Сборник воспоминаний "Истерзанная юность" by Dmitriy Maydan

Украинский Национальный Фонд «Взаимопонимание и примирение»

ИСТЕРЗАННАЯ ЮНОСТЬ сборник воспоминаний

ББК 84 (4Укр-Рос)6-4 УДК 821.161.2 И 14 Инициаторы создания книги выносят благодарность за помощь в издании книги городскому голове Николаева В.Д. Чайке, заместителю председателя облгосадминистрации С.М. Исакову и фирме «Юг-Информ»

И 14

Истерзанная юность: сборник воспоминаний. — Николаев: Издательство Ирины Гудым, 2005. — 112 с., илл. Годы берут своё. Всё меньше и меньше остаётся в живых тех, кто пережил ужасы фашистской неволи. Задача этого сборника воспоминаний — рассказать людям, особенно молодежи, об ужасах войны, фашизма, подтолкнуть к изучению этой проблемы, сделать всё возможное, чтобы справедливость была восстановлена, чтобы все поняли, насколько дорог мир.

ББК 84 (4Укр-Рос)6-4 УДК 821.161.2

Городской голова

В.Д. Чайка.

3 Истерзанная юность

ве даты навсегда вошли в историю человеческой цивилизации - 22 июня 1941 и 9 мая 1945 годов. Их разделяет 1418 дней и ночей, опаленных яростным пламенем жестокой, разрушительной и кровопролитной войны. Современные историки посчитали, что, если объявить минуту молчания в память о каждом погибшем нашем соотечественнике в годы той самой страшной в истории человечества войны, мы молчали бы с вами 32 года. И в этом молчании были бы минуты скорби о молодых людях, насильно угнанных в рабство в Германию и погибших там. С территории Николаевщины было вывезено более 25 тысяч человек. Им довелось выпить горькую чашу фашистской неволи, неимоверно тяжелого труда и унижения человеческого достоинства. Несмотря на то что прошло уже 60 лет с дня Победы, невозможно без волнения читать почтовые открытки, присланные из фашистской неволи нашими земляками. Время расставило все по своим местам. В этом году в Николаеве на здании нынешнего ЛГЗ открыта мемориальная доска. Здесь в годы оккупации был сборно-пересыльный пункт по депортации рабочей силы в Германию. И вот новое событие — выход книги «Истерзанная юность», в которой своими воспоминаниями о том трагическом времени делятся наши земляки, непосредственные участники тех событий. Это они были лишены имени, пережили издевательства, непосильный труд, смерть. Эта книга должна стать настольной для современной молодежи, чтобы понять, как дорог мир. Только помня о прошлом, мы имеем будущее.

Истерзанная юность

огласно архивным данным, во время Великой Отечественной войны на принудительные работы в Германию из Николаевской области было вывезено свыше 25884 человек. Рабочие из Украины были вынуждены работать на промышленных предприятиях, на транспорте, в сельском, коммунальном и частном хозяйствах. За свой труд, как правило, восточные рабочие не получали денежного вознаграждения, проживали, в основном, в специальных бараках, в изолированных лагерях и работали от зари и до зари. За неповиновение и отказ от работы лишались пищи, попадали в концлагеря, штрафлагеря и другие места принудительного содержания. Многие рабы Третьего Рейха остались в земле Германии, умерли от голода и болезней. На протяжении 50 лет после Великой Победы об этих людях редко писалось в прессе. Многие из них были вынуждены скрывать от других, в том числе и от членов своей семьи, факт пребывания на принудительных работах. Им не разрешались командировки и туристические путевки за рубеж. В 1991 году по заданию Верховной Рады Украины управления соцзащиты населения начали составлять списки граждан, проживающих на Украине, которые были вывезены на принудительные работы в Германию. В этом же году начались переговоры с правительством Германии о компенсационных выплатах бывшим жертвам фашизма. Правительство ФРГ выделило на эти цели 1 млрд. дойчмарок. В 1993 году между Белоруссией, Россией, Украиной и Германией было заключено соглашение о порядке выплат компенсации жертвам рабского и принудительного труда. Украине было выделено 400 млн. дойчмарок. По решению правительства Украины 16 июня 1993 года был создан Украинский Национальный Фонд «Взаимопонимание и примирение», главной задачей которого было собрать документы от всех «остарбайтеров», которые были

Начальник Николаевского областного отделения УНФ «Взаимопонимание и примирение»

И. Г. Перцов.

5 Истерзанная юность

живы по состоянию на 16 июня 1993 года для выплаты «компенсации». В Николаевской области жителей, перенесших концлагеря, гетто, рабский труд на заводах, фабриках, на транспорте, работавших на бауэра, к этому времени проживало более 14 тысяч человек. С этого периода наша страна начала проявлять заботу о тех, кто перенес ужасы немецкой неволи. В Законе Украины «О статусе ветеранов войны и гарантиях их социальной защиты» для этой категории лиц определены льготы. Создавались общественные организации. Николаевские вузы начали приглашать их на встречи. Воспоминания их начали печатать в прессе. В Николаеве создан музей «Бухенвальдский набат», экспозиция которого рассказывает об ужасах фашистских концлагерей, о людях, переживших эти ужасы. В музее стали традиционными встречи молодежи с бывшими узниками концлагерей. Но годы берут своё. Всё меньше и меньше остаётся в живых тех, кто пережил ужасы фашистской неволи. Областная организация борцов антифашистского сопротивления «Бухенвальдский набат» (руководитель С. П. Колесник), областное отделение Украинского союза узников жертв нацизма (руководитель А. Г. Балутин), Николаевская городская ассоциация малолетних узников фашизма «Знедолені» (руководитель А. А. Юрьев) просили членов своих организаций написать воспоминания о годах, проведённых в неволе. К сожалению, откликнулись не многие. Цель этого сборника воспоминаний — рассказать людям, особенно молодежи, об ужасах войны, фашизма, подтолкнуть к изучению этой проблемы, сделать всё возможное, чтобы справедливость была восстановлена, чтобы все поняли, насколько дорог мир.

Историческая справка

Истерзанная юность

Насильный угон мирного населения Николаевской области в немецкое рабство в годы Великой Отечественной войны.

Уже с первых дней оккупации Николаевщины гитлеровские захватчики стали систематически вывозить мирное население в немецкое рабство. Наиболее массовыми эти акции были в 1942-1943 годах. Те, кого насильно вывозили для работы в Германию, считались военными трофеями, причислялись к категории «взятых в плен» и по режиму содержания приравнивались к ним. В письме к рейхминистру оккупированных областей Розенбергу обергруппенфюрер СС Фриц Заукель, который возглавлял «Имперское бюро по использованию рабочей силы», уже до 31 марта 1942 года требовал обеспечить мобилизацию с Украины 225 тысяч работников, а к 1 мая еще столько же. Чуть позже, в октябре, Заукель уже требовал 2 миллиона человек, а к 17 марта 1943 года — еще миллион. Наиболее выносливых и физически сильных мужчин направляли на тяжелые работы в угольные районы, на строительство мостов, дорог и так далее. Девушек и женщин заставляли работать на фабриках и заводах, в сельском хозяйстве, использовали как уборщиц, санитарок. Многих продавали на аукционах как рабов. Вывоз населения с Николаевской области проводился путем так званых призывов молодежи через биржи труда. Неявка на сборные пункты грозила смертью. 6 июля 1943 года в городе Николаеве было повешено 40 человек 192425 годов рождения, которые не хотели ехать в Германию. Жандармерия и полиция устраивали облавы, арестовывали юношей и девушек, держали их на городском сборном пункте, который находился на территории нынешнего ликероводочного завода. Потом под конвоем с собаками фашисты гнали молодежь на железнодорожную станцию, загоняли в товарные вагоны и отправляли в Германию. Родителям

Подготовила Л. Б. Ташлай, заведующая музеем «Подпольно-партизанское движение на Николаевщине в 1941-1944 годах».

7 Истерзанная юность

и родственникам были запрещены свидания с детьми, передачи им вещей и еды. Особенно этот процесс ожесточился в марте 1944 года, во время отступления фашистов. Насильническая эвакуация гражданского населения превратилась в массовые облавы и убийства мирных людей. Тех, кто пробовал избежать этого горького участия, объявляли партизанами и убивали. Документы, которые сохраняются в Государственном архиве Николаевской области, свидетельствуют об ужасных условиях содержания «восточных рабочих» в фашистских лагерях. Специальные бараки и приспособленные под жилье сараи не отапливались. Одежда быстро превращалась в лохмотья, люди сильно голодали. Непосильный 12-14-часовый труд на заводах, шахтах, строительстве отбирал последние силы. Вот строки из писем невольников: «Привет из Германии Украине. Живу я у хозяина. Работы по самую голову, поднимаюсь в половине шестого, заканчиваю в 10 вечера. Так устаю, что и дышать не хочется», «Я живу в бараке. Работаю на заводе разнорабочим. Нам дают 400 грамм хлеба на сутки. Я съедаю все сразу, и целый день хожу так», «Вышлите немножко табачку, чтобы я потянул и вспомнил свою родную землю», «Мамочка, я б вам душу выслала, если б смогла…». В 1945 году те, кто остался жив, были освобождены и вернулись на Родину. Но не у всех репатриантов одинаково сложилась судьба. Многих из них считали предателями, презирали. Даже через много лет после окончания войны их дети вынуждены были указывать в анкетах, были ли их родители вывезенными в Германию. Многие после фашистской неволи отсидели и в советских лагерях. После проверок репатриантам выдавали вместо паспортов справки с надписью: «Выдана на основании справки о прохождении фильтрации». Это ограничивало возможное место проживания и свободное перемещение.

Истерзанная юность

10 Истерзанная юность

Истерзанная юность

12 Истерзанная юность

МАРКИТАН Ольга Артемовна концлагерь Равенсбрюк

13 Истерзанная юность

родилась 20 сентября 1924 года. 9 апреля 1943 года меня арестовали полицаи, связали руки и бросили в машину, где уже были мои друзья. Повезли в Баштанку. Били, спрашивали, где листовки, оружие, партизаны. Потом закинули нас в подвал. Ночью пришли палачи, начали поднимать нас и снова бить. Одного пленного забили насмерть. Утром вызвали сестёр Веру и Надю. Били плёткой с металлической гайкой на конце, врезавшейся в тело. Вера была полная, и когда её били, то сильно изранили. Стояла жара, и тело начало покрываться гнойниками. В первый день Пасхи нас, 13 человек, погрузили в «чёрный ворон» и отвезли сначала в Новобугскую тюрьму, затем в Николаев. А через 2 недели отвезли в Грейгово, в концлагерь. Там был пруд, и нас заставляли топиться. Одну еврейку во дворе закопали живьем. Два полицая над нами сжалились, хотели вывести к партизанам, но кто-то выдал, и их тоже застрелили. В ноябре нас увезли в Германию в телячьих вагонах. Один мой земляк убежал. Из-за этого расстреляли десять человек. Привезли в концлагерь Бухенвальд, потом нас, женщин, отправили в Равенсбрюк. Поселили в бане, постригли, выдали обувь — деревянные колодки — и полосатую одежду с номерами. Работали мы в цехе около аэродрома, делали запчасти для самолётов. Однажды привезли 70 пленных, которые отказывались работать на немцев. Так их держали двое суток в одних рубахах босыми на холодном цементе, обливали водой. На них образовались сосульки, и в конце концов они пошли работать. На работу гоняли строем по 5 человек, раздетыми, в деревянных ботинках, голодных. Абзерки с плётками и собаками били нас, а мы были слабые, падали. Сзади шла

Истерзанная юность

машина, подбирала обессилевших и везла в крематорий. Бауэры стояли в очередь за пеплом, говорили, что земля становится плодородней от человеческих останков. Кормили очень плохо. Утром кофе без хлеба, в обед пол-литра баланды, шпинат с червями, вечером две картошки и 150 граммов хлеба. В выходной день я и мои подруги пели украинские песни, а польки, чешки и немки нам бросали кусочки хлеба или сухари, так как они получали пайку из дома, а мы нет. Потом мы этот хлеб раздавали старушкам, поддерживали их. В один из летних дней 1944 года объявили тревогу. Нас выгнали во двор. Мы увидели наши самолёты. Они летели так низко, что видно было надпись «СССР» и номера. В конце апреля 1945-го дали нам по буханке хлеба с мармеладом (на 4 дня) и погнали в Швейцарию. Мы все поели сразу, чтобы было легче идти. Дошли до Балтийского моря. Подали шлюпки, чтобы везти нас на ожидавшее судно. Но начался бой, немцы отступали. Надзирательницы нас бросили, начали снимать военную одежду и сами бежать на пароход. Мы же не знали куда идти. Дошли до французского лагеря, там нас накормили, поселили в бараки, где мы переночевали, а утром 1 мая пришли наши. Забрали нас в особый отдел, проверяли. Заставляли работать: сначала коров доили, потом работали в офицерской столовой. В июне 1946 года я вернулась на родину.

СКАРЛАТ Федор Антонович концлагеря Темвод, Флоссенбург

родился 15 мая 1918 года в с. Терновка Николаевской области. По национальности болгарин. Болгар служить в армию не брали. Но по окончании железнодорожного техникума я добровольно пошел в армию.

15 Истерзанная юность

Первый день войны меня застал в эшелоне под Гомелем. Выгрузились в лесу и колонной пошли на запад. Под г. Жлобин на Днепре нас встретили 20 немецких танков. В этом бою мы потеряли 180 лошадей, 2 артиллерийские батареи и до 75 процентов личного состава. Получив подкрепление, пошли в наступление. Пройдя за три недели 50-60 километров, оказались в окружении. В середине июля 1941 года командир полка зачитал приказ о снятии с фронта немцев, румын, болгар, поляков и финнов. Я не знал, куда деваться. Скитался по Белоруссии, Украине и 25 декабря 1941 года добрался до Терновки. В родном доме оказались переселенцы. Я вынужден был поселиться у старшей сестры. Папа, мама и младшая сестра эвакуировались. В январе 1942 года к нам зашли полицаи-терновчане Мисаренко Георгий и Скарлат Трифон. Сказали, что староста села попросил меня прийти к нему. В управе староста указал на меня сидящим рядом с ним двум полицаям в чёрной форме с фашистской свастикой и нагайками, и сказал, что вот это сын коммуниста. Те быстро меня схватили, обыскали и затащили в погреб. К вечеру привели туда старика, у которого нашли спрятанное ружьё. Утром на санях четвёрка полицаев нас отвезла в один из подвалов на ул. Большая Морская в Николаеве. Это было гестапо. Потом к нам посадили еврея из Черноморского завода, лётчика, сбитого над с. Гороховка, и четырёх женщин с маленькими детьми. Сами они были русские, а дети от евреев. Через 22 дня эсэсовцы с собаками выгнали нас на улицу. В коридоре мужчина, одетый в гражданское, схватил меня за руку и отвел в сторону. Сказал, что он переводчик, фамилия Фризин. Живет в селе Терновка с семьёй. Говорит: «Я тебя не знаю, но по просьбе родственников хочу сохранить тебе жизнь». Вышли мы во двор, там стоял чёрный фаэтон в упряжке с немецким кучером. Он и привёз меня в лагерь военнопленных в Темвод. Там белой краской мне написали большие буквы «О» на груди, спине и боку. Поселили в первый барак, где уже были

Истерзанная юность

многие офицеры. Была зима, кормили очень плохо. Я заболел тифом и еле выжил. В мае 1942-го нас, около 150 человек, вывезли в Германию. Сначала был лагерь в г. Владимир-Волынском, потом в Германии в городе Хаммельбург. В сентябре 120 человек повезли на работу в г. Эрланген на фирму Госсен. За отказ работать попал в штрафлагерь в городе Нюрнберге. Оттуда во время бомбёжки мы, 7 человек, сбежали. Через 17 дней я остался только вдвоём с Петей Чащиным из Сталинграда. Нас поймали на границе с Чехословакией. Посадили в тюрьму в г. Риенбург. Оттуда перевели в концлагерь Флоссенбург. После войны, пройдя фильтрационный лагерь, был отправлен на гражданку.

ДАНИЛКИНА Надежда Николаевна концлагерь Заксенхаузен

одилась я 19 августа 1926 года. Когда нас, девчушек, насильно угоняли на принудительные работы в Германию, то провожали с духовым оркестром и объявляли, что едем добровольно, несмотря на то, что вокруг колонны было полно солдат с автоматами. «Добровольцев» под усиленной охраной привезли в Перемышль, где провели через тщательную комиссию и отправили в Зименштат (Германия). Там распределили по лагерям. На завод работать водили колоннами, меня поставили к печи открывать заслонку, где нагревались докрасна какие-то болванки. От жары и голода я несколько раз теряла сознание. Потом меня поставили к станку вытачивать чаши, не знаю для чего. Требовали непосиль-

17 Истерзанная юность

ную, для необученных, норму, но мастера быстро учили ударами по щекам, а пожаловаться было некому. Отсюда мы с девочкой из Днепропетровской области убежали. Когда нас поймали, мы назвали вымышленные имена, так как боялись, что нас отправят обратно на завод. Так я стала Александрой Громовой, а напарница моя Галиной Пирожок. Нас долго возили по тюрьмам и, наконец, высадили в штрафлагере. Кормили неплохо, но дисциплина и работа (поднимать ящики с углем на платформу) для нас была невыносимой каторгой. Обзерки всегда носили в руках ремни, чтобы хлестать нас по чём попало. Сколько мы там пребывали, — не знаю, но казалось, что вечность. После штрафлагеря нас перевозили «чёрным вороном» из тюрьмы в тюрьму. Так мы оказались в концлагере Заксенхаузен. Там было всего два женских блока из цементных плит, очень большие и перегороженные на две половины. В первом блоке были русские, украинцы и белорусы, на другой половине — поляки. Во втором блоке были все иностранцы. Стали жить в этом хлеву. Не знаю, сколько там было заключённых, но трёхэтажные нары были заполнены. Одели нас в полосатые платья, а на ноги — деревянные шуги. На рукаве и груди — лагерный номер и красный винкель, обозначающие, что мы политические узники. Кормили так: утром один кофе, а в обед — суп из шпината и брюквы. Хлеб — один чёрный кирпичик с опилками — делили на 6 или 8 человек. На завод работать водили колонной, вокруг охрана с собаками, а в конце колонны, если было темно, автокара с усиленным освещением. Работали везде: и стружку тачкой возили, и на станках токарных, обмоточных. После одной из бомбёжек наши блоки развалились, и тех, кто остался жив, перевели в большой лагерь Равенсбрюк. Там пересортировали и поселили по баракам. Пробыли мы здесь недолго: однажды немцы стали организовывать колонны и выгонять нас из лагеря. Через некоторое время нашу колонну освободили русские солдаты.

