Журнал "На русских просторах", вып. 12.

К 90-летию образования Союза Советских Социалистических Республик

Гимн Советского Союза Музыка А. В. Александрова

Слова С. В. Михалкова, Г. Г. Эль-Регистана

Союз нерушимый республик свободных Сплотила навеки Великая Русь. Да здравствует созданный волей народов, Единый, могучий Советский Союз! Славься, Отечество наше свободное, Дружбы народов надёжный оплот! Знамя советское, знамя народное Пусть от победы к победе ведёт! Сквозь грозы сияло нам солнце свободы, И Ленин великий нам путь озарил. Нас вырастил Сталин — на верность народу, На труд и на подвиги нас вдохновил. Славься, Отечество наше свободное, Счастья народов надёжный оплот! Знамя советское, знамя народное Пусть от победы к победе ведёт! Мы армию нашу растили в сраженьях, Захватчиков подлых с дороги сметём! Мы в битвах решаем судьбу поколений, Мы к славе Отчизну свою поведём! Славься, Отечество наше свободное, Славы народов надёжный оплот! Знамя советское, знамя народное Пусть от победы к победе ведёт! Первым гимном СССР при его образовании был «Интернационал». В 1943 году Указом Президиума Верховного Совета был введен этот гимн.

1

Первый герб СССР

2

НА РУССКИХ ПРОСТОРАХ

Историко литературный журнал

Выпуск 12

Санкт Петербург СПб ООК «Аврора» 2012

ББК 84.Р7 Третий выпуск журнала «На русских просторах» за 2012 год выходит в год нескольких значимых юбилеев для российской истории: двухсотлетие Отечественной войны 1812 года и Бородинского сражения, четырёхсотлетие русской смуты, девяностолетие образования СССР. Естественно, что редакция не могла пройти мимо этих юбилейных дат. Читатель увидит на внутренних обложках журнала карты России: периода русско-японской войны 1904-1905 года, 1930 года – образования СССР, и современной России, а также увидит первый герб СССР и познакомится с почти забытым текстом гимна Советского Союза, заменившим в 1943 году «Интернационал». Историю русской смуты представляет известный петербургский критик и литературовед Г. Муриков в документальной повести «Мистерия русской смуты», публикация которой будет продолжена в следующем номере журнала. О неожиданной находке дневника участника похода на Россию 1812 немца фон Папета в составе наполеоновской армии в 1812 году рассказывает профессор В. В. Мелентьев, предоставивший редакции полный перевод его дневника с обширными историческими комментариями. Фон Папет практически ежедневно делал свои записи во время похода и на Москву и до возвращения в Германию. Дневник, публикуемый полностью, позволяет дополнить историю первой великой войны русского народа против наемников армии Наполеона. Исторический раздел журнала заканчивает публикация В. Станюковича воспоминаний о русско-японской войне 1904-05 гг. «Пережитое», а также публикация фотографий «на сопках Манчжурии» того времени. Журнал по традиции открывается воспоминаниями о Великой Отечественной войне – воспоминаниями боевого офицера – Н. Г. Енишева, артиллериста, воевавшего под Ленинградом. Военная тема продолжается в материалах псковского краеведа Ю. Алексеева о концентрационных лагерях, созданных фашистами в Псковской области. В рубрике «Люди ХХ века» приведено окончание статьи Н. Фёдоровой о способах выживания перестроечной России 90-х годов прошлого века, а также отмечены юбилеи художника Астапова и фольклориста, поэта и художника – Г. Венедиктова. В рубрике «История науки» рассказывается о периоде становления Всесоюзного научно-исследовательского нефтехимических процессов в 20-е – 30-е годы ХХ века и о его бесславном конце под натиском рейдеров в современной постперестроечной России. Традиционная рубрика «Прошлое для современников» охватывает события жизни страны за 1912, 1922, 1932, 1942 и 1952 годы, актуальные и в наше сложное время. Журнал адресован широкой читательской аудитории, интересующейся подлинной историей нашей великой в прошлом страны.

Состав редколлегии: Лестева Татьяна Михайловна – главный редактор, член Союза журналистов Бубнова Людмила Леонидовна, член СП России, прозаик, Инькова Людмила Моисеевна, заслуженный работник культуры, Муриков Геннадий Геннадьевич, член СП России, литературный критик, Новичков Валерий Васильевич, член Союза журналистов © Лестева Т. М., 2012 г. © Авторы, 2012 г. © СПб ООК «Аврора», 2012 г.

Н. Г. Енишев ФРОНТОВОЙ ДНЕВНИК ИЮНЬ – ДЕКАБРЬ 1941 ГОДА Перед войной я проходил курсантскую службу во 2-ом Ленинградском артиллерийском училище. В это училище я поступил в 1936 году. Почти три года прошли во второй батарее на конной тяге. В то время только 3-ий дивизион училища был на механической тяге. Конной подготовке уделялось большое внимание. Между первым и вторым дивизионами часто устраивались конные состязания. Курсанты большую часть свободного времени проводили на манеже или в спортивном зале. Физическая подготовка была в почете. Конное дело преподавал ДЗАЛАЕВ – по национальности цыган. Человек смелый, эмоциональный, он считал конное дело самой главной дисциплиной в училище. Не терпел равнодушных и трусливых. Моим первым командиром взвода был СОМКИН Василий Григорьевич. Он был авторитетным и уважаемым командиром, любил конную подготовку, поэтому, когда выезжали в лагерь, то по выходным дням проводил конные прогулки по г. Луге и ее окрестностям. К учебе курсанты относились с большим усердием, дисциплина поддерживалась на высоком уровне. Курсанты младших курсов относились с уважением к старшекурсникам. Взаимопонимание строилось на принципах дружбы, взаимной требовательности, взаимной выручки. Николай Георгиевич Енишев, профессиональный военный, боевой офицер, артиллерист, прошёл всю войну.

5

Училище размещалось на ул. Воинова 41, но здание училища выходило и на Потемкинскую улицу, напротив Таврического сада, и на ул. Каляева и, наконец, на набережную Робеспьера. Один раз в месяц училище в полном составе выводилось на прогулку по улицам Ленинграда. Такие прогулки сопровождались песнями, которые исполнялись с большим искусством. Мне запомнилась особенно одна песня, где есть слова: «За столом у нас никто не лишний, по заслугам каждый награжден»… Тротуары улиц, по которым проходили курсанты, были всегда полны ленинградцев. Ленинградцы любили смотреть на безукоризненный строй, на нашу хорошую строевую выправку и с удовольствием слушали наши песни. В 1939 году все училище перешло на механическую тягу. Дали новые трактора «Ворошиловец», которые имели скорость до 30 км в час. Попрощались с лошадками: одни с радостью, а кто-то и с грустью. В 1939 году состоялся ускоренный выпуск нашего курса и меня, как отличника учебы, оставили работать в училище командиром взвода курсантов. Работа была интересной. Командир взвода преподавал курсантам огневую подготовку, вел занятия по огневой службе, строевой подготовке и уставам. Обязан был присутствовать на занятиях по тактике, если они проходили с выводом материальной части. Командир взвода являлся организатором самостоятельной подготовки курсантов. Таким образом, командир взвода большую часть своего времени проводил с курсантами. Войны не было, а разговоры о войне велись все настойчивее и настойчивее. Все ждали нападения на нашу страну фашистской Германии. В заключенный с немцами пакт о ненападении веры не было. Не было веры в фашизм. Сообщение ТАСС от 14-го июня 1941 года внесло сумятицу в наши умы. Училище находилось в Лужских лагерях. На 22-ое июня 1941 года был назначен большой спортивный праздник на лагерном стадионе, что в 2-х км от г. Луги. Подготовка к празднику заняла не одну неделю. Наконец, наступило 22-ое июня. Это был воскресный день, теплый и солнечный. Училище в походной колонне, под оркестр, направилось на стадион. Курсанты одеты в белые брюки и белые тенниски, настроение приподнятое. Не успели пройти АКУКС, как прозвучала команда: «Правое плечо, вперед!». Ускоренным шагом следовали в расположение лагеря. Лица курсантов и командиров приобрели суровый вид. «Война! Война!», – шепотом переговаривались между собой курсанты и командиры. Оркестр молчал.

6

7

Прибыв на место, мы получили задание срочно переодеть курсантов в рабочее обмундирование. Дежурный по училищу объявил о срочном построении училища в артиллерийском парке. Но построение не состоялось. Была объявлена боевая тревога. Материальная часть рассредотачивается по лесам вокруг лагеря. Парк опустел. К 12-ти часам всех курсантов собрали в клубе училища для слушания правительственного сообщения. С сообщением выступил В. М. Молотов. По окончании выступления Молотова состоялся митинг. Выступавшие говорили о вероломстве фашистов, напавших на СССР, и клялись оправдать доверие товарища Сталина, советского народа и партии. С честью выполнить свой долг перед Родиной. Теперь все стало ясно. Но никто из нас тогда не мог и подумать, что фашисты достигнут нашего лагеря, а тем более окажутся у стен Ленинграда. Училище оставило лагерь и прибыло в Ленинград, однако через несколько дней нас вывели в Дудергофские лагеря. Здесь мы стали свидетелями попыток немцев бомбить Ленинград. Зенитная артиллерия, расположенная в окрестностях Дудергофа, встречала непрошенных «гостей» плотным зенитным огнем. Беспорядочно разбросав свой груз, бомбардировщики уходили в юго-западном направлении. Налеты производились только в ночное время. При налетах мы должны были прятаться в открытые щели и окопы. При налете подавался сигнал воздушной тревоги. Но на сей раз воздушной тревоги никто не подал и никто не слышал. Все спали крепким сном. Поблизости от нас раздались сильные взрывы, повылетали в домиках стекла, а кое-где с петель сорвались двери. Все, кто в чем был, а многие в чем мать родила, бросились в щели, а перед этим прошел дождь, так что многие приняли и водяную ванну. В Дудергофских лагерях начали формировать особый отряд дл выполнения какого-то важного задания. В этот отряд попал и я. Отряду были приданы две счетверенные зенитные установки. Погрузили нас на машины, отвезли куда-то под Таллин. Здесь, в лесу, мы поступили в распоряжение какого-то начальника, который носил черные очки и гражданскую одежду. Оцепили небольшую поляну, окопались и ждали высадки возможного десанта. Связи с училищем не было, продовольствие получали из Таллина. Просидели недели две, до нас начали доходить слухи, что немцы вышли к Нарве. Начальник в штатском иногда отлучался, предупреждая нас, что уезжает в Таллин. При каждом его возвращении мы просили рассказать, что происходит вокруг нас, но он что-то темнил, ниче8

го не рассказывал, вел себя надменно. Нас это очень возмущало. Наконец в самой серьезной форме мы потребовали поставить нас в известность. Он понял, что мы не шутим, и обещал на все наши вопросы ответить после возвращения из Таллина. Сел в свою Эмку и уехал. Двое суток мы ожидали его возвращения, но? Стали принимать срочные меры, чтобы связаться с училищем. Но установить связь не удалось. Потом стало известно, что училище само нас разыскивало. До станции Тапа мы добрались пешим ходом. На станции потребовали отправить нас в Ленинград. С большим трудом, под силой оружия, нам выделили паровоз и вагоны. Счастье сопутствовало нам, мы благополучно прибыли в Ленинград. Командир батареи капитан СУРЬЯНИНОВ выслушал меня, а потом сказал, что училище для фронта сформировало два дивизиона: дивизион 122 мм пушек и дивизион 152 мм гаубиц-пушек. Командирами дивизионов назначены: пушечного – капитан РОМАНОВ, гаубичного – капитан ЛОБАНОВ. Мне было приказано отбыть в распоряжение командира пушечного дивизиона, в район деревни Романово. Машинами и поездом добрался до указанного района. Возле деревни Романово нашел ст. лейтенанта А. КОРОЛЕВА. У него узнал, что назначен к нему заместителем. Саша КОРОЛЕВ был маленького роста, сидел на корточках возле большого сарая и склеивал карту. Клея не было, в ход пошли белки от яиц. А через несколько дней пришел приказ о назначении меня командиром батареи. Прибыло новое пополнение, в основном люди пожилого возраста. Они должны были заменить курсантов. Курсанты возвращались в училище. С ними отбыл и ст. лейтенант КОРОЛЕВ. Распределили новое пополнение по взводам, более молодых во взвод управления, а более пожилых – в огневые взводы. Батарея продолжала огневую учебу и оборудование боевого участка в инженерном отношении. Огневая позиция находилась у дер. Онтолово, НП1 на высотке у дер. Романово. ПНП у моста через р. Ижора. Командный состав 365 отдельного дивизиона: Командир дивизиона – капитан Н. РОМАНОВ Начальник штаба – ст. лейтенант – Н. В. КИРИЛЛОВ Начальник разведки – лейтенант – КОРОЛЕНКО В. И.

1

НП – наблюдательный пункт, ОП - огневая позиция.

9

Командир 7-ой батареи – лейтенант ЕНИШЕВ Н. Г. Командир 8-ой батареи – лейтенант ТРОХИН В. В. Командир 9-ой батареи – лейтенант УРЮПИН Командный состав 7-ой батареи: Комиссар батареи – мл. политрук РОЖНОВ М. М. Ст. на батарее – лейтенант КОПШТЕЙН Я. З. Командир 1-го огневого взвода – КАНИЩЕВ П. И., лейтенант Командир 2-го огневого взвода – ПЕТУХОВ А. А., лейтенант Командир взвода управления – ПЛИГОВКА Н. И., лейтенант. Много вложили труда в оборудование батареи. Погребки для снарядов укрыли 4-мя накатами бревен. Добротные укрытия сделали для личного состава. Для оборудования НП использовали разрушенный сарай. Передовой наблюдательный пункт также надежно накрыли бревнами и сверху землей. В районе ПНП сотни ленинградских женщин отрывали противотанковый ров. Мост через р. Ижора был подготовлен к взрыву. В дер. Романово проживали русские и финны. Русские к нам относились исключительно хорошо, чего нельзя сказать о финнах. В один из августовских дней на НП подкатила черная Эмка. Я подумал, что к нам приехал командир дивизиона капитан РОМАНОВ, но на машине подъехал полковник МАРУСИН – командир дивизиона курсантов в училище. «Приехал проститься, училище эвакуируется из Ленинграда куда-то за Волгу», – сказал полковник, здороваясь с нами. Полковник МАРУСИН был уж в летах. Осмотрев НП, мы с полковником поехали на огневую позицию. В окопах стояли 122 мм пушки, высоко задрав свои жерла. Подойдя к пушкам, полковник остановился, положил руку на мое плечо и сказал: – Тебе вручаются пушки, на которых учили тебя, на которых впоследствии ты учил своих курсантов, пушки, с которыми связаны твои лучшие годы в училище. Надеюсь, не уронишь чести училища, оправдаешь оказанное тебе доверие. Мне показалось, что пушки еще выше задрали свои жерла, как будто по команде «смирно». Многое я хотел сказать полковнику, но к горлу подкатился ком, сердце забилось чаще… Видя мое состояние, полковник сказал ласково: «Не волнуйся, у меня нет никакого сомнения, что…», и я, не дождавшись окончания фразы, громко выпалил: «Постараюсь, т. полковник!». Крепкое рукопожатие, и мы расстались. Я почувствовал, что полковник взволнован не меньше меня. Машина, оставив облако пыли, скрылась из виду.

10

Что ожидает меня впереди? Я молод, скоро мне исполнится 23 года. Война была для меня делом новым, непознанным. Да только ли для меня? Шла напряженная учеба. Необходимо было новое пополнение выучить артиллерийскому делу. Занимались от рассвета и до захода, да и ночи прихватывали. Готовили пополнение для боевой работы. Не так легко за такой короткий срок подготовить хороших наводчиков, разведчиков, телефонистов, связистов. Подавляющее большинство красноармейцев впервые оказались в артиллерии, поэтому для них все было новым и незнакомым. Но, как говорится, не боги горшки обжигают! Иногда над нами появлялись немецкие самолеты, но нас не бомбили, да и обнаружить нас было не так-то легко. Маскировка орудий была проведена с такой тщательностью, что с расстояния десяти метров их трудно было обнаружить. Оборудование огневых позиций производили только ночью или при плохой видимости. Западнее нас проходила трасса полетов наших бомбардировщиков. По их быстрому возвращению с боевого задания мы догадывались, что фронт от нас не так далеко, но точного представления о положении наших войск, а также и противника, мы не имели. Информация свыше отсутствовала. Не хотелось верить, что противник может выйти к Гатчине. Мы ожидали приказа о переброске дивизиона в район боевых действий. Мы рвались в бой! Но произошло то, чего мы и представить себе не могли.

20-го августа 1941 года в 14.46 батарея произвела первые выстрелы по ст. Суйда. Дальность стрельбы 19,700 м. В воздухе находился наш самолет-корректировщик, но связь с ним была очень неустойчивой. Летчик мог наблюдать только один батарейный залп. Война докатилась и до нас. Щемило сердце, а в голове кошмар. Мы стреляли боевыми снарядами по нашей же, такой знакомой мне станции! Но это скоро прошло, смирились, свыклись – ничего не поделаешь – там враг, наш смертельный враг. Так надо. Не давал покоя один вопрос – почему мы отступаем? Вот мы и «обстреляли» новобранцев – лиха беда начало. Начало было. Батарейцы выпустили по 5 снарядов на орудие. Эта стрельба поставила всех на свои места. Многие солдаты впервые услышали артиллерийский выстрел. Перед первым выстрелом затыкали уши, раскрывали рты. А потом это делать было некогда, да и незачем. Ко всему привыкаешь, но к выстрелу нашей пушки привыкнуть не так-то просто. Уж очень звонко она стреляет. Много было разговоров на батарее о первой стрельбе, о первых запахах пороховых газов, о первых накатах и откатах орудийных 11

стволов. Но был преодолен страх артиллерийского выстрела. Короче говоря, наш боец хлебнул пороху, был обстрелян. Только после первых выстрелов красноармеец становится настоящим солдатом. Проводя тренировку батареи в ночь с 20-го на 21-ое августа, батарея должна была боевыми снарядами произвести залп по той же станции Суйда. Для батарейцев это явилось неожиданностью. На подготовку выстрелов времени было затрачено больше, чем предусмотрено нормативом. Я пожурил огневиков за медлительность. Они из этого сделали для себя правильные выводы.

21-го августа я получил задачу: выбрать ОП в районе совхоза Хохлово (Гатчина), НП – Корпиково. Добрались до НП ночью. При подходе к Корпиково были обстреляны из минометов. Всего-то противник впустил несколько мин, но одна из них угодила в штабель бревен. Обломками бревна был тяжело ранен связист ЖИТНИКОВ. Это первые наши потери. Это первые наши переживания за раненого товарища. Решил дальше не продвигаться. Надо уточнить обстановку. В ночных условиях это сделать трудно. Сделали остановку, расположились в канаве. С рассветом уточнили, что Корпиково было в наших руках, вернее, восточная часть деревни была наша, а западную часть занимал противник. Деревню Корпиково на две части разделяла река Парица. Мы находились от противника метрах в пятистах. В 7.30 22-го августа в воздухе появились немецкие самолеты. Противник бомбил Гатчину. После освобождения от бомб бомбардировщики на бреющем полете уходили в западном направлении. Над нами они пролетали так низко, что можно было легко рассмотреть физиономии летчиков. Бомбили Гатчину немцы безнаказанно, с нашей стороны ни одного самолета, ни одного зенитного выстрела. Где наши доблестные соколы? Видимо, противник обнаружил и нас, начав минометный обстрел нашего НП. Пришлось переместиться метров на 150-200 по канаве. Часам к 10.00 была установлена связь с командиром пехотного полка 2-ой дивизии народного ополчения. Командир полка находился на опушке леса, восточнее дер. Корпиково. Встретил нас с большой радостью. Через некоторое время он попросил открыть огонь по одному из домов дер. Черново. Я подготовил данные, дал команду на огневые позиции. Выстрел! И с первого выстрела прямое попадание в дом. Дом загорелся. Все это вызвало неописуемый восторг у всех, кто находился на НП командира полка. Командир полка сказал: «Вот это артиллерист!

12

Смотрите – целлулоидный круг с ниткой, рулетка и прямое попадание с первого выстрела, дом горит!» Командир полка продолжал восхищаться нашей работой. Результатами работы были довольны и мы – ведь это первая наша самостоятельная стрельба, и такая удачная! Немцы продолжали бомбить Гатчину. Во второй половине 22-го августа командир дивизиона приказал сменить НП в район каменоломни (1,5 км западнее южной окраины Бол. Колпаны). С грустью расставались с командиром пехотного полка. К исходу дня добрались до нового НП. Приступили к инженерным работам. Грунт оказался тяжелым. Только ломы, кирки, да мотыги выручали нас. Ночью немцы с самолетов над нами сбрасывали осветительные бомбы. Каждая бомба освещала довольно большую площадь. Утром мы пытались найти парашюты от осветительных бомб, но из этого ничего не получилось. С рассветом установили наблюдение за районами Кунталово, Б. Тяглино, Курема, Киви-Ярви, Вакколово, Лядино. Немцев в этих районах не было, да и наших войск мы не обнаружили. Обо всем этом я доложил командиру дивизиона.

24-ого августа последовал приказ о занятии основного ОП в районе дер. Онтолово и НП на южной окраине д. Романово. Передовой НП приказано выбрать в Гатчине. На выбор ПНП выехал лейтенант ПЛИГОВКА.

25-го августа начальник штаба дивизиона ст. лейтенант КИРИЛЛОВ передал приказ командира дивизиона о смене НП, опять в район каменоломни. На НП выехал на машине ЗИС-5 с разведчиками и связистами. Проезжаем Гатчину. При подъезде к железнодорожному мосту останавливаю машину. Все обошлось благополучно, никто не пострадал, если не считать испуга. Ориентируюсь в обстановке. Встретил представителя из 267 пулеметного батальона, который информировал, что в ночь с 24го на 25-ое августа немцы вышли к южной окраине Гатчины, а мы 24-го августа находились на НП в 3-х км южнее Гатчины. После долгих поисков нахожу очень подходящее место для НП – кирха, что на юго-западной окраине Гатчины. Обозрение отличное. Устраиваемся в башне кирхи. Устанавливаем наблюдение за противником и связь с командиром 267 артиллерийскопулеметного батальона. Что день грядущий мне готовит? Не хотелось бы покидать эту прекрасную обитель. Ведем усиленную разведку противника, наблюдаем передвижение немцев через дер. Лядино в направлении Пижма. Наши сведения о противнике, очевидно, представляют 13

определенную ценность, т.к. меня часто беспокоят расспросами о немцах НШ и командир дивизиона. Я расхваливаю им свой НП, чтобы некоторое время удержаться на нашей кирхе. Огневики заняли ОП в районе ст. Павловская севернее Гатчины. 26-го августа произвел пристрелку северной окраины КивиЯрви. И тишина! Мы не стреляем, и немцы ведут себя спокойно: изредка бросят пару мин, и опять спокойно. 27-го августа в 9.30 наблюдаю скопление машин в районе деревень Б. Тяглино-Курема. Докладываю командиру дивизиона. Получаю разрешение на ведение огня. Снаряды накрывают цель. Невероятная паника. Больше 30-ти снарядов выпущено по обнаглевшим немцам. Все куда-то попрятались, а куда – определить трудно, что-то горит, и все в дыму.

13.30. Разведчик доложил, что в дер. Черницы немцы. Сел к стереотрубе. Да, немцы прячут машины, наблюдается большое движение солдат. Урок, заданный нами немцам утром, дал свои результаты. Противник стал прятать и укрывать свою технику. Через Бол. Тяглино и Курему подходят на больших скоростях только одиночные машины. Опять докладываю командиру дивизиона, и в 14.10 батарея открыла огонь по Черницам. Очень здорово. Ликованию и радости нет предела. Но вот возле нашей кирхи разорвались первые мины, и еще через некоторое время десятки взрывов потрясают кирху. Приказал всем, кроме телефониста и командира отделения разведки ЩЕВЕЛЬ, спуститься на палати. Становится жутковато, здание сотрясают сильные удары, сыплется штукатурка, а вот и удар по нашей башне. Взрывной волной меня отбросило от стереотрубы. Что-то теплое наполнило левый рукав гимнастерки. ЩЕВЕЛЬ, ничего не говоря, бросился вниз. Через некоторое время наверх прибежали разведчики и лейтенант ПЛИГОВКА. В ушах непрерывный шум, тошнит, и на левое ухо ничего не слышу. Лейтенант ПЛИГОВКА говорит: «Вы ранены, как себя чувствуете?». «Ничего, не смертельно». ЩЕВЕЛЬ сбегал в ДОТ за санинструктором. Хорошая и миловидная девушка Тамара сделала перевязку и укол. «Вас надо отправить в госпиталь», – говорит она. Я отказываюсь категорически. Отказываюсь оставить НП. Спустили меня вниз на «палати». Со мной остается ЩЕВЕЛЬ.

– Вот вам досталось, – говорит ЩЕВЕЛЬ.

– Ничего, ЩЕВЕЛЬ, мы еще повоюем, отомстим немцам за их наглость. Ночью от раненой руки бросает в озноб. Утром ЩЕВЕЛЬ еще раз сходил за Тамарой. Сделали перевязку, разобрались в моих ранениях. Я был ранен в левую руку, плечо, ногу и лицо. В лицо 14

впились десятки мелких осколков. Когда я посмотрел в зеркало, то сам себя не узнал. Впечатление, что я болен оспой. Это очень меня огорчило. Весь день 28-го августа я провел на «палатях». Батареей управлял лейтенант ПЛИГОВКА. Начальство дивизиона было очень довольно нашей работой. А вечером меня навестил начальник штаба дивизиона ст. лейтенант КИРИЛЛОВ. Это было для меня большой радостью. Душевный разговор произошел между нами.

29-го августа я уже смог подняться на НП. В Киви-Ярви скопление танков и автомашин. Открываю огонь, батарейцы работают хорошо, темп огня высокий. Вторично наша кирха подвергается сильному обстрелу. Пришлось спуститься вниз. Здание кирхи непрерывно содрогается, на пол падают обломки кирпичей. Обстрел продолжается долго. Стрелять приходилось ежедневно. Для обеспечения нас снарядами были привлечены машины от 8-ой и 9-ой батарей. Теперь приходилось выискивать противника. Движение на дороге Б Тяглино-Курема в дневное время прекратилось. Немцы начинают прятаться и маскироваться. Стали бояться нас, сбили мы с них спесь. Приходилось стрелять и ночью. Чтобы противника ввести в заблуждение, приходилось ежедневно менять позиции ОП, а иногда в течение суток батарея меняла огневую позицию несколько раз. Несколько раз немцы обрушивались на огневую позицию, а батарейцы в это время были уже далеко. Только один раз немцам удалось накрыть огнем нашу батарею, в районе совхоза Хохлово, но все обошлось благополучно. Применяли и хитрость. Брали крестьянские телеги, клали на них бревна, маскировали и оставляли все это на покинутой ОП. Немцы дважды бомбили такую ОП.

3-го сентября немцы в третий раз обрушились на нашу кирху. Остались без крыши и потолка. Задыхаемся от гари и пыли. Трудно приходится тем, у кого слабые нервы. Перестали немцы передвижение днем, но мы чувствовали, что они передвигаются ночью, т.к. часто наблюдались вспышки огней в направлении Курема. Для того, чтобы эти передвижения не совершались безнаказанно, мы выпускали по этим местам до десятка снарядов ночью. Поужинали, прилегли отдохнуть, но не спалось, я чувствовал, что не спит и лейтенант ПЛИГОВКА.

– Микола, о чем думаешь? – спросил я.

– Думаю, что мы неправильно выбрали НП. Вы сами нас учили, что нельзя выбирать НП возле выделяющихся отдельных пред15

метов, деревьев, строений. А мы забрались на колокольню, вот и достается нам от немцев.

– Правильно говоришь, Микола, но что бы мы видели, если бы сидели на земле?

– Это верно, – согласился он.

– В наставлениях написано одно, а война подсказала другое.

– Надо проявлять творчество.

– Я, пожалуй, с этим согласен, – говорит лейтенант, – но вы очень настырный человек. Вас ранило, часто немцы задают нам чертей, а вы продолжаете сидеть на колокольне. Ваши подвиги народ не забудет.

– Ладно, Микола, что будет, то будет!

– Как говорится – семи смертям не бывать, а одной не миновать.

– У вас не было какого-то предчувствия, когда вы первый раз вышли на кирху?

– Никакого предчувствия. Я с жадностью забирался на эту верхотуру, даже переживал, что кто-нибудь у нас ее отберет. А мое ранение 27-го августа – это просто случайность. За это время ни один снаряд, ни одна мина не угодили в эту колокольню, а тут на… и угодила.

– В жизни много неприятностей происходит от этих случайностей, – сказал лейтенант.

– Да, ты прав, Микола. Какая же нас случайность ожидает 5-го сентября?

– Я думаю, ничего хорошего.

– Ты не прав, бывает и хорошее. А утром 5-го сентября немы бомбили Гатчину и аэродром. Задали психическую: гул моторов, вой сирен, непрерывный грохот от взрыва бомб. Впечатление такое, что подан сигнал химической тревоги. Хватаемся за противогазы, но через некоторое время понимаем свою ошибку. Оказывается, у немцев на самолетах установлены сирены, чтобы действовать на психику наших людей. Десятки самолетов бомбили аэродром, который находился в сотне метров от нашего НП.

– Чего они бомбят аэродром, когда на нем нет ни одного самолета.

– А черт их знает, им видней, – говорит лейтенант. А самолеты проносились над нами так низко, что, казалось, они вот-вот заденут колесами колокольню. А один раз был такой случай. Зажал немец нашу «Чайку». Летчик решил посадить самолет на Гатчинский аэродром. Вижу, как 16

самолет приземлился, но и немецкий самолет тоже приземлился. Подкатил немецкий солдат к нашему самолету и в упор расстрелял его, а затем поднялся и улетел восвояси. Как было обидно за нашего летчика! Какая безнаказанность!

6-го сентября нашу божью обитель обстреляли из тяжелых орудий. Решили немцы свести с нами счет. Шутки в сторону. Содрогается от мощных взрывов наша кирха. Все, за исключением разведчиков, спустились вниз. Страшной силы взрыв раздался в нашей обители. Ну, думаю, вот и конец пришел. Но худа без добра не бывает. Целый час мы безмолвно лежали на «палатях». Наконец наступила тишина. Поднимаю голову, но кругом такая тишина, что ничего не вижу. Едкий дым, пыль ползут вверх, нечем дышать. Слышу голоса, значит живы. Кричу: «Кто живой, подняться! Всем на улицу!». Ко мне подбегает командир отделения разведки ЩЕВЕЛЬ, и мы спускаемся вниз по лестнице. За нами потянулись и другие. Вижу – на полу, у двери, лежит телефонист. Он стоял на посту у входа в кирху. Подбегаем, трясем его, но никаких признаков жизни. Кто-то припал к его груди ухом. Слышу радостный крик: «Жив! Жив!». Поднимаем, задаем вопросы, а он молчит, но на ногах стоит, потом опять валится, как подкошенный. Долго мы с ним возились. Открывает иногда глаза, но на вопросы не отвечает. Наконец, появились признаки жизни. Зашевелился, удалось поставить на ноги. Наступила мертвая тишина, все взоры устремлены на телефониста. И вдруг он спрашивает: «А где мой телефон?». Взрыв смеха прокатился по кирхе. «Счастливчик», – сказал кто-то, и опять взрыв смеха. Раздели. Стоял, как мать родила. Искали место ранения, но ничего не нашли, даже малой царапины не было.

– Одевайся, – сказал я. Да, на войне горе и смех живут рядом! Отдышались, заняли свои места. Немцы бомбят Гатчину, разбрасывают листовки.

7-го сентября обнаружили стреляющий минометный взвод. Зуб загорелся, надо пощекотать бока немцам. Спрашиваю разрешения. Командир дивизиона разрешает открыть огонь. Открываю огонь. Долго приводили в чувство немецких минометчиков, но, наконец, они замолчали. В небе появились самолеты, штук 50. Опять бомбят Гатчину. Образовали карусель. При каждом пикировании самолет сбрасывает одну бомбу, выходит из пике и пристраивается в хвост карусели. Таким образом, каждый самолет делает столько пикирований, сколько у него на борту бомб. Одна волна самолетов 17

сменялась другой. Сплошной вой сирен, непрерывное пикирование, непрерывный взрыв бомб. В бомбежке принимают участие какие-то двухкрылатые «тихоходы», они напоминают наши У-2. Основной расчет – подорвать моральный дух защитников Гатчины. Действуют безнаказанно. Наших самолетов нет. Даже нет ни одного зенитного выстрела с нашей стороны. От взрывов бомб содрогается наша кирха, с обстрелами как-то бойцы свыклись, а бомбежек побаиваются. Агитируют листовками: «Мир измученной Родине», «Когда кончится война?», «Сопротивление бесполезно». Призывы к сдаче. Масса пропусков: на 2-х человек, на 1– человек, на 15 человек, на 50 человек. Предупреждение в каждом пропуске – не забыть захватить с собой котелок и ложку. Были листовки и такого содержания: предупреждение артиллеристам, танкистам и летчикам, что им не будет снисхождения, если они попадут в плен. Видимо здорово мы, артиллеристы, им насолили. Как-то очень по-детски были написаны эти листовки. Бойцы смеялись, говорили, что очень плохая бумага, даже не годится… Была листовка о том, что в плен сдался сын Сталина Яков. На листовке была помещена фотография Якова. Подолгу мы всматривались в эту фотографию, но никто из нас Якова не видел в жизни. Поняли одно, что Яков является артиллеристом. Правда, я раньше от кого-то слышал, что у Сталина есть сын Яков, который служит в артиллерии. Не хотелось верить этому страшному слову «сдался».

– Игнатьевич, а каково твое мнение по поводу листовки? Ты веришь или не веришь листовке? Мог сын Сталина сдаться в плен?

– Трудный ты, Николай Георгиевич, задал мне вопрос, не хочется верить, что сын такого человека мог сдаться в плен. Скорее всего, это провокация Геббельса. Он способен на все, на любую подлость. Но чем черт не шутит, когда…

– Так-то оно так, но представляешь, если это правда, то какую подлость совершил Яков в отношении своего отца? Я даже в мыслях никогда не допустил себе, чтобы сдаться в плен. Мы тогда не знали обстоятельств, побудивших Якова сдаться в плен. Может, сознание потерял?

– Яков должен был только умереть, если позволяла тому обстановка. За это никто бы его не осудил. Я не сомневаюсь, что вы в трудную минуту предпочтете смерть плену. Николай Георгиевич, надо собрать все эти листовки вокруг кирхи и сжечь. Подальше от греха.

18

– Вы правы, Николай Игнатьевич, возьмите эту миссию на себя.

– Хорошо, я все сделаю наилучшим образом. Интересно, читали ли листовку о Якове наши управленцы. Настораживает то, что они хранят молчание. Попробую уточнить это через Миколу ЩЕВЕЛЯ. Пусть все это останется между нами. Жителей в городе оставалось мало. Часть жителей возвращается, чтобы захватить с собой кое-какие пожитки, и опять покидает обжитые места. Многие дома разрушены. В этот день мы даже не обедали, у бойцов озабоченные лица. Чувствуется, что эту бомбежку они очень переживают. Душой чувствуют, что скоро что-то должно произойти. После ужина наступило полное молчание. Одолевала усталость и неизвестность. Скорее бы всему этому наступил конец. Первым нарушил молчание ПЛИГОВКА.

– А ведь это неспроста такую карусель устроили сегодня немцы. Не сегодня-завтра они пойдут в наступление. Неужели мы отдадим Гатчину? Интересно знать, что думает начальство. Сил-то у нас маловато. Нет, будем драться за Гатчину, а для чего же доты понастроили? Я думаю, что драка будет жаркой. Плохо, что у нас мало самолетов. Как они, проклятые фашисты, сегодня бомбили. Обидно, очень обидно! Хотя бы один наш самолет. Да и танков маловато, я, впрочем, их еще не видел.

– А ты слышал, что под Пижмой сам ВОРОШИЛОВ танковый батальон в атаку водил? Там, видимо, танки есть.

– Слышал, – вяло ответил лейтенант ПЛИГОВКА, – но не ВОРОШИЛОВ должен водить в атаку танки, ВОРОШИЛОВ должен командовать нами, руководить войсками.

– Игнатьевич, мне давно не дает покоя такой вопрос. Будут ли немцы предпринимать лобовую атаку Гатчины? У меня на этот счет одно мнение – немцы обойдут Гатчину справа и слева. Я об этом неоднократно докладывал начальнику штаба и командиру дивизиона.

– Я с вами согласен, немцы основные силы сосредотачивают справа от Гатчины, но Гатчину будут бомбить и расстреливать, чтобы сковать наши силы и затруднить маневр.

– Каждый выполняет свою задачу. Наша задача – не допустить прорыва немцев в направлении Гатчины. Пойду наверх, проверю, как несут службу разведчики.

8-го сентября в 2 часа ночи позвонил командир стрелкового полка дивизии народного ополчения и попросил открыть огонь по Саппелово.

19

В районе Саппелово до полка немцев. Слышим шум моторов. Получив разрешение командира дивизиона израсходовать 30 снарядов, произвели огневой налет. Командир полка нашей работой остался доволен. По рассказам разведчиков, снаряды рвались в районе цели. Никто в эту ночь не спал. Какая-то тревога будоражила душу. Завтракали, не покидая своих мест. Все чего-то ждали. Лейтенант ПЛИГОВКА о чем-то беседовал со ЩЕВЕЛЕМ, и до меня долетали слова лейтенанта: «Хотя б обстрел нас супостат, а то такая тоска…»

– Чтоб тебе типун на язык, – выругался я. Долго ждать обстрела не пришлось. Немцы начали ураганный обстрел Гатчины и нашей кирхи. Началось или не началось, подумал я, как поблизости раздался сильный взрыв. Что-то тяжелое полетело вниз. Все были на своих местах. Обстрел прекратился, до нас долетела сильная артиллерийская канонада с направлении Корпиково. Началось. В 15.00 сотни фашистских стервятников начали бомбить Гатчину. Но, какая радость – появились наши самолеты. Молодцы! Наблюдаем, как одна наша «Чайка» вступила в бой с семью стервятниками, сбила один самолет и невредимой вышла из боя. «Молодец летчик! Вот это мастерство! Вот это мужество!» – восхищались разведчики. Но наших самолетов было очень мало, а скоро их и совсем не стало.

– Эх! Побольше бы наших самолетов, да таких летчиков, как этот, тогда наши дела пошли бы получше, – сказал ПЛИГОВКА. Я промолчал. Всю Гатчину заволокло дымом, ждем, когда немцы обрушат свой груз на кирху. Видимости никакой, кромешный ад, светопреставление. Думаю, наступил конец, которого мы так ждали. Есть желание позвонить командиру дивизиона, но в 15.40 он сам позвонил и приказал сменить НП в район Гатчинской мельницы, а ОП выбрать и занять на опушке леса, в районе Мал. Пеггелево. Связь держать с командиром стрелкового полка. Отдаю распоряжение. Беру разведчиков, часть связистов, и на скорости, которую мог развить наш старенький ЗИС-5, мчусь в указанный район. Проехали мост через реку Ижора, сворачиваем влево на полевую дорогу, которая должна была вывести к Гатчинской мельнице. Въехали в кустарник, дальше дороги нет. Останавливаю машину, спешиваемся. Машину передаю лейтенанту ПЛИГОВКЕ, а сам бегом веду за собой разведчиков и связистов к виднеющемуся впереди бугорку. Вокруг рвутся снаряды, свистят пули. Обстановка не совсем понятная. Добрались до бугорка и на нем обнаружи20

ли блиндаж на «курьих ножках». По всему чувствуется, что здесь только что были люди, даже запах от них остался. В углу блиндажа валялось несколько винтовок без затворов. Приказываю установить стереотрубу, а командиру отделения связи МЕДЯНКИНУ наладить связь с огневой позицией. Для выяснения обстановки командира отделения разведки Н. ЩЕВЕЛЬ высылаю к Гатчинской мельнице. Жду, когда возвратится ЩЕВЕЛЬ. Район Гатчинской мельницы просматривается плохо – мешают кусты и деревья. А вот и ЩЕВЕЛЬ. Докладывает, что наши войска отходят от Гатчинской мельницы. Докладу не верю и снова посылаю его к мельнице. Вижу, как ЩЕВЕЛЬ, нагнувшись, бежит через капустное поле к мельнице. В это время возле блиндажа появилось человек 15 пехоты. Спрашиваю: «Кто вы?». Отвечают: «Заслон». А через 2-3 минуты они куда-то скрылись. Появилась тревога, как-то ЩЕВЕЛЬ? Но все обошлось благополучно, запыхавшись, вваливается в блиндаж ЩЕВЕЛЬ и докладывает: «Тов. лейтенант, немцы, много немцев переправились через реку у мельницы». Да я и сам теперь вижу немцев. Выстроившись в цепь, ведя огонь на ходу, немцы шли в направлении нашего блиндажа. Справа и позади нас рвутся мины, бугорок обстреливается из малокалиберных пушек и пулеметов. Сплошной ливень огня. Нас в блиндаже осталось четверо. Присели, сидеть жутковато. ЩЕВЕЛЬ и разведчики открыли огонь по немцам. Немцы совсем близко, в руке сжимаю пистолет. Связи с батареей нет и скоро совсем не будет. Кругом ни души. Где-то совсем рядом застрекотал крупнокалиберный пулемет. Машинально срываю с планшета карту, планшет бросаю в угол блиндажа и кричу: «Всем из блиндажа, сбор у моста». Другого выхода нет. Один остаюсь в блиндаже. Слышны крики немцев, раздумывать некогда, надо решиться. Сжимаю в руке пистолет, выжидаю секунду и, что есть силы, рвусь на бугор, переваливаю через него и качусь вниз. Свистят пули, но мне не до пуль. Пробую ползти, но не хватает сил. Поднимаюсь и бегу, бегу к кустам. Кусты мое спасение. Ноги подкашиваются. Падать нельзя, падение – смерть. Вижу, как рядом со мной бежит ЩЕВЕЛЬ. Это хорошо, но силы на исходе. Валюсь на землю. Передохнули и шагом пошли к реке. Вдруг услышали крик, крик обезумевшего человека. Видим, как в расстегнутой гимнастерке, без оружия бежит к реке красноармеец. Кричим – «Стой! Стой». Но он, не останавливаясь, добежал до реки, бросился в воду, переплыл реку и скрылся из поля нашего зрения. Вблизи нас немцев не было, они, достигнув нашего блиндажа, повернули на север.

21

А вот и МЕДЯНКИН с ЕМЕЛЬЯНОВИЧЕМ. Они все время наблюдали за нами. На сердце как-то отлегло. Опасность миновала. Добрались до моста. У моста встретили связистов, которые тянули связь от ОП к НП. Переговорил со старшим на батарее, картина неутешительная. Осталось всего 20 снарядов – это НЗ, на случай самообороны. Два трактора с прицепом пошли за снарядами, но пока еще не вернулись. Батарея к открытию огня готова. Кругом ни души. Бой идет за Кямяря и Б. Оровка. Но надо как-то наказать немцев. Надо! Передаю на ОП: «Подготовиться к стрельбе». Открываем огонь по Б. Оровка. Стрелем на прицеле 56. Для нас это очень редкое явление. Расход 8 снарядов. Маловато, но ничего не поделаешь, на батарее остается 12 снарядов. Находиться в районе Вайял нет необходимости. Отправляемся на ОП. Огневики заняты отрывкой щелей. Приказываю ст. на батарее организовать круговую оборону батареи. Ночь была тревожной. Не спится. Решил проверить охрану ОП. Батарейцы несут службу бдительно. Заглянул к лейтенантам КАНИЩЕВУ и ПЕТУХОВУ. Два молодых лейтенанта устроились под орудийным брезентом. Залез и я под брезент, видимо, придремнул, да и проспал до утра. Ночью была установлена связь с командиром 8-ой батареи ТРОХИНЫМ. ТРОХИН сообщил, что отхода войск из Гатчины не наблюдаем, прицепы с боеприпасами находятся у него. Командир дивизиона приказал оставаться на месте до выяснения обстановки. После переговоров с ТРОХИНЫМ (9-го сентября) отправился на НП. Лейтенант ПЛИГОВКА сообщил, что немцы небольшими колоннами, через Б. Оровку следуют в направлении Тайцы. Наших войск в этом районе нет. Мы с ним обошли Кайязи, Мал. Пеггелево, подошли к мосту через реку Ижора – всюду пусто. В деревнях живут чухонцы (финны), все остались в своих домах. К нам настроены недружелюбно. В районе Вайял набрели на дот, видимо, он никем не занимался. Возвратились на НП. С НП хорошо просматривается Бол. Пеггелево. Наблюдаем, как два немецких солдата тащат корову. Я не выдержал и по-русски выругался.

– Эх! Задать бы им трепку!

– Вы любитель задавать трепки, смотрите, как бы нам немцы не задали трепку, – сказал лейтенант ПЛИГОВКА. Попробовал дозвониться до командира дивизиона. В телефонной трубке послышался знакомый голос капитана РОМАНОВА. Доложил обстановку и попросил разрешения на перегон прицепов с боеприпасами от ТРОХИНА к себе на ОП. Разреше22

ние получено. Еще прошу, чтобы ТРОХИН произвел огневой налет на Бол. Пеггелево и Кирлово моими снарядами. Командир дивизиона пообещал такую задачу поставить перед ТРОХИНЫМ. В заключение сказал, чтобы я не терял связи с ТРОХИНЫМ и усилил бдительность. Закончив разговор с командиром дивизиона, я приказал по телефону лейтенанту КОПШТЕЙНУ направить лейтенанта ПЕТУХОВА на огневую позицию 8-ой батареи за боеприпасами. Около 13.00 в небе появилась «рама». Мы все знали, что такое «рама». Улетит «рама» – надо ждать непрошеных гостей. И, действительно, через некоторое время появились немецкие бомбардировщики. Сделали разворот, разделились на две группы. Одна группа обрушилась на нашу батарею, а другая на свои немецкие войска. В небо полетели ракеты, видимо, сигнал, что здесь «свои войска». Но дело сделано. Досталось своим и чужим. От бомбежки мы потерь не имели, т.к. личный состав был укрыт в окопы, но бомбы упали в расположении огневой позиции. Мы ожидали повторной бомбежки, но ее не было. Позвонил ТРОХИН и сообщил, что дорога на Ленинград, видимо, еще не перерезана, т.к. по ней он наблюдает движение машин, но ходит молва и другого характера. Видел командира дивизиона. Он в полной растерянности и не в состоянии принять какое-либо решение.

– В твоей просьбе отказано.

– Мою просьбу выполнили немцы, – ответил я. К нам присоединились человек 25 снайперов, они отбились от своей части, обстановки не знают, сказали, что видели наши войска в Гатчинском парке. Я их использовал для охраны ОП. У них имелся запас противотанковых гранат. Наступила ночь. Прибыли тракторы с боеприпасами. На душе стало веселей. Теперь мы сможем постоять за себя. Ночь была неспокойной. Нас обстреляли, но и мы не остались в долгу. Саперы применили в ход противотанковые гранаты. Слышны крики: «Русь, сдавайся!». Такой оборот дела очень обеспокоил. Стал с комиссаром батареи и лейтенантом ПЛИГОВКОЙ обсуждать план наших действий. Порешили – утром разведать дорогу на Большое Верево.

10-ое сентября. Утро. В сборе вся батарея. Ничего утешительного я им сказать не мог. Что бы ни случилось – мы должны свято выполнить свой 23

долг перед Родиной. Снарядов у нас сейчас достаточно, чтобы постоять за себя. Похвалил батарейцев за хорошую работу по оборудованию ОП. Призвал не верить никаким слухам. Учитесь стрельбе прямой наводкой. Это может нам пригодиться. Потом выступил мл. политрук РОЖНОВ. Позвонил лейтенант ПЛИГОВКА и доложил, что к мосту через р. Ижора вышли немецкие танки, пока два. Приказал лейтенанту срочно прибыть ко мне. В сборе весь командный состав батареи. Лейтенант ПЛИГОВКА сделал сообщение о противнике, акцентировал внимание на появлении танков в районе моста через Ижору. Потом говорил я о том, что обстановка усложняется, мы здесь одни, рядом с нами наших войск нет, поэтому надо быть очень бдительными. Никакой паники. Сейчас займитесь обучением огневиков стрельбе прямой наводкой. ПЛИГОВКЕ поручил разведать дорогу до основной ОП (Онтолово). Встает лейтенант КОПШТЕЙН и говорит: «Тов. лейтенант, разрешите по окончании учебы произвести выстрелы по щитам боевыми снарядами».

– Чем по щитам, так не лучше ли по реальным танкам. Все рассмеялись. Стали обсуждать предложение КОПШТЕЙНА, но единого мнения не было.

– Хорошо, готовьте щиты, но без меня не стрелять. Батарея приступила к учебе. Я наблюдал за ходом занятий. Давал советы, благодушных не было. Чувствовалось, что все понимают серьезность положения. Перед каждым орудием, на расстоянии 800 метров был установлен щит. Занятия подходили к концу. Ко мне подошел КОПШТЕЙН. Я понял зачем.

– После обеда, – сказал я ему, и он меня понял. Я с нетерпением ждал появления лейтенанта ПЛИГОВКИ. По всем моим подсчетам выходило, что он уже должен быть здесь, а его все не было. Всевозможные догадки не давали покоя. Если через час лейтенант не появится, вышлю в разведку лейтенанта ПЕТУХОВА, но лейтенанта высылать не пришлось. ПЛИГОВКА вернулся и доложил, что дорога до основной ОП свободна, но бой идет за Воронью Гору. Дорога на Ленинград еще не перерезана. Дорогу до Бол. Верево местами надо подправить. Сразу же решили, что после обеда саперы, под руководством лейтенанта ПЛИГОВКИ, выедут на ремонт дороги.

– Черт знает, что мы тут сидим? Ждем, когда немцы поставят танки для охраны огневой позиции? А это может случиться, сегодня они уже поставили танки для охраны моста. Перестреляют 24

нас, как мокрых кур! Люди воюют, а мы… Буду звонить командиру дивизиона.

– Вы чуть-чуть успокойтесь, а потом звоните, – советует ПЛИГОВКА. Не внял я его совету. Вызываю лейтенанта ТРОХИНА и прошу его соединить меня с командиром дивизиона. ТРОХИН отвечает, что с командиром дивизиона связи нет. Информируем друг друга об обстановке. ТРОХИН сказал, что наши войска уходят из Гатчины. Предлагаю, если не будет связи с командиром дивизиона, с наступлением темноты сняться и переехать в район основных ОП. Он со мной соглашается. Договорились, что ровно в 0.30 11-го сентября заводим моторы и начинаем марш. Связь держать до 23.30 10-го сентября. Собрал командиров и довел до них решение о переезде на основные ОП, в район Онтолово. К 24.00 батарея должна стоять в походной колонне, головой на Бол. Верево. Когда командиры взводов разошлись, мл. политрук РОЖНОВ спросил меня: – Николай Георгиевич, от кого вы получили такой приказ?

– Ни от кого я такого приказа не получал, так мы решили с ТРОХИНЫМ.

– Я попробую дозвониться до САФРОНКОВА.

– Дорогой Василий Михайлович, дело в том, что с ними связи нет.

– А не попадет нам за такие дела?

– Другого выхода у нас нет. Чего мы ждем? Воевать надо, а не сидеть! Одни мы тут ничего не сделаем. Мы оказались в тылу у немцев. Надо сохранить пушки, они еще могут пригодиться. Не думай, что я за свою шкуру боюсь.

– Раз командир решил, так тому и быть. Будем отвечать все вместе. Хороший был у меня комиссар. Опять подошел ко мне КОПШТЕЙН.

– Разрешаю по одному выстрелу на орудие, бетонобойными снарядами. Солнце садилось за лес. Батарейцы в готовности к стрельбе прямой наводкой. На ОП воцарилась тишина. Все замерли в ожидании выстрела. И вдруг воздух, и даже земля содрогнулись от выстрелов. Стреляли полным зарядом. Все облегченно вздохнули. Интересно, что подумали немцы? Что подумали танкисты у р. Ижоры, ведь снаряды полетели в их направлении. Но нам этого не узнать. Можем только догадываться.

25

Три щита поражены, снаряд третьего орудия прошел под щитом. Трудно описать ту радость, которой были охвачены батарейцы. Личному составу огневых взводов за отличную стрельбу прямой наводкой я объявил благодарность. Слышала эти выстрелы и 8-ая батарея.

– Это вы стреляете? – спрашивал телефонист 8-ой батареи.

– Да, это мы стреляли, – отвечает наш телефонист. Время тянется медленно. Перестаешь верить ходу часов. В 23.30 состоялся последний разговор с ТРОХИНЫМ. Как и договорились, в 0.30 начинаем движение в район основных ОП. К 24.00 батарея стояла в походной колонне, в 0.30 взревели моторы девяти тракторов и двух автомашин. Моторы у «Ворошиловцев» гудели, как у танков. Колонна тронулась. При подходе к Бол. Верево колонну обстреляли «кукушки». Но вот и Бол. Верево. Не доходя метров 300 до большой дороги, еле различаю человеческую фигуру, которая подает сигнал «остановиться». Я останавливаюсь. Слезаю с трактора. Слышу доклад: «Тов. лейтенант, я разведчик от командира дивизиона. Командир дивизиона приказал батарею развернуть, а самому немедленно прибыть к нему, дорогу я покажу». Ну, думаю, влип! Прибежали командиры взводов для выяснения остановки. Чувствую, что в жилах моих закипает кровь.

– Куда командир дивизиона приказал развернуть батарею? – спрашиваю у разведчика.

– Не знаю, он мне об этом ничего не сказал, – отвечает разведчик. В голове созревает решение – батарею я никуда развертывать не буду. Будь, что будет. Отвел в сторону комиссара и старшего по батарее.

– Меня вызывает командир дивизиона. Лейтенант КОПШТЕЙН, вы остаетесь за меня. Батарея в готовности к развертыванию. Организуйте надежное охранение. Взвод управления используйте для ведения разведки. Командир отделении разведки сопровождает меня. Добрались до ОП 8-ой батареи. Огневая позиция со всех сторон пронизывается трассирующими пулями, слышны автоматные очереди. ЩЕВЕЛЬ просит меня нагнуться. Нагибаемся, а последние метры преодолеваем по-пластунски. Влезаю в небольшую землянку. Вижу командира дивизиона и начальника штаба, рассматривающих карту. Начинаю докладывать: «Тов. командир дивизиона, командир 7-ой батареи лейтенант…». Командир дивизиона резко обрывает меня: «Лейтенант, кто тебе разрешил сняться с огневой 26

позиции? Я спрашиваю – кто разрешил? Ты знаешь, что за это бывает?». Все это было сказано в большом гневе.

– Никто мне не разрешал, сам решил, сообразуясь с обстановкой. Смертью меня не пугайте, не боюсь. Боюсь за людей и за пушки. Что мы тут сидим. Два дня просидели, а немцы Воронью Гору штурмуют и уже на нее вышли. Вы что, не слышали, что ОП простреливается перекрестным огнем автоматчиков? Вошел ТРОХИН и доложил, что немцы обстреливают огневую позицию автоматным огнем. После этого гнев начальства поубавился. Командир дивизиона спросил меня об обстановке. Доложил. Время шло, а решение не принималось. Мы с ТРОХИНЫМ молчали. В голове какая-то чехарда. Злость на командира и начальника штаба дивизиона. Бездельники. На бездействие обрекли и дивизион. Потеряли батарею УРЮПИНА. Неужели нельзя было за это время выяснить обстановку? Складывается впечатление, что старшие начальники нас забыли. Вдруг меня начинает пробивать пот. Представляю, как наяву, как немецкие танки расстреливают батарею, а батарея открыть огонь не может, т.к. стоит в колонне. Во всем этом виноват только я. Я ослушался командира дивизиона, не выполнил приказ о развертывании батареи. Проклятый червячок точил душу. То представил батарею на марше и опять эти проклятые танки расстреливают батарею в упор, давят гусеницами. Один кошмар сменяется другим. Не выдержал и попросил разрешения выйти. Лейтенант ТРОХИН предупредил об осторожности. Вылез из землянки и сразу встретил сержанта ЩЕВЕЛЯ.

– Что-то душа болит за батарею, – сказал я.

– Все хорошо, если бы что-то случилось, то я бы услышал, – сказал ЩЕВЕЛЬ. Продолжаем сидеть в окопе. Пришло упокоение.

– А где автоматчики?

– Лейтенант ТРОХИН приказал старшему на батарее уничтожить автоматчиков. Не знаю, уничтожили или нет, но обстрел батареи прекратился, – сообщил ЩЕВЕЛЬ. Через некоторое время меня пригласили в землянку. Наконец, решение было «рождено» – сняться и перейти на основные огневые позиции. Мы со ЩЕВЕЛЕМ бегом покидаем ОП ТРОХИНА. Быстро добираемся до батареи. На ходу подаю команду: «Моторы!». Приказываю начать движение. Скорость аллюр три креста. Решил пропустить через себя батарею и встать в хвост колонны, чтобы убедиться, что нет отстающих. Все пришло в движение, настроение приподнятое.

27

При подходе к дороге Тайцы-разъезд Ижора мы с водителем заметили стоящую в канаве машину. Проехав 25-30 метров, приказываю водителю остановиться. Подошли к машине, кругом никого, но машина была нашего дивизиона, из взвода управления, радиатором в сторону Гатчины. Водитель стал копаться в моторе, а я заглянул в кузов машины. В кузове были катушки связи, телефонные аппараты, несколько чемоданов. Вскрыл один из чемоданов. В чемодане лежало новенькое лейтенантское обмундирование. Мотор не заводился, решил взять машину на буксир. И вдруг прозвучал выстрел и резкий удар по машине. Падаем в канаву. Раздался второй выстрел, надо уходить. Нагнувшись, быстро бежим канавой к трактору. Мотор трактора работал. Не сели, а влетели в трактор и на большой скорости вперед. Противник выстрелил по уходящему трактору, но не попал. А вот и водокачка. Спрятались за ее массивными стенами. Перевели дух, отдышались, а потом, видимо, от радости, громко рассмеялись.

– Нам с тобой повезло и на сей раз, – сказал я. Начал брезжить рассвет, а где же ТРОХИН? Что с ним? Движения по дороге нет. Неужели мы оказались замыкающими? Интересно, кто нас обстрелял? Танки, самоходки или выставленные на прямую наводку орудия? А почему не обстреляли мою батарею? Вот это загадка. Надо предупредить ТРОХИНА, но с предупреждением я опоздал – не позволило время.

– Идут! – крикнул водитель и показал рукой на дорогу. Подношу к глазам бинокль, сердце начинает учащенно биться… Красиво идет колонна. Чувствуется мощь. Батарея приблизилась к месту, где нас обстреляли. Всем существом чувствую, что беды не миновать. И вот! Головной трактор остановился, а потом вспыхнул, как свечка. Остановка головного трактора привела к тому, что колонна сжалась, а потом остановилась. В течение нескольких минут немцы расстреляли батарею, подожгли все тракторы и автомашины батареи. Четыре гордых пушки остались стоять на дороге между Мал. Верево и совхозом Зайцево. Как жаль! Начни ТРОХИН движение на час раньше, все могло бы обойтись благополучно. Только темнота спасла мою батарею от такой беды. Вот и Оттолово. Нас встретил командир дивизиона. Я ему поведал о беде, постигшей батарею ТРОХИНА. Мне так и хотелось сказать, что только вы виновны в этом. Но об этом я только подумал. Этим известием я и так нанес страшный удар командиру 28

дивизиона. Он непрерывно повторял: «Не может быть! Не может быть! Я не знаю, где УРЮПИН, да еще потерять трохинскую батарею – это все!». Я получил приказ лично встретить ТРОХИНА. Автомашина и трактор «Ворошиловец» под моим началом отправились к водокачке. От водокачки отправились к Комолово. Здесь я и встретил лейтенанта ТРОХИНА. Среднего роста, коренастый, с орденом «Красного Знамени» на гимнастерке. Как-то осунулся, смотрит вниз, губы плотно сжаты, без головного убора. Попытка успокоить Василия Васильевича успеха не имела. Наоборот, вызвала еще большую ярость и злость. Проклятия сыпались в адрес командира дивизиона и начальника штаба. Безусловно, их вина неоспорима, но что думают сами начальники? Возвратились в Онтолово. Я не присутствовал при разговоре ТРОХИНА с командиром дивизиона. В Онтолово оказался танковый батальон. ТРОХИН лично просит командира батальона вытащить пушки. Василий Васильевич воспрянул духом. Но, через некоторое время командир батальона наотрез отказался вытаскивать пушки. Это уже трагедия. Стало ясно, что пушки достанутся немцам. При моем разговоре с лейтенантом КОПШТЕЙНОМ выяснилась интересная деталь. При совершении марша он чувствовал, что впереди батареи шла какая-то колонна. Этой колонной и оказался танковый батальон, который сейчас находится здесь. «Дорогой лейтенант, нас спасла не только темнота, туман, но и танковый батальон, в хвосте которого ты следовал», – сказал я. С моими доводами он согласился. Около 12.00 получил приказ – сосредоточить батарею к 14.30 в парке, в одном километре от бывшего Екатерининского дворца. Маршрут движения: Онтолово, Нов. Кетлино, дер. Баболово, Пушкин. Батарея стояла в походной колонне. Отдаю приказ на марш. Колонну возглавлял старший на батарее лейтенант КОПШТЕЙН. Командир дивизиона попросил меня задержаться. От командира дивизиона я и ТРОХИН узнали, что приказ об отводе дивизиона был, но до нас дошел с опозданием на сутки. Это опоздание обошлось дивизиону потерей батареи. По окончании разговора с капитаном Романовым, я сел в трактор НАТИ и на большой скорости, которую можно было из него выжать, двинулись мы догонять батарею. То там, то здесь начали появляться земляные «султаны». Я все понял – дорога простреливается. Начинают попадаться горящие и подбитые машины. Лавируем, обгоняем подбитые машины. Скорость приличная.

29

Но недолго пришлось лавировать. Совсем рядом раздался взрыв, трактор как бы вздрогнул, развернулся поперек дороги и остановился. Раздумывать некогда. Вываливаемся из трактора. Покидая трактор, я за что-то зацепился и упал на раненую руку. Залегли в канаве. Ждем, когда прекратится обстрел. Потревоженная рана начала кровоточить, но сейчас не до нее. Мотор у трактора заглох, перебита гусеница. О восстановлении нечего и думать. Как мы еще остались живы? Нам везет. Трактор пришлось оставить, и пешком отправились в Пушкин. По дороге встречали не только подбитые, но и сгоревшие машины. Дорога периодически обстреливается, идем канавой. Встречаются раненые, просят о помощи. Я показываю им окровавленную руку, и они замолкают. Как трудно было шагать по этой канаве! Провалиться бы сквозь землю! Не верю глазам – на дороге стоит 122 мм пушка и трактор. В канаве сидит командир орудия ЦЫБА. Мы присаживаемся к нему. Прошу рассказать, как все произошло.

– От прямого попадании загорелся трактор, пламя перебросилось на орудие, загорелись ящики со снарядами, произошел взрыв зарядов. Взрывом покалечило станину, выведены из строя прицельные приспособления. В нескольких местах на колесах выгорела резина, но орудие транспортировать можно, – заключил ЦЫБА.

– Ты командир орудия – тебе его и охранять. Помощь к тебе придет с наступлением темноты, – сказано было мною. Встретили легковую машину командира дивизиона. В машине и около нее никого не было. Неужели и остальные орудия батареи я увижу подбитыми? Тревога была напрасной. Перед Пушкиным нас встретил лейтенант КОПШТЕЙН. Он доложил, что батарея от Нов. Котлино через аэродром вышла к пруду, что южнее Екатерининского дворца. Быстро доехали до батареи. Отдал распоряжение лейтенанту КОПШТЕЙНУ на эвакуацию пушки с наступлением темноты. Чертовски устал, но ничего не поделаешь – вызывает командир дивизиона. С лейтенантом ПЛИГОВКОЙ направились к Белой башне, где и нашли командира. Лейтенант УРЮПИН как в воду канул. Никто его не видел и никто о нем не слышал. О подбитой пушке командиру дивизиона уже доложил лейтенант КОПШТЕЙН.

– Что будем делать с подбитой пушкой?

– Сразу же отвезем на завод, – ответил я. Чувствуется, что командир дивизиона очень переживает за Трохинскую батарею. Поставил задачу на развертывание батареи 30

в боевой порядок: НП выбрать в Александровке, ОП в районе Шушары. Я уже хотел уходить, но командир дивизиона подошел ко мне и сказал: «Енишев, будь другом, найди УРЮПИНА. Обшарь вдоль и поперек окрестности Пушкина».

– Будет выполнено, товарищ капитан. Огневики выехали в район Шушар, а мы с ПЛИГОВКОЙ в Александровку. У станции нашел командира стрелкового полка, сидевшего на рельсах у здания станции. Доложил ему, что прибыл для поддержки огнем, рассказал, что представляет собой батарея. Определили, куда подготовить огонь батареи, немцев перед станцией не было. С ним я оставил лейтенанта ПЛИГОВКУ, а сам выехал в разведку. Исколесил всю западную часть Пушкина, в юго-западной части парка мы с водителем напали на следы 122 мм пушек. Следы привели на опушку леса, что в 1 км от Александровки. Здесь батарея развертывалась. Нашли стреляную гильзу. Гильза была от 122 мм пушки. Несомненно, что это была батарея УРЮПИНА. Проследили и дальнейший путь батареи до Александровки, а далее след пропал. Надвигались сумерки, розыски становились беспредметными. Обо всем, что мне удалось установить, доложил командиру дивизиона, была передана ему и стреляная гильза. В заключение я сказал, что УРЮПИН где-то здесь. Завтра я его найду. Спросил разрешения у командира дивизиона про эвакуацию подбитой пушки. Разрешение получено. Нельзя было оставить эту пушку немцам. Но орудие было вывезти не так-то просто. Противник непрерывно обстреливал дорогу. Перед нашим трактором вплотную стояло подбитое зенитное орудие с трактором. Лейтенант ПЕТУХОВ правильно оценил обстановку. Свой подбитый трактор соединил с зениткой, к трактору зенитки пристроил петлю, чтобы можно было быстро набросить ее на крюк своего трактора. Трактор «Ворошиловец» на большой скорости вылетел к подготовленному к эвакуации орудию, так же легко развернулся. Петля из троса набрасывается на крюк, водитель дал газ, и вся «кавалькада» пришла в движение. Операция по эвакуации подбитого орудия прошла успешно, по пути прихватили и Эмку командира дивизиона. Лейтенанту ПЕТУХОВУ приказал доставить орудие на завод, а через два дня он уже вернулся с новой пушкой. Оказывается, завод переставил наш ствол на другой исправный лафет. Большое спасибо заводу и его рабочим за быстрый ремонт пушки. Прибыл в Александровку. И вот насел на меня лейтенант ПЛИГОВКА: «Тов. лейтенант, что за чехарда: НП в Александровке, а ОП в Шушарах. Только по прямой от Александровки до Шушар 31

восемь километров, а на самом деле и все десять. Трудно иметь устойчивую связь. Непонятно и другое: почему мы уходим из Пушкина? Что, Пушкин объявляется открытым городом? Создается такое впечатление, что Пушкин мы оборонять не собираемся. Вы поговорите с командиром дивизиона, может, ему что-нибудь известно?».

– Игнатьевич, все, о чем ты говорил, мне тоже непонятно и волнует. Сколько на нас навалилось неприятностей. Только что вытащили пушку, нельзя же немцам ее оставлять, а тут еще этот УРЮПИН. Держи связь с пехотным командиром. А за надежную связь с ОП несешь персональную ответственность.

– Понял, что несу персональную ответственность, но, забирая машину, вы ставите меня в трудное положение.

– Другого выхода нет. Дай мне отдохнуть часок. Ночь на исходе. С рассветом 12-го сентября выезжаю на поиск УРЮПИНА. Быстро удалось его обнаружить. Состоялся неприятный разговор. С трудом удалось его доставить к командиру дивизиона. Капитан РОМАНОВ поблагодарил за выполнение задания и за легковую машину. Разговора, о чем просил меня лейтенант ПЛИГОВКА, не получилось. Командира дивизиона больше всего сейчас интересовал УРЮПИН. Пообещал, как только освободится, навестить нас. Подъезжая к Александровке, встретил командира отделения связи МЕДЯНКИНА, который доложил о порыве связи.

– Бери машину и скорее устраняй порыв на линии, – приказал я МЕДЯНКИНУ. Сам пешком направился на НП. Не успели мы с ПЛИГОВКОЙ поделиться впечатлениями, как поступило распоряжение о переносе НП в Шушары, а ОП в Рыбацкое. Лейтенант ПЛИГОВКА занялся снятием связи между НП и ОП, а лейтенант КОПШТЕЙН получил приказание подготовиться к переезду в новый район. По прибытии в район Шушары, определил, что наиболее подходящей для НП является южная окраина. КОПШТЕЙН доложил, что жизнь здесь идет своим чередом – все тихо и спокойно. В районе Шушар полно цыган. Да я и сам наблюдаю цыганские кибитки. Приказал лейтенанту КОПШТЕЙНУ срочно готовить огневой разъезд для выезда в район новой ОП. Разъезд буду возглавлять я. С наступлением темноты началось выдвижение батареи в Рыбацкое, по маршруту: Шушары, Гарры, совх. Большевик, Рыбацкое. У второго переезда на большую дорогу, т.е. через железную дорогу, нас встретит проводник.

32

В сумерках заканчивали работу на ОП в Рыбацком. К рассвету 13-го сентября орудия находились на новой ОП. Произведена маскировка. Личному составу предоставлен отдых. Крепко спал и я. В 10.30 мне вручили пакет от командира дивизиона. Изучив содержание пакета, позвонил лейтенанту ПЛИГОВКЕ и приказал ему срочно прибыть ко мне. Линию связи снять. Прибыл лейтенант и срочно собрали весь командный состав батареи. Доводим приказ командира дивизиона: батарее приказано сменить боевой порядок – НП на Пулково, а ОП в район Средней Рогатки. Готовность к открытию огня 14-го сентября в 5.00. Вывод ОП осуществить в темное время по маршруту: Рыбацкое, Сортировочная, пл. Купчино, Средняя Рогатка. Выбор ОП я взял на себя. На выбор ОП и НП выезжаем с лейтенантом ПЛИГОВКОЙ. На перекрестке и стыке дорог на северной стороне Средней Рогатки наблюдаем: скопище машин, повозок и людей. Здесь только что поработала немецкая авиация, а вернее, продолжает работать. Оставили машину в укрытии, а сами пешком отправились на выбор ОП. Не доходя до мясокомбината, нас атаковал истребитель. Спрятались за стог сена. Дважды стервятник сделал разворот, обстреливая стог. Но все обошлось благополучно. ОП выбрана под стенами мясокомбината, недалеко от парашютной вышки. Следуем на Пулково. Горит Каменка. Слышим непонятный для нас крик. Кричала лошадь. Решили вызволить животное из беды, но тщетно. Пламя не позволило подойти и отвязать ее от столба. Все это очень тяжело наблюдать. Вот и Пулково. НП выбрали у башни водокачки, недалеко от обсерватории. От обсерватории мы отказались, дабы не привлекать к ней внимание немцев.

– Николай Георгиевич, два дня назад мы были в 4-х км от Пулково. Если бы следовать на высоту пешком, то потребовалось бы не меньше часа, а мы совершили, по сути, кругосветное путешествие.

– Ты прав, Николай Игнатьевич, но сие от нас не зависело, начальству видней.

– Если оно и дальше так будет видеть, то мы скоро может оказаться на Неве. Ведь мы уже стояли на берегу Невы. Теперь мы находимся на Пулковских высотах. Отступать-то дальше некуда.

– Я тоже об этом подумал, когда мы прибыли в Рыбацкое. Между прочим, не зря меня спросил о мостах через Неву командир орудия ФЕДОТОВ.

33

В районе обсерватории наших войск не было. На восточных скатах высоты и в дер. Бол. Кузьмино занимал оборону сводный отряд № 74, входящий в состав 3-ей отдельной танковой дивизии. Но в отряде танков не было – это были «спешенные танкисты». В состав отряда входили пограничники и ополченцы. Немцы вели себя на этом направлении спокойно. Ожесточенный бой шел гдето от нас справа, в направлении Горелово. С наступлением темноты приступили к отрытию щелей для личного состава. Управленцы работали с полным напряжением сил. Они прекрасно понимали, что хорошие окопы смогут спасти им жизни при бомбежках и артобстрелах. Вернулся из разведки командир отделения разведки ЩЕВЕЛЬ. Он принес неприятное известие – немцы захватили финское Койрово. Узнали, что в ночь с 13-го на 14-ое сентября на Пулковскую высоту вышел 1-ый полк 5-ой дивизии народного ополчения. Лейтенант ПЛИГОВКА держал связь с командиром отряда, а я установил связь с командиром 1-го полка народного ополчения. Командир полка поставил задачу – подготовить огонь по Нов. Сузи, перед Бол. Виттолово и Хамалайне. Справа от нас бой не утихал и ночью.

34

С рассветом немцы начали обстрел Пулковской высоты. Я пристрелял репер в дер. Синда. За противником установили тщательное наблюдение. Я сам не отходил от стереотрубы. Командир дивизиона приказал зря снаряды не расходовать. Подготовили участки заградительного огня. Разговаривал с комиссаром батареи и со старшим по батарее. Доложили, что у огневиков настроение бодрое. Связисты были расставлены по линии связи, чтобы они могли быстро устранить повреждения.

15-го сентября немцы предприняли атаку вдоль шоссейной дороги на Нов. Сузи-Пулково. Атака была отбита. Батарея израсходовала 28 снарядов. Следующий удар был нанесен по правым скатам высоты. В наше расположение упало только несколько бомб. За бомбежкой последовал сильный артиллерийский налет. Но это намного легче, чем бомбежка. Связь с огневой позицией нарушена, но связисты быстро ее восстановили. Командир полка предупредил, что нужно ожидать атаку. Долго ожидать не пришлось. Немцы пошли в атаку. На ОП пошла команда: «По атакующим немцам, гранатой, взрыватель осколочный, заряд первый, угломер… уровень… прицел, один снаряд, огонь!». А потом вся батарея вела огонь по атакующим немцам. В направлении обсерватории противник залег, а потом залег и на других направлениях. Вся артиллерия этого участка вела огонь по атакующим фрицам. Атака была отбита. Во второй половине дня немцы предприняли вторую атаку, но и вторая была отбита. К вечеру, наконец-то, наступила передышка. Командир полка предупредил, что возможна и ночная атака. Мы к этому были готовы. С наступлением темноты, привезли покушать. У меня поднялась температура, знобит. Все это проклятая рука. Вызвал на НП лейтенанта ПЛИГОВКУ.

– Вам надо идти в госпиталь, – сказал он, – дождетесь, что останетесь без руки.

– Черт с ней и с рукой, – ответил я.

– Вашего подвига Родина «не забудет», а все-таки вы ложитесь и отдохните, – посоветовал он, – я пока буду здесь. Лейтенант сказал, что нами оставлен Пушкин… Стало ясно: Пушкин оставлен без единого выстрела, если не считать выстрела, что произвел УРЮПИН. Воевали мы плохо. В районе Пушкина наших войск почему-то не оказалось. Противник просто вошел в г. Пушкин без боя.

35

17-ое сентября 17-ое сентября было похоже на 16-ое – все повторилось. На этот раз немцы предприняли психическую атаку. Но и эта атака была отбита. Шпарили по немцам беглым огнем. Израсходовали довольно много снарядов. Беспокойство о снарядах проявляет и лейтенант КАНИЩЕВ, я и сам это понимал, но что поделаешь. На этот раз командир дивизиона снарядов подбросил. А потом, как выяснилось, и старший на батарее количество снарядов приуменьшил, чтобы сбить мою спесь. Разговаривал с комиссаром батареи, рассказал ему, что отбили психическую атаку, а он меня спросил: «А что это такое?». Пришлось долго объяснять, что это такое.

– Василий Михайлович, представь себе такую картину: пьяные немцы, под оркестр, идут в атаку – вот это и есть психическая». В этот день командир дивизиона лично довел до меня приказ фронта, что отход с рубежа Урицк-Пулково-Шушары будет рассматриваться, как тягчайшее преступление перед Родиной. На огневую позицию батареи прибыл батальонный комиссар САФРОНКОВ. Был проведен короткий митинг. Выступления огневиков носили характер клятвы перед Родиной, партией, тов. Сталиным: «Умрем, но не пропустим в г. Ленина – колыбель Октябрьской Революции, немецких фашистов». Вроде митинга провели и мы с личным составом НП. Вначале говорил я: на долю нашего народа выпало тяжелое испытание. Фашисты хотят захватить Москву и Ленинград. Тяжело приходится нашим войскам. У нас мало самолетов, мало танков. Гитлеровские полчища подошли так близко к городу Ленина, что невооруженным глазом могут видеть шпиль Петропавловской крепости, шпиль Адмиралтейства, купола Исаакиевского собора. Город и его жители подвергаются варварским бомбардировкам. Немцы призывают нас не оказывать сопротивления, ибо оно уже бесполезно, судьба города предрешена. Вы сами знаете, что несут нам фашисты – смерть и разрушение. Посмотрите, во что они превратили храм науки – обсерваторию! Это же не военный объект. В этих боях решается судьба города Ленина. За Пулково дрались наши отцы и братья в гражданскую войну, они отстояли Пулково, они отстояли Петроград. Судьба Ленинграда в наших руках. Отступать дальше некуда, партия, народ, жители Ленинграда требуют от нас удержать Пулково, не пропустить фашистов в город. Наш отход с Пулково будет рассматриваться, как самое тяжкое преступление перед Родиной. Поклянемся, что умрем, но не пропустим фашистов в г. Ленина.

36

Взял слово командир отделения разведки ЩЕВЕЛЬ.

– Проклятая гадина – фашизм! Кто просил тебя к нам! Никто! Вандалы средневековья! Фашизм пришел на нашу землю, чтобы разрушить наши города и села, чтобы убивать стариков, женщин, надругаться над нашими сестрами. Он рвется к Москве и Ленинграду. Он хочет разграбить наши жилища, разграбить музеи Ленинграда, насиловать и убивать! Он хочет угнать наших людей в полон, в Германию, и превратить их в рабов! Мы не хотим быть рабами, мы будем защищать наш Ленинград до последнего дыхания, до последней капли крови. Как я понимаю «стоять насмерть» – это значит надо убивать каждого немца снарядом и миной, когда он далеко от нас, убивать пулей и гранатой, когда он близко, душить, когда фашист окажется в твоем окопе. Драться до тех пор, пока бьется твое сердце. Твой окоп – это клочок твоей родной земли, дерись за этот клочок до последнего дыхания. Убей немца! Убей гадину! Если так буду драться я, если так будет драться Гринман, если так будут драться все – враг не пройдет в Ленинград. Не может быть речи о сдаче. Плен – это удел труса, предателя. Даже бойся поглядеть назад, бойся! Враг не пройдет в Ленинград. Клянемся выполнить приказ! Затем выступил лейтенант ПЛИГОВКА. Он говорил, что нам не дано было времени на учебу и сколачивание батареи. Учеба началась с боевой стрельбы. Мы за месяц боев получили такую выучку, что в мирное время на это понадобились бы годы. Мы стали кадровыми. Батарея воюет хорошо! Немалый урон нанесла батарея своим огнем. Мы научились бить немца. Бойцы батареи знают, что такое пороховая гарь. Поймите, что такое Пулково! Пулково – это последний выгодный рубеж перед Ленинградом. Сдача Пулково равносильна сдаче Ленинграда. Смерть или победа – третьего нам не дано! Лучше предпочесть смерть, чем позорный плен. На нас смотрят ленинградцы, на каждого из нас смотрят тысячи глаз стариков, женщин, детей, рабочих, кующих оружие для фронта. Разве можно, когда на нас смотрят столько глаз – быть трусом! Нельзя! Наш девиз один: «Умереть, но не пропустить фашистскую сволочь в Ленинград». Надеюсь, что управленцы 7-ой прославленной батареи с честью выполнят свой долг перед Родиной, партией, правительством. Уверен, что приказ фронта будет выполнен! После митинга я зашел в землянку, прилег и задумался. Как хорошо, что с тобой рядом такие ребята, как два Миколы. Старший лейтенант ПЛИГОВКА непосредственный начальник младшего 37

ЩЕВЕЛЯ. ПЛИГОВКА – белорус, сразу же узнаешь по акценту. Гордится, что является представителем гордого белорусского народа. Очень переживает за оккупацию родной Белоруссии фашистской сволочью. Очень болезненно переживает неудачи наших войск.

– Какая неразбериха! Как мы плохо воюем! Может, жизнь научит нас воевать, – неоднократно сетовал он. Микола – сержант ЩЕВЕЛЬ. Мне не приходилось встречать более смелого человека, как он. Сколько раз я посылал его в самое опасное пекло. И ни разу не удалось заметить волнения или укора в его глазах. Он, как говорится, мог без колебания пойти в огонь и воду, если того требовала обстановка. Украинец, как и ПЛИГОВКА, очень переживает за свой народ, за свою родную Шепетовку. Переживает за своих родных: мать, отца, сестренку. В минуты затишья, в задушевном разговоре не раз говорил мне: «Тов. лейтенант, вот кончится война, мы с вами непременно поедем в Шепетовку. Самые красивые девушки проживают только в Шепетовке. Не устоите перед такими девчатами, распрощаетесь с холостяцкой жизнью». «Обязательно, Микола, поедем, если останемся живы», – отвечал я ему. ЩЕВЕЛЯ я не просто уважаю, я его люблю. Он это чувствует и гордится этим. Да я и сам Николай – ни старший, ни младший, а русский – начальник на старшим Миколой и младшим. Как-то сложится судьба трех Микол? Кому улыбнется счастье остаться в живых? Эх! Если бы это можно было знать! Для себя я считаю большим счастьем, что такие прекрасные и душевные ребята служат со мной. На них можно положиться. Ночью позвонил батальонный комиссар САФРОНКВ. Поинтересовался, как идут дела, как ведут себя немцы, как самочувствие. В заключение сказал, что командование дивизионом представило меня к правительственной награде – ордену «Красного Знамени». Успехи 16-го и 17-го сентября окрылили нас, вселили бодрость, уверенность. Была полная уверенность, что мы остановим немцев, удержим Пулково. Это была общая уверенность личного состава батареи. Это я чувствовал всем сердцем. На 18-ое сентября готовилась атака наших войск. Атака состоялась, но безрезультатно. Но совсем так сказать нельзя, врагу был нанесен урон в боевой силе и технике. Наступление немцев захлебнулось.

38

Появилась возможность осмотреться. Перед глазами предстала высота, вся израненная, взрытая снарядами и бомбами. Через каждые два шага воронка от снаряда или мины, реже воронка от бомбы. Какой жалкий вид приняло здание обсерватории. А вот и воронка от бомбы, вызвавшей сотрясение земли под нашими ногами. Воронка огромных размеров, на дне ее появилась воды. Когда она полностью наполнится водой, ее можно будет принять за пруд, спускай лодку и плавай. Присел на край воронки и размечтался. Как наяву вижу у одной из подзорных труб профессора-старичка, небольшого роста, с бородкой клином, умными и хитренькими глазками, а вокруг него молодая поросль, будущие ученые муки. Сидит профессор у подзорной трубы и наблюдает за звездами, а башенка медленно поворачивается. Мне представилось, что наверх ее ведет винтовая лестница. Посмотрел бы он сейчас на эти разрушения! Его возмущению не было предела. Не удержался бы и прослезился. Непрерывно произносил бы проклятия в адрес фашистских варваров. Варвары! Будто я слышу эти слова наяву. В здание обсерватории я не зашел, да и заходить почему-то не хотелось. Не хочется видеть тех разрушений, которые ей причинили. А впоследствии я себя ругал за это – был в такой близости от обсерватории и не заглянул внутрь. Взглянул на запад и глазам своим не поверил. А где роща? Стояла на западных склонах красавица-роща, стройные ели украшали склоны высоты, глаз ласкали. Остались от рощи, как поется в детской песне, «рожки да ножки». Рощи не было, торчали изуродованные пни. Осиротела высота. Пошел я по дороге, прямой, как просека, к шоссейной дороге. Уперлась дорога в такую же воронку, что и на высоте. Полотно дороги развернуто на всю ее ширину. По правой стороне дороги лежало много телефонных проводов. И наши телефонные провода лежали здесь. Дни 19, 20, 21-го сентября выдались относительно спокойными. Немцы не предпринимали атак на Пулковскую высоту. Да и мы стреляли редко, в основном по Александровке. Занимались оборудованием НП. На северных скатах высоты отрыли землянку для отдыха личного состава. Лейтенант ПЛИГОВКА обосновался на восточных скатах высоты, в школе.

– Чего не на церкви выбрал НП, а в школе? – спросил я его.

– Подальше от греха. Мы на церкви насиделись и в Гатчине, – ответил он. А церковь, действительно, занимала центральное место в пос. Пулково.

39

Да, пожалуй, нет необходимости снова устанавливать НП на церкви. Помещение школы – это здание довольно добротное, устроился лейтенант ПЛИГОВКА со своими разведчиками с комфортом. Возле школы был отрыт глубокий окоп. Это на случай, если немец предпримет обстрел школы. Но пока немцы школу не обстреливали, да и бомбежка не причинила школе большого вреда. Место это мне понравилось. Не перенести ли и мне сюда свой НП, промелькнула мысль. Но другая мысль подсказывала другое. Истолкуют бойцы, что командир батареи сбежал с высоты, боясь бомбежек и обстрелов. Так я и остался на высоте, перепаханной бомбами, снарядами и минами. А 21-го сентября вызвал к себе командир дивизиона. Давно я его не видел, последний раз в Пушкине. Навещать меня на Пулковской высоте в те дни охотников не было. Уж очень неспокойно нам жилось на высоте. Прихожу, представляюсь. Командир дивизиона представил меня подполковнику КОЗИЕВУ А. Г. – командиру 28-го Ордена Ленина КАП и говорит, что с сего дня батарея, в составе дивизиона входит в состав этого полка. Подполковник, я чувствую, очень внимательно рассматривает меня. Я ожидал, что он будет спрашивать о батарее, о ее боевых действиях, но он ни о чем не спросил. Это меня несколько удивило. Новый командир полка подполковник КОЗИЕВ поставил задачу выбрать ОП в районе пос. Шаумяна. Занятие ОП произвести ночью. О выборе позиции доложить командиру дивизиона. С лейтенантом ПЕТУХОВЫМ выехали в район пос. Шаумяна для выбора ОП. Долго бродили в указанном районе, наконец, облюбовали площадку в 600 м западнее поселка. Нанес место ОП на карту, измерили линейное удаление от переднего края – 13,500 м. Ничего себе, на таком удалении от переднего края нас сможет достать только дальнобойная артиллерия противника и авиация. Доложил командиру дивизиона о выборе ОП. Он со мной согласился, утвердив его предложение. «А где будет мой НП?», – спросил я, «Об этом будете знать завтра». Когда я от него уходил, он добавил: «Связь между старой ОП и НП не снимать». С наступлением темноты батарея снялась с ОП из-под стен мясокомбината и начала движение по маршруту: Средняя Рогатка, плат. Купчино и далее вдоль железной дороги до товарной станции, от станции поворот к новой ОП. За ночь огневики успели отрыть укрытия для личного состава, натянули маскировочные сети над орудиями. К рассвету все работы были закончены, личный состав накормили и разрешили отдыхать.

40

28-го сентября К 10.00 был вызван к командиру полка. Выехали на выбор НП. Подъехали ко Дворцу Советов, поднялись на чердак. На чердаке находилось много начальников. Командир полка переговорил с кем-то из них, и мы выехали в район Волковского кладбища. Приехали на кладбище, осмотрелись. Командир полка посоветовал выбрать НП на одной из церквей. НП оказался позади моей ОП, чего со мной никогда не было. Да и вообще это исключительный случай для нашей артиллерии. НП был выбран на левой восточной церкви. В здании церкви размещалась мастерская по ремонту войсковых радиостанций. Для нас было отведено довольно приличное помещение. Два дня нас никто не беспокоил, и мы блаженствовали. Сходили в баню. Помолодели бойцы, стали неузнаваемыми. Ночью 23-го сентября немцы бомбили город, на крыше церкви дежурили бойцы МПВО. В их задачу входило тушить пожары и сбрасывать с крыши зажигалки. Для тушения пожаров использовался, в основном, песок. Во время налета все разведчики собрались на НП. В ночном небе во многих местах вспыхивали разноцветные ракеты. Девушка, боец МПВО, объяснила, что это вражеские лазутчики – шпионы указывают немцам, фашистским летчикам, объекты для бомбардировки. Но сейчас их стало меньше, видимо, многих повылавливали. На улицах города в ночное время было много патрулей. Проверка документов у каждого проходящего. Если документы вызывали малейшее подозрение, задерживали и отводили в штаб.

24-ое сентября Мне было приказано выехать на НП в Пулково. Наш НП был уже кем-то занят. На высоте появились новые хозяева. Мы старались доказать, что это наш НП, но никто нас не хотел слушать. Не хотел нас выслушать и старший начальник. За ночь мы себе оборудовали новый НП. Линия связи оказалась довольно длинной. Только по прямой до ОП было 12 км. Но мы не растерялись. От товарной станции до Купчино мы использовали постоянку, идущую от железной дороги. От Купчино проложили линию к мясокомбинату. Телефонная связь работала устойчиво. Утром 25-го на НП прибыл командир полка. Приказал пристрелять репер. Пристреляли вышку в дер. Синда. Стрельба производилась на полном заряде. Дальность стрельбы составляла 15 км. Еще был запас дальности 5 км. Немцы большой активности не проявляли. Мы обнаружили, что немцы производят инженерные работы, начали окапываться. В то время мы еще не знали, что 41

немцы переходят к обороне. На Пулковских высотах воцарилась тишина, если сравнить эти дни с днями 17-го и 18-го сентября. 25го сентября на ОП прибыли моряки. Оценили возможность установки корабельных башен над орудиями.

27-ое сентября Опять у нас был командир полка. Батарея подавляла вражескую батарею тяжелых орудий. Дальность стрельбы 20,300 м. Это уже предел дальности наших пушек.

28-ое сентября К 17.00 батарея сосредоточилась в Удельном. Командир дивизиона собрал командиров батарей и объявил, что дивизион переходит в подчинение 23 Армии. В 28-ом КАП мы были почему-то очень мало, каких-нибудь восемь дней. Почему-то мы там не прижились. На этом мои дневниковые записи заканчиваются. На Карельском перешейке я иногда делал заметки о наиболее важных событиях, и в 1943 году писал уже чаще и более подробно. Все эти материалы изложены в моей книге, которую я хочу подарить моим дорогим боевым друзьям. Все фамилии реальные. С Николаем Игнатьевичем ПЛИГОВКОЙ мы сейчас поддерживаем тесную связь. Он проживает в Ленинграде на ул. Воинова.

42

С Василием Ивановичем КОРОЛЕНКО у нас частые встречи и семейные и вдвоем, живем недалеко, часто встречаемся и многое вспоминаем. Живы и здравствуют Яков Зосимович КОПШТЕЙН, Павел Иванович КАНИЩЕВ. О Василии Михайловиче РОЖНОВЕ и Алексее Александровиче ПЕТУХОВЕ я ничего не знаю. Николай ЩЕВЕЛЬ погиб в 1944 году под Выборгом, в звании мл. лейтенанта. Николай Владимирович КИРИЛЛОВ, один из первых моих учителей, ушел из жизни в 1986 году. Продолжение следует

От редакции

4 ноября 2012 года после непродолжительной болезни на 91-м году жизни скончалась ветеран финской и Великой Оте­ чественной войн Зоя Алексеевна ВИНОГРАДОВА. Зоя Алексеевна прошла всю войну медсестрой рядом с Н. Г. Ени­­ шевым и его женой Ниной Ивановной. Наш журнал рассказывал о героической жизни и подвигах этих юных в то время девушек. («На русских просторах» 2009, № 5 «Воспоминания о войне», 2010, № 6 «Принцессы Невского пятачка»). Светлая память о Зое Алексеевне Виноградовой навсегда сохранится в сердцах тех, кому посчастливилось общаться с ней.

43

Юрий Алексеев «В районе деревни Моглино»: лагерь двойного назначения1 В Акте Комиссии по расследованию совершенных немецкофашистскими захватчиками злодеяний на территории бывшего лагеря советских военнопленных в районе деревни Моглино, составлен­ном 29 марта 1945 г., говорится: «Комиссия установила, что вскоре после оккупации г. Пскова и Псковского района немецким командованием в районе деревни Моглино в 12 км западнее города Пскова, возле шоссе Псков-Рига, на территории бывшей погранкомендатуры был организован лагерь для содержания военнопленных советских военнослужащих и мирного населения. В этот же лагерь заключались и задержанные немецкими разведывательными органами граждане, принадлежащие к еврейской национальности (и цыгане). Военнопленные были размещены в бывшей конюшне погранкомендатуры, не подвергавшейся никакому переоборудованию и совершенно не приспособленной для жилья людей, тем более в зимних условиях. Мирные советские граждане были размещены в бывшей кладовой погранко­мендатуры, также не приспособленной для жилья. Для раз­мещения граждан еврейской национальности была занята баня, ранее также принадлежащая комендатуре. Все три здания были обнесены плотно переплетенной стеной колючей проволоки. (...) Все жители деревни Моглино единогласно утверждают, что расстрелы мирного населения – женщин, детей, стариков – производились в лагере в течение всего периода оккупации района. На местности, замаскированной мелким кустарником от проходящего недалеко шоссе Псков-Рига, южнее деревни Моглино, на площади размером 5000 кв. метров обнаружено 10 ям-могил. В Алексеев Юрий Владимирович – псковский исследователь-краевед, автор более 60 материалов по истории и современному развитию Псковщины, по приграничным отношениям России с Латвией и Эстонией.

1 Из книги Юрий Алексеев «Моглинский лагерь: история одной маленькой фабрики смерти», Москва, 2011.

44

них найдены труппы мужчин, женщин и детей. Возраст погибших – от 2–3 месяцев до 60 лет. Главным суд. мед. экспертом профессором А. К. Владимирским было эксгумировано 95 трупов, извлеченных из трех ям-могил, кроме того, в остальных могилах насчитано 112 трупов, в том числе 14 мужских, 57 женских и 41 детский трупик. На головах у них обнаружены огнестрельные повреждения с входными отверстиями диаметром 0,9 см. На большинстве детских трупов обнаружены переломы костей черепа от удара тяжелыми твердыми тупыми предметами или же от удара головой ребенка о что-то твердое. Часть детских трупов имеет огнестрельное повреждение. В одном случае имеет место обширное разрушение головы, произошедшее от выстрела в упор в затылок. По мнению эксперта, цвет волос, почти одинаковый на всех трупах, и особенности одежды подтверждают показания свидетелей о расстрелах здесь со­ ветских граждан – евреев и цыган. Непосредственным виновником описанных злодеяний и умерщвления 280-ти советских военнопленных и 217 стариков, женщин и детей комиссия считает начальника лагеря для советских военнопленных немецкого офицера Шнейдера и его помощника немецкого офицера Билька».2 Отметим, что на основании материалов хранящегося в архиве УФСБ по Псковской области уголовного дела С-17412 можно пред­положить, что в марте 1945 г. была вскрыта только часть захоронений Моглинского лагеря. Координаты других захоронений были полу­чены в результате расследования дела С-17412 уже в 1966–1967 гг., и по настоящее время вскрытию не подвергались. Лагерь у деревни Моглино, что в 12 км западнее города Пскова, был открыт осенью 1941 г. Вначале он функционировал как лагерь для военнопленных, которых использовали на дорожных работах по ремонту шоссе Псков-Рига. Как рассказал на допросе в ходе расследования «Моглинского дела» один из охранников «Органи­ зации Тодта» (военно-строительная организация Третьего Рейха, названная по имени ее руководителя, рейхсминистра вооружения и боеприпасов Фрица Тодта. – Прим. авт.) Моглинского лагеря Алек­сандр Углов: «Осенью 1941 года я был направлен охранником в Моглинский лагерь близ города Пскова охранять содержащихся там военнопленных. (...) Когда я прибыл в лагерь для военнопленных в Мо2 акт комиссии по расследованию совершенных немецкофашистскими захватчиками злоде­янии на территории бывшего лагеря советских военнопленных в районе дер. Моглино от 29 марта 1945 года// ГАПО. Ф. 101. Оп. 1. Д. 83. Л. 66-67.

45

глино, то он охранялся только одной командой, состоявшей из охранников организации «ТОДТ». Военнопленных в лагере было много, более ста человек. Кормили их плохо, поэтому они умирали от голода. Военнопленных использовали на дорожных работах – они ремонтировали дорогу Псков-Рига. На работы конвоировали военнопленных мы, охранники «ТОДТ». (...) За время моей службы в Моглинском лагере много военнопленных умерло от голода. Многие военнопленные сбегали из лагеря».3 Эти показания подтверждаются Актом Комиссии по рассле­ дованию совершенных немецко-фашистскими захватчиками злодеяний на территории бывшего лагеря советских военнопленных в районе деревни Моглино от 29 марта 1945 г. В нем говорится: «В ноябре 1941 года в лагерь была пригнана первая пар­тия советских военнопленных свыше 280 человек, и систематически, разными партиями поставлялось мирное население. С самых первых дней существования лагеря в нем был установлен режим, рассчитанный на уничтожение и умерщвление заключенных голодом и холодом. Непосильный каторжный труд сочетался с пытками, издевательствами и побоями. Для заключенных лагеря был установлен рацион хлеба со значительной примесью опилок и литр баланды – жидкого супа из воды и не ободранного проса. По словам жителей деревни Моглино, от голода и холода за зиму 1941–1942 года из 280 пленных в живых осталось не более 20 человек. Остальные были расстреляны или умерщвлены. (...) Показания свидетелей полностью подтвердились при производстве судебно-медицинского исследования захоро­нений, указанных очевидцами. Было вскрыто 10 ям-могил и в них на глубине 40–50 см от поверхности земли были обнаружены трупы, беспорядочно сброшенные и лежавшие в самых различных положениях. На трупах была найдена одежда красноармейского образца, что подтверждает принадлежность к военнопленным. Судебно-медицинским исследованием 53 трупов, произведенным главным медицинским экспертом Ленфронта, подполковником медицин­ской службы профессором Владимирским А. Н., установлено, что смерть военнопленных является насильственной и последовала от расстрелов и ударов, нанесенных сзади тупыми тяжелыми предметами. Общее количество истребленных советских граждан-военнопленных, зарытых в ямах-могилах, насчитывает не менее 250 человек».4 К началу 1943 г. все оставшиеся военнопленные были вывезены из Моглинского лагеря, и он перешел в полное ведение 3 4

Архив УФСБ по Псковской области. Д. С-1742. Т. 3. Л116. ГАПО. Ф. 101. Оп. 1. Д. 83. Л66-67.

46

«полиции безопасности и СД». Отметим, что команда из охранников «Орга­низации Тодта», несмотря на отсутствие военнопленных, продол­жала нести службу в этом лагере до его закрытия в феврале-марте 1944 г. Подробности расширения лагеря можно найти в показаниях уже упоминавшегося бывшего охранника «Организации Тодта» Алек­сандра Углова: «Примерно весной 1942 года в Моглино был организован второй лагерь, в котором содержались гражданские лица русской, цыганской и еврейской национальностей, в том числе мужчины, женщины и дети. Их тоже было более сотни, но сколько именно, я не знаю. (...) Их охраняла совершенно другая команда, состоявшая из молодых эстонцев, служивших в немецких войсках «СС» и обмундированных в эсесовскую форму».5 Таким образом, начиная с весны 1942 г. лагерь у деревни Моглино стал работать в интересах двух германских структур – военностроительной «организации Тодта» и «полиции безопасности и СД»; в официальных немецких документах он получил название «рабочий и пересыльный лагерь». Реальную картину пребывания заключен­ных в этом лагере и действительные его функции мы постараемся раскрыть на архивных материалах в следующих параграфах книги. Массовый приток узников русской национальности в конце 1942–1943 гг. Михаил Пушняков, по долгу службы на протяжении двух десятков лет занимавшийся розыском и разоблачением воен­ных преступников, совершавших свои злодеяния во время Великой Отечественной войны на территории Псковской области, объясня­ет следующими обстоятельствами: «Основные карательные действия проводились эстон­цами в то время, когда началось строительство линии «Пантера». На протяжении оборонительной линии создавалась «мертвая зона». Всех жителей деревень, находящихся в непосредственной близости от укреплений, сгоняли в Моглинский лагерь, а оттуда увозили в Германию или Эстонию, а стариков и детей, которые не могли передви­гаться, сжигали вместе с домами. Очень много псковичей, насильно угнанных со своих деревень, принудительно работало у эстонцев на хуторах».6 Основываясь на свидетельских показаниях и других архи­вных документах, в деятельности Моглинского лагеря можно выде­лить три основных периода: Архив УФСБ по Псковской области. Д. С-1742. Т. 3. Л116-117. Пушняков М. Участие эстонских коллаборационистов в оккупации Псковской области: как это было. www.regnum.ru/news/422839. html.17.03.2005.

5 6

47

лагерь для военнопленных (осень 1941 – весна 1942 г.) – со­ здан в интересах «Организации Тодта», курировавшей дорожные работы по ремонту шоссе Псков-Рига; «рабочий и пересыльный лагерь» и лагерь для военнопленных (весна 1942 – начало 1943 г.) – совместная, с разделением на участки, зона ответственности полиции безопасности и СД и «Организации Тодта»; «рабочий и пересыльный лагерь» (начало 1943 – март7 1944 г.) – зона ответственности полиции безопасности и СД («Айнзатцкоманды 3») с участием служащих «Организации Тодта». Схема обустройства лагеря, дислокация и режим охраны пред­ставлены в показаниях бывшего эсэсовского охранника лагеря в Моглино Виктора Тейнбаса: «Лагерь располагался между шоссейной и железной до­рогой недалеко от деревни Моглино (12 км от Пскова). До начала войны здесь размещалась советская погранкомендатура. Со стороны шоссейной дороги территория лагеря была обнесена сплошным деревянным забором высотой около 3 метров. В заборе были сделаны единственные во­рота из лагеря, возле которых постоянно дежурил часовой из охранников СД. Для часового была сделана будка. Других выходов из лагеря не было (Имеются показания других свидетелей, утверждавших, что в ограждении из колючей проволоки с противоположной стороны был еще один вход. – Прим. авт.). С остальных сторон территория лагеря была обнесена колючей проволокой. Вход в лагерь был только со стороны шоссе. Лагерь представлял собой прямоугольник длиной примерно 200 метров, шириной примерно 120 метров. Внутренняя территория лагеря была разделена примерно пополам ограждением из колючей проволоки, проходящим перпендикулярно шоссе. С правой стороны от главных ворот находилась территория, где располагалась бывшая конюшня погранкомендатуры, приспособленная для содержания лиц, которые были арестованы эстонской полицией безопасности. В конюшне в 5-6 этажей были устроены нары. Сама конюшня разделялась перегородкой на мужское и женское отделение. Мужчины находились в левой части конюшни, женщины – в правой. Часть конюшни занимала общая для всех заключенных полиции безопасности кухня. Само здание конюшни внутри лагеря было также обнесено колючей проволокой. В правой части лагеря, ближе к забору, находился 7 Есть единичное упоминание о том, что Моглинский лагерь существовал до лета 1944 г. См.: Органы государственной безопасности в Псковской области. Страницы истории / Н. И. Иванова, М. Ю. Литвинова, А. Н. Патенко, А. В. Седунов. Псков, 2009. С. 418.

48

гараж и баня. В левой части лагеря, ближе к железной дороге, находился барак, в котором содержа­лись военнопленные. Они охранялись другой командой охранников, подчиненных строительной организации ТОДТ. В левой части лагеря также находился 2-этажный дом, где проживал комендант лагеря полиции безопасности немец Кайзер, начальник караула охранной команды СД и руково­дящие сотрудники отделения ТОДТ. Примерно посредине левой части лагеря находился одноэтажный дом, разде­ленный на две части капитальной стеной с отдельными входами. В левой части этого дома проживали охранники полиции безопасности, в правой части – охранники ТОДТ. Территория лагеря охранялась четырьмя постами. Глав­ный пост находился у ворот и круглосуточно охранялся охранниками СД. На противоположенной стороне лагеря, со стороны железной дороги, находился второй постоян­ный пост, на котором несли вахту охранники ТОДТ Но­чью выставлялось еще два передвижных поста, постоянно патрулировавших остальные две стороны лагеря. На по­ловине полиции безопасности охрану несли солдаты СД, а охранники ТОДТ патрулировали свою часть территории лагеря».8

РУКОВОДСТВО МОГЛИНСКОГО ЛАГЕРЯ: БЫВШИЕ ЧИНЫ ЭСТОНСКОЙ АРМИИ, ПОЛИЦИИ И ПОГРАНИЧНОЙ СТРАЖИ Из показаний бывших полицейских Псковского внешнего отдела эстонской полиции безопасности и СД следует, что начальником всех лагерей, входивших в подчинение полиции безопасности, был немец по фамилии Кайзер. Он же считался непосредственным на­чальником Моглинского лагеря. До марта 1943 г., когда весь личный состав эстонской полиции безопасности и СД был включен в состав «Айнзатцкоманды 3», рабочий кабинет Кайзера находился в Пско­ве, в здании полиции безопасности. После реформирования он переехал на жительство в Моглинский лагерь. В уголовном деле С-17412 о Кайзере крайне мало конкретных сведений и установочных данных, но четко прослеживается, что именно он был непосредственным руководителем большинства расстрелов, проводимых полицией безопасности и СД Пскова как в Моглинском лагере, так и в других окрестностях города. Из показаний свидетелей можно сделать вывод о том, что у Кайзера 8

Архив УФСБ по Псковской области. Д. С-17412. Т. 2. Л. 4–5.

49

могло быть специальное звание – унтерштурмфюрер СС, что соответствовало званию лейтенанта в Вермахте. Вот что вспоминает о жизни и быте Кайзера в Моглинском лагере бывший заключенный Дмитрий Кириллов: «Меня тоже сажали вместе с Абрамовичем в карцер и хотели расстрелять за то, что мы сшили тапочки для цыганок, которые ухаживали за Кайзером. Мы некоторое время посидели в карцере, но потом нас выпустили. Дело было на Новый год. Кайзер привез какую-то женщину из Риги и пьянствовал с ней. Потом эту женщину рвало, и она запачкала свой костюм. Так Кайзер заставил меня отмыть горячей водой ее костюм и отгладить его. Кроме расстрелов, которые производились в лагере, на расстрелы куда-то отвозили. После этих расстрелов охранники привозили окровавленную одежду. Эту одежду они отдавали мне и Абрамовичу и заставляли перешивать ее. Я кроме того слышал, что людей расстреливали недалеко от лагеря, возле какого-то бункера, но я сам очевидцем этих расстрелов не был. К Кайзеру и Вирнурму надо было обращаться, сняв шапку. Если этого не сделать, они избивали заключенных. Как я уже показывал, в марте 1944 года мне удалось освободиться из лагеря, а весь лагерь был эвакуирован. Были также вывезены цыганки Вера и Валя, и Абрамович. Где они находятся в настоящее время, я не знаю. Когда эвакуировался лагерь, Вирнурм отправил в тыл свою сожительницу, которой он нагрузил целый воз всякого награбленного имущества. Эта сожительница была русская, родом из города Сольцы Новгородской области. Как ее звали, я не помню, а где она находится, я не знаю. После войны я слышал, что Кайзер был убит где-то возле Риги, но насколько это точно, я не знаю».9 Вторым по значимости начальником в Моглинском лагере был комендант лагеря, или – еще одно название этой должности – на­ чальник охраны лагеря. Он непосредственно подчинялся немцу Кайзеру, однако служебная субординация предполагала также формальное подчинение начальнику охраны эстонской полиции бе­зопасности и СД Сеппу, который в Моглинском лагере появлялся крайне редко. С осени 1942 г. по весну 1943 г. должность коменданта лагеря занимал бывший лейтенант эстонской армии Вилли Мяэтамм, впоследствии получивший звание унтерштурмфюрера СС. Из показа­ ний бывшего помощника коменданта лагеря Эдуарда Торна: «Мяэтам Вилли, последнее время имел звание лейтенант немецкой армии, был начальником Моглинского ла­геря. Оттуда 9

Архив УФСБ по Псковской области. Д. С-17412. Т. 2. Л. 14-15.

50

его послали на курсы в Германию. Я его видел в последний раз в городе Таллине в 1944 году, в момент отправки сотрудников СД в Германию. По-моему, он уехал в немецкий тыл».10 Дальнейшая судьба Вилли Мяэтамма неизвестна – скорее всего, после окончания войны он осел в какой-нибудь из западноевропейских или латиноамериканских стран. После него начальником охраны – комендантом Моглинского лагеря был назначен Аугуст Луукас. О нем в уголовном деле имеются также весьма скудные сведения. Из показаний свидетелей и обвиняемых известно, что Луукас – бывший фельдфебель пограничной стражи Эстонии периода диктату­ры Константина Пятса (1934–1940 гг.) – отличался корыстолюбием и садистскими наклонностями. Бывший заключенный Павел Анисимов так характеризует нового назначенца: «Луукас был комендантом лагеря, являлся очень свирепым человеком, избивал заключенных, лично расстреливал заключенных, один раз на моих глазах убил мальчика-цыгана лет 3–4-х».11 Но зверствовал Аугуст Луукас в лагере относительно недолго. Из показаний охранника СС Иоганнеса Охвриля: «Луукас был изобличен, что он отбирал у заключенных евреев золотые и серебряные вещи, и вместо того, чтобы их сдавать по команде, пропивал их. Когда это выяснилось, Луукаса посадили в легковую машину и увезли в сторону Эс­тонии. Что с ним было в дальнейшем, я не знаю».12 В личной карточке на Аугуста Луукаса, хранившейся в картотеке эстонской полиции безопасности и СД, отмечено: «личность, служив­шая в распоряжении руководителя «Айнзатцкоманды 3». С 1 сентября 1943 года вычеркнут в интересах службы из списков Б-группы полиции безопасности».13 Таким образом, его за несанкционированное присвоение награбленных ценностей просто выгнали со службы. В процессе розыскных мероприятий по уголовному делу С-17412, проводившихся в 1964-1966 гг., старший лейтенант КГБ СССР Михаил Пушняков нашел место жительства Аугуста Луукаса. После войны он проживал в Вильяндиском районе ЭССР, работал дорожным бригадиром, семьи не имел. Беспробудно Архив УФСБ по Псковской области. Д. С-17412. Т. 2. Л. 137. Архив УФСБ по Псковской области. Д. С-17412. Т. 2. Л. 214.

12 См. подробнее. Архив УФСБ по Псковской области. Д. С-17412. Т. 3. Л. 104-108.

13 Заверенная копия записи в карточке Луукаса// Архив УФСБ по Псковской области. Д. С –17412. Т. 4. Л. 273 10 11

51

пьянствовал. Но привлечь к уголовной ответственности военного преступника так и не удалось: за два месяца до определения правоохранительными органами его места жительства, Луукас, придя домой после очередной попойки и желая опохмелится, перепутал бутылки и выпил вместо водки керосин. От того и скончался. С лета 1943 г. должность коменданта Моглинского лагеря вре­ менно занимал эстонец, роттенфюрер СС (соответствовало званию обер-ефрейтора в Вермахте. – Прим. авт.) Эдуард Торн. В октябре 1943 г. этот пост занял Александр Вирнурм. За роттенфюрером СС Торном, который официально стал помощником коменданта лагеря, осталось руководство охраной лагеря, а бывший эстонский профес­сиональный полицейский и тюремщик Вирнурм принял на себя заведование так называемым арестным домом, в котором содержались «специальные заключенные». Вирнурм прослужил в этой должности до марта 1944 г., когда некоторая часть заключенных была перевезена в Саласпилсский концлагерь, располагавшийся в окрестностях Риги, а оставшиеся были расстреляны или разбежались.14 После освобож­дения Эстонии советскими войсками Александр Вирнурм был арестован правоохранительными органами. 24 апреля 1945 г. военный трибунал войск НКВД ЭССР в соответствии со ст. 58-1 «а» УК РСФСР приговорил Александра Вирнурма к высшей мере наказания – рас­стрелу. В дальнейшем дело Вирнурма было пересмотрено, и ему вынесли наказание в виде 25 лет лишения свободы. В 1949 г. Александр Вирнурм умер в лагере, располагавшемся в районе Норильска. Социально-профессиональный портрет руководства Моглинского концлагеря свидетельствует о том, что немцы были заинтересованы в привлечении кадров со специфическим опытом службы в армии, полиции и пограничной страже Эстонии времен диктатуры Константина Пятса (1934–1940 гг.).

14 См., например: В Саласпилсском лагере смерти. Сборник воспоминаний / Под. ред. К. Сауснитиса. Рига: ЛГИ, 1964. О современной дискуссии по поводу режима содержания в этом концлагере см.: Гусев И. Саласпилс. Отрицание преступлений нацизма как основа националь­ного самосознания // Война на уничтожение: нацистская политика геноцида на территории Восточной Европы. Материалы международной научной конференции (Москва, 26–28 апре­ля 2010 года) / Фонд «Историческая память», М., 2010. С. 480–483.; Богов В. Концлагерь Саласпилс: неудобная правда // Нацистская война на уничтожение на северо-западе СССР: региональный аспект. Материалы международной научной конференции (Псков, 10–11 дека­бря 2009 года). М., 2010. С. 57–67.

52

К 105-летию с момента окончания русско-японской войны 1904-1905 гг.

Владимир Станюкович ПЕРЕЖИТОЕ

Воспоминания зрителя войны V СУХУДЯПУ. БОЙ У САНДЕПУ Мы шли на юг, проходя последние, находившиеся в наших руках, версты железной дороги. Рядом с нами, впереди и сзади двигались густые колонны обозов и артиллерии; навстречу тянулись пустые повозки и арбы транспортов. Возле моста через Хунхэ была толкотня. Пропускали по очереди и добиться ее было трудно: многие ждали ча­сами. Нам повезло. Обогнув толпу обозов, мы подошли к самому раструбу моста, быстро перешли его и двину­лись по южному берегу реки на запад. Справа вьется в древнем русле горная речка Хунхэ, то узкая, быстрая, то дремлющая в омутах. – Слева ров­ными, правильными грядами уходят вдаль мерзлые поля. Кое-где по межам небольшие рощи. Деревья их накло­нены в одну сторону – словно сговорились расти косо... Но нет – они не сговорились. – Это приказал им владыка – океанский ветер. Шли целый день. Начало смеркаться. Синие сумерки залили дали; морозный день печально угасал. Изредка из­дали доносились далекие орудийные выстрелы. Ко мне подъехал товарищ.

– «Смотри» – сказал он, указывая на наклоненные деревья; «близко океан, а мы никогда его не увидим...» Я не отвечал. Понятно – мы не увидим океана! Зачем?!.. Зачем здесь, на этой чужой равнине затеря­лись наши славянские жизни?.. Какой вопрос они решают? Продолжение. Начало см. «На русских просторах» № 2(11), 2012 г. В тексте сохранены авторские орфография и пунктуация (Прим. ред.).

53

За что умирают?!.. Для них ли шумит океан? Нет! – Только одна мечта, как мираж встает из мглистых вечерних испарений давит гнетущею тоскою, жаждою жизни... Там... там нахохлившаяся деревеньки среди скудных полей ждут нас и плачут, плачут тихими далекими слезами и молятся, молятся своему Богу о нас, говорят ему о скорбях... И в этот вечер, подъезжая к новому неизве­стному, мы были грустны и тихи... как люди, уходящие от жизни, мечты... Вот она за пригорком... вот опять мелькнула... еще... еще!., и скрылась... Когда мы подъехали к Сухудяпу, запад погас, на­стала ночь. Пошли искать отведенные для нас фанзы. Их не ока­залось: другой госпиталь прислал своих квартирьеров и занял их. И узнать не у кого – всюду темно. Наконец набрели на освещенную фанзу. Там мы застали трех офицеров артиллеристов из отряда генерала Мищенки. Он только что вернулся из набега на Инькоу и опять уходил, а офицеров оставил здесь продать фураж и произвести расчеты. Они праздновали Рождество. На столе стояло маленькое хвойное деревцо, все разукрашенное золотыми безделуш­ками; вокруг него – водка, консервы. Из угла неслись бойкие, разнузданные вопли граммофона, лихо кричавшего шансонетку. Они радостно приняли нас и указали где найти комен­данта деревни. Подходя к его двору, я услышал похорон­ное пение. Посредине двора стояло три стола – на них три гроба. Сзади толпа молящихся со свечами в руках. Белые, желтые светы вырывали из мрака угрюмые лица, серые груди шинелей, блестящие пуговицы. Огнями переливалась ряса священника; он ходил вокруг столов, бряцал кадилом и жалобно пел жидким тенорком. Ему подпевала толпа. Пламя свечей не колебалось. И так понятно было, что гасла молитва здесь же, не выходя из этого двора, в хо­лодной тишине мрака. Так было понятно, что люди пели ее только для себя... Необходимо было петь заветные скорбные песни – это читал каждый в своем сердце. Это была панихида по убитым во время набега на Инькоу товарищам офицерам, трупы которых Мищенко привез с собою. Комендант, покидавший с рассветом деревню, ничего не мог указать мне, и я вернулся к своим, ужинавшим вместе с офицерами. Среди них, выделялся молодой хорунжий. Перед самой во54

йною он кончил военное учи­лище и прямо со школьной скамьи попал в действующую армию, был при первых стычках, участвовал во всех боях, отличился своею находчивостью и храбростью. У него было мужественное, красивое лицо с откинутою волною вьющихся пепельных кудрей, юркая сухая фигурка и странные глаза. – Казалось, что они открыты больше, чем у других людей. На следующий день прибыло начальство, удалило квартирьеров госпиталя, занявшего предназначенные нам фанзы, и мы начали устраиваться. Нас торопили – очевидно со дня на день ждали событий. Долго пришлось чистить фанзы. И так в них было много грязи, а стоявшие казаки превра­тили их в хлевы. Весь мусор выносился на улицу, смешивался с соло­мой и навозом, заполнявшими дворы, и сжигался. Гряз­ные стены фанз спешно белились, прорванная бумага окон заклеивалась; строились очаги для питательных пунктов в деревне и чайных возле железнодорожной ветки, проходившей мимо. Генерал Солнцев поселился с нами. Несколько раз в день призывал он меня к себе, спрашивал какое количество людей я могу принять, накормить обедом, на­поить чаем; достаточно ли у меня мяса, хлеба? Он обязал меня сейчас же завести большие запасы продовольствия. Его беспокоило отсутствие отрядов Краснаго Креста, нищенская обстановка и холод наших фанз.

11 января стояла невообразимая суета. – Всех сбили с ног. И все спрашивали – все ли готово? Нет ли в чем недостатка? Хватит ли продуктов, белья? Приказали очистить ряд необитаемых фанз во второй линии и приспособить их для ночевки легко раненых. Прибыли долгожданные отряды Красного Креста и начали устраиваться рядом с нами. Целый день прошел в суете и, когда наступала сво­бодная минута, становилось жутко: кругом тишина, здо­ровые люди и тихое поле, а мы... готовим перевязки, приют для искалеченных, пищу для голодных, могилы для мертвых. В этом расчете была чудовищная жесто­кость войны.

– «Готовьтесь» говорили нам. «Сейчас начнется бойня!» Вечером генерал потребовал меня к себе. Он целый день провел с нами, внимательно выслушивал донесения, медленно отдавал приказания, но в глазах его блестел нервный огонек и непонятная печаль сопровождала все его действия. То, что я услышал от него, было более чем странно – генерал требовал, чтобы я принял в свой денежный ящик находящиеся у него на руках суммы.

55

Их оказалось всего на всего 2700 р., и приказание это было непонятно. Но он настаивал, чтобы деньги были при­няты немедленно, чтобы ему выдали расписку в приеме их и сегодня же об этом отдали в приказе. Я вызвал разводящего, втащили в фанзу мерзлый денежный ящик, и церемония приема денег была исполнена. Ясно было, что на завтра ожидался бой. Поздно вечером приехал из Мукдена артельщик с повозками, нагруженными грудами припасов и при свете фонарей с возов сбрасывали замерзшие, словно каменные куски туш, мешки с солью, сахаром. Долго просидел я в своей канцелярии и поздно, глубо­кою ночью, вернулся в фанзу. Я жил вместе с генералами в длинной и высокой комнате, разделенной пополам прозрачной перегородкой из циновок. В фанзе было темно. – Генералы и их штаб спали. Тихо, чтобы не разбудить, пробрался я на свою койку, и сняв верхнее платье, лег. Не спалось. Темнота и тишина не успокаивали – в них кипели вопросы и образы. Они давили меня, я метался по кровати, не мог уснуть. Зажег спичку, чтобы закурить папиросу, успокоиться. Вы не спите? – спросил генерал. Не могу заснуть. Я тоже. Всю жизнь мучался бессонницами, а теперь совсем перестал спать... Нестройный, могучий залп орудий грянул вдали, – словно ветер пахнул по бумажным окнам нашей фанзы. Слышите? – спросил генерал. Слышу... Вы знаете, что это? Нет. Это сигнал к общему наступлению. Сейчас нач­нется бой. Три часа теперь? Зажег спичку. «Три часа!» Сна не было. Накинув полушубок, я вышел на двор. – В туманные темные дали тянутся поля, покрытые тонким белым слоем только что выпавшего снега. На белом фоне полей, черные узоры деревьев. – Они идут вдаль – в предрассветные туманы. Из сизой мглы мутной, сонной дали выскочили яркие языки пламени. – Это наши осадные орудия послали в сто­рону непри56

ятеля звенящие массы металла. И громовой раскат залпа потряс предрассветный холод. Мороз так и шипит. – Я вернулся на свою постель, закутался в мягкий полушубок и сразу заснул. В шесть часов разбудили. Надо получить громадные котлы для варки пищи тем, кто будет ранен. А их будет много: с горизонта неслась частая орудийная пальба. Для получения котлов от этапа необходима была за­писка, подписанная генералом. Я написал ее и видя, что он не спит, а приподняв­шись на походной кровати, пишет что-то в своей запис­ной книжке, – подошел к нему. «Что такое!» – спросил, он очнувшись. Я объяснил. А! Хорошо! Значит и котлы будут? «К девяти часам будут вставлены в очаги». Он подписал записку, и я вышел, чтобы послать под­воду. На дворе меня уже ожидали: – многое нужно было сде­лать. Только что я начал отдавать приказания, как ко мне, весь бледный, подбежал солдат. «Ваше Благородие! Ваше Благородие!» кричал он зады­хаясь, растерянно. Необычное было в его крике. «Что такое?! «...Генерал застрелился!» «Какой генерал?!» «Генерал... Солнцев!» Я вбежал в фанзу. – Она была полна народом. Свесившаяся вялая, холодающая рука его находилась в руке испуганного врача. «Кончено...» сказал он тихо. А солнце вставало, и с каждой минутою бой у Сандепу разгорался... Поле свистело, жалобно ныло. – Там в воздухе лопались, рвались с неистовым треском снаряды. И чем светлее становилось, тем жесточе, тем безумнее взвивался вихрь смерти. Словно не солнце вставало, а она холодная открывала свои безразличные, светлые глаза. Мы смотрели в поле, откуда несся безумный рев боя, оглядывались невольно на только что остывшую жертву отчаянья, и ждали... Далеко носилась смерть, – а за широким размахом ее косы было тихо и пусто. Лихорадочно работали мы, делая последние приготовления для тех неизвестных, которых коса смерти не сметет бесследно, 57

от которых останется еще что-то... Что? – страдание?.. ужас?.. Не все ли равно!.. Останется что-то человеческое. Но поле было пустынно, земля бела и безмолвна, только воздух, надрывался в жестокой песне боя. Целый день провели мы подавленные. ...«Я не мог принять раненых так, как они того заслужили, а потому должен умереть первым»... писал он в своей записке... Непонятно: их нет!... Поле пустынно!... Мы готовы! Где же они?! Вечером я зашел к знакомому хорунжему. Мы усло­вились, что он продаст мне необмолоченные головки гаоляна, и я оставил его за книгой, в которую он вписывал свои расходы и вырученные за продажу фуража деньги. К вечеру мы переселились в другой двор, оставив тело генерала в большой фанзе. Мы поселились в богатом дворе старшины деревни. И дом, и вся утварь были старинной, драгоценной ра­боты. Прихожая центрального дома украшена старой бож­ницей, затейливо обрамленной тонкими кружевами из разноцветных бумаг; двери – выпуклыми инкрустациями; стены – спокойными, выцветшими от времени картинами. Устали мы от ожидания и быстро уснули. Утром разбудили... «Раненые»?! «Нет – насчет фуража»... Поле по-прежнему выло. – И странно было, глядя в это пустое, белесоватое небо сознавать, что в нем невидимо летают воющие массы металла... Какая масса металла в воздухе! – От этого он и воет. Из поля никто к нам не шел, но у нас была своя новая жертва: – застрелился хорунжий с более открытыми, чем у других людей глазами. Узнав, что генерал покончил с собою, он пошел посмотреть, долго стоял перед холодным телом, словно любуясь и сказал: «Хорошо!» Ночью пил и бил своего денщика. Утром закончил записи, пообедал – потребовал водки, напился, лег в ту же и позу, как генерал – и пустил себе в левую сторону груди две пули. И теперь он лежал на канах, закинув свою краси­вую, храбрую голову, и смерть еще шире открыла его за­гадочный глаза. На белой груди алело пятно, пробитое пулей. На коленях перед канами, прижавшись лицом к сапогу хорунжего, рыдал денщик.

58

А поле ныло, изнемогало от воя. И, ни одного чело­века, – ни всадника, ни повозки не видно в нем! Никто не шел в бой, на помощь, никто не возвращался!.. Словно нельзя было нарушать девственной пелены тонкого снежного слоя. И страшно нам стало в нашем бездействии. Невоз­можно оно! – Эти дни требуют крови! – Нельзя быть зрителем!... невыносимо!! лучше кончить!... Это такая пустота!... И мы почувствовали, как манит, как тянет, как влечет к себе пустыня смерти, как невозможно жить в этой сфере ужаса, как просто и легко найти избавление!... Мы замечали в глазах друг у друга непередаваемое ощущение ужаса жизни: – глаза, страдая, блестели; стали темнее и глубже. И, чувствуя ужас, мы боялись, что кто-нибудь из нас уйдет. И стали дружнее и тише в этот день. О том, что делалось впереди, мы узнали позже... Шел бой на равнине, плоской и белой; на пашнях, размеренных правильными линиями гряд, ровными ме­рами. Вдали стояли купы деревьев. Бороздя небо непрерыв­ными гудящими волнами, взрывал пашню, разрывая белую пелену черными дырами, лопаясь в воздухе, неслись снаряды. Низко над полем, шипя. бежали пули. Цепи перебегали вперед, оставляя черные следы на белом покрове и каждый раз, когда поднимались, многие, пронзенные невидимыми пулями, падали и оставались... А цепь бежала и снова ложилась. Над оставшимися быстрыми струйками неслись жгучие пули; стояло небо спокойное, ясное, синеющее от вечера. И теплые от жизни тела хватали холодные, незамет­ные силы. Из них вытекала кровь, она капала красная, теплая, на белое, холодное, на мерзлые комья земли и становилась твердой. Жизнь холодела, меркла внутри; глаза делались мутными и смотрели не в небо, а в себя, внутрь. Вопрос о жизни решался просто: вытягивалось тело, в него входил мороз смерти, а мороз холодного зимнего вечера превращал маленькое, теплое человеческое тело в холодный твердый камень. И там, где прошли живые цепи, на оскверненной белой пелене лежали эти камни, памятники отлетевшей жизни, и черты их синих замерзших лиц были не те. Синева меняла их очертания. На следующий день прибыл первый транспорт раненых – он попал в Сухудяпу случайно, – сбившись с дороги. Начальник был радостно изумлен, найдя два совершенно свободных госпиталя, а мы жадно поделили раненых и принялись за работу. В этом не59

большом количестве доставшихся на нашу долю искалеченных людей была жгучая обида. Работали мы даром! Все пройдет мимо нас! Мы лишние!.. Но вечером дошли слухи, что по темным дорогами со всех сторон движутся к нам длинные вереницы повозок, наполненных полуживыми людьми. Говорили о том, что все соседние госпитали завалены ранеными, не хватает мест и рук. .. Мы стали напряженно ждать, вывесили фонари у околицы деревни, выходили в белое поле и в темноте на­двигающейся ночи жадно ловили звуки движенья обозов... Тихо... Неужели и они пройдут мимо?!.. Глубокою ночью ожил наш госпиталь. Забегали по деревне огни фонарей; ровными, белыми, мато­ выми квадратами засветились широкие окна фанз. Тишину ночи разорвали крики, треск повозок, удары кнутов. Суета, путаница, неразлучные с ночью!... А повозки, двуколки все шли, шли – и наконец запру­дили темные улицы деревни. Воцарился хаос. – Перепутались повозки. Свободные ме­шали подходить к не снявшим с себя свой страшный груз. Легко раненые сами вылезали, блуждали по фанзам и ложились, где находили место, а люди, лишенные возмож­ности подняться и двинуться, лежали на морозе и жалобно стонали сквозь зубы. «Хо-о-о-лодно»! «Возьмите, возьмите меня – ознобился»! Из-под холщевых навесов двуколок неслись про­клятья и ругань. «Вот уж час, кричал один: смотрю на фанзу – и не берете. Возьмите же меня, ироды, ведь замерзну»! Фанзы наполнились. И несмотря на страдания, перекосившие лица – как сладостно отогревались люди в тепле, как жадно пили горячий чай! Говорили тихо, подавленно... А те, у которых боль достигала до непонятных нам размеров, каждое дыхание которых было непрерывною острою мукой; эти люди – нет! – страдания, принявшие образ тел, лежали на носилках и койках, глядели в темный потолок, выли жалобно, жутко выкрикивали... Операционная работала. К ее порогу подносили все но­вых и новых. .. Между белыми халатами врачей и сестер в белой сияющей комнате, темные пятна страдающих людей; темные, грязные тела. Работали всю ночь. Утром был подан поезд; при­казали как можно скорее освободить госпиталь для приема новых партий.

60

Мы погрузили большинство раненых, перевязанных за ночь, накормленных утром. Поле было тише, выстрелы реже и дальше. Приходили новые партии, мы работали и не заметили, как бой замолк. Вечером прибыло много легко раненых; все они были перевязаны. Едва успели накормить, как получили приказание по­садить их сейчас же в проходящий поезд. Он стоял на разъезде перед деревней в пустом, вечереющем, морозном поле и казался огромным. Мест было мало, вcе вагоны были переполнены, но начальство требовало, чтобы наша партия была посажена. Долго тянулась посадка; люди стояли покорно и зябли. Раненые уже посаженные в товарные вагоны не открывали дверей, боясь лишиться дорогого тепла. Приходилось чуть не силой, под крепкую ругань солдат, открывать каждый вагон, чтобы поместить в нем еще несколько человек. Раненые, еще не посаженные в поезд, были робки и апатичны, лица их выражали полнейшее безразличие, словно все уже кончено. Они бросали на пашню свои ружья, шашки, подсумки – все, что отягощало их. Наконец последний был помещен. Поезд тронулся, и мы начали собирать по полю ружья, патроны и шашки тех, кому они не нужны более. Проходящие говорили нам, что убитых и раненых много, что один корпус выбыл из строя, что войска наши далеко ушли вперед. «Дорогою ценою купили мы этот успех»! Но поле молчало, и тишина его была подозрительна. На следующий день прибыла еще небольшая партия, а дня через два или три работа кончилась, скончавшихся – похоронили, перевязанных – отправили в тыл. Вереница поездов и транспортов прошла, и наступила тишина, изредка прерываемая далекими орудийными вы­стрелами. И узнали мы, что наши отступили, генералы переруга­лись и командующий, самовольно покинув нашу армию, уехал в Петербург, что бой бессмысленно сорвался, а те несчастные, которым мы оказали приют и помощь – были жертвами вопиющей «ошибки». Они доверчиво проливали свою кровь, чтобы еще раз выказать миpy все убожество мысли и знания своих пред­водителей, забывших на теплых местах азбуку военного дела; забывших, что они выехали не на уморительные ма­невры для старых генералов, а на бой со врагом. Играли в солдатики!!...

61

Жестокая судьба! Эти искалеченные люди – были ошибки, страдающие ошибки! И ужас охватил нас и мы спрашивали друг друга – «что ж это такое?» Но ответа не находили. Тихо зажили мы в своей деревне – словно на хуторе. Работы не было, но мы готовились к ней, улучшали фанзы, чистили деревню, поставили юрты, возобновляли запасы продуктов. По вечерам, за ужином все собирались вокруг стола. Появилась гитара. Пели песни далекой родины, печаль­ные романсы. Но бой у Сандепу оставил глубокий след. И в наших словах и действиях была новая печаль. Мы почувствовали, что мы обречены... Часто ездили по окрестностям. Всюду стояли войска, мимо нас проходили новые части, только что прибывшие из Poccии – и через месяц не было заметно бреши, оста­вленной преступным боем у Сандепу. О ней говорили лишь тихие кладбища, разбитые там и сям за околицами деревень, воспоминания и та печаль, что выросла в душе, печаль обреченности. Я часто ездил в Мукден. Он был красив в это время: седой Китай праздновал день своего рождения – но­вый год. Он разукрасил свои улицы феерическими башнями, фо­ нарями, превратил магазины в храмы, зажег массы све­чей и курительных палочек своим богам, надел празд­ничные одежды, волновал многолюдные улицы пышным роем процессий, шумными дикими завываниями оркестров. И глядя на радостные краски и мишуру, на торжествен­ное празднование наступления нового года – такого же, как прошлый и будущий – я думал о том, как велик, как могуч Китай. Не шелохнется его масса – чуждыми нас волнами льется его жизнь! Как ничтожна наша борьба – перед его покоем! Вот издали глухо доносятся орудийные выстрелы и тухнут в ликующей толпе, катящейся по улице за нарядной процессией... Как странно! Там такая яркая кровь... Здесь та­кая яркая радость!.. Возвращаясь вечером в свой кружек, обвеянный пе­чалями – я рассказывал как пышно празднует Китай день своего рождения и мои рассказы казались странными. Я говорил о другом миpe. Мы продолжали жить мелкими радостями и печалями маленькой семьи, готовые для будущего и мало думая о нем. Далеко на севере, возле Гунчжулина, кавалерийский отряд неприятеля разрушил мост и прервал железнодо­рожное сообщение.

62

Ждали дальнейших кавалерийских напа­дений, а потому нашу деревню, в которой помещались артиллерийские и интендантские склады – усиленно охраняли. Еще летом она была укреплена окопами, и теперь ночью мы были окружены заставами, расположенными у всех выходов из деревни и разрывов окопов. По вечерам, окончив дневные работы – мы часто бро­дили по окраине деревни. В сумраке холодных вечеров тянулись черные стволы деревьев. Тонкие ветви повисли в холоде. Стояла тишина. Жизнь замирала. Мы бродили молча. Изогнутые крыши китайских фанз темными, неподвиж­ными пятнами стояли вокруг нас в густеющем мраке. Вдали по межам также тянулись деревья, и теплые краски стирались и меркли в тускнеющем небе. На горизонте между ветками, рвутся шрапнели. Не слышно выстрелов, но виден яркий блеск разрывов... Словно ракеты! Что делается там? Но на душе спокойно. Вопрос о смерти стерт – она проста. Проста как эта ночь без красок, без очертаний, призраков. .. А жизнь? Да – жизнь прекрасна! В глубине души растут цветы не созданных творений, там замыслы кипят ... Волшебные стенанья нездешней музыки несут густые волны любви к подножью счастья... Как хорошо из мрака этой ночи смотреть на прош­лое – оно тепло... И неужели застынет как эта твердая, безмолвная земля, моя мечта – и сам я превращусь в хо­лодный, синий камень?!.. Тихо... Там – вдали меж ветками блестят шрапнели. Как помню я все эти вечера! Да счастье блестит так часто в кровяной оправе! Но что же дальше? Скоро ли новая волна? Кинет ли она нас вперед, бросит ли назад? Может быть, мы ее и не почувствуем?!.. Должен быть бой, скоро, на-днях! Снова завоет поле, снова польется кровь и будет литься, литься! Будет много, много крови. Будет страшный бой, пред которым все прошедшее – шутка. Он будет и без вопроса «зачем?» Мы чувствовали это и в глубине души твердили «ско­рей, скорей конец!»... Мы чувствовали себя обреченными. Чаще стали бороздить пустое поле ординарцы, развозя приказания, замечалась суета, торопливость, предшествую­щая бою. Но видно было, что волна поднимается с другой сто­роны, что мы готовимся принять ее.

63

VI НАЧАЛО МУКДЕНСКОГО БОЯ. БОЙ НА ПРАВОМ ФЛАНГЕ И вот – во мраке ночи зажглась комета Мукденского боя. Громадный прожектор острым лучом света в чер­ной мгле настойчиво искал врага. В светлой полосе рва­лись далекие шрапнели. Этот неусыпный, бодрствующий среди ночи зоркий глаз, глаз острым клином света прорезавший тьму, беспокойный и ищущий, был страшен, вещал о кровавом начале. Мы смотрели на его быстрые движения, знали, что близко начало и жили, пассивно отдаваясь времени... Началось!.. Тихими, далекими, вялыми раскатами орудийного огня на далеком правом фланге начался Мукденский бой. Еле доходили его звуки. Тихо, медленно, в полном порядке прошли мимо нас в тыл первые обозы; им было опасно оставаться вблизи своих частей, и они отходили, чтобы остановиться побли­зости. Был ясный, теплый день. Столбы пыли, поднятые движением, стояли в воздухе. Наш госпиталь был пуст, и мы, свободные от работы, стояли возле своих фанз к смотрели на проходящие мимо вереницы повозок. А ночью снова зажегся недремлющий глаз; вдали между ветками рвались шрапнели. Встало солнце. Обозы продолжали двигаться на север спокойною массой. Поднялся сильный ветер, понес cеpoю пеленою пыль, и из ее мутного потока непрерывною лен­тою выплывали новые и новые ряды повозок. Холодно стало. Обозы шли быстрее, раздались крики, ругательства, в лавине родилось нетерпение. Орудийная пальба приблизилась, стала доноситься с севера, ее звуки летели к нам из за Хун-хэ, с той стороны, где были заросли, по которым мы часто бродили. И все ближе, ближе. Слышен протяжный вой одиночных полетов. Обозы двинулись быстрее; в них росла торопливость; ругань стала громче; сильнее свистели хлысты – и как бы в ответ до нас добежала волна мелкой дроби далекого ружейного огня, залпы и вой пулеметов. Отступают. .. Когда солнце склонилося к западу загорелось интендантство в Айдяпу. Яркое пламя трещало и жрало длинные скирды соломы. Черный дым несся по полю...

64

Вот вспыхнул другой интендантский склад. Обозы идут, суетливо обгоняя друг друга, путая движение. Дошел темный слух, что в зарослях за рекою появились неприятельские разъезды. Кругом идет канонада. Неужели окружают? Нам велели приготовиться к отступлению, грузить свои повозки, собираться, но не уходит до приказа. Спешно началась выноска госпитального скарба из устроенных фанз, нагрузка на пустые повозки. В одном из дворов стоял большой белый шатер. Теперь его разбирали. Громадное полотнище, подхваченное утром, колыхалось как белое знамя. Люди медленно опу­скали шатер на землю, он падал огромный и белый, сворачиваясь широкими мягкими складками. Под ним обнажилось большое, ничем не занятое, гладко выметенное пространство. И в падении этого большого белого холста, и в этом пустом чистом четырехугольнике, не­виданно обнаженном – было что-то невыносимо горькое и печальное. Гонять нас... Отступаем. Выкатили возы; приготовили лошадей. Темно стало. В поле перед деревней беспорядочный табор обозов, запрудивших друг другу путь. Дует холодный ветер. Люди таскают пучки гаоляна, складывают в костры, греются. А вдали красными факелами пылают интендантские склады. И вот – из этой лавины обозов, столпившихся в поле запрудивших улицы нашей деревни – выплыл транспорт раненых. «Принимайте сейчас же!» Одна за другою подходят к перевязочной двуколки. В них лежат раненые за этот день. Мы вынимаем их, носим в фанзы, вытаскиваем из повозок только что уложенные вещи. А двуколки все подходят, подходят. Их много в этой темноте, в этой массе обозов. Вся деревня сегодня бу­дет завалена ранеными. Бой идет, разгорается, он не молкнет и ночью – вон как рвутся шрапнели! Кисти голубые!! И ружейный огонь волнами доносит ветер. Да – во тьме этой ночи будет литься кровь – так должно быть! И нет в душе теплоты! Злость упорная, дикая ду­шит..

– «Да вынимай, вынимай скорее!!. «Стой, Ваше Благородие, да он никак помер?!» «Кто помер?» «Да вот этот. Как ехали – все пить просил, а потом, значит, помер».

65

– «Да ты одного что ли привез?» «Ей! Земляк! А ты-то жив? кричит возница. «Жи-и-ив!..» раздается оттуда слово, похожее стон.

– И мы вынимаем живого, а потом мертвого. ...Хотел пить – а ему не дали – и вот он теперь смеется, глядя на наши фонари. Гримаса страдания перекосила лицо, по нему бегают желтые пятна света фонарей. Он глядит мутными гла­зами – и смеется...

– «Трогай вперед! Следующий!! Одна за другою подходят повозки. Много, много их в темноте... Дует ветер холодный, морозный. «Хо-о-лодно!» стонут в повозках. .. «У-у-у...» А ветер так и сушит, так и знобит... И наполня­ются фанзы, работает перевязочная. Снова между белыми халатами врачей и сестер – тем­ные пятна грязных страдающих тел. Раны теперь свежие. Льется кровь. О! Теперь долго будет литься она! Так продолжалось всю ночь. Утром, когда забрез­жило —заснул где-то. Скоро разбудили: – «Зовет генерал». Пошли к нему. Он и не думал звать. Чиновники, толпящиеся на дворе, спрашивают: «Что же дальше будем делать?» А меня преследует мысль: – как вывезти больных и эту массу имущества?.. Раненые шли всю ночь, их подвозят и теперь. Они ле­жат на канах, на полу. Спят, стонут. На носилках – те, часы которых сочтены. Один бородатый, огромный солдат. .. (помню у него были русые волосы и синие, большие глаза) раненый в живот, схватил меня за руку, когда я проходил мимо его носилок. «Барин мой милый, помоги мне, помоги... Ведь нельзя же так. .. Помоги мне... Такая мука!.. помоги мне, мой милый...» Ему помогла... смерть. Он через час умер. Бедный Раб! Вой заходит все глубже и глубже на север. Окружают нас. Обозы прошли. Дороги свободны. Кое-где тянется вереница зарядных ящиков. Дует ветер, вертит мелкие кусочки прошлогоднего гаоляна, они носятся в воздухе. Всюду сор. Деревня опустела, никого в ней нет, кроме нашего госпиталя. И этот всюду разбросанный сор напоминает оставляемую квартиру. В полдень выстрелы смолкли.

66

Настала тишина. Кормим наших раненых. Перевязоч­ная истерично работает. Но так ясно чувствуется, как кругом и в душе пу­стеет, уходит... умирает. .. Китайцы вылезли из своих нор. Я и не знал, что их так много в нашей деревне! Они толпятся, заглядывают в фанзы, бродят по дворам, выходят за околицу и смотрят навстречу... Они знают!.. Отлично знают!!.. Появились казаки. Их лошади переполнили свободные дворы, стоят привязанныя к деревьям, жуют корм. В наших фанзах на наших канах лежат незнако­мые офицеры и спят: – устали. Я шел по пустынной улице. Неожиданно сбоку вою­щею, неудержимо быстрою волною пролетало что-то огром­ное, жалобно мяукнуло и рвануло неподалеку. Во все сто­роны полетали казаки – смотреть, где упал снаряд. Я шел по пустынной улице, ветер гнал передо мною пыль, вертел сор. .. И так просто казалось умереть, и я ждал второй гудящей волны... Раненых накормили. Надо что-нибудь съесть. За нашим обеденным столом – сидел только один врач. Его старое лицо было бледно, глаза, не спавшие, блестели. Он ел холодные котлеты. На столе стояли еще анчо­усы, пиво. Я не успел пообедать – прибежал посыльный.

– «Приказано сейчас же отправить раненых и выйти из деревни». На разъезде стоял пустой товарный поезд – чернели пустые пасти вагонов. Торопливо собирались раненые. Носилок и носильщиков не хватало, а потому, кто имел малейшую возможность и силы, шел к поезду сам, выл по дороге от боли, или прыгал на одной ноге, обняв товарища. Кто не в состоянии был двинуться, тот терпеливо лежал на носилках на морозе... Обвивала холодная пыль!.. Скоро мы переполнили утробы вагонов. .. Пасти закры­лись. Поезд пыхтя ушел в даль... Но он захватил не всех раненых, остальных мы передали арбяному тран­спорту... Он медленно повлек их по морозу в Мукден. Начали собираться. Солнце садилось за пыльною тучей; восток потемнел. Мы покидали Сухудяпу. Китайский старшина – владелец нашей фанзы, нежно прощался с нами, пожимая наши руки, лопоча на своем гортанном наречии напутственные пожелания.

67

Тронулись. Вновь загрохотала длинная вереница возов по той дороге, по которой мы еще недавно приехали сюда из Мук­дена. А бой рокотал вокруг нас. Нависли в синеющем сумраке голубые грозди шрап­нелей, отовсюду несутся звуки выстрелов, топота, бря­цанья тяжелых орудий, железных ходов. Вот пыхтя обгоняет нас поезд – он весь из платформ – на них беспорядочно набросаны груды ящиков. А! Это снаряды увозят! В поле против нас был артиллерийский склад. .. Успеют ли?!.. Первые повозки уперлись в длинный ряд зарядных ящиков. Остановились. Прямо по пашне несется группа всадников. Над нею колышется флаг.

– «Командующий!» Они остановились на холмике. На фоне синего сумрака парными силуэтами вырисовались недвижные фигуры. Долго стояли. Он отдавал приказания. Потом разом шесть или семь всадников вырвались из группы, помчались карьером в разные стороны. Оставшиеся съехали с пригорка и двинулись по дороге. Жутко стало. Ветер стих. Село солнце, окрасив красным полымем запад. На кровавом зареве клубились черные дымы горящих интендантств.

