

И будь ты хоть грузином, русским, Татарин ты иль армянин, Раз побывав в ущельях узких, Захочешь ты достичь вершин. И люди здесь, каких не видел Ты отродясь в другом краю. И женщины – даешься диву, Таким отдашь судьбу свою. За них отважные джигиты Готовы драться до конца. Для чистых помыслов открыты В груди горящие сердца. И если к нам зайдете в гости, Накормим сытно, приютим. «Не голодны? Да что вы, бросьте, Мы вас хинкалом угостим». Мы примем всех, и нам неважно, Откуда ты пришел, зачем. Гостеприимство – вот что важно. Мы в Дагестане рады всем. Привыкли с детства мы трудиться, Куем, чеканим, ткем ковры, Чтоб вся страна могла гордиться, Ей шлем прекрасные дары. И я горжусь своей страною, Своим народом боевым. А коль война, пойдем с войною, А коль умрем, так честь живым. Немало среди нас героев, Кто прославлял страну свою, И много тех, кто видел горя, И тех, кто погибал в бою. Но мы печалиться не станем, Поднимем голову свою, Живем мы в гордом Дагестане, В цветущем, радостном краю. И будем дальше мы трудиться И прославлять своих отцов. И будет звонко песня литься В горах Кавказа – песня гор!

2010

Ге н и й 4

28

*** Скрывая слезы, стонет ветер, И гнутся гибкие стволы. Я словно ветер в этом свете, Я вечный раб твоей любви. Ты словно деревце нагое, И руки нежные твои, Как ветви, гнутся надо мною, И губы шепчут о любви. Я подхвачу слова ладонью И поднесу к своим губам. Твои глаза ответят болью, Я упаду к твоим ногам. Глаза и нежно, и печально Заглянут в глубину моих. Ты улыбнешься как ни странно, Но лишь печаль в глазах твоих. Она тревожит в сердце раны, И поднимает горечь слов. Твоей любовью вечно пьяный, Я буду верить лишь в любовь. Скрывая слезы, стонет ветер, И гнуться гибкие стволы. Ты словно дождь при жарком лете, Я вечный раб твоей любви!

Ветер Ветер буйный, непокорный Вновь бушует за окном. Всемогущий и проворный Он в пустой ворвется дом. Покружит, ища покоя, Тихо ляжет у дверей. Погрустив слегка со мною, Унесется в даль ночей.

Ге н и й 4

2010

29

Где-то там он будет веять, Прочь гоняя облака. Где-то страх и горе сеять, Вниз срываясь свысока. Ну скажи, зачем так строго Ты сметаешь листья с крыш? Посиди со мной немного, Знаю я, и ты грустишь. Так давай же мы с тобою Помечтаем при луне. Что искал ты над землею? Ветер, ты признайся мне. Что искал ты в синем небе, Что искал в густой листве? Где найти, узнать и мне бы, Есть ли счастье на земле? Если – да, хочу, как птица, Я лететь за счастьем вслед… Так скажи, к чему стремиться, Если в жизни счастья нет?

*** Вся жизнь – ничто. И все ничтожно. В словах одна лишь – пустота. Улыбки – фальшь. Понятья – ложны, И миром правит суета. Все торопливо, быстротечно. Движенье – это наша суть, Хоть понимаем: бесконечно Не может виться жизни путь.

*** Где смысл жизни? Где исток Всего живого? Для чего Ты поднимаешься, росток Из пустоты, из ничего?

2010

Ге н и й 4

30

Растешь и тянешься к теплу, И ласки ждешь, а для чего? Мы все впадаем в кабалу, И ты падешь, скорей всего. Зачем тебе светила блик И свет его? Он обожжет. Не лучше ль для тебя родник? Ведь он, поверь мне, не солжет…

СНЕГ Тихо кружит снег на ветру И ложится на землю ковром. Как прекрасен он по утру. Этот снег тебе кажется сном? Он мерцает, как призрачный свет, И манит, словно пламя огня, Оставляя в душе моей след, Открывая весь мир для меня. Я ступаю несмелой ногой В этот снежный и сказочный сон. Словно счастьем накроет с лихвой Снега тихий и ласковый звон. Зачерпну я снежинки в ладонь, Вскину их над своей головой. И летят, только ты их не тронь, Опускаясь спокойной волной. Тихо сядут к тебе на плечо. Осторожно, ты их не спугни. Не дыши ты на них горячо И рукой от себя не гони. Посмотри, как прекрасно кругом, Этим снегом покрылась земля. Этот снег тебе кажется сном? Долгожданный тот сон для меня!

Ге н и й 4

2010

31

Я не заплачу Зачем тоска грызет мне душу И оставляет в сердце след? Но я молчанья не нарушу, Я не заплачу, слышишь, нет. Пусть даже верною подругой Со мною вечно ходит грусть. Метет сугробы в сердце вьюга, И сердцу больно. Ну и пусть. Пусть ветер дует беспощадно, Сбивая с ног, бросая в дрожь. И хлещет жизнь меня нещадно, И будет трудно. Ну и что ж? И пусть в ночи утонет город И погружает в сон дома. Пусть пробирает сердце холод. Я справлюсь с холодом сама. И если даже нет надежды, И меркнет счастья тусклый свет, И сердцу больно, как и прежде… Я не заплачу, слышишь, нет!

2010

Ге н и й 4

32

32 года. Родилась и проживает в селении Санчи Кайтагского района. Закончила колледж культуры. В настоящее время работает директором Дома культуры.

Наргиля Идрисова Кайтагский р-он, с. Санчи

ЧЕРНО – БЕЛЫЙ МИР Как чуден мир, и как порой жесток, Когда ты одинок, И кажется, ты никому не нужен. И даже тот, с кем был давно ты дружен, вдруг Предает тебя в один из дней. Что ты готов рыдать над участью своей. Но и прекрасным мир порой бывает, Когда ты вдруг находишь в жизни рая. Ликуешь ты и счастлив бесконечно, Живя в любви, но все, увы, не вечно. Разлуки, встречи, слезы расставаний – Бывает в жизни много сочетаний. Ты снова одинок, гася в вине печаль, А счастье, будто в срок, вдруг улетает вдаль. И много раз вот так меняет русло жизнь, Кому-то – ничего, другому – главный приз. Но не кляни судьбу, о милый человек! Ты помни: жизнь бежит, и век меняет век, Но в веренице дней забыл, наверно, ты, Что жизнь прожить – не поле перейти.

Ге н и й 4

2010

33

ОБМАНЧИВАЯ ОСЕНЬ Последний крик отставших лебедей В туманном небе больше не услышать, Обманчивая осень у дверей, А дождь все так же барабанит в крыши. Опять одно и то же каждый год, Как прежде, листья в золото одеты, Вчера еще был синим небосвод И на лужайке веселились дети. Ну а сегодня мокнут фонари И ветер злой свирепствует и воет, На улицах промокшие зонты, А сердцу хочется тепла лишь и покоя.

МАТЬ СОЛДАТА В дни войны беспокойством объята, Сотни раз повторяя молитву, По ночам не спала мать солдата Представляя жестокую битву. Ах, до сна ли ей было тогда, Сын ушел молодой на войну, Ведь на землю пришла беда, И слезы текли по лицу. Ведь не знала, что станется с ним, Вернется ли сын живым? Иль уже никогда не обнимет Она дорогого сына. Сердце сжалось от горестной боли Доля матери – трудная доля, Сколько видела зла на свете, Теперь вот и это.

2010

Ге н и й 4

34

Но она не теряла надежды, Что однажды все будет как прежде, Что вернется домой героем Сын родной с жестокого боя. Чтобы мир на земле воцарился – Вот что хочет каждая мать, Чтобы им не пришлось никогда Сыновей на войну отпускать. Пусть они никогда не плачут. Мать имеет на счастье право, Я желаю им мира, удачи. Слава матери! Честь и слава.

ЖЕНЩИНАМ Мы все, когда любим, красивы Порой, как плакучие ивы, Без ревности мы не можем. Пусть бережет нас Боже! Мы все, когда любим, мечтаем И перед любимым таем, Как горные ледники. Мы в жизни ищем лишь рая, Но часто не можем найти. Мы все, когда любим – то нежно. Мы женщины, с нами надежда И вера на чудо всегда. Любите нас также, мужчины. Мы все, когда любим, красивы И счастливы, как никогда.

Ге н и й 4

2010

35

Татьяна Журомская г. Москва

Меня зовут Татьяна, родилась 25 января 1993 года. Сейчас мне 17 полных лет. В своей жизни я нашла несколько увлечений, на которые с удовольствием трачу время. Я безумно люблю писать стихи или делать заметки. Подруги отзываются обо мне как о «местном» психологе. Наверное, неспроста, ведь второе моё увлечение – это психология. Я люблю читать книги, посвящённые этой науке (если её, конечно, можно так назвать), и большое внимание уделяю людям, особенно тем, с которыми недавно познакомилась. А также люблю танцы. Это моё третье увлечение.

Давай? Давай посмотрим на луну, Давай немного посмеёмся, Я живу в твоём плену, Мы с тобой ещё сойдёмся. Давай изменимся сейчас, Давай красиво улыбнёмся, Ведь это солнце лишь для нас, Мы будем вместе, мы сойдёмся. Давай побегаем вдвоём, Давай влюбляться до упаду, Давай с тобою же споём, Ты будь со мной, мне это надо. Давай опять, как в первый день, Начнём сначала – это радость, Ведь не болезнь, ведь не мигрень, Переживём в свою же сладость?

Прости Прости меня, я больше не буду, Больше не буду бить я посуду, Больше не буду над тобой издеваться, Больше не буду за глазами смеяться.

2010

Ге н и й 4

36

Прости же меня, я так больше не буду, Извини, что обидела, давай всё забудем, Давай без сцен драмы, я уже извинилась, Я больше не буду, я уже изменилась. Я больше не буду, я уже повзрослела, Не буду кричать, да и как я посмела? Перестану злиться, лгать прекращу, А ты просто прости, ведь уже я не мщу. Я не буду сбегать под предлогом обмана, Я не буду плохой, какой хочешь: я стану, Ты прости, виновата, я больше не буду, Я все, что желаешь, мгновенно добуду. Я не стану закатывать истерики сцены, Я не буду упрекать тебя об измене, Я не буду приводить обвинений груду, А ты просто прости, ведь я больше не буду.

Я не ангел… я не дьявол… Я случайность презираю, Гордость не беру взаймы, Крылья отрастут – сломаю, Я лишь ведьма, что из тьмы. Знаю, дорогая плата За ту ложь, но мне жаль, Всё кончается когда-то: Месть, и грусть, и вся печаль. Я молюсь, пускай же небрежно, На коленях в ароматном саду, «Я не ангел…» – прошепчу я чуть нежно, Может, кто-то услышит в аду! Я не дьявол! Возможно, простуда? Голос сорван, мне больше не петь, Плачет ангел, а демон ждёт чуда, А мир же готов умереть…

Ге н и й 4

2010

37

Татьяна Карлова г. Санкт-Петербург

24 года. Родилась в городе Железногорске Красноярского края. После окончания школы в 2004 г. переехала в Петербург, закончила Санкт-Петербургский государственный морской технический университет по специальности социолог, Международную федерацию шейпинга по специальности преподаватель физической культуры. Работает в Санкт-Петербурге инструктором тренажерного зала. Стихи пишет с 7 лет.

*** Посланник прав, никто не умирает, душе не ведом страшный мрак могил, она на грани с вечностью узнает, кто врал, а кто действительно любил. кто, просыпаясь утром рядом с нами, благодарил за счастье небеса и кто других и нас менял местами, с фальшивой лаской глядя нам в глаза. кто говорил, что думал, откровенно и после делал то, что говорил, и кто во власти игр самозабвенно сквозь призму наших чувств себя любил. все скрытое проявится как данность, за откровенность ценен этот миг, за ширмою откроется реальность, а не спектакль, к которому привык. освободив от пут земных и правил, Всевышний даст терпения и сил, чтобы простить того, кто нам лукавил, чтобы проститься с тем, кто нас любил.

*** В мегаполисе интересно, жизнь кипит, успевай, лови! в мегаполисе мало места, и нет времени для любви. но он был из другого мира, из свободного полиса,

2010

Ге н и й 4

38

и она о нем говорила только с нежностью в голосе и так нежно его любила, так хотела быть с ним всегда, что однажды вдруг позабыла – для свободных любовь – игра! боль кусает сильнее зверя, но когда рана заживет, она дальше пойдет, не веря никому, но зато вперед. будет бал, где ей станет грустно, будет память терзать и грызть. но спасибо ему за чувства, что вдохнули ей в душу жизнь!

*** Сон ли, генетическая память, прошлой жизни чудный ли виток, отчего зовет меня и манит золотом сияющий восток? шумный город с низкими домами, оживленных улиц суета, блеск мечети, шик дворца султана, на торговой площади толпа, продают все вместе: сабли, дыни, в дынях скорпионов, шелк цветной... я по этой площади ходила, на плече несла кувшин с водой. дерзкий парень ловкою рукою вдруг меня схватил за паранджу, “будь моей, но матери – ни слова!” я в ответ: “не бойся, не скажу...” я свое сдержала обещанье, был священный месяц ураза, помню, в час короткого свиданья я смотрела в черные глаза, гладила натруженные руки, улыбалась ласковым речам, верно, расставанье и разлука нереальными казались нам. но мираж растаял, в жизни новой я хожу по площади одна, мой любимый, я сдержала слово, но не нахожу твои глаза, сердце разрывается на части,

Ге н и й 4

2010

39

сжалось, словно сорванный листок, я прошу, верни минуты счастья, укажи дорогу на восток!

*** Я хочу слышать пение птиц, шум листвы, отголоски капели, сердца стук, вздох души, взмах ресниц, но не слов бесконечные трели, ведь слова – это просто вода, непонятная мутная бездна, пролились, утекли без следа... правду в слове искать бесполезно! как словами сказать про любовь? как словами сказать про разлуку? в языке нет таких сильных слов, чтобы выразить счастье и муку. слово женщин – эмоций поток, колебанье из крайности в крайность, кто понять его логику смог, очевидно, имел гениальность. а мужчин слово – зыбкое дно, ввысь подъемлет и в тартар низводит, и в себе не содержит оно зачастую того, о чем молвит. слово знает десятки чудес, покрывающих ложь и неверность, затерялась в потоке словес мир спасающей истины ценность. так прошу, посмотри мне в глаза, чтоб с душою душа обнималась, но сомкни на минуту уста, чтоб неправда любви не касалась, посмотри, я поверю глазам, если чувство в глазах заиграло, потому что для веры словам я уже слишком взрослая стала?

*** Спой для меня на родном языке, чтоб в непонятных, волнующих звуках

2010

Ге н и й 4

40

жгучая ревность послышалась мне, счастье любви, боль и горечь разлуки, спой для меня на родном языке! спой, как не пел никому и нигде, пусть из души твоя музыка льется, я хочу знать, как в твоей стороне песня о самом прекрасном поется, спой, как не пел никому и нигде! спой о своей благодатной земле, в ноты вплетая мотивы народа, я хочу видеть аул на горе, где ты провел свои первые годы, спой о своей благодатной земле! спой, чтоб слеза потекла по щеке, в ритме лезгинки мне виделись кони, топот копыт по зеленой траве, храбрость джигитов, бои, жар погони, спой, чтоб слеза потекла по щеке! спой о законе неписаном мне, долге сыновнем, традициях чести, друге Мураде, что дорог тебе, с кем пировал, дрался, следовал вместе, спой о законе неписаном мне! спой о Коране, что держишь в руке, клятве Аллаху и истинной вере, о бесконечной священной войне, в рай отворяющей воинам двери, спой о Коране, что держишь в руке! спой о своей драгоценной мечте, чуждая речь мне ее не расскажет, но, открываясь навстречу тебе, сердце напевы желания свяжет, спой о своей драгоценной мечте! спой, наконец, обо мне и тебе, звуки нежны, только голос стал тише, легкий румянец на смуглой щеке... шепотом спой, все равно я услышу песню о нас – обо мне и тебе!

Ге н и й 4

2010

41

*** не зажигай огня, хоть ночь, давай побудем в темноте, как две вершины гор, точь-в-точь, они видны в моем окне, в подножьях их живет аул, дымятся сакли с давних пор, как сильно ветер злой ни дул, его скрывали спины гор, как ни бывал коварен враг, не брал Гуниба высоты, чужим не перейти никак уступов каменных мосты, до верха лесом поросли два пика; прежнему верны, там издревле свой скот пасли аула мирные сыны. макушки гор усыпал снег, украсил белым колпаком, вершины две из века в век стоят в безмолвии своем. и мы с тобой вдвоем. Смотрю в твои прекрасные глаза и насмотреться не могу, ведь только горы без конца друг подле друга будут жить, пока горит небесный свет, а я хочу тебя любить всегда, а не десятки лет! не отворачивай лицо, ведь мы не знаем, в какой миг на пальце треснет то кольцо, что ты всегда носить привык. не зажигай огня, хоть ночь, мне твоих глаз милее свет, как две звезды в горах, точь-в-точь, но звезды вечны, а мы – нет.

*** “Петербург хорошо построен! – говорят, распахнув ресницы, – восхищения он достоин, императорская столица!” все красиво, и все знакомо,

2010

Ге н и й 4

42

только каменный, будь не ладен! никогда мне не станет домом – слишком пафосен и прохладен. то ли дело – махачкалинский климат, менталитет кавказский! горы, солнце и берег близкий, как в волшебной восточной сказке. море нежит в своих объятьях город, медленно осаждая, море лечит. да, мне приятно, только я здесь совсем чужая! я своя зато в самом центре, между ЦУМом и мавзолеем, где такие же иноземцы, как я, вытоптали аллеи, где меж тел их не видно света, где от них никуда не деться... нет, в Москву – ни ногой, пусть это и является Руси сердцем! есть земля, что под снегом в марте, в сентябре уже в лужах тонет. “покажи мне ее на карте? – вопрошает один знакомый, – нет на карте? какая жалость не увидеть Железногорска!” – говорит и лукавит малость. объясняю: мой город – горстка света – в окнах родного дома, лета – теплого, как желанье, это всем на земле знакомо где-то в самом верху сознанья. он меня не зовет, не манит, но ночами все чаще снится на чужбине, тревожа память первой буквы моей страницы.

*** На склонах гор лежит туман, пасутся дикие отары, дорога в горный Дагестан через бугры и перевалы, деревья всюду зелены, благоухают травы юга, народы этой стороны живут в объятиях друг друга,

Ге н и й 4

2010

43

их дом – у самых облаков, где слабость не была ни разу, боятся лишь своих богов отважные сыны Кавказа. как цепи гор, горды, сильны, как вольные орлы, красивы, сердца чисты, глаза черны, как ни в одном краю России! для них настали времена: печать кровавого террора на села тихие легла, и тотчас задрожали горы. у горцев есть один закон: кто с миром на порог ступает, почетным гостем входит в дом, а кто с мечом – тот умирает. со злом немало по земле ислама странников ходило, и потому Кавказ в огне, и за пределом рвутся взрывы... на склонах гор лежит туман, туман костра порохового, дорогу в горный Дагестан хранят блюстители закона.

*** Пусть здесь не родина моя, жжет солнце раскаленным глазом, но всей душой люблю тебя, великая земля Кавказа! прекрасен вид далеких гор, как будто дух земель бескрайних вдруг руки к небесам простер и на века застыл, обняв их! а бархатного моря гладь до звезд бушует в непогоду и словно хочет воевать за небеса с крутым отрогом! пусть неспокойно здесь сейчас, но ночь пройдет, и стихнут взрывы, всем сердцем я молюсь за вас, Кавказа гордые вершины!

2010

Ге н и й 4

44

*** Ели и сосны – родная тайга, как необъятны твои берега! Стоит немного с тропинки свернуть, слышно, как дышит зеленая грудь, Воздух прозрачен, и солнечный змей мягко струится меж хвойных ветвей. Взор не охватит просторы тайги: склоны круты, а холмы велики, Корни сосновые скрыты во тьме, кроны шумят и поют в вышине. Вечно живут в сердце звуки твои, сила и слава Сибирской земли! Но почему же так тянет меня в сжатые солнцем чужие края, Где раскаленный от зноя песок жжет и кусает ступни моих ног? Где у начала небес на скале южные ветры рвут волосы мне? Где мой горячий воинственный друг не выпускает оружья из рук?

Ге н и й 4

2010

45

проза

Наира Алиева г. Махачкала

Что я люблю? Люблю, когда идет дождь ночью, а ты лежишь под теплым одеялом и слушаешь мерный шум и шелест мокрых листьев, которые слышны из – за ветра. Люблю смотреть на глубокое звездное небо теплой летней ночью. Люблю смотреть на спящих сыновей, которые мирно сопят и, кажется, видят что-то интересное во сне. Люблю переделать все дела, накормить домашних, залезть под теплый плед и читать чтонибудь интересное и непрофессиональное. Люблю пить кофе с «Дамским капризом» и слушать, как гадает лучшая подруга. Люблю рассуждать со своими лучшими друзьями о проблемах Вселенной, о различных теориях нашей жизни… Люблю прийти после работы и осесть в кухне, пить чай с конфетами и смотреть задумчиво на качающийся мой тополь и ни о чем не думать, а просто раствориться во времени. Люблю видеть в глазах мужчины блеск повышенного интереса ко мне, а потом ночью, проснувшись, долго смаковать каждое сказанное им слово, проворачивать сценарии встреч и разговоров и, понежившись во всех возможных идиллиях, счастливо – измученной, заснуть. Люблю копаться в книгах в книжном магазине и искать интересную книгу и предвкушать радость прочтения, открытий и узнавания…

Люблю писать, когда нахлынет совершенно неожиданно и, кажется, умрешь, если не напишешь. Люблю вечерние посиделки за столом всей семьей и долгие разговоры о наболевших повседневных проблемах. Люблю расслабленный, с толком, ленивый воскресный завтрак всей семьей… Люблю сидеть, закутавшись, и смотреть бесконечно на набегающие волны; закрыв глаза, слушать их вечный шум и чувствовать теплое дыхание свежего терпкого морского ветра… Сколько я люблю и сколько буду любить в своей жизни! Господи! Спасибо тебе за эту прекрасную постоянность радости!

27.05.03 19:23

*** Я в очередной раз спрашивала Магомеда: – Ты любишь меня? – и пытливо смотрела в его глаза.

– Да! – бодро рапортовал он, сдерживая веселье.

– А за что?

– Просто так. Вот так всегда. Каждый раз я задаю ему на день раз 20 этот вопрос и получаю стандартный ответ. Но все равно на какое-то время успокаиваюсь. У меня какой-то комплекс, думала раньше

2010

Ге н и й 4

46

я: а вдруг сейчас, когда я отнюдь не молода и не стройна, он меня бросит? Потом я поняла, что просто мне хочется слышать эти вечные слова о том, что я единственна и любима. Ну, не хватает мне в серых буднях этой романтической красоты: слов любви от единственного на свете мужчины, который любит меня почти как мама: со всеми моими недостатками. Просто любит, и все.

– А почему ты мне не даришь цветы хотя бы на праздники? – снова пытаю я его.

– Зачем дарить мертвую красоту? – по-еврейски, вопросом на вопрос, отвечает он. И ведь не придерешься. И хотя я уверяю его, что я все равно люблю цветы как символ прекрасного, привожу в пример Элтона Джона, он обещает мне: тогда, когда – нибудь, когда появятся деньги, купить дачу – «и вот там люби их сколько хочешь, не срезая и не лишая жизни». Вот философ! Ну, да, сажай, расти сама цветы и сама же ими наслаждайся – отвертелся.

– Вот другим, – начинала я риторически восклицать, – дарят охапками цветы… Счастливые! Вот это любовь!

– А это приманка, когда охотишься на вас, а вот посмотри потом – дарят они или нет? – невозмутимо отвечал мой муж.

– Я видела, – запальчиво продолжала я, – как один мужчина скупил все дорогущие орхидеи – вот это джигит!

– Да? Наверняка, не жене и не невесте – уж поверь мне, – парировал муж.

– Зато с любовью, – не отступала я.

– Чтобы любили, – уточнил он. – Он покупает любовь, а это разные вещи, – спокойно отвечал мой муж. И здесь я потерпела поражение.

– Другим женщинам хотя бы 2 раза в год дарят дорогие духи: на 8 марта и на день рождения, – взывала я к его чувствам.

– Мне нравится запах твоего тела, сильный аромат отпугивает. Но однажды мне приснился сон, что мой муж умер. Боже! Что я пережила! Как я рыдала! Я вспоминала его отношение ко мне и понимала, что он искренне, глубоко и верно любил меня: ни разу ночью я не вставала к плачущему ребенку: – Отдыхай. Ты и так устала за день.

Ге н и й 4

2010

И он укачивал малыша. Кормил его, мыл и вставал много раз за ночь, а потом, опухший от недосыпания, шел на свою работу. Я вспоминала, что стоило мне чего-то пожелать поесть – как тут же это покупалось. Что, когда я болела, он трогательно, молча, терпеливо и, страшно переживая, ухаживал за мной… А каким внимательным он был ко всем просьбам моей мамы! А как ждал он меня после работы, чтобы внимательно выслушать мой дневной отчет… А как он умилялся даже тем, когда я возмущалась им / и по пустякам, совершенно напрасно/… Я проснулась из-за того, что Магомед тряс меня за плечо: – Ты так стонала, что я испугался. Что-то плохое приснилось? Воды дать? – с тревогой спрашивал сонный Магомед. Я ничего не ответила и только молча ткнулась в его теплое плечо. Больше я никогда не жду никаких подарков. К чему эта мишура? А спрашиваю его постоянно только об одном: – Ты меня любишь? Наверное, для того, чтобы просто понежиться в знакомом ответе. И Сирано неправ, что о любви нужно говорить разнообразно.

22.12.02 15:45:00

*** Очень грустно… Какой-то вечный горизонт желаний, причем начиная от бытового сибаритства – типа, пнул роботизированный пылесос – и он забегал, убирает – до смены вида работы. Постоянный маятник. Видно, во всем виноваты мои гены – кочевая кровь предков: шило в сердце не дает мне успокаиваться, а постоянно толкает к новым просторам – в любви, работе, творчестве, материальной мишуре… Вот так стремишься все время к чему –то и не замечаешь главного – жизни. Я всегда удивлялась застывшим фигурам старушек – пенсионерок – ну что они сидят весь день на скамеечке? Делать, что ли, нечего? А теперь поняла: самое главное дело – раствориться в ощущении времени. Чувствовать день. Погоду. Радоваться ветру,

47

солнцу, дождю, кошке, которая греется рядом с тобой…Иногда поздороваешься с такой соседкой, а она невпопад задумчиво говорит вдруг: – Ветер поменялся… Вот и все . Вот и вся философия жизни. А мы, пробегав, просуетившись, только в конце жизни начинаем выходить в парк нежить свои первобытные инстинкты. Мы счастливы, умиротворены, неторопливы, глубже. Снова как в детстве, когда целый день во дворе, на улице. Только в детстве это сочетается с неуемной энергией, а в старости – с мудростью и покоем какого-то космического масштаба. Мы осмысливаем прожитое. Мы просто радуемся жизни и чувствуем ее ритм. Настоящий ритм созидания природы. Мы готовимся к вечности. И неважно, какая амплитуда жизни была у тебя – большая или маленькая, важно осмысление – может быть, по-настоящему глубокое только сейчас, на пороге перевоплощения души. Социальный типаж, этнометрия… Не верю я в эти вычисления стратегии характера, судьбы… Разные мы все, очень, и становимся одинаковыми только в старости, когда становимся детьми вечности.

22.01.03 23:43:51

*** Каждому из нас хоть иногда хочется почувствовать себя ребенком. Наверное, поэтому, когда я заболеваю, у меня, по старой памяти, бывает праздничное настроение: я ничего не делаю, а только торжественно лежу и всем видом показываю свою немощь и скорбь. А окружающие должны, согласно установленному ритуалу, всячески скорбить вместе со мной, но уже в активной форме, как – то: назойливо спрашивать меня о заветных желаниях, заваливать меня деликатесами, всячески демонстрировать прямотаки гипертрофированное чувство любви ко мне и т.д. и т.п. Как говорил классик Зощенко: «И мне хочется какао и апельсинов». Но «рано радуешься, Иван – царевич»! Вначале я радостно нагнетаю, как мне, наивной, ка-

жется, обстановку по схеме «я –самый больной в мире человек». Никакой реакции! А только ехидные замечания о том, что я просто симулирую, чтобы избежать уборки и готовки. Затем я, упорствуя, торжественно закладываю на глазах мужчин – мужа и сыновей – градусник и торжественно извлекаю его, не глядя, – я-то чувствую, что действительно больна, – передаю как независимому эксперту – мужу свое заветное алиби. Муж искренне удивляется, а потом деловито предлагает: – В общем, так. Пей чая как можно больше, вот сейчас один стаканчик пропусти с медом, сделай перерыв – помой посуду. Потом снова стаканчик – и постирай мелочи, потом…

– У меня температура! – хриплю я .

– Вот повозишься в горячей воде – это тебе ингаляция – сразу все пройдет, – невозмутимо парирует муж.

– Мама, – подливает масла в огонь мой старший сын, – не надо драматизировать, это обычная ангина, завтра уже побежишь на работу. А мне постирай джинсы и налей чай. От такой наглости я на мгновение лишаюсь дара речи .

– Ну, мама, прибери стол, все расставь к чаю. А я, так и быть, тебе дам немного конфет, – миролюбиво добавляет папа. Я демонстративно выхожу из кухни, трагически ложусь под теплое одеяло и жду делегации, которая будет умолять меня простить. Но из кухни доносится веселый перезвон ложечек, какието ароматы, хруст разворачиваемых конфетных оберток. Я жду, жду и незаметно начинаю дремать – мне так плохо. Вдруг слышится сильный шум, позывные ожившего компьютера – это старший сын сел за компьютер, который у нас находится в спальне, за неимением кабинета.

– Ты что, – оживает мое негодование, – не видишь, что я тут лежу?

– Да, ладно, мама, я на пару минут в интернет зайду. Тут я не выдерживаю: – В этом доме дадут больному человеку чай?

– кричу я. На шум появляется довольный папа, который радостно констатирует:

2010

Ге н и й 4

48

– А вот и голос у нашей больной прорезался!

– Где чай? – рявкаю я. – И конфеты?!

– Ну-у-у… Вспомнила! Конфеты мы уже давно съели – ты же сама ушла, нечего на нас сваливать. А за чаем ты не сбегаешь? Заварка кончилась. Тут звонит телефон.

– Иди, больная, это тебя мама спрашивает, – иронически говорит муж. Несчастная, я еле-еле иду по коридору. Дохожу до телефона и слышу родной голос: – Ты почему, доченька, не звонила сегодня? Мне кажется, что ты заболела. Я и сон нехороший утром видела. От ее теплого, родного голоса наворачиваются слезы, и я, не выдержав, плачу.

– Что с тобой случилось? – уже кричит мама.

– Я, я …болею. У меня уже температура 39, и мне так плохо.

– Ложись немедленно! – и раздаются короткие гудки. Я, уже успокоенная, продолжаю ползти вдоль стенки, как неожиданно натыкаюсь на озабоченного мужа: – Тебе что, и на самом деле так плохо? Я думал, что пройдет через 5 минут. Я гордо прохожу мимо него. Подходит старший сын: – Мамочка, не плачь. Я сейчас тебе чаю дам. Через полчаса раздается звонок, и вваливаются в квартиру мои две сестры и мама.

– Где она? – раздается встревоженный мамин голос. Зайдя в комнату, они видят меня почти с закрытыми глазами: – Вы не волнуйтесь. Температура сейчас после чая спала. Я немножко посплю… – И я кудато проваливаюсь. Они на цыпочках проходят в кухню, а потом все дружно в зал. Через полчаса я слабым голосом, но уже каким-то отдохнувшим и спокойным зову: – Мама! Тут же появляется она с довольным мужем: – Ах, доченька, как ты меня напугала! Но я вижу, что с твоим Магомедом мне беспокоиться

Ге н и й 4

2010

не нужно. Золото, а не муж. Какая дома чистота, хотя ты лежишь целый день, на кухне порядок. Тебя все время чаем отпаивают. Перед приходом нашим они сказали, ты целых два стакана с медом и конфетами выпила. Да такого мужа на руках носить нужно! Действительно, передо мной стоит нарядный поднос с чашкой из сервиза, конфетами и медом, печеньями и мандаринами.

– Не все мужья такие заботливые, – продолжала мама. – Вот когда я болела, твой папа даже в мою сторону смотреть не хотел. А твой… Магомед со скромным видом стоял рядом с мамой и вдруг добавил: – Да еще капризничает, кричит на нас, но мы же понимаем, что раз больная…

– Ой, дорогой зять, ты с ней возишься, как с ребенком. А ты, Сафинат, не особенно разлеживайся. Вид уже у тебя оживленный. Можно сказать, здоровый, температура спала. Ты сама сказала. Вставай и поухаживай теперь за мужем. Я представляю, как он, бедный, устал за день.

23.12.02 17:11

*** Я решила взяться за себя! Конечно, такие желания у меня возникают периодически, и я начинаю активно любить себя. Я накупила кучу дорогущих кремов, лаков, косметики и принялась за творческое создание своего имиджа. О! Я получала просто чувственное удовольствие от различных притираний кремов, от их запахов. Отдельный крем для век. Отдельный крем для лица. Отдельно для кожи / как будто на лице у нас не кожа /, отдельный крем для рук… Вечером, в постели, активно намазавшись всеми положенными кремами, я чувствовала себя причисленной чуть ли не к рангу леди. Муж, первый раз увидев меня столь щедро промасленную, шарахнулся и сказал: – Невозможно ложиться в постель – парфюмерная лавка. И еще что-то добавил. О чем – вы, конечно, догадались.

49

Но меня, как революционный паровоз, ничто не останавливало. А как творчески я красила впервые ухоженные ногти! Я искренне жалела, что у меня не 20 пальцев. Но порыв очередной прошел, и о нем мне напоминают сиротливые штабеля кремов и косметики. В эту сторону я стараюсь не смотреть. Муж в очередной раз подчеркивает, что его пророчества сбылись и меня ничто не изменит – имидж Крупской прирос ко мне. Я потихоньку раздариваю кремы, горячо убеждая, что лучше их ничего нет. Но в глубине души я поняла, что, действительно, горбатого могила исправит, – быть женщиной – это тяжелый труд, и героем соцтруда в этой области я точно не стану. Это должно быть естественно и легко. Это должно быть частью натуры: стремиться быть привлекательной и трудиться для этого с радостью. Но я себя успокаиваю, что обратного процесса у времени пока не было, и никакие кремы мне не помогут. Конечно, это мой фиговый листочек. Но я настолько занята своими лекциями, книгами, писательством, что на такой же мощи рывок, как уход за собой, уже не остается ни сил, ни времени, ни желания. Ну, не могу я подать себя, нет во мне менеджера: рекламная упаковка отсутствует. Вот в чем я женственна – так это отсутствием воли и логики в этом вопросе. Поняв это, впервые в жизни я смирилась с тем, что я не привлекаю интересных мужчин, и мудро, снисходительно наблюдаю, как попадаются в сети косметики довольно неплохие мужчины. Сами виноваты.

22.12.02 12:05:51

*** Тезис Гераклита: постоянство изменений… Может, это отражение голографической теории – мир как иллюзия многомерной Вселенной? Может, наш мир – это капелька дождя в какомто неведомом нам мире? А мне все равно грустно… Наверное, потому, что идет дождь и его ритм заставляет задуматься о самом главном,

оглядеться вокруг… В этом зыбком мире я чувствую гармонию, красоту: ритм дождя, ритм сердца, ритм музыки, ритм стихов, ритм жизни… По-моему, нам нужно чувствовать себя бессмертными в нашем пространстве: мы бесконечно перевоплощаемся и рождаемся каждый раз более совершенными и более близкими к другой реальности других миров, новой ступеньки познания. Поэтому не спешите: радуйтесь каждому дню, делайте только любимую работу, любите и дарите любовь – это будет все снова, но на новом витке спирали, с новыми людьми, с новыми горизонтами жизни. Не бойтесь желать! Если не в этой, то в следующей жизни вы этого достигнете, главное, наверное, чтобы шло внутреннее совершенствование, появилась духовная глубина, чтобы, совершенствуясь сами, мы совершенствовали своей любовью и мир вокруг нас… Пусть человечество и проживет еще совсем немного времени с точки зрения космологии, но каким прекрасным будет мир наших потомков! Вот эту постоянную созидательность души и следует сделать нашим стержнем – вот главная молитва всех религий, которой мы не внимаем в жизни на нашей маленькой планете, статус которой никак не определят математики и физики.

08.02.03 22:52:36

*** Я на цыпочках пробралась из ванной в спальню… Он уже спал, приоткрыв свой ротик и немного сопя. Опять! Опять я не успела обнять свое солнышко и сказать, как я его сильно люблю, поспрашивать его, как прошел день, во что он играл, о чем говорил с друзьями, как занимался в школе, не успела прочитать ему книжку… Не успеваю? Чувство раскаяния стало ворочаться тяжело в душе. Когда же я буду жить с моим малышом вместе? Утром я его быстро и требовательно бужу и полусонного одеваю, муж лихорадочно готовит кашу. Затем он с папой, мой маленький воробышек. Бегут, как всегда, опаздывая в школу. Я бегу на занятия: учу чужих детей. Студентов-первокурсников. Конечно, не моя вина, что я, в основном, механически вкладываю готовый набор

2010

Ге н и й 4

50

знаний в их записи, но не в голову – таков стандарт образования. А разве может быть стандарт гибким? Учить мыслить? Ведь он для масс, а не для отдельной личности. Из года в год студенты накатывают бесконечными волнами на берег моей жизни, а я их учу, учу и учу – так проходит моя жизнь. Если у меня окно между парами, то я забегаю к маме: она наизусть знает мое расписание и всегда ждет меня, своего ребенка. Любимого ребенка, которому она отдала так щедро свою жизнь. Она не думала о карьере и никогда не жалела о ней – она жила нашей жизнью. Только она так бескорыстно любит меня. Переживает за меня и считает самой красивой и умной. С ней я ребенок: я чувствую защиту ее любви, мне так спокойно и хорошо. С ней останавливается время, я никуда не спешу, а она готова бесконечно слушать о моих проблемах. После занятий я бегу за своим маленьким школьником. С рюкзаком он похож на черепашку, который не может избавиться от своей домины знаний. Кормлю, наскоро спрашиваю об оценках / не о нем!/, затем приходит снова учительница, которая уже сейчас подтягивает его. Потом англичанка. И лишь после этого цунами знаний он пулей вылетает во двор гулять с необремененными учебой друзьями, которые уже давно носятся во дворе и чувствуют какое-то превосходство над моим малышом – он не знает законов двора, законов мальчишеского общения, законов настоящей жизни. Потом быстро темнеет, и я его зову домой. Но тут пришел муж – снова за столом разговоры о нашем взрослом, стандартно прожитом дне. А он снова играет сам с собой, сидит за компьютером или смотрит очередной страшный сериал мультфильмов. А я прибираюсь. Мою посуду. Затем готовлюсь к занятиям, говорю по телефону… Наконец, я зову его к себе и обещаю: – Сейчас, солнышко, приму душ, и мы с тобой поговорим.

– А ты почитаешь сказку? – спрашивает он доверчиво.

– Конечно, подожди меня немножко. И вот я стою перед ним, и мне стыдно, и до слез жалко моего бедного малыша.

13.12.02 23:11:45

Ге н и й 4

2010

*** Я всю жизнь с трепетом ждала любви, что меня, мою душу увидят, удивятся, затоскуют, полюбят… Я ждала, замерев в ожидании счастья. Это был стержень моей жизни, а остальное выполнялось и принималось механически. Мир был цветным… В глазах всегда читался вопрос: «Может, это ты?» Сердце вздрагивало и гулко стучало от каждого взгляда, брошенного даже вскользь на меня. Душа томилась бутоном и не раскрывалась, ожидая любимого. Мне представлялось, что моя душа подобна редкому бриллианту необыкновенной огранки, которая находится в скромной коробочке.. Но никто не открыл ее, не заглянул, не задрожал… Шли годы… Очарование юности прошло, но душа так же молодо и пытливо искала Его. Если бы можно было сделать снимок души – отразить тонкий нервный мир мыслей, чувств, характера! Фотография – это, конечно, прекрасно, но оттиск души, ее неповторимый аромат… И тут я поняла, что могу так прождать всю свою короткую вечность, потому что мужчины, видя в глазах наших боль и ожидание, думают о загадочной, непредсказуемой женской душе. Все проще. Надо себя выразить, открыться, раскрепоститься, сбросить чадру своей внешности. Эмансипация – это первый этап раскрепощения, а второй, самый главный, должна сделать каждая женщина сама: выпустить крылатую душу. И вот теперь я тороплюсь выразить себя, выплеснуться. Пусть это и закат моей жизни, но его лучи, может, и пробудят ностальгию в ком-то, а может, просто помогут понять душу мою, душу женщины во все века, потому что у нас во все времена была только одна молитва – молитва о Любви. Остановитесь, прошу Вас. Загляните в меня, и вино моей души, может, опьянит вас и сделает счастливыми нас двоих. Отбросьте сантиметровую любовь: объем талии, длина ног… Мы – не животные. И мы терпеливо ждем…

04.02.03 17:38:20

*** В сущности, я невидима. Кто знает про мой богатейший, скромно замечу, внутренний мир? И

51

если нам все твердили, что главное – это духовное богатство, то я, выходит, богатейшая дама. Я замечталась... Изобрели аппарат, который определяет духовный потенциал человека, богатство его внутреннего мира. И соответственно его величине назначался бы денежный эквивалент обладателю. О-о-о! Куда там андерсеновской принцессе, к которой была огромная очередь женихов, весьма корыстных, за ее полкоролевства! Я бы открыла контору со штатом секретарей и принимала бы в день не больше 20 кандидатов на мое «богатое сердце». Надо же и отдыхать от назойливого внимания меркантильных мужчин. Представляю, сколько бы пооткрывалось институтов, наподобие Смольного, где бледные девицы воспитывали бы в себе исключительно высокие мысли и прочие таланты. Фотографии духовного богатства печатались бы в самых модных журналах, и в подробностях описывались бы достоинства той или иной «богачки». А газеты желтой окраски пестрели бы объявлениями: «Ищу духовно богатую девушку»… А как бы обнищал наш сильный пол! Они исключительно подвизались бы на низкооплачиваемых работах за духовную бледность личности. И вот когда бы наступил матриархат! Женщины стали бы подумывать, как истинные амазонки, вообще обходиться без мужчин – можно и отпочковываться в конце концов. Мужчин, ввиду особой душевной благотвори-

тельности, поместили бы в резервации, и иногда, как в зоопарк, приводили подрастающих девочек посмотреть на духовно деградированных биологических особей мужского пола. Но увы! Действительность пока жестока к нам: и помимо духовного богатства нам требуется и незаурядная внешность, под которой мы должны талантливо скрывать свои сильные стороны личности. Многие так увлеклись внешней стороной, что начисто забыли хоть о каком-то содержании . Результат плачевен – статистика разводов это подтверждает. А впрочем, хорошо, что такого аппарата не существует: умело маскируясь под стандартами внешней красоты, мы имеем редкую возможность выбирать мужчину своей мечты, который не руководствуется меркантильными соображениями. А просто любит что-то еще такое в нас, что он еще не может определить. И это, наверное, самое главное. А уж в приданное мы ему принесем и свои духовные богатства. Просто по – королевски ему подарим и будем дарить всю нашу долгую счастливую жизнь. Потому что они неисчерпаемы. Отсюда вывод: мужчины, будьте подобны ныряльщикам, исследуя дно океана женской души: задержите дыхание, найдите ту единственную раковину, в которой спрятана необыкновенная, редкая жемчужина – женщина, которая станет вашим сокровищем.

22.04.03 23:07

2010

Ге н и й 4

52

Мария Дрыганова г. Красноярск

Родилась и живет в г. Красноярске. Закончила Красноярский государственный медицинский университет. Работает ассистентом кафедры детских инфекционных болезней. Неоднократно печаталась в краевых газетах и журналах. Сотрудничает с литературным журналом «День и Ночь». Автор сборника рассказов «Мой Северный Блюз», вышедшего в 2003 году в издательстве «КАСС». Участник Третьего форума молодых писателей России в Липках.

КАК ЭТО БУДЕТ ДАВНО Эхо в зазеркалье Я возвращаюсь с того света. А здесь ничего не изменилось. Я спускаюсь по узкой крутой лестнице в маленькое полуподвальное помещение, едва освещенное приглушенным золотистым светом, задерживаюсь на мгновение, чтобы осмотреться, и не могу сдержать улыбки. Здесь действительно не изменилось ничего. За годы моего отсутствия бар «Малибу» так и не перешел в разряд заведений «первой ступени доверия», а по сути как был плохо замаскированным наркопритоном, так им и остался. Однако Боб всегда был на короткой ноге с наркоотделом Андамарской полиции (кажется, двоюродный брат Боба занимал там не последнюю должность), так что его заведение процветало. Я подняла глаза. Спектакль и не прекращался. Я ничего не пропустила. Танцевальный зал был полон. Здесь были все. Модели и фотографы, элитные содержанки и обычные проститутки, торговцы ибиром и журналисты, дилеры, золотая молодежь, мужчины с тугими кошельками и совсем юные девочки. «Малибу» принимал всех. Но далеко не всем удавалось удержаться на плаву после «Малибу». Несколько месяцев – и он выжимал из тебя всю жизненную силу. Зато можно было с гордостью сказать: субботним вечером я был в «Малибу».

Ге н и й 4

2010

Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, я сменила комбинезон на короткую серебристую тунику с открытой спиной, такого же цвета шпильки и темные очки в затейливой серебристой оправе. Мимикрия под окружающую среду удалась: в надежде на быстрый доход ко мне тут же подскочил молодой человек в замшевой майке и с зеленой сумочкой на поясе. Он выразительно глянул на меня, пропел: «Интересуетесь?» – и тут же растворился на танцполе, как будто его и не было. Разноцветные блики возникали из темноты, выхватывали из толпы кого-нибудь и тут же гасли, словно возвращаясь в небытие. Благодаря такому освещению все вокруг походили на роботов с резкими, рваными, агрессивными движениями. Я протиснулась сквозь толпу к стойке бара и только собралась спросить, где мне найти Боба, как вдруг подняла глаза и увидела его самого. Он стоял за стойкой сам, собственной персоной, весь внимание и почтение, в белой полурасстегнутой рубашке с закатанными рукавами и протирал бокалы. При этом его взгляд не упускал из виду ничего из того, что творилось в его заведении: ни мальчиков в замшевых маечках, то и дело подходивших к кому-нибудь из отдыхающих, ни охранников, пропустивших кого-то без карты за определенную мзду, ни девушек, по виду которых было ясно, что они только что приехали с Земли.

53

– Желаете чего-нибудь? – Из-за громкой музыки я не разобрала его слова, а прочитала по губам. Помимо собственной воли я расплылась в улыбке. Он взглянул на меня с каким-то страхом, я решила, что он не узнал меня, и сняла темные очки.

– Привет! Давно не виделись!

– Алиса? Он с трудом выговорил мое имя.

– Ну а кто же еще?! Как дела, Боб? Он тут же взял себя в руки.

– Давно тебя не было видно. Где пропадала?

– Да так, ничего особенного. Марс.

– Марс? Черт возьми, Алиса! Как же я рад видеть тебя! Он вышел из-за стойки и обнял меня.