Юхневич Татьяна Антоновна

Истерзанная юность

концлагерь Равенсбрюк

одилась я в семье железнодорожного служащего в г. Вознесенске. В 1927 году отца перевели в г. Одессу. После окончания школы пошла работать в экспериментально-художественную мастерскую вышивки, стала стахановкой. Поступила в Одесский аэроклуб, вечерами ходила на занятия. После окончания занятий в аэроклубе хотела учиться дальше, но мне ответили, что девушек пока не берут. В 1938 году поступила в школу медсестёр, работала в санатории им. Иванова. Вышла замуж. Когда началась война, мне было 25 лет. На третий день проводила мужа и брата на фронт. Сама тоже попросилась, и 16 июля 1941 года получила назначение в первый морской госпиталь медсестрой. Работы было много. Через 10 дней попала в первый полк морской пехоты. 4.03.1942 года под Севастополем, после продолжительных боев, нас окружили фашисты. Схватили, поснимали пояса, сапоги, часы и погнали. В Бахчисарае была остановка. Повар-фриц набирал в каску какую-то баланду и давал нам кушать. Мы швырнули эту еду в сторону, повернулись и ушли, сказав: «Кушай сам». Нас гнали в Симферопольскую тюрьму. Выискивали евреев, комиссаров. Потом погнали на станцию, посадили в товарный вагон и привезли в г. Славуту. Там был лагерь для военнопленных. Все мы переболели сыпным тифом. Немцы закрыли наш барак, так как боялись тифа. Подвозили баланду и хлеб с отрубями. Медикаментов не давали. С нами была преподаватель истории Евгения Лазаревна Клем. Она хорошо владела немецким и французским языками. Мы все сплотились возле неё, изучали историю партии. Заболела тифом моя однополчанка

19 Истерзанная юность

Валя Гайдай. Температура, бред. Нечем укрыться, нечего постелить. Неподалеку находился мужской лагерь для военнопленных. Когда они проходили мимо нас, за пайку хлеба я выменяла 2 картошки, сварила в печке суп. Потом удалось обменять хлеб на 1 свеклу и 2 картошки. Из буряка я сделала квас. Валя и другие больные с жадностью его пили. Так мы боролись друг за друга. Валя начала подниматься. Слабая была и однажды просит: «Танечка, я так хочу кусочек лука или чеснока, что сразу стану здоровая». Мне удалось выменять зубчик чеснока и маленькую луковицу. Вот была радость! Потом заболела я, а она за мной ухаживала. Наступили Октябрьские праздники. Мы решили отметить 7 ноября 1942 года. Построились и военным шагом с песней пошли за баландой. Пели так громко, что немцы начали кричать: «Русские с ума сошли». И загнали нас в барак. Собрались мы возле Евгении Лазаревны Клем, пели, рассказывали стихи, вспоминали со слезами о родном доме. Из Славуты в январе 1943 года привезли нас в Зоэст — распределительный пункт. Фабриканты, заводчики рассматривали нас в упор, составляли списки, потом заявили: «Хотите жить? Идите работать на военные заводы». Мы ответили, что работать не будем. Вели себя смело. Этого немцы нам не простили. Явились гестаповцы, выстроили нас, избили и погнали. Мы думали, что это тюрьма, было темно. А это был спортзал, по углам две параши. Продержали сутки без еды, воды. Было тесно, мы стояли прижавшись друг к другу. Утром выстроили нас на площадке и гоняли весь день по кругу. Потом опять загнали в спортзал. Утром нас погнали на вокзал, погрузили в товарные вагоны. Ехали сутки. Ночью остановили состав. Дверь вагона распахнулась. Зашли женщины в чёрных плащах с капюшонами, под которыми пилотки со свастикой, у каждой — по овчарке. Хватали нас и вытаскивали из вагона, бросали на землю, пинали каблуками. Выстроили по два человека и погнали. Через некоторое время увидели большие стены, проволоку до неба. Мы поняли,

Истерзанная юность

что это концлагерь. Привели к бане, приказали раздеться на улице. Стоим голые на холме, дожидаемся очереди. Вход был через окно, перед окном телега. Прыгали на телегу, потом на подоконник и в баню. Набрасывается немка с машинкой, чуть ли не с кожей снимает волосы, потом душ, выдают одежду — ситцевую рубашку, штопаные чулки, деревянные бутсы, полосатое синее платье и косынку. Ведут в барак. Вместо фамилии — номер. Утром узнаём, что это интернациональный политический концлагерь Равенсбрюк. Это было 23 февраля 1943 года. Наш барак был огорожен колючей проволокой. Нары в 3 этажа, матрацы набиты колючей стружкой, такая же подушка. Но усталые, измученные, замёрзшие, мы бросились отдыхать. Разбудила сирена. «Апель», — крикнула блоковая. Это перекличка. Апель проводился три раза: с четырёх часов утра до семи, с двенадцати до часу и с семи до десяти часов вечера. За случайно разбитое стекло весь барак наказывали голодом, сидели без света сутками. Нас разослали по работам. Я дала клятву вести борьбу, вредить, саботажничать. Дали мне кроить брюки. Две-три пары я сделала хорошо, мастер проверил и отошёл, потом я незаметно повредила брюки. В этот день всё прошло благополучно. Затем я срезала, где могла, кусочки ткани и кроила тапочки с толстой подошвой. В перерыве заносила в барак своим товарищам, они шили тапочки и надевали в деревянные бутсы — всё же было теплее. Вдруг появился в мастерской биндер — очень злой. Он подошёл к машинке, позвал мастера и начал кричать: «Саботаж!». Избил так, что потемнело в глазах. Но я выдержала всё, не заплакала. Он долго ещё кричал на мастера и ушёл. На другой день меня снимают с машины, ставят к телеге, на которую надо грузить материал и везти в швейный цех. А мы не спешим везти, пусть отдохнут узницы. Нас было трое. Я с Аней Просиной из Воронежа брались за дышло и тянули, третья Валя подталкивала. Однажды воз, двигающийся медленно под горку, на повороте сорвался. Меня ударило дышлом в бок, и я отлетела в сторону. Сильно болело, но воз нужно было

21 Истерзанная юность

довезти. Аня и Валя довезли. Я шла рядом и держалась за бок. Утром старшая барака повела меня в ревир (санчасть), сделали рентген — перелом девятого ребра. Медсестра-чешка обвязала меня. Товарищи ухаживали за мной. Ходила на апель, а на работу не ходила целый месяц. После болезни опять работала у воза, подталкивала. Нагружая воз, мы больше сидели, чем работали. Издали это заметил биндер, подбежал и начал нас хлестать по лицу, голове. На второй день кладовщик сказал: «Вы не хотите работать? Биндер приказал всем носить бельё на склады». Я ещё два дня поработала, потом от тяжести у меня всё начало болеть, стало плохо. Меня привели в ревир, положили на вторую полку. Когда я пришла в себя, увидела все ужасы лагерного стационара. Узницы лежали истощённые, как скелеты. Обслуживали их польские сёстры, старшая сестра — немка, врач — немец. При обходе он металлической палочкой ковырялся в ране так, что больные теряли сознание. Я видела, как вечером сестра-немка клала больным бумажки в ноги, а ночью пришла машина, и немцы в чёрных халатах забрали этих женщин. Я спросила: «Куда их забирают?» Узницы мне ответили, что в крематорий. Утром я сказала медсестре-польке, что хочу выписаться в барак. Это был мой второй дом. Мы жили как одна семья — делили горе и тяжесть вместе, боролись и отстаивали свои права, устраивали голодовку, но добивались своего — за это нам всем попадало. 30 апреля 1945 года нас вывели колонной и прогнали 20 километров. Сделали привал у леса. Немцы в стороне курили, начало темнеть. Вдали слышалась канонада. Воспользовавшись замешательством охраны, мы группами начали разбегаться в лес. Спрятались в канаве. Немцы ушли. Зарево канонады приближалось. Утром первого мая 1945 года нас освободили части Советской Армии. Тяжёлой была встреча. Каждый солдат искал свою жену, сестру. Пережитые ужасы в застенке Равенсбрюка никогда не изгладятся из моей памяти. Я никогда не забуду о тех муках и страданиях, которые пережила в фашистском плену.

ГРИГОРЬЕВ Олег Прокофьевич

Истерзанная юность

концлагерь Майданек

концлагере Майданек находились узники из различных стран Европы, в нём было много детей, подростков, женщин и инвалидов. За общим порядком наблюдали опытные офицеры из политотдела или военной охраны. Этот лагерь, как и другие, приносил фашистскому рейху огромную прибыль. Так, в 1943 году 5445 работающих, заключённых в Люблинском филиале немецкого оружейного предприятия, принесли по 10 тысяч рейхсмарок чистого дохода каждый. В имперском банке Берлина регулярно принимали грузовики с награбленными ценностями. Из золотых зубов и коронок отливали увесистые 5-килограммовые чушки. Только с Освенцимской маркировкой в Берлин поступило свыше шести тысяч килограммов золота, оно и теперь, наверное, в швейцарских банках. Моё пребывание в лагере было недолгим. После дезинфекционной обработки нас неожиданно загрузили в крытые брезентом машины и под охраной солдат «Люфтваффе» отправили на восток, в рабочую команду филиала Майданека для осушения болот и строительства прифронтовых взлётных площадок немецкой штурмовой авиации. Значительно улучшился рацион питания за счёт контактов с населением, которое, несмотря на своё бедственное положение, умудрялось нам помогать. Охрана была уже не СС, и это значительно меняло наше положение. Группа, в которой я находился, была захвачена во время облавы в пасхальные дни 1944 года на правобережье Варшавы. Нас несколько дней держали в старой гимназии, а затем с соблюдением всех мер предосторожности вывезли в Люблин. Концентрационный лагерь Майданек был расположен в нескольких километрах от Люблина. Мрачный, большой, холодный. Название от восточно-

АЛТУХОВ Борис Наумович концлагерь Нойнгамме

уроженец Николаевской области, Еланецкого района, села Куйбышевка. В 1943 году в августе приехали три полицая, зашли в хату, спросили мать: «Где ваш сын?». Мать сказала, что обедает. Пока полицай читал матери приказ, я успел поесть. Повезли меня

23 Истерзанная юность

го района этого города — Майдана татарского. Лагерь состоял из шести прямоугольных тюремных участков, которые предназначались для размещения заключённых. На каждом имелось по 22 барака, расположенных в два ряда. Пространство, не застроенное посередине, использовалось для проверок. На пятом поле, рядом с новым крематорием, содержались женщины и дети, вывезенные из Советского Союза. Майданек, как и Освенцим, был лагерем уничтожения. В нём были построены газовые камеры. Рацион питания в лагере состоял из 0,75 литра супа из крапивы и 100 граммов хлеба из суррогата (отжимки сахарной свеклы, отруби, древесные опилки, целлюлозная мука из листьев или соломы). Через лагерь прошло 1500000 человек. Наш рабочий лагерь, когда приблизился фронт, эвакуировали в центральный. Но нас там не приняли и поместили в тюрьму гестапо, которая находилась в центре Люблина. Она уже была свободной. Я думаю, что если бы нас охраняло СС, оно такого промаха не допустило. Это создало нам сложности потом, при проверке контрразведкой. Их мучил вопрос, почему мы остались живы. После проверки меня мобилизовал полевой военкомат. Но вскоре меня отправили в центральный лагерь в Москве для более глубокой проверки. После окончания войны в конце 1945 года был демобилизован из рядов Красной Армии и вернулся в Николаев.

Истерзанная юность

в город Вознесенск. Посадили нас в вагоны по сорок человек. Весь состав был забит молодёжью. Привезли в город Перемышль и распределили кого куда. Мы попали в торговый порт города Бремен. Там создавали бригады. Наша бригада попала на шведское судно грузить руду и кокс. У меня возникла мысль бежать этим же судном. Всё было приготовлено к побегу. В сентябре к нашему бараку подъехала спецмашина. Зашёл немец-комендант и вызвал мой номер. Меня отвезли в гестапо. Там начали допрашивать. Оказалось, что я попал в гестапо не за попытку побега, а за агитацию во время выгрузки руды. Я тогда взял в руки кусок руды и сказал: «Сколько пуль сделают из этого куска руды, чтобы в наших солдат стрелять!». Во время допроса мне поломали ключицу, руку и пробили голову. Оказывается, пока я сидел в тюрьме, они узнали, что я не только агитировал, но и планировал побег. Увезли меня в концлагерь Нойнгамме и дали номер 26598, а потом был Ганновер и Берген-Бельзен. Освободили меня английские войска в конце апреля-начале мая 1945 года.

АЛЕКСАНДРОВ Петр Васильевич концлагерь Бухенвальд

1941 году я в числе других допризывников был отобран Казанковским райвоенкоматом в офицерскую школу. Мы ждали вызова, но тут началась война. Я с военкоматом и 11 призывниками эвакуировались, но переправу захватили немцы, и нас вернули домой. Потом за отказ стать полицаем меня отправили в Германию. Стал работать на шахте. Я нашёл там друга — Энса Борхарда. Он устроил меня к себе, добился, чтобы я ходил без конвоя. Я бывал у него дома, из приёмника

РОМАНЕНКО Василий Артемович концлагерь Флоссенбург

августа 1942 по июнь 1943 года я находился в Германии, в лагере села Нойгауз, р-н Зоннеберг, область Галле. Работал кочегаром на порцеляновой фабрике Сименса, откуда сбежал. Через месяц меня

25 Истерзанная юность

узнавал новости Информбюро, которые распространял письмами. Меня арестовали и привезли в Броншвайн. Начали задавать вопросы, били, но я ничего не сказал. Очнулся я уже в 21-ом штрафлагере. Броншвайн — город, в котором началась моя каторжная жизнь: допросы, пытки, штрафлагеря. Нас постоянно бросали с одного места в другое. Однажды наш состав во время трехдневной стоянки подвергся бомбардировке. Многие погибли, я был ранен в ногу. Меня подобрала охрана СС. Я старался идти, иначе бы меня пристрелили. Собрали нас в один товарный вагон и 6 марта 1945 года привезли в концлагерь Бухенвальд. Но я уже не ходил. С вагона перегрузили на повозку и отвезли в баню. Там санитары помыли нас, обработали раны и отправили в санчасть. Наутро обход. Из русских был врач по фамилии Суслов, но операцию мне делал француз. Стал я поправляться, но ходить ещё не мог. Мне было страшно и печально, когда санитары то бросали нас на произвол судьбы, то вновь возвращались. Пошёл слух, что ходячих будут эвакуировать, а нас, лежачих, газом травить. Но этого не случилось. Освободили нас американские войска 11 апреля 1945 года. Вскоре я уже начал ходить, и нас на машинах отправили на территорию, освобожденную русскими. Я прошёл пост НКВД и был призван полевым военкоматом на военную службу. Прослужил полтора года. Демобилизовался в декабре 1946 года.

Истерзанная юность

поймали жандармы в Чехословакии и отправили в гестапо г. Карлсбада, а потом в штрафной концлагерь Флоссенбург. Там я находился как политзаключённый с августа 1943 по апрель 1945 года. При эвакуации концлагеря из Флоссенбурга сбежал и двое суток прятался в кустарнике. А 23 апреля 1945 года был освобожден американскими войсками. С января 1940 года служил в Советской Армии. С 23 июня до конца сентября 1941 года участвовал в боях с немецко-фашистскими агрессорами в составе 228-й стрелковой дивизии, разведчик Юго-Западного фронта. Юго-Западный фронт, в том числе и 228-я стрелковая дивизия, попали в окружение немецких войск. При выходе попал в конотопскую тюрьму, из которой бежал в мае 1942 года. На станции Нежин, по пути к партизанам в черниговские леса, попал в облаву и был вывезен в Германию, где жил под вымышленной фамилией Артеменко Роман Васильевич.

НОВАК Василий Максимович концлагерь Маутхаузен

уроженец Винницкой области Гайсинского р-на с. Куземинцы. Родился 15 августа 1924 года. 23 июня 1941 года был эвакуирован в г. Мариуполь Донецкой области, где учился в ФЗО. 8 октября 1941 года Мариуполь был оккупирован немцами. В июне 1942 года меня вместе с другими односельчанами насильно угнали на работу в фашистскую Германию. В городе Боденбах я работал на железной дороге. Через месяц вместе с односельчанином Василием Макаровичем Калиниченко мы сбежали. Но нас задер-

27 Истерзанная юность

жали и отправили в тюрьму города Дрездена, а затем в штрафной лагерь Брикс (Чехословакия), где я отбывал наказание до января 1943 года. Затем меня обратно отправили в лагерь Боденбах на железную дорогу. Фашисты были очень жестоки по отношению к нам, работа была непосильно тяжелая, мы были истощены голодом, кормили очень плохо. Вторично я был арестован на ст. Боденбах в начале апреля 1944 года прямо на работе — выбросил из вагона ящик. В гестапо меня жестоко избили и отправили в тюрьму Дрездена, потом в штрафной лагерь Брикс, концлагерь Гросрозен и, наконец, в Маутхаузен (Австрия). При транспортировке в Маутхаузен мне удалось бежать. Но меня опять поймали и доставили в тюрьму города Сантпельтен, где жестоко избили, заковали в наручники и бросили в тюремную камеру. Там я просидел в наручниках около двух недель. Затем прибыли эсэсовцы и увезли поездом в концлагерь Маутхаузен. После жестоких пыток и издевательств меня бросили в карцер, который находился над крематорием. Затем меня перевели в 17-й блок и дали лагерный номер 75295. Назначен я был на каторжные работы в штрафную команду, которая работала в глубокой каменоломне. Мы носили камни по 186-ступенчатой лестнице смерти. В начале января 1945 года я по этапу был перевезен в концлагерь Лангензальца, где пробыл до 1 апреля. Потом всех узников перегнали пешком в концлагерь Бухенвальд. 7 апреля нас построили в большую колонну и погнали пешком на ст. Веймар, где погрузили в вагоны и отправили в концлагерь Дахау. 27 апреля 1945 года прибыли в концлагерь Дахау, а 29 апреля 1945 года были освобождёны американской армией. После освобождения ещё 6 недель я болел тифом в госпитале Дахау. Потом выдали нам справки об освобождении и отправили на родину. Я попал на восстановление Донбасса на шахту в г. Лисичанск Ворошиловградской области.

КУРЛЯК Неонила Александровна

Истерзанная юность

концлагерь Равенсбрюк

родилась в городе Николаеве 27 сентября 1926 года. В июле 1943 года была угнана в Германию на работу. Первым местом был город Нойгамер. Проработали там мы месяца два, после чего нас перевезли в Пришкинау на завод, где изготовляли снаряды и бомбы. Проработав несколько месяцев, я сбежала. Но нас поймали и возвратили на завод. Я сказала, что работать не буду, потому что не хочу убивать своих. Но мне комендант лагеря ничего на это не ответил, а через неделю пришёл конвоир, и меня забрали. Перевозили из тюрьмы в тюрьму и добрались до Берлинской. Там собрали этап и привезли в Равенсбрюк. Из Равенсбрюка я попала в трудовой лагерь г. Гамбург. Освободили нас союзные войска 9 мая. Перед приближением фронта нас вывезли в густой лес, но конвой через два-три дня сбежал, и мы остались одни. Через месяц после освобождения союзники переправили нас через Одер к нашим. Последнюю проверку проходила в Бресте. Нас пять человек направили работать в подсобное хозяйство одной из воинских частей. Мы через месяц гнали скот из Германии в Украину.

Бондарева Елена Михайловна концлагерь Равенсбрюк

29 Истерзанная юность

уроженка г. Феодосия Крымской области, русская. Осенью 1942-го, в возрасте 21 года, угнана в Германию, где за отказ от работы и за враждебное поведение была арестована и отправлена в Нюрнбергскую тюрьму. Почти два месяца находилась в одиночной камере. Два раза меня допрашивали в гестапо, но я отказывалась от работы, требовала отправки на родину. Потом меня отправили в концлагерь Равенсбрюк. Мой номер 19499. Началась лагерная жизнь: голод, холод, побои, унижение, оскорбление. Всё пришлось пережить. Часто по пути с работы, еле волоча ноги, мы пели советские песни. За это нас били, а иногда даже не давали еды. Когда из концлагеря стали брать на заводы, я обратилась в польский блок и поменяла свой маленький кусочек хлеба на соль, чтобы посыпать ею небольшие порезы на ноге. До утра переносила сильную боль. Вскоре стали пухнуть ноги, образовались нарывы. Это помогло мне не попасть на заводы и до конца находиться в концлагере Равенсбрюк. Большой радостью для нас было слушать выстрелы приближавшейся Советской Армии. Но фашисты решили нас эвакуировать под конвоем на запад. Мне удалось бежать и ждать прихода нашей армии. По дороге мы, голодные, питались сырой картошкой, которую копали руками с немецких буртов. Но и здесь по нам стреляли, и многим моим подругам не пришлось дожить до счастливых дней нашего освобождения частями Красной Армии. Всё пережитое очень тяжело описать. Кажется, до сих пор помню холод, голод и унижение.

ИВАНОВ Андрей Петрович

Истерзанная юность

концлагерь Маутхаузен

был принудительно угнан немцами в Германию на работу в г. Либау. Оттуда мы с Антоновым убежали. Но на польской границе нас поймала жандармерия и доставила в гестапо. После пыток и побоев посадили в тюрьму в г. Вальтенбург. Сидели в одиночке. Нас осудили на пожизненное заключение и направили в концлагерь Гросс-Розен. Там мы выполняли разные работы, перебрасывали землю. Не зная немецкого языка, мы должны были выполнять немецкие команды. За неправильное исполнение жестоко избивали. Крематорий работал круглосуточно, не успевали сжигать трупы заключённых, которые лежали штабелями. После карантина меня в числе 150 человек отправили на строительство военного городка в Трескау. Там мы находились в сырых помещениях 3-4 месяца. Из нашей команды осталось в живых шесть человек. Особенно уничтожением узников занимался немец Эмель, лагерь-эйстер, заключённый из бандитов. Впоследствии, не выдержав издевательств, заключённые лагеря ночью его убили. На празднование нового 1944 года комендант команды СС заставил нас петь религиозные гимны, которых мы не знали. За неисполнение команды — били. Мы начали петь «Если завтра война, с нами Сталин родной, Ворошилов герой...» и т.д. Услышав слово «Сталин», комендант остановил нас и каждого стал по очереди избивать до полусмерти.

Потом нас направили в концлагерь Маутхаузен, где мы работали в каменоломне и карьерах. Там была знаменитая стена парашютистов, откуда сбрасывали заключённых только для того, чтобы капо и его приближённые могли овладеть кусочком хлеба убитого. При перенасыщении лагеря эсэсовцы устраивали баню. Раздевали догола и гнали по морозу в следующий барак, в котором обливали из шланга ледяной водой. Кто сопротивлялся — убивали на месте. На обратном пути вся дорога была усеяна трупами. При возвращении с работы в барак каждый заключённый тащил труп, кому не хватало трупа - заставляли нести в барак большой камень, чтобы утром нести его обратно на работу. Из Маутхаузена были направлены в команды Гузен-1 и Гузен-2, которые работали на заводе Мессершмита. За малейший вред работе жестоко избивали. Мы выжили в этом аду только благодаря сплочённости.

