Мартовский номер литературного интернет-издания PS (№84) by PS литературный журнал

№84 (март 2019)

Над номером работали Александр Маяков главный редактор

Надежда Леонычева старший редактор

Расима Скиба редактор

Элина Ким редактор-корректор

ВНИМАНИЕ!!! Авторские права на размещенные произведения принадлежат их авторам, и защищены Законами об авторском праве Украины, а так же международными законодательными актами об авторском и смежном правах. Пунктуация и орфография авторов сохранена. ВНИМАНИЕ!!! Некоторые произведения содержат сцены насилия, секса, не пристойного поведения и психологические тяжелые сцены. Поэтому, не рекомендуется для прочтения лицам младше 18 лет. Прочтение возможно с разрешение родителей, опекунов, либо лиц выполняющих их функции.

Отпечатано в типографии «Crocus» crocus.zp.ua

При копировании материала ссылка на АВТОРА ОБЯЗАТЕЛЬНА!

www.pslit.co.ua

Колонка главного редактора Здравствуйте! Сегодня поговорим о многом, но сначала… С первым месяцем весны! Зима с её холодами осталась позади, настало прекрасно время: весна. Природа просыпается ото сна и готовится к цветущему лету. Напомним, что в журнале стартовал уже традиционный конкурс красоты среди авторов «Мисс PS 2019». На момент написания этой статьи, участниц было не много, всего пять, но времени еще достаточно, чтобы принять участие. Условия участия на нашем сайте. Призы, как и прежде, бонусы от нашего издания. Мы отказались от старых номинаций, таких как «Лучший редактор» и «Мисс редактор». Наши редакторы могут участвовать на равных и в «Мисс PS 2019», а выбирать лучшего редактора нет смысла, мы все хороши! Так же с сайта был убран «Зал славы». В нем показывались победители различных номинаций и рейтинг авторов. Пока что он на переработке, в будущем мы вернем его. А теперь поговорим о «не читателях» среди наших авторов. Когда вы отправляете заявку на рассмотрение, вы ставите две галочки: согласен с правилами публикации и согласен с договором о публикации. Данное действие подразумевает, что вы прочли как правила, так и договор и согласны с их условиями. Если нет, то вы не отправляете нам свои произведения. После получения редакцией произведения, вам отправляется письмо, в котором говориться, что произведение на рассмотрении. Так же в этом письме ссылка на раздел помощи. Точнее, на вопрос, в котором указан срок рассмотрения. Конечно, если у вас появляются еще вопросы, вы можете написать нам. Но не надо это делать, если ответ на ваш вопрос уже есть в разделе помощи, договоре о публикации или в правилах публикации. Прецедентов не будет! Все произведения всех авторов публикуются на условиях общей очереди. Вперед никто никого не пропускает и вне очереди не публикует. Каким бы популярными вы, наши авторы, себя не считали. Поверьте, но количество читателей на портале Проза.ру не показатель вашей популярности. Это же касается и издания «FoxyLit». Напомним, что в «FoxyLit» обязательным условием публикации является выкуп как минимум одного печатного экземпляра. Ваша популярность, взгляды и принципы никак не повлияют на условия публикации и бесплатно никто в «FoxyLit» опубликован не будет. Относительно «P.S.» - вне очереди публикаций нет, и не будет. Возможно, это тяжело принять, но даже в крупных издательствах все авторы подчиняются установленным правилам. И это не является притеснением или попытками оскорбить автора. Правила и очередь создаются по ряду причин, осиновая из которых - оптимизация работы редакции и автора. Надеюсь, даже после такого вступления, вам понравится наш номер. Приятного прочтения. С уважением, главный редактор «Литературного интернет-издания P.S.» Александр Маяков

Сегодня в номере Поэзия

«Белый снег» Татьяна Уразова

«Снежок» Татьяна Уразова

«С утра туманом» Татьяна Уразова

«Пейзаж осенний» Татьяна Уразова

«Плаксивая осень» Татьяна Уразова

«Чернильница души» Дмирий Рон

«О блеске» Янушко Алёна

«Городу» Янушко Алёна

«Талант» Янушко Алёна

«Встреча» Янушко Алёна

«Вспоминаю» Янушко Алёна

«Глаза любви» Владимир Васильевский

«Запах детства» Владимир Васильевский

«Мустанг» Владимир Васильевский

«Притяжение глаз ХХII» Владимир Васильевский

«Когда засыпает тело» Владимир Васильевский

«История» Анастасия Рейфшнейдер

«Путеводная нить» Александр Юдельсон

«Бабочка» Волчецкая Кристина

«Журавлиной стаей ввыси» Волчецкая Кристина

«Все что там, между строк» Волчецкая Кристина

«Штурман» Курдюков Сергей

«Родные края» Екатерина Розенталь

«Вечернее море. Притихшие волны...» Ольга Багаева

«Укрощение вихря или Кайтсерфинг» Ольга Багаева

«Август и любовь» Ольга Багаева

«Сигнал потерянного марсохода» Ольга Багаева

«Супермаркет» Ольга Багаева

«Пусть молчат зеркала» Колина Светлана

«Песенка актера» Андрей Гордеев

«Я пишу лишь о том...» Вирьё

«Памяти Андрея Вознесенского» Марат Жусипалиев

«Кому-то дал перо...» Марат Жусипалиев

«На дне молчания...» Марат Жусипалиев

«Не бывает женщин плохих...» Марат Жусипалиев

«Но зима уже волнует сказочной красой...» Ольга Северинская

«Жара» Ольга Северинская

«Твой вспыхнул взгляд» Ольга Северинская

«На вокзале» Ольга Северинская

«Судьба Воина» Александр Макаров

«Мой день» Ольга Северинская

«Облака» Диана Облепихина

«Поезд в ад» Станислав Пронин

«Недосказанность» Юлия Чернышёва

«Чётки» Юлия Чернышёва

«Опалённые войной» Ольга Шеменева

«Жизнь» Ольга Лесько

«Разве много... мало...» Ольга Василенко

«Обычный человек» Ольга Лесько

«Под ногой пророка» Ольга Василенко

«Мы рисовали при свечах» Элимс Ям

«Речевые игры» Юрий Тубольцев

«О, осень» Андрей Шевцов

«Осенний романс» Никола Дарен

«Потерянный отблеск» Элис Сорокина

«Неповторимы» Элис Сорокина

«Друзья. И сказано всё этим словом» Элис Сорокина

«Говорят, без любви умирают» Шостак Андрей

«А я - Любовь...» Ольга Василенко

«Вести начала зимы» Элис Сорокина

«В один вечер была непогода» Элис Сорокина

«Стоя ночью сред поля» Оксана Манько

«Солнце и Луна» Оксана Манько

«Настроение #осень» Оксана Манько

«Философствовать умеет нынче каждый» Оксана Манько

«Матрос и девушка» Янина Погорелова

«Подселенец» Нелли Мершон

Строка прозы

«Фея и великан» Оксана Исупова

«В Париж!» Оксана Исупова

«Тоска и Радость» Оксана Исупова

«Главный механизм жизни» Юларнэус Кадэттори

«Юлька» Анатолий Куликов

«Исаак» Анна Ари

«История одной старушки» Волчецкая Кристина

«Услуга» Георгий Кавсехорнак

«Решение» Георгий Кавсехорнак

«Существительное» Георгий Кавсехорнак

«Старик» Георгий Кавсехорнак

«Газета» Георгий Кавсехорнак

«Холод» Анна Ари

«Шестнадцатиэтажка» Савельева Анастасия Сергеевна

«Визит» Анатолий Куликов

«Пятьдесят девятый день» Янина Погорелова

«Норма» Инна Нюсьман

«День рождения» Александр Маяков

«Предопределение» Морозова Ирина

Фанфик

108

«Сверхъестественное: новые приключения» Мария Гамиева

108

Литературный сериал

120

«Там, где вечный холод» Роттен Морган

120

«Летописи межмирья» Александр Маяков

126

«Буквы на белом фоне» Александр Маяков

130

«А.С. Пушкин. Послесловие» Маргарита Крымская

133

«Опаленные войной» Олег Русаков

137

«Наталья» Дмитрий Королёвъ

141

«Спасибо графине» Лена Ичкитидзе «Путешествие в неизвестном» Уразова Татьяна

148

Поэзия

Белый снег Татьяна Уразова Первый снег кружится тихо: Он в полёте первый раз, Землю белит юный с шиком, Поменяв её окрас. Словно в сказке в снежном царстве Очутилась утром я. То ли счастье, то ль коварство Снег окрасил и меня. Белый снег – надежды, юность, Седина – отметка лет. Вновь бы в юную бездумность, Вновь любить и ждать рассвет. Первый снег в ладошке тает, Тает жизнь святой водой, И снежинки белой стаей Манят в сказку за собой.

Снежок Татьяна Уразова Притворились белой птицей в чёрном небе облака. Что над городом кружится, смотрит зорко свысока: Где мне высыпать излишек снега первого к утру? Ёлка, где в смолистых шишках? Удивить бы детвору. Лягут спать они и осень, а проснутся: уж зима. Кто с небес снежок им сбросил? Птица белая. Сама. И с утра - в снежки с азартом, и конечно снеговик! И до самого до марта – лыжи, санки, пуховик. Растворится в небе птица, но останется снежок, Что на солнышке искрится белый, лёгкий, как пушок.

С утра туманом Татьяна Уразова С утра туманом синим, синим Укрыта даль, и диск луны. И в скопищах размытых линий Интриги осени видны. И лист скукоженный - тихоня Приник к земле в последний час. Трухою станет он сегодня, А может завтра, есть запас. Туман обнимет нежно морось. Коктейль воздушный чист и прян. А осень набирает скорость. Куда спешит? За снегом? Зря. Теряет время для раздумий, А жизнь не терпит пустоты. И от себя бежать безумно, Какая глупенькая ты!

Пейзаж осенний Татьяна Уразова В предзимье рощи фантастичны В их наготе изъяна нет. И ветра песнь порой лирична, В ней слышен зов других планет. В холодной мороси деревья Заломят ветви и замрут. Брюхатых грозных туч кочевье Лишит иллюзий их и тут. И будет всё не так, как надо. Не полыхнёт костёр небес. И жизнь покажется им адом, Опада хрупким арабеск. Но хохотнёт по-свойски осень, Блеснёт лучом из-за угла. И будет в жизни много вёсен, Какой бы осень не была!

Поэзия

Плаксивая осень Татьяна Уразова Плаксивая осень листву золотую Омоет слезами не раз И все уговоры блаженной впустую: Вошла своевольная в раж. А мгла нависая, гнетёт и тоскою Навеян дождливый денёк. И всё, что случилось когда-то, не скрою, Всплывёт, как внезапный упрёк. Рябина с багряною терпкою кистью Средь серости яркий мазок. Откину унынье, доверюсь наитью: Остался последний бросок. Плаксивая осень все выплачет слёзы И солнце подбросит лучи. И листья медовые скинут берёзы. И в счастье поверив – молчи!

Чернильница души Дмирий Рон Мученье строк или небрежный почерк, На вкус это - как разное вино. Одно наполнено из кислых бочек, В другом - пьянящей сладости полно! Взращенный виноград с любовью, Раскроется оттенками в вине. А все, что вымучено с болью, Осадком ляжет на прозрачном дне. Сужденья друг на друга непохожи, Не в этом суть, а важно лишь – одно, Исходит от души – это до дрожи! А от упорства – жизни лишено…

О блеске Янушко Алёна Блеск азарта, подвижность жестов, Впалых скул монотонный цвет,

Ах, какое слепое блаженство Овладело мной в двадцать лет! Просыпаться под шум столицы, Торопиться и не успеть, С простотой своих мыслей проститься В бесконечных попытках взлететь. А вы дышите воздухом мудрости, Вы «давно через это прошли». В вашем взгляде уже нет пытливости, Больше нет в вашем взгляде любви. Всё рассчитано и размеренно, Точно знаете лучший ход. Ваше тело на роскошь нацелено, Ваши чувства глядят наперёд. Говорите про калокагатию, Про Ван Гога, Шопена, Трюффо. Сколько слов вы бессмысленно тратили, Не найдя, наконец, своего. Вокруг вас простираются дали. За спиной у вас птицы пестрят. Но об этом не догадались вы. Только это вас тянет назад.

Городу Янушко Алёна Я люблю сквозь поток бесконечный, Через волны шумящих витрин, Через свет огоньков беспечных, Сквозь хрусталь осенних зим. Я люблю, когда много и шумно, Я люблю тесноту толпы, Всегда там, где светло безумно, Там, где мне обещают цветы. В той стране, где от каждой персоны Слышно запах французских духов, Где полёт от ночей бессонных Веет жаром вечерних снов. Там, где сердце стучит негрустно, С нетерпеньем встречает солнце, Я люблю наслаждаться "искусством, Раздвигающим горизонты".

Поэзия

Талант Янушко Алёна Ищу талант, Ведь быть не хочется Одной из недостигших. Я не актант, Но сердце просится К умам постигших. Хожу вокруг, Блуждаю в близости Открытых истин. Но вновь испуг Прошедшей низости, Засохшей кисти.

Встреча Янушко Алёна Они не виделись недавно, Они встречались так давно, Их речь звучит довольно странно: «А? что? да ну?! Серьёзно… но!» Нет, не такие это звуки, Нам не дано писать, увы, Те силы, что ломают руки В глухом пространстве тишины. Теперь в словах другие смыслы, А в голове другой аккорд, В чьём измерении зависли, В каких глазах искать укор? Мы не смогли остановиться, Мы не сложили дальний путь, Но вечно, вечно будет длиться: «Что если вместе, как-нибудь?».

Вспоминаю Янушко Алёна Тёплый, совершенно новый, Тот, что видела вчера во сне, Не такой заснежено-пуховый, Тем, другим, ты показался мне.

Не надеты зимние перчатки, Меховую шапку берегу, Но всё те же светлые лампадки, Блекло светят в тоненьком снегу. Вспоминаю… Распустились ветки, Заблестев серебряным дождём, Зачирикал попугайчик в клетке, Мы чего-то с нетерпеньем ждём. Пишем буквы, рядом ставим свечку, Красный свет горит уже давно, Белой гривой, звонкою уздечкой, Неожиданно врывается в окно. Смех, желанья, радостные звуки, Призрачной улыбки милый вид, Растопили лёд живые руки, Сверху нежный голос говорит… Вспоминая… Сравниваю звуки, Дребезжит надломленной струной, Вечер тот, когда живые руки Отвели меня в мой дом родной. Да! Мы будем петь и веселиться! И "Ура" безумное кричать! Но тот вечер к нам не возвратится, Новый… Новый год пришёл опять.

Глаза любви Владимир Васильевский Мы, Как сады, Как Млечного седины, Умны единственным Любовью! Сдвинуты Века у Памяти На смотровом плацу. Лицом - к лицу. Глаза любви Два пламенных восхода На всесносящем Времени ветру. Вы - вне "Убить!" Вы только вне Исхода. Вас не избыть, Как зори по утру.

Поэзия И ваша память Неиспепелима! И, алая, Горит, Рождая кровь, Неиспаримой Влагой поцелуя, Неутоленной жаждой На губах Веков.

Запах детства Владимир Васильевский Детство пахнет резиновым мячиком, И цветными карандашами, И рисует задумчивым мальчиком, Учит знайками-коротышами. А еще оно пахнет елкой, И блестит голубыми шарами, Колет пальцы зеленой иголкой, Утешает улыбкой мамы.

Мустанг Владимир Васильевский Позвонишь - открою. Войдешь. Снимем плащ. Задымишь сигаретой. Скажешь:"Холодно. Слякотно. Дождь, Вдруг, - не вижу тебя за газетой!" Поцелуешь. Расскажешь про сон, Про дела, про отчет за полгода. Но сердца застучат в унисон, И... едва не с летальным исходом. А потом будут ужин, и сон. Утром - кофе, привычная спешка. "Я вчера починил колесо, До метро на авто, или пешим?" Все привычно "Привет!" и "Пока!" Неизменно, как нотные гаммы. Муж себя убедил, на века Раз в неделю ночуешь у мамы. Душит жизнь, как мустанга лассо. Да! Красива. Успешна. Упряма.

Только часто бывает мне сон С негритянкой... лечу на Багамы.

Притяжение глаз ХХII Владимир Васильевский Уж скоро, этак лет через сто, разобранный На гига гигабайты, раздробленным лучом, Через сотни парсек, устремлюсь к особенным Звездам посланцем разума (или палачом?) Новым Ясоном, нет, лучше - Улисом, бродя, Скитаясь в параллельных мирах, по существу Исчезну для тебя. И Земля, свет бороздя В окрестностях Солнца, подчиняясь веществу Вселенной, перестанет отягощать меня. И только - взгляд твой. Не повинуясь закону Квадрата расстояния, будет влечь, маня, Тем сильнее, чем дальше уносят Икону. Ты притяжением глаз, несоизмеримым Даже с Мирозданием, возвратишь на Землю Улиса Метагалактики невредимым Через триллионы км. И, зову внемля

Когда засыпает тело Владимир Васильевский "Душа улетает в пространство, Когда засыпает тело. Душа не вернулась из странствий Тело покинет пределы Земного существованья", Считали древние греки. И мне, помахав на прощанье, Во снах, погружаясь в реки, Моря, внеземные пространства, Душа говорит:"До встречи!" (Во сне почему-то не странны Её своевольные речи). И вот уже стены незримы, Люди, дома, магазины. Болидом бесплотным гонима Роком неодолимым Душа устремляется в дали. А я остаюсь в постели Футляром из плоти. Не стали б ... Искать меня в спящем теле.

Поэзия

История Анастасия Рейфшнейдер Подчищать вновь и вновь Историю браузера,переписку,рыдания Подруге,которую ты презираешь. А для чего это все, Чтобы жить с нелюбимыми, В захломленной обидами, Квартирке.

Путеводная нить Александр Юдельсон Как это было? Пробую вспомнить: Как я очнулся, лежал, дрожал, Кто-то огромный, облаком тёмным, Низко склонился, на руки взял. Мир обретал непонятную сложность; Нужно во всем соблюдать осторожность: Мир, состоящий из пятен и звуков, Вдруг наклонился и взял меня в руки! Даже простое здесь может быть сложным, Слабое - сильным, верное - ложным. Надо всегда соблюдать осторожность. Помню, что раньше я жил в океане, Плыл без одышки, тревог и желаний: Духом беспечным парил между вод, Трогая пяткой бледнеющий свод. Было... ты знаешь, я помню про голос. Голос манящий, влекущий, зовущий, Нежный и сильный, ползущий как полоз В мире, и в море, и в грезах живущий... Нет, я не знал ни греха, ни печали, С голосом плыли, парили, молчали. Вот он стал громче, до визга, до гнева, Властный и сильный, зовущий из чрева, Яростный, звонкий, до боли, до плача Мой океан взволновался и начал... Нет, я не помню, что дальше случилось. Я вдруг почувствовал запах и звуки, Холод и чьи-то огромные руки, Солнце неспешно сквозь веки сочилось, Все изменилось... Но где-то глубОко Слышал я шум океана далёкий Гулкий, певучий, как греческий хорос, Неизъяснимый, желанный... Мой голос.

Бабочка Волчецкая Кристина Я так ничтожна... в красоте твоей, Теряюсь я, я на других похожа... Во мне душа под трепетною кожей. А ты - душа без кожи - два крыла. И жалко мне, с тобою мы не схожи... О, как же мог Творец, создать такое? Узор чудесный крыльям подарить. И жаль стократ, движением неловким. Одним хлопком, легко тебя убить. И лишь душа, она тебе подобна... Хоть и под кожею, а все бы ей парить.

Журавлиной стаей ввыси Волчецкая Кристина Журавлиной стаей ввыси В голове как стрелы мысли На душе, опять тревога Или пустота?! Где-то там за поворотом, Журавлиной стаей беглой Затуманенные чувства Глупые слова... И не много, и немало Ровно столько, чтоб не стало В голове - тебя...

Все что там, между строк Волчецкая Кристина Всё что там, между строк, не потеряно, Оно движется где-то в прострации. Разговаривает уверенно, И все время меняет локации. Все что было не зафиксировано, Не записано, не отмечено. Где - то там, умело смонтировано, Навсегда уже, увековечено. Капли света, дождя, боль и радости,

Поэзия Не попавшие в зону вещания. Разлетятся на брызги, останется Нескончаемое воспоминание. Всё что там, между строк, не потеряно. Оно где-то вращается в вечности, Измеряет пропорции нужности, В отношении человечности.

Штурман Курдюков Сергей В деревне нашей был табун отменный породистых орловских рысаков из сохранённых лошадей военных, стараньем забайкальских казаков. При табуне угрюмый, молчаливый жил конюх, инвалид с одной рукой, он жил один, табун его игривый был для него и домом и семьёй. Откуда он пришёл никто не знает и имя неизвестно никому. Окликнешь, - Штурман, он и отвечает, так обращались на селе к нему. И мы мальчишки, летнею порою в ночное с ним водили лошадей и у костра над темною рекою хвалились, кто из нас, кого храбрей... На юбилейный праздник дня Победы, приехал из района военком. В наградах, при параде вышли деды, а Штурман, как всегда, был под хмельком. Вот военком торжественно с трибуны, нам имя незнакомое назвал,товарищ Пётр Иванович Игумнов, затих в недоуменьи полный зал. А Штурман вздрогнул и рукав поправил, хотел под козырёк, да нет руки, вскочил, упавший стул ногой поставил, к трибуне расступились старики... И у него мелькнули пред глазами детишки, мать – старушка и жена, лежащие рядком под образами, не пощадила никого война... Неужто живы, - чуть не закричал он, испарина покрыла лысый лоб, не верилось ему, что их не стало, что всем им дом родной – холодный гроб. Разыскивала долго Вас награда,торжественно продолжил военком,ни Бреста, ни Хатынь, ни Сталинграда, не даст забыть нам скорбный метроном.

Правительство Советского Союза, Вас награждает Золотой Звездой и разделяет с Вами тяжесть груза, в связи с потерей Вашей. Вы Герой! И до сих пор мне помнится, как Штурман растерянно смотрел, куда то в даль, а по щеке его, как после шторма, соленою слезой текла печаль.

Родные края Екатерина Розенталь Как же хочется мне окунуться В запах спелой пшеницы хмельной Утром в стоге душистом проснуться Обрести долгожданный покой А затем побежать за рассветом По полыни пропахшей росой Слышать пение лёгкого ветра Встретить лучики солнца нагой Я приеду, я обещаю Я люблю тебя чистой душой Костромская деревня родная Я приеду веселой весной...

Вечернее море. Притихшие волны... Ольга Багаева Вечернее море. Притихшие волны Рокочут негромко о солнечных днях. Дыхание моря неспешно, спокойно Уносит от зноя на лёгких крылах. Вокруг незаметно сгущается вечер, И тонкая свежесть в ночной тишине Прохладою мягкой ложится на плечи. Стоят неподвижно, как в призрачном сне, Колонны деревьев - на фоне заката; Сквозь сумерки льётся неведомый блюз. Порханье речей, и прибоя стаккато, И пляжного воздуха йодистый вкус. Рассыпалась светом далёкого порта Цветная гирлянда прибрежных реклам. Брильянтовой цепью искрясь с горизонта, Играет огнями судов караван.

Поэзия Свечение моря, манящее тайной: Пловцов окружает отсвет голубой. Теряясь во тьме чьей-то строчкой случайной, Мерцает вдоль пляжа чуть слышный прибой...

Укрощение вихря или Кайтсерфинг Ольга Багаева Взнуздаешь ветер, Вцепившись в гриву, И бег по волнам Начнёшь за ним. Конём строптивым Да по заливу, Взметая в воздух, Прыжком одним Рванёт под небо И в море бросит Держись покрепче, Не проворонь! От скал прибрежных До горизонта, Осердясь, носит Воздушный конь. Вдруг скинет снасти, Узду мгновенья, Уронит в воду Лети-прощай! Туманно виден Далёкий берег, И в рваной туче Лишь солнца край, И дуновенье Ловить осталось, И наблюдатель Вдали притих. Но снова полон Намокший парус, И дальше мчишься, Арканя вихрь, Дразня Эола На нити тонкой! Порою дерзость Собой права. Теряясь в брызгах, Неслышно-громко Над пеньем бриза Звучат слова:

"Кто говорил нам, Что мы устали, У мониторов Привыкли гнить? И в этом веке Нам слабаками, Рабами кресел Никак не быть! Ты - зверь могучий, Непокорённый, Но нам с тобою В штормах - тропа. Мечись свирепо И удивлённо, Что крепко держит Тебя стропа. Как ни трепало б И не носило, Договоримся С тобой навек. Бунтуй, как хочешь, Слепая сила! Ты - дикий ветер. Я - Человек!"

Август и любовь Ольга Багаева Царит в кафе душистый вечер. Двоим, под зонтиком уснувшим, Прохладой освежает отдых Бокал холодного вина. Воспоминания о встрече, Мечтаний хаос о грядущем... Слова, порхая, нижут воздух, Сачком их ловит тишина. Скрывает город постепенно Река сгущающейся тени. Мираж иль явь перед глазами Не разберёт уже никто. То ль наважденьем, то ль виденьем, Случайным кадром сновиденья, В ущелье тёмном меж домами Плывут глазастые авто. Цикад звенящих стрекотанье, Хорала летнего звучанье Ночь превращает в колдовскую. И, словно бабочка в цветке, В тиши внезапного молчанья,

Поэзия Без слов, ненужных изначально Прикосновенье поцелуя К тихонько дрогнувшей руке. Забыт игристый газ в бокалах, Не слышно листьев трепетанья. А в вышине, с беззвучным блеском Мелькая, светят наугад Преодолевшие все дали Из невозможных расстояний Штрихи, прочерченные резко: Летящий в лето звездопад.

Сигнал потерянного марсохода Ольга Багаева "Обрывается связь, исчезает контакт, Затухают сигналы привычных команд Сквозь простор марсианского неба. Я в бескрайней пустыне, средь красных песков, Поиск дальше вести постоянно готов В тех краях, где никто из вас не был. Точкой старта в пути, первым знаком с Земли, Вы на эту планету меня донесли Новый якорь в космической дали. Неполадки в системе уже не убрать. Всё, что мог, я прошёл. И теперь буду ждать Тех, что первым меня отправляли. Пусть годами бродил я в чужом далеке, Повинуясь умелой и верной руке Знанья брать по крупицам непросто! Я - земное творенье, посланник людей. Подпитавшись от Солнца искрой батарей, Каждым утром всё слушаю космос. Хоть закончен мой труд, отключиться не смог: Не положено так в бездне космодорог. Одиночество? Не понимаю. Я машина. Я жду. И мечтаю, суля, Что увижу на Марсе посадку землян. Говорите, Земля! Принимаю..."

Супермаркет Ольга Багаева Весёлым студентам работа не в тягость, Вкатили контейнер: "В сторонку держи!" Старушка чему-то вблизи улыбалась, Смотря, как из хлеба растут этажи. Собой невысокая, хрупкие плечи, Спокойны движения рук и лица; Седой, аккуратно уложенный венчик, Улыбка вопросу в глазах продавца. - Простите, на это гляжу, как на чудо. Голодное детство - исчадие зла. Я давним кошмаром вас мучить не буду; Сокровищем чёрствая корка была. Дай Бог никогда с вами этому не быть! Не буду, не буду... Скажу лишь одно: Я счастлива видеть, что нынче полно На полках душистого свежего хлеба... Хлеба... хлеба... хлеба…

Пусть молчат зеркала Колина Светлана Пусть молчат зеркала! Мне не скажут, как я изменилась. Знаю это сама, хоть душою ещё молода. Вот и осень прошла, и зима снова в окна забилась. Это значит одно: ещё год я один прожила. Зеркала, зеркала, вас давно обхожу стороною. Мимолётный лишь взгляд бросив изредка, тут же спешу. Не блистала и раньше увы! неземной красотою. А теперь и подавно. Но, впрочем, о том не грущу! Не дано. Что ж об этом теперь убиваться? Есть гораздо важнее проблемы, важнее дела. Нет той девочки с хвостиком, что так любила смеяться. Вы остались одни зеркала, зеркала, зеркала…

Поэзия

Песенка актера Андрей Гордеев Под толстым слоем грима Не видно боль и шрамы. Разбойником из Рима Живет сейчас актер. Ведь он в театре прима Комедии и драмы. Сыграть необходимо, Что скажет режиссер. На сцене дым и шпаги, Коварство и любовь, Быть рыцарем отваги В спектакле должен он. Победой реют флаги, Аплодисменты вновь. С руки снимая краги Выходит на поклон. Вот занавес, антракт, Гримерка,новый акт, Бокалов звон и в пляс Пускается паяс. Сквозь декораций лес В него вселился бес! А сердце давит больОпять чужая роль! На сцене он позер. Ведь кто-то написал, Какой-то фантазер Исполнил свой каприз. Его судьбу растер, Его мечту украл! Чужую роль актер Сыграл и вновь на бис. И так из года в год, Теряясь по чуть-чуть, Он радует народ: То нищий,то барон. Ликует в ложе сбродЕму проткнули грудь. Он умер-вот исход, Забыв:а кто же он? Вот занавес,антракт, Гримерка, новый акт, Уже сюжет другой Играет всей душой.

В движениях апломб, А сердце давит тромб. А в сердце мука,больОпять чужая роль! Вновь рукоплещет залОн умер ,но сыграл Героя лет лихих, Фантазий плод чужих. По бутофорски жил, Упал на бис без сил, Сраженный в кураже Клинком...папье-маше.

Я пишу лишь о том... Вирьё Я пишу лишь о том, что на сердце, А стихами это можно назвать? Много мыслей, и им во мне тесно... А вообще о них нужно вам знать? И что делать? Вот незадача. Мне, наверно, не нужно писать, Пусть хранятся они во мне тайно, Значит жить им положено так. Но, им хочется выйти на волю, Не могу же я их запирать? Эх, придется опять же мне, снова, Всему миру о вас рассказать…

Памяти Андрея Вознесенского Марат Жусипалиев Он как-то чинно и галантно, Сказал:"И мы не без греха..." Учитель русского таланта, Учитель русского стиха, Вы думали он не воскреснет, Он изначально Вознесён, Там,где Креститель крёстных крестит, Где брат Иса был сам крещён.

Поэзия И в дни высоких потрясений, Когда из залов сальных зла, Он уходил в приют осенний, За ним дышали два крыла

Кому-то дал перо... Марат Жусипалиев "Бог даёт каждому..." Из печати. Кому-то дал перо, Кому-то автомат, Кому-то дал ведро И парочку лопат, Кому- то дал судьбу, Счастливую такую, Она летит в трубу, Пусть даже золотую, Кому-то дал вино, К нему цветущий сад, Чтоб пролилось оно, Став песней,на закат, Кому-то дал талант И гениальность тоже, Стихи,как бриллиант, Прочёл,мороз по коже, Лишь звёздочка с небес, Когда весь мир в покое, Вдруг спросит:-Солнце есть, Скажи оно какое?-

На дне молчания... Марат Жусипалиев На дне молчания, Тобой дыша, Воспоминания Хранит душа: Улыбку,слёзы, Прощальный взгляд И нежной розы Аромат,

И пусть разлука Любви сестра, Прощать друг друга, Пришла пора, На дне молчания, Тобой дыша, Воспоминанием Живёт душа...

Не бывает женщин плохих... Марат Жусипалиев Не бывает женщин плохих, Кто бы что не сказал о них, Просто взгляды у них разные, Даже если и так,всё равно, Я встречал только женщин прекрасных, Не притронутых,как вино...

Но зима уже волнует сказочной красой... Ольга Северинская Укрывает шалью снежной тёплое окно, Крутит в хате понемногу жизнь веретено, Потерял своё жилище одинокий лист И допел куплеты свадьбе юный гармонист. Зачарованная дева – осень на пруду, Так грустна и что-то шепчет листьями в саду, Не согреет, не отыщет солнца яркий свет То, что в красках бушевало, а сегодня нет… Но зима уже волнует сказочной красой, Серебристый плащ накинув, манит за собой, Завалила снегом хаты рано по утру И фантазией сугробы встретят детвору! И появится у школы важный снеговик, Попадёт, и не случайно, снег за воротник! И снежками заиграет наступивший день, И на лыжи дружно встанут все, кому не лень! Развесёлая подружка, зимушка-зима, Придержи свои крутые с вьюгой холода, А когда завоешь в трубах ты метелью в ночь, Успокоит сказкой мама в колыбели дочь...

Поэзия

Жара Ольга Северинская Город. Жара. Только солнце пронзает Шпагой своей отрешённости взгляд, Сахарной ватою облако тает, Не обещая стихии парад... Плавятся мысли, лениво сбегая То за рекламу, а то за трамвай. Потным телам свой билет продавая, Ловит он окнами солнечный май! Хочется капель-веснушек дороге, Улице - радуги ярких зонтов, Чтоб оказался на самом пороге Ливень-художник из сказочных снов! Только асфальт всё по-прежнему мягок, Дырки от шпилек не радуют глаз И лишь в тени воздух лёгок и сладок,

Твой вспыхнул взгляд Ольга Северинская Прошло немало лет, но будто бы вчера Там, у горы Машук, нас поджидала встреча. Шумел ли день тогда иль загорался вечер, Срывала платья наглая жара, Не помню, лишь цветастая толпа Текла по улице, подставив солнцу плечи. Твой вспыхнул взгляд - свидания предтеча, Что не искала я и даже не ждала... Врасплох застала нас проказница-искрА И пробежала между нашими сердцами, Попали мы в любовное цунами От вечера до самого утра... Там, за воротами резными, где лоза Манила плодом виноградным двух влюблённых, Таких простых и встречей опьянённых, Сорвались напрочь наши тормоза... С осенней щедростью дарил мой мир себя Минутам сочным, хоть и скоротечным, И в них ты был почти что безупречным, Немного "мачо" на подмостках бытия... А прелесть ночи южной пением сверчков Томила сердце, ограждая от былого, И голова плыла без мыслей бестолково, И наступало "завтра" стуком каблучков…

На вокзале Ольга Северинская На вокзале женщина в белой кофточке Провожает поезд в Москву или Питер, А в руках припудрены холодом розочки, На плечах наброшенный друга китель. На разлуку льют фонари свет холодный, "Ты уезжаешь, мне в это не верится"... Заскулил у ларька на судьбу пёс голодный, А земля по-прежнему вертится, вертится... Шипы расставания острЫ, как иголка, А за встречей тысячи вёрст и сомнений... Не стоит любить одинокого "волка", Его сердце разбито на сотни мгновений... Но вздрогнул состав и металла громада Заскрежетала, свой путь продолжая. Колёса стучали: "Не думай, не надо", Щемящую память стирая, стирая, стирая...

Судьба Воина Александр Макаров Солнце легло за горою Дикой тоскою пленен Не чуя ног под собою Все дальше уходит он Не зная ни сна, ни покоя Уйдя в лабиринты лет Чем ниже к земле головою Тем дольше не виден свет Снежная пыль не пугает Равно как пламень печи Усталостью он не страдает Не ест и не спит в ночи Надежду лелея годами, Сам ни на день не увял Он ищет её за морями И в крепости черных скал Прохладной музыке ветра Внимательно внемлет он И ищет на все ответы В сказаньях старых времен

Поэзия Забыты страх и усталость А смерть лишь призрак дней Ему лишь немного осталось И выйдет из логова Змей Сражение близится. Скоро Грянет смертельный бой Падет нечестивая свора И воин вернется домой Пока же он и не знает Что ждет его за грядой Он просто идет наблюдая За яркой вечерней звездой.

Мой день Ольга Северинская Ветер играет обрывками фраз... Хрусталь слезы, в моём ты сердце Венчаешь день на подвиг дел И кофе сварен "старым перцем", Что стал для жизни не удел... Приветлив конь зари, созвучен И моим мыслям, моим снам, Бежать вперёд - он так приучен На зло болезням и врагам! Давно сплелись желанья в косу, Истёрлось верное седло, Но жаждет день мой счастья просо, Чтоб непременно проросло! Прилив отчаянных поступков Сменил разумности отлив, Но снова в даль летит голубка, Как ангел и... любви призыв!

Облака Диана Облепихина Пахнет кошеною травой Я стою посреди поля. Говорил на пяти языках, А теперь будто бы немой я. Никогда я не ел слёз И не знал никакого горя, А теперь свысока кричат Облака, мол, на всё их воля

И летят далеко-далеко. Ну а я словно вмиг стал болен: Не могу даже им помахать И сказать не могу боле. Столько лет уж прошло с тех пор, Я сегодня не моден, не строен. Жду когда облака разрешат Мне покинуть их минное поле.

Поезд в ад Станислав Пронин Я стою на пустынном перроне, Дождь стекает по мне проливной, Пёс бродячий, скуля, тихо стонет, Помашу в след озябшей рукой. Не хочу больше здесь оставаться, Не просите вернуться назад, Жду, наступит как ровно двенадцать, На старинных вокзальных часах. Ветер громко пронзительно воет, В чёрный цвет мир раскрасила ночь, Ровно в полночь подъедет мой поезд, Что отсюда умчит меня прочь. Три шестерки - порядковый номер, По маршруту он следует в ад, Навсегда свет погас в моём доме, Но поверьте - я этому рад. Я стою на пустынном перроне, Капюшон лик скрывает во мгле, Встретит смерть в безлюдном вагоне, Чтоб вручить в ад бесплатный билет. А душа в беспокойствии ноет, Тихо шепчет: "Зачем тебе в ад?" Но подъехал таинственный поезд, И теперь нет дороги назад. Вот за мною закрылися двери, В кулаке сжат измятый билет, Сердце, тише.. не надо истерик, Всё, что было, теперь сплошной бред. За окном кружи'т чёрный ворон, Бьёт в стекло, не давая вздремнуть, Наберёт поезд медленно скорость И в далёкий двинется путь.

Поэзия Три шестёрки порядковый номер, По маршруту он мчит меня в ад, Разум гаснет.. покоится в коме, Устремлён в одну точку мой взгляд. Часы встали и больше не ходят, Растворяются мысли во мгле, Лишь дрожащие пальцы выводят Твоё имя на пыльном стекле...

Недосказанность Юлия Чернышёва Не молчи! Стонет ветер в ночи, будто мы для него что-то значим. Словно он знает всё, что нас ждёт, и заранее плачет. Будто жаль ему умерших слов, не достигших рожденья. Ветер чувствует - времени счёт перешёл на мгновенья. Две свечи, Что сгорят по одной, не дожив пол часа до рассвета. И чем дальше, тем больше похожа любовь на вендетту Будто мстим мы друг другу за тех, что нас предали раньше, Потому и молчим, замирая от страха - что дальше? Ты и я... Кто-то должен решиться, и первым молчанье нарушить. Но слова - неподъёмные камни, что молвить, что слушать. Я скажу! Только вдруг ты меня не захочешь услышать? И молчу... Только ветер рыдает над сорванной крышей. Разошлись. Эхо наших шагов в пустоте отзывается дрожью. Я не знаю, а можно ль считать недосказанность ложью? И, несделанный шаг превращая в парсеки и мили, Время слово "Люблю" перемелет во всхлип "Мы любили..."

Чётки Юлия Чернышёва Ты учил нас - любить. Я не знаю, что с этим поделать. Нас убили сто раз, самых лучших - и больше того. Каждый раз, как душа возвращается в новое тело, Видим только войну, будто больше и нет ничего. И опять - хоронить, и опять - умирать под обстрелом. С горьким чувством вины, что сберечь не сумели детей. Но в снаряды давно превратились все копья и стрелы, И вокруг с каждой жизнью всё больше и больше смертей.

Я хочу убежать, никогда больше это не видеть. Ты сказал :"Аз воздам", повелев нам терпеть и прощать. Но познавших любовь так легко научить ненавидеть, Когда время приходит всё то, что любил, защищать. Мироточат, иль просто рыдают по храмам иконы? Мир, сошедший с ума, наблюдает, как в общем строю Отомстить за убитых младенцев шагают мадонны, Не смирясь с убежденьем, что дети их снова в Раю. У лишённых всех прав есть лишь право нарушить законы. Те, кто загнан в тупик, слабо верят уже в чудеса. И защёлкают в пальцах зловещие чётки патронов, Набирая привычный код доступа на небеса.

Опалённые войной Ольга Шеменева Прошлого туманны дали, Но идёт оттуда свет... Где-то песни зазвучали, Тех горячих, бурных лет... Лет, войною опаленных, Где дрожащая земля Принимала, их, зелёных, Опалённых на полях! Опалились, защищая, Мать, страну, родимый край! Жизни толком и не зная! Но Судьба - и Смерть встречай! Мы наследники их Судеб И достойны быть должны. Пусть потомок не забудет Вечен подвиг той весны!

Жизнь Ольга Лесько Стояла молча у окна В своих раздумьях вновь летала, Когда-то я была одна, Но жизнь все быстро поменяла... Сменила город, окружение Теперь в толпе теряюсь я С пути сбивает поражение, Но у меня была ничья.

Поэзия Ты хочешь жить? Живи в сражениях Свое желанье докажи. Но хватит ли тебе уменья? Коль нет, то гнев свой придержи. Судьба - злодейка, не шутница. Бойцов не жалует она Коль ты обычная блудница Тебе судьба уже дана. Борцы свободу отвоюют Они желанное возьмут, Они за жизнь свою воюют И лишь надежду берегут. *** Так я за жизнь свою сражалась И цель была всего одна. Я никогда не унижалась, Но чуда я всегда ждала.

Разве много... мало... Ольга Василенко Потеряться ль, найтись... вопреки ли, во имя ль не трудно. Стать усмешкой на чьём-то лице иль слезинкой приблудной... Отгореть да истлеть в исступлённости алчных желаний И остаться чуть видимой точкой меж линий на длани... Избежать ли, разбиться ль в погоне за птицею счастья... Оторваться лучом от святой чистоты безучастья... Продержаться в дыханье надеждой, мечтой или чудом Хоть мгновенье из века землёй припасённых этюдов. Разве это мало, В самом деле, Чтобы жизнь сыграла Драму в теле? Разве много это Для прощанья С грешным белым светом... И дыханьем? Истоптать ли дороги, крыло ли помять о вершины Ради страсти, влечения, женщины или мужчины... Исколоться об иглы сарказма да козней зоила... И при том дорожить всем, что в жизни истрачено было... Преклониться хоть раз перед истиной, скомкав гордыню... На губах ощутить послевкусьем любимое имя. Провожать и встречать... и делиться без устали счастьем. И познать: "Счастье рядом, покуда есть пульс на запястье".

Разве много это Для прощанья С грешным белым светом... И дыханьем? Разве это мало, В самом деле, Чтобы жизнь сыграла Драму в теле?

Обычный человек Ольга Лесько Обычный человек, чего же боле Он добр, отзывчив и в беде не бросит. Он будет с вами даже в ваше горе, И ничего взамен у вас не спросит. Любить такого человека,- это счастье Он будет рядом, чтобы дать совет. Он скрасит ваши дни ненастья И может быть спасет от многих бед. Его искать сейчас не надо, Найти его всем не дано. Возможно, он быть может рядом. Но вы, не видите его. Герой?! Нет, просто человек Возможно, чей-то близкий друг. Таких бы больше в этот век, Вы оглянитесь лишь вокруг.

Под ногой пророка Ольга Василенко Вот пророк, а вот порог... Дальше выход к карусели: Тропка, ямка, бугорок В направленье канители. Ладят смерды меж собой, И с сатрапами терпимы... Косолапый ли, рябой В зеркалах собой любимы. Замуштрованная твердь Занята вознёй червячной: На миру красна и смерть, А вот жизнь, порой, невзрачна.

Поэзия На Пророкову звезду Ожиданья уповали... Вот он... здесь, в земном ладу, Только признан кем едва ли. Каркнет чёрный ворон вслед, Кинет камень злыдень в спину... Сплетня понесёт навет, Зависть бросит паутину... Кто сбежит, а кто предаст, Кто поплачет в хате с краю, Кто под масками гримас Спрячет слёзы, сострадая. Промолчит дежурный трус, Раскричится жлоб скандальный... Под ногой пророка хруст Станет вехой поминальной.

Мы рисовали при свечах Элимс Ям Мы рисовали при свечах, Чтоб разглядеть, как постепенно Бледнеют, исчезая, тени И тают прямо на глазах. Мы рисовали при тенях, Что, передразнивая свечи, Плясали при случайной встрече Флейтиста-ветра и огня. Мы удивлялись при свечах Невероятным силуэтам*, Как отражениям нелепым В кривых забавных зеркалах. Мы рисовали при свечах. Потягивались сонно тени, Перескользнув с листа на стены. А фитилёк всё чах и чах…

Речевые игры Юрий Тубольцев В этой жизни непостоянной Так легко превратиться в смутьяна. И ничто не исправит глупца. Ему жить суждено без лица.

Даже рай без греха не возможен И ничто ... там ему не поможет. Я себя не найду ни в раю, ни в аду, Я себя не найду ни в были, ни в бреду, Я себя не найду ни во сне, ни в быту. Я свой путь не найду, я к себе не приду. Заблужусь, упаду, в никуда я иду. Я стою под летящею в Землю звездой, Я её сворочу и накроюсь ...

О, осень Андрей Шевцов Шумят леса, потяжелевшею листвой. Чуть меньше жарит солнце. То, осень тихою лисой, Неслышной поступью крадется. Словно бы боясь спугнуть, Еще царившее доселе лето. И нас пытаясь обмануть, Свои пока, не выдает приметы. Но постепенно день за днем, Уже уверенней шагает. Прекрасна в облике своем. Уже по праву осень наступает. О, осень бурная пора, Погодой, как жонглер играет. То целый день стоит жара, Как будто лето догорает. То в небе сгонит тучи, Чтобы дождем залить все враз. То голосом, нам запоет скрипучим, То ветру порезвится, даст. Ох, рыжая и веселится, Себя нам хочет показать. Менять наряды мастерица, Эх, модница, ну что сказать. Зеленый, желтый, красный, То серый, и какой-то мрачный. В конце ж, снимает все долой, Что бы Зиме предстать нагой. И каждый день волшебной кистью, Рисует нам свои пейзажи; То дождь идет, то кружат листья, Видны оттенки грусти даже. Шедевр выходит, не картина. С тончайшей, благородной, паутиной, И вереницей перелетных птиц. О, осень, нет прекрасному границ!

Поэзия

Осенний романс Никола Дарен Листья золотые осенью умирают, Краски волшебные они сотворяют. Тепло в душе и в сердце оставляют Красивые опадают и Любовь рождают. Как тепло в падающей листве Уютно. Зачем нам нужно смертной красотой Не грустно. Шепчут летающей с Любовь к земле - ею ошеломленный, Разбросаны их нежные стоны - по шагам влюблённых. Идем с тобой по осенней дорожке, Любовью накрыта она немножко. И ждем последний лист как нежно оторвется, В души наши осенняя Любовь вернется.

Потерянный отблеск Элис Сорокина В мире много было поэтов. В мире много было творцов. Вот уже и не счесть менуэтов, Не назвать всех великих певцов. Хоть и темы вроде исхожены, Но писать не устала рука. Может быть, здесь тома сложены Тех стихов, что пройдут сквозь века. Сколько было в мире поэтов? Сколько в мире было творцов? Ни один не даст вам ответов, Хоть мудрейший из мудрецов. Сколько миром забыто поэтов? Сколько мыслей забыто давно? Нам не счесть позабытых творений, И узнать их, увы, не дано. Хоть поэты писали и пишут, И, надеюсь, будут писать, Вокруг люди их не слышат, Ведь толпе одного не понять.

Между светом и тьмой нету грани, Между светом и тьмой - путь людской, Всегда две стороны медали, Не взглянуть "одной стороной" Но толпа не видит двузначья, И не слышат люди слова Что кричат, задыхаясь, поэты, Но толпе важнее молва. Мудреца обзывают безумцем, А пороки долгом зовут. Утонув в грехах и грёзах, В море лжи захлебнулся люд.

Неповторимы Элис Сорокина Как часто люди забывают, Что многое, увы, не вечно. Как часто "по одежке" лишь встречают, Забыв о главных ценностях беспечно. Ведь разве статус все о ком-то скажет? Или высоко занимаемая должность? Вам эти люди душу не покажут. Узнать их личность – редкая возможность. Пока богат ты, знаменит, успешен, "Друзей", конечно, много будет рядом Прошёл пик славы – "низок ты и грешен", Кому и нужен – только для расправы. Зачем терять мгновения впустую? Ведь жизнь – сама порою как мгновенье. Вы не получите судьбу другую. И без следа исчезнете в забвеньи. Не вспомнят вас подлизы и шалавы. Не вспомнят, хоть друзьями назывались. Они общались только из-за славы И до конца чужими оставались. Вас вспомнят те, кому было неважно, Как вы одеты, сколь вы популярны... С кем в пропасть вы шагали так отважно, Смеялись звонко, душу не скрывали. Ведь настоящий друг – он насквозь видит. Он рядом и в веселии, и в горе. Он душу ложью, лестью не обидит. Неповторимый. Нет такого боле.

Поэзия

Друзья. И сказано всё этим словом Элис Сорокина Друг – тот, кто без сомнений остаётся, Когда намного легче прочь уйти. Кто рядом – получается ль, не удаётся – Идёт бок о бок, не свернув с пути. Кто поддержать готов, когда все отвернулись. Кто видит насквозь – уж на то он друг. Кто знает, больной темы коль коснулись. Чьей дружбе ни по чём хоть сто разлук. И когда маскою, весёлой, светлой, Ты прячешь горечь, боль иль грусть души, Друг чувствует. И, подойдя ходою мерной, Он скажет лишь: “ И всё же, расскажи ” Мне говорят: "Друзья ведь не родные. Понять не смогут, знают не о всем. Одни уйдут, появятся другие... Зачем же жить одним-единым днём?" В ответ скажу: “ Друзья тем дорогие, И тем родней, что не родня они. Они лишь знают лучше чем другие Моё добро и все грехи мои. ” Друзья – не слабость – уж, скорее, сила. Когда мы вместе, легче путь пройти. Когда мы вместе – мы непобедимы. Плечом к плечу уж сможем до конца дойти.

