Vtoroj arap by Glen Art

glenart p ub l i sh i n

Светлой памяти Илариона Владимировича Голицына - посвящается.

Об этом человеке и его невероятной жизни можно написать авантюрный роман или детективную повесть, но больше всего она походит на голливудский приключенческий фильм или блокбастер, как это сейчас называют. Именно поэтому, текст, представленный на ваше суждение, написан в стиле сценарной заявки. Итак, представьте себя, ну, скажем, боссом компании «Paramount Pictures» и читайте:

Сцена первая

По всем правилам хорошего голливудского тона, приключенческий фильм должен начинаться с некого пролога, относящегося, как правило, к далекой древности и задающего тон всему дальнейшему повествованию. Ну, что же, раз принято, то – пожалуйста.

сторию нашу мы начнём, лет эдак за сто, до описываемых нами событий. Конечно, невелика древность, но всё-же XVI век, хотя и самый его конец… В 1599 году непобедимое турецкое войско, наступавшее на Италию, стремительным маршем, пройдя по Адриатическому побережью, подступило к портовому городу Риека. В те времена, когда до первого поражения турецкой армии под стенами польской крепости Хотин, было ещё более двадцати лет, не привыкшая к тотальной войне Европа, вос11

принимала турок, как «бич Божий» и откровенно их боялась. Ничего удивительного, что мирный город Риека, не знавший со времён переселения народов серьёзных войн, решил, что он обречён. Но не в хорватском характере было сдаваться на милость победителя, да и весь предыдущий опыт турецких завоеваний показывал, что не в турецких правилах было эту милость оказывать. Одним словом, все мужчины вышли на бой, а все женщины, старики и дети стали молиться Богородице о спасении города и своих защитников. Оба войска сошлись на поле с красноречивым названием Гробничко и приготовились к битве. Городское ополчение заняло позицию на склоне горы, а турецкая армия в долине. Силы были так неравны, что защитникам города только и оставалось, что молиться о чуде. Наступила ночь, принесшая страшную 12

бурю и грозу, с громом и молниями. Земля тряслась, казалось, что рушатся горы и вот-вот всё проваливается в тартарары. Настало утро и поражённые хорваты увидели, что чудо свершилось: случившееся ночью землетрясение похоронило огромное турецкое войско. Над покорёженной землей возвышались только мертвые чёрные головы. Женские мольбы были услышаны, и город был спасён. Поход на Италию провалился... и история пошла своим чередом. Благодарные риечане в знак победы и чудесного избавления изготовили памятное украшение – мужскую серьгу, изображавшую чёрную голову в тюрбане и назвали его «Морчич», то-есть – маленький мавр или моро, как тогда в Европе именовали арабов. Конечно, наблюдательный зритель может задать вопрос: «Интересно получается. Хорваты бьют турок, а на па13

мятном украшении изображают негров. Что-то тут не то». И, разумеется, будет прав. Конечно, тут что-то не то! И я даже знаю что именно, но рассказывать об этом не стану. Во-первых, для этого придется изложить всю историю Европы от ранней античности до позднего барокко, а во-вторых, это займет столько места, что фильм наш превратится в многосерийный документальный сериал. Поэтому, давайте просто спишем все несоответствия на историческую приблизительность, так свойственную американским блокбастерам, и двинемся дальше. Тем более, что важным для нашего сюжета, является совсем не то, кто кого разбил на Гробнечком поле, а то, что вскоре морчичи пересекли море и из Риеки попали в Венецию, где приобрели блеск и стоимость настоящей драгоценности. Украшение вошло в моду. И постепенно преобразилось в 14

изображение слуги-арапчонка, а потом распространилось и на настоящего чёрного мальчика-слугу – маленького живого морчича. В качестве кино-картинки предлагаю представить огромное поле и торчащие из него головы с наезжающей на них камерой. Разинутые рты, выпученные глаза. Съемки в стиле Квентина Тарантино. Жуткое, но очень симпатичное зрелище.

Сцена вторая

Ну вот, предыстория рассказана. Интрига задана. Можно переходить к основному действию, где и появляются, пока ещё ни о чем не догадывающиеся, главные герои.

обытия, описываемые в нашей истории, оносятся к тому времени, когда вопрос: «Кой черт занёс вас на эти галеры?» – не имел иносказательного смысла. Женщины были не только коварны, но и прекрасны, а разницу между дипломатией и шпионажем мог распознать только самый изысканный интеллектуал. При этом, этот, указанный выше интеллектуал, управлялся со шпагой не хуже чем с пером. Наступал галантный восемнадцатый век. Европа уже не так боялась многократно поби17

тую Турцию, а стареющая Османская империя с опаской поглядывала на набиравший обороты христианский мир. Война запада с востоком ещё не была выиграна, но перевес сил явно клонился на запад. В это время, когда военная граница стремительно откатывалась на юго-восток, а морские атаки на приморские города турецких владений, стали обычным делом, моряки из венецианского города Пераст подобрали где-то мальчугана по имени Хасан из Мистры (город на Пелопонесском полуострове Греции). Дело было в 1685 году, а пареньку на вид было не больше десяти, значит, родился он около 1675 года. Кто он был? Турок, грек, араб... Доподлинно не знал никто, даже он сам. Единственный его портрет говорит лишь о том, что он не был негром, хотя и имел довольно тёмную кожу. В те времена, когда наука антропология ещё только зарождалась в белокурых детских 18

головах будущих энциклопедистов, такие мелочи как национальная принадлежность, никого не интересовали и мальчика записали в арапы – собирательное название всех темнокожих представителей рода человеческого. Мальчишка оказался смышлёным и очень весёлым. Он быстро полюбился своим освободителям, и его взяла под покровительство дворянская семья Змаевичей, глава которой – Крсто Змаевич, был тогда капитаном города. На иерархической лестнице Венецианской республики эта должность сочетала в себе полномочия военного коменданта и градоначальника. Тогда-то Хасан был крещён в като-личество и стал Иваном, фамилию – Крушала, он получил по своим крёстным родителям. Помимо веры, имени и фамилии Иван получил ещё и блестящее образование. Змаевичи определили его на обуче19

ние в Рим, в одно из учебных заведений при папском престоле. Там он принял сан, вступил в орден иезуитов и начал церковную карьеру, получив назначение на должность аббата монастыря Святого Георгия, расположенного на малюсеньком островке в ста метрах напротив Пераста. Так появился в городе новый и очень полезный гражданин Венецианской республики. Город Пераст, как и весь Бока-Которский залив, был жемчужиной республики Святого Марка. Богатый, весёлый город, место жительства отчаянных капитанов и авантюристов, людей самостоятельных и не признающих чужого диктата. Они прекрасно помнили, как ещё совсем недавно, зажатые между воинственной Черногорией и подпавшей под турецкое владычество Герцеговиной, бокельские города, почти в одиночку отбивались от турок и алжирских пиратов. Конец XVII века был 20

расцветом города. Торговые корабли под командованием его капитанов бороздили все моря мира, а их грозная слава, добытая в боях с турками, была надёжной защитой даже от самых наглых джентльменов удачи, стремительно менявших курс при виде бокельских кораблей. Так бы и жил аббат Крушала на своём островке, писал бы стихи и возможно даже сделал бы блестящую церковную, или научную карьеру, тем более, что человек он был умный, образованный и имел талант к знанию иностранных языков. Но в двери уже настойчиво стучался XVIII век, а вместе с ним огромные перемены. Назревала большая война. Две ведущие державы Европы – Франция и Австрия готовились схватиться за Фландрию и Северную Италию. Турция, под натиском победоносных войск Евгения Савойского отступала за Дунай. Но глав21

ные перемены происходили где-то на северо-востоке, где появился новый игрок. Смешав все карты европейского политеса, с энергией разбуженного зимой медведя, на мировую арену ввалилась Россия. Загадочные московиты, возглавляемые молодым царем Петром, сначала разбили турок, отобрав у них крепость Азов. Потом затеяли войну со Швецией. И теперь собрались строить свой флот. Всё это было, конечно, очень далеко, и совершенно не касалось нашего аббата, пока в 1698 году в Пераст, в навигационную школу капитана Марко Мартиновича, не приехали на учебу семнадцать русских бояр. По фильмам и книгам складывается впечатление, что Пётр послал учиться в Европу боярских недорослей, почти детей. Но, на самом деле, всё было совсем не так. Война со Швецией была не за горами, и выиграть её силами двух гвардей22

ских полков было невозможно. Нужна была новая, профессиональная армия. А главное, свои, обученные офицеры. Иностранным наёмникам Пётр не слишком доверял. И правильно делал. Сокрушительное поражение под Нарвой полностью это недоверие оправдало. Пётр посылал учиться людей верных, проверенных и способных. Большинство из них он знал с детства. Первые российские студенты были люди опытные и по тем временам немолодые – около тридцати лет. А вводящий в заблуждение термин «дети боярские» обозначал совсем не возраст, а только то, что их отцы бояре – были ещё живы. Но вернёмся к нашим офицерам. Вообще-то поначалу они были направлены Петром I в Венецию для изучения науки мореходства и правил морского боя. Но, то-ли венецианское правительство решило их удалить подальше от любо23

пытных глаз, которых в городе Святого Марка было в избытке. То-ли их смущал русский буйный нрав, а может быть «Наутика» – школа Марка Мартиновича, действительно была лучшей в республике. Так или иначе, сыны боярские попали в Пераст и приступили к занятиям. Но была одна проблема: языком обучения морскому делу был итальянский. Очень скоро Марко Мартинович понял, что скорее кто-нибудь из местных жителей выучит русский, чем московиты итальянский, и тогда его взгляд обратился на нашего ученого аббата. Предположение старого капитана полностью подтвердилось: аббат Иван Крушала молниеносно выучил русский и стал для бояр переводчиком, другом и учителем. От того времени сохранилась в музее Пераста картина, изображающая Марко Мартиновича и его русских учеников, с перечислением всех имен и титу24

лов. Своеобразная групповая фотография того времени. Русские пробыли в Перасте три года, а потом вернулись в Россию. Шла Северная война, нужны были профессиональные кадры и все учившиеся за границей военному делу были отозваны домой. Они вернулись, и именно с их возвращением наступил перелом в казалось бы уже проигранной войне. Но вернулись не все. Один из учеников перастской школы – Дмитрий Михайлович Голицын получил предписание направиться в Стамбул, в качестве посла, с целью добиться свободного плавания русских судов по Чёрному морю, с правом прохождения через проливы Босфор и Дарданеллы. За два года до этого Россия и Османская империя подписали мирный договор но, похоже, турки выполнять его не спешили. А с началом Северной войны торговый путь по Балтике стал 25

слишком опасен. Одним словом, задание было очень сложное, а учитывая то, что ни Турция, ни европейские державы, совсем не мечтали увидеть русские корабли в Средиземном море, и деликатное. Чем было вызвано решение, поручить это сложное дело гвардейскому капитану, к дипломатии отношения раньше не имевшему – трудно сказать. Возможно, тут сыграли свою роль княжеский титул Голицына, что для турок имело принципиальное значение, или личное доверие к нему Петра, – к этому времени они были знакомы уже больше двадцати лет. А возможно и то, что дело было срочное, а князь был не так далеко от Стамбула... Итак, Голицын отправился в Турцию, взяв с собой в качестве переводчика и секретаря Ивана Крушалу. Что заставило нашего аббата пуститься в путь? Авантюрный характер, жажда перемен или нечто другое – неиз26

вестно. Но, справедливости ради, надо отметить, что не в правилах иезуитов было, просто так отпускать своих аббатов шататься по свету, сопровождая русских офицеров. Возможно, что папский престол счёл для себя полезным иметь в турецкой сто-лице ещё одну пару очень наблюдательных глаз. Как и можно было ожидать, миссия русского посольства оказалась невыполнимой. Турки всячески игнорировали требования русских. Дело затягивалось, а результата не было. В конце концов, Дмитрий Голицын был заключен в знаменитый Семибашенный замок – тюрьму, специализирующуюся на содержании надоевших Султану иноземных послов. Место популярное, особенно среди русских дипломатов – до Голицына там уже успел побывать предыдущий российский посол Емельян Украинцев. Стало понятно, что миссия Голицына не увенчалась успехом, 27