концлагерь Освенцим

, бывшая узница концлагеря Аушвиц-Беркенау, родилась 26 июля 1927 года. 7 октября 1943 года насильно угнана в Германию, а 27 февраля 1944-го была вывезена в концлагерь Аушвиц-Беркенау за саботаж. Когда меня привезли в карантинный блок, было очень холодно. Рядом был медблок, возле которого лежала гора мёртвых. Я подумала, что это дрова, и спросила соседку по нарам, почему не топят. Она мне ответила, что нечем. А то, что я приняла за дрова, — были трупы. Я была в ужасе и стала плакать. На

Истерзанная юность

БАРАНОВСКАЯ Анна Демьяновна

Истерзанная юность

карантине нас поднимали в 4 часа утра на проверки, у них это называлось «апель». Нас держали до 8-9 утра на холоде, плохо одетых. Во время проверки отбирали слабых, больных и отправляли в крематорий. Ведь это был лагерь смерти. После карантина нас перевели в рабочий лагерь Аушвиц, где так же поднимали в 4 часа утра и по три часа держали на дворе. Вечером то же самое. Работали мы на осушке болотных земель, копали глубокие рвы. Одеты были очень плохо, на ногах колодки. Кормили нас тоже отвратительно: двести граммов опилочного хлеба на день и литр воды, в которой плавало немножко брюквы. В рабочем лагере я находилась в штрафном блоке. На спине носила красный с белым круг — это означало, что здесь я должна пробыть до самой смерти. Ещё нас посылали рассыпать на полях золу из крематория. Это было ужасно — видеть в пепле людские зубы... Однажды я немножко остановилась отдышаться, за что получила 25 розг. Конечно, все, что пережила, невозможно описать. Хочется плакать, когда вспоминаешь эти ужасы, сердце не выдерживает. Даже не верится, что после этого всего осталась жива. Рядом с нашим блоком была выкопана глубокая яма. Ночью здесь жгли людей, так как крематорий не успевал. Слышались крики. Это был самый настоящий ад. Когда наши войска подошли к Польше, то многих из нас вывезли в концлагерь Равенсбрюк. Я попала в филиал Равенсбрюка — Эберсвальд, где нас учили работе электросварщика. Были мы там один месяц. В баке для отходов я взяла немного картофельных очисток и за это получила 25 розг. 3 мая 1945 года нас освободила Красная Армия.

СУХАНОВА Валентина Кирилловна концлагерь Освенцим

33 Истерзанная юность

очью 12 сентября 1943 года ко двору нашего дома подъехала подвода с полицаями, и меня вместе с другими односельчанами, забрали и отвезли на сборный пункт Николаева для отправки в Германию. 14 сентября нас посадили в поезд и отвезли на принудительные работы. Я готовилась к побегу, хотя на Украине из товарных вагонов, в каждом из которых находилось примерно 50 человек, сбежать было невозможно. И только в Польше, вблизи реки Висла, я ещё с двумя девочками, Верой и Надей, убежали в лес. Ночью польский подросток на лодке нас переправил через реку. Там опять лесом дошли до города Жешув, где днём у мирных жителей поляков просили еду, а ночью прятались в лесу и продолжали путь на восток – домой. В городе Жешуве мы попали под облаву. Немцы посадили нас в тюрьму, потом направили в концлагерь Аушвиц. Я работала на земляных работах. Голодная, ободранная и замученная изнурительным трудом, постоянно саботировала, за что надзиратели избивали до полусмерти. При приближении советских войск узников концлагеря перегоняли в тыл Германии. Так я попала сначала в концлагерь Равенсбрюк, а потом Нойштат. Здесь мы работали на авиационном заводе. В мои обязанности входило протирать от грязи и пыли листы железа. Я их в конвейер отправляла грязные, не протёртые. В меру своих возможностей старалась вредить фашистам, за

Истерзанная юность

что неоднократно была избита. Освободили нас 2 мая 1945 года. Железные дороги были разрушены, и мы ещё долго оставались в лагере. Идти было некуда. Мы ходили по городу и просили еду.

КРАВЧЕНКО Дмитрий Дмитриевич концлагеря Дахау, Бухенвальд

родился в 1926 году. Место рождения — село Новоегоровка Баштанского района Николаевской области. Проживал в городе Николаеве. 23 августа 1943 года меня под вооружённой охраной угнали в Германию, где я работал на шахте по добыче марганцевой руды. Жил в бараке недалеко от Франкфуртана-Майне. В конце 1944-го за антифашистскую пропаганду и саботаж был арестован гестапо и отправлен в тюрьму города Грос-Линден, где просидел 14 дней. Потом был передан криминальной полиции, и меня отправили в концлагерь Дахау, затем — Бухенвальд. Потом попал в город Гальберштадт, где работал на авиазаводе подручным. После очередного саботажа в составе штрафников из 15 человек меня отправили в катакомбы, где строился завод по изготовлению ФАУ-1, ФАУ-2. В начале 1945 года нам объявили, что все, кто останется в блоке, погибнут, а кто пойдёт этапом — выживет. И нас погнали по направлению к городу Витенберг. По дороге я сбежал и пробрался на восток, где был освобождён Красной Армией.

Нас машинами отправили в тыл, где я прошёл курс молодого бойца и был направлен на фронт. С боями дошёл до города Праги, где и встретил 9 мая победу.

ГОМЕНЮК Иван Яковлевич концлагеря Бухенвальд, Освенцим, Заксенхаузен

35 Истерзанная юность

апреле 1943 года, когда мне было 15 лет, я был насильно угнан фашистами в Германию. По пути мы с тремя товарищами решили сбежать к партизанам. Это случилось на пересыльном пункте в г. Шаков (Польша). Но уже на третьи сутки нас поймали эсэсовцы и отправили в тюрьму города Катовицы. Потом — концлагерь Аушвиц. По прибытии мне выкололи на левой руке порядковый номер 157849. Поместили во второй блок. Первый блок был экспериментальным. Там врачи-палачи проводили на таких детях, как я, всевозможные эксперименты. Мы очень боялись этого блока, так как оттуда никто не возвращался живым. В лагере круглосуточно горели крематории, в которых сжигались узники всех национальностей. Гарь от жжёного человеческого тела действовала удушающе. Кормили нас баландой из шпината и брюквы. В сутки давали 150 граммов хлеба, выпеченного из отрубей и опилок, чай с сахарином. В общем, от этих харчей мы

Истерзанная юность

очень скоро превратились в мумии — кости, обтянутые кожей. На очень тяжёлую работу гоняли каждый день: то камни таскать, то кирпичи. И чуть что не так — били безбожно по чём попало, ногами и специальными бычьими плётками, при ударе которых лопалась кожа даже через одежду. Не считал я ни чисел, ни дней. Была лишь одна мечта — выжить сегодня. В июне 1944 года часть узников, в том числе и меня, отправили в концлагерь Бухенвальд. Узники Бухенвальда встретили нас очень хорошо, оторвали от себя по крошке хлеба и по чуть-чуть баланды и выдали нам двойную порцию, чему мы были очень рады. В Бухенвальде мой номер был 63488. Через месяц попал в концлагерь Заксенхаузен. Там также заставляли тяжело работать. Во второй половине апреля 1945 года нас начали эвакуировать. Гнали пешком, голодных, усталых. Вышедшего из строя срезала автоматная очередь. Дорога слева и справа была устелена трупами. 22 апреля 1945 года мы были освобождены Советской Армией. При освобождении мы целовали руки, ноги воинам-освободителям и плакали от радости.

КУРЬЕРОВ Виктор Иванович концлагерь Бухенвальд

1942 году меня привезли в Германию. Отобрали группу (40 человек) и отвезли в местечко Либертквольнвиц на фабрику «Кольмингетрибебих». Работали на станках в две смены. Я не желал работать. Но одного за брак посадили в подвал. Он не советовал никому попадать туда. В начале осени я с товарищем удрал. Но немцы нас поймали и отвели в тюрьму. Сидел

МАРКОВА Владлена Николаевна концлагерь Равенсбрюк

июля 1942 года при оккупации немецкими войсками г. Николаева я была насильственно вывезена в Германию. В августе-сентябре работала на пивоваренной фабрике в г. Кенигсберг. За плохую работу, бесконечные слёзы и просьбы вернуть меня домой была отправлена в прислуги семьи профессора Аугуста Хонцлайна в г. Карлсруэ. Проработала там всего месяц. По-

37 Истерзанная юность

в одиночке. Потом нас отвезли в Лейпцигский лагерь. Там была охрана. Водили на работу группами, оттуда брали хозяева к себе на работу. Вечером вызвали нас, 36 человек, и приказали приготовиться. Каждому выдали два кусочка хлеба с маслом, отвезли на станцию. Посадили в купейные вагоны и автомашины. Среди нас был Володя Холопцев, который знал немецкий. Он сказал, что везут в Бухенвальд. Я фамилию не менял. Нас помыли в бане, дали номер 4274 и красный треугольник, отвели в бараки. Дали мактель и шуги деревянные. Принесли весы. Я весил 45 кг, а в армии было 80 кг. В 1943 году, летом, нас отправили в город Магдебург на Юнкерс- фабрику. Работал на расточном станке. Кто хорошо работал, давали сигареты. Вскоре я поломал станок. Угрожали повесить. В 1944 году меня привезли под Гамбург. Огромное здание, где собирали самолёты. Колючая проволока под напряжением. Особенно усердствовал один фольксдойч. Бил всех. Мне тоже доставалось. Номер у меня там уже был 7343. Освободили нас американцы. Потом служил в армии. Демобилизовался в 1946 году. После пережитого очень много болел.

Истерзанная юность

вторилось то же самое. За отказ выполнять распоряжения, бесконечные слёзы и просьбы вернуть меня домой хозяйка отвела в гестапо, где меня арестовали и отправили в тюрьму г. Карлсруэ. Проехав этапом через несколько тюрем, в том числе и берлинскую, 19 декабря 1942 года я была перевезена в концлагерь Равенсбрюк, лагерный номер — 15706. В лагере сперва работала в филиале фирмы Сименса, который находился за стенами бараков. Работала на перемотке и пайке повреждённых тонких проводов. Попалась, когда вместо того чтобы паять повреждённые провода, я резала их лезвиями, а потом выбрасывала в ящик с отходами. Мастерица немка увидела, подняла шум, позвала надзирательницу, и та отыг ралась на мне вовсю. Всю в синяках и крови меня привели в лагерь и посадили в бункер. Из карцера была переведена в штрафной барак, где находилась 6 месяцев. Там избивали за малейшую провинность, заставляли работать на самых тяжёлых работах. Однажды, при выгрузке брикетов торфа с баржи, я отказалась работать, объясняя это тем, что заболела и плохо себя чувствую. Надзирательница не поверила и начала меня бить. Когда я упала, она продолжала бить меня ногами. По дороге в лагерь она сломала большую ветку с молодого дерева и долго издевалась надо мной. После штрафбарака меня направили в песчаный карьер на погрузку и выгрузку песка. Песок возили вагонетками, а рельсы переносились вручную. Однажды надзирательница меня сильно ударила по спине и по голове. Я упала, впереди идущие узницы не удержали рельсы, и мне сильно повредило левую ногу. Долго лежала в боль-

нице, где на мне проводили опыты, воздействуя разными лекарствами. Рана то заживала, то снова открывалась. Но ноге остался большой шрам. В 1944 году была перевезена в филиал лагеря Равенсбрюк, который находился на территории фабрики в г.Ораниенбург, лагерный номер – 3024. Меня направили в прачечную стирать бельё надзирателей. За плохую стирку сильно избивали. В марте 1945 года, после сильной бомбёжки фабрики, всех, кто остался жив, собрали и перевезли в мужской лагерь Заксенхаузен. Два барака с женщинами были огорожены и охранялись лагерными полицаями. Потом нас освободили войска Красной Армии.

ГОЛОСНОЙ Андрей Лукич

течественная война принесла много горя. Уже в августе 1943 года юношей и девушек города Николаева, родившихся в 1926 году, начали угонять в немецкое рабство. Немцы развесили листовки — если ваш сын или дочь не явятся на сборный пункт, то семью расстреляют. Мой дядя служил в полиции, и сам отвёл меня на сборный пункт. Мне тогда было 16 лет. Первый раз открыли вагоны уже в Германии, где начали раздавать суп из какой-то крупы. Нас удивило, что в супе плавает картофель нечищеный,

Истерзанная юность

концлагерь Дахау

Истерзанная юность

как в свином пойле. Затем не открывали вагоны аж до города Вупперталя. Наш лагерь за колючей проволокой работал на очистке города от бомбёжки. Американская авиация сравняла город с землёй. Через два месяца мы с Мишей Драгомировым совершили побег. Считали, что доехали до Польши. Когда же спросили у французов, где мы, они ответили, что дальше уже Италия. Ночью зашли в будку стрелочника, взяли длинные гаечные ключи и стали откручивать стыки на рельсах. Нас схватили жандармы и отвезли в какой-то карцер. В городе Клагенфурте – южная точка Австрии - нас держали два месяца и десять дней в тюрьме, где вши уже «ходили» по нам пешком. 29 февраля из распределительной тюрьмы в городе Вене мы отправились в концлагерь Дахау. Здесь я стал не человеком, а номером 64707. Возили на работу в город Мюнхен. Если в строю идешь не в ногу, то сторожа сейчас же бьют резиновой палкой. Среди нас было семь евреев и пять цыган. После бани мы их больше уже не видели. Когда сидели в тюрьме, в камеру кинули избитых русских солдат из лагеря Грац. Руки у них не работали и были сильно опухшие. Было видно, что их пытали. На запястьях были видны глубокие вмятины, их подвешивали к потолку верёвками. Однажды взяли меня пилить дрова для охранника. Он после работы дал мне тарелку супа и пачку сигарет. Это в камере было целое состояние. Я сказал об этом капитану. Он сказал, чтобы я молчал, иначе ночью убьют. Два дня назад к нам в камеру бросили трёх итальянцев, которые покинули свою часть. Капитан подозвал одного и даёт ему три сигареты. Итальянцы хотели все три свои дневные пайки за это отдать. Но капитан сказал: «Откажемся, ребята, пусть помнят русское благородство». Он показал, что это я принёс. Меня зауважали. Дахау был политическим концлагерем, и ни о какой дружбе в этих экстремальных условиях думать не приходилось. В лагере был паёк — двести граммов чёрного с сосновой корой хлеба. Мне же за работу давали ещё 250 граммов хлеба и 50 граммов маргарина. Я все это вез

в лагерь и делил на пять человек. Эти четверо умерли от истощения, потому что меняли пайку на полсигареты. Я не курил, записался слесарем, и летом 1944 года меня перевели на транспорт в концлагерь Маутхаузен. В первый же день блоковой дал палкой по голове, и я очнулся уже в ревире. Потом били уже каждый день. Если кто-то в Маутхаузене, с его 186-ю ступеньками под углом 45 градусов в каменном карьере, выживал, то это был просто баловень судьбы. И жаль, что до сегодняшнего дня недооценены человечеством эти жертвы — 27 миллионов погибших и сожжённых в печах крематориев.

ПАНФИЛОВА Вера Евгеньевна концлагерь Равенсбрюк одилась я в городе Кисловодске Ставропольского края 26 ноября 1926 года. Когда мне было 6 лет, семья переехала в город Ростов-на-Дону, откуда я была угнана в Германию 8 октября 1942 года. Нас привезли в товарных вагонах в Мюнхен, меня определили домработницей в семью аптекаря фон Райхерта. Я часто плакала, и меня вернули на биржу. В феврале 1943 года за отказ от работы меня отправили в тюрьму Дахау, затем в концлагерь Равенсбрюк. Обрили, выдали полосатую форму, красный винкель с буквой «Р» и номер 17989. На карантине находились не очень долго. Помню барак, кажется, номер 26, состоял из двух спален, с одной стороны и с другой, а посередине столы для еды. У входа — туалет. Первые дни я отказывалась есть, так как суп состоял из молотой на овощерубке брюквы и воды. Утром и вечером нам

Истерзанная юность

выдавали по кусочку хлеба с опилками, иногда маргарин и чай из моркови. Помню, как однажды ночью шла в туалет, и меня в темноте что-то толкнуло. Наутро выяснилось, что это повесилась женщина, жена советского офицера, у которой отобрали двоих детей. Из Равенсбрюка нас, несколько человек, отправили в филиал Грюнеберг — это небольшой лагерь из четырёх бараков. Столовая была отдельно. Я находилась в крайнем бараке, кровати были двух ярусов. Я спала внизу. Блоковой была молодая девушка из Новочеркасска Тамара Маркова. Однажды, защищаясь от овчарок, мне пришлось накинуть свое одеяло на собаку, а самой, перепуганной, прийти к блоковой и рассказать о том, что случилось. Она дала мне другое одеяло, и я быстро застелила постель. Нас из всех блоков выстроили на апель, где мы простояли 5 часов. Проверив все постели, овзерки ушли ни с чем. Так я осталась жива. Голодали страшно, постепенно высыхали. Иногда мы дежурили на кухне, чистили овощи и были счастливы, когда удавалось украсть картофельных очистков. Мы их обдавали кипятком и блаженствовали от этой пищи. Нам картошку не давали, а готовили её для работников лагеря. Котлы стояли во дворе. Однажды у этого котла на своей косынке повесилась девушка. До сих пор вспоминаю её - не выдержала, бедная, мук. Нас водили работать на военный завод. Названия завода я не знаю, нам этого не говорили. Наша группа из 9-10 человек работала в отдельном цеху, огороженном металлической сеткой. Цех состоял из двух половинок, в одной находились ванны, в которых мы промывали патроны, а в другой части была раздевалка и душевая. Сначала мы заходили в раздевалку, затем заходили туда, где ванны, а после работы опять в раздевалку и душ, чтобы смыть с себя отраву. Вокруг цеха ходила надсмотрщица — чешка с красивыми чёрными волосами, голубыми глазами. Мы её очень любили, потому что она была доброй и жалела нас. К сожалению, мы не смогли

узнать её имя. Мы были детьми и написали ей однажды в записке, что любим её. Напротив был большой цех, из окна которого за нами наблюдал мастер. Он увидал, как мы передали записку, и доложил об этом оберовзерке. Нас всех избили плётками, а эту девушку мы больше не видели. Так мы и жили в ожидании конца войны. Ходили слухи, что под землёй находится военный завод и его должны взорвать. Мы очень волновались. Однажды нас построили и повели в сопровождении овчарок и овзерок из лагеря, мы решили, что нас ведут в Равенсбрюк. Мы шли не останавливаясь весь день, без еды, очень устали. Под вечер обнаружили, что охраны нет, и начали разбегаться. Наша группа из одиннадцати человек забежала в лесок, но там ходили немецкие солдаты. Потом мы спрятались в окопы, где уже были люди. Утром 10 мая 1945 года мы увидели город и белые флаги. Наши солдаты, когда видели нас, начинали плакать, а у нас не было сил даже на слёзы.