– Вот загорелось и интендантство нашей деревни. Артиллерия, прикрытая черными массами пехоты, расставляет свои орудия. Мы проходим сквозь пахотные ряды, мимо батальонов, занявших черными квадратами серое поле. Втиснулись в ряд обозов. Повернули по знакомой дороге, по которой так часто ездили в Мукден. .. Быстро темнеет. Сначала все стало синим, потом – глубокий мрак с яркими звездами, золотыми заплатами костров и пожаров. Началась канонада оставленного Сухудяпу... Темно. До­рога сворачивает. Направление движения становится непонятным, запутанным. Яркие пятна костров и пожаров сгущают мрак. Опять передние повозки уперлись в не­видимые обозы. Остановились. Стоим и смотрим как там, откуда мы только что ушли, рвутся снаряды. Там что-то загорается, а левее деревни, за пригорком 68

вырываются багровые шары. – Они рвутся вверх, но тотчас же опуска­ются, словно придавленные мраком, непонятные, зловещие– и тухнут, освещая багровым светом низ равнины. И вдруг громадный, золотой репейник вырос над нашей деревней. Высоко взвился он, высоко раскинул в стороны разорванные, острые листья. Багровым, невиданным светом озарил он громадную равнину, выкинул бешеный вихрь искр в пустое небо. И погас. И во мраке могучими раскатами прозвучали аккорды потрясающих взрывов. Это – взорвали склад не вывезенных из Сухудяпу артиллерийских снарядов. Снова мрак, а кругом огни пожаров и зарева – по ним идут трафареты деревьев, головы движущейся толпы, леса ружей. Скачут по огням и заревам черные силу­эты всадников, несутся вереницы орудий... Мелькают маленькие, черные фигурки людей. Вой снарядов и блеск разрывов так идут к этой проклятой ночи!!., а там далеко, справа – ласковыми, на­смешливыми, голубыми блесками разрываются тонкие зар­ницы шрапнелей... А вот и ружейная пальба, она трещит кругом. Мы попадаем в отступающую пехотную часть. Она, очевидно, разбита... Люди еле бредут, шатаясь... Иногда из небрежно закинутой на плечо винтовки вырывается неожи­данный выстрел. Холодно. Все больше и больше костров зажигается, у их огней греются... В темноте – крики, в темноте ругаются неистово. Не понимают, куда идут. .. Заблуди­лись... Куда мы идем? Не узнаю дороги!.. Непонятно... Мы топчем консервы, идем по банкам молока, по разбитым ящикам, по разбросанным стогам соломы... Опять оста­новились между двумя темными заборами. Где мы? Проехал вперед. .. А! Узнаю! Сейчас будет ров. Тот самый ров, где мы опрокинули несколько повозок днем при походе в Сухудяпу. Как же перейти его в этой страшной темноте? Так и есть! Передние повозки уже ринулись в яму! Опрокинулись, загородили дорогу! Экая досада! Всем загородили дорогу!! «Сто-о-ой!!!» Нет фонарей. Хоть глаз выколи!! Нельзя разобраться. Где люди? Они куда-то скрылись. Ушли. Возле возов – один, два человека. Bcе проходят мимо.

69

«Кто ты такой?» спрашиваю проходящую во мраке темную фигуру. «Чужой человек» и спокойно проходит. Нашли наконец маленький карманный электрический фонарик. Ну – насилу-то! Поднимаем кое-как повозки. Лощади целы. Из темноты подходят люди. Спускаем на руках последние возы. Проехали!.. Все целы.

– «Стой!» где же еще три повозки и быки? Куда они ушли? Отстали, или впереди? Никто не знает! – Где-нибудь тут – в темноте. Разве найдешь?

– «Вперед!» Снова остановились в ложбине у Мадяпу. Но как холодно! Да – я забыл одеться: не надел ничего теплого, так в шинели и поехал, а мороз сильный! Погреться у костра! Кстати – стоим. Светло возле огня, тепло. А кругом так темно, так холодно! Все наверно пойдут прямо, а мы пойдем направо – тут есть дорога по берегу Хун-хэ. По ней мы шли из Мукдена. – И дожидаться у моста теперь не надо, по льду перейдем. Двинулись. Да – так и есть! – Все пошли на Мадяпу. Все селение блещет огнями костров. Сзади него так и полыхают длинные интендантские склады. Свернули по темной дороге направо. На ней тихо. Впереди два-три обоза. Но как хо­лодно! Невозможно ехать верхом. Спать хочется. Как бы прилечь? ...Шатаюсь в седле и мерзну... А – вот и светлая полоска. Светает!! Огни не так ярки – не слепят. Золотые искры тают в предрассветной холодной синеве. За нами шум далеких выстрелов; гул далекого движения; дымы пожаров. Направо у Путиловской сопки блещут шрапнели. Спускаемся к Хун-хэ. Переходим ее по ледяному по­крову. Скрипят колеса, скользя по подернутому инеем льду. Не хватает трех повозок и скота. Теперь видно. Где они? Пропали, верно... Люди, съежась, дремлют на козлах, идут сбоку подпрыгивая, кутаясь в промерзлые башлыки... Холодно... До Мукдена шесть верст. Справа высокая, ровная линия железнодорожной насыпи. По ее гребню на посветлевшем небе востока черными си­луэтами один за другим, тяжело громыхая, проходят по­езда. Простые товарные поезда. Но меня не обманешь! Это не простые поезда... везут они, как товар, груды израненных человеческих тел. Лежат друг на друге, при­давленные, сжатые... Стонет 70

внутри этих ящиков страш­ный товар... Принимайте!.. Но вот и этап, вот наш старый госпиталь. Попросим гостеприимства у соседей. Стучите, будите – скажите им, что мы приехали, просим приюта! Заснуть бы!..

VII ПОСЛЕДНИЕ ДНИ МУКДЕНСКОГО БОЯ Но будить было не за чем: госпиталь работал. Он не спал уже много ночей, был завален ранеными. Они ле­жали на кроватях, между ними, на носилках в проходах, на полу, застланном гаоляном и циновками. Мест не было, а транспорты искалеченных людей подходили один за другим. Я заснул на чужой постели в комнате врачей. – Раз­будили. Приказали немедленно сформировать летучий отряд, снабдить его всем необходимым для работы и послать вперед к месту боя. Поехал в Мукден закупать продукты. Теперь на улицах мало наших повозок, мало русских – все желтоли­цые. Но как зашевелился китайский муравейник! К вок­залу – к центру, от которого расходятся во все стороны приказания главнокомандующего, где бьется сердце армии – идут нерешительно громадные толпы китайцев. Черною лентою стоят они на стенах города, на пригорках чернеют их скопища, усеяли крыши. Они смотрят вдаль – туда, откуда несется вихрь боя и ждут. Они улыбаются. Говорят спокойно. Они знают. Прекрасно знают!.. Вернулся в госпиталь; отправление летучего отряда на­значили на завтра. Врачи и сестры, отдохнув за день, работают – помогают товарищам. Снова лег на чужую постель и заснул мертвым сном. И все вертелась передо мною какая-то курсистка. Она вер­телась, взмахивая своими стриженными волосами и кричала мне в лицо. – «А у вас все умерли! Все умерли!! Я знаю. Я ведь была на похоронах! Да, да! Была на похоронах. ..» Проснувшись, пошел формировать отряд. Я собирался сам отправиться с ним, но вечером приказали остаться.

– «Может быть здесь придется работать». А бой шел по всей линии: на севере, на западе и на юге... только восток молчал. Все работают, а мои люди лежат и ничего не делают. Возле землянок, где они устроились, длинною чер­ною полосою вытянулся ряд наших повозок. Сзади повозок – лошади. Все готово к работе, к движению, а мы стоим. ..

71

По песчаной площади вокруг нас бегают люди. На вокзале суета: пропускают на север поезда полумертвых людей. Бродят лениво какие-то лишние фигуры в серых шинелях. Непонятно: кто они и зачем здесь? Бродят, садятся, спят. .. Возле платформы огорожен циновками квадрат, в нем наскоро настланы из старых досок нары, на них свалены трупы, накрытые шинелями, китайскими халатами. Подходят живые люди, поднимают с лиц серые по­кровы, заглядывают в незакрытые глаза и отходят равно­душно. Смерть так проста здесь, – как эти трупы холодные, мерзлые. А бой идет. – В нескольких верстах от нас шрап­нели сразу срывают сотни дыханий. Груды трупов валятся на твердую землю. И нет красоты, нет алчного размаха силы, дающего победу. Пустота бессилия. Хочется самому пассивно кинуться туда, под широкую косу смерти, кончить жизнь жестокою глупостью, рожден­ною ужасом и бессилием. .. И еле-еле сквозь этот холод и пустоту прорываются когда-то звучавшие слова, сквозь пыль далей мерцают до­брые глаза... умоляют. .. Бред это – или правда?! Разве можно говорить здесь о бреде?!. Один из товарищей заболел. Мы провожали его на поезд. Он уезжал в Харбин, а нам казалось, что он едет на родину, и теплою тихою волною мира охва­тила нас разлука. Счастлив он! – Неужели когда-нибудь отойдет мой поезд?!.. Да – победы не будет! Неужели эти равнодушные, серые люди куют победу или свободу родной земле? Есть ли заслуга умереть? Вот теперь – страданиями, усталостью мы доведены до того предела, когда многие способны идти вперед, уме­реть, но разве это герои? Разве это герои?? – Несчастные... Как чувствую я полет времени мерного, холодного здесь, когда каждая минута смывает столько жизней, меняет удачу на бегство!..

Kакие длинные этапы страданий проходит душа от мра­ка одной ночи к другой! Как стареет в жилах кровь! Пользуясь тем, что мы стоим без дела, я поехал вперед – туда, где льется кровь. Светит яркое солнце. Стоит мелкая маньчжурская пыль. Порой поднимаются вихри, вертя соломинки, клочки листьев прошлогоднего гаоляна.

72

Доехал до бугра среди ровного поля и остановился. Смотрю в даль. Справа от меня деревня. Стоящие возле нее деревья задернуты пылью и дымом – там начинается пожар. И в этом частичном мраке под ярким солнцем – рвутся шрапнели, шимозы. Справа и слева от деревни стоят наши батареи и ме­тодически, иной раз торопливо, выкидывают в сизый, дымный сумрак языки пламени. Гудящими полосами летят снаряды и белыми облач­ками рвутся вдали над занятой неприятелем деревнею. По мерзлому полю, разлинованному правильными линиями борозд, бродят в одиночку, садятся и лежат фи­гуры в серых шинелях, равнодушные ко всему. Кто они? Безумные? Трусы? Изменники? – Неизвестно. Вдали проносятся всадники, проходят ощетинившиеся полосы войск. – И рвущиеся снаряды, шипящие струйки пуль, гул движения, вой пролетов, треск ружейных выстрелов и дробь пулеметов... не нарушают тишины. В мелких перерывах между звуками вливается хо­лодное безмолвие ужаса. Звуки не разрывают тишины. Она глядит широко с неба безучастного, зимнего и глубока, бесконечна! Бредут вереницы искалеченных, жалких людей с тихими стонами, поджатыми кровавыми руками, стиснутыми от боли зубами. А солнце светит на них, жестоко подчеркивая кра­сными пятнами неистовство страданий. Оно и завтра взойдет это солнце! И земля будет твер­да, и небо высоко, и – будет бой! Нет пределов его жестокости, его равнодушию! Вернулся в госпиталь. У входа наткнулся на бронзового японца. Он лежал, оскалив зубы, весь в крови и голый. Вошел в палату. Как могут вместить стены столько ужаса!.. Но самые невыносимые страдания нужною рукою оста­ навливает великая избавительница – смерть. Отсюда выйдут многие. Тех, что умерли здесь – забудут, прочно забудут. A те, что выйдут – расплывутся в массе родного народа... Если вернемся домой – будем встречать их на улицах... Какая жестокость! Возле перевязочной сидел один, ожидая очереди. Тебя я не забыл! Толстое, распухшее лицо. Голову, – как венец победи­теля, охватила белая повязка. Из-под нее тонкими вы­пуклыми струйками прошла по толстым щекам, по носу – алая кровь и застыла. Сидит окаменелый победитель. Ждет своей очереди и единственный глаз его, поднимая кровавое верхнее веко, глядит удивленно, страдая.

73

Пошел к своему обозу. Лошади мерно жуют корм, от них идет теплый пар, запах навоза. Странно – точно кругом не кипит бойня!? Словно дома!? Заставил людей чистить лошадей – запустили. Возле обоза – обтянутая циновками мертвецкая. Стоит низенький священник с бородкою клином, рядом с ним дьячок. Папаху он держит под мышкой, а голова его обвязана башлыком. Блестит на солнце запаянный гроб, сделан­ный из жестянок для американского керосина, рядом с ним два убитых офицера на носилках. Они накрыты ненужными теперь шинелями с блестящими погонами и пу­говицами. Ветер шевелит черные космы папах. Дальше ряд трупов солдат. Они лежат прямо на земле. Священник и дьячок жалобно поют. Их жидкое пение смешивается с жидким дымком из кадила, обдает проходящих печалью. Светит солнце. Несется пыль. Из-под серых шинелей, покрывших трупы, высовываются головы и одетые в валенки или голые ноги. Проходящие крестятся, снимают папахи... Вечером мы собрались в одной комнате, чтобы ре­шить койкакие вопросы. Но сидели молча, усталые... Стоит ли говорить?!.

Kaкие вопросы решать?!. Свечка мигала, осве­щая белые стены, в них были вбиты большие, толстые гвозди и падающие от них на стены тени, то делались длинными, то короткими. Так ничего и не решили. Разошлись. На следующий день велели открыть госпиталь, поднять флаг над городом землянок у этапа. Ряды длинных землянок, вырытых на плоском месте, были похожи на большие могилы. К вечеру обоз двинулся к этим печальным холмам и расположился за ними. Нам дали 12 землянок. Перед тем как спуститься в яму я остановился на пороге, прислушиваясь к близким раскатам боя. По красному зареву зари плыли на север косяки диких гусей. Плыли спокойно над боем. Свободные птицы! Вошел в землянку. Темно. Во всю длину ее идут стойки. – По бокам узкого прохода земляные нары, накры­тые тонким слоем гаоляна; кое-где положены грязные протертые циновки. По телу поползли вши. Мы не успели осмотреть землянки, как уже прибыла партия раненых. Врачей только двое – остальные в летучем отряде. Пе­ ревязочной не было – повязки накладывали там, где лег раненый.

74

Поток искалеченных людей, направленный к нам, рос с каждым часом. Целую ночь выгружали мы стонущих людей из повозок. Трудно было вносить в землянки «тяжелых» на носилках. Проход был узок и стойки мешали. Прихо­дилось наклонять носилки, чтобы протащить. Некоторые... вываливались. Это было страшно. Мы не раздевали прибывавших – они так и лежали на грязных циновках. Их было так много! – И что могли мы сделать для 600 – 700 раненых?! А их все подво­зили, они заполняли новые и новые землянки. И в этих темных полумогилах, освещенных жид­кими желтыми огоньками лампочек – метались мы со све­чами... стараясь хоть что-нибудь сделать, путались, забы­вали, терялись, а из темноты неслись стоны, плачи, проклятия, молитвы и вой сквозь стиснутые зубы. Под серыми шинелями, невидимо, у сонных лилась кровь; некоторые во сне избавлялись от страданий... Ночь казалась бесконечной! Но я знал – солнце взойдет! Наступил рассвет, а транспорты все подходили к нам и выгружали свой недужный груз. Помню привезли красавца капитана. Осколок гранаты пробил насквозь его грудь и на новой шинели зияла кра­сная звезда. – Из нее торчали разбитые кости. На пуговице шинели, рядом со страшной звездою была надета записка: «Похороните почетнее». Забрезжил последний день Мукдена. Дул с юга не­истовый ветер, поднимая тучи пыли. Где-то вставало солнце. В вихрях пыли мимо нас пролетают вереницы ча­стей; паровозы тревожно ревут на вокзале; резче хлещут снаряды; ближе трескотня ружейного огня. Ветер дул нам в лицо: невозможно смотреть в сторону врага – режет глаза несущаяся с бешеной силой песочная пыль. И звуки войны смешались с резким хлопаньем две­рей, криками заблудившихся, сбитых с толку, блуждающих в пыльном вихре людей, грохотом железных ходов повозок, криками торопящихся паровозов. Утром приказали отправить на север сестер, а самим остаться здесь и, если нужно будет, сдаться в плен вместе с больными. Это было совсем непонятно! Как – оставаться?! А обоз, деньги? Пошел к инспектору госпиталей. Мутный пыльный вихрь срывает с хребтов землянок мелкую мерзлую землю. Она режет лицо. В пыли на­ткнулся на серую кучу 75

трупов, сваленных у землянок. Какой-то отряд Красного Креста спешно укладывает в повозки свой скарб. Ветер мешает, сбрасывает рогожи, простыни, засыпает песком подушки. Снова вереницы трупов. Bсе они словно захлебнулись кровью: она хлынула из их ртов, носов, с силою раз­бросала брызги по лицам, покрыла усы, бороды – и застыла. Насилу нашел инспектора. Он сидел в сарайчике без двери. Барак, в котором он ночевал, почему-то сгорел ночью, бывшие в нем еле спаслись, но это ка­залось неважным. Отданное нам приказание было ему неизвестно и непо­нятно. Пошли к генералу. Он жил в том госпитале, откуда мы перешли в землянки; мы застали его в той комнате с толстыми гвоздями в стенах, где недавно со­бирались на свой совет. И у него был совет, он продолжался долго. Во всех приказаниях, вопросах, ответах царила сбивчивость, бестолковщина. Решено – подождать... Что же делать с летучим отрядом? – «Не трогайте его – он теперь не в вашем рас­поряжении». Ничего не добившись, вышел на площадь, знакомую площадь, которую так часто пересекал в пер­вые дни приезда в Мукден. Ее теперь не узнаешь: ее не видно. Пыльная буря не­сется, режет глаза. Сбиваясь с дороги, попадая под отступающие обозы, добрался до своих землянок. В вырытой яме варили обед для больных. Пламя, вытянутое ветром, мчалось под котлом. В кипящий суп сыпался песок. Через 2 часа пришло новое приказание: накормив боль­ных, перенести их в ближайший к вокзалу госпиталь и быть готовыми к немедленному отступлению. Больные были накормлены. Котлы вырыли. Начали но­сить больных. Через час приказание отменено новым: «работать до последней минуты». Надо отвезти тела скончавшихся к братской могиле. Сложили их на возы – поехали. Сбоку повозки кажутся нагруженными кучей тряпья. Из серой массы кое-где вы­совывается рука, носок сапога. И груз этот при движении повозок – трясется. Вот лежат груды скорченных и вытянутых тел. .. Неужели так. .. Закроем глаза!.. Вернулся. Из дальней землянки прибежал солдатик – спрашивает когда будем кормить раненых?

76

Каких раненых? Все накормлены! Да их там полная землянка набралась – а чьи они– разве разберешь! Третий день не емши. Котел выкопан. Пищи нет. Поехал на вокзал. Ле­жат груды ящиков консервов. «Чьи консервы?» «А Бог их знает!» Нагрузил повозку. Подвез к злополучным землянкам; начали разогревать жестянки на кострах; жадно гло­тать еле гретое. Служители госпиталя изнемогли. Никого не дозовешься, приказаний не понимают, забывают. Сбились с ног, обезумели. Устали... Ветер стих. Бой совсем близко. На вокзале торо­пливо ревут паровозы, грохочут спешно сцепляемые по­езда. Все мчится мимо – на север. Оставляем Мукден – это ясно! Разбиты... Вечереет. И слухи идут – сейчас начнется бомбардирование осад­ными орудиями. Японцы придвинули их к Хун-хэ. Ночью откроют они огонь по вокзалу и нашему городу, осыпят их громадными осадными снарядами. Раненые перестали прибывать. Летучий отряд вернулся. Люди свалились и спят. Стемнело. «Немедленно перенесите больных в госпиталь, стоящий у вокзала, соберите всех легко раненых и высту­пайте на север. Скорее! – Как можно скорее!!» Началась суета. Легко раненые, могущие идти, медленно собирались в одну землянку; они стекались к нам из других госпиталей. Но как передать слезы и ужас тех, кого мы перено­сили к вокзалу, не брали с собою?! Все хотели идти, идти во что бы то ни стало! «Возьмите меня: я дойду, доползу – только не оста­вляйте!» И находились слова утешения! – Мы говорили, что они не останутся, их повезут с первым поездом, что мы делаем все для их же блага... Один, плача, схватил меня за руку. «Возьмите, возьмите, ради Христа»... Успокойся – что тебе трястись в повозке. – Поездом по­едешь! сказал я и в темноте похлопал его по плечу. Моя рука попала во что-то густое и теплое – в чело­веческую кровь.

77

Опять спешная выноска стонущих, бредящих, умирающих. Носилки наклонять приходится – стойки мешают, в проходах тесно. Людей не хватает. Изнемогли от носилок, от бессонных ночей – шатаются, валятся.. Наконец последних отправили. Разбудили заснувших легко раненых. Черною лентою двинулась вереница повозок по мер­злой дороге.

VIII БЕГСТВО Темная ночь – такая же как та, когда нас гнали из Сухудяпу. Костры кругом и зарева, как пятна золотые, режут мрак, и в темноте ругаются и кричат люди – и кричат паровозы, заглушая человеческие голоса. Толкотня, стук, треск повозок. .. По знакомой дороге идем мы к стенам старого Мукдена. Вот и глиняные ворота – здесь надо сворачивать на Мандаринскую дорогу, но масса обо­зов тянется уже по ней: нужно ждать очереди. Ничего не разберешь в темноте, а тут еще впереди дышло сломалось. Стоим – нельзя двинуться. Сзади руга­ются, что загородили дорогу, пытаются объехать, путают очередь, увеличивают давку. И только когда забрезжил восток – двинулись мы по дороге вдоль древних глиняных стен. Они стали выше: их гребень был черен – на стенах стоял народ. Город прервал свою обычную жизнь, высыпал на стены любоваться редким зрелищем бегства громадной армии. Они смотрели равнодушно. Некоторые улыбались. Мы были смешны. В это холодное утро смеялся над нами древний Мукден беззвучным смехом своих веков. Силь­ный и могучий смотрел он на разбитую лавину войска знал, что каждая капля в этом потоке льется, страдая; видел, что каждое существо: лошадь, человек... изнемогает. Он видел, что эта громада бессильна. Он знал, что нет силы, которая могла бы заставить изменить течение потока в обратную сторону. Он знал – и смеялся тихим смехом своих веков. В это холодное утро каждый, кто мог еще понимать, что встает солнце – чувствовал смех жестокого великана.

78

А солнце вставало с каждой минутой все выше и выше, озаряя наш позор. – Его восход был также необходим, как наше бегство. Обгоняя нас – одни за другим шли на север поезда, они были переполнены человеческими телами не только внутри: крыши, буфера, площадки, паровоз – все, как тестом, – облеплено серою массою тел. Они стояли, лежали, висели... Все бежало! Вдоль полотна движутся разбитые массы войск. Все перемешалось... Еле передвигая ноги, держа на плече ру­жье, понурив головы, покорные, изнемогшие шли люди – засыпая на ходу, валились, вставали. Кавалерист, потерявший свою лошадь; пехотинец, отбившийся от части; артиллерист разбитой батареи; нестрое­вые бежавших штабов и управлений – все шли рядом. А в колоннах отступающих по многим дорогам обозов творилось что-то невообразимое. Движение то оста­навливалось, то начиналась безумная скачка. Повозки ча­стей перемешались, разбились, разошлись по разным до­рогам. И ничего нельзя было сделать – нельзя было собрать их. Мне изменяли силы. Забившись в последнюю повозку обоза, я заснул. Разбудили. Какая-то повозка потеряла ко­лесо, отстала. Пошел выручать. Справа на пригорок вбежали черные фигурки – и в воздухе зашипели пули: нас обстреливала спешившаяся японская кавалерия. Какие-то серые люди кинулись в ров возле дороги, стали отстреливаться. Горсточка казаков по гаоляновому полю понеслась на пригорок в атаку, а обозы, испуганным стадом, опрокидывая друг друга, хлеща лошадей, кинулись влево. И сразу поле усеялось опрокинутыми повозками, скинутыми грузами, лошадьми без всадников, людьми, растерянно бредущими без дела. Массы обозов столпились в ложбине. Ружейный огонь прекратился, но едва успели мы провезти последние повозки на ту сторону ложбины – как начался артиллерийский обстрел. Безумное бегство обозов!! Не разбирая дорог, по грядам гаоляновых полей, выбивающиеся из сил, некормленые лошади, напуганные рвущимися снарядами и градом ударов хлыстов – под неистовые крики и свисты обозных – мчали груженые возы. Их путь прерывали запряженные шестерками: тяже­лые зарядные ящики, громадные возы понтонных батальонов и хлебопекарен. Все мчалось в разных направле79

ниях, опрокидывая друг друга. Люди сбрасывали с возов все, что ни попадет под руку, чтобы облегчить их. Воцарился хаос. На гребень холма, мимо которого мы проходили, выско­чила наша батарея и открыла огонь по неприятелю. Обозы совсем растерялись. Одни бежали от неприятельских снарядов, другие, ис­ пугавшись выстрелов своей батареи, кинулись навстречу, сшиблись... Паника! Рубят постромки, кидают возы, лоша­дей, вещи, дерутся! Артиллерийский огонь длился недолго. Неприятельская батарея ушла, смолк огонь нашей, но паника не улег­лась – и долго еще мчались вперед, не разбирая дорог, разрозненные массы обозов. А сзади бой разгорался. Видно поле, усеянное опроки­нутыми возами, одиноко бредущими людьми, лошадьми, бе­гающими по воле. Вдоль полотна течет серая масса разби­той армии, а обозов сзади не видно. Бой разгорается. Неужели мы отрезаны, армия окружена?! Все равно! На север!! Разбрелись повозки, не найти своих. Где они: впереди или сзади?! Кто знает! Знаю: семь есть, а где остальные – неизвестно. И людей нет. Остановились кормить приставших лошадей. Слез с коня, сел на землю – потянуло лечь: свалился – заснул. Разбудили – надо двигаться дальше. Да! А где же денежный ящик!? Только теперь вспомнил! При нем часовой, я поручил следить за ним вер­ному человеку – но где он теперь? Неужели пропадет? Противно! Судить, чего доброго, будут! Скажут: воспользовался, украл... Противно! И как это я забыл о нем? Вечером, когда солнце село, а темнота еще не съела дали – подошли к оврагу. Возле тесной дороги через глубокий ров толпа обозов. Они толкали друг друга, опрокидывали, ругались из-за очереди, загромождали путь. Простояв около часа, прорвались, перевезли свои семь повозок на ту сторону, зашли за деревню и остановились, свернув с дороги, кормить лошадей. Они выбились из сил, как и люди. Их кормили, а мы спали. Опять раз­будили. Темно. Костры кругом пылают, бегут толпы лю­дей. Рев, треск и гул несущейся массы обозов. Кто то в темноте крикнул «японская кавалерия!» и обезумевшие люди начали стрелять, беспорядочно, куда попало... по своим!

80

Обозы хлынули в черную пасть оврага, переполнили ее. Мы спешно собрались и пошли дальше на север. Лошади с трудом тащили повозки. Нельзя далеко отойти на таких лошадях – необходимо скоро сделать привал. Хо­лодно. Мерзнем. Снова кругом во мраке тарахтят обо­зы. – Сзади, сбоков крики и ругань – кое-где мерцают точки костров. Идем неведомо куда... на север, должно быть. Дошли до железнодорожного разъезда; остановились у сторожки. Отпрягли лошадей, дали корм. Кто то сказал, что можно достать чай в сторожке. Пошел туда. В досчатой пристройке к домику, открытой для всех ветров, груды тел – спящих, а может быть и мертвых. Густой мрак сторожки, нависший над двумя огарками, приклеенными к дощатому столу – полон телами. Они лежат на нарах, под нарами, завалили весь пол, тесной кучей примостились к печи, повисли на подоконниках, залезли под столы. Какой-то пограничник кипятит чайник в печурке. Шагая по спящим, пробрались к столу. Солдат дал грязные стаканы, поставил жестяной чайник с грязной жижицей вместо чая, достал откуда-то засаленный кисет с сахаром. Мы стали жадно пить. Послали за оставшимися на морозе. Помню – один товарищ – самый старый врач нашего госпиталя, пробрался к столу и протянул одеревенелые от мороза руки к чай­нику. Он хотел что то сказать, но слова не выходили из горла, и неожиданно из уст его вырвался жалкий, про­ тяжный, дребезжащий вой. Взглянули мы друг на друга, увидали, что мы... почти не люди... Светало. Солнце опять взойдет! Надо двигаться вперед. Вышел из караулки. Мимо разъезда гудящей волною проходит поезд. Он весь живой. На крыше, на буферах, на площадках – всюду силуэты людей. Не из человеческих ли тел сделаны вагоны, паровоз?!. Кто знает – все возможно!! А! – тут за валом еще пять моих повозок! И денежный ящик здесь!! Значит не будут говорить, что украл!.. Пять повозок, да было семь – значит двенадцать, а всех... тридцать. Где же остальные?.. Не все ли равно... Надо двигаться вперед... на север... Холодно. Пыль поднимается. Медленно бредут ряды обо­зов, толкаются, мешают друг другу. В ложбинах, у переездов через реки толкотня, ругань. Хлещут кнутами друг друга из-за очереди. Остановились кормить лошадей. Пропал один из вра­чей. Сошел с повозки и пропал. Куда он делся? Искали всюду – нет! Заехал на станцию: может быть там? Какая странная станция. – Окна разбиты, все внутри опрокинуто, на полах спящие тела, а на плат81

форме – трупы. Это их из поездов выкинули! Они здесь останутся: им отступать уже поздно. Так шли до вечера. Когда стемнело – свернули с дороги, отпрягли лошадей. Холодно. Забрался в повозку. Заснул. Говорят, всю ночь кричал, кричал... Все мне коло­кола мерещились. Звон!! И я будил соседей, спрашивал, где звонят? Не помню этой ночи. Опять взошло солнце!! Пошли дальше. По дороге нагнали еще пять наших повозок. А вот и Тьелин... Вот еще мои повозки... По­теряно только четыре! И пропавший врач здесь! Как он рад! Кидается мне на шею! Целует и плачет. Бедняга! Он даже не знал – где провел вчерашний день и это утро. Они у него пропали. Кто-то его подобрал и привез. Счастливец! Для него в эти дни один раз не всходило солнце! Суета на площади Тьелина. Какой-то госпиталь раскинул свои шатры посредине площади и лихорадочно рабо­тает. Сестры наши уезжают с поездом на север. Провожаем их на вокзал, как родных... Но как хочется есть! Ели мы вчера, или нет? Не помню. Здесь и гостиница есть. Пошли. Хозяин в черкеске кончает свою торговлю, отпускает последние обеды, то­ропится. И пиво у него есть, и водка, и вино, и суп, и холодные куски жесткого мяса. Пообедали. Приказано двигаться дальше. Тронулись. А там, вдали еще дерутся! Нет-нет и добежит волна далекого артиллерийского выстрела. Неужели не устали еще лить кровь? И зачем... ведь решено... Опять дорога, холод и пыль. Медленно движемся в толпе обозов. А – вот и знакомые идут рядом! Они по­теряли почти весь свой обоз, и это кажется им неважным. К ночи свернули с дороги для ночлега. Справа ши­рокими увалами поднимаются горы, и по их хребтам тя­нутся золотые нити огней. Странно! Почему огни пересекают горы такими правиль­ными нитями? Может быть это огнедышащие горы?? Красиво! Нет – это не вулканы: – просто окопы, вырытые для обороны, облили керосином и сжигают, как ненужные. Зачем они теперь?! А сон так и клонит всех. Сва­лились и заснули. Так шли мы все дальше и дальше на север. И по мере того, как мы двигались, все глуше и глуше доноси­лись до нас звуки выстрелов, все больше и больше воз­вращалось к нам, разбитым и раз82

розненным, сознание, что мы не погибли, что мы живы, что мы... сильны уже тем, что живем, имеем прошлое и будущее. Сон благодетельный, неудержимо охватывавший нас днем, властно валивший во мраке ночей на мерзлую землю, дарил нам жизнь, заставляя работать те уголки нашего мозга, о которых мы забыли. Появился было (страшно сказать!)... стыд; но как он был странен в этом стихийном движении на север! Мы говорили друг другу о позоре, но громадные, безвольные полчища бредущих в одном направлении лю­дей, говорили о чемто большем... Что-то роковое нависло над нами. Назвать его – значило дать имя той силе, что давила каждого из нас с минуты рождения. Назвать его – значило указать, отчего мы не жаждали славы, побед; отчего так печально умирали ряды наших братьев; отчего гений не осенил ни одного нашего начинания... И стыд переходил в равнодушие, покрытое ржавчи­ной иронии... Все медленней и медленней катился наш поток. Как река, свившаяся из водопадов и горных ключей, бе­шено мчавшаяся в диких ущельях, еще мутная, несет свои воды по мирным равнинам – так наши нестройные орды двигались по мирным долинам спокойного Китая, мутные сознанием от только что пережитого. И когда муть прошлого осела – мы стали замечать безумие нашего бегства. Куда мы мчимся? Когда же остановимся?! Или все уже кончено?! Начали справляться на станциях: куда идти? Никто не знал. В лавине отступающих обозов мы незаметно укло­нились от полотна железной дороги. На горизонте печальной равнины встала высокая башня города Каю-ань. Движение повозок стало медленнее, спокойнее. Неко­торые обозы останавливались неведомыми приказаниями и возвращались назад. Необходимо узнать – остановиться или двигаться дальше? Для этого мы поехали вдвоем на станцию Каю-ань. Узнать дорогу было легко: всюду шли обозы. Станция кишела народом. Мимо нее непрерывной верени­цей тянулась знакомая неровная серая полоса разбитой армии. Она до сих пор еще не вернулась к сознанию! Не замечая друг друга, пыльные, с опущенными лицами, безразличные ко всему – шли мимо толпы людей, садились здесь же, жуя сухари; толпились у колодцев, лежали в поле на морозе...

83

По обеим сторонам полотна были свалены груды кам­ней для строившегося неподалеку моста. И между серыми камнями, окруженные тесным, ощетинившимся штыками кольцом войск, лежали и сидели пленные японцы и хун­хузы. Их было много. Они тоже доведены до полного изнеможения. Беспомощно прилипая к каменьям, к земле – валялись они, и темные глаза бегали по чужой толпе, и усталость не выжгла из них неистовой ненависти, досады. Как острые огни в пыли – пылали эти глаза среди серых камней, среди холода обтекающей их равнодушной, безвольной лавины. Как странно видеть этих побежденных победителей, затравленных, униженных в дни торжества! Возле станции, в дощатом холодном бараке сидел генерал. Он направлял движение частей армии на север. В комнате было несколько офицеров, присланных сюда с одним вопросом «куда идти?» Генерал внимательно спрашивал название части, записывал на листе и искал в своих бумагах указаний. Поиски были долги и безрезультатны. При мне он сказал трем или четырем: «Не знаю. Приказаний нет. Двигайтесь дальше». На платформе станции встретили знакомых. «Разве вы живы?» спрашивают. «Как видите!» «А у нас говорили, что вас всех под Мукденом перебили». Накормив лошадей, поехали обратно. Уезжая, мы усло­вились, что наши расположатся бивуаком возле городских стен. Вечерело. Крупною рысью, верхами, двигались мы по рав­нине мимо частых деревень, мимо хуторов, окруженных крепостными стенами, мимо богатых житниц, еще не ограбленных нашими. В темных деревнях и возле них зажигались костры, от них несся шум еще не улегшегося движения. Крупною рысью по мерзлой земле синим морозным вечером двигались мы и, когда запад стал так же темен как восток, – подъехали к стенам города. Высоки каменные стены. Ворота заперты. Темные конусы башен уходят в темное небо. В черном поле много костров. Подъезжаем к ним, спрашиваем: – не знают ли где остановились наши? Никто не знает! Едем дальше. Нежными перезвонами срываются с башни куранты, китайские куранты, часы неведомого нам времени.

84

Они отсчитывают его не для нас – для неизвестного нам народа; возвещают ему смены чисел, жизней и поколений... Мы только несколько раз услышим тихую мелодию этих курантов... И они срываются с темной башни и тихо плывут во мрак, разорванный вражьими кострами, в тишину ночи, наполненную шорохом движения огромного чудовища, проползающего мимо, изнемогающего от ран, истекающего кровью... побежденного... Плотно заперты ворота города. Он спит, он молчит и отвечает на необычный шум ночи только тихими пе­реливами курантов. Едем вдоль стен, окруженных глубокими крепостными рвами. Они заплыли от времени и похожи теперь на овраги. Мы спускаемся по дорожкам вниз, взбираемся на другую сторону. Тропинки всюду пересекли глубокие рвы, они про­топтаны мирными людьми. Крепость отжила свое время – рвы заросли. Борьба здесь не нужна. Здесь мирное царство и непонятны дальше раскаты боя. А бой идет где то там далеко-далеко. Изредка дохо­дит слабый гул далеких выстрелов. Приустали лошади, и мы еле держимся на седлах от усталости и холода. Не найти наших: уж два раза объехали вокруг го­рода. Остановимся! Вот несколько фанз у городских стен. Во дворах видны костры и обозы. – Войдем вот в этот двор у самых стен и заночуем. Слезли с лошадей. Во дворе горят костры. Спутник ушел искать место для ночлега, а я подошел к крайнему костру – погреться. Холодно было, руки и ноги закоченели. Как приятно протянуть к золотому костру замерзшие руки! Костер облепили люди – лежат и греются. Все спят. Двое только разговаривают: «Ну, а Мироныч?» «Тоже, должно, убит...» «А Матвей Савич?» «Да, тоже, должно...» «А много всего?» «Да почти что все...» Смолкли. А я грел свои руки у золотого костра и тепло ласковыми волнами входило в меня. «И скажи ты мне... зачем?..» скорбно спросил тот же голос. «Спи-ка ты...» И разговор кончился.

85

Зачем?.. Я посмотрел наверх. Над нашим тихим костром, почти упираясь в него ногами, высилось громадное изваяние Великого Будды. Вы­сеченное из cepогo камня оно величаво поднималось до вершин городских стен. Спокойно положив руки на каменные колени, глядя в ночь чистыми холодными глазами, не омраченными ни еди­ной морщиною, сидел освобожденный от страданий великий, несравненный Будда. А пламя нашего золотого костра колыхалось у ног его, вспышками сгоняя мрак с его каменного тела. Пламя ми­гало, дрожало, ничтожное. И в беглых огнях его, каза­лось, склоняется, кивает нам Великий Будда. Он видел... Он слышал. Скорбный вопрос... «Зачем?..» долетел до его вещего слуха... Он спокойно кивал из мрака в миганьи золотого костра. Эта каменная громада была так чужда мне в ту ми­нуту... Ее спокойствие и тишина чужим, холодным мраком веяли на мою подавленную волю... и только теперь, издалека, отделенный от нее сотнями дней и верст – я так понимаю, так чувствую ее холодное величие, непобе­димый покой Великого Лица. Меня позвали. Двор, в котором мы остановились, оказался китайской харчевней. В фанзе было темно и дымно. В первой половине на канах лежало много народа – все китайцы. Из мрака выступали бледные огоньки курилыциков опиума. Во второй половине поместилось не­сколько офицеров арбяного транспорта, повозки которого мы видели во дворе. Они еще не спали. Пили водку. Робко говорили о будущем: потеряли почти весь обоз. Погонщики китайцы изменили и отстали во время отступления. Хозяева гостеприимно напоили нас чаем, накормили консервами, дали место на канах. Еле забрезжил рассвет, как нас разбудили. В хате был переполох. Ночью бежали остальные китайцы, оставив возы с кладями, уведя лошадей. Скоро нашли своих. Они ночевали в стенах города. Нахолодались, ночуя в поле и решили отогреться, оста­новиться в городе, переночевать, наконец, в тепле. Они сварили обед и жадно ели горячий суп, чтобы идти дальше, как только мы вернемся. И когда солнце под­нялось над горизонтом, мы двинулись по извилистым, узким улицам города к выходу. Нас провожала праздная, глазеющая толпа. Направо и 86

налево тянулись ряды магазинов, торгующих своими, японскими и американскими товарами. Мы знали, что в этих магазинах нет ничего русского – разве найдется бутылка водки или поддельного удельного вина. Мы уходили, не оставляя ничего своего в этом горо­де – совершенно чужие, и он с любопытством глядел на нас. Когда подходили к городским воротам, навстречу под дребезжащие звуки длинных труб, резко звучащих в холодном воздухе утра, двигалась толпа китайских войск. Они быстро шли нам навстречу, смеясь и болтая. Мы остановились, чтобы пропустить их. Какой-то солдат, ломаным русским языком крикнул мне: – «А! Капитан! Шибко знаком!» и засмеялся... Мы выехали через старые ворота на площадку перед городом. Ярко светило солнце. На песке валялось голое тело только что казненного хунхуза. Солнце щедро лило свои лучи и ярким белым пятном выделялось на сером фоне песка красивое белое тело, черная каемка длинной косы вилась рядом с кра­сною струйкою крови. Равнодушно проехали мы. В это морозное утро не уди­вила нас полоска чужой крови: мы видели реки родной!.. По пологому скату спустились к реке и повернули по дороге на север. Верхи стен Каю-ань были черные, живые, как и в Мукдене. – Город высыпал на стены и смотрел, как мимо него по равнине текли на север нестройные толпы войск и обозов. Огибая песчаный курган, мы встретились со старыми друзьями – таким же госпиталем, как и наш. Он шел также на север, но настроение его было еще более подавленное, чем наше. Из боя они вывезли почти все, пропало 2—3 повозки и в том числе с денежным ящиком. Куда он пропал – неизвестно! И это мучило теперь всех и всем было непонятно, как они могли забыть о денежном ящике среди ужаса повального бегства. Мы скоро добрались до железной дороги и пошли ря­дом с полотном. В один из дней бегства, обгоняя нас, быстро и легко промчался знакомый роскошный поезд с пульмановскими вагонами. И едва он скрылся вдали, как от повозки к по­возке пошла молва: – «Главнокомандующий проехал!» Было что-то обидно горькое в этом быстром поезде, несшемся мимо разбитых войск, уносившем на север главу армии.

87

Кто же теперь будет? – Не все ли равно! Война прои­грана бесповоротно. А мы шли, шли... Вставало солнце, при первых его лучах запрягали усталых лошадей и вытягивались длинной вереницей по до­роге. Останавливались на ночлеги то в поле, то в деревнях. Помню раз ночевали в деревенской школе. По ея стенам были развешаны таблицы китайской азбуки и карты, изданные в Англии. Перед школой, привязанные к бревнам, сидели два могучих орла. Они пугались нас, рвались вверх при нашем приближении, жестоко били крылья о стены фанзы, а в свободные от страха минуты разрывали острыми клю­вами зловонную массу падали, брошенную им китайцами. Помню как-то мы остановились на отдых и ночлег в хуторе зажиточного рода. Богатые, прочные постройки обнесены высокими стенами, охраняющими от вторжения хунхузов. Женщин в хуторе не было – они бежали. Остались мужчины. Они жили в древней фанзе, наполненной старинною ут­варью, украшенной дорогими дверями, божницами, старыми, бледными от времени картинами. Старик хозяин, имевший около 70 лет, и тем приобретший право носить бороду, – говорил нам на китайско-русском жаргоне о том, как он счастлив, как хорошо идет его хозяйство. Хвастаясь своими достатками, он повел нас в кла­довую и показал, что каждый из членов его семьи уже имеет готовый и роскошный гроб. В полутемной кладовой действительно стояли громад­ные китайские саркофаги из толстых пластин, окрашен­ные в красный цвет, расцвеченные мелким орнаментом. Их было семь – и хозяин с гордостью считал их. Возле стены кладовой стоял солдат моего госпиталя. Он стоял совершенно голый на морозе и яростно вытряхивал свою одежду, кишащую вшами.

IX ГУНЧЖУЛИН Утром 7 марта мы подошли к Гунчжулину. Нас сейчас же поместили в землянках, похожих на мукденcкие могилы, и приказали начать работу.

88

Снова забился по ветру наш флаг, снова на носилках начали носить к нам искалеченных и больных людей. Через несколько дней освободились казармы пограничников на северном кpaе Гунчжулина и нам предложили принять их. Вяло принялись мы за работу. Безумие прошлого, его кровавость тяжелым кошмаром давили наши души. Не было сил подняться. Не на что опереться! И подчиняясь течению времени, отдаваясь жизни, шедшей помимо нашей воли, покорные и скучные, говоря друг другу о том, как мы измучены – мы вяло взялись за работу. Скучная весна, наступившая после бесснежной зимы, медленно освобождала замерзшую землю от холода, подни­мала над нами купы облаков, они плыли днем – белые, вечером – озаренные пурпуром зорь. Ночью, когда на черном небе мигали звезды, на юге блуждал острый луч прожектора, ища врага. Но враг был далеко: мы уже не слышали раскатов артиллерийского огня. Тишина стояла, а мимо нас, по железной дороге, один за другим шли поезда к передовым позициям, подвозя здоровые, сильные тела. Жестокая рука чудовища вливала новую, свежую кровь, вместо вытекшей, запекшейся; ставила новых, здоровых людей на места тех, что гниют в мукденских могилах, корчатся в муках по госпиталям тыла. Она работала каждый день! И каждый день к нам приносили страдающих лю­дей. Мы помогали им и отправляли на север недужных: гнали назад, на родину темную, испорченную, венозную кровь. И в чередовании волн алой крови, текущей к югу, с волнами темной, гонимой нами на север – чувствовалась пульсация громадного тела, которое, быть может, завтра снова истечет кровью. С этой пульсацией сливалось мерное движенье буден, гнетущих, подневольных – они медленно шли вдаль, их длинная цепь должна оборваться новым потоком крови... У нас были будни, печаль, тишина, а там, на далекой родине, за таинственным Байкалом – поднималась другая волна – могучая, бодрая волна крови, закипавшей в жилах родного народа. При мысли о ней волновалась бурно и сильно наша кровь и, зная, что там победа, что там легко и светло умереть – мы изнемогали от сознанья, как жестока и бессмысленна предстоящая нам смерть...

89

Весна перешла в лето. Потянулись летние будни, то жаркие, то задернутые мелким ливнем периодических дождей. Ожили тихие поля. Могучие нивы гаоляна с каждым днем все выше и выше вздымали свои тучные верхушки. Тяжелыми гроздьями свесились плодоносные колосья чу­мизы. Буйно росла трава; ликовали растения! А мы, не сеявшие наших посевов, не радовавшиеся никаким всходам – были разобщены невылазною грязью. Выбиваясь из сил, тащили мы по ней свои клади, топя лошадей и повозки в разлившихся ручьях, размытых ложбинах. С любопытством, не смея верить в успех, следили мы за печальным ходом нашего флота. Смутною волною, шепотами неясными дошли до нас первые известия о Цусиме. Оправдалось!.. И там смерть!.. Мы видели ее здесь – на твердой земле. – Теперь смерть в соленом Океане! И также жадно, также спокойно и холодно, взяла она там свою бесславную жертву! Повеяло концом войны, а будни шли. По-прежнему ка­тились мимо нас поезда, неся тысячи жизней вперед; по прежнему ежедневно отправляли мы на север больные человеческие тела. И не было, не было конца! В атмосфере этих печальных дней пышно расцвели знакомые цветы, взлелеянные на родной ниве. Началась бумажная война, игра в солдатики. Посыпа­лись тучи циркуляров, запросов, всевозможных наставлений. Мои полугра­мотные писаря ожесточенно писали с раннего утра до глубокой ночи. Не хватало времени на на­сущное дело – надо было «отписываться». Начались начальственные объезды, смотры и разносы. К ним готовились с такими же ухищрениями и опере­точными мошенничествами, как и на родине. Приезжали наши родные генералы, и, как ни в чем не бывало – по-прежнему наивно учили докто­ров делать операции, хлебопеков месить тесто, кашеваров варить суп. Неотданная зазевавшимся солдатиком «честь», какой-нибудь незаметный в обиходе пустяк, вызывали бури. Они ездили, чтобы делать «указания» и наполняли сво­ими глубокомысленными замечаниями длинные листы приказов, – служащих оправдательными документами их деятельности.

90

Произносились «для подъема» речи. И даже в этом праздном красноречии не прозвучала ни единая нотка истинного подъема и таланта! Бессмыслица нашего положения наложила тусклую печать бездарности и покорности на все... А как блестяще шла в эти дни кампания получения орденов за подвиги!.. Тихо поднимались шепоты о мире. С каждым днем они принимали все более и более сильный, утвердительный характер. Проведя день за работой – мы часто уезжали вечером в даль, к синеющим сопкам, блуждали между высо­кими стенами шумящего гаоляна, спускались к речкам, вьющимся в ложбинах; крупною рысью мчались по горным дорогам, усаженным деревьями; останавливались у тихих могил, дремлющих в рощицах, проезжали мимо старых хуторов и поселков, разоренных, разрушенных нашим близким соседством. Сторонясь от нас, пряча женщин и сокровища – тихо вел седой Китай свою серьезную, жестокую жизнь, хмуро глядя на нас косыми глазами. Мы заходили в его храмы, слышали его молитвенные призывы, удары старых колоколов и литавр, видели спокойную фигуру Будды под лазурным пологом, украшенным золотыми звездами – и все это было так понятно здесь, на этой равнине, у этих сопок, под этим спокойным небом, близ мирных селений и хуторов древних землепашцев. Эти города, деревни и нивы были так прочно прикреплены к этой земле, а он, великий Учитель, освобо­жденный от страданий, холодный, великий и безрадостный проповедник Нирваны – так мощно упирался ногами сво­ими о твердую землю Востока. Мы возвращались домой, любуясь пышными, чарующими закатами, пурпурными гирляндами облаков, озаренных ушедшим солнцем. За нами – в синеве густого мрака, зажигались огни ху­торов и кумирен, костры наших войск, разбросанных по равнинам. Костры горели яркими, золотыми факелами; лизали жгу­чими языками мрак, кидали в него снопы искр – резали глаза своим беспокойным блеском. И как мягко, как спокойно расступалась мгла перед большими четырехугольными полотнами окон китайских фанз. Бумажная, матовая пелена, ровно освещенная огнем внутренних светильников – была так близка и понятна этой тьме.

91

А если вечером не удавалось уехать к далеким сопкам – сидел я в своей душной комнате, смотрел на набегающую с востока мглистую волну мрака и думал о далекой родине.

*** Тихое, ровное, мертвое небо, печальное небо Востока! Сжигая заревами запад, ушло от тебя солнце и ты темнеешь, меркнешь. Синий сумрак поглотит твои краски, пеплом звезд подернется твоя темнеющая твердь. Глубже станет мрак – и ярче заблещут звезды... как воспоминанья. Жди своего часа до предрассветного холода. Далекий свет пробудит твои темные, сонные дали и неумолимое, как жизнь солнце, сжигая туманы, врежется в тебя пламенным шаром. Люблю я вечернее небо, печальное небо Востока, в эти тихие минуты, когда ушло уже солнце, когда жизнь при­таилась, а оно, могучее, безучастное глядит на меня своею огромною степью, – глядит без глаз, не моргая, как ужас...

*** Медленно тянулись переговоры о мире. Жадно ожидали мы их окончания. В передовых линиях шли мелкие стычки. Изредка приносили раненых, но большинство, попадавших в госпиталь были несчастные, над которыми жестоко и бессмысленно посмеялся случай. То пьяный офицер свалится с поезда и ему отрежет ноги; то спившийся от тоски казак; то дипломат, заразившийся черной оспой; то денщик, раненный своим властелином; то часовой, подстреленный хунхузом, доверчиво дремавший у ненужнаго уже окопа; то солдатик, с разбитым китайцами за кражу овощей черепом, или умираю­щий хунхуз, приговоренный к расстрелу. Много их было!.. И чем дольше лился поток буден, тем больше и больше прибывало к нам этих несчастных. А жизнь становилась с каждым днем душнее и в этом спертом ужасе с каждым днем расцветали дур­манные цветы произвола, насилия, самодурства и хищниче­ства. День ото дня они взвивались все краше и краше! Мир был необходим, – об этом говорили: и подав­ленная воля армии, и неурядицы, царящие в ней, и бестолковщина, которая царствовала во всех приказаниях. И что теперь возможно сделать?!

92

Все было проиграно. Каждый день вставали рано, садились в тени сарая у пустой бочки от сахара и ждали посланного за газетой. Увидев его, спешили навстречу, жадно хватали газету, читали вслух... Но вести о мире шли медленно... А другая волна, торжественная и юная все выше и выше поднималась из недр народа. Манила она нас к себе своим светлым шумом веселого прибоя, свежею силою. И так хотелось прильнуть к ее лазурной выси нашим усталым душам. Наконец – мир заключили... Какая радость! Волны пронесшейся мимо нас алой кро­ви, не прольются! Останутся! Послужат родине! Длинными неделями тянулось время до ратификации. Мы стояли недвижно, словно ничего не изменилось. Получались по-прежнему груды запросов и распоряжений, в них кое-где упоминалось о переходе на мирное положение, о возвращении на родину – но это казалось далеким, несбыточным. Мы понимали, что невозможно скоро перевезти по узкой полосе железной дороги массы войск, раскинутых в Маньчжурии. Когда-то придет наша очередь?! А мимо нас не пере­ставали проходить поезда, полные новых сил. И началось бессмысленное махание кулаками по воздуху. Старые генералы, показавшие свои силы под Мукденом, начали бить себя «в перси» и, рассекая воздух кулаками, требовали немедленного восстановления кровью поруганной чести родины и армии. Они жаждали боя решительного и жестокого «во что бы то ни стало!»

Mнoгиe, пораженные позором, до которого дошла род­ная страна, искренно увлеклись проповедью запоздалого отмщения и пламенно хотели увлечь армию в позор но­вых поражений. Ратификация состоялась. Волна, поднявшаяся на родине, взвилась с новою си­лой. Все опрокидывая, все заливая, она ширилась, росла и гордо несла на гребне своем свободу новой жизни. Как мечтали мы в тишине вечеров наступившей осени о возрождении! И как мучительна была эта бездеятельность, размерен­ное чередование буден! Их столько прошло – и сколько пройдет еще до той минуты, когда поезд, неведомый, но милый поезд, идущий на север, повезет нас к родным местам!

Apмия двинулась на зимние квартиры. Черными полосами по ложбинам, по нагорным дорогам проходила она мимо, отдавая нам 93

своих больных и случайно искалеченных людей. Она двигалась тихо, спокойно, в порядке. Неожиданно движение поездов остановилось. Узкая по­лоска рельс, связывающая нас с далекою родиной, за­тихла. Телеграфные проволоки, не пережженные огненными словами о наших смертях и поражениях, безмолвно по­висли в воздухе. Могучая волна народного гнева, рожденная нашими пе­чалями и поражениями, опрокинула все – и мы осиротели. Не понимая – догадывались, радовались, ужасались... И чудовищные сплетни расцвели как злые цветы, пу­гали нас своею кровавостью, жестокостью; манили своею тайной; радовали вихрем могучего расцвета сил. И всему мы верили!.. Так необходимо было верить! Тщетно каждый день посылали мы к вагону «Вестника Манчжурских apмий» – типография не работала, телеграф не приносил никаких вестей и мы жадно упивались ра­достями и горестями быстро растущих и меняющихся сплетен.

20 октября вечером – весь в грязи, прибежал к нам солдатик и принес мокрый, тонкий лист газеты. Мы осторожно развернули его, чтобы не разорвать; бе­режно разгладили на столе и прочли манифеста 17 октября. Какое счастье! Дожили!!.. Как блестели глаза! Как весело провели мы этот ве­чер – единственный в угрюмом ряде!.. Словно и мы были борцами за счастье родной земли! И слова одиноких скептиков, говоривших за ужином о новой ловушке, были возмутительны. Дружным хором, захлебываясь от счастия, мы опровергали их.

– «Нет – это не ложь! Разве мы мало страдали?!..»

IX ВОЗВРАЩЕНИЕ Воспользовавшись правом отпуска, я подал рапорт и на второй день после открытия движения, прерванного великой забастовкой, получил разрешение вернуться в Poccию. Печален был круг людей, провожавших меня на вокзал. Я чувствовал, что мы расстаемся навеки, что никто не захочет вспоминать тяжелые, позорные страницы жизни. Каждый постарается забыть этот кошмарный год. Издали он будет казаться еще ужаснее, а едкая печаль его, как острый шип, будет расти в душе год от года...

94

Печален был круг людей, провожавших меня на вокзал. – Они грустно глядели на поезд, увозивший меня. В их глазах вставала печаль разлуки и страстное желание уехать со мною поскорее от этой равнины, домой, сбросить постылые мундиры, отогреться в тепле семьи и новой жизни, забыть... Печален был этот круг. У многих на глазах стояли слезы, вызванные тяжелыми печалями. Мы крепко обнялись. И в темноту осенней ночи, в ту сторону, куда так жадно глядели наши глаза, когда мы думали о родине – плавно и медленно двинулся мой поезд. Вот и Харбин. Здесь уже чувствуется дыхание новой жизни. Бодро и весело движется толпа, собирается на пло­щади группами, читает воззвания, газеты. Скоро замрет жизнь огромного города. Серая масса рассеется, притоны опустеют, музыка смолкнет. Чиновная толпа, населяющая город, разбредется. Отравленные болез­нями госпитальные города сожгут: весело запылают они! Смолкнет Харбин. Только кладбища останутся безмолвными свидетелями перенесенного здесь страдания. Вот снова унылый север Китая, длинные ущелья, по­логие безлесые холмы дикого Хингана. Железнодорожные служащие провожают своего представителя на съезд по делам забастовки в Иркутск. Про­вожают его так весело, кричат ему: «Да здравствует свобода!» И он говорит им с площадки вагона красивую, сильную речь, дышащую верой в победу труда. Как весенний шум звучит она в наших ушах; так необычно слышать ее из уст человека в формен­ной фуражке, так сладко сознавать, что настало время победы! Значит и для нас возможны победы?!.. И грудь начинает сильнее дышать, и мы едем бодрые по печальной равнине северного Китая. Вот и граница Poccии. Китайцы скоро исчезнут. Да – они попадаются все реже и реже. Исчезли. Потянулись дикие, пустые поля Забайкалья. Холодный снег лежит ровной белой пеленою; не видно дорог. Плоские лица бурят тоскливо смотрят на нас. Какому миру принадлежат их души? тому ли, от которого мы уходим или нашему? Не видно, ничего не видно на их плоских лицах!

95

Знают ли они, что тут недалеко священные могилы декабристов?.. Знают ли они о весне свободы?.. Безмолвны их лица, как степи их родины. Не видно дорог – белою пеленою лежит снег. Вот и Священное море! Узкою лентою, скользя из туннеля в туннель, сквозь выдвинутая отвесные скалы, нависшие над прозрачными глубинами – по самому краю обрывов движется поезд. И Священное море холодное, дикое, свободное – сияет теперь на солнце голубыми волнами ласковыми, словно волны далекого, теплого моря! Вот и Иркутск. Оживленные толпы народа стекаются на митинг. На улицах выставлены фотографии последних жертв произвола, последних мучеников за сво­боду. Вот скорый поезд. Он быстро понесет меня к Мо­скве. И я гляжу на темнеющий, далекий и чуждый восток и вспоминаю Великого Будду, что глядел на меня, ка­чаясь в беглых огнях костров у стен Каю-ань. Я вспоминаю его лицо, изваянное из твердого камня. Глубокое, как воды Байкала, спокойствие застыло на нем. Он смотрит на меня теперь из мрака воспоминаний, качается в них великий и грозный, как чуждая стихия. И вокруг его образа в воспоминаний встают очертания далеких Мукденских стен, могил; тихие огоньки, качающиеся во мраке под глубокими карнизами и бесчисленная толпа народа, скованная тяжкими цепями, выкованными тысячелетиями рабства. И я гляжу на запад – туда, где только что рухнуло рабство. – И сердце бьется, и кулаки сжимаются, и душу раскалывает жестокая молния ненависти к чудовищу, за­мучившему душу родного народа! А кругом мелькали веселые станции, шумящие, говорливые волны народа. Над родною землею поднималась заря! Поезд плавно мчал меня к Москве.

96

М. П. Александрова НА СОПКАХ МАНЬЧЖУРИИ Генерал-майор Сергей Владимирович Завацкий (1884–1958) был начальником кафедры строительства и восстановления мостов и тоннелей в Военной Академии тыла и транспорта. В 1904 году в числе инженеров досрочного выпуска Инженерного училища (в Инженерном, Михайловском замке) был направлен на фронт русско-японской войны на фортификационные работы. Во время пребывания в Маньчжурии сделал ряд фотографий, которые вошли в альбом. Публикуются впервые. После войны С. В. Завацкий окончил Николаевскую инженерную академию. С 1914 по 1916 год руководил строительством Дарницкого железнодорожного моста в Киеве. Сохранился альбом его фотографий строительства и открытия моста. С 1923 года вернулся в Петроград и работал по специальности в военных учреждениях.

Марина Петровна Александрова, выпускница Ленинградского института инженеров железнолорожного транспорта, профессор всю жизнь преподавала в военно-инженерных учебных заведениях. Дочь генералмайора железнодорожных войск П. Александрова, внучка С. А. Завацкого.

97

Зима 1904 года. Гора Эрдогоу с землянками Иркутского полка

Телефонная станция на горе Эрдагоу 98

Испытание пушки

У императорских могил под Мукденом. VIII-1904 г.

99

Иркутский полк на походе

Осмотр позиции у хуантуня 100

В Эльдорадо гости

Постройка моста у Херсу. Лето 1905 года 101

Разбор прорыва у Кнузаня 24/II-1905 во время боя у Мукдена генералом Зарубаевым

Двор штаба батальона у Херсу 102

Штаб 4-го санитарного батальона на походе

Ординарец штаба IV сибирского корпуса (шт.-ротмистр Лаушкин).

103

Китаец с обезьяной. VIII-1905 г.

Китайские порохоны 104

В Омске у офицерского барака

В Омске. Наши гостьи 105

В Омске. Наши гостьи

Полевая работа саперов. Омск.

106

ЮБИЛЕИ 2012 ГОДА К 400-летию освобождения Москвы от поляков Геннадий Муриков МИСТЕРИЯ РУССКОЙ СМУТЫ 1612–2012

Документальное повествование Не огня кругом не видно, Сбились мы, что делать нам. В поле бес нас водит, видно, И кружит по сторонам. А.С. Пушкин

1. «БЫВАЮТ СТРАННЫЕ СБЛИЖЕНЬЯ»... В декабре 2004 г. Государственная Дума приняла закон об отмене праздника – дня так называемой Великой Октябрьской революции, который отмечался 7 ноября, и утвердила новый праздник, День народного единства 4 ноября. Его мы и отмечаем теперь ежегодно. Этот праздник учреждался официально как день, в который (как считается), в Москве капитулировало Польское войско в 1612 году. На государственном уровне было принято торжественно отмечать изгнание польских оккупантов народным ополчением во главе с Мининым и Пожарским 400 лет тому назад. Разумеется, для того, чтобы вспомнить эту памятную для русских дату, нужны были «внешние» причины. Почему бы, например, не отметить день Полтавской битвы или день изгнания Наполеоновской армии, или день вступления русских в Париж? Но вспомнили именно это событие, и причина этого ясна: отмечать не день, повлекший великую рознь в обществе и в самих основах власти, а день, когда весь русский народ объединился в стремлении изгнать захватчиков с русской земли. Особую роль играет сама символика дат, сопоставленных далеко не случайно 107

нашими «законодателями», но и самим ходом исторического процесса. Даже странно, в общем-то, что этот день никогда в русской истории торжественно не отмечали: ни при царском режиме, ни при советской власти. Тень «великого октября» затмила похожие по значению даты. Но с другой стороны, государственное признание этого события, – да и сам 400-летний юбилей столь значительного события порождает великое множество вопросов, большая часть которых вызывает новые вопросы. А на многие ответов и вообще нет. Самый первый в ряду этих вопросов: а почему, собственно, поляки оказались в Москве, да ещё так там укрепились, что потребовалось огромное войско-ополчение, чтобы освобождать столицу московского государства? При том, что Московия и Польша в то время вовсе не находились в состоянии войны, ни о каком завоевании и речи не было? Далее: большинство историков считают временем окончания периода «смутного времени», избрание Земским собором на царство Михаила Фёдоровича Романова, а с ним и утверждение на престоле династии Романовых. Сегодня отмечать этот день (7 февраля 1613 года) вроде бы неудобно, да к тому же сама «смута» к тому времени далеко ещё не кончилась. Отряды польских войск долгое время бродили по Руси аж до 1618-1619 годов. Новоизбранное правительство ничего не могло с этим поделать. Как же так? Ситуация, прямо скажем, далеко не ординарная по любым, даже с прикидкой на эпоху, меркам международных отношений. Но всё это касается вопроса относительно завершения русской смуты. Есть и другие темы для раздумий. Главная из них – датировка самого начала смуты, равно как и загадка причин этого явления. Здесь разброс в мнениях у историков просто поразителен. Начало этой эпохи относят и ко времени смерти Ивана Грозного, и к периоду воцарения Бориса Годунова и ко времени появления «первого самозванца» – и, уж само собой, о времени его восшествия на русский трон. От 1584 до 1605 года. По всем прикидкам получается, что эпоха смуты в широком понимании охватывала не менее 20-30 лет. Хотя в те далёкие времена исторические события развивались неспешно – была столетняя война и 30-тилетняя война, которая началась сразу же после событий , о которых мы говорим. Даже Петр I воевал со Швецией почти четверть века, хотя и с перерывами. Одно дело – война, когда противники и союзники достаточно ясны, и в принципе понятно, что к чему. Другое время – грандиозная внутренняя неурядица, период падения устоев – от государственных до моральных.

108

И вот ещё одно поразительное явление: смутные времена в нашей стране повторяются с завидным постоянством. Сам собой возникает ещё один вопрос: а что если это вообще «состояние» русской истории, да и русского духа? Не говоря прямо, добавим, может, так нам представляется. Кроме этой, условно говоря первой смуты (а ведь и до неё бывало, ой как немало всевозможных усобиц), последовали казацкие восстания, церковный раскол, породивший новую смуту, которая продолжалась в течение всего 300-летнего царствования дома Романовых. А если вспомнить гражданскую войну 1917–1922 годов (но это не считалось «смутой», хотя как смотреть) и последовавший за ней великий раскол общественного сознания на многие десятилетия, то мы задумаемся. Юбилей тогдашней смуты мы отмечаем в самый разгар смуты теперешней – и конца ей не видно, чтобы не вещали временщики наших дней. Поводов отметить замечательный юбилей у нас хоть отбавляй.

*** Каждая эпоха по-своему смотрит и сама на себя, и на своё прошлое: «Времена не выбирают, в них живут и умирают», – по слову поэта. Мы здесь не предлагаем и, тем более, не навязываем какую-то определённую концепцию, а просто, всматриваясь в зеркало истории, делаем попытку разобраться в настоящем. Вот почему речь пойдёт не только об исторических событиях ХVII века, но и об их, так сказать, рефлексах, отражениях в тех или иных умах и душах, взглядах и представлениях, включая и наши собственные. Разная датировка начала и завершения смутного времени неслучайна в представлениях русских и зарубежных историков. Для этого были разные причины, которые они выдвигали и выдвигают (поныне) для объяснения этого исторического явления. Небольшой исторический экскурс. Виднейший историкгосударственник С. М. Соловьёв причины появления и окончания смуты видит в событиях правового характера. Он писал: «Династия Рюриковичей, давшая столько нарядников Русской земле, пресеклась; крамолою свергнут был Годунов, крамолою возведён и свергнут Шуйский; нарушена была духовная и материальная связь областей с правительственным средоточием, части разрознились в противоположных стремлениях. Земля замутилась». Так сказано о начале и причинах смуты, а её окончание историк видит в том, что установилась новая династия, и сохранилось самодержавие: «Земский Собор объявляет, чтобы всё было так, как было при прежних государях и выбирает новую династию».

109

В противовес ему историк-либерал В.О. Ключевский связывает начало смуты с разложением правящего класса (это очень похоже на наше время – Г. М.), которое перекинулось на все слои общества: «Отличительной особенностью Смуты является то, что в ней последовательно выступают все классы русского общества и выступают в том самом порядке, в каком они лежали в тогдашнем составе русского общества. (...) На вершине этой лестницы стояло боярство; оно и начало Смуту». Смута тогдашняя и смута современная – родные сёстры. Давно известно, что рыба гниёт с головы. Это отлично понимали очевидец и историк событий того времени Авраамий Палицын и великолепно понимает наш современник писатель-модернист Виктор Пелевин: «Каждый раз реформы начинаются с заявления, что рыба гниет с головы, затем реформаторы съедают здоровое тело, а гнилая голова плывет дальше. Поэтому все, что было гнилого при Иване Грозном, до сих пор живо, а все, что было здорового пять лет назад, уже сожрано» («Священная книга оборотня»). Так как «бояре, много натерпевшиеся при Грозном, теперь при выборном царе из своей братии [т. е. Борисе Годунове] не хотели удовольствоваться простым обычаем, на котором держалось их политическое значение при прежней династии» (Опять-таки очень похоже на наше время. – Г. М.). Борис, чувствуя это сопротивление, но желая царствовать самовластно, как и прежние государи российские, ввел «пагубную» систему доносительства о возможных и готовящихся покушениях на него. Дело дошло до того, что он разослал по церквям особую молитву в свою честь. «Читая эту лицемерную и хвастливую молитву, проникаешься сожалением, – пишет историк В. О. Ключевский, – до чего может потеряться человек, хотя бы и царь». Можно с иронией констатировать, что Василий Осипович не дожил до грядущих в недалеком будущем от его размышлений времён других «царей» такого рода, которые создавали «культ своей личности». По мысли историка, нравственный порядок в то время был поколеблен, а вслед за ним начал разрушаться и порядок государственный. Наверное, так и было.

*** Окончание смуты историк связывает с общественным движением (ополчениями) и пробудившимся национальным самосознанием. Сегодня, из «прекрасного далёка», можно как согласиться с такого рода рассуждениями, так и задать их авторам (а точнее, са110

мим себе) ряд вопросов. Соловьёв связывает начало смуты с пресечением царствующей династии. Допустим (здесь мы вторгаемся в область гипотез), что у царя Фёдора Иоанновича родился бы полноценный наследник. Разразилась бы Смута или нет? Что-то нам подсказывает, что она всё-таки была неизбежна. Мы – и здесь не в последний раз сравниваем события того времен с событиями нашей жизни: распалась некая «властная сила», по-шекспировски: порвалась связь времен, и что-то рухнуло внутри государства... Первый мятеж начался уже сразу после смерти царя Ивана Грозного, почти так же, как хрущёвско-маленковский мятеж после смерти Сталина. Тогдашнее недовольство было подавлено Годуновым. Хрущёв или Годунов? Наши параллели очевидны. С другой стороны можно усомниться в правоте либерала Ключевского: едва ли только культ личности и система доносов погубили Годунова (а впоследствии и Шуйского). Что-то, как говорится, «носилось в воздухе»... Ведь Самозванец появился не после смерти правящего царя, как почти двести лет спустя Пугачёв-Пётр Третий, а при живом – «всенародно избранном» царе Борисе, как его оппонент и соперник. К тому же в дальнейшем самозванцы стали появляться один за другим, так что причины этого поразительного явления, видимо, были куда как глубже. Они коренились и в психологической, и в нравственной и в религиозной сферах жизни народа. Народ ждал истинного царя взамен царей узурпаторов, а уж как он понимал вопрос о том, что истинно, а что ложно – можно обсуждать и обсуждать. Нет никакого сомнения, что народное самосознание почувствовало: что-то не так, что-то ложно. Народ, как принц Гамлет, отрешённый от власти тёмными силами, понял простую истину: «подгнило что-то в Датском королевстве...». В нашем примере – в русском царстве. Историки, особенно современные, часто пишут о том, что самозванство – явление не типично русское. Незадолго до смутного времени аналогичный случай произошёл в Португалии. Было известно, что португальский король Себастьян отправился в Алжир и там погиб, а после его исчезновения в песках Магриба, в Португалии появились самозванцы, претендовавшие на его трон. В то время Португалия была, может быть, крупнейшей мировой империей, поскольку в её состав входила Бразилия, по своей территории превосходившая Европу и тогдашнюю Россию вместе взятые. Папа римский Климент VIII на донесении своего агента о появлении нового претендента на московский престол иронически написал резолюцию: «Португальские штучки».

111

При этом всегда забывают, что европейские самозванцы (и наш «европеизированный» самозванец Пугачёв) появлялись в борьбе за престол как правопреемники умершего властителя, а самозванцы эпохи Смуты – при живых, более или менее легитимно правящих царях, которым тот же народ «целовал крест». Иначе говоря, сомнению подвергалась «крестоцелование» – религиозное подтверждение верноподданности. Это может значить только одно: вера была не тверда. Здесь и корень замутнения.

2. РЫБА ГНИЁТ С ГОЛОВЫ После падения Константинополя (1453 год) Россия – Русь стала рассматривать себя как законную наследницу Византийской империи в духовном и правовом смысле. Так постепенно выработалась концепция Третьего Рима, с наибольшей полнотой осуществившаяся при Иване Грозном. Он впервые короновался как царь. Задачей русского государства как симбиоза вселенской церкви и вселенской империи стало сохранение и распространение истинной веры. А в земном мире она была представлена самодержавной властью – воплощением Царства Божия на земле. Так видел своё государство Иван Грозный, и так он, по крайней мере, в своих мечтаниях, думал о небесных предначертаниях на Русской земле. Главным для него была принадлежность к истинной – православной – вере, которую царь был призван хранить неповреждённой. Именно это как бы обеспечивало законность царской власти и её несокрушимость, охраняло целостность государства и благо народа. В своих многочисленных посланиях и письмах царь Иван всесторонне развивал эту идею: «Русская земля держится Божьим милосердием, и милостью Пречистой Богородицы, и молитвами всех святых, и благословением наших родителей, и, наконец, нами, своими государями, а не судьями и воеводами, не ипатами и стратигами». Как известно, главный оппонент царя Ивана, князь Курбский, в принципе признавая высокую миссию царя, был убеждён, что спасительным является не сам титул, а праведность государя. В противном случае он становится тираном и теряет право на звание исполнителя божественной воли и, будучи одержим дьяволом, должен погибнуть вместе со своим домом. История показала, что в дискуссии царя Ивана и князя Курбского последний оказался прямо-таки провидцем. Царь как бы сам готовил себе и своему роду возмездие, а государству ужасные потрясения.

112

Русские великие князья Рюриковичи возводили свою родословную к римскому императору Августу, во что свято верил и сам Иван Грозный, поэтому считали себя вполне законными правопреемниками Римской империи. Поскольку же, в отличие от языческих времён, они были осенены ещё и благодатью истинной – православной – веры, то их величие выглядело просто безмерным. Наиболее полно и отчётливо представлял себе подобную высокую миссию царя именно Иван Грозный. Вдобавок он был убеждён и в том, что высота стоящих перед ним задач освобождает его от любых нравственных ограничений. Государство и вера, воплощённые в самом царе, – вот высший идеал, каким видел его Иван. В борьбе за его реализацию он был готов на любые действия, жестокость, преступления по отношению к своим противникам или тем, кто ему таковыми представлялся. Иезуит А. Поссевино, посетивший Москву в 1582 году с дипломатической миссией, имел с царем ряд «богословских» бесед, окончившихся, впрочем, безрезультатно. В своих записках он констатировал, что царь считал себя «избранником Божиим, почти светочем, которому предстоит озарить весь мир». Иван был убеждён, что царское самодержавие равно власти самого Бога, подчиняющего своему закону весь народ. Здесь необходимо заметить, что в самодержавном государстве, функционирующем по таким представлениям, Закон становится подобием ветхозаветного Закона, а народ понимается как «народ Божий», то есть иудейский. Иван Грозный и задумал превратить Москву в «Новый Иерусалим». При этом власть царей волей неволей стала отождествляться с властью древних царей и иудейских первосвященников. Такого рода мысли волновали думающих людей на Руси ещё задолго до Ивана. В «Слове о Законе и благодати» киевский митрополит Иларион утверждал, что благодать, нисходящая от Христа, выше, чем закон иудейский. Царь Иван, как мы видим, уподобляя себя Богу, пришёл к противоположному убеждению. Поэтому, между прочим, ряд историков считал многие суждения Ивана Грозного своеобразной параллелью к мыслям, высказанным Н. Макиавелли в знаменитом трактате «Государь», где было сказано, что «государь» во имя торжества своей власти имеет право на всё. Вряд ли царь Иван был знаком с сочинениями итальянского философа, но доподлинно известно, что внимательно читая и перечитывая Ветхий Завет, он особо выделял разные действия иудейских царей, которые утверждали свою власть путём предательства, насилия и измены. На российском престоле царь – маккиавелист!

113

Вполне очевидно, что «тиранство» Ивана Грозного – не продукт неких социальных противоречий или борьбы за абсолютную власть, а естественное продолжение его, если можно так выразиться, «религиозно-философских» взглядов на свою собственную роль и задачи, стоящие перед царством. Назвать это мировоззрение христианским, конечно, нельзя, но совершенно ясно, что нельзя считать царя и психопатом-извращенцем, как делали некоторые историки. Марксистские исследователи времен Сталина идеализировали образ «грозного» царя, да и сам советский вождь с благожелательным интересом присматривался к своему «коллеге» и предшественнику. В ход пошла концепция о Грозном как о «царе-демократе», борце с богатеями и олигархами в лице бояр. Эта мысль сегодня воспринимается скорее как достояние прошлого, ведь лишь небольшая часть бояр была в оппозиции, да и как бы смог работать государственный механизм без боярства... Больше всех страдал от эксцессов его правления в первую очередь именно простой народ, как, впрочем, и при Сталине. А разве теперь иначе? Но то, что возомнив себя «светочем» православия, а на практике будучи деспотом и тираном, царь посеял как в народе, так и среди бояр зёрна смуты, не вызывает сомнения. Дело не в том, что как-то изменились основные символы веры и нравственности, но начало утрачиваться понятие справедливой власти, которая правила бы «по-божески», по законам справедливости и милосердия, а не «тиранским» обычаем. Высокая миссия власти, как представлял её себе Иван, оказалась парадоксально совмещённой с жестокостью и зверством в повседневной практике. Царь не то чтобы боролся с «оппозицией», – он наглядно утверждал основы своей веры, глубоко неправой, но лицемерно прикрывающейся «православным» обличием. Торжество лжехристианской веры в православном миропонимании того времени – это и есть царство Антихриста. При таком представлении о сущности царской власти для её противников будут оправданы и бунт, и смута, и революция. Осознание того, что почему-то всё получается «не так», благие намерения ведут в геенну огненную, влечёт самого Ивана к глубокому внутреннему кризису, оказывается прямо-таки самоубийственным. Царь то выражает намерение бежать в Англию, то задумывается о пострижении в монахи, то делает попытку создать государство в государстве – опричнину. Но всё идёт крахом: в стране разруха, местами полное запустение, хотят отложиться от Московского царства казанские татары и чуваши. Царское войско в Ливонии терпит одно поражение за другим, при дворе череда 114

заговоров и неустройств, гибнет от руки самого же царя его сын, казнён митрополит Филипп... Поистине рука Господня карает страну за грехи правителя! Уместно вспомнить, что ещё в начале ХVI века преподобный Иосиф Волоцкий, современник Ивана III, деда «грозного» царя, в своих сочинениях – «Послание великому князю» и «Просветитель» – говорил о том, что если царь забывает божественную природу своей власти в погоне за самовластием, то подданные получают полное право оказывать ему сопротивление, так что этот вопрос вовсе не нов ни для церкви, ни для правителей. В нем заложены основы тех конфликтов, которые ещё веками будут сотрясать русское государство. Есть ещё один аспект этой проблемы: он касается происхождения самого слова «царь». В науке об этом уже давно идут споры. Согласно одной из точек зрения, «царь» – немного искажённое произнесение титула византийского (и римского) императора – «цесарь» (от имени Юлия Цезаря – caesar). Ср. немецкое «кайзер», того же происхождения. Но есть и другая версия: «царями» называли младших наследников татарских ханов, откуда и произошли понятия «Казанское царство», «Астраханское царство», даже «Сибирское царство». А русские цари – прямые наследники (в том числе и по крови, – неоднократно женившиеся на ордынских царевнах) монгольских ханов. Поскольку же этот титул освящён церковью, то поневоле имеет определённый привкус «святого ордынства». Заметим, между прочим, это одна из тем в многочисленных исследованиях Л. Н. Гумилёва о «симбиозе» Руси и Орды. Новый парадокс: не только царь макиавеллист, но и царь – монгольский хан, освящённый православием. К тому времени (ХVI век) татары и ордынцы уже прочно вросли в ислам, так что перед нами вдобавок поразительный «симбиоз» татарско-ордынскомусульманского царства и якобы «правой» христианской веры! Не слишком ли много противоречий, разнонаправленных тенденций скрывалось под шапкой Мономаха? Да, слишком. И они не замедлили вскоре проявиться Уже в самом начале царствования Фёдора Иоанновича в Москве вспыхнули волнения. Подстрекаемые боярами толпы простонародья ломятся в Кремль, стрельцы палят из ружей – распространяется слух, что убит боярин Никита Романович Захарьин-Юрьев, бывший у покойного царя Ивана особо доверенным лицом. Но Борис Годунов, шурин нового царя Фёдора, быстро наводит порядок. Видные бояре – князь И. Ф. Мстиславский, Шуйские – отправлены в ссылку, фаворит Ивана Грозного 115

Богдан Бельский, за которого «держат руку» бунтовщики, удалён от двора и назначен воеводой в Нижний Новгород, а семейство Нагих (царица Мария, последняя вдова царя Ивана, с сыном царевичем Дмитрием и роднёй) выслано в свой удел – в Углич. Так начала определяться расстановка сил для грядущих катастрофических событий.Впрочем, несмотря на эти волнения, царь Фёдор взошёл на престол, в общем-то, спокойно, так как других претендентов не было. В пьесе А. К. Толстого «Смерть Иоанна Грозного» всем этим событиям подводится итог устами боярина Захарьина, брата первой жены царя Иоанна Анастасии:

Злое семя Посеял ты, боярин Годунов! Недоброй жатвы от него я чаю!

(Обращаясь к трупу Иоанна). О, царь Иван! Прости тебя Господь! Прости нас всех! вот самовластья кара! Вот распаденья нашего исход! Однако плоду начавшегося «распаденья», во всех смыслах этого слова, надлежало ещё некоторое время созревать; и «злое семя», как мы уже видели, посеял вовсе не боярин Годунов, а сам Иоанн Васильевич Грозный. Впрочем, об этом тут тоже, хотя и мимоходом, но сказано. Да никуда не денешься, – как говорится, пролитая кровь вопиёт к отмщению.

3. «БЛАЖЕННЫЙ НА ТРОНЕ» Странными путями передается по наследству характер правителей. Говорят, что старший сын Грозного Иван Иванович, если бы не погиб от руки отца, стал бы его точным подобием – был злопамятен, жесток и подозрителен. То же, как ни странно, свидетельствуют и о малолетнем Дмитрии. Играя как-то зимой со своими сверстниками, молодыми дворянскими детьми ( уже в Угличе), он велел своим товарищам вылепить снеговиков, изображавших фигуры тогдашних видных вельмож. Затем поставил их в ряд и начал срубать им головы, приговаривая: «Вот так я расправлюсь с боярами, когда буду царствовать!», причем первой из его «жертв» должен был стать Борис Годунов. Ясно, что такие мысли и чувства подсказывала своему сыну его матушка, но... тут есть над чем призадуматься.

116

Царь Фёдор Иоаннович уродился не в отца. Русские современники и иностранные мемуаристы подчеркивали его мягкость, набожность, равнодушие к интригам и государственным делам вообще. Иностранцы, посещавшие по разным делам в те годы Московию, иногда видели в нём чуть ли не слабоумного, а в его «смиренномудрии» подозревали притворство, поскольку одновременно царь увлекался кулачным боем (разумеется, как зритель) и «медвежьими потехами». Эта «забава» состояла в том, что боец, вооружённый рогатиной, старался отбиться от выпущенного на него медведя и, если удавалось, – поразить его, а если не удавалось... – это куда круче, чем коррида. Голос крови в царе Фёдоре всё же сказывался. Об этом подробно рассказывал английский дипломат Дж. Флетчер. Однако были и другие свидетельства. Француз, капитан Ж.. Маржерет (к его свидетельствам мы ещё не раз обратимся) дал такую характеристику новому царю: «Фёдор, государь весьма простоватый, который часто забавлялся, звоня в колокола, или бóльшую часть времени проводил в церкви». Очень любопытно признание немецкого наёмника на русской службе К. Буссова. Оно имеет явно мифологический характер, так как никем не подтверждено, но создаёт удивительно яркий образ ситуации, сложившейся в то время в России: «Так как, однако, Фёдору Ивановичу, человеку весьма благочестивому и на их московитский лад богобоязненному, больше было дела до своих лжебогов, чем до правления, и так как он больше любил ходить к Николе и к Пречистой, чем к своим советникам в Думу, то он позвал своих советников, князей и бояр, и сказал им, что заботы о правлении такой монархией слишком для него тяжелы, пусть они выберут из своей среды умного и рассудительного человека, на которого он мог бы возложить бремя управления государством (...). И тогда избрали правителем русской монархии Бориса Фёдоровича Годунова, некоего дворянина, хотя и не знатного роду, но разумного и очень рассудительного человека. После окончания церемонии царь встал, снял со своей шеи большую золотую цепь, надел её на шею избранному правителю и сказал: «Этим я, царь всея Руси, снимаю бремя правления с плеч моих и возлагаю его на твои плечи, Борис Фёдорович. Все малые дела во всём моём государстве решать будешь ты. Большие и важные вопросы ты должен докладывать мне, и не надлежит тебе решать их без моего ведома, ибо царствовать буду я». После этого царь повелел провозгласить его всенародно правителем». («Московская хроника 1584-1613».)

117

Конечно, появление Бориса Годунова в качестве «правителя» и фактического руководителя государства происходило, видимо, не так благолепно; но в том, что сложился подобный миф, есть много правды: Фёдор царствует, но не правит, а Борис правит, хотя (пока) не царствует. В дальнейшем изложении своей «Хроники» К. Буссов приписывает Борису множество всевозможных злодеяний, которые тот будто бы совершил в своём почти сатанинском стремлении к власти. Якобы он даже «устроил так, что у его сестры Ирины Фёдоровны, супруги благочестивого, немудрого царя, не один наследник не выживал, а все они безвременно погибали». Тут нам остаётся только развести руками: ведь царица Ирина была его единственным «гарантом» пребывания при дворе – ясно, что ухищрения подобного рода едва ли могли пойти на пользу Борису. Кстати, он действительно получил от Думы титул «правителя» в 1589 году, что, несомненно, свидетельствовало о его причастности к самым высшим эшелонам власти. Скажем так: образовался первый в нашей истории «тандем». В качестве ещё одной исторической параллели можно отметить, что Верховным правителем России с согласия Комитета членов Учредительного собрания провозгласил себя 300 лет спустя адмирал А. Колчак. Русские историки и писатели периода царствования династии Романовых в целом смотрели на деятельность Бориса Годунова и в качестве «правителя» и позднее – царя весьма неодобрительно. Они видели в нём выскочку и узурпатора, который своими интригами препятствовал более родовитым боярам влиять на государя, а впоследствии и наследовать трон. Кем был Борис? Этот вопрос,– вопрос о легитимности его власти по целому ряду причин (о них речь ниже) занимал и А.С. Пушкина. В трагедии «Борис Годунов» он ставит его во главу угла. Здесь важно отметить одну существенную особенность. В целом следуя в пьесе концепции, изложенной в «Истории» Карамзина, Пушкин время от времени делает разные отступления, особенно когда речь заходит об участии в изображаемых событиях его непосредственных предков по роду. Он постоянно сопоставляет себя (иносказательно – в лице героев пьесы – Гаврилы и Афанасия Пушкиных) с теми или иными представителями власти. Более того, в стихотворении «Моя родословная» он пишет: «водились Пушкины с царями» и «Бояр старинных я потомок», как бы намекая лично царю Николаю – а именно к нему было обращено это послание, – на свою причастность к высшей аристократии в противоположность «светской черни», которая постоянно трави118

ла его. И вот новый «поэтически-политический» ход поэта – в родоначальники этой черни он производит Бориса Годунова. В пьесе эта мысль выражена устами Шуйского: Вчерашний раб, татарин, зять Малюты, Зять палача и сам в душе палач, Возьмёт венец и бармы Мономаха (...). На таком фоне Романовы выглядят действительно «спасителями Отечества». Не отсюда ли и пресловутые «царистские» симпатии великого поэта? Определённым образом компрометировало Годунова и то, что его женой стала Мария Скуратова-Бельская, дочь жестокого опричника времён Ивана Грозного («зять Малюты»). Но ведь сам царь Иван приблизил Годунова и дал в жёны своему сыну Федору его сестру! Значит, видел и ценил его способности. Может показаться парадоксальным, но и аристократы-Рюриковичи, и либералы ХIХ в. сошлись в одном: неприязни к фигуре Бориса Годунова. Человеком недалёким или неподготовленным его счесть было нельзя, поэтому все упрёки сконцентрировались на непривлекательных, отчасти выдуманных завистниками, чертах его характера, из перечня которых вырисовывается образ законченного злодея, одержимого манией властолюбия. Решающий момент в процессе дискредитации Бориса – это, конечно, смерть царевича Дмитрия 15 мая 1591 года в Угличе, в уделе, выделенном ему вместе с матерью Марией Нагой, последней «женой» Ивана Грозного. Анализу этого события посвящены десятки и сотни работ разного рода, и подробно говорить об этом мы не будем. Отметим только некоторые детали. Получив известие о смерти Дмитрия, Борис отправил в Углич следственную комиссию во главе с ближним боярином В. И Шуйским (только что с него была снята царская опала). Он был одним из знатнейших бояр и в серии закулисных интриг почти не скрывал своего отрицательного отношения к царю Борису. Комиссия Шуйского пришла к выводу, что царевич случайно закололся ножом в припадке падучей болезни (эпилепсии), играя с товарищами в «тычку» (и теперешние дети играют так в «ножички», бросая ножики в определённую цель). Эта версия более или менее удовлетворила царя Фёдора и Бориса Годунова. «Следственное дело» было составлено с большим тщанием (оно фототипически издано и полностью дошло до наших дней).

119

Прошло несколько лет (скажем, забегая немного вперед), и В. Шуйский отказался от своих показаний и от всего результата деятельности комиссии (при Лжедмитрии I ). Он признал истинность спасения Дмитрия. Объяснение давалось такое: подосланные Борисом преступники якобы убили другого мальчика примерно такого же возраста, а сам Дмитрий был вовремя спрятан и впоследствии взошёл на трон – таким его и признал Василий Шуйский. Однако после убийства Дмитрия или Лжедмитрия Шуйский снова вернулся к первой версии, а церковь канонизировала царевича, обретя его «нетленные мощи», творившие чудеса. К этому мы ещё вернёмся, а пока заметим, что дискуссия продолжается и поныне. Имеющиеся факты таковы, что допускают любую интерпретацию. После «убийства» царевича в Угличе начался мятеж, в результате которого предполагаемые убийцы (М. Битяговский, посланный Борисом задолго до того для общего надзора за царевичем и его матерью и его сподручные) были убиты разъярённой толпой, которую подстрекала сама Мария Нагая и требовала убить своих «охранников», за что впоследствии она была сослана в отдалённый монастырь. Но поначалу казалось, что всё успокоилось. Царь Фёдор, которому доложили о произошедших событиях, согласился с докладом комиссии Василия Шуйского и ничуть не усомнился в её выводах. Ещё одно очень важное свидетельство: только что возведённый в сан (в январе 1589 года) первый русский патриарх Иов церковно благословил эту версию. Особо следует сказать о последнем: не пройдет и 15 лет, как Церковь – уже в лице патриарха Гермогена – признает царевича не просто «невинно убиенным», но и канонизирует его, отвергнув версию самоубийства (пусть и невольного): самоубийца не может быть святым! Повторим ещё раз: перед нами не борьба за власть, не трагедия пресекшейся династии Рюриковичей, не колеблющийся трон Московского царства, вернее не только всё это. Пошатнулась сама православная вера, воплощённая в церкви и в патриаршестве.

*** Последние годы царствования Фёдора Иоанновича не отмечены никакими крупными событиями. Он совершает паломничества по монастырям; скорбит, когда умирает в младенчестве его единственная дочь Феодосия и 7 января 1598 года после длительной болезни умирает и сам. Его вдова, царица Ирина, уже приняв монашество, переживет его на пять лет. Прямых наследников не было. То же повторится и при смерти Петра I. 120

Будучи при смерти, царь Фёдор на вопрос патриарха и бояр, кому передавать царство, будто бы ответил: «Во всём царстве и в вас волен Бог: как Ему угодно, так и будет». Царица Ирина отказалась от престола и ушла в Новодевичий монастырь, куда патриарх с духовенством и видными гражданами московскими отправился, прося её благословить на царство брата. Но сам Борис сразу принять царство не решился, так как не чувствовал за собой прочной опоры. Поэтому по прошествии «сороковин» – официального траура по смерти царя Фёдора – был созван Земский собор – собрание чинов и представителей по возможности от всех земель и сословий для избрания нового царя.

4. ТРАГЕДИЯ «ВЫБОРНОГО» ЦАРЯ В своём классическом образце трагедия должна представлять конфликт частной, индивидуальной воли и непреодолимых внешних обстоятельств, интерпретируемых как воля судьбы или рока. Или – высших моральных, божественных принципов, иногда постигаемых и героем трагедии. Конфликт разрешается гибелью героя. Так понимали сущность трагического начала Аристотель и позже его французские последователи в ХVII веке, о котором мы говорим. Прежде всего – Корнель и Расин. Но в России этого не знали. К тому же в самом начале этого драматического столетия эти знаменитые драматурги ещё не родились на свет. Однако реальных жизненных трагедий тогда тоже вполне хватало, как, впрочем, и в любые другие времена. По мысли греческого философа, трагический герой своей гибелью должен вызывать у зрителей страх и сострадание, которые очистили бы душу, погрязшую в страстях и прегрешениях. Это в театре, но жизнь и есть театр, а люди в нем актеры, как говорил старший современник тех событий Вильям Шекспир. В XXI в. мы идем прямо противоположным курсом – на повестке дня комфорт и успех, а вовсе не героические подвиги и великие жертвы. Но, опять-таки подчеркнём, параллели напрашиваются , и их не избежать. Борис Годунов – одна из тех исторических фигур, которые находятся, если не в центре внимания на протяжении самых разных исторических периодов, то, во всяком случае, в непосредственной близости от него. Наш современник воспринимает царя Бориса, следуя за пушкинской интерпретацией этого героя, прежде всего, как коронованного преступника: «Да, жалок тот, в ком совесть нечиста» (из монолога Бориса). К тому же ещё совсем в недавнем прошлом, в 121

советское время, едва ли не стало штампом утверждение, будто в лице Бориса Годунова наш великий поэт будто бы обличал преступность царского режима, вкладывая прямые обвинения в уста юродивого, который якобы воплощал в себе «глас народа». Драма Пушкина «Борис Годунов» многомерна, и при желании в ней можно вычитать, что угодно, но всё же автор, в общем-то, следовал исторической концепции Н. М. Карамзина, изложенной в только что вышедшем в то время соответствующем томе «Истории Государства Российского», где Годунов подвергся строгому осуждению. Пушкин этого не оспаривал. А причины для такого рода суждений и для историка, и для поэта существовали. Дело здесь вовсе не только в моральном осуждении «убийства» маленького царевича, а в чём-то более серьёзном. С точки зрения династических интересов дома Романовых Годунов представлялся прямо-таки костью в горле с самых разных точек зрения. Во-первых, его венчание на царство прерывало пребывание Рюриковичей на русском престоле, а Романовы считали себя – как это ни спорно выглядело со стороны (и в то время, и теперь) – их законными преемниками, хотя бы по свойству. Дед первого царя из новой династии (Михаила Фёдоровича Романова, – мы немного забегаем вперёд) был родным братом первой и любимой жены Ивана Грозного Анастасии. Во-вторых, Годунов ополчился на старинные боярские роды исконных Рюриковичей – Шуйских и Воротынских. Многие из них подверглись опале и погибли. Ну и, само собой, в гибели царевича Дмитрия тоже был обвинен Годунов. Нет сомнений, что так же думал и Пушкин, причислявший свой род к «боярским», да к тому же гордившийся тем, что четверо Пушкиных поставили свои подписи под Соборным уложением об избрании царя Михаила. Историки, далёкие от «аристократических» амбиций Карамзина и Пушкина, – М. Погодин и Н. Полевой стали на сторону царя Бориса, стремясь в оценке его исторической роли и образа выйти из сферы тех или иных династических конфликтов и претензий. М. Погодин так и писал в своём учебнике по русской истории: «Сей знаменитый муж обладал великими государственными способностями и четырнадцать лет его управления при Феодоре, равно как и семь лет его собственного, были счастливейшим временем для России в ХVI веке». Именно в это время страна начала заглаживать страшные раны, нанесенные ей в результате «тиранского» царствования Ивана Грозного. Начали основываться новые города, строились 122

церкви и монастыри. В 1586 году был заключён прочный мир с Речью Посполитой, и в 1601 году он был продлен ещё на 20 лет. (Это очень важное обстоятельство при рассмотрении дальнейшего развития Смуты). Присоединено к Руси Сибирское ханство (или царство). Наконец, было учреждено русское патриаршество. Правда, Борису приписывают инициативу при отмене в 1592 году Юрьева дня и, тем самым, закрепощение крестьян. Однако сам этот процесс был довольно длительным, он касался разных областей по-разному. Позже Юрьев день то восстанавливался, то снова отменялся по различным обстоятельствам. Более или менее определённо крепостное право юридически установилось только в 1648 году в Соборном Уложении при царе Алексее Михайловиче. Но некоторые историки-государственники больше были склонны давать Годунову отрицательную оценку. Причем в ход шли аргументы явно не «государственного» масштаба. Это вновь подтверждает то, что подобная историческая и историософская позиция уходит корнями почти в инстинктивное обожествление царской власти как таковой. Яркий пример тому суждение С. М. Соловьёва в его капитальной «Истории России с древнейших времён»: «Годунов не мог уподобиться древним царям, не мог явиться царём на престоле и упрочить себя и потомство своё на нём по неуменью нравственно возвыситься в уровень своему высокому положению». Спрашивается, а насколько «нравственно возвысился» в уровень своему положению Иван Грозный? Или царям, так сказать, «прирождённым» всё позволено? Их власть «богоданная»? А ведь это написано во второй половине ХIХ века. В этом и состоит суть вопроса. При прежних правителях, а особенно при царе Иване Грозном, государство рассматривалось как собственность или «вотчина» правящего государя. Об этом со всей отчетливостью сказал В. О. Ключевский: «Московское государство всё ещё понималось в первоначальном удельном смысле, как хозяйство московских государей, как фамильная собственность Калитина племени, которое его завело, расширяло и укрепляло в продолжение трёх веков. На деле оно было уже союзом великорусского народа и даже завязывало в умах представление о всей Русской земле как о чём-то целом; но мысль ещё не поднялась до идеи народа как государственного союза». Государство представлялось и тогдашним царям, и простому люду как некая собственность, имущество, принадлежащее царю, – а если заведенные здесь порядки кому-то не нравились, тот волен был уйти, куда угодно, но не требовать смены правления, поскольку это государство – чужая собственность. Каждый человек считался 123

вольным, вольным в своём праве уйти в «гулящие люди» (отсюда казачество) или быть «рабом государевым». «Московский народ, – пишет далее историк, – выработал особую форму политического протеста: люди, которые не могли ужиться с существующим порядком, не восставали против него, а выходили из него, «брели розно», бежали из государства». Заметим, что последний русский царь Николай II определил свой род занятий в соответствующей графе всенародной переписи населения 1898 года как «хозяин Земли русской». Традиция сохранилась. Такими же точно «хозяевами» представляются и Сталин, и Ельцин, и Путин, стараясь, по возможности, (когда получается) передать это «хозяйство» по наследству. В 1598 г. древняя династия «хозяев Земли русской» пресеклась, и страна встала перед трудной задачей – определить, кто имеет право на власть. И прежде, ещё при царе Иване, для решения некоторых важных государственных вопросов созывались Земские соборы, на которых имели право присутствовать выборные представители разных сословий и земель. В основе этого начинания лежал пример церковных соборов – ведь и православная Русь тоже как бы воплощала в себе истинную Веру и Церковь. Но прежде перед соборами не ставилась, да и не могла ставиться, цель избрания власти, избрания царя – сам царь их и созывал. Теперь вопрос встал иначе: царя нужно выбрать, а для этого надо преступить важнейшую заповедь о том, что царская власть от Бога, то есть фактически погрузиться в сатанинские пучины своеволия. Сама собой появляется мысль: выборный царь – не настоящий, не от Бога, а значит, и бунтовать против него – не грех. Об этом мы уже писали. Это важно повторить, поскольку здесь лежит разгадка сущности Смуты. Не то, чтобы Годунов был самозванцем, т.е. провозгласил себя не тем, кем был на самом деле – он не был лже-Фёдором или лженаследником истинного царя. Но он был как бы лже-царём. Будучи простым боярином, он возомнил себя земным богом. Тот факт, что его избрал Земский собор, а не он сам провозгласил себя государем, и даже то, что патриарх благословил его на царство, и церковь его поддержала – это было своего рода наваждением в глазах народа. Так ли уж был велик авторитет церкви? Отсюда постоянные упрёки Борису со стороны современников и историков последующего времени в том, что он был одержим властолюбием, что за стремлением к власти позабыл о боге и т.п. За этими упреками скрывался их собственный страх перед тем, что осмелились выбрать царя. Это почти то же самое, что «выби124

рать» веру, бога, истину. Ключевский пишет: это всё равно, что выбирать отца или мать. Как они даны, так и есть. Даже авторитет православия, как истинной веры, не мог поколебать в народном сознании такое убеждение. В свою очередь это не могло не означать, что не так уж сильно веровал московский народ в православное «первородство». Он больше верил царю-батюшке, «отцу родному». Почему так? Постараемся ответить позже. Пока заметим, что преемственность власти, которая обеспечивается кровным родством – явление по самой сути глубоко языческое, хотя бы потому, что означает наследование «по крови», «по роду», а не по закону или убеждениям. Власть при этом неизбежно, как уже говорилось, определяется как некая собственность рода, а фактически сама по себе становится «родом» и «кровью»: есть особый «народ», который призван править, в отличие от всех прочих – подданных или просто рабов. Христианство всего лишь благословило эту древнюю традицию. Значит, надо было показать, что передача скипетра царю не из правившей династии означает не только и не столько «своеволие», а – пусть и посредством всенародного Земского собора – исполнение Божьей воли. Это означало бы своего рода вхождение нового «выборного» царя в избранный «царский род». Пусть не по плоти, но по духу, поскольку, как известно, «дух дышит, где хочет». Так и постарались сделать участники созванного собора.

5. НА ПУТЯХ К ИСТИННОМУ ГОСУДАРЮ Собор открылся 17 февраля 1598 года. Его делегаты были избраны со всей возможной «правильностью», чтобы не возникло никаких сомнений в его законности: «Февраля в 17 день в пяток на мясопустной неделе, святейший патриарх Московский и всеа Русии велел у себя быти на соборе о Святем Дусе сыновем своим преосвященным митрополитом, и архиепископом, и епископом, и архимаритом, и игуменом, и всему освященному собору вселенскому, и боляром, и дворяном, и приказным, и служилым людям, всему христолюбивому воинству, и гостем, и всем православным крестьяном всех городов Росийского госудаорьства». На соборе патриарх Иов высказался сразу и недвусмысленно: «Мысль и совет всех единодушно, что нам мимо государя Бориса Фёдоровича иного государя никого не искати и не хотети». Других претендентов на престол не было. К тому же Борис был объявлен «предизбранным» царём, поскольку его будто бы благословили и царь Иван, и царь Фёдор. Однако Борис далеко не сразу выразил своё согласие.

125

По древнему обычаю полагалось несколько поупрямиться, якобы из скромности, и, чем выше была оказываемая честь, тем больше. Долгие ритуальные уговоры повышали значимость избираемого, его смиренность перед «советом и хотением всея земли». Во главе с патриархом Иовом участники собора отправились в Новодевичий монастырь, где была уже пострижена царица-вдова Ирина Фёдоровна под именем инокини Александры. После долгих уговоров она всё же согласилась благословить своего брата (т.е. Бориса Годунова): «Даю вам своего единокровного брата света очию моею единородна суща: да будет вам государем царем и великим князем всеа Русии самодержцем». После этого Борис, наконец, дал своё согласие, и там же в Новодевичьем монастыре 21 февраля был наречён на царство. Обратим внимание на интересное совпадение: именно в этот день, 15 лет спустя, был назван царём Михаил Фёдорович романов. Кажется. этот факт историками не был замечен, также как и удивительное сочетание почти в этот же день празднования юбилея советской Красной Армии... Всё же сам обряд венчания был отложен на некоторое время и состоялся только 3 сентября после похода Бориса против татар, закончившегося победой безо всякого сражения – противник был устрашён могуществом Московского войска и отступил обратно в Крым . При венчании Бориса царём патриарх Иов сказал, что он – царь «наречённый и поставленный от вышнего промысла, по данной нам благодати от Пресвятаго Животворящего Духа», т.е. глас народа и всего собора был приравнен к Господней воле. При этом, по утверждению келаря Троице-Сергиева монастыря Авраамия Палицына, оставившего нам свои записи, царь перед народом поклялся разделить со всеми последнюю рубашку. И действительно, последовали многодневные празднества, раздача денег, вина, водки, выплата разного рода «жалованья» в тройном размере и многочисленные угощения всему московскому люду. Торжества длились целую неделю. Были объявлены разного рода повышения в чинах и званиях, амнистия для опальных; царь дал обет никого не казнить в течение пяти лет. Первые годы царствования Бориса представлялись временем наивысшего могущества Московского царства и периодом всеобщего благоденствия. Об этом писали буквально все, не только русские очевидцы, но и иностранцы на русской службе. В частности капитан Ж. Маржерет и К. Буссов. Даже Авраамий Палицын, в целом относившийся к царю Борису крайне отрицательно, в своём «Сказании» писал о первых годах его царствования так: «Царь же 126

Борис о всяком благочествии и о исправлении всех промышляше и милость к таковым велика от него бываше, злых же людей лют и згубляше, – и таковых ради строений всенародных всем любезен бысть». Борис оказывал всякое содействие иностранным мастерам и купцам,он отправил обучаться на Запад несколько молодых людей дворянского сословия. Так же, сто лет спустя, действовал Пётр I, но разница велика: никто из предполагаемых студентов, посланных царём Борисом, в Россию не вернулся. Все стали «невозвращенцами». Это понятно, если учесть, что они из спокойного Запада должны были вернуться в полыхающую огнём Россию. Борис также принял план реформ в области суда, охраны порядка и просвещения. Снова: чем не предвестие петровских начинаний? Интересно, что тем же самым, по сути совершенно естественным путём, немного спустя пойдёт следующий «реформатор», – царьсамозванец «Дмитрий Иванович». Он будет действовать ещё круче, но и конец его будет тоже очень печальным. Стремление укрепиться на троне привело Бориса к мысли обвенчать свою дочь Ксению с «настоящим» принцем королевской крови. Таковым мог быть сын датского короля Христиана IV герцог Иоганн. Борис пригласил его в Москву и обещал кроме огромного приданого не принуждать жениха и, предположительно, нового царя к переходу в православие. И даже разрешил строить в столице «немецкие» церкви. К сожалению, принц Иоганн внезапно заболел и умер в Москве (язвительные современники говорили, что от перепоя). Неприятности посыпались затем одна за другой. В 1601–1603 годах разразился страшный голод, воспринятый (прежде всего отдельными радикальными церковниками) как Божья кара за избрание неправедного государя, которого тогда уже стали открыто обвинять в смерти царевича Дмитрия. Очевидцы пишут о бедствиях тех лет: «Многие мёртвые по путем лежали, и людие ядоша друг друга, траву, мертвечину, псину и кошки, и кору липовую, и сосновую... И видеша отца и матери чад пред очима мертвых лежаша; младенцы, средние и старии по улицам и по путем от зверей и от псов снедаемы». Царь велел ежедневно раздавать милостыню, организовал приюты и богадельни, но это мало помогало, поскольку в благое дело сразу же, как всегда бывает в таких случаях, вмешались спекулянты и барышники, которые практически свели на нет все усилия властей. Кризис заставлял задуматься о прочности власти. Кто мог поспорить с Борисом, власть которого была утверждена всена127

родным Собором? Только Рюриковичи или те, кто, хотя бы и по свойству, мог претендовать на причастность к «святой крови» царя Ивана Васильевича Грозного. Ясно, что это были Романовы. Царь Борис в то же время (1601 год) отправил в ссылку и в монастыри почти всех видных бояр из рода Романовых, обвинив их в колдовстве. Для этого был сделан типичный подлог в жанре работников современного МВД ( учеников царя Бориса) – им подбросили мешок с «наркотиками», а по тогдашнему – с колдовским зельем. Ну, уж, куда деваться! Пойманы с поличным. Следствие вел лично сам патриарх Иов, говоря по современному, «агент по наркоконтролю». Все братья Романовы были осуждены, но не на смерть, поскольку царь Борис позиционировал себя как либерал. Старший в роде – Фёдор Никитич был пострижен в монахи под именем Филарета. Этот человек ещё сыграет в дальнейших событиях потрясающую роль. Нет ничего удивительного, что его потомки, – будущая династия русских царей, – не питали к Годунову ни малейших тёплых чувств. Разного рода опалы бывали и во времена Ивана Грозного, и раньше. Всё вроде бы ничего, – и вдруг грянул настоящий гром: осенью 1603 года пошли по Москве слухи о том, что объявился в Польше некий человек, называющий себя царевичем Димитрием. Узнав об этом, Борис пришёл в ярость. Конечно, он более чем кто-либо понимал, что никакого Дмитрия быть не может, и чувствовал в этом событии то ли польскую, то ли боярскую интригу. Положение в Польше было тогда непростое. С 1601 года польский король Сигизмунд III вёл династическую войну со Швецией, поскольку претендовал на шведский престол (об этом мы поговорим несколько ниже). Ясно, что он даже после заключения длительного мирного договора с Борисом был непрочь «замутить» Московское государство, ослабив, тем самым, возможного противника (Годунов одновременно вёл со шведским королём, но тогда ещё не вполне признанным у себя на родине, Карлом IX переговоры о союзе против Польши). Точно такая же дипломатическая ситуация немного спустя сложилась между теми же сторонами и в царствование Василия Шуйского. Да и бояре, особенно Романовы, попавшие в немилость, очень даже были непрочь навредить «выскочке» и прямому врагу Борису.

*** Есть разные версии происхождения «царевича Дмитрия». Некоторые историки, чтобы избежать двусмысленности, предлагают называть его «претендентом». Современники изображаемых событий, особенно иностранцы, оставившие мемуары и разные 128

записки, а также ряд историков, склонны видеть в нём настоящего сына Ивана Грозного. Например, А. С. Суворин, крупнейший издательский магнат начала ХХ века написал несколько статей о том, что «претендент» был подлинным наследником царского престола. Сторонники этой версии считали, что, Романовы и Нагие, разузнав через доносчика о том, что были намерения ликвидировать будущего наследника русского престола, тайком отправили его в дальний монастырь. Инсценировка убийства и фальсификаторские заключения комиссии Василия Шуйского большой роли не сыграли. Но прямых аргументов о том, что с подобающим торжеством идёт на русский престол именно спасшийся царевич Дмитрий, у его сторонников не было. Будто бы у претендента имелись родовые приметы: бородавка на носу и некий физиологический факт – одна рука была немного длиннее другой. В своей пьесе «Борис Годунов» Пушкин скажет, что это приметы лже-царя, хотя кому бы пришло в голову измерять длину рук у какого-то беглого монаха, каким был объявлен «претендент». Царь Борис велел расследовать это дело специальной комиссии. В результате расследования якобы было обнаружено, что претендент – это монах-расстрига Григорий (Юрий Отрепьев), сын Галицкого дворянина Богдана Отрепьева по роду Нелидова. В молодости он будто бы постригся в монахи, а затем, после ряда приключений бежал за границу, где и назвался Дмитриемцаревичем. Русский человек сразу обратит внимание на интересное сопоставление: Дмитрий царевич – Иван царевич, герой всех русских сказок, чудом ставший царём, может быть женившись на царевне-лягушке... Но об этом позже. В грамоте, которую предлагалось объявить Сигизмунду III особым посольством, царь Борис писал: «А до черничества в мире звали его Юшком Богданов сын Отрепеева. А як был в миру, и он по своему злодейству отца своего не слухал, впал в ересь, воровал, крал, играл в зернью, и бражничал, и бегал от отца многожда; и заворовався, постригся у черницы и не оставил прежнего своего воровства, як был в миру до черничества, отступив от Бога, впал в ересь и в чорнокнижье и призыване духов нечыстых, и отреченье от Бога у него вынели». Посольство настаивало, чтобы Сигизмунд выдал «царевича», который был еретиком и богохульником и для католиков, и для православных. Тогда еретичество было синонимично лютеранству – чего уж более бояться истинному католику Сигизмунду! Посольство требовало, чтобы Сигизмунд выдал «царевича» на суд московскому государю. В дополнение были 129

отправлены послания императору Священной Римской империи Рудольфу II и даже Папе Римскому Клименту VIII, который (конечно, Борис об этом не знал) неофициально одобрил притязания Дмитрия на московский престол. Некоторые места в посланиях царя Бориса противоречили первоначальной версии, т.к. вроде бы косвенно допускали законность требований претендента: «он родился от седьмой жены (т.е. не был настоящим царевичем по роду – Г. М.), взятой по склонности, но вопреки всем законным требованиям церкви» (считались законными только дети от первых трёх жён, – Г. М.). Поэтому по православным обычаям не может иметь прав на престол. Борис просил врагов православия, еретиков-«латынцев» и даже главу католической церкви – Папу Римского воздействовать на польского короля в каком-то мелком вопросе о выдаче «ростриги»! Такого на Руси ещё не бывало, да и никогда не будет до сих пор. Смута нам готовила явление, по меньшей мере, уникальное... Сигизмунд, однако, официальной поддержки претенденту не оказывал, а препоручил его заботам князей Адама и Константина Вишневецких, а через них – воеводе Сандомирскому – Юрию Мнишеку. Его старшая дочь Урсула была замужем за князем Константином. Впрочем, польский король дал аудиенцию Дмитрию и молчаливо одобрил его действия. В пользу «истинности» царевича говорило и то, что он никак не соответствовал образу пьяницы, забулдыги и развратника, каким он был представлен в посланиях Годунова, а был, по свидетельству всех очевидцев, человеком светски воспитанным, обходительным и культурным. Недоумение вызывало и то, что он впервые объявился у киевского воеводы Константина Острожского, ревностного защитника православия в католической Польше, а уже оттуда перешёл к князю Адаму Вишневецкому. Описывая внешность Дмитрия близко знавший его Ж. Маржерет говорит, что ему «было около 25 лет; бороды совсем не имел, был среднего роста, с сильными и жилистыми членами, смугл лицом; у него была бородавка около носа, под правым глазом; был ловок, большого ума, был милосерден, вспыльчив, но отходчив, щедр; наконец, был государем, любившим честь и имевшим к ней уважение. Он был честолюбив, намеревался стать известным потомству». Из этого, да и из многих других свидетельств, в которых говорится о светских манерах Дмитрия и даже о том, что он знал латинский язык, довольно отчётливо вырисовывается далеко не «уголовный» образ претендента. Ещё одну версию излагает К. Буссов. Она косвенно поддерживает официальные (но не афишируемые) мнения правительства о 130

связи претендента с опальными при Годунове Романовыми. Дело в том, что Гришка Отрепьев каким-то удивительным образом пристроился в Чудовом монастыре, в самом центре Москвы, где стал, ни много ни мало, как писцом самого патриарха Иова. Там в это время находился сторонник Романовых архимандрит Пафнутий, который будто бы подготавливал некую оппозицию. К. Буссов пишет: «Был один монах, по имени Гришка Отрепьев. Его, поскольку он и все монахи были заодно с изменниками и мятежниками против Бориса, подговорили, чтобы он уехал, а для того, чтобы всё осталось незамеченным, объявили, что он бежал из монастыря. Ему было дано приказание (интересно, кто мог отдать такое приказание? – Г. М.) ехать в королевство Польское и в большой тайне высмотреть там какого-либо юношу, который возрастом и обличием был бы схож с убитым в Угличе Димитрием, а когда он такого найдёт, то убедить его, чтобы он выдал себя за Димитрия и говорил бы, что тогда, когда его собирались убить, преданные люди по соизволению Божию в великой тайне увели его оттуда, а вместо него был убит другой мальчик». Монах якобы так и поступил и после некоторых поисков «заполучил, наконец, благородного храброго юношу, который, как мне (т. е. К. Буссову – Г. М.) поведали знатные поляки, был незаконным сыном польского короля Стефана Батория. Этого юношу монах научил всему, что было нужно для выполнения замысла». Сразу возникают вопросы: 1. Кто субсидировал это мероприятие? .

2. Почему в центре Москвы под боком у патриарха и царя возникла такая мощная оппозиция?

3. Как простой монах мог научить кандидата в самозванцы «всему, что было нужно», т.е. совершенно определённым знаниям и навыкам, не говоря уже о разных семейных обычаях, принятых при дворе царицы-инокини Марии Нагой? Ответ может быть только один, и он совпадает с (ограниченной, т.е. как бы «для служебного пользования») версией царя Бориса: самозванец был подготовлен опальными Романовыми. Вдобавок, по словам мемуариста, «монах передал ему ещё и золотой крест, который убитому Димитрию был дан при крещении крестным отцом, князем Иваном Мстиславским, и был у мальчика на шее, когда его убили. На этом кресте были вырезаны имена Димитрия и его крестного отца». Дальше дело будто бы пошло само собой, и когда новоявленному претенденту удалось убедить князя А. Вишневецкого в том, что он действительно царевич, вопрос был в целом решён. Но мы 131

снова, по своему маловерию, зададимся вопросом: откуда предполагаемый сын Стефана Батория так хорошо знал русский язык, что говорил на нём, как на родном? Ответа К. Буссов нам не даёт, зато он даёт ответ на вопрос, откуда взялся «Гришка Отрепьев» в войске претендента. Эта загадка российскими историками не разрешена до сих пор. Дабы опровергнуть версию Бориса Годунова о том, что он «рострига», – царевич в своём войске при себе возил человека, который всенародно утверждал, что он и есть настоящий Григорий Отрепьев, причём он продолжал вести такую же залихватски- разгульную жизнь, как и в прежнее время. И его узнавали многие. Ещё бы не узнать! Писец у патриарха – это, говоря современным языком, – вроде как руководитель прессцентра в самых высоких властных структурах. Сторонники «официальной версии», выдвинутой царём Борисом, которых большинство от Карамзина до наших дней, уверены, что Отрепьев и есть самозваный Дмитрий. Но против этого говорит его происхождение, образование и обычаи, о которых объявлял сам царь Борис, а также то, что он, по имеющимся данным, был на 10-15 лет старше объявившегося претендента. Присутствие в войске царевича другого Отрепьева при этом объясняют тем, что будто бы то был «лже-Отрепьев» при «лже-Дмитрии». Таким образом, мгла становится ещё плотнее. На то она и смута.

6. «ХОЖДЕНИЕ ВО ВЛАСТЬ» Неутешительный вывод гласит: ни одна из существующих версий не даёт ясного ответа. Кем был претендент, в чьих интересах он действовал, остается загадкой. Приходится опираться на имеющиеся свидетельства. Находящийся в распоряжении историков материал кажется исчерпанным, поскольку новых фактов неизвестно, а сами специалисты и авторы многочисленных художественных произведений на эту тему придерживаются тех или иных излюбленных ими представлений. Возможно, тайну личности воскресшего «царевича» Дмитрия не так-то уж нужно «разгадывать», как важно понять, в каком историческом или метаисторическом контексте он появился. Иными словами, в чём причина появления претендента; откуда взялась в нём историческая потребность; а главное – каковы последствия этого явления. Поскольку же проблема «смуты», как уже было сказано, – это инвариант нашей истории, то и речь должна пойти об этом. В «русском менталитете» укоренилось представление об «истинном» царе, – царе, который «от Бога», и 132

пусть он правит даже несправедливо, и не по-доброму, но нести иго такого правления, несмотря на разные мучения и испытания, народ был готов, потому что был уверен: так и должно быть, так Бог положил. Уже при жизни Бориса – царя, вроде бы венчанного патриархом при всеобщем одобрении народа – люди усомнились: а истинный ли он царь? Какое-то внутреннее чувство подсказывало, что и церковь может ошибаться, а народ и подавно грешен. Но где же власть настоящая, именно от Бога, такая, чтобы в ней нельзя было бы усомниться? Евангельский Понтий Пилат с высоты своего положения и циничного скепсиса, издавна присущего всем имеющим власть, спрашивает Христа: «Что есть истина?». Христос молчит, но читатель (а тем более верующий) уже знает, что истина и есть Христос. Хотя царство Его и не «от мира сего», но подразумевается, что царство истины должно быть установлено и на земле. Для Руси-Московии тех лет вопрос об «истинном царе» был равнозначен вопросу о том, истинен ли Христос, можно ли «выбирать» Христа голосованием? Разумеется, даже предположение об этом московиту представлялось кощунством. Замученный, убитый царевич – в русском сознании стал символом замученного Христа, а его воплощение в претенденте – своего рода воскресением Христа после казни. Когда в 1917 году Николай II отрёкся от престола, буквально бросив Россию на произвол судьбы, сразу же изо всех щелей поползли разные «претенденты», доселе «скрывавшие» свою «богоизбранность». И кого богоискательский народ одобрил в качестве истинного нового царя – тот и взошёл на престол. Лже-царь проиграл в ХVII веке, но (в лице Ленина) победил в смуте начала ХХ века, а в лице «царя Бориса» вновь победил и в конце того же столетия. Народ судит «сердцем», а не разумом, поэтому всякого рода материальные выгоды и предполагаемые житейские улучшения в таком выборе большой роли не играют. А вот вопрос, где истина и где Христос, действительно ли тождественны эти понятия, – остается и поныне одним из важнейших.

*** Разумеется, самым главным для Дмитрия в начале его пути была легитимизация хотя бы в качестве претендента на престол. Здесь сразу же возникает «польский вопрос» в самых разных его аспектах. Вначале мы видим Дмитрия у защитника православия Константина Острожского, затем у католика Адама Вишневецкого, который выглядит вовсе не простофилей, наивно поверившим авантюристу, но и не завзятым интриганом. Но он пишет личное 133

письмо королю Сигизмунду, сообщая тому о появлении «царевича», будучи убеждённым в его истинности. Король заинтересовался, но нам неизвестно, «поверил» он этому сообщению или «не поверил». В действие вступает политическая игра. Мы уже говорили, что в это время Сигизмунд претендовал на шведский престол. Дело в том, что он был сыном умершего шведского короля Иоанна III, но предпочитал быть королём в Речи Посполитой, так как сам был убеждённым католиком, и протестантская Швеция не очень-то его жаловала. Оставленный в качестве регента на шведском престоле дядя Сигизмунда Карл был провозглашён через несколько лет сначала правителем, а потом и королём Швеции Карлом IX. Польский король счёл свои права явно попранными, что породило многолетнюю войну между Швецией и Польшей. Возможно, он рассчитывал, что Дмитрий станет его союзником, если ему удастся вступить на московский трон? Король всё же не решился открыто связать свою судьбу с претендентом – это было бы весьма неосмотрительно, но и отвергать его тоже не стал. Выход был сразу же найден. Помощь претенденту должны были оказать видные польские паны, но от своего имени, а не от лица Речи Посполитой. Здесь необходимо остановиться ещё на одном важном моменте. Мы рассматриваем «дело о царевиче Дмитрии» с исторической точки зрения, но это не значит, что следует игнорировать другие подходы. В дореволюционный период историки, в основном, сосредоточивались на династических проблемах, в советское время пошли в ход социальные аспекты. Претендента называли и польским агентом, и «казацким царём», и даже народным вождём в будто бы имевшем место крестьянском восстании (точка зрения историка-марксиста М. Н. Покровского). В последнем случае совершенно очевидна параллель с деятельностью большевиков. Причём, когда сегодня мы смотрим на вещи с противоположной позиции, то даже эта мысль вовсе не выглядит противоестественной. М. Н. Покровский сравнивал лже-Дмитрия с Лениным. Возобладавшим в советской исторической науке сталинистам это казалось, чуть ли не кощунственным, но нам представляется, что идея совсем не глупа, тем более что первого обвиняли в связях с поляками, а второго считали немецким шпионом. Тут есть над чем подумать, ведь и Борис Ельцин – такой же «претендент», ставший царём, тоже иными критиками рассматривается как агент «американского политбюро». История знает определённые архетипы, которые как бы просвечивают сквозь канву событий в течение многих веков, ничуть не меняясь в своей основе. А от себя добавим, что и в 1991 году услужливые бояре с готовностью «сда134

ли» Москву новому «царю». Ведь он, как никак был «царского» рода (своего рода боярин, член ЦК КПСС), был «всенародно» одобрен – и хотя не убит, но втихаря смещён новыми «претендентами»... Ещё один штамп советского периода – о «польско-литовской интервенции», которая якобы привела «царевича» на престол. Нет. Проблема гораздо сложнее. Пути лже-Дмитрия и Ленина были похожи и внешне, и по существу, но определялись они классовыми и государственными интересами лишь во вторую очередь. Главным было то, что поиск праведного и истинного царя и определил итог этих событий. Не спеша поворачивается колесо фортуны. Примерно каждые сто лет, когда подходят сроки, начинает сотрясаться государственная структура, приходит новый мессия – харизматический лидер со своей новой правдой. А уж, какова она, не нам судить. Был Пётр, были декабристы, коммунисты, демократы... То ли ещё будет!

*** Опору и долгожданное признание царевич нашёл у Мнишека (раньше было принято писать: Мнишка). Юрий Мнишек, как уже говорилось, был тестем Константина Вишневецкого, а жена князя – Урсула – родной сестрой Марины (её в разных текстах называли Марианна и Мария) Мнишек, страстный любовный роман которой с претендентом составляет важнейшую романтическую часть его удивительной карьеры. Свадьба князя Константина Вишневецкого и Урсулы Мнишек состоялась в начале 1603 года, и менее чем через год Дмитрий становится в этом семействе своим человеком, претендуя (при взаимном согласии) на руку Марины – ни много, ни мало как с тем, чтобы сделать её русской царицей. Правда, брак было решено оформить официально только по достижении «царевичем» Московского престола. Но это всем участникам задуманного похода на Москву казалось сущей мелочью – чем-то само собою разумеющимся. Дальше события стали развиваться со сказочной быстротой. В марте 1604 года претендент отправляется со своими покровителями в тогдашнюю столицу Речи Посполитой Краков, получает там тайную аудиенцию у короля Сигизмунда, Там он знакомится с краковским воеводой Н. Зебжидовским (который вскоре организует в Польше мятеж против короля Сигизмунда), епископом краковским Бернардом Мациевским (двоюродным братом Ю. Мнишека) и другими, а также с папским нунцием (т.е. представителем Папы Римского в польском государстве) К. Рангони. Он доложил папе о 135

своей встрече и дал в послании положительную оценку Дмитрию как реальному претенденту на престол. В ходе этих переговоров Дмитрий обещал утвердить католическую веру в Московии в обмен на содействие католиков и папского престола его начинаниям. С этой целью уже в апреле (по некоторым имеющимся сведениям) он принимает католическую веру и лично обращается с посланием к папе Клименту VIII, в котором среди прочего пишет: «Радея о душе моей, я постиг, в каком и столь опасном отделении и в схизме греческого от церковного единения отступничества находится всё московское государство, и как греки позорят непорочное и древнейшее учение христианской и апостольской веры Римской церкви». Далее он обещает приложить все усилия к «воссоединению в свою (т. е. католическую) церковь великих народов». Но до поры до времени всё это надлежало хранить в тайне. В заключение была подписана «ассекурация» (т.е. своего рода брачный договор), в которой Дмитрий официально просил руки Марины Мнишек у её отца: «...и о том мы убедительно его просили для большаго утверждения взаимной нашей любви, чтобы вышереченную дочь свою панну Марину за нас выдал в замужество. А что тепере мы есть не на государствах своих, и то тепере до часу: а как даст Бог буду на своих государствах жити; и ему б попомнити слово своё прямое, вместе с паненною Мариною, за присягою; а яз помню свою присягу, и нам бы то прямо обема здержати, и любовь бы была меж нас, а на том мы писаньем своим укрепляемся». Договор был подписан 25 мая. В дополнение Дмитрий обещал по восшествии на московский престол подарить будущему тестю один миллион польских злотых и другие разнообразные дары, а «преж реченной паненной жене нашей дам два государства великие, Великий Новгород и Псков». Уже летом войско будущего предполагаемого царя пока в количестве около трёх тысяч человек (значительная часть из них была польская гвардия, собранная Ю. Мнишеком) подошло к Киеву – этот город тогда принадлежал Речи Посполитой – и в октябре переправилось через Днепр на территорию Московского государства. Царевич Дмитрий постоянно вёл пропагандистскую кампанию, результат которой не замедлил сказаться. Первые города сдались без боя, сразу признав права претендента. Буквально на глазах сомнительная легенда становилась реальностью. В ноябре, кроме Чернигова, на сторону Дмитрия перешли Путивль, Рыльск, Севск и Курск. Некоторым препятствием стало сопротивление Новгорода-Северского. Сразу его взять не удалось. Впрочем, к этому времени к войску претендента прибыло серьёзное подкрепле136

ние – около 12 тыс. запорожских казаков. Всё-таки определённых сил для штурма этого города ему не хватало, и Дмитрию пришлось на некоторое время отступить в Путивль. Зимой военные действия на время затихли. Борьба больше сосредоточилась в «идеологической сфере». На зимовке в Путивле Дмитрий всенародно демонстрировал «настоящего» расстригу Гришку Отрепьева. Сопровождавшие войско «Дмитрия» отцы-иезуиты Н. Чижевский и А. Лавицкий писали об этом: «Сюда привели Гришку Отрепьева. Это – опасный чародей, известный всей Московии. Годунов распространяет слух, будто царевич, явившийся из Польши с ляхами и стремящийся завладеть московским престолом, – одно лицо с этим колдуном. Однако для всех русских людей теперь ясно, что Димитрий Иванович совсем не то, что Гришка Отрепьев». По имеющимся сведениям, этот Гришка Отрепьев сопровождал Дмитрия до Москвы. Его дальнейшая судьба неизвестна. С наступлением весны положение противоборствующих сторон в корне изменилось. 13 апреля 1605 года в Москве, встав из-за стола, царь Борис почувствовал себя плохо, изо рта и ушей у него полилась кровь. Он упал и, едва успев собороваться по православному обряду, скончался. Действительно ли Борис умер от какой-то неизвестной болезни или решил покончить с собой, разочаровавшись в достигнутой власти и в виду предстоящих катастроф, – остаётся неизвестным до настоящего времени. Его наследниками были объявлены молодой царь Фёдор Борисович и царица-вдова Мария Григорьевна, которым «целовали крест» так называемые «люди московские». Войско, посланное Борисом и как бы новым царём Фёдором Борисовичем для борьбы с Дмитрием, сразу же перешло на сторону претендента. С этого времени его путь в Москву стал триумфальным шествием. Уже 1 июня, когда ещё не закончились траурные дни по смерти царя Бориса, в Москву прибыли посланцы Дмитрия – Гаврила Пушкин (этим своим предком очень гордился наш поэт) и Наум Плещеев – и публично огласили народу с Лобного места грамоту нового царя, в которой тот призывал всех вернуться к крестоцелованию наследнику Ивана Грозного и отказаться от присяги «изменнику» Борису Годунову. Дмитрий обещал простить всех участников войны против него: «На вас нашего гневу и опалы не держим, потому что есте учинили неведомостию и бояся казни». Грамота заканчивалась требованием «добить челом» царю Димитрию Ивановичу, а тем, кто не последует этому указу, новый царь обещал, что «ни в матерню утробу не укрытися вам».

137

Всё это время «царевич» Димитрий стоял с войском в Туле, недалеко от Москвы и распоряжался с помощью князейперебежчиков. Через несколько дней молодой царь Фёдор и его родственники – царица-вдова Ирина и сестра Ксения – были взяты боярами «под караул» и первые двое зверски убиты. Об этом историк В.Н. Татищев рассказывает так: «Июня 10 числа по учереждении некотором и ссылке патриарха (патриарх Иов сразу же был отправлен в ссылку в Старицу. –Г. М.) князь Василий Голицын и князь Василий Масальский, взяв с собою Михаила Молчанова да Андрея Шелефединова, придя в дом царя Феодора Борисовича (ему было тогда примерно 16 лет – Г. М.), разведя царицу с детьми по особым избам, в первую очередь её задавили, а потом стали сына давить; но поскольку все четверо долго не могли его осилить, один из них, ухватив его за яйца, раздавил. И тут его умертвив, Голицын объявил в народ якобы они со страстей померли». Царевна Ксения (Аксинья) была оставлена в живых, но её, как показали дальнейшие события, ждала очень печальная и тяжёлая судьба. По ряду свидетельств, её подготовили в качестве наложницы самозванца – царевича Дмитрия, «дабы ему лепоты её насладитися, еже и бысть», а через пять месяцев она была пострижена в монахини (как инокиня Ольга) и находилась во Владимирском Новодевичьем монастыре. Туда она была отправлена, потому что её подозрительная близость к Дмитрию стала вызывать беспокойство у Мнишеков. Для польских магнатов она казалась явной угрозой восшествию Марины Мнишек на русский престол. Гипотетическое бракосочетание нового царя с Ксенией Годуновой обеспечивало преемственность власти. Тем самым польская интрига практически устранялась. Новый царь смело мог претендовать на своё наследование московским государством по законному праву, а вовсе не вследствие разного рода интриг со стороны Речи Посполитой. Для тех, кто ставил карту на Дмитрия, как якобы будущего агента польского королевства, мог показаться удивительным и ещё один факт: вступая в Москву Дмитрий тщательно соблюдал все православные обычаи и никоим образом не стремился как-то унизить православную веру в пользу «латынства». Более того, он спокойно и уверенно держал себя как исконный православный государь, постоянно даже мелкими жестами демонстрируя свою «прирожденность». В это время постоянный заговорщик и будущий царь Василий Иванович Шуйский пытался организовать очередной (тогда ещё первый) мятеж против Дмитрия. Заговор 138

был раскрыт, но когда на плахе Шуйскому уже собирались отрубить голову, царь Дмитрий помиловал его, отправил в ссылку, а потом и вообще простил. А если бы нет – история могла бы пойти по другому пути. Дмитрий восстановил в правах опальных Романовых, а Филарета назначил митрополитом Ростовским и Ярославским. Но самым важным было возвращение из отдалённого монастыря «матери» царя – инокини Марфы, – бывшей царицы Марии Нагой. Встречать её Дмитрий выехал под Москву в село Тайнинское (говорящее название!), где на глазах у народа мать с сыном облобызались, и царь с сыновним почтением шёл пешком во главе процессии, идущей в Москву, рядом с каретой, в которой ехала царица-инокиня Марфа. До сих пор ведутся дебаты, был ли между царицей и Димитрием предварительный сговор или она могла просто ошибиться, или поступить под воздействием внешних обстоятельств. Дело в том, что со дня смерти её сына прошло около 15 лет, легко ли было узнать во взрослом человеке восьмилетнего ребёнка? И тогдашние и последующие исследователи говорили об этой теме по-разному. История дальнейших лет показала ещё более удивительное явление. Мы уж не говорим о том, что так называемый «лже-Дмитрий» мог оказаться и настоящим Дмитрием. Царица-мать его признала, но она не признала никогда так называемого второго Дмитрия, зато – интрига сгущается.

7. ТРИУМФ И СМЕРТЬ Венчание Дмитрия на царство состоялось сразу же после въезда инокини Марфы в Москву – 21 июля. Торжественно венчал его на царство новый патриарх Игнатий, избранный вместо Иова. Земский собор на этот раз не созывали, поскольку считалось, что вступивший на престол царь – законный царь наследник Иоанна по праву рождения. О патриархе Игнатии известно, что он, ещё будучи рязанским архиепископом, первым признал права претендента на престол, когда тот ещё стоял в Туле. После гибели «царевича» его отправили в Польшу, где он принял униатство, но ещё некоторое время претендовал на московский патриарший престол. Первым, что сделал Дмитрий, оказавшись на троне, – объявил себя не просто «царём Московским и всеа Русии», а кесарем и императором, т.е. уравнял свой титул с титулом главы Священной Римской империи. Это необычайно дерзкий и исторически важный шаг – через сто лет его повторит Петр I. О так называемой 139

титулатуре правителей Московии нужно сказать особо. До того, как в 1547 году царь Иван Васильевич решил объявить себя царём, правитель русского государства именовался Великим князем. Речь Посполитая не признавала за московскими правителями царского титула, именуя их только Великими князьями. Суть дела вот в чём: татарский хан во времена нашествия и позже жаловал своим русским подданным титул Великого князя. У нас были Великие князя Киевские, Тверские, Владимирские. Но понятно, что Великий монгольский хан не мог пожаловать титул царя, то есть равнозначного себе по чести и славе, никому из русских подданных. Поляки и «народ литовский» усвоили такое понимание вопроса. Но с 1547 года Великий князь Иоанн IV провозгласил себя царем « Всея Руси». Это имело два важных последствия: вопервых, провозглашался суверенитет Московского государства, и во-вторых, его правопреемственность по отношению к РимскоВизантийской империи, которая прекратила свое существование в 1453 году. Два этих события разделяло примерно сто лет, то есть как нас от большевистского переворота 1917 года. Но король Речи Посполитой, особенно такой ревностный католик, как Сигизмунд III, – никак не мог признать того, что его восточные соседи претендуют на тот же титул, который был общепризнан только для императоров Священной Римской империи. Две империи. Разве такое может быть? Ведь каждая из них претендует на то, чтобы быть царством Божьим на земле! Значит кто-то из «императоров» самозванец. Ясно, кто. И тут, как нарочно, сомнительный «царь Дмитрий», едва вступив на трон, вопреки всем прежним договоренностям с Сигизмундом, провозглашает себя императором, а свое «княжество московское» объявляет равным (по замыслу) Священной Римской империи, глава которой подотчётен (пусть и формально) только наместнику Бога на земле – святейшему Римскому папе. Дерзость – направленная главным образом против Сигизмунда – просто неслыханная! Ведь совсем недавно Дмитрий отправлял униженное послание римскому первосвященнику, в котором просил о благословении на свой поход. И вдруг... Отныне свои обращения к польскому королю Дмитрий подписывает (не сильно владея латинским языком, в два слова «in perator», хотя почерк его не вызывает сомнений): imperator. В это время произошло ещё одно важное событие. В самой Польше начался мятеж (рокош) польских панов против Сигизмунда, который якобы пренебрегал мнением «посполитства» и начал вести войну против Швеции. Как частенько бывало, интересы 140

короля, как избранного правителя, – своего рода «президента» республики –разошлись с мнениями польских магнатов. Рокош возглавил активный сторонник и покровитель «царевича», а затем царя пан Зебжидовский. Ситуация стала ещё более драматичной: при помощи внутреннего восстания в Польше новый русский царь мог рассчитывать и на польский престол или, по крайней мере, вступить с Речью Посполитой в прочный дружеский союз против турецко-татарской экспансии. Эту мысль Дмитрий неоднократно высказывал, равно как и своё желание возвратить исконно русские земли, принадлежавшие в то время польско-литовскому государству, что так и не смог сделать Иван Грозный. Планы Дмитрия становились всё более грандиозными. К тому же, с 16 мая 1605 года на папский престол в Риме взошел новый папа – Павел V – и Дмитрий вполне мог рассчитывать на его поддержку. Поскольку всегда был лоялен к католичеству. Но главным для царя по-прежнему оставался вопрос о долгожданном приезде Марины, которая с отцом всё ещё оставалась в Польше. Еще 11 ноября в Краков прибыло посольство Дмитрия с многочисленными подарками для Марины, будущего тестя Юрия Мнишека, а также для короля Сигизмунда. Здесь были алмазы, жемчуг, разные диковинные поделки из золота, слоновой кости и драгоценных камней, дорогие меха и многое другое. Всё это сопровождалось огромным посольством, которое возглавлял личный посланник царя Афанасий Власьев. Ему было поставлено в качестве основной задачи добиться согласия Сигизмунда на официальный брак Дмитрия с Мариной. Тут снова возникает множество вопросов: во-первых, уже будучи московским царём, Дмитрий с юридической точки зрения, для укрепления своего престола мог выбрать любую невесту из тогдашних царствующих домов. Что именно заставило его искать руки именно Марины Мнишек? Правда ли – романтическая версия – что он любил эту женщину так, что не мог от неё отказаться, даже поставив на кон свою судьбу и судьбу всего московского государства? Не знаем. Посольством Афанасия Власьева согласие было получено, и 29 ноября этот союз в торжественной обстановке в Кракове был заключен. Ввиду отсутствия жениха такой брак считался для русских «обручением», но по польским обычаям, это было настоящее бракосочетание, хотя и произведенное через посредника – русского посла. На церемонии присутствовали сам Сигизмунд, его сестра, шведская принцесса Анна, королевич польский Владислав, папский нунций Рангони, канцлер Лев Сапега и другие высшие сановники Польши.

141

Обряд венчания совершал кардинал Бернард Мациевский. Посол Афанасий Власьев, исполняя роль жениха, при совершении обряда по поручению всячески старался подчеркнуть значение и высокое достоинство русского царя. В результате дальнейших событий это было поставлено ему в вину, так что он подвергся серьёзным репрессиям и умер в опале. Но тогда его поведение вызвало некоторое недоумение присутствующих поляков: например, во время одной из церемоний, когда всем верующим католикам надлежало стать на колени (в том числе и королю Сигизмунду), Власьев остался стоять, так как католический обряд счёл неподобающим для русского царя. Позже, во время пира, «когда пили за здоровье царя или царицы, он вставал со стула и, как слуга, бил челом», потому что считал себя не совсем «заместителем» русского царя, а только исполняющим посольскую миссию. Почти одновременно состоялась свадьба короля Сигизмунда с новой женой Констанцией Австрийской. Это было – и тогда показалось очевидным – весьма символично. Афанасий Власьев, попрежнему как представитель нового русского царя, присутствовал на этой свадьбе. Получив известие об успешном завершении миссии А. Власьева, Дмитрий сразу же, в декабре 1605 года отправил в Краков ещё одно посольство с деньгами и подарками, причем тестю было привезено, помимо прочего, 300 000 злотых, А Марине множество драгоценных украшений. Царь торопил жену с приездом в Москву, чтобы там не только подтвердить брак совершением православного обряда, но и торжественно короновать Марину как русскую царицу. По разным причинам её отъезд несколько месяцев задерживался, пока, наконец, 18 апреля Марина Мнишек со своей свитой не въехала в пределы московского государства. Её прибытие можно назвать триумфальным. На каждой остановке царицу встречали посланники Дмитрия с новыми и новыми подарками, постоянно оказывая ей знаки почтения, подобающие русской царице. Вся церемония была тщательно разработана в Москве с тем, чтобы соблюсти все правила традиционного этикета, который должны были соблюдать православные государи и государыни. Не в первый раз русские цари женились на иноземках, далеко и ходить не надо – женой деда Ивана Грозного была византийская принцесса Софья Палеолог. В Кремль Марина вступила с большой торжественностью, но оделась в платье, сшитое по образцу, принятому для французской королевы. Ей казалось, что это должно было подчеркнуть её шарм 142

и значительность, но для московитов такая одежда представлялась, по меньшей мере, странной. Можно порассуждать на эту тему. Сто лет спустя Пётр I не только приказал придворным дамам носить иностранные платья, но и всем боярам приказал сбрить бороды – и ничего, сошло. Некоторые наши историки думают, что так совершается переход к европейской культуре. Заметим, что царь Василий III, отец Ивана Грозного, тоже впервые побрил бороду – и это не вызвало ни у кого активного сопротивления, а Дмитрий бороды вообще никогда не носил. Встречали Марину тоже как бы не совсем по правилам: заранее подготовленный оркестр исполнял польские песни вместо торжественных православных песнопений. Но, кажется, всё было позабыто ликующим народом во время церемонии венчания Марины на царство, которое внешне соответствовало всей православной традиции. Впрочем, здесь тоже возникли некоторые недоразумения. Марина не была крещена по православному обряду. Об этом бояре и другие чиновники знали. Но требовалось ли ей вторичное крещение, было не вполне ясно. Тогдашние правила напрямую этого не требовали, более значительным считался обряд миропомазания. Разумеется, Дмитрий, сам как бы тайный католик, вникать в такие детали не стал. Предполагалось, что обряд миропомазания, которым церковь благословляла венчание на царство, а также причащение из рук патриарха вполне заменяют требования некоторых ортодоксов «перекрещивания» царицы. Так и поступили. Двукратное следование православному обряду признали равносильным отречению от «латынской» ереси. Важно было и то, что царь не ограничился церемонией традиционного бракосочетания. Впоследствии это сыграло колоссальную роль в развитии русской смуты. «Димитрий, – пишет польский историк К. Валишевский, – пожелал короновать Марину даже ранее брачного венчания, что делало её по званию независимой от этого союза; в случае развода она оставалась царицей: если бы Димитрий умер раньше, она могла царствовать после него! Так и произошло – прежде, чем сделаться в глазах народа законной супругой царя, ненавистная чужестранка была миропомазана, возложила на свои украшения золотые бармы Мономаха и прошла через врата, доступные только государям». («Смутное время»). Во время всего обряда царица была одета по традиционно московским обычаям, «в парчевом, вышитом жемчугом платье по лодыжки, в подкованных червонных сапожках». Служба была проведена в Успенском соборе московского Кремля, как полагалось при венчании русских государей.

18 мая 1606 года Марина вступила на русский престол, венчан143

ная со своим супругом, царём Дмитрием Ивановичем. Но их брак оказался недолгим. За тогдашним «Лениным» ещё не было таких сил, которые для разных лже-царей появились на Руси 300-400 лет спустя. Как уже говорилось, боярин Василий Шуйский с самого начала готовил заговор против Дмитрия, который был раскрыт, а Дмитрий не только не казнил его, но даже простил. После коронации Марины и торжественного венчания, когда вся Москва праздновала, Шуйский, опираясь на своих сторонников, через неделю осуществил новый заговор. Об этом интересно написал другой иностранный автор, очевидец этих событий, Пётр Петрей: «Этот Шуйский велел тайком позвать к себе на двор капитанов и капралов с некоторыми дворянами и богатейшими гражданами, которые были самые искренние его друзья. Он объяснил им, что вся Россия каждый час и каждую минуту находится в великой опасности от нового великого князя и иностранцев, которых набралось сюда такое множество: чего давно боялись русские, теперь сбылось, как они сами узнают на деле. Желая прежде всех на что-нибудь решиться для этого дела, он едва было не потерял своей дорогой головы (....). Но теперь они ясно видят, что из того выходит, а именно: погибель и конец всем русским; они будут крепостными холопами и рабами поляков. (...) Из того всякому смышленому человеку легко заключить и видеть, что он (т.е. царь Дмитрий) наверное замышляет отменить древнюю греческую веру, а вместо неё установить и распространить католическую». («История о Великом княжестве Московском...»). Почти то же, что сталинская пропаганда говорила о последствиях поражения в войне с Гитлером. Шуйский и его сторонники начали распространять слухи о вероотступничестве царя и о том, что он якобы хочет извести всех русских бояр и установить власть поляков. В город были впущены отряды, которые прежде были отправлены против татар. В 4 часа утра 27 мая во всех церквах ударили в набат. Толпы московских жителей (для них это уже стало привычным) сбежались к Кремлю. Там агенты Шуйского стали кричать: «Поляки бьют русских бояр и хотят убить царя, бейте поляков». Тем временем особый отряд был отправлен в кремлёвские палаты для того, чтобы убить Дмитрия, который был захвачен врасплох и мгновенно растерзан толпой. Его тело приволокли к Лобному месту, туда же привели царицу-инокиню Марфу, как бы для опознания своего сына. Шуйский уже объявил, что это не царь Дмитрий, а «злой колдун». Царица ответила весьма уклончиво: «Нужно было спрашивать меня об этом, когда он был жив, а теперь, как вы его убили, то он уже 144

не мой сын». Эти слова стали началом истории новых «царевичей» и «претендентов», с разным успехом старавшихся воссесть на московском престоле. Историки насчитывают их шестнадцать. О погибшем Дмитрии снова стали распускать слухи,что он был колдуном-еретиком. Его труп бросили в яму, но, спустя несколько дней, вырыли и сожгли, а пепел рассеяли по ветру. Совершенно иначе трагическую историю гибели Дмитрия и убитого одновременно с ним его верного соратника П.Ф. Басманова излагает другой мемуарист – Элиас Геркман, который, впрочем, считал, что настоящий царь Дмитрий сумел спастись. Он утверждает, что после убийства «сняли одежды с трупа подставного Дмитрия и Петра Федоровича Басманова, убитого в Кремле во время мятежа. Эти обнажённые трупы потащили на рынок, где положили их на стол, так чтобы каждый мог их видеть, и издевались над ними. Их детородные члены связали вместе, причём произносили самые постыдные вещи (...). Так как многие не знают: верить ли тому, что истинный Димитрий избежал смерти, или тому, что он был убит в Москве, то я намерен привести здесь обстоятельные объяснения. По совершении убийства в Москве одна полька, бывшая наложницею Димитрия, приходила в дом царского медика, доктора Каспера, бывшего родом из Пруссии. Она несколько раз беседовала с ним по поводу убиения Димитрия. Между прочим, она говорила, что не может поверить известию о смерти Димитрия, а, напротив, думает, что он бежал. Поэтому она просила доктора послать своего человека на рынок для осмотра трупов и сообщила ему о некоторых знаках, бывших у её господина на теле, а именно: о природной бородавке на лице, возле носа, о красном пятне (похожем на орла) на левой груди, о том, что правая рука его была заметно длиннее левой. Вышеупомянутый доктор послал туда своего слугу. Внимательно осмотрев трупы, слуга вернулся домой и сказал своему хозяину, что на трупе, о котором говорят, что это труп царя, он заметил только бородавку у носа, но и она, казалось, не была природною; кроме того, на ногах у него такие рубцы, ссадины и мозоли, какие бывают у человека, ходящего босиком и зимою и летом. Всё это подтвердили и многие немцы, видевшие труп вместе (с слугою доктора). Отсюда можно заключить, что человек, ведший жизнь роскошную и изнеженную, мывшийся 2 раза в неделю и так мало ходивший пешком, никаким образом не мог иметь столь изуродованных ног. А так как не были найдены и вышеописанные знаки, которые никак не могли исчезнуть по смерти, а между тем из конюшни изчезло 8 или 9 лучших лошадей, то оче145

видно, что заговорщики убили не истинного Димитрия». («Историческое повествование о важнейших смутах в государстве Русском...»). Однако те же бояре, которые свергли «Лжедмитрия» (теперь его будут называть только так) взяли под охрану Марину, её отца Юрия Мнишека и послов короля Сигизмунда, находившихся тогда в Москве. Многие из польских «жолнеров» и иностранных наемников были убиты разъярённой толпой. Немедленно был «сведён» с патриаршего престола Игнатий, которого обличили в «ереси папёжской» и отправили в Чудов монастырь, место весьма известное с точки зрения событий того времени. Впоследствии патриарха Игнатия церковь стала называть «лже-святителем». Продолжение следует

Редакция журнала поздравляет Геннадия Геннадиевича Мурикова с присвоением ему на Фестивале «Русский Still–2012» почетного звания «Автор – Стильное перо».

146

К 200-летию начала Отечественной войны 1812 года

В.В. Мелентьев Вместо предисловия Публикация журналом дневника брауншвейгца капитана Теодора фон Папета приурочена к 200-летнему юбилею Отечественной войны 1812 года. Этот исторический документ, лишь недавно оказавшийся в поле зрения специалистов и любителей российской военной истории, содержит записки командира роты вольтижеров фон Папета о его участии в походе на Москву в составе VIII армейского корпуса Великой Армии. Сейчас, когда исчерпано большинство русских источников о временах нашествия Наполеона на Россию, находка этого уникального документа, пережившего десятки войн и революций и сохраненного потомками, выглядит удивительно. Настоящая публикация осуществляется практически одновременно с выходом в свет в Париже ее французской версии, где также широко отмечается печальная (для Франции) годовщина «русского похода», стала возможной благодаря инициативе и активным действиям большого числа людей, проживающих в России, Германии и Франции. Прежде всего, конечно же, г-на Дитмара Хойслера, потомка капитана Папета, нынешнего владельца и хранителя дневника, выполнившего скрупулезную расшифровку его текста, писавшегося хоть и педантичным немецким офицеВладимир Владимирович Мелентьев, профессор Санкт-Пе­тер­бург­ ского государственного университета авиаприборостроения, автор не только многочисленных научных работ, но и значительного числа исто­ ри­ко-литературных публикаций.

147

ром, однако не за письменным столом, а в «военно-полевых» – бивуачных условиях. И это был не нынешний немецкий язык, а брауншвейгский диалект нижнегерманского языка, ныне практически исчезнувший из употребления. Огромный труд д-ра Д. Хойслера и в подготовке им специального сайта в Интернете http://www.amg-fnz.de/ quellen/papet/index.php, содержащего развернутые исторические и ситуационные комментарии к содержанию дневниковых записей его предку. Дитмар Хойслер и его жена Анетте Отметим также и вклад его на Бородинском поле жены – г-жи Анетте Хойслер, преподавательницы француз­ского языка в гимназии г. Карлсруэ, по нашей просьбе сделавшей перевод дневника с немецкого на французский, ибо изначально мы планировали двуязычное его издание в России. Обратим внимание и на тот факт, что французский язык не был родным для Теодора фон Папета, и его «галлицизмы», которыми он, как просвещенный европеец начала ХIХ века, он должен был, безусловно, использовать в своем дневнике, не всегда точны, и не все они понятны нынешним читателям. Их «расшифровку» выполнила проживающая во Франции M-me Olga Loukine, праправнучка великого С. П. Боткина, для которой все главные языки Европы являются почти родными. Полный перевод текста дневника капитана фон Папета на русский язык был осуществлен талантливым театральным художником Татьяной Мельниковой – большим знатоком немецкого и французского языков, и не только. Являясь одной из создательниц частного петербургского театра «Кукольный дом», она гастролирует по всему миру, играя спектакли для детей и взрослых на языке той страны, в которой они выступают. Д-р Дитмар Хойслер, понимая потенциально имеющийся интерес к запискам его предка российской общественности, дал свое согласие на их безвозмездную публикацию в России сразу же при первой нашей встрече и знакомстве с братьями Хойслерами. В 2009 году нам удалось опубликовать отдельные главы и выдержки из дневника капитана фон Папета в журнале Мино148

Потомки капитана Теодора фон Папета братья Иохен и Дитмар Хойслер (в центре снимка) на Бородинском поле, и их жены – Линда (слева) и – Анетте (справа)

бороны РФ «Военно-исторический вестник». А через год, благодаря энергичной поддержке выдающегося российского краеведа и историка Виктора Евгеньевича Кулакова, и в полном объеме в Смоленске в виде отдельной книги (Хмелитский сборник, выпуск 11, Смоленск 2010). Увы, тиражи этих изданий были очень незначительны – 400-500 экземпляров, что не соответствовало значимости этого важного исторического документа. Когда мы все уже активно включились в работу по изданию записок о походе на Москву Наполеона, приобретающих случайно журнал в киоске, публикация вдруг оказалась под угрозой срыва. Как выяснилось, в нынешних условиях рынка требовалось согласование с французским ее издателем, к которому переходят все права на рукопись после ее публикации г-ном Д. Хойслером в этом году во Франции! Криминально-детективная история! Как быть? Что делать? Ситуации критическая, нам нынешним русским прежде незнакомая. Да и сроки юбилея поджимают! Помог «разрулить» проблему все же тот же многоуважаемый г-н Дитмар Хойслер, за что мы ему чрезвычайно признательны. Благодаря его настойчивым усилиям, после достаточно пространной переписки он добился согласия французов на публикацию дневника, но… только на русском языке!

149

Достоинством дневниковых записей Теодора фон Папета является добросовестность описания событий печально знаменитого многоплеменного похода европейцев на Россию, непосредственным участником которых он оказался. События даются в их временной последовательности практически без пропуска с 19 мая 1812 г., когда фон Папет прибывает в свой полк в район Варшавы, вплоть до 19 января 1813 г., когда остатки гибнущей наполеоновской армии оказываются за пределами России. Замечательно, что дается только констатация фактов и события практически не комментируются автором. Необычность записок фон Папета, что поход Наполеона описывается глазами очень доброжелательного и любознательного человека. При всей документальной краткости поражает, сколько в них места занимают, казалось бы, «сторонние» заметки и наблюдения, например, восхищение «прелестной красотой» (собственная его ремарка) русских церквей. Примечательно, что один из трех рисунков в его дневнике – это плансхема православной церкви в деревне Борисово, находящейся близ Вереи. Капитан фон Папет неплохо образован, но у него есть постоянное желание расширять круг своих знаний, о чем свидетельствуют развернутые выписки из истории Москвы, его наблюдения за природой, этнографические и бытовые зарисовки. Он больше напоминает не солдата наемника, а немецкого искусствоведа или поэта романтика, «прикомандированного» к Великой армии, слагающего гимн красотам русской храмовой архитектуры, величию московского Кремля «со множеством башен, украшенных позолоченными главками». Набалдашниками (Knöpfen), как их «утилитарно» образно называет по немецки фон Папет. Издание на русском языке полного текста дневника участника похода на Москву с оригинальными рисунками автора и подробными комментариями к тексту являет собой событие в культурной жизни России. Оно расширяет имеющиеся представления о кампании 1812 года, способствует узнаванию жизни и традиций нашей страны, увиденной «со стороны» глазами «чужого» нам человека – иностранца. Настоящая публикация ориентирована не только на знатоков наполеоновской эпохи, но и на широкую аудиторию любителей российской истории, поэтому комментарии д-ра Д. Хойслера были существенно расширены и дополнены известным петербургским философом, историком и публицистом В. Г. Рохмистровым.

150

КАРЛСРУЭСКАЯ НАХОДКА ИЛИ «МЕД И ДЕГОТЬ» В ЛЮБОВНОМ ТРЕУГОЛЬНИКЕ РОССИЯ – ФРАНЦИЯ – ГЕРМАНИЯ В конце апреля 2007 года, по приглашению Европейского Космического Агентства (ESA) я оказался в Австрии в Зальцбурге, чтобы представить там доклад о результатах моих исследований в области спутниковой диагностики морского льда в районах репродукции гренландского тюленя в Белом море. Город Моцарта красив, уютен, прелестная барочная архитектура, дворцы, соборы, музеи, музыка. Прекрасные сонаты великого австрийца для скрипки и альта в высококлассном профессиональном исполнении звучат прямо на улицах. Присматриваюсь – милые улыбчатые славянские лица, «шапка» по кругу на развернутом футляре. Прислушиваюсь к разговору в паузах – наши русские! Приятно, конечно же. Но и обидно – «за державу»! Затем прием и концерт для участников высокого научного собрания в городской ратуше, где нам рассказывают о непростой судьбе композитора и о том, как незадолго до его рождения здесь на берегах реки Зальцах проходили жестокие гонения лютеран. Когда десятки тысяч граждан Зальцбурга переселялись сначала в Пруссию, а затем – во времена императрицы Анны Иоанновны и к нам в российскую Прибалтику, в Курляндию, преподнесенную ей в качестве приданного российскому государству, при восхождении на царский трон. В России местных уроженцев принимали с распростертыми объятиями! После окончания конференции мой давний друг д-р Йохен Хойслер, занимающийся изучением российско-германских культурных и инженерно-технических связей, с которым мы уже несколько лет договаривались о встрече у него на родине, приглашает меня хотя бы на несколько дней заехать к нему в Нюрнберг в гости. Благо, что Зальцбург – «город соли» расположен всего в пяти километрах от германской границы. Да, и вообще у них там в Европе, по нашим российским меркам, все рядом. Доктор Хойслер интереснейший человек, сыгравший ключевую роль в том, что дневник капитана Теодора фон Папета попал к нам в Россию. Йохен – специалист в области электронного приборостроения, всю свою жизнь проработавший на фирме Сименс. Но главная отличительная его черта – он величайший патриот своего родного «свободолюбивого» города. Так что, по сию пору он переживает, что в результате наполеоновских войн Нюрнберг лишился статуса вольного имперского города, подчинявшегося только германскому кайзеру.

151

Нюрнберг, как я теперь хорошо знаю из его рассказов, никакая не Бавария, а уникальный по своей культурной и исторической значимости для всей Германии франконский город. А сама Франкония (нем. Franken) – это земля удивительная по красоте и замечательным творениям человеческого гения, которая во все времена была свободна, рождая великие умы и великие таланты. Даже язык общения на территории Франконии особенный, отличный от баварского – восточнофранкский диалект немецкого языка. Хотя Франкония и прекратила свое самостоятельное существование, и все ее три составные части входят в состав федеральной земли Бавария, но «настоящие» франконцы – такие, как мой Йохен, сохраняют собственное «региональное» национальное самосознание и не относят себя к баварцам. Свободолюбие и самостоятельность мышления сохраняли и герои его статей и очерков, когда они работали у нас в России. И, как рассказывает мой немецкий друг, часто это им причиняло большие неприятности. Сам же д-р Йохен Хойслер здесь в новой России не просто известен, но и знаменит своими интереснейшими докладами на многих международных конференциях и многочисленными публикациями, историко-художественными очерками о жизни и деятельности целой плеяды выдающихся франконских немцев, по «зову сердца» или по воле случая переселившихся в нашу страну и много сделавших для ее пользы и процветания. Невозможно перечислять всех героев очерков д-ра Хойсле­ра – франконцев и русских людей с немецкими или французскими добавками в крови, сумевших реализовать себя достойно в благодатных условиях старой России. Кто-то из них, славно здесь потрудившись, сделав или даже не сделав свой капитал, затем уехал умирать на родину, но очень многие и «свой приют последний» нашли в российской земле. И не только в петербуржской. Честь и хвала их замечательным деяниям! Наверное, нет в мире человека, который не знал и не любил Санкт-Петербурга, не восторгался красотами «узоров оград чугунных» его дворцов и парков, изыском решеток на балконах, флюгеров и флагштоков, балюстрад, парадных входных навесов и арок въездных ворот, придающих своеобразное очарование нашему городу. Но мало, кто знает, что многие из этих замечательных художественных творений сработаны руками нюрнбержца Карла Винклера. И что само искусство художественной ковки было завезено в Россию именно этим великим мастером, уроженцем Нюрнберга. Прекрасные часы – куранты на башнях доминантных строений Петербурга – Петропавловской крепости, Московского вок152

зала, Городской думы, как и многие другие подобные сооружения в ближних и далеких российских городах и на железнодорожных станциях – это искусные работы Франца Винтера, нюрнбержского часовщика, многие десятилетия трудившегося в России. Среди героев очерков д-ра Й. Хойслера и такие выдающиеся военные инженеры как граф Густав Егорович Струве, его брат Аманд и их компаньон – «московский 1-й гильдии купец» – тоже русский немец А. И. Лессинг. Эти люди стали пионерами российского мосто-, паровозо- и судостроении, основателями, как указано в соответствующем рескрипте императора Александра III, знаменитого машиностроительного завода в Коломне, работавшего, замечу, весьма успешно на Россию как во времена дружбы, так и ее противостояния с западом. Подход д-ра Й. Хойслера к изучению истории российскогерманских связей необычен. Сам он опытный высококлассный инженер и поэтому смотрит на проблему культурно-исторических исследований нестандартно – так скажем, с «инженерно-тех­ни­ ческой» точки зрения. То есть так, как «нормальные» профессиональные историки в силу специфики их образования смотреть не могут и не умеют. Интерес к России, и именно в контексте сопоставления развития инженерной мысли здесь и в Германии, возник у него давно – с командировки во времена хрущевской «оттепели» в тогдашний Ленинград по международному обмену между СССР и Западной Германией (оказывается, был, и такой тонкий ручеек связи России с западом). Именно тогда студентом он попал на стажировку в Ленинградский электротехнический институт имени В. И. Ульянова (Ленина). Появилась тогда в биографии у Йохена русская студенческая «общага» ЛЭТИ на Вяземском переулке, где молодой человек «познал» многие реалии нашей советской жизни, неплохо освоил русский язык, услышал разные молодежные словечки, «приколы», как их называют мои нынешние студенты. Знакомился с людьми, узнавал наши обычаи и привычки, смотрел на нас и наш город с интересом и любопытством, даже с симпатией, но видел все это, безусловно, глазами западного немца. Интересовался производством, технологическими достижениями в электротехнике. Что-то здесь ему нравилось, что-то не очень. Но в итоге он проникся интересом к России, к русским, и сохранил его до выхода на пенсию, когда и занялся своими поисками в архивах России и Германии. Портретных изображений Теодора фон Папета, умершего от ран задолго до изобретения фотографии, увы, не сохранилось (по крайней мере, пока они нам не известны). Но когда я размышляю, 153

какой он был, как выглядел, то представляю его похожим именно на моего немецкого друга Йохена, праправнучатого единокровного племянника капитана брауншвейгца – улыбчатого, полного энергии и интереса к жизни. Глаза его всегда сияют. Он доброжелателен, открыт людям, любопытен до всего нового и интересного. Он «застрельщик» множества хороших добрых дел, в круг его инициатив, в орбиту его деятельности вовлечены десятки, даже сотни людей по всей России. Мы – его друзья, эту его активность называем плюс «хойслеризация» всей страны! Он напоминает готовую разогнуться в любой момент пружину. Сухой поджарый, любитель пеших прогулок в горы, велосипедист, по принципиальным соображениям пренебрегающий автомобилем (для моторизованной Германии случай исключительный). Подобно командиру роты «вольтижеров» – «застрельщиков атак» он небольшого роста – отнюдь не гренадер! Именно таких, я думаю, как д-р Хойслер, в наполеоновские времена и набирали в вольтижеры, руководствуясь принципом комплектации армии по темпераменту и небольшому росту. В порядке просветительства кратко расскажу об этом, поскольку сам еще недавно понятия не имел, что это за армейские подразделения и каково их назначение. Вольтижеры (франц. voltigeurs) – легкая элитная пехота, специально натренированная в меткой стрельбе и ведении разведки, предназначенная быть в авангарде стрелковой цепи в качестве инициаторов атак других подразделений. Вольтижеры – гениальное изобретение «коротышки» Наполеона Бонапарта. До этого в пехоту набирались только рослые могучие и сильные рекруты, способные сражаться в рукопашном штыковом бою – их и в России тоже называли гренадерами. Однако за годы непрерывных наполеоновских сражений число «больших» высокорослых людей в Европе заметно поубавилось, поэтому и возникла идея создать подразделения легких пехотинцев. И набирать в них молодых ребят, которые, увы, не вышли ростом, но ловких и умелых, храбрых и отважных, бесстрашных, способных устоять в передовой цепи в бою под жесточайшим неприятельским огнем. Но при этом и сами они должны быть меткими стрелками. Максимальный рост для вольтижера не мог быть выше 159,7 см и 162,4 см – для офицеров. Такого роста и «мой» д-р Йохен Хойслер, и именно таким, я думаю, был и капитан фон Папет. Хитроумный корсиканец этим нововведением убивал сразу двух зайцев. Снижение планки роста для призывников по всем пределам покоренной им Европы позволило ему: а) заметно улучшить тактические возможности пехоты, б) резко поднять численность Великой Армии, набирая ежегодно 40 тысяч ловких 154

миниатюрных «маленьких» солдатиков. Цвет мундира вольтижеров был вначале синим, затем его заменили на белый. Но из-за сильной маркости они вечно выглядели грязными, поэтому Наполеон вернул им прежний цвет, так что Теодор фон Папет двигался в Россию в синей форме. Для людей сугубо штатских замечу, что введение в тогдашних армиях различий в цвете одежды было необходимо для управления войсками. Радио и спутниковой связи тогда еще не «напридумывали», и генералитету, чтобы играть в войну – «в солдатики», было необходимо хоть как-то различать различные свои, а также и вражеские подразделения. В конечном счете, военным гением Наполеона вольтижерские роты стали выполнять важнейшие задачи «огневого прикрытия» гигантов гренадеров и фузилеров – гранатометчиков. Использовали их для «выбивания» офицерского состава врага и для обороны важнейших «ключевых» объектов на поле боя. Эти действия своего подразделения вольтижеров даются Папетом при описании битвы под Можайском (Бородино). Я в Нюрнберге не в первый раз. За три года до этого на Жигулях 6-й модели мы решили поехать в Африку – там на Средиземном море есть два небольших анклава – бывшие испанские колонии, где действует шенгенская виза. Для меня Африка – не только доктор Айболит из нашего детства, но и то место, где, как мы предполагали, были похоронены мой дед и моя прабабушка, покинувшие Россию в большевистскую революцию. Зов крови, желание выполнить то, о чем мечтали, но не надеялись и даже не могли помыслить все годы советской власти мои родные – найти могилы предков. Так вот тогда в дороге «для расширения кругозора» мы посещали самые интересные места в Европе, среди которых одним из первых я всегда считал и Нюрнберг. За тысячелетнюю историю Нюрнберг пережил 30 императоров и королей, Тридцатилетнюю войну, чуму, инквизицию, католицизм, реформацию и принятие лютеранства, когда Франкония была разорена, и по ее дорогам бродили тысячи беженцев. Гуляя по его узким улочкам, любуясь живописными «старинными» фахверковыми домами, трудно себе даже представить, что все это «новодел» – после Второй мировой войны Нюрнберг оказался пол­ностью в развалинах. В Нюрнберге в гостях у Йохана и его жены Линде, я только поражался размаху его деятельности и его результатам. Его прекрасно знают русские архивные работники Москвы и Петербурга, Ижевска, Екатеринбурга (в большинстве своем – высокообразованные дамы!). Его приездам бесконечно рады музейщики в Клину, в Коломне, в Царском Селе, в далекой мало кому даже в России известной удивительной историей и архитектурой нижегородской 155

Выксе. Он получает письма с Чукотки и Камчатки, в которых его благодарят за поддержку культуры коренных народов севера и сохранение палеоазиатских языков. Он приглашает к себе в гости в свой прекрасный Нюрнберг камчатских ительменов, алюторцев, коряков (камчадалов, как их обидно и неправильно, называют порой столичные «великороссы»). Мы ведем беседы, а Линде, тем временем готовит для нас знаменитые нюренбергские колбаски, приготовлямые в бульоне из маленьких луковиц (так называемые «блауэ ципфель» – «синенькие хвостики») с добавкой уксуса, настоянного на ароматных травах. Угощает нас другими местными деликатесами. Она дизайнер, и стены их дома украшены различными очень оригинальными ее художественными работами из стекла, бумаги и дерева. Любуясь всеми этими «придумками» и хитроумными изобретениями, я обращаю внимание хозяев на два парных портрета в старинных рамах, висящих над диваном над головою Йохена, которые уже с начала вечера не давали мне покоя, и спрашиваю, кто эти люди. «О, это, мой четырежды прадед Фридрих Хойслер и его же­на – моя прабабушка Агата, урожденная фон Папет. Она имела итальянские корни, а он был офицер. Сражался против Наполеона, о котором мы в этот вечер много говорили, принимал участие в рейде знаменитых богемских «ночных разбойников» – черных егерей полковника Люцова, опустошавших наполеоновские тылы. И тут же добавляет: «Вы не поверите, но другой наш предок – брат Агаты – Теодор – тоже профессионал военный – воевал под знаменами «корсиканца». Участвовал в битве при Ватерлоо, где был ранен и от полученных там ран скончался. Русским это, наверное, интересно, но он участвовал в походе на Москву, и оставил об этом записки». Интересно – не то слово! Меня, как обожгло, и я, подобно охотничьей собаке, сделал стойку: «А где находятся эти записки?».

– В Карлсруэ – у моего младшего брат Дитмара. Он адвокат. Недавно вышел на пенсию, и сейчас серьезно занимается историей семьи и рода Хойслеров, – объясняет Йохен.

– А нельзя ли его увидеть, – осторожно спрашиваю я.

– Какие проблемы – сейчас позвоним! Набирает телефон – немецкий я знаю лишь немного, но смысл разговора понимаю. Вначале идет краткое объяснение, кто я таков и откуда «свалился» братьям на голову. Затем много раз повторяющееся: «Да, да, да!», и трубка вешается.

– Это возможно, и если Вы готовы, – обращается ко мне порусски Йохан. До этого мы говорили временами по-английски, 156

если глубинный смысл фразы вдруг становился не понятным. – Если Вы сможете, то завтра утром брат готов принять Вас у себя. Я буквально опешил – стоило мне лишь заикнуться, и дело сделано: «вы выезжаете, вас встретят, покажут, расскажут, объяснят!». Да, – зря мы когда-то разругались с немцами! Назавтра в 9.11 тик в тик прибытие поезда в Карлсруэ, встреча на вокзале, брат Дитмар – спортивный стройный, подтянутый, и тоже невысокий, и тоже – с первого же взгляда видно, что приятный приветливый человек. Далее – машина, пешеходная экскурсия по расходящимся лучами улицам – аллеям в центральной части города. Оказывается, баденский маркграф, подобно нашему царю Петру, «придумал» эту новую свою столицу, увидав ее во сне. По легенде, однажды на охоте, устав преследовать благородного оленя, он прилег для отдыха – тогда-то и приснился ему сказочный дворец, прекрасный парк и город Солнца. Граф решил «материализовать» свои видения и выстроить приснившийся ему чудесный город-веер. Решил и сделал, исполнил в камне свою «придумку». Так что и само название Карлсруэ и поныне напоминает людям о «виртуальном» том событии: «Карл» – имя маркграфа, «Руэ» – по-немецки покой и отдых. Ну, а затем, приятно познакомившись во время многочасового осмотра достопримечательностей «баденского Версаля», который, по замыслу его основателя, должен был стать образцом города будущего, в котором царили бы всеобщая гармония, мир, равноправие, свобода, мы едем к господину Хойслеру почти что, как «к себе» домой. Красивый двухэтажный дом, милая хозяйка Аннетта – преподавательница французского языка. На столе в гостиной нас уже ждет обед и бутылка рейнского вина. Хозяин знает мой интерес и цели моего приезда, поэтому мы переходим к наполеоновской эпохе и сложным взаимоотношениям Бадена с Россией, когда баденский маркграф, примкнув к союзу с французским императором, отправил свои войска в поход 1812 года. ХIV армейский корпус Великой Армии целиком состоял из баденских и вюртембергских дивизий. В «обмен» на это он получил из рук Наполеона корону великого герцога и удвоил территорию владений за счет «подаренных» с «барского плеча» Констанцы, Страсбурга и части Базеля. Тогда же внук великого герцога женился на приемной дочери Наполеона Стефании Богарне, а баденская принцесса Луиза Мария Августа стала нашей русской императрицей Елизаветой Алексеевной. Благодаря этому родственному союзу с царем Александром I, герцогству удалось удержать свои позиции и по157

сле разгрома Наполеона, когда многие германские княжества исчезли с карты Европы. Но вот обед заканчивается, и приходит очередь дневника фон Папета. Мы перемещаемся в соседнюю комнату – адвокатский кабинет, весь заставленный шкафами с книгами. Хозяин дома открывает один из них и вынимает небольшую красивую коробку, в которой и находится вожделенная карманного формата книга в обложке темной мягкой кожи. Здесь же вместе с оригиналом хранится и отсканированная на компьютере цифровая распечатка. С осторожностью беру в руки этот исторический документ, побывавший в 1812 году в горящей Москве, бережно укладываю его на рабочий стол и с трепетом и волнением начинаю рассматривать последовательно каждую станицу. Их около 50-ти. Какой великий труд и какое усердие того, кто все это сочинил. Вспомним еще раз, кто такие вольтижеры – «застрельщики» атак, всегда готовые к исполнению приказа: «Выше голову и тверже шаг! Движение только вперед!». Вспомним, что капитан фон Папет писал свои записки не за письменным столом. Страницы дневника заполнялись вечерами у костра, ранним утром с восходом солнца, на привалах в минуты кратких перерывов долгих пеших переходов или, наоборот, стремительных марш-бросков. Поэтому, хотя их автор был аккуратным педантичным немцем, но и у него случались неточности, описки, появлялись исправления, зачеркивания текста. Какую колоссальную дотошную и кропотливую работу пришлось проделать потомку Теодора Папета, чтобы понять все это, в том числе и разобрать, простите, и его каракули. И еще. Ведь, все это было написано на ныне практически исчезнувшем «брауншвейгском» языке, с которого он перевел дневник на нынешний немецкий. Но и это еще не все. Помимо неблагодарной черновой работы по расшифровке текста, Дитмар сделал и развернутые комментарии, поместив их в Интернете на соответствующем сайте семьи Хойслеров: http://www.amg-fnz.de/quellen/papet/ einleitung.htm. Первая моя реакция – надо сделать все, чтобы об этой книге непременно узнали и у нас в России. «Да, там действительно много наблюдений, интересного для вас – русских», – соглашается хозяин дома, и тут же любезно добавляет, что это было бы ему приятно, и поэтому все права на издание книги он предоставит безвозмездно. Я с благодарностью принимаю это заявление господина Дитмара Хойслера: «Не за горами годовщина Отечественной войны 1812 года. И как было бы замечательно, сделать это издание на нескольких языках!».

158

Тут к разговору подключается Аннетта, милейшая жена хозяина дома: «Я преподаю французский в гимназии, поэтому, хотя работа здесь и немалая, но я готова сделать французскую версию. И тоже, конечно же, бесплатно!». Дело завертелось! По возвращении в Петербург, я начал тотчас же обзванивать знакомых и незнакомых мне людей. Позвонил, конечно же, и в Смоленск в Хмелиту, к которой у меня давнишняя симпатия, идущая еще от школьной любви к Грибоедову и к его «Горю от ума». В Петербурге за переводы дневника фон Папета с немецкого на русский взялась Татьяна Мельникова, отчества у артистов – простите, как и у больших политиков, почему-то не приняты. Таня – театральный художник, делает костюмы для их собственного «кооперативного» кукольного театра. Она прекрасно знает немецкий и французский, но более того, ведет свои спектакли на языке тех стран, куда на гастроли выезжает театр «Кукольный дом». Они объездили полмира – от Франции, Италии и Германии до Азербайджана и Кореи. Большую работу по составлению текста и подготовке научных комментариев Теодора фон Папета проделал известный петербуржский историк публицист-философ Владимир Геннадьевич Рохмистров. В их литературной обработке неоценимую помощь ему оказывала талантливая «авангардная» писательница М. Н. Барыкова. Скольких же, однако, прекрасных интереснейших людей мне довелось в итоге встретить благодаря и «через» капитана Папета. Совсем недавно в состав «интернационального» коллектива «ограниченного контингента» энтузиастов влилась M-me Olga LOUKINE, «русская француженка», которая выполнила правку французской версии дневника и приняла участие в подготовке «summary». А также – это вообще фантастика – корректировку французского и самого фон Папета. Не надо забывать, что он не был для него родным. Хочу отметить и поблагодарить выдающегося российского «музейщика» Виктора Евгеньевича Кулакова, директора Государственного Музея-заповедника «Хмелита», первым в России осуществившего издание полного текста дневника капитана Теодора фон Папета. С Виктором Евгеньевичем я познакомился давно, но случилось это необычным образом – заочно. Когда-то, в советские еще времена, открыв случайно попавшую мне газету «Известия», я вдруг обнаружил коротенькое в один абзац сообщение, что где-то под Вязьмой живет какой-то фантазер-идеалист, который собирается восстанавливать из руин имение Грибоедова – моего любимого пи159

сателя, в котором будет раздел и о поэте «любомудре» Хомякове – религиозном философе, одном из главных идеологов славянофильства. До этого неведомое мне название «Хмелита» запомнилось, в нем было что-то очень русское, манящее просторами, пьянящее хмельное. Захотелось непременно когда-нибудь туда поехать, познакомиться, увидеть человека энтузиаста, великие труды которого направлены на спасение культурного и духовного наследия России. И вот, похоже, наконец, мои мечты сбываются, и через капитана роты вольтижеров брауншвейгца Теодора фон Папета и его записок о походе Наполеона на Москву судьба нас сводит. И, наконец, в заключение хочу поблагодарить СПб ООК «Аврора», преодолевшую все трудности рыночных отношений и «международного разделения труда и капитала», и осуществившую публикацию журнальной версии дневника Теодора фон Папета в год 200-летнего юбилея Отечественной войны 1812 года.

Т. В. фон Папет, капитан ПОХОД НАПОЛЕОНА НА МОСКВУ ГЛАЗАМИ КАПИТАНА ТЕОДОРА ФОН ПАПЕТА, СОЛДАТА – НАЕМНИКА И ЛЮБОЗНАТЕЛЬНОГО ЧЕЛОВЕКА

Дневник1 МАЙ 19 [мая] Я получил из батальонного штаба приказ немедленно отправиться с оружием и вещами в Гуру-Кальварью2 (Gorau), где мне 1 Перевод с немецкого Т. Ю. Мельниковой, комментарии д-ра Дитмара Хойслера и В. Г. Рохмистрова, редактор журнальной версии проф. В. В. Мелентьев. Право на публикацию полного текста журнальной версии русского перевода дневника, а также фотографий его обложек, рисунков, выполненных рукой капитана Теодора фон Папета, а также отдельных страниц текста, безвозмездно передано издательству «Аврора» г-ном Д. Хойслером (письмо от July 26, 2012).

2 Гура-Кальварья – городок, расположенный в 30 км к юго-востоку от Варшавы. Лоссберг: «С 17 апреля армия сосредоточилась на левом берегу Вислы вокруг Варшавы, где находится главная квартира Вандама» (Лоссберг Ф. В. Письма вестфальского штаб-офицера. М., 2003. С. 9). Доминик ЖозефРене Вандам (1770–1830) – граф фон Юнебургский (1809), генерал.

160

предстояло узнать о дальнейшем маршруте. Третий пехотный полк оказался уже собранным, и тотчас по моем прибытии мы выступили в путь и перед Гурой по наведенному понтонному мосту переправились через Вислу. На том берегу Вислы было насыпано предмостное укрепление для улучшения его обороны. От него мы четверть часа двигались до ближайшей деревни, где и получили нашу дислокацию. Штаб 3-го полка и 3-й роты находился в Гусине, а штаб 2-го батальона 2-го гренадерского полка и моей роты в Собене Бискупе. Местность здесь такая же песчаная, как и на том берегу Вислы, но более плодородная и равнинная. Первая страница дневника Хлеба стоят превосходно и дают надежду на хороший урожай. Все офицеры расквартированы у местного дворянина по фамилии Тишицкий.

20 [мая] Дважды проводили учения – утром и вечером. Здешние жители пострадали меньше и все еще в своих квартирах, солдаты тоже живут в их жилищах. Местечко выстроено дурно. Половина деревень окружена непроходимыми болотами.

21 [мая] В связи с тем, что наша 2-я рота передислоцировалась в другую деревню, а я поменял квартиру, учения проводили только один раз. Все саперы посланы выравнивать площадку, где Е. В.1 будет делать смотр нашим войскам.

22 [мая] Из-за дождливой погоды учений не было.

1 Его Величество король Иероним – Жером Бонапарт (1784-1860) – король Вестфалии (1807-1813), младший брат Наполеона Бонапарта.

161

23 [мая] Получил приказ стрелять по мишеням из расчета по пять патронов на человека, которые я тоже, несмотря на плохую погоду, истратил. Только караул в стрельбах не участвовал. Вечером мной был получен капитанский патент.

24 [мая] Я отправился верхом к полковнику (Бернару из 3-го полка) в Гусин, чтобы поблагодарить его, и утвердить получение 2-й роты вольтижеров1.

25 [мая] Стреляли по пяти патронов караульные. Погода была так себе, а результаты стрельбы очень хороши.

26 [мая] Один раз проводили учение, и я делал легкие маневры.

27 [мая] Как обычно, были учения.

28 и 29 мая idem2.

30 [мая] Вторая рота получила приказ выступить в Гуру, где мост через Вислу был поврежден течением, и привести его в рабочее со1 Рота, которой командовал Теодор фон Папет, была включена в структуру Великой армии следующим образом: VIII армейский корпус под командованием генерала Вандама (с 30 июля 1812 г. заменен генералом Жюно, герцогом Абрантским), 1-я вестфальская = 23-я французская дивизия (фон Охс, позже – Тарро), 2-я бригада (фон Вилькенберг), 3-й линейный пехотный полк, 2-й батальон, вольтижерская рота фон Папета (Luensemann, Fritz: die Armee des Koenigreichs Westphalen 1807-1913, Berlin 1935). Вольтижеры во французской армии были рядовым составом элитной роты левого крыла батальона, который использовался в рассеянном строю. Для этого собирались самые ловкие люди и лучшие стрелки, но не выше 160 см ростом. По регламенту должны были следовать впереди войск на 300 туазов (600 м). Были введены Наполеоном в 1803 г. и поначалу образовывали самостоятельную роту, но позже были присоединены к батальонам. Упразднены Наполеоном III в 1868 г. В русской армии им соответствовали егеря.

2 То же самое (лат.)

162

стояние. Мы застали там 1-й батальон (2-го полка), который сразу по нашем прибытии возвратился к месту своего расположения. Нашим людям были поручены работы на мосту и на предмостном укреплении, построенном для обороны.

31 [мая] Мы были вновь сменены 1-м батальоном, и вернулись к месту расположения. ИЮНЬ 1 [июня] Около 12 часов ночи получили приказ тотчас всем выступить и отправиться в Карчев, где мы должны были завершить оборонительные сооружения, насыпанные для прикрытия находящегося там обоза. Это место расположено в трех часах от наших квартир и в четверти часа за городишком Карчевым. Город населен одними евреями и довольно хорошо выстроен. Укрепление возведено на двух холмах, соединенных друг с другом насыпями. На них установлены два орудия, перекрывающие местность.

2 [июня] В 8 утра мы получили приказ генерала Вандама1 направиться в Отвоцк-Вельки, чтобы подготовиться к завтрашнему смотру перед королем [Жеромом]. Это место в получасе от Карчева. Там же находится замок графов Потоцких, расположенный очень красиво, но сильно обветшавший. Местечко выстроено значительно лучше, чем остальные польские деревни. Двинулись отсюда в парадной форме, в суконных брюках и черных гамашах, прошли маршем через Гуру на то самое место, где однажды уже генерал Вандам делал нам смотр. Здесь мы ожи1 Доминик Жозеф-Рене Вандам (1770-1830) – граф фон Юнебургский (1809), генерал (с 1793 г.), командующий 8-м армейским корпусом, был отозван по причине разногласий с королем Жеромом по вопросу снабжения армии, вследствие недостатка которого войска были вынуждены перейти на самообеспечение и нарушение дисциплины. В 1813 г. участвовал в сражениях при Абендсберге и Экмюле, но 19 августа под Кульмом был разбит и взят в плен. Отличался чрезмерной жестокостью. Во время Ста дней примкнул к Наполеону, но потом перешел на сторону Бурбонов. В 1816 г. был изгнан из Франции и закончил дни в Северной Америке.

163

дали короля [Жерома], который прибыл через полчаса, приказал полкам побатальонно проделать маневры, ходить строем и остался, кажется, очень доволен. В 2 часа вернулись в место расположения.

3 [июня] День отдыха.

4 [июня] idem.

5 [июня] Около 3½ мы по приказу дивизионного генерала отправились к месту сбора полка, который, естественно, стоял у Карчева. Оттуда мы отправились на соединение со 2-й бригадой в деревушку, название которой я забыл. Около 12½ выступили мы и оттуда и прибыли в Niunsobio, где находится превосходный замок барона фон Мальтица. Вторая (24-я) дивизия расположилась лагерем в получасе от маленького польского городка Окунев в четырех часах от Варшавы на равнине.1 С тыла у нас были деревья, так что нам было недалеко таскать материал для постройки шалашей2. Земля в этой местности откровенно дурна. На всем протяжении сегодняшнего марша нам встретилось мало деревень и все в очень плохом состоянии. Здесь не найти ничего кроме леса и песчаных полей, где утопаешь в песке по щиколотку.

6-7 [июня] Возились над завершением шалашей.

8 [июня] День отдыха.

9 [июня] Полковые учения.

10 [июня] День отдыха 11 [июня] id.

1 2

Заметка на полях – Деревня Collin. Во французской армии не использовались палатки.

164

12 [июня] Был дивизионный смотр, которым Е. В. [король Жером] остался чрезвычайно доволен и дал это понять, выдав солдатам Gratification1 для улучшения довольствия.

13 [июня] Проходили бригадные учения.

14 [июня] По случаю воскресения учений не было.

15 [июня] Дневка.

16 [июня] id.

17 [июня] Около 2 часов ночи получили приказ сняться с места, чтобы уступить его саксонцам2, которые тотчас по нашем отбытии его заняли. Теперешнее наше место назначения – Сероцк, лежащий в десяти часах отсюда. После двухчасового марша мы прошли деревню Кобылка, в которой находится очень красивый монастырь, некогда принадлежавший иезуитам, а теперь бернардинцам. Церковь выстроена в древнеримском стиле и очень хороша. На половине пути мы задержались на два часа у очень маленького городка Радзымин для приготовления пищи. Около 3-х часов пополудни мы выступили и к 9-ти часам вечера были у Сероцка, после чего перешли около этого городка реку Нарев, там расположено оборонительное сооружение для защиты находящегося здесь деревянного моста. Само местечко расположено вплотную к реке, а не прилегающие к реке стороны все защищены окопами. Его оборона организована вполне прилично. Мы устроили стоянку перед городом. Весь путь до этого места был большей частью песчаным. Местность плодородна, потому что нам встретилось несколько хороших деревень. Чрезвычайно много леса.

18 [июня] Выступили около 7 часов, после того, как получили 4-хдневный запас муки. Стояла непереносимая духота, по счастью смягчен1 Денежное вознаграждение (фр.) Папет на немецкий манер пишет это существительное с большой буквы.

2 Саксонцы образовывали VII корпус под командованием генерала Ренье.

165

ная приближающейся грозой. Около 4-х часов пополудни достигли Пултуска, известного происшедшим здесь сражением1 и на противоположном берегу реки укрепленного. Он построен плохо и расположен вплотную к Нареву. Пришли в лагерь на той стороне реки.

19 [июня] День отдыха.

20 [июня] Здесь мы сначала получили муки на 6 дней и должны были распределить ее личному составу, поэтому выступили лишь в 6 утра. Духота невыносимая. Местность сильно пострадала от войны и очень бедна. Деревень очень мало, также как и воды. Около 5 ½ прибыли в наш лагерь, расположенный между двух деревень Ружан и Селюнь. В последней остановился у местного пастора король [Жером].

21-22 [июня] Около ½ 3 утра выступили. Погода была та же, что и на предыдущем марше. У маленькой деревеньки, название которой выпало из моей памяти, мы перешли маленькую речку Омулев и через ¼ часа пришли в лагерь при Остроленке, городке по ту сторону Нарева. Дорога была песчаная и повсюду лес.

23 [июня] Отдых до 9 вечера, когда мы выступили и всю ночь напролет шли маршем, так как днем слишком сильная жара. Утром в 9½ пришли в лагерь, находящийся вблизи Новогруда, маленького городка по ту сторону Нарева.

24 [июня]2 Около 2-х часов выступили. Мы обошли левый фланг, вследствие чего я оказался в голове3 колонны. Мы шли, держась все время вдоль реки, справа от Нарева. На высоте Новогруда переш1 Сражение под Пултуском между русскими и французами состоялось 26.12.1806 г. Исход битвы признается неоднозначным. Также в 1703 г. здесь произошла битва, в которой Карл XII Шведский одержал победу над поляками и саксонцами.

2 В этот день французская армия приступила к переправе через Неман, началось вторжение в Россию; VIII корпус переправился 2 июля.

3 Слово «голова» написано по-французски – tête.

166

ли рукав этой реки по деревянному мосту. Марш длился 4 часа, после чего мы устроили бивак на лугу возле Тишки [– Лабно]. Местность песчаная и более гориста. Деревенька, где находилась штаб-квартира генерала бригады [2-я бригада, граф фон Викенберг] и где мы разбили наш лагерь, называется Тишки [– Лабно]1.

25 [июня] Около часа ночи вышли и около 2-х часов пришли в Щучин, польский город, где мы устроили бивак.

26 [июня] Проводили смотр всей дивизией в парадной форме перед генералом Вандамом, где нам было прочитано объявление Францией войны России2, после чего мы, выслушав его собственную краткую речь, обращенную к нам, высокородным офицерам3, возвратились в лагерь. Заметка на полях – Тишки[–Лабно]. Приказ Наполеона при переходе армии через Неман: «Солдаты! Вторая польская война началась. Первая окончилась во Фридланде и в Тильзите. В Тильзите Россия поклялась быть в вечном союзе с Франциею и в войне с Англиею. Ныне она нарушает свои клятвы. Она не желает дать никакого объяснения в странных своих поступках, покуда французские орлы не отойдут за Рейн и тем не покинут своих союзников на ее произвол. Россия увлечена роком. Судьбы ее должны свершиться. Не думает ли она, что мы переродились? Или мы более уже не солдаты Аустерлица? Она постановляет нас между бесчестием и войною. Выбор не может быть сомнителен. Идем же вперед, перейдем Неман, внесем войну в ее пределы. Вторая польская война будет для французского оружия столь же славна, как и первая. Но мир, который мы заключим, принесет с собою и ручательство за себя и положит конец гибельному влиянию России, которое она в течение пятидесяти лет оказывала на дела Европы. Наполеон». («Отечественная война 1812 г.» Сб. документов и материалов М.Л. Изд-во АН СССР, 1941, стр. 14).

3 У Папета «Hg. Off.” – сокращенное устаревшее «Hochwohlgeboren» – «высокородные» офицеры. После чтения приказа, как вспоминал Ф. Гиссе, «Вандам еще со своей стороны с присущей ему силой голоса грянул: “Наполеон перешел Неман 24-го числа сего месяца и оттеснил русских. Теперь мы идем вперед и победим. В 2-3 месяца все будет кончено! Тот, кто не имел мужества и сердца сражаться, тот еще вчера повесил свою шпагу в бараке и обратился в бегство!” На это язвительное замечание было отвечено трехразовым “Vive L’Impereur!”». (Giesse F. Kassel-Moskau-Kustrin. Tagebuch. Leipzig.

1912. S. 53-57; пер. А.В. Попов).

1 2

167

В 9 вечера вышли отсюда на марш. В 10 прошли маленький польский городок, и в 9 утра 27 июня пришли в Райгруд, от которого шагали еще час и, наконец, среди прекрасного пшеничного поля устроили себе бивак. Местность вокруг этого городка также плодородна и прекрасна, есть хотя бы больше разнообразия для глаз. Горы здесь хотя и невысоки, но все-таки для Польши и это редкость. Между прочим, дорога сюда была дурна и песчана. Первая половина пути, по которому мы шли, не заслуживает именоваться ничем, как пустыней, в которой не встречалось ничего, кроме песчаных полей и сосен.

28 [июня]1 Поскольку целый день шел дождь, мы вышли только в 6 утра. Сегодняшний марш был коротким – только 4 часа, до Августова, маленького городка, которого мы даже не пройдя, разбили лагерь в сосновом лесу. Местность ничуть не отличалась от той, что мы проходили вчера.

1 В этот день авангард армии Жерома достиг Гродно. «Здесь, – пишет фон Охс, – русские сломали мосты через Неман; генерал Алликс тотчас приказал построить новый и в тот же день вступил в Гродно после короткой стычки с русским арьергардом, в которой тот потерял около 100 пленных. Король... вступил в Гродно 30-го и был встречен экзальтированными поляками как освободитель». Лоссберг отметил, что в ресторане некоторые «польские офицеры погружались в полное упоение от мысли, что их родина восстановится в старых границах до первого раздела Польши». Вот что писала о событиях этих дней газета города Вильно: «24го числа русские получили известие о приближении их победителей. Произошло всеобщее замешательство при Дворе и во всех отраслях администрации. Двор немедленно выехал из Вильны, а за ним бежали чиновники, на протяжении 20 лет угнетавшие нас. Все лошади и подводы были забраны для отправки нескольких тысяч больных и чиновников. Ночью 27-го числа начали отступать русские войска, расположенные по Ковенской дороге, угоняя лошадей и скот наших крестьян. Поутру 28-го числа казаки зажгли мост на реке Вилии и огромные магазины, которые неприятельское правительство наполняло добром, отнятым у наших крестьян. Казачьи отряды и 36 пушек, поставленные в Снипишках, лишили жителей всякой возможности погасить пожар. Через час после этого в город ворвались поляки…» («Курьер Литевски», 1812, № 53).

168

29 [июня] В 9 ½ выступили. Погода была очень плохая1. Сегодня по пути встретили совсем мало обустроенной местности, а все сплошь сосновые и еловые леса. Дорога ужасно плоха, а потому нам очень повезло, что сегодня не было большого перехода. Мы разбили лагерь на высоте в открытом поле у Ястржебна. Солому для шалашей мы притащили из близлежащих деревень, содрав ее с гумен.

30 [июня] Выступили в 9 утра. Дождь унялся только к полудню. Хлеба стоят здесь превосходно. После пятичасового марша мы пришли в польскую деревню Липск. Из-за ливня по пути сюда дорога была настолько размокшей, что от усталости пало много лошадей.2 В Липске мы разошлись по разным домам. Я вместе с 3-й ротой расположился в отвратительном овине. Весьма ощутим недостаток хлеба. ИЮЛЬ 1 [июля] Отсюда выступили в 6 утра. Здесь мне пришлось оставить несколько человек, чтобы они напекли хлеба из выданной нам на один день муки и затем догнали нас. Там были пойманы польскиВ этот день в 15 часов начался ураган со снегом и градом, сменившийся непрерывным ливнем, в результате которого за 24 часа во французской армии пало около 50 тыс. лошадей. Причем, потеря строевых лошадей составила 10000, а 40000 относится к обозным; артиллерия, например, потеряла четверть состава лошадей. Многими во французской армии гроза эта была воспринята как дурное предзнаменование, тем более что молниями были убиты три гренадера Старой Гвардии. Последствия этого урагана сказывались на личном составе армии в виде различных болезней, как людей, так и лошадей, еще целый месяц; личный состав умирал от дизентерии, а лошади – от простуд и недозрелого зерна. Пехота, практически не имевшая военных столкновений, за месяц уменьшилась наполовину и практически все лошади были заменены трофейными. (Zamoyski A. «Napoleon’s fatal marsh on Moscow», London, 2004). В русских источниках о грозе, разразившейся над Великой армией, сведений нет. Однако многие западные мемуаристы отмечают, что гроза со снегом и градом в середине июня была ужасна. Эпицентр грозы был в районе Вильно; судя по тому, что фон Папет мало говорит об этом, вестфальцев она коснулась в меньшей степени.

2 Граф Анатоль де Монтескье за один переход насчитал на обочинах 1240 павших лошадей. (Zamoyski A.) 1

169

ми уланами пятьдесят казаков, а также попал в наши руки склад русской муки. Сегодня в деревню пришла располагаться вся [2-я] бригада, и обе вольтижерские роты отправились в пикеты для прикрытия деревни c правого фланга.

2 [июля] В 5 утра выступили. Так как через город Гродно мы должны были пройти в полном параде, нам пришлось надеть парадную форму.1 В час мы прошли его, перед этим переправившись через реку Неман. Это первый русский город в Великом герцогстве Литовском2. При отступлении русские сожгли находящийся там мост. Гисе: «С развернутыми знаменами и гремящей музыкой мы перешли мост через Неман и с энтузиазмом продефилировали через город, мимо дворца нашего короля, который стоял на балконе с Вандамом. Жители восхищались опрятностью, красотой и хорошей выправкой войск, не замечая, однако, при этом, как голод привел в беспорядок все наши внутренности! Мы и Вандам знали об этом... Уже довольно часто он обращался к нашему королю по поводу регулярного продовольственного снабжения для нас и объяснял, что мы, при требуемых от нас тяжелых трудах и при стольких лишениях, не сможем долго их переносить. Вот и теперь, когда король выразил свое удивление сокращением нашего артиллерийского обоза, он дал волю своему языку и в пылу допустил выходку: «С такой артиллерией и с такими заморенными голодом войсками я ничего не смогу с честью сделать против неприятеля: если не будут предприняты лучшие приготовления со стороны администрации, я лучше откажусь от своего командования над вестфальцами!». Следствием этой сцены, когда Вандам совсем не обратил внимания на личность короля, стало немедленно последовавшее лишение его верховного командования». (Giesse K. Op. cit. P. 59-60). Охс также писал, что «Вандам в Гродно поссорился с королем. Первый, опираясь на свои полководческие таланты и на якобы полученные от императора полномочия, полагал, что можно руководить королем, вследствие чего он поступал самовольно и хотел вмешаться в детали службы в вестфальской армии. Это привело к бурной сцене, следствием которой было то, что король отнял у Вандама командование вестфальской армией».

2 Литва; с 1386 по 1795 гг. – Великое герцогство Литовское; с 1447 г. (Казимир IV) Великое герцогство в личной унии с Польшей. С 1795 по 1918 гг. – часть России. С Тильзитского мира (1807 г.) и до поражения французов (1812 г.) была герцогством Варшавским под регентством короля Фридриха Августа Саксонского. Первого июля 1812 г. по указу Наполеона было учреждено контролируемое французами Временное правительство, исполняющее также административные функции и в Литве. Председателем правительства был гофмаршал Великого герцогства Ли1

170

Через реку ведет понтонный мост, наведенный поляками. Город этот самый прелестный из всех, что я видел в Польше. Было поймано несколько задержавшихся в городе казаков. Дома по большей части построены плотно и улицы не слишком узкие, но нерегулярные. Он находится на небольшой возвышенности. Местность по эту сторону Немана гориста и плодородна. Хлеба стоят очень хорошо. Через четверть часа ходьбы от города мы пришли в лагерь, находящийся вблизи деревьев. Город, благодаря красивым церквям, изящен.

3 [июля] День отдыха.

4 [июля] id.

5 [июля] id.1 товского Станислав Золтан. Действовало вплоть до бегства французов из Литвы в декабре 1812 г. Ему подчинялись Вильнюсская губерния, Гродно, Минск и область Белостока. После Венского конгресса области по эту сторону Немана отошли к новообразованному королевству Польскому, связанному с Россией личной унией.

1 В этот день Наполеон поручил Бертье написать Жерому, что хуже, чем он, невозможно маневрировать. То, что Жером задержался в Гродно на 4 дня, дало повод Наполеону обвинить брата в медлительности, позволившей Багратиону избежать верного уничтожения. Жером пытался оправдываться; сделал это и генерал фон Охс в своих записках. «При таких обвинениях не принимают во внимание, что корпуса правого фланга 14 июня еще располагались на Висле и Буге и, вследствие изменения направления движения, на много дней отстали от Большой армии. Напряжение усилий войск на этом марше, при угнетающей жаре, было чрезвычайно большим; нигде не находили они достаточно продуктов и должного продовольственного снабжения; повозки не могли следовать за ними по песчаным дорогам при таких усиленных маршах, но оставались часто на много дней позади; лошади были очень обессилены, так как в населенных пунктах невозможно было достать перекладных лошадей и лишь весьма редко была возможна смена возниц. Поэтому чрезвычайно редко имели место раздачи из взятых с собой скудных запасов; кавалерия больше совсем не получала овса и ограничивалась только травой, так как было запрещено косить зеленый ячмень и т. п. Несмотря на эти многочисленные затруднения..., были получены строгие приказы для соблюдения дисциплины, и особенно запрещалось мародерство, даже в русской Польше, под угрозой смертной казни; действительно, многие люди были даже за это расстреляны. Из всего этого становится очевидным, что в высшей степени обессиленным войскам, после их прибытия в Гродно, чрезвычайно необходим был двухдневный отдых, особенно из-за приближения множества отставших».

171

6 [июля]1 Около 2-х часов утра выступили. Духота ужасная; один из нас, а именно лейтенант Шмидт, задохнулся, и еще несколько гренадеров из гвардии и из других корпусов, что были вместе с нами на марше. В непереносимый полдневный зной мы шли непрерывным маршем. В 2 часа пополудни мы пришли в маленький городок Озеры, в лагерь. В нескольких ротах по прибытии оказалось меньше 10 отделений.

7-8 [июля] Отсюда вышли на марш в 1 час ночи. Посередине пути, через 6 часов ходьбы, сделали привал на 5 часов, в это время готовили еду. Провиантом нас либо совсем не снабжают, либо в ничтожном количестве, так что многие остаются или уходят обратно в деревни. О складах никто не позаботился, поэтому недостаток провианта чувствовался еще в лагерях под Варшавой. Эта остановка была возле некоего маленького городка по названию Острына. Отсюда выступили в 5 часов пополудни, ночь были в дороге и через 6-8 часов марша прибыли около 3-х часов утра в другой маленький городок Василишки. Дорога была песчаная, но благодаря прошедшему дождю стала вполне хорошей. Первая половина пути шла большей частью через лес, состоявший из берез и елей. Местность очень красивая. Сегодня застрелился один из моих вольтижеров.

9 [июля] В 2 часа ночи мы выступили и на половине пути отдыхали, т.е. после того как 3 часа отдохнули, после еще трехчасового марша пришли к маленькому городку Белица, пройдя мимо которого, устроили лагерь. Здесь у русских был огромный склад полный сена, овса и соломы, но они его сожгли. Зато мы нашли склад водки, которая и была поделена между всем корпусом. Жара на сегодняшнем марше была очень сильной. Дорога песчаная. На сегодняшнем марше было много леса, большей частью березового.

10 [июля] Вышли в 4 часа пополудни, так как пришлось ждать, пока починят опору моста, ведущего через рукав Немана. Весь багаж и пушки пришлось оставить, потому что мост был едва в состоянии выдержать идущую пехоту. Мы шли до 10 часов вечера, после чего сделали привал у маленькой деревни, находящейся между Новогрудком и Белицей. В этот день Наполеон приказал Даву, как только войска Жерома соединятся с войсками маршала, принять на себя общее командование.

1

172

11 [июля] До двух часов ночи отдыхали, после чего продолжили марш в направлении Новогрудка, к которому подошли в 10 утра. Это маленький плохо выстроенный городок, но расположен весьма живописно. Зажиточные горожане бежали.1 В получасе от него мы разбили бивак неподалеку от маленькой деревушки.

12 [июля] В 2 часа ночи покинули мы наш лагерь и шли до 10 утра, сделав привал, чтобы приготовить пищу. Затем в 4 часа вышли из Кореличей, городка, возле которого мы располагались, и шли до 10 вечера. Разбили бивак, не доходя примерно одной мили до городка Мир, который русские оставили 2 дня назад.

13 [июля] В 2 часа ночи мы направились к Миру, прошли его и разбили лагерь в получасе от него. Город, хотя и плохо построен, выглядит процветающим. Поскольку запаса провианта в городе оказалось с избытком, то наши люди помогли ему от него освободиться. Местность до сих пор была в основном гористая, но плодородная, много болот, большинство деревень покинуто жителями, а все, что в их домах было ценного, либо унесено, либо испорчено. В одном часе от города поляки, образующие авангард нашей армии, вступили в бой с русским арьергардом и дрались врукопашную. Последние после короткой схватки отступили. Потери с обеих сторон незначительны. Шесть польских улан бросились преследовать казаков; здесь ходит слух, что их уничтожили, но так ли это, пока неизвестно.

1 «8 июля в Новогрудок вошел авангард войск Жерома – дивизия польской кавалерии генерала Рожнецкого. Вечером прибыли пехота и полк польской кавалерии во главе с Ю. Понятовским и генералом Я. Домбровским. Вскоре в город вошел вестфальский корпус Ж. Бонапарта. Вестфальцы входили в дома жителей, забирали оттуда еду, вино, посуду, ценности» (Гайба Н.П. «Белорусские земли в войне 1812 года» // Времена (СПБ). 2004. № 14. СС. 127-132). «Вечером… в Новогрудок прибыл с вестфальским корпусом Жером Бонапарт. Король со своей многочисленной свитой разместился в лучшем здании города – бывшем Радзивиловском дворце (не сохранился – В.Р.), где ему местная шляхта устроила торжественный обед. Однако поведение его солдат оставило у новогрудчан неприятное впечатление. Вестфальцы разошлись по домам и забирали себе продукты, вино, вещи, домашний скот. Даже после торжественного обеда они унесли с собой фарфоровую посуду и скатерти». («Исторический очерк Гродненской губернии». Гродно, 1902. С. 12).

173

14 [июля] В 2 часа ночи выступили. Поскольку русские части под командованием князя Багратиона1 (левое крыло русской армии) повернули направо, мы стали преследовать их в этом направлении и после 9-тичасового марша пришли в Несвиж2, незадолго до этого оставленный русскими. Это довольно хорошо выстроенный русский город. Он лежит на реке Lipsa3 и выглядит весьма процветающим. Прекрасно расположен, и церкви в нем прелестны. Местность вокруг заболоченная, а с одной стороны город ограничен небольшим озером. Мы разбили лагерь перед городом.

15 [июля] День отдыха.

16 [июля] Мы выступили в ½ 3 и тотчас сошли с дороги, по которой следовали до сих пор, повернув на Минск. Сегодняшний марш был очень труден – 10 часов. Король [Жером] и его личная гвардия остались, говорят, что они возвращаются в Германию.4 Когда мы маршировали мимо него, он смотрел на нас из замка, где он кварБагратион Петр Иванович (1765-1812) – грузинский князь, генерал от инфантерии. В эти дни был командующим 2-й южной армии. Корпус Жерома должен был отрезать ему пути соединения с 1-й армией Барклая.

2 Жером прибыл в Несвиж 13-го и дал отдых своим измученным солдатам. Он послал адъютанта к Даву, чтобы обсудить с ним совместные мероприятия после предстоящего соединения их войск. Безгранично было его изумление, когда вечером 14-го он получил ответ маршала, который в сухих выражениях сообщил ему, что принимает верховное командование над всем правым крылом армии. Даву приложил к письму копию императорского приказа от 6-го числа. Глубоко оскорбленный Жером в тот же вечер написал императору, что для него, короля, невозможно служить под начальством маршала, известил генералов о перемене командования, а Даву и королеву – о своем решении вернуться в Кассель.

3 Несвиж лежит на реке Уша.

4 Жером в этот же день выехал из Несвижа, взяв с собой свою гвардию, батальоны гренадеров, егерей и егерей-карабинеров. Однако в Кореличах его нагнал приказ императора возвратить гвардию к корпусу, как часть вестфальского контингента. Она была отослана назад к армии под командой генерала Вольфа. Передав корпус Даву, Наполеон надеялся разгромить южную армию Багратиона еще до того, как она соединится с северной армией Барклая де Толли.

1

174

тировал и который находится в 200 шагах от города1. В 8 вечера мы, наконец, достигли нашего лагеря, расположенного около русского местечка Песочное.

17 [июля] В 7 утра вышли в направлении Узды. Уже через 5 часов мы были на месте даже чуть раньше 12-ти. Местность покрыта лесом. Дорога песчаная. Жители не так бедны, как их плохо построенные хижины. В деревнях даже более не видно печных труб. Почти везде у русских крестьян в жилищах не удавалось обнаружить ничего кроме хлебопекарной печи. Дым выходит через квадратное отверстие в стене, вытяжку. Так как он легче воздуха, задымляется только верхняя половина жилища. Внизу его не наблюдается, и, чтобы не задохнуться, в таких избах нужно сидеть. На печи крестьяне спят.

18 [июля] В 2 часа ночи вновь вышли в направлении на Шацк и достигли этого городка после 6-часового марша. Перед ним оказалось несколько волчьих ям. Это воронкообразные примерно в полтора человеческих роста углубления. В центре воткнут большой кол с видным сверху штыком, на который наколот кусок мяса для привлечения волков. Сама яма обложена гладко обструганными бревнами. Сверху она прикрыта тонкими ветками, которые, едва волк ступит на них, проваливаются.

19 [июля] Вышли в 3 часа. Путь в основном пролегал через лес. По приказу генерала фон Охса пришлось всех лошадей, которых в дивизии было много (в качестве вьючных), отправить обратно. В 10 часов вечера разбили лагерь в кустах возле какого-то местечка.

20 [июля] Так как сегодняшний марш должен был занять только 9 часов, мы вышли в 6 утра. В 9 часов пришли к Турцу, где разбили лагерь.

21 [июля] Выступили в 3 часа утра. Так как дорога оказалась непроходимой, нам пришлось часть пройденного вчера пути вернуться назад.

1

Вероятно, монастырь бенедиктинок.

175

Мы прошли Смиловичи, небольшой городишко с виду довольно состоятельный. Тут стоит очень красивая церковь. У Драчково мы разбили лагерь. Дорога очень хорошая, много леса. Большинство жителей носит вместо ботинок сандалии, сплетенные из лыка.

22 [июля] В 2 часа утра выступили. Вчера прибыли люди, посланные нам от резерва из Германии для пополнения состава. Они были сразу же распределены по ротам. Наше сегодняшнее назначение – маленький городок Смолевичи.

23 [июля]1 В час ночи наш батальон, оставленный для прикрытия орудий, вышел в путь. Две роты шли в авангарде, две по бокам, и остальные, 4-я и моя, образовали арьергард. Такое каре часто создавало затор, поэтому марш получился крайне утомительным. В 5 вечера дошли до Борисова, маленького городка по ту сторону реки Березины. Мы остались на этой стороне. Здесь находилось заложенное русскими укрепление, закрывавшее дорогу из Польши. Оно оказалось не закончено, но то, что готово, сделано очень добросовестно.

24 [июля] В час выступили и миновали мост, наполовину сожженный русскими. Поскольку река оказалась здесь мелкой, проложили плоты. Сегодняшний марш был тяжелым, 12 часов, так что мы добрались до Начи, нашего места назначения, только в 10 вечера.

25 [июля] В 3 часа утра мы оставили наш пост и вновь присоединились к полку. Здесь более на считают расстояние милями, но верстами. В одной миле семь верст.2 Они отмечены на военных дорогах столбами. В 9 часов мы прибыли в небольшой городок Бобр, в котором находился склад, где мы получили однодневный запас хлеба, мяса и т. д. Как только все распределили, снова двинулись в путь. Шли В этот день состоялся бой между 2-й армией Багратиона и корпусом Даву у Салтановки.

2 Имеется в виду старая русская миля, равная 7,468 км.; европейская сухопутная миля = 1,609 км. Верста же практически равна километру (1,0688 км).

1

176

in sections1. К 8-ми утра пришли в город Толочин, около которого разбили лагерь.

26 [июля] В 4 часа пополудни выступили оттуда, получив предварительно полный рацион хлеба, мяса и водки. В 9 вечера пришли в лагерь под Яблонку.

27 [июля] В 6 утра выступили. После часового марша мы расстались с 1-й бригадой, повернув направо, на дорогу, ведущую в Александрину, в то время как 1-я бригада продолжала путь на Оршу. На полдороге нам пришлось зарядить ружья. У Староселья мы добыли фураж в виде водки и пива для офицеров. Александрина, лежащая на этом берегу реки Днепр, пополудни оказалась в наших руках. Это богатая деревня. Прямо напротив на другом берегу реки лежит городок Копысь. Один офицер и 30 человек из моей роты были деташированы2 в Шклов, чтобы отчитаться перед стоявшим там французским командующим о прибытии бригады. Но по пути они встретили гарнизон этого города, который неожиданным нападением казаков был выбит оттуда и растаял на 20 человек. Увидев наш Detachements3, казаки прекратили преследование и вернулись в город. С нашей стороны было невозможно броситься за ними в погоню при таком небольшом количестве людей, и точно также было невозможно идти в город, поэтому Det. (отряд) вернулся назад в полк и к вечеру добрался до меня. Первая рота вольтижеров была отправлена на реку и беспрерывно стреляла, чтобы не подпустить находившихся на той стороне реки казаков. Рота укрепилась в деревне Александрина.

28 [июля]4 Был день отдыха. Со стороны русских по ту сторону реки на высоте повсюду наблюдались лишь кавалерийские пикеты, состо1 Папет пишет на немецкий манер французское en sections – повзводно. Вероятно, накануне было дано такое распоряжение. А поскольку все иностранные войска в Великой армии возглавлялись только французами, распоряжение было дано, естественно, по-французски.

2 От фр. detacher – отсоединять, выделять. Далее везде – отправлять.

3 От фр. detachement – отряд. Папет здесь очень удачно экономит средства языка. Далее в русском переводе – отряд.

4 Заметка на полях: березовая аллея.

177

ящие в основном из казаков, поэтому мы смогли провести смену очень хорошо. Вестфальцы двигались по так называемому Екатерининскому большаку; при Екатерине дороги в России обсаживались с обеих сторон двумя рядами берез, предполагая еще и дорожку для пешеходов. К этому времени березы уже должны были быть достаточно массивными. Вскоре их выгодно использует Неверовский со своими новобранцами, сдерживая натиск Мюрата и Нея.

29 [июля] Мы получили приказ вместе с нашим батальоном сменить находящийся у деревни 1-й батальон. Меня с ротой отправили заменить 1-ю роту, стоявшую пикетом в самой деревне. Таким образом, я отправился туда и прибыл на их позиции. Первый батальон отправился через реку в город, куда незадолго до него уже вошло отделение кавалерии. Последнее не встретило никаких препятствий от русских, так как они покинули город еще ночью. Ночью вся рота, находившаяся до этого в городе, расположилась в небольшом, находящимся рядом с ним укреплении. В городе обнаружилось изобилие водки и т. д. и т. п., короче, все виды провианта. Пятая французская дивизия1 проследовала мимо нас.

30 [июля] Остаемся на наших позициях.

31 [июля] то же самое. АВГУСТ 1 [августа] Получили приказ выступить в 2 часа ночи и взять направление на Оршу. В 2 часа пополудни мы туда прибыли и разбили перед городом лагерь. Город лежит на Днепре и разделен надвое речкой Оршей2. Здесь есть несколько прелестных церквей, в то время как прочие дома невзрачны.

1 2

Дивизия Компана 1-го армейского корпуса (Даву). Оршицей.

178

2 [августа] Офицеры корпуса в парадной форме нанесли визит маршалу Жанно1, герцогу Абрантскому, который встретил их чрезвычайно сердечно.

3 [августа]2 Занимались благоустройством наших шалашей.

4 [августа] Наш полк при парадной форме давал смотр перед маршалом.

5 [августа] Смотр перед Inspecteur aux revues3.

6 [августа] После полудня занимались строевой подготовкой.

7 bis 10 [августа] Id. 11 [августа] […?]

12 [августа] Рано утром получили приказ покинуть лагерь и перейти протекающий перед городом Днепр по балочному мосту, а затем в течение часа следовать по березовой аллее, после чего мы свернули направо на проселочную дорогу и к 10 вечера, пришли к Сватошицам, где и разбили лагерь.

1 Здесь ошибка – не Janno, а Junno. Папет впал в двойную ошибку. Маршал Жанно (1804) Бон-Адриан де Монсей, герцог Коннельянский не участвовал в русской кампании Наполеона. А генерал Жан-Адриан Жюно (1771-1813), герцог Абрантский, действительно командовавший с 30 июля VIII корпусом в России, не был маршалом. Русскую кампанию он провел крайне неудачно. В 1813 г. Жюно был снят с должности и вызван в Париж, где получил назначение губернатором в провинцию Иллирия на Балканах. Затем был послан на усмирение Португалии; Наполеон дал своему лучшему другу последний шанс получить звание маршала. Но в конце этого же года в чине генерал-полковника Жюно покончил с собой в Лиссабоне, выбросившись из окна своей резиденции.

2 В этот день 1-я армия Барклая и 2-я армия Багратиона соединились под Смоленском.

3 Инспектор парадов (фр.).

179

Я со своей ротой встал в деревне в пикет, чтобы прикрыть правый фланг полка. По дороге мы утопали в грязи, вследствие чего шли медленно, с большим трудом передвигая орудия.

13 [августа] Выступили отсюда в 7 утра. Хотя здешние земли плодородны и хорошо застроены, вокруг нет ничего хорошего, жалкие лачуги здешних деревень не заслуживают названия домов. Колодцы встречаются очень редко. Воду добывают из рек и источников или собирают дождевую. Крестьяне повсюду носят одежду из белого грубого сукна и уже не понимают по-польски. У деревни Романово мы разбили лагерь, и я встал в ней в пикет.

14 [августа] В 6 утра мы выступили отсюда. Около полудня, идя по проселочной дороге, достигли маленького городка Баево, где нам следовало лишь приготовить пищу, поэтому нас присоединили к батальонной колонне. Однако к вечеру мы не [нрзб.], деплуайировались1 и я отправился в пикет для прикрытия полка.

15 [августа]2 Выступили в 3 часа, но пришли в пункт назначения только в час ночи, потому что 7 часов шли в обход.3 16 [августа] После трехчасового марша мы встретили 1-ю бригаду, которая кашеварила. Но едва мы отдали команду заняться тем же, как получили приказ выступать, чтобы к 10 вечера прибыть в пункт назначения.4 17 [августа] В 4 утра выступили и шли до 10 часов, после чего сделали привал и распорядились готовить пищу. Но поскольку какие-то мародеры подожгли две деревни, нам пришлось тотчас сняться с 1 От фр. se deployer – разворачиваться. В этот день Ней и Мюрат безуспешно атаковали отходящую к Смоленску дивизию Неверовского, оставленную для прикрытия основных сил.

2 День рождения Наполеона. Праздновать предполагалось в Смоленске, со взятием которого, однако, вышла задержка. Любопытно, что Папет нигде даже не обмолвился об этом.

3 На полях: Трояны.

4 На полях: Теличено.

180

места и мы шли без остановок до самого Смоленска. Вид горящего города и сторожевых огней всей французской армии представлял прекрасное зрелище. Мы прошли лагерь французской гвардии, в центре которого находился бивак императора1 [Наполеона] и, наконец, в час ночи пришли на правое крыло армии, где и устроили лагерь. Во время нашего прибытия город еще находился в руках русских, но после плотного обстрела был рано утром взят поляками, потерявшими при этом очень много людей. Только часть города оставалась еще у русских, там собрался весь их гарнизон, который, впрочем, тоже скоро отступил и присоединился к своей армии.2 18 [августа]3 День отдыха.

19 [августа] Вышли в 7 утра и через полчаса от нашего бивака прошли горящую деревню, в которой вынуждена была задержаться наша 1-я гренадерская рота; ей было поручено позаботиться, чтобы пожар не перекинулся на главную улицу, иначе проход артиллерии был бы невозможен. Мы сделали привал неподалеку, после чего спустя 2 часа перешли Днепр по двум понтонным мостам, которые были за это время наведены через эту реку.4 Здесь осталась 4-я рота 2-го батальона. Отсюда мы шли еще ¾ часа и заняли позиции на высоте.5 Так как огонь французских и русских войск, которые после жестокого сопротивления отошли, приблизился, мы выстроились в замкнутую колонну и прошли через лежащую перед нами деревню и через следующую, а потом направились к находившейся перед ней высоте, сформировавшись в дивизию. Едва мы хотели на нее подняться, как показался враг, в основном в виде кавалеУ фон Папета – Kaiser. Битва при Смоленске была первым крупным военным столкновением французов с отступающей русской армией. Барклай де Толли, командовавший Северной армией, и князь Багратион, командовавший Южной армией, проникнутые взаимной антипатией, вынуждены были здесь все же объединить свои силы. В битве погибло около 10 000 французских солдат и около 14 000 русских.

3 День взятия Смоленска.

4 Лоссберг пишет о переправе у деревни Прудище.

5 На полях: Преображенск. Далее идет описание боя при Валутиной горе с арьергардом русской армии.

1 2

181

рии, правда, состоящей из казаков1 Наша кавалерия и легкая пехота, среди которой были вольтижерские роты 6-го и 2-го полков, вступили с ними в бой, после чего противник отступил. Мы тотчас, выстроившись в три колонны, вновь прошли через находящееся перед нами дефиле и поднялись на высоту, только что принадлежавшую русским. Так как у русских было более 10 000 кавалерии, мы построились в три каре, которые тут же были обстреляны гранатами из гаубиц, не нанесших нам, впрочем, никакого урона, так как стреляли с большим перелетом. Наша же артиллерия нанесла врагу очень большой ущерб. Русские держались почти два часа, после чего отступили, потому что мы сильно превосходили их в численности. Из-за наступившей ночи мы не могли больше их преследовать, мы остались стоять в каре на ночь перед фронтом, сложив ружья в пирамиду и приготовив пищу. Наши потери составили 300 человек убитыми и ранеными, в числе которых были убиты 1 полковник и 2 офицера, и 13 офицеров ранены.2 1 Лоссберг пишет о том, что казаки изрубили роту Бедикера (Лоссберг. Указ. Соч. С. 15).

2 Генерал Жюно, опытный и до принятия им от генерала Вандама командования VIII корпусом хорошо зарекомендовавший себя военный, в русскую кампанию совершил немало ошибок, грубейшей из которых считается его непростительная медлительность в бою при Валутиной горе. Вот что писал Сегюр: «Русские, изумленные тем, что нападение на них было сделано только с фронта, вообразили, что все военные комбинации ограничивались только следованием за ними по большой дороге. Они называли Мюрата в насмешку генералом больших дорог, судя о нем по одному событию, которое скорее могло бы обмануть, нежели просветить насчет его истинных намерений. В самом деле, в то время как Ней бросился в атаку, Мюрат со своей конницей присматривал за его флангами. Но он не мог действовать, так как справа болота, а слева леса затрудняли все его движения. Сражаясь с фронта, они оба ожидали результатов флангового движения вестфальцев под командой Жюно. Начиная от Штубни, большая дорога, во избежание болот, образованных различными притоками Днепра, поворачивает налево, и таким образом, направляясь по возвышенным местам, удаляется от бассейна реки, чтобы приблизиться потом к ней там, где условия почвы становятся благоприятнее. Замечено было, что проселочная дорога, более прямая и короткая, как и все такие дороги, пролегала через болота и подходила к большой дороге, позади Валутиной горы. Жюно отправился как раз по этой проселочной дороге, перейдя реку в Прудищево. Она привела его в тыл левого фланга русских, к флангу колонн, возвращавшихся на помощь арьергарду. Надо было только про-

182

20 [августа] Остаемся стоять здесь. Несколько колонн французов, среди которых было много кирасир, отправились на Москву по дороге, которой отступали русские.

24 [августа] Мы последовали той же дорогой. Весь путь был буквально усыпан мертвыми людьми и лошадьми, а также обломками всевозможных конструкций. Все деревни, попадавшиеся нам на сегодняшнем марше, были сожжены. Все мосты были тоже сожжены русскими, и нашим инженерным войскам приходилось их срочно наводить. Видел ветряные мельницы особенного устройства: с воизвести атаку, чтобы победа стала окончательной. Те, кто противостоял с фронта атаке маршала Нея, услышав, что позади них происходит сражение, могли бы прийти в замешательство, и беспорядок, возникший во время битвы в этой массе людей, лошадей, экипажей, столкнувшихся на единственной дороге, бесповоротно решил бы судьбу сражения. Но Жюно, храбрый как отдельная личность, не решался брать на себя такую ответственность. Между тем Мюрат, полагая, что Жюно уже подошел, удивлялся, что не слышит его атаки. Стойкость русских, отражавших атаку Нея, заставила его подозревать истину. Он покинул свою конницу и один, пройдя леса и болота, поспешил к Жюно, которого резко упрекнул за бездействие. Жюно оправдывался тем, что он не получил приказа к атаке. Его вюртембергская кавалерия была вялая и ее усилия только кажущимися. Она не решилась бы ударить во вражеские батальоны! Мюрат отвечал на эти слова действиями. Он сам стал во главе этой кавалерии. С другим генералом и солдаты стали другими. Он их увлек за собой, бросил на русских, опрокинул неприятельских стрелков и, вернувшись к Жюно, сказал: – Теперь доканчивай! Твоя слава заключается здесь, как и твой маршальский жезл! После этого Мюрат покинул его и вернулся к своим отрядам, а Жюно, смущенный, остался по-прежнему стоять неподвижно. Он слишком долго пробыл возле Наполеона, деятельный гений которого входил во все подробности и всем приказывал, поэтому Жюно научился только повиноваться». Вот что писал А. де Коленкур: (Мюрат) «настаивал, чтобы герцог ускорил свое движение. «Ты обижаешься, – говорил он ему, – что ты не маршал. Вот прекрасный случай. Воспользуйся им. Ты наверняка заработаешь жезл»… Но Жюно продолжал медлить, и русские успели отступить. Император разгневался на него не меньше, чем ранее на Жерома. «Жюно, – повторял он с горечью, – упустил русских. Из-за него я теряю кампанию» (Арман де Коленкур. Мемуары. Поход Наполеона в Россию И.: «Смядынь», Смоленск 1991. С. 109).

183

семью крыльями. У каждого трактира стоят качели. Видимо, эта забава очень любима русскими.1 Местность холмиста, и чрезвычайно много берез. У Пнево мы разбили бивак. Рисунок качелей в дневнике 25 [августа] Выступили в 7 утра. Так как уже давно не выпадало дождя, а дороги здесь все песчаные, было нестерпимо пыльно. В полночь мы разбили у маленького городка Михайловки бивак, городок был со­вер­шенно сожжен. Сегодня на протяжении всего марша справа и слева видели пылающие деревни. Сегодняшний марш был очень тяжел.

26 [августа] Выступили в 9 утра. Шли до часу дня и сделали стоянку возле города Дорогобуж. В 3 часа вышли снова, прошли через город, который был весь в огне, и заняли перед ним позицию. Сам город лежал на горе и, должно быть, был прелестен. Как и во всех русских городах здесь было множество прекрасных церквей. Как и везде, все местные жители бежали от противника.

27 [августа]2 Был день отдыха, так как нас определили в арьергард. Вся французская гвардия проследовала мимо нас, а также некоторые другие войска и весь обоз.

28 [августа] Выступили и шли при отличной погоде 4 часа до маленького русского городка Славково. Было непереносимо пыльно из-за долгого отсутствия дождя.

29 [августа]3 Выступили в 7 утра и после 4-х часового марша заняли позицию на Московской дороге близ городка Семлево, где и оставались всю ночь. В рукописи рисунок. Лоссберг записал в этот день: «Состоящие при нашем авангарде два прусских кавалерийских полка сражаются с величайшей храбростью против недавних своих союзников. Вот что значит настоящий солдатский дух и дисциплина!»

3 На полях: стоянка в Семлево.

1 2

184

В этот день к русской армии в Царево Займище прибыл новый главнокомандующий – фельдмаршал Кутузов.

30 [августа] Вышли отсюда в 11 часов и пришли к замку, где днем раньше у императора [Наполеона] была главная квартира1, где и устроили наш лагерь.

31 [августа] Вышли в 7 утра и в 10 пришли под Вязьму, где устроили остановку, чтобы переодеться в парадную форму. Затем прошли через город, который построен довольно просторно, но сожжен дотла. В нем насчитывалось более 30 церквей. Не видно ни единого жителя, вероятно, все бежали вглубь страны. Город совершенно разграблен. После часового марша пришли в лагерь. СЕНТЯБРЬ 1 [сентября] Вышли отсюда и пришли в лагерь у Теплухи. Все зерно на полях убрано и, должно быть, увезено вглубь страны, так как в соседних деревнях мы ничего не нашли.

2 [сентября] Сегодняшний марш длился только 3 часа. Из приказа императора стало известно, что ожидается битва, и нам велели привести оружие в боевую готовность. В 4 часа состоялась генеральная поверка, на которой все досматривалось.2 В 6 вечера внезапно был получен приказ выступать. Мы шли только 3 часа прямо по Московской дороге, после чего разбили бивак у небольшой деревни.

3 [сентября] Вышли в 8 утра и после 4-х часового марша разбили бивак.

1 «27-го главная квартира переехала в маленький замок в Славково.

28-го во второй половине дня – в Рыбки… 29-го мы были в Вязьме… 31-го главная квартира расположилась в помещичьем доме в Величеве…» (Коленкур, Мемуары. С. 113).

2 Лоссберг: «Корпус, перешедший Вислу с 19 000 человек за это время успел потерять около 9 000» (Лоссберг. Указ. Соч. С. 27).

185

4 [сентября] В 8 утра вышли и после 3-х часового марша прошли городок Гжатск [Гагарин], через полчаса после которого разбили лагерь. Городок довольно большой, выстроен регулярно и в нем много прелестных церквей. Дома почти все деревянные. Перед ним встретили императора со свитой.

5 [сентября]1 Оставались на этой позиции. Городок едва ли не весь объят пламенем.

6 [сентября] Получили приказ из императорской штаб-квартиры немедленно прибыть на место сбора армии, которое находилось у большого замка Scmauke2. В 7 вечера мы достигли его и нашли всю армию, собравшуюся для утреннего сражения. Мы заняли позицию на правом фланге, дальше нас были поляки.3 7 [сентября] В ½ 7 ударили общее выступление. Мы выступили в парадной форме и шли сомкнутой колонной с дивизией примерно 2 часа до Бои за Шевардинский редут. Такое слово невозможно не только в немецком, но и во французском языке. Вероятно, здесь в оригинале не совсем разборчиво написанное немецкое слово Schaukel – качели. Обычно все публикуемые воспоминания и дневники прежде выверяются авторами по источникам и документам, в результате чего в них появляются фамилии, названия и картины действий, о которых автор не мог знать в момент происходящих событий. Здесь же мы имеем дело с невыправленной впоследствии непосредственной реакцией на происходящее. Похоже, сначала услышав название монастыря, расположенного на реке Колочи, фон Папет перепутал его с русским словом «качели» и зафиксировал Колоцкий монастырь как «Замок Шаукель». Тем более, что слово это совсем недавно (24 авг.) обратило на себя его внимание.

3 Согласно диспозиции Наполеона к началу Бородинского сражения на крайнем правом фланге французов у Старой Смоленской дороги располагался 5-й корпус Понятовского, 1-й корпус Даву (три дивизии) впереди и левее Шевардинского редута, рядом находился 3-й корпус Нея, за ним располагался корпус Жюно, подчиненный Нею. На корпуса Даву и Нея, на корпус Жюно и конницу Мюрата была возложена задача атаковать левый фланг русских – Семеновские флеши. Корпус Понятовского получил задачу совершить обход левого фланга по Старой Смоленской дороге. Наполеон, посылая корпус Понятовского в обход, не знал о расположении в районе Утицы русских войск.

1 2

186

места, где заняли побригадно позицию на высоте. Здесь до нас уже долетали вражеские ядра и гранаты, но ранило только нескольких человек. Все 80 гаубиц свели здесь в общую батарею армии, которая палила во врага с большим успехом. Мы двинулись сомкнутой колонной, прошли находящееся перед нами прикрытое кустами дефиле и построились перед ним против вражеской кавалерии, которая двигалась в направлении нас, но, заметив нас, не отважилась атаковать и отступила.1 Тогда мы авансировались2 снова и подошли к зарослям кустарника, где нашли несколько наших пушек, захваченных было быстро наскочившей русской кавалерией, и забрали их обратно. Обслуга и прочие артиллеристы убежали прежде, чем противник их достиг, но русские тоже вынуждены были их бросить. Здесь под орудийным огнем и картечью мы потеряли много людей. В конце зарослей мы построились для боя, но были тотчас замечены находящейся перед нами русской батареей, которая приветствовала нас картечью. Слева от нас стоял французский полк конных стрелков, однако он уклонился перед нашим фронтом вправо.3 Нашей задачей было обойти левое крыло 1 Из воспоминаний адъютанта Наполеона Ф. де Сегюра: «Вестфальцы, которых Наполеон послал на помощь Понятовскому, проходили в это время через лес, отделявший Понятовского от остальной армии. Они увидели среди пыли и дыма наши отряды, которые отступали назад, и, приняв их – вследствие направления их движения – за неприятеля, начали в них стрелять. Эта ошибка, в которой они долго упорствовали, только усилила беспорядок» (Бородино в воспоминаниях современников. И.: «Скарабей», СПб, 2001. С. 233).

2 От фр. avancer – двигать вперед.

3 Здесь любопытно привести свидетельство другого участника сражения, офицера 2-го кирасирского полка 1-го кав. корпуса А. Тириона: «Долго простояли мы здесь, ожидая пехоты. Наконец, подошла вестфальская дивизия и стала позади нас, отделенная от русских двумя шеренгами наших лошадей, совершенно нами прикрытая, но когда поворотом «повзводно направо» мы открыли интервалы между взводами, по которым пехота могла бы пройти вперед, стать перед нами и вступить в бой, то бедные вестфальцы, наполовину рекруты, изумленные подобной близостью орудий, а также и под впечатлением того обстоятельства, что мы собираемся отходить, начали кричать: “Wir bleiben nicht hier, wir bleiben nicht hier”, – и пожелали присоединиться к нашему отступательному движению. Это обстоятельство вынудило нас вернуться, чтобы поддержать, или, вернее, успокоить пехоту, по пятам которой шли наши лошади. Этим маневром мы продвинули пехоту эту к краю оврага, в который и заставили ее спуститься на несколько шагов, с расчетом укрыть людей от огня русской артиллерии, которая не могла уж теперь действовать вниз оврага. Эта пехота из оврага немедленно открыла огонь по артиллерии и прикрывающей ее кавалерии. Тогда русской артиллерии и кавалерии, очу-

187

противника и ударить по нему вместе с находящимися справа поляками. Но поскольку последние все не показывались, мы оттянулись назад на 200 шагов в заросли, после того как 2 часа простояли под ужаснейшим огнем пушек и картечью. Оттянулись, так и не выполнив задачу.1 Так как я невероятнейшим образом стоял на открытом клочке, где был наиболее заметен русской артиллерии, в то время как остальные были прикрыты зарослями, я потерял множество людей под этим огнем. Но и в кустах не было нам покоя, потому что ядра и гранаты врага преследовали нас и там. После 4-х часовой передышки мы получили от Aide de Camp2 герцога [генерала Жюно] приказ выступить3 и с помощью поляков, которые, наконец, появились, отбросить часть еще стоящего левого крыла русских. Тем временем корпус маршала Нея взял защищавшие правое крыло и центр русской армии редуты и таким образом отбросил их правое крыло и центр.4 Наша бригада все также сомкнутой колонной пошла на штурм врага, который, казалось, в количестве примерно 3-х тысяч ждал нас у зарослей. Но он нашей атаки не выдержал и отступил к своей совершенно разгромленной армии, дав напоследок по нам несколько залпов, но с перелетом, так что раненых ими было немного. От нашей же артиллерии противник значительно пострадал.5 тившейся в 85 шагах под огнем пехоты вестфальцев, только и оставалось, что отойти назад и дать место своей пехоте, которая и завязала ружейный огонь с вестфальцами. Нас отодвинули назад, чтобы вывести из сферы ружейного огня…» Впрочем, вероятно, здесь речь идет не о 23-й, а о 24-й дивизии вестфальцев.

1 Корпус Понятовского продвигался очень медленно и вошел в соприкосновение с русскими егерями не ранее 8 часов утра. Оттеснив егерей и заняв деревню, корпус был встречен сильным огнем русских батарей. Опасаясь быть обойденным с левого фланга и отрезанным от главных сил, корпус Понятовского простоял в нерешительности до половины одиннадцатого. К этому времени на участок между Багратионовыми флешами и Утицей вышли передовые части корпуса Жюно. (См. Строков А.А. История военного искусства. Т. IV. Полигон, 1994. С. 358).

2 Aide de camp – адъютант (фр.)

3 Лоссберг: «Восьмой корпус получил приказание продолжать уже начатое им движение на правый фланг для поддержания V корпуса в 1 час дня» (Лоссберг. Указ. Соч. С. 39).

4 Бои за Багратионовы флеши закончились к 11 часам 30 минутам.

5 Против Багратионовых флешей французские войска, усиленные корпусом Жюно, действовавшим правее корпуса Даву в обход укреплений с юга, имели значительное превосходство в силах; со стороны французов действовало 400 орудий, а со стороны русских – 300.

188

Слева от нас стояла 24-я дивизия. Так как в кустах еще осталось несколько русских стрелков, стреляющих по нам оттуда, все вольтижерские роты, в том числе и я с моей, были посланы, чтобы их оттуда выгнать.1 Большую часть из них мы застрелили, остальные убежали к своим. В 7 часов вечера битва была окончательно решена. Наши потери были немалые: 1 генерал-майор (Дама) убит, 2 генерала ранены (Тарро и фон Лепель), один легко ранен (фон Борстель). В нашем полку было убито 32 и ранено 200 солдат, из офицеров ранен полковник Лепель, а также капитаны Цейц, фон Беткер и Шиммельпфенг2, лейтенант Лангенекер; адъютант-майор3 Бауке умер вскоре после ранения.4 Силы русской армии составляли 190 000 против наших 300 000. Их позиция была очень сильной, фронт защищен редутами. Потери с обеих сторон были оценены в 30 000, но в пропорции к нашим потери русских гораздо значительнее. Заметка на полях: Их позиция была защищена, как говорится, en cheval; то есть оба их фланга были прикрыты с тыла.5 Они стояли на небольшой возвышенности, их правое крыло и центр защищали наскоро сооруженные редуты, левое крыло опиралось на лесок, занятый их Tirailleurs (стрелками – фр.). Эти заросли, тянущиеся за их спинами на 2 часа пути, прикрывали их отступле1 Лоссберг пишет, что их битва в районе Утицкого леса затянулась до 6 вечера, «после чего фон Охс выслал из всех полков вольтижеров, чтобы очистить лес».

2 Мартин Генрих Шиммельпфенг (1788-1856) начал службу с 1802 г. в Гессен-кассельском полку ландграфа, 1810 – вестфальская армия (с 1811 – капитан), участвовал в испанской и русской кампаниях; 1812 – взят русскими в плен; вступил в русско-немецкий легион; 1813 – взят в плен в Дании; 1839 – подполковник в Пруссии (30-й пехотный полк, стоявший в Кобленце, Трире, Люксембурге). Был женат, имел 12 детей.

3 Полковой адъютант.

4 Генерал Тарро, раненый пулей в живот, умер к концу сентября. Лоссберг пишет: «Лепелю оторвало несколько пальцев левой руки шрапнельной пулей… ранены поручики Бохинец, Ленгенекер и Краусгаар». Также Лоссберг пишет в 8 часов вечера этого дня: «Император поручил Жюно передать нам, что мы бились храбро. Ней оказывает нам честь и громко прославляет нас, а мы, вестфальцы, можем сказать с уверенностью, что заслужили его похвалу».

5 «Справа позиция русских войск прикрывалась рекой Москвой, а слева лесами, затруднявшими действия крупных группировок противника… Прикрытые фланги русской позиции затрудняли их охват и вынуждали Наполеона принять фронтальное сражение» (История военного искусства; т. IV, с. 347).

189

ние. Об их кавалерии отзываются не очень благосклонно, говорят, они бросились в бой пьяными. Некоторые из пленных, которых мы взяли, говорили, что водки давали столько, сколько они пожелают. Их остальным войскам надо отдать справедливость. В ¾ часа за русской армией находится город Можайск, отчего битва и названа его именем. Поскольку враг больше не показывался, мы устроили каре, составили ружья в пирамиды и развели рядом с ними костры. Заметка на полях: Битва у Можайска или Московская битва1.

8 [сентября] Так как русские отступили и не выказывали больше желания начать все заново, мы оставались на тех же позициях.

9 [сентября] В 4 часа пополудни наш 3-й пехотный полк, 3-й легкий батальон, 2-й французский полк и несколько отрядов кавалерии под командованием французского генерала развернулись и отправились за фуражом, а также для разведки на нашем правом фланге. Мы шли 3 часа и сделали привал около небольшой деревушки.

10 [сентября] В 7 утра оттуда вышли и шли еще 2 часа, устроив привал на небольшой речке у подножия горы. От каждого батальона было отряжено по 4 отряда, чтобы найти в близлежащей местности провиант для 4-х армейских корпусов. Однако поскольку дано было только 4 часа времени, а все ближние деревни были уже обшарены, то удалось мало чего добыть.

11 [сентября] В 9 часов мы опять вышли. Так как все остальные полки уже ушли вперед, мы не возвратились на прежнее место, а пошли вдоль дороги. После 4-х часового марша мы остановились и разбили бивак у деревни.

1 Так по французским документам называлась Бородинская битва. На основании этого «герой из героев» Бородина маршал Ней получил титул Князь Московский. Можайск находится в 12 км от Бородинского поля. Новая и Старая Смоленские дороги сходились в 7 км от поля сражения. Фон Папет пишет, что Можайск находится «в ¾ часа за русской армией». Вероятно, вычитая то расстояние, на которое раскинулся лагерь русской армии между Можайском и Бородинским полем.

190

12 [сентября] Вышли отсюда и достигли дороги на Москву, но поскольку колонна еще не подтянулась, мы дожидались ее на главной дороге у города Можайска. Через час все подошли, мы сомкнулись, вошли маршем в город и шли до рынка. Каждая рота получила дом для стоянки. Мне, по счастью, достался довольно хороший. Город, между тем, незначительный, приличных домов мало, да и те, как большинство остальных домов, выделены для раненых офицеров и солдат. Ночью начался пожар, нам пришлось выйти и помогать его тушить. В городе 2 красивых церкви.

13 [сентября] В 7 утра ударили главный сбор и мы, поскольку предполагали, что должны остаться здесь, были обескуражены, получив приказ выступать. В 9 часов утра наш полк, 2-й и 3-й легкие батальоны покинули город, дабы конвоировать императорский экипаж с казной.1 Прочие части армейского корпуса остались. На всем пути были сожженные деревни, а поскольку дома были сплошь набиты ранеными, на некоторых пепелищах мы заметили ужасные останки. Марш был очень трудный, целых 7 часов. У маленького городка Щелково, от каждой роты оставили по 7 человек, а от нашего полка и легких батальонов 4-х полковников одного капитана и одного лейтенанта для закрепления занятой территории.

14 [сентября] Продолжаем марш. Дорога песчаная, по обеим сторонам много кустов. Вся дорога покрыта трупами людей и лошадей, жалким образом закончивших жизнь, кто от ран, а кто от болезней. Сегодняш­ний марш продолжался только 4 часа, после чего мы разбили бивак.

15 [сентября] В 7 часов выступили. Из каждой роты было дано по 2 человека для гарнизона, который должен под командованием лейтенанта Фредеркинга занять в 2-х часах отсюда в маленьком городке роскошный замок2. Шли еще 3 часа, после чего разбили бивак Лоссберг в этот день пишет: «Наш полк и 2-й и 3-й легкие батальоны с шестью орудиями под командой полковника Бернара назначены для конвоирования к армии казны Наполеона, которая осталась еще здесь, и затем следовать вместе с ней в Москву» (Лоссберг. Указ. Соч. С. 47).

2 Лоссберг: «Теперь мы находимся на расстоянии только 5-ти часов от Москвы. Князь Голицын имеет здесь богатое имение. Его замок, выстроенный в новейшем вкусе со множеством других построек и значительными парками и садами, свидетельствует о богатстве владельца» (Лоссберг. Указ. Соч. С. 48).

1

191

невдалеке от одного из дворянских имений, каковые то и дело попадались на нашем пути. Сегодня мы снова проходили через сожженные деревни, в которых были сожжены несчастные раненые. В уцелевших же деревнях мы не видели никаких жителей кроме французов. Все эти лежащие на нашем пути деревни построены по одному образцу. В них только один проход, являющийся главной большой улицей, идущей через всю деревню. Дома, обращенные к ней фасадами, украшены резьбой и другими вещами, благодаря чему очень хорошо выглядят. Поскольку все они соединены друг с другом досками или балками, при начале пожара нечего и думать о их спасении. В редких из них есть дымоходы. В тех, где таковые имеются, смежная комната, где пекут хлеб, топят и готовят пищу, непосредственно связана с жилой, которая служит столовой для семьи. В тех, где дымовой трубы нет, кухня находится в самой комнате. Печи у низшего класса большей частью из обожженного кирпича, они выглядят как наши хлебопекарные и тяжело растапливаются. Но поскольку печное отверстие направлено в комнату и все время открыто, недостатка в тепле нет. Сами помещения украшены пестрыми изделиями и картинками. Они невелики, но в них спит вся семья, которая порой бывает весьма многочисленной, и в них гораздо опрятнее, чем в Лифляндии, Польше и Эстляндии. Над окном обычно висит образ святого заступника, а перед ним, если люди не совсем бедные, всегда горит лампада. Каждый крестьянин, входя в комнату, приветствует образ, становясь на колени. Перед каждым городком находится кузница, стоящая отдельно, вероятно, во избежание пожаров. Костюм мужчин – короткое, плотно прилегающее, подвязанное над бедрами платье, но без воротника. Цвет в основном серый, иногда коричневый, а у знатных – голубой. Волосы подстрижены вокруг головы до затылка. Шляпа с широкими полями. Обувь состоит из высоких сапог или ботинок, либо, правда, в летнее время, из сандалий, сплетенных из лыка и перевязанных над стопами. Зимой обычно носят овечью шкуру, у знатных очень красиво вышитую. Она, как и платье, обвязывается поясом или шарфом, последний делается из шерсти. Бабы большей частью безобразны, пытаются как-то выделиться пестрым платьем. Их ноги толсто обмотаны, и это придает им бесформенность. Около Москвы они носят высокие шапки, от которых сзади свисает длинный шлейф, называемый Koschniks [Кокошник]. Любимый напиток – Quas, перемешанная с водой ржаная и пшеничная мука.

192

16 [сентября] В 7 часов вышли, переодевшись в парадную форму, чтобы войти в город in grande tenue1. Едва мы поднялись на небольшой холм, находящийся в получасе ходьбы от города и прошли находящиеся перед ним оборонительные сооружения, как нашему взору открылся город со множеством башен, украшенных позолоченными набалдашниками (Knöpfen). Он расположен очень живописно. В нескольких местах он уже горел, горели и все предместья, что убивало в нас надежду найти его еще населенным. Несколько нагруженных провиантом и сопровождаемых французами пово­зок свидетельствовали о больших для нас неприятностях, так как мы было уже обрадовались спокойным зимним квартирам. Перед городом2 мы остановились, расположились колонной и составили оружие. От каждой роты послали в город по несколько человек, чтобы, раз жители оттуда сбежали, добыть припасов. Поскольку город еще мало пострадал от огня, я имел счастье его увидеть. Это Quodlibet3 из дворцов и бедняцких хижин, стоящих друг перед другом как Голиаф рядом с Давидом. Заметка о Москве Она лежит под 55 град. 45 мин., то есть на 3 градуса южнее Петербурга, на нескольких разбросанных холмах, низменности между которыми частично заболочены. В окружности занимает 36 верст или 5 добрых немецких миль. Наибольший диаметр указыва­ется 11 и наименьший 7 ½ верст. Среди 64 главных и 521 второстепен­ной улиц некоторые свыше полумили. Вместе с пригородами насчитывается около 12 000 домов. Летом жителей 200 000, зимой – 250 000. Примерно 800-900 церквей и 30 монастырей. Омывается 3-мя реками. 1) Москва-река, на берегу которой стоит город и чьим именем он назван, берет начало в 23-х верстах от него; через нее перекинут понтонный мост. 2) Москва, которая течет в районе Кремля и имеет роскошные гранитные набережные; через нее перекинуты прекрасные каменные мосты. 3). Неглинная, невзрачный болотистый ручей, неподалеку от Кремля впадает в Москву. Город был основан в 1147 году князем Юрием Владимировичем Долгоруким. Делится на 4 основных части, причем две последних окружают две первых. 1) Кремль; 2) Китайгород; 3) Белый город; 4) ЗемляВ лучшем виде (фр.) Лоссберг пишет «в Смоленском предместье» (Указ. Соч. С. 49).

3 Qoudlibet – что угодно (лат.). В данном случае – мешанина.

1 2

193

ной город. Две последние части города окружены каждая земляной насыпью. Вне их еще 30 пригородов. Кремль, лежащий приблизительно в центре, окружен высокими с зубчатыми выступами стенами, возведенными в конце XV столетия Иваном I, образующими неправильный многоугольник, на каждом углу имеющий башню. Связан с городом двумя мостами и пятью воротами. В одних из них, называемых Спасские (Spaksche), был чудотворный образ Богоматери, и каждый, кто проходил через них, должен был снимать шляпу. Среди 32 кремлевских церквей есть Иван Великий, возведенная в XVI веке, хотя ее высота по сравнению с нашими незначительна. В ней 22 колокола, из которых самый большой должен был весить 400 000 фунтов1. В 1737 году сгорела балка, на которой он висел, и он упал; один кусок отвалился. Он лежит у подножия башни, из-за своей тяжести глубоко погрузившись в землю. Недалеко от него по левую руку находятся 4 пушки на лафетах, самая большая из них весит 96 000 фунтов2, но она не может стрелять. Главная достопримечательность Кремля – старый царский дворец, находящийся в самом отдаленном углу Кремля, в котором должны были находиться сокровища большой ценности, но они вывезены. Это здание высотой в 2 этажа было в 1488 году по приказу Ивана Васильевича I3 заново возведено в камне. До того оно было деревянным. Комнаты маленькие, только один зал, в прошлом приемная старых царей, более менее большой, он поддерживается в центре столбом. В московских церквах, как и во всех греко-католических, нет скамеек, потому что по этой религии сидеть при богослужении не разрешается4. Почва вокруг Москвы плодородна и возделана. Мы нашли в городе продовольствия в изобилии: вино лилось едва ли не потоками, благодаря чему наши солдаты весьма повеселились. Около двухсот тонн. Около сорока тонн. Царь-пушка была изготовлена А. Чоховым в правление царя Федора Иоанновича. Здесь есть заметка на полях: Борис Годунов. Вероятно, фон Папет хотел отметить, что царь-колокол был сделан при Борисе Годунове. Однако колокол, отлитый русским литейным мастером А. Чоховым в начале XVII века по приказанию Бориса Годунова, весил немногим больше 200 тонн, а колокол, упавший при пожаре 19 июня 1701 года был весом около 130 тонн и отлит в 1654 году. При пожаре 1737 г. раскололся колокол, стоявший на деревянной конструкции; его еще не успели поднять на колокольню.

3 У фон Папета ошибка – не Ивана I, а Ивана III. 4 Здесь, конечно же, следовало бы написать – «не принято», поскольку садиться можно, особенно тем, кому тяжело стоять.

1 2

194

19 [сентября] Почти весь город превратился в кучи пепла. Пощажены огнем были только Кремль и небольшая часть города. По словам некоторых немцев, прибывших раньше нас, комендант, находившийся в городе еще за день до вторжения французов, отпустил на свободу нескольких отпетых преступников при условии, что они принесут в дома горшки со смолой и другие горючие материалы и подожгут их при появлении французов. Этим и была решена судьба Москвы.

20 [сентября] Мы переменили место лагеря и, вместе с тем переменив направление, продвинулись несколько вперед. Грабежи сдерживаются патрулями, и все конфискованное сдается в армейский склад.

22 [сентября] Так как в лагере стало очень холодно, мы перебрались в дома близлежащего пригорода. Роты по одной, по две или по три разместились в больших домах. Моя рота, 3-я и 4-я устроились в церкви, и я был очень этим доволен. Некоторых преступников, о которых я упоминал выше, опознав по их красным штанам, нашли в домах с горшками смолы и проч. и 14 из них были повешены на фонарных столбах.

29/30 [сентября] Получили из главного штаба приказ сопровождать транспорт с пленными в Можайск. В 8 утра выступили и в часе ходьбы приняли пленных в количестве 1300 человек, состоящих частью из крестьян, частью из солдат. Эти бедные люди очень страдали, так как со дня пленения не получали никакой пищи. Они с голодной жадностью напали на полуразложившуюся падаль и разорвали ее на части. Некоторые из них упали замертво. Мы шли только 4 часа до деревни, возле которой находился со своим лагерем капитан фон Барделебен. Ввиду недостатка домов мы остановились там же. ОКТЯБРЬ 1 [октября] Идем дальше. Поскольку дорога очень плоха, шли только 3 часа, после чего устроили привал.

195

2 [октября] Уклонились влево, и я оказался в авангарде. Дорога отвратительная, но погода хорошая. Большую часть времени шли лесом. На половине пути несколько отставших от нас повозок были атакованы казаками и разграблены. Но мы после 6-ти часового марша дошли до капитана Бретхауэра, стоявшего с целым гарнизоном в деревне.

3 [октября] Продолжаем марш. Остановились через 3 часа пути.

4 [октября] В 10 утра, наконец, пришли в Можайск, но так как там не оказалось места для устройства пленных, были вынуждены идти еще 2 часа, после чего остановились в деревне с левой стороны дороги.

5 [октября] Передали пленных гвардейским гренадерам и 50-ти гусарам, которые должны сопровождать их до Смоленска. Вместо 1300 мы передали им только 1100, остальные умерли, кто от недостатка пищи, кто от болезней. Теперь мы вернулись в Можайск, где заняли предоставленные нам квартиры. Здесь мы нашли раненых офицеров из нашего полка, находящихся, к нашей общей радости, на пути к выздоровлению. Капитан Беткер и лейтенант Бланке умерли от ран.

11 [октября]1 Вышли отсюда, соединившись со 2-м батальоном 6-го полка, чтобы эскортировать пушки 6-го полка в находящуюся от города На полях надпись: Экспедиция в Верею. Запись в дневнике фон Папета подтверждает дату, Верея была взята в ночь с на 10 на 11 октября (с 28 на 29 сентября по ст. ст.) генералмайором И.С. Дороховым по приказу Кутузова. Для выполнения задачи Дорохову были даны 5 батальонов пехоты, один кавалерийский и два казачьих полка и восемь орудий. Две роты вестфальцев занимали церковь, две – здание ратуши и еще две – боковые помещения и надворные постройки. Вестфальцы упорно защищали каждую комнату, но что могла сделать горстка людей против двадцатикратно превосходящего неприятеля. Источники сообщают, что вестфальцы потеряли убитыми более 300 человек; 15 штаб и обер-офицеров, 377 рядовых были взяты в плен. Потери русских были небольшие. С.Н. Марин писал другу: «С нашей стороны потеря состоит в 20 человек убитых и раненых. Пожалуйте, не 1

196

в 6-ти часах Верею, которую занимал 1-й батальон того же полка, а там не только заняться добыванием фуража, но еще и очистить местность от крестьян и казаков, делающих эту местность небезопасной. На полпути, а именно в деревне Борисово, наш авангард натолкнулся на находящихся в ней одиночных казаков. Завидя нас, они тотчас отошли, но все время наблюдали за нами. Вскоре перед городом мы встретили целую колонну русской пехоты, скрывшуюся за перелеском, и несколько отрядов кавалерии, держащихся там же. Линия казаков, оказавшаяся на расстоянии выстрела, увидев нас, сразу отошла, причем в превосходном порядке. Мы расположились на возвышенности и сделали по ним из орудий несколько выстрелов, однако дистанция была слишком большой. Тогда мы развернулись, но почти тут же вновь перестроились в колонну, так как они своей кавалерией могли очень быстро схватить нас на этой позиции за горло. Город был близко, однако, не услышав оттуда никакого ответа на нашу канонаду от укрепившегося в нем батальона 6-го полка, мы не без основания предположили, что он уничтожен. Это предположение было подтверждено одним человеком, убежавшим из недостроенной траншеи, он рассказал, что враг внезапно, в 3 часа ночи, без единого выстрела перелез через вал и перерезал всех, кто не сдался. Так как он не смог дать нам никаких сведений о численности врага, а мы из-за слишком большой отдаленности, ведь враг мог скрываться в укрытиях, не могли точно оценить его сил, полковник счел за лучшее вернуться обратно в Борисово. Мы заняли позицию на возвышенности, где находилась деревня. Противник нас не преследовал. К вечеру вернулась эстафета, которую полковник отослал герцогу [генералу Жюно], с одобрением этого решения.

12 [октября] Прибыл майор [фон] Пфуль из артиллерийского [резерва], чтобы отыскать наиболее выгодное место для устройства редута. Здесь есть церковь, около которой ведутся фортификационные работы.1 думайте, что число наших убитых и раненых писал я как обыкновенно в реляциях, – оно истинно». Лоссберг также двигался к Верее во 2-м батальоне; он описал этот эпизод более подробно, чем Папет; однако, он записал это 12 октября, поясняя, что взятие Вереи было обнаружено ими 10-го; столь насыщены были их дни событиями, что прошедший день посчитался за два. (Указ. Соч. С. 65).

1 Приложен рисунок.

197

Рисунок плана церкви в дневнике 18 [октября] Прибыл 2-й батальон легкой пехоты, чтобы сменить наш полк.1 Мы выступили тотчас по их прибытию. Однако, едва мы подошли к Можайску, полковник получил приказ отослать 1-й батальон обратно для усиления гарнизона. Поскольку это путешествие выпало нам, мы отделились и пришли назад, где были встречены комендантом поста Его высокородием подполковником Юнкуртом из 6-го полка без всякой радости, потому что ему пришлось из-за этого заново делать все распределения.

21 [октября] Около 2-х часов пополудни на расстоянии 2000 шагов от нашего форпоста показались примерно 200 казаков и вооруженные крестьяне, которые приблизились на расстояние выстрела и устроили перестрелку, однако через некоторое время, ничего более не предприняв, отступили.

24 [октября]2 Наш 1-й батальон вместе с 6-м полком, и гвардейскими стрелками под командованием генерала Вердена3 отправился за фуражом. Погода была хорошая. Мы держали все время вправо, из-за чего отклонились примерно на 1 ½ мили от шоссейной дороги. Некоторые деревни, которые мы проходили, оказались покинуты жителями, однако провиант мы нашли в изобилии.

25 [октября] Так как погода благоприятствовала нашему намерению, т. е. была туманной, наш урожай оказался богаче, нежели вчерашний. Мы застали еще жителей, которые не показывались нам на глаза, а также скот, примерно 100 быков, овец и т. д.

26 [октября] Мы направились с нашим стадом скота направо к Можайску. Прошли мимо поля боя, и нашли там 2-х раненых русских, лежащих до сих пор здесь и поддерживающих себя тем малым, что Лоссберг пишет о смене 16 октября. (Указ. Соч. С. 71). В этот день произошло тяжелое 18-ти часовое сражение при Малоярославце.

3 Данлуп-Верден, бригадный генерал, командир 2-й бригады 2-й вестфальской или 24 французской дивизии.

1 2

198

приносили им крестьяне. Мы поручили их тотчас же перенести в один из находящихся неподалеку домов, но, по словам нашего врача, им не пережить следующего дня. По нашем прибытии в Можайск некоторые получили ордена, к этому времени прибывшие из Касселя.

27 [октября] Был in grande tennue revue1, на котором некоторых офицеров награждали медалями. Вечером сюда из Москвы прибыл император [Наполеон] со всей французской армией. Также получили мы приказ наутро быть готовыми к выступлению.

28 [октября] Выступили в 6 часов. Поезд экипажей Великой армии чудовищен. Здесь можно найти едва ли не все московские кареты. Мы прошли поле боя2 и находящийся в 3-х часах за ним монастырь, где был этаблирован3 госпиталь. Жандармы задержали нескольСмотр в парадной форме (фр.) Из воспоминаний Ф.П. де Сегюра: «На этой покинутой местности валялось тридцать тысяч наполовину обглоданных трупов. Над всеми возвышалось несколько скелетов, застрявших на одном из обвалившихся холмов. Казалось, что смерть раскинула здесь свое царство: это был ужасный редут, победа и могила Коленкура. Послышался долгий и печальный ропот: «Это – поле великой битвы!..» Император быстро проехал мимо. Никто не остановился: холод, голод и неприятель гнали нас; только при проходе повертывались головы, чтобы бросить последний печальный взгляд на эту огромную могилу стольких товарищей по оружию, которые были бесплодно принесены в жертву и которых приходилось покинуть» (Сегюр Ф.-П. де «Поход в Россию». Записки адъютанта императора Наполеона I. Пер. с фр. Н. Васина, Э. Пименовой. Смоленск: Русич, 2003. С. 221).

3 От фр. etablir – основывать, учреждать. Имеется в виду все тот же Колоцкий монастырь, находившийся в 8 км от Бородинского поля.

4 Ф. П. де Сегюр пишет о раненых: «когда они увидели, что армия возвращается, что они будут покинуты, что для них нет больше никакой надежды, самые слабые из них выползли на порог; они разместились по дороге и протягивали к нам с мольбой руки! Император отдал приказ, чтобы всякая повозка, каково бы ни было ее назначение, подобрала одного из этих несчастных, а наиболее слабые были оставлены, как в Москве, на попечение тех русских пленных и раненых офицеров, которые выздоровели благодаря нашим заботам. Наполеон остановился, чтобы дать время выполнить это приказание, и при огне брошенных нами и вспыхнувших пороховых ящиков он воспрянул духом, как и почти все мы. С самого утра многочисленные взрывы да1 2

199

ко наших экипажей, чтобы вывезти из этого госпиталя раненых.1 Часом позже мы разбили лагерь в раскинувшемся слева от дороги еловом лесу.

29 [октября] Был 10-ти часовой переход. В 7 вечера разбили бивуак в садах за Гжатском. Поскольку деревьев оказалось мало, а ночь была очень холодная, нам пришлось здесь плохо.1 30 [октября] Снова был 10-ти часовой переход. Погода стояла превосходная. По дороге нам встретилось несколько изуродованных трупов, вероятно, с ними так обошлись крестьяне или казаки, которые делают местность весьма опасной. Мы разбили бивак в чистом поле.

31 [октября] Прибыли в Вязьму и устроили перед городом бивак. Так как еды мало, а марши в последние 2 дня были очень тяжелыми, многие из нашего полка отстали, большинство из них попали в руки казаков. НОЯБРЬ 1 [ноября] После трехчасового марша образовали в чистом поле каре, составили ружья и остались здесь на ночь.

2 [ноября] Выступили в 6 утра и остановились в 10 часах пути оттуда у деревни. вали знать, что это приносились те жертвы, к которым нас принудили обстоятельства. Во время этой остановки мы были свидетелями одного жестокого поступка. Несколько раненых было помещено на повозки маркитантов. Эти негодяи, повозки которых были нагружены добром, награбленным в Москве, с ропотом недовольства приняли эту новую поклажу; пришлось заставить их взять; они замолчали. Но едва тронулись в путь, как они стали отставать; они пропустили всю колонну мимо себя; тогда, воспользовавшись временным одиночеством, они побросали в овраги всех несчастных, которых доверили им…» (Сегюр Ф.-П. Указ. Соч. С. 223).

1 Лоссберг в этот день пишет: «19 батальонов пехоты VIII корпуса в общем насчитывали 5400 человек, так что общая численность его составляла свыше 6000 человек» (Указ. Соч. С. 80).

200

3 [ноября]1 Пришли в Дорогобуж и остановились на месте нашей прежней стоянки. Очень сильный голод. Я отдал 5 франков2 за каравай пайкового хлеба и был рад, что он мне достался. Так, если лошадь, ослабевшая от недостатка корма, что часто случалось, падала, солдаты с яростью набрасывались на нее, разрывали на части и ели ее едва не полусырую.3 4 [ноября]4 Отдыхали. Сражение под Вязьмой. Это интересно сопоставить с воспоминанием капитана 30-го линейного полка 1-го пехотного корпуса Ш. Франсуа, раненого при Бородино и оказавшегося в Колоцком монастыре в госпитале. Находясь в монастыре на излечении, он «своему верному солдату… платил за яйцо 4 франка, за 1 фунт говядины – 6 франков и за трехфунтовый хлеб – 15 франков» (Бородино в воспоминаниях современников. С. 285).

3 Обер-лейтенант Вюртембергского полка корпуса Нея ХристофорЛюдвиг фон Иелин вспоминал: «Приготовлялось лошадиное жаркое очень просто. Кусок мяса павшей лошади накалывали на длинную палку, саблю или на штык и его держали над огнем, без соли, без приправ, без сала, – всего этого не существовало. От огня мясо больной лошади делалось отвратительно; из него капала желтая жидкость; когда оно обугливалось, его проглатывали с жадностью. Даже отвращение исчезло; мы готовы были есть пищу, годную для свиней; каждый соглашался питаться чем бы то ни было… Сперва начали убивать самых тощих лошадей, застреливая их на месте. Оставалось еще немного соли и приправ; но и это вскоре уничтожилось; стрелять лошадей уже перестали и прямо вырезывали куски мяса из живых лошадей. Несчастные животные, обливаясь кровью, дрожа всем телом, стояли как оглушенные и, наконец, падали обессиленные на землю. Французы прежде всего вырезывали лошадям языки, не добивая их окончательно. При этом отступлении нет ничего ужаснее воспоминаний тех зверств, которые люди совершали над людьми и животными» (1812 г. Записки офицера армии Наполеона фон-Иелина. Типография Т-ва И. Д. Сытина. Москва, 1912. Гл. 1).

4 Из конфискованного письма Барагэ д’Илье жене от 4 ноября: «Жизнь наша, как передового войска: спим на соломе, за два часа до рассвета уже на ногах, частенько не слезаем с лошади по 16 часов кряду, сапог никогда не снимаем, по ночам нас то и дело будят; питаемся скверно: без вина, все на черном ржаном хлебе, и пьем отвратительную воду. Много нужно сил, чтоб выносить все это. Меня и не удивляет, что в армии столько болезней. Наш образ жизни и здешний климат – враги посильнее русских». Лоссберг записывает: «Наполеон теперь в Дорогобуже. Сегодня впервые выпал снег» (Указ. Соч. С. 84). (См. здесь – 6 ноября).

1 2

201

5 [ноября] В 4 час пополудни выступили, прошли город и через 3 часа пути разбили бивак. Была отвратительная погода, дождь лил не переставая.

6 [ноября] Выпал первый снег. Сегодня шли 7 часов и разбили бивак рядом с глухим лесом. Некоторые солдаты падали от голода замертво, некоторые отставали, чтобы поискать еды в деревнях.1 7 [ноября] Посланный полковником отряд пригнал скот, который был тотчас распределен между ротами. Сегодня шли 8 часов и остановились около лежащей слева от дороги деревни, где находился штаб герцога Абрантесского [генерала Жюно].

8 [ноября] Был очень сильный холод. Дорога, раскатанная повозками и утоптанная войсками, стала гладкой как зеркало. По пути видели более ста упавших от изнеможения лошадей, которые не имели больше сил подняться на скользкой поверхности.

9 [ноября]2 Остались перед Смоленском. Большинство орудий, так как лошади выбились из сил, пришлось бросить. Всем запрещено без чрезвычайного приказа императора появляться в городе.3 10 [ноября]4 Утром добыли немного хлеба и муки, что лишь увеличило аппетит солдат. Около 4-х часов дня выступили отсюда, обогнули город справа и шли от него 4 часа в направлении деревни, перед которой остановились.

1 Лоссберг в этот день записал: «в наших ротах по 50-60 человек (в среднем 40); другие полки настолько растаяли, что из всех батальонов выстраиваются лишь два взвода» (Указ. Соч. С. 84).

3 В этот день после боя с отрядами Давыдова, Сеславина, Фигнера и драгунами Орлова-Денисова у деревни Ляхово, находившейся на пути от Ельни к Смоленску, сдалась в плен бригада Ожеро (около 2-х тыс. человек).

3 Именно в этот день в Смоленск вошел Наполеон с гвардией.

4 В этот день Кутузов отдал приказ по армии: «После таковых чрезвычайных успехов, одерживаемых нами ежедневно и повсюду над неприятелем, остается только быстро его преследовать, и тогда, может быть, земля русская, которую мечтал он поработить, усеется костьми его…» (Кутузов М.И. Письма. Записки. М.: Военное издательство, 1989. С. 398).

202

11 [ноября] Остаемся здесь. Несколько солдат умерло от изнеможения.

12 [ноября] Возвратились отсюда опять к Смоленску, обошли его справа и шли на Оршу еще 3 часа, где остановились на ночь. Множество людей окоченело от холода!

13 [ноября] В 10 часов вышли отсюда, шли 3 часа и, так как был очень сильный холод, зашли в гумно лежащей слева от дороги деревни.

14 [ноября] Вышли отсюда в 8 утра и остановились после 5-ти часового марша в лежащей справа от дороги деревне. Однако нам едва не пришлось оттуда убраться, так как вечером в ней вспыхнул пожар, но, к счастью, он был потушен.

15 [ноября]1 Выступили в 3 часа и были почти в часе от нашего ночлега, как увидели возвращающиеся назад повозки и людей. Последние сказали нам, что впереди казаки. Мы тут же построились в колонну, дивизия в 4 группы, по 16 человек в каждой с двумя начальниками – настолько мы ослабли, – и двинулись по дороге. Заметка на полях: День рождения короля Hieronima [Жерома – 15.11.1784]. В этот день началось четырехдневное сражение под Красным. Авангард Милорадовича, приблизившись с юга к большой Смоленской дороге, обстрелял из артиллерии шедшие во главе с Наполеоном войска, а затем атаковал и отрезал их задние колонны. В течение дня было захвачено 2 тыс. пленных и 11 орудий. Здесь любопытно также привести свидетельство вюртембержца Х.-Л. Фон Иелина: «Армия пробыла в Смоленске три дня, среди страшной сутолоки, предаваясь всевозможным порокам. На второй день после своего прибытия я был командирован с отрядом в 40 человек сопровождать экипаж маршала Нея и генерала Маршана и должен был выступить немедленно по дороге в Красный. Я и мои солдаты считали это за счастье, зная, что при транспорте имеются съестные припасы. В первый день переход совершился благополучно. К вечеру мы остановились на ночь у разоренного постоялого двора, недалеко от дороги. Здесь, приказав ввезти повозки во двор и поместить лошадей в конюшню, я расставил караул и остался на биваке перед костром с моими людьми, попросив эконома маршала раздать припасы солдатам, чего он, однако, не исполнил. Солдаты принимались сами добывать провиант, как я ни ста1

203

Слева мы тотчас заметили нескольких одиночных казаков и в ста шагах впереди еще нескольких. Деревня, находящаяся слева, горела, видимо, русские подожгли ее, чтобы замаскироваться. Еще почти через сто шагов мы увидели уже целую линию казаков, примерно 3-4 эскадрона, насчитывавших около 2000 человек. Посередине у них стояли две гаубицы и пушка, калибр которых я не смог определить. Как только мы приблизились на расстояние выстрела, они обстреляли нас из орудий, но урона не нанесли, так как были нацелены на шоссе, а мы прошли слева от него. Несколько шедших по дороге маркитантов было ранено. Мы перестроили дивизию в линию и продолжили двигаться у дороги. Наша кавалерия, находившаяся слева перед нами, вступила в перестрелку и потеряла нескольких людей ранеными. Так казаки преследовали рался препятствовать им в этом, советуя им подождать до следующего дня. Вследствие этого большая часть моего отряда разбежалась на другой день. Я укорял в этом эконома, но он не соглашался выдавать провиант. Солдаты настояли на своем; они отняли часть припасов, чему я не мог воспротивиться, сколько ни ругался эконом. Наконец мы отправились дальше. Добравшись до небольшой речки с перекинутым через нее мостиком, мы нашли около него большое замешательство, так как все стали ломиться вперед. В то время как я пытался восстановить порядок, на нас налетел отряд казаков, которых мне удалось разогнать, после чего мы снова приступили к переправе. Усиленный отряд казаков повторил нападение; я пытался защищаться, но мы оказались слабее. Солдаты меня покинули, и я с трудом отмахивался от 6 или 7 казаков шпагой, при этом мне сшибли каску с головы. Я спасся, соскользнув с небольшого пригорка, по которому казаки за мной гнаться не могли. Добравшись до того места, где стояли повозки, сплотившиеся при криках: «Казаки! Казаки!» в одну кучу, я пробрался между ними и перешел через узкий переход. Когда казаки приблизились и слезли со своих коней, никто не думал им сопротивляться, и все они вместе с нашими солдатами дружно принялись грабить кареты, повозки, телеги и пр., как будто они были из одного лагеря. В то время, как я пробирался по узкой дороге мимо одной повозки, французские гренадеры взломали французскую кассу, из которой я также выхватил несколько свертков, где оказались слитки золота. Я имел неосторожность набить ими свои карманы, вследствие чего я большую часть их растерял по дороге, а остальное у меня отняли в Вильне. Теперь мой отряд рассеялся, и я остался совершенно один среди массы изнуренных людей, бредущих по дороге. Когда я, наконец, после страшных мытарств, добрел 16 ноября до Красного, куда также добрались остатки Вюртембергского отряда днем ранее, последний был окончательно распущен» (1812 г. Записки офицера армии Наполеона фонИелина. Гл. 1).

204

нас около ¼ часа, а потом отступили, потому что за нами следовал император с гвардией, после чего они напали на не прикрытый и состоящий в основном из маркитантов хвост обоза. Через два часа мы пришли в городок Красное, прошли его и остановились в лежащей в получасе от него деревне.

16 [ноября] Шли до Ляд, маленького городка. Здесь мы встретили первых евреев, с которыми могли побеседовать по-немецки. Нечего и говорить, какая это была для нас радость – снова услышать нашу родную речь. Смогли достать здесь, хотя и очень дорого, немного хлеба.

17 [ноября] Остановились в небольшой деревушке.

18 [ноября] Пришли в Дубровно. Это довольно большой город, населенный почти одними евреями, однако, как и большинство польских городов, выстроен плохо. До нашего прибытия здесь было провианта в изобилии, но почти весь он был закуплен проходившей перед нами армией, и я был счастлив ухватить хотя бы сколько-нибудь хлеба по цене почти на вес золота. Через два часа от города остановились в небольшой деревушке.

19 [ноября] Наши великие страдания усугубились оттепелью, так как изза нее дорога стала настолько плохой, что в некоторых местах мы утопали в грязи по щиколотку. После 4-х часового марша пришли в Оршу, где переправились по понтонному мосту через Днепр. Здесь мы добыли немного хлеба и мяса, едва ли стоившие затраченного труда.

20 [ноября] Пришли в Толочин и остановились в церкви перед городом. Наш корпус очень растаял, так что от всего войска осталось в лучшем случае не боле 5-6 тысяч пехотинцев.

21-22 [ноября] На Бобр, где и остановились.1 1 Согласно свидетельству Лоссберга здесь остаткам VIII армейского корпуса дали название «маршевый батальон» (Указ. Соч. С. 100).

205

23 [ноября] На Крупки. Оба городка маленькие и плохо построены.

24 [ноября] Пришли к Борисову, небольшому городку, населенному преимущественно евреями. Лежит на правом берегу реки Березина. Предмостное укрепление единственного ведущего через эту реку моста оборонялось 8-ю тысячами поляков генерала Домбровского1; два дня назад из Турции прибыла сильная 50тысячная русская армия2, которая взяла укрепление и сожгла мост. Так как наша армия была не в силах отбить его обратно, то нам, если мы не желали попасть в плен, было необходимо, не теряя времени, перейти реку, поскольку нам на пятки наступал преследующий нас русский корпус под командованием Витгенштейна, а мы были слишком слабы, чтобы вступить в открытый бой с двумя сильными корпусами, мы свернули вправо по реке и в двух часах от города протянули через нее два скудных моста. Вечером русские были побиты, в основном силами IX корпуса армии3, ибо остальные наши войска не были достаточно сильны. Было захвачено 6 пушек и 600 пленных. Исход дела решили кирасиры, которые неожиданно атаковали правое крыло противника и смешали его ряды.4 25 [ноября]5 Утром первые экипажи, правда, сначала орудия и повозки с боеприпасами, переправились через реку. По счастью, за неДомбровский командовал 17-й дивизией 5-го армейского корпуса Понятовского.

2 Прибывшая из Турции Дунайская армия Чичагова насчитывала в этот момент около 30 тысяч.

3 Имеется в виду достаточно свежий корпус Сен-Сира, командование над которым принял Удино. Корпус прибыл по приказу Наполеона с северного участка и соединился с корпусом Виктора, чтобы обеспечить переправу остатков Великой армии, насчитывавшей к этому времени вместе с подоспевшим корпусом до 60 тысяч человек.

4 Вероятно, здесь имеется в виду стычка корпуса маршала Удино с 3-х тысячным авангардом армии Чичагова, имевшая место накануне вечером. В результате этой стычки французы заняли Борисов, а Чичагов, не разобравшись в ситуации, отвел свою армию на правый берег и сжег мост.

5 Заметка на полях: Переход Березины. В немецком Passage der Berezina – это именно переход, в то время как французское passager можно перевести как переправа. В этот день в Борисов прибыл Наполеон с гвардией.

1

206

сколько дней до этого подморозило, и переход через реку, оба берега которой были болотистыми, оказался возможен. Но кроме них и императорского багажа не переправилась больше ни одна повозка. Все полковое имущество1 и офицерский багаж остались на этой стороне. Одинаково кареты маршалов и штабных офицеров (нагруженные преимущественно трофеями из Москвы), которых оказалось очень большое количество. Так как царила невероятная давка, и можно было ожидать, что этот день из-за этого будет просто потерян, я отправился в находящуюся неподалеку деревню, чтобы пересидеть там это время. Там я нашел кое-какую пищу.

26 [ноября] Днем в деревне внезапно начались крики, что приближаются казаки. Тотчас все находящиеся в деревне, в том числе и я, сорвались с места и устремились, буквально летя по воздуху, к мосту. Я почти достиг его, как на лежащей сзади возвышенности показалась толпа с 3-мя пушками, среди которых была одна гаубица, и они тотчас принялись обстреливать в страшном беспорядке толпящийся перед мостом людской хаос. О том, что мало какой снаряд не достиг здесь своей цели, нечего и говорить. Что за страшная смерть постигла несчастных раненых, которые были затоптаны самым жалчайшим образом. Из-за большого количества столпившихся у переправы лошадей, болото перед мостом растаяло, так что большинство лошадей здесь попадало. Прилагая напряженные усилия, чтобы встать, они разбрасывали людей, которые, будучи теснимыми со всех сторон, большей частью погибали. Таким образом, чтобы добраться до моста приходилось перепрыгивать с одной лошади на другую. Кто соскальзывал и оказывался под лошадью, затаптывался следующими. Те несчастные, кто не смог попасть на мост, так как, зажатые в толпе, они уже не знали, в каком направлении двигаться и устремлялись куда попало, выталкивались в воду и тонули в реке, еще не замерзшей, потому что помочь им было некому. На самом мосту опасность была уже не столь велика. Мне посчастливилось в 4 часа пополудни оста1 Фон Папет употребляет здесь французское effet (имущество) на немецкий лад Effect – достижение. Возможно, он видел в этом дополнительный смысл – все, что было завоевано, награблено и вывезено из Москвы, все бросили.

207

вить позади этот мост, стоивший стольких жизней. На другом берегу был лес.1

Переправа через Березину. Рисунок Теодора фон Папета Прилагается рисунок автора. Современники, видевшие переправу на Березине, писали, что «между построенными неприятелем мостами расстоянием на 500 саженей поле и река так завалены мертвыми телами и лошадьми, что местами можно было по ним идти пешком через реку» (см. М.И. Кутузов. Сборник документов, т. IV, ч. 2, с. 423). Из воспоминаний Ларрея: «В ожидании постройки мостов гвардию и главную квартиру разместили на ночь с 24 на 25 ноября в замке князя Радзивилла, расположенном на расстоянии одного лье от моста, где предполагалось совершить переход. Первыми перешли 1-й и 4-й корпуса, а затем и гвардия без препятствий безопасно достигла противоположного берега, но когда стали переправлять тяжелые орудия, то один из мостов рухнул, и дальнейшее движение остальной артиллерии, всех возов, телег и походного госпиталя приостановилось. Это привело в неописуемый ужас всех оставшихся на левом берегу. К довершению несчастья, наскоро починенные мосты не выдержали и снова рухнули. Всякая надежда на спасение в эту минуту пропала. Потеряв голову, под влиянием отчаяния большинство кинулось вниз на лед, рассчитывая перебраться по льду на другой берег, но благодаря сильному течению река у самого берега не замерзла. Несчастные бросились вплавь, некоторым удалось переплыть это пространство, а другие тонули или гибли, затертые льдинами. Самые благоразумные и смелые бегут на1

208

ДЕКАБРЬ 8 [декабря] Счастливо дошли до столицы Литвы Вильны [Вильнюс], и хотя это довольно значительный город, мы с огромным трудом нашли там хлеба и на вес золота, потому что множество проходящего войска уже почти все скупило. Толкотня перед воротами была ужасная,1 и все это в связи с реальной опасностью.

11 [декабря] Холода 6, 7 и 8 [декабря] перешли все мыслимые пределы. Мороз был 29 градусов. В эти дни более 1000 человек нашли свою смерть, к тому же мы еще были измучены голодом. Я переночевал у одной немецкой семьи, которая лишь за очень большие деньги решилась дать мне что-то поесть. Так как по всей этой местности шныряли казаки, мы вышли уже в 11 вечера. Некоторые офицеры, не имевшие сил идти дальше, остались здесь на Discretion2 русских и, говорят, с ними очень хорошо обращались. После 3-х дневного марша дошли, наконец, до Ковно [Каунас], последнего русского города, расположенного прямо на Немане. Его здесь называют Мемель, и он довольно большой, но плохо построен. Здесь, как и в Вильне, были огромные склады, которые частью сожжены, частью брошены разграбленными.

12 [декабря] Перешел реку по деревянному мосту. Толкотня ужасная. зад и сами отдаются в руки врагам, спасаясь от тех ужасов, свидетелями которых они только что были. Переход через Березину стоил жизни многим людям всех состояний». Французы потеряли на Березине до 30 тысяч человек (см. История военного искусства, т. IV, с. 394).

1 Христофор-Людвиг фон Иелин: «Когда мы дошли до главных ворот, там произошла почти такая же давка, как при переходе через Березину. Люди, лошади и повозки громоздились друг на друга, не давая никому прохода. Никому не пришло в голову, что в городе должны быть еще другие ворота, через которые можно было спокойно проникнуть в город. Со страшным трудом нам, наконец, удалось пробраться сквозь толпу, причем нашим бокам пришлось немало пострадать. Но и здесь, как в остальных городах, царствовал ужас и происходили страшные беспорядки» (Записки офицера армии Наполеона фон-Иелина. Гл. 2).

2 От французского «se render a discretion» – сдаться на милость победителя.

209

14 [декабря] Пересек границу с Пруссией на санях, нанятых на территории Польши. В маленькой прусской деревушке Dublo переночевал у бургомистра по фамилии Крамер.

15 [декабря] Гумбинен [Гусев]. Прелестный прусский город.

16 [декабря] Даркемен [Озерск].

17 [декабря] День отдыха.

18 [декабря] Ангербург [Венгожево].

Папка, в которой хранится дневник

19 [декабря] Растенбург [Кентшин].

20 [декабря] Россель [Решель].

21 [декабря] Вартенбург [Барчево].

22 [декабря] Алленштайн [Ольштын].

23 [декабря] Остервайн [Островин].

24 [декабря] Остероде [Оструда].

25 [декабря] Штразбург (Strasburg).

26 [декабря] Голуп [Голюб-Добжинь].

27 [декабря] Торунь – старинный польский плохо построенный город, хотя повсюду говорят по-немецки и очень редкие торговцы употребляют польский. Он очень пострадал в последней войне. Понтонный мост, ведущий через Вислу, имеет предмостное укрепление, расположенное на лежащем посередине реки острове. Весь город хотели превратить в настоящую крепость, но сейчас эта идея совершенно оставлена, поскольку из-за множества распо210

ложенных вокруг гор, господствующих над ним, от этого было бы мало толку. Город полон французских офицеров, поэтому дома так забиты, что порой приходится по 15-20 [человек] на одну комнату. Мне и еще трем людям из нашего полка посчастливилось заполучить комнату.

1813 ГОД 8 [января] Выехал [из Торуни]. Генерал-квартирмейстер дивизии отбыл в небольшой городок Niewkowo, а полк в Gr. Klina.

9 [января] Иновроцлав (городок), Сикорово.

10 [января] Могильно (город), Villatowa.

11-12 [января] Гнезен [Гнезно] поистине прелестный город, где мы отдыхали. Есть даже рынок.

13 [января] Pudewitz, Hugai, вюртембергские колонии, заселенные уже в прошлом веке. Вообще, в Польше есть несколько подобных колоний, они с регулярной застройкой, дома большей частью выстроены по одной линии, внутри царят порядок и чистота. У этих крестьян также более хорошие лошади; короче говоря, они богаче, чем польские. Чаще всего встречаются гол­ландцы.

14 [января] Познань выстроен очень прелестно, дома видные и большей частью сплошной застройки. Из всех виденных мною в Польше [городов] Последняя страница дневника он прелестнейший. Здесь чрезвычайно много евреев. «Русской кампании 1812» фон Папета

211

16 [января] Офицеры и солдаты, большей частью те, что прибыли сюда из России и были зачислены в штат, отбыли отсюда в небольшой городок Santir. Из 1500 человек, которые благодаря Его высокоблагородию полковнику фон Грёбену из Вестфалии прибыли с нами в Торунь, сформировали 2 полка, с которыми должно было остаться необходимое количество офицеров. Неаполитанский король [маршал Мюрат], который также прибыл сегодня сюда и, как говорят, должен был остаться с корпусом, тем не менее, продолжил свой путь на Глогау.

17 [января] На Serpfz.

18 [января] Шверин [Сквежина]. Здесь широко распространился слух, что в Ландсберге, городке, находящемся в 4-х часах отсюда, появились казаки. Поскольку с одной стороны была очень высокая вероятность того, что слух этот небезоснователен, а с другой – весьма неприятно, что все время приходится слышать это слово, мы

Карта наполеоновского нашествия 212

наняли здесь почтовых лошадей и к вечеру через Мезериц [Мендзыжеч] и Франкфурт-на-Одере достигли Берлина.

19 [января] Так как здесь нам не удалось получить почтовых лошадей, поскольку они были реквизированы прусским королем, который, как нам сообщили, отправился со своей семьей в Бреслау, мы вечером продолжили свой путь с простой почтой через Потсдам и Бранденбург.

20 [января] Поскольку эта простая почта двигалась очень медленно, а нам хотелось совсем иного, мы взяли в Гентине почтовых лошадей (по Декрету прусского короля жители должны давать за срочную почту обычную цену), пересекли ночью Эльбу, но поскольку в Магдебург ночью никого не пускали, нам пришлось ждать до утра и мы счастливо прибыли через Нойхальденслебен [Хальденслебен], Хельмштедт и Кёнигслуттер[-ам-Эльм] в 8 вечера в Брауншвейг, где нас еще никто не ждал.

213

ЛЮДИ xx ВЕКА

Александр Тетерин ВСПОМИНАЯ МАСТЕРА Замечательный ленинградский график и живописец, заслуженный деятель искусств РСФСР Иван Степанович Астапов прожил яркую и долгую творческую жизнь. Прекрасный художник и, особенно, книжный иллюстратор, он всегда был глубоко самостоятелен в своем творчестве. Этому, по-видимому, в большой степени способствовала московская студия художника-реалиста, тонкого и глубокого педагога, профессора Академии художеств Д. Н. Кардовского, где с 1923 по 1929 год Астапов проходил обучение, постигая глубины изобразительного искусства, обретая постепенно свой стиль-почерк. Известный петербургский искусствовед Игорь Гаврилович Мямлин в альбоме, посвященном творчеству И. С. Астапова, приводит слова художника, сказанные в личной беседе, по поводу графического приема, – линейного рисунка – позволяющего иллюстратору полнее раскрыть мир героев художественного произведения: – Не идти за модой, а быть самим собой – большое счастье для художника, и я ощутил его, придя к такому пониманию и Астапов Иван Степанович (07.04.1905-01.09.1982). График. Член Союза художников СССР. Заслуженный деятель искусств РСФСР. В 1929 г. окончил художественную студию профессора Д. Н. Кардовского в Москве.

C 1931 г. жил и работал в г. Ленинграде. Во время Великой Отечественной войны стал одним из организаторов и авторов «Боевого карандаша». В послевоенные годы иллюстрировал произведения русской классической и советской литературы. Произведения художника находятся в Третьяковской галерее, Русском музее, других музеях страны, частных собраниях. В 1971 г. свет увидела монография М.П. Сокольникова «И. С. Астапов». В 1988 г. ленинградский искусствовед И. Г. Мямлин подготовил и выпустил альбом «Иван Степанович Астапов. Живопись и графика».

214

созданию иллюстраций в книге о русском крестьянине. А тема мужика, простого человека из деревни мне всегда очень дорога.1 Потому и брал художник для иллюстрирования книги тех писателей, которые были близки ему по духу. Впрочем, зачастую это не самые великие, но искренние и честные писатели, болевшие за простого человека. Вот далеко не полный перечень авторов, чьи произведения украшены работами И. С. Астапова: В. И. Даль, В. Г. Нарежный, Н. А. По­левой, Ф. М. Решетников, В. Ф. Одоевский. Иван Степанович Астапов Чуть отвлекаясь, автор готов выслушать замечания по поводу не актуальности сегодня темы «простого человека». Однако разговор идет о творчестве выдающегося иллюстратора, чьи рисунки стали классикой периода советского изобразительного искусства. А почитателям книжной иллюстрации не безразлично, что работы Астапова сопровождают не только произведения перечисленных авторов, но и Н. Г. Чернышевского, Л. Н. Толстого, И. С. Тургенева, А. Н. Радищева. В годы Великой Отечественной войны Иван Степанович много работал в содружестве поэтов и плакатистовсатириков «Боевой карандаш». Напряженная работа была направлена на скорейшее уничтожение варварского нашествия. Творческий коллектив воевал своими средствами. Плакаты объединения поднимали моральный дух соотечественников, призывали к единению, яростному А. П. Ермолов – генерал от инфантерии, участник противостоянию врагу. Отечественной войны Свою задачу в годы войны «Боевой 1812 года. карандаш» выполнил с честью. Карандаш, частное собрание.

1 Иван Степанович Астапов. Живопись и графика / Сост. и авт. текста И. Г. Мямлин. – Л.: «Художник РСФСР», 1988. – 24 с., ил.

215

Позднее, с 1956 по 1982 год, И. С. Ас­тапов возглавляет «Боевой карандаш», является председателем художественного совета. Он был ярким представителем лучших традиций русской реалистической школы. Старшему и среднему поколениям хорошо известны иллюст­ рации Астапова к произведению И. С. Тургенева «Муму». Главный герой рассказа Герасим изображен художником как человек самых прекрасных душевных качеств. Он обладатель не Иллюстрация к рассказу только мощной воли, но и глубоких И. С. Тургенева «Муму». раздумий. Печаль и безысходность 1959. прочитываются в фигуре богатыря, вынужденного подчиниться обстоятельствам своей подневольной жизни, которая, как ни печально, побеждает одно из величайших проявлений бытия – гуманизм. Перед нами рисунок, но его психологическое воздействие настолько сильнó, что возникает ощущение восприятия живописного полотна. В рисунках к произведению А. Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву» тема гуманизма углубляется через раскрытие реальных картин жизни. Некоторые современники Н.В. Гоголя вспоминали о негативном отношении писателя к иллюстрациям художественных произведений, в том числе своих, и полагавшем, что они не только отвлекают читателя, но искажают мысль и стиль автора. Не ставим перед собой цели оспорить утверждение, отметим лишь, что в нашем примере произведение и иллюстрации к нему – это счастливое органичное целое. Книга «Путешествие из Петербурга в Москву» с иллюстра216

циями И. С. Астапова вышла в свет в 1974 году. А в 1979 – была переиздана.2 С любезного разрешения биб­лиотекарей Любанской городской библиотеки воспользуемся их экземпляром 1979 года издания. На верхнюю крышку переплета вынесена работа И. С. Астапова к главе «Тосна». Путешественник с трудом выбрался из кибитки. Малое расстояние до спасительного крыльца необходимо преодолеть по грязи, доходящей до колен. Вознице не безразлично положение пассажира: одолеет? Собака неопределенной породы, но хвост «калачиком», также сторона заинтересованная. А слева – верстовой столб, возле которого – почти гоголевские мужики, рассуждающие о возможностях колеса кибитки, которое дойдет ли (по такой грязи!) до белокаменной... Художник скончался в первый день осени 1982 года за своим рабочим столом. Перед ним лежали незавершенные рисунки к новому изданию книги Александра Николаевича Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву». Как знать, чем бы мы сегодня обладали, заверши Мастер эту работу. Впрочем, сослагательное наклонение у времени не в чести...

Полустраничный рисунок к главе «Тосна».

2 Радищев А.Н. Путешествие из Петербурга в Москву / Ил. и оформ. И. Астапова. – М.: Дет. лит., 1979. – 270 с. – (Школьная б-ка).

217

Наталия Фёдорова О ПОЛЬЗЕ ЧТЕНИЯ ГАЗЕТНЫХ ОБЪЯВЛЕНИЙ В ДЕВЯНОСТО ТРЕТЬЕМ1

Современная повесть-хроника Наступил день отъезда. В то солнечное майское утро казалось, что все мои мучения, наконец-то, позади, настал мой звездный час, я улетаю, – получив приглашение на несколько месяцев, покидаю страну на вполне законных основаниях, а вернуться могу в любое время, когда пожелаю. И, наверное, должна была чувствовать себя счастливой и беззаботной. Но, терпеливо ожидая свой рейс в аэропор­ту, испытывала лишь гнетущее чувство беспокойства. Думаю, о подобном тревожном состоянии человека принято говорить: мол, на душе кошки скребут или на сердце у него тяжелый камень, а, может, попросту – душа болит. Тогда как на самом деле, наверное, гложут его беспокойные мысли, или мучают навязчивые страхи. Объявили начало регистрации. Прошла все формальные процеду­ ры. А вот когда перед самым вылетом увидела трап самолета и бесконечно-серую взлетно-посадочную полосу, поняла: может, радо­ ваться мне особо-то нечему. Убывая туда, за границу на длительный срок, здесь оставляю своих родных и близких. А им без меня будет, наверное, тоскливо, впрочем, как и мне без них, и так – все четыре долгих месяца. Но теперь ничего не попишешь. Сама туда рвалась. Придется, скрепя сердце, все-таки подниматься по трапу, чтобы занять свое место в самолете. Глупо останавливаться на середине пути. А вот там, за границей, в непривычной обстановке, предстоит постигать особенности чуждого мне доселе уклада жизни, приспосабливаться к законам и обычаям другой страны, общаясь, подолгу контактировать на неродном для меня языке. Иностранным языком на тот момент я владела не так, как этого мне хотелось (в смысле – знала его далеко не блестяще). Поэтому заранее чувствовала: языковой барьер придется преодолевать, трудности в общении непременно возникнут (причем, как при обсуждении специфических профессиональных вопросов, где используется 1 Окончание. Начало опубликовано в журнале «На русских просторах» № 9, 2011, № 2 (11), 2012.

218

соответствующая лексика, так и при обычных ежедневных контактах на бытовом уровне). И все предстоящие мучения и проблемы я добровольно взвалила на себя, чтобы, как говорили у нас раньше, учиться, учиться и учиться тем самым пресловутым основам рыночной экономики, о которой ранее никто не слышал. Но ведь жили мы как-то раньше без этого, а теперь вот – извольте изучать, приобщаться к достижениям той самой, доселе неведомой нам рыночной экономики. Потом перестраиваться, а не то – отстанешь от жизни. И придется теперь, как в молодости, от корки до корки штудировать новые дисциплины и предметы, а программа занятий – объемная, график занятий – плотный (шесть дней в неделю с одним выходным). И зачем было взваливать на себя этот неподъемный груз? Но, наверное, некоторым нашим людям – не привыкать к каким-либо трудностям. По крайней мере, мне в таком напряженном ритме существовать не впервой. И раньше на работе никогда скучать не приходилось и, казалось, что неотложных дел невпроворот. Но справлялась. Может, поэтому надеялась: и в этот раз там, за границей, выдержу. Кстати, улетала я не одна, а с группой наших (тех, с кем изучала иностранный язык последние несколько месяцев), поэтому в самолете перед вылетом немного успокоилась. И при посадке заметила: все без исключения члены нашей небольшой группы, состоявшей из десятка человек, также немного нервничают. Может, поэтому почти перестала волноваться, решив: наверное, нервничают все от того, что длительные деловые поездки за границу у нас на тот момент еще не стали делом привычным и обыденным. Кстати, народ в нашей группе, видимо, беспокоился не зря. Вдруг что-то сложится не так, как задумывалось организаторами? Нам было неясно, как нас встретят по прибытии. И ожидают ли вообще в аэропорту в тот день (помнится, это было воскресенье), чтобы помочь сориентироваться в незнакомой обстановке. А главное – без проблем добраться до места проживания (нас заранее уведомили: каждому подобрана съемная квартира, но все они расположены в различных частях города). А что, если в аэропорту не ждут? Тогда придется по прибытии в спешном порядке решать вопрос самостоятельно, добираясь до места общественным транспортом, о функционировании которого на тот момент мы имели лишь смутное представление. Но организаторы той поездки, – небольшая фирма в ранге ООО, действовавшая по поручению известной зарубежной организации (приглашающей стороны), – постарались не ударить в грязь лицом и все заранее предусмотрели. В аэропорту нас встре219

чали, причем некоторых ожидали семьи, которые предоставляли жилье на все время пребывания за границей. Договоры с принимающими семьями фирма заключила заранее, обговорив кандидатуры квартирантов и условия их проживания в каждой из семей. И вот семьи, встречая нас в аэропорту, с нескрываемым любопытством разглядывали прибывших, видимо, заранее стараясь угадать, кого именно определили к ним в качестве гостя на несколько месяцев. А меня принимающая семья не встречала. Поэтому пришлось до места добираться самостоятельно. Но встречавший в аэропорту представитель фирмы выдал мне на руки сотенную купюру, потом проводил к стоянке такси (те деньги предназначались для оплаты поездки). Вереница свободных машин у выхода из аэропорта ожидала пассажиров. Соблюдая строгую очередность таксисты забирали любого из тех, кто пожелал воспользоваться их услугами. Не знаю почему, но, наблюдая очередь из пассажиров, как-то некстати вспомнила одно избитое выражение, практикуемое нашими таксистами в доперестроечное время: «Занят. Еду в парк». Помнится, они так отбивались от нежелательных клиентов (как правило, таковыми считались планировавшие не слишком длительную поездку, а она была невыгодна таксисту, у которого – план по выручке). Здесь, на выходе из аэропорта, таксисты терпеливо ожидали клиента. За мной подъехала машина, стоявшая первой в очереди. Таксисту сообщили адрес, в ответ он кивнул, но заметил, что это за городом, и добираться нам придется долго. А представитель фирмы-организатора напомнил, чтобы я не забыла взять квитанцию об оплате (её в обязательном порядке нужно приложить к общему финансовому отчету), и мы с ним попрощались. В аэропорту мне передали записочку от моего будущего квартирохозяина, который уведомил, дескать, рад моему приезду, но встретить не может, однако в записке пояснил, как и где я могу найти ключ от входной двери, когда прибуду на место. Действительно, ехали довольно долго, поскольку мое будущее жилье было далеко за городом. Но больше удивилась тому, что оно оказалось в одном из фешенебельных пригородных поселков (это по их зарубежным меркам, а по нашим – и говорить нечего). И я задумалась, кому и зачем вздумалось предоставлять мне, ничем не примечательному стажеру, жилище в том благополучнопристойном пригородном районе, где, как выяснилось, сплошь и рядом возведены частные, довольно дорогие дома и постройки? Под конец пути таксист то и дело заглядывал в карту, пояснив мне, мол, с картой сверяется, так как не доводилось ему возить пас220

сажиров в такую даль. Тем временем последние десять минут пути я с тревогой поглядывала на счетчик, опасаясь, что стоимость моей поездки перевалит за сотню. А у меня в кармане кроме единственной выданной мне сотенной бумажки не было ни гроша в иностранной валюте. Менять дома перед вылетом наши деньги на валюту в обменном пункте не хотелось, курс был таким, что лучше этого было не делать. А те небольшие деньги, которые предназначались в качестве ежемесячной стипендии, – кажется, около шести сотен в месяц, – я могла получить только на следующий день, в понедельник. Но завершилась поездка вполне благополучно. Мы остановились возле дома с нужным мне адресом, точнее, возле старинного особняка. Я с явным облегчением вздохнула, увидев, что счетчик такси вовремя замер на цифре восемьдесят восемь. А вот, выйдя из машины и внимательно оглядевшись, некоторое время я пребывала в полной растерянности, в глубине сада виднелся довольно милый с виду особнячок старинной постройки (впоследствии оказалось – он возведен в середине девятнадцатого века). Он и предназначался в качестве места моего четырехмесячного проживания в этой стране. От дороги он был отгорожен живой изгородью садовых деревьев и кустов. Но вход в него нельзя было разглядеть с улицы, поскольку само здание затеняли подстриженные деревья ухоженного сада. С того места, где мы припарковались, виднелись только покатая крыша дома и его верхний этаж. Пришлось нам с таксистом – тот решил проводить меня до дверей – искать тяжелую металлическую садовую калитку; открыв ее, можно было спуститься по ступенькам пологой лестницы в сад. Оказалось, особнячок давно как бы врос в землю, поэтому и его первый этаж был расположен ниже, чем полотно самой дороги, по которой мы подъехали. Обойдя по садовой дорожке все здание, мы наткнулись на парадный вход в него. Его украшала массивная резная дубовая дверь, которая, непонятно зачем, на мой взгляд, была украшена витражом из стекла. Но здесь, наверное, в первую очередь думали об эстетической ценности постройки, а я, ориентируясь на свои мерки, прикидывала, насколько безопасно жить в доме с застекленной входной дверью. Вспомнив, что ключ от роскошной старинной двери, – как сообщил мне ранее хозяин в своей записке, – должен был находиться под ковриком у входа, я сказала об этом таксисту. И тот, нагнувшись, ловко приподнял половичок и, пошарив под ним, действительно обнаружил там массивный ключ. Он довольно легко открыл входную дверь этим ключом, и мы оказались в доме, точнее, в огромном его холле, отделанном настоящими дубовыми панелями.

221

Интерьер этого помещения украшали старинный письменный стол огромных размеров и массивный, украшенный резьбой шкаф, который я сходу окрестила «двухэтажным» (он практически упирался в потолок). Там же возвышался отделанный светлым мрамором камин, а при входе стоял черный рояль, которому, на мой взгляд, самое место было в большом концертном зале. Окинув беглым взглядом это великолепие, таксист от удивления присвистнул, потом задумчиво поинтересовался: «Вы намерены здесь жить»? А я не знала, что ответить, поскольку меня не уведомили, в какой части этого здания мне предстояло обитать в дальнейшем. Не дождавшись ответа, он вышел, а, вернувшись через пару минут, втащил в помещение мой тяжелый чемодан, набитый вещами и подарками. Расплатившись, я получила квитанцию. Вежливо попрощавшись, таксист удалился. Обнаружив в холле старинный небольшой, но мягкий диванчик, тотчас прикорнула там, слегка задремав на какое-то время. Но вскоре прибыл хозяин. Им оказался мужчина весьма презентабельной внешности, впрочем, это не удивительно, – поскольку тот был пастором, и, как я поняла, его внешний вид должен был внушать прихожанам доверие. Извинившись, он пояснил, что с утра он проводил очередную воскресную службу в церкви, поэтому не смог встретить меня в аэропорту. Помню, когда квартирохозяин вошел в холл, открыв неприметную для меня ранее дверь, то я вздрогнула от неожиданности. Оказалось, она, дверь, незаметная с виду, позволяла, минуя парадный вход, оказаться в холле, войдя туда из помещения, которое хозяин попросту именовал гаражом. Когда позднее, я заглянула туда и увидела размеры гаража, то подумала, что его запросто можно назвать и ангаром. Выяснилось, что к дому хозяин по большей части подъезжал на машине, оставлял ее в том самом гараже, размером с ангар, минуя, таким образом, центральный вход. Поэтому хозяин мне тут же торжественно вручил старинный ключ от дубовой двери центрального входа, которым мне предстояло пользоваться в дальнейшем. В день приезда за ужином кратко поведала ему, чем собираюсь заниматься в их городе все эти несколько месяцев. Он, как впоследствии и некоторые другие мужчины, удивился, услышав, что я, особа женского пола, по образованию инженер. Наверное, подумал, мол, не дамское это занятие, и требуется при этом приличное образование, а долго учиться женщине, как правило, проблематично, если у нее семья и дети. Потом он показал мне дом, в котором мне предстояло провести несколько месяцев. И мы поднялись по широкой деревянной лестнице наверх, сначала на второй этаж, где, собственно, и обитал сам хозяин. Там, нимало не стесняясь, он продемонстрировал мне и свой каби222

нет, и неприбранные спальню и кухню. На третьем этаже, куда мы тоже заглянули, показал комнаты его дочери, подростка. Но сам он жил холостяком (состоял в разводе с женой, а дочь жила с ней), и та появлялась в этом доме довольно редко. А мне предложил пожить в комнатах на первом этаже, который, здесь, в этой стране, именовался – «этаж на земле». Как правило, отсчет этажей в многоэтажных зданиях начинался со второго, который и именовали первым этажом. Кстати, меня предупредили: об этом не следует забывать, чтобы в дальнейшем не путаться в кнопках с номерами этажей, оказавшись, например, в лифте многоэтажного здания. А вот первый этаж по-нашему у них и именовался тем самым «этажом на земле», может, оттого, что окна комнат первого этажа, как и здесь, в этом особняке, располагались на небольшой высоте от земли. В моем распоряжении на несколько месяцев оказался флигель особняка, пристроенный к его основной трехэтажной части в виде одноэтажного крыла. Чтобы попасть в свои комнаты, мне нужно было открыть центральную дверь, войти в холл, а затем из него я направлялась в ту часть здания, где располагались комнаты, предназначенные для моего временного проживания. Выяснилось, раньше там жила домоправительница. Но отделка и интерьеры этих комнат, расположенных анфиладой, на мой взгляд, не уступали убранству комнат хозяина. Попроще там были только кухня и ванная (они также имелись в этой части здания), поскольку те, как я поняла, были помещениями относительно новыми и оборудованными без каких-либо излишеств. В дальнейшем, обитая на своей роскошной половине, я побыстрому старалась тенью проскользнуть на свою кухню, опасаясь нечаянно задеть в гостиной антикварную горку, заполненную старинной посудой из фарфора и хрусталя, а также роскошную люстру. Но располагаться на ночь приходилось в той гостиной, на кушетке, где на стене, прямо над моей головой красовалось бра в виде огромного раскидистого дерева с позолоченными листочками, кажется, под каждым размещалась отдельная лампочка. А вот точное количество листочков на этом дереве, я, как ни старалась, так и не определила – много было их, тех листочков. В библиотеку, расположенную в торцевой части этого крыла здания, за помещением кухни, я старалась не заглядывать, пользуясь гостиной, где спала, и оборудованной кухней, где готовила еду. В моих апартаментах более всего умиляла еще одна массивная дубовая дверь, отделявшая мою половину от холла. Такую не взломаешь. Но при этом смущали огромные окна в комнатах. Казалось, они были необъятных размеров. И поскольку предна223

значенный для моего проживания этаж не зря именовался «этаж на земле», то, наверное, открыв окно (а, попросту, разбив стекло), из сада, запросто, можно было проникнуть в мою комнату. Например, перешагнув через подоконник, минуя, при этом, обе массивные дубовые двери, запертые на ключ. По условиям договора хозяин не только предоставлял мне жилье, но и должен был кормить завтраком Поэтому задолго до семи часов – в семь я убегала, торопясь на автобус, который отходил от остановки в семь ноль пять, а добираться до места работы нужно было не менее полутора часов – в холле у моей двери всегда уже стоял поднос с едой, мой завтрак. Думаю, хозяин оставлял его там с вечера. А вот чай или кофе по утрам на своей кухне я заваривала сама. Потом, быстренько позавтракав, ровно в семь – выскакивала за дверь, заперев входную парадную дверь. Хозяин поднимался позднее, он, как правило, с утра располагался в холле, сидел за своим огромным письменным столом, готовился к очередной церковной проповеди, а, может, просто дремал в кресле, поскольку проповедовал он далеко не каждый день. С программой обучения нас ознакомили заранее. И ее теоретическая часть в обязательном порядке дополнялась практикой. Под практикой подразумевалась работа там, где могли быть востребованы образование и профессиональные навыки стажера (практиканта). Но первую неделю по прибытии проводились только теоретические занятия, причем каждый день с новым преподавателем, по новому направлению (дисциплине). Эти теоретические занятия мало были похожи на привычные лекции некоторых наших профессоров. На занятиях, заграничные преподаватели частенько шутили. И мы чувствовали себя свободно, потому как во время занятий могли удобно расположиться за общим столом; к тому нам не возбранялось в это время пить кофе или чай. Полагаю, в такой непринужденной обстановке проще продержаться лекционный день, как правило, длившийся около семи часов. Первые занятия проводились в одном из офисов, где размещались городские социальные службы, и там проходила переподготовка лиц, пожелавших в силу каких-либо причин поменять свою прежнюю профессию, а, может, не имевших работы. Поэтому в офисе социальной службы имелись помещения, оборудованные для занятий. Их и арендовала на время фирма, отвечавшая за организацию стажировки наших специалистов. Та же фирма заранее договорилась и подобрала специалистов, которые проводили с нами теоретические занятия. После первой недели занятий наш график изменился. В дальнейшем с понедельника по четверг каждый из нас стажировался на каком-либо предприятии, куда направлялся с учетом своего 224

базового образования и имевшегося у него опыта работы. А пятница и суббота отводились на теоретическую подготовку. Как правило, на эти занятия вся группа собиралась в полном составе. Таким образом, график подготовки был напряженным, к тому же строго соблюдался, может, поэтому очередная неделя практики всегда проходила быстро. Теоретическое занятие, обычно длившееся целый день, выглядело примерно так. С утра все рассаживались за одним огромным столом, на нем помимо материалов, предназначенных для занятия (например, преподаватель, проводивший занятие выдавал всем по экземпляру конспекта его очередной лекции), почетное место занимали чайные чашки, чай или кофе. Присутствовавшим на занятии не возбранялось время от времени плеснуть себе в чашку чай или кофе, а потом, прихлебывая его, слушать лектора. Признаюсь, такая вольность вначале меня смущала, но потом я быстро привыкла. На занятиях преподаватель – по большей части – объяснял материал, а народ внимательно слушал, старательно шелестя конспектами, поскольку печатный текст воспринимается легче, чем обычная быстрая речь преподавателя. Первый небольшой перерыв (он именовался небольшая пауза, минут на десять) – через полтора часа после начала занятий. Затем следующие полтора часа занятий лекции – и перерыв на обед. Длился он ровно час. После обеда – еще три часа лекций с небольшим перерывом. Поначалу слушать лекции на иностранном языке, да по полтора часа без перерыва – было тяжко. Например, мне в самые первые дни лекционных занятий, после обеда, наверное, хотелось просто спрятаться под столом, а там незаметно растянувшись на полу, хоть немного отдохнуть, закрыв глаза. Но мы постепенно привыкли, к такому ритму занятий. Правда, некоторые, стараясь особо не вникать, о чем там толкует преподаватель, иногда с умным видом просто невозмутимо взирали на лектора. Надо отдать должное нашим преподавателям, когда те, не смущаясь, запросто отвечали на вопросы слушателей с мест, а потом спокойно продолжали читать лекцию. Полагаю, что сказывалась профессиональная подготовка преподавателей и их выдержка. А желающие задать вопрос (или, может, просто поговорить, чтобы немного отдохнуть, а поэтому увести разговор в сторону) среди нас, как правило, находились. Впрочем, когда кто-либо из преподавателей хотел проверить, усвоили ли мы материал, то предлагал выполнить какое-либо задание. Например, получив листочки с индивидуальными заданиями, мы занимались вычислениями, старательно шелестя конспектами 225

и выуживая там нужную формулу, а или пытаясь найти решение аналогичной задачи. Но расчетами занимались не часто, обычно, получив задание с перечнем вопросов, пытались на них ответить. Если задание было письменным, то преподаватель тут же бегло просматривал результаты, выискивая ошибки или недочеты, после чего анализировались допущенные ошибки. А тематика занятий была разнообразной: кратко познакомились с законодательством, функционированием системы образования, изучали также управление персоналом, бухгалтерский учет и много чего другого. После первой недели теоретических занятий все мы (напомню: нас было немногим более десятка) согласно плану подготовки направлялись в организацию (фирму), где должны были совершенствовать профессиональные знания на практике. Но с вакантными местами практикантов для некоторых возникли проблемы. И кому-то еще пришлось ждать, пока ему подберут место. Наверное, желающих приютить у себя на фирме практиканта, причем на несколько месяцев, нашлось не так много, как предполагали ранее. Но было известно, что практикант в какой-то степени полезен фирме, так как государство, кажется, поощряло тех, кто предоставлял места для практики. Меньше проблем не возникало тогда, когда какая-либо частная фирма на тот момент уже открыла отделение в нашей стране, и была заинтересована понаблюдать за практикантом здесь, дома, а потом, может, и рекомендовать его на работу в филиа, открытый в нашей стране. Впрочем, у меня таких проблем не возникло. После прибытия в ту страну мне пояснили, что меня ждут на практику, причем, именно в том учреждении, название которого я так отчаянно выговаривала на собеседовании с представителем зарубежной стороны еще несколько месяцев тому назад. Выяснив адрес данного учреждения в назначенный день рано утром я вышла из дома. Примерно полтора часа добиралась до центра города сначала на автобусе, потом на метро (назовем этот вид транспорта так, там же его именуют просто подземной железной дорогой) – и вот оказалась на площади, практически в самом центре. Сверяясь с картой, – там, в незнакомом городе, с картой я никогда не расставалась, – двинулась в нужную сторону. Потом, с любопытством оглядываясь по сторонам, медленно прошла по вымощенной камнем пешеходной улице, (явно торговой, поскольку та сияла витринами дорогих магазинов и известных торговых домов). Затем вышла на набережную, вдоль которой мощными правильными прямоугольниками выстроились многоэтажные старинные постройки из темно-красного кирпича с узкими оконными 226

проемами. Они казались задрапированными на уровне первого этажа сильно разросшимся плющом. Именно такими я представляла себе средневековые постройки. Подумала, может, в таких зданиях несколько веков назад размещались торговые помещения, склады и конторы, где занимались обработкой грузов, прибывавших на судах в портовый город по полноводной судоходной реке. Как оказалось, я не слишком сильно ошибалась. За одним из таких зданий и находилось учреждение, которое я искала. Здание было не слишком приметным, каким-то строго-серым и не очень высоким, но издали смотрелось, как довольно аккуратное с виду и вполне современное сооружение. Показалось, что недавно его надстроили, и вот теперь где-то располагалась мансарда, поблескивая новенькими наклонными окнами. Внимательно ознакомившись с вывеской на фасаде, поняла: именно сюда и надо. Вошла. Увидела дежурного при входе и немедля обратилась к нему. Помню, потом, в первый день в этом учреждении пришлось несколько раз разным людям объяснять, кто я такая и почему вдруг здесь объявилась. Естественно, сначала объясняла – дежурному, поскольку тот был первым, с кем мне пришлось общаться. На мой взгляд, он разительно отличался от сложившегося в моем представлении образа вахтера (как правило, привычный образ ранее вахтера: заспанный и вечно недовольный, бубнящий что-то под нос, а разговаривающий иногда так, как может позволить себе человек, облеченный некой невидимой для них властью). А там дежурный при моем появлении, приподнявшись с места, поздоровался, улыбнувшись, внимательно выслушал сбивчивую речь иностранки, и, казалось, сходу все понял. Попросив подождать минуту, кому-то позвонил, сообщив о моем прибытии. Еще спустя всего пару минут ко мне вышел представитель отдела персонала – это был мужчина среднего возраста. Он пригласил пройти с вместе ним. Когда мы вошли в его комнату, то на его столе, поверх других бумаг, я увидела свое отксерокопированное резюме, которое так старательно сочиняла дома несколько месяцев тому назад. «И ведь не затерялось, – подумала я, – а, может, оно прошло не так мало инстанций». Задав для порядка пару вопросов и удостоверившись, что разговаривает с персоной, чье резюме красуется на столе, он сообщил, что руководитель одного из отделов, профессор, давно ознакомился с моим резюме и проявил профессиональный интерес к моей персоне. А сегодня с утра звонил в отдел персонала, потому как заждался моего появления в его кабинете. Поэтому немедля мы направились к профессору.

227

Его кабинет, а также комнаты сотрудников отдела располагались на последнем этаже здания, в мансарде, которую я заприметила при подходе к зданию. Поднявшись на последний этаж, мы прошли к кабинету профессора. Там сотрудник отдела персонала представил меня и «сдал с рук на руки» будущему руководителю, после чего удалился. На столе профессора, причем на видном месте также красовалось мое резюме. Он для порядка также задал мне несколько уточняющих вопросов. Потом предложил ознакомиться с моим рабочим местом. В небольшой, но уютной комнате, куда он меня привел, я увидела молоденькую девушку, (та оказалась секретаршей отдела), и еще одного сотрудника, мужчину, постарше. В углу комнаты, у окна, стоял письменный стол, который предназначался для моей персоны. В тот день, после обеда, профессор долго беседовал со мной (наверное, запланировал тот разговор заранее, иначе он вряд ли смог потратить на него так много времени), причем, касались мы не только тем профессиональных, но и бытовых вопросов. Под конец разговора он вполне доброжелательно осведомился, действительно ли простым людям в нашей стране живется так трудно, как тогда писали в зарубежных газетах? Услышав, что непросто, поинтересовался: кто, на мой взгляд, может нам помочь? А я сказала, полагаю, все наши проблемы, наверное, нужно решать самим. И мне показалось, что он такого заявления не ожидал, но кивнул, соглашаясь. В дальнейшем, пообщавшись с ним на другие темы, включая злободневные для нас, поняла, что тот ответ пришелся ему по душе. Наверное, там не слишком жалуют тех, кто просит помочь, постоянно ссылаясь на свои проблемы. Как говорится: каждый несет свой чемодан, и даже тогда, когда тот чемодан без ручки. И я согласна с такой постановкой вопроса. Полагаю, именно это способствовало нормальному человеческому контакту между нами. На мой взгляд, это бывает так редко, если общаются люди разного круга (а тем более, люди воспитанные в условиях совершенно разных политических систем). Оказалось, и в этом случае можно найти общие точки соприкосновения. А у нас с профессором этими точками оказались, во-первых, профессиональные интересы, вовторых, общие взгляды на некоторые житейские проблемы. Поначалу мне нужно было разобраться, какие все-таки функции и вопросы находятся в ведении учреждения, где я стажировалась. Понять, какие обязанности вменяются сотрудникам отдела, к которому меня прикомандировали. Из названия учреждения на табличке при входе в здание следовало, что оно подчинялось го228

родской административной структуре экономического профиля. Кажется, на тот момент аналогичных организаций и структур у нас в городе не было и в помине. Правда, сознаюсь, может, я не в полной мере была знакома с деятельностью наших административных органов и структур тот период времени. Возможно, моё недоумение было вызвано тем, что за годы советской власти многие из нас привыкли: самые важные вопросы, естественно, экономические в их числе, курировали (в смысле – всегда были в курсе происходящего и принимали ответственные решения) партийные структуры разного уровня (от районных, до областных и выше). Ведь мы надолго усвоили лозунг советских времен: партия – наш рулевой. А за границей впервые пришлось тогда наблюдать деятельность структур и организаций, абсолютно незнакомых ранее. Отдел, в котором я тогда стажировалась, помимо прочих работ, курировал один крупномасштабный проект; его предполагалось реализовать в интересах экономического развития региона. Вот с этим проектом мне и предложили ознакомиться во время стажировки. Мне представилась возможность не только бегло пролистать материалы (пояснительные записки, схемы, графики), но и лично присутствовать на совещаниях некоторых рабочих групп по проекту. Листая проектные проработки, поначалу удивлялась, не увидев в перечне исполнителей названий учреждений, которые можно назвать проектными институтами (те были бы более привычны для нашего инженера, знакомого с основами проектирования). Помнится, в советское время, в таких проектных учреждениях периодически выдавали на гора пухлые и объемные тома проектной и технической документации по объекту (проекту). Но за границей, со временем, разобравшись, кое-что для себя все-таки уяснила. Поняла: курировать тот масштабный проект – реализация его осуществлялась по решению административной экономической структуры города – поручили отделу, где я практиковалась. А причина проста: отвечать за организационную сторону работ должна организация, подведомственная городской административной структуре. Вот поэтому в том учреждении (впрочем, как и в других – тоже) трудилось немало квалифицированных инженеров с приличным опытом работы. И, может, мне просто повезло, когда представилась возможность попрактиковаться в зарубежном институте, наблюдая за работой толковых специалистов и грамотных профессионалов. И в процессе общения со специалистами (а те всегда вежливо и обстоятельно отвечали на все мои вопросы) приобретаешь профессиональные 229

знания, а, может, и опыт, которые вряд ли почерпнешь на обычных лекционных занятиях. Вникая несколько месяцев в подробности и детали проекта, убедилась, что отделов и подразделений в учреждении не так мало, и каждый отвечал за свой проект или специфический вопрос, и, таким образом, специализация и четкое распределение функций были налицо. Однако сотрудники всех подразделений постоянно контактировали со структурами, занятыми в аналогичных проработках или специализирующихся в тех же предметных областях. Поэтому полезная информация накапливалась, и, смею надеяться, откладывалась в моей голове. А иначе – зачем все эти мучения, которые пришлось вытерпеть перед поездкой? Может, та организация и не была слишком известной по общегородским меркам, однако ее сотрудники имели статус служащих государственного учреждения (но не следовало путать их должности с чиновничьими). За границей сама по себе принадлежность к государственной структуре – это не так и мало, как кому-то покажется на первый взгляд. При этом уровень зарплат ее сотрудников вряд ли можно назвать высоким по зарубежным меркам. Но преимущества, на мой взгляд, у них все-таки были. Например, в отличие от тех, кто трудился в чисто коммерческих организациях (те, как известно, могли прекратить свою деятельность в случае непредвиденных финансовых трудностей и закрыться, а занятые там сотрудники остаться не у дел), шанс неожиданно лишиться своего рабочего места, наверное, здесь был минимальным. А неожиданное увольнение, скорее всего, не грозило. Могу предположить, что принадлежность к такой структуре гарантировала вполне определенную стабильность, и, твердый ежемесячный фиксированный заработок давал возможность заранее спланировать свои траты. Думаю, если сотруднику срочно понадобилась значительная сумма денег на приобретение жилья (а, может, возникла потребность в получении кредита в банке) – скорее всего, подобный вопрос для работника данного учреждения решался без каких-либо особых проблем. А все почему? Наверное, по одной простой причине: вероятность потери работы заемщиком (в ней он сам в первую очередь кровно заинтересован, поэтому, естественно, боясь потерять, держится за нее) была практически нулевая. Потому как, разумеется, его не уволят, если он сам не нарушил ни одно из предписаний (сами работники, как выяснилось, их действительно строго соблюдали), а положение самой организации весьма устойчиво. В правильности своих выводов я убедилась, контактируя с сотрудниками отдела, где стажировалась, в неформальной об230

становке. Например, участвуя в утренних посиделках за общим столом, когда те пили кофе и обсуждали проблемы служебные, но некоторые делились и личными планами (например, как-то раз обсуждалась покупка дома). Впрочем, может, кто-то пытался во время таких неформальных бесед продемонстрировать мне преимущества жизни в той стране? Помнится, как-то раз во время традиционного утреннего кофе, – а в эти часы сотрудники отдела, собравшись за одним столом, обмениваясь утренними новостями, а, может, обсуждали покупку нового автомобиля, – один из членов коллектива поведал одну историю. Мне она показалась весьма занятной. Речь шла о том, что он вдруг решил взять кредит в банке на покупку нового авто, хотя на тот момент свободные деньги на личном счете у него имелись, а все потому, что процент по кредиту ниже процента, который он может получать в банке, как весьма уважаемый вкладчик? А клиенты – банку нужны. Следовательно, такая операция была ему выгодна. Может, поэтому, несмотря на не самый высокий уровень зарплаты (например, по сравнению с отдельными коммерческими структурами), устроиться на работу в данное учреждение, – как доверительно сообщил мне тот же сотрудник, – далеко не так просто. Требования к профессиональной подготовке, а главное опыту работы были довольно высокими. Работавшие там сотрудники, как правило, имели весьма приличное образование (например, инженерной работой занимались специалисты, окончившие технический университет и к тому же имевшие неплохой опыт работы в коммерческих структурах по своей основной специальности). Тот же сотрудник поведал мне, что своей инженерной специальности учился лет семь (кстати, его специализация аналогична моей), причем, сначала в техническом университете своей страны, а потом еще и за границей. Но пообщавшись со мной, он сознался, что тот объем инженерных знаний, которым я располагала, вполне соответствует тому уровню, который требуется по их стандартам. Значит, неплохо нас учили в свое время. Те четыре месяца, отведенные мне на стажировку, прошли быстро. И наступил день отъезда. Домой я уезжала вместе с нашей группой. Материалы по проекту, которые я тщательно отбирала во время пребывания за границей, полагая, что они могут мне пригодиться в дальнейшем дома, заранее были отправлены почтой (помог мне в этом сам профессор и его сотрудники). Наверное, в то время я была наивна, полагая, что мой опыт и знания пригодятся у нас. И, скорее всего, ошибалась, надеясь, что дома буду востребована, как специалист.

231

вернисаж

В библиотеке На Стремянной 9 октября в библиотеке «На Стремянной» открылась выставка «Русские писатели в линогравюрах Г. Л. Венедиктова (1932-2004)», посвящённая 80-летию со дня рождения фольклориста, поэта и художника- графика . Выставка, на которой были представлены 16 портретов русских писателей была организована сотрудниками библиотеки Н. В. Гаврис, Е. К. Гутьеррес и Е. А. Филоненко при участии вдовы художника и поэта – М. А. Никифоровой. На выставке были представлены портреты 16 писателей и поэтов от Аввакума до Маяковского. Художник подходил к портрету как исследователь: изучая творчество писателей, его жизнь и опубликованный иконографический материал, проникая в душу писателя, автор создавал его графический или стихотворный портрет. На выставке наряду с линогравюрами были представлены также стихотворения Германа Венедиктова, которые при жизни автора не публиковались. На юбилейном литературном вечере, состоявшемся в библиотеке о жизни и творчестве Германа Леонидовича Венедиктова рассказали М. Никифорова и В. Исаченко, прозвучали стихи, посвященные великим русским писателям: Аввакуму, Достоевскому, Пушкину, Герцену и другим . Выставка вызвала интерес читателей библиотеки, о чем свидетельствуют их отзывы.

А. С. Пушкин 232

М. Е. Салтыков-Щедрин

Ф. М. Достоевский

Аввакум

А. Блок

С. Есенин

М. Ю. Лермонтов 233

А. Грибоедов

Н. М. Карамзин

В. В. Маяковский

П. Чаадаев

Л. Н. Толстой

А. И. Герцен

Н. В. Гоголь

Н. Г. Чернышевский 234

А. Радищев

из истории науки ВНИИНЕФТЕХИМ

Е. В. Барт Из истории ВНИИНЕФТЕХИМа Мне кажется, что история начала Химгаза как-то забылась и я немного напомню о ней. Около 1914 года, в начале I-й мировой войны, был построен на месте теперешнего НПО «Леннефтехим» на Железнодорожной ул.

40 маленький заводик «Нефтегаз». На нем работало человек 40 рабочих, изготовлявших под руководством мастеров-практиков т.н. блаулу, применявшуюся для резки и сварки металла. Производство это состояло в расщеплении мазутов при температуре около 6000 в ретортных печах Пинча. Далее сжиженный газ под давлением подвергали ректификации на колоннах аппарата Блау. В начале 20-х годов на этот завод поступил на работу в качестве директора и единственного инженера М. Б. Маркович, окончивший к этому времени химический факультет Ленинградского технологического института1. Знакомство с процессом привело его к выводу, что «Нефтегаз»является единственным заводом в Союзе, на котором в то время получали промышленным методом из массового сырья нефтяного происхождения узкие фракции легких олефиновых углеводородов. Следовательно, если на основе этих олефинов разработать приемлемые для промышленности процессы получения химических продуктов, то такой путь будет вполне промышленно обоснован. Все это выглядело логичным, но на «Нефтегазе» не было ни лаборатории, ни помещения, пригодного для ее создания, ни химиков, которые могли бы в ней работать, ни средств для организаЛенинградский Технологический институт им. Ленсовета (ныне Технический университет).

1

235

ции необходимых исследований. А объем работы вырисовывался огромным. Ведь и литература тогда в большой мере ограничивалась классическими работами отечественных органиков. Но М. Б. Маркович решил проблему просто – были друзья химики-единомышленники. К ним он и обратился. Предложил, чтобы они поступили на Нефтегаз в качестве рабочих: масленщиков, ретортщиков и т.п., а химические исследования – в свободное время, в выходные дни. И желающие нашлись. Первым из них, как мне кажется, был В.В. Пигулевский, студент последнего курса химфака Ленинградского университета, а заканчивать университет ему пришлось уже в 30-31 годы. Были и другие: В. Г. Моор, Н. В. Рудакова, С. А. Назаров, М. И. Дементьева – но и это не все. Что они сделали, можно судить хотя бы по тому, что в 1928 г. на Менделеевском съезде в Казани М. Б. Маркович доложил работы Нефтегаза по получению спиртов из газов крекинга. Доклад был очень хорошо принят съездом. К ним стали приезжать для более детального знакомства известные химики-органики из университетов и Академии Наук. Все очень поддерживали наши начинания. Состоялось знакомство с проф. А. Ф. Добрянским. Он работал в Ленинградском университете и в Политехническом институте им. Калинина. А. Ф. Добрянский помогал нам тем, что начал ставить студенческие дипломные работы по тематике Нефтегаза. Такую работу выполнял в Нефтехиме М. С. Немцов в 1927 г. В 1929 г. выполнялся под руководство А. Ф. Добрянского целый ряд дипломных работ Д. М. Рудковским, Е. И. Ароном, Д. А. Черняевым. Я тоже делал дипломную работу под руководством А. Ф. Добрянского. В 1930-31 гг. Нефтегаз из местного подчинения перешел в министерское. Появились средства, штатные возможности и ряд новых заданий. Но это уже надо изучать по документам – моей памяти здесь недостаточно. Я работал во ВНИИНефтехиме с 1929 по 1938 г.. В цикле работ периода 1929-1938 гг. наиболее существенный вклад внесли: И. Л. Андреевский – гидроочистка крекингбензинов, В. Н. Эрих – исследование антидетонационных свойств различных бензинов и различных фракций технического изооктана (продукта гидрирования диизобутилена), Ю. Г. Герварт – ис­ пытание процесса гидроочистки крекинг-бензина на укрупненной лабораторной установке производительностью несколько тонн/сутки. В 1938 г. по делу, по которому был арестован и я, арестовали моего сотрудника И. Л. Андреевского. Осенью 1940 г. я и еще два сотрудника ВНИИНефтехим были освобождены за прекраще236

нием нашего дела, а пять остальных наших сотрудников ВНИИНефтехим по решению Особого Совещания, были направлены в лагеря. Вернулись все они через 17 лет и приехали в Ленинград. Приехал и И. Л.Андреевский, но на короткое время. Я его не видел, но мне передали, что он остался работать где-то на Севере. Я был мобилизован в Красную Армию в июле 1941 г.: Ленинградский фронт, 12-й запасной танковый полк до марта 1942 г. Госпитали: Вологда и Свердловск март-август 1942 г. Калининский фр. 37-я мотострелковая бригада – начальник снабжения ГСМ1 сентябрь 1942-апрель 1943 г. Калининский ф-т 1-й Прибалтийский фронт 3-я Воздушная Армия – начальник ГСМ авиаполка с апреля 1943 г. по сентябрь 1945 Во время ВОВ из моих сотрудников никто не погиб. После демобилизации в 1945 году работал во ВНИИНЕФТЕХИМе до 1968 года, после чего ушёл на пенсию. В довоенный период моей работы я занимался крекингбензином. Изучал его фракционный и химический состав, склонность к смолообразованию при хранении. Занимался разработкой различных методов химической стабилизации бензинов парофазного крекинга. Изучением антидетонационных свойств этих бензинов. Разработкой раздельных методик их анализа и т. п. В середине 30-х годов тресту Авиатоп, куда входил Нефтехим, было поручено разработать проект авиатопливных комбинатов. Для этой цели в Нефтехиме было организовано проектное бюро (гл. инженер И. Д. Афанасьев). Изучение вопроса показало, что для решения поставленной задачи должен быть принят процесс высокотемпературного расщепления тяжелых нефтяных фракций. Это решение требовало разработки нового способа химической стабилизации непредельных бензинов. Правда, к этому времени в ГИВДе Б. Л. Молдавским уже было проведено первое исследование по гидроочистке крекинг-бензина, показавшее практическую возможность насыщения водородом непредельных компонентов бензина, но это было сопряжено с существенным снижением его антидетонационной характеристики. Вот в 1937-38 гг. в нашей группе и было выполнено исследование для решения возникших вопросов. Работа включала разработку технологии процесса, характеристику антидетонационных свойств получаемых бензинов, 2

ГСМ – горюче-смазочные материалы.

237

изучение способов повышения октанового числа бензинов и их химической стабильности при хранении. Технологическая разработка заканчивалась проверкой выбранных рециклов при их испытании на укрупненной установке производительностью несколько тонн/сутки. Все эти материалы использовались при проектировании, которым руководил Д. И. Орочко. В послевоенный период институту в большой мере пришлось заниматься тематикой, связанной с репарационными поставками из Германии. Так, после моего возвращения в Нефтехим мне было поручено воспроизвести некоторые работы фирмы Лейна по синтезу углеводородов из окиси углерода и водорода. Эта работа не принесла много нового по сравнению с известным из литературы. Однако при использовании для этого процесса мало изученных железных катализаторов были получены смеси разветвленных олефиновых углеводородов, в том числе изобутилена. К сожалению, это направление не получило у нас развития, т.к. финансирование было прекращено. Далее наша группа была переключена на работу по воспроизведению и проверке методов приготовления алюмомолибденового и алюмохромового катализаторов, принятых в немецком проекте для строящегося в то время у нас в Ангарске Комбината № 16. Требовалось убедиться, что, исходя из отечественного сырья и работы в металлической аппаратуре, запроектированная технология обеспечивает получение катализаторов, содержащих вредные примеси в предусмотренных проектом пределах и обладающих требуемой активностью. Испытания проводились в лаборатории В. Н. Покорского; наша работа заканчивалась выдачей инструкций катализаторному цеху Комбината № 16 и участием в его пуске. Следующая длительная наша работа, связанная с производством, была посвящена использованию высококипящих побочных продуктов (ВПП), получаемых при промышленном синтезе изопрена из изобутилена и формальдегида, работа по каталитическому расщеплению метилдигидропирана. Ленинград 19.04.89

238

Татьяна Лестева ЗАЩИТНИКИ ТРУДЯЩИХСЯ 9 месяцев назад в Санкт-Петербургских ведомостях была опубликована моя статья о судьбе крупнейшего, одного из двух Всесоюзных ( а ныне Всероссийских) институтов в нефтехимической отрасли – ОАО «ВНИИНЕФТЕХИМ» («НАХИМИЧИЛИ», 13.12.2011 г.). Вкратце суть такова: распродажа по бросовой цене государственного имущества, продажа действующего лабораторного корпуса площадью 10 000 кв. м за 18 млн. руб., финансовые нарушения администрации, в течение двух с половиной лет незаконно сдававших в аренду лабораторные помещения уже принадлежавшие чужому собственнику с зачислением арендной платы на счет института, перевод сотрудников в январе 2011 года в помещения, неприспособленные не только для проведения химических исследований, но и вообще для пребывания там сотрудников в течение рабочего дня. За всеми этими деяниями стояли генеральный директор П. И. Курбатов и его первый заместитель Андрей Анатольевич Козлов, вновь назначенные руководители научно-исследовательского института с 80-летней историей, не имеющие ученых степеней и званий, не химики по специальности, ни дня, насколько мне известно, не проработавшие в НИИ любого профиля. Банкротство! Арбитражный суд СПб и Ленобласти попытался «спасти» институт, введя на полтора года внешнее управление. Внешним управляющим был назначен некто Райзман Петр Владимирович, житель Краснодара, работающий в московской фирме. Как известно, задача внешнего управляющего – финансовое «оздоровление» с целью рассчитаться с кредиторами. А задолженность возникла, в частности, из-за того, что договор о продаже основного лабораторного корпуса генеральный директор в течение двух с половиной лет не передавал в бухгалтерию, помещения сдавались в аренду от ВНИИНЕФТЕХИМа, деньги поступали на расчетный счет института, а не собственника. Полагаю, что эти грубые финансовые нарушения происходили по какой-то негласной договоренности между старым и новыми собственниками. Когда же собственники потребовали своих «кровных», так сказаь денег, вот и возникла процедура банкротства.

239

И вот как происходило «оздоровление» многострадального института. Первым деянием П. В. Райзмана, ещё в период «наблюдения», то есть знакомства с активами института, была рекомендация о продаже джипа - движимого имущества. Это было необходимо: П. В. Райзману причиталась зарплата за знакомство. Вот деньги от продажи джипа (чуть больше ста тысяч руб.) и ушли на выплату зарплаты. «Оздоровление» началось. Когда же г-н Райзман был назначен внешним управляющим, то он должен был представить в Арбитражный суд план вывода института из кризиса. Обсуждение этого плана состоялось на расширенном собрании кредиторов, на котором присутствовали и ведущие, ещё оставшиеся «в живых» сотрудники института, доктора и кандидаты наук, руководители подразделений. План впечатлял! Назывались многомиллионные суммы, которые должен будет получать институт от продажи мифического «готового продукта», а не научных разработок. Конечно, присутствующих ученых – «доцентов с кандидатами» смущали некоторые обстоятельства «плана»: каталитические процессы (т. е. процессы в присутствии катализатора – ускорителя) назывались «каталическими». Полагаю, что это католические, то есть относящиеся к христианству и идущие с божьей помощью. Но бог, к сожалению, не помог. Взглянув на скептические ухмылки научной общественности, кредиторы дружно воздержались от утверждения этого плана. Полагаю, (я высказываю свое личное мнение), что по предварительной договоренности с рейдерским руководством института. Убеждает меня в этом, в частности тот факт, что внешний управляющий П. В. Райзман этот «план», вопреки постановлению Арбитражного суда, туда его не представил. Нет плана – нет внешнего управления. Внешний управляющий свои функции не выполнил: ни плана, ни мирового соглашения с кредиторами. Следующий этап окончательного разграбления останков института – конкурсное управление. Кредиторы единодушно благословляют того же самого П. В. Райзмана на новую должность – конкурсного управляющего. Надо полагать его активная «творческая» работа их удовлетворяет: им не нужно оздоровление института, им нужен переход остатков государственной собственности в их надёжные частные (не спутайте со словом честные – Т. Л.) руки. Арбитражный суд СПб и Лен. области соглашается с мнением кредиторов: конкурсным управляющим назначен тот же самый П. В. Райзман, «плюнувший», образно говоря, на решения этого же суда. «Каталическое» благословение на тотальную распродажу получено и от кредиторов, и от арбитров. За дело, г-н Райзман!

240

Небольшое лирическое отступление. Мы, научные сотрудники ВНИИНЕФТЕХИМ, многие годы в условиях рыночной экономики работали по хозяйственным договорам: заключили договор, выполнили работу, заказчик её принял, подписал акт сдачиприемки и оплатил выполненную работу. Внешний управляющий П. В. Райзман, как оказалось, не сам составлял план «каталического» оздоровления. Это делали специалисты, надо полагать, «высокого» класса. После арбитражного суда в бухгалтерию поступило указание от П. В. Райзмана оплатить этим специалистам весьма «скромную» сумму (что-то около трёхсот шестидесяти тысяч рублей!) за разработку указанного плана, то есть фактически за невыполненную работу или выполненную некачественно, раз план не был принят. Широкая натура, г-н Райзман! И это при том, что сотрудникам института с максимальными окладами 8100 руб­ лей (оклады руководителей) уже несколько месяцев задерживают зарплату, им своевременно не выплачены отпускные, а с теми, кого сокращают, не произведен расчет, не выплачивают выходное пособие. А где же защитники прав трудящихся? Молчат? Нет, они бросились грудью на амбразуры работодателя. Трудовая инспекция, Роспотребнадзор отмечает, что «... установлены нарушения действующих санитарных норм и правил... неупорядоченное хранение химреактивов в помещении опытного производства и отсутствие лабораторно-инструментального контроля параметров факторов трудового процесса на рабочих местах, оборудованных ПЭВМ. По факту выявленных нарушений на юридическое лицо наложено административное взыскание в виде штрафа, выдано предписание об устранении нарушений. О результатах проведения административного расследования сообщено в Прокуратуру Невского района». «По итогам проверки ОАО «ВНИИНЕФТЕХИМ», руководителю выдано предписание № 7-3381-12-ОБ/254/0607/5/3 от 02.05.2012 г. об устранении выявленных в ходе проверки нарушений. Административное наказание вынесено в отношении заместителя руководителя ОАО «ВНИИНЕФТЕХИМ» Козлова А. А.- штраф в сумме 3000 рублей (Постановление №98/254/1090/3 от 04.07.2012 г.) Ст. государственный инспектор труда (по охране труда) – (подпись) А. В. Карпенко)». Справедливость восстановлена! Виновные наказаны. Заместитель директора по финансовым вопросам оштрафован аж на три тысячи рублей ( при зарплате 80 тысяч в месяц). Какой суровый приговор руководителю, при активном участии которого вместе 241

с генеральным директором П. И. Курбатовым было осуществлено сознательное доведение до банкротства одного из двух ведущих институтов российской нефтехимии, да к тому же входившему в перечень предприятий с оборонной тематикой. Я высказываю свое мнение: сознательное доведение до банкротства, а не по неведению или халатности. Рейдерское руководство нашло лазейку в законодательстве, распродавая лабораторный корпус двумя частями: «мелкая» якобы сделка не требовала получения разрешения РОСИМУЩЕСТВА (как никак речь шла о государственной собственности!), которое спохватилось только после того, как на коллективную жалобу сотрудников пришел запрос в их адрес из администрации президента. Каковы же права у РОСИМУЩЕСТВА? Цитирую результирущую часть письма за подписью Г. С. Никитина: «...Росимущество является федеральным органом исполнительной власти, осуществляющим функции по управлению федеральным имуществом. В этой связи Росимуществом письмом от 14 апреля 2012 г. № ГН-13/11140 направлено обращение в Прокуратуру Невского района города Санкт-Петербурга с просьбой принять необходимые меры с целью защиты прав Российской Федерации, как акционера ОАО «ВНИИНефтехим». (Курсив мой - Т. Л.). Впечатляет? Не знаю, как читателя, а меня просьба привела в восторг: у государства фактически украли его собственность, у руководителя, призванного руководить федеральным имуществом, без согласования с ним из-под носа отхватили громадный оборудованный лабораторный корпус, продали его по цене в десять раз ниже его действительной стоимости, даже без ведома Росимущества. И что же? Хозяин собственности униженно просит Прокуратуру Невского района защитить права акционера – РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ! Просит ту самую прокуратуру, которая уже отмахивалась от заявлений назойливых научных сотрудников ВНИИНЕФТЕХИМ, пытавшихся защитить институт от разграбления. Цитирую ответ заместителя прокурора Невского района О. А. Лев­ченко Гос. инспекции по труду по факту «возможного нарушения законодательства об охране труда руководством ОАО ВНИИНЕФТЕХИМ»: «... органы прокуратуры не подменяют иные государственные органы и должностных лиц, которые осуществляют контроль за соблюдением прав и свобод человека и гражданина». И полетели назад в Инспекцию все 23 листа приложений по материалам проверки. С чего бы это чиновникам прокуратуры утруждать себя проверкой соблюдения законодательства об охране труда? Не барское это дело!

242

А что же защитники трудящихся? Ведь есть коллективный договор, есть профсоюз. Территориальная организация профсоюза работников химических отраслей промышленности в письме к Райзману указывает, что «... нас беспокоят сложившиеся на сегодняшний день крайне негативные условия труда сотрудников института», «мы считаем, что... обманным путём сотрудники института были лишены стационарных мест и размещены в зданиях и помещениях, которые не соответствуют нормативным требованиям по охране труда», «... создают угрозу потери здоровья работников». А вот зам. прокурора Левченко так не считает. По-видимому, ему показалась равновеликой цена штрафа в 3000 рублей на А. А. Козлова за все многомесячные нарушения трудового законодательства! Десятки исков в Арбитражный суд от сотрудников ВНИИНЕФ­ТЕХИМ, писем в контролирующие инстанции, обращений в суд с гражданскими исками сделали свое дело. А. А. Козлов, единст­венный полномочный представитель внешнего управляющего и сам П. В. Райзман устали от проверок и приступили к активным действиям. Началась массовая процедура увольнения неугодных. «Клеветники» и «жалобщики» попали в первый список. Уточню: «массового» увольнения не было. Увольнение ещё со времен постановления Ленгорсовета признается массовым, если одновременно увольняют 20 человек. «Платить этим бездельникам выходное пособие за третий месяц? – Администрацию переполнял гнев. – Ни за что на свете. Массового увольнения не будет». Первым приказом было уволено 19 человек из 65. Это не массовое увольнение. Не будем вспоминать многотысячные коллективы заводов и предприятий советского времени, когда увольнение 20-ти человек из 3-15 тысяч работающих уже считалось массовым. Несколько дней спустя, администрация издает следующий приказ о сокращении: ещё 17 человек. И это снова не массовое увольнение. Терком профсоюза верно оценил деяния Курбатова и Козлова, поддержанные Райзманом, о том, что «здание № 25 (основной лабораторный корпус – Т. Л.) проданы, возрождение каких-либо химических лабораторий в сложившихся условиях невозможно». Профсоюзы, увы! еще менее бесправны, чем даже Росимущество. Они могут только констатировать, что «сотрудники института... доведены до отчаяния всеми предшествующими событиями, бездействиями органов власти...» и, требуя (sic!), чтобы трудовые отношения с сотрудниками были приведены в соответствие с ТК РФ, предлагают... – что бы Вы думали? – «...немедленно начать 243

процедуру по расторжению трудового договора по сокращению численности или штата...». Как говорится, без комментариев! Объективности ради, конечно, нужно сказать, что и над Невской прокуратурой есть свой начальник, что Прокуратура города после обращения к ней чиновников из Администрации президента отменила решение прокуратуры Невского района, следственными органами была произведена выемка каких-то документов о продаже государственной собственности, что где-то кто-то...

ПОСЛЕСЛОВИЕ Но факт остается фактом. Возрождение ВНИИНЕФТЕХИМа, – это утопия. Как и следовало ожидать, не получив плана «возрождения» института от внешнего управляющего, Арбитражный Суд совершил следующий шаг – ввел процедуру конкурсного управления, популярно говоря, окончательной распродажи «останков» института, чтобы расплатиться с долгами и, может быть, заплатить зарплату оставшимся сотрудникам (в октябре её не выплатили ещё за июнь), выходные пособия уволенным... Но, возможно, я ошибаюсь, и в первую очередь администрация примет решение об оплате договоров по составлению несостоявшегося плана «оздоровления» института? Но похороны ВСЕСОЮЗНОГО (ныне Всероссийского) научноисследовательского института нефтехимических процессов уже назначены: оставшиеся сотрудники бухгалтерии, кадров и администрации предупреждены об увольнении. Рейдеры безнаказанно и сознательно довели институт до банкротства, выбросив большинство квалифицированных сотрудников на улицу. Мы регулярно и много слышим слов о «правовом» государстве. Но трудящимся современной России оставлено единственное право – право быть бесправными рабами в стране дикого капитализма. Санкт-Петербург

244

ПАМЯТЬ

Ирина Васильева Он спешил жить… О Петре Кожевникове Седьмого сентября этого года в 15 часов не стало моего брата Петра… Еще за четырнадцать часов перед этим мы общались с ним по Интернету поздно ночью, он шутил, мы обменивались последней информацией: это было почти ежедневной традицией в последнее время, так как оба заняты, но хотели быть всегда в курсе дел друг друга и самочувствия домочадцев. Живя в квартале друг от друга, виделись не так часто, как хотелось бы. Вот и в этот раз я спросила, как самочувствие, так как уже было поздно, час ночи… У брата часто болело сердце, он иногда не мог заснуть, и в надежде на то, что сон придет сам, сидел до двух, а то и трех часов ночи в Интернете или работал над очередным сценарием или книгой… И я, и его жена Даша пытались уговорить 245

его ложиться пораньше, поберечь себя, но это не действовало. Незадолго до этого Петр в очередной раз отказался от госпитализации, хотя врачи настаивали – подозревали предынфарктное состояние… Даша была очень расстроена его отказом от больницы, но знала – его не заставишь. А накануне, шестого сентября, Петр прислал мне приглашение на очередное мероприятие… В программе был фильм «Никто не придет назад». Сейчас от одного этого названия у меня мороз по коже. Да, он не щадил себя, постоянно нагружал себя разными подработками помимо основной творческой работы… Семья у него многодетная: есть двое старших, совсем самостоятельных, одаренных творческим талантом, как и их отец, сыновей – Игнат и Елисей; кроме того, дочь-студентка Анна 19 лет, младший 15-летний сын Петя и 4-летняя дочь Василиса. Им всем он старался помочь, сделать существование семьи более комфортным. Я хочу рассказать о брате, каким он для меня остался в моей памяти… Его жизнь была очень насыщенной и яркой. Еще совсем юным, лет пятнадцати, он уже стал помогать матери – моей тетушке Марианне Сергеевне, – совмещал учебу с работой. Позже, уже взрослым, не боялся наряду с творчеством заниматься любой работой: был и судоводителем, и художникомоформителем, и охранником, и тренером по каратэ. Он всегда был готов придти на помощь. Я с самого детства ощущала его внимание и заботу: и на даче, которую бабушка Марианна Петровна Ганзен-Кожевникова снимала в Озерках, где мы часто отдыхали вместе, и позже, когда я была на даче в Белоострове у другой бабушки… Он приезжал, и для меня это было всегда праздником. Мы на велосипедах ехали на Финский залив, и там часами беседовали, сидя на берегу. Зная о наших стесненных условиях (мы жили в коммуналке с мамой и бабушкой, в 9-метровой комнатушке), он часто на каникулы и выходные забирал меня к себе на улицу Брянцева, где они с тетушкой тогда только получили квартиру… И мы зачастую сидели до середины ночи и рисовали под льющуюся из магнитофона музыку… Он прекрасно владел акварелью, кроме того, прививал мне любовь к живописи, открывая для меня художников Возрождения, рассказывая и спрашивая при этом мое мнение о том или ином полотне (во время просмотра альбома художника или в музее). Иногда мы просто беседовали, и тут открывался мир его души, куда он пускал немногих… Я часто ходила с ним на разные 246

выставки, к интересным людям, он старался брать меня во многие интересные места. Петр часто брал меня с собой, когда приезжал к своему учителю – замечательному художнику Оскару Юльевичу Клеверу, и я погружалась в сказочный мир рисунков Клевера, его иллюстраций к Андерсену, помню Оле-Лукойе с раскрытым цветным зонтиком; рассказы Клевера о жизни в начале двадцатого века были захватывающими… И всегда Петр старался развеселить учителя в присущей только ему манере. Помню, как он устраивал танцы под окнами Дома ветеранов сцены на Петровском острове, где жил Оскар Юльевич: мы, взявшись за плечи предыдущего человека, компанией человека в четыре проделывали немыслимые па… Весь Дом ветеранов высовывался в окна лицезреть наше действо. Еще до того, как Петр переехал на улицу Брянцева, семья отца (его мама и моя тетушка с детьми) жила на Васильевском острове, и я часто, бывая у отца, заходила к брату в их комнату: меня завораживали его рисунки на стенных обоях. Жаль, что они пропали… У него была только ему присущая манера рисования в сочетании с безудержной фантазией, свой, понятный немногим, внутренний мир… Часто он читал мне свои первые рассказы, и я замирала от восторга и ужаса одновременно, поскольку большей частью тогда они были страшными, тем более, для девчонки пятнадцати лет. Когда родились его сыновья, с улицы Брянцева брат переехал на проспект Художников. В какой-то период (я работала и одновременно училась в институте, потом родился сын, требовавший всего моего внимания) мы не так часто встречались, но вскоре, когда я переехала и стала жить рядом, наше общение тут же возобновилось. Он подчас незаметно, но пристально следил за моей судьбой. Всегда в нужный, тяжелый для меня момент оказывался рядом, очень помогал мне советом, я постоянно чувствовала поддержку СТАРШЕГО БРАТА. Многие удивлялись, узнавая, что он не родной, а двоюродный брат, настолько мы с ним всегда были близки… Еще один штрих к портрету брата. Переехав на проспект Художников, он стал сажать перед домом тонкие молодые деревца. Соседи по дому смеялись над ним, мол, все равно не приживутся… Сейчас перед его домом растет уже целая роща; в тени посаженных им деревьев играют дети и отдыхают старики… И тут он оставил о себе добрую память… К нему часто обращались соседи по разным поводам, зная, что Петр поможет… В последнее время я заметила, что Петр стал торопиться со своими незаконченными делами. За год он успел достроить домик 247

на своем дачном участке, который до этого несколько лет был нетронутым. Он очень хотел, чтобы его старшие дети нашли себя в профессии, переживал за младших. В наших с ним беседах я чувствовала какую-то нотку грусти, даже порой безысходности, поэтому старалась как-то взбодрить, говорила, что всё будет хорошо, что это такой период (он был в постоянном поиске подработки, а ее не всегда можно было найти). Но при всей усталости брат не давал себе расслабиться, как-то передохнуть, сделать паузу. Постоянно он был участником различных мероприятий в писательской среде, вел программу на ТВ, снимал фильмы, писал сценарии и книги. Его усталость, сердечная боль была незаметна для всех. Лишь близкие люди знали, КАКОВО ему на самом деле. И вот его нет… Как страшно и непривычно пусто в душе, в ней как будто пробита брешь, и эта утрата невосполнима. Петр был очень жизнерадостным, делясь этим с окружающими, его неповторимый юмор помнят многие, а еще он был принципиальным и чутким к бедам других человеком, замечательным мужем и отцом, моим любимым братом. Таким и он останется в наших сердцах навсегда.

ОТ РЕДАКЦИИ: Петр Владимирович Кожевников был не только автором нашего журнала, но и его пропагандистом. За три дня до его безвременной кончины в своем телевизионном цикле «Первая любовь» он пригласил членов редколлегии на съёмки, был, как всегда, оживлён, остроумен, артистически держался перед камерой, делился своими планами: «Надо бы сделать передачу о всех «толстых» журналах». Съемки проходили вечером в воскресенье, передача вышла в эфир через два дня и тут же появилась в Интернете. К сожалению, его планам не суждено было сбыться. На следующий день он скоропостижно скончался. Петра Кожевникова похоронили на Смоленском кладбище в Санкт-Петербурге в ясный солнечный день. Могила была буквально завалена венками и цветами от его друзей, коллег и поклонников. Редакция журнала сохранит память о П. В. Кожевникове как о разносторонне одаренном талантливом авторе и душевном, отзывчивом человеке. Мы скорбим о его безвременной кончине вместе с его родными и близкими.

248

ПРОШЛОЕ ДЛЯ СОВРЕМЕННИКОВ

1912 Новое время, 1(14) января. № 12861, с. 3.

1911 год. Политический год (...) Следует, прежде всего, не забывать, что революции не только взбудоражила поверхность русской жизни, внесла расстройство в её внешний уклад, но, – что гораздо серьёзнее, – вызвала к активной роли новые политические силы и в самые глубины народного сознания, вместе с искрами света, бросила ферменты брожения. Усилиями власти , а отчасти, впрочем, в самой скромной дозе, и усилиями самого общества внешний порядок жизни постепенно был восстановлен; эксцессы революционного характера подавлены, пожар революции потушен. Но едва ли даже сейчас можно с уверенностью сказать, что теперь уже ничего революционного в русской жизни не происходит. И может быть, не совсем неправы те, которые говорят, что Столыпин поплатился жизнью за свой излишний оптимизм в этом отношении. Для нас, во всяком случае, не подлежит сомнению, что те силы, которые при моральном ослаблении государства вследствие неудач японской войны подняли революционную бурю, отнюдь не должны считаться совершенно искоренёнными. Они разбиты, но не убиты. Известный успех революционного движения окрылил их надеждами, несмотря на поражение, понесенное ими в бою. Расстроенные и сильно поредевшие, они, однако, далеки от мысли, что их песня спета. Они притаились и попрятались в ожидании новых событий которые могут ослабить силы государства и подорвать престиж власти во мнении народных масс, чтобы вновь выступить на открытую арену. (...)

(...)Русская литература (...) «Гранатовый браслет» А. Куприна – повесть о любви всепоглощающей, той, которая сильнее смерти. Чувство, которое таит 249

в себе маленький чиновник к недосягаемой для него женщине из «высшего общества», чувство, к которому как к чему-то «смешному» относятся не только окружающие, но и сама героиня повести, является для него источником радостей, и оно же приведет его к печальному концу. Повесть в художественном отношении не без недочетов, но она выделяется из массы претенциозно-ходульных сочинений, которыми переполнена современная беллетристика, свежестью и искренностью чувства. (...) М. Арцыбашев дал вторую часть романа «У последней черты». За проповедью половой распущенности последовала проповедь самоистребления, которая энергично и небезуспешно ведётся героем этой второй части Наумовым (...) Из философской литературы нельзя не отметить двух книг В. В. Розанова «Тёмный лик» и «Люди лунного света», посвященных некоторым сторонам христианства в связи с «проблемою пола». (...) Новое время, 13 (26) января. № 12873, с. 5.

В. П. Буренину Любезный мой Буренин, Сроднились мы с тобой, Я, как поэт, надменен, Ты – отголосок мой. Чуть где стишок я тисни, Того ты только ждёшь: Смелей и живописней Сейчас перепоёшь! Где у меня Гекубы, Ты Фёкл поставишь в ряд, А где я славлю губы, Ты там поставишь зад. Я пел про то, как рыба Лежит на бережку. Ты тотчас – жабью либо Лягушачью тоску.

250

Пред ловкостью немея, К тебе восторг храня, Одно молю: в Еврея Не превращай меня.

Валерий Брюсов

В. Ю. Брюсову Надменность, милый Брюсов, Потребна для фигуры Бездарных Томов – Пусов1 Родной литературы. Поэт великий Пушкин Надменностью не страждет, Но рифмоплёт Полушкин Прослыть надменным жаждет. Валерий! Не закисни В презренном сем пороке, А лучше, друг мой, тисни Раскаяния строки. Зачем подобны Фёкле В твоих стихах Гекубы? Смотри в очки, в бинокли: – Не примешь зад за губы. И, здравый смысл на дыбу Таща рукою слабой, – Зачем, увидев рыбу, Её рисуешь жабой? Пусть Русский ты природный, Но, постоянно грея Жаргоном стих холодный, Похож стал на Еврея.

1

Том –Пус – известный карлик. (Примечание автора) 251

Да, прав я безусловно, Тебя «перепевая»: Чем зеркало виновно, Коль рожа, друг, кривая?

В. Буренин

Новое время, 13 (26) января. № 12873, с. 5.

ПИСЬМА К БЛИЖНИМ —

Дух любоначалия и празднословия Слав Богу, у нас есть парламент, в котором можно досыта поговорить. Разверните газеты – их угнетают колоссальные речи, открывшиеся по бюджету. Главный оратор оппозиции – г. Шингарёв – оспаривал В. Н. Коковцова четыре часа подряд. В. Н. Коковцов оспаривал г. Шингарёва свыше часу. Немудрено, что речи почтенных спорщиков отличаются некоторой водянистостью. Если это не энциклопедия и не бухгалтерский счёт, то чрезвычайно трудно скороговоркой говорить в течение четырёх часов одни лишь содержательные мысли, заслуживающие внимания. (...) Безбрежная говорливость г. Шингарёва до известной степени простительна, ибо говорить – есть прямое занятие парламентария, как писателя – писать. Более серьёзной ошибкой мне кажутся слишком длинные речи министров, особенно - первого из них, говорящего от имени правительства. Истинное занятие правительства не говорить, а делать, поэтому объяснения министров должны быть краткими. Если бы на Суворова обрушились современные им политические говоруны, полководцу достаточно было бы перечислить свои победы (...) Г. Шингарёв в данном случае сделал вызов г. Коковцову: посмотрим, мол, что-то ответит председатель Совета Министров, отмахнётся ли он от вопросов, которые ему предъявлены. В. Н. Коковцов с величайшею поспешностью принял этот вызов. (...) Мне кажется, на эту почву – почву словесного состязания – не следует становиться не только правительству, но и серьёзным парламентским партиям. Не дать ответа на бесчисленные пустые вопросы , которые вздумается предъявить вам многочисленным противником, далеко не значит признать себя побеждённым. (...)

252

Такой спор только разжигает страсти, решительно никого не убеждает, и вместо согласия питает раздор. Серьёзные члены законодательных учреждений должны всеми мерами подавить в себе чувство спора. Чувство ложного честолюбия, тщеславия, желанья непременно, во что бы то ни стало положить противника на лопатки – оно не должно омрачать высокого сотрудничества законодателей. (...)

М.Меньшиков Биржевые ведомости – утренний выпуск. № 12963, 31 мая, с. 6.

Тайна убийства Ющинского. По телефону (От собственного корреспондента). Киев. 30-го мая, 10 час. 30 мин. ( от собственного корреспондента «Биржевых Ведомостей») «Киевлянин» опубликовал частное расследование бывшего начальника сыскного отделения Красовского, а также материалы Бразул-Брашковского по делу Ющинского. В начале прошлого года в Киеве был совершён целый ряд дерзких краж, причём виновники не были обнаружены. Не было открыто местонахождение шайки и притоны, в которых создавались планы набегов и где скрывались похищенные вещи. Только впоследствии выяснилось, что местом пребывания грабителей служила квартира Веры Чеберяк, жены телеграфного чиновника. (...) Андрей Ющинский, носивший кличку «домовой», часто исполнял мелкие поручения членов шайки, собиравшейся в доме Веры Чеберяк. (...) Совещание преступных элементов, собиравшихся на квартире Чеберяк, пришло к заключению, что доносы в полицию являются делом мальчика Андрея, неоднократно угрожавшего этим. Решение было доносчика убить, причем первоначально предполагалось утопить его в колодце, вблизи пещеры, где впоследствии был найден труп Ющинского. (...)

12 марта , в квартире Чеберяк к приходу Андрея были сделаны все приготовления к убийству. Лишь только утром Андрей явился в квартиру, находящиеся в засаде убийцы тотчас же набросились на него, зажали рот и поволокли в спальню. Настороже на лестнице стояла подруга Чеберяк Юлия Белозерова. В спальне грабители начали пытать Ющинского. Сингаевский крепко держал мальчика, а Рудинский наносил ему швайкой уколы в висок, стараясь причинить ему неопасные, но мучитель253

ные раны. Латышев в это время вытирал тряпкой выступавшую из ран кровь. Таким образом, было нанесено 14 уколов, а затем мучители нанесли тем же орудием несколько ран через шапку мальчика, пробив ему череп. Затем, раздев его, испещрили все тело уколами, а труп завернули в ковёр. Вынесли в гостиную и положили его под диван. (...) «Киевлянин» сообщает, что из всех участников преступления на свободе находятся только Чеберяк и Витька Бритый. Остальные все арестованы, а Юлия Белозерова бесследно скрылась. Биржевые ведомости. 2 июня. № 12967, с. 2

Тайна убийства Ющинского. (…) Вещественные доказательства Во время полицейского осмотра места, где был найден труп, в пещере было обнаружено полтора листа чистой писчей бумаги, разделённой пунктирными проколами на квадратики. Бумага находится при деле в качестве вещественного доказательства. До сих пор ей, впрочем, не придавалось никакого значения. Между тем, это обстоятельство весьма серьёзно, так как такую же точно бумагу Мандзелевский приносил к Чеберяк из аптечного склада «Юротат» для игры в летучую почту. Далее в следственном материале фигурирует полученное матерью Ющинского письмо с печатью: «Вагон… Киев... Херсон». Подписано оно псевдонимом «Христианин». Автор письма, выражая матери Ющинского соболезнование по поводу убийства сына, утверждает, что его убили евреи, которым нужна кровь для мацы. Датировано письмо 21-м марта 1911 года, на конверте штемпель «24–3–11». (…) В интересах дела г. Бразуль-Брушковский считает пока невозможным оглашение фамилий свидетелей. Биржевые ведомости. 26-го августа, № 13110. с. 2.

Кто победил. (Итоги Бородинского боя) Все Бородинское поле было сплошь завалено трупами людей и лошадей. Они были навалены холмами в местах горячего боя, они заполняли овраги.

254

По количеству павших этот бой можно было бы назвать самым кровопролитным. Мы потеряли в этом бою 39.206 чел. в одной 1-ой армии. О 2-ой армии нет сведений. Но её без ошибки можно считать уничтоженной. После Бородино о ей уже нет упоминания. Таким образом, если урон 2-ой армии подсчитать только в 20.000, то общая потеря наших войск дойдёт до 59.000! Показания урона у неприятеля различны. Денье определяет его в 28.000, д-р Лоррей – в 22.000, а Тьер – в 30.000. *** Кто победил в этом бою? Кутузов в донесении государю обходит этот щекотливый вопрос и пишет: «Войска вашего императорского величества сражались с неимоверной храбростью: батареи переходили из рук в руки и кончилось тем, что неприятель нигде не выиграл ни на пядь земли с превосходными своими силами». Наполеон в своих записках пишет более откровенно: «Это было прекраснейшее, но вместе с тем и ужастнейшее (Так в тексте – ред.) сражение. Из пятидесяти данных мною сражений это было сражение, в котором проявлено наиболее доблестей и достигнуто наименее результатов». (…) У всех французов – очевидцев этого кровавого боя впечатление одно. Одержанная победа совершенно подавила дух французской армии. Так долго ждали боя, дождались, сразились, кажется – победили и вот – русская армия в совершенном порядке отходит к Можайску, а победители, потрясённые и расстроенные, не в силах двинуться для преследования и остаются на поле битвы, покрытом трупами…

А.Ефимов

1922 Правда. 4 апреля, № 76, с. 1.

Черносотенно-церковнический заговор Князья церкви, пытавшиеся опереться на массы в деле срыва изъятия ценностей, ошиблись в расчете. Массы выразили советской власти полное доверие и поддержали её в деле изъятия. Надо беспощадно пресекать провокационную работу и попытки 255

вызвать народные волнения, которые ведутся церковнической верхушкой, работающей по директивам монархистов эмиграции. Клика князей церкви продолжает свою преступную работу. Черные щупальцы митрофорного заговора раскинулись по всей России и клевреты его делают отчаянные усилия поднять массы верующих и бросить их на Советскую власть. В Смоленске они даже делали попытку поднять рабочих. В ряде губерний высшее губернское духовенство во главе с архиереями ведет «пассивную оборону» против изъятия. Иные на прямой вопрос: «сдадите ли ценности»? – отвечают: «сдадим, когда приедет разрешение от начальства», т.е. от патриарха. А тем временем среди верующих ведется агитация и подготовляется активное сопротивление изъятию. Замыслы генерального штаба заговорщиков настолько же обширны, насколько дики и жестоки средства осуществления. Эти средства – натравить массу верующих на советскую власть, покоящуюся на миллионах рабочих и крестьянских плеч, бросить массы на массы, поднять самый страшный вид гражданской войны. (…) Наша страна достаточно измучена, чтобы терпеть дальше эти гнусные попытки вызвать новые потрясения. Нельзя допустить, чтобы самая подлейшая часть сохранившегося ещё отребья самодержавного строя, бежавшие в Германию монархисты, через синодских воротил делали нам внутреннее кровопускание. Довольно с нас великокняжеских экспериментов! Делу черносотенноцерковнического заговора надо положить твердый и скорый конец. Правда. 19 апреля, № 85, с. 3.

«Порох держать сухим» ПРИКАЗ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ РЕВОЛЮЦИОННОГО ВОЕННОГО СОВЕТА РЕСПУБЛИКИ ПО КРАСНОЙ АРМИИ И КРАСНОМУ ФЛОТУ № 272 г. Москва, 14-го апреля 1922 г. Сообщается для сведения приказ Реввоенсовету Кавказского Военного Округа и Реввоенсовету Кавказской Отдельной армии: На совещании трех Интернационалов в Берлине социалдемократы, бывшие и сущие министры буржуазных правительств и неизменные агенты буржуазии, подняли вопрос о восстановле256

нии в Грузии власти меньшевиков, т.е. мелкобуржуазной агентуры англо-французского капитала. Вслед за этим, официальный дипломатический представитель капиталистической Франции, г. Барту, поставил в Генуе вопрос о приглашении на международную конференцию бывшей французской агентуры в Грузии в лице правительства Жордания. Эти факты свидетельствуют о том, что европейская, в особенности французская, биржа стремится во что бы то ни стало проложить себе путь к богатствам Кавказа и, в особенности к бакинской нефти. Опыт прошлого свидетельствует о том, что, вслед за демократическими притязаниями международных соглашателей и за дипломатическими выступлениями европейских дипломатов, следуют обычно военные вторжения Врангеля и других наемников капитала. Посему приказываю: 1) разъяснить каждому красноармейцу возможные последствия наглой интервенции французской дипломатии; 2) удвоить бдительность и порох держать сухим. Председатель Революционного Военного Совета Республики

Л. Троцкий Правда. 13 мая, № 105, с. 1.

Генуэзская конференция. (…) К урегулированию польских границ. ЛИФИЛЬД. 11 мая. (Радио брит. прессы). В ожидании русского ответа, союзные представители в Генуе обсуждали некоторые другие вопросы. Шанцер ознакомил с воззванием, полученным из восточной Галиции, ходатайствующим об урегулировании границы. Ллойд-Джордж, заявив, что это один из вопросов, способных привести к нарушению мира, предложил передать его на обсуждение первой подкомиссии, которая должна была бы разрешить его в соответствии с существующими договорами. Подобное же сообщение было получено от литовцев по виленскому вопросу. (…) ВАРШАВА, 11 мая. (Роста). «Речь Посполита» сообщает из Генуи: «Представители приглашающих держав в среду обсуждали вопрос о передаче политической подкомиссии многочисленных нот и меморандумов, полученных за время конференции. Обсуждался вопрос, входят ли излагаемые в этих меморандумах дела в компетенцию конференции. Из 14 полученных нот признаны под257

лежащими обсуждению политической подкомиссии следующие: 1) вопрос о границах Вост. Галиции, 2) резолюции варшавской санитарной конференции, 3) литовская нота о виленском вопросе, 4) вопрос о национальных меньшинствах в Венгрии, 5) требования Болгарии в защиту национальных меньшинств и о выходе к Эгейскому морю. Отвергнуты меморандумы Грузии, Армении и Азербайджана на том основании, что эти страны расположены вне Европы, а конференция занимается лишь европейскими делами. Вместе с тем жалобы Грузии на советскую делегацию, которая якобы «присвоила» себе мандат Грузии, переданы мандатной комиссии. Протест украинцев против украинского советского правительства отвергнут, как затрагивающий внутренние дела советской России. Правда. 16 мая, № 107, с. 3.

Эсеровская контр-революция. К предстоящему процессу. НАЧАЛО ПРОЦЕССА Процесс партии с.-р. начнется не позднее 1-го июня. Часть защитников, находящаяся за границей, приедет за несколько дней до открытия судебных заседаний. ОТКАЗАЛСЯ ЗАЩИЩАТЬ Упомянутый в списке защитников из лагеря 2-го Интернационала по делу правых эсеров Теодор Либкнехт (брат предательски убитого социал-соглашателями Карла Либкнехта) прислал заявление о своем отказе участвовать в защите. ПРИЕЗД ЗЕНЗИНОВА От группы защитников 2-го и 2 ½ Интернационалов поступило ходатайство о допущении в качестве защитника вместо Кобякова члена Ц.К.П.С.-Р. В. Зензинова.

15-го мая Наркомюст тов. Курский телеграфно сообщил через уполномоченного представителя Р.С.Ф.С.Р. в Берлине тов. Крестинского свое согласие на эту замену. Таким образом, в качестве «защитника» на суде над партией с.-р. выступит один из главных идейных руководителей партии.

258

Правда. 17 мая, № 108, с. 1.

Временное самоотречение патриарха Тихона от патриаршества.

12-го мая группа духовенства, в составе прот. Введенского, свящ. Красницкого, Калиновского, Белкова и пссалом. Стадника, направилась в Троицкое подворье к патриарху Тихону и имела с ним продолжительную беседу. Указав на только что закончившийся процесс Губревтрибунала, коим по делу о сопротивлении изъятию ценностей вынесено одиннадцать смертных приговоров, группа духовенства моральную ответственность за эту кровь возлагает на патриарха, распространившего по церквам свое послание-прокламацию от 28-го февраля. По мнению группы духовенства, это послание на местах явилось сигналом для новой вспышки руководимой церковной иерархией гражданской войны против Советской власти. (…) Указав на то, что под водительством патриарха Тихона церковь переживает состояние полнейшей анархии, что всей своей контр-революционной политикой и, в частности, борьбой против изъятия ценностей она подорвала свой авторитет и всякое влияние на народные массы, группа духовенства требовала от патриарха немедленного созыва, для устроения церкви, поместного собора и полного отстранения патриарха до соборного решения от управлеия церковью. В результате беседы, после некоторого раздумья, патриарх написал отречение, с передачей своей власти до поместного собора одному из высших иерархов. Правда. 31 мая, № 119, с. 1.

ПО СОВЕТСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ (…) В лагерях принудительных работ. (От архангельского корреспондента). Ежемесячно в Архангельск прибывает несколько комиссий и уполномоченных лиц для обследования жизни «советских пленников», находящихся в лагерях принудительных работ. В главном управлении архангельских лагерей имеется целая папка отзывов разного рода гостей, приезжавших, зачастую, с 259

предвзятым мнением и вынесших лестные для нас впечатления, об образцовых санитарных условиях лагерей, хорошем питании и корректном, почти товарищеском, обращении администрации с заключенными. (…) Во всех лагерях ведется большая культурно-просветительская работа. Читаются лекции, ставятся спектакли. Особенно успешно проходит обучение заключенных ремеслам. Нередки случаи, когда какой-нибудь белоручка, белый офицер, в течение зимы обнаруживает способности хорошего столяра, механика, сапожника или даже портного. Рассказывают об одном полковнике генерального штаба, который в течение года заключения превратился в первоклассного, любящего свое новое дело, сапожника. И по освобождении благодарил судьбу за приобретенную им новую профессию. Прошлой зимой в лагерях свирепствовал тиф, занесенный туда прибывшими из юга и центральной России. (…) Замечательно, что, несмотря на довольно поверхностный надзор (принудиловцы отпускаются на работы без всякой охраны), случаи бегства очень редки.

С. М. Правда. 8 июня, № 125, с. 3.

За что их судят.

Сегодня первый день суда. Обвинительный акт опубликован. Кошмаром проходят перед читающим обвинительный акт тени расстрелянных казанских и самарских рабочих, тени замученных коммунистов и просто сторонников Советской власти. Слышишь свист казацкой плети, глухой удар колчаковского шомпола. Гоц с казацким генералом ведет палачей на питерских рабочих. Гоц и Донской намечают планы убийств пролетарских вождей. Все средства хороши, чтобы свергнуть ненавистную власть Советов. Французские деньги бери, деньги не пахнут… Иностранные полки. Проси во славу освобождения России. Эсеры лгали, заявляя заграничным рабочим, что никакого обвинительного акта нет. Обвинительный акт есть, и его читают тысячи рабочих и крестьян. Преступления эсеров будут подтверждены на суде Верховного трибунала. (…)

260

Буржуазные верхи и рабочие низы. Для характеристики подсудимых и их роли в работе П. С.– Р. и в процессе представляет большой интерес их социальное положение, профессия, образование и т.д. Все подсудимые делятся на две, приблизительно равночисленные группы. Первая группа – это люди «высокой политики», члены ЦК, упорно отрицающие свои преступления, гордящиеся своей «работой». Вторая группа – партийные середняки, порвавшие с тактикой своего ЦК и частью вступившие в РКП, частью искренно поддерживающие Советскую власть. Как это видно из дальнейшего, в первой группе – люди, не порвавшие с влиянием буржуазной среды, во второй – люди, кровью связанные с пролетариатом, ошибки которых были лишь временным ослеплением. Первая группа.

1. Гоц Абрам Раф. – из очень богатой буржуазной семьи (чайная фирма «Высоцкий и К»).

2. Донской Дм. Дм. – военный врач.

3. Иванов Ник. Ник. – из дворянской семьи.

4. Федорович Ф.Ф. – из дворянской семьи.

5. Гендельман М.Я. – присяжный поверенный.

6. Герштейн Л.Я. – из буржуазной семьи.

7. Альтовский Арк. – инженер.

8. Агапов В.В. – офицер.

9. Утгоф – офицер, из дворянской семьи. Вторая группа.

1. Усов, Константин – токарь Колпинского завода.

2. Зубков, Федор – токарь Александр. завода.

3. Семенов-Васильев. Григ. – электромонтер.

4. Федоров-Козлов – кузнец.

5. Ставская – швея и прачка, отбыла 9 лет каторги.

6. Коноплева, Лидия – сельская учительница.

7. Пелевин Пав. Ник. – матрос, каторжанин.

8. Ефимов – с 16-летнего возраста на каторге.

9. Ратнер, Григорий – по происхождению интеллигент, теперь – слесарь депо Сев. ж. д., в 1919 г. красноармеец-доброволец 5-го стрелкового полка. Разве недостаточно ясна внутренняя противоположность этих двух групп? Приходится ли удивляться, что первая упорно цепляется за прелести буржуазного строя, а вторая отшатнулась от него и вернулась в ряды пролетариата, этот строй разрушающего. (…)

261

Правда. 9 июня, № 126.

Суд над эсерами (...)

Первый день суда. Утреннее заседание 8-го июня. СОСТАВ СУДА: Вчера в 12 час. дня в Колонном зале Дома Союзов открылся процесс правых эсеров. Ровно в 1 час дня объявляется: «Суд идет». На эстраду выходит состав суда во главе с председателем тов. Пятаковым и членами т.т. Галкиным и Карклиным. Председатель т. Пятаков оглашает состав суда: председатель т. Пятаков, члены т.т. Карклин и Галкин и их заместители (запасные члены) Немцов и Озол. Обвинители т.т. Крыленко, Луначарский, Покровский, Муна, Цеткин и Бокани. К защите допущены в изъятие ст. 17 основного положения о Ревтрибуналах: Вандервельде, Либкнехт, Розенфельд, Вотерс, Муте, Тагер, Муравьев, Жданов, Патушинский и Карякин. На осн. 17 ст. допущены Оцеп, Липскеров, Коммодов и т.т. Бухарин, Овсянников, Стуков, Знаменский, Биценко, Томский, Садуль, Феликс Кон, Шубин-Виленский и Грамши. (…) Правда. 11 июня, № 123, с. 3.

Суд над эсерами Третий день суда. Утреннее заседание 10-го июня (...) ДОПРОС ОБВИНЯЕМЫХ. В зале движение. Все настороженно и внимательно слушают. Председатель. – Подсудимый Гоц, считаете ли вы себя виновным в преступлениях, о которых говорится в обвинительном акте? Гоц (громко и торжественно). – Ответственность за свою деятельность за 4 года революции я несу перед своей совестью, перед трудящимися России и перед партией эсеров. Я явился на этот процесс не защищать свою жизнь, отданную революции и демократии, а отстаивать то дело, которому служил всю жизнь. (…)

262

Правда. 16 июня, № 132, с. 3.

Суд над эсерами (...) Седьмой день суда. Утреннее заседание 15-го июня. ЗАЯВЛЕНИЕ ИНОСТРАННОЙ ЗАЩИТЫ. Начало утреннего заседания Верховного Трибунала было посвящено заявлению иностранной защиты, сделанному 14-го июня в следующей формулировке: «В связи со сделанным нам обвиняемыми заявлением, что они отказываются от дальнейших наших выступлений перед Верховным Революционным Трибуналом, мы констатируем в течении процесса наличность многократных нарушений Берлинского соглашения трех Интернационалов: 1. Суд не допустил четырех защитников и не разрешил вести стенограмму. соответственно постановлениям Берлинской конференции.

2. Суд заявил о своем намерении поставить при известных условиях вопрос о дальнейшем допущении иностранной защиты и обвинения.

3. Обвинители Крыленко и Луначарский заявили, что Берлинское соглашение не обязательно для суда.

4. Представитель III��������������������������������������� ������������������������������������������ интернационала на Берлинской конференции Бухарин заявляет, что Берлинское соглашение разорвано. Руководствуясь исключительно интересами защиты, мы, несмотря на эти факты, остаемся и впредь в распоряжении обвиняемых, поскольку они того пожелают.

Эмиль Вандервельде, Курт Розенфельд. Теодор Либкнехт, А. И. Вотерс (…)». Правда. 9 июля, № 151, с. 3.

Суд над эсерами Двадцать седьмой день суда. (…) ОТКЛИКИ НА ПРОЦЕСС. ЗАГРАНИЧНЫЕ ЭСЕРЫ БЕСПОКОЯТСЯ. ВАРШАВА. 6 июля. Представители русских эсеров за границей обратились в редакцию «Ле Пепль» с следующей телеграм263

мой: «Передаем вам текст полученной из Москвы телеграммы: «В Москве боятся, что с отъездом из Москвы иностранных защитников Советское правительство может инсценировать суд Линча над обвиняемыми эсерами под предлогом «народного гнева». Вся надежда на бдительность международного пролетариата. Зензинов, Рубанович, Русанов, Сухомлин, Чернов». «Тревога, которая сквозит в этой телеграмме, – добавляет от себя редакция органа Вандервельде, – не нуждается в особой мотивировке, ибо большевики способны на всякие злодеяния». (РОСТА). МАРИУПОЛЬ. Рабочие и члены профсоюзов – водники порта, металлисты заводов тяжелой индустрии, железнодорожники и др. – на своих конференциях и демонстрациях требуют самого сурового приговора для эсеров. КИНЕШМА. Ив.– Вознесенск. губ. Беспартийная конференция женщин, выражающая мнение двенадцати тыс. женщин, признает суд над партией эсеров судом пролетарских масс. Партия эсеров, именующая себя партией трудящихся, на деле оказалась партией предателей, злостных бандитов, взрывавших мосты и поезда с хлебом – для голодных рабочих и детей. Для тех, кто не знал пощады к женщинам и детям, должна быть тяжелой рука пролетарского правосудия.

-----Правда. 1 августа, № 170, с. 3–4.

Суд над эсерами Речь государственного обвинителя Тов. Крыленко -----«(…) я полагаю, что при постановке вопроса о мере наказания ко всей группе этих лиц, за исключением только четырех, которых я выделил, должна быть и может быть поставлена такая мера наказания, которая по совокупности в законе определена. Приговор должен быть один: расстрел всех до одного, за все преступления, за всю кровь, за весь ужас, за все страдания, за все лишения, которые в течение пяти лет нам приходилось выносить, и которые сознательно причинили Республике эти лица, здесь заявлявшие, что они и впредь не отказываются от того, чтобы все силы умственные и физические направить на то, чтобы приносить и в дальнейшем вред нашему делу, за которое мы уже боремся пять лет. Мы выстрадали право самозащиты и самообороны от наших врагов.

264

Я требую высшей меры наказания». Энергичная и горячая речь государственного обвинителя тов. Крыленко была выслушана с громадным вниманием. Заключительные слова были покрыты шумными аплодисментами пролетарской, в подавляющем большинстве, залы суда. Правда. 9 августа, № 177, с. 1–2.

Приговор по делу эсеров (…) Верховный Трибунал ПРИГОВОРИЛ: 1. Григория Моисеевича РАТНЕР считать по суду оправданным.

2. Юрия Витальевича МОРАЧЕВСКОГО за недоказанностью предъявленного обвинения считать по суду оправданным.

3. Обвинение, предъявленное Фанни Ефремовне СТАВСКОЙ по ст. 213 УК (военный шпионаж) считать недоказанным. (…)

9. Павла Николаевича ПЕЛЕВИНА, считая обвинение по ст. ст.

76 и 68 доказанным, подвергнуть тюремному заключению сроком на ТРИ ГОДА, при строгой изоляции с применением принудительных работ и с зачетом предварительного заключения. (…)

14. Абрама Рафаиловича ГОЦА. Дмитрия Дмитриевича ДОНСКОГО, Льва Яковлевича ГЕРШТЕЙНА, Михаила Яковлевича ГЕНДЕЛЬМАН-ГРАБОВСКОГО, Михаила Александровича ЛИХАЧА, Николая Николаевича ИВАНОВА, Евгению Моисеевну РАТНЕР-ЭЛЬКИНД, Евгения Михайловича ТИМОФЕЕВА, Сергея Владимировича МОРОЗОВА, Владимира Владимировича АГАПОВА, Аркадия Ивановича АЛЬТОВСКОГО, Владимира Ивановича ИГНАТЬЕВА, Григория Ивановича СЕМЕНОВА, Лидию Васильевну КОНОПЛЕВУ, Елену Александровну ИВАНОВУ-ИРАНОВУ – РАССТРЕЛЯТЬ. (…) В отношении СЕМЕНОВА, КОНОПЛЕВОЙ, ЕФИМОВА, УСОВА, ЗУБКОВА, ФЕДОРОВА-КОЗЛОВА, ПЕЛЕВИНА, СТАВСКОГО И ДАШЕВСКОГО Верховный Трибунал находит: эти подсудимые добросовестно заблуждались при совершении ими тяжких преступлений (…). Трибунал, в полной уверенности, что они будут мужественно и самоотверженно бороться в рядах рабочего класса 265

за Советскую власть (…) ходатайствует перед президиумом ВЦИК об их полном освобождении от всякого наказания. (…) Председатель трибунала Г. ПЯТАКОВ.

Члены: О. КАРКЛИН

А. ГАЛКИН.

-----Президиум Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета постановляет: 1. Приговор Верховного Трибунала в отношении к подсудимым: Гоцу, Донскому, Герштейну, Гендельман-Грабовскому, Лихачу, Н. Иванову, Е. Ратнер-Элькинд, Тимофееву, Морозову, Агапову, Альтовскому и Е. Ивановой-Ирановой, приговоренным к высшей мере наказания, утвердить, но исполнением приостановить. (…) 2. В отношении Семенова, Коноплевой, Ефимова, Усова, Зубкова, Федорова-Козлова, Пелевина, Ставской, Дашевского и Игнатьевой ходатайство Верховного Трибунала о полном освобождении их от наказания – удовлетворить.

Председатель ВЦИК – М. КАЛИНИН. Секретарь ВЦИК – А. ЕНУКИДЗЕ.

8 августа 1922 г.

-----Правда.17 сентября, № 209, с. 2.

Вне-октябрьская литература (…) Литература после Октября хотела притвориться, что ничего особенного не произошло, и что это вообще ее не касается. И как-то вышло так, что Октябрь принялся хозяйничать в литературе, сортировать и тасовать ее, – и вовсе не только в административном, а ещё в каком-то более глубоком смысле. Значительнейшая часть старой литературы оказалась, и не случайно, за рубежом, – и вот случилось так, что именно в литературномто отношении эта часть вышла в тираж. Существует ли Бунин? О Мережковском нельзя сказать, что его не стало, потому что его по существу никогда и не было. Или Куприн? Или Бальмонт? Или сам Чириков? Или, может быть, «Жар Птица», «Сполохи» и прочие издания, наиболее примечательной литературной чертой 266

которых является сохранение твердого знака и буквы ять? (…) В провинциальнейших «Сполохах» художественное творчество представлено Немировичем-Данченко, Амфитеатровым, Чириковым, Первухиным и другими штатными покойниками. Некоторые довольно, впрочем, неявственные признаки жизни обнаруживает Алексей Толстой. (…) Ну, хорошо, насилие: земли отняли, фабрики отняли, банковские вклады отобрали, сейфы вскрыли, – а таланты, а идеи? Ведь, эти-то невесомые ценности были вывезены за границу в угрожающем для русской «культуры» и особенно ее достолюбезного псаломщика М. Горького, размере. Почему же из всего этого ничего не произошло? (…) Потому что нельзя обмануть историю и подлинную (не псаломщицкую) культуру. Октябрь вошел в судьбы русского народа, как решающее событие, и всему придал свой смысл и свою оценку. (…) Кто вне-октябрьских перспектив, тот опустошен, насквозь и безнадежно. (...)

Л. Троцкий Правда.19 сентября, № 210, с. 2.

Вне-октябрьская литература (Окончание) (…) Розанов (…) всю жизнь червем вился. Червеобразный человек и писатель: извивающийся, скользкий, липкий, укорачивается и растягивается по мере нужды – и, как червь, противен. Православную церковь Розанов бесцеремонно, – разумеется в своем кругу, – называл навозной кучей. Но обрядности держался ( из трусости и на всякий случай), а помирать пришлось – пять раз причащался, тоже... на всякий случай. Он и с небом своим двурушничал, как с издателем и читателем. Розанов продавал себя публично, за монету. И философия его таковская, к этому приспособленная. Точно так же и стиль его. Был он поэтом интерьерчика, квартиры со всеми удобствами. Глумясь над учителями и пророками, сам он неизменно учительствовал: главное в жизни – мягонькое, тепленькое, жирненькое, сладенькое. Интеллигенция в последние десятилетия быстро обуржуазивалась и очень тяготела к мягонькому и сладенькому, но в то же время стеснялась Розанова, как подрастающий буржу267

азный отпрыск стесняется разнузданной кокотки, которая свою науку преподает публично. Но по существу-то Розанов всегда был ихним. А теперь, когда старые перегородки внутри «образованного» общества потеряли всякое значение, равно как и стыдливость, фигура Розанова принимает в их глазах титанические размеры. И они объединяются ныне в культе Розанова: тут и теоретики футуризма (Шкловский, Ховен), и Ремизов, и мечтатели-антропософы, и немечтательный Иосиф Гессен, и бывшие правые, и бывшие левые! «Осанна приживальщику. Он учил нас любить сладкое, а мы бредили буревестником и все потели. И вот мы оставлены историей – без сладкого…».

Л. Троцкий

16 сентября 1922 г. Москва

Правда.17 декабря, № 286, с. 3.

ЮБИЛЯРУ В.Ч.К. 1917/1922 Г.П.У Окончилась пора военных непогод. Великая борьба вошла в иное русло. На нэповских дрожжах у нас второй уж год В хозяйственых котлах живое бродит сусло.

-----С ним – ой как трудно нам управиться одним, Но в чаемый успех мы верим все глубоко, За наше сусло мы спокойны: ведь над ним Есть неусыпное, всевидящее око, -----Есть око – вострое, и крепкая рука, И в жилистой руке – железная черпалка, Чтоб муть вычерпывать, обильную пока, Ту нэповскую муть, которой нам не жалко!

Демьян Бедный

268

1932 Известия. 1 января, № 1, с. 2.

Нижегородский автомобильный завод готов к пуску (…) Рапорт Нижегородский автомобильный завод, построенный и оборудованный по последнему слову техники, с 1 января 1932 года приступает к освоению и развертыванию производственного процесса и переходит к выполнению производственной программы. Это – ещё один железо-бетонный камень в фундамент социалистической экономики страны, ещё одна крупная победа в борьбе за пятилетку в четыре года. (…). Мы с честью будем носить славное имя ленинца тов. Молотова, и наш завод будет одним из передовых бойцов за осуществление лозунга «в кратчайший срок догнать и перегнать в технико- экономическом отношении передовые капиталистические страны» и станет базой автомобилестроения Советского Союза.

Начальник Автостроя ДЫБЕЦ Секретарь райпарткома КУЗНЕЦОВ Председатель завкома АНДРОН

Известия. 27 февраля, № 57, с. 2-3.

Алексей Толстой Поиски монументальности Выставка проектов Дворца Советов необыкновенно важна и значительна, именно по постановке важнейшего вопроса – пролетариат, овладевающий историей, должен выдвинуть свои монументальные формы в архитектуре. (…). Здание Дворца Советов: два зрительных зала на 15000 и 5900 человек, три малых зала, библиотека, служебные и подсобные помещения. Место – на берегу Москва-реки, на месте разрушенного тонновского храма – унылого памятника унылых времен. Важ269

нейшее условие – свободный подход стотысячных демонстраций к Дворцу Советов. (…). Все замкнутое в себе, выражающее угнетение, социальную пирамиду, феодальную крепость, вся геометрия форм – это не наше. Не наши идеологически родственные этому формы готика, американское небоскребство и корбюзионизм. Во всем этом - одна сущность, отгороженность, власть меча, золота или мистического обмана - индивидуализм. (…) Индустриализация социалистического государства это – создание армии машин, на которых переложится физический труд человека. (…) В архитектуре это – выражение идеи торжества, разума над материей (Обратно карбюзьянству, где материал довлеет, торжествует и подчиняет). Это – открытые свету, величественные формы, строгие умной простотой классики, торжествующие – в свободном разрешении архитектурных и строительных задач, немыслимых для эпох предшествующих. (…) Недавно открыты – между Киевом и Житомиром – неисчерпаемые залежи украинского гранита-лабрадора, до сих пор известного только в Норвегии и Америке. На выставке Дворца Советов – полированные образцы камней, черные с брызгами синих кристаллов, серые, розовые, кроваво-красные лабрадоры, не уступающие каррарскому мрамору уральские мраморы (…). Какая пышная палитра красок для отделки здания! Какие новые возможности для монументальной скульптуры или мозаики! (…) В древности было семь чудес мира. Дворец Советов пусть будет восьмым чудом. Правда. 12 апреля, № 202, с. 1–2. ЦК ВКП(б) с глубоким прискорбием извещает о смерти виднейшего представителя старой большевистской гвардии, активного участника революции 1905 года и Октябрьской пролетарской революции, непримиримого борца за генеральную линию партии, всемирно известного ученого-коммуниста, виднейшего организатора и руководителя нашего теоретического фронта, неустанного пропагандиста идеи марксизма-лениннизма – М. Н. ПОКРОВСКОГО.

270

ЦК ВКП(б)

ТЯЖЕЛАЯ ПОТЕРЯ На данном этапе соцстроительства вопросы культуры приобретают исключительно большое значение, и терять сейчас такого человека, как Михаил Николаевич, особенно тяжело. (…) Создал он учебник по истории, прекрасный учебник, который нахваливал Ильич. Работал он над выработкой новых, изучивших всерьез учение Маркса и Ленина, молодых профессоровкоммунистов. (…) Мне пришлось работать с ним в ГУС1 с 1921 г., и когда у меня бывали какие-нибудь сомнения, я всегда шла за советом к Михаилу Николаевичу, как к самому близкому товарищу. (…) Остро жаль, что нет уже Михаила Николаевича, что нельзя с ним будет уже обсуждать всего важного, касающегося народного просвещения, касающегося партийных вопросов. Будем так же напряженно, как он, работать над делом, которому он отдал все свои силы.

Н. Крупская

Порядок процессии похорон. (…) Похоронная процессия следует по маршруту: Тверская ул., площадь Революции, Кремлевский проезд, Красная площадь. Похоронную процессию на Красной площади встречают представители рабочих, партийных, советских и профессиональных организаций районов гор. Москвы и почетный военный караул. По прибытии похоронной процессии на Красную площадь, урна с прахом тов. Покровского М. Н. вместе с траурными носилками устанавливается на постаменте против трибуны мавзолея Ленина. При замуровании урны с прахом М. Н. Покровского производится ружейный салют.

1

ГУС – государственный ученый совет при Наркомпросе.

271

Правда. 9 сентября, № 250, с. 3.

А. Аграновский Соответствует действительности, но… Максимов вышел из колхоза. Этот свой неправильный, глубоко ошибочный шаг он мотивирует следующим образом. В 1931 г. остались неубранными 80 га сенокоса. С 70 га гороха едва собрали 70 пуд. урожая. Пало много скота. Расхищено много мяса, масла, хлеба. Правление колхоза беспробудно пьянствует. В прошлом году за 360 трудодней Максимов получил 11/2 пуда ячменя, столько же овса, 15 ф. гороха и 5 пуд. картофеля. Максимов не молчал. Он выступал на колхозных собраниях, он писал в районные организации, лично ездил в Минск – в республиканские центры, – никто не обратил на него внимания, никто не дал дельного совета. Максимов вышел из колхоза. Все это было подробно изложено в письме Максимова, а само письмо напечатано 11 июля в «Правде» под заголовком «Кто повинен в выходе Максимова из колхоза?». (…) Ответил оргинструкторский отдел ЦК КП(б)Б. Отдел, оказывается, на место для ознакомления с положением в колхозе «Красный октябрь» никого не посылал, а поручил заняться расследованием городовским районным работникам. Присланный ответ состоит из решения городовского РПК и препроводительной бумажки оргинструкторского отдела ЦК КП(б)Б. Письмо Максимова проверено, – сообщает городовский райком. – факты действительно подтвердились. (…) Засим следует «но». Но, сообщает далее городовский райком, Максимов – антисоветский тип. «Брат его, как эсер, в данное время проживает в Москве». Максимов вышел из колхоза, - «но с целью оправдать свой поступок, а также проведенную работу по разложению колхоза, стал посылать письма в центральные советские органы, также писать письма в местные и центральные советские органы. Совершал поездки в Минск». (…) Максимову предлагают сейчас вернуться в колхоз, а он не хочет. Антисоветского человека, врага, разлагателя умоляют, можно сказать, вернуться в колхоз… Не ответ, а бюрократическая отписка. (…)

272

Правда. 25 сентября, № 266, с. 1.

ВЕЛИКОМУ ПРОЛЕТАРСКОМУ ПИСАТЕЛЮ МАКСИМУ ГОРЬКОМУ – БОЛЬШЕВИСТСКИЙ ПРИВЕТ!

------

Сорок лет на службе пролетарской революции. (…) Сорок лет литературной деятельности Горького – это сорок лет борьбы за интересы рабочего класса, тождественные с интересами всего человечества, борьбы за освобождение трудящегося человечества от ига господствующих классов, за всестороннее развитие и мощный расцвет всех сил и способностей человечества, которое становится возможным только при социализме. (…)

Приветствие т. Сталина Максиму Горькому Дорогой Алексей Максимович! От души приветствую Вас и крепко жму руку. Желаю Вам долгих лет жизни и работы на радость всем трудящимся, на страх врагам рабочего класса.

И. Сталин

Горячий дружеский большевистский привет! Дорогой Алексей Максимович! В день юбилея твоей сорокалетней славной литературной и революционно-боевой деятельности шлем тебе горячий дружеский большевистский привет. Желаем тебе и впредь долгие годы поднимать миллионные массы на борьбу за полное торжество коммунизма. Калинин, Молотов, Каганович, Орджоникидзе, Куйбышев, Андреев, Рудзутак, Постышев, Микоян, Бубнов, Енукидзе, Пятаков, Яковлев, Любимов.

273

Правда. 17 октября, № 288, с. 3.

Н. Бухарин Новое человечество (Запоздалая статья к юбилею М. Горького) (…) Что было до него? Достоевский создавал апофеоз православной империи и художественно обосновывал азиатское юродство, оплевывая «бесов» революции. Такая гениальная громадина, как Толстой, настоящий богатырь литературы, воспроизведший для всего мира целые хребты истории, уперся в свою патриархальнодеревенскую ограниченность: городские реторты новых идей, сердце новейшей эпохи, были для него сокрыты; на весь мир он надел свой самодельный корявый лапоть и «по-мужицки», «по-дурацки» проклял культуру вообще, заперев самому себе вход в грядущее. Чехов, замечательный наблюдатель жизни, смотрел на все из интеллигентского кабинета и никогда не мог нащупать больших подземных вод исторического процесса. Наоборот, Горький плыл по самому глубокому фарватеру: его несла великая революционная река, он шел вместе с новым классом, он побратался с его партией, и именно поэтому он смог выразить динамику истории (…). В Горьком есть что-то от великих просветителей-рационалистов. Но и известное «резонерство» его героев, и его пламенные оды разуму уже не висят в воздухе, как тонкий и малополезный интеллектуальный пар. Это художественно-оформленная идеология, опирающаяся на знание и на соответствующие силы. Это не увеличенный во много раз странник – искатель правды. (…) В центре всех интересов Горького стоит проблема нового человечества. Отсюда его своеобразный гуманизм. Но этот гуманизм не имеет уже тех недостатков, которые отличали его предшественников: здесь речь идет о конкретных исторических задачах, о конкретных исторических людях, о конкретных методах борьбы и методах строительства, которое также есть борьба. (…) Где искать правду в жизни? В коммунизме! – отвечают миллионы. Ради чего достойно жить и умереть? Ради коммунизма! – раздается всемирный исторический хор. (…) Горький идет не один: он идет в первых рядах целого отборного штаба, впереди дисциплинированной армии железных солдат революции, коммунистов. (…) Идет большой Человек, железный и добрый, борец и нежная душа, воин и пророк, солдат и учитель. Идет вперед большой исторической дорогой, великим трактом, к новому миру. Идет с твердым взглядом умных глаз, в которых безраздельно царит уверенность, крепкая, как алмаз, в победе окончательной и бесповоротной…

274

Правда. 10 ноября, № 310, с. 3.

Н. С. Аллилуева ЦК ВКП(б) с прискорбием доводит до сведения товарищей, что в ночь на 9 ноября скончалась активный и преданный член партии тов. Надежда Сергеевна Аллилуева. ЦК ВКП(б)

Дорогой памяти друга и товарища Надежды Сергеевны Аллилуевой Не стало дорогого, близкого нам товарища, человека прекрасной души. От нас ушла еще молодая, полная сил и бесконечно преданная партии и революции большевичка. Выросшая в семье рабочего-революционера, она с ранней молодости связала свою жизнь с революционной работой. Как в годы гражданской войны на фронте, так и в годы развернутой социалистической стройки Надежда Сергеевна самоотверженно служила делу партии, всегда скромная и активная на своем революционном посту. Требовательная к себе, она в последние годы упорно работала над собой, идя в рядах наиболее активных в учебе товарищей в Промакадемии. Память о Надежде Сергеевне как о преданнейшей большевичке, жене, близком друге и верной помощнице тов. Сталина будет всегда нам дорога. ЕКАТЕРИНА ВОРОШИЛОВА, ПОЛИНА ЖЕМЧУЖИНА, ЗИНАИДА ОРДЖОНИКИДЗЕ, ДОРА ХАЗАН, МАРИЯ КАГАНОВИЧ, ТАТЬЯНА ПОСТЫШЕВА, АШХЕН МИКОЯН, К. ВОРОШИЛОВ, В. МОЛОТОВ, С.ОРДЖОНИКИДЗЕ, В. КУЙБЫШЕВ, М. КАЛИНИН, Л. КАГАНОВИЧ, П. ПОСТЫШЕВ, А. АНДРЕЕВ, С. КИРОВ, А. МИКОЯН, А, ЕНУКИДЗЕ.

275

Правда. 11 ноября, № 311, с. 1.

Победа Рузвельта НЬЮ-ЙОРК, 9 ноября. (ТАСС) По дальнейшим и все еще неполным данным, Рузвельт получил 17 млн. голосов, Гувер – 12 млн. голосов. На выборах в конгрессе демократы получили значительное большинство. По неполным данным в сенат избраны 27 демократов и 5 республиканцев. Результаты избрания двух сенаторов еще неизвестны. Таким образом, в состав будущего сената войдут, не считая этих двух мест, 58 демократов, 35 республиканцев и 1 представитель рабоче-фермерской партии. В палату представителей избрано 270 демократов. 97 республиканцев; результаты относительно 68 кандидатов еще неизвестны. Правда. 16 ноября, № 316, с. 3. Памяти Н. С. Аллилуевой Дорогой Иосиф Виссарионыч, эти дни как-то все думается о вас и хочется пожать вам руку. Тяжело терять близкого человека. Мне вспоминается пара разговоров с вами в кабинете Ильича во время его болезни. Они мне тогда придали мужества.

Еще раз жму руку.

Н. Крупская

1942 Красная звезда. 14 января, № 11, с. 1.

Вперед на Запад, красные конники! Наши войска, ломая сопротивление врага, продолжают наступление на ряде участков фронта двигать ся вперед, на запад. И во многих случаях впереди наступающих частей мчатся лихие красные коники.

276

Это наша конница своими быстрыми и точными ударами по флангам и тылам немцев помогла наступлению на Южном, затем на Юго-Западном и Западном фронтах. (…) Сколько раз всякие недальновидные люди пели отходную коннице! Говорили, что ей не устоять перед танками, что ее немедленно истребит авиация, что ей нечего делать на полях современных сражений. Боевые дела красных конников начисто опровергли всю эту болтовню. Наша кавалерия, отменно оснащенная, искусно используемая командованием, была и остается могучим родом оружия. (…) В великой отечественной войне наши кавалеристы показали себя достойными носителями героических традиций Первой Конной. Возродилась боевая слава наших конников, снова, как и в былые годы, они стали грозой для врагов. Красная кавалерия должна умножить свою славу. На ее плечи легли ответственные задачи. Ей предстоит совершить большие дела. (…) Ей не страшны морозы и метели, для нее не преграда глубокий снежный покров. Она может и должна совершать быстрые марши на большие расстояния, глубоко врубаясь в неприятельские тылы. (…) она может и должна мчаться все вперед и вперед, на запад. (…) Прежде считалось, что конница может широко действовать только на степных просторах. Однако многие наши кавалерийские части успешно бьются с немцами и в лесах, и на болотах. Шире распространить этот ценный боевой опыт! (…) За время войны десятки тысяч немецких захватчиков уже полегли костьми под копытами нашей славной кавалерии. Вся страна гордится доблестью красных конников, радуется победам бойцов Белова, Плиева и многих других. В новых боях красные конники должны завоевать – и завоюют – новую славу. (…) Красная звезда. 16 января, №13, с.3.

Самолетный парк фашистской Германии (…) В первые же декады войны даже для фашистов стало ясно, что немецкие машины уступают советским в скорости: истребитель 30–40 км в час. бомбардировщики 40–50 км в час. Чтобы продолжать действенную борьбу с советской авиацией, немцы должны были в максимально сжатые сроки заменить старые свои машины новыми или радикально модернизировать их. (…) И все-таки немецкое авиационное оружие, в частности самолетная пушка, заметно уступает однотипным советским образ277

цам. Наша пушка превосходит немецкую и по темпам стрельбы, и по дальности полета снаряда, и по пробивной способности. Вообще же советские самолеты все эти месяцы были вооружены гораздо лучше немецких. (…) …Неопровержимым для нас остается одно: своевременно перевооружив наш самолетный парк, мы выбили из рук немцев их сильнейший козырь. Попытки немцев уже в ходе боевых действий против СССР поднять качество своих машин и этим самым обеспечить превосходство над нашим самолетным парком не увенчались успехом. Полковник П. Стефановский Красная звезда. 14 апреля, № 87, с. 1.

О выпуске Государственного Военного Займа 1942 года Постановление Совета Народных Комиссаров Союза ССР В целях привлечения дополнительных средств на финансирование мероприятий, связанных с войной против немецких захватчиков, Совет Народных Комиссаров постановляет: 1. Выпустить Государственный Военный Заем 1942 года на сумму 10 миллиардов рублей, сроком на 20 лет.

2. Облигации займа и доходы от них, в том числе выигрыши, освободить от обложения государственными и местными налогами и сборами.

3. Утвердить представленные Народным Комиссариатом Финансов Союза СССР условия выпуска государственного Военного Займа 1942 года. Председатель Совета народных Комиссаров Союза ССР И. Сталин Управляющий делами Совнаркома СССР Я. Чадаев. Москва, Кремль, 13 апреля 1942 г.

Красная звезда. 29 апреля, № 100, с. 1

Немецко-фашистское иго Нотой Народного Комиссара Иностранных Дел тов. В.М. Молотова советское правительство довело до сведения всего цивилизованного мира новые документы и факты о чудовищных злодея278

ниях, зверствах и насилиях немецко-фашистских захватчиков в оккупированных советских районах. Наступление Красной Армии дало возможность захватить в штабах разгромленных германских частей исключительно важные материалы. (…) «Пусть Гитлер и гитлеровские разбойники, - говорится в ноте Народного Комиссара Иностранных Дел, - задаются такими смехотворными целями, как порабощение народов Советского Союза и уничтожение Советского государства. Ничего, кроме смеха, не могут вызвать эти клоунские потуги карликов из Берлина, старающихся казаться всемогущими великанами. Дон-Кихот тоже как-то задался целью перевернуть мир, однако кончил тем, что стал посмешищем для людей». (…) Ненависть зажигает наши сердца. Месть оттачивает наше оружие. Гнев ведет нас вперед. Отстаивая свободу, честь и независимость своей родины, защищая счастье народов советской страны, воины Красной Армии очистят в 1942 году все оккупированные районы от вражеской нечисти, разгромят до конца немецко-фашистских оккупантов. Красная звезда. 12 июня, №134, с. 3-4.

Николай Тихонов

Ленинград в июне 1 Сияющее синее небо. Облака от залива белые, пушистые, летние. В трамваях, идущих из пригорода, на коленях у женщин охапки цветущей черемухи, в руках лопаты. Но эти загорелые руки роют не только окопы. Они работают сейчас на трудовом фронте – весь город занимается огородами. И девчонки в кокетливых платочках, и старые работницы, с лиц которых постепенно сошли тени голодной зимы, и мужчины, не пошедшие еше в армию, старики-бородачи, – все с лопатами, все говорят о рассаде, о скороспелой картошке, моркови, капусте. (…) Мальчишка, худой, как вороненок, с отеками на впалых щеках, швыряет в девчонку комьями земли с травой. И девчонка, встав во весь рост, кричит ему звонким голосом: – Ах, ты, дистрофик поганый, как дам тебе, так узнаешь! Девчонка – сильная, крепкая, краснощекая. Слово «дистрофик», жалобное, унылое, зимнее слово, стало ругательным даже у детей. (…)

279

2 (…) В первую мировую войну немцы расшиблись о Верден. Теперь наш Верден называется Ленинградом, и он покрепче французского. И люди, его защищающие, – это люди особой породы. Они остановили немца, закопали его в землю. Пусть он подымет голову – он ее потеряет незамедлительно! г. ЛЕНИНГРАД Красная звезда. 23 июня, №145, с. 1.

Политические и военные итоги года отечественной войны Прошел год, как народы Советского Союза ведут отечественную освободительную войну против гитлеровской Германии, вероломно напавшей на СССР 22 июня 1941 года. Каковы политические и военные итоги года войны? (…) Ни у одного из народов СССР немецко-фашистские оккупанты не нашли и не могли найти никакой поддержки. Все народы Советского Союза остались верными своей Родине. Гитлеровские авантюристы полагали, что как только начнется война, начнется распад колхозного строя, и крестьяне выступят против рабочего класса и Советской власти. Весь мир знает ныне, что из этой гитлеровской затеи ничего не получилось. (…) Таким образом, год военных действий на советско-германском фронте обнаружил полный провал политических планов германского империализма – расчетов на военно-политическую изоляцию СССР и непрочность Советского тыла. (…) Ныне немецкая армия не в состоянии совершать наступательных операций в масштабах, подобно прошлогодним. Об этом убедительнее всего свидетельствуют данные о потерях немецкой армии. Вот эти данные.

Людские потери убитыми, за год ранеными и плененными войны

Германия

СССР

около 10.000.000

4.5 млн. чел.

Потери орудий

-“-

свыше 30.500

22.000

Потери танков

-“-

свыше 24.000

15.000

Потери самолетов

-“-

свыше 20.000

9.000.

280

(…) В немецком народе все более нарастает сознание неизбежности поражения Германии. Тыл немецкой армии начинает трещать по швам. (…) Фашисты предстали перед всеми народами мира как цепные псы немецких империалистов, как реакционеры и мракобесы, враги трудового народа, носители средневекового варварства, враги прогресса и разрушители культуры. Гитлеровская Германия стала смертельным врагом большинства населения земли. (…) СОВИНФОРМБЮРО.

Правда. 3 июля, № 184, с. 2.

Ем. Ярославский

СИЛА СТАЛИНСКОГО ПРЕДВИДЕНИЯ 22 июня 1941 года гитлеровская Германия вероломно, из-за угла напала на нашу родину. С тревогой следили трудящиеся всего мира за продвижением германских захватчиков, за их первыми военными успехами. (…)

3 июля 1941 г. из Москвы на весь мир прозвучал голос товарища Сталина. Все услышали по радио волнующую речь вождя советского народа, руководителя славной Всесоюзной Коммунистической партии большевиков, Председателя Государственного Комитета Обороны, руководителя Красной Армии. У репродукторов собрались огромные толпы людей. (…) Речь товарища Сталина является выдающимся образцом политической прозорливости и политического руководства. Он ответил со всей прямотой и силой на вставшие перед народом грозные вопросы. (…) Идет второй год великой отечественной войны. Враг собрал остатки своих сил и бросил в бой все резервы. Германская армия истекает кровью, но все еще остервенело рвется вперед на отдельных участках фронта. Враг еще в силах наносить опасные удары на отдельных направлениях. Поэтому вреднее всего было бы успокаиваться на достигнутых военных, хозяйственных и политических успехах. (…) Советский народ еще более, чем год тому назад, сплочен вокруг партии Ленина – Сталина, вокруг советского правительства. (…)

281

Правда, 4 июля, № 185, с.1.

250 дней героической обороны Севастополя Наши войска оставили Севастополь По приказу Верховного Командования Красной Армии 3 июля советские войска оставили город Севастополь. В течение 250 дней героический советский город с беспримерным мужеством и стойкостью отбивал бесчисленные атаки немецких войск. Последние 25 дней противник ожесточенно и беспрерывно штурмовал город с суши и воздуха. (…) За все 8 месяцев обороны Севастополя враг потерял до 300 000 своих солдат убитыми и ранеными. (…) Советские войска потеряли с 7 июня по 3 июля 11 385 человек убитыми, 21 099 ранеными, 8 300 пропавшими без вести, 30 танков, 300 орудий, 77 самолетов. (…) Севастополь оставлен советскими войсками, но оборона Севастополя войдет в историю отечественной войны Советского Союза как одна из самых ярких ее страниц. (…) СОВИНФОРМБЮРО. Правда, 14 июля, № 195, с.1.

Жульническое сообщение гитлеровского командования Верховное командование немецко-фашистской армии 13 июля разразилось еще одним жульническим лживым «социальным сообщением» об очередном «окружении» и «уничтожении» советских войск. Германское информационное бюро передает, будто бы юго-западнее Ржева наступление германских войск привело к «окружению и уничтожению нескольких стрелковых и кавалерийских дивизий и одной танковой бригады противника. В ходе этой битвы, длившейся 11 дней, взято будто бы 30 000 пленных, 218 танков, 591 орудие, 1301 пулеметов и минометов». (…) Между 2 и 13 июля в районе юго-западнее Ржева действительно происходили бои. Гитлеровские войска перешли в наступление, пытаясь охватить с флангов одно наше соединение и перерезав его связь с тылом. В результате боев с превосходящими по численности и по количеству танков войсками противника наши части, нанеся немцам большой урон в живой силе и технике и понеся сами значительные потери, были вынуждены отступить и оставить занимае282

мый ими район обороны. В ходе боев наши войска потеряли до 7 000 убитыми и ранеными и 5 000 пропавшими без вести, значительная часть которых образовала партизанские отряды, действующие в тылу противника, 80 танков, 85 орудий, 200 пулеметов. За этот же период боев юго-западнее Ржева немцы потеряли более 10 000 солдат и офицеров только убитыми, 200 танков, более 70 орудий, не менее 250 пулеметов и минометов, 30 бронемашин и 50 самолетов. Таковы факты. (…) СОВИНФОРМБЮРО. Правда, 20 июля, № 201, с.1.

ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО … Вечернее сообщение 19 июля В течение 19 июля наши войска вели бои с противником в районе Воронежа и южнее Миллерова. По приказу командования наши войска оставили город Ворошиловград. На других участках фронта никаких изменений не произошло. (…) Правда, 1 сентября, № 244, с.1.

Северо-западнее Сталинграда ДЕЙСТВУЮЩАЯ АРМИЯ. 31 август. (Спец. Воен. Корр. «Правды») Северо-западнее Сталинграда уже несколько дней продолжаются упорные бои с прорвавшейся через Дон вражеской группировкой. Наши части остановили немецкие части и мотопехоту. За эти дни враг понес большие потери в материальной части и людском составе. Через Дон к немцам летят самолеты. Они подвозят и сбрасывают на парашютах боеприпасы. Однако самолеты не могут полностью удовлетворить потребностей прорвавшейся группировки в снарядах, патронах и горючем. (…) Бои здесь идут днем и ночью. Вражеская группировка мечется из стороны в сторону, ищет слабые места , но всюду натыкается на упорное сопротивление. Наши части стойко отражают атаки врага и в ряде мест переходят в контратаки. (…)

283

Правда, 2 сентября, № 245, с. 1.

Северный Кавказ Сейчас внимание нашего народа, народов всего мира обращено к Северному Кавказу. Грозовые тучи нависли над его снеговыми горами и предгорьями, над ущельями и долинами, над бескрайними степями. Кровью окрашены воды быстрой Кубани. Дым пожарищ вздымается над станицами и аулами. (…) Северный Кавказ – страна солнечного сияния, богатой почвы, горных сокровищ. Впервые за свое историческое существование вздохнул свободно Северный Кавказ, когда братски объединившиеся его народы во главе со старшим братом – русским народом, сбросили в упорной борьбе всех угнетателей, всех притеснителей, когда впервые на всем пространстве Северного Кавказа вместо слов брани и угроз, племенной ненависти и родовой распри стали звучать слова согласия и дружбы. (…) Тускло мерцала в старые времена жемчужина народов – Кавказ. Она ярко сверкает в советском созвездии культур. Новые песни слагают народы Северного Кавказа. Они славят в этих песнях новую советскую жизнь, ленинско-сталинскую дружбу народов, советскую родину, Красную Армию. (…) Гитлеровские мерзавцы хотят отделить Кавказ от всей советской страны. Да разве это возможно! Кровными, неразрывными нитями связан Советский Кавказ со всей советской страной, с Россией, с Украиной, с Белоруссией. Вместе все советские республики, все советские народы строили нашу великую родину, вместе защищают ее. Пусть содрогнется враг перед ненавистью и местью вольных народов Северного Кавказа! Пусть перед их братской дружбой рассыплется фашистская, разбойничья свора, живущая только грабежом и убийством беззащитных! (…) Правда, 14 сентября, № 257, с. 4.

Перечеркнутые страницы истории В номере «Правды» от 12 сентября была опубликована резолюция Государственного совета Чехословакии, принятая в связи с заявлением английского министра иностранных дел Идена от 5 августа об отказе английского правительства от известного мюн284

хенского соглашения1. (…) В своей резолюции Государственный совет Чехословакии выражает благодарность правительству Великобритании и особенно Советского Союза по отношению к Чехословакии и ее народу, потому что правительство СССР никогда не имело ничего общего с Мюнхеном и всегда выступало против политики, ведущей к Мюнхену. Ликвидация Мюнхена означает не только аннулирование соглашений, принятых в сентябре 1938 года, но и признание Чехословакии равноправным участником как европейской семьи народов, так и антигитлеровской коалиции. (…) Дипломатическая ликвидация мюнхенского соглашения только тогда достигнет поставленных целей, когда она будет подкреплена широкими практическим мерами, направленными к скорейшему разгрому гитлеровской Германии.

Я. Викторов

Правда, 15 сентября, № 258, с. 1.

Обмен телеграммами между М.И. Калининым и королем Югославии Петром II 6 сентября Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинин направил в Лондон Королю Югославии Петру II, в связи с его днем рождения, следующую телеграмму: «В день Вашего рождения примите мои поздравления и мои наилучшие пожелания Вам лично и братскому югославскому народу. М. КАЛИНИН». В ответ М. И. Калининым получена от короля Петра II следующая телеграмма: 1 Мюнхенское соглашение 1938 года («Мюнхенский сговор») было подписано 30 сентября того же года премьер-министром Великобритании Невиллом Чемберленом, премьер-министром Франции Эдуаром Деладье, рейхсканцелером Германии Адольфом Гитлером и премьерминистром Италии Бенито Муссолини. Соглашение касалось передачи Чехословакией Германии Судетской области. Это было началом расчленения Чехословакии. Стороны не возражали против реализации Словакией права на самоопределение, а сохранение оставшейся части Чехословакии – Чехии – Мюнхенским соглашением было гарантировано. В своюочередь Польша предъявила ультиматум ультиматум о «возвращении» им Тешинской области, где проживало 80 тысяч поляков и 120 тысяч чехов. (Прим. ред.)

285

«Сердечно благодарю за поздравления и пожелания , которые Вы направили мне и югославскому народу по поводу моего дня рождения. Мой народ и я восхищаемся героической борьбой братского русского народа. ПЕТР». Правда, 6 ноября, № 310, с. 1.

Телеграмма Шахиншаха Ирана Мохаммед Реза Пехлеви М.И. Калинину. Председателем Президиума Верховного Совета СССР М.И. Калининым получена следующая телеграмма от Шахиншаха Ирана Мохаммед Реза Пехлеви: «Национальный праздник этого года, совпадающий с 25-й годовщиной Союза Советских Социалистических Республик, является для меня счастливым случаем, чтобы присоединиться к чувствам, которые сегодня Вас вдохновляют, и направить Вашему Превосходительству свои горячие поздравления. Я шлю самые горячие пожелания личного счастья Вашему Превосходительству и процветания, – которое столь близко моему сердцу, – народам великой соседней и дружественной нации. МОХАММЕД РЕЗА ПЕХЛЕВИ». Правда, 7 ноября, № 311, с. 1.

ХХV ГОДОВЩИНА ВЕЛИКОЙ ОКТЯБРЬСКОЙ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ Доклад Председателя Государственного Комитета Обороны товарища Сталина на торжественном заседании Московского Совета трудящихся с партийными и общественными организациями г. Москвы 6 ноября 1942 года. Товарищи! Сегодня мы празднуем 25-летие победы Советской революции в нашей стране. Прошло 25 лет с того времени, как установился у нас Советский строй. (…)

1

Журнал «Знамя», №№ 10, 11, 12 за 1951 год.

286

2. Военные действия на советско-германском фронте (…) Какую главную цель преследовали немецко-фашистские стратеги, открывая свое летнее наступление на нашем фронте? Если судить по откликам иностранной печати, в том числе и немецкой, то можно подумать, что главная цель наступления состояла в занятии нефтяных районов Грозного и Баку. Но факты решительно опровергают такое предположение.(…) В чем же, в таком случае, состояла главная цель немецкого наступления? Она состояла в том, чтобы обойти Москву с востока, отрезать ее от волжского и уральского тыла и потом ударить на Москву. Продвижение немцев на юг в сторону нефтяных районов имело свой вспомогательной целью не только и не столько занятие нефтяных районов, сколько отвлечение главных резервов на юг и ослабление Московского фронта, чтобы тем легче добиться успеха при ударе на Москву. (…) Короче говоря, главная цель летнего наступления немцев состояла в том, чтобы окружить Москву и кончить войну в этом году. (…)

3. Вопрос о втором фронте в Европе Чем объяснить тот факт, что немцам все же удалось собрать все свои резервы и бросить их на восточный фронт? Потому что отсутствие второго фронта в Европе дало им возможность произвести эту операцию без какого-либо риска для себя. Стало быть, главная причина тактических успехов немцев на нашем фронте в этом году состоит в том, что отсутствие второго фронта в Европе дало им возможность бросить на наш фронт все свободные резервы и создать большой перевес своих сил на югозападном направлении. (…) Часто спрашивают: а будет ли все же второй фронт в Европе. Да, будет, рано или поздно, но будет. И он будет не только потому, что он нужен нам, но и, прежде всего, потому, что он не менее нужен нашим союзникам, чем нам. Наши союзники не могут не понимать, что после того, как Франция вышла из строя, отсутствие второго фронта против фашистской Германии может кончиться плохо для всех свободолюбивых стран, в том числе – для самих союзников. (…)

287

Правда, 19 декабря, № 353, с. 1.

Об осуществлении гитлеровскими властями плана истребления еврейского населения Европы (…) Людоедский план, разработанный Гитлером в начале текущего года, предусматривает концентрацию до конца 1942 года на Востоке Европы, главным образом на территории Польши, около 4 миллионов евреев с целью их умерщвления.(…) По данным Всемирного Еврейского Конгресса и ряда других еврейских общественных организаций Европы и Америки, равно как по данным Польского Правительства, число евреев, истребленных гитлеровцами до настоящего момента в осуществление этого поистине дьявольского плана, составляет уже многие сотни тысяч мужчин, женщин и детей. (…) Только обреченные на гибель зарвавшиеся авантюристы из клики Гитлера могли возомнить, что можно потопить в крови многих сотен тысяч ни в чем не повинных евреев свои бесчисленные преступления против народов Европы, ввергнутых в войну ненасытным германским империализмом. (…) ИНФОРМБЮРО НАРКОМИНДЕЛА.

1952 Правда, 1 апреля, № 92, с. 1. В СОВЕТЕ МИНИСТРОВ СССР И ЦЕНТРАЛЬНОМ КОМИТЕТЕ ВКП(б).

О новом снижении государственны розничных цен на продовольственные товары В связи с успехами, достигнутыми в 1951 году в области промышленности и сельскохозяйственного производства (…) Совет Министров СССР и ЦК ВКП(б) постановили: 1. Снизить с 1 апреля 1952 г. государственные цены на продовольственные товары в следующих размерах: Хлеб печеный, мука и макароны Хлеб ржаной на 12%, Хлеб из пшеничной обдирной муки на 12% (…)

288

Мясо и мясопродукты Говядина, баранина, свинина, колбаса, сосиски, сардельки, куры и другие на 15% Утки, гуси и индейки на 20% (…) Сахар, кондитерские и бакалейные товары Сахар-песок и рафинад на 10% (…) Кофе натуральный и какао на 15% Кофейные напитки на 10% Соль на 30% (…)

2. Снизить соответственно цены в ресторанах, столовых и других предприятиях общественного питания.

3. Снизить с 1 апреля 1952 года розничные цены на книги, включая учебники, в среднем на 18%.

4. Снизить также с 1 апреля 1952 года плату за номера в гостиницах в среднем на 15%.

------

Правда, 7 апреля сентября, № 98, с. 2-3.

Преодолеть отставание драматургии I Советская драматургия – неотъемлемая часть нашей передовой социалистической культуры. От состояния драматургии всецело зависит развитие советского театра. (…) Впервые в истории советская драматургия вывела на сцену нового героя – человека свободного труда, ставшего строителем и подлинным хозяином новой жизни. (…) Отставание драматургии от возросших требований народа выражается в неудовлетворительном состоянии репертуара крупнейших театров страны: МХАТ, Малого театра, Ленинградского театра драмы и комедии им. А. С. Пушкина и других. Также неудовлетворителен репертуар театров некоторых союзных республик. (…) Советские люди не могли не обратить внимания на то, что при присуждении Сталинских премий за 1951 год не оказалось произведений советской драматургии, достойных премий первой и второй степени. (…)

289

II Главная причина бедности драматургии, слабость многих пьес состоит в том, что драматурги не кладут в основу своих произведений глубокие жизненные конфликты, обходят их. Если судить по пьесам такого рода, то у нас все хорошо, идеально, нет никаких конфликтов. Некоторые драматурги считают, что им чуть ли не запрещено критиковать плохое, отрицательное в нашей жизни. (…) Такой подход к делу неправилен. Поступать так, – значит проявлять трусость, совершать грех перед правдой. (…) Лечить надо недостатки. Нам Гоголи и Щедрины нужны. Недостатков нет там, где нет движения, нет развития. А мы развиваемся и движемся вперед, – значит, и трудности, и недостатки у нас есть. (…) Только правдивое искусство может быть подлинно идейным, воздействовать на людей. «Не дай бог, – говорит товарищ Сталин, – если мы заразимся болезнью боязни правды. Большевики тем, между прочим, и отличаются от всякой другой партии, что они не боятся правды, не боятся заглянуть правде в глаза, как бы она ни была горька». Только партии, уходящие в прошлое, обреченные на гибель, боятся света и критики. Большевики не боятся ни того, ни другого, не боятся потому, что они – партия восходящая, партия, идущая к победе. (…)

III (…) Не получает сколько-нибудь убедительного воплощения и последовательного развития конфликт в пьесе «Молодые годы» Ю. Трифонова и В. Месхетели, идущей сейчас на сцене театра им. Ермоловой. Она лишена сюжетного стержня. Изображенные авторами характеры не показаны в процессе активного действия в жизненных столкновениях и выглядят большей частью бледными, маловыразительными. (…) Нужно подчеркнуть, что одностороннее изображение только производственно- технической деятельности героев – результат упрощенного представления о социалистическом реализме. Социалистический реализм требует многосторонности и полноты художественного изображения жизни во всей ее сложности, и прежде всего богатства духовного облика человека. (…)

290

Правда, 15 мая, № 136, с. 3. Критика и библиография

Книга о югославской трагедии Советский народ, все прогрессивное человечество с горячим сочувствием следит за освободительной борьбой народов Югославии против тито-фашистской клики предателей. Тяжелая судьба югославских трудящихся глубоко волнует советских людей, всех борцов за мир и свободу. Едва успев разорвать путы гитлеровского рабства, едва увидев великую зарю свободы, пришедшую вместе с Советской Армией с Востока, народы Югославии были отброшены назад, впали в новое империалистическое порабощение. Роман Ореста Мальцева «Югославская трагедия»1, удостоенный Сталинской премии, убедительно и правдиво раскрывает один из наиболее трагических периодов в истории Югославии. (…) С гневом говорит автор о том, как прожженные авантюристы из клики Тито-Ранковича, тщательно скрывавшие свое темное прошлое, выплыв на гребне народно-освободительного движения, возглавили его, чтобы обезглавить. (…) В романе раскрывается механизм использования империалистическими разведками предательской клики Тито-Ранковича. Это ее от фашистского гестапо переняли себе в услужение английская, а затем и американская разведки. О Тито американский разведчик Хантингтон говорит, что он прекрасно усвоил правило ренегатов: «Измена как понятие существует лишь для наивных простаков… Весь вопрос в цене». Тито уже давно был тесно связан с троцкистами, с их помощью стал делать карьеру, всплыл на поверхность, когда в Сербии началось народное восстание против фашистских захватчиков. Он – националист, враг народной демократии и социализма. (…) *** Почитав роман О. Мальцева, читатель еще больше убедится в том, что народ, поднявшийся на всенародную войну против гитлеровских оккупантов, народ, продолжающий ныне бороться за свою свободу, несмотря на удар в спину, нанесенный ему бандой фашистских предателей, не может не победить. У титовских временщиков нет будущего. (…)

М. Харламов

291

Правда, 1 октября, № 275, с. 1.

Гениальный труд товарища И. В. Сталина 14 лет тому назад, 1 октября 1938 года, вышел в свет гениальный труд великого корифея науки товарища И. В. Сталина «История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Краткий курс». Могучее оружие в борьбе за коммунизм, сталинский Краткий курс истории партии стал настольной книгой миллионных масс. (…) В СССР за 14 лет Краткий курс истории партии вышел на 67 языках. Тираж книги превысил 41 миллион экземпляров. (ТАСС) Правда, 3 октября, № 277, с. 3.

И. Сталин

Экономические проблемы социализма в СССР (…) Говорят, что противоречия между капитализмом и социализмом сильнее, чем противоречия между капиталистическими странами. Теоретически это, конечно, верно. Это верно не только теперь, в настоящее время, – это было также верно перед второй мировой войной. И это более или менее понимали руководители капиталистических стран. И все же вторая мировая война началась не с войны с СССР, а с войны между капиталистическими странами. Почему? Потому, во-первых, что война с СССР, как страной социализма, опаснее для капитализма, чем война между капиталистическими странами, ибо, если война между капиталистическими странами ставит вопрос только о преобладании таких-то капиталистических стран над другими капиталистическими странами, то война с СССР обязательно должна поставить вопрос о существовании самого капитализма. (…)

-----Правда, 4 ноября, № 309, с. 2-3.

Основной экономический закон современного капитализма (…) Важным источником огромных прибылей финансовой олигархии является вывоз капитала. (…)

292

В период общего кризиса мировой капиталистической системы главным экспортером капитала и в связи с этим основным финансовым эксплуататором всего капиталистического мира стали США. Эти огромные прибыли американских монополистов являются одной из главных причин нищеты, голода и вымирания народных масс в отсталых странах, подпавших под ярмо американского империализма.

М. Рубинштейн Правда, 5 ноября, № 310, с. 2.

Сила сталинского предвидения -----К 10-летию доклада И.В. Сталина «25-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции» -----(…) «Воспользовавшись отсутствием второго фронта в Европе, – сказал товарищ Сталин, – немцы и их союзники бросили на фронт свои свободные резервы и, нацелив их на одном направлении, на юго-западном направлении, создали здесь большой перевес сил и добились значительного тактического успеха». Товарищ Сталин в своем докладе отметил, что отсутствие второго фронта в Европе дало возможность Гитлеру собрать все свои резервы и бросить их на восточный фронт. Таким образом, действия союзников, нарушивших свои союзнические обязательства, развязали Гитлеру руки и как бы подстегнули его к расширению агрессии против Советского Союза. Это становится совершенно ясным из сопоставления данных о сосредоточении дивизий немцев и их союзников в первую и во вторую мировые войны. В первую мировую войну против русской армии стояло всего 127 дивизий, из которых не более 85 были немецкими. Во вторую мировую войну, в дни Сталинграда, Гитлер, поощряемый провокационным бездействием держав, сумел бросить на советский фронт не менее 240 дивизий, из которых 179 были отборными немецкими. (…) Вспоминая сейчас исторический доклад и приказ товарища Сталина о 25-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, мы, советские люди, говорим: – Великое счастье быть современниками товарища Сталина – гениального вождя и учителя всего прогрессивного человечества, великого зодчего коммунизма.

Б. Полевой 293

Содержание К 90-летию образования Союза Советских Социалистических Республик

Н. Г. Енишев. ФРОНТОВОЙ ДНЕВНИК................................................................5 Юрий Алексеев. «В районе деревни Моглино»: лагерь двойного назначения..........................................................44 К 105-летию с момента окончания русско-японской войны 1904–1905 гг.

Владимир Станюкович. ПЕРЕЖИТОЕ. Воспоминания зрителя войны.............................................................................................................................53 М. П. Александрова. НА СОПКАХ МАНЬЧЖУРИИ.......................................97 ЮБИЛЕИ 2012 ГОДА

К 400-летию освобождения Москвы от поляков Геннадий Муриков. МИСТЕРИЯ РУССКОЙ СМУТЫ 1612–2012. Документальное повествование................................................. 107 К 200-летию начала Отечественной войны 1812 года В. В. Мелентьев.Вместо предисловия.................................................... 147 Т. В. фон Папет, капитан. ПОХОД НАПОЛЕОНА НА МОСКВУ. ГЛАЗАМИ КАПИТАНА ТЕОДОРА ФОН ПАПЕТА, СОЛДАТА-НАЕМНИКА И ЛЮБОЗНАТЕЛЬНОГО ЧЕЛОВЕКА. Дневник................................................................................................. ЛЮДИ xx ВЕКА

Александр Тетерин. ВСПОМИНАЯ МАСТЕРА................................................ 214 Наталия Фёдорова. О ПОЛЬЗЕ ЧТЕНИЯ ГАЗЕТНЫХ ОБЪЯВЛЕНИЙ В ДЕВЯНОСТО ТРЕТЬЕМ. Современная повесть-хроника..................................................................................................... 218 вернисаж

В библиотеке На Стремянной.............................................................. 232 из истории науки (ВНИИНЕФТЕХИМ)

Е. В. Барт. Из истории ВНИИНЕФТЕХИМа........................................... 235 Татьяна Лестева. ПАМЯТЬ........................................................................................ 245 Ирина Васильева. Он спешил жить… О Петре Кожевникове................................................................................................ 245 ПРОШЛОЕ ДЛЯ СОВРЕМЕННИКОВ.......................................................................249

294

выходные

295