Говорят, без любви умирают Шостак Андрей Говорят, без любви умирают, Засыпают, теряют контроль. И во сны, навсегда, ускользают, Заглушая отчаянье, боль. И разбитые души страдают, В междумирье они навсегда, В чудо верят, безмерно мечтают, Тихо плачут они, иногда.

Говорят, без любви угасают, Ходят, бродят во тьме без конца. И о прошлом они вспоминают... ...вновь, безумно стучат их сердца... Но изменится ход нашей жизни, Мы научимся быть не одни. Ярче станут все наши мысли, И отпустят нас хмурые дни...

А я - Любовь... Ольга Василенко Тебе не быть за моей спиной Щитом от стрел, начинённых ядом. Ты потому всё ещё со мной, Что мне другого совсем не надо. В моей искромсанной болью тьме Есть отдалённые искры света: Я здесь свободна... а ты в тюрьме Своих, разгаданных мной секретов. Хочу любить, и порог земли Не помешает моим желаньям. Во мне есть Ева, Змея, Лилит... И Божьей матери упованья. Не мучай мыслей... тебе не быть Крыла владельцем в моём заплечье: Ты телу дал страсти волчью сыть, А я Любовь. Я огонь... я - вечна.

Вести начала зимы Элис Сорокина Не опал последний листок, И трава не вся суха. Зима тихо зашла на порог, Незаметно ее пока. Плюсовая температура, Дождь и грязь - вот и вся зима. А хотелось бы очень вьюги, Что дороги вокруг замела. Побелели чтобы деревья, Скинув свой осенний наряд. Разукрасит мороз тогда окна, А на улицах - ели в ряд...

Поэзия Все готовиться к празднику будут, Но пока не видать кутерьмы. И сегодня, лишь дождь и слякоть Вести начала зимы.

В один вечер была непогода Элис Сорокина В этот вечер была непогода. А она, как назло, без зонта. Вся промокшая насквозь, бежала По пустынным проулкам, одна. Но бежать никуда не хотелось, Не хотелось домой, ведь никто Там не ждал её тихо, с надеждой Непрерывно смотря в окно. Мысли разные в голову лезли, Потому, вперёд не глядя, Вдруг уткнулась в кого-то нечаянно И упала она. Обернулся тогда незнакомец, Заглянул девчушке в лицо: "Извини, не смотрел на дорогу. Не ушибла ты ничего?" "Все в порядке" - робко ответила. Подал вежливо руку он: "Ты промокла насквозь и бледная, Может рядом в кафе зайдем?" В той кафешке довольно уютно, Задушевные песни играют. И обычно не очень людно, Декорации расслабляют. Теперь часто там встречается "Дождём сведенная пара" Но многим было не понять Их любви - чудесного дара. Без света не было бы тени, Без злобы не было б любви. Их этот мир возненавидел, Убив надежды и мечты.

Влюблённых тихо разлучили И разослали в разные края. И одиноко они жили, Забыв друг друга, потеряв себя. В один вечер была непогода, А приезжая, жаль, без зонта. Вся продрогшая, тихо шла она По пустынным проулкам, одна. Мысли разные в голову лезли, Потому, вперёд не глядя, Не столкнулась чуть случайно С незнакомцем она. Но на миг лишь в лицо взглянула И узнала, и улыбнулась. Улыбнулся и старый знакомый: "Очень рад, что ты вернулась" Все они на друг друга смотрели, Поделился зонтиком он: "Ты промокла насквозь и бледная, Может рядом в кафе зайдем?"

Стоя ночью сред поля Оксана Манько Стоя ночью средь поля И глядя вдаль на город, Ты понимаешь - это воля. Только душу пронизывает холод. Поднимаешь взгляд ты к звездам, Но тучами затянуто все небо. Ты знаешь, ведь ничего не поздно, И уносит ветер из головы всю небыль. Понимаешь, что утром солнце встанет, Начнется новый день... Но ты, как будто чужестранец, По-прежнему уходишь в тень.

Солнце и Луна Оксана Манько Ты дышишь Солнцем, я дышу Луною, Разведены мосты злодейкою судьбою. Ты очень умный, мудрый человек, Но мои чувства не понять тебе во век.

Поэзия Не пить с тобою вместе одну чашку чая, И книг читать не будем вечером, скучая. Не разделить с тобою место нам под пледом, И не вести бесед за праздничным обедом. Считать до встреч минуты мы не будем, Про встречу, может, вовсе мы забудем. Не дорожить ни телом, ни душою Не стать мне никогда тебе родною.

Настроение #осень Оксана Манько Осыпаются листья в саду Буйство красок уже завершилось. Я из сада листочек возьму, Чтобы память в душе сохранилась. Нет ни солнца, ни птиц озорных Улетели в далекие дали. Только ворон кричит за окном, Собираяся в черные стаи. Веет холодом в поле туман, Погружая в себя все живое. Нам казалось, повсюду обман И не изменить уже нам такое. В тишине уже длинных ночей Вспомни яркое, шумное лето, Вспомни песни, что пел соловей, И, что счастье ждет тебя где-то.

Философствовать умеет нынче каждый Оксана Манько Философствовать умеет нынче каждый, Но познание приходит не ко всем. Говоришь о том какой ты очень важный, И при этом в жизни занимаешься ни чем. Все эксперты по любым вопросам, На советы все щедры... Но для других. А ты можешь соответствовать своим запросам? Или ты умеешь только поучать иных?

Судить чужих ошибки ты не торопись, Ведь каждый может где-то оступиться. Ты до своих ошибок лучше доберись, А у других немного стоит поучиться...

Матрос и девушка Янина Погорелова Море душило волнами, чайка прилетела на палубу. Где женщины к бедствию, выкинут к берегу. На суше не мокрая, в водоросли волосы путанные. Дорога тернистая по благословению любимого. Бежавшая девушка к шторму безумному. Спасавшая парня лукавого, не знавшая счастья в сумраке. На борт не возьмут девицу, хоть сердце ее пламя. Ведь женщина к бедствию, спасавшая матроса к берегу.

Подселенец Нелли Мершон Господи, какой там подселенец Тот, что сны трактует однозначно Оставляя груду полотенец?? День плывёт, покачивая мачтой... Подселенец — сон? И - кукарача Слышится в глубинах подсознанья? И в моей гостиной чуть не плача По ночам блуждает мироздание Заблудилось в соснах и не выйти Да кому и нужно — там, снаружи Что бы им сырые ноги вытер Новый мир - хронически простужен Не хочу... Верните старый! Куцый? Ну и пусть - зато в него укутав Дом, квартиру, угол Жил Меркуций Выживший в бездумье глупых пугал

Строка прозы

Фея и великан Оксана Исупова Великан вышел из пещеры и прямиком направился в свой огород. Впервые за несколько дней выглянуло солнце и успокоило беспрестанно рыдающее небо. Великан щурился. Светило обжигало его лысину и голые грязные плечи. - Кхэ! – отмахивался он от докучного желтка. Гигант почти побежал к теплице, но едва не запнулся о развязавшийся шнурок ботинка. Верзила нагнулся, чтобы исправить неладное. - Плюм-с, пум-с, пум-с! В этот момент что-то совсем маленькое прыгнуло на его громадную спину и поползло вниз к руке. Великан выправился, начал дергаться, вертеться и пританцовывать от щекотки. Существо оказалось на редкость проворным - не успел верзила поднять ладонь вверх, как оно уже очутилось на большом пальце. Великан поднес руку ближе к лицу, чтобы разглядеть неугомонную букашку. Ею оказалась маленькая девочка, настолько крохотная, что силач обомлел. - Эге! – промолвил он. Но девчушка не слышала. Она пыталась высвободить свою ножку, застрявшую в трещине ладони. Великан слегка дернул пальцем, и девочка отлетела в сторону. Она крепко ударилась головой о мизинец его руки и замерла. - Кто ты? – спросил верзила. Незнакомка не отзывалась. Взгляд её уперся в одну точку, а глаза, будто растекаясь по лицу, становились всё шире и шире. - Э-эй! – прикрикнул великан и поднес ладонь к самому носу. Гостья, подумав, что перед ней чудовище, чуть не заплакала. Она уже было скривила свои губки, но, увидев его сморщенный лоб – передумала и принялась считать глубокие морщины. - Да кто же ты? – повторил свой вопрос великан. - Я - маленькая фея! – гордо сказала девочка. – Должна вам сказать, что у вас тут очень грязно, фи! Гостья поползла по великаньей ладони, внимательно изучая каждый ее изгиб. Чопорно ковыряла черноту, забившуюся в складках и глубоких линиях. Добравшись до пальцев, она начала прыгать с указательного на средний, со среднего на безымянный, затем на мизинец, а потом поскакала обратно. Волосешки ее колыхались, а подол платьица поднимался вверх. Она пропрыгала туда и обратно несколько раз, после чего приземлилась в середину ладони и удобно улеглась в ее мягкой ямке, натянув платьице на обнаженные коленки. Великан смотрел на свою руку, боясь пошевелить ею. Сначала ему казалось, что он сошёл с ума. Тут фея снова заговорила: - А ты кто? - Великан! - Какое смешное имя: Ви-ли-кан! –расхохоталась она. – А где ты живешь? - Живу? – гигант задумался. - Не знаю, живу ли, но сплю в пещере. - Да-а? Как странно… - Не знаю, - пожал плечами великан. - А твои друзья? Твоя семья? - Да нет у меня никого! - Как странно… – девчонка потерла курносый нос, – а хочешь, я буду твоим другом?

- Наверное, хочу… - неуверенно проговорил великан. Он не мог глаз оторвать от новой знакомой. Было в ней что-то нелепое, и вместе с тем трогательное. Великан почувствовал, как у него защипало в носу, кажется впервые в жизни он захотел плакать. - Так хочешь или не хочешь?! Как-то ты говоришь неуверенно! – рассердилась фея и топнула ногой. Бровки ее, как две стрелки, устремились к переносице, отчего выражение лица сделалось особенно милым. Великан улыбнулся. - Конечно, хочу! - Только я смогу дружить с тобой всего три дня! - А потом? - А потом я полечу домой. - Ты умеешь летать? - Конечно! – девочка слегка обиделась. - Все нормальные феи умеют летать - А где ты живешь? - В цветочной долине! С мамой, младшими братишками и сестренками. - Никогда не слышал о такой долине. Ты не врешь? – удивился великан. -Я-а-а-а? Вру-у-у? Я?Вру? – от негодования фея захлопала глазами. – Меня в жизни так не оскорбляли! Я вообще никогда не вру! Я, между прочим, самая приличная фея! -А –а-а-а… Прости, я же не знал! Не сердись, пожалуйста. Я просто никогда не был в цветочной долине. - Подумаешь! Я, например, никогда не была в пещере, но я же не сказала, что ты врешь! Вот ты странный! Цветочная долина находится очень далеко. Там живут бабочки и пчелы, они угощают меня сладким нектаром по вечерам, а днем я работаю – подсушиваю крылышками слезинки малышей. - Каких малышей? - Самых обыкновенных. Детей! Они не должны плакать! Дети всегда должны смеяться! Знаю я одно средство, как утешить маленьких озорников, но это мой секрет, - фея прищурила глаза. - А как ты оказалась здесь? – великан не унимался. - Не слишком ли много вопросов?! Считай, что у меня отпуск. Мы – феи, практически никогда не отдыхаем. Вот меня - отпустили, но я должна вернуться через три дня, так что давай не будем тратить время и побыстрее начнем дружить! - Давай! Три долгих дня фея и великан провели вместе. Три ночи она засыпала на его ладони, а он не смыкал глаз, боялся пошевелиться, чтобы не раздавить, не стряхнуть и не потерять ее. По утрам, не успев надеть туфельки, фея прыгала по его пальцам, ощущая их тепло. Иногда она забиралась к великану на плечо, и они вместе ходили и осматривали его огород. Силач показывал ей свои грядки, жаловался на дождливое лето и скудный урожай, иногда рассказывал о растениях, учил, как нужно заботиться о цветах. Фея все время перебивала великана. Поначалу он немного сердился, но потом даже полюбил этот ее недостаток. Все три дня светило солнце, и лишь, когда феин отпуск подошел к концу, оно вдруг скрылось в неизвестном направлении. Небо сделалось скорбным. - Пожалуйста, не улетай… - прошептал великан. - Я не могу… Меня ждут, понимаешь. Там старенькая мама, маленькие сестренки и братишки, там малыши, которые постоянно где-то плачут… Их так много, а нас фей – так мало. Я не могу никого подвести… - Мне кажется, что я лю…. - Тсс-сссс, - она не дала ему договорить, - давай просто посидим и помолчим.

Строка прозы Мы очень много с тобой разговаривали, и совсем не молчали вместе… - Останься! - умолял великан. - Может я могла бы взять тебя с собой? – неуверенно прошептала фея. – Ты бы смог жить в цветочной долине? - Не могу… - Я так и знала… - Ты очень красивая, а я неуклюжий и страшный… жених! - Но это все неважно, ведь я тебя… - Тсс, - прошептал великан, - давай просто помолчим, как ты и сказала… Минуту смотрели друг на друга. Он огромный и неуклюжий, проживший всю жизнь в пещере, она – маленькая и яркая, чудом упавшая на его ладонь… - Пора! Я буду долго вспоминать твои руки, забитые грязью трещинки, буду помнить твою улыбку, и… твой огород. Ты здорово управляешься с ним. Растения слушаются тебя. - Странно. Раньше я думал, что могу общаться только с ними… В семье не понимали меня, и я ушел, чтобы жить один… Эх, долгая история, к чему теперь об этом… Что-то я хотел тебе сказать, что-то еще…, - он начал запинаться и теребить свою безрукавку. Фея смотрела на него. - Подожди, пожалуйста, не улетай, я вспомню… черт! Никак… Великан растерялся и покраснел: - Мы больше не увидимся? - Я даже не знаю, где я буду завтра… Но, я думаю, что тебе стоит только закрыть глаза, как я тут же появлюсь… - Я не забуду тебя… - Прощай! – фея сжала губы, чтобы не заплакать. Она последний раз взглянула на своего большого друга, а потом поднялась ввысь. Вскоре начался сильный дождь. Великан стоял под ним, словно под душем, пытаясь прийти в себя. Крупные капли барабанили по его лысине, затекали в уши и рот, но он, казалось, не чувствовал этого. Только когда дождь закончился, верзила вернулся в свою пещеру. Он уселся в любимое кресло-качалку и начал раскачиваться взад и вперед, словно маятник. - Крих-крих-крих, - заскрипело оно. От этой колыбельной силач уснул. Впервые за эти три дня. Когда проснулся, была уже ночь. Великан подошел к старенькому комоду и выдвинул его последний отсек. Там лежали, утопая в пыли, письменные принадлежности. Раньше хозяин часто пользовался ими. - Это еще не конец! Я все равно увижу тебя снова! – уверено сказал себе великан. Затем вытащил чистый лист бумаги, достал перо и баночку чернил. Уселся за стол и принялся работать. К утру он написал сказку про маленькую фею.

В Париж! Оксана Исупова Я умру, умру, умру! Боже мой! Мой живот вспорот, кишки наружу, чем я заслужил такие страдания?! Сначала этот идиот вытащил меня из дома, потом опустил в кипяток! Рубаха моя вымокла и прилипла к внутренностям, они набухли и начали вытекать сквозь одежду, окрашивая кипяток в дрянном стакане в светлокоричневый цвет. После этого садист взял мое трепещущее тело и, накрутив на ка-

кую-то железяку, слышал, что у них это называется ложкой, давай меня мять, выжимая последние соки! А все из-за этой ненормальной - его жены: «Хочу в Париж, хочу в Париж! Людка летала, а я чем хуже?!» Довела мужика своей истерикой! Тот со психу взял и выбросил меня в окно! Прямо на мороз! От страха я чуть не обделался! Пока летел, все вспоминал своих братьев, уютно устроившихся в нашем картонном доме. Потом зажмурил глаза, попрощался со всеми, и, бац - упал в лапы этого противного дерева. Пальцы его впились мне в бок так крепко, что теперь я вынужден умирать медленно и мучительно! А почему? Я-то в чем виноват?! Это все чертова Людка со своим Парижем! Со мной так нельзя-а-а! Так причитал использованный чайный пакетик, волей судеб, попавший на старую яблоню. Он выпал из окна пятого этажа и повис на одной из ее веток. Посмотреть на дебошира слетелись местные воробьи, голуби и вороны. И даже рваный женский капроновый носок, уже два месяца проживающий веткой выше, открыл свой глаз-дырку и наклонил вниз голову. - Я умру, я точно умру! - продолжал биться в истерике пакетик. Его истерзанная, еще недавно белая рубаха, просохла на ветру и приобрела желтоватый оттенок. Разбухшие чаинки, что наполняли живот, слиплись меж собой и навеки застыли в той форме, которую им придали человеческие пальцы, когда выжимали остатки заварки. - Ты чей такой будешь? - поинтересовался взъерошенный воробей. - Я ни чей, а чай! - возмутился пакетик. - Откудава? - подтянулась ворона. - Кажется, оттуда, - показал пальцем ноги вверх женский носок. - Он пролетел мимо меня, я аж проснулся! - Да мне то что! Я тут умираю! Умираю, а некому нет до меня дела! Домой хочу! К маме! - Помилуйте, какая же у вас мама?! - засмеялась ворона. Все захихикали. Чайный пакетик разозлился так, что захотел побить обидчиков: - Вот я вам сейчас задам! Перестаньте дразниться! - Смотри с сучка не упади. Мал ты еще, браток, на нас замахиваться, - еще больше раззадорились пернатые. Пакетик подумал и убрал сжатые кулаки обратно в карманы своей рубахи, в них было липко, влажно и неуютно.  Прошу прощения, сосед, - потянулся он к носку. - А эти кто?  Эти — птицы! Та, что нахальная, огромная и серая — ворона. Пестрый поменьше - голубь, а те маленькие задиры — воробьи. Они все тут живут. Постоянно околачиваются на этой яблоне.  Так это и есть те самые, которые только и делают, что гадят на подоконниках?  Чего?! - накинулись птицы.  А я то что?! Так идиот говорил, который выкинул меня сюда, - начал оправдываться пакетик.  С птицами так не шути, - посоветовал рваный носок. - Они живо разорвут на части. - А что мне делать? - Смирись и обживайся на дереве! Может, и провисишь так не один год. Лето не за горами, в листве спрячемся... А зимой придется померзнуть. - Померзнуть? Зимой? Спрячемся? Нет! Я так не могу! Я умру, умру, умру! - снова заблажил пакетик. - Перестань орать! Ты не умрешь. Я ведь выжил! Моя хозяйка тоже отправила меня сюда. Сначала я чуть с ума не сошел, а потом смирился. Уж лучше сюда,

Строка прозы чем в мусоропровод. Я ведь совсем не знаю, что случается с теми несчастными, которые проходят через него. - Но пакетик не унимался и продолжал свою истерику. Постепенно публика стала разлетаться, устав от крикуна. Воробьи и голуби поспешили к мусорке, разыскивать хлебные корочки. Ворона отправилась проводить ревизию на других деревьях. А рваный женский носок снова уснул. - И все-таки я умру, - уже шепотом промолвил пакетик и тоже закрыл глаза. Вскоре, он заснул. Ему приснилась загорелая индианка, бережно поглаживающая его еще по сухому пузу. От наслаждения пакетик замурлыкал, как кот. Ему было так хорошо, что не хотелось просыпаться. Но вдруг что-то неожиданно плюхнулось сверху, повисло на соседнем сучке его ветки, и истошно завопило: - О, Боже мой! Я умру, умру, умру! Какой идиот посмел вынуть меня из домика и бросить в кипяток! Я - настоящая великомученица! Пакетик открыл глаза и чуть не подпрыгнул от удивления: перед ним висела чайная пирамидка. Нить, торчавшая из ее головы, закрутилась вокруг его лейбочки. Пакетик уловил соблазнительный фруктовый аромат. Он уставился на незнакомку. Та замолчала и кокетливо отвернулась в сторону. В этот момент подул резкий ветер, ветка, на которой зависла парочка, закачалась, и пакетик с пирамидкой сорвались вниз. Летунов подхватила оказавшаяся рядом сорока. Поймав за спутанные нитки, она понесла их куда-то вдаль. Но теперь пакетику не было страшно! - Черт побери! – воскликнул он. – Никогда не знаешь, где встретишь свою судьбу! Он повернулся к спутнице и заглянул в ее испуганные глаза: - Летим в Париж, детка! Там, на Эйфелевой башне мы проведем наш медовый месяц! Со мной скучать не придется! Чувствую, тебе будет, что рассказать нашим внукам! И пусть все завидуют!

Тоска и Радость Оксана Исупова По улице текла мутная тягучая тоска. Она появилась непонятно откуда и своей таинственностью привлекла внимание окружающих. - Какая странная штука, - пробормотала себе под нос любопытная мышь. И тут же решила проверить вещество на вкус. Слегка лизнула его и, не успев распробовать, заболела меланхолией. Впрочем, названия своей болезни бедная мышь не знала, но настроение у нее пропало, и даже кусочек сыра, что лежал в норке, дожидаясь ужина, теперь ее не радовал. - Что с тобой? - спросил у мыши сосед-воробей. - Ничего! Сыр больше невкусный! - Несвежий? - Нет! Невкусный! - Странно... Всегда был вкусный, а теперь невкусный?  Да! Именно так! И вообще, не трогай меня! Грустно мне... Понимаешь? И тут мышь заплакала. - Ты ч-ч-ч-его? - от удивления воробей стал заикаться. - Сама не знаю... Слезы текли по ее мордочке.

- Да-а-а... Дела... Ой, а это что такое? Надо же! - воробей тоже заметил текущую тоску. - Вроде не ручей. Ха! Липкая... Воробей едва окунул в тоску свою лапку, и ему вдруг тоже сделалось грустно. - Несчастный! Несчастный я человек! - Ты не человек! Ты - птица! - подметил проходящий мимо кот Марсик. - Да какая разница! Все равно несчастный! - А почему? - Вот ты, Марсик, сейчас возьмешь, и съешь меня! - воробей разрыдался. - Ой, я вас умоляю! Нужны вы мне сто лет! Во-первых, я сытый, а вовторых, не люблю воробьев! - Вот, а я о чем! Несчастное я существо! Меня даже кошки не любят! И есть меня никто не хочет! И никому я не нужен, - причитал воробей. - Нет, ну, если ты так настаиваешь, я могу угостить тобой мою подружку Фису. Воробьи – ее любимое лакомство… После такого подарка она точно полюбит меня, - размечтался кот. А между тем, тоска все продолжала плыть по улице. Марсик ее сначала не увидел. Он лишь почувствовал что-то липкое под подушечками своих лап. - Ох, ты! Во что это я вляпался? - посмотрел. - Надо же! Какая чудная штука. Интересно, она питательная? Кот нюхнул тоску. И тут же стал больным. Потом заразился и дворовый пес Бобка. Случайно, когда бежал по двору, мечтая напугать Марсика. А тоска все цепляла встречных, околдовывая странной болезнью. *** - Деда, а что это там такое мутное плывет? На воду не похоже! - спросила маленькая Иришка. Она уже третий день болела и не выходила во двор, поэтому и уличную жизнь могла наблюдать только из окна. - Где? - старик подошел к внучке. - А-а-а... Так это же тоска! - Тоска? - переспросила Иришка. Она плотно прижала лицо к окну, так что нос расплющился о стекло. - А кто ее делает? - вновь обратилась она к деду. - Тоска и делает! - Что сама себя? - Да нет же! Вон — посмотри внимательно — видишь, вдалеке идет девушка?.. Иришка всмотрелась. - Ой, деда, вижу! Какие у нее длинные волосы… А платье… Белое, прям, как у невесты… Красивая… Какой-то кувшинчик держит… - Девушку зовут Тоска! - А почему? - Потому что она всегда грустная и льет тоску из того самого кувшина, который ты заметила. Ох, не завидую я тем, кто прикоснется к тягучему веществу! - Деда, они умрут? – испугалась Иришка.  Ну что ты! Просто сделаются грустными… - Ой, а на улице его все трогают. Они все теперь грустят? - Ага... - А зачем Тоска это делает? - Не знаю... - Бедная... - Иришка задумалась. - Деда, деда, а она дальше идет! Все льет и льет… Скоро все-все тосковать будут…

Строка прозы - Да... Похоже, сегодня у Тоски особенно скверное настроение, раз она сделалась видимой... Обычно никто не замечает ее... Я видел Тоску вот так же, когда бы маленький. И даже за руку держал... Ох, и болел я тогда! - Как я? - Нет! У тебя, всего лишь простуда. Давай-ка чайку с малиной попьем! - Деда! Как можно! Надо срочно развеселить Тоску! - Это невозможно... На то она и Тоска... Дед отошел от окна. А Иришка продолжала наблюдать за Тоской. И вдруг девочке тоже сделалось грустно. - Неужели совсем нельзя ничего сделать... - пробормотала она. - Ты нос-то не вешай! Она скоро пройдет! - Иришка спрыгнула с подоконника. - Я знаю! – выкрикнула девочка. - Я подарю ей свою куклу! - Да на что ей твоя кукла?! - Как?! Ты не понимаешь? Она сразу же развеселится! Такая кукла кому угодно поднимет настроение. Уже через минуту Иришка вбежала в комнату с игрушкой в руках. - Ну, все, думаю, ей точно понравится! - Иришка, а ну-ка поди скорее сюда! – позвал дед внучку. – Посмотри, что за окном творится! Дед помог ей вскарабкаться на подоконник. - О-о! Я грустного вещества-то больше нет! Пузыри, деда! Пузыри мыльные летят! Огроменные! – Иришка расхохоталась. – С меня ростом! - Да-а-а, - кивнул дед. – Только ты убежала за куклой, появилась Радость! - Радость? - Ну-да… Сестра Тоски. Вон-вон, видишь, бежит! - Это такая в зеленых сапогах и соломенной шляпе? - Она самая! - А почему она так нелепо одета? У Тоски хоть платье красивое… - Ну, знаешь… Тоска, она дама серьезная, в вот Радость слегка придурковатая… Вот и сапоги зеленые нацепила… - А-а-а… - промолвила девочка. - Радость и Тоска всегда ходят вместе. Одна впереди, а другая чуть-чуть дальше. И если ты вдруг хлебнешь из кувшина Тоски, знай, скоро прилетят мыльные пузыри и поднимут тебе настроение. И сразу произойдет что-то хорошее. - Так будет всегда? - Всегда! Эти девушки жить не могут друг без друга... Вот поэтому, мы то грустим, то радуемся... Такова жизнь.  Значит, куклу я могу оставить себе? - Конечно! - Какая радость! - крикнула Иришка. - Ты только не думай, я не жадная… Я бы и вправду ее Тоске отдала...  Да знаю я, - улыбнулся дед. *** Вскоре Иришка и дедушка распивали чай с малиновым вареньем. В это время пес Бобка глодал косточку, которой угостил мальчишка из соседнего подъезда. Мышь наслаждалась сыром, а кот Марсик притаился под деревом и сплевывал перья воробья. Фиска обещала ему свидание, если он принесет ей птичку. А чудом спасшийся воробей сидел на самой высокой ветке дерева и рассуждал: - Вот какой я все-таки популярный! От кошек, и тех, отбою нет! Все меня любят!..

Главный механизм жизни Юларнэус Кадэттори Лениво потрескивавшие в камине дрова, мелкий дождик, бьющий за окном по стеклу, воссоздали волшебную минуту, навеяв воспоминания об одном случае, приключившемся со мной ещё в детском возрасте, когда я, несносный мальчишка, относился к одному из главных механизмов жизни с некоторым презрением и чрезмерным скептицизмом. Родители в то время хватались за голову, ища всё новые способы научить меня уму-разуму. Я рос слишком буйным и непослушным, проблем из-за этого была уйма. То соседское окно камнем случайно разобью, а всё потому, что сосед этот много лгал в глаза и никогда не выполнял обещанного. То толкну Лерку, хвастающуюся новым в чёрный горошек платьем, в лужу, — зазнайка и ябеда, как что, пугает своим знаменитым папой. Он у неё главный полицейский, поймал множество правонарушителей, на пальцах и не пересчитать. В общем, шкодил я много, и порой не из-за какой-то великой причины, а в угоду скуке. Стемнело, на улице делать было нечего. Махая из стороны в сторону палкой, воображая, будто бы она — меч света, а я рыцарь, расчищающий дорогу от тьмы, возвращался домой. Переступив порог, с силой распахнул дверь и в привычной манере, поздоровавшись с родителями, прошагал сразу же к себе в комнату, да вот только, остановившись на второй ступени, испытал огромную злобу на папу с мамой, решивших со мной поделиться одной «замечательной» новостью, от которой бы другой мальчишка радостно запрыгал, благодаря их за это, но только не я. Прокричав: «Сами и идите к нему!», — хлопнул дверью. На следующее утро, не изъявляя никакого желания, силком был выставлен из дома и спроважен в мастерскую уважаемого гражданами шарлатана. От одного лишь взгляда на эту лавку крутило. Подумать только, но какое-то время мне придётся находиться тут, проматывая летние деньки в жарком помещении среди непонятных колбочек, пыльных книг и улыбающихся до мерзости посетителей, решивших поблагодарить за оказанную помощь словами и деньгами. Перспектива не радужная, но против отца, увы, я бессилен. «Волшебник» этот даже не вышел поприветствовать, пришлось самому заходить. Взяв за расписную ручку и потянув на себя, открыл дверь, — резкий запах ударил в нос — прошагал с неохотой во внутрь, подмечая размеренное тиканье часов и темную таинственную атмосферу, а там и его, сидящего за стеклянной витриной, что-то ремонтирующего ловко руками при свете нависшей над головой в нескольких сантиметрах лампы. Пожав плечами, начал расхаживать по-хозяйски среди стеллажей, набитых старыми вещами, на которых паутина стала родным домом для паучка, ловившего себе еду. Звонок — и вот посетитель. Мастер, подняв голову, откладывает ненадолго предмет, посмотрев на вошедшего, проигнорировав меня. — Добрый день, — весело подаёт почтальон, с губ которого так и не сходит безмерная улыбка, — а мой заказ ведь готов? Не слишком ли рано пожаловал я за ним? — маленькая искорка грусти проносится в его вопросе, но она настолько незначительная, что и заострять на этом внимание не стоит. — Добрый, — гнусаво отзывается шарлатан, качнув головой на небольшой столик у стены, где дожидается своей минуты бумажный пакетик. — Готов, можете его забрать, — и снова возвращается к своей работе. Мужчина, ещё пуще обрадовавшись, быстро-быстро минует расстояние, забирая заказ и, поблагодарив, на пути к выходу замечает меня, замедляя темп. Я ки-

Строка прозы ваю, он повторяет за мной и уходит. Я бы сделал то же самое, но пленнику не выбирать камеру, как и срок пребывания. Молчанка затягивается на несколько часов. Он всё ещё «не видит меня», а я, понимая это, делаю всё возможное, чтобы исправить: отодвину стул, открою музыкальную шкатулку, книгу уроню — ни в какую. От безысходности сажусь у окна в ожидании отца. Как только вижу знакомый костюм и силуэт, воспрянув духом, забыв, где нахожусь, проигрываю игру: — Ну наконец-таки! — ойкнув, зажимаю руками рот. Старик всё мастерит, а я вздохнув почему-то от облегчения, победно ухожу, да вот только, когда лёгкий ветерок ласкающие обвивает меня — наконец-таки слышу к себе обращение, вздрогнув: — Не забудь поздороваться завтра, когда снова придёшь сюда, — и холодный поток воды льётся, приводя в чувства. Так вот из-за чего он был ко мне холоден и немногословен, а я-то думал… На следующее утро я сделал так, как он просил. Находиться в, так сказать, тишине было тем ещё испытанием, а уж какое-никакое разнообразие — лучший двигатель проматывания времени. Да вот только и оно шло быстро: дни летели, я начал привыкать к этому человеку. Вызывал он у меня странные чувства, ныне никогда не испытываемые. Я хотел, чтобы шарлатан гордился мной и больше со мной разговаривал, да не я один был склонен к подобному. Персоной он был интересной. За пару месяцев вызвал уважение у всего города, навсегда прикрепив чистое имя за собой. К нему обращались абсолютно все, от мала до велика, а он и помогал, бесплатно, к слову. Но людям свойственно чувствовать обязанность, это отвратительное желание сделать для другого человека не меньшую пользу, тем самым, не зная какую, оставляют деньги, как способ выражения благодарности. Но почему «волшебник»? Большинство отзывалось об этом с таким подобострастием, будто бы сами видели творимое волшебство из его старческих рук. А может и видели, но человеческая склонность проверить на личном опыте здесь играет важную роль. И я решил, что если фокус-покус покажет, а я не смогу его разгадать, то, видать, и вправду есть в нём эта неподвластная сила. — Так вы всё-таки волшебник? — разбирая бумаги, задал сразу в лоб вопрос. Ни к чему ходить по крутым дорогам, когда можно срезать. — Каждый человек — волшебник, — сухо и кратко, как в прочем и всегда. — Но не каждого будут с верой прилюдно называть так. — Возможно. — А раз так, то должны быть какие-то заслуги. В чём же, лично у вас, они проявляются? И ничего. Он просто ушёл от ответа, проговорив какой-то заумный бред, тут же выветрившейся из моей памяти. До конца оставалась неделя, но я больше не затрагивал эту тему, осознав, что ответа так и не получу, а он не выйдет из своего образа. Но не тут-то было. Не знаю, что стало толчком для возвышающегося над другими камня, покатившегося по склону, но произошедшее уже не исправить. Прощаясь с посетителем, старик решил закрыть пораньше лавочку. Вряд ли кто мог пожаловать, но предусмотрительность важна в любом деле. — Волшебство — что под этим словом имеется в виду в твоём понимании? Грянул гром, или мне послышалось, но хозяин первым начал разговор, чего доселе на моей памяти не случалось. — А? — Не расслышал? — Да… то есть нет, — заминка от неожиданности отступила, дав движение

нужным мыслям. — Ну что-то, наверное, магическое. Там, из рук магия, какиенибудь искорки. Да не знаю! Тяжело вздохнув, будто бы подобный ответ ему слышится не в первой, покачал из стороны в сторону осуждающе головой; потом подошёл к висящему жёлто -красному пальто и начал не спеша его надевать, следом направился к входной двери и, посмотрев на непонимающего меня, поинтересовался: — Так ты со мной? — и открыл её. У меня не было выбора. Мы просто шли за человеком с собакой по пятам. Смысла я в этом большого не видел, но старику было виднее, наверное. Завернув в переулок, пройдя через старые разрушенные дома, дошли до аллеи, где часто гуляли взрослые, сидевшие на скамейках под раскидистыми деревьями, о чём-то постоянно болтающие без остановки; дети, играющие в игры; домашние питомцы, в преобладающем количестве — собаки. Так за одной из них нам и пришлось наблюдать. Эта была овчарка, молодая, с ошейником на шее, но без намордника, что странно, ведь такие способны и укусить не хило. Присев на лавочку недалеко от неё, шарлатан посоветовал очень внимательно следить за тем, что будет происходить дальше. Из-за угла вынырнул тут же серый в полоску котёнок, шедший без страха прямиком на псину, которая, будто бы увидев дичь, приготовилась к преследованию: тихо подкрадываясь, пока расстояние между ними не стало настолько мизерным, что даже я почувствовал опасность и, моментально встав, был остановлен стариком. О чём он только думает? — Не трепыхайся не по делу. — Но ведь… — в моей голове пронеслось ужасное развитие сюжета, избежать которого, если не вмешаться сейчас, невозможно будет, — ему надо помочь! — Никому не поможешь. А сам пострадаешь. Сядь и смотри. Меня поразил его бесчувственный ответ. От глубокой обиды и собственной беспомощности, зажмурил глаза, чувствуя, как слёзы начинают наворачиваться. — Смотри. — Не буду, — крикнул так громко, что, вполне вероятно, парочка на соседней скамейке обернулась, ошарашенно посмотрев в нашу сторону. — Ну раз так, то ничего не поймёшь, — сухо ответил шарлатан, нашедший ключ к моему закрытому сердцу последующими словами: — А главное волшебство случается в эту минуту. И я открыл глаза, и увидел, как котёнок, не робея, посмотрел на самую главную в своей жизни опасность, но не дрогнул, а сделал поистине удивительную вещь — дал отпор. Для него пёс казался тем ещё гигантом, и страх, который бы испытал человек при виде пса, готового напасть в любую минуту, был не свойственен этой крошке. Громко мяукнув, он поднял когтистую лапу и прочертил ей по воздуху. Этого хватило, чтобы хозяин, опомнившись, бросился к питомцу, немедленно уводя его. — Вот это и есть волшебство, — с нравоучением проговорил "волшебник", когда всё улеглось. — Волшебство? Что за бред, — и я ушёл, и больше не приходил в его лавку, с ужасом вспоминая тот день, когда в решете, среди грязных камней, подобно скитальцу, постигающему годами мудрость, не смог разглядеть истинное золото. Проходят года, мы начинаем видеть многие вещи по-другому, а непонятое в детстве находит своего адресата уже в более взрослом возрасте; истинное волшебство — это не энергия, выпущенная из ладоней, способная вызвать какое-то природное явление или же одушевить предмет, нет, это прежде всего — вера в себя под натиском непредвиденной опасности.

Строка прозы

Юлька Анатолий Куликов Она очень любит индийские фильмы – они все «трагические», но со счастливым концом. И песни в них красивые, напевные. А еще она любит маленьких девочек и старух. Старух – это потому, что они на маму похожи. Маму Юлька не просто любит, маму она почитает. С матерью связано что-то святое и давнее, что было когда-то в ее жизни, и уже, наверное, никогда не будет. Затуманилось, ушло куда-то вдаль крикливое, суматошное детство. Только и помнит: огромные валенки в кожаных заплатах, да страшные рога соседской Чернухи. А потом… Потом завертелось, закружилось, навалилось одно на другое. И огород, и всегда печальная Белка со своими козлятами, и двухэтажная школа, и цветы , и тяжелые свои руки, и алые гроздья рябины на свадьбах подруг. Все это было и ушло. Утонуло в материнской слезинке на красной щеке, в дымке уплывающей привокзальной площади. Живет Юлька сейчас, в однокомнатной квартире, освещает окнами два асфальтных квадрата у стены, и шумит очередями в парикмахерской и дырявит талоны в автобусах. Только когда наливается синевой спелое холодное небо, когда разбрасывает невидимая рука багрянец в придорожных кустах, и наступает кругом прозрачная и виноватая тишина – только тогда слегка раскосые безоблачные Юлькины глаза подергиваются мрачной пеленой. Подолгу стоит она у окна и вздыхает. Потом садится за стол и грустно смотрит на чистый лист бумаги. Но лишь коснется перо бумаги, лишь появятся первые строчки «Здравствуй мама…», как сожмутся губы в упругую нить, заблестят глаза, и потянется рука поперек страницы легко и беспечно. Легко идет по жизни Юлька, будто не идет, а поворачивается из стороны в сторону, жадно ловя то рассвет, то закат. А что там впереди? Одно знает – счастье. Много было в Юлькиной городской жизни мужчин. Тихими, темными ночами шептали они мягкие и горячие слова и уходили, с тоской оглядываясь назад. - Дура ты, Юлька, и чего пускаешь? Женат, ведь, он – говорили ей подруги – Ты не смотри, что в общаге живет, а квартиру заработает, семью привезет. А сейчас ему, конечно, бабу подавай. - Ну и выгоню! Подумаешь…- отвечала им Юлька беспечно и бежала в магазин за мужскими носками и сорочками. Она никогда не говорила «мы живем». Живем – это уже после фаты, криков «горько» и шумного застолья. Нет! Просто «встречаемся». Но, распахивая себя перед очередным «всречающимся», она видела, уже видела в его блестящих глазах отсветы алых рябин! А потом, встретив его на улице, серьезно и испуганно державшего под руку женщину, смущенно и виновато улыбалась, будто двойку получила. Сколько их было? Пять? Шесть? Лишний раз тряхнет головой, откинет со лба химическую завитушку и все. … Ярким и бурным апрельским днем пересек ее пути-дорожки Олег. И слова -то говорил такие же, и смеялись глаза в темноте. Знала, уже знала – опять двойка. Но шептала ночная листва за окном слова тревожные, заповедные. Влетел в окно воробей, полетал, да вылетел. Месяца не проходит, прибегает Светка, подружка. - Ждешь? А твоего-то посадили. Детали с завода воровал, а потом продавал втридорога, для тебя, наверное.- Ах, воробей воробушек, мелкая ты птаха! Из той ли ты листвы, что ночами пророчила? Села Юлька на диван, маму вспомнила. Стыд! Двоечница! Закрыла все двери Юлька и ключи на гвоздик в прихожей повесила. Сидит, только щеки холодной водой отливает. Даже на суд не пошла, некогда

было. А тут в дверь позвонили. Робко так, извинительно позвонили. Вошла она: сразу видно – женщина. Как в музей пришла: головой крутит, воздух нюхает. Тихо так говорила, без надрыва. Зато Юлька накричалась вдосталь, от души. А когда ушла гостья, поняла – кинули ей Олега, как бумажку конфетную. Долго думала Юлька, ложкой жизнь мешала. От дом медленно шла, к тюрьме подбежала. Курить принесла, носки теплые и ключи. Плещется волнами о гранитную набережную красавица Волга, плещется Юлькина жизнь. Вот он – рассвет, вот он – закат, а посередине почтовый ящик, как тираж Спортлото, только выигрыш далеко. Пришла однажды домой, а он на лестнице стоит. Уши торчком, смешной, мягкий, свой. Не воробей по комнате залетал – Юлька! Из угла в угол, чик- чирик. Долеталась – родила. Крикнула сильно, толи имя его, толи просто «ой», и родилась девочка – комочек лепной, на себя похожий, лишь глаза Юлькины, веселые. Светятся два окна в ночном городе – семья живет. Юлькина семья. И все у нее есть, ну все. Только письма не хватает, того, осеннего. Быстро, ох, быстро растут волосы на голове Олега, а с ними и тоска растет по той, отказавшейся. Писал, ездил тайком туда. Вернулся – молчит, губы резиновые. Только однажды, на праздник, когда разошлись по домам друзья подружки, хрустнула рюмка в его руке. - Поломала, все мне поломала, сучка!Склевали воробьи алые ягоды, склевали и чирикают, весну ждут. Плещется у набережной Волга – брызги летят, и каждая, как крик горяча. Поднимает Юлькин погрузчик на заводе пять тонн. Тяжесть огромная! А сама она сидит за рулем хрупкая, веселая. Легко идет по жизни Юлька. Там – рассвет, там – закат, а посередине – жизнь.

Исаак Анна Ари Анджела возвращалась из школы. Она шла мимо нарочито равнодушных соседских домов, всем видом показывающих, что они не желают сменить свое безразличие на благосклонность и участие. Им, как и их жильцам, до девушки не было никакого дела. Анджела училась в девятом классе. В школе она была изгоем. Казалось, будто она прилетела с другой планеты – настолько она походила на инопланетянку среди сверстников. Они не понимали ее, и даже не пытались понять: в младших классах обзывали, потом лезли в драку, а теперь – попросту сторонились. Все уже привыкли, что она неисправимая чудачка. Но боль и обиду трудно забыть. Особенно, когда они копятся много лет. И в этот день Анджи поняла, что с нее хватит. Она шла домой в полной решимости изменить ситуацию. Даже если для этого придется прибегнуть к крайним мерам. У матери ведь есть рецептурные лекарства, не так ли? Анджела была в отчаянии... Но мрачные мысли девушки прервала вспышка, заставив девушку поднять голову к небу. Она увидела яркий след – белоснежную полудугу на безоблачном голубом небе. Анджи была настолько зачарована, что не заметила, как вышла на проезжую часть в самый неподходящий момент – еще секунда и ее бы сбила машина. Но будто сильный порыв ветра сорвал Анджелу с места, и через мгновение она оказалась на противоположной стороне дороги.

