Фи л ьк и н а
Бытие не в себя 001
Манифест «ФиГ»
В ожидании разума Современность, пребывающая в режиме стремительно ускоряющихся социокультурных скоростей, в ситуации новых вкусов, нравов, усложняющихся структур медиа, ставит перед журналистом одну из значимых задач: провести радикальное переосмысление жизненных установок, обналичить жизненное пространство как событие, дать слово своему времени. Обжигал ли разум нашу плоть эссенцией жизненной правды? Нет. Часто ли заглядывает в орфографический словарь студент нашего факультета? Нет. Под предлогом осмысления студенты журфака сплотились в поколение, которое уже сегодня страстно жаждет своего литературного и исторического
признания, выставляет свою кандидатуру для почетного чествования со стороны граждан и продуцирует патетически-абстрактные жесты, истоки которых в бессодержательной, удобной, неподвижной жизни. «ФиГ» — это скромное, но громкое «фи» в сторону графомании и недалеких умов нашего поколения. Мы против любого фашизма, в том числе и интеллектуального, но если Гиппиус для вас — Зиновий, если ваши глаза коченеют, если вы страдаете пунктуационным бешенством (!!!!!!!), а четыре точки для вас — это такое умолчание, что всем умолчаниям умолчание, и если вы не читаете ничего, кроме своих волшебных строк, то вам не к нам. А если честно, то у нас отобрали паспорта и мы в заложниках у системы. Теперь всегда с вами, ваш «ФиГ».
ГОСТ
Война творцам Русский писатель во мху и паутине Текст: Захар Прилепин
Общаясь с коллегами, у которых не очень сложилась творческая судьба, узнаю много нового, необычного. Говорить об этом нельзя, но мы будем. — Дмитрий Быков получил «Национальный бестселлер» и раздал половину денег тем людям, которые помогли ему его получить, — сообщают мне, и тут же спрашивают: — Ты не поможешь мне решить этот вопрос? Скажи там кому надо: я раздам вообще всю премию. Я молчу и таинственно улыбаюсь. Я так привык слышать подобное, что уже только молчу и улыбаюсь. Не орать же. — Мы все знаем, что Алексей Иванов — это издательский проект, — сообщает мне сразу целая группа писателей. — Если бы не его раскрутка — ничего бы не было: он пустое место. По-прежнему таинственно улыбаюсь и молчу. Нет бы сказать: «Идиоты, идите и заройтесь в навозе, чтоб вас никто не слышал больше». — Везде свои да наши, — говорят мне. — Свои двигают своих, нормальным людям туда нет хода. Потом смотрят на меня и милостиво добавляют: — А про тебя отдельный разговор. Думаешь, мы не знаем?.. — и тихо смеются, и пихают меня в бок. Синяк уже на боку. Что-то они такое знают. Наверное, что Владислав Сурков мой крестный отец, сват и двоюродный брат, премии я получаю по его личному звонку из Кремля, он же организует продажу моих книг в России и за ее пределами, подключая статистов и «нашистов». Были времена, когда я пытался спорить. Казалось, что объяснить реальное положение дел очень просто. — Понимаете, — говорил я, — самое большое количество престижных премий получил на сегодняшний день писатель Михаил Шишкин. Я его немного знаю. Дело в том, что он не имеет и никогда не имел никаких особых знакомств в литературной среде. Шишкин живет то в Швейцарии, то еще где-то, вообще не ввязываясь в литературную жизнь России. Приезжает, забирает премию и отбывает. Все объясняется элементарно: он неплохо пишет, умеет. Мои оппоненты, как правило, не знают, кто такой Михаил Шишкин, им сложно со мной спорить. — Понимаете, — посвящал я своих знакомых в таинственное и мрачное закулисье русской литературы, — координатор премии «Национальный бестселлер» Виктор Топоров не очень любит Дмитрия Быкова. В свою очередь, Дмитрий Быков отвечает ему взаимностью. Проще говоря, они друг друга ненавидят. У Быкова нет никаких тайных возможностей завладеть этой премией, равно как всеми остальными премиями на свете. Это крайне сложно, если не сказать — невозможно — чисто технически. И тем более Быкову незачем заниматься этой ерундой. Мало того, вовсе не секрет, что Топоров всякий раз ужасно 2 — ФИГ001
— Чьи имена на слуху? Про Алексея Иванова уже говорили, ладно. А русского писателяпочвенника Алексея Варламова, кстати, лауреата «Большой книги», знаете? Такой, с бородой? А? Нет? А русского писателяпочвенника Олега Павлова, кстати, лауреата «Букера», знаете? Тоже такой с бородой? Опять нет? А еще одного русского писателя, правда, без бороды, зато из Тулы, — Александра Терехова?
раздражен, что придуманную им премию получает Быков. Но ничего не может с этим поделать. Люди, слушающие меня, смеются. Они знают, как это бывает, и не хотят, чтоб я держал их за дураков. Они не дураки. — Понимаете, — прибегал я к последнему доводу, — Алексей Иванов прекрасный писатель, он написал несколько литературных шедевров. На меня уже не смотрят. Во мне разочарованы. — Никакие литературные стратегии не способны привить интерес к сочинениям плохого писателя — если речь идет про более-менее серьезную литературу, — продолжал нудить я. — Мне известны несколько очень богатых людей, которые, заработав все деньги на свете, начинали писать прозу. Выход своих сочинений они обставляли пышно, как юбилей любимой мамы: реклама на радио, бегущая строка в общественном транспорте, стикеры в метро, хвалебные развороты в самых тиражных печатных изданиях и т.д., и т.п.