и его отозвали с дипломатического поприща, отправив заниматься более привычным делом, а именно, командовать русскими войсками, направленными выручать союзника – польского короля Августа, изрядно побитого шведами. Из своей поездки Голицын вынес впечатление, что османцы очень недоброжелательно относятся к России и готовы воспользоваться всяким удобным случаем, чтобы вернуть себе назад все уступленные по последнему мирному договору земли. Такое положение дел могло создать большие затруднения для России, ввиду войны со Швецией. Двух войн сразу Россия вести не могла. Для работы в Стамбуле требовался человек совсем иного склада, и Пётр отправил туда одного из сильнейших дипломатов своего времени – графа Петра Андреевича Толстого. Задание у него было более тонкое: собрать самые точные сведения об Османской империи 28

в отношениях политическом, административном, военном, экономическом и даже бытовом. К этому времени торговля на Балтике была восстановлена самым неожиданным образом – в дело вмешался британский флот. Хотя Англию никак нельзя было назвать союзницей России, скорее, наоборот: в большой европейской политике Россия поддерживала её заклятого врага Францию, но торговые интересы английских купцов были куда важнее. И в балтийское море вошла английская эскадра. Таким образом, вопрос о черноморских проливах отпал сам собой ещё – на пол столетья. Толстого встретили в Константинополе очень подозрительно, а к дому его был приставлен караул. Тем не менее, ему удалось выведать, кто при дворе султана интригует против России. А раз уж дело дошло до политических интриг, тут графу Толстому не было равных, и 29

ему удалось при помощи матери султана свергнуть великого визиря, сторонника войны с Россией. Так началась дипломатическая карьера Ивана Крушалы. Какова была его роль во всех этих событиях – судить не берусь. Но из своего пребывания в Стамбуле, он вынес много полезных знакомств и большой опыт. Знакомство с Толстым было событием, фактически изменившим всю его жизнь. Событием, пустившим аббата по бурным волнам европейской дипломатии. И, забегая вперед, хочу отметить, что учеником он оказался отменным. Старый граф вполне мог бы им гордиться. Вторым важным событием стало знакомство, а потом и дружба, с ещё одним бокельцем – отчаянным авантюристом по имени Савва Владислович, хотя было ли это его имя подлинным, сказать сложно, уж больно много этих имен у него было. В то время он называл себя 30

Савва Рагузинский (от итальянского наименования города Дубровник – Рагуза). Савва был шпион. Только вот чей – не ясно. Русский, дубровацкий, венецианский или даже французский и испанский, а может быть ещё чей-нибудь –? Хотя вполне возможно, что и всех их вместе взятых. При русском посольстве он состоял ещё с конца XVII века, выполняя неофициальные поручения российских послов Украинцева, Голицына и Толстого. Какие это были поручения догадаться не сложно. К примеру, он где-то раздобыл для Украинцева тексты договоров Турции с Францией, Венецией, Англией и Австрией. Эти документы во многом способствовали заключению перемирия России и Турции. Или, вот – по поручению Голицына, он составляет и привозит в Россию труд: «Изучение дороги Чёрным морем в Москву», в котором подробно описывает порты, гарнизоны, их 31

вооружение и места базирования флота. У этого парня тоже было чему поучиться. Было в то время в жизни аббата Крушалы ещё одно событие. Ему пришлось выполнить небольшое и, конечно, далеко не самое сложное в его карьере поручение, но как оказалось, имевшее для будущего России очень большое значение. В 1705 году Пётр Великий, ухаживавший за Мартой Скавронской – будущей Императрицей Екатериной I, решил преподнести ей в подарок что-нибудь модное при европейских дворах. Но, не имея времени заняться подарком, он поручил подобрать таковой графу Толстому. Далее, сей презент следовало приобрести и незамедлительно доставить в новую сто-лицу России – город Санкт-Петербург. Толстой, погруженный в плетение дворцовых интриг при дворе Султана Мустафы II, переложил это задание на Савву, а тот, занятый кражей секретных документов – 32

на аббата Крушалу, как, наверное, самого осведомленного в вопросе, что лучше дарить даме. Аббат задание выполнил. И на этом – пути трёх наших героев временно разошлись. Иван отправился в Италию, Савва повёз подарок в Россию, а граф Толстой – отбывать срок в Семибашенном замке, куда его так давно и страстно мечтал засадить Султан Мустафа II . Будущая Императрица – подарком осталась довольна. Император – тоже. Картинка. Иван Крушала идёт в чёрной сутане по восточному базару. Вокруг муэдзины, арбузы, верблюды, невольники и всё такое. Взгляд через тюремное оконце Семибашенного замка: в небе, цвета бирюзы с позолотой, летят почтовые голуби – по своим неотложным делам... Съемки в стиле Стивена Спилберга. По-моему, красиво. Даже очень… 33

Сцена третья

Поскольку, двенадцать лет пребывания Ивана Крушалы в Италии и причины, по которым он туда отправился, както выпали из его биографии, мы оставим его на время в покое, и расскажем историю ещё одного персонажа, играющего в нашем фильме не последнюю роль. Но для этого мы вернёмся в город Пераст, как раз в то самое время, когда наш неутомимый аббат временно пребывает в Италии.

Итак, хор: Две равно уважаемых семьи В Вероне, где встречают нас событья, Ведут междоусобные бои И не хотят унять кровопролитья. Уильям Шекспир

Перасте, как в Вероне и сотнях других городов были две свои семьи, люто ненавидящие друг друга. Назывались они Змаевичи и Буёвичи. Каждая из семей дала городу славных воинов и капитанов. Но вот беда, они, мягко говоря, не ладили и к тому были причины. До поры – до времени, до кровопролития дело не доходило. Да и не очень-то развернешься с вендеттой на площади 35

в двадцать пять гектаров, особенно под недремлющим оком всегда готовых напасть турок. Но время шло, а страсти накалялись. Не удивительно, что в конце концов, дело закончилось тем, что Шекспир назвал бы «событиями леденящими кровь». Дело было так... Но прежде чем я начну свой рассказ об этих удивительных событиях, мне придется ввести в наш сценарий ещё одного персонажа. Не могу сказать, что мне доставит большое удовольствие рассказывать о нём, но ничего не поделаешь – закон жанра всё-же заставляет меня это сделать. Во-первых, сами посудите, какой же блокбастер без отрицательного героя? А во-вторых, этот персонаж оказал такое влияние на судьбы наших героев, что обойтись без него ну никак не получиться. Поэтому, знакомьтесь: Вицко Буёвич – мерзавец! 36

Прошу простить меня за этот эпитет с ярко выраженной негативной окраской, но что поделать, если он действительно таким и был, тем более, это слово, в нашем случае, является скорее определением социального статуса, чем выражением позиции автора. Дело в том, что если верить писателям той поры, от аббата Прево до генерала Шодерло де Лакло, галантный век просто кишмя кишел умными, изящными, образованными и чертовски привлекательными мерзавцами. Со временем их расплодилось такое множество, что парижанам пришлось брать Бастилию и вводить в повседневный обиход гильотину. Другими способами избавиться от этого нового подвида рода человеческого, видимо, не представлялось никакой возможности. Так вот, именно представителем этого подвида и был новый Капитан города Пераста кавалер Вицко Буёвич. 37

Как и полагается, капитан был храбр, галантен, образован и пользовался успехом у дам. Но, несмотря на всю свою привлекательность, он всё-же был мерзавцем, то-есть: думал как мерзавец и вёл себя как мерзавец – изворотливо, коварно, предельно жестоко и до изумления беспринципно. Начинал он свою карьеру тихо, да и как ещё её мог начать молодой человек из почтенной, но небогатой и незнатной семьи. Возможно, со временем он добился бы славы и почёта, сложив голову в какой-нибудь стычке с алжирскими пиратами, как это делали его деды и прадеды, но природа наделила его изощренным умом и отчаянным честолюбием. Он безгранично верил в себя и в то, что его час придет. Не уверен, что он верил во что-нибудь ещё, но для него и этого было достаточно. И его час действительно пришёл. В 1688 году бокельский флот 38

под командованием адмирала Крсто Змаевича взял штурмом турецкую крепость Херцег-Нови, положив тем самым конец турецкому господству в Южной Далмации. По этому славному поводу с докладом о победе в Венецию было отправлено два молодых офицера – одним из них и был Вицко Буёвич. Что он там делал – сказать не берусь, но представившийся ему шанс, он использовал, что называется, на все сто процентов. Почему-то думается, что докладывая о славной победе над турками, свою собственную роль он слегка преувеличил, а заслуги других – немного преуменьшил, одним словом, представил себя героем. Разумеется, он слегка приврал, проявив тем самым не самые лучшие свои качества. Но кое-кому в Венеции именно эти качества показались весьма полезными и на него обратили внимание. Дело в том, что взятие Херцег-Нови 39

положило конец многовековой войне с турками, длившейся, почти без перерывов, триста лет. Конечно, это была победа, но «победа пиррова», давшаяся слишком большой ценой – обе стороны были предельно истощены, а от Венецианской республики, так и вовсе оставались лишь клочья. И всё-же, венецианцы добились своего – Османская империя, вступившая в пору упадка, больше не составляла угрозы интересам Республики Святого Марка, зато представляла огромный торговый интерес. Теперь можно было конвертировать победу в деньги. Ещё не умолкли пушки, а старинные враги легко превратились в торговых партнёров. Уходила эпоха трёхсотлетней войны, а вместе с ней уходили в прошлое рыцари без страха и упрека, вроде старого адмирала Змаевича, насмерть бившиеся с турками, и даже не помышлявшие, что с ними можно вступить в торг. Но бизнес 40

– есть бизнес, и для его успеха, на смену покрытым шрамами и славой ветеранам, должны были прийти люди, пусть и не столь блистательные, но и не столь обременённые «устаревшими» принципами. Буёвич, принципов не имевший вовсе, для этой роли подходил идеально. И вот, заручившись поддержкой влиятельных сил, он вернулся в Пераст, где незамедлительно приступил к реализации своего плана: продвижения к власти и богатству. План у него, разумеется, был коварным, и для его воплощения нашёлся очень подходящий материал. Лет за десять до этих событий, бокельская эскадра, под командованием адмирала Крсто Змаевича отбила у турок приморский городок Рисан. В решающем поединке Змаевич заколол турецкого пашу. Умирающий турок завещал своему победителю позаботиться о его единственной дочери – взять её, как тог41

да говорили, «на свою душу», и благородный адмирал это обещание сдержал, воспитав девочку, которую звали Джелла, как свою родную дочь. Ведь, это чудо, что за нравы царили в те времена! И как бы мне хотелось уделить этой истории побольше места: война, смерть, слово чести... Но, увы, наш сюжет уже летит на всех парусах всё дальше и дальше... Так вот, именно эту девушку похитил и под покровом ночи увёз в Дубровник коварный Вицко Буёвич. Зачем это ему понадобилось? Наверное, в то время, ответить на этот вопрос не мог никто. Чтобы вот так, демонстративно восстановить против себя сильнейшую семью города – нужно было быть полным дураком. Вицко, конечно, был наглец, но дураком точно не был. Он, разумеется, прекрасно понимал, что Змаевичи так просто это дело не оставят. 42

Так оно и случилось: старый адмирал пришёл в страшную ярость. Он заявил, что проклянёт своих сыновей, если они не проучат коварного соблазнителя, и что уж лучше пусть они потонут в море, чем будут жить с таким позором. Так началась вендетта. Вицко понимал, что с семьей Змаевичей он сейчас тягаться не может – помимо самого адмирала и его сыновей, ему приходилось опасаться ещё и всесильного архиепископа Андрия Змаевича – брата адмирала, пользовавшегося большим влиянием при папском дворе. Тогда он реализовал вторую часть своего плана – он женился. Миром дело, конечно, не кончилось, ну разве что перемирием. Змаевичи не поверили в искренность его чувств, но поделать ничего не могли – убивать родственников не входило в традиции того времени. Тем более, что к моменту свадьбы, злосчастная Джелла 43