концлагерь Освенцим

17 лет я была угнана в Германию на работу, попала на военный завод. Мы, четверо девочек, решили бежать. Из Германии многие бежали и попадали в тюрьму, а потом в концлагерь. В конце октября 1943 года мы тоже попали в концлагерь Освенцим (Аушвиц) под Краковом. В карантинном бараке «А» жило около тысячи человек. Я была на третьей койке. Утром и вечером — перекличка-апель, стояли два часа. Вечером так же. Весь день находились на холоде, нас поливал дождь, снег. Утром на завтрак кружка кипятка, в

Истерзанная юность

ГАЙВОРОНСКАЯ Надежда Дмитриевна

Истерзанная юность

обед — суп с древесной мукой и брюквой. Ночью холодно, но одетыми спать не разрешали. Однажды, стоя во время апеля, я подняла воротник жакета и подвязала платком под шею, за это меня избила блоковая, да так, что и нос и зубы повредила, пошла кровь. Я не знала, за что меня так, потому что по-польски не понимала. И решила покончить с собой (многие так делали): утром, когда будет построение, я пойду на проволоку, и меня убьёт током. Я долго плакала, закрывшись одеялом, и утешала себя тем, что завтра будет конец. И приснился мне сон: с востока летит Господь, протягивает ко мне руки. Из его рук тепло исходит, и этим теплом он меня согревает. Я очень обрадовалась и тоже протянула ему свои руки и сказала: «Господи, забери меня!». Я посмотрела в его глаза и увидела сожаление, доброту и любовь. Он ответил: «Я пришёл не забрать, а сказать — не делай то, что задумала, ты должна жить». Я возразила, что жить здесь не смогу, а он мне сказал: «Сможешь. Я тебе помогу. Скоро война кончится, и ты вернёшься домой. Скажи людям, что я вижу всех». После карантина нас перевели в лагерь «Б» на работу. Там нары были на четверых человек. Мы, четыре девочки, решили спать на нижней полке, потому что там теплее. Но когда мы переночевали, то поняли, что ошиблись. С верхних нар сыпалась перетёртая солома со вшами, но мы натягивали на себя одеяло, которое тоже было набито вшами. На ногах были деревянные ботинки, и я натёрла ногу на пятке, в рану попали вши. Перевязок никому не делали, утром и вечером – апель. Был декабрь 1943 года, нас гоняли строем, да ещё под музыку, на работу в карьер, на стройку дорог и т.д. Когда я лопатой бросала землю, мне стало плохо. Едва держалась на ногах, у меня был сильный жар. Знала: если упаду, меня пристрелят. Кто-то поддержал меня, и я пришла вместе со всеми в лагерь. В лагере была больница, но там никого не лечили. Во время апеля я упала и потеряла сознание. Очнулась в больнице, возле меня стояла капо, старшая надзирательница. Приказала показать

45 Истерзанная юность

язык и определила, что у меня тиф. Отправили меня в тифозный барак. Я вся чесалась, тело было усыпано мелкими ранками. Положили меня на нижнюю койку, и я погрузилась в мрак болезни, две недели была без сознания, только временами приходила в себя, и каждый раз видела кого-нибудь из женщин. Они постоянно менялись, так как умирали, и их уносили. Еда — как во всем лагере, но больные не едят, а просят пить. Пить давали два раза в сутки, утром и вечером. Через две недели я пришла в себя, подняла руку и страшно испугалась, рука не моя - скелет, подняла ногу – то же самое, но на месте раны был шрам. Выписали в лагерь. Дали нам, голым, по одеялу, деревянные колодки на ноги и повели в баню. Надзирательница шла впереди, я отставала, очень ослабла. Был январь, гололёд, я не удержалась и упала, одеяло сдуло ветром. Голая, я провалилась в лужу, увидела дым крематория и подумала – завтра меня тоже сожгут. Мимо шли две девочки в полосатой одежде, я хотела крикнуть, чтобы они подняли меня, но не могла. Одна из них сказала: «Смотри-смотри, девочка умирает», и они пошли дальше. За ними проходила еврейка, она подошла ко мне, подняла, поставила под стенку, накрыла одеялом, поднесла колодки, надела на ноги и ушла. Я собрала все силы и пошла в баню, но в дверях упала, за это надзирательница меня побила. Когда я села на скамейку, у меня изо рта пошла кровь. Когда из больницы в крематорий отбирали несовершеннолетних, то и я попала туда. Меня швырнули на трупы, которые везли сжигать, но капо заступилась, и меня оставили. Меня послали в команду еврейских женщин, которая плела верёвки. Однажды в этот огромный барак зашёл гестаповец — здоровый, в высоком чине. Он спросил, есть ли здесь русские, ему указали на меня, он пальцем подозвал меня и спросил, как дела, я ему ответила, что хорошо. Он посмотрел на меня и спросил: «Откуда?». Я сказала: «Моя Москау, а них тайне», и посмотрела на плетёную нагайку, которую он держал в руке. Съёжившись, приготовилась к удару, хотя кости мои едва дер-

Истерзанная юность

жались в шкуре. Он сильно побагровел, рука вздрогнула, но удар не последовал. В феврале 1944 года я снова попала в ревир, уже с простудой. Никого там не лечили, даже делали опыты. Пришёл гестаповец-врач и сказал, чтобы меня поставили на дворе и облили ведром воды. Очнулась я ночью, возле меня стояла надзирательница и мерила температуру. Я взяла градусник и посмотрела – 41,2. Наутро мне стало легче, температуры не было. Я встала и пошла на другую сторону барака к больной девочке. Тот же гестаповец пришел и спросил у надзирательницы, не умерла ли я. Она ответила, что нет. Он посмотрел на меня и сказал: «Выгнать вон! Её ничто не возьмёт». К весне фронт подходил к Польше, нас стали увозить в Германию. Оказалась я в бараке, который готовили к эвакуации. Из нашего барака взяли 25 человек для работы в бане, и я попала в их число. Там мы сортировали одежду, а на улице стояла машина, которая проводила дезинфекцию. У нас комендантом был поляк, он разрешил нам поменять платья, снять с себя тонкое и надеть тёплое. Я стояла у окна и передавала уже упакованную одежду в дезкамеру. Своё шёлковое платье заменила байковым и положила под мешки. С нами был солдат, который охранял нас. Он нашёл моё платье и спросил: «Чьё»? Я сказала, что моё, он меня ударил. Когда упала, стал бить ногами, выбил зуб, перебил перепонку уха. Я лежала окровавленная. Зашёл комендант и спросил его, за что меня так. Тот ответил, что я украла одежду. Тогда комендант-поляк объяснил, что это не так. Солдат сказал: пусть она извинится передо мной. Меня подняли окровавленную, избитую, а я ещё должна извиниться! Я ответила, что русские перед немцами не извиняются. Тогда солдат снял с плеча винтовку и хотел меня застрелить. Но комендант сказал: пусть работает до утра, сейчас ночь, заменить её некем. Немец пообещал, что утром сам меня расстреляет. Утром я ждала, когда меня уведут. Зашёл комендант и сказал, что я родилась под счастливой звездой, потому что под

утро солдат уснул во время проверки постов. Начальница караула застала его спящим, забрала винтовку и увела на гауптвахту. Так Господь меня уберёг и дал самое дорогое – надежду. Слава Господу!

БЫКОВА Валентина Петровна концлагерь Равенсбрюк

47 Истерзанная юность

дни немецкой оккупации я жила в г. Николаеве. Летом 1943 года была угнана в Германию. Работала на цементно-бетонной фабрике города Вальденбург. Работа была непосильная, условия тяжёлые, мастер бил. Мы стали сопротивляться, бунтовать. И вот меня и ещё одну девочку Люсю, тоже из Николаева, как зачинщиков отправили в штрафной лагерь г. Бреслау. Там какой-то срок мы поработали, и повезли нас по тюрьмам. В результате оказалась в концентрационном лагере Равенсбрюк, где лишилась имени. Взамен дали полосатое платье, деревянные колодки и присвоили номер. Через месяц увезли в концлагерь города Барт. В конце апреля 1945 года всех, кто ещё мог кое-как идти, выгнали из лагеря и повели по дорогам Германии. Ходили слухи, что нас хотят утопить. Несколько дней раньше по этой же дороге прогнали мужской лагерь. По обочинам, в кюветах, валялись мёртвые парни. Кто не мог идти — пристреливали. 2 мая 1945 года была освобождена советскими войсками. Первое время сильно болела, потом работала на демонтаже завода в Ноенбранденбурге. В октябре возвратилась домой. А подруга моя Люся умерла после тяжких побоев еще в январе.

СТАСЮК Мария Максимовна Истерзанная юность

концлагерь Равенсбрюк

родилась в 1926 году. В августе 1942 года была насильно вывезена фашистами в Германию на принудительные работы. Привезли нас в Берлин и посадили в лагерь Каров. Послали работать на станцию Керли-цабанов грузчиками. На второй день мы разбили ящик, думали, что там еда, но там было оружие. Я отказалась грузить оружие и убежала в другой лагерь. Нашла там наших ребят. У них скрывалась. Нас собралось 15 человек, прятались в лесу возле Магдебурга. Ночью у бауэров воровали яблоки, помидоры, днём планировали, кто куда едет за добычей. Когда приехала в свой лагерь, появилось гестапо. Меня два раза ударили по лицу. Я облилась кровью. На меня надели наручники и повёли в тюрьму Александер-плац, где меня допрашивали, избивали. Там я встретила свою односельчанку Фарионову Екатерину. Мы долго сидели в тюрьме, потом нас перевезли в лагерь Равенсбрюк. Жили в 20-ом блоке, я совершила побег, но успела дойти только до Магдебурга. Оставшиеся в лагере люди стояли на перекличке, пока меня не нашли. Вновь зверски избили. В лагере мы носили полосатые платья из колючего сукна. Номер мой был 77752, винкель красный треугольный, на нём буква Р. В 1945 году нас освободили. Я была очень слаба, меня забрали на лечение в воинскую часть в г.Шверин. Потом перевезли в Кривец, там подкрепили и отправили домой. В ноябре 1945 года я уже была в своём родном доме.

ГОНЧАРЕНКО Николай Трофимович концлагерь Флоссенбург

ГАПИШКО Тамара Антоновна концлагерь Равенсбрюк

одилась я в Николаеве в 1927 году. В сентябре 1943 года была угнана в Германию, город Альтенбург. Там я работала на военном заводе. Поработав всего месяц, была оштрафована за поломку станка. Меня предупредили, что если еще раз такое повторится, то

49 Истерзанная юность

мая 1942 года меня насильно увезли в Германию. Работал в городе Эссен на заводе Круппа «Фарцойгверкштадт». Жил в лагере Вайткамп за 15 минут ходьбы от завода. Когда через несколько месяцев лагерь разбомбили, нас погнали на стадион, где поселили в парусиновых палатках. Там накормили и опять погнали на работу. Когда разбомбили завод Круппа, нас отправили работать на шахту. Я попал в помощники крепильщика, работал на глубине 900 метров. Там мне оторвало большой палец на правой руке. Подлечившись, я попал в тюрьму города Дортмунд, а оттуда в концлагерь Бухенвальд. Потом был Флоссенбург и Дахау. 29 апреля нас освободили американцы. После проверки НКВД 26 сентября 1945 года меня отправили домой, в Житомирскую область.

Истерзанная юность

отправят в тюрьму. Еще через два месяца я с двумя девочками сбежала. Но нас поймали и отправили в тюрьму. Сначала в Лейпциг, потом в Гера, Веймар и, наконец, в концлагерь Равенсбрюк. Там мы работали до 27 апреля 1945 года. 30 апреля нас погнали колонной по этапу. Когда проходили дорогу, я отошла в сторону и спряталась в яме. Утром вышла из своего убежища и встретила наших бойцов. Это было 1 мая 1945 года.

СЛЮСАРЕНКО Вера Григорьевна концлагерь Освенцим

бывшая узница концлагеря Освенцим. Родилась 24 июля 1926 года. 18 сентября 1943 года была угнана в Германию на принудительные работы из города Николаева. Через несколько дней сбежала, но вскоре была арестована. Меня отправили в тюрьму Тарпов, затем в Краковскую. А 2 октября посадили в Освенцим (Аушвиц), где заставляли выполнять каторжные земляные работы. 18 января 1945 года была этапирована в концлагерь Берген-Бельзен. 15 апреля нас освободили союзные войска, но домой попала только через девять месяцев. Пришлось пройти через фильтрацию, поработать на уборке урожая. Будучи в лагерях, пережила все муки ада. Была свидетелем всех злодеяний и зверств фашизма. Только в Освенциме было уничтожено и замучено 4 миллиона людей разных национальностей. Нас беспощадно избивали и убивали, морили голодом. Изнуренные голодом и непосильной работой, мы были похожи на живые трупы. У нас не было ни имен, ни фамилий. Только номер. «Лечиться» возили только в крематорий. Нас сжигали и в специаль-

но приготовленной яме живьем. Смертников собаки загоняли в пылающую яму. Душераздирающий крик, вопли, автоматные очереди. Казалось, что это страшный сон, но это была жестокая действительность. Не дай Бог, чтобы это случилось снова. Хочется, чтобы наши дети и внуки не узнали ужасов войны, а жили под голубым мирным небом. Пусть будет мир и дружба на всей планете.

МИРОШНИЧЕНКО П. концлагерь Освенцим

51 Истерзанная юность

трашным бедствием для советского народа был насильственный угон на фашистскую каторгу в Германию. Для сотен тысяч советских граждан фашистские рабовладельцы создали неимоверно тяжелые условия. Людей загнали в концентрационные лагеря, огражденные колючей проволокой. Их водили на работы под конвоем СС и своры собак. Они были лишены имени. У каждого был лишь номер. Их удел - издевательства, непосильный труд, смерть. Я бывший узник центрального лагеря смерти Освенцима-Биркенау. Хочу коротко рассказать о тех ужасах и страданиях, которые мне пришлось перенести. Этот лагерь называли фабрикой смерти. Я видел ужасы, зверства, издевательство над узниками, особенно над евреями. Из 13 тысячи военнопленных, привезенных в Освенцим, осталось только 450 человек. Остальные были сожжены заживо в печах крематория. Здесь работало круглосуточно 5 печей. В сутки сжигали от 4 до 6 тысяч человек. Каждое утро снимали трупы с колючей проволоки, которой был огражден лагерь. Проволока была под током, и те, кто не выносил страданий, сводили счеты с жизнью таким образом. Если кто-то убегал, то остальные военнопленные стояли под дождем и снегом до тех пор, пока беглеца не найдут.

Истерзанная юность

По прибытию в лагерь военнопленным отрезали волосы, на левой руке выкалывали номер, выдавали колодки на ноги и полосатую одежду. Всех слабых сразу отправляли в крематорий. По возвращении в лагерь, под музыку оркестра мы несли на плечах трупы. Комендант лагеря собственноручно убивал по несколько человек в день. А сколько было уничтожено детей! Когда отбирали смертников для крематория среди детей, то устанавливали планку на высоте 120 сантиметров. Всех детей, которые проходили под этой планкой, отправляли в крематорий. Зная это, дети вытягивались как могли, поднимали головы, чтобы остаться в живых. Мне было тогда 16 лет. Я весил 23 килограмма. В 1944 году нас переправили в концлагерь Заксенгаузен. В конце апреля 1945 года нас, измученных, больных и обессилевших, гнали к Балтийскому морю. Весь путь был усеян трупами. Но нас освободила Советская Армия. Сейчас мне кажется, что это был сон. В голове не укладывается, что на земле есть люди, способные творить такие чудовищные издевательства. Преступления фашистских варваров не могут быть забыты и прощены. Об этом должно знать и помнить современное поколение.

КОТИК Неонила Константиновна концлагерь Освенцим

ак и все юноши и девушки 1926 года рождения, я была угнана насильно в Германию. Попала в польский лагерь. Работала на металлургическом заводе по 15-17 часов в сутки. Однажды стала свидетелем того, как надзиратель толкнул не понравившегося ему узника и тот упал в раскаленный металл.

53 Истерзанная юность

За попытку отправить домой письмо была арестована и попала в тюрьму. Потом привезли в Освенцим. Переодели в полосатую одежду, дали номер 36015, который нужно было без запинки произносить на русском и немецком языках. Спали на нарах, была такая теснота, что лежать можно было только на одном боку. В 3-4 часа утра врывалась надзирательница с овчаркой и била всех подряд резиновой палкой. Узниц выгоняли на плац, где они до рассвета стояли с поднятыми руками. Позднее перевели в Аушвиц. Здесь было еще страшнее. День и ночь дымили крематории. Обреченных вели в так называемую «баню». Мне довелось побывать здесь. Все приспособлено под баню. Даже лежит мыло и полотенце. Но вместо воды включают газ. Через 15 минут уже все мертвы. Экономные немцы выдергивали у узников золотые коронки, отрезали волосы, а трупы сжигали. На работу водили под охраной с собаками: рубили лес, корчевали пни, высушивали болота. Каждый день кто-то не возвращался с работы живым. Убивали за невыполнение нормы, за то, что пытались напиться воды с лужи, что отставали от строя. Но самое страшное было пройти через лагерные ворота. Нужно было четко чеканить шаг, попадая в такт музыки. Если сбился с ритма и упал — смерть. Когда расстрелянный падал, нужно было быстро сомкнуть ряды, перестроиться и продолжить путь. Территория возле ворот была постоянно усеяна трупами. Нередко узников угощали обедом, сваренным из гнилых тряпок, кусков расчесок, мыла и другой дряни. За тем, чтобы съедали такой «суп», следили особо. Если заметят, что кто-то выловит кусок тряпки, будут бить до тех пор, пока человек его не съест.

Истерзанная юность

Потом нас перегнали в лагерь Берган-Бельзен. Здесь работы было поменьше. Заставляли носить трупы и грузить на машины. Хочешь хлеба — носи трупы. Здесь я побывала и в крематории. Нас собирались сжечь, привели в «баню». Но группа сопротивления испортила печь. Мы остались живы. Нас освободили союзные войска 15 апреля 1945 года. 9 мая я вернулась домой, в Николаев.

ФОКИН Константин Иванович концлагерь Бухенвальд

августа 1943 года я, житель с. Святотроицкое (в настоящее время с. Лиманы), был угнан в Германию. Нас привезли в пересыльный лагерь КмитеШуле г. Вупперталь. Здесь мы, николаевцы, работали на расчистке улиц и зданий, разрушенных после бомбежек. В январе 1944 года я и мой товарищ по лагерю Володя Глубоченко, ростовчанин, совершили побег. Нас могли арестовать гестаповцы за воровство на продовольственном складе железнодорожной станции г. Вупперталь. После побега мы пришли в пересыльный пункт и с помощью товарища Володи Глубоченко, который работал там переводчиком, были пересланы в г. Решайд на небольшую фабрику, где изготовлялись болты и гайки. Но мы и здесь обворовали продовольственный склад и повезли продукты в город Вупперталь в лагерь Клеештрассе, где находились девушки из нашего села. Как только зашли, нас схватила полиция и сдала в гестапо. Нас отправили в тюрьму. Потом повезли в концлагерь Бухенвальд и приговорили к пожизненному за-

55 Истерзанная юность

ключению. Это было приблизительно в феврале-марте 1944 года. Во время перевозки в Бухенвальд я с Володей и ещё десятью заключёнными бежали с каторжного транспорта через окно железнодорожного вагона. Однако через три дня нас всех переловили и посадили в тюрьму г. Гота. В июне 1944 г. нас отправили в концлагерь Бухенвальд. А через полтора месяца после пребывания в карантинном лагере Бухенвальда были вывезены в филиал Бухенвальда — г. Веймар. Этот лагерь был при заводе Густлов Верке, где я работал на фрезерном, сверлильном, шлифовальном станках. На заводе я участвовал в работе подпольной организации заключённых, занимался саботажем, выпуская бракованные детали, ломал инструмент, станки и оборудование. Руководил работой подполья Иван Васильевич Щукин из города Новосибирска, военнопленный танкист, старший лейтенант, коммунист. 9 февраля 1945 года во время бомбёжки американской авиации, к моему глубокому сожалению, он погиб. Во время бомбёжки лагерная ограда была разрушена, а охрана разбежалась. Поэтому мы с ещё тремя товарищами совершили очередной побег. Это были Виктор Иванович Попов (в лагере был под фамилией Васильев), военнопленный-лётчик, 1924 г. р., уроженец Московской обл., Коломенского р-на; Пятниченко Александр Георгиевич, 1926 г. р. из г. Макеевка, и Сергей из Белоруссии, военнопленный-танкист. Мы прятались в сарае с сеном недалеко от г. Иена до тех пор, пока не пришла американская армия. После этого мы вернулись в Бухенвальд уже освобождёнными, были определены в отделения, взводы, роты лагерного русского комитета по репатриации. В конце мая 1945 года нас перевезли в советскую зону оккупации в г. Майсен. Оттуда нас с Пятниченко направили на работу в подсобные хозяйства 47-й гв. армии, которая располагалась на территории восточной Германии. А Виктор и Сергей были призваны в Советскую Армию.

Истерзанная юность

3.09.45 меня тоже призвали в армию, где я служил в военных комендатурах советской администрации земли Тюрингия до августа 1949 года. После этого до самой демобилизации (10.10.1950) служил в стрелковой дивизии города Черняховска Калининградской области. 13 октября 1950 года вернулся домой.

СЛЕЗИНА Пелагея Антоновна концлагерь Равенсбрюк

сентября 1942 года я была вывезена на принудительные работы в Германию. За саботаж и неподчинение немецким порядкам в феврале 1944 года в г. Эбслебен в Тюрингии меня арестовали и отправили в тюрьму г. Зондергаузен. После непродолжительного содержания в тюрьме перевели в гестапо г. Веймар. Допрашивал меня следователь, говоривший на прекрасном русском языке. Примерно через неделю допросов и избиений меня с партией заключённых женщин перевезли в концлагерь Равенсбрюк. После отбытия карантина в Равенсбрюке с транспортом отправили в филиал концлагеря в Магдебург на военный завод Польте. Перед отправкой из Равенсбрюка нам поменяли номера и сказали, что это номера Бухенвальда. Мой номер был 42945. В концлагере Магдебурга я находилась до 15 апреля 1945 года. В тот день нас построили и повели колонну за город. Тут налетели самолёты и начали бомбить. Заключённые стали разбегаться, а охрана открыла по нам огонь. Я была ранена в ногу. Нас подобрала машина и отвезла в госпиталь. А 8 мая 1945 года этот госпиталь уже занял наш советский эвакоприёмник, где я лечилась ещё неделю.