Итог озадачивал: продано десять тысяч экземпляров первой книги, второй — пять тысяч, третьей — одна тысяча. Подобных казусов — множество. Обратных примеров — нет. Любовь к Виктору Пелевину — народная, искренняя, ее не надуешь, как воздушный шарик. Любовь к Людмиле Улицкой — искренняя, и тоже, в определенном смысле, народная, и уж точно никем не придуманная. Мало того, литература — это не шоу-бизнес, здесь нет многомиллионных прибылей, и даже миллионные встречаются крайне редко. Тут нельзя поставить на кон золотую монету и получить мешок монет в качестве чистой прибыли. Так что издатели никаких монет давно не ставят ни на кого, а тихо ждут, когда что-нибудь само прорастет. В литературе не так много легковерной публики, которую можно обмануть.
Колонка Огорченные невниманием сочинители искренне верят, что читателям можно навязать любую ерунду. Слушайте, у нас в России серьезную литературу читают считанные тысячи человек. Вы всерьез считаете их идиотами? Но если они идиоты, которые покупаются на любую чушь, — зачем вам нужны такие читатели? Оппоненты молчат и хитро улыбаются. Да, чуть не забыл про самое главное! Все знают: литературу еще в 90-е захватили известно какие люди заезжие и правят там свой бесовской бал. — Э! — просил я своих собеседников, — годы 90-е — в некотором смысле уже история. Но взгляните сегодня на новую литературную генерацию: Михаил Елизаров, Денис Гуцко, Роман Сенчин, Дмитрий Данилов, Сергей Шаргунов, Андрей Рубанов — все русские ребята. Такие морды — смотреть страшно. Ни одного приличного интеллигентного лица. Есть еще Ильдар Абузяров, он татарин, — ну, то есть опять, считай, русский. И Герман Садулаев, чеченец. И Алиса Ганиева, дагестанка. В КНИЖНЫЕ МАГАЗИНЫ-ТО ХОДИТЕ, МИЛЫЕ? И ЧТО, НИКОГО НЕ УВИДЕЛИ ТАМ, КРОМЕ ШЕНДЕРОВИЧА? Имеется в наличии, чисто для разнообразия, Олег Зоберн, но он самый несчастный в этом поколении и самый обиженный. Вопреки здравому смыслу и тихим надеждам Зоберна, самый русофобский в мире «Русский Букер» достается то харьковскому молодчику Елизарову, то ростовскому казаку Гуцко. Что характерно: глава жюри, земля ему пухом, Василий Аксенов отказался в свое время вручать премию Гуцко, потому что очень хотел отдать ее своему другу Найману, а милейший Александр Кабаков пришел в ужас от победы Елизарова, назвав его роман «фашистским трэшем». Но даже такие титаны ничего не могли поделать с нашими черноземными самородками. «Может, плохо знают молодых?» — думаю я кисло, разглядывая оппонентов. — Ну, смотрите тогда на следующее поколение — пятидесятилетних! — восклицаю. — Чьи имена на слуху? Про Алексея Иванова уже говорили, ладно. А русского писателя-почвенника Алексея Варламова, кстати, лауреата «Большой книги», знаете? Такой, с бородой? А? Нет? А русского писателя-почвенника Олега Павлова, кстати, лауреата «Букера», знаете? Тоже такой с бородой? Опять нет? А еще одного русского писателя, правда, без бороды, зато из Тулы, — Александра Терехова? Страшно молвить, но ведь и Виктор Пелевин — русский писатель. И, не бросайте в меня чугунком, Владимир Сорокин — не менее русский писатель. Мы уж не говорим про Юрия Полякова, который тоже изо всех сил ведет себя, как русский писатель. В книжные магазины-то ходите, милые? И что, никого не увидели там, кроме Шендеровича? ...Есть, никто не спорит, и некоторая компанейщина, и клубы по интересам, и застарелая вражда, и премии для своих, и журналы для наших, и государственное оглупление реально самого читающего в мире советского читателя, и прочее, и прочее. Есть, наконец, собственная человеческая судьба, которая иной раз гнобит человека так, как никакие окололитературные твари не сумеют. Но главная социальная проблема все равно заключается в другом. В России писателей стало больше, чем читателей. С какого-то момента это перестало быть риторической фразой и превратилось в скучную статистику. Смотрите. Если подсчитать членов всех писательских союзов — наберется тысяч пятьдесят человек. Если прибавить к ним авторов литературных «толстяков», далеко не все из которых являются членами союзов, — еще тысяч пятьдесят. Плюсуйте пользователей сайтов «Проза.ру» и, навскидку, «Художники войны» — вот вам полмиллиона одних писателей. А среднестатистический тираж книги — три, ну, пять тысяч экземпляров!