уже успела родить сына. Поначалу Вицко держал себя тихотихо, всячески демонстрируя своё почтение к дому Змаевичей, членом которого он теперь стал, и терпеливо ждал своего часа. В 1692 году, когда скончался славный адмирал Крсто Змаевич – Вицко продолжал ждать. Когда, после смерти адмирала его избрали Капитаном города, он тоже ждал. И лишь в 1694 году, когда умер архиепископ Андриа Змаевич – он решил, что его час настал – архиепископ и адмирал лежали в фамильном склепе, а их наследников, за серьезных противников Буёвич не считал. И не видя больше никаких препятствий – он начал действовать. Всё началось с того, что он «породственному» сговорился купить у вдовы покойного адмирала корабль, пообещав расплатиться за него в Венеции, в обмен на выданную им расписку. Когда 44

же два младших сына адмирала перегоняли его туда, на них неожиданно напали алжирские пираты, и даже не пытаясь захватить корабль, что согласитесь, довольно странно для морских разбойников, потопили его артиллерийским огнем вместе со всей командой. Странно было и то, что распоряжением того же Буёвича, корабль этот по надуманным причинам был задержан в пути, отстав от каравана и конвоировавших его военных кораблей и, опять-таки по указанию Буёвича, продолжил плаванье в одиночку, точно выйдя на будто поджидавших его пиратов. Так погибли двое младших братьев Змаевичей, вместе с только, что построенным кораблём и распиской. Потом, Буёвич подговорил одного из родственников погибших, отомстить за них и захватить турецкий корабль. Что тот и сделал. А Буёвич немедленно его арестовал, как пирата и нарушителя спо45

койствия. Потом стали исчезать корабли с ценными грузами, которые Буёвич, как Капитан города, обязан был защищать. На вопросы перащан куда они делись Вицко отвечал, что они утонули. И ему верили, до тех пор, пока товары, с этих, якобы потонувших кораблей, не всплыли на базарах Стамбула. Купцы немедленно обратились к венецианским властям с жалобой, но получили ответ, что расследование может повредить дипломатическим отношениям с Турцией и были... оштрафованы на 722 цехина. Почувствовав безоговорочную поддержку со стороны метрополии, Буёвич окончательно распоясался – он начал отбирать грузы, захватывать чужие дома и земли, подсылать наемных убийц к тем, кто осмеливался выступить против него. Жаловаться венецианским властям было бесполезно, так как теперь официальным и безоговорочным ставленником 46

этой власти в городе был этот самый Буёвич – Капитан города Пераста. Почему же венецианские власти смотрели на все эти безобразия сквозь пальцы? Видимо, на это у них были очень веские причины. Весь XVII век Республика Святого Марка и Великая Порта либо находились в состоянии войны, либо готовились к ней – других взаимоотношений между ними просто не существовало. Но интересы венецианской торговли требовали спокойного и безопасного плавания по Средиземному морю, а для этого надо было договариваться. Официально это было невозможно – значит, нужен был посредник. Вот таким-то посредником и был, судя по всему, Вицко Буёвич. До поры до времени, благодаря высокому покровительству, Буёвичу всё сходило с рук. Он был полновластным хозяином города, награбил большое со47

стояние, и даже каким-то образом был возведён в княжеский титул – за особые заслуги, наверное. Ловко играя на человеческих струнах – кого-то запугивая, а кого-то подкупая, он избирался Капитаном города ещё три раза. Жизнь удалась! Но, как это часто бывает, на вершине славы и успеха, звезда Вицко Буёвича стремительно покатилась вниз. Удар пришёл с совершенно неожиданной стороны – из Рима. В Пераст приехал старший сын адмирала Змаевича – Винценто, архиепископ и личный представитель Римского Папы Климента XI. Как и все представители этой семьи, Винценто Змаевич был человек сильный. Будучи архиепископом Барским, католическим примасом Сербии и папским нунцием Албании и Македонии, Змаевич прославился как бесстрашный заступник христиан на османских землях, равно защищавший и като-ликов и православных 48

от турецкого произвола. Произвол в своём родном городе он, конечно, вынести не мог, и добился своего перевода в маленький Пераст. Папа отпустил его туда неохотно и понимая, что возвращаясь на родину, архиепископ рискует куда больше, чем во дворце султана, наделил его чрезвычайными полномочиями... Для Буёвича это был тяжелейший удар. Недовольство в городе назревало давно, а теперь появился лидер, да ещё независимый от Венеции. С приездом архиепископа перащане воспряли духом и сместили Буёвича с должности Капитана города. Разумеется, венецианские покровители его не оставили, и тут же назначили комендантом перастской крепости – должность безусловно почётная, но реальной власти не имевшая. Но Буёвич вовсе не собирался расставаться с властью – он немедленно распустил местный гарнизон и сформировал лич49

ную гвардию, состоящую из всякого отребья, преимущественно, из турецких пиратов. Одновременно в залив вошла турецкая галера и встала на рейде Пераста. Вот когда стал понятен его коварный замысел: женившись на Джелле, он стал в глазах турок зятем турецкого паши, жестоко отомстившим его убийце. К сожалению, во всей этой гнусной истории, ключевую роль сыграла «несчастная сирота». С самого начала она была равноправной подельщицей Буёвича. Это она открыла ему «путь на Восток». Именно к ней на службу явились турецкие пираты. Это она расправилась с приютившей её семьей, сначала опозорив её, а потом вместе с мужем уничтожив своих названых братьев, с чудовищным цинизмам «выполнив» проклятие старого адмирала: «пусть лучше мои сыновья погибнут в море, чем будут жить с таким позором». Похоже, это была очень «гармоничная» пара. 50

Для перащан, в течение многих лет считавших турок своими злейшими врагами, их появление в городе было расценено как предательство. О чём открыто заявил, в своей проповеди, архиепископ Змаевич. Для Вицко это было уже действительно опасно, но вот беда, в отношении личного посланника Римского Папы, венецианские покровители, за которыми Буёвич всегда чувствовал себя как за каменной стеной, – были бессильны. И тогда он пошёл на убийство. Под покровом ночи убийцы прокрались к дому, в котором ночевал архиепископ, и расстреляли его из пистолетов. К счастью, архиепископ чудом остался жив, но город взорвался. На следующий день перащане собрались перед городским собором, требуя от Буёвича ответа. Тот явился в сопровождении вооруженной до зубов охраны и начал издеваться над горожанами. Те, несмотря на то, что были 51

вооружены одними лишь кинжалами, бросились на Буёвича, и зарезали его. Как свинью. Это меткое выражение принадлежит, уже известному нам капитану Марко Мартиновичу, благодаря запискам которого, мы и знаем эту историю. Убитые были с обеих сторон, а выяснить, кто именно вонзил кинжал в Буёвича – не представлялось никакой возможности. Поэтому, дело выглядело и квалифицировалось, как бунт, мятеж и убийство должностного лица, при исполнении служебных обязанностей. Следствие было скорым, а решение – крайне суровым: семь человек было приговорено к повешению, ещё двадцать – к пожизненному заключению, а дома всех принимавших участие в «бунте» – к сносу. А так как в то время на площади находились, по сути, все городские жители, то и сносу должны были быть подвергнуты все дома, то есть, весь город. И тогда 52

аудитор города Пераста – младший брат архиепископа Змаевича – Матия Змаевич принял вину на себя. Он пришёл к отцам города и заявил, что это именно он убил Буёвича. На вопрос – почему, он ответил, что убил вора. Впрочем, с ним никто и не спорил, разумеется – Буёвич был вор, а убийство из личной неприязни, сразу снимало обвинение в бунте и все его последствия. Город теперь мог выдохнуть – снести его больше никто не мог. Но перед отцами города стоял весьма деликатный вопрос: что делать с «убийцей». С одной стороны, все понимали, что он спас город и многих людей от верной гибели. С другой – что за это, по венецианским законам, ему самому грозит смерть. К счастью, кто-то вспомнил, что в тот день дул Юго – сильный южный ветер, зарождающийся где-то в пустынях Северной Африки, несущий дождь и мелкий красный песок. В Италии его ещё на53

зывают Сирокко, а на востоке – Хамсин. Ветер, действительно, очень коварный, а на море, так просто смертельно опасный. Для всех. Только не для несчастного Матия. Ему-то он как раз спас жизнь. Согласно старым бокельским судебным уложениям считалось, что этот ветер вызывает у людей временное умопомрачение, иначе – «полоумие», и соответственно, за преступления, совершенные в то время когда он дует, назначалось половинное наказание. Правда, ещё стоял вопрос что такое – половина от смерти? Но отцы города быстро нашли ответ и на это. Матия Змаевич казнен не был. Он был изгнан из родного города с запретом, под страхом смертной казни, появляться во владениях Венецианской республики. И он пустился в путь, покинув, как оказалось навсегда, всё своё: дом, наследство и отечество, своё море со своими кораблями, свой город и всю свою прежнюю 54

жизнь, а также свою жену и трёх своих маленьких дочерей. Так как дело больше не шло о бунте, венецианским властям пришлось согласиться с решением Городского совета, но за это они потребовали от города увековечить память Буёвича. Горожане это условие выполнили, но тоже, как будто на половину. Они установили на месте его гибели памятную плиту но, как бы памятуя, что о мёртвых говорят либо хорошее – либо ничего, не написали на ней ничего – ни единого слова. История тоже предпочла избавиться от убитого капитана, как от испорченного товара – вычистив его имя со своих страниц, в отличие от его противников Змаевичей, прочно вошедших в историю, – мало какая семья на свете удостоилась чести быть представленной в энциклопедии сразу четырьмя своими представителями. 55

А о кавалере же Вицко Буёвиче напоминают лишь: пустая каменная плита на стене дома, возле которого он испустил дух, здание городского музея, с балкона которого, он когда-то сбросил архитектора, да хранящийся в нём портрет, с прекрасно прописанными латами, мехами, бархатом и шёлком, но с совершенно неразличимым от времени лицом.

Картинка: Сквозь резную барочную раму венецианского зеркала мы видим отражение серебристо-серой мостовой, на которой, среди фиолетовых теней, лежит кавалер Вицко Буёвич. Над ним склонились, словно сошедшие с картины Рембрандта «Урок анатомии доктора Тульпа», горожане Пераста. С неистребимым интересом к устройству человеческого тела, они разглядывают внутренности свежезарезанного капитана. Тяжелыми волнами струится чёрный бархат, тускло мерцают кинжалы, в перерезанном горле клокочет – неестественно-алая, местами чёрная, кровь. Всё нестерпимо-красиво, почти до омерзения. Съёмка в стиле позднего Гринуэя.

Cцена четвёртая

Но, наша история, стремится всё дальше, навсегда оставляя за спиной маленький Пераст. А перед нами, как и перед нашем героем, открывается огромный мир, с его событиями и страстями, на фоне которых, трагедия, приключившаяся с ним на берегах Боко-Которского залива, кажется лишь прелюдией к его настоящей, подлинной жизни.