Строка прозы Анджела зажмурилась, хотя все самое страшное уже было позади, а затем почувствовала, что рядом с ней кто-то стоит. Она открыла глаза и увидела перед собой молодого человека лет двадцати. Несмотря на молодость, он был одет очень старомодно: длинный черный пиджак с жилеткой, черные брюки, лаковые ботинки. Вокруг шеи был повязан белый шарф. Волосы у незнакомца были очень светлые, почти белые, но это его не старило. Даже наоборот, ведь его кожа была абсолютно ровная и тоже очень светлая. – Ты в порядке? – спросил Анджелу незнакомец тихим голосом. Она не ответила. Только оторопело смотрела на него. – Хочешь, я отведу тебя к себе? Тебе надо выпить горячего чаю, ты ведь вся дрожишь, – продолжил он и протянул Анджеле руку. Анджи неловко взялась за его руку, но, почувствовав холод, тут же одернула ладонь. Незнакомец как-то понимающе улыбнулся. – Пойдем, – сказал он, повернулся и направился куда-то в сторону городского парка. Анджела боялась возвращаться домой испуганной и растрепанной, и лишь поэтому направилась за незнакомцем. Кроме того, ее наполнило какое-то знакомое чувство – она знала, что с этим человеком будет в безопасности. Он молча довел ее до старого большого дома, почти особняка, спрятанного где-то в глубине парка. "Странно, я никогда раньше не видела этот дом", – мысленно удивилась Анджела. – Да, здесь редко кто бывает, – непонятно отозвался незнакомец, идя впереди девушки и не оборачиваясь. Анджела резко остановилась, и ее сапожки тихо шаркнули по земле. Незнакомец обернулся к ней. Он тоже был удивлен, будто понял, что отвечает на ее мысли. После этой неловкой паузы они продолжили путь и дошли до полуособняка. Молодой человек открыл дверь и пригласил Анджи войти. Затем они сели за стол, незнакомец поставил перед ней чай. Анджела с охотой попробовала ароматный напиток, который еще и оказался необычайно вкусным. Но сам хозяин дома ничего не пил. Анджела не переставала удивляться, разглядывая его: этот вид, этот костюм... Незнакомец будто переместился из прошлого или свалился с Луны! – Как ты себя чувствуешь? – спросил молодой человек спустя некоторое время, прерывая неудобное молчание. Анджела задумалась, пытаясь понять свое состояние. Неожиданно она осознала, что чувствует себя хорошо. – Я в порядке, – ответила она, улыбнувшись и сделала еще один глоток прекрасного чая. Ей показалось, будто она даже счастлива. – Странно, что водитель не захотел узнать, что с тобой, – проговорил незнакомец. Анджела поежилась. Она вспомнила тот ужас, который испытала всего полчаса назад. А ведь она могла погибнуть! От этой мысли ей стало не по себе. Интересно, как этот юноша оказался на проезжей части и так быстро подхватил Анджелу? – Странно здесь все, – пробормотал затем незнакомец. – Где, в нашем городе? – решила уточнить Анджела. – Нет, в этом мире. Неожиданный ответ застал ее врасплох. – В этом мире все не так, – прошептал незнакомец. – Если бы я мог... Если

бы я только мог вернуться домой... Он посмотрел куда-то наверх. – Я хочу выбраться отсюда, – вдруг сказал он, переводя взгляд на Анджелу, и его глаза сверкнули странным, потусторонним светом. – Отсюда? – спросила она растерянно, замерев с чашкой чая в руке. – С этой планеты, – пояснил незнакомец. А затем произошло странное. Он начал рассказывать ей о себе, но говорил совершенно невероятные вещи: что попал сюда когда-то давно, но не помнит как. Не помнит откуда именно. Только помнит, что летел по небу, а затем – Земля, столкновение, боль, забвение... Потом его будто собирали по кусочкам. Чуть позже он стал видеть людей. Оказалось, он находился в какой-то лаборатории. Он был там с человеком, которого считал своим отцом. Потом этот человек умер, и его воспитывал кто-то другой. Он жил в этом доме в семье того, другого человека, и тот называл его своим сыном. А еще он сказал Анджеле, что за время своей жизни на Земле многое узнал о людях и об этом мире. Но так и не понял главного: как ему выбраться отсюда... – Это очень грустно, – прошептала девушка. Неожиданно для себя, она как будто во все это поверила. – Я хочу помочь вам, – продолжила она, снова удивляясь себе. – Но что я могу сделать? Она встала и сделала шаг навстречу незнакомцу. – Помоги мне разобраться с этим. Помоги понять, как я попал сюда. И как мне вернуться, – незнакомец посмотрел на нее глазами, полными тоски, но тоска эта была нечеловеческой, неземной. – Хорошо, – вдруг кивнула она. – Я помогу вам! Как вас зовут? – спросила Анджела и, ничего не боясь, подошла ближе. Незнакомец понял, что забыл назвать себя: – Исаак Спенсер, – представился он, вежливо протягивая Анджеле руку. Девушка секунду сомневалась, вспомнив холодное прикосновение Исаака, но затем осмелилась, тоже представилась и пожала ему руку. И кожа вновь показалась ей совсем холодной. "Как странно", – подумала она. – "Кто же он – видение? А вдруг он исчезнет прямо сейчас?", – и она недоверчиво посмотрела на него. Но нет, он все еще был перед ней, такой странный, такой загадочный... Казалось, она может завороженно смотреть на него часами. – Мне пора идти, – наконец, прошептала она. – Меня ждут дома. – Хорошо. Иди, Анджела, – ответил Исаак своим тихим голосом. – Не буду тебя больше задерживать. Тебя проводить? – его манера общения тоже была весьма старомодной. – Нет, спасибо, – пробормотала в ответ Анджела, все еще не веря в происходящее. Она попятилась назад, дошла до двери и, резким движением открыв ее, вышла на улицу. Через пару секунд Исаак закрыл за ней дверь, но Анджеле показалось, будто она закрылась сама. Не чувствуя под собой земли от удивления и усталости, она направилась домой. Уже был вечер. Когда Анджела вернулась домой, мать спросила ее, где она была. Девушка проговорила что-то невнятное, а затем быстро поднялась по лестнице к себе в комнату, прямо в одежде легла на кровать и тут же заснула. Ей приснился дивный сон про незнакомца по имени Исаак. Он водил ее по своему дому и показывал невероятные картины: на них были изображены звезды и галактики. И каждый холст был словно дверью, окном в иное пространство. Исаак подвел Анджелу к одной из картин и тут же девушка увидела, как

Строка прозы скопление звезд на изображении начинает вращаться и оживать. Ее будто потянуло туда, в этот неведомый мир. – Ты видишь это? – спросил Исаак. Анджела посмотрела на него и увидела в его глазах космос. – Я вижу, – прошептала она в ответ, но тут же поняла, что проснулась. Она огляделась, увидела свою комнату, улыбнулась мысли, что заснула прямо в уличной одежде, и сразу же встала с кровати. Затем она направилась вниз, в гостиную. Когда она спустилась к завтраку, ее мать удивилась: – Анджи, почему ты в уличном? – Понятия не имею, – честно призналась она, пожав плечами. После завтрака Анджела подошла к зеркалу и посмотрела на себя. У нее были длинные темные волосы и большие карие глаза, которые сейчас смотрели на нее из зеркала весьма удивленно: может, все это был просто сон? Не было никакой машины, никакого незнакомца, никакого старинного дома? Анджи хмыкнула и пожала плечами, глядя на своего зеркального двойника. По дороге в школу она решила проверить, не могло ли это все быть правдой. Она пыталась восстановить в памяти путь до особняка. В конце концов, каким-то чудом она вышла к тому месту в парке, где и стоял тот самый старинный особняк. – Значит, это был не сон! – пробормотала она, холодея. Она вдруг испугалась тайны молодого человека по имени Исаак. Затем, вновь чувствуя, как ее ноги становятся ватными, Андждела направилась к особняку. "И что я делаю?", – запоздало удивилась она сама себе, но ее рука уже стучала в высокую дверь. Дверь открылась, и Анджела увидела его... – Исаак! – воскликнула она, не скрывая испуга, ведь она до последнего надеялась, что все это были лишь фантазии. – Ты помнишь меня? – теперь уже удивился он в ответ. – Странно, обычно меня никто не помнит. Ты зайдешь? – Конечно, – и вновь Анджела удивилась самой себе, но ноги уже несли ее внутрь. Она даже забыла, что ей нужно в школу. – Скажи мне, что ты помнишь? – спросил ее Исаак, усаживая за стол, а сам опираясь на него руками и немного нависая над ней. – Что ты упал на Землю, что тебе было больно... – начала перечислять Анджела. Когда она закончила, Исаак был удивлен еще больше. Он отошел от стола и задумчиво опустил голову. – Не может быть, – пробормотал он наконец. – Ты все помнишь, но как такое возможно? До этого никто меня не запоминал. Хорошо, что ты помнишь – это добрый знак! Я все надеялся, что кто-то придет и поможет мне. Многие приходили, но никто не возвращался. Потом оказывалось, что они меня не помнят, и мне приходилось рассказывать им одно и то же помногу раз. Но ты... Ты меня помнишь. Это что-то значит. Возможно, именно ты можешь мне помочь! Я заперт здесь, Анджела. Мне нужно выбраться отсюда. Люди не принимают меня. Я здесь чужой. Помоги мне! Он быстро подошел к ней. Анджела смотрела в его холодные, почти черные глаза, полные ужаса. На секунду ей показалось, что они вдруг стали голубыми и прозрачными, как стекло. Она испугалась и отпрянула. – Прошу, не бойся меня! – попросил Исаак, прикладывая руку к своему

сердцу. – Я в этом теле, как в заточении. Я знаю, что это – не я. И этот мир... Он как тюрьма для меня! Исаак вновь отошел от нее и направился в сторону большого окна. – Я хотел бы заплакать, но я не могу, – сказал юноша, задумчиво вглядываясь в окно. – Я просто не умею плакать. Я не знаю, как это делается... Как ты плачешь, Анджела? – он обернулся к ней. – Я не знаю, – пожала она плечами. – Это происходит само собой, когда мне грустно или больно. – Мне тоже бывает грустно и больно, но я не плачу. А смеешься? Анджела, как ты смеешься? – он снова подбежал к столу. – Я никогда в жизни не смеялся, хотя мое имя переводится, как "он смеется". И мне всегда хотелось этого больше, чем плакать. Смеяться, смеяться... – повторил он, и его взгляд вдруг стал невероятно отстраненным, будто он смотрел куда-то в неведомую даль. – Люди смеются, когда испытывают радость, – пояснила Анджела. Ей было очень жалко Исаака, но она даже не представляла, как может помочь ему. – Я никогда не испытывал радость, – протянул Исаак растерянно. – Но у тебя есть чувства? – Чувства есть. У меня нет эмоций. Я просто не знаю, что это, – покачал головой он. – Я не понимаю! – в недоумении воскликнула Анджела. – У всех есть эмоции! – У меня их нет, – тоскливо отозвался Исаак. – Представь, что я начал бы рассказывать тебе про автомобиль, которого ты никогда не видела.Ты бы поняла, как им управлять? – Нет, – искренне ответила Анджела, теперь представляя, о чем он говорит. – То же и со мной, – прошептал Исаак, а затем негромко ударил кулаком по столу. – Нет, я не могу больше так жить, Анджела! Прошу, помоги мне! Он вновь смотрел на нее глазами, полными неземной тоски и отчаяния. И вновь она сказала ему: – Хорошо! Анджела вернулась домой, чуть дыша от страха. Ее встретила мать: – Где ты была? Мне звонили из школы! Анджела подняла на нее испуганные глаза, не зная, что ответить.

История одной старушки Волчецкая Кристина Утреннее солнце осветило окна теплыми лучами, настойчиво пробивающимися сквозь густую зелень деревьев, приютившихся во дворах многоэтажек. На дорогах, зашумел транспорт, большой муравейник ожил. Люди спешили по своим делам, заспанные и бодрые, задумчивые и суетливые, спокойные и раздраженные, разные. Кто-то спешил на работу пешком, кто-то, дремал в пробке, за рулем своего навороченного кроссовера. Студенты спешили на лекции, мамочки провожали детей в детский сад, в школу, а кто-то, никуда не спешил, продолжая спать в своей мягкой, уютной постели. В общем, жизнь продолжала идти своим чередом, как и вчера, как и завтра. Снова наступал день, солнечный и удивительный по-своему. Удивительный, потому, что он, был, сегодняшним, настоящим. На скамейке возле большого, каменного дома дремала старушка. Лучи солнца падали на нее и заботливо согревали старое, изможденное тело. Она сидела, немного сгорбившись, неудобная поза утомила ее, но она, будто не замечала этого.

Строка прозы Старушка не помнила, как оказалась на этой скамейке, не помнила, как давно находится в этом дворе. Она, ничего не помнила. сидела и пыталась собрать все свои мысли в единое целое. Как назло, ничего не выходило. Мысли совершенно не подчинялись, и разбегались по разным сторонам. Старушка не как не могла сосредоточится и вспомнить, что она здесь делает. К полудню, солнце припекло и старушка, совершенно согревшись, снова заснула. Мимо проходили люди, бегали и играли дети, проходили мужчины и женщины, молодые и пожилые. Проходили, не обращая внимания на сгорбившуюся и отрешенную фигуру на краю скамьи, в глубине двора. Очнувшись от краткого и тревожного сна, старушка вздрогнула и на секунду замешкалась. Подумала, что нужно спешить домой, но, осознав, свое плачевное состояние, снова поникла и сменив неудобную позу, продолжала сидеть. Несмотря на полную потерю памяти, она понимала, что совершенно не знает, где ее дом. Память, нахлынув короткими и густыми фрагментами, тут же пропадала, и в голове оставалась только пустота. Старушка расплакалась от досады, и от беспомощности своего положения. К тому же, ее ноги, нестерпимо болели. Она было, попыталась, встать, но ноги, совершенно не слушались. От досады, слезы текли еще сильней. Она плакала и вытирала морщинистое лицо, красивым белым платочком, найденным в кармане курточки. Несмотря на отчаяние и слезы, старушка ощутила, что не только, потеря памяти тревожит ее, она, начала ощущать чувство голода. Рядом на скамейке лежал пакет. Наверное, мой! - Подумала старушка. Оглянувшись вокруг, увидела, что люди проходившие мимо, не проявляли интереса ни к ней, ни к пакету, лежащему на лавке. Точно мой! - Решила она и заглянула внутрь. На дне пакета, лежала бутылка с водой и несколько булочек. Рефлекторно сглотнув слюну, старушка достала содержимое из пакета. Булочка оказалась черствой и была не по зубам. Кусая булку, старушка вспомнила, как недавно, снимала зубные протезы на ночь, и клала их, в стакан с мутной жидкостью. -Наверное, у меня есть дом! - Подумала она. Эти мысли, немного обрадовали ее. Пожевав сухую булку, поняла, что нестерпимо хочет пить. Бутылка с водой не поддавалась, казалась, что крышка на ней прикручена намертво. Хоть плачь! А она и плакала. Слезы высыхали и снова набегали. Мужчина, проходящий мимо, заметив ее бесполезные старания, подошел и молча, открыл бутылку. Он подошел так быстро и стремительно, что та, не успела ничего сказать. А мужчина, уже удалялся прочь, лишая ее надежды поймать ниточку связи, с окружающим ее миром. Она проводила его, усталым и поникшим взглядом. Старушке, так много нужно было сказать ему, о многом расспросить. Хотелось узнать, кто она, откуда, куда ей идти, и как идти, ведь ее ноги, так сильно болели. Но он, безнадежно удалялся, все дальше и дальше. А ее мозг, работал так медленно. Попив из бутылки, она почувствовала облегчение и даже радость. Вода, хотя и успела нагреться на солнце, немного освежила. Солнце припекало все сильней и вскоре, стало совсем жарко. Старушка смахнула пот со лба, и попыталась закрыть бутылку с водой. Пальцы как заколдованные, совершенно не сгибались. Старушка вспомнила сон, увиденный давно, еще в детстве. Во сне, она пыталась бежать, но ни ноги, ни руки, не двигались, почти как сейчас... Легкая эйфория, навеянная краткими воспоминаниями из детства, вновь, сменилась отчаянием. Непослушная бутылка выскользнула из рук. Вода вылилась на колени, только сейчас старушка увидела, что, ее ноги перемотаны бинтами. Она закачала головой, и с досадой зашевелила губами. Ей было жаль воды и к тому же, ноги защипало и заломило с большей силой. Казалось, что еще, может быть досадней, но в следующее мгновение старушка поняла, что выпитая накануне вода, дает о себе знать. Озираясь вокруг, она стала искать неприметные кустики, где могла бы, справить свою нужду, и такие, даже предстали перед ее глазами. Но, увы, встать, она так и не смогла. Она терпела и плакала, пока, терпеть, уже не было

сил. Короткое облегчение, потом досада, на себя, на все вокруг, и снова слезы. Прикрывшись пакетом, снова задремала. Проснулась, когда, солнце уже садилось за горизонт. Во дворе, был легкий полумрак, уставшие люди возвращались с работы. Радостные и грустные, воодушевленные и озабоченные прошедшим днем, разные. Снова, мимо проходили мужчины и женщины, молодые мамочки с колясками, пожилые пары, возвращались с прогулки. Все, снова куда-то спешили. Молодая пара возвращалась домой. У подъезда, они замешкались и обратили внимание на полусонную и уставшую старушку. - По моему, она, здесь с утра сидит...- Проговорил молодой человек. - Давай спросим, может, ей помощь нужна. - Предложила девушка. Когда они подошли к скамейке, старушка почти не реагировала на их приближение. Слишком много людей, проводила она, своим взглядом, за этот день. Вам помочь? Спросила девушка. Старушка съежилась и пустыми глазами посмотрела в сторону молодых. - Как вас зовут? Продолжала та. - Лидия Егоровна. Сказала старушка, и сама удивилась своим словам, еще секунду назад, она была уверенна, что, не знает как ее зовут. - Откуда вы? Продолжали расспрашивать ее, молодые люди. Старушка пожала плечами, вечерний холод начал пронизывать ее. Бинты на ногах, не успели высохнуть и куртка, и юбка были сырыми. Ее стала бить мелкая дрожь. - Я замерзла. Тихо прошептала старушка. Молодой человек скрылся в глубине подъезда. Через несколько минут он вернулся, держа в руках теплые вязанные носки. Старушка была босой, а рядом со скамейкой, стояли большие, не по размеру подобранные тапки. Наблюдая эту картину, люди проходящие мимо, стали останавливаться. Кто то, качал головой и делал озабоченное лицо, кто то, стал предлагать свою помощь. Сделав вывод, что, добиться от старушки чего то вразумительного не удастся, девушка вызвала полицию. Подошедший пожилой мужчина, бегло набирал телефон скорой помощи. А сердобольная местная жительница, вынесла из дома, чашку чая и теплое одеяло. Старушка на лавочке улыбалась и медленно шевелила губами. Она пыталась поблагодарить окружающих. Но, к ее сожалению, язык, больше не слушался ее. Где то в глубине двора, просвистела сирена скорой помощи. К этому времени, вокруг скамейки собралось немало зевак из числа прохожих и жителей многоэтажки. Врач подоспевшей неотложки, с трудом протиснулся сквозь толпу любопытных. Вскоре, подоспели санитары с каталкой. Следом, подъехала полиция. Участковый, стал опрашивать молодых людей, сделавших вызов. Старушка погруженная на каталку, смотрела на звездное небо. Смотрела и улыбалась. Сейчас, она вспомнила все: Как попала в этот двор, ставший ей приютом, в эти, мучительно долгие, последние сутки ее жизни. Она вспомнила всю свою жизнь, и удивительную и тяжелую одновременно. Вспомнила детей и внуков, которые, наверняка, сейчас, беспокоились о ней. Вспомнила, как перевернула злополучную кастрюлю с супом, пытаясь помочь снохе на кухне. Вспомнила ее упреки и крики пьяного сына. Вспомнила больницу, где уставшая и недовольная медсестра, молча бинтовала ее обожженные ноги. Вспомнила то, что решила уйти жить к дочери, все таки, та, ближе чем сноха, и должна понять ее немощное состояние. Вспомнила, как заблудилась, когда ушла из больницы, так и не дождавшись, что сын, или дочь заберут ее, после выписки. Сейчас, она, вспомнила все. Вспомнила, когда изгибистая линия на мониторе кардио аппарата, подключенного к ее телу, замерла одной прямой, ведущей в никуда.

Строка прозы

Услуга Георгий Кавсехорнак – Вы знаете, что мои услуги, точнее услуга, не совсем обычна? – Конечно, слышал… – Я делаю людей счастливыми! – Людей? Вы не человек? – Обычный человек. – Может быть вы ангел? – Вы издеваетесь? У меня за спиной нет крыльев! Можете убедиться. – Или демон? – Взгляните! Видите рога?! Да и копыт тоже нет. – Что вы хотите взамен? – Ровным счетом ничего. – Вот так вот, бескорыстно… – Совершенно верно. – А что вы получите, если я стану счастливым? – Вам не все равно?! Петр Сергеевич, не задерживайте, у меня очередь. Подпишите документ, и вы будете счастливы до конца дней. – Почему именно я? – Не всем везет! – Но всё же, какова ваша выгода? – Не стоит об этом беспокоиться. Считайте, что у меня такая работа. – А как это все будет… происходить? – Очень просто – раз, и вы счастливы! – Я… пожалуй откажусь… – Вас что-то не устраивает? Беспокоит? – А вдруг вы меня загипнотизируете, я полюблю, допустим, мороженое, объемся им и умру от ангины... счастливым. Или внушите, что смерть - это счастье, и я полезу в петлю или прыгну с моста. А вы пойдете докладывать своему начальству об еще одном «счастливчике». Вынужден отказаться, если вы не расскажете, как это работает. – Что ж за день-то сегодня такой! Зачем вы себя накручиваете? Никаких гипнозов не будет. – Но… должны же быть какие-то «подводные камни». Бесплатный сыр только в мышеловке! Может быть, есть какие-то дополнительные условия, так сказать, «мелким шрифтом»? – Что вы такое несете?! Никаких дополнительных условий и камней в помине нет! Услуга, как услуга. И заметьте, бесплатная. – Все-таки я не готов… – Хорошо. Поведаю вам, как это происходит. – Я весь во внимании… – Вот вы когда-нибудь были счастливы? Помните это чувство? – Не знаю, в детстве, когда мама пекла пирожки с малиновым вареньем. Их запах и вкус, пожалуй, делали меня счастливым. – Я говорю не о мимолетном наслаждении, а вот так, чтобы надолго, с осознанием. – Когда я защитил диплом, наверное. Неделю гулял. Вот это было счастье! – О да! Считайте, что тут идентично. – Ага, и я сопьюсь через месяц?! У вас же там как… «до конца дней»?

– Это вы утрируете. Вы проживете долгую и очень счастливую жизнь. – Ладно, уговорили. – Вот и славно! – Что я должен подписать? – Вот, пожалуйста… – Ага, «Я, Петр Сергеевич Бездомный, хочу быть счастливым до конца дней своих». И это все? – А вы что хотите? Договор на сто листов? – Я как-то ожидал описания услуги, обязанности сторон, гарантии. – О чем вы говорите?! Вы что к нотариусу пришли? Или в контору «Рога и копыта»? Услуга безвозмездна и гарантирована. Подписывайте! – «Рога и копыта»... В чем подвох-то? – Ох. Позовите следующего, я уже от вас утомился. – Ну, подождите, мне же надо разобраться, на всю жизнь как-никак подписываюсь. – Давайте, я вам помогу. Вот подумайте, где вы чувствуете счастье, и когда это чаще всего происходит? – Я подумал, но вам не скажу. – И не надо. Теперь представьте, что также вы будете чувствовать это всегда и везде! – Неплохо… – Не то слово! Прекрасно! Вот ручка! – Спасибо, у меня своя, «счастливая»… *** – Нет, ну ты видал, а? – Что? – Опять столетний! – Дай-ка. Да, действительно. «Шереметьев (Бездомный) Петр Сергеевич». – Ой, думаю опять баловство твоего новенького. Это он всех «вербует». – Давай не будем делать скоропалительных выводов. – Хорошо. Что там у него? – Так, по первому… «Синий допуск» – гордыню свою он усмирил. Второй – «синий»: похвально – не завидовал. Третий: «Синий допуск». О! Еще и не гневался – сама доброта! В глазах рябит от этого синего. Чему ты радуешься? Прямо засиял ультрамариновым огнем. – Положительную тенденцию наблюдаю. Замечательно! Чувствую, «синюю» кнопку придется нажимать и наверх нашего «счастливца» отправлять… – Посмотрим-посмотрим… Четвертый. О-па! «67%». «Красный допуск». Дальше и смотреть не будем. В сухом остатке: не гордый; не завистливый; добрый; но был уныл, это сто минус… значит аж шестьдесят семь лет; щедрый; покушать вкусно не любил. Ох! И глянь по последнему – «не похотлив», значит и не любил вовсе... – Но-но! Любовь - это любовь! А не легкие романы. – Согласен-согласен. Только вот любовь она же внезапная, неожиданная, ну та, которая настоящая, так что не надо так бесцеремонно. Итак, уныние у него зашкаливает, жми «красную», и гореть ему вечно в геенне огненной! – Да прекрати ты свой пафос! А то уже языки пламени из спины. Дай подумать… Снова шестьдесят семь процентов... Опять проделки твоего... Ишь, чертяка. Зачем он тридцатитрехлетних-то выбирает, выслуживается? Смотри, натравлю белокрылых. – Ладно, я с ним поговорю. Но сам посуди – он же делает людей счастливыми!

Строка прозы – Это с твоей точки зрения. Счастье – чувство, которое должно быть мимолетным, цельным, от души. А твой этот, новенький, доводит человеческое счастье до абсурда и, естественно, это приводит к непомерной тоске и унынию. Так что реши вопрос с ним, будь любезен. А счастье настоящее – это и есть состояние воспоминания о том мимолетном, о том пронзающем, которое в сердце, в мыслях, а главное в душе! – А давай у самого Петра Сергеевича спросим. Отчего, да почему? – Согласен. Только без твоих пламенных брызг. – Тогда и без твоего «синего» спокойствия. – Договорились! Он там, в очереди у ворот. Вызывай, только не пугай раньше времени, а то мы ничего полезного не узнаем. – И кнопки надо накрыть чем-то. – Крылом накрой. Ладно, шучу. Вот газета. – Как это по-конторски! Здравствуйте, Петр Сергеевич. Умиротворитесь, то есть успокойтесь, ничего не бойтесь. Жизнь свою вы прожили достойно. Но, скажите… – Что подвигло вас согласиться на «услугу»? Неужели вы думали вот так стать счастливым… – Здравствуйте, я Шереметьев Петр Сергеевич… – Да знаем-знаем. – Так понимаю, я должен отвечать предельно искренне? – Еще бы! – И довольно вопросов. Говорите, пожалуйста, Петр Сергеевич. – В свои тридцать три года я как-то разочаровался в жизни. «Неужели, так и будет продолжаться?» - думал я. Дом-работа, работа-дом, развития никакого, осталось одно отчаяние. В пору петлю намыливать. А тут это странное объявление в газете… «Петру Сергеевичу Бездомному: Вас ждет услуга. Вы будете счастливы до конца дней. Приходите, не пожалеете». И адрес… – Вы сразу направились туда? – Что вы! Я посчитал это за злую шутку и даже в сердцах выкинул газету. Но через день мне позвонили. Какая-то женщина очень просила меня прийти на прием, так и сказала: «Ваш счастье ждет вас!» – Как вы хорошо все помните! Прекрасно! – Забудешь такое, пожалуй. – Продолжайте, Петр Сергеевич. – А вы что, правда не знаете что было дальше? – Да знаем-знаем. Но нам интересны ваши мотивы, ощущения. – Хорошо. Я пришел туда и … согласился. Вначале ничего необычного не происходило, я ничего не почувствовал. Но потом я подумал, что остался таким же несчастным, ни денег, ни жены, ни интересной работы. Как вы наверное знаете я довольно быстро стал богатым – нашел полупустой кошелек, но с лотерейным билетом. Выиграл кругленькую сумму и вложил удачно средства. Купил все что мне было необходимо и даже больше… Стал достаточно известным в свои тридцать пять лет. Но, я человек скромный и не гордился своими достижениями, тем более, что подспудно понимал – это все результат «услуги». В общем, я стал получать все, чего бы не пожелал. Мои даже мимолетные мечты сбывались и сбывались очень быстро. Я чувствовал счастье. – Действительно? – Да, именно чувствовал, но не мог сказать, что я счастлив. – Как это? – Попытайтесь объяснить, Петр Сергеевич. – Когда человек получает все что пожелает, это приводит к унынию. К тоске по неудачам что ли, разочарованиям. Не с чем сравнивать светлые чувства радости,

если нет темных сторон печали. – Вам было неинтересно жить? – Не совсем так… Счастье стало для меня вещью обыденной… Энтузиазм к жизни был, конечно, но… искорки не хватало. Вот так в моей жизни и сосуществовали счастье, дарованное этой пресловутой «услугой», и тоска. – Мне все понятно. – Рад за тебя! Спасибо, Петр Сергеевич. – А мне сейчас куда? – Подождите снаружи, у врат. – Благодарю и до свидания?! – Да, прощайте. – Ну вот видишь, нельзя делать людей счастливыми насильно. Отзывай своего, дарующего счастье. А я за «синюю». – Добро… Зло… Как это все эфемерно. – Оставь философию людям. – Хорошо. Отправляй нашего Бездомного по синей дороге, а со своим я поговорю. – Следующий!

Решение Георгий Кавсехорнак – Ты принял решение? – Можно подумать, у меня есть выбор… – Не накачивай себя. Выбор всегда есть! – Да какое там… – Что тебя не устраивает, в конце концов? Я бы на твоем месте не привередничал. Вот со мной всякое может случиться, меня вообще могут… проглотить! – Да не свисти ты! Когда такое было? – Сам не помнишь?! Три года назад. – А-а-а, ну там же все кончилось для тебя благополучно, и не проглотили тебя вовсе. Вот меня постоянно истязают. Да… недолго, но больно. Это я должен тут биться головой о стену… – Так ты совсем форму потеряешь. А помнишь, как все начиналось? Тихо, спокойно, все аккуратно. – Правда… теперь уж совсем не то. Но тогда даже правил не было. Кто во что горазд! Как-то про меня однажды забыли… – Ага, припоминаю, вышли потом, а тебя нет. Я чуть со смеха не лопнул. – Ты-то лопнешь, дождешься…! – Эх, стукнуть бы тебя как следует, да не могу, мы же друзья. – И ты туда же, лишь бы побить. – А это тебе за то, что забыл… – Что? – Вот тебе и друг… – Постой-постой, что, неужто сегодня? – Каждый год одно и тоже… Сегодня какое число? – Восьмое… – А месяц? – Июль… Ох, братец, совсем мне мозги поотшибали. Прости, дорогой! С Днем Рождения тебя… С Днем Рождения тебя!

Строка прозы – Ладно-ладно, смотри не сдуйся. – Ох, и сколько ж стукнуло? – После того юбилея и вспоминать не хочу. – Ну, сколько? Сколько? – Это ты у нас «древний», а я еще молодой, красивый, трепещу как струна! Подтянутый, звонкий весь какой-то… – Ха, сам себя не похвалишь… О! Вспомнил! Так… ты родился в… одна тысяча… восемьсот семьдесят восьмом?! Эдак тебе сто тридцать шесть стукнуло! Вот видишь, вспомнил! Дружище, поздравляю еще раз! – Спасибо-спасибо! Только День Рождения у меня послезавтра… Десятого июля. Тебе и память отбили всю! – Ах ты - свистун! – Уж и пошутить нельзя… – Да, разыграл прямо «в своей штрафной», как говорится… – Что-то скучно. Ну что? Продолжим, пожалуй? – Как хорошо иногда вот так поболтать… в безвременье. – Скажи, все-таки ты решил? – Да, решил. – Дашь им себя забить? – Хозяева, пусть порадуются. – Договорились! Молодец, так держать, накачанный ты наш! – Вперед! Не забудь свистнуть! – Всенепременно, друг ты мой любезный. *** Футбольный мяч попал в ворота. Гоооо-ооо-ол!!! Свисток огласил взятие ворот. На табло горели цифры «1:7».

Существительное Георгий Кавсехорнак «Женщина, сливки, Байкал, доброта, Дятел, бактерия, страх. Мир потерял весь смысл когда, Незаметно подкрался врах. Убил сгоряча автор все те слова, Что отражали тебя и меня. Рубила с плеча его голова, Добравшись к концу трудодня.» Павел Кортунов – Я думаю, значит, я существую! – Что ты несешь?! Ты лучше скажи – ты пойдешь за ним? – Я пока не знаю, блин[зачеркнуто]. Не решил! – Он же гениален. – Ты действительно так считаешь? А куда ты с ним пойдешь? Куда он всех зовет? – Мне все равно. После того, что он сделал, я за ним вприпрыжку помчусь. – И что?! Ты думаешь, никто не смог до него так, блин[зачеркнуто]? – Да, он первый это сделал. – Написать такое… Неужели никого раньше не озаряло сделать это? – Может быть и озаряло, но никто не сумел.

– Блин[зачеркнуто], если бы я додумался до этого, то смог бы также. – Возможно, но ты уже не был бы первым. – А мне кажется, это вообще ничего не значит! – Не знаю, по мне так это что-то такое, что может перевернуть все. – Слишком пафосно, блин[зачеркнуто]. А ты не задумывался, что вот так нельзя? – Почему же? – Неправильно это! Не хватает самого главного… – Я даже знаю чего именно. И, кстати, в этом и скрывается то самое – необычное. Ты сам взвесь «за» и «против». Только прошу непредвзято. Не надо его сравнивать. – Да я и не собирался. Просто подумал, что вот так написать может всякий. – Всякий, да не всякий! – И что ты его так защищаешь, блин[зачеркнуто]? Он-то кто для тебя? – А если он создал… тебя, меня? – На что это ты намекаешь? – Вот сейчас я поймал себя на том, что не знаю, как тебя зовут! И как себя зовут, я тоже не знаю. – А что это меняет?! – Дай подумать… если то, о чем мы сейчас беседовали записать… – То что, блин[зачеркнуто]? Хочешь, попробуем, а? – Да, почему нет! Эх, не получится. Если бы ты поменьше, скажем так, ругался, все бы вышло… А твой «блин»[зачеркнуто] все портит! – Но я не специально! Извини. – Что сейчас-то оправдываться?! Думай что делаешь! Эх, а как бы славно получилось – без единого этого самого… – А давай просто вычеркнем?! – А что! Это гениально. Но кто нам позволит? – А мы и никого спрашивать не будем… – Даже его? – А что он нам? Да… мы не будем первыми, но докажем, что… – Я думаю, значит, я существую! – Как это верно…

Старик Георгий Кавсехорнак Нельзя его было назвать стариком в полном смысле этого слова. Мужчина лет пятидесяти-шестидесяти. К сожалению, а может к счастью, я с ним так и не познакомился, и скоро станет понятно почему. Первый раз я его увидел осенью. Шел дождь. На работу я предпочитаю ездить на общественном транспорте. Несколько остановок в «непопулярном» направлении, пару километров пешком, и я уже на рабочем месте. Люблю прогуляться с утра. Стоя на остановке, я ждал автобус или троллейбус, для меня это не имело значения, маршруты шли в одну сторону. Утро уже вступило в свои права, на часах было половина девятого. Вокруг спешили разные люди, прикрываясь зонтами. Транспорта долго не было. Рядом со мной стояла обычная женщина средних лет, как принято говорить. К ней подошел мужчина невысокого роста и сказал ей несколько фраз. Женщина заулыбалась и, как мне показалось, даже засмущалась, от-

Строка прозы ветила ему что-то коротко. Подошедший человек сказал что-то в ответ. Я не привык слушать чужие разговоры, но в этом небольшом диалоге мне послышалось нечто странное – случайные собеседники стояли всего в метре от меня, но я не смог разобрать ни одного слова из их разговора. Тогда я не придал этому большого значения. Подошел автобус. Дама улыбнулась мужчине и поспешила вслед за мной внутрь салона. Я не смотрел в ее сторону. Мне показалось странно и даже дико, вот так начинать разговор на улице с незнакомыми людьми, приветливо, сразу с улыбкой. Хотя, может быть, они были знакомы? В автобусе, как обычно, царило молчание. Вторая встреча со странным мужчиной, который имел разговор с дамой, произошла на том же месте, на следующий день и, как говорится, в тот же час. Дождь не прекращался, черные и пестрые зонты сновали тут и там. В этот раз я его сразу приметил и, чтобы скоротать время в ожидании, стал наблюдать. Ничем не примечательный человек в серой куртке и в каких-то безразмерных темных шароварах. Обувь изношенная, но когда-то достаточно солидная – коричневые ботинки под стиль сандалий. В отличие от всех прохожих он был без зонта, от дождя его спасала видавшая виды синяя кепка-бейсболка, плотно сидящая на абсолютно лысой голове. Мужчина выглядел не старым, но глаза у него сияли добродушием, как у некоторых стариков, которым уже за семьдесят. Добрые, мудрые и немного грустные глаза небесного цвета. Нет, не серые как небеса в дождь, а синие, как летнее безоблачное небо, глубокие, как море. И, тем не менее, никакой даже отдаленной симпатии или доверия он мне не внушал. Человек просто стоял, думая о чем-то своем. Ничего странного в то утро я не заметил, сел в подошедший троллейбус и отправился на работу. Несколько дней я не видел того персонажа. Появился он только на следующей неделе. Тогда я немного опаздывал на работу, оттого спешил. Выбежал из дома на улицу и быстрым шагом направился к остановке. Оказавшись на ней, я поневоле стал глазами искать «старого знакомого», и какое же было мое удивление, когда я обнаружил его позади остановки в компании мамы с маленькой девочкой. Девочка лет семи смеялась, а молодая мама прикрывала рот ладонью в смущении. Рядом стоял тот мужчина в синей бейсболке и что-то быстро говорил, глядя куда-то в сторону. Можно было бы подумать, что это счастливая семья – дедушка развлекает дочку с внучкой. Но у меня складывалось впечатление или я точно знал, что они не знакомы с человеком в серой куртке. Времени наблюдать или выяснять что-то у меня не было, я прыгнул в транспорт и поспешил на работу. В другой день я снова видел его. Человек с синими глазами стоял прямо на остановке. Рядом с ней располагался регулируемый переход. Зажегся зеленый сигнал светофора для пешеходов, и с той стороны улицы люди стали переходить проспект. Мужчина смотрел на поток, вероятно выискивая очередную собеседницу. Взгляд его остановился на старушке с палочкой. Зеленый уже начал мигать и мужчина в серой куртке поспешил помочь старушке закончить переход. Взял ее под руку как заправский кавалер. Они немного прошлись и остановились возле меня. Человек что-то говорил пожилой женщине. Слова звучали как щебетание птиц, я ничего не смог понять, хотя все слышал. Но удивительнее всего, что собеседница отвечала ему, голос был женский, но звуки такие же. Мне показалось, что нахожусь в лесу. Они как будто разговаривали на своем, «птичьем» языке. Я даже специально приблизился, чтобы хоть что-то разобрать из их слов. Но ничего так и не расслышал. Мужчина кивнул и показал рукой куда-то за остановку. Там стояла машина – «ВАЗ-2107», бежевого цвета. Автомобиль блестел как новый, хотя из-за легких подтеков ржавчины у днища было заметно, что ему уже не один десяток лет. Очевидно, что хозяин относился к своей «семерке» с заботой. Человек со старушкой подошли к машине, мужчина открыл переднюю пассажирскую дверь и жестом пригласил сесть. Пожилая дама не возражала. Лицо ее светилось благодушием и может быть

даже счастьем. Водитель сел за руль, несколько раз нажал на «газ». По звуку мотора мне стало понятно, что и тот содержался в порядке и не был обделен заботой владельца. Автомобиль медленно покатился, выехал на дорогу и исчез из вида, оставив меня в недоумении. Целый месяц я был в отъезде. Уже наступила зима, и первый снег покрывал когда-то зеленые газоны. Я уже и забыл об этой загадочной истории с человеком на остановке, который любил разговаривать с женщинами на каком-то непонятном языке и даже увез одну старушку в неизвестном мне направлении. Пораньше выйдя из дома, я решил прогуляться до работы пешком, зимний утренний воздух манил прохладой и свежестью. Путь мой лежал через остановку. За ней стояла машина «Жигули» вишневого цвета, модель тоже «ВАЗ-2107». Теперь такие устаревшие модели очень бросаются в глаза на фоне бесчисленного множества разнообразных иномарок. Я вспомнил того мужчину и его бежевую «семерку». Заметил двух молодых девиц, они близнецы. Похожи как две капли воды. Они вели под руки человека в серой куртке. Или это он их вел? Сопровождающий был лыс, и на нем была красная бейсболка. Как он не мерз? Девушки улыбались, компания прошла мимо меня, и я снова услышал это странное щебетание, ни слова не понял. Все сели в Жигули, мужчина за рулем. Да, это был он! Тот самый немолодой мужчина. Но почему машина другого цвета? Куда он их отвозил? Занимался частным извозом? Зачем ему две машины? Почему он разговаривал с женщинами, девушками, девочками на каком-то непонятном языке? С такими вопросами без ответов я направился на работу и еще долго размышлял над этим, гуляя по мостовым. Обратный путь, от работы домой я предпочитал проходить пешком. Дорога шла через парк с ручьем. Приятно ходить по заснеженным дорожкам и хоть ненадолго отстраниться от шума машин и городской суеты. Уже ближе к дому я шел вдоль проспекта. Несколько лет назад, а может уже и десятилетие назад, рядом с проспектом был пустырь, потом было построено небольшое двухэтажное здание. Довольно красивое, можно сказать современное, но печальное. Это был хоспис. В тот раз я решил немного срезать путь и обогнуть это строение с другой стороны. Весь хоспис был огорожен забором, внутри были расположены площадки для машин, газоны, дорожки. На парковке стояли две машины. Одна сильно занесенная снегом, другая чистая и блестела. Это те самые Жигули. Первая, под белоснежным покрывалом – бежевая, вторая – цвета спелой вишни. И я даже догадывался кто владелец. Той зимой я часто видел человека в серой куртке на остановке. Он то помогал дамам выходить из автобуса или троллейбуса, то вел очередную пассажирку к своим Жигулям. Но никогда я его не видел в мужском обществе. Он ни разу на моих глазах не заговорил ни с одним мужчиной. А я не мог найти повода заговорить первым. Не редко я слышал его разговоры с дамами, но для меня они были все непонятны – соловьиные трели. Его собеседницы наоборот, внимательно слушали его, что-то отвечали в ответ, улыбались, радовались. Никто из женщин не игнорировал его, все охотно общались, а некоторых он отвозил или подвозил, мне неизвестно. Смотря на него, я не чувствовал никакого прилива радости или желания начать беседу. Скорее просто некое любопытство, но и оно не подвигало меня обратиться к этому странному пожилому господину в темных шароварах. Человек как человек, просто прохожий. Может все эти женщины его родственницы, дальние родственницы или подруги, наконец, просто знакомые. Что я ему мог бы сказать? И поняли бы мы друг друга? Наступила весна. Зажурчал ручей. Запели птицы, до боли напоминающие мне о том человеке. Я не видел его уже недели две. Светило утреннее солнце. На остановке располагалась группа женщин, они о чем-то говорили, и я стал невольным свидетелем их беседы.

Строка прозы – Где же он?! – вопрошала уже знакомая мне женщина средних лет, которую я видел впервые встретив того странного человека. – Да, я тоже его давно не видела, – говорила молодая девица, одна из четы близнецов, которых я тоже видел с человеком в серой куртке. – Боюсь у меня неприятные новости, – начала женщина – мама, которую я помню с маленькой девочкой, тоже была в компании того странного мужчины. – Я работаю медсестрой в хосписе. Знаете, здесь неподалеку? – продолжила она и указала рукой в сторону здания, прямо по проспекту. – Ох! – вздохнула также знакомая мне старушка с палочкой. – Что с ним? – не скрывая чувств, спросила женщина средних лет. Ее глаза слезились. – Он исчез, – отвечала мама маленькой девочки. К остановке подошел почти пустой автобус, и вся женская компания вошла внутрь. Я последовал за ними. Они встали на задней накопительной площадке, я расположился у окна, так, чтобы слышать их дальнейший разговор. Мама продолжала. – Он был нашим пациентом. Если вы не знаете, к нам в хоспис попадают только больные на последней стадии… неизлечимые. Он был абсолютно одинок, к нему никогда не приходили посетители. Но всегда, всегда держался достойно. Попросил нас в будни, каждое утро отпускать его покататься на своих машинах, – продолжала работница больницы. – Да, он часто подвозил меня с сестрой к институту. Сначала мы испугались, но он оказался таким добрым человеком, таким отзывчивым. И никогда не попросил ни копейки, – рассказывала молодая девушка. – А как он говорил… Какая у него была приятная речь… Заслушаешься, – старушка смахнула слезу. – Таких мужчин уже не найти! – восклицала медсестра. – Скажите, а как, вот просто исчез, и все? – спросила женщина средних лет. – Да, просто исчез, – ответила работница хосписа. – Он мне как-то рассказал, что собирается уехать, уехать в прошлое… Стало быть, туда и направился. Пусть дорога его будет легкой! А мы будем вспоминать тебя добрым словом, – старушка посмотрела куда-то вверх. Остальные из компании кивнули. Воцарилось молчание. Печальное напряжение росло. Я не заметил, как проехал свою остановку, ожидал увидеть поток слез от этой безобидной женской группы. Но дамы молчали, задумавшись, и уже не смотрели друг на друга. Расселись по салону автобуса на сидячие места и уже ехали, каждый сам по себе. Я набрался смелости и подошел к женщине средних лет, она выглядела доброжелательно, но стояла ко мне спиной, лицом к дверям автобуса. Пока я собирался спросить хотя бы имя того мужчины, двери открылись, женщина вышла и поспешила по своим делам. А я так и остался в автобусе с открытым ртом. Имени того человека с синими глазами я так и не узнал. Больше я никогда не видел старика. Иногда, во сне я вижу пустой проспект, свой проспект. Переношусь в то время, когда еще не было столько машин, и не были построены новые дома. Раннее весеннее утро. Лучи солнца ласкают серый асфальт. По дороге на небольшой скорости едет машина – «ВАЗ-2107». Я не могу разглядеть цвет автомобиля. Солнце слепит глаза. Она, то светло-коричневая, цвета только что поваленной березы на срезе, то темно-красная, цвета вишни. Я чувствую запах березы и вишни. За рулем сидит неприметный человек с синими глазами старика. Глаза эти наполнены мудростью, вниманием и добротой. Легкая улыбка, как луч солнца играет на его лице. Я – ребенок. Автомобиль проезжает мимо меня и скрывается вдали проспекта. Как не хочется просыпаться.

Газета Георгий Кавсехорнак ПЯТНИЦА Эта заурядная, а может быть и незаурядная история произошла в издательстве газеты «Горн», хотя с таким же успехом могла произойти и в любом другом издательстве. Петр Дмитриевич, начинающий репортер, открыл тяжелую дверь и буквально влетел внутрь издательства. Он вбежал по небольшой лестнице и привычным движением приложил свою легкую сумку к считывателю. Загорелся красный сигнал, но Петр его не заметил, воткнулся в турникет, перегнувшись через него пополам. Из стеклянной будки на него с недоверием смотрел охранник. Молодой репортер проверил карман своей сумки и не обнаружил там карты-пропуска. – Забыл карту дома, пропустите, пожалуйста, – обратился он к охраннику. Немолодой человек в форме и фуражке канадской конной полиции, с золотой вышивкой гарцующей лошади и надписью на английском языке «Гард», встал с места и удостоил Петра взглядом. – А-а-а, Петр Дмитриевич. Во-первых, здравствуйте... Во-вторых, вы же прекрасно знаете правила, давайте документ, я оформлю временный пропуск, – отчеканил охранник. – Мефодич, ну пропусти, у меня статья горит, – улыбнулся Петр. – Какой я тебе «Мефодич»?! – почти разозлился охранник. – Меня зовут Степан Мефодьевич, запомни, шпана репортерская. – Извините, Степан Мефодьевич, – Петр потупил взгляд. – Будешь анкету еще заполнять, давай паспорт, – уже смягчился охранник. – Ох… – только и вздохнул Петр, доставая паспорт и ручку. Петр Дмитриевич был человеком активным, об этом говорила его бесформенная прическа, которая в недалеком прошлом называлась «взрыв на макаронной фабрике». Небольшой фотоаппарат наперевес и вечно ищущий взгляд, как-то выдавали в нем журналиста. В отличие от статного, высокого, хотя и немолодого Степана Мефодьевича, Петр был низкого роста, худощав и чем-то напоминал кузнечика. – Готово. Пожалуйста, уважаемый, Степан Мефодьевич, – без издевки обратился Петр к охраннику и протянул анкету в будку. – Вот так. Во всем должен быть порядок! Запомни, – ответил охранник, отдал репортеру временный бумажный пропуск, нажал кнопку, и турникет засветился зеленым. Петр поспешил пройти ненавистное препятствие, прокрутив трипод, открыл дверь за турникетом и буквально выпал в узкий, но хорошо освещенный коридор. Таблички на дверях кабинетов многотиражки всегда казались странными Петру Дмитриевичу. Некоторые надписи были с использование английских слов, но написанных на кириллице. Для молодого репортера всегда было загадкой, чем может заниматься отдел аутсорсинга и отдел аутстэндинга. Постояв напротив двери с табличкой «Главный редактор», Петр, переминаясь с ноги на ногу, почесав свою знатную шевелюру, изображая размышления, решил туда не входить. Он остановился напротив двери с надписью «Отдел профридинга». Тут Петр хотя бы знал, чем занимается единственная сотрудница этого отдела, она же и его глава – Степанида Михайловна. Женщина средних лет, еще привлекательная, но с огромными очками на небольшом носу, Петр даже представить себе не мог, сколько диоптрий в этих толстых стеклах. Он постучал в дверь. – Добрый день, Степанида Михайловна. Можно? – Петр побаивался главу от-

Строка прозы дела профридинга, но вида старался не подавать. – А-а-а, Петр, заходи. В очередной раз сенсацию принес? В пятницу можно… Кондрат Кириллович видел? – Степанида Михайловна посмотрела на гостя поверх своих гигантских очков. – Вы же знаете правила. Во всем должен быть порядок! – процитировал Петр уважаемого охранника. – Хорошо, давай. Присаживайся, – предложила единственный знаток профридинга в учреждении. Петр Дмитриевич отдал пару небольших листков. Степанида Михайловна начала читать, водя длинным, остро наточенным карандашом по строчкам со скоростью, недоступной обычному человеку. Она была главным и единственным корректором газеты. – «Сегодня ночью… министр… молочной… на своей… в нетрезвом… пешеходном… сбил… слесарь… в тяжелом… врачи…», – полувслух читала Степанида Михайловна, с размахом расставляя запятые. – Получайте, сударь. Опять ваши деепричастные обороты страдают – выделять их надо, выделять! – протянула она листочки обратно Петру. – Если бы не мои обороты, вам бы и работать не пришлось, – попытался пошутить Петр. – Пошути-пошути. Ступай к Кондрату Кирилловичу, – сверкнув линзами очков, сказала корректор. – А вам как статья, Степанида Михайловна? – с заискиванием спросил Петр. – Если не ложь, сударь, то пройдет, ты же знаешь, – ответила женщина, утопая в бумагах на своем столе, очки возвышались над океаном листков как два острова. Молодой репортер вновь очутился у первой двери. На табличке крупным шрифтом сияла надпись «Главный редактор». Кондрат Кириллович солидный мужчина, как по комплекции, так и по виду, которому осталось до пенсии чуть меньше десятка лет. Он носил шикарные черные усы, будто у Эркюля Пуаро, кончики которых загибал вверх. Если бы не его современный костюм и галстук, его можно было бы принять за человека начала прошлого века. Сразу при входе в его кабинет, справа был уголок, весь в цветочных горшках. Растения делали этот угол со столом кусочком живой природы, городскими джунглями. В зарослях, за компьютером, «пряталась» секретарь главного редактора – Танечка. Девушка очень бойкая, но ответственная и даже чересчур серьезная. Короткая прическа и белоснежная блузка едва ли выдавали в ней недавнюю выпускницу-отличницу университета. – Можно войти? – постучал Петр в дверь и приоткрыл ее. – Входите! – главный редактор был задумчив, впрочем, как в каждую пятницу. – Здравствуйте, Кондрат Кириллович. И вас, Татьяна приветствую. Вот статья, – молодой человек подошел к столу и протянул главному редактору откорректированные листы. Кондрат Кириллович кивнул в знак приветствия и начал читать вслух, но для себя, поэтому половины слов было не разобрать: «… министр мясной… Илонов… порше… нерегулируемом… шестого разряда… без сознания… ведется следствия… отказался… вину». – Это правда?! Ты же знаешь, сегодня пятница и значит только правду! – с прищуром посмотрел на подопечного начальник, усы его стояли торчком. – Да-да, конечно. Я сам был на месте происшествия. Потерпевшего «скорая» увезла. Интервью у полицейского взять не удалось, но я надеюсь его еще поймать. Контактные данные записал – Неподкупных М. И., рота дорожно-постовой службы номер семнадцать, личный номер два шестьдесят два – прочитал Петр по бумажке. – Неподкупных говоришь… Вот здесь приукрась… Вот это лишнее… Вот тут поподробнее, – делая пометки в листках твердил главный редактор. – Танечка, при-

мешь и через Степаниду Михайловну в выпуск, на первой полосе как раз должно хватить места. Надо сегодня успеть. Заодно и проверим, правда, или нет. Правда? – снова обратился Кондрат Кириллович к Петру, отдавая бумаги. – Да, правда, не сомневайтесь, – почему-то оправдывался Петр и выскочил из кабинета. – Побольше бы таких правдорубов, особенно в будние дни. Да, Танечка? А этот Илонов, слуга народа… Ну ничего, пусть понервничает, – Кондрат Кириллович улыбнулся. СУББОТА На столе главного редактора газеты «Горн» на маленьком блестящем подносе стоял стакан с черным чаем в необычном подстаканнике. На нем вязью были разные буквы типографского стиля. Рядом, на подносе располагалась ложечка. Кондрат Кириллович отпил чай, шевеля своими усами. – Танечка, какие новости из отдела аутстэндинга? – спросил главный редактор. – Больше всего репостов статьи о министре, – используя англицизм, ответила секретарша и положила перед собой отчет. – Кто бы сомневался? Так… – протянул Кондрат Кириллович, прихлебывая чай. – Газета «Труба демократии» пишет: «По сообщению газеты «Горн» сегодня ночью случилось происшествие, которое может…», – начала секретарша. – Танечка, читай главное, – Кондрат Кириллович наслаждался. – Газета «Гудок пролетариата»: «Периодическое издание «Горн» в своей статье утверждает, что министр Илонов, будучи в…». «Сирена плюрализма» пишет: «… со ссылкой на газету «Горн» поздно ночью произошло…», – продолжала Танечка. Телефонный звонок прервал повествование. Секретарша сняла трубку. Танечка долго слушала, глаза ее расширялись по мере разговора. Она нажала кнопку на аппарате и шепотом обратилась к начальнику: – Кондрат Кириллович, тут из министерства звонят. – Пусть оставят сообщение, – главный редактор сделал глоток чая. – Кондрат Кириллович сейчас на совещании. Оставьте, пожалуйста, сообщение, – секретарша записала что-то в блокнот и повесила трубку. – Угрожали? – спросил у подчиненной Кондрат Кириллович. – Пока нет, но… В общем, пытались. Хотят, чтобы мы дали опровержение, даже текст продиктовали, – Танечка почувствовала себя растерянной и пожала плечами. – И что хотят? – Написать, мол, это не министр был, а его младший референт и не на «Порше», а на «Волге». Да, и светофор как раз в момент аварии отключился… – Танечка посмотрела на главного редактора. – Светофор? Ну, дают! Откуда там светофор?! Вот же у нас четко написано «нерегулируемый», – стукнул шеф по вчерашней газете «Горн». – Они хотят, чтобы это было в сегодняшнем выпуске, Кондрат Кириллович. – Танечка, сейчас ничего не меняем, будем считать, что звонка не было, ну… не расслышали. Подождем. Но текст, на всякий случай, передай в отдел аутсорсинга. Сегодня выходной – они как раз работают. Пускай приготовят опровержение. – А это правда правда? – взгляд секретарши устремился вверх. – Что за вопрос! Ты же знаешь, мы по будням печатать ложь не можем. У Танечки на столе, за зелеными растениями загорелась желтая лампочка на коммутаторе.