Как же так может быть? Если б писатели читали друг друга — мы бы жили в своей маленькой прекрасной стране, с десятками и сотнями тысяч друзей и соратников, понимающих и слышащих всякого пишущего. Но дело обстоит несколько иначе. Вот вы, к примеру, писатель и, читая эту колонку, ужасно сердитесь на меня. А теперь перестаньте на минутку сердиться и вспомните, сколько книг наших современников вы прочли за последний месяц. Ни одной ведь? А за год? Три? Две? И до конца дочитали? Нет? А чего там читать, правильно, чушь всякую. Но чего ж вас-то должны читать до конца? Жизнь порой бывает несправедливой и подлой, но чаще всего она просто платит человеку взаимностью. Нынешние писатели — они сплошь и рядом читатели так себе. По моим наблюдениям, читают книги люди, которые сами, как правило, ничего не пишут. Их осталось мало, но они еще есть, и на них вся надежда. Сколько раз я бывал на спецкурсах и лекциях для молодой литературной поросли. Если, к примеру, литературные встречи проводятся далеко за городом, куда надо ехать час-другой-третий, молодые писатели ведут себя, как среднестатистические пассажиры метро и электричек: смотрят на пейзажи и думают свои ужасно умные мысли. Нет бы книжку достать, полистать. А когда раскроют свои багажные сумки — там и нет никаких книжек. Только собственные рукописи. Как сказал один молодой писатель: «Я не читаю книг и не считаю нужным. Ведь корова, которая дает молоко — сама не пьет молока». Каков остряк. Только не спрашивай теперь, почему за твоим молоком не строятся в очередь. Мало ли откуда ты его надоил. Помню, в середине нулевых года три ездил я на литературный семинар в Липках, самый масштабный в России. Там набирали группы из десятка-другого молодых литераторов со всей страны — и с этими группами работали настоящие взрослые писатели: два мастера на каждый класс. Общаясь со своими одногруппниками, я вскоре осознал очень важную вещь: они, за редкими исключениями, не читали ни одной книжки своих мастеров и делать этого не собирались. А мастера-то их читали! Всех, кто был в группе! Ну, они старые, эти мастера, им заняться больше нечем. Впрочем, эти мастера — тоже тоскливые исключения. Потому что иные провинциальные отделения писательских союзов — кошмар не меньший, чем сборы молодых и ранних. Тут молодые самодостаточные и надутые дураки, там — древние и озлобленные. Ничего давно не знающие, но всех презирающие неистово и горестно. Влезут в свою паутину, покроются мхом, вырастят мутные, подозрительные глаза — и глядят этими подозрительными глазами из паутины: не жид ли приехал? А кто тогда? «Вы там, в своей Москве...» — говорят. Я к ним, в их миллионник, приехал из своей деревни, где живет пять человек, а они мне про мою Москву рассказывают, вот ведь, а. Хотя большинство, слава Богу, и не доходят на встречи. Видел тут в одном писательском блоге запись: «К нам в Петербург приедут Быков и Прилепин. Не хочу отвлекаться на эту мелкотравчатую суету. Лучше пойду и напишу несколько волшебных строк». Прелесть. Иди напиши несколько волшебных строк, волшебник. Своим волшебным пером.
Опубликовано с разрешения автора.
Не ваше пальто
Текст: Надежда Тиунова, шеф-редактор газеты «Читай!город», преподаватель Школы практической журналистики ИД «Алтапресс»
Мне нравятся мои студенты. Приходят на лекции, лица у всех одухотворенные такие, взгляд вдумчивый, как у моего кота, когда он на горшке сидит. Преподаватели не нарадуются — такой курс замечательный, умненькие все. И однажды я решила это проверить. Составила список из 52 фамилий людей, живших в XX веке и оставивших в истории большущий такой след, и попросила детей написать все, что они об этих людях знают. Откровенно говоря, кусая карандаш при составлении этого списка, я думала о некоторых допущениях. Может, конечно, и перестаралась где-то, шибко уж не на слуху некоторые фамилии. Результаты теста порвали мой мозг на ленточки. Ну хорошо, я могу простить, что студенты не знают, кто такие Рене Магритт, Годар и Тимоти Лири. Но видите ли в чем дело. Мохаммед Али оказался террористом, а Глен Миллер — актрисой из фильма «Дьявол носит Prada». Что народ написал про Энди Уорхола, Владислава Третьяка и Льва Ландау я вам, пожалуй, не скажу, из гуманизма. Короче, вот вам, бабушка, и франсуаозон, эрудиции на всем курсе оказалось не больше, чем в табуретке. Стою я, значит, в курилке, с коллегами делюсь своим изумлением. И говорит мне один редактор сайта, мол, что ты над детьми издеваешься. Они, мол, тоже тебе бы могли фамилий всяких придумать. И ты бы засыпалась. Ну, вот, скажем… ну не знаю… Джастин Бибер, например. А я, на минуточку, знаю, кто такой Джастин Бибер откуда-то. Справе д ливости ра ди на до сказать, что некоторые мои подопечные прояви ли недюжинные способности и почти не облажались. Так вот что я вам скажу, млекопитающие мои. Не читайте книг, и кино не смотрите, музык новых не слушайте никогда. И, упаси вас Бог, не ходите в театр! А то вдруг наберетесь ума-разума и ненароком еще начнете хорошие тексты в газеты писать. Сидите в своих бложеках, рассуждайте о выборе губной помады и не суйтесь вы в Большую Журналистику. Ну, видите же, что не ваше пальто, — великовато. 3 — ФИГ001
SAPIENS
Режиссер. Общество. Спектакль Культура всегда за гуманизм
Интервью: Зарема Заудинова
Дмитрий Егоров — главный режиссер Молодежного театра Алтая — рассказал нам о том, почему многие уезжают из Барнаула, почему государству не нужен культурный человек и как не стать быдлом.