а этом месте мы сделаем «стоп-кадр» – для того чтобы немного поговорить о великом искусстве создания сценариев. Буду откровенен: знаю я очень мало, а понимаю ещё меньше, поэтому, вряд ли могу считаться экспертом, в какой-либо области знаний, и тем более в таком сложном и таинственном предмете как сочинение сценариев. Поэтому, я в своих суждениях могу полагаться только на мнение людей сведущих, настоящих профессионалов, мастеров своего дела. Так вот, по мнению этих людей – хорошим тоном сценарного искусства считается специально 59

вставить в сценарий парочку заведомо «непроходных» сцен, как правило, не имеющих прямого отношения к основному сюжету. Делается это исключительно для того, чтобы босс киностудии мог эту парочку сцен спокойно вычеркнуть, реализовав тем самым свою жажду к сокращениям и экономии, не нанеся, при этом, большого вреда сценарию фильма. Такие сцены имеют даже специальное название – «Shoddy fram», что переводится с английского то-ли как «Дрянной кадр», то-ли как «Фальшивая сцена». Ну, раз так полагается, что же я могу поделать, кроме того, как вставить в наш сценарий Shoddy fram – на ваше усмотрение, разумеется. Итак: у Вицко Буёвича и Джеллы был сын Стефан. Не могу сказать, что у него было счастливое детство. Когда Стефану было пятнадцать лет, на его глазах убили отца. 60

Его мать в Перасте ненавидели и призирали. А пострадавших от козней его родителей был, почитай, весь город. Всё это могло стать благодатной почвой для того, чтобы из него вырос закомплексованный злодей, вроде Мордаунта из книги Александра Дюма «Двадцать лет спустя», ненавидящим весь мир, включая себя самого. Но – Бог милостив! И вышло всё совсем наоборот. В отличие от своих родителей, Стефан Буёвич был человек совершенно иного порядка. От отца он унаследовал только храбрость, а всем другим – мужеством, честностью и справедливостью, больше походил на своего приёмного дядю – Матиа Змаевича. Когда ему исполнилось двадцать пять лет, он отправился в Россию, и принёс Змаевичу свои извинения. Поступок не только мудрый и справедливый, но и опасный, учитывая то, что в глазах Венецианской республики, Матиа всё ещё был государ61

ственным преступником. Своей добротой и справедливостью Стефан быстро завоевал симпатии перащан, и к тому времени, о котором пойдёт наш рассказ, был одним из самых уважаемых граждан города. О том, как он стал главным героем одного очень важной для Пераста истории, вошедшего в аналы под название «Дело Грило», и будет мой рассказ. Случились это событие в 1747 году, то есть через тридцать семь лет, после изгнания Змаевича из родного города, и к основному сюжету нашего фильма, конечно, никакого отношения не имеет. Но так как автор, наподобие античных трагиков, терпеть не может оставлять незавершёнными сюжетные линии, прошу вас – досмотрите эту сцену до конца. Тем более, что это всего лишь Shoddy fram, и вы всегда успеете просто вымарать её из сценария, тем самым почувствовав себя ещё раз боссом кинокомпании. 62

Среди прославленных и отчаянных перастских капитанов, первой половины XVIII столетия, самым славным и самым отчаянным слыл капитан Кристо Цветкович прозванный «Грило» – сверчок. Как и все дети капитанских семей, выходить в море он начал очень рано – юнгой на кораблях своего отца. Потом Грило нанялся моряком на военный венецианский корабль. Там он, благодаря своей храбрости и одаренности, быстро продвинулся по службе, получив чин лейтенанта. Вполне возможно, что со временем он стал бы и адмиралом, но авантюрный характер, любовь к приключениям, а также жажда славы и богатств, заставили его избрать иной путь. Снарядив хорошо вооруженный и быстроходный корабль, Грило приобрёл патент капера, дающий частному лицу, с разрешения властей воюющего государства, право нападать на военные и торговые корабли неприятеля. 63

Конечно, каперы или корсары, как их ещё называют, по своей сути пираты, но как бы, официальные. Грабили они не под какой-то там чёрной тряпкой, с черепом и костями, а под военным флагом своей страны. Нападали – не на кого попало, а только на корабли противной державы. А главное, сдавали захваченный груз в государственную казну, получая за это премию, колебавшуюся от десяти до сорока процентов. Тем они собственно и отличались от морских разбойников. Бизнес был, безусловно, очень рискованный, но и весьма доходный. Настолько, что в 1858 году на специальной международной конференции в Париже, великие державы: Англия, Франция, Австрия, Пруссия и Россия решили запретить каперство и провозгласить государственную монополию на морской грабёж, назвав его: «Захватом неприятельских торговых судов и предотвращением военной контрабанды нейтральных стран». Так на 64

море началась эпоха рейдерства, но это уже совсем другая история. Очень скоро Грило стал одним из самых известных каперов средиземноморья. Со своей базы на Мальте он держал в трепете всех врагов Венеции, неожиданно появляясь то у берегов Северной Африки, то на Адриатике, то в Мраморном море, не боясь нападать на вражеские корабли даже в Босфорском проливе. То-ли неизменная удача, то-ли морское мастерство хранили его. Со временем он скопил весьма крупное состояние и решил удалиться от дел на покой, в свой родной Пераст. И вот, в декабре 1746 года Грило в сопровождении своей жены, её сестры и их служанок пустился в путь на французском корабле. Судя по всему, чувствовал он себя в полной безопасности. Франция была страной нейтральной, да и войны с Турцией в этот момент не было. Но достигнув албанского порта Драч, куда ко65

рабль зашёл набрать воды, он был неожиданно блокирован турецкими военными кораблями. Несмотря на все протесты и ссылки на нормы международного права, Грило был схвачен, и тут же повешен на рее, а женщины – захвачены в плен, проданы скадарскому паше, и доставлены в его гарем. Всё это произошло столь же неожиданно, сколь и молниеносно. Весть об этом событии очень скоро достигла Пераста. Убийство представителя одной из старейших перастских семей и продажа в рабство его вдовы и свояченицы всколыхнуло город. Ещё больше масла в огонь подлила крайне позорная, и унизительная форма казни – на реях вешали только трусов и предателей. Горожане настаивали на немедленной мести, но ещё больше их волновала судьба несчастных пленниц. И тогда был составлен план, казалось бы, совершенно без66

надёжного дела – выкрасть женщин из гарема скадарского паши. Во главе экспедиции встал кавалер и князь Стефан Буёвич. В детстве он бывал во дворце и знал его расположение, свободно владел турецким языком, одним словом, был идеальным руководителем всей операции. Экспедиция была делом чести целого города, и для осуществления плана, как и полагается, было отобрано двенадцать человек, по одному представителю от знатнейших перастских родов. Даже и сейчас подобная операция кажется очень сложной, а в то время – и подавно. Было необходимо скрытно добраться до Ульцина, подняться на лодках по реке Адабаяна в Скадарское озеро, пересечь его, проникнуть за крепостные стены, пробраться во дворец, точнее, в самую его охраняемую часть – гарем, вывести оттуда плениц и проделать весь этот путь обратно… С неминуемой погоней на хвосте 67

и в сопровождение четырёх измученных женщин. К сожалению, мы не знаем, как Буёвичу всё это удалось, но факт остаётся фактом – операция прошла идеально и без потерь. Наверное, из этого сюжета можно сделать классный боевик, достойный лучших творческих сил Голливуда. Но, как оказалось, похищение несчастных пленниц было только первой и самой лёгкой частью истории. Возвращение женщин в Пераст было встречено триумфально. По словам современника, этот день был «великим днём» и «святым чудом» – знаком небесного покровительства Божьей матери. Казалось бы, всё было закончено. Но нет. На сцену во всей своей красе выступила «Сирениссима» – сиятельная Венецианская республика. Турки, у которых из-под носа увели добычу, заявили категорический протест. Они потребовали от Венеции возмещения убытков и 68

незамедлительного возвращения пленниц. В поведении турок нет ничего удивительного, но вот, поведение Венеции вызывает полное изумление: она тут же на всё согласилась. Об убийстве её гражданина и офицера, а также о продаже в рабство четырёх христианок – ни слова! Подобная позиция даёт повод предположить, что и сам захват Грило не был случайностью. Кто-то очень хорошо знал, на каком корабле он плывёт, и в каком порту этот корабль сделает остановку. Похоже, что выдача на позорную смерть капитана Кристо Цветковича и унижение его семьи была платой за какую-то выгодную для Венеции сделку. Что же, подобные вещи не были редкостью в Республике Святого Марка. Но не в Боке. Решение о возвращение женщин обратно в скадарский гарем было настолько вопиющим, что никто из бокельских властей и не подумал его выполнять. Тогда в город Котор был 69

направлен генеральный прокурор Джакомо Больди. На его требование выдать женщин, старейшины Пераста ответили, что принципом их работы является «вершить милосердные и благие дела, особенно в то время, когда унижается сама правда». Замечательные слова! И как бы хотелось, чтобы им следовали все правители на свете. Но, на венецианские власти эти слова похоже, не подействовали и они ответили немедленным запретом Перасту торговать и плавать на кораблях. В подтверждение серьёзности этих намерений, вход в Боко-Которский залив был тут же блокирован венецианским флотом. Это был конец для города. Никакие объяснения, никакие призывы к милосердию, даже тот факт, что одна из женщин находилась на последнем месяце беременности, влияния не возымели: Джакомо Больди был непреклонен. Наконец, не видя другого выхода из положения, городские власти 70

приняли решение, и объявили прокурору, что в три часа пополудни, седьмого августа 1747 года, женщины будут арестованы и направлены в Котор, где их передадут в руки венецианских властей. Но, когда вице-капитан Пераста пришёл производить арест – никаких женщин он найти не смог. Были проверены все дома в городе – ничего. Были досмотрены все корабли – без результата. Тогда, решив, что женщины бежали по берегу, выставили кордоны – никакого успеха. Беглянки, как сквозь землю провалились! А вмести с ними, бесследно исчез и князь Стефан Буёвич. Генеральный прокурор был в полнейшей ярости. Наверное, в такой же ярости, полгода назад пребывал и скадарский паша. Началось следствие. Были допрошены все жители Пераста. Но никто, представьте себе – никто, не выдал, куда и каким образом, бежала вдова Грило, её сестра и их служанки. Тогда прокурор 71

Больди арестовал и заключил в тюрьму членов городского совета – вице-капитана, судью и двух советников, а в сенат Республики было внесено предложение: взыскать с города семь тысяч золотых цехинов, распустить городскую власть, лишить город всех привилегий и аннулировать городской устав и «статуты», одним словом – ликвидировать Пераст как город. Тогда перащане, видя, что дело складывается очень скверно, решили прибегнуть к испытанному средству – подкупить кого надо. В подобном решении вопросов не было ничего удивительного – Венеция славилась продажностью своих чиновников. Уникальным является то, что исполнители этого деликатного дела представили в городской совет скрупулёзнейшие финансовые отчёты: кому, что, когда и сколько они «занесли». В отчете фигурируют: деньги, украшения, одежда, вино мускатное, вино кипрское, 72

вино канарское и многое, многое другое, всего шестьдесят пять пунктов, общей стоимостью 97 золотых цехинов. Также были указаны и лица, через которых они действовали, их имена, фамилии и род занятий: слуги, мажордомы, гондольеры, но чаще всего – адвокаты. Рассмотрение дела в Сенате состоялось девятого сентября 1747 года и закончилось полной победой Пераста. Против предложения генерального прокурора проголосовало 108 сенаторов, за – 2, а 26 – воздержалось. Но без строгих мер всёже не обошлось. Соучастниками побега были объявлены шесть человек, правда, уже давно покинувшие Пераст, а главным его организатором был признан князь Стефан Буёвич. Сенаторы справедливо решили, что человек организовавший побег из гарема скадарского паши, не менее успешно может устроить бегство из собственного дома. Он был навсегда лишён 73

права вернуться в пределы Венецианской республики, его имущество, включая дворец, было конфисковано, а сам он и его потомки лишены княжеского титула. На этом «Дело Грило» было закрыто. Город был признан невиновным, его вице-капитан и другие чиновники выпущены на свободу. Пераст отстоял своё право, свою честь и своё достоинство. А что касается Венеции и царивших в ней коварства и жадности, то скоро и она получила по заслугам. Когда ровно через пол столетья, в 1797 году войска Наполеона Бонапарта отправили в небытиё Венецианскую республику, никто не бросился её спасать. Впрочем, её даже и оплакивать никто не стал. Прекрасное подтверждение тому, что предательство и коррупция могут уничтожить даже самые великие и процветающие державы. Вот так закончилась история семьи 74

Буёвич. Возможно, где-то на белом свете и сейчас живут её потомки. Кто знает? Но в Перасте их точно нет. Единственное, что можно сказать точно, так это то, что закончилась эта история на «высокой ноте» и благодаря замечательному человеку, который, не задумываясь, пожертвовал и титулом, и дворцом, и богатством, и родиной – ради спасения четырех несчастных женщин. Честь ему и хвала! Картинка: скадарский паша с изумлениённо глядит с балкона своего дворца на маленькую лодочку, на которой, в полном параде, удаляется кавалер Стефан Буёвич, похитивший пленниц из его гарема. На медном чеканном блюде, посреди прочей восточной роскоши лежит синий виноград и розовый рахат-лукум... Поёт павлин-мавлин... Съёмка в стиле турецких исторических телесериалов, то есть, лишённая всякого стиля вообще. 75