После выздоровления я осталась работать там в медчасти. В Николаев вернулась в сентябре 1945 года, фильтрацию проходила в г. Магдебурге.

КИРИЛЛОВ Сергей Николаевич концлагерь Бухенвальд

57 Истерзанная юность

родился 29 августа 1927 года в городе Николаеве. В августе 1943 года меня принудительно вывезли в Германию. Везли в телячьих вагонах под охраной. По прибытии в г. Эрфурт нас начали покупать немецкие господа. Мы с товарищами попали в лагерь города Мюльгаузенгде, где копали траншеи для прокладки кабелей. Потом нас перевели в поселок Мондерода — шахта калийных солей. Буквально на третий день я и ещё два моих товарища — Бридан Жора и Скутельник Виктор — сбежали. Ночью шли, а днём в лесах отдыхали, дошли до поля. Стало рассветать, и мы решили спрятаться в скирде. Залезли наверх. Скутельник выглянул. Немец заметил его танкистский шлем и закричал: «Партизаны, партизаны!». Нас арестовали и привели в сельскую полицию. Поставили на длинную скамейку и приказали раздеться догола. Нашли карту, по которой мы шли на восток. Потом закрыли в маленькую камеру, где мы могли только сидеть. Утром приехали два эсэсовца на велосипедах. Меня поставили посередине, слева привязали Бридана, а справа Скутельника. Так мы бежали до станции 8 или 10 км. Потом поставили лицом к стенке в ожидании поезда, а рядом был умывальник с водой. Но нам не давали воды, и только когда немецкие женщины начали просить за нас, позволили напиться. Немки дали нам по кусочку хлеба от своего «фришкика». Довез-

Истерзанная юность

ли нас до г. Нордгаузен и посадили в тюрьму. Одного — в одиночную камеру, двоих — в двойную. После прогулки по двору мы стали меняться местами. Просидели там где-то неделю, после чего отвезли в криминальную полицию г. Веймар, где мы пробыли около полутора месяца. На работу гоняли каждый день. Мы рыли и бетонировали бомбоубежище, а кормёжка была отвратительная: утром шнитка хлеба от батона намазана мармеладом, черпак баланды (запаренные отруби) и обязательно удар по голове или по спине палкой с набалдашником или связкой ключей. Попробуй увильнуть, получишь вдвойне. Камера — голые полы и в углу параша. Оставишь миску не помытой — получаешь палкой. И так один моется, другой оправляется, а третий — воду пьёт. Однажды вызывают нас троих на допрос. Среди немцев был верзила под два метра ростом, одет в гражданском. Он отлично говорил по-русски и спросил нас: «Откуда бежали?». Мы ответили, что отстали от поезда, когда нас везли в Германию. «Так вы ещё и будете брехать!», — воскликнул и стал нас избивать. Мне так залепил в левое ухо, что пошла кровь и я до сих пор на него не слышу. За побег нас отправили на пожизненное заключение в концлагерь «Бухенвальд». Сначала пригнали всех к блоку санобработки. Приказали раздеться догола, а все документы, деньги, ценности сложить перед собой на столе. Эсэсовец и два человека в белых халатах спрашивали национальность и говорили: «Поднять руки, растопырить пальцы, открыть рот, нагнуться и двумя руками раздвинуть ягодицы». Дальше заходил парикмахер и стриг почти наголо, только ото лба до затылка оставлял «петуха». Дальше заходили в комнату, где в углу стоит большая квадратная ванна с физраствором, закрываешь рот, нос, уши и окунаешься с головой. После этой процедуры всё тело печёт огнём. Дают кусочек глейного мыла и полотенце, идёшь в душ. Потом товарищ в полосатой одежде даёт белье, полосатый костюм, мантию и гольцшуги, затем винкель и номер 37217 и говорит: «За побег бери ещё мишень. Пришьешь на спине

59 Истерзанная юность

и забудь свою фамилию, имя, отчество. Ты «гефлинг зибун драйцен таузен, цвайй гундер зибцен». Если услышишь в репродуктор, то сразу должен бежать, куда вызывают. Всех нас, прибывших, отвели в карантинный блок №63. В этом блоке пробыли 10-15 дней. Каждый день приходили медработники и в спину делали уколы. Из карантинного блока никто никуда не выходил, даже на утреннюю и вечернюю проверку. После карантина нас троих в числе других малолеток перевели в блок №8. Первая моя работа была команда голцгоф, а потом нас меняли по разным командам. Работал я на кухне, в подвале перебирали картошку, морковь, брюкву, потом на станции разгружали вагоны с хлебом для лагеря. Я заболел — нарыв на левой стороне горла. От работы освободили. Ходил в «ревир» и там сделали операцию, шрам до сих пор остался. Но зато я на работу не ходил, а это уже было лучше, ведь паек тот же. В 8 блоке получали утром одну буханку хлеба на десять человек, маргарина 25 г, бачок баланды на 10 человек. На обед давали суп или борщ из брюквы или шпината. Спасибо нашему «блокестелю». Он беспокоился о нас, малолетних. У нас часто, а особенно в воскресенье, в умывальниках лежала сырая брюква, и мы её кушали, что помогло выжить. Если при осмотре у тебя найдут вошь или гниду, то собираешь свою одежду, матрац и отправляешься в дезинфекцию. Там всё меняют и на работу не идёшь, это уже хорошо, ибо позволяет экономить какие-то силы. Несколько раз приходили к нам в блок артисты, клоуны, давали концерты, пели, танцевали, а один раз нас водили в большой клуб, где мы смотрели концерт. По лагерю хождение было запрещено. Кроме основной ограды почти каждый блок в отдельности был огорожен колючей проволокой. Когда посылали в «ревир», то по пути можно было подойти к французскому или бельгийскому блоку и попросить у них кусочек хлеба. Они не отказывали, и, бывало, отдавали свою лагерную пайку или обед: миску супа. Каждый давал, сколько мог, потому что они получали посылки

Истерзанная юность

из Красного Креста. Так мы пробыли в Бухенвальде гдето полгода. Однажды вывели всех на плац, и нас, троих товарищей, развели по разным местам. Это было в 1944 году. Меня направили в концлагерь Гадмерслебен. Это была старая соляная шахта, где-то недалеко от Магдебурга. По словам старых немцев, в Магдебурге американцы разбомбили авиазавод и все оставшиеся станки перевели под землю, а мы их восстанавливали. В Гадмерслебене лагерь находился от шахты в одном километре. Здесь за колючей проволокой находилось две тысячи человек. Каждое утро нас водили колоннами под охраной на работу. Работали по 12-14 часов каждый день, кроме воскресенья. В каждом цехе были гражданский мастер, который давал задание, и начальник цеха, который ходил у нас за спиной, проверяя работу. В коридоре возле каждого цеха стоял эсэсовец с автоматом, и без разрешения мастера нельзя было никуда выйти, даже в туалет. Пойдёшь, бывало, в туалет и начинаешь там вшей бить, а их были миллионы. В шахте жарко, кислорода не хватает, да ещё голодные… С харчами немного стало лучше, потому что появился материал, и мы стали изготавливать ножи столовые, перочинные, портсигары и разные табакерки. Отдавали их мастеру, а он приносил что-нибудь покушать. Уже легче стало выжить. Однажды из шахты два человека сбежали — бельгиец и югослав. Они в совершенстве знали немецкий язык. Через неделю их поймали и привели в лагерь. Выстроили нас по два человека, поставили виселицы и в присутствии всех этих двоих повесили. Написали табличку «Это будет с каждым, кто вздумает бежать». Мимо повешенных весь лагерь провели и приказали смотреть. Если отвернешься, то получишь нагайкой. Так продолжалось до 22-25 апреля 1945 года. Тогда нас выстроили всех и колонной под строгой охраной погнали, а куда — никто не знал. Пригнали к реке Эльбе и стали грузить в две баржи, которые подцепил буксир и потащил по Эльбе вниз к чешской границе. Позже я узнал, что нас должны были привезти в старые каменные штольни и

ЛЯНАЯ ТАТЬЯНА ВАСИЛЬЕВНА концлагерь Равенсбрюк

родилась 31 января 1926 года в селе Новопетровка Баштанского района Николаевской области. 20 августа 1943 года была этапом увезена в Германию. По прибытии в Берлин меня отправили работать на железную дорогу. За помощь в побеге военнопленным

61 Истерзанная юность

уничтожить, так как мы работали на секретном заводе, но помешала военная обстановка. Нас на этих баржах возили до 3 мая 1945 года. Расскажу один эпизод: 2 мая 1945 года нас, человек 100, которые могли ходить, выгрузили на берег и погнали за хлебом в пекарню, это было как раз воскресенье. Каждому дали по два батона в руки, которые нужно было принести на буксир. Но настолько мы были все истощены, что кто-то не выдерживал и отламывал кусочек. Их сразу на месте убивали. Когда сдали эти батоны на буксир, нам не досталось и кусочка хлеба. За сутки нам давали столовую ложку крупы и одну луковицу на 10 человек. 3 мая 1945 года буксир отцепили. В него погрузили охрану, продукты и уплыли. Мы, заключённые, стали разбегаться кто куда. Это было около города Лейтновицы. Нас, пятеро из Украины, прибежало на окраину этого города и поселились в большом сарае, где было сложено сено. Мы пробыли там до 8 мая. К нам подъехал танк с нашими офицерами. Всех русских собрали в колонну и привели в полевой военкомат. Меня хотели отправить домой, так как мне не было ещё 18 лет, и я был очень истощённый. Но я очень просил, чтобы меня оставили на службе. 17 мая 1945 года был призван полевым военкоматом на службу в армию.

Истерзанная юность

меня и Сурмель Галину забрало гестапо. После пыток нас отправили в тюрьму на Александер-Плаце и приговорили к расстрелу. Но до исполнения приговора тюрьму разбомбили и нас отправили в концлагерь Равенсбрюк. В мае 1945 года, когда фронт был в 20 км от концлагеря, нас группами начали расстреливать. В одной из таких групп была и я. Меня спасло чудо. После «расстрела» я очнулась в госпитале союзных войск с ранениями лица, где и находилась до выздоровления. Затем меня передали в русское посольство. Домой вернулась в сентябре 1945 года.

КОЛЕСНИК Станислав Прокофьевич концлагерь Натцвайллер-Штрутгоф

одился я 15 августа 1926 года. В начале июля 1943 года немецкие солдаты подогнали большие грузовики и всех работающих тогда на железной дороге подростков, молодых мужчин увезли в Кировоград. Через некоторое время нас погрузили в товарные вагоны и отправили в Германию. В Перемышле был проведён санитарный осмотр и санобработка, затем привезли в город Пермазенск Саарской области, где был распределительный лагерь. После регистрации и распределения по рабочим местам меня перевели в лагерь Нойегарде для работы на угольной шахте. В рабочем лагере я был очень мало, так как шахтёр из меня не получился. Шахту я увидел впервые. Меня определили подручным к одному из старых шахтеров, который рубил уголь, а я должен был сбрасывать его в наклонный лоток, по которому он сползал в вагонетку, стоящую внизу лавы. Когда я в

63 Истерзанная юность

очередной раз по команде немца должен был поднести два деревянных бруска, кровля лавы на выработанном участке обрушилась. Подбежало несколько человек и меня подняли «на гора». Наверху меня стали допрашивать, но так как я по-немецки ничего не понимал, а от страха потерял и дар речи, то они пригласили девушку, которая стала переводить. Мне задали вопрос: «Зачем ты сделал саботаж?» Я плакал от страха и обиды на то, что мне не верят и подвергнут наказанию. На работу и с работы нас водили вооруженные полицейские. Меня передали двум пожилым полицейским, которые должны были посадить меня в вагон. Это было ночью. Мне удалось оторваться от конвоя и вцепиться за подножку вагона грузового поезда, идущего в противоположном направлении. Проехав некоторое время, я кубарем скатился на землю и ушел в лес. Был сентябрь, в лесу можно было найти ещё какую-то еду, но на следующий день меня поймали и доставили в гестапо города Саарбрюккен. Допрашивал гестаповец, в совершенстве владевший русским языком и мордобоем. При первом допросе я назвался Поперечным Николаем, якобы отставшим от транспорта, которым нас везли в Германию. А в угле весь, потому что забрался в вагон с углем, пытаясь догнать поезд. Гестаповец понимал, что я вру, и поэтому бил меня по голове рукой в перчатке со свинцом. От этого допроса я до сих пор плохо слышу на правое ухо и слабо вижу на правый глаз, у меня нарушено мозговое кровообращение. Били жестоко, долго и упорно. Потом меня отправили в штрафной лагерь на Форбахе, в котором держали две недели, кому удавалось там выжить, отправляли в концлагерь. После штрафлагеря я был перевезен в тюрьму города Метц на две недели, после доставлен сначала в тюрьму города Цаберн, затем Страсбурга. Там во время санобработки одежда

Истерзанная юность

всех узников была приведена в негодность (пережарена). Когда служащий тюремного санитарного пункта спросил гестаповца, отвечающего за эту группу узников, «что с ними теперь делать, ведь их не во что одеть», то получил ответ: «Им уже ничего не нужно, они своё и так получат». Это было в ноябре 1943 года. Далее нас отправляют в Натцвайллер-Штрутгоф. В холодном санитарном блоке, полностью обнажённые, синие от холода, мы в порядке очереди ожидали, пока нам выстригут на голове ото лба до затылка полосу («гитлерштрассе»). Потом под холодный душ, затем в ёмкость со зловонным раствором. Наконец из какойто кучи хлама нам выдают так называемую одежду и гольцшуги (деревянные колодки), номер на белом лоскуте и винкель с буквой R — русский. Так я стал заключённым №5931. Концлагерь Натцвайллер-Штрутгоф, единственный на территории оккупированной Франции, находился в 50 км от города Страсбурга. Он был открыт 1 мая 1941 года в горах Вогезан на высоте 800 м, где очень неблагоприятные климатические условия. Заключённые работали в гранитных каменоломнях, которые находились от основного лагеря в семистах метрах. Общее число заключённых составляло 45000 узников, в основном политзаключённые всех европейских национальностей. Из-за суровых климатических условий, недоедания, плохого обращения и пыток больных и инвалидов было очень много. Под руководством так называемых «профессоров немецкого университета» проводились «медицинские эксперименты», которые многим заключённым либо стоили жизни, либо увечья. Многие были расстреляны или повешены. В один из холодных январских дней при работе в каменоломне я допустил непростительную ошибку, которая чуть не стоила мне жизни. Перед выходом на работу нас всех строго предупредили о том, что каждый узник должен находиться в поле зрения охраны. При попытке перейти зримую линию между двумя охранниками они имеют право стрелять на поражение без предупреждения. И вот когда я в очередной раз на ручной тачке

65 Истерзанная юность

отвозил камни в накопитель, один из охранников демонстративно закурил сигарету. Я же не сообразил сразу, что это была провокация, и решил, что когда он выбросит окурок, то подниму его первым, ведь окурок в лагере стоил очень дорого. Эсэсовец вынул сигарету изо рта и небрежно бросил. Увидев это, я, не раздумывая, оставил свой груз и кинулся подхватить окурок, чтобы он не достался другим. Не успел я сделать и шага в сторону, как был отброшен назад тяжёлым сапогом охранника. После этого он заставил доложить в тачку камней и гонял меня с собакой по каменоломне. Когда я падал под ударами палки и укусами собаки, он заставлял подняться, и всё продолжалось. В обеденный перерыв при входе в лагерь меня вывели из строя и поставили перед окнами эсэсовской казармы с заложенными за голову руками. Ко мне подошёл лагеральтестер, взял пальцем за петельку моей курточки, потянул к себе, прочитал мой лагерный номер на груди, отпустил курточку, крепко ударил правой рукой по левой части головы и ушёл. По окончании обеденного перерыва наша команда ушла опять в каменоломню, а я остался в загородке перед эсэсовским бараком. Через некоторое время из лагеря вышла группа «доходяг», которые еле передвигали ноги и остановились за моей спиной в загородке, ожидая, пока откроют ворота. Не знаю, каким образом я очутился в колонне. Мы пошли к дому коменданта лагеря и там, на огороде, из-под снега выкапывали чёрную редьку. По возвращении в лагерь я попал в другой барак, мне сменили номер на 2369. Меня стали опекать два чеха — Карл и Милан. Через какое-то время нас вывезли в концлагерь Флоссенбург, уже был январь 1944 года. В Флоссенбурге нас держали в карантинном бараке и использовали на подсобных работах (сбор по утрам умерших за ночь и переноска их в крематорий, кормление в эсэсовских вольерах овчарок). После карантина нас отправили в город Иогангеоргийштат. На бывшей мебельной фабрике изготавливали детали для самолетов «Мессершмидт». Здесь я пробыл до конца апреля 1945 года. Нас погрузили в вагоны и несколько дней возили, меняя направление, за-

Истерзанная юность

тем выгрузили и погнали этапом по дорогам Чехословакии, кто не мог идти — пристреливали. У меня появилась очень сильная резь в животе и я хотел сам выйти из колонны, заранее зная исход, но меня поддержали товарищи, которые сами еле двигались. Они тащили меня на руках, пока не отступила боль и я смог передвигаться сам. Утром возле города Мельник в Чехословакии наши конвоиры разбежались, и колонна распалась. От Мельника я с товарищами поездом доехали до города Герлиц, где нас сняли с поезда и доставили в полевой военкомат, где я потерял сознание. У меня выявили тиф. Через три недели я пришёл в сознание и понял, что нахожусь в госпитале. Потом меня переправили в госпиталь в г. Ченстохове, а затем в Союз.

ЖАДИК МИХАИЛ ТИМОФЕЕВИЧ лагерь на Водокачке

конце 1942 года я жил в с. Октябрьском Николаевской области. Меня заставили местные власти пойти на восстановление судостроительного завода. Понимая, что, работая на военном заводе, мы будем помогать фашистам, я и двое моих товарищей решили уйти. Это было в декабре, а в конце января за неподчинение немецким властям и уклонение от работы в Германии меня и моих товарищей ночью арестовала местная полиция. Попали в гестапо, которое тогда находилось в Николаеве по ул. Б. Морской. После серии допросов нас отправили в тюрьму. Потом отвезли на ст. Грейгово, а оттуда в лагерь на Водокачку. Мы прошли санобработку и отправились в барак. Нары были все заполнены, лежали на холодном полу, грели друг друга телами. Сначала водили на полевые работы, уборку сорняков, потом на строи-

67 Истерзанная юность

тельство дамбы. Все работы производились только вручную, при помощи кирки, лопаты, носилок, тачки, трамбовки, вагонеток. От голодного истощения не было сил, а если ты плохо работал, то запрягали в повозку по несколько человек, и полицай, погоняя кнутом, заставлял возить камень, цемент и другие материалы на дамбу. За малейшую провинность наказывали. Вечером выстраивали лагерь, провинившихся выводили из строя, голову и руки клали на скамейку и избивали нагайками. Вскоре я заболел. Однажды утром при построении я потерял сознание, упал и очнулся в санчасти. Была очень высокая температура. Я попытался встать, но опять потерял сознание, упал и только примерно через неделю или больше очнулся в изоляторе. От смерти меня спас врач, который был в изоляторе. Говорили, что он тоже из заключённых, точно не знаю. Помню, он сказал: «У тебя был тиф, но об этом никто не должен знать, говори, что была тяжелая простуда». Я обязан ему жизнью. От голода и перенесённой болезни я всё время был как в бреду. Помогали мне, как могли, мои товарищи Коля и Гриша, с которыми мы держались все время вместе. Кроме работы на дамбе, несколько раз возили на ст. Грейгово выкапывать останки погибших фашистов. Издевательство над заключёнными было нестерпимым. Помню, среди нас был заключённый с типичной еврейской внешностью. Его избивали каждый день. Говорили, что он пытался бежать, его поймали, избили и пустили овчарок, которые рвали его тело. Зрелище было устроено для наслаждения начальника лагеря Нольда и его помощников. Особенно свирепствовал полицай Гофман. Физиономию его помню и сейчас. За попытку к бегству расстреливали перед выстроенным лагерем. При мне расстреляли двух человек. Примерно в начале сентября, не знаю, почему, освободили из лагеря моих товарищей Колю и Гришу. Я остался один. А примерно в конце сентября или в начале октября меня и ещё нескольких человек отвезли в тюрьму, а через несколько дней на спиртзавод. На следующий день

Истерзанная юность

погрузили в эшелон для отправки в Германию. Я дал себе слово дорогой бежать. На ст. Лоцкино, где остановился состав, мне это удалось. Через двое суток добрался ночью домой и скрывался в яме сарая до прихода нашей Красной Армии. После освобождения сразу был призван в ВМФ, где служил до конца 1949 года.

НАЗАРОВ Андрей Павлович лагерь Кабельверк

родился 21 сентября 1930 года в деревне Заболотье Псковской области. В мае 1941 года окончил 3 класса начальной школы с отличием. Наш дом был крайним в деревне и находился возле леса. Поэтому немцы у нас не жили. В начале сентября ночью к нам пришел председатель сельсовета Ермаков и еще три вооруженных человека. Они рассказали, что в наших краях есть небольшой партизанский отряд, которым он командует. Мне приказали помогать им продуктами и передавать сведения. Назавтра я уже был в лесу, получил инструктаж и задание, так началась моя связь с партизанами. В конце февраля 1942 года, когда я возвращался после очередного задания, из леса выскочил мотоцикл с двумя немцами. Меня остановили и спрашивают: «Партизан?». Я ответил, что беженец из Ленинграда. Они посадили меня в мотоцикл, привезли на ст. Новосокольники, к какому-то большому начальнику. Потом повезли меня по деревням на опознание. Нигде меня не опознали, потому

КОЗАЧЕНКО МИХАИЛ ИВАНОВИЧ

одился 23 ноября 1926 года в селе Новомихайловка Новобугского района. В июне 1943 года немцы устроили облаву. Всех свезли в Казанку. Продержали трое суток в школе под охраной

69 Истерзанная юность

что до моей деревни было 30 километров. Потом бросили в какое-то полуподвальное помещение, там было несколько мужчин, побитых после допросов. Через несколько дней нас кинули в поезд. Вначале привезли в Латвию, затем в Польшу, а потом уже в Берлин. Вечером под охраной с собаками привели в концлагерь, который находился недалеко от завода «Кабельверк». Произвели санобработку, забрали одежду, выдали форму, присвоили номер и — в барак. Спали на двухъярусных нарах, кормили нас, как и в других лагерях. В одном из бараков была мастерская. Мы, подростки, там работали на разделке бракованных кабелей. Если что-то сделаешь не так, надзиратель кладёт тебя на специальную скамейку и даёт от 10 до 25 розг. Работали по 12 часов ежедневно. Берлин очень часто бомбили. Вначале американская авиация, а затем и наша. В сутки бывало до восьми налётов. 25 марта 1945 года была сильная бомбежка, и бараки все сгорели, завод тоже почти весь был уничтожен. В лагере совсем перестали кормить. Очень многие умерли от голода, а я с товарищем ловили на немецких помойках крыс и варили суп. Но в конце тоже опухли от голода и уже лежали. Когда вошли наши танки, нам сразу же была оказана медицинская помощь. Я быстро поднялся. После сильнейшей проверки меня оставили в воинской части. Потом в Брест-Литовске ещё одна серьезная проверка и — домой.

Истерзанная юность

и отправили на железнодорожный вокзал. Там загрузили в вагоны, закрыли на засов двери и повезли в Германию. Приехав туда, мы с тремя товарищами сбежали. Пошли в лес. Двадцать дней шли на восток. Питались ягодами. В деревнях осторожно просили покушать. Дошли до реки Вислы. Смастерили плотик, чтобы переправить одежду. Но удержать его не хватило сил, и он утонул. Мы остались голые. Нарвали лопухов, обвязали ими туловище и пошли. Целый день шли лесом. Однажды увидели детей, которые пасли коров. Возле них горел костер. Дети, увидев нас, испугались и побежали в деревню. Мы подошли к костру, нашли там печеную в золе картошку. Когда мы пришли в деревню, то женщины сначала подняли крик, а потом дали нам одежду и показали дорогу на Перемышль-Львов. Однажды мы встретили человека, корчевавшего пни. Спросили у него дорогу. Он указал. А потом он догнал нас на велосипеде уже с винтовкой и сопроводил к немцам. Это был полицай. Нас отправили в гестапо, посадили в тюремную камеру. Держали около месяца, каждый день допрашивали и заставляли качать воду ручным насосом. Потом погрузили в поезд и отправили в Австрию. Это концлагерь г. Грац, филиал Маутхаузена. Бараки, ярусные полки с соломой. Кормили баландой и брюквой. Через месяц нас троих полицейский привез в городишко Маутодорф. Работали на заводе «Магнизид-Верк». Я выгружал шлак и пыль из вагонетки наверху горы, куда шла воздушная канатная дорога. Перед окончанием войны нас, нескольких узников, отправили рыть окопы. Мне удалось сбежать. Это было в апреле 1945 года. В Маутодорф вошли советские вой-

ска. Нас опять погрузили в товарные вагоны и отправили в город Сельдемельг. Здесь я встретил земляка, от которого узнал, что здесь мой отец. Но увидеться нам не удалось, так как часть, где он служил, на то время уже уехала. Три дня меня вызывали на допрос. Потом призвали в армию, и 22 мая я принял присягу. Служил сначала в Австрии, потом на Дальнем Востоке. В мае 1951 года уволен в запас.

БАЛУТИН Алексей Григорьевич

71 Истерзанная юность

родился в марте 1926 года. Подростков моего возраста отправляли в Германию в августе 1943 года. Чтобы уклониться от этого, через врача Мельниченко Дмитрия Ивановича меня положили в больницу, якобы на операцию по удалению аппендицита. До этого по его совету я должен был три дня не принимать пищу и не выходить из помещения для придания видимости больного. После ухода эшелона меня выписали из больницы, но Дмитрий Иванович предложил подготовить документы, как на больного туберкулезом. С такой болезнью в Германию не отправляли. Когда все было готово, произошла досадная ошибка. Дело в том, что меня в детстве всегда называли Лёня, и в документах тоже был записано — Леонид. Это вызвало подозрение комиссии перед от-

Истерзанная юность

правлением в Германию. Мне сказали, что в Перемышле будет другая комиссия, которая определит правомерность этих документов. А в Перемышле никто никаких документов не спросил — загнали на колючую проволоку, вот и вся комиссия. В Германию вывезли в сентябре 1943 года. Сначала жили в г. Мюльхаузен, работать водили на рытьё канавы для прокладки газового трубопровода. Работа была тяжёлая, грунт, как правило, был каменистый, поддавался только при помощи кирки, а часто лома и молота. Кормили два раза в день. Утром что-то вроде кофе, а вечером миску овощного супа и граммов 300 хлеба. Преодолевая желание сразу съесть весь хлеб, я оставлял часть на утро, иначе нужно было работать весь день натощак. В комнате размещалось 14 человек. Некоторые пытались следовать моему примеру: хлеб просили положить в мой шкафчик и не отдавать до утра, ни под каким предлогом. Исключение составляло только объявление воздушной тревоги. За невыполнение нормы лишали обеда. По окончании земляных работ направили меня на соляную шахту в селе Ментерода, расположенном в 15 километрах от Мюльхаузена. Работали на погрузке соли в вагонетки для подъема на поверхность. Выработка находилась на глубине 1200 м, высокая температура вынуждала работать без тужурки, так как она сразу прилипала к телу. Затем меня взял в подручные подрывник. Этот пожилой немец, видимо, уже по возрасту не был призван в армию. Физически стало немного легче, но изнуряла жара. Однажды он не рассчитал длину запального шнура, и аммонал начал взрываться раньше, чем мы смогли удалиться на безопасное расстояние. Он, как опытный, прыгнул в ближайший штрек, а я побежал по прямой, меня догнали куски взорванной соли. Электроосвещение было сразу же повреждено. К подъемнику добрался

73 Истерзанная юность

с окровавленной спиной. Боль была труднопереносимая. На следующий день на работу я не пошёл, так как не мог на себя ничего одеть. Первая помощь, которая была мне оказана, не уберегла от загнивания ран на спине, чему способствовали антисанитарные условия проживания, и я попал в больницу. Среди больных, кроме немцев, были поляки и я из Украины. В больнице находился около двух недель. Сюда доходили слухи, что шахта подверглась бомбардировке. Придя в лагерь, я узнал, что погибло 5 моих товарищей, работавших на рытье котлована. Все 1927 года рождения, все из Николаева. Захоронены они были за пределами кладбища. Это были Гришаев Валентин, Косенко Сергей, Крижановский Борис, Сушко Владимир, Чумак Виктор. Через два или три дня меня определили на работу к крестьянину в какое-то близлежащее село. Семья состояла из мужа, жены, отца и невестки. Сын погиб на Восточном фронте. Работы было много, но я покривил бы душой, если бы сказал, что там надо мной издевались. Просто мне было физически тяжело, ведь я не был приспособлен к сельскохозяйственным работам. Есть приносили в какую-то кухоньку. Спал в проходной комнатке. Помню, что парни и девушки из Советского Союза, а их было человек 10-12, по воскресеньям могли собираться в каком-то помещении на посиделки. Разговоры в основном сводились к предстоящему возвращению на Родину. 24 апреля принесло освобождение американскими войсками. Мы их встречали. Через несколько дней мы, сговорившись, оставили своих хозяев и ушли в Мюльхаузен, пересыльный лагерь, откуда примерно через месяц были перенаправлены в Советскую зону оккупации. Во время пребывания в лагере среди нас велась определённая обработка, суть которой сводилась к предложению отправиться в США или другие страны, а не ехать домой. Делали упор в основном на то, что на Родине мы будем

Истерзанная юность

приняты как предатели. Подавляющее большинство эту пропаганду не восприняло. Запомнилось одно печальное событие. Где-то на железнодорожной станции обнаружили цистерну со спиртом, и началось массовое хождение с котелками, хотя немцы, охранявшие цистерну, категорически предупредили, что этот спирт пить нельзя, за что их изрядно поколотили. Всем хотелось отпраздновать своё освобождение. Говорили, что из-за этого спирта умерло 400 человек и около 800 ослепло. Я избежал этой участи, так как не хотел показаться в пьяном виде девушке, с которой накануне познакомился. В первой половине мая нас переправили на территорию, занятую советскими войсками. Ехали радостные, с песнями. Все чувствовали, что это действительное освобождение. Не помню, откуда взялось красное полотнище и какое-то импровизированное древко. Почему-то почётное право держать флаг предоставили мне. Я был безмерно горд этим. Даже по истечении многих лет я не помню подобных восторженных чувств. Через несколько дней началась фильтрация. Мне больше всего досталось от старшего лейтенанта СМЕРШа за то, что моя немецкая рабочая карточка оказалась без фотографии. Я её умышленно убрал с документа, чтобы сохранить на память о пребывании в немецком «доме отдыха». Он даже угрожал пистолетом, а я все равно утверждал, что не знаю, где она могла деться. После фильтрации работали на уборке урожая. Затем призыв в армию. Служба проходила на территории Германии до 1950 года. Многие годы я пытался как-то обозначить место захоронения моих товарищей. Эта идея меня не покидала, хотя отношение к нам, как к предателям, не давало возможности воплотить ее в жизнь. Первую попытку побывать в тех местах, где погибли мои товарищи, я предпринял в 1986 году, выбрав туристическую путевку по Германии, маршрут которой пролегал вблизи того

75 Истерзанная юность

местечка. Полученного при обмене советских рублей на немецкие марки, по моим прикидкам, могло хватить на сооружение скромного памятника. Не буду распространяться, как я добирался до Ментероды, но на кладбище никаких следов захоронения моих погибших друзей не обнаружил. Моему огорчению не было предела. Возвратясь домой, я снова начал продвигать эту идею через общество советско-германской дружбы, представительство которого было в Москве. Работник этого представительства в Берлине посоветовал мне изготовить дома памятную плиту, и при повторном посещении Германии установить на месте захоронения погибших, что я и сделал. Очередная поездка была осуществлена в 1988 году. Меня уже встречали как официального представителя государства, приехавшего с вполне определённой целью. Но так случилось, что мы снова ничего не смогли сделать, так как выяснилось, что бургомистр города был на учёбе в Берлине. Меня заверили, что табличка будет храниться в клубе шахты, на которой мы работали, и над ней будет осуществляться шефство. Мне ничего не оставалось, как с этим согласиться. Объединение двух Германий надолго отодвинуло мои планы, тем более что бургомистр сразу же был смещён. Но через несколько лет мы снова начали беспокоить работников мэрии. Бургомистром был избран тот же человек, с которым мы начинали переписку. Это благороднейший человек Гельмут Крафт. Благодаря его усилиям был изготовлен и установлен памятник моим погибшим друзьям, и в 1998 году я был приглашен на его открытие. Осуществилась моя многолетняя мечта. В свою очередную поездку через несколько лет я убедился, что место захоронения моих друзей находится под присмотром Гельмута Крафта и местных жителей.

Истерзанная юность

Фото сделаны во время открытия памятника погибшим в феврале 1945 г. жертвам нацизма в с. Ментерода.

Память...

77 Истерзанная юность

Уже на мирной земле.

МОЦАРЬ Иван Лукич

Истерзанная юность

одился я на Полтавщине, в с. Потеряйки Решетиловского района 21 сентября 1925 года. В июне 1941 года мне ещё не исполнилось и 16 лет. Поэтому я в составе молодёжи был эвакуирован, как нам говорили, в тыл. Шли пешим ходом, сопровождал нас офицер запаса. Добрались до г. Славянска, а через несколько дней распределили по селам. Я попал в с.Первомайское, Снежнянского района, недалеко от Краматорска. Так я оказался на оккупированной территории. Жил в семье инвалида, помогал по хозяйству. Жизнь становилась всё сложнее, и я решил пробираться на родину – домой. В ноябре-декабре 1941 года возвратился в своё село. Летом 1943 года был отправлен на принудительные работы в Германию. Меня привезли в лагерь Каров. Обширная территория лагеря была обнесена колючей проволокой, имелись система вооружённой охраны, пропускной пункт и службы коменданта лагеря. В лагере было более десятка бараков, где размещались подневольные рабочие из Советского Союза, Польши, Чехословакии. Работал я вспомогательным рабочим по обслуживанию электрических линий метро и скоростных электропоездов в группе немецких специалистов. Кроме того, со мной было три подневольных рабочих: украинец, француз и бельгиец, которых вскоре отправили на другие работы. Итак, я остался один с немцами. Место работы находилось на станции метро Фридрихштрассе. Суть работы заключалась в том, чтобы вместе с немецкими специалистами производить на отведённом участке железной дороги периодический осмотр линий электропередач, устранять неисправности, а также в восстановлении электрических линий после бомбежек. Немцы, с которыми я работал, относились ко мне доброжелательно. Интересовались лагерной жизнью.

Они знали, что я перед работой и после возвращения получал порцию горячей баланды и 250 граммов хлеба. По их ходатайству раз в неделю мне выдавали дополнительный паек: сто граммов колбасы, 30-50 г. маргарина и 250 г. хлеба. Иногда на работе, в обеденный перерыв, не афишируя, давали бутерброды или талон на получение порции супа. Приносили мне недоношенную одежду. Неизбежный крах фашистской Германии приближался. Систематические бомбардировки союзниками Берлина и других городов участились. Все больше немцев одолевали растерянность и страх. Эти и другие обстоятельства убедили меня уйти из лагеря навстречу войскам Советской Армии, что я и сделал. После проверки органами «Смерш» был направлен в действующие войска Советской Армии – стрелком восьмой стрелковой роты 101-го гв.стр.полка 35-й ГСД, 8 гв. армии Первого Белорусского фронта.

БУЩАН Борис Архипович одился 25 марта 1927 года в селе Морозово Николаевского района Одесской области. В 1932 году после раскулачивания дедушки и высылки его в Сибирь родители переехали на новое место жительства в Березовский район. Кроме меня в семье были сестра Тамара и брат Леонид. Родители всю свою жизнь работали на сельскохозяйственном производстве. В 1941 году я окончил 7 классов. Великая Отечественная война застала нас в винсовхозе «Жовтнивка». Отец 13 июля 1941 года был призван в армию и погиб на фронте. В августе 1941 года фашистские войска оккупировали территорию винсовхоза, а через десять дней потребовали за 24 часа освободить квартиры для семей немецкой национальности. Мы с матерью переехали в село Морозово. Жилья свободного не было, на ферме мы перестроили сарай и жили там до 1944 года.

Истерзанная юность

Село Морозово, как и вся Одесская область, находилось в румынской зоне оккупации, и колхозы были преобразованы в общины. С 1942 по март 1944-го работал в сельскохозяйственной общине на разных работах, пахал, сеял, убирал хлеб, косил сено и ухаживал за скотом. Мать болела, и вся тяжесть работы как в общине, так и в домашнем хозяйстве ложилась на меня. 28 марта 1944 года, при отступлении, немцы арестовали всех мужчин, в том числе и меня. Нас продержали около суток в сарае, а затем этапом под конвоем пешим ходом по весеннему бездорожью погнали по территории Одесской области, Бесарабии и Румынии. По дороге не кормили. Питались только тем, что выносили жители, когда мы проходили населенные пункты. Когда шли по территории Румынии, была Пасха. Люди шли из церкви, выносили продукты и бросали нам, так как подходить к этапу запрещалось, по обе его стороны ехали на лошадях вооружённые фашисты и полицаи с овчарками. Если кто-либо отклонялся в сторону или не мог идти в строю, его пристреливали. Трое односельчан ночью пытались бежать, их поймали и утром расстреляли. На территории Румынии к этапу начали подъезжать власовцы, одетые в немецкую форму с нашивками на рукавах «РОА» («Русская освободительная армия») и агитировать к себе на службу. Обещали свободу, хорошее будущее, но желающих было мало. Приблизительно через месяц на железнодорожной станции в Румынии посадили нас в телячьи вагоны. Ехали вместе — живые и мёртвые. В г. Кракове сделали остановку, умерших убрали, почистили вагоны, нас покормили в женском монастыре, обратно погрузили в те же вагоны, закрыли и отправили в г. Ольденбург. В лагере помыли в бане, обработали в дезкамерах одежду, переписали, пронумеровали. Свой

81 Истерзанная юность

номер я запомню на всю жизнь — 1236. Началась лагерная жизнь: каждое утро перекличка, баланда из брюквы и шпинат. Ежедневно «черный ворон» вывозил из лагеря по десять и более мертвецов. Так мы жили два месяца. Наконец приехали покупатели разбирать на работу. Более чем из полутора тысяч привезенных в лагерь осталось в живых 720 человек. Я и ещё 35 человек были перевезены автомашинами в г. Зайзен на консервно-макаронную фабрику. Жил в лагере, расположенном на территории фабрики, на чердаке, крытом черепицей. Охраняли лагерь вооружённые люди. Для выполнения работ за пределами лагеря сопровождал конвой, выход за ворота фабрики считался побегом. При объявлении тревоги немцы и рабочие польской национальности уходили в лес, а нас загоняли в бомбоубежище на территории фабрики. К нашему счастью, ни одна бомба на фабрику не упала. При приближении американских войск к г. Зайзену немцы перевезли нас в лагерь г. Шладен. 10 апреля 1945 года нас освободили американские войска. Позже перевезли поближе к советской зоне оккупации в пересыльный лагерь города Десдорф, где мы и встретили День Победы. В лагерь приезжали американские представители и обещали золотые горы, но никто из нашего лагеря на их уговоры не поддался. Тогда они начали оттягивать отъезд домой. 18 июня 1945 года мы переехали в г. Магдебург. Радовались, что мы уже у своих, в советской зоне оккупации. А свои нас построили в строй, разделили на мужчин и женщин. Молодёжь отобрали, дали один час на сборку и пешим ходом (как этапом) повели в Кенигсбергскую область на уборку хлеба. Работали при военной части, нам даже запрещалось домой написать письмо. В начале октября 1945 года был направлен в фильтрационный лагерь г. Пиритц. После жестокой, длительной и грубой фильтрационной проверки — 28 октября 1945 года — был отправлен домой, в Одесскую область, в винсовхоз «Жовтнивка», где мать работала чернорабочей на ви-

Истерзанная юность

ноградниках, а брат и сестра учились в школе. Тогда я узнал, что отец погиб на фронте. В жизни много пришлось пережить и плохого, и хорошего, но очень обидно было, что в Германии нас называли не иначе, как «русская свинья», а на родине — «чернорубашечником», «репатриантом». Еще долгие годы меня сопровождало пятно — «был в Германии», что трактовалось как чуть ли не «изменник Родины». Хочется поблагодарить тех руководителей страны, кто снял с нас, узников, это позорное незаслуженное пятно.