Строка прозы – Кондрат Кириллович, вас Степан Мефодьевич. Соединяю, – щелкнула кнопками. – Да, Мефодич, что стряслось? – Кириллыч, тут какие-то люди в форме и главный у них, кажется, прокурор. Хотят к тебе на прием. Говорят, депеша для тебя. – Оформляй их по полной, с анкетами и впускай. – Хорошо, понял. Сделаю, – сказал охранник. Главный редактор повесил трубку. – А вот это уже интересно. Танечка приготовь чаю, к нам прокурор со своей свитой, – Кондрат Кириллович взял со стола поднос со стаканом и поставил его в ящик стола. В кабинет главного редактора газеты «Горн» без стука вошли трое мужчин. Двое в черной полицейской униформе, один в синей форме прокурора, на погонах три больших звезды – полковник. Танечка непроизвольно вскочила с места и так и осталась стоять. Полковник, не здороваясь, прошел к столу Кондрат Кирилловича и показал удостоверение, раскрыв его прямо перед носом. Главный редактор без смущения прочитал открытый документ. – Вы главный редактор газеты «Горн»? – спросил человек со звездами на синей форме, захлопывая удостоверение и не дожидаясь ответа, продолжал. – Вам письмо, – выложил на стол главного редактора конверт с гербовой печатью. – Всего доброго и мой вам совет, решите вопрос в кратчайшие сроки, – прокурор развернулся на месте, как на плацу и вышел из кабинета, его сопровождающие проследовали за ним. – Может чайку? – только и успел крикнуть вслед Кондрат Кириллович. – Ты смотри, какая красивая печать! – без церемоний разорвал конверт главный редактор и развернул письмо. – Неужели от самого? – воскликнула Танечка и села на свое рабочее место. – А ты как думала. От премьер-министра! – погладил снизу свои гусарские усы главный редактор. – Угрожает? – спросила Танечка, выглядывая из-за цветов. – Еще как! Нам, говорит, такая пресса с желтым отливом не нужна. Любят они там наверху странноватые обороты. Но молодцы его подручные, статью сами написали, вот послушай: «Такого-то числа, в такой-то час, находясь в нетрезвом виде, водитель автомобиля «Москвич», управляя машиной и проезжая на запрещающий сигнал светофора, сбил заместителя референта министра мясной и молочной промышленности, господина такого-то. Пострадавший с переломом руки, в состоянии средней тяжести доставлен в больницу. Личность водителя установлена. Им оказался слесарь шестого разряда такой-то. В данный момент он арестован, находится под следствием и дает показания. Возбуждено уголовное дело по статье «Нарушение правил дорожного движения и эксплуатации транспортных средств». Ему грозит до четырех лет лишения свободы». – Да… насчет молодцов-то это я погорячился, – с досадой заметил Кондрат Кириллович. – Неужели у нас и помощники премьер-министра тоже из «этих»? Только протоколы и умеют писать? – не рассчитывая на ответ и поливая свои цветы из лейки, спросила секретарша. – Запроси, пожалуйста, отдел аутсорсинга. Все ли у них недельные опровержения готовы? И это письмо им передай, пусть слово в слово в сегодняшний выпуск на первую полосу. Что делать? Сегодня суббота… выходной, сегодня можно, – Кондрат Кириллович с усталостью опустился на стул, достал из ящика поднос с чаем и поставил его перед собой, задумчиво глядя на взметнувшиеся в стакане крошки чайного листа.

– И еще одно, Танечка, предупреди Степаниду Михайловну, что нельзя использовать газету в личных целях. – Она опять своего кота потеряла, Кондрат Кириллович. Говорит, все садоводство оббегала. А как его найти? Полицию что ли вызывать? Посмотрите, зато какие она мне великолепные цветы с дачи привезла, – Танечка повернула цветок красной герберы, чтобы начальник мог его видеть. – Все равно. Таким объявлениям не место в газете. Даже в разделе «Частные объявления». Ну что это?! «В юго-западном садоводстве потерялся кот, по кличке Стефан. Предположительно находится в семье Трефиловых». Хоть бы имя кота не писала, чтобы я не догадался. Нашла она его хоть? – Да, Кондрат Кириллович, нашла, конечно, как нашу газету вчера прочитала, так и нашла. У нас же по будням только правда. Стефан именно там и оказался, эти Трефиловы его рыбкой свежей баловали, вот он от них и уходить не хотел. – Ох уж эта «Шинри»… – теребя ус, вздохнул Кондрат Кириллович. ВОСКРЕСЕНЬЕ По коридору газеты «Горн» шел человек в белом халате. Он, Борис Петрович – главный инженер издательства, небольшого роста, с лысиной. Он шел и о чем-то думал, направляясь в кабинет главного редактора. – Приветствую вас, Борис Петрович. – Здравствуйте, Кондрат Кириллович. Главный редактор и главный инженер газеты «Горн» пожали друг другу руки. – Расскажите, Борис Петрович, японцы нам ответили? – спросил главный редактор. – Да, пишут, что все в пределах нормы, так и должно быть. Выслали повторно программу диагностики и обновление программного обеспечения. Я все установил. Пока безрезультатно, – доложил главный инженер. – Сервис она, эта… «Шинри»… – «Шинри 528» проходила техническое обслуживания на прошлой неделе, отклонений в работе не обнаружено, – продолжал Борис Петрович. – Отклонений, говоришь, не обнаружено. А почему же она печатает не то, что мы ей вбиваем? И только по будним дням! Даже праздники отечественные знает. Откуда? Она ведь ни к чему, кроме питания, не подключена, как вы мне говорили, – спросил Кондрат Кириллович скорее с интересом, чем с раздражением. – Именно так. Ни к чему не подключена. Я лично искал хоть какое-то приемо -передающее устройство. Видимо, все заранее запрограммировано. Искусственный интеллект. Феномен! – Ты понимаешь, что мы из-за данного «феномена» можем без работы остаться?! Ну, кому нужна эта правда? Тем более с понедельника по пятницу? – Японцам…? – Борис Петрович уже не знал, что ответить. – А что если заменить модель? Немецкие, например, есть очень достойные. – На какие средства?! Наш спонсор больше денег не выделит, а ты предлагаешь три тонны железа под именем «Шинри» обратно в Токио доставить? – А я вот читал, что гастроном «Свобода» сейчас ассортимент расширяет, оборот повышает. Он же наш спонсор? – не унимался главный инженер. – Где ты это читал? – с удивление спросил Кондрат Кириллович. – Как где?! В нашей газете, в «Горне»… – продолжал главный инженер. – Борис Петрович, миленький, это был воскресный выпуск… – с отчаянием произнес шеф. – Извините, не подумал, – опустил взгляд главный инженер. – Идите, работайте. А думать буду я, – без энтузиазма сказал главный редактор.

Строка прозы Борис Петрович вышел из кабинета и только произнес: «Феномен». Кондрат Кириллович остался один. Теребя ус, он снял трубку и набрал внутренний номер. – Мефодич, зайдешь вечером? – Конечно зайду, Кириллыч. О чем разговор?! ВЕЧЕР Двое расположились по обе стороны стола, в кабинете главного редактора – Кондрат Кириллович и Степан Мефодьевич. Они сидели и пили чай. – Устал я, Мефодич, ох устал, – жаловался главный редактор охраннику. – А по твоим усам не скажешь! – ухмыльнулся Степан Мефодьевич. – Завтра еще прибежит Борис Дмитриевич с интервью с этим… как его?... о! Неподкупных! Дал же Бог фамилию! – восклицал Кондрат Кириллович. – Да уж. А Борис Дмитриевич – подающий надежды. Глядишь, и журналистом правильным станет. Ты уж его поддержи, Кириллыч, – попросил Степан Мефодьевич. – Конечно, поддержу, обязательно. Как твоя повесть продвигается, милый ты мой человек? – спросил Кондрат Кириллович. – Идет помаленьку. Глава в неделю, как и обещал, не волнуйся. Только уже не повесть… роман! – сообщил Степан Мефодьевич. – Молодец. Не пойму только почему наше это издательское оборудование… – «Шинри», – вставил Степан Мефодьевич. – … твои художественные главы печатает хоть в будни, хоть в праздники?! Там же вымысел, неправда, ложь, фантазия! – спросил Кондрат Кириллович. – Потому что у настоящего художника вымысел – не ложь, а правду надо просто любить – ответил Степан Мефодьевич Кондрату Кирилловичу, и они оба отхлебнули чай из одинаковых стаканов с одинаковыми подстаканниками.

Холод Анна Ари 1 – И все-таки, что ты сказал ему? – капитан космического корабля обратился к стоявшему возле него юноше в черной одежде и неуместных темных очках. Тот, казалось, полностью замер. Даже не было слышно его дыхания. – Что ты ему сказал? – повторил капитан, наклоняясь к нему все сильнее, при этом немного приподнимаясь со своего капитанского кресла. Брови капитана поднялись почти к самому лбу, а взгляд сделался строгим и бескомпромиссным. Юноша, немного постояв молча, решил, так уж и быть, ответить. – Я сказал, что если он хочет добраться до Нового Мира, ему лучше подождать другого корабля, а не отправляться на нашем безнадежном корыте. Потому что пройдут целые века, прежде чем он окажется в пункте назначения, – произнес он весьма холодным саркастическим тоном и снова замер на месте, будто манекен. Капитан вздохнул, услышав столь дерзкие речи в адрес своего любимого корабля, и переместил взгляд на рабочие бумаги, лежавшие перед ним на столе. В задумчивости он взял электронную ручку и стал перебирать ее в руках. Наконец он тоскливо сказал: – Дорогой постоялец, ты же знаешь, что наша программа реабилитации рассчитана на два года. За это время вы должны заново научиться элементарным правилам поведения в обществе – в противном случае начать новую жизнь для вас будет просто невозможно! Благо осталось всего несколько месяцев, так что ждать тебе

еще недолго. Только, я боюсь, наша программа совсем не принесла тебе пользы, – и капитан посмотрел на него, прищурившись. Юноша все так же стоял перед ним, казалось, совершенно без движений и реакции. Будто у него нет ни чувств, ни эмоций. И что он там думает? Капитан всматривался в темные стекла очков, надеясь разглядеть за ними глаза. И где-то там еще должна быть душа... – Ну что ж, – наконец произнес он сухо. – Иди, только больше постарайся не смущать нашего нового постояльца, а то ему придется срочно высаживаться гденибудь в примирских пространствах. А это не пойдет на пользу ни ему, ни нашей репутации. А ведь я намерен продолжать нашу программу в будущем! Если, конечно, эксперимент оправдает себя... Ну ладно, все, иди! – он постарался придать голосу как можно более суровый тон, чтобы хоть как-то воздействовать на юношу, и негромко ударил ручкой по столу. Юноша молча кивнул и плавным шагом удалился из зала управления. Капитан остался сидеть возле своего стола, все так же задумчиво разглядывая электронные бумаги. «Что же с ним делать? – думал он. – Кажется, реабилитация совсем не идет ему во благо. Наверное, я совершил ошибку, приняв его на борт. И как мне теперь оправдаться перед его родственниками? Да и для нашего эксперимента это нехорошо: нам ведь сейчас нужна абсолютно безупречная репутация – триумф, чтобы заслужить доверие жертвователей! Боюсь, все теперь полетит вниз с горы...» Рассуждая так, капитан закинул руки за голову и откинулся в кресле. «Что теперь будет? Неужели я проиграл?» – подумал он и закрыл глаза от усталости. 2 Когда молодой человек вышел из зала управления и направился вперед по коридору, он снова встретился с тем новым постояльцем, о котором шла речь. Тот, немного испугавшись его, отпрянул в сторону. – Здравствуйте, – вымолвил он неуверенно спустя пару секунд. В ответ юноша только гордо кивнул. – Я уже полчаса здесь скитаюсь. Где же все-таки моя каюта? – спросил постоялец с надеждой в голосе. Наверное, спрашивать дорогу у столь странного и недружелюбного юноши было опрометчивым поступком, но сейчас у него просто не было другой возможности добраться. Юноша молча посмотрел на новенького сквозь свои светозащитные очки. Его лоб закрывала густая темная челка, а на лице не отражалось никаких эмоций, так что было трудно понять, что сейчас происходило в его голове. Будто это и вовсе робот, а не человек. Постоялец уже отчаялся получить помощь или хотя бы какой-то отклик, когда он наконец ответил: – Пойдемте, я провожу. Только у нас это называется «комнаты», как в гостинице. Постоялец обрадованно кивнул. Он воодушевленно прихватил свою дорожную сумку и двинулся вслед за юношей. Тот провел его прямо по коридору до последней двери. – Вот, – сказал он, открывая дверь. – Спасибо, – улыбнулся в ответ постоялец. Затем хотел пройти внутрь, но вдруг помедлил и обратился к юноше: – Как вас зовут? – наверное, так он хотел наладить контакт, раз уж им придется видеть друг друга каждый день на протяжении следующих нескольких месяцев. Тот посмотрел на него, все так же замерев на месте. – Мистер Колд, – затем произнес он безэмоционально.

Строка прозы «Мистер?, – удивился про себя постоялец. – Не слишком ли он молод для "мистера"?» – А я тогда мистер Билл Хадсон, – слегка укоризненно произнес он и протянул руку. Колд не шевельнулся. Хадсон хмыкнул, убрал руку, снова прихватил сумку и, не отрывая глаз от подозрительного юноши, вошел в свою каюту. 3 Войдя в помещение, Билл с облегчением бросил сумку на пол и глубоко вздохнул. Наконец-то он сможет отдохнуть! Немного придя в себя и оглядев небольшое пространство, представлявшее собой комнату с кроватью, письменным столом, стулом и парой тумбочек, он уселся на стул, взял сумку и достал оттуда электронный дневник. Вот уже полгода, как он делает свои записи – с тех пор, как отправился в Новый Мир за лекарством, которое так необходимо его жене. Дорога была долгая и непростая, с несколькими пересадками и недолгими проживаниями в маленьких мирах, пока он, наконец, каким-то чудом не успел на последний корабль, направляющийся в Новый Мир. Причем судно это вовсе не собиралось останавливаться в том месте, но ему вдруг понадобилась дозаправка – и это оказалось отличным шансом для Билла, иначе ему пришлось бы ждать другого корабля еще целый месяц! А так, всего за небольшую плату, он сможет с комфортом добраться до Нового Мира. «Еще пара месяцев – и я на месте, – обрадованно думал он. – Дорогая, наконец я смогу помочь тебе!» Он открыл дневник и начал делать электронные записи, как всегда, обращаясь к жене: «Сегодня я вступил на борт корабля под многообещающим названием "Шанс". Моей радости не было предела, ведь это был последний корабль, в ближайшее время отправляющийся в Новый Мир. Да и попал я на его борт практически случайно... Все было бы по-настоящему чудесно, если бы меня не встретил весьма странный юноша в черных очках. Он сразу проявил ко мне неприятие, ранее не виданное мной в здешних краях. И сам он весь какой-то непонятный... Думаю, мне надо поговорить с капитаном на его счет, потому как не пристало молодым людям так общаться со старшими в наше время, все-таки сейчас не прошлый век!» Билл вздохнул и откинулся на спинку стула. Начала отчетливо сказываться усталость от долгого путешествия по мирам. «Ну ничего, дорогая, – продолжил он. – Совсем скоро я прибуду на место, куплю необходимое лекарство и смогу вернуться к тебе! Только подожди немного...» 4 На следующий день Билл сидел напротив капитана в зале управления кораблем. Почти весь процесс полета был автоматизирован, поэтому не было необходимости в дополнительном экипаже. Все управление происходило с помощью специальной программы, и сейчас корабль стоял на постоянном автопилоте, вплоть до самого прибытия и автоматической посадки в землях Нового Мира. – Не сердитесь на него, мистер Хадсон, – попросил капитан. – Этот юноша… ему непросто сейчас. Он здесь проходит реабилитацию, мы делаем все возможное, но... – Реабилитацию? – удивленно прервал его Билл. Было странно слышать это слово: какую реабилитацию можно проходить на космическом корабле? Капитан посмотрел на него внимательно, изучающе. – Как, вы не знаете? Я думал, вся округа о нас наслышана. О нашем проекте

много писали и рассказывали. Вы не думали над тем, почему наш корабль называется «Шанс»? – глаза капитана загадочно поблескивали. Билл молча пожал плечами. – Мы здесь проводим реабилитацию людей с трудным прошлым. Так сказать, заново интегрируем их в мир. Учим нормальному социальному поведению, общению с людьми. Понимаете? – Если честно, то не очень, – признался Билл. – Ну смотрите, у нас есть человек, который в жизни пережил большую трагедию. Он долго жил в изоляции. Наша программа помогает восстановить нормальное функционирование психической системы человека, чтобы он мог начать жизнь сначала. Новый Мир – это конечный пункт его путешествия к себе, к своему здоровью, реабилитации. Понимаете? – капитан с надеждой посмотрел на Билла, будто искал оправдание для всего своего проекта в его глазах. – Теперь, кажется, да, – промолвил Хадсон, а затем решился на вопрос: – А что с ним, с этим юношей? Никогда не видел таких холодных и неприветливых людей, да еще и таких молодых... – О, это особый случай, – тяжело вздохнул капитан, глядя куда-то в сторону. – Реабилитация этого парня нам нелегко дается. Мне даже иногда кажется, что все бесполезно, – он перевел взгляд на Билла, будто сомневаясь, стоит ли вводить его в курс дела. Немного помолчав и подумав, он наконец принял решение. – На нем Печать Позора, – произнес он тихо и как-то отстраненно. Билл на секунду потерял дар речи и застыл в изумлении. Весь его вид олицетворял беззвучный вопрос. – Это означает, что он нарушил закон, – добавил капитан. Лицо Билла все больше искажалось от удивления. – Разве кто-то сейчас нарушает закон? И разве его не должны были заключить в какое-то специальное учреждение? – спросил он. – Нет, сейчас так не делают. Сейчас делают Печать. Это не буквально печать, а микрочип, – пояснил капитан. – Его вживляют в плечо. – Зачем? – только и смог вымолвить изумленный Билл. – Это как-то ограничивает носителя, я не знаю как. Только они и носитель знают. Единственное, что мне известно: этот парень почти не реагирует на окружающих. Как будто весь в своем мире. Понимаете? Он будто в темнице внутри самого себя. Я думаю, это и есть его наказание... – Как странно... – протянул Билл с сочувствием в голосе. – Но как же он оказался здесь? – Его дальние родственники, мои знакомые, попросили принять его в нашу программу. Собственно, он был нашим первым подопечным. Я с энтузиазмом взялся за дело, но теперь вижу, что мои усилия оказались тщетны. Он неисправим. Должно быть, все дело в этом чипе. Похоже, он лишает человечности – человеческих чувств и эмоций. Так что все мои попытки до них докопаться полностью бесполезны! – Понятно, – испуганно пробормотал Билл. Теперь он стал по-другому воспринимать загадочного юношу. – Как это страшно. Но что же он такого сделал в столь юном возрасте, что заслужил это наказание? – воскликнул он. – Я не знаю, – задумчиво произнес капитан. – Только он знает и те, кто следят за соблюдением закона. Но вам лучше не спрашивать – для его же блага. 5 Ближе к вечеру Хадсона пригласили на одну из лекций, включенных в программу реабилитации. Он с интересом принял приглашение и в назначенное время прибыл в конференционный зал. Там он первым делом познакомился с общитель-

Строка прозы ной женщиной по имени Маргарет, которая явно была очень увлечена программой реабилитации. Должно быть, ее также воодушевило появление нового человека в их компании: она долго расспрашивала о том, как он оказался на борту корабля. Билл рассказал о своем путешествии, его цели и о том, как он попал сюда. – Понятно, – сочувственно протянула она в ответ на услышанное. Но вот пришло время начала лекции, и всем нужно было занимать места. Биллу досталось кресло рядом с юным Колдом. – Смотрите не простудитесь, – сказала ему Маргарет, делая жест в сторону юноши. – Около него всегда так холодно, будто посреди ледяных глыб находишься! Билл промолчал. Теперь он по-другому относился к Колду, поэтому не стал комментировать слова Маргарет. Лекция началась. Хадсон сидел рядом с Колдом, немного ежившись. Молодой человек, как всегда, не показывал никаких признаков живого существа. Он сидел совершенно прямо, без движений, реакций и проявлений хоть какой-то эмоциональной жизни. Одним словом, робот. Слушали лекцию одного из профессоров. Он долго и оживленно рассказывал о дружеских взаимоотношениях между людьми и сопереживательной способности человеческой психики. Билл слушал с интересом, периодически искоса поглядывая в сторону Колда. Казалось, все сказанное не производит на того ровным счетом никакого впечатления. Биллу стало очень жаль этого юношу. В нем даже проснулось что-то вроде отцовского инстинкта. Интересно, как можно ему помочь? Когда лекция закончилась, он рискнул подойти. – Ну и как вам? – спросил Хадсон как можно более участливым тоном, надеясь завести нормальный разговор о содержании лекции и заодно узнать побольше об этом несчастном юноше. – Слишком долго, – немного помолчав, ответил Колд, давая понять, что не намерен вести разговоры о таких глупостях, как человеческие взаимоотношения. На Билла будто бы повеяло холодом. А ведь Маргарет оказалась права. 6 Вот какую запись позже сделал Билл в своем дневнике: «Дорогая, я, кажется, наконец понял, куда же я попал... Это не просто корабль, а настоящий реабилитационный центр для "потерянных" людей! Здесь они обретают шанс вернуться в общество. Сегодня меня пригласили на одну интересную лекцию по психологии, и мне также удалось увидеть, как проходят некоторые практические занятия. Это что-то вроде уроков поведения. Похоже на обучение в детских садах или школах. Постояльцев буквально заново учат общаться друг с другом! Еще меня сегодня познакомили с одним человеком. Мне сказали, что он – бывший врач. Мне захотелось расспросить его насчет нашего лекарства. Я пришел к нему в каюту. Он по-доброму встретил меня, но я не заметил живого огонька в его глазах... У него был достаточно потерянный взгляд. И позже я понял, почему. Том рассказал мне, что долго проработал в медицине и спасал много жизней. Конечно, были и печальные исходы, но без них, к сожалению, при всем развитии нашей системы здравоохранения, до сих пор не обходится... Однажды случилась настоящая трагедия: заболела его родная дочь. И, как ни старался, Том не смог ее вылечить... Это стало для него настоящим шоком. Он даже потерял возможность разговаривать и ни с кем не общался в течение целого года! Жил в каком-то маленьком мире, который еще прозвали "Остров", потому что там в основном пребывали настоящие отшельники...

А потом он узнал о программе реабилитации и оказался в числе постояльцев корабля "Шанс", который везет его в Новый Мир, где он сможет начать все сначала. И я на это очень надеюсь, ведь мне стало его по-настоящему жаль. Оказывается, юноша Колд не один тут такой. Должно быть, здесь много людей с подобными историями. Как сказал капитан, "с трудным прошлым"... Что ж, дорогая, будем надеяться, что они когда-нибудь смогут заново найти себя и будут счастливы в этой жизни, как мы с тобой. Несмотря ни на что». 7 Однажды Биллу удалось получше узнать сущность Колда. Он решил посетить практическое занятие и следующее за ним обсуждение, на котором участники программы делились своим мнением насчет поведения в обществе. Неожиданно для всех правом голоса воспользовался Колд. – Я считаю, – начал он очень резко, – что люди не должны жить вместе. Желательно, чтобы у каждого был отдельный участок с высоким забором. Никаких квартир и центров совместного проживания... – А магазины? Различные общественные места, рестораны? – удивленно спросил проводивший занятие профессор. – Нет. Пусть принимают пищу дома. Надо наладить полностью автоматизированную курьерскую доставку всех необходимых продуктов. Тогда и магазины будут не нужны, – отчеканил Колд, явно довольный сказанным и совершенно уверенный в себе. – Это как-то жестоко – заставлять людей жить в полном одиночестве, – скромно пробормотал один из постояльцев. – Нет, это – нормально. Пусть не причиняют друг другу вреда, – ответил Колд, поворачиваясь к нему. Казалось, сквозь его очки проходит какой-то рентгеновский луч, пробирающий собеседника до самых костей. Постоялец встрепенулся от такого взгляда и решил больше ничего не обсуждать. Колд довольно ухмыльнулся. Хоть какая-то эмоция появилась на его лице, но все-таки недостаточно человеческая... Билл с сожалением наблюдал эту сцену. Как же надо было разочароваться в людях в его годы, чтобы продвигать такие идеи? – Ну, а дальше-то что? – с тоской спросил профессор. – Ну вот живут они одни – а потом? – А потом – все, – ответил Колд, скрестив руки на груди каким-то победным жестом. – А жизнь-то где? – воскликнул профессор практически в полном педагогическом отчаянии. – Пусть учатся дома, работают с помощью различных электронных технологий. Приносят пользу этому вашему «обществу», – хмыкнул в ответ Колд. По аудитории прошел тоскливый вздох. «Да-а, – мысленно протянул Билл. – Есть ли тут еще надежда?» – и с грустью посмотрел на сидевшего рядом довольного юношу. 8 – Что вы думаете о нем, Маргарет? – как-то спросил он, глядя на юного Колда сквозь окно аудитории. – Я думаю, он слишком холоден, – пробормотала та задумчиво. – Капитан знает кое-что насчет него. Нам он не рассказывал. Если честно, я удивляюсь, что этот молодой человек все еще здесь. Его надо бы давно высадить где-нибудь в близлежащем мире, чтобы он мог сесть на какой-нибудь корабль и уже вернуться домой. Мне кажется, он безнадежен, – Маргарет покачала головой, будто вынесла вердикт.

Строка прозы Хадсон внимательно посмотрел на нее. Неужели капитан не рассказал ей о чипе? Что же, получается, Билл – единственный, кто знает об этом здесь, кроме капитана и самого Колда? Как странно... Билл не считал этого юношу безнадежным. Кроме того, он отчетливо чувствовал, что где-то там, в его душе, еще теплится жизнь. Ее надо только восстановить. Да, наверное, этот чип мешает ему правильно воспринимать действительность. Но, возможно, есть какой-то способ обойти эту программу. В голове Билла родился неожиданный план. Он резко развернулся и, не говоря ни слова, двинулся в сторону зала управления, оставляя собеседницу в недоумении. Капитан, как всегда, сидел за своим столом, разглядывая электронные карты и бумаги. – Послушайте, у меня есть идея, – чуть запыхаясь, произнес Билл, входя в помещение. Капитан изумленно посмотрел на него. Через полчаса, после того, как Билл рассказал о своих планах, в зале повисло напряженное молчание. – Как вы это представляете себе, Билл? – наконец спросил капитан. Сейчас он сидел, облокотившись о стол и сомкнув пальцы в замок. Весь его вид выражал высокую степень задумчивости. – Просто, – пожал Хадсон плечами. – У вас же есть на корабле врач-хирург? Обратимся к нему! – он сделал воодушевленный жест рукой, махнув куда-то в сторону. – Это противозаконно, – покачал головой капитан. Оптимизма он не разделял. – Никто не узнает! – не сдавался Билл. – Послушайте, Хадсон. Там, на этом чипе, должно быть, есть специальное отслеживающее устройство. Если его вынуть, оно издаст сигнал – и они тут же узнают об этом. Тогда проблемы с законом будут у нас всех! – Я все продумал, – Билл подбежал к его столу. – Когда хирург вынет чип, он тут же прикрепит его с внешней стороны плеча. Так что местоположение чипа вроде как не изменится. И никто ничего не заметит! Капитан с опаской поглядел на него: не безумец ли? Но что-то в этой идее было... – Ну что ж, – пробормотал он, – надо спросить самого Колда. Билл обрадованно улыбнулся и расправил спину. Это уже почти победа! 9 Позже Билл и капитан договорились об осуществлении этой, безусловно, опасной авантюры с Колдом. Юноша проявил участие, что было весьма неожиданно. Ведь капитан предполагал изначально, что он не согласится. Но он все же дал согласие и, казалось, при этом даже обрадовался. Было очевидно, что он всегда ждал этого момента, а время, проведенное в ожидании, далось ему очень нелегко. Наконец все было приготовлено для операции, которую решили провести в атмосфере полной секретности, после полуночи, когда все постояльцы корабля – психологического центра уже давно спят. Хирург ждал в специальном медицинском помещении. Когда они вошли, он указал Колду на стул, стоявший возле операционного стола. – Готовьтесь, – строго произнес он. Билл и капитан оставили их. Прошел уже час, как они ожидали завершения операции в коридоре. Электронный чип, регулирующий поведение Колда, был та-

кой малой величины, что хирургу пришлось приложить все свои усилия, знания и профессиональные умения, чтобы извлечь его в полной целостности. Затем, как и было оговорено, он прикрепил его на коже так, чтобы защитная система не смогла распознать перемещение чипа и сигнализировать об этом в пункт управления. Наконец, когда все было закончено, хирург вышел в коридор и устало пригласил Билла и капитана войти. Колд сидел на краю операционного стола, глядя куда-то в сторону. На его правом плече белела перевязка. Когда они вошли в помещение, он тут же поспешил снова надеть темные очки и только затем потянулся за своей рубашкой, которая висела рядом на стуле. Там же был и его строгий черный пиджак. – Ну что? – спросил капитан, наклоняясь к юноше. – Как ты себя чувствуешь? В ответ Колд не произнес ни слова. Он осторожно надел рубашку и медленно и сосредоточенно начал застегивать пуговицы. Будто пытался что-то осознать, осмыслить в этот момент. Находился он, казалось, не здесь, а где-то в другом мире: скорее всего, это был мир его подсознания, который теперь заново раскрывался ему. – Пойдемте, капитан, – шепотом сказал Билл, слегка потянув того за руку. – Мне кажется, Колду сейчас надо побыть одному. Они покинули помещение, оставив юношу наедине с вновь открывшейся перед ним загадочной внутренней вселенной. 10 Прошло время, и то, что в сознании Колда происходили колоссальные перемены, стало очевидно всем обитателям корабля. Он делал небывалые успехи в обучающей программе, отвечал на всех уроках и принимал активное участие во всех лекциях. Учителя и профессора поражались трансформации, происходящей прямо на их глазах. Но капитан корабля относился к этому процессу пока что весьма скептически. Он понимал, что в случае если о его действиях узнают в Министерстве Правопорядка, под руководством которого и был установлен злополучный чип, будут большие проблемы. Поэтому он начал собирать доказательства правильности своего поступка еще на корабле, не дожидаясь прибытия в Новый Мир, где мог быть сразу же схвачен, и старательно заносил все данные о прогрессе Колда в электронный журнал. Это позволяло, при неблагоприятном стечении обстоятельств, продемонстрировать все на суде и убедить судью и присяжных в необходимости отменить избранную ими доселе меру наказания. Так прошло некоторое время. Состояние Колда с каждым днем улучшалось, и он постепенно стал проявлять человеческие эмоции. Он даже начал улыбаться окружающим. Капитан радовался этому: казалось, все идет как нельзя лучше. Но обычно именно в такое время происходят события, полностью меняющие положение вещей, и однажды случилось непредвиденное... Корабль уже несколько месяцев стоял на точном автопилоте, запрограммированном капитаном до самого прилета в Новый Мир. До посадки оставались считанные часы, когда на корабль было совершено нападение. Это случилось днем, во время отдыха после занятий. Постояльцы проводили это время за чашкой чая в столовой, обсуждали свой прогресс и готовились к скорой посадке. Все вещи уже были собраны, когда с внешней стороны корабля послышался непонятный зловещий шум, пробирающий до самых костей и предупреждающий о появлении неизбежной опасности. Капитан поспешил в зал управления, бросился к приборной панели и включил прибортовые камеры. На экране тут же вспыхнули изображения: космическое

Строка прозы небо, звезды, гладкая белоснежная поверхность бортов... Недолго капитану пришлось разглядывать экран. Он почти сразу же понял, что случилось: на его корабль напали космические пираты. Они стремительно пробирались сквозь защиту корабля на своих небольших космических лодках. И вот вскоре они уже начали проникать на борт. Капитан был в растерянности – он уже много лет ничего не слышал о пиратах, у него даже не было службы безопасности на корабле! Он знал, – давно и хорошо знал, – что закон сейчас не нарушают, и в обществе царит полный и безоговорочный порядок. Ведь Министерство работает в полную силу для его поддержания и предотвращения нарушений! «И о чем они только думают? – удивлялся он, нажимая кнопку тревоги и стремглав бросаясь к сейфу, в котором, сам не зная зачем, хранил оружие. – Их же все равно поймают. В наше время никто не может уйти от правосудия!» 11 Он нажал на кнопку громкой связи и велел всем постояльцам спрятаться в своих комнатах. Только Билл и Колд решили не исполнять его приказ. Догадываясь о том, что могло произойти, они договорились пока что притаиться в коридоре. Пираты ворвались на корабль. Это были очень неопрятно выглядевшие люди, одетые в грязную ветхую одежду. Скорее всего, они были представителями самого бедного класса – такие проживают в наиболее отдаленных мирах, нищенствуя и бедствуя, находясь в так называемом маргинальном положении. Правительство Галактики уже давно собиралось разработать проект помощи этому классу, но пока не предприняло никаких мер. Должно быть, именно неизвестность и отчаяние и вынудили их на столь опасный и безрассудный шаг. Первым делом они проникли в зал управления и напали на капитана. Их было слишком много, он не смог оказать достаточное сопротивление и скоро был побежден и связан. Но до этого он все же успел спрятать пистолет в карман своего кителя. Связав капитана и усадив его на пол, пираты устремились прямо к панели управления. Один из них достал из сумки непонятное устройство и установил его на панели. Затем подключил провода устройства к приборам и начал что-то быстро набирать на клавиатуре. Билл и Колд к тому времени осторожно подошли к дверям и наблюдали за происходящим. – Умеешь драться? – спросил Хадсон шепотом, чуть дрожащим голосом. Он понимал, что нужно прямо сейчас принимать отважные меры, иначе потом будет поздно. – Немного, – ответил юноша и поправил темные очки. Должно быть, за этой фразой скрывалась целая история, но Билл не мог сейчас его об этом расспрашивать. Они осторожно приоткрыли дверь. Капитан, не заметив их, дернулся с места: он смог развязать веревку и достать пистолет. Ему удалось сделать пару выстрелов и задеть нескольких пиратов, но один из них все же выстрелил в ответ, и капитан упал на холодный блестящий пол. 12 – Нет! – вскрикнул Колд, забыв об осторожности. Билл дернул его за руку, еле успев – всего через секунду прогремел еще один выстрел, и пуля пролетела в паре сантиметров от юноши. Придя в себя, Билл и Колд бросились в атаку на пиратов – тех осталось всего

четверо. Практически чудом они одержали победу, сами не получив ни царапины. Билл взял веревку, которую до этого сбросил с себя капитан, и связал пиратам руки. Колд подошел к капитану и наклонился над ним – тот не дышал. Тогда юноша протянул руку, чтобы найти пульс, но сердце капитана не билось. Хадсон повернулся и взглянул на них. Ему показалось, что юноша вот-вот заплачет. – Посмотри, что это, – Билл позвал его, чтобы отвлечь от нахлынувших эмоций. Он знал, что юный Колд не справится сейчас с такими сильными переживаниями, ведь он только недавно снова начал воспринимать жизнь как нормальный человек. Билл указывал на странный агрегат, находящийся на панели управления и подключенный к приборам. Колд неуверенно подошел к панели. – Похоже на устройство самоуничтожения, – испуганно произнес он спустя какое-то время, отпрянув назад. – Так и есть, это бомба, – вдруг вскричал один из пиратов. – Чтобы они там в Новом Мире не думали, что они в безопасности, забыв о нас, отверженных! – он гневно рассмеялся, оскалив зубы. Билл подошел к нему. – Что ты сказал? Отвечай! – грозно потребовал он. Пират прищурился и косо улыбнулся: – Они там слишком хорошо живут, а мы, в дальних мирах, бедствуем. Это несправедливо! Мы решили немного уравнять правила игры! Все четверо нагло рассмеялись. – Так они террористы! – воскликнул Колд. – Надо что-то делать, Билл! Во взгляде юноши были полная растерянность и ужас. Хадсон посмотрел на него, затем на бомбу... – Так, ты иди, помоги людям. Проводи их к спасательным кабинам. А я пока рассмотрю этот механизм. Я когда-то работал инженером, но, правда, таких штук не встречал. Может, получится... 13 Пираты продолжали смеяться, пока он осматривал устройство, а Колд тем временем сопровождал пассажиров до спасательных кабин. До приземления оставалась всего пара часов. Наконец все покинули корабль и были в безопасности. На борту остались только Колд, Билл и террористы. – Я не могу обезвредить ее, Колд, – покачал головой Билл, когда юноша вернулся в зал управления. – Я не знаю этого механизма... – Но корабль находится на автопилоте! Он летит прямо к Новому Миру и взорвется именно там! – пришел в ужас Колд. – Кто-нибудь из вас не думает сдаться и остановить бомбу? – Билл обратился к пиратам. – Подумайте, вас могут помиловать! Но они только вновь дерзко рассмеялись в ответ, разбивая последнюю надежду на спасение. – Что же делать? – испугался Билл. Теперь он сам был в полной растерянности. Колд смотрел на него сквозь темные стекла своих очков. – У меня есть идея, – наконец произнес он. Вместе с Биллом они отнесли тело капитана в спасательную кабину, чтобы можно было затем достойно похоронить его в Новом Мире, отвели пиратов в другую кабину и установили на обеих кабинах автопилот. Теперь на корабле остались только они вдвоем. – Что ты будешь делать? – спросил Хадсон встревоженным голосом.

Строка прозы – Попробую отключить автопилот, – ответил Колд уверенно. – А затем покину корабль. – А если не получится? – не успокаивался Билл. – За меня не беспокойтесь. Все будет хорошо, – он снова казался строгим и бескомпромиссным, каким был прежде. Хадсон зашел в свою кабину. Но вдруг остановился на пороге, о чем-то подумав, а затем обернулся к юноше: – Как тебя зовут? Колд сначала стоял без движений, потом снял темные очки и посмотрел на него. Оказалось, у него были серо-голубые глаза, чистые, как хрусталь. – Бенджамин, – ответил он. В этот момент двери кабины стали закрываться, отделяя их друг от друга. Послышался щелчок, и Биллу ничего не оставалось делать, кроме как сесть в кресло и с тяжелым вздохом пристегнуть ремни безопасности. – Удачи тебе, малыш, – прошептал Хадсон. Он нажал на кнопку пуска, послышался шум моторов, загорелись лампочки, и скоро кабина покинула корабль, оказавшись в открытом космосе. Когда она была уже на достаточном расстоянии от корабля, пространство вокруг внезапно озарила вспышка яркого света. Билл почувствовал отголосок ударной волны – кабину немного затрясло. Он обернулся: огромное белое пятно, наполнявшее космос, начало сужаться, пока не явило внутри себя лишь печальную пустоту. Корабля больше не было. Билл запоздало догадался, что Колд на самом деле не знал, как отключить автопилот, и остался на корабле один только лишь для того, чтобы ускорить процесс взрыва... 14 Несколько месяцев спустя Билл готовился к долгожданной отправке в обратный путь – домой, где так ждала его любимая жена. Он без труда смог приобрести необходимое ей лекарство, но все еще не покидал Новый Мир, чтобы проследить за дальнейшей судьбой обитателей корабля и достойно похоронить капитана. Проводили его с почестями, а мэр даже присвоил ему и Колду посмертные награды. Было решено открыть в Новом Мире психологический центр, продолжив тем самым дело капитана. Убедившись, что с бывшими постояльцами теперь все будет хорошо, Билл начал собирать вещи. Напоследок решил сделать еще одну запись. Он сел за стол в гостиничном номере и устало открыл электронный дневник. Хадсон перелистывал его какое-то время, мысленно возвращаясь в прошлое: вот он покинул дом, вот отправился в путешествие к Новому Миру с пересадками в различных небольших мирах, пока, наконец, не оказался на борту корабля «Шанс», где встретился с загадочным холодным юношей по фамилии Колд... В этот момент Билл не смог сдержать слез. Дрожащей рукой, превозмогая боль и отчаяние, он взял электронную ручку и начал писать, как и прежде, обращаясь к своей жене: «Дорогая, я отправляюсь домой – будь готова встретить меня! Я купил тебе лекарство, и теперь ты будешь здорова. У нас начнется новая жизнь – она будет прекрасной, долгой и счастливой!» Он тяжело вздохнул и остановился, чтобы собраться с мыслями и немного прийти в себя. Затем снова взял ручку и сделал в дневнике последнюю запись: «Помнишь, дорогая, когда-то давно, когда мы только узнали о твоей болезни, ты спрашивала меня, хотел бы я взять ребенка из детского приюта? Тогда я ответил тебе отрицательно, ведь я очень боялся такого важного решения. Но теперь я знаю точно, что готов и хочу усыновить ребенка. И я даже знаю, как его назову...»

Шестнадцатиэтажка Савельева Анастасия Сергеевна Меня зовут Нонна. Мне шестнадцать лет. Я стою на краю крыши шестнадцатиэтажного дома. Один шаг и все мои проблемы превратятся в воздух. Они не решатся, но их не станет. Не будет меня – не будет их. Вообще, в своем подсознании я уже много раз стояла на краю пропасти, но в реальности ни разу. Ещё бы, я всегда презирала тех, кто не ищет решения проблемы, а бежит от них, да ещё и таким способом. Как я здесь оказалась, спросите вы? Я и сама понятия не имею. Вообще, в порыве негативных эмоций очень трудно сохранять самообладание, мыслить здраво и рационально. Люди и не такое делают в состоянии злобы и разочарования. Но речь сейчас не об этом. Тогда что же возбудило во мне эти чувства? Возможно, толчком послужили последние события в моей жизни… Я ни куда не тороплюсь. Есть время подумать. У меня вся ночь впереди. И так… Так сложилось, что у женской части нашей семьи характер по определению, ну прямо скажем, не подарок. В общем, ужиться мне, сестре и маме в одной квартире достаточно тяжело, я бы сказала, практически невозможно. Нам это удавалось только благодаря папе, который вовремя успевает разбавить, накаленную обстановку своим присутствием и вечно жизнерадостным настроением. Но в последнее время, после смерти бабушки, несколько лет назад, держать благоприятный эмоциональный фон и дружескую обстановку в семье стало все труднее. Мама стала чаще срываться, мы чаще стали давать ей повод, папа перестал успевать регулировать ситуацию. Да ещё и дедушка со своей этой новой пассией. Раньше, при бабушке, деда уделял нам с сестрой все свое свободное время, денег тратил на нас больше чем наше государство на ремонт дорог. Благо человек он состоятельный – может себе это позволить. Но не это было важно. С ним и бабушкой всегда было весело. Бабушка придумывала интересное занятие или поездку, а дедушка организовывал и оплачивал все удовольствие. У дедушки было исключительное чувство юмора, он любил подшучивать над бабушкой, но она никогда не обижалась – она точно знала, что так он выражал то самое глубокое и важное чувство – любовь. Мою бабушку звали Оля, а он ласково называл её Алёна и никогда не повышал на неё голос. Всегда извинялся, даже когда неправа была бабушка. Я таких чувств никогда не видела. Между ними происходило волшебство. Как-то мы с мамой ругались, и она сказала, что её никто не понимает и никогда не поймет, что её способна понять была только её мама. Бабушка действительно была человеком способным понять всех. К ней можно было всегда обратиться с проблемой. Она идеальный психолог и советчик. А сейчас мама замкнулась, не говорит о своих внутренних переживаниях ни с кем. Только с нашей кошкой Глафирой, бывает, поделится и все. Я пару раз её заставала за диалогами с Глашей. Мне иногда кажется, что только из-за неё мама все ещё держится. Кстати, после смерти бабушки мама стала курить. Конечно, от нас она это скрывает, но я неоднократно находила в её сумочке сигареты и зажигалку, а некоторые мои знакомые видели её за этим делом. Когда они докладывали мне об этом, я, конечно, убеждала их в том, что они обознались и моя мама, вообще, не взяла бы сигарету в руки, хотя сама прекрасно знала обратное. Я даже воровала у нее, эти чертовы сигареты, чтобы она не курила, но она все время покупала новые, надо признать, это была жалкая попытка избавить маму от зловредной привычки. Я бросила это гиблое дело.

Строка прозы Как-то мама рассказала мне историю из своего детства. Она, вообще, очень любит затрагивать тему детства: моего ли, своего ли. Она расцветает, когда говорит об этом. Это видно. Я, чтобы не обидеть её, стараюсь всегда поддерживать такие разговоры, хотя, если честно, я переношу их, достаточно тяжело. Я, конечно, не считаю себя чувствительным человеком, меня задеть довольно трудно, но именно эта тема меня задевает особенно больно. Так вот, мама рассказала мне историю, как она, будучи девочкой, притащила домой маленького несмышленого котенка. Его, кстати, назвали потом, не очень оригинально, Кешей. Иннокентий был своеобразным котом. Странное дело, ухаживала за котом всегда бабушка, а любил он больше деда и маму. Бабушку он, конечно, тоже любил, но как-то иначе. Да и вообще, признавал и разрешал трогать себя он, только этим троим. После смерти бабушки кот стал совсем плох: медленно и мало двигался; его белая, когда то, при бабушке, пушистая и шелковистая, шерсть стала скатываться в большие грязные комы. Чесать его было некому. Этим раньше занималась бабушка. Он мало ел, вследствие чего истощал до невыносимого состояния. Он не жил – он доживал свой кошачий век в жутких мучениях. Любое движение, прием пищи или прикосновение к нему приносило ему жуткую боль. За ним даже было некому ухаживать. Кот мучился и нам было больно на это смотреть, именно по этому, мама с дедушкой приняли решение избавить его от страданий и усыпить… Вместе с этим котом ушла еще одна часть дедушкиной души. После смерти бабушки там и так почти ничего не осталось, а тут еще и лучший друг… Кот для деда был именно лучшим другом. Сейчас нам с дедушкой не о чем говорить при встрече. Он, бывает, приедет на какой-нибудь праздник, поздравит и умчится. Мы стали очень редко видеться после того, как он нашел себе новую пассию. Не люблю я её. Когда роман с дедушкой у них только намечался, она подарила мне на день рождения серьги золотые за пять тысяч рублей, а ценник как будто специально не срезала. Таких дорогих украшений я сроду не носила, и ни то что бы мы не могли себе этого позволить, просто слишком вычурно смотрятся на совсем ещё девочке такие украшения. Так я их ни разу и не надевала. Они мне даже под размер проколов в ушах не подошли. Лежат на полке, пылятся. А дедушка шутить совсем перестал, он вообще чаще молчит, особенно при ней. Все силы его и средства уходят на ту, новую «семью», которая ему даже по крови не родная. Выглядеть деда стал намного хуже. Раньше все называли его моим отцом, похожи мы с ним очень, а сейчас уж никто не спутает, точно видно – дед. У него даже душа постарела, хотя всем известно, что душа не стареет. Смотрю я на него какой он сейчас и вспоминаю, какой был, плакать хочется – скучаю я по своему деду, по своему остроумному, молодому в душе деду. Смерть бабушки для всех нас стала трагедией. Но больше всего пострадали мама и дедушка, им, буквально, перекрыли кислород. Я отчетливо помню веселые семейные праздники из детства. Помню, как бабушка, будто по волшебству, угадывала все мои желания и словно по щелчку пальцев их исполняла, для меня это до сих пор остается магией. Я помню, как любила летом ездить всем вместе на дачу, большой, дружной семьей. И помню, как тепло и комфортно было в нашем уютном трёхэтажном доме, а ещё, как в нем всегда пахло свежеиспеченными блинчиками или пирогами, бабушкиного приготовления. Мне никогда не было скучно на даче, бабушка всегда находила интересное занятие или тему для разговора. У нас в саду всегда был большой и невероятно красивый цветник, за ним ухаживала бабушка, а я ей помогала. Из года в год там росло много разных цветов, я даже не помню всех их названий, но бессменными жителями бабушкиного цветника были гладиолусы. Бабушка выращивала их для меня.

Каждый год в конце лета, перед самым первым сентября, мы приезжали, срезали гладиолусы и делали из них букет. С самого первого класса на первое сентября я ходила с восхитительными букетами из гладиолусов, выращенных моей бабушкой. Сейчас я уже несколько лет хожу с покупными букетами. От цветника в саду почти ничего не осталось, а гладиолусы там и вовсе не растут. Дедушка на даче не был с самой смерти бабушки. А в трёхэтажном доме от холода не спасает даже камин. Теперь мне там нечего делать, нечем себя занять и не с кем поговорить. Я тоже перестала туда ездить. Вместе с бабушкой ушли все краски, все стало каким-то черно -белым. Со смертью бабушки наша семья, как хрупкая фарфоровая ваза, разбилась. В нашей семье случались несчастья и до бабушкиного ухода, но что-то помогало всем держаться и не раскисать, видимо этим чем-то и была бабушка. Моя мама не единственный ребенок в семье, у неё была старшая сестра. Её убили. Это было в девяностых, тогда все зарабатывали, как могли. Честно ли, законно ли, мало кого интересовало. Муж моей тети был из таких авантюристов. Если не вдаваться в подробности, её убили из-за мужа. Я тогда была совсем маленькая, а моей сестры вовсе не было на свете. Я очень любила свою тетю, она так же являлась моей крестной мамой и относилась ко мне как к своей собственной дочери, хотя у неё и был ребенок. Кстати, сейчас он находится в лечебнице для людей с психическими отклонениями. Когда тетя была жива, эти отклонения почти не проявлялись, он был нормальным мальчиком. Но после трагедии он перестал вести себя адекватно и даже связно говорить. Он лечится уже много лет. Мы с бабушкой часто ездили к нему на выходных и праздниках. Сейчас про него уже почти все родственники забыли, только мама по праздникам возит ему гостинцы. Что-то я совсем заблудилась в своих воспоминаниях. К чему я, вообще вспомнила эту историю… Ах да, я же искала причину по которой я оказалась на крыше шестнадцатиэтажного дома. Неблагоприятная обстановка в семье? Отсутствие взаимопонимания с родными людьми? Возможно. Скорее всего, совокупность всего произошедшего со мной за определенный промежуток времени, начиная со смерти любимой бабушки, и повлияло, на мой взгляд на мир. Так сказать, упали с меня розовые очки. Меня сломало все это. После бабушкиной смерти у меня осталась только память о ней и ангелок, который она подарила мне в одной из поездок. Он весит у меня над кроватью и охраняет меня, пока я сплю, ведь человек беззащитен во сне. Когда мне нужен совет, я обращаюсь именно к нему. Мне, почему-то, кажется, что её душа теперь живет в этой маленькой плюшевой игрушечке. Не знаю, наверное, это глупо и как-то по-детски, но я в это верю. Я все ещё стою на краю крыши шестнадцатиэтажного дома. Я знаю, что меня сюда привело, но выхода я не вижу. Бабушку не вернуть, а значит, все уже не будет, как прежде. И я знаю, что это тоже не выход, не решение проблем, это уход от них, причем самым глупым путем. Я знаю, знаю, я всё это прекрасно знаю! Но… Шестнадцать этажей. Вероятность выжить, практически, нулевая. Стопроцентный вариант. Я чувствую себя такой слабой и такой сильной одновременно. Слабой – потому что бегу от трудностей, отчаявшись на прыжок; сильной – потому что больше всего в жизни я боюсь двух вещей: смерти и боли. Прыгнув, я поборю один из своих страхов точно. Я сейчас совершенно уверена в своих действиях. Причем, я никогда раньше не задумывалась о самоубийстве, это решение одного мгновения. Верное ли оно? Не знаю. Я очень люблю фразу: на все воля Божья. Раз я тут, значит такова воля. Я делаю шаг. Прыжок. Лечу.

Строка прозы Вот и все, облегчение, сейчас я упаду и все. Все…Стоп, разве можно так долго лететь. Это всё-таки шестнадцатиэтажка, а не седьмое небо. Почему я так долго падаю? Что происходит? Кажется, все, я на земле. Стоп, как… Почему я все еще в сознании? Должно быть, была маленькая скорость падения или может я приземлилась на что-то мягкое, поэтому я все еще жива. Надо открыть глаза. Не получается. Веки стали тяжелые. Я осталась жива после падения с крыши шестнадцатиэтажного дома. Как это возможно? Наверняка у меня куча переломов. Надо открыть глаза и посмотреть. А почему я не чувствую боли? Не могла же я, совершив полёт вниз с пятидесяти метров, не получить ни одного перелома и ушиба. Я, конечно, люблю творог и ем много кальция, но не до такой степени. В одно мгновение веки из стальных превратились в воздушные. Я открыла глаза: передо мной моя комната. Я лежу в своей собственной кровати, рядом со мной лежит ангелок, который мне дарила бабушка. Он лежит прямо у моей головы, наверное, упал ночью с крючка. Это был сон. Я живу! Я все ещё живу! Я живу, и буду жить! Жизнь – самое прекрасное, что есть у меня. Жизнь и родные люди – вот что важно. А проблемы, все это такая мелочь. Спасибо, бабушка, что ты всё еще со мной. Ты охраняешь меня, я знаю. Я поцеловала ангела, тихо прошептала: «Спасибо»,- и повесила его на место. Почуяв запах свежеиспеченных блинчиков, я побежала в кухню. Мама стояла у плиты. Я обняла её, сжала крепко-крепко и сказала: «Мамочка, прости меня, пожалуйста. Не важно, за что, просто прости. Я люблю тебя, мамуля». Она поцеловала своими теплыми губами меня в лоб, посмотрела ласковым, понимающим взглядом и кивнула, будто знала, что мне приснилось. В этот момент я поняла, что все ссоры и конфликты между нами это просто суета. Сегодня есть, а завтра уже нет. А то, что важно, всегда есть, было и будет.

Визит Анатолий Куликов Здесь всегда стоит какая-то строгая и прозрачная тишина, только вороны поскандалят иногда, да ветер прошепчет высоко в листве что-то тайное, заповедное. Необъяснимое чувство вины перед этими памятниками и крестами, перед ушедшими так внезапно и несправедливо овладевает здесь каждого от самого входа, от первого холмика. По едва заметной тропке между могил и кучами старых венков неспешно шёл старик. Покачивая головой то налево, то направо он как будто здоровался со старыми знакомыми, глядевшими на него со стёртых, смытых надгробных фотографий. У свежих могил он замирал на минуту, по стариковски шевеля губами, читал надписи, вздыхал и шёл дальше. У аккуратной могилки с низким гранитным памятником он остановился, снял кепку и вытер ладонью вспотевшую залысину. «Ну, здравствуй, Танюха! Как ночевалось?»-таким приветствием он всегда начинал разговор с женой. «Я?...А чего я? Нормально. Витька, вот, почему-то не звонит. А, может, звонит, да я не слышу. Надо как-то громкость на телефоне увеличить. На двери увеличил. Надо и на телефоне. Это ты у меня всё слышала…Чего надо и не надо… Не так, скажешь? Ладно, не ворчи… На-ка, вот тебе гостинец»- старик полез в холщо-

вую сумку. Вытащив булочку он осторожно положил её под фотографией. «Это от подружки твоей, Веры Звонарёвой. Недавно встретил её, с магазину шла. Привет тебе передала. И шанежку. Вот, ведь, нормальные-то бабы! Сначала мужиков проводят, а потом, уж, сами. Ты же всё наперёд, везде первая…егоза… Чего? Не правда что ли?...Умотала, а тут…живи!» Старик неловко смахнул слезу ладонью и полез в карман. Достал пачку сигарет. Виновато глянул на фотографию. « Всего одна. По одной в день курю. Клянусь!» Закурив, он осторожно снял упавший на памятник листочек и мимоходом погладил портрет. « Я, тут, фотографии перебирал…Эх, и красивая ж ты у меня, Танюха, была…да и сейчас. И жизнь у нас красивая была. Я только сейчас понял. Раньше както…то одно плохо, то другое. А сейчас смотрю, всё ладно. Ну, чего ты опять заводишься…бабы, бабы. Какие бабы? Вот как на духу, один раз было…по пьянке…от азарта. Я и имени-то не помню…Ну, вот, раззуделась…Ты там нисколько не поумнела. Ладно, сменим тему… Ты не волнуйся, что Витька не звонит. Видимо некогда. Он у нас мужик солидный…получился. Если что, позвонит. В прошлом месяце фотографию прислал? Прислал. Я же показывал тебе. Сашенька, внучок, хорошо получился. Не пойму только, на кого похож. От Вити мало, что…не в папу. Нос твой, да взгляд такой же …серьёзный.» Налетели откуда-то с севера косматые тучи. Стихли вороны. Поговорив ещё «о том- о сём», старик встал, перекрестился. « Ну, до свидания, Танюха. Не скучай тут. Увидимся…Уже скоро.» И, одев кепку, не оглядываясь, пошёл прочь. Ветерок, наигравшись с листвой поднялся выше и разогнал тучи. Никому, здесь, не нужные солнечные зайчики забегали по пыльным каменным плитам. Возле маленькой могилки дед остановился. Могилкой её было сложно назвать. Холмик зарос и размылся. И, только нержавеющая железная тумба с фотографией маленькой девочки указывала на печальный объект. Незнакомая девочка, умершая в три годика так давно, что в своё время годилась бы ему в дочки, чем-то притягивала старика. С фотографии на него глядело задорное личико с большими бантами. «Я опять к тебе, дочка. Не прогонишь? Я, тут, рядышком –усевшись на лавочку возле соседней могилы старик достал из сумки и разложил на столике бутерброд с колбасой, пластмассовый стаканчик и чекушку водки. « Ты, уж, извини, дочка. Моя Танюха не любила это дело…Так, я лучше у тебя потихоньку. Лады?» Выпив половину и, закусив, он вытер рот ладонью и закурил. «Тебе сколько годков было бы сейчас?...Как Витьке моему. Могла бы невесткой стать…Нет, Нина тоже хорошая…и детки бы были… Сейчас трудно им. Ох трудно! За всё плати, все злые какие-то, дёрганые. А жить надо…» Лицо старика покраснело. Залысины покрылись испариной. «А, давай, я спою? Танюхину любимую…» Старик нагнулся, глядя себе под ноги и запел: «А ты опять сегодня не пришла. А я так ждал, надеялся и верил…» Напевшись и наговорившись от души он допил водку, степенно собрал остатки «пиршества», попрощался и пошёл к выходу. И, в след ему так пронзительно и тоскливо из листвы старого раскоряченного дуба запела иволга. В следующую пятницу он снова придёт сюда и пройдётся по знакомому маршруту, ибо на всей планете нет такого места, где бы его так понимали, любили и ждали...

Строка прозы

Пятьдесят девятый день Янина Погорелова Мне нравилась сама мысль о любви, но пятьдесят девятый день в григорианском календаре не будет отмеченный красным. Не в моря, не в океаны, плыть не сумела, да и утонуть безо всякого на то причины смысла не было. Однако, когда накрывает волной, и ты идешь на дно, от череды переживаний, спасательная шлюпка приплывает в момент заполнения легких. Одной рукой за шкирку вытягивает сильная мужская рука, швырнув в маленькую деревянную лодку. После всего, незнакомец научил меня мастерить деревянную лодку. Предварительно выбрав доски. Доски из древесины хвойных пород: красивая текстура, высокая прочность. Девочка больше не будет тонуть без шанса на спасение. - Проверка доски на наличие сучков, трещин! – осматривал детально каждый миллиметр доски.Мужчина лет тридцати. - Отсутствуют! – пожал плечами, стал снимать фаску. - Вы знаете, какой сегодня день? – приподняв глаза, внимательный взгляд был направлен в мою сторону. - Какой же? – отвел взгляд в сторону инструментов. - Пятьдесят девятый день в григорианском календаре! Двадцать восьмое февраля. Я тонула в море. Вы меня спасли! Я не знаю, мне казалось, одна в этом море, пойду на погибель, стану кормом для рыб, холодной русалкой. - Мне нужно приступить к сбору конструкций, после приступить к изготовлению треугольного бруска. – тяжкий вздох прошелся по телу, странного, отчужденного, высохшего мужчины. Чувство дикой усталости не покидало, ноги становили как чугунные, присев на холодный песок, глаза стали закрываться, легкий ветер перемен. Мысли о весенней надежде, один шаг в новый свет. Через время разум становился все более мутным, незаметно для себя уснув на куртке, крик чаек, ребенок холодных морей, почувствовал спокойствие и умиротворение. Пару минут, пару часов, мгновение покоя перешло в пробуждения от сна. Открыв глаза, мужчины больше не обнаруживалось в поле зрения, повернув голову направо, взгляд упал на деревянную лодку, смастерившим незнакомцем для спасения от глубины, холода. Когда я вновь буду скучать по тебе, буду плыть в лодке, опустив руку в воду, вспоминая о моем падании, желании и стремлении.

Норма Инна Нюсьман Вагон метро звучно шумел, летя в черноту подземного тоннеля, унося с собой уставших пассажиров, которые спешили куда-то, каждый по своим делам, каждый в свою отдельную жизнь, в свою теплую ячейку общества, или пустую квартиру, возможно с ожидающим у двери котом или без него. Каждый пассажир в метро – история, жизнь, реальность. Множество реальностей, существующих параллельно. Ритмично стучали колеса поезда метро, но в целом, в вагоне было тихо, и многие пассажиры начинали дремать в пути. Зажатая между грузным мужчиной лет сорока и молодым человеком до тридцати с его внушительный мускулатурой, в вагоне сидела уставшая, немолодая, но выглядевшая стильно и ухоженно женщина. Ее звали Норма. Она тоже дремала, периодически следя за тем, какие станции метро объявлял записанный голос диспетче-

ра из динамиков. Напротив Нормы сидели молодые люди, по всей видимости, пара. Они слушали музыку на одном плеере, поделившись друг с другом наушниками. Норма всегда наслаждалась тем, как от молодых людей веет энергией, позитивом, смелостью и наглостью, беззаботностью, которой так недоставало многим в её солидном возрасте. Она любила наблюдать за молодыми людьми и черпать от них хотя бы частичку той энергии из ядерного реактора их молодости. Норма была не такая как другие старушки. Она выглядела, по меньшей мере, как первая леди или сенатор и, обычно, ездила в такси или в собственной машине. Что занесло ее в этот день в метро было загадкой, или стечением обстоятельств. Но, судьба – штука такая, иногда, мы сами не подозреваем, как оказываемся там, где должны оказаться для того, чтобы увидеть и понять что-то поистине важное в этой жизни. У Нормы был строгий кремовый костюм, туфли на небольшом каблуке, обтягивающие икры чулки телесного цвета, аккуратно уложенные и хорошо выкрашенные в блонд короткие волосы. Ее шею украшал жемчуг, а руки - безупречный маникюр. Она отличалась от других старушек ещё и тем, что молодое и свежее было ей не чуждо. Она не осуждала молодёжь, не отвергала моду и новые заморочки, и не раздражалась в общественных местах, при виде вызывающе себя ведущих подростков. Парочка, что сидела напротив Нормы в вагоне, ей даже нравилось. Парень на вид был рок-музыкантом. Норма всегда их узнавала. Неважно в какое время, и как бы они не одевались - от них веяло протестом, агрессией и готовностью к какой-то борьбе, только им известной. Она помнит рокеров, что носили кожаные штаны с заклёпками и цепями, длинные патлы и косухи. Потом они переоделись в рваные джинсы и растянутые свитера, покрасили волосы в светлый цвет, чтобы быть похожими на Курта Кобейна, и нырнули в гранж. И так до бесконечности. Всё новые и новые течения в моде и новая одежда, новая символика и новая музыка, но суть всегда одна. Так и сейчас она видела перед собой ЕГО - мечту всех девчонок вокруг – музыканта с ЭГО больше, чем он сам, уверенного в себе, того, кому море по колено. А рядом с ним - девушка - одна из тех счастливых фанаток, оказавшихся рядом с ним. Одни наушники на двоих, блеск и желание в глазах, и ничего вокруг больше не интересно. Парень расслабленно откинулся на спинку сиденья, раскинув руки и ноги, и одной рукой властно приобняв свою подругу, а девушка радостно и подобострастно смотрела на него, смотрела так, словно других мужчин не существует на всей планете. Норма вздохнула и улыбнулась: когда-то и она была такой же. Ей был так знаком этот слепой взгляд. В далеком прошлом. Ностальгия нахлынула на неё, и она смотрела на молодую пару с подступающими на глаза слезами. Она смотрела и смотрела, до тех пор, пока не начала снова дремать. Ее разбудил голос диспетчера: «Осторожно, двери закрываются, следующая станция…». Норма снова открыла старые глаза, попытавшись сфокусировать взгляд на чем-то конкретном. Послышалась музыка. Но не такая, какая обычно играет в общественном транспорте или торговых центрах, а живая. Кто-то играл на гитаре. Норма не придала этому значения, мало ли сколько таких музыкантов ходит по вагонам метро, собирая себе немного денег на скудную еду или выпивку. Норма закрыла глаза снова и прислушалась: в музыке она услышала что-то до боли знакомое, словно встретилась со старым другом, которого не видела много лет. Как если бы морщины избороздили всё его лицо, но его невозможно не узнать, ведь у него есть что-то, что ни с чем не спутаешь. Это был просто музыкант в метро, но что-то выдающееся было в его игре. Норма не могла спутать его игру с чьей-либо ещё. Потому что это был не просто попрошайка в метро. Норма взглянула на парочку напротив: молодые люди посмеивались над вошедшим старым алкашом с гитарой, ведь в их время они слушали совсем другую музыку и просто не могли оценить выступление старика по достоинству. Это было

Строка прозы что-то до боли знакомое самой Норме, что-то из её молодости. Она услышала, как музыкант запел в такт своей игре, хриплым пропитым голосом, и голос этот она тоже узнала. Голос приближался. Музыкант со старой грязной акустической гитарой передвигался по вагону, играя и напевая песню, и только сейчас Норма поняла, почему она узнала эту песню. Это не было что-то из классики рока, это была авторская песня, и знали её немногие, в том числе и она. И вот она увидела его: грязного, уставшего от жизни, измученного, отчаявшегося человека, с жестяной банкой Pepsiс обрезанным горлышком, на грязной веревке, надетую на шею, куда редкие пассажиры кидали мелочь, пока он шёл по вагону. И несмотря на испещренное морщинами лицо, она конечно же узнала его. На миг перед глазами Нормы пронеслась вся жизнь. Молодость. Она снова увидела себя молодой и вспомнила то, что запретила себе вспоминать много лет назад. Вспомнила себя, когда она была молодой девушкой. Уже тогда ее имя считалось устаревшим. Норма. Как могла во всём нормальная Норма вписаться в ненормальную атмосферу рок тусовки тех лет? Но она вписалась. Норма влюбилась в Клифа. Вот и всё. Влюбилась она так, что совершенно потеряла голову. Такая любовь уже описана психиатрами, как клиническое заболевание, и называется проще – одержимость. Она беспокоила всех, особенно родителей. Они думали, что попросту потеряли дочь, шарахались от Клифа, как от чумы. Но имея других детей, - из них Норма была самой старшей, - у них не было времени на бесконечные нравоучения старшей дочери. Поэтому до Нормы никому не было дела. На большее, чем просто бояться за жизнь дочери, родителей Нормы не хватало. Родителям не нравился Клиф, этот грязный, пусть и талантливый рокер на байке и с гитарой, который мог увезти дочь на край земли, так что никогда и не отыщешь, но Норма была от него без ума. Она и сама не знала, что перечеркнула всю свою жизнь, влюбившись в Клифа, который со своей стороны находил в ней не более, чем временное увлечение. Первый раз Норма попробовала алкоголь именно с ним, первый раз закурила. Он везде таскался с жестяной банкой Pepsi, в которую доливал бренди. Любил угощать этим Норму, которой и алкоголь не был нужен, чтобы захмелеть. Она настолько слепо влюбилась в него, что, казалось, была пьяной всегда. Первый раз Норма залетела именно от Клифа. Боясь гнева родителей, она сделала аборт. Выпросила деньги у Клифа, который с боем, но дал ей нужную сумму. Норма не могла растить ребёнка, сама будучи ребёнком, пусть и самым старшим в многодетной семье. Ей нужно было тяжело работать, чтобы помогать родителям. А у Клифа была другая любовь и другие дела. У Клифа были амбиции, и он следовал за ними, как слепой котёнок. Вообще Клиф обычно следовал туда, куда дул попутный ветер. Его бунтарский дух вел его куда-то вперёд и ввысь, как он считал, к славе, к легендарности и к большой сцене. После аборта Клиф решил бросить простушку Норму. Безо всяких эмоций он сказал ей: «Знаешь, детка, у нас ничего не выйдет. Я влюблён в Киру Стейн». Была истерика. Скандал. У Нормы, конечно. Затем Клиф признался, что встречается с Кирой из-за денег. Кира, в отличие от Нормы, была дочерью музыкального магната, владельца лейбла и звукозаписывающей студии, известного продюсера. Клиф сказал: «Кира может стать моим большим окном в жизнь. У неё есть деньги и связи. Я намерен познакомиться с ее отцом, и надеюсь, он меня заметит. С ней я стану рок-звездой. А с тобой что, Норма? Что мне можешь дать ты?» Со слезами, брызнувшими из глаз, Норма смогла лишь выдавить: «Любовь, Клиф!» На что он ответил: «Любовь могут дать все. А вот шанс… Не каждый, и не каждая. Прости, Норма. Между нами всё кончено». Прямо перед глазами Нормы стоял Клиф. Старый Клиф. А она думала о том,

как по живому вырезала из себя воспоминания о нем. Воспоминания хуже раковой опухоли. Их не так-то просто удалить, и они всегда возвращаются. В ста процентах случаев. Норме пришлось вылезти из собственной шкуры, стать другим человеком, переделать и перекроить себя, а затем шить себя по-новому, пройти десятки терапий психиатрами, новыми недостойными той самой любовями, свежими мелодиями, новой жизнью и кругом общения, и, в конце концов, своими детьми, от тоже любимого, но давно надоевшего мужа Нормана. Норма и Норман. Это ли не судьба? Норма привыкла жить с другим человеком, во всём бывшим НЕ КЛИФОМ. С его противоположностью. Сначала с ним было скучно. Потом многое в Нормане начало раздражать. Но она уживалась с раздражающими привычками, которые в 29 лет казались катастрофой, их было невозможно терпеть. В 39 лет на них не было времени обращать внимание после появления двоих детей, в 49 лет Норма стала бороться с привычками Нормана, стараясь бесить его своими. В итоге оба начинали смеяться и мирились. В 59 они оба о них забыли. Именно с Норманом, она открыла свой прибыльный бизнес, она начала выпускать кетчуп «Норма», со слоганом «С кетчупом «Норма» любое блюдо в норме!» Поначалу она сама готовила домашний кетчуп из томатов на своём блендере. Потом шаг за шагом даже не заметила, как ее домашнее производство превратилось в заводик. Не было человека в их штате, кто не пробовал кетчуп от Нормы и Нормана. Жизнь нормализовалась. А когда-то, болезненно влюбленная, Норма навеки запретила себе даже вспоминать о Клифе. И вот, он стоял перед ней. Мёртвая рок-звезда, но живое напоминание о молодости. Он смотрел в пустоту водянистыми глазами и, допевая песню, дожидался прибытия на следующую станцию, чтобы перейти в другой вагон и продолжить выступление. Он не видел Норму, зажатую между двумя грузными, мирно дремавшими пассажирами. Парень и девушка, сидящие напротив Нормы, смотрели в спину Клифу улыбаясь и, вдруг, они увидели, как пожилая дама напротив них изящными руками порылась в сумочке и достала кошелек. Это был бежевый кошелек в тон ее костюму. Она открыла его и увидела там много крупных купюр, аккуратно сложенных. Клиф допел свою песню. В вагоне воцарилась тишина. Диспетчер объявил станцию и Клиф в тишине двинулся к выходу. Оваций не было. Норма тихим и хриплым голосом позвала: «Клиф…». А затем своими аккуратными пальцами с безупречным маникюром она бросила несколько монет в жестяную банку Pepsi на шее Клифа. Монеты загремели о ее дно и заставили Клифа поднять голову и посмотреть на женщину, что расщедрилась на несколько центов. Молодой парень рокер и его девушка с открытыми ртами внимали сцену, разыгравшуюся перед ними. В испещренном морщинами, но всё ещё красивом лице, Клиф узнал Норму. Молча, пятясь назад, и, не отрывая от неё взгляда, он поспешно вышел из вагона, гремя мелочью в банке. Снова голос диспетчера: «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция…». «Следующая станция – Счастье», - подумала Норма и улыбнулась, утерев

День рождения Александр Маяков Автобус с родственниками и просто сочувствующими уехал, и я смог подойти к свежей могиле, усыпанной цветами и венками. - Мы же обещали, - стараясь сдерживать слезы, произнес я. – Помнишь? Солнце ярко светило, пробиваясь через негустую листву кленов, посаженных

Строка прозы вдоль кладбищенской дороги. - Я понимаю, что это все наивность, - все-таки расплакался я, - но ведь тогда все было серьезно. Нет, ты не подумай. Я не упрекаю тебя! Просто получается, что из нас двоих ребенок не ты, а я, раз верю в сказки. Знаешь, в голове вертятся слова прощения. Мол, прости меня. Но мне не за что просить у тебя прощения. Я замолчал, не зная, что сказать. И так чуши нагородил! - Я пойду, - тихо произнес я и ушел. Эта история, если так можно сказать, началась полгода назад, когда приближался мой день рождения. Тридцать, мать его, лет! Ни девушки, ни друзей, только толпа жадных родственников, которые тонко и не очень намекали, что дата-то круглая! И, следовательно, надо раскошелиться на ресторан или хотя бы кафе. Вот только я не хотел превращать свой день рождения в ярмарку тщеславия. Слышать лживые речи от дядей, тетей, двоюродных и троюродных братьев и сестер. Да и денег, если честно, не было ни гроша. Точнее, заначка на черный день была, но вот день черный настал давно и я просто не тратил ее, ожидая, что наступит день чернее черного. А вот так выбрасывать на кафе, я не хотел. Поэтому я решил, что включу на своем телефоне песню группы «Сектор Газа» - «Тридцать лет», возьму бутылку бухла и пачку сигарет, и завалюсь на диван смотреть какой-нибудь фильм. Возможно, я даже побалую себя бутылкой виски «Jack Daniel’s» и парой хороших сигар из ларька на остановке. А что, бутылка «Джека» стоит по скидке триста пятьдесят гривень, а хорошая, я надеюсь, сигара, шестьдесят. Получаем в итоге меньше пятисот гривень. Хороший подарок себе на день рождения. Но все изменил один репортаж по телевизору. Не то, что бы я люблю смотреть этот зомбиящик, но когда лениво шаришся по инету, приколько, если на фоне что-то тихо бормочет. Был вечер перед моим тридцатником и я, как всегда по вечерам, сидел за компом. На фоне показывали новости, и я практически не обращал на них внимания, пока диктор не начал рассказывать про онко диспансер для детей. Меня привлек этот репортаж. Да, меня иногда пробивает на жалость, и я смотрю подобные репортажи про безысходность. Ведь в них всегда рассказывают про тяжелобольных людей, на которых государство плевало. Как истинный диванный аналитик я всегда возмущался подобной несправедливости, но ничего не делал. Ведь я диванный аналитик. Но в этот раз, глядя на худых и лысых детей, я не был возмущен. Я просто понял, что заначка это ничто. Пусть я потрачу последние свои деньги, но я сделаю день рождения, где не будет лживых речей и натянутых, формальных улыбок. Потому что это дети, и они не умеют лгать. И в жизни этих детей так мало праздников. Пусть мой день рождения станет и их праздником. Почему-то, мне показалось, что эти дети будут куда более искренними гостями на моем празднике. Хоть в гости с праздником приду я. И вот, мне тридцать лет и вместо «Сектора газа» играет песенка из «Фиксиков», мы сидим кружком в игровой комнате и дружно поем: - … а кто такие фиксики – большой, большой секрет! Вокруг меня были не мои родственники. Многих этих людей я и не знал. Это были родители, персонал диспансера, которые уже не смотрели на меня как на придурка. Представьте себе, утро и на пороге появляется мужик с кучей пакетов, в которых подарки и угощения, и просит разрешения провести свой день рождения в компании онкобольных детей. Я объяснил им свою ситуацию, и они дали добро на празднование. Возможно, украдкой, они и крутили пальцем у виска, но для меня уж лучше так, чем иначе. И главное, были дети. Самого разного возраста. И они были счастливы. Мы ели сладости, играли, пели песни. И если бы не белые халаты на персонале и отсутствие причесок у детей, все бы это сошло за обычный детский праздник. Это было замечательно! Не смотря ни на что, день подарил мне массу эмоций!

Больше всего мне запомнилась семилетняя девочка Ксюша. У неё были большие серые глаза, и улыбка почти до ушей. Поэтому она напоминала мне лягушонка. Как и многие другие, у неё был носовой катетер для дыхания. Это такая трубка, проходящая под носом, от которой в ноздри идут два ответвления. Она постоянно заваливала меня вопросами. Начиная от погоды, заканчивая тем, почему у меня носки разного цвета: один серый, а другой черный. Я отвечал ей, что погода прекрасная, носки не разные, они пара. Просто один из них серый, а другой черный. Она смеялась и говорила, что это не правильно, что носки только тогда пара, когда они одинакового цвета. Я же говорил, что цвет не важен для пары. Нам было весело, все смеялись, улыбались, но в один момент я понял, что для них все это может закончиться. Лечение может не помочь, начнется осложнение, рецидив. И их не станет. Не станет улыбок, смеха. Пусть и сквозь боль! Пусть у некоторых из них стоит капельница с обезболивающим. Но радость их искренняя. Мне стало страшно. Не скучно и смешно, как было бы в кафе с кучей моих родственников. А страшно. Страшно, что этот праздник может быть для них последним. Конечно, онко диспансер не камера смертников, но все же. Я испытывал страх. И тогда я поднялся, попросил тишины и произнес: - Я очень рад вам за этот день, у меня давно не было такого веселого дня рождения. Огромное вам всем спасибо! - Пожалуйста! – в разнобой ответили дети, а я стал путаться в мыслях. Хорошая минуту назад идея, сейчас казалась чем-то абсурдным, но я решил не отступать. - Я надеюсь, что когда вам исполниться тридцать лет, вы вспомните про меня и я так же буду приглашен к вам на праздник! Обещаете? - Обещаем! – хором ответили мне дети. Ксюша крикнула громче всех. Я даже постарался представить, какой она будет, когда ей исполниться тридцать лет. Понимаю, что это глупо, стараться представить маленькую девочку взрослой, но я постарался пофантазировать. Правда, ничего путного из этого не получилось. На этом тот праздник и закончился. Конечно, потом еще были недовольства со стороны моих родственников, что праздник зажилил. Но мне было на них плевать. Я превосходно провел свой день рождения. С того дня прошло пол года и я случайно встретил врача из диспансера, идя домой из магазина. - Ксюша умерла, рецидив, - только и сказала она. – Похороны завтра. Она назвала адрес, где жила Ксюша, но я так и не смог подойти к гробу. На такси я доехал до кладбища и стоял в стороне, пока похороны завершаться и только после смог подойти. Я видел эту девчонку всего один раз в жизни. Она так радовалась сладостям, задавала вопросы. Она мне никто, но… Включив «Сектор газа» на телефоне, я пошел домой.

Предопределение Морозова Ирина Их знакомство началось с ссор и противостояния. Так случилось, что ему в этой жизни нужны были те же предметы, что и ей. В таком огромном мире им было тесно. Они постоянно натыкались друг на друга. И эти столкновения оканчивались стычками. Стоило Альке взять какую-нибудь игрушку, в тот же самый миг за нее брались и его руки. Стоило Альке сесть на стул, тут же на него садился и он. Стоило ей потянуться за карандашом, синхронно с ней к нему тянулась и его рука.

Строка прозы Алька как могла боролась с этим явлением. Боролась за свое место под солнцем, за вещи, так необходимые ей. Но и он не отступал. Между ними все время вспыхивала страстная, но молчаливая вражда. Они оба не плакали, не кричали, только сопя и пыхтя пихали и отталкивали друг друга, вытаскивая из чужих рук так нужную сейчас игрушку или сталкивая соперника со стула или диванчика. Это молчаливое противостояние длилось до тех пор, пока кто-нибудь не замечал их борьбу, и тогда к их возне присоединялись другие, и все заканчивалось криком, слезами, чьими-нибудь разбитыми губами или носами. При этом наказывали их двоих. В конце концов, им надоело быть постоянно наказанными и они стали сторониться друг друга. Но какие-то неведомые силы, стократно превосходившие их маленькие силенки, все время соединяли их в одном углу, на одном ковре, за одним столом. И они потихоньку приглядываясь друг к другу, все активнее стали вместе творить особый неповторимый мир игры. Алька почти наверняка знала, какую крепость он задумал построить, потому что именно такую задумала построить и она сама. Он почти наверняка знал, какой рисунок собралась она нарисовать, потому что и он видел на этом чистом листе практически то же самое, что и она. Через некоторое время они стали самыми лучшими друзьями. Это, конечно же, однажды должно было произойти. У них просто не было выхода. Какие-то неведомые прихоти судьбы так часто и тесно сталкивали их вместе, что в этом мире им двоим было место только в дружбе, ибо во вражде остался бы только один. А это было бы несправедливо. Так интуитивно почувствовали оба. Так и шло их счастливое детсадовское детство. Утром Алька с радостью шла в садик. Вечером с радостью возвращалась домой. На выходные и праздники иногда с радостью уезжала к бабушке и дедушке. Справедливости ради не всегда конечно все было радостно и радужно. Иногда она капризничала, иногда обижалась, иногда … в общем было всякое. Но жизнь сама по себе штука очень сложная. Алька это знала и все переносила стоически,… пока однажды ее не предали… все… сразу. Детсадовская пора подошла к концу и Альку стали собирать в школу. Об этом много говорили взрослые и Алька, слушая их, с удовольствием предвкушала кардинальный поворот в своей жизни. Предвкушала до тех пор, пока вдруг на последнем выпуском утреннике не осознала, что в детсад она больше не вернется. А как же тогда он, ее друг, ее половинка, Дика? Дикой Алька звала Димку. Так в тот первый день их соперничества она услышала его имя. Так оно им и осталось на все годы. Алька не могла уйти из садика, потому что не могла разлучиться с Дикой. Так она заявила всем. И все ее успокоили. Дика тоже не останется в садике. Он тоже пойдет в школу и там они встретятся и продолжат дружить. И Алька поверила, и дала себя увести из садика в другой город к другой бабушке, у которой она часто проводила все лето. С радостью Алька вернулась домой, с радостью пошла 1-го сентября в школу. Долго с радостным нетерпением ждала Дику. Но он тогда так и не появился. Не появился он ни на второй день, ни на третий. Потом Алька пыталась его отыскать в других классах, но Дика нигде не было. В огромной, шумной, наполненной множеством детей школе не было одного, самого главного, который бы сделал эту школу желанной для Альки. И она взбунтовалась. Она заявила, что в школу больше не пойдет. Она требовала возвращения в садик. Ее успокаивали, ее утешали. Ей объяснили, что родители Дика уехали в другой город и он пошел учиться в другую школу, что когда они вырастут, они снова встретятся и снова станут дружить. Алька была неутешна. Что значит вырастут? А как же ей расти-то без него? Тогда в ее

100

душе случился огромный раскол, который долго не заживал. Да и зажив, постоянно ныл по разным всяким случаям, как ноют застаревшие раны перед непогодой. Беззаботная пора детства закончилась. И Алька постепенно с этим смирилась. В ее жизни изменилось всё, даже имя. Алька осталась Алькой только для своих родных, для всех остальных она стала Сашей, Александрой. Все попытки назвать ее Шурой пресекала в самом начале. Шуру в своей душе Алька так и не обнаружила, а Саша, да, нашлась. Алька осталась в глубине Саши целостным несломанным центром, хранящем в себе какую-то изначальную подлинность, красоту, всю свою бесконечную раскрытость и нераскрытость. А Саша стала немного корявым, немного случайным, немного ненадежным, но все-таки домом для Альки. Она росла, менялась, строилась и перестраивалась, училась самостоятельности. Она плавала на поверхности мира, Алька же осталась где-то во внутренних глубинах. И ее Саша все реже и реже показывала кому-нибудь. Да честно говоря, она и сама временами забывала о ней. Саша была спокойной и рассудительной, приветливой и неконфликтной, поэтому и с людьми сходилась легко. Знакомых у нее было много, а вот друзей мало. Но это ведь было нормально. Друзей не так-то легко встретить, так же как и любовь. Впрочем, влюблялась-то Саша часто. Как только подошла пора, Саша сразу начала влюбляться. То это был одноклассник, то мальчишка из театральной студии, то новый знакомый где-нибудь на отдыхе у моря. Влюбленность вспыхивала в ней разноцветным светом, каждый раз по-новому освещая мир, добавляя в него все новые оттенки и краски. Предмет воздыхания, словно линза, собирал все ее внимание изо всех уголков ее души в одну точку и, пропустив через себя, выпускал в мир яркий узко-сконцентрированный луч. Все, что в этот момент попадало в сферу действия этого луча, становилось очередным Сашиным увлечением. Так она, то начинала писать стихи, то рисовать, то увлекалась танцами, то спортивной гимнастикой. И все только ради того, чтобы понравиться своему возлюбленному. Но дружба, а иногда и просто знакомство, рано или поздно заканчивалось. И Саша, излив свою тоску и страдания в стихи, в пейзажи, в сумасшедшие танцы, чувствовала себя успокоенной, пустой и обессиленной, пока однажды вдруг… всегда непременно вдруг… в душе не вспыхивал свет очередной влюбленности и Сашина душа вновь оживала. Шли годы, школьная пора плавно перетекла в студенческую. И к окончанию института очередная ее влюбленность зашла так далеко, что закончилась браком. Накануне свадьбы Саша, измотанная сессией, госэкзаменами и предсвадебными хлопотами, увидела сон. Она ходила по огромному новому дому. Он был только что построен. В нем пахло свежеструганным деревом. И весь он был деревянный. Полы, стены, потолок, оконные рамы, всё из дерева. Сквозь огромные окна, почти от пола и до потолка, солнце ложилось теплыми золотистыми половиками на деревянный пол. Было приятно идти по нему босыми ногами. Саша шла из комнаты в комнату, по деревянной лестнице поднялась на второй этаж и вышла на балкон. Дом стоял на холме. И прямо перед Сашей был сад, сбегающий с холма к дороге, за которой, утопая в зелени, виднелись другие дома большого города. Тут Саша вспомнила, что она вовсе не Саша, она Алька, а Алька всегда умела летать. Алька встала на перила балкона, раскинула руки и полетела. Она летела над верхушками деревьев, над крышами домов, над улицами, чувствуя теплую струю ветра, что несла ее невесомое тело. И вдруг она почувствовала чей-то взгляд совсем рядом и голос грустно спросил: “Ты меня совсем забыла? Да, Алька?” Алька стала беспокойно оглядываться, ища того, кто ее спросил. Тело начало тяжелеть и па-

101

Строка прозы дать вниз. Все быстрее приближался асфальт, каменный забор и дерево около него. “Нет, Дика, я помню тебя! Помню!” Крикнула Алька и проснулась. Алька лежала, не открывая глаз, вспоминая и прокручивая свой сон снова и снова. Тревога поднималась из глубины души и наполняла сознание. Альке хотелось вернуться в сон, в тот теплый красивый город. Отыскать Дика и снова взлететь вместе с ним. Она ведь вспомнила. Это его она пыталась отыскать в этом городе. Но вернулась Саша, вытащила свой план:… пора вставать, в двенадцать роспись, а еще столько надо успеть,… и Алька вместе со своим сном опять ушла куда -то в глубины, унося с собой и серый полог тревоги. Тот Сашин брак закончился через шесть лет, не выдержав взаимных стычек, обид, ссор и обвинений. Впрочем, разойдясь, они стали неплохими друзьями и вполне стали ладить, решая проблемы, возникающие при воспитании сына и дочки. Прошло много времени, прежде чем она опять собралась замуж за такого надежного, умного и обходительного сослуживца. В своих чувствах к нему она никак не могла разобраться. И когда он, наконец, сделал ей предложение, она выторговала себе несколько дней подумать. И снова ей приснился деревянный дом, и снова она поднялась на второй этаж и вышла на балкон. И вспомнила, что она Алька, умеющая летать. Но лишь она почувствовала легкость, только раскинула руки, как услышала сзади голос: “Алька, ты забыла меня, Алька?” Алька сразу отяжелела и стала падать. Но упала она не вниз, она вновь очутилась в комнатах деревянного дома и долго бегала по ним, ища Дику: “Дика, где ты? Я помню о тебе!” Проснувшись, Саша грустно улыбнулась себе. Надо же, детсадовская дружба. Сколько лет. Вечность прошла, а она помнится. Весь день между делами, суетой, рабочими проблемами Саша вспоминала свой сон, снисходительно улыбалась своей памяти и не придавала ему никакого значения, так ей казалось. Однако замуж решила не выходить. Предложила оставить все как есть, т.е. нечастые встречи, свидания, совместные короткие романтические поездки. И через два года роман закончился сам собой. Дети выросли. Сын, окончив институт, уехал к отцу в Германию, куда тот перебрался лет десять назад. Историческая родина его никогда к себе не манила. Однако поманила престижная работа. Став высокопрофессиональным айтишником, он смог выбирать условия и направления работы. Сын пошел по его стопам и Саша была рада, что у них с отцом такая тесная дружба и взаимопонимание. Беспокоила ее дочь, Катя. Беспокоила тем, что вот она-то как раз всерьез увлеклась культурой своей исторической родины. Она упорно и надо сказать успешно изучала язык, немецкую литературу и философию. И по программе обмена студентами тоже уехала на год в Германию. Саша боялась, что и она насовсем уедет в Германию, и тогда ей станет совсем одиноко. На новогодние праздники Саша ездила к ним в гости. Они провели чудесные новогодние каникулы. Второй брак Максима распался три года назад и, расставаясь, он предложил Саше попробовать начать все сначала. – В одну реку не войти дважды, – сказала Саша. – Хорошо, – сказал Максим, – войдем в другую реку. Ну, решай. Ну что тебя там держит. Катька ведь тоже здесь останется. Она зацепилась за эту землю еще крепче, чем мы с Пашкой. Душой зацепилась. Саша вздохнула. – Да. Я вижу. Но у меня там мое дело. Работа. Ателье. Надо сказать, что несколько лет назад Саша поддалась на уговоры двух подруг, которые, как и она, хорошо шили. И они втроем открыли ателье. Саша еще

102

какое-то время поработала на своей должности ведущего экономиста в солидной фирме, но новое дело требовало все большего ее внимания. Да и было оно гораздо интереснее, чем давно наскучившая работа с бумагами и цифрами. У каждой из них троих был давнишний кружок постоянных клиенток. Те привели своих подруг и знакомых и заказы в ателье вскоре стали стабильными. Шитьем и дизайном одежды Саша занималась с юности. Внутреннее эстетическое чутье у нее было врожденное. Со временем отточилось профессиональное мастерство и вот, наконец, давнишнее хобби стало и профессией, и бизнесом, и удовольствием. И что же теперь, как все это бросить? – Но там у тебя только работа, а здесь мы, твоя семья. Семья,... Паша и Катя выросли, а Максим… с Максимом они давно чужие. – Да и потом, здесь откроешь ателье. Модные профессиональные портнихи везде нужны, – убеждал ее Максим. Саша обещала подумать и вернулась домой. На работе часы мелькали как минуты. Саша не замечала времени. А вот вечера,… вечера давили своей тишиной и одиночеством. Саша ждала лета. Должна была вернуться Катя. В конце концов, ей еще год магистратуры, а там видно будет. Но в конце весны Катя позвонила и сообщила, что она с друзьями-студентами собирается поездить по немецким и европейским городам знаковым для немецкой культуры и вернется только к осени к началу учебного года. А она, Саша, пусть ждет сюрприз. Сообщение насчет сюрприза Сашу насторожило, но от Кати она больше ничего не добилась. И приготовилась ждать осени. Про сюрприз Саша быстро забыла, поэтому долго с недоумением крутила в руках конверт заказного письма, который ей вскоре доставили. В нем оказалась путевка в Стокгольм на неделю в начале июля, подарок детей ко дню рождения. Сначала Саша рассердилась. Как же можно дарить путевку не поинтересовавшись, а сможет ли она поехать. Ведь у нее летом всегда напряженная работа. Большинство сотрудников уходят в отпуска и приходится работать за двоих. Но потом… потом вспомнила, что мечта-то эта давнишняя. После окончания института Саша осталась жить и работать в Питере. И мечтать увидеть Стокгольм она начала уже тогда, когда не было на это ни денег, ни времени. “Вот когда появится деньги и освободится время, непременно съездим в Стокгольм”, – планировала она. Но, то не было ни того, ни другого, то появлялось одно, но исчезало другое. И Стокгольм так и оставался всего лишь мечтой все это время. Всего лишь,… но ведь ничего же не мешает этой мечте стать реальностью. “Еду”, – решила Саша. И вот ранним июльским утром туристический автобус двинулся в сторону границы с Финляндией. День они проведут в Хельсинки, а завтра Стокгольм. Саша давно не чувствовала себя такой беззаботной и мечтательной. Тихотихо из глубин души осторожно кралось к поверхности сознания детское восторженное любопытство и интерес. Все было интересно и ново. Саша беспечно улыбалась просыпающемуся миру. Впрочем, Саша знала, что улыбается и восторгается сейчас не она, Саша, а она, Алька. Ночью Алька снова заявилась во сне и снова шагнула с перил балкона в теплую струю воздуха, и он понес ее куда-то, и Алька смеялась от радости и восторга. “Дика, где ты? Не прячься! – кричала она. – Я все равно найду тебя”. И откуда-то слева раздался знакомый смех: “Найди, попробуй!” Алька свернула влево и увидела белый двухэтажный дом. И на балконе стоял Дика. Алька узнала его, несмотря на то, что он был далеко, несмотря на то, что это был уже не семилетний мальчик, а взрослый мужчина. Она уже почти подлетала, когда полет ее прервал звонок будильника.

103

Строка прозы Саша вынырнула из сна, но не совсем и не до конца Сашей. Алька не успела глубоко ускользнуть. И сейчас Саша понимала, что это Алька с восхищением смотрит в окно автобуса. Это она среди камней, воды и деревьев отыскивает сказочную Лапландию. Это она готова встретить троллей среди гранитных каменных утесов. В Хельсинки прибыли около полудня. Пообедали, обзорно познакомились с городом, потом свободно погуляли по центру и к вечеру отправились в Турку, древнюю столицу Финляндии, откуда паромом в Стокгольм. Турку оказался небольшим уютным городком. Основная достопримечательность – древний готический храм, в котором в то время, когда они к нему подъехали, шло венчание. Саша вместе со всеми постояла в большом помещении при входе, дальше в храм их не пустили, перегородив вход изящными столбиками с веревочками как в музеях. Храм был огромный, полутемный. Алтарная часть ярко освещена. Но отсюда, от входа, она была так далеко, что юная венчающаяся пара казалась изящной фарфоровой статуэткой. Народ немного потолпился у музейной загородочки и начал расходиться. Саше уходить не хотелось. Что-то держало ее здесь. Она прошла вдоль прилавков и стендов, стоящих вдоль стен, рассматривая книги, буклеты, фотографии. Нашла небольшой бесплатный буклетик на русском языке, прихватила с собой. Стала листать красиво иллюстрированную книгу на английском об истории Финляндии, как она поняла из аннотации. И тут … заиграл орган. “Церемония закончилась”, – послышались тихие голоса немногочисленных оставшихся любопытных. Все отошли к стенам, освободив место для новобрачных и гостей. А Саша так и осталась стоять у книжной витрины, не в состоянии сдвинуться с места. Орган был настолько мощный, что звучало все пространство вокруг. Трубы органа словно бы проходили через Сашу и она была внутри этого звука. Он начинался где-то глубоко под Сашей, проходил через нее и уходил в небесную бесконечность. Прошли молодожены. Через некоторое время пошли гости. Они шли большим длинным и шумным потоком, о чем-то разговаривая, что-то обсуждая. Они шли через музыку, сквозь нее, но ни нарушить, ни поколебать ее не могли. Гости вышли. Служительницы, улыбаясь, жестами показали всем присутствующим, что теперь можно войти. Орган всё играл и играл. Саша не смогла далеко отойти от входа. Дошла до первого ряда скамеек и встала. Звучал весь храм, словно хорошо настроенный и чуткий инструмент. Саше всегда казалось, что готика – это и есть орган, а орган – это и есть готика. Разлученные они будут звучать и чувствоваться по-другому. И это действительно оказалось так. Мощь храма и мощь музыки усиливались при их взаимном соединении. Это соединение позволяло прикоснуться к величию Земли и величию Неба. Вся земная материальность храма была отзвуком небесной высоты. Орган затих, отзвучали последние аккорды, звуки, отразившись напоследок от колонн, стрельчатых сводов, ажурных оконных витражей, улетали в тишину. И храм сомкнул в молчании уста. Шарканье шагов, приглашенные голоса, стуки, шорохи не нарушали его молчания. Языком органа храм говорил с небом. Ему не было дела до праздно любопытствующей толпы. Но Сашу он принял. Саша сохранила в себе его голос. Мелодия органа звучала в ее душе, пока она ходила по храму, вслушиваясь в него глазами. Недалеко от алтаря сбоку она увидела небольшой орган. Удивилась: такая мощная музыка от такого органа? Постояла, присматриваясь к нему и вслушиваясь в себя. Нет, не он. Медленно двинулась к выходу. Рассматривая своды, перевела взгляд на стену над входной дверью. Вот он, голос храма. Огромный многотрубный орган нахо-

104

дился в нише над главным входом. Большие, средние, маленькие трубы группировались так, что получались серебристые волны, вздымающие к небу и вновь спадающие вниз. Узкие каменные выступы стен образовывали над органом высокий стрельчатый свод и видимо служили дополнительными резонаторами. Все мелкое и суетное становилось ненужным и лишним, когда играли эти трубы. Вечером вся группа вместе с автобусом загрузилась на семиэтажный паром, взявший курс на Стокгольм. Плавучий мини-город был настолько велик, что небольшие волны залива не в силах были его раскачать. Саша забросила вещи в каюту и вышла на палубу. Летние вечера в пору белых ночей всегда волшебны. Саша особой трепетной любовью любила Питер в эту пору. Длинные вечерние тени растушевывают и смягчают четкие границы форм, набрасывая на город прозрачную романтическую вуаль, смазывая и слегка размывая реальность. И из-за того, что вечер, начавшись, длится и длится, кажется, что время исчезло, размылось также, как контуры реальности, и город проваливается в вечность. А вместе с ним в вечность проваливалась и Саша, забывая о бытовых проблемах, отстраняясь от суеты, освобождаясь от неприятостей дня. Саша стояла на палубе. Мимо нее плыли острова, большие, маленькие, совсем малюсенькие, скалистые, каменистые, поросшие лесом, или просто небольшая груда камней, населенная птицами. Редкие домики мелькали среди деревьев, стояли на отвесных скалах или спускались почти к самой воде. Разнообразных лодок, катеров, суденышек встречалось гораздо больше, чем домов. Саша все ждала, когда же появится открытая вода… Ведь они же плыли по морю… Но острова продолжали жаться друг к другу, открывая ненадолго много много водного пространства, но и это все еще была не бескрайняя ширь моря, потому как горизонт закрывали очередные группы разноформенных островов. Вода и суша не хотели расставаться друг с другом. С борта парома неясно было, чего же в этом уголке мира больше, воды или земли, но их гармоничный союз не вызывал сомнения. Суша здесь была особо прочная и надежная, каменная. Вода могла лишь сгладить резкие углы, отшлифовать шероховатости, придавая грубому камню нежную плавность и округлость. Суша в свою очередь надежно хранила весь свой скудный запас мягкого грунта, укрепляя его корнями деревьев, кустарников, трав, не давая рассеиваться, засыпать мелкие водные заводи, меняя береговой рельеф. Так и жили они в веках согласно и дружно, две стихии: земля и вода. И сквозь это согласие просвечивала вечность. Чувство чего-то вечного, изначального наполняло Сашину душу. Давно не было в ее душе такой гармонии и покоя. Солнце зависло над горизонтом и, казалось, остановилось. И время остановилось вместе с ним. Но не остановилась жизнь. Тихо плескались волны о берег. Медленно плыл паром. Чайки летали или сидели на каменных уступах. Легкий ветер играл ветвями деревьев. Мир тихо жил в вечности. Саша почувствовала чей-то пристальный взгляд. Оглянулась. Недалеко стоял он, самый интересный мужчина из их группы. Саша заметила его, когда они проходили таможенный досмотр на границе и вся группа первый раз оказалась в поле ее зрения. Впрочем, заметила его не только она. Его заметили и две молодые подружки, которые щебетали сзади нее всю дорогу от Питера до границы. После границы они пересели назад поближе к заинтересовавшему их спутнику. Саша была этому рада, теперь ничьи пустые разговоры не нарушали ее созерцательного настроения. Во время экскурсии по Хельсинки она видела их все время недалеко от него. И теперь Саша опасалась, что если появятся подружки, то призрачная гар-

105

Строка прозы мония вечера будет нарушена. Придется искать другое место. Но пока было тихо и Саша вновь залюбовалась островами. – Эльфы, несомненно, здесь родились. Саша не заметила, как он подошел. – Вряд ли. Здесь им холодно. Часто дуют ветра и идут дожди. Думаю, нежные крылья эльфов все это не переживут. А вот хладнокровные русалки наверняка здесь и по сей день водятся. Он улыбнулся. Представился: – Дмитрий. – Александра. Дмитрий оторвал мечтательный взгляд от острова, взглянул на Сашу. – Значит Саша. И никак не Шура. Саша хмыкнула. – Это почему же. А вдруг все-таки Шура? – Нет. Вам оно не подходит. – Вы правы. Не подходит. Можете звать меня Сашей. И они замолчали. Молчание это было не тягостным. Они молчали словно об одном и том же, о чем-то невыразимо-прекрасным, что не укладывалось в слова, но замечательно и полно укладывалось в чувства. Саша была уверена, что Дмитрий чувствует то же, что и она. Появились подружки. Сразу громко заговорили, засмеялись, ревниво поглядывая на Сашу. Но на палубе для их летних слишком открытых нарядов оказалось очень холодно и они быстро исчезли. Через какое-то время исчез и Дмитрий. “Видимо тоже замерз”, – решила Саша. На Саше были и джемпер, и куртка, взятые ею в поездку на случай ненастной погоды, но и она начинала замерзать. Вдруг откуда-то божественно запахло кофе. Дмитрий протянул ей пластиковый стакан. – Кофе вкусный и горячий. С ним мы еще немного здесь продержимся. Теплая волна благодарности захлестнула душу. – Спасибо, – только и выдохнула Саша. Стокгольм их встретил серым пасмурным небом. Но эта серость была легкой, прозрачной, местами отдававшей белизной, местами сквозь нее слегка просвечивала голубизна. Иногда начинался мелкий и недолгий дождик. Воздух был влажный, но при этом теплый. Так что непогода никак не могла испортить Сашино настроение. Тем более,… когда все рассаживались по своим местам в автобусе, Дмитрий остановился возле пустого места рядом с ней. – Не возражаете, если я тут пристроюсь? – Не возражаю, – улыбнулась Саша. Саша еще не поняла, нравился ей Дмитрий или нет, но его присутствие ее не раздражало, не мешало ее созерцательному настроению и даже как-то незаметно вливалось в него. Правда это пока Саша не осознавала. Однако незаметно и как бы мимоходом наблюдала за реакцией Дмитрия и так же незаметно включала их в свои ощущения. Иногда они перекидывались несколькими фразами, иногда он задавал вопросы. Но больше они молчали. И это молчание, как ни странно, объединяло их крепче, чем разговор. И вечером, когда закончилась экскурсионная программа, когда их разместили в гостинице, когда, собравшись погулять по Старому городу, Саша спустилась в холл, она не удивилась, увидев там Дмитрия. Мало того, она знала, что он ее там ждет, хотя о совместной прогулке не было сказано ни слова. И снова прогулка их была словно прогулкой двух старых хорошо понимаю-

106

щих друг друга друзей. Они угадывали настроения и желания друг друга по взгляду, по короткому жесту, по небольшим односложным фразам. Сашу иногда начинала пугать такая синхронистичность. “Вероятно настроения у нас сейчас одинаковые”, – отмахивалась она от своей тревоги. Вечером за ужином в гостиничном ресторане они вдоволь поговорили. И неторопливая эта беседа была в радость обоим. Саша узнала, что Дмитрий художник (плохой – добавил он) и бизнесмен (хороший – с ироничной улыбкой уточнил Дмитрий), что три года назад он оставил налаженный бизнес друзьям, а сам открыл арт-галерею, творческую и коммерческую площадку для художников и зрителей. Дело неприбыльное, жутко хлопотное, но невероятно увлекательное. Три года без отпусков, выходных и праздников. “Подустал немного”, – словно извиняясь, прибавил он. С женой развелся лет десять назад. Сначала она препятствовала его свиданиям с дочерью, но вскоре засобиралась снова замуж и перестала злиться на него. Свидания с дочкой стали частыми, а вскоре она и насовсем переехала к нему. – Она художница. Настоящая. Поцелованная Богом. Вот где талант, – с гордостью рассказывал он о дочери и показывал Саше фотографии ее картин. Она-то и подарила отцу путевку в Стокгольм. – … на день рождения, – прибавил Дмитрий. – Он у меня в конце месяца. А сама укатила в Италию … за вдохновением и знакомством с шедеврами итальянской живописи. Саша слушала, всматривалась в серые усталые глаза, и все отчетливей понимала, она их когда-то видела. На следующий день наступил Сашин день рождения. Саша и правда почувствовала себя словно заново родившейся в новый непривычный мир. С утра раздались звонки. Принимать поздравления было приятно. Но они вырывали ее из нового рождения и возвращали в прежнюю жизнь. А Саше пока этого жутко не хотелось и она отключила телефон. После завтрака они поехали в Упсалу, древний город Швеции со старейшим Скандинавским университетом. Саша гуляла по незнакомому городу и он казался ей до боли знакомым. Саша улыбалась себе. Это все вездесущая Алька. Она всегда узнавала то, что никогда не знала. Нагулявшись, они уселись за маленький столик, стоявший на берегу небольшой и аккуратно заделанной в камень речки. Времени не было. Саша и Алька сейчас вместе рассматривали дома, мост невдалеке, неторопливых пешеходов и конечно его, Дмитрия. – Погоди. Я сейчас. Дмитрий встал и направился в сувенирный магазин. Сколько он отсутствовал, Саша-Алька не знала. Времени же не было. – Это тебе, – Дмитрий поставил перед ней пакет. – Просто очень захотелось тебе что-нибудь подарить. – Захотелось подарить, – повторила Саша, заглядывая в пакет. Там была акварель: на вершине холма стоял деревянный двухэтажный дом с балконом, весь расцвеченный солнцем. – А мне сегодня день рождения. – Так вот почему захотелось, – Дмитрий помолчал. – Еще мне очень хочется назвать тебя Алькой, – тихо добавил он. – Назови, – улыбаясь, сказала Саша, не отрывая взгляд от картины. – Назвал бы, если бы ты была лет на десять постарше. Алька посмотрела ему в глаза. – А я на десять лет старше, … Дика. Хотя сегодня мне кажется, что я родилась заново.

107

Фанфик

Сверхъестественное: новые приключения Мария Гамиева Сэм открыл свой ноутбук, вначале он решил проверить последние новости, набрал в поисковике "последние новости", открыл ссылку и начал читать. "За последние два месяца, пропали без вести, 30 человек полиции пока не удалось найти злоумышленников." Читая это, он немного удивился, и пока не предал этому значение, так как его интересовало совсем другое. Пролистав чуть ниже, он увидел, что его заинтересовало. Он нажал на ссылку, и начала читать: "Сегодня в парке около 3 часов дня, был убит молодой человек, как утверждает один из свидетелей, его убила девушка лет 26-28, оставив на его груди глубокие порезы, от полученных травм парень скончался на месте. Как выяснилось позже, порезы были оставлены зверем. Девушка все же объявлена в розыск". Внизу статьи были два размытых фото по-видимому сделаны с камер наблюдения, на них была Мари, Сэм узнал ее по кепке, в которой она была и толстовке, лицо было плохо видно. Он сглотнул комок, который образовался в горле, сердце забилось в тревоге. В этот момент вышла в холл Клэр. - Ну что там, ты проверил камеры?-спросила она. - Эм....нет, может ты проверишь, я...мне надо к ребятам! - запинаясь, ответил Сэм. - Ну ладно, я просмотрю! - пожимая плечами, соглашалась Клэр, и села за ноутбук Дина. Войдя в комнату Мари, его обеспокоенный вид насторожил Дин. - Эй, чувак, что случилось, ты что то узнал? - обратился Дин к брату. - Да, - тяжело вздохнул он. – Наша сестра действительно убила парня, есть свидетель и она объявлена в розыск!- с грустью в голосе говорил Сэм. - Зашибись, нам еще этого не хватало! - злился Дин. - Так, Кас, побудь с Мари, а ты бери свою форму и рюкзак и погнали сами все выясним! - Хорошо! - соглашался Сэм с братом и они оба вышли из комнаты Мари. Кастиэль пересел с кресла на кровать, взял руку Мари в свою, погладил нежно ее щеки. - Вернись ко мне, слышишь, я никогда еще не кому не говорил этого, и это чувство ново для меня, я... я тоже люблю тебя, слышишь, не бросай меня сейчас! признался себе и Мари Кастиэль. На миг Мари замолчала и повернула голову в его сторону, как будто услышала его, но спустя пару секунд вновь уставилась перед собой. «-Она не видит другого выхода, опять ищешь выгоду для себя? -злилась Коу. -Да, чего ты заладила, боже и как мы собираемся вновь стать одним целым! - закатывая глаза, говорила Мрак. - Когда ты начнешь мне доверять? -Как тебе доверять, когда ты все время обманываешь! -Я ведь лис обманщик! - ерничала Мрак. -Не забывай я тоже! Мрак нахмурилась, ничего не ответив Коу, в глубине души она понимала,

108

что Коу права. Ведь когда-то они были одним целым, за последние две тысячи лет она привыкла рассчитывать только на себя и искала во всем выгоду для себя, но сейчас все изменилось, частые разговоры с Коу и Мари ей нравились, хоть она и постоянно пыталась нахамить им. - Ну и чего ты молчишь? - нарушила тишину Коу. - Есть идеи? - Нет! - отвечала Мрак, в ее голосе слышалось сожаление, чего Коу раньше не слышала. - Ладно, - вздохнула она, - допустим я соглашусь с тобой, как мы это сделаем, как вернуть чувства Мари? - говорила Мрак. - Хм...для начала ей так скажем нужно успокоится, и затем щелкнуть переключатель! - отвечала Мрак. -Маленькое уточнение, Мари нужно отключить свою человечность,ей будет наплевать на все и всех?

- Да! - Охринеть! - удивлялась Коу. - И как обратно его включить? - Если не изменяет память, через боль!.» В это время Сэм и Дин, были в парке, где произошло убийство. Место уже было оцеплено, и полно полиции, которая еле сдерживала зевак, которые так и норовили порваться и узнать подробности. Показав свои значки агентов, они свободно прошли. Они успели, как раз, когда уже увозили тело парня. Дин попросил медбрата остановиться, расстегнув пакет он увидел глубокие порезы на груди парня, от чего ему стало не по себе, он приложил руку к свой груди, вспомнив как Марк оставила ему порезы, но она тогда слегка зацепила, оставив всего три пореза, а на парне были все пять, и довольно глубокие. Сэм в это время опрашивал свидетелей, кидая взгляды на брата, он был обеспокоен не меньше брата. «-Вернись ко мне, слышишь, я никогда еще не кому не говорил этого, и это чувство ново для меня, я....я тоже люблю тебя, слышишь, не бросай меня сейчас! раздался голос Кастиэля

109

Фанфик - Что это? - удивилась Мрак, по ее телу пробежали мурашки, в сердце кольнуло. - Это голос Каса, он пытается достучаться до Мари! - отвечала Коу, она почувствовала все тоже самое, что и Мрак. - Почему у меня в животе непонятные ощущения, но в тоже время приятные! - интересовалась Марк. - Это как называют люди бабочки, это любовь взаимная! - улыбалась в ответ Коу. -Не, не, быть того не может, чтоб я влюбилась в этого ангела! -отпиралась Марк. -Может, хватит отпираться, уже прими тот факт, что ты тоже влюбилась в него, после того как он закрыл нас собой! - настаивала Коу. -Ой только не говори, что и ты влюбилась в него? - стояла на своем Мрак. -Да, а что тебя так удивляет? - призналась Коу. – Пойми одно, если Мари влюбилась в него, мы тоже начинаем это чувствовать, а если когда-нибудь объединимся с тобой, это чувство удвоиться! Мрак ничего ей не ответила, ведь Коу была права, вот только Мрак по своему характеру не хотела в это еще верить.» -Ты как? - спросил Сэм, у подходящего, к нему Дина с поникшим лицом. -Хреново, я вообще не хочу в это верить! - отвечал Дин. -Я тоже, факты правда говорят об обратном, но мы обязательно что-нибудь придумаем! - подбадривал себя и брата Сэм. -Да к черту эти факты, они не всегда бывают верны! - отпирался Дин. -Что ты узнал? -Ничего нового, все твердят то что было в новостях, но есть одно но! говорил Сэм, в его голосе чувствовалась надежда на лучший исход событий. -Ну, не тяни, что за но! - приободрился и Дин. -Есть непосредственный свидетель, произошедшего, но он сбежал, в тот момент, когда Мари подняла того парня! - перелистывая свой блокнот говорил Сэм. -Так надо его найти раньше полиции! - воодушевился Дин. -Тогда звони Клэр, пусть ищет его по всем камерам в тот день, проследит каждый шаг его и Мари в тот день! - говорил Сэм садясь в машину. Дин так и сделал, набрал Клэр, и озвучил все то что сказал ему Сэм. -Хорошо, я все сделаю! - соглашался голос Клэр в трубке телефона Дина. -Заметано, мы едим обратно! - говорил Дин и завершил разговор.

Глава 19 10 лет назад. За окном лил дождь, вот уже вторые сутки, казалось, ему нет конца. Раскаты грома и молний озаряли мрачное небо. Девушка сидела на подоконнике и смотрела, как капли стекали по стеклу. По всей комнате лежали книги, они были везде на кровати, полу, столе и у нее на коленях, каждая из них была открыта на определенной странице, словно она что-то искала в них. В дверь комнаты постучали, девушка не отреагировала на стук, продолжая смотреть в окно. -Малия, ты там, в порядке? - спросил мужской голос. -Да, я в порядке! - монотонно ответила она. -Выйди хоть поешь, ведь вторые сутки сидишь в комнате! - настаивал мужской голос. -Спасибо Бобби, я не хочу, оставь меня пожалуйста, мне нужно побыть од-

110

ной! - так же монотонно отвечала она, не отводя взгляда от окна. -Да, что с этой девчоночкой, не ест, не выходит! - бурчал спуская по лестнице Бобби. После того, как Мари увидела фото, на котором Бобби и ее братья, слова Бобби не выходили из головы, о том, что отец умер или пропал без везти. И так же ее мучила мысль о том, почему отец никогда не рассказывал о братьях, и о ней не говорил никому, словно ее и не было вовсе. Перечитывая время от времени письмо, оставленное отцом, пыталась хоть как-то себя успокоить. Решив в конце для себя одно, что ей надо превзойти братьев хоть в чем-то. И эти трое суток она не смыкала глаз, читая все книги, о всевозможных тварях, которые ей любезно предоставил из своей библиотеки Бобби. Когда он засыпал, как обычно за столом, она выбиралась из своей комнаты, и направлялась туда, где могла забыться, и заработать деньги, на свои любимые гонки. Однажды возвращаясь с очередной гонки, она заметила черную машину, которая очень была похожа на машину отца. Возле нее стояли двое молодых парней, один из них был крепко сложен, темно-русые волосы, коротко стриженные торчали в разные стороны, второй молодой человек был на две головы выше первого, тоже крепко сложен, темные волосы были подстрижены под каре. Они стояли, облокотившись на машину, и пили пиво. Накрыв машину чехлом, она подкралась ближе, чтоб рассмотреть их, спрятавшись за старыми машинами, она смогла их рассмотреть, и узнала их, это были те двое парней с фото. -Знаешь Сэм, как мне иногда кажется, что эти твари никогда не вымрут! вздыхал один из них. -В этом я с тобой соглашусь, Дин! - отвечал другой. Сердце Мари быстро забилось, в голове всплыли строки письма отца: "Найди Сэма и Дина Винчестер, они твои братья, они помогут тебе!". Она догадалась, что перед ней два ее старших брата, ей хотелось выскочить обнять их, но, поняв, что сейчас еще не время, ведь она не знала, как они отреагируют, и как примут ее, сглотнув комок в горле она попятилась назад, в этот момент к ребятам подошел Бобби. — Эй, ты в порядке?- обратился к нему Сэм, видя озадаченный вид «отца». — Да, вот переживаю, за одну девушку которую приютил, третьи сутки не выходит из своей комнаты! - тяжело вздыхая, отвечал ему Бобби. — Что за девушка, мордашка симпотная?- заинтересовался Дин. - Ты нам чего там изменяешь? Бобби кинул на него укоризненный взгляд. — Ладно тебе, пошутить уже нельзя! - говорил Дин. — Как вы познакомились, и как давно?- интересовался Сэм. — В одном из баров, я зашел пропустить стаканчик после слежки, мое внимание привлекла молодая девушка, которая сидела одиноко возле окна и, что-то писал в тетради, я присел к ней слово за слово, так и познакомились! –вздыхая, рассказывал Бобби. — А зовут ее хоть, как скажешь или это тайна?- не успокаивался Дин. Мари все это время украдкой смотрела из-за старых машин, ее сердце не успокаивалось, ей даже казалось, что одни из братьев ее мог видеть, но ее страхи были ложными, они даже не смотрели в ту сторону, где она пряталась. — Её зовут Малия, хорошая девушка я к ней привязался, она стала мне, как дочь! - с улыбкой на лице отвечал Бобби. — Многодетный ты наш! - тоже улыбнувшись говорил Дин. На этот раз Бобби не возмутился, ведь Дин был прав, для всех молодых охотников он был как отец, и все к нему относились так же.

111

Фанфик От слов Бобби у Мари невольно потекла слеза по щеке, ведь и она к нему привязалась, иногда даже он ей напоминал Джона, таким же заботливым и любящим взглядом смотрел на нее иногда. Вытерев слезы, и не став дальше слушать их разговор, поспешили к себе в комнату. — Что мы тут стоим, пойдемте в дом, накормлю вас вы наверное проголодались? - предлагал Бобби. — Лично я, очень проголодался, эта еда Дина меня уже достала!- потирая живот, говорил Сэм. — Эй, чем тебе бургеры не устроили, два дня назад уплетал за обе щеки! возмутился Дин. — Это твоя любимая еда, тоннами их бы ел! - подкалывал брата, Сэм в ответ. — Я бы не отказался! - мечтательно отвечал Дин. — Хватит припираться, пошли я вас накормлю, у меня жаркое приготовлено, пальчики оближите! – смеясь, говорил Бобби. — Звучит аппетитно, ты готовил? - потирая руки, говорил Дин. — Нет не я, а Малия, когда она дома то готовит такие вкусности! подмигивая Дину, отвечал Бобби. — Везет тебе! - говорил Сэм. — Да есть немного! - улыбнулся Бобби в ответ. Она, крадясь последовала за ними в дом, забравшись по трубе, нырнула в оставленное открытым окно своей комнаты, и когда братья и Бобби вошли в дом, она, наводила порядок в комнате, складывая книги на полку, нужные оставила на письменном столе, в дверь постучали и раздался голос: — Скромняшка-Милашка, открой! Она узнала голос старшего брата, и чуть не упала со стула, на котором стояла. — Спасибо, мне ничего не надо! - отвечала она, стараясь изменить голос, сама не зная зачем. — Да ладно, не ломайся, как будто тебе 18! - настаивал Дин. — Дин, оставь ее в покое! - раздался другой голос, он принадлежал младшему ее брату. — Эх, ну ладно, всего лишь хотел познакомиться! - вздыхал за дверью голос Дина. Мари опустилась со стула, сев на его, в руках держала книгу, которую собиралась положить на полку, ее щеки пылали, сердце вновь забилось быстро. — Еще не время брат, а тебе спасибо Сэм! - произнесла она вслух. Так наступил вечер, Мари сидела за столом и делала записи в своем дневнике, изредка прислушиваясь к двери и звукам, которые доносились с низу. Братья оживленно, что-то рассказывали Бобби, перебивая друг друга, о чем именно они рассказывали ей не было слышно, но, когда они начинали ругаться из-за того, что один другому не дает договорить, на ее лице появлялась улыбка, она представляла, как два маленьких мальчика дерутся в песочнице из-за ведерка с песком. Зачитавшись, она не заметила, как наступила полночь, шорох листьев за окном которые поднимал ветер, отвлек ее от чтения книг, взяв ключи от машины она подошла к окну и уже была готова вылезти, как ее что-то вдруг остановило, конечно же это было любопытство, которое ее распирало, она хотела поближе рассмотреть братьев. Она повернула ключ в замке и осторожно открыла дверь, снизу раздавался храп Бобби, и еще один более молодой. Осторожно ступая по полу, который от старости поскрипывал, дверь одной из комнат была открыта, она заглянула в нее, на кровати лежал ее младший брат, ноги свисали с нее, так как с его ростом он не по-

112

мещался на ней, раскрытая книга лежала на его груди, видимо он не заметил, как уснул. Она присела рядом на кровать, осторожно взяв книгу с груди брата. Спустя пару минут, она встала с кровати, взяв на кресле плед, и укрыла им Сэма. -И почему ты мой брат!? - вздохнула она и вышла из комнаты, закрыв за собой дверь. Спустившись в гостиную, которая так же служила кабинетом Бобби, картину которую она увидела, ее рассмешила. Бобби спал, как обычно на своем кресле с книгой в руках, ее старший брат спал на диване, но он так на нем смешно расположился, одна нога была закидана на спинку дивана, голова свисала с него, и казалось он сейчас упадет, и, по-видимому ему, что-то снилось, он размахивал руками и что-то бормотал. Так же, как и Сэма, Мари укрыла обоих пледом, укрывая, Дина в свете Луны, рассмотрела черты отца, его короткие волосы торчали в разные стороны, что еще больше ей напоминало отца. -Ну, привет мой старший брат, господи и почему вы оба у меня такие красивые, не будь я вашей сестрой, точно бы с одним замутила! - шепотом говорила она, и поцеловала Дина в лоб. Сама, не ожидая от себя такого, испугавшись, что он сейчас проснется она быстро встала, и поспешила к выходу, но вслед ей раздался лишь храп Дина и Бобби, она выдохнула и, улыбнувшись, вышла из дома. Наступило утро, Сэм потянулся на кровати поняв, что накрыт пледом, но кто и когда его им укрыл, не мог понять спросонья, Бобби тоже уже проснулся, и пытался что-то приготовить на завтрак, Дин еще спал, продолжая размахивать руками во сне. — Доброе утро! - поздоровался Сэм, с ним спускаясь с лестницы. — Привет, чего так рано подскочил?- здоровался Бобби. — Да выспался уже, слушай ты меня не накрывал случайно пледом?- отодвигая стул и садясь интересовался Сэм. — Нет, мы с Дином засиделись, и я не заметил как уснул, проснувшись я тоже был укрыт пледом, как и Дин собственно!- переворачивая бекон отвечал Бобби. - Но я догадываюсь кто мог это сделать! — Малия!?- опередил его Сэм. — Да, вышла из своей клетки! – рассмеявшись, отвечал Бобби. В этот момент Дин очередной раз от кого-то, отмахиваясь, упал с дивана, чем рассмешил Сэма и Бобби. — Чувак, от кого так отмахивался?- смеясь, спрашивал Сэм, брата. — От вампиров!- отвечал Дин, кладя плед на диван, одна его бровь поднялась в удивлении; — А кто меня накрыл? — Малия!- в один голос ответили Сэм и Бобби. — Воу, так она все же выходит, жаль я спал!- потягиваясь, говорил Дин. Весь их разговор слышала Мари, она стояла на верху лестницы, и улыбалась, как ей хотелось выйти обнять братьев, поделиться своими успехами, но в тоже время она не знала, как им объяснить, что она их сестра и как они отнесутся к ней. Тяжело вздохнув, она вернулась к себе в комнату, ночной образ жизни давал о себе знать, сон валил с ног, лишь коснувшись головой подушки, она отключилась. Вернемся в наши дни, Сэм и Дин вернулись в убежище, переодевшись, даже не поев сели за свои ноутбуки. Дин набрав пару комбинаций, которые ему показала Мари, подключился к камерам и начал просматривать видео, ища на них сестру. Сэм искал еще новости о происшедшем. -Так вот, она в магазине берет виски, боже куда ей столько? - смотря видео, удивлялся Дин.

113

Фанфик Сэм встал и подошел ближе к брату, встав у него за спиной. На видео Мари была в одном из супермаркетов и покупала две бутылки виски. -Она же еще в гараже сказала, что не может напиться, так чему ты удивляешься! - говорил Сэм. -Я помню, давай дальше смотреть! - не отрываясь от монитора, отвечал Дин. Дальше Мари вышла из магазина и направилась в низ по улице, проходя мимо одной подворотни, за ней увязались трое парней, она их не заметила и продолжала свой путь к парку. -Странно почему она их стразу не заметила? - удивлялся Дин. -Не знаю, может в таком состояния, у нее как-то притупляются ее способности! -Черт, почему все камеры в парке так далеко! - ругался Дин. -Что смотрите парни? - интересовалась Клэр, выходя из коридора.

-Видео с камер ищем, что на самом деле случилось! - отвечал Дин, не отрывая своего взгляда от монитора. -Мари как? - интересовался Сэм. -Пока так же, Кас остался с ней! - подходя ближе к братьям, отвечала Клэр. Как раз на видео Мари села на одну из лавочек в парке, троица сопровождавшая ее остановилась не неподалеку, она все так же не обращала на них внимания. И вот один из них подошёл к ней, о чем говорили не было слышно. Но было и так понятно, кто был инициатором, молодой человек вел себя вызывающе по отношению к Мари, по реакции парня можно было понять, что она посмотрела на него своим холодным взглядом. Она молча встала, выкинула бутылку метким попаданием в урну, которая находилась за ее спиной. Хотела взять вторую бутылку, но парень ухватил ее за руку и дернул к себе, от чего она сначала растерялась, но при попытке парня заломить ей руку, заломила ему за спину. Но сзади ее ударил по голове ее же бутылкой второй, от чего Мари отпустила парня и упала на колени, обычный бы человек по-

114

терял бы сознание от такого удара, но не Мари, она просто не ожидала. Но злоумышленники об этом не подозревали и были уверенны, в своей победе и вот один наклонившись к Мари попытался обыскать ее карманы, Мари в этот момент встала с колен, чем удивила их. Один из них разозлившись, замахнулся на нее, она остановила его удар одной рукой, да так начала сжимать его кулак, что парень начал корчится от боли и опускать на колени. Второй накинулся на нее сзади пытаясь повалить, но она стояла как в ни в чем не бывало. Ухватив, его свободной рукой за шиворот перекинула через себя, тот приземлился за своим другом на пятую точку. Второй корчился от боли. Мари отпустила его, перешагнув через обоих пошла на выход из парка, тот которому она чуть не сломала руку, вытащил нож из кармана и кинулся на Мари. Когда нож оказался в паре сантиметров от ее спины, она увернулась, и парень с размаху упал на асфальт, выронив нож. Она тяжело вздохнула, вся ситуация ей надоела, сняла перчатку как раз в тот момент, когда второй вновь хотел на нее накинуться, она перехватила его своей прозрачной рукой в воздухе, и с силой перекинула через себя, парень пролетел над своим другом и ударился головой о дерево упав за мертво. Второй, поднявшись, дал деру. -Нет, я все равно не верю! - отрицал увиденное Дин. -Тебе скажет любой адвокат, это была самооборона, это очевидно! -убеждал брата, Сэм. -Да я соглашусь с Сэмом, просто она еще не привыкла к своей силе! поддерживала Сэма, Клэр. -Найти, того что сбежал! - смотря в монитор, говорил Дин. -Вы пока выясняйте кто он, а я зайду к Мари, узнаю как она! - говорил Сэм, и направился в коридор. -Стой, я с тобой, Клэр найдешь его?- обращался к Клэр, Дин -Да, вы идите! - садясь за ноутбук Дина, отвечала она. Кастиэль сидел рядом с Мари, держа ее за руку, и нежным заботливым взглядом смотрел на нее. Она все так же сидела и бормотала. Войдя в комнату, братья встали по обе стороны кровати. Дин присел рядом с Мари, и взял ее руку в свою, она перестала качаться и бормотать, чем всех удивила. Все трое переглянулись. -Дин попробуй ее позвать? - предложил, Сэм. -Сестренка, хоть ты и сказала, что я не могу тебя понять, ты не права я тебя даже очень понимаю, чувство вины меня тоже не покидало, когда я был демоном!он тяжело вздохнул, и посмотрел на Сэма, тот понимающе ему кивнул;- И даже когда у меня была метка Каина, мне снились кошмары, я посреди комнаты с ножом в руках, вокруг меня трупы и я весь в крови. Просто прими это как должное, это будет всегда, такова жизнь! Сэм был поражен, такой искренности брата, но не показал ему это. Мари моргнула за то долгое время, что находилась в таком состоянии, она перевела взгляд на брата. -Дин, спасибо! - улыбнувшись, сказала она Он обнял ее в ответ, Кастиэль выпустил ее руку из своей. - Что случилось, как я здесь очутилась? - Что последние, ты помнишь?- спрашивал Сэм. -Помню, как сидела в парке, как ко мне начали приставать двое, завязалась между нами драка, одного я отшвырнула и все дальше провал! -отвечала она. -Я нашел тебя в парке, ты сидела на коленях и уже бормотала!- подал голос Кас.

115

Фанфик Она повернула голову в его сторону, у него был потрепанный вид. -Это все, что я помню! - вздыхая, отвечала она. -Может, Мрак овладела вновь твоим сознанием? - предположил Сэм. -Это врят ли, когда она им овладевает, она отключает его и помещает меня к Коу! -Ладно, давайте не будем сейчас выяснять, тебе нужно отдохнуть!-вставая, говорил Дин. И все трое вышли, Кастиэль обернулся в дверях, чтоб еще раз убедиться, что с Мари все в порядке, она уже спала он улыбнулся, прикрыв за собой дверь, направился в холл к остальным. Кастиэль побрел за братьями, опустив голову вниз, погряз в своих мыслях и не заметил, как уткнулся в спину Дина. -Эй, чувак, ты в порядке? - обеспокоено спрашивал Дин друга. -Да все хорошо! - монотонно отвечал тот. – Пожалуй, пойду к себе прилягу! Дин ничего не ответил, лишь кинул взгляд на брата, тот в ответ пожал плечами, ведь он сам был озадачен видом Каса. - Так и что ты думаешь обо всем этом? - входя в холл, обращался Дин к брату. - Думаю, что это была сама Мари, и ты был прав она не может пока привыкнуть к своей силе, вот и не рассчитала ее! - беря книгу с полки, отвечал Сэм брату. -Ну, как узнала, что-нибудь?- интересовался Дин, уже у Клэр. -Да, вот адрес того паренька! - протягивала она листок бумаги. -Быстро ты! - беря листок говорил Дин. -Тогда поехали, не будем терять время! - кладя книгу на место, говорил Сэм. -Парни я с вами! – вставая, говорила Клэр. -Прости, но не в этот раз, пригляди лучше за Касом и Мари, да и тебе тоже не мешало бы отдохнуть! - кладя руку на плечо ей, говорил Сэм. -Ладно, похоже ты прав, голова еще немного болит!-согласись Клэр. -Вот и умничка! - подмигивал Дин ей. - Вдруг чего случится, сразу звони. -Надеюсь, ничего не произойдет, пока вас не будет! Сэм подмигнув Клэр, последовал за братом в коридор, по пути захватив свой рюкзак, направился в гараж, где его уже ждал брат. Дин завел свою «детку», и братья выехали из убежища. «- Ну вот не пришлось прибегать к твоему методу! - довольно говорила Коу. Мрак ничего не ответила сестре, лишь кинув свой колкий взгляд на нее. -Что за метод вы о чем? - раздался голос Мари. - Вы снова хотели отключить мое сознание? - Тебе уже лучше? - спросила Коу, не отвечая на вопрос. -Да, давай не увиливай! - глухим голосом, сказала Мари. - Эм..! - замялась Коу. Мрак закатила глаза под лоб, Мари косо посмотрела на нее в этот момент. -Мы не знали, как долго ты долго будешь в таком состоянии, и Мрак предлагала отключить твои чувства! - косясь на Мрак, отвечала Коу. При этих словах губы Мрак слегка дрогнули. Ее невозмутимое лицо слегка покраснело. Это не были угрызения совести - это была краска стыда за неуспех задуманного предприятия. Мрак покраснела оттого, что она в качестве пленника находится в теле Мари, которым надеялась командовать. -Говори, Марк,- сказала Мари. - Что ты можешь на это ответить? Мрак колебалась, лоб ее изобразили морщины. Потом она спокойно ответила: -Мне нечего тебе сказать, эта мысль была настолько глупа, что я сожалею

116

об этом! С этими словами Мрак повернулась спиной к Коу и Мари, и сделала вид, что ей глубоко безразлично все происходящие вокруг. Глядя на нее со стороны можно было подумать, что она совершенно не причастна к этому. Мари решила не давать воли гневу. Во что бы то ни стало она должна была выяснить некоторые загадочные обстоятельства, которые сложились, пока она была в отключке. Поэтому, подавив раздражение, Мари заставила себя говорить совершенно спокойным голосом. -Я полагаю, вы обе,-продолжала она,- что вы отказывается отвечать на несколько вопросов, которые я хотела вам задать. Но прежде скажите, кто был из вас инициатор этой идеи? Мрак невозмутимо смотрела впереди себя, как будто не слышала вопроса. Коу стояла, опустив голову посмотрев себе под ноги. -Вы и не собирались ставить меня в известность, не выяснив причины моего состояния? Тоже молчание, тот же безразличный вид. -Слушайте меня внимательно вы обе, - продолжала Мари. - В ваших же интересах отвечать мне. Ведь вам станет гораздо легче- если вы откровенно признаетесь. В последний раз вас спрашиваю, вы будите отвечать на мои вопросы? -Видишь ли, - подала голос Мрак. - Мне нечего тебе отвечать. Может моя сестра будет более разговорчивой, вы ведь с ней сдружились не так ли? -Да мы подружились с ней, но я и на твою дружбу в конечном итоге тоже рассчитываю! -Мари, я хотела, как лучше, но видимо, как говорите, вы люди получается, как всегда, - сказала Коу. - Мрак предложила мне это, я ей доверилась впервые, но мы обе действительно не знали, как долго ты будешь в таком состоянии. Даже как их отключать и затем включать я не знаю, так как мне не приходилось этого никогда делать, без надобности. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь, и что я всегда на твоей стороне, что бы не случилось! Коу говорила с большим жаром, Мрак снова напустила на себя равнодушный вид, Коу окончила свою тираду. Мрак, очевидно, предполагала, что, получив такой ответ Мари прекратит свой допрос. Но Мари снова заговорила: - Что ж я вам не судья, и не веду следствия. Не мешает вам уяснить себе наши точные взаимоотношения. Я не собираюсь выпытывать у вас ваши истинные планы, которые могу вам повредить в дальнейшем. Но вы знаете, чего вам стоила ваша первая оплошность, разделив вас тем самым на две половины, решать вам, будите ли вы продолжать в том же духе, или же мы придем к единому решению! Мрак и Коу заколебались. Их лица исказились. И они тихо в один голос ответили: -Нам нечего тебе на это сказать. -Нечего? - крикнула Мари, поддавшись гневу. Но тут же овладела собой, она ответила спокойным голосом: -Здесь нет не судей не палачей, решать вам, либо вы с мной и живете по моим правилам, либо вы сами по себе, но помните, что я ваш последний шанс на спасение!» В это время Сэм и Дин подъехали к дому где жил тот парень, выйдя из машины они поправили свои костюмы и направились к дому, Дин нажал на кнопку звонка. -Кого там еще черти принесли! - раздался за дверью голос мужчины. -Сэр, откройте мы из ФБР, нам необходимо поговорить с вашим сыном! сказал Сэм, доставая свой значок агента. -ФБР? Что натворил этот паршивец! - открывая дверь, интересовался муж-

117

Фанфик чина. Это был человек лет сорока-сорока пяти, широкоплечий и сильный, с угрюмым лицом. На шее виделась часть татуировки. Он любезно пригласил братьев в дом. -Я слушаю вас! - садясь на диван, сказал мужчина. -Сэр, скажите где был ваш сын в понедельник днем! - доставая блокнот, спрашивал Дин. -Обычно он в школе, но в тот день, были отменены занятия, где он шлялся я понятия не имею, я был на работе! - спокойным голосом отвечал мужчина. -А когда вы вернулись с работы, вы ничего странного не заметили в поведении вашего сына? - интересовался Сэм. -Нет, я его не видел! - сказал мужчина, тяжело вздохнув; - Он был в своей комнате, как собственно и сейчас он там, он не выходит уже три дня из нее, даже в школу. - Вы бы не могли его позвать, нам нужно задать ему пару вопросов! попросил Дин -Я то позову его, но сначала скажите, в чем его подозревают?- до сих пор великолепно владевший собой, при этих словах он потемнел от гнева, и голос его задрожал от волнения. -Успокойтесь сэр, ваш сын свидетель, одного происшествия, которое мы расследуем, ничего более! - сказал Сэм, спокойным голосом. Умолкнув, мужчина совладал со своими чувствами, подойдя к лестнице ведущей на второй этаж, он продолжил тем же спокойным голосом: -Роберт, спустись вниз! -Не хочу, мне ничего не нужно! - подал голос парень из своей комнаты. -Я кому говорю, сейчас же спуститься, если не спустишься, неделю будешь без своей приставки! - угрожал мужчина. -Ладно, сейчас спускаюсь! - соглашался парень. Спустя пару минут, в зал зашел парень, на вид лет 15-16, светловолосый и высокий, его волосы торчали в разные стороны как у ежика. Он холодно посмотрел на двух мужчин, которые сидели на диване. -Зачем вы звали меня? -Мы из ФБР, хотим задать тебе пару вопросов! - отвечал Дин. Парень побледнел, на лоб выступил холодный пот. -Расскажи, что произошло в парке? Ведь ты там был, нас интересует зачем вы прошли за девушкой, и кто первым напал на нее? - задавал вопрос уже Сэм. -Меня там не было, я ничего не знаю! - собравшись, спокойно отвечал Роберт -Не ври, ты там был, вот твое фото с одной из камер парка! - говорил Дин, протягивая фото парню через журнальный столик. Тот с ужасом посмотрел на нее, не взяв даже в руки, он узнал себя на нем. Он не смог ничего на это им ответить. Резко сорвался с места, по пути сшиб отца с ног, побежал на улицу. -Сэм, держи его! - крикнул Дин побежавшего первым за парнем, брату. Догнав его в паре кварталов от дома, Сэм скрутил его и повалил на землю. -Послушай, нам нужна твоя помощь, наша сестра в беде, ты единственный кто видел все, что там произошло, - спокойно говорил Сэм,- Мы не настоящие агенты, так что не посадим тебя, просто расскажи нам. -Я обещаю тебе, все что ты нам расскажешь, останется между нами! -говорил Дин, запыхавшись. -Хорошо, я все расскажу! - согласился парень. Сэм отпустил его руку и встал, отряхнув пиджак. Парень встал потирая заломленную руку. -Роберт, - обратился Дин к парню,- наша сестра не виновата, но ее обвиня-

118

ют в обратном, мы всего лишь хотим знать правду. -Она, как вы сказали, не виновата, - ответил молодой человек, вытаскивая из кармана сигарету.- Это Бакстер, он первым начал! -Зачем вы преследовали ее? - спрашивал Сэм. После минутного молчания парень продолжил: - Хотели, поживиться деньгами или еще чем-нибудь, - затягиваясь говорил парень, - в парке Бакстер, начал приставать к ней, она по началу не реагировала никак, лишь посмотрев таким взглядом, от которого у меня до сих пор мурашки по телу когда вспоминаю его. Бакстер стоял на своем, ну потом девушка не выдержала и завязалась потасовка, мы не ожидали, конечно, обычно девчонки быстро ломаются, либо кричат и убегают, но эта совсем другая.

-Да она у нас не такая как все! – ухмыльнувшись, говорил Дин. -Продолжай! - бросая укоризненный взгляд на брата, сказал Сэм. -Ну, это, когда она меня перекину через себя, вставая я увидел как на до мной пролетел Бакстер, обернувшись я увидел как прозрачная рука исчезает, а она злобно улыбается, ну я и дал деру! - окончил свой рассказ Роберт. Братья переглянулись. -Вас вроде было трое, но в парке вы били вдвоем, куда третий делся? поинтересовался Дин. -Так мы это в парке разошлись, сказав что у него срочное дело ушел в другую сторону! - потушив окурок, говорил Роберт. -Ясно, спасибо за информацию, можешь идти! - сухо сказал Сэм. -И это то, что ты видел, никому не говори! - крикнул в спину парню Дин. -Да понял, я понял! - не оборачиваясь, ответил тот, и скрылся за поворотом. В это время Кастиэль страдал больше, чем кто бы то ни было другой. Он почти не спал, то неподвижно стоял, облокотившись о тумбочку, то часами шагал по комнате в сильном нервном возбуждении. Он по долгу смотрел в потолок, как будто вопрошая о чем-то пространство. Казалось, он хотел разорвать туманную завесу, скрывавшую небо. Он не мог примириться с несчастьем, и на лице его отпечаталась складка горя.

119

Литературный сериал

Там, где вечный холод Морган Роттен Предисловие Приступая к работе над очередным крупным литературным произведением, я руководствуюсь лишь внутренним порывом: тем, что мне хочется и что я должен (что накипело) сказать - о том, чего я никогда не читал и с чем ранее никогда не сталкивался. Самобытность и непредсказуемость сюжета, уникальность и разнохарактерность героев – это то, к чему я стремлюсь в первую очередь, создавая свои опусы. Ведь, создавая их, я действительно, стремлюсь создать их, описать в них нечто новое, не похожее на что-то, что мог прочитать я, или мои читатели. Главное для меня – это, чтобы кому-то из читателей не пришло в голову сравнить его с какимлибо другим произведением, сказав что-то вроде: «Я читал нечто похожее» или «Это уже было в другой книге», или «Это как у того автора». С одной стороны – это попытка поделиться действительно какой-либо мыслью, хотя бы приближенной к уникальной, с которой читатели, возможно, сталкивались не так часто, как с теми историями, которые мы наблюдаем каждый день, которые похожи друг на друга как близнецы. С другой стороны – это попытка угодить молодому, возможно пока еще взрослеющему, но довольно опытному читателю, познакомившемуся с сотнями сюжетов и тысячами литературных героев, чтобы быть способным отличить мейнстрим от андеграунда. Насколько преследуемая мной идея оправдала себя в этой книге, я не берусь судить. И никогда не сужу, ибо всегда предоставляю это право читателю. И так, как он имеет это право, я лишь хотел бы заметить то, насколько в этот раз я решил запутать его критический нрав и рассуждение. В какой-то степени я люблю творить подобное с читателем: обеспечить ему его право сделать собственный вывод, оставить ему место для его собственных размышлений, а также погрузить его в парадоксальный (наполненный простотой, но, тут же, затеиватым символизмом) сюжет – и это лишь от уважения к нему. В этой книге я не отошел от данных принципов, стараясь как можно острее акцентировать их в самых разных и непредсказуемых моментах. Ведь, распутавшись в этом всем сам, я решил запутать в этом читателя. Что следует сказать об этой книге? Собственно, о ней я мало что могу сказать. Если меня спросят, о чем она – я не отвечу. Потому, что я вижу в ней то, что видит в своем произведении автор. И не хочу, чтобы мои читатели видели в ней то же, что и я. Без моей рецензии читатель определенно увидит в этой книге что-то другое. Разный читатель. Каждый из них имеет эту возможность. В этом и заключается моя идея, которую я и поместил в слегка замысловатую фабулу произведения. Неоднозначная, вполне абстрактная, сюрреалистичная, я бы даже сказал – психоделическая проза с долей мистицизма и философии. Вот, как бы я охарактеризовал ее, пытаясь приплести ее к какому-либо жанру. Не столь объемная, чтобы называться романом, но и не столь мала, чтобы называться повестью. В данном медианном размере я вместил все самое необходимое и нужное для понимания заложенной в ней проблемы, без затяжных отсылок к напыщенности и без излишнего (как мне кажется, часто надоедающего многим читателям) пустословия. Поиски главным героем самого себя, общение с самим с собой и миром, в котором он начинает сомневаться, начинает размышлять – есть ли он. Существует ли он в этом мире. Или, существует ли этот мир в его уме, в его воображении, в видениях, или же это и есть его реальность. Реальность каждого. Это пытается выяснить главный герой. Что выяснит для себя читатель – зависит только от него самого.