Сцена пятая

На этом покончим с Shoddy fram и уловками киноиндустрии. Нам пора возвращаться к нашим героям, понятия не имеющим, не только о том, что стрясётся с их потомками через сорок лет, но и о том, как сложится их собственная жизнь в ближайшие полчаса, вполне реального, а не условного или виртуального киновремени…

начале Матия отправился в Дубровник, но делать там ему было нечего. Да, и родственники убитого Буёвича находились в опасной близи. Тогда он двинулся в Стамбул, где незамедлительно был арестован по подозрению в шпионаже в пользу Венецианской республики. Но в этот раз судьба Змаевича, хотя и тяготела к черному юмору, поступила с ним благородно. Он был заключен не куда-нибудь, а во всё тот же Семибашенный замок, в котором в это время как раз и пребывал, догадайтесь кто? Ну, конечно, русский посланник граф Пётр 77

Андреевич Толстой. Видимо, оробев в присутствии столь важной особы, Матия представился адмиралом венецианскобокельского флота. И хотя адмиралом был вовсе не он, а его отец, Матия моряком был отличным, что Толстой, когда-то и сам учившийся морскому делу, понял моментально. А главное умный и прозорливый граф, увидал в нем именно тот тип человека, который так нужен был тогда России – авантюриста, прекрасно знавшего свое ремесло, человека без гроша, без дома и отечества, жадного до побед, славы и чести. Такие люди, которых на родине не ждало ничего, кроме виселицы, служили приютившей их стране не за страх, а за совесть. И не теряя времени, не выходя из тюрьмы, Матия Змаевич был принят на русскую военную службу. Если бы в то время присуждали почетные звания, то Султана Мустафу II следовало бы наградить за заслуги перед 78

русским флотом, а Семибашенный замок объявить «кузницей» российских кадров. Попав туда изгоем без рода и племени, Матия вышел из него капитаном первого ранга российского флота – Матвеем Христофоровичем Змаевичем. В России в его адмиральство не очень поверили. Особенно командующий флотом генерал-адмирал граф Фёдор Михайлович Апраксин, посчитавший появление Змаевича очередной интригой графа Толстого. По правде говоря, познания Змаевича сильно отличались от классической тактики ведения морского боя. По принятым тогда правилам линейные корабли, встав друг против друга или идя параллельными курсами, затевали отчаянную орудийную пальбу, соревнуясь в мастерстве и сноровке канониров. Победившей считалась та эскадра, от которой больше осталось. Красивая, даже элегантная война. Изящные корабли с 79

резными фигурами на носу. Офицеры в длинных париках и камзолах, приветствующие друг друга галантными поклонами. Как тут не вспомнить Николая Гумелёва: Или, бунт на борту обнаружив, Из-за пояса рвет пистолет, Так, что сыпется золото с кружев, Розоватых брабантских манжет. Так воевали на Балтике. Так обучал русских моряков первый русский адмирал, в прошлом шотландский пират Патрик Гордон. Так их учили в морских академиях Амстердама и Портсмута. Но на Средиземном море война велась совсем по-другому. Быстрые и легкие галеры, идущие вдоль берега на отраженном ветре, в решающий момент включали бешеную вёсельную скорость и, проскакивая зону пушечного огня, прилеплялись 80

к бортам большого корабля, а затем, используя длинные вёсла, как катапульты, забрасывали на его палубу абордажные команды. Только представьте себе летящих по воздуху головорезов с пистолетами, саблями и кинжалами, зажатыми меж зубов. В этом, конечно, не было ничего галантного: какие камзолы, какие длинные парики, когда ты летишь в гущу схватки, одновременно стреляя из двух пистолетов. Здесь, уже не золото с кружев, а головы летят с плечь. Нет, степенная Северная Европа так уже не воевала. Да, вот только, Змаевич другой манеры боя не знал. Правда, эта необразованность Матвея Христофоровича не слишком смутила Петра. Не вдаваясь в военную теорию, он поручил ему заняться делом – строить корабли и готовить команды. Понятное дело, что тот начал строить именно галеры. Надо отметить, что ни до него, ни после в таком количестве гале81

ры на Балтике никто не строил. Основой флота считались красавцы-фрегаты и линейные корабли, галерам отводились лишь вспомогательные функции. Но задача перед Россией стояла необычная – надо было в кротчайший срок построить целый флот и обучить тысячи людей. Змаевич предложил Петру и Апраксину поступить строго наоборот – сделать галеры главной ударной силой. Строились они быстро, стоили недорого, а главное, не требовали высококвалифицированной команды. Так и порешили. За два года их было построено свыше сотни. Пока Змаевич обучал псковских крестьян основам абордажного боя, русские войска били шведов везде, где только могли, занимая один за другим прибалтийские города. К весне 1714 года вся Прибалтика и почти вся Финляндия контролировались Россией, но чтобы окончательно решить главную задачу войны 82

– выход к Балтике, необходимо было померяться силами на море. И вот, двадцать седьмого июля 1714 года юный русский и прославленный шведский флоты сошлись у финского мыса Гангут. Шведская эскадра, под командованием адмирала Густава Ватранга, в соответствии с принятыми тогда правилами, состояла из пятнадцати линейных кораблей, трех фрегатов и девяти галер. Русский флот, под командованием графа Фёдора Михайловича Апраксина, – из девяноста девяти галер. Змаевичу было поручено командовать правым крылом российского флота. Этой битве посвящено много книг, о ней сняты фильмы и написаны картины. Поэтому, я не стану рассказывать о том, как это было. Как в результате хитрого манёвра, русским удалось разделить шведский флот, и как благоприятствовала им погода – на море стояло безветрие, и шведские парусные 83

корабли утратили маневренность. Как авангард русского флота под командованием командора Матвея Христофоровича Змаевича прорвал оборону шведов, обходя их корабли и оставаясь вне пределов досягаемости орудийного огня. Как вслед за ним, с беспримерной храбростью, бросился в атаку весь русский флот. И как после упорного абордажного боя были захвачены шведский флагман, и ещё десять кораблей. Скажу лишь, что победа у полуострова Гангут стала первой викторией русского регулярного флота и первой личной победой Матия Змаевича. Он доказал свою правоту и свое мастерство. Показав, что на пути к победе не существует ни укоренившихся правил, ни незыблемых норм. А главное, он доказал, что он – адмирал. Сразу после победы он был произведен сначала в контр-адмиралы, а потом вице-адмиралы российского флота. Но, увы, к моменту славы, успеха, 84

царской дружбы и полного доверия примешивалась одна очень горькая нота: отправленное Петром в адрес венецианского правительства собственноручное послание с просьбой отменить изгнание Змаевича и вернуть конфискованное у него имущество – осталось без ответа. Путь домой для него был закрыт навсегда. Картинка: Треск ломающихся вёсел и летящие по небу моряки со сверкающими на утреннем солнце абордажными саблями. Ну, чем не «Пираты Карибского моря»?

Сцена шестая

Батальные сцены это конечно золотой фонд каждого блокбастера, но пора и честь знать – настало время вернуться к главному герою. В 1717 году, как снег на голову, как гром из ясного неба в Санкт-Петербург является Иван Крушала.

то его позвал в Россию.? Друг-сердешный Савва Владислович? Возможно. Но в это время он выполнял некие деликатные поручения в Риме и Венеции. Матия Змаевич, друг детства и почти что брат? Может быть. Но он в тот момент командовал десантными операциями в Дании. Князь Дмитрий Голицын? Кто-то из бывших учеников «Наутики»? Возможно, но, похоже, что за приглашением Ивана Крушалы, мог стоять только граф Пётр Андреевич Толстой – Сенатор и Канцлер Коллегии 87

иностранных дел. Прозорливый граф понимал, что России, выигрывающей Северную войну, предстоит новая война – на этот раз дипломатическая. Победы, добытые силой оружия, необходимо было оформить в систему договоров, а противостоять молодой российской дипломатии в этом деле будут лучшие в Европе мастера политической интриги. Вот здесь придётся немного рассказать о большой европейской политике. Незадолго до описываемых событий, в 1714 году, в голландском городе Утрехте был подписан мирный договор, которым завершилась продолжавшаяся тринадцать лет война за Испанское наследство. Справедливости ради, её следовало бы называть «первой мировой», так как велась она не только в Европе, но и в Америке, то-есть на двух, а если учитывать, что 88

в это время граница между Европой и Азией пролегала по реке Дон, то и на трех континентах. Опуская все детали, перепетии и коллизии, можно сказать, что это была война между Францией и Австрией, на территории Фландрии, за права на трон Испании, итогом которой было признание Турцией автономии Черногории. Участвовали или были причастны к ней практически все европейские державы, а также Турция. Отличалась она отчаянным кровопролитием – 792 тысячи человек погибших, без учёта мирного населения. Не вдаваясь в подробности, скажу, что никакого значительного результата эта война не принесла – стороны остались при своём. Разве что, Австрия отобрала у Османской империи Воеводину, да ещё Англии достался остров Гибралтар и монопольная торговля сушённой треской на Карибах. 89

Разумеется, за всеми этими событиями внимательно следил неутомимый граф Пётр Андреевич Толстой и его агенты. Занятая войной Европа, конечно, Россию проморгала. Но и спохватившись, великие державы, совсем не спешили принимать её в своё число. Одно дело сбить русскими руками спесь с зарвавшегося шведского короля Карла, а совсем другое – пускать Россию в Европу. Россия же, совершенно не желая возвращаться в Азию, демонстративно проявляла интерес ко всем европейским вопросам. К примеру, направила своих представителей в Утрехт, демонстрируя, что заключение большого европейского мира имеет к ней самое прямое отношение. Великие державы были в ярости, но измученные только что закончившейся войной – терпели. Одним словом, графу Тол90

стому были позарез нужны опытные и проверенные дипломаты. А именно таким и был наш аббат. Конечно, мы опускаем в нашем раскладе возможность того, что он просто мог вернуться после длительной командировки «на место основной работы», то-есть, говоря современным языком, был отозван в распоряжение начальства. Но, чем бы это не было – возвращением из действующего резерва или переводом на легальную работу, сразу же по прибытии в Санкт-Петербург, он приступил к исполнению обязанностей. Сначала, в качестве переводчика, а потом и Статс-секретаря Государственной Посольской канцелярии, и одновременно – историографа Коллегии иностранных дел, в коих качествах и прослужил до 1730 года. Чем занимался Иван Крушала в Посольской канцелярии, к сожалению точно неизвестно, но имен91

но тогда и именно в этой канцелярии готовился Ништадский мир. В это время он лично знакомиться с Петром I и пользуется его полным доверием. А как видно из его должности, в его ведение находится подбор и подготовка посольского корпуса, направление молодых российских дипломатов ко всем европейским дворам. Через двадцать лет, уже при Императрице Елизавете Петровне, звезды этих людей, скажем Алексея Петровича Бестужева-Рюмина, ярко засияют на дипломатическом небосклоне. Собственно говоря, все русские карьерные дипломаты являются наследниками Ивана Крушалы. Именно тогда, при подготовке Ништадского мирного договора рождалась славная русская дипломатия, закладывались её традиции и методы работы. Именно при нём, она из разовых поручений превратилась в постоянную, са92

мостоятельную и ценнейшую государственную профессию. Отдельно хочется обратить внимание на деятельность Крушалы в качестве историографа Коллегии иностранных дел. Зимой 1721 года в Санкт-Петербурге вышла в свет прелюбопытнейшая книга. Называлась она «Рассуждения о том, какие законные причины его Величество Пётр Великий Император и Самодержец Всероссийский, к начинанию войны против Короля Карла XII шведского в 1700 году имел». Интересна она не только тем, что была одной из первых, напечатанных в Санкт-Петербурге книг, но и потому, что являлась идеологическим оправданием развязывания Россией Северной войны. В содержавшихся в ней старинных актах и договорах, а так же в комментариях к ним утверждалось, что Россия вовсе не была агрес93