Больше жизни — Когда была перепись населения, многие сибиряки на вопрос о национальной принадлежности так и говорили: «сибиряк». А вы, как человек из Петербурга, так сказать, сторонний наблюдатель, согласны с тем, что такая нация в России всетаки существует? И если да, то чем отличаются сибиряки от жителей других регионов России? — Ну, начнем с того, что я уже не сторонний наблюдатель. Я сам вообще-то корнями из Сибири, и столько работал в Новосибе, Омске и Барнауле, и больше всего в Барнауле, что сам уже не знаю — сибиряк я или петербуржец. Сибирь чисто по-человечески мне нравится гораздо больше Питера, если честно. Просто Питер — это дом. И в нем живешь вне зависимости от того, любишь ты его или не любишь. В Сибири больше жизни и меньше суеты. Людей честных и искренних больше, по-моему, — это факт. — Очень многие мои знакомые говорят о том, что из Барнаула нужно «валить». И «валят»: в Новосибирск, в Москву, в Петербург. Мечта многих — уехать за границу. Поневоле начинаешь задумываться: а может, и правда, — «пора валить»? О чем это свидетельствует? — Раз про Сибирь говорим, то я про Питер и Москву не буду говорить, я тогда про Новосиб. Туда ведь за чем люди ездят? За впечатлениями, за одеждой, за более цивилизованным образом жизни. Я никогда не понимал, если честно, почему в Новосибирске есть кинотеатр «Победа», где показывают целый месяц «Меланхолию» Ларса фон Триера, а в Барнауле показывают только масскультовое кино. Неважно, что на «Меланхолии» в Барнауле будут полупустые залы, они и в Новосибе полупустые были, но у человека, который про фон Триера слышал, будет хотя бы шанс в 4 — ФИГ001
кино этот фильм посмотреть. Четыре часа от Новосиба — но почему никто в Барнауле этим не занимается? С театром — тоже непросто. Я, например, считаю, что последний режиссер, который реально поднимал театральную жизнь в Барнауле — Володя Золотарь. Он приучал зрителей к интересному современному театральному языку. И барнаульский театр очень сильно потерял, когда Володя уехал, это честно. Ну, а если как-то обобщать, то, думаю, люди из Барнаула уезжают потому, что не обнаруживают здесь того культурного поля, в котором им было бы интересно развиваться. Грубо говоря — захотел ты волосы в зеленый цвет покрасить, потому что хочется — в Барнауле тебя гопники за это будут бить. А в Новосибе уже не так больно будут. А энтузиастов, которые хотели бы это культурное поле создавать, в городе очень мало — они уезжают туда, где это поле уже есть. Нет, я не спорю, русская попса, как и русский шансон, — это тоже культуры, конечно, но ее, культуры, должно быть больше и разной. «Свобода выбора — это не выбор между Pepsi и Cola».
Невиноватые мы — Постоянно слышишь о том, что молодое поколение ничего не читает и ему ничего не нужно. Хотя, казалось бы, поколение условно двадцатилетних не знает, что такое дефицит, как это — стоять в очереди, голодать, в конце концов. То есть по определению колбаса для нас не на первом месте по значимости. Должно хотеться чего-то большего. Или получилось так, что должны были расти умными, а выросли дурнями? — Да ни в чем не виновато молодое поколение, я так считаю. А жалуются на то, что оно не читает, те, кто не научил это молодое поколение читать. Если реально посмотреть на вещи — что этому младшему поколению предложило старшее поколение? Кто приучает к тому, что воровать у государства — это нормально? Старшее поколение. Кто не может объяснить своим детям, во имя чего они живут? Старшее поколение. Кто врубает «Бутырку» по радио? Старшее поколение. Кто продает несовершеннолетним бухло? Старшее поколение. Сейчас еще образование разрушат окончательно,
Дмитрий Егоров родился 9 июня 1980 года в Ленинграде. Учился в СанктПетербургской академии театрального искусства (СПбГАТИ) на театроведческом факультете (образование не окончил, проучился 3 курса), затем на актерском факультете (2000—2005, мастерская Г. М. Козлова) и параллельно на режиссерском факультете (2000—2006). Дипломы актера и режиссера у Дмитрия Егорова с отличием. С 2011 г. — главный режиссер петербургского «Этюд-театра», с февраля 2013 г. — главный режиссер Алтайского государственного театра для детей и молодежи (Барнаул).
— Интересного всего в этом мире очень много. И ты можешь выбирать, думать, делать выводы, сравнивать. Можешь на концерт Стаса Михайлова пойти. И ты никак не разовьешься. А можешь на «Billy’s Band», например. А после концерта «Billy’s Band» заинтересоваться и узнать, что есть Том Уэйтс.
и лет через десять удивляться результатам будем еще больше. — Как вы относитесь ко всем этим спискам из серии «100 книг по истории, культуре и литературе народов России, рекомендованных для чтения школьникам»? Много шума наделал список из 100 фильмов, обязательных к просмотру. Можно ли вообще применять такие стандарты к образованию: прочитал сто положенных книг — и ты образованный и начитанный? — С фильмами — это для ленивых, по-моему. А с книгами — ну, в любом случае читать важно. Если человек не дебил, он эти 100 книг прочитает, и еще 100, и еще 100, и на этом не остановится. И это будут не книги Дарьи Донцовой. А дебил все равно будет по краткому содержанию в Интернете даже эти 100 книг читать. Тут вопрос, наверное, к чему в детстве тебя родители приучили. Если научили читать и книги правильные в руки дали — значит, ты и Достоевского рано или поздно прочитаешь не в кратком изложении. — Существуют так называемые «образовательные» форумы: Селигер, у нас вот фактически его младший брат — АТР, в Красноярском крае — «Бирюса». Такое чувство, что государство пытается воспитать этаких патриотичных патриотов. Причем даже на языковом уровне — этот жуткий новояз: «суверенная демократия», например. Как вы думаете, могут ли такие форумы что-то действительно дать молодому человеку? — Нужны кому-то мероприятия, чтобы людей в стада сбивать, вот и сбивают. Вопрос — зачем это человеку нужно. Мне как-то в Контакте написали, на Селигер позвали — я ответил, что мне это неинтересно. Больше не обращались. Ну, правда, сам не разберусь, надо на форум для этого ехать? Да и государству нашему я не сильно доверяю. Мне почему-то кажется, что те, кто там, «наверху» — они все время врут, что хотят нам лучше, а сами воруют бесконечно. Хочется надеяться, что не все, но то, что людей порядочных среди них очень мало — факт.