– Пойдем, угощу тебя чем-нибудь и поговорим в спокойной обстановке. Он махнул рукой официанту, тот сразу же сбросил с себя фартук и занял место Боба за стойкой, другой официант неслышно последовал за нами. Боб открыл маленькую незаметную дверь, кодируемую пятизначным шифром, и пропустил меня вперед. Внезапно я почувствовала на себе чей-то взгляд. Я обернулась и встретилась взглядом с дилером, который на танцполе предлагал мне ибир. Как раз в этот момент разноцветные всполохи выхватили из темноты его лицо, но я не смогла разобрать, что оно выражало. Я увидела недоумение, недоверие и что-то еще…

– Проходи, Алиса. Я шагнула вперед, и дверь сразу же закрылась, словно отрезая путь к отступлению. Я ступила на светящуюся панель, вмонтированную в пол, и мгновенно зажегся свет. Гипертоннель вынес нас в зал, оформленный в стиле кантри: пол и стены выполнены из золотистой, будто только что доставленной с Земли древесины. За одним из столиков несколько мужчин пили пиво и играли в карты. Могло показаться, что они никак не отреагировали на мое появление, однако я ощутила колючие, будто елочные иголки, взгляды. Мы расположились за столиком, и Боб что-то сказал официанту.

– Что будешь пить?

– Я вообще-то бросила, но ради встречи со старыми друзьями сделаю исключение. То, что ты посоветуешь. Все это было как-то искусственно. Мне показалось вдруг, что меня здесь никогда не было. Не было ничего. Прошлого не стало. Если бы это в самом деле было так! По-другому представляла я свое возвращение.

– Как твой маленький бизнес? – спросила я, когда официант отошел. Боб вздрогнул.

– Потихоньку. Ласты не отбрасывает – и ладно.

– Зачем же так скромничать? Я как зашла – сразу поняла, что ты процветаешь.

– Алиса! Процветает тот, кто сам не употребляет. А я употребляю, я, можно сказать, болен. Меня направляют на лечение, придется лечь полечиться.

– Скорее залечь на дно, – констатировала я.

– Чего ты хочешь, Алиса?

– Я возвращаюсь в Андамар. Впереди самые оживленные трассы. Мне бы пару стволов на дорогу.

– Без проблем. Поверить не могу, столько лет прошло! – Боб налил мне вина.

– Три года. Ну давай за встречу!

– Больше ничего не хочешь спросить?

– О чем ты?

– Да ни о чем, вернее, ни о ком. Ты, я смотрю, совсем не интересуешься судьбой наших общих знакомых. Я замерла.

– Около года назад он был здесь. Спрашивал о тебе. Я ответил, что ничего не знаю.

– Очень продуктивный разговор! – рассмеялась я.

– Он сказал, что подписал контракт и опять собирается на Каллисто.

– Дурак. Боб пожал плечами. Он тоже так думал. Он вообще не понимал, как можно рисковать жизнью, защищая чужие интересы. Вот то ли дело свои…

– Что-нибудь еще?

2010

Ге н и й 4

54

– Зря ты так, Алиса. Ты даже никого не предупредила, уехала, и все! Мы беспокоились о тебе. Я пожала плечами.

– Знаешь, так получилось. Официант подошел и что-то сказал Бобу на ухо.

– Ты не обидишься, если я тебя оставлю на секунду?

– Конечно, нет. Решай вопросы. Риччи искал меня. Бобу незачем было врать. И что с того? Внутри меня как будто зазвучал голос. Холодный, спокойный и рассудительный. Можно подумать, я не знала, что, очутившись здесь, узнаю что-нибудь про Риччи. Можно подумать, я не была к этому готова? Но известие о том, что Риччи искал меня, было словно эхо, снова и снова отдававшееся в моем сознании. Я уже так давно не видела его. Но он всегда незримо присутствовал в моей жизни. И порой мне казалось, что настоящая реальность – не здесь, где его нет, а там, в прошлом, где мы были вместе. Реальность же не имеет значения, она – словно зазеркалье, которое то появляется, то исчезает. Вопрос заключается единственно в том, можно ли начать сначала? Я пыталась понять, долгие годы пыталась понять, возможно ли это? Ведь если жизнь – это путь, и если когда-то ты свернула не на ту дорогу, то разве нельзя заслужить прощения? Разве нельзя повернуть назад и вернуться в ту «точку возврата», в тот момент, когда ошибки еще не были совершены? Внезапно мужчины, сидящие за соседним столиком, поднялись и направились ко мне. Я еще ничего не успела понять, а магнитные наручники уже захлопнулись за моей спиной. Я отыскала взглядом Боба.

– А ведь ты совсем не изменился! Один из мужчин рассмеялся. Боб побагровел, но ничего не сказал. Меня быстро обыскали, нашарили ключ от корабля и швырнули его на стол.

– Ну рассказывай. Боб сел напротив меня, повернув свой стул спинкой вперед. Он сидел передо мной, небрежно поигрывая пистолетом и щелкая семечки. При

Ге н и й 4

2010

этом он ухитрялся отдавать кому-то приказания по мобифону.

– Да, приходи, забирай, – услышала я. Я смотрела на него и не могла поверить: когда-то он и Риччи были друзьями. Но Риччи стал контрактником на Каллисто, а Боб… Я не могла подобрать определение, поэтому просто сидела и смотрела на него. Видимо, мой взгляд вывел его от себя. Он пнул ножку моего стула: – Я не слышу! Дверь открылась, вошел человек в скафандре, полностью готовый к выходу за пределы Купола. Боб передал ему ключ от моего корабля и снова обернулся ко мне. Только сейчас я по-настоящему испугалась.

– Что ты хочешь услышать?

– Где ты была три года? Это первое. Второе: «Северный приют».

– Что «Северный приют»?! Я не знаю ничего, что может тебя заинтересовать!

– А ничего, что ты жила там семнадцать лет?

– Старейшины не открывают своих тайн всем членам племени. Особенно не достигшим рушпринга. Я не собиралась сообщать ему ничего из того, что хоть каким-то образом затрагивало «Северный приют». Последовал удар, после которого я упала на пол вместе со стулом. Я зажмурилась в ожидании нового удара. Но его не последовало. Вместо этого я услышала несколько тихих хлопков, потом звук падения чегото очень тяжелого, и почти сразу же запахло паленым. Причем я как-то сразу поняла, что запах издает горящая плоть. В груди Боба дымилась выжженная дыра, кровавая в центре и почерневшая по краям.

– Вставай, – услышала я. Я подняла глаза и увидела того парня, который предлагал мне ибир. Только теперь он был одет в комбинезон, предназначенный для выхода за пределы Купола, и держал в руках пистолет. Я хотела возразить, что не могу, но тут же поняла, что свободна, и вскочила. Хотелось бежать отсюда, даже не узнав, кем оказался нежданный защитник и каким образом он сюда проник.

55

Он удержал меня за руку. Поймал взглядом мой взгляд.

– Посмотри на меня. Успокойся. Дыши ровно. Несколько секунд мы стояли, глядя друг другу в глаза.

– Теперь слушай меня. Сейчас мы пойдем обратно, к твоему кораблю. Мы идем быстро и тихо. И еще, девочка. Чтобы ни случилось, не кричи, ок? Я кивнула. Мы бежали по коридору. Это было странно. Я никогда не видела, чтобы человек двигался настолько бесшумно. Даже его дыхания не было слышно. Я изо всех сил пыталась не отстать, но вдруг он замедлил шаг. Мы очутились у входа в бар. Странно, теперь там не было ни одного человека, хотя «до последнего клиента» было еще далеко. Незнакомец выглянул из-за угла, держа оружие наготове. Потом убрал пистолет, вышел в зал и махнул мне рукой. Не глядя по сторонам, я пошла за ним. Быть может, я бы так ничего и не увидела, если бы случайно не запнулась за торчащую из-под стола руку. Я тут же забыла предостережение, вскрикнула и сразу же замолкла. Незнакомец улыбнулся мне одними глазами, пнул руку, и она опять скрылась под столом.

– Чисто, – сказал он, – но нас могут ждать снаружи. Поэтому, ради Бога, не ори больше.

– Ладно. Извини. Это как-то само собой получилось. Мы выбежали из «Малибу». Возле выхода он опять удержал меня за руку, высунулся вперед и быстро оглядел местность. Уже смеркалось. Солнце едва просвечивало через Купол, как сквозь слюдяное оконце. Пахло сыростью, травой и холодом. Купол защищал от смертельного холода Пространства, но для пребывания в комфортных температурных условиях полагалось приобрести более совершенную модель. На фоне блестящего вечернего неба отчетливо вырисовывался профиль моего звездолетика с гордо устремленными ввысь антеннами.

– Это еще ни о чем не говорит. Нас могут ждать и снаружи. Он будто прочитал мои мысли. Тоннель вынес нас обратно на дно кратера. Звездолетик как ни в чем не бывало стоял на освещенной парковке перед баром. Я перевела дух. Мы быстро, не останавливаясь, шли к парковке.

– Это ваш корабль? – не то спросил, не то констатировал он. Я только кивнула. Я едва поспевала за ним. Он шел так быстро, что я начала задыхаться. Я смотрела только себе под ноги, все мое внимание было обращено на то, как бы не налететь на один из разбросанных повсюду камней. Вдруг он остановился как вкопанный. Я подняла глаза. Рядом со звездолетиком лежало несколько обугленных тел. Заряд был такой мощности, что незадачливых угонщиков отбросило на несколько метров от корабля.

– Это моя новая противоугонная система. Никто, кроме меня, не знает, как его заводить. Я провела рукой по темно-зеленой обшивке кораблика, и мне показалось, что он отозвался на прикосновение благодарным низким гудением. Незнакомец быстро обыскал трупы и почти сразу нашел, что искал. Разжал намертво стиснутые пальцы мертвеца и протянул мне электронный ключ от звездолетика. Я нажала на кнопку, ввела шифр.

– Пойдем. Не бойся. Я уже все отключила. Дверь бесшумно отъехала в сторону. Я не стала дожидаться, когда опустится лестница, подпрыгнула, ухватилась за порожек, подтянулась на руках и очутилась внутри. Следом за мной не без некоторой опаски последовал незнакомец. Я перевела дух.

– Вроде пронесло. Мой спаситель тем временем разбирался с пультом управления.

– Оригинальная машинка, – услышала я.

– Ты о чем?

– О твоем корабле, естественно! Какой пароль?

– Пароль?

– Для выхода из Купола. Мы взлетаем.

2010

Ге н и й 4

56

– Я думала, никакого пароля не надо, – похолодела я, – у меня никто его не спрашивал…

– Понятно. Я молчала. Пять минут отделяло нас от выхода в стратосферу. Указатели работали в обычном режиме, мы двигались к выходу в Пространство. Купол становился все ближе. Я лихорадочно пыталась предположить, какой пароль мог выбрать Боб для выхода из своего сектора.

– Малибу? – безнадежно прошептала я.

– Можешь не стараться, – сказал «дилер». В следующую секунду меня вжало в кресло от мгновенно возникшей перегрузки, а потом швырнуло на приборную доску. Звездолетик протаранил Купол и вырвался в свободное пространство. Ледяная пустота обрушилась на маленькую межпланетную базу, сметая все на своем пути. Купол взорвался, и маленькая серебряная буря закрыла собой планетку. Поднялся смерч и в ту же секунду смолк, скис и растворился.

– Я же говорю, оригинальная машинка! – Он закурил. Огонек его сигареты таял в темноте. Я встала, прошлась по кораблю и зажгла везде свет. Мне хотелось расплакаться. Нет, мне уже ничего не хотелось.

– Кто ты? – прошептала я.

– А ты? – вопросом на вопрос ответил он.

– Алиса. Алиса Соловьева.

– Однако. Имя вам подходит.

– Может быть. Всю мою жизнь оно доставляет мне неприятности. Это действительно было так. Я знала несколько Алис, и они все совали свой нос куда не следует: то в кроличью нору, то в логово торговцев ибиром.

– В общем, я бы предпочла более спокойное имя.

– Рад познакомиться. Дафи.

– Будете что-нибудь пить, Дафи? Он усмехнулся.

– Кофе, если можно.

– Почему же нельзя?

– Зачем вы вообще сюда пришли?

– Так, – пожала я плечами, – хотела встретиться со старыми друзьями.

Ге н и й 4

2010

– А ты не так проста, как кажешься, – вдруг сказал он. Я пожала плечами. Я уже сама о себе ничего не знала.

– Я бы хотел выпить с вами. Вы знаете, что по-русски означает «выпить на брудершафт»?

– Кофе на брудершафт не пьют. Он взял меня за руки и притянул к себе.

– Я не могу. Я правда не могу. Ты не понимаешь… Вы помогли мне, и я не хочу, чтобы… Я вырвала свои руки и отступила назад. Мое дыхание медленно восстанавливалось. Наши взгляды встретились. И мы оба поняли, что сейчас произойдет. Я подумала: почему бы и нет? Приходить в себя будем потом, на Земле.

Две луны Марса Действительно, почему бы и нет? Мне не пришлось раскаиваться в принятом решении. Я улыбнулась Дафи. Звездная пыль тонким слоем лежала на стекле. Я провела по стеклу пальцами, и они окрасились в серебристый цвет. Мое тело, отражавшееся в зеркале, казалось античной статуей. Белый, почти дневной свет заливал комнату. Взошел Фобос. Белая Луна Марса. И пускай это только подобие того, настоящего тепла, которое мы ищем, теряем, о котором мечтаем и которое не каждому дано найти. Пускай. Даже малая толика тепла лучше, чем черная пустота абсолютного одиночества. На самом деле я так не думаю. Но так долго единственной близостью, которую я знала, была близость смерти, и теперь, в светлую марсианскую полночь я не могла быть одна. Глубокие слои души, заледеневшие от давнего ужаса, медленно оттаивали.

– Тебе было хорошо? – спросил Дафи.

– Мне было легко, – хотела сказать я, но только кивнула. Но когда молочно-белый свет Первой луны сменился ядовито-зеленым клубящимся туманом и марсианская ночь перестала быть белой, в

57

моей душе как будто закончился короткий светлый промежуток. Мне вдруг захотелось избавиться от Дафи, сесть на пол и в одиночестве провести свою последнюю ночь на Марсе.

– Что-то не так? – спросил он. Я покачала головой и прижалась к нему: – Не обращай внимания. Все нормально. Взошла Вторая луна. Мысли бились черными коршунами, ястребами, норовящими заклевать, бесплодными обвинениями на которые нечего было ответить, кроме того, что я устала, безмерно устала и за все расплатилась даже больше, чем должно. Да, я заслужила, но это в прошлом, в прошлом, это миновало давно. Я возвращаюсь домой. А комната заполнялась зеленоватым туманом. И я слышала, как свистит ветер за окошками, как скребут суровые ветры по дну промерзших морей Марса, как колышется, дышит пустыня, как торжествует ночная зима.

– Ты долго пробыла на Марсе? – заговорил Дафи.

– Три года. Мы совершенно не знали друг друга, нам не о чем было говорить. Да я и не могла сказать ничего связного. После трехлетнего периода моей жизни, когда я даже ни с кем не разговаривала, вряд ли у меня все шарики были на месте. Но я была благодарна ему, что он заговорил. Только бы прервать череду этих невыносимых мыслей. Я не хочу умирать. Это несправедливо. Ты не умрешь, внушала я себе. Но это не действовало. Я вся сжалась. Неведомая опасность притаилась в полутемной комнате, пронизанной зеленоватым светом. Я встала и, ни слова не говоря, прошла в ванную. Ополоснула лицо холодной водой, постояла, уставившись в зеркало. Туда нельзя было возвращаться, никак нельзя. Но откуда этот нечленораздельный страх?.. Бежать, – подумала я, – бежать! Я постояла еще немного и вернулась к Дафи. Я легла рядом с ним, дрожа, как лист, хотя мне и нечего было бояться. Завтра, нет, уже сегодня я покину планету, которая так долго служила мне прибежищем, и вернусь в нормальный мир. Буду жить, как все. Забуду об этом кошмаре.

Дафи обнял меня, я закрыла глаза, чтобы не видеть болотный свет Деймоса… Никогда в жизни мне не было так хорошо. То, чего я боялась, случилось. Теперь я поняла это со всей очевидностью. Я вдруг увидела происшедшее не во все обеливающем молочном свете первой луны, а в опасном, затягивающем в болото, из которого не выбраться, свете второй луны. Надо, конечно, учитывать мое трехлетнее затворничество в маленькой лаборатории, окруженной высочайшими марсианскими горами, с которых за три года ни разу не сходил снег, но дело было даже не в этом. Я не знаю, что я делала, не знаю, чем руководствовалась. Я сама не нахожу себе никаких оправданий. Тем более что я не знала, какую в реальности опасность несли в себе моя когда-то отравленная кровь, мое тело, о котором я сама не могла думать без отвращения. Да, оправданий не могло быть. Но Дафи! Неужели он не видел, с кем имеет дело, черт возьми? Ну почему я не послушалась, когда все мое существо кричало: беги?! Несмотря на то, что я совершенно не знала Дафи, я не желала ему зла. И не желала себе проблем. Мне их хватило. И я сделала то, что должна была сделать. Таким образом, Дафи стал первым человеком, которому я рассказала о себе все, пусть даже не называя вещи своими именами. Я встала с постели и достала из своей сумки маленький пакетик с белым порошком. Воды не было, и я растворила порошок в пиве. Дафи спокойно наблюдал за моими действиями. Я протянула ему стакан: – Тебе нужно это выпить.

– А ты будешь это пить? Я усмехнулась.

– Я этого уже очень много выпила. Мне хватит. Он взболтал осевший на дне порошок и выпил предложенную смесь до дна. И только после этого сказал: – Что это было? – и тут же добавил: – Что бы это ни было, думаю, это несовместимо с алкоголем.

2010

Ге н и й 4

58

– Я совмещала, и ничего, – сказала я. Я опустилась на кровать с ним рядом и взяла его за руку. Неожиданно я стала ответственной за судьбу совершенно чужого мне человека.

– Я понимаю, почему ты мне это предложила, – тихо сказал он, – но что это? Мелькнула мысль: откуда в нем это нечеловеческое спокойствие?

– Я еще не знаю, как это назвать. Тем временем к нам медленно приближалась Земля. Я встала и прошлась по каюте. Мне вдруг захотелось остаться одной. В конце концов я сделала все, что могла.

– Ты не возражаешь, если я высажу тебя на одном из «перевалов»? Там ты легко сможешь найти попутку.

– Ты этого хочешь? Тогда нет, конечно, не возражаю. Я высадила Дафи на ближайшей к Андамару станции. И маленький, не превышающий размером космическую пылинку кораблик снова очутился в Пространстве. Я не могла больше ждать. Я возвращалась домой.

Андамар Андамар – это сама жизнь. Я взглянула в открытое окно и вдохнула удивительный, ни с чем не сравнимый андамарский воздух. Когда я впервые увидела Андамар, то ничего не поняла и не почувствовала. Я видела только его великолепие, страшное и одновременно притягательное. Я подумала тогда, что это не для меня. А потом появилась мысль: почему бы и нет? Попробуй, – шепнула мечта. Казалось, этот город тянется к небу. Еще секунда – и он устремится ввысь всеми своими башнями, небоскребами, тучами флайеров и искрящихся огней, гирляндами мотопоездов, протянутыми над городом. Поднимется ввысь, как волшебный город из неведомой сказки. Да, именно так. Мне хотелось сказки. Я приехала в Андамар. Как это было давно… Ну, ты поняла, что сказок не бывает?

Ге н и й 4

2010

Вернувшись в Андамар, я сразу же договорилась о встрече с Игорем Александровичем Сазоновым. Несмотря на то, что мы заранее договаривались о встрече, мне пришлось довольно долго ждать в его приемной. Ничего удивительного, Сазонов – птица высокого полета. Спонсор андамарского университета. Поддерживает науку, вероятно, для того, чтобы поставить галочку в политическом резюме. Владелец компании «Купол», производящей искусственные купола, благодаря которым людям удалось колонизировать планеты Системы. Наконец, меня пригласили войти. Я взглянула на Сазонова и ощутила внезапную боль, такую, что не смогла дышать. Между ними, конечно, не было и не могло быть ничего общего. Риччиблондин, а за столом сидел высокий темноволосый человек с резкими чертами лица. Но взгляд, улыбка, жесты… Я тряхнула головой, пришла в себя и постаралась рассмотреть Игоря Сазонова повнимательнее. Очень серьезен, слишком спокоен, быть может, слишком молод для своих регалий и оттого чрезвычайно самоуверен. Ничего особенного. Ничего, что могло бы объяснить мое внезапное волнение. Как я ни старалась, мне больше не удалось найти в его облике следы того, едва уловимого сходства…

– Здравствуйте, – только и сказала я.

– Алиса Вячеславовна? – Сазонов поднялся мне навстречу. – Очень, очень рад вас видеть! Проходите, присаживайтесь.

– Спасибо. – Я присела на краешек стула и стала смотреть на сову, установленную на столе у Сазонова. Сова впивалась когтями в стопку книг.

– Вы недавно в городе, Алиса Вячеславовна? Как ваши дела? Как настроение?

– Настроение как можно скорее приступить к работе! – улыбнулась я. – Дело в том, что я начала очень интересное исследование…

– Я вас помню, помню еще по студенчеству. У вас всегда было научное чутье. Вы это доказали, еще будучи студенткой. Догадываюсь, что и новые ваши исследования очень достойные,

59

да, именно достойные. Вы недавно вернулись в Андамар? Откуда? Кажется, вы некоторое время жили на Марсе?

– Да, три года.

– Вас так долго не было в городе, а наш город изменился! Теперь у него свое лицо! Вы уже, наверное, прогулялись по центру.

– Так вот насчет моей работы… Если вас заинтересуют мои научные изыскания, то я могу рассчитывать на работу в институте? Тема касается молекулярно-биологических основ терапии HVZ-инфекции…

– Стоп, стоп, стоп, – замахал руками Сазонов, – Алиса, солнышко! Можно на ты, да ведь? У нас целая кафедра создана для этой цели. Не знаю точно, сколько, но человек двести точно занимаются разработкой новых подходов к терапии.

– И как результаты?

– Вы, я вижу, не считаете нужным читать научные журналы и знакомиться с результатами деятельности коллег. Поверьте моему опыту, это очень плохо. Рискуете свариться в своем собственном соку. А результаты, между прочим, многообещающие. На современной противовирусной терапии больные vir-инфекцией могут прожить и два года, и три, некоторым исследователям удалось добиться пятилетней выживаемости у таких больных.

– Это очень ценные результаты: пятилетняя выживаемость! А десять лет, не хотите? Двадцать? Пятьдесят? Вы понимаете, что я вам предлагаю? И заметьте, я пришла именно к вам, не к кому-то другому. Итак, каким будет ваше решение?

– О чем разговор, Алиса? Вас мы возьмем когда угодно! Если понадобится, уволим совместителей и на их место возьмем постоянного сотрудника!

– Мои материалы, – я положила на стол толстую, мастерски подделанную папку. – Я буду ждать вашего звонка. Я не могла никому сказать правду, но я знала, теперь совершенно точно знала, что мое место здесь. История Андамарского университета насчитывала семьсот лет. Первоначально задачей исследовательского центра, созданного на базе

аэрокосмического института, стало кураторство первых межпланетных полетов, и в то время университет представлял собой, по сути, центр управления полетами. Каждый шаг в глубины Космоса давался человечеству нелегко, бесчисленные, старательно замалчиваемые человеческие жертвы могли бы многое рассказать на этот счет. Они стали платой за то, что человек впервые за всю историю оставил Землю и ступил на поверхность иных планет. Все это происходило медленно, очень медленно. Без малого двести лет понадобилось человечеству для освоения Марса, столько же – Венеры. И все чаще звучали разговоры об экономической нецелесообразности дальних полетов. Слишком много затрат, слишком много жертв, слишком много крови. Слишком мало результатов. Однако так было только на первых порах. А дальше дело пошло. Вслед за пилотами-первопроходцами на планеты летели представители земных компаний, занимающихся добычей полезных ископаемых, ученые, работавшие на эти самые компании, человечество открыло золотые жилы и окунулось с головой в богатство и безвременье, захлебнулось деньгами и вседозволенностью. Дошло до того, что огромные захваченные пространства планет Системы принадлежали отдельным кланам, которые и финансировали исследования, и разработку месторождений на принадлежащих им территориях. Следует ли говорить, что все исследования велись тайно, кураторы направлений были подотчетны только руководителям нанявших их кланов. Когда разобрались, началось ликование. Состояния делались за один день. Сто лет пресыщения. Но покинуть пределы Системы человеку было не суждено. Когда были поделены все энергетически ценные ресурсы планет Солнечной системы и человек захотел пойти дальше, на его пути встало неожиданное препятствие. Ни один корабль, посланный за пределы Системы, не вернулся назад. История института была неразрывно связана со всей историей покорения межпланетного пространства. Андамарский институт стал центром мировой науки, область научных интересов

2010

Ге н и й 4

60

которого давно уже не ограничивалась непосредственно космонавтикой. Параллельно шло развитие всех естественнонаучных направлений, включая трансляционную медицину, молекулярную генетику, ДНК-технологии. И чем дальше человек углублялся в Пространство, тем больше возникало проблем, требующих решения. На каждый маленький шаг возникали сотни глубоких ям, выбраться из которых было подчас невозможно. Вопросы, только вопросы. И огромная жажда ответить на самый главный вопрос: что же там, впереди? Мое призвание – искать ответы на вопросы, которые задает жизнь. Будем считать, что на один из вопросов я ответила успешно. Однако прошло две недели, прежде чем я стала понимать, что у Игоря Сазонова могу быть какие-то другие планы. Сначала он все время был занят и «просто физически не мог уделить мне время», затем он все время был на рабочих выездах, а потом просто перестал отвечать на звонки. Наконец, я решила встретиться лично. Как и в прошлый раз, Сазонов высился в своем монументальном кожаном кресле, а сова серьезно и испытующе всматривалась в посетителей. Мы холодно поздоровались.

– Вы познакомились с результатами моих исследований?

– Да. Исследования, несомненно, достойные, но сейчас мы не можем позволить себе ими заниматься.

– То есть как не можете? – не поняла я. – Вы же мне обещали…

– Это зависит не от меня.

– А от кого же зависит, если не от вас?

– Ставок нет, Алиса. Я поднялась. Напоминать про обещание уволить совместителей я не стала, но мне безумно хотелось сказать ему какую-нибудь гадость. Хотелось только, чтобы это спокойствие на его лице хоть чуть-чуть поблекло.

– Вы же с самого начала все знали! – поняла я. – Знали, что не возьмете меня. Тогда зачем? Что, в вашем отделе уже давно не проводилось хоть сколько-нибудь значимых научных иссле-

Ге н и й 4

2010

дований? Хотите выбить финансирование под новое исследование? Или новые ставки?

– Алиса Вячеславовна, я не обязан вам ничего объяснять. Мы просто в вас не заинтересованы. Сейчас у меня нет времени опровергать ваши инсинуации. Я должен немедленно ехать на внеочередное совещание правительства. Мне только что стало известно, что сегодня, в 9.45 часов в результате теракта, устроенного каллистянскими бунтовщиками, скончался император Филип. Видимо, он ожидал от меня каких-то приличествующих случаю сожалений. Но мне было все равно. В конце концов моя жизнь от этого совершенно не изменится.

– Всего наилучшего. – Я развернулась и вышла. Я вернулась домой, чувствуя себя совершенно опустошенной, бросила сумку на стул и села на пол прямо в прихожей. Раздался гудок SDS, я ответила.

– Алло, – послышалось в ответ на мое «слушаю». – Сазонов Игорь Александрович, университет Андамара. Вы оставляли у нас свое заявление. Оно подписано. Завтра вы можете приступать к работе.

– Спасибо, – растерянно произнесла я, но Сазонов уже повесил трубку. Я не знала, что и думать, но так или иначе пока все шло по плану. Было ясно, что завтрашний день будет объявлен днем траура, и никакие развлекательные заведения работать не будут, так что ковать железо следовало пока горячо. Внезапно я понимаю, куда мне нужно пойти. Мне хочется подняться на крышу клуба «Хаус». Мне уже давно не интересно, что там происходит, но почему-то в этот вечер мне хочется очутиться там, взглянуть в глаза своему прошлому, хотя я догадываюсь, что это будет очень тяжелый взгляд. Клуб «Хаус» располагался на последнем этаже самого высокого андамарского небоскреба, и перед самым рассветом те, кто сумел продержаться на танцполе всю ночь, выходили на флайерную площадку на крыше и смотрели, как в одну секунду гаснут городские огни.

61

Видимо, известие о смерти императора и о завтрашнем трауре никого не оставило равнодушным. Не помню, чтобы в «Хаусе» невозможно было протиснуться к стойке. Перекрикивая музыку, я заказала себе коктейль и оглядела зал в поисках свободного столика, которого, конечно же, не было. Потягивая острую розовую жидкость, я внезапно подумала: Боже мой, что я в этом нашла… тогда? Я усмехнулась, ключевое слово: тогда. Тогда мне казалось, что я что-то пропускаю в своей жизни, и я окунулась в развлечения с головой. Теперь… мне не то чтобы скучно. Но уже давно не интересно. Я не поняла, почему все вдруг бросились к выходу. Началась давка, девушки неслись к выходу, ломая каблуки и раздирая одежду, но у них не было ни малейшего шанса пробиться наружу. Кто не мог выбежать, инстинктивно прятались под столы, хотя выстрелов не было слышно. Наконец, кто-то выключил музыку. Оставшиеся в клубе недоуменно наблюдали за тем, как полиция выводит из зала нескольких человек. Все произошло в считанные секунды, никто даже не успел ничего понять. «Наркопритон, наверное, прикрыли», – подумала я, как вдруг услышала обращенные ко мне слова: – Алиса Вячеславовна, пройдемте. Меня настолько поразило обращение ко мне по имени, что я даже не задала не единого вопроса, позволила усадить себя в полицейский флайер и увезти в отделение.

– Моя машина… – только и пролепетала я, – она осталась возле клуба…

– Ее заберут.

– Хорошо. За время пути никто не сказал мне ни слова. Я сидела на заднем сиденье флайера и гадала, в какую нору меня угораздило залезть на этот раз. Руки, скованные магнитными наручниками, покрылись потом.

– Выходите. В спину упиралась «оса».

– Не дергайся. Иди вперед. Руки можешь опустить. Я не могла поверить: я выжила… Ради этого?! Что вообще происходит?

На скоростном флайере меня привезли в андамарское отделение полиции и отвели в комнату с темно-зелеными стенами, очень холодную и неуютную. Я села на стул, в лицо ударил слепящий белый свет. Полицейские, участвовавшие в моем задержании, практически сразу ушли; остался только один вооруженный охранник у двери. Допрос проводил маленький, очень неприятный человек в полицейской форме, с сальными, зачесанными назад волосами.

– Соловьева Алиса Вячеславовна?

– Да.

– Как давно вы вернулись на Землю?

– Месяц назад или около того. Я не помню точную дату.

– Что вас связывает с Мариной О’Келли?

– С кем? Человек вздохнул, вышел из-за стола, повернул стул спинкой вперед и сел на него, широко расставив ноги.

– Вы будете утверждать, что не имеете никакого отношения к заговору, целью которого было убийство императора?

– Я? Да я вообще первый раз об этом слышу! Человек усмехнулся.

– Что вы делали в клубе «Хаус»?

– То же, что и все! Пришла отдохнуть, потанцевать… Если б я знала, что там будет облава, думаете, я бы туда поперлась?!

– И вы не хотели встретиться там со своими союзниками?

– О Господи, с какими еще союзниками?

– Ясно, с какими. С теми, которые прибыли с Каллисто вчера вечером.

– Но я не имею к этому отношения! Я даже никогда не была на Каллисто! Почему вы мне не верите?! Он опять вздохнул, словно показывая этим, как непросто ему со мной приходится, и вытащил из кармана прозрачный мешочек с белым порошком.

– А что вы скажете об этом?

– Первый раз вижу, – твердо сказала я.

– Нам стало известно, что на вашем корабле перевозятся наркотические препараты. Мы обыскали его – и вот.

2010

Ге н и й 4

62

– Это не мое.

– Конечно, не ваше. Станет вашим, если вы будете упорствовать и не расскажите все, что знаете о Каллисто.

– Но я ничего не знаю! Полицейский взял мешочек, повертел его в руках, даже вроде понюхал.

– А ведь мы действительно нашли его у вас в корабле. Это чистая правда. Чисто по-человечески я вас понимаю. Не такое уж, конечно, невинное увлечение. Это болезнь. Ее надо лечить. Зависимость, если хотите. Но лучше лечебница, чем казнь, так ведь? Признайтесь, и мы оформим все так, как будто вы употребляете только сами. Не признаетесь – оформим вас как распространителя.

– Я такое не употребляю. Я только ибир, – тупо сказала я.

– Ну что с вами делать?

– Подождите! – вскричала я. – Вы действительно нашли это у меня? Дело в том, что мне действительно могли их подкинуть! – Тут я запнулась: – Перед отлетом с Марса в моем корабле находился один человек, я не знаю, кто он, я оставляла его здесь одного. Ненадолго, правда…

– Как звали этого вашего знакомого?

– Дафи, – сказала я и поняла, что мое положение безнадежно.

– Дафи? Вы можете назвать его фамилию, род занятий? Я закрыла лицо руками.

– Нет, – прошептала я, – не помню…

– О чем тогда говорить?

– Но я действительно ничего не знаю…

– Посидите ночью в камере, может, что вспомните. Полицейский поднялся со своего стула, отнес его на место и сделал знак охраннику. Тот подошел ко мне, рывком поднял на ноги и куда-то повел.

– Но я действительно ничего не знаю! – снова и снова повторяла я. Меня отвели в крошечную камеру с такими же темно-зелеными стенами. У меня в голове вертелась только одна мысль: если я выберусь отсюда, больше никогда, нигде, ни за что не буду видеть этот цвет.

Ге н и й 4

2010

Опустившись на кровать, я попыталась взять себя в руки. Итак, я очутилась не в том месте и не в то время. Видимо, «Хаус» действительно служил местом встречи каллистянских заговорщиков, и полиции стало об этом известно. Предположим, мое присутствие там тоже показалось им подозрительным, как и все действия человека, недавно прибывшего с неблагонадежного во всех отношениях Марса. Но ничего конкретного на меня у них нет и быть не может! Вот только этот порошок! Я скрипнула зубами. Дафи! Черт возьми! Кто бы мог подумать! Знала же я, что с ним лучше не связываться! Но я была не в себе, я возвращалась на Землю, я почти сходила с ума… Ладно, теперь уже ничего не поделаешь. Я вытянулась на узкой жесткой кровати, сделала попытку накрыться тончайшим шерстяным одеялом и даже не заметила, как заснула. Проснулась я, да и то не сразу, от того, что лязгнула железная дверь и кто-то громко выкрикнул мое имя. Я сощурилась от яркого света и села на кровати. У двери стоял вчерашний охранник.

– Выходите. Я подчинилась приказу, как робот, бессмысленно выполняющий чужие указания. Я вышла, еще не совсем проснувшись, чувствуя, как по затекшему со сна телу разливается апатия. Я так устала, и никто здесь не верил мне. Я не видела шанса, ни единого. Меня отвели в ту же комнату, где вчера проводился допрос. За столом сидел тот же человек, я так и не узнала его имени. А у окна, засунув руки в карманы, стоял высокий темноволосый мужчина. Он обернулся, и я чуть не вскрикнула.

– Здравствуйте, Алиса, – улыбнулся Сазонов.

– Извините, Алиса Вячеславовна, – произнес полицейский, – вышло недоразумение. Вы свободны. Как в тумане, я последовала за Сазоновым. Он провел меня ненавистными темно-зелеными коридорами, и, когда мы очутились на улице, у меня даже голова закружилась. Прямо у ворот, под знаком «стоянка запрещена» стоял серебристый флайер Сазонова. Он сел за руль, я расположилась на переднем сиденье. Он с улыбкой взглянул на меня, но ничего не сказал. Тогда заговорила я:

63

– Спасибо. Не знаю, что бы я без вас делала. Им легко говорить: недоразумение… Я понимаю, что только благодаря вам…

– Вы работник университета, вы наш кадр. Конечно, кое-какие связи мне пришлось задействовать. Только об этом молчок. Вас освободили под мою личную ответственность. Я обещал лично разобраться в вашей ситуации.

– Спасибо, – только и сказала я.

– Куда?

– Что? – не поняла я.

– Где вы живете? Я назвала свой адрес. Сазонов молча изменил направление.

– Знаете, вы не могли бы меня высадить? Я хочу прогуляться. Игорь затормозил, и мы плавно опустились на землю.

– Вы уверены, что вас не нужно подвезти? Я рассмеялась.

– Уверена. Обещаю, вам больше не придется вытаскивать меня из всяких передряг. Я просто хочу подышать свежим воздухом.

– Понятно. Вот уж точно, Алиса!

– Извините, не поняла…

– Ну, та Алиса, которая все время попадает в неприятности, в норы и так далее!

– Да, все так говорят.

– Заходите ко мне, вы знаете, где мой кабинет. Поговорим на темы, интересные и вам, и нам. К тому же я должен провести с вами инструктаж.

– Инструктаж?

– Да. Кое-какие правила, о которых вы, наверное, не знаете.

– Хорошо. Он улыбнулся и снова завел двигатель. Некоторое время я смотрела ему вслед, а потом снова пошла бесцельно бродить по улицам Андамара.

Риччи и рушпринг И вдруг я непроизвольно замедляю шаг. Здесь. На этом самом месте было кафе, в котором мы с Риччи пили шампанское за встречу. Как это было давно…

Мне было семнадцать, когда я познакомилась с Риччи. Мы познакомились во время моего рушпринга, который я даже не воспринимала всерьез. Все началось и сразу закончилось в тот незабываемый день. Так все начиналось… Быть может, именно там лежала та «точка возврата», которую я теперь хочу найти и не могу… Я родилась в холодном северном городе на берегу холодной северной реки, несущей свои воды прямо в Северный Ледовитый океан. В городе 317. В главном городе общины «Северный приют». Четыреста семнадцать лет назад мои предки пришли на эту землю. И триста семнадцать городов было основано на Священной земле. Теперь их осталось не более двадцати. Первыми поселенцами общины «Северный приют» стали разработчики проекта станции холодного синтеза и их семьи. Первые станции, на которых как раз и были возможны аварии, работали, как часы. А на апробированной, самой современной станции случилась страшная катастрофа планетарного масштаба. Планета лежала в руинах, с лица Земли были стерты самые крупные города. Они посчитали себя виновными в том, что произошло. Они сознавали свою вину, чувствовали ее всем своим существом, жили с этим всю оставшуюся жизнь. Они поняли одно: такое не должно повториться. Мир, где возможно такое, не для них. К тому времени жизнь на Земле была невозможна без холодного синтеза. И усилия правительств всех стран были направлены на скорейшее восстановление станции. Но главные разработчики отказались в этом участвовать. Я помню записи речей Вождя. Путь прогресса – это путь к смерти всего сущего. Мы и так очень долго шли по этому пути. Слишком долго. Настало время остановиться. Мы принимаем решение оставить место Тайне. Мы не будем больше играть с огнем, пытаясь разгадать тайну мироздания. Есть границы, за которые человеку нет выхода.

2010

Ге н и й 4

64

– Но ведь вы уже один раз покидали их!

– возражал Президент Земной Федерации, – и это было величайшим благом для человечества. Катастрофа – это просто случайность. Человеческий фактор нельзя отменить. Но из-за одной ошибки сворачивать все исследования – это преступление. И вы не можете этого не понимать.

– Преступление – продолжать их, – ответил Вождь, и его решение осталось неизменным. Он и его сторонники из числа выживших ушли в ледяную пустыню, твердые и непогрешимые, раз и навсегда отказавшиеся от цивилизации, сказавшие «нет» смертоубийству будущего. Они ушли, унося с собой свои правила, свою честь и свои законы. Они хотели создать свой мир, но у них получилось лишь сохранить осколки старого. Прогресс невозможно было остановить, они это понимали лучше, чем кто бы то ни было, но полтысячи лет они бережно хранили частички своего мира. И его тайны. Несмотря на ужас катастрофы, Земля поразительно быстро оправилась после взрыва. Через сто лет были осуществлены первые межпланетные перелеты. Первые колонии появились на планетах Системы. Мир, не оглядываясь, шел вперед, а в общине «Северный приют» жизнь текла своим чередом. Они стали аутсайдерами. Они были по другую сторону прогресса. И от этого я сходила с ума. Мне казалось, что я неинтересно проживу свою жизнь. Проживу, как все. А в семнадцать лет кажется, что страшнее ничего не может быть… Даже у дьявола должен быть шанс. Так говорил наш проповедник. Каждый рожденный в «Северном приюте» должен иметь право свободного выбора. Остаться в «Северном приюте» добровольно и осознанно или попытаться найти свое место в Темном мире. Так было написано в Конституции. О том, что с доисторическим образованием, полученном в общине, прожить в Темном мире фактически невозможно, деликатно умалчивалось. Достигнув семнадцатилетнего возраста, каждый член общины имеет право посетить Темный мир и прожить там несколько месяцев. Фактически – чтобы знать, от чего ему придется отказываться всю оставшуюся жизнь.

Ге н и й 4

2010

Я приехала в Андамар на электромобиле (вообще-то члены общины используют их только в случае крайней необходимости, но сейчас мне было позволено все). Был уже поздний вечер, клонило в сон, исследование нового, чужеродного мира пришлось отложить на завтра. Номер в гостинице был заказан и оплачен. Я приняла душ, бросилась в постель и мгновенно заснула, пообещав себе, конечно же, встать как можно раньше. Проснулась я только после полудня. Солнце струило жаркие лучи по комнате, а у меня болела голова, как бывало иногда раньше, если проспишь ночь в слишком жарко натопленной комнате. Раздался звонок в дверь. Я вспомнила, что на сегодня у меня была запланирована экскурсия в военный университет. Я бы с большим удовольствием просто погуляла по городу, но программа была разработана, и отступить от нее было почти невозможно. Я не запомнила Андамар, проносящийся мимо за стеклами электромобиля, я не поняла этот город, я поняла только, что здесь все по-другому. Совсем другая жизнь, которой я так долго была лишена. Ослепительные зеркальные небоскребы. Сверкающий, искрящийся, ни на минуту не останавливающийся водоворот. Я не слушала объяснения водителя, по совместительству выполняющего роль экскурсовода. Я знала все, что только можно знать об этом городе. Из книг. Но я хотела понять, как можно жить такой стремительной, так быстро меняющейся жизнью. И уже тогда я впервые почувствовала смутное недовольство собой… Сказать, что Андамарский университет поразил мое воображение – значит, не сказать ничего. Я сразу попала на какое-то значимое мероприятие, как потом оказалось, выпускной вечер, и была поражена происходящим до глубины души. Я никогда в жизни не видела столько народу, не слышала такой громкой музыки, в первые минуты мне даже стало плохо, но я быстро освоилась и заняла предназначенное мне место в зале.

65

Я озиралась по сторонам и вдруг почувствовала чей-то устремленный на меня взгляд. Наверное, сейчас я бы даже не обратила на это внимание, а тогда меня будто обожгло. Я так тонко чувствовала малейшие оттенки настроения окружающих, как будто могла читать исходящие от них флюиды. Как будто у меня внутри был невидимый локатор, улавливающий чужую энергетику. Я обернулась, как от удара. Это был загорелый светловолосый молодой человек, нестерпимо красивый в черном смокинге. Но в его глазах я прочла только легкую заинтересованность и тут же отвела взгляд. Я вдруг почувствовала себя здесь абсолютно чужой и с трудом выдержала официальную часть праздника. С каждым часом в зале становилось жарче, мне хотелось выйти, я больше не могла там находиться. Я покинула зал, не дожидаясь окончания мероприятия, и только на улице поняла, что тот парень вышел вслед за мной.

– Я сначала подумал: крутой закос под северян, а потом разобрался: ты ведь действительно из этой секты!

– Почему из секты? – опешила я.

– Потому что если в обществе есть какие-то запреты, то это секта. И не спорь со мной. Давай лучше выпьем шампанского за знакомство. Его звали Риччи Киюмжу. Он был студентом военного университета. Он назвал свою будущую специальность, и я никак это не прокомментировала просто потому, что никогда не слышала о таковой. Неужели Темный мир так разительно отличается от нашего? – подумала я. Но Риччи, кажется, ничего не заметил.

– Пойдем, пойдем погуляем по набережной, – предложил он, и мне оставалось только кивнуть. Риччи остановил флайер, и мы за полчаса перемахнули через весь Андамар – к морю. Расположились в маленьком прибрежном кафе, и Риччи заказал шампанское, как и обещал. Золотистые и розовые солнечные блики играли на ярко-голубой поверхности океана. Темно-зеленый остров высился среди безбрежной глади. У меня захватило дух. Я даже не услышала вопрос Риччи:

– Тебе нравится? И только когда он повторил вопрос, я кивнула.

– Это еще ерунда. Ты не была в лунных аквапарках? Впрочем, что я спрашиваю, – тут же оборвал он себя. Мне оставалось только признать, что я действительно там не была.

– Так поехали! – предложил Риччи. Я не могла поверить своим ушам.

– Куда?

– Поехали-поехали! – его рука легла мне на плечи, и не успела я опомниться, как скоростной флайер уже мчал нас к космопорту с такой скоростью, что меня вжимало в сиденье и кружилась голова. Риччи с сомнением взглянул на меня.

– Думаю, для первого раза тебе хватит экскурсии на орбиту. Не бойся, это займет около двух часов.

– А тебе это интересно? – спросила я.

– Еще как! Ни разу не видел девушку, которая никогда не была в космосе. Ты будешь смотреть на Землю, а я буду смотреть на тебя! Посмотреть на Землю получилось не сразу. Пятилетние малыши с удивлением взирали на семнадцатилетнюю дылду, которая с зеленым лицом то и дело выбегала из кают-компании. Я только несколько раз успела взглянуть на отдаляющуюся Землю – огромный, застилающий все иллюминаторы голубой шар, облитый пеной облаков. Это было невероятно. Сейчас я думаю, меня мутило не столько от перегрузок, сколько от величественности зрелища. Человек, предки которого никогда не были в Пространстве, генетически не приспособлен безболезненно воспринять открывшуюся картину. Так что мой мозг выбрал самый действенный, хотя и не самый приятный выход из ситуации. «Кажется, все», – с облегчением подумала я, приваливаясь к стене туалета. И вдруг это нахлынуло опять. Когда я снова скорчилась на полу, откуда-то сверху донесся голос Риччи: – Скоро перегрузки кончатся. Наступит невесомость. Думаю, тебе понравится, а пока пойдем-ка в каюту.

2010

Ге н и й 4

66

Он поднял меня на ноги, я, конечно, проехалась спиной по стене, и почти отнес в каюту, так как я утратила способность двигаться самостоятельно. Мои мышцы привыкли только к земному тяготению и отказывались признать другие варианты. Я долго лежала на кровати и смотрела, как приближается и отдаляется потолок. Стоило мне закрыть глаза, как мир вокруг начинал бешено вращаться, и откуда-то издалека доносился голос Риччи: – Потерпи, сейчас все пройдет. Постепенно мне стало лучше. Крейсер вышел на орбиту и стабилизировал скорость. Я это поняла по прекратившейся тошноте. Я отыскала Риччи взглядом. Он сидел на кровати и, кажется, делал что-то со своим мобифоном. Наверное, пытался установить связь, хотя, и я это знала, правилами межпланетных перелетов было запрещено пользоваться связью в пространстве. Я позвала его, он обернулся и лег со мной рядом.

– Тебе лучше? Я только кивнула. Он убрал волосы с моей щеки. Прикосновение было легким, и мне отчего-то захотелось домой.

– Расскажи мне о своем племени, – попросил он, – как вы там живете?

– Почему о племени, – слабо возмутилась я, – наша община – высокоорганизованное общество, по религиозным соображениям отказавшееся от достижений прогресса…

– Знаю-знаю, – перебил меня Риччи, – ну, и что вам это дало?

– Хотя бы то, что мы едим собственноручно выращенные овощи, а не генномодифицированные…

– Мои предки до пятнадцатого колена ели генномодифицированные продукты, и что, я плохим получился? Я рассмеялась. Нельзя было не признать, что Риччи получился замечательным.

– Риччи, а у тебя есть девушка? Он как будто ждал этого вопроса и откликнулся сразу: – Нет. А у тебя там есть… не знаю, как его назвать… парень? Бойфренд?

Ге н и й 4

2010

Я помедлила с ответом.

– У нас так не бывает…

– Как не бывает?

– У нас нет парней, друзей и бойфрендов. У нас есть мужья. И когда я приеду, то есть если я решу остаться в общине навсегда, то клан признает меня своим полноправным членом и выберет мне мужа.

– Вот у вас как, значит. А что значит: клан выберет мужа? Вот так сразу, что ли? Надо ведь попробовать нескольких и выбрать, подходит тебе конкретно этот человек или нет? Все, что говорил Риччи, звучало очень логично. Причем казалось, что он опирается на свои собственные выводы, а не на суждения кого-то еще. Я не ответила на его вопрос, а сказала только: – Знаешь, мне уже хорошо. Если бы я родилась в Темном мире, наверное, стала бы космонавтом. Риччи рассмеялся в темноте. И вдруг наступила невесомость. Мы как будто вышли из мира тяжести в мир, где все было легко. Даже мысли стали легкими, невесомыми и ужасающе ясными. Мое первое ощущение было сумбурным: и весело, и страшно. Страшно – потому, что я полностью утратила контроль над собственным телом. Я пыталась двигаться так, как делала бы это раньше, но меня относило куда-то в сторону, куда я совершенно не планировала. Я цеплялась за Риччи, уже совершенно не заботясь о приличиях, и хватала ртом воздух, которого вдруг стало очень мало. А весело – потому, что Риччи только смеялся, ловко уворачивался от меня и перемещался по стенам с невероятной скоростью, используя для это какие-то странные скобы на стенах, которых я раньше не замечала.

– Давай, догони меня, – звал Риччи, – хватайся за «прихватки»! Это оказалось не так сложно, как мне показалось вначале. Вскоре я даже попробовала догнать Риччи. Однако здесь меня ждало серьезное испытание, Риччи умел менять местоположение за одну секунду, я совсем запыхалась и решила предпринять последнюю попытку. Он очутился

67

на потолке, я – за ним. Подумала: опять не успею, как вдруг он резко обернулся, отпустил скобы, и я очутилась в его объятиях. Он отцепил мои руки от спасительных скоб и переложил их себе на плечи.

– Держись за меня, расслабься.

– Легко сказать…

– Это легко, – заверил меня Риччи, – надо только осознать свои мысли, восстановить дыхание и расслабить мышцы… Мы парили в воздухе. Я не видела никого и ничего вокруг себя, кроме его лица, оказавшегося вдруг так близко. Я послушалась и попыталась осознать свои мысли. И мне вдруг со всей очевидностью стало ясно: если я не буду с ним, то ни с кем. После возвращения на Землю мы гуляли по Андамару всю ночь. Потонувшая в огнях набережная, бесчисленные кафе, лившееся рекой шампанское. Я не заметила, как наступил рассвет. Мы шли босиком по берегу, вдоль кромки моря. Наступал рассвет. Возле горизонта море становилось нежно-жемчужным, от него поднималось едва заметное предрассветное свечение. Сначала море, окутанное легчайшей, как вуаль, туманной дымкой, испускало прозрачный свет. А потом из-за него вышло солнце. И в этом радужном свете он сказал: – Знаешь, Алиса, а ведь я уезжаю.

– Когда? Это было важнее всего.

– Скоро. Уже завтра. Он взял меня за плечи и развернул к себе. Наши взгляды встретились, и больше ничего не имело значения. Его губы коснулись моих губ, и мне вдруг стало совершенно невозможно расстаться с ним.

– Насколько ты уезжаешь? Риччи вздохнул.

– Я уезжаю на Каллисто. Здесь трудно о чемлибо судить.

– Да, действительно. Я чувствовала себя так, будто у меня отбирали саму жизнь. И я не знала, что мне делать. Взгляд Риччи проникал в самую глубину моего существа и словно обволакивал, лишая воли.

Тонкая энергнетическая связь возникла в одно мгновение, заискрилась от напряжения и протянулась от него ко мне. Противостояние длилось несколько секунд, между нами не было произнесено ни слова, но мы оба прекрасно понимали, что происходит. Я уже разомкнула губы, чтобы согласиться на невысказанное предложение, и меня остановила только одна мысль: то, что он не принадлежит мне. И что же? Завтра я проснусь, а тебя не будет со мной. Тебя не будет со мной… Это было бы ужасно. Я покачала головой и сказала только: – Я буду скучать по тебе.

– А я по тебе. Мы простились на берегу. Бесконечно счастливый день подошел к концу. Раскаленный добела диск Солнца занял полнеба. Море, напоенное солнечными лучами, было удивительно теплым. Я касалась воды руками, которые еще помнили прикосновения Риччи, и теплая волна поднималась в душе при одном воспоминании о нем. Я села на берегу и обхватила себя руками. Внезапное смятение охватило меня. Как будто были обмануты еще не постигнутые желания. Светило раскрасило океан золотисто-розовыми бликами. Я смотрела туда, где заканчивалась бескрайность, и мое будущее представлялось мне таким же необозримым, а встреча с Риччи – знаком свыше. Все смешалось: и восторг, и вера в чудо, и чувство потери, но из этого хаоса, который с трудом поддавался осознаванию, уже выкристаллизовывалось решение. Риччи, странный и притягательный, стал вдруг важнее всего. И я почувствовала, что мой северный мир отныне стал слишком мал для меня. Я стала одним из первых рушпрингеров, кто сумел остаться в Темном мире. Я не скажу, что это было легко. Скажу больше, это было очень непросто. И я до сих пор не знаю, чего это стоит. Но представить себе иной жизни я уже не могу. Тяжелее всего оказалось проститься с «Северным приютом» навсегда. Член общины может сделать выбор. Но только один раз. Выбрав однажды Темный мир, он навсегда лишается права даже приезжать в «Северный приют». Для своей семьи и друзей он теперь все равно что не

2010

Ге н и й 4

68

существует. Я помню, как я стояла перед Советом старейшин с абсолютно прямой спиной и непреклонным взглядом, помню, как на вопрос: «Что же тебе здесь не нравится?» – я резко ответила: – Все. Я солгала. «Северный приют» был моим домом. Но тогда я сделала выбор. И потом многие годы мне некого было в этом винить. Я не отдавала себе отчет в том, что я делаю. Мой мозг отказывался воспринимать происходящее. Я не сознавала, подлинно не сознавала, что же стоит на чашах весов. На одной из них был мой мир. На другой – Риччи. Он был на Каллисто. Но мы всегда были на связи. Он был далеко, но я всегда знала, чем он живет. Я жила от письма к письму. Так прошло четыре года.

Проблемы с равновесием Каллисто было гниющей язвой на теле вполне себе благополучной Системы. Наконец Объединенное правительство Системы решилось и сбросило на самый красивый спутник Юпитера три ядерные боеголовки. Наверное, не было в Андамаре человека, который бы встретил это известие с большим восторгом, чем я. Для меня это означало одно: Риччи скоро вернется домой. Однако случилось то, о чем я боялась даже думать. Не то чтобы я совсем не рассматривала такой вариант, но я не могла в него поверить. Мне казалось, так поступить может кто угодно, только не Риччи. Риччи исчез из моей жизни без всяких объяснений. Встреча, которую мы планировали, не состоялась. Я усмехнулась, удалила его письма и начала жить в свое удовольствие. Нет, все было не так. Я без памяти металась по серым улицам, пока не стемнело. Я остановилась возле какогото кафе. Я смотрела на яркий свет, лившийся из его окон. Но не могла заставить себя войти. Я немного постояла в темноте, кутаясь в промокшее пончо, а потом снова пошла бесцельно бродить по городу.

Ге н и й 4

2010

Риччи я не нужна. Мы никогда не увидимся больше. Я… так ошиблась. Все было напрасно. Годы ожидания, мечты – все! Что же будет дальше? А ничего не будет, – вдруг стало ясно, – все будет как всегда. Больше ничего нельзя было сделать. Неслышно вспыхнули звезды на ночном небе. Руки висели вдоль тела, мокрые пряди падали на лицо, я шла и смотрела в землю. Захотелось сделать хоть что-то. Все равно что. Причинить Риччи боль. Отомстить? Но я ничего не могла поделать. Я так долго тебя любила. Я так долго ждала… Я заслуживаю хотя бы объяснений. «Жизнь ведь на этом не кончается». Моя – закончилась. Я сделала свой выбор, а ты – сделал свой. Но… я заслуживаю хотя бы объяснений. Ничего, как-то отстраненно подумала я, в Андамаре столько развлечений. И действительно, в Андамаре было где развлечься. Четыре года моя жизнь проносилась мимо подобно скоростному поезду, а я даже не участвовала в ней. Теперь мне требовалась компенсация. Можно было бы сказать, что я с головой окунулась в развлечения, но это было не так. Меня шатало из стороны в сторону, Андамар после жизни в общине – это было слишком. Я пошатнулась. Риччи исчез из моей жизни – и это тоже было слишком. Однажды случилось то, что должно было случиться. Я не думала, что такое может произойти со мной. Мне казалось, такое может случиться с кем угодно, только не со мной. Но это происходит почти с каждым, кто посещает «Малибу». Я помню все, вряд ли когда-нибудь я смогу это забыть. Помню, как, задержав дыхание, я сидела на краешке стула. Как темнело в глазах. Как услышала эту фразу: – Что-то анализ на HVZ-инфекцию сомнительный, надо бы еще раз сделать.

69

– Сомнительный? – выдохнула я. Это бесконечный миг. Я вижу солнечные пылинки, они замирают. Я чувствую, как мое горло сдавливается железными клещами, воздуха не хватает, и голова начинает кружиться. Я сказала себе: – Ну, вот и все. Шоу закончилось. Когда я лежала в больнице, я отправила Риччи сообщение, не сказав конкретно, что со мной случилось. Он и не спросил. В ответном сообщении он написал, что обязательно приедет ко мне, как только закончатся учения. У него на повестке дня были космические крейсеры. «У меня проблемы с равновесием в пространстве, – писал он, – представляешь, я его не держу». У меня тоже были проблемы с равновесием. Я по стеночке шла в туалет. Но и это я тоже как-то пережила. Так сложилась моя жизнь. Так стало. И уж оправдываться я точно не буду.

И я люблю Светало. Моя прогулка подходила к концу. Я закуриваю сигарету. Воспоминания истощили меня. Но теперь я чувствую себя свободнее. Дыхание становится легче. И уже не так больно. Настало время идти домой. Но я почему-то все смотрю на золотые огни Андамара. Потом сигарета гаснет, и я иду, сама не зная куда. Я шла по этим улицам, любимым и ненавистным, обессиленная и опустошенная, готовая расплакаться, но ясно, слишком ясно понимающая, что это бесполезно. Воспоминания убили меня. Выдумывать месть? Но для кого? Мне хватило ненависти к себе. Но я так и не смогла себя простить. И вдруг я поняла, куда я иду. Единственная православная церковь Андамара. Даже не церковь, а маленькая красная часовенка на самом высоком Андамарском холме. Я ускорила шаг. Я почти подбежала к церкви и остолбенела, увидев на двери железный замок. Я несла свою веру и свою боль. Свое смирение и свою надежду. Я хотела получить прощение. Ведь если простит Он, то, быть может, я и сама

смогу себя простить… Я упала на колени и стала просить прощения, как никогда и ни у кого. Я не думала, что в церкви кто-то есть. Я даже испугалась, когда услышала чей-то голос. Подняла голову и сначала никого не увидела; слезы застилали глаза.

– Храм закрыт, но вы можете пройти к мощам и написать письмо. Попросить что-нибудь. И ваше желание исполнится. Голос принадлежала маленькой хрупкой старушке в белом платке, но он поражал силой и мощностью. Я сначала решила, что со мной заговорил мужчина, потом вытерла слезы и разглядела ее. Она провела меня к усыпальнице, показала, куда опускать письма.

– Святой Серафим исполняет все желания. Сюда многие приходят. Все это правда. Я тоже не верила… Я улыбнулась с почти прежней иронией, но все-таки взяла ручку и бумагу. Секунду помедлила. Как попросить прощение? За что? За то, что употребляла ибир? За те случайные связи, что были в моей жизни? За то, что позволила вирусу внедриться в свою кровь? Или за любовь к Риччи, за любовь, граничащую с саморазрушением? Это ведь вроде тоже грех. Или поблагодарить за то, что выжила? Но, говорят, здесь надо загадывать желание. И вдруг неожиданно для себя самой, но совершенно не сомневаясь, я написала: хочу быть вместе с ним. Хочу быть вместе с Риччи. Я тебя люблю, я так тебя люблю… так нельзя… Вернуться в ту же точку на жизненном пути, наверное, нельзя, а вот снова выйти на ту же самую дорогу, пропустив какой-то ее участок, я надеюсь, возможно. Невероятно, но, даже зная, что никогда больше не увижу Риччи, даже после того, что мне пришлось пережить, я все еще люблю его. Я свернула бумажку и опустила в щель. Наступило такое облегчение, как будто я действительно получила прощение.

– А желание, правда, сбывается? Старушка улыбнулась: – Даже не сомневайтесь. Я ничего не ответила.

2010

Ге н и й 4

70

Я резко отвернулась и пошла обратно. Я спускалась с холма очень быстро, почти бегом, потому что сгущались тучи. Густое темно-синее небо готовилось извергнуть из себя потоки воды. Я не успела спуститься с холма. Грянул гром. Темносинее грозовое полотно неба с треском разорвала молния. И в ту же секунду полилась вода – режущими колющими струями. Я замедлила шаг, мне больше некуда было торопиться. Одежду можно было выжимать, как тряпку. Я шла под дождем, иногда откидывая с лица мокрые пряди волос. С горы был виден почти весь Андамар, замолкнувший, притихший под тоннами обрушившейся на него воды. И так незаметно я поняла, что никогда не буду вместе с Риччи, какие бы желания я ни загадывала и кто бы ни взялся их исполнять. Слабое утешение. Последняя попытка. Я загадала желание, которое не может исполниться. Я вдруг поняла, что он никогда не позвонит, не напишет и, самое невозможное, я никогда не узнаю, как же сложилась его жизнь. Никогда… Никогда… Никогда…

Ничего невозможного На следующий день я пришла на работу бледная, с повязанными платком волосами и ощущением тошноты в душе. Черт возьми, я так старалась начать все сначала! Я меняла города, я меняла планеты. Я бросала свою жизнь в пропасть и чудом останавливалась на пороге смерти. Но все годы, что я пыталась его забыть, меня не покидало чувство, что я плыву против течения. Я зашла в кабинет, бросила на стул сумку, включила приборы. Надо было работать. Надо было жить. Мало ли у кого что в душе…В конце концов надо оправдывать сазоновские бонусы… Вспомнив о Сазонове, я нахмурилась. Он что-то говорил про какой-то инструктаж. Как бы то ни было, у меня тоже оставались вопросы. Я решила поговорить с ним прямо сейчас и направилась к нему. Я постучала и вошла. Сазонов стоял возле окна и смотрел на огни Андамара. В кабинете

Ге н и й 4

2010

было почти темно. Одна из стен кабинета Сазонова была стеклянной, но свет городских улиц почти не разбавлял наступившую темноту. Совсем рядом с нами, на уровне окна, пронесся по воздуху мотопоезд. Его движение было бесшумным, только воздух как будто «схлопнулся» после проезда.

– Чай? Кофе? – спросил Сазонов. – Или вино?

– Вино, чего уж там, – пожала плечами я. Он был готов к такому ответу. Жестом фокусника сдернул салфетку со стола, открыл охлаждавшуюся в ведре бутылку шампанского и наполнил бокалы.

– За знакомство, Алиса.

– За знакомство.

– Значит, вы рушпрингер. Покинули «Северный приют» решением общего Совета десять лет назад.

– Так точно, – я даже приложила руку к голове, отдавая честь.

– Очень хорошо. И все-таки, что не устраивало в общине?

– Как всех. Хотелось всего нового. Хотелось учиться, работать.

– Понимаю, хотелось увидеть большой мир…

– Полететь в космос, найти свое призвание…

– Не жалеете?

– По большому счету нет. Хотя не все получилось так, как мне хотелось. Хотя о многом жалею, конечно. Как без этого?

– Ясно. Алиса… Он как-то особенно произносил мое имя. Как будто оно само по себе что-то объясняло.

– Зачем вы меня вызвали?

– Я думаю, вы понимаете, что университет военный и болтать о своей работе всем и каждому не следует. Но это вы и так понимаете.

– Могу дать расписку в этом, если захотите.

– Обойдусь.

– Я думала, здесь все гораздо строже.

– Думали, что придется подписывать документы о неразглашении служебной информации. За разглашение – расстрел?

– Что-то вроде…

– Тогда работать некому будет. У нас и так проблема с кадрами. – Внезапно его улыбка

71

погасла. – Но есть кое-что, о чем я все-таки должен сказать. Вы уж простите, что я не в свои дела лезу. Я просто хочу предупредить… Вы девушка молодая, доверчивая… А швали всякой сейчас много… Не доверяйте вы всем подряд…

– Вы о чем? – Мои щеки пылали.

– Сброду сейчас всякого много. Типа Дафи Каллеонари.

– Кого?

– Дафи Каллеонари. Вы не знали его фамилию? Весьма талантливый отпрыск старого мафиозного клана. Он вам еще наркотики в корабль подкинул.

– Дафи? – Я не могла прийти в себя, в это невозможно было поверить, но, в самом деле, каким-то образом ведь они там оказались… – Но зачем? Сазонов отвел взгляд от моих внезапно покрасневших глаз.

– Чем-то вы его заинтересовали. У вас, кажется, эксклюзивный корабль. Да мало ли что. Одним словом, мой вам совет: живите, работайте и не связывайтесь больше со всяким дерьмом. Иначе в следующий раз вытащить вас нам будет очень трудно. Зазвонил телефон, Сазонов ответил, и мне пришлось минут пятнадцать ждать, когда он закончит разговор. Периодически он бросал на меня взгляды: то ли ободряющие, то ли извиняющиеся, с просьбой подождать еще немного. Но я как-то сразу поняла, что извиняться этому господину и в голову не пришло бы; его взгляды носили исключительно оценивающий характер, и, быть может, столь долгое ожидание как раз создавало ему условия для наиболее объективной моей оценки. Я поневоле заерзала на стуле. Вообще-то он должен был бы испытывать неловкость за свое поведение, но каким-то образом это чувство передалось мне. Наконец он закончил разговаривать и улыбнулся мне: – Вы уж извините, дела…

– Ничего страшного, – сказала я, хотя еще минуту назад была готова убить его на месте. Сазонов снова наполнил бокалы.

– Алиса Вячеславовна, а кто вы, собственно говоря, такая? – задал он вдруг вопрос таким

проникновенным и как будто сочувственным тоном, что мне захотелось расплакаться, броситься ему в ноги и, всхлипывая, рассказать ему историю своей жизни.

– Что вы имеете в виду?

– Кое-что я о вас знаю, – продолжал Сазонов, – знаю, что вы сначала учились, потом работали в институте. Правда, в другой области. Если не ошибаюсь, специализировались по клинической фармакологии психотропных препаратов. Что заставило сменить специализацию? Я думала, что он заговорит о моем проживании в общине, и с облегчением восприняла этот вопрос.

– На сегодняшний день область фармакологии, в которой я работала раньше, представляется мне менее перспективной, чем та, которую я выбрала, – начала я. – Я примерно представляю, какого уровня подготовки может достигнуть боец, нашпигованный нашими препаратами. И мне это уже не очень интересно.

– И все же почему вирусология? – настаивал Сазонов. – Ведь этой области вы раньше не касались.

– Я считаю, что на сегодняшний день это самое перспективное и интересное лично для меня научное направление! – выпалила я.

– Вы часом не ангел? – улыбнулся этот невыносимый человек. – Неужели, выбирая сферу деятельности, вы руководствуетесь только научными интересами?

– А какими еще интересами я должна руководствоваться?

– Неужели финансовый аспект вашей деятельности вас совсем не волнует?

– Волнует, – сказала я, – а учитывая мое сегодняшнее положение, еще как волнует. Но я всегда хотела заниматься серьезными научными исследованиями, если вы понимаете, о чем я.

– Понимаю, еще как понимаю, – перефразировал меня Сазонов, и тут его улыбка, кажется, стала неподдельной: – Фармбизнес стоит на третьем месте после торговли оружием и наркотиками. Если бы удалось наладить промышленное производство вашего препарата, это было бы очень неплохо. Для меня – миллиарды, для вас

2010

Ге н и й 4

72

– миллионы. Соглашайтесь, никто не предложит вам условия лучше.

– Миллионы – чего? Спасенных жизней? – не могла не передернуть я. Сазонов едва заметно улыбнулся.

– Значит, так, Алиса Вячеславовна, суть моего предложения вам ясна. Я даю вам время на размышление. Я предоставлю вам все условия для работы. И я больше не буду задавать вам вопросов, на которые вы не захотите отвечать. Тут я поняла, что действительно никто не предоставит мне условий лучше, и услышала свой голос: – Я согласна.

– Ну вот и отличненько! Сейчас решу еще пару вопросов, не возражаете? И опять «не возражаете» – из вежливости? Несколько секунд я сидела молча, пытаясь справиться с подступающей обидой. Я не имела права ни в чем его обвинять. И не имела права ничего от него требовать. Но после истощающих душу сомнений этого дня мне хотелось… всего лишь нескольких слов, принадлежащих лично мне. Что я делаю здесь, поздним вечером, с этим чужим мне человеком, интересы которого мне неизвестны, жизнь – мне непонятна. Мы чужие друг другу. Мне вдруг захотелось очутиться в своей маленькой квартирке на двадцать третьем этаже андамарского небоскреба, посидеть у камина, закутавшись в плед, и послушать, как завывает ветер.

– Отвезите меня домой, пожалуйста.

– Так быстро? – удивился Сазонов. – Я хотел вас куда-нибудь пригласить. Впрочем, как пожелаете. Сазонов усадил меня в свой флайер, установил направление «вверх», и мы понеслись на самые высотные трассы, где воздух был разряжен и едва спасали специальные системы воздухоснабжения. У меня закружилась голова, я едва успела взглянуть в иллюминатор, а передо мной уже раскинулся Андамар, опутанный сиянием своей хваленой иллюминации, с черным, как будто открытом в крике, ртом главной телестанции, которая, в виде огромной, отражающей свет пластины, ударила мне прямо в глаза.

Ге н и й 4

2010

– Зачем так быстро? – только и пролепетала я. Сазонов не ответил. Он не стал переводить флайер на автоматику, и я не успела опомниться, как он уже целовал меня. Впервые я испугалась по-настоящему. Мы продолжали бесконтрольно двигаться в пространстве, а я не могла найти в себе силы, чтобы прервать этот поцелуй. Помогло соображение, что все его поступки четко просчитаны. Я оттолкнула его и даже нашла в себе силы улыбнуться. Про себя подумала: спасибо, что отвлек меня от мыслей о вирусе впервые за долгое время. Я подумала, что он будет расстроен, по крайней мере испытает какое-то мгновенное замешательство. Но он вел себя как ни в чем не бывало.

– Я так понял, рестораны тебя не прельщают. Может, просто покатаемся? Я только кивнула. Мы остановились в воздухе над самой кромкой Андамарского сияния. Внизу – преисподняя. Вверху – ледяная темнота Космоса. И мы – на границе обитаемого мира и непокоренного пространства. Я достала свой ибир, замаскированный под сигареты, и веселье продолжилось. До тех пор, пока рядом с нами не завис полицейский флайер. Я быстро попрятала сигареты в сумку, но характерный запах в салоне выдавал нас с потрохами.

– О-о! – протянул Сазонов. Наш флайер, опутанный полями, неуклонно приближался к полицейской машине. Они сформировали воздушный тоннель, и нам ничего не оставалось, как пройти по нему к ним в салон. Я ничего не успела сказать, а моя сумка уже перекочевала к полицейским. Из нее посыпались сигареты.

– Ну что, молодые люди, отдыхаете, веселитесь? – не то спросил, не то констатировал факт старший по званию, сидевший за монитором и едва повернувший к нам голову. Я недоумевала, почему Сазонов ничего не говорит, не пытается объяснить ситуацию, не протестует, наконец, против того, что нас незаконно задержали. Хотя какое там незаконно…

– Да, – сказала я, – выехали покататься…

– Документы.

73

Мои документы и карточки уже лежали на столике вместе с «сигаретами». Игорь Александрович молча достал свою карточку и протянул полицейским. Что было дальше, я не поняла.

– Извините за беспокойство. Вы не самый безопасный район выбрали для прогулок. Мало ли что… Вот мы и решили проверить. Отдыхайте, катайтесь. Только не так высоко. Все-таки неспроста это запретная зона. Нам вернули документы. Я взяла со стола сумочку. Мы уже двинулись к выходу, когда сзади прозвучал голос: – Алиса Вячеславовна, кажется, это вы забыли… Я обернулась. Один из полицейских протянул мне изъятый у меня ибир. Все сигареты были аккуратно упакованы в прозрачные пакеты. Я взяла их. По воздушному коридору мы вернулись обратно во флайер. Сазонов как будто сосредоточенно думал о чем-то, не относящемся к происходящему.

– А ты известная личность, – я попробовала как-то объясниться. Он пренебрежительно пожал плечами.

– Не обращай внимания. На чем мы остановились? Я отодвинулась от него и покачала головой.

– Отвези меня домой. Он не спешил разворачивать флайер.

– Пожалуйста. Мне нужно домой. Может, какнибудь потом…

– Хорошо. Сазонов высадил меня прямо возле дома, несмотря на то что передвижение на флайере в непосредственной близости от жилых домов после нескольких несчастных случаев было запрещено. Он хотел проводить меня до самой двери, но я чувствовала себя опустошенной как никогда и в тот момент меньше всего нуждалась в общении.

– Спокойной ночи. Еще увидимся.

– До свиданья, – сказала я. Дома я включила монитор и вышла в Систему, ввела в поисковик сначала слова «университет Андамара», а потом имя Сазонова. Я нетерпеливо щелкнула на личной странице Сазонова. Фотография появилась не сразу, сначала выплыли

буквы, сложившиеся в девиз автора странички: жизнь бесконечна… нет ничего невозможного. Несколько секунд я пыталась понять смысл этих слов. Ерунда какая-то, – в конце концов решила я, – думает, что он оригинален. Я не стала смотреть другие ссылки и просто вышла из Системы. В ту ночь я еще долго не спала. Я сидела у окна и смотрела на ночной Андамар. Я смотрела на огни большого города и не видела их. Я видела теплые золотистые воспоминания, доступные только моему внутреннему взору. Я вспоминала Риччи и корила себя: тебе еще мало? Но как я могла подумать, что между мной и Сазоновым что-то возможно? Я устала. Я так больше не могу. Я думала, все кончилось. Но снова… как всегда. Едва в моей жизни появляется намек на реальное чувство, едва я позволяю себе просто подумать об этом, как сердце пронзает кинжальная боль, и я вся съеживаюсь, чтобы ее переждать. Пока что время не лечит. Есть ли в этом моя вина? Возможно. Но пока для меня существует только Риччи. И мое противостояние этому чувству всегда заканчивается моим поражением. Жизнь бесконечна…нет ничего невозможного. Где-то есть люди, для которых действительно нет ничего невозможного. И есть те, кто не может справиться даже с тем, что было очень давно.

Кукареку На следующий день Сазонов уехал. В этом не было ничего необычного: он часто уезжал и, естественно, ни перед кем не отчитывался, куда и по каким делам. Но в этот раз я не могла задавать себе вопрос: связано ли его отсутствие со мной? И (в этом я не могла признаться даже самой себе) я расстроилась, когда узнала об его отъезде. Как будто между нами осталось что-то невысказанное, что-то требующее выхода и не нашедшее его. После отъезда Сазонова прошло два месяца. Иногда я вспоминала о нем и даже мысленно разговаривала с ним. Я смутно догадывалась,

2010

Ге н и й 4

74

что обманула его ожидания, но постепенно мне стало все равно. Просто с каждым днем в душе росло неясное чувство потери. Оглядываясь назад, я даже не могла вспомнить, что же заключали в себе эти дни. Я много работала и старалась ни о чем не думать. Однако для моего подавленного настроения имелись и другие причины, которые не были связаны ни с Сазоновым, ни с работой в институте. Я боялась признаться в этом даже самой себе. Причина заключалась в том, что мой препарат не действовал. Этого не могло быть, но было так. В тот день, придя в кабинет, я плотно закрыла за собой дверь, выключила нейросетевой стабилизатор и сняла показания с прибора. Он работал с утра, времени было предостаточно, сомневаться в достоверности данных не приходилось. Где-то я ошиблась. Но где и когда? Я откидываюсь на спинку стула. Опыт в очередной раз не получился. И мне, боюсь, никогда не понять, почему. Я сжимаю виски, пытаясь унять пульсирующую боль. Мне надо остановиться, разобраться, подумать. Но я не могу. Я гоняю этот опыт снова и снова, по сотому разу, в тщетной надежде, что что-то изменится. Хотя мне ясно, и любому думающему человеку ясно, что ничего не изменится, потому что где-то, в самом начале, в самой основе, в самой сути… я ошиблась. И не нужно каждое утро загружать реактивами аппарат и гонять его, бедный, до обеда, центрифугируя взвесь, и не нужно снова и снова убеждать себя, что в расчеты вкралась какая-то техническая ошибка, и не нужно искать ошибку, которой нет. Точнее, она есть, но другая, ужасная, непоправимая, невидимая. Я не могу самой себе признаться, в чем же я ошиблась. Но я знаю цену этой ошибки. Она слишком высока. И мне нужно знать – насколько. Мне понадобится только несколько капель моей крови. На секунду я сморщилась от боли,

Ге н и й 4

2010

а потом нанесла две алые капли на тонкое, едва заметное стекло. Поместила его в аппарат и нажала «Старт». Мне нужно было знать. Раздалось низкое мерное гудение включенного аппарата. Вдруг я вспомнила, что именно на сегодня назначено внеочередное совещание. Я не стала останавливать исследование, закрыла кабинет и пошла на совещание. Так я узнала, что Сазонов вернулся в город. Я усмехнулась: он даже ничего мне не сказал. Тем временем Игорь вышел, чтобы сделать доклад о работе недавно открытого в институте коммерческого отдела «ДНК-технологии», сформированного на базе университетской клиники. Помимо спонсорской помощи, оказываемой Сазоновым, платная услуга «Погружение в анабиоз» была одним из главных источников финансирования «ДНК – технологий». Для многих больных virus’ом HVZ погружение было единственным шансом. Они замораживали свое пораженное вирусом тело на многие годы в надежде, что медицина будущего сможет им помочь. Закончив доклад, Сазонов подошел ко мне.

– Зайдите ко мне, Алиса Вячеславовна.

– Попозже. Много работы. – Я развернулась и быстрым шагам направилась к своему кабинету. Очутившись в своем кабинете, я захлопнула дверь, повернула ключ и прислонилась спиной к прохладному белому пластику. Мне не нужны были свидетели. Как когда-то не нужны были сочувствующие. Или злорадствующие? Мне вообще никто не нужен. Я подняла крышку аппарата и достала стекло. Взглянула на него и выронила. Оно упало мне под ноги и взорвалось стеклянным фейерверком. Этого не может быть, не может быть. Не может быть. Но индикаторная поверхность не оставляла сомнений. Ее цвет стал насыщенно красным. Я с трудом опустилась на стул и закрыла лицо руками. Я думала, что мне удалось вырваться. Но это не так. До вечера я сидела в кабинете, тупо уставившись в темноту. Потом тяжело поднялась, взяла

75

сумку, выключила свет. Надо было идти домой. Впереди был неопределенный отрезок жизни, который надо как-то пройти. Смерть не наступает сразу. Иногда она заставляет ждать. Иногда – очень долго ждать. Я пришла домой только к полуночи. Как только я вошла в квартиру, раздался звонок системы видеонаблюдения у входа. Я открыла дверь. На пороге стоял Сазонов.

– Кофе? – тупо спросила я.

– Пожалуй. Ты ведь не собираешься резать вены?

– Нет. Как ты догадался? Что ты здесь делаешь?!

– Я подумал, что буду здесь на своем месте.

– Заходи. Ты всегда и везде на своем месте. Когда мы расположились на кухне, я не стала включать свет, и мы пили кофе в темноте.

– Ты напрасно беспокоился. Результат отрицательный, – солгала я.

– Я беспокоился не только поэтому, – сказал Сазонов. Я резко обернулась.

– Так о чем ты беспокоился?

– Да мало ли что могло прийти тебе в голову… Вот как. Он беспокоился о том, что я могу вспомнить. И ведь он был прав, черт возьми. Мне нельзя оставаться одной. Теперь, когда Игорь сидит у меня на кухне и пьет кофе, я совершенно точно знаю, что утром, перед уходом на работу я буду делать на этом ковре гимнастику, а могла бы лежать с перерезанными венами… Неужели это действительно могло случиться? Я не знаю, но Сазонов посчитал, что это возможно.

– Не беспокойся, – сказала я, – в прошлом ничего не осталось, и оно мне больше не интересно. Спасибо, я больше не буду рыться в пыли, разыскивая утерянные когда-то зерна, и высаживать их, надеясь, что из этого выйдет толк. Я помолчала, размешивая сахар. Было темно.

– Эти зерна никогда не прорастут. Они… так давно мертвы. Игорь кивнул на musicfon:

– Включить тебе что-нибудь утешительное?

– Лучше налей мне чего-нибудь утешительного. Бар там. Я сделаю бутерброды. Я прошла на кухню и начала резать сыр, размышляя о том, прав ли был Сазонов в своих подозрениях. Когда я обернулась, он стоял прямо передо мной.

– Я не слышала, как ты подошел…

– Я должен сказать…

– Сейчас?

– Именно сейчас. А то ты черт знает что можешь подумать. Не пойми меня неправильно. Я просто хочу тебе помочь. Хочу, чтобы мы были друзьями.

– Что, правда? – я не могла не улыбнуться. Его грудь тяжело вздымалась, казалось, он с трудом себя сдерживает.

– Правда. Я знаю о тебе все и принимаю тебя такой, какая ты есть… От меня не надо ничего скрывать, передо мной не надо оправдываться.

– И ты не считаешь, что я стала…

– Хуже из-за того, что с тобой случилось?

– понимающе кивнул он. – Нет, не считаю. Я перевела дух. Утром я буду делать гимнастику. Надо будет выбрать подходящую музыку.

– Такое могло произойти с каждым.

– С каждым, кто спит с кем попало.

– Не смеши меня ради Бога! – хохотнул Сазонов.

– Ты будешь пиво или коктейль? Я взяла бокал, в котором Сазонов смешал все, что нашел в баре. Нет, мне не хотелось забыться. Мне хотелось объяснить. Даже не ему. Только себе. Я так давно нуждалась в объяснениях. Не в объяснениях Риччи. Себя самой. Мне нужно было попросить у себя прощения.

– Я сама не понимаю, как это могло случиться…

– Я же сказал, ты не должна мне ничего объяснять!

– Но я должна… Я не знаю, как это случилось. Я просто запуталась. И не нашла ничего лучше, чем разрубить этот узел. Резануть по живому, чтобы одной болью заглушить другую. Да, так оно и было…

2010

Ге н и й 4

76

Это невозможно было рассказать. Точнее, невозможно было передать. Так надеяться на любовь. Испытать предательство. Дождаться и оказаться обманутой. Переиначить себя, поверить обещаниям, принять чужие правила. И все равно проиграть. Сначала даже не поверить, что все кончено, а потом… Усмехнуться, слегка побледнев, но, нисколько не сомневаясь, шагнуть в пропасть.

– Мы не встретились, я не принадлежала ему. И это сводило меня с ума.

– Почему? Я не понимаю…

– Я тоже. Не знаю, как объяснить… Я отказалась от своего мира, чтобы быть с ним. А когда я ему не понадобилась, мне оставалось только швырнуть свою жизнь в бездну. Я просто подумала: а зачем все это? Но даже тогда я не думала, к чему все это может привести. И красная полоска – как итог всего. Почти умереть и подняться с колен. Обрести себя и полюбить. Эта судьба прекрасна. Но уже слишком поздно. Мы просидели перед камином до самого утра. Мы ничего друг другу не объясняли, ничего больше не рассказывали. Мы как будто оставили мертвый груз лежать там, где ему лучше оставаться. Мы не тревожили прошлое. Мы просто пили все подряд. Сазонову все было ни по чем, но я понимала, что завтра утром не встану. Но мне было легко. Да, именно так, легко. Уже уходя, он обернулся и сказал то, что я так хотела услышать: – Мне ты можешь сказать все, как есть. Ты найдешь выход. Ты же умная девочка. И ты проживешь еще очень-очень долго. И когда, уже совсем поздно, я закрывала за ним дверь, я могла сказать точно, кем был для меня Игорь Сазонов. Моим первым настоящим другом. Ночью я внезапно проснулась. Отрицательно или положительно – это вопрос покруче, чем быть или не быть. У меня перед глазами стояла картограмма. Схема генетических последовательностей HVZ. Как я не догадалась раньше?!

Ге н и й 4

2010

Если моя кровь была свободной на Марсе, то почему в лабораторных условиях мне не удавалось повторить то же самое? И почему здесь – другой результат? Я изначально неправильно смоделировала ситуацию. Возможно, не учла некоторые иммунологические параметры, существующие только в живом организме. Ведь нельзя же, думала я, вырвать из организма вирус, подействовать на него препаратом и надеяться, что все получится. Слишком многие факторы выпадают из этой цепочки. По сути мой опыт – только скелет того, что действительно происходит при воздействии антивира на живого человека. Значит, нужно насадить на этот скелет мышцы, сухожилия, пустить по венам кровь. Я очень многое пропустила. Но как узнать, чего конкретно недостает? Так я могу гадать до бесконечности и никогда не найти тот самый фактор Х. Возможно, препарат действительно работает только в условиях живого организма. Живого организма… Мышки здесь не подойдут. Как просто. Как сложно. Но я знала, кто может мне помочь. На следующий день, когда Игорь пришел на работу, я ждала его возле двери.

– Я поняла, почему у меня ничего не получается, – я приступила сразу к делу, – я все делаю правильно. Насколько возможно я смоделировала то, что происходит в организме при столкновении вируса и иммунитета. Но, видимо, модель неполная.

– Конечно! Даже мне ясно: одно дело – живой организм, другое – реакция в пробирке.

– Если тебе ясно, – медленно начала я, – то, может, мне имеет смысл изложить свою идею. Но предупреждаю, тебе она может не понравиться. Тогда у меня будет одна просьба: просто не мешай мне. Никому ничего не говори и не перекрывай мне кислород. Мы стояли лицом к лицу и смотрели друг другу в глаза. Я понимала: сейчас или никогда… Мне как воздух нужна была поддержка Сазонова, моя жизнь зависела от того, захочет ли он рискнуть. У меня в глазах потемнело.

77

Он выжидательно взглянул на меня, и я решилась: – Понимаешь, мне кажется, что полностью смоделировать в пробирке то, что возникает в организме, действительно невозможно. Я учла все факторы, какие только могут иметь значение, и все без толку. Мне кажется, имеет значение еще один фактор. Фактор Х.

– Что за фактор? – сухо переспросил Сазонов.

– Это сумма энергетического потенциала всех клеток организма. Быть может, от него и зависит, чем закончится борьба вируса и человека. – Я замолчала, потом продолжила: – Называй это как хочешь: душа, аура, внутренняя энергия… Так или иначе, опыт можно проводить только в условиях целого организма. Лицо Сазонова ровным счетом ничего не выражало.

– Что требуется от меня? Я поняла его тактику: он ждет, когда я сама озвучу то, ради чего пришла к нему сегодня. Я с трудом удержала себя от того, чтобы не заговорить заискивающим, умоляющим тоном.

– Пропуск в анабиотическое отделение. Обойдемся без официального разрешения. У меня нет на это времени. Да и у них тоже, если разобраться.

– Ну ты даешь, Алиса! Пропуск в анабиотическое отделение! Это военный институт, ты хоть понимаешь? А эти люди не давали согласие на то, чтобы на них проводили опыты, как на кроликах!

– Они платили за то, чтобы их заморозили до тех пор, пока медицина будущего не сумеет им помочь. Может, время пришло?

– Говори, что хочешь! Я не могу на это пойти.

– Черт возьми, я так и знала! – вырвалось у меня. – Сегодня не тот день! Не тот день, не тот город, не те люди. Все не так… все не так.

– Ты не веришь в меня? Ты думаешь, я ошибаюсь? Но я-то знаю, что я права! Я чувствую это! Я прошла через все, через что можно пройти! Я на своей шкуре испытала свое средство! Я пока не могу объяснить, как это действует, но я знаю, что это работает!

– На что ты надеешься? Я тебя не понимаю. Даже если ты получишь впечатляющие результаты, ты не сможешь их обнародовать, потому что исследование проводилось незаконно. Тебе никто не давал на него разрешение.

– Плевать! – я тряхнула головой, словно отгоняя сомнения. – Потом видно будет. Победителей не судят. По лицу Сазонова пробежала тень.

– Еще как судят, но дело даже не в этом… Я почувствовала, что он колеблется.

– Посмотри на меня! Послушай, что я скажу. Я уверена на сто процентов. Я чувствую. Я знаю. Посмотри на меня: разве похоже, что еще год назад я загибалась от вируса? Видел бы ты меня год назад, на Марсе! Тогда бы у тебя не возникло сомнений! Какие еще тебе нужны доказательства? Я – и есть живое доказательство! И мне плевать на цвет этой бумажки!

– Я не говорил, что я тебе не верю…

– Тогда в чем дело? Ты думаешь, я пошла бы на это, если бы у меня были бы хоть малейшие сомнения? Я бы сама ни за что не сделала того, что повредит здоровью людей! И еще, послушай, – я глотала слова, торопясь сказать все, что приходило мне в голову, пытаясь высказать все, пока он еще соглашался слушать, – я откажусь от всех процентов, мне на все плевать, все достанется тебе, я не возражаю, только помоги, ты же можешь! Это огромные деньги, ты даже представить не можешь, а мне ничего не надо, совсем ничего…

– Все, хватит! Я замолчала.

– Время для твоих исследований еще не настало. Я не готов пока ответить на твои вопросы. У тебя великолепно оснащенная лаборатория, вот в ней и работай. Это все, чем я могу тебе помочь.

– Все, чем ты можешь мне помочь? – эхом повторила я. – Но это же ни к чему не приведет! Ты же все время говоришь, что готов все что угодно сделать для института! Ты всегда говорил, что можешь все. Деньги не проблема – это твои слова?

– Деньги действительно не проблема.

2010

Ге н и й 4

78

– Но ты говорил, что для тебя не существует запретов! Что для тебя главное – идея! Вот – я даю тебе идею на блюдечке с голубой каемочкой! Бери, пользуйся! Почему ты не хочешь мне помочь?

– Потому что это незаконно, Алиса.

– Но ты сам говорил, что законы пишутся, чтобы их нарушать! Ты сам говорил, что если нелепое правило стоит на пути хорошей идеи, то его надо отменить!

– Когда я встану во главе Совета, то мы поговорим об этом. Сейчас я не могу позволить себе, – он осекся.

– Не можешь позволить себе что? Испортить политическую репутацию, впутавшись в сомнительное дельце?

– Даже если и так, что с того? Чего ты вообще от меня хочешь?

– Я? Я ничего от тебя не хочу. Вопрос жизни и смерти стоял не только перед клиентами института. Меня тоже этот вопрос очень интересовал. Погруженные в анабиоз носители virus’а занимают весь первый этаж института и даже вроде бы подвальное помещение. Целое отделение специализируется на погружении в анабиоз носителей virus’а. Стоит эта возможность очень недешево, не каждый может позволить «заморозить» себя на долгие годы в надежде. Удастся ли мне провести исследование на них? Моя кровь здесь не подойдет… Ведь я сама не знаю, очистилась ли она… Если идти официальным путем, – мысли пролетали одна за другой, – то на официальное разрешение начать работу может уйти не один год. У меня тряслись руки, мысли проносились стремительно, и никакие сомнения меня не тревожили. Технически предстоящая мне задача представлялась очень простой: проникнуть в анабиотическое отделение, выбрать пациента с подходящей стадией vir-инфекции, ввести в капельницу дозу антиvira – и ждать результатов. И еще одна мысль заставила меня усмехнуться: какие бы жесткие правила не вводило руководство для своих работников, Алиса Соловьева всегда найдет, как их обойти. Я отсканировала карточку Сазонова, пока его не было в кабинете, и вечером, как только опус-

Ге н и й 4

2010

тела стоянка флайеров перед главным корпусом, я отправилась в анабиотическое отделение. Ориентируясь по указателям, я быстро нашла нужный отдел. Я открыла дверь. Быть готовой ко всему – мое кредо. Но только не к этому. Я помнила рекламные проспекты фирмы «ДНК-технологии». Ванны, наполненные темноголубой прозрачной, будто океанической водой, погруженные в нее тела носителей HVZ. Ничего этого не было. На столе, освещенный несколькими ослепительно белыми лампами, лежал обнаженный человек. Над ним нависал черный конус. Внезапно его тело задергалось, как будто по нему прошел электрический ток. По телу прошла судорога, и все закончилось. Рука, свисающая со стола, облегченно опустилась. Я вжалась в стену. И вдруг от лица человека отделилось едва заметное светлое облачко. Оно поколебалось в воздухе, будто не зная, на что решиться, и уже через секунду оказалось втянутым в нависающий над лицом умершего черный конус. Я не услышала едва заметного движения сзади. В ту же секунду меня сжало стальными тисками, на рот опустилась чья-то рука. Я уловила запах чего-то острого, разлившийся в воздухе, и потеряла сознание. Я очнулась в кабинете Сазонова, в слишком знакомом мне месте. Я полулежала в кресле, в кабинете было темно. Сазонов стоял возле окна. Увидев, что я пришла в себя, он опустился в кресло и закурил.

– Все-таки не отказываешься от своих идей? Что ты хотела там найти?

– Почему ты не хотел, чтобы я попала в анабиотическое отделение? Он встал и прошелся по комнате.

– Я не вижу смысла что-то от тебя скрывать. Думаю, это лишнее. Что ты хочешь знать? Может, хочешь выбрать красную пилюлю? Подумай. Я не могла не улыбнуться.

– Я уже выбрала.

– Давай начнем с самого начала. Дело в том, что вирус был разработан в стенах этого института. Тебе не нужно было это знать! Я просто не

79

хотел тебя в это впутывать. Мы хотели применить его против Каллисто. Но что-то пошло не так.

– Что именно?

– Они не только каким-то образом справились с вирусом, они изменили его структуру и вернули нам в измененном виде, в таком, что сейчас мы не можем с ним справиться. Все наши средства, ранее использовавшиеся против него, теперь бесполезны.

– На Каллисто сумели изменить генетическую структуру вируса? – потрясенно повторила я.

– А ты что думаешь, каллистяне – пещерные люди, которые почти не поднимаются на поверхность? Не просто так все силы Империи бессильны против горстки террористов, занявших одинединственный спутник!

– Что там было? В лаборатории?

– А вот этого точно нельзя никому говорить!

– Сазонов улыбнулся.

– Даже мне? Мы с Игорем прекрасно понимали друг друга.