СОЛОХИН Василий Андреевич

родился в 1922 году на Брянщине. В 1937 году наша семья переехала в село Пересадовку Николаевской области. Когда началась война с фашистской Германией, наш военкомат Октябрьского района в призыве на военную службу мне отказал. В августе 1941 года наше село было временно оккупировано немецкими войсками. Начались тяжёлые дни. В мае 1942 года, под угрозой расстрела родителей и поджога домов, нам было приказано явиться в управление комендатуры для отправки в Германию на работу. Предлагалось взять с собой носильные вещи и продовольствие на одни сутки. Отвезли нас в г.Николаев и выгрузили во двор бывшего спиртзавода под охрану жандармерии и местных полицаев. Здесь на медкомиссии нас всех признали годными к работе в Германии, поставили на кистях рук кресты. В товарных вагонах под охраной полицейских увезли в г.Вену, где распределили на работу. Я попал в СанктВалентин, вблизи г.Линц. Ночью в сопровождении полицаев с прожекторами и собаками нас пригнали в лагерь за колючей проволокой и охраной. Утром поселили в деревянном бараке с 2-ярусными нарами из досок. Вместо

83 Истерзанная юность

матрацев были мешки, набитые опилками. В помещении царили антисанитарные условия, по стенам шуршали прусаки и клопы, везде была грязь. Утром на пишущей машинке полицейский служащий нас переписал. Затем оформили пропуски на завод Нибелунгенверк и выдали карточки для питания в столовой. Работали мы на строительстве жилых домов, расположенных вблизи завода. Я и А.Д. Иванцов были подсобными рабочими, носили и подавали строительные материалы, мусор, подготавливали цементный раствор. Это тяжёлый, изнурительный и не оплачиваемый достойно труд. Когда требовалось, нас привлекали к уборке механического цеха и погрузке стружки в вагоны. На работу и с работы нас сопровождал специальный человек. Он приходил в лагерь утром и забирал группу 10-15 человек на объект, а после работы приводил в лагерь и сдавал по счёту дежурному полицаю. Питались мы в лагерной столовой, в которой готовили пищу для военнопленных и нас, остарбайтеров. Пища была плохо усваиваемая человеческим организмом, каждый день похлёбка, брюква и мизерная порция хлеба с какой-то примесью, которому мы тоже были рады, особенно если попадалась горбушка. Работа на заводе была тяжёлая, а питание отвратительное. Мы ходили высохшие, как скелеты. Иногда мне приходилось подбираться тайком к мусорному баку с пищевыми отходами от кухни и рыться там, чтобы найти что-нибудь съедобное для своего желудка. Однажды заведующий столовой заметил меня, начал ругать и запретил мне подходить к месту, где стоял этот ящик. Режим в лагере был строгий, часто проводились вечерние проверки, и если обнаруживали, что кто-то из остарбайтеров отсутствует, тут же приступали к розыску сбежавших. Однажды привели на вечернюю проверку двух беглецов. Посреди плаца поставили две длинные скамьи, положили их вдоль скамеек и начали избивать резиновыми палками. Вначале они издавали крики от жуткой боли, потом появились стоны, а потом они затихли, только вздрагивали. Они уже были полумёртвыми, а их всё продолжали бить. У

Истерзанная юность

нас текли слёзы, но помочь страдальцам мы ничем не могли. Фашисты схватили эти бездыханные тела и потащили в свою берлогу. Дальнейшая их судьба нам не известна. Однажды утром мы, узники, прибыли в столовую лагеря на завтрак. Завтрак нам не выдали, а направили в полицейский участок, который находился тут же, в столовой. Как только я зашёл в помещение полиции, один полицай схватил меня за голову, зажал руками, а второй начал бить резиновой палкой по нижней части позвоночника, да с такой злобой и силой, что я потерял сознание и рухнул на пол. Тогда они схватили меня и выбросили в коридор. Когда я пришёл в себя, пошёл в столовую на завтрак, но кушать уже ничего не хотел. Стал в строй, и нас повели на работу. Тяжёлая физическая работа, которую я не мог выполнять, сквозняки на стройке, последствия избиения, отвратительное питание окончательно подорвали моё здоровье. У меня повысилась температура. На три дня я был освобождён от работы, но здоровье не улучшалось. Направили меня в поликлинику, а потом в лагерь нетрудоспособных узников, тоже за колючей проволокой. В этом лагере мне определили лёгкий труд, а других узников комиссия забраковала как совсем непригодных к какой-либо работе, они подлежали отправке домой. Воспользовавшись тем, что некоторые узники, которых комиссия признала негодными к труду, убежали досрочно, я перешел в группу, которую отправляли домой. Я понимал, чем рискую, это могло стоить мне жизни в случае разоблачения, но был решителен. Это была единственная возможность избежать каторжного труда в неволе. Группу нетрудоспособных узников отправили в г.Ковель, где мы находились сутки уже без охраны. Кормили один раз прямо из солдатского котла на колёсах какой-то юшкой с противным запахом конских костей, без хлеба. Нас отправляли по одному к чиновнику в военной форме, который спрашивал фамилию, имя и отчество, домашний адрес, куда необходимо было ехать. Он печатал на пишущей машинке справку, ставил печать и вручал её,

сказав при этом, что мы свободны и можем ехать домой любым попутным железнодорожным транспортом. Мы с товарищем отправились на железнодорожную станцию. Первоначально сели на стоявший на станции ж/д вагон и начали вытряхивать вшей из своей одежды. Эти насекомые высасывали из нас последнюю кровь. Ночевали мы на вокзале, выпрашивали у людей что-нибудь поесть. С разрешения дежурного станции садились в товарные вагоны и ехали по направлению к Николаеву. Приехали на ст. Грейгово, откуда до Пересадовки пошли пешком. Это уже была своя, родная земля.

КРИЖАНОВСКИЙ Анатолий Федорович

85 Истерзанная юность

родился 8 июля 1925 года в селе Троицком Новоодесского района Николаевской области. В августе 1943 года меня насильно забрали из родного дома и привезли в город Николаев на спиртзавод. Там был пересылочный пункт, где я прошел врачебную комиссию. Через два дня меня вместе с другими товарищами погрузили в товарные вагоны и отправили в Германию. По дороге нас охраняли и сопровождали немецкие солдаты. Через несколько суток мы прибыли в город Вупперталь. Нас поселили в бараки, где мы пробыли около десяти дней, затем начали распределять по лагерям. Я попал в лагерь Клейштрассе. Это была большая трехэтажная школа с отдельным спортзалом, обнесенная забором из красного кирпича. Два этажа и спортзал занимали мы, узники, на третьем этаже жили немцы. Для узников были построены трёхъярусные нары шириной 40 см, длиной 1 м 60 см. Проход — 50 см. Нам присвоили номера и дали две этикетки голубого цвета с надписью «ОСТ», которые надо было носить на груди с левой стороны. Шефа нашего лагеря звали Отто. Это был пожилой мужчина со значком национал-социалиста. Переводчиком был

Истерзанная юность

Славка, поляк, называл себя фольксдойче. Видимо, он был боксёр. Бил узников до тех пор, пока не видел кровь. Было в лагере и четыре русских полицая, они тоже били узников. В школе была построена примитивная кухня, где готовили баланду из брюквы, кольраби и немножко добавляли картофеля. Этой баланды нам утром давали пол-литра, в обед 0,75 литра и 250 г.хлеба, на ужин — 5-6 маленьких вареных картофелин. Вот примерно таким было наше питание. Я попал на фабрику по переработке мусора. Вместе с нами в спортзале жили сотни крыс. Был случай, когда мой товарищ Лёня Шпак умер ночью от голода и болезни, так до утра крысы ему съели нос, погрызли щёки и щиколотки на ногах. На этой фабрике я проработал почти два года. В конце 1944 года у меня на обеих голенях открылись раны. Медицинская сестра нашего лагеря повела в немецкую поликлинику. Доктор сказал, что раны открылись от переохлаждения и тяжёлой работы. Он дал мне мазь, но она не помогала. Я продолжал работать, болеть нельзя было, потому что больных отправляли туда, откуда обратной дороги не было. 16 апреля 1945 года город Вупперталь был освобождён американскими войсками. Меня забрали в американский госпиталь. Там я пробыл полтора месяца, но раны на ногах не заживали. В августе 1945 года американцы отправили нас в Берлин, где мы работали при военной части №39390 Советской Армии.

ПЕТРОВ Григорий Матвеевич Родился я 30 ноября 1924 года в селе Каниж Кировоградской области. Когда началась война, мне еще не было и 17 лет. 22 июня я, как и большинство советских юношей и девушек, поступил в Кировоградский истребительный батальон.

87 Истерзанная юность

Когда немцы должны были прийти в город, мы с сестрой отправились на восток. Но вскоре вернулись назад, ибо немцы уже были везде. 2 июля 1942 года я попал под немецкую облаву. Посадили нас в товарные вагоны и повезли. Плакали все, даже мой отец, у которого я ни разу не видел слез. Эта картина мне запомнилась на всю жизнь. Дверей вагонов немцы не закрывали, а чтобы мы могли сходить по нужде, периодически останавливали поезд. Никто никуда не убегал, потому, что везде были немцы. Надежды на спасение не было. В Брест-Литовске повели нас в баню, сделали дезинфекцию одежды и дали по тарелке супа. Суп давали еще только один раз, а везли целую неделю. Привезли в распределительный лагерь вблизи Франкфурта-на-Майне. Подошел немец и предложил работу на резиновой фабрике. Мы согласились. Приехали в город Ганау-на-Майне. Фабрика называлась «Дунлоп». Она производила резиновые камеры для велосипедов, мотоциклов, автомобилей, самолетов и даже колеса для танков. Здесь же находился лагерь для работников, огражденный колючей проволокой. Нас разместили в деревянном бараке из 5 комнат. Здесь стояло 24 кровати. Выдали матрасы и подушки, набитые сосновой стружкой, продуктовые карточки и тонкие одеяла. Переписали всех, присвоили номера. Здесь я прожил почти 3 года. Французы выходили из лагеря свободно, а нас не выпускали. На работу и с работы водили под конвоем. Кормили так: утром 300 граммов хлебоподобной массы и 20 граммов маргарина; на обед 4 небольшие картофелины и ложка брюквы; на ужин — тарелка жидкого супа. Фабрика работала в три смены. Первую смену поднимали в пять утра. Кто не успевал - подгоняли ударами. Нас везде водили под присмотром, даже в туалет. Через год немножко стало легче. Мы могли ходить в туалет уже без присмотра немцев. Я работал в цехе, который выпускал скаты для самолетов, в паре со старым немцем. Он видел, что я валюсь с ног от голода. Он оставлял мне немножко своей

Истерзанная юность

еды, указывал на нее пальцем, а сам шел в туалет. Если бы не он, не знаю, выдержал ли бы я. Другие немцы были к нам враждебны. Но чем хуже немцам было на фронтах, тем лучше они относились к нам. В 1943 году нам разрешили получать маленькие посылочки весом в 200 грамм. Мой отец работал в артеле «Харчопродукт», и родные имели возможность присылать мне немножко пшена. Но таковых было мало. Летом нас впервые повели на прогулку по городу, и мы даже выпили пива в баре. Потом нас начали выпускать каждую неделю. Немцы уже поняли, что войну проиграли, а за преступления надо будет отвечать. Участились бомбардировки. Фабрику почти разбомбили, и мы с тремя товарищами ушли в лес. После трехдневного пребывания там, без еды, мы пошли по селам. Товарищи оставались на работе у крестьян, а меня никто не хотел брать, так как я ничего не понимал в сельской работе. Через некоторое время я тоже нанялся на работу к старым немцам только за еду. Они относились ко мне хорошо. Дней через 10 мы увидели американские войска. Они приветливо относились к узникам немецких лагерей. Нас хорошо кормили, работать не заставляли. В средине мая 1945 года нас собрали всех и сказали, что мы свободны. Кто хочет в Союз, его отправят. А кто захочет уехать в Англию, Канаду, Австрию, союзники трудоустроят его и в этих странах. Мы с товарищами решили возвращаться домой. Приехали в советскую зону оккупации. Нам велели идти в какой-то лагерь. Но мы отстали от колонны, и сами стали добираться на родину. Поездом приехали в Брест. Нас высадили и отправили в фильтрационный лагерь НКВД. Следователей было трое. Один из них был очень агрессивен. Он все пытался поймать нас на лжи, но мы с Борисом договорились говорить одну лишь правду. Нас выпустили, и мы поехали домой, в Кировоград. А нашего товарища Ивана, который спал со мной в одном бараке, послали на принудительные работы в Подмосковье. Через год он приходил ко мне, был очень болен и вскоре умер.

ДУБРОВА Нина Петровна

ТАТАРЕНКО-ЭСТДАР Неонила Александровна

то случилось 7 мая 1942 года. Мне было 14 лет. Помню, что в нашем городе Николаеве шло гонение на евреев. К нам домой пришел полицай с черной повязкой на рукаве. Он сказал, что принес мне повестку на работу. По дороге сказал, что нужно работать

89 Истерзанная юность

огда началась война, мне было 13 лет. После оккупации фашистами Николаева мы с мамой ходили по окрестным селам и меняли вещи на продукты. Однажды в пути мы встретили колонну военнопленных. Немцы схватили нас и присоединили к колонне. Привели в Вознесенск, погрузили в товарные вагоны и отправили в Германию. В Германии нас с мамой разлучили. Меня определили в лагерь военнопленных г. Ольденбурга. Работала я на торфяной фабрике. Военнопленные резали торф, а мы, дети, собирали и сушили его. Кормили нас брюквой. В сутки давали по 300 граммов горького хлеба. От голода мы часто болели, но нас заставляли работать. В 1945 году нас освободили американские войска. С мамой мы встретились уже в Союзе. Вернулись обе в Николаев, где я живу до сих пор.

Истерзанная юность

на Германию. Я испугалась и решила убежать. Меня привели на биржу, которая располагалась в помещении нынешнего кинотеатра им. Ильича на ул. Советской. Там было много таких же мальчиков и девочек, как я. Их раздевали до пояса и осматривали. Воспользовавшись моментом, я убежала. Но полицай догнал меня уже дома и привел обратно. Я плакала и просила отпустить, но он не слушал. Нас построили, вывели на улицу и привели на ликеро-водочный завод. Через несколько дней под охраной нас погрузили в товарные вагоны и увезли. В вагонах была только солома. Зато их тщательно охраняли. Нас везли семь дней. Высадились в г. Вальсроде Ганноверской области. Определили в лагерь Бетенбрюк, фабрика «Муна». Мне присвоили 237-й номер и поселили в барак. Через некоторое время нас построили и велели выпить по какой-то таблетке. Позже мы узнали, что это было лекарство, задерживающее менструацию. Лично у меня ее не было после этого целых три года. На следующий день нас погнали на работу в гранатный цех. Мы, русские, выполняли черную работу: грузили и разгружали снаряды. Когда нечего было грузить, нас заставляли рвать траву, но отдыхать не позволяли. Через год в этом цехе от взрыва погибло 13 наших девушек. Пострадала и я, получив ранение глаза. После возвращения на Родину мне удалили этот глаз, так как я стала слепнуть. Пребывание в Германии оставило глубокий незабываемый след. Однажды, когда я отошла в лес по естественным надобностям, меня схватил немецкий офицер и привязал веревкой за шею к велосипеду. Он ехал, а я бежала за ним, пока не упала в изнеможении. Тогда он начал меня бить. Потом меня закрыли в бункер, где хранились снаряды. Я сидела там одна без крошки хлеба и капли воды. Мне было очень страшно.

Три года мы не видели сахара, соли, картошки. Меня часто сажали в карцер за то, что на помойке немецкой кухни собирала картофельные очистки. Но мне посчастливилось вернуться домой. В 1993 году нас снова пригласили в Германию. Мы общались с немцами в дружеской обстановке. Это были хорошие интеллигентные люди. Побывала на могиле тех 13 девочек, которые погибли от взрыва, привезла им нашей родной землицы. Вроде бы много лет прошло, но в памяти остались те ужасы, которые довелось пережить. Поэтому я желаю всем мира!

УСАЧЕВА Тамара Николаевна

91 Истерзанная юность

огда началась война, мне было 4 года. Нас было трое детей в семье, но мама ждала еще четвертого ребенка. Мы жили в городе Брянске. 29 июля 1941 года родился наш младший брат. Немцы уже бомбили город, и оставаться в нем было опасно. Мы, дети, вместе с мамой и бабушкой пополнили ряды беженцев. Через некоторое время оказались в деревне под названием Мертвы Орловской области. Пожив там некоторое время, мы вернулись домой, так как немцы уже были везде. В июле 1942 года немцы должны были покинуть Брянск, и в отместку за упорную партизанскую войну решили его уничтожить. Многие жители уходили в лес. Но мы остались. Однажды нас схватили фашисты, хотя мы скрывались в яме, и всех затолкали в товарный вагон. С пересадками и мытарствами нас в конце концов привезли в занятую фашистами Францию. Высадили в поселке под названием Дедрынген. Построили и повели в лагерь, окруженный металлической сеткой и колючей проволокой. В бараках нас разместили в комнатах по 510 человек. Спали на двухэтажных нарах. Каждое утро взрослых и детей, кому было больше 10 лет, уводили на

Истерзанная юность

работу. Мама работала на железной дороге, а старшая сестра, ей было 10 лет, на полях. После открытия фронта союзников начались бомбежки, поэтому часть людей, в том числе и нас, перевезли в Лебесдорф (Австрия). Это место находилось недалеко от Вены. Начальник лагеря был толстым рыжим немцем. Он не любил заключенных. Лагерь был обнесен двойным рядом колючей проволоки с трех сторон, а с четвертой стороны было что-то вроде речки. В этом лагере взрослые работали на стройке, а потом, когда начали бомбить, разгребали завалы. Нашу маму начальник лагеря дважды отправлял в гестапо, но потом передумывал и забирал ее. Он говорил, что мама и ее подруга устраивают саботажи. Но позже выяснилось, что он считал их коммунистами. Однажды мама с подругой попали под завал, образовавшийся в результате бомбежки. Но их вместе с немцами спасли. Они вернулись в лагерь абсолютно седыми. В конце апреля 1945 года нас освободили наши войска. В Брянск мы вернулись в сентябре. Город был полностью снесен с лица земли. Там, где был наш дом, рос бурьян. Вскоре с фронта вернулся отец. В 1968 году я вышла замуж и переехала в Николаев, где живу по сей день. На всю жизнь у меня осталось чувство боязни оказаться за границей. Как бы ни было трудно здесь, границу я никогда не пересеку.

МЕДЕЛЯН Петр Васильевич

АЛЕКСЕЕНКО Иван Лукьянович

августа 1943 года меня и моих сверстников 1926 года рождения запихнули в вагон, где можно было только стоять или сидеть, и отправили в Германию. На пути из Николаева останавливались только один раз в городе Перемышле, высадили в городе Вупперталь. На ту пору город подвергался бомбардировкам, поэтому нас заставляли разбирать завалы. Я еще с двумя

93 Истерзанная юность

одился 15 мая 1925 года в селе Воссиятском Еланецкого района. Когда началась война, наша семья жила в Николаеве. В феврале 1944 года меня вместе с братом схватили фашисты и поместили в лагере «Темвод», откуда отправили в Германию. Гнали нас этапом через Молдавию, Румынию, Венгрию, Польшу. Везли нас в жутких вагонах. Мы спали под открытым небом. Очень хотелось есть и пить. Наконец привезли в Германию в г. Виттенберг. Там я заболел брюшным тифом. Поместили в больницу, где были страшные антисанитарные условия. Кормили одной брюквой. После выздоровления, если можно так сказать, работал в железнодорожном депо разнорабочим. В апреле нас освободила Красная Армия, и меня призвали на службу. Прослужил пять лет и только 17 апреля 1950 года был уволен в запас. Все это время служил в Германии. Приехал в Николаев и 45 лет работал на Трикратском комбинате. Имею благодарности и медали.

Истерзанная юность

сотнями людей жил в спортивном зале барачного типа. Спали на трехъярусных нарах. Утром кормили небольшой пайкой эрзац-хлеба с черной жидкостью, которую немцы называли «кава», а вечером похлебкой из брюквы и гнилой капусты. Меня переводили из лагеря в лагерь, но условия проживания и работы были те же. Через некоторое время начали распределять нас на работу по предприятиям. Я с тремя товарищами попал на фабрику АГ Фарбениндустрие «Баер». Там мы работали на восстановлении заводоуправления, которое сгорело во время бомбежки. Через некоторое время нас перевели в лагерь при этой фабрике. Там условия проживания были немножко лучше. Кроме нас в бригаде работали два пожилых немца, поляк и голландец. Отношение их к нам было нормальное. Но в декабре 1944 года нас снова вернули в лагерь Марколеанштрассе. Условия здесь стали еще хуже. Мы по-прежнему работали на разборке завалов, образовавшихся после бомбардировок. Кроме того, многих гнали рыть окопы. Очень важно было попасть на разбор завалин, так как там можно было найти что-нибудь съедобное, ибо в лагере, кроме «кавы» и похлебки, ничего не было. В начале марта 1945 года я попал на лесоповал. Работа была адская. Нас охраняли полицейские, и в ход часто пускали плетки. Мы валили крупные деревья, распиливали на 5, 6-метровые бревна и вручную несли их с гор на дорогу. Они использовались в качестве противотанковых заграждений. 16 апреля 1945 года город Вупперталь был освобожден американскими войсками. В августе нам выдали справки, посадили в автомашины и отправили в город Магдебург, зону советской оккупации. Но домой, в Николаев, мы с товарищами попали только 21 октября. Здесь я работал, учился, защитил диссертацию. В последнее время был доцентом Николаевского кораблестроительного института. Сейчас на пенсии, занимаюсь общественной деятельностью в совете Николаевского областного отделения Украинского союза узников – жертв нацизма.

