№74 (май 2018) by PS литературный журнал

№74 (май 2018)

Май, а потом лето. Уже близко. Цветение и солнце - кого-то радует, а кому то снова не так весело, аллергия и все прочее. Но, несмотря на все прелести и минусы всех времен года, к лету всегда особое отношение. Маленькая жизнь. Время, когда все возможно и нет преград. Будто частичкой души возвращаемся в вечную молодость. И все легко, просто и понятно. Вдохновение и красота этого мира идет с нами рука об руку. И всегда найдется время для чтения, любимой книги или литературного журнала. Попробуйте с этим номером кофе со льдом.

ВНИМАНИЕ!!! Авторские права на размещенные произведения принадлежат их авторам, и защищены Законами об авторском праве Украины и РФ, а так же международными законодательными актами об авторском и смежном правах. Пунктуация и орфография авторов сохранена.

ВНИМАНИЕ!!! Некоторые произведения содержат сцены насилия, секса, не пристойного поведения и психологические тяжелые сцены. Поэтому, не рекомендуется для прочтения лицам младше 18 лет. Прочтение возможно с разрешение родителей, опекунов, либо лиц выполняющих их функции.

Отпечатано в типографии «Успех принт» При копировании материала ссылка на АВТОРА и «Литературное интернетиздание PS» ОБЯЗАТЕЛЬНА!

www.pslit.co.ua

Колонка главного редактора Добрый день! В этом месяце у нас для вас несколько новостей. Первая. Мы произвели оптимизацию цен на печатные номера, для авторов выделены небольшие льготы. Мы уже известили вас об этом, подробно расписав, что входит в цену и почему она именно такая, а не иная. К сожалению, эти меры единственные, на данный момент, которые мы можем принять в плане снижения и оптимизации цены на номера. Вне зависимости от льгот, подарочные скидки сохраняются. Вторая. Разработка мобильной версии сайта свернута. Мы провели адаптацию текущей версии сайта под мобильные устройства, добавив некоторые элементы, видимы только на мобильных устройствах (меню, ссылки на профиль). Поддерживать одновременно несколько версий сайта не рентабельно, учитывая, что технологии продолжают развиваться и мобильные версии сайтов уходят в прошлое, уступая место адаптивным шаблонам. Третья. Отныне все обновления идут исключительно с сайта журнала. Ранее обновления делились на две части: для сайта и для социальных сетей. На сайте публиковали только новости литературы и новые номера журнала. Изредка, другие обновления. Для социальных сетей формировались отдельные обновления, которые публиковались напрямую в группы через специальные сервисы отложенного постинга. С мая все обновления идут только с сайта. На первый взгляд, не значительное обновление, но оно призвано разнообразить сайт и сделать группы в социальных сетях лишь поддерживающими ресурсами. Четвертая. Новые подложки. Да, мы не отказались от использования подложек на страницах нашего издания, это часть дизайна журнала, чтобы страницы не были «голыми». Но мы изменили их. Надписей стало меньше и они стали более прозрачными, видимость всего 20%. Это минимально влияет на чтение произведений. Мы и дальше будем работать над улучшением нашего издания, и мы действительно прислушиваемся к вашему мнению. Поэтому, пожалуйста, после прочтения этого номера, перейдите на сайт и заполните форму сбора статистики. Это не сложно, но это поможет развитию издания. Приятного прочтения! С уважением, главный редактор «Литературного интернет-издания P.S.» Александр Маяков

Поэзия

«О чем мечтают звезды?» Виктория Ерух

«Четыре килограмма счастья» Виктория Ерух

«Шелест книг» Виктория Ерух

«Чудеса» Виктория Ерух

«Прохожий» Виктория Ерух

«Чужой» Алексей Ягунков

«Александру Блоку» Анастасия Савельева

«Лучик света» Черкашин Николай

«Мама, я начал курить» Иван Бережной

«Мир» Гера Шторм

«Поговорим о вечности, о Брамсе...» Виктория Левина

«Семь нот... семь клавиш... о любви...» Виктория Левина

«Хоровая фреска» Виктория Левина

«Бах навсегда... свежо и бесконечно...» Виктория Левина

«THE LIFE» Рок Хулиган

«Посвящение Францу Шуберту» Виктория Левина

«Мой ROCK N ROLL!» Рок Хулиган

«Август ушёл» Рок Хулиган

«Больно...» Рок Хулиган

«Иной раз...» Рок Хулиган

«Лис и ангел» Вит Парфенов

«Ой доля, моя долюшка» Ирина Шмелева

«И загорится свеча» Ирина Шмелева

«Тебе останется верна» Ада Эдлер

«Мы замерзаем» Гера Шторм

«Человек» Гера Шторм

«Вой разлуки» Вит Парфенов

«До конца...» Ирина Шмелева

«Погас закат вечерний» Ирина Шмелева

«Осень так балует глаз...» Ирина Шмелева

«Петербург. Весенняя ночь» Владимир Васильевский

«Зайду к тебе...» Владимир Васильевский

«Юный город Петра» Владимир Васильевский

«Про кошку Манюшку» Людмила Шевченко

«И живу я взахлёб» Уразова Татьяна

«И скопление образов» Уразова Татьяна

«Любви крылатое касанье» Уразова Татьяна

Строка прозы

«Белый гриб» Мащенко Ирина

«Я не виноват!» Евгений Ульяницкий

«Учитель и ученик» Нурлан Анваров

«Исповедь» Евгений Казаков

«Всё включено» Анатолий Карасёв

«Поздний ребенок» Анатолий Карасёв

«Аналиси» Анатолий Карасёв

«Последний бой одинокой волчицы» Киттнесс

«Самый яркий Новый год» Олег Андреев

«Кибербабка» Егор Пасько

«Любовники» Таисий Черный

«Месть Егорова» Лариса Петрашевич

«В меня моя дочь! В меня!» Уразова Татьяна

«Жизнь за жизнь» Уразова Татьяна

«В имени своем да обретешься...» Борис Оболдин

Фанфик «Сверхъестественное: новые приключения» Мария Гамиева

Литературный сериал

98 98

108

«Летописи межмирья» Александр Маяков

108

«Адаптированный под современность» Вячеслав Гаврилов

110

«Человек, которому нравилось быть грустным» Вячеслав Гаврилов

114

«Ладный свет» Владимир

117

«Телефон с тихим дозвоном» Ярослав Полуэктов

122

«Буквы на белом фоне» Александр Маяков

123

«Повесть о голубке» Поташников Григорий

128

«Зачем нам Фрейд?» Елена Онищенко

132

«Ангелы без крыльев» Наталья Смирнова

146

О чем мечтают звезды? Виктория Ерух О чем мечтают звёзды, Когда горят во тьме, Когда роняют слезы В полночной тишине? Наверное мечтают, Всегда дарить нам свет, Но всё же исчезают, Когда грядет рассвет. О чем мечтают звезды? Чтоб не сорваться вниз, Чтоб бесконечный космос, Дарил вечную жизнь.

Четыре килограмма счастья Виктория Ерух Маленькие ручки, мале-нькие ножки, Сам ещё не может топа-ть по дорожкам. Маленький комочек в к-ружевном кулёчке, И не важно кто там, с-ын или же дочка. Радость и улыбку всем- подарит мамам, Богатырь четыре с лиш-ним килограмма. Он большое счастье, д-анное судьбой, Высшая награда людям -за любовь.

Шелест книг Виктория Ерух Шелест книг в библиотеке, Словно музыка души, Что пытается на веки, Нам мораль свою внушить. Книги словно турагенты, В мир другой проводн-ики, Дарят нам они моменты, Что от нас так далек-и.

В них история хранится, В них даётся ориентир, А страница за страницей, Открывает новый мир.

Чудеса Виктория Ерух Чудеса посещают нас в полночь, когда звёздная пыль в небесах, Серебрясь, словно россыпь алмазов, след оставит в наших сердцах. Ночь-подруга под тёмной вуалью, мир наполнит своей красотой, Блеск луны из-под бархата ночи, нам подарит свет золотой. Но когда рассвет наступает, мир раскрасив в другие цвета, Лучик солнца к земле прикоснется, забирая с собой чудеса.

Прохожий Виктория Ерух Расскажи-ка мне прохожий, Что в кармане у тебя? Может прячешь ты там ножик, Что нацелен на меня? Может быть в твоем кармане, Спрятан личный амулет, Что по виду очень странен, Ведь ему десятки лет. Но столкнувшись с тем прохожим, Стало ясно сразу мне, Не лежит в кармане ножик, Не лежит и амулет. В нем лежат ключи от дома, Паспорт, черный кошелёк, Проездной билет в котором, Срок давно уже истек. Помогу тебе, прохожий, Всё собрать, что уронил. Аккуратно всё он сложит, Ничего не обронив.

Чужой Алексей Ягунков Открыть мне дверь или оставить затворённой? Решает здесь лишь поворот ключа. Но я останусь здесь, я – непрощёный, Сложу я голову под остриё меча.

Нет, может, где-то мне и рады, Но я один остался над межой, И кто-то мне сказал о моём кладе… Но я один остался, я – чужой. Нет, мне ненужно вашего прощенья, На сожаленье ваше мне плевать. Я не желаю мира иль отмщенья! Уйти нельзя, остаться – погибать. А гибель? Смерть всегда в конце Пути, дороги иль пространства, С косой в руке, в златом венце Она дарует постоянство. Но и сейчас я постоянен, Стою, дышу, смотрю на дверь. Как жаль, но смерть не перестанет Пытаться. Верь мне или не верь. Лишь где вдали, в дали безлунной Плывут в пространстве корабли, Где песнь и сам пирушки шумной Вы где-то там мне помогли. Хотел сказать я «помогли бы», Но я устал, а дверь закрыта, И вы безмолвны, словно рыбы Посреди мутного корыта. Но вы молчите лишь со мной, За дверью бьёт ключом веселье. Там, за бетонною стеной Ждёт вечный праздник, жизнь без дела. Вот я стою, спасенья нету, И тьма сгустилась надо мной… Вопросов – море, не ответов. Одно лишь ясно, я чужой.

Александру Блоку Анастасия Савельева Ваш голос я услышала случайно. Раздался он не как небесный гром, Как шум волны морской, и тайна Болезненно томилась в нем. Рвалась она наружу с ржавым скрипом, Пронзая острием звенящих букв Привыкший к красоте, плененный страшным хрипом, Усталый, изможденный веком дух. Вы пели о любви. И вместе с Вами пели Крестьяне, отложив на миг дела,

Все матери, стоявшие у колыбелей, И барышня, что сказочной любви ждала, Студент, мечтавший получить признанье, Моливший Бога о прощении грехов, И девушка, ушедшая однажды на свиданье, Но больше по ночам не видевшая снов. Хоть о любви пел Ваш дрожавший голос, Об унижении пред дерзкой красотой, Не ускользнула Ваша чувственная гордость, Обезоружен враг словесной простотой. А голос Ваш услышан мной случайно. Он для меня как шум волны морской. Но ржавая болезненная тайна Ко мне взывает будучи немой.

Лучик света Черкашин Николай С восходом утренней зари, Приду к тебе я, нежным светом, Чтоб лучик света подарить, И разбудить тебя, с рассветом, Взять заглянуть в твои глаза, И пробежаться, вдоль по коже, Я понимаю, что нельзя, Но ты мне всех, милей, дороже, Я подарю тебе тепло, От всех, своих прикосновений, Чтоб в сердце стало вдруг светло, Без всех, каких - то исключений. Я пробегусь, вдоль по щеке, Тебя всю нежно, так лаская, Плыви легко, как по реке, Во сне, любимая, родная, Я подожду… согрев любя, Мир подождёт ещё с рассветом, Мне не хватает так тебя, Что я готов, стать просто светом…

Мама, я начал курить Иван Бережной Мама, я начал курить, Дымом туманить реальность, Тянется нежная нить, Грубого сердца усталость,

Тянется ввысь к небесам, Душу мою развевая Там, где не видят глаза, Там, между Адом и Раем. Мама, я пью уже год, Ром ведь вкусней моих будней, Кислых, летящих в пролёт, Лестничной клетки безумия. Ночью с бутылкой, один, Книгу Ремарка листаю, Сам я себе господин, Здесь, ближе к Аду, чем к Раю. Мама, не слушай меня, Это всё пьяные бредни, Слабой натуры друзья, Темного сердца соседи. Мама, прости наглеца, Нежной улыбкой лаская, Пьяное "Я" у крыльца, Грешника Ада и Рая.

Мир Гера Шторм Меня не шокируют больше войны отголоски… Нет, я не черствею в душе, я черствею снаружи, когда пробегают с пометкою «срочно» полоски ТВ новостей. Я бы в уши заткнула беруши, чтоб только не слышать, как мир по кирпичикам рушат. Мне лучше не видеть те взрывы, которые слепят глаза, заставляя их плакать и плакать часами. И ночью ни спать, ни дышать, слишком прочные цепи, сковав моё тело, связав мои нервы узлами, расслабиться мне не давали, а мир взял и замер… Пугая своей тишиной, нарастающим эхом со скоростью света летящим на встречу друг к другу, со всех уголков неспокойной планеты, помехой врываясь в моё подсознание. Я бы кольчугу на душу одела. Земля стала чёрной как уголь... Дымится и тлеет, ожоги, оставив повсюду, открытые раны, омытые кровью и горем. А я, наполняюсь всем этим подобно сосуду, который дал течь и растрескавшись, выльется морем моих откровений. Путь каждого в мире ускорен...

Поговорим о вечности, о Брамсе... Виктория Левина Поговорим о Брамсе, о сонате, о бриллианте ключевой воды, что свежим ветром апассионаты венчает Иоганнеса труды... Поговорим об истинном и вечном о красоте, о жизни, о судьбе, которые в движеньи бесконечном переплетает музыка в себе! О, как ты пела, падчерица скрипки, виола, отражая в тёмный зал старинных лаков отсветы и блики! О, как твой голос лился и дрожал! И проникал под кожу тихим всхлипом... И вверх взмывался, покидая твердь! И, в жизнеутверждении великом, парил и правил, попирая смерть! С какою светлой и изысканной тоскою, с какою негой затихал порыв, висящий над финальной тишиною, предвосхищающей рукоплесканий взрыв! Поговорим о вечности, о Брамсе, о музыке, о жизни, о судьбе...

Семь нот... семь клавиш... о любви... Виктория Левина Семь нот - и мир лежит, рыдая, у ног царицы бытия! Семь нот, гармония простая, два лада, звуки, ты и я... и миллионы подключивших мембраны уха и души

и мириады заключивших свои объятия в тиши её аккордов и лобзаний стенаний музыки любви мелодий робких начинаний смычком водимых не живи вне сонма звуков воздевая в молитве руки в небеса в её нетленности живая неимоверная краса О чём я? - о любви, о музе, о музыке... - неразделим, в гармоний тройственном союзе, царицы властвующей нимб! Семь нот - и в мире, обличённом в экстазе скрытого огня, семь белых клавиш приручённых, пленивших нАмертво меня!

Хоровая фреска Виктория Левина «Самая знаменитая сцена «Набукко» – хор пленных евреев на реках вавилонских. Собственно, этой сцене мир обязан появлением «Набукко»: либретто Темистокле Солера случайно раскрылось именно на странице с текстом хора, и Верди принял молниеносное решение писать оперу. Хоровые сцены играют в опере столь важную роль, что музыковеды иногда определяют жанр оперы как «драма для хора» или «хоровая фреска». А хор пленных иудеев впоследствии зажил собственной жизнью: он стал неофициальным гимном Италии, и именно он звучал на похоронах великих Верди и Тосканини. Конечно же, этот хор вызывают "на бис" - Даниэль Орен проводит всю картину еще раз: снова аплодисменты. И дальше происходит нечто необычное. Дирижер берет в руки микрофон и что-то довольно долго говорит публике, вызывая бурную реакцию. Затем берет в руки дирижерскую палочку... и начинает сцену в третий раз. Трибуны запевают вместе с хором, окончательно ломая все законы традиционного оперного спектакля." Марина Гайкович 2010-06-10, "Опера "Набукко" у подножия Массады"

Джузеппе Верди написал "Набукко". И я уверена, что музыка его предполагала мелодичность звука, немного чувств... - не более того. Но что творится в зале и на сцене в Израиле, когда её дают, когда ряды военных поколений встают и, стоя, "хор рабов" поют! Пел целый зал в Массаде, в Тель-Авиве, повскакивали, поднятые с мест! И иностранцы тоже выводили еврейскую молитву до небес... Наружу вырывались эти звуки! Над Тель-Авивом музыка плыла... А дирижёра поднятые руки, похожие на сильных два крыла, уже владели ритмом и страною, Израиль пел, поднявшийся с колен, очищен вавилонскою резнёю, а в наши дни - солдатом, взятым в плен... (Как в дни обстрелов сердце колотилось! Сирена, взрыв, - и снова - тишина...) Потом "на бис" всё снова повторилось... В едином хоре пела вся страна!

Бах навсегда... свежо и бесконечно... Виктория Левина Бах навсегда. Свежо и бесконечно движение гармоний клавесинных! Как бог, из звёзд галактики единой построил путь, сверкающий и вечный, так и маэстро Бах, с пустым карманом, но, полон вдохновенья и таланта, писал концерты, фуги и кантаты, владел вселенной, погружал в нирвану... Как свеж! Как актуально недопознан его позыв в мир страсти человечьей! Благодарю за радостную встречу, за то, что так классичен грандиозно, так мил, так прост по-детски, и – бездонен, и так велик в томленьи мелодичном!

Как трудно возвращаться в мир привычный с молитвено-сведёнными ладонями…

THE LIFE Рок Хулиган Вечная гонка От самого себя. С глазами ребёнка, С душой мудреца. Остановился.Дышишь. И снова бежишь. Немного добра И снова грешишь. Долгие годы Пролетают в мгновение, Падают в Лето, Уходят в забвение. Глупо бояться, Ведь жизнь коротка. Мы не знаем— зачем? Мы не знаем— когда?

Посвящение Францу Шуберту Виктория Левина Под впечатлением от концерта из произведений Франца Шуберта (1797–1828) "Лебединые песни" и камерного октета фа-мажор. В напомаженной Вене, кружевами кипящей, близко знавшей Сальери и ванилью пропахшей, в мезонине под крышей, где сквозняк душу губит, жил в века уходивший и болезненный Шуберт. Опрометчивым жестом опрокинут подсвечник... Словно лебеди чёрные на луга бесконечные, опускаются ноты непрерывною стаею на листы, с разграфлёнными нотными станами. Этот истовый гений, этот Франц неуёмный, Лебединую песню пел под крышею съёмной!

Сквозняками простуженный, очарованный намертво, он рукою натруженной выводил Серенаду... Пел фагот и валторна в мезонине под крышею, звуки медного горна в этой музыке слышались! Там стенали и плакали Горный Царь и Красавица до утра свечи капали, пока воск не оплавится... Там, в обители съёмной, вне богатства, вне времени, бился пульс неуёмный несчастливого гения!

Мой ROCK N ROLL! Рок Хулиган Кричат на меня в коридоре: -Заглуши музыку мол! А я не хочу знать их теории, Я люблю, это мой ROCK N ROLL! Мы играем какие- то роли, Придуманные самими собой. Правды в них нет, даже доли. Со временем они овладеют тобой…

Август ушёл Рок Хулиган Погребённый в пирамидах времени, Под завалом пыли и бремени, Вспоминая всё, чего не было, Забываю всё, чему предан был. Ну и пусть, август ушёл, Да и чёрт с ним, чёрт с ним. Я вернусь, но уже другим Сентябрьским, проливным... Дождём. И с таким характером скверненьким, На фиг ни кому стал не нужен... Забываю всё, чему предан был, Вспоминаю всё, чего не было. Ну и пусть, август ушёл, Да и чёрт с ним, чёрт с ним. Я вернусь, но уже другим Сентябрьским, проливным... Дождём.

Больно... Рок Хулиган Мне больно ходить ногами По осколкам разбитых сердец. Мне больно знать что со мною, Тебя больше рядом нет. И хотя я убил в себе чувство, Догорая в костре Надежда, Говорила, что будет грустно. Но её теперь тоже нет.

Иной раз... Рок Хулиган Иной раз, слова текут вёдрами, А сейчас вот и буквы не вымолвить. Сижу и глазами хлопаю, Как будто прыщик пытаюсь выдавить. Вдохновения лужа высохла, Тает талант, как снег. Ночь и поэзия близкие, Равно любовь и смерть. Надежда на помощь тёмную, Светит луной в окно. Речь развивая скромную, Карандаш заточу стеклом.

Лис и ангел Вит Парфенов Жил на свете лис один, седовласый и хромой, Но при этом был довольно молодой. Жил спокойно, иногда он горевал, Ведь чувство счастья не видал. Но случилось вдруг одна беда, Стал безумен, сам не свой, Он не спал, метался, всё пытался жизнь понять, И понял лишь одно, больше покоя не видать. День прошел, затем другой, Понял он, кто стал безумию виной, Милый ангел рядом мимо проходил, И видимо крылом легонько зацепил. Взвыл лис в небеса, тогда он получил сполна, Как же долго он молил о счастье небеса.

С тех пор лиса не узнать, расцвел, помолодел, И ангела того всё время он боготворил.

Ой доля, моя долюшка Ирина Шмелева Ой доля ,моя долюшка-дорога,путь земной. Испивши все,до донышка,вернусь к себе домой. Состарившись,покаявшись,уставши-помудрев. По капельке намаявшись,с годами поседев. Живу свой срок,отмеренный-терпению учусь Любви,что есть-вне времени и зло творить,боюсь. Страшнее нет отчаяния и пустоты внутри Сильнее нет желания,слабее нет слезы. И в каждом ждет раскаяние... Спеши-добро,твори.

И загорится свеча Ирина Шмелева Человека одинокого,злого и жестокого с сердцем каменным,кровью отравленной взять и пожалеть. Просто, обнять душой теплою и отпоить чаем с травами не ковыряясь ехидненько,в жизни его неправильной. А,когда,ненависть вырвется, да гной из ран с кровью-выльется К небу молитва поднимется и ...загорится свеча.

Тебе останется верна Ада Эдлер В минуты слабости, когда Ты хочешь слышать тишину. Тебе останется верна Лишь осень, прилетевшая к окну. Она откроет смело двери, Присядет рядышком, споёт. И в, золотом покрытой, колыбели Воспоминания вернёт. И поплывут перед глазами Немые тени светлых дней. Калеча жаркими устами Конструкции былых идей.

Она заденет свежий шрам И выпьет жизненные силы. Разрушит верный мыслям храм, Оставив за собой руины. И в дни отчаяния, когда С невыносимой болью ждёшь весну, Тебе останется верна Лишь осень, прилетевшая к окну

Мы замерзаем Гера Шторм Мы замерзаем в своих монолитах. Нет батарей, только тонкие трубы. Сверху и снизу бетонные плиты. Мы где-то между ни люди, ни трупы. В спячку впадаем мы словно медведи. Иммунитет наш подвергся урону. Нас раздражают и бесят соседи, но убивать их нельзя по закону. Снег реагентом таджик уничтожил. Каша из яда жуёт мою обувь. С лапок бездомных животных сняв кожу, корни деревьев, оставив на пробу. Курят подростки с утра возле школы. Их не вставляет от выхлопов газа. Скользкие пандусы, лестницы, сколы. На электричку всего одна касса. Город зомбирует строгим режимом. В нем выделяются лишь неформалы. Краски в баллончиках лёгким нажимом серость разбавили, словно вандалы. Солнечный день на стене среди мрака, нарисовал современный Пикассо. Скорость потока уносит зеваку, чтоб замешать в свои серые массы.

Человек Гера Шторм Зима была ранней, мороз с ледяными ветрами сковал все деревья и каменным сделался парк. Лишь гроздья рябины, сквозь лёд, полыхали кострами, но не было сил у синиц расклевать этот дар.

А тут человек, с булкой хлеба. Большие ладони в карман погружались, а после кидали зерно. Слетелись все птицы. Она не решалась, вдруг тронет... Инстинкт сохраненья и голод подвел всё равно. Она боязливо слетела с рябиновой ветки к ногам человека и тут же вспорхнула наверх, испуганно глядя на землю, где птицы - соседки, бесстрашно хватали зерно. Вызывая в нем смех. Голодная птица, приблизившись к стайке матёрых, от страха дрожа, как пружина готова на взлёт, схватив шелуху, избежав, таким образом, спора, укрылась за веткой, стараясь сдолбить с ягод лёд. Вдруг этот большой человек взгляд на дерево бросил. Увидел... Испуганных птиц разгоняя, пошёл по лесу, сбивая ногами из инея проседь, достав из-за пазухи старый, потертый мешок. Большие ладони ныряли в него и охапкой, бросали проворно им жизнь, дав пернатым сигнал. Он скрылся из виду с собой унося запах сладкий. И голод ушёл вместе с ним. Лес опять оживал.

Вой разлуки Вит Парфенов Снова вою на луну, И вроде счастлив и любим, Но ты тот ангел, кого люблю я, Так далека, недостижима. Я верю душу ты согреешь, Сердце крепко держишь, Сбережешь, не разобьешь, Но снова боль в груди, разлука... Снова вою на луну, Душа сжимается в руках твоих, И мысли о далёком вое Не дадут тебе уснуть. И воя в ночь до хрипоты, Я верю, что его услышишь ты, Тогда почувствуешь, поймёшь, Как ты нужна, и тогда ко мне придешь...

До конца... Ирина Шмелева Мы чужие,мы чужие,повторяю вновь и вновь но,глаза,уже родные,мне прощают нелюбовь. Мне прощают стон отчаяния и тоскливо-серый взгляд равнодушное звучание,слов:"никто не виноват". Мне прощают сухость ночи,слез молчанья в тишине, будет так,как ты захочешь,все кричит в тебе-ко мне. Будет все,как ты захочешь,ты не бойся-не уйду. С этой болью,днем и ночью-до конца с тобой дойду.

Погас закат вечерний Ирина Шмелева Погас закат вечерний,исчезли звуки дня Холодное свечение с небес прольет Луна. Разорванное небо,из хлопьев серых туч за ними,еле видно,звезды холодной луч. Ветров осенних зябкость,пронзает вздох на сквозь Оборванные ветки,стучат в окно всю ночь. И кажется я слышу,как падает листва И дождь холодной каплей бежит по волосам. Пусть с тишиной гнетущей,в преддверии зимы Природа замирает,вся погружаясь в сны. Я стану одиноко,птиц стаи провожать Чтобы весной с надеждой,их снова повстречать.

Осень так балует глаз... Ирина Шмелева Время пришло и земля пожелтела Осень так балует глаз. Листья сухие,уже не живые Больше не радуют нас. Сбитые ветром,прощаясь в полете С шепотом в землю ложась В танце прощальном,они извиваясь Словно бы в вечность летят. Тлеет костер из сожженного лета Грусти дымок,растворяясь-горчит. И тишиной,так пронзительно громко Осень,прощай,говорит.

Петербург. Весенняя ночь Владимир Васильевский Как же любить Вас, Петербург, Когда так пасмурно и сыро? И ветер режет, как хирург, Лед на Неве. В кромешных дырах Весь небосвод, когда туман В ночи спускается на город. И горе, если ты - профан В мостах, и сам себе не дорог. Они давно разведены, И о метро ты вспомнил поздно. Как грозно - а едва видны Атланты выступают розно. Шагни, шагни, и ты - пропал! Гром голосов убьет, как выстрел. Как быстро падает портал! Ах!.. Страх опал. Как плод он выспел. Что там, направо, за углом? Мелькает грустная улыбка, И зыбко речь, и свист, как стон, Цилиндр, трость, легко и гибко В коляску тень метнулась. - Он! "Да что ж так пасмурно и сыро!"И, угасая, словно сон "Пошел! Пошел! Гони на Выру!" О, роковая Натали! Порочный бесноватый Геккерн! Керн, лучше б вы, чем гей-павлин, Французский беспардонный нехер... Но что со мной? Я заплутал. В туман забрел не в те пределы, В уделы прошлых лет. Пропал! О, белый день, о, люди, где вы?! Да нет. Вон гонят братаны Свои крутые мерседесы. Профессоры от Сатаны."Эй, пацаны!"- Конкретно, бесы. Чу, что за звук вон там, внизу? В гранит волной стучится лодка. Там водкой хлыщ поит княжну, И охмелевшая молодка Хохочет, как в последний раз."Пустите! Как темно и сыро!"

Проныра комиссар маразм Чужих идей, не вняв, натырил И мародерствует, посконь, Дворянской плоти алчет хавать. О, хамы! Вечности огонь Вам не искупит вашей славы. Что?! Я на площади Искусств? Да! Вон смятенный Маяковский, Полонской бредя (Брик - искус), Бредет в "Собаку" через Невский. Красавец. Исполин. Инфант! И вы запутались в пространствах. Вам бы о стансах... В вас, фанат, Пел демон в наведенных трансах. Увы! Очнулись, наконец. И, оглядевшись, оробели. А Брики пели вам венец. И... грянул, каясь, парабеллум. Светает. Или фонари. Снег сквозь туман кружит и тает. Витает мысль:"За ним! Умри!" Но нет! Некстати. Пусть светает Да, брезжит. Нет. Не фонари. Прохожие зонтами бычат. Обычный день. Как фон. Внутри Дела, озноб, печаль. И - вычет. В тумане движутся дома, По улицам - железа реки. Вот треки площадей. Одна Нева пуста. И лед. Навеки... Погода, как порочный круг. Туман в дождя потоки вырос. Как же любить Вас, Петербург, Когда так пасмурно и сыро? Как не любить Вас, Петербург!

Зайду к тебе... Владимир Васильевский Зайду к тебе На Бармалеева. Как бы случайно, По пути ... Шутя неловко: Бар Малеева. С усмешкой бросишь: Не финти.

Предложишь чай, Коньяк французский. Вдруг резко, Глухо: Уходи! В глазах Тоска. И ... Сталь. И блузка Пылает гневом На груди ... Удар пропущенный Нокдаун. Зависну В полной темноте... С улыбкой: Ха! Счастливый Даун. Держи удар! Ты ж так хотел ... - Она "Прекрасная Венера"... Зачем явился? Что хотел? Я - пыль, Низвергнутая вера. А здесь - не бар, И не хостел. - Да. Ты права. Нелепо. Глупо. Все в прошлом. Дико! Ухожу. Заплачешь. В рев! И ... Снова Ступор...

Юный город Петра Владимир Васильевский Юный город Петра, слава русских царей, Ты летишь, как фрегат между небом и морем. Мачты шпилей твоих, паруса площадей Ветер времени славит и мчит три столетья.

Гордый город Петра, колыбель бунтарей, Величайших идей и отчаянных судеб. Сколько в мире сердец одиноких людей Дух твой дивный хранят и не чают вернуться. Город - вымысел царский, и город - оплот. Город - призрак туманный, и город - твердыня. Перед мужеством женщин твоих и сирот Изумленные страны склоняли колена. Да пребудешь в веках, мой родной Петербург! Как нужны мне твои вдохновенные лица. Славься, город-герой над великой Невой! Расцветай и блистай, дорогая столица!

Про кошку Манюшку Людмила Шевченко Кошка, рыжая Манюшка, Почесала оба ушка, Вылизала лапки, хвостик И пошла гулять на мостик. Там Барбоса повстречала, Головою покачала И сказала: «Мяу, пёс, Чистый у вас только нос, Не хотите ли помыться? Может, вам мочалка снится? Рассердился пёс Барбос, Но ответил на вопрос: «Я могу и грязным спать, И не надо мне мешать, Уходи, тебя прошу, Не уйдёшь – так укушу». «Если б я была собака (Можно помечтать, однако), То купалась бы везде», Так подумала Манюшка И помыла оба ушка, Лапку помочив в воде.

И живу я взахлёб Татьяна Уразова Перепутала что-то природа Генетический код изменив. Бродят в вечности прошлые годы, А в душе так же юность звенит

Пеньем птах, что зовут спозаранок Пробежаться средь русых полей, Где берёз белоствольные станы, Льют на сердце медовый елей. И шальные ветра мне по нраву, Что волнуют лазурную высь. И живу я взахлёб, будто, право, Не успею испить эту жизнь!

И скопление образов Татьяна Уразова Непонятлива я. Непонятлива. До сих пор, как девчонка наивна. И живу торопясь, вряд ли счастливо, А по сути: всегда инстинктивно. И капризы мои авантюрные На картине судьбы сюрреальны. Есть и страсти любовные бурные, Слёзы горькие: не идеальна…. И скопление образов в образе Разделить не могу, не под силу. Замираю на миг, словно кобра я: Для кого их всю жизнь я носила?

Любви крылатое касанье Татьяна Уразова Туман прилёг лисой на плечи. Как чернобурка хороша! Целует в губы звёздный вечер, Любовный жар развороша. И млею я в твоих объятьях. В смятенье страстная луна. И с плеч сползая, пало платье. На нас двоих любовь одна. И травы буйные над нами. Туман пушистый, словно плед. Созвездий пламенных татами Скрывают наш любовный бред. А откровенное признанье Из милых уст не я ль ждала? Любви крылатое касанье. С ума она меня свела!

Белый гриб Мащенко Ирина Когда еще Федя излагал умные мысли, периодически падая в тарелку с салатом, а Валентин Егорович с важным видом посматривал на гостей и бутылку с сизой жидкостью на дне, Коля высматривал остатки закуси, чтобы принести любимой жене гостинец. Разве можно возвращаться к женщине с пустыми руками? Друзья часто собирались вместе. У них имелись общие интересы. У Феди и Валентина Егоровича был конкретный интерес: пообщаться и выпить грамм сто перед сном. Когда появлялись следующие сто граммов, начинался Колин интерес. Он громко разговаривал, делал вид, что курит и пьет, и предлагал услугу «может купить чего?» Пользуясь случаем, потихоньку обворовывал пьяных так, что те на следующее утро ни о чем не подозревали. Бывали проколы, когда Коля наглел и брал с карманов мертвецки пьяных больше, чем можно было, но сразу же отдавал, объясняя тем, что деньги случайно выпали на пол, а Коля их подобрал и забыл отдать вовремя. Парень понимал, что очень плохо быть неугодным и попасть в немилость к кому-либо, поэтому был осторожен. Он хорошо помнил, как его обижали в школе и в училище. Достало. Хватит. Коля, несмотря на незначительную умственную отсталость, имел приятную внешность и мягкий характер. Он работал на птицефабрике, покупал по дешевке выбракованные яйца и торговал ими на местном рынке, выдавая за домашние. У парня имелись права на вождение автомобиля и «Москвич» в придачу. Родители женили Колю на девушке его уровня, и были довольны поведением сына. То, что друг – фронтовик, бывший управляющий банком и в четыре раза старше его, никак не беспокоило папу с мамой. Они были рады общению сына не с ровесникаминаркоманами, а с человеком достойным и порядочным. Федя, старше Коли в два раза, вызывал опасения. Он «умирал» на глазах. Водка быстро убивала талантливого врача. Обладатель красного диплома медицинского вуза любил общаться с умным фронтовиком, потому что больше не с кем: жена – шлюха, дети – ленивые, друзья – жлобы. В трезвом виде Федя вел себя нагло и отвратительно: оскорблял Колю, угрожал в дурдом отправить; а после третьей – рассыпался и себе толку дать не мог. Вспомнил однажды Валентин Егорович, как в былые годы по грибы ходил, и уговорил свою компанию махнуть на выходных в ближайший сосновый бор. Туманным осенним утром подъехали к лесу. Единогласно решили, что не нужно собирать грибы у краев, а необходимо заехать подальше. Солнышко поднималось. Под его ровными лучиками мох и травка изумрудными казались. Было тихо -тихо. Даже птички молчали и бархатное беззвучие не нарушали. В старый лес грибники не пошли - в молодом решили маслята собирать. А Валентин Егорович не только юность, а и детские годы вспомнил: как с бабушкой по грибы ходил, с ней в лесу маслята чистил, а домой голенькие в лукошке нес. Коля с Федей едва за ним поспевали. Пожилой человек - ответственность на них велика. Устали. Ведро грибов насобирали. Вернулись к машине. Выпили. Закусили. Тихо и спокойно стало на душе каждого. Не говорил Валентин Егорович о главной мечте: хотелось ему белых грибов насобирать, но не известно, имелись ли они поблизости. - Ребята, я старый лес пойду посмотрю. Вы со мной? - Да нет, мы в машине вас подождем, – сладко зевнул Федя и уснул. Вскоре и Коля последовал его примеру. Ребят разморило от свежего лесного воздуха. Непри-

вычно после городской задухи ощущать чистое дыхание. А Валентин Егорович чувствовал себя молодым и здоровым. Нюх подсказывал: где-то белый гриб есть. Останавливался, закрывал глаза и вдыхал аромат леса. Вместе с запахом хвои услышал тонкий и сладкий привкус боровика. И вот оно несказанное счастье! Под старой одинокой сосной важничал белый гриб-великан. Валентин Егорович присел и на корточках, а затем на коленках подобрался к огромной ветке, которая лежала на пути и не пропускала к красавцу в рыжей шляпе, с трудом одолел препятствие и попытался срезать гриб. Не тут то было. Гриб ножом не резался и издавал резкий запах древесины. Приловчился Валентин Егорович и спилил милый грибочек. Ценный трофей. Только несъедобный - старый, как и Валентин Егорович. Выбрался дед из-под сосны, посмотрел вокруг, а белых грибов видимоневидимо. Собрал их в большой полиэтиленовый пакет и поспешил к ребятам. Шагает Валентин Егорович знакомой тропой, а выходит не к просеке, а к болоту. Хорошая память у деда, как ни как, с финансами дело имел, а выйти из лесу не получается. И противно, что не ищет его никто, никому он не нужен. Резко потемнело. Солнце спряталось за пригорком. Идет дед на север, думает, что там его ребята с «Москвичом» поджидают, а попадает снова на болото. Ноги мокрые, холодно. Месяц на небе показался, стало светло как днем, а выйти из лесу не получается. Прислушался Валентин Егорович, машина гудит, и не одна. Получается, что к трассе он приблизился. А так за день намаялся, что понять не может, с какой стороны подошел к дороге, и не должно быть здесь никакого движения, километров за тридцать в лес заехали. Мало того, кажется, что до дороги рукой подать, а на пути одни болота… Не отпускает лес его. У Феди с Колей все было менее драматично. Проснувшись, Федя налил водочки в стаканчик, закусил и снова уснул. Коля испугался надвигающихся сумерков, ничего никому не сказал, завел автомобиль и поехал, пока видно, из леса домой. Высадил Федю у подъезда, и поставил машину в гараж. Дома любимой жене вручил ведро с маслятами и снова улегся спать. Следующее утро Коля встретил как обычно, а Федю одолевало непонятное беспокойство. Дверь у Валентина Егоровича была заперта. На телефонный звонок он не отвечал. Федя не мог припомнить ничего их вчерашнего вечера. Он пришел к Коле. Тот пересказал ему все до мельчайших подробностей. Ребята обратились в МЧС за помощью. Нужно спасать деда. Не по наслышке знали, в том лесу, где они оставили Валентина Егоровича, бывали случаи нападения волков на людей. А дед старый. Как он ночь пережил? Без еды и воды не помер бы. На самом деле лесок имел небольшие размеры, к поиску деда подключились добровольные помощники, которые прочесали лес за несколько часов. Деда в лесу не нашли - ни живого, ни мертвого. Жуткую обстановку разрядил телефонный звонок. К Коле звонила жена, которая сообщила, что Валентин Егорович по пути домой зашел к ней, пить попросил и большой пакет белых грибов оставил. Все, кто принимали участие в поиске деда, облегченно вздохнули и отправились по своим делам. Ночное происшествие очень изменило Валентина Егоровича, к сожалению, в худшую сторону. Он мало кушал и почти не двигался. Алкогольные напитки вызывали у него отвращение. Дед терпел пьяного Колю и радовался Феде. Обиды на парней у него не было. Валентин Егорович ценил настоящую дружбу и умел прощать. После случая в лесу дед прожил не долго. Вслед за ним ушел из жизни Федя, то ли алкоголизм его убил, то ли одиночество. У Коли все нормально. Он уделяет больше времени семье. Друзей у Николая больше нет, он по- прежнему боится быть неугодным и попасть в немилость к кому-либо. А такие приятели, как Валентин Егорович и Федя, вряд ли ему еще встретятся.

Я не виноват! Евгений Ульяницкий - Вольно, лейтенант! – Скрипучий, холодный голос хозяйки вернул молодого офицера с небес на белый ковер тронного зала. – Исполняйте приказ! - Есть, ваше величество! – Лейтенант козырнул, повернулся на каблуках и строевым шагом вышел из зала. Он отдал приказ к наступлению в два часа ночи. Белые воины нестройной толпой атаковали зеленую траву, черный асфальт, уродливые груды камней, нагроможденные людьми. Еще какие-то человечьи приспособления… Его войско погибло где-то за семь часов бессмысленной атаки. Если трава сдалась почти сразу, то дороги, дома и машины накопили слишком много тепла. Прекрасные белые воины гибли тысячами, превращаясь в грязные лужи. Лейтенант отчаянным взглядом посмотрел на задумчивую госпожу и вздохнул, готовясь к разносу. Но Зима только покачала головой: - Вы не виноваты, лейтенант. Первый штурм всегда проваливается. Через неделю попытаемся снова. Он грустно кивнул, вспомнил своих прекрасных воинов и расплакался серым, печальным дождиком.

Учитель и ученик Нурлан Анваров "Череп" получил свое прозвище за свою неповторимую внешность. Среднего роста, с рельефными мышцами, крепкого телосложения, он был похож на робота полицейского из фильма "Робокоп", кого кстати он с удовольствием изображал танцуя брейк-данс с АПСом в руке. Он имел выдающийся череп, голова его могла быть украшением любой кунсткамеры: большой, обтянутый светлой кожей череп, четко очерченные скулы, словно выточенный из мрамора подбородок. Маленькие, прижатые по бокам и поэтому почти невидимые уши, глубоко посаженные серые глаза, с вечными синяками вокруг. Тонкие светлые губы его когда расплывались в улыбке, то обнажали большие и крепкие белые зубы, глаза при этом широко раскрывались и перед вами возникал улыбающийся череп...Волос у него на голове никто и никогда не видел, гладко выбритый, он мог напугать кого угодно. До Батальона он работал инструктором по восточным единоборствам, причем по всем видам сразу. Особую любовь он питал к Таэквон-до. Он мог тренироваться часами, оттачивая свое мастерство. И надо отдать должное - он достиг высоких результатов, если бы не служба, он мог бы стать Чемпионом. Когда он пришел в Батальон, он привел с собой своих учеников. Их было несколько человек: "Ковтуняра", "Туман" , Вадим, и еще несколько человек. Но здесь речь пойдет об одном из них. Его прозвали "Крякобсон". Огромного роста, он был на голову или на две выше своего Учителя, светловолосый, он напоминал "Иванушку" из русских сказок. Такой же простой и слегка наивный парень, большие голубые глаза его смотрели на мир бесхитростным взглядом, от него исходила атмосфера силы и доброты. В Батальоне все женщины считали его большим ребенком и при случае старались угостить его чем - нибудь сладеньким. Когда "Батяня" увидел их вместе (Учителя и Ученика), то сразу приказал дать им обоим по пулемету. Распределили их в одну роту (первую), но в разные группы. Служили они хорошо, группы хоть и выполняли задачи параллельные, но не пересе-

кались, поэтому ездили врозь, все у них ладилось. Но ЭТО должно было произойти, и ЭТО произошло. Рота в полном составе выезжает на задание. Подготовка, смотр, укомплектование. Все, кто служил в СпН знают это ощущение: ожидание чего-то, это странное волнующее чувство, иногда приятное, иногда тревожное. Получили оружие: штатное, дополнительное, боекомплект. Все сидят на плацу и укладывают РД, снаряжают магазины... "Крякобсон" где-то "умыкнул" целый цинк патронов к пулемету. Сел на РД расставив ноги, положил цинк между ног и рассовывает патроны куда только можно: в рюкзак, в карманы "разгрузника", потому что магазины у него уже полные... "Череп" снарядив свои магазины, положил их в подсумки, встал и посмотрел вокруг: где бы еще патронов "надыбать"? Как известно на войне патронов много не бывает. Тут он замечает что "Крякобсон" достал "левый" цинк и теперь рассовывает его содержимое по карманам. "Череп" неспеша подходит как бы "безразличной" походкой к "Крякобсону". "Крякобсон", чувствуя "спинным мозгом", что пришли "по его душу, начинает быстрее распихивать патроны. "Череп" понаблюдав немного, спрашивает: - Крякобсон, ты мне друг? "Крякобсон" неожиданно одним рывком пододвигает к себе цинк, закрывает его руками и изрекает фразу, ставшую затем крылатой в Спец.Назе: - ПРИ ДЕЛЕЖЕ ПАТРОНОВ ДРУЗЕЙ НЕ БЫВАЕТ!!!!

Исповедь Евгений Казаков Даже тогда, когда я лежал на больничной койке, я не понимал, что со мной произошло и почему я здесь - в больничной палате, где сильно пахло медицинскими препаратами. Я ещё не отошёл от наркоза, в моей голове творилось что-то ужасное. Люстра бегала по потолку, так и норовя упасть мне на голову. Я пытался увернуться от неё, но она целенаправленно летела на меня. И это продолжалось в течение получаса. Когда же люстра обрела своё место и прекратила попытки упасть мне на голову, я опять постарался оценить и вспомнить, где я нахожусь, и как сюда попал. Но я ничего не помнил. Какие-то проблески всплывали в моей памяти и эти проблески не предвещали ничего хорошего, ибо в них я видел себя участником ужасной автомобильной катастрофы. Осмотрев кровать, я скинул простынь накрывавшую моё тело и остолбенел… Обе ноги у меня отсутствовали по колено. От ужаса и усталости я снова отключился. Что представляла моя жизнь до этого случая? Да ничего чтобы вспоминать об этом с восхищением. Семья, в которой я родился, была неблагополучная: что отец, что мать никогда не имели постоянной работы и зарабатывали случайными заработками, а если и удавалось заработать, то эти деньги уходили на пропой и гулянки. Наш дом, который сто лет не видел ремонта, представлял собой сборище алкашей и пропойцев и туда приходил всякий сброд. И кто где напивался, там же падал и валялся до утра. Полиция знала о происходящем и только для проформы приходили и читали нотации о порядке, составляя какие-то протокола. Иногда увозили отца отсидеться на пятнадцать суток, но он возвращался, и потом его возвращение отмечалось сбродом ещё неделю. Ничего не менялось. Я до того привык к такому образу жизни, я вырос среди этого и о другом не помышлял. В школе я учился посредственно, хулиганил с местными мальчуганами на улице, за что неоднократно попадал в упомянутое отделение полиции. Как и все мои дружки по гулянкам состояли на учёте в той же полиции. После школы никуда не поступил учиться, да и не было особого желания. Мне казалось это и есть жизнь, хотя неоднократно, смотрел как живут нор-

мальные люди, которые уходят утром на работу, видел их детей и видел с каким презрением они смотрят на нас. Но я, конечно, не понимал их, считал зажравшимися людьми, не приученными к злобной и проблемной жизни. И часто думал, что если бы меня вместе с ними загнать в дикий лес, то я бы выжил, а они нет… Со временем взросления и я причастился к алкоголю и в периодах запоя совсем не уступал в этих гулянках своим родителям, которым я был совсем ненужен. А теперь представьте себе нужен ли я буду им безногий… В той аварии я единственный пассажир, который выжил. Все мои знакомые погибли на месте, только я остался живой напрочь зажатым на заднем сиденье, где меня и вытащили свидетели столкновения. После моего выздоровления меня выписали из больницы. Какая-то машина доставила меня до дома и выгрузила около ворот. С горем пополам я добрался до дверей и постучался. Дома меня никто не ждал, да и кому я там был нужен. Двери открыл полупьяный мужик и с удивлением посмотрел как я переполз порог и пробрался в дом… Неделю, если не больше, я от горя и ужаса от своей незавидной судьбы упивался до чёртиков вместе с постоянно меняющимися пришельцами… В тот день я проснулся раньше всех, не знаю, что меня разбудило, но я ещё с закрытыми глазами начал шарить руками и сбрасывать пустые бутылки, которые после распития забрасывали мне в кровать. Я открыл глаза и увидел тела, разбросанные по полу, запах перегара начал душить меня, мне нестерпимо хотелось покинуть эту комнату, этот дом. Но у меня нет никаких средств передвижения, об инвалидном кресле в моей ситуации приходилось только мечтать. Не знаю, были периоды времени когда я хотел просто покончить с жизнью, но не поднималась рука. В моей голове постоянно приходили мысли, что если я что-то не изменю в своей жизни, то просто сгнию на этой затхлой кровати. Временами я чувствовал страх, страшный животный страх, который полностью сжирал мою душу и рвал на части моё тело. От душевной боли и этих мыслей я часто отключался от этого мира и находился в каком-то забытии… Я плакал… Плакал как маленький ребёнок и слёзы мои были до того искренние, что удивлялся сам себе, своим слезам и на душе становилось чисто. Надо что менять в этой жизни… Срочно менять… Но, что мог сделать безногий? Кому я нужен? Когда в этом мире много нормальных полноценных людей, которые тоже на грани, как бы выброшенные из этой жизни. Но надо было с чего-то начинать… Помню как я дополз до полуразрушенного сарая, нашёл несколько старых досок, раздобыл пилу и сделал себе небольшой помост, где могло разместиться моё тело. Приспособил четыре колеса для этой платформы и уселся на неё. Я сел на неё, оттолкнулся от земли руками и… покатился. Я не могу назвать это моей первой победой, но какое-то передвижение она мне гарантировала. И эта свобода перемещения - есть первая победа над прошлой жизнью, ибо моё сознание отторгнуло меня из того настоящего в котором я прозябал и толкало меня вперёд, пока в неизвестное будущее. Несколько дней я сидел и смотрел на проходивших мимо людей, которых было немного, так как наш дом находился в переулке. В душе я завидовал им. Очень часто, больше вечерами, проходили небольшие группы подростков с рюкзаками за спиной и следя за разговорами я понял, что они спортсмены и ходили на тренировки в небольшой спортзал, который располагался недалеко от моего дома. На следующий день, пересилив себя, я подъехал к спортзалу. В то время, когда я ходил на своих ногах, мы с пацанами неоднократно приходили ко входу этого давно не ремонтируемого здания и распивали пиво. Место было тихое, занятия проходили в послеобеденное время и оканчивались ближе к вечеру. После, это убогое здание закрывалось и все посетители уходили. Сторожа не было и неоднократно мы разбивали окна пустыми бутылками. Эти окна менялись, но мы опять снова и снова

пуляли в них свои бутылки. Всех, кто приходил в эту школу мы знали и издевались над ними, обзывая всякими нелестными словами. Но тренер был простой жизненный человек и всегда просил не обращать на нас внимания. Но нам их внимания и не надо было, нам было просто скучно и как-то надо было проводить и убивать своё время до дискотеки в городском парке. Подъехав к этому зданию, я долго и неуверенно смотрел на него. Что я там хотел? Чего ожидал от него? Всё что было внутри здания, так это пару кабинетов, небольшое игровое поле, где проводились тренировки по футболу и волейболу, и отделённое приспособленное помещение, в котором стояло несколько старых тренажёров. Я подумал про футбол и засмеялся: время ушло и нечем мне даже пнуть мяч. Но если хотя бы разрешат провести время на тренажёре, то я буду счастлив. В такой нерешительности меня и застал тренер. Он знал меня, знал меня и раньше, и я особенно не лелеял надежды на его хорошее отношение ко мне, но, к моему удивлению, он спросил меня, что я тут делаю. Недолго думая, я попросил его, что если он не против, то есть желание посещать тренажерную. Без лишних слов он помог мне подняться на небольшие ступеньки и покатил по зданию до тренажёрной и сказал, что двери его спортзала всегда открыты для всех желающих и ты - не исключение. Каждый день я ходил туда и изводил своё тело этими тренажёрами до исступления. Многие спортсмены смотрели на меня сначала с какой-то жалостью, и думали что меня не хватит на пару дней, но уже после первой недели, видя моё упорство и старание, начали помогать мне, подсказывать. Тело мое до того не видевшее физических нагрузок сопротивлялось, болели все оставшиеся на моём теле мышцы. Я не отличался красивым телосложением, но никогда и не был худым и со временем начал замечать, как начали округляться мышцы на руках и животе. Я уже не был изгоем и стал своим человеком среди небольшого количества спортсменов. Появились друзья, и я стал понимать, что я уже не один. В один из дней до нашего тренера прибыл друг из другого города и посмотрел на меня. Он долго разговаривал с хозяином спортзала и посматривал в мою сторону. Потом подошёл поближе и спросил не собирался ли серьёзно заняться таким видом спорта, как тяжёлая атлетика и слышал ли я про паралимпийское движение. Таких умных слов я не знал, да и о каком спорте я мог думать. Мы поговорили, он узнал обо мне всё, и я не скрывал своего прошлого хотя так страшно его стыдился, его вроде как бы для меня уже не существовало, но сталкивался с этой прошлой жизнью ежедневно. Очень часто в последнее время я оставался ночевать в спортзале, тренер понимал меня и не препятствовал этому. Мой скромные финансы все видели и помогали как могли. Записав мои данные и адрес, этот человек уехал, но очень обещал вернуться. И он вернулся… И забрал меня с собой в свой большой город, где определил меня в дом-интернат для инвалидов. Впервые я получил инвалидную коляску. Сразу после адаптации начались мои занятия в спортивной школе. Я умирал, но работал, изводил себя до истощения физическими упражнениями следуя всем наставлениями тренера по тяжёлой атлетике. Я полностью ушёл в спорт, который ежесекундно помогал мне забыть мою прошлую жизнь. Меня не интересовало, что твориться дома и как там живут родственники, так как я знал, что они не изменятся. Им было плевать на меня раньше, а тем более и сейчас, когда я стал инвалидом. В душе было горестно от этого, но я ничего с этим поделать не мог. Через два года я выиграл областные соревнования, после стал чемпионом страны по тяжёлой атлетике и теперь стою около трапа самолёта и направляюсь на паралимпийские игры представлять свою родину… *** Сейчас сижу и смотрю на себя, на свою фотографию: здоровый, счастливый молодой человек, обвешанный словно новогодняя ёлка медалями… У меня есть дру-

зья, у меня есть девушка и я живу жизнью настоящего человека. Я счастлив. Но неужели, чтобы стать счастливым мне надо было сначала потерять себя? Потерять ноги? Нет, не то… Я не потерял себя, а наоборот - я нашёл себя… Я поверил в себя… Мне страшно вспоминать это время, но, наверное, если бы не прошлая жизнь, то и меня не было... Такого, как сейчас. Видно судьба моя такая, пройти все грани жизненного пути. Пройти от дна прошлых лет до сегодняшнего дня моего триумфа… Триумфа над собой.

Всё включено Анатолий Карасёв Мериэль проснулась от резкого распевного крика за окном. Так, каждое утро, её будил муэдзин из, расположенной недалеко от отеля, мечети. Звуки его голоса покрывали близлежащие кварталы курортного города, и он начинал понемногу оживать. «Угораздило же меня!..», - раздражённо подумала Мэриель, пытаясь укрыться от назойливого крика под подушкой. Но он с настырностью ультразвука проникал и туда, к тому же под подушкой было душно. «Хотя, кто рано встаёт, тому Бог даёт. В данном случае — Аллах.» - эта мысль настроила её на позитивный лад - Мериэль выбралась из своего укрытия и открыла глаза. Было ещё совсем рано. Робкое утреннее солнце несмело заглядывало в её комнату на глазах набирая силу, чтобы уже через несколько часов превратиться в испепеляющий всё и вся огненный шар. При воспоминании о дневном зное, Мериэль поморщилась и невольно вспомнила свой, такой далёкий сейчас, Питер. Его нудный, дождливый климат казался ей здесь блаженством. Вслед за образом родного города в сознании всплыли любимые лица мужа и маленькой дочки. Тут же очнулась и сдавила сердце вчерашняя тревога. Валерка не отзывался на её звонки почти сутки. На все бесчисленные попытки бездушный аппарат упрямо твердил про абонента, который, по совсем непонятным для Мериэль причинам, был недоступен. Эта непонятность больше всего беспокоила её, переводя смутную вначале тревогу в режим нарастающей в геометрической прогрессии паники. Действительно, ну что такого могло случиться, чтобы телефон мужа был отключен. Всё же просто, разрядился — заряди, сломался или потерял — купи новый, свяжись по «скайпу», по «е-мейл», да хоть как-нибудь, благо современная техника заставляет людей общаться чуть ли не насильно. Но, нет — по всем каналам стояла чёрная, давящая тишина и Мериэль чувствовала, что за этой тишиной притаился какой-то неведомый, страшный зверь. Она рывком села на кровати, взяла с тумбочки телефон и, в который раз, с надеждой набрала номер мужа. И, в который раз, услышав неумолимый, механический голос, в отчаянии швырнула аппарат в угол. Ударившись о мягкую спинку дивана, он упал на него и недобро затаился. Мериэль долго сидела на кровати, тупо смотря в окно, и мучительно пыталась понять, что же могло случиться дома. Воображение рисовало ей картины одну ужаснее другой, и все они были связаны, в первую очередь, с её боготворимой дочкой, с её Настёной. Как она могла оставить её больную, а сама укатить на курор,т зачем она послушалась мужа, какая она после этого мать! Настёне, наверняка, стало хуж,е она теперь в больнице, между жизнью и смертью, а Валерка просто отключил телефон, чтобы, хоть на какое-то время, оградить её от горя. Она не простит ему этого. Никогда не простит. Ведь это именно он уговорил её лететь сюда одну, после того, как перед самым их отъездом, Настёна неожиданно заболела. «Лети! - твёрдо сказал ей Валерка — тебе надо отдохнуть, а за нас не переживай. Ничего страшного — обычная детская простуда, я справлюсь.» И она поверила.

Она всегда верила своему Валерке, с той самой минуты, как впервые повстречала его, когда он пришёл устраиваться на работу в их типографию. Мэриель увидела его в отделе кадров и улыбнулась. Симпатичный и немного нескладный паренёк, робко примостившийся на краешке стула перед суровой кадровичкой, напоминал бездомного взъерошенного котёнка, пугливо озирающегося на неведомый и враждебный мир. Через неделю Валерка приподнёс ей шикарный и немного старомодный букет, а ещё через пол-года вся типография гуляла на их свадьбе. Кроме коллег и друзей, им некого было позвать на своё торжество Валерка был детдомовским, а Мериэль воспитывала бабушка, не дожившая до внучкиного счастья всего три года. Родители Мериэль погибли в горах, когда она была ещё совсем маленькой. Её отец — романтик, геолог и альпинист привёз из одной из своих азиатских экспедиций прекрасную девушку-сироту — будущую мать Мериэль. Бабушка, увидев на пороге своей квартиры это чудо Востока, чуть не упала в обморок, но со временем смирилась с выбором сына и полюбила свою экзотическую невестку. Отец же потянул маму в горы, где вскоре, на Эльбрусе их и накрыла лавина. Бабушка пережила блокаду и, как все блокадники, вынесла из тех нечеловеческих лет небывалую, ничем не сгибаемую стойкость к жизни. Похоронив детей, она стиснув зубы стала жить, воспитывая прелестную внучку, в полной мере унаследовавшую от мамы нездешнюю, дикую красоту, а от папы — романтичность натуры и любовь к искусству, которая и сделала из неё со временем талантливого дизайнера. Валерка же был простым водителем, но они, каждый сполна хлебнув в своей жизни душевной беспризорности, как-то сразу поняли и прикипели друг к другу. Когда родилась Настя, Валерка просто задыхался от счастья, всё свободное время он проводил с дочкой и Мериэль казалось, что муж любит ребёнка, даже больше чем она сама. Стыдно сказать, но она временами испытывала от этого что-то вроде ревности. И когда Валерка предложил ей лететь одной, Мериэль, после долгих колебаний, всё-таки согласилась, так как была уверена, что оставляет ребёнка в надёжных руках. Как же сейчас она корила себя за это легкомыслие. Потеряв связь с близкими, Мериэль сидела сейчас посреди чужого города, окружённого пустыней и ей казалось, что эта пустыня покрыла собой всю землю, и, что среди мёртвых песков на свете осталась только она одна. Находясь в прострации, Мериэль не сразу поняла, откуда вдруг взялся в комнате этот монотонный, надоедливый звук. А когда поняла, то почему-то вздрогнула от страха. Это на диване, зловеще мерцая, звонил её телефон. Она встала с кровати, с опаской взяла аппарат и поднесла его к уху. «Ваши муж и дочь находятся у нас, — произнёс, как-будто бы тоже механический, мужской голос. Ничего не предпринимайте и никуда не выходите из номера. Ждите дальнейших инструкций.» Раздались короткие гудки. Мериэль почувствовала, что её душа, мучительно обрывая связи с телом, стремительно полетела в какую-то чёрную бездну и потеряла сознание. Мериэль очнулась от звука телефонного зуммера. Она лежала на полу около дивана, телефон звонил совсем рядом. Она машинально взяла трубку и, ничего ещё не понимая, осипшим голосом ответила - «Да!» Всё тот-же мужской голос вернул её в реальность, и она заворожённо слушала его, казалось, целую вечность: - « В восемь часов вечера вы спуститесь на reception и закажете такси в ресторан «Orange”. Там сядете за свободный столик. К вам подойдут». Опять раздались гудки. Мериэль так и продолжала лежать на полу, с трубкой в руке. От потрясения и ужаса её какбудто парализовало, причём не только тело, но и мозг. Мысли носились в голове с такой хаотичной беспорядочностью, что Мариэль не могла сконцентрироваться ни на одной из них. Лишь через какое-то время в сознании появились первые проблески здравого смысла. «Почему мы?!», - вертелся у неё в сознании изматывающий вопрос. « Мы, ведь, совсем небогаты. Что мы сможем им дать? Что?!», - Мериэль поняла, что сваливается в истерику. «Нет, нельзя! - огромным усилием воли остановила она себя. «Надо действовать! Надо ехать! Это единственное, пока, что можно предпринять». Она взглянула на таймер в телефоне. До назначенного времени оставалось

ещё несколько часов, выходить из номера ей было запрещено, и Мериэль чуть не сошла с ума, метаясь всё это время по номеру, как попавшее в западню животное. По дороге в ресторан Мериэль так трясло, что таксист — добродушный пожилой араб даже несколько раз обернулся на неё. Она пыталась улыбнуться ему, но вероятно улыбка получалась совсем неважной, так что старый таксист только качал головой, видимо решив, что дама немного перебрала. Приехав в «Orange”, она села за столик и уже через минуту услышала рядом с собой мягкий мужской голос: «Добрый вечер, Мериэль!» Она вздрогнула от неожиданности. Проведши целый день в томительном ожидании, Мериэль не ожидала, что здесь всё получится так быстро. Мужчина сел напротив и пристально посмотрел на неё. От этого взгляда на Мериэль повеяло каким-то могильным холодом, и она поёжилась. Что-то сказав поанглийски подошедшему официанту, незнакомец замолчал. Это непонятное молчание длилось несколько минут, за которые Мериэль сумела хорошо разглядеть своего зловещего визави. Перед ней сидел среднего роста, худощавый шатен с правильными, но совершенно невыразительными чертами немного нервного лица. Он выглядел вполне по европейски, но ничто в его внешности не выдавало в нём явной принадлежности к какой-либо европейской нации. Он вполне мог выдавать себя и за немца, и за француза, и за англичанина, причём Мериэль почему-то уверенно подумала, что шатен сможет заговорить с ней на любом из этих языков, также свободно, как заговорил с ней сейчас на русском. Одет он был дорого, но не броско. Летние туфли, хлопковые брюки, рубашка «поло» - обычный наряд состоятельного европейского туриста, проводящего вечер с женой или любовницей в не самом дешёвом ресторане этой варварской страны. Официант, тем временем, принёс два кофе и бесшумно удалился. - Мы не будем задерживаться здесь надолго, - нарушил молчание незнакомец, с наслаждением сделав глоток из миниатюрной чашечки и снова пристально посмотрел на неё. Его серые глаза не казались пустыми, но не выражали абсолютно ничего. Под их взглядом Мериэль чувствовала себя, как человек знающий, что за ним наблюдает видеокамера, но не знающий, где эта камера находится. Это рождало в ней растерянность, и Мериэль совершенно не знала, как себя следует вести с этим страшным, судя по всему, человеком. - Пойдёмте, у нас мало времени, — допив свой кофе, мужчина резко поднялся, небрежно кинул на стол пару купюр и выжидательно посмотрел на неё. Мериэль встала из-за столика и её неожиданно качнуло, так, что она с трудом сохранила равновесие. Незнакомец быстро взял её под локоть и повёл к выходу. -Постарайтесь держать себя в руках, — тихо и уверенно проговорил он, и Мериэль от этих слов, действительно, немного успокоилась. Они вышли на улицу. Быстротечный пустынный вечер стремительно превращался в ночь, и дневной зной сменялся резким, пронизывающим до костей, холодом. Они прошли на стоянку и сели в черный автомобиль с затонированными стёклами. Только тут Мериэль почувствовала, что дрожь, которая била её с самого отъезда из отеля улеглась, и в душе поселилось какое-то равнодушное спокойствие. - Где мои близкие? - наконец-то задала Мериэль главный вопрос и сама удивилась своему, почти деловому, тону. -Ваши муж и дочь находятся у вас дома, — ответил незнакомец, заводя машину,. - естественно, под наблюдением наших людей, и их жизнь теперь зависит только от вас. - Дома?! - в недоумении проговорила Мериэль — Я думала... -В данном случае, — перебил он её, — гораздо безопаснее держать их там, чем устраивать похищение. Тем более, что последние сутки они, большую часть времени, находятся в состоянии медикаментозного сна. Так что, с ними никаких проблем. -Вы что, колете им наркотики?! - Мериэль подумала, что сейчас с удовольст-

вием всадила бы нож в сидящего напротив мерзавца. -Успокойтесь, это просто снотворное, — ответил он, вероятно сразу почувствовав угрозу. -Я хочу поговорить с ними. - Всему своё время, — твёрдо проговорил её зловещий спутник, давая понять, что разговор окончен. Скоро они въехали на какую-то пустынную, прибрежную парковку и встали в самом дальнем, неосвещённом углу. Незнакомец достал с заднего сидения небольшой футляр и открыл крышку. Внутри футляра помещалось портативное устройство с экраном, отдалённо напоминавшее ноутбук. Мужчина нажал кнопку и экран устройства замерцал в темноте слепящим, неоновым светом. Ещё через минуту ошеломлённая Мериэль увидела на нём родное лицо Валерки. Он сидел в их гостиной, на стуле и держал на руках спящую Настёну. Сзади него стоял человек, но его было видно только по пояс. Мериэль невольно вскрикнула. Лицо у Валерки было растерянным и жалким. Он смотрел в экран и что-то говорил, надо полагать, обращаясь к ней, но звука почему-то не было. Потом экран погас. - Проблемы со связью, — с лёгкой досадой сказал незнакомец — но этого, в принципе, достаточно. Не правда ли? -Что вы хотите? - спросила Мериэль, с трудом сдерживаясь, чтобы не наброситься на него с кулаками. Тут голос шатена стал твёрже стали, он заговорил чёткими, отрывистыми фразами и речь его, скорее, напоминала зачитывание приказа или смертного приговора, чем она ,по сути, и являлась. - Слушайте и не задавайте никаких вопросов. Их у вас сейчас быть просто не может. Итак, в номере отеля, в вашем чемодане лежит бутылка виски, упакованная в сувенирную коробку. Ваша задача завтра пронести её на борт самолёта. Ни в коем случае не прикасайтесь к ней. Это бомба. Она сработает на определённой высоте. При любых других вариантах развития событий вы, может быть, спасёте жизни остальных пассажиров, но в любом случае умрёте сама, а главное — погибнут ваши близкие. При благоприятном для нас исходе операции мы гарантируем им жизнь. Вы всё поняли? Мериэль не могла поверить, что эти слова обращены к ней. Может, этот человек говорил их пустоте, космосу, чёрной, бездушной вселенной, но только не ей! Ей хочется жить! Жить!!! Зачем, зачем он говорил всё это?! Нет! Нет!! Нет!!! - Мериэль, вы слышите меня? Внутри у неё что-то захлопнулось и, мертвеющими губами, Мериэль еле слышно произнесла: - Да. - Тогда прощайте, — с некоторым облегчением, как показалось ей, произнёс человек из ада и повернул ключ зажигания. Автомобиль сыто заурчал, как анаконда, переваривающая только что проглоченную жертву. - Через десять минут сюда подъедет такси и отвезёт вас в отель. Кстати, откуда такое странное имя - «Мериэль»? - неожиданно спросил незнакомец и в его голосе впервые послышалось что-то человеческое. - Отец придумал, — безучастно ответила она и вылезла из машины. Всё что происходило дальше Мериэль воспринимала смутно, как будто она смотрела на мир через стекло, залитое дождём. Явственно она чувствовала только одно — высасывающее душу, безысходное отчаяние. Приступы его ночью были так сильны, что Мериэль, чтобы не закричать, до боли закусывала зубами край одеяла. К утру, из цветущей молодой женщины она превратилась в старуху с чёрным, измождённым лицом и потухшими глазами. Когда они садились в автобус, чтобы ехать в аэропорт одна женщина, с которой Мериэль несколько раз вместе загорала на пляже ,с тревогой глядя на неё, участливо спросила:

- С вами всё в порядке? - Да, да, благодарю вас, — Мериэль попыталась отвернуть лицо — просто, приболела немного. -Это бывает. От перемены климата, — со знающим видом произнесла дама и, мечтательно улыбаясь, добавилa, — Ничего, скоро дома отдохнём! Мериэль вдруг так ясно представила себе, что останется от этой весёлой, беззаботной женщины через несколько часов, так ясно увидела кучу обугленных, изуродованных тел под дымящимися обломками самолёта, что у неё потемнело в глазах и она еле слышно застонала. И виновницей ужасной смерти всех этих людей будет она. Но через эту мысль Мериэль уже переступила, вырвала её с кровавыми корнями из своего сердца. Вырвала этой ночью, сходя с ума в номере отеля от невыносимой боли. Сейчас её главной задачей было любой ценой добраться с проклятой бомбой до самолёта и взлететь. И там, на высоте принять мученическую смерть с сотнями других пассажиров, которых она обрекла на неё ради того, чтобы на земле продолжали жить два человека — её муж и дочь. И она добралась, и обессиленно рухнула на своё место, мёртвой хваткой вцепившись в ручки кресла. И через двадцать минут после взлёта, когда лайнер уже набрал высоту Мериэль, не выдержав этой муки, жутко закричала на весь салон: - «Бомба! Скажите пилотам, что на борту бомба!» Но этот её крик уже никто не услышал. Он слился с грохотом взрыва, страшным треском разрываемого на части фюзеляжа и с нечеловеческим визгом, уносящихся в смертельную бездну, людей. Худощавый шатен, сидевший у телевизора в скромной квартире на окраине курортного города, негромко произнёс; - «Merde!”, резко поднялся и выключил, раскалившийся от назойливой трескотни, аппарат. Все каналы захлёбываясь в лицемерном экстазе, наперебой вещали о страшной авиакатастрофе, произошедшей несколько часов назад. Город тревожно гудел от этих новостей. Мужчина подошёл к окну и сквозь жалюзи посмотрел на, утомивший его за две недели, безликий городской пейзаж. Он больше никогда не хотел бы возвращаться сюда. Пора было уходить. В аэропорту его ждал самолёт. Шатен подхватил с пола небольшой чемодан и направился к выходу. Напоследок, оглядев своё убежище, он снова тихо выругался: - «Merde” и захлопнул дверь. Примерно в это же время, на другом конце света, на кухне старой петербургской квартиры, уронив голову на руки, навзрыд рыдал другой мужчина. Рядом, недоуменнно смотря на него, стояла девочка лет четырёх. - Папа, тебе больно, да? - растерянно спрашивала она, сама готовая разреветься. Но отец не слышал её. Санкт-Петербург накрыла непогода. И это было надолго.

Поздний ребенок Анатолий Карасёв В доме Ивана Петровича Горюнова поселилось горе. Несколько дней тому назад, пробравшись через открытую балконную дверь, упала с пятого этажа и разбилась обожаемая черепаха Ивана Петровича по кличке Чебураша. Когда хозяин, в диком ужасе от предчувствия непоправимого, сбежал вниз, длинная шея Чебураши безжизненно свешивалась из панциря вниз, и любимые чёрные глазки закрылись навек. Иван Петрович зарычал так, что вздрогнули все соседи. Потом тяжело поднялся домой, взял лопату, бережно, прижав к груди, отнёс тельце черепахи в ближайший сквер и торжественно предал земле. Закончив скорбное дело, он долго стоял над свежим холмиком, безутешно склонив голову, и плакал. Первый раз в жизни. В

этот же день он запил, что тоже не случалось с ним довольно давно. Ответственность за случившееся Иван Петрович возложил на свою супругу – Людмилу Павловну, по недосмотру которой, как он считал, оказалась открыта дверь на балкон. Он устроил ей грандиозную обструкцию и Людмила Павловна, уже который день, старалась не показываться мужу на глаза, зная его буйный нрав. А характер у Ивана Петровича, под стать его внешности, действительно был тяжёлый. Высокий, грузный, с выпирающими, как у неандертальца, надбровиями на мощном черепе, Горюнов обладал неимоверной физической силой и под горячую руку ему было лучше не попадаться. Это Людмила Павловна знала по многолетнему опыту супружеской жизни. Бить он её, конечно, не бил, но мог дать такого тумака, после которого сидеть несколько дней было не очень-то комфортно. На работе его побаивалось даже начальство, не говоря уже о подчинённых, обладавших завидным рвением и послушанием. Тем невероятней казалось домашним, в первую очередь Людмиле Павловне, эта нелепая блажь Ивана Петровича – нежная привязанность к, невесть откуда взявшемуся в доме, чудному животному – черепахе. «Совсем уж ополоумел на старости лет!» - шептала про себя Людмила Павловна и, украдкой, плевалась. Надо сказать, что картина действительно была странная. Огромный Горюнов сюсюкался с Чебурашей, как с малым дитём, самолично кормил капустой и одуванчиками, купал в тазике, смазывал панцирь оливковым маслом, при этом постоянно приговаривал тоненьким гллоском всякие ласковые слова и пускал слюни. «За всю жизнь мне таких слов никогда не говорил!» - плаксиво жаловалась Людмила Павловна дочери Татьяне, встречая с её стороны полное понимание. Кроме Татьяны, у Ивана Петровича и Людмилы Павловны было ещё двое сыновей – погодки Мишка и Петька – озорные, вихрастые парни, жившие уже своими семьями и воспринимавшие «черепаховую проблему» легко и со смехом. «Ты что, батя, на старости лет, гринписовцем заделался?» - подначивали они Ивана Петровича, приходя в гости. Тот, не разумея заморской лексики, всерьёз обижался и рычал на сыновей: «Сами вы, писюны! Над отцом издеваетесь!» И пытался достать своей мощной дланью сыновьи затылки. Но молодость, смеясь, увёртывалась от отцовской кары. Супруга же Ивана Петровича испытывала к Чебураше что-то вроде ревности, и не упускала случая навредничать животному. Правда, получалось это у неё неудачно, по причине крепкого черепахиного панциря. «Зараза! Все ноги об тебя отобьёшь!» - с досадой выговаривала она Чебураше после очередного мелкого тиранства. Просила она «о вразумлении раба Божия Ивана» даже Богородицу, чей образ, с недавних пор, висел у неё в спальне. Выйдя на пенсию, Людмила Павловна начала посещать близлежащую церковь, сначала от скуки, а потом как-то и втянулась. О своей проблеме она поведала на исповеди отцу Андрею, слывшему на приходе батюшкой «богомудрым». Людмила Павловна ожидала от него сочувствия и поддержки, но батюшка, выслушав женские жалобы, неожиданно промолчал, и со вздохом накрыл её епитрахилью. В этом вздохе почудился Людмиле Павловне как будто бы укор, и она отошла от священника в лёгком недоумении. Иван Петрович над религиозностью жены только подсмеивался и, когда видел её стоящей у иконы, кричал на всю квартиру: - «Людка, опять шаманишь!» - и гоготал своим медвежьим басом. «Безбожник!» - огрызалась Людмила Павловна, и ей было до слёз обидно за свои поруганные чувства. «Ленка! Зачем ты эту дрянь в дом притащила? Старого совсем с ума свела!» бесконечно корила она внучку Леночку, благодаря которой эта злосчастная черепаха и появилась в их жизни. Леночка, застенчивая, большеглазая девочка, десяти лет от роду, в таких случаях испуганно жалась к стенке, готовая разреветься. «У, тютя!» безнадёжно махала рукой бабка и отступала. «Тютей» Леночку прозвала мать – та самая дочь Татьяна, которой Людмила Павловна любила жаловаться на свою горь-

кую судьбу. Татьяна в полной мере унаследовала отцовский характер, повадки и внешность, и, по праву, считалась «папиной дочкой». Леночка, почему-то, пошла не в мать – она всех жалела, всем верила и на этой почве терпела от своих сверстников бесконечные обиды и насмешки. Эту несчастную черепаху кто-то подкинул в школьный живой уголок и Леночка, сжалившись над бедной животиной, взяла её с собой. Правда, выйдя из школы, она долго стояла в раздумии: куда же идти дальше. Мама, Леночка это точно знала, спустила бы их с лестницы, так как на дух не переносила в своей образцовой квартире никакой живности. И она пошла к бабушке с дедушкой, тоже, впрочем, без особой надежды. Придя к ним, Леночка несмело достала черепаху из сумки со сменной обувью, и показала её деду. Оказавшись на руках у девочки, черепаха вдруг высунула голову из панциря и посмотрела на Ивана Петровича своими непроницаемыми чёрными глазками, в которых мерцали ещё отблески мезозоя. «Ишь ты, птеродактиль!» - с неожиданной теплотой проговорил дед и осторожно погладил черепаху по панцирю. С этого всё и началось. И так неожиданно и трагически закончилось. Глядя на Ивана Петровича, сидящего на кухне, тоскливо уставившись в окно, Людмиле Ивановне уже и самой было жалко ненавистную, когда-то, черепаху. Но ещё жальче ей было мужа. Всякое, конечно, между ними бывало, но сорок лет жизни, да троих детей, как ни крути, из жизни не выкинешь. Точнее сказать, это и была её жизнь. Из Евангелия Людмиле Павловне почему-то больше всего запомнилось то место, где Господь говорит про две плоти, которые в супружестве становятся одной. В первый раз прочитав эти строки, она поразилась - как верно сказано! Людмила Павловна и сама это давно чувствовала, только выразить словами не умела. И видеть, как страдает её вторая половина, долго не могла. Поэтому, на третий день после смертельного полёта Чебураши она наскоро оделась и отправилась куда-то решительным шагом. Вернувшись через два часа домой, Людмила Павловна, не разуваясь прошла на кухню, где сидел безутешный супруг и, вынув из сумочки, положила на пол у порога маленькую черепашку, размером чуть больше хоккейной шайбы. Черепашка с любопытством повертела головой, осваиваясь в незнакомом пространстве, а затем смело двинулась в сторону Ивана Петровича, вероятно, сразу почувствовав в нём родственную душу. Подобравшись к нему, она ткнулась головой в его голую пятку и замерла. Иван Петрович вздрогнул от неожиданности и посмотрел вниз. Затем наклонился, приподнял черепаху и посмотрел на неё, враз просветлевшими, глазами. Людмила Павловна села рядом с мужем на диванчик и задумчиво сказала: «Вот… Родила я тебе, Ваня, ещё одну дочку. Принимай!» Иван Петрович крепко, как в молодости обнял жену, так, что та тихонько ойкнула, и произнёс только одно слово: - «Людок!» Давно, с самой, наверное, свадьбы, не называл он её этим именем. И так , обнявшись, просидели они больше часа, боясь спугнуть нежданно-негаданно вернувшуюся юность. Черепашка какое-то время сидела у их ног, смотря на супругов своими непроницаемыми чёрными глазками, в которых мерцали ещё отблески мезозоя. Потом, видимо поняв, что людям не до неё, она развернулась и поползла искать себе угол в новом доме.

Аналиси Анатолий Карасёв Дубов и Антипов, два немолодых уже хирурга миссии Красного Креста сидели в одном из гостиничных баров некоей захудалой африканской столицы и, по обыкновению, молча накачивались алкоголем. - Виски у них тут — отрава, скривился Антипов после очередного «дринка», -

сами что-ли гонят? Эту фразу Дубов слышал от своего приятеля каждый день и всегда говорил одно и тоже: - А ты не пей. На что Антипов неизменно отвечал: - Вы же знаете, доктор, приём лекарств нельзя прекращать. На этом, обычно, их вечерняя беседа заканчивалась и оба они, слегка покачиваясь, отправлялись по своим номерам, провожаемые восхищёнными взглядами обслуги — столько здесь никто никогда не пил. Но сегодня разговор соотечественников получил дальнейшее продолжение. - Ты царя видел? - неожиданно спросил Антипов, когда Дубов начал уже подниматься со стула. От нетривиальности вопроса Дубов громко икнул и снова сел. - К...кагого царя?.. Николая...что-ли? Так я ещё тогда... - Во даёт! - хохотнул Антипов, довольный произведённым эффектом. - Тоже мне, корнет Оболенский! Какого Николая, Лёша?! Сегодня к нам в отделение натурального ихнего царя привезли. Вождь племени — высоченный, здоровенный, а как взглянет, так душа в пятки! Дубов, бывший в это время на операции, царя не видел. - Ну, ничего, - утешил его коллега, - Шульц сказал: твой будет клиент. Рана у него там обширная, говорят какой-то зверь порвал на охоте; запущено всё, некроз... В общем — дело дрянь.., - Антипов безнадёжно махнул рукой. - Ладно, пойдём, помогая товарищу подняться, - а то как-бы на этого самого Шульца опять не нарваться... Немец Шульц выполнял в их интернациональном госпитале функции главврача и терпеть не мог пьянства. За несколько дней до этого Дубов с Антиповым, возвращаясь вечером из бара, столкнулись с ним в холле гостиницы. Возмущению уважаемого герра не было предела и почему-то он выражал его на родном немецком, в котором наши приятели были не сильны. До них дошло только, что они «русские алкоголики» и что было бы неплохо отправить данных господ «нах хауз». «Подумаешь, трезвенник! - возмущался на следующий день Антипов, - а сам, небось, втихушку в номере шнапс лакает!» Он почему-то был уверен, что Шульц — тихий пьяница. Но домой всё-таки не хотелось. Дома их никто не ждал. Дубов был давно разведён. Его жена Наталья, тоже врач и к тому же кандидат наук, познакомилась на очередном симпозиуме с каким-то канадцем и укатила с ним в Тороното, прихватив с собой дочь Катерину, которой тогда едва исполнилось пять лет. На жену ему было в общем-то наплевать, но разлуку с нежно любимой КотейКатериной Дубов переживал тяжело и в то время чуть не спился. Хорошо, Антипов помог. Он как-то утром, во время очередного дубовского запоя, пришёл к нему домой и надавал старому другу таких оплеух, что после них Дубов как-будто очнулся и навсегда пришёл в себя. Он до сих пор был благодарен Антипову за ту взбучку. Со временем боль конечно утихла и он совсем недавно даже гостил у бывшей жены в этом самом Торонто, удивляясь про себя такой дружбе. Он действительно не испытывал к своей Наталье никаких отрицательных эмоций, хотя вроде бы она и поломала ему жизнь. А Наташкин Билл вообще оказался своим мужиком и они с ним несколько раз ходили на местную рыбалку, где Дубова поразили две вещи: во-первых, воду из озера можно было спокойно пить, а во-вторых то, что Билл отпускал пойманную рыбу. Это кощунство Дубов тут-же пресёк и научил несмысленного канадца рыбачить по-русски. В результате они заявились домой поздно вечером, с полными пакетами рыбы и еле держась на ногах. Несмотря на вопли ошарашенной жены, помятый Билл на следующее утро спросил у не менее помятого Дубова, когда же они снова пойдут на "рибалька". Глядя на них, Катерина хохотала до слёз. Дубов любовался дочерью. За годы разлуки она превратилась в статную, русоволосую красавицу, училась в местном университете на юриста и говорила по-русски с заметным ак-

центом. Пока он гостил у них, Катерина всё время старалась быть поближе к отцу, брала его за руку и могла сидеть так с ним часами. Дубов не знал куда деваться от счастья, а вернувшись в Россию, опять занемог от тоски. Поэтому, когда ему предложили лететь в Африку, он тут-же согласился. Командировка представлялась Дубову хорошим средством развеятся от застарелого одиночества, да и деньги здесь платили приличные. Он решил, что с этих денег купит своей Катюше какой-нибудь подарок, правда до сих пор не мог придумать, что можно подарить взрослой уже дочери, живущей, ко всему прчему, в суперсытой Канаде. Антипов же, в отличии от своего друга, никогда не был женат. Поджарый, красивый, он всегда слыл повесой и авнтюристом и на все разговоры о "семейном очаге" отвечал, что он "столько не выпьет". - Понимаешь, Лёша, - не раз говорил он Дубову, - я вовсе не противник брака, но это дело не для меня. Мне женщина надоедает максимум через два дня, а тут с ней всю жизнь надо прожить. Да я свихнусь просто! Африка бала для него очередным приключением, причём, явно с эротическим оттенком. - Ты бы поосторожней с местными, - предупреждал его Дубов, - подцепишь какой-нибудь... СПИД. - Эх, Лёха! Где же тут возьмёшь не местных? - обезоруживающе отвечал Антипов, загляддываясь на очередную "чёрную Венеру". В общем, в далёкой Африке каждый из них нашёл себе приют и возвращаться домой им не было никакого резона. Поэтому, с вредным немцем надо было быть на чеку, но сегодня, вроде, всё обошлось. А завтра Дубов сидел у постели царя и с интересом и тревогой рассматривал своего нового, столь экзотического пациента. Огромный африканец с трудом умещался на госпитальной кровати. Даже лежал он величественно и на подошедшего врача не обратил никакого внимания. Только когда Дубов начал осматривать рану, царь мельком взглянул на него. Антипов не врал: этот взгляд прожигал насквозь; от него почему-то тут же хотелось пасть ниц и каяться не понятно в чём. Дело, действительно, как и говорил Антипов, было дрянь. Огромная, рваная рана на внешней стороне царского бедра была инфицирована и наполнена чёрным, некротическим гноем. В палате стояло нестерпимое зловоние. В продолжение всего осмотра царь не пошевельнулся и не издал ни одного звука, хотя Дубов точно знал, что временами ему было больно. Невыносимо больно. Стойкого африканца выдавал только цвет лица: из антрацитно-чёрного он стал серым. "Какая глыба, какой матёрый человечище!" - вспомнилась Дубову, набившая оскомину, фраза из школьного курса литературы. Портрет "матёрого человечища" висел как раз напротив дубовской парты. Воспоминания детства показались ему сейчас никчёмными и чужими. "Зачем всё это было?" - с тоской подумал он. Вслед за этим, возвращая его к реальности, в голове Дубова, где-то на горизонте сознания, взошло тревожной, кровавой зарёй медицинское проклятие - сепсис. Тело вождя тлело от жара и казалось этот жар, плотной, тяжёлой духотой, наполнял собой всю палату. "Не сегодня -завтра... Не сегодня - завтра..," - болезненным пульсом стучало у Дубова в висках. Он не понимал почему принимает так близко к сердцу вопрос жизни и смерти обычного, вроде бы, пациента, таких за свою врачебную жизнь повидал тысячи и многих из которых так и не смог спасти. С какой-то яростной решимостью Дубов вдруг понял лишь одно: этому величественному человеку он умереть не даст. Если он умрёт, то грош цена хирургу Дубову и его серой, нескладной жизни. - Резать надо, Лёха, угробишь негра! - сказал ему вечером в баре Антипов. - Не дождётесь! - всё с той-же яростной решимостью твёрдо ответил Дубов и грохнул стаканом по столу. ... Сепсис начался через сутки. С этого времени Дубов дневал и ночевал в палате царя. Он осунулся и похудел, он изо всех сил, разрывя жилы, вытаскивал авгу-

стейшего африканца из трясины недуга, каждый день с ликованием и надеждой наблюдая, как молодой, могучий организм царя по капле выдавливает из себя смерть. И с каждой такой каплей из души самого Дубова понемногу уходила какая-то мутная, ядовитая гадость, давившая его все эти годы. Впервые, наверное, со времён юности Дубова посетила мысль, что он всё-таки не зря живёт. В госпитале на него смотрели немного как на чудака, только строгий герр Шульц, застав однажды Дубова в палате выздаравливающего самодержца, отечески похлопал его по плечу и тихо сказал: - "Гут, гут..." Сам же больной за всё это время едва удостоил своего спасителя хотя бы взглядом и продолжал хранить молчание и наприступную монументальность. Но Дубова это ничуть не смущало, он понимал, что как-никак "noblesse oblige". В приёмном отделении теперь постоянно толпились загадочные царскоподданные, такие же высокие, длинноногие и красивые, одетые по торжественному случаю в цветастые лохмотья или, правильнее сказать: одетые. Они ничего не спрашивали и не требовали, просто часами стояли и молчали. Их не гнали и они были благодарны уже за это. - Что же они не идут к своему повелителю? - недоумевал Дубов. - Не знаешь ты, Лёха, придворного этикета, - объяснял Антипов, - никто не может предстать пред царственными очами без соизволения самой венценосной особы. А она разве соизволяет? - Молчит, как рыба об лёд. - Ну, вот... - Так он, наверное, и не знает, что пред ним жаждут предстать. - Это нам не ведомо, только без его благословения никого к нему и на аркане не затащишь. - Ну хотя бы присели что-ли, чего стоять-то? - не унимался Дубов. - А они как лошади - всю жизнь на ногах, никогда не садятся. Ну, почти... - Петька, ты откуда всё это знаешь?! - удивлённо вопрошал Дубов. - Откуда, откуда... Оттуда! - терялся почему-то Антипов и пытался сменить тему. Между тем, царю уже разрешали вставать и Дубов теперь всегда, заходя в палату, заставал того стоящим у раскрытого окна. А за окном цвела саванна и дикие, волнующие ароматы этого мимолётного цветения наполняли собой всё вокруг. Вождь с вожделением вдыхал родные для него запахи, всматривался в зовущие дали и его тонкие ноздри трепетали в предвкушении скорой свободы, как у дикого, чёрного скакуна, рвущегося на волю из тесного загона. В один из таких дней Дубов пришёл к выздоравливающему царю, чтобы объявить тому долгожданную новость о его выписке. Он вошёл в палату и только тут задумался: на каком же языке будет происходить их общение. Царь явно не знал английского, а Дубов не владел местными наречиями, которых было бесчисленное множество - у каждого племени - своё. Но хирург решил не отступать. Постояв минуту, Дубов нашёл, как ему показалось, компромиссный вариант. Утвердившись в поле зрения монарха, который, как обычно стоял у окна, он заговорил на том языке, на котором привык говорить в этой палате, просто потому, что большинство медсестёр в их госпитале тоже были русскими. - Ну, Ваше величество, - робея начал он, - последние анализы у тебя отличные, так что... не смею больше задерживать, Go home, так сказать... Царь не шелохнулся. Дубов подумал, что он не слышит его или же просто не желает снисходить до общения с таким незначительным лицом. Но внезапно африканец воздел руки к небу и, закатив чёрные глаза, в молитвенном экстазе произнёс: "О, аналиси!.." Затем повернулся к Дубову, одарил его благосклонным взглядом и, приложив руку к сердцу, склонил перед ним голову. Дубов от всех этих репримандов почувствовал вдруг слабость в ногах и першение в горле: всё-таки не каждый день вам кланяются короли. Он что-то растерянно пробормотал в ответ и попятился к выходу. А через два дня, во дворе госпиталя многочисленные подданные встреча-

ли спасённого вождя сдержанным гоготанием. Царь подошёл к своему народу и чтото сказал. Гоготание стало громче, а потом резко смолкло. Из толпы вышел древний, статный дед с посохом в руках и торжественно преподнёс его своему повелителю. После этого процессия во главе с монархом торжественно удалилась. - Хорошо всё-же иметь царя, - мечтательно произнёс, стоявший рядом с Дубовым на крыльце госпиталя, Антипов. - Это точно! - согласился Дубов. - Особенно такого. Возвратившись вечером из госпиталя в свой номер Дубов обнаружил у себя на кровати довольно объёмный кожаный кисет. Он открыл его и ему на ладонь посыпались зеленоватые, сверкающие камушки. Тем же вечером в баре он показал содержимое кисета Антипову. Антипов, глаза которого при виде камушков слегка округлились, обретя дар речи, вкрадчиво спросил: - Лёша, а ты хоть знаешь, что отсыпала тебе Африка щедрой рукой? - Это же изумруды, балда! - Местное национальное достояние. Он воровато оглянулся и, наклонившись к приятелю, возбуждённо зашептал: - Спрячь сейчас же и никому не показывай, у тебя же тут целое состояние! Только здесь не сдавай - получишь копейки, а вернёмся в Россию, я тебя с одним человечком сведу... - Ну, что застыл, как изваяние? - обратился он к слегка окаменевшему Дубову. - На, выпей, а не то парализует, чего доброго... После этого разговора прошло пол-года. Однажды вечером дверь в номер Дубова распахнулась и на пороге возник, хорошенько провяленный на африканском солнце и высушенный сухими, знойными ветрами, Антипов. Судя по всему, он только что вернулся из "рейда спасения", как называл их герр Шульц. Он был большой любитель устраивать подобные вояжи по дикой саванне, целью которых была лечение местного населения, что называется, в полевых условиях. Дубов всегда считал эти рейды крайне полезным делом, так как зачастую добрые и невежественные аборигены отдавали Богу душу в следствии какой-нибудь ерунды, просто крайне усугублённой "лечебными курсами" местных знахарей и шаманов. Антипов никогда не был поклонником таких мероприятий, но в этот раз, к удивлению Дубова, сам напросился в это суровое путешествие. Сейчас он стоял в дверях дубовского номера и блаженно улыбался. - Привет отважным покорителям прерий! - в голосе Дубова звучала неподдельная радость. За месяц он успел соскучиться по старому другу. - Выглядишь счастливым, как пьяный самоед. Ну, проходи, рассказывай, как там Африка. - Да шут с ней, с Африкой! - замахал руками Антипов, усаживаясь в кресло. Тут такие дела!.. Он на мгновение замешкался, а потом выпалил: - В общем, я, Лёша,.. женюсь! Реальность в глазах Дубова на миг утратила чёткость. Он бы меньше удивился, скажи ему Антипов, что завтра улетает на Марс. - Ты ополоумел! - выдохнул Дубов. - И кто же... счастливая избранница? - Да ты её знаешь, - как-то виновато ответил Антипов. - Мари... Дубов прекрасно знал Мари - она работала официанткой в баре. Смешливая, добродушная девчонка... - М-да.., - растерянно промямлил он. - Тебе, Петя, что: русских мало или, хотя бы, белых, что-ли... - Знаешь что, Лёша!..- было заметно, что слова Дубова задели его и рыцарь готов был вступиться за поруганную честь своей дамы. - Коня на скаку останавливать и горящие избы тушить я как-то всегда хотел сам! А Мари.., - тут голос Антипова смягчился и глаза подёрнулись нежностью, - ...она такая простая, добрая... Не испорчена, как наши бабы, ни суфражизмом, ни чрезмерным образованием. Не спорит никогда... К тому же она, некоторым образом, того... - Когда ты только всё успеваешь, Антипов?.. - Я тебе давно хотел рассказать, - голос Антипова снова стал виноватым, - да

дело у нас было до конца не решено. - Тут, Лёша, понимаешь ли, свой национальный колорит. Я почему в эту командировку напросился и Мари с собой взял? - По здешним традициям надо, чтобы молодых вождь племени благословил. Без этого никак. Не то из социума попрут, да и шаман проклянёт. А насчёт пришлых женихов, к тому же белых, есть у них тут... предубеждение. Мягко говоря. - Одним словом, спас ты меня, Лёха! - Ничего не понимаю! - мотнул головой вконец запутанный Дубов. - Сейчас поймёшь! - потёр руки Антипов. - История - закачаешься! - Мари-то моя родом из племени нашего царя. - Вот как? - в очередной раз удивился Дубов. - Именно так, - подхватил Антипов. - А наш царь-батюшка после выздоровления решил вдруг провести в родном племени кардинальную религиозную реформу. По его велению в местный пантеон было введено новое верховное божество по имени, - тут лицо Антипова приняло ехиднейшее выражение, - Аналиси! - Ничего тебе, Лёша, это имя не напоминает? Дубов тотчас вспомнил молитвенный экстаз африканца тогда, в палате и расхохотался: - Анализы! - Они самые! - тоже сквозь смех ответил Антипов и, немного успокоившись продолжил: - Видимо, наслушавшись в госпитале про эти самые "аналиси", мудрый вождь пришёл к выводу, что это какое-то непознанное божество, добрый дух исцеления и, исцелившись сам, решил воздать этому духу, которому он, как-никак, обязан жизнью, соответствующие почести. Такой вот, новый Аменхотеп. Кстати, недавно родившуюся дочь наш царь назвал Аналисия. Культ нового божества сейчас у них там в полном расцвете. Единственным человеком, кто восстал против этих нововведений был, разумеется шаман. Он открыто высказал царю своё недовольство и немедленно был выдворен из племени. А это здесь равносильно смерти: в саванне, Лёша, одному делать нечего. Поэтому побродив там неделю, блудный сын вернулся и упал в ноги монарху. И был немедленно помилован. А когда решался наш с Мари вопрос, он сидел тише воды и препятствий не чинил. Да его всё равно никто бы не послушал. Царь, как увидел меня, просиял и тут же дал добро: всё-таки белый наглец - друг Дубова, а имя "Дубов" теперь у них священно, наряду с Аналиси. - Перестань! - шутливо отмахнулся Дубов. - Ну, не скромничай, Лёша, - продолжал куражиться Антипов, ты ведь теперь основатель новой местной религии, пророк, можно сказать. - Не кощунствуй, Петя! - попытался стать серьёзным Дубов. Но серьёзным внезапно стал сам Антипов. - Ты когда со своим африканцем носился, - сказал он, - я понял, что он для тебя сейчас важнее даже твоей Катерины, что он - дело всей твоей жизни и что если он умрёт, то всё - конец... Я всё как-то сомневался насчёт Мари, но после того как ты царя вытащил - перестал сомневаться... - ... И тоже решил облагодетельствовать африканский народ! - тут Дубов наткнулся на взгляд Антипова и со стыдом понял, что тому сейчас не до шуток, что для него эта женитьба, по сути, тоже дело всей жизни. Дубов резко поднялся, подошёл к кровати и вытащил из-под матраса мешочек с изумрудами. - На, бери половину, - решительно сказал он, протягивая его Антипову, - считай - свадебный подарок. - Оставь их себе, Лёша, - благодарно посмотрел на него Антипов и чуть высокомерно, как показалось Дубову, добавил: - У меня теперь этого добра поболее твоего - приданое невесты, так сказать... Через несколько минут Антипов ушёл, счастливый и задумчивый - старый друг Петька - наперсник царя-реформатора и гражданин африканского племени. " Не

жизнь, а кино, - пронеслось в голове у Дубова. - ... Фантастическое." Он приоткрыл окно и лёг в постель. "Какие, всё-таки, у этих первобытных людей здоровые духовные реакции, - размышлял Дубов, лёжа в темноте. - Они честны в своём язычестве и открыто признают экстраординарность добра и зла. Мы же лукаво стараемся объяснить их проявления какой-то дурацкой физиологией и даже химией, нередко считая себя при этом людьми верующими. А ведь есть ещё и атеисты... Как-то, однако, сложно всё это..." Дубов зевнул и повернулся на бок. Он вспомнил про билет до далёкого города Торонто, который лежал в верхнем ящике его стола и улыбнулся от счастья. За окном послышался далёкий лай гиен, но хирург Дубов уже не слышал голосов ночной саванны. Он крепко спал, утомлённый заботами дня и сны не тревожили его.

Последний бой одинокой волчицы Киттнесс Молодая волчица рысцой бежала по лесу, периодически подозрительно оглядываясь в разные стороны, откуда издавались шум и запах, невольно привлекающие ее внимание. Она торопливо следовала между деревьями и кустами, по натоптанной стараниями многих животных узкой тропинке, с опущенной головой и хмурым взглядом, крепко держа в своих сильных челюстях недавно пойманного, а затем убитого истощенного зайца. Ее серый, редеющий коротковатый хвост лениво болтался внизу между задних ног, а желтые глаза выражали то пустоту, то безумие, то невыносимую тоску и щемящее душу одиночество. ...Ее уже относительно давно перестали радовать ночью полная луна, блестящие далекие звезды, а днем яркое солнышко, живой и радостный свист мелких пташек, свежий воздух ранней весны... И даже запах ослабленной голодом от прошедшей зимы невнимательной, и в связи с этим легко доступной для поимки добычи. «Серая дама» - так прозвали молодую волчицу многие жители леса, свернула с тропы и уже целеустремленным шагом брела по ковру из вымоченной талым снегом листвы, в уже известном местной живности направлении. Все звери знали историю, которая с ней приключилась, но мало кто из животных был способен понять ее горе. Сороки при виде Серой дамы шутливо пересвистывались. Лисицы, провожая ее недоуменным взглядом, иронично разжевывали недавно пойманных мышей, презирая волчицу, как им самим казалось, за слабость. Самки оленей смотрели на обезумевшую одинокую путницу, как на сумасшедшую — у них вообще не укладывалось в голове, как можно назвать трагедией то, из-за чего так духовно страдает теперь уже ослабленная, не представляющая для них серьезной угрозы, хищница. Она ловила на себе их презрительные взгляды, понимая, что они далеки от того, чтобы понять суть ее душевной травмы. "Что можно ждать от тех, кто никогда никого не любил?" Лесные твари не сочувствовали ей. Однако, выглянувшие из своей норы барсук и его барсучиха, проводив безумную серую бестию взглядом, не стали злорадствовать ее горю вместе с остальными. Они, как врага, искренне ненавидели волчицу. Но невольно прониклись к ней интуитивным состраданием. Когда Серая дама дошла до небольшой лесной полянки с невысоким оврагом, окруженной многочисленными облезлыми лиственными кустарниками и высокими деревьями, она, не выпуская из пасти тушку русака, затравленно оглянулась по сто-

ронам, прижав к затылку уши и принюхиваясь к посторонним запахам. Нет, тут врагов не обнаружено... Она удачно выбрала место для них двоих... Здесь им должно быть как нельзя уютно. И безопасно. Люди в этом месте не бывали еще ни разу. Еще не успев подняться на вершину оврага, куда она перетащила погибшего в неравном бою супруга, Серая дама услышала разочарованный гул воронов, который при ее приближении раздался над тем местом, где она вынужденна была во время охоты оставлять в одиночестве тело волка без присмотра. В голове у нее потемнело от гнева. «Опять они...» - мелькнула яростная мысль в сознании серой хищницы. «На этот раз точно — убью!» Она, все еще таща во рту труп истощенного мертвого зайца, быстрой рысцой поднялась на бугор, обнаружив неприятное для ее глаз зрелище. Птицы растаскивали труп ее волка по частям. Кто-то из них уже унес с собой в небо несколько кусков медленно разлагающегося тела. Ее мозг словно пронзила молния. Бросив добычу, она оскалилась, и недолго думая, кинулась на стаю обнаглевших ворон. Те, увидев надвигающуюся на них разъяренную хищницу, моментально взлетели. Одной птице все же не посчастливилось поднять свое крупное тело в воздух своевременно, и волчица, подпрыгнув высоко вверх, вцепилась острыми, как бритва, клыками, в брюхо медлительной пернатой. Опустившись с жертвой на землю, Серая дама тут же с ней жестоко расправилась, даже не дав вандалу опомниться. Остальные вороны уже восседали на высоких ветках деревьев, недовольно галдя и возмущенно осуждая обезумевшего хищника. «Сумасшедшая, у нее не все в порядке с головой, она нарушает все мыслимые законы природы...», - кричали друг другу обиженные пернатые, наблюдая свысока, как озлобленная на них волчица, одарив их яростным взглядом, скалилась, словно призывая их еще раз рискнуть прикоснуться к трупу ее мужа. Поняв, что вороны не спешат ответить на ее вызов, она потеряла к ним всякий интерес, принявшись бродить по поляне и заботливо собирать раскиданные по всей земле останки своего волка в одну кучу. Собрав с земли все, что осталось, волчица в последний раз грозно оглянула верхушки деревьев, мысленно дав своевольным птицам понять, что больше с ней такие шутки не прокатят. Посидев на ветках еще какое-то время, вороны стали по одиночке разлетаться, без какого-либо желания покидая свои насиженные пункты наблюдения. Они вынуждены были признать, что сегодня полакомиться мертвой волчатиной им больше не светит. ...Она тихо, но мучительно скулила, когда собирала в кучу останки тела близкого ей по духу и родству существа, которые смогла найти на выцветшей траве после зимы. Те были цинично раскиданы и недоедены падальщиками. Тело ее мужа уже было на половину растащено лесными тварями, но Серая дама каждый раз, вернувшись с охоты, продолжала собирать уцелевшие кости в одну кучу и заботиться о них, как о живом волке. Подтащив убитого зайца к трупу, она положила тушку русака к безжизненной голове ее волка, после чего заботливо для него выпотрошила косого, ложа перед его мордой лакомые кусочки, но сама к еде не притронулась. Возле их «семейного гнездышка» уже образовалось некое подобие «кладбища диких животных», состоящее преимущественно из скелетов небольших травоядных, кости которых в ее вынужденное отсутствие обгладывали неблагодарные соседи. Но ей до этого не было дела... То, что когда-то делало ее счастливой, уже умерло в ней навсегда. И теперь уже ничто не могло возродить в ней былую радость к жизни... Разве что пылкое желание отомстить своему врагу.

Волчица привычным для нее жестом, любовно потерлась носом о мертвую морду своего супруга, после чего, покружив пару раз возле его тела, улеглась рядом с останками, свернувшись в клубочек и прикрыв свою мордочку редеющим хвостом. Не смотря на то, что Серая дама почти каждый день охотилась, ее тело было ослаблено, шерсть потеряла свой безупречный здоровый блеск, а мышцы во время охоты иногда ее подводили. Она почти перестала самостоятельно питаться с того момента, когда его убили люди... Ее все звери без исключения считали безумной, потому что она отказала себе в возможности продолжить полноценную жизнь с сородичами. Она приняла в качестве спутника жизни — одиночество, и этого не смог понять никто. Когда-то Серая дама была прекрасной представительницей своего вида, и славной охотницей. Узнав о том, что волчица по неволе стала свободной, на нее положил глаз один из вожаков сильнейшей волчьей стаи. Однажды он пришел к ней на поляну, равнодушно оглядел ее убитого супруга и предложил волчице себя в качестве постоянного партнера. На его искреннее удивление, она лишь озлобленно на него посмотрела и попыталась прогнать, чуть не вступив с ним в неравный бой. Он сперва хотел убить ее за дерзость, но потом подумал и решил, что лишь зря потратит время, и возможно, сам получит от ее укусов серьезные травмы. Недовольный отказом Серой дамы, обиженный вожак соседнего волчьего клана покинул ее, успокаивая себя мыслью, что эта дерзкая выскочка, нарушающая все мыслимые законы природы, сама себя похоронит из-за нахлынувшего на нее сумасшествия. В определенные моменты, когда волчица лежала рядом с мертвым телом супруга в полудремотном состоянии, она мечтала, что отомстит людям за то, что те так беспардонно вторглись в ее свободную жизнь. Лишили всего — спокойствия, возможности создать полноценную семью и стабильности. Всего того, что у нее было, или могло бы быть. Она постоянно задавала себе единственный вопрос — за что?! Серая дама уже давно решила, что отомстит им. Обязательно отомстит. И за мужа, и за волчат, которые появились на свет ранее положенного времени мертвыми, из-за пережитого ею стресса ... Она болезненно прокручивала в голове те жуткие моменты, когда они вдвоем бежали от погони в неизвестном направлении, ловко обегая безжизненные кусты и деревья. Люди ехали за ними на лошадях. По всей лесной округе раздавался громкий топот многочисленных копыт и ржание. Звучал пронзительный вой от горна охотников, слышалась вонь собачьих разгоряченных тел... Их травили собаками.. Их преследовали так, как они когда-то гнали во время своей охоты оленя, или косулю. Вот только жертвами были теперь они. Жертвами людских забав и развлечений. Серая дама помнит...Ее волк рычал ей тогда, чтобы она свернула к оврагу и спряталась в их подземном логове от преследователей, когда понял, что им двоим далеко уже не убежать. Он продолжал рычать на нее, приказывая, чтобы она бежала прочь от него. Он убеждал ее, что ей нужно сохранить еще не рожденных волчат, но она не желала его слушать... Он гневался на супругу с каждым разом все громче и отчаянней, его взгляд заставлял ее подчиниться его воле... И в итоге, она все же нехотя последовала его указу, ненавидя себя за это. Когда Серая дама свернула в противоположную сторону от любимого, ее волк, проводив удаляющуюся супругу взглядом, остановился. Он не долго думая, принял для себя роковое решение. Развернувшись, глава волчьей семьи уверенно побежал в сторону надвигающегося на них противника, мысленно приготовившись к последнему в его жизни бою... Она уже почти выбежала из частично оккупированной людьми территории их волчьих угодий, как вдруг не столь далеко от себя услышала громкий чужеродный и

многочисленный рык, лай и визги собак, а также самодовольные человечьи голоса, восклицающие от удивления. «Кто дал им право так измываться над нами?!» - отчаянно тогда подумала волчица, страдая от мысли о возможной гибели ее супруга. Многочисленные гончие с каждой секундой обрушивали с нарастающей силой злобный лай на все лесное пространство. Кто-то из них несколько раз издал болезненный визг. Но вскоре, шум боя прекратился, и она поняла, что ее супруг, сильный и смелый волк, на этот раз проиграл. «О нет...», - отчаянно подумала волчица, в слабой надежде убеждая себя, что ее волк все же мог успеть покинуть поле боя... Как же она хотела прийти ему на помощь! Посмотреть, убедиться — жив ли он? Но злое предчувствие ей беспощадно подсказывало, что скорее всего, она помочь ему уже ничем не сможет. Тем более, она ослаблена беременностью... Услышав удаляющийся запах врага и топот лошадиных копыт, волчица, выйдя из своего укрытия, принялась бродить по лесу между равнодушными спящими деревьями, улавливая на себе злорадные, ненавидящие и презрительные взгляды других животных и птиц. Наверняка, многие из них видели и слышали, как погибает ее волк... Она тихо скулила, зовя и ища своего любимого, уже изначально зная, что тот мертв. Спустя короткое время, Серая дама наконец-то учуяла его запах, и торопливо побежала ему навстречу. ...Она обнаружила тело ее волка, возле которого люди оставили умирать едва живую гончую, которую успел изрядно потрепать ее муж. Она не раздумывая, подскочила к крупной, уже беззащитной собаке и двумя мощными укусами разорвала ей ее тонкое, изящное горло, тем самым почти безболезненно добив измученного противника. Быстро расправившись с псом, Серая дама медленно, уже зная ответ на свой немой вопрос, подошла к телу убитого супруга. Волчица потыкала его морду мокрым носом, при этом заискивающе заглядывая ему в глаза. Она передней лапой потрясла его изуродованное, уже начинающее коченеть тело, умоляя тем самым подняться, но он не среагировал. Его взгляд был безжизненным, холодным, стеклянным, а запах его тела - слабым, умирающим... ...Именно в тот день все животные узнали о том, что сильная и гордая волчица сошла с ума. Она долго и протяжно выла, улегшись рядом с погибшим супругом и положив голову на передние лапы, ненавидя людей за то, что те без какой-либо объективной причины вторглись в ее с мужем жизнь, и с дьявольским озорством вот так вот просто разрушили ее семью... ...Родители с щенячьего возраста убеждали ее никогда не связываться с человеком, и она изначально успешно усвоила сей урок. Волки из их леса никогда не нападали на скот, принадлежащий людям. Всегда держались в стороне от людских поселений, зная, какую опасность таит в себе человек... Этому их предков научил жизненный опыт, а молодые волчата впитывали эту информацию с молоком матери. Поэтому она до сих пор не могла ответить себе на один единственный, мучивший ее немой вопрос: за что они убили ее семью?! Ведь не ради еды или защиты... Убийство ради удовольствия - она не знала, что это такое... Нет, она этого не понимала. «Не уж то ли люди убивают только ради того, чтобы потешить свое омерзительное самолюбие?!.» - безмолвно вопрошала волчица безразличное к ее бедам пасмурное небо. На следующий день после обнаружения трупа любимого и признания его кончины, у Серой дамы произошел болезненный выкидыш, после чего она окончательно потеряла разум, а вместе с ним, и здравый смысл жизни.

...Продолжая ревностно охранять остатки трупа погибшего в неравном бою волка, волчица, заботливо обнюхав кости любимого, очередной раз за последние несколько дней подняла обреченные на душевные муки морду к сумеречному небу и протяжно завыла. Так ранимы были для ее сердца воспоминания о личной трагедии. «Нет, такого людям нельзя простить... Я отомщу, мне бы только найти их...» ...Она открыла глаза, когда в дали от себя неожиданно услышала уже знакомые, враждебные ее ушам звуки. Подняв голову, и оглядевшись по сторонам, истощенная волчица унюхала отвратительный запах. Все тот же запах человека, собак и лошадей. Ее тело тут же пробил озноб от страха и желания удрать подальше, но она решила, что сможет его пересилить. «Сколько можно от них бегать? Я же хищник, а не жертва! Мне не простительно прятаться от существа, которое слабее меня по духу...» - мелькнула у нее в голове сумасшедшая мысль. Когда ее рассудок одолела нарастающая ярость, она приняла необдуманное решение: Она не даст больше людям осквернять свой дом. ...Глупая, отчаянная волчица, забывшая о своей собственной безопасности, сделала свой окончательный выбор, осознанно обрекая себя на мучительную смерть... «Пора с этим покончить! Я не хочу быть всю жизнь гонимой... Мне больше нечего терять... Прости меня, мой волк, за то, что я решила пойти на это...» - Волчица, опустив голову и лизнув на прощание полусгнивший череп мужа, тихо прорычала ему на последок: "Я отомщу!" Потеряв последнюю каплю здравомыслия, она резко вскочила на ослабленные голодом ноги, и повернула морду в сторону приближающегося, угрожающего всему живому, гула. «Либо сейчас, либо никогда!» - Серая дама, на этот раз навсегда оставив останки тела своего вожака на съедение воронам, побежала на встречу ветру. На первый и последний в ее жизни бой с человеком... *** Семнадцать охотников, сидя на лошадях, и их двадцать озлобленных собак гнали крупного самца оленя по лесу, упиваясь сладостным адреналином от погони за жертвой. Всем им было весело, они чувствовали себя в такие моменты полубогами, наслаждаясь процессом травли очередного смертника. Олень, уже прихрамывая от усталости, почти выдохся. Гончие, опьяненные от предвкушения чужой крови и боли, уже в буквальном смысле наступали ему на пятки. Через короткое время, нагнав парнокопытного, потерявшие от азарта рассудок псы стали хватать его за ноги, и разрывать на части его изящное тело. Когда животное от боли и усталости почти издохло, гончие повалили его на землю. Люди, нагнав в свою очередь собак, спустились с лошадей и отогнали зубастых убийц от туши уже убитого оленя. Когда слуги дворянина принялись разделывать труп жертвы, чтобы увести добычу в поместье, никто из людей, будучи поглощенных обсуждением пойманного рогатого зверя и самого процесса охоты, не заметил, как из кустов бесшумно выскочила крупная тень, и прямиком направилась к стоящему возле своей лошади ничего не подозревающему юноше. Мальчик не успел опомниться, когда на него в один миг налетело крупное тело волчицы, тем самым быстро сбив его с ног. Ее рык был тихим, но переполненным какой-то праведной, можно даже сказать, человеческой яростью. Когда парнишка упал на землю, клыки хищницы, быстро разодрав на нем ткань, тут же нащупали уязвимую плоть на животе ненавистного ей существа, который с криками отчаяния пытался колотить ее по голове.. Почему она выбрала жертвой именно этого юношу, она не могла себе объяснить.

«Наверное, интуиция» - подумала в тот момент Серая дама. Распоров за считанные секунды парнишке живот, она, бросив тело умирающего человеческого детеныша, смело, как будто играя, обернулась к толпе растерянных людей и собак. Ее глаза светились безумием, а морда была вымазана кровью. Лошади громко заржали, стремясь убежать прочь от незваного хищника. Ктото из людей быстро начал приходить в себя, судорожно доставая из чехлов оружие, но Серая дама вновь не дала им опомниться. Она, не теряя времени, набросилась на женщину, которая стояла неподалеку от уже умершего за короткое мгновение парнишки. Испуганно завизжав, жертва волчьей ярости беспорядочно начала махать руками, когда волчица, прыгнув на нее, также повалила несчастную женщину на землю. Через некоторое время тело Серой дамы поразило несколько укусов опомнившихся гончих, а после нескольких выстрелов, ее сумасшествие обезвредили окончательно. Обреченная волчица безвольно рухнула на тело мертвой женщины. Убедившись, что дикий зверь не опасен, волчицу оттащили с дамы, которая больше не произносила ни звука. Многие люди ужаснулись представшей перед их взором картине. Кого-то из толпы даже вырвало, а кто-то заплакал. Запах человеческой смерти, и осознание собственной ничтожности безжалостно ударил всем присутствующим в нос. Многим было страшно смотреть на лицо и горло когда-то ранее прекрасной дворянки, которое стараниями Серой дамы превратилось в кровавое месиво. А у организаторов веселой охоты чувство вседозволенности и веселья резко испарилось. ...Не смотря на изощренные умственные способности, полную вооруженность и имеющуюся защиту в виде двадцати профессиональных убийц-гончих, лицезревшие смерть человека люди перестали на какое-то время чувствовать себя богами. Они ведь когда-то считали, что только им дозволено безнаказанно распоряжаться по своему усмотрению чужими жизнями, и чужими судьбами... *** В голове умирающей Серой дамы были слышны испуганные и расстроенные голоса людей. Из толпы врагов она уловила один отчаянный мужской голос, громче всех пронизанный душевным страданием. По его интонации, она со сладостным наслаждением поняла, что он оплакивал своих жену и сына. О, да! Она причинила ему такую же боль, какую он когда-то причинил ее семье... Все справедливо... Истерзанное тело волчицы уже начало придаваться земле, когда в ее сознании мелькнула последняя мысль, объясняющая самой себе ее поступок: «Если настоящий волк вступил в бой, то он всегда будет бороться до конца. Даже если изначально знает, что проигрыш неизбежен... Но проиграв, такой волк всегда сохранит за собой право после смерти оставаться свободным, сохранив свою честь и честь своего рода...». Волчица вздохнула в последний раз. Ее бой — окончен

Самый яркий Новый год Олег Андреев Я стояла у зеркала и внимательно рассматривала себя, не понимая, как у такой красивой молодой женщины с длинными вьющимися, как девичий виноград, волосами, зелёными оливковыми и выразительными глазами, уже несколько лет не ладились отношения с мужчинами. Одиночество становилось каплей дёгтя в её успешной жизни, не смотря на то, что на людях выглядела спокойной и респектабельной дамой, казалось, не стремящейся к семейным узам и знающей себе цену. Ей много удалось добиться в этот суматошный век. Собственная фирма давала не ста-

бильный заработок, и мне удавалось откладывать понемногу на чёрный день. Приобретённая недавно квартира элегантно обставлена современной мебелью, а в подземном гараже стояла шикарная машина под цвет глаз хозяйки. Я огорчённо вздохнула, затем забрала волосы в высокую причёску, хорошенько пришпилила и надёжно заколола позолоченной гребенкой. Потом закрепила все лаком, ещё раз осмотрела себя с ног до головы и довольно кивнула головой. Тёмно-красное платье красиво облегало мою точёную девичью фигурку, красиво сочеталось с каштановыми волосами. Декольте будет в меру возбуждать мужские взгляды. Оригинальные золотые украшения с бриллиантами в ушках и на тоненьких пальчиках, витая цепочка с небольшим сердечком на лебединой шейке придавали шарм и достаток. Ах, как я любила себя такой! Немного подрисовать помадой губки, и соблазнительная богатая женщина готова произвести настоящий фурор на новогоднем вечере. Вероника и Эдуард давали сегодня бал в честь Нового года. Заодно хотели продемонстрировать избранным гостям свой новый коттедж вблизи городского лесопарка. По мнению хозяйки среди гостей будет достаточно молодых и необремененных браком мужчин. - Да тебе хватит Бориса. Он давно приметил тебя на одной вечеринке и бомбардировал постоянно просьбами, чтобы организовала встречу с тобой. Ты тогда с Петрушей строила будущее. Иначе бы он давно окольцевал такую красивую птичку, как ты, - доверительно сообщила подруга. - Я сообщила ему, что ты свободна теперь. Так что встретишь Новый год с прекрасным настроением и новыми впечатлениями. Это будет не только счастливый, но и самый яркий праздник в твоей жизни. Ты окажешься в год огненного петуха на горячих руках брутального мужчины. - Лишь бы не обжечь крылышки от их лучистой энергии, - пошутила я, соглашаясь, непременно быть у неё с Эдуардом. - Ну и отлично! - обрадовалась Вероника. - Немного света с огнём не помешает в твоей одинокой серой жизни. Я надела сапоги, впорхнула в модную лёгкую шубку и иронически подмигнула двойнику в зеркале: - Жди меня, дорогая, возвращусь, расскажу, как весело, ярко и на чьих мужских руках провела новогоднее время в этом году. Я решила ехать в гости в метро. Дом Вероники был недалеко от одной станции метрополитена. Очень много снега выпало в канут праздника, и езда на автомобиле по плохо чищенным улицам не вызвала бы у меня восторга. Коттедж был прекрасно украшен гирляндами. По большому участку уже бродил празднично приодетый народ. Возле дома богато украшена живая ёлка с красной рубиновой звездой на макушке. Ко мне пришло прекрасное настроение при виде предстоящего торжества. Молодость не давала унывать нигде. Я не успела сделать и десяти шагов, как коршуном налетела деловая подруга, смачно расцеловала меня в обе щеки и потащила знакомиться с Борисом. На мои отчаянные возражения жёстко ответила: - У меня нет времени возиться с тобой. Сейчас передам тебя в надёжные руки и побегу по своим делам! Тебе хорошо, а мне спокойно, что настоящий мужчина присмотрит за тобой. - Любовь, - протянула я руку высокому черноглазому мужчине после того, как он представился мне по команде Вероники. - Шампанского! - сразу безапелляционно предложила хозяйка дома и подозвала официанта с бокалами на подносе. - За знакомство и вечную дружбу! Бодрящий шипучий напиток слегка ударил мне в голову. И без того хорошее настроение закрепилось, и прекрасное вино придало мне решимости. «Пускай все идёт, как хочет подруга, - подумала я, прислушиваясь к тёплому

голосу Бориса. - Похоже Вероника права, как всегда, стоящий мужчина». За ужином сидели рядом. Кавалер галантно ухаживал и подливал мне то шампанского, то кофейного ликёра. Часто подходила Вероника с каким-нибудь тостом, пила на брудершафт с нами. Похоже, подруга задумала подпоить меня немножко. По её расчётам я должна согласиться под хмельком, чтобы Боря проводил домой. Да я была уже и не против. Мужественный стройный мужчина мне нравился все больше и больше. Его проникновенный взгляд серых глаз гипнотизировал меня настолько, что была готова сегодня на все. Мы много танцевали, разговаривали, гуляли по многочисленным дорожкам возле дома. Отовсюду уже слышались взрывы петард, то и дело взлетали с шипение фейерверки и раскрашивали округу всеми цветами радуги. Ровно в полночь подняли вместе со всеми бокалы, выпили с наступившим Новым годом, пожелали всех благ и благополучия. Затем шумной толпой вышли во двор дома, чтобы запускать ракеты и любоваться красочным фейерверком. Борис отвёл меня подальше от всех к забору и обнял за плечи, и мы долго смотрели цветовую игру разрывающихся в небе ракет. Я доверчиво прислонилась к мужчине и с восторгом наблюдала за праздничным салютом. Голова кружилась то ли от счастья, то ли от выпитого вина. В будничной жизни редко позволяла себе спиртное. Сегодня был необычный день, и я не особенно беспокоилась за себя, потому что держалась стойко в любой ситуации. Тем более, что нельзя опозориться перед таким кавалером. - Люба! - многозначительно сказал мне Боря. - Я хочу тебя познакомить со своим другом. Его зовут Кузьма. Ты подожди здесь, я сбегаю за ним, тут недалеко. Я не успела сказать, что не хочу расставаться с ним ни на минуту и знакомиться с посторонним человеком. Меня подвёл собственный язык, который почемуто не захотел шевелиться в нужный момент. Борис ушёл через какую-то дверь, а я осталась стоять вдали от всех наедине с так и не вылетавшими возражениями. Поддержки тоже не стало с уходом любезного Бори. Меня шибануло сначала влево, потом вправо, затем закрутило сложным винтом. Но я все же собралась с нетрезвым духом, выпрямилась и пыталась удержаться на своих стройных ножках, со страхом молила Бога, чтобы люди не заметили моих трудностей и не прибежали на помощь. Но никто не обращал внимания на одиноко стоящую возле забора женщину в широко распахнутой шубке. Я успокоилась и немного расслабила боевую стойку. Лукавый дьявол, видимо, только и ждал этого момента. Он резко толкнул меня в спину, и я головой буквально воткнулась в огромный сугроб. Холодный снег и стремительный полёт отрезвили немного меня, но выбраться из сугроба не могла без посторонней помощи. Я перебирала длинными ногами, раздирая колготки на коленях, руками гребла безрезультатно под себя снег, сдирая прелестный маникюр. Моя замысловатая причёска растрепалась, волосы рассыпались жалкой влажной соломкой по плечам. Растаявший на разгорячённом лице снег потихоньку уродовал макияж. Я с ужасом поняла, что это полный крах и, если меня увидит в таком виде Борис, то лучше мне было бы не рождаться на этом свете. Я с трудом перевернулась на спину и сразу пожалела об этом. Теперь стала похожа на божью коровку с эротично поднятыми к небу лапками. - Мамочка, дорогая моя, - бормотала я, отчаявшись. - Помоги своей бедной доченьки, подними, пьяненькую, на ноги, уведи меня отсюда от неминуемого позора. Я обещаю никогда в жизни не пить больше шампанского с ликёром даже по самым ярким праздникам. И это, видимо, помогло. Мне удалось перекатиться на живот и вульгарно стать на четыре точки. Затем подтянуть под себя и поставить одну ножку, потом другую. И вот я уже стояла, слегка покачиваясь и чуть приседая, как новорожденный бычок в вертепе. Голова заработала в аварийном режиме, в мозгу загорелась

предупреждающая красная лампочка, мой металлический внутренний голос противно забубнил: - Прочь отсюда подальше, дорогуша! Найди укрытие и приведи своё красивое тело в полный порядок. Подчиняясь, я почти выпала на улицу через туже дверь, что и Борис. Мне хватило ума идти на автопилоте в противоположную сторону от парковки, куда, очевидно, отправился мой кавалер в поисках загадочного Кузьмы. Я успешно завернула траекторией написавшего мальчика за угол забора и бездумно побрела вдоль него дальше. В голове погас красный сигнал, но мой внутренний голос зачем-то устало запел: - Люба-Любонька, целую тебя в губоньки. Он твердил одно и тоже, не переставая, довольно долго. Пока я не почувствовала в лифе моего платья холодный мини-душ, который потихоньку стекал капельками к плоскому животу с пирсингом в пупке. «Через декольте набился снег и теперь тает, - дошло до меня». Мне нужно было найти где-нибудь зеркало, чтобы осмотреть себя, определить потери красоты, оценить во что превратилась такая достойная дама. К счастью, впереди стояла запаркованная машина. Я поспешила, как могла в невесомом состоянии, к ней, подошла к боковому зеркалу, пригнулась, выуживая пальчиком меж грудей остатки снега, и попыталась рассмотреть своё лицо. Не тут-то было, слишком низко, учитывая нетрезвый вестибулярный аппарат. Можно было легко оказаться под колёсами затемнённого авто. Я повернулась к боковому стеклу, в котором хорошо отражалась до пояса при свете ближайшего фонаря. Раздвинув декольте на платье пошире и попыталась рукой вытереть намокшую грудь. Внутри машины послышался какой-то удивленный всхлип и стекло поехало вниз. - Оп-оно, какая лапочка припрыгала сама к нам. Спасибо тебе, Дедушка Мороз, за такой щедрый подарок с цацками и прочими прелестями, - мне послышался чей-то глухой голос. - Я же сказал тебе, кореш, что здесь надыбаем чистенькую девочку не только на кукан. Только спешить не нужно. Она сама попросится в наши ласковые руки. Такой день сегодня: праздник для всех! Через открытое стекло на мою грудь сосредоточено уставились четыре незнакомых нахальных глаза. Затем обе передние двери распахнулись одновременно, и из каждой вышло по человеку. Мужчины средних лет подошли ко мне и предложили: - Ну садись в машину, развлечёмся малость. Что бродить ночью одной. Я отшатнулась от них и закрыла декольте руками. - Или хочешь прямо здесь получить подарок? - гадко спросил один из них. - Два подарка в одном флаконе, - ухмыльнулся другой. - Тебе повезло сегодня несказанно. В моей голове снова загорелась красная лампочка, внутренний голос неуверенно посоветовал: - Усыпи их бдительность и беги назад в дом. Там гости, Борис с другом, плевать, что выглядишь, как драная коза. Но я не позволила оскорблять себя своему голосу дальше даже в опасности, перебила его, обращаясь к мужчинам: - А выпить найдётся, кавалеры? Только не дешёвый вермут, пожалуйста. - Вот это по-нашему, сейчас сообразим. В багажнике у меня коньяк, а ты садись пока на заднее сиденье, - улыбнулся один из них. - Я носик припудрю здесь, а ты пока устраивайся тоже в машине, - сказала я второму, когда первый отошёл и открыл багажник. - Вернусь, сяду тебе на колени, а то продрогла. Едва мужик забрался в эротическом ожидании в салон автомобиля, я припус-

тила со всех ног прочь. Страх придал мне силы и начисто отогнал хмель. Я неслась быстроногой, как мне казалось, ланью по дорожке и не сразу сообразила, что бегу прямиком в тёмный лесопарк. - Держи её! - услышала злой крик позади. Мужики опомнились и начали преследовать соблазнительную жертву. Мне не верилось, что удастся скрыться с глаз насильников, но делать было нечего, только пытаться бежать, сколько хватит сил. Маму звать на помощь не было времени. В сапожках на каблуках не удалось далеко оторваться от преследователей. Когда услышала за спиной дружный топот, остановилась и повернулась к мужчинам. - Давай, оприходуем, прямо здесь! - приказал один из мужчин. Меня это абсолютно не устраивало, поэтому развернулась и снова ринулась прочь. На десятом шаге запнулась и упала, крепко приложившись лбом об обледенелую кочку. Обильно посыпались очень яркие звёздочки из моих глаз. Я успела лишь подумать, что это и в самом деле самый яркий праздник для меня, и погрузилась в темноту. Я пришла в себя на руках Бориса. Он осторожно нёс меня, как драгоценный сосуд, к своему автомобилю. Невдалеке полиция заталкивала в служебный автобус моих преследователей. Рядом с нами важно шествовала огромная овчарка. - Мой друг Кузя! - Борис заметил мой осторожный взгляд на пса. - Он спас тебя. Я хотел, чтобы собака сама разыскала тебя в доме Вероники, поэтому выкрал твой носовой платочек и дал понюхать Кузьме, чтобы он знал несравненный запах будущей хозяйки. Собака у калитки наотрез отказалась следовать на коттеджный участок, рванула вдоль забора по улице, и мне пришлось бежать следом. Потом я увидел, как ты грациозно улепётывала от мужиков, кинулся на помощь. Кузьма сбил в прыжке одного с ног, я вырубил второго и вызвал полицию. Вот и все приключения на сегодня. Сейчас вызовем скорую с парковки. - Не нужно скорую, Боря! Я хочу домой в тепло, отвези меня, пожалуйста. На сегодня выполнила все предсказания судьбы. Для меня этот Новый год получился слишком ярким. Зато я приобрела сразу двух надёжных мужчин, и один из них носил меня на руках. А теперь приглашаю обоих к себе. Кузьма заслужил сахарную косточку. А я тем временем приведу себя наконец в должный порядок, и мы продолжим приятное знакомство.

Кибербабка Егор Пасько Посреди бескрайнего,тёмного космоса летела бабка.Газовый балон за её спиной,благодаря,которому она летела с трудом справлялся со своим назначением,транспортируя тяжёлую тушу бабки Клавдии.Кряхтя,балон выстреливал газом и казалось,что вот - вот взорвётся.Бабка крепче повязала платок поверх стеклянного шлема.Скафандр с трудом налезал на тело Клавдии и судя по выпирающим из разных щелей складок жира,казалось совсем не предназначен к таким колоссальным объёмам. *** Бабка подлетев взошла на остановочный метеорит,который тут же,под тяжестью веса пожилой Клавы накренился и другие бабки,как бильярдные шары перекатились на другую половину. - Что,двадцать седьмой был уже? - Обратилась Клава к бабкам,которые принялись расходиться,равномерно распределяя свой вес по метеориту для его выравни-

вания. - Да вот только что ушёл. - Ответила бабка с пневмолопатой и ведёрком в руках,усаживаясь на лавку. - Эти космолёты вечно летают,как попало.Никогда их не поймёшь.Зачем же тогда вообще расписание нужно? - Принялась ворчать бабка. Подлетел 17ый космолёт и половина бабушек,стукаясь своими шлемами друг о друга и толкаясь водрузились внутрь. - Вы тоже 27ой ждёте? - Спросила Клавдия,оставшуюся сидеть на лавочке бабку с пневмолопатой. - Да...Жду...Никак не дождусь. - Говорят на Альдебаране в прошлом эоне по 100.000 вёдер картошки снимали. - Клавдии показалось,что эта пожилая женщина оттуда,поскольку 27ой космолёт доставлял и туда,и большинство её знакомых держало землю именно там. - Эти Альдебаранцы вечно брешут.А вы туда? - Нет.Я на Альфацентавру.Я подумала вы туда космолёту ждёте. - Ох нет,что вы.Я вместе с вами.Но вот у меня внук там сад держит,так говорит больше 5.000 вёдер никогда не выкапывали. *** Подлетел долгожданный космолёт и бабки отправились в путь.Свободных мест не было.Всё больше раздражаясь,бабка Клава стала озираться по сторонам и увидела двух маленьких метровых старичков.Один был в модных валенках,а у второго из-под стекла шлема виднелась зелёная борода.Старики,активно болтая недостающими до пола ногами,обсуждали музыку. - Да я тебе говорю,зацени последние миксы на Кабзона. - Да незнаю,мне как-то Шаляпин больше нравится. - Молодёжь. - Подумала бабка Клавдия и тяжело дыша подошла к маленьким старикам. - Молодые!И как не стыдно?!Пожилая женщина стоит,а они сидят! Уступили бы место. - Я между прочим ветеран великой космической войны! - Вскочил и закричал метровый дедушка с зелёной бородой. - Я с Ситхами воевал. - Гордо заявил дедушка показав на болтавшуюся на скафандре медаль и усаживаясь обратно. - А ну,уступай место!Поганая молодёжь! - Разошлась бабка и ударила старика кулаком по шлему.Разозлившийся дедушка спрыгнул с сидения и отстегнул от пояса эфес.Он нажал на нём кнопку и у него в руках зелёным светом засияла лазерная лопата.Со всего маху дедушка вдарил по бабке.Бабка ускоряясь силой инерции своего тучного тела влетела в хвост космолёта,образовав выпуклую вмятину.Дедушка выключил лазерную лопату и пристегнув эфес обратно к поясу стал спокойно усаживаться на своё место,как бы говоря всем своим видом - "вот так,бабка". *** Космолёт подлетел к садовому товариществу "Коллективные земли".Бабка с трудом выбравшись из вмятины включила газовый балон за спиной и вылетела из космолёта.Вокруг небольшой,серой планетки,по форме больше похожей на спутник,чем на планету,вращалось несколько ровных рядов метеоритов на которых старики и бабки возделывали землю. - Надо к председателю. - Подумала бабка Клавдия и полетела на планету,вокруг которой вращались метеориты и которая являлась обиталищем председателя коллективных земель.Бабка спустилась на планетку и подошла к одному единственному бревенчатому дому.На неё залаяла собака.Из-за стеклянного шлема лай получился глухой.Собака нажала кнопку на маленьком,квадратном устройстве,расположенном на груди и на конуре включились колонки.Лай стал громким,чётким и страшным,усиливаясь троекратным эхом.Хотя сама собачка была маленькой,а шлем был в два раза больше её самой.Чем сильнее лаяла собачка,тем выше она подлетала вверх и только цепь,всё туже натягиваясь не давала ей улететь со-

всем. - Уйди,проклятая. - Брезгливо сказала бабка глядя вверх на взлетевшую собаку.Цепь перетянула шею собаке и та была вынуждена прекратить лай и опуститься на землю. Бабка постучала в дверь и вошла внутрь домика. - Можно? - Спросила она у сидящего за столом председателя.Тот согласно кивнул.Стеклянный шлем председателя был наполовину заполнен какой-то алкогольной жидкостью от чего его голова в нём была похожа на одинокую,дохлую рыбку.То и дело председатель бросал себе в шлем дольки колбасы. - Мне бы сантехников вызвать.Водопровод что-то сломался.63ий участок.Сказала Бабка. Председатель понимающе кивнул и даже не взглянув на неё продолжил смотреть в стену.По его мутным глазам было видно,что он не в себе.Бабка вышла. Собачка уже подготовилась - включив колонки конуры на полную мощность и набрав полные лёгкие воздуха она громко гавкнула.Сама собачка резко подлетела вверх,цепь сильно натянулась и у неё высунулся язык.Бабку,мощностью звука,вынесло с маленькой планетки председателя,прямо с порога,так что ей даже не пришлось включать газовый балон. *** Бабка Клава вспомнила,что она собиралась купить продуктов и полетела на особняком крутившийся вокруг планетки метеорит-магазин.Она подлетела к магазину,автоматические двери разъехались в стороны и она вошла. - Мне полбулки белого. - Сказала бабка и продавщица положила перед ней тюбик с надписью "Хлеб". Литр молока - Продолжила бабка и перед ней уже лежал тюбик "Молоко", - пачку чая и полкило конфет. - Продавщица выложила ещё 2 тюбика.Расплатившись бабка взяла продукты,сложила их в сетчатую авоську,включила газовый балон и полетела на свой участок. *** Раздавались короткие,глухие щелчки.Бабка кидала колорадских жуков в маленьких скафандриках в ведро. - Мы всёравно поработим картошку,чего бы это не стоило!Во имя императора! - Сгинь,повстанец! - Сказала старуха и кинула его в ведро к остальным,продолжив собирательство. Через пять минут маленький жучок вылетел из ведра и надменно засмеявшись,гордо сказал. - Ха,ха!Я улетаю! - Но сразу после этих слов у него кончилось топливо в газовом микробалончике. - Вот чёрт. - Подумал жучок,падая обратно в ведро,которое во избежание мятежа бабка накрыла крышкой. *** - Здорово,Кузьмич! - Крикнула Клава бородатому роботу соседу,собиравшему энергетические клубни. - Энергошку копаю. - Ответил Кузьмич доставая из земли очередной,фосфоресцирующий клубень и отправляя его в ротовую щель. - Хоть бы руки помыл,быдло. - Подумала бабка и продолжила заниматься своими делами. *** Услышав незнакомый звук,бабка Клавдия подняла голову и увидела двух спускающихся и всё ближе приближающихся к её домику на метеоритном участке №63,роботов.Бабка опустила голову и продолжила собирать жуков. - Сантехников вызывали? - Раздался голос. - Клавдия вскинула голову и изучающе презрительно оглядела роботов. - Сантехников,говорю вызывали? - Повторил вопрос маленький белый робот с двумя руками и передвигающийся на гусеничных траках.Вместо глаз и рта у него на голове были две щели,которые загорались синим светом каждый раз,когда он заговаривал.Бабка обратила внимание на фиолетовое пятно под верхней щелью. - Чего с фингалом? - Спросила она у робота,глядя на пятно.

- С Макарычем подрался. - Ответил второй робот.Бабка посмотрела на него.Вместо руки у него был гаечный ключ,формой он напоминал человека,но более похож был на Терминатора. - А чего подрался-то? - Спросила бабка у ответившего. - Дак из-за бабы. - Ответил робот - сантехник,почесав гаечным ключом затылок и надвинув потёртую,чёрную кепку на лоб.Бабка заметила,что у него не хватает двух передних зубов. - А у тебя,чё с зубьями-то? - Заступился за меня. - Ответил маленький робот за своего друга. *** К роботу с гаечным ключом подлетел шприц,махая и жужжа механическими крыльями.Шприц сел на ногу и стал высасывать масло из крупной шланговены. - Как у вас тут космаров(космических комаров)много. - Прихлопнув космара сказал робот. - Вы водопровод-то чинить будете? - Спросила бабка. - Дак ты это мать,дай на пузырь.Мы махом всё сделаем. - То-то я думаю от вас перегаром несёт.Ну ладно,так и быть. - Бабка протянула деньги сантехникам. - Пойдём,Аркадий. - Сказал высокий робот маленькому и они собрались уже было идти,как бабка остановила их. - Стойте!Вот. - Бабка протянула большое ведро с сорняками. - Выкинте в чёрную дыру по пути,или на солнце сожгите. Роботы,взяв ведёрко и дойдя до края метеорита взлетели.Бабка о чём-то задумалась и стала зачарованно глядеть в след двум удаляющимся фигуркам роботов сантехников. *** Вернувшись,роботы-сантехники распили водку,подчинили водопровод и улетели.Бабка Клавдия их любезно поблагодарила.Работа по саду была выполнена и бабулька стала покидать свой метеорит.Немного отлетев от метеорита она нажала кнопку на брелке с ключами и метеорит стал накрываться прозрачным куполом. - Всё чисто.Судя по отсутствию звуков,объект покинул метеорит...Приём... Колорадский жук в ведёрке по рации сообщался со своими. - Мы в ведре.Здесь темно.Нас около сотни.Запрашиваю подкрепление. Через несколько минут к куполу метеорита подлетел небольшой диверсионный отряд колорадских жуков.Через маленькую брешь в куполе они по одному стали проникать внутрь. - Вот паразиты!Я до вас доберусь.Я вас всёравно уничтожу. подумала ещё далее отлетевшая бабулька глядя на вылазку диверсантов. *** Долетев до метеорит-остановки и дождавшись своего космолёта бабка влетела внутрь.На этот раз было свободное место.Она сидела и глядя в иллюминатор вспоминала роботов сантехников. - Какие хорошие ребята.Непременно нужно за них помолиться. - И бабка решила слетать в церковь.Она вылетела на метеоритостановке и отправилась на ближайшую заселённую планету. Преодолев сопротивление атмосферы бабка ступила на землю планеты,которая ничем не отличалась от "Земли".Ходили люди,работали магазины,ездил транспорт.Бабка отправилась к ближайшему телепорту,предварительно спросив у прохожего его местонахождение.Она обратила внимание,что на неё,как-то странно смотрят и поняла,что она забыла снять шлем.Отвязав косынку и сняв шлем,бабка повязала её на голову и держа шлем в руках мерно ступала по земле неизвестной планеты. Войдя внутрь будки,бабка сняла трубку и сказала. - Церковь. - Но в телефонной трубке слышались только короткие гудки.Бабка повторила. - Церковь. - И ещё Церковь. - И ещё,и ещё...Но ничего не происходило.В дверь будки постуча-

ли.Молодой человек в деловом костюме,догадавшись в чём дело,сказал. - Бабушка,это телефонная будка,а телепорт через дорогу. - Бабка вышла из телефонной будки и посмотрела через дорогу.И действительно,будка с надписью "Телепорт" стояла через дорогу и к ней тянулась большая очередь.Вид очереди поверг бабку в бешенство.Бабка всегда полагала,что только такие же,как и она бабки имеют исключительное право создавать очереди,но никак не обычные люди из которых состояла очередь.Бабка стала раздражаться всё сильнее и сильнее.Она тяжело и часто задышала.Глаза стали наливаться кровью.Она стала зеленеть и становиться ещё жирнее.Бабка превратилась в Жралка.Став совсем зелёной и совсем жирной,она увеличилась в размерах в двое.В бешенстве она подбежала к киоску и гневно бросив мелочь в окошко,купила шоколадку.Съеденная шоколадка не помогла.Она взяла целую коробку и зажевала её вместе с картонной упаковкой.Это тоже слабо помогло.Тогда она оторвала киоск от земли и стала вытряхивать продукты через окно,прямо себе в пасть.Подействовало.Цвет кожи стал принимать прежний окрас.Скафандр,который во время бешенства смотрелся,как детские распашёнки на борце суммо вновь стал принимать прежние,почти нормальные размеры,как и сама бабка,становясь менее жирной.Чтобы совсем успокоиться,бабка достала образок с изображением Зюганова и глядя на его светлый лик становилась совсем покойной и тихой. Отстояв длинную очередь,бабка Клава вошла внутрь будки.Сняв трубку,она спокойно и чётко проговорила. - Христианская туманность,православное созвездие,церковь. - И её объёмистое тело вплоть до последнего жирного атома с трудом,но всё же засосало внутрь,хотя и не обошлось без неприятностей.Телепорт,как и всё остальное в бесконечном мироздании,не был предназначен для такого количества жира и бабку то засасывало внутрь,то наоборот отторгало.Она то стояла вся целиком,то только отдельная часть,а иногда на её теле появлялась какая-нибудь новая, лишняя часть от человека в виде третьей руки или ноги,или от какого - нибудь предмета - чемоданом вместо рта или вилкой вместо пальца.Но несмотря на все метаморфозы бабка Клавдия всё же переместилась по указанному адресу. *** Бабка очутилась на такого-же типа планетке,как и планета председателя коллективных земель.На маленькой планетке одиноко стояла одна единственная церковь.Перекрестившись,бабка Клава вошла внутрь... Как только она открыла двери,заиграл индастриал.Людей не было.У стены стоял выключенный робот священник(киберпоп).Он был такой же формы,как и робот-сантехник - Аркадий;на гусеничных траках,только в чёрной рясе и с бородой.С боку на голове священника было четыре кнопки - грехи".В руках у робота священника была коробочка с прорезью для денег и бабка хорошо знала,что священник включается только после того,как в коробочку для пожертвований будут положены деньги.Бабка оглядела иконы с изображением святых роботов угодников,перекрестилась возле изображения распятого робота и поцеловала святые мощи мёртвого киборга. Бабулька положила несколько монет в коробочку для пожертвований и нажала кнопку "помолиться".Киберпоп включился.Лампочки на его теле загорелись разными цветами.Он на распев громко сказал - "Господу по-мо-ли-мся" - и с разных сторон к священнику подъехали роботы-служки,такие же,как и он сам только меньшего размера,почти игрушечные.Их было много.Киберпоп подъехал к алтарю,роботы-служки организованно распределились за ним и все вместе начали служить,воспевать молитвы,читать "Евангелие от Робокопа" и креститься.Бабка Клавдия,крестясь,вспомина ла милых ребят - роботов сантехников.Время на которое был запрограммирован Киберпоп вышло,он подъехал к стене,встал так-же,как он и стоял до этого и выключился,все огоньки и лампочки на нём погасли.Роботы служки разъехались по своим местам только после Киберпопа.Всякая деятельность в церкви прекратилась и только индастриал продолжал играть.Бабка сделала то за чем приходила

- помолилась.После окончания службы она вышла из церкви,перекрестилась и поклонившись пошла в телепорт. С теми же метаморфозами,впрочем,как и всегда,бабка телепортировалась к себе на планету,домой. *** Возле подъезда дома,где жила бабка и к которому,она как неизбежная погибель приближалась,на лавочке сидели роботы-бабки и занимались тем же,чем и все другие бабки сидящие у подъезда - сплетничали.Внешний вид роботобабушек был массивен и монументален.У их тел не было шеи,поэтому голова могла вращаться только влево или вправо.Хотя в отличии от людей они имели преимущество в том,что их голова могла поворачиваться на 360 градусов.Ноги бабушек были вмонтированы в асфальт и залиты бетоном.Для надёжности,помимо этого,ноги были привинчены болтами. В обветшалых пальтишках и старых косынках,закутанные в изъеденные кибермолью шали,бабки сидели на лавочке 365 дней в году,24 часа в сутки,зимой и летом в снег и дождь,ночью и днём,зыркая своими красными глазами и переговариваясь механическим голосом,исправно выполняли они свою бабкосплетническую функцию.Бабки сидели на лавочке бессменно - вечно.И если по каким-нибудь причинам,будь-то поломка дома,либо наоборот - окончание застройки нового,по распоряжению ЖЭКа бабушки взлетали вместе с лавочкой и забетонированными ногами,и перемещались на новое место,пристыковываясь к новому месту,как подходящая деталь к пазлу. Из подьезда вышла молодая девушка с длинными ногами и в миниюбке,которая ещё сильнее подчёркивала красоту и стройность её ног. - Здравствуйте! - Поздоровалась девушка с бабушками. - Здравствуй,Леночка! - Поздоровались бабушки в ответ и их красные лампочки вместо глаз уставились на неё. - Как ваши дела,Леночка? - Спросили роботобабки. - Спасибо,хорошо. - Любезно ответила девушка. - Ну и славно. - Одобрили бабки и Леночка своим быстрым шагом скрылась из их поля зрения. - Шлюха! - Сказала одна из бабок,как только Леночка ушла. - Проститутка! - Сказала другая. - Вырядилась,блудня.На панель поди пошла. - И бабки принялись перемывать косточки Лены. Ещё через какое-то время из подъезда вышел мужчина в годах. - Здравствуйте,Семён Петрович! - Любезно поздоровались бабки. - Здрасте,дамы! - ответил Семён Петрович. - Как ваше здоровьице? - Осведомились бабки. - Да вот,чего-то голова разболелась.Пойду до аптеки. - Ну,помогай вам Бог. - Всего хорошего дамы. - Алкаш!Знаем мы его аптеку! - Принялись обсуждать бабки мужчину,как только он ушёл. - Ага.Знай в аптеку.За бормотухой в магазин поскакал. - Ручище - то вон как трясутся! Бабка Клавдия подошла к подъезду. - Здравствуйте,дамы. - Поздоровалась бабка. - Здравствуй,Клавдия Томаровна! - Поздоровались бабко-роботы в ответ. Они ещё какое-то время поговорили дежурными фразами и обменявшись любезностями бабка Клава вошла в подъезд на прощание окинув сидящих старушек сощурившимися глазами - хитрым и недобрым взглядом,как-будто в чём-то их подозревала.Бабки-роботы окинули бы её таким-же взгядом если бы красные лампочки вместо глаз могли щуриться. ***

Бабка шла по ступеням,приближаясь к своей квартире на 4ом этаже.На пролёте,между вторым и третьим этажом,стояли два робота подростка в надвинутых на глаза бейсболках и били друг друга током.Как только они услышали шаги приближающейся бабки то убрали за спины электрошоки.Они поздоровались с бабкой.Она ответила им тем-же,но про себя,тихо ненавидя их,подумала - наркоманы.Бабка ушла.Роботы достали электрошоки и стали бить ими себя.Один из них глазами стал транслировать голограммы. - Вот тебя глючит! - Заметил его друг глядя на голограмму товарища. *** Бабка вошла к себе в квартиру,закрыла дверь и сняв скафандр,повесила его в прихожей.Раздевшись она услышала звуки.Клавдия пошла на слух к их источнику и увидела,как роботы-тараканы воровали провода за телевизором.Один из их кучки заметил бабку и пошевелил своими антенами вместо усов.Тараканы стали разбегаться. - Ах вы,паразиты проклятые!А вот я сейчас вас магнитофосом! - Бабка взяла банку магнитного дихлофоса и начала распылять им магнитные волны на тараканов.Многие тараканы начали терять ориентацию в пространстве и вектор своего движения,но всё же им удалось удачно ретироваться,но кое-кто всё же вышел из строя - он упал на спину и из него,высоко подлетев,вылетели пружины и шестерёнки.Другой,мало того,что сбился,так ещё и к своему несчастью потерял скорость и бабка прибила его кувалдой,громко крикнув - Во славу Тора!- Поломанных и вышедших из строя, мёртвых тараканов бабка выкинула в мусорное ведро. *** Открыв дверь бабка вошла в другую комнату.Все её стены были сплошь,от пола и до самого потолка заставлены шестилитровыми бутылями в которых в совковое время ставили брагу.В этих бутылях,в огуречном рассоле,развивались зародыши и эмбрионы будущих бабушек.Бабка Клава внимательно осматривала каждую бутыль,нежно и заботливо поглаживая руками стекло.Она достала из кармана картофелину и шприц.Набрав шприцем крахмал из картофелины,она аккуратно ввела его в огуречный рассол одной из бутылок и в маленькой,крохотной ручке зародыша начала развиваться и отрастать лопата.Бабка ходила по комнате,делая необходимые инъекции и манипуляции.В зависимости от того,кому чего недоставало из эмбрионов,сразу же после действий бабки,необходимое появлялось.У кого-то начинали развиваться и отрастать очки,у кого-то валенки,у кого-то косынка или шаль,или калоши.Завершив все манипуляции бабка Клава сняла с двери портрет Зюганова и трижды окрестила им каждую стену комнаты.Повесив портрет обратно,она вышла из комнаты и достав из ящика журнал наблюдений,сделала в нём необходимые записи и важные пометки о процессе развития эмбрионов. Бабка прошла в спальню и открыла шкаф.В шкафу,кто-как попало;в платках,валенках и очках,спали друг на дружке,по колено ростом,карликовые бабушки,прошедшие зародышевую и эмбриональную стадии развития.Оглядев их изучающим взглядом,бабка закрыла дверь шкафа и после трудного дня,раздевшись,легла спать. *** Уставшая бабка быстро отдалась в крепкие объятия сна... Солнце погасло.Бабка летела средь бескрайнего космоса. - Проклятое ЖКХ,отключили свет. - Думала бабка,глядя на погасшее солнце.Она летела чтобы оплатить счёт за свет.Бабка пнула Марс и он улетел за пределы галактики. - Опять кто-то разбросал эти чёртовы шары. - Ругалась бабка пиная Венеру. - Камни всякие. - Бабка пнула Меркурий.Она подлетела к кассе,но перед ней стоял старец с белою бородой в длинном белоснежном платье. - За мной будешь!Я раньше занимала! - Гневно обратилась бабка к старцу. - Вобще-то,я Бог!

- Ты ещё под стол пешком ходил,когда я тутова очередь заняла. - Мы ровесники. - Парировал Бог. - А вот чем докажешь?Есть у тебя документы? - Я Бог!Мне не нужны документы. - А откуда я могу знать,что ты Бог?Вот ты паспорт покажи! - Я могу затопить землю,устроить мировой потоп! - Ну...удивил...Пф...У меня дед,когда живой был,дак он,когда квасу перепьёт,особенно,когда у него нижняя часть тела отказала после зимней рыбалки,дак он такие потопы устраивал - никаких уток ненапосёшься. - Я - Бог! - Вот паспорт покажи сначала!Нет паспорту - вставай в очередь.Не нервируй меня!Встань в очередь сказала. - и только бабка Клавдия принялась отталкивать Бога,как зазвенел будильник и она проснулась. *** Бабка подбежала к шкафу с карликовыми бабушками и открыв его громко скомандовала. - Бабушки,строиться! - И карликовые бабушки стали выходить из шкафа. - Но почему так рано? - Спросила одна из них. - Каждая,уважающая себя бабка должна рано вставать!Чтобы создавать очереди!Чтобы за всеми следить!Чтобы всё контролировать. - Но когда же нам спать? Спать надо днём,когда все нормальные люди работают! - Ответила бабка Клава. Весь личный состав карликовых бабушек во главе с бабкой Клавой прошли в зал,где уже стояла заготовленная доска.Бабка Клава взяла в руки мел и написав на доске,вслух прочитала бабушкам написанное: - Стратагема № 1. - Кто создаёт очередь - владеет временем. - Карликовые бабушки послушно внимали,встав очередью по приказанию бабки Клавы. - Мы должны создавать очереди.Для этого нужно рано вставать,чтобы опережать людей,чтобы они ждали и не успевали. - Бабка сново написала и продолжила: - Стратагема № 2. - Кто владеет пространством - правит миром.Мы должны быть толстыми,жирными.Чем мы толще и жирнее - тем большее пространство мы занимаем,а значит и очередь будет длинее. - Манерой голоса,тоном речи и активной жестикуляцией бабка Клава была похожа на Адольфа Гитлера во время произнесения своих одиозных и пламенных речей перед рейхом. - Мы будем рано вставать и приходить первыми,создавая длинные очереди.В магазинах,банках,на почте,в различных гос учреждениях,в собесе в конце концов.Люди не будут успевать платить,счета не будут проходить во время.Всё будет заступореваться,как артерии склеротическими бляшками,тромбами,мать их!Так мы подчиним себе и завоюем всю инфраструктуру.Экономика,средства связи,продукты,товарооборот - всё будет принадлежать нам и зависеть от нас.Мы будем владеть временем и пространством,создавая очереди,удлиняя эти очереди.Бабка перевернула доску чистой,зелёной стороной. - Стратагема № 3. - Каждая цепь жирна настолько,насколько жирно,каждое её звено.Приём -"Бочка".Вот смотрите. - Бабка продемонстрировала. - Вы должны расправить весь жир своего тела. - Бабка немного вздулась и стала чуточку больше. А,А?!Вот видите сколько пространства в очереди я занимаю - почти двух,а то и трёх человек.Поэтому вы должны быть толстыми.Скоро полевые занятия,а вы ещё только упитанные.В старые времена был фильм "Блейд".Там в первой части был жирный вампир,который лежал в ванной,почти не двигался и говорил писклявым голосом это эталон нашего тела и к этому вы должны стремиться,каждой жировой прослойкой своего тела! Бабка раздала всем еду и приказала командным голосом. - Всем жрать! - И карликовые бабушки принялись есть сливочное масло,запивая его подсолнечным и заедая салом. - Я не могу,в меня не лезет. - Сказала маленькая бабушка в платке и больших

очках. - Жри,гнида! - Гневно закричала бабка Клава с обезображенным бешенством лицом и начала зеленеть. - Жри,Томарка! - Приказала бабка маленькой бабушке.Бабушка Томара принялась реветь. - Жри,ешь! - Бабка стала откусывать и жевать.Вся её внешность стала напоминать Юпитер,который затолкали в напёрсток. жри,вот так ням,ням! - Ням,ням! - Сказала бабушка Томара с размазанным по губам маслом и скуля,как умирающий пудель. - Ням,ням! - Бабка Клава рывком откусила кусок масла. - Ням,ням. - Продолжая плакать и жуя сказала бабушка Томара. - Вкусно! - Повторила та. - Очень вкусно! - Бабка Клава уже перестала зеленеть и начала успокаиваться. - Очень вкусно! Все поели,бабушка стёрла с доски и обучение продолжилось. - Стратагема № 4. - Начала бабка Клава более спокойным голосом. - Чем чаще история повторяется - тем лучше усваиваются её уроки. - У бабушки Томары кольнуло в животе при слове "усваиваются". - Бабка Клава показала портрет Ленина. - Это наш Бог,наш вождь. - Она поставила рядом портрет Зюганова. - А это его пророк.Мы должны всегда голосовать за него.Да,раньше всё было плохо,но за то была стабильность.Каждая уважающая себя бабка должна голосовать за него,чтобы коммунисты победили.Это должно быть в крови!Она тоже красная,как коммунизм! Кровь - коммунистка. Все по природе являются коммунистами.Коммунисты придут к власти и история повторится! Наш враг. - Бабка показала фотографию человека. - Человек обычный,людь.И колорадский жук. - Бабка показала фото колорадского жука. - из-за колорадских жуков мы терпим убыль.Ведь что такое картофель?Картофель это крахмал.А что такое крахмал?Это жир на теле!Это лишние килограммы.А это что?Это объём! - Бабка сжала руку в кулак. - Это больше места в очереди. А люди?Особенно молодёжь. - Бабка вспомнила старика,который не уступил ей место. - Никакого уважения к старшим.Они маются бездельем от скуки вместо того чтобы копать картошку.Лень порождает скуку,скука порождает хаос!Мы его,ентот хаос не контролируем.А должны! - Бабка Клава топнула ногой.Они принимают наркотики. - Клавдия достала большой,длинный косяк и выкурив его одной затяжкой бросила в сторону. - Они слушают эту сатанинскую рок музыку. - Бабка взяла электрогитару фирмы "Гибсон" и включив усилитель,выдала забойный рифф группы "Металлика". - Мы должны с этим бороться! - Она небрежно кинула гитару в сторону. - Мы должны с этим бороться,покуда дышим! - На этих словах у одной их карликовых бабушек случился приступ астмы.Бабка Клава сощурив глаза презрительно посмотрела на неё. - Мы должны с этим бороться покуда ещё есть жир на ягодицах!Мы должны создать контролируемый хаос! *** Время неумолимо шло вперёд.Бабки неумолимо если и росли ввысь,доросши до живота.Бабка Клава не могла более ждать,когда бабушки подрастут ещё и решила действовать.Она рано вставала и будила бабушек.На лицо наносила окрас из чёрных полос и боевые отряды командос в лице карликовых бабушек под предводительством бабки Клавы,создавая очереди с каждым днём всё сильнее усиливали стальную,мёртвую хватку.Инфраструктура безжалостно порабощалась,окутываемая очередями бабушек. Бабушки размножались,жирели.Очереди удлинялись.Экономика встала.Время для людей тоже.Ведь для того чтобы занять очередь нужно было совсем не ложиться спать,что нереально.Последним пунктом в экспансии бабушек были силовые структуры.

Бабушки уверенно вошли в здание управления полицией и бабка Клава пинком ноги вышибла дверь кабинета главного начальника. - Вы кто такие?!Почему без стука?Что вам надо?! - Гневно спросил обеспокоенный начальник,грузный мужчина с чёрными волосами,густыми усами и в форме. - Мы бабушки. - Сказала бабка Клава. - Власть теперь принадлежит нам. - Что за бардак! - Начальник полиции снял телефонную трубку. - Дежурный? - Да. - Пришлите кого-нибудь в мой кабинет.Тут какие-то сумасшедшие. - Я не могу. - Что значит "не могу"? - Всё более горячился начальник. - Очередь. - У нас всё схвачено.Связать его! - Приказала бабка Клава. Начальник полиции был привязан к стулу.Было решено отправить его в бессрочное путешествие по космосу прямо из его,теперь уже бывшего, кабинета.На него надели газовый балон,поставили на окно и запустили.Начальник вместе со стулом взлетел вверх и полетел,но удар о козырёк крыши управления развернул его и он полетел с удвоенной скоростью,головой вниз,навстречу асфальту.Благо начальник был в заботливо надетом бабками шлеме и удар оказался не смертельным,но мучения не закончились.Газовый балон продолжал работать и с бешеной скоростью протащил усатое тело начальника по асфальту,пока не упёрся в забор. Силовые структуры были захвачены.Следуя по устоявшемуся шаблону,не изменяя себе,бабкам оставалось захватить мэрию.Они ворвались в кабинет мэра так же,как и в кабинет начальника полиции и всё пошло по накатанному сценарию. - Охрана!Быстро в мой кабинет. - Сказал мэр в трубку. - Это невозможно. - Почему? - Очередь. Мэр повторил недавнюю судьбу начальника полиции.Ему повезло больше - у здания мэрии был засаженный травою газон,а не асфальт. *** Карликовые бабушки под предводительством бабки Клавы прилетели на одинокий метеорит,который служил им полигоном для оттачивания навыков своего мастерства.На полигоне располагались снаряды имитировавшие различные здания гос учреждений,магазинов и больниц,а людей заменяли маникены. - Итак,бабушки - новые манёвры.Приём "Лимонка".Более эффективен перед "Бочкой".- Бабка прокашлялась. - Вы должны сморщиться,как член на холоде.Вот так. - И бабка,сморщившись,уменьшилась почти в два раза. - А потом оба-на! - Бочка! - Бабка тут же увеличилась в размерах.Всё это выглядело,как взрыв гранаты F1,если не сказать бомбы.Карликовые бабушки под впечатлением от увиденного захлопали в ладоши своему генералисимусу Бабке Клаве. Бабка подошла к маленькой бабушке "Анатольке". - Ну давай,Анатолька - приём "Лимонка".Ну... - Анатолька стала вся втягиваться в себя.Она закрыла глаза,сжала зубы и кулаки,напряглась всем телом и казалось будто сейчас она родит. - Сморщивайся я тебе говорю!Сморщивайся! - Продолжала бабка Клава. - Ну!Сильнее!Ещё сильнее!Сжимайся! - Не могу! - Выдавила из себя Анатолька. - Куксись я тебе сказала. - И бабка Клава отвесила звонкий подзатыльник Анатольке. - Не получается!Больше не могу! - Каждая вена на теле Анатольки вздулась,а лицо стало ярко-красным. - Куксись,падла!скукоживайся!Сморщивайся!Ну!Давай! - Раздался хлопок и бабушка Анатолька исчезла...исчезла из небытия.- Вот те раз. - Удивлённо сказала

Бабка Клава,оглядываясь,нагибаясь и повсюду высматривая Анатольку.Но её нигде не было. - Это перебор,бабоньки.Так не надо!Кто же пенсию получать будет? Осознав и поняв,что Анатольки нигде нет Клавдия выругалась. - Ну и птьфу на тебя! - Она звучно плюнула на землю и продолжила подводя очередную бабушку к маникену. - Приём "Я без очков не вижу".Подходите к человеку и просите его прочитать.Наиболее действенен вкупе с приёмом - "Я только спрошу".Пока одна "плохо видит без очков" другая подходит "только спросить" в это время остальные выстраиваются в очередь.А теперь давайте потренируемся. - Бабушка подобно полководцу возвышалась над остальными на небольшом выступе и командным голосом отдавала приказы. - Ага...так...хорошо."Лимонка",резко "Бочка","Я без очков плохо вижу!"Хорошо!Быстро пошла другая "Мне только спросить".Остальные - приём "Бочка"! Хорошо.Хорошо.Просто отлично!Очередь!Бочка!Очередь. - Э да как так-то?!Откуда вы все взялись?Только что ещё никого не было и уже очередь! - Возмущался,оттеснённый в самую глубь метеорита,образовавшейся очередью бабушек,маникен. - Молодцы бабушки!Даже маникен заговорил! *** - Бабушки,строиться! - Скомандовала в очередной раз бабка Клава,открывая двери кладовки своего дома. - Бабушки оперативно построились,а бабка Клава выкатила алюминиевую флягу в которой что-то бултыхалось. - Что это? - Спросила бабушка Томара,поправив очки и уплетая брикет масла. - Это - нанобабушки! - Торжественно произнесла бабка Клава.Она открыла флягу и вырвав брикет масла из рук бабушки Томары кинула его во флягу. - Бабушки,кушать! - Скомандовала Клавдия опустив свою голову во флягу.Брикет громко булькнул и мутная жидкость поглотила его. - Одних манёвров мало! - Начала объяснения бабка Клава.- Нам помогут нанобабушки.Мы будем распылять этот вирус и нанобабушки будут создавать очереди в мозгах у людей.Мы будем создавать очереди внутри и снаружи,вверху и внизу! Бабушки действовали.Вставая самым ранним утром,каким только возможно,они быстро распределялись по учреждениям,оперативно создавая очереди."Я без очков плохо вижу","Мне только спросить","бочка" - и вот очередь готова в считанные мгновения.Формула очереди была безотказна,как автомат Калашникова. Бабки кряхтели и распространяли дурные запахи,нависая над человеком всей своей тушей и начинали громко и натужно сопеть,выражая этим всю свою немощность и невыносимую тяжесть состояния.В это же время в помещение с уже готовой очередью залетала оперативная группа других бабушек,которые из больших распылителей,туманом распыляли вирус,мгновенно проникавший в обычных людей. - Зачем они это делают? - Люди не задавались таким вопросом.Господь один ведает,что у старух на уме. В мозгу человека создавалась очередь из нанобабушек.Мыслям ничего не оставалось,как стоять и безнадёжно ждать.Люди становились слабоумными.Они забывали собственное имя,забывали то,что они делали.Многие даже падали в обморок,забывая дышать.Но никто не умирал.В критические минуты,когда организму человека угрожала смертельная опасность нанобабушки всё же расступались,давая пройти необходимой мысле. Но всех людей объединяло одно.План бабки Клавы удался - Люди хотели стоять в очередях,уступать место,голосовать за Зюганова,копать картошку и бороться с колорадским жуком.Покрываясь морщинами,незаметно для себя люди сами стали превращаться в старух. Через какое-то время экспансия,колонизация и порабощение закончились.На земле красовалась,заботливо установленная и видная даже из отдалённых глубин космоса,табличка "Охраняется бабками". ***

Таблички на планетах росли,как грибы после радиации.Планета за планетой,система за системой,галактика за галактикой,туманность за туманностью...Но всё время чего-то нехватало Бабке Клавдии.Она сидела за столом в своей квартире,в своём уютном штабе,карликовые бабушки играли в расстрелы и репрессии.От грусти старческий,очкастый глаз выдавил слезу,которая так и не сумела разбиться о стол,отчаянно ища выход в лабиринтах морщин старого мордо-лица. Грусть старой бабки была вполне осознаваема - это было "время".Оно рушило всё,что бабка создавала.Рушились целые галактики,чего уж тогда говорить о простых,смертных очередях...Очередях и тех кто их создаёт - бабках. - Нет,так быть не должно! - Сказала бабка Клава ударив кулаком по столу и тут же выпив таблетки от боли в суставах. - Куда этого? - Спросили карликовые бабушки,притащив человека.У него были связаны руки и заклеен рот. - Он хотел без очереди пролезть. - Расстрелять! - Как-то машинально,не отвлекаясь от своих мыслей ответила Бабка Клава. - А этого? - Вводя ещё одного такого-же человека в сеня квартиры спросили бабушки. - Он хотел разрушить очередь.Много возмущался. - Карликовая бабушка ударила человека кулаком в живот и он согнулся. - Говорил мол,каменный век какой -то. - Сказала бабушка глядя на трясущегося и обливающегося потом человека. - Сжечь на костре. - Сухо ответила Бабка Клава. *** - Иоська,пойдём,тут расстрельного привели. - Обратилась карликовая бабушка к своей подружке "Иоське" прозванной так за любовь к расстрелам.Иоська надела сапоги и шинель,расчесала усы,взяла трубку и бабушки отправились ставить человека к стенке. Бабушки подвели человека к стене трансформаторной будки. - Тебе есть что сказать? - Спросила Иоська человека.Но он не мог ничего ответить в силу связанного рта. - Тебе нечего ответить потому что тебе стыдно. - Спокойным ровным голосом продолжала Иоська,расхаживая вокруг человека. - Эта ошибка будет стоить тэбе жызь. - Иоська убрала трубку изо рта и выпустила густой клубень дыма в виде могилы с крестом. - Расстреляйте его бабушки,огонь! - Бабушки передёрнули затворы и выстрелили.Человек упал. Рядом,другая группа бабушек привязала человека к столбу и разложила вокруг него дрова.Бабушки одетые в балохоны чиркали спичками,но всё было напрасно. - Сырые,чёрт побери! - Выругалась одна из бабушек.Человек сглотнул слюну и облегчённо вздохнул.Бабушка,которая выругалась,сняла со спины рацию. Да,сырые...нужна помощь. - Сказала бабка в шипящую помехами трубку рации. В мгновение ока,как из под земли,возникли 4 страшных карликовых кибербабушки в платках и с огнемётами в руках.Увидев их,человек привязанный к столбу досрочно умер от страха породившего разрыв сердца,но бабушкам это было всёровно,кого волнуют такие мелочи?Четыре карликовых кибербабушки обступили привязанного,мёртвого человека с разных сторон,друг против друга. - За сношения с безочередниками, - Начала одна из человеческих бабушек,скинув капюшон серого баллохона - За разрушение святых очередей,ты,жалкий червь приговариваешься к сожжению на костре. - Жги,бабки! - Крикнула запыхавшимся голосом,убегая,карликовая бабушка,произносившая речь и кибербабушки включили огнемёты. Началось "Поле чудес" и обе карательные команды бабушек побежали к телевизору. *** Бабка взглянула из окна во двор.Дети с киборгами играли в песочнице. - А ведь это целая очередь,только не организованная. - Подумала бабка Клава глядя на увиденное. - "Бочку" конечно не применишь,но места двух,трёх взрослых вполне

можно занять. *** Поле чудес закончилось.Карликовые бабушки снизили свою дряблую активность.За окном темнело.Но что-то из окна слепило бабку Клавдию и она пошла посмотреть,что же это было. - Тьфу ты,ядрёна вошь! - Выругалась бабка.За окном четыре карликовые кибербабушки продолжали жечь пустое пространство. - Вечный огонь прям!Кто опять забыл выключить "пожарников"?Вот так,из-за вашей безответственности они потом находят противоядие от вируса. - Бабка почесала щёку. - Разрушают очереди,бунтуют.А ну марш отсюда,чтобы не мешались мне здесь!И "пожарников" выключите! Бабушки тихо разбрелись по квартире.Бабка Клавдия осталась в своей комнате одна.Печальные думы о бренности бытия никак не покидали её голову. - Что же делать?Как быть? - Бабка задавалась одними и теми же вопросами на которые никак не могла найти ответа.И тут бабку осенило.В этот момент ударил гром.Она создаст эликсир бессмертия.Клавдия стала хохотать всё громче,всё сильнее,всё злее...пока не закашлялась. Выпив таблеток от кашля бабка поскакала на балкон и из недр своего минипогребка извлекла банку с вареньем закатанную ещё её пробабкой.Она попыталась сдуть пыль,но снова закашлялась.Вновь пришлось пить таблетки от кашля.Тогда она взяла молоток и зубило и попыталась сбить пыль.Из этого тоже ничего не вышло и единственным решением проблемы оказался отбойный молоток. Бабка Клава,открыв заветную банку и отпив половину ёмкости 3х литровой банки клубничного варенья стала производить алхимические манипуляции.Тучи сгущались.Она плюхнула в банку три таблетки нафталина и стала произносить заклинание,напевая шёпотом песню потерявшегося мамонтёнка. Осталось добавить последний ингредиент.Вновь ударил гром.Бабке Клаве нужны были усы Якубовича.Она залезла к себе в трусы и достала пару седых волосков. - Да,Лёня,раньше ты не только барабан крутить мог. - Подумала бабка бросив эти два волоска в своё колдовское зелье.И тут ударила молния...Упал и разбился портрет Зюганова. Перед бабкой возникло странного вида существо.С часами вместо головы,стрелками вместо рук и ног и знаком бесконечности вместо туловища. - Ты ещё кто,мать твою? - Спросила ошарашенная бабка. - Хронос. - Ответило существо. - Хроник?Кашляешь?или тоже гипертония мучает? - Я Хронос.Бог времени. - Представилось существо.Бабка внимательно всмотрелась в его циферблат. - А я тебя помню.Да,да,да.Помню.Ты ещё в песочнице игрался,когда я в аптеке за корвалолом стояла.И...что тебе нужно? - Бессмертия ты не получишь,это против всяких правил.Но у меня есть кое что для тебя по лучше. - Хронос протянул бабке Клаве чёрный балохон и косу.Лезвие косы блеснуло так,что бабка на какой-то миг даже ослепла.Но с улыбкой на устах она приняла этот бесценный дар и тут же в него перевоплотилась.Бабка стала смертью. *** Она подошла к зеркалу и скинула капюшон.В отражении на неё смотрели пустые,чёрные глазницы абсолютно гладкого и лысого черепа. - Надо же как хорошо. - Подумала бабка. - Ни морщин,ни болезней. *** Единственным врагом старухи с косой стала скорая помощь,которая часто приезжала раньше неё.Но у старушки за пазухой всегда имелись свои старые излюбленные методы.

- Косил я конюшину,косил я конюшину,косил я... - Напевала старуха "Песняров" открывая двери своей трёхкомнатной квартиры.Она прошла в комнату,где в шестилитровых бутылях развивались маленькие скелетики.Старушка делала необходимые инъекции и в зависимости от того кому чего не хватало оно тут же возникало.У кого-то отрастал балохон.У кого-то коса...

Любовники Таисий Черный (Аркан VI) Из глубины поднимается масса событий вместе с любовью когда-то застывшей, как город. И. Винтерман Ты сказала, что солнце тебя сегодня, наверное, убьет. И, правда, было тяжело. Улицы, казалось, собрали всю недельную жару, и уже не то, что подняться и пойти куда-нибудь - было трудно даже просто дышать. Но мы все же пошли. Я взял тебя за руку, и мы медленно плыли по бульвару Распай в непонятную сторону, а может, просто туда, где черными островами лежала тень. Я плохо помню Париж в те дни, они как-то спрессовались и склеились словно бы папье-маше – слепок моего настроения, в котором только ты и присутствовала. Впрочем, тебя-то я помню хорошо. Вот, например, я помню твою влажную руку в моей, и почему-то немного уставший взгляд. Что-то там приключилось на твоей планете, и ты плюнула на все, и уже через несколько часов я встречал тебя в аэропорту Де-Голя. Ну, я, разумеется, понимал, что, видимо, непростые обстоятельства сдвинули тебя с места и пригнали сюда, и, тем не менее, не очень-то лез с расспросами. Да и какая разница? Конечно, правильнее всего было бы надраться, хотя бы просто в целях терапии, но было утро, и потому я решил просто как-то отвлечься. Мы приехали в отель, и я отправил тебя в ванную, а затем зашел с вином. Каким только? Не помню. Разумеется, с белым... Ведь было утро... Но что это было конкретно? Шабли? Нет... Вспоминаю вино, а вижу твое лицо поверх пушистой колышущейся массы. Ты отпивала из бокала, а я подносил тебе виноград, поскольку у тебя руки были в пене. Потом я тебя мыл... Вот видишь, как много я могу вспомнить? Но что именно мы пили в тот час?! Нет – эта деталь совсем пропала... Особенно ярко – словно бы наяву - я почему-то вижу, как шампунь сползал по твоей груди, и как твое тело почему-то немножко лоснилось... Кажется, в полдень мы пошли гулять – тебе уже было немного лучше. Мы еще зашли в магазин напротив и купили очень легкое платьице – какое-то оно было ужасно легкомысленное, но ухватилась за него, не обращая внимания ни на какие призывы. Да, так вот, мы брели по бульвару Распай, и я видел, что ты снова мрачнеешь. Всякий раз, когда я оказываюсь в этом городе, и мне тоскливо, я бегу в Люксембургский сад – эта идея меня никогда не подводила. Я шутил, ты слегка улыбалась, потом на улице Сен-Реми мы купили тебе огромную соломенную шляпу – очень кстати, поскольку солнце уже и впрямь стало неистовым. А вот и ворота сада, а за ними глубокая тень и прохлада, какую только способны создать многовековые деревья. Совсем другое дело, ты немного повеселела, мы болтали, я гладил твои плечи и волосы, а ты как будто и не замечала. Потом, когда мы уже делали третий круг, тебя вдруг как будто бы пронзило воспоминание, ты вскочила на какой-то камень, и повисла у меня на шее. Я чуть не задохнулся, но ты вцепилась так, что оторвать было невозможно. Тогда я просто взял и стащил тебя с камня, а ты из-за этого немного надулась. Так или нет?

Мы стояли около этого камня, наверное, несколько часов, если то не была вечность, и целовались. Нет, это невозможно было прервать, это было бы также нелепо, как перебить рассказчика детектива, когда ему остается лишь назвать убийцу, или как если бы прервать полет посреди океана... Какая ты красивая... Какие у тебя темные волосы и глубокие, словно Сомалийские колодцы, глаза... Я утопал в них всякий раз... Время шло, накатил вечер, сторож, гремя ключами, спешил к воротам сада и мы тоже уже возвращались. Мы не то ужинали, не то обедали в ресторанчике на улице Дорэ. Помнишь, я говорил тебе, что в этом ресторанчике часто сиживал Хэмингуэй? После мы оказались на Монмартре, когда уже солнце растратило свою чудовищную силу и уже стало валиться куда-то за пыльный горизонт. По дороге обратно мы прихватили какойто очень «пожилой» коньяк, и кажется сыр, ты не помнишь, что именно это было? У меня снова провал... дальше я помню только отель, настольную лампу, низкие бокалы и кусочки сыра. Странно, но я помню только его запах. Еще помню, что коньяк оказался удивительным! Он не обжигал совсем, и лишь отдавал тепло. Ты согласилась со мной, что все-таки еще слишком жарко, и мы, сбросив одежду, сидели друг против друга и говорили о каких-то пустяках. Ты, правда, очень красивая... А помнишь, как получилось, что ты оказалась у меня на коленях? Я тебя посадил, или ты сама забралась? Это было так естественно, что я и не заметил. Мы снова целовались... А потом я не выдержал и, отставив бокал, осыпал поцелуями твое тело, а ты лишь прикрыла глаза. Вдруг ты накинулась на меня с такой яростью, что я думал, мне придет конец... Дальше я почти не помню... Вот только твои волосы, разбросанные на моей груди, я помню очень хорошо, – они удивительно пахли и еще как ты стонала, и как я вдруг провалился куда-то и вынырнул не скоро, наверное, через час, а ты все лежала на мне... После душа ты совсем похорошела, и печаль твоя улетела обратно в твою страну, оставив, наконец, тебя в покое. Мы решили, что должны непременно выпить кофе и непременно где-нибудь возле Люксембургского сада. Кажется, на улице СенДюк – там была такая смешная кофейня «Хитрый Жак». Нам приглянулся столик в самом углу, и мы сели лицом к саду. После мы уже почти ничего не говорили. Ты просто улыбалась, а я смотрел на тебя. И тогда пришел знак: солнце садилось и тень от острого шпиля церкви св.Якова дотронулась до тебя... И в это время где-то вдали ударил колокол... *** Жить – это видеть сны... Х.Борхес Ты говоришь, что помнишь все? Тогда скажи на милость, что заставило нас бежать из города? Кто гнался за нами? То-то... Кто теперь скажет наверняка? Я помню, что нам приснился один и тот же сон, вернее, я приснился тебе, а ты мне. В том странном сне мы вроде бы стояли посреди поля, а мимо мчались всадники... Они не обращали на нас внимания, но я все-таки, на всякий случай, прижал тебя к себе – мало ли что... Там же, на поле, ты шептала мне на ухо, что это дурной знак, и что надо бежать... Но мы так и стояли, а всадники скакали и скакали, проносясь мимо нас... Утром, не сговариваясь, мы собрались и покинули отель. Опять же, единодушно решили, что машину надо сдать. Затем поехали на такси в Крабентон и там сняли другую, выбирая как можно более неприметную – небольшой, серый «Renault», каких во Франции, наверное, больше, чем людей. У нас не было цели, и мы не знали куда едем. Просто я сел за руль, и двинул на юг. Через час стал накрапывать дождь, и вскоре все вокруг стало серым, или даже каким-то рвано-серым в косую беловатую исчезающе-тонкую полоску... Ты заснула, и спала, наверное, часа два. Я иногда гладил твое лицо, но ты не просыпалась. Вдруг ты вскочила и начала тереть глаза: «Где мы?»

- Что такое? – спросил я. - Нет, ничего... А где городок Тройе? Мы проехали? Ты взяла карту и стала искать. Затем всматривалась в указатели и снова чтото искала в атласе. После сказала: - Вот он! Точно! Тройе, через 35 км. Поворот направо. - Зачем? – спросил я. - Надо. – Ответила ты многозначительно, и потом добавила – Заодно и позавтракаем. После Тройе мы снова ехали, ехали... Ты изучала какой-то журнал, который подобрала в кафе, где мы останавливались и, через какое-то время вдруг сообщила, что мы направляемся в Аскону, что на юге Швейцарских Альп. Почему – я не понял тогда, но и не особенно настаивал. Мне было все равно куда ехать. Ближе к полудню было решено поменяться. Ты еще долго ерзала - все не могла подстроить под себя зеркала. Я отбросил назад спинку кресла и сразу заснул. Знаешь, бывают сны, которые остаются с тобой навсегда – яркие и всегда вещие, хотя и не обязательно понятные. В тот раз, я увидел дом с островерхой крышей, покрытой красной черепицей, и вокруг много деревьев. Стояла какая-то странная тишина... Я подумал тогда, что, наверное, это потому, что сейчас будет кто-то говорить. Этот некто непременно скажет что-то важное, откроет мне на что-нибудь глаза, или подарит, наконец, понимание смысла жизни. Но ничего не происходило. Я бродил вокруг дома, прислушивался, пытался что-то увидеть, но тщетно. Затем ты меня растолкала и сообщила, что сегодня мы рулить больше не будем, и что остаемся на ночь в этом мотеле: ты как раз подъезжала к нему. Я сам не знаю почему, но он мне тоже довольно понравился. Маленькое одноэтажное здание, в котором редко останавливаются туристы. Сам дом был опрятный и располагался на холме, с вершины которого было видно все, до самого края земли... Солнце уже садилось в реку на горизонте. Вот оно сплющилось, и, разрывая багровыми лучами черные тучи, стало пробивать себе путь к земле. Я стоял у окна и не мог оторваться от этого удивительного зрелища, а ты подошла сзади и обняла меня. Было очень хорошо. Утренний сон словно бы отступил, я уже более не думал о нем, но тот деревянный дом с островерхой крышей и тишиной все же засели где-то внутри, и я все время пытался что-то понять или вспомнить. Так мы стояли у окна, я уткнулся носом в твои волосы, а ты прижалась ко мне, и тоже смотрела куда-то вдаль. Потом совсем стемнело. Мы достали из бумажного мешка вино, оливки, коробку салата с креветками, купленными в Тройе, и сели ужинать. Дверь на задний двор оставили открытой, чтобы звезды светили прямо на нас: нам казалось, что так веселее. Да, небо как-то быстро к вечеру прояснилось – тучи ушли... Помнишь, вино было таким темным, что едва просвечивалось через лампочку? Ты поедала оливки, и все время смеялась, рассказывала какие-то смешные истории, я кивал, но не особенно слушал, ибо тишина за дверью показалась мне страшно знакомой. Я просто ждал. Ты немного захмелела, и мы вышли на задний дворик, который, впрочем, нельзя было так назвать, поскольку он не был ничем огорожен. То был, скорее, длинный луг, сбегающий вниз с холма, в кромешную темноту. Мы сели на скамейке у двери, и ты обняла меня. Ты целовала меня и шептала, что тебе хорошо. А еще ты говорила о том, что нам следует что-то вспомнить... Я спрашивал – что, но ты только смеялась в ответ. Знаешь, ты, наверное, и вправду ведьма. Я даже как-то видел сон – помнишь, я рассказывал - где ты сидишь на камне у моря, а вокруг тебя цыгане. Ты как-то странно посмотрела на меня, и я проснулся. Но после того сна, я окончательно перестал понимать, почему так люблю тебя? Это какое-то помрачение, но когда ты прижимаешься ко мне, в мире что-то смещается и теперь уже ни я сам по себе, ни ты сама по себе более не существуем. Теперь появляется что-то третье – мы вместе. Я взял тебя на руки и принес в комнату. Я разбросал твою и свою одежду как

попало, и накинулся на тебя, а ты закрыла глаза и подставляла моим поцелуям шею, грудь... Я вошел в тебя, а потом получилось опять странно. Я тотчас словно бы провалился... Но нет, не то!.. Я провалился в сон! Я снова увидел тот дом и услышал тишину, но что особенно странно - я увидел и тебя. Ты взяла меня за руку и повела вовнутрь, в гостиную, я думаю... Ты говорила шепотом, и потому я почти ничего не слышал. Ты показывала на разные предметы, и что-то шептала, а я тщетно пытался понять хотя бы что-нибудь. После в твоих руках оказалась какая-то старинная книга – помню, у нее на обложке была нарисована бабочка - я беру ее у тебя, и вдруг все меняется, расцветает, и вот мы уже где-то в другом мире, и стоим посреди дороги, по которой проносятся всадники. И тогда я четко услышал твои слова: - Если ты не вернешься, - то мы все равно встретимся. – Ты не думай, ты верь мне. Смерти нет, и я найду тебя. Я лишь успел тебя поцеловать... В следующее мгновение я уже летел, словно бы подхваченный черным ветром: всадники уносили меня прочь... Ты быстро превращалась в белую точку и затем наступила тьма... Помню, я очнулся и вдруг почувствовал необыкновенный прилив нежности. А ты лежала и улыбалась... Мы встали и после душа отправились на задний дворик допивать вино. - С тобой ничего не происходило странного в этот раз? – спросил я. В ответ ты лишь удивленно посмотрела на меня, и казалось, что ты хочешь плакать. Что-то все-таки оставалось недопонятым, а завтра нас ждала дорога в Альпы. *** Теперь ты понял, зачем понадобилось заезжать в Тройе? – спросила я. Но ты не отвечал. Ты все стоял и молчал, словно бы не верил своим глазам. - Мне приснился этот журнал и там это объявление... Ха-ха-ха, мы на острове! – я смеялась, кружась. - Этот дом, наверное, принадлежит кому-то, но никто сюда не придет. Это я точно знаю. Ты все равно молчал. Стал ходить по комнате, выглядывать в окна... Нет, ты все-таки неисправим... Как бы тебя назвать? Ну, привела тебя судьба, вернее, я привела – так радуйся! Чего ты надулся? - Посмотри, как здесь красиво! Здесь никого нет, только ты и я. Одежда не нужна, – и я в минуту сбросила с себя все. - Остановись-ка, я получше рассмотрю тебя, - сказала я, - не знаю, что здесь произойдет и как это будет, но я немножко волнуюсь, и легкая внутренняя дрожь уже пробегает редкими импульсами сверху вниз до самого кончика хвоста. Да-да, в том сне, где я видела этот дом, я захотела, чтобы у меня был хвост! Я подумала, что я смогу обнимать и прижимать тебя к себе, обвивать... Странно, да? Я раздела тебя сама, потому что ты все еще стоял какой-то странный. Вот я смотрю на твои руки, пальцы, трогаю твои ладони, касаюсь твоей бороды, ты хочешь обнять меня за талию, но я еще не нагляделась на твою грудь. Наш остров медленно поплыл, покачивая и нас, и небо, и весь мир. Мы стоим на коленях лицом друг к другу, ты смотришь в мои глаза, там разместился большой и немного печальный, но тихий и добрый желто-коричневый мир. Я начинаю нервно вздрагивать хвостом (мне он так понравился в том сне, что я не могу с ним расстаться даже теперь). Страсть как стремительно захватила нас, мы целовались... Я целовала твои глаза, касалась губами век, бровей, сначала одной, потом другой... Так приятно было потереться щекой о твою бороду, а после мне хотелось откинуть голову, чтобы ты целовал мою шею... целовал и целовал бесконечно. Ноги не держали больше, куда-то потерялась способность к ориентации в пространстве мы упали на мягкую волшебнуюповерхность. Ты хочешь дождя? Нет, я думаю, нет. Ты гладил меня. А я потягивалась за твоими движениями. И еще этот запах, запах твоего тела - от него можно сойти с ума. Я понимаю, что поверила всем твоим рассказам и словам. Мне было все равно – есть в этом правда или нет, я просто хотела

верить в это. Я смеялась, а в дремлющем сердце моем был переполох. А ты улыбался, глядя на меня. Тебе было хорошо со мной? Очень осторожно, очень нежно ты вошел в меня... Движения, эти покачивающие движения, в такт волнам океана. Я двигаюсь навстречу тебе, как мягкая послушная волна движется навстречу кораблю, который вонзается в нее. Время остановилось, я уже не чувствую своего тела, я слизываю капли пота с твоей груди и шеи, я глажу твои сильные ноги. Электрический ток пробегает по спине, внутри бедер и дает разряд в кончиках пальцев ног. Это больно, но и очень приятно, короткое замыкание повторяется чаще, чаще и становится постоянным, я кричу и плачу, судорогой сводит ноги. Твои движения становятся быстрее и резче. Ты крепко держишь меня за бедра, они дрожат... Что было дальше? Я не знаю. Наверное, пошел теплый дождь, и вроде бы ты кричал? Или нет? Знаешь, это первый раз, когда я не хотела, чтобы время шло... Я и сейчас хочу только одного: упасть в твои объятия, спрятать голову на груди, закрывшись твоими руками, затихнуть и снова уснуть, вдыхая твой запах, чувствуя тепло твоего тела, слушая удары самого милого сердца на свете, подрагивая кончиком хвоста... *** Ну конечно, так все и было. И вообще, именно там, в глухом горном лесу, в той избушке за Асконой, я вдруг понял одну странную вещь. Настолько странную, что я даже сперва испугался – не наваждение ли это, не колдовство ли твое? Ведь я действительно всякий раз утопаю в тебе, теряю счет времени и дням, чувствую глухую тоску, когда ты улетаешь обратно на свою планету... Так вот - я заметил, что часто ясность приходит ко мне в те минуты, когда я сливаюсь с тобой! Если меня гложет неразрешимая проблема, то мне снится сон-вестник, в котором дается совет, но сам совет становится ясен, лишь когда я проникаю в тебя, и именно в том момент, когда весь мир обрушивается и мы слышим где-то далеко наши собственные стоны. Да, я даже как-то подумал, что когда мы вместе, то я всегда подобен парусам, либо гребцу, а ты словно бы компас или штурвал... А вместе мы, сливаясь, становимся кораблем, который плывет, ведомый моей силой и твоим колдовством. Тогда я не знал, зачем мы приехали на этот «остров». Я понимал, что не зря, но не спешил, затаился и лишь дышал тобой. Мы разожгли огонь в камине и налили в бокалы вино. Дождь усилился и неистово стучал по крыше, а где-то далеко уже шумели, набирая чудовищную силу, горные потоки... Ты молчала и смотрела в огонь. Я отпивал вино и любовался тобою. Мир снова сдвинулся и я ощутил, что пришло состояние «мы-вместе». Я сел сзади и обхватил тебя руками, а ты положила голову мне на грудь. Я целовал твои волосы, гладил шею, грудь... Мы лежали у огня, молча глядя друг на друга. Ты гладила мое лицо, а я просто положил руку тебе на живот и тихо «улетал» в какие-то далекие небеса... Я тогда почувствовал, что вот-вот накатит это видение, но не мог сдвинуться с места. Ток бежал по всему моему телу, и реальность потеряла, какие бы-то ни было, ориентиры. Но все-таки я вырвался, и после накинулся на тебя... Не успел я сделать и нескольких движений, как на меня снова нахлынуло наваждение. Это было ключевое событие во всей этой цепи, ты сама говорила, помнишь? Я же помню, что по телу вдруг разлилось удивительное блаженство, и я увидел наш «остров» будто бы сверху и едва заметную тропку, убегающую в лес. А потом все пропало и видение ушло… Мы снова сидели и глядели в огонь, пили вино, и ты вдруг сказала странную фразу: - Наверное, та дорога от разрушенной крепости ведет к нашей избушке. Помнишь, я удивился тогда: - Какая дорога? От какой крепости? - Ах, да... - Я видела крепость, когда ты вошел в меня… Где-то там, - ты мах-

нула рукой, - есть старая разрушенная крепость. Я ее видела. И от нее дорога... Тропинка вернее... Завтра, если дождя не будет, давай разведаем? Я пожал плечами - ладно... В ту ночь мы заснули прямо на ковре у огня и проснулись под утро, оттого, что огонь потух, и стало прохладно. Приближался самый важный и трудный день... *** Каплями страсти и мутных слез В сердце твое стучит – дождь. И. Винтерман. Наутро дождь, казалось, даже усилился, но мы все равно решили идти. Мы нашли какие-то старые плащи в кладовке, набросили их и двинулись в путь. Дорога вела через лес, наполненный шорохами капель и шумом обретших силу ручьев. Мы перебирались через мокрые валуны, поваленные деревья и какие-то колючие кустарники. Лес был безразличен к нам, он был занят собой. Наверное, он плакал о чем-то или же пытался что-то понять. Временами тропа почти исчезала, но потом снова вдруг выныривала из-под очередного завала. Через два часа мы присели отдохнуть у небольшого ручья. Ты нагнулась и стала пить воду словно лань... Затем ты села на пень, и облокотившись о поваленное замшелое дерево, сказала, выдохнув: - Пришли. - Что?- удивился я. - Пришли. Я узнала этот ручей. У него тот же вкус, что и тогда был во сне. Я пила во сне из него и чувствовала его вкус, я разве не рассказывала? - Нет. - Ну, неважно. Крепость тут, на горе. Рядом. Отдохнем немного еще. Мы сидели молча, и я смотрел на воду, прозрачную, словно драгоценный хрусталь. Дождь бил по ее поверхности, оставляя множество кругов, которые пересекались, сливались, отражались друг от друга, но вода нисколько от этого не мутилась. Мы встали и пошли по склону вверх, цепляясь за ветви кустарников. Весь склон, казалось, был сплетен из корней, и потому идти было не трудно. Несколько раз мы перепрыгивали через какие-то глубокие рвы. Вернее, я перепрыгивал, а потом ловил тебя с другой стороны. Ты с визгом перелетала и падала в мои объятия. Кажется, мы один раз даже, оступившись, повалились в какую-то лужу, но это нас страшно развеселило. Мы вскочили и потом еще долго смеялись. Помнишь? - Да... Кажется.... - А что потом? Крепость – это было одно название. От нее остались лишь едва заметные очертания фундамента, да вокруг нее, еще не потерявшие окончательно своей формы, рвы, в которые когда-то давно падали со стен неприятельские солдаты. Да... Но мы тогда ничего так и не поняли, верно? - Ни-че-го... Мы ходили вдоль разрушенной крепостной стены, и ничто не отдавалось в нашем сердце. Мы блуждали будто бы слепые, и лишь однажды, в том месте, где должны были бы быть ворота, я почувствовал нечто вроде волнения. А может быть, мне это показалось. А потом что было? - Ни-че-го ... - Перестань дурачиться. - Ну правда – ничего. Мы стали возвращаться – солнце садилось уже. Да и не ели мы ничего целый день. Так... Утром перехватили хлеба с молоком, и все. Помню, что мы шли назад по тропе, я устала, и хвост волочился грязный и ободранный… ты его нести не хотел… - Ну, перестань! При чем тут хвост?

- При том, что я его тогда придумала во сне, и он мне нравится. Пусть будет. Да, так вот, что я помню точно, так это то, что в избушке почему-то уже горел огонь, и было тепло и уютно. Постель была застелена зеленым шелком, от этого она казалась светящейся в наступающих сумерках... Или это опять был какой-то сон? Ты не помнишь? - Нет... - Ну, не важно... Тем более, что она и раньше была также застелена, но в этот вечер я вообще все по-другому воспринимала. Дождь лил вторые сутки не переставая, но он был теплый и нежный... В маленьком дворике стояла покосившаяся от времени огромная бочка. Она была до краев наполнена мягкой дождевой водой, и я с шумом прыгнула в нее, погрузившись с головой. Ты ушел и скоро вернулся с большим мохнатым полотенцем. Чтобы не запачкать ноги - да мне и не хотелось идти пешком - ты понес меня, закутанную в полотенце, как ребенка, в дом, на светящееся пятно зелено-желтых простыней. Ты ласково, улыбаясь, смотрел на меня, присев рядом на ковер. Мы пили вино и ели персики, они были пушистые и сочные; очень сладкие. Когда сок бежал и капал с твоей бороды, я смеялась, а когда я надкусила, и он брызнул у меня изо рта, твои глаза сверкнули, я заметила это, и озноб пробежал по телу. Потом я, кажется, уснула, а ты... Что ты делал? - Я не помню точно... Наверное, сидел возле тебя, смотрел в огонь... - Нет, я помню, я проснулась на какое-то мгновение и видела, как ты вышел во двор, и дождевые капли стекали по твоим плечам и спине, это щекотало и тревожило тебя, глаза, твои ласковые глаза, смотрели вдаль, что ты видел? - Я не помню... Разве я выходил? - Да. Наконец ты продрог и вернулся в дом. Ты стоял и смотрел на меня. Затем, видимо, что-то заныло у тебя внутри, заворчало и заворочалось, ты тихо, как будто боясь спугнуть видение, подошел и сел на край зеленого шелкового пятна у моих ног. Ты рассматривал меня так, будто видел впервые, и это было как-то странно. Знаешь, когда на тебя смотрят как бы впервые, ты невольно осознаешь свою наготу... Я видела – ты хотел меня, ты пересел ближе, ты трогал мои волосы, которые разметались по подушке, несколько раз ты проводил ладонью по моему лицу... Кто знает, быть может, тебе казалось, что от прикосновения я исчезну как сон. Ты вообще был очень странный. Дождь прекратился, и в разрывах туч появилась Луна, которая с высоты смотрела на наши неподвижные обнаженные тела. Так прошли бы, наверное, многие тысячелетия, но я открыла глаза, и взяла руками твое лицо... Ты улыбнулся и положил голову мне на живот. Ты стал ласкать меня, шептать слова любви, твое жаркое дыхание волновало меня. Мои пальцы блуждали по твоей шее и спине. Потом ты целовал мои губы, я закрыла глаза и наслаждалась, время закружилось и полетело, унося все тревоги дня и всей жизни. Ничто-и-Никогда простиралось вокруг шелковых простыней. Тела сплелись в причудливый узел. Потом ты упал на спину и раскинул руки. По-моему, тебя уже в тот момент не было рядом... Наверное, ты, как часто бывало, провалился в какие-то видения... Ты как бы ушел, но куда? Я застонала, когда электрический разряд небывалой силы мгновенно скатился по телу к ногам... Сдавленные рыдания застряли в горле и вырвались вместе с потоком слез, но это именно та боль, ради которой я люблю тебя! Ты нежно гладил меня, пока разряды не смолкли и тело, обмякнув, не замерло. Вновь появилась Луна, и после трех глотков вернулся вкус вина. Ты был великолепен. В мире больше нет таких мужчин, я это знаю, верь мне. И знаешь почему? Нет... Ты не знаешь, мой милый. Но это надо бы знать... Я расскажу тебе одну очень страшную сказку, которую пришла ко мне вместе с тем последним «электрическим разрядом»... Эта сказка вошла в меня целиком, я осознала ее сразу и теперь я понимаю все: и поче-

му мы бежали из Парижа, и почему попали в Тройе и почему мы здесь... И крепость теперь мне тоже ясна... Мы уже были там, мой хороший. Быть может, и не один раз, но о последнем разе я знаю точно. Не спрашивай меня, когда это было? Это было просто давно, когда крепость еще стояла и была уже не раз осаждаема. И не раз побеждала. Я не помню точно, кто была я и кто ты, но важно, что мы находились по разные стороны крепостной стены. Ты увидел меня, когда оборонял свой край стены, и я помню, как увидев меня ты опустил свой арбалет... Потом ночью, ты пробрался через подземный ход – ты так мне сказал - и, переодевшись в одного из солдат моего войска, подобрался к моей палатке... Опять же не помню что дальше, но это тоже неважно. Важно, что мы сбежали и за нами гнались... Гнались долго и настигли уже далеко от поля той битвы. Они напали на нас, когда мы спали, утомленные долгой погоней и страстью... Долго с нами не говорили. Кто-то зачитал приговор, и после мы оба взошли на эшафот, и были привязаны к одному столбу, и под нами заплясал огонь. Какой-то священник наложил на нас обоих проклятие, но мы не слушали его крики... Я шептала тебе, чтобы ты не думал, что это конец, ибо смерти нет. Я знала это уже тогда... Мы погибли довольно быстро, и потом наступила тьма... Какой-то голос сказал нам, что мы прокляты, и что потому не можем оставаться здесь надолго. Ты еще спросил, не Бог ли с нами говорит? Голос будто бы усмехнулся и ответил, что для разговора с Богом не следовало забираться так далеко, ибо с Богом можно поговорить, обращаясь к чему угодно, хотя бы и к камню на дороге... Кстати, я и теперь не очень понимаю, кто тогда говорил с нами? Ты знаешь? - Нет. Но у каждого человека есть его личный советчик. Ну, вроде ангела, что ли... Видимо, это и был он... Впрочем, не знаю... - Ну ладно... Так он сказал, что, и сам не понимает что делать... Потом он молчал какое-то время, и, наконец, сказал так: «Докажите, что вы были движимы любовью, а не простой похотью! И я дам вам вечный покой». - Как же нам доказать это?- спросил ты. - Я отправлю вас снова на землю, - ответил голос, - и, если вы найдете и узнаете друг друга, то тотчас покинете землю навсегда и более уже никогда туда не вернетесь, ибо обретете свой собственный мир. Больше ничего не было... Только наша странная встреча в Гонг-Конге и как я кинулась к тебе на шею, даже не зная твоего имени, а ты что-то шептал и прижимал меня к себе. Помнишь? Потом эти тайные встречи, ведь у нас уже были семьи и, в конце концов, последняя поездка в Париж... А дальше все завернулось, завертелось, и вот, мы вспомнили все и теперь... Ты рад, милый? - Конечно, только где мы? И почему, когда я говорю якобы о прошлом, я чувствую его здесь и теперь? И почему здесь лишь тьма? Ты что-нибудь понимаешь? - Вообще-то не очень... Но, кажется, я помню, что мы покидали Аскону под проливным дождем, и дворники, мечась по ветровому стеклу, едва справлялись с этим чудовищным потоком воды, а потом... кажется, что-то случилось? - Вот, когда ты говоришь, я вспоминаю, но сам... Вроде бы там появилась из -за поворота большая машина – грузовик, с каким-то гигантским прицепом... Дальше не помню... - Да... Я тоже... Хотя, еще помню вой сирен, и как будто горел огонь, хотя, не могу за это поручиться... - Ну, вот, мы вспомнили все, как будто... Что же теперь? - Я знаю! Я знаю! Я вижу дорогу! Вон там! - Где? Я не вижу ничего... - Не важно, милый. Ты верь мне. Просто верь... И иди за мною. Ты ведь говорил, что я компас нашего с тобой корабля.

Месть Егорова Лариса Петрашевич Когда-то довелось мне работать с человеком по фамилии Егоров. На тот момент находился он в сочном мужском возрасте «под сорок», уже второй раз женатый и, судя по всему, тем обстоятельством отнюдь не тяготившийся. Был он довольно маленького роста, но вряд ли кто-нибудь смог бы разглядеть в его поведении хоть намёк на неудобство от этого досадного для многих мужчин недостатка. Чуть кудрявые каштановые волосы он зачёсывал назад на манер лёгкой приподнятой шапочки и закреплял их лаком (почти незаметно, но для женского глаза всё же уловимо), носил ботинки и туфли на невысоком каблуке (никаких плоскостопых кроссовок или мокасин) и держался почти по-военному прямо. Всё это, конечно, не превращало его в гиганта, но позволяло не фокусироваться на его низкорослости. И вместе с тем, думаю, не был он неуязвим. Однажды я бестактно выпалила про одного известного человека, мол, отягощён он «комплексом Наполеона» — и тут же обмерла, увидев среди собеседников Егорова. «А что это такое? Это что-то об успешной наступательной стратегии?» — живо отреагировал он. Ну, съёрничал, конечно. И по какой-то давней привычке выбросил вперёд воображаемые боксёрские перчатки. Случилось так, что он рассказал мне историю своей первой любви. Почему именно со мной он разоткровенничался? Да потому, что когда люди работают вместе по восемь часов в сутки, то в какой-то момент говорить уже становится решительно не о чем. И вот тогда, словно с самой дальней лежанки, разбуженная от дурной дремоты, выползает, сбросив многочисленные лоскутные одеяла, сшитые из последовавших за тем событий, эта подростково-неуклюжая, угловатая тема, именуемая "первая любовь". *** Он влюбился в неё еще в пятом классе, а к десятому уже служил верным псом: встречал-провожал, таскал портфель, писал за неё контрольные, тихонько поскуливал от счастья, вспоминая лёгкий поцелуй у входной двери в её подъезд. Лена Лепко. При одноклассниках, как и положено, он называл её Лена, а то и по фамилии даже, а наедине – Леноша. Придуманное немного необычное имя нравилось ему: онo очень подходило для такой гибкой девочки-ленточки, эластичной и шелковистой. Из таких, наверное, гимнастки-медалистки получаются или самые красивые на свете жёны. Волосы редкого цвета мокрой ржавчины на солнце, он так и сказал, про ржавчину, никакой привычной «меди». Ну были и веснушки, конечно, как у природно рыжего человека, а вот цвета глаз не помнил (я спросила). Даже чуть огорчился, когда не вспомнил, но потом махнул рукой и сказал: «Да тоже наверняка ржавые». В любой истории, как известно, никуда не деться от того, что случается однажды. Так вот, однажды (в остальном, кроме этого "однажды", это был ничем не примечательный день), при весьма банальных обстоятельствах и в исключительно убогих декорациях, а именно в школьной раздевалке, он ненароком подслушал разговор Леноши с одноклассницей: — ...он такой необычный, непохожий на других, такой... ну ты поняла, такой классный! Вот бы закадрить его! — А как же Егоров?

— Егоров? А что Егоров? Да куда он денется! Но, к её непомерному удивлению, Егоров делся. Обидные слова, невовремя услышанные, разрушили наивный, но искренний юношеский порыв быть нужным, провести с Леношей огромную, трепещущую от радости и щедрой любви жизнь. Он отдал ей портфель, зажал в кулаке противно ноющее от первого в жизни надреза сердце и ушёл жить дальше. Как-то иначе теперь жить, без неё. Как будто сделав усилие, пояснил: «Она-то не знала в чём дело, всё пыталась подловить меня и разобраться, но я молчал, стал словно бы гранитным. Боялся, как узнает, что сидел я в раздевалке между грязными пальто и мешками со сменкой, так рассмеётся только и скажет, что я всё не так понял в антисанитарных условиях, гадости всякой нанюхавшись, ну или что-нибудь в этом духе. Она в школе острой на язык была, а потом то ли научилась следить за своими словами, то ли поглупела, уж не знаю». *** Прошли годы. Егоров закончил институт с красным дипломом и был командирован за рубеж в качестве высококвалифицированного специалиста в области химической технологии органических веществ. Работал в лабораториях и на производстве, но командировка закончилась, и он вернулся в Москву. Вот тут-то неожиданно пути его и Леноши пересеклись. То ли общие знакомые подсобили, то ли столкнулись нос к носу у входа в метро, неважно. «У всех так в жизни хоть раз случается, ведь так?» — спросил меня Егоров, впрочем, не требуя ответа. Из чего я заключила, что вряд ли это было совсем уж непреднамеренно, хотя…ведь такое действительно могло случиться. Леноша за эти годы не стала ни хуже, ни лучше. Она просто стала другой: «Стоит передо мной обыкновенная рыжая женщина, ну, когда толком и не поймёшь, свои ли у неё волосы или крашеные, но на удивление стройная, не разбабевшая и, по-моему, ставшая даже чуть выше. Так что да, обыкновенная…почти». Егоров засмеялся несколько принуждённо, как бывает, когда знаешь, что надо засмеяться, но тебе не хочется, а ты в угоду какой-то условности смеёшься и понимаешь, что сам себе не веришь. Или это только я ему в тот момент не поверила? И вот после той встречи и почти ничего не сулящего обмена телефонами, Егоров, обмозговав и отточив все детали плана, всё же позвонил и позвал её в самое магическое место в Москве, сравниться с которым не мог ни один ресторан, ни один дискоклуб. Он пригласил её отовариться в магазине "Берёзка", куда был открыт доступ, как известно, только хранителям волшебных входных билетов валютных чеков. То есть пригласил её в мир избранных. А в те времена – об этом стоит оговориться – глагол-действие, глагол-фейерверк, глагол-взрыв "отовариваться" являлся самым востребованным, поскольку "покупать", "приобретать", даже "сметать с прилавка" – это всё какая-то невыразительная мелочь в сравнении со всесильным "отовариваться". Так что неудивительно, что Егоров предложил именно "отоварить чеки". Заметим, заработанные им чеки где-то там, за пределами Леношиного бытия, которая к тому времени закончила институт лёгкой промышленности и работала технологом на фабрике по пошиву рабочей одежды. Кажется, так называлась её специальность, но Егорову это было не очень интересно. Зато он прекрасно услышал, что за границей Леноша была только один раз, в Югославии, по путёвке от профсоюза, поощрённая за какие-то там производственные успехи. Причём ей крупно повезло, потому что для того, чтобы выехать в «полукапиталистическую» страну, для начала нужно было съездить в надёжно-социалистическую, и зарекомендовать себя в поездке с образцовой стороны, доказав несокрушимость своего мировоззрения. Но Леноше невероятно, головокружительно повезло: в профком по ошибке

дали путёвки в Югославию вместо Болгарии, и уже некогда было выбирать новых кандитатов. Короче говоря, туристический пасьянс неожиданно сошёлся на технологе Елене Лепко. Да, вроде такая у неё была профессия. «И что же тебе там первым делом бросилось в глаза?» — спросил Егоров, который очень хорошо себе представлял, что такое приехать за рубеж первый раз в жизни и в недетском возрасте. И Леноша рассказала, что когда вышла в Белграде из поезда на платформу — а дело было в разгаре лета — так у неё даже глаза заслезились от красоты: вокруг ходили мужчины, женщины и их дети в ярких, всяких разных расцветок футболках. Ей показалось, что смотрит она на толпу сквозь радужный мыльный пузырь, пущенный где-то в космосе, раздувшийся, висящий в неподвижном бескислородном воздухе и оттого так долго не лопающийся и нарядно переливающийся неправдоподобно-сочными красками. Она накупила себе, родственникам и друзьям футболок. Самых-самых ярких. Вот только Егорову не купила (тут Леноша немного смутилась) – она ведь не знала, что они снова встретятся. В этом самом месте её рассказа он спокойно, вроде как к слову, и предложил воспользоваться его чеками. *** Она была рада до пляшущих, безумных чёртиков: — А можно мне эту кофточку с люрексом? — Можно. — А духи французские "Мажи нуар"? — Конечно. — А сапоги, сапоги финские на манке? (глаза испуганно распахиваются, губы же, напротив, тревожно сжимаются: а вдруг это уже перебор?) — Бери, конечно, только примерь вначале, чтобы с размером не ошибиться. Да ты не спеши, до закрытия ещё уйма времени. И вот выходят они, можно с уверенностью сказать, из райского сада в слегка морозную кашицу серой московской улицы. Она – вся разрумянившаяся от примерок и восторгов, погружения в кладовую заграничных товаров и ощущения собственной сиюминутной причастности к миру красоты и достатка, как будто впервые в жизни откусив от сдобной булки с маслом после опостылевшей постной каши. А что же Егоров? Он преспокойно протягивает ей огромные пакеты "Beryozka" и совершенно отстранённо, как будто и вовсе не было той радостной, почти супружеской суеты говорит: — Ну пока. — Как пока? Подожди, мы же даже не поговорили, ну неудобно как-то. Не уходи! И всё же он повернулся и ушёл. Он готов был таскать её портфель и сумки до скончания века, но только пока был ведóм, как картонный плясун на верёвочке, сердечной привязанностью и доверием. И пожалуй, по большей части именно доверием. А потом сплетённая из легкоранимого доверия ниточка лопнула, и картонная фигурка упорхнула за тридевять земель. А она волочила "берёзкины" мешки, и эйфория от только что бушевавшей материальной радости постепенно рассеивалась в накатившей тревожной мысли о каком-то досадном, даже дурацком промахе: "А где же Егоров? А зачем же он сбежал от меня? И ведь тогда бросил, и вот сейчас...". Несчастная брошенка. И беспомощно повисли её руки плетьми, и соскользнули покупки бесформенной грудой прямо в кашу, вымешанную ногами, обутыми в те самые сапоги "на манке". Сотни, тысячи сапог...а Егоров был такой один и вот, надо же, оставил

её, горемычную, во всей этой пакостной грязи... *** — А со своей женой ты когда познакомился? — спросила я и, набравшись духу, уточнила: ну, с первой, которая… — Со Светой? — перебил меня Егоров, как будто именно этого вопроса и ждал. — Так это же Леношина подруга и была, с ней-то она тогда в раздевалке и трепалась. Я даже вздрогнула от неожиданости: по мне так ничто не предвещало такого поворота в этой истории. — Светка ведь в тот же институт поступила, что и я, так что мы с ней все пять лет общались. Ну и она-то мне про Лепко и докладывала, так что знал я во всех подробностях о её поклонниках. Да только не складывалось у неё ни с кем по -настоящему: всё каких-то красавцев и альфонсов выбирала, а они, понятно, искали и покрасивее, и побогаче, чем она. Не пошёл ей впрок, видать, тот случай, который, ну…мой случай. Егоров сосредоточенно помолчал, бесцельно дёргая за провод компьютерной мыши, пока та не мигнула голубым глазом на чёрной глянцевой спине: дескать, продолжай, не тормози. Он и продолжил: — А Светка, так получилось, всё время рядом была. А когда пришло время в загранкомандировку собираться и нужно было срочно жениться, чтоб лишних препятствий не возникло, тут я ей предложение и сделал, и она не отказалась. Сказала, надёжней не найти, а я, дурак, и поверил. Знала, чем меня взять: вот она-то точно кое-что вынесла из той «раздевальной» истории. Тут Егоров снова помолчал и ещё раз помучил ни в чём не повинную мышь. — За границей жизнь не заладилась, она ревнивая была, да и к тому же Леношей все время попрекала: «Ты её всегда любил, а я подошла по статье в анкете, ведь так?». Всё маниакально требовала от меня каких-то деталей, рыдала много и регулярно, а чуть успокоившись, придумывала рифмованные глупости типа: «Света — наивная анкета», «Света — привет Леноше с того света», ну и всё в таком духе. Натрепав мне нервы, внезапно начинала каяться, говорила, демоны её терзают. Демоны-не демоны, но потом всё снова повторялось. В итоге так достала меня своими безумными выходками, что я настоял на разводе. Хорошо, что хоть детей не завели, какая бы у них наследственность была? У неё, кстати, потом какую-то лютую биполярную депрессию обнаружили или даже психоз, так что я ещё легко отделался. *** К тому времени рабочий день подошёл к концу, и разговор сам собой закончился. К этой истории мы больше не вернулись, но я часто вспоминала тех двух беспечных «брошенок», по которым так ловко и гладко, утрамбовывая случайные топорщащиеся травинки в послушную землю, прошёлся настойчивый каток, рулевым которого был славный парень Егоров, обладатель чудо-чеков и ладно скроенной психики. А может, мне так не по-хорошему представилось рассказанное лишь потому, что я неплохо знала третью, так сказать, ныне действующую жену Егорова? Она была дочерью главного акционера нашей компании, мнение и деньги которого решали всё. Казалось, Егоров был доволен своим браком. Во всяком случае, всегда в нужный момент сообщал об этой детали своей биографии партнёрам, после чего они начинали старательно советоваться с ним перед принятием решения. А он ведь всегда хорошие советы давал – смекалистый был в бизнесе, так что польза от того была очевидная обеим сторонам, с этим не поспоришь. …Наталья, единственная наследница чрезвычайно влиятельного человека.

Ухоженная молодая женщина с беспокойным взглядом, неизменно выпивающая на корпоративных вечеринках чуть больше положенного. Нет, она не напивалась и, пожалуй что, не была алкоголичкой в принятом смысле. Просто последняя порция алкоголя всегда была лишней – есть такой тип растревоженных женщин. Егоров терпеливо брал её под руку и вёл до автомобиля с совершенно нейтральным лицом, как будто и не замечая её походки лёгким зигзагом и чуть поплывшей косметики на лице. Равно как не обращая внимания на слегка расхрабрившихся вне офисной обстановки сослуживцев, в очередной раз обсуждающих их преждевременный уход. Надо ли говорить, что она была на голову выше его даже и без каблуков?

В меня моя дочь! В меня! Уразова Татьяна Сегодня моя дочка обломала у соседей всю сирень. Соседка поняла кто лазил в её палисаднике по обронённому поясу от платья. Я клялась соседке, что с дочери три шкуры спущу за эту выходку. А когда ушла соседка и я присела на крыльцо, в моей памяти вдруг всплыл эпизод из моей юности настолько живо, что в мгновение ока я перенеслась во времена юности. И мне опять шестнадцать, и я с подружками. Возбуждённые Надька с Галькой не говорили, а орали. Я то и дело толкала то одну, то другую в бок и шипела, как гусыня. А как шипит гусыня, я знаю. Бабуся, сколько я помню себя, всегда держала гусей. Весной высаживала их на яйца в корзины, а корзины заталкивала под кровати, на которых спали моя тётка и прабабушка. А я спала на сундуке около печки. Бабуся говорила, что мы одинаковые, то есть и гусям, и мне нужно тепло. И хотя жили мы в одной комнате, им не помешало, когда они подросли, однажды пощипать меня за колени. Просто мы с Валькой, моей подружкой, договорились ночевать в сарае на сеновале. У Вальки мать что надо! Валька только заикнулась, что мы хотим на сеновале поспать, мать сразу отпустила. А меня бабуся ни в какую не отпускала. А Валька уже втихушку залезла на сеновал и весь вечер упорно ждала меня. Когда все уснули, я на цыпочках выползла из дома, но забыла, что на ночь бабуся гусей оставляет во дворе, а ночь тёмная и ничего не видно и с крыльца я чуть не слетела кувырком. Зашибла ногу. Ночью было довольно прохладно, я в одной коротенькой ночной рубашке, даже одеяло взять не догадалась, не соображала ещё, на ощупь поковыляла к сараю Когда уже подходила, одна гусыня зашипела, крыльями захлопала и на меня налетела. А тут и все остальные шеи вытянули. И давай щипать. Я бегу, они за мной, за что-то запнулась, упала, руки запачкала. А орать-то нельзя, слёзы текут, заскочила в сарай и давай реветь. Валька перепуганная, меня успокаивает. Хорошо, что её мать шалёшку старую пуховую дала, укрылись ею, прижались друг к дружке, кое-как успокоились, согрелись и уснули. А бабуся ночью встала, а меня на сундуке нет. Начался переполох. Обыскали весь дом, а про сеновал даже не подумали. Ну, нет и всё! Тётка догадалась, побежала к Валькиной матери. А та им взбучку устроила, мол, девчонку позвали ночевать, а сами не знают, куда дети подевались. А детям было по десять лет - есть с чего перепугаться. Бросились всей толпой в сарай. Тётка с фонариком залезла по лестнице на сеновал, а мы спим без задних

ног. Подняли нас. Вальку мать домой увела. А меня только хотели отчитать по полной программе, а тут при свете увидели мои коленки, исщипанные до крови, да и подтёки под глазами от размазанных грязными руками слёз. Бабуся аж заплакала, обняла меня горемычную, прижала к себе, а потом уложила на коронный сундук и долго сидела около меня. Вот я и запомнила на всю жизнь, как шипят гуси. Завтра у нас выпускной бал. Сегодня учителя с активом обсуждали меню. И Галина Степановна сказала, что всё хорошо, но нет, свежей зелени, даже салата из редиски. В огородах только-только пошёл в рост ранний редис у самых старательных огородников. Надька такая шустрая и говорит: -Девчонки! А давайте набег на огороды сделаем. Я знаю у кого редиска уже большая! Что трусите? Трусихами быть, как-то нам не к лицу, а образцовыми девочками мы никогда и не были. Вечером договорились встретиться у столовой. Оделись одинаково: трико синие, кеды. И вот Галька с Надькой орут на весь посёлок, как резаные. А если кто-нибудь догадается, куда мы собрались? Мало не покажется! Они орут, а я шиплю. Трио! А конец июня, никак не темнеет и народу на улице много. Луна выползла бледная, словно с перепуга. А звёзд вообще не видно. Мы сделали вид, что гуляем, а сами медленно, но уверенно продвигаемся к стадиону, за которым находятся поселковские садовые участки. Садовые - это громко сказано. У нас на участках растёт малина, смородина, картошка с луком. В парниках на навозе растят огурцы. Помидоры не вызревают, да вот ещё само собой редиска бывает. Стадион, какой там стадион! Просто футбольное поле с воротами. Чаще всего там пасут коз, коров. Воткнут кол, а к нему привяжут живность. Только по воскресеньям собирается народ на футбол, две команды в посёлке есть: одна конторская, другая школьная. Вот и бьются постоянно друг с другом. И у жителей есть развлечение: собираются семьями и болеют от всей души и за тех, и за других. Все же свои. Пока по полю походили, обсудили наряды, причёски. Не заметили, как и стемнело. Галька хитрая, даже фонарик прихватила. Надька смело выступила вперёд и повела нас в решительный бой за редиской. Одно дело днём ходить, а ночью-то ничего не видно. Садовые участки огорожены одним общим забором, а меж собой разделяются только межами. Через забор перелезли быстро, а дальше заплутали. Всюду кусты малины стоят рядами, некоторые очень высокие, из-за них ничего не видно. Страшно потеряться. И мы опять шипим друг на друга, чтобы сторож не услышал. Малина колючая, Галька то и дело вскрикивает. Нетерпеливая. А ещё корчит из себя, не знаю что! В том месте, куда привела нас Надька, редиску мы не нашли. Галька стала ныть и звать домой. Исцарапались о малину впотьмах. Хорошо, что футболки от трико с длинными рукавами, а то будет завтра бал. А где-то недалеко собака залаяла, мы от испуга присели. Во тьме не видно куда, а Надька на крыжовник примостилась, и разревелась. Колючки сквозь трико впились в заднее место. и больно очень и как шипы вытаскивать будет? В общем, часа два лазили, пока наткнулись на три участка с редиской. Тут уж мы проявили завидное упорство. Безжалостно выдрали всю редиску, без разбора. Только засунули в сумки вместе с ботвой, с землёй, сторож как заорёт! Как он нас в темноте разглядел не понятно. Наверно шипеть начали громко. Как мы рванули! Напрямик! Забор перемахнули в один момент. Собаки лают. Мы бежим, тоже орём. Всё-таки удрали. Прибежали домой к Надьке. У неё мать была на дежурстве. Первым делом шипы от крыжовника из мягкого места пинцетом вытаскивали.

Надька ревёт, а мы ржём до упаду. Руки от смеха трясутся, колючку ухватить не можем. Но все вытащили. Кино! Потом отмыли редиску, почистили. Красавица! Молодая! Вкусная! Хрустит. Решили, утром Надька отнесёт её в столовую, как свою. Довольные, мы разошлись по домам. Сидя на крыльце и вспоминая свой выпускной, я всплакнула. Но прошлое не отступало, память услужливо подсовывала продолжение истории. Весь день прошёл в хлопотах. Отгладила и перемерила все платья, но выбор сделать так и не смогла. В парикмахерской отсидела длинную очередь. К вечеру от переживаний устала. Родители уехали в отпуск в Сочи, выпускные экзамены сдавала без них. Мама нашила заранее несколько платьев. Дело оставалось за мной. В конце концов, остановилась на голубом нейлоновом платье. Таких платьев ещё ни у кого не было. Бантов капроновых и тех не было. Что там говорить про платья? Собиралась, собиралась, и время подошло, идти надо, а я не готова. Девчонкам всегда кажется, что вот это не так, то не красиво. И вот я гордо шествую по центральной улице на высоких шпильках, в голубом платье, волосы уложены локонами. Красавица! Вдоль улицы выстроились женщины, а я как на подиуме. И не только я. Галька в цветастом штапельном сарафане, белой блузке, под старину ждёт меня у поворота. А Надька, летом и в шерстяном платье! Таких платьев тоже нет ни у кого. С букетом ромашек она ждёт нас у своего дома. Её дом стоит рядом со столовой, в которой пройдёт наш выпускной бал. Галька первым делом спросила Надьку: -Отнесла? -Конечно. Повара так обрадовались. Похвалили. Выпускной он и есть выпускной. Танцевали, веселились. Счастливые лица родителей и детей. Женщины обсуждают наряды девчонок, будущее: кто и куда поступать будет. Ничто не омрачало праздник. Салат из редиски смели в одну минуту, соскучились по зелени за долгую зиму. Нам хотелось всем сказать, что это наша заслуга. Но Надька резко оборвала глупую болтавню. Уже светало. Нас кто-то позвал на улицу. Мы вышли втроём.. За углом столовой кто-то возмущался. Мы притихли. Оказалось это наша классная Тамара Ивановна, химичка Ольга Андреевна и директор школы Наталья Сергеевна. -Представляешь, выдрали всю редиску! Потоптали все грядки! Бесстыжие! Семена прислали из Москвы и там-то по блату достали. - И мою редиску выдрали! Ты же с нами поделилась. Ещё и малину переломали. Саженцы муж привёз и Холмска. Одни слёзы! -А у меня, когда убегали, по парнику пробежались. Стёкла побили. Сторож говорит, целая банда была. Что там редиска. Бог с ней. Вот огурцы пересевать придётся, не увидим ранних. Беда. И только тут до нас дошло, что мы натворили. У самых любимых учителей выдрали редиску. Мы же не знали, что на учительские огороды залезли, Надька нам обещала, что знает куда ведёт. А сама? Растерянные, красные от стыда мы пятились от угла. В столовую вошли уже не выпускницы, а нашкодившие девчонки. Радость улетучилась в один миг. Как мы будем смотреть в глаза любимых учителей? Как? Мы уже не могли смотреть даже друг на друга. Совесть сжигала душу. Одно мы точно решили, каждая оттуда, где будет учиться, во что бы то ни стало, привезёт самые лучшие семена редиски. Прошли годы. Выросла дочь. Я сама и не помнила, привезли ли мы семена, стёрлось из памяти, но вину за дикий поступок чувствовали долго, можно сказать до прошлого года. Год назад, приехав к родителям, надо же такое случиться, мы

все трое встретились у Тамары Ивановны, уже седой, седой, худенькой, но попрежнему любимой учительницы. За чаем, улыбаясь, она вдруг спросила: -Девчата, ничего рассказать не хотите? И тут нас прорвало. Перебивая друг друга, мы уже не молодые тётки, каялись в совершённом грехе. Она же улыбалась. -Да знали мы, что это вы нахулиганили. Повар сразу сказала, кто принёс редиску. А уж вычислить вас труда не стоило. И за углом мы вас ждали, портить выпускной не хотели, но и безнаказанно оставлять не хотели. Что не помните, как вы нас семенами завалили? Всему посёлку хватило! Самое интересное в том, что другие выпускные плохо помним, а ваш так в память врезался! Всё забыто. Вы давно прощены, зла мы на вас не держали, мы же сами такие были, если бы вы знали, что мы сами в юности вытворяли. А теперь рассказывайте, что вытворяют ваши детки?... Тогда я гордо сказала, что моя дочь не в меня, разумная. Но сейчас сидя на крылечке своего дома, мне хочется крикнуть на весь мир: -В меня моя дочь! В меня! С трудом скрывая улыбку, я выглядывающей дочери из-за двери, строго говорю: -Неделю по вечерам не гуляешь! Наказана!

Жизнь за жизнь Уразова Татьяна Снег таял, оставляя разводы, внутри которых серыми плешинами виднелась земля, покрытая жухлой прошлогодней травой. Стоило наступить на неё, как нога сразу же проваливалась в противную жижу, напоминающую коричневатую кашицу. Солнце за туманными облаками не просматривалось,но явно угадывалось.Пронзительный холодный северный ветер сменился на южный, тёплый и ласковый. Мир жаждал весны. И каждое движение природы казались её предвестниками, хотя никаких гарантий от неожиданных катаклизмов и сюрпризов не было. Синица, свившая крохотное гнёздышко на дереве то и дело сообщала всему миру: - Я здесь! Я здесь! Женщинам, щеголяющим в длинных дублёнках и шубах, стало невыносимо душно. Расстегнув верхние пуговицы, сняв шарфы, скинув шапки, они жадно дышали свежим воздухом. Только мне ничего не хотелось. Ни весны. Ни лета. Не разбирая дороги я шла в никуда. Мужские ботинки болтались на ногах и, хотя каши не просили, уже промокли. Пальто со свалки не моего размера, чёрное с двумя пуговицами развевалось, как парус. Вязаная шапка неопределённого цвета натянута по самые брови. За плечами кем-то выкинутый школьный ранец, почти пустой. Заплесневелый сухарь и бутылка воды – всё моё богатство. Кто я? Я не знаю, точнее не помню. Прохожие от меня шарахаются. Утром меня мужики выгнали из подвала, ставшего родным домом. Спавшую,подняли за шкирку и просто выкинули, как кошку. Спасибо, что не побили в этот раз. В воскресенье я, пересилив себя, встала у рынка, попросить милостыню. Очень хотелось есть и сходить в баню. Думала, люди добрые подадут, куплю трусы с лифчиком и помоюсь. Но подошли менты, отобрали всё, что насобирала. Плакать я уже не могу. Сгорела душа. Когда иду мимо витрин, отворачиваюсь. Мне страшно. Что-то мне говорит, что это не моя жизнь. А какая моя, я не помню. От меня воняет, я чувствую. Значит, не так давно потеряла память. Ещё

очень боюсь собак, они бегают сворами. До ближайших дач два километра. Одна надежда найти заброшенную дачу, но с печкой. Коробок спичек храню, завёрнутым в целлофан, не дай бог, отсыреет. А если повезёт, и кастрюлю найду, то помоюсь. Много брошенных дач, то ли хозяева умерли, то ли сил нет, за ними ухаживать. Наконец, дошла. Прошла уже штук сорок, все закрыты. Не везёт. Навстречу тяжело шагая, шёл мужик. Когда сравнялись, он внимательно осмотрел меня. -Ты куда, девка, путь держишь? -Хоть куда. Лишь бы переночевать, где - нибудь. -Давно так? -Не помню. Вам–то что. Я никому зла не делаю. -Пьёшь? Похоже, нет. - Не пью. -Пойдём. Я открою дачу. Поживёшь. Покараулишь. -Что вам от меня надо? - Да ничего мне от тебя не надо. Жёстко взял за плечо, подтолкнул вперёд . Сама не знаю почему, но я иду за ним, не сопротивляясь, хотя от страха трясутся поджилки. Если бы в эту минуту попросили его описать, то вряд ли из этого что-нибудь получилось. Минут через десять подошли к ухоженной даче. Небольшой кирпичный домик стоял внутри участка, к нему вела забетонированная дорожка. Сад вскопанный, хороший кирпичный забор с металлической калиткой.Хозяин крепкий. Он долго открывал калитку.А дверь в дом мужик открыл очень быстро. Я робко переступила порог дома и прислонилась к косяку. Обдало теплом. -Проходи. Не бойся. Никто тебя не обидит. Во – первых раздевайся. Негнущимися пальцами я кое-как расстёгиваю пуговицы пальто, скидываю ранец, ноги из ботинок вытаскиваю, как из сапог.Мужик помогает снять пальто, поднимает ботинки,и с ними выходит.В небольшое окно я слежу за ним. Он вошёл в кирпичный сарай с моими вещами,а вышел с большим чемоданом и с озабоченным лицом. Постоял. Подумал. И быстрым шагом пошёл к дому. -Что ты стоишь? Садись. Подвинув мне табуретку, поставил старый обшарпанный чемодан на стол. Открыл. В чемодане были женские вещи. - Жёнка хранила не нужные вещи. Хотел сжечь. Да рука не поднялась. Вот теперь пригодились. Она такая же тощая была, одни кожа да кости. Посмотри. Выбери. Здесь есть всё. И бельё. Любила красивое бельё. Все деньги тратила на него. А я полотенце сейчас возьму в шкафу, а ты соберись. Я сегодня баньку топил, жар ещё есть, вода не остыла. Помоешься, потом поговорим. Вещи разложены по пакетикам. В одном колготки, в другом нижнее бельё, платья, юбки, кофты, брюки в других. К ним даже прикасаться страшно, такими красивыми и новыми они мне кажутся. Я не копаюсь. Беру первое, что попало под руку. Мужик подал полотенце и халат. -Надевай галоши. Пошли. Не замёрзнешь. Предбанник не большой, обит деревянной рейкой, широкая скамья, к стене прибиты крючки. -Здесь раздеваешься и заходишь в парную. Там в бачке горячая вода, на полке мочалки, мыло, шампунь. Одежду, которую снимешь, кинь в мешок. Сожгу. Помоешься, прибежишь в дом. Я сейчас поесть приготовлю. Все разговоры потом. Закрывайся на засов. Всё я пошёл. Закрыв дверь, я стягиваю с себя грязную одежду, нестиранную несколько

месяцев и бросаю в мешок, словно прощаюсь с ужасной жизнью. Хотя понимаю, что просто мне сегодня повезло. А завтра меня ждёт та же жизнь, полная скитаний, унижений побоев и голода. И вдруг увидела зеркало.Голая я всё же решаюсь посмотреть на себя. В зеркале я вижу худую женщину лет тридцати, с выпирающими ключицами и бедренными костями, впалым животом,с маленькими почти детскими грудями. Можно анатомию изучать по–моему телу, так просвечиваются рёбра. Скелет - одно слово. Грязные волосы торчат клочками, и трудно понять какого они цвета. Глаза серые, первые морщинки подчёркивают резко очерченные скулы. Худоба такой силы, что между ног просвет сантиметров десять. Чучело! В парной окатила камни, откуда я знаю это, даже не задумалась. И ложусь на полок. И тут вижу веник, видимо им мужик парился. Парюсь и моюсь, моюсь и парюсь, соскребаю с себя грязь всей жизни, до тех пор, пока по телу не идёт скрип от проведённого по нему пальца. Напоследок окатилась прохладной водой. Как будто только родилась. Вещи велики. Одеваюсь, расчёсываюсь и вновь подхожу к зеркалу: волосы оказались русыми, глаза зелёными. Даже на человека похожа. Накручиваю полотенце на голову, накидываю куртку и бегу в дом. Стол был уже накрыт. Картошка в кастрюле уже сварилась.В миске солёные помидоры, огурцы, в банке салат, хлеб и тушёнка. От голода вдруг свело живот. Мужик на тарелку выложил картошку. -Ешь. Чай в чайнике. Сахар в пакете. Жадность голодного человека не имеет предела, я давлюсь, но ем, боюсь оставить еду на тарелке. Съела всё. Потом пью, захлёбываясь чай. Мужик молча смотрит и становится всё угрюмее. Мне уже наплевать, даже если он меня убьёт, главное я наелась до отвала. И сижу, прислонившись к стене. -Давай знакомиться. Владимир. А вообще в миру Володькой кличут. - Сейчас Машка. А как в натуре – не знаю. Сразу предупреждаю, я не знаю, кто я, откуда и что со мной произошло.Проснулась один раз утром в лесу. Одежда на мне была очень хорошая, золотые часы, цепочка, кольца, серёжки. Потом всё продала, жить надо было, а что не продала, бандиты сняли. Месяцев шесть болтаюсь по подвалам. Не могу вспомнить. Не могу. -Ладно. Сейчас это не важно. Слушай внимательно. Диван видишь? Спать будешь на нём. Постельное бельё в шкафу. В подвале, видишь люк, картошка, морковка, капуста, соленья и прочая дребедень. На столе плитка. Готовить будешь на ней.Печку топить будешь дровами, они в сарае, наколоты. За ворота не выходить. Одежда в чемодане. Принесу нитки с иголками, ножницы подгонишь по себе.Ещё из дома принесу куртку и сапоги, чтобы на женщину стала похожа. Может ещё, что найду.Продукты тоже принесу и маленький телек. Зря вчера унёс. Поживёшь, сколько не знаю.У меня дочь взрослая, какой фокус выкинет, тоже не знаю. Ну, хотя бы в себя придёшь, может, что вспомнишь. Отсыпайся. Я калитку закрою на замок. Уборная на улице. Внимательно слушая Владимира, я осмеливаюсь, рассмотреть его. Передо мной сидит мужчина лет шестидесяти, среднего роста, с густыми чёрными волосами, подёрнутыми сединой, продолговатым лицом, крупным носом, нависшими густыми бровями и маленькими сверлящими глазами, небольшим ртом. Одет он неряшливо, неглаженные брюки, заношенная чёрная куртка, тёплая в клеточку рубашка не заправлена в брюки. Вид усталый. -А с чего вы решили мне помочь? От меня пользы нет. -Если честно, то и сам не знаю. Увидел и сердце защемило, на дочку похожа. А сейчас закрывайся. Смотри аккуратно хозяйничай. Дачу не спали. Вечером, на ночь подкинешь несколько полешек в печь. В тепле разомлеешь и поспишь

сладко. Владимир уходит. Я стелю, раздеваюсь и ложусь в чистую постель впервые за много месяцев. Отключаюсь в один момент.Проснулась от стука в дверь. Сразу не могу вспомнить, где я. Оказалось, пришёл Владимир, а я проспала шестнадцать часов и печку не подтопила. В домике холодрыга. Владимир первым делом затапливает печь, а я снова лезу под одеяло. Подключает телевизор, антенну. Достаёт из сумки коробку с нитками, иголками. Из другой сумки достёт пуховик и почти новые красивые сапожки. -Отдохнула? Сейчас согреешься. Продукты на столе, там я тебе конфеток принёс, наверно соскучилась, девчонки все сладкоежки. Приду через три дня. Живи спокойно. Внучка приболела, за ней пригляжу. Не скучай. Настала самая лучшая пора в моей осознанной на этот период жизни. Телек не выключается. Я целыми днями шью, перешиваю вещи. Примеряю, свечусь от радости. Много ли человеку надо для счастья? Весна проросла подснежниками, яркими солнечными лучами. Я греюсь, как кошка на солнце, сидя на крыльце. На деревьях набухают почки, готовятся к новой жизни. Готовлюсь к ней и я. Появляются соседи по даче, очень любопытные. В разговор не вступают, но зорко следят за каждым моим шагом. Расцветают гиацинты, я радуюсь, как ребёнок. Срезаю один розовый, ставлю его в стакан около дивана. Вдыхаю нежный, но сочный аромат. В какой-то момент я оказываюсь в неизвестной мне жизни. Вдруг в памяти всплывает образ малыша, я даже ощущаю молочный запах ребёнка. Неужели у меня есть ребёнок?Девочка? Мальчик? А может у меня и не один ребёнок. От напряжения раскалывается голова. У меня есть семья! Есть!Владимир приходит два раза в неделю, приносит хлеб. В один из вечеров, глядя на потрескивающие в печке дрова, я вспоминаю имена своих детей. Лизонька и Мишенька! С этого момента память начинает возвращаться ко мне. За две недели я вспоминаю почти всё: и маму, и папу, детство, юность, замужество, даже, как зовут мужа. Остаётся загадкой только откуда я, из какого города, и что со мной произошло. Я смогу найти свою семью, фамилию-то я уже вспомнила: Деньгина.Да, я Деньгина! Деньгина. В следующий приход Владимира я ему рассказываю, что я вспомнила. Вообще-то он со мной не откровенничает и меня ни о чём не расспрашивает. А тут очень внимательно слушает, крякнул. Достаёт из кошелька тысячу и даёт мне. -На-ко на всякий случай. Пригодится. Вспоминай. За месяц я поправилась. На щеках появился румянец. Мне кажется, что я стала красивой. Проходит ещё несколько дней. Владимир не приходит ни через три дня, ни через неделю. Продукты у меня есть, но появилось беспокойство. Случилось что-то. А тут утром к даче подъезжает машина. Я как раз вымыла полы, навела порядок. Что у него есть машина, он как-то мимоходом сказал мне. Я и подумала, что это приехал он. Открывается калитка, я вижу, влетающую разъярённую женщину, которая бросается ко мне, крича, матерясь. К такому повороту событий я не готова. По натуре я миролюбивый человек.Я не понимаю, что ей от меня надо. -Кто вы? Что вы на меня кричите, я вас не знаю. -Она меня не знает! А отца моего знаешь? Думаешь, окрутила? Прибрала к рукам, что моя мать наживала! Убью! Откуда в руке её оказалось ружьё, не понимаю. Она умело взяла меня на прицел. Всё! Конец! Думаю я. И Лизоньку с Мишенькой не увижу, и маму с папой

не увижу, и Славку не увижу, проносится в голове. -Вика, остановись! Девушка потеряла память. Я просто ей помогаю. Вика! Вика… Владимир бежит к Вике, держась за сердце, следом за ним бежит мой муж Славик с мамой. Все кричат. Фактически одновременно Вика стреляет в меня, а Славик толкает её. Пуля пролетает рядом со мной. Ноги подкашиваются. Я падаю на руки моего любимого Славика, мама гладит меня, как ребёнка по голове и все трое плачем. Слёзы текут ручьями по лицам. Вдруг дикий крик потрясает округу. Владимир лежит на земле, крепко держа ружьё, которое он вырвал у Вики. Над ним склонияется Вика, нечеловечески крича, но ничто уже не может помочь Владимиру. Ничто. -Что я наделала? Это всё из-за тебя приблудная стерва- орала она. Славик пытается Владимиру делать искусственное дыхание. Мама суёт нитроглицерин под язык. Вика, как заведённая орёт беспрерывно. Когда на дачу приехала, вызванная соседями машина скорой помощи, то врачам ничего не осталось, как зарегистрировать смерть. С дачи мы идём пешком. Мама рассказывает, что Владимир через милицию, когда узнал мою фамилию, разыскал их. Приехал за ними в Подмосковье. Поэтому он и не приходил несколько дней на дачу. А соседи по даче, видимо,в это время пришли к Вике и рассказали ей обо мне, не зная правды. Придумали всё. Довели её до истерики. И так получилось, что с вокзала они с Владимиром подъехали на такси одновременно с Викой. Опоздай хоть на минуту, меня бы уже не было в живых. А Владимир, оказывается, недавно перенёс инфаркт. Ему нельзя было волноваться. Спас меня ценой своей жизни. Славик рассказал, что у меня был хороший бизнес, а конкуренты расправились со мной, что был объявлен розыск. И если бы я пришла в милицию, то меня бы опознали по фотографии. Прошёл год. Снова весна и цветут гиацинты. Солнце дарит надежду на лучшее. Я и Славик гуляем в парке с нашими детьми, Лизонькой, Мишенькой и катим коляску с Володенькой. Теперь память о Владимире будет всегда жива и всегда с нами. Жизнь за жизнь.

В имени своем да обретешься... Борис Оболдин Кто-же спорит? Рахманинов, вне всякого сомнения, великий, может быть самый великий, гениальный композитор. А еще, он непревзойденный исполнитель своих собственных фортепианных произведений, виртуоз из числа тех, которые рождаются раз в сто лет. Только, я вот что думаю: для того, чтобы исполнять свои фортепианные концерты, у него на каждой руке должно было быть по шесть пальцев, или, по крайней мере, четвертый по ранжиру палец правой руки должен был иметь еще одну фалангу. Иначе сыграть этот концерт не просто сверх сложно – это совершенно невозможно. Иногда мне кажется, что его воспаленное воображение родило эту му-

зыку в вечной, неуемной погоне за непостижимой Гармонией, которую он смогтаки постичь, но, в силу невозможности исполнить ее простому смертному, она так и осталась на нотной бумаге. Этакая, знаете ли, музыкальная теорема Ферма. Многоликая, всеобъемлющая и изящная в своей непростой простоте, но так и не нашедшая своего решения, она ни кем и никогда не доказана. Я прошу простить мне мое слюнявое нытьё и не судить меня слишком строго. Дело в том, что я и есть тот самый уродец, четвертый по ранжиру палец правой руки, имеющий всего три фаланги, которых совершенно недостаточно для того, чтобы исполнить фортепианный концерт Рахманинова. Четвертый по ранжиру палец, это тот, у которого нет имени, а есть только кличка, в которой заключается вся постыдность и ничтожность его собственного «Я». Я – безымянный. Стоит ли говорит о том, как это ужасно. Я уверен, что всё мои беды и несчастья берут свое начало в моей безымянности и нет ни малейшей надежды на то, что я когда-нибудь обрету свое истинное имя, которое у меня, безусловно, есть. Я верю в Бога и знаю, что Всевышний изливает свое благоволение на всех, всех без исключения: и грешных, и праведных. Тот, у кого есть имя, получает это благоволение без всяких усилий, со своей стороны. Как будто добросовестный и педантичный почтальон доставляет ему телеграмму, боясь опоздать хоть на одну минуту. А мой почтальон, может быть самый добросовестный, самый педантичный – и днем, и ночью ходит по городу с моей телеграммой и спрашивает у всех встречных: «Скажите, а Вы не знаете, где живет тот, у которого нет имени? Мне его очень нужно найти!». Так что чего уж тут сокрушаться о том, что одиночество и покинутость всеми – мои постоянные спутники. Впрочем, на счет одиночества, я немного перегибаю. Нас, таких одиноких, двое: я и Мизинец. Мизинец – пятый по ранжиру палец, а, следовательно, мой пристяжной, мой чуткий и отзывчивый малыш. О нем, как и обо мне, Феликс забывает тот же час, как только закрывает крышку рояля. С этого момента, мы с малышом становимся невидимками. Зато всеми житейскими функциями заправляет известная троица, первые три пальца. Это они немедленно объединяются в союз, когда Феликсу вздумается взять в руки карандаш, чтобы внести поправки в партитуру. То же самое происходит, когда Феликс обедает. Ложка, вилка, столовый нож, даже чашечка кофе – все эти предметы обихода проходят через их объятия, внося в их жизнь некую значимость, нужность для Феликса. Мы же с малышом должны спрятаться в полумрак нашей родной ладони, подпирая её и придавая ей необходимую твердость. Это они, первые три пальца, непременные участники бесед Феликса, который, при всей своей немногословности, любит выражать самого себя жестами (разумеется, только в те минуты, когда он не музицирует). Иногда Феликс ходит в церковь, ставит свечи, крестится перед иконами. Надо видеть, как преображаются в эти минуты и Большой, и Указательный, и Средний от осознания возложенной на них миссии: сейчас они символ Той, Единой и Неделимой, Святой Троицы. Мы же с малышом, как обычно, прячемся в глубь ладони и, все-таки, осознаем, что мы тоже символ. Символ Того, Кто имея Божественную сущность, однажды стал Человеком, а, значит, у Него тоже были пальцы. От этих мыслей, нам с малышом становится как-то особенно тепло и уютно в глубине нашей родной ладони. А ведь когда-то я был счастлив, безмерно счастлив. Счастлив настолько, что мне иногда кажется, будто это было в каком-то удивительном сне и он, этот сон, был чужим. Ходить Феликс научился все-таки раньше, чем мы впервые коснулись клавиш, но я думаю, что два этих события разделяет, не слишком много времени. Нетрудно догадаться, кто первым потрогал такую красивую, сияющую белизной пла-

стину. Конечно же, это был выскочка Указательный, хотя его и можно понять: была в этих черных и белых пластинах какая-то притягательная сила. Феликс осторожно потянулся к ним, но торопыга Указательный тут же неуклюже ткнулся в сверкающий белый глянец. Вот тут-то и произошло чудо: бедная клавиша от неожиданности подалась и стала тонуть, жалобно пропев: «Аай!». «Аай!» вдруг вспорхнуло и повисло над роялем светящимся розовым облачком. Это завораживающее волшебство длилось целых две октавы, никак не меньше. Облачко чутьчуть подрагивало и медленно остывало, готовое вот-вот раствориться в тишине комнаты. Только вот раствориться просто так, без причины, ему не удалось. Ни с того – ни с сего, оно возьми, да и оброни прозрачную звонкую капельку. Потом только, я понял, что у братства левой руки тоже был свой торопыга и наверняка его звали Указательным. Что тут началось! Вся наша братия, спотыкаясь и перепрыгивая друг через друга, бросилась туда, где уже из отдельных и беспорядочных звуков-капелек уже робко зарождался дождь. Только робким он был недолго. Очень скоро разрозненные капли сменились сплошным ливнем, сопровождаемым громовым похохатыванием приближающейся грозы. Ах, как упоительно было бегать по теплым лужам, гоняясь за раздувающими щёки пузырями, подставляя всего себя под благодатные струи! Еще! Я хочу еще! Но все когда-нибудь кончается. Помимо упоительной беготни под дождем, надо было еще заниматься и обыденными делами: учиться крепко держать ложку, завязывать шнурки, застегивать пуговицы – да мало-ли занятий у пальцев. Другое дело, что после того памятного дня, Феликс при малейшей возможности бежал к роялю, где нас уже ждал наш замечательный дождик. И всякий раз он был не похож на предыдущий: иногда он был веселым, иногда грустным, иногда грозным. Случалось, что сквозь тучи проглядывало солнце и тогда, вдалеке, можно было увидеть поблескивающую водную гладь – речка. А за речкой был сад. Ах, какой это был сад! Он завораживал благоуханием цветов и трав, призывным птичьим разноголосьем, буйством цветов и красок, манил своей таинственностью и недоступностью. Наверное, за этим садом ухаживал какой-то необыкновенно искусный садовник, может быть даже волшебник, влюбленный в этот сад. Вот только о том, чтобы добраться до него в одиночку, нечего было даже и думать. А добраться туда очень хотелось. И ведь надо же было такому случиться: нашлась, нашлась-таки рука, которая грубо и бесцеремонно обхватила всю нашу семейку и упрямо потянула, потащила нас в сторону сада. Я еще подумал тогда, что это и не рука вовсе, а какой-то осьминог-пальцееед с пятью щупальцами. - «Ну-с, молодой человек, позвольте представиться: Авенари. Иван Иванович». Вслед за этими словами, я увидел, как к нам тянется тот самый осьминог, которого я по ошибке принял за чью-то пятерню и тут же почувствовал, как Феликс, преодолевая страх, заставляет нас тянуться к этому чудовищу. «А я – Феликс», - робко произнес он - Ну, вот и прекрасно! Но прекрасного ничего не было. Осьминог тут же хищно вцепился в нас своими могучими щупальцами, стал выламывать нам суставы, пытаясь вывернуть их наизнанку и на меня уставились два плотоядных глаза, буквально пожирающих всю руку до самого запястья. - Ай! Больно! - Ничего, ничего, юноша… Потерпите. Внезапно пальцеед разжал свои жуткие объятия и превратился в обыкновенную ладонь, пальцы которой вполне дружелюбно похлопывали нас по суставам.

- А рука-то у вас, молодой человек, зам-мечательная! Я бы даже сказал, удивительно замечательная. Во всяком случае, на моем веку сей уникум встречается впервые. Позвольте полюбопытствовать: сколько же вам лет? - П-пять… - Пять!? Ах, молодой человек, молодой человек! С такими руками, как у вас, провидение должно было нас познакомить несколько раньше. Ну, да пять все же лучше, чем шесть. Мы с вами еще все наверстаем. Странный он какой-то, этот Авенари. Почему пять лучше, чем шесть, а четыре лучше, чем пять и что он хочет наверстать – непонятно. Да, и вообще – от знакомства с ним мы не ждали ничего хорошего. Во всяком случае, с того дня нам пришлось распрощаться с нашим замечательным дождиком. Вы видели когда-нибудь, как маршируют на плацу солдаты? «Ать-два! Атьдва! Ать-два! Кругом! Стой!». И снова: «Ать-два, ать-два…». Нас ожидало нечто, очень похожее. Правда, Авенари называл эту муштру – «ставить руку». Теперь, изо дня в день, по нескольку часов кряду, над нами громыхал его баритон: «И-та-та! Ита-та-та! Четче, юноша, четче! Давайте-ка еще раз. И-та-та-та!». К концу дня, после таких, с позволения сказать, «занятий», я чувствовал, как ноют мои распухшие суставы, как больно ударяет пульс в подушечку ногтевой фаланги. В такие минуты, Феликс складывал нас лодочкой и устремлял в такие родные, такие ласковые ладони своей мамы, хныча и прося защиты. Мамины ладони опускали нас в таз с теплой водой, от которой сразу становилось легче, потом осторожно втирали в суставы аромат какого-то крема, но защитить от Авенари они нас не могли. - Что ж тут поделаешь, милый Феликс? Ты же хочешь стать музыкантом? - Не хочуу! - Ну, дорогой мой! Тогда тебе придется смириться с тем, что ты никогда не попадешь в свой прекрасный сад за речкой и никогда не полетишь вместе с нашим жаворонком к солнцу. На этой маминой ноте Феликс переставал хныкать, вздыхал примирительно и снова устремлял нас в объятия маминых ладоней. Так мы и засыпали, в маминых объятиях. Просыпался я оттого, что мои суставы осторожно разминали знакомые нежные ладони, разогревая их, выгоняя остатки вчерашней усталости. Потом следовала, ставшая повседневной, процедура втирания крема и начиналась очередная маршировка: «И-та-та-та-та…». Правда, тональность в голосе Авенари мало-помалу стала меняться: «А вот тут недурно, совсем недурно исполнено! Сможете повторить, юноша? Давайте попробуем. Ну же! Смелее, юноша, смелее!». Да и сам я чувствовал, что становлюсь другим: крепким, быстрым, чутким, отзывчивым. Я даже не заметил, в какой момент маршировка сменилась бегом трусцой, а потом и вовсе перешла в этакий марш-бросок по пересеченной местности. Вот тут-то и произошло нечто совершенно необычное. Иван Иванович подошел к роялю и совсем рядом с нами окунул в клавиши свои жуткие щупальца, которые, вопреки всем ожиданиям, проворно и изящно заскользили по всей клавиатуре, и я сразу почувствовал, какой же я все-таки неуклюжий, неловкий. Конечно же, я невольно стал подстраиваться под его упругую иноходь и вскоре запорхал рядом с ним, жутко боясь того, что в спешке возьму и забегу на четверть ноты вперед и тогда пиши-пропало: исчезнет, пропадет это удивительное согласие в нашем обоюдном движении. В то время, я еще не знал, что впервые прикасаюсь к Гармонии, стремление обрести которую, станет смыслом моей жизни, да и смыслом жизни всех моих братьев. И что же вы думаете? Где мы очутились, в конце концов? Ну, так правильно же! В саду! В моем замечательном, в моем прекрасном саду! Вскоре, Авенари безнадежно отстал, предоставив нам возможность побыть

наедине с садом, окунуться в его тенистую прохладу, пронизанную благоуханием цветочных ароматов, тихим шорохом листвы, которую, как бы невзначай взъерошивал забредший вместе с нами озорной ветерок, вслушиваться в звонкое птичье многоголосье, кататься кубарем по мягкой траве, а потом опрокинуться навзничь и рассматривать, безмятежно проплывающие по небу, облака. «На сегодня достаточно. Отдыхайте, юноша», - голос Авенари, доносящийся из какого-то другого мира, застал нас врасплох. Мы вдруг снова очутились в учебном классе. - Иван Иванович, миленький! Ну, давайте еще хоть совсем-совсем немного погуляем по саду! Пожалуйста! Авенари притворно вздохнул («куда ж от вас денешься, юноша») и вновь окунул свои замечательные щупальца в прозрачный ручей, шутливо обдав нас брызгами какой-то удивительной мелодии. В ответ, мы тут же подхватили ее и окатили Авенари целым каскадом прекрасных звуков, рождающихся из тишины прямо у нас на глазах. В те минуты, я впервые осознал, что мы с Феликсом, в наших прогулках по саду в поисках таинственной Гармонии, можем из разрозненных звуков сплетать мелодию. Это было удивительным открытием. Это было счастьем, настоящим счастьем. Теперь, я часто просыпался по ночам от того, что Феликс во сне перебирал нами воображаемую клавиатуру и счастливо улыбался. Во сне он сплетал очередную Мелодию. Вот только жаль, что, проснувшись, он не вспоминал о ней. Кстати – о щупальцах. Но, прежде надо сказать о том, что в наших упоительных прогулках по саду, время не то, чтобы переставало существовать, просто в саду оно измерялось уже не просто мгновениями, а сонатами Бетховена, Шуберта, Листа, а это уже совершенно другая категория измерений. Поэтому, мне трудно сказать, в какой момент щупальца Авенари перестали быть щупальцами. Знаю только, что к тому времени Феликс был влюблен в Моцарта по самые запястья, а мне недостойному уже довелось осязать благородную тяжесть лауреатской медали за победу в конкурсе молодых исполнителей. Конечно же, и прогулки с Моцартом, и медаль лауреата, и знакомство с другими пальцами, восторженно тискающих нас в трогательных рукопожатиях – все это вселяло в нас уверенность в том, что уж теперь-то мы с полным основанием можем причислить себя к немногочисленному союзу избранных, тех, у кого на ладони лежит великая Гармония. Какая детская наивность! Какая непростительная самонадеянность! Благо, Авенари умел не только открывать Феликсу необозримые горизонты, но, при необходимости, спускать его с зыбких и призрачных высот на грешную землю. «Ай-яй-яй-яй! Вы совершенно теряете форму! Нельзя же так расслабляться, дорогой Феликс! Это абсолютно недопустимо! Я бы даже сказал, что это преступно! Вам должно помнить, молодой человек, что почивание на лаврах, есть прямой путь к деградации творческой личности! Забудьте про то, что вы какой-то там лауреат и соберитесь! Соберитесь! Соберитесь! Тем более, что я собираюсь пригласить вас на разговор с Богом! Не желаете ли полюбопытствовать?», - провозгласив эту разгромную тираду, Авенари бухнул на стол увесистую папку с нотами. Феликс раскрыл ее и позволил нам пробежаться по хитросплетениям нотной вязи. Ах, какой это был узор! Он был просто сказочен – ничего подобного я не встречал ранее. Ноты кружились в какой-то фантастической пляске, то, устремляясь к какому-то, им одним известному центру, то вдруг взрывались и разлетались, роняя паузы, то вновь устремлялись к призрачному центру. А паузы?! Они не были пустотой. Они тоже были полны какого-то смысла. За их тишиной можно было услышать невыплаканные слезы, невысказанную грусть, едва сдерживаемый гнев, скрытое негодование, горечь какой-то непоправимой утраты!

Рахманинов!!! Это был он! И тут, я почувствовал, что замерзаю, холод буквально пронизывал меня. Нет -нет: нам не знаком мороз, боль от ушибов, досадные занозы или что-либо подобное, так часто сопровождающее наших собратьев. Холод я ощущал только тогда, когда Феликс испытывал страх. Сейчас Феликсу было страшно. И я начал понимать причину его страха: партитура открывала ему какие-то новые, совершенно недосягаемые высоты. Там, в это недосягаемости и была обитель великой Гармонии, а нам, порхающим над грешной землей, был доступен лишь ее слабый отблеск. Такое открытие способно кого угодно повергнуть в шок. «А я и не говорил, что это будет легко», - сказав это, Авенари пошел к роялю. И с чего вдруг, я решил, что его руки – это щупальца! Прямо бред какой-то! Не было никаких щупалец. Были крылья, пара мощных, прекрасных крыльев, двух взмахов которых было достаточно для того, чтобы Авенари взмыл к захватывающим дух, заоблачным высотам. Как мы ему завидовали! Её Величество, Гармония благоволила ему! Так вот ты какое, Седьмое Небо! Прекрасное и пугающее, зазывно мерцающее и отталкивающее свое недостижимостью, рождающее в нас непреодолимое желание достичь высот совершенства и, в тоже время, заставляющее осознавать свою косность и приземленность. В эти минуты, Феликс был близок к отчаянию. «Я вовсе не собираюсь вас утешать, юноша. Напротив – я хочу, чтобы вы разозлились. А, ну-ка, топните ножкой, да посильней и давайте начнем работать, работать, работать. А начнем мы с вами с пятого прелюда си-минор, опус двадцать три. Уж в чем не откажешь Авенари, так это в склонности к тирании. И я, почему -то сразу вспомнил пальцееда, чуть не пожравшего нас в первые минуты нашего знакомства. Хотя, в глубине души, я и осознавал, что Авенари, этот жестокий и бесчувственный тиран, рано или поздно, приведет Феликса к Гармонии, так же, как однажды он привел его в наш сад. И мы были готовы к новым испытаниям. Прелюд… Он не подпускал нас к себе, не открывался. Мы для него были чужими. Но не это было самым страшным. Беда, как водится, приходит с той стороны, откуда ты ее совсем не ждешь. Мы стали чужими не только для прелюда, но и для Феликса. Феликс, наш милый, добрый Феликс стал ссориться с нами. Раньше, у нас случались минуты, когда Феликс, от избытка переполнявших его чувств, утыкался в нас лицом, готовый расцеловать каждого. Теперь же, он начинал день с того, что подносил руки к глазам и гипнотизировал нас колючим взглядом. «Вы жалкие, ничтожные пресмыкающиеся – говорил его взгляд – к роялю вас можно подпускать только для того, чтобы вытирать пыль с его крышки. Но, я заставлю вас работать! Я вас заставлю!». Как нам было больно. Больше всех, от этих сеансов гипноза страдал Мизинец. Он почему-то решил, что Феликс обращается к нему одному, что это он один не способен к полету и заслуживает самого сурового и справедливого наказания. Бедный, бедный, Малыш! По ночам я теперь долго не мог уснуть, чувствуя, как рядом со мной дрожит, плачет мой маленький брат. И я стал теснее прижиматься к нему, а потом, пытаясь согреть его, оградить от душевной непогоды, еще и укрывать. Укрывать… крылом. Крылом?!! Откуда у простого смертного, безымянного пальца крылья? Я не знаю, но раз они есть, значит так нужно. И я вдруг осознал, что могу помочь Мизинцу. Надо ему показать его крылья, которые у него тоже есть, и они готовы к полету. Ах, Малыш, Малыш! Когда он увидел свои крылья, то мне пришлось слегка отстраниться и легонько толкнуть его, чтобы он поверил, что это не сон. Ну, а следующий день был продолжением чуда. Открылся, открылся-таки

прелюд. Открылся во всем своем величии, во всей своей многоликости. Открылся сам и открыл нам новые высоты, новые горизонты. Теперь, я знал, что до горизонта можно долететь и на одном вздохе, на одном аккорде пронзить его и лететь дальше, к новому горизонту, открывать для себя новые, еще незнакомые высоты. И Гармония, зыбкая, ускользающая Гармония уже не была недосягаемой. Она была где-то рядом. Казалось, сделай над собой еще одно усилие, поддайся своему душевному порыву, и она поверит тебе, распахнет благосклонно свои объятия, позволит нам стать сопричастниками этого величественного движения к Совершенству. Наверное, я был смешен в своих восторгах. И, вскоре, я это понял. Ну, зачем? Зачем я позволил иллюзиям овладеть собой? Ведь я же знал, какую нестерпимую боль может доставить разочарование, каким тягостным бывает прозрение. А ведь мы уже воспарили к высотам, с которых уже можно было одним взглядом охватить величественного колосса, созданного Рахманиновым – его первый концерт для фортепиано с оркестром. - «Хочу заметить, юноша, что в жизни каждого человека иногда происходят события, определяющие всю его судьбу и многое, очень многое, зависит от того, как человек это событие воспримет». Уж кто-кто, а я-то хорошо знаю Авенари и, за его вкрадчивыми словами, сразу почувствовал угрозу. Он ободряюще приобнял Феликса за плечи, но в голосе его послышались металлические нотки: «Пора, мой друг, пора! Пора вам познакомиться с уникальным представителем славного племени клавишных инструментов. Сразу хочу оговориться: сей уникум весьма своенравен и подпускает к себе далеко не каждого. Ну, да я думаю, вы с ним поладите». «Уникум» прятался за кулисами Малого зала консерватории и безмятежно дремал под какой-то цветастой «попоной». Он не соизволил проснуться даже тогда, когда Авенари картинным жестом сорвал с него покрывало. Бог Ты мой! Что это было за чудовище! Какой-то ископаемый мастодонт! Потускневший, потрескавшийся, отбитый по углам, лак, расхлябанная крышка с затертой, едва различимой надписью: «STEINWEY», пожелтевшие от времени и частого употребления «зубы» клавиш. Неприглядную картину дополняли обшарпанные ножки, о которые спотыкалось не одно поколение работников сцены. Правда, одна из этих ножек сияла свежим лаком. Этакий, знаете ли, новенький протез. Авенари, не спеша, подошел к нему и дружески похлопал по крышке. Ах, как он отозвался! Кто же мог ожидать, что под шкурой этого мамонта скрывается такая чуткая, такая тонкая душа?! Всеми своими струнами он выдал удивительно сочный, тугой аккорд, который уже сам по себе мог украсить любую симфонию. Что было в этом прекрасном звуке? Вызов! «Я готов поднять тебя на вершины Гармонии, но я не прощу тебе даже намека на фальшивый полутон! Только попробуй недосказать хотя бы одну ноту!». Ах, как не вовремя я стал замерзать. Не ко времени, совсем не ко времени я ощутил предательский холод, за которым скрывался страх Феликса перед этим монстром. Сейчас этот холод передастся клавишам и «STEINWEY» тут же отразит его в нотах, а холодные ноты, пусть даже, грамматически безупречно выстроенные, никогда не станут совершенными. То, что произошло дальше, иначе как издевательством не назовешь. «STEINWEY» показал нам разницу между вечной Истиной и суетным устремлением обрести эту Истину сейчас, немедленно. За этой суетностью угадывались извечные враги Гармонии – хаос и фальшь. «Гармонии нет! Все твои усилия тщетны!» - кричали они. Бедный Феликс готов был расплакаться. «Не отчаивайтесь, друг мой – донесся до нас голос Авенари – у нас с вами все получится. И времени еще предостаточно. Ваше исполнение концерта Рахманинова будет представлено на суд взыскательнейшей аудитории только через три месяца. Вы только задумайтесь: целых три месяца. Хотя, потрудиться придется осно-

вательно. Днем вы репетируете с оркестром в Большом зале консерватории, а с восьми часов вечера и до самого утра Малый зал всецело принадлежит вам. Можете начинать прямо сейчас». Сегодня-то, я уже точно знаю, что нет никакой разницы между мимолетным мгновением и непреходящей Вечностью. Мгновение и Вечность – суть одно и тоже. Я это могу уверенно утверждать потому, что те три месяца с легкостью втиснулись в малость одного мгновения и также легко заполнили собой Вечность. Долго, нескончаемо долго тянулись дни и часы, но, все же, три месяца пролетели как один миг. Это было время отчаянной борьбы за утверждение Гармонии и эта борьба не прекращалась даже в недолгие часы сна на жестком закулисном топчане. В это непростое время Авенари вел себя по меньшей мере странно. По вечерам он приходил в Малый зал, усаживался на стул и молча слушал. Потом поднимался и, так же молча, уходил. Ни одного слова поддержки! Зато, поддержал нас старина «STEINWEY». Это он, в конце концов, выдал сочный аккорд: «Я не знаю, что такое хаос, но я знаю, что такое Гармония!». И еще, вот что. Однажды Авенари пришел за кулисы не с пустыми руками. Он принес с собой какую-то громоздкую шкатулку. Поставил ее на рояль, извлек кусок мягкой материи и бережно выложил на него две гипсовые скульптуры, вернее сказать - это были скульптурные портреты чьих-то рук. Затем он охватил нашу ладонь и положил ее рядом со скульптурами. Бог ты мой! В скульптурах я узнал всех своих братьев: и добродушного толстяка Большого, и выскочку Указательного, и высокомерного Среднего, и смешливого малыша Мизинца. «Это – гипсовые слепки, снятые с рук великого Рахманинова. Будет совсем не удивительно, если папиллярный узор ваших пальцев полностью совпадет с узором, отпечатавшимся на гипсе. Я не верю в случайные совпадения, но знаю, что миром правит Провидение и Божий промысел. Сдается мне, что великий Рахманинов знал, кому передать свои руки. Надеюсь, это обстоятельство поддержит вас, мой славный Феликс, в вашем подвижничестве», - впервые за все годы нашего общения в голосе Авенари затеплились нотки отеческой заботы. «Позволю себе напомнить, юноша – продолжал он дальше – ваше выступление состоится в Большом зале, в пятницу. Если учесть, что сегодня вторник, то это будет означать, что настало время сделать паузу. Вам просто необходимо отдохнуть перед выступлением. Отоспитесь, погуляйте по свежему воздуху, посидите в каком-нибудь кафе, наконец. А я прослежу за тем, чтобы вы подходили к инструменту не более, чем на час в день». Какое это странное состояние – отдых. Уже на следующий день я заскучал по нашему «Стейнвею» и едва дождался пятницы. А утром, в пятницу, меня охватило смешанное чувство тревоги и ожидания чего-то очень значительного. Наверное, подобные чувства испытывает монах-схимник перед своей кончиной, когда он с облегчением готовит себя к встрече с Всевышним и, в тоже время, его охватывает страх, предстать пред Ним во всем своем несовершенстве, во всей своей ничтожности. Об эту пору, черпает монах силы в уединении, когда предается созерцанию себя в Боге. И Феликс тоже искал уединения. До выхода на сцены оставалось не так уж много времени, когда он, оставив свои тревоги и, не зажигая свет, шагнул в темноту закулисного пространства Малого зала, заставил нас нащупать стульчик и поднять крышку нашего замечательного «Стейнвея». Ах, как успокаивающе, как безмятежно зазвучал в темноте Гайдн. Безмятежность, это как раз то, что нам сейчас было нужно. Но что-то не давало мне полностью погрузиться в это блаженство. Что-то я не так сделал? Или недоделал? Ааа! Я вспомнил: в темноте я не слышал стука открывающейся крышки о рояль, мы ее не распахнули до конца. А что, если она сейчас возьмет и захло..?

Поздно! Непростительно поздно, я понял причину своего беспокойства. Последнее, что я запомнил, прежде чем потерять сознание, это яркая вспышка боли, сопровождаемая странным, глухим, абсолютно немузыкальным звуком, и я погрузился совсем в другую темноту, о существовании которой даже не подозревал. Очнулся я от обдавшего меня потока холодной воды, тщетно пытающегося остудить, застрявший внутри меня, раскаленный осколок боли. Вокруг меня суетились какие-то чужие пальцы. Наверное, они хотели мне помочь, но, вместо этого, добавляли к моей нестерпимой боли, еще и раздражение. «Ничего – ничего… Сейчас все пройдет… Сколько осталось времени? Можно, я побуду один?» - Феликс каким-то чужим голосом проговаривал совершенно бессвязные фразы. Наконец, когда мы остались одни, он упал в кресло и приблизил нас к своим глазам. Ну, конечно! Чего еще можно было ожидать от Феликса в эти минуты? Сейчас он будет меня гипнотизировать, испепелять своим взглядом, убеждать, что никакой боли нет и, что мы сейчас встанем и пойдем на сцену Большого зала. Но, что я вижу? Это даже не глаза, это – само отчаяние. Отчаяние и мольба. Мольба, обращнная ко мне. И еще, я увидел, как у него под нижними веками стали собираться маленькие дрожащие лужицы. Лужицы дрожали-дрожали, а потом взяли, да и пролились на лицо Феликса. Бог ты мой! Я вспомнил, что это за лужицы! Я видел их на глазах Феликса тогда, когда жестокий и неумолимый пятипалый осьминог-пальцеед вынуждал нас издеваться над клавишами, заставляя их извлекать из хаоса Музыку. Видеть это было невыносимо, и я весь задергался, пытаясь через пульсирующую во мне боль, поддержать Феликса, помочь ему справиться со своим отчаянием. «Услышь меня, Феликс! Может быть, наша боль, это как раз то, чего нам не хватает для достижения Гармонии. Она нам поможет!». Честно говоря, я сам не верил своим словам, но надо было, чтобы он в них поверил. «Вставай, Феликс! Подымайся! Мы идем на сцену!». Сцена… Да разве же это сцена? Это эшафот какой-то. И со всеми полагающимися атрибутам, главный из которых – плаха, коварно изображающая из себя рояль. На этой самой плахе, меня сейчас и будут четвертовать, на радость кровожадной публике. А за пюпитром стоит палач, пытающийся спрятаться за личиной маэстро Авенари. Бледный, как смерть, палач держит в правой руке орудие пытки. И пусть меня не вводят в заблуждение, убеждая, что это всего лишь дирижерская палочка. Лицо палача искажено гримасой ободряющей улыбки. «Готов ли ты принять смерть, обреченный?» - спрашивают его глаза. Феликс, мой милый Феликс, утвердительно наклоняет голову. И орудие пытки начинает подниматься. Выше, выше… Все! Началось! Первыми забили тревогу валторны. «Вставайте! Вставайте! Тьма недолжна победить!». На их призыв тут же отзываются скрипки, а еще через пол октавы вперед должна выступить главная ударная сила – фортепиано. Во имя Света! Во имя Гармонии! Вперед! И, да поможет Всевышний преодолеть мою боль! Странное дело, пока мы порхали над клавишами, боль уходила куда-то в сторону. Правда, все, что открывалось моему взору, окрашивалось в пурпур. Боль становилась невыносимой только тогда, когда фортепиано брал паузу, выпуская вперед струнные. И тянулась эта пауза бесконечно долго. А впереди была еще вторая часть концерта, утверждение светоносного начала над тьмой. В какой-то момент пурпур становится ослепительно ярким, я понимаю, что силы покидают меня и сейчас я умру. Пусть я умру, пусть! Но пусть благословенная Гармония справит по мне тризну! Это все, чего я сейчас хочу. Да будет Свет! А Свет уже устремляется ко мне на встречу. Его несет Тот, Кто протягивает

ко мне прекрасные, удивительно прекрасные руки. Руки обнимают меня, поднимают и прижимают к тому месту, где, вероятно, у Него было сердце. Что со мною происходит? Я погружаюсь. Боже правый! Я погружаюсь в Гармонию! Ее рождает Тот, Кто обнимает меня. Ее рождает Его дыхание, стук Его сердца, шорох Его одежд. И малейшие оттенки моего душевного порыва тут же отзываются в Гармонии. Я – часть Гармонии! Больше нет боли, нет, терзающих душу сомнений, нет, и уже никогда не будет отчаяния. Есть только Любовь и Гармония! Но уже звучать финальные аккорды. Руки, рождающие Свет, опускают меня на пурпурную сцену. Ну, вот и все: последний аккорд, медленно затухая, одиноко зависает над залом. Остывают струны скрипок и виолончелей, я чувствую, как пытается отдышаться, будто загнанный конь, рояль и, вслед за тем, все пространство зала заполняет гробовая тишина. Долго, нескончаемо долго длится тягостная пауза. Зал безмолвствует. И я начинаю понимать, что в зале никого нет. Все, пришедшие к Рахманинову, сейчас находятся там, на высотах Гармонии. А когда они опускаются на грешную землю, то из зала на сцену накатывается какой-то шорох, сопровождаемый поскрипыванием кожаных кресел. Люди встают со своих мест и, вслед за тем, над их головами взметнулись и запорхали, забились в безудержных овациях сотни, тысячи моих братьев. А я? Я заплакал. И мне не стыдно моих слез. Это слезы радости, слезы облегчения. Я еще подумал тогда, что мне удалось-таки достойно пройти через горнило сурового испытания, может быть самого сурового испытания в своей жизни. Откуда мне было знать, что ровно через неделю, в следующую пятницу меня ждет еще одно испытание, и не менее суровое. В эту ночь, не смотря на боль, которую убаюкивал, успокаивал, укутывающий меня бинт, я засыпал счастливым. Ощущение счастья не покидало меня и в последующие дни. Я даже начал привыкать к своей боли, которая уже перестала пульсировать, но постоянно ныла во всех моих суставах. К тому же, укутывающий меня бинт, делал меня неуклюжим, скованным. В таком состоянии, о том, чтобы подойти к роялю, можно было только мечтать. Да, и вообще: все эти дни, я находился в какой-то дреме и в моих воспоминаниях о встрече с Рождающим Гармонию. А бинт взял, да и соскользнул с моих фаланг, предоставив меня самому себе. Должно было пройти какое-то время, прежде чем я начал соображать, что же на самом деле происходит. А происходило вот что: Феликс облачался в роскошный, со вкусом подобранный, пиджак. Судя по этому пиджаку, нас ожидало какое-то важное событие. Да, вот только, пиджак этот был слишком строг для сцены, я бы даже сказал, что он совсем не артистичен. В таких пиджаках щеголяют, разве что, важные государственные мужи на каких-нибудь ответственных приемах. А, что? Случается, ведь, и такое, что высокие вельможи удостаивают своим вниманием служителей Гармонии. Ну, что же – прием, значит прием. Меня беспокоило только одно: предстоящие рукопожатия. Да, ведь, наверняка, мы будем встречаться не с членами Олимпийской сборной по греко-римской борьбе. Авось, выдержим. Вскоре, я начал осознавать, что в своих предположениях о грядущем приеме, я не совсем прав: слишком много цветов, да и Феликс для официального приема, как-то уж слишком нервозен, дергается, забывая о том, что доставляет мне боль. А когда мы, наконец, вошли в какой-то зал, заполненный людьми, он и вовсе разволновался, перестал себя контролировать, неосторожно взмахнул рукой, шаркнув кистью по колонне. Дремавшая во мне боль, только этого и ждала: тут же ослепила яркой вспышкой, окрасив окружающее в пурпур. Когда же пурпур все-таки рассеялся, то взору моему предстало, матово поблескивающее, серебряное блюдце. При виде этого блюдца, мне стало как-то уж совсем не по себе. Наверное, это пото-

му, что, лежащие на блюдце два сверкающих, прямо-таки полыхающих желтым пламенем, обруча излучали тревогу и опасность. А дальше произошло вот что: три моих брата, первые по ранжиру, охватили сверкающий обруч и устремили его на встречу самым прекрасным пальцам на свете. Маша! Мария! Я узнал ее. Ей принадлежали эти прекрасные руки. А сверкающий обруч уже вбирал в себя одного из моих собратьев, такого же безымянного, как и я, и было заметно, какие усилия прикладывали мои братья для того, чтобы протиснуть обруч через сустав. Наверное, сейчас они возьмут второй обруч и увенчают им какой-нибудь палец на второй руке. Но что я вижу? Это Машины пальцы берут обруч, а Феликс заставляет меня, через полыхающую во мне боль, выпрямиться и устремляет навстречу обручу. Так вот, значит, какая участь меня ждет! Это я предназначен на заклание этому идолу, этому обручу. «Не делай этого, Феликс! Я не выдержу этой боли. Я умру, меня безжалостно отсекут, и ты уже никогда, слышишь, никогда не исполнишь ничего, кроме вальса для хромой собаки!» А обруч уже поглощает меня. «Моцарт! Где ты, Моцарт? Я умираю, Моцарт! Сыграй, на прощание, бедному и несчастному безымянному пальцу свой «Реквием», во имя Гармонии!». Наверное, мои стенания услышал Тот, Кто рождает Гармонию. Потому, что, тут же, откуда-то сверху донеслось пение фанфар. Но, причем тут «Сон в летнюю ночь» Мендельсона? Причем тут этот марш? Я просил «Реквием!». Пение фанфар заглушает хрустящий, абсолютно немузыкальный звук, сопровождаемый, такой знакомой, ослепительной вспышкой боли. Все. Меня нет. Я умер. Я умер? Скорее да, чем нет. Потому, что уже нет и уже никогда не будет этой боли, которая, в конце концов, доконала меня. Но есть покой и умиротворение. Правда, на Преисподнюю это место совсем непохоже. Оно, скорее, напоминает нашу спальную. Тот же приглушенный свет ночника, тоже дуновение предрассветной прохлады, тянущее от приоткрытого окна, а еще: аромат духов, Машиных духов. Маша рядом? В подтверждение моим догадкам, до меня доносится Машин шёпот: «Милый мой, любимый мой! Ты настоящий волшебник! Твои руки, твои удивительные пальцы сотворили чудо, божественное чудо! А… Обручальный? Тот, который нас соединил? Он настоящий герой и заслуживает поцелуя». О чем это она? Какой Обручальный? Ну, да я все понимаю: нашего полку прибыло. А где прибыло, там и убыло. Действительно, кому теперь нужен несчастный, безымянный калека. Будь счастлив, Обручальный! Может быть и тебе, когда ни будь, доведется познать Гармонию. И вы, братья мои, простите меня! За этими горестными размышлениями, я не сразу понимаю, что происходит: это меня касаются Машины губы. Обруч! Я вспомни: обруч! Это он поглощал меня, а теперь сковывает мою фалангу. Выходит, Обручальный это я? Я – Обручальный! Мое истинное имя, через боль, через отчаяние, все-таки нашло меня! Какое гордое, какое звучное имя – Обручальный! Оно больше никогда не оставит меня, я его никогда не потеряю. И Машины пальцы теперь всегда будут рядом. Надо только, изо всех сил стараться быть достойным своего имени. Я – самый счастливый палец на свете. Я – Обручальный! И вот еще что: на днях, Феликс позволил нам пробежаться по партитуре Второго концерта Рахманинова. На этот раз, нам было совсем не холодно. Мы только еще больше затосковали по Гармонии. И я знаю: скоро, очень скоро, мы вновь окунемся в ее объятия.

Сверхъестественное: новые приключения Мария Гамиева Глава 15 Открыв глаза «Мари» вдруг поняла, что по ее щекам текут слезы, быстро вытерев их, она осмотрелась, не заметил ли их Дин. Был уже полдень, солнце стояло в зените. Дин сидел и наблюдал в бинокль. — Есть результаты? - спросила она его. — О, привет, давно проснулась? - убирая бинокль, спросил Дин. — Нет, минуты две назад, ты не ответил на вопрос, - сказала она. — Хотел бы я тебя обрадовать, но к сожалению, пока не чем! - вздыхал он. — Блин, не могу понять, чего он тянет, мне кажется, что он будто знает, что мы следим за этими шахтерами! - потягиваясь, говорила «Мари». — Я с тобой соглашусь, торчим тут третьи сутки, а результата никакого! соглашался с сестрой Дин. — Ладно, я пойду, разомнусь, если что звони!- открывая дверь машины говорила она. — Лады! Пройдя вниз по улице, она завернула за угол, ее переполняла злость. Хотелось все крушить и ломать, она злилась на то, что Марганус не приходит, злилась на то, что Мари и Коу решили объединиться, чего ей хотелось меньше всего, ведь она хотела вернуть себе, прежде всего былую власть, чтобы люди вновь ей поклонялись, и вся нечисть вновь, при упоминании, ее имени дрожала. Она пнула мусорный бак, который стоял у края тротуара, да так, что тот перелетел через улицу, пролетев над крышей дома, с грохотом упал где-то за ним. Вспомнив разговор Мари и Коу, ее, впервые за всю жизнь, одолел страх. Ведь она понимала, что врала себе и им, ей так же, как и им хочется жить и, вдруг она вспомнила того парня и его последние слова, последние три тысячи лет она убегала от этого, старалась забыть. Лишь когда ее дух попал в Мари, очнувшись в ней, она поняла, что бежать больше некуда. И тут подкатил ком к горлу, слезы потекли сами собой, и это были слезы не Мари и не Коу, а ее собственные, слезы Мрак. «— Что это? - удивилась Мари, когда из темноты откуда, не возьмись, начали падать капли. — Это слезы! - отвечала ей Коу, смотря на свою ладонь когда на нее приземлилась капля. — Но чьи они? Ты что опять плачешь? — Нет, они не мои, они Мрак, она плачет в данную минуту! - с сожалением в голосе говорила Коу. — Не смеши мои тапочки, она не умеет плакать, я в это не поверю! ухмылялась Мари. — Я удивлена, не меньше твоего, но это ее слезы, и получается, она соврала нам с тобой, ей не плевать, и эти слезы свидетели тому, что она хочет жить, так же как и мы! — Ну, прям прогресс! — Хотелось бы в это верить, ведь это ее последний шанс!

— Слушай, я хотела тебя спросить еще кое о чем! — Спрашивай! — Когда я, закрыла собой Чудика, и ящер вонзил в меня свой хвост, и я попрощалась с жизнью, а потом вернулась в демоническом образе лисы, это была ты или Мрак? — Это была я! — Капец! Почему ты тогда назвалась ее именем, и убила этого мальчика? удивлялась Мари. — Это и отличает нас друг от друга, если бы это была Мрак, то ты бы не помнила этого мальчика, я не отключала твое сознание. Почему назвалась ее именем? Даже не знаю, что тебе на это ответить, почему убила его, потому что его нельзя было уже вернуть на строну света! — Как это? — Когда люди становятся на сторону зла, и когда в их глазах нет ни капли сожаления к содеянному. Я понимаю, что пытаться вернуть его на путь истинный нет смысла, вот тогда мне приходиться проявлять свою холодность и безразличие как Мрак, ведь не забывай мы две половины одного целого, и мне тоже это свойственно, но не с такой жестокостью конечно!- отвечала ей Коу. — И, как часто тебе приходилось, это делать? - продолжала дальше интересоваться Мари. — Частенько, но больше всего удавалось вернуть на путь истинный!- улыбнувшись, отвечала ей Коу». Открыв глаза, Мрак подняла голову к небу, она вытерла слезы, комок отступил, она решила для себя, что плевать ей на это пророчество, и что она никогда не полюбит никого и не даст сбыться ему. — Будь ты проклята Коу со своей святошей Мари, я не дам сбыться пророчеству этого кретина! - пнув второй мусорный бак, злилась она. Бак так же, как и первый перелетел через улицу, и с таким же грохотом упал, где-то за домом, от чего с криками разбежались кошки. Вот уже третий день малыш Эдди стоял возле окна, и не отводил своего детского взгляда от того места, куда приходил странный мужчина. Он ждал его, но не знал почему. При этих мыслях, его сердечко забилось быстрее обычного, а его все не было. Мрак стояла, облокотившись на дерево, комок в горле вновь вернулся, и не давал ей дышать, он собрал в себе все: злость и отчаянье, страх и любовь. Она не могла понять, откуда он вновь образовался, и вновь покатилась слеза по щеке. Вдруг ее что-то кольнуло в правую руку, и она начала светиться сквозь рубашку, слабым светло зеленым светом, именно как в тот раз, когда они с Сэмом навещали дом первого шахтера. Комок в горле тут же исчез, она быстро вытерла слезы, сняла перчатку и задрала рукав по локоть, чтобы убедиться, что ей не померещилось это слабое свечение. В рисунке что образовался в чешуе на руке, вновь мигнул слабый свет, Мрак не могла понять причину свечения, она пошла назад к машине, и по мере того, когда он приближалась свечение усиливалось и начинало мигать чаще. И когда до машины оставалось пару шагов, свет усилился и не переставал мигать. Она начала осматриваться по сторонам, и вдруг ее взгляд остановился на мужчине, который стоял возле одного из домов, за которым они третьи сутки вели наблюдение. Она не стразу узнала в нем Маркуса, закрыв глаза, тяжело вздохнула, щелкнув пальцами и перенеслась в свой мир, который не виден глазу обычного человека, и увидела истинный облик мужчины. Перед ней, наконец, стоял Марганус в своем родном обличии. Его короткие волосы были взъерошены и были белыми словно лист бумаги, глаза были затянуты словно бельмом, плащ на нем был весь в

дырах. — Ну, наконец, Марганус, ты соизволил проявиться! - довольно проговорила Мрак. Снова щелкнув пальцами, вернулась обратно в реальный мир, взяв телефон Мари, набрала Дина. — Ты чего уснул там, просила же звони если, что увидишь! - говорила она злившись, когда услышала голос Дина в телефоне. — Да не сплю я, чего кипятиться то, потому и не звонил, что ничего не видел! - невозмутимо отвечал ей Дин. — Глаза разуй, совсем, что ли повылазило, мужика видишь, возле дома на лужайке? — Ну, вижу, мужик как мужик, что в нем необычного? - глядя на стоящего на лужайке мужчину, отвечал Дин. — Ты опять за свое, это именно тот, что убил тех шахтеров и женщину! злилась на брата «Мари». — С чего такая уверенность? - стоял на своем Дин. — Твою мать, я тебя когда-нибудь прибью, если не перестанешь быть таким упрямым! - сжимая кулак от злости, говорила Мрак: — И вытаскивай свою задницу, из машины, позвони Сэму пусть он с этой никчемной тащит, сюда свою задницу! - добавила она, и нажала завершение разговора. Положив телефон в левый карман джинс, Мрак направилась к Марганусу, который стоял и смотрел на окна дома, и не видел идущую к нему Мрак. — Ба, какие люди соизволили нас посетить! - язвила Мрак, обращаясь к Марганусу. Он медленно отвел свой взгляд от окна, и перевел его на «Мари», и увидев ее в паре шагов от себя попятился. — Ну, дорогой в чем дело, неужели ты думал, я не догадаюсь, что это твоих рук, эти убийства? - делая, шаг к нему, с насмешкой в голосе говорила Мрак. — Ты снова здесь, что не сидится среди людишек? - в ответ язвил ей Марганус. — Да плевала я на них, но мне не плевать на твои действия, ты вообще с катушек на хрен слетел, нападешь сред бела дня, думая, что тебя никто не увидит? злилась она. — Неужели ты за столько веков не поняла, что эти людишки на столько тупые создания. Как он вообще их создал, видать ему было совсем скучно, эти никчемные вообще не видят, что твориться у них под носом! -ухмылялся он. — Это не дает тебе право так поступать с ними, и ты кем себя возомнил Господом Богом, что ли? Ты не он, ты всего лишь, очередное Кусо! — Выходит, вы знакомы? - услышав последние слова сестры, спросил, подходящий к ней, Дин. — А вот, и тяжелая артиллерия подоспела! - рассмеялся Мрак, увидев подходящих братьев и Клэр. — И да и нет! - врала в ответ ему «Мари», повернувшись в его сторону. — Что, это значит? - спросил уже Сэм. — Это, значит, что я не все помню, ясно? - со злостью в голосе ответила «Мари». — А да, брось Мрак, хорош прикидываться невинной овечкой, все ты помнишь! - ухмылялся Маркус. Услышав, это имя Клэр словно ударило током, по ее телу пробежали холодные мурашки. — С тобой все в порядке? - обратился к ней Сэм, увидев, как она побледнела.

100

— Да, все хорошо! – натянуто улыбнулась ему в ответ Клэр. — Вы оба, потрудитесь объяснить, что здесь происходит? - обращался к «Мари» и Марку Дин. — Ничего особенного! - стояла на своем «Мари», не сводя глаз с Марка. — Да хватит юлить уже, давай Мрак расскажи, как ты убила моих братьев, как бросила меня умирать там. И скольких ты людей убила еще, в добавок! – раззадоривал «Мари» Марк. — Тикусё!- выругалась она. - Откроешь, еще раз свой поганый рот и я тебя придушу, тварь! - добавила она, сжимая кулаки. — Не пугай, я не боюсь тебя! - рассмеялся в ответ Марк. Это наконец вывело из себя Мрак, ее ноздри начали раздуваться от злости, внутри клокотало все от гнева. Она попыталась успокоиться, закрыв глаза, но смех Марка не давал ей этого сделать. Открыв глаза, она смотрела на него не карими глазами Мари, а своими темно зелеными, зрачки немного сузились. — Я последний раз, тебя предупреждаю, заткнись! - металлическим голосом, голосом говорила «Мари». — Ну, давай, давай, покажи им свое истинное лицо! – продолжал смеяться над ней Маркус. — Мари, успокойся! Неужели ты не видишь, он делает это специально, чтобы вывести тебя? - пытался образумить сестру Сэм. — Не лезь не в свое дело, Сэм! - холодно отвечала она. — Остынь, слышишь! – положив руку на плечо сестре, просил Дин. — Не трогай меня! - отвечала «Мари», взяв левой рукой за руку брата, оттолкнула его, да так, что он перевернулся и упал лицом на землю. Сэм и Клэр подбежали к нему, Дин приподнялся, от удара у него потекла кровь из носа, если бы «Мари» приложила бы больше усилий, он мог сломать себе шею, в лучшем случаи пару ребер, а так обошелся небольшим ушибом. — Какого черта ты творишь, Мари? - возмутилась Клэр, доставая платок из своего кармана, и протягивала его Дину. Мари молча повернула голову, и все трое увидели ее глаза, они были пустыми и отрешенными, братья переглянулись, оба поняли, что были правы, это не Коу, а кто-то другой перед ними. Клэр уже пожалела о своих словах, быстро отвела взгляд от Мари. Мрак же так же медленно повернула голову обратно к Марку, который продолжал стоять и смеяться над происходящим, в душе он ликовал, он наслаждался тем, что у него получилось показать истинное лицо Мрак. Злость, которая клокотала внутри нее, дошла до критической точки, откуда не возьмись начал дуть сильный ветер. Сэм, Дин и Клэр, начали закрывать лица руками от поднимаемой ветром пыли, и начали пятиться назад, лишь «Мари» и Марк стояли неподвижно, глядя друг на друга. Мрак тяжело дышала, ее взгляд был настолько холодным, что можно сказать, глядя ей в глаза начинался озноб. Марк смотрел на нее точно таким же взглядом. Ветер начинал набирать силу, поднимая и опрокидывая на землю мусорные баки, которые стояли по краям тротуара. Она подняла праву руку, по направлению к Марку, слегка наклонив голову в сторону. Марка что-то ухватило за горло, когда он опустил свой взгляд вниз, то увидел, что его держит прозрачная рука, проследив взглядом, и увидел, что она исходит от руки Мрак, которую она протянула к нему. Он не мог понять, как это получилось у нее. Ведь раньше такого не было, последнее, что он смог запомнить из той битвы – Мрак подтягивала к себе одним из своих хвостов, а сейчас эта рука. Его начал одолевать страх, что он недооценил своего врага, и не знал, на что может быть способна она в теле этой девушки. Он ухватился обеими руками за прозрачную руку Мрак в попытке освободиться от ее

101

хватки, но все было бесполезно, она крепко его держала. Это видели и остальные, хоть им было сложно четко разглядеть сквозь ветер и пыль всю картину происходящего. Марк почувствовал, что начал двигаться вперед, оставляя ботинками дорожку за собой. И вот спустя пару минут и его лицо оказалось, на расстоянии вытянутой руки, «Мари», которая продолжала смотреть, на него отрешенным взглядом, его глаза в страхе, начали бегать из стороны в сторону, и он начал задыхаться. Ветер в этот момент, опрокинул одну из машин, которая была припаркована на стоянке возле соседнего дома. Машина «Мари» и Дина стояли внизу улицы и ветер не доставал до нее, так как дул лишь в той зоне, где находилась Мрак и все остальные. — Мари, или как там тебя, остановись! - кричал сквозь ветер Дин. Она не слышала его или делала вид, что не слышит. Наклонив голову в другую сторону, не отрывая взгляда от Марка, сжала еще немного ему горло, он начал жадно хватать воздух ртом. — Мари, я знаю ты слышишь, остановись, если ты убьешь его, то ничего этим не решишь! - говорил уже Сэм, закрываясь от ветра, который не утихал. Она вновь оставила без внимания просьбы братьев. Клэр даже и не пыталась, что либо сказать, поняв, что это бесполезно. Очередной порыв ветра отбросил все троих назад. Клэр еле успела ухватиться за фонарный столб, Сэм же уперся спиной в Дина, когда от ветра, тот сделал пируэт, и вместе с ним упал, на лужайку. «Мари» еще усилила свою хватку, от чего Марк начал хрипеть. Переглянувшись, Сэм и Дин, поняли друг друга с одного взгляда, и начали вдвоем подниматься с земли, и двигаться к сестре, и делали они это с трудом – ветер не давал им двигаться быстро. Когда до сестры оставалось сделать два шага, они одновременно протянули к ней руки, чтобы ухватиться за ее плечи. Это видел Марк, впервые за долгое время в его глазах можно было прочитать мольбу о помощи к человеку. Дотянувшись до плеча «Мари» одновременно, Сэм и Дин в один голос сказали: — Остановись! Ее словно ударило током, вернув на землю, ветер постепенно начал утихать. Она почему-то кинула взгляд на окно дома, на лужайке которого они стояли. В окне она увидела маленького мальчика, который все это время стоял и наблюдал за всем, в нем она узнала Эдди. «— Тетя, а ты вовсе не злая, а даже очень добрая!» - раздался голос Эдди в голове «Мари». Она ослабила хватку, медленно разжав руку, Марк упал на землю кашляя, и жадно глотая воздух. Ее глаза стали прежними, а ноги вдруг стали ватными и она начала опускаться на землю, так и села между Сэмом и Дином. Она не понимала, что произошло, почему вдруг остановилась, откуда взялось это непонятное ощущение, которому она не могла дать объяснения. ***** «— Что это? - услышав голоса своих братьев, которые раздались в тишине, словно гром среди ясного неба. — Хм… это Мрак немного вышла из себя, а твои братья пытаются остановить ее! - читая книгу, отвечала Коу. - Прям как в тот раз когда ты чуть не убила их! - добавила она. — Я смутно помню, что было тогда, выходит, там была она? — Да, она была тогда еще слаба, и не могла полностью отключить твое сознание, она постепенно набирает силу! - закрывая книгу, которая тут же исчезла, говорила Коу.

102

— А что будет когда она восстановить свои силы? - садясь напротив, Коу в позе лотоса, спрашивала Мари. — Как вы люди выражаетесь, будет полный пиздец! - слегка улыбнувшись, отвечала Коу. — Остановить ее как-то можно будет? — Пока она слаба на нее действует сила слова любящих, того в ком мы находимся, то есть в тебе, но когда она совсем выйдет из себя и когда появятся четыре хвоста, то процесс будет не обратим! — Твою ж за ногу! Должен же быть какой-то способ, чтобы все хвосты не появились, и даже если они появятся! - возмущалась Мари. — Практически все было написано на скрижали, но она как ты знаешь утеряна! — Да к черту, эту скрижаль, неужели нужно все делать как написано! злилась Мари. — Успокойся, а то твой гнев может прибавиться к гневу Мрак, и она вновь выйдет из себя, мы что-нибудь придумаем, я тебе обещаю! - заверила Коу Мари.» «Мари» держалась за голову, внутри все еще клокотало, в голове крутились

мысли. — Сэм, не дай сбежать ему, прошу тебя! - обратилась она к брату. Сэм подошел к Марку, взял его под руку и помог подняться, затем повел его к машине. Клэр, отцепившись от столба, отряхнув одежду, направилась к Дину и «Мари». — Ты как? - обратился к сестре Дин. — Вроде нормально, но голова кружиться! - тяжело дышав, отвечала она. Ее сердце быстро билось, и появилась какая-то тяжесть в районе сердца, она не могла понять в чем дело, мысли беспорядочно крутились в голове: «-Это тепло от их прикосновения, что это было такое, черт подери, и почему их слова меня остановили, и почему мне так тяжело дышать?»- думала «Мари». — Эй, ты как? - присев на корточки, напротив «Мари», спросила Клэр. — Еще раз, спросишь как я, и я тебя прибью, клянусь! - поднимая голову отвечала ей «Мари». — Ой ну прости, не знала, что ваше величество еще не в духе, всего лишь хотела проявить знак внимания! - вставая злилась в ответ Клэр.

103

— Проявила, а теперь свали с моих глаз! - холодным невозмутимым, тоном ответила «Мари». Клэр хотела было возразить ей, но не стала, лишь кинув в ответ на нее свой злобный взгляд, развернулась и пошла к машине Дина. Она злилась, конечно на «Мари», это можно было прочитать по ее лицу. — Эй ты в порядке? - спросил Сэм, когда Клэр почти пролетела мимо него, он успел ухватить ее за руку. — Да отвали ты, спроси лучше у свой сестры! - ответила она ему, выдернув свою руку, и пошла дальше. — Чего все такие сегодня нервные! - удивился Сэм, и пошел к сестре и брату. Клэр плюхнулась на сиденье, и сильно хлопнула дверью. — Эй, по аккуратней можно, это тебе не холодильник! - подколол сидящий на заднем сиденье Марк. — А тебя вообще никто не спрашивал, дядя! - хамила в ответ Клэр ему. — Я могу тебе помочь! - вдруг сказал он, наклонившись к уху Клэр. От его дыхания Клэр отдернулась в сторону и чуть не ударилась головой в стекло. — Слышь ты, мне не нужна твоя помощь, я вполне могу о себе позаботиться сама! - грубо отвечала ему Клэр. — А чего тогда таскаешься с ними? - будто не слыша ее говорил Марк. — Не твое собачье дело, и заткнись ты уже, если ты будешь меня доставать, я отрежу тебе твой поганый язык! – достав небольшой нож, пригрозила ему Клэр. — Все, молчу, молчу! - ехидно улыбаясь, слегка подняв руки вверх, говорил Марк. Клэр убрала нож обратно в карман, сложила руки на груди и уставилась в окно. — Ты чего творишь? - спросил Дин у сестры. — Это я хотела у вас спросить, какого черта вы остановили меня? — Ну ты даешь, сама себе противоречишь. Сейчас удивлялась, что этот нападает средь бела дня, и вдруг решила присоединиться к нему? -возмущался Дин — Да мне, по хрен, видели или нет, мне оставалось совсем немного, чтобы придушить его, а вы не дали этого сделать! – вставая, грубо отвечала «Мари» брату. Братья переглянулись, не зная чем еще возразить сестре. Когда она сделала пару шагов ее кинуло в сторону, Сэм успел ее подхватить, не дав упасть. Она же оттолкнула его, кинув на него неодобрительный взгляд, и пошла к свой машине. Не дождавшись Дина, дала по газам, оставив стоять братьев в недоумении. Дину ничего не оставалось, как сесть за руль своей «детки», Клэр пришлось перелезть на заднее сиденье, и сесть рядом с Марком, соседство с которым не доставляло ей никакого удовольствия. Все сидели молча, каждый думал о произошедшем, но заводить разговор на эту тему им не хотелось, лишь Марк наслаждался, словно было так и задумано им. Он изучающим взглядом смотрел на каждого сидящего в машине, с Клэр он немного поговорил, сделав для себя вывод, что эта девчонка не так проста, как кажется, и он увидел, что Мрак побывала в ее голове, стерев пару воспоминаний. Двое парней были для него загадкой, ведь он раньше не встречал их, правда, одного из них он вспомнил, он приходил с Мрак к шахте, это был Сэм. Еще он понял одно, что эти трое даже не представляют, кого приютили, и этим он решил воспользоваться. — А куда вы меня везете, и вы в курсе что я могу подать на вас в полицию за похищение? - вдруг сказал он.

104

— Куда везем, не твое дело, да и потом как ты собирался это сделать, если сидишь тут связанный! - не отрывая взгляда от дороги, говорил Дин. — Вы пожалеете, если не отпустите меня! - пытался угрожать Марк. — Ой, не смеши меня, что ты сделаешь, нас трое, а ты один! -ухмылялась Клэр. — Зря вы не поверили Мрак, она была права на счет меня! - злился Марк, дергая наручники. — Мы понятия не имеем, о ком ты говоришь! - отвечал ему Сэм, сделав вид, что не понимает, кого имеет в виду Марк. — Все вы знаете, и вы прекрасно поняли кого я имею в виду! – не унимался Марк. — Даже если и так то, что с того? - укоризненно, посмотрев на Марка, в зеркало заднего вида, говорил Дин. — Еще раз повторяю, вы не знаете ее! - говорил Марк. — А ты прям знаешь, знаток хренов! - бросила Клэр. — Знаю, дорогуша, она убила моих братьев, и наша с ней война идет очень давно! – он кинул злой взгляд на Клэр. Братья переглянулись, оба поняли, что этот мужчина имел в виду, того демона, что внутри Мари. — Отпустите, кому говорю, или будет хуже! - настаивал на своем Марк. — Нет, приедем к нам домой, и ты все нам расскажешь! - тоже стоял на своем Дин. — Ну, как знаете, я вас предупреждал! - сказал Марк, и тяжело вздохнул. Он закрыл глаза, когда он их открыл, он принял свой привычный облик. Клэр при виде его прижалась к двери, ее сердце в страхе быстро забилось. Дин, увидев его в зеркало заднего вида, дал резко по тормозам, от чего Сэм ударился головой о панель. Дин, как можно быстро достал свой пистолет и наставил на Марка. — Ха-ха-ха, и ты думаешь, мне это навредит? - рассмеялся он. — Мы можем это проверить, но кто ты черт тебя подери? - спросил Сэм, тоже наставив на него свой пистолет. — Я Марганус, я из древнего рода ведьмаков, и этого хватит с вас! -отвечал он. — Мари была права, когда рассказала, что видела тебя в зеркале, в доме одного из шахтеров, а я ей не поверил! - говорил Сэм. — А вы, точно уверены на счет нее? - вновь спросил Марганус. — Не твое собачье дело! - огрызнулся в ответ Дин. — Что ж, как говорите вы люди, это ваши проблемы, а теперь мне пора идти! - невозмутимо говорил Марганус. — А то тебе сказал, что ты можешь идти? - удивленно спросил Дин. — Я! - самодовольно отвечал Марганус. Когда он потянулся к ручке двери чтобы открыть ее, Дин случайно нажал на спусковой крючок пистолета, пуля не долетела до Маргануса пары миллиметров, застыв в воздухе, возле его зрачка. Кинув на пистолеты братьев озлобленные взгляд, и их тут же с силой выбило из рук. Небо над машиной начало затягивать черными тучами, откуда не возьмись, налетел ураганный ветер, и начал поднимать машину вверх. Марганус сидел и чтото шептал на латыни, всех троих придавило, к сиденьям, что они не могли и пошевелиться. В это время Мрак гнала по трассе, она все еще злилась на всех, вдруг что-то кольнуло у нее в сердце, она резко затормозила, оставив на обочине следы от шин. Это чувство вновь озадачило ее, она не могла понять, откуда оно, и почему она стала так переживать за кого-то. Она вышла из машины, чтобы сделать пару вдохов

105

свежего воздуха, чтобы успокоиться. Подняв голову вверх, она заметила, как небо посерело, а в трех милях позади, они вовсе черные и образовывали некую воронку. Чувство беспокойства усилилось. — Сэм и Дин! Марганус, твою ж мать, я не позволю тебе этого сделать! - не понимая, почему именно так, она сказала, села в машину, резко развернувшись, погнала в сторону темных туч. Клэр попыталась оторваться от двери, но у нее это не вышло, так же, как и у Сэма с Дином. Ветер начинал набирать силу, собравшиеся тучи начали образовывать воронку, словно торнадо, но это торнадо направлялось строго на машину, обычное движется хаотично, в зависимости от направления ветра, это же шло ровно и никуда не сворачивало. Добравшись до машины, оно начало медленно поднимать ее вверх, от чего сидящие в ней, кроме Маргануса, уперлись головами в крышу. — Остановись, ты нас всех убьешь! – обратился к нему Сэм. — Говори за себя, умрете вы, а я выживу! - надменно отвечал он, рассмеявшись в конце. "Мари" давила педаль газа до упора, спеша на помощь братьям, сама не зная, почему ей стало не все равно на этих парней и эту девчонку, не понятные чувства ее переполняли, сердце билось в учащенном темпе, и это чувство словно уходило и вниз живота. Когда поле зрения показалась, воронка торнадо и машина в ней, она резко дала по тормозам, оставив следы от шин. Она выскочила, оставив открытой дверь, и побежала на помощь, правда она сама не знала, как именно он собирается помогать. Когда машина братьев оказалась в двух метрах от земли, торнадо начал вилять из стороны в сторону, тем самым раскачивая машину, находящихся в ней то и дело кидало по ней, они бились головами о крышу, упирались лицами в стекла, лишь Марганус сидел ровно на месте, словно сросся с сиденьем. Подбежав к воронке, "Мари" все еще не знала, как ей быть, в голове бешено крутились мысли. Она закрыла глаза, чтоб сосредоточиться, сделав глубокий, вдох она поняла, что есть только один выход, чтобы спасти их – перейти в свой демонический облик. Пока она собиралась с мыслями, машину в очередной раз бросило в сторону, Сэм ударился спиной о дверь, дверь от удара не выдержала и открылась, и он начал падать, он еле успел зацепиться за ремень безопасности. — Сэм держись! - закричал Дин. Голос Дина словно вернул ее на землю, открыв глаза она увидела, ноги одного из братьев, которые виднелись из за двери, лица она не видела, но из крика, который до нее донесся, поняла, что это ноги ее младшего брата. И как раз в этот момент она приняла свой демонический облик, появились клыки и уши, так же и два хвоста. — Сэм, Сэм! - звал брата Дин. — Я здесь, но долго я так не протяну! - крикнул сквозь ветер Сэм. Поняв, что Сэм так долго не протянет, она сосредоточилась, протянула в его направлении праву руку. Машину снова тряхнуло, и Сэм не выдержал и сорвался и полетел вниз. — Сэмми, нееееет! - закричал Дин, как раз когда его тоже кинуло в сторону брата, но он не успел его ухватить. Сэм уже начал прощаться с жизнью, как вдруг ощутил, что его что-то обхватило за талию, и остановило падение. Он медленно перевел взгляд вниз, и увидел, как прозрачная рука держит его. Он проводил взглядом руку в том направлении, откуда она шла, и шагах 30 от машины увидел сестру, которая стояла с протянутой рукой к нему, а прозрачная рука была ее продолжением. Сэм был поражен и благодарен в тоже время.

106

Машину вновь кинуло, и теперь она смотрела капотом вниз, Дин и Клэр прижались к стеклу. Дин краем глаза видел сестру, которая стояла внизу. - Мрак! - просипел он. К его счастью, этого не слышал Марганус, так как был увлечен, своим заклинанием. "Мари" осторожно опустила Сэма на землю, когда он коснулся ногами дороги, прозрачная рука, державшая его, пропала. Мрак же перевела взгляд на машину, глядя на приплюснутые лица старшего брата и Клэр. Машина со скрежетом рвануло вниз, Дин и Клэр сильнее придавило к стеклу. "Мари" протянула правую руку к машине, и теперь прозрачная рука ухватилась за капот машины, не давай ей сорваться. - Дин, не знаю, слышишь ты меня или нет, не дай Марганусу увидеть картину происходящего, мне нужно выровнять вас и как-то вытащить из воронки! - раздался голос сестры в голове у Дина. Не поняв, как это у нее получилось, он не стал в данной ситуации особо придавать этому значение. Он постарался, как можно аккуратней упереться руками в стекло, чтобы оно не треснуло под давлением от его веса, и начал медленно разворачиваться лицом к Марганусу, пальцем в воздухе он показал Клэр, чтобы делала то же самое. Она махнула головой в знак того, что поняла, и начала повторять все то, что делал Дин. Сэм сидел на траве и наблюдал за происходящим, периодически переводя свой взгляд то на машину, то на Мари, он хотел помочь, но не знал, как, поэтому ему ничего не оставалось, как просто сидеть и наблюдать за тем, что будет дальше. Дин и Клэр, развернувшись к Марганусу уперлись ногами в сиденья, ухватившись за что попало, чтобы в следующий раз если их кинет не сорваться. "Мари" в этот момент начала выравнивать машину, резко дернув ее на себя, она попыталась выдернуть ее из воронки. Марганус даже заметил этого, подумав, что это делает он. Клэр и Дин переглянулись, они оба поняли, что это была "Мари". Она продолжала прикладывать усилия, тянула машину вниз. — Давай, давай, я не дам тебе, Марганус, убить их, это их не касается, это наша с тобой война! - говорила Мрак. Другой рукой она старалась убрать воронку подальше от машины, и когда она начала отодвигаться от машины назад, и когда отошла на приличное расстояние "Мари" сказала: — Стена безмолвия! Но шар в виде планеты, не образовался и не вылетел, лишь появился встречный ветер сильнее того, что образовал торнадо, он пролетел сквозь него и рассеял его, вернув чистое небо. Она все еще одной рукой продолжала держать машину, Марганус так же сидел и что-то нашептывал на латыни, уверенный в том, что это он контролирует ситуацию. "Мари" медленно опустила машину на землю, когда колеса коснулись асфальта, прозрачная рука исчезла. — Из машины оба бегом! - выкрикнула она металлическим голосом. Дин и Клэр, как примерные дети, послушались и выскочили из машины. Дин рванул к брату, который сидел на траве. Клэр зацепившись за ремень, приземлилась на пятую точку, высвободившись попятилась назад вместо того, чтобы обогнуть машину и побежать к Сэму и Дину. -Ты как? - спросил Дин, брата. - Я в норме! - улыбаясь в ответ, говорил Сэм. -Марганус! Кусо! Выходи! - звала металлическим голосом его "Мари", - не заставляй меня ждать!

107

Летописи межмирья Александр Маяков 3 месяц 514 год с м.п. (август 2012 года н.э)… Межмирье. Лилилум. От тела и жижи избавились просто, скинули все это в межмирье. Куда-нибудь да упадет. Уборку так же сделали, Аркадий много помогал. Аркадий… не знаю, что он значит для меня. - Ты так и не рассказал, как ты оказался в том коконе. – За завтраком спросила я. Он уже передвигался без палочки. Мы так и спали вместе. Только спали! Он, конечно, пытался тогда, после ограбления, но я его отшила! - Я же говорил… - начал он. – Я дрался с Ланселотом. Потом… я упал. - Это я уже слышала. – Ответила я. – Расскажи о себе более подробно. - Подробней? – Спросил он. - Хорошо, слушай. Эльфы и гномы свалились на нас как снег на голову. Сказка воплотилась в реальность. Они рассказывали о войне с вампирами и оборотнями. Мы, в большинстве своем, в это не верили. Мы думали, ждали, что пришельцы будут с других звезд, а не параллельных миров. Я тогда служил в морфлоте и нашему эсминцу «Идущий на восход» дали приказ соединится с объединенными силами, для обороны Долана, столицы эльфов. На нас тогда напал Союз, и я оказался единственным выжившим. Меня выкинуло на один остров, и я жил там. Меня спасли туземцы. У них была легенда, что придет человек и соединится с каменным человеком. Только потом я узнал, что это был доспех первопроходцев. - Первопроходцев? – Оживилась я. Все артефакты первопроходцев очень редкие. А доспех, тем более! Неужели, речь идет об королевских доспехах? - Да, - кивнул Аркадий. – Это был королевский доспех. Его носили короли первопроходцев. Он работает только вместе со вторым комплектом. - Я знаю. – Ответила я и, заметив его недоуменный взгляд, пояснила, - все ведьмаки изучают историю артефактов. Тех или иных. Королевские доспехи – редчайший артефакт. Где они сейчас? - В Анклаве. – Ответил собеседник. – Второй доспех оказался у Мартиса. Его спасли первопроходцы. Ну, там длинная история. - После того, как ты попал в Анклав, ты… - Я потерял память. – Ответил он. – Я помнил только вампира, мичмана и горящий эсминец. Командованию было не до меня. Хоть у меня и были заслуги перед Анклавом, но мое командование меня игнорировало. Тогда мной и занялся магистр Евгений. Он относился ко мне как к сыну. Любил, ценил и уважал. Он обучил меня магии огня. Как оказалось, это не сложно. - Ну, да! – С сарказмом произнесла я. Любая магия сложна в освоении, так что у тебя, милый мой Аркадий, просто есть склонности к магии. Стоп! С какого перепугу он мне милый?! - Ты чего покраснела? – Спросил он. - Ничего! – Грубо парировала я. – Продолжай! - Хорошо! – Кивнул он. – Евгений обучил меня магии огня, и я отправился на один из аванпостов в межмирье. Анклав планировал вернуться в межмирье, основав небольшую базу. Но я встретил Ланселота. - Дальше я знаю. – Произнесла я. – Ты проиграл. - Как ни прискорбно это звучит, но да! – Произнес он. - Так ты с Анклава сопротивления? – До меня наконец-то дошло.

108

- Да, - кивнул он, - тебя это удивляет? Или ты… - Нет, я не из Союза несокрушимых. – Заверила я. Конечно, он хоть и маг стихии, но сейчас я сильнее его. - Моя семья жила в межмирье. Я тут и родилась. Было время, мы жили и в мире дроу, но это недолго, просто отец несколько лет работал в одном институте. Потом мы вернулись в наш дом в крепости минотавров. С наемниками жить удобно. Они основывают свои крепости в межьмрье. Для ведьмаков это вдвойне удобно. Тут тебе и ресурсы, тут тебе и работа. А с наемниками всегда есть работа. - Интересно. – Произнес он. – А я сам с России. Ну, это страна в нашем мире, мире людей. – Пояснил Аркадий. – Мой родной город Калининград. Он как Анклав. - Окружен врагами? – Саркастически, спросила я. - Почему? – Удивился он. - Ну как? – Протянула я. – Анклав сопротивления окружен врагами и бла-блабла… - Ты за Союз? – Осторожно спросил он. Что за вопросики? Какая ему, по сути, разница? Хотя, у нас, вроде как, разговор по душам. - Честно? – Спросила я, а он утвердительно кивнул. – Я не за тех, не за тех. Ну, про Анклав ты уже понял. Союз. Напущенные снобы, которые мнят все из себя. - Это точно! – Смеясь, поддержал он. Накаленная обстановка быстро разрядилась. - Так почему, твой родной город, как Анклав? - Потому, что он отделен от моей страны, морем и другой страной. – Печально ответил он. - Ты чувствовал себя там ущемленным? Ты жил в страхе? - Нет, - пожал плечами он. – А чего ты спрашиваешь? - Не могу понять, почему ты начал говорить про анклав. - Не знаю, просто сравнение такое. - Знаешь, - начала я. – Я дроу. Всегда и везде. В своем мире, в крепости наемников. Я всегда и везде дроу. Понимаешь? – Посмотрела ему в глаза. - Да, - кивнул он, - понимаю. Нет разницы, кто тебя окружает. Ты - это ты всегда и везде. - Тебя что-то гложет? – Спросила я. - Меня нет... – Печально ответил он. - Что? – Недоуменно переспросила я. - Меня все забыли. – Произнес Аркадий. – Кроме мамы, я там никому не нужен. Она была рада, что я жив, но на этом радости и закончились. Люди, которых я называл друзьями, просто проигнорировали мое возвращение. Девушка… она просто вычеркнула меня из жизни. Для неё я погиб. У неё уже другой. Поэтому я и вернулся в Анклав. - А отец? – Спросила я. - Что отец? – Переспросил он. - Ты упомянул мать, но промолчал про отца. – Пояснила я. - Отца у меня никогда не было. Я просто не знаю его. - Понятно. – Протянула я. – Хотя, не понятно. Ты бросил маму и ушел в Анклав? - Да, - кивнул Аркадий. – В Анклаве хорошее жалование и я могу помогать маме. Точнее, я отсылал ей все деньги. Анклав обеспечивал меня едой, одеждой и жильем. - Скучаешь по Анклаву? – Спросила я. - Да, - честно ответил он. Да, честно. Вообще, всегда видно, говорит человек искренне или нет. - А давай отправимся в Анклав? – Спросила я. А что? Засиделась я на этом

109

острове. Он удивлено посмотрел на меня. - Ты уверена? - Ну да, - произнесла я. – Ты здоров, хочешь домой. Я тебе помогу. А там…Я задумчиво пожала плечами и… он подошел и обнял меня. - Спасибо. – Тихо произнес он. - Да собственно, не за что. – Ответила я, а он взял меня за плечи, посмотрел в глаза. - Что? – испугано, спросила я, а он только улыбнулся и поцеловал меня в губы. На этот раз я его не отшивала.

Адаптированный под современность Вячеслав Гаврилов Перед дверью, в которую я так часто заходил с радостью, все мысли смешались в кашу, и чётко выстроенный план моей речи пропал. Я даже не мог вспомнить, что хотел сказать вначале, после того, как мне откроют дверь и уставятся с укором. Как и всегда, решимости на какой-то поступок мне хватало ровно настолько, чтобы вплотную подойти к исполнению замысла, а потом застыть в нерешительности. Ненавижу свой импульсивный характер! Наверное, из-за него меня стала презирать жена. Я боялся, что внезапно кто-то из соседей выскочит из любой квартиры на этаже, и с подозрением начнут меня расспрашивать, не случилось ли чего, начав всё вымученным «здрасьте». Или что кто-то подойдет к глазку, и со злорадством станет следить за происходящим. Но почему-то я не подумал, что выйти могут из самой квартиры Шайдюков, учитывая, какая энергичная и деятельная Фроловна. Когда изза двери зашелестели пакетом, моё сердце превратилось в сплошной пульсирующий камертон метущейся души, и за эти доли секунды никак не получалось определиться, ждать встречи или убежать на этаж выше. Мне одинаково не нравились оба варианта. Но вскоре через дверь послышались удаляющиеся слегка шаркающие шаги, и я выдохнул. Представляю, как бы я потерялся, застигнутый врасплох, и мямлил. Тьфу! Лучше встретиться с Толиком, чем с самой хозяйкой, ведь с первым ещё както можно говорить, а вторая ох как скора на расправу. Переедет, как каток, и даже не поперхнётся. И всё решилось из-за случайного события: кто-то стал спускаться с верхних этажей, а я, понуждаемый к любому действию, стиснув зубы требовательно надавил на звонок, подержав его некоторое время. Дурацкие соловьиные трели! А ведь раньше звонить не приходилось, двери никогда были не заперты, и я всегда мог входить даже без стука. Но сейчас… как говорил мне мой внутренний голос, я не имел на это морального права. Возникла пауза. За дверью шептались, это было однозначно понятно, что не предвещало ничего хорошего. Это раззадорило мой непонятный инстинкт святотатца, который ради своих прихотей в состоянии рушить все мыслимые моральные нормы. Меня послали, а я всё равно стучусь в дверь, и буду это делать настойчиво, до победного, пусть даже мне в лицо полетит ушат помоев. Палец с азартом вновь опустился на пластиковый пятачок видавшего виды звонка, и пробыл на нём на пару секунд дольше, чем того требуют правила приличия. Мне уже нечего терять, пусть

110

будет как будет. Но опять тишина, и пробивающийся сквозь неё приглушённый недовольный говорок Фроловны. Она явно с кем-то спорила, наверное, убеждала подойти к двери, либо наоборот, отговаривала. Притом с каждой секундой он становился немного громче, пока я не стал различать конкретные обрывки фраз вроде «будет трезвонить», «…как есть», и ещё вроде что-то про гордость. Вскоре всё стихло, а потом послышались уверенные шаги, и дверь с силой открылась, так резко, что я даже невольно вздрогнул. В проёме возникла хозяйка, с своим неизменно недовольным лицом. - Зачем трезвонишь? – резко спросила она, что дало мне надежду на благоприятный исход всей этой беседы. - Здравствуйте! Я подумал, что лучше дать о себе знать… - Ты нахрена тут названиваешь?! - Извиниться хочу – я ничуть не смутился от привычного напора пенсионерки, а молча, с достоинством вытащил пачку денег, всё до купюры зарплата Толика, которую он так картинно швырнул мне на стол. Фроловна сразу же сообразила, что надо слегка смягчиться для того, чтобы их получить обратно. - Ну – нетерпеливо, но уже без тех уничтожающих интонаций воскликнула хозяйка. - Вот, это зарплата вашего сына, он от неё легкомысленно отказался. Спешу вернуть. - Давай мне сюда, я передам – и женщина потянулась к купюрам, даже сделав при этом шаг за порог квартиры, но мне пришлось отстраниться, настолько, насколько позволяла вежливость в такой ситуации, чтобы сразу не отдать морковку и не отправиться в вечное изгнание. - Я хочу отдать Толику всё лично, и поговорить с ним. Тут же ещё и рабочие моменты… - Он не будет с тобой говорить. Чего кобенишься? Давай. - Если он выйдет со мной поговорить, то отдам. И я твёрдо посмотрел в глаза Фроловны, демонстрируя свою решимость, но увидел там не злость или подозрение, а самую банальную нерешительность. Подумать только! Даже ей свойственно сомневаться и колебаться, с таким сверхимпульсивным характером. А всё деньги, деньги… , особенно когда они очень нужны. Я почувствовал себя значительно увереннее, и даже позволил себе такую наглость, как взяться за ручку двери и отворить её ещё дальше, что было принято без сопротивления. Все люди стараются адаптироваться и быть гибкими, когда на кону стоит выгода, и даже самые жёсткие тают пред очами выгододателя. - Хорошо, зайди, он на кухне – чуть подавленно, но бодро сказала женщина. – Только долго его не мучь, он сам не свой. - Да, конечно. Привычно разувшись и поставив ботинки на пластиковую подставку для обуви, на самый верх, я неторопливо скинул пальто, переложив деньги из его внутреннего кармана в брюки, и так, чтобы это видела Фроловна. А потом неторопливо, даже слегка развязно направился на кухню, где, как ни странно, бледный Толик в открытую курил, выдувая дым в форточный проём. - Ты зачем его пустила?! – заорал он, едва завидев меня. – Я же сказал, что не хочу с тобой разговаривать. Зачем ты пришёл? - Поговорить с тобой. - Нам не о чем с тобой говорить – поставил точку в разговоре Толик, выкинув окурок прямо в окно. Но я не собирался так легко сдаваться, и раз уж получилось попасть в квартиру к Шайдюкам, надо этим пользоваться. Зарплатная пачка купюр сразу же оказалась на столе перед взъярившимся мужчиной, который, судя по его виду, был в со-

111

стоянии запустить ею вслед за сигаретой. - Это твоё, Толя, ты зря сорил деньгами. - Ага, как же. Не надо мне ничего, забери это! - Толя! – заорал уже я. – Тебе нужны деньги. Эти деньги ты заработал. Они твои. Возьми их и реши свои проблемы. - Нет! Как я обнаружил позднее, всё время нашего горячего диалога хозяйка недвижимо стояла позади меня, не проронив ни слова. Немой свидетель борьбы рассудка с совестью. И даже до конца было не понятно, к какой же стороне она больше склоняется, пока не послышался тихий злобный голос. - Ты чего кобенишься, ирод? – старушка говорила сквозь зубы. – Бери деньги. – она оттеснила меня от стола, став аккурат напротив своего сына и лежащей пачки купюр. – Дубина, что за речи заладил! О семье своей подумай. - Нет!!! – надрывно, на грани истерики заголосил Толик. – Нет, нет, нет, нет! Я не хочу быть такими как вы! Да вы любую пакость допустите, если вам заплатят за это! А ты, мать, не смей лезть ко мне со своими житейскими доводами, на себя сперва посмотри. Мигом кроткая стала, укротилась, когда речь о деньгах пошла, а в другое время тебя послушай, ты же главный поборник правды у нас. Что за лицемерие! Да я лучше голодным буду, чем так пресмыкаться, как вы. Забирай свои деньги. - Дурак – Фроловна замахнулась на своё чадо рукой, но будто на полпути передумала, и остановилась. – Сама виновата, воспитала на свою голову. Я деньги возьму. – и она проворно схватила стопку банкнот со стола. - Это грязные деньги, мама. - И что, мне теперь не есть? В магазин не ходить, не тратить их? Да хрен тебе с капустой! Я такая, какая я есть, а когда надо, могу быть другой. - За это я тебя ненавижу. В который уже раз я становлюсь свидетелем разборок в этом семействе. Почему-то почти любое соприкосновение с ними заканчивается руганью домочадцев, пусть не всегда такой бурной. Как минимум ворчание, обмен колючими любезностями, чаще всего безответный, в сторону Толика. Как максимум – скандал. - Ко мне относись как хочешь, скотина неблагодарная, но жизнь свою гробить ты не будешь. Мир так устроен, что к нему надо адаптироваться, а кто адаптироваться не умеет – погибает. - Я не буду подстраиваться под подлости, и без них получалось нормально жить. - Тьфу, дурень! Мне было неуютно стоять и просто молчать, хотелось высказаться, быть понятым. Но в чистой кухне напряжение достигло такого накала, что уже посмей я хоть одним словом обнаружить себя тут, посреди скандала, вся ярость обрушилась бы на мою голову. Так что лучше пока не вмешиваться, пусть само как-нибудь утрясётся. - Ты только и можешь, что орать и истерить! – вновь взорвался Толик. – Тебя весь подъезд ненавидит, а тебе всё равно! Так будь последовательна, чтобы не так противно было, делай то же самое, что и обычно делаешь со всеми – груби, хами и изображай из себя саму праведность. А сама деньги в халат суй пачками, и улыбайся когда надо. Ханжа. - Да как ты смеешь, чиграш! С моё поживи, поймёшь, как трудно на свете жить… - Они – мужчина с презрением показал пальцем на меня – они вообще всё готовы продавать, на всё соглашаться. Они ставят памятники и сразу их сносят, чтобы потом поставить ещё. Ты вообще не понимаешь, что в стране происходит? Они изолировали нас от всего мира, и творят здесь всё, что хотят. Воруют, грабят, а эти – опять на меня наставил Толик свой трясущийся палец – помогают им в этом.

112

- Я не виноват в том, что происходит в стране. - А разве ты не способствуешь тому, чтобы это всё продолжалось? - Я просто хочу выжить. Не я, так кто другой займёт это место. - Вот видишь, тебе всё равно, лишь бы деньги платили. Стержня в вас нет, вы как мякиш, что вылепи, то и будет стоять. - Толик – мне было тяжело вести спор по такому опасному и неудобному вопросу, как мораль, которая, как говорят, у каждого своя. – Не надо демагогии, будь практичнее. Тебе же жить, кормить семью. Ну скажи, где ещё ты сможешь нормально заработать? Экономика встала ещё год назад, мы в тотальном кризисе, и будет только хуже. - Вы меня не слышите. Нет! И моя семья ни в чём упрекать не будет. По крайней мере, я не буду мучиться совестью, как вы. Мне больше нечего тут делать, поеду в деревню к своим. Он стремительно встал, грубо отстранил меня от прохода, а спустя пару секунд зашуршал в коридоре. Фроловна замерла напротив стола, в той же самой позе, как и во время ругани. - На что ты поедешь? У тебя же ни копейки – дрогнувшим голосом спросила она. - Пешком пойду. Грудь женщины затряслась, на глаза навернулись слёзы, и она столь же спешно пробежала в прихожую, схватила сына за рукав и стала причитать. - Я не заставляю тебя вернуться на эту работу, вот, хоть деньги то возьми, детки маленькие, им жить ведь. – подступающие рыдания мешали связно говорить, всхлипы обрывали некоторые слова – Возьми, Толька! Один раз можно. Не мучь меня. Ради Христа прошу, возьми. Мужчина замешкался, отложил куртку на шкаф, и в не зашнурованных начищенных ботинках чуть потоптался на месте, а потом заплакал в голос. Мать и дитя рыдали вместе, обнявшись крепко-крепко, будто им предстояло разъехаться на разные континенты и никогда не видеться. - Прости меня, мама, но я правда должен уехать… - Только возьми это с собой, это я тебе даю, не он. Любой грех на себя возьму, лишь бы у тебя всё было хорошо. - Мама… Настал и мой черёд заплакать от увиденного, ведь я не знал, каково это, заплакать в объятиях родного человека. Приёмные родители были со мной достаточно холодны, их книжная любовь долга ко мне мало выражалась эмоционально. Жена тоже была до ужаса хладнокровна. На первых свиданиях я долго не мог понять, нравлюсь ли ей, и даже удивлялся, когда на предложение о следующей встрече она отвечала да, так же бесцветно и блекло. Будто от безысходности. И так всё время нашей совместной жизни, за исключением пары моментов. А тут родные люди, плачут вместе после грандиозного скандала с взаимными оскорблениями. Мне так сделать не с кем, я всеми покинут, осталось только подсматривать жизнь у других, и тихо плакать, умиляясь увиденной нежности. Но длилось это считанное мгновение, семья быстро опомнилась благодаря мне, чужаку, отравляющему их вновь обретённую идиллию. - Ступай, Сергей, и больше нас не тревожь – выпроваживая, сказала Флоровна. – Спасибо что принёс деньги. - До свидания – только и смог прошептать я, протянув на прощание руку Толику, особо не ожидая, что тот её пожмёт. Он встретил меня сверкающими глазами и твёрдой решимостью не примиряться. Прощайте, вы для меня очень много значили. Друзья… … и когда я, наконец, оказался у себя на кухне, кран уже не капал, потому что совсем недавно его заменили на новую немецкую сантехнику, а беспорядка не было

113

и в помине. Но плакал я так, как не плакал в самые худшие времена одиночества. Ветхий мир обрушился заново, такую цену пришлось заплатить за адаптацию в мире, где быть собой так трудно, а совесть просто мешает нормальной жизни. Можно же было просто жить обычной жизнью, не продавая себя по кускам безликому обману? Конторе, которая спекулирует памятью, возводя её в ранг обычного товара и разменной карты. Можно было, но я не нашёл сил противиться этому, и потому так мучаюсь. Слабый, презренный человечишка. Не удалась моя жизнь, она не стоило того, чтобы тратить время на её описание здесь. Простите меня все… Мне больше нечего сказать вам.

Человек, которому нравилось быть грустным Вячеслав Гаврилов Его больше волновала судьба своих новых друзей, чем набившие оскомину объяснения с женой. Выставить её за дверь не хватило духа, поэтому осталось только ретироваться самому. А потом уже либо злости будет больше, чтобы поставить последнюю точку, либо появится настроение для разговора. Но сперва – больница, девочка и её мать. Были ли рассуждения Валентина циничны? Если спросить его самого об этом, то он скажет «попробуйте сами пожить хотя бы несколько лет с этой женщиной, и всё поймёте». Что-то заставляло мужчину относиться к своей бывшей жене с крайней степенью брезгливости, отказывая ей в элементарной способности осознанного мышления. К тому же, что-то на подсознательном уровне подсказывало книжнику, что всё закончится очередным грандиозным скандалом с обвинениями и упрёками. И раз уж такой финал неизбежен, то уж церемониться и дорожить чувствами собеседника не обязательно. Но раз он так презирает Олесю, как же тогда он прожил с ней столько времени? Почему не уехал раньше? Малодушие, душевная слабость помешала разъехаться как минимум лет на 5 раньше? На этот вопрос Валентин не смог бы ответить даже самому себе. Но думать об этом сейчас совершенно не хотелось: мужчина на ходу набрал номер Люси и с раздражением вслушивался в долгие гудки. С первого раза ему не ответили, тогда он тут же перезвонил, и через буквально несколько секунд девочка сняла трубку. - Дядя Валя, это вы? – вместо алло протараторила она. - Вы где сейчас? В больнице? – без сантиментов книжник перешёл к делу. – Я могу быть у вас минут через 15. - Да, я во дворе больницы, мама пока ещё там. Её врачи не отпускают пока. Наверное, перестаралась… - Будьте там, я еду. После своей добровольной изоляцией вид улицы с прохожими приводил в смятение Валентина. Всякий новый человек, появлявшийся на горизонте, невольно раздражал книжника, особенно если им проходилось проходить вблизи друг от друга. Больше недели мужчина вообще никуда не выходил из квартиры, и за это время, оказывается, можно в прямом смысле одичать в социальном плане. Он всё понимал разумом, осознавал, что с ним твориться что-то неладное, но не смотря на это осознанно задел плечом неприглядного мужчину в автобусе, не сказал ни слова на вежливое приветствие кондуктора, и всю дорогу угрюмо смотрел в окно, стараясь ни с

114

кем не встречаться взглядом. Да, и как назло, кто-то по соседству сильно надушился дешёвыми духами. А сзади периодически противно поцокивали языком с интервалом в несколько секунд. Но слышал всё это только Валентин, и он же страдал от окружения, потому что все остальные просто не замечали привычную, хоть и неприглядную обстановку. Когда книжник выходил из автобуса, его настроение изменилось, и весеннее солнце светило ярче, и вдруг проснувшиеся запахи явили себя посреди квартала серых безликих многоэтажек. Во всех цивилизованных местах больницы расположены вблизи остановок общественного транспорта, но та, куда держал путь Валентин, была будто специально запрятана среди поля бетонных конструкций. Он там и не был ни разу, как-то не приходилось, хоть мужчина был уже далеко не мальчик, и молодым его бы назвали только те, кто обманулись моложавостью лица и яркостью его глаз. Но на здоровье жаловаться не приходилось, во всяком случае пока. Показалась полуржавая ограда больничного городка, с кривыми прутьями, прораставшими через них голыми ветками и дорожками, пробивающимися сквозь жидкий снежный покров. Типичная медицина, подумал про себя мужчина, в какой бы город ты ни приехал, везде будет та же картина. Но где-то там должны были быть его друзья, так некстати пропавшие, и с ними нужно будет многое обсудить и многое прояснить. Как только мужчина миновал скрипучие ворота, он стал всматриваться в поисках маленькой девочки, одиноко стоящей на территории. И как ни старался, не видел. В который уже раз он испытывал это неприятное жгучее чувство, когда тобой пренебрегли, оставили одного, обманули. И только было Валентин собрался звонить, выясняя, куда они делись в этот раз, его окликнули. - Вот вы где – с облегчением и радостью выдохнул книжник. Мама с дочкой сидели на неприметной, скрытой под голыми кустами лавочке, словно укрытые от мира и всего, что могло быть опасным и неприятным. Люся, как он видел, улыбалась и махала рукой, а мама, словно в испуге, смотрела себе под ноги, не поднимая взгляд. Как он рад был их увидеть вместе! Мужчина улыбнулся, ускорил шаг и вскоре оказался рядом с ними, не зная что сказать. - Только вы никому не говорите, что мы врачей обманываем – сразу же начала девочка. Мама в этот момент порывалась встать и уйти, но всё-таки не решалась. - Конечно не скажу, обещаю. Книжник сел на край лавочки, выжидательно глянул на маму, ожидая, что та скажет что-нибудь. Но женщина молчала. По виду можно было сказать, что ей не особо хотелось встречаться с ним здесь, да и, может быть, вообще. Она будто и не собиралась разговаривать вообще, давая своей дочке возможность наговориться вволю, хотя обычно могла и расспросить о чём-то, и даже коротко рассказать о важном событии. Валентину не хотелось молчать, и он начала расспрашивать сам. - Вы пропали, я переживал, думал, с вами что-то случилось. Расскажите, где вы были? - Мы уезжали… - начало было девочка, как мать пихнула её локтем, а потом бросила секундный неодобрительный взгляд на мужчину. - Куда вы уезжали? Зачем? – больше на автомате спрашивал мужчина, крайне озадаченный этой выходкой. Дочка вдруг взяла свою маму за руку, посмотрела ей в глаза и молча, не говоря ни слова, погладила её по щеке. Та смущённо отвернулась, не готовая принять ласку, но высвобождать ладонь не стала. - Я говорю тебе, ему можно всё сказать – полушёпотом сказала девочка. Книжник смотрел на сцену как заворожённый, боясь своим неловким словом разрушить эту божественную связь матери и ребёнка. Этот разговор без слов, на прикосновениях, улыбках, негромких фразах девочки походил на натуральное волшебство, когда одними жестами и намёками говорится значительно больше, чем

115

обычным языком. Дефект матери сблизил их, и подарил им такое взаимопонимание и способность читать друг друга, каких, может, и не бывает у простых и привычных нам родителей с детьми. Женщина своим взглядом, Валентин готов был поклясться, говорила предложениями, её можно было понять, почувствовать её состояние. Они общались на божественном, древнем, утраченном языке глубоких чувств. - Он не такой, его не надо бояться. Давай всё расскажем? – повторила Люся. И только тогда, наверное, впервые за долгое время, мать посмотрела на книжника пусть и слегка настороженно, но без испуга, так, как было раньше, во время встреч на собраниях, или в кафе за десертом. Взгляд смягчился. - Расскажи всё ты – малоразборчиво промычала женщина. Валентин, давно не слышавший такую речь, не сразу догадался, что она сказала. - Хорошо – начала девочка. – Когда вы позвали нас к себе домой, мама испугалась, потому что однажды её затащил к себе в квартиру мужчина, и… он обидел её. Потом родилась я, но больше никогда моя мама не ходит в квартиры к чужим людям. Только к тем, кого знает. Вас, дядя Валя, мы знали, но она всё равно боялась идти к вам. - Это абсолютно беспочвенные тревоги, я никогда никого и пальцем не тронул – стал было говорить книжник, но его перебили. - Вы спрашивали, где мы живём. Скитались по ночлежкам с грубыми людьми. Там мужчины тоже пытались обидеть маму, потому нас пришлось уйти оттуда, и жить где придётся. Одна добрая пенсионерка пустила нас к себе жить, но недавно у неё случился инсульт, её увезли в больницу, и остаться у неё мы не смогли. - Так у вас вообще нет своей квартиры? - Была, когда мама выписалась из интерната. Но потом её обманули, как раз когда я родилась. Обещали деньги, помощь в уходе за ребёнком, а в итоге отобрали квартиру и ничего не дали. - Это незаконно, нужно было идти в милицию… - Это было давно, мы их уже давно простили. – девочка это сказала настолько искренне, от своего маленького и доброго сердца, настолько не похоже на злобное смирение обычных людей… - Нам и так было хорошо. В бесплатных столовых нам давали завтрак и обед, государство маме платит пенсию. - Ты говоришь как взрослая, а тебе ведь совсем мало лет. Наверное, тебе тяжело было… - мужчина не договорил, его снова перебили. - Нет, ничего тяжёлого в жизни нет. Батюшка в храме говорит, что каждый должен сам нести свой крест. Мама одна не может, но если я встану рядом и буду помогать, унесёт. - Вы ходите в храм? - Да, нам очень помогал батюшка Анатолий, но он умер… А другие батюшки, которые пришли после него, нам уже не помогали. Только пускали молиться, читали проповеди. И с того времени мы уже не могли ночевать в церковной ночлежке, потому что там стали селить паломников. А в других ночлежках, государственных, очень неприятные люди. Но в храм мы всё равно ходим… Люся говорила сбивчиво, иногда перескакивала с одного события на другое, не успев рассказать его до конца. Подумать только, мать и дочку выселили из дома, а они спокойно смирились со своей судьбой. Они их простили… Это воплощение христианской морали, страдальческой, несправедливой к человеческим лишениям, предлагающей за них царство небесное после полной лишений жизни. Как так? Почему именно они? В её годы Люсе нужно ходить гулять с подругами, заплетать косички, наряжаться в платья, сарафаны, читать добрые детские книжки в уютной комнате. Но вместо этого она попала на улицу, где каким-то чудом смогла сохранить свою непосредственность и не оскотиниться посреди этой разрушительной, ломающей судьбы атмосферы. - И в бога ты веришь?

116

- Конечно! Если бы он нам не помогал, было бы очень плохо. «Куда уж хуже», - подумал про себя книжник. – Так где вы жили в последние дни? - В гостинице. Но у нас очень быстро кончились деньги. Нам даже пришлось – тут мать опять попыталась оборвать дочку, но вяло, нерешительно. Та сделала вид, что ничего не заметила, и продолжила. – Я пою хорошо, мне всегда говорили, что голос хороший, звонкий. Вот мы с мамой и решили подзаработать, встали в переходе, а я стала петь. Какие-то деньги нам подавали, но постоянно жить в гостинице не хватало. Вот и пришлось маме в больнице ночевать, а мне к вам ехать. - Вы могли совершенно спокойно приехать ко мне – мрачно и недовольно проворчал Валентин. – Хоть бы позвонили, а то пропали… - Извините – вступила в разговор мать. – Это я виновата. - Никто ни в чём не виноват. Вы есть хотите? – обе смущённо кивнули. – В какое кафе поедем? Где раньше были, или в новое? – теперь они совсем растерялись, стали переглядываться, не решаясь ответить. – Ладно, пошли в то, что ближе. Мать с дочкой неуверенно пошли вместе с мужчиной прочь от ржавого забора мрачной больницы.

Ладный Свет Владимир 4 - Это ваша территория, - Мгама обвела рукой жилье, как бы очерчивая его пространственные возможности. – Вы можете переконструировать её по вашему выбору в электронном каталоге, рисунку, наброшенному вашей рукой или же хорошо представив оформление комнаты. Вы можете поручить это одному из вас, или по очереди пробовать себя в дизайне помещения. Перед вами или вы находитесь в нём умный дом и обращаться к нему надо просто: «Дом». Он накормит ребёнка тем, что пожелает мама или бабушка. У нас есть прекрасное грудное молоко, и дом приблизит его по содержанию до эксклюзивно материнского. Мгама объясняла все возможности дома, земляне во все глаза смотрели на прозрачные стены, которые впитывали всю энергию солнечных лучей. За стёклами сиял необыкновенной зеленью растительный мир планеты, по траве между самыми различными деревьями и изящными кустами бегали дети, гуляли взрослые в одежде удобной, но не вызывающей эмоций раздражения или зависти, лишь восторг дизайном, удобством и тем, с каким удовольствием нибируийцы её носили. И видно было, что здесь всем довольны и всем нравится их жизнь. Если кто-то шёл в сопровождении собак или других видов животных, то было заметно, что они были всегда рядом, не более чем на метр от хозяев и при приближении детей, останавливались, словно ожидали какую-то команду. Гармония. Везде царила гармония! - Это Эдем? – спросила Элеонора Владимировна, поражённая взаимоотношением людей между собой и животными. - Нет, это не рай, это планета Нибиру, - радостно сообщила Мгама. - Мы все на работе, - заметила Элеонора Владимировна, - нам сюда не дадут, точнее, уже не дали командировочные или не отпустили в отпуск… - Ах, вот в чём дело! – в какой раз развеселилась Мгама. – Для знакомства с планетой мы уйдём в прошлое на необходимый период вплоть до нынешнего мгновения. - А можно на всю жизнь? – шутливо поинтересовалась Радда. – Здесь так здорово! Я была поражена различием жизни в своё время, когда оказалась в Москве. Но

117

то, что вижу здесь – это божественное место. Это рай! - Можно и остаться, но нужно ли это вам? – с улыбкой спросила Мгама. – Здесь есть земляне, они живут заботами и нашей планеты, и Земли. Они приносят пользу двум цивилизациям. - Это непостижимо! – воскликнул Антон. – Я подозреваю большее, у вас есть место, куда вы доставляете землян, если на нашей планете происходит беда… - Вы, Антон, попали в точку, - одобрительно заметила Мгама. - Именно поэтому я пригласила вас на Нибиру, чтобы вы увидели нечто захватывающее с ваших чувственных и интеллектуальных позиций! Пора вам познакомиться с нашим транспортом. Она посмотрела на некий шар, висящий над их головами. Тотчас же стеклянная крыша разошлась, и в помещение влетел абсолютно прозрачный аппарат с рядом кресел. - Вы можете оставить ребёнка Дому. С Ростиком всё будет хорошо. - Я не хочу с ним расставаться, - Радда беспомощно посмотрела на Антона. - Я с ним побуду – предложила Элеонора Владимировна. – Хотя мне тоже хочется осмотреть планету. - Нет ничего проще. Мгама подошла к летательному аппарату, и все увидели, что он состоит из двух секций, разделённых перегородкой. - Элеонора Владимировна, идите в этот отсек с Ростиком. И мы все будем вместе. - А если… - предположила, было, Радда. - У нас не бывает транспортных происшествий, а этот отсек снабжён системой выживания. Но этого не потребуется. Во-первых, при малейшем нарушении регламента вашего присутствия вы все тотчас же окажетесь на Земле в мгновение, когда отправлялись сюда. Во-вторых, я с вами… Мгама провела в модуль Элеонору Владимировну с сияющим от впечатлений Ростиком. Там у него появились игрушки в виде различных животных, которые мастера кукол научили улыбаться. А Радда и Антон уселись в удобные кресла. Полёт был на небольшой высоте, чтобы гости могли осматривать местность и города. И они были красивыми среди океанов, пустынь, густых лесов, гор и рек. Но нигде земляне не увидели ни одного клуба дыма, в стекло аппарата не бил ливень или хлестал снег. Не было никаких промышленных конструкций, линий электропередач или иных свидетельств высокоразвитой цивилизации. Только нетронутая человеком природа и аккуратные города с зеленью парков и синью рек. - Почти как у нас! - восклицала Радда. И ей вторила Элеонора Владимировна, поддерживая мальчика, стоявшего с помощью специального удобного устройства у стены кабины. Он лопотал на своём ребячьем языке… Гости не заметили, как оказались на месте огромного города из смеси самых различных архитектур. - Приземляемся у Гомера, - объявила Мгама. И они оказались в центре небольшого древнего греческого поселения. Часть зданий была построена из камней, другая часть – из глины. Когда они покинули летательный аппарат, к ним подошёл мужчина в тунике. Он не был слеп от меча спартанца. На гостей смотрел сильный и бодрый человек, которому на вид можно было дать не меньше сорока лет. И когда он заговорил гости Мгамы, к своему удивлению, прекрасно поняли язык: - О, Мгама, богиня вечности! - О, Гомер! – ответила она.

118

- Откуда привезла ты гостей? - О достойнейший! Они из России. - А там сидит их чадо? - Это наше чудо! – воскликнула Радда. Мудрец всплеснул руками: - Я всегда хотел побывать у русичей. Но там холодно и много диких зверей. - У нас бывает жарко, - ответила Радда, - когда лето. - Верю, прелестная дева. Это твой муж? - Да, - поднял руку Антон. – С нами моя мама. - Как замечательно, когда вся семья вместе! Я рад вашему прибытию. Глава города вас встретит и накормит. А у меня дела, дорогие… - Вы пишите об Элладе? – спросила подошедшая с Ростиком Элеонора Владимировна. - Я пишу о моём мире, о, благовоспитанная женщина! - И вы всё хорошо видите? - О да! – Гомер улыбнулся. – Когда приезжают гости, они всегда задают вопрос о моих глазах. Они не видели, но меня взяли боги к себе и вернули здоровье. Я полон планов. Обдумываю продолжение приключений одного из своих современников. Много не могу сказать, язык порвёт вдохновение. О, богиня Мгама, о, гости мои, я ухожу. И он ушёл в один из глинобитных домов с плоской крышей. - Он не любит тратить время. И мы уважаем его желания. - А как он живёт здесь, вдали от родины и без соплеменников? – спросила Элеонора Владимировна. - Он абсолютно здоров. У него есть молодая жена, а храмы древней Греции действуют. Здесь небольшая община, и все они думают, что живут на Олимпе в окружении богов. - Иных богов. А много ли нового написал Гомер? - Он полностью восстановил написанное на Земле и сочинил ещё массу интересных произведений! - ответила Мгама. – Хотя, по мнению специалистов, они носят некоторый описательный характер… Сказывается оторванность от настоящих корней, живой, так сказать, родины. Так вы примете приглашение главы города? - Если он созданный вами робот, - сказал Антон, - то не имеет смысла здесь оставаться. – А есть ли в вашей резервации кто-нибудь из князей Киевской Руси? - Киевское княжество недалеко. Садитесь в терраплан! И снова полёт. - Вы назвали наши тигионы резервациями, не очень удачное сравнение, - заметила во время перелета Мгама. - Американское ограничение пространства для индейцев - это борьба за то, чтобы местное население не мешало пришельцам из Европы грабить Новый Свет. А у нас никакого насилия. Один из ваших современников ввёл в оборот понятие «тигион», как параллельного мира на Земле, позволяющего людям быть в том мире, о каком они мечтали, как наиболее комфортном для своей жизни. Создавая тигионы для избранных нами деятелей Земли, мы, в первую очередь, интересуемся желаниями знаменитостей продолжать жить, а в иных случаях, воскреснуть как биологического индивидуума, на предложенных нами условиях. - И были ли отказы? - спросил Антон. - Были. Например, король Артур возмутился вмешательством в свой покой. Да и принял он меня, - Мгама улыбнулась, - за колдунью Моргану. - Но вы прекрасны… - Скажите, Мгама, почему мы поняли древнегреческий язык? – перебила мужа Радда. - Здесь, точнее все жители планеты, разумеется и создаваемые нами тигионы, окутаны информационным полем, в котором главное и основное место занимает

119

язык Нибиру. Любой нибируйиец вправе говорить на том языке, на котором хочет общаться. Но это лишь формальное право. Все привыкли думать и говорить на языке Нибиру. - А свои произведения Гомер написал на вашем языке? - Он писал на своём, но одновременно текст трансформировался инфополем в письменность Нибиру. - И мы можем взять с собой некоторые рукописи? - Можете, но вам никто на Земле не поверит, что они написаны Гомером. Когда-нибудь мы заключим договор с Землёй о культурных сокровищах. Но это до эры стабильности… Снижаемся. Гости видели себя над большим поселением у берега большой реки. - Это Днепр, а город на холмах – Киев. - Мы видим строительные леса, что это? – поинтересовалась Элеонора Владимировна. - Возводится храм Софии. - А можно опуститься рядом? Терраплан оказался на площади перед храмом. Напротив, был княжеский дом, высокий, с множеством кухонь, конюшен и галдящей прислуги. В это время с лестницы спускался мужчина в богатых одеждах. Люди, сновавшие у стройки, замерли, повернувшись к нему с поклоном. Не замечая никого, князь поспешил к терраплану. Он весело помахал рукой Мгаме: - Что привезла, владычица? Все услышали его голос. - Продолжение, - ответила ему Мгама и пояснила спутникам, - в своих посещениях привожу ему записи о будущем Киевской Руси, России, которые делают профессиональные операторы в машинах времени, оставленных на Земле. Гости Земли во все глаза смотрели на князя: - Не Владимир ли он, ясное солнышко? Неужели он сам? – воскликнула Элеонора Владимировна. Мгама засмеялась: - И Гомер и князь доставлены с Земли в своё время. Правда, им, как и вам, пришлось пройти необременительные карантины, и наши эскулапы позаботились об их вечном здоровье. Она вышла навстречу князю: - Приветствую Вас, мой господин! Мономах приосанился: - И ты мне люба, Мгама! Всё хорошеешь? Пошто эти люди с тобой? - Они мои гости. Радда из Моски, а Антон – из Москвы. Они в любви… - Ох, Мгама, всё твоих рук творенья! - Ну, что вы, князь Владимир, мне просто мила история. Мономах посмотрел на молодых: - А вы что скажете о себе? - Мы любим историю, - выступил вперёд Антон. – Чтим всех, кто множил славу родины. Любим и помним вас, учим на ваших деяниях своих детей. - Ты из поздней Руси, юноша, - догадался польщенный монарх, - и мне приятны твои слова. - Увы, - не выдержала мама Антона, - не всё гладко в нашем настоящем. Настали раздоры между славянами, а всему причиной англосаксы. Взгляд Мономаха померк, он с неприязнью взглянул на Элеонору Владимировну: - Это они могут, северцы. Подлый и завистливый народ. Но Бог с нами! А чей отрок, нянька?

120

- Она мама жены, - обиделся на «няньку» Антон. - Он наш, великий князь! – поспешила пояснить Радда. - Иди ко мне отпрыск! Подниму тя на руцы! Ростик подбежал к Владимиру. Тот подбросил малыша и прижал к своей щеке: - Какая ты слада! Ростик засмеялся от щекотки небритого лица. - Ангел, ну чистый ангел! - и к Радде, отдавая ей сына. - От кого бежала дева? Вижу на твоем лике печать гонений. - Всё апосля, великий княжне, - ответила Радда. – В полон меня взяли банды хана Тугоркана. Да спас меня муж мой. - Так я сам чуть не утоп на Стугне от хана этого. Но все ужо далеко. А как же ты выручил её от половцев. Жуткие они люди… Да и понятно, не без помощи моей владычицы, - посмотрел на Мгаму, - давай быстрее, что привезла! Та протянула князю некую вещицу в виде узкой палочки: - Вот вам, князь, флэш. Здесь история 1700 года. - Смотрю я твои картины, - раздумчиво произнёс Мономах, - и думаю, как жизнь меняется нежданно да заковыристо. Как у людей их суть бы! А ведь пошли всё-таки у Романовых дела. Нелёгкие, не всегда праведные! Пойду смотреть, но знаю, что не окончится их правление добром, потому сами добры к людям. Дюже задумал ся о роде русском. Не простой у нас народ, но единение его божественно. Бог всегда был среди нас. Пойду, не обессудь те. - Позволь те, княже, спросить, - обратился к нему Антон. - Ну, говори, спаситель жены своей, да не долго… - Вы строите собор? - А эти леса? Храм в честь великой и благословенной Софии. Собираем мозаику… Со всех краев везут камни. Хлопотное дело, да великое - Князь перекрестился на храм. – Знаю, недолго он буде такым. Перестроют его, знамо. Перестроют. Покедова! И князь ушёл. - У него домашний кинотеатр, - сказала Мгама. - Я привожу ему фильмы о будущем. Каждый день очередного года просматривает, да записи делает. - У него есть компьютер? – удивился Антон. - Специальный синематограф. Очень даже полюбил его князь. - А где же берётся электричество? Мы ни одной линии электропередачи не видели. - Всё поступает пространственно, да ещё атомные аккумуляторы. Энергии всем хватает. Ведь электронную историю и Пётр I смотрит, и Екатерина Великая, и цари, и Ленин со Сталиным. Все у нас просвещённые… - Как же так вы их портите! – воскликнула Элеонора Владимировна. - Да что из них личности получились? Их же нельзя обратно в историю! - А в этом и нет надобности, дорогая Элеонора Владимировна! Они уже выложили свои главные мысли. Мы даём им возможность жить новыми. Без движения мысли нельзя. И лишены своих недостатков. Впрочем, давайте немного и мы отдохнём. - А всё-таки, что за мысль Мономаха о боге на Руси? О чём разговор? - Наши специалисты выяснили, что около пятидесяти тысяч лет назад на Руси прошла удивительная мутация: родился отрок, с несколько иной, чем у его отца, гаплогруппой. Это группа нуклеотидов в ДНК с генетической классификацией R1a1. Отцовская R1a мутировала, и возникла новая R1a1. Мутация оказалась очень жизнеспособной. Род R1a1, которому положил начало этот самый отрок, выжил, в отличие от миллионов других родов, исчезнувших, когда пресеклись их генеалогические линии, и расплодился на огромном пространстве. В настоящее время обладатели гап-

121

логруппы R1a1 составляют большинство всего мужского населения в старинных городах и селениях России, Украины и Белоруссии. R1a1 является как бы биологическим маркером русского этноса. Этот набор нуклеотидов и есть "русскость" с точки зрения генетики. - Я слышал об этой теории, - сказал Антон, - но не очень поверил, потому что взята из Интернета. - А зря, - улыбнулась Мгама, - русские стали основой земной цивилизации. И процесс верховенства ощутим. Земная цивилизация не могла подняться так высоко без русских. - Мы избранные? - спросила Радда. - Да.

Телефон с тихим дозвоном Ярослав Полуэктов 7 Кирьян Егорович оказался дома. Он спал подряд двое суток. Без телефона, без курева и без еды в холодильнике. Клопы были рады. У них, наконец-то, образовался праздник без экзекуций. Кирьян Егорович проснулся конопатым на теле и в морде. Чесалось в паху и жгло нежные щиколотки. Потрепал причёски. Из бороды выпало двое тварей, напившихся крови в дрободан. В паху молодёжь роится. Дорога им всем в кипяток. Кирьяна Егоровича в кипяток никогда не бросали даже по самой сильной пьянке. Так, журили… Митрич искал Кирьяна Егоровича. Но, телефон молчал, теоретически загипсованный вместе со звонком и всей контактной службой в руке Тритыщенки. А, может, и Анна Тимофеевна спиzдила. Митрич набрал номер Ксан Ивановича: "Ксан Иванович, извините, а не знаете ли...?" – ИбYтся где-то ваш Ксан Иваныч! – рявкнул нежный женский Голос и бросил ксаниванычеву трубку. Так, пусть и с пафосом, нашёлся телефон Ксан Иваныча. А где Yбся Кирьян Егорович, и Yбся ли вообще, до сих пор не известно. Потому, что Кирьян Егорович ничего в телефон не записывал. Не принято это на юбилеях. И хер бы с ним, с телефоном. Телефон был подарком, а даром подаренное, как известно, подолгу не задерживается. 8 – А что, коньяк у них вкусный, – вспоминала медсестра, – и дед этот с бородой… такой юморист. Номер мой записал. Говорит: позвонит, но не звонил. Только я не помню: кто руку-то этому… больному гипсовал. Не вы с Коляном? Странно. А кто тогда? Не сам же он. Охранник с вами был? Вот так номер. Ему же внизу сидеть положено. Прихожу, а этот… больной… уже кем-то перевязан и снова шарохается.

122

Потом упал и заснул. А мы после этого ещё куда-нибудь ездили? – Не помнишь что ли, Верка? – смеётся санитар. – Как вышибло из памяти. – А мы водку пили… тоже ни хера… «алтайская» и ещё какая-то…гранённая вроде бутылка. А под утро ещё добавили. – Посольская! – А говоришь, что не помнишь. – Не помню. – Всё-то ты, Верка, помнишь. Шалавилась, поди, как всегда! 9 Тритыщенке где-то вскрыли гипс. Не известно никому, был ли в руке телефон, так как Тритыщенко телефона Кирьяну Егоровичу не вернул. Только и смог выдавить из себя Эвжени Тритыщенко иностранное междометие: «Nichuyasebe!», и добавил к нему по русски: «банан». И унёс этот иностранный банан к себе домой. А ночью думал-думал, думал-думал, а подумавши как следует, треснул бананом об стол. Полетели из банана японские запчасти. А то, что осталось от банана, зафинтилил за ограду соседней с ним стеклянных дел мастерской, во дворе которой гуляет вечно голодный шпиц, который пиzдит где попало кости и гложет их сутками, где искривляли методом расплавления шампанские бутылки и продавали их как подарочные изделия разным любителямшутникам, а также вставляли в рекламные витрины. 10 Тут во всю главу распласталась молчаливая, но большая енисейская рыба буу-улядь. CODA

Буквы на белом фоне Александр Маяков III - Послушай, Марин, я тебя спросить все хотел: как ты думаешь, мы извращенцы? – спросил я, натягивая трусы. - Ну… - протянула Марина, глядя на меня через зеркало. – Не думаю. Мы же занимаемся сексом друг с другом, а не с ними. Им мы просто помогаем. - В принципе, да, но все же… - Тебя что-то смущает? – удивилась она. - Понимаешь, - замялся я. - Если ты сомневаешься, сможем ли заняться сексом вне приюта, то давай после смены поедем к тебе и проверим. В чем проблема? – Прямо сказала Марина. Дело в том, что наша интимная связь не выходит за двери этого туалета, не говоря уже о пределах приюта. И как любому мужику, мне хотелось бы еще переспать с ней. Но сказать ей это прямо я стеснялся. Так, возбудившись потрахаться - это одно, а потом, осознано лечь в койку, это совершено другое дело.

123

- Хорошо! – обрадовался я. - Надеюсь, у тебя дома уютно. Да, уютно. Бардак, не мытая посуда, смятая постель, которая менялась месяц назад. Тихий, домашний уют. Не люблю уборку. На работе делаю её только из-за того, что начальство требует. А так, пусть зарастают пылью. Дома уборку делаю только по большим праздникам. На новый год и день рождения. То есть два раза в год. - Да, уютненько у меня. – улыбнулся я. Ночь пролетела спокойно и вот утром мы направились ко мне. Марина была в хорошем настроении. Дом, точнее арендуемая квартира, находится в обычной панельной многоэтажке на третьем этаже. Чтобы попасть домой, мне надо открыть общую дверь и три замка на своей. При этом надо боковым взглядом следить за дверью соседа. Зачем? К несчастью, сейчас узнаете. Когда я, в полумраке открывал свою дверь, а Марина тихо ждала стоя в дверном проеме общей двери, так как освещение оставляло желать лучшего, резко распахнулась соседская дверь. - Что вы тут лазите, мрази?! – шепелявя беззубым ртом, заорал мой сосед, Алексей Иванович. Козел редкий. - Рот закрой, а то не посмотрю, что ты в молодости был КМС по боксу! – заорал в ответ я. Марина стояла и испугано наблюдала за происходящим. - Да и сейчас смогу тебе накостылять! – крикнул сосед и попытался выскочить в коридор. Но в этот момент моя дверь открылась, и я резким ударом захлопнул соседскую дверь, которая открывалась наружу. Алексей Иванович с грохотом упал в своей квартире. - Проходи, - махнул я Марине, - он еще минуты две будет подниматься. Шокированная, Марина прошла в квартиру, озираясь на соседскую дверь, из -за которой доносилась брань. - Что это было? – спросила она, когда я закрыл дверь собственной квартиры. - Фиг его знает. – ответил я – Шизофрения в острой фазе, наверное. - То есть? - удивилась она. - Да он всегда такой. – отмахнулся я. – Хозяин предупреждал, что сосед дебил. Мнит себя хозяином всего дома, каждый ему обязан, а если не по его, то с кулаками лезет. Все соседи на него забили. Только меня иногда цепляет, я ему так отвечаю и все. - А ну, тварь, открывай! Я тебя с твоей шлюхой прибью! – послышалось с коридора. В дверь стали с силой стучать, пытаясь её выломать. Но дверь была добротная, металлическая. Как сказал хозяин, «как на подлодке: языки во все стороны идут». Да, там такой механизм, что когда закрываешь один из замков, языки замка выходят и снизу, и сверху, и с обеих сторон. Как сказал хозяин, это еще до него здесь сделали. Видимо, знали, какой придурок сосед Марина снова испугалась. - Не бойся, не выломает. – обнимая девушку, произнес я. - Капец, как ты здесь живешь. - Весело! Проходи в комнату. Марина прошла в комнату и ужаснулась. - Твою же... – только и смогла произнести она. - Ну… - протянул я, осматривая комнату. Разложенный диван, на нем смятая постель отдающая ароматом пота и пыли. Открытый шкаф, где вперемежку с чистой одеждой грязная. Носки не первой свежести, разбросанные по всему полу Стул, на котором валяется одежда, которую и часто одеваю. И в довершение картины, рота трусов, которая сушится на батареи. Сушится она там уже где-то недельку

124

или полторы, так, что даже успела припасть пылью. - Как хорошо, что у тебя одна комната. – отойдя от шока, произнесла Марина. Она завершила осмотр кухни и ванной комнаты без комментариев и теперь, убирая грязную постель, её прорвало. - Ты когда последний раз мыл кафель в ванной и на кухне? – спросила она. - А его что, надо мыть? – удивился я. - Понятно, - произнесла она. – надеюсь, на работе ты моешь комнаты. Как можно быть таким лентяем! Блин, никогда бы не подумал, что она может быть такой занудой! Мы сюда не убирать пришли! Когда я произнес это в голос, Марина с округленными глазами посмотрела на меня и произнесла: - Да у тебя тут грязнее, чем в нашем сортире! Я в такой грязи с тобой спать не собираюсь! Хочешь секса, убирай. И я молча продолжил вытирать пыль, а она понесла грязное белье в ванную. В ванной зашумела вода. - Ай! - закричала Марина. Я пулей бросился в ванную. Девушка стояла и махала ладонью. - У тебя что, с двух кранов горячая вода идет?! – скривившись от боли, спросила Марина. - Ну, как сказать. – ответил я. – Соседи не правильно подключили водонагреватель, поэтому первые пару минут с крана холодной воды идет горячая. - Мог и сказать им. – произнесла Марина. - Зачем? – удивился я. – Так же можно на горячей воде экономить. Стояк один, посуду так и мою, пока горячая вода с холодного крана идет. Марина призадумалась. - Слушай, а ведь действительно! – выдала она. – С теперешними ценами на коммуналку. - А то! – улыбнулся я и продолжил уборку. Энтузиазма у Марины было хоть отбавляй, поэтому уборку мы закончил уже вечером. Если честно, сил уже не было ни на что. Сутки на смене, целый день на уборку. - Уф, как я устала. – Марина без сил упала на диван. Я завалился рядом. - Давай нашу затею отложим на завтра, хорошо? – предложил я. - Ага, то сил нет. – произнесла она и потянулась за своим телефон. – А теперь помолчи немного. – Она набрала номер и стала ждать ответа. – Мама! - весело закричала Марина. – Я у Наташи… Да, с работы… У неё ремонт, попросила помочь, так что я пока у неё поживу. Да и на смену вместе веселей ходить… Нет, не надо привозить одежду, у нас с ней один размер, халатик она мне уже выделила… Да перед сменой буду их стирать, а по квартире без нижнего белья похожу, мы же с Наташей здесь одни, кто смотреть будет?... Ага, давай, пока, папе привет… Я тебя тоже люблю. Я был… нет, не шокирован, а раздосадован, что ли. - Марин, ты стесняешься сказать, что ты у парня в гостях? – спросил я. - Сережа, - закрыв глаза, ответила Марина, - во-первых, ты не знаешь мою маму. Во-вторых, к счастью, ты не знаком с моим папой. В-третьих, мы с тобой не встречаемся, мы с тобой проверяем, извращенцы мы или нет. И, в-четвертых, я устала. Давай все расспросы завтра, хорошо? - Хорошо, - кивнул я. – Утро вечера мудреней. - Мудреней, - повторила Марина и залезла под одеяло. Пока она это делала, я задержал взгляд на её попе в стрингах. Сглотнув слюну, я сам полез к ней. Прижавшись, я провел рукой по её животу, но под майку лезть не стал.

125

- Сильно не прижимайся, а то встанет. - Пусть, сил на него уже нет, - произнес я, проваливаясь в сон. Марина в ответ хихикнула. *** Проснулся я от приятного поглаживания в паху. - Марин? Ты чего? – спросонья спросил я. - Провожу наш эксперимент. – улыбнулась она, и поцеловала меня. Я обнял её и перевернул на спину. По сути, это был наш первый нормальный секс, а не наши быстрые потрахушки в туалете. Мы целовались, ласкали друг друга, меняли позы. Оказалось, что Марина очень хорошо работает языком. Настолько хорошо, что я не удержался и кончил. Харькаясь, Марина быстро убежала в ванную. - Что у вас за дурная привычка?! – вернувшись из ванной, возмущалась Марина. – Набрызгать полный рот своей гадости. - Ты не любишь, когда тебе кончают в рот? – спросил я. - А тебе бы понравилось? – возмущено спросила Марина. Она стояла перед диваном, уперев руки в боки. На ней не было ничего, кроме полотенца на шее, которое лишь слегка прикрывало грудь. - Я не фанат Бори Моисеева, что бы в рот брать. – обиженно ответил я. Нашла что сравнивать! - Не обижайся, - присев у дивана, ласково произнесла она. – Я не то имела ввиду. Вам, мужикам, проще, полизали и все. Редко найдешь мастера, что до оргазма доведет. А нам, женщинам, приходится каждый ваш залп контролировать. Ты еще ничего, но есть такие, которые или за волосы держат, или за затылок прижимают. Типа, альфа-самцы они. Смотрите, я ей весь рот залил! А струя и в глотку бьет, и через нос выходит. Приятного мало. Да и запах у неё отвратный, не говоря уже про вкус. - У тебя там, - указал я на её промежность, - тоже так себе. - В смысле? - недоуменно переспросила Марина. - В смысле вкуса. - Да? – Усмехнулась она. – И какая же я на вкус. - Соленая. – Ответил я. - М… - протянула девушка. – Кстати, о вкусах, у тебя есть что поесть? – произнеся это, она, как и была, направилась на кухню. – То вчера с уборкой твоего срача, даже перекусить забыли. А сейчас я голодна как волк. В холодильнике нашлись сосиски, лоток перепелиных яиц и кетчуп. - Не густо. – произнесла Марина и принялась готовить завтрак. Она надела на себя футболку, которую я принес. Она хоть и помята, но была постирана. - Так почему ты стесняешься меня? – я решил продолжить вечерний разговор, от которого Марина уклонилась. - Не то чтобы стесняюсь, - переворачивая омлет на сковородке, уклончиво ответила она. – Просто у меня такая классическая интеллигентная семья. Мама педагог, папа большой начальник на заводе. - И? – я не понял, к чему клонит Марина. - И! – ответила она. – Дочка должна быть правильной. Не гулять с кем попало, не блядовать. - А ты и не блядуешь. – ответил я. – Просто занимаешься сексом с симпатичным тебе парнем. Она повернулась и скептически посмотрела на меня. - А с чего ты взял, что ты мне симпатичен? – эта фраза Марины поставила меня в тупик. - Ну, это… - начал мямлить я, а девушка звонко рассмеялась.

126

- Нравишься ты мне, нравишься,- произнесла она, повернувшись к плите. – Иначе бы я с тобой не трахалась на холодном полу в параше. Но вот маме с папой стесняюсь о тебе говорить. – последнюю фразу она произнесла поникшим голосом. - Не поймут? – спросил я. - Ты знаешь, сколько они женихов водили на сватанья ко мне? – вопросом на вопрос ответила Марина. – Пару лет назад это было паломничество! Каждый месяц, а то и пару раз! Сыновья знакомых, друзей, сотрудников, которые хотят через дочь начальника себе должность выбить. Самое обидно было, что они все были симпатичными. Не уроды, не ботаны. А обычные симпатичные парни. Такие же как и я, заложники своих родителей. С некоторыми я ходила на свидания. Потому что мама с папой попросили. «Он же хороший мальчик!» Все они хорошие. Марина рассказывала и выкладывала омлет на тарелки. Простое блюдо она приправила кетчупом и сушеным чесноком для разнообразия. - Самое обидное, что у большинства из них были девушки, и они ходили со мной на свидание чисто из вежливости. Секс у меня был с двумя или тремя, но до серьезных отношений дело не дошло. Нельзя навязать чувства. Я даже иногда завидую Антону и Кате. Несмотря на свои недуги, они не проходили через случку. Меня как породистую суку пытались свести с таким же породистым кобелем. Только, как я уже говорила, у многих кобелей были свои сучки, которых они трахали и я им были неинтересна. Так, мило улыбались, прогулялись парком, посидели в кафе, изредка полежали у друзей на квартире. Все! У меня самого не идеальные отношения с родителями. Неуч, лентяй. Но мои родители хоть не искали мне невест. Были, конечно, варианты, предложенные мамой. Так же, дочери её подруг, но голова то у меня на плечах есть, понимаю, зачем нормальной девчонке такой распиздяй как я? Ну, она умница, красавица, отличница. И такое чудо как я в мужья. Если бы я тогда женился, то точно сел бы жене на шею. Это сейчас я кое-как научился зарабатывать, а те же пару лет назад, которые упомянула Марина, я бы просто сел на шею к молодой жене и свесил ножки. Да, такой вот я! Был… хотя, сейчас не лучше. Нет, лучше, конечно, но немного. - Меня это так достало, что я решила сделать что-то едакое. – продолжила Марина, ковыряя вилкой в омлете. - И после курсов медсестер пошла работать санитаркой в приют. Мама была в истерике! Она-то надеялась выбить мне место у своей подруги детства в элитной клинике. А я заявила, что хочу жить по-своему. Сколько скандалов было, но я смогла настоять на своем. Так что, понимаешь, если я скажу, что я у парня ночую, шаткое равновесие в моей семье нарушится. А твоя кандидатура только масла в огонь подольет. Так что пусть думают, что я у Наташки. Та подтвердит все что угодно. Весело жить в нашей стране, весело. Это так, к слову. Представляю, что будет, если её родители узнают про нас. Хотя, нас-то еще толком нет. Есть только секс и все. Но в данном случае, это еще хуже. - Давай, собирайся! – доев омлет, произнесла Марина. - Куда? – удивился я. Если честно, я рассчитывал на продолжение нашего эксперимента. - Я у родителей считай, на неделю отпросилась, а у тебя в холодильнике шаром покати! – снимая футболку, Марина направилась в комнату. – Пойдет отовариваться. - Ага, только посуду помою. – нехотя ответил я. - Брось в раковине и залей водой! – крикнула Марина. – Ты плохо моешь! Либо жирная останется, либо вся в моющем средстве! Я потом сама помою! - Как скажешь, дорогая. – тихо ответил я.

127

Повесть о голубке Поташников Григорий Часть 2. Возвращение голубки Глава 1 Прошло две недели с момента выписки Лены из больницы. Жизнь шла своим чередом. Мать девочки, Наталья Михайловна Муромская, взяла на работе отгул, чтобы перед возвращением мужа из командировки навести дома порядок. Вчера, наконец, удалось пристроить дочь в детскую дошкольную группу. Родители решили, что после всего случившегося не стоит больше держать дочь дома одну. Уж если на нее так благотворно повлияло общение со сверстниками, пусть тогда ходит в детский сад. Им помогли найти хорошую группу по подготовке к школе, произошедшая с ними история получилась громкая, освещалась прессой и телевидением, поэтому сейчас их многие знали. В полдень в квартире раздался звонок. Мать Лены подошла к телефону. - Слушаю Вас. - Я прошу прощения, - трубка затараторила тонким женским голосом, - можно пригласить Виктора Сергеевича? Так звали отца Лены. - А кто его спрашивает? - А это, наверное, мама девочки Лены? - Ага, опять – подумала мама. Родителям уже порядком надоели многочисленные корреспонденты интересующиеся подробностями. Женщина помолчала, не решив как ей реагировать. - Простите, что не знаю вашего имени отчества, - продолжила трубка. - Это Вас беспокоят из детской комнаты милиции. - Ого! А вот этого еще не было! Что же это там такое стряслось? – подумала мать. - Вы знаете, Виктора Сергеевича сейчас нет, он в командировке, но завтра будет. Может я могу Вам чем-нибудь помочь? А что произошло? - Даже не знаю с чего начать. Тут такая история… А Вы не могли бы сейчас подойти к нам? Я знаю, где Вы живете, тут недалеко. - Так все же, что случилось? И чем я могу Вам помочь? - А Вы приходите, и мы Вам все расскажем. Поверьте, это не телефонный разговор. Это касается вашей дочери Лены. Матери стало любопытно и немного тревожно. Что же все-таки там происходит? - Хорошо, я сейчас подойду. Я знаю, где Вы находитесь, буду через полчаса. Мать положила трубку и стала быстро одеваться. На душе было неспокойно. В небольшой комнате за столом сидела молодая женщина с погонами лейтенанта. - Проходите, пожалуйста, и присаживайтесь - пригласила она и подвинула стул. - Я, инспектор по делам несовершеннолетних, лейтенант Тараторкина Анна Андреевна, почти официально представилась она. Женщина пристально и в тоже время как-то неуверенно разглядывала пришедшую. Той даже стало немного не по себе. Возникла пауза. - Слушаю Вас, - нарушила, наконец, молчание мать Лены.

128

- Видите ли, тут такая история… Я к Вам обращаюсь по просьбе мальчика Миши. Он сейчас в больнице. Он был в очень тяжелом состоянии, но теперь ему гораздо лучше, можно сказать он уже выздоравливает. - Кого, кого? – мать ничего не поняла. - Ну Миши, мальчика, который похищал Вашу дочь. Вы что же, ничего не знаете, муж Вам ничего не рассказал? Мать Лены оторопела. - Так ведь… Погодите, погодите, но мне Витя говорил только, что нашли труп зарезанного подростка, вот и все… Мы даже имени его не знаем. Спасителя нашей Леночки! После этой фразы, сидящая за столом женщина как-то вся мгновенно преобразилась, расслабилась, напряжение исчезло, и лицо стало приветливым. - Ах вот даже как! - пробормотала она тихонько, почти что про себя и вздохнула с облегчением. - Что, что? - переспросила мать. - Да нет, ничего, теперь уже все в порядке. Видите ли, тут произошла ужасная ошибка. Сначала его действительно приняли за мертвого, и так и сообщили в милицию. Но потом вдруг кто-то обнаружил, что он дышит. Мальчика немедленно доставили в больницу, где врачи несколько дней боролись за его жизнь. К счастью его удалось спасти. И вот теперь, когда парнишку уже скоро должны выписывать, встал вопрос, как с ним быть дальше. Группа беспризорников, к которой он принадлежал, натворила много дел, хотя к Мише особых претензий нет, лично он в этих проделках не участвовал, просто не успел, он к ним недавно попал. Мальчик сбежал из детского дома месяца два назад, там у него конфликт возник с воспитателями. Поскитался немного, а потом прибился к этой группе. И вот теперь директор детского дома категорически не хочет принимать его обратно и настаивает на отправке мальчика в специализированное учреждение для трудных подростков. А Вы знаете, что это такое? Это же фактически колония, там же уголовники сидят! Вы представляете, что там с мальчонкой сделается? – инспектор с ужасом посмотрела на мать Лен. Сейчас, вблизи, Наталья Михайловна могла хорошо разглядеть сидящую напротив нее женщину. Была она рыхловатая, с веснушками и кажется очень добрая, что так несвойственно людям ее профессии. «И как ей удалось тут сохраниться такой?», - невольно подумала мать Лены. - Так вот, - теперь, успокоившись, инспектор опять заговорила очень быстро, - я прошу Вас помочь Мише. Дело в том, что основной довод директора детдома заключается в том, что Миша похитил Вашу дочь, а это действительно серьезное преступление. - Таких воспитанников нам не надо, это малолетние преступники, - заявляет он с апломбом, а мне и возразить нечего. Вот если бы родители похищенной, то есть Вы, за него заступились, - тут инспектор вопросительно посмотрела на мать, - мы бы, наверное, смогли бы добиться, чтобы парнишку оставили в детском доме. - Хотя, конечно, - женщина вздохнула, - он ведь опять может сбежать. Миша только просит, - она снова умоляюще взглянула на Наталью Михайловну – очень просит, привести к нему девочку Лену, он хочет обязательно попрощаться с ней перед колонией. Конечно, если это возможно, - торопливо добавила инспектор Тараторкина. - Хорошо, вот муж завтра вернется, мы решим, как быть, и обязательно с Вами свяжемся, - пообещала мать Лены. Домой женщина чуть ли не бежала, не чуя под собой ног. - Что же делать, что делать, - билось у нее в голове. Вот Витя завтра приедет, может подскажет.

129

Глава 2 - Ну разумеется, надо пойти, о чем может быть разговор, - громкий голос отца разносился по всей квартире. - Мы же ему по гроб жизни должны быть благодарны, он же нашу Ленку на ноги поставил! И как это они перепутали мертвого с живым, уму непостижимо! Конечно, мы просто обязаны сделать все, что бы спасти ребенка от колонии, т.е. все, о чем просит нас – эта, как там ее – лейтенант Тараторкина. Ну и фамилия, - фыркнул он. - А ты знаешь, фамилия-то говорящая,- рассмеялась супруга, ты бы слышал, как она тараторит! Ну хорошо, от колонии спасти – это конечно, просто заявим, что у нас нет никаких претензий к этому Мише, вот и все. Я думаю, этого будет вполне достаточно. Ну а с Леночкой-то как быть, он же просит нас ее к нему привести, он обязательно хочет ее увидеть. А у бедного ребенка в головке все перепуталось, дети, птицы, вороны, кошки… Что мы ей скажем? Как нам тут поступить? – жена вопросительно посмотрела на мужа. - Да, проблема, – мужчина крепко почесал затылок. Тут подумать надо. - И еще, если возобновить их знакомство, то мальчишка бог знает чему ее может научить. Все-таки беспризорник! – с тревогой сказала мать. - Да, пожалуй, - ответил муж, - наверное, ты права. Супруги надолго замолчали. - Знаешь, все-таки я думаю, мы не можем мальчику отказать во встрече с Леной. Тут есть еще один момент. Ты пойми, девочка не такая уж и маленькая, а это было такое яркое событие, она ведь запомнит его на всю жизнь. Сейчас она думает, что мальчик погиб, но потом, когда вырастет, она ведь неизбежно узнает правду, и вот тогда она нам этого ни за что не простит! Нет-нет, им обязательно надо встретиться! На следующий день все семейство Муромских в сопровождении инспектора по делам несовершеннолетних лейтенанта Тараторкиной пришли в больницу к мальчику Мише. Когда мама утром сообщила Лене о том, что ее «голубка» жива, и они сейчас пойдут его проведать, девочка запрыгнула маме на шею, уткнулась хлюпающим носиком куда-то ей в ухо и никак не хотела отпускать. Потом она все время торопила родителей. - Папа, мама, давайте быстрее, а то голубка возьмет и улетит. Она такая, она не сидит на одном месте, она летать любит. Папа с мамой переглