4–66,2
400
20
200
10
3,3–148,5
Берлин 1900
1950
2000
800
40
40
3.00 М Л Н Ч Е Л О В Е К . 134000 Г A
1950
30
600
30
20
400
20
10
200
10
2000
1900
1950
2000
2,5–134,7
3,95–134,7
800
40
600
30
400
20
200
10
1900
40
1950
34,1
PAR
2,5–134,7
2000
800
40
38 км 2
0
2,5
5
10
Берлифери Тео Дойтингер
Европейский архипелаг «Если ехать по направлению к Европолии, европейскому архипелагу агломераций, который раньше называли «голубым бананом», с востока, из Китая или Японии, — писал Роже Брюне, — то первым форпостом на пути станет Москва. Если же ехать дальше, оставив Москву позади, то следующим островком, пусть и намного менее обширным, будет Берлин, удаленный от Европолии всего на каких-то несколько сот километров». В 1989 году, после падения Берлинской стены, французский географ Роже Брюне ввел для обозначения наиболее урбанизированной зоны, простирающейся от северо-запада Англии до Милана, термин «голубой банан». Внутри этой огромной мощно урбанизированной территории «центра Европы» лежат такие города, как Брюссель, Страсбург, Люксембург и Франкфурт, где находятся самые важные организации Евросоюза. Берлин расположен за пределами этой территории экономической и политической силы. Он всегда был на европейской периферии. Когда Берлин вновь стал столицей объединенной Германии, ожидалось, что «голубой банан» распространит свое влияние на восток, однако этого не случилось. Берлин просто-напросто оказался слишком далеко. Как следствие, ему пришлось сформировать собственный центр притяжения — экономический и политический стержень. Новый главный вокзал (построен в 2006 году) помог связать Берлин с международной железнодорожной сетью, а приближающееся открытие аэропорта БерлинБранденбург должно сделать его мировым пересадочным узлом. Новые маркетинговые проекты, такие как «Силиконовая аллея», призваны привлечь в столицу IT-компании. Другими словами, Берлин все еще строится. Даже в ту золотую эпоху, когда Берлин наряду с Парижем и Лондоном был одной из трех главных европейских столиц, Карл Шеффлер описывал его как «колониальный и новаторский город», подчеркивая его периферийное положение в европейском контексте. На сегодняшний день Берлин по-прежнему «новаторский город», который пользуется преимуществами своего особого положения — роли культурного посредника, живущего слишком далеко на востоке, чтобы быть настоящим немцем, и слишком далеко на западе, чтобы быть славянином.
ВНЕ ЦЕНТРА 123
Такое одиночество на периферии превращает Берлин в остров в огромном море, но также и в оазис в пустыне. Если Берлин хочет, чтобы его услышали в другой агломерации, ему придется очень громко кричать. Построение связей с другими островами стало главной задачей города, ведь на 240 километров в любую сторону от него простирается скудно населенная зона, которая в будущем, скорее всего, продолжит терять своих жителей. Там ничего нет, кроме Берлина. В этом отношении ситуация с немецкой столицей очень похожа на Москву. За что ни Берлину, ни Москве точно не приходится бороться — это изоляция, часто недооцененное состояние в условиях поклонения глобализации. Берлину и Москве повезло: им нужно всего лишь апеллировать к своему праву на взаимодействие, что в идеале приводит к формированию «связанной изоляции». Тем не менее, все это позволяет Берлину и Москве сочетать преимущества открытых и закрытых систем. Находясь в этом состоянии соизоляции, можно одновременно наслаждаться роскошью островной жизни и в то же время оставаться на связи с остальным миром. Однако Берлин, вместо того чтобы ценить свое исключительное положение между двух миров, стремится стать частью европейского архипелага. Но реальность же такова: чем отчаянней он стремится к этому присоединению, тем дальше оказывается. Парадоксально, но факт — Берлин никогда не был дальше от политической жизни Европы, чем с момента восстановления его столичного статуса; такая судьба может стать главным его ресурсом. Он обречен вечно бороться за право быть включенным в европейскую городскую сеть; именно поэтому он всегда должен оставаться на острие, чтобы не стать еще дальше. Быть может, Берлину необходимо быть мегаполисом, чтобы выжить.