ДУБИНА Евгений Миронович

95 Истерзанная юность

пошел в школу 1 сентября 1939 года. Сразу во второй класс. Жили мы тогда в Херсонском районе Одесской области. Родители мои были учителями, но отца арестовали, и мы его больше не видели. Втайне от всех я начал изучать немецкий язык, хотя по программе мы должны были учить его только с пятого класса. Когда в 1941 году к нам в село пришли немцы, я уже неплохо с ними общался. Их это очень удивляло. Я продолжал учить язык. Жизнь была очень тяжелая, нам пришлось покинуть свое село, прятаться по сараям. 1 марта 1944 года, за 12 дней до освобождения Херсона, немцы загнали нас с мамой и сестрой на подводы и вместе с остальными увезли в сторону Николаева. Привезли на станцию Копани и закрыли в конюшне. На следующий день погнали пешком по рельсам. По дороге воду пили из грязных луж. Пришли в Николаев. Здесь нас закрыли в лагере на Темводе вместе с военнопленными. Через день отправили в Одессу, погрузили в вагоны и увезли в Германию. Высадили в Кракове и поместили в лагерь. Потом я узнал, что это был Освенцим. Но меня все время сопровождал мой ангел-хранитель. Там я встретил немецкого офицера, который приходил к нам домой, и мама как учительница учила его русскому языку. Я заговорил с ним по-немецки и попросил помощи. Он меня узнал и сказал, что заберет нас отсюда, но чтобы я никому не говорил, что виделся с ним. Вечером к нашему бараку подъехали грузовики и вывезли нас. Приехали мы в Германию, в город Берн-Арндерсдорф. Оказалось, что немецкий крестьянин заплатил деньги, чтобы мы на него работали. Приехали в село. Дали нам комнату, в которой было две кровати. Мне было 12 лет, но я работал наравне со взрослыми. Поднимались в пять часов утра. В хозяйстве этого немца работало 14 чело-

Истерзанная юность

век разных национальностей. Хозяин был очень богат, у него было много земли, леса, коров, лошадей, машин, которые обрабатывали землю, трактор. Он был не женат, поэтому его и не взяли в армию. Не на кого было оставить хозяйство, которое обеспечивало немецкую армию продуктами. У каждого из нас были свои обязанности. У меня было 50 телят, за которыми я ухаживал. Кроме этого работали в поле, в лесу. Уставали страшно. Это продолжалось до 4 мая 1945 года, когда нас освободили советские войска. В доме нашего хозяина разместился штаб воинской части. Мама с сестрой готовили еду для работников штаба, а я в 13 лет стал переводчиком. В июле 1945 года мы вернулись домой. Я пошел в пятый класс, сестра в третий. Мама вернулась работать в школу.

ХАЙЛУК-МАЗЯРКИНА Евгения Яковлевна

родилась в Николаеве 12 декабря 1926 года. Мне еще не было и 16 лет, когда меня забрали из дому, затолкали в машину и привезли в концлагерь на Темводе. Мы провели там ночь, а утром отправились на биржу труда, где сейчас кинотеатр им. Ильича. После медкомиссии нас еще целую неделю держали в грязном помещении спиртзавода. Ели только то, что у кого было с собой. Некоторым приносили еду родители и родственники. Потом нас привезли на вокзал, загнали в крытые телячьи вагоны. Никого из близких не пускали. Немецкие солдаты били всех, кто приближался, прикладами, травили собаками. Стояли неимоверные крики, вопли, плач. Нас везли несколько дней. Останавливались два раза в сутки. Немцы стояли шеренгой, а мы в их присутствии должны были сходить в туалет и ехать даль-

97 Истерзанная юность

ше. Один раз в сутки подводили к воде, еды не давали. Людей мучили голод и жажда. Когда приехали в Перемышль, то стали сортировать нас по группам. Я была симпатичной девочкой, и меня отвели в отдельную группу. Увидев, что я все время плачу, какая-то женщина сказала, что меня определили для увеселения немецких солдат. Услышав это, я бросилась к машине, где были мои земляки. Они помогли мне залезть в эту машину, хотя немец кричал, что ему нужно только 45 человек. Но меня оставили. Так я попала в город Ганновер на фабрику «Ганномел». Приехали в лагерь, окруженный колючей проволокой, загнали нас, как скот, в огромный сарай. Там стояли трехъярусные нары, рассчитанные на 45 человек. Дали по два мешка, которые мы сами набили соломой, и по два старых одеяла. Это была постель. Каждую ночь с трех до пяти утра нас выгоняли босых на мокрый цементный пол и проводили перекличку. Заставляли бегать, ложиться. В пять часов утра мы получали пайку хлеба — одну черную, как земля, буханку на 10 человек. Запивали зеленым чаем без сахара. На работу шли под конвоем. Одетые в лохмотья, на ногах деревянные шуги. С 6 утра до 6 вечера работали. Вечером в бараке получали тарелку брюквиной баланды и ложились спать. Меня поставили работать на токарный станок, где надо было поднимать снаряды. Мне было очень тяжело, и я решила что-то сделать себе, чтобы не мучиться. Взяла в литейном цехе каустик, смочила водой, и он разъел мне на пальце кожу. Потом я ловила мух и давила их в рану, чтобы получить заражение. Меня положили в лагерную больницу, где не было ни врачей, ни медикаментов. Медсестра была из наших. В цехе работала немка Гильда, ей было лет 40-45. Она знала русский язык. Узнав, что я в больнице, она пришла в лагерь и попросила начальника дать разрешение взять меня для уборки своей квартиры. Она привела меня домой, помыла, накормила. Потом к ней пришел врач и, когда посмотрел мою рану, то очень возмутился.

Истерзанная юность

Он даже сомневался, что спасет мне руку. Но стал лечить. Целый месяц немка брала меня к себе, и мою руку вылечили. Врач очень рисковал, потому что за помощь русским их наказывали. После болезни меня направили в пресс-цех. Там со мной за одним станком работали трое немцев — две женщины и мужчина. Их звали Ганс, Шлитта и Хельга. Они мне очень помогали. Подкармливали, посылали в столовую убирать, где я доедала остатки пищи. Они тоже рисковали, но поддерживали, чем могли. Там я пробыла год и пять месяцев. Однажды я что-то не то ответила шефу цеха, который через некоторое время пришел уже с черной повязкой на рукаве и сильно ударил меня по голове. Я очнулась уже в лагере. Спустя сутки меня отвезли в концлагерь Маутхаузен. Очень болела голова, но постепенно ставало легче, хотя мне хотелось умереть. Я убирала туалеты, грузила ящики на железной дороге, делала другую тяжелую работу. Мой лагерный номер 14432. Здесь у меня появилось много вшей. Вечером обсыпались дустом, а утром вытряхивали их мертвых. Но через пару дней все повторялось сначала. От голода очень болел желудок. В свободное время я лежала на кровати и, смочив водой угол соломенной подушки, сосала его. Моя подружка из Ростова, Женя Максимова, пошла к ящику, куда выбрасывали отходы из пищеблока, чтобы взять шкурок от брюквы и пожевать. Мы просили ее не ходить, но голод победил. Она взяла горсть очисток, и за это немец ее застрелил. Когда война подходила к концу, нас отстреливали даже за то, что плохо посмотрели на немца. Потом нас освободили американцы и отправили в госпиталь, где мы пробыли до 15 июня 1945 года. Нам говорили не спешить домой, ибо там нас ждет преследование. Но я была подростком и не понимала, почему нельзя ехать домой, где остались мама, бабушка. В конце июля нас привезли в Лейпциг, где мы проходили фильтрацию. Было понятно, почему немцы так плохо к нам относи-

лись — ведь они враги. Но почему наши воины относились к нам, как к преступникам? Домой я вернулась 28 августа 1945 года. Здесь нас действительно ожидали презрение, недоверие, оскорбление. Это длилось до 1955 года.

КОЖАН Надежда Анатольевна

Весна 41-го года Озвучилась криком младенца. И, веруя в кипенье сирени, Мама меня называет Надеждой. Жизнь, подчиненная войнам, Здесь началась для младенца. Угнали в Германию с мамой, А папе достался Освенцим. И шли по дорогам военным, Без хлеба и без одежды,

99 Истерзанная юность

не не было и трех лет, когда меня с мамой Анастасией Венедиктовной Грызуновой угнали насильно в Германию. Это было в марте 1944 года. Домой вернулись в сентябре 1945 года. Я была маленькая и мало что помню. Но моя дочь Светлана по рассказам своей бабушки написала стихотворение, которое передает атмосферу того, что мы там пережили.

Истерзанная юность

Раненые и без надежды. Но согревало их с мамой Заветное слово — Надежда! После Победы вернулись домой. А здесь — судьба мытовка Готовит к разрухе и нищете, Страшнейшей голодовке.

100

ПРЯДКО НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВИЧ

не было около 4 лет, когда нас с мамой и тремя сестрами угнали в Германию. Я был очень маленьким и мало что помню. Поэтому все, что я сейчас расскажу, узнал от своей старшей сестры Зины, которой в ту пору уже было 15 лет. Шел 1944 год. Однажды в начале марта в наше село Александровку Николаевского района ворвались румыны. Они заходили в дома и выгоняли женщин с детьми, не давая даже возможности собраться в дальнюю дорогу. Колонна продвигалась под конвоем, и сбежать было практически невозможно. Под Лупаревым одна женщина с трехлетним ребенком попыталась спрятаться в лесополосе, и была расстреляна вместе с дитям. По пути продвижения колонна постоянно пополнялась за счет жителей тех населенных пунктов, через которые она проходила. В районе Широкой Балки нас погрузили в баржу и отправили в Одессу. Оттуда в товарных вагонах повезли в Германию. В дороге кормили, но редко. В конце мар-

101 Истерзанная юность

та 1944 года привезли нас в город Минден. После двух недель санобработки и карантина начали разделять по предприятиям. Моих родственников отправили на завод «Мелитта». Он изготовлял различную продукцию: от вилок до оружия. Нас содержали в больших бараках по 100 и больше человек. Территория была ограждена колючей проволокой, за ее пределы никого не выпускали. Все, кому исполнилось 14 лет, работали. Их кормили на рабочих местах. Тех, кто не мог работать, кормили один раз в день. Старшие подкармливали младших, делясь своим скудным пайком. Рабочий день длился от 8 до 14 часов. Мои близкие выполняли неквалифицированную работу: убирали в цехах, разгружали железо, варили ящики и так далее. Однажды мама и старшая сестра одновременно получили травмы. Одной повредил ногу лист железа, другую обожгло кислотой. Администрация завода сочла это за саботаж, и всю семью переправили в другой лагерь. После выяснения обстоятельств взрослых вернули обратно в Минден. Нас, детей, сдали в какое-то детское учреждение. Это было недалеко от того места, где работала наша мама, но общаться с нами ей запрещали. Если кого-то вывозили за территорию завода, он обратно уже не возвращался. В начале 1945 года отношение местных жителей к нам, узникам, начало меняться. Начались частые бомбежки, рабочим все чаще давали вынужденные выходные. Потом перестали гонять на работу, но и еды тоже не давали. Охрана разбежалась. Заключенные сами искали пропитание. Иногда они громили продовольственные магазины и при этом погибали от рук полиции. Вначале апреля в Минден вошли американские войска. Наша мама забрала нас из детского учреждения и в июне, после фильтрации, мы приехали домой. Через месяц умерла одна из моих сестричек и тяжело заболела мать. Нас с сестрой отправили в детский дом. Позже мама хотела нас забрать, но ей по ошибке сказали, что мы умерли. И только через 30 лет семья смогла снова соединиться.

Истерзанная юность

102

Среди людей, которые вместе с нами были угнаны в Германию, были и семьи наших односельчан. А именно: Мороз Нины, Касьян Ульяны и Коробчук Лидии. У каждой из них было по трое детей. Особенно не повезло Коробчук Лидии. По возвращении из Германии ее осудили к 25 годам каторги и вывезли в Вологодскую область. Детей определили в детские дома. После 10-летнего отбывания «наказания» она была реабилитирована.

ТОКАРЬ Николай Иванович

одился в поселке Перещепино Днепропетровской области. Когда началась война, мне было 17 лет. Эвакуироваться не удалось, поэтому довелось на себе прочувствовать фашистский порядок. Немцы начали формировать эшелоны и отправлять молодых людей в Германию. Два раза мне удалось уйти от преследований. Но однажды ночью меня поймали и под охраной доставили в спецпомещение, где собирали людей для отправки в Германию. В пути следования эшелона произошло такое событие. Поезд остановился где-то на территории Польши для того, чтобы набрать воды. Одна девочка не успела попасть в вагон и вцепилась в поручни уже уезжавшего поезда. Был декабрь, остановка поезда еще не скоро. Она могла замерзнуть. Я выглянул в окно и увидел ее. Попросил у сопровождавшего нас немца дать разрешение на ее спасение. Он согласился, но так как двери в вагоны открывались только снаружи, то на полном ходу поезда эта затея была опасной.

103 Истерзанная юность

Никто мне больше не помог, но девочку я все же спас. Для того чтобы мы справили естественные надобности, поезд останавливали в чистом поле. Выгоняли девочек и мальчиков, и мы вынуждены были все вместе оправляться. Нас привезли в концлагерь Дахау и решили устроить баню. Немцы залили мыльным раствором пол бани, которая была разделена механической перегородкой — для мальчиков и для девочек. Когда мы начали мыться, они раздвинули перегородку, и все очутились в общем помещении. Девочки подняли визг, а немцы выпустили на нас не менее 10 овчарок. Через некоторое время весь пол был в крови. Собаки выгрызали по куску мяса с голых тел. Тех, кто падал, немцы били резиновыми палками. Потом дали команду одеться и привели нас в барак — грязных, в крови. На следующий день рано утром погрузили нас в товарняк и отправили в Берлин. Нас привезли на место постоянной работы в лагерь №35, огражденный двумя рядами колючей проволоки. Заставляли убирать территорию лагеря, туалеты, вскапывать и сеять траву, поливать и т. д. Осенью и зимой я работал истопником в цехе, где стояли буржуйки. И так по 10 часов в день с декабря 1942 по сентябрь 1944 года. Питание было скудное. 4 картошки в кожуре на целый день, 200 граммов хлеба, брюква, баланда гороховая, перловка, залитая кипятком, без зажарки. За все время пребывания нам не дали ни единого яйца, ни капли молока. В октябре 1944 года с нашего лагеря забрали 100 юношей для того, чтобы рыть противотанковые рвы возле реки Одер. Немцы думали в такой способ остановить наступление Советской Армии. 20 апреля 1945 года наши войска начали форсировать Одер, и операция закончилась успешно. Нас, узников, разместили в пустых бараках, где мы проходили фильтрацию. Меня призвали в армию и зачислили в роту связи 328-й Варшавской Краснознаменной дивизии 46-й армии. После 9 мая 1945 года я продолжал служить в рядах Советской армии на территории Германии до февраля 1946 года. Де-

Истерзанная юность

104

мобилизован в марте 1947 года. Имею боевые награды: ордена Отечественной войны 2 степени, «За мужество» и множество медалей. В Николаев приехал в 1960 году. Долгое время работал на ЮТЗ «Зоря» в различных должностях. Сейчас на пенсии, но принимаю активное участие в общественной жизни коллектива завода, являюсь членом совета ветеранов войны и труда. В 1991 году был избран первым председателем «Непокоренных» — Николаевской городской организации бывших малолетних узников, угнанных на принудительные работы в Германию во время Великой Отечественной войны.

105

Истерзанная юность

106 Истерзанная юность

107

Истерзанная юность

108 Истерзанная юность

МАРКИТАН Ольга Артемовна концлагерь Равенсбрюк

СКАРЛАТ Федор Антонович концлагеря Темвод, Флоссенбург

ДАНИЛКИНА Надежда Николаевна концлагерь Заксенхаузен

ЮХНЕВИЧ Татьяна Антоновна концлагерь Равенсбрюк

ГРИГОРЬЕВ Олег Прокофьевич концлагерь Майданек

АЛТУХОВ Борис Наумович концлагерь Нойнгамме

АЛЕКСАНДРОВ Петр Васильевич концлагерь Бухенвальд

РОМАНЕНКО Василий Артемович концлагерь Флоссенбург

109 26

КУРЛЯК Неонила Александровна концлагерь Равенсбрюк

БОНДАРЕВА Елена Михайловна концлагерь Равенсбрюк

ИВАНОВ Андрей Петрович концлагерь Маутхаузен

БАРАНОВСКАЯ Анна Демьяновна концлагерь Освенцим

СУХАНОВА Валентина Кирилловна концлагерь Освенцим

КРАВЧЕНКО Дмитрий Дмитриевич концлагеря Дахау, Бухенвальд

ГОМЕНЮК Иван Яковлевич концлагеря Бухенвальд, Освенцим, Заксенхаузен

Истерзанная юность

НОВАК Василий Максимович концлагерь Маутхаузен

Истерзанная юность

110

КУРЬЕРОВ Виктор Иванович концлагерь Бухенвальд

МАРКОВА Владлена Николаевна концлагерь Равенсбрюк

ГОЛОСНОЙ Андрей Лукич концлагерь Дахау

ПАНФИЛОВА Вера Евгеньевна концлагерь Равенсбрюк

ГАЙВОРОНСКАЯ Надежда Дмитриевна концлагерь Освенцим

БЫКОВА Валентина Петровна концлагерь Равенсбрюк

СТАСЮК Мария Максимовна концлагерь Равенсбрюк

ГОНЧАРЕНКО Николай Трофимович концлагерь Флоссенбург

ГАПИШКО Тамара Антоновна концлагерь Равенсбрюк

СЛЮСАРЕНКО Вера Григорьевна концлагерь Освенцим

МИРОШНИЧЕНКО П. концлагерь Освенцим

КОТИК Неонила Константиновна концлагерь Освенцим

ФОКИН Константин Иванович концлагерь Бухенвальд

СЛЕЗИНА Пелагея Антоновна концлагерь Равенсбрюк

КИРИЛЛОВ Сергей Николаевич концлагерь Бухенвальд

ЛЯНАЯ Татьяна Васильевна концлагерь Равенсбрюк

ЖАДИК Михаил Тимофеевич лагерь на Водокачке

НАЗАРОВ Андрей Павлович лагерь Кабельверк

КОЗАЧЕНКО Михаил Иванович концлагерь Маутхаузен

БАЛУТИН Алексей Григорьевич

МОЦАРЬ Иван Лукич

БУЩАН Борис Архипович

СОЛОХИН Василий Андреевич

КРИЖАНОВСКИЙ Анатолий Федорович

ПЕТРОВ Григорий Матвеевич

ДУБРОВА Нина Петровна

ТАТАРЕНКО-ЭСТДАР Неонила Александровна

УСАЧЕВА Тамара Николаевна

МЕДЕЛЯН Петр Васильевич

АЛЕКСЕЕНКО Иван Лукьянович

ДУБИНА Евгений Миронович

ХАЙЛУК-МАЗЯРКИНА Евгения Яковлевна

КОЖАН Надежда Анатольевна

ПРЯДКО Николай Васильевич

100

ТОКАРЬ Николай Иванович

102

111 Истерзанная юность

КОЛЕСНИК Станислав Прокофьевич концлагерь Натцвайллер-Штрутгоф

З 18

Знівечена юність: збірник спогадів. — Миколаїв: Видавництво Ірини Гудим, 2005. — 112 с., іл. Роки беруть своє. Все менше й менше залишається в живих тих, хто пережив страхіття фашистської неволі. Мета цього збірника — розповісти людям, особливо молоді, про жахи війни, фашизму, залучити до вивчення цієї проблеми, зробити все можливе, щоб справедливість запанувала, щоб усі зрозуміли, яким дорогим є мир.

ББК 84 (4Укр-Рос)6-4 УДК 821.161.2

ЗНІВЕЧЕНА ЮНІСТЬ збірник спогадів Комп’ютерна верстка Коректор

— Д.О. Майдан — Т.І. Чернова

Здано до набору 13.03.05. Підписано до друку 04.04.05. Формат 60x901/16. Папір офсетний. Гарнітура Newtoon. Друк офсетний. Ум.друк.арк. 7,0. Обл. -вид.арк. 5,25. Тираж 1000 прим. Зам. № _____. Видавництво Ірини Гудим Свідоцтво про державну реєстрацію № МК 3 від 14 травня 2002 р. 54030, м.Миколаїв, вул.Адміральська, 20. Тел. (0512) 35-23-36, 35-20-18