№73 (апрель 2018) by PS литературный журнал

№73 (апрель 2018)

Одним весенним днем, группа авторов, решила создать литературный журнал. Никто из них не имела опыта в создании организаций подобного рода, некоторые были обычными студентами. Но было желание, создать что-то, что поможет каждому автору, вне зависимости от его опыта, возраста, пола и национальности, найти своего читателя. С тех пор прошло шесть лет и, нам кажется, у нас все получилось! Сегодня мы отмечаем наш небольшой юбилей, шестилетие журнала. И мы хотим поздравить все! Наших читателей, которые с нетерпением ждут выхода нового номера. Наших авторов, число которых с каждым месяцем растет. Хотя, и число читателей каждый месяц растет, и авторы тоже с нетерпение жду выхода номера, особенно печатного… И наших друзей из типографии «Успех принт», которые вот уже полтора года, каждый месяц печатают наши номера. Можно еще сказать спасибо ребятам из «Новой почты», которые иногда занимаются доставкой печатных номером. Спасибо за оперативность! А вот «Укрпочта»… их тоже, в общем. Спасибо вам всем за то, что вы с нами и помогаете нам развиваться. Берите свой любимый напиток, открывайтесь свежий юбилейный номер нашего журнала и наслаждайтесь чтением.

ВНИМАНИЕ!!! Авторские права на размещенные произведения принадлежат их авторам, и защищены Законами об авторском праве Украины и РФ, а так же международными законодательными актами об авторском и смежном правах. Пунктуация и орфография авторов сохранена.

ВНИМАНИЕ!!! Некоторые произведения содержат сцены насилия, секса, не пристойного поведения и психологические тяжелые сцены. Поэтому, не рекомендуется для прочтения лицам младше 18 лет. Прочтение возможно с разрешение родителей, опекунов, либо лиц выполняющих их функции.

Отпечатано в типографии «Успех принт» При копировании материала ссылка на АВТОРА и «Литературное интернетиздание PS» ОБЯЗАТЕЛЬНА!

www.pslit.co.ua

Колонка главного редактора Здравствуйте! Сегодня у нас день рождения! Ровно 6 лет назад, 24 апреля 2012 года, вышел в свет первый номер литературного интернет-издания «Анклав пера». История сложилась так, что за название никто не думал, и принято было первое, что пришло в голову одному из редакторов. Позже, перед выходом четвертого номера, мы призадумались, и выбор пал на название «P.S. Литературное интернет-издание». Это история, а теперь поздравления! Мы поздравляем наших авторов и читателей. Мы рады, что наша аудитория растет. Не только в количественных показателях. Прошло 6 лет… не много, но и не мало, если так посмотреть. Из небольшой группы в VK мы выросли в издание, выпустившее уже (с учетом этого) 73 номера. В отличие от первых номеров, у нас теперь фиксированный объем, яркая обложка, ненавязчивое внутреннее оформление. Мы все это время шли к этому. И мы развиваемся. Увы, минусом этого является очередь на публикацию. На данный момент она составляет более двух с половиной лет. Одним из этапов развития является смена адреса сайта. Теперь вместо привычного ps-lit-jur.ru новый pslit.co.ua. Переход на домен в зоне ua не говорит ни о каких национальных привязках. Как мы уже ранее говорили, мы не относимся, формально, ни к какой стране. Наше редакция «разбросана» на три страны: Украина, Россия и Казахстан. Наши электронные номера читают в 60 странах мира, а печатные в 15. В смене доменного имени сайта нет никакой политической подоплеки или подтекста. Переход на новый домен обусловлен его благозвучность. В нем нет дефисов, о которых можно было забыть при восприятии адреса на слух. Он легче запоминается и воспринимается. Сайт так же будет доступен и по старому адресу, просто при входе на старый адрес вас перенаправит на новый. Признаться, мы планировали еще несколько нововведений, но, по ряду причин, отказались от них. Точнее, отложили на потом. Они не столь критичны и не затронут работу редакции и публикацию произведений. Еще раз поздравляем с праздником! Удачи, вдохновения и приятного прочтения! С уважением, главный редактор литературного интернет-издания P.S. Александр Маяков.

Поэзия

«Все грани прекрасного нашего мира» Виктория Ерух

«Околесица» Герасёв Александр

«Молчаливые» Герасёв Александр

«Линда» Александр Шарутенко

«Все произошло» Владимир Васильевский

«Русская зима» Владимир Васильевский

«Мечтатель» Владимир Васильевский

«Романтика» Александр Гудков

«Моя весна» Александр Гудков

«В поле я нашёл Веснушку» Вадим Сыван

«Гляделки в летнем кафе» Вадим Сыван

«Осень. Парк. Щенок» Вадим Сыван

«Очень люблю твой город» Вадим Сыван

«Сегодня ночью плакала вода» Нелли Мершон

«Анна» Нелли Мершон

«День ненастоящий» Нелли Мершон

«Впустую» Нелли Мершон

«Встреча» Нелли Мершон

«Кто сказал?» Виктория Ерух

«Крылья вдохновение» Виктория Ерух

«Тропинка в лесной глуши» Виктория Ерух

«Самый лучший подарок» Виктория Ерух

«Прости» Вит Парфенов

«Яркими каплями» Волчецкая Кристина

«Ты меня забывать не спеши» Волчецкая Кристина

«Уже не надо» Волчецкая Кристина

«Ты никогда не скажешь о любви» Волчецкая Кристина

«Звездная вечность» Алиса Рекунова

«Лето» Алиса Рекунова

«Последнее существо во Вселенной» Алиса Рекунова

«Песня солдата на посту» nemitiy garri

«Убивай меня от любви» Светлана Корчагина

«Золотая свадьба» Ленина Кудренко

«Пустоши» Гера Шторм

«Исчезла звезда» Татьяна Уразова

«Любовь не стала песнею» Татьяна Уразова

«Но завтра поутру» Владимир Васильевский

Строка прозы

«Белые одежды» Марков Виктор

«Пушистая смерть» Марков Виктор

«Ёшкин коть» Арина Ермолова

«Сто дней до високосного» Анатолий Звонов

«Старый Новый Год» Ленина Кудренко

«Дядя Лёня, прости!» Ленина Кудренко

«Айжан» Шостак Андрей

«Добрый молодец Алеша против мавра-воина» Жеребнев Андрей

«Боцман и дикий пляж» Жеребнев Андрей

«Испорченный отпуск» Уразова Татьяна

«В гостях у Водяного или плохая компания» Баукина Елена

«Розовая мелодия» Кей Грэм

«Я страстно хочу влюбиться» Уразова Татьяна

«Мужичка в аренду» Уразова Татьяна

«Три товарища» Эдуард Григорян

«Подарок» Павел Соболевский

«Алинчик» Андрей Самоделов

«Распростёртые крылья» Андрей Григорович

«Ремонт» Андрей Григорович

«Машкины мужчины» Илья Криштул

«Гюльнара» Басира Сараева

«Фалмут» Дмитрий Бронников

«Сценарий короткометражного фильма "Поражение"» Янушко Алёна

102

«Парадокс в лабиринте» Юрий Тубольцев

105

Фанфик «Сверхъестественное: новые приключения» Мария Гамиева

Литературный сериал

106 106

118

«Летописи межмирья» Александр Маяков

118

«Адаптированный под современность» Вячеслав Гаврилов

122

«Человек, которому нравилось быть грустным» Вячеслав Гаврилов

126

«Ладный свет» Владимир

130

«Телефон с тихим дозвоном» Ярослав Полуэктов

133

«Ласточка и Воронёнок» Маргарита Крымская

138

«Буквы на белом фоне» Александр Маяков

146

«Повесть о голубке» Поташников Григорий

150

Все грани прекрасного нашего мира Виктория Ерух Все грани прекрасного нашего мира, Способны пленить нас своей глубиной. Я в жизни себе не искала кумира, Но как устоять пред такой красотой? Рассветы, закаты, лесные опушки, Шум моря и пение птиц поутру, Прекрасные дали, деревьев макушки И ландыши те, что укрылись в снегу. Сияние звёзд, облака в небосводе, Течение рек и озёрные глади, Костюм у природы всегда превосходен, Она, словно модница в новом наряде. В природе есть много чудесных зверюшек, Без них белый свет был бы скучен и сер, Живут они в небе, в воде и на суше, Нам пользу приносят, дают нам пример. Есть в мире прекрасные добрые люди, Способные светом весь мир озарить, Давайте такими людьми все мы будем, Способными чувствовать, жить и любить. Мы в мире живём чудесном и славном, Всё в мире прекрасно, лишь нужно суметь, Беречь от напастей наш мир многранный, Сквозь призму любви на него поглядеть.

Околесица Герасёв Александр Малая медведица над селом повисла. У колодца сердится баба с коромыслом. Осторожно вроде шла, только поскользнулась, ведь ни грамма не пила, но вот навернулась. Белая метелица

в поле веселится. В мыслях околесица, и опять не спится. Успокоилась уже баба у колодца, а в моей лихой душе снова что-то рвётся. Всё искрится светится, только мне обидно, ведь большой медведицы ни фига не видно. И всего-то за полдня свежее прокисло. Всё-то в жизни у меня не имеет смысла. А метель всё бесится, завывает звонко. Полностью поместится в кружку самогонка. Отогреется душа, может быть немного, и от звёздного ковша прыгнет прямо к Богу.

Молчаливые Герасёв Александр Когда луна прольёт своё сиянье и вечер станет холоден и свеж, ко мне придут хранящие молчанье свидетели несбывшихся надежд. Они опять напомнят мне былое, всё, что забыть пытаюсь много лет. И снова в сердце острою иглою вопьётся то, чего в помине нет. Где та любовь прекрасная святая? Где все мечты, сгоревшие в душе? Где все те дни тревожные, когда я всё, что болело, вытолкал взашей... Но, может быть любовь ещё вернётся, и вновь мечты из праха прорастут. Быть может, жизнь по-новому начнётся, а эти молчаливые уйдут... Когда ветра весенние примчатся, сдувая жуть таинственных теней, в моё окно тихонько постучатся соратники грядущих светлых дней.

Линда Александр Шарутенко По ухабам разбитой дороги Тихо брёл одинокий старик. Вдруг, - бездомный худой и убогий Пёс к ногам его тихо приник. Он смотрел на него очень грустно И, совсем не виляя хвостом. И какое-то тёплое чувство Вдруг вернулось с огромным трудом. Раскрошилось краюхою хлеба, Разлилось по столу молоком. Вспомнил дом, и вздохнул - «Лучше б не был! Никогда, лучше б не был отцом»… И тогда бы никто и не выгнал С той квартиры, что в центре Москвы, И гулял бы с собакою Линдой, Что была без ума от халвы. Но, сквозь слёзы нависшего мрака, Теплотой языка на щеке Он вдруг понял, что….. Линда! Собака - разыскала его в этой тьме! И, обнявшись, – визжа и рыдая, Твёрдо зная, что это на век. Побрели, чтобы в дымке растаять, Верность, преданность, и человек.

Все произошло Владимир Васильевский Так открывается весна, Прозреньем вдруг - "Ах, вот она!" Еще вчера, и час назад, со сна, Крепчал мороз и налипал на окна. Еще минуту ровно до того, Декабрь грозился январем навыказ, Еще за миг до появленья твоего, Была зима, зима навыкат. И ты - вошла! Невиданным дождем, Победным ливнем в середине мая, Ты растопила ужас зимних дрём. Ты так вошла. Небесная. Земная. И хлынули, звеня, потоки слов, Надежды - горлом, через край, за губы, Сплетая танец пеньем голосов

Грудных и томных, и нечаянно грубых... Так шла весна под пенье двух ручьев, Пока зима не ринулась, опомнясь, "Рекомендую, лучший друг Зимцов, Отличный литератор,познакомьтесь". Но - поздно. Все произошло! Да, все! И таинство свершилось. Мы были - здесь, Мы были - далеко. И нас несло На волнах неги. Что была нам спесь?!

Русская зима Владимир Васильевский Зимой в ночи, когда открытый космос Блестит на выпавшем снегу, И Млечный мост светло и косо Встает сквозь звездную пургу, И холод, внеземной, вселенский Царит над замершей землей, Спят. Степь. Река. И перелески. И все, что сковано зимой. Им снятся жаркие поляны, Июльский полдень, духота, Пчела ленивая и пряный Степной цветок, и дух, и та Предгрозовая затаенность Над лесом, плесом и рекой, Когда вот-вот и неуемность Перуна огненной рукой Размечет с грохотаньем тучи, Певучим ливнем окатит Стога и лес, село и кручи, И, уталивши аппетит, Древнейший Бог, сменив на милость Гнев, восвояси улетит. И тут Ярило явит милость, Всех обласкает сателлит... Но - холод! Внеземной! Вселенский! Царит над замершей землей. Спят. Степь. Река. И перелески. Все. Все, что сковано зимой. И Млечный мост светло и косо Встает сквозь звездную пургу, Зимой в ночи, когда открытый космос Искрит на молодом снегу

Мечтатель Владимир Васильевский "Возможно", Ты скажешь однажды, Едва улыбнувшись. Уедешь. Что дела богине До жажды Любить Одинокого. Бредишь Монмартром, Парижем, Ла - Маншем. Как рай, Превозносишь Мальдивы. Поешь, Говоришь на ненашем. О, эти... Иные мотивы!.. А я, Пропитавшись надеждой, Как почва Весеннею влагой, Счастливым, Бездумным невеждой, Воздвигну Безумные планы... И стану мечтать, И молиться, И ждать, Среди майского сада "Возможно" Когда воплотится. Блаженства. А, может быть,.. Ада.

Романтика Александр Гудков Романтика – живет в душе романтика! Она есть сила для его души. Магнитом манит прекрасная тематика! Ароматом наслаждаясь нежного цветка, Наполнит чувствами глубокие сердца.

Тонкая и нежная его душа, – Излучает свет через добрые глаза! Красотой, окружая не греша: Ангелам отправляет радость в небеса!

Моя весна Александр Гудков Это моя весна! Моя, моя весна! Всё зацветёт и оживёт, Рухнет холодная стена, И для меня она поёт: Дыши, дыши, Тебе улыбаются ландыши; Дыши, дыши, Тебя расколдуют ландыши! И я дышу, и я дышу, Разукрашивая душу! И я дышу, и я дышу, Разогревая стужу! Это моя весна! Моя, моя весна! Внутри цветёт, поёт! Закончена война, Чувство новое зовёт!

В поле я нашёл Веснушку Вадим Сыван В поле я нашёл веснушку; Видно сразу – не мужская… Торможу одну девчушку, Что как солнышко – златая: – Уж не ты ли обронила? Но вздыхает «золотая»: – Нет! Мои – не смоешь мылом; Вон, их – сколь!.. Переживаю… Ковыляет встречь старушка: – Уж не Ваша ли потеря? – Ой, милок, мои веснушки Сорок лет как побелели!..

– Девушка, чуток постойте! Вот, нашёл я… Может, – Ваша? – Нет, мои – на месте, вроде! …Кто ж та Маша-растеряша?! – Ой, мужчина, погодите! Вам веснушка не встречалась? – Не про эту ль говорите?.. Женщина разулыбалась. Милая стоит такая: В сарафане и с веночком… На плече же прикрывает От веснушки след платочком. …Мы не раз пытались с Машей Прикрепить веснушку к телу… Вон, бегут детишки наши!.. Мы так оба захотели…

Гляделки в летнем кафе Вадим Сыван Читаю в глазах: «Ну, и как?!..» Ответ мой тебе – тоже взглядом: «Шикарно!..» А ты – вновь: «А – так?..» Нос морщу: «Так – лучше не надо!..» Твой взгляд удивлён: «Почему?..» Смеюсь: «Потому что – похуже!..» «Я правды такой не приму!..» «Тогда ложь послушай от мужа», – Я взгляд перевёл на него: Богатый, вальяжно-лощёный… С подругой твоей спор он вёл… «А что ж ты краснеешь смущённо? Ты хочешь со мной танцевать? Но это – совсем невозможно!.. Лишь можем в гляделки играть… Хотел бы я быть тем пирожным!..» Уже уходить мне пора!.. Доверил салфетке свой номер… *** Звонок незнакомый с утра: «Знакомиться будем?..» Я обмер…

Осень. Парк. Щенок Вадим Сыван Удивляйся, Друг! Это – осень. Каждый год так бывает. В небе, Сером сплошь от туч, вдруг – просинь… Хорошо там! Жаль, ты там не был! Да и что тебе эта просинь?! Ведь дальтоник ты от рожденья… Не пугайся! То – дуб лист сбросил. Ну, понюхай – не наважденье. Нынче в парке – не то, что летом; Стали запахи здесь иные. Поживёшь пару лет на свете – Всё поймёшь, Друг, мой псина милый. Буйной ты был рождён весною; Как же ты поразишься снегу?! Что скулишь? А-а!.. Ну, Бог с тобою, Мчись к подружке своей, побегай!

Очень люблю твой город Вадим Сыван Я очень люблю Твой город, В котором ни разу не был! Заочно люблю соборы, Музеи, фонтаны, скверы!.. Меня Ты представить можешь Гуляющим в старом парке, Иль просто – в толпе прохожих, Иль – где продают подарки… Могу быть среди туристов, Устало жующих жвачку… И даже бомжом нечистым, Просящим у всех подачку… Ты можешь случайно встретить С Твоею соседкой рядом – Я спрашивать буду: «Где – Ты?..» … Соседку с бомжом – не надо?!.. Твой город люблю!.. Но всё же К Тебе даже не поеду! Закон есть над нами Божий! К чему нашим семьям беды?!..

Сегодня ночью плакала вода Нелли Мершон Сегодня ночью плакала вода Отчаянно… и не смывая слёзы В ознобе содрогаясь - провода Белёсый месяц распороли косо На полосы. А гул стоял такой Как будто сто товарняков округу Таскали беспокойно за собой Припаянные намертво друг к другу Сегодня ночью… А, была ли ночь?! Её бы прочь, да некуда - подружек Не нажила… и впаривают лужи Осколки отзвеневшего стекла Не Герде… Каю! Он всегда готов Глаза подставить под края кривые И выло сердце… Тысячи котов Так март встречают… первый… и впервые

Анна Нелли Мершон Непоправимости позор И Анна, опиум глотнув К вагонам движется. Затвор Так сильно лязгает… Одну Оставил дома – лейтмотив Блистательное торжество холодности… Как в горле кость? Забыв… забыв… забыв… забыв... Прожить забытым – удалось?! Самой униженности дно Вокзала, жирное пятно.

День ненастоящий Нелли Мершон Рассыпаны дни, как нелепые птицы А мне между ними не спиться... не спится Я их собираю в коробки, картонки От края до края… день толстый и тонкий

Осевший, уставший в бульварных романах Не дорассуждавший о наших баранах И нить, потерявший в тени разговоров День, горя не знавший... и пробок, заторов Ворующий части чужого пространства День - ненастоящий… от лжи постоянства

Впустую Нелли Мершон Зима ещё не кончилась? Зима Уже не кончится! Белеют стены, лица И кажется чуть – чуть пошевелиться И сбросит кожа лишнее сама Со щёк. Как вещевой мешок Впустую Таскает череп оболочку всуе А зеркало… пора на посошок Вечернюю опробовать наливку Из тёмно - синей несъедобной смеси И осчастливить старую оливку Себя - плодом на дереве подвесив…

Встреча Нелли Мершон Бред! Крест - тошноты и звона… Мне? Путалось - Вы и ты Не убеждённая - побеждённой Остыл? Есть тыл? До поры – секрет Полишинеля?? Ярлык на коже! Слова шрапнелью… Из пор и жил Уходишь… сгорбившись… уничтожен Под пуповинное - Боже?! Жил? Ну, вот и я... отжила… тоже

Кто сказал? Виктория Ерух Кто сказал, что люди -не летают? Кто придумал эту ерун-ду? Полюбив, мы свои крыл-ья обретаем, Воплощая в жизнь свою- мечту.

Нам чужие крылья, апр-иори, Не помогут высоко взл-ететь, Нам они подарят тольк-о горе И заставят силь-но нас жалеть. Но когда ты встретишь- человека, Что в душе способен р-аны залатать, С ним судьбу свою раз-делишь ты на веки, С ним, обнявшись смож-ешь ты летать.

Крылья вдохновение Виктория Ерух У каждого есть свои крылья, Из тех, кто способен творить, Они придают часто силы, Душе помогают парить. Они нам дают вдохновение, Уносят в далёкий мир грёз, Нам радости дарят мгновения, Спасают от горя и слёз. Чужих нам крыльев не надо, Ведь каждый свой мир создаёт. Они для нас в жизни награда, С которой идём мы на взлёт.

Тропинка в лесной глуши Виктория Ерух Тропинка в лесной глуши, Прекрасная, полная тайны. Вокруг неё нет ни души, Красоты в ней необычные. Полна она разных загадок, Что встретиться могут в пути, Путь может быть вовсе не гладок, Путь, что предстоит нам пройти. Куда приведет та тропинка, Тропинка в лесной глуши? Но слышен лишь шелест травинок, В лесу в ночной тиши.

Самый лучший подарок Виктория Ерух Самый лучший подарок, данный судьбой, Это люди, идущие с нами по жизни, Что наполнены светом и добротой, Кто относится к нам без укоризны. Самый лучший подарок судьбы для мужчин, Это та, с кем пройдёт он богатство и бедно-сть, Что не будет искать пустяковых причин, Чтоб уйти от него далеко в неизвестность. Самый лучший подарок для женщины каждой, Это тот, кто подарит любовь и тепло, Для кого она будет лучшей и важной, Будет знать то, что с ним ей повезло.

Прости Вит Парфенов Прости меня за всё, за боль и за обиды, Ты знаешь, не со зла, тебя я плакать заставлял, Тогда, я был от ревности безумен, Надуманные факты, я видел и страдал. Прости меня за нежность, ласку. Ты знаешь, это было искреннее слов, В минуты те, я был всего лишь счастлив, И сердце было нежностью полно. Прости за недомолвки и молчанье, Хотел сберечь тебя, от фактов жизни той, В минуты те, всего лишь был уставшим, И возвращался, без желания домой. Но время шло, я изменился, Теперь я счастлив и любим, И каждый день, живу я мыслью, Что я не тот, я стал другим.

Яркими каплями Волчецкая Кристина Яркими каплями гроздья рябины, На белом, холодном сукне. Помыслы чисты, как этот невинный, Первый снег в октябре.

Ты, как листва, что летит печально, Прочь от меня беги. Помыслы чисты, а я, в отчаянье, Ты, у меня внутри… Яркими каплями снег усыпанный, Я раздавила ногой. Сердце забилось, тревожно, бешено, Если, я так, с тобой…

Ты меня забывать не спеши Волчецкая Кристина В темноте, твои руки играют, Кантабиле на скрипке души. Я тебя, сотни раз забывала, Ты меня, забывать не спиши. Твои волосы мягкие глажу, И смотрю, на тебя не дыша. Будь со мной, растворись в этой ночи, Пусть играет как скрипка душа. Тени нежно касаются стен, Отрываясь от бренного тела. Тихим шепотом ветер зовет, В ставни тихо стучит и несмело. Будь со мной, не спиши уходить, Я опять улыбнусь на пороге. Прядь волос упадет на глаза, Чуть прикрытых в минутной тревоге. В темноте, твои руки играют, Кантабиле на скрипке души. Я тебя, сотни раз забывала, Ты меня, забывать не спиши.

Уже не надо Волчецкая Кристина То, о чем ты молчал, я читала в глазах. Многоточие в каждую строчку. Взглядом, все, ты давно, мне уже рассказал. Но, увы, не поставил точку. Мои пальцы сжимали колючую ткань, И шершавые нити злили. Ты мне, все рассказал, я молчала в ответ. Мы вдвоем, тишину разделили. Молча мне, говорил, взгляд твой не был скуп. Да и я не скупа, а впрочем….

Ты, как ток в проводах, и высок накал. А я, словно тобой обесточена… Мне бы только понять, мне, поверить бы, В эти крики, немого взгляда. Может быть, я тогда бы, сказала – нет! Прошептала - уже не надо…

Ты никогда не скажешь о любви Волчецкая Кристина Ты никогда не скажешь о любви, Все это предначертано нам свыше. А чем молчу я, знают только крыши, И тополя поведать бы смогли… Ты никогда не скажешь мне, прости, И я тебя, прощать уже не стану. Не потому, что верить перестану, А потому, что не чего прощать… Ты не позволишь, слишком резких фраз, И теплоты, ты тоже не позволишь. А я, в тебя, уткнулась бы до боли, Когда мне сняться розовые сны. Ты не когда, не будешь обещать, И все равно, когда бы, даже лгал ты. Но ты молчишь, я буду просто знать. И лучше бы, ты этого, не знал бы… Но ты, не скажешь тихо о любви, Все это, предначертано нам свыше. А чем молчу я, знают только крыши, Да тополя, поведать бы смогли…

Звездная вечность Алиса Рекунова Звездная вечность в иллюминаторах Темная рубка, шум вентиляторов Воздух стерилен, пища безвкусная Сделать бы что-то с лишними чувствами Мы с тобой заперты в тесной коробочке Там, на Земле, наверное, облачно Места так мало, касаясь коленями Знаешь ли ты, что такое Вселенная? Знаю ли я, что такое беспомощность Здесь, над Титаном, жуткая облачность Путь до тебя исчисляется метрами Там, на Земле, наверное, ветрено

Там, на Земле, бесконечность возможностей Здесь, над Титаном, вечные сложности Снова читаем друг другу нотации Как я скучаю по гравитации Как я скучаю по вкусам и запахам Сделать бы что-то с лишними страхами Сделать бы что-то с этими мыслями Нет, мы не станем друзьями и близкими Нет, мы не будем влюбленными по уши Мы разойдемся с тобой, да и что уж там Но впереди еще долгие месяцы Рядом с тобой так и тянет повеситься Но не удастся, ведь мы в невесомости Сколько же в космосе глупых условностей Сколько же здесь возможностей встретиться В рубке, на складе, в каюте, на лестнице Места так мало, скупые приветствия Именно здесь начинается бедствие Именно здесь, в этой глупой реальности Где не работают больше формальности Сесть можно только касаясь коленями В наших руках уместилась Вселенная

Лето Алиса Рекунова С одной стороны трава. С другой – мириады звезд Стрекочут в ночной тиши вестники летних гроз Плеяды не сосчитать. Их шесть. Или, может, семь? Как пух с тополей слова. Забудутся насовсем Ставни скрипят на ветру, небо меняет цвет Деревья будут шуметь еще миллионы лет Всякая плоть трава. Всякое лето – миг В вечности нет следов, памяти или книг Лают соседские псы. Тихо журчит ручей Где-то в ночной тиши слышится голос. Чей? Деревья еще шумят, ветер несет тепло Когда мы забыли себя? Когда наше лето ушло? Время бежит вперед,

тонет в речной воде Верю, нас еще ждет, ждет воплощенье надежд Ветер уносит дни, звезды меняют цвет Сколько путей впереди. Только назад пути нет И мы догоняем тех, кем мы станем потом Но не вспомнить уже тех, кем мы были до

Последнее существо во Вселенной Алиса Рекунова За перекрестком времен, сквозь расщелину дней, ночей и эпох В другом никогда, в другом не-сейчас, в пространстве, что неизвестно Сквозь отраженные образы, сквозь самый последний вздох Сквозь превращенье простых структур, обозначенных словом «если» Там, где все началось, в самом центре Вселенной ничто и все Там, в самом центре загадка симметрий, гармонии, смерти и жизни Там, где все началось, начинается, будет всегда начинаться тот самый сон В центре Вселенной, где время-пространство, где жизнь никогда не исчезнет В будущем нас уже нет. Через десять в тридцатой степени лет В тысячах миллионов парсеков от самой далекой границы пространства В параллельных вселенных, в гранях сознаний, в хвостах бесконечных комет Мысли когда-то живущих переплетаются в смерчах бессрочного танца Мир перевременья стал искупленьем для всех Пусть миллиард лет назад исчезли самые дальние звезды Последнее существо во Вселенной заперто в вечном сне Что повторяет картины ушедших времен, когда еще не было поздно Последнее существо во Вселенной явилось на свет в те года Когда не осталось ни звезд, ни планет, ни иллюзий – лишь только время В сознании тех, кто придет и узнает его однажды. А может быть, никогда Оно видит сны, где есть те, кто любит его, и сны, где брошено всеми Но пока в бесконечности переплетений аксонов, дендритов идет электрический ток Пока разум жив, пока миллиарды волокон свивают нейронную сеть Будет начало жизни опять и опять, в бесконечности памяти явится новый бог Последнее существо во Вселенной не может просто так умереть

Песня солдата на посту nemitiy garri У деревни мост, За мостом - блок-пост На посту солдат

Мокнет в полный рост. Скользкий автомат, В будке спит Полкан И течет вода По его рукам. И течет слеза По его щеке, Думает о том В дальнем далеке, ЛЮбая жена, Ждёт его домой, Шепчет у окна Где-ж ты, мой герой?.. Ой-ли, ой-ли Кто идёт - стой-ли... Вдруг тебя убьёт Злой коварный враг? Лишь вздохнул чуть-чуть, Да ничком в овраг... Ты уж не глупи Осторожен будь, Пусть тебе звезда Светит в добрый путь. Ой-ли, ой-ли Кто идёт - стой-ли... Я вам расскажу Только вы - ни-ни, Нету у него Никакой жены... Лишь казармы пол, Стылая кровать, От того ему Сладко помирать. От того ему Так охота в бой, Что-б лицом к лицу Встать с огня стеной, Что-бы поскорей Злой удар в висок, И услышать вновь Милой голосок. Ой-ли, ой-ли Кто идёт - стой-ли... Через час рассвет, Сменится наряд Как-же холодны Ночи ноября... Полыхнёт восток Маревом зари Не грусти солдат -

Лучше закури. Ой-ли, ой-ли Кто идёт - стой-ли, Ой-да-ой, Кто идёт? - Стой!

Убивай меня от любви Светлана Корчагина Приручай меня против воли, Обнимай меня, что есть сил. Кусай мои губы, до крови, Ты меня давно загубил. Для меня нет ужасней боли, Чем смотреть в золотые глаза, Что всегда наполнены волей, Чтоб любовью убить меня. Я молю тебя о пощаде, Я прошу, чтоб не снился мне. В этом мире ужасных тварей Ты лишь ангел мой на земле. Ты меня на прощанье целуешь, Но безмолвное слово «друзья», Как веревка уже затянулось, Не могу я вот так без тебя. Обнимай меня крепко, до боли, Прижимай меня ближе к груди, Целуй мои плечи и бедра, Убивай меня от любви.

Золотая свадьба Ленина Кудренко Пусть за окном опять зима И в вальсе кружатся снежинки, А ты, как прежде молода И он, как будто бы с картинки. Хотя прошло немало лет, Их словно не было и нет! Сегодня свадьба золотая! Мы Вам от всей души желаем: Здоровья, счастья и добра, Любви, удачи и тепла!

Пустоши Гера Шторм Солнце купает оранжевый полдень в жизни расколотой. Ты, отогрелась и хочешь поведать миру о горестях. Не говори, что ты чувствуешь. Вспомни, это ли золото? Не отыскать за потерянным следом прошлого - повести. Не вороши, дай зажить твоим ранам. Лучше присыпь землёй. Позарастут сорным чертополохом беды-бедовые. Пустоши - время застелит туманом перемешав с золой воспоминаний. Ты только по крохам их не выклёвывай.

Исчезла звезда Татьяна Уразова Скучная жизнь одолела до смерти. Зимняя вьюга. И вьюжит в судьбе. Вихри сметают, как белые черти, Самое ценное - чувства к тебе. Снежной позёмкой ложатся под ноги, Топчут их люди, топчу их и я. Сквозь завывание вьюги, как слоги, Режут признанья: лю-бил вас и я. Годы уходят, куражится вьюга. Память коварная сыплет в глаза Стылые чувства. И совесть подлюка Душу корёжит… исчезла звезда…

Любовь не стала песнею Татьяна Уразова Звезды мерцающей лучи Пронзили тьму небесную. Зову напрасно. Хоть кричи. Любовь не стала песнею.

Любовь не стала песнею. Надрывный стон из глубины Настиг звезду известную. Я виновата без вины. Я виновата без вины. Угасла путеводная. Кромешным адом стали сны: Я от тебя свободная. Я от тебя свободная. Исчез из памяти мотив. Я, как звезда. Я – гордая! А ты, любимый, только миф! Да ты, любимый, только миф. Ты только миф… Ты только… Ты…

Но завтра поутру Владимир Васильевский Ты раскричала день. И он ушел, поникший, Как Сатом смятый бомж, Порочный нищий. А был, как Бог богат. Взошел зарей победной, И залил светом Мир, Царей и бедных. К полудню, что есть сил, Творил, сиял, искрился. Но вот опал дождем, И растворился. Вместилище времен, Часов, минут, мгновений. Как много мог он дать, Тишайший гений! Добра, трудов, любви И подлинных прозрений, Прощенья наших душ... Ушел, презренный. Ты потеряла день. Он больше не вернется. Но завтра поутру, Когда проснешься...

Белые одежды Марков Виктор Она сидела на открытой веранде кафе и ждала официанта. Место ей нравилось, и каждый свой день в отпуске она начинала здесь. Решётчатая стенка в торце веранды заросла клематисом и плетистой розой. Яркие бело-сиреневые краски клематиса нежно сливались с алым цветом прозрачных лепестков необычно маленьких цветов розы и вместе хорошо подчёркивали рисунок и летний фасон её полупрозрачного платья. Изящная шляпка своими полями кокетливо прикрывала лицо от загара и защищала от неприятного облупления бархатистую кожу. Едва заметный умелый макияж и сумочка, в тон лёгкой обуви, удачно завершали её наряд. Пока она с интересом разглядывала, как клематис цепляется за плети розы и вьётся по ним, словно по опорам, вверх, официант принёс чашечку чёрного кофе. Группа из трёх мужчин южной внешности устроились за соседним столом, заказали себе завтрак и в ожидании заказа, бесцеремонно громко стали обсуждать приключения на ночной дискотеке. Гул их разговора внезапно стих до шёпота. По их как будто бы случайным взглядам она догадалась, что парни говорят о ней. Но никаких знаков внимания в свой адрес она не дождалась. Её отвлёк детский голос. Чумазый мальчишка-цыганенок, перегнувшись с улицы на перилах веранды, настойчиво бубнил. - Тётенька! А тётенька! Дай десять рублей! Ну, дай десять рублей! Что тебе жалко? Жалко десять рублей? Всего десять рублей. Она открыла сумочку, достала купюру в десять рублей и протянула цыганёнку. Мальчишка схватил деньги и скрылся. Она положила сумочку на край стола и принялась за кофе. Взгляды мужчин за соседним столиком становились откровенно назойливыми. Понятно, что одинокую, симпатичную женщину на курортах все местные мужчины считают лёгкой добычей. Она пересела на другой стул так, чтобы не видеть их похотливых глаз. В этот момент загорелая рука мальчишки молнией выскочила из-за перил и сдёрнула со стола сумочку. Только по хохоту за соседним столом она поняла, что цыганёнок ловко стащил у неё все деньги вместе с косметикой. Ни один из южан не бросился в погоню за воришкой. Она растерянно посмотрела на официанта. Даже за кофе ей заплатить нечем. Официант подошел и вполголоса сказал. - Не волнуйтесь! Я всё видел. Кофе пройдёт за счёт заведения, как компенсация морального ущерба. Она встала и, гордо приподняв красивый подбородок, направилась к выходу. Проходя мимо ленивых южных кавалеров, резко взмахнула подолом платья, на прощание, оставив мужчинам аромат дорогих духов. У выхода из кафе её окликнули. - Извините! Вас можно на минутку задержать? Она оглянулась. Возле угла здания стоял высокий мужчина средних лет. Он резко отличался от других постояльцев санатория. Здесь все мужчины ходили в сандалиях, шортах и безобразных сетчатых майках. Не стеснялись демонстрировать лысины, выпирающие животы, кривые волоса-

тые ноги. А он был воплощением лондонского аристократизма. По крайней мере, так она себе это представляла. Безукоризненно белый строгих линий легкий костюм дополняли такие же белые дорогие туфли и белая летняя шляпа. Модная сорочка небесно-голубого цвета оттенялась такого же цвета носовым платком, с продуманной изящной небрежностью выглядывающим из нагрудного кармана пиджака. В руках он держал её сумочку. - Это ваша? - Да, – растерянно произнесла она. - Вам испортили настроение? - Да, – как автомат повторила она. - Я предлагаю вернуться в кафе и выпить чашечку кофе на брудершафт. Для знакомства, - пошутил он. - Не возражаете? - Нет. - «Нет» - это нет, не хотите возвращаться? Или это «да» и мы идём пить кофе? - Да. Я согласна. Идёмте пить кофе. В кафе он проводил её к тому же месту. - Я знаю, это ваше любимое место, и не волнуйтесь - мальчишка больше вас не побеспокоит. Услышав хамоватые реплики от группы завтракающих парней, он подошёл к ним и, наклонившись над столом, тихо сказал несколько слов. В ответ они загудели встревоженными осами. Он похлопал по плечу одного из них и что-то пошептал ему в ухо. Тот встал. - Извини, дорогой! Так бы сразу и сказал. Мы уже уходим. Бросив на стол деньги за завтрак, мужчины вышли из кафе. Он подошёл к ней, снял шляпу и церемонно попросил. - Разрешите представиться? Владлен Яблоновский! В настоящее время – отдыхающий. Она, как женщина более десяти лет имитирующая блондинку, сразу оценила натуральный тёмно-каштановый цвет его слегка вьющихся волос. Тёмно-карие глаза светились добротой и радостью. - Надежда Ткачёва, - почему-то солгала она, не назвав свою истинную фамилию. - Очень приятно! Разрешите присесть? Он показал на стул напротив её. - Да, присаживайтесь. Спасибо вам за сумочку. И вообще за всё. - За что – за «всё»? - Поддержали меня, сумочку вернули, а с ней и настроение хорошее вернулось. Как у вас так ловко все получается? И с мужчинами договорились и цыганёнка поймали. - Мелочи! Но мне ваше лицо удивительным образом кажется знакомым. Такое впечатление, что мы встречались, и я вас где-то видел. Причём, совсем недавно. - Навряд ли! Я здесь всего лишь несколько дней, а живу далеко отсюда. - Погодите, погодите! Я сейчас угадаю, чем вы занимаетесь. - Попробуйте! - Минуточку. Значит так. Вы – актриса и я вас видел в театре на последней постановке «Трёх сестёр»? Так? - Нет, не угадали. - Но я вас где-то определённо видел. Это точно!

- Это невозможно! - Всё! Я понял, где я вас видел. На фото. Вы скрыли свою настоящую фамилию и представились псевдонимом. Так? Вы писательница. Мастер умирающего вида литературы – эссе. Ваши великолепные очерки о яркой любви туземцев на коралловых островах, о живности в голубых лагунах я читаю в каждом новом «Вестнике Моряка». А история про девочку и акулу, которая её спасла во время бури – вообще фантастика! Надя не знала, существует ли на самом деле такой журнал – «Вестник Моряка» и голубые лагуны видела только в телефильмах, но такое сравнение ей было лестно. Приятно было слышать, что Владлен может представить её в столь интересной роли. - Ну не очень точно... Но уже гораздо теплее. А вы чем занимаетесь? - Я?.. Как бы вам сказать, чтобы не вдаваться в ненужные подробности? Думать всё время о деньгах мне иногда становится скучно, и я пускаюсь в путешествия. - Интересно как! Вы знаете, я тоже люблю иногда попутешествовать. - Значит, я на правильном пути? И вы даёте мне шанс? - Шанс на что? - Шанс поужинать с вами в городе. Я знаю один замечательный ресторан. Шеф-повар в этом ресторане – кудесник. Мы давно с ним знакомы. Каждый год он меня балует фирменным блюдом. - Вот как! Вы меня совсем заинтриговали. Я подумаю. - Надя! Мне можно вас так называть? - Называйте. - Надя! Я не шучу. Вкус к хорошей еде прививает только хорошая еда! Вы попробуете стряпню моего знакомого и согласитесь со мной. - Ладно. Вы меня убедили. Я согласна. Но до вечера надо... - А до вечера я предлагаю вам прогулку на яхте. - У вас есть яхта? - Нет, это не моя яхта. Я взял в аренду у друга на несколько дней. - Но мне надо переодеться. - Вы согласились? - Да. - Встречаемся через полчаса у большого фонтана в сквере санаторного комплекса? - Через час. - Надя! Я начинаю чувствовать, как вокруг меня сгущаются волны счастья. Через час я жду вас у фонтана. Яхта оказалась небольшим судёнышком с косым парусом, но с любовью выкрашена и надраена до блеска. Владлен умело справлялся с управлением, и они без приключений вышли в море, там легли в дрейф и стали загорать. Её опасения, что Владлен начнёт приставать с поцелуями и непристойными предложениями оказались напрасными. Владлен вёл себя как настоящий джентльмен. Много рассказывал о море, морских приключениях, цитировал наизусть отрывки из морских повестей Пикуля, читал на память стихи Пастернака, Блока, Бальмонта, Фета, Тютчева. Приглашал её к дискуссии. Но Надя слабо разбиралась в поэзии и с шутками переводила разговор на знакомые ей темы. Говорили о направлениях в современной моде, о знаменитых мастерах в этой области и способах самовыражения через цвет и покрой одежды.

Поздно вечером после ужина в ресторане Владлен проводил Надю до двери комнаты. - Наденька! Позвольте поцеловать вашу ручку? Она удивилась его старомодности, но разрешила. Он поцеловал. - Наденька! Сегодняшний день для меня самый счастливый день всей моей жизни. Спокойной ночи и самых приятных снов вам! И ушел. Они специально не договаривались о месте и времени свиданий, но каждый их день начинался в том же кафе и в то же время. Владлен ненавязчиво завладел её сердцем, её мыслями, её временем. Надя постоянно думала о нём, о его манере пить кофе, говорить мягким баритоном и его стремлении к чистоплотной аккуратности. За две недели Владлен ни разу не надел одну и ту же сорочку. Сорочки у него были дорогие, но одинакового покроя и качества. Отличались только нежными оттенками. И к каждой сорочке всегда был такого же цвета платок в нагрудном кармане белого пиджака. Но срок путёвки заканчивался, и Надя готовилась к отъезду. А Владлен влюбился в Надю сразу. В тот первый день их встречи, стоя за углом кафе, он любовался Надей осторожно, не привлекая к себе внимания, но не знал, как подойти к ней, представиться, как начать разговор. Ведь она – такая... Неземная, воздушная, светлая! А он? Кто он в сравнении с ней?.. Коллеги на работе звали его просто – Тимка. Сокращённо - от Тимофей. В автобазе, где он работал водителем-дальнобойщиком, его не любили, но уважали. Не любили за прижимистость, за жадность к работе и деньгам. Никогда, даже в конце рабочей пятницы, в «водительский день», он не оставался «погудеть», расслабиться с коллегами по «баранке» и находил любой повод, чтобы увильнуть от приглашений на дни рождения, свадьбы и прочие семейные радости коллег-водителей. И принципиально не скидывался на подарки для начальства. А уважали за то, что даже после тяжёлой смены, он мог остаться на всю ночь в гараже, чтобы помочь коллеге «переобуть» тягач и полуприцеп в новые «галоши». Двенадцать колёс почти в рост человека. Снять с машины, разбортировать, смонтировать новые покрышки и поставить все колёса на место – это не сушки с чаем жевать в бытовке! Здесь «пахать и пахать» надо! Свою фуру «Вольво» Тимка любил так, как любят девушку-одноклассницу в школе. Нежно и беззаветно! И машина его никогда не подводила. Начальство его тоже уважало. Тимофей никогда не отказывался от самых далёких и неудобных рейсов. Что ему? Живет один. В свою «однушку» в спальном районе города даже кошку не может привести. Неделями дома не бывает. Всё на колёсах, да на колёсах. Не одну сотню тысяч километров намотал. А в дороге всё случается. Спать приходится на задней полке в кабине «Вольво» или в лучшем случае в дешёвом номере придорожной гостиницы со стоянкой во дворе для большегрузных автомобилей. Жевать получается рывками, что придётся и когда придётся. Тут не до деликатесов! Бутерброд запил чаем из термоса и в путь. Проблема с женщинами решалась просто. «Плечевые» заполонили все трассы, в любом конце страны. Как его коллеги, он таких проституток не возил неделями в кабинке машины. Быстрый секс за занавеской на стоянке – и всё. Получила свои деньги, гуляй дальше. А ему некогда – ехать надо. Заказчик не ждет! Но один случай запомнился.

На трассе тормознула его худенькая женщина. Он сжалился, подобрал. Потом в кабинке разглядел, что это не женщина вовсе, а подросток, совсем ещё не успевший оформиться до конца в женщину. Девчонка попросила подвезти до ближайшего города, но на околице города приказала остановить машину. - Дяденька! У меня денег нет расплатиться за дорогу. Хочешь, я тебе сделаю минет, а ты мне за это денег дашь? - Тебе сколько лет, шмакодявка? - Пятнадцать. А что? Он вышел из машины, обошёл кабинку и, открыв пассажирскую дверку, сдернул «плечевую» на землю. Зажав её голову себе между ног, увесисто и смачно шлёпнул несколько раз по тому месту, которое у людей называется «ягодицы», а у женщин – «попой». Но у девчонки не было ни того, ни другого. Так, два кукиша на этом месте, обтянутых драными джинсами. Он отпустил её, но она не убежала и не заплакала. - Ты чего, дядька, драться полез? Не хочешь денег платить, так и скажи. А биться не надо. - Малявка! Брысь к своей мамке и чтобы я тебя здесь на трассе больше никогда не видел! - Ага! А мамку кто кормить будет? Болеет у меня мамка, две недели на ноги не встаёт. И дома жрать нечего. - Все вы так говорите! А отец где? - А отца я совсем не помню. Вдвоём мы с мамкой живём. - Садись в машину! Поедем. - Куда? В милицию? В милицию я не поеду – хоть режь! - К тебе домой поедем. Мамку кормить. Жила девчонка с мамкой на краю города в маленьком частном доме. В тот день фура Тимофея была загружена овощами. Он затащил в дом картошку, капусту, морковь и лук. Дал девчонке денег и приказал выкупить все лекарства по рецепту, который лежал на столе после визита врача. И принести из магазина хлеба и какой-либо крупы. Уехал. Больше девчонка ему на этой трассе не встречалась. Отпуск Тимофей всегда брал в августе. Начальство не возражало. С этим его маленьким капризом считались. К отпуску он готовился весь год. Посещал дорогие бутики и, рассчитывая на скопленные средства, покупал модные вещи, дорогую парфюмерию. Носки, обувь и рубашки он мог выбирать неделями. В последний день перед отъездом на юг заливал ванну горячей водой, размешивал пену и несколько часов растворял в изысканном запахе пены водительский дух. Потом шёл в салон. Делал модную стрижку и маникюр. Утром спешил к самолёту. До встречи с Надей, двухнедельный флирт с женщинами на курорте его ни к чему не обязывал. Тимофей про всё забывал в обратном рейсе самолёта. Но в этом году его система дала сбой. Он влюбился! По-настоящему, без вариантов выскользнуть из объятий этого засасывающего чувства. Признаться Наде в том, что он не Владлен, а обычный водила – Тимофей, у него не хватило смелости. Она его не поймёт. Надя женщина не его круга - она всю жизнь общается

только с «владленами». Она его унизит жалостью или ещё хуже – насмешками, а он этого не переживёт! Надя сильно удивилась, когда в один из дней не дождалась в кафе Владлена. Такой галантный, предупредительный, вежливый и вдруг исчез, даже не попросив номера её телефона, не попрощавшись, не сказав ни слова накануне. Отпуск кончился, и дома Надю ждала однокомнатная «гостинка», заставленная большим раскройным столом, гладильной доской и профессиональной швейной машинкой. Во всех углах маленькой комнаты лежали лекала, выкройки и подшивки модных журналов. Для узенькой тахты нашлось скромное место в углу за шкафом. Огромный трёхстворчатый шкаф тёмной полировки Наде достался в наследство от родителей. Все полки шкафа были забиты современной модной фурнитурой. Любая мелочь в любой новой кофточке или платье должна быть изысканной и неповторимой. Надя следила за течениями в моде и не жалела времени на посещение фирменных магазинов, чтобы подсмотреть «изюминку» заморских закройщиков. Ведь даже отделка изнаночного шва имела большое и порою решающее значение. Дома вся память автоответчика была заполнена недовольными высказываниями богатых, но капризных клиенток. В «бархатный» сезон её все хотели видеть и слышать. Всем срочно надо было шить, подогнать, переделать. Платили за профессиональный эксклюзивный пошив клиентки хорошо, но и нервы выматывать умели тоже профессионально. Но всё равно, бурча и чертыхаясь, выказывая недовольство вслух и задабривая мелкими подарками за качество и скорость, они все шли к Наде. Надя умела из одних только намёков клиентки понять, что именно ей надо. Где клиентка хочет спрятать ненужное, а где, наоборот, показать чуть-чуть лишнего, но в меру. Её номер домашнего телефона передавали из рук в руки, как некую священную тайну. Влиятельные клиентки с приличными мужьями с неприличным «баблом», хранили Надю от всех посягательств официальных и неофициальных контролирующих структур. Работы и заказчиков хватало - только работай. Лето отметилось последними жаркими днями, и пришла осень с плаксивой погодой. Отопление в доме ещё не включили, поэтому Надя передвигалась по дому в толстых вязаных носках и в старой шерстяной кофте. Холостяцкий холодильник пугал своей арктической пустотой, а в хлебнице одиноко валялась скукоженная засохшая корочка батона. Надо идти в магазин. На улице сеял мелкий противный дождь. Старенький плащ, накинутый поверх кофты, не спасал от сырости. Хорошо хоть догадалась надеть резиновые сапоги. Огромная машина, пырхая отработанной соляркой, пыталась задним ходом вписаться в угловой тупик двора. У машины это получалось громоздко, и большим крытым прицепом она загородила и тротуар, и проезжую часть улицы. Наде пришлось постоять под дождём ожидая, пока водитель закончит манёвр. Магазин в доме напротив в вечернюю пору скучал без покупателей. Надя купила кефир, батон, пачку масла и кусок сыра. Проходя мимо грузовика, она увидела, что водитель, изогнувшись в неудобной позе, пытается достать руку из-под кабинки. И кряхтит так, будто намертво застрял в этом узком пространстве.

- Вам можно как-то помочь? - Тётка, ну как вы мне поможете? Здесь, к чёртовой матери, шланг, кажется, лопнул! - Извините, но вы так кряхтели, что я подумала... - Подумала она! Это мне с утра надо думать, что делать! Машина «по уши» гружёная. Стоять – себе в убыток. Водитель вывернулся из своей западни, подтянул задравшиеся рукава кожаной куртки и повернулся к Наде. - Вы?.. Не может быть! Вы - Надежда Ткачёва? Писательница? - Вы?.. Владлен Яблоновский? - Ну, надо же! Надя, вы даже мою фамилию запомнили? Обычно её сразу забывают. И он в шутку заговорил бархатным голосом Владлена. - Разрешите представиться ещё раз? Тимофей Смирнов. Путешественник. Как видите, я вас не обманул. Путешествую вот на этом чуде техники по всей нашей замечательной стране. - А я вас обманула! Моя фамилия не «Ткачёва», и я не писательница. Тогда вы меня сразу «раскусили». Но на псевдоним эта фамилия тянет. Я швея-надомница. - И живёте где-то рядом? - А вот мой подъезд. - Так я тоже в этом доме живу. Вон, в углу входная дверь. Третий этаж. - Вот и познакомились. - Познакомились. Не знаю, как вы, Надя, а я рад нашей сегодняшней встрече. То-то мне ваше лицо тогда сразу показалось таким знакомым. Встречались, видно, случайно где-то здесь на улице или в магазине. Тимофей критически осмотрел её мокрый плащ, резиновые сапоги и старую шерстяную кофту. - Если бы вы сейчас не подошли, я бы прошёл мимо вас, даже не заметив. К чему вам такой маскарад? - Мне удобно и тепло. А наряжаться мне не для кого. От Тимофея пахло соляркой и машинным перегаром. Потёртая кожаная куртка, дешёвые джинсы и китайские кроссовки – всё это было так не похоже на наряд Яблоновского. И она ему не сказала, что тоже вряд ли его узнала бы, на фоне памяти о том, южном щёголе. - Надя! Вы, конечно, меня презираете. За маскарад, за обман. Но там всё было по-честному! И мои ухаживания, и моё внимание к вам. А не признался я тогда потому... - Не надо, Тимофей. Я не презираю вас ничуть. Наоборот, отлично понимаю. Я всегда хотела в жизни сказку, хоть раз - вы мне её подарили. Причём - честно, без обмана и обиды. Я вам за это безмерно благодарна. Те две недели были волшебным сном, о котором я мечтала с девичьих времён. Знаете, как все девушки? Принц на белом коне, алые паруса, красивые вечера, умные разговоры, ленивый плеск прибоя и уходящее за горизонт закатное солнце. Всё это у нас было. Красиво! Возвышенно! - Надя, я всё это время думал только о вас! Ругал себя за то, что не рискнул признаться сразу, за то, что сбежал, как последний трус, за то, что не вымолил у вас надежду на продолжение наших встреч. - Нет, Тимофей, всё не так! Вы запутались! Думали вы только о «ткачёвой» и испугались вы тоже «ткачёву». Не рискнули попросить номер телефончика тоже у «ткачёвой». - И всё-таки вы обиделись, что я не Владлен? - Наверное. Но какая разница? Эта Надя, которая сейчас перед вами и думать бы не посмела о таком Владлене! А та, «Ткачёва Надя» своего «Владлена» тогда на-

шла. - Вы хотите сказать, что у водителя Тимофея и Нади-швеи ничего не может получиться? - Я так не говорю, но это будет совсем другая история. Без яхт и алых парусов, без закатных вечеров и красивых стихов. - Но почему же? Ведь яхта и стихи – всё было настоящим. И всё повторимо! - Да, вы правы – там это всё было настоящим, но мы... Мы были придуманные! - И что теперь? - Ничего. Вам завтра с утра в рейс. У меня с утра клиенток куча. И вообще, я промокла. Прощайте, Яблоновский! Как у вас говорят – ни гвоздя, ни шурупа? - Ни гвоздя, ни жезла... Не уходите, Надя! Мы обязательно... Но дождик зачертил косыми линиями её уходящий силуэт.

Пушистая смерть Марков Виктор Тишина удивляла... Свисая с каждой ветки невидимой сетью, она заполняла пространство непредсказуемой тоской и тревогой и, расстилаясь по свежей пороше едва слышимым хрустом, заставляла ускорять шаг. Обычно так бывает или в знойный полдень перед сильной грозой, или в морозный вечер перед затяжной вьюгой, но сегодня все лесные приметы не предвещали ничего плохого в погоде. С детства привыкший понимать таёжные шорохи и вздохи деревьев, шёпоты травы и мха, пересвисты птиц и напевы ручейков, Вася не узнавал свой родной лес. Всё замерло, замёрзло и затаилось – и это его пугало. И ещё. Всегда его лайка в километре от заимки убегала вперёд, чтобы предупредить дочь о возвращении с охоты, тогда по тайге разносился весёлый гвалт Белки и Роста, а Вася чувствовал запах дыма из трубы избушки, где пятнадцатилетняя красавица готовила нехитрую еду. Сейчас этого не было – ни лая, ни дымка, хотя, как обычно, Рост убежал навстречу. После нелепой смерти матери (она утонула на рыбалке, запутавшись в браконьерском перемёте) дочь накрепко привязалась к отцу и с удовольствием делила с ним тяготы охотничьего сезона. Готовила еду, солила рыбу и мясо впрок на долгую зиму и даже научилась так выделывать ценные шкурки, что заготовители принимали пушнину без претензий, по высшей категории. Хороший соболь с тёмнопалевым отливом равнялся в деньгах с огромным импортным холодильником, а редкостный – чисто белый или чёрный - стоил раз в десять дороже. Белка подарив охотникам несколько помётов весёлых щенков, передала по наследству потомству обострённое чувство зверя и собачью смекалку, свойственную только лайкам, но сама потеряла азарт к охоте и привязалась к дочке. Теперь Рост – средний из её сыновей – стал в семье главным загонщиком соболя и куницы. *** Избушка встретила Васю разрухой. Дверь нараспашку, посуда и продукты на полу, стол опрокинут, полы в некоторых местах сорваны. Дочки нет, собак не видно. И тишина... Он всё понял. Приходили «охотники за мягким золотом». По посёлку давно ходит слух об удачливости Васи-охотника каждый сезон; видимо, чужаки услышали

об этом и выследили дочь, когда она возвращалась из магазина. По следам крови на полу Вася понял, что девочку били, чтобы узнать, где он прячет несданную пушнину. Но, видимо, она им ничего не сказала. Крови на полу много, значит, Белка успела кого-то из двоих сильно покусать, но поплатилась за это жизнью. То, что грабителей было двое, Вася вычислил без труда – один был в кирзовых сапогах, другой – в рабочих ботинках. На улице Вася тихо свистнул, подзывая Роста. Собака отозвалась приглушенным воем из кустов невдалеке. Там он и нашёл свою девочку. Нелюди изнасиловали дочку, разодрав на ней одежду, задушили и, оттащив в кусты, небрежно закидали труп наспех наломанными ветками. Тут же лежала Белка с перерезанным горлом. Из пасти мёртвой собаки Вася вытащил кусок тёмно-синей ткани от спецовки вместе с окровавленным куском ноги человека. К ветке прицепилась грубая шерстяная нить коричневого цвета. Жизнь рухнула в пропасть. То, ради чего он копил деньги, то ради чего он изматывал себя в многокилометровых переходах по нехоженой тайге и жил отшельником, потеряло смысл. Дочь-умница, теперь уже никогда не получит платное образование в столичном городе, никогда не пригласит его на чай в новую, обставленную современной мебелью, квартиру и не подарит ему внуков. Н и к о г д а! Вася вернулся в избушку за лопатой. Хотел забрать нож, подаренный ему отцом, но не нашёл в том бедламе. Дочь и лайку он похоронил в одной могиле. Жили вместе, умерли вместе, пусть и там тоже будут рядом. *** Бригада монтажников третий день «не высыхала», не выходя из балка, просаживала в домино свободное время под пиво и водку. Труб на буровую не привезли, начальство укатило в район – можно расслабиться. Дверь, утеплённая ватином и брезентом, внезапно с грохотом распахнулась, выпуская сизый табачный туман на волю. - О, чукча пожаловал! Чё надо тебе, чукча? – встал из-за стола высокий небритый мужик в толстом коричневом свитере. Вася увидел за голенищем его сапога рукоятку родного ножа. Такой нож нельзя подарить или продать. Такой нож передаётся по наследству от отца сыну. - Ты чё, чукча, уставился на меня? Водки хошь или... Выстрел прервал его вопрос - мужик рухнул поперёк порога. Вася забрал нож и, захлопнув дверь, мгновенно исчез. Он не мог ошибиться - охотник по запаху уверенно определил убийцу дочери. Пьяная толпа не сразу очухалась и сообразила погоню, а внезапно начавшийся снегопад аккуратно прикрыл всё следы. *** На остановке автобуса всегда людно; кто-то встречает родственников из района, нагруженных сумками с дефицитом, кто-то уезжает на обследование в районную поликлинику, а кого-то скучные административные надобности гонят к районному начальству. Автобус ходит два раза в сутки – рейс утром и рейс вечером. Вечерним автобусом обычно все спешат вернуться в посёлок, чтобы не ночевать в городе. Последним из автобуса, перекинувшись несколькими словами с водителем о планах на завтра, выходит мужчина с палочкой. На правую ногу ступает осторожно, видно, что недавно из больницы выписался.

Народ на остановке возбуждённо галдит, обмениваясь новостями с приезжими, но мужчину с палочкой никто не встречает. На звук выстрела толпа никак не отреагировала. Ну, хлопнуло где-то вдалеке, не привыкать – в таёжном посёлке вокруг охотники – привычные к таким звукам. Мужчина с палочкой осел вдоль стенки остановки, запачкав свежую покраску алым цветом. Пуля вошла ему точно в глаз и, вырвав кусок затылочной кости, расплющилась о бетонную плиту. Никого из толпы даже крошки плиты не зацепили. Так стреляют только опытные добытчики пушнины – точно в глаз, чтобы не испортить шкуру ценного зверька. *** С тех пор Васю-охотника в посёлке никто и никогда не видел.

Ёшкин кот Арина Ермолова " ...пересекая траекторию движения человека, ёшкин кот вводит во взаимодействие своё биополе с биополем человека, изменяя его..." absurdopedia.net " Давайте будем честны : больше, чем с самим собой, мы не разговариваем ни с кем." Т.В.Мужицкая, професссиональный социальный психолог Аня проспала. Опаздывала... Ах, как некстати опять забарахлил замок... Дверной ключ ну никак не хотел сделать свою простенькую работу. Возможно, тоже ещё спал... - А Я ГОВОРИЛА ТЕБЕ : "ВЫЗОВИ МАСТЕРА". НО ТЫ ЖЕ У НАС "ПОЛНОЦЕННАЯ" - ВСЁ РЕШАЕШЬ САМА ... - Заткнись. - НУ, ДАЙ Я ХОТЬ СУМКУ ПОДЕРЖУ, УДОБНЕЙ ЗАКРЫВАТЬ ... - У тебя отросли руки? - АХ, ЁШКИН КОТ ! ЗАБЫВАЮ, ЗАБЫВАЮ...В ТАКИХ СИТУАЦИЯХ !!! Ключ проснулся и дважды повернулся вокруг оси... - Лифт, конечно , не работает! А-а-аааа!!! Карррауууул! На шпильках - с седьмого этажа! - А Я ГОВОРИЛА ТЕБЕ: "ВОЗЬМИ СТАРЕНЬКИЕ СМЕННЫЕ ГОМ...ДАВЧИКИ." - Да заткнись ты, наконец ! Аня , как горнолыжник, ставя стопы параллельно ступенькам, начала "схождение"... Сегодня у неё - защита архитектурного проекта - итог её двухлетней работы. Ради неё Аня забросила личную жизнь, друзей, даже привычки. Всё - ради этого решающего для неё дня ! И проспала ! И всему виной - Яна. - Да, да, ты - Яна! И не возражай! Это ты вчера канючила : "Выпей на ночь валерьянки и чайку с мёдом. Тебе нужно выспаться как следует, чтобы завтра свежо выглядеть". И сама задрыхла , и меня не разбудила... Яна молчала. Она никогда не возражала , если была виновата. Потому что была "внутренним содержанием" Ани.

Началось это с рождения. Родители никак не могли единодушно дать имя дочке. Папа хотел, чтобы та носила имя Аня, а мама - "ровно наоборот" - Яна... Каждый звал по-своему. Их девочки росли... И когда, спустя два месяца, "официально" победил папа, Аня, не желая расставаться с Яной, попросила её остаться. Обе об этом ни разу не пожалели и хоть грубили и возражали друг другу постоянно, знали, что у Ани - замечательная внешность, а у Яны - всё остальное... И гордились друг другом. - ВЫЗЫВАЙ ТАКСИ ! - Знаю...Чёрт, занято... - ПОШЛИ К ДОРОГЕ, КРАСОТКЕ - НЕ ОТКАЖУТ. На улице Яна молчать не могла. Её всегда ошеломляли большие пространства ! Аня её жалела: Яне было тесновато внутри. - О, ВЕСНА БЕЗ КОНЦА И БЕЗ КРАЮ БЕЗ КОНЦА И БЕЗ КРАЮ МЕЧТА! УЗНАЮ ТЕБЯ ЖИЗНЬ! ПРИНИМАЮ! КСТАТИ, АНЬ, СЕГОДНЯ - 1 МАРТА! ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ВЕСНЫ! ЁШКИН КОТ, АНЬ, ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ ? - Ещё бы мне тебя не слышать... - ПРИНИМАЮ ПУСТЫННЫЕ ВЕСИ! И КОЛОДЦЫ ЗЕМНЫХ ГОРОДОВ! ОСВЕТЛЁННЫЙ ПРОСТОР ПОДНЕБЕСЬЯ И ТОМЛЕНИЯ РАБЬИХ ТРУДОВ! АНЬ, АНЬ, ЭТО ЖЕ БЛОК ПРО ТЕБЯ НАПИСАЛ: СЕГОДНЯ КОНЕЦ ТВОИХ РАБЬИХ ТРУДОВ! А ЗНАЕШЬ , АНЬ, ОН ЖЕ В ОКТЯБРЕ ЭТО СТИХОТВОРЕНИЕ НАПИСАЛ. ПРИКИНЬ? ГЕНИЙ! ОСЕНЬЮ ТАК ПРО ВЕСНУ НАПИСАТЬ ! - Яна, заткнись! И хватит скакать внутри меня ! Мне неудобно. Следи лучше за такси! Метрах в десяти от них, из дворового переулка, ловко вырулило красное авто. - TOYOTA GT86.КУПЕ. СВОБОДНО!- объявила громко Яна и подняла вверх Анину руку-крыло. Авто, не успев разогнаться от поворота, покорно остановилось перед Аней. Водитель, наклонившись и слегка коснувшись грудью пассажирского сиденья, широко распахнул дверь. - Утро доброе. Я очень спешу. Проспала... У меня защита... Замок совсем никуда... Волнуюсь... Лифт не работает, - глядя на водителя, затараторила Аня. - Я знаю. Садитесь , пожалуйста. - ХОРОШАЯ МАШИНА, МОДИФИКАЦИЯ 2АТ, ЛЮКС АЭРО, АВТОМАТ, 200 Л.С., ЗАДНИЙ ПРИВОД , - проговорила Яна ртом Ани, - ПРОСТИ, АНЬ, НЕ УДЕРЖАЛАСЬ... - Да, не плохая... Как и всё японское. Бобтейл, - сказал парень и протянул руку Ане. Она пожала её и ответила : "Аня". Рука была нежная и даже, как ей показалось, пушистая... По дороге разговорились. Вернее, говорила только Аня , а он молчал, кивая и улыбаясь. Удивительно было и то , что молчала и Яна. Парень оказался замечательным водителем - домчали к Аниной архитектурной мастерской "быстрее ветра"... Но Аня всё же успела рассмотреть его : стройное, даже изящное для мужчины, мускулистое тело; сильный , волевой подбородок; большие, слегка раскосые миндалевидные глаза.

Вот только имя...Бобтейл ? Да что уж к имени придираться, если у самой - "АНЯЯНА"... Обменялись телефонными номерами... Защита прошла блестяще. Заказчик, казалось, был счастливее Ани... Действительно, счастливее, потому что Аня постоянно прислушивалась, но не слышала Яну ... Она даже несколько раз ходила в женскую комнату глянуть в зеркало. Иногда она поверх своего контура видела контур Яны. Но сейчас и контура не было . На "Эге-гей, Янка, ты где?" - тоже тишина... Человеческий "хоровод", банкет, "тары-бары"... День был , по существу, бесконечным ... Захлопнув за собой дверь ночного такси, Аня реально ощутила жуткий холод внутри...Прямо холодильник. " ОДИНОЧЕСТВО" ,- гаркнула, хлопнув, дверца холодильника. Лифт работал. Дверь открылась легко. Аня прислушалась к холоду внутри. Одиночество ? Она не ослышалась ? Тихо так... и внутри, и в квартире... - ЧТО ЗА ЧУШЬ ?!!! ЭТО Я , Я СКАЗАЛА! НЕВОЗМОЖНО ОСТАВИТЬ ТЕБЯ НИ НА МИНУТУ. ТЫ ПОДПИСАЛА СЕГОДНЯ КОНТРАКТ НА СКАЗОЧНУЮ ЖИЗНЬ! ТЫ ДОЛЖНА СКАКАТЬ ОТ РАДОСТИ, КИПЕТЬ , КАК САМОВАР! А У ТЕБЯ ВНУТРИ - ХОЛОДИЛЬНИК ! - Господи, Яна, ты - на месте? Где ты была ? Я переживала. - АНЯ, Я ПООЩРИЛА СЕБЯ ВНЕПЛАНОВЫМ ОТПУСКОМ. МОГУ Я ЗА 27 ЛЕТ ЖИЗНИ НА ОДИН ДЕНЬ УЙТИ В ОТПУСК ? - Ты уходила? Уходила из меня совсем ? - ЁШКИН КОТ! ДА ЧТО Ж ЭТО ? "ЗНАЙ КОШКА СВОЁ ЛУКОШКО?" ДА? - Яна, я волновалась! - " ПОЗДНО ПТАШЕЧКА ЗАПЕЛА - КАК БЫ КОШЕЧКА НЕ СЪЕЛА..." Только сейчас Аня поняла, что голос Яны, да и сама Яна - не внутри. - Яна, ты сейчас где ? - ГДЕ-ГДЕ? НА ДИВАНЕ ЛЕЖУ, УСТАЛА Я САМА ВСЁ ДЕЛАТЬ. ПРЕДСТАВЬ? "КОШКИ НА ДУШЕ СКРЕБУТ", НО Я " НЕ СТАНУ ТЯНУТЬ КОТА ЗА ХВОСТ" : ТЫ, АНЬ, НЕ ОБИЖАЙСЯ, НО Я В ТЕБЯ НАЗАД НЕ ПОЙДУ! Аня присела на краешек дивана, провела рукой по подушкам... - А где же ты будешь... житЬ?- в ужасе спросила Аня. - Я ЗНАЮ , АНЬ, ЧТО ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО. Я ХОЧУ БЫТЬ ТАКОЙ , КАК ТЫ . Я БУДУ ТАКОЙ. ПРОСТО НЕ МОГУ ТЕБЕ ЕЩЁ ВСЁ РАССКАЗАТЬ. Что-то тёпло-мягкое обняло плечи Ани и она, вздрогнув, "потекла " слезами. Сквозь слёзы она видела своё прозрачное отражение (как раньше, в зеркале), но отражение жило своей жизнью : ворковало, гладило Аню и приговаривало: " ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО, Я ЗНАЮ." Обнявшись и обложившись подушками , АНЯЯНА уснули. Ане снился сон : Красивая белоснежная кошка сидит в лукошке , умывается и мурчит "мурАнямурАня-мурАня"... Аня открыла глаза одновременно с мыслью "Сегодня - выходной!". Голос Яны стрекотал где-то на кухне, она...пела... Аня пошла на песню. Яна была на кухне: это было видно по вскипевшему чайнику и разложенным повсюду продуктам. Лёгкая тёплая волна скользнула по щеке... Поцелуй. - УТРО ДОБРОЕ, АНЕЧКА. МЕНЯ "РАСПИРАЕТ" С ТОБОЙ ПОДЕЛИТЬСЯ... ТОЛЬКО ЧУТЬ-ЧУТЬ... Я ТУТ В ПОДЪЕЗДЕ , ПОКА ТЕБЯ ВЧЕРА ЖДАЛА,

ПОЗНАКОМИЛАСЬ С МЕСТНЫМ КОТОМ... СТАРЕНЬКИМ... И ОН МНЕ ПОДТВЕРДИЛ, ЧТО МАРТОВСКИЙ КОТ НАДЕЛЁН СИЛОЙ ВОЛШЕБНОЙ, НЕОБЫЧНОЙ. НО НЕ ВСЕ КОТЫ , ПРАВДА , ИСПОЛЬЗУЮТ КОРОТКИЙ МЕСЯЦ МАРТ ПО НАЗНАЧЕНИЮ. ДА, ВПРОЧЕМ, КАК И ЛЮДИ ... ВСЮ СВОЮ ЖИЗНЬ... - Ты разговаривала с котом ? - ПОЧЕМУ Я НЕ МОГУ РАЗГОВАРИВАТЬ С КОТОМ ? МОГУ! ТЕПЕРЬ МОГУ! МНЕ НЕЛЬЗЯ ТЕБЕ ВСЁ ГОВОРИТЬ, НО МНЕ , АНЯ, НУЖНО НАУЧИТЬСЯ ЖИТЬ САМОЙ , ВСЁ ДЕЛАТЬ САМОЙ! ТАК, АНЬ, СТРАШНО, ТРУДНО, АНЬ... НО Я ДОЛЖНА ПРОЯВИТЬСЯ! Я ТАК ХОЧУ ПРОЯВИТЬСЯ! - Что значит "проявиться " ? - Я ДОЛЖНА ПОЛУЧИТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ БИОЛОГИЧЕСКУЮ ТКАНЬ. ВЕРНЕЕ, ОНА У МЕНЯ ЕСТЬ , НО ВНУТРИ ТЕБЯ ОНА СТАЛА ТОНКОЙ , ПРОЗРАЧНОЙ... Я - ОБЛАДАТЕЛЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ЗАРОДЫШЕВЫХ ЛИСТКОВ: ЭНДО-, МЕЗО-, и ЭКТО- ДЕРМ. ЗА МАРТ Я ДОЛЖНА РЕПРОДУЦИРОВАТЬ 30 ТРЛН. КЛЕТОК И МОЙ ЭФИР ПОЛУЧИТ РЕАЛЬНУЮ ЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ ТКАНЬ! РЕАЛЬНУЮ! ЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ! - Глупости, где ты этого начиталась? Нельзя за месяц вырасти до 27 лет ! - АНЬ, ПОВЕРЬ, Я ЗНАЮ, Я ВИДЕЛА... КАЖДЫЙ ЧЕЛОВЕК ПОЛЧАСА СВОЕЙ ЖИЗНИ БЫЛ ОДНОЙ-ЕДИНСТВЕННОЙ КЛЕТКОЙ... КАЖДУЮ МИНУТУ В ЧЕЛОВЕКЕ УМИРАЕТ И РОЖДАЕТСЯ 3 МЛН. КЛЕТОК... КАЖДЫЕ 27 ДНЕЙ ЧЕЛОВЕК МЕНЯЕТ СВОЮ КОЖУ... ВСЁ РЕАЛЬНО! НУ, ГЛЯНЬ НА МЕНЯ , АНЬ! Я ХОТЬ ЧУТЬ-ЧУТЬ ПРОЯВИЛАСЬ ? Я СТОЯЛА СЕГОДНЯ ПОД СОЛНЦЕМ У ОТКРЫТОГО ОКНА ЦЕЛЫЙ ЧАС! КАК ЭТО ЗДОРОВО - СТОЯТЬ ПОД СОЛНЦЕМ! СМОТРИ, Я СМОГЛА ДОСТАТЬ ПРОДУКТЫ ИЗ ХОЛОДИЛЬНИКА И ЧАЙНИК САМА ВКЛЮЧИЛА ! Аня плюхнулась на стул ! Нет , это - не вчерашний алкоголь. ВСЁ - реально. И сейчас она отчётливо видит лёгкий, будто мыльный пузырь, контур Яны... И продукты , и чайник... - АНЬ, КАК ЗДОРОВО БЫТЬ СНАРУЖИ! КАК ХОРОШО! ПРЕДСТАВЬ, КАК ЗДОРОВО , ЧТО У ТЕБЯ БУДЕТ СЕСТРА. И У МЕНЯ... Она тарахтела и тарахтела, двигая своим переливчатым телом-плёнкой... А Аню всё больше обнимал ужас, ужас непредсказуемого... - Заткнись!- завизжала она вдруг ,- что ты несёшь ? Ты - просто мой внутренний голос! Голос ! Я просто переработалась, устала в последнее время. Устала ! Схожу к врачу... Отдохну ... Не можешь ты быть человеком ! Не можешь! Марш - назад в меня! Быстро ! - ДА, ОН ПРАВ, " У ЗЛОЙ ХОЗЯЙКИ И КОШКА ХУДАЯ" , - страннопечально сказала Яна. - Да что ты всё про котов да кошек? Пословиц вчера начиталась ? - "ЗАХОТЕЛА ОТ КОШКИ ЛЕПЁШКИ" - еще более печально прошептала Яна. И вдруг её лёгкий "мыльный" абрис часто задрожал и Аня услышала прерывистое дыхание, всхлипывание, переходящее в ... плач... Яна не плакала раньше никогда! Слёзы мелкими капельками стекали по её , ставшему каким-то запотевше-размытым, контуру ниже, ниже... И абрис таял, исчезая на глазах... Маленькая тёплая (!!!) лужица на полу - всё , что осталось от недавно подвижного, свежеродившегося тельца. Аня поняла , что убила Яну. Убила жестоко, эгоистично. Мысль отозвалась резким, неконтролируемым криком: - Яна, Яна, Яночка! Прости! Прости меня ! Мы всё исправим - ты проявишь-

ся!! Я верю! Я помогу! Мы сможем! Где ты7 Где ты? Я хочу тебя слышать ! Я хочу тебя обнять! Я так люблю тебя ! Безмолвие. Тишина, Мёртвая тишина. - Яночка, ты всегда учила меня быть сильной. Где ты? Не молчи! Ты слышишь меня? Яна не молчи ! Я виновата, Яночка, прости меня... Нет, не прощай, но только не молчи! Ты говорила мне всегда , что можно найти выход из любой ситуации. Яна, я найду, я смогу! - НЕ ИЗ МОЕЙ.. - Как помочь тебе? Я всё сделаю! Как помочь? - МНЕ МОГ БЫ ПОМОЧЬ ТОЛЬКО ТОТ ПАРЕНЬ...УТРОМ...БОБТЕЙЛ. НО И ОН НЕ ПОМОЖЕТ УЖЕ, Я САМА ВСЁ ИСПОРТИЛА. Я НЕ СБЕРЕГЛА СВОЮ ОБОЛОЧКУ...ТЕЛО...НЕ СБЕРЕГЛА. ДРУГОГО НЕТ. - Яна, у меня есть его номер телефона. Мы обменялись. - НЕТ, ОН НЕ СТАНЕТ, ОН ПРЕДУПРЕЖДАЛ. НИЧЕГО НЕ ПОМОЖЕТ. - Прекрати, это я , только я во всём виновата. Только я. Я звоню ему. Обычных гудков не было, сразу : - Я Вас слушаю , Аня. Аня,к удивлению Яны, быстро и последовательно рассказала Бобтейлу о случившемся. - Я приеду ,- коротко ответил он. - Я не сказала ему наш адрес... - ОН ВСЁ ЗНАЕТ... Через несколько минут Бобтейл был на пороге... - Я должен поговорить с Яной наедине. Разговор будет долгий. Вы можете пару часов сходить погулять? Ответ - не предполагался. Аня, наспех одевшись, забыв про лифт, пошла по ступенькам "погулять". На подоконниках межэтажных площадок сидели гордые, осанистые коты, похожие на застывших воинов-самураев. У самого подъезда Аня увидела еще несколько таких же... - Как могла я не поверить Яне ? Как я вдруг перестала её чувствовать ? Как я могла ? Без Янки такое лёгкое тело... Отчего же мне так тяжело ? Весна... Март... Бедная , как она жила "взаперти" столько лет? Присела на лавочку. Проходящий мимо пожилой мужчина, улыбнувшись ей , спросил : - Ваш? Какой красавец! Как, впрочем, и хозяйка. Аня повернулась в сторону взгляда мужчины и увидела, сидящего рядом с собой на лавочке, кота необычайной красоты... - Давайте знакомиться. Бобтейл. Японский бобтейл. Порода такая. Имя мы выберем мне позже , совместно... Господин послал меня , чтобы я присматривал за Вами... Хотя бы этот месяц... Если Вы не возражаете, конечно. - Я не возражаю. Какой ты... Вы красивый, гладкий... - "Отчего кот гладок ? Поел - да на бок!" - Аааа...Понятно... Вот откуда эти кошачьи Янкины прибаутки... - Простите, это - мудрость веков! А прибаутки - у кота под хвостом... - ответил кот гордо. Аня всё поняла, всё сложилось... как пазлы в архитектурном стиле-строе: - постоянный "Ёшкин кот" в разговоре; - "TOYOTА"; - "стройное даже изящное для мужчины, мускулистое тело; сильный волевой подбородок; большие , слегка раскосые миндалевидные глаза"; - "приятный (мурлыкающий!!!) голос"; - разговор с котом -старожилом;

- коты- воины , охранники Господина. Мартовские Коты!!! Мудрость и волшебство веков ! - Нам пора, - сказал Кот и , мягко спрыгнув с лавочки, пошёл впереди.., аккуратно обходя мартовскую грязь и лужи... Аня шла за ним и с каждым шагом становилась всё увереннее и спокойнее. - У нас всё будет хорошо ?! - спросила-сказала она , заходя с Котом в лифт. - Мур-мур-мур, ах как ! - ответил, упиваясь своим голосом, единственный в мире обладатель широчайшего диапазона кошачьих голосовых тонов. - Ах как, - повторил он ещё раз, глядя прямо в глаза Ани, чтобы та смогла осознать окончательно, что она имеет дело с хранителем тайны, доступной лишь мартовским котам. А подтверждением этому был умопомрачительный запах свежесваренного кофе , источающийся из ЕГО КВАРТИРЫ...

Сто дней до високосного Анатолий Звонов Новогодний пушистый снежок, озорно кружась, каждым своим кристалликом преломлял свет разноцветных праздничных гирлянд, уличных фонарей, отражался в витринах Елисеевского гастронома. Старуха лежала на спине в дорожной грязи между повернутым до отказа вправо передним колесом и дверцей водителя. Под машиной оказалась только ее правая нога в старомодном коричневом чулке. Аркадий съежился от ужаса, как только выскочил из машины. Он всего-навсего, нарушая правила, тихонечко сдавал назад, чтобы из Козицкого попасть на улицу Горького. Всего несколько секунд назад старуха стояла слева в шаге от машины, и пока он вертелся, вдруг исчезла из поля зрения. Ощущая вину за причиненную боль, он под руки взял старушку и осторожно потащил на себя, хотел поднять ее на ноги, но она села на мокрый асфальт, заплакала, показывая на порванный чулок с черным следом от шины. Стоптанные ее «лодочки» наполовину поглотила маслянистая дорожная грязь. - Больно? Вызвать скорую, врача? – причитал Аркадий и поднял глаза в надежде на помощь мордастого гаишника, который минуту назад наблюдал за его злополучным маневром. Но тот демонстративно отвернулся. Бабуля протянула руки Аркадию, показывая, что хочет встать. - Давайте я вас домой отвезу! Где вы живете? Или в больницу? – Аркадий пытался подтащить пострадавшую к дверце автомобиля, подставлял плечо. - Там… - скрежетал ее слабый голосок, а рука показывала на другую сторону широкой улицы Горького. Он мельком посмотрел ей в лицо и вздрогнул – она напомнила ему родную тетку. Поддерживая правой рукой худое тело, он медленно перевел ее через улицу, еще раз участливо спросил: - Голова не болит? Нога в порядке? – он готов был взять на себя все ее страдания. Аркадий посмотрел на рваный чулок, вытащил из кармана и вложил в кулачек старушке десять рублей. - Дай Бог тебе счастья, - едва слышно произнесла старушка и побрела, держась левой рукой за холодную стену большого каменного дома. Грязные мокрые пятна на сером драпе модного югославского пальто, потеки на брючине синего польского костюма и промокшие в дорожной жиже туфли привели в ярость его подругу Людочку, сидевшую на пассажирском сидении Жигулей второй модели:

- Тебе что, делать нечего? Она сама под колесо полезла! Извазюкался весь, Люда кипела, злобно ругала старуху, - до Нового года четыре часа осталось. Тебя еще отчищать, отглаживать придется. Я бы этой бабке по щекам надавала, а ты на нее полчаса потратил. Аркадий, поворачивая голову, ловил на себе взгляд ее серых хищно сузившихся глаз. Он правил к дому, чтобы поскорее снять с себя грязную промокшую одежду. Из головы не выходили лицо старухи, ее чулок, разодранный колесом машины. А главное крутились воспоминания, события, трех месяцев знакомства с Людой. *** Чудеса начались в конце сентября, с неожиданного приезда родной тетки из древнего города Рыльска. - Тетя Нюра! - обрадовано засуетился Аркадий, увидев родню с чемоданами, - Проходите. Сейчас чайку организую. - Чай-то индийский со слоном? Ну, давай. Я к тебе ненадолго. У Зойки жить буду. В твоем доме и поесть-то нечего. Тетя Нюра, Анна Григорьевна, отцовская сестра приезжала всегда неожиданно и жила в Москве месяца по три, работала с утра до поздней ночи. Мать Аркадия за глаза ее ведьмой называла, не любила, а обновкам, сшитым ей, радовалась. Разве может она быть ведьмой, если по ее настоянию тайком от партийного отца малюсенького Аркашу крестили в церкви. Он тётю Нюру любил, крестной называл. Лет шесть ему было, когда они вместе вынимали из волшебного сундука засаленные, изношенные до дыр, пахнущие отцовским потом кители, форменные галифе и брюки. Вместе распарывали швы, стирали, гладили, вырезали негодные кусочки, а целые кипятили в тазу с красителем. Как в сказке все это старое тряпье превращалось в красивые вещи: теплую юбочку для сестренки, бостоновый костюм для мамы, курточку на молнии для него. Он тоже научился обметывать швы, крутить ручку швейной машинки, стирать, гладить. - Зачем с женой разводился? – упрекала Анна Григорьевна, отхлебывая чай из блюдечка, - а чего ты хотел, теперь живи в одиночестве, занимайся своими науками. - Мне, как всем, счастья хочется. Оно ж не только в науке. - И сколько тебе счастья надо? Хочешь, чтобы Иванушка-дурачок принес. Два мешка хватит? – вызывающе захохотала крестная. - Все шутишь, - Аркадий по-детски надул губы, - сама, вон, от мужа к дочери, ко мне на часок, потом к сыну заедешь. - Да! Для того чтобы счастливым быть, надо, как я и работать без устали, и ездить туда-сюда, волка ноги кормят, - тетя Нюра встала из-за стола, - спеши, до високосного года сто дней осталось. Успеешь? Только смотри, ровню себе выбирай, а то намучаешься. С этими словами Анна Григорьевна, уходя, подхватила чемоданы, а Аркадий, провожая ее взглядом у открытой двери, прикидывал: «Ей уже восемьдесят. А бегает, как козочка. Заказов набрала, шить-кроить у дочери будет». Следующим утром на своем рабочем столе в НИИ Аркадий нашел записку: « Мат. часть списанная у меня в машине. Распорядись, по складу за тобой числится», подписано: Посланников И.Я. Во дворе предприятия Аркадий нашел синий служебный автобус, в котором несколько лет ездил работать с бригадой на загородный объект. - Иван! Что за мат. часть? Я уже больше года с вами не работаю. - Не знаю. Начальник велел все тебе передать. Видишь, написано: «…пришла в негодность, подлежит уничтожению путем сжигания…». Только кто ж капроновые парашюты сжигает? Стропами к колышкам фруктовые деревья и помидоры подвязывают, а купола в умелых руках… Время у меня есть, за полчаса обернемся. Давай

к тебе домой эти два мешка отвезем. А ты уж распорядишься. Вечером вспомнил Аркадий, как трудился в детстве с тетей Нюрой над отцовскими обносками и развязал появившиеся вдруг в его доме мешки. В одном оказались белые тормозные парашюты из толстой ткани, в другом - парашюты из тонкого капрона. О таком чуде любой турист мог только мечтать, а тут – богатство прямо на дом бесплатно приехало. Давно Аркадий в походах не был, может, этот случай подталкивает опять в дальний путь собираться, вот только из капрона сшить рюкзак, палатку, спальный мешок, анорак. Это ж не брезентовое снаряжение – раз в сто прочнее, раз в пять легче. Надо в журнальчиках покопаться, фасоны, конструкции подобрать. *** - Парни, приходите ко мне на день рождения! – коренастый Володька поднимался с каменной банной лавки, на которой длинный худой Сашка делал ему массаж, - жена приготовит, посидим, расслабимся! - Когда же ты успел, - Аркадий, постелив простыню, укладывался на живот, а Сашка, он был выше друзей почти на голову, молча, готовил мыльный раствор в шайке, - месяц назад здесь же в бане парились, о женитьбе ничего не говорил. - Ты же сам меня турбулентным называл. Вот подсуетился, по объявлению с Таней познакомились. Уже две недели вместе живем, - он вылил на себя полную шайку воды, забулькал, - у нее подруга есть, тоже замуж хочет. Когда Сашка приступил к массажу, Аркадий готов был замурлыкать. « Какой он молодец, спокойный, - про себя даже ухмыльнулся, - как ламинарное течение, пальчики, как струйки по мышцам скользят, наверно так же к пациентам в больнице относится». Володьке Аркадий завидовал, сидя за уставленным дефицитными продуктами столом. Утром он готовил себе кашу по-походному, после обедов в столовой мучился изжогой, от которой избавлялся обильным вечерним чаепитием. Пять наборов с венгерскими замороженными курами разыгрывали на двадцать научных сотрудников. Только начальники от жребия освобождались – им в кабинеты дефицит приносили. Но до начальника еще далеко – в аспирантуру только что поступил, тема диссертации пока весьма туманна, а после еще конкурс выиграть. Сейчас он воображал себя женатым на светловолосой Людочке, сидящей слева от него. Сашка сидел еще левее. Таня ласково улыбалась, подавая горячее на стол. Но глаза ее хищно прищуривались, когда, обращаясь к Люде, говорила о своих коллегах, работницах торговли, в какой из магазинов завезли дефицит, когда можно подъехать и что взять. Таня и Володя несколько раз выходили из квартиры курить, Аркадий, тоже курящий, составлял им компанию. Не дожидаясь чая, длинный Сашка, одарив каждого из присутствующих пристальным взглядом, сослался на занятость и удалился. После застолья Аркадий с Людочкой отправилась пешком через Измайловский парк. Он рассказывал, как посмотрел в Большом театре все балеты только потому, что после каждого танца балерины, назначенной распределителем контрамарок, мог громче всех кричать «Браво» и вызывать овации. Людочка делала вид, что слушает, а когда подходили к дому Аркадия, отвечая на незаданные вопросы, серьезно сказала: - Живу в Мячково. Мне двадцать семь. Если не возражаешь, сегодня домой не поеду, останусь у тебя. «Мячково, - вспоминал Аркадий весенний день в этом отделении совхоза имени Тельмана, - конечно, мы же там лет пятнадцать назад на испачканные в навозе трактора опытное электрооборудование устанавливали». Естественность и простота начавшихся без предисловий интимных отношений Аркадия очаровали, даже обрадовали. Однако ее женские прелести и активное поведение в постели не доводили его до ожидаемого наслаждения – все просто начиналось и кончалось несколько раз за ночь. Вполне удовлетворенная Люда расчесыва-

ла утром жирные волосы и критиковала Таню, Володькину жену: - Не нравятся мне женщины без жопки. Это не красиво. - А как это? – Аркадий едва заметно поморщился, услышав вульгарное слово. - Ну вот, видишь, - Людочка, нагловато улыбаясь, провела его рукой по своей нижней части спины, - должно быть вот так, оттопырено. За время одинокой жизни Аркадий пользовался популярностью у замужних сослуживиц. Он привык к правильной речи, содержательным разговорам. Деревенское воспитание, сфера интересов едва знакомой молодой и красивой женщины насторожили Аркадия. «Материя первична, - соображал он, - над воспитанием Люды надо потрудиться, потратить некоторое время». Слова тети Нюры о скором наступлении високосного года, он воспринял как бред и шел наперекор ее напутствию искать себе ровню. Но инициативу первой взяла Люда. Через неделю она, хохоча, корила Аркадия: - Посмотри, во что ты одет! Где ты взял эту курточку? Сам, что ли сшил? В твоих башмаках только по горам лазить. А свитер, сколько лет не стирал? После двух посещений магазинов, торгующих импортной одеждой, у Аркадия появились обновки: югославские пальто и туфли из «Белграда», костюмчик из «Польской моды», шапка ондатровая пирожком. Все по блату – для Людочки, продавщицы одного из московских универмагов любой дефицит без очереди, из-под прилавка. По понедельникам и четвергам, на совместные ужины Люда приносила недоступные Аркадию продукты: говяжью вырезку, немного воронежского окорока, красной рыбки, зернистой икры. По вторникам и пятницам после совместного завтрака он получал из ее заботливых рук чистую, отглаженную рубашку, модный правильно завязанный галстук. Тактичный Аркадий даже лучшим друзьям не рассказывал о своих с ней отношениях. Странная регулярность встреч настораживала Аркадия – почему бы не пожить вместе? Еще волновало и тяготило его возможное привыкание к такой благодати, ее назойливая опека. Ему совершенно не хотелось, поддавшись и привыкнув, вскоре превратиться в красиво одетого ленивого толстяка – таких истуканов было несколько в его научном отделе. Из-за созревшего протеста он решился на необычный поступок: затащить Люду в романтическое путешествие, где мог бы показать себя настоящим мужчиной. Например, взять отгулы к «октябрьским праздникам» и махнуть, куда подальше с палаткой и рюкзаком. Просматривая журналы «Ветер странствий», он напевал про себя известную песенку: «… так ищите же, ищите Аполлона! И идите с ним фате из дедерона, - и добавлял от себя, - а, может, из капрона?» Нашел Аркаша подходящий маршрут для новичков в статье «Крым в ноябре», выкройки для походного анорака. Понравилась ему конструкция односкатной палатки. Вместо входной двери - круглое отверстие, которое закрывал пришитый к его краю тонкий капроновый тубус. Как хорошо, похоже на скворечник для двоих! Залез через тубус внутрь, за шнурок потянул - вход плотно зашторился. Жадный до научной работы теперь, вечерами занятый кройкой и шитьем, Аркадий шутил, успокаивал себя: «Моя диссертация будет великим достижением науки и техники. Ничего страшного не случится, если ее защита отсрочится на месяц?» Он творчески превозмогал трудности кройки непокорного, выпоротого из парашютов материала: аккуратно укладывал его на давно ненужную чертежную доску, прижимал к ткани гантелями изготовленные картонные лекала, кроил раскаленным на газу ножом, чтобы оплавлялись и не осыпались края. К подольской швейной машинке приспособил электрический моторчик – на педаль ногой нажимать это не ручку крутить! Работа продвигалась успешно: через две недели в полной тайне от Людочки он любовался аккуратно сшитыми белыми анораками, рюкзаками, палаткой и двуспальным мешком. Невольно приходили в голову слова тети Нюры: «…

чтобы счастливым быть, надо, как я работать без устали…» Однажды во время очередного свидания Аркадий предложил: - Давай в Крым поедем дней на пять- шесть? Людочка сразу оживилась: - А что, сменщица за меня отработает два дня, седьмое и восьмое, еще две пары выходных! – она вдруг погрустнела, - а теплое море, солнышко? Может в ноябре там холодно? - Что ты, Крым в ноябре – рай! – успокоил ее Аркадий, оставив истинный замысел втайне до дня отъезда. Перед отправкой на аэродром, он объявил ей о своем намерении пройти к морю через Демерджи. - Но зачем? – возмущалась Людочка, - троллейбус из Симферополя до Ялты ходит. Там снимем комнату у моря. - А мы выйдем на перевале, - он в первый раз позволил себе говорить уверенно и жестко, - через два дня в Алушту пешком придем. Обычная улыбка слетела с ее лица, оно стало холодным и сердитым. Но пришлось покориться – Люда сменила одежду и демонстративно запихнула в рюкзак курортные принадлежности. Надевая туристские ботинки, купленные Аркадием без примерки, она даже похвалила его: - Как размет-то угадал – впору! *** Клубящаяся дорожная пыль со свистом летела с перевала вниз к морю. Пробивающиеся из-за Чатыр-дага солнечные лучи, параллельным пучком показывали путь налево, за торчащий у дороги каменный профиль царицы Екатерины. Стоило зайти за нее, как все стихло – хоть шепчись. Аркадий шел, поглядывая на темнеющее небо, и одновременно искал место для удобного ночлега. Преодолев за полчаса курумник – нагромождение гладких валунов – они оказались у чистого ручейка на горизонтальной ровной площадке, покрытой вперемежку, желтой прошлогодней и свежей зеленой травой. Аркадий скинул рюкзак и, оглянувшись, будто впервые увидел свою подругу. В новенькой походной одежде она смотрелась ничуть не хуже, чем в импортных нарядах. Слегка сползший белый капюшон приоткрывал ее светлые волосы - невеста в фате из капрона. Сушняка оказалось достаточно для крошечного костра. Пока Люда занималась собой у ручья, Аркадий успел приготовить туристские деликатесы: сладкую манную кашу на сгущенке с изюмом, крепкий цейлонский чай. В теплом свете угасающих углей он с огорчением отметил, что каши в ее миске почти не убавилось, и половина чая осталась в кружке. Пропустив даму в палатку, Аркадий зашторил тубус изнутри. - Давай спать, - хрипло сказала Люда и повернулась к нему спиной. Он придвинулся к ней вплотную, обнял, застегнул спальный мешок и ощутил ее с готовностью оттопыренную попку… Завтрак Аркадий подал в постель как заботливый любовник. Он приготовил на походном примусе и занес внутрь палатки один котелок с мясной гречневой кашей и другой с настоящим черным кофе из смеси четырех сортов. Он подполз к ее ушку и поцеловал. Люда проснулась и повернулась на спину. Аркадий оторопел: белёсые брови и ресницы, маленькие, глубоко посаженные глаза, грубоватые черты лица с мелкими морщинками на лбу и вокруг бледных губ, - все это он где-то видел. Во время завтрака Аркадий порадовался аппетиту спутницы и быстро привык к ее физиономии лишенной макияжа. - До моря сегодня доберемся? – Люда смаковала черный кофе, сидя на мягком походном коврике, но в речи звучала жесткость. - Разве что к ночи, - бормотал Аркадий, укладывая в рюкзак палатку, спальный мешок и длинную капроновую веревку, - будет интересно и без моря.

К знаменитой «Долине привидений» подошли к полудню. Погода резко изменилась: из-за гор приполз густой туман. Он окутал и путешественников и верхушки множества природных каменных столбов. Казалось, что за ними прячется опасность. Один был виден полностью и напоминал гигантскую лягушку. - А звери на нас не нападут? – Люда вдруг прижалась к Аркадию, - они здесь водятся? Он не знал, что ответить. Если в этих местах волки да лисицы водились когда -то, их давно туристские автобусы с курортниками распугали. Но сейчас в ноябре они здесь вообще никого не встретили, ни зверей, ни людей, ни автобусов. - Пора двигать в сторону моря, - успокоил Аркадий испуганную спутницу. Шли по мокрой траве в тумане. На Демерджи сверху вниз по пологому склону ползло белое облако. Обтекая спины сзади, оно, клубясь, мягко омывало лица снизу вверх. Люда уже освоилась, в полной тишине громко говорила, задавала вопросы, командовала: - Я совсем промокла. Где мы будем сушить носки? Помоги мне перейти! Аркадий как исследователь вытаскивал из памяти и сопоставлял женские лица, виденные раньше, грубоватые голоса и, наконец, вспомнил. Тогда, в Мачково, в родной деревне Люды после работы их пригласил к себе бригадир трактористов. Его жена, кажется Люба, вот кого напоминала ему Людочка. Та была высокая, плотная, но голос, глаза, морщинки…Что-то возмутило его тогда в поведении бригадирской жены. Что? Он гнал от себя подступающий негатив, но он полз в сознание по извилинам мозга. Было еще вполне светло, когда постелили коврики, поставили палатку. Люда первой спряталась от сырости в ее тонкой белой оболочке. Когда примус разгорелся, Аркадий внес его внутрь палатки, отчего стало жарко. Через полчаса ужин был приготовлен и съеден, примус остыл. Быстро стемнело. При свете свечи Люда долго снимала с себя мокрую одежду и надевала перед сном сухие носочки, чего-то где-то мазала. Аркадий не мог дождаться, когда же, наконец, Людочка закончит свой вечерний туалет и погасит свечку, забрался в спальник, задремал… …Спиной к нему, как в тумане, на коленях стояла стройная женщина. Она молилась на висящий образ бородатого мужчины. Кто-то огромный, косматый, но похожий на Володьку обеими руками слева гнал туман прямо на икону, пытаясь скрыть ее. Длинный исполин с прямыми волосами, похожий на Сашку, держал горящую свечку, втягивал воздух носом и вытянутыми губами. Туман покорно выстраивался в струйки, уходил в него, и икона снова прояснялась. «Дай ему счастья, - шептала женщина, и Аркадий узнал свою Крестную, отгони от него туман, пусть увидит он душу избранницы своей…» Свечка погасла, но тетя Нюра продолжала молиться… - Волки! – Надрывный шепот Людочки так испугал Аркадия, что он моментально проснулся, выскочил из спальника и оказался на коленях в полной темноте рядом с ней, - смори! Аркадий взглянул на переднюю стенку и замер от ужаса. Пара светящихся огоньков пробивалась сквозь белый капрон палатки, передвигалась слева направо, слышался рык. Потом появилась вторая пара точно таких же светящихся огоньков. Да, сколько же их тут! Неужели учуяли? Люда схватила топор и взяла на себя командование: - Разжигай примус, быстро! По моей команде выбегаем. Я бью топором, ты тыкаешь им в морды огнем. Напуганный Аркадий нащупал в темноте остывший примус, спички. Предстояла опасная операция: налить бензин в чашечку, окружающую горелку, поджечь, дождаться пока она раскалится, подкачать воздух и только после этого появится устойчивое компактное пламя. Никто и никогда не разжигал примус внутри палатки,

ведь горящий в чашечке бензин наверняка прольется. Тогда и от волков, и от пожара придется уносить ноги. Стараясь успокоиться, Аркадий тихо-тихо отодвинул Людочку от стенки. Готовый к жестокой схватке, он бесшумно развязал левой рукой стянутую кромку входного тубуса, весь в напряжении правой рукой сжимая топор… Находясь в состоянии стресса, через маленькую круглую щелочку Аркадий искал глазами и не находил серых хищников. Он понимал, что чуткие животные могут прятаться и напасть неожиданно. И вдруг, будто прозрел, расслабился, увидев завораживающую картину. Как под гипнозом, он просочился сквозь белую оболочку палатки, скрывавшую тайну черной южной ночи. Через несколько секунд, стоя в полуметре от обрыва, он обнимал правой рукой упругое тело подруги. Туман давно растаял. Внизу вдоль берега Черного моря сияла электрическими огнями курортная Алушта, вселяя восторг и спокойствие в сознания любовников. Вдалеке две фары чуть слышно рычащего автомобиля на вираже дороги несколько секунд тускло светили прямо на них, а потом померкли, ушли в сторону. - Вот они глаза серого волка, а Иван Царевич внутри сидит, в Симферополь правит. К полудню спустились с гор в полупустую Алушту. На них, купающихся в теплом еще море, смотрели с удивлением несколько скучающих курортников. После ночевки в пустом доме отдыха переехали в Ялту. Там тоже скукота – даже кафе закрыты, и автобусы на скрытую в облаках гору Ай-Петри уже не ходят. В дом-музей Чехова, добирались пешком. Утром Люда заскучала: - В горах интереснее, - и настойчиво потребовала, - придумай же что-нибудь! - Есть одна задумка, - улыбался Аркадий, радуясь, что у них появилось общее увлечение. Небольшой автобус, рыча и раскачиваясь, перевозил местных жителей кудато внутрь полуострова. Добродушные русские бабы в выцветших одеждах наперебой советовали, где лучше выйти, чтобы попасть в Большой каньон. - Прямо за Соколиным у тропинки останови им, - обращалась дородная женщина к пожилому водителю, который кивал головой, не отводя глаз от извилистой дороги. Дно Большого каньона напоминало берег подмосковной речки в конце августа – уютно и тепло. Хотелось остаться здесь хотя бы на ночь. Но скатывающиеся с пологих осыпей камни предупреждали об опасности. - Отсюда на Ай-Петри можно забраться, - намекнул Аркадий, зачерпывая кружкой ледяную воду из речушки. - Так пошли! – с готовностью ответила Люда, дожевывая последний бутерброд, купленный в Ялте. Когда ступили на мокрый склон, мелкие камешки из-под ног сыпались вниз, мешая восхождению. Пришлось объединиться в связку, наспех сделанную из парашютной стропы и карабинов. Аркадий забирался метров на двадцать, а потом, закрепившись, тащил за собой Людочку, наблюдая, как смешно разъезжаются ее ноги на скользком склоне. Когда оказывались рядом, он поражался, покорности ее серых глаз. Еще недавно белый анорак испачкался в коричневатой грязи. Часам к четырем выбрались на плато. С обрыва ничего не видно, только густое облако, отделявшее путешественников от курортной Ялты. От не очень приятной перспективы ночевать на Ай-Петри их избавила средних лет пара, на легковушке. *** Аркадий внимательно осмотрел снаружи Жигули второй модели красноватого цвета перезревшей тыквы, открыл дверцу протянутыми Людой ключами, сел за руль и испытал давно забытое ликование от звука работающего мотора. - Вот, купила по случаю, - отвечала Люда на вопросительный взгляд Арка-

дия, - несколько машин поступают в свободную продажу. - И там знакомые! Но у тебя нет прав! Люда улыбнулась и положила голову на его грудь: - Зато у каждого мужика они есть. Аркадий гладил ее по светлой головушке. Его мысли рождали и отбрасывали прочь вопросы: откуда столько денег, почему машина оказалась на Комсомольском проспекте? - В новогоднюю ночь стала богатой невестой, - подытожил он. - Танька с Володькой к себе пригласили, – Люда села в пассажирское кресло и положила документы в бардачок, - нам за продуктами ехать. Аркадий отлично знал Москву, ездил по ней и на мотоцикле и на машинах – любую лазейку знал. К ГУМУ просочился переулками с набережной, у Сорокового гастронома встал на Кузнецком мосту, нашел местечко прямо на Садовом кольце около большущего продовольственного магазина на Смоленской. Сопровождая Люду, во всех этих магазинах Аркадий наблюдал повторяющуюся картину. По одну сторону от продавца стояла очередь. Люда подходила с другой стороны. Уверенные в своей правоте люди возмущались. Продавец громко объявляла: - Гражданка отстояла, вот, - она предъявляла сверток, - за деньгами отходила. Получив свой пакет, Люда, молча, осаживала толпу волчьим взглядом глубоко посаженных глаз. Оставалась последняя точка – Елисеевский. Аркадий медленно вел машину вдоль сплошного ряда легковушек, стоящих у бордюра улицы Горького, нашел крошечное место справа в Козицком переулке, повернул и оказался в ловушке. В метре от него на растяжке висел знак «Въезд запрещен». Чтобы попасть обратно на улицу Горького, надо нарушать – подавать задом на перекрестке. Рыжая лисья шубка унесла Люду в парадные двери гастронома. Мордастый гаишник безразлично смотрел мимо, поверх машины. Старуха в изношенном драповом пальто с чужого плеча слева, в метре от Аркадия что-то на пальцах объясняла гаишнику. Густой снежок, яркие огни, лежащая в грязи старушка… Грязная вода с ее пальто протекла через рукава под рубашку, внутри туфель тоже булькала дорожная маслянистая жижа. Аркадий вел машину по празднично сверкающим улицам к себе домой – надо успеть почистить и высушить одежду. - Нет, не успеем, - нервно выговаривала Люда, тщетно пытаясь застирать под краном грязные куски его брюк, - доставай свое старье. К десяти часам Аркадий предстал перед подругой в туристских ботинках, потертых брюках, свитере и куртке с капюшоном. - Это потом в американку отнесешь, - Люда вешала на спинку стула испачканную модную одежду, - поехали скорее, надо еще все по тарелкам разложить. Машину Аркадий поставил прямо напротив Володькиных окон. Не успели открыть заднюю дверь универсала, как на помощь высыпали, смеясь, Сашка, Таня, Володька. Со второго этажа Аркадий наблюдал, как мутно-красные Жигули медленно покрывались белым пушистым снегом. На лестничной площадке проводившие старый год соседи балагурили, заполняя пространство винными парами, клубящимся табачным дымом. В полночь по московскому времени, под звуки гимна Советского Союза все пятеро подняли бокалы и поздравили друг друга с наступлением Нового високосного года. Аркадий слегка пригубил шампанского, намереваясь часика в два увезти Люду к себе домой – ведь сегодня была их ночь с понедельника на вторник. Сашка тоже поставил на стол полный бокал и принялся за фрукты, объяснив, что ему утром на дежурство. Люда с Таней уединились на кухне и долго секретничали там. Потом пришли соседи с третьего этажа с поздравлениями. Все курящие отправились на площадку между вторым и третьим этажами. Некурящие Сашка и Люда остались у телевизора.

- Наверно, пошли бабу из снега лепить! – предположил Володька, когда вошли в пустую квартиру, - смотрите ночь какая! Аркадий посмотрел во двор, намереваясь увидеть заметенный снегом автомобиль, а застал хлопок пассажирской его двери, за которой скрылась лисья шубка Людмилы. Сашкино невозмутимое лицо виднелось за рулем. Универсал цвета перезревшей тыквы сначала осветил двумя яркими лучами самый низший слой падающего снега, а потом быстро скрылся за углом дома. Сердечко Аркадия слегка екнуло от обиды и резкой перемены. Но он быстро успокоился, посмотрел на часы – наступила астрономическая полночь. Ведь часы в Советском Союзе показывали декретное время, ровно на час бегущее впереди. «Я бы этой бабке по щекам надавала», вспомнил Аркадий злобные слова Людмилы о сбитой старушке. Ее намерения так были близки с действиями ее односельчанки. Тогда, лет пятнадцать назад, отужинав у бригадира, собрались уезжать, уже забрались в газик. Хозяин вышел проводить, а его жена Люба подошла к сухонькой старушке, сидевшей на скамеечке перед забором, стала ей что-то громко внушать, тыкая сначала пальцем в лоб, а потом правым кулаком в подбородок. Голова старухи каждый раз резко отклонялась, казалось, вот-вот отвалится. Мужчины по лицу понял и возмущение восемнадцатилетнего Аркаши. - Разберутся, - сказал тогда бригадир, - невзлюбила свекровь, ну, мать мою… Володька положил ладонь на плечо ушедшего в воспоминания Аркадия: - Ты не за рулем, - он налил в две стопки по пятьдесят граммов коньяка, - давай, чтоб у них все хорошо было. - И вправду, - Татьяна, загадочно улыбаясь, быстро заговорила, будто давно хотела многое высказать, но подруга не велела, - Сашка фельдшер, неплохо массажем подрабатывает – машину вот купил. Квартира у метро Спортивная. Люда все достать может. Летом мальчишку родит – чем не счастье! А тебе, Аркаша, надо к своим институтским присмотреться, может, найдешь себе научную сотрудницу. Будешь с ней в театры, в горы ходить. Седьмого января, в первый рабочий день нового года Аркадий ощутил невероятную легкость, будто после длительного перехода скинул с себя тяжелый рюкзак. Цель и задачи его научного труда определились сами собой, будто из тумана вышли. Он до закрытия просиживал в библиотеках, проводил эксперименты, ездил в командировки, выступал на конференциях. Оказываясь дома, посматривал с легкой грустью на Людмилины туристские ботинки, оставившие след в Крымских горах, вспоминал сказку о хрустальной туфельке, улыбался и говорил сам себе: «найдется принцесса, которой эти башмаки придутся впору». Неизвестно почему, но о тех ста днях перед високосным годом у него остались только светлые воспоминания.

Старый Новый Год Ленина Кудренко Наш народ непобедим! Что далеко ходить? Возьмём к примеру праздники, можно новогодние. Если в различных странах мира их отмечают день- другой, у нас же новогодний забег длится, как минимум дней четырнадцать! Новый год, Рождество, Старый Новый Год (pardon, Новый Год по старому стилю)! Находятся разумеется и особенные герои так называемого праздничного марафона, которые начинают его с двадцать пятого декабря, в знак солидарности с католиками, и заканчивают после крещения. А сколько здоровья надо! То-то же!

Конечно, далеко не всем "спортсменам" удаётся выйти на финишную прямую, многие выбывают по ходу. .. Именно об этом размышлял Алик, сидя за праздничным столом в компании своего отца и его лучшего друга. К слову, оба приятеля в прошлом капитаны и о жизни за пределами страны знали не понаслышке и умудрялись удивить Алика всё новыми и новыми воспоминаниями связанными с морем. В море они ходили от Черноморского пароходства и дружили практически всю свою сознательную жизнь, хотя раньше им не удавалось встречаться так часто как теперь... Слушать стариков, Алик мог бесконечно! От удовольствия он прикрыл глаза. Мужчина любил море. С ним связана вся его жизнь! Море! Какое оно? Да бывает разным! Красочно весёлым, тёплым с причудливыми гребнями волн, как беспечное детство, спокойным и нежным, как материнские объятия. Иногда пугающе грозным и непредсказуемым, сметающим всё на своём пути... Всё это- море! Им можно любоваться, каждый миг поражаясь разнообразием красок и полутонов. Вот какой дурак мог назвать Чёрное море- Чёрным? Не иначе- дальтоник! Море бывает тёмно-синим, небесно-голубым, салатовым и тёмно-зелёным, изумрудным, малахитовым, кобальтовым, цвета индиго! Бывает серым... В разные времена, разные народы нарекали его любимое море Греческим, Скифским, Русским, Сурожским. И, в конце концов, по чьей-то милости море получило свое нынешнее название– Черное море. - Пошли покурим,- из радужного состояния Алика вывел голос дяди Васи. - Оно Вам надо? Придурки, здоровье своё гробите!- прогремел батя. - Надо, Саня, надо! Дурная привычка- согласен, но избавиться- никак не выходит. Ты- то сам, давно бросил? - Как хотите, а я пошёл спать! Что-то у меня желудок разболелся, - отец поднялся из- за стола и зигзагами направился в спальню. - Пить надо меньше, - прокомментировала мать Алика с укоризною глядя на мужчин. - Вас поняли,не нервничайте! Это же последний Старый Новый Год! Обещаем, до крещения- ни-ни! - дядя Вася расплылся в улыбке и продолжил обращаясь к женщине: - Верочка, меня наверное сыновья заждались, я сейчас тоже домой порулю. - Ага! По срулю! Ты на улицу выглядывал? Всё замело, не пройдёшь- не проедешь! Кури и спать! Морской волк!- Вера Ивановна махнула рукой и начала убирать со стола. Дядя Вася с Аликом вышли на лестничную площадку, едва держась на ногах. Только теперь Алик обнаружил, что сигареты у него закончились. - Кури мои! - предложил дядя Вася. - Ну нет, спасибо! Ваши термоядерные, я лучше в магазин сгоняю. Дядя Вася присел на ступеньку и закурил. - Мухой, я тебя жду! - Хорошо капитан! Алик начал потихоньку спускаться по лестнице. Удивительное дело, но ноги не охотно исполняли приказ его мозга! На улице было холодно, но на удивление красиво! Снег падал хлопьями и Алику на секунду показалось, что он попал в сказку. В круглосуточном магазине он встретил своего кума заигрывающего с продавщицей, которую тот уже успел порядком достать! Она подняла на Алика огромные карие глаза.

- Я вас слушаю! - Девушка, две пачки сигарет, два Новогодних подарка и плитку шоколада "Корона". - Вы не могли бы забрать с собой своего приятеля, его очень много!- обратилась она к нему. - Это можно! - Серёга, подарки детям передай. От крёстного, - обратился к куму, - а это Вам, с Новым Годом!- плитка шоколада оказалась в руках продавца. - Взаимно! - девушка улыбнулась Алику. Мужчины отправились по домам, договорившись обязательно встретиться завтра. Уже в подъезде, поднявшись на второй этаж, Алик едва не споткнулся о дядю Васю, который заснул ожидая его из магазина. Подхватив отцовского друга с трудом затащил того в квартиру, потом уложил спать на родительское ложе рядом с похрапывающем во сне отцом. Затем заглянул в кухню к матери. - Мам, я там дядю Васю к отцу определил. Оба готовые, перегар ещё тот! - Ну и хорошо! Пусть спят, два капитана! Я себе в зале постелю. Ты сынок тоже отдыхать иди! Проснулся Алик от громкого отцовского крика и материнских причитаний доносящихся из родительской спальни. Быстро одевшись он зашёл в комнату. Отец посмотрел на него округлившимися глазами и громко произнёс: - Готов Василий! - А ты, типа- нет?- Алик невольно улыбнулся. - Ты не понял? Умер он! - Шутка не удалась! - А кто с этим шутит? Подойди, убедись сам! - Да. Надо звонить его родным. Алик набрал номер сына дяди Васи. В трубке послышались длинные гудки, но отвечать никто не спешил. Через минут двадцать Алик наконец-то услышал Володькин голос. - Вовчик, срочно беги к нам и забирай отца. Он мёртвый! - Ты считаешь, что мы живые? Старый Новый Год! Все готовы, ни он один! - Он реально мёртвый! Его в морг отправить надо! - Ждите, сейчас буду... Ещё через пару часов сыновья дяди Васи отвезли тело своего отца домой. На санках... С тех пор прошло немало лет, но Алик не любит Старый Новый Год, ведь он оказался последним праздником его любимого капитана.

Дядя Лёня, прости! Ленина Кудренко СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ ЛЕОНИДА ТЕРНОВОГО ПОСВЯЩАЕТСЯ... Возможно в течении жизни каждый из нас совершает поступки за которые со временем ему становится стыдно. Мне же стыдно за то, чего я не совершила: не навестила, не поддержала... и в конце концов - не пришла на похороны замечательного человека и прекрасного журналиста. О том, что дядя Лёня умер, я узнала слишком поздно. Настолько поздно, что все мои слова соболезнования родным и близким покойного были бы совершенно неуместными. В общем, сплошные - не... Познакомились мы с дядей Лёней много лет тому назад в магазин-баре. Незадолго до этого, порядком устав от постоянных разъездов, поисков новых тем для на-

писания статей и очерков на работе журналиста я решила поставить жирную точку, устроившись барменом, а вернее став украинскою "барвумен" в местной забегаловке. Посетителей в магазине было обычно не много и его сотрудники знали их не только в лицо, но и по имени. Частенько к нам наведывался пожилой мужчина, опиравшийся на тросточку. После перенесённого инсульта ему было сложно передвигаться, но по утрам совершая оздоровительную прогулку он заходил за покупками. Затем, присев за столик отдохнуть развлекал нас рассказами о том, как работал журналистом на Дальнем востоке, о нынешнем житье - бытье и отправлялся в обратный путь. Однажды, зайдя в магазин, дядя Лёня озадачил меня вопросом: -Ты ещё долго дурака валять собираешься? -Я, собственно, никого не валяю, а работаю! -Да... - после затянувшейся паузы он продолжил: -И получаешь от всего этого массу удовольствия! Опомнись, деточка! Не твоё всё это, не твоё! Можно убежать от каких- то обстоятельств, ненужных людей, но невозможно убежать от себя! Думаешь мне было легко? Не единожды хотелось бросить всё и навсегда забыть слово- редакция... Кстати, сегодня вечером, мы с супругой ждём тебя в гости! И без возражений! Ясно? -На фирменный пирог? Конечно буду, спрашиваете! -Ремня бы тебе, дорогая!- он махнул рукой и заковылял к выходу. Вечером, после чаепития дядя Лёня решил окончательно добить меня своими нравоучениями: -Ты почему не пишешь? - он внимательно посмотрел мне в глаза. -Эта тема закрыта и точка!- ну не люблю я, когда мне в душу пытаются заглянуть, тем более залезть! Достал старикан, пора благодарить и сваливать. -Будь честна перед собою в первую очередь. Тебе писать надо - это твой путь!- продолжал дядя Лёня переходя на крик. -Разве не мы сами выбираем свой путь? -Иногда он выбирает нас, у тебя именно такой случай! - затем немного успокоившись: - я тебе подарок приготовил! -С какого перепуга?- он не переставал меня удивлять! -С такого! Что за сленг!- и уже обращаясь ко мне и к своей жене, Галине Васильевне: -девчонки, за мной!- распахнул перед нами двери своего кабинета. Это была небольшая комната больше смахивающая на библиотеку. Поражало невероятное количество книг, которые были повсюду: в шкафах, на книжных полках, этажерках. Но зная дядю Лёню, я поняла, что целью нашего визита сюда были явно не книги. Он хитро улыбаясь пригласил нас к письменному столу стоящему у окна. -Ну как, нравится? - бережно прикоснулся рукой к клавиатуре маленькой печатной машинки... -Где только она со мною не была! Я постарел, а она, как новенькая! Я с любопытством смотрела на дядю Лёню и его друга, другого определения этой портативной машинке мне было не подобрать. Потом хозяин обратился ко мне: -Думаешь старик из ума выжил? Двадцать первый век на дворе, глобальная компьютеризация, а он со своим раритетом? Ты меня не обманешь, у тебя же всё на лице написано! А машинку забирай, отдаю в хорошие руки. -Нет, я такой подарок принять не могу. Давайте я её у Вас куплю! Дядя Лёня долго не соглашался, но мне всё же удалось его переубедить и печатная машинка стала моей собственностью. Что было дальше? Удивительно, но то ли она стала тому причиной, то ли дружба с превосходным журналистом, коим был дядя Лёня, но я вернулась в профессию. И продолжилась моя отнюдь не спокойная корреспондентская жизнь с по-

стоянными разъездами. С дядей Лёней, мы виделись всё реже и реже... И очень жаль, что я не смогла попрощаться со старым другом и наставником. Говорят, что души покинувшие наш бренный мир видят и слышат нас... Кто знает? Если так, то мне хотелось бы произнести одну только фразу: "Дядя Лёня, прости!"

Айжан Шостак Андрей ...Она сидела и вот уже полчаса смотрела на себя в зеркало. Она видела в отражении женщину не старую, но уже и не молодую, на неё смотрели уставшие глаза. И в этот момент ей казалось, что она самый несчастный человек на свете. Помедлив ещё минуту, она собралась с мыслями и, сильными руками взявшись за колёса инвалидного кресла, медленно направилась в спальню… С утра всё было, как и вчера: душ, завтрак, долгий путь на работу, бессмысленная трата времени в офисе, разговоры на неинтересные темы с коллегами, ограниченное мышление которых вызывало в ней жалость и отвращение, но она всё равно мило улыбалась, так как была очень добрым человеком. В обед она любила сидеть за книгой, медленно попивая кофе, в единственном кафе, которое хоть как-то было приспособлено для нужд таких, как у нее. Оно находилось недалеко от её работы и поэтому можно было никуда не торопиться. Здесь все уже стали родными для неё, все знали, кто она, кем является, чего хочет и о чем думает. И это было единственным местом на земле, в которое она стремилась всей душой и сердцем, день за днем проводя здесь час обеденного перерыва и, порой, по три часа после работы. Вот и в этот раз она привычно устроилась за своим, удобным и хорошо знакомым, столиком, как всегда, заказав кофе и десерт. Положив рядом любимую книгу Рея Брэдбери, в ожидании заказа постукивая изящными пальчиками по столу, от нечего делать, она начала рассматривать посетителей. Её взгляд медленно скользил от человека к человеку, внимательно изучая каждую деталь, каждую особенность, начиная от одежды и заканчивая выражением лица. И хотя она любила это занятие, всегда старалась делать это украдкой. Немногочисленные посетители занимались своими важными, по их мнению, делами: ели, пили, вели разговоры, обсуждали новости, ругали политиков, а некоторые с серьезным видом читали газету или журнал. В тот момент она неожиданно зевнула, успев прикрыть левой рукой рот. И ей вдруг вспомнилось высказывание главного героя из её любимого фильма "Машина времени", снятого по книге Герберта Уэллса, о том, что большинство людей стали похожи друг на друга, без изюминки, индивидуальности, серые личности в одинаково модной, скучной одежде, c одинаковыми привычками и увлечениями… Её размышления прервал добрый и приветливый женский голос девушки Ирины. - Вот твой заказ, Айжан, - сказала Ирина, поставив на стол горячий кофе со сливками и вкусно пахнущий десерт. Лицо Айжан вмиг стало искренне благодарным. Её чувственные алые губы разомкнулись, и помещение наполнилось дивными звуками её мелодичного голоса. - Большое спасибо! Выглядит, как всегда, потрясающе! - ответила Айжан, уже предвкушая и ощущая вкус кофе с десертом. Не в силах ждать больше ни секунды, Айжан, взяв в обе руки кружку, сделала один большой глоток обжигающе приятного напитка. Поставив кружку обратно и

не приступая к десерту, она подвинула лежащую рядом с ней книгу, нащупав закладку между страницами, открыв, вновь погрузилась в фантастический мир рассказа "И грянул гром..." Но, не успев прочитать и десяти слов, она услышала звук открывающейся двери. Она мгновенно посмотрела в сторону звука, ожидая увидеть кого угодно из тысячи жителей её города, но вошедший молодой мужчина ничем особенно не выделялся. Обычная серая рубашка, такие же серые джинсы, синие кеды непонятной китайской фирмы, короткая стрижка и невыразительное, холодное лицо. В руке у него было нечто по размерам и форме напоминающее книгу. Он сел напротив, сделал заказ, мельком осмотрел пространство, открыл книгу и начал читать, держа её на весу. Название книги было написано большими буквами, и оно хорошо было видно Айжан. Её азиатского типа глаза стали неестественно широкими от удивления. Слегка приоткрыв рот, несколько раз перечитав название про себя, неожиданно, довольно громко и четко, она произнесла в слух: - Некромикон!!!! Автор: Абдул Альхазред. Секундой позже, осознав неловкость ситуации, покраснев от стыда, схватив свою книгу, поднеся её к лицу, она начала усиленно делать вид, что случайно увлеклась и прочитала эти слова в рассказе. Но старания её были напрасны, все продолжали заниматься тем же, чем и занимались, за исключением молодого мужчины с книгой, напротив, с большим интересом и удивлением смотревшим на Айжан. Слегка улыбнувшись, он встал и уверенным, быстрым шагом направился к ее столику. - Здравствуйте. Меня зовут Дмитрий, - представился он. Смотря в глаза слегка удивленной девушке, без приглашения, отодвинув стул, он сел рядом с ней. - Айжан, - неожиданно улыбнувшись и слегка засмущавшись, ответила она. Минут через десять они уже мило беседовали, найдя друг в друге массу положительных и интересных особенностей. Общие интересы к научной фантастике, кибернетике, уфологии заставляли их мысли медленно, постепенно синхронизироваться, вырабатывая тонкие связи, образующиеся лишь у достаточно близких людей. Минута за минутой, час за часом, не обращая внимания на телефоны, постоянно звонившие в их карманах, они летали между мирами, переносясь в мгновение с Юпитера на планетоид LV-426. Их левые руки сближались и, в конце концов, миниатюрная рука Айжан оказалась в большой и тёплой руке Дмитрия, как раз перед самым закрытием кафе. И выйдя вместе на улицу, они не могли уже расстаться, не могли отпустить, разжать горячие руки. Окружённые невидимым, непроницаемым барьером чувств, оказавшись в квартире Айжан, Дмитрий, легко подняв девушку с инвалидного кресла, мягко положив на кровать, сорвав с неё одежду и оставив на ней лишь чёрное кружевное бельё, отдался, покорился всей её красоте, всему великолепию её тела. Он хотел её. Каждый сантиметр кожи, каждый атом в теле восхищал, поражал, возбуждал его плоть. Не живые, мертвые ноги Айжан в его руках стали поразительно гибкими, податливыми, любимыми. Движения их тел от медленно ритмичных становились всё более быстрыми, более высокочастотными. Не раз и не два он заставлял Айжан, закрывая глаза, выдыхать в окружающее пространство невероятно яркий фейерверк потрясающе приятных эмоций. До самого утра, без сна и отдыха, они наслаждались, восхищались, любили, забыв про пространство и время, забыв о проблемах, о сложных решениях… всё было просто… они были вместе… С утра Айжан сидела и вот уже полчаса смотрела на себя в зеркало. Она видела в отражении молодую, красивую, безумно счастливую женщину, на неё смотрели яркие, волшебные глаза. В воздухе всё ещё летал сладкий, волнующий запах страсти, перемешанный с нежным ароматом её духов. Её мысли будто плавали в теплых водах семи морей рая, вновь и вновь заставляя слегка вздрагивать от безумно

приятных воспоминаний о прошлой бессонной ночи. Ей не было стыдно. Она любила так сильно, так отчаянно, каждой частью своего сердца, что ей было не так уж и важно, что подумают и скажут о ней другие. Её любимый, бесценный Дмитрий всё ещё был здесь, был рядом, он стал спасением, смыслом её пустой, бессмысленной жизни, надеждой на новое, волнующее будущее, которое она уже почти перестала представлять. Она улыбнулась, погладила ещё спящего Дмитрия по щеке, легла рядом и крепко заснула...

Добрый молодец Алеша против мавра-воина Жеребнев Андрей Мавр был стар и сед жесткой своей бородою. Приземистый, крепкий, живописный в страшной своей мавританской смуглости под выцветшей иссиня - голубой чалмой, с поблескивающей, точно сабля, сталью острого взора. Лёша был молод и русоволос. Добрый молодец – высокий, чистолицый, ясноглазый. Годящийся мавру не то, что в сыны, но даже во внуки. Соколиным взором и высматривал он её – упавшую с транспортера на палубу рыбу, - тыча мавру указующим перстом: - Поднимай, давай! Мавр, метнув из глаз сноп жалящих искр – стрел, не пятясь, зло тряс кудлатой бородой: нет, мол - сам поднимай!» - Давай, поднимай! – лениво поводя плечами богатырскими, понукал Алексей. Отступая на шаг, руками, одетыми в черные шершавые перчатки, иноземец выразительно кривил воображаемую саблю и проводил ладонью у горла: « Мавр – не работник! Мавр – воин!» - Давай, давай, поднимай! У транспортёрной ленты, узкой, как стена крепости, стояли они вдвоем на «контроле» - по кличу рыбмастера: « Рваную и мелочь отбрасывайте». Работа – не бей лежачего. Вот только не разобраться, кому лежащую на палубе рыбу поднимать. - Поднимай! Гуляющая по палубе вода наконец накатывала под ноги супротивников, унося серобокую ставриду поближе к шпигату. И тогда на некоторое время в рыбцехе рыболовного траулера, промышляющего в экономических водах Мавритании, у ленты транспортёра повисало хрупкое перемирие. Недолговечное – до следующей, бестолковой рыбины, сиганувшей под ноги честным, без страха и упрека, неутомимым труженикам – пахарям морской жнивы.

Боцман и дикий пляж Жеребнев Андрей Мавр был стар и сед жесткой своей бородою. Приземистый, крепкий, живописный в Ломом его еще было не убить. Впрочем, никто и не собирался. Приходилось порой лишь уничтожать крепыша боцмана взглядом, когда тот, отирая пот с залысины, гордо вещал: «Все равно – больше меня здесь никто не работает». Да капитан как – то раз. когда якобы по боц-

манской вине (хотя оплошал- то тралмастер) «уронили» грузовую стрелу на палубу, в сердцах пожелал, чтобы тот внезапно и мимолетно животом ослаб. И это , по – капитански, был поставленный на ветеране крест. Рано! Рано было это делать. Хоть был Митрофаныч годами уж немолод, а ростом не высок, но прыти, сил и задора ему было не занимать. А уж честолюбием впору делиться. Тягаться с ним в работе было тяжело, и ее же изображении – бесполезно: старой закалки моряк. Вставал он затемно, когда в верхней койке нашей с ним каюты я смотрел предпоследний сон. В последнем начинал гудеть шпиль – то Митрофаныч выбирал самодельный, собранный из разношерстных обрезков, стопятидесятиметровый ярус. Ночью, когда тунцеловный сейнер лежал в дрейфе, боцман ловил акул. С вечера ставил ярус, перед рассветом выбирал. Акульи плавники – не бог весть какая прибавка к заработку: Митрофаныч нажился на них, кажется, на пару сотен долларов – это всего – то за шесть месяцев бессонных ночей. Но и эти жалкие серебряники слепили кого- то завистью. И однажды боцману запрещено было отныне пользоваться шпилем – судовой, все ж, механизм эксплуатировал. Митрофаныча это смутило лишь чуть – поднимаясь теперь еще на час раньше, он вручную выбирал полторы сотни метров хребтины. И когда на крючок попадалась крупная акула, он, не адя сил, в одиночку боролся с ней до самого рассвета. С натуры: « Старик и море»! Но однажды и эти потуги прекратили. Накануне в море был найден кусок сети - плав, под которым должен был, по - уму, бродить внушительный косяк тунца. Заметать на него невод решено было с рассветом, на ночь плав подвязали у борта. Спозаранок, заводя главный двигатель, плав удало намотали на винт, лихо затопив после и спущенный по этому поводу на воду катер. Виноватым во всем остался боцман со своим ярусом (который он благополучно выбрал за полчаса до запуска двигателя), неведомым морским течением и запутавшим все дело. Получив разгон одновременно с запретом на акулий промысел, Митрофаныч мог теперь спокойно отдыхать по вечерам, душевно играя в каюте на аккордеоне, дотошно изучая мои «Плейбои». Душа боцмана всегда была распахнута прекрасному, а что уж может быть прекрасней прекрасного пола? Сдается, это была его единственная слабость (здоровяк Митрофаныч, само – собой, не курил и не пил), но в этой слабости, должно быть, он черпал немало своих сил. И до этого злополучного вечера сломить их ничто не могло… Нет, это произошло не тогда, когда обломили нок грузовой стрелы, и боцман со сварщиком двое суток кряду возились с ремонтом. Случилось это позже, когда наш сейнер, окончив промысел, зашел в солнечный Санта–Крус. Два месяца мы ждали отлета, ничего уж толком не делая. Лишь боцман был себе верен: каждое утро подметал палубу бака, чего – то в своих коробках перекладывал, прятал, считал, проверял. Толокся, в общем, до обеда у всех на виду в кедах, шортах и бейсболке, пока не попадался на глаза старпому и капитану. На сем труды праведные оканчивались, и после обеда, призревая святую испанскую сиесту, которую большинство из нас готовно переняло, повадился Митрофаныч через дальний пролом высокой бетонной стены, палить спину на гигантских камнях, несколько пестря своими плавками картину нудистского пляжа. Прочие здесь загорали только неглиже. Мы-то все, от греха подальше, ходили на песчаный пляж, который тоже был много дальше. Ну а боцман, только солнце взбиралось в зенит, перебирался на камни, где, между купанием и загаром, невольно, ясное дело, созерцал прелести раскованных сеньорит, и смущая, конечно тех своим могучим торсом. И в один из этих дней… Я впервые видел его таким. Кручинно свесив голову и вперив потухший взор в палубу, он потерянно сидел на диване, не заваривая кофе вместе с замечательными лепестками кактуса, которые так удачно выторговал за маленькие неликвидные плавники у негров. Проникшись моментом, я осторожно присел рядом, не нарушая печальной тишины.

- Дома-то, - поднял наконец полные грусти глаз Митрофаныч, - Дома-то я всегда, и не курю хоть, спички с собой ношу, а тут… Я не спрашивал, не торопил. - На пляже, - боцман набрал полную грудь воздуха, но длинный рассказ безнадежно сбился на горький выдох: - Подошла одна на пляже прикурить, а у меня… Дома-то я всегда спички ношу. Больше, впрочем, говорить было и не надо. Я уже отчетливо видел блиставшую бронзовым загаром и золотом кудрей, длинноногую и пышногрудую диву – королеву, без сомнения, вольного пляжа, - вальяжно и вместе с тем доверчиво, держа тонкую сигарету на отлете хрупкой руки, подошедшую к напрягшемуся и вместе с тем обомлевшему от такой почести Митрофанычу. И каждую драматическую минуту пережил он, тщетно шаря по карманам немногочисленной одежды в ожидании чуда – невесть откуда взявшихся спичек. И я свято промолчал о том, что огонек для красавицы, конечно, был лишь предлогом. Тем вечером, когда солнце зашло за тот самый забор, я, прогуливаясь по причалу, на миг присел у иллюминатора салона: «Чего там по телеку кажут?» На мерцавшем экране мелькали красным юбки танцовщиц фламенко. В полном одиночестве салона, уперев кулаки в бока и увлечено глядя в телевизор, Митрофаныч выделывал такие лихие коленца, что я просто-таки застыдился. Дряхлости собственной души. На щеках боцмана горел привычный румянец.

Испорченный отпуск Уразова Татьяна Ближе к вечеру песчаный пляж заполнился аборигенами. Индусы прохаживались по пляжу, как по Бродвею целыми семьями. Женщины в разноцветных сари, с многочисленными украшениями, с удовольствием демонстрировали отдыхающим свои наряды. Дети крутились под ногами, лезли в море. Здесь же степенно прохаживались коровы, поедая траву с редких островков зелени. То там, то тут появлялись своры незлобивых собак попрошаек. Местами у самой кромки воды, охотились небольшие чёрные птички, похожие на наших галок, только размером гораздо меньше.Море накатывало стальные волны глубокого окраса, обрамлённые густой взбитой пеной. Солнце медленно садилось, сначала распускаясь жёлтой хризантемой, пронизывая фантастическими лучами воздух, море. Ощущение нереальности вводило в транс. В какое-то мгновение оно собиралось в блестящий кулак, и бросало в море золотистую дорожку прямо к моим ногам, словно дразнило и звало пробежаться по ней.Люди присаживались на песчаные валы в ожидании чуда. Вдали качались на волнах лодки. Очертания солнца становились с каждой секундой всё чётче, а оно всё багровей. Море волновалось, перемежая тёмно синие волны с серебряными. И вот, солнце краем ласково дотронулось до синевы и вдруг вспыхнуло ярким факелом, озарив небо. И на глазах всех присутствующих вечер сгорал в красном пламени, и рождалась ночь, тёмная, бросающая с рёвом зверя на берег чёрные волны. Потрясённые зрелищем люди начали расходиться. Я тоже пошла в отель по дорожке из какойто рогожи мимо кафе, мимо домов индийцев. Калитка отеля была открыта. На открытой веранде сидела большая компания вновь прибывших гостей. Отель небольшой, всего-то три двухэтажных здания, бассейн, кафе. О чём ещё мечтать обычной российской гражданке, не отягчённой капиталами? Индийский океан, покой, зелёный оазис. Несколько дней в раю. Всюду красивые светильники, деревья с подсветкой, бирюзовая вода в бассейне, над головой полная жёлтая луна. На веранде шуме-

ли, о чём-то громко спорили новые обитатели отеля. Пока я собиралась на прогулку, а время бежит незаметно, наступила тишина. Выйдя из номера, я уже никого не застала на террасе. Глубокой ночью меня разбудил громкий крик. Кричала толпа, причём кричала не на русском языке, а на языке мата. Понять, что там случилось, было невозможно. Пьяные вдрызг жильцы, изрыгали одни маты. Беременная женщина на большом сроке кричала: -Бурят! Бурят прекрати этот балаган, здесь же дети! В ответ - маты. До самого утра мужики бились на смерть, ползали по дорожкам, не в состоянии стать на ноги. Охрана молча, смотрела на сумасшедших русских. Хозяйка приказала их не трогать, утром не торгуясь, они сами оплатят убытки. Эта Варфоломеевская ночь была только началом кошмаров. За обедом, разговорив беременную женщину Катю, я узнала, что приехали они из небольшого городка со среднего Урала, что все они рестораторы, а Бурят – хозяин этого бизнеса. Он оплатил неделю отдыха в Индии всем работникам с их семьями. И если Бурят приказал пить, то никто не смеет, отказаться и все пьют до поросячьего визга, причём, он тоже пьёт, но не напивается. Ему доставляет огромное удовольствие превращать нормальных людей в свиней, неподчинение грозит увольнением. Если Бурят изволил засмеяться, то смеются все с лакейским подобострастием. Я спросила, а почему – Бурят? Он же славянин. Катя не знала. Прилепилась к нему кликуха, как банный лист к заднице давно, а с чьей лёгкой руки уже никто не помнит. Так прошла неделя. В пьяном угаре они не видели ни Индии, ни моря, ни жён, ни детей. Поражало то с какой готовностью здоровые мужики падали ниц пред маленьким, но богатеньким Буратино. Неужели мы русские такие ничтожные, такие трусливые, без чувства собственного достоинства люди? Неужели зависть и злоба к нормальным людям Бурята и им подобным, вызывает такое ничтожное желание унизить до нельзя, растоптать, размазать по стенке любую добродетель. Никакие деньги не дают ощущения мерзавцам, причастности к человечеству. Проходят века, а самые пагубные черты не исчезают, а становятся только изощрённей. Что останется в душах детей, видевших такое унижение отцов? Что? Наконец-то они уехали, а в душах видевших этот кошмар поселилась тоска, безнадёжность… Все божественные заповеди забыты… Одно мерило деньги… деньги… деньги.. Спасало море ласковое и бурное, солнце жаркое и песок. Прошло дня два и до отъезда осталось дня три. Отдышались. Заулыбались. В люкс поселились две девушки. Красивые. Никто не ожидал от них повторения уже виденного кошмара. А зря … Вечером ушли принаряженные, видимо в ночной клуб, а пришли под утро пьяные, и привели с собой бродячую собаку, которую пытались чем-то накормить. Она сопротивлялась, лаяла и пыталась от них убежать, а девицы кричали на неё, матерились, как сапожники, не уступая ни в чём Буряту. В конце концов, собака убежала, и при попытке её догнать одна девица упала на цветущий куст, сломав его, и до самого обеда валялась под ним с задранной юбкой, задом к небу в едва заметных стрингах. Обувь и все причиндалы из сумки были разбросаны по всей территории. Вторая валялась на веранде. Отпуск был испорчен полностью. А если ещё и в самолёте драку учинят? Господи! Что мы за люди? Русские, что с нами? Когда девчонки, будущие стервы, пришли в себя, и их попыталась воспитывать женщина, мы опять были поражены ответной реакцией. - Что вы меня учите? У меня родители богатые. Я только здесь такая. Я в Англии не матерюсь и веду себя прилично. Папе я надоела, он меня сюда отправил, вот пусть и посмотрит… Галька, ты сняла меня? Сейчас я отправлю папочке…У него знаете сколько любовниц? Их он на Багамы…А меня в грязную Индию? Дал мне десять тысяч баксов и сказал, чтобы месяц духу моего не было. Я вообще-то хорошая. Хотите денег? Что врёте? Вас любого купить можно! Мама расстроится? Ну и что?

Деньги у папы! Он её завтра выкинет на улицу и будет она никто и звать её никак. А я папина доча… И сказать было нечего. Эта тоже, не заработав ещё ни рубля, уже не человек. А обретёт власть? Бурята обскачет в ненависти к людям. А ведь из какой-нибудь деревушки Кукуево родом. Откуда такое хамство? Перед отъездом встала рано, рано и пошла, встречать рассвет. Вдоль берега сидели люди и ждали первый луч, как первую надежду на лучшую жизнь, на совершенство природы. Море рвалось к ногам, чтобы омыть их чистой свежей волной. Дышалось легко. Ночь, чувствуя свой конец, шумно вздыхала прибоем. И вдруг море брызнуло золотом восходящего солнца. Солнечные брызги полетели в небо и море, пронзая его до дна. Душа радовалась. Есть ещё на свете необыкновенная чистота, есть ещё божественный разум… А значит, есть и русские чистые души…

В гостях у Водяного или плохая компания Баукина Елена В дверь раздался настойчивый и противный звонок. Ваня открыл двери в квартиру и никого не увидел перед собой. - Экой ты, под ноги-то тоже смотреть надо! У порога стоял странный зеленый тип ростом не более полуметра. В руках он держал обыкновенную трехлитровую банку с карасями. Ваня потряс головой, думая, что ему привиделось. Но странный гость всё ещё стоял на прежнем месте. - Вам кого? – немного растерявшись, спросил Иван, пытаясь понять, кто бы это вообще мог быть. . К неказистому молодому человеку уже давно никто не ходил в гости. Беки его голубых глаз имели розоватый оттенок. Взгляд хозяина выражал равнодушие и сонную негу. На небритом вытянутом подбородке ошметками висели крошки от съеденного недавно куска белого хлеба. Волосы сосульками поблескивали в свете электрической лампы. На грязных, почти никогда не снимаемых джинсах появились коричневые пятна, ткань на коленках вытянулась и залоснилась. Мятая рубаха застегнутая наспех и на разные пуговицы небрежно выбивалась из-за пояса. - Ох ты, а еще хозяин, – С каким-то упреком заметил тип. – Захарыча зови. Тут Иван оживился. - Захарыча, так это домового что ли?! - Что ли… - рассмеялся зеленый, обнажая почерневшие зубы. По рассказам родных, Захарыч жил с семьей Поповых уже не меньше ста лет, со времен деревенской прабабки Ивана. Когда продали дом в деревне, видимо перебрался жить в квартиру вслед за хозяевами. - Захарыч, - забрякал Ваня по железной решетке закрывающей вентиляцию, к тебе родственник кажись… - Кажись, или родственник? – злобно забурчало в вентиляции. – Кого там леший принес? - Никого, один нынче пришел без лешего – крикнул ему в ответ гость. Решётка вентиляционной шахты открылась, и из нее показалось мохнатое лицо. Потом высунулось тело, похожее на резиновый полосатый шланг. Захарыч словно змей сполз на пол кухни и стал надуваться, приобретая человеческую форму. Одет он был как Распутин, портрет которого Ваня видел в какой-то желтой книжке. Босоногий, косматый, в суконных штанах и рубахе. Мохнатым оказалось не только лицо, но и руки и ноги домового. Гость кинулся его целовать, оставляя на полу мок-

рые следы. - Захарыч, дружище, мы с тобой лет так тридцать не виделись. - Дак, посчитай, – отмахиваясь от нежностей, ответил домовой, - как дом настасьин продали, так и не виделись больше. Вот, Ванята, это мой друг из деревни Водяной Семен. Мы сейчас ко мне пойдем, посидим чуток, потолкуем. Иван смотрел на эту странную компанию и чесал в затылке. В голове его не как не укладывалось, как эти двое уберутся в небольшой вентиляционной шахте. К тому же ему было невыносимо скучно. Ваня сидел и смотрел в телевизор, ругая и проклинал всю бесполезную жестокую жизнь. Он давно перестал вести счет чесам и дням. Лицо его приобрело желтоватый цвет, осунулось, появились две синих подглазины. На кухне стоял терпкий запах табака, алкоголя и перегара. - Оставайтесь мужики, вместе потолкуем. Скучно мне одному. – неожиданно даже для себя предложил хозяин. Водяной Семен. еле-еле взобрался на табурет у телевизора. Домовой Захарыч сел напротив Ивана. -Ты на него погляди, Семен, совсем соседушка то у меня унылый. У него тут девица одна завелась - Света, вот по ней тоскует.- деловито показал на него мохнатой рукой домовой Захарыч. - Стало быть, ведьма, присуху поди наложила, – живо заинтересовался Водяной. - Какая она вам ведьма, это моя девушка. – обиделся Ваня.- Она хорошая. Домовой ткнул Водяного в бок и показал на фотографию, которая висела на холодильнике. На них смотрело улыбчивое упитанное лицо Светки. - Токмо, она его бросила. Говорит, не нужен ей такой простофиля, денег в дом нести не умеет, только все пропивает. - Точно, ведьма. – посочувствовал водяной Семен. – Не горюй Ванятка, у меня в пруду такие девчонки есть – закачаешься. - Знаем мы твоих девчонок, - отмахнулся домовой,- нам, женщина нужна, хозяюшка. - Да, что вы нелюди, понимаете… - горевал Иван и мечтательно смотрел на фотографию, – Она вернется, обязательно вернется. Водяной щелкнул зеленым языком: - Давайте-ка мужики мы с вами жахнем за возвращение. – Он потряс банкой с карасями и подставил их домовому. – И закусочка имеется. - Давайте, - подхватил Иван и достал пол-литра. - Эх, - неодобрительно пробурчал под нос Захарыч, но ничего не сказал. Карасей решили отложить на потом. Сели выпили, закусили салатом и сосисками добытыми из немытого пахнущего тухлятиной холодильника. Сразу стало хорошо и как-то даже уютно. - А ну её! - махнул раскрасневшийся Иван. - Кого? – переспросил водяной Семен. - Светку, много она о себе возомнила. Золотые горы ей подавай и остров в придачу. - Царевна, что ли? Беда. - Да нет, - ответил домовой Захарыч, - Девка простая. Где ты царевну-то в наше время видел? - Как где, в этом самом, дворце Букингемском. - Да это все не то, – поправил его Захарыч, откусывая лист петрушки из салата. – Не царевна там, а королевна. - Не говори-ка, бабы дуры, с каждым годом все дурней и дурней. Вот есть у меня утопленница одна, Амалия зовут. Имя-то какое - Амалия. Так вот она от дури своей и утопилась. На вид годков четырнадцать, волосы черные, губищи черные. Страша!

- Сейчас многие и не утопленницы так ходят, словно среди огородных пугал конкурс красоты. – заметил Захарыч и опрокинул еще стопку. - Так вот та самая девчонка-то, мне говорит я, мол, гот. - Ясно теперь, почему страшная-то… - посмеялся Ваня. - Я мол, гот, это мода такая… Я ее спрашиваю, а топиться тоже мода? Да, отвечает, мы все смерть любим. Вот такие девки пошли. Раньше, бывало утопнет красавица от неразделенной любви, женщина от тягости забот житейских, ну или муж утопит от ревности… А сейчас нате…я мол гот. И страхолюдины вереницею идут, поступают ко мне. - Хватит о своих утопленниках, чепуху молоть. – Перебил домовой – Ты поразмысли, как парню помочь? - Я в делах таких помощник никакой… А пошли-ка Ванятка ко мне в гости. У меня и водка позабористей и девки еще красивые не все перевелись. – предложил Водяной похлопав маленькой мокрой рукой Ивана по плечу. - Девки, говоришь? – повторил захмелевший Иван, глянув на него осоловевшими глазами. - Думай скорее. Мне, мой хороший, пора домой, а то я тут засохну с вами. - А пошли, была, не была – брякнул на свою беду Ваня. - Эх, - пробурчал недовольно домовой Захарыч – Мало тебя мамка ремнем порола. - Да, ладно тебе Захарыч, посидим чуток. Я ни разу у Водяного в гостях не был.- оправдывался перед ним Ваня. - Вот и правильно, вот и верно – обрадовался гость и подлил водки в рюмку Ивана. – Ты Захарыч, лет сто у меня не бывал. - И не пойду еще столько же, а к нам милости просим всегда. –ответил ему Домовой, вылизывая тарелку из-под салата. Ваня вступился за нового товарища. - Не бурчи, посидим и домой! Захарыч, убрал сосиски в холодильник. - Идите вы знаете, куда и не говорите, что я не предупреждал. Гость ждал Ивана у входной двери. Ваня одевался спешно и с радостью, предвкушая прекрасный вечер на природе в кругу юных девиц. Он напялил стоптанные туфли и линяющий пуховик и конечно же щегольской шарф. Захарыч, пока не видел водяной, пихнул Ивану коробку. - Вот держи, это подарочек гостьюшке, скажешь от нас. Да не дари сразу, домой пойдешь и подаришь. Сюрприз. Иван мотнул одурманенной головой. Вышли из квартиры. Водяной Семен достал из кармана, какую-то слизистую субстанцию и растянул на полу подъезда. - Быстрее, любого трамвая – показал он на субстанцию и нырнул внутрь. Иван стоял в недоумении. - Чего встал. - послышалось из субстанции,- Залетай! Молодой человек поставил ногу на слизистую дрянь и нога куда-то провалилась. - Ух ты, штука! – удивился Иван и нырнул внутрь полностью. Они оказались в какой-то склизкой комнате. Окон не наблюдалось, стены покрывала густая зеленая жижа. Ивану стало не по себе. Почему-то сразу вспомнилась мама, которая в детве всегда монотонно твердила ему: «Прежде чем что-то сделать, подумай головой». Обычно он зевал в ответ и всем видом показывал скуку. Но тут до него впервые дошел истинный сакральный смысл этих слов. - Где это мы… - спросил он неуверенно. - Дома у меня. Уютненько тут? – заулыбался водяной. - Да, - Ивана передернуло, – уютненько.

Водяной хлопнул в ладоши. Рядом на стульях с ним появились две дородные девицы с рыбьими хвостами и голой грудью. Водяной был в хорошем настроении. - Смотри Ванятка, какие. У вас таких нет. Эх, выпить тащи – крикнул он. Из слизистой стены вышла опухшая синяя женщина с коричневыми ногтями. Пшеничные редкие волосы скатались на голове. Одной груди не было. Ваня ужаснулся. - Эко страхолюдище, – начал ругаться недовольно водяной, - Где Надя, почему Лукерью посылаете. Не переживай Ванята, этой утопленнице лет триста уже, поистаскалась чуток, это все от сырости. Из стены появилась молоденькая, но все же синяя девушка с подносом и принесла бутылку и тарелку с какой-то закуской. - Кушай, пей, не стесняйся. Водочка на можжевельнике настояна, чилим вот, очищенный, деликатес… - гостеприимно подчевал Семен, гостя. Ваню тошнило. Он смотрел на руки Нади с синими ногтями и трупными пятнами. - Ты что, какой скромный. – удивился водяной Семен. - Да я уже, как-то есть не хочу – ответил Ваня протрезвев. Теперь он думал, как выбраться из этого странного места. Он осмотрелся по сторонам и сделал вид, как будь то вспомнил что-то очень важное.– Я не надолго, ко мне друг хотел зайти. - Ну вот, ненадолго, друг… И друга сюда зови. Ах да, согласен, скукота здесь зеленая, даже поговорить не с кем по душам. - Ну, как не с кем, вон у вас тут русалки, утопленники. - Непутевые они все, глупые. Хотя есть тут у меня один ботаник, искал на болоте папоротник и утонул - бедолага. Умный человек, образованный, но как понял куда попал, уже два года молчит. А я так думаю, он столько всяких умных вещей знает. Не говорит со мной. Молчит. Тут они все не разговорчивые. Водяной увеличивался в размерах, словно дрожжевое тесто на печке и вскоре стал ростом намного выше Ивана. - Слушай, если тебе твоя баба наскучит совсем, сюда зови, здесь мы ее быстро воспитаем. Плесни можжевеловой… - приказал он молодой утопленнице. – Карасиков ешь, жареные, с корочкой золотистой. И давай выпьем, наконец, за знакомство. Они выпили. Руки Ивана стали трястись, расплёскивая водку по столу. Он утер рукавом нос и вперился в водяного. - Слушай Ванята, у меня тут такое творится… - Я заметил, - Озираясь на утопленницу согласился Иван. - Да это все нормально! - А что ненормального? - Вот то, что вы людишки мои владения загадили. Гадите, где не попадя, так и умереть не долго. И еще у меня план есть. - Какой такой план? – Ваня нервно сглотнул. - По утопленникам, выполнить надобно к концу года, хоть тресни, так начальство распорядилось. - А у вас тут и начальство есть? – тихим голосом спросил Иван. - Начальство оно везде есть. - И кто? - Тебе этого знать не положено. – шепотом ответил водяной. - Ну, Семен, чувствую, засиделся я, спать мне пора, пьяный я слишком и ты тоже. Пойду. Ах да, подарочек мы тебе тут сообразили с Захарычем – пытался, не выдавая страха, улизнуть Иван. - Вянят, оставайся, у меня выспишься, у меня тут тишь да гладь… – уговаривал как-то подло водяной и распаковывал коробку. В коробке оказался фильтр для

воды и записка от домового Захарыча. «Семен, я знаю, что будешь в загрязнениях с перепою винить всех подряд. И еще, верни Ваню ». - Эх, - с глубоким сожалением вздохнул водяной, поглаживая подарок, - Хороший фильтр! Внимание, это так приятно. Ладно, иди домой Ванюша. Хороший ты мировой мужик, нам таких не хватает. А план выполню в любом случае, скоро купальщики пьяные пойдут…. Бывай. Водяной хлопнул в ладоши. На полу в подъезде появилось склизкое пятно. - Опять весь подъезд загадили! - Ругалась разъяренная баба Люба, потрясая клюшкой - управы на вас нет, паразиты. Из пятна появилась голова, потом туловище, потом и все остальное тело Вани. Он чихнул, поправил стоптанный мокрый ботинок и растерянно посмотрел на старуху. - Батюшки, - испугалась старуха – Это же сколько надо нагадить, чтобы в лужах люди тонули. Говорила же, домофон чинить надо! Иван добрался ползком до квартиры. На кухне он взгромоздился на стул и обмяк, положив голову на стол заваленный грязной посудой. - Вернулся, развратник, - раздался голос домового из вентиляции, - как посидели? Девчонку присмотрел? «Он еще и издевается!» - подумал Ваня. - Ведь знал подлюка, что там. Чего же не остановил меня? – спросил он Захарыча. Домовой вылез из вентиляции, подошел к столу и принялся сгребать хлебные крошки в кулак. - Знал, как не знать, да уму тебя учить надо! Звони Светке! – захихикал домовой и сунул газету под заголовком «Работа» в руку Ивана. Иван растерянно оглянулся вокруг. Сейчас даже эта заваленная хламом, вонючая, неубранная квартира, казалась ему дворцом. Он мысленно радовался жизни, ощущая последствия тяжелого похмелья и жажду. «Все, - твердо решил Ваня, - бросаю пить».

Розовая мелодия Кей Грэм Эта история явилась основополагающей в моей жизни. Я не могу недооценивать её значение, а поэтому расскажу её, как и положено, с самого начала. Мы, я и мой парень Лёша, сидели друг напротив друга в открытом летнем кафе. Сезон и погода построились под стать подобному роду проведения досуга. В воздухе носился мягкий и, вызывающий лёгкий сладостный озноб, запах лаванды. Практически впритык к столу подлезали розовые ветви кустика, посаженного, наверное, в целях создания романтической атмосферы, в узенькие ванночки, метровой высоты, по всему периметру. В сердце и вправду начинали играть какие-то любовные ниточки. Лёша беспрерывно что-то говорил, смеялся, влюблённо трогал пальцами мою левую руку, которую я ещё не приспособил, как правую, к поддержанию подбородка. Он ни разу не обратил внимание на мою, скорее, наигранную и манерную улыбку после его не в меру уморительных шуток; к тому же, он не замечал и того, что я ни разу не взглянул в его глаза. Я целиком был погружен в атмосферу теплого и красивого летнего заката. -...жалко, что Валя не пошел туда. Он бы сто процентов начал спорить с охранником и его бы пустили без билета. Такой человек, со всеми может договорить-

ся. - сказал Лёша, весь изведённый бесконечностью историй, которые хотел рассказать. Его трёп тихо и без последствий влетал в моё правое ухо, а в левое мелодично вливался голос, как мне тогда казалось, безумно талантливой и прелестной гитаристки. Бренчание струн, вперекрёст со стуком медиатора, вызывали во мне ещё более тёплые чувства, даже некую радость. Только опасения обидеть собственного парня держали меня на месте, так и не давая, сквозь преграду из розовых кустов, ринутся к прекрасной, фантастически играющей и поющей, женской особи на скромном маленьком деревянном стульчике. Когда девушка закончила свою балладу и её оцепила новоиспечённая толпа поклонников, полностью закрывших от меня и саму гитаристку и её, внушительных размеров, усилитель, я снова повернулся к Лёше, который, как вы уже, наверное, догадались, даже не заметил, что я смотрел совершенно в другую сторону. -Так....Я в туалет, - мимолётно сказал он, но этим сильно привлёк моё внимание, - тебе что-нибудь захватить? Эта шутка была не по мне, тем-более, что клоун из него всегда был никудышный. -Очень смешно, - бросил я ему вдогонку, уже развернувшись в сторону, которая на тот момент меня очень и очень интересовала. Я встал и, слегка пошатнувшись, лёгким шагом, засунув руки в карманы джинсов, пошел прямиком на чистую и соблазнительную мелодию «Битлов». Прямо перед гитаристкой собралась внушительная толпа, так что пришлось смотреть на, издающую высокие ноты, но абсолютную спокойную девушку из-за плеча другой, пахнувшей миндалём довольно высокой брюнетки в розовых солнечных очках. Я упивался божественной музыкой и наблюдал за каждым заметным движением очаровательной певицы. Её руки, маленькие и белые, как морская пена, уверенно держали гитару, а лицо передавало, возможно, все те же эмоции, которые возникали в теле поэта. На некоторых нотах она легонько трясла головой, после чего, окрашенные в лазурный цвет волосы, невысоко вздымались в воздух, а потом нежно скатывались обратно на плечи. Меня одолевало страстное желание заглянуть в глаза столь заинтересовавшему меня созданию, но, увы, она, предвидя это, закрыла их тёмными очками, которые изредка всё-таки сползали со своей позиции, но девушка вмиг возвращала их на место, даже не прерывая ритма. Ближе к концу второй песни, я, от изумления, буквально лёг на плечо впереди стоящей брюнетки. Она, вероятно почувствовав или запах моего одеколона, или моё горячее дыхание, полуобернулась и покосилась на меня; тут я отпрянул. Всё это меня так увлекло, что я и не заметил, как с воды пропали вечерние красные блики, и тёплая звезда подвела черту под этим днём. Через секунду повсюду на набережной загорелись вечерние огни. Музыкантка, ни сколько не вспотев и не запыхавшись, поблагодарила окружающую толпу, которая тотчас разразилась аплодисментами, звонкими и оглушительными, коих, возможно, не удостаивались даже сами «Битлы» и «Куин». Она приняла множество комплиментов, не успев толком встать со своего скромного стульчика. Потом толпа, постоянно в надежде оборачиваясь на неё, постепенно рассосалась. Несколько осчастливленных пар, под ручку, ушли дальше гулять, а остальные, те, кто в этот вечер оказались одиноки, разбрелись в разные стороны, но не смотря на одиночество, тоже находились в более чем отличном расположении духа. Я остался. Стоял. Смотрел. Девушка находилась всего в двух метрах от меня.

К ней подошел статный мужчина в белой рубашке и лакированных ботинках, она поблагодарила его, как я понял, за возможность подключить усилитель к сети его кафе. Тут я вспомнил про Лёшу. Бедный парень, наверное, совсем изошёл, ожидая меня. Хотя, что было бы очень смешно, он мог присесть за столик и продолжить разговор со мной. В принципе, ничего особо и не изменилось. Я решил остаться и, может быть, узнать имя столь талантливой особы. Долго не решаясь подойти ближе на шаг, я стоял, вцепившись взглядом в переливающиеся на свету лазурные локоны. Их грация по-настоящему поразила меня, слегка пригубившего вином. Девушка отключала аппаратуру, и, в какой-то момент, резко обернулась. Меня это так ошарашило, что я незамедлительно сделал нелепый, кажется, метровый шаг вперёд и очень быстро сказал что-то вроде: «Извините, вы прекрасно играли. Я Марк, а вы?». Вышло не эстетично и совсем не так, как я желал, но этим я её немного рассмешил. -Спасибо, - с очень радостным, живым и милым выражением лица негромко ответила она, - я Лиза. -Красивое имя, - мне не нравилось это имя, но я постарался снова вызвать у неё смешок и, наверное, этим высказать своё о нём мнение, - Елизавета! Звучит поцарски. Она, как я и хотел, засмеялась, но, скорее, чтобы скрыть смущённый румянец, который я всё-таки заметил. Её детское личико сияло радостью от уделённого внимания, как будто она в первый раз выступает на публике и получает комплименты. Но несмотря на всю её радость, мне не давали покоя её очки. -Извини, но можно я кое-что в тебе поправлю? - задал я абсолютно риторический вопрос, после которого незамедлительно снял с неё этот, успевший мне изрядно насолить, аксессуар. Здесь я действительно потерял дар речи: за тёмной вуалью в дешёвой пластиковой оправе скрывались неподдельные изумрудного цвета глубокие глаза. Их притяжение сгубило во мне и заядлого шутника, и болтливого парня, и личность в целом. Я просто замер. Перед моим следующим словом, возможно, прошла одна или две-три вечности. Я просто стоял и думал. И одной, но, может быть, самой мимолётной мыслью, была мысль, что, когда я, наконец, смогу нормально рассуждать, первым делом я скажу, что мне очень и очень жалко Лёшу.

Я страстно хочу влюбиться Уразова Татьяна Я страстно хочу влюбиться, но не могу. Дождь льёт вторую неделю, но не сбивает пыл моей души. Хочу влюбиться. Хочу. Открываю окно, чтобы лучше слышать мелодию дождя и засыпая представлять, что я еду по шуршащей под колёсами дороге к своему счастью, пока непознанному, но счастью. Ночь. Дождь. Я растворяюсь в глупой для своего возраста мечте и мысленно рисую образ любимого мужчины с потрясающей улыбкой, крепкого, который весь своим видом защитника, рождает в душе слабой женщины уверенность в надёжности крепкого плеча, на которое можно опереться. А этот взгляд серых глаз, обязательно серых откуда-то из небытия поражает ласковостью, каким- то умилением и вызывает странное сомнение.

Разве можно так смотреть на меня? Я не привыкла… Я не привыкла или отвыкла? Я … я даже во сне плачу, я хочу ласки… Бесшабашно бегу в его объятия, замираю, дышу им и не могу надышаться, готовая с ним бежать на край света… Куда? Да хоть куда! Даже по Млечному пути в неизбежность рядом с ним, только бы быть любимой. Любимой? Тьма ночи растворяется, мир сна становится красочным. Сколько цветов в нём, сколько оттенков! Блаженство сна рождает блаженство тела. Меняются звуки. Дождь стих. Сквозь сон первое – «чирик», как вступление, затем мощный хор птиц раздвигает пространство. Радуюсь. Принимаю как объяснение в любви. Какое счастье!Но любимый всё дальше и дальше… и вот уже исчезает… Исчезает всё! Резкий звонок врывается в сознание. Сонная шлёпаю я к двери. Открываю. - Что дрыхнешь до сих пор, курва? И завтрак, поди, не готов? Лахудра, лахудрой. Посмотри, на кого ты похожа? Вкалываю день и ночь и никакой благодарности. -Я поздно легла, стирала да гладила. Чего придираешься? Завтрак на плите. Разогрей и ешь. Опять поддатый! - Не тебе жаловаться. На свои пью. Зарплату всю приношу домой. Чего ещё надо? - Копейки, а не зарплата. Молчал бы уж. Совсем совесть потерял. Я в пять раз больше зарабатываю. -Заткнись падла, а то получишь… Быстро забыла. Напомню. Не забыла… куда деваться? Куда? Смотрю на это хлипкое чудовище, с длинными спутанными волосами, изрыгающее бесчисленное количество грязных матов. Как я могла его полюбить и нарожать детей? Как?Оборотень. А сколько обещал, какие надежды подавал! Необузданный.И вот это моё счастье? В молодости не пропускающий ни одной юбки, вот этот кобель моё счастье? Жрёт водку скотина. Сейчас свалится со стула и будет валяться полдня. Обоссытся не раз. Хорошо если на полу, а то уже диван надо выкидывать, весь зассанный. Однокомнатная квартира. Некуда деться. Не разменять. Дети выросли, разъехались, а я всё мучаюсь, зарёванная опять на работу приду, но хоть сегодня не битая… Вечер. Дождь. Как хочу быть любимой! Это не дождь… Это мои слёзы… Хочу быть счастливой, хоть во сне… Боже, за что наказанье? Неужели на всей земле не родился мужчина, который бы полюбил меня? Я страстно мечтаю влюбиться в него! И не могу. Я не знаю кто он. Шуршит дождь. Дорога к счастью скрыта во тьме ночи…

Мужичка в аренду Уразова Татьяна Лето в самом разгаре. Июль в зелёном наряде, длинноволосые пшеничные поля готовятся к стрижке под ноль, вода в реке медленно перекатывает едва видимые волны. Солнце хлопает лучами в ладоши, не сдерживая эмоции, и радостно ослепляет прохожих. Утро. Ещё воздух не раскалился от жары, стайки птиц заходятся в радостном пении. Лето. Изумительная пора. Дождались. С пляжной сумкой, в которую чего только не напихано, в широкополой шляпе бегу на остановку автобуса, где меня заждались Галка с Тонькой. Ещё вчера на променаде мы решили, что пора бы нам отдохнуть душой и телом, позагорать, покупаться и лёжа на песочке перемыть кое- кому кости. Тонька недовольная моим опозданием скорчила мне рожу и стала похожа на бабку Ёшку. Галка попроще, всем улыбается, кланяется, как дурочка, а на самом деле хитрющая девка. Втиснулись

дружно в автобус, не одни мы на пляж едем, поэтому автобус полнёхонек. Нам не привыкать. За болтовнёй не заметили, как доехали до железнодорожного моста, спустились к реке и так называемому пляжу, который усыпан гравием, но славу богу наши формы позволяют лежать и на каменюках, не то, что этим тощим и костлявым шкидлам, шлёпающим впереди нас. Разложили полотенца, разделись, огляделись и осторожно пошли к воде. Тонька, когда вошла в реку, то её уровень значительно поднялся, конечно, при таких пышных формах это не удивительно. Даже мы около неё кажемся тростинками, хотя размер у нас пятьдесят второй, а может уже и больше. Наверно час сидели в воде, пока мурашками не покрылись, резво выскочили и довольные купанием разлеглись на полотенцах, достали бутылки с водой и огляделись. Галка разведёнка, иногда перебивается мужчинками женатыми, но дальше этого дело не идёт. Тонька вообще замужем не была, с одним хахалем несколько лет всё дружила, а женился он на её соседке, маленькой, тощенькой, видимо решил силы поберечь, ещё в жизни пригодятся. А обо мне что говорить, не была, не имела, но хотела. Тонька, качаясь на своём животе, как на мячике, сразу нашла интересующий её объект лет под пятьдесят, с кривоватыми ногами и громадным пузом, лысым в смешной панаме и призывно начала ему улыбаться. Галка ехидно улыбалась, ей такое чудо не нужно, а по - мужественнее не просматривалось на всём пляжном пространстве. Я тоже стрельнула глазками, но мои поползновения были, ни кому не нужны. Все мужики были с жёнами. На пляж то могли бы и одни ходить, отдохнули бы от жён… Солнце начало припекать. И тут разморённая Галка выдала такое, что удивило даже нас. - Вот сволочи, и днём и ночью с жёнами, а как же мы? Ну ладно женились, детей настрогали, а остальному женскому обществу, как жить? -Галка, ты что рехнулась? Это они на пляже с жёнами, а там, где никто не увидит, с любовницами шарахаются. - Тонька, конечно, с любовницами в саунах водку жрут. Ты этого кривоногого зазываешь, а я его знаю, он начальничек небольшой, так он с двумя секретутками по очереди общается. А жена его на контроль поставила, отслеживает перемещения, но этот кобель хитрее. А вон и она… Одевай очки, а то глазюки сейчас выткнет, а поводыря нигде не найдёшь. -Девчонки, а у меня идея, брать у жён мужиков в аренду. Здорово? -Майка, ну ты придумала… как это в аренду? - Да очень просто, как квартиру. Заключаешь с женой договор, оговариваешь сколько раз в неделю, и на сколько часов она сдаёт мужа тебе в аренду, сколько ей ты платишь, гарантируешь безопасный секс и всё. Он и знать не знает, зачем утюг надо отремонтировать, или ещё что-нибудь. Потом подарки начнёт носить, компенсирует твои затраты. И жене хорошо и тебе. Она думает, что ты мужа не уведёшь, а на самом деле, как уж получится… Галка подскочила, как ужаленная осой, головой завертела во все стороны. - Девки, я бы того в синих плавках в аренду взяла, ничего собой, и в плавках кое-что есть, и жена страшненькая, и купальник бедный. Я бы ей заплатила, смотришь и приоделась бы она. И ей хорошо, и мне. Я, тоже нацепив очки от солнца, решила присмотреться. Один мужик толстый, другой одни кости, а этот с утра пьяный в стельку, уже дымится, а он всё лежит… А вот в реке плавает ничего мужичок, не худой, не толстый, среднего роста. Только всё время спиной стоит, лица не рассмотреть. Как повернётся, будто случайно подойду к нему, познакомлюсь. Тонька заметила, куда я смотрю. - Не пялься на мужика, я первая на него глаз положила. - Ты на кривоногого и пузатого глаз положила! Не лезь не в своё дело.

Слово за слово и все трое переругались насмерть. Вспомнили все обиды, кто у кого уводил, кто толще и кто красивее. В запале не заметили, как начали орать. -Я его в аренду возьму, сказала – я. - Что ты сказала? Это я сказала, мой будет. -Дура, что ты в мужиках понимаешь? Мужики начали прислушиваться. В синих плавках мужичок подошёл, спросил, про какую аренду мы здесь говорим. Галка, аж взвизгнула. - Да я хочу тебя в аренду взять, ты мне понравился, мой тип. Мужик повертел пальцем у виска, подошёл к своей страшилке, ласково прижал её к себе, как королевишну, поднял на руки и понёс в другое место. Кривоногий и пузатый ухмыляясь, прохрипел Тоньке: -А я не против, если меня возьмёшь в аренду, но платить будешь мне, на тебя без слёз и не взглянешь Ха-ха-ха. И надо же было в эту минуту повернуться мужичку, которого присмотрела я. Его удивлённое лицо, презрительный взгляд, как ушатом холодной воды, окатил меня. Это был мой сосед Жора, Лёлькин муж, с которой я по-соседски часто общаюсь. Краска залила моё лицо. В минуту мы собрались и рванули с пляжа, только каждая сама по себе и в разные стороны. Вот так и разрушилась женская дружба…, и сосед, проходя мимо меня, странно улыбается, а Лёлька больше не заходит ни за хлебом, ни за солью…

Три товарища Эдуард Григорян - Поторапливайтесь, поторапливайтесь! - подгонял своих спутников высокий мальчик, быстро перебирая ногами по деревянным шпалам узкоколейки. По его лицу и шее градом катился пот.Июльское солнце пару часов, назад перевалившее зенит палило нещадно. От прохлады и легкости морского купания остались лишь желанные воспоминания, да морская соль щипавшая кожу. Да и само море осталось где-то позади и давно исчезло из вида. Кругом простиралась холмистая песчаная равнина с островками выжженной солнцем травы и одинокими кривыми кустарниками. Линия узкоколейной железной дороги шла в стороне от населенного пункта и служила для доставки грузов на бумажный комбинат расположенный далеко за городом, лишь где-то на середине пути единственный раз соприкасаясь с его восточной частью. - Лучше бы на автобусе домой поехали, - затянул из арьергарда компании светловолосый круглолицый паренек. По всему дорога давалась ему труднее остальных, с учетом его упитанной комплекции - наверно сегодня поездов совсем не будет, целый час прошли, а что толку. - Я вчера в окно видел, как бревна и серу на бумажный комбинат возили, много поездов ходило, - подал голос третий мальчик, невысокого роста в распахнутой клетчатой рубашке. - Так это Артур, вчера было, наверно все и перевезли. - Ты что не заметил, когда мы от остановки к морю шли, в порту с баржи на состав лес сгружали? - Пока мы купались, он наверно уже ушел. - Да один поезд никак все не увезет, По-любому их несколько надо. - Кончайте вы спорить, надоели уже своим нытьем, лучше рельсы послушайте, - оборвал их высокий, - а то прозеваем, когда пойдет и, до поворота не успеем. Он снял пеструю футболку, оголив загорелое тело, и повязал ее тюрбаном на голове, спасаясь от палящих лучей.

- Костик, а почему обязательно до поворота надо? - уставшим голосом поинтересовался последний. - Ты что Вовчик, никогда на поездах не катался? - Ну почему, катался, когда с мамой в Южно-Сахалинск к бабушке ездил. Высокий усмехнулся: - Так ты не путай, то пассажирский поезд, там тебе комфорт и ступеньки и проводник руку подаст если надо. А здесь на платформу самому придется забираться, да еще на ходу. - На ходу? – опешив, удивился Вовчик. - Ну да, для того и поворот. На повороте поезд сбавляет ход, и мы разом на последнюю платформу заберемся. И самое главное с внешней стороны поворота не попадемся машинисту на глаза. Расстроенный этой новостью толстячок нахмурил светлые брови и как-то сразу погрустнел. - А если я не смогу забраться? - с тревогой спросил он, понимая, что карабкаться на проходящий хоть и на малом ходу поезд явно не являлось сильной стороной его физических возможностей. - Значит, пойдешь пешком, а мы ту.. ту.. поедем, - не ободряющей фразой ответил высокий, не повернув головы и опустившись на четвереньки, приложил ухо к рельсу. Остальные мгновенно замерли как вкопанные, лелея огонек неугасающей надежды. - Тишина полнейшая, - выдал он секунд через двадцать свой вердикт, поднимаясь на ноги и отряхивая пыльные на коленках штаны. - Эх, жалко лимонад весь выпили. Артур что-то прошелестел сухими губами, затем с усилием ворочая языком, облизнул их и добавил: - За тем холмом должна быть заброшенная сторожка, с питьевой колонкой. Он показал рукой вперед - вправо, где в искаженном тепловыми волнами прозрачном воздухе маячила, как голова великана песчаная дюна с шевелюрой полузасохшей травы. - Да помню я, - отозвался Костик и прибавил шаг. Двое едва поспевали за ним, спотыкаясь по бесконечным шпалам. *** За холмом сиротливо жался к насыпи железной дороги обшарпанный домик с пустыми глазницами окон и перекошенной на одной петле дверью. Они буквально скатились вниз, подняв огромное облако пыли противно заскрипевшей на зубах и бросились к гусаку, торчавшему из потрескавшейся земли. Ручка подачи воды от нажима издала похожий на взвизгивание резкий звук. В глубине трубы что-то заскрежетало. Ребята замерли, задержав дыхание, словно боялись спугнуть. Из гусака вывалился кусок ржавчины и... на этом собственно его песенка была спета. Вода брызнула, но не из колонки, а из грустных глаз толстяка. - Вовчик, ну ты чего? - вдруг разжалобился Артур и заметно дрогнувшим голосом принялся утешать товарища. - Ну что Вы сопляки опять разнылись, думаете, я не устал и пить не хочу. - Ты то, вон какой! - Какой? - удивленно поднял брови Костик. - Какой, какой? Сильный! - размазывая слезы на грязном лице, всхлипнул Вовчик. - Да разве это главное? - наконец поняв, в чем дело расплылось в широкой улыбке лицо под "тюрбаном", - главное я вам скажу не раскисать и держаться вместе до конца. - Легко тебе говорить, - ответил Вовчик, стыдясь своей полноты при виде

крепкого мускулистого торса, но уже успокаиваясь и вытирая остатки слез. Одинокая чайка с криком пронеслась у них над головами, оставив после себя безмолвие пустого неба. Они, молча двинулись дальше вслед за Костиком, который уже не прибавлял темп и не отрывался от остальных, а наоборот, словно в подтверждение своих слов держался рядом. Еще с полчаса они прошагали, пошатываясь от жары и нестерпимой жажды шедшего совсем не по задуманному ими сценарию приключения. И вот в очередной раз Костик припал к прохладной стали рельсов, теперь уже не вызвав никакой заметной реакции у своих уставших спутников. Зато реакция его самого была сродни разорвавшейся бомбе. Он вскочил на ноги так быстро, словно через секунду по рельсам должны были пустить электрический ток. Его глаза засверкали живым огнем. - Ходу пацаны, ходу! - выпалил он и рванулся вперед, - За мной не отставай. Когда есть рядом кто-то на кого можно равняться и сам порой начинаешь верить в себя и свои силы. Оцепенение Артура и Вовчика, словно рукой сняло. Они припустили за Костиком, не отставая ни на шаг. И уже через пять минут за очередным холмом на повороте пути маленьким партизанским отрядом впечатались в щебень насыпи. По рельсам прошла вполне явственная дрожь, и еще через минуту послышался стук колес. - Артур, ты первый, - тяжело дыша, инструктировал Костик, расплетая тюрбан и надевая футболку на тело, - заберешься сам, поможешь Вовчику, он вторым пойдет, потом уже я. - Поняли!? - он почти прикрикнул на них. Но повторять дважды уже не было необходимости, из-за холма на малом ходу показался поезд. *** Случается порой так, что даже в трудной ситуации выгодно совпадают для тебя время место и обстоятельства. Кто-то называет это удачей, везением. Когда вслед за Артуром на насыпи возник Вовчик, походивший на упавшего в муку сына мельника, платформа поравнялась с ним как раз боковым своим поручнем. И он не растерялся, цепко ухватившись пухлой рукой и запрыгнув на единственную скобуступеньку, где его уже ждал Артур, подтянув за плечо на настил платформы. С Костиком же все вышло совсем наоборот. Спортивный и сильный мальчик он взял хороший старт вверх, в два прыжка преодолев бруствер. И все бы сложилось, как нельзя лучше, не попадись под ногу тот злополучный камень. На скорости неожиданно потеряв равновесие, Костик сорвался и кубарем покатился вниз, безнадежно цепляясь за осыпающийся щебень. Второй рывок на усилии воли выбросил его на вал, когда состав уже вне досягаемости набирая скорость, уносился прочь. Попытка догнать его спринтом по шпалам дала обратный результат. Костик споткнулся и упал, растянувшись на рельсах. Потом приподнявшись, остался сидеть прямо на путях, махнув друзьям рукой вслед. - Артур, Костя не успел, - растерянно прошептал Вовчик. - Вижу, не слепой, - с досадой и сочувствием одновременно бросил Артур, переводя дыхание. Но Вовчику этого было мало и он не найдя нужных фраз просто взглянул Артуру прямо в глаза. Такого взгляда Артур никогда не видел раньше у своего товарища. Он словно стал взрослее, серьезнее и ...сильнее. И Артур без слов понял его, потому что нашел такой же ответ и в своем сердце. Одинокая фигурка паренька с самодельным "тюрбаном" на голове прихрамывая, двигалась по путям в сторону города, когда впереди из-за песчаного холма навстречу ему бросились двое мальчишек, и повисли на нем, схватив в объятия, словно не виделись тысячу лет.

Подарок Павел Соболевский Я никак не ожидал такого - мой отец в компании Лори Лейн! Откуда она здесь взялась? Голливудская кинозвезда в нашем городке - провинциальной глуши Среднего Запада. Они только что вышли из гипермаркета, а я как раз засматривался на яркую витрину. Сегодня мой день рождения, мне исполнилось шестнадцать, и я с волнением гадал: какой сюрприз готовят родители? Отец заметил меня и неловко затоптался на месте. Лори Лейн, напротив, смущения не испытывала. Она проследила за его взглядом, поведя бровью с немым вопросом. Отец кивнул в ответ, Лори повернулась ко мне и расцвела в ослепительной улыбке. Длинноногая и коронованная всемирной славой, она смотрела на меня небесно голубыми глазами с нескромным, явно не платоническим интересом. - Мои поздравления, Кевин! - кокетливо и чарующе пролепетала Лори. А я пялился и пялился на неё, не смея поверить в свою удачу. Ах, как же классно она выглядит! Изящная фигура, стеснённая шикарным платьем в обтяжку, перевязана по талии широкой алой лентой с большущим бантом на верхушке попы. На ленте торжественная надпись: "ПОДАРОК". Высокая и пышная причёска, из замысловато уложенных белокурых локонов, похожа на струи фонтана. Грудь большая и упругая, доведённая до совершенной формы ухищрениями пластической хирургии. Безупречные ножки практически от ушей, а глаза как солнечный день - лучащиеся и голубые. Она подошла ко мне ближе, почти вплотную. Её вьющиеся локоны коснулись меня, гладкие и мягкие как шёлк. Горячие губы чмокнули в щёку, скорее игриво, чем всерьёз. Лори улыбалась для меня, разглядывая с интересом. Её руки, в длинных белоснежных перчатках, лежали на моих плечах. А пахла она сладко-сладко, наверное как любовь. И эти губы - совсем-совсем близко. И эти глаза... Я робко, почти испуганно, обнял её гибкую талию. Обнял само совершенство, мечту из эротических снов, всегда ускользающую из памяти при пробуждении. И вот сейчас моя мечта, каким-то чудом, сама отдаётся мне в руки. Лори была немного выше меня, благодаря туфлям на шпильках, и её знойная грудь в декольте приподнималась дыханием напротив моего лица. Как раз на уровне губ... Мне живо представились нежные соски, ускорив сердцебиение. Я видел перед собой струистые завитки взлетающей причёски, обнажённые плечи и приоткрытые пухлые губы. Вдыхал её аромат - дурманящий запах женщины. Чувствовал на себе взгляд Лори, игривый и обещающий. И представлял как открываю секреты её тела, которое пью как напиток - не в силах оторваться. Мне показалось - я попал в сказку... Отец окликнул меня и я очнулся - совсем про него забыл. Он звал нас садиться в машину. Его улыбка, едва уловимая и понимающая, заставила мои щёки вспыхнуть, как на пожаре. Мы устроились с Лори на заднем сиденье и проболтали всю дорогу, пока отец вёз нас до дома. Она была просто душечка. Идеальна не только внешне, но и во всём остальном. Обаятельная, милая, улыбчивая и всё такое прочее. Как сумма всего того, что нравится парням в девушках. Похожую красотку-кинозвезду подарили Тому Бейкеру его родители. Полгода назад и тоже на день рождения. Только ему досталась Мелани Фостер. Тот случай запомнился мне очень живо.

Сколько я помнил Тома он всегда сторонился девушек. Над неуклюжим и замкнутым ботаником насмехался весь класс. А когда о подарке его родителей узнали в школе - насмешки превратились в издевательства. До тех пор, пока однажды мы не увидели Тома в компании с его новой подружкой. У всех нас тогда отвалились челюсти, настолько она впечатлила. Домой мы топали огорошенные и пристыженные. Смеяться над Томом совсем не хотелось, мы все ему молча завидовали. С той поры Том изменился, насмешки не задевали его как раньше. Рядом с Голливудской красавицей он сиял от гордости, и уже не выглядел тем пришибленным подростком каким его привыкли видеть. Тома зауважала вся школа. Но вот настала и моя очередь - я больше не завидовал Тому. Скорее он казался мне лузером. Его Мелани и рядом не стояла с моей Лори. Она уступала во всём. Смазливые черты стереотипного лица, стандартная модельная фигура, примитивная речь, неумение флиртовать... Да и сходство с оригиналом - очень поверхностное. Не штучное, конвейерное изделие. Совсем другое дело моя Лори... Высокопробная копия. Достоверная до мельчайших деталей. От формы ногтя на мизинце до крапин на глазной радужке. С незначительным отступлением от оригинала только в чертах характера. Разумеется в лучшую сторону. Дополненная эрудиция и заверенная гарантией адекватность отличали мою подделку от настоящей Лори Лейн - избалованного звёздной славой, заносчивого и вздорного существа. Теперь одноклассники обзавидуются. Завидовал себе даже я сам. Безнадёжный поклонник кинозвезды, постеры которой завешивали все стены моей комнаты, отныне я её обладатель. И уже не просто в снах или воображении - в отличии от глянцевых картинок моя нынешняя Лори была во плоти. Сегодняшней ночью мы будем вместе. Мальчишка-воздыхатель с красоткойкинозвездой. На этот раз по настоящему. Моя первая близость с женщиной... Лори включила медленную музыку, добавила громкости, а дальше... Мы целовались... и не только. Мне было разрешено всё - совсем-совсем по-взрослому. Весь вечер и ночь напролёт. Мы чуть не сломали кровать, настолько это было здорово! Наутро я проснулся счастливым. Мы с Лори позавтракали и она проводила меня до колледжа. Второй раз за полгода у одноклассников отвалились челюсти. Лори обворожительно улыбалась и подшучивала над каждым, по поводу и без. Парни пялились на неё и с откровенной завистью проглатывали слюни. Девушки косились и молча комплексовали - бледнели, краснели и покрывались пятнами. Была среди них и Сьюзи Эванс. Она сразу почему-то изменилась ко мне - стараясь показать равнодушие. А на подходе к колледжу вдруг сорвалась с катушек и сбежала. Спряталась в туалете и вышла только со звонком на урок. Кажется она ревновала. Уже на уроке я заметил: у неё раскраснелись глаза. Яснее ясного: она плакала. Сьюзи вошла в класс и села за другую парту, хотя привыкла садиться со мной. Она прятала взгляд, когда я смотрел, и дёргалась как на иголках. "И кто в этом виноват? - угрюмо спрашивал я себя. И не вполне уверенно отвечал: - Во всяком случае не я." Другие парни ночевали у своих подружек - я никогда. Сьюзи считалась моей девушкой, но у нас ни разу ничего не было. По крайней мере по-настоящему. Только виртуальный интим в сетевом лав-стриме. Строгие родители Сьюзи говорили, что берегут дочь и держали её как на привязи своей неусыпной бдительностью. А меня стращали проблемами, на случай непослушания. "В девять вечера ты должна быть дома!" - приказным тоном наставляла миссис Эванс, обращаясь скорее ко мне, чем к дочери, всякий раз как я заходил за Сьюзи, чтобы вытащить на прогулку. Мне приходилось терпеть и ждать не пойми чего, оставаться девственником и сносить ус-

мешки более продвинутых парней. "Нет это значит - НЕТ! - как-то передразнила Сьюзи свою мать. - Ранние связи ни к чему путному не приводят. Только ломают молокососам жизнь." Я горемычно вздыхал и впадал в тоску. Мои родители вздыхали вместе со мной, но в личную жизнь не вмешивались. Отца печалила моя хмурость, он всё понимал и только разводил руками. Мама называла Эвансов пуританами и ханжами. Конечно, родители были в курсе на каких сайтах я засиживаюсь допоздна. И про постеры с обнажёнкой на стенах моей комнаты - что вполне объяснимо в подростковом возрасте. Разумеется, они замечали как я пялюсь на сверстниц в коротеньких юбках - красноречиво выдавая свои порывы. Они смотрели за мной внимательно, но не навязчиво, и живо обсуждали что подарят ко дню рождения. Отец предложил мотоцикл, но мама не согласилась. Она беспокоилась за меня из-за мытарств со Сьюзи и настаивала на своём. Я представляю себе их спор и мамину решающую тираду: "Наш мальчик перерос порнушку по видео. В его возрасте пора по-взрослому общаться с девочками, а не копаться в штанах перед монитором." С тех пор мы с Лори ночуем вместе... А если и расстаёмся, то только чтобы соскучиться. Она не страдает от нетерпения и не приходит без приглашения. Я набираю её по сотовому, она испытывает меня секундами ожидания и, беря трубку на последнем гудке, романтично мурлычет притворные глупости. О том как соскучилась и как влюблена - ту обольстительную ложь, что заложена в программу её виртуозного функционирования. Она является из гостиницы для андроидов, где хранится в отдельной ячейке. Всякий раз в новом наряде и образе, таинственная и иная, овеянная новым ароматом и с новыми кокетливыми капризами. Глаза мои загораются, как в первый раз, и я мысленно благодарю отца за то что он уступил маме. Да и что в этом зазорного - иметь любовницу-андроида? В наш век подобные связи - житейское дело. Спросите об этом моего отца. Он восемь лет как путается с кибернетической копией Сальмы Тайлер. Да и мама не отстаёт - развлекается с Бредом Алленом. У каждого из моих родителей богатый опыт личной жизни на стороне. Они даже не притворяются что спят вместе. Вернее, спят они в общей супружеской постели, но кроме совместного сна, ничего общего между ними там не происходит. Никаких таких обязанностей, призванных по традиции сближать супругов, они не исполняют. А сами эти обязанности уже не кажутся им приятными, как это бывало раньше. Они охладели друг к другу когда родилась моя сестрёнка Джинни. После родов мама сильно располнела, а диет она не признавала и не признаёт. Да и отказывать себе в чревоугодии не собирается. "Пышка. Толстуха. Мой любимый центнер," - так в шутку называет её отец. Обычно он громко хохочет при этом, обнимая сзади её необъятный торс. А потом примирительно чмокает в широкую щёку. Им обоим возраст не добавляет привлекательности: у отца обширная лысина и пивной живот, у мамы лишний вес и прочие недостатки, свойственные женщинам на пятом десятке. Не то что андроиды - полная противоположность людям. У них не воняет изо рта, от ног и подмышек, они лишены вредных привычек и неприятных недостатков, присущих людской физиологии. Не курят, не напиваются в стельку и грязно не выражаются. Всегда ухожены, подтянуты и безупречны. Неизменно молоды и желанны. Стерильная любовь с очаровательной подделкой куда приятней нудного, замешанного на бесконечных склоках быта, рядом с себе подобным стервозным животным. Зато развод теперь стал диковинкой. Измена и ревность почти изжиты. Мои родители никогда не заикались ни о чём подобном. Слишком много они пережили

вместе, того что объединяло и делало семьёй. И совсем не важно, что один из признаков супружеской жизни, скоро вымрет как древние динозавры. Они дружно делали вид, что понятия не имеют о шашнях друг друга на стороне. Отворачивались или переходили на другой тротуар, если один попадался второму на глаза в компании с привлекательным андроидом. Как будто ничего не происходило. И так жили очень многие в нашем городе. Если не сказать что все. Благочестивые мужья и жёны привычно претворялись, что всё течёт своим чередом. Отец отправлял смс, когда ему приспичивало развлечься, вызывая свою подружку из хранилища для андроидов. И пропадал на целую ночь, а нам заливал, что вкалывает на подработках. А мама стеснялась и того меньше. Она хранила своего дружка в железном сейфе, под замком. В подвале - там у нас оборудован спортзал. Мама периодически запиралась на ключ, включала громкую музыку и говорила, что занимается аэробикой. Она, видите ли, таким образом сбрасывает вес, а нам показаться стесняется. Кушетки в подвале не было, зато был удобный бильярдный стол, обитый зелёным сукном. Теперь, став постарше, я уже не удивляюсь, почему ножки стола постоянно расшатывались и приходилось вызывать столяра, чтобы менял. Половая связь с не имеющей пола машиной заменила родителям их былые чувства. Однажды, подвыпивший отец невольно сболтнул, что они не спали с мамой с тех пор как родилась Джинни. Мама зло покосилась и отец сразу заткнулся. Но мне его слова запомнились, а став постарше я научился складывать дважды два и понимать, что к чему. Я очень любил родителей и как образцовый сын, разумеется, делал вид, что не замечаю того, что замечать не следует. И только восьмилетняя Джинни пока мало о чём задумывалась, но уже начала задавать щекотливые вопросы. И все же я скучаю по Сьюзи. Часто фантазирую как бы у нас сложилось - случись иначе. Особенно, вспоминая тот случай, когда я допоздна задержался у неё дома. Я, как обычно, проводил Сьюзи, но она уцепилась за мою куртку и настояла, чтобы зашёл. Смущалась и краснела, но всё-таки затащила в гости. Я конечно и сам был рад, но если честно, побаивался, что наломаем дров. Мы загодя готовились к тому вечеру, отважившись нарушить запреты старших. Вот только возможность никак не подворачивалась. Пока, однажды, Сьюзи не подмигнула мне на перемене, шепнув на ухо: "Сегодня родители не ночуют дома, задержутся до утра..." Наверное, подумал я, её отец, как и мой, очень занят на подработке, а мать снимает стресс аэробикой в ночном спортзале. Помню, от радости, я как следует запасся презервативами, снова и снова представляя себе как будет у нас в первый раз. И жутко волновался, из страха оплошать перед девушкой. Но всё получилось иначе. И волновался я вхолостую. Мы обнимались совсем как взрослые, целовались по-французски и даже начали раздеваться. Но в десять нежданно-негаданно нагрянула миссис Эванс. Пришлось впопыхах напяливать джинсы. Миссис Эванс вошла в комнату и сурово сказала, что мне пора домой. От неё разило спиртным, духами и потом, а подозрительно мятая блузка в одном месте была даже порвана. Миссис Эванс, кажется, в чём-то серьёзно нас заподозрила, поэтому примчалась на всех парах. Скандально запятнанная чем-то юбка, бюстгальтер через плечо и размазанная по лицу помада наводили на смутные подозрения. Сьюзи как-то сказала мне по секрету: "Мама любит отца, но шашни с андроидами любит больше." Куда деваться: у взрослых свои заморочки. *** Этот мир давно уже привык к подделкам и суррогату. Без помощи машин он словно калека без костылей. Андроиды-домоуправительницы, андроиды-уборщики, андроиды-медперсонал - стали обычным явлением. Андроиды-любовники - тоже. На нас, людей, удобства воздействуют как наркотик. Мы утопаем в собственных достижениях и почиваем на лаврах цивилизации, всё глубже впадая в безделье. Андроиды

привносят в нашу жизнь чересчур много благ. Сама собой искоренилась проституция, про вич и гонорею забыли давнымдавно. Да и прочих плюсов не сосчитать. Пары не рушатся из-за измен, как это бывало в прошлом. Спать с андроидом - разве измена? Это тоже, что онанизм, хотя и очень натуралистичный. Настолько эффектная и затягивающая обманка, что даже можно в неё влюбиться. Поверьте, я знаю о чём говорю. Я даже вызубрил наизусть инструкцию пользователя, чтобы знать о Лори абсолютно всё. Мы играем с ней в компьютерные игры и шахматы, вместе делаем уроки, трескаем с чаем вишнёвый торт, катаемся на скейтах и коньках. Я даже научился активировать центры её удовольствия, во время занятий сексом. Она кричит от страсти и задыхается в экстазе, как самая настоящая женщина. И мне порой кажется, что она и есть настоящая. ОНА ПОДХОДИТ МНЕ - А НЕ СЬЮЗИ. Спустя неделю моё подозрение подтвердила сама жизнь. Я встретил Сьюзи в компании с завидным красавцем - смазливым, мускулистым и загорелым. И сразу догадался: андроид. Скопирован с Энди Симмондса звёзды американского футбола. Сьюзи призналась - подарок родителей. Без всякого повода и знаменательных дат. "В ответ моим родителям на их подарок мне", - логично догадался я. Родители Сьюзи заметили, что их любимая дочь ходит мрачнее тучи, из-за моего охлаждения к ней, и поступили так как сочли нужным. И все её горести разом развеялись. Сьюзи жизнерадостно улыбалась, цвела и пахла. Признаюсь, что я не жалел. Ведь Сьюзи - обычная. Рыжеволосая, зеленоглазая девчонка с забавными веснушками. И конечно не может сравниться с Лори. Ни внешностью, ни обаянием. А значит они не соперницы. Мы стали со Сьюзи чужими. Её заменила Лори!

Алинчик Андрей Самоделов Разложив белое полотенце, поправив углы, Алина подсела рядом, поджав под себя худощавые ножки. Посматривала в мою сторону, лыбилась. Духота вынуждает морщить лицо и скалить зубы. Скептически рассуждаю: что ей надо? Каменный бережок. Нефритового оттенка водичка. Торчат валуны, украшенные несвежими водорослями. Поблескивают на солнце. Пляж набит семьями с детьми, стариками и молодежью. Кричали, пищали, пинали волейбольный мяч. Радовались мгновению. - Ты не мог бы посторожить сумочку? - обратилась ко мне. - Могу,- пробубнил себе под нос. Толкнув плечом, поскакала купаться, подарив широкую ухмылку. Кошусь на Алину, осторожничаю. Девушка плещет ногу в водичке. Медленно погружается в море, поправляя прилипшие к телу плавки. Поймала меня с поличным, помахала рукой. Невысокая худышка. Шелковистые длинные волосы. Миндального оттенка купальник сливается с фигурой. Худощавой походкой нимфа покидает морскую пучину. Медлит. Тут и понятно, камешки скрывают в себе острую опасность. Переносит вес на правую ступню – цаплей задерживается на одной ножке – вприпрыжку выскакивает на сушу, обрызгав меня холодными капельками. Пока Алина выжимала мокрые волосы, изучал тело и личико. Худенькая мордашка. Загорелая фигурка. Карие глазки. Широкая улыбка бе-

лых зубов. Впрочем, ухмылка исчезала в редких случаях. Приметив мое любопытство, а я скажу больше, смотрел на грудь (случайно так вышло), придвинулась ближе, для поцелуя. Длинный нос едва не столкнулся с ее щекой. Повело опьянением, отвернулся на морской горизонт. - Что? – шепнула девушка. - Ничего,- буркнул я. - Что? - снова произнесла, отодвинувшись дальше.- Понравилась, да? - Кто? - Никто,- отрезала девушка, - почему не купаешься? - Не хочу. - Не хочешь? - Нет. - Ты откуда? С Киева? - Нет. - А откуда? - С Минска. - И как там? - Где? - Ну как где,- Алина подняла брови,- в Минске конечно… - Хорошо. Стоит меня вот так поймать врасплох, и я тормозу как грузовой состав. С визгом. - Что тебе во мне понравилось? Кроме шуток? Переглянулись. - Глаза симпатичные,- вытягиваю из себя,- волосы. Когда мокрые – красиво. Алина досадно посмотрела. - Нет родной! Так не пойдет. Какие глаза? Почему – точнее? Что в них такое? А ноги? Тебе нравятся мои ноги? Что скажешь про грудь? Алина раскусила меня. Не в том, что приглянулась грудь, она конечно упругая, заполняет интригующий маленький купальник, выпирает. А в том, что робею. Нахально таращусь на буфера, Алина смотрит в глаза. - В Севастополе живешь? – выпалил я, рассматривая грудь как «Девятый вал» Айвазовского. - Да. Раньше в Киеве, теперь тут. Родители продали дом, перебрались сюда. Астмой страдала. Врачи советовали на море. Был в Киеве? - В Чернигове был, баклажаны покупал, – сорвалось с языка, почесываю переносицу, - пойду, искупаюсь. - Давай,- поторапливала толчком,- водичка как в Турции! Окунулся с головой. На берег не спешил, чувствовал облегчение. Закрыв нос, погрузился на дно. Вода затопила уши, считал до ста. Заполучал необходимое самообладание. Через испытание. Не получалось – повторил. Наглотался соленой воды и компонентов. Уж людей навалом, а туалетов нет. Вернулся на одеяло, солнце выжигало на теле капельки воды. Алина - капельки смелости. - В Турции была?- продолжаю беседу. - Раз пять!- отметила Алина. - И как там? - Хорошо! Зимой переберусь туда. Выйду замуж за турка. Турки красивые, симпатяжки. Неоднозначно кивнул – мол, и соглашаюсь, и как бы нет. Решай сама. - А наши ребята, чем не угодили? - Скучные. Не интересные. Мне не очень. - Мне негритянки нравятся,- выпалил я.

Посмотрела на меня, словно я только что, сделал предложение руки и сердца. - А я похожа на негритянку? - На мулатку,- промямлил,- крашеную. - Тут всегда замуж успею! - заискрилась Алина, щегольнув голой грудью. Да, я заметил. Ловкач. Алина заметила меня, и прищурилась, мол – все с тобой ясно! Опять же, случайно вышло. Подмигивая бровями, задержала длительную паузу. «Вот сейчас загнёт, так загнёт! Мало не покажется!» - думал я. Но продолжить не смогла, на костлявые девичьи плечики погрузились мужские руки, и звучный поцелуй в щечку. В ту, что едва не столкнулась с моим носом. Морским ветерком нахлынула ревность. За нашими спинами двое парней. Подтянутый Аполлон и паренек анорексик. Кучерявые волосы сливочного цвета – одуванчик. - С нами пойдешь, - заговорил первый, крепко потискав грудь Алины, - как обычно? Пойдешь? - Не знаю, не хочется! - Что не знаю? Что значит - не хочется? - А то и значит. Настроения нет – понимаешь? Неодобрительно кивнул в мою сторону, как на нежелательного гостя. Мысленно топлю его в море. Он визжит - «Не надо!». - Если что, мы там! - указал правой рукой в сторону маяка. Ушли. Девушка смотрела им в след. Пользуясь, случаем смотрел на Алину. Резко повернулась ко мне. В голубом небе стонала чайка. - Слушай! Вечерком приходи сюда к часикам, так… девять. Да девять! Договорим! Я кивнул. - И не вздумай, не прийти – понял меня? Я снова кивнул, для убедительности. Что она себе позволяет? Я ей что, мальчишка какой-то? Понял меня! Не вздумай! - Девять – не забудь. Все я пошла – пока, пока! Не скучай! Убежала. С опозданием во мне проснулась гордость. Ну, такое часто бывает. Вообще-то, не самая хорошая идея, связываться с такой девкой. Но других планов нет. Надо идти. Гордость свою показать. В девять у пляжа пахло йодом и морской гнилью. Алина опаздывала. К десяти, заметил белоснежный силуэт, как в сказке. - Думала не придешь,- затрещала запыхавшимся голоском,- запугала вопросами. Сейчас смотрю – стоит! Попался! Теперь точно от моих вопросиков не убежит! - Убегу,- предупредил я,- в Турцию. Вплавь. Интересных Турков посмотрю! Алина изменилась - посветлела. Белоснежное платье выше колен, развивалось ветром вместе с сухими волосами. На ногах босоножки. Начерчены помадой губы. Указаны тушью глаза. Благоухала ландышевой свежестью. Неужели это все для меня? - Слушай, если честно, забыла,- разоткровенничалась Алина, - мне через час домой - понимаешь? - Понимаю. Понимаю что не для меня. - Давай минут десять пройдемся, проведешь до остановки, хорошо? - Без проблем. - Ну вот! Хоть ты меня понимаешь. Завтра раньше приду! - Завтра уезжаю. - Как? Уже?

- Завтра автобус до Симферополя, послезавтра поезд до Минска. - Как тебя зовут? - Андрей. - А я Алинчик! Ничего не сказал. - Ну что Андрей!- с вызовом обратилась девушка. - Пошли? Медленной походкой отправились в город. Под ногами песок, бычки сигарет. Ветер гонял пакеты, как перекати поле. От моря только шум. - Расскажи, что ни будь интересное? - выпрашивала девушка.- Скучный ты! - Я же не турок, что бы рассказывать интересное. - Вот заладил! Белорусы тоже интересные! - А что рассказать? - Что придет в голову, самое главное. Если что-то первое приходит на ум, значит не оставляет в покое, понимаешь? Волнует. Первое на уме, взаимодействие груди Алины с руками чувака на пляже. - Нет, лучше спрашивай, а я отвечу. - Спрошу,- толкнула плечом,- еще как спрошу! Смотрит вопросительно в душу. Я кивнул, мол - чего тебе? - Что во мне нравится? - С чего ты взяла, что мне в тебе что-то нравится? - А разве нет? – мило хмыкнула девушка. - Нет! - А почему пришел? - Проявляю жест доброй воли. - А если присмотреться? - Я уже говорил. - Господи! Неужели я не могу спросить человека, что во мне нравится – в чем достоинство? - А то сама не знаешь? - Представь - не знаю! Алина вытаращила глазенки. - Глаза, - пробежал быстрым взглядом по девушке,- уже говорил. - А грудь? - залилась смехом.- Что скажешь? Мы не пойдем, пока не скажешь, вот – смотри! Оттянула платье руками за спину. Ткань тесно облепило фигуру, еще чуточку и пойдет по швам. Почёсывая бровь, придумывал ответ. Приближаясь неровными шагами, приметил отсутствие лифчика под светлым платьем. Проснулось приятное возбуждение. Сочиняю стихи. На ходу. - Грудь как грудь! Лишь бы та отстала. - Не огромная, но и не маленькая. Так сказать, то, что нужно. - Кому нужно,- затрещала Алина,- Тебе? Косо посматривает на меня. Загадочно. - Выражение такое - тяжело выдыхаю,- почему мне, тебе. Ты просила достоинство – назвал. Получай, распишись. Мне тоже. В смысле, нравится. Но не нужна. Ну не в том, что не… проехали – ты поняла короче. Я вспотел. - Есть части тела и лучше у меня! - Ну не скажи,- засиял я, - тот красавец с пляжа так не считает. - Ничего себе,- проговорила шепотом и громче по слогам,- ничего себе? Ревнуешь? Алина вспыхнула как спичка.

- Было бы кого ревновать. - Не ну вы посмотрите – ревнует? Я молчу. Молчу и дуюсь. Мимо шаталась пожилая парочка. - Представляете! Утром познакомились – вечером ревнует. Да так сильно, проходу не дает. Говорит – ревную, жить не могу! - Сучка!- прошептал себе под нос. - Ревнует – любит! – изрек мужчина с белой бородкой. Крымский Хемингуэй. - Пошли! - схватил ее за остренький локоть. - Что ты делаешь? – удивилась она. - Не смешно. - Конечно, не смешно – ты, влюбился в меня? Влюбился? - Еще чего! - А что нет? - Я человек прямой – влюбился, скажу! Нет, молчу. - А мне кажется наоборот! - Кажется, креститься надо. - Врешь и не краснеешь! - Ты не понимаешь, - засуетился я,- не красиво, позволять такие вещи, ясно? Есть же определённые нормы морали воспитанных людей. Самоуважение? - Ну и ты потрогай? – предложила девушка. - Перебьюсь. - Нет, серьезно трогай! И людей нет, стесняешься меня? - Нет. Оглядываюсь по сторонам как вор. - Как хочешь! Мы дружим с детства,- намекнула Алина,- он так со всеми здоровается … - Боюсь представить, как вы прощаетесь! - упрекнул я. - Лучше не представляй. Парень чувствительный, вытошнит! Вспылила Алина. Стервочка не шутила – обиделась. За живое тронул. Между ними есть отношения, по глазам вижу. Либо что-то было. Не отрицаю что сегодня. Эти догадки сидят во мне тяжким грузом. Но почему Алина возится со мной? Влюбленность? Словно, давно меня знает, наблюдает. А я не замечал. Вот и подсела. Очутились на остановке. Алина игриво хмыкнула, пожалеть бы. - Во сколько поезд? - Послезавтра, - задумался,- в десять утра. - Я приеду за час. У меня для тебя будет сюрприз! - Что? - Приеду утром проведу тебя. - Далеко же? - Не волнуйся, приеду - обещаю. Жди возле выхода на первую платформу. Пожалуйста, не забудь, выход на первую платформу. Запиши ладно? Сцепились в дружеских объятиях. Дышал через ее волосы. Алина хлопнула меня по плечу. - Ладно, до завтра! Широкая улыбка, поцелуй в щечку, длинный и звучный. - Пока Андрей! Выход на первую платформу! Махала из автобуса, окинул меланхоличным взглядом. Стоит признать с ней уезжает частичка меня. Навсегда. Я соврал. Мой поезд не в десять часов - раньше. В восемь.

Распростёртые крылья Андрей Григорович В детстве, прочитав книжку Распе «Чудесные приключения барона Мюнхгаузена, рассказанные дедушкой своим внукам» (переделанную для русского юношества О. И. Шмидт-Московитиновою), СПб издательства А. Ф. Девриена, Петя безоговорочно поверил в возможность полёта на ядре. Позже, будучи юнкером артиллерийского училища, на учебных стрельбах, закрывая ладонями уши во время выстрела, он с незаметной для себя смущённой улыбкой всегда вспоминал о своём наивном заблуждении. Но вот именно эти незабываемые детские мечты о полётах и определили его дальнейшую судьбу. Петя Самойлов рос в небогатой семье, приходящейся «седьмой водой на киселе» графу Николаю Александровичу Самойлову, почившему, без малого, лет за пятьдесят до его, Петра, рождения. Отец, артиллерийский подполковник, погиб в русско-японскую под Мукденом, когда Петя, окончив кадетский корпус, уже учился в Михайловском артиллерийском училище. После гибели мужа, маменька, с младшей Петиной сестрой, съехала с квартиры, и перебралась в Ямбургский уезд, в своё небольшое, дышащее на ладан, родовое имение. Пётр жил в казарме при училище, лишь изредка навещая мать и сестру. Обучение "михайловцев" было серьёзным, времени на «цук» и легкомысленную браваду попросту не оставалось. Строевые занятия пешего строя, верховая езда и езда в орудиях, учения при орудиях, изучение материальной части скорострельных орудий, уставов и правил стрельбы, всё это давалось юнкеру Самойлову без особого труда, оставляя время на непреходящее, какое-то даже маниакальное увлечение воздухоплаванием и авиацией. Петя мог часами рассказывать об Александре Фёдоровиче Можайском, Отто Лилиентале, Альберто Сантос-Дюмоне, о братьях Райт и Луи Блерио, воздушных шарах и аэропланах – были бы слушатели. Самойлов только окончил с отличием училище и академический курс, как в январе следующего 1908 года в Петербурге был основан Императорский Всероссийский аэроклуб, получивший единоличное право вручать на всем пространстве империи дипломы пилота. Почётным председателям клуба стал двоюродный дядя царя Николая II Великий князь Александр Михайлович, а председателем был избран граф Стенбок-Фермор. В конце 1910 года при аэроклубе была организована авиационная школа по подготовке пилотов-авиаторов. Принимали в неё в основном офицеров. Замучив полковое начальство рапортами, поручик Пётр Самойлов, в конце концов, получил разрешение, и в 1912 году, выдержав строгий отбор, поступил в Гатчинскую Офицерскую Воздухоплавательную школу. Казалось бы, неисполнимая, детская мечта о небе сбылась. В школе он встретил своего знакомца по училищу, тёзку, Петра Нестерова. Тот учился годом ранее, и после двухгодичного обучения, по семейным обстоятельствам, отбыл на службу куда-то на Дальний Восток. Здесь им тоже не довелось узнать друг друга поближе. Самойлов только приступил к учёбе, а Нестеров уже получил звание военного лётчика и назначение в авиаотряд при 7-й воздухоплавательной роте. Прежде чем приступить к практическим полётам, Петру пришлось пройти теоретический курс. Он изучал основы аэродинамики, метеорологии, авиационной

техники и прочие дисциплины. Три с половиной месяца пролетели незаметно. Пришло время практических занятий. В то время лётная практика всё ещё строилась на «стихийной» основе. Каждый из инструкторов обучал авиаторов исходя из своего личного опыта. Гибель учлётов в самостоятельных полётах относилась к «естественному отбору». Перед первым полётом Самойлов нервничал, как кадет первогодок на экзаменах. Нет. Он не боялся что-то напутать, и потерпеть крушение. Всё, чему его учили, казалось, навсегда врезалось в его память. Пётр и мысли не допускал, что запаникует, или что-нибудь напутает. В их семье «нервических» не было. Ему припомнился случай, когда в их прежней квартире, в доходном доме Басина, от свечи на фортепиано загорелись небрежно свесившиеся ноты. Пятилетняя Надя первой заметила пламя. Она оставила игру, подбежала к инструменту, сбросила горящие ноты на пол, и затоптала огонь. Отец отвлёкся от беседы с гостем сослуживцем только для того, чтобы попросить Надю прислать Дарью прибраться. Петра единственно беспокоила завтрашняя погода. Ну как, небо будет нелётное? Большую часть ночи он проворочался в постели, превратив простыни в груду мятых тряпок, и только под утро забылся беспокойным сном без сновидений. Проснувшись, Самойлов первым делом подбежал к окну. Небо было ясное, верхушки деревьев едва заметно колыхались под ветром. Инструктор обыденным голосом пробубнил условия полёта, Пётр занял место пилота в «фармане», техники запустили мотор, и… Он летел на уровне верхушек деревьев, и ему казалось, что сердце не вынесет такого вала счастья, вырвется из груди, и понёсётся вперёд, обгоняя размеренно стрекочущий, покачивающийся в потоках воздуха аппарат. После окончания теоретического и практического курсов обучения предстояло сдать экзамен. Нужно было выполнить полёт продолжительностью полтора часа, при этом не менее тридцати минут лётчик должен был находиться на высоте тысячи метров, спланировать с выключенным двигателем со ста метров и, разумеется, совершить посадку не носом в землю. Еще надо было пролететь по кругу на аэроплане незнакомого типа и совершить воздушную разведку. Помимо полётов требовалось ответить на вопросы по материальной части самолёта, и даже разобрать и собрать двигатель аппарата. Блестяще пройдя одиннадцати месячный курс, поручик Пётр Самойлов получил звание военного лётчика и одноимённый нагрудный знак – серебряный венок из дубовых и лавровых листьев с двумя скрещенными мечами, распростёртыми крыльями со щитом, с государственным гербом, под императорской короной. Нагрудным знаком Пётр гордился куда, как больше, нежели когда-то шпорами – особым отличием юнкеров Михайловского артиллерийского училища. Перед отъездом в Брест-Литовский крепостной авиационный отряд, в который его направили для прохождения дальнейшей службы, Пётр получил краткосрочный отпуск, и навестил родных. В черной фуражке, с черным бархатным околышем и красным кантом, «шведской» кожаной куртке на пуговицах, с воротником из чёрного бархата и в армейских брюках, заправленных в неуставные ридинги, «глава» семейства предстал перед мутушкой и сестрой. - Ой! – всплеснула руками Надя, - экий ты Петя франт! Мать только перекрестила его нетвёрдой рукой, и прослезилась. После гибели мужа она до конца так и не оправилась. - Ну, полноте, маменька! Я погостить на какое-то время приехал. Что слёзыто зря лить? – Пётр легонько приобняв мать, поцеловал её в рано поседевшие волосы. В доме уютно потрескивала изразцовая печь, щекочуще пахло позабытым

детством, навевая лёгкую грусть. После скромного ужина Самойлов, накинув на плечи куртку, вышел покурить в сад. Низкие дождевые тучи неслись по серому небу. Деревья, вздрагивая от порывов промозглого ветра, пытались прикрыть наготу остатками листвы. «Унылая пора, очей очарованье… - без выражения продекламировал Пётр, какое уж тут очарование. Тоска смертная!». Бросив недокуренную папиросу в жухлую траву, он вернулся в дом. Уже через неделю Самойлов прибыл к месту службы. Брест-Литовский крепостной авиационный отряд был сформирован в крепости Брест-Литовск в 1912 году, на основании приказа Военного министра, изданного в октябре 1911 года. После представления по случаю назначения, разобрав вещи в предоставленном ему для жилья помещении, Пётр в первую очередь направился к аэропланам. Это были «фарманы». На бортах у них были нарисованы крупные заглавные буквы: «Б.-Л.». «Брест-Литовск», - догадался Самойлов. Потом он осмотрел аэродром, отметив, что тот был оборудован на высоком техническом уровне. На аэродроме имелись мастерские, склад авиационного имущества, склад ГСМ, гараж, радиотелеграфная станция, ещё какие-то строения, назначение которых он пока не понял. Пётр был приятно удивлён, когда вечером, придя в здание, где обычно собирались лётчики и воздухоплаватели, он увидел своих товарищей по воздухоплавательной школе. Здесь были Макс Гартман, в прошлом выпускник Николаевского инженерного училища, Юрий Козьмин, тоже «николаевец», Лёша Абакуменко. С некоторыми лётчиками, выпустившимися из школы раньше, Пётр был знаком, с остальными его без лишних церемоний познакомили. Уже тогда, люди, посвятившие себя только-только зародившейся военной авиации, ещё не до конца осознанно, ощущали свою причастность к некоему особому братству, отдельной касте. В 1913 – 1914 гг. последовала новая реорганизация: Брест-Литовский батальон был расформирован, и одна его рота стала называться Брест-Литовской крепостной воздухоплавательной, а другая - 2-й воздухоплавательной. В «крепостную» вошли пилоты аэропланов, а 2-ю воздухоплавательную составили офицеры и нижние чины, летающие на аэростатах и дирижаблях. Когда Пётр уже освоился на новом месте, он узнал о назначении строений, которые он заметил в день своего приезда. Это были голубятни! Нет. Это не была прихоть кого-нибудь из начальства. Голубятни были военным подразделением, и назывались военно-голубиной станцией 1-го разряда. Голуби были племенными «военнообязанными». У каждого голубя имелся штемпель военно-голубиной почты, и присматривали за ними голубеводы-надзиратели. Никогда ни с чем подобным не сталкивавшийся Пётр узнал, как работала голубиная почта. Прилетевший домой с депешей голубь, при попадании в летик, приводил в действие электрический звонок. Дежурный забирал голубя, и относил его начальнику станции для снятия депеши. Депешу обычно свёртывали в трубочку, и вставляли в обрезок гусиного пера, которое ниточками привязывали к хвостовому перу почтового голубя. Ещё Самойлов узнал, что на Брест-Литовской голубиной станции содержались двести пятьдесят пар голубей. Они летали в направлении Варшавы, Новогеоргиевска, Лунинеца и Ивангорода. Очень скоро Пётр освоился с жизнью в крепости. Сошёлся на короткую ногу с прежними знакомцами, подружился с новыми. Служба шла размеренно, даже сонно. Единственное, что дарило неизменную радость – это полёты. Не обходилось и без курьёзов. Почувствовав своего рода элитарность, военные лётчики, в основной своей массе люди молодые, не обременённые семьями,

«ухлёстывали» за местными барышнями, приводили их на аэродром, похвастаться аэропланами, а особо бойким из девиц предлагали прокатиться. Заметив прогуливающиеся по территории аэродрома парочки, начальник штаба генерал-майор Вейль начал медленно закипать: - Чёрте что творится! Военный аэродром в увеселительный парк превратили! Скоро оркестр на лётное поле приведут! Когда же он собственными глазами увидел, как техник галантно предложил руку даме, вылезающёй из приземлившегося «фармана», он взорвался. Разразившись фельдфебельской бранью, генерал поспешил в штаб. Через полчаса до авиаторов был доведён приказ: «Начальнику Брест-Литовского авиационного отряда. Предписываю без моего разрешения никого из посторонних отряду лиц не брать пассажирами при полётах на аэропланах, допустить приглашение же кого то ни было, дам в качестве пассажиров – безусловно воспрещаю! Начальник штаба Брест-Литовской крепости Генерал-майор Вейль». В Европе всё больше обострялись зревшие годами противоречия, грозившие вылиться в небывалую доселе на этой территории войну. Клубок взаимоисключающих интересов европейских государств настолько запутался, что распутать его с помощью дипломатических приёмов, и снять нарастающее напряжение было уже невозможно. В воздухе отчётливо запахло порохом. Нужна была только искра. А в это время в Брест-Литовском городском саду играли военные духовые оркестры, и гуляла нарядная публика. Каждые три дня в синематографах «Лотос» и «Фантазия» показывали новую фильму. По субботам горожане устраивали, ставший традицией, променад по Шоссейной улице. Балы, театральные премьеры… Молодые офицеры авиационного отряда не пропускали ни одного подобного мероприятия, волочась за местными красавицами. Пётр тоже приударил за одной эмансипированной купеческой дочкой. Она была ослепительно свежа, хороша собой, остра на язык, и благосклонно принимала ухаживания «степенного», двадцатишестилетнего поручика авиатора. Звали её Варя. Варя так вскружила голову Самойлову, что тот хоть сейчас готов был просить её руки у купца. Возможно тот бы и не побрезговал выдать дочь за дворянина, но вот беда! Офицер, служащий в европейской части Российской империи, и не достигший двадцати восьми лет, пожелав вступить в законный брак, обязан был внести в казну так называемый «реверс» в размере пяти тысяч рублей. Пётр сомневался, что сумеет без запинки досчитать до такого числа. О наличии же у себя такой суммы денег он даже и не мечтал. Все его иллюзорные мечтания одномоментно растворились в воздухе от более чем реального звука выстрела, выстрела в Сараево, который и стал той искрой, что воспламенила набитую порохом Европу. Брест-Литовский крепостной авиационный отряд спешно перебросили на фронт. В последний день августа 1914 года командующий 8-й армией, удачно начавшей кампанию, генерал от кавалерии Алексей Алексеевич Брусилов писал Великому князю Александру Михайловичу: «В настоящее время лишился совершенно воздушных аппаратов, столь драгоценных для разведок, что ставит управление войсками в крайне трудное положение. Покорно прошу Ваше императорское высочество оказать армии величайшую помощь «фарманами» и «ньюпорами». Деятельность лётчиков в разведке незаменима». Аэропланы выделили в количестве четырёх штук. Пилотом одного из них был военный лётчик, поручик Пётр Самойлов. Пётр вёл наблюдение за перемещением воинских частей противника, делал воздушную фоторазведку, выполнял всяческие поручения особого характера. Давно не принимавший участия в серьёзных войнах личный состав противостоящих армий, первые месяцы пребывал в полном недоумении. Военно-полевые

госпитали с обеих сторон были забиты ранеными со множеством несуразных не смертельных ранений. Пехотинцы с содранной на голове штыками кожей и проткнутыми штыками же щеками. Кавалеристы с отрубленными носами и ушами. Досталось и авиаторам. Летая на разведку, они попадали под обстрел не только вражеской артиллерии, по ним не менее азартно и увлечённо палили свои, ещё не умея различать типы аппаратов. Так, при перелёте линии фронта был убит поручик Гудим, а двумя неделями позже, при посадке – поручик Лемешко. Ещё до своего назначения Самойлов узнал, что 26 августа недалеко от местечка Жолква геройски погиб штабс-капитан Пётр Нестеров, совершив воздушный таран. Это известие глубоко поразило Петра, серьёзно повлияв на его отношение к этой войне. Нестеров не был ему другом, но был первым погибшим, которого Самойлов знал лично, и которого искренне почитал, как выдающегося лётчика. Прибыв на фронт, Пётр одним из первых стал навязывать австрийцам воздушные дуэли. Придумать другое название этим стычкам было затруднительно. В начале войны аэропланы не были оснащены каким-либо оружием. У лётчиков были пистолеты, или карабины. Поэтому, встречаясь в воздухе, противники изредка обменивались выстрелами, предпочитая угрожающие, или оскорбительные жесты. Самойлов же преследовал врага, вынуждая того принять бой. Однажды он вступил в рискованную схватку с двумя «таубе». Одного из пилотов он застрелил из револьвера, а второго, прижимая своим «фарманом» к земле, заставил врезаться в лес. Начальство не приветствовало подобного геройства. Лётчики были на вес золота. Командир Петра, из флотских, узнав об этом случае, дал по-морски точное определение его действиям: - Смело, дерзко, но глупо! Это всё равно, что в долгом плавании, от скуки, признаться команде, что вы не юнга, а переодетая девица. Тем не менее, к концу четырнадцатого года поручик Самойлов был представлен к ордену Святого Станислава 3-й степени с мечами, а среди авиаторов считался неоспоримым асом (от французского as – туз в своём деле), Пётр уже давно преодолел заветный рубеж из пяти сбитых вражеских аппаратов. Зимой 1915 года Пётр Самойлов выполнял задание по экстренной доставке важных документов в штаб главнокомандующего армиями фронта. Погода для полёта была крайне неподходящая. Дул сильный боковой ветер, видимость ограниченная. Начальник авиаотряда, высказав свои сомнения относительно рискованности полёта, переложил принятие решения на Самойлова. В штабе армии склонялись к отправке депеши с конным курьером, но Пётр настоял на доставке бумаг аэропланом. Он летел вдоль линии фронта, на безопасном расстоянии от орудий противника. Неожиданно ветер усилился, и несмотря на все попытки Самойлова придерживаться курса, отнёс его «фарман» на вражескую территорию. По нему тут же открыли огонь. Осколок шрапнели повредил двигатель, и Пётр мог только планировать. Ветер гнал его в австрийский тыл. Мягкой посадки не получилось. Колёса шасси сразу же утонули в глубоком снегу, аэроплан, словно конь, наткнувшийся на полном скаку на препятствие, врезался «мордой» в землю, задрав хвост. При ударе Пётр разбил лицо и лоб. Сквозь заливающую глаза кровь, он увидел неуклюже барахтающихся в глубоком снегу лошадей под всадниками, упорно продвигающихся в его сторону. «Что-то быстро вы…», - подосадовал Пётр, доставая из-за пазухи пакет из

плотной коричневатой бумаги, с сургучными печатями, пошарив под сиденьем фляжку с бензином, специально для подобного случая. Пётр попробовал выбраться из кабины, но у него ничего не получилось. Корпус аппарата деформировался, зажав ноги. «Это плохо, - Самойлов как мог, вывернулся, и стал поливать пакет из фляжки. Бензин попадал на руку, кабину, крылья, - очень плохо». Он достал из кобуры револьвер, и бензиновую зажигалку из кармана. Пламя занялось мгновенно. Вспыхнули пакет, рука, рукав лётной куртки, борт и крыло. За секунду до выстрела, перед мысленным взором Петра промелькнула картина: Надя маленькими ступнями, обутыми в лакированные туфельки, затаптывает сброшенные на пол горящие ноты.

Ремонт Андрей Григорович Борис Кириллович Тимофеев затеял ремонт в их с женой спальне. Не то, чтобы ремонт, а так, обои решил переклеить. Выполнить программу по полной, умения не хватало, да и сердчишко стало пошаливать . Совсем как у Наденьки перед смертью. Затихнет, будто пропадёт на время из груди, потом забьётся так, часто-часто. Да и чему тут удивляться? Год, без малого, считай, из дома надолго не выходил. Спустится в магазин, что на первом этаже, за продуктами, куревом, ну и… чего уж греха таить, выпивкой, и снова в свою берлогу. После того, как жену похоронил, так и жил бирюком. Спал в гостиной, на диване, не раздеваясь. В спальню так ни разу и не зашёл. Всё ему казалось, что Наденька там спит, беспокоить не хотел. Это уж потом, отравленный алкоголем разум создал некое табу – в спальню заходить нельзя. Почему? Нельзя, и всё! Так бы и сгорел, если бы не Фрося. Спустился как-то Борис Кириллович вниз, за бутылкой, добавить захотелось, а на улице дождь проливной. Ему в окно-то выглянуть невдомёк, да и шторы он не раздвигал, света от экрана круглые сутки работающего телевизора хватало. Потоптался он под узким козырьком парадной, глядь, а к стене комочек мокрый жмётся. И показалось Тимофееву, что в этом сером комочке сконцентрировалась вся вселенская тоска, всё одиночество, вся безнадёжность и жестокость этого мира, теперь понятные и ему самому. Пьяные слёзы так и брызнули из его глаз, мешаясь с дождевыми брызгами. По-детски всхлипывая, Борис Кириллович протянул руки с неопрятными, запущенными ногтями на подрагивающих пальцах к этому сгустку безысходности, сунул тоненько мяукнувший, почти невесомый клубок мокрой шерсти за пазуху, и вернулся в квартиру. Положив котёнка на диван, он прикрыл его краем пледа: - Полежи тут, погрейся. Я скоро. Прихватив в прихожей большой зонт, с изогнутой кожаной ручкой, Борис Кириллович, рискуя упасть, быстро застучал каблуками по вытертым ступеням лестницы, выбежал из парадной, и прячась под чёрной матерчатой полусферой, побежал на другую сторону дома, в магазин. Спросив у продавца где находится кошачья еда, набрал пакетиков «Вискас» и «КитиКэт», прихватил параллелепипед молока, и расплатившись, вышел в мокрую мглу, забыв купить водку. С того вечера он практически бросил пить, а в его квартире поселилось маленькое, требующее заботы и внимания существо. Котёнок оказался кошечкой. Борис Кириллович назвал её Фросей. Почему именно так, он и сам не знал. Никаких ассоциаций это имя у него не вызывало. Разве что, с Фросей Бурлаковой, героиней фильма «Приходите завтра», правда, его Фрося

мало походила на ту крепкую деваху из сибирской деревни. Фрося быстро освоилась в квартире Тимофеева, задрав хвост, как собачонка, бегала за ним по пятам. Когда он усаживался в кресло перед телевизором, Фрося запрыгивала к нему на колени, или укладывалась у его ног. У Бориса Кирилловича словно какая-то пружина внутри, находящаяся со времени смерти жены в напряжении, ослабла. Обретя себя после многих месяцев алкогольного забвения, некогда аккуратный до педантичности Тимофеев, оглядевшись вокруг, пришёл в ужас. Ничто не напоминало ту уютную квартиру, в которой они год назад коротали свой век с женой. Грязные, затоптанные полы, пустые водочные бутылки и коробки из-под винного суррогата повсюду. Толстый слой пыли на полках с книгами и безделушками, гора мятой одежды на одном из кресел, журнальный стол, с поверхностью заляпанной винными пятнами, словно засохшей кровью. В кухне из мойки тянулась вверх, готовая рухнуть, Пизанская башня немытой посуды. «Беда бедой, а человеку в свинарнике жить негоже! – констатировал упадочность своего хозяйства Борис Кириллович, - опять же жилица у меня теперь поселилась. «Дитям чистота нужна! Ребёнки, они в грязи расти не могут»», - припомнился ему мультфильм о волке и телёнке. Впрочем, саму Фросю беспорядок в жилище мало беспокоил, напротив, она с мягким топотом носилась по квартире, гоняя по полу пивные и винные пробки, пустые сигаретные пачки и прочую мусорную мелочь, свидетельствующую о затянувшейся попойке хозяина. Не удержавшись, Борис Кириллович, под предлогом покупки корма для кошки, сгонял в магазин, принёс десяток пакетиков «Вискаса» для котят и полдюжины пива. Скинув тёплый вязанный жакет, он подтянул рукава тельняшки выше локтя, и принялся за уборку. Фрося активно ему «помогала». Уже вынося пакеты с мусором к металлической выгородке с контейнерами, Борис Кириллович поймал себя на том, что напевает слова из какой-то, дурацкой, но заводной песенки: «Доктор едет, едет сквозь снежную равнину. Порошок целебный людям он везёт. Человек и кошка порошок тот примут, и печаль отступит, и тоска пройдёт…». Тимофеев даже резко остановился, прислушиваясь к себе. Пульсирующая, казалось, навечно поселившаяся в нём боль неожиданно отступила, отползла куда-то в уголок души, напоминая о себе лишь ставшей фоном его теперешнего бытия непреходящей умиротворённой грустью. Вряд ли появление Фроси стало причиной такой стремительной смены настроения. Слишком мало времени прошло, да и замена, прямо говоря, несопоставимая. Скорее всего, кошка сыграла роль некоего катализатора, искры, пробудившей в нём силы остановиться у края пропасти, к которой тянуло его отчаянье невозможности что-либо исправить, повернуть время вспять. Пробившись сквозь алкогольную пелену, здравый смысл и богатый жизненный опыт выстроили защитный барьер, не дающий ему рухнуть в бездну саморазрушения. Жизнь, текущая только в одном направлении не терпит стремящихся остановиться, или вернуться назад, она наказывает строптивцев, или протекает мимо. Как бы то ни было, Борис Кириллович осторожно, словно снявшись с мели, одну за другой находя надёжные буйки и вешки, как судно выводил себя в знакомый фарватер нормальной жизни, с каждым днём обретая уверенность в правильности выбранного им курса. А вот то, что он наконец-то заставил себя войти в спальню, было заслугой исключительно Фроси. Обследовав всю доступную территорию квартиры, кошка царапала закрытую дверь комнаты коготками, днём и ночью изводя Тимофеева требовательным мяуканьем. Он сначала приоткрыл дверь, пропустив кошку, а затем и сам, испытывая чувство, схожее с приступом клаустрофобии, просочился в спальню.

— Так вот красавчик, не сразу нас принял, он привык заботиться только о длинном, а тут ты свалилась для него как снег на голову! — У меня на то была причина, и прекрати их так, называть у них есть имена! — Никак не могу их запомнить, а тебе разве старший не нравиться? — Так запоминай, старшего зовут Дин, а длинного, как ты его называешь Сэм. Дин симпатичный конечно, у него, наверное, отбоя не было от девушек, к тому же он мой брат! — Хорошо, запомню. Этот ангел, ты кажется, к нему испытываешь какое-то непонятное чувство для меня! — Это чувство, как ты его называешь, зовется любовь! — И ты его любишь? — Не знаю. — Ой, да ладно тебе, признайся уже сама себе в этом, ты любишь его! —Для меня, как и для тебя это чувство новое, оно не такое как то, что я испытывала к Тони! - вспомнив его, у Мари потекла слеза по щеке. — Значит это и есть она! — А ты разве никогда не любила? – спросила Мари. — Я не помню, когда отключаешь свои чувства, то забываешь об этом, могу сказать одно, мы любим сильнее, чем вы, а с тех пор, как нас заточили в человеке все чувства, удваиваются, - отвечала Коу. — Тяжелый случай, - вздохнула Мари. — Давай не отпирайся, уже ты любишь этого ангела, я давно это заметила! — А блин, как же ты достала меня с этим, да я люблю его, довольна? И когда ты это успела заметить? — О Мари, Мари, какая же все-таки чудная! - рассмеялась Коу». Ночь была звездной и немного прохладнее обычного, луна освещала темное небо, словно осматривая свои владения. Дин потирал руки от холода и пытался хоть как-то согреть их, на опущенном сидении рядом с ним лежала Мари слушала, музыку прикрыв глаза. — Что неужели так замерз? - не открывая глаз, спросила она. — Мы торчим тут уже вторые сутки, и все без толку, и да я замерз! -отвечал Дин, пытавшийся согреть руки о кружу с горячим кофе. Он был одет в утепленную рубашку, по ней была так же одета футболка, поверх рубашки была одета утепленная куртка, и все же ему было холодно. Глядя на то, как одета была сестра ему становилось еще холоднее. Мари оделась в рубашку с длинным рукавом, поверх которой накинула толстовку. — И как тебе только не холодно! - добавил он, делая глоток кофе. — У меня кровь горячая, и потом это не зима для меня, можно сказать осень, там, где я раньше жила, зима была настоящей до -20 доходило, а здесь это так одно название! - вытаскивая наушники, холодным тоном отвечала «Мари». — Ты мало, что рассказываешь о себе, я не экстрасенс, чтобы читать мысли! - буркнул Дин. — Ой, не кипятись только, а ты не спрашивал об этом! - ерничала «Мари». — Могла и сама рассказать! - сухо отвечал Дин. — Я покемарю пару часиков, разбудишь, как устанешь! - игнорируя, слова Дина, сказала «Мари». Сложив руки на груди, она отвернулась от него и попыталась уснуть. В это время Сэм и Клэр так же вели свое наблюдение, и у них было все так же тихо. Клэр сидела и не сводила глаз с Сэма, словно хотела ему что-то сказать, но не решалась. — С тобой все в порядке, ты уже минут двадцать глаз с меня не сводишь! -

обращался Сэм к Клэр, наблюдая в бинокль. — Прости - смущенно отвечала Клэр. - Я хотела спросить, когда-нибудь у тебя было такое ощущение, что ты что-то забыл, но вспомнить не можешь? - наконец решилась задать свой вопрос Клэр. — Если честно, однажды было такое, когда во мне был ангел. Забыл как его звали, он отключал мое сознание и я ничего не помнил, что происходило в тот момент! - улыбнулся ей Сэм. - А почему ты спросила?- добавил он. — Да так, не бери в голову! - отмахнулась Клэр. — У тебя уставший вид, ты лучше поспала бы! — Да, что-то не хочется пока! - натянуто улыбнулась Клэр. Их разговор прервал звонок телефона, который раздался в куртке Сема, достав его из кармана, вышел из машины. — Хей, привет чувак чего не спишь? – раздался веселый голос Дина в трубке. — Сам как думаешь? - невозмутимо отвечал Сэм брату. — Какая ты сегодня бука, как дела у вас, движуха есть? - интересовался Дин. — Нет, все тихо, никто и ничто подозрительное не появлялось! — У нас такая же фигня, мне кажется, что зря тратим время! — Прошло всего пару дней, а ты хотел, что все было быстро? И в новостях все тихо! — Меня кое-что другое беспокоит! — Что именно, давай выкладывай уже! — Мари, ее холодность и безразличие, и еще эта жесткость, которая в ней появилась! — Меня тоже, но может мы зря себя накручиваем, и потом это всего лишь наши догадки, ты так открыто об этом говоришь, не боишься что она услышит? удивлялся Сэм. — За это не переживай, она не услышит, спит она, я вышел из машины, и отошёл немного! – успокаивал он брата. — Ладно, не бери в голову, звони лучше, если что заметите! - говорил Сэм, и нажал на кнопку в завершение разговора. — У них там все нормально? - спросила Клэр, когда Сэм сел обратно. — Да все хорошо, Дин просто звонил узнать, как обстоят у нас дела! отвечал Сэм. — А понятно! «Она начала уже привыкать к этой темноте, все еще никак не могла понять, как очутилась здесь, последнее, что она помнила, это как вошла в комнату к Клэр, а дальше какой-то провал. Мысли бешено крутились в голове, и с ее губ само по себе сорвалось: — Кас, помоги, мне страшно!» «Мари» проснулась от странной боли в области сердца, она не могла понять, откуда она взялась. Оглядевшись по сторонам, она увидела, что Дина нет рядом, взглянув в зеркало заднего вида, увидела отражение Мари, которое кричало в нем и просило о помощи. Мрак кинула на него холодный взгляд, и отражение исчезло как раз в тот момент, когда Дин открыл дверь и плюхнулся на сиденье. — Где был?- спросила она. — Выходил по нужде, или мне это нужно было делать в машине?- пытался хамить Дин в ответ. — Нет конечно, извини, я просто проснулась, а тебя нет! - старалась быть более мягкой «Мари». — Проехали, быстро ты поспала, полчаса всего прошло! - глядя на часы в

Вопреки ожиданию, боль только ощутимо накатилась волной, отхлынула, и затихла. Тимофеев обошёл комнату. Здесь всё было, как и в тот день, когда жену увезла скорая. Разноцветные коробочки и разнокалиберные пузырьки с лекарствами, томик Бунина, заложенный обрывком картонки, на прикроватной тумбочке, разобранная постель. - Вот я и вернулся, Наденька, - услышал свой вдруг осевший голос Борис Кириллович. Теперь он знал, что нужно делать. Опешившей от его настойчивости соседке, помогавшей ему с похоронами, Тимофеев сунул в руки большой узел с одеждой, повесил на крючок в прихожей практически новую норковую шубу, и пристроил на шляпной полке норковую же шапку. - Распорядитесь как-нибудь со всем этим, Наталья Георгиевна, - не то приказал, не то попросил он. Молодые ребята, в ярких фирменных спецовках, вынесли из спальни широкую кровать и одну из тумбочек. Затащили удобную с виду кушетку, крутящееся кресло, и ловко собрали компьютерный стол с надстройкой в виде полок. Борис Кириллович, заново привыкая к рулю, привёз стационарный компьютер и большой монитор, к уже имеющемуся в доме ноутбуку. Всё это никак не было связано с желанием избавиться от вещей, напоминающих ему о жене. На стенах висело множество её и их общих фотографий в рамках, компьютер был забит фото и видео об их поездках. В отпуск они ездили за границу. Выбирались на экскурсии по Ленинградской и Псковской областям. Нередко наведывались в Москву, и путешествовали по Золотому Кольцу. Когда он вышел на пенсию, они редко сидели дома, навёрстывая упущенное за то долгое время, что не были вместе. Этими действиями Борис Кириллович как бы обозначил новый этап в своей жизни. Мысль связать её с кем-нибудь ещё, не приходила ему в голову. Осмотрев, как он назвал комнату, спальню-кабинет, он пришёл к выводу, что без переклейки обоев здесь не обойтись. В его отсутствие Надя сама вела хозяйство на своё усмотрение, и раз в два-три года сама же переклеивала обои в спальне и гостиной. Будучи человеком интеллектуального труда, она работала переводчиком в одном издательстве, Надежда имела смутное представление о процессе оклейки стен обоями. После того, как двуспальную кровать убрали, на месте спинки остался прямоугольник обоев, которыми спальня была оклеена лет тридцать назад. «Хорошо, что хоть тумбочки догадалась отодвинуть, - мягко посетовал Борис Кириллович, - и фотографии снять», - не удержался он от привычного в их отношениях беззлобного подначивания. Сделав соответствующие замеры и расчёты, Борис Кириллович в магазине «Обойкин», на Байконурской, купил понравившиеся ему обои, клей, и на следующий день приступил к работе. Процарапав старые обои шпателем, он подцепил отставший краешек, и потянул. С сухим треском от стены отделился большой кусок, по плотности больше похожий на картон. «Вот куда метраж уходит», - усмехнулся Тимофеев. Под обоями оказались намертво приросшие к штукатурки газеты. Борис Кириллович поправил сползшие на кончик носа очки, и подошёл поближе. «Ленинградская правда» 1983. 31 октября. № 250. Воскресенье. «Рериховские встречи». «Ежегодное заседание «Рериховские встречи» состоялось в Доме дружбы с народами зарубежных стран. Его провели Ленинградские областной комитет защиты мира и Отделения Института востоковедения Академии наук СССР…». «Мать чесная! Это сколько лет прошло! – Тимофеев отстранился от пожелтевшего листа газетной бумаги, - мне тогда тридцать два года было. Я в то время всё

ещё третьим помощником ходил», - стал припоминать Борис Кириллович. Он был уже семь лет, как женат. Тогда же они с женой узнали, что у неё не может быть детей. Надя очень переживала, даже предложила ему развод. Борис с негодованием отверг это дикое, на его взгляд, предложение. Он искренне любил Надю, а вопрос продолжения рода никогда не имел для него решающего значения. Прибавление ещё одного Тимофеева, к полутора десяткам сотен с лишним уже существующих, он не считал чем-то особо выдающимся. Несколько лет Надежда пыталась взять ребёнка на усыновление, но её потуги ни чем не увенчались. Чиновников смущала профессия её мужа, от силы два месяца в году бывающего дома. Смирившись, Надя завела смешную, словно вечно улыбающуюся коротконогую собаку, с названием породы, напоминающим, скорее, какой-то дворянский титул – Вельш-корги Пемброк. Тимофеев с хрустом оторвал еще один клок обоев. Обои, словно холст в каморке папы Карло, обнажили потайную дверцу в прошлое, в виде разворота старой газеты. 1986 год. Приз газеты «Ленинградская правда». «Состав второй сборной Советского Союза: Ст. тренер – Ю. Моисеев, тренер – А. Богданов; 22 игрока из семи клубов, Динамо М.- 7….». Он уже второй помощник капитана на сухогрузе неограниченного района плавания. Рейсы в Северную и Южную Америки, Австралию, Японию и Китай. Борис Кириллович так увлёкся своим "путешествием" в прошлое, что едва не потерял сути проделываемой им работы. Надя оклеивала газетами стены в тех местах, где они отрывались до штукатурки, поэтому газеты и были за разные годы. Вот «Литературная газета за 1983 год, а часть её заклеена «Санкт-Петербургскими ведомостями» 1992-го года. Тимофеев уже старший помощник. У Нади вышла первая книга переведённых ею стихов современных английских поэтов. В карьерном росте Бориса Кирилловича и её немалая заслуга. Все отпуска она подтягивала его английский на должный уровень. Его ставший почти безупречным английский, заметно выделялся на фоне казённого бормотания многих других моряков. Потом капитанство в течение одиннадцати лет, заслуженная пенсия. Шутка ли, тридцать восемь лет на флоте? За тридцать пять лет супружества, он прожил с женой чуть больше шести лет. Двадцать девять лет разлук! Тогда его настолько поразила эта цифра, что он отказался от предложенной ему высокой должности в пароходстве. Чем, чёрт возьми, его судьба лучше, чем у пресловутого Филиппа Ван дер Декена, капитана «Летучего Голландца»?! Надя была на три года его моложе, и уже была на пенсии. Бывший капитан дал себе слово посвятить весь остаток своей жизни жене. Борис Кириллович не заметил, как за высоким окном сгустились ранние осенние сумерки. За воспоминаниями время прошло быстро. Он окинул взглядом объём проделанной им работы, и досадливо покачал головой. Поставленной себе задачи он не выполнил и на треть. «Ремонт вылился в «газетный» экскурс по «волнам моей памяти», - вздохнул Борис Кириллович. Из груды обрывков обоев, сваленных у двери, зевая во весь рот, вылезла Фрося. Она подошла к Тимофееву, и потёрлась о его ноги. - Не осуждаешь? – посмотрел на неё Борис Кириллович, - ну и правильно! Завтра… или на неделе закончим. Куда торопиться? После ужина, заметно устав с непривычки, он пораньше улёгся спать. Ночью ему снилось, что он стоит с биноклем на крыле мостика своего сухогруза, и вглядывается в клубящийся туман впереди. Мимо борта, покачиваясь на волнах, создаваемых движением судна, проплывают буйки, почему-то сплошь заклеенные старыми, пожелтевшими от времени газетами.

Машкины мужчины Илья Криштул Первый жених у Машки был красавец. Слегка грек, немного русский, глазамаслины, умница, эрудит, окончил актёрский факультет лесотехнического института и работал ведущим тренингов повышения личностного роста, личностной эффективности и самооценки. Ещё он занимался психологией имиджа и коммуникативным разогревом, создавал кому-то позитивную мотивацию, эмоционально сплачивал коллективы и поднимал корпоративный дух. Зарабатывал, кстати, неплохо, у нас же в стране беда с позитивной мотивацией. А идиотов, которые за свои деньги хотят быть позитивно мотивированными и эффективно коммуницированными, навалом и многие из них к Машкиному жениху на тренинги и семинары ходили. Машка тоже несколько раз сходила, уговорил её жених cделать новый скачок в развитии. Ей там даже понравилось, все улыбаются, друг друга любят, здороваются радостно, сразу и не скажешь, что они слегка странноватые, смыслы с гармониями потеряли и про своё предназначение ничего не знают. И дороговато, конечно, пять тысяч рублей за то, что Машкин жених книгу два часа пересказывал, "Прелести тренинга и достижения выпускников" называется, автор, разумеется, американец. Машка сама эту книгу ему покупала. Двести страниц о том, как заставить начальника увеличить зарплату на тридцать восемь долларов и достичь при этом небывалого состояния души. И ещё Машку на этом тренинге назвали солнцем, которое светит, даже если на пляж никто не пришёл. Но Машка, во-первых, то, что она солнце, и так знала, бесплатно, а, вовторых, солнце ведь не только пляжи освещает, а ещё выгребные ямы, мусороперерабатывающие заводы, скотные дворы и кладбища, но жених ей про это запретил говорить - непозитивно. Конструктор успеха может разрушиться. А как-то они домой с очередного семинара возвращались и к ним два хулигана пристали, то ли телефон хотели у Машки отобрать, то ли просто так куражились, неважно, но Машкиного жениха как ветром сдуло. Вместе с его позитивной улыбкой и таким же настроем. Хулиганы удивились, куражиться перестали и телефон отбирать раздумали. Головой просто покачали и ушли тихо. А жених позвонил через день, извинялся, сказал, что он не мог находиться в пространстве конфликта, что надо срочно записаться на коучинг "Дерево конфронтации целей", курс - пятнадцать занятий, проводится в Турции, дорого, конечно, но он стоит этих денег, плюс экскурсии и питание, и тогда они достигнут наконец гармонии, объективно оценят происходящее и, если Машка готова оплатить этот модуль за себя и за него... Машка телефон выключила, потом номер поменяла и об этом женихе забыла. Даже не плакала почему-то... Второй Машкин жених тоже был симпатичный, умный и образованный, а работал адвокатом в какой-то адвокатской конторе. Происходил он, по его словам, из рода Аракчеевых, но фамилию носил простую - Кузькин. Он так клиентам и представлялся: "Адвокат из старинного дворянского рода Аракчеевых Сергей Кузькин. Какая у нас проблема?" Адвокат он был настоящий, работал много, в выходные пил виски и ругал клиентов за жадность, иногда ходил в гости к другим адвокатам, где они пили виски и ругали клиентов за жадность, ещё он копил деньги на "БМВ" и на кожаный портфель, ненавидел начальство и имел две супермечты - стать главным адвокатом и уехать в Америку. Потому что "в этой стране нам, Аракчеевым, делать нечего". Единственный минус - скуповат был. Говорил, что "мы, Аракчеевы, денег черни никогда не ссужали". Так что Машка с ним на свои деньги жила и ещё ему подкидывала. Любила его сильно. Даже забеременела от этого Аракчеева-Кузькина, очень ребёночка от него хотела, но он, когда узнал, скандал грандиозный закатил. Кричал, что "сейчас не время детей заводить, надо сначала карьеру сделать, стать

главным адвокатом, денег накопить и уехать отсюда, и там уже рожать, и вообще он, Аракчеев, детей хочет как минимум от Волконской, а не от какой-то там Машки, и деньги на детей тратить на данном этапе жизни он не собирается..."... Машка до конца его истерику не дослушала, ушла. Даже за вещами потом подругу посылала, видеть его не могла. А ребёночек изумительный родился, копия Машки, от Аракчеевых, слава Богу, ничего не взял. Характер, правда, в Кузькина, адвокатский, без конфет пальцем не пошевелит, но Машка с этим успешно борется... С третьим женихом Машка на Гоа познакомилась. А что - сын взрослый уже, три года исполнилось, бабушка его обожает, оставить есть на кого, можно и отдохнуть - и от работы, и от суматошной московской жизни. Купила путёвку и полетела. А там, на Гоа, только она в гостиницу заселилась, в бар на берегу океана пришла сразу этого парня приметила. Его трудно было не заметить - высокий статный блондин, красивое тату на руке и глаза с поволокой. Дымчатые такие глаза. Он на берегу сидел, медитировал, а в баре ромом угощался. Машка к нему сама подошла, познакомилась и они так две недели и просидели, глядя на океан. С перерывами, конечно, на ром, анашу и всё остальное. Жених ей и про лоскутное одеяло индийских снов рассказывал, и про мандалу, и про випассану, и дышать её верхней губой научил, и "Бхавату, Сабба, Мангалам" говорить заставлял, это вместо тоста у него было, и про мудрость недвойственности шри объяснял, пока не засыпал пьяный и обкуренный. Машка уже начала догадываться, откуда у него такие дымчатые глаза, а потом ей его знакомые всё рассказали. Жених этот, оказывается, что б на океан смотреть и травку спокойно курить, квартиру в Москве сдаёт родительскую, а самих родителей в дом престарелых сдал - мешались они ему. Родители и умерли там, в доме престарелых, он даже на похороны не летал. Торчал здесь, как пальма, созерцал чего-то. Ему ж главное, что б было кому про сущность Ваджрасаттвы втюхать, курнуть и рома на халяву выпить, а всё остальное это ненужные вибрации. Улетела Машка на следующее утро, хоть он и предлагал оставаться, визу продлевать, семью создавать и бизнес совместный начинать, наших туристов на всякие "медитации прозрения" разводить. Говорил, что о детях мечтает... А Машка весь полёт до Москвы проплакала. Не из-за жениха этого растительного, нет - родителей его жалко было, хоть она их и не видела ни разу. Она даже могилки их потом разыскала и хоть немного в порядок привела, цветочки посадила... Потом женихов долго не появлялось, не до них Машке было - сын, работа, закрутилось всё как-то. Ну а через год возник в её жизни очередной возлюбленный моложе Машки, из Питера, то ли поэт, то ли музыкант, то ли художник, сразу не разберёшь. С тонкой и ранимой душой был мальчик, дождь слушал, Монтеня читал, по радуге бегал, любил Машке вещи в Париже выбирать, но... Изменил он Машке, причём со своим другом. Машка домой пораньше пришла и застукала, как они там резвятся. На её постели, между прочим. Хорошо хоть, что сын в школе был. Машку сначала чуть не стошнило, а потом она смеяться начала, и всё время, пока они вещи собирали, смеялась. А вещи они часа два собирали, даже некоторые Машкины прихватили, деньги Машка и пересчитывать не стала, и так понятно. С сыном потом долго серьёзно разговаривала, но там всё нормально оказалось, к счастью - за девочками ухаживает, в футбол играет, о мужской дружбе не говорит. Потому что Машка человек хоть и толерантный, но, если что-то касается сына, то вся её толерантность куда-то улетучивается. Ещё у Машки были алкоголик-писатель и совершенно непьющий тренер по фитнессу, один водку мог сутками пить, второй мышцы качать, а в постели оба - ни петь, ни рисовать, что Машку обижало. Был олигарх, но тот всё покупать привык, а Машка и сама прилично зарабатывала. Хотя подарки ей нравилось получать... А кому не понравится? Но ушла от него - гордая, к тому же он тоже выпить любил, как алкоголик-писатель и мышцами хвастался, как тренер по фитнессу, а зачем Машке все трое, но в одном флаконе? И в постели там тоже проблемы были... Ещё француз

мелькнул какой-то, журналист с армянскими корнями, но там вообще смешно, эти европейцы... Да ещё с армянскими корнями. И было Машке уже за тридцать. И смирилась она с тем, что женского счастья в её жизни уже не будет. Не судьба, что поделаешь... Хотя почему не будет - есть оно, счастье, сын вон растёт, золотце Машкино, родители живы-здоровы, работа хорошая, отдыхать недавно все вместе на море ездили, в Геленджик... У других-то, у Машкиных подруг, вообще всё наперекосяк, хотя и мужья любимые, и любовники богатые... Но так думать Машка себе запрещала, хотя раз в неделю слёзы-истерики подружкины терпела, успокаивала, коньяком отпаивала... Всё знала, словом. А однажды она за сигаретами пошла в магазинчик рядом с домом, а там грузчик-узбек. Так на Машку посмотрел, что у неё сердце остановилось и только через минуту снова застучало. И где он шикарный букет за две минуты купить успел? Увидел, что Машке понравилось, и её теперь каждый день у подъезда букет ждёт. Продавщицы потом сказали, что он всю зарплату на цветы тратит. Смеялись над Машкой, хотя видно было, что завидуют. А узбек этот ещё и дворником устроился, двор Машкин подметать, по ночам "бомбить" на машине начал, потом в крановщики перешёл на стройку и, что Машку удивило, в институт строительный поступил на заочное. И учился по-настоящему, днём на стройке вкалывал, а ночами книгиучебники читал, у него свет в комнате только под утро гас. Машка видела, он комнату в доме напротив снимал. И она почему-то тоже спать не ложилась, ждала, когда он свет погасит и к окну подойдёт. А потом он ей в любви признался, в парке, на колесе обозрения, на самой верхотуре. И когда их кабинка вниз приехала, там всё в цветах было, и стол в кафешке рядом накрытый, и колечко золотое, и живая музыка с Машкиной любимой песней. И Машке почему-то казалось, что если б у него денег побольше было, он бы ей и Эйфелеву башню подарил, и остров в Тихом океане, и Луну со всеми её кратерами. Две девочки у Машки родились, двойняшки, а это только от большой любви случается. И очень Машка с мужем любят с балкона смотреть, как с ними старший сын гуляет, как он их даже от ветра защищает, хулиганы-то и близко не подходят. Настоящий мужик растёт, по радуге в тридцать лет бегать не будет, делом будет заниматься. А подруги Машкины ругаются на неё, говорят, что с такой красотой и с такими мозгами могла бы и получше кого найти, а не узбека-грузчика. И сидят у Машки в гостях, ничем их не выгонишь. Потом признаются, что за счастьем приходят, у них-то дома нет такого, чтоб счастье всю квартиру переполняло, хоть они и на тренинги специальные ходят, и мужья у них прилично зарабатывают, и на Гоа они каждый год летают. Без мужей, правда, не летают мужья с ними. А любовников жёны не отпускают... А Машка об одном жалеет - поздно она в магазинчик этот за сигаретами зашла. Так могла бы и ещё двоих родить. Детей должно быть много, как её муж говорит, тогда и счастья много будет...

Гюльнара Басира Сараева До отъезда из Баку оставались считанные дни. Гюльнара давно привела в порядок свои дела – оплатила коммунальные услуги, погасила кредит за мебель и накупила обновок, поскольку в родном городе это дешевле, чем в Нидерландах. Она также простилась с родственниками, коллегами, друзьями и с могилами родителей. Всё-таки не разрешена главная задача: Чем оправдаться перед Бодуэном? Как объяснить ему этот факт? Вагиф – последний, кто сможет выручить ее. Поразмыслив немного, девушка закрыла руками запылавшее лицо, хотя в этом не было необ-

ходимости для находившейся одной в однокомнатной квартире. Сразу после отбытия хозяйки сюда переезжает ее сестра. Правда, для семьи из четырех человек здесь тесно, да и школа далековато. Зато новоселы не будут платить за съемную квартиру. В надежде на собственную удачу Гюля вышла на улицу. Ранние ноябрьские сумерки уже спустились на город. Магазин Вагифа утопал в многоцветии огней, а его машина стояла напротив. И снова краска стыда залила лицо молодой женщины, бродившей по небольшому парку недалеко от дома. Здесь также прогуливались счастливые семьи с детьми и влюбленные пары. Как назло, она, в легкой, но строгой одежде, не встретила одинокого человека. Подул легкий холодный ветер. Гюля закашлялась: – Еще простуды не хватало. На другой день она вышла пораньше и в первую очередь совершила недвусмысленный визит в обувной магазин. Примеряя ботинки, она сделала вид, будто не справляется, и позвала продавца. Не найдя в товаре никакого брака, тот изрек: – Ханум, не обращайте внимания на застежку и шнурки, а просто опустите замок. – Вот тут проблема, – показала она левую пару. Обувь действительно не поддавалась. Парень быстро поменял ее и протянул клиентке, не сделав и шагу в ее сторону. Не поблагодарив продавца, разочарованная девушка направилась к железнодорожному вокзалу. После захода солнца улица кишела бабочками, готовыми налететь на случайно оказавшихся на их пути и не придающих им значения верных мужей. Переполненная отвращения к горящим глазам и откровенной одежде проституток, благовоспитанная Гюля унесла ноги к стоянке такси. Выбрав наобум одну из вереницы машин, она плюхнулась на переднее сиденье. – Поехали! – Куда? – спросил озадаченный водитель. Призадумавшись, клиентка отрезала: – В Туркян . – Вот находка, – обрадовался он, а вслух произнес. – двадцать пять манатов. – Окей! Разумеется, словоохотливый шофер (а таксисты – народ разговорчивый) поинтересовался целью столь дальнего визита молодой женщины поздним вечером. Гюля растерялась было, но ответ нашелся правдоподобный: – Дань памяти профессора Балакишиева. Он был моим научным руководителем. – Да помилует его Аллах! – сказал водитель, приходившийся покойному двоюродным племянником. Но он и не допускал мысли, что родственник отнюдь не был профессором, а лишь старшим научным сотрудником, следовательно, не имел права руководить кандидатской диссертацией. Гюльнара продолжала выкладывать одну байку за другой. Она якобы уже три года замужем за голландцем и живет в Амстердаме; приехала в Баку на несколько дней, чтобы присутствовать на свадьбе племянницы. – Сколько детей у вас? – прозвучал привычный для подобных ситуаций вопрос. – Детей пока нет, но планируем. Машина остановилась у кладбищенских ворот. – Сестра, я провожу вас. В это время здесь может быть опасно. Прочитав приветственную молитву, шофер выступил вперед, а девушка, ок-

ропив пальцы духами с соблазнительным ароматом, последовала за ним. Они простояли минуты две у могилы Балакишиева. Его родственник вытащил записную книжку и начал читать суру «Йа-син» . Арабскую вязь он не знал, при свете карманного фонаря спутница хорошо разглядела кириллическую транскрипцию. – Сколько раз водилы насиловали одиноких клиенток на окраине города, а мой оказался святошей, – беззвучно смеялась кокетка над попыткой соблазнить ангела. – Сестра, возьмите! – он вернул ей пятнадцать манатов у ворот. – Сказать по правде, я живу здесь недалеко. Сегодня заработал с лихвой, хвала Аллаху. Уже собирался домой, как вы сели в машину. – Отвези обратно. Я оплачу. – Асиф! – окликнул шофер коллегу, выводившего автобус с несколькими пассажирами. Утром Гюльнара проснулась в дурном расположении духа. До вылета оставалось ровно сорок восемь часов. Собравшись с духом, она, наконец-то, решилась идти к Вагифу. Владелец огромного промтоварного магазина деловито беседовал у выхода с двумя мужчинами. Поздоровавшись с ними, гостья вошла в торговый зал и стала ждать босса у окна, не проявляя интереса к товарам. Это не ускользнуло от его глаз. – Чем могу быть полезен? – спросил Вагиф, оторвавшись на минутку от собеседников. – Не уходишь? Нужна твоя помощь, – ответила девушка, не скрывая волнения. – Срочно? – Мда. Вагиф достал стоманатовую банкноту. Гюля отстранила его руку: – Помощь не материальная. Заинтригованный бизнесмен вернулся к ожидавшим конца разговора мужчинам и быстро поставил финальный аккорд денежным вознаграждением. Хозяин и гостья прошли в его кабинет. – Валяй, красавица! Я к твоим услугам. – Я замуж выхожу. – Мои поздравления! Когда свадьба? – Дней через двадцать, наверное. Мужчина поразился такому ответу: – Что значит «наверное»? Ведь через пару дней наступал мухаррамлик . Но он тут же смекнул, что она могла обручиться с иностранцем, и его догадки подтвердились: жених – голландец, свадьба в Утрехте будет. Перед Вагифом сидела переводчица с английского языка, достаточно хорошо говорившая и по-французски. Промолчав несколько секунд, он разочарованно спросил: – Чем наши тебе не угодили? – Так получилось: всё к этому шло. Гюльнара дважды была обручена с азербайджанцами. Первая помолвка сорвалась незадолго до свадьбы, вторая – сразу после нишана . Причина в обоих случаях проще простого – слишком умная и независимая невеста. – Устала от жизни. Мозг разрядился, как батарейка. Сколько ни вкалывай, денег всё равно не хватает. Хорошую работу в посольстве девушка нашла, не окончив бакалавриат. Иногда давала частные уроки, попадались редактура выпусков новостей и копирайтинг сайтов. В месяц она зарабатывала почти тысячу триста долларов США, жила в приватизированной квартире, не пропускала свадьбы, на которые тратила не меньше ста

манатов. Она очень часто поддерживала семьи сестры и брата. То шурину на руку гипс наложить, то сестре – коронку на сломанный зуб. Самым тяжелым ударом стал арест брата, занявшегося торговлей наркотиков, чтобы оплатить бесплатную операцию сына. Бизнесмен снова полез в карман, решив, что гостья постеснялась взять деньги при людях. – Я же должен поздравить с важным событием. – Ты можешь выслушать? – перебила Гюля. – Продолжай! Я весь внимание. – Дело в том, что я девственница. Представляешь, что подумает муж об азербайджанцах? – Что до сих пор они думают, то и подумает, – усмехнулся мужчина. – Что раньше не говорила? Столько времени мы потеряли, а могли наслаждаться прогулками по городу, обсуждать локальные и глобальные проблемы человечества. Возил бы я тебя на море, в рестораны и, разумеется, неистовствовал бы в постели. Гюля завороженно посмотрела на собеседника: – Со мной? У тебя прелестная жена, да денег куры не клюют. Подмигни – любая красотка твоя. – Разве ты уродка? Он был старше ее на одиннадцать лет. Она училась в одном классе с его младшим братом, а ее сестра была одноклассницей его сестры. – Поздно уже, Вагуля. Всё решено. – Да уж! Заграница – решение твоих проблем. Завтра прилетает за тобой? – риторически спросил приятель, отлично зная, что европейские женихи не утруждают себя приезжать за невестами. – Одна лечу, но он оплатил билет, – солгала Гюльнара насчет билета, купленного на свои деньги. – Ты приняла верное решение, – продолжил мужчина. – А то припади перед ним чистая, как ангел, чтобы потом сочли нас дикарями, баранами, ослами и кемнибудь еще! Лицо Вагифа помрачнело: – Что ждет нашу страну, наш народ?! Во всех законах пробелов сколько хочешь, и все против граждан. Угнетатели бесчинствуют – угнетенные довольны унижением. Разъяренного оратора невозможно было унять. – Почему твои западные правозащитники столько лет равнодушны к проблемам стариков, детей и инвалидов? Зато готовы были изолировать нас за смертную казнь и притеснение геев. Не нужны мы им, девочка моя, а твоя целка и подавно! Но мы рвемся в их объятия. Не дали нам олимпиаду – мы вырвали евроигры, назло им провели Евровижн и прочие клоунады! – Это же прекрасный шанс заявить о себе, чтобы нас лучше узнали. – Массовых содомских свадеб не хочешь? Прям на площади Азадлыг! Впервые на мусульманском Востоке ! Он умолк, но его лицо продолжало оставаться хмурым. Гюля попыталась поддержать его и в то же время снять напряжение: – Не хуже Жириновского получается. – Чем он умнее меня? Я не филолог, а Нархоз закончил, правда, потом послал диссертацию к чертовой матери. Гюля хорошо понимала состояние Вагифа. Его двухлетний сын погиб в аварии в руках у тещи; жена умерла, рожая второго ребенка. Нервотрепка с диссертацией не давала зарубцеваться ране. Аспирант плюнул на науку и ушел в бизнес. Через несколько лет мало-помалу начал приходить в себя, женился. Но детей у него не было. Жена лечилась безрезультатно. Он не требовал ребенка, а просто жил, наслажда-

ясь обыденностью. Вагиф немного остыл. Достав из сумки свой сборник рассказов, Гюльнара подписала для него: На долгую память от скромной землячки! Он жестом указал на стол со стопкой книг, а равнодушный взгляд говорил: «Нафиг мне твои байки!» Когда гостья шла к углу кабинета и обратно, хозяин сладострастно разглядывал ее с ног до головы. Лицо милое, фигура великолепная. Странно: работая на иностранцев, она сохранила целомудренность. Заметив перемену в его настроении, Гюля протянула ему билет на самолет и умоляюще произнесла: – Поможешь? Время поджимает. – Разумеется. Я пересплю с тобой по полной программе, – улыбнулся мужчина. – Сегодня, правда, не обещаю. Щас должен уйти. А вечером… Он вытащил из папки пригласительную на банкет. – С ней иду. Если не захочет, если удастся ускользнуть, часам к десяти буду у тебя. Не получится – то завтра к двум сто пудов! В начале десятого Вагиф позвонил: – Гюлюш, не могу оторваться. Спокойной ночи, и до завтра! Он не выслушал ее. Пытавшаяся уснуть невеста не могла избавиться от мыслей о своих скабрезных приключениях. Зачем понадобилось искать человека в парке или на вокзале? А разве красавчик-лавочник обязан переспать с капризной клиенткой? Хорошо, что шоферы не оказались насильниками. Какие увечья нанесли бы! И вообще, с чего это в нашей стране на каждом углу должны попадаться маньяки, как в голливудских страшилках? Весь следующий день Гюля не отходила от окна. Время шло – машина бизнесмена не появлялась. Без пяти три он позвонил: – Чуть-чуть задерживаюсь. Но уже всё. Выхожу. Ему снова было наплевать на ее мнение. Без четверти четыре во двор въехала легковушка. Но это не была машина приятеля. Сидевшие впереди вроде не из Гюлиного дома. Открылась задняя дверь. О чудо! Наконец-то показался Вагиф с огромным букетом в руках. Он зашел в подъезд, но автомобиль не отъехал. – У тебя пять минут. Надень плащ и закутайся в шаль! – Привет! В чём дело? Вошедший не приказал ей совершить омовение, так как знал, что она давно готова, но не к его безоговорочному решению. Гюльнара поставила розы в вазу и побежала в кухню за водой. Гость прошел в комнату, схватил с тумбочки сумку хозяйки, достал билет на самолет и на ее глазах разорвал его на клочья. – Что ты делаешь? – опешила Гюля. – Ты же обещал помочь. – Я не забыл, что должен лишить тебя невинности, дура пришибленная! – заорал он. Потом с новой волной ярости набросился на небольшой чемодан, не смог открыть его и швырнул на диван. Закоченевшая от неожиданного поворота событий, Гюля не могла сдвинуться с места, а Вагиф не утихал: – И ты думала, оттрахаю и отпущу с миром? Куда-куда? В Голландию, позорище! Она прислонилась к стене. Он привлек ее к себе, поглаживая голову и плечи, как беззащитному ребенку. Гюля и не пыталась вырваться, а сама обхватила его, рыдая, словно нашла защиту в надежной крепости. Ведь она бежала не от родственных душ, а от собственных проблем. Не испытывая никаких чувств к изнеженному жениху в далекой

стране, за последние сутки в родном городе она открыла для себя этого строптивого человека. Она не отрывалась от него, боясь потерять внезапно выпавшее счастье. – Успокойся, киска! Ты будешь моей, и не только сегодня. Я сам отвечу за случившееся и этому Будулаю, и твоей сестре. Кто нуждается, пускай тот и собирает чемоданы. Он выпустил ее из объятий: – Одевайся, малышка! Едем в мечеть. Свидетели заждались.

Фалмут Дмитрий Бронников О Фалмуте Сашке рассказал его сосед по спальне в детском доме. Их койки стояли вплотную друг другу и они часто после отбоя подолгу в тишине шепотом переговаривались, делясь впечатлениями о прошедшем дне, о своей жизни до детского дома и о своих мечтах. Главная мечта Сашки в ту пору ничем не отличалась от грез большинства воспитанников, как и все он мечтал о маме, семье и доме. Его родная мать отказалась от него еще в роддоме, он это знал, благодаря словоохотливости одной из воспитательниц, но предпочитал говорить всем, что мама его умерла, со временем и сам уверовав в этом, и даже придумал историю своего собственного раннего детства, когда он жил с мамой в большой квартире и все у них было хорошо. Тем не менее, одновременно, он твердо был убеждён, что рано или поздно мама за ним придет и заберет домой - подобное несоответствие ему нисколько не мешало, а другим детям и немногочисленным взрослым, интересовавшимся его жизнью, он пояснял, что мама умерла не насовсем, она превратилась в волшебную фею из сказочного королевства и как только сможет, то обязательно приедет и заберет его из детского дома. Однажды, когда Сашке было восемь лет, его сосед по спальне Колька признался, что он совсем не ждет прихода своей мамы, поскольку знает, что она спилась, продала квартиру и где-то бомжует по стране, совершенно не вспоминая о нём. - Ты не хочешь, чтобы она забрала тебя, - спросил Сашка. - Нет. Бомжевать с ней? Ты бы сам хотел, чтобы у тебя была такая мама?.. Сашка пожал плечами, он и сам не знал, что лучше - иметь мать отказницу, несуществующую волшебную фею или алкашку, лишенную родительских прав. Она хотя бы не отказывалась от Кольки и, какая бы она ни была, существовал шанс, что она когда-нибудь одумается, бросить пить и заберет кольку из детдома. Но сам Колька не то что бы не верил в это, у него просто была другая главная мечта. Он верил в сказочное место, где все счастливы, где мамы не пьют, не умирают и не бросают детей. Где никто никогда не болеет, никто никого не обижает, там живут добрые люди в больших красочных домах - замках и все поголовно ездят на крутых машинах, таких же, на какой к ним в детдом приезжает Василий Петрович, один из Волшебников - спонсоров, дважды в год привозивший кучу подарков для детей. Место это называлось красивым непонятным словом Фалмут. - Там у каждого-каждого ребенка есть своя мама и свой дом, - говорил Колька. - И у каждого есть собственный планшет, да и много чего еще. - Ну да, прямо-таки у каждого ребенка свой собственный планшет, даже у детдомовского? - недоверчиво переспрашивал Сашка. - У каждого. И смартфон свой есть, и крутая гоночная радиоуправляемая машина, почти как настоящая, - кивал, мечтательно закатив глаза, Колька. - А детдо-

мовцев там нет, я же говорил, у всех есть мамы. - А где этот твой фалмут находится? - Это тайна, - после некоторого раздумья отвечал Колька. - Далеко, и не каждый найдет туда дорогу, трудно это. На пути разные Змеи Горынычи и Кощеи Бессмертные будут встречаться, только умные и смелые мальчики смогут победить их и найти дорогу. Но я обязательно найду. Откуда Колька взял свой Фалмут, Сашка не знал, да и не спрашивал - настоящая сказка всегда должна иметь свою тайну. Но он сразу поверил в существование Фалмута, и даже наедине с самим собой представлял себе это место, как он тоже когда-нибудь сможет победить всех злых монстров и найдет дорогу в сказочный Фалмут. Еще он верил, что именно там должна жить его мама - волшебная фея, а где еще могут жить волшебницы как не в сказочной счастливой стране... Колька стал часто сбегать из детского дома, его ловили и возвращали обратно. Сашке он говорил, что ищет дорогу в Фалмут. Сашка просил взять его с собой, но товарищ отказывал, объясняя, что тот еще не готов для трудного пути и страшных битв со злодеями. Однажды Колька заявил, что нашел дорогу и скоро окажется в Фалмуте. В тот же день он снова сбежал, но на этот раз с концами, больше в детский дом он не вернулся. И Сашка поверил, что Колька действительно попал в сказочный Фалмут. Сашка немного грустил из-за того, что больше не было рядом товарища, с которым он мог поделиться сокровенным и помечтать в тишине спальни детского дома. Но одновременно он и радовался за друга, что тот оказался настойчивым и, несмотря на все трудности, все-таки нашел дорогу в Фалмут, и несомненно теперь счастлив, а может быть и встретил свою маму, которая бросила пить и тоже стала феей. И вот тут у Сашки произошел сдвиг. Нет, он не сошел с ума, не стал нелюдимы, уйдя в самого себя, живя мечтами, не начал заговариваться, да и вообще не было никаких необычных проявлений в его поведении - Сашка решил во что бы то ни стало попасть в Фалмут, найти свою дорогу в сказочное место. Кольке же удалось. И раз мама - фея не может приехать к нему из Фалмута, то он сам поедет к ней. С этого момента Фалмут стал главной целью всей его жизни. Со временем Сашка пришел к выводу, что лежа на кровати в Фалмут не попадешь. Надо было что-то предпринимать, искать, как Колька, пути. И однажды он сбежал из детского дома, впрочем, ненадолго. Сначала он подрался со шпаной из соседних домов, потом в гаражах, зализывать синяки и ссадины, познакомился с беспризорниками. Они быстро нашли общий язык между собой, беспризорники проявили сиротскую солидарность и как следует сделали, в отместку за Сашкины синяки, пацанов, обидевших его. В благодарность Сашка разоткровенничался и признался, что сбежал из детдома для того, чтобы найти дорогу в Фалмут. Беспризорники не знали ни о каком Фалмуте, но объяснили Сашки, в силу накопленного опыта уличной жизни, что в современном мире все дороги открывают деньги. Поэтому, если он когда-нибудь хочет попасть в свой Фалмут, то должен научиться их зарабатывать. Под вечер всю компанию замела полиция и Сашку вернулись в детский дом. Прошло несколько лет. Сашка не пошел по протоптанной дороге многих детдомовцев, не увлекся спиртным и не потерялся в жизни. Наоборот, он окончил сначала техникум, потом институт, устроился на престижную работу, а затем и вовсе открыл свою фирму. Он научился зарабатывать деньги и фирма его со временем разрослась, бизнес оказался успешным. Не сказать, что Сашка был уж очень талантливым предпринимателем, но им двигала мечта о Фалмуте, он целенаправленно и настойчиво шел к ней. Имея главной целью не богатство и успех, а мечту - однажды оказаться в сказочном Фалмуте.

100

Деньги, как он уже знал, предоставляли возможность воплощения любой мечты, открывали любые дороги и двери. Он много трудился, много тратил сил, боролся с неудачами, преодолевал препятствия - зарабатывал деньги. И все это было лишь для одного - для формата. Сашка давно уже понял, что нет никакой мамы - феи и что она не живет в Фалмуте. Тем не менее Фалмут не стал для него от этого менее привлекательным. Впрочем, чем он его, взрослого, не верящего в сказки, теперь привлекал, Сашка никогда бы не смог объяснить. Это не было для него каким-то божеством, на которое непрестанно молятся, не было идеи фикс, на которой он зациклился благодаря параноидальным играм разума, не было даже неким земным раем, куда каждому человеку непременно хотелось попасть, поскольку он точно знал, что на Земле рая нет, чтобы там ни говорили. Он просто хотел оказаться в Фалмуте и увидеть собственными глазами сказочную мечту из детства. Он жил этой мечтой до сих пор, несмотря на многие жизненные разочарования, и верил, что рано или поздно мечта осуществится. Уже давно в его силах было узнать, существует ли на земле в действительности место под названием Фалмут, но он специально не интересовался этим, возможно, чтобы не разрушить свою мечту, но и не только, в первую очередь он хотел подойти к встрече с мечтой во всеоружии, то есть добиться прежде всего того, чтобы перед ним открылись все дороги. Со временем, когда его бизнес уже стал достаточно успешным, он понял, что это не дороги перед ним теперь открылись, а что он давно уже нашел свой путь и идет уверенной поступью по направлению к Фалмуту уже много лет. Сашка стал очень богат, но все еще откладывал непосредственное знакомство с мечтой детства. Однажды, уже будучи достаточно богатым, Сашка смог отыскать свою мать. Она оказалась совсем не алкоголичкой, в чем-то даже успешной женщиной, у нее была своя семья и другие дети. Встреча была короткой и, как виделось Сашке, не принесла никому радостных счастливых мгновений. Они с матерью немного поговорили, странно и даже с некоторым недоразумением разглядывая друг друга. После чего расстались, возможно, уже навсегда, у каждого из них была своя жизнь и свои Фалмут. Сашка даже не поинтересовался, почему мама отказалась от него в роддоме. Ему это уже было неинтересно. Он не был на нее в обиде и не держал зла. На прощание он спросил: - А ты была в Фалмуте? Мать удивленно посмотрела на Сашку, пожала плечами и ответила: - Нет. Что мне там делать... Сашка глубоко вздохнул и вышел из кафе, в котором происходила встреча. Никаких впечатлений и ощущений встреча не оставила, даже разочарования. Возможно, потому, что где-то там его ждала другая встреча - встреча с Фалмутом. Сказочным местом, где все счастливы и у каждого есть своя мама. Когда Сашке исполнилось пятьдесят лет, и он давно уже стал Александром Ивановичем, у него уже была своя семья и дети, а состояние превысило миллиард, неожиданно он встретил Кольку, которого никогда не забывал, и до сих пор свято верил, что тот добрался до Фалмута и счастливо живет там. Но... эта встреча не обрадовала Сашку, оставив неприятные ощущения. На самом деле он рад был видеть Кольку, но вот место, где он с ним повстречался, оставило горький осадок на душе. Встреча произошла в тюрьме, которую Александр Иванович посетил в качестве приглашенного гостя и спонсора. Тюрьма была особо-показательной и руководство давало отчет о потраченных спонсорских деньгах. Колька оказался одним из ее обитателей, матерым рецидивистов. Они каким-то чудом узнали друг друга, несмотря на прошедшие десятилетия, и им наедине удалось перекинуться несколькими фразами.

101

- Я вижу ты нашел свой Фалмуд? - с усмешкой постоянного обитатели тюрем и зон спросил Колька. - Только дорогу пока, - ответил Сашка . - А ты? Ты был в Фалмуте? - Увы, заблудился в путях и дорогах. А ведь мне реально казалось, что Фалмут близок, стоит только протянуть руку... Они еще некоторое время молча разглядывали друг друга, каждый думая о своем. После чего Сашка попрощался. Колька крикнул вслед уходящему другу детства: - Когда будешь в Фалмуте, передай ему привет от путника, так и не нашедшего дорогу к нему... Обещай, что ты непременно съездишь в Фалмут, пусть хоть у тебя мечта осуществится. За нас обоих съезди. Обещай! Сашка обернулся в последний раз взглянул на Кольку и сказал: - Обещаю. Ведь только там есть мамы у всех детей... Уже на следующий день Сашка знал все о Фалмуте и у него был заказан билет на ближайший самолет. Мечта его детства, всей жизни наконец осуществилась. Сашка стоял на набережной Фалмута, неспокойные волны разбивались о прибрежные дамбы, окатывая фонтаном брызг холодной воды. Он был задумчив и безэмоционален. Теперь Сашка знал, что Фалмут - это всего лишь маленький, грязный, богом забытый английский портовый городок...

Сценарий короткометражного фильма "Поражение" Янушко Алёна Осень. Душно и пасмурно. Она, в красном берете и бежевом пальто, идёт по улице в сторону оперного театра, каждую плитку на асфальте под своими ногами она знает наизусть. Проходит мимо пекарни «Бонапе», в которую ни разу не позволила себе зайти, оборачивается на белый круглый столб, обвешанный афишами, останавливает взгляд на обрывке бумаги, слабо качаемой ветром, с надписью «НОВАТ». «Я уйду… уйду», – проносятся мысли в её голове. Появляются воспоминания – кадры из её жизни: «Большая железная дверь, из-за которой доносится плач абитуриентки и спокойный скептический голос Людмилы Степановны. Маленькая светловолосая девочка смотрит на дверь, и ноги её начинают дрожать под чувством ответственности, перед глазами всплывает образ мамы, которая ждёт от неё не иначе как радостного известия. Дверь открывается – назад пути нет». Лиза всегда стремилась к своей мечте стать балериной и после четвёртого класса начальной школы её родители согласились на предложение поступить в хореографическое училище. Усердная ученица, любимица своих школьных преподавателей, она привыкла быть лучшей, но, попав в училище, она поняла, что талантливых людей много. И единственное, что она делала последние шесть лет – работала над собой. Каждый день, каждый час, каждая минута её жизни были отданы искусству. Лиза доходит до ворот. Эти ворота всегда вызывали в ней восхищение. Воспоминание: «Толпа таких же светловолосых девочек, как она, стоит у ворот, их лиц не видно, только тоненькие силуэты в белых купальниках. Лиза поднимает голову вверх и смотрит на золотой шпиль, замыкающий огромную высотой в семь таких маленьких девочек арку. Луч солнца отражается в этом шпиле. И вдруг Лиза видит радугу, она широко открывает глаза и не может оторваться от этой красоты. Где-то

102

издалека до неё доносятся какие-то имена, фамилии, но ей в этот момент нет дела, ни до чего, кроме возникшей только для неё радуги. – Лиза, – кричит её мама, подбегая к ней. Она резко поднимает её на руки, из её глаз текут слёзы. – Лиза, умница, доченька! Я горжусь тобой!» Лиза в красном берете и бежевом пальто, поднимается по лестнице, идёт по коридору, здороваясь с преподавателями, и периодически встречая на пути своих однокурсников, обнимается с ними, с кем-то целуется. А в голове проносится: «Лицемерие». Шум захватывает её, перед ней уже без разбора мелькают лица, пробегают маленькие белые пятнышки детей, таких же, какой была она шесть лет назад. Вихрь лиц и голосов подхватывает её и кружит голову. Она вот-вот упадёт, хватается за подоконник… Вдруг перед ней возникает Машка: «Ты что ещё не готова? Быстро переодевайся, через три минуты начинаем». Танцевальный класс. Лиза среди других девочек у станка. Ученицы синхронно и ритмично выполняют упражнение. Лиза смотрит на ноги, вдруг в её глазах движение приобретает бешеный ритм, она стремится успеть за стоящей перед ней Заруцкой, которая быстро мелькает своими сиреневыми гетрами. «Почему у всех белые, а у неё фиолетовые… Особенная что ли?», – бросает на соседку завистливый взгляд Лиза, и совершенно забыв про музыку и выбившись из ритма, оказывается схваченной за руку и вышвырнутой из зала. Вечер. Лиза стоит напротив «Бонапе» через дорогу. Это самое светлое и тёплое из окружающих зданий – оно светится нежно-жёлтым светом. Она переходит дорогу и со смелостью открывает дверь. Её начинает немного подташнивать, она разворачивается, чтобы уйти. Но вдруг запах свежих булочек перестаёт для неё быть столь неприятным. Она решительно подходит к прилавку и произносит: «Круассан, пожалуйста». Взяв в руки поднос, Лиза осторожно идёт туда, где сидят люди, с аппетитом уплетающие булочки, замечает только два свободных места за столиком на троих. Как только Лиза садится, она попадает под пристальный взгляд мужчины среднего возраста в прямоугольных очках. Он разглядывает девушку без всякого стеснения. Лиза смотрит на круассан, поднимает взгляд на человека, и, не выдержав такого внимания к своей личности, отворачивается и смотрит в окно. – Хм, интересно, что же заставило балерину пойти на такое преступление… Лиза с удивлением поворачивается. Человек смотрит на неё так, словно он только что ничего не говорил. Не дождавшись подтверждения, что вопрос ей не послышался, Лиза произносит: – Как вы поняли, что я балерина? – По вашему грустному взгляду на оперный театр… – философски отвечает человек. Лиза недоумённо молчит. – Ваша осанка вас выдаёт, – усмехнувшись, но уже серьёзно сказал он. Вдруг по щеке Лизы стекает слеза. От осознания того, что этот человек видит её насквозь, она краснеет, нервно хватает салфетку со стола и снова отворачивается, вытирая глаза. Смотрит в окно, снова всё глубже погружаясь в свои мысли: «Кабинет Людмилы Степановны. Серый стол, спинкой к нему стоит диван, рядом маленький кофейный столик с коллекционной вазой. Лиза, отвернувшись от стола, сидит на диване с пустым ничего не выражающим взглядом. – Вы говорили мне, что нужно работать. Я работала. – Значит, работала недостаточно, – доносится из-за дивана приглушённый голос Людмилы Степановны. Лиза вдруг подскакивает, сбив с кофейного столика вазу, она несётся к преподавателю и кричит что-то. Людмила Степановна резко хватает её руки и смотрит своим укоризненным взглядом так, что Лиза сразу замолкает. – Запомни одно, деточка, – шипит Людмила Степановна прямо в лицо Лизе –

103

твоих данных не достаточно, чтобы исполнять главную партию. После этих жестко отчеканенных слов черты лица Людмилы Степановны смягчаются, и она пытается обнять Лизу, но та, испуганно отшатнувшись, пятится назад, её глаза становятся всё шире. – Лиза. Лиза… Лиза! – Людмила Степановна медленно приближается к ней». Лиза вздрагивает от резкого звука – человек напротив громко поставил на стол кружку. – А вы ведь любите свою работу… – медленно с раздумьем произнёс он. Лиза сначала хочет попросить его не вмешиваться не в своё дело, но пронзительный взгляд мужчины внезапно вызывает у неё другие слова: – А вы? Вы любите свою работу? – с вызовом спрашивает она. На его губах проскальзывает улыбка, он всем видом показывает, что добился своего. – Я люблю мою работу сильнее жизни. Можно даже сказать, что моя работа однажды помогла мне выжить. Лиза молча смотрит на него – ждёт продолжения. – Я спортсмен. Лыжник. Между прочим, двукратный чемпион, – говорит он, гордо выпрямляясь. Лиза из вежливости выдавливает из себя улыбку и думает: «Как много вокруг успешных людей, а я вот такого не достигну никогда…» Он смотрит на Лизу, как будто чего-то ждёт. Она не выдерживает взгляда и снова отворачивается, делая вид, что ей очень интересно смотреть в окно. К мужчине подходит молоденькая девчушка с тёмно-русыми волосами и гладко причёсанной чёлкой, собирается что-то сказать, но он делает ей знак, она молча отходит. Человек обращается к Лизе, которая всё ещё смотрит в окно: – Один писатель сказал: «Человек создан для счастья, как птица для полёта» – эти слова помогают мне жить. Надеюсь, они помогут и вам. Лиза вздыхает: «Как будто ты понимаешь, что такое осознание своего несовершенства, твоё-то тело не препятствует осуществлению твоей главной жизненной цели – хорошо говорить о счастье, когда ты счастлив». Вдруг она замечает в окне отражение мужчины, а за ним… Лиза не верит своим глазам, она медленно поворачивает голову, чтобы убедиться, что у неё не мираж: девчушка с чёлкой помогает мужчине перебраться в инвалидную коляску, он садится и молча, с полным умиротворением на лице, направляется к выходу. Лиза смотрит в одну точку, не замечая, что сжала запястье своей руки так, что оно стало белым. Её руки безвольно падают на стол. Она опускает взгляд и видит перед собой желанный круассан, который ещё не успел остыть. Уставившись на него, она долго сидит в застывшем положении. Девчушка с чёлкой подходит к ней с вопросом: – Может быть, вы хотите кофе? – Нет, нет, спасибо, – быстро почти шёпотом отвечает Лиза. Она разглядывает золотистое, завёрнутое в тонкую трубочку тесто, окидывает всю пекарню взглядом полным благодарности – она видит людей, которые сидят за столиками вокруг, видит прилавок и продавщицу, которая сегодня с вежливостью вручила ей поднос, видит девчушку с чёлкой, видит стул, на котором несколько мгновений назад сидел этот удивительный человек. Окинув всё это взглядом, она снова возвращается к тому, что привело её сюда – она аккуратно касается тарелки и делает небольшое движение так, что круассан оказывается на противоположной стороне столика. Лиза выходит на улицу прямо под дождь и начинает смеяться, смеётся и её слёзы вместе с каплями дождя стекают по лицу. Она бежит по улице, через каждый шаг совершая «шене». Каждую плитку на асфальте под своими ногами она знает наизусть.

104

Парадокс в лабиринте Юрий Тубольцев Если брызнуть чернилами в пустоту - появится слово. Умный ищет в сути соль, дурак - в соли — суть... Подать кушано... Клещи рождаются в клише... И жили они коротко и несчастно - лилипутики-садо-коммунисты... На всё есть квоты, ибо идиоты погрузили мир в количественный формат. Материальность мыслей не означает того, что все они воплотимы, но воплощенная в грубой материи мысль со времнем распадется на атомы, а не воплощенная — останется вечно материальной... Однажды Бог постриг обезьяну и назвал ее человеком, но волосы имеют свойство отрастать… Грабли - самая не предвиденная вещь на Руси.... Когда ты на коне - ты на кону. Кто измеряет свое достоинство - тот недомерок. В каждой нужности есть доля ненужного... Бесконечность параллельных зеркал не что иное, как мысль, мыслящая саму себя. Если утопишь зеркало в воде, то тогда поймешь, что вода появилась из зеркал. Нас едят руками, потому что мы не умеем летать — говорила курица. Человек - это звучит горько... - говорил Максим Гордый... Убивая в себе раба, я убил человека, а раб остался. Я тебе как динозавр динозавру говорю: мы не вымерли! Жизнь бессмысленна, а смысл безжизненный... Держись подальше от вещей, чтоб не увязнуть в вящем... - Нет, друг, у тебя не получается водить пером по бумаге, води лучше бумагой по перу... Когда ты входишь в образ, образ входит в тебя... и получается как в стихотворении Бродского, где рыба перепутала чешую и остов. - Мы разные. Я - мясо на костях, а ты - кости в мясе. Жратит хвать! Как солнце не переставляй – всегда что-то остается в тени. Худой субъективизм лучше толстой объективности. Любому сущему присуще неприсущее. Не впрягайся туда, куда впрягается твой лирический герой, потому что ты никогда не угонишься за своим вымыслом. Грехи Гугла выискивает Яндекс. Здравый смысл лишь крохотный фрагмент абсурда. Жизнь сложно не усложнять. Все отложенное становится ложью. Не устраивай курице разбор полетов. Упертому тупик необходим. Все перемелится, но не из всего мука будет. Пустота была создана, вечно была только полнота... Зри в корешки - презри вершки! Мы никогда не будем звеньями одной цепи! - сказало золотое кольцо железному. Тем, кто на печке - не страшны подсечки. Не делай злобу ночи злобой дня. Дурак без каски - это фиаско...

105

Сверхъестественное: новые приключения Мария Гамиева Глава 14 На месте очередного происшествия, территория которого уже была оцеплена полицией, были уже и бригады скорой и пожарной. У пожарных работы не было как таковой, дом не пострадал, но в целях безопасности, они пытались найти причину возгорания. Расспросив очевидцев, «Мари» и Дин пришли к выводу, что мужчина сгорел, так же, как и первая жертва. — Что делать будем, похоже, что, оно не остановиться пока всех не убьет! обратился Дин к сестре. — Эм… дай подумать… «Что тут думать? Найдем Маргануса и убьем его сами, без их помощи», говорил голос Мрак в голове у Мари. — Заткнись! - сказала в слух Мари, забыв про брата. — Ты это мне? - удивился Дин. — Прости, сама себе! - быстро ответила Мари, поняв что ситуация получилась неловкой, и если так будет дальше продолжаться братья точно заподозрят неладное. — Ну что, надумала? — Позвони Сэму, скажи, пусть посмотрит списки выживших шахтеров, адреса и все такое, дома решим, как поступить нам! - сказала «Мари», и пошла к своей машине. Дин достал из кармана сотовый и набрал брата: — Сэмми, найди списки выживших шахтеров с адресами, и ты, похоже, был прав на счет Мари, она уже сама с собой начала разговаривать! Мари все это слышала через слегка приоткрытое окно своей машины, она злилась на Мрак, и уже жалела, что пошла у нее на поводу. — Ты, какого черта так меня подставляешь? — Сама себя подставляешь, не фиг вслух отвечать! – спокойно говорило отражение Мрака, в зеркале заднего вида. — Не фиг было вообще рот свой открывать в присутствии Дина! — Он меня не слышит! - ухмыльнулась Мрак. — Да, но зато я тебя слышу! - злилась Мари. — Я могу облегчить сложившеюся ситуацию, отключив твое сознание! расплываясь в ехидной улыбке, говорила Мрак. — Только попробуй это сделать я тебя….! — Что, ну что ты мне сделаешь, ты не забывай дорогуша, что тебя по сути нет, ты всего лишь мой сосуд, в который меня поселили, когда ты родилась, так что не тебе мне угрожать! - злилась Мрак. — Ой, тоже мне напугала, и что с того, что я твой сосуд, ты слишком поздно проснулась, чтоб права свои качать, так что закрой на фиг свой рот, и чтоб я тебя больше не слышала! - плюнув в зеркало заднего вида, Мари дала по газам. По дороге Мари злилась на себя, что доверилась Мрак, а она так ее подставляет перед братьями, не боясь даже того, что они знают, как можно убить ее вместе

106

с МракКоу. Нужно было придумать себе оправдание, чтобы братья перестали ее подозревать. Опередив Дина, она спускалась по лестнице, в голове крутились беспорядочно мысли. Мрак, как ни странно, молчала. Сэм сидел одни за столом, Клэр не было видно. — Ты нашел списки? - обратилась она к брату. — Да, еле достал, если б не твоя программа, которую ты установила, ничего б не вышло! - разворачивая ноутбук к сестре, отвечал Сэм. — Всегда пожалуйста! - улыбалась Мари, пролистывая файлы. — А где Дин? — Не знаю, я раньше уехала, может еще решил задержаться, кого-то опросить! - не отрываясь от монитора, говорила Мари. — Да ты не просто уехала, можно сказать улетела, я не мог догнать! говорил Дин спускаясь по лестнице. — Куда так спешила? — Домой, сам знаешь, нельзя медлить! - теперь врала Мари. — Ясно, а где Клэр? - спросил Дин брата. — К себе ушла, сказала, что голова разболелась! - отвечал Сэм брату. «— Черт, я совсем забыла о последствиях, гипноза!» - раздался голос Мрак в голове Мари. — Ты вообще думала о них, когда проделывала это с ней? - злилась на Мрак мысленно Мари, надеясь, что она и так ее услышит. — Я не могу всего упомнить, я давно этим не занималась! – отвечала Мрак. — Не фиг было это тогда делать с ней! - продолжала негодовать Мари. — Ничего с ней не случиться, и очнись, тебя зовет красавчик! хладнокровно отвечала Мрак. — Эй, Мари, ау, куда улетела? - звал сестру Дин. — А прости, задумалась! - отвечала Мари. — Вы точно с Касом подходите друг другу! - рассмеялся Дин. Мари кинула на него неодобрительный взгляд, от которого он осекся, а по коже пробежали мурашки, и стало как-то не по себе. — Так, что нам делать с этими списками? - разредил обстановку вопрос Сэма. — Нужно как-то проследить за всеми! - не отрываясь от ноутбука, говорила Мари. — И как ты себе это представляешь? Их шестеро, а нас всего четверо, это физически не возможно, даже если ты используешь свои штучки! -обращался к сестре Дин. — Значит, кем-то придется пожертвовать! - все так же, не отрываясь от монитора, отвечала Мрак. Ее холодность в голосе удивила братьев, они переглянулись, у обоих можно было прочитать на лицах недоумение и страх. — В смысле пожертвовать? - спросил Сэм. — В прямом! Кого-то исключить из списка, и проследить, за оставшимися, разделившись на две группы! - в том же духе, отвечала «Мари». — А если оно нападет на тех, кого мы исключим, что тогда? - говорил Дин, в его голосе была некая обеспокоенность. «— Ты можешь хоть каплю посочувствовать этим шахтерам, что выжили, или тебе вообще наплевать на всех? - мысленно обращалась Мари к Мрак. — Да, мне плевать на вас людишек, вы, когда убиваете нам подобных вы испытываете сострадание? - равнодушно отвечал голос Мрак. — Нашла с кем сравнить, вы нам выбора не оставляете! - ухмыльнулась мысленно Мари. — Вы его тоже нам не оставляете, и какого хрена, тогда я должна испыты-

107

вать сострадание? - злился голос Мрак. — Ты во мне, а значит на половину человек! - холодно отвечала Мари. — Я уже сожалею об этом, я никогда никому не делала поблажек, и тебе не собираюсь! - так же холодно ответил голос Мрак, и умолк». — Твою мать! - выругалась она не заметив, что произнесла это в слух. — Ты чего? - удивился Дин. — Да того, что вы зае…ли своим нытьем о спасении людей! Поймите вы оба, что не возможно спасти всех, всегда приходиться кем-то жертвовать! - отвечала Мари, отрываясь от монитора, но злилась она вовсе не на братьев, а на Мрак и саму себя. — Мы это понимаем, и не зачем ругаться! - возмущенно отвечал Сэм. — Извините, не хотела вас обидеть, я не знаю, что нашло на меня, простите еще раз! – сказала Мари. — Проехали! - отвечал за себя и брата Дин. - Так за кем мы будем следить, и кем придется пожертвовать? — Эм, я тут немного сопоставила: четверо из шахтеров, живут в двух кварталах друг от друга, и каждый приходиться вдобавок соседом друг другу! - разворачивая свой ноут к братьям, сказала она. — Блин да нам круто повезло! - удивлялся Дин, просматривая адреса тех, кого выбрала Мари. — И кто с кем следить будет? - спросил Сэм. — Хм.. даже не знаю, вариантов полно, мальчики с мальчиками, девочки с девочками, я и Дин, Сэм и Клэр, и наоборот! - складывая книги на столе предлагала Мари. — Я, чур, с тобой! - Дин поднял руку вверх, словно школьник. Мари это рассмешило, и она улыбнулась. — А может я хотел с Мари! - вопросительно просмотрев на брата говорил Сэм. — Я первый и старше тебя! - отвечал брату Дин. — А младшим надо уступать! - ерничал Сэм. Сложившаяся ситуация забавляла Мари, что ей даже не хотелось ее прерывать, но так как эта дискуссия могла затянуться надолго, она все же решила прервать братьев: — Эй, мальчики я вам не игрушка, что б меня делить, я вправе сама решать с кем и куда мне ехать! – смеясь, говорила Мари. — Прости! - отвечал ей Дин, сделав обиженное лицо. — Так и с кем ты поедешь?- спросил Сэм. — Вы забываете еще, про одного члена нашей команды, это Клэр, надо спросить ее мнение! - беря книги и направляясь в свою комнату, ответила она. — Черт, все не привыкну, что нас стало больше! – хлопая себя по лбу, говорил Дин. — Я пошла проверю, как она, и за одно спрошу ее мнение! - уже из коридора прокричала Мари, прислушиваясь, о чем будут говорить братья дальше. — И, что это сейчас было? - подняв бровь, обратился Сэм к брату. — Ты это о чем? - вопросом на вопрос, отвечал Дин, делая вид, что не понимает, что имеет в виду Сэм. — Этот детский сад, кто поедет с Мари! - отвечал Сэм. — Ты тоже, начал ныть, как меленький! - открывая свой ноутбук, отвечал Дин. — Я тебе подыгрывал, и мне как-то не очень весело было, в отличии от тебя! - вздыхая говорил Сэм. — Ой, да ладно тебе, я пытался отвлечься от своих подозрений на счет Ма-

108

ри! - откусывая оставленный Клэр сэндвич, ответил Дин. — Ну и что ты там подозреваешь дорогой брат? - стоя возле комнаты Клэр, спросила Мари. И Сэм словно прочитал ее мысли задав, Дину вопрос: — Ну и, что ты там подозреваешь? — Что это не наша сестра, кто то пытается ей притвориться, пусть даже мы мало ее знаем, но ее поведение меня иногда пугает! - доедая сэндвич, говорил Дин. — Вот дерьмо, я тебе говорила, они заподозрят неладное! - говорила вслух Мари, открывая дверь комнаты Клэр. Дальнейший разговор братьев «Мари» не слышала, ее отвлекла Клэр, которая бормотала во сне и отмахивалась от кого-то. — Оставьте меня, нет, нет, не трогайте меня! — Тише, тише, все хорошо, успокойся! - гладя Клэр по голове, успокаивала ее Мари. — Нееееет! - вдруг закричала Клэр, проснулась в холодном поту. — Мари, ты что здесь делаешь? – спросила она, увидев Мари, сидящей возле нее. — Проходила мимо, услышала, как ты кричишь, вот решила тебя успокоить! - врала Мари. — Спасибо, мне приснился кошмар! - отвечала Клэр, одной рукой потирая лоб. — Забудь его, у нас тут дискуссия была с моими братьями! - пытаясь отвлечь Клэр, говорила Мари. Клэр встала с постели и прошла в ванную, оставив дверь открытой. — По поводу чего? – умываясь, спросила она. — По поводу списка выживших шахтеров, что придется кем-то пожертвовать, так как мы не успеем проследить за всеми! — Ну и что вы решили? - надевая рубашку, спросила Клэр. — Разделиться на пары, проследить за четырьмя, они живут в двух кварталах друг от друга, и являются соседями, что намного облегчает нам задачу! — И в этом то проблема? — Нет, проблема немного в другом, ребята не могли решить, кто с кем поедет! — И какие, там у вас варианты есть? - зашнуровывая кеды, спрашивала Клэр. — Эм… сейчас, погоди, вспомню, а вот…. Дин и я, ты и Сэм, или они вдвоем или мы вдвоем! — И из-за этого вы спорили? — Ну, почти, Дин изъявил желание ехать со мной, Сэм тоже этого захотел, но я сказала, что нужно спросить, мнение еще одного члена нашей команды! — Спасибо, мне приятно, что ты считаешь меня членом команды! смущенно благодарила Клэр. — Не за что, ты для меня как сестра, и признаюсь тебе, мне всегда хотелось иметь сестру, братья это хорошо, но с сестрой всегда можно посплетничать! - обнимая Клэр, сказала «Мари», ее лицо расплылось в злобной улыбке. — Ты знаешь, я тоже хотела иметь сестру! - отвечала Клэр, обнимая в ответ «Мари». — Ну все хватит, тут сопли разводить, так и каково твое мнение? –отпуская Клэр, спросила «Мари». — У меня, альтернативное предложение, будем меняться, ведь мы не знаем, сколько уйдет на это времени! - отвечала Клэр. — А это идея, молодчина, не зря я сказала братьям, что спрошу твое мнения! - слегка хлопая по плечу Клэр, сказала «Мари».

109

— Как твоя голова?- поинтересовалась «Мари». — Голова прошла но…! - Клэр запнулась, словно что-то пыталась вспомнить, но не могла, и это ее немного пугало. — Что «но», давай договаривай, не бойся! - настаивала «Мари». — Мой кошмар, который мне сниться, мне кажется, что это было на самом деле, в нем так все реально! - немного озадаченно отвечала Клэр. — Хм!- ухмыльнулась «Мари», и ее лицо расплылось в довольной улыбке. — Чего ухмыляешься? - удивилась Клэр. — Странные вы все таки людишки, верите во всякую хрень, а то, что твориться у вас перед глазами верите с трудом! - говорила «Мари» и медленно начала подходить к Клэр. — Ты это о чем? Коу, это ты? - спросила Клэр и начала пятиться назад. — Тише, тише, могу сказать одно я это я! - поправляя прядь волос Клэр, отвечала она. — Я не понимаю! — А тебе и не надо понимать, и думаю о дальнейшем разговоре, не стоит сообщать ее братьям! Клэр попятилась еще немного и уперлась в стену, сердце быстро забилось в страхе, и было такое ощущение, что ушло в пятки. Ее пугало поведение Мари, в глубине души она понимала, что перед ней не Мари и не Коу, а кто-то совершенно другой, с темной душой и такими же намереньями, и она вновь почувствовала тот страх, когда попала в потусторонний мир. — О да, страх, я вижу его в твоих глазах, я слышу как бьется твое сердце, как же я люблю видеть его на ваших лицах! - словно обнюхивая Клэр говорила «Мари». — Что, что….. ты хочешь со мной сделать? - запинаясь от страха, говорила Клэр. — Ничего, пока ничего, кажется, моя добродушная сестренка хотела с вами, людишками, подружиться, я тут немного подумала, это будет забавно, так что ты мне нужна! - поглаживая по щеке Клэр, говорила «Мари». — Так ты, ты… Мрак, и это ты на той картинке изображена? -дрожащей рукой Клэр указывала на «Мари». — Быстро соображаешь, да на нем я! - довольно отвечала «Мари», рассматривая предметы, расставленные на комоде Клэр. — И в твоей руке действительно ангел? - впервые за долгое время она начала переживать за Кастиэля. — Неужели переживаешь за своего никчемного ангелочка? -ухмыльнулась «Мари». — Он…я…да! - дрожащим голосом отвечала Клэр. — Ну, ну, с каких пор интересно! - рассмеялась «Мари, ее смех был холодным и жутким, от которого у Клэр, пробежали мурашки. — И прости, мне вновь придется это сделать! - подходя ближе к ней, добавила «Мари». — Что сделать? - испугалась Клэр, сердце забилось еще сильнее. — Это… ты забудешь последние детали нашего разговора, и не вспомнишь о них! - говорила «Мари», ее зрачки то сужались, то расширялись, тем самым вновь стирая память Клэр. — Так на чем, мы остановились, и почему я стою здесь? - удивлялась, Клэр, забыв последний, разговор с «Мари». «Мари» уже сидела на кровати и словно не слышала ее, смотрела впереди себя, уставившись в одну точку, но было одно «но», она в мыслях разговаривала с Мари. «— Ты! Как ты посмела отключить мое сознание?! - кричала Мари.

110

— Мне не нужно твое согласие крошка, я могу это сделать когда захочу! самодовольно отвечала Мрак. — Ах ты тварь, ты обманула меня, заставила тебе поверить! - злилась Мари. — Никогда не верь лису, тем более кицунэ, и небольшая информация для тебя мой вид относится к Рейко — "призрачная лиса". Это кицунэ –трикстер, когда кицунэ вселяется в человека, так же мой вид в некоторых мифах и преданиях относят к Ногицунэ — "дикая лиса". По типу этот вид близок к рейко и якану, самым опасным разновидностям кицунэ. Спасибо, что освободила меня из темницы, я очень долго там находилась, теперь ты займешь мое место! - говорил голос Мрак. — Ты не посмеешь это сделать! – твердо произнесла Мари. — О еще как посмею! Я достаточно узнала о тебе, чтобы притвориться тобой. Мне нужен Марганус, а ты только будешь мешать, я помещу тебя туда, где была я. Прощай дорогуша, пришло мое время! - говорила Мрак отправляя Мари во тьму своей души и отключая ее сознание. — Нееееет! – только и успела крикнуть Мари». — Эй, ты где, ау? - махая рукой, перед глазами «Мари», звала Клэр. — А прости, задумалась, так на чем мы там остановились? - приходя в себя спросила «Мари». —Странно, я тебя хотела об этом же спросить! - немного удивилась Клэр. — А, точно мы остановились на твоем предложении, кто с кем будет следить за шахтерами! - хлопая себя по лбу, как бы вспоминала «Мари». — Точно, пойду, расскажу об этом Сэму и Дину! - говорила Клэр, выходя из комнаты. — Иди, я зайду к себе, и присоединюсь к вам!- отвечала ей «Мари». Когда Клэр скрылась за поворотом, лицо Мари расплылось в злобной довольной улыбке. «- Холодно, почему тут так холодно и темно! - потирая руки от холода, спрашивала пустоту Мари. – И вообще где я? Что это за место? Но, к сожалению ее никто не слышал, даже Мрак которая заточила ее в свою темницу, в которой она была сама заточена более чем две тысячи лет, до того времени пока яд ящера не попал в организм Мари». — Клэр, тебе уже лучше? - спросил Сэм, видя выходящею из коридора Клэр. — Да, вроде! - улыбалась в ответ она. — Мари заходила к тебе? - спросил Дин, не отрываясь, от своего ноутбука. — Да, заходила и рассказала о вашем споре, и я ей кое-что предложила! отодвигая стул и садясь, говорила Клэр. — И всем заключается это предложение?- поинтересовался Сэм. — По очереди меняться друг с другом, так удобнее и каждый доволен останется! - отвечала она. — Это хорошее предложение, молодец Клэр! - похвалил ее Дин. — Спасибо! - ответила она. — И все же кто с кем первый дежурит? - вновь взялся за старое Дин. — О боже, ты опять завел эту пластинку, тебе не надоело, ведешь себя как 6 -ти летний ребенок! - раздался голос «Мари» из коридора, спустя пару секунд появилась она сама. — Вот только давайте не будем сейчас сориться, давайте вновь кинем жребий! - пыталась разрядить обстановку Клэр. — Делайте, что хотите, мне как-то все равно с кем! - безразлично говорила «Мари», кладя ноги на стол и сложив руки на груди. Все трое переглянулись, очередная перемена настроения Мари, насторожила всех троих. Написав имена на бумажках, Клэр сложила их в кружку, оставленную кем-

111

то на столе. «Мари» просматривала что-то в своем телефоне, не обращая внимания на остальных. Клэр перемешала бумажки и достала одну. — И так, первая пара, Дин ты дежуришь с…! - разворачивая бумажку, специально тянула резину Клэр, чтоб помучить Дина. — Ну не тяни! - поторапливал ее Дин. Сэм не отводил взгляда от сестры, которая сидела в той же позе, не отрывая своего взгляда от телефона. В его голове, словно пытался сложиться пазл по кусочкам, перемена настроения, изменение цвета глаз, безразличие ко всему, некая жесткость в голосе, но словно не хватало деталей для полной картины. И все же начала закрадываться мысль, что перед ним не его сестра, и не Коу, но Сэм старался не думать об этом. Взглянув на братьев и Клэр, «Мари» поймала на себе взгляд Сэма, по которому поняла, что он начинает о чем-то догадываться. Она попыталась улыбнуться ему, чтобы развеять его подозрения, Сэм тоже улыбнулся ей в ответ. Когда он отвел взгляд, улыбка «Мари» тут же улетучилась, она продолжила свои небольшие раскопки в телефоне Мари. — Ты дежуришь сначала с Сэмом! – ответила, наконец, Клэр, прочитав имя, написанное на бумажке. — Черт! - слегка ударив по столу, немного расстроенный Дин. — Что, так расстроило, тебя дорогой мой старший брат? - холодно спросила «Мари», оторвав свой взгляд от телефона. — Я дежурю с Сэмом, ты довольна? - с сарказмом в голосе отвечал Дин. — Мне, как-то фиолетово, и похоже ты никогда не повзрослеешь! - с безразличием в голосе, отвечала она вставая из-за стола. – Ты перекинул информацию на мой ноут? - обращалась она к Сэму. — Да все перекинул! - протягивая ноутбук сестре, отвечал Сэм. — Ну и умничка! - забирая свой ноутбук, похвалила брата «Мари», но с той интонацией с которой, она это произнесла, у него пробежали мурашки. — Так по коням мальчики и девочки, нельзя терять ни секунды! -добавила «Мари», и пошла в сторону гаража. Клэр последовала за ней. — Сэм, ты в порядке, ты какой то хмурый?- спросил Дин, заводя машину. — Я в норме, голова немного болит! - соврал Сэм брату. — От Клэр заразился что ли?! - шутил Дин, и дал по газам. «—Холодно, мне так холодно, почему тут так темно? - повторяла вновь и вновь Мари. —Ты не послушала меня, а точнее я сама виновата, не успела тебе все рассказать! - говорил грустный голос. — Кто здесь? Опять эти штучки? Появись сейчас же! - обращалась к голосу Мари. — Не могу, сейчас не могу! - тяжело вздохнув, отвечал голос. — Что значит, не можешь? — Я в темнице, как и ты! — В смысле в темнице, что за темница? И кто ты так не ответила, меня достали эти тайны! — Это долгая история, - вздохнул голос. — А я никуда не спешу! - сказала Мари. — Ну, тогда слушай. Около четырнадцати миллиардов лет назад, когда только началась зарождаться вселенная и миры, появились стражи миров обычного и потустороннего. Стражи следили, чтобы никто и ничто не угрожало этим мирам. Эти стражи звались Кицунэ, демоны лисы, охраняющие так же по поверьям загробный и потусторонний миры. Их много видов, я всех не помню, могу сказать одно, как и все они делились на добрых и злых. Есть так же самый древний вид Кицунэ,

112

которые непосредственно охраняют потусторонний мир, они очень сильные и могущественные, которым так же подвластны все стихии, о них была сделана скрижаль, слышала о ней? – рассказывал голос. — Да мои братья рассказывали о них, скрижаль о демонах и ангелах были у них, но потом их украли, а Кас сказал, что скрижаль о стражах утеряна! - вспоминала Мари. — Да, так и есть, слушай дальше, так вот у последних древних Кицунэ родилась девочка, родители уделяли ей много тепла и заботы. Шли годы, она росла, поначалу всегда заботилась обо всех и со всеми старалась подружиться. Спустя годы начала всех сторониться, все чаще уединяться, начала проявлять безразличие ко всему, иногда даже проявляя жестокость, так же отвергла своих друзей, и со временем, родителей, никто не мог понять причину, - голос замолчал, тяжело вздохнул. — Эй, ты чего замолчала, что было дальше с ней? - обращалась Мари к голосу. — Не спеши, дай дух перевести, некоторые моменты тяжело вспоминать! отвечал голос. — Мне просто интересно, что стало дальше с ними, и какое отношение к ним имеешь ты? — Права была Мрак, вы люди иногда такие тупые! - рассмеялся голос. — Коу, так это ты? - удивилась Мари. —Да! — Но, как ты тут очутилась, почему сразу не могла сказать, что ты это ты? продолжала удивляться Мари. — Мне скучно, хотела немного помучить тебя! - ухмыльнулась Коу. — Я не подопытная крыса, чтобы мучить меня! - разозлилась Мари. — Ну, не злись, прощу прощения! — Ладно, погоди, выходит эта история про тебя и про Мрак? - догадалась Мари. — Ну, хоть тут быстро дошло! Я же говорю это долгая история и да, эта история про меня и Мрак. — Очишуеть! - выдохнула Мари. — Опять это, что это за выражение, что оно означает? - спросила Коу. — Слышала от Дина, оно, наверное, значит восторг, удивление! - отвечала Мари. — Странное слово, чтобы выражать свой восторг или удивление. — Ага, но мне нравиться! — Знаешь, а красавчик начинает к тебе привыкать понемногу, в отличие от длинного. — Что ты хочешь этим сказать? — Как бы тебе объяснить, чтобы ты сразу то въехала! — Ты где этих слов набралась? — У тебя учусь! И так как Мари не видела Коу, по интонации в голосе поняла, что она улыбнулась. — Ну, давай, дерзай, рассказывай так, что я въехала! — Твои братья, всегда были вдвоем, привыкли полагаться друг на друга, когда я заглянула в глаза младшего, то есть мы, я увидела, что он всегда хотел заботиться еще о ком-то, поэтому он тепло принял тебя! — И мне приятно, что он встает в мою защиту иногда! — Да, а вот старший твой брат тот еще фрукт! — Ага, самодовольный упрямый баран! - сказала Мари, вспомнив первую встречу с Дином.

113

телефоне, говорил Дин. — Мне хватило! - улыбнулась «Мари». - Когда выходил ничего странного не заметил? - добавила она. — Неа, только собаку которая рылась в мусорном баке! - делая глоток кофе, говорил Дин. - Не думаю, что она была тем, кого мы подстерегаем! — Странно, чего он медлит. Сэму звонил? — Ага, у них тоже все тихо! - откусывая сэндвич, ответил он.- Слушай, может он нападает только днем? – жуя, добавил он. — Не знаю, его и днем пока нет, торчим тут вторые сутки, такое ощущение, что он знает, что за ним могут следить! - всматривалась во тьму, говорила «Мари». Наступило утро, Дин сопел, укутавшись в свою куртку, «Мари» не сомкнула всю ночь глаз. Марганус так пока и не появился. Шахтеры, поздоровавшись друг с другом, пошли в разные стороны, но так как шахта была закрыта, они поспешили по своим делам, подумав, что следить за ними нет смысла, так как Марганус появляется, когда все дома. «Мари» решила пройтись до магазина подкупить продуктов. Возвращалась она обратно с полными пакетами, и до машины оставалось сделать два шага, как что-то ударило ее по затылку. Опустив пакеты, она медленно начала поворачивать голову в ту сторону, откуда прилетел удар. Ее взгляд был холодным, и в тоже время готовый испепелить обидчика. Но никого не было, а в паре шагов лежал футбольный мяч. Взяв, его в руки она сказала: — А ну выходи, обещаю, бить не буду! Из-за кустов показался маленький мальчик, лет семи. Он стоял и нервно теребил низ своей курточки. Увидев его, «Мари» сжалилась над ним и потихоньку пошла к нему. Присев рядом с ним на корточки, как можно мягче спросила: — Это твой мяч? — Да, простите, я не хотел! - опустив глаза, смущенно говорил мальчик. — Все хорошо, я не злюсь на тебя. Как тебя зовут? - протягивала «Мари» мяч мальчику. — Эдди! - отвечал он, взяв из рук «Мари» свой мяч. — Хорошее имя, больше не шали! - потрепав Эдди по голове, сказала «Мари», и направилась к машине. Сделав всего два шага, она услышала вопрос Эдди и он ошарашил ее, пробежав, словно ток по всему телу. — Тетя, а почему у тебя уши и хвост как у лисы, ты как тот дядя, что приходит, ты злая? Она медленно повернулась к Эдди, гнев переполнял ее, она хотела задушить мальчика, но, взяв себя в руки, медленно подошла к нему и спросила: — Что за дядя к вам приходил, и когда он приходил? — Сначала скажите, вы как он, злая? – настаивал на своем, малыш. — Нет, я не злая! - соврала «Мари», чтобы успокоить Эдди. - Почему ты решил, что он злой? — Он приходил позавчера, у него злые глаза, еще у него длинный плащ весь в дырах! - крутя мяч в руках, говорил Эдди. — Он тебя видел? — Нет, я спрятался за занавеской, меня мама спать уложила, но я не спал! — Это хорошо, что он тебя не видел, и я тебе верю! — Тетя, мне страшно, он хочет меня забрать? - спросил Эдди, и на его глазах начали наворачиваться слезы. — Я не думаю, и не плач, ты будущий мужчина, я и тебе обещаю, что не дам ему тебя забрать! – успокаивала Эдди «Мари», вытирая ему слезы. — Правда? Обещаете? - шмыгая носом, спросил Эдди.

114

— Обещаю! - улыбнулась ему «Мари». После этих слов, Эдди обнял крепко «Мари» за шею, она не ожидала такого порыва, тепло окутало ее тело, руки сами собой обняли его в ответ и не хотели его отпускать, так было приятно ей это чувство. — Ну, все тебе пора, кажется, домой! - выпуская из объятий Эдди, говорила «Мари». — Ты очень хорошая! - сказал Эдди, и побежал в сторону своего дома. «Мари» смотрела ему вслед и улыбалась, эта улыбка была теплой и нежной, что не свойственно для Мрак, но она быстро улетучилась, стоило Эдди скрыться за дверью своего дома. Закинув пакеты с продуктами на заднее сиденье, толкнула Дина в плечо, чтобы разбудить. — Просыпайся соня, я кое-что разузнала! — Что? Что ты узнала? - потирая глаза, спросил Дин. — Я тут шла из магазина, и мне встретился мальчик, он сказал, что странный мужчина приходил к его дому днем два дня назад, на нем был длинный плащ весь в дырах! - открывая бутылку с соком и делая глоток, говорила «Мари». — Как он мог его видеть, когда мы опрашивали соседей, то никто ничего не видел! - рассматривая продукты в пакете, удивлялся Дин. — Ну, так вы опрашивали видимо не тех, и когда ты уже запомнишь дети видят то, что иногда не видим мы, взрослые! - делая еще глоток, говорила «Мари». — Ты Сэму сказала об этом? - распаковывая гамбургер, спросил Дин. — Нет, решила тебе сначала рассказать, как старшему! - откусывая сэндвич, говорила «Мари». Дин улыбнулся ей в ответ, достав телефон, из кармана набрал Сэма, и рассказал ему все, что узнала «Мари». «Марганус, какого черта, ты нападешь днем, и не ужели ты думал тебя никто не заметит!» -думала Мрак. — Черт, ведь мы не знаем наверняка, где именно он нападет!- засовывая обратно в карман телефон, говорил Дин. — Да мы не знаем, но надеюсь, мы поступили мудро, и как сказал один писатель, вся человеческая мудрость суммируется в двух словах: ждать и надеяться! – зевая, говорила «Мари». - Меня спать рубит, ты буди, если что! - добавила она, еще раз зевнув, и тут же уснула. Дин даже не успел ничего сказать в ответ. **** «— Коу, ты здесь? - спросила Мари. — Да! - отвечала Коу. — Ты теперь можешь мне рассказать, почему говорила от третьего лица, и когда мама мне сказала, что была охранником, выходит, она охраняла тебя и Мрак во мне? — Да! - монотонно ответила она. — Еще она сказал о каком-то пророчестве, я, сидя здесь все вспомнила, что я последняя реинкарнация, в ком вы найдете взаимопонимание! — Да! — Что за пророчество, и как именно вы найдете взаимопонимание? — Не думал, что ты так рано спросишь об этом, ну да ладно, раз уж спросила, расскажу, все то, что тебе сказала твоя мама, это правда! — Она мне только ничего не рассказала, сказав лишь, что придет время, и я спрошу у кого то из вас! — Твоя мама, была из вида мудрых и умных Кицунэ, они были охранниками. Охраняли, всех кто ослушался и был приговорен к заключению!

115

— Офигеть, так у вас есть еще и законы, и что-то типа, царя которому вы подчиняетесь? — Не беги вперед паровоза, я расскажу тебе когда-нибудь все, но постепенно, не отвлекайся! — Извини, продолжай! — И так, очень давно был сильный и могущественный страж потустороннего мира, все ее боялись в ее мире и в мире людей, услышав лишь ее имя. И в тоже время начали поклоняться ей, дабы задобрить её, стали приносить разные подаяния к её ногам, разные яства, украшения и одежду. Однажды ей надоели одни и те же подношения, она запросила, чтобы ей начали приносить в жертву молодых парней и девушек. Люди, конечно, испугались, но у них не было другого выбора, так как они боялись, что если не подчиняться ее воле, она всех их может уничтожить. И вот каждые три месяца они приносили ей в жертву парней и девушек! — Ахринеть не встать! - удивлялась Мари. — Её жадность, алчность и холодность не знала границ, однажды, когда она сидела на своем троне, она вдруг начала разговаривать сама с собой, светлая часть в ней пыталась вернуть ее на путь истинный, на защиту добра и так скажем зла, не давать всей нечисти перейти грань, к ее истинному предназначению. Но темная часть не хотела этого, словно забыв о своем предназначении, поклонения ей как божеству затмили ей разум. Эти споры слышал один ее охранник, который спрятался в тот момент за колонной. И с той ночи, пошли у них разногласия, образно говоря разделившись. Охранники так же начали замечать изменения в своей хозяйке, днем она проявляла добродушие и заботу, когда наступал вечер, в ней просыпалась жестокость, алчность и холодность, она начинала творить страшные вещи, на утро ничего не помнить и вести себя доброжелательно со всеми! - рассказывала Коу. — Хочешь сказать, она слетела с катушек, и у нее началось раздвоение личности? — Что-то вроде того. На очередной дневной своей прогулке поверху, она любила подниматься в мир людей, засмотревшись на пролетавших по небу красивых птиц, она не заметила, как натолкнулась на парня, и чуть не сшибла его. Когда их взгляды встретились, между ними пробежала некая искра, как это было между тобой и Кастиэлем, в общем, они влюбились друг в друга! - рассказывала Коу.

116

— Короче была у них любовь-морковь, давай опустим детали этих отношений, переходи к сути, что было дальше? — Хорошо, как скажешь. В очередной месяц жертвоприношения, привели к ее ногам парня. Им оказался тот самый парень, который любил ее, но он не знал о ее раздвоении. Конечно, она не узнавала его, когда тот начал молить о пощаде, она смотрела на него холодным безразличным взглядом. И когда парня подвели к краю пропасти, чтобы сбросить в бездну тьмы, он последний раз взмолился о пощаде, но она лишь метнув на него брезгливый взгляд, махнула рукой, отдав приказ своим охранникам, которые толкнули парня. Он поняв, что перед ним не его любимая, падая успел выкрикнуть: «Ты будешь проклята на веки вечные, твои две половины разделяться и будут скитаться до тех пор, пока не встретиться в одном человеке и обе половины вместе с человеком не познают истинной любви!» — Как ты все это узнала, и выходит, этот парень был ведьмаком? — На утро мне все рассказал тот охранник, что впервые услышал наш спор с Мрак. И да этот парень, как выяснилось, был ведьмаком. От меня он это скрыл! – вздыхая, отвечала Коу, и по ее щеке потекла слеза. — И как его пророчество сбылось? — А ты сама как думаешь? — Евпатий коловратий! Ты выходит, то есть вы и есть две половины этого стража и вы во мне сейчас обе, и полное имя стража МракКоу! -удивлялась Мари, когда до нее дошло наконец. — Да! — И, что будет, если вы со мной познаете истинную любовь, и какая она эта истинная любовь? — Этого никогда не будет, я никогда никого не любила и не полюблю! - раздался холодный голос Мрак. — Мрак! - в одни голос выкрикнули Мари и Коу. — Смотрю, вы тут устроили милую беседу, и ты решила ей все выложить? злилась Мрак. — Тебя забыла спросить! - в ответ огрызнулась Коу. — Эй, вы не забывайте, что вы обе во мне, и мне решать, что делать с вами! - вставая между Марк и Коу, говорила Мари. - И ты ответишь за то, что отправила меня сюда заняв мое место! - добавила она, со злостью смотря на Мрак. — Зря ты так! Думаешь, дорогуша, я могу сделать так, что вы на вечно останетесь гнить внутри тебя в этой так называемой тюрьме! - тыкая пальцем в Мари, холодно отвечала Мрак. – И еще, я могу сделать так, что ты сдохнешь и убьют тебя твои же братья! - добавила она. — Ты не посмеешь этого сделать! - возразила ей Коу. — Но и ты тоже умрешь, разве нет? - невозмутимо говорила Мари. — А мне плевать! — Слышишь ты, тварь, но мне то не плевать, я жить хочу! - попыталась накинуться на Мрак, Коу. — Воу, охлади свой пыл, святоша! – сказала она, и исчезла. — Коу, остынь, слышишь, мы не дадим ей этого сделать, я тоже хочу жить, и мои братья не дадут мне умереть, поверь мне, я их знаю! - обнимая Коу, говорила Мари. — Потребуется много приложить усилий, чтобы переубедить ее! - всхлипывая, говорила Коу. — Эй, нас уже двое и это уже прогресс, и я не знала, что демоны умеют плакать! - вытирая слезы Коу, говорила Мари. — Я тоже!».

117

Летописи межмирья Александр Маяков 3 месяц 514 год с м.п. (август 2012 года н.э)… Новый Долан. Мартис. Наши парламентеры вернулись. И не одни. С ними прибыла принцесса наг, Лина. Как оказалось, это был план Клодеса, чтобы переговоры с принцессой вела королева Оливия. Та охотно согласилась. Варинас согласился провести переговоры с Шамилем, когда завершатся переговоры с нагами. Тогда же Евгений и планировал переправить в Новый Долан ключ кобольдов, о чем он уже договорился с Шамилем. Переправка ключа из мира фей пока что отложена на неопределенный срок. Есть проблемы с его поиском. Но Аркадиус заверил, что приложит максимум усилий. Клодес был искренне рад рождению племянников. Вильгельм и Картина так же были рады дяди, так рады, что по очереди описали его. Это вызвало бурю эмоций у всех. Иллая даже сказала, что это знак того, что Клодес будет хорошим отцом. Кстати, их свадьба близится. Приготовлениями заняты Иллая и Элориан. Моя благоверная, отойдя от родов, тоже присоединилась к ним. Кстати, туда же были определены и фрейлины. Мы же с Алексеем продолжали штудировать архив. Признаюсь честно, мой мозг долго этого не выдержит. Нет, там можно найти и интересные документы, но в основном, простая рутинная отчетность. Никогда бы не подумал, что в Союзе такая бюрократия! В Анклаве не меньше, но все равно. Просто в Анклаве эти бумажки долго не хранят. Часто старые записи о нарушениях, кляузы и прочее отправляют на растопку печей. В межмирье с углем и древесиной были проблемы, поэтому в кузницах пользовались и макулатурой. В Союзе с углем проблем не было, поэтому макулатуру просто складировали. *** Первая встреча Лины и Оливии была своеобразной. Высокая, можно сказать большая Лина нависла над маленькой Оливией. Королева пришлось задрать голову, чтобы встретится взглядом с принцессой. Та поняла, что положение не совсем правильное, и, свернув хвост сильнее, опустилась ниже, на один уровень с королевой. - Я королева эльфов, Оливия VI, приветствую вас в моих владениях. – Произнесла королева и слегка поклонилась. - Принцесса империи наг Лина, - опустилась в поклоне принцесса. – Рада была принять ваше приглашение. - Мы надеемся на плодотворное сотрудничество между нашими державами. – Улыбнулась Оливия. - Мы так же. – Ответила Лина. После этого официальная часть приветствия была пройдена, и все отправились в зал переговоров, за круглый стол. - Скажу прямо, нам требуется поддержка в войне с Культом и древними. – Произнесла Оливия. Все присутствующие немного опешили от такой откровенности, но Лина не подала и вида. - Я понимаю вас, ваше величество. – Начала Лина. – Но империя и так находится в состоянии войны. Вступать в новый конфликт не целесообразно. - Ваше высочество, - произнесла Оливия. – Никто не говорит, что вы будете воевать на два фронта. Конфликт с кобольдами можно уладить. - Мир? – С сарказмом спросила Лина. – Увольте! Заключать мир с этими существами мы не намерены! - Мир? – Удивилась Оливия. – Зачем мир? Небольшое перемирие. Мы предлагаем вам на время забыть о вражде, и объединится до победы над Культом. А потом…

118

- А потом вы надеетесь, что мы забудем о войне и станем жить в мире. – Лина грубо перебила королеву. - Нет, мы не имели… - начала королева, но принцесса снова перебила её. - Но вы пригласили этих собак на переговоры! – Вспылила Лина, поднимаясь над столом. – Зачем тогда приглашать меня? Зачем этот фарс с переговорами? - Фарс? – Завелась Оливия, так же вставая со своего кресла. – Да мне плевать, чем вы там занимаетесь! Это ваши дела! Я только знаю, что и древним плевать и на вас, и на кобольдов! В этой войне мы пытаемся сохранить то, что называется миром. Миром в плане земли и миром в плане сосуществования. А вы снова за свои конфликты, которые, как мне известно, начались с пустого. - Они начались не с пустого! – Заорала Лина. – Мы отстаиваем свою точку зрения, свою правоту! - Правоту? Точку зрения? – Переспросила Оливия. – Нет, не лгите! Вы просто решили, что какой-то кусок камня для вас очень важен. Но для вас он только кусок камня затейливой формы, а для Культа – средство воскресить одного из их богов! А древние, поверьте, имеют силу богов! - Боги? – С сарказмом спросила Лина. – Наши боги давно погибли, оставив нам небольшое наследие, в виде святыни и все. Их нет! Они смертны. А раз смертны, значит одолимы! - Да, - кивнула королева. – Они одолимы, но цена… - Мы не на… - Начала принцесса, но остановилась. – Мне кажется, что мы говорим на разных языках. - Возможно, - ответила королева, опускаясь в кресло. Лина также опустилась на свое ложе. Все это время все присутствующие, а их не мало, молчали. Молчал Варинас, Евгений, Клодес. Молчала Кошевая. А вот американца опять не было. Что за привычка игнорировать переговоры? Королева и принцесса тяжело дышали, поэтому, переводя дух, молчали. Тишина затягивалась. - Уважаемая Лина, - нарушал тишину Варинас. – Мы не хотим оскорбить вас переговорами с господином Шамилем. Мы хотим лишь одного - мира. Мира для всех. Но сейчас, то время, когда мир невозможен. Мы перед лицом врага, всесильного врага. И для победы над ним, нам требуется помощь. Ваша, кобольдов, всех. - Ха, - усмехнулась Лина. – Да что эти псы могут?! Они только и умеют, что брать числом, а не мастерством. - Так продемонстрируйте мастерство! – Воскликнул Клодес. Лина посмотрела на него, и устало произнесла. - Вы хотите решить спор мастерством? - Ну, это… - замялся вампир. - Хорошо! – Воскликнула Лина. – Я предлагаю вам решить все на «Арене споров»! Если победу одержите вы, наги поддержат вас в войне с Культом. Но если победу одержим мы, вы забудете о нас, как о союзниках в этой войне! - Превосходно! – Гордо ответила Оливия. – Я принимаю вызов! - Эм… простите, - тихо подал голос Алексей. – А что такое «Арена споров»? Лина загадочно улыбнулась. - «Арена споров» - древнейшее состязание наг, где решались споры и исходы битв, со временем превратилось в спортивную игру. – Произнесла Лина. - А можно более подробно? – Спросил я. - Разумеется! – Воодушевилась Лина. – Противник должен знать правила боя! Мы недоуменно смотрели на принцессу. Ну, кроме королевы, во взгляде молодой эльфийки было столько решимости. Да, нам нужны драгунские полки наг, но самодовольное лицо принцессы настораживает. - Задачи игры, - продолжила принцесса, - захватить и удержать наибольшее число опорных пунктов или базу противника.

119

Правила игры. Игровое поле разделено на шесть равных секторов пятьдесят на пятьдесят метров, образущих прямоугольник два на три. С узких сторон прямоугольника расположены трапеции (основание сто метров, вершина – шестьдесят, боковые стороны – шестьдесят). В трапециях расположены треугольные базы (основание сорок метров, боковые стороны двадцать пять). Они находятся в центре трапеции, острым углом к основанию. От границы прямоугольника они находятся на расстоянии десяти метров, а от вершины трапеции на расстоянии двадцати метров. В центре каждого сектора находится круг диаметром десять метров – опорный пункт. Опорные пункты в секторах расположенных у основания трапеций, принадлежат командам. В центральных секторах – нейтральные опорные пункты. Игра длится сто минут и не имеет перерыва. Команды по пятнадцать игроков начинают игру на своих частях поля. Командир сам распределяет игроков по полю. Захват опорного пункта засчитывается, если трое игроков команды продержались в пункте три минуты. После захвата противник должен отступить с сектора, в котором находится захваченный пункт и не имеет права заходить туда в течение девяти минут. За захват нейтрального пункта начисляется пять очков, за захват вражеского пункта – десять очков, за возврат контроля над собственным опорным пунктом, который был захвачен врагом – пять очков. Если одна команда захватила все пункты, оттеснив противника к его базе, то команде надо удержать позиции в течение шести минут. Если за это время не один пункт не смогут отбить, команда побеждает. При захвате всех опорных пунктов, правило перемирья на девять минут не действует, атаковать можно сразу. Одержать победу можно и иначе, захватив базу противника. Только следует учитывать, что захват базы не возможен, пока не одна из команд не контролирует нейтральные пункты. При захвате базы, очки не учитываются. Если команда, уступающая по очкам, сможет захватить и в течение трех минут удержать базу врага, победа засчитывается ей. Только удерживать базу должны не три игрока, как при удержании пункта, а пять. В игре так же присутствует ряд запретов. Нельзя применять грубую силу (удары руками, хвостом) и магию. За нарушение, отступление с сектора, где шел бой. За вытеснение противника с поля штраф, минус пять очков. За вступление в сектор, который был недавно захвачен и туда нельзя заходить: снятие неприкосновенности со своего сектора, если такой имеется или минус пять очков. Победа начисляется по очкам по истечению времени, за захват всех опорных пунктов или базы противника. Вот и все! – Она, тяжело дыша, откинулась на ложе. - Ваше величество, вы действительно хотите сразиться с принцессой в… это? – Осторожно спросил Варинас. - Магистр, мне требуется еще четырнадцать игроков. – Уверено ответила Оливия. - А вы не из робкого десятка, ваше величество! – Восхищенно произнесла Лина. – Надеюсь, недели для тренировок вам хватит? - Хватит, не переживайте! – Кивнула королева. - Прекрасно! – Воскликнула Лина. – Да победит сильнейший! - Да победит сильнейший! – Поддержала её Оливия. Лина усмехнулась и встала с ложа. - Что же, удачи, ваше величество. – Она развернулась и пошла (если это применимо к змее) прочь из зала. - Ваше величество, одумайтесь! – Взмолил Варинас. – Это самоубийство! - Нет, - покачала головой Оливия. – Это шанс получить сильного союзника. - Но… - Варинас пытался перечить, но королева остановила его. - Хватит! – Властно произнесла она. – Лучше готовьтесь к игре!

120

- Как прикажите! – Варинас покорно опустил голову. -Вот и славно. – Произнесла Оливия и покинула зал. Наступила неловкая тишина. - Магистр, вы будете играть? - Осторожно спросил Алексей. - Да, черт возьми! – Воскликнул Варинас. – Я не могу оставить королеву одну против этой… Лины. - Я с вами магистр. – Произнес Евгений. – В школе я играл в футбол за молодежную сборную. Надеюсь, навыки сохранились. - Я тоже с вами. – Поднялся со своего места Клодес. – В конце концов, это я заварил эту кашу. - Нора меня прибьет, если с её братом, что-то станется. – Поднимаясь, произнес я. Клодес удивленно посмотрел на меня. - Когда она узнает, куда мы собрались, она прибьет нас обоих. – Ответил вампир. - Помирать, так с музыкой. – Произнес ученик, вставая со своего места. – Там где взбешенная Нора, рядом и взбешенная Элориан. Варинас подошел к своему зятю и по-отцовски положил руку на плечо. - Я поговорю с Лори, она поймет. - Я с вами!- В один голос произнесли Морморт и Артур. Ситуация сложилась комическая, поэтому все дружно рассмеялись. - Лорд, тебе не стоит, если Надин узнает, тебя ждет такое! – Произнес Морморт. - Это тебе не стоит! – Грубо перебил Морморта Артур. – Старикам на Арене не место! - Кхем! – Деликатно кашлянул Варинас. Лорд удивлено повернул голову и, осознав, что ляпнул не то, исправился: - Кроме вас, магистр. - Благодарю, - сухо ответил Варинас. - А ты, - Артур повернулся к Мормотру, чтобы продолжить разговор, но Кошевая перебила его. - Итак, значит я восьмая! – Произнесла полковник. – Ну, вместе с королевой, девятая. Все удивлено уставились на полковника. - Что? – Недоуменно спросила та. - Вам не обязательно участвовать в этом. – Ответил Варинас. - Не обязательно, но можно. – В ответ произнесла полковник. – К тому же, вы слышали, удары и магия запрещены, а я занималась самбо, так что подхожу идеально. Она права, если её навыки помогут одержать победу, то это не только поспособствует появлению у Анклава нового союзника, но и укрепит позиции России в Анклаве. Одним выстрелом двух зайцев! Ай, да полковник! - Десятым можно взять Рог Тана. Ему такое состязание понравится. – Предложил Морморт. Его все дружно поддержали. - Иркус недавно жаловался, что засиделся на кабинетной должности. – Произнес Евгений. – Как раз есть шанс размяться. - Вот! – Воодушевился Клодес. – Нас уже одиннадцать. - Двенадцать! – Донесся женский голос от дверей. Мы обернулись и увидели… Нору, в доспехах разведотряда. - Нора? – Удивлено спросила в один голос я и Клодес. - Да! – Кивнула Нора. – Королева навестила меня, как и обещал. Она была в приподнятом настроении и рассказала про Арену. И теперь объясните мне, как я могу оставить королеву на вас двоих? Это было адресовано мне и Клодесу. На остальных она внимания не обращала.

121

Ну, да, только она может защитить королеву. Да королева сама кого хочешь, защитит! - Надеюсь, Элориан не собирается вместе с нами? - Взволновано спросил Варинас. Он опередил Алексея буквально на мгновение. Ученик уже открыл рот, чтобы задать вопрос, но не стал. - Нет! – Отмахнулась Нора. – Она заявила: «Я что дура?» и ушла к Анжелике. - Ну, хоть кто-то здравомыслящий в этом замке. – Философски изрек Варинас. - Остались трое. – Сказал Евгений. - Их можно набрать и из простых солдат. – Ответила Нора. – У Лины, кстати, простые солдаты и будут в команде. Так что, слаженность на нашей стороне. - Я бы не был так уверен. – Тихо произнес я. Слава богам, меня не услышали. - Тогда всем отбой! - Скомандовал Варинас. – У нас завтра сложный день! - Еху! – Весело воскликнула Нора. На этой ноте, формирование команды было завершено. На следующий день, мы укомплектовали команду тремя офицерами с гвардии Клодеса.

Адаптированный под современность Вячеслав Гаврилов Никто не представлял, во что выльется тот самый поход на губернаторскую вечеринку. Никому из нас даже в голову не могло прийти, что вскоре чуть ли не во всех областях центрального округа страны начнётся бум строительства памятников. И все подрядные работы, благодаря удачному стечению обстоятельств, достанутся «Общественной мемориальной компании». И я, как катализатор и проводник этого процесса, получу повышение по службе. Спустя всего месяц с открытия памятника народному певцу на меня вышли люди другого губернатора, потому что коллеги порекомендовали обратиться именно в нашу фирму (не знаю, кому говорить спасибо – главе субъекта или полпреду), и сделали предложение, от которого откажется только идиот – стать подрядчиком федеральной целевой программы поощрения гражданской активности «Лучший житель города». Сперва я не поверил своим ушам, дважды попросил повторить, чем вызвал тихое раздражение секретаря с другого конца провода, а потом просто безмолвно ликовал, слушая сухой мужской голос. Подумать только, я подал идею чиновникам для грандиозного распила, и ещё заработаю на этом кучу денег! Это фантастика! У Георгия щёки треснут от довольной улыбки, премию и Толику выпишу, всем будет замечательно. Но… Ни одной мысли, какой чудовищный поступок я совершил, и какие будут последствия. Ведь это верх цинизма, нужно просто считать всех людей за идиотов, тупых бессловесных баранов, предлагая им маразм под соусом пафоса и гражданского патриотизма. Живи законопослушно и тихо, за это тебе поставим памятник, будешь с гордостью ходить мимо него. Конечно, я не знал всех подробностей, скупой телефонный разговор не давал полного видения ситуации, но примерно представить, во что это выльется, можно было. И это мой самый мерзкий поступок в жизни. Если бы где-то за него давали смертную казнь, то сейчас, когда я пишу эти строки, я рванулся бы туда, и сдался на милость жестокого правосудия. А тогда успех заслонил собой всё. На совещании неоправданно долго шло обсуждение новости, Георгий раз двадцать повторил, что мы не имеем права на ошибку, и облажаться равносильно уволь-

122

нению с позорными записями в трудовой книжке, настолько важно фирме стать подрядчиком этой программы. - Мы долго шли к этому – Георгий вышагивал по кабинету, непривычно нервный и возбуждённый. Он то и дело во врем речи начинал тереть руки, потом прятал за своей маленькой спиной, затем снова начинал, как неуверенный студент во время экзамена. – Вы все понимаете, что в наше время прибыльнее всего работать с государством, оно самый щедрый заказчик, которому нужен первоклассный сервис и лучшие условия. И вы должны всё это обеспечить! Мы не одни на рынке, есть другие компании, которые тоже рвутся на это поле, поэтому расслабляться нельзя ни на секунду! Теперь все отчёты сдаём в срок, документы и договоры – не позже дня, оговоренного с заказчиком. Теперь никакое разгильдяйство прощаться не будет, понятно? Опоздали на работу больше чем на час, строгий выговор каждому! Начальники отделов пусть соберут мне актуальную информацию по просроченным или невыполненным заданиям, сегодня не получу этих списков, можете попрощаться с премией и хорошим отношением с моей стороны. Всем всё понятно? Тогда все свободны, работайте, а Нарышкина попрошу остаться. У меня не было оснований бояться чего-то, в конце концов, это мой успех дал фирме такую уникальную возможность. Но почему-то руки затряслись, грудь немного сдавило, и я в состоянии, близком к панике, не вылезал из своего стола, практически не шевелился, уставившись в невнятные записи в своём блокноте. Сотрудники спешно расходились, шурша бумагами, обдавая меня ароматами дорогих духов. Им было непривычно видеть такого Георгия, угрозы его пугали, но вместе с тем на лицах некоторых совершенно ясно читалось недовольство, что с них теперь будет повышенный спрос. Если бы кто-то посмел возмутиться, наверное, его бы уволили в ту же секунду, и все это почувствовали. Вскоре в переговорной остались только мы с Георгием, лицом к лицу, он с улыбкой, а я настороженный. Не знаю почему, но его манеры и безупречный внешний вид пугали меня всё больше, потому что человека за всем этим я так и не увидел. - Ты должен мне помочь, Серёжа – взволнованно начал Георгий. – У нас разброд и шатание в фирме, надо срочно принять меры, а один я не справлюсь. - Да нет проблем, уверен, ситуация такая, что легко можно всё решить. - Нет – он закричал, от чего я вздрогнул, чуть не смахнув со стола блокнот. – Они идиоты! Тут никто не хочет работать. Их надо контролировать, каждого, а у меня уже сил нет. Раньше времени не было влезать в это болото, а теперь мне от всех нужен конкретный результат, и ты мне в этом поможешь. Странно, очень странно слышать такие речи от вице-президента компании. Это как расписка в собственном бессилии, признание поражения в момент, когда борьба то толком не началась. Интонации истерики пугали, отсутствие выдержки и самообладания у руководителя просто дезориентировали, а его паника наводила на самые неприятные мысли. - И как я могу тебе помочь? - Следи за тем, кто что делает, и докладывай мне. - И ты думаешь, что именно так нужно действовать? - Учить меня собрался?! – опять крик, и опять неожиданно. – Думаешь, теперь ты самый умный тут, раз тебе повезло? - Я не это хотел сказать… - Ничего не говори, просто делай. Следи, смотри, кто что будет про начальство говорить. Сразу мне сообщай. Кто бездельничает, кто недоволен. Я сразу с этими людьми разберусь. - Это не решит проблемы… - Помолчи, говорю же тебе! Тут никого тронуть нельзя, все родственники генерального. То, что мы уже зарабатываем, хватает на жизнь фирмы, так что почти никто не заинтересован в росте, всех и так всё устраивает, с нашими то зарплатами. А

123

тут надо собраться и работать, да так, чтобы пот с ушей капал! Понимаешь? У меня не осталось никаких сомнений, что я говорю с безумным. Или, по крайней мере, с человеком, у которого случаются временные помутнения рассудка. Я не врач, но тут налицо параноидальный бред. Или, что самое страшное, я просто не всё знаю о фирме. - Давай подведём черту – спокойно, с расстановкой начал я. – Помочь фирме я могу, следя за всеми, и сообщая тебе о всяком случае, когда кто-то пренебрежительно говорит о тебе или о фирме, или не горит желанием работать? Я правильно тебя понял? - Абсолютно! - И больше на данном этапе с меня ничего не требуется? - Да. - Хорошо, я тебя понял. Могу идти? - Можешь. Не теряя времени, чтобы ненароком Георгий не задержал меня по другому поводу, я спешно покинул душную от напряжения переговорную, и укрылся в своём кабинете. Там, наткнувшись на удивлённый взгляд Толика, я слегка растерялся, и замешкал у двери. - С тобой всё в порядке? – с тревогой спросил он. - Да, просто устал что-то. - Я тебе кое-что показать хочу. Сходу было сложно вникнуть в те бумаги, которые разложил на столе мой коллега. Там были длинные таблицы цифр и какие-то сметы, мельком пробежав их, я по свойски посмотрел на Толика, и сказал, что он и сам знает, что с этим делать, мои советы здесь не нужны. - Внимательнее посмотри на цифры. Здесь и здесь. Совершенно разные суммы. Это означает, что в расчётах грандиозная ошибка, и придётся переделывать всё отчёты за месяц. Пусть бухгалтерия всё это изучит, даст правильные цифры, а я поработаю над остальным. - Толь, не надо. - Сам сделаешь? Вот он, нервозный и неприятный момент, который я уже столько времени предвкушал, но всё равно оказался не готов. Вопрос повис в воздухе, каждая секунда молчания раскаляла пол под моими ногами, и прервать это всё можно только вывалив всю правду без остатка, одним махом. А уж потом разбираться, разъяснять и убеждать Толика. Но что-то меня останавливало, такой поступок казался в корне опрометчивым, и надо было потянуть время, подготовить собеседника к правде, как-то разрядить обстановку, что ли… - Нет, ничего никому не надо делать, там всё правильно – сказал я слегка дрогнувшим голосом, и окончательно потерял над собой контроль: руки заметно тряслись, в горле пересохло, дыхание перехватывало. И гадко становилось внутри больше всего оттого, что это заметно окружающим, каждый видит состояние, и может думать про меня всё что угодно. - Как так? Хочешь сказать, тут мошенничают? Да ты только посмотри, цифры на два порядка выше. - Знаю, так и должно быть. – переведя дух, я продолжил. – Это бизнес, Толик, при работе с государством приходится быть гибким, и соглашаться на те условия, какие нам предлагают. Чиновники хотят так, у них свой интерес, у нас свой – заработать. То, что ты сейчас увидел, естественно, конфиденциальная информация, разглашению не подлежит. - То есть, ты всё знал с самого начала? - Да, но… - И ничего мне об этом не сказал?

124

- Нет, не сказал. - Почему? Всё шло отвратительно, он закипал всё больше, распаляясь от моих неуклюжих объяснений. Что ему сейчас сказать, чтобы он успокоился? Наверное, таких слов не существует, я натуральная мразь, которая изобличена самым постыдным образом. И думать, что я такой умный, а Толик дурак, ничего не поймёт, было вдвойне мерзко. Вот так вот, что посеешь, то и пожнёшь. - Потому что не знал, как ты отреагируешь – решился ответить я. - То есть, ты хочешь сказать, что хотел помочь мне, и обманом вовлёк в это мошенничество? Спасти меня думал? В благородство играл? Да как ты посмел так распорядиться мной! - Толя, не кричи… - Я честный человек! Мне не нужно этих грязных денег – он в порыве бешенства вытащил бумажник, не раздумывая вынул все купюры и швырнул их мне на стол. – Эти упыри страну убивают, и ты с ними. Позор! Знать тебя не хочу! Мерзавец. Кричать что-то вдогонку не было смысла, Толик выскочил так быстро, будто за ним гнались спецслужбы, желая упечь на всю жизнь за инакомыслие. Я даже разозлиться толком не успел за все брошенные в лицо обвинения. Неблагодарная тварь, вознёс свою плебейскую гордость в ранг абсолюта, и считает себя правым во всём! Так я думал в ту секунду, закипая всё больше и больше (прям как Толик пару минут назад), и чувствуя себя обманутым, даже преданным. Раскаяние, сожаление – это всё пришло потом, когда жизнь меня уже окончательно разбила, но в эту секунду силы злиться на соседа были. Буквально через минуту после произошедшего в кабинет опасливо заглянул сам Георгий, видимо, прибежавший на ругань. Ничуть не удивлюсь, если он начнёт требовать доклад по происшествию, со всеми подробностями, кто кому что сказал. Мерзко, мерзко, нет сил! Почему я всё ещё здесь? - Что тут случилось? – строго спросил он, обращаясь даже больше в коридор, вослед беглецу, чем ко мне. - Ему всё надоело, он хочет уйти. - А что ему не нравится? - Вы. И я. Мы все, и наш способ зарабатывать деньги. – после этой реплики Георгий замолчал, и принялся долго меня рассматривать, будто ожидая, что я продолжу и скажу что-то ещё. Но ответа не последовало, и он молча удалился, оставив меня наедине со своими переживаниями. Хотя чего переживать? Куплю дорогих конфет, бутылку неприлично элитного чего-нибудь, верну деньги, которые Толик тут разбросал. И вручу всё Фроловне, этого будет достаточно для примирения, а если нет, значит, ничего поделать уже нельзя. Поразительно быстро вернулась способность думать холодно, отстранённо о таких вещах, которые совсем недавно нешуточно раздражали. Кто-то мне говорил, я уже не помню, что так умеют только сволочи и всякий сброд, а порядочный человек твёрд в своих убеждениях, какими бы абсурдными они ни были. Так ли это, судить, наверное, не мне, да и вспомнилось это так, к слову. Без всякого смысла. Я психанул, закрылся в кабинете на ключ, достал засаленную пачку сигарет и стал курить одну за одной, специально не открыв окна. А дальше начался сеанс самоуничижения и жалоб на жизнь побелённому потолку, стенам, вселенной и самому себе. Откуда-то взялось злорадство, странная радость и упоение от того, что все мои страхи сбылись, и ничего предотвратить не получилось. Мол, сам всё знал, просто не хотел принимать всерьёз, вот и доигрался. Поделом. Я понял, что плачу только в тот момент, когда слеза оказалась на губах, солоноватая, как море в моём приёмном детстве, до того я погрузился в себя. И как-то запоздало пришло понимание, что пепел с сигареты я стряхиваю в

125

свой раскрытый блокнот, который каким-то чудом всё ещё не стал тлеть. А смог от третьего перекура не выветривается, создав небольшую туманность над потолком. Плевать? Да, ни к чему думать о таких пустяках, когда жизнь такое дерьмо. Ну или я пованиваю, отравляя окружающим воздух. Помутнение рассудка прекратилось, я осознал, что надо взять себя в руки, затушить сигарету и проветрить комнату, пока не сработала противопожарная сигнализация. Если она тут есть, конечно, хотя должна быть. Да и вообще, как-то не культурно. Постучит кто в кабинет, я дверь открою, и кого-то заволокёт дымом. Господи, о чём я думаю! Почему-то вспоминалась жена. Её номер, точный адрес и место работы были записаны чёрными чернилами на самой последней странице ежедневника, обведённые в рамочку. И так предательски захотелось вырвать листок и спалить к чертям, чтобы потом никогда уже об этом не жалеть. А то я и Шайдюкам пойду, заранее обрекая себя на оправдания и объяснения, так не хватало потом сломаться и сделать то же самое с женой. Бывшей женой. И… естественно я отмёл саму мысль сжечь последний мост. У меня больше ничего нет, кроме этих воспоминаний. И этот кратковременной, но тёплой дружбы с этим семейством. Остальные люди будто остались за стеклом, даже не смотря на искреннее желание многих из них подружиться со мной, но в их случаях была линия, которую невозможно пересечь. Остро, неожиданно, и оттого ясно и беспощадно я осознал, что стремлюсь быть с тем людьми, кто меня отвергает. Их общество желанней всего, потому что остальные или стали жертвами моего очарования, либо просто для меня незначимы. Не знаю, смог я передать своим ломаным повествованием, что в жизни я человек достаточно обаятельный, и люди часто тянутся ко мне. Но именно этим и убивается интерес общения, я какой-то неправильный. Психология точнее ответит на вопрос, что именно не так. Может, дело в том, что за свою жизнь я не видел искренней бескорыстной родительской любви, опекуны не в счёт, они делали это больше из своих представлений о том, как принести пользу обществу, избавив хотя бы одного ребёнка от страданий. Да, они сделали для меня многое, да, они вложили мне в руки те возможности, которые я пытался реализовать в жизни. Но они меня не любили так, как Толик любит свою маму. До сих пор помню тот трепет, когда он входил в квартиру, боясь за её жизнь. Это непередаваемо, и невообразимо далеко от меня. Лишённый понимания истинной любви принимает за неё отказ и последующие муки эгоизма. А всё потому, что они могут быть не слабее по интенсивности. На часах было 12:01, скоро обед, но я собрался, выскочил из кабинета, даже не потрудившись закрыть за собой дверь, и рванул домой. Запоздало появилось желание догнать Толика, засесть на лавочке, и чётко, с расстановкой начать жаловаться на сволочной мир, и попытаться оправдать себя за то, что теряю в нём остатки человеческого лица. Прости меня, Толик… Прости, жена… Простите все…

Человек, которому нравилось быть грустным Вячеслав Гаврилов Весна входила в свои права – становилось солнечнее и светлее, особенно ближе к полудню. Книжник спал как убитый, и даже свет из окна не мешал ему. Но когда, наконец, мужчина открыл глаза, то обнаружил, что в его квартире кто-то деловито хозяйничает, осматривает комнаты, открывает шкафы, роется в белье. И это была

126

не маленькая девочка, судя по тяжелым шагам. Валентин медленно встал, стараясь не шуметь, и сразу же достал из ящика нож. Подумать только, девочка кого-то пустила в квартиру, пока он беззаботно спал на кухне. Три конверта с рублями, все его значительные сбережения, были надёжно спрятаны, найти их даже при желании будет не так-то просто. Но он никогда ни с кем не обсуждал своё благосостояние, вряд ли кто решился бы грабить его квартиру в надежде на богатую добычу – все вокруг в той или иной степени считали его дурачком. А те редкие гости, что были здесь по крайней необходимости, сантехник и смотритель дымохода, особого убранства в квартире не заметили. Так почему девочка привела сюда кого-то? Потрясающе. Его грабят при содействии тех людей, к которым он успел так привязаться. И тут он как следует разозлился. Сохраняя меры предосторожности, ступая тихо, взяв нож на изготовку, он пошёл вдоль стены, напряженно вслушиваясь в шаги и шуршание тканями. Стоило мужчине оказаться в коридоре, как незваный гость решительно направился навстречу: шаги приближались, вот-вот он появится в дверном проёме комнаты, где ещё вроде как недавно спала маленькая девочка. Книжник, злой и напуганный одновременно, нервно застыл в ожидании, собираясь тут же броситься на вора, как только он покажется. - Ааааа!!! – закричал книжник, увидев фигуру. - Ааааа!!! – закричал в ответ пронзительный женский голос. Кто бы мог подумать – это была его жена. - Резать меня собрался? – опомнившись, сказала она. – В браке меня не угробил, не хватило чуть-чуть, так сейчас решил? - Что ты здесь делаешь? – прорычал книжник. - Нож опусти для начала. Я поговорить приехала. Успокойся. - Почему ты шаришься в моём доме?! Она была слишком похожа на саму себя, вернее, ту, которая осталась в памяти мужчины. Безупречный макияж, причёска, на укладку которой тратилось не меньше получаса каждый день, кольца, серьги… Она словно ни на чуточку не поменялась за всё время разлуки, оставаясь всё тем же человеком. О себе он такого сказать не мог, хотя это могло бы быть и неправдой. Сделать то, что ты хотел, но скрывал долгие годы – не значит измениться, это значит лишь позволить себе быть тем, кто ты есть. А она… она ничего никогда не делала, только подбивала на действие других. И её приезд, хоть и казался реальным ещё несколько дней назад, всё равно был отчасти чудом. Слишком импульсивная женщина, слишком редко она доводила дела до конца. - У тебя в доме была девочка, но никаких женских вещей в шкафах. Ты совсем ошалел? Сколько ей лет? - Она мой друг. Куда она ушла? - В больницу к маме. Опусти, наконец, нож, я нервничаю! Как ты это объяснишь? - Ты дура, я спал на кухне, а не с ней в комнате. Тебе это о чем-то говорит? - Я поняла – драматично, театрально выронила жена, как она обычно любила делать. – Это твоя дочь… от другой… Я знала, всё это время я знала, я не могла ошибаться. Валентин пошёл обратно на кухню, даже не оборачиваясь на монолог, потому что знал – её прерывать бесполезно, пока она не изречёт все свои реплики, версии и тирады, дальнейший разговор с ней невозможен. Но буквально через несколько секунд вернулся бегом, и с ходу стал кричать. - Ты прогнала её?! Что ты ей сказала? Откуда ключи? - Не кричи, разговаривай нормально! У меня уже от тебя голова болит, как раньше. Никуда не прогоняла, она мне дверь открыла, сказала, что ты спишь. Пустила меня и ушла, сказала, в больницу. Всё! Книжник только сейчас осознал, что всё это время ходит с ножом в руке, не

127

сятся дети. Они хорошо усвоили все твои эпитеты, что ты на меня лепила, их мнение от твоего мало отличается. И неоднократно у меня были случаи в этом убедиться. Так что давай без любит, ждёт… - Они были детьми, сейчас повзрослели. Тут нет большой проблемы. Просто съезди и попробуй пообщаться с ними. Или ты – она замолчала на пару секунд – или ты от своей новой семьи уезжать не хочешь? - У меня никого нет. - Тогда кто эта девочка? - Друг. У неё мама больная, им жить негде, вот она у меня и ночевала тут. - Добрый самаритянин, и прибавить нечего. Зачем ты мне опять врёшь? Разговор мог закончиться прямо в эту секунду. Книжник отвык от постоянных упрёков и многочасовых объяснений. Мало того, даже получил к ним стойкую аллергию, которая проявлялась сразу же, стоило только ходить в разговоре по кругу с одними и теми же обвинениями. Да, он был готов прервать все объяснения и выставить Олесю за дверь. Но вместо этого медленно сосчитал про себя до десяти, глубоко вдохнул и выдохнул, потёр глаза и сказал спокойно: - Не будем спорить. Мне нет смысла что-то тебе говорить, потому что ты всё равно не поверишь. Давай не касаться острых углов, хорошо? Иначе мы вряд ли сможем поговорить о второй причине, почему ты сюда приехала. - Так ты поедешь к сыну на свадьбу? - Я подумаю. Но деньгами помогу, пусть это будет несправедливо. Двести тысяч же вам хватит? Она не успела ответить, обескураженная тем, как пошёл разговор, а Валентин в это время хлебнул из чашки, спешно вышел из-за стола и исчез в дальней комнате. А через минуту вернулся и аккуратно положил на стол стопку свежих не затёртых банкнот. - Здесь 250. Должно хватить и на кольца, и на платье, и на кафе. Бери. - Коля будет рад… - Ну конечно! Где бы ещё он взял эти деньги, кроме как у меня? Только вот позвонить спросить не мог, парламентёра прислал. - Он бы тебе сам, возможно, написал, свадьба только летом, ещё куча времени. Не обвиняй его ни в чём. Да и не из-за него я приехала. - Так, мы подобрались ко второй причине. - Я тебе расскажу всё, но ты должен попытаться меня понять. – с расстановкой стала говорить Олеся. – Без твоих предрассудков попробуй войти в моё положение. Дослушай, не перебивай. - Я готов – с игривой улыбкой заявил книжник, даже слегка декларативно. - Ты опять кривляешься. - Я слушаю. И, признаться, такое начало меня откровенно пугает. Но говори, я выслушаю. - Хорошо… Это касается нас с тобой, только не подумай чего лишнего. Больше года мы как-бы разведены, но по паспорту и документам остаёмся мужем и женой, что, согласись, немного странно. - Да нет проблем, сходим в ЗАГС… - начал было книжник. - Я же попросила тебя просто меня выслушать. Ну неужели это так сложно? Вся её непокорная стать растворялась среди холостяцкой обстановки квартиры, упрёк звучал не грозно, а откровенно жалостливо. Ещё несколько минут назад она грозно требовала уважения к себе, не спускала никакого юмора в свой адрес, даже самой безобидной иронии. А теперь и голос стал чуть-чуть подрагивать, и глаза, сверкавшие и смотревшие свысока, слегка увлажнились. Чем ближе она подбиралась к сути, тем сложнее ей становилось говорить дальше. Книжник стал понимать, что к чему, и это ему не нравилось ещё больше. - Олеся, я знаю, что ты хочешь сказать. Ты предложишь помириться, но я на это никогда не смогу пойти. Пойми, я против каждодневного изматывающего насилия друг над другом, чем был наш брак почти всё время.

128

бросил его обратно в ящик, не положил в мойку. Он будто прилик к пальцам, нагревшись в потной ладони. - Как ты дочь свою назвал, а? - Никак – сквозь зубы ответил Валентин, понемногу начиная успокаиваться и терять интерес к разговору на повышенных тонах. – Ты опять пришла всё рушить. - Нет, я пришла поговорить с тобой. И не забывай, что издалека. Чай есть у тебя? - Есть. Она определённо всё ещё была красива, хотя возраст беспощадно забирал у неё красоту по маленьким кусочкам. В этот год он лишил свежести взгляда, в следующем он заберёт цвет у волос на висках. Но она до сих пор была привлекательна той поверхностной красотой, что развешана на всех рекламных плакатах, втиснута в каждый глянцевый журнал. Это была та красота, на которую любят смотреть, но с которой долго ужиться не может никто. Она будто пожирает своими бесконечными требованиями, оставляя любого человека опустошённым. Это была даже не красота в истинном смысле слова, а просто красивый облик, не больше. Тщательно и детально сконструированная личина, добросовестно и по инструкции. Именно в этот момент Валентин возненавидел её, пусть и всего на несколько секунд, уступив это чувство необходимости быть снисходительным. Они молча распределили роли в приготовлении чая, ни словом, ни даже взглядом не пытаясь скоординироваться: всё получалось само собой, по отработанной за 20 лет совместной жизни схеме. Он ставил чайник, расставлял посуду и садился за стол, чтобы не мешать хозяйке крутиться на кухне, остальное делала она. - Ты даже чай тот же самый пьёшь, который я терпеть не могу. - Олеся – впервые за встречу книжник обратился к ней по имени. – Не хочешь, не пей. - Нет уж, мне надо. И она будто с лёгким вызовом стала нарочито много пить, правда, избегая взгляда бывшего мужа. Он не притрагивался к своей чашке, и неодобрительно смотрел на неё. Всё-таки надо было сразу выгнать, не о чем же говорить… - У меня две новости есть. Старший женится наш, предложение своей девушке сделал. - Я его поздравляю – перебил Валентин. - Лично поздравишь. Он тебя приглашает. - А что же так вдруг? Денег, что ли, не хватает ему? Так ты скажи сколько, я передам. - Валя, хватит! Ты ему отец, он тебя любит. - Именно поэтому он мне ни разу не позвонил. Я лишь ему прислал на мыло свой телефон, и нет, ни одного звонка за всё время. Странная такая любовь… - мужчина говорил это беззлобно, чуть иронично, но в то же время с отчётливыми нотками грусти. – Да и вообще ты знаешь, как они ко мне относились. Я же тиран, душитель свободы, постоянно что-то требовал от них, заставлял делами заниматься, а ты им всё спускала. Жениться собрался, он хоть на работу устроился? Олеся вздрогнула, ничего не ответив. - Так, понятно. Значит, ты денег приехала просить. Могла бы просто написать в таком случае. - Ты бы мне ничего не ответил. - Ответил бы. - Думаешь, мне в удовольствие тут сидеть и видеть твою противную рожу?! – стала раздражаться женщина. – Твои ухмылки дурацкие, кривляние твоё? - Сколько вам нужно денег? - Какая же ты скотина… - Какой уж есть. Давай поговорим откровенно. Ты же знаешь, как ко мне отно-

129

- Ты просто чудовище, у меня нет слов – она беззвучно плакала. – Для тебя люди – слепки, они, по-твоему, не способны меняться? Всегда остаются в прежнем положении? - Редко. Но у нас с тобой изначально были разные устремления. И счастье всегда будет ускользать из нашего дома, потому что ты вечно ждёшь его. Возникла короткая пауза. - Ладно, прости, я не должен был так сразу это говорить. Этот разговор очень серьёзный, и если ты наконец готова к нему, что ж, можно и поговорить. На какое время у тебя обратный билет? - Нету – не сразу ответила Олеся. – Не покупала ещё. - Ну день у тебя есть? Чтобы у нас не осталось больше друг к другу вопросов, возможно, говорить придётся долго. - Есть. - Мне сейчас очень нужно будет отъехать по делам, ты подождёшь меня в квартире? Могу оставить ключи, если тебе вдруг надо будет пойти в магазин, или просто прогуляться. Я приеду, и мы обо всём поговорим. Хорошо? Она кивнула. - Ну вот и хорошо.

Ладный Свет Владимир 3 Вечером, уложив Ростика, семья засиделась на кухне. Надо отметить, что сразу после появления Радды, было решено сменить местожительство – обмен на тихую квартиру в Замоскворецком районе без любопытствующих соседей – первый пункт внедрения в столицу новой москвички. Второй вопрос – её необычная натурализация. Выдача документов была сделана на приехавшую из глубинки родственницу, потерявшую документы. Не обошлось без подставных справок, за которые надо было выложить деньги. И немалые для сельских властей. Так, с помощью коррупции местного значения Россия приобрела Стенину Радду Глебовну… Антон встал за стулом жены и обнял её за плечи: - Почему мне с тобой всегда интересно, а, самая русская девушка? Каким секретом обаяния ты владеешь, Раддушка? Молодая женщина счастливо улыбнулась, молча положив свою руку на запястье мужа. - Это вопрос неуверенного в себе человека, - без назидания заметила Элеонора Владимировна, расставлявшая вымытую посуду в шкафы. И улыбнулась. – Обычно такими считаются поэты и мазохисты. - Ну, мам, ты загнула, - улыбнулся Антон. - Я ведь просто счастлив и боюсь потерять мой мир. - Не бойся, Антоша, - Радда потянула ладони мужа к своему лицу. – Нестор моего детства говорил, что души людские вечны. И в каждом человеке заложен долг блюдения своего мира в чистоте. Языческие боги тоже были, как люди, добрыми или злыми. Всколыхнуть их чувства мог человек, не боящийся небожителей и готовый отдать жизнь за других. Гнев богов происходит от бессилия своей силы, но и радость за них – безупречна. Но этих богов у вас нет. Это не важно, потому что они отошли в сторону, но не исчезли. За наш с тобою мир, за каждое его мгновение ты и я гатова на всё! Нам бы быстрее поднять на ноги Ростислава! Она указала на треугольник, который снова дал о себе знать. Он засветился и поднялся в центр помещения, превратившись в круг и увеличившись в размере. Из

130

него на пол легко сошла женщина. Антон вскочил, загородив собой жену: - Кто вы и откуда? На чай уже поздно… - Не тревожьтесь, дорогие, - успокоила их неожиданная гостья приветственным взмахом руки. – Мир вашему дому. Могу и попить с вами чая. Может быть, ваш лучше нашего. Треугольник принял свои обычные размеры и оказался в руке женщины. Та протянула прибор Антону: - Ты его хозяин до определённого времени. Зовите меня Мгамой, Она была одета в легкий костюм бело-желтоватого цвета. И одеяние хорошо подчёркивало её фигуру, которая была безукоризненной. – Мы можем поговорить? - Пойдёмте в зал. Там уютнее в креслах, - предложила Радда. - Да, - кивнул Антон. – Надо как-то привыкнуть к вашему появлению. - Я уже привыкла, наблюдая за вами, - улыбнулась Мгама. – Хотя прибыла пожурить за нерациональное использование машины перемещения во времени. - Часто пользуемся? – иронично заметил Антон. И с укором добавил, – вы его оставили в земле, о него спотыкаясь исчезали люди. Это рационально? Гостья осмотрелась. Они уже прошли в зал. И ответила вопросом: - Непроизвольный контакт – не это ли создаёт чистоту эксперимента? - Хорошая чистота, когда подбираются дети для варварского ритуала, - усмехнулся Антон. - Все дети погибли в жестоких ритуалах. - Они не погибли. В последнее мгновение мы их забирали, и создавалась иллюзия, что с ними всё кончено. - Жестокая иллюзия. Особенно для неутешных родителей, - почти грубо сказала Элеонора Владимировна. И всё-таки это более гуманно, чем возращаться и хоронить труп, - тотчас же отреагировала Мгама. - Это недопустимая и бессмысленная трата энергии! - Мы на счётчике? – с улыбкой раздражения спросил Антон. – Как я понял, у вас покойников немедленно уничтожают в высокотехнололгичных крематориях. Так выглядит ваша беспредельная практичность? Присаживайтесь. Вот кресло из посёлка Шатура 2014 года изготовления. Кстати, вы из далёкого будущего, у вас есть подобное барахло? - На нашем календаре 2008987 год, - искренне улыбнулась Мгама, - мы, учёные, при контакте с Землей переходим на ваше летоисчисление. Гостья сделала паузу, словно лектор перед аудиторией, осмысливая очередную мысль, полную счастливого откровения. - Наш мир - это Мир Совершенства. Миллион лет назад нас учили сразу же убирать использованный материал. Пусть это будет и человеческое тело. - То есть, тело для вас мусор, - уточнил Антон. - Извините, дорогие, и для вас погребение тел – акт уборки. У нас с вами не различные представления об этике, а более рациональный подход к жизни переходу человека в более совершенный мир. Но у нас отсутствуют понятия о гневе, зависти, злобе, которые раньше сопутствовали борьбе homo sapiens за выживание на нашей планете. Эгоизм идеи Справедливости – вот ваша нормальность. Но у нас нет понятия справедливости, потому что нет борьбы за место под солнцем. И вы когда-нибудь придёте к нашему образу жизни. Поверьте, мне, Антон, Радда и Элеонора Владимировна, я рада нашей встрече, не хочу постоянно оправдывать то, к чему мы пришли раньше вас. А сейчас мне приятно быть с вами, рада вам и не бездумно! Рада общаться с вами! Вот мои руки, прикоснитесь к ним! Мгама встала и протянула руки. Молодые люди дотронулись до них. В их души тотчас же пришло блаженное умиротворение.

131

- Подумать только, - улыбнулся Антон, - какая доступная идиллия! Как вам это удалось? - Наша цивилизация не на Земле, - сказала гостья. – Я с Нибиру. - Стоп, стоп! Близнеца Земли? Он не легенда, планета существует? Так это ваш треугольничек! - Да. Наша история менее драматична, чем земная. Наша цивилизация не прерывалась войнами и катаклизмами, она единственная, как сама истории планеты! Нам более двух миллионов лет реального развития! И наши люди живут столько лет, сколько хотят! Скажу, что по одной из теорий жизнь на нашу планету принесли прекрасные посланцы Земли одной из ранних цивилизаций. - Мгама, не поэтому ли вы изучаете историю Земли. И почему ваш прибор настроен на Россию? - Мы изучаем не только Россию. Нам интересна история всего времени зарождения современных вам государств. Но роль России огромна в силу универсально харизматичного характера россиян… В этот вечер Мгама и молодые хозяева квартиры садились в кресла, вставали, возбужденно ходили, размахивая руками. Их беседа затянулась до утра. Говорили о великом, спорили по мелочам, соглашались и снова выясняли истину, но с улыбками. «В стиле Мгамы», - как выразился Антон. Последней перед рассветом темой стала Третья мировая война. - И, как я понял, ваши учёные ищут вариант спасения человечества от неё. - Если сказать честно, - Мгама снова улыбнулась, и к этому её собеседники привыкли, - учёные ищут спасения от торжества человеческого невежества. Поэтому мы не торопимся снимать защитного поля Нибиру от приборов астрономов и физиков, ведь скоро Земля содрогнётся от ядерного апокалипсиса. Как это было с Марсом. - Будет война? - Да, может наступить очередной ноль очередной цивилизации. И на этот раз Цивилизации Эгоизма. - И как вы попытаетесь нас спасти? - Человечеству надо спасаться от самого себя! Ваша зависимость от среды – воздуха, воды, пищи, крова и всё это в рамках государств, наций, религиозных догм ведёт сосуществование к балансированию на лезвии ножа. - Тогда что вы, как учёный, делаете в прошлом? - Ищем просчёт, ошибку в развитии цивилизации. Логика должна вести к победе на планете одной религии. Мы долго ожидали, что постепенно самая разумная из них заполнит собой всё человечество. Но индуизм остался, христианство разделилось на многие составляющие, причём далёкие от тесного сотрудничества между собой, мусульманство заявляет о своём праве на половину планеты. К тому же сегодня Земля стоит перед появлением ещё одной новой веры. Веры в Кибер Бога. И её создаёт молодёжь. Так что всё это отдаляет мечту о едином расцвете народов на Земле. Разве это не тупик, или не одна ветвь в тупик? - Как можно преодолеть этот тупик? – воскликнула Радда. – Не отвечайте! Я сама найду ответ. Разве истинно любящие друг друга люди думают о материальном? Нет! Но они могут любить только сердцем, только душой! На Нибиру такая любовь? - Мне трудно ответить на этот вопрос, - сказала Мгама. – Вы должны сами всё увидеть. Готовы? - А как с Ростиком, с мамой? – встревожилась Радда. - Мы всех заберём с собой. Учтите, при проходе в другие времена вы автоматически подвергаетесь фильтрации на болезни и вирусы. Когда Элеонора Владимировна проснулась, Радда взяла сына на руки, и все оказались в зоне действия треугольника. Они сделали несколько шагов и оказались в помещении, очень похожим на жилое, но поистине громадных размеров.

132

Телефон с тихим дозвоном Ярослав Полуэктов 4 Маленькая, симпотная, Красная, Красная! Венера! Милосская! В Красном! Углу! Окрашено красным, да, красным! Всё, что можно, специально для круглого юбилея. Пробили дырку в потолке и встроили туда фонарь, смотрящий в небо и на созвездия. Там есть и Водолей, который с экватора видно. Кирьян Егорович думал, что дырка будет шесть на шесть, а оказалось полтора на полтора. Тоже приурочили к юбилею. Успели! Надо же! – удивляется Кирьян Егорович торопкости такой. Два квадратных метра солнечного света стоили денег. Истребили клаустрофобию глубинного до того холла. Четыре стенда с победами Ксан Иваныча. Здорово! Молодец Ксан Иваныч, наваял немеряно. Акварельный «Бык» Кирьяна Егоровича улыбается, всунутый в рамку ещё лет десять назад. Тоже к юбилею, только к десятилетнему. И, вероятно, приурочено к приходу Кирьяна Егоровича: каждого бы так встречали! Во многих провинц-галереях имеются копии быка. Приятно Кирьян Егоровичу такое! Тритыщенке только не нравится такой совсем антихудожественный, самодеятельный совершенно бык. Наивное искусство… и вообще не искусство, а подделка: насмешка над всей художественной наукой. 5 Теперь о неприятном и давнишнем. Кирьян Егорович проснулся от шороха в интерьере. Ксан Иванович проснулся от шороха Кирьяна Егоровича, лежащего полумёртвым в интерьере. В холле юбилейщиков шевелят тряпками. Вроде здорово: не успели допить все коньяки с висками, как хрясь! уже уборка! С другой стороны: что за хрень: тряпками в воскресенье трясти? – Уже понедельник, – сказала поломойка. – Вот так ни хера себе! – А который час? – Утро уже! – А темно же! – А зима. Кирьян Егорович принялся шарить по карманам, чтобы посмотреть время. Бля-а-адь! Нет ни хера телефона. Нет и ключей. Нет и очков. Нет перчаток. С перчатками бы и шарфами – чёрт с ними: дело привычное, а телефон и ключи когда пропадают, то это уже не очень. Вот это да! Копец света! На столике… Нет и на столике. Кто прибирал столик? – Ксаня, не ты прибирался?

133

– Вот ещё! – Тётя! – молчит тётя. Специально молчит. Вопрос и обида очевидны, жёстко и специально торчат колом. Приходится на бегу исправляться, извиняясь, менять концепцию жизни, отношения, степень коллегиозности. Быстрый перебор, ищем в мозгах, всё там шатается, колеблется, настраивается струна, волна, бах, нашли! Советский союз, олигархат, инженеръят, рабочий класс, скоро сам бездельник, столик низкий, красный, поблёскивает, не жидкий азот, не с физиками, когда могут вообще пошутить, но что-то вроде того, сгодится, не стоит обострять: – Ксань, как её зовут? Тихо: «Не помню». – Выскочило у Ксан Иваныча из головы. Анна Ивановна, кажется, помогает начальнику, начальник добрый, нестандартный… ну, не молчать же, сама начитанная, образованная, знает Фрейда и объяснит Кафку любому: «Я не убирала тут. Не в моей юрисдикции». Какая грамотная поломойка! Поди бывшая инженерша. На пенсии, что ли, блЪ, извините, что на пенсии. Из нашей среды вышла. Была начальником отдела. Главным конструктором. Ну не фигос! – Так и есть. Ё-моё! И не надо тут падать в обморок и проявлять удивление. Понизившись в статусе, и без имени вполне, однако, можно прожить. Сколько платишь? Ого! Принялись вспоминать ход событий: не вспоминается, что и как так вышло, зачем бросать своих на произвол, так бывает только в России, завидуйте, гады, у нас всё не так, победим вас в следующую отечественную. – Ксан Иваныч! – Что? – Мы ещё у тебя? – Вроде того. – Я что-то не помню: я же уходил… – Может и уходил… – А я тут. – Судя по всему, тут. – Значит, я возвратился? – А хер его знает. – А я тут. – Сто процентов. – А тут поломойка… и говорит «понедельник». – И никого! – Скоро начнут приходить проектировщики, – говорит поломойка, кажется Анна Ивановна. – Значит, надо съjобывать, – решил Кирьян Егорович, архитектор по образованию. А по поведению так наипоследнейшая сука: столько без остановки пить! Такое бывает редко, да метко. Регулярно по одному разу в год, но по разным поводам. Но обязательно. Хоть и регулярно. Жизнь, жизнь ключом. – И мне бы… домой позвонить, – решает Ксан Иванович. – Дак позвони. – Дак и хочу тоже… Не меньше твоего. Только телефона не вижу. – И я своего не вижу. – Домой ездил, Ксан Иваныч? – Ездил. Отметиться. – Отметился? – Жена выгнала. Говорит: иди, давай, к своим, раз тебе всё мало. – Ага. Понятненько. Ищи телефон свой дома. – Кирюха, я бы рад аналогичному горю твоему помочь, но не имею возмож-

134

ности. Уж прости. 6 Детектив рождался незаметно. Кирьян Егорович обшарил все открытые комнаты офиса. Заглянул во все тумбочки, прошерстил пальтишки и шубейки, а их немного. Посмотрел в полке для шляп. Нету! Зашёл в комнату, заваленную строймусором. Нет и там. Под столом презерватив. И спать там вроде не прилабунивался. Там вроде просто курили. Ну, повздорили немного со строителями. Бычки есть, и много, а телефона, даже хотя бы одного, нет. Поглядел за ёлкой. Вроде бы вчера падала, а тут опять на своём месте стоит. Заглянул под Венеру. Мокро! Вроде бы тут где-то рядом лежал кто-то поначалу. Типа Тритыщенки. Кто же помнит! И нырял с лавки на пол вроде Тритыщенко Евжений, а вот нет и его! И Порфирьича нет. Порфирьич Бим унырнул в прошлые сутки. Он, гад, выспался в первую ночь вполне нормально, раздевшись до трусов, съёжившись на полу кабинета Ксан Иваныча. И не позволил себя переместить на стулья. – Ему так удобно, так и пусть херачит на полу, – решила тогда публика. – Пьяному в дупель и прорубь, если только до горла, а не с головой, не страшна. Нет телефона у Кирьяна Егоровича – архитектора. Нет ключей. Ни хера нет. Куда идти? – Я щас спать куда-нибудь пойду, – решает он всё равно. – Будь что будет! А всёт-ки зима! – Я бы тоже куда-нибудь, – ответил Ксан Иваныч, – … только мне нельзя… я буду терпеть на работе… я вроде с женой говорил насчёт поспать здесь, и что вы тут все, без баб, блЪ! Она меня тоже послала… – Нах что ли? Или к бабам? – Вроде того! К бабам. Она подозревает без доказательств, – и Ксан Иваныч вознамерился рассказать детали… Не тут-то было – Вот и я говорю, что в разводе жить гораздо славнее. А я-то с утреца – бах звонить – а мне некуда. И не с чего: аппарата-то нетути. Вот так счастье! – Я не такой! – обрезал Ксан Иваныч. – Хочешь, так иди. – А как раньше без телефонов жили? – Было лучше, – сказал Ксан Иваныч, подумав. Ответ очевиден, как лампа на потолке. Как сто пятьдесят, а то и все двести «Е» нормированной освещённости на каждом столе при полной обеспеченности компьютерами. При кульманах надо было двести пятьдесят «Е», а то и все четыреста на высоте мерки восемьсот пятьдесят миллиметров. – Ну, так я пойду? – А что делать, иди. Я не против. А мне… Кирьян Егорович не озаботился о судьбе Ксан Иваныча: Ксан Иваныч был у себя в фирме, мог запереться в кабинете и спать себе, сколько влезет, не скучая о взрослых детях. Кирьян Егорович, пошатываясь, сполз по лестнице, попрощался с охраной… Кажется, когда Тритыщенко умирал, то на вахте был вроде другой человек. А может и этот, только его лица Кирьян Егорович не помнит. Помнит только его сигареты и ночь… и зиму… и снег… и что он был без шапки… скорую помощь помнит… и санитаров… их трое: двое с носилками и ещё… нет их четверо. Или всё-таки трое? Из них одна баба… Это точно, что одна. Потому что она была вредной, крикливой… немного симпотной, хотя по пьянке кто его знает… ставила укол… или три укола…

135

в разные места Тритыщенки… мерила ему давление… будет жив… смахнула всё со столика и из под ёлки… – мешает! и вообще полтора или два часа подряд не давала умереть вредному, ноющему и стонущему Тритыщенке. – Чёрт, даже спросить не у кого. Ночной охранник помогал Кирьяну Егоровичу вызывать скорую помощь… даже вместе выходили на улицу… курили… что потом? Потом приехала бригада вся в зелёном… Кирьян Егорович проводил всех наверх… Познакомил с хныкающим Тритыщенкой… Что дальше? Дальше… Нет, всё назад… начнём хронологически с середины. Плювать на кровь ради Нового Завета. Прими и испей, Кирьян Егорович. Ради искупления. Да уж, грехов хватало. Поначалу Тритыщенко орал ором и ором же убеждал сопящих товарищей, что они его в могилу сведут, потому что у него сильно колет. И что напрасно они смеются, глядя как он по-настоящему умирает, что позже поймут да поздно будет, что звезда гаснет в его лице, а им всё равно похеру, что его заменить некому, а учеников он ещё не оставил. Словно полную консерву глистов высыпал Тритыщенко из горла ради всего лишь того, чтобы ему спасли жизнь эти глупые нерадивые, которые ко всему ещё называются товарищами… И что колет не в руке, от которой не умирают, а на которую он упал ночью то ли с дивана, то ли в пролёт между лестницами… Милосская приплелась. Только историю с безносой Милосской он как в тумане… а колет всё равно внутри сердца и реально, а не в качестве жалистной выдумки. Смертельно кололо Тритыщенку, а виноваты в этом были его товарищи: не уберегли они Тритыщенку от ночных шатаний по коридорам в поисках туалета. Обоссать Тритыщенке пришлось постамент под Венерой Милосской, так как только она стояла в удобном для этого дела углу. И заслоняла, по мнению Тритыщенки, эта нехорошая сука своим постаментом дверь в туалет. Хотя дверь в туалет была ровно по диагонали от этого места. Венера была молчаливой. Она смотрела сверху на ссущую тварь и совсем не сердилась. В своей Древней Греции, а позже в Лувре, не такого ещё видывала. Но после Тритыщенко полез на постамент с предложением руки и сердца. Это было тоже нормально и вполне в духе горячих сибирских пацанов – художников и архитекторов, всегда богатых на выдумку. А вот на постаменте её до этого не насиловал никто. Это прикольно! И она не только терпела, а даже рада была. Так её сильно хотел Тритыщенко. И будто бы у него получилось. Потому что штаны его утром обнаружились уханьканными именно снаружи, а не внутри, и не мокрой мочой, а сухими сперматозоидными тушками с переломанными хвостами. Но когда Тритыщенко попытался вставить ей в рот, это уже было слишком. Она толкнула Тритыщенку; и Тритыщенко упал с высоты. Но не один, а вместе с Венерой. Так как у Венеры начала рук уже не было, а коротышки выдержали, то у неё откололся только нос. А он то ли вывихнул, то ли сломал себе руку. Но не от Венеры, а позже, когда во сне упал с лавки. Товарищи не понимали связи руки с сердцем, и с чужим гипсовым носом, но Тритыщенко всё равно настоял. На скорой-прескорой помощи. Ни у кого телефон не сработал. И самый добрый Айболит – это был Кирьян Егорович – задействовал свой многострадальный и красивейший в мире телефон, не так давно подаренный коллегой в качестве презента… отката ли…. С красивой музычкой внутри. Потом наступила вроде бы ночь… а, может, и не было её.

136

Нет, всё-таки была, потому что Порфирий запомнился одетым в трусы. А днём в трусах по офису не ходят, и, тем более, не лежат, храпя. Потом Кирьян Егорович съездил в Центр и поправил здоровье пивком. Потом обнаружил, что у него нет ни телефона, ни ключей от дома, и он снова попёрся к Ксан Иванычу, за телефоном будто, и за остальным: через весь город в его офис. Там уже были другие люди, но уже меньше, а баб опять не было, а были одни разговоры… о высоком… Об архитектуре, значит… а что может быть выше? Значит, если по логике, то состоялась, да, конечно, состоялась следующая ночь. Вот и она вся вышла… Две ночи и два световых дня слились в одно целое… Проклятье! Мираж! Геморрой! Дальше предстоял чистый, утря'ного вида конец белого света. И никого ему не разжалобить вытьём. *** Кирьян Егорович шёл сначала с целью отрезветь, а перейдя улицу, которой названия он не помнит, но, если идти по ней вправо, то попадёшь точно на мост, обрушился просто в никуда. А по сторонам были будто бы люди. Они ехали и шли торопясь, словно рыночные цыгане на новогоднюю зимнюю распродажу железных коней типа мазд. Красные, оранжевые и чёрные. Люди и машины. Но, в пушистом снегу все: и цыгане, и бедные, и машины. Видать, чистить их – невидные особенно стороны – спросонку никто не желал. Кто-то в бурчащих басом и с белыми хвостами автобусах… Эти – совсем бедные менеджеры с голодными с самого утра и до ночи студентами, если их не покормит разве что какая-нибудь рыночная бабуся своими ночными изделиями. А в окнах видны были их размытые инеем сонные хари. Кто-то в личных авто… там хари были вполне проснувшимися, но все равно злыми и на это утро, и впрок на следующее такое же одинаковое, и на спящих месяцами жёнушек с младенчиками. И ни одной тачки! Которые были бы полезней неотложки для Тритыщенки. Так Кирьян Егорович доковылял до Центра. Следов его лучше не видеть. Бык чертит струёй прямее, хоть он и не чертёжник. А дальше куда идти. К дочери? Фигов, к дочери! Телефона нет, и неизвестно, была ли дочь дома, и так ли нужен ей пьянющий отец. – Ключ, ключ, ключ, – стучало в мозгах. – Конец, конец, конец, – скрипел, подавая плохие знаки, недобрый снежок под ногами. Кирьян Егорович был будто один на белом свете! И он не был никому, представляете, абсолютно никому не нужен. И вспомнилось: дубликат! Дубликат был на работе, но там уже начинали собираться люди… а встречаться своей пьяной мордохарией ни с кем из трезвых не хотелось… Но, деваться некуда. Пришлось идти. Кирьян Егорович успел минута в минуту. На работе был только один самый ранний. И тому единственно уважаемому с утра человеку Кирьян Егорович умудрился не показать своего лица. Это славненько. – Что так рано, что за прихоть? – вопрос из другой комнаты. – А-а-а. – Так, собрав себя в кулак, отвечал трезво и бойко Кирьян Егорович. Порывшись, он нашёл дубликат ключей. Какое счастье – ключи! И чип тут. Хвала тебе, Господи! Кирьян Егорович поверил, что счастье в нынешней цивилизации иной раз, благодаря Всевышнему, не склонному каждого по пустякам поощрять,

137

случается. Он в этот раз попал в благодарный список. Могло быть хуже. Он вышел на цыпочках из нешуточного своего, что попало проектировочного заведения, и снова окунулся в пургу.

Ласточка и Воронёнок Маргарита Крымская А на рассвете, когда Воронёнок проснулся, Ласточки в гнезде не было. Он решил, что она, как обычно, отправилась на поиски завтрака, и, конечно же, вернётся, ведь не могла же она улететь в дальние края не попрощавшись! Но рассвет сменился полднем, полдень уступил место недолгим часам осеннего дня, день растворился в закате солнца… А Ласточка всё не возвращалась. Он облетел всю округу в поисках хотя бы их соседей, которые, хоть и разлетались при его приближении, одним своим присутствием могли подарить ему надежду на то, что мама всё-таки вернётся в гнездо и позволит ему на прощание уткнуться клювом в пёрышки на её маленькой тёплой шейке. Но ни соседей, ни иных похожих на них и маму птиц он не нашёл. И тогда Воронёнок понял, что она – улетела. Действительно улетела. Совсем. Но он не грустил, потому что поставил себе цель: не грустить, а жить, и делать то, что ему действительно было нужно, необходимо. «Всё правильно, мама, – обращался он к ней мысленно. – Всё правильно. Я должен сам. Сам. Теперь – у меня много важных дел, о которых я раньше и не задумывался. Прежде всего, я должен как следует познакомиться с большими чёрными… С моими собратьями! По перьям! А ты вернёшься, мамочка. Обязательно вернёшься. Главное, чтобы птица-время не пролетела мимо и принесла весну!» *** Познакомиться, как следует, со своими собратьями Воронёнку труда не составило, ибо в то «куда подальше», в которое они переселились и которое находилось не так уж и далеко от дома, он заглядывал с тех пор, как научился летать понастоящему, и они, хоть он и не являлся тогда членом их стаи, относились к нему достаточно снисходительно, за исключением тех случаев, конечно, когда их свежее, или не очень, блюдо либо было слишком мелким, либо обводило их вокруг хвоста. Но с отлётом Ласточки он понял, что раз уж название больших чёрных птиц к воровству не имеет никакого отношения, будет лучше, если он не будет дразнить ворон и забудет, хотя бы до весны, о своём пристрастии к одиночной охоте на общественное достояние, даже если эта охота означала для него элементарную проверку на смелость, ну и на «блошивость» тех, у кого чесались клювы в этой смелости ему отказать. К тому же, будучи смышлёным и предпочитающим образованию – самообразование, он очень быстро усвоил, что с воронами жить – по-вороньи каркать, поэтому почёл своим важнейшим делом научиться не только правилам хорошего поведения в обществе, но и правилам хорошего тона карканья, что, в сущности, означало не делать ничего от нечего делать – то бишь, не каркать без нужды. И он научился. Молчать. Всегда. На всякий случай. Чтобы, прежде всего, не прокаркаться о том, откуда он вдруг появился, то бишь, о ласточкином яйце, которое почему-то появило воронёнка! Конечно, его собратья относились к нему с нескрываемой осторожностью, и это было понятным: разве можно полностью доверять кому-то, кто сначала ворует, а потом замалчивает свои грехи? Тем не менее, со временем они начали уважать эту молчаливость Воронёнка, придающую ему не только умный, но и грозный вид, что явно отпугивало от их жилища незваных гостей в виде серых хвостатых охотников, которые, никогда не зная, что было на уме у этого грозного стражника, почему-то всегда сидящего на низких ветвях, в отличие от его собратьев, предпочитали не связываться ни с ним, ни с подсчётами своих оставшихся из трижды трёх жизней.

138

Но, несмотря на растущее уважение собратьев к молчаливости молча раскаявшегося воришки во избежание недопонимания и неминуемой недостачи перьев на собственном хвосте, растущей была и их подозрительность по отношению к его достаточно странной привычке: при всём его восхищении как ими самими, так и всем, что они делали, при всей его как преданности, так и надёжности, с наступлением сумерек, ни с кем, естественно, не посоветовавшись, он покидал стаю и отправлялся неизвестно куда. Возможно, как они думали, он нашёл какое-то место, где постоянно или периодически какие-то добрые создания его подкармливают или организовывают для всех пернатых общий стол, о котором они не знают. А каркнуть об этом, в силу своей привычной немоты, он не находит ни возможным, ни нужным. Но это, с их точки зрения, было вопиющей несправедливостью, не уступающей воровству! И за ним установили ежевечернюю слежку. Однако ничего вопиющего в том, что они обнаружили, не оказалось: каждый вечер он возвращался в округу, из которой они были когда-то нагло выдворены, и усаживался в каком-то маленьком ветхом гнезде, в котором явно никого и ничего, кроме его ног и хвоста, больше не было. Усаживался и сидел в этом не-вороньем домике до самого утра. Вопиющим, как они позже решили на тайном стайном совете, было только то, что он, этот загадочный молчун, не просто сидел, а до наступления полной темноты, и даже после, – тихонечко покаркивал! Как будто разговаривал с самим собой, или с кем-то невидимым. И в этом странном явлении они усмотрели не только чудаковатость их юного собрата, но и возможное заговорщичество, что, разумеется, требовало своевременного раскрытия, и значит – продолжения их надзора. И так – каждый вечер они посылали нескольких добровольцев к трём уцелевшим, но, увы, с каждым днём всё больше оголяющимся деревьям, чтобы незаметно, по возможности, надзирать за развитием событий, или чтобы, по крайней мере, выяснить, с кем разговаривает этот притворщикзаговорщик. *** Разговаривал он и с Ласточкой, которая, как он был уверен, могла услышать если не его слова, то хотя бы его мысли, перелетающие в эти слова, и с которой он с удовольствием делился своими ежедневными новостями и впечатлениями. Он рассказывал ей о том, с каким наслаждением он часто поднимался со своими собратьями по перьям высоко в небо и кружил, кружил, с ощущением невесомости, или, скорее, с ощущением необычайной лёгкости своего большого и не реагирующего на нерегулярность питания по-прежнему тяжёлого тела, с ощущением величественности и непревзойдённости, или, скорее, непревзлетённости, с ощущением свободы и счастья, которое, конечно, было только третью того счастья, которое он испытал в своём первом настоящем полёте и которое так надеется испытать ещё разок, или хотя бы треть разка, когда она вернётся… Рассказывал он и о том, как заприметил среди своих собратьев одну очень-очень красивую, но совершенно его не замечавшую собратьицу, и как, когда он попытался броситься ей в глаза, а потом и за глаза, то бишь, на спину, чтобы хотя бы уткнутся клювом в перья на её шее, почти вся стая набросилась на него почти так же, как когда-то – на серого охотника, и как после этого, оставшись, по счастью, не почтишным, а целым, он сделал оченьочень важный вывод: той красотой, что тебе не по клюву, лучше наслаждаться издалека! Рассказывал он и о своих попытках научиться считать на ветках, что, увы, не дало никаких результатов, ибо, когда эти ветки были ещё живыми, то бишь, на них водилась всякая живность, его старательную голову постоянно отвлекал его старательно самовольничавший клюв, а когда они стали неживыми и блестящими, у него началась какая-то то ли смежная, то ли нежная болезнь, которая соединяет эти ветки в одно большое дерево, ослепляющее его нежные глаза и не позволяющее посчитать даже до трёх! Он попытался научиться на своих собратьях, но это тоже не увенчалось успехом, ибо, как только он сосредотачивался на них, они тут же начинали смотреть на него во все глаза и накаркивать, что у него из клюва вот-вот вылетит

139

какой-то не-воробей, которого не поймаешь, что было неприятным и даже оскорбительным, потому что никаких не-воробьёв он не глотал! И он, естественно, сразу же отворачивался и смотрел в другую сторону. И думал о том, что, раз полетело такое дело, он был согласен попытаться научиться на бабочках, хоть это, пожалуй, было самым сложным и почти невозможным! Но когда он, всё-таки, решил попробовать, и не клювом, а только глазами, это оказалось не почти, а совсем невозможным, потому что от их совсемнешнего отсутствия у него в глазах не мутнело, а только белело! Рассказывал он и о белых пушистых ветрах, которые с каждым днём всё чаще набрасывались на него с такой яростью, как будто деревья были их ни с кем не делимой добычей, и от которых, несмотря на то, что он и не думал разделять их мнение, у него перья вставали дыбом! О нет! Он ничего и никого не боялся! Потому что был сильным и отважным! И оставлял этим ветрам их «добычу» только по вечерам, когда на него с такой же яростью набрасывалось желание быть дома, где ему всегда было уютно и тепло. Конечно, о прежнем уюте он и не мечтал, ибо не мог и помыслить о том, чтобы стать в три раза меньше, но никогда не покидающее его ощущение теплоты, и не в ногах или хвосте, а где-то внутри, под рёбрами, утраивало и ощущение уюта этого хоть и крохотного, и ветхого, но такого родного дома, даже если этот дом не мог предоставить спасение ни от ветра, ни от лютых морозов. Но что морозы?! Никакого холода извне он никогда не боялся и не испытывал, хоть этот холод, казалось, всё чаще и сильнее пытался испытать его терпение. Однако, хоть он и был нетерпеливым по натуре, по-настоящему он терпеть не мог только тех назойливых собратьев, которые с вечера сидели на деревьях напротив и, думая, наверное, что он страдает вороньей слепотой, или какой-нибудь шизоворонией, следили за каждым его движением! И не терпел! Потому что, в сущности, и терпеть-то было нечего. Какое движение?! Гнездо стало таким тесным, что он не мог не одобрить чьего-то решения создать птиц так, чтобы они не сидели на головах, потому что окажись его голова внутри гнезда, он, наверное, не смог бы пошевелить ни клювом, ни мозгами! А ему хотелось не безмозгло молчать, а разговаривать, разговаривать… И он разговаривал. И просил Ласточку о том, чтобы она тоже разговаривала и просила птицувремя поскорее пролететь над их домом и сбросить свою всё оживляющую зелёную ношу. И он нисколько не сомневался в том, что мама, где бы она ни была, обязательно попросит, потому что, будучи почти всезнающей, она не могла не знать такой простой вещи: один клюв – хорошо, а два – лучше! А о третьем, лишнем в этом случае, он и не думал, потому что он им был не нужен… «Нужен… Любить… Больно…» – единственное, чего Воронёнок, хоть и думал об этом по три пятницы на неделе, произносить вслух больше не хотел, подозревая, что эти слова могут задержать птицу-время, которая, раздумывая над их значением, может случайно сломать голову и, значит, либо прилететь с большим опозданием и с головой не совсем в порядке, либо совсем не прилететь – туда, где её так ждут! С весной! С мамой… *** И вот, в один из ясных солнечных дней, когда нежные глаза Воронёнка обнаружили, что ветки уже не сливаются в одно блестящее дерево и становятся живыми, что земля под деревьями и подобие неба под домиком его детства уже не слепят их своей мертвенной белизной, а являют им свой первоначальный окрас, и что как все вороны, так и другие не испугавшиеся холодов пернатые становятся заметно резвей, и даже веселей, – они наполнились светом надежды и предвкушения долгожданной встречи. Потому что Воронёнок понял: птица-время наконец-то вняла его тихим мольбам! В каком направлении и по каким делам она полетела дальше, его совершенно не интересовало. Главным было то, что она не пролетела мимо и принесла то, что всегда к лучшему – оживание! А значит – весну. И он начал старательно готовиться к этой встрече: умываться, причёсываться, приглаживаться…О, как ему хотелось предстать перед Ласточкой во всей своей

140

вороньей красе! Как ему хотелось, чтобы, увидев его, она воскликнула так же восторженно, как и в день его появления на свет: «Здравствуй, маленький! Какой же ты славный!» Конечно, никаким маленьким он себя уже давно не ощущал, особенно в те периоды, когда его собратья почему-то вдруг отказывались делиться с ним добычей, верхними ветками деревьев или вообще своим обществом, и ему приходилось всё брать в свои крылья, как, впрочем, и в голову, – всё, от элементарнейшего удовлетворения своего желудка до сложнейших умственных упражнений в понимании стайных распределений, порядков и обычаев. Но всё же, в самом этом слове «маленький» он никогда не переставал ощущать ту мамину нежность, которая, несмотря на всю его взрослость, вызывала в нём желание оставаться таким, каким он был тогда, в детстве: глупеньким птенцом, всегда накормленным и согретым тем теплом, которым не согревают никакие перья; любознательным дурашкой, защищённым от всех напастей своей бдительной телохранительницей; маленьким, маленьким воронёнком, у которого всё ещё впереди, и у которого есть самая большая радость – самая ласковая, самая умная, самая заботливая и самая-самая лучшая мама! И он не сомневался в том, что, увидев его, она воскликнет именно так: «Здравствуй, маленький!» Хотя почему – «даже»? Он не видел ничего бесславного и без-взрослого в том, что от арифметических достижений его ум остался таким же свободным, как и от понимания необходимости принимать жизнь такой, какая она есть, потому что такое понимание, как он понимал, мешало жить и верить только в лучшее, а не наоборот. И Воронёнок верил, что птица-время принесла весну, конечно же, к лучшему! И что могло быть лучше, чем тот день, когда он воспарил над зеленеющими деревьями и увидел нескольких ласточек, беспрерывно снующих в пространстве, вверх и вниз, и, как он заключил, ищущих подходящие материалы для починки их прохудившихся за зиму домиков! «Вот я и дождался!» – подумал он про себя, не смея выразить свой восторг вслух, будучи окружённым своими собратьями, которые занимались или, подобно ласточкам, ремонтными работами, или строительством новых гнёзд. Не дожидаясь вечера и не заботясь ни о том, что подумает его стая, ни о том, что, возможно, его назойливые «надзиратели» последую за ним, Воронёнок отправился домой, к маленькому гнёздышку, которое тоже нуждалось в ремонте и в которое непременно должна была вернуться его всё-знающая-и-всё-умеющая хозяйка. А когда он долетел до трёх неубитых деревьев и заметил соседей-ласточек, вернувшихся в свои домики и тоже занятых починками, и в его голове, и где-то ещё внутри, под рёбрами, что-то необъяснимое начало как будто выстукивать: «Мама! Мама! Мама!» – Мама! – вырвалось из его горла, в котором, как однажды в детстве, что-то шевельнулось и сжалось в комок. Но этого никто не услышал, поскольку всё пространство было наполнено таким шумом и гамом, что Воронёнок и сам не понял, прокаркался он или нет. Он подлетел к своему домику и, обнаружив, что Ласточка, судя по всему, ещё не вернулась, примостился на краешек – с тем, чтобы сидеть вот так, согнувшись, и смотреть во все глаза. Он не думал и не хотел думать ни о чём, кроме того долгожданного мгновения, когда он наконец-то увидит родные очертания, родные крылья. И даже его начавший улюлюкать желудок не отвлекал его голову, сосредоточенную только на ожидании, что, несомненно, его бы удивило, обрати он на это внимание. Но внимание он обращал только на всех появляющихся в округе и в небе ласточек, и похожих, и не похожих на маму. Их было множество, столько, сколько вовек не пересчитать никому, как ему казалось, и даже самому старому и опытному ворону из его стаи, с которым считались все без исключения! Но это «множество» постепенно начало делиться на части, одни из которых оставались в округе, другие же – исчезали за деревьями и домами не-птиц-людей. А с этим делением шум и гам, от которого у Воронёнка уже «шумело и гамело» не только в голове, но и в хвосте, как ему каза-

141

лось, начал постепенно растворяться в вечерней тишине. – Но ведь ты обещала, мама! – сказал он еле слышно, всё ещё сидя на краешке домика и бросая отчаянные взоры то в одну, то в другую сторону. – А, может… Может, с тобой что-то случилось? Но он тут же встряхнул головой, не желая и думать о невыполненном обещании, и решил просто ждать, хоть день, хоть два, хоть три, хоть сколько, но ждать, потому что верил: птица-время не могла принести только весну! Может быть, она не принесла с весной чего-то долгожданного только тем не-птицам-людям, которые часто говорят, что им нужно убить время! И не принесёт! Потому что она, эта великая невидимая птица, отнюдь не глупая, и уж знает, где её подстерегает опасность! Но он-то ничего подобного никогда не помышлял! И она не могла, просто не могла его обмануть! Как и мама. Не могла обмануть… *** А на рассвете, когда не сдвинувшийся с места Воронёнок открыл глаза, он вдруг увидел, что из-за трёх деревьев, прямо к домику… летит ласточка! очень! очень! и очень-очень похожая на маму! – Мамочка!!! – вскрикнул он вне себя от радости, и ринулся ей навстречу. Но она ничего не ответила, а только странным образом перевернулась в воздухе и начала падать, падать… на серое подобие неба. Он бросился вниз, чтобы ухватить её за хвост, но не успел: она упала. И упала рядом с ногами какого-то детёныша не-птиц-людей, который держал в руках нечто похожее на хвост его убитой добычи и громко смеялся. И вот тогда Воронёнок, сразу же вспомнивший рассказ мамы об этом, или похожем на него, ужасном птенце, почувствовал внутри такую ярость, какую ни его собраться, ни белый пушистый ветер никогда не испытывали! Он бросился на это жестокое «отнечегоделатное» создание и со всей мощью своего клюва ударил его в голову – и раз, и два, и три! И он, наверное, научился бы считать, ибо не собирался останавливаться на достигнутом, если бы вопящий птенец не побежал прочь, и так, как это делают только не-крылатые существа. Однако клюву Воронёнка пришлось начать счёт заново, потому что, пока он сводил счёты с убийцей, к бездыханной птице успел подползти тот самый серый хвостатый охотник, с которым он уже давно был знаком, хоть и заочно, и который наверняка был не прочь похвастаться своим собратьям по хвосту о такой красивой и не ядовитой находке! Но похвастаться ему не пришлось, ибо Воронёнок, не задумываясь о последствиях, бросился и на него. И клюнул в голову! И раз, и два… Однако третьего раза не последовало, потому что это противно орущее вздыбленное чудовище вдруг замахнулось на него своей передней ногой и ударило в глаз! К счастью, он успел его прикрыть, и глаз остался целым и невредимым, но и не заметившим, что в этот самый момент на серое чудовище налетели назойливые «надзиратели», всё это время наблюдавшие за происходящим с трёх деревьев напротив. Их было много, достаточно много, чтобы хвостатый охотник понял, кто в округе хозяин, и немедленно уполз туда, откуда выполз. Расценив отважность своих собратьев как помощь, Воронёнок почувствовал к ним такое уважение, которое не могло сравниться даже с уважением, родившимся в тот момент, когда он понял, что большие чёрные птицы – не ужасные, а прекрасные! И он, конечно, сохранил бы в себе это чувство, если бы его не-ужасные собратья тут же с жадностью не набросились на свой не заслуженный трофей, не обращая на него никакого внимания. Ему хотелось закричать, во весь голос: «Не смейте!», но, приземлившись рядом с ними, он вдруг осознал, что вместо крика его клюв сейчас вотвот издаст щёлкающий звук и примется самовольничать. «Не смей!» – приказал он себе мысленно, и, стиснув клюв, подобрался поближе к убиенной птице, которую уже растаскивали на кусочки его ужасные неужасные собратья… Как она была красива! Ласточка… Едва дыша, Воронёнок взглянул в её застывшие глаза, которые смотрели не на него, а в чистое утреннее небо, в настоящее

142

небо, и… подпрыгнул от радости! «Это не она! – стучало у него в голове. – Не мама! Это какая-то другая ласточка, которая просто похожа на неё! Очень-очень похожа! Но не она! У мамы совсем другие глаза! Они всегда искрятся теплотой! И нежностью! Они всегда радостные! Или почти всегда! Но даже тогда, когда только почти, они всё равно другие! Они – живые! Настоящие! Как небо! Как счастье! Потому что счастье тоже не бывает ненастоящим! А в маминых глазах – настоящее счастье!» И он не заметил, что, пока он думал, его свободный от всевозможных мыслей и принципов клюв присоединился ко всем остальным. Однако ненадолго, и даже совсем ненадолго, потому что завтрак был слишком мелким, а уступать в мелочах – клювам его собратьев, по меньшей мере, не нравилось, или не нравилось совсем. – Что с них возьмёшь? – вздохнул Воронёнок, наблюдая за ними с краешка домика, куда он вернулся, чтобы продолжить ожидание своей настоящей мамы. – Вороны и есть вороны. Такие, какими и должны быть. Ты же сама говорила, помнишь? И я – такой же, как и они. Но ты ведь не стала бы меня осуждать, если бы они меня не прогнали и позволили позавтракать вместе с ними? Ведь это была не ты, а какая-то другая… птица. Вот если бы это была ты, мамочка, я бы… И вдруг его пронзила мысль, которую он был не в силах заключить в слова даже в том месте, где никто, кроме мамы и птицы-времени, их услышать не мог. Он не смог бы сказать эти слова даже самому себе, потому что, как ему казалась, у него отнимался язык от одной трети этой мысли, самой ужасной, которая когда-либо посещала его голову: «Она, наверное, боится возвращаться домой… Потому что думает, что я… что я её заклюю и проглочу, целиком, лакомым кусочком!» Он сидел и смотрел перед собой невидящими глазами, не в силах ни шевельнуться, ни подумать о чём-то ещё. Сидел и не замечал, как ещё один день ожидания уже спешил на встречу с ночью… Однако, проснувшись следующим утром, Воронёнок сразу же подумал, что, несомненно, эта ужасная мысль – не что иное, как самый обыкновенный не оптимисПтичный настрой, порождённый потрясшим его происшествием, а затем и устрашающим видом его завтракающих собратьев! – Какой же я дурашка, мама! – рассмеялся он, но тихонько, ибо, конечно, заметил, что его не голодные, в отличие от него, «надзиратели» продолжали нести свою службу на деревьях напротив. Заметил и пошутил: – Разумеется, я не смог бы проглотить тебя целиком! Я бы обязательно поделился с ними! У меня же не уличное воспитание! Но шутка, которой он хотел себя взбодрить, не рассмешила, а напугала его: ведь мама могла услышать его мысли, перелетевшие в слова! И он втянул шею. Но не от страха, как он это делал в детстве, а как будто желая прислушаться к тому, что у него происходило внутри. А нутро его – клокотало! О нет, дело было отнюдь не в обиде за рвущее и мечущее ненасытное чрево или немного пекущий подбитый глаз! Дело было в другом: он вдруг понял, и со всей ясностью, что больше не хотел быть таким, как они, его собратья по перьям! Не хотел! Трижды три раза не хотел! И не только потому, что не всегда разделял их мнение или добычу. Но ещё и потому, что, при всей его старательности, при всём его желании научиться и быть, просто быть таким, как они, от хвоста до головы, – он не мог, не может и никогда не сможет избавиться от чувства, что он им – чужой! И ненужный! Не нужный… И у него пропало всякое желание стараться, потому что, как он думал, какой смысл стараться быть нужным только для каких-то дел или чего-то ещё, что помогает добыть только то, что нужно, необходимо, но никогда не то, чего хочется больше всего: быть хоть иногда приласканным нежным крылышком, или клювом, который тоже может быть нежным, при желании, и иметь возможность отвечать взаимностью! А этого – не будет никогда. С ними. С собратьями. С большими чёрными воронами… О нет, он от-

143

нюдь не забыл Ласточкины слова о том, что не всегда то, чего мы хотим, является нужным. Но ведь она сказала «не всегда», а не «никогда»! *** И Воронёнок отправился на поиски. Он подумал, что в жизни бывает всякое, и, возможно, мама решила поселиться в другом месте, чтобы потом, конечно же, найти своего «маленького» и преподнести ему сюрприз в виде отлично обустроенного просторного гнезда. Весь день он летал и в округе, и за её пределами, заглядывая в строящиеся домики и всевозможные отверстия в домах не-птиц-людей, не обращая внимания ни на голод, ни на глаз, который хоть и не был повреждён, но всё же не переставал печь, где-то снаружи, ни на разлетающихся во все стороны испуганных соседей-ласточек, и не соседей, ни на то, что небо начинало темнеть, и не только в преддверии вечера, но и от желания разразиться дождём… Он искал и искал, до самой темноты, и до того самого момента, когда понял, что желание неба оказалось неудержимым, и от этого его крылья промокли так, что, если он немедленно не вернётся к домику, ему придётся ночевать либо в какой-нибудь луже, либо под какимнибудь деревом – под наверняка недолгим наблюдением чьих-то недружелюбных глаз… И он вернулся домой. Примостившись на краешке гнезда и не обращая внимания на хлещущий косой дождь, спасения от которого не было даже под крышами разбирающихся в строительстве не-птиц-людей, он подумал: «Утро вечера мутренней» и закрыл глаза, чтобы как можно скорее уснуть. Потому что завтра, как он надеялся, будет новый день, а значит – новая надежда. Но уснуть ему мешали и постоянно возвращающиеся воспоминания о вчерашнем происшествии, и его ужасная мысль о том, что мама боится быть заклёванной его собственным клювом, и его абсолютное несогласие с тем, что его желание зарыться в её пёрышках, спасаясь от одиночества, хлещущего ещё сильнее, чем дождь, – было чем-то ненужным, не нужным для него! Потому что то, чего он хотел, – было не просто желанием, а потребностью! А значит – тем, что ему нужно! Необходимо! И ему так хотелось! Так хотелось уткнуться своим массивным клювом в мягкий, нежный пушок… И так – он не спал до самого рассвета. А рассвет, не ослабивший ни этого желания, ни проливного дождя, который, казалось, испытывал удовольствие и от вида вымокшей природы, и от безразличия к нему такого же вымокшего Воронёнка, явил не новую надежду, а новое ощущение: где-то внутри, под рёбрами, что-то беспрерывно кололось, что-то очень острое, как когти, или клювы, и было неприятно, и неуютно, и… так, как Воронёнок никогда ещё не чувствовал. – Я, наверное, простудился, мамочка, – привычно обратился он к Ласточке. – Что-то ужасно колется! У меня внутри. И не перестаёт. И, знаешь, это в три раза неприятней, чем то, что печёт у меня под глазом! А всё этот дождь. Но я его не боюсь. Мне совсем не холодно, мама. Просто… колется. Но когда ты прилетишь, ты наверняка сделаешь так, чтобы это прошло. А ты прилетишь, я знаю! И никакие дожди тебя не испугают! Потому что ты их не боишься. И ничего не боишься, правда же? И совсем не боишься, что я тебя заклюю и проглочу целиком, лакомым кусочком. Или поделюсь тобой с кем-то ещё. Ты же знаешь, что я только пошутил! Но он вдруг подумал, что Ласточка, которая, возможно, услышала его тогдашнюю шутку, восприняла её всерьёз, потому что в каждой шутке есть хотя бы треть правды! И, потрясённый этой мыслью, он закричал: – Мамочка! Глупенькая! Маленькая моя! Я никогда этого не сделаю! Потому что ты мне очень, очень, очень-очень нужна! Нужна! Потому что… потому что… Потому что я люблю тебя! В ответ! И просто так! Понимаешь? И я понял, что это значит: любить! И откуда-то издалека, как когда-то в детстве, до его сознания донёсся голос Ласточки, но почему-то сопровождаемый голосами его собратьев:

144

«Любить… Каррр!.. Убить… Каррр!.. Бить… Каррр! » Он втянул шею, сморщился и начал раскачиваться из стороны в сторону, как делал это в детстве, развлекая себя и убивая время. – Раз, два, и три… Любить… убить… и бить… Три, два, и раз… Любить… маму… и меня… Два, три, и раз… Убить… птицу-время… и прямо сейчас! Потому что она жестокая! – закричал он отчаянно. – Потому что она принесла ужасную весну! Да! Да! Ужасную! Слышишь меня, наоборотная невидимка?! Из-за тебя я больше никогда не буду к лучшему! Потому что никогда не увижу свою маму! Никогда! Но, испугавшись своих собственных слов, вылетевших из клюва без ведома головы, Воронёнок стиснул этот накаркивающий беду клюв и замолчал. И задрожал. Впервые в жизни. Задрожал от холода, который вдруг просочился изнутри и начал леденить всё его существо, как будто выстукивающее каждой дрожащей клеткой: «Никогда… Никогда… Никогда…» А где-то далеко, как будто принадлежа не ему, а другому существу, выстукивала мысль о том, что на этот раз он прокаркался не на шутку, и наблюдающие за ним собратья наверняка заподозрят что-то неладное, что-то, что им отнюдь не по вкусу, о котором спорить с ними он и не собирается, потому что ему – всё равно, уже и совсем всё равно… Дрожащий, вымокший и обессиленный, он закрыл глаза… И вот он сидит не на краешке домика детства, а внутри него… И вот он выпрыгивает, и стремительно падает, всё ближе и ближе к серому подобию неба… И вот его отростки-крылышки судорожно бьются, бьются… И вот они уже не бьются, а плавно поднимают его к настоящему небу… И он летит, крылатый, летит… И вот это небо разрывается на мелкие чёрные частички, которые оказываются большими чёрными птицами … Но вот эти птицы неожиданно становятся крохотными и оранжевыми, с чёрными кружочками и линиями… Бабочками… И они летают, красивые, летают… И вот эти бабочки сливаются воедино, и чёрные кружочки и линии становятся чёрной головкой мамы… И она улыбается… И говорит: «До свидания, маленький!»… А он пытается ей возразить, но не может… Потому что та простуда, у него внутри, под рёбрами, своей остротой напоминающая когти, или клювы, уже не просто колется, а режет, пилит, рубит, и так сильно, что у него нет сил ни говорить, ни лететь… И он опять падает… падает… Воронёнок открыл глаза и… понял: то ли из-за сырости, то ли под тяжестью его тела, и то ли к лучшему, то ли наоборот, но домик его невозвратимого детства, на краешке которого он то ли дремал, то ли галлюцинировал, в какое-то мгновение не выдержал и обвалился. А он… Он остался. Там. На краешке. И внутри. Навсегда. Неподвижный и еле дышащий, с глазами, устремлёнными в серое настоящее небо, он лежал и прислушивался к разнообразным звукам извечно текущей и изменяющейся жизни: к перешёптыванию зеленеющей листвы, как будто радующейся весеннему купанию и делящейся этой радостью со всей округой; к возбуждённо хлопающим крыльям мелких и больших птиц, наслаждающихся девственной чистотой луж и одновременно сражающихся со своими отражениями в них; к мерному журчанию багровых ручейков, вытекающих из прогалин его искалеченной головы; и к не затихающим перекличкам дождевых потоков, с безучастной аккуратностью смывающих с бездушного городского асфальта как багровые, так и бесцветные ручейки, источаемые не столько его почти ничего не видящими глазами, сколько его прозревшим сердцем. – Я понял, мамочка,– прохрипел Воронёнок. – Я всё понял. Я не простудился. Просто… мне очень больно. Он сощурился и крикнул во всё своё воронье горло, из последних сил: –Кааааааррр! Не прошло и трёх секунд, как к нему слетелись его собратья по перьям, которые расценили этот крик как мольбу о помощи, отказывать в коей им было несвойст-

145

венно. И, оказывая услугу как ему, так и себе, отнюдь не злобным, но жаждущим избавиться от надоевшей им должности «надзирателей», они немедля заклевали Воронёнка, тем самым избавив его от невыносимых и никому не нужных страданий… *** А Ласточка… Она долго сидела в полуразрушенном вороньем гнезде, глядя на яйцо и раздумывая над всем, что могло бы произойти, решись она усыновить это бедное брошенное дитя. Раздумывала она и над тем, каким образом, если она всётаки решится, донести его домой целым и невредимым. Но, поняв, что ей это вряд ли удастся, она вздохнула и подумала: «Может, и хорошо. В конце концов, ласточке – ласточкино, а вороне – воронье. К тому же, кто сказал, что яйцо брошено? Оно ещё тёплое. Это значит, что родители где-то недалеко. Возможно, сооружают новое жилище. И, наверное, вернутся». Осторожно отодвинув яйцо от края, чтобы оно не выкатилось, она наклонилась к нему и сказала: – Будь счастлив, маленький. Что бы ни было. И прости меня. Просто иногда нужно закрыть на всё глаза и… взмахнуть не глядя. Понимаешь? Раз, два, и три… И, утешив себя мыслью, что своё счастье она ещё обретёт, Ласточка взмыла в воздух и улетела восвояси.

Буквы на белом фоне Александр Маяков II После завтрака у нас начался обычный день. Кто-то сидел, играл с конструктором и мозаикой. Кто-то читал книги. К кому-то пришел массажист. Палыч соизволил явиться на работу ближе к десяти и с бутылкой пива в руках. - Привет, молодежь! – радостно воскликнул он. - Сволочь ты, Палыч. – зевая, произнес я. - Чего? – удивился Палыч. - С пивом на работу. Нельзя ведь. – ответил я. - Это ты про себя? – спросил он и протянул мне бутылку. – На, глотни. Легкий запах хмеля так и манил, хотя в глубине души я понимал, что если Ирина Алексеевна увидит, получу я по шапке. Палыч тут так, специалист по мелкому ремонту, ему пить можно. А я с подопечными контактирую, нечего на них перегаром дышать. - Та ладно, Алексеевны нет, - усмехнулся Палыч. Соблазн был велик и я, даже не посмотрев по сторонам, схватил бутылку и приложился к ней. И в этот момент из другого конца коридора послышался голос Ирины Алексеевны. - Палыч, опять санитаров мне спаиваешь! Я аж поперхнулся. Пиво пеной пошло из-за рта и бутылки. Быстро вернув бутылку Палычу, я прокашлялся, выплюнув все пиво на пол. - Сережа, Сережа, - покачала головой Ирина Алексеевна. – Вроде большой мальчик, а от пива плюешься как малолетка. Быстро взял тряпку, и чтобы через минуту этого хмельного озера здесь не было. Быстро кивнув, я побежал за тряпкой. Ирина Алексеевна человек настроения: может и так, по легкому отчитать, а сможет и целую лекцию прочитать. Палыч, допив пиво, отправился по своим делам. Он-то один на весь приют,

146

так что работы невпроворот. А я пошел мыть полы дальше. Пока наши подопечные находятся в общей комнате, мы драим их комнаты. Вообще-то, нас в смене должно быть четыре - шесть человек, но зарплата у нас не большая, а работы выше крыши, желающих работать не так много. Уборка, обед, тихий час. Пару часов тишины и спокойствия. - О, как я устала, - блаженно растянувшись на небольшой тахте, произнесла Марина. Я бросил свои кости в старое кресло. Мебели в нашей комнате отдыха немного. Старя тахта, притащенная кем-то из дому. Пара кресел, так же видавших виды. Медицинский стеллаж с облупившейся краской. Несколько старых тумб. И ковер. На полу валялся выцветший ковер. Рисунок уже было не разобрать, но каждый год перед новым годом Марина заставляет меня с Палычем его выбивать. Толку от этого ноль, так как пыль уже вросла в этот ковер. - Я бы не сказал, что устал. – зевая, ответил я. - У тебя лежачих нет. – произнесла Марина. - Ага, - кивнул я. Помните, я жаловался на несправедливость? Был такой грешок. Из нас двоих Маринке тяжелее. Хотя я помогаю, когда попросит. Но не все дамы нашего отделения любят, когда к ним подходят санитары мужчины. Это может показаться странным, ведь в их положении выбирать не приходится, от кого получать помощь. Другие смены вообще на это плюют, но Марина попросила меня не вмешиваться без особой нужды. Только когда попросит. - Сколько там до полдника? – спросила Марина. - Два часа. – ответил я. - Еще вагон времени. Я подремлю. - Угу, - ответил я. Вагон времени. Я вообще никогда не задумывался о времени. Все изменило два случая. Только не смейтесь. Сидя как-то вечером в «Контакте», наткнулся на одну цитату, на стене у бывшей одноклассницы. «Самое дорогое, что ты можешь подарить человеку – это свое время. Так как время вернуть нельзя». Ну, или что-то в этом роде. Я тогда задумался, а ведь, правда! Время это то, чего невозможно вернуть. Ни одной секунды. То есть, общаясь с человеком, вы отдаете ему свое время. Вы не тратите его на какие-то свои нужды, вы тратите его на человека. Тогда я дошел еще до одной мысли: время невозможно украсть. Пока не встретил вора времени. Второй случай, который изменил мой взгляд на время, произошел в одном небольшом мясном магазине. Есть недалеко от моего дома небольшой мясной магазин. Из-за того, что цены в нем немного ниже, чем в стоящем в двадцати метрах от него супермаркете, они держаться на плаву. Очередь там миллионная. Шутка ли, цены процентов на десять - пятнадцать ниже, чем в других магазинах. Хотя правщицы тут ушлые, и обвесить могут, и сдачу не правильно дать. Следить за ними надо. И вот однажды я стоял в очереди. То, что очередь большая, а помещение не такое уж и большое, приводит к тому, что очередь извивается змейкой. И чтобы посмотреть есть ли то, что тебе нужно на прилавке, нужно пролезать через толпу, извиняясь перед каждым. Когда стоишь в очереди, на таких людей уже не обращаешь внимания. Каждую минуту, какая-то морда пролазит вперед, чтобы глянуть, если окорока или свиные колбаски. Кроме мяса, там есть так же небольшой ассортимент масла, сыра и прочей молочной продукции. Но её берут редко и как «довесок» к нескольким килограммам куриных желудочком и коровьев хвостов. Терпеть не могу очереди. Для меня это ад. От этого стояния и медленного продвижения на пятнадцати квадратных метрах все силы исчезают. Но когда очередь подходит ко мне, это радость. Прям, силы прибавляются. Так было и в тот раз. Я даже не обратил внимания на мужика, который крутился у кассы. Там так же есть прилавки, так, что ничего странного не было в том,

147

что мужик ошивался там. Ну, выбирает человек себе кусочек, присматривает. И вот, когда передо мной женщина забрала свои пакеты, продавщица, какого-то хера, повернулась не ко мне, а к тому мужику и спрашивает: - Что вам? Стандартный вопрос от неё. Мужик отвечает: - Пачку масла сливочного, - и протягивает ей полтинник. А то масло, если не ошибаюсь, стоит шестнадцать гривень триста грамм. Сказать честно, я немного офонорел от такой наглости. Не выдержав, я возмутился: - Слышь, мужик, может, ты в очередь встанешь? - Да я только масло купить. – Начал оправдываться мужик. – Что вам эти две минуты дадут? И тут у меня крышу снесло. - Это мои две минуты! – заорал я. – Ты, сука, украл их у меня! - Молодой человек, чего вы орете? – возмутилась продавщица. - А ты, курица, рот закрой! Я хотел у тебя здесь на двести гривень скупиться, но его двадцатка тебе дороже, так что я отоварюсь в другом магазине. И развернулся, уходить. - Парень, ну ты чего?! – крикнул мне в спину мужик. - Чего я?! – спросил я, оборачиваясь. – Ты украл у меня две минуты, сэкономив свои полчаса! И не только мои, - я обвел рукой молчаливую толпу. – Только у остальных язык в жопе! Им все равно! А мне нет! В общем так, урод, если не хочешь, чтобы я украл у тебя два месяца, определив тебя в гипс, на глаза мне не попадайся. А ты, овца, - обратился я к продавщице. – Еще раз увижу, что обвешиваешь, я ту тушку гуся тебе в зад запихну! Хоть какая-то сексуальная жизнь у тебя появится, с твоей-то рожей! Воры времени конченные. Развернувшись, я вышел. Так я узнал, что время можно украсть. И самое обидно, что никто, никто кроме меня, не возмутился. За мной стояло двадцать человек, и всем было все равно. Нет, не так, всем было похер! Именно похер! *** Тихий час прошел без приключений. Ну, у меня, Марину ждал небольшой сюрприз. Пока девушка дремала, я прошелся по палатам, проверить, все ли в порядке. И в одной из палат с лежачей я почувствовал странный запах. - Я только посмотрю. – произнес я, подходя к кровати. Откинув одеяло, я увидел то, что, в принципе, и ожидал увидеть: молодая женщина сходила под себя. Такое бывает. Но мы не железные, нам тоже надо отдыхать. - Сейчас позову Марину, - улыбнулся я, и пошел её будить. После полдника пришла пора мыть подопечных. Сегодня банный день у Миши. Любая смена спихивает его на меня. Как-никак, мы родственные души. - Ну что, пошли? – спросила меня Марина, когда я заканчивал с водными процедурами Миши. Парень весело пускал слюни, сидя в своей коляске, а я вытирал его полотенцем. Самое неприятное в этом вытирать его член. Но ничего не поделаешь, приходится, не мокрым, же его в трусы запихивать. - Ага, пять минут и пойду. – ответил я, натягивая на него трусы. По идее, он и сам это может сделать, но ленится. Закончив, я отвез Мишу в палату и отправился к Марине. Она была в палате Кати. Катя, как и многие здесь, инвалид детства. У неё ДЦП и синдром Дауна. От таких детей стопроцентный отказ. Всю жизнь она прикована к постели. Она фактически не разговаривает, только издает различные звуки, но при этом вполне ясно понимает окружающих. И у неё при этом есть парень. Его зовут Антон и у него ДЦП. В отличие от Кати он может передвигаться самостоятельно, на коляске. Заболевание дало осложнения на его ноги. Хотя и руками он не полностью владеет. Их отноше-

148

ния длятся вот уже два года. Два года! Они видятся каждый день, он приезжает на коляске к её кровати и они часами сидят и смотрят друг другу в глаза. Но есть два дня в неделю, особенные для них. Это вторник и пятница. В эти дни они занимаются сексом. Не сами, разумеется, мы им помогаем. Сегодня, к примеру, помогать будем я и Марина. Все ждали только меня. Уверен, Антон приехал раньше всех. Марина уже расстегнула халат Кати. Пока я возился с перчатками, Марина начала прелюдию. С потенцией у Антона все в порядке, но встает у него не так шустро как у здоровых мужчин, поэтому перед каждым сексом Марина дрочит ему, а затем надевает презерватив. Я же в это время поглаживаю ромежность Кати. Это длится минут пять. И все это время они смотрят друг на друга. Я считаю, что они самые счастливые люди в мире. Даже в своем положении они сохранили страсть. Даже сейчас, когда я пытаюсь нащупать клитор скрипящими от влаги пальцами, Катя смотрит не на меня, не на мужчину, который доставляет ей удовольствие. Она, раскрасневшись от возбуждения, смотрит счастливым взглядом на Антона. А он, в свою очередь, не обращает внимания на Марину, чьи пальчики нежно ласкают его член. Это настоящая любовь. И вот, когда у него твердый стояк, а у Кати настоящий потоп, мы переходим ко второму этапу. Я помогаю Антону взобраться на кровать, а Марина вводит его член в промежность Кати. После чего я страхую его, поддерживая за плечи, а Марина, поддерживая за бедра. Дело в том, что из-за особенностей физиологии, движения Антона не совсем ровные. А учитывая то, что он сразу берет высокий темп, то любая не осторожность может привести к плачевным последствиям. Сам акт длится от силы минуты три. За это время у меня успевают затечь руки, и к концу я их фактически не чувствую. Все-таки поддерживать пятидесяти килограммового мужика, в то время, когда он исполняет свой мужской долг, дело не легкое. Во время секса Катя заворожено глядит на Антона, изредка в блаженстве закрывая глаза. Они фактически не издают звуков, ни стонут, ни кричат. Только тихое хлюпанье слышно в палате. Когда Антон кончает, я снимаю его с Кати, Марина снимает с него презерватив и протирает его член влажными салфетками. Я же в это время вытираю влажными салфетками промежность Кати. Укрыв её, мы оставляем парочку наедине. Они так и не замечали нас, любуясь друг другом. А сами мы бежим на наше место. Пока ты помогаешь другим заняться сексом, сам возбуждаешься. У меня всегда каменный стояк, а у Марины течка такая, что прямо через халат видно. Наше место – это мужской туалет. В комнате отдыха мы этим заняться не можем, так как туда могут зайти посторонние, поэтому мы закрывается в мужском туалете. Марина на ходу бросает мне презерватив, стягивает с себя трусы и становится раком прямо на холодный пол. Я же быстро натягиваю презерватив и пристраиваюсь сзади. Никакой романтики, как у наших подопечных. Обычный животный секс. Чтобы не кричать, Марина зажимает в зубах свой халат, а я долблю её что есть силы. Кончив, я помогаю ей подняться. После чего мою в холодной воде раковины член, чертыхаясь. Так было и в этот раз. - Как всегда, блин, - умываясь рядом, произносит Марина. - Ага, - пытаясь согреть в руках член, говорю я. - А помнишь, как у них первый раз был? – с улыбкой спрашивает она. - Такое не забудешь! - улыбаюсь в ответ я. Это случилось года полтора назад. Мы тогда сидели в комнате отдыха и пытались посмотреть по старому телевизору какой-то фильм. Я уже откровенно дремал под шипение из динамика, когда грохот вернул меня в реальность. Марина перепуганная сидела рядом. Грохот повторился, но уже не такой сильный.

149

- Сережа, а это… - испугано попыталась произнести Марина. Толку от неё мало и я сам поплелся на звук. Марина пошла следом, прячась за моей спиной. Грохот снова повторился. Ясно было, что это из палаты Кати. Так как Антон постоянно там ошивался, я успокоился. «Наверное, с коляски навернулся», - подумал я. У колясочников такое случается. Ничего страшного. Но когда мы вошли в палату, мы были немного шокированы. С виду хилый Антон смог перевернуть кровать Кати и оба они лежали на полу. Антон пытался залезть на Катю, а та ему активно помогала. Разумеется, мы их разлучили в ту ночь и отправили отдыхать, угостив успокоительным. На следующее утро мы доложили обо всем главврачу и, на удивление, она дала добро. Мол, раз любят, то пусть и трахаются. Даже выделила средства на презервативы из скудных фондов приюта. Конечно, потом презервативы мы стали сами покупать, на свои кровные. Ну, не обирать же инвалидов. Сами-то мы тоже потом трахаемся. Причем Марина так наловчилась, что за считанные секунды успевает бросить мне презерватив, стянуть с себя халат и трусы, и встать в позу на полу. Хоть норматив сдавай!

Повесть о голубке Поташников Григорий Часть 1. Девочка и голубка Глава 1 Девочке Лене было неполные семь лет, и была она миленьким ребенком. Кругленькое личико с правильными чертами лица, пухленькие щечки с ямочками, голубые глазки и светлые вьющиеся волосики. Одним словом – ангелочек! Целыми днями просиживала она на лоджии на девятом этаже и кормила голубей. Птиц было много в окрестностях церквушки, колокольни которой возвышались над деревьями соседнего сквера. Соседи уже привыкли к этой умиротворяющей картинке и с удовольствием наблюдали, как девочка бросала хлебные крошки в ящики для цветов под балконом, рассматривала порхающих рядом с ней голубей и сосредоточенно о чем-то с ними разговаривала. Девочка не ходила. В пять лет ее сильно покусала и напугала собака, когда она отдыхала на даче в деревне с родителями. Раны давно и бесследно исчезли, но вот встать на ножки она после этого так и не смогла. Врачи ничего не смогли сделать. Сидела малышка в инвалидной коляске с высокими перилами для безопасности. После работы, вечером, папа или мама катали ребенка во дворе или в сквере возле церкви, а днем она была дома одна. Только во время обеденного перерыва, мать, работавшая неподалеку, забегала домой покормить дочь. И Лена целый день смотрела по телевизору детские программы, или сидела в коляске на лоджии и кормила голубей. Как-то раз девочка сообщила матери, что она подружилась с очаровательной белой голубкой. Глаза черные, выпуклые, блестящие, как бусинки, вся такая ловкая, веселая, игривая. Мама удивилась, ну и фантазия у ее дочери. Даже интересно! Лена частенько придумывала всякие истории, продолжение сказок из детских телевизионных передач, или про приключения черных и рыжих котов, которых она видела на крышах соседних домов. Вот теперь какая-то голубка появилась! Любопытно, что она сочинит в следующий раз. Но дочь не захотела расставаться со своей новой подругой и сюжет получил продолжение. Каждый вечер, как только родители возвращались с работы, Лена взахлеб рассказывала им про очередные приключения голубки, про ее птичье житье-бытье и разные "голубиные" истории. Как здорово бросаться с высокой крыши и свободно парить в воздухе, как красивы купола церкви с высоты

150

птичьего полета, какой восторг испытываешь, когда летишь навстречу ветру и тебя уносит все выше и выше. Но в жизни птиц встречались не только светлые стороны. Беды и невзгоды также не обходили их стороной. Девочка с негодованием рассказывала о лихих кознях черных ворон из стаи обитающей неподалеку и о проделках злой черной кошки с острыми когтями, которая недавно утащила одного из голубей. В конце-концов мать забеспокоилась, что это за навязчивая идея! Так не годится! Пригласили домой врача-психотерапевта, показали ему девочку, балкон, голубей. Мама сообщила доктору, что в последнее время ее дочь стала более ровной, спокойной, веселой, стала лучше есть. Раньше она часто плакала без причины, капризничала, теперь такого вроде нет. Однако ее беспокоят эти постоянные фантазии ребенка, такие яркие, образные, сочные, как будто девочка все это видит в кино. Что это такое, и к чему это может привести? Врач долго беседовал с Леной, однако ничего страшного не нашел. Вы поймите, - говорил доктор матери, ребенку скучно одному целый день на балконе, вот она и придумывает разные сказки, по типу Карлсона, который живет на крыше. Кстати, этот мультик по телевизору постоянно крутят, девочка могла его видеть. Так что Вы зря беспокоитесь, никакой патологии я здесь не вижу. Родители поверили врачу и оставили ребенка в покое. Пускай себе фантазирует. Однако, когда однажды Лена вдруг объявила, что голубка зовет ее с собой полетать, папа встревожился всерьез. За один день он своими руками обнес лоджию стеклом наглухо, чтобы девочка не могла как-нибудь выпасть. Дочь закатила истерику. Что вы наделали – рыдала она, как же я теперь буду разговаривать со своей голубкой? Ничего – утешала ее мама, будешь разговаривать с ней через стекло. Как это – через стекло, я не хочу через стекло! Будете держать меня под стеклом как птичку в клетке, вот возьму и вовсе от вас улечу! - жалобно пропищала девочка. А вот это отцу уже совсем не понравилось. На следующий день, в понедельник, уходя на работу, он вообще запер дверь на лоджию, чтобы ребенок не мог выйти. Хотя эта крайняя мера была маме очень не по вкусу, но папа настоял. - Вечером что-нибудь придумаем, а сейчас некогда, пошли. Но вечером, когда родители вернулись с работы, дочери в квартире не оказалось. Стекло на лоджии было разбито, дверь в квартиру с балкона взломана и Лена исчезла, причем, как это ни странно, вместе с коляской. Подняли на ноги соседей, милицию, но это ничего не дало. Никаких следов не нашли, девочка как в воду канула. И только соседи, как всегда, видели вьющуюся вокруг лоджии привычную стайку голубей, которых на этот раз никто не кормил. Балкон опустел, хозяйки не было. Так пропала девочка Лена. Глава 2 Эта история облетела все новостные издания, проникла в интернет, попала на телевидение. Все недоумевали. Как же так, что же произошло? Мистика какая-то! Неужели девочка действительно превратилась в голубку и улетела?!! Однако через две недели события получили неожиданное продолжение. Глубокой ночью родители были разбужены громким звоном разбитого стекла в окне детской. Отец, как встрепанный, вскочил с постели и ринулся в соседнюю комнату. Но добежать не успел. Навстречу ему, раскинув руки с криком и плачем бежала его дочь. Бежала! Вот это да! Папа схватил ребенка на руки, не мог нарадоваться ее появлению, не мог поверить своим глазам, что девочка опять ходит. Но расспросы ничего не дали. Лена на папиных руках заходилась плачем, билась в истерике, а потом и вовсе сомлела. И только тогда мама разглядела, что их дочь истерзана и избита, вся в синяках и ссади-

151

нах. Была немедленно вызвана скорая помощь и девочку повезли в ближайшую больницу. Родители поехали вместе с дочерью. После тщательного осмотра врачи заявили, что никаких сколько-нибудь серьезных травм у ребенка не нашли, и уж тем более жизни ее ничто не угрожает. Однако, по-видимому, она испытала какое-то сильное нервное потрясение. Скорее всего, именно с этим и связана вернувшаяся способность ходить. В медицине известны подобные случаи. Лене сделали укол успокоительного и до утра велели не трогать. Отцу предложили идти домой, а матери постелили в соседней палате. Но она не смогла сомкнуть глаз и всю ночь просидела на скамье перед дверьми палаты со спящей дочерью. Наутро девочка проснулась, громко во весь рот зевнула и радостно улыбнулась навстречу кинувшейся к ней матери. - Мама, я тебя так люблю! Прости меня, что я капризничала. Я теперь буду хорошей, и всегда-всегда буду тебя слушаться! - Леночка, родная, светик ты мой, я тебя тоже очень люблю! Кровиночка ты моя! – тискала ее мама в объятиях. - И куда же ты тогда пропала? Что с тобой случилось? Тебя кто-то забрал? Ты выпала из окошка? - мать засыпала дочь вопросами. - Мамочка, прости меня, я вредная, нехорошая! Я тогда от злости на вас с папой вдруг стала птичкой. За мной прилетела моя голубка, и мы вместе с ней полетели к ее друзьям на чердак соседнего дома, там они живут. Ой, мама, как там здорово! Как мне с ними было хорошо! Они меня летать научили. Как здорово летать! Ой, мама, а земля то круглая! Я теперь это точно знаю, когда заберешься высоко-высоко это хорошо видно! - радостно щебетала девочка. Мать не знала – верить ей своим ушам или нет! Приходилось верить. Не решаясь возражать дочери, она во всем с ней соглашалась, и только продолжала крепко держать девочку в объятиях, никак не могла ее отпустить, нарадоваться, словно боялась, что она вот-вот опять исчезнет. Вот что в итоге рассказала Лена. Все это время она провела в стайке голубей, вместе со своей любимой подругой. Поначалу ее задирали сородичи, даже клевали иногда, но голубка взяла ее под защиту и отчаянно дралась со всеми обидчиками. Тогда ее оставили в покое и даже полюбили, делились с ней найденной пищей, которую новенькая по неопытности не могла себе раздобыть. Девочка рассказывала о зловредных черных воронах, которые нападали на голубей, клевали их, отнимали еду. От ворон голубка ее тоже защищала. Но вот от кого она не смогла ее защитить – так это от злой и страшной черной кошки, которая нацелилась на самую маленькую и во что бы то ни стало желала ее утащить. Поняв, что спасти ее не получится, голубка решила любой ценой вернуть свою подругу папе с мамой. Убегая от преследования, она из последних сил разбила окно в квартире родителей и впихнула туда свою девочку. Сама же голубка погибла в когтистых кошачьих лапах. Вот такая история, хотите верьте, хотите нет. Ну что же тут поделаешь, решила мама, пусть будет так. Пришел отец и родители пошли к докторам с вопросом, что же делать дальше. Врачи заявили, что вообще-то ребенок практически здоров, но на всякий случай лучше бы оставить ее еще на недельку, пролечить ушибы и ссадины, понаблюдать. Так и поступили. После непродолжительного обсуждения решили милиции подробностей не раскрывать, а просто сообщить, что этой ночью девочку вернули. Мама не хотела, чтобы Лена прослыла ненормальной. Глава 3 Однако шила в мешке не утаишь. Милиция так просто не могла согласиться с внезапным появлением девочки и родителей вызвали повесткой. Пошел отец и скрепя сердце вынужден был все рассказать, все, что по словам Лены, с ней происходило

152

во время двухнедельного отсутствия. Усатый следователь, с погонами капитана, сидящий в развалку за столом только ухмыльнулся и неопределенно хмыкнул. - Ну и выдумщица же ваша дочь. Голуби, вороны кошки… Ей бы сказки сочинять, цены бы ей не было. А Вы знаете,что на чердаке соседней девятиэтажки нашли труп зарезанного подростка. И там же неподалеку брошенную коляску обнаружили. - Ваша? – капитан вынул несколько фотографий из дела и кинул их на стол. Отец сразу же узнал коляску дочери, замечательную немецкую коляску, которую они с женой с огромными трудностями год назад доставали. Кажется, она осталась после умершего ребенка-инвалида, вспоминать об этом не хотелось. - Наша - выдохнул он. - Так-то вот. Мы давно охотились за этой опасной бандой беспризорников, а тут такая история. Нам удалось взять одного из этой группы при облаве, остальные, к сожалению, удрали. Вот он нам все и рассказал, он же был так сказать, свидетелем всего произошедшего. Этой «голубке», мальчонку, было лет 11-12, и ваша девочка давно ему понравилась. Ну как же, ангелочек! Возможно, даже он ее полюбил. Там сразу над вашим балконом есть глухое чердачное окошко, вот мальчишка там и затаился. Оттуда он и разговаривал с вашей дочкой тонким детским голоском, а она думала, что это голубка с ней беседует, видеть-то его она не могла. А потом, когда вы лоджию застеклили, он ее и похитил. Ну а дальше все как она рассказывает, только вместо ворон – соседняя банда беспризорников, с которыми эти мальчишки враждовали, а вместо кошки – цыганка. Да, ее цыгане присмотрели, крохотная и миленькая девочка-инвалид для них большая ценность. Они бы ее продали за большие деньги, и вы бы ее больше не увидели. Девочку бы переправили подальше с глаз долой в другой город, где никто ничего не знал, и заставили бы милостыню просить, ей бы хорошо подавали, цыгане в этом разбираются. Ребенок мог бы для них большие деньги зарабатывать. И когда наша «голубка» это понял он, спасая ее от цыган, вернул Вам вашу дочь. А те потом его нашли, и в отместку прирезали. Вот и вся история. - Подождите, подождите – взмолился отец, а как же ее рассказы про то, что она летать научилась, про вид на землю с высоты? - А Вы забыли, что она была инвалидом, на ногах не стояла? - возразил капитан. А теперь бегает! Для нее это полет! Я, конечно не врач, но, по-видимому, столь кардинальная смена образа жизни, новая среда так повлияли на ее психику, что она встала на ножки и побежала вслед за ребятами. Ведь Вы же ее держали одну, в запертой квартире целыми днями, тут и взрослый умом тронется. А это ребенок маленький. И вдруг она попадает в компанию своих сверстников, где, наверное, все с ней игрались, все ее тормошили, дергали, наконец, просто разговаривали с ней. Вообще, я полагаю, - тут следователь остановился и испытывающе посмотрел на собеседника, - Вы должны были бы этой «голубке», царство ему небесное, низко в ноги поклониться за то, что он сделал! Ну да что уж теперь говорить про это - капитан махнул рукой. - Да, я понимаю - сказал отец. В комнате повисла тишина. - Хорошо - нарушил молчание отец, - ну а как же тогда быть с видами с высоты, которые она так ярко описывает? Это-то откуда? Следователь задумчиво почесал подбородок. - Знаете, ведь эти мальчишки облюбовали чердаки и крыши высоток, даже на купола церкви умудрялись пробираться. Наверное, и девчонку с собой везде таскали. Отсюда и вид с высоты. Всему есть объяснение, только подумать надо. Ну а девочка все это восприняла по-своему, сказочно. Но Вы ее не разубеждайте, пускай так и думает, наверное, для нее это безопаснее. И еще знаете что, Вы лучше обо всем, об этом не распространяйтесь, так оно спокойнее будет, на прощание сказал капитан.

153

Над номером работали: Александр Маяков—главный редактор Надежда Леонычева—старший редактор Расима Ахмедова—редактор Элина Ким—редактор-корректор