Нужно дрессировать себя — В своих интервью вы часто употребляете слово «быдло». Что, по ва-
шему мнению, нужно делать, чтобы не стать «быдлом»? — Ну как…понимать, что мир, — очень большой. И в нем очень много всего есть. И интересного всего в этом мире очень много. И ты можешь выбирать, думать, делать выводы, сравнивать. Можешь на концерт Стаса Михайлова пойти. И ты никак не разовьешься. А можешь на «Billy’s Band», например. А после концерта «Billy’s Band» заинтересоваться и узнать, что есть Том Уэйтс. Ты можешь в машине шансон слушать. А можешь Высоцкого, который умнее и глубже всего нашего шансона вместе взятого. Пушкин написал про любовь гораздо лучше, чем спела Натали. В Фейсбуке больше интересной информации, чем ВКонтакте. Любой фильм Балабанова дает гораздо больше почвы для размышления, чем десять выпусков «Камеди Клаба». Лучше выпить одну бутылку хорошего вина, чем десять банок «Ягуара». Нельзя задешево продаваться этому миру. Нельзя вестись на тупые примитивные кайфы, которые делают из тебя это самое быдло, толпу, стадо, вместо того, чтобы заставлять тебя самостоятельно исследовать этот мир и размышлять. Вот как-то так, наверное. — Можно ли сейчас говорить о «депрофессионализации» искусства: например, все купили себе зеркалки и решили, что они — фотографы? — Я считаю, что учиться фотографировать — лучше, чем пивас бухать, это точно. Так что в любом случае, такое начинание радует. Вопрос в том, кто объяснит человеку, что снимать можно не только любимых кошек и не только друзей на пьянках. Вот таких людей, которые научат из реальности создавать искусство — их мало, они уходят. И, к сожалению, нам скоро будет не у кого учиться. — В интервью «Театралу» вы сказали, что государству культурный человек не нужен, потому что он думает слишком много. Получается, что культурный человек — это всегда вопреки? Или так только в России? — Да вообще-то любая культура — она практически всегда за определенную нравственность. А власть по своей природе практически всегда безнравственна. Культура всегда за гуманизм. Вот судили «Пусси Райот» — почему деятели культуры в их поддержку выступили? Потому что они
считали негуманным этих женщин сажать. Штраф — да, серьезное наказание — безусловно. Но административное наказание, не колония. Они же женщины. А вообще нет, это не только русская проблема. Это проблема любого государства, где власть безнравственна.
Православие и сталинизм — В последнее время барнаульцы с завидной регулярностью пишут жалобы на спектакли в Министерство культуры. Что это за тенденция? И стоит ли бояться возвращения цензуры, как в советское время? — Страшно не то, что пишут. Страшно, что мы на это обращаем внимание и нас это беспокоит. Тенденция мерзейшая, конечно, которая опять-таки показывает низкий уровень образованности, но чем больше мы будем об этом разговаривать, тем больше людей будут задумываться «А не накатать ли мне тоже бумажку?» Хотя…почувствовали, наверное, люди, что снова можно писать бумажки, вот и начали писать. Бумага с совестью хорошо договаривается, это еще со сталинских времен все запомнили. Единственное, что не понимаю — те, кто пишут бумажки эти, часто ссылаются на православие. Но я, честно говоря, не понимаю, насколько совместимы православие и сталинизм… — Должен ли художник быть аполитичным? И может ли искусство существовать в контексте политики? — Смотря что понимать под политикой. Размышлять о времени, о государстве, в котором мы живем, я считаю, художник обязан. А в какую-либо партию вступать — для художника это мелко. Художник на службе у власти обычно перестает быть художником. Если посмотреть все фильмы Никиты Михалкова, можно легко понять, где он был художником, а с какого момента стал обслуживать власть. И закончился Михалков-художник.
Поток и сознание
нерепертуаного театра, например, в Барнауле? — Невозможно. Для этого в Барнауле совершенно нет благодатной почвы. Может быть, со временем она появится, конечно, но для этого нужны очень серьезные усилия. Для этого надо, чтобы в городе музыки много играли всякой разной, чтобы поэты писали, чтобы кино показывали, и чтобы это зрителям интересно было. Только тогда появится та часть зрительской аудитории, которой может стать интересным нерепертуарный театр. — Над чем вы будете работать в МТА? Чего нам ждать, если не секрет? — Могу сказать только то, что хотелось бы, то, о чем на данный момент думаю. Может, все и поменяется. Думаю о «Повелителе мух» Уильяма Голдинга. И хочу сделать документальный спектакль про Поток. Но может все измениться, это же понятно. А так, конечно, важно режиссеров хороших и интересных в театр привозить. Вот, например, Ваня Вырыпаев мне в Фейсбуке написал, что ему интересно было бы на Алтае спектакль поставить. И нельзя это упускать. Надо просто постараться сделать так, чтобы он приехал и поставил. Или, если у театра денег на спектакль не будет, или проблемы какие-то будут, то хотя бы привезти его и творческую встречу с ним провести. Но я тоже, чтоб ты понимала, в Барнаул с концами переселяться не буду. И я сразу, на берегу, об этом честно говорю. Я Барнаул очень люблю, если честно, и театр этот очень люблю, но эта земля — не моя. В Питере промозгло, противно, депрессивно, но это моя земля и мой город. И у меня тут есть актеры, которых я не имею права бросать. Это будет по отношению к ним просто предательством, если я уеду из Питера. А это, наверное, главное в жизни — не сдавать людей, которые тебе верят. И в Барнаул главрежем иду сейчас ровно по той же причине. Потому что тут тоже свои люди, которые мне верят. И им надо помочь, у театра впереди юбилейный сезон, в конце концов. Не знаю, сколько это продлится, но сейчас это важно.
— Елена Ковальская в «Афише» заявила о том, что репертуарный театр давно устарел и не нужен ни зрителям, ни тем, кто в нем работает. Но возможно ли существование 5 — ФИГ001
оскал бытия
Солдатизация сознания О чем пишут и на каком языке говорят в армии Подготовила Жанна Заковряшина
Язык определяет сознание, поэтому в качестве научного эксперимента «ФиГ» узнал, как обстоят дела с языком и сознанием в нашей армии. А для этого мы заглянули в солдатские письма и трогательный словарик армейского новояза.
Июнь 2009 «У меня все нормально — выдали халявную одежду, увезли нахаляву в столицу, нахаляву кормят, и вообще тут все нахаляву». «Пару раз проходил мимо магазина. Покупать нам ничего нельзя — маленькие еще!»
Сентябрь 2009
Декабрь 2009
Март 2010
«Такой тяги к простым вещам не испытывал никогда: многое бы отдал за холодный лимонад, например». «А вообще все так достало… Хочется опять вернуться к нормальной жизни, к нормальным человеческим отношениям. Жизнь тут напоминает колонию строгого режима». «Единственное, что здесь действительно радует, это выезды на службу в столицу нашей Родины по охране общественного порядка на массовых мероприятиях».
«В столовой нас “баловали” чудесной, как мне показалось, все-таки гороховой кашей и странным напитком кофейного цвета, по вкусу напоминающим кофе». «Все, что доходит ко мне из съестного, делится на три части. На три долбаные части!!! 1/3 “оседает” в желудках офицеров при вскрытии. Еще 1/3 тупо испаряется ночью, естественно, без моего ведома. Это бесит. Ну, и оставшаяся 1/3 — в моем распоряжении. И тут начинается самое неприятное: любым способом, чего бы мне это ни стоило, я обязан проследить за тем, чтобы всем в роте, всем (!) всего досталось ПОРОВНУ. Иначе — все! Капец! Закрысил! Шушуканье за спиной, косые взгляды... Блин, в этой роте никто не понимает, что для того, чтобы хватило ВСЕМ, мне нужно перетереть посылку в пыль, и бегать по расположению, как дебил, раскидывая ее (пыль) во все стороны».
«О, начинаются “Пока все дома”. И мы с вами в гостях у Павла Лунгина! Он чтото рассказывает, но ничего не слышно. Объясняю, почему: звук отключен. Вместо него чувак с гитарой поет песни про тяжелую солдатскую службу, про то, как на гражданке не дожидаются девчонки. Все в таком духе». «Армия — гнилое место. Спасаешься только тем, что держишься тут определенных людей».
Октябрь 2009
«Иногда ходим в ближайший лесок играть в «войнушку» — других ассоциаций у меня не возникает. Делаем все то же самое, что в детстве с пацанами во дворе, только в бронежилетах, сферах/ касках, и с автоматами. Не знаю, мне это пока удовольствия не доставляет».
«Армия делает свое дело: мозг постепенно превращается в холодец. Так тупо я свое время еще никогда не проводил. Если так дела обстоят не только в моих войсках, а везде, то я вам советую закупить оружие и копать бункер. Если вы сами себя не защитите, наша армия вас точно не защитит». «Завтра стрельбы — весь день с четырех утра да одиннадцати вечера в грязи, на холоде, под дождем, в сфере (4 кг) и броне (16 кг) Ура. Ура. Ура».
Август 2009
Ноябрь 2009
«Утренняя зарядка, знаете ли, необычайно бодрит» «Ходили недавно в “баню”. Несколько голых взводов в огромном помещении, разбитом штук на сорок душевых. По три человека на душ. Быстрее бы привыкнуть».
«До обеда я и еще человек пятнадцать со мной находились в так называемом “резерве” — в вонючем подземном переходе, недалеко от ТЦ “Охотный ряд”. Зато там было тепло, телик был, правда, без звука, и восхитительный вид на витрину магазина (в котором этот телик и стоял). На два отдела: колбасный и вино-водочный».
Июль 2009
Война миров, или почему мы вовремя не сдаем сессию Текст: Сергей Фадешин, вечноотчисляемый
Утро. Больно. Похмелье. Звонок: — Ага… — Слушай, нас тут отчисляют, давай в универ! — Да шас, уже в пути — Вроде серьезно! — Было дело, каждый месяц «уже серьезно», я лег два часа назад. Спать. Сон. Сон. 6 — ФИГ001
Очнулся. Нога. Вторая. Свет. Дошел до кухни: кофеварка, сигарета в зубах — блаженство. Душ. Кофе. Снова сигарета. Комп. Новости. Утро. 12:00. Каждые день меня будят, каждый день кому-то и что-то надо, каждый день. Сегодня попытаюсь вспомнить, как это было: День первый, курс первый. Утро. Я студент и я так счастлив, что не обматерил соседей утром. Дошел с миром до остановки, перекрестился и сел в автобус. Каких-то полчаса — и я уже на месте. Новые люди, новые люди. Новые слова. Скукаааааа. Через два часа я захотел есть и спать. Покурил, решил, что это сон. Уехал. День второй. Курс второй или третий, четвертый, пятый. Да какая к черту разница, все одинаково. Каждый год кто-то хочет меня куда-то выгнать: кто-то в армию, а кто-то из дома. Кто-то еще требует денег. Да покер, да долги. Что им надо?
Январь 2010 «Приехала “молодежь”. Наблюдаю за ними — как дети! Бегают, без команды вдохнуть боятся, глаза напуганные. Забавные!»
Февраль 2010
Апрель 2010 «Медведев так и не приехал. Зря готовились». «Зато мы примерили наконец-то все то, что должны носить НА САМОМ ДЕЛЕ, а не убогие, на сто раз перешитые бронежилеты, после ношения которых обычный человек получил бы парочку групп различных инвалидностей».
Май 2010 «Завтра пойдут последние 50 дней моего пребывания в этом безумии!»
Июнь 2010 «Вы там готовьтесь встретить нового человека!»
«Погода тут мерзкая, утром особенно. Но доблестные воины ОДОНА, встав в пять утра, отчаянно и дерзко вылизали весь плац от снега. К восьми утра он был чистым, как слеза нашего майора Гарбара».