Мегаполис 13 апреля 1990 года немецкая газета Die Zeit провозгласила Берлин будущим «городом-магнитом и сверхновой политической, экономической и культурной звездой». Предполагалось, что население вырастет с 3,4 до 6 миллионов всего за несколько лет. Этому не суждено было сбыться, и сегодня в Берлине живет приблизительно столько же людей, сколько было на момент объединения. Тем не менее определенные перемены все же произошли. В какой-то момент Берлин превратился в мегаполис. Мы можем предположить, что это случилось в 1999 году, когда сюда из Бонна переехали парламент и правительство. Однако на чем же основан статус мегаполиса в нашем случае? Совершенно точно не стал тому причиной экономический статус Берлина, ведь в бизнес-рейтинге он занимает лишь 47-е место из 50 крупных немецких городов INSM. Точно так же не стала тому причиной международная инфраструктурная сеть, ведь Берлин занимает лишь четвертое
место в Германии по значимости железнодорожных маршрутов и третье — по объему воздушных перевозок. И даже культурный статус не был одним из аргументов, так как Берлин занял всего лишь четвертое место среди немецких городов в рейтинге HWWI/Berenberg. Кажется, Берлин все еще не стал настоящим мегаполисом! Очевидно, мы наблюдаем рождение мегаполиса, заявку на этот статус, и не будет преувеличением сказать, что Берлин до безумия хочет его заполучить. Такое нетерпение привело к вечному процессу вместо результата, положению дел, которое иногда — причем незаметно — приводит к абсурдным состояниям. Заброшенный аэропорт Темпельхоф превратился в социально-политический ландшафт: народ желал видеть там райские сады, парки, горы и озера, а градостроители представляли себе небоскребы и берлинскую версию Манхэттена. В случае с аэропортом Берлин-Бранденбург такой подход привел к постоянному откладыванию завершения строительства, что чуть было не вылилось в национальный (если не сказать — международный) скандал.
Остров в политическом море В эпоху, когда города в большинстве своем раздумывают о расширении границ, интересно наблюдать, как Берлин идет в обратном направлении. Разделение на восточную и западную часть аннулировало имевшийся у города возможный политический статус и одновременно привело к усилению культурного разнообразия. Чем дольше существовали две части, тем более явно оба Берлина становились периферийными поселениями в международном контексте. В то же время связь с собственной периферией свелась к нулю, особенно для Западного Берлина, который де-факто был закрытым городом. Западный Берлин был островом, с одной стороны упиравшимся в стену, с другой — окруженным территориями Восточной Германии, связанный четырьмя шоссе, железной дорогой и тремя воздушными коридорами со своей «большой землей» (в политическом, культурном и экономическом смысле), Западной Германией. В Восточным Берлине основную роль играла не стена сама по себе, а плановая экономика и жесткие градостроительные директивы ГДР, предотвращавшие разрастание города в пригороды. Стена, а также строгое городское планирование Восточного Берлина оказались сильными изоляторами. Объединение показало, что урбанистические формы обеих частей прекрасно сочетаются. Однако переход от Берлина к окружающим периферийным территориям был резким и неожиданным. Возможно, для восточных планировщиков это и было нормой, но для западных «это урбанистический пустой экран, будто погруженный в сон, не подкрепленный никакими политическими концепциями.
Заброшенный аэропорт Темпельхоф превратился в социально-политический ландшафт: народ желал видеть там райские сады, а градостроители представляли себе небоскребы и берлинскую версию Манхэттена
ВНЕ ЦЕНТРА 125
Настоящие масштабы этого приобретения лишь постепенно становятся понятны: столица с населением в три миллиона в одну ночь обретает новый центр, который необходимо либо заново строить, либо восстанавливать из исторических руин». Независимо от идеологической принадлежности все исследователи сходились во мнении, что следствием иллюзорного капиталистического развития могла стать субурбанизация. Нужно было найти новые изоляторы, чтобы сохранить обособленность Берлина. Первоначально (1991 год) правительства Берлина и федеральной земли Бранденбург предложили идею слияния двух частей в одну федеральную территорию. В 1998 году Берлин и Бранденбург вместе составили «столичный регион Берлин-Бранденбург», чтобы принять общий генеральный план строительства (LEP), основанный на доктрине децентрализованной концентрации. Целью этого плана было предотвратить разрастание урбанистических структур и защитить природные ландшафты земли Бранденбург. Децентрализованная концентрация, основная концепция немецкого планирования, подразумевает скопление населения, рабочих мест и инфраструктуры в городах разного масштаба, довольно равномерно разбросанных по стране. Такая система, своего рода «неокристаллеризм», не просто подвергает сомнению идею о едином центре, но еще и присоединяет к каждому из многочисленных городов его периферийные территории; децентрализуя на высшем уровне в условиях роста городов, эта система ведет к централизации на уровнях более низких. Стратегия децентрализованной концентрации продолжает приносить плоды, хотя и не всегда ожидаемые. Помимо укрепления периферии Бранденбурга к берлинскому архипелагу были присоединены новые острова, которые получили соответствующие функции. Небольшие города, имеющие удобную связь с центром, такие как Ораниенбург, Эберсвальд и Потсдам (для более состоятельных людей) стали спутниками Берлина. Пространства между этими городами остались совершенно нетронутыми таким развитием. В реальности эти острова пустеют, что приводит к закрытию школ и разрушению инфраструктуры. Эти тенденции усиливают изолирующие свойства периферии. Пусть это прозвучит жестоко, но, вспоминая Рема Колхаса, можно сказать, что «насыщенная пустота» Бранденбурга оказывается изолятором настолько сильным, что градостроители о таком и мечтать не могли. Таким образом, не Берлин обосабливается сам по себе, а его периферия отделяет его от «большой земли». Благодаря ей Берлин становится мегаполисом. Новый план развития 2007 года отменяет концепцию децентрализованной концентрации и заменяет
ее еще более слабым и бессмысленным лозунгом «Напрягая силы». Очевидно, что необходимо приложить административные усилия к созданию единой центральной сущности, но оказывается, что инструменты власти носят скорее теоретический характер, а сама власть слишком слаба, чтобы эффективно действовать. Тем не менее план 2007 года все же затрагивал актуальные проблемы: европейское планирование пространства, энергии и климата, аэропорт Берлин-Бранденбург и пространственный анализ. Отсутствие законодательного давления и бюрократические абстракции могли бы хорошо работать в условиях сильного правительственного планирования и достаточно слабого частного сектора. Но в реальности все наоборот: частный сектор имеет огромный вес, а государственные модели размыты и обобщены, поэтому быстро стали очевидны финансовые и законодательные дыры.
Остров удовольствий Нет другого более известного берлинского бренда, чем Стена. Хотя она и не оставила Берлину ни малейшей возможности превратиться в европейскую столицу и стать частью немецкого экономического бума 1960-х, после своего падения она стала возвращать долги сторицей. Стена изменила не только город, но и его обитателей. Для восточного лагеря Западный Берлин был не чем иным, как идеальным объектом для провокаций. Первый секретарь компартии СССР Никита Хрущев говорил: «Берлин — это яйца Запада в нашей руке. Когда мне что-то нужно, я сжимаю Берлин». Сложно придумать более четкое определение для тогдашнего обособленного и периферийного положения города. В условиях холодной войны город был своего рода наблюдательной башней, форпостом Запада у границ Восточного блока. Разделенный Берлин стал площадкой для идеологических игр. Запад начал свою «игру» строительством башни Axel Springer прямо у границы своей территории. Противостояние продолжилось строительством комплекса на Лейпцигер-штрассе, который должен был стать второй стеной, отделяющей восток от запада. Словно два полушария мозга, обе стороны работали друг на друга: все, что делал Запад, имело лишь одну цель — провоцировать Восток, — и наоборот. В наследство об этих сорока годах психологических игр в центре Берлина остались уникальные архитектурные и урбанистические артефакты. Парадоксально, но город делает все возможное, чтобы уничтожить эту уникальность. Единственные в своем роде памятники той эпохи стирают с лица земли, чтобы заменить их ничем не выдающимися копиями. Или же пустоты вроде Постдамер-платц заполняют современной архитектурой, превращая их в самые скучные места Берлина. Хотя Филипп Освальт говорил: «берлинский парадокс состоит в том, что именно отсутствие исторических в строгом смысле слова зданий и делает Берлин местом, наполненным историей». Может быть, неаккуратное обращение с городской сутью Берлина усиливает постоянную внутреннюю периферизацию города. Удивительно, что основная причина, по которой люди приезжают жить в этот трехмиллионный мегаполис, это его «деревенская» атмосфера.
ВНЕ ЦЕНТРА 127
Остров на острове — зеленый архипелаг Назвать Берлин островом — значит сильно упрощать положение дел, на самом деле это архипелаг. В 1709 году столица Пруссии Берлин образовалась путем слияния городов Берлин, Кёльн, Фридрихсвердер, Доротеенштадт и Фридрихштадт. Таким образом, город с самого своего рождения сильно фрагментирован. Для берлинца столица состоит не из районов, а из единиц, называемых киц (Kiez). Оно имеет славянское происхождение и обозначало славянское поселение недалеко от германского города. Устойчивость понятия киц показывает, насколько прочен берлинский полицентризм. Берлин — не просто периферия, эта периферийность — внутри Берлина. Этот город — архипелаг, где каждый киц — это город или даже дом, а периферия — это пространство от одного кица до другого. Похоже, берлинцы вывели магическую формулу расширения пространства путем расщепления города. Во времена обособленного существования Западного Берлина искусство расширять пространство превратилось в методику выживания. Как Манхэттен прибегнул к вертикальному строительству ради обретения новых площадей, Берлин расширял свои границы на горизонтали с помощью кицев. Главный спорный момент в обеих системах — это вопрос иерархии элементов. Районная структура Берлина и отсутствие четкого единого центра может мешать, если хочется встретиться с друзьями и родственниками, живущими в других кицах. Где пересечься в городе, у которого нет центра? Когда дело доходит до городского планирования, у Берлина включается автопилот. Город пошел по пути «города в городе — Зеленого архипелага» неосознанно и невольно. С момента воссоединения Берлин развивается «параллельно реконструируясь и деконструируясь», что, по мнению Рема Колхаса, привело к ситуации, когда «архипелаг из архитектурных островов плавает на поверхности пост-архитектурного ландшафта опустошения, где то, что было городом, стало насыщенной пустотой». То внутреннее взаимодействие, которого город может достичь, не гомогенно и не может являться единой композицией. Оно может лишь стать системой фрагментов, многочисленных реальностей». Пустота — это среда, в которой берлинский архипелаг процветает, и пустота — то, что окружает его. Берлин — это антипод идеального города. Берлин — это что угодно, только не идеал, и одновременно — все, что есть на самом деле. Если бы существовала концепция реального города, то Берлин и его концепция были бы ее воплощением. Парадоксальным образом, и абсолютно идеальный город, и абсолютно реальный — это острова, Берлинопериферия. Это два одиноких города, эксцентричных и исключительных, лежащих на противоположных концах гауссовой кривой.