– Видишь ли, мы отстаем от Каллисто по многим параметрам. Отстаем в плане бактериологического оружия, космических вооружений. Но теперь мы сделали ставку на новые исследования. В институте идут разработки нового, энергетического оружия. Все остальные разработки давно устарели. Заниматься ими просто бессмысленно.

– Энергетического оружия?

– Да, именно так. Оружия, которое может воздействовать на человеческий организм на всех уровнях, от атомарного до органного. Вдумайся в это, Алиса. В любой клетке человеческого организма ежесекундно происходит около миллиарда химических реакций. И все они заканчиваются выделением той или иной формы энергии. Обозначим ее Q. Но…

– Но вся наука всегда занималась только самой реакцией.

– Точно. И никто не может сказать, что будет потом. Вот оно, то самое Q, которым заканчиваются все уравнения. Мой фактор Х. Ответ, который я искала.

Никто не может сказать, что будет потом.

– Если бы это удалось измерить, доказать…

– Использовать, – добавил Сазонов, – вмешаться в клеточный обмен веществ и заставить клетку направлять энергию во внешнюю среду, а не на синтез собственных белков.

– Что будет при этом наблюдаться?

– Пока точно не известно. Наверное, человек будет просто постепенно слабеть, таять, пока не сойдет в могилу. И никто никогда не поймет, что же с ним произошло.

– Это ужасно – то, что ты говоришь!

– Знаю. Но наш мир задуман как мир хищников, и никакие религии не смогут с этим ничего поделать. Мир живет по правилам сильных. И будет гораздо лучше, если главное оружие будет в руках не самых последних подонков.

– Это ты – не самый последний подонок?

– Я подонок. Но есть много тех, кто хуже, чем я. Мне нечего было сказать. Я сама выбрала это знание. В конце концов, чем бы ни занимались ученые, в результате все равно получится то или иное оружие.

– Это необходимо, Алиса. Если нужно уничтожить террористов, то для этого все средства хороши. Разве нет? Я кивнула. Меня интересовало другое.

– Как у них это получилось? Как?

– Что именно?

– Изменение вируса и всех его свойств. Формирование устойчивости ко всем препаратам! Не понимаю, просто не понимаю! Моя жизнь на Марсе, мой единственный шанс – все безрезультатно. Я не знала, как пережить еще и это. Я столько боролась… Я столько раз поднималась – но только чтобы упасть. Хотя можно ведь сказать и наоборот: я падала, чтобы подняться. Как они это сделали?! Я буду валяться у них в ногах, я буду умолять их, пусть только помогут. Потому что больше некому мне помочь.

– Игорь? Можно тебя кое о чем попросить…

– Конечно.

– Однажды я попросила тебя, но ты отказался. А теперь у меня появилась еще более безумная идея. Он выжидательно посмотрел на меня.

2010

Ге н и й 4

80

– Я хочу полететь на Каллисто. Это был последний шанс. Мне все равно, кто они. Мне все равно, чем они занимаются. Опасно ли это – мне тем более все равно. Игорь, как ни странно, отреагировал довольно спокойно.

– Ты уже думала, как это можно осуществить?

– Я догадываюсь, что, если я просто так заявлюсь на их планету, меня по головке не погладят. Но есть один способ. Когда-то меня ему обучили… Я отогнала непрошеные воспоминания.

– Риччи?

– Нет, я тогда еще жила дома. Наш Старейший… Я не хочу об этом говорить!

– Что за способ?

– Вертушка. Имитация аварии. Вблизи планеты отключаются все поля, и корабль будто падает на планету.

– Ты думаешь, они придут к тебе на помощь?

– улыбнулся Игорь.

– По крайней мере у меня будет объяснение, как я там очутилась… И не отговаривай меня, я уже все решила.

Каллисто Четыре дня полета. Четыре дня практически без движения в голубоватом геле амортизатора. Никогда еще с такой скоростью я не перемещалась по Системе, однако перегрузки совершенно не чувствовались. Красная лампочка угрожающе горела, но я не стала дожидаться, когда торможение замедлиться. План был основан на максимальной реалистичности, а значит, придется потерпеть. Я отбросила крышку и вылезла из амортизатора. Голова разболелась в ту же секунду. Казалось, вся кровь прилила к голове. Борясь с приступом тошноты, я доползла до пульта управления и отключила все защитные поля. Больше я ничего не помнила. Кроме красновато-коричневого диска Каллисто, стремительно заполняющего экраны.

Ге н и й 4

2010

Губ коснулось ледяное стекло. Не знаю, откуда я знала, что именно стекло. Вслед за этим в сознание просочилось мерное гудение крейсерных двигателей. Я даже сумела на слух определить, что они работают в режиме, приближенном к планетарному. Значит, мы уже совсем рядом с Каллисто? Да, действительно, скоро посадка. Гудение усиливается, и уши начинает закладывать. Входим в атмосферу. Провал. Мне никогда не давались легко такие манипуляции, тем более на мощном крейсере военного образца. Я открыла глаза. Было светло. Вокруг меня столпились люди. Надо что-то сказать, – подумала я, – про аварию, про то, как все неожиданно случилось, про то, как я благодарна.

– Пока не надо говорить, вы получили мощную дозу облучения, вам ввели антидоты.

– Да и перегрузочку слабой не назовешь!

– хохотнул молодой голос, и его тут же кто-то одернул.

– Помолчи лучше, не отвлекайся. Купол сейчас захлопнется. И снова обратился ко мне.

– До прибытия на Каллисто можете отдыхать. Потом с вами захотят побеседовать. Это прозвучало не очень обнадеживающе, особенно из уст весьма сурового пожилого мужчины в военной форме, но я почему-то успокоилась. Так или иначе, но каллистяне все-таки вытащили меня из этой ямы, в которую я попала. За пультом управления сидела совсем еще юная, светловолосая, очень подвижная девушка в костюме цвета хаки. Хотя ей было запрещено вступать в разговоры с пленниками, она представилась: Джулия. Я перевела взгляд на экраны. Каллисто. Море оранжево-красной листвы, буйство джунглей, мерное колыхание почти нетронутого леса, среди которого темно-серыми глыбами высилось несколько оборонительных фортов. На базе имелся импровизированный космодром. Впрочем, назвать это космодромом было сложно: несколько старых ангаров и две взлетно-посадочные полосы, выполненные из бетонных плит. Я сначала не поверила своим глазам и, когда спрыгнула на землю, первым делом

81

потрогала материал, из которого были сделаны плиты. Никаких сомнений, бетон. Кое-где плиты уже потрескались, между некоторыми из них пробивалась живучая каллистянская растительность. Так вот почему посадка была такой жесткой.

– Как вы здесь летаете? – не сдержалась я. Джулия сверкнула блестящими черными глазами: – И ты так же будешь. Тебе теперь назад дороги нет. И я поняла, что она права.

– Я назад и не собираюсь. Джулия пожала плечами, непонятно, поверила или нет.

– Вам туда. К трапу подъехал запыленный серо-зеленый джип с открытым верхом. Все, кроме Джулии, которая осталась на корабле, сели в джип, мне досталось место на заднем сиденье, и я поняла, что это не простая случайность. Воздух Каллисто, несмотря на близость расположенного неподалеку от космодрома леса, был насыщен запахами металла, переработанного топлива, жаром, шедшим от всевозможных излучателей, дюз, ремонтных ангаров. В Куполе Каллисто, по всей видимости, давно прохудилось несколько защитных слоев, и здесь не могло быть и речи о какой-либо комфортной температуре. Впрочем, мне не привыкать: на Марсе была та же история. Впрочем, там хотя бы не экономили на противорадиационной защите, здесь же люди были обречены на верную смерть. Дорога, по которой не смогла бы пройти ни одна машина, кроме джипа-вездехода, петляла по джунглям, джип то и дело перелазил через преграждавшие дорогу метровые коряги, напоминая огромного неповоротливого жука. Несколько раз мы пересекали небольшие, но бурные речки, после форсирования которых я вымокла насквозь. Иногда дорожная колея вообще терялась, и тогда водитель направлял машину в относительно свободное пространство между деревьями, видимо, надеясь, что рано или поздно колея проявится снова. Моя голова болталась как на ниточке, когда машину трясло при переезде через какой-нибудь особенно жи-

вописный перевал, и я даже не заметила, когда же мы подъехали к базе. Джунгли закончились как-то стремительно – несколько минут, и мы уже прибыли в поселок, отмеченный следами цивилизации. Моему взору открылось то, о чем я только читала в скудных сетевых сводках. То, чего не видел ни один землянин. Я имею в виду живой землянин. Поселение первых колонистов выглядело так, как, наверное, несколько веков назад, когда предки сегодняшних жителей основали его. Небольшие приземистые дома, где окна больше походили на бойницы. Людей на улицах было немного, в основном вооруженные мужчины. Они все без исключения отдавали честь командору, доставившему меня, выкрикивая при этом чтото гортанное. Это были типичные каллистяне, бандиты, пираты, головорезы похлеще самых опасных земных бандитов. Мне стало неуютно. А я уже почти забыла о том, что вообще-то попала в плен. С каких пор Космос стал считаться безопасным?

– Следуйте за мной. Я спрыгнула с подножки машины и не без волнения ступила на каллистянскую землю. Командор уверенно вел меня куда-то, а я почему-то не могла заставить себя спросить, куда именно. Мы зашли в один из домов, командор вызвал лифт, а дальше произошло то, чего я меньше всего ожидала. Лифт нес нас в самые глубины астероида, в его потаенные внутренности, использованные каллистянами для строительства своей настоящей базы. Переходы, тоннели, подземные мосты, тайные норы. Жители Каллисто обустроили в глубинах астероида целую систему тоннелей и переходов. Я представить не могла, какие технические возможности потребовались им, чтобы вырыть эти извилистые кротовые норы, однако тут же поняла, что наполовину они имели естественное происхождение. По всей вероятности, астероид был частью расколовшейся под действием неведомой силы планеты, когда-то расположенной между Марсом и Юпитером. Чудовищный взрыв создал эти полости в коре астероида, эти трещины и расщелины, обустроив которые,

2010

Ге н и й 4

82

солнцепоклонники получили запутанную систему «кротовых нор», ориентироваться в которых можно было только с помощью специальных навигаторов. Один из повстанцев как раз достал навигатор, на его крошечном экранчике замелькали цифры. После протяжного звукового сигнала поднялась тяжелая механическая дверь. Я как будто и не уезжала с Земли. То место, куда я попала, больше всего напоминало филиал Андамарского университета. Все вокруг было белым, блестящим, сверкало чистотой, даже стены были выложены кафелем. Несколько человек сгрудились вокруг электронного микроскопа высотой в человеческий рост, причем в окуляр смотрел только один из них. Он переводил рукоятки из одного положения в другое, то приближая, то удаляя изображение, он же выводил картинку на экран в стене. Судя по всему, работа шла напряженно.

– Знакомые все лица! – воскликнул командор. – Марина! Я увидела, как с гамака, повешенного прямо в середине комнаты, поднялась женщина в мягких широких брюках и рубашке кричащих расцветок с рукавами, закатанными до локтей. Поднимаясь, она нашарила ногами сланцы, чертыхнулась, достала сигареты и только потом подошла к ним. Я с любопытством оглядела этот невероятный экземпляр женского пола. Первая моя мысль была: да что она на себя напялила? Даже я, когда только приехала из «Северного приюта», одевалась приличнее. Но через минуту я уже представить себе не могла, что можно выглядеть по-другому. Профессор Марина О’Келли питала странное пристрастие к выцветшим, растянутым шерстяным вещам, стоптанным сланцам и кроссовкам, мотивируя это тем, что ей так удобно. Странно, но именно эта женщина в мятой клетчатой рубашке с закатанными рукавами, в смешных браслетах на руках решит, что со мной делать. Командор кашлянул.

– Мы сочли необходимым привести ее к вам. На Границе произошла авария. Ее корабль…

Ге н и й 4

2010

– Я знаю, – сказала О’Келли, – пойдем со мной, девочка. И я послушно пошла вслед за ней. Она привела меня в полутемную комнату, которая, видимо, служила ей местом отдыха. Тяжелые шторы закрывали окна. Впрочем, мы находились глубоко под землей, и предназначение окон было мне непонятно. Я не могла взять себя в руки, старалась не смотреть на Марину и отмечала только какие-то детали: заставленные книгами полки, заваленный книгами стол, книги везде, даже на полу возле кровати и, видимо, под кроватью тоже. Несколько канделябров с незажженными свечами. Икона какого-то святого в самом дальнем, полутемном углу. Марина неслышно двигалась по комнате, зажигая свечи. Я уловила тонкий запах ее духов, отметила про себя широкую черную бархатную ленту, удерживавшую непослушные рыжеватые волосы, подумала, что ей, должно быть, около сорока, хотя здесь, в золотистом освещении этой комнаты, ее кожа была смуглой и гладкой, а глаза – черными, страшными и бездонными. Вдруг до меня дошло.

– Вы – О’Келли? Та самая Марина О’Келли?! Она обернулась и посмотрела на меня с интересом. Казалось, она абсолютно не удивилась.

– Откуда вы меня знаете?

– Но ведь вы и есть та самая О’Келли?! – лепетала я. – Но как? Вы же погибли… Я сама читала некролог… Я была на прощании в институте… Вы… Вы лежали в гробу… Она неприятно рассмеялась.

– Не я. Но это не важно. Так откуда вы меня знаете?

– Я Алиса Соловьева. Может, вы слышали, хотя вряд ли, конечно. Я работаю, то есть работала в университете Андамара. Она не ответила. Марина села напротив меня. Понять, о чем она думает, было сложно. А я вспомнила некролог в газете, сообщение о том, что научно-исследовательская экспедиция, которую возглавляла профессор Андамарского университета Марина О’Келли, погибла в полном составе. Несчастный случай. Отказ поля. Запаска не

83

сработала. А потом было прощание в институте. Я не была знакома с О’Келли, но много слышала о ней. Мы не пересекались по работе, потому что у нас была совершенно разная специализация. Кажется, она историк. Специализировалась по древним языкам. Несуразная специальность, на мой взгляд. Однако в институте до сих пор висит ее фото на стенде – и подпись: «Они творили историю университета».

– А ваше фото висит у нас на стенде, – неизвестно зачем сообщила я.

– Его не сняли? – удивилась легенда. – Так значит, мы с вами почти коллеги… Бывает же так! Некоторое время мы молчали.

– Что вы собираетесь делать? – наконец спросила я. Она рассмеялась.

– Увидишь. Ты любишь, когда тебе гадают?

– Простите?

– Гаданьями интересуешься?

– Честно говоря, нет. В руках у профессора откуда ни возьмись появились гадальные карты.

– Вы серьезно? Я начинаю сомневаться…

– В чем?

– В том, что вы – это вы! Она ничего не ответила и начала раскладывать карты.

– Когда ты родилась? Я назвала дату рождения. Она вдруг замерла, но тут же взяла себя в руки и принялась за какие-то расчеты. Несколько раз она вставала, подходила к стеллажам и доставала оттуда полупрозрачные листы бумаги, испещренные какими-то значками. Потом снова садилась за свои расчеты, что-то писала, стирала, видимо, ошибалась и начинала заново. Усталость сказалась, и меня стало клонить в сон. Я уже не обращала внимания на ее чертыханья, на то, как она то и дело закуривала и, не докурив одну сигарету, тушила ее и бралась за другую. Комнату застилал дым. О’ Келли курила крепкие сигареты. Несколько раз она как будто задумывалась, дотрагивалась до бус на своей шее – маленькие

бусинки, нанизанные на резинку, – оттягивала их, потом отпускала, и они с щелчком возвращались на место. Мне надоело ждать. Я встала и прошлась по комнате, подошла к стеллажам, провела пальцами по корешкам книг. Бегло просмотрела названия. Как я и думала, в основном научная литература. И вдруг я увидела икону. Странно-коричневый, испещренный крошечными трещинками Лик святого. Я медленно приблизилась к нему. Я коснулась старого, покрытого краской дерева, оно было шершавым на ощупь. Я вдруг испытала такое отчаяние, какого не испытывала, даже когда узнала о том, что со мной произошло, о медленной смерти в моей крови, о том, что яд, который нельзя исторгнуть, неминуемо убьет меня. Мне было и стыдно, и страшно, и безнадежно, и ясно. Ясно, что ничего нельзя исправить, ничего нельзя вернуть. Все ценное, нужное, данное Господом Богом, испоганено, обезображено, оставлено умирать. И моя греховная душа никогда больше не возродится. И никакой вечной жизни нет, ничего нет, потому что я сама, сама все уничтожила. Я коснулась пальцами Лика. Что со мной? Я ведь никогда и ни во что не верила. Но приходится поверить. «Прости», – прошептала я. Прости меня за все, что я тебе сделала… Прости меня, моя любовь. Прости – не Риччи. Прости – любовь, которая заслуживала того, чтобы сбыться и не сбылась. И прости – жизнь, которая теперь прервется, ничего не сделав, ничего не сказав, промотавши по Земле беспокойную юность, без толку… Без смысла, без Дела, без успокоения. Прости – я сама. Чем бы я ни была. Кем бы я ни стала. Прости, что все так получилось и шансы на спасение призрачны. Прости меня, я. За то, что так необдуманно, глупо и быстро бросила тебя в жизнь, тебе не предназначенную, чужую, опасную. Простите. И, наверное, до свидания. И что-то случилось. Что-то изменилось. Здесь, в этой комнате, в дуновении воздуха, в жаре

2010

Ге н и й 4

84

свечей, в странной полутьме по углам комнаты, в блеске зеркал. И даже во мне. Что-то изменилось навсегда. Я изменилась. Мне вдруг стало легче. Я получила… Прощение? Я почувствовала взгляд О’Келли и обернулась. Оказалось, что она уже давно не гадает, а молча сидит и смотрит на меня.

– Ну вот и все, – объявила О’ Келли и, вознаграждая себя за труды, достала новую сигарету.

– Что там? – я сделал попытку заглянуть в ее записи, но она шутливо прикрыла их рукой. Однако, когда она взглянула мне в лицо, я испугалась. Я медленно опустилась в кресло. Профессор помахала рукой, разгоняя клубы дыма.

– Ну что ж, нам с тобой надо очень серьезно поговорить.

– Я вас слушаю.

– Ты можешь ничего не рассказывать о себе. Мне уже все ясно. Я знаю, зачем ты приехала и чего ты от нас хочешь. Что ж, быть может, я могу помочь тебе. Но и ты должна будешь кое-что сделать для нас.

– Что угодно! – вырвалось у меня.

– Как быстро ты сдаешься, – усмехнулась О’Келли, – я думала, ты скажешь, что ни за что не будешь работать на преступников и террористов. Я пожала плечами.

– Как я понимаю, у меня нет другого выхода.

– Ну и отлично. Но я все-таки кое-что скажу тебе, а ты уж сама решай, как распорядиться этой информацией. Забудь все, что ты слышала о нас. Просто забудь, и все. Мы не ставим перед собой задачу уничтожить Землю, захватить власть и так далее и тому подобное. Мы не воюем с Империей. Мы просто хотим вырваться.

– Вырваться? О’Келли кивнула.

– Мы хотим уйти. Мы хотим попасть за пределы Системы, добраться до ближайшей звезды и основать там колонии.

– Но это невозможно!

– Почему же? Возможно.

– Андамарская империя планирует межзвездные полеты только через тридцать лет! Нужны

Ге н и й 4

2010

двигатели принципиально нового типа, потребляющие мало топлива – так, чтобы его хватило до другой звезды! О’Келли махнула рукой.

– Бредни. В которые ты, умная вроде бы девушка, веришь. Попасть за пределы Системы не получается совсем по другой причине, о которой вам, обывателям, конечно, не говорят.

– По какой же?

– Система окружена каким-то неизвестным Полем. Энергетической структурой, настроенной на то, чтобы уничтожать все живые организмы, которые попытаются ее пересечь.

– Поэтому корабли и не возвращались назад?

– прошептала я.

– Конечно. А вовсе не потому, что им не хватало топлива. Как вообще можно в это верить?!

– Можно.

– Если об этом везде говорят. Я помню Землю. Там быстро отучают думать и сопоставлять факты. Совет знает свое дело.

– О чем вы? – не поняла я.

– Я говорю о Высшем Совете. О тех, кто в действительности правит Империей, находясь в тени, выставляя напоказ марионеточных правителей, принимающих решения, направленные на медленное уничтожение землян.

– Подождите, подождите! Какой еще Совет?

– Система разделена на девять зон, соответственно количеству планет. Высший Совет – это девять Властелинов Системы. Они – группа самых могущественных людей мира. Они контролируют все: финансовую систему, СМИ, телевидение. Наших политических лидеров. Спецслужбы. Армию. Все. Все планеты Системы.

– Но… Но как это возможно? Откуда они вообще взялись?

– Они сколотили состояния на первых межпланетных перелетах. Они действовали очень быстро: то, что не принадлежит никому, можно забрать себе. Ведь первые годы полетов планеты вообще никому не принадлежали. Шли разговоры о нецелесообразности дальних полетов. Слишком много затрат, а что там в действительности, никто ведь не знал. Они воспользовались несовершенством законодательной базы,

85

сумятицей, следующей за первыми экспедициями. Несколько лет – а потом дым развеялся, а они уже короли какой-нибудь маленькой планетки. По большому счету они скупили всю Систему.

– Вы сказали, что они принимают решения, направленные на уничтожение землян. Зачем? О’Келли посмотрела на меня так, что я ощутила себя полным ничтожеством.

– Как? Ты еще не поняла? Проникнуть за пределы Системы сложно. Быть может, это никогда не удастся сделать. Ресурсы ограничены. Значит, часть людей нужно уничтожить. На следующий день меня вызвали к Марине для продолжения разговора. Марина стояла, полностью готовая к выходу за пределы Купола.

– Я хочу кое-что показать тебе, – без всяких приветствий начала она.

– У меня к вам тоже много вопросов.

– Вот в дороге и поговорим. Машина пришла через полчаса. Это был стандартный каллистянский джип-вездеход, быть может, тот самый, на котором меня привезли на базу.

– Нам долго ехать?

– Пару часов.

– Вы решили, что будете со мной делать?

– задала я волнующий меня вопрос.

– Ты окажешь услугу нам. Мы окажем услугу тебе.

– Какую конкретно услугу? – спросила я.

– Ты откроешь нам Путь, – ответила О’Келли.

– Что это значит?

– Ты полетишь за пределы Системы, а мы последуем за тобой.

– Что? Я не понимаю шуток на эту тему.

– Никаких шуток, Алиса. Внезапно я поняла, что она не шутит. У нее просто нет времени развлекаться. У меня пересохло во рту, сердце заколотилось.

– Но ведь я умру? Как пилоты тех кораблей… Просто исчезну.

– Кто тебе сказал? Алиса, я тебе поражаюсь. Ты родилась в «Северном приюте», со временем тебе были бы открыты тайны, о которых ты даже не имеешь представления. А ты променяла это на какой-то вонючий университет!

– Это вы Андамарский университет называете вонючим? – поразилась я.

– Можно подумать, я там не работала! – фыркнула О’Келли. – Так вот слушай, Поле – это особый вид энергии, следовательно, преодолеть его может что-то или кто-то, имеющий больший в числовом выражении энергетический потенциал. У тебя он есть.

– Это бред! Вы не можете меня заставить!

– Алиса, я не собираюсь тебя заставлять. У тебя просто нет другого выхода. Ты что, выбираешь медленную смерть?

– Нет. Только не это. Но почему вы решили, что именно у меня это получится?

– Я видела твою судьбу, помнишь? И сегодня ты получишь еще одно доказательство твоего предназначения. Мы скоро приедем. Я не стала спрашивать, что меня ждет. Ясно было, что ничего хорошего.

– Поверь мне, Алиса. Я знаю, что говорю. В конце концов для того, чтобы тебя убить, незачем отправлять тебя на окраину Системы.

– Но почему вы решили, что мой энергетический потенциал превысит напряженность поля?!

– Я не могу объяснить тебя, что такое энергия, и, наверное, никто не сможет. Я знаю только, что вопрос энергии – самый важный вопрос. Старейшины «Северного приюта» давно это понимали. От него зависит, как сложится твоя жизнь, многого ли ты добьешься и хватит ли у тебя сил осуществить задуманное. Можно сказать, что это сумма энергии всех клеток твоего организма. А можно сказать, что это сила твоей души.

– Но почему я?

– Ты – принцесса «Северного приюта». Ты использовала «вертушку» и осталась жива. Ты уже много лет борешься с вирусом, от которого другие сгорают за несколько месяцев. И, наконец, у тебя единственный корабль в Системе, предназначенный для межзвездных путешествий.

– Откуда вы все это знаете?

– Я много лет провела на Каллисто. В древних книгах, которые мы нашли здесь, говорится о человеке, который сможет покинуть Систему и поведет за собой остальных. И я все больше убеждаюсь в том, что это ты.

2010

Ге н и й 4

86

– Откуда здесь, на Каллисто, древние книги? Ведь Каллисто всегда было необитаемым?

– Я тоже хотела бы это знать. Я считаю, что когда-то Каллисто посещали цивилизации, жившие на земле до нас. Я ведь историк. У меня есть основания так думать.

– Тогда куда они делись, эти цивилизации?

– Думаю, они сделали то, что пока не удается нам. Они вырвались. У них получилось. Пара часов растянулась на полдня. Палящее солнце накалило машину так, что не помогали включенные на полную мощность кондиционеры, двигатель работал на износ, а линия гор на горизонте и не думала приближаться. Я смотрела в окно и видела Пустыню – много-много часов. Пустыня. Древняя и неизменная. Она была здесь до того, как пришел Человек, построил Купол и наполнил планету газом, которым мог дышать. Она помнила тех, кто был раньше. Боже, откуда эта мысль? Кто был раньше? Такое ощущение, что ко мне в голову забралась чужая мысль.

– Очень жарко. Может, поднимемся в воздух? О’Келли кивнула водителю, и флайер поднялся в воздух. Вскоре пустыня закончилась. Теперь мы парили над ущельями, на дне которых клубился туман.

– Здесь есть очень красивые места, – нарушила молчание О’Келли, – как-нибудь потом я могу их тебе показать. Очень красиво. Каллисто вообще во всех отношениях лучше Земли.

– Почему вы так думаете? – не сдержала я удивления.

– Может, ты поймешь потом… Я отвернулась и принялась неотрывно смотреть вниз. Бездны, дна которых не было видно, притягивали взгляд. Я не могла оторваться от созерцания черного клубящегося тумана, пустого и обволакивающего, скрывающего бездонные водопады на дне ущелий.

– Где-то здесь есть Водопад Забвения, – сказала профессор, – то, о чем думаешь, стоя возле него, навсегда стирается из памяти.

– Вы это делали? Правда работает?

Ге н и й 4

2010

– Я не делала, – помедлив, ответила О’Келли, – хотя стоило бы. Но не думаю, что это правильно. А ты? Я пожала плечами.

– Ну, конечно, тебе еще нечего забывать. Я не могла с ней согласиться, но спросила только: – А вам есть что забывать?

– Милая девочка, ты задаешь такие вопросы… Ну, да, мне есть что забывать.

– Я вам рассказала все. Теперь ваша очередь. Она улыбнулся.

– О чем ты хочешь спросить?

– Ну хотя бы о том, почему вы не на Земле? Почему вы провернули всю эту штуку с аварией?

– Почему я не на Земле? – повторила О’Келли и остановила флайер. Кораблик завис в воздухе, поддерживаемый только силовыми полями. Поднялась дверь. Я вжалась в спинку сиденья.

– Выходи, – сказала она, – выходи, не бойся.

– Куда выходить? – пролепетала я.

– Наружу, – и она сама, подавая пример, вышла через образовавшийся проем. Кораблик окутывало силовое поле, по которому можно было ступать. Однако со стороны это выглядело по меньшей мере странно: О’Келли подпрыгивала, махала руками, звала меня, и при этом казалось, она ходит по воздуху. Я ступила на воздух и пошла. Воздух был плотным, как вода. Тугие струи расступались передо мной. Легкий ветерок ласкал лицо и шею. Мы были очень высоко, однако было тепло, и разряженность воздуха совершенно не чувствовалась. Видимо, искусственная атмосфера Каллисто было однородной на всем протяжении.

– Молодец! – кричала О’Келли. Я поморщилась; этот звук был здесь явно лишним, но все-таки пошла по направлению к ней.

– Тебе нравится? И на этот раз я не стала возражать. Здесь, между небом и землей, ну, пусть Каллисто, все было просто. И так сложно. Я как будто поняла, что в этом мире больше нечего ловить, и оставила все земные заботы. Нечего ловить… Нечего искать. Риччи… Все это уже не важно.

87

– Нравится? Это волшебно! – сказала я.

– Смотри. Вот она, твоя Земля, видишь? Я взглянула вверх. Юпитер заполнил полнеба. Это был огромный пылающий шар, испещренный красными и оранжевыми полосами. Он как будто пульсировал, его сила вливалась в нас. Я задохнулась, я не могла оторвать взгляда. Он был похож на звезду, только его свет не ослеплял, а жар не испепелял. Остаток неба был как черный бархатный купол, как мантия, вся в мелких звездах, спадающая с плеч светила. Я стояла на самом краешке неба, а оно все еще было высоко. И я понимала: как бы высоко мы ни поднялись, оно все равно будет выше, потому что оно бесконечно.

– Вот она, Земля, – повторила О’Келли, и я наконец увидела маленькую трепетную звездочку, которая то почти гасла, то, как будто опять набравшись сил, начинала светить ярче.

– Чем дальше от Земли, тем лучше, – сказала она, – когда я впервые увидела это, то решила, что в принципе забралась достаточно далеко. Знаешь, я не могу никому подчиняться. А здесь мне самое место. Но нам надо идти. Флайер остановился у подножья горы. Уже наступил вечер. Закатное солнце окрасило пески в кирпично-красный цвет, и пейзаж напомнил мне далекую марсианскую пустыню. Черная цепь скалистых гор зигзагом прорезала багровое небо. О’Келли отправилась к едва заметной расщелине, и я последовала за ней. Я не запомнила лабиринты и подземные переходы, в памяти осталась сумятица каменных стен, полутьма коридоров и лифты, бесшумные лифты, уносившие нас все глубже и глубже под землю. Я слабо удивилась, насколько надежны укрепления повстанцев, подумала, что наземный поселок – лишь обманка, необходимая при воздушно-космическом нападении, а настоящее укрытие – вот оно, глубоко в недрах Каллисто… Но на самом деле меня все это уже не волновало. О’Келли остановилась возле одной из дверей и ввела код. Пока шла проверка, я бесцельно нацарапала ключом кружок на каменной стене, пересекла его несколькими линиями, получилось забавно.

– Что ты делаешь?! Я непонимающее уставилась на нее.

– Что это у тебя?

– Ключ от моего корабля. А что такого? Здесь нельзя рисовать на стенах? Она не ответила. Я дотронулась до каменных стен. Древние обветренные камни были теплыми. Казалось, они сделаны из настоящей естественной породы, хотя наверняка камни имели синтетическую природу.

– Похожи на настоящие, правда? Хотя каждый камень имеет генетически модифицированную структуру.

– Какая генетическая структура у камней?

– Хочешь сказать, что они не живые? – усмехнулась профессор. – Генетическая структура есть у всех. У мира есть геном.

– У какого мира? У планеты? Или у Системы?

– У всего мира. Изменишь генетическую структуру мира – изменишь предопределенность. Но мы пришли. Мы стояли перед прозрачной дверью. Естественные пещеры в коре Каллисто, углубленные и расширенные строителями Крепости, были оснащены самым современным оборудованием. Я увидела над дверью маленький экранчик: на нем мигали цифры, шла идентификация введенного кода. Наконец, защита отключилась, и мы очутились в огромной полутемной пещере. Как только мы вошли, помещение наполнилось мягким золотистым светом. Воздух стал мягким и теплым. В моей голове заиграла убаюкивающая музыка. Что со мной? – пронеслась мысль. И сразу же наступило успокоение. Меня больше ничего не могло взволновать или разозлить. Если бы на моих глазах убивали человека, я бы стояла и смотрела на это, не в силах пошевелиться. Я шла, спотыкаясь. У меня под ногами лежал округлый белый камень. Я машинально подняла его и положила в карман куртки. Профессор щелкнула пальцами перед моим лицом.

– Эй, не засыпай! Подожди, сейчас я отключу свет! Совсем забыла! Глаза закрывались сами собой, я почти падала на О’Келли и только огромным усилием воли

2010

Ге н и й 4

88

удерживала себя от погружения в надвигающуюся пустоту.

– Это усыпляющий свет, – пояснила О’Келли, – если даже кто-нибудь найдет это место, ему никогда не выйти отсюда. Он просто заснет и будет спать, пока его не найдут. Я поневоле заинтересовалась.

– И что же, нет никакого «противоядия»? Никогда не слышала об усыпляющем свете! О’Келли поморщилась.

– Еще один грешок наших предков. Свет с измененной генетической структурой. В состав его волн вошли мельчайшие частицы снотворного.

– Потрясающе, – прошептала я.

– Ты еще увидишь много всего… потрясающего, – улыбнулась профессор.

– Что это? Перед нами высилась стена. Она перекрывала нам движение. Я не видела, где она заканчивается. Она уходила куда-то очень высоко и терялась в темноте пещеры. Я подошла к ней ближе, мне вдруг нестерпимо захотелось коснуться стены руками. Я сделала это. И на Стене проступили письмена. Я не знала, что они означают. Я видела только, как меняется их цвет. С красного на черный. О Боже! Стена была объята пламенем! В пещере, где кружилась голова от недостатка кислорода! Я схватила О’Келли за руку. Ее пальцы были холодны, как лед. Она стояла, не двигаясь. Я бросилась бежать. Она схватила меня за руку. Я встретилась с ней взглядом, и внезапно меня объял ужас.

– Это ты, все-таки это ты… – прошептала она.

– Бежим! Она не отпускала мою руку. Я представить не могла, что в ней столько силы. О’Келли сделала несколько шагов по направлению к Стене. Я вдруг поняла, что совершенно не чувствую жара. Огонь был холодным. На черной обугленной Стене проступали огненные письмена.

– Это Стена Предназначения, – нарушила молчание О’Келли, – огонь означает, что тебе

Ге н и й 4

2010

надо пройти Очищение. Только после этого ты сможешь обрести то, что ищешь.

– Боже мой! Надписи погасли.

– Пойдем. Надо выбираться отсюда.

– Ты сказала, что это Стена Предназначения. Ты прочитала эти надписи?

– Да, прочитала.

– Говори.

– Сазонов не ошибся в тебе. Ты – та, которая может покинуть пределы Системы. Внезапно она схватила меня за руки.

– Алиса! Я не знаю, кто ты! Но я знаю, что ты можешь нам помочь!

– Подождите, что вы сказали? – я не могла поверить. И не в то, что мне предназначено побывать там, где не бывал еще ни один человек.

– Сазонов? Вы сказали: Сазонов? При чем здесь Игорь?! О’Келли отпустила мои руки.

– Да, Игорь Сазонов. Он один из нас. Он состоит в Совете, но его место там только по праву рождения. Он давно сделал свой выбор. Он с нами. Теперь ты знаешь все.

– Но он… – у меня слезы брызнули из глаз, – он убедил меня, что вы знаете, как мне помочь! Он заставил меня поверить, что здесь, на Каллисто, я найду решение! Марина попыталась меня обнять. Я оттолкнула ее.

– Мне плевать на ваш Совет! Мне все равно, что будет с вами! Я вас ненавижу! Даже если я могу пересечь Поле, теперь я ни за что не сделаю этого!

– Алиса, дорогая!

– Как вы могли? Нет, как он мог?!

– Послушай меня, Алиса! Ты должна нам помочь! И себе тоже.

– Как? Вы не можете мне помочь… не можете… О’Келли усадила меня в машину, всю дорогу обратно я молчала. Когда мы вернулись на базу, я обратила внимание на непонятное оживление на улицах.

– Совсем забыла, сегодня же возвращается наш корабль, – пробормотала О’Келли, – вернулась экспедиция на окраину Системы.

89

– Еще одна бесплодная попытка? – съязвила я.

– Почему же бесплодная? Надеюсь, им удалось получить новые сведения о структуре Поля. Команда прибыла в джипах с открытым верхом, они стояли, держась за бортики, и их легко можно было разглядеть.

– Пойдем. Поприветствуем наших ребят! Она проволокла меня через толпу, и я не успела опомниться, как очутилась рядом с одной из машин.

– Знакомься, – услышала я голос О’Келли, – капитан экспедиции Риччи Киюмжу. Ториополис.

Стороны Мы победили время и замкнули круг. Свели вместе прошлое, настоящее и будущее и ответили на все почему. Звезды погасли, а море зажглось теплым, едва слышным свечением, как будто отдавая тепло, накопленное за день. Я не отрываясь смотрела на Риччи. И понимала, что минувшие десять лет не изменили моих чувств ни на йоту. Больше не было слов. Больше не было лет. И все, что было между нами, и все, что не сбылось, мгновенно вспомнилось, встало передо мной – и тут же было прощено и забыто. Я все еще любила Риччи, и теперь, когда мы встретились снова, спустя десять лет, по-другому, казалось, и быть не могло. Комната тонула в полумраке. Поленья в камине почти догорели. Непроглядные чернота и холод остались за окном. Я лежала, закрывшись одеялом до самой шеи, и наблюдала за тем, как Риччи подбрасывает в камин новые поленья. Как долго я не видела тебя, как долго я тебя ждала, как же я любила тебя… Я так любила тебя – это было ни с чем не соизмеримо. Я помедлила и прошептала так тихо, что он не услышал, не мог услышать: это есть. И, наверное, будет. Как это будет давно… Риччи встает и подходит ко мне, опускается на постель рядом со мной и вдруг чувствует чтото, какое-то отторжение, в котором я сама не до конца отдаю себе отчет и которое я не собиралась ему показывать.

Наши взгляды встречаются, и вдруг он что-то понимает.

– Ну что ж, у меня нет другого выхода. Придется рассказать тебе все.

– О том, почему ты исчез тогда на столько лет?

– Да. И об этом тоже. Тогда он начал говорить. Его быстрый тихий голос падал в пустоту моего недоверия. В пустоту, закравшуюся в комнату. В черную пустоту зимы – без жалости и сомнений. И вдруг я поняла, что он проговаривает это впервые. Он никогда раньше никому не рассказывал об этом. Сазонов был прав: в это сложно было поверить, но, наверное, стоило, потому что это было правдой. …Все началось во время той операции в заливе Штормящего моря. Может, ты слышала сводки? Это было в январе двенадцатого года. Тогда самые ожесточенные бои шли за крепости на берегу залива. Мы заняли одну из них, у нас все в порядке с продовольствием и с оружием. В общем, удерживать ее мы могли бесконечно долго. Нам необходимо было только дождаться подкрепления. Риччи помолчал, возвращаясь мысленно в тот день, разделивший его жизнь на до и после. …А нас бросили в бой. Против превосходящих нас в десять раз сил противника. Они применяли ВКН – воздушно-космическое нападение. Проще говоря, поливали нас огнем с воздуха. Выжгли все на много километров вокруг. А мы даже не могли укрыться в Крепости.

– Почему?

– Потому что приказ был наступать.

– Против кого наступать? Против космических огнеметов? Риччи вздохнул: – Я потерял тогда лучших людей. Нет, я потерял тогда всех своих. Самая лучшая группа. Разряд альфа. Все погибли из-за самого идиотского приказа, который я когда-либо слышал. А наступать было не на кого. Вокруг нас не было ни одного человека. Каллистяне не выбрасывали десант. Они даже не высаживались на планету. Но укрыться в Крепости мы не могли.

2010

Ге н и й 4

90

– Но зачем? Почему?

– Потому все наше руководство, по крайней мере основная его часть, подчинялось приказам Высшего Совета. Я не говорю о нас, о рядовых. Нет. Я даже не говорю о своих непосредственных командирах. Они просто подчиняются приказам. А вся военная верхушка так или иначе зависит от приказов Совета. – И, предвидя мой вопрос, продолжил: – Я еще ничего не знал тогда, но в тот день я понял все. Нас предали. Мы были там никому не нужны. Нас загнали туда специально, чтобы убить. Вот и все.

– Кто они? – тихо спросила я.

– Они – это Высший Совет. Это одно из их названий. Это Главы девяти планет. Не президенты и не Император. Это тайная верхушка, которая руководит всеми, в том числе императором.

– Я знаю, О’Келли рассказывала мне. Скажи мне, мы… мы будем теперь вместе? Эти слова сами собой сорвались с моих губ.

– Понимаешь, Алиса…

– Понимаю, – я начала одеваться.

– Подожди. Ты не так меня поняла. Теперь ты знаешь обо мне. Знаешь, какой выбор я сделал. Я хочу быть с тобой, но не могу ничего от тебя требовать.

– Что значит «требовать»?

– Ты видишь, как мы живем. Ты знаешь, каковы наши шансы. Мы по другую сторону баррикад. Я обняла его.

– Риччи, я всегда буду с тобой на одной стороне баррикад. На следующее утро я и Риччи встретились с О’Келли. Джулия была там же и накрывала на стол.

– Я согласна, – только и сказала я. Улыбка осветила ее лицо.

– Я очень рада. А теперь не злись и поздоровайся с человеком, который направил тебя сюда. Я оглянулась, уже зная, кого я могу увидеть.

– Ты сможешь меня когда-нибудь простить?

– улыбнулся Игорь. – Прости, но не мог же я тогда сказать тебе все. В Андамаре повсюду глаза и уши.

– Ты же знаешь, что я не могу на тебя злиться!

Ге н и й 4

2010

Мы обнялись. Простить Сазонова было легко. Риччи – совсем другое дело.

– Теперь к делу, – сказала О’Келли. – Алиса, ты должна знать кое-что. Недавняя экспедиция сумела установить, что Поле неоднородно на своем протяжении. Кое-где отмечаются участки разряженности. Именно они, по всей видимости, нанесены на эту карту. О’Келли разложила ее на столе.

– Алиса, ты меня слушаешь? Когда ты полетишь туда, тебе нужно будет уметь ею пользоваться.

– Да-да, я понимаю.

– Проблема в том, что у нас есть только половина карты.

– А другая половина? – Я сделала заинтересованное лицо.

– Другая половина хранится в тайниках Совета. Так было решено давным-давно, чтобы не нарушать паритет. Бред, конечно. В этом вопросе мы очень надеялись на Игоря…

– Это оказалось не так просто. Она хранится в доме у главы Совета. Я не мог туда проникнуть. Я пожала плечами.

– Я могла бы попытаться.

– Алиса, что с тобой сегодня? Это слишком рискованно. Мы не можем тебя туда отправлять! У тебя другая цель.

– Как хотите. Я заметила испытующий взгляд Сазонова. И не смогла отвести взгляда. Я улыбнулась ему, но он остался серьезен. И все-таки я не ответила на этот невысказанный призыв. Я не готова была простить Риччи. Быть может, я никогда полностью не смогу его простить, но, черт возьми, я найду какой-нибудь более оригинальный способ мести. И все-таки порох пребывал опасно сухим, и я не могла этого не чувствовать. Усилием воли я погасила огонек, зажегшийся в самой глубине моего сердца. Внезапно с потолка посыпались камни, раздался грохот, я бросилась на пол. Воздушнокосмическое нападение. А точнее, первые бомбовые удары, предшествующие битве. Значит, основные силы Андамара скоро будут здесь.

91

– К космодрому! – крикнул Риччи. – Быстрее! Мы мчались полутемными подземными коридорами, на ходу перебрасывая друг другу оружие. Через несколько минут мы уже были на космодроме. Мы оказались на равнине, подобной морю, испещренному серебряными бликами готовых к старту космических кораблей. Флот был готов к бою всегда. Люди занимали свои места в считанные минуты. Все знали, что этот день наступит. И он наступил. Впереди стояли «ангелы» – самые мощные смертоносные корабли, начиненные нейтронными бомбами. На их совести – прорыв первой линии обороны противника и, по сути, перенос борьбы на вражескую территорию. Далее – несколько десятков линейных крейсеров, достаточно автономных, с большими скоростями и мощным вооружением. При достаточном везении они вытеснят флот противника с начального театра военных действий. Потом настанет время классических линкоров, задача которых – удержать завоеванные позиции. Соответственно – пара мощных торпед на борту, несколько электронных лазеров, один боевой аннигилятор, вся остальная энергия пойдет на формирование общего непробиваемого защитного силового поля, которое окутает завоеванное пространство. Я перевела взгляд туда, где, ближе к горизонту, стоял «наш резерв», хотя, думаю, если речь зайдет о нем, то Каллисто уже ничего не поможет. Огромный корабль-матка, похожий на выброшенного из моря кита, на борту которого помещалось двести истребителей с боеголовками, по мощностям не уступающими андамарским. С целью прикрытия «матки» и линкоров от легких истребителей противника каллистянские конструкторы разработали еще один тип корабля – легкий крейсер, подвижный, защищенный заметно хуже линкора и линейного крейсера и вооруженный большим количеством малых орудий, бессильных против линкора, но пригодных для массового уничтожения миниатюрных “истребителей”. К тому же такие крейсера на втором этапе боя начнут возглавлять атаки истребите-

лей, стремясь связать боем корабли прикрытия противника. Так что фирменные каллистянские истребители разбились на два подкласса – оборонительных легких эскортных крейсеров и наступательных легких ударных. Каллисто против могучей Андамарской империи. Почему я говорю «против Андамарской империи»? Против Земли. Против моей Родины. Но, возразила я себе, что же делать, если за последние полтысячи лет именно Земля стала средоточием зла. И – твердыней Совета. Хотя к чему я себя обманываю? Я на стороне Каллисто, потому что Риччи тоже на стороне Каллисто. А я устала быть от него на противоположной стороне баррикад. Все эти годы, что я пыталась его забыть, меня не покидало чувство, что я плыву против течения. Так что я сделала свой выбор. Над равниной стоял мощный ровный гул. Все корабли были готовы к старту. Я поискала взглядом свой звездолетик. Он находился в привилегированном положении: прямо под боком у корабля-матки, надежно защищенный еще и группой истребителей. Я повернулась к О’Келли: – Это еще зачем?!

– Как зачем? Мы должны надежно защищать нашего оракула.

– Оракула? Профессор пожала плечами.

– Алиса, я не все сказала тебе. Ты не только можешь попасть за пределы Системы. Ты... Я не знаю, что ты такое! Ты можешь подключиться к энергии нашего мира и передать ее нам. Это уже было, вспомни! Там, в пещере! Я знала, что она права. Я чувствовала никогда не испытанное прежде нетерпение. Мозг не может долго терпеть непосильное напряжение и сбрасывает его как ненужную одежду, оставляя только просчитанные действия. Кажется, будто это не с тобой. Будто не ты сейчас отправишься сражаться, а кто-то другой, кого зовут так же, но кто не имеет к твоей жизни никакого отношения. Бой закончится. Ты снимешь наушники, встанешь и уйдешь. Как будто закончилась очередная игрушечная «стрелялка». И, только покидая

2010

Ге н и й 4

92

корабль, коснувшись его запотевше-раскаленного борта, поймешь, что все это было на самом деле. Я сделала выбор. И теперь меня больше интересовало, на каком истребителе будет Риччи. Об этом я и спросила у Марины. Она протянула мне электронные очки, в которых ко мне мгновенно приблизился и линкор, в экипаже которого состоял Риччи, и он сам. Я разглядела его слегка напряженное, внимательное лицо, растрепавшиеся волосы. Второй пилот говорил ему что-то, чего я не могла слышать, он повернулся к нему, но мне показалось, что сейчас мы с ним наверняка встретимся взглядом. Номер корабля я запомнила навсегда. Космодром находился в том приподнятом состоянии, которое граничит с ужасом и всегда предшествует бою. По местам! Флот стартовал одним цилиндром, одновременно и с огромной скоростью, чтобы уже в пространстве развернуться в двухуровневую плоскость, дающую возможность вести одновременный огонь всем флотом. Крышка амортизатора опустилась, и почти сразу же зажегся экран состояния на ее внутренней поверхности. Я вздохнула с облегчением. Система работала нормально. Я быстро просмотрела информацию о своем состоянии, удалила рекомендации и перевела систему во внешний режим. Теперь я могла видеть происходящее во всех подробностях. Я смогу. Я знаю. Я верю О’Келли. И действительно, мое внутреннее видение заработало сразу, как только я подумала о нем. Теперь я могла наблюдать за происходящим в двух режимах – на экране и… и на самом деле. Я вздрогнула и отключила экран, свет от которого резал глаза. Система видеонаблюдения была мне уже не нужна. Своим внутренним взором я видела подлинное соотношение сил. Основная энергетическая плотность собралась вокруг корабля-матки. Я видела плотное серое облако, прошитое, как прожилками крови, красными лучами лазеров. Флагман шел вне боевого порядка, в отдельном защитном ордере из истребите-

Ге н и й 4

2010

лей. Истребители, не задействованные в эскорте флагмана, готовились к атаке флангов и тыла боевой плоскости противника. Соответственно, универсальные крейсера прикрыли именно эти направления. Пока что все шло по плану. Я поискала взглядом корабль Риччи и немедленно получила ответ. 037 шел в правом крыле флота, готовясь к атаке соответствующего фланга. Я была первой, кто ощутил приближение вражеского флота. Я ощутила его приближение как надвигающееся цунами, как огромную черную волну, захлестнувшую полсистемы.

– Центральная, – сказала я, стараясь, чтобы голос дрожал поменьше, – они приближаются. Закрыты мощным силовым полем, поэтому вы их не регистрируете.

– Вас понял. Флот немедленно перешел в боевую двухуровневую плоскость. Линия кораблей противника изогнулась, образуя полуцилиндр и охватывая наш флот. Я выругалась и сообщила о маневре. Андамар получил возможность сосредоточить огонь на нашей граничной боевой линии! После переходных маневров, когда земляне поняли, что мы немедленно перестраиваемся в соответствии с их передвижениями, их силовые поля были отключены.

– Они решили не тратить энергию. Все равно бесполезно!

– Хорошо соображают, – рассмеялась я. Я чувствовала легкое приятное головокружение. Как я могла быть такой глупой! Какое заблуждение считать, что мир таков, каким мы его видим. Как глупо думать, что если мы не можем увидеть, потрогать, понять что-то, то этого чегото нет. Есть. Я вижу темные пятна истребителей и жемчужно-серую массу флагмана. Я ощущаю каждое их колебание, каждое движение, я даже могу их предвидеть. При этом мои глаза закрыты. Но я чувствую… я чувствую в своих руках концы невидимых, но смертоносных нитей, и я знаю, как ими управлять. Я подключилась к общему энергетическому потоку, пронизывающему эту Вселенную. Флагман противника приготовился к пуску торпеды. Я протянула невидимую руку, и мои

93

пальцы сплелись с черной энергией этого оружия, сначала я хотела разбавить ее, просто смягчить удар, но потом мне в голову пришла другая идея. Я окружила весь флот Каллисто мощным защитным полем и отпустила торпеду. Поле «отзеркалило» удар, и взрыв пришелся прямо в центр вражеской плоскости. Я знала все и была всем. Теперь я могла проникнуть в суть любого предмета или явления. И изменить его. Потоки энергии пронизывали меня, и мне оставалось только решить, куда их направить в данный конкретный момент. Я дышу и не могу больше ждать. Невидимый энергетический поток разносит вдребезги правое крыло Андамарского флота. В моих наушниках явственно слышится ликование. Туча наших истребителей набрасывается на остатки неприятельского флагмана. Я вижу, как странно, завораживающе, будто в замедленной съемке, он разваливается на части. И вдруг острейшая боль пронзает меня с головы до пят. Я на мгновение теряю сознание и проваливаюсь, лечу в глубокую черную дыру без дна и просвета. Я знаю, что это такое. Это кроличья нора, в которую ни в коем случае не следует соваться. Собрав остатки энергии (как же мало ее осталось!), я вынырнула из минутного забытья и поняла, как же быстро изменилось положение сил. Мои наушники разрывались от вызовов. Неприятельский истребитель мчался, как на таран, хотя я была уверена, что среди андамарских наемников не найдется идейных камикадзе. Откинуть крышку, выскочить из амортизатора и подбежать к пульту – на все это мне потребовалось от силы пять секунд. Когда я уложилась в этот срок, то поняла, что еще очень высоко ценю свою шкуру. Натянув штурвал, я нырнула прямо под истребитель, выпустила в него несколько орудийных залпов и в монитор заднего вида увидела разгорающееся оранжевое зарево. Флот Каллисто понес большие потери. Было разгромлено все левое крыло, нигде, как ни старалась, я не могла найти флагмана, а ведь на нем были наши основные ракетные установки. Флот Андамара нависал сверху и безостановоч-

но палил в беззащитные верхние корпуса наших кораблей. Кому-то удавалось уйти из-под смертоносного огня, но основная масса, даже из числа тех, кто не потерял управление, была не пригодна для дальнейшего боя. Поток энергии прекратился. Я не могла ничего понять. Я так явственно чувствовала в себе переливы этой силы, что потерять ее для меня было как…как перестать дышать. Блок, черт возьми, блок! Они сумели каким-то образом воспрепятствовать моей силе! Конечно, в Андамаре уже давно идет разработка сходного вооружения!

– Центральная! – закричала я в передатчик.

– Мне блокировали поток! Сейчас попытаюсь с этим разобраться! Дайте мне минут десять! На самом деле я ни в чем не была уверена, а уж тем более – в сроках. Закрыв глаза, я попыталась мысленно проникнуть в то пространство, которое еще несколько минут назад было открыто для меня. Но везде наталкивалась на черную гладкую поверхность, мои мысли скользили по гладким черным стенам, я обшаривала их руками и нигде не могла найти ни малейшей шероховатости, ни шва, ничего. Корабль резко тряхнуло, и я скатилась со своего кресла. Я даже забыла пристегнуться, не то что опять залечь в амортизатор. Я поискала повреждения. Ничего страшного, видимо, меня просто настигла гаснущая волна недавнего взрыва. И вдруг я застыла с наброшенным, но так и не пристегнутым ремнем безопасности в одной руке и шлемом – в другой. На поврежденном экране среди полос и помех явственно высветился борт 037. Он лишился нескольких модулей и одного установочного блока. Сбросил несколько торпед и практически утратил все свое вооружение. Я прильнула к экрану, который, как назло, погас. Через секунду погасло освещение в главном модуле моего корабля, и я поняла, что какое-то повреждение я все-таки просмотрела. Теперь я действительно очутилась в полнейшей темноте. Я хваталась руками за непонятные предметы и совершенно перестала понимать, в каком из пространств я сейчас нахожусь. Поверхность была гладкой и теплой. Это был погасший экран. Я ударила по нему кулаком, и он загорелся.

2010

Ге н и й 4

94

В параллельном пространстве поддались гладкие неприступные стены, препятствие рухнуло, и в мое сознание ворвался поток чистейшего воздуха. Блок был снят. Я снова стала самой собой и получила контроль над пространством. Остатки нашего флота пытались собраться вместе и оказать хоть какое-то сопротивление кораблям Андамара. Я перебросила им часть поступающей ко мне энергии. Я слишком долго была без нее, как без воздуха. Риччи. Он отбивался от нескольких вражеских истребителей, окруживших его со всех сторон. Энергия заполняла меня медленно, слишком медленно! Я попыталась расширить каналы поступления энергии, но они уже были открыты, попыталась мысленно ускорить этот процесс, но не в моей власти было заставить энергию мира двигаться быстрее, чем она на это запрограммирована! В отчаянии я увеличила изображение на первом экране. Между тем положение нашего флота несколько улучшилось. Мы по-прежнему несли катастрофические потери, но нам удалось сформировать приемлемую защитную позицию и кольцом истребителей обезопасить крейсера, несущие торпеды и ракетные установки. Корабль Риччи дал последний залп из своих орудий. Я видела, как от борта корабля отделились и пополнили свалку космического мусора ставшие ненужными оружейные капсулы. Энергии все еще было мало, слишком мало! И я сделала выбор. Я не перекрывала полностью, но я чуть ослабила канал, ведущий к основным кораблям флотилии, и переправила часть энергии Риччи. Это было все, что я могла. Я опустилась в кресло и погасила экраны. Как всегда, несколько секунд решили исход битвы. Силовые поля корабля ослабели, первый же встречный андамарский крейсер окружил его своими, но мне было уже все равно. Я знала, что Каллисто проиграло битву. Но я знала, что успела, что мне удалось спасти Риччи… По громкой связи пришло сообщение, что корабль взят на абордаж. Шлюзы открылись, в корабль вошли двое военных. Один из них был вы-

Ге н и й 4

2010

сокий темноволосый офицер, а с другим я была знакома. Дафи Каллеонари смотрел на меня с таким же удивлением, как и я на него. Впрочем, он быстро овладел собой. Звездолетик послушно впрягся в выбранный для него курс – противоположный тому, которым мы собирались следовать. Курс на Землю, следом за военным крейсером, готовым при малейшем нарушении открыть огонь на поражение.

– Ты этого хотел? – бросила я Дафи, когда второй военный ушел в стыковочный шлюз. – Что, очень хотелось выслужиться?

– Что-то вроде того. – Голос Дафи был ледяным. – Откуда я мог знать, что на этом корабле ты? Дафи с интересом взглянул на меня, и мне показалось, что он сейчас спросит, как тогда: а кто вы, собственно говоря, такая?

– Ты не перестаешь меня удивлять, – только и сказал он.

– А меня – ты. Раньше ты не говорил, что служишь в военной полиции, – я кивнула на его форму, – иначе я бы ни за что не стала с тобой связываться. Кстати, спасибо за порошок в корабле! Дафи нахмурился, но ничего не сказал.

– Я тогда и не служил. Это штрафотряд, к твоему сведению.

– Штрафотряд… Ну, конечно! Служебное рвение Дафи становилось понятным. Он во что бы то ни стало хотел «скосить срок»! При первой встрече я решила, что он бандит. Я оказалась недалека от истины.

– Что ты собираешься делать? Я имею в виду, что будет со мной.

– Приедем на Землю, там посмотрим. Внезапно корабль резко тряхнуло. Я не удержалась на ногах и откатилась к дальней переборке, но тут же вскочила и бросилась к пульту. Функция абордажа была снята. И было еще чтото… То, что мое сознание вообще отказывалось воспринимать. Огромное красное пятно в углу экрана. Показатели температуры зашкаливали. Теперь Звездолетик болтался в Пространстве с отключенными полями, а взявший его на абордаж крейсер расплывался огненным маревом.

95

Все было кончено. Крейсер Андамара был уничтожен. А рядом в Пространстве пронеслись два стремительных легких крейсера с синей звездой на борту – эмблемой «Северного приюта».

Возвращение Я снова стою перед Советом старейшин, как и много лет назад. Круг замкнулся. Правильно говорят: жизнь задает вопросы, и, если на них не отвечаешь, она задает их снова и снова. Или если даешь неправильные ответы. Что ж, может, это и неплохо. Гораздо хуже то, что не всегда представляется возможность замкнуть круг. Нам с Дафи позволили остаться в «Северном приюте» до заседания Совета, на котором должны было решить, что с нами сделать.

– Я благодарю Совет за то, что вы согласились выслушать меня, – начала я. – Когда-то давно я неосмотрительно отказалась от своих родовых прав. Я не ищу оправданий, но мне… мне кажется, что здесь, на своем месте, я могу приносить больше пользы общине, своему миру. Старейшины переглянулись.

– Мы не могли не спасти тебя, Алиса. Но вопрос о твоем возвращении слишком сложен. Чтобы вернуться, ты должна пройти Камень покаяния. Я задрожала. Провести три дня и три ночи без еды и питья в ледяной пустыне, прикованной цепями к камню…

– Думаю, в этом случае мы можем сделать исключение, – услышала я, – добро пожаловать в семью, Яра. В зал быстрым шагом входил Старейший.

– Мы ждали тебя, Алиса, – Старейший положил руку мне на плечо, – мне нужно многое рассказать тебе. И сделал знак старейшинам, что Совет окончен. Я испытала невероятное облегчение. Конечно, Старейший не мог не спасти меня. Мой учитель, мой друг… Как я могла жить без него столько лет?

– Давайте прогуляемся. Я так давно не была здесь.

– Давай. Я хочу, чтобы ты услышала эту землю. Бесполезно говорить, надо слушать. И мы вышли на улицы города, слушать мерцающий в небе огонь, от которого тают снег и звезды. … Есть легенда, – начал Старейший, – о том, как началась наша история.

– Но я ее знаю! Была авария…

– Дело не только в этом. Катастрофа на реакторе – это только кусочек мозаики. Это был только один из Знаков того, что люди делают неправильно. Их было много. …Бог создал небо и землю. Он населил ее людьми и предоставил им возможность жить так, как они хотят. Но они не оправдали его надежд.

– А какие он возлагал на людей надежды? Какие вообще можно возлагать надежды на своих домашних животных?

– Почему же на домашних животных? На своих детей. Люди ведь возлагают на своих детей надежды. И он тоже. Тем большие надежды, чем больше он их любил. Но люди жили так, как жить нельзя. Итог был закономерен. Тогда Бог предпринял вторую попытку, но она тоже не увенчалась успехом.

– И сколько же их было, этих попыток?

– Их было семь. Наша цивилизация – седьмая. А сейчас мы стоим здесь, и Эра Седьмой Звезды подходит к концу.

– Почему Бог так жесток? Я никогда этого не понимала!

– Наше дело – не осуждать его. Наше дело – служить ему и не задавать лишних вопросов.

– Служить?

– Мы Хранители. Мы ведем наш род от первой звезды до седьмой. Мы храним его Послание. Но… Иногда мне кажется, что люди просто не в состоянии услышать его Слово.

– Что это значит?

– Что люди не могут жить по законам Бога в принципе. Бог дает каждому человеку определенный запас энергии. Человек может израсходовать его, а может преумножить. Как правило, люди выбирают первое.

2010

Ге н и й 4

96

– Что это за энергия?

– Энергия всегда одна. Ее можно преобразовать в различные виды, но, по сути, она неизменна. Она – Божественное начало. Она – как дыхание. Она – сама жизнь. И жизнь без нее немыслима. Она – то, что Бог вдохнул в человека, оживляя. Она – часть Его самого.

– Душа?

– Ты же ученый. Что за антинаучные суждения? Часть энергии, покидающей тело после смерти, наверное, можно назвать душой. Тем временем мы вошли в Храм. Это был главный храм города, в нем проводили только Посвящение. По телу пробежала дрожь. Я поняла, что меня ждет.

– Старейший, не надо…

– Почему?

– Я… Я не чувствую себя достойной Посвящения.

– Почему же? – повторил он. – Ты вернулась. Ты снова встала на тот путь, с которого когда-то сошла. Мы рады, что ты вернулась, Яра. Сказать или не сказать? Что я никуда не вернулась. Это иллюзия – будто на жизненном пути можно вернуться туда, откуда начинал свой путь. Нет, это дорога только в одном направлении…

– Понимаете, Старейший. Иногда случается непоправимое, и тогда, даже если ты вернешься, ты уже не будешь таким, как прежде.

– Алиса, вернуться в ту же самую точку, наверное, нельзя. Но вот снова выйти на ту же самую дорогу, пропустив какой-то ее участок – возможно. Считай, что ты какое-то время шла в обход. …Я умираю, Старейший, – хотела сказать я, но горло мгновенно онемело. Я вдруг поняла: стоит мне произнести эти слова, и правда, заключенная в них, вырвется из-под контроля. Лицо Старейшего исказится ужасом, а может, и презрением. Подумать только, и это принцесса «Северного приюта»…

– Знаете, я умираю, – сказала я.

– Знаю. Я понял это, как только увидел тебя. В твоих глазах безысходность. Ты сама завела себя в тупик, но все же вернулась к тому, что тебя не

Ге н и й 4

2010

обманет. Ты поняла, что прочно. Мы рады этому. Я опустила голову. Да, я виновата сама. Но разве ОН может понять всю ту цепочку событий, которая привела меня к этому результату. Что он может знать про Андамар, про Риччи? Его не сжигала такая всепоглощающая страсть, и он не знает, что бывает, когда после такого огня вдруг попадаешь в холод…

– Только вера и раскаяние могут тебя спасти.

– А почему я должна верить? Вы еще скажите, что я должна любить Бога. Бога, который позволил произойти тому, что было. Простите, Старейший, я не сдержалась.

– Но ведь не Бог сделал это с тобой. Ты сама допустила такую ситуацию. Результат закономерен. Старейший открыл дверь в маленькую залу. Я неоднократно бывала в этом храме раньше, но никогда не заходила сюда. И никогда не знала, что находится здесь, за этой каменной дверью.

– Ты должна верить, Алиса. Верить, что Господь может спасти тебя. Я пожала плечами, едва сдерживая рыдания.

– Зачем Богу спасать меня? Он не хочет спасти планету, а что ему одна я?

– Не богохульствуй, – сказал Старейший, – ты ничего не знаешь. Бог всегда дает шанс. Ты должна верить в это.

– Жизнь – это не пленка, которую можно отмотать назад. Ошибки нельзя исправить. Вот это – я знаю!

– Ты ошибаешься, Алиса. Даже сейчас есть шанс все исправить. Выслушай меня. Перед тем, как погасить Вечный Свет, Господь может выслушать Посланника и изменить свое решение.

– Посланника? Какого Посланника?

– Того, которого выберут Хранители, – ровным голосом произнес Старейший. Я молчала.

– Мы выбрали. Мы остановили свой выбор на тебе.

– Мы спасли тебя для того, чтобы ты сделала это. Для того, чтобы ты нашла Бога.

– Нашла? – я усмехнулась. – Где?

97

– Древние книги дают ответ на этот вопрос. Чтобы найти Бога, надо лететь в Центр Вселенной миллион лет со скоростью света.

– Думаю, вы понимаете, что это неосуществимо, – заметила я.

– Однако если использовать технологию гиперпрыжков, установленную, кстати, на твоем корабле, то можно двигаться в разы быстрее.

– Во сколько быстрее?

– Ну, путешествие займет несколько недель, может, пару месяцев.

– Но… – я не могла поверить, – кто изобрел эту технологию? Разве такое возможно? Да и вообще, что будет с человеком, который, находясь в корабле, будет двигаться с такой скоростью?

– Ничего не будет. Тебе даже не придется ложиться в амортизатор. А насчет того, откуда у нас такая технология… Сам Господь Бог дал нам такую возможность. Удивительно другое – то, что ты не полюбопытствовала, на что способен твой собственный корабль за столько лет путешествий. Когда ты приведешь в действие механизм, то тем самым изменишь свойства пространственно-временного континуума. Но не того, в котором останемся мы все, а того, в котором будешь находиться ты.

– И что это будут за свойства?

– Важно не это, важно то, что при этом будет происходить с тобой. Твой корабль по своим свойствам будет сравним с фотоном. То есть он утратит массу. Видишь ли, если тело «хочет» двигаться со скоростью света, то оно не должно иметь массы.

– Но постойте, Старейший! – вскричала я. – Я не совсем понимаю. Как это: у чего-то нет массы, но это что-то существует. Мне всегда казалось, что если нет массы, хотя бы малюсенькой, то нет ничего. Ну как же можно существовать без массы?

– У фотона нет массы, но есть энергия и импульс. Такое “разрешается” при одном условии: тело должно двигаться со скоростью света. А фотон у нас как раз и движется со скоростью света.

– Я не фотон. И мой корабль немного больше, – обиженно произнесла я. Он похлопал меня по плечу.

– Я понимаю, это звучит несколько странно и отличается от того, к чему ты привыкла. Но привыкай. В нашем мире действуют несколько иные законы. Как ты знаешь, свет не всегда можно рассматривать как поток частиц, можно и как волну. Скорость распространения электромагнитной волны максимальна и равна скорости света.

– Масло масляное – скорость распространения света равна скорости распространения света!

– Я имею в виду что скорость распространения света максимальная из всех возможных скоростей распространения волн. Значит, масса фотона не может быть равной чему-то – в противном случае он имел бы бесконечную энергию. То есть отсутствие у фотона массы запрограммировано природой и отражает предельность скорости света.

– Хорошо-хорошо. Я имею какие-то гарантии, что со мной ничего не случится?

– Алиса, мы ни за что не отпустили бы тебя туда, если бы в Книге Тайн не было написано, что такое путешествие возможно.

– А, – протянула я, – в Книге Тайн…

– Так я и пытаюсь объяснить тебе все на твоем языке, чтобы ты успокоилась! Если тебя так беспокоит, что у тебя не будет массы и ты не будешь существовать, то, в конце концов, из опытных данных известно не то, что у фотона нулевая масса покоя, а то, что у него масса не больше, чем очень малая величина, на много порядков меньше массы электрона. Может быть масса покоя и строго нулевая масса, но утверждать столь уверенно не стоит. В конце концов физический опыт всегда дает не значение, а интервал значений.

– Хорошо, вы меня успокоили. Какое нужно топливо? Вообще как готовить корабль к такому энергозатратному путешествию?

– Не такое уж оно и энергозатратное. В Книге написано, что на Пути к Богу ты вообще не затратишь энергии. Сформируется круговорот, при котором энергия не будет возникать из ниоткуда и не будет никуда деваться.

– Это-то я понимаю! Как и в любой замкнутой системе. Но энергия же будет переходить из одного вида в другой. Я все-таки пилот корабля и не

2010

Ге н и й 4

98

хочу из-за каких-то абстрактных теорий очутиться в ситуации, когда окажусь в космосе без запаса топлива. Запас – он, знаете, как-то успокаивает.

– Ты что, думаешь, тебе удастся запастись топливом для путешествия к Центру Вселенной? Деление энергии на механическую, внутреннюю, электромагнитную, химическую, ядерную и другие до известной степени условно. Но если деление на формы энергии условно, то уже без всякой степени условен и переход из одной формы энергии в другую. Количественная характеристика энергии связана с понятием времени, а поскольку последнее не имеет своего физического истолкования, то из этого следует, что абстрактное понятие времени порождает и абстрактное понятие энергии.

– Ну что тут скажешь, кроме: есть закурить?

– Сохранение энергии связано с однородностью времени. Сохранение импульса, на котором ты, собственно говоря, и «поедешь», связано с однородностью Пространства.

– Но я же буду действовать в совершенно другом пространстве! Кто может сказать, какие законы будут там действовать?

– Ты попадешь в объект, образованный энергией и импульсом. Его можно было бы назвать “четырёхвектор энергии-импульса”, в котором энергия – это временная часть, а импульс – пространственная. То есть этот объект существует не в обычном пространстве, а в четырехмерном пространстве-времени. Но по сравнению с квантовым, “четырёхвектором энергии-импульса” он будет огромным. Это будет совсем другой мир. И ты увидишь его первой, Алиса.

– Но разве до меня не было других Посланников?

– Таких, которые бы вернулись, – нет, не было. Я скривилась.

– Что ж, значит, я действительно буду первой. Не надейся, Старейший, я все равно согласна.

– Не бойся. У тебя не будет массы покоя, но будет масса движения. Это как мыслительный процесс: пока мысль есть, она существует. Пока тебе будет что сказать Богу, с тобой ничего не случится.

– Я и не боюсь.

Ге н и й 4

2010

После разговора со Старейшим я отправилась навестить Дафи. За последние дни я видела его всего несколько раз. Он всегда был чем-то занят и не находил времени просто поболтать, а мне теперь смутно этого хотелось. Я нашла Дафи в домашнем блоке. Он сидел, ссутулившись, перед монитором и во что-то увлеченно играл. Я села на стол, загораживая ему экран.

– Какой счет?

– В смысле, какой счет? – не понял он. Я слезла со стола.

– В смысле, как дела? Как жизнь?

– Да вот, открылся новый ресурс. Можешь посмотреть. Новая межпланетная сеть.

– А нам безопасно в нее выходить? Разве наши компьютеры нельзя зафиксировать?

– Я установил защиту, но риск есть. Я вышла в межпланетную сеть. Она позволяла найти любого человека в Системе в считанные часы. Я сомневалась всего несколько секунд. Мои пальцы застучали по клавишам. И я не сомневалась в том, что делаю. Я откинула волосы со лба, сохранила письмо и отправила. Я на секунду задумалась: что же с ним теперь будет? С этими несколькими строчками надежды. В долю секунду его выдернуло в огромную невидимую сеть, оплетающую всю Систему, со сверхсветовой скоростью пронесло через триллионы километров. Я силилась представить то пространство, которому бросила вызов, но не могла. Впрочем, время пугало меня гораздо больше; сколько лет прошло, прожитые дни, месяцы и годы многими слоями покрывали мое прошлое. Но вдруг я увидела пережитое в новом свете: я мысленно выбросила время от расставания с Риччи и до сегодняшнего дня, и оказалось, что оно ничего не содержит. Время между этими двумя событиями схлопнулось, как будто затыкая дыру. Пустота – и ничего больше. Я не жила, я выживала все это время. На секунду я задумалась: чего же я действительно хочу? Встретиться, объясниться и жить долго и счастливо? Нет. Я не думала, что это возможно с Риччи. Тогда что же заставило меня почти не дыша написать это письмо и только после

99

отправки перевести дух… Любопытство? Уязвленное самолюбие? Или желание разрушить его жизнь так же, как он разрушил мою? Я отмахнулась от этой мысли. Не так уж много в моей душе уязвленного самолюбия, а уж ненависти нет и подавно; из настоящего чувства любви не произрастает ненависть, как из цветов не получается грязи. Чувство, которое я испытываю, не есть любовь. Назвать его я могу разве что страстью. Но это непонятное чувство разбивает все доводы разума, даже не дослушав. Все препятствия, расстояния, обиды прошлого – для него все – ничто. Этой силе безразлична даже я сама. Она может разрушить и мою жизнь, и его совершенно бездумно и легко. Это чувство имеет с любовью столько же общего, сколько и с ненавистью. То есть ровным счетом ничего. Это страсть, бездумная и всепоглощающая. Это полное безразличие к нашим судьбам. Это просто желание быть с ним. Хоть одну ночь, хоть вечность. Это чувство – любовь к своей мечте. Письмо отправилось не сразу, у меня было несколько секунд, чтобы отменить его отправку, но я не воспользовалась этим шансом. И только когда экран погас, я поняла, что действительно сделала это. Действительно сделала шаг навстречу Риччи, отбросив гордость и все доводы разума, мне вдруг все стало ясно. Невидимая Сеть окутывала всю Систему и каждому давала шанс. Всем без исключения. Быть может, среди тех, кто, оказавшись на окраине Системы, грустит о Земле и ищет, ищет, ищет свое прошлое, и есть кто-то, кто действительно потерял когда-то драгоценную жемчужину, ведь выбор действительно можно сделать только один раз, и процент ошибок очень высок. Но я поняла вдруг, что люди прошлого потому и стали для нас людьми прошлого, что не представляли ценности в настоящем. Кого ни возьми, почти у каждого найдется в душе песчинка сожаления, но, думая, думая, думая о ней, мы сами превращаем ее в жемчужину. Была ли она ею раньше? Как правило, нет. Те, кто не должен расстаться, не расстаются. Я понимала, что делаю, когда выходила из спасительной тени. Я понимала, что стою на ру-

беже, на котором никогда раньше не стояла. Я была между жизнью и смертью, я знаю, что это такое, когда, ложась спать, не знаешь, проснешься ли завтра, но не сказала бы, что тогда это было опаснее. Ощущение пустоты своей жизни так горько, что пойдешь на любой риск, лишь бы от него избавиться. И я сказала себе: на что же еще тратить свою жизнь, как не на попытки обрести, наконец, счастье?

Паутина Это случилось утром, перед самым рассветом. Атака Андамара на «Северный приют». Прицельные бомбовые удары. Атака, к которой никто не был готов. Старейший вывел меня из здания и на заготовленной машине отправил на космодром. Когда я поднялась в воздух, огненное зарево заполнило экраны. Посреди ледяной пустыни расплылось огненное зарево. Я видела сверху, как сгорает мой дом. И страшная, ни с чем не сравнимая боль заполняла сердце. Но я знала, чего я хочу. Если мне понадобиться подключиться к Главному Источнику, чтобы уничтожить Андамар, я сделаю это. Если мне понадобится убить, то я убью и даже не задумаюсь об этом. Если мне понадобится найти Бога, чтобы задать ему самый главный вопрос в жизни, то я вытрясу из него этот ответ. Я заставлю его все изменить. У меня просто нет другого выхода. Но у меня была только половина карты. Рэм. Глава Совета. Я сжала виски. Откуда же мне так знакомо это имя?! Если бы вспомнить! Но времени уже не было. У меня есть два дня на предельной скорости, два дня до Земли. Перегрузки были такие, что я даже не запомнила эти дни. Глубокой ночью на скоростном флайере я прибыла к резиденции главы Совета. Я надела черные обтягивающие брюки и такую же водолазку, напоминающие костюм водолаза. Одежда

2010

Ге н и й 4

100

оставляла свободной только глаза, их я закрыла специальными очками. Костюм блокировал излучение, пропущенное, подобно току, по всем поверхностям в доме Рэма и пропускающее только людей, имеющих право входить в резиденцию. Мой генетический код там точно не приветствовался. Я пробежала через сад, надела на руки специальные «когти» и мгновенно взлетела на забор, по верху которого уже было пропущено излучение. На секунду я испугалась, выдержит ли костюм? Ничего, выдержал. Я ощутила легкое покалывание на коже, мгновенное головокружение, потом стало немного жарко. В саду главы Совета цвели магнолии. Воздух был теплым и мягким. Дом в глубине сада тепло сиял несколькими зажженными окнами. Я заглянула в окно. Шторы были неплотно задернуты. Рэм (видимо, это был он) стоял в глубине комнаты, возле камина, держа в руке бокал с вином. Он что-то говорил, я не разобрала, что именно. Слышала только мерное утробное гудение низкого, чем-то очень довольного голоса. Рэм наполнил один бокал и взялся за другой. Это не входило в мои планы. Рэм должен был быть один. Я сместилась буквально на несколько сантиметров ближе к окошку, хотя это значило на секунду выйти из тени, и прижалась лицом к стеклу. Если бы сдвинуть штору немного вправо! Однако тут в комнате произошло какое-то движение, и мне стало видно, кто разнообразит досуг главы Совета. Возле него извивалась одетая в откровенные наряды восточная танцовщица. Как раз сейчас, видимо, она закончила танец, и Рэм протянул ей бокал с вином. Я снова отошла в тень, размышляя, когда девушка уберется из резиденции. Если она останется на ночь, операцию придется сворачивать. Внезапно голоса стали громче.

– Как тебя зовут, милая? – разобрала я.

– Марина, – ответила танцовщица. И вслед за этим случилось что-то странное. Едва слышный голос Рэма возвысился до крика: – Пошла вон отсюда! – кричал он в полный голос. Я ничего не могла понять. Так же, видимо, как и девушка, которая к этому времени успела

Ге н и й 4

2010

раздеться до трусов и оказалась не готова к тому, что ее так бесцеремонно выставят за дверь. Она выскочила на крыльцо в одних трусиках, вся ее одежда так и осталась лежать на полу. За ней с глухим стуком захлопнулась дверь. Я вжалась в стену, однако ничего не произошло. Охраны нигде не было. Крики Рэма никого не потревожили. Девушка, всхлипывая, направилась к воротам. Я не представляла, как она будет в таком виде добираться до города. Ну, разве что попросит кого-нибудь подвезти. Заглянув в окно, я увидела, что Рэм, словно обессилев, сел в кресло у камина. Все складывалось удачно. Я подняла створку окна и оказалась в комнате. Рэм перевел на меня остекленевший взгляд и, кажется, даже не удивился. Я наставила на него пистолет.

– Вы пришли меня убить? Слава Богу!

– Вообще-то нет. Мне нужно просто поговорить с вами.

– Поговорить? – теперь, кажется, Рэм удивился. – Я к вашим услугам.

– Мне нужна вторая часть карты.

– Какой карты?

– Вы знаете.

– Опустите пистолет. Меня это не пугает, но все равно неприятно.

– Значит, все-таки пугает?

– Нет. Просто вдруг вы попадете в вазу. Он кивнул на огромный белый вазон в углу комнаты. Даже если бы я, стреляя, не попала в Рэма, ваза, находившаяся на другом конце комнаты, все равно была бы в безопасности. Что ж, у людей власти свои причуды. Я убрала пистолет и опустилась в кресло напротив Рэма.

– Так где же карта?

– А зачем она вам? Рэм глядел на меня спокойно и серьезно. Я смотрела на него и не видела таинственного правителя Системы. Это был немощный, уставший от всего старик, которого все еще донимали отголоски реальности, но который уже научился не обращать на них внимания.

– Вы тоже поверили в этот миф, что на карте указано местонахождение Скрижали? Девочка

101

моя, а зачем вам Скрижаль? Кроме того, что она якобы нужна всем? Я подошла к нему и приставила пистолет к его шее.

– Что такое Скрижаль?

– Скрижаль? Скрижаль, девочка, – это программа. Программа, которую создал Бог. Бог не разруливает наши проблемы каждый день. Он создает программу один раз, и дальше мир развивается по заложенным в ней законам. И вдруг я увидела его пальцы. Тонкие, сморщенные, похожие на птичьи лапки. Боже мой, и я угрожаю убить этого человека?!

– Хорошо, я скажу, зачем мне Скрижаль. Я скоро умру. Скрижаль для меня – единственный шанс переписать свою жизнь и избежать смерти.

– А заодно вы можете выполнить и еще несколько маленьких желаний? Уничтожить Совет и сделать всех счастливыми?

– Не смейтесь. Вы не знаете, что я пережила. Я была на Каллисто, но даже там мне не могли помочь… Я не хочу вас убивать, правда, не хочу. Но вы меня вынуждаете.

– Вы были на Каллисто? – голос Рэма задрожал.

– Была. А что? Было бы удивительным предположить, что человек в черном, врывающийся среди ночи к главе андамарского Совета, не имеет никакого отношения к Каллисто.

– И вы видели ее? Я ничего не понимала.

– Кого?

– Марину. Мою дочь. Она не говорила обо мне, да? Конечно, не говорила. Она стыдилась меня? Она называла мою власть преступной, но ведь я все делал ради нее.

– Марина О’Келли – ваша дочь?!

– Моя фамилия О’Келли. Рэм О’Келли. Так она не говорила обо мне? Я покачала головой.

– Ну, мы не были с ней близко знакомы. Зачем ей со мной о вас говорить? И вдруг мне пришло в голову: он ведь даже не знает, что его дочь мертва. Я смотрела на него и понимала, что никогда и ни за что не скажу ему об этом.

Глаза старика наполнились слезами, губы искривились, и, к моему ужасу, он заплакал.

– Она так и не простила меня… так и не простила.

– Я не знаю, что между вами произошло, но, думаю, вы ошибаетесь. Марина не могла долго злиться.

– Знаю-знаю, она у меня отходчивая. – Рэм улыбнулся, – но мы оказались по разные стороны баррикад. Я сам в этом виноват.

– Вы не виноваты. Просто… просто вы поразному оценивали обстоятельства, ставили перед собой разные цели… Я не знаю, мне сложно судить. Вы просто были разными людьми.

– Нет. Это не важно – разные люди или не разные. Если отец всегда со своим ребенком, во всем, то ребенок никогда не будет думать подругому. Где-то что-то я упустил, да, упустил…

– Не переживайте вы так. – Я не знала, что сказать, поэтому просто накрыла его руку своей. Внезапно он как будто опомнился.

– Что ты там говорила? Карта? Вон там, в сейфе. Он махнул рукой в сторону вазы. Я подошла ближе и увидела, что ее белая, словно гипсовая, поверхность не была однородной. На ней проступали иероглифы, цифры, непонятные мне знаки. Рэм назвал мне код. Я поколебалась и коснулась названных цифр. Несмотря на мгновенную симпатию, возникшую к этому старику, я не теряла бдительности. У меня не было гарантий, что набранный код – это способ именно открыть сейф, а не вызвать охрану. Уж мне ли не знать, на какие чудеса изворотливости способен человек. Такое уж человек существо, что хочет жить всегда, в любом возрасте и при любых обстоятельствах, несмотря ни на что. А у Рэма не было гарантий, что я не убью его. И все-таки я набрала код. Через минуту в моих руках оказался тонкий белый слепок. Вторая часть карты.

– Как тебя зовут? – услышала я голос Рэма.

– Алиса, – ответила я.

– Знаешь, Алиса, мне некого об этом попросить… Я могу кое-что передать Марине?

– Что именно? – Я почти не слушала его.

2010

Ге н и й 4

102

Все мои чувства были напряжены до предела.

– Передай ей, что я ее очень люблю. И, если может, пусть она… простит меня… Я стояла перед ним, опустив глаза. Мне нужно было сказать: да-да, конечно, передам, и бежать оттуда. Но я не могла. Нет, я не могла. Я стояла, не говоря ни слова, и комкала в руках холодную, металлическую ткань карты. И вдруг он понял. Понял, что произошло, хотя я не сказала ни слова. Страшный крик огласил покои резиденции, отдаваясь громким эхом в огромных полупустых залах, отражаясь от прекрасных мертвых статуй. Я содрогнулась.

– Это все он, это все он! – повторял Рэм. Мне нужно было бежать. Но я будто приросла к месту.

– Будь он проклят!

– Кто он? О ком вы говорите?

– Бог. Он снова кричал и проклинал имя Бога, обвинял его в чем-то, но я уже ничего не слышала. Мне казалось, что сейчас по стенам потечет кровь. Я не знала, куда мне деваться. И вдруг его крик прекратился. Рэм лежал на полу, бездыханный, с раскинутыми руками. Его рот так и остался открытым в крике, глаза медленно стекленели. А в коридоре раздавался топот приближающейся охраны. Какой-то датчик в теле Рэма, так не любившего вторжения в частную жизнь и отпускавшего охрану на время интимных свиданий, среагировал на остановку его сердца, и электронный сигнал со скоростью света понесся и в реанимационное отделение, расположенное во флигеле, и в корпус охраны. Я заметалась по комнате. Бросилась к окну, но весь сад уже был испещрен пятнами фонарей. К дому со всех сторон спешили люди. Они ворвались в комнату через несколько секунд. И застали распростертого на полу мертвого главу Совета и рыдающую во весь голос девушку в коротком топике и ворохе прозрачных юбок, забившуюся в угол кровати.

– Заткнись! – рявкнул один из охранников.

Ге н и й 4

2010

Девушка продолжала рыдать, и ее грубо вытолкали из комнаты, тем более что к Рэму нужно было пропустить врачей. Я с трудом добежала до флайера. Все тело содрогалось от боли. Я переоделась за несколько секунд, но доза излучения, которую я получила, превышала все мыслимые и немыслимые пределы. Теперь – Граница. На половине карты поле, окружающее Систему, было нанесено прерывистой штриховой линией, однако я знала, что Граница – самое главное препятствие для моей цели и самое главное испытание для корабля. Для преодоления этой преграды я практически всю мощь корабля перевела на формирование защитной системы, представляющей собой несколько уровней и, точнее, слоев самого сильного защитного излучения. Старейший говорил, что это не понадобится, но я-то знаю, что всегда лучше подстраховаться. Я сопоставила две половины карты, и все стало ясно. Я повернула рукоятку и нажала на «старт».

– Все уже произошло, – вдруг услышала я голос откуда-то сбоку, но даже не смогла повернуть голову. Странное напряжение сковало тело. Я не могла пошевелиться, не могла даже разомкнуть губы, чтобы позвать на помощь. Изображения на мониторах исчезли, лампы в салоне погасли, сначала рубка погрузилась в темноту, а затем откуда-то полился глубокий темно-зеленый свет. Главный монитор стал молочно-белым, а потом в нижнем углу экрана появилась черная тень.

– Я знал, что мы с тобой еще увидимся. Я так рад видеть тебя. Помнишь, я говорил, что ты придешь ко мне сама? Тень отделилась от экрана и, обретя очертания мужчины в темно-сером костюме, расположилась в кресле второго пилота. Я знала, кто это, хотя и не могла понять откуда. Тот, у кого очень много имен, всех и не перечислишь. Мне почему-то казалось закономерным, что здесь, на Границе, я встречу именно его. Дьявол рассмеялся.

– Как ты думаешь, кто из твоих друзей привел тебя ко мне? Подумав, я спросила: – Зачем кому-то меня к тебе приводить?

103

– Видишь ли, Яра, я сижу тут в своей паутине тысячелетиями. Веришь или нет, но мне бывает здесь невообразимо скучно. И все-таки я не готов пока менять работу. Хотя единственное развлечение здесь – когда кто-нибудь из членов Совета направит ко мне свою жертву.

– Жертву?

– Именно так. То, что ваши приборы регистрируют как неизвестное поле, – это моя Сеть. Мой алтарь, если угодно. Ваш мир гибнет, и вы вместе с ним. Но если ко мне привести жертву, то я могу продлить вашу агонию.

– Насколько?

– Ровно настолько, сколько предназначено жить предоставленной жертве. Сегодня жертва ты. Хочешь знать, сколько тебе осталось? Дьявол издевательски подмигнул.

– Предпочту не знать. – Я взглянула на отметки в раскрытом бортовом журнале и сравнила их с предполагаемым маршрутом, который мы нанесли на карту. – Мне интереснее узнать, кто направил корабль не через разряженный участок. Кто-то из тех, кто был в корабле, заранее установил не тот маршрут, что был указан на карте. Но кто? Тот, кому не нужна была карта. Тот, кто уже знал эту дорогу.

– Тот, кто с самого начала хотел принести тебя в жертву, получить часть твоей энергии и тем самым продлить свою жизнь. Риччи. Игорь Сазонов. И Дафи Каллеонари, которому уж точно не стоило верить. Возможно ли то, о чем говорил дьявол? Невозможно. Так есть.

– Твой друг Дафи с самого начала крутился вокруг тебя не просто так. Видишь ли, его очень интересовал твой препарат.

– Почему?

– Потому что фармбизнес находится на третьем месте после торговли оружием и наркотиками. Даже монополия на строительство Куполов не приносит столько прибыли. Я стала кое-что понимать… Я сама сообщила Дафи о том, что со мной не так. Смешно, я сочла это своим долгом! Произошедшее в клубе «Хаус», арест – за всем этим стоял Дафи. Игорь не просто

так советовал мне не связываться с кем попало…

– Ты расстроена? Напрасно. Он не стоит твоего внимания. Он далеко не самое интересное звено в этой цепочке. Знаешь, к кому он обратился после того, как всеми правдами и неправдами достал нужный препарат? Конечно, Сазонов. По сути, спонсор Андамарского университета, монополист, глава фармацевтического концерна, имеющий эксклюзивные права на разработку и продажу препаратов против HVZ. Самостоятельно Дафи, даже имея на руках препарат, просто не смог бы раскрутиться и наладить его массовое производство… Однако разгадать его формулу оказалось не по силам всему Андамарскому институту, и им снова понадобилась я… Вот почему меня взяли на работу в столь престижное объединение…

– Но главной целью господина Сазонова было даже не получение сверхприбыли. Он очень хочет стать во главе Совета. Но господин Сазонов понимает, что у него недостаточно силенок для этого. А еще он понимает, вернее, догадывается, что энергетически принцесса «Северного приюта» – более ценный экспонат, чем любой другой человек, и объем энергии, который он получит в обмен на такую жертву, невообразимо больше, чем тот, который может получить любой другой член Совета.

– Откуда вообще Игорь мог об этом знать?!

– Он – член Совета. К твоему сведению, члены Совета потому ими и являются, что я поставил их на это место. Я молчала.

– За определенные заслуги, конечно. С ними со всеми у меня заключен договор, который я со своей стороны обязуюсь соблюдать. Неограниченная власть на Земле – и продажа души после смерти.

– Неравноценный обмен, – заметила я.

– Почему же? Мне кажется, все справедливо.

– Земная жизнь коротка. Жизнь души – бесконечна. По-моему, глупо обрекать себя на вечные муки ради нескольких десятков лет власти.

– Это как посмотреть. При желании можно бесконечно отдалять сроки вступления Контракта в силу.

2010

Ге н и й 4

104

– Надо принести жертву? – прошептала я.

– Это ужасно, я бы не смогла…

– Один раз в семьдесят-восемьдесят лет. Ничего страшного, если разобраться. Поэтому он подтолкнул тебя к мысли поехать на Каллисто. Что касается Риччи, то… Риччи хочет сбежать. Сбежать за пределы Системы. И он надеется, что с твоей помощью ему удастся это сделать. О’Келли не раз делилась с ним своими планами. Он знал, что Хранители владеют тайной перемещения. Он знал, что ты – принцесса «Северного приюта». Сложи два и два. И все? Я перевела дух. В конце концов не так уж и важно, кто направил корабль не через разряженный участок.

– Еще один вопрос… Письмо, которое я отправила Риччи… После которого и был налет на «Северный приют»… Риччи знал, где я нахожусь?..

– Не больно-то ты меня и слушаешь. Если я скажу, что виноват Риччи, ты все равно мне не поверишь. Думай, что просто кто-то другой случайно увидел это письмо. Послушай, с тобой у меня слишком давние отношения. Из почти невидимых стыков в полу корабля появился туман, который быстро окутал все вокруг. И я поняла, что стою в этом тумане, держа за руку нечеловека, а напор воздуха все усиливается и явственно тянет нас вверх.

– У меня такое ощущение, что мне сейчас высосет мозги, – говорю я, а он смеется, и мне почему-то становится легче. Все вокруг было окутано серым туманом. Он вел меня невидимыми дорогами, которыми привык путешествовать, а мне казалось, что я узнаю эти места.

– Значит, есть вещи, которых ты не хочешь знать? Я могу сказать. Мы ведь теперь одни.

– Ты читаешь мои мысли?

– Они сами лезут мне в голову. Ты хочешь поделиться со мной всем. Поэтому ты здесь.

– Я не знала, что корабль пройдет через опасный участок.

– Брось, Яра! Ты знаешь все. Все абсолютно. Подсознательно ты знаешь все ответы. Но ты скрываешь от себя правду. Ты не хочешь ее ви-

Ге н и й 4

2010

деть. Ты хотела сюда попасть. Яра, эти идиоты вели тебя вслепую, но привели тебя к настоящему свету! Будь со мной, и я спасу тебя! Я расхохоталась, да так, что почти сложилась пополам от смеха.

– Да что ты можешь мне предложить?! Контракт, который предложил членам Совета? Спасибо, я не попадусь на этот крючок!

– Яра, неужели ты ничего не помнишь? Что он сделал с тобой? Черт возьми, я чуть было не сказал «Господи»!

– О чем ты? Кто и что сделал? И почему ты меня так называешь?

– Потому что это твое имя. Вспомни, кто ты на самом деле?

– Я не понимаю… Он взял меня за плечи и развернул к себе.

– Давай начнем хотя бы с этого. Кто и зачем разработал HVZ? – Разве это не военная разработка? Сазонов, – я поморщилась, когда произнесла его имя, – Игорь признал это.

– Вирус был создан в военной лаборатории Андамара. Но не для того, чтобы использовать его в качестве биологического оружия против Каллисто. Он был нужен, чтобы сократить численность населения Системы.

– Но зачем?

– Проникнуть за пределы Системы сложно. На самом деле практически невозможно. Значит, имеющиеся ресурсы надо экономить.

– Кто это решил? – впрочем, я уже знала ответ.

– Всегда есть кто-то, кто должен править миром, не так ли? Я знаю, ты думаешь, это Высший Совет, – дьявол будто прочитал мои мысли, – но это не совсем так.

– Кто же тогда?

– Кто-кто? Тот, кому подвластно все. Бог.

– Бог?!

– Вирус был создан не для Каллисто, а для всех, – терпеливо повторил Дьявол, – да, распоряжение о разработках биологического оружия дал Высший Совет. Но даже они не виноваты. Бог поставил им эти условия. Бог создал эту границу. Не будь ее, люди давно вышли бы за пределы Системы, и незачем было бы ограничивать население Земли «золотым миллиардом».

105

– «Золотым миллиардом»?

– Так называются те, кто останется жить. Жить на Земле, если выйти за пределы Системы, не получится.

– Зачем выйти? Чтобы люди принесли туда все, чего так много на Земле? Быть может, Граница – это справедливое ограничение?

– Как можно считать справедливым ограничение, которое уже привело к стольким жертвам?

– Но ведь не Бог требовал этих жертв. Люди сами пошли по этому пути. Бог не заставляет никого воевать, создавать оружие и истреблять друг друга, чтобы оставшимся было, что есть! Бог не требует вести лицемерную политику, которая на самом деле направлена на уничтожение целых народов! Все это делается по распоряжению Высшего Совета, ты сам говорил! Он пожал плечами.

– Они просто хотят выжить, можно ли их за это винить? Они хотят вырваться и не знают, как. Впрочем, как и я. Со мной поступили бесчестно. А потом я поступила бесчестно. Но уже с другими… О’Келли надеялась на меня. Судьба Каллисто зависела от меня. Я могла бы им помочь, но предпочла этого не делать… Так был ли выход? Я бы очень хотела вырваться. И ОНИ ТОЖЕ. Они просто люди, обычные люди, которые хотят жить…

– Старейший говорил мне, что, когда люди научатся правильно распоряжаться энергией, их выпустят за пределы Системы.

– А, этот Хранитель. Я вспомнила, что Старейшего больше нет, и невообразимая боль пронзила сердце. Он был мне как отец. Он сказал бы, что делать… Но его больше нет. Дьявол смеялся.

– Что ты знаешь о нем? Ты что, думаешь, у него есть какая-то воля? Да ему вообще нет до вас никакого дела! Он, может, даже не знает, что вы есть!

– Бог не знает, что мы есть? Не смей! Просто не смей этого говорить!

– Есть вещи, которые ты не хочешь знать? – повторил дьявол. – Хорошо. Тогда можешь идти. Я тебя не держу. Приходи потом. Приходи сама. Я

не держу никого. Приходи, когда будешь готова услышать правду. Мне нужно было уйти. Но я не могла… не могла не знать. Величайший искуситель всех времен знал, какой смысл вложен в слова: возможность уйти – уже повод остаться… И там, вне пространства и времени, в клубящемся сером тумане я совершила самый большой грех в своей жизни. Грех не саморазрушения, что стало для меня уже привычкой. Грех неверия. Точнее, желания удостовериться, что дьявол не сможет сказать ничего, что заставит меня сомневаться… Я согласилась выслушать его.

– Ты когда-нибудь, после того, как узнала о HVZ, спрашивала себя, почему это случилось с тобой?

– Шутишь? Я не переставая задавала себе этот вопрос! Я приходила в себя год, точнее, в то состояние, в котором хотя бы могла размышлять!

– А до этого?

– А до этого мне хотелось немедля покончить с собой. И одновременно очень хотелось жить. Я не знала, на что решиться, и поэтому осталась жива.

– Вернее сказать, ты просто струсила? – лукаво улыбнулся дьявол. Я подумала, что у него очень ласковая, необычная для мужчины улыбка.

– Может быть. Вернее, я подсознательно знала, что если убью себя, то попаду в ад. И в отличие от Игоря я не думала, что это того стоит.

– Попадешь в ад? Ты бы попала ко мне. Разве это того не стоит?

– Я не думала о тебе. Я думала, что попаду в ад.

– Ну, ты попала в ад. Тебе здесь плохо?

– Что? – я огляделась. – Это – ад? Серый туман, клубящийся под ногами, звездное небо над головой – и ощущение, что на мои вопросы, наконец, будут даны ответы.

– Я не знаю…

– Теперь знаешь. Знаешь, что все немного не так, как тебе внушали Хранители. А на твой вопрос, почему это случилось с тобой, существует только один ответ.

2010

Ге н и й 4

106

– Я сама виновата. Этот безумный club-life. Я получила вирус, потому что это было закономерно. «Хаус». Ибир. Наркотики. Сейчас мне кажется: зачем я это делала? А тогда казалось, что если я хотя бы на один день останусь наедине с собой и просто допущу себе в голову мысль, что Риччи никогда больше не будет в моей жизни, то просто сойду с ума. Я не могла об этом думать. Сlub-life был моей защитой на тот период.

– Я сама была виновата, – повторила я, – получила то, что заслуживаю.

– Не совсем так, – мягко произнес дьявол, – ты сделала шаг А и получила закономерный шаг В. Никто не разбирался, хорошая ты или плохая. Заслуживаешь ты этого или нет. В мире работает программа, которая при введении в нее данных, соответствующих шагу 1, выдает результат 2.

– Как компьютерная программа? – усмехнулась я.

– Если продолжать такое сравнение, то… как язык программирования.

– И что мне теперь делать?

– Изменить программу, – сказал дьявол.

– То есть?

– Программа действительно существует. Она называется Скрижаль. Это своего рода банк данных, программа, алгоритм, по прописанным в котором закономерностям развиваются судьбы всех людей.

– И судьба всей Системы?

– Ты хочешь знать, правда ли, что Эра седьмой звезды подходит к концу? Я не знаю. Похоже на то. Могу сказать одно: если действия людей привели к такому результату, то так и будет.

– Эта программа, Скрижаль – как ее можно изменить?

– Сначала надо ее найти. – Дьявол пожал плечами. – Много лет назад она была утеряна, и с тех пор никто не знает, где она. Слишком редко в нее заглядывали.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что сказал. Что в нее редко заглядывали. Ты что, думаешь, Бог каждый день наблюдает за тем, что происходит, дает оценку и в соответствии с этим решает, как поступить? Брось, для этого есть Скрижаль. Бог просто за-

Ге н и й 4

2010

гружает данные в программу, она выдает ответ – все.

– Ты уверен? – тихо спросила я. Дьявол двумя пальцами приподнял мне подбородок.

– Эй, мне жаль, что такое с тобой произошло. Мне жаль, что «Северного приюта» больше нет. Но единственный способ исправить это – найти Скрижаль и переписать ее.

– Я не верю тебе! Этого не может быть!

– Ты хочешь УВИДЕТЬ?

– Что именно?

– Что находится за пределами Системы? Там, куда ты хотела попасть? Ты хочешь увидеть звезды? Ты хочешь понять Замысел? И я ответила: – Да.

Как это было давно Серый туман постепенно рассеялся, обнажив каркас паутины. Дьявол легко передвигался по ней, и это напомнило мне, как легко Риччи перемещался, держась за скобы, во время нашего первого полета. Тонкие энергетические цепочки, сотканные будто из серебра, давали невероятную силу. Паутина была невероятным по мощи энергетическим центром. Находясь здесь, наверное, можно управлять миром. По крайней мере так мне казалось. Я чувствовала себя как после бутылки шампанского. Мне было и весело, и страшно, и интересно. Никогда еще я не чувствовала себя настолько живой в своей жизни. Я шагаю по Вселенной. Впервые в жизни я абсолютно свободна. Я за пределами Системы. Как только я очутилась за пределами Системы, я поняла, что никогда не была в Системе. Я выше Земли. Выше звезд. Выше своей жизни. Я шагаю босиком по бархатной пустоте Вселенной. Над моей головой – черный купол неба, усыпанный звездами. Мои ступни утопают в беззвездной мягкости пространства.

– Ты готова? – спросил дьявол.

– Конечно! – Я достала карту. – Начнем с Ориона. Мне так хочется.

107

– Капитан должен слышать свою звезду? – он улыбнулся и взял меня за руку. И мы пошли гулять по Вселенной. Мы направились к Первой звезде, на которой зародилась жизнь. Первая попытка Бога. Орион. Свет от приблизившихся звезд греет мне кожу. Космический ветер играет волосами. Мы идем по чудесному саду, и я чувствую себя несказанно счастливой. Мне кажется, сегодня я смогу приблизиться к Началу. Орион. Сириус. Фомальгаут. Я задохнулась от рыданий. Силы разом покинули меня. В это невозможно было поверить. Безжизненные планеты. Болтающиеся в пространстве комочки грязи, заброшенные в бесконечность.

– Жертвы аборта, – пошутил дьявол. Разрядить обстановку ему не удалось. Я никогда не чувствовала столько энергии смерти в одном месте. В этих мирах не было ни настоящего, ни будущего. Только душный смрад прошлых смертей был в них замкнут навечно.

– Пойдем. Тебе больше не стоит на это смотреть.

– Земля будет такой же?

– Вероятнее всего. Я была за пределами Системы. Там ничего нет. Там была жизнь. Давно. Когда-то очень давно. Эти люди… эти существа… Я не знаю, кем они были. И я не знаю, заслужили ли они свою смерть. Но стало так. Эти люди грешили, выбрасывали в пространство слишком много отрицательной энергии, и, когда ее стало слишком много, их существование было прекращено. Просто в Скрижали указан определенный сравнительный параметр энергии со знаком минус, превышение которого неминуемо приводит к гибели. Земля уже тоже висит на волоске. Я чувствую это, я больше не могу скрывать это от самой себя. Когда мы вернулись в наше агонизирующую Систему, у меня появилась надежда: а вдруг все еще можно исправить?

– Что нужно сделать? Как ЕЕ найти? Эти вопросы бились у меня в голове, как в клетке. Я бы очень многое хотела переписать. Впрочем, как и все, наверное.

Я знала, что делать. Скрижаль должна быть уничтожена. Для того, чтобы Бог взглянул на мир своими глазами, чтобы он отвлекся от закономерностей и увидел простую жизнь своего создания. Перестал загружать данные в программу и смотреть, что из этого выйдет. Он Бог, и Он должен решать. Я хочу, чтобы он посмотрел и очнулся.

– Я надеялся, что ты мне подскажешь, – сказал дьявол.

– Что я об этом знаю?

– Ты знаешь все. Ты просто не помнишь. Ты сама от себя скрываешь это знание!

– Я ничего не скрываю!

– Вот видишь. Ты так глубоко спряталась в свой кокон, что не пускаешь туда даже саму себя. Настала пора кролику вылезти из своей норки. Но как? Я еще раз внимательно просмотрела карту.

– Она должна быть где-то за пределами Системы. На одной из тех планет…

– Но мы исследовали их все! Излучение нигде не превышает норму. Я чувствую!

– Знаю. Он подошел ко мне и обнял меня. Я не отстранилась, и несколько минут мы стояли так, паря среди огромного звездного неба.

– Чего ты хочешь? – я едва могу говорить.

– Ничего. Просто я ищу такую же, как я. Чтобы вместе мы стали сильнее.

– Я тебе не подойду. Я даже с собственной жизнью не могу разобраться.

– Ты богиня, Яра. Вспомни, кем ты была! Вспомни, кто ты есть. Я могу подождать.

– Но что мы будем делать? Как мы будем жить? Кто мы?

– Яра, все эти вопросы типа «как жить?» мы решим по ходу дела. Я разомкнула его руки и покачала головой. Было еще кое-что, чего дьявол не учел. Была моя земная жизнь, которая начисто перекрыла для меня прошлое.

– Ах, это! – дьявол досадливо поморщился.

– Как пожелаешь… И в ту же секунду его уже не было. Рядом со мной стоял Риччи. Я всматривалась в его лицо и не могла найти ни одного отличия.

2010

Ге н и й 4

108

– Если ты хочешь, я могу даже выглядеть так.

– Твой голос! – вырвалось у меня. – Это не твой голос!

– А теперь? – произнес Риччи своим обычным голосом. Я слабо улыбнулась.

– Теперь лучше. Но, пойми, я ни в чем не признаю подделок.

– Кто может сказать, что подделка, а что – нет? Внезапно звездная бездна, к которой я уже привыкла, исчезла. Теперь мы были на Земле. У меня перехватило дыхание. Мы были в прошлом, в том самом дне… Мы стояли на берегу моря. Солнце садилось, и Риччи держал мои руки так же, как в тот день, когда… Когда он улетал на Каллисто, а я поняла, что не могу его не ждать. День, который я никогда не забуду. Если это единственная возможность того, чтобы Риччи был со мной, то почему бы ею не воспользоваться? Эта мысль проникла в мою душу отравляющим сладким ядом, и я уже не могла от нее отказаться… Мне казалось, мы ушли оттуда навсегда. Никогда не повторится этот ослепительный день. Но вот я здесь. А значит, все, что было сделано не так, можно исправить. Даже день, когда мы разжали руки и отпустили друг друга. Быть может, через тысячу лет я забуду, что все это не по-настоящему. И буду верить в свои иллюзии… Я чувствовала, что слабею. Наваждение было слишком соблазнительным. Если это единственный способ быть с Риччи… пусть даже не в реальности, а в этом странном зазеркалье, сотканном из моих снов… Я всматривалась в его глаза, стараясь отыскать ответ. Риччи улыбался. Все было именно так, как мне хотелось. Это было то, о чем я не смела мечтать. Возвращение в ту самую точку.

– Что теперь будет? – спросила я.

– Что я могу тебе предложить? – по-своему понял мой вопрос дьявол. – Ничего. Кроме свободы. Мне всегда не хватало свободы. От меня всегда кто-то чего-то ждал. Ждал, что я буду лучше других, что я оправдаю ожидания. Ведь Яра – это я.

Ге н и й 4

2010

Я не человек. Я – лучше. Но что делать, если я хочу просто быть человеком. Если я хочу просто быть собой? Риччи никогда не любил меня, потому что чувствовал, что я ему не предназначена. Ведь так? У меня другая судьба и другое предназначение. Так написано в Скрижали. Так решено. Но не мной. Меня никто не спрашивал, чего я на самом деле хочу. Быть может, я хочу сама быть творцом своей жизни. Быть может, я сама хочу вписать свое имя в эту историю…

– Я могу выполнить любое твое желание. Мы найдем Скрижаль и перепишем ее. Я стану властелином мира, а ты будешь со мной.

– А ты всегда будешь выглядеть так?

– Если захочешь. Я провела пальцами по его щеке.

– Да, наверное, захочу… Возвращение. Можно не искать Скрижаль. Все уже сбылось. Есть только один нюанс: все это иллюзия. Все это только эхо настоящего.

– Быть может, когда-нибудь ты поймаешь в сеть мою душу. Но не сейчас. Прости, дорогой. Не в этот раз, не в этой жизни и не со мной. Я ожидала проклятий. Бьющих в спину. Точно в цель. Я старалась идти как можно быстрее, но все-таки обернулась. Он покорно и печально смотрел мне вслед. Внезапно он сказал то, от чего я вся похолодела, потому что поняла: это правда. Ужасная правда, которую я скрывала от самой себя. Он сказал: – Пожалела бы себя… Несколько секунд мы смотрели друг на друга. Я понимала, это последний шанс. Я круто повернулась и пошла дальше. Даже если я тысячу раз пожалею об этом (а я пожалею), даже если он прав и моя любовь убивает меня вместо того, чтобы нести мне свет, я не могу по-другому. Я шла в холодном сером тумане, не видя ничего впереди и понимая, что отказалась от своей самой главной мечты. Теперь уже ничего не поделаешь. Столько дорог. Столько ошибок. Столько потерь. Но одно я знаю точно: не надо делать хотя бы того, что явно неправильно. Пускай я сдохну от HVZ, моя душа останется со мной, и пусть Бог решает, что с ней делать. Если

109

только Скрижаль не примет несправедливое решение… Настало время нам встретиться.

Вера Бога Я шла под дождем, спотыкаясь, в густом темно-сером тумане. Прошло уже много часов, но ливень не прекращался. Здесь не было земли. Здесь не было неба. Только холодные струи дождя, лужи под ногами и редкие пятна желтоватых фонарей. Иногда мне казалось, что впереди я вижу едва различимые очертания улиц и домов, но, когда я подходила ближе, мираж рассеивался. Казалось, здесь можно бродить бесконечно и ни к чему не прийти. Я много часов (или дней) бесцельно бродила в этом тумане, выкрикивая Его имя. И наконец я увидела впереди что-то, не растаявшее при моем приближении. Это была старая покосившаяся телефонная будка. Я открыла дверь и вошла. На полу валялись скомканные газеты, окурки и клочки бумаги. Я сняла трубку, и в ней раздались длинные гудки.

– Я хочу поговорить с Богом, – сказала я и повесила трубку. После чего снова пошла бесцельно бродить по этому затерянному миру. Потом я увидела впереди дверь, и, когда я подошла, она все еще оставалась. Она со скрипом распахнулась, и я вошла. Дверь закрылась, я услышала, как замолчал ветер, и наступила тишина.

– Чего ты хочешь? Я даже растерялась от такого прямого вопроса.

– Ну, я слушаю. Я специально освободил для тебя время.

– Я… Я хочу вернуться в прошлое и все исправить.

– Что именно?

– Хочу, чтобы не было того нападения Андамара на «Северный приют». Хочу избавиться от вируса, ну и еще кое-что поправить. Дай мне эту возможность, прошу тебя!

– Мне все говорят «дай», хоть бы кто сказал: «на».

Он был тем, у кого никто не спрашивал: как дела? Тем, кому молились чаще всего, чтобы чтото получить. Я растерялась. Он был Бог. И он тоже хотел, чтобы его любили, просто так, ни за что.

– В это трудно поверить, но я действительно люблю тебя. Люблю, но совсем-совсем не понимаю…

– Чего ты не понимаешь?

– Всего. Почему все так устроено, почему мир несправедлив?

– Ты не знаешь всего, как же ты можешь судить?

– Я знаю. Я жила на Земле.

– Яра, мы с тобой все время продолжаем один и тот же разговор! Время идет, а ты все никак не можешь сойти с мертвой точки!

– Это не так, – вздохнула я, – на самом деле я никак не могу вернуться в ту же самую точку…Я просто не понимаю…

– Не понимаешь, почему в твоей жизни все получается не так, как ты хочешь? Этого тебе никто не сможет объяснить. Ты хотела попробовать земную жизнь на своей шкуре, ты попробовала. Чего ты еще хочешь?

– Все изменилось! Тогда я просто хотела попробовать, что значит быть человеком. А теперь я стала человеком, и я понимаю, что ты несправедлив.

– Я выбрал в отношении людей самую правильную тактику, которая только возможна, и занес ее в Скрижаль. Программа работает, мир существует, по сути люди сами строят свою жизнь, как хотят. Но, разумеется, программа фиксирует их грехи. Ты хочешь, чтобы я и это перестал делать? Я пожала плечами.

– Я не знаю. Наверное, я хочу, чтобы ты перестал доверять программе и подходил к каждой ситуации индивидуально.

– А ты совсем не изменилась, Яра.

– Я всегда считала, что в мире что-то не так?

– Что-то вроде.

– Я просто хочу знать, где находится Скрижаль. Я уничтожу ее, и ты сам будешь принимать решения.

– Зачем?

– Потому что программа несовершенна. Поэтому несовершенен мир!

2010

Ге н и й 4

110

– Мира скоро не будет, – он кивнул на экран, – скоро масса греха станет критической, и Скрижаль прекратит существование Земли.

– Но этого не должно быть! Не должно! Люди – не самые хорошие существа, я согласна! Но и не самые плохие!

– Я такого не говорил. Но я же не виноват, что они сами семимильными шагами гонят себя к концу света. Я замолчала. Все уже было сказано. Я повернулась, чтобы уйти. Я хотела уйти, не оборачиваясь, у меня это не получилось.

– Я думаю, что не только человек должен верить в Бога. Бог тоже должен верить в человека. Верить в лучшее в человеке! Верить в то, что человек может избежать соблазна, раскаяться в содеянном, верить в то, что человек выбирает не навсегда! Дверь распахнулась. Из открытого мира повеяло холодом.

– Стой, Яра! Я обернулась.

– Ты искала Скрижаль на окраине. Но она находится не там. Она находится в самом центре Системы.

– Спасибо, – сказала я и добавила: – я правда люблю тебя. Когда я шла обратно, то увидела ту же самую телефонную будку. Ее дверь была распахнута и ходила туда-сюда на холодном ветру. Трубка болталась на проводе. В ней раздавались короткие гудки.

– Еще один вопрос. Можно?

– Слушаю.

– Я и Риччи… Верно ли, что мы не предназначены друг другу? Существует ли Система Бытия, в которой мы вместе?

– Ты хочешь знать, возможно ли это? Нет. Я повесила трубку.

И море погасло Я пришла в себя после сигнала автопилота. В каком бы состоянии ни был капитан корабля, он всегда реагирует на включение аварийного сигнала. Если бы не это, я бы еще с удовольствием

Ге н и й 4

2010

поспала. Прямо на меня двигался огромный астероид. Я резко натянула штурвал на себя, корабль взмыл вверх и чудом избежал столкновения. Я по-прежнему находилась в космосе и, судя по показаниям приборов, на самой окраине Системы. Я открыла пройденный маршрут. Корабль не пересекал Поле и не выходил за пределы Солнечной системы. Ничего не было. Просто ничего этого не было. Как будто кто-то нажал на кнопку с надписью «стереть», или я просто сошла с ума. Я стала думать, что же теперь делать. Я решила вернуться в Андамар. Я знала, где искать Скрижаль. Это главное. Теперь я хотела найти Риччи. Вдруг он тоже хочет что-то переписать? Погружаясь, как всегда перед длительным полетом, в анабиоз, я подумала: надо переставить часы на главном мониторе. Полет прошел без происшествий. Околоземное пространство было удивительно спокойным. Я приземлилась на небольшом частном космодроме, владелец которого шел навстречу тем, кто оказывался в сложных жизненных ситуациях. Оставив корабль в ангаре, я поймала флайер и поехала домой. Первым делом я набрала номер Риччи. «Набран неверный номер», – раздалось в трубке, я удивилась и перебрала цифры еще раз. Тот же самый результат. Видимо, Риччи действительно поменял номер. И вдруг я отложила мобифон. Внизу экрана высветилась дата. Несколько секунд я сидела без движения, пытаясь осознать, что случилось. Пять лет? Я не могла поверить. Последний раз я была в Андамаре пять лет назад. Ладно, спокойно. Я принялась ходить по комнате. Пять лет – это, в конце концов, не так уж и много. Это не десять и не двадцать. Даже если предположить, что я пять лет болталась в космосе без сознания, то это, в конце концов, не трагедия. Быть может, Поле изменяет пространственновременные характеристики, и я попала под его воздействие. Или же мой корабль все-таки предпринял попытку гиперпрыжка, и такой способ перемещения себя не оправдал. Сейчас это не важно. Важно то, что прошло пять лет. Неудиви-

111

тельно, что Риччи сменил номер. Как теперь его искать? Впрочем, есть Сеть! В современном мире найти человека – не проблема. Даже если он находится в заключении, как военнопленный (я похолодела), то тем более данные о нем занесены во всемирный реестр. Я ввела его данные в поисковую систему и почти сразу же получила результат. Он даже находился в Андамаре! Я быстро скопировала в мобифон его контактные данные. Я даже получила ссылку на его личную страницу. Помедлив секунду, я нашла его фото. Среди вороха информации я нашла видеозапись, помеченную тремя восклицательными знаками и смайликом. Я открыла ее и сначала ничего не поняла. Потом выключила запись и закрыла лицо руками. Однако первые слова этой записи продолжали звучать в моей голове. Дорогие Риччи и Джулия… И море погасло.

Впиши мое имя рядом У меня ничего не осталось. Ничего. Я смотрела в окно и не могла ни о чем думать. Вдруг у подъезда остановились два черных джипа. Из них вышли несколько одетых в черное мужчин. Я подумала, что нет у меня никакой особой энергетики, притягивающей неприятности, просто с мозгами проблема. Не могла чуть-чуть отсидеться… Но тут я забыла обо всем. Мужчины расступились, и я увидела, как из второго автомобиля вышел Риччи.

– Мои люди просканировали сигнал твоего компьютера, а потом и мобифона… Алиса, как же я рад! Он сидел и повторял, как же он рад, что я жива.

– Как ты мог? – прошептала я. – Как ты мог?

– Прости меня, пожалуйста, прости…

– Чем она лучше, чем я?

– Алиса! Я молча села у двери и стала невидящим взглядом смотреть в пол. Риччи сел рядом.

– Ты хоть пытался меня искать?

– Конечно! Ты даже не представляешь, что тогда творилось. Мы с Сазоновым обшарили всю Систему. Он поднял всю флотилию Совета.

– С Сазоновым…

– Мы теперь партнеры, Алиса. Ему можно верить.

– Он так хотел стать во главе Совета, что готов был принести меня в жертву дьяволу.

– Это не так. Игорь – член Совета только по происхождению. Он наш человек.

– Кто же тогда направил корабль не через разряженный участок?

– Каллеонари. Он исчез тогда. Мы больше его не видели.

– А Игорь, значит, белый и пушистый?

– Тебе стоит с ним встретиться. Нам всем нужно о многом поговорить.

– Я бы сказала, нам не о чем разговаривать.

– Есть о чем. О том, что с тобой было. Алиса, я просто не могу без тебя. Я чуть с ума тогда не сошел. Что все-таки случилось?

– Ничего, – сказала я, – абсолютно ничего. Просто у меня были две очень интересные встречи.

– С кем?

– С каких пор тебя интересуют мои дела? Огонек его сигареты светился в темноте. Даже при слабом свете сигареты я не могла отвести от него глаз.

– Я люблю тебя, Алиса. Он сказал. Он это сказал. Это стоило того, чтобы ждать.

– Я так скучала… В ту ночь мне казалось, что мы впервые подлинно были вместе. Потом, глядя в неподвижную беспросветную темноту, я сказала Риччи: – Я больше не могу тебя любить… Он приподнялся на локте.

– В чем дело, Алиса? Что-то не так? Я села и принялась застегивать рубашку.

– Все не так. Все очень давно не так. Если хочешь, чтобы было так, то все в твоих руках.

– Что ты имеешь в виду? Я колебалась всего несколько мгновений.

– Вот, – я бросила на тумбочку стопку бумаг, – это карты. Я нанесла на них местонахождение Скрижали.

2010

Ге н и й 4

112

– Что? Ты знаешь, где она?!

– Знаю. Я наблюдала за тем, как Риччи рассматривал карту. Улыбка искривила мои губы.

– Скрижаль находится в центре Системы, а мы искали ее на окраине. Риччи поднял на меня глаза.

– Скрижаль на Каллисто?! Когда мы отправляемся?

– Не мы, а ты. Мне это не нужно. Найди Скрижаль и перепиши историю, как хочешь. И если ты захочешь быть со мной, то просто впиши мое имя рядом. По пути на космодром случилось нечто примечательное. Риччи направил машину не в тот ангар, в котором я оставила Звездолетик, а в межпланетный сектор В.

– Эй, ты не туда повернул!

– Спокойно, сейчас все увидишь. Перед нами выросла громадина нового современного крейсера.

– Это последняя университетская разработка. Я подумал, на нем будет безопаснее, чем на твоем кораблике.

– Чем тебе не нравится мой кораблик? – пораженно прошептала я.

– Мне нравится звездолетик, – Риччи примирительно обнял меня, – но у этого красавца четыре запасных двигателя и три системы защитного поля. Он взглянул на мое вытянувшееся лицо.

– Ладно-ладно, не расстраивайся. Когда мы вернемся, то отправимся в большое путешествие на твоем звездолетике. Может. И действительно к другой звезде. А на Каллисто мы полетим на этой махине. Пожалуйста, Алиса, ради меня. Я невольно улыбнулась. Сердиться на него было совершенно невозможно. Черная тень отделилась от громадины корабля, и я услышала знакомый голос.

– Добро пожаловать на борт! У трапа стоял Игорь Сазонов. Я поняла вдруг, что он ни в чем не виноват, разве в том, что его, как и нас с Риччи, одурачил авантюрист, которого вообще-то я сама притащила на эту планету…

– Для меня такая честь выступать спонсором этого исторического полета и предоставить вам

Ге н и й 4

2010

этот корабль. Надеюсь, возьмете меня в свою компанию?

– Черт возьми, Игорь! Я так рада видеть тебя! Мы обнялись.

– Где ж ты пропадала, Алиска?!

– Так, мне позвонил Бог и сказал, что не прочь поговорить со мной за жизнь. Я, конечно же, не смогла отказаться.

– Будем надеяться, сейчас никто не нарушит наши планы никакими звонками. Мы выпили шампанского за встречу и за начало путешествия. Тогда я и рассказала друзьям обо всем, что произошло.

– Знаете, я всегда считала себя здравомыслящим человеком. Как бы это ни звучало, я убеждена, что все это было на самом деле. Я действительно разговаривала с ними, я видела их так же, как теперь вижу вас!

– Есть один момент, – сказал Сазонов, – и я считаю, что нам лучше обсудить его сейчас. Что будет, когда мы найдем Скрижаль? Мы с Риччи сказали одновременно. Я: – Сначала надо ее найти. Мы же даже не знаем, что это такое!

– Закажем себе что хотим! – рассмеялся Риччи, хлопнув Сазонова по плечу. Я – мир во всем мире. А ты, Игорь, – отряд шлюх и тарелку кокаина! Игорь усмехнулся, но было в его глазах что-то такое, от чего нам с Риччи расхотелось смеяться.

– Объясни, что ты имеешь в виду, – сказала я.

– Я имею в виду… да что там, давайте скажу как есть! Что мы будем делать, если наши желания окажутся прямо противоположными?

– Ты против мира во всем мире? – попыталась пошутить я и замолчала. Игорь и Риччи смотрели друг на друга, и я видела в их взглядах открытое противостояние. Риччи медленно убрал руку с моего плеча. Я вспомнила, что оружие он всегда носит при себе.

– Подождите оба! Я встала между ними.

– Мы даже не знаем, что такое Скрижаль! Какие возможности она дает! Игорь, может, ты получишь столько возможностей, что у тебя глаза разбегутся!

113

– Я думаю, в таком споре надо дать слово третьей стороне, – сказал Риччи. Игорь усмехнулся, достал пистолет и бросил на стол.

– Действительно. Пока еще рано о чем-либо говорить. Они пожали друг другу руки. Конфликт не успел развиться, и я вздохнула с облегчением. Мы разошлись по каютам, оставив шампанское недопитым.

Душа богини Каллисто. Я снова оказалась здесь. Ближе к полудню все было готово для высадки. Поскольку каллистянские форты пустовали последние четыре года, то мы не стали рисковать и взяли с собой объем провизии, достаточный для того, чтобы провести под землей пару недель. Сазонов, неоднократно сопровождавший О’Келли в такие поездки, выбрал ровную и плотную, хотя и песчаную площадку, на которой мы оставили звездолетик и пересели в вездеход. Багряное солнце Каллисто едва освещало темную линию гор на горизонте, жаркое дуновение пустынного ветра обдувало лицо. Горы приближались, я чувствовала, как их грозная энергия зондирует мои мысли. Мы ступили под своды указанной на карте пещеры. Скрижаль ждала нас. Бог ждал нас. Мы шли по темному каменному тоннелю, которому, казалось, никогда не будет конца. Ноги скользили по мокрой глине, журчание воды становилось утомительным. Скоро я перестала понимать, куда мы идем и зачем. Я продолжала зачем-то передвигать ноги, не отрывая взгляда от Риччи, шедшего впереди меня. Голова кружилась, из-под земли поднимались клубы желтоватого дыма. Дышать становилось практически невозможно. Риччи протянул мне маску, я нацепила ее на лицо, стало немного полегче. Однако минут через пятнадцать ядовитые испарения начали просачиваться и через маску, фильтр забился, и я отбросила ее.

– Мне кажется, я что-то вижу, – донесся откуда-то голос Сазонова. Темнота впереди немного рассеялась, теперь откуда-то пробивался мутный зеленоватый свет, как будто мы находились под водой на большой глубине.

– Кажется, мы скоро куда-то выйдем, – это был Риччи. Теперь каждое движение давалось нам с трудом. Мы шли медленно, как в кошмаре, казалось, над нами сверху тонны тяжелой мутной воды, стоит вдохнуть чуть глубже, и она хлынет в легкие. Мы шли медленно, очень медленно, не властные над своими движениями. Впереди мелькнула черная тень. Риччи остановился, его рука преградила мне путь.

– Что это? – побледнела я.

– Не знаю.

– Вы как хотите, я иду дальше, – хриплый голос Сазонова вернул мне чувство реальности. Становилось совершенно очевидно, что двигаться вперед с каждым шагом становится все опаснее. Наиболее разумным вариантом представлялось вернуться сюда позже, более подготовленными к этой экспедиции. Но мы уже давно потеряли счет времени, мы не могли ориентироваться по приборам, и вполне могло оказаться, что нам просто не выдержать дороги назад. А может быть, мы уже просто не могли остановиться. Казалось, мы всю свою жизнь шли по этому темному тоннелю, и ничего другого для нас уже не существовало. Черная тень снова мелькнула на стене. Но теперь она не исчезла при нашем приближении. Когда мы подошли ближе, стало ясно, что она из себя представляет. Тень отделилась от стены и встала перед нами. Я вскрикнула. Это была О’Келли! Это была ее тень – согбенная, исстрадавшаяся, с лицом, искаженным вечным страхом.

– Марина… Я могла протянуть руку и коснуться ее, но понимала, что мои пальцы просто пройдут сквозь ее газообразную оболочку, сквозь то, во что она превратилась…

2010

Ге н и й 4

114

Она смотрела на нас печально и покорно, как будто ее ни на секунду не отпускало немыслимое страдание. Потом ее губы разомкнулись, и она произнесла: вот тебе и надежда на легкую смерть. Я схватила Риччи за руку. Она была сильная, горячая, живая. Только за нее можно было держаться. Вслед за этим О’Келли исчезла, и снова остались только мутный зеленоватый свет и плотный воздух, который приходилось преодолевать. …О’Келли: вот тебе и надежда на легкую смерть! Где-то в глубине пещеры раздался ее зловещий хохот. Вот тебе и надежда на легкую смерть! Ты не представляешь себе, как больно умирать! Я зашаталась, все поплыло перед глазами. … Старейший. Сгорбленный, больной, пришедший сюда из последних сил. …ты была права. Ни о чем Бога просить не следует. Бесполезно. …Я только теперь это понял. …Старейший, не надо! Это не так! Господь сказал мне, где найти Скрижаль! …Вы думаете, вы найдете здесь Скрижаль? Призрак издевательски помахал нам рукой и исчез, а у меня в голове продолжали звучать его слова. Вы не найдете здесь ничего, кроме собственной смерти… И смех, жуткий смех. Старейший, которого я знала, не мог так смеяться! Я взглянула на побледневшее, напряженное лицо Риччи и поняла, что он тоже видит тех, кого потерял когда-то. …Ничего, кроме собственной смерти. Но странное дело, меня так часто этим пугали, что я, кажется, привыкла. И мы продолжали путь. Силы таяли с каждым шагом, ядовитый воздух прожигал легкие, Каллисто не пускало нас. Когда мне показалось, что впереди виден свет, я подумала, что это очередная галлюцинация. Но мои спутники видели то же самое. И с каждой минутой свет разгорался все ярче и ярче. Из последних сил мы шли к этому свету, чувствуя, что темный тоннель заканчивается. Однако,

Ге н и й 4

2010

хотя мы продолжали идти вперед, свет не становился ближе. Казалось, он отдаляется от нас. И вдруг мы остановились как вкопанные. Тоннель обрывался в огромную пропасть. Мы стояли у самого края. Мы вышли в другой мир. Это уже не было Каллисто. В этом мире был вечер, темнеющее небо сливалось с бурным темным морем. Мы стояли на вершине скалы и смотрели на море. Кое-где, у самого горизонта, темнели острова, едва освещенные кострами. Ночные костры на островах освещали бездонное, черное, как глубины космоса, море. Холодный ветер трепал наши волосы, мы улыбались и смотрели на мир Бога. У подножия горы стояло дерево. Шум его кроны сливался с шумом волн, разбивающихся о камни. Огромное дерево. Корни в аду, крона в небесах. Темнота. Бушующее море. Редкие звезды на черном куполе неба. И ветер, срывающий листья с дерева жизни. Осень. И вдруг темнота озарилась немыслимым белым светом. Мне захотелось разбежаться и прыгнуть со скалы, чтобы скорее попасть в этот ослепительный белый свет, ощутить его и раствориться в нем. Яркий белый свет, заливающий все кругом. Мы дошли. Мы здесь. Мы сбежали вниз со скалы по узкой тропинке и оказались на берегу. Море – подножие Бога. Я откуда-то знала, что мне нужно оказаться на острове. Я ступила в воду, но, к своему удивлению, пошла по поверхности воды. Я обернулась, Риччи и Игорь шли вслед за мной. Ступать было удивительно приятно, вода была мягкой, упругой и теплой.

– Побежали! И мы, смеясь, побежали наперегонки по лазурной, прозрачной воде, испещренной солнечными бликами. Мы добежали до берега и сошли на песок. Перед нами в зелени деревьев стояла маленькая церквушка. Я уже была в ней. Единственная православная церковь Андамара. Я взяла Риччи за руку.

115

– Я была здесь. Я просила Бога, чтобы он вернул тебя мне… Здесь исполняются желания.

– Я знаю. Круг замкнулся. Сазонов снял с пояса пистолеты.

– Я предлагаю нашу вражду оставить здесь, как и наше оружие. Риччи последовал его примеру. Мы вместе вошли в церковь. Ветер захлопнул дверь. Пламя свечей дернулось и остановилось. Книга лежала прямо перед нами, раскрытая на страницах нашей судьбы. Я взяла Скрижаль. Вот оно, сердце нашего мира. Колыбель жизни. То, с чего все началось. Я хотела вернуться в прошлое, я сделала это! Крошечная карта, на которую нанесен мир. Запечатлевшая прошлое, настоящее и будущее. Ответ на все вопросы, расшифровка всех закономерностей, данные обо всех и обо всем. Ты помнишь, помнишь? Эту невыразимую нежность. Эту безысходность. Это ожидание. Ты знаешь? Знаешь? Чем это было для меня. Всем. Осталось спросить: чего хочешь ты? В чернильнице, наполненной красной жидкостью, стояло перо. Я коснулась его и отдернула руку. Осталось спросить: чего хочешь ты? Я взяла перо и протянула его Риччи. В тот момент, когда наши руки были готовы соприкоснуться, раздался выстрел. Поток энергии невиданной мощи пронесся по воздуху и ударил Риччи в грудь. Он пошатнулся и упал. Я бросилась к нему. Тонкое лезвие коснулось моей шеи.

– Неправильное решение, Яра. Сазонов повел глазами, указывая куда-то в глубину церкви.

– Черта с два! В тот момент меня ничего не могло остановить, даже нож, приставленный к горлу. Я изловчилась и ударила Сазонова ногой в пах, лезвие соскользнуло вверх и сорвало кожу на шее и на щеке. Я почувствовало, как по лицу стекает кровь. Он согнулся от боли, я схватила его за волосы и изо всех своих сил ударила головой по алтарю, на котором лежала Скрижаль. Удар был

такой силы, что я подумала: он больше не встанет. На самом деле Сазонов выпрямился, стер стекавшую из носа кровь, усмехнулся и поднял руки вверх, будто признавая свое поражение.

– Ты этого хотел? – крикнула я. – Бери, мне не жалко. Я схватила Скрижаль и швырнула в него. Сазонов увернулся, и книга упала на пол, раскрывшись на середине. Я бросилась к Риччи. Он по-прежнему лежал неподвижно, его глаза были закрыты. И вдруг я поняла: мне очень нужно это сделать. Сейчас мне очень нужно убить Игоря Сазонова. Я не пробовала, но знала, что могу сделать это одним движением. Стоило мне только взглянуть в его глаза. Невидимый темный поток поднялся в моей душе, и теперь я не стала его удерживать. У Сазонова не было оружия. Он держал вытянутой пустую ладонь. Но я видела, своими глазами видела, как из его руки бьет струя смертоносной энергии. Они встретились на середине. Мощный разряд не знал направлений. Нас обоих отбросило в стороны, на какое-то время я потеряла сознание, а когда пришла в себя, то поняла, что не могу пошевелиться.

– Зря ты так, Яра, – услышала я. Откуда-то из-за угла вышел дьявол. Он прислонился к дверному косяку и встал, сложив руки на груди. Я поняла, что лежу на алтаре, а над моей головой висит лампа, источающая ослепительно белый свет. Она приближается… приближается… На мгновение лицо Игоря возникло перед моим взором.

– Ты хочешь осквернить это место жертвоприношением? – я не могла поверить.

– А почему бы и нет? – сказал он. Он исчез из моего поля зрения, и мне пришлось повернуть голову, чтобы рассмотреть, что он делает. На стене висела странная панель, напоминающая овал в рамке. Игорь переключал на ней какие-то рубильники. Мне впервые стало страшно.

– Что ты делаешь? Вдумайся! У тебя есть все, у тебя есть Скрижаль. Забери ее, если хочешь! Ты

2010

Ге н и й 4

116

сможешь переписать ее так, чтобы стать самым могущественным человеком в Системе!

– Мне и так неплохо. Дерьма не держим.

– Если ты это сделаешь… ты берешь на душу страшный грех. Там – ты попадешь в ад! Ты думаешь, дьявол откажется от твой души?

– Там, – жестко сказал он, – ничего. Все – здесь. Я представила, что так оно и есть, и мне стало страшно.

– Все, что у меня есть, не стоит и выеденного яйца. Только бессмертие имеет значение.

– Игорь, – я попыталась схватить его за руку, – прошу тебя, не делай этого! Ты будешь жалеть!

– Я? Буду жалеть? – Он рассмеялся: – Ты меня плохо знаешь, Алиса. Хотя нет, не Алиса – Яра. Действительно, зачем добираться до далекого и неизвестного Бога, если рядом есть настоящая богиня? Надо только освободить ее из этого тела!

– Игорь, Игорь, подожди. Скажи, значит, там, когда вы работали с погруженными в анабиоз, вы…

– Мы пытались проследить путь, который проходят души, когда покидают тело. Нам удалось проследить, что души покидают пределы Системы. Но, понятное дело, мы не могли туда последовать. Так что ты появилась очень вовремя.

– А ты молодец, Игорь. Все правильно рассчитал.

– Зато ты – нет, – его лицо приблизилось к моему, я увидела его глаза совсем близко, – в наше время нельзя быть человеком невсеобъемлющих интересов. И нельзя неправильно расставлять приоритеты. Я от тебя такого не ожидал.

– Чего ты не ожидал?

– У тебя были все шансы, черт возьми! Я не хотел тебя убивать, правда, не хотел. Ты сама меня вынудила.

– Я? Что я такого сделала?

– Ответь мне на такой вопрос. Чем он, – Игорь кивнул в сторону распростертого Риччи, – лучше, чем я? Я вспомнила, что точно такой же вопрос я задала Риччи, когда узнала, что он женат. Я лучше, чем кто-либо другой, знала, что ответа на него не существует.

Ге н и й 4

2010

– Ничем. Ты другой. Мне просто нужен другой человек, понимаешь? Добрее, что ли… Я поняла, что зря сказала это.

– Добрее?! Я столько сделал! Ради нас. Ради того, чтобы мы жили нормально. В отличие от него я всегда верил, что ты жива, и не переставал тебя искать! Я уничтожил Совет…

– Это сделал ты?!

– Конечно. А зачем они были мне нужны? Эти чахлые потомки с разжиженной кровью! Их давно следовало скормить дьяволу, что я и сделал. Видишь ли, Яра, я считаю так: сила рассеивается через поколение, поэтому и случаются все революции. Совет был обречен, потому что не достоин своей власти. И вообще, почему Совет? Почему девять кланов? Правитель должен быть один!

– Ты прав, Игорь, ты прав, – начала я.

– Не заговаривай мне зубы. Аппаратура почти готова. Странное ощущение, впервые приношу жертву самому себе. И впервые приношу в жертву Богиню. Не знаешь, каково будет потом?

– Когда потом?

– Когда вся твоя энергия перейдет ко мне.

– Не знаю. Но раз речь идет о моей энергии, то, наверное, не очень хорошо.

– Это еще почему? – удивился Сазонов.

– Потому что мне всю жизнь было плохо, и, наверное, это неспроста.

– Наверное, это потому, что ты выбрала не того человека. Если бы ты выбрала меня, ты могла бы быть очень счастлива. Я отвернулась.

– Ты могла бы жить вечно.

– Я не могу представить, каково это – жить вечно. Моя жизнь – это короткие отрезки, которые могут дать, а могут не дать.

– Тем более! Уж ты-то должна меня понять!

– Я? Я никогда не хотела жить вечно. И вдруг я поняла, что это правда. Я хотела жить, потому что чувствовала, что должна многое сделать.

– Всегда есть кто-то, кто должен править миром. Теперь моя очередь, – он улыбнулся.

– Бог накажет тебя, – это было единственное, что я могла сказать.

– Бог? Настоящие дела вершат люди, которые давно не спрашивают соизволения у бога поступить так-то и так-то! Тебе понятно?

117

– Я и не хочу, чтобы ты спрашивал разрешения. Я хочу, чтобы ты прислушался к себе! Ты правда хочешь меня убить? Это же я, Алиса. Помнишь, как мы…

– Замолчи!

– Нет! Я считала тебя своим другом! Я доверяла тебе. Я и сейчас доверяю. Я верю в тебя, верю в то, что, несмотря на все ошибки, ты сможешь раскаяться и начать сначала! Я даже Богу сказала так, хотя он мне не поверил. Весь мир может не верить. Но я – верю. Игорь, я верю в тебя.

– Черт возьми, Алиска…

– Реши сам, чего ты хочешь… отпусти меня!

– Алиса…

– Игорь, я знала… Я действительно знала, что Бог сильнее. Сильнее любого знака минус. Потому что он всегда в нас, кем бы ни стали. Игорь опустил рубильник. Гул прекратился. Мои руки были свободны.

– Игорь! Я бросилась ему на шею, он подхватил меня на руки.

– Я подумал, вряд ли я еще найду себе девушку, с которой можно выпить и поговорить!

– Да уж, это я умею! Внезапно я ощутила, что он заваливается набок, увлекая меня за собой. Мы упали на каменные плиты, я увидела совсем близко его стремительно стекленеющие глаза и закричала. Я больше не могла этого выносить! У него изо рта вытекла тонкая струйка крови. Я подняла голову. Риччи держал в руке пистолет. Я подумала: ну конечно, он же всегда носит с собой оружие… Там, на берегу, он оставил далеко не все. Я опустилась рядом с Игорем и взяла его за руки. Так уже было когда-то. Я уже теряла его, едва обретя… Так закончил свои дни человек, не спрашивающий разрешения у Бога. Быть может, так было написано в Скрижали. Но я знала, что никогда не смогу с этим смириться… Я подняла глаза, чтобы взглянуть на Риччи. Он по-прежнему стоял, не двигаясь, с пистолетом в руке.

– Зачем ты это сделал? – прошептала я. – Зачем?

И разрыдалась.

– Сейчас увидишь, – сказал Риччи. Вдруг я поняла, что он не опустил пистолет.

– Риччи…

– Вставай. Быстро. Туда. Он показал на алтарь. Я ничего не понимала.

– Ложись. Он подошел ближе. Дуло пистолета смотрело прямо мне в лоб, а я все еще не могла поверить.

– Что ты делаешь? – проговорила я, не отрывая взгляда от его глаз, словно силясь найти в них что-то прежнее, давнее, что-то от того Риччи, каким он был. Но в его глазах не было ни малейшего сомнения. Только спокойная деловитая сосредоточенность. Я как-то сразу поняла, что спорить с ним бесполезно, и последовала к алтарю. Я легла на холодную каменную поверхность, Риччи, не опуская пистолет, закрепил ремни у меня на руках. Мои запястья сразу оказались прямо над чашами, как будто алтарь предназначался именно для меня. Я умираю. Сейчас. Одна. Кто-нибудь… Ктонибудь, побудь со мной! Вдруг видишь бесполезность чувств, направленных в пустоту. А теперь я стою на рубеже, на котором никогда раньше не стояла, и никого нет рядом со мной. Я умру, и что останется на этой зеркальной поверхности, отражающей пустоту? Лишь пепел ангела. Я не хочу умирать… Я ангел, но я не верю в вознесение. Когда моя кровь стала стекать в золотые чаши, я даже не вскрикнула. Так должно было закончиться. Так и должно было быть. Я ненавидела себя, значит, я должна умереть. Я ненавидела свою кровь, и сейчас я избавляюсь от нее. И в этот миг я увидела простой и ясный путь к исцелению. Этот путь – любовь к себе. Мне нужно было просто направить энергетические потоки в нужное русло, и тогда кровь становится чистой. Навсегда. Мне нужно было просто остановить саморазрушение. Никто и ничто не разрушит тебя, если ты сам этого не позволишь. Но я поняла это слишком поздно. Надо жить правильно – и тогда совсем не страшно…

– Может, ты меня хотя бы убьешь? – спросила я Риччи.

2010

Ге н и й 4

118

– Прости, не могу. Кровь нужно выпускать живьем – так освобождается больше энергии. Я отвернулась. Риччи было мало обладания Скрижалью. Он хотел стать абсолютным Богом – не больше и не меньше. Я попыталась взглянуть на него и не смогла. Глаза застилало темное облако. В нем на меня накатывало огромное зубчатое колесо. Оно прокатилось по мне, сорвало кожу, и хлынула кровь. А вместе с кровью – что-то еще… легкое, серебристое. Моя энергия, моя душа. Все шлюзы были открыты. Энергия хлестала из ран неостановимым потоком. … Дьявол: всегда есть кто-то, кто должен править миром, не так ли? …Действительно, зачем добираться до далекого и неизвестного Бога, если рядом есть настоящая Богиня? …ОН: ты все еще считаешь, что люди заслуживают лучшего? Убедилась?

Воспоминание Меня зовут Яра. И я хотела уничтожить Скрижаль, сколько себя помню. Когда-то я была богиней. Впрочем, сейчас это не важно. Я считала, что Программа несовершенна и что люди заслуживают лучшего. Он разрешил мне попасть на Землю и узнать, что значит быть человеком. Я стала человеком и прожила глупую никчемную жизнь, которая закончилась, не начавшись. Или мне только так кажется? Мне кажется, я только вчера родилась и еще не жила вовсе, а уже надо умирать. Странно, еще вчера было лето… Здесь, на Земле, все так быстро происходит, и надо успевать исправлять ошибки как можно скорее. Но проблема в том, что понимаешь все только в самый последний момент. И даже не чувствуешь страха, нет – просто обидно. Хочется вернуться и начать заново, но это невозможно. Наверное, я правда думала о людях слишком хорошо, иначе почему сейчас меня убивает человек?

Ге н и й 4

2010

Краткая, сумбурная, но такая родная жизнь. Я прощаюсь. Мы не можем знать всего. Зачастую мы не знаем даже того, что нам нужно. Мы обречены играть вслепую, не зная, что приготовила нам Скрижаль. Но есть и кое-что еще. И я должна об этом сказать, сейчас, самой себе, Богу, пускай даже никто не услышит. Надо любить. Даже если хочется ненавидеть. Любить себя, невзирая на все ошибки. Любить Бога в себе и Бога вовне. Любить мир. Тот, в котором ты живешь и который тебе дан. Роптать поменьше, верить побольше. Идти к своей мечте, ошибаться, но все равно продолжать свой путь. Мне казалось раньше, что правильный путь – один и что он незыблем. Мне казалось, что если уж ты свернула на неправильную дорогу, то вернуться назад почти невозможно. На самом деле это не так. На самом деле мы делаем выбор ежедневно. Мы не можем изменить всего, что бы нам хотелось. Но нам дана некая узкая зона, в которой мы можем выбирать. Я думала, людям дано мало возможностей выбора. На самом деле узкая зона достаточно широка, и у нас слишком много возможностей выбирать. Слишком много, иначе мы бы не ошибались так часто. На самом деле не бывает единственно верного пути. Наша дорога имеет массу ответвлений, тропинок, обходных путей. Мы не в состоянии их просчитать, но мы в состоянии выбрать. Я верю. И еще: не все наши мечты должны сбываться. Ведь иногда мы просто не знаем, о чем в действительности мечтать. Иногда, если мечта не сбывается – это самый лучший подарок судьбы. Да, еще кое-что… Я совсем забыла… …Дафи: приходить в себя будем потом, на Земле? Кто-то трепал меня по щеке, заставляя прийти в чувство. Я открыла глаза и увидела Дафи. Я увидела его в тот момент, когда Риччи набросился на него сзади. Оба повалились на пол. Риччи изо всех сил схватил Дафи за шею, тот пытался отвести от себя его руки, но это ему слабо удавалось. Я поняла, что свободна, и вскочила на ноги. Скрижаль

119

оказалась единственным, что было под рукой. Я схватила тяжелую, в обложке из камней Книгу и ударила ею Риччи по голове. Он медленно опустился на пол. Его глаза смотрели на меня, будто не веря, что я смогла это сделать. Потом он повалился на пол и больше уже не двигался. Я пощупала его руку.

– Пульс есть. Скрижаль не такая тяжелая, как кажется. Как ты? Дафи все еще хватал ртом воздух.

– Бывало хуже. Но что теперь делать? Скрижали больше нет. Я взглянула на Книгу. Она раскололась надвое.

– Что ж, может, оно и к лучшему. Пойдем отсюда. Дафи попробовал подняться на ноги, но тут же пошатнулся. Я подумала, что он еще слишком слаб, но тут же поняла, что дело в другом. Пол ходил ходуном. С потолка сыпались камни.

– Что это?! – крикнул Дафи.

– Это конец. Итог. Скрижаль уничтожена.

– Бежим! Я не двигалась с места.

– Куда? Это конец Системы. Через несколько минут Солнце станет сверхновой. Некуда бежать.

– Черт возьми! Ну почему именно сейчас?

– простонал Дафи.

– Это должно было случиться. Критическая масса греха накоплена. Человек попытался убить богиню.

– Это минус. Мы смотрели друг на друга.

– Значит, ты богиня? А я думал, ты никогда не скажешь, кто ты на самом деле…

– Я сама не знала. А что насчет тебя?

– Я слайдер. В мои обязанности входило защищать тебя…

– Ты плохо справлялся… Ты действовал наоборот.

– Но, в конце концов, я же сделал правильный выбор. Огромная балка рухнула с потолка. Мы бросились прочь из церкви, хотя бежать было некуда. Море поднялось над нами огромной волной цунами, берег покрылся километровыми трещина-

ми, в которые падали деревья, камни, острова. Мы схватились за руки.

– Дафи!

– Алиса, если бы я знал!

– Я хочу тебе сказать…

– Я тоже хочу тебе сказать… давно надо было… Мы стояли и смотрели друг на друга, а вокруг нас была смерть.

– Я люблю тебя, Алиса.

– И я тебя.

– Почему ты раньше не говорил?!

– А ты почему? Все было кончено. Выхода нет. Серые тучи разошлись, и небо стало красным, как кровь. Последние мгновения еще одной божественной попытки… Я смотрела Дафи в глаза и не могла отвести взгляда.

– Не отпускай меня, просто не отпускай…

– Я держу тебя... Выхода не было.

– Это закон подлости, понимаешь? Услышать – и умереть. Вот почему я ненавидела Скрижаль. В этой игре нельзя выиграть…

– И нельзя проиграть, – вдруг услышала я знакомый голос. Мы обернулись. Наступила тишина. Стих ветер, и даже море будто бы успокоилось. Это был Он. Он шел по берегу в белом одеянии, и там, где Он ступал, смыкались трещины.

– Мне хватит одного распятого сына, – сказал Он. Мы смотрели на Него, и многолетняя боль уходила из наших душ. Вот кто может все вернуть, отстраненно подумала я.

– Неужели ты действительно думала, что я самоустранился и что мне все равно?

– Разве это не так?

– Нет.

– Скрижаль уничтожена. Программы больше нет. Я этого хотела…

– Теперь ты довольна?

– Я не знаю. Не знаю. Не мне решать. Стояла абсолютная тишина. Все вокруг озарилось мягким белым светом.

2010

Ге н и й 4

120

– Я подумал, что в чем-то ты права. Быть может, я тоже должен верить в человека.

– И ты решил дать нам еще один шанс?

– Не я. Скрижаль.

– Но ведь ее больше нет… Она продолжает действовать?

– С чего ты взяла, что ее больше нет? И тогда все стало кристально ясно. Я взяла белый камень, который всегда был со мной. Он лежал в кармане моей куртки. Я нашла его в пещере в тот день, когда увидела Стену. Он был чисто белым. На нем можно было написать все, что угодно. А можно было оставить как есть. Я протянула его Богу. В конце концов это Его Программа.

– У тебя есть какие-то пожелания, Яра?

– спросил Он. Я взглянула на Дафи. Кажется, у меня теперь только одно желание. Но он не смотрел на меня. Он смотрел на Риччи, который, пошатываясь, выходил из церкви. Однажды наступает момент, когда надо принять решение. И ни на кого нельзя переложить эту обязанность. Риччи сделал свой выбор. А я – сделала свой. Я смотрела на высокое лазурное небо, на безбрежное жемчужное море. На чистый белый камень. И мне вдруг мучительно захотелось переписать все сначала. Сделать свой собственный выбор. Я смотрела на камень. Потом неверными шагами я пошла по берегу моря. Оно снова стало безмятежным, жемчужным, как в тот незабываемый день. И Дафи, и Риччи, и Бог остались позади. Я стояла на скале и смотрела в море. В моей руке был камень. Я хотела иметь право выбирать. Теперь оно у меня было. Скрижаль. Божественный план. Информационное поле. Святой дух. Банк данных. Это сверхсознание. Это как часть божественного присутствия. Здесь сосредоточено все. Все законы. Все отношения. Нормы. Направления. Алгоритмы. Правила, по которым работает мир. Программы, по которым строятся жизни.

Ге н и й 4

2010

Правила на все времена. И ныне, и присно, и во веки веков. Аминь. Все это теперь принадлежит мне. Мир принадлежит мне. Меня зовут Алиса Каллеонари. Я живу в городе под названием Андамар, в столице огромной безбрежной Вселенной. Власти Совета больше нет. Он закончился со смертью Игоря Сазонова. Я часто бываю в «Северном приюте». Хранители выжили во время налета, и нам даже не пришлось переписывать Скрижаль. Под наземной частью Города есть целый подземный лабиринт, предназначенный именно для таких случаев. Дафи не хочет помнить, что когда-то был слайдером. Он захотел стереть эту часть своих воспоминаний, чтобы ничто не мешало нашей обычной размеренной жизни. Я спросила тогда: – Кто же будет меня защищать, если ты не будешь ничего помнить?

– Мне не нужно об этом помнить. Я это знаю. Впрочем, я надеюсь, что это никогда не понадобится. Яры больше нет. Что касается Алисы, то она теперь тысячу раз подумает, прежде чем лезть в кроличью нору. Ведь она знает, что случиться может все что угодно. И не делает хотя бы того, что явно неправильно. Для нас наступили дни чистоты и ясности. Паутины больше не существует. Каждый, кто хочет, может выйти за пределы Системы. Первые базы уже основаны в Системе Ориона. Насколько я знаю, следующий на очереди Фомальгаут. Риччи и Джулия по-прежнему живут на Каллисто. Я так и не смогла заставить себя его убить. Да и не думаю, что моей душе нужны лишние прегрешения. Он не помнит ничего из того, что было. Водопад забвения – это очень хорошо. Очень полезно. Моего прошлого больше нет. Меня прежней больше нет. Четкая грань отделяет прошлое от настоящего, и я знаю, что путаницы больше не произойдет. А теперь главный вопрос. Жалею ли я? Жалею ли я, что не воспользовалась возможностью, которая дается один раз в вечность? Самое смешное, что нет. Я знаю, что решать не мне. Я

121

отпустила свою жизнь и вручила ее Богу. И я не жалею об этом. Но иногда ночью я просыпаюсь, встаю и гляжу в звездное небо. Где-то там, в невообразимой звездной глубине, светит Каллисто. Я вспоминаю все, я вспоминаю серебристые воды Водопада забвения, и мне кажется, что я вижу, как все они, кого я знала и помнила, не глядя, с бесстрастными слепыми лицами идут и погружаются в его воды, чтобы начать все сначала.

И я знаю, что все они – полузабытые, полустертые, как память Скрижали, любимые и ненавистные, те, о ком я жалею, и те, кого почти не помню, живые, мертвые, те, кто далеко, и те, кто остался со мной, – навсегда в моем сердце. Я размахнулась и бросила Скрижаль в море. Мир создан. Программа активирована. Шоу началось.

2010

Ге н и й 4

122

27 лет. Лауреат литературной премии журнала «Гений»

Тамирлан Ибрагимов г. Махачкала

Мальчик и Буря На берегу моря, в маленькой рыбацкой деревне, жил маленький мальчик. Мальчик ничем не отличался от своих сверстников, как и все, он любил гонять мяч и играть в прятки. Но у него было увлечение, о котором никто не знал: он любил смотреть на ночные звезды. И вот однажды ночью, когда он пришел к берегу посмотреть на звезды, мальчик услышал, что со стороны моря несется что-то с огромной силой. Через мгновение он увидел, как огромные волны поднимались на такую высоту, что не было видно даже звезд. Это была Буря, страшная морская Буря. Но мальчик не испугался и стал смотреть, что же будет. Буря приблизилась к мальчику, и он увидел, что у нее лицо красавицы. Морские волны казались голубыми волосами, которые спадали с ее плеч, а белоснежная пена была ее роскошным платьем. Буря спросила: – Почему ты не бежишь от меня?

– А почему я должен бежать от тебя? – спросил мальчик в свою очередь.

– Потому, что я все разрушаю на своем пути, – сказала Буря и, взмахнув левой рукой, разбила в щепки рыбацкую лодку, которая лежала на берегу.

– А почему ты это делаешь? – спросил мальчик, и, хоть ему было страшно, он не спешил убегать.

– Просто потому, что мне скучно, я гуляю по морям и океанам, но там нет ничего интересного, – сказала Буря.

– Но разве из-за этого нужно разрушать деревни и разбивать лодки? – сказал мальчик.

Ге н и й 4

2010

– Да ведь это очень интересно смотреть, как бьются лодки, разваливаются хижины и бегут люди. Разве нет? – удивленно спросила Буря.

– Нет! – ответил мальчик – Если мне становится скучно, то я играю с ребятами в мяч или в прятки. А то, что делаешь ты, – это нехорошо, это приносит вред людям.

– Но я не могу играть в мяч, да и прятаться мне негде – сказала Буря. Мальчик задумался и сказал: – А когда я не могу поиграть с друзьями изза дождя или если я болею, то мой дедушка рассказывает мне старинные сказки. Он знает много интересных сказок.

– А вот мне никто не рассказывает сказки. Может, ты мне расскажешь хотя бы одну сказку?

– сказала Буря.

– Расскажу, но только если ты пообещаешь не разрушать нашу деревню, – сказал мальчик. Буря согласилась, и тогда мальчик рассказал ей сказку, которую ему рассказывал его дедушка. А когда мальчик закончил рассказывать свою сказку, Буря улетела обратно в море. С тех пор на рыбацкую деревню никогда не налетала Буря. Она только прилетала, чтобы послушать новую сказку, которую расскажет ее друг. Мальчик сказал: – А давай я расскажу тебе сказку. И он стал ей рассказывать сказки. И так продолжалось каждую ночь. Буря слушала сказки и исчезала. Но однажды мальчик не смог ничего придумать, и Буря разозлилась и уничтожила всю деревню и мальчика вместе с ней.

123

Эльмира Битаева г. Махачкала

Ночь в библиотеке, или о чем говорят книги Обычно я терпеть не могла подобное времяпрепровождение, но сегодня по заданию учителя литературы была вынуждена посетить библиотеку им. Пушкина. Это старинное большое здание, казалось бы, внушающее уважение одним только видом, не приглянулось мне сразу. Я нехотя вошла, оформила читательский билет и получила нужную книгу. Она оказалась дряхлой и потрепанной, к тому же пропитанной запахом сырости, но другого я и не ожидала. Опасаясь застать кого-нибудь из знакомых (еще разболтают по всей школе кого встретили!), я села за самый дальний стол одного из залов, осмотрелась. Огромная скрюченная пальма в неподходяще маленьком горшке надежно укрывала меня от посторонних глаз, однако и видимость за ней существенно снижалась. Тут и там сидели усердные любители чтения; с шатких полок недобро поглядывали мои «вечные недруги», будто злорадствуя: «Ага, попалась!» «Если бы не это сочинение…» – мрачно подумала я, раскрывая толстую книгу. Отыскать нужную страницу оказалось непросто: листы были старыми, пыльными, с желтыми разводами пятен поверх блеклых строчек. Тургеневская «Ася» не отличалась большим объемом, но, по всей видимости, остаток дня все-таки потерян. Вздохнув, я приступила к чтению. Время шло медленно и уныло. Герои романа вели себя наигранно, глупо, словно жили на сцене самодеятельного театра, и фразы их были лишены всякого смысла. То и дело, когда скука становилась совсем невыносимой, я звонила к подружкам, спрашивала, что они делают, и, узнав, с завистью клала трубку. Задание по литературе казалось мне настоящим мучением. Ясный день сменился вечером. Дочитать повесть до закрытия я уже и не пыталась, – дойду хотя бы до середины, и того хватит. Может, если

освобожусь пораньше, то еще и погулять успею, а сочинение настрочу перед сном: учитель все равно за старание ниже тройки не поставит. Вскоре послышался голос библиотекаря: она объявляла о скором закрытии. «Ну вот и все!»

– радостно подумала я, вскакивая со своего места, но тут спохватилась, что, витая в облаках, не запомнила из прочитанного ровно ничего. Пришлось прибегнуть к привычному методу и поспешно записать в подручный блокнот несколько предложений с каждого листа. Дома соединю их вместе, и тогда, надеюсь, хотя бы общий смысл романа станет ясен. Однако стрелки на часах понеслись с удвоенной скоростью, и окончательно поднять голову меня вынудил лишь стук закрываемых дверей. Я вскочила, оглянулась, только теперь заметив, как безлюдно стало в здании. Свет вмиг погас, и в оставшемся освещении едва ли можно было разглядеть контуры окон, дверей, мебели, а стоящая рядом пальма вообще казалась живой девушкой, свесившей набок длинные волосылистья.

– Я не успела уйти! Не закрывайте! – крикнула я, подбежав к выходу. Но, увы, меня никто не услышал. В растерянности я забила по холодному железу, не переставая звать на помощь, да все бесполезно. Неужели выйти мне удастся только утром? Совсем отчаявшись, я пошла вдоль рядов, мои шаги гулко отдавались в пустой библиотеке, а в глазах застыли слезы. Но вдруг мне послышался чей-то тихий голос. Во мне снова ожила надежда: «Может, это охранник?»

– Кто здесь? В ответ – молчание. Я зашагала быстрее, озадаченно глядя по сторонам. Мне опять послышался голос, уже более громче и отчетливее.

2010

Ге н и й 4

124

– Кто здесь?! – повторила я. – Ответьте, пожалуйста! Тишина… «А вдруг это вор? – неожиданно промелькнуло в моей голове. – А я, как дура, кричу во все горло». Я затаилась за одной из полок. Сердце испуганно забилось в груди. Голос по-прежнему что-то говорил, то громче, то, наоборот, чуть слышно шепча. Выбрав самую увесистую книгу из имевшихся, я перехватила ее обеими руками, надеясь использовать хоть как какое-то оружие. Но вдруг голос стал совсем близко, словно у моего уха. Я резко обернулась, замахнувшись книгой. Никого.

– Ай! – воскликнул кто-то громко. – Не тряси так, – у меня аж голова закружилась!

– Кто это сказал?! – в растерянности воскликнула я. Стало вновь тихо, но ненадолго.

– Да не вертись ты так! И живо верни меня на место! Я медленно опустила глаза: – Это ты сказала? Книга молчала. «Что за бред, неужели я схожу с ума?» – подумалось мне.

– Да, это я! – гордо заявил учебник из моих рук.

– Т-ты умеешь говорить?

– Конечно, умею! Ведь во мне слов в сто раз больше, чем в твоей пустой голове! Не зная, что сказать, я в изумлении замолкла. В библиотеке возобновилась пронизывающая тишина.

– И другие книги говорят?

– Говорят, – ворчливо согласилась она, – но многие из них не знают и половины того, что знаю я. Мне стало смешно – настолько ее речь была важной для простого учебника.

– Вижу, ты умная.

– Да, ты права. Но из твоих уст это не комплимент. Другое дело, если бы это сказало полное собрание физических законов.

– А здесь такое имеется?

– Имеется, в самом дальнем шкафу. Но оно не любит говорить. И верни, наконец, меня на полку!

Ге н и й 4

2010

Я так и сделала.

– Ой! – опомнилась я. – За окном уже совсем темно, надо бы включить свет.

– Только не свет! – воскликнул другой голос, более тонкий. – Он и так надоел за целый день.

– А это кто сказал?

– Я – сборник произведений Куприна, – ответил он. – Надеюсь, ты знаешь такого? Я смущенно замялась.

– Да-а, его стоит почитать, – сказала очередная книга с соседней полки, – а Тургенева читала?

– Читала, – неуверенно подтвердила я.

– А что именно?

– «Асю».

– Ммм… и как тебе? – все не унималась она. Я рассеянно пожала плечами.

– Нормально. Мой ответ вызвал немалое разочарование.

– И это все, что ты можешь сказать, прочитав такое чудесное произведение?! Я хотела возразить, что ничего чудесного не заметила, но постеснялась: еще примут за какого-нибудь неуча.

– Ну… мне понравилась главная героиня.

– И чем же она тебе понравилась? Я уже и не помнила – чем. Да и понравилась ли? Желая только одного: конца этого пытливого допроса, робко выдавила: – Характером.

– Да, Ася была забавной девочкой, веселой, а внешне даже похожей на тебя.

– Правда? – заинтересовалась я.

– Ага, такая же смугленькая, темноволосая, и если, – книга хихикнула, – у тебя бы была этакая причудливая шляпка, то роль главой героини в постановке бы была обеспечена. Мне так и представилась эта девушка, звонко смеющаяся под плотным навесом виноградных лоз, небрежно поправляющая край темно-синей шелковой шляпки и пускающаяся в бег по едва вытоптанной тропинке.

– А их первая встреча: вроде бы неприметная, но, тем не менее, включающая бесчисленное количество деталей, не видимых на первый взгляд. – Она больше ничего не спрашивала, словно догадавшись, что смысл мне не знаком,

125

и лишь рассказывала дальше. И в ее описании это был не скучный тургеневский роман, на чтение которого мне было даже жаль потраченного времени. Не было занудных описаний погоды, а лишь шелест блуждающего в роще ветра, блики ясных, пока еще робких лучей солнца, речные переливы, ночная прохлада, сопровождающаяся трелью кузнечиков. Исчезли наигранные диалоги, теперь вместо них – фразы и разговоры таких же людей, о таких же проблемах, которые не притворялись, а жили своей маленькой жизнью, умещающейся в нескольких десятков страниц. Вот юная Ася по-настоящему влюбляется, и, казалось бы, ее чувства взаимны… Я удобно устроилась на стоящем поблизости стуле, и все нетерпеливо подгоняла размеренную книжную речь: – И что? Неужели? И как же? А он? И остальные учебники слушали, только в отличие от меня – спокойно, но так же восхищенно. Видимо, их радовал неожиданный интерес с моей стороны.

– И он позволил ей уехать?! – не могла поверить я. – Почему не остановил поезд? Не продолжил поиски? Просто так смирился с ее исчезновением?! Она лишь рассудительно вздохнула.

– Значит, такова была их судьба, – и внезапно хрипло раскашлялась. – Проклятая пыль! Я с чувством смахнула серый слой с тряпичной обложки и, поднеся к самому носу (чтоб разглядеть в плохом освещении), прочитала почти стершуюся надпись: «Отзывы критиков о произведениях «Золотого века». Вдруг соседняя книга пискляво чихнула и возмущенно насупилась: – Не на меня!

– Извините, – стыдливо сказала я, поправляя ее порванный переплет. А ведь и я не единожды чиркала и портила страницы, за что сейчас горько раскаивалась. Как так можно? Они ведь не заслуживают такого обращения! Время летит стремительно быстро, но книги имеют удивительную способность – запечатлеть его таким, какое оно есть, чтоб через много-много лет, пролистав старенькие листы, в памяти ожили события тех давних дней.

– Спасибо, – искренне поблагодарила я за увлекательный рассказ. Мне так и не терпелось приняться за работу: теперь-то я напишу самое лучшее сочинение в мире!

– Не надо благодарности. Кстати, а где тот сборник, что ты читала?

– Ой, я оставила его на столе в читальном зале.

– Это мой сводный брат, – объяснила она.

– Не забудь вернуть его на место. Я улыбнулась. Действительно, все как у обычных людей.

– А расскажите еще что-нибудь! В здании стало оживленно. Все больше и больше книг хотело со мной поговорить. Я внимательно слушала каждую, и мне было неописуемо интересно. Чудо, не правда ли? А ведь и мои книги дома, наверняка, шепчутся в ночи.

– А в жизни Наполеона после поражения в войне, – повествовал учебник по истории, – так и осталась уйма загадок. Тем не менее…

– Мы закрываемся, – как сквозь сон, донеслись до меня чьи-то слова. Я неожиданно обнаружила, что уснула на парте, а передо мной лежит книга Тургенева.

– Мы уже закрываемся, – повторил охранник, – но вы можете прийти завтра.

– Как? А разве… – Тут я поняла, что произошедшее не имело ничего общего с реальностью. Моему потрясению не было предела. Я оглядела полки, где мирно выстроились книги, учебники, журналы, еще недавно беседовавшие со мной. Но разве можно назвать это простым сном, с каждой минутой растворяющимся в сознании? Пусть ничего и не было, зато я поняла очень важную вещь: каждый день, что я провела, ни разу не открыв книгу, прожит зря!

– Отнеси меня на место, – тихо прошептало рядом, – ты обещала моей сестре. Я удивленно опустила глаза и, не веря своим ушам, улыбнулась.

– Конечно, я приду завтра, – обратилась я к охраннику, слегка сбитому с толку моим внезапным восторгом, – обязательно приду!

2010

Ге н и й 4

126

Полина Дибирова г. Махачкала

СУББОТА. ВЕЧЕР – Вы не знаете, эти батарейки хорошие?

– Что, простите? – оглянулась я на человека, стоящего сразу за мной в кассовой очереди.

– Эти батарейки. Здесь вроде бы написано «Samsung», но смущает это, – и он указал пальцем, на котором красовался потрясающе гладкий, отполированный и ухоженный ноготь, на крошечную надпись в углу «КНДР». Стойка с батарейками располагалась как раз у кассы. Они всегда ставят разные мелочи, про которые легко забыть, ближе к выходу. Такие у них правила, но только в батарейках я ничего не смыслю.

– Я не знаю, не пользовалась, – растерявшись от неожиданности вопроса, ответила я, положив на кассовую ленту свежий номер журнала.

– Как, Вы не пользуетесь батарейками?

– Лицо незнакомца расцветилось приветливой и в то же время наивной улыбкой. Казалось, он и вправду не понимал, как могла случиться со мной эта сущая нелепость.

– У меня всё от сети, – неловко пояснила я, перебирая в голове домашнюю электронику, пришедшую мне на память. Я невольно взглянула в лицо незнакомцу. Прекрасные, ровные зубы, отбеленные, и, похоже, совсем недавно. Русые волосы с лёгким, я бы даже отметила, аристократическим намёком на седину. Золотистый салонный загар, глаза – как море перед ливнем: ещё не серые, но уже не голубые. В очереди у кассовой ленты за мной стоял широкоплечий небожитель лет этак тридцати пяти с хвостиком и по-прежнему мне крайне мило улыбался. Так часто случается в кино, но в жизни такое бывает только один раз в жизни. Максимум – два.

– А плеер? Вы что, не слушаете музыку? – не отступал он.

Ге н и й 4

2010

– Пятьдесят три тридцать. Карточка есть?

– вмешалась кассирша, и я вынуждена была ненадолго спуститься с небес для оплаты своей покупки.

– Нет, – произнесла я, протягивая деньги. – Я не люблю музыку.

– А зря, это бывает весело. Советую попробовать, – он усмехнулся, но как-то по-доброму.

– Да, наверное, я вот смотрю, вы очень весёлый. На этом я сделаю небольшую паузу. Здесь самое время заметить, что в моих планах на сегодняшний вечер не значился пункт под названием «знакомство с очаровательным и прекрасным мужчиной в полном расцвете жизненных сил». Я, как уже упомянула ранее, купила себе своё любимое глянцевое лекарство для безмятежного и приятного коротания свободных часов за просмотром ярких и красивых страниц журнала, а тут вот на тебе, как снег на голову! Нелишне будет также упомянуть, что по стечению ряда обстоятельств, которые и привели меня в столь поздний час в этот торговый центр, я выбежала из дома растрёпанной, заплаканной и без грамма макияжа. На мне были мои новые туфли на шпильке, бархатное пальто под пояс, а под ним (о ужас!) велюровый спортивный костюм, в котором я обычно хожу дома. Наверное, именно это и смущало меня больше всего. Это был он, всё тот же хорошо знакомый мне «закон подлости». Как только выйдешь куда-нибудь без макияжа, пусть даже это будет выход в соседний ларёк за хлебом, непременно тебе подвернётся неплохой случай познакомиться с интересным парнем. Потратив же на свой внешний вид несколько часов кряду, никогда никого приличного не встретишь, даже в самом вероятном для этого

127

месте. И что с этим делать? В любом случае я в тот момент была в таком состоянии, что мне необходимо было на что-то отвлечься. А что может подойти для этого лучше, чем легкая флирт-беседа с умным молодым человеком, к тому же услаждающим мой взгляд своими внешними данными.

– Это вместе? – снова вмешалась назойливая кассирша, подтягивая к себе пачку тех самых «сомнительных» батареек.

– Нет, – ответил незнакомец, – или, может, вы хотите сделать мне подарок? – снова обратился он ко мне.

– А, может, вы мне? – я улыбнулась из вежливости, хотя мне меньше всего тогда хотелось быть любезной. Целый день до этого был изнуряющим и унылым. Даже по субботам я работала, хотя это совершенно не доставляло мне удовольствия. И ещё его глупая шутка. С какой стати я буду платить за него?

– А давайте пойдём выпьем чаю? Я вас приглашаю, – предложил он, когда мы вышли из кассовой зоны.

– Давайте, – я с лёгкостью и без излишних раздумий согласилась. Возвращаться домой сейчас мне совсем не хотелось. Говоря по правде, я и сама собиралась посидеть за чашкой чая в каком-нибудь кафе и полистать журнал, но куда приятнее непринуждённое общение с обаятельным мужчиной, напоминающим мне лучшие фильмы о Джеймсе Бонде, – это как раз то, что нужно мне сейчас для поднятия настроения. Так думала я, принимая приглашение очаровательного незнакомца. Был холодный октябрьский вечер. Чуть после десяти, хотя не могу определить точно. Телефон я в спешке забыла дома и ориентировалась по часам в метро, пока не зашла в этот торговый комплекс. Часы на башне самого здания, на бегущей строке у магазина напротив, циферблат уличных часов на столбе у остановки и ещё одни, выглядывающие электронным табло с крыши жилого дома, – все показывали разное время с общим интервалом в десять минут. Прекрасный выбор места для свидания, особенно если всегда опаздываешь.

– И что, вы часто слушаете музыку? – спросила я, начиная потихоньку распутывать клубок этого нежданного знакомства.

– Ну, не так чтобы очень, но бывает.

– А что обычно?

– А, знаете, под настроение. Когда как. Но девушек, не любящих музыку, я ещё не встречал. Давайте я помогу вам снять пальто, – предложил мне он в тот момент, когда я уже практически забыла о моей неловкости, связанной с внешним видом. Делать было нечего. Сидеть в кафе в верхней одежде – это уж было слишком даже для меня. Пришлось позволить себя раздеть. Он с уже привычной улыбкой галантно помог мне присесть за один из столиков, разбросанных на полу из гранитных плит, как цветы с лепестками из стульев. И ухом не повёл, когда я предстала перед ним в своём непринуждённом домашнем виде, в простом спортивном костюме универсального размера, идеально подходящем для множества жизненных случаев, исключая все романтические. «Вот что значит воспитание!»

– подумала я.

– Меня, кстати, зовут Алексей, – наконец, представился он. Я уже было, подумала, что он делал это раньше, а я по плохой памяти и забыла.

– Очень приятно. Меня – Лена. И откуда это вы возвращаетесь так поздно?

– Не поверите, Леночка, с работы.

– Что, в субботу вечером?

– Да. Представьте себе, было жуткое желание поработать. И я ещё так задержался, сам не знаю почему. Коллеге сегодня подарил два билета в кино. Вообще у меня день сегодня какой-то странный. Вот теперь вас встретил. А вы любите дарить подарки? А вообще, давай на «ты»?

– Как хотите, – улыбнулась я. Переход к более доверительной форме общения был, как казалось мне, вполне логичен для случайного, ни к чему не обязывающего знакомства.

– Да? Ну вот и славно. Молоденькая официантка принесла нам меню.

– Ты что будешь: кофе, чай?

– Чай.

2010

Ге н и й 4

128

– А десерт какой? – Алексей углубился в рассмотрение представленных во всей красе яств.

– Смотри, есть классический чизкейк с творогом, ты пробовала? Мне он очень нравится, и, пожалуй, я выберу его. Я взглянула. Меню наглядно в цветных фото изображало восемь видов порционно представленных десертов, расположенных во встречных ракурсах. Всё выглядело безумно, безупречно вкусно. Сложный выбор. С этим у меня всегда были проблемы. Трудно остановить свой выбор на чём-то одном, когда на вид всё так вкусно, но наверняка ты ничего не знаешь. Но, впрочем, какая к чёрту разница, если сегодня суббота, вечер, из глубины у стойки льётся приятная музыка, я беседую с мужчиной, чья внешность и само присутствие мне бессовестно льстят, мы больше никогда не встретимся, и я уже давно послала свою диету к чёрту.

– Я буду это, – ткнув пальчиком на изображение загадочного желеобразного треугольника, усыпанного ягодным ассорти, сказала я. А про себя подумала: «Да, и лак забыла обновить. Наверняка и это он заметил».

– Отлично! – провозгласил Алексей и, окликнув девушку, сделал заказ.

– Ещё что-нибудь?

– Нет. Пока всё, – улыбнулся он и ей своей фирменной улыбочкой. И я уже обнаружила внутри себя зачатки какой-то непонятной ревности. И с чего это вдруг? Вокруг, несмотря на поздний час, не было ни одного свободного столика. Мельтешил народ. Официанты в длинных, почти в пол фартуках, разносили заказы, путаясь среди стульев, вешалок и тысячи посторонних разговоров, сливающихся в один общий шумовой эффект. За спиной у меня на расстоянии протянутой руки сидела пожилая пара и, чинно распивая чай, обсуждала покупки. Чуть слева обосновались три молоденькие студентки, о чём-то оживлённо спорящие. По обрывкам фраз было ясно, что полемику вызвал какой-то новый клип Димы Билана. Напротив сидели представители кавказской диаспоры и просто тупо на всех глазели. Вскоре наша официантка вернулась.

Ге н и й 4

2010

– Извините, но классического чизкейка нет. Уже кончился.

– Отлично, девушка, мы так и думали, – воскликнул с улыбкой мой находчивый спутник.

– Мы даже поспорили, что вы скажите именно так.

– Да, и кто выиграл? – поинтересовалась девушка, принимая шутку всерьёз.

– Конечно же, вы! Она смущённо улыбнулась и добавила: – Есть шоколадный. Тоже очень вкусный. Как трудна проблема выбора. Но в подавляющем большинстве случаев ты и сама не замечаешь, что на самом деле выбираешь отнюдь не ты, а кто-то другой всегда выбирает за тебя. Случайная встреча как незнакомая дорога. Никогда не знаешь, куда она тебя приведёт. Тем она, в общем-то, и интересна. Никогда ничего невозможно знать наверняка. Может, и сейчас где-то совсем близко от тебя сидит твоя судьба и молча читает свежую газету. Случайное знакомство – это целая жизнь, свёрнутая до рамок одного спонтанного разговора. Это некий блиц, где нужно попытаться раскрыть и в то же время понять суть, не размениваясь на мелочи. Это полное отсутствие «завтра» в пользу наиполнейшего присутствия «сейчас». Лёгкость в словах, которые говоришь впервые, но потом уже не жалеешь. Это всё равно, что произносить что-то про себя, но только не себе.

– Ну, а ты почему здесь? – спросил он с бархатной интонацией в голосе, которая тут же заставила моё сердце биться быстрее.

– Просто гуляю. У меня сегодня…, ну, в общем, не мой день. С самого утра всё как-то не задалось, – и тут я поняла, что говорю совсем не в тему. Я осеклась, – хотя вам, наверное, всё это не интересно…

– Почему?

– Кому интересно слушать про чужие проблемы? Давайте я лучше расскажу про себя.

– Ладно, начинай. Но я буду задавать уточняющие вопросы, – предостерёг Алексей, лукаво улыбнувшись. Стараясь шутить и быть свободной, я уже не думала о времени. Не думала о проблемах сегодняшнего дня, хотя они все остались на прежних

129

местах. В этом кафе, за столиком с прекрасным незнакомцем можно было говорить всё, что думаешь, и не казаться при этом смешной, взбалмошной или непоследовательной. Быть свободной и раскованной, чему и благоволил весь мой внешний вид. Я просто болтала о чём только приходило мне в голову. Несла какую-то получушьполуправду, копалась в мельчайших фактах и по полочкам раскладывала подробности, ничтожные и значимые лишь только для меня. Забыла о проблемах, о велюровом костюме с пятном от краски на рукаве, забыла про погоду, про этот промозглый дождь, кристаллами сыплющий на землю и впитывающийся через кожу. Когда за окнами сыро и холодно, в кафе особенный уют. Ты просто смотришь сквозь стекло окна, чью гладь вновь и вновь полосуют снаружи ровные потоки осадков, как на визуализацию той неповторимой музыки дождя, и думаешь, что сидишь здесь уже давно и будешь сидеть ещё долго.

– У тебя очень красивая шея, – вступил вдруг он, когда я уже вроде бы вся выговорилась. Я улыбнулась и отвела взгляд. «Когда мужчина не знает, что сказать, он говорит комплимент», – подумала я.

– Нет, серьёзно! – подтвердил он, заметив мою реакцию. – Тебе никто это не говорил? И даже хорошо, что у тебя не загорелая кожа. Большинство москвичек сейчас – это, знаешь, просто Мисс солярий, а такая аристократическая белизна, как у тебя, – это очень сексуально.

– Спасибо, – смущённо ответила я, просто не найдясь, что ещё сказать. С этого момента в помещении стало как-то слишком жарко. Обычно, когда так сыпят комплиментами в мой адрес – это настораживает. Мне всё время кажется, что передо мной заискивают в пользу всем известной цели или, в лучшем случае, просто врут от нечего делать. Порой эти мысли похожи на патологию, а чаще всего – на правду, но сейчас? Зачем это он? Мы просто сидим и болтаем и вроде бы договорились говорить правду, и ничего кроме. Но в этот вечер каким-то странным образом будто бы все благодетели мира сошлись на мне клином, и я чувствовала себя просто задавленной своими неожиданными до-

стоинствами. Всё было во мне неопровержимо прекрасно. И то, что у меня просто карие, а не зелёные и не голубые глаза. И то, что мои ногти сегодня не накрашены лаком, ведь естественность – это так мило. Мой костюм, как оказалось, просто верх безупречного вкуса и, ко всему прочему, последний писк. И даже то, что я родом с Кавказа, неожиданно выдавало во мне ту самую загадочную восточную женщину и, в частном и в общем, – мечту поэта. Ему было интересно, и он с немыслимой жадностью поглощал всё, что я говорила, и любую мою слабость, глупость или недостаток тут же перевирал в изюминку или милую странность. Это, пожалуй, и было самым приятным. Редко встретишь человека, с такой самоотдачей готового слушать твой бред. Это расслабляет, и ты уже готова болтать с незнакомцем о том, как ты плакала в последний раз, рассказывать про первый сексуальный опыт и толковать про превратности своей нелёгкой судьбы так же легко, как обсуждать вкус своего шоколадного десерта. «Слишком сладко», – вдруг подумала я. Неожиданно мне представилось, что я, наверное, произвожу весьма жалкое впечатление своей безупречной готовностью выложить о себе всё первому встречному. Насколько всё-таки одинок или подавлен должен быть человек, который может кормить самое сокровенное – птиц своей памяти с ладони незнакомца? Мне стало грустно и жалко саму себя.

– О чём ты задумалась?

– У вас необычная внешность, – заметила я, – даже странно, что вас зовут Алексей.

– Почему? Мне не подходит моё имя?

– Вам никогда такого не говорили? Что просто Алексей – парень из русской глубинки?

– Да я и действительно из глубинки. Ещё из какой! Я из Читы.

– У тебя, только не обижайся, какая-то американизированная внешность. Движения, жесты, мимика лица, и даже вроде бы есть лёгкий акцент. И эта улыбка: 10 на 120. Ты либо фанат «Санта Барбары», либо жил где-то за границей.

– Ну, на самом деле я долго жил в Далласе. Но никогда не думал, что это так заметно.

– Мне заметно.

2010

Ге н и й 4

130

Спрашивать о том, что он делал в Далласе, мне показалось глупо. Он наверняка скажет, что работал генеральным директором в какой-нибудь суперважной компании или что-нибудь в таком духе…

– Я ездил стажироваться по обмену, – точно читая мои мысли, пояснил он. – Когда приехал, я знал язык на школьном уровне и практически целый месяц не мог понять ни слова. Ходил на обучение в группу, набранную по уровню подготовки, а там, знаешь, контингент от пятнадцати до пятидесяти. Причем учителем у нас был араб. Мне было это так удивительно, что нам преподаёт не носитель языка.

– У меня всегда была тяга к языкам. Но я не могу похвастаться безупречным знанием английского, – словно извиняясь, сказала я, – может, потому, что больше времени уделяла профильным предметам. Но зато я никогда не ограничивала себя в рамках того, что я знаю. Не замыкалась в собственном словарном запасе, а старалась ответить наиболее полно и выказать всё, что я думаю по теме, так, как могу.

– Слушай, а кто тебе это подсказал? – удивился Алексей. – Это на самом деле так правильно. Нас именно так и учили. Почему-то я уже знала, что он скажет именно это. Да и улыбнётся именно так.

– Извините, мы снимаем кассу. Вы не могли бы расплатиться сейчас? – обратилась к нам уже знакомая девушка.

– Принесите нам ещё чай.

– Хорошо, только заплатите, пожалуйста, по этому чеку.

– Девушка, мы ещё не уходим, – процедил Алексей с улыбкой и едва заметным раздражением в голосе.

– Хорошо, – скрывая недовольство ответила девушка, забрав с собой счёт и пустые чашки.

– Вы всегда добиваетесь, чего хотите? – спросила я.

– Обычно я прикладываю к этому все усилия. Здесь этого не потребовалось. По-моему, я её просто убедил. Ряды пустели. Уходили посетители, снимая с вешалок пальто и шумно задвигая стулья. А нам

Ге н и й 4

2010

всё хотелось говорить. Мы вышли из торгового центра с последней стайкой увлёкшихся покупателей и побрели к дороге.

– А куда мы идём? – посчитала нужным уточнить я.

– Ловить такси.

– А куда мы едем?

– К тебе, – с абсолютной естественностью сообщил мне Алексей. – Ты где живёшь?

– В Люблино, – удивлённо сказала я, пытаясь понять, неужели под этим всем кроется то, о чём я думаю. Или он просто решил проводить меня до дома? В любом случае мне всё равно пришлось бы как-то добираться до дома, так почему бы не доехать бесплатно? В кармане у меня была только карточка на метро, которое уже было закрыто. На тот момент я была уверенна, что так же сумею убедить своего душевного спутника, что этот вечер закончится именно так, как планирую я, а не он. К тому же «ко мне» было нельзя по причине весьма веской, которую я за всё это время почему-то совсем забыла упомянуть… На взмах его руки из редкого потока полночных автолюбителей к обочине вырулила тёмно-синяя шестёрка, и водитель приспустил стекло передней дверцы. Пункт места назначения явно вызвал недовольство, так как дорога предполагала неудобный, долгий поворот. Тем не менее деньги ещё никто не отменил, и через полминуты всё было улажено. Мы сели сзади. Он прильнул ко мне и обнял за плечи. Губами подобрался к уху и тихо шепнул: – Этот водитель – как ты. Взглянув в отражение стекла заднего вида на лысоватого полного мужчину лет сорока, я с недоумением взглянула на Алексея.

– Он тоже не слушает музыку, – улыбнулся он. Пожалуй, его бесконечные шуточки стали мне порядочно надоедать. Случайная встреча – как незнакомая дорога. Никогда не знаешь, куда она тебя заведёт. Похоже, эта дорога, ведущая ко мне домой, завела меня уже слишком далеко. Он уже обнимал меня за талию и шептал что-то вперемешку с поцелуями.

131

Мы плавно ехали по Садовому кольцу сквозь вереницу ночных фонарей, и через пять минут мне казалось, что я еду так уже давно и буду ехать ещё долго. В ночных улицах Москвы есть какая-то манящая загадка и спокойствие. Безмятежность, убаюкивающая тишиной проспектов, и смыкающая сонные веки вековая усталость. Ты будто чувствуешь едва ощутимое, неровное дыхание города, за день исполосованного тысячу раз траками шипованных шин, истоптанного и испачканного неблагодарными потомками. Ему больно, но уже скоро всё подметут трудолюбивые гастарбайтеры, и его усталость превратится в утренний туман.

– Ваши позывные? – спросила я, когда тишину ночной дороги прервало лёгкое щекотание вибровызова. Алексей будто испугался неожиданного звонка, что навело меня на подозрения определенного рода.

– Не знаешь, кто может звонить в субботу ночью, – растерянно произнес он, ощупывая карман своей куртки. На его лице уже не было улыбки, там было беспокойство, которое я ещё не успела узнать. Он взглянул на дисплей.

– Наверное, это ваша жена интересуется, когда вы будете дома.

– Знаешь, я расстрою тебя, но я не женат.

– И никогда не были?

– Нет. Я жил с женщиной, но мы расстались.

– Почему?

– У меня были свои дела, у неё тоже был свой бизнес. Обстоятельства. Он сказал это грустно. Кажется, в первый раз за этот вечер он был искренний. И мне стало его жалко. Одиночество смотрело на меня из глубины его глаз и от безысходности звало к себе в бездну. Не желая давать волю чувствам, я обернулась к окну.

– Что для тебя Москва? – спросил он и тут же сам ответил: – Вот для меня Москва – это Кутузовский проспект.

– А для меня – это метро, – без раздумий ответила я: – Вы опять смеётесь, но я и не думала шутить.

– Хорошо, в следующий раз поедем на метро.

Он сказал это сладко, в самое ушко, и по телу пробежали мурашки. Его нежнейший шёпот звучал во мне реверберацией, и вскоре правая половина моего тела, та самая, на которую он налёг, предательски онемела, а губы беспрекословно слушались его прикосновений.

– Не надо. Я давно не целовалась, – смущённо произнесла я, опуская голову и переводя взгляд на панораму плывущего за стеклом города. – Потеряла квалификацию.

– Не похоже. Ты прекрасно целуешься. Ну конечно! Кто бы сомневался, что он скажет что-то другое! Но как же противно ощущать во рту этот приторный вкус его лести. Сейчас он наверняка подумал, что «надо бы прибавить этой замарашке уверенности, помочь расслабиться, и она моя». Я всё время смотрела на водителя в отражении зеркала, и мне было ужасно стыдно. Похоже, теперь я знала, как выглядит моя совесть. Это лысоватый полный мужчина лет сорока на вид.

– Теперь, пожалуйста, поверните направо, а на следующем повороте налево и до конца квартала, – скомандовала я и неожиданно для самой себя обнаружила, что долгая дорога кончилась как-то быстро и внезапно. И где были мои мозги всё это время? «Шестёрка» припарковалась у обочины прямо напротив моего дома.

– Если надо ехать обратно, я могу подождать, – пробурчал водитель, пряча в карман шуршащую денежную купюру.

– Подождите, пожалуйста! – тут же воскликнула я в последней надежде исправить положение дел. Я старалась дать понять Алексею, что совершенно не хочу и даже не имею никакой возможности пригласить его к себе.

– Боюсь, что до утра не дождётесь, – самодовольно отрезал Алексей, захлопнув за собой дверцу. Машина отъехала и стремительно скрылась за поворотом, увозя от меня последний шанс закончить этот вечер культурно и пристойно. Теперь ситуация требовала от меня каких-то контрмер. Но только каких?

– Я не хочу домой. Давайте ещё погуляем, – печально произнесла я, повернувшись в другую

2010

Ге н и й 4

132

сторону от моего дома. Мне нужно было время подумать, и я рассчитывала так его себе обеспечить. Но не тут то было. Мой спутник оказался слишком проворен.

– Какой из этих домов твой? – спросил он, осматривая окрестности. – Понимаешь, тебе не надо думать о своих проблемах. Ты зациклилась на них, и это тебе мешает расслабиться. Тебе нужно отвлечься, и всё решится само собой. Он посмотрел мне в глаза и улыбнулся. Ему казалось или могло казаться, что это действительно решит все проблемы сразу. А мне хотелось спросить его, почему же тогда у него с той женщиной, с которой они вместе жили, всё не решилось так же просто, само собой?

– Так куда нам идти?

– Туда, – указала я на свой дом, стоящий у самого перекрёстка дорог. Делать было нечего. Оставалось только верить в чудо.

– Ну, пошли, – он обнял меня за плечи, и я обречённо побрела, опустив голову. – Да не волнуйся ты. Всё будет нормально. Ничего не будет, пока ты сама не захочешь меня больше, чем я тебя.

– А если я вас не захочу? – отчаянно поинтересовалась я, но в ответ он только засмеялся. Мы вошли во двор и направились вдоль моего дома. Это было как во сне. До сих пор я как будто не понимала, что делаю. Кто он вообще такой? Я знаю его несколько часов, и я уже веду его ко мне домой? Неужели это и вправду я?

– Какой твой подъезд? – спросил он, когда мы были уже посередине.

– Тот, который мы прошли, – печально вздохнула я, совершенно не зная, что делать дальше. Мы подошли к последней черте, дальше которой – только порог моей двери.

– Открывай, – сказал он тоном, не терпящим никаких противоречий. Я послушно набрала код. В голове мелькнула мысль, что он закроет за мной дверь, с достоинством попрощавшись по-английски, доказав тем самым, что дружба и хорошее общение со мной для него важнее низменных желаний. Какая же я всё-таки наивная! Иногда мне кажется, что я никогда не устану разочаровываться в мужчинах.

– Да, здесь у вас…как-то дико, – недовольно промямлил он, оглядывая с явной брезгливостью

Ге н и й 4

2010

стены с ободранной штукатуркой и проблесками нецензурных манифестов. Мне почему-то стало стыдно за свой подъезд, хотя это совершенно обычный подъезд типовой панельной пятиэтажки, каких в Москве предостаточно. Но с его появлением там он как будто стал ещё более убогим, чем был на самом деле.

– На каком этаже ты живёшь?

– На пятом, но давайте не будем подниматься дальше, – попросила я, остановившись в пролёте второго этажа. – Понимаете, мои соседи не любят шум по ночам, – звучало крайне наивно и неубедительно, и он снова рассмеялся.

– Ты думаешь, мы будем слушать тяжёлый рок? Расслабься и пошли.

– Стойте! – решительным тоном воскликнула я. – Я понимаю, что вы рассчитывали на иное продолжение вечера, но не могли бы вы теперь… прямо сейчас… ну, в общем, оставить меня одну. Я посмотрела ему в глаза и совершенно ясно поняла, что мои уговоры на него никак не подействуют. В отчаянье я чуть не плача зашептала сбивчивым голосом: – Я разбила зеркало дома, и теперь мне нужно собирать осколки. Я хочу остаться одна, пожалуйста... Всё было бесполезно. На меня смотрели его серьёзные миндалевидные глаза цвета осеннего неба и превращали любую мою резолюцию в неудачную шутку.

– Вы меня пугаете своей настойчивостью. Я просто не знаю, как себя вести сейчас. Поймите, мне сложно вот так, сразу приглашать человека к себе домой, – я подумала, что он может понять меня неправильно, – нет, я не девственница, но… – и здесь я окончательно запуталась.

– Вот это ты мне сейчас и докажешь. Он поднял манерным движением сказочного принца мой опущенный подбородок и жадно впился мне в губы. Мой затылок упёрся в стену до боли, а он своей рукой уже ощупывал мою грудь. Такая настырность действительно начала меня пугать. У меня мелькнула мысль, что я, с моей невезучестью на мужчин, умудрилась нарваться на настоящего маньяка-насильника. «Ну

133

вот, доигралась», – подумала я и с силой попыталась убрать его руку, но он, схватил мою в ответ, опустил вниз и повёл к себе. Моя ладонь коснулась его брюк, но тут мне удалось вырваться из его хватки, ускользнув в противоположный угол. Я старалась держать себя в руках, но так волновалась, что даже не могла вспомнить его имя. Алексей, Александр… да какая, к чёрту, теперь разница? Закрывала губы журналом и всё время повторяла «извините» и от этого чувствовала себя ещё более виновато и нелепо. Я поймала себя на мысли, что в эти минуты мне страшно до того, что я не могу сдвинуться с места.

– Извините … Я понимаю, что всё это ужасно глупо звучит, и мне неловко … Я не знаю, что мне ещё сказать…

– Да, мне бы тоже было бы неловко, столько девушку держать в подъезде. Так у тебя есть чай? С бергамотом не спрашиваю, можно просто чёрный, – не отставал он со своими вопросами, всё прижимая меня к стене и облепляя противными мокрыми поцелуями.

– Слушай, а ты случайно не в туалете зеркало разбила?

– Да, это было ванное зеркало, – вздохнула я, беспочвенно цепляясь за этот аргумент, как утопающий за соломинку.

– Да, ну веник-то, я надеюсь, у тебя есть, а то мне что-то в туалет захотелось. Теперь я поняла, что с этими словами он дошёл до предела, после которого стоять здесь, в подъезде, на лестничном пролёте, за несколько ступеней до двери моей квартиры, уже просто невыносимо абсурдно. Я вывернулась из его объятий и…

– Извините…– в последний раз сказала я, ударив его коленкой именно туда, куда всего больнее, и побежала по лестнице вниз. Он орал мне вслед, как взбесившаяся ослица, но теперь я уже не могла остановиться. Убегать вот так было некрасиво, нелепо и ужасно глупо. Я даже не думала о таком форсировании событий, но бежать было так легко. Уже не нужно было врать и путаться в словах, как в клубке заигравшийся котёнок. Мне не хотелось останавливаться, и я уже почувствовала свободу,

как дыхание свежего и чистого, холодного уличного ветра. За собой я всё чётче слышала ускоряющийся ритм его шагов, но рукой уже давила на кнопку кодового звонка, и вот он, этот ветер! Он треплет мне волосы, и я бегу ему навстречу. Быстрее, в глубь домов, разрывая неровным, жадным, алкающим дыханием тишину спальных районов. Ещё один квартал. Запыхавшееся горло пронзили кристаллики холодных осадков. Полудождь – полуветер пружинил каждое мое движение, следя за мной в ореолах света уличных фонарей. Ещё один квартал. Уже почти не оглядываясь. Просто бегу, не чувствуя усталости в ногах, сквозь лужи и не разбирая дороги. Каждый одинокий прохожий теперь – это будто бы он. Я забежала в общий двор многоэтажных коробок и только теперь ненадолго перевела дыхание. Сейчас он может быть где угодно, казалось мне. В крадущемся вдалеке автомобиле, за углом соседнего дома, за деревом около меня, или, что ещё хуже, он мог бы остаться ждать меня в моём подъезде. Вокруг было тихо. Город словно прятался от этой темноты где-то рядом, и стук загнанного сердца боем раздавался по всему пространству. Я перешла на шаг. Как кошка, ступая по мокрому асфальту, я прошла пару метров, то и дело пугливо озираясь по сторонам. В деревянном скверике неподалёку читались контуры чьих-то неподвижных фигур. По всем приметам это могла быть пара подростков, коротающих свой досуг вдали от предков. И я решила переждать немного, пристроившись к ним третьей. Осторожно подобравшись к лавочке напротив, я присела.

– Добрый вечер, – неожиданно для себя самой начала я испуганным шёпотом.

– Здрасьте, – ответили мне.

– Вы не обращайте на меня внимания. Я просто посижу здесь немного, ладно? Тупым, застывшим взглядом из темноты своих накинутых капюшонов они уставились на меня, ожидая дальнейших объяснений, как подумала я.

– Я от маньяка только что убежала. Я здесь недалеко живу. – И, глубоко вздохнув, робко добавила: – Вот что значит допоздна задерживаться на работе по субботам.

2010

Ге н и й 4

134

– Может, коньячку? – предложил мне один из них.

– Нет, спасибо вам большое, я лучше уже пойду.

– Иди, мы тебя прикроем. И я пошла дальше, оглядываясь назад и стараясь быть незаметной. Через секунду прямо передо мной грохнула дверца авто.

– Слушайте, ну разве можно так напиваться на дне рождения у ребёнка? Четыре года мальцу.

– Не знаю, – с растерянной улыбкой ответила я, проходя мимо.

– Ой, девушка, девушка, постойте. Слушайте, а как вас зовут? У вас такие ямочки! А с вами можно познакомиться?

– Вот это будет уже лишнее.

– А почему? Я вот Санёк, а это – Витёк.

– Я только что от маньяка убежала, а теперь буду с вами знакомиться? – шёпотом ответила я.

– А вы что, вместе живёте?

– Нет, мы не семейная пара, – зардевшись от смеха, произнёс тот, что Витёк. – Заметь, Санёк, нас уже не первый раз об этом спрашивают. Нет, я живу со своей девушкой вот в этом подъезде на восьмом этаже, а он ко мне в гости приехал.

– И это у вашего ребёнка день рождения?

– Нет, это мы были в гостях. Слушай, малец, а такой, что палец в рот не клади. Я у него кашку поел, а он говорит: «Ты что, на халяву поел, что ли? Посудку иди-ка помой», ну представляешь?

– А вы где живёте, давайте мы вас проводим?

– предложил Витёк.

– Ну, что вы, я не имею права подвергать вас опасности.

– Да что ты! Какая ещё опасность! Сейчас этот маньяк… ой, извините, ругаться нельзя. Ну, в общем, получит он. Пойдём! – крикнул он, и они вдвоём направились к улице.

– Нет, нет, – зашептала я им вслед, – надо пробираться окольными путями.

– Мы, извините, никому на ногу не... Можем идти прямо и говорить громко. Пошли! Громко гогоча, свистя и перекрикиваясь, они и я с ними вошли в общий двор следующих домов. По центру светил фонарь, освещая парк машин, заполонивших весь асфальт. Вокруг не было

Ге н и й 4

2010

ни души, спали даже уличные собаки, греясь, свернувшись клубочком и тихонько посапывая. С самого края дороги была припаркована «девятка». В неожиданном порыве беспричинного восторга тот, что Витек, шедший чуть позади нас, кинулся всем телом на капот и тут же отпрыгнул, как резиновый мячик. Сработала оглушительная сирена, разогнав тишину дремавших кварталов. Тот, что Санёк, идущий самым первым, мгновенно поднял руки вверх и, настороженно осматриваясь по сторонам, прокричал в пустоту: – Не стреляйте! Я сдаюсь! Обещаю сотрудничать со следствием. Сдам всех! Я рассмеялась в голос, а они схватили меня за руки, и мы побежали дальше, как настоящие преступники под оглушающий рёв сигнализации. В следующем квартале мы остановились и перевели дыхание. «Забавная парочка», – подумала я и сама для себя отметила, что уже и не думаю обо всех своих проблемах, которые свалились сегодня мне на голову. Теперь я смеюсь, и мне весело.

– Ну, что нам, долго ещё идти-то? Мы вообще дорогу обратно найдём? Идём уже полчаса, слушай, Витёк, надо было машину брать.

– Да, точно, надо было на машине ехать. Это твой дом?

– Нет, ещё немного дальше. Почти уже пришли.

– Ух, маньяк! Заставил девушку бежать так много! – тряся перед собой бутылкой, Санёк погрозил куда-то в пространство, и так усердно, что случайно перевернул её вверх дном, пролив на асфальт драгоценные капли живительной влаги.

– Ты не знаешь, здесь поблизости никто не сдаёт квартиру? Меня просто жена из дома выгнала.

– За пьянство? – предположила я.

– Да, а как ты догадалась? Она меня не понимает. Я же художник. Вот скажите, что вам напоминает изгиб этого дерева? Мне он, например, напоминает женщину. Ещё пара метров вперёд, и взгляду открылась дверь моего подъезда. Вот и достигли мы ворот Мадрида! Вокруг – ни души. Тишина, как в фильме ужаса бывает перед самым страшным страхом. Я набираю код, и тут, при протяжном писке

135

замка, на героев должен вырваться подъездный душегуб и избрать себе последнюю жертву, но… Дверь распахнулась, и в пролёте первого этажа, спокойно облокотясь на перила, стоял мужчина в семейных трусах самой боевой расцветки и упоительно курил.

– Маньяк! Это он? – в панике закричал Санёк, закрыв меня грудью.

– Нет, нет! Это – наш сосед, я его знаю. Здравствуйте, – вежливо кивнула я, уже поднимаясь по лестнице.

– Ну, всё, мы девушку проводили и пойдём, – объяснились они перед соседом, который всё так же безмятежно курил свою «Яву».

– Спасибо, – едва успела крикнуть я им вслед, и щелчок двери оборвал их прощание. Я принялась покорять ступень за ступенью, словно идя по наточенным клинкам, и в каждом отражении окон всматривалась в промежуток следующего пролёта. И каждый из них был пуст. Наконец, передо мной моя дверь. Сейчас, наверное, уже два часа ночи! Помявшись немного, я торопливо нажала на

звонок. Ещё раз и ещё… И я уже ощущаю на себе Его взгляд. Ещё раз…и сердечник поддался повороту. Я с облегчением вздохнула. Передо мной распахнулась дверь, но я всё ещё не решалась войти.

– Заходи, а то холод впускаешь. Не май месяц всё-таки! – спокойно сказал Он, глядя на меня своими добрыми глазами. Я юркнула в коридор и, ничего не говоря, впилась в него своими объятьями. Из-за Его спины я осмотрела обстановку квартиры. Кровать была уже разобрана, включён телевизор. Конечно, он не мог заснуть без меня, значит, я нужна Ему. Всё было чисто и на своих местах, совсем не так, как было, когда я уходила.

– Ну, что ты молчишь, золотце? Покричи ещё, разбей, что-нибудь. Посмотри, сколько ещё всего вокруг осталось! Я положила журнал на столик в комнате и сказала: – Любимый, обними меня покрепче, пожалуйста. Без тебя так плохо, холодно, и везде одни маньяки. Никогда не отпускай меня больше одну.

2010

Ге н и й 4

136

Дамир ничего не написал нам о себе. Просто прислал эти тексты на электронный адрес. И подписал скромно: «Дамир».

Дамир

Бахтин Я сижу и читаю роман Ф. Достоевского «Братья Карамазовы». Вбегает Бахтин и с ходу начинает колотить меня по голове и плечам. Я неохотно отмахиваюсь и продолжаю читать. Бахтин пускает в ход ноги и бьет меня в живот и по ребрам, в то же время цепляясь рукой за переплет книги и пытаясь ее выдернуть. Я не выпускаю роман и продолжаю отмахиваться. С дьявольской ухмылкой Бахтин суетится вокруг меня, принимая самые разные положения – то ложась под стул, на котором я сижу, и стуча по нему, то дергает меня сзади за волосы или бьет по спине своими старческими костяшками. Наконец, он начинает лупить меня по рукам, держащим книгу, так, что строчки прыгают перед глазами. Я не выдерживаю, отрываюсь от чтения, встаю и лягаю его в пах. Бахтин складывается вдвое и падает рядом со стулом на пол.

Чтение испорчено. Я со злостью ищу оставленную строчку. Старик моментально поднимается на ноги и молча бьет меня так, что я слетаю со стула на пол, а он выхватывает роман из рук и начинает, радостно хохоча, носиться с ним вокруг; Бахтин подбрасывает книгу в воздух, оплевывая нечетные страницы. Я поднимаюсь, но мои попытки забрать роман не удаются – он прыгает вокруг меня, держа при этом книгу за страницы, словно проверяя их на прочность. Бахтин бьет меня книгой по щекам, а торцом книги дает в подбородок. «Скотина!» – кричу я. Тогда он выбрасывает роман в угол, а сам преграждает путь к нему. Расставив ноги и в полной боевой готовности, он провоцирует меня на нападение. Я в бешенстве гляжу на его дерзкую ухмылку. Наконец, придя в себя, я ухожу и подаю на библиотеку в суд.

Образ Капля дождя сорвалась с карниза и забрызгала ее платье. Я, будто ничего не заметив, посмотрел на часы. − Вчера был дождь, и мы никуда не пошли, − сообщила она. − Что вы делали? Она повесила сложенный зонтик на запястье левой руки. − Смотрела в окно на улицу. А потом до ужина разглядывала старые фотографии. Тут лицо ее стало бледнее обычного, а темномалиновое платье слегка потускнело. Обычно после этого она исчезала, растворялась в воздухе. Я пытался ее удержать – хватал за руку, тянул к себе, но это бесполезно. Даже

Ге н и й 4

2010

сейчас первым моим желанием было схватить ее за зонтик и не отпускать. Но я вовремя одумался – от этого только хуже: зонтик вместе с нею неотвратимо исчезает в твоих руках, и так ты стоишь на улице, и прохожие улыбаются, окрикивают и крутят пальцем у виска. А затем слоняешься по соседним улицам, надеясь встретить, но ее уже нигде не бывает. Перед тем как исчезнуть, она перестает говорить, замирает, а лицо ее становится статичным, как на фотографии. Это повторялось уже много раз, и я постепенно научился не давать ей исчезнуть. Для этого, как только она начинает тускнеть, надо смотреть ей прямо в глаза. Просто смотреть в глаза,

137

не отводя взгляда и не моргая. Нужно успеть до того, как лицо ее станет статичным, иначе ничего не выйдет. Однажды − это было еще до того, как я стал в этом что-либо понимать, – она исчезла у меня на глазах, и я, как обычно, побрел по улицам. И тут, на очередном повороте, за углом встретил ее − она стояла как ни в чем не бывало. Из этого я совершенно правильно заключил, что она может возвращаться. Но это мало чем помогло мне. Теперь она стоит передо мной, а я смотрю в глаза. Я уверен, что там можно за что-нибудь зацепиться. Лицо ее продолжает бледнеть. Откудато изнутри меня поднимается ярость от бессилия,

но я не сдаюсь, я упорно смотрю в ее глаза, делаю медленный шаг, чтобы приблизиться. Темно-малиновое платье тускнеет. Ничего не получается: взгляд ее замирает, она становится похожей на прозрачную статую, а затем и это изображение пропадает. Я делаю вдох и шагаю к тому месту, где она только что стояла. Ничего здесь уже нет. На голову мне падает дождевая капля, неожиданно обжигает. В эту же секунду исчезнувший образ на мгновение вспыхивает перед глазами (а может быть, у меня в глазах). Больше ничего нет. Надо уходить.

2010

Ге н и й 4

138

Шахбан Мамаев г. Махачкала юмор и сатира

Таксист и Мандибула Проблемы Хираева В этом городе самым демократичным способом заработать на жизнь он видел работу таксиста-одиночки. Без хозяев, без начальников. Хочешь – идешь на работу (точнее, едешь), не хочешь – сидишь дома. Тобой командует только твоя жизненная нужда. Будешь работать – куском хлеба обеспечен, но состояние не накопишь. Работаешь – будни, нет – получается выходной. Вот это демократия. Даже коммунизмом пахнет, только без его главного девиза: «Каждому – по потребности». Но никакой социальной защиты. На заработанные на стройках деньги купил старые «Жигули», к нему «кукушку» за двести рублей. В кредит поставил газовое оборудование и с огромным желанием заработать выехал на линию. Без лицензии, без путевого листа. Зачем платить налоги? Легче и выгоднее откупиться у гаишников за наличные. Почему он должен платить государству. Чем обязан? Восемнадцать лет проработал в госучреждении, стоял в очереди на жилье, и в один день как ненужный элемент выбросили на свалку жизни, и остался ни с чем за бортом. Кризис еще какой-то придумали. Крутись, вертись на выходное пособие. Вот бы их шефа или кого-нибудь выше со своей семьей, второй женой и любовницей посадить на это пособие, они бы быстро нашли выход из ситуации. В заокеанской Америке банк обанкротился, и специалисты научного центра в горной республике за десятки тысяч километров от этого банка стали не нужны.

Ге н и й 4

2010

Вот он едет за рулем своего «Жигули» с синей, модной «кукушкой» (сын рекомендовал такую). Погода нелетная. Моросит иголками по коже. Дороги под стать такой погоде, словно рокады. Лучшему городу страны как раз на лицо, словно незаживший шрам невесте. Несмотря на возраст, «Жигуленок» многим фору давал. Одушевленный какой-то. С иномарками может на спор состязаться. Словно трансформер из мультика оживает в мгновенье. С сожалением расстался с ним бывший хозяин. На физика-ботаника был похож тот. На сердце жаловался. Два инфаркта перенес. Жизнь беков довела. После этого ездить за рулем боится и вот поэтому продает. Машина ему как дитя родное. Хотя называл ее «жанигваром», т.е. зверем. Бывает иногда непослушным, любит своевольничать, перечить. Но очень надежный друг. В дороге никогда не подводил. Увидев внешность хозяина машины, сразу возникла мысль: как он может ездить на ней в этом бесшабашном городе? Но в усовершенствование машины он вложил все свои технологические мозги, как влюбленный душу – в избранницу. Перед прощанием ученый сказал: – Ей надо имя дать. В первый же день работы машина зарекомендовала себя интеллектуальной техникой, чем очень обрадовала Мэлса. Выручка небольшая, но кровная. Сколько такси в городе, хоть на душу населения дели. Процентное отношение не принесло бы оптимизма Мэлсу. Плюс к этому состояние дорог и поведение

139

участников движения на этих дорогах. Получается, не скоро разбогатеешь. Часто стали слетать с его интеллигентных уст выражения с точным адресом, порой просто матерные слова, а порой и междометия с их родственниками слабого пола, в придачу с семейным альбомом или флешкой с фотографиями всего тухума. На перекрестке двух переименованных улиц уже вторую неделю глазом циклопа зияла яма, сверля своим грязным взглядом свинцовую высь. Советское время таким долгостроем не отличалось. И делов-то – кот наплакал. Хорошо, что хоть сегодня вместе со знаком «Ремонтные работы» установили щит с телефоном аварийной службы. Мэлс, засмотревшись на проходящие мимо женские прелести, обтянутые глянцевой юбкой, заехал в эту злосчастную яму, как в Авгиеву конюшню. Когда опомнился, машина уже застряла в жиже и уперлась в шестизначный телефонный номер аварийной службы, а мужик с дорожного знака виновато развел руками: я только предупреждаю. От злости Мэлс машинально нажал на газ. Она взревела, приподнялась, передним бампером отшвырнула предупредительные знаки и залепила по щиту зеркалом заднего вида пощечину, словно вытянутой рукой. Потом она подтянулась, оттолкнулась от грязи и неистово зафыркала. Из ее трубы, как из пасти дракона, повалил дым, и она без помех другим машинам, выехала из ямы, отряхнулась и спокойно поехала дальше.

– Ну ты моя мандибула (челюсти муравья)!

– в сердцах вскрикнул обиженный мировым кризисом бывший специалист по насекомым. Остановился. Вышел посмотреть, все ли цело. К своему удивлению, не нашел даже царапины. Выхлопная труба в унисон подпевала моторному стуку. Никто ничего не заметил. «Может, мне это показалось?» – подумал Мэлс и сел в машину. Вот и имя нашлось. Само на язык пришло: «Мандибула!». Лучше не придумаешь. Челюсти этих общественных насекомых способны разгрызть даже камень. Это сильнейшее оружие муравьев-солдат.

Вместе с именем Мэлс обнаружил, что старая машина невидимым полем окутала его доселе непонятным состоянием, которое придавало ему смелость и уверенность. Перед глазами вырисовывались шесть цифр аварийной службы, и кто-то откуда-то издалека толкал его на действие. Рука сама потянулась к мобильнику.

– Аварийная служба городских дорог, – пропело сопрано из его сотового аппарата.

– Начальника позовите. Я из администрации города, – сам того не замечая, преобразился специалист по насекомым в грозного чиновника.

– Соединяю, – с бисквитной легкостью согласились на том конце.

– Хираев слушает, – виновато сказал начальник.

– Хираев, вы в курсе, что на перекрестке переименованных улиц уже вторую неделю образуются пробки из-за того, что ваша служба никак не соизволит отремонтировать рытвину? Или для этого мне нужно вас проучить? «Вот ты даешь!» – послышалось Мэлсу как сквозь сон. Но рядом никого не было. Только Мандибула и он внутри нее. На самом деле, как Мэлс преобразился!

– Финансов нет у меня, поэтому задержка, – с какой-то обидой оправдывался Хираев.

– У вас какая зарплата?

– Пятнадцать, – не сразу нашелся тот.

– Тогда на какие финансы вы построили трехэтажный дом?

– Ну, я всю жизнь его строил.

– На пятнадцать тысяч? Значит, ваш рот зашит или вы йог? Налево не ходите, в один костюм восьмой год одеты. А может, вы – Диоген? Но, как известно, этот философ жил в бочке, а не в трехэтажном доме. Вот и потрудитесь и положите то, что украли у государства, и отремонтируйте яму.

– Мэлс отключил телефон. «Из меня вышел бы незаменимый руководитель», – похвалил он себя. Но его старания результатов, как ни странно, не дали. На следующий день на перекрестке все было без изменений. Яма только слегка подсохла и, уверенная в своей безнаказанности, глазела на проезжих и прохожих.

2010

Ге н и й 4

140

Таксист по телефону установил адрес дорожной службы и поехал к Хираеву. Чиновник сидел в служебном кресле, погруженный в бумаги и компьютер. Тип среднего возраста. Больше упитан, чем воспитан. Галстук повис узелком в области солнечного сплетения. Взглядом Хираев уперся в экран компьютера, раздумывая над очередным ходом пасьянса. Секретарша с бюстом Монтсеррат Кабалье, в теснине которого покоился изящный кулон, и невинными голубовато-серыми глазами наклонила свои молочные сосуды на плечи начальника, пытаясь подсунуть на подпись очередную бумагу. Мэлс вошел без стука и доклада. Что-то сверху подсказывало ему линию поведения.

– Хираев, у вас какая машина? – безапелляционно спросил он у чиновника, держа в руке спортивную кепку.

– Что за придурок? – возмутился полновластный хозяин кабинета и через очки взглядомщитом посмотрел на гостя.

– Я из администрации, вчера звонил насчет ямы на перекрестке переименованных улиц, – продолжил без капли смущения визитер. Хираев медленно выпрямился над столом, снял очки, и его лицо превратилось в оловянный слиток.

– Вот ты какой, придурок. Я-то думаю, неужели в администрации забеспокоились о какой-то яме? – И Хираев властно опустился в кресло. Но героя нашего это никак не смутило. Он почувствовал, что какой-то генератор постоянного тока снабжает его гипнотической силой убеждения и воздействия. Извне появляющаяся энергия, как в стабилизаторе, накапливалась в нем, чтобы телепатическим пульсом выплеснуться из него и всей своей мощью поразить визави. Он направил на Хираева почти остекленевшие глаза, извергавшие невидимую энергию, которая была способна обезоружить собеседника и подчинить ему. Мэлс понимал, что его Мандибула рядом с ним и что это она подпитывает его смелостью и изгоняет из него интеллигентную робость, которая мешает порядочным людям обуздать наглецов и бесцеремонных чинуш.

– Через минуту ты пожалеешь, что имеешь дело со мной, а не с представителем администрации. В отличие от оного, я буду будить в тебе

Ге н и й 4

2010

совесть и ответственность за порученное тебе государством дело, – громогласно, но с такой убедительностью декламировал гость, что хозяин кабинета медленно привстал с насиженного места, стараясь сохранить самообладание. На миг Хираев погрузился в какую-ту ионическую оболочку, но потом встряхнулся, приводя себя в чувство. Возможно, он был человеком с характером и во что бы то ни стало старался не терять самообладание.

– Кто бы вы ни были, все-таки я попросил бы вас не переходить границы приличия и такта. Я никому не позволю мне тыкать. Чиновник повернулся к секретарше и потребовал: – Подготовьте мне отчет о проделанной работе, – но тут он понял, что сказал эту фразу совсем некстати. Секретарша быстро удалилась, всем своим мягким телом показывая недовольство. Ей очень хотелось знать, чем это все закончится.

– Господин Хираев, я не пришел сюда бумагу мусолить. Я пришел заставить вас устранить причину образования искусственного затора на центральных улицах. А отчеты будете представлять в соответствующие органы, – отрезал Мэлс, словно болгаркой.

– Я не допущу здесь своевольничать какому-то пришельцу (почему-то не «самозванцу») и вынужден поставить свое руководство в известность, – и он поднял вверх большой палец, а не указательный. От указательного торчал только обрубок.

– Меня это не остановит, потому что они бессильны изменить создавшуюся на улицах обстановку, потому что не могут заставить вас надлежащим образом исполнять свои обязанности. Моя цель – заставить людей делать то, что они обязаны делать, и ничего сверхъестественного. Хираева окутывало какое-то невидимое, неосязаемое затмение. Его потянуло изнутри, там что-то смешалось, оборвалось, скомкалось, высвободилось, потом проснулось, зевнуло и заняло надлежащее место. Он собрался словно конструктор «Лего», и все стало на места свои. Чиновник предложил гостю присесть, но, вспомнив что-то, вызвал машину, оделся. Потом вдруг передумал. Снова позвонил и начал давать указания.

141

Мэлс перебил его: – Все-таки я думаю, будет лучше, если вы сами будете участвовать в устранении неполадки, – как можно учтиво, но не терпящим возражения голосом предложил таксист. Хираев смотрел матовыми глазами, обдумывая что-то, и выражение его от живота до макушки (его видимая часть над столом) приобретало желанную для таксиста субстанцию.

– Господин неизвестный, мне кажется, будет еще назидательнее, если на месте будут присутствовать все виновники разгильдяйства. Мысль руководителя понравилась таксисту, и он многозначительно кивнул головой.

– Я простой таксист. Возмущенный и не забывающий, что плачу налоги, – сказал он, глядя прямо в глаза чиновнику. Тот принял его тираду как шутку. Когда они вместе вышли на улицу и Хираев увидел, что Мэлс садится в простенькие «Жигули» с «кукушкой» на крыше, он чуть было не передумал, но таксист снова посмотрел на него взглядом, с которым вошел недавно в кабинет. Сомнения Хираева спрятались в задворках тела, а может, и души. Он деловито сел в поджидающий его огромный джип черного цвета и запустил двигатель с той же кислой миной на лице. Его терзали двойственные чувства.

– На зарплату купил? – съязвил Мэлс.

– На зарплате живет учитель или идиот, – пробудилось в нем задремавшая наглость с угрозой занять свое обычное место. А возле ямы кипела жизнь заторная. Светофор равнодушно улыбался трехцветными глазами, переключая их по заданной программе. Его не волновало, будут ли участники дорожного движения соблюдать требования его триколора. Те, кто ездит на «Приоре», и маршрутники в придачу только и норовят игнорировать его указания. Для него главное, что он сам, как положено, выполняет свою работу, а на то, что люди не считаются с ним, ему наплевать.

– Куда ты лезешь, – орал из «Приоры» на водителя маршрутки молодой парень сквозь басы из магнитолы, – видишь – я еду.

– А я, по-твоему, плыву? – был ответ.

– Ну, ты, куда прешь на своей колымаге!

– высунул руку кто-то из иномарки.

Таксист на колымаге возмущение вслух не произнес и во избежание неприятностей прикусил язык и спокойно продолжил движение. А этот на «Инфинити» вообще совесть потерял. Выехал на встречную и несется, а за ним, как за старшим братом, «четырнадцатая», следом пристроилась «десятка» и уперлась фарами в выхлопную трубу, включив на всю громкость «Кайфуем!». И только доставщик кондиционеров на фургоне застрял капитально на перекрестке, включив левый поворотник. Кто ему уступит?! Не дождется сегодня желаемой прохлады клиент. Все моргают фарами, протяжно сигналят. Вот резкий толчок, взят приступом очередной дециметр дороги, а кто-то приобрел несколько дециметров поврежденного кузова. Рядом, не выдержав накала, заглохла старая «копейка».

– Сидел бы у себя дома, чем ездить на этом тарантасе, – крикнули ему из «Мерседеса». Хаос, хаос, хаос! А за светофором, на ближайшем перекрестке, орудуют гаишники. Стригут потихоньку себе на жизнь. «На зарплате живет…», помните? Но только не гаишники. И пробка их не касается. Мандибула озверела. Она выросла, словно на ходулях двумя гигантскими шагами очутилась возле них. Схватила обоих железными щупальцами и мигом перенесла на бушующий перекресток переименованных улиц. Мэлс до безумия гордился своей машиной. Какая справедливость! Каждый должен заниматься исполнением своих обязанностей… Гаишники не сразу поняли, что это было и что с ними случилось, и встали, как вкопанные, среди этой суматохи. В это время в таксисте рождались сочетания букв в адрес сотрудников правоохранительных органов: – Хорошие мои, – обратился он к ним, – мне плевать, что ваши папы потратили на ваше устройство на это доходное место какую-ту сумму. Я сделаю все, чтобы вы лишились своей работы, если не наведете здесь порядок. На себя работать и отрабатывать родительские расходы у вас еще будет уйма времени. А сейчас займитесь тем, чем обязаны заниматься. Работа не на шутку закипела. Мандибула невидимой своей рукой стала им помогать.

2010

Ге н и й 4

142

Обуздала непослушных папенькиных сынков, а слишком наглых отрывала от земли и переносила в самый конец затора, тех, кто не реагировал на светофор и знаки регулировщиков, приводила в чувство вмятинами на кузове или просто отшвыривала с дороги. Картина стала меняться игриво, как в детской забаве. Пробка стала приобретать человеческое лицо. Оказывается, для этого многого и не нужно было. Просто два человека стали исполнять надлежаще свои обязанности. Так мало нужно для порядка – исполнять свои обязанности. Обыкновенная яма, возникшая из-за недобросовестного отношения дорожных служб, создала столько проблем людям. Из-за нее не приедет «скорая помощь» к больному, милиция – к потерпевшему, пожарники – к очагу возгорания. Любимые опоздают на свидание, а это может привести к ухудшению демографической ситуации в стране. Этот факт может повлиять на международное положение страны в мировом масштабе. Цепная реакция. «Скорая» не успеет к роженице, и может погибнуть, не родившись, будущий Королев. Может погибнуть от рук бандитов подающий надежды затмить самого Микеланджело художник, а в пожаре сгореть девчонка, которая ставила перед собой цель переплюнуть самого Билла Гейтса. Из-за того, что «Газель» застряла в пробке, могут поссориться только что помирившиеся супруги, и может дойти дело до развода. Ведь он вез в их семью так необходимый в хозяйстве кухонный комбайн или духовую печь. Как-никак они отмечали юбилей совместной жизни. Сколько еще бед может причинить эта безобидная на вид яма, которая возникла из-за того, что какой-то Хираев ненадлежащим образом исполняет возложенные на него государством обязанности. Может, он и дал указание об устранении, но негодяй – мастер или рабочий халатно отнеслись к поручению. По нужде своей житейской заторопился на левую шабашку и работу свою исполнил тяп-ляп. А ямка, в отместку за беспечность людей, взяла да расширилась и вдогонку увлажнилась на десерт. По ранее незнакомым, необнаруженным капиллярам стали проникать в Хираева чувство долга, ответственности, стыда за свою опромет-

Ге н и й 4

2010

чивость. Комом застыло внутри отвергнутое доселе чувство и стальными челюстями грызло панцирь, который укрывал душу его и разум. Сваркой бы выжечь в нем черствость и стяжательство и на их место посадить добродетель и ответственность. Возможно, тогда ездили бы люди каждый своей дорогой, не сигналили бы по пустякам, а пешеходов пропускали бы с удовольствием.

– Из-за вас, бездельников, мне пришлось один на один оказаться со своей совестью. Страшнее нет наказания. – Как он ни хотел произнести эти слова в начальственном тоне, у него не получилось. – Что бы в течение часа навели здесь порядок и доложили. Он стеснительным взглядом посмотрел на таксиста и его Мандибулу. «Откуда он взялся? – подумал Хираев.

– Больше бы таких пришельцев – республике и правительство не нужно». Он подошел к Мэлсу. Подал руку и спросил: – Как вас зовут? Откуда вы? Таксист указал с беззаботным видом в вечернее небо и многозначительно кивнул головой.

– Меня зовут Мэлс, – с гордостью протянул он руку навстречу. Для Хираева день этим не закончился. Вечером ему позвонили из милиции и сообщили, что его сын задержан . Приехав в отделение, он узнал, что сын кого-то ранил на разборках, причиной которых стало столкновение его «Приоры» с БМВ племянника хираевского шефа из-за той самой злополучной ямы. Сын его находился на грани тюрьмы и свободы. Хираев обратился к Всевышнему с мольбой, чтобы тот уберег его оболтуса от казенного дома. В это время он с дуновением ветерка услышал: «Впредь всегда делай то, что обязан». Хираев торжественно пообещал сам себе: «Буду!» Таксист и Мандибула, окрыленные первым успехом, уехали в поисках приключений по дорогам родного города. Продолжение следует Маджалис, июнь 2010 г.

143

из литерат урного наследия

Белла Ахмадулина

Не стало Беллы Ахмадулиной. Начало ее творческого пути пришлось на хрущевскую оттепель. Вместе с Андреем Вознесенским, Евгением Евтушенко и Робертом Рождественским ее называли «поэтом эстрады». Вообще же стихам Ахмадулиной никогда не была присуща публицистичность. Она не раз говорила о том, что без восторга вспоминает времена массового интереса к поэзии, из-за которого в поэтах воспитывалось желание угождать неприхотливым вкусам. Одной из главных тем лирики Ахмадулиной является дружба. Дружбу, в том числе дружбу-любовь и дружбу-творчество, она считает одним из самых сильных человеческих чувств. Дружбе в равной мере присущи и страсть, и горечь. Героями стихов Ахмадулиной становились русские поэты – от Пушкина и Цветаевой до друзей и современников Вознесенского и Окуджавы, а также простые, обычные люди. Ахмадулина много переводила грузинских поэтов Н.Бараташвили, Г.Табидзе, С.Чиковани и др. Журнал «Литературная Грузия» публиковал ее стихи в годы, когда из-за идеологических запретов это было невозможно в России. Ахмадулина – автор многочисленных эссе – о Набокове, Ахматовой, Цветаевой, Ерофееве, Твардовском, В.Высоцком и многих других крупных творческих личностях, которые, по ее словам, «украсили и оправдали своим участием разное время общего времени, незаметно ставшего эпохой». Но в памяти народа она останется еще и как сильный, несгибаемый человек. Ахмадулина отказывалась участвовать в компании по травле Пастернака, поддерживала академика Сахарова. Жила поэтесса в Москве. В 1989 году ей была присуждена Государственная премия СССР.

2010

Ге н и й 4

144

Новая тетрадь Смущаюсь и робею пред листом бумаги чистой. Так стоит паломник у входа в храм. Пред девичьим лицом так опытный потупился поклонник. Как будто школьник, новую тетрадь я озираю алчно и любовно, чтобы потом пером её терзать, марая ради замысла любого. Чистописанья сладостный урок недолог. Перевёрнута странница. Бумаге белой нанеся урон, бесчинствует мой почерк и срамится. Так в глубь тетради, словно в глубь лесов, я безрассудно и навечно кану, одна среди сияющих листов неся свою ликующую кару.

1960

Другое Что сделалось? Зачем я не могу, уж целый год не знаю, не умею слагать стихи и только немоту тяжёлую в моих губах имею? Вы скажете – но вот уже строфа, четыре строчки в ней, она готова. Я не о том. Во мне уже стара привычка ставить слово после слова. Порядок этот ведает рука. Я не о том. Как это прежде было? Когда происходило – не строка – другое что-то. Только что? – забыла.

Ге н и й 4

2010

145

Да, то, другое, разве знало страх, когда шалило голосом так смело, само, как смех, смеялось на устах и плакало, как плач, если хотело?

1966

*** Не добела раскалена, и всё-таки уже белеет ночь над Невою. Ум болеет тоской и негой молодой. Когда о купол золотой луч разобьётся предрассветный и лето входит в Летний сад, каких наград, каких услад иных просить у жизни этой?

1978

Возвращение из Ленинграда Всё б глаз не отрывать от города Петрова, гармонию читать во всех его чертах и думать: вот гранит, а дышит, как природа... Да надобно домой. Перрон. Подъезд. Чердак. Былая жизнь моя – предгорье сих ступеней. Как улица стара, где жили повара. Развязно юн пред ней пригожий дом столетний. Светает, а луна трудов не прервала. Как велика луна вблизи окна. Мы сами затеяли жильё вблизи небесных недр. Попробуем продлить привал судьбы в мансарде: ведь выше – только глушь, где нас с тобою нет. Плеск вечности в ночи подтачивает стены и зарится на миг, где рядом ты и я. Какая даль видна! И коль взглянуть острее, возможно различить границу бытия.

2010

Ге н и й 4

146

Вселенная в окне – букварь для грамотея, читаю по складам и не хочу прочесть. Объятую зарёй, дымами и метелью, как я люблю Москву, покуда время есть. И давешняя мысль – не больше безрассудства. Светает на глазах, всё шире, всё быстрей. Уже совсем светло. Но, позабыв проснуться, простёр Тверской бульвар цепочку фонарей 1978

Ленинград Опять дана глазам награда Ленинграда... Когда сверкает шпиль, он причиняет боль. Вы неразлучны с ним, вы – остриё и рана, и здесь всегда твоя второстепенна роль. Зрачок пронзён насквозь, но зрение на убыль покуда не идёт, и по причине той, что для него всегда целебен круглый купол, спасительно простой и скромно золотой. Невинный Летний сад обрёк себя на иней, но сей изыск списать не предстоит перу. Осталось, к небесам закинув лоб наивный, решать: зачем душа потворствует Петру? Не всадник и не конь, удержанный на месте всевластною рукой, не слава и не смерть – их общий стройный жест, изваянный из меди, влияет на тебя, плоть обращая в медь. Всяк царь мне дик и чужд. Знать не хочу! И всё же мне не подсудна власть – уставить в землю перст, и причинить земле колонн и шпилей всходы, и предрешить того, кто должен их воспеть. Из Африки изъять и приручить арапа, привить ожог чужбин Опочке и Твери – смысл до поры сокрыт, в уме – темно и рано, но зреет близкий ямб в неграмотной крови...

Ге н и й 4

2010

147

Так некто размышлял... Однако в Ленинграде какой февраль стоит, как весело смотреть: всё правильно окрест, как в пушкинской тетради, раз навсегда впопад и только так, как есть!

1978

В.Высоцкому Эта смерть не моя, есть ущерб и зачёт жизни кровно-моей, лбом упёршейся в стену. Но когда свои лампы Театр возожжёт и погасит – Трагедия выйдет на сцену. Вдруг не поздно сокрыться в заочность кулис? Не пойду! Спрячу голову в бархатной щели. Обречённых капризников тщетный каприз – вжаться, вжиться в укромность – вина неужели? Дайте выжить. Чрезмерен сей скорбный сюжет. Я не помню из роли ни жеста, ни слова. Но смеётся суфлёр, вседержитель судеб, говори: всё я помню, я здесь, я готова. Говорю: я готова. Я помню. Я здесь. Сущ и слышим тот голос, что мне подыграет. Средь безумья, нет, средь слабоумья злодейств Здраво мыслит один: умирающий Гамлет. Донесётся вослед: не с ума ли сошед Тот, кто жизнь возлюбил, да забыл про живучесть. Дай, Театр, доиграть благородный сюжет, Бледноликий партер повергающий в ужас.

1983

2010

Ге н и й 4

148

с о в е т у е м п р о ч и тат ь С.Сафаров, Р. Сафаров «Занимательная энциклопедия человека» Махачкала 2010. Издательский дом «Эпоха». Авторы в интересной, доступной форме рассказывают о всех органах и системах человека, их функционировании и заболеваниях. Многочисленные поучительные, забавные случаи, факты, высказывания известных древних врачевателей и современных ученых-медиков, некоторые статистические данные делают книгу привлекательной для чтения самому широкому кругу читателей. Р.Гаджиханова «Дагестанский костюм» Махачкала 2010. Издательский дом «Эпоха». Книга об истории дагестанского костюма и сложных этапах его становления. Автор дает детальное описание женских и мужских нарядов и украшений, затрагивает историю дагестанских ремесел и обрядов, а также анализирует примеры изображения народных костюмов в творчестве художников; использует богатый этнографический и иллюстративный материал. Книга будет, безусловно, интересна всем, кто хочет больше знать о Дагестане и дагестанцах. Р.Гамзатов «Мой Дагестан» Махачкала 2011. Издательский дом «Эпоха». Лирико-философское сочинение народного поэта Дагестана Расула Гамзатова. Этот труд дает ответы на многие вопросы. Книга богата народными изречениями, автор приводит в ней огромное количество легенд, былин, преданий своего народа, рассказывает о своей жизни и странах, в которых ему довелось побывать, о впечатлениях от встреч с главами государств, известными писателями и поэтами. Книгу перевел на русский язык Владимир Солоухин. «Когда проснешься, не вскакивай с постели, словно ужаленный. Сначала подумай над тем, что тебе приснилось». Так начинается эта книга. «Вот и все. Пора нам расстаться. Как говорится, бог даст, еще встретимся». А так она заканчивается. М.Муратханов «Защитили честь Дагестана» Махачкала 2010. Издательский дом «Эпоха». В 1999 году банды международных террористов вторглись в Дагестан. Защищать южные рубежи России вместе с Российской армией вызвались тысячи мирных дагестанцев. На митингах и сходах они требовали выдать им оружие. И государство пошло на беспрецедентный шаг. Постановлением Государственного Совета Республики Дагестан гражданам было доверено оружие. И дагестанцы делом доказали, на чьей они стороне. В первых рядах защитников был и министр внутренних дел Дагестана Адильгерей Магомедтагиров. Через несколько лет ему было суждено умереть в центре мирного города от пули террориста-снайпера.

Ге н и й 4

2010