Бар. Бар меня исцелит, бар заберет мои грехи, там и почитаю Библию, Коран, Тору, Тибетскую книгу мертвых в конце концов. Я так устал: изо дня в день, каждый день — монотонность, безразличие, улыбки, скука. Тупые люди, идиотский юмор, блаженный говор одиноких безумцев. Раньше было лучше, раньше я играл, да и сейчас я играю, только Зеро мой бог, Фул хаус — отец, а Каре — мать. Сейчас все по-взрослому. Или мне так кажется. Так, о чем это я? Меня однажды спросили: кем я хочу стать? Я было подумал: астрофизик из меня никакой, да и физик-ядерщик тоже, убивать за деньги я, конечно, люблю, но не умею. В итоге я и ответил, что хочу быть писакой. Писать новости, править тексты, светить свое страшное лицо в ТВ — в целом идея неплохая, как мне казалось, но вышло все как всегда не так. Начал я довольно успешно, но грезы были развеяны, мечты убиты и раз-
мазаны по асфальту. В итоге я получил ношу и отсрочку от армии, за которую мне приходится бороться два раза в год. Если вы не знаете, то сессия в университете, не в эМ ай Ти, конечно, штука довольно интересная и капризная, ее надо ласкать, любить и почитать, а что самое главное, немного быть готовым. Да именно готовым. А что может противопоставить такой человек как я? Да ничего: немного удачи и 21 — но из Блек Джека. В итоге появился обычай после сего процесса готовиться к жизни на улице или мечтать о казарме, зубной щетке и туалете. Но Бог, или Алгоритм Вселенной, называйте как хотите, спас меня от мук тех адских и довел до курса под номером четыре. Десятки раз висел я списках, как и другие лодыри и неудачники, но вновь и вновь, как Рокки, поднимался, вставал и принимал удары. Можно подумать, что я чертов супергерой из комиксов DC или Marvel, но нет, я обычный не-
SAPIENS
Минус культура, или Зачем нам Вера Полозкова
Армейский новояз Парча — продукты питания, попавшие в дивизию или в руки военнослужащих ОДОНа. Пища, приготовленная на территории дивизии. Банкетка — блюда, приготовленные для банкетного зала столовой в/ч 3500, отличается высоким качеством. Болты — перловая каша. Мазь — майонез. Тапик — дешевый телефон. Бычить — спать, смотреть телевизор. Печатать — говорить много и не по делу. Бурый — вызывающий, не соответствующий определенным стандартам (бурая шапка — «слишком крутая для тебя»). Печаль — военнослужащий, отстающий от своих сослуживцев в адаптационном развитии. Парчужник — военнослужащий, для которого потребность в наполнении желудка стоит выше остальных. Голод — военнослужащий, готовый положить себе в рот все, что хоть как-то пригодно для пищи, в кратчайшие сроки, в неограниченном количестве, в любых условиях. Карандаш — писарь роты. Бацилла — санитарный инструктор. Жало — лицо.
удачник, которому порой везет. Иногда ривер порадует картой, иногда ночлег предоставят люди, а порой работа падает с неба: без ненависти, без насилия, без оружия. Отвлекся. Простите. Однажды я задумался о том, почему так все сложилось. Почему одни люди мечтают испортить мне жизнь, а другие им активно помогают в этом. Долгие размышления не принесли нужного результата. В конце концов, если бы курсов было не пять, а шесть, семь и более, я бы, наверное, сдался — не боец; но, коли их всего пять, то можно попытаться дойти до конца, как-никак всего лишь игра. Почему отчисляют? Потому что работа с примесью лени. Почему лень? Потому что не видно цели. Утро. Больно. Похмелье. Звонок: — Да, слушаю… — Ты в списках, подъезжай! Снова, вместо тысячи слов: «Да, буду, давай».
Текст: Анна Негреева
О Вере Полозковой и ее поэзии пишется и говорится так много, что вспоминать о ней кажется совершенно моветонным. Снобу и филологу говорить о ней лишний раз вообще не хочется — кажется, что, рассуждая о таких текстах, легко потерять профессиональную идентичность и превратиться в типичного читателя Верочкиных стихов: романтически настроенную webgirl, читающую журнал «Афиша» и, возможно, посещающую ночные кинопоказы в московском кинотеатре «35 мм». Разумеется, что это только иллюзия.
Смешные и глупые Разговор здесь пойдет не столько о самих текстах Полозковой, сколько о ее читателях и феномене ее популярности. Как и все, близкое и понятное широкой аудитории, Полозкова нереально известна — наверное, со времен «шестидесятников» никто не мог собрать большой зал людей, пришедших слушать, как автор читает свои тексты. Это сближает Полозкову одновременно с Вознесенским и прочими эстрадными поэтами с одной стороны, и с рок-музыкантами — с другой. Если верить стихам (а им в данном случае необходимо верить, так как лирика Веры нарочито исповедальна, более того, даже слишком интимна для того, чтобы быть стихами, это, скорее, зарифмованные записи из девичьего дневника), в них легко обнаружить типологическое сходство с песнями рокмузыкантов и джазменов («Ну и что, у Борис Борисыча тоже много похожих песен. / И от этого он нисколько не потерял»). Если музыка упомянутого Верой Бориса Гребенщикова была для поколения, взрослевшего в 1980-е, способом обнаружить собственную идентичность и, тем самым, сказать: «Он поет про меня», то стихи Полозковой — это способ сказать то же самое, но в другую эпоху — эпоху конца «нулевых» и начала 2010-х. Люди, которые взрослеют сейчас и взрослеют с помощью такой поэзии, отличаются инфантилизмом, любовью к собственной молодости (и глупости, которая неотвязно следует за ней): «Лучший поэт из нынешних — Саш Васильев, / И тому тридцать шесть уже». Возраст — наверное, одна из главных тем для Полозковой: она, как всякий русский поэт, чувствует себя чем-то большим (точнее, мнит) и, соответственно, трепетно относится к своим годам. Хотя что ближе Вере — роковые 27 рок-н-ролльных лет или роковые 37 поэтических: она не поясняет; впрочем, кажется, что 27 — все-таки молодость еще не кончилась!
Не смешно «А факт безжалостен и жуток, как наведенный арбалет: приплыли, через трое суток мне стукнет ровно двадцать лет.
И это нехреновый возраст — такой, что Господи прости. Вы извините за нервозность — но я в истерике почти. Сейчас пойдут плясать вприсядку и петь, бокалами звеня: но жизнь у третьего десятка отнюдь не радует меня. Не то[ркает]. Как вот с любовью: в секунду — он, никто другой. Так чтоб нутро, синхронно с бровью, вскипало вольтовой дугой, чтоб сразу все острее, резче под взглядом его горьких глаз, ведь не учили же беречься, и никогда не береглась; все только медленно вникают — стой, деточка, а ты о ком? А ты отправлена в нокаут и на полу лежишь ничком; чтобы в мозгу, когда знакомят, сирены поднимали вой; что толку трогать ножкой омут, когда ныряешь с головой? Нет той изюминки, интриги, что тянет за собой вперед; читаешь две страницы книги — и сразу видишь: не попрет; сигналит чуткий, свой, сугубый детектор внутренних пустот; берешь ладонь, целуешь в губы и тут же знаешь: нет, не тот. В пределах моего квартала нет ни одной дороги в рай; и я устала. Так устала, что хоть ложись да помирай. Не прет от самого процесса, все тычут пальцами и ржут: была вполне себе принцесса, а стала королевский шут. Все будто обделили смыслом, размыли, развели водой. Глаз тускл, ухмылка коромыслом, и волос на башке седой. А надо бы рубиться в гуще, быть пионерам всем пример — такой стремительной, бегущей, не признающей полумер. Пока меня не раззвездело, не выбило, не занесло — найти себе родное дело, какое-нибудь ремесло, ему всецело отдаваться — авось бабла поднимешь, но — навряд ли много. Черт, мне двадцать. И это больше не смешно». Можно ли идентифицировать приведенный выше пример типичных Верочкиных стихов как поэзию — решать, наверное, не нам (обвинения в бесчувственности, неумении ценить поэзию так же неприятны тому, кто это пишет, как неприятно Вере осознание того, что ей скоро двадцать), но любопытно здесь иное: если это поэзия, то она должна быть включена в определенный культурный контекст, а в какой культурный контекст встраивается лирика Полозковой? С какими другими произведениями искусства она идет, простите за шаблон, рука об руку? С песнями уже упомянутого Александра Васильева? С Гертрудой Стайн, о которой пишет Вера в одном из своих стихотворений? Кажется, нет. Вокруг нее звенящая культурная пустота, в которой нет ни одной настолько же популярной фигуры. Впрочем, непопулярные поэты и композиторы так прекрасны, что, вспомнив о них, писать дальше о Полозковой уже не хочется. Да и не нужно, наверное. Все-таки приличные люди ее не читают, знают, что она есть — и не читают. Правильная позиция. 7 — ФИГ001
Стена плача — Вы слышите имена византийские, и у вас глаз выпадает и ухо отстегивается.
— Барышни, вы пришли в университет мозги структурировать, а не косички заплетать.
— Мы создали общество, в котором никому не хорошо.
Наталья Ивановна Глушанина
Елена Геннадьевна Гусар
Владимир Тимофеевич Плахин
*********************** Т В И Т Ы ************************* @Dima_Akinshin @Welwichi @DenMcDuck Уговорил себя попить чай с лимоном...зефиром, печеньками и орехами=(
Знаете, что я думаю про СМИ и политику? ничего...
@RinaRabinovich
нет повести печальнее на свете, чем повесть «300 баб на факультете»
Я встала к первой паре в 6:50, где можно получить Оскар?!
@girl_sunbeam
#красотища Заболел зуб — написал стих. Боль и правда вдохновляет (:
@Inno4ka10
Я — журналист, я люблю делать людям больно
@prosto_dura
В барнаульской блогосфере, как на Потоке, нужно четко понимать «кто ты по жизни»
Пять причин, почему я не поступил на ФЖ Текст: Сергей Мансков
Первая и главная, которая объясняет все. Я просто не знал о существовании этого факультета. В 1990 году, когда я стал студентом-филологом Педагогического институ та, факультета журналисти-
ки АГУ просто не было. Потом, когда я стал активным, любопытствующим школяром старших курсов, к нам с филологического факультета классического университета приходил Михаил Гундарин, который уже тогда ощущал себя широкоплечим мэтром.
Вторая и гипотетическая причина. Моя мама — учитель с более чем сорокалетним стажем. Я сам учился четыре года в педагогическом училище и получил диплом учителя начальных классов. Вполне логично, что я продолжил учительское образование, ставшее хо-
рошим фундаментом для последующих научных занятий. Третья и мировоззренческая. Мне не хотелось получать профессию дилетанта. Уже в ХХI веке я понял, что не ошибался, так как нашел надежный тыл — уважаемый мной
теоретик и практик Виталий Третьяков повсеместно заявляет: «Журналист — это дилетант, знающий границы своей просвещенности». Четвертая и маскулинная. На филфаке всегда было больше прекрасных барышень. Хотя судьбу не
обманешь, жена — по образованию и — журналист. Пятая и литературная. Стихи люблю. К величайшему сожалению, только шесть процентов населения планеты может входить в этот космос и пять из шести — филологи.
Учредитель: факультет журналистики АлтГУ. Редактор: Зарема Заудинова. Редакция: Жанна Заковряшина, Александра Кирчанова. Дизайнер: Михаил Хозяйкин.
8 — ФИГ001