сором, а только возвращала свои исконные города и земли. Что это было? Пропаганда? Сомневаюсь. Напечатана книга была на русском языке – значит, иностранцам не предназначалась. Скорее всего, это была инструкция для чиновников, готовивших мирный договор. Составителем книги значиться, три года как умерший, фельдмаршал Борис Петрович Шереметьев, но подозреваю, что без участия историографа Коллегии иностранных дел, здесь не обошлось. Но времена менялись. 30 августа 1721 года в финском городе Ништад сенатор Яков Брюс подписал от имени России «Ништадский мир». Выигравшая войну Россия, засучив рукава, занималась своим устройством. Уходила авантюрная эпоха её истории, а вместе с ней менялись люди. На место блестящих авантюристов, вроде Матия Змае94

вича, образно говоря, плывших по воле проведения и своего желания, приходили отличные исполнители, наподобие Витуса Беринга, плывшие наперекор всякому проведению – туда, куда их пошлют. Одним словом, нашим героям становилось в России тесновато. И тогда они затеяли игру мирового масштаба. В российских архивах сохранились упоминания об интереснейшей интриге, которую можно назвать «бокельским заговором». Суть её сводилась к следующему. Наши бокельци – Савва и Иван, пользуясь своими связями при испанском дворе и Папском престоле, решили убедить испанского Короля Филиппа V, женить своего сына и наследника на Елизавете Петровне, дочери Петра Великого. А Матия Змаевич, соответственно, должен был убедить Петра Великого. План был грандиоз95

ный и долгоиграющий, с тем прицелом, что после его смерти российский трон унаследует испанский принц. В связи с этим, в Россию должен был приехать папский легат, старший брат Матия Змаевича – Его Преосвященство Архиепископ Задарский, Винсент Змаевич. В случае удачи, политический вес всей этой троицы становился заоблачным. Оценили полет мысли? Чувствуете толстовскую школу? То-то, учитесь! Правда, ничего не вышло. У Петра Великого были свои собственные планы относительно будущего России и своей дочери. Гнев был страшным, а наказание – молниеносным.

Картинка: Санкт-Петербург. Летний сад. Домик Петра. Разгневанный Император Всея Руси метает громы и молнии в своих авантюрных сподвижников. На всё это изумленно взирает пятнадцатилетняя красавица Елизавета Петровна. Сияет локон. Розовеет на просвет изогнутый мезинчик... Блики от молний играют на шахматном полу. Сцена в стиле Гая Ричи.

Сцена седьмая

Но Пётр был велик даже в своей немилости. Он никого не лишил ни званий, ни голов. Понимая, что ребята просто засиделись на месте, он направил их, куда подальше, заниматься любимым делом: Змаевича – в Воронеж, строить галеры для будущей турецкой войны, а Крушалу и Владисловича – в Китай. С секретной миссией, разумеется.

овое задание Петра состояло в том, что наши герои должны были прибыть в Китай, всё там хорошенько разведать и подписать с китайскими властями договор об установлении границ, ещё неведомых – но уже спорных, а также наладить взаимную торговлю и проложить торговый путь из Санкт-Петербурга в Пекин. Савва Владислович, за презентабельный вид, был назначен послом, а Иван Крушала – секретарем посольства. Восьмого января 1725 года посольство двинулось в путь, а двадцать первого октября, следующего 1726 года прибыло в Пекин. 99

Несмотря на то, что российское посольство было с большим почётом принято императором Поднебесной, переговоры с представителями Циньской империи начались очень тяжело. С октября 1726 по апрель 1727 года состоялось свыше тридцати конференций с китайскими уполномоченными и две аудиенции императора Инь Чжэна, не давшие ровным счётом ничего. Главным камнем преткновения был вопрос о границах. Циньская империя выдвигала претензии на заселенные российскими подданными территории, которые в действительности никогда в прошлом владениями Китая не являлись, а Россия отстаивала принцип: «каждое государство владеет тем, что у него есть» – настаивая на фиксации сложившегося положение вещей. Переговоры медленно, но верно, заходили в тупик. И вдруг, словно по мановению волшебной палочки, всё переменилось. 100

Китай согласился на все условия России и двадцатого августа 1727 года на реке Буре был подписан «Буринский трактат о разграничении». А двадцать первого октября на его основании уполномоченные стороны составили новый Договор, проект которого был направлен в Пекин на утверждение. Обмен текстами состоялся четырнадцатого июня 1728 года на реке Кяхте, в связи с чем, он известен в истории как «Кяхтинский договор». Этот договор, заложивший правовую основу взаимоотношений России и Китая, и действовавший вплоть до середины XIX века, зафиксировал границу между двумя странами по реке Аргунь. Дал российским купцам возможность вести свои дела с Китаем. Установил принципы беспошлинной трансграничной торговли и юридически оформил существование в Пекине Русской духовной миссии. Как это могло произойти? Поче101

му почти провалившаяся миссия завершилась полным, невероятным успехом? Просто, пока посол Савва Владислович препирался с китайскими чиновниками, секретарь посольства занимался совсем другими вещами. Дело в том, что в начале XVIII века в Китае существовала весьма влиятельная миссия иезуитов. В Пекине и в прибрежных городах насчитывалось триста като-лических храмов. И хотя, в 1722 году иезуиты были изгнаны из Китая, их связи или точнее, агентура при императорском дворе, всё ещё пользовалась серьезным влиянием. Вот эту-то агентуру и решил подключить иезуит Крушала к решению возникшей проблемы. Какими методами убеждения он действовал – неизвестно, но результат превзошёл все ожидания. Конечно, это всего лишь версия, и как полагается в таком, столь деликатном деле, как шпионаж, о делах Крушалы в Китае сохранились лишь на102

меки, да туманные напоминания. Но если с этой версией согласиться, тем более, что других всё равно нет, придётся признать, что наш аббат обладал таким влиянием в своём ордене, такими полномочиями, что агенты иезуитов беспрекословно помогли ему во всём. Даже в открытии в Пекине первой православной миссии. Помимо всего прочего, Кяхтинский договор, также создавал Великий чайный путь, начинавшийся в городе Ухань, и дальше шедший по маршруту: Тяньмынь – Пекин – Урга (ныне Улан-Батор) – Иркутск – Красноярск – Новосибирск – Тобольск – Соликамск – Нижний Новгород – Ярославль – Владимир – Москва – Санкт-Петербург. Смысл этой затеи заключался в том, что Россия фактически получала монополию на торговлю китайским чаем в Европе. В двадцатые годы XVIII столетия Китай становился всё более и более за103

104

105

крытой страной. Циньский двор проводил политику самоизоляции, сворачивания торговых связей с другими странами, в первую очередь с Англией и Голландией. Понятно, что всё это сказалась на торговле чаем. До середины XIX века, когда англичане начали развивать чайное производство в индийских, и цейлонских колониях, чай закупался исключительно в Китае. Теперь, после подписания Кяхтинского договора, европейцам приходилось бы покупать чай в Санкт-Петербурге. Пожалуй, это было даже поважнее границ. Никогда, ни до, ни после, Россия не совершала столь выгодной торговой сделки. Подписав договор, посольство отправилось домой, и к концу 1728 года уже прибыло в Санкт-Петербург. Интересно, что путь в одну сторону у него занял двадцать два месяца, а в другую – только четыре. Вернувшись в сто-лицу, Крушала 106

узнал печальную весть о том, что ещё три года назад, ровно через месяц после того как они отправились в путь, восьмого февраля 1725 года умер Император Всероссийский Пётр Алексеевич. Лишившись его железной воли, русский двор на шестнадцать лет погрузился в интриги, заговоры и безудержное веселье, перемежавшееся казнями и пытками неудачливых сановников. Семнадцатого мая 1727 года, не дожив, до сорока четырех лет, скончалась и его супруга – Императрица Екатерина I. В тот же день на трон был возведён одиннадцатилетний Пётр II, а «птенцы гнезда Петрова» схватились в смертельной схватке за власть. Таковыми по возвращении застал Крушала двор и его «злобу дня». Докладывать об успехах было некому. Разве что «восковой персоне» – созданной скульптором Растрелли из воска и дерева фигуре покойного императора. 107

Давшийся такой ценой договор был отправлен в архив, а торговый маршрут из Петербурга в Пекин, похоже, никого не волновал. Не видя возможности хоть кого-нибудь заинтересовать докладом о своей поездке, Иван Крушала, с изящной издёвкой, представил свой отчет в виде сонета: Мой путь из Ингрии в Москву был льдом покрыт. Владимир, Муром с Нижним и Окою, Оставил с Волгою бездонной за спиною, Где черемис-поганин в сердце яд таит. Брегами Вятки и Перми в долину Суровой Камы – рек солёных сбор, Лесами темными среди Рифейских гор, Снегами вечными, сквозь ужас и кручину. Я, ног не замочив, Обь и Тобол прошёл. Я видел Енисей, Сибири целину, 108

Барабинскую пустыни, красоту Имайских гор, Тунгуску. Путь мой вёл Вокруг Монголии В Даурский бедный край, Правей Кореи, я вступил в Китай. Стена Великая Где высится от века, – Предел татарского коварного набега. Несмотря на поэтическую форму, сонет отличается точной топографией и детально сообщает маршрут движения посольства. В путь из Санкт-Петербурга, расположенного в Ингрии (сейчас Ленинградская область) они отправились в рождественскую стужу. В те времена, не доверяя переменчивому российскому лету, путешествовать предпочитали зимой – по твёрдому санному пути. Прибыв в Москву, посольство по владимирскому 109

тракту, через Владимир и Муром, направилось в Нижний Новгород, где переправилось через Волгу. Там Крушала познакомился с черемисами или марийцами – финно-угорским народом, в то время отчаянно сопротивлявшемуся обращению в христианство. Репутация у черемисов была сомнительная. Ещё известный немецкий путешественник XVII века Адам Олеарий описывал их как вероломный, разбойничий и чародействующий народ. Поэтому, в выражении «в сердце яд таит» нет ничего опоэтизированного, так оно и было. Далее, путь Крушалы лежал через Вятку и Пермь в Соликамск. А оттуда на северный Урал. В сонете говорится о Рифейских горах. Ещё Аристотель считал, что на севере Скифии есть мощный горный кряж – Рифейские горы, откуда текут крупнейшие реки, предполагая, что это Кавказ. Крушала же так называет 110

Урал. Перейдя горы где-то в районе Берёзово, экспедиция начинает спуск на юг, сплавом по Оби и Тоболу, а далее поворачивает на восток. Перейдя Барабинскую пустошь (западная часть Новосибирской области) и добравшись до Енисея где-то возле станицы Кривощёковской (ныне город Новосибирск), они направляются в Красноярск, потом пройдя через Имайские горы (Западные Саяны) – в Иркутск. Потом, с юга обогнув Байкал, двигаются вокруг Монголии к Амуру и его притоку Тунгуске, и наконец, приходят в Даурский край (западное Приамурье), и где-то, возле тогда ещё не построенного Уссурийска, вступают в Китай. Действительно, справа от Кореи и как раз напротив Великой китайской стены. Внимательно прочитав сонет и проследив по нему путь Крушалы, невольно обращаешь внимание, что за исключением самого восточного отрез111

ка от Иркутска до Уссурийска, он полностью совпадает с Великим чайным путем. Впрочем, поход «вокруг Монголии» тоже был оправдан – там шла большая война. Империя Цинь завершала покорение Джунгарского ханства и дорога была небезопасна. Кстати, домой посольство возвращалось уже через Монголию. В связи с этим совпадением становиться понятным, что же делало русское посольство в пути двадцать два месяца. Оно исследовало речные и сухопутные маршруты, выбирая наиболее удобный путь для будущих купеческих караванов. Итак, каковы же результаты посольства Ивана Крушалы в Китай? То, что он «подарил» Российской Империи территорию равную четырем Франциям – это точно. Возможно, что именно он привёз оттуда чёрный чай, теперь именуемый в Европе – русским. Ну, ещё 112

было бы хорошо (специально для Голливуда), чтобы Крушала привёз в Россию пельмени и матрёшки, но об этом история умалчивает. И конечно, он написал прекрасный сонет. Картинка: Иван Крушала стоит на Великой китайской стене с матрёшкой, пельменями и китайским фонариком в руках. Под ним проходит миллионное китайское войско в красочных нарядах. Всюду реют разноцветные флаги. Камера летит над строго прямоугольными колоннами солдат, увеличивая и увеличивая скорость. Всё нереально, постерно красиво, совсем как в современном китайском кино.

113

Сцена восьмая

Справедливости ради, надо отметить, что, несмотря на отсутствия интереса к результатам посольства, Пётр II его участников всё же наградил. За старания, наверное. Он, вообще, любил награждать, даже не очень зная за что. Впрочем, отбирать награды он тоже любил. И хотя трудно сказать что-либо определённое о характере тринадцатилетнего мальчика-государя, но можно всё-же догадаться, что был он вспыльчив, решителен и жесток.

114

аграды же действительно были царские. Савва Владислович был удостоен графского титула и ордена Александра Невского. Иван Крушала, так же был награжден этим орденом и произведён в действительные тайные советники – второй по значению чин в «Табеле о рангах» Российской империи. Но большой радости ему это не доставило. Тучи над ним явно сгущались. В 1729 году был схвачен и сгинул в Соловецком монастыре восьмидесятилетний славнейший «отец русской дипломатии», граф Пётр Андреевич Толстой. За год до этого по доносу был предан суду и 115

разжалован адмирал Матвей Христофорович Змаевич. Тайная канцелярия, как говориться, работала «на совесть». Другие же дела в Империи делались как-то странно. Саксонский посол так доносил о сложившейся ситуации: «Всё в России в страшном расстройстве: царь не занимается делами и не думает заниматься; денег никому не платят, и Бог знает, до чего дойдут финансы; каждый ворует, сколько может. Все члены Верховного совета нездоровы и на Совет не собираются. Жалоб бездна; каждый делает то, что ему придёт на ум. Непостижимо, как такой обширный механизм может действовать без всякой помощи и усилий со стороны. Всякий стремится только свалить с себя тяжесть, никто не хочет принять на себя ни малейшей ответственности, все жмутся в сторонке. Огромный корабль, пущен наудачу; никто не думает о будущем; экипаж 116

ждёт, кажется, первого урагана, чтобы поделить между собой добычу после кораблекрушения». Тридцатого января 1730 года умер от оспы Пётр II, на престол взошла Анна Иоанновна. Стало совсем плохо. Петровский дух, ещё как-то до этого державшийся, искоренялся под корень. Одним словом, не дожидаясь пока за ним придёт сотрудник тайной канцелярии, Иван Крушала навсегда оставил русскую службу и отправился домой – в Пераст, где его всё ещё ждала скромная должность аббата монастыря Святого Георгия. С собой из России он привёз две вещи, принадлежащие его другу Матия Змаевичу. Его крест и Андреевский флаг подаренный адмиралу Петром Великим. Уходила петровская эпоха, уходили друзья и товарищи Крушалы. Бесследно исчез, как и полагается людям его профессии, российский граф Савва Владислович. Был убит в Шлиссельбургской 117

крепости впавший в немилость князь Дмитрий Голицын. В Астраханской станице Таврово умер Матия Змаевич – русский Адмирал и кавалер ордена Александра Невского,ни при жизни, ни после неё, так и не вернувшейся в свой Пераст. Прах адмирала нашёл себе приют в като-лическом соборе Святого Людовика в Москве. Бывший Действительный тайный советник прожил на своём островке ещё пять лет. Что он делал в эти годы? Писал песни, которые до сих пор поют жители Пераста. Думал, вспоминал о своей бурной жизни, так отличающейся от его тихого бытия последних лет. Но как настоящий профессионал, никаких мемуаров не оставил. Скончался Иван Крушала двадцать восьмого декабря 1735 года, – «от тоски», как было указано в церковной книге. Захоронили его в монастырской церк118

ви. Было ему шестьдесят лет. Вещи, как известно, долговечнее людей. Мы знаем, что Петровский Андреевский флаг храниться в городском музее Пераста, а крест Змаевича в дарохранительнице собора, а вот где покоиться Иван Крушала, мы не знаем. Надгробные плиты на церковном полу истерлись от времени и прочесть их невозможно. Благодаря этому наш аббат стал легендой, ещё одной сказкой петровского времени. Вот такая сказка о чёрном мальчике: поэте, дипломате, шпионе, переводчике, Действительном тайном советнике великой державы и аббате крошечного монастыря. О человеке, верой и правдой служившем России и Петру Великому.

119

Картинка: Зимний дворец. Аббат Крушала, соблюдая все правила дворцового этикета, читает свой сонет. Камера медленно кружиться вокруг трона, и мы видим, что на нём сидит Восковая персона Петра Великого. Через окно видна замерзшая Нева. Кадр выдержан в чёрно-коричневых тонах. Съемка в стиле Тима Бартона.

120

Сцена девятая

Ну, вот и всё. Конец фильма и титры. Осталось лишь узнать производителя кинопленки и можно спокойно покинуть зрительный зал. – Как это покинуть? Куда? А где мораль, где хеппи-энд? Сейчас все голливудские фильмы имеют хеппи-энд! И кстати, почему у вас пролог не связан с основной историей? Нет, так не годится. Раз уж взялись, то будьте любезны делать всё как надо. – Ну, хорошо, хотите «как надо» – пожалуйста.

121

ы помните сцену, когда наш герой идёт по восточному базару покупать подарок будущей Екатерине I. Помните. А теперь представьте, что этот рынок – невольничий и идёт он покупать маленького живого морчича – абиссинского мальчугана, которого потом окрестят Абрамом Петровичем и дадут фамилию Ганнибал. Пройдут годы, и внук этого мальчика – Александр Сергеевич Пушкин даст ему прозвище «Арап Петра Великого». Наверное, не догадываясь, что самим своим рождением в России он обязан другому поэту и 122

тоже бывшему «морчичу» – скромному аббату Ивану Крушале, которого мы назовём:

«ВТОРОЙ АРАП ПЕТРА ВЕЛИКОГО»

Хеппи-энд: Синее-синее море. Синеесинее небо. В Боко-Которский залив входит атомный крейсер «Пётр Великий». От его борта отваливает адмиральский катер, на котором новый – старый Президент России, в день Гангутской виктории, возвращает на родину прах великого адмирала. Звенят колокола, реют стяги. Все в белом. Красиво? О да!

123

*** Ну вот, теперь это, кажется, вся история об этом невероятном человеке и его удивительном времени. Времени героев и злодеев, прекрасных дам и дворцовых интриг. А так ли всё это было или как-то иначе, сказать сложно – уж больно всё это было давно. Да, и кто же требует исторической правды от голливудского блокбастера?

124

А. Вишневецкая . ... Это всё субъективно, конечно, но мало что так же интересно, как рукопись. Только что написанная, никому не известная, она подобна раскрытию сокрытого, до поры, почти несуществующего. Её удачи (и неудачи) объявятся потом. Как и впечатление, мнение, узнавание… А вначале – как закрытая калитка и неведомо что там. Да, поможет догадка, но ведь никто не знает природу вещёй этой самой догадки. Итак, после того, как безразличный ко всему XXI век, решил, что писателем может называться всякий, кто сам себя таковым считает, единственным, пожалуй, развлечением литературных критиков стали споры на тему: к чему относит125

ся тот или иной литературный труд. Но и здесь осталось не так уж много места для разнообразия. Поскольку, ещё конец ХХ века, расставил в писательском деле всё на свои места, определив критерии высокого и низкого, разложив по полкам поврозь интеллектуальную литературу и чтиво, выстроив т.о. стройную, многоступенчатую классификацию современной литературы. С тех пор, якобы, всё ясно. Согласно этой системе, к высокой литературе относятся произведения, не претендующие на популярность и общую доступность, посвященные проблемам автора и его мироощущения, устанавливающие контакт с читателем на ментальном, подсознательном уровне, на созвучие двух эго – писателя и читателя. Всё остальное – fiction – чтиво. Далее, чтиво можно подразделять на жанры по преобладающей тематике: чтиво криминальное, фантастическое, любовное, 126

социальное, детское и т.д. А высокую литературу, для которой жанр является предметом второстепенным и необязательным – по методу её создания (или стилистике): постмодерн, абсурдизм, экзистенциализм и т.п.). Для людей склонных к систематизации и тяготеющих к элитарности, эта классификация была как нельзя лучше, так как отвечала сразу на два важнейших вопроса: во-первых, как совместить психоанализ и бессюжетность с литературой; а во-вторых, почему высокая литература не может быть доходной. Тезис весьма спорный, но крайне любимый писателями. В результате вся жанровая литература оказалась выведена за скобки высокой литературы, где благополучно и прибывала до появления на литературном небосводе Патрика Зюскинда и его замечательного романа «Парфюмер» – безусловно, крупнейшего литературного явления послед127

него времени, самым возмутительным образом нарушавшего сложившийся литературный миропорядок. Интересный, почти детективный сюжет, классическая простота и доступность слога, а главное бешеная популярность явно выводили роман «Парфюмер» за пределы высокой литературы, но грандиозность философской мысли и феноменальность замысла – явно говорили об обратном. «Лежащая в основе замысла метафора запаха как универсальной подсознательной, всеохватной связи между людьми позволяет предложить бесконечное количество интерпретаций (классический признак классической удачи!)» – воодушевлённо пишет Э.Венгерова, замечательный переводчик, талантом и заслугами которой мы читаем «Парфюмера» на русском. Но как это порой бывает, высокое писательское сообщество, сильно занятое собой, предпочло Зюскинда не заметить. 128

И счесть его «восхитительным анахронизмом». Да, может и – «читательским потрясением», может и достойным «зависти и изумления», и всё такое.., но всё же, пожалуй – исключением, только подтверждающим правило. Но дело своё он сделал, и литература конца XX – начала XXI века делится теперь на две эры: до Зюскинда и после него. *** В представленной нами повести «Второй арап Петра Великого», безусловно, чувствуется серьёзное влияние «Парфюмера» и автор не скрывает этого говоря: «Самым близким себе по духу и методу писателем, я считаю Патрика Зюскинда. На меня произвел огромное впечатление его кропотливый исторический и культурологический труд, позволивший 129

построить точнейший образ эпохи и воссоздать искусство ремесла, в сочетании с безжалостным личным отношением к описываемым событиям. Впервые я прочел книгу современного писателя, которая была бы посвящена не ему самому, а его героям, но при этом была бы так пронизана личным отношением автора. Пожалуй, из всей мировой литературы я могу сравнить «Парфюмера» только с «Мертвыми душами» Гоголя». Да, действительно, позиция автора, метод (развития событий, реконструкции времени, портретных характеристик и тд.), при помощи которого написан «Второй арап», напоминает «Парфюмера». Но на этом сходство и заканчивается. И если, герои Зюскинда и их поступки, образ мыслей и даты событий – вымышлены целиком, как и сами события, то во «Втором арапе» нет ни одного придуманного персонажа, ни единого 130

придуманного эпизода. Это такая форма «реставрации», когда, дорожа подлинностью фрагмента, не дорисовывают пряжку на ботфорте, например, уважительно полагая, что читатель – умный и сам знает. Более того, автор принципиально отказывается от монологов и диалогов, заменяя их словами рассказчика. И мы как-бы видим немые картинки с закадровым голосом. Создаваемая иллюзия документальности настолько велика, что может показаться – мы имеем дело с научно-популярной публикацией. Но это не так. «Второй арап», безусловно, художественное произведение. И, в частности об этом, и, пожалуй, лучше всего говорит история создания повести, рассказанная автором: «…чем так замечательны старые семьи? По моему мнению тем, что в их многовековой истории всегда найдётся место тайне, загадке или как говорят 131