120

Для меня данное произведение оказалось весьма личным. Более личным, чем предыдущее. В него я вложил долю себя, и долю своих мыслей, которые долго бродили во мне и просились наружу понятным для меня образом, но непонятной до конца для меня идеей. В него я вложил долю своих переживаний, возможно, долю своей жизни. Это не значит, что эта книга является полностью моим отображением. Так полагают многие из читателей. Но, я бы уверил их в том, что это банально. Скорее, это значит, что в ней я немного повзрослел, начав задумываться о многом; осознав, в конце концов, кое-что важное, и сформулировав оное в малопонятной (на первый взгляд, даже для меня) противоречивой мысли. Замечу кое-что важное. В процессе создания этой книги я буквально боролся с самим собой. Я считал ее недостойной и ненужной ни себе, и ни кому другому. Я тяжко сомневался в истинности ее предназначения. Но чувствовал лишь то, что должен написать ее. Выплеснуть себя в ней. И завершив ее, я понял ее смысл. Я отыскал в себе то место, в котором находился мой вечный холод, и отыскал в нем то, что заточил, сковав надолго. Это познание произошло также болезненно, как оно произошло в главном герое произведения. Но что наступает после этой боли, читатель должен понять сам. Вот, почему можно сопереживать моему герою и презирать его одновременно. Вот, почему мои книги – всего лишь плод моего порыва, поделившись которым, я чувствую неопределенное удовлетворение. Вот, почему я написал эту книгу, призывая читателей очутиться во мне абстрактном, во мне другом – на тонкой грани между безумством и рассудком, с целью определить эту грань в каждом; и в любом смысле, каким бы он ни был для меня, для тебя, и для него… 1 Октябрь никогда не был таким холодным… Сквозь головную боль и темноту в глазах, Джей мученически просыпался. Скорее от холода, просочившегося в его сон, и поглотившего его мрачную и мелкую квартиру. Его квартира была ужасной. В ней царили непроглядная темнота, давящая теснота и мерзкая сырость. В ней было всего одно окно, выходящее в узкий проулок. На окне висели металлические жалюзи, завешанные плотными черными шторами, которые вовсе не пропускали дневной свет внутрь комнаты, в которой приспособился существовать Джей. В ней дурно пахло. Скорее, вещами, разбросанными по комнате и… какими-то медикаментами. Так же в квартире была маленькая кухонька и ванная комната. Джей дрожал сквозь дрем, заставляя себя окончательно проснуться, что было сделать очень сложно. У него раскалывалась голова. Сосуды в ней то расширялись, то сужались. Он чувствовал, как они пульсируют и отдают ему в виски. Он пытался открыть глаза. С трудом сделав это, он пытался сосредоточиться, смотря в поглощающую темноту своей комнаты. Превозмогая боль, и найдя в себе немного силы, он попытался встать с кровати. Голова заболела по-новому. Теперь она еще сковала его суставы и мышцы. Он попытался встать и пойти в темноте. Ему нужно было в ванную комнату. На ощупь. Он часто так делал. Пару раз прикоснувшись к стене, затем к двери, чтобы не сбиться с курса, Джей попал в ванную. Нащупав унитаз, он поднял его крышку и упал на колени. Нагнулся над ним, и его вырвало. Один раз. Совсем легко и быстро. Будто он делал это каждый раз, после того, как просыпался. Глубоко вдохнув, он поднялся с колен и сделал пару шагов в сторону умывальника, над которым висело небольшое зеркало. В нем он видел почти непроглядный силуэт самого себя, созданный двумя слабыми рассеянными световыми линиями, возникающими по бокам окна. Он решил пойти к нему.

121

Литературный сериал Встав возле окна, и отодвинув шторы в стороны, он решил открыть жалюзи, но не сразу. За ними был день. И Джей пытался приготовиться, чтобы свет не ударил по его глазам. Когда он понял, что пора, он отворил ржавые жалюзи и его обдал дневной свет, насытивший его голову порцией новой боли. Джей молча скорчился, прищурив глаза на некоторое время, запустив свет в свою комнату. Теперь в ней стало немного светлее. Соседний кирпичный дом затмевал Солнце своей близкой, высокой стеной, создавая узкий, мрачный переулок. Джей глянул на соседний дом, после чего вернулся в ванную. Около десятка тараканов разбежались из рукомойника по разным углам и щелям. Здесь появился хоть какой никакой свет и Джей со своей жаждой прополоскать рот и умыться холодной водой из-под крана. После того, как он сделал это, он выпрямился, чтобы посмотреть на себя в зеркале. Наконец-то, он зажег тусклую лампочку в бра около зеркала, чтобы лучше рассмотреть себя. Его зрачки сразу же сузились в карих радужках усталых глаз. Он видел перед собой молодого парня, в меру мужественного и не слащавого. Он был похож на студента старших курсов, коим и являлся. Его лицо не имело морщин, но оно было потрепанным и уставшим. Несколько глубоких рубцов зарывались в его впавшие щеки. У него были характерные выраженные, но не острые скулы, и красивый гладкий нос среднего размера. На нем виднелась узкая, вполне не броская симпатичная горбинка. Лоб у него был высокий, но без залысин. Обычный подбородок среднего размера, тяготеющий к прямоугольной форме. А еще у него не было бровей. Обычно, люди думали, что Джей чем-то болен. На самом деле он сам удалял их. На голове волосы у него были. Черные, гладкие, прямые волосы, короткие на затылке, и чуть длиннее спереди, ниспадающие на его округлый лоб. Обычно Джей зачесывал их набок, чтобы кончики волос не лезли ему в глаза. Высокий, широкоплечий, но худощавый парень с опухшими синющими венами на руках. Джей взял в руки зубную щетку, выдавил на нее пасту, и стал чистить зубы. Он делал это спешно и нехотя. Он до сих пор чувствовал головную боль, к которой все больше привыкал, как к дневному свету послу пробуждения. Вернувшись в свою комнату, Джей посмотрел на настенные часы. Время было 15:30. Он принял непринужденный вид. Он всегда так просыпался. Переступив через шмотки на полу и несколько пивных бутылок, создававшие в этой комнате бардак, Джей прошел к кровати, которую и не думал заправлять. Возле нее стояла тумба, на которой было куча разной гадости: использованные шприцы, ампулы, вата, порошки, бумажный мусор. Джей открыл верхний ящик тумбочки и смел в него все одним движением руки. После он почувствовал то, от чего и проснулся. Вернее, обратил внимание сквозь притупляющую его разум боль. Его сковал холод. Он решил быстрее одеться. Он вернулся к тому, что лежало у него на полу, и стал перерывать все вещи. Половина из этих вещей казались ему малознакомыми. Какие-то из них он видел первый раз. Рубашка… Наверное, его. Женские трусики… Точно не его! Брюки, носки, снова женские трусики… Наконец-то он нашел черную футболку и толстый вязаный свитер, которые носил под куртку. Сняв с себя тонкую, облегающую кофту, он надел на себя эти вещи, затем, найдя и надев теплые носки и кожаные ботинки, он окончил копаться в этом всем, бросив черную кожаную с мехом куртку на кровать. Даже после того, как он оделся, он мимолетно почувствовал холод в квартире, который проникал под одежду. Он заправил ее, после чего ему захотелось уйти в более теплое место. И в тот же момент он никуда не хотел выходить. Но этот внезапный холод… Бросив взгляд на потолок и по углам квартиры, он заметил, как на него смотрят здоровенные черные пауки с длиннющими лапами. У них были огромные глаза, они изучали Джея и выражали умиротворенную жажду крови. Они смотрели на него как на жертву. Такое бурное воображение было у Джея при виде не любимых ему

122

пауков. Им будто было не грязно, не холодно, не сыро, не темно. А раз их устраивает, то Джея тем более. Он был приспособленным ко всему. Но осознав это, ему всетаки захотелось уйти. Ему захотелось проветриться. Джей надел на себя куртку, проверив карманы, есть ли в них хоть какиенибудь деньги. Есть. Что-то, может быть совсем немного, но есть. На сегодня хватит. Он сделал шаг, потом второй и наступил с хрустом на что-то. Джей поднял ногу и обнаружил раздавленный шприц. Пошел к двери. Открыл ее и вспомнил, что ему нужны ключи. Головная боль не давала ему сосредоточиться. Он повернулся лицом к своей комнате, оставшись в дверном проеме, и окинул взглядом все, что было в ней. То самое окно, вплотную выходящее на стену соседнего здания; стена; еще одна стена, с надорванными обоями, залепленными несколькими плакатами рок-групп; шкаф; тумба; кровать; электрогитара. Точно… Джея осенило. Он подошел к электрогитаре, стоявшей у кровати на комбоусилителе. Взял ее одной рукой, а второй сбросил несколько банок пива, фантики, бумажки с комбоусилителя, посмотрел за ним, и нащупал связку ключей. Увидев недопитую стеклянную бутылку пива, Джей допил ее, бросив тут же. Он скорее хотел на свежий воздух. Ему было холодно. Его разум был немного помраченным. Он хотел развеяться, выйдя на улицу, он сделал глубокий вдох свежего воздуха. Он показался ему чересчур холодным. Он вовсе не утолял его головную боль. Джей решил поскорее пойти в маркет, находившийся неподалеку. Ему нужно было что-нибудь перекусить. Он купил пирожок с мясом, который начал есть прямо на ходу, выйдя из маркета. Машины, пешеходы… Все вокруг перемещаются. И только. Все минуют друг друга. Всем друг на друга наплевать. Как и ему, где есть свой пирожок. Джей быстро съел его и свернул в узкий проулок. Он заметил, как стало темно. На улицы уже опускались сумерки. Но здесь было темнее. Почти ночь. Легко спотыкнуться. Лишь бедная на вид розоватого цвета вывеска местного заведения Тима Тимсона подсвечивала клочок земли в этом тупике. На этом клочке земли стояло несколько завсегдатаев точки. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, тихо шушукались и постоянно смотрели в ту сторону, с которой к ним подходил Джей, дабы понять, свой или нет. Заметив его и узнав, один из этих людей: кудрявый, патлатый и бородатый мужик небольшого роста поприветствовал его: - Эй! Привет! – крикнул он ему, перед тем, как Джей подошел к ним, чтобы пожать руку. - Привет, Гнусавый! – усталым голосом сказал Джей, слегка передернувшись от холода. Гнусавый вовсе не был гнусавым. Он отлично говорил. Он был барыгой. Имел отличные зубы, здоровый трезвый вид. А то, как называли его остальные, никак не сказывалось на успешной торговле наркотой. - Ко мне пришел? – спросил он Джея. - Трава? – спросил Джей, понюхав воздух. - Да, – с довольным видом ответил Гнусавый. - Можно мне? - Конечно! – еще более довольно сказал Гнусавый и достал из кармана косячок. - А ты что, слазишь? - Пока не знаю. Хотелось бы. Надоела головная боль, – ответил Джей и подкурил. - Не правильно дозируешь, – сказал Гнусавый, добавив. - Если что, ты знаешь… - с намеком положив руку на карман. - У меня есть, – сказал Джей и затянулся, после чего добавил. - Тим есть? - Да. А тебе зачем?

123

Литературный сериал - Поговорить мне нужно с ним. Главное, чтобы был не занят. - Вряд ли он сейчас занят. - Отлично, – сказал Джей, затянувшись последний раз, после чего зашел в дверь под вывеской. У Тимсона внутри было темно. Почти так же, как на улице. Лишь редкие лучи прожекторов и персональных бра на стенах над столами освещали скромные просторы этого места. Джею нравилось, когда свет не давил на глаза. Он почувствовал себя уютно и тепло, оказавшись здесь. Это место было таким, что здесь могло бы поместиться тридцать или сорок людей. Но здесь были лишь те, кто наверняка знали друг друга. Хотя бы виделись раз. Или видели кого-то из их друзей. Замкнутое общество блядей и наркоманов. Здесь можно было заняться сексом в туалете и нюхнуть на барной стойке. Здесь играл рок-н-ролл, и пахло блевотой. И Джей чувствовал себя здесь вполне сносно. Ничто его не напрягало здесь. Джей шел мимо всего этого и увидел того, кто ему был нужен. Он направился к хозяину кабаре. Джей считал, что слово «кабаре» данному заведению чересчур льстит. Не кабаре это вовсе. Но сейчас его это не заботило. Подойдя к нему со спины, Джей заговорил с ним спокойным и бескомпромиссным тоном: - Здравствуй, Тим! Тот повернулся через плечо, отперевшись локтем о барную стойку и скромно, но с обаятельной улыбкой, ответил ему: - Здравствуй, Джей! Ты почему не в университете? - Потому, – ответил Джей. - Какой же ты плохой студент, безбровый мальчик! – насмешливо сказал Тим, таким тоном, будто говорил с ребенком. Джея бесило это. Он терпеть не мог такого отношения к себе. Особенно в лице Тима. Джей не только студент и безбровый мальчик, он – музыкант! Очередной раз он пытался донести эту идею Тиму. И это было единственным удручающим его здесь фактором. Тот, посмеявшись немного, спросил: - Ты ко мне по тому же вопросу? - Да, – ответил Джей. - Когда же ты от меня отстанешь? - Никогда. - Настырный… - протянул Тим. - Настойчивый, – заметил Джей. Улыбка Тима переменилась. При разговоре Тим всегда улыбался, но поразному. У него было много улыбок. Эту улыбку Тима Джей знал. Она была провожающей, отталкивающей, отвергающей. - Боже, мой! Ты не желаешь выпить? Не желаешь трахнуть кого-нибудь? Выбери любую! Вмажь кого-нибудь! Или сам вмажься! Займись чем-нибудь, только отцепись! Ты можешь? - Не могу. Я с группой должен выступить! - Я слышал ваши демо-песни! - Я помню, но… - Джей недоговорил. - Ваши песни – говно! - Это не так! - Увы, – бескомпромиссно сказал Тим, пожав плечами и подкурив сигару. - Я написал новые песни, – сказал Джей. - Вот как? - Да. Ты их не слышал, и… - И мне все равно, – продолжил вместо него Тим. - Почему? – с нарастающим отчаянием в голосе сказал Джей.

124

- Потому, что ты не будешь выступать в моем кабаре. Тим задымил все вокруг своей крепкой сигарой. Джей, глядя на него, все больше отвращения испытывал к Тиму. Тот банально не желал его слушать. - Ты не слышал их, – сказал он разочарованным голосом, после чего сделал поникший взгляд, смотря перед собой. - Хочешь, я дам тебе деньги просто так? Вот, держи! – сказал ему Тим, положив несколько крупных купюр перед ним на барную стойку. - Купи себе выпить или вколоть. Только отстань от меня! – добавил он, после чего отвернулся. Джея задело это. Ему не понравился данный жест Тима. Он не понимал его – Джей хотел выступить. Ему не нужны были деньги. Его знакомые (пусть немногие), которые слушали демо-записи его группы, хвалили его песни. Он не понимал, что с Тимом не так? Почему он его игнорирует? Он может приходить в его кабаре, но он не может выступить в нем. Хотя здесь выступали группы, совсем не достойные даже его харчка, не то, чтобы творческих способностей Джея. Он был уверен в этом. И его обижало это. - Я запишу их. И посмотрим, кто кого будет просить, - сказал Джей в спину Тиму, который уже наверняка не слышал его, отойдя на несколько метров от него к другим людям. Джей был гордым парнем, и деньги бы не взял. Но задумавшись о том, что должен за квартиру, и до стипендии как минимум полмесяца, он решил взять подачку Тима, чтобы прожить хоть на что-то. Еще и позволить себе погулять. Так что, выпрямившись и подняв голову с сомнительным достоинством, Джей засунул деньги в карман и пошел к выходу с мыслью о том, что не позволит себе прожить сегодняшний день даром. Он не будет скучным, депрессивным. Он уйдет от него в ночь, насыщенную наслаждением. К черту отказы! Джей ненавидит их. Под вывеской стояли все те же люди – Гнусавый и трое наркоманов. Все они глянули на него, когда Джей подошел к ним. Незнакомая голубоглазая блондинка в черной шапке показалась ему симпатичной. Они встретились с ней взглядами. Гнусавый заговорил к Джею своим воодушевляющим голосом: - Ну, как? Поговорил с Тимом? - Да, – сдержанно ответил Джей. - И как? - Никак. - Не расстраивайся! У тебя классные песни! – решил поддержать его Гнусавый, который толком их не слышал. - Спасибо, – без эмоций ответил Джей, зная это. - Да, я слушала пару песен. Мне понравились, - сказала та блондинка, посмотрев на Джея так, будто только что съела его мысленно. Джей снова посмотрел на нее. - Вот, видишь! – сказал Гнусавый. - Когда-нибудь вы выступите! - Только не в этом клубе, – с иронией сказал Джей. - А вы название придумали? - Пока нет. - Может быть, курнешь? – тронув свой карман, спросил Гнусавый. - К черту! – оживленно сказал Джей. - Не слезаешь? - Не слезаю. Сегодня точно, – сказал Джей, после чего обратился к той блондинке. - Эй! Да, ты! Какие планы на вечер? Хочешь, пойдем ко мне? - А есть вколоть? – спросила она его. - Конечно, – живо сказал он, с еле видной улыбкой. - Тогда, пойдем! – заулыбалась она, подойдя к Джею. Сначала она поцеловала его, обняв. Затем, они взялись за руки и покинули темный переулок под провожающие взгляды остальных.

125

Литературный сериал Зайдя в квартиру, они набросились друг на друга, не оставляя ни одного не поцелованного и не полизанного места на себе. В сумбуре телодвижений и в порыве страстей они пытались раздеться поскорее, чтобы проникнуться друг другом и наркотой, текущей по их венам. Незнакомка оголила грудь, бросив кофту на пол. Джей глянул на то, как она сделала это и спросил: - Там, на полу нет твоих трусиков, случайно? – затем переведя свой взгляд на ее грудь, торчащую и так манящую к себе. - Я не ношу трусики, – ответила она, засунув его руку к себе в штаны, чтобы Джей убедился в этом. Он стал трогать ее клитор. Она возбудилась и толкнула Джея на кровать. Сняла с себя штаны, полностью раздевшись. Затем обнажила Джея, после чего стала нежно расцеловывать его тело. Она легла на него, чтобы Джей стал расцеловывать ее шею, ласкать руками, чувствуя прикосновение их тел, все больше возбуждаясь. С опытом грамотных любовников, они доставляли друг другу наслаждение, не торопясь, но целенаправленно и чувственно переходя к главному, словно следует поторопиться. Перед тем, как слиться воедино и надолго, Джей сказал ей: - Я не хочу знать твоего имени, незнакомка, – после чего сделал так, что она застонала с неимоверным наслаждением. Комната наполнилась необъятным гедонизмом…

Летописи межмирья Александр Маяков 4 месяц 514 год с м.п. (сентябрь 2012 года н.э)… Новый Долан. Инквизитор Алексей. Операция в межмирье закончилась… удивительно. Вместо предателя к нам пришли парламентеры. Нам не привыкать к переговорам, поэтому все прошло обыденно. Минотавры, большей частью жившие в изоляции, были удивлены, узнав о Культе. Но решились поддержать нас. Графиня… у меня сложилось ощущение, что она больше марионетка, чем самостоятельный правитель. Конечно, она беззаботно жила всю жизнь в своем поместье, являясь всего седьмой претенденткой на трон, как вдруг кучка магов разносит в дребезги королевский дворец со всеми монархами. Она в шоке, но старается держаться. Адмирал ей в этом помогает. Свадьба. Конечно, можно сказать, что сейчас не до торжеств и бла, бла, бла, но отвлекаться от войны тоже стоит. Учитывая прошлый опыт подобных торжеств, безопасность организовывали на высшем уровне. В Новый Долан были переброшены и драгуны наг, и великаны фей. Так же перебросили несколько батальонов превенторов. Орден и экспедиционные войска трогать не стали, они потребуются в межмирье и на стратегических объектах. Так как у аквамарин не принято создавать семьи и у них попросту нет обряда венчания, церемонию проводили по традициям вампиров. Уж лучше бы их венчал Варинас. Вы знали, что по вампирским традициям венчаться следует в три часа ночи? Когда ночь собирается уходить, а утро еще не наступило. Перед самим венчанием, жених с невестой должны пройти три испытания. Сначала каждый самостоятельно, доказав, что они чего-то стоят. Второе совместно с друзьями, невеста со своими, жених со своими, доказав, что у них есть поддержка. И

126

третье – только они вдвоем, доказав, что они достойны друг друга. Лина расстроилась, когда узнала, что испытания не подразумевают поединка. Но Оливия заверила её, что состязания можно устроить и после церемонии. Итак, первое испытание. Жених должен отыскать в саду гребень невесты, а невеста - пояс жениха. С этим заданием Иллая справилась довольно быстро, буквально за пять минут. А вот Клодес искал эту гребаную расческу почти час! Это даже притомило королеву, которая, как и все, с вечера не сомкнула глаз. Но когда генерал вышел из-за деревьев с серебряным гребнем в руках все вздохнули с облегчением. Второе испытание. Игра в прятки. Да, именно в прятки! Невеста с двумя подругами должна спрятаться, а жених с двумя друзьями найти их. Иллая, Элориан и Нора отправились прятаться, а я с Мартисом и Клодесом должны были ждать пять минут и идти их искать. Как хорошо, что все было в парке королевского дворца. - Вообще, сад здесь большой? – Спросил Мартис. - Нет, всего восемь гектар. – Ответил ему Клодес. - Восемь?! – С ужасом переспросил Мартис. - Да мы их до рассвета не найдем! – Воскликнул я. - Так! – Протестующее поднял руку генерал. – У них всего пять минут, так что далеко уйти они не могли. От королевы к нам прибежал паж, мальчик лет десяти, взятый из губернии на службу. Таких после рейдов вампиров осталось очень много. Родители смогли спасти детей ценой собственной жизни. Он опасливо посмотрел на Клодеса и неуверенно произнес: - Её величество велела передать, что время истекло. - Прекрасно! – Воодушевленно произнес Клодес. – За мной! Он уверенным шагом направился в сад. Мы последовали за ним. Все еще было темно, и гулять по лесу с факелами было не совсем удобно. К тому же света они давали не так много, буквально на пару метров вперед. Конечно, для Клодеса это не проблема, вампиры превосходно видят во тьме. Что, кстати, нам и помогло. - Вижу! – Закричал он, указывая на одно дерево. – Элориан! - Черт, Кло, как ты меня заметил? – Донесся из темноты раздраженный голос жены. - Ты где, Лори? – Спросил я. - Я зде… ой! – Она визгнула и что-то глухо стукнуло. - Ай-йа-йай… - донесся жалобный голос. Я побежал вперед и увидел Лори сидящую на земле, потирающую поясницу. - Ушиблась? – Я помог супруге подняться. - Нет, блин, удовольствие получила! – Огрызнулась Лори. Хамит, значит все нормально. - Сама дойдешь? – Заботливо спросил я. - Куда денусь! – Огрызнулась Лори, забрала у меня факел и поковыляла к выходу из парка. Ушиблась она сильно, но я не целитель. Пусть уж Варинас ей спину латает. Как она в вечернем платье смогла взобраться на дерево, уму непостижимо. Мы двинулись дальше. Оставалось найти еще двух девушек. - Есть идеи, где они могут быть? – Спросил я. - Леди Иллая хорошо плавает, может, стоит посмотреть в пруду? – Предположил Мартис. - Да, скорее всего там. – Кивнул Клоес. – А вот с Норой все проблематичней. - Как хорошо, что мы женились по законам инквизиции. – Облегченно произнес Мартис. - По христианским, - поправил я. Хотя, если быть точным, по католическим законам. Хоть инквизиция Анклава и отошла от канонов церкви, большинство обрядов связано с католицизмом.

127

Литературный сериал - Есть какая-то разница? – Спросил Мартис. - Да, - кивнул я. – Сама инквизиция, это не церковь, а только следственный комитет и карательный отряд церкви в одном лице. - Как все запутано. – Произнес Клодес. - Да, есть немного. – Улыбнулся я. Мы как раз подошли к озеру. От воды тянуло холодом. Клодес тал снимать одежду и обувь. - Генерал? – Удивленно спросил я. - Что? – Удивился в ответ Клодес. – Кто-то ведь должен нырнуть? Я молча подошел к берегу и поднял руки. Прямое подчинение стихи довольно сложный прием, нежели вызов её. По сути, ты вызываешь уже прирученную стихию, будь то огонь, вода или воздух с землей. Дикая стихия напрямую подчиняется редко и только сильным магам. Поэтому шаманство и ведьматсво не столь сильно развито. В этот раз стихия мне подчинилась. - Покажи, что скрываешь. – Тихо произнес я. Вода забурлила, как при закипании, но жара не было, только пузыри. Сначала мелкие, потом они стали все крупнее и крупнее. И последний, огромный пузырь вынес на поверхность Иллаю. Она полезла в воду прямо в платье и украшениях, которые сейчас выглядели довольно жалко. -Так нечестно! – Жалобно воскликнула она. - Цель достигнута, все остальное нас не интересует. – Ответил Клодес. Он хотел было обнять Иллаю, но посторонился. - Дорогая, ты всю красоту испортила. – Шутливо произнес он. - То есть, теперь я не красивая? – Сурово спросила она. - Нет, я не это хотел сказать. – Стал оправдываться Клодес. - Сейчас все исправлю. – Произнес я. И применил заклинания фена на Иллаю. Всю магию можно разделить на несколько категорий. Боевая – направленная на уничтожение либо нейтрализацию противника. Целительная – направленная на лечение раненых и больных. И бытовая – её применяют в быту. К примеру, заклинание фен, это магия воздуха: теплый поток воздуха, циркулирующий вокруг требуемого объекта, высушивает его. По сути, аналог электрического фена, только в несколько раз сильнее. Мне хватило нескольких минут, чтобы высушить платье и волосы Иллаи. Макияж, который Нора и Лори старательно накладывали несколько часов, был утрачен. Да и прическа пришла в негодность, но вид аквамарины стал более привлекательным. - Осталась Нора. – Радостно ответил я, но воодушевления на лицах товарищей не встретил. - Чего радуешься? – Спросил Клодес. – Нора разведчик! Мы её тут можем несколько суток искать и не найти. - Плохо. – Произнес я. Но за деревом что-то хрустнуло, и я инстинктивно вскинул руки вперед. - Покажись! – Произнес я. Тишина. - Нора? – Спросил Мартис. Тишина. - Воздушный… - начал читать заклинание я. - Ладно, ладно!- Произнес недовольный голос вампирши. – Нашли! – Она вышла к нам в свет факелов. - Но знайте, я поддалась. – Вид у неё был своеобразный. От платья остался один корсет. Юбки, как и не бывало. Поэтому вампирша стояла перед нами в туфлях, чулках и нижнем белье. - Нора? – недоуменно спросил Мартис. Я деликатно отвернулся. - Ты тоже не смотри!- Возмутилась Иллая на Клодеса. Тот со словами «хорошо, хорошо» отвернулся.

128

- А, это! – Удивилась Нора. - В юбке неудобно по деверьям лазить. Как Элориан умудрилась залезть, непостижимо, но я её сняла, от греха подальше. Сейчас надену! Она развернулась и пошла во тьму. Через несколько минут она вернулась уже в юбке. - Ну что, к третьему испытанию? – Весело спросила Нора. Клодес немного приуныл. Через пятнадцать минут, когда мы дошли до места испытания, я понял столь печальный вид Клодеса. На третьем испытании жених должен пронести невесту по узкой жердочке над четырьмя символами стихий: костром (огонь), чаном с водой (вода), грудой камней (земля) и… кольями (воздух). Как колья связаны с воздухом, не понятно. - А если жених упадет или уронит невесту? – Спросил я у Норы. - Ничего страшного! – Отмахнулась Нора. – Вон, видишь, - она указала на магов, стоящих возле «символов». – В случае ЧП они применят заклинание воздуха и перенесут жениха с невестой в безопасное место. Клодес взял на руки Иллаю и поднялся к жердочке. Он опасливо посмотрел на свой путь, но Иллая ему что-то с улыбкой сказала и он, кивнув, пошел. Клодес быстро пробежался по жердочке, слегка раскачиваясь из стороны в строну и без приключений спустился на другом краю. Все дружно зааплодировали. - Я думала, он уронит её в воду. – Разочаровано произнесла Нора. - Или на камни. – Подержала её Лори. Мы с Мартисом недоуменно переглянулись. Дальнейшая церемония должна была происходить в огненном круге. Четыре костра, образующие квадрат, стояли на отдалении тридцати метров друг от друга. Костры соединялись небольшой полоской огня в виде круга. В этом круге стояли Иллая, Клодес и капеллан гвардии вампиров. Он стоял между Иллаей и Клодесом. Новобрачные стояли на одном колене друг напротив друга, смотря на бок капеллан. - Прошли ли вы первое испытание? – Глядя перед собой, спросил капеллан. - Да, прошли. – Хором ответили Иллая и Клодес. По традиции они не имели права смотреть друг на друга, находясь в святом круге, поэтому опустили головы. - Прошли ли вы второе испытание? - Да, прошли. - Прошли ли вы третье испытание? - Да прошли. После этих слов, капеллан отступил на шаг назад. - Властью данной мне тьмой, владычицей мира, и огнем, супругом её, провозглашаю: отныне и до скончания веков, ты, Клодес, муж, доказавший свою силу и храбрость, станешь супругом Иллаи. Ты Иллая, женщина, доказавшая свою верность и поддержку, станешь женой Клодесу. После этих слов, Иллая и Клодес смогли подняться и посмотреть друг на друга. - Будь Иллая как тьма! Храни семью и любовь, как тьма хранит секреты мира. Будь Клодес огнем. Испепеляй врагов и недругов так, как огонь испепеляет паразита живущего в земле. Капеллан взял левую руку Клодеса и правую руку Иллаи и связал алой лентой. - Да будет этот союз вечен! – Произнеся это, он отступил еще на несколько шагов. Церемония завершилась, Клодес и Иллая поцеловались. Все зааплодировали и стали поздравлять молодоженов. Пажи затушевали костры, которые уже не нужны. На востоке уже загорался восход. - Я извиняюсь, - неуверенно спросила Лина, - а турнир будет?

129

Литературный сериал

Буквы на белом фоне Александр Маяков XIII - …после чего гражданин Меркулов грубо перебил гражданина СкотинА. – читал протокол полицейский. - Ско, – перебил его Аркаша. – СкОтин моя фамилия. - Порошу прощения, - без эмоций ответил полицейский. Аркаша довольно закивал головой. - После чего гражданин Меркулов грубо перебил гражданина Скотина, – повторил полицейский, – в грубой форме попросив его замолчать. - Простите, офицер, - теперь его перебил я, - просто я напевал песню Моисеева и Костюшкина. Там есть такие слова: «Завали. Я балльник». Это песня про балет. Нам не воспрещается петь во время работы. Набить морду Аркаше мне так и не судилось. В тот самый момент, когда я сделал шаг навстречу этому наглому попугаю, в него с боку влетел на коляске Миша. Этот лентяй, выехав на улицу, решил устроить ралли с Кириллом. Но, сильно разогнавшись, не смог остановиться. Итог: Аркаша исполнил сальто через инвалидную коляску. Приличный с виду мальчик, стал орать благим матом, приземлившись на задницу. Я, цитируя Моисеева и Костюшкина, попросил его замолчать. Марина в это время стояла рядом с Антоном и Катей. Троица заливалась смехом. И все это на глазах у патруля новой полиции. Модели для сэлфи, как их прозвали в народе, пили кофе у ларька напротив забора. Они-то и поспешили на помощь нам. Аркаша требовал вызвать скорую помощь: ушибленная задница болела. Но его осмотрела наша медсестра и, констатировав «будет жить», заковыляла хромой походкой обратно в приют. Но Аркашу это не успокоило и полицейским пришлось вызвать «скорую». Кроме ссадин и ушиба мягких тканей бедра ничего серьезного. Вроде бы все, нашей вины нет. Ну, да, не уследили за калеками, но на то они калеки, что спроса с них нет. Но это ведь Аркаша! В общем, этот визгливый попугай довел всех нас, что в итоге меня забрали в отделение разобраться. - Хорошо, - усмехнулся полицейский. – Так, - он отложил протокол, - толком объясните, что там произошло? - В приюте для инвалидов процветает притон извращенцев! – воскликнул Аркаша. - Это про тот, что в сети писали? – спросил полицейский. - Да, да, тот самый! – затараторил Аркаша. – Они там занимаются развратом с инвалидами! - И? – спросил офицер. - Ну, это, того, противозаконно. – вопрос полицейского сбил его с толку, и он неуверенно ответил. - Как это относится к нашему делу? – спросил полицейский. - Ну… - протянул Аркаша. - Извращения, не извращения, это не наша компетенция. – ответил полицейский. – Для этого есть соответствующие органы. И если они сочтут нужным наше вмешательство, тогда да, мы вмешаемся. А сейчас, я не вижу состава преступления. - Как?! – удивился Аркаша. – Вот же! – Он протянул полицейскому какую-то бумагу.

130

- Это что? - Заключение врачей скорой помощи о нанесенных мне травмах. – произнес Аркаша. Полицейский закатил глаза. - Гражданин Скотин. – начал он. – Согласно записям с нагрудных камер патрульных, которые в момент вашего травмирования были рядом с приютом, вы пострадали по собственной вине, отвлекши санитара, - полицейский указал на меня, от наблюдения за подопечными, которые ввиду своих недугов могут вести себя не совсем адекватно. То есть, вы сами поставили свое здоровье под угрозу. Аркаша хотел было что-то сказать, но полицейский продолжил, не давая ему сказать. - Разумеется, нами будет проведена профилактическая беседа с гражданином Меркуловым, чтобы предотвратить подобные ситуации в будущем. Вопросы есть? - Эм, нет… - Тогда можете быть свободны, - полицейский подписал пропуск и выдал его Аркаше. – Если вы нам потребуетесь, мы вызовем вас повесткой. - Большое спасибо, - кивнув, Аркаша выпорхнул из кабинета. Краем глаза я заметил, что выходя, он успел скорчить мне рожицу. Кабинет погрузился в тишину. Нет противного голоса Аркаши. После того, как его сбили, его голос стал меня раздражать. Не знаю почему. Нет нервных постукиваний его каблуков по полу. Все время, что мы сидели здесь, он нервно стучал каблуками своих туфель по полу. - Я задержан? – осторожно спросил я у полицейского, который в полной тишине изучал протокол своих коллег. Офицер поднял на меня глаза и стал внимательно изучать. - Слушай, давай без протокола, - он отложил бумаги и скрестил руки на груди, - что там у вас? Ну, с этой всей шумихой… - Без протокола, говоришь? – спросил я. Странное чувство, журналистов и всяких засланных типа сучки я терпеть не мог, а вот перед полицейским чувствовал себя спокойным. - Угу, - кивнул он. - У тебя жена есть? – спросил я. - Да, - сразу и без раздумий ответил он. В основном, такие вопросы, которые не относятся к теме разговора, ставят собеседника в тупик. - А дети? - Дочка, семь лет. – ответил он. - Все здоровы? Офицер утвердительно кивнул. - Вот видишь, у тебя самая обычная семья. – произнес я.- Таких семей тысячи, миллионы. Есть семьи, в которых один из партнеров инвалид. Но они живут полной жизнью. Они любят, они занимаются сексом. Они рожают детей. А есть семьи, где оба партнера инвалиды. Они тоже любят друг друга, хотят детей. Но ввиду некоторых физиологических особенностей, им затруднительно заниматься сексом самим. В такие моменты мы им помогаем. Обычная помощь человека человеку. Вот и все. - Понятно. – кивнул он. – Держи. – Он протянул мне подписанный пропуск. - До свидания, - я протянул ему руку, которую он пожал. *** - Тебя отпустили? – удивился Аркаша, который по непонятной причине задержался в отделении. - Вас, - произнес я. - Что? – скривившись, спросил он. - Ко мне надо обращаться на «вы». – улыбнувшись, ответил я и пошел к выхо-

131

Литературный сериал ду. На улице меня ждали Марина и Палыч. Марина сразу кинулась обнимать. Как будто я не после беседы вышел, а после пятнадцатилетней отсидки. - Алексеевна извинилась, - произнес Палыч, - не могла здесь ждать, здоровье, - он постучал по области сердца. - Понимаю, - кивнул я. Марина крепко обнимала меня. - Марин, ты чего? – спросил я. Она отстранилась от меня и украдкой смахнула слезу. - Ничего, - ответила она. - Ага, ничего, - произнес Палыч. – Всю нервную систему мне тут извела своим нытьем! - Палыч, заткнись! – шикнула на него Марина. - Боялась, что тебя посадят. – не обращая внимания на Марину, продолжил Палыч. - Палыч! – крикнула Марина. - Марин, не кричи. – ласково произнес я, обнимая девушку. - Просто, меня эта ситуация уже достала, - уткнувшись в мое плечо, тихо произнесла Марина. – Сучка, журналисты эти, и все льют дерьмо на нас. - Марин, ну, ты же сама говорила мне, что этим все и закончится. Помнишь? – я вспомнил наш разговор в доме её родителей. Именно родителей, потому что Маринин дом – это наша съемная квартира. Как и мой. - Говорить и переживать, разные вещи. – Марина наконец-то улыбнулась. - Понимаю, - в ответ улыбнулся я. - Я этого так не оставлю! – завопил выскочивший из отделения Аркаша. - Мне его стукнуть? – тихо спросила Марина. - Неа, - покачал головой я, - не стоит. -Я… я… я!!! – Аркаша задыхался от злости. - Выдыхай, выдыхай, - поддержал его Палыч. – не держи в себе. По себе знаю, держать не надо. Выпусти на волю! Слова Палыча успокаивающе подействовали на Аркушу. Он отдышался, скорчил рожу, погрозил нам кулаком и быстрым шагом пошел прочь. - Да, тяжело вам женщинам. – изрек я, меняя тему с Аркаши. Хотя, он тоже ведет себя как женщина. Точнее, баба. Истеричная баба. - Чего это? – удивилась Марина. - У вас нет хуя, на котором можно вертеть чужое мнение. - Зато у нас есть пизда, куда это все можно засунуть. – улыбнулась Марина. - Вам, бабам, лишь бы в себя что-то засунуть! – проворчал Палыч. Мы дружно рассмеялись. - Хотя, все намного проще. – продолжил Палыч. – Марина принимает все близко к сердцу. А этого нельзя. Все надо посылать куда подальше. - Перечисленные выше органы не подходят? – спросил я. - Не совсем. – ответил Палыч. – На них и так много проблем приходится: цистит, триппер. Зачем там еще всякая хрень? Действительно. Пусть идут куда-то в другое место. - Я за Катю, Антона волнуюсь. И за Ирину Алексеевну. – произнесла Марина. Мы медленно пошли к автобусной остановке. - Признаться, я думал, что процесс будет более быстрый. – произнес я. – Но все идет очень медленно. Сучка появлялась у нас пару раз всего. Журналисты ходили, писали и все. - Не все, - произнесла Марина. – Да, дело идет медленно, но только у нас. Пока ты там, в тихий час у Палыча зависаешь, я к Ирине Алексеевне захожу. Ей нервы почти каждый день трепят. По телефону.

132

- Доведут женщину. – махнул рукой Палыч. - А толку от этого сотрясания воздуха в трубку? – спросил я. – Эти, - я махнул рукой в сторону, куда убежал Аркаша, - хоть что-то делают. - Тоже, по большому счету, трепятся. – отмахнулась Марина. – Я думаю, что они просто не знают, что делать. - Чтобы чиновники и не знали что делать? – спросил Палыч. – Абсурд! Уж кто, кто, а эти то точно знают, что делать. Только им лень. Не выгодно это, понимаешь. У нас чиновники как привыкли работать: если дело выгодное, можно украсть, навариться на деле, тогда да, работаем. А тут что? Калека залетела! Где же тут украдешь?! С чего?! А вот деньги выделить на ремонт, это другое, можно и распилить. - Ты думаешь, поэтому на сучку и спихнули? – спросила Марина. - Сучка… - задумчиво произнес Палыч. – По сути, она тоже винтик в системе. Со своими принципами, конечно, но винтик. - Ага, - кивнула Марина, - принципами. Всех уродами считает. Палыч улыбнулся и ответил: - Знаешь, Марина, в социальную службу идут работать по двум причинам: либо из-за альтруизма, либо из-за мизантропии. У неё второй вариант. Ладно, молодежь, мне в ту сторону, - махнул он рукой вдоль дороги. Мы как раз вышли к автобусной остановке. - Давай, удачи! - произнес я, пожимая ему руку. - До свидания, - прижавшись ко мне, произнесла Марина. - Пока, берегите нервы! – последнюю фразу он крикнул уже через плечо. - Сбережешь тут, - прижавшись сильнее, произнесла Марина. Я потрепал её рыжие волосы. - Автобус там не видно? – спросила Марина. - Неа, сама, что ли, не видишь? – зевая, ответил я. - Нет, я глаза закрыла. Такой ветерок хороший. Ага, хороший апрельский ветерок колышет арматуру. Ну, не так круто, конечно, но все еще прохладно.

А.С. Пушкин. Послесловие Маргарита Крымская 19 Смиренья мудрую науку В те дни усвоить не хотя (Иль не умея – как дитя, Непримиримый недруг скуки), Надежду я не предавал И всё протягивал ей руку… Но никого не проклинал. Писал я письма беспрерывно, Души вливая в них слезу И ожидая лишь грозу В ответ на росчерки призывны И робость, спрятанную в них. Но – ни грозы, сулящей ливни, И ни ветров предгрозовых…

133

Литературный сериал О это слово – «равнодушье»! Как много в нём, как мало в нём! Едва неровно мы дыхнём, Как чаем уж: богинь послушных Неровен так же выдох-вдох… Но редко льёт богиням в уши Все наши чаяния Бог. Он чаще, слыша их, любовный Души не жалует призыв И плеск безудержной слезы Ей назначает хладнокровно. И, несомненно, потому – К нам равнодушны, дышат ровно Богини наши в такт ему. А мы, верны своей печали, Но естеству равно верны, Бежим, не чувствуя вины, К обычным дамам и сличаем Божествен лик с простым лицом, И неизбежно примечаем, Что нимб не спрятан под чепцом… 20 Но вот – записка мне с посыльным: «Я буду в полдень на брегу. Сожги сие». О, как сожгу Богини милость? Непосильна Сия задача для меня!.. А, сантиментами бесимый, Мой бес – кривился у огня: «Ай, полно, полно! Не юнец ты, Чтоб над запиской слёзы лить, Лобзать её, потом хранить Как возбудительное средство… Тошнит, ей-ей. Ступай сюда. Бросай в огонь!.. Ну, наконец-то: Не мальчик – муж. Теперь – айда!» 21 Приморской осени капризы Милы для любящих её: То нежных шёпотов витьё Она приказывает бризу, То буре – нежности любой Повелевает бросить вызов Иерихонскою трубой, Чтоб даже камень, весь пронизан, Молил о тиши гробовой.

134

Я полюбил её – как деву С живой, мятежною душой, Хоть оставался ей чужой, И вовсе не было ей дела До несмолкающей мечты В душе моей не охладелой И до речистой немоты. Она была богиня-демон… Но ты узнал её черты. Несмелым мальчиком Лолине Я поклонился и сказал: «Я ждал – вы будете гроза, Но вижу – веселы вы ныне». «О да! – ответила она. – И должен знать ты о причине: Я поняла, что мне нужна Твоя любовь – твоя святыня, Сколь ни была б она грешна. И мне ль судить? На то и нужен Господь разумный в небесах, Чтоб, разложивши на весах Грехи рабов своих недужных, Их тяжесть вмиг определить. Нам не решить задачу ту же – Весов небесных не добыть. Но как судить мы любим вчуже И, осуждая, не любить!» Боясь во счастие поверить, Глядел я будто сквозь неё И размышлял: «Игра? Враньё? Куда влекут открыты двери Души возлюбленной моей? Иль там – доверчивому зверю Попасть в ловушку без дверей?» А бес шептал: «По крайней мере, Там сладость сладости вкусней!» Она же – шляпку поправляя (О, как ей шёл багряный цвет!), Сказала: «Что ж, вотще ответ Незамедлительный ждала я. Увлёкся, верно, ты другой, Пока я думала, читая Строку любовну за строкой. Негоциантка молодая Тревожит ныне твой покой!» «О дьявол! Как ей то известно?» – Чуть не изрёк я, побледнев. «Не беспокойся, это блеф.

135

Литературный сериал Она не знает, – молвил бес мой, – Но только слышала о том, Что ты в Амалии прелестной Теперь захаживаешь дом. И что? Ужель богине тесно С обычной дамою вдвоём? Пусть и влюблён ты в даму! Что же Сие меняет? Ничего! Души не сдержишь кочевой В пустынном царствии, где может Любая капля ободрить, Когда ручей, стократ дороже, Горазд лишь издали манить. Но капля, друг, с ручьём несхожа: Глотнёшь – и нечего уж пить. Потом, быть может, в капле этой Увидят целую реку – Негоциантку нарекут Бессмертной музою поэта! И всяк читатель возомнит: Чахоткой сжитую со свету, Её, живее всех харит, Поэтом некогда воспетых, Он и в гробу боготворит. Поди потом и докажи им: Стихи – не письменный доклад! Мелькнула дума – и летят За ней глаголы одержимы… Коль звучны – падают в листы. Красивы, жуть! Хотя и лживы, И – для сведущего – пусты. Сведущих – неопровержимо – Лишь трое: Бог, да я и ты». Я горячо бы с ним поспорил, Когда бы вдруг не осознал, Что я и слова не сказал В ответ возлюбленной, и вскоре Она неспешно побрела Вдоль осердившегося моря. Неспешно – будто бы ждала, Что я, подумав об укоре, Души поведаю дела. Едва настигнувший Лолину, Залепетал я: «Видит бог, Признаньем вашим я врасплох… Поверьте…» Но и половины Я, прерван ею, не сказал. «Каким признаньем? – И невинно

136

Она взглянула мне в глаза. – Простите, вас теперь покину. Грядёт, мне кажется, гроза». Но сам я стал грозе подобен: «На вы! На вы! Ты слышал, бес?!» А он, сокрывшийся в небес Уже грохочущей утробе И с Богом слившийся вполне, Дождя немилостивой дробью Стрельнул в открыту душу мне И страшным хохотом загробным Зашёлся в чёрной вышине…

Опаленные войной Олег Русаков ГЛАВА 8. ЕГОР – 1941. ЛЕДЯНОЕ ПРОСТРАНСТВО… Лето и осень 1941 года фашисткой машиной безжалостно прокатилась по долам и весям российских просторов. Судьбы миллионов людей нашей родины безвозвратно изломаны. Неправильной выдалась осень 1941 года и в судьбе Егора Широкова. Никого, не предавая, он стал предателем. Героически проведя свои первые бои – его отправили в штрафную роту, чуть не расстреляв. Судьба – беспощадна... Но при этом Егор не погиб, сгорев в танке, не был расстрелян – сначала немцами, потом нашими. Не пал, в бою освобождая от немцев сначала полевой окоп, потом деревню, не сгинул несколько раз, попадая под обстрелы и бомбежки. Ведь это тоже судьба. Какая она будет дальше?.. короткая – длинная … Егор с детства считался добрым, но не пугливым мальчиком. Драться не любил, но спуску, если что не давал. Характер его был, в отношениях с другими людьми, мало общительный, умел подавлять и не выпячивать свои эмоции, будь то радость, или грусть. С доброй улыбкой относился и к людям, и к скотине, а когда, в его руках, появился трактор, он был для него как живой. У Егора до армии не было серьезных отношений с девушками, как-то минула его острота первой любви и поэтических растроений на утренних и вечерних зарницах и покосах. Зато у него была большая дружная семья. Несмотря на подростковый возраст, всегда было любимое дело, сначала кузня, потом трактор. В армии любимый танк с начищеными до блеска траками. Любил его как женщину, наверно, поэтому у него была самая лучшая машина в корпусе, никогда она его не подводила на учениях. Просидев несколько дней в Волоколамской тюрьме, потом на гауптвахте в комендатуре, его вместе с другими заключенными, среди которых были и солдаты, и «бывшие» офицеры, и уголовники, и … политические, определили в штрафную роту за номером … . На формирование подразделения их вывезли в конце сентября в некую деревушку. Жили в сарае на окраине села неподалеку от церкви без куполов, в которой обосновалась конюшня. Жили голодно, но кухня была своя. Егор стал совсем замкнутым, старался находиться в тени, старался уходить от разговоров с кем бы то ни было. Не шел на контакт, если кто-то предлагал дружбу или разговор. «Скорей бы все кончилось»: думал Егор – «Кончилось бы как-нибудь. В штрафных ротах все равно все погибают». Неделя проходила за неделей. Дождь сменялся холодом. В численности рота уже давно превысила все известные норма-

137

Литературный сериал тивы. Было два расстрела за мародёрство, одного драчуна офицер застрелил, чтобы остановить драку. Егор отрешенно смотрел на все, что происходило вокруг и безучастно, брезгливо закрывался от любых возможных событий. Широков начал удивляться, почему их так долго не бросают в бой, зачем они болтаются в тылу уже более месяца, здоровые провинившиеся перед государством мужики. А объяснение было простое. Командование боялось бросать в оборону осужденных за дезертирство и уголовников, командование набивало эти подразделения смертниками для того, чтобы бросить их на врага в самом начале наступления которое несмотря ни на что готовила ставка. Именно ими планировало командование сбить противника с оборонительных позиций на наиболее кровавых направлениях в первые часы и дни наступления под Москвой. И вот, наконец, 5 декабря началось долгожданное наступление. 5 декабря войска Калининского фронта (генерал-полковник И. С. Конев), а 6 декабря — Западного (генерал армии Г. К. Жуков) и правого крыла ЮгоЗападного фронтов (маршал С. К. Тимошенко) перешли в контрнаступление. Штрафная рота в которой месил снег подмосковных полей Широков переходила из боя в бой неизбежно неся огромные потери в лобовых сражениях. Немецкая техника, да и наша техника не была сильно эффективна при декабрьском наступлении. Огромные сугробы, которые легли на поля Подмосковья в конце 41 года сковывали применение техники, а упавшие на Подмосковье сильные морозы запуск и работу двигателей танков, бронетранспортеров и автомобилей. В таких условиях боев именно пехота явилась главным козырем советских соединений, частей и подразделений. И штрафники пригодились как никогда. Штрафная рота в которой месил снег подмосковных полей Егор переходила из боя в бой. Ряды штрафников за пару боев редели, но пополнялись, сначала такими же штрафниками, затем, когда ресурсы штрафных подразделений оказались исчерпанными, приданными общевойсковыми подразделениями из резерва. Зима давала мало раненых. Ранение в бою, если солдат более чем на пол часа задерживался в сугробе, оборачивалось, в лучшем случае, отмороженными конечностями, но как правило спасти замерзшего солдата было нельзя. А если его слегка припорашивал снег, героя находили только весной, когда он оттаивал. Многих находили грибники уже после войны. После очередного переформирования и утреннего короткого боя с подразделением замерзших немцев, заблудившихся в нашем тылу, штрафная рота неровным строем двигалась по проселку, очищенному от снега к освобожденному уже пару дней назад населенному пункту. Деревенька была домов пятьдесят, из них с десяток домов сожжены. А на отшибе метрах в ста от дороги и от деревни притаился крытый сарай – сеновал, в котором засели с десяток – полтора десятка немцев вооружённых, кроме автоматов, парой пулеметов. Наступающее подразделение, освободившее деревню, пыталось выбить засевших в сарае фрицев сходу. Но, оставив в снегу более двух десятков бойцов, которые по-прежнему лежали припорошенными бугорками, командир атакующего подразделения решил поберечь солдат, плюнуть на горстку окоченевших немцев. Расчет прост, замерзнув окончательно и оголодав, они вылезут сами, либо в лес, либо сдадутся, либо, в конце концов, замерзнут насмерть. Так они и сидели в сарае вторые сутки, иногда постреливая, когда по дороге проезжала понравившаяся им цель. Проходящую пехоту они не трогали. В замерзшем небе морозного марева еще были видны звезды. Они нависали над деревней и сараем так близко, что казались фонарями на некой неведомой тропе. Куда ведет тропа…? Начинаясь бликами на белых даже ночью, дрожащих от холода, сугробах, блики звездами поднимались на небо. Касаясь бледным светом белого снега, блики вели в потусторонний мир, дверь в который никому не хочется открывать даже в положенный срок. Роту обогнала колонна из двух легковых машин с чинами и полуторка с бой-

138

цами охраны. Охрана была одета по-зимнему и богато в белых новых теплых полушубках с автоматами наперевес. Отсюда можно было понять, что в ЗИМах ехали не простые чины. Колонна подъезжала к деревушке, двигаясь мимо сарая на отшибе в ледяном безмолвии зимнего утра, звук двигателей звенящим цоканьем разрезал холодный полумрак, по колонне ударила пулеметная очередь. Легковушки прибавили ход и скрылись в деревне, остановившись через пару первых домов, чтобы их не могли обстрелять из сарая. Белые полушубки рассыпались из кузова полуторки по снежному брустверу дороги и открыли беспорядочный огонь по немцам. Сарай огрызнулся еще парой очередей и перестал стрелять совсем. Охрана, видимо выстрелив по магазину патронов то же замолчала. На подножку полуторки прыгнул белый полушубок, что-то сказал водителю, тот развернул полуторку и помчался навстречу штрафной роте на глазах, у которой произошёл обстрел кортежа чинов. - … кто командир подразделения. – Кричал старший лейтенант, соскочив с подножки полуторки. Увидев разношёрстое обмундирование солдат, поначалу молодой старший лейтенант растерялся, не поняв, почему перед ним так странно, не по уставу одетые бойцы. - Капитан Ермаков. Командир штрафной роты № … . Выдвигаемся в направлении деревни Храмово… - Так это штрафники, - было видно, как обрадовался старлей, - занять позиции для атаки, взять этот долбаный сарай. – Одурев от возможности легкой победы, у молодого офицера загорелось самолюбие. Жажда совершить героический поступок на глазах начальства, обязательно взяв приступом этот сарай, и таким образом спасти высоких начальников переполняла молодого честолюбивого штабиста. Капитан Ермаков мешкая, не желая выполнять убийственную глупость штабного офицера, оглянулся на свое подразделение, медленно повернулся к старлею. - Старший лейтенант, мы два часа назад уже уничтожали подразделение заблудившихся фрицев. Наши потери – восемь убитых, двенадцать раненых, и полчаса потерянного времени. Я так к линии фронта без бойцов подойду. Старший лейтенант как рыба открыл и закрыл рот. Злость зеленого служаки, чувствующего за спиной могущественную поддержку, выпучила ему глаза наполненные неограниченной злостью и непомерной удолью. - Штрафников на позиции, приготовиться к атаке, - трясущимися от злобы пальцами старший лейтенант выхватил из кобуры пистолет – под расстрел пойдешь за разговорчики. Капитан ухмыльнулся на трясущийся у лица пистолет и спокойно скомандовал. - Рота, приготовиться к атаке… Солдаты рассыпались по придорожному снежному брустверу. На все про все ушли пара минут. Все лежали в морозной тишине. Все ждали команды. - За Сталина, за Родину, - прокричал старший лейтенант, - Ура-аа, - но вставать… не торопился. Мгновения жизни еще сохраняли не тронутый снег подмосковного белого поля. - Вперед ребята, - прокричал Ермаков – и первый ринулся по целику глубиной местами до промежности. Больше чем кто-либо другой полковник, в недавнем прошлом, и бывший коммунист - ныне опаленный боями капитан штрафной роты Ермаков понимал, что ждет его роту через несколько минут. По рядам атакующих, прокатилось «ура», и бойцы пошли вперед, разгребая полушубками сугробы, иногда ныряя в бездну непролазного снега и вставая вновь, а чаще что бы уже больше не встать…

139

Литературный сериал «Ура-а-а»… Загремело белое замороженное пространство перед сараем, пробиваемое двумя ручными пулеметами и десятком автоматов. Солдаты шли вперед и вперед, убитые падали в снег как в саван, а живые шли вперед «за Родину, за Сталина», за свою многострадальную Родину, за свои семьи, за родных и близких, за прошлое и бедующее. … Даже те, кому повезло прожить на мгновение дольше других не прошли и половины пути до сарая. Минуты через две пространство замолчало. Опять воцарилась полная морозная тишина. Солдаты скрылись в саване родного российского снега. В морозном воздухе над телами солдат поднимался пар, как будто их души стремились в поход по тропинке млечного пути. После переформирования штрафная рота № … насчитывала 186 бойцов, потеряв двадцать штыков в коротком бою два часа назад, рота легла на это заснеженное поле …целиком… . Там же где-то притаился и герой - старший лейтенант, жаждущий легкого подвига в красивом белом полушубке вместе со своими бойцами. …Тишина… В течение ближайших двадцати минут в морозном воздухе раздавались стоны раненых, но более чем двадцатиградусный мороз сделал пространство опять безмолвным. За эти последние минуты из белого савана один за другим выползли девять бойцов. Один из них был белым полушубком остальные восемь - штрафники. Все были ранены. Егору пуля пробила мышцу бедра навылет. Может быть, изза мороза крови было немного, но ватные галифе от крови потяжелели. Через два часа мимо деревни проходила колонна артиллерии. Два орудия были поставлены на прямую наводку и пальнули по два выстрела. Сарай разлетелся в щепки и сгорел дотла со всем содержимым. Чины доехали до своих штабов и продолжили руководство военными действиями успешно наступающих советских войск. Маленький эпизод московского наступления стал неизвестной страничкой истории большого победоносного сражения. Штрафники либо погибали, либо искупали свою вину после первой крови. В суете, после боя, Егору не было возможности предъявить свое бедро как ранение. Не было рядом санитаров, не было рядом офицеров. А на другой день один боец посоветовал Широкову вообще не показывать свое ранение никому, так как могут признать это ранение самострелом. И тогда … Так Егор и пошел на переформирование с прострелянным бедром, как будто не был он ранен в этом ужасном, глупом бою. Военные дороги повели Егора дальше по заснеженным полям и дорогам освобождать от врага подмосковные земли. От боя к бою, и опять от боя к бою в штрафной роте… Егор как заговоренный от пуль и осколков. Сколько штрафников вокруг него падало замертво, сосчитать было невозможно, пули рвали одежду и звенели о металл автомата, свистя роем над его головой несколько раз задевали каску, а он, от боя к бою, и опять от боя к бою, переформирование и опять. … Так Егор провоевал до марта 1942 года. С его прихода в роту личный состав сменился несколько раз. Егора побаивались за живучесть, он стал легендой роты, но при этом и самым опытным и бесстрашным бойцом. Устал Егор бояться пуль, бояться смерти. Он забыл, чего надо бояться. Но не уходил у него из памяти капитан особого отдела, который наградил его отменой расстрела за предательство, штрафной ротой. «Если уж чего в этой жизни и бояться, так это «своих» - думал Егор Широков: «Немцы, что, они враги, их бить надо и все. А вот «свои»? Когда «свои» тебя к стенке поставят…, никто не знает…». В марте он получил ранение в плече. Ранение не тяжелое, но три недели в медсанбате ему пришлось провести, чтобы срослась ключица. И наконец, он пошел на переформирование в общевойсковую строевую часть, а не в штрафное подразделение. О танках он должен был забыть, солдат Широков шел в пехоту. Избавление от звания «штрафник» его радовало, но как человек он был опустошен своей судьбой, и случившаяся реабилитация не впечатляла тяжело раненную душу бойца, и не давала радости на будущее.

140

Наталья Дмитрий Королёвъ Из его с ним рассказа я узнал что обнаружили её около часа назад на одном из вокзалов. Она упала в обморок. Её откачали и сотрудник полиции попросил у неё документы. Обморок был голодный, её отвезли в одну из городских клиник. Там, ясное дело, узнают что с ней. Константин дал мне адрес и телефон, но посоветовал звонить завтра, сейчас всё равно какую-либо стоящую информацию не дадут. Я положил трубку, и прошёлся по комнате. Взяв со столика коньяк, я поставил его обратно в шкаф. Я был рад что она нашлась, но то в каком она была состоянии вызывало у меня большую тревогу. Значит она голодала? Боже мой, как же она себя довела! Сердце болело за девушку, которую я мало знал, но из-за которой уже многое вытерпел и к которой у меня по-прежнему были чувства. Я курил сигарету одна за одной, не зная куда себя деть. Я вспоминал её, её грустные больные глаза и представлял себе что она сейчас чувствует. За несколько часов я выкурил порядка двух пачек, так что никотин уже не лез в горло. Когда я взглянул на часы, было уже одиннадцать. Надо было ложиться. Постелив, я лёг на диван, но сон никак не мог прийти ко мне - успокоиться мешали бушевавшие в голове мысли. В полубредовом состоянии я отрубился только ближе к трём. Помню, что среди ночи периодически просыпался. Вконец пробудившись после беспокойного сна, я моментально взглянул на время - было уже поздно, почти двенадцать. Я встал, убрав постель и, совершив привычные процедуры, сел за телефон, положив на стол листок бумаги с записанными вчера адресом и номерами. Набрав, я долго ждал ответа, слушая гудки. Наконец, услышал: - Городская поликлиника номер три. Регистратура. - Здравствуйте, - начал я, - можете мне подсказать? Вчера к вам поступила женщина - я назвал её фамилию и имя, - могу я узнать что с ней и как я смогу её увидеть? На том конце провода установилось молчание. Я слышал как стучало моё сердце. - Наталья Сергеевна Лисовец? - переспросили меня. - Да. Вновь молчание. - Её перевели. Сегодня утром. - Куда? - В специализированный центр, мы не можем держать таких больных. Вы знаете что у неё ВИЧ? - Да. - Она теперь в Центре Диагностики по ВИЧ-инфицированным. Вам дать адрес? - Да, давайте, - сказал я, хотя, впрочем, и так его знал. Я записал адрес и телефон и в очередной раз начал набирать номер. В регистратуре я узнал что такая пациентка действительно поступала. Я спросил как можно её увидеть. Мне ответили что необходимо разговаривать с лечащим врачом. Окончательно всё прояснив, я принял решение не медля ехать туда.

141

Литературный сериал Наспех перекусив, я вызвал такси, которое стояло у подъезда уже через десять минут. Ехать предстояло на другой конец города, практически на окраину, с пробками мы добрались туда только через час. Огромный, отстроенный недавно Центр располагался на оживлённом тракте, что вёл из города в другие крупные населённые пункты. Он состоял из нескольких корпусов, общей площадью не менее 1000 квадратных метров и сделан был по последнему слову техники. Расплатившись с таксистом, я вышел из машины и направился в сторону центрального входа. Я зашёл в помещение и подошёл к регистратуре, которая располагалась по центру большого зала. Во всём заведении чувствовалась новь, которую, впрочем, я поначалу не замечал. Я подошёл к окошку. - Добрый день. Я сегодня звонил насчёт девушки, её привезли с утра. Лисовец Наталья Сергеевна... Медицинский работник внимательно посмотрела на меня, потом стала набирать что-то в компьютере. - Да, поступала такая. Кто вы ей? - Я... - я немного замялся, - близкий друг. Она вновь изучающе посмотрела на меня. - Я скажу доктору, минуту. Я слышал как она говорила в трубку: - Анастасия Георгиевна, тут к сегодняшней Лисовец пришёл какой-то один... друг. Да, один... хорошо... Регистратор вновь перевела на меня взгляд. - Ждите, к вам выйдет доктор, можете пока присесть. Отойдя от окошка я прошел к креслам, которые располагались возле окон, ближе всего к регистратуре. Через несколько минут к окну регистрации подошла женщина в белом халате и вскоре перевела взгляд в мою сторону, я понял что это доктор и приподнялся. Я подошёл к ней. - Вы к Наталье Лисовец? - спросила она. - Да. - Давайте, отойдём. Мы отошли слева к стене. Врач внимательно, оценивающим взглядом посмотрела на меня. - Значит вы - близкий друг? - Да, скажите как она себя чувствует, я хотел бы её видеть. Её взгляд сконцентрировался на моих глазах. - Вообще мы даём право на посещение, по крайней мере первое, только родственникам, мужу например... - Это невозможно. Её муж сейчас... он в СИЗО, на него завели уголовное дело, он оттуда в ближайшее время не выйдет... Вот... А больше родственников у неё нет. - Очень интересно... - Как она, ей плохо? Врач не ответила, но по её взгляду я понял что был прав в своих догадках. - Как же вы, близкий друг, довели её до такого? - Видите ли, тут такая история... Она жила у меня, а потом исчезла, затем... я попал в больницу и только недавно выписался. Я искал её и только вчера узнал где она. Меня Влад зовут, вы можете у неё спросить. - Очень странно... Я умоляюще посмотрел на доктора. Она не спускала с меня глаз. - Ну хорошо, меня зовут Анастасия Георгиевна, у вас есть с собой паспорт? - Да.

142

- Отдайте его в регистратуру, с него спишут данные, разденетесь в гардеробе, возьмёте халат, я буду вас ждать, третий этаж 334 кабинет. Запомнили? Я кивнул. Мы прошли обратно к окошечку, врач сделала знак медсестре, сказала списать данные и ушла. Когда мне вернули документы, я подошёл к раздевалке где мне выдали халат. Вскоре на лифте я уже поднимался на третий этаж и через минуту нашёл нужный кабинет. Я постучался и приоткрыл дверь. Врач сидела за столом, увидев меня она встала и подошла к двери. - Быстро вы... Она вышла из кабинета, закрыв его на ключ, и мы прошли по коридору, завернули направо, дойдя до самого конца, и остановились возле двери палаты. - Подождите меня здесь, - сказала она, зайдя в неё. Я ждал. Вскоре она вышла. - Вы можете зайти, у вас есть несколько минут, я буду стоять здесь, её койка справа от окна. Я открыл дверь. По обеим сторонам палаты стояли четыре койки. Я увидел, справа занята была только одна, она располагалась у самых окон. Я направился туда. С каждым своим шагом, что я делал, сердце начинало колотиться всё сильнее. Подойдя к койке, я понял что это она, но узнал её только по глазам. Лицо было трудно узнаваемо. - Наташа, - прошептал я. Я сел на стул. - Бедная... что ты с собой сделала... На её исхудавшее лицо навернулись слёзы. Я сам еле удержался чтобы не заплакать - уж очень жалко было на неё смотреть. - Влад, - она попыталась приподняться, - Влад, забери меня отсюда... он меня найдёт... От её слов я пришёл в себя. - Тебе нужно оставаться здесь, никто тебя здесь не найдёт. - Ты не понимаешь... - Если ты говоришь о своём муже, то он точно сюда не заявится. - Почему ты так уверен? - Он сейчас в СИЗО и долго оттуда не выйдет. - Почему? Я заметил как она разглядывает меня. - У тебя шрам, откуда? - Это не важно, тебе нужно только понять что ты теперь в безопасности. Я с тобой. Ты только не волнуйся. Я внимательно посмотрел на её лицо - оно было какое-то коричнево-серое и страшно осунувшееся, возле скул зияли нездоровые ямки, а глаза были как бы исчерна и опухшими. - Я сильно страшная? - Нет, что ты... Зачем ты тогда ушла? Она отвернулась. - Я не знала что делать, я не смогла бы так жить... - Но зачем так убегать? - О чём ты говоришь, ты бы стал жить с неизлечимо больной женщиной? - Даже если бы ты не стала жить у меня, тебе нужно было лечение... Она не ответила. Мне показалось что её начало знобить. - Наташа, с тобой всё хорошо? Я взглянул в сторону двери. Доктор была в палате и наблюдала за нами.

143

Литературный сериал Я привстал. Она, поняв, пошла в мою сторону. Я немного отошёл, чтобы дать пространство врачу. Анастасия Георгиевна потрогала голову, потом пощупала пульс. - Больная, укутайтесь хорошенько в одеяло, я сейчас отойду, мне с вашим другом нужно поговорить. - Я ещё приду, - на прощанье сказал я. Наташа ничего не ответила. Вместе с врачом мы вышли из палаты. Мы встали возле стенки. Доктор посмотрела на моё убитое лицо. - Я... как она изменилась... почему она стала такая? - начал запинаться я. - Болезнь прогрессирует, она совсем не лечилась, к тому же в последнее время находилась в невыносимых условиях... Вы не знали? - Я же уже объяснял... а о её болезни я узнал всего за день как она пропала. - Очень странно... - С ней совсем плохо? - Скоро будут готовы анализы, но я уверена что мы диагностируем у неё СПИД. Вы понимаете, это уже не ВИЧ? Я молчал. - Почему у неё такое лицо, такое серое... как-будто... Она сильно себя запустила, а то что с ней происходило в последние дни только усугубило её состояние. - Что ей сейчас нужно? Деньги, лекарства? - Ей нужна терапия, возможно, химиотерапия - у нас она бесплатна, есть набор медикаментов которые мы в силах дать. Какое-то более расширенное лечение мы не сможем предоставить, но дополнительные лекарства я могу выписать, если вы готовы взять на себя оплату. - Да, конечно, говорите что нужно. - Пройдёмте ко мне. Мы зашли в её кабинет. Она присела в кресле, я стоял. Врач писала несколько минут. - Вот, - она подала мне листок, - это продаётся в некоторых специализированных аптеках, я написала адреса; я указала необходимое количество и примерную стоимость, если вы осилите, то это нужно будет покупать в течении несколько месяцев не прерывая курса. Я взял список. - Сможете? - Да, смогу. Может что-то ещё? - Мы предоставляем питание, но ей нужны витамины, то есть фрукты, яблоки, апельсины, я потом расскажу, если вы будете приносить их, это тоже поможет. Ну и, конечно, внимание. Если, как вы говорите, у неё никого нет... - Я обязательно буду приходить. Давайте оставлю вам свой сотовый на всякий случай. - Давайте... У нас обеденный сон с часу до двух, лучше после обеда, когда заканчивается большинство процедур. - Я смогу или только вечером после работы или в выходные. - В выходные будет достаточно. - Я понял. - Будете приходить только вы? - Да, только я. Я уехал в подавленном настроении. Зайдя к себе, сразу прошёл на балкон, достав из пачки и закурив сигарету. Из памяти не выходило её лицо - совсем не то что я помнил когда-то - и глаза... Одной сигареты было мало, я закурил вторую. Почему она с собой это сделала, почему сбежала и довела себя до такого состояния?

144

Я зашёл в комнату, достав из бумажника листок. Ещё раз просмотрел рецептуру, её стоимость - это лечение оплатить я мог... Я ещё долго бродил по комнате, пытаясь найти себе место - то присаживался, то шёл на кухню, то возвращался, опять начиная ходить. Пытался смотреть телевизор, что никак не выходило. Наконец я не выдержал и достал из шкафа бутылку только так я мог спастись от своих переживаний и мыслей. В этот раз я осушил её до дна. *** Проснувшись, я почувствовал жуткое похмелье - болела голова, посмотрел: на столике стояла допитая бутылка вчерашнего армянского. Чёрт, я даже не помнил как отрубился вчера и как постелил постель... С трудом приподнялся, сел, зажав голову руками. Нужно было как-то расхаживаться, для начала хотя бы принять душ... Я встал. Реальность была другая, комнату немного пошатывало... Я добрёл до ванной, зашёл в душевую и открыл кран. Я сразу почувствовал как стало лучше - вода приятно обливала тело, заряжая меня уверенностью. Выйдя из ванной, я направился в комнату. На столике возле опустошённой бутылки стояла недопитая рюмка, рядом на тарелке валялись уже съёжившиеся дольки лимона. Я выпил оставшийся коньяк, зажевав его сморщенной долькой, чуть погодя стало хорошо. Одевшись, я вышел на балкон, чтобы закурить сигарету. Алкоголь сделал своё дело, притупив мои вчерашние переживания, но полностью я от них не мог избавиться. Я подумал о Наташе. Вспомнив её вчерашний вид, моё сердце вновь сжалось. Как она сейчас себя чувствует? Я сегодня вновь решил сходить к ней, нужно было купить фруктов, узнать результаты её анализов, но сначала надо было позвонить её лечащему врачу. Позавтракав, я стал ощущать себя ещё лучше, похмелье практически выветрилось. Было около пол-первого, когда я начал набирать телефон. "Здравствуйте, могу я услышать Анастасию Георгиевну, да, по поводу её пациентки?" Меня соединили. "Добрый день, - поздоровался я, - это Влад, мы с вами встречались вчера по поводу вашей пациентки Лисовец Натальи, да... могу я принести ей фруктов? Хорошо... и хотел узнать ещё насчёт анализов". Я положил трубку. Врач сказала что анализы будут готовы около двух. Приехав туда после обеда, я как раз мог их узнать. Нужно было одеться в чистое, я выкинул в стирку свою рубаху и кальсоны, грязного белья, впрочем, как я заметил, там и так завалялось. Я решил отложить всё на выходные. В шкафу я нашёл всё новое, почистил обувь. В прихожей ещё раз посмотрел на себя... Я вышел из дома в два, пешком прогулявшись до супермаркета. Стояла хорошая зимняя погода, градусов пятнадцать мороза, но мороз был сухой, светило яркое солнце. Купив в магазине фрукты, я вышел на парковку и сел в свободное такси. Вскоре я уже ехал Диагностический Центр. Когда я переступил порог, я посмотрел на часы - было самое начало четвертого. Я подошёл к окошечку, попросив известить Анастасию Георгиевну, что и сделали - вскоре она уже спускалась ко выходу. Увидев её, я подошёл к ней. - Здравствуйте. - Добрый день, молодой человек. - Как себя чувствует Наташа?

145

Литературный сериал - Это вы ей принесли? - она взглянула на пакет. - Да. Я одел халат, мы вместе на лифте поднялись на этаж. Сначала прошли к ней в кабинет. Она взглянула на меня: - Вы мыли фрукты? - Нет. - Вымойте их в раковине, в следующий раз мытые с собой возите. - Хорошо. - Вы можете пройти к ней. - А результаты анализов? - спросил я. - Мы с вами потом поговорим. Я подошли к её палате и вошёл. Я подошёл к её койке. Наташа, увидев, меня, повернулась. Я улыбнулся, положив фрукты на тумбочку, она тоже попыталась улыбнуться. - Привет. Я посмотрел на неё: её лицо мне показалось стало выглядеть лучше - исчез этот страшный серовато-коричневый оттенок, оно чуть порозовело, хотя с него и не сошла эта болезненная худоба. - Привет, - сказала она. - Ты сегодня получше выглядишь. - Не обманывай. - Нет, правда, смотри, я тебе фрукты принёс. - Спасибо, - сказала она. - Как ты себя чувствуешь? Я присел и протянул ей руку, она её подала. Сквозь рукава больничного халата были видны её тонкие, худые запястья. - Ты мне расскажешь что с тобой было, прежде чем ты попала сюда? Она посмотрела исподлобья. - А ты расскажешь мне про свой шрам? - Расскажу... Наташа немного приподнялась на подушке. - Что ты хочешь услышать? - Обо всём после того, как ты от меня ушла... Ты знаешь, я тебя искал... - Влад, зачем я тебе сдалась? - Что за вопрос... ты мне нравишься... и когда вот так вот уходят... - Нравлюсь... - она как-то грустно перевела глаза, - что значит нравлюсь, ты же понимаешь что между нами ничего не может быть. Может тебе меня просто жаль? - Конечно жаль, что ты довела себя до такого состояния. Она взглянула на меня. - Ну и? - вопрошающе посмотрел я. Она немного помедлила. - Я ушла от тебя, потому что так решила, потому что тогда иного пути не было. Я просто ушла. Сначала я долго просто бродила по улицам. Потом поехала к Ольге, своей подруге. Там я узнала что к ней заявлялся мой... напугал её сильно, короче она меня прогнала. Ну а потом я скиталась... - Почему ты не пришла обратно ко мне? - спросил я, всерьёз не зная заходила ли она после того, потому что тогда меня в силу понятных причин точно не было дома. - Зачем, Влад, я не видела смысла... Я тогда вообще находилась в каком-то умопомешательстве. Ты знаешь что такое когда от тебя отворачивается весь мир? - Но как ты жила? - Я решила что пусть будет всё как будет. Сначала я продала свой телефон... жила на вокзалах... потом... Я даже не помню как меня забрали.

146

- Ты упала в обморок от голода. - Да... - Потом ты попала сюда. Врач мне сказала что ты себя очень запустила... - Влад, - она осекла меня, - чему быть, того не миновать, ты же знаешь... у меня неизлечимая болезнь, и она рано или поздно приведёт к финалу... - Ты зря так говоришь, - перебил я её, - вот если бы ты сразу начала лечиться... люди с таким диагнозом при соответствующем лечении, я знаю, живут годы. - Годы, - она горько усмехнулась, - посмотри на меня, ты не знаешь о чём ты рассуждаешь. Мы на минуту замолчали. - Теперь ты рассказывай. Наталья взглянула на меня, я увидел как она перевела взгляд на мой шрам, так что я невольно потрогал его рукой. - Это он? - Да, я видел твоего мужа... - я попытался улыбнуться, улыбка вышла кривая. - Как он тебя нашёл? - По номеру телефона. Ты верно говорила что у него в полиции подвязки. Наташа рухнула на подушку. - Прости меня пожалуйста, - девушка повернулась и жалобно посмотрела на меня. - За что? - За то что втянула тебя во всё это, я не хотела. - Да брось, в итоге всё хорошо закончилось. - Что он с тобой сделал? - Ну, в общем, он заявился в тот же день когда ты ушла, только уже после обеда, спрашивал про тебя ну и звезданул меня чем-то, я даже не понял, прошарил комнату - искал тебя, взял телефон и ушёл. - И всё? - Всё. - Как его нашли? - По адресу. Его скоро выпустят, - подытожила она. - Нет, его выпустят теперь не скоро. - За такое? - она изумлённо улыбнулась. - Ему грозит до пяти лет. - Значит он что-то ещё с тобой сделал... Нависло молчание. - Ну хватит, наконец сказал я, хорошо всё то, что хорошо кончается, теперь тебе нужно думать только о своём здоровье. Наташа грустно посмотрела на меня. - Откуда ты такой взялся? Подошла доктор. - Как ты себя чувствуешь? - спросила она, обратясь к Наташе. - Хорошо, - ответила она. - Давайте свидание завершать, больная, вам нужно сейчас отдохнуть. Пойдёмте, - обратилась она ко мне. Я встал. Наташа взглянула на меня. - Я буду приходить. Если на этой неделе не смогу, то приду в следующие выходные. Мы вышли с доктором и прошли в её кабинет. Врач села за стол. - Итак, анализы...

147

Литературный сериал - Сегодня она выглядит получше, наверняка всё не так плохо, - заметил я. Доктор посмотрела на меня. - Она выглядит не так плохо потому что сейчас содержится в нормальных условиях, принимает лекарства, вообще просто ест. Я осекся. - Её картина, к сожалению, совсем не радужная. Мы диагностировали у неё стадию острой ВИЧ-инфекции, также у неё были обнаружены злокачественные опухоли и микробактериоз. Молодой человек, у вашей подруги целый "букет" заболеваний. Это практически стадия СПИДа, вы понимаете? Она пристально посмотрела на меня. - Но она же... я же... - я начал запинаться, - Неужели всё так плохо? - Для начала, я назначу ей щадящую химиотерапию, препаратами попытаемся снизить воздействие грибка, других оппортунистских инфекций, чтобы затем начать направленное лечение, но... пациентка очень запустила болезнь, так что потом нам останется только смотреть на результаты. Доктор видела, что я не понимаю. - Больные ВИЧ, - пояснила она, - умирают не собственно от самого заболевания, а от сопутствующих инфекций, потому что в результате воздействия вируса иммунодефицита сильно снижается их иммунитет, организму всё сложнее становится бороться с другими болезнями. На стадии острой ВИЧ даже простая простуда может оказаться опасной. Врач встала. Я подошёл к ней. - Вы смотрели вчера список то что я вам давала, он у вас с собой? - Да... - я протянул листок. - Вот эти препараты, - она обвела их кружками, - надо будет купить на следующей неделе. В выходные вы же сможете? Я кивнул. - Держите, я написала сколько нужно, сейчас выпишу рецептуру, - она протянула мне листки, - отдадите это в аптеку. - Я только прошу, не говорите ей ничего. - По поводу? - спросила доктор. - Ну... что я помогаю, а то ещё чего доброго не возьмёт. - Что? Странно всё у вас...

Путешествие в неизвестном Уразова Татьяна Даже в самых кошмарных снах Мишке не снились такие ужасы. Движущиеся, противно скрежещущие стены, арочные потолки с ползающими мелкими пауками, сизый воздух, струящийся из коричневых труб. И зелёные пауки, плюющиеся смрадной жидкостью. Бедные пленные, заранее сломленные знанием об изуверствах пауков, плелись в одну шеренгу, то и дело, спотыкаясь то о Борьку, то о Мишку. Наконец их подвели к огромному котловану, в конце которого за массивными решётками изрыгали огонь многоголовые драконы. А на каменистом полу сидели и лежали измученные пленные. Словно из – под земли появился паук с зелёным то ли третьим глазом, то ли анализатором. Пленных рассортировали по группам. И тут Мишка с Борькой услышали Волика, вернее приказ оказаться впереди самых огромных пленных. Около них пацаны вообще не могли привлечь к себе внимание.

148

Стоя на краю котлована, вдруг услышали движущийся скрежет. Огромная стена надвигалась на них, подталкивая пленных к самому краю. Мишка с Борькой не дожидаясь толчка спрыгнули в котлован. Когда Волик включил мягкую посадку, они и не поняли. Встав на ноги, успели, отбежать от падающих гигантов. Тех, кто разбился, пауки приказывали оттащить на корм драконам. И так группа за группой пленников оказывалась в котловане. Мишка с Борькой не понимали, по каким признакам пауки определяли: кто жив, а кто помер. Борьке всё казалось сплошным холодцом. Он удивлялся Мишке, который уже свободно ориентировался среди инопланетных тварей. А Мишка искал своих прозрачных. Благодаря маленькому росту они протискивались в самые узкие щели. В нише стены он различил двух прозрачных. Один лежал, второй сидел. Пацаны пристроились рядом. Волик дал сигнал. Мишка настроившись, как его учил Лёлик, начал мысленно произносить: - Жека. Жека. Жека. Сидящий, встал. Снова сел. Мишка звал и звал его до тех пор, пока Жека не понял, кто его зовёт. -Ты кто? – услышал Мишка. -Я от Лёлика. За вами. - Но я не один. Вот лежит Вовик. Он очень слаб. Завтра отправят к драконам. - Мы должны сегодня выбраться. - Но как? - У Борьки, что сидит рядом со мной, на спине карман. В нём три костюма. Достаньте. Я не умею. Я вижу только ваши контуры. Достали? Теперь один оденьте на Вовика и на себя. - А вы с какой планеты? - Нам Лёлик запретил говорить. Жека с трудом надел экспериментальный костюм, а натянуть на Вовика помогал, как мог Мишка. - Скоро свет выключат. Сейчас у них экономия. С водой плохо. Жека замолчал. Видимо с ним заговорил Волик. В этом костюме мысли улавливались лучше. -Теперь руководство операцией беру на себя,- заявил Жека, - по- моему сигналу взлетаем на край котлована. А сейчас продвигаемся потихоньку к другому краю. Слушайте внимательно. Стена реагирует на всех, кроме вас. Поэтому вы взлетаете первыми и подвигаетесь к стене. По мере вашего продвижения стена будет отодвигаться. Надо, чтобы она отодвинулась на два моих роста. Даёте нам сигнал, и я взлетаю с Вовиком. Мы отползаем по ходу штольни на безопасное расстояние. Вы нас догоняете. Борька становится впереди нас, а ты Мишка позади. Вас пауки боятся. Нам придётся ползти, поэтому тебе Мишка придётся прикрывать нас на бреющем полёте. Поняли? Свет внезапно погас. В темноте ещё страшнее казались огненные изрыгания драконов. В момент их передышки по команде Жеки, пацаны взлетели на край котлована. Стена и правда, отодвигалась, хотя и медленно, а может так казалось из-за страха. Наконец-то, дождавшись новой темноты, взлетели Жека с Вовиком. Жека тащил Вовика на себе, уползая всё дальше и дальше от стены на безопасное место. Борька прыжком оказался впереди них, а Мишка навис над ними. Пауки очнулись, почуяв запах прозрачных, но никто не посмел приблизиться к ним. Так в окружении полчищ пауков они выползли из штольни. У Жеки уже не было сил тащить Вовика, но впереди ещё три линии. Откуда только силы взялись? Пока пауки не придумали какой–нибудь хитрости, надо было уползать. Все в плевках пауков они преодолели последнюю линию обороны. А пауки–то трусы, тоже жить хотят, думал про себя Борька. Красные смерчи вились около них, как живые. - Все легли. Приготовились. Взлёт. – услышали голос Волика.

149

Литературный сериал И как гордые птицы они взмыли в чудовищное небо Юроса. Считанные секунды и Волик обнимает Жеку и Вовика. И снова полёт к вершине, к мыльному пузырю, к Атому. Пауки опомнились, но уже поздно. Спасатели и спасённые в карантинном отсеке. - Все отдыхаем. Атом направляется домой, на родную планету Клео. Мишка с Борькой находились в странном состоянии, то им казалось, что на них давит та страшная стена, и вот – вот они лопнут, то взмывали пушистыми облаками в небеса, испытывая успокаивающую негу. Если бы они видели себя со стороны, как видит их Лёлик, то просто сошли бы с ума. В прозрачном мыльном пузыре, летящим со сверхкосмической скоростью, называемой «Зуля», зависли два желеобразных яйца с двумя эмбрионами в экспериментальных костюмах, находящихся то ли в нирване, то ли в глубоком сне. Лёлик беспокоился за них, неподготовленных к таким перелётам, казнил себя за легкомысленность в решении взять пацанов с собой и в тоже время гордился ими. Гром объявил ему благодарность за спасение Жеки с Вовиком и обещал устроить самый тёплый приём Борьке с Мишкой. Школа астронавтов уже ждала своих инопланетных героев. А Мишке вдруг приснилась родная Зея в зелёном цветущем наряде, тёплый ветерок касался его шевелюры, а мать тянула к нему руки, звала его ласково: - Сынок, Мишуня родной, вернись к мамке. Я так соскучилась, все слёзы выплакала. Это же надо по радио сообщить всему миру, мол, мы улетели. Куда можно улететь, скажи мне? Ты же не птица, а ракет нет на Зее. Сам куда-то делся, ещё и Борьку за собой потащил. Борька – то глупый, как ветер в поле. Горюшко - горе. День и ночь молю Бога за вас. Борьке тоже снилась родная Зея, речка, мать. Мысленно он прижимался к мамке, и обещал больше никуда и никогда её не покидать. Экипаж был уже в полной готовности, все изоляторы опустели, астронавты заняли рабочие места. В голубом сиянии проявилась Клео. Она примерно в три раза больше Зеи, хотя возраст их одинаков. Лёлик связался с ЦУПом, Гром дал команду выходить на орбиту Клео, и не забыл спросить про героев. Лёлик с удовольствием сообщил, что их самочувствие в норме, и скоро они придут в бодрое состояние. Началось снижение. От высоких перегрузок пацанов спасали костюмы Кроста. Яичные коконы снял с них Макс. Первым открыл глаза Борька: -Ух, ты! Красотища, какая! Мы на Зею вернулись что ли? - Нет! Это наша красавица Клео!- с гордостью ответил Лёлик. Мишка, молча, слушал их, не показывая, что он пришёл в себя. Тоска матери разбивала его сердце, Мишке захотелось поплакать. Никакие они не герои. От страха можно и не такое совершить. А бедная мамка там одна одинёшенька. И зачем же они не пожалели мать. Остолопы. -Не расстраивайся Мишка, - раздалось в голове,- посмотри на нашу Клео, станешь астронавтом, а мы за это время соберём большую экспедицию с помощью для вашей Зеи. И расцветёт Зея, как цветок. Современные заводы, жилища. Тем более образованных людей у вас много. Будет, кому руки и головы приложить к добрым делам. Через несколько минут вы впервые ступите на планету Клео, впервые вдохнёте её воздух, и поймёте, что она родная сестра вашей Зеи. Увидите столько чудес. И никогда не пожалеете. О своём решении. Атом совершил посадку на ровное зелёное поле в раскрывшийся бутон, который сразу закрылся. В комолёте стало темно. Волик и Макс в полной темноте, как показалось Мишке с Борькой, сняли с них костюмы Кроста. Прозвучала команда: -Расслабиться. Приготовиться к изменению плотности тела. Пацаны крутили головами, но ничего не видели, слава Богу, что слышали. В комолёт стал нагнетаться газ, слышалось шипенье, стало трудно дышать, но продолжалось это недолго. Тихо и ласково заговорил Лёлик: - Мишка и Борька, слушайте внимательно. Сейчас включится свет, и вы нас

150

увидите не прозрачными, а такими, как вы, но мы немного отличаемся от вас, поэтому просим не пугаться. У нас нет ваших носов, но тоже большие глаза, очень тонкие губы, и нет ушей, но зато как у вас цвет волос. Вы быстро привыкните к нам. Внезапно внутри всё засияло. Пацаны и не заметили, когда встали на ноги. Только сейчас они увидели: какой большой экипаж Атома. Внутри оказалось столько клеотинцев, что разбегались глаза. Лёлик был огромного роста, с выпуклыми карими глазами, с дырками вместо носа и ушей, и с длинными до плеч соломенными волосами Он улыбался им во весь широкий рот. И по-своему очень красив. Макс был ростом пониже, но с голубыми глазами и очень серьёзным взглядом. Он внимательно всматривался в ребят, наверно пытался понять, как они себя чувствуют, глядя на них. Волик простодушно протянул им, теперь видимые руки, как бы приглашая в свои объятья. Он, как две капли походил на Лёлика. Остальной экипаж, все чернокожие, высокие и светло-русые парни, радостно хлопали их по плечам и проходили в открытый проём и словно уплывали по зеркальной дорожке в неизвестную и пугающую даль. Бесшумно опустился серебристый и лёгкий аппарат похожий на НЛО. Из него вышел Гром в сопровождении двух клеотинцев, но они были совсем другие, хотя и высокие, но белокожие, зеленоглазые и с иссиня – чёрными волосами. Гром радостно обнимал Лёлика с друзьями и всё время искал кого-то глазами. До Мишки дошло, что их не познакомили с Жекой и Вовиком. -Кого ищете, мой генерал? Жека и Вовик в изоляторе. Сейчас подъедет космическая санитарная скорая. Их надо обследовать и подлечить. Первую помощь мы оказали, ничего серьёзного не нашли, но всё равно надо досконально обследовать. Коварный Юрос, коварный… -Ну, хорошо! А где герои, спасшие самого лучшего разведчика и самого лучшего механика? Это вот эти малявки? Не может быть! А сколько им лет? По четырнадцать? Такие маленькие, а такие герои! Борька с Мишкой оробели перед большущим и добродушным с виду генералом. Он каждого по очереди поднял и прижал к себе, как ребёнка, а потом совсем, как мамка погладил их по головам. - Ребят в школу астронавтов. Ими займутся сразу. А с вами Лёлик мы летим на командный пункт. Обсудим положение на Зее, единственной нашей родственнице. Который поменьше, я заметил, уже обладает телепатией, а тот который побольше туговато соображает, но соображает. У нас быстро разовьётся. Прошло три года. Борька с Мишкой изменились до неузнаваемости. Подросли и возмужали, освоили клеотинския язык, не говоря о спецпредметах по астронавтике. Подружились с Жекой и Вовиком. С Жекой они облетали всю Клео, и посмотрели, как хорошо живут клеотинцы, как они добры. А с Вовиком слетали на Блу и Коклан. Мамка бы посмотрела, какие бравые парни у неё выросли! Гордилась бы. Здесь тоже хорошо, но на Зее лучше! Конечно, на Клео всё ухожено, живут, как в сказке! И девчонки такие красивые, но на Зее красивее. И небо здесь всегда светлое, нет ночей! Поэтому здесь все высокие. Конечно, два солнца! И голубые океаны! А горы – какие высокие! Но всё равно хочется домой. Лёлик сказал, что экспедиция уже подготовлена. Мишка прошёл аттестацию, и допущен к полёту в составе экипажа. А Борька пройдёт завтра. Да пройдёт! Вовик с Жекой загружают комолёты техникой. Зея-то как отстала! Приходится выискивать устаревшие для Клео технологии, но пригодные для Зеи. Целый караван комолётов полетит на Зею Лёлик с такой любовью подбирал даже семена. Он мечтает с Михом и Борком сходить на рыбалку, искупаться в бане. Почувствовать вкус старинной, старинной жизни. Да теперь они Мих и Борк! Неделя пролетела, как день. Борк прошёл аттестацию. Теперь они полетят все в одном экипаже, как равные: Лёлик – командир, Макс – штурман, Вовик – энер-

151

Литературный сериал гетик, Жека- механик, Вовик – планетист-разведчик, а Мих с Борком – рядовые астронавты, вернее начинающие. Был рассчитан час и даже минута с секундой их взлёта. Мих волновался до слёз, а Борк относился к полёту, как к должному. Полетим! И всё.За эти годы костюмы Костра усовершенствовали и комолёты. Миха и Борка научили менять плотность тела и на Зею они полетят прозрачными. Уже на Зее все примут естественный вид. Полёт прошёл нормально. Гром был постоянно на связи. Мих и Борк вспоминая своё первое путешествие, смущённо посмеивались над собой. Какие были глупые! Садиться, решили прямо у села на скошенном поле. Когда селяне увидели караван мыльных пузырей недалеко от деревни, то подумали, что у них начались галлюцинации. Самые смелые выдвинулись вперёд. Мать Борка и Миха опередила всех, она никого не боялась, так ждала своих любимых пацанов. Лёлик дал команду открыть выход из Атома. Первым спустился по откидному трапу Мих, за ним сошёл Борк. Когда увидели мать, забыв обо всём, они на всех парусах помчались к ней. Какая мать не узнает своих детей! Как бы они не выросли, не изменились. -Мамка! Моя любимая мамка! – плакал, обнимая мать Мих, - как я соскучился! Борк гладил мать по голове, как маленькую девочку. Какая же она стала маленькою, худенькою! Это они под двумя солнцами Клео вымахали под два метра. -Лёлик! Жека! Макс! Волик! Вовик! Идите сюда! Мамка, это наши друзья! Мать испуганно смотрела на огромных клеотинцев. - Андреич! Иди сюда! Знакомься – это Лёлик! Это наши друзья с Клео! Первый страх прошёл. И вот уже селяне вперемешку с астронавтами, вышедшими из комолётов, дружно ведут беседу. Женщины побежали накрывать столы. Застолье постепенно перешло в рабочую беседу. Селяне вызвали с соседних городов и сёл глав. Разве описать радость людей нежданной помощью. И вот уже решают, где они разместят, привезённое оборудование, и кто на нём будет работать. Вечером натопили бани и впервые в жизни клеотинцы парились в бане. В каждом доме были гости. А потом дружно смотрели на звёздное небо и искали самую прекрасную планету после Зеи, конечно, Клео! Не забыли и про рыбалку. К утреннему клёву клеотинцы готовились с вечера каждый день. Работа, баня, рыбалка … какая красивая планета Зея! В хлопотах время прошло незаметно. Подошло время улетать. Мать не успела насмотреться на сыновей, а они опять улетают! - Мама, мы прилетим, обязательно прилетим! – успокаивал её Мих. -Мам, мы скоро построим свои комолёты, нам Лёлик и клеотинцы помогут,уверял мать Борк. - Совсем скоро ваша жизнь изменится к лучшему! А Борк и Мих, да и мы часто будем прилетать к вам. Мы полюбили Зею! Планета сплошной ледяной глыбой неслась во Вселенной. Борк и Мих, как альпинисты осваивали её пространство. И хотя в их жизни это уже не первая планета, интуиция подсказывала, что своей непредсказуемостью она схожа с Юросом. Вспоминая первую в жизни экспедицию на Юрос, они понимали, что им неимоверно повезло с Лёликом, который дал им шанс стать астронавтами, что на той огненной планете, спасая Жеку, они узнали настоящую мужскую дружбу, что сейчас продолжают их благородное дело. Уже нет Лелика, нет Жеки! Врезаясь буравами в ледяное тело планеты, чтобы расширить жизненное пространство, братья искали признаки жизни. Они здорово рисковали. Разведка всегда опасна, тем более для них. Тела землян более чувствительны к внеземным полётам. У Миха на Зее росли сорванцы, похожие на него. Жена Анна работала в ЦУПе. Вечные страхи превратили её в истеричную женщину. Об умении достать мужа, ходили легенды. А Мих ни на что, не обращая внимания, любил её до самозабвения и постоянно его личный сиг-

152

нал мигал на экране КП. Борк – вечный холостяк. Вдруг буравы стали проваливаться, появилось ощущение, что лёд начал таять с огромной скоростью, втягивая их внутрь, пульсируя как-то странно. И вот они уже летят по узкому ледяному тоннелю, как снаряды, и как в далёком детстве орут от страха, забыв в те минуты, что они опытные астронавты, признанные Вселенной, в какое-то мгновение ставшие вновь Борькой и Мишкой. Невероятно! Но планета живая. И лёд вовсе не лёд, а неизвестная биологическая субстанция. Тоннель кончился. Они влетели в сверкающее белизной пространство. И если бы не фильтры на сетчатке глаз они бы точно ослепли. Мягко шлёпнулись в белые матовые кресла необычной формы, вернее, кресла приняли форму их тел. Отдышавшись, братья переглянулись. Борк передал, что у него нет связи с ЦУПом. Мих, как всегда оказался хитрее. Он ещё на Клео продублировал связь втайне от всех. Они просидели довольно долго, но никто так и не появился. Система питания и дыхания работала прекрасно. Специалисты на Клео были классные. Вдруг на сводах засветились картины. Боже! Они сканируют память. Вот родная Зея! Всё их детство и юность предстали перед ними. Очень странно, но только до встречи с Лёликом. Значит, Лёлик закодировал их мозг, и дальше он не читаем. Анализаторы передавали информацию ЦУПу. Вживлённые чипы не сканировались. Неизвестность томила. Вход в тоннель затянула та же биомасса. Глаза закрывались. И вдруг ужас пронзил их души. Пространство начало заполняться людьми, не просто людьми, а их родственниками, знакомыми, вообще незнакомцами, с которыми сводила судьба, и встречам с которыми они не придавали значения. Они сновали перед ними молча, как будто кого-то искали и не могли найти, а может даже и вспомнить. Толпа увеличивалась каждое мгновение. Их остекленевшие глаза были безумны. Мих понял, что их воспоминания произвели клонирование людей из биомассы, а значит, здесь присутствует разум. Но почему они, Мих и Борк, для них - невидимы? Какую игру ведут с ними? Тела начали тяжелеть. Казалось, невозможно пошевелить ни рукой, ни ногой. Борк сконцентрировался, ушёл в нирвану, отключил сознание, и в этом состоянии стало невозможно считывать его прежние воспоминания. Все призраки из его памяти начали исчезать. Миху было сложней. Его эмоциональное состояние психики было тоньше и многообразней. Любовь к жене сыграла злую шутку. Она в простеньком платье тянула к нему руки, словно хотела его обнять. Мих понимал, что это не любимая с детства жена, что это призрак, но он не мог вот просто так расстаться с образом, которое создало его воображение. Она звала его. И он пытался встать с кресла, но как будто придавленный гранитной плитой, не мог. Ради неё он мог сейчас умереть. Вдруг заработали анализаторы, в голове пронеслись очень сложные составы воздуха, биомассы, отсканировались основные психотипы массы. Сама биомасса была живым существом мыслящим и тем более ужасным, что она не обладала качествами, присущими развитым, цивилизованным существам: жалостью, сопереживанием, уважением. Мысли о жене были оттеснены удивлением: живая биомасса, как робот! Мыслящий, жестокий. Мозг непонятгой планеты! Вдруг что-то их сжало и выплюнуло, как отработанный материал. Планета решила, что считала всю информацию и они ей больше не нужны. В доли секунды, которые показались вечностью, они оказались на поверхности, где их уже перестали ждать. И в последний момент они вскочили в комолёт. Домой! На Зею! На свою цветущую планету! Окунуться в алую зарю, искупаться в своей реке, вспомнить своих родных и поклониться памяти Лёлика, который всю свою жизнь заботился о Зее, и полюбил её. И где переливается всеми цветами радуги его комолёт – памятник открывателю Зеи.. Забыть Ледяную!! Земля! Родина! Голубая планета! Они ещё не раз совершат экспедиции, но каждый раз будут возвращаться домой, где всегда их ждут, двух романтиков, двух смелых пацанов. Привет, Зея!

153