англичане – спящей собаке. Когда-то, очень давно, я первый раз был в доме замечательного художника Иллариона Голицына, потомка знаменитого рода, светлейшего князя, просто очаровательного человека и, кажется, моего очень дальнего родственника. Лет мне тогда было не много и самое большое впечатление на меня произвели настольные игры, с пиратами и морскими сражениями, созданные его отцом, тоже прекрасным художником, Владимиром Голицыным. Впрочем, в этом доме было огромное количество всяких интересных вещей, картин и книг. Среди них был здоровенный том, посвящённый истории семьи Голицыных, где среди многочисленных иллюстраций, в основном портретов, фигурировала одна чернобелая репродукция старинной парсуны, изображавшая группу молодых людей в камзолах XVII века, расположившихся 132

вокруг сидящего в кресле усатого человека. На мой вопрос, кто эти люди, Илларион Владимирович ответил, что кто-то из них точно его предок, но кто именно и где эти люди находятся – он не знает, так как подписи под картинкой нет, а две следующие страницы, позволявшие ответить на этот вопрос, к несчастью утеряны... Так в мою жизнь вошёл сюжет. Один известный персонаж утверждал, что рукописи не горят. Не берусь судить, правда ли это, тем более, что и персонаж этот, сам был изрядная бестия. Но вот то, что хорошие сюжеты точно не исчезают – это правда. Они могут ждать годами своего часа, чтобы, в конце концов, застучать во всю силу в твоей голове с требованием выпустить их на волю. Так было и в этом случае. Загадочная картина хранилась где-то в самом дальнем закутке моей памяти, до тех пор, пока не произошло 133

вот что. Моя жена Алиса, обладающая просто волшебным каким-то даром, – подходящим, думаю, для нахождения подземных ключей – уменьем видеть всё насквозь и всюду находить нечто невероятно интересное, замечательное, и никем прежде не замеченное, притом, как раз то, что найти было совершенно необходимо,( как и в этом случае оказалось), – обнаружила эту картину в музее города Пераста и рассказала мне. Это была большая хорошо сохранившееся парсуна, в оригинале выглядевшая намного лучше, чем на той репродукции,( оказавшейся к тому же фрагментом), так как на самой картине присутствовала еще длинная надпись, объяснявшая кто на ней находится, почему и где всё это происходит. Оказалось, что это групповой портрет русских бояр направленных Петром Великим обучаться морскому делу в школе капитана Марко 134

Мартиновича в городе Перасте. Среди учеников школы представленных на картине фигурировал не один, а сразу четыре Голицына... В начале осени Илларион Владимирович приехал к нам в Черногорию, где мы тогда жили. Он был потрясен находкой. Радовался этому открытию как ребёнок. Надеюсь, что он был счастлив в эту свою последнюю осень. Следующей зимой, в Москве, он погиб под колесами какого-то мерзавца, даже не остановившегося, чтобы посмотреть, что он наделал. Незадолго до своей смерти Илларион Владимирович успел сделать доклад о картине на голицынской конференции. Загадочная иллюстрация перестала быть загадкой и, наверное, в семейной хронике появилась надлежащая запись. Казалось бы конец истории? Но нет. Сюжет, вырвавшийся на свободу, тянул меня всё дальше и дальше. 135

Вот как пишет о превратностях сюжета, в своей замечательной книге «Имя розы», чародей литературных поворотов – Умберто Эко: «Бывают моменты крайне сильной физической утомлённости, сочетающейся с двигательным перевозбуждением, когда нам являются призраки людей из прошлого… Позднее я узнал из превосходной работы аббата Бюкуа, что именно так являются призраки ненаписанных книг». Привожу эту цитату по причине необыкновенного совпадения, и моей собственной, тогдашней, действительности, и метода продвижения сюжета. Но вернёмся к «Арапу». Пытаясь выяснить что-то более подробное о школе, в которой обучались русские бояре, мы познакомились с замечательным историком, академиком и последним «Адмиралом Боки» – Милошем Милошевичем, который дал нам прочесть записки капитана Марко Мар136

тиновича. Среди них было одно письмо, в котором рассказывалось об убийстве перастского капитана Вицка Буёвича и суде над городским аудитором Матием Змаевичем, в этом убийстве обвинённом. С этой историей я уже был немного знаком, как-то мне её рассказал известный черногорский писатель и дипломат Гойко Челебич, собиравшийся в то время написать роман о Змаевиче. Как говорится, два снаряда в один окоп просто так не попадают.., и в моём сюжете возник первый герой – прославленный русский адмирал, герой Гангута и один из создателей российского флота – Матвей Христофорович Змаевич. А вслед за ним в сюжет начала вплетаться целая петровская эпоха с замечательными людьми и грандиозными событиями. Сюжет с колоссальной скоростью начал превращаться в историю. Одним словом, «призрак ненаписанной книги» 137

уже витал над моей несчастной головой. Единственное, чего мне не хватало для книги – это главного героя, связавшего бы, между собой, во времени и пространстве всех других персонажей, и происходящие с ними события. А событий, людей и мест уже было такое количество, что переварить их мог только «роман – путешествие». Но какое путешествие, когда у тебя нет путешественника? Я уже было собирался придумать себе героя, но хорошие сюжеты, знаете ли, живут своей жизнью и спокойно могут обойтись без ваших фантазий. Одним словом, главный герой нашёлся сам. Как-то зимой, на совершенно пустом пароходе мы чудесным образом познакомились с превосходным хорватским писателем и журналистом Слободаном Просперовым Новаком. Благодаря ему и его только что изданному сборнику эссе «101 далматинец» я узнал об аб138

бате Иване Крушале. В отличие от графа Петра Андреевича Толстого – отца российской дипломатии или адмирала Змаевича – великих и прославленных людей, которым посвящены сотни книг, (о Петре Великом я уже и не говорю!) Иван Крушала, хотя и сделавший для России не меньше, чем окружавшие его титаны, – человек, практически никому неизвестный. И именно по этому, он стал идеальным героем – «маленьким человеком среди великих событий» – превосходным проводником по истории и эпохе. Всё. Книга была готова. Оставалось только её написать. Правда история растянулась на полстолетия, а её география на всё восточное полушарие от Средиземноморья до Голландии и Китая, но это уже было делом техники. А вместе с тем, сказать по правде, теперь, когда дело сделано, ты и сам не можешь объяснить – как…». Так говорит автор. 139

Конечно, не стоит слишком всерьёз относиться к словам автора, когда он говорит о том, как легко ему далась эта книга. Писать её он начал весной 2008 года, а закончил летом 2012. Существует несколько вариантов повести, при этом некоторые из них, на мой взгляд, не уступают опубликованному. И как знать, может сюжет этот будет вновь написан, как роман, по законам жанра. Перелопачены тонны исторических материалов. Но всё же (об этом и говорит автор), похоже, мы имеем дело с тем редким случаем, когда история сама приходит к автору и ведет его, бдительно охраняя от всякого вымысла. Пожалуй, ещё одним сходством «Второго арапа» с «Парфюмером» является чётко выраженное неприятие зла как такового. И вот как автор говорит об этом: «…иметь дело с моими героями – было истинное удовольствие. Со всеми, кроме главного отрицательного персонажа – 140

кавалера Буёвича. Сознаюсь, у меня было очень мало охоты вставлять его в книгу, и чем больше я о нём узнавал – тем этой охоты становилось всё меньше и меньше. Есть такое мнение, что писать об отрицательных героях интереснее, чем о героях положительных. По-моему, это полная чушь! Добро разнообразно и оригинально, а зло скучно и однообразно, в нем нет ничего интересного. Лучше всего об этом сказано в прекрасном фильме Алексея Германа «Мой друг Иван Лапшин» где актриса просит начальника уголовного розыска маленького провинциального городка, рассказать ей о психологии преступников, на что тот отвечает: да какая там психология – душегубы они! По правде говоря, я стоял перед тяжелым выбором: не пускать этот персонаж в сюжет – я не мог, а впускать не хотел. И тогда я решил воспользоваться таким приёмом – не тратить время и силы на 141

развитие характера антигероя и мотивацию его поступков, а с самого начала заявить кто он такой, назвав его всеми полагающимися эпитетами». Собственно говоря, подобным образом поступает и Патрик Зюскинд со своим героем Жаном-Батистом Гренуйем. Более того, самого Зюскинда, образ этого, и в прямом и переносном смысле, душегуба, похоже, совершенно не интересует. Он ограничивается кратким определением: «клещ». Довольно неожиданно для главного героя. Но дело в том, что «клещ Гренуй» вовсе не является главным героем. В русском переводе, достойном самых высоких похвал, закралась очень серьёзная ошибка. В оригинале произведение вовсе не носит название «Парфюмер», – оно называется «Das Parfum» – в дословном переводе – «аромат». И хотя, нынешнее название уже неотделимо от романа, и в русском звучании куда лучше, чем дословный «пар142

фюм», какой-то акцент значения сдвинулся и требует читательской догадки. Аромат или точнее, запах (или «метафора запаха») и есть главный герой книги. Но вернемся ко «Второму Арапу». Хотелось бы обратить ваше внимание на довольно необычную форму повести – «кино-заявка». Вроде бы, точнейшее историческое исследование и такая несерьёзная подача? Сам автор отвечает на это так: «Мне хотелось превратить эту историю в сказку, каковой в аберрации времени она и является, не погрешив, при этом, перед истиной, а это возможно только в кино». Что же, пожалуй, это ему удалось. И вот мы будто видим перед собой увлекательную и подлинную повесть, преисполненную невероятных и действительных приключений, удивительных, доблестных героев и, казалось бы, невозможных совпадений, написанную с юмором и шармом. 143

Всё это, безусловно, заслуга автора, но сам он так, похоже, не считает – утверждая что: «…мой Арап возник благодаря участию огромного числа замечательных людей, из которых, моё участие, похоже, самоё незначительное, я только всё это написал и больше ничего. А то, что на обложке стоит моё имя, так это потому, что там обязательно должно что-то стоять. Ей- Богу, моя жена Алиса, историк Милош Милошович, дипломат Гойко Челебич, журналист Слободан Просперов Новак, историк искусства Теодор де Канциани, рассказавший мне про «морчичей» и, конечно, сами её герои сделали для появления книги куда больше чем я. Но больше всего я обязан Его Светлости Иллариону Владимировичу Голицыну, снявшему с полки том семейной хроники. Его памяти я и посвящаю эту книгу». 144

*** Ну вот. А что же тут «от издателя»? Во-первых, все и всяческие благопожелания книге, и всем её читателям. Полагаю, что каждый из них – на вес золота! И конечно, наследникам её героев, особенно потомкам «детей боярских – птенцов гнезда Петрова», славных учеников славного Марка Мартиновича – первых мореходов России. Где бы вы не были, … «Куда бы вас ни бросила судьбина, и счастие куда б ни повело...» Может и вы храните семейные хроники? Или только составляете их? Тогда эта книга точно для вас, отзовитесь! (Наш адрес на последней странице). И тогда, может быть, в этой книге – блокбастере возникнит анонс:

Продолжение следует!

145

146

147

Drugi crnac Petra Velikog prića Autor: Dmitry Chegodaev Nakladnik: Glen Art d.o.o., Bakar, Hrvatska e-mail: glenart@mail.com Grafičko oblikovanje: Glen Majstor d.o.o., Bakar Tisak: Grafik d.o.o., Rijeka В оформление обложки использован фрагмент гравюры Ивана Зубова “Баталия близ Гангута”.

CIP zapis dostupan u računalnom katalogu Sveučilišne knjižnice Rijeka pod brojem 120924060 ISBN 978-953-7811-01-3

148

149

События, описываемые в нашей истории, относятся к тому времени, когда вопрос: «Кой черт занес вас на эти галеры?» – не имел иносказательного смысла. Женщины были не только коварны, но и прекрасны, а дипломаты, управлялись со шпагой не хуже чем с пером. Наступал галантный восемнадцатый век. Европа уже не боялась многократно побитую Турцию, а стареющая Османская империя с опаской поглядывала на набиравший обороты христианский мир. В эти грозные и удивительные годы жил наш герой – человек о невероятной судьбе которого, можно написать авантюрный роман или детективную повесть, но больше всего она походит на голливудский приключенческий фильм... 80,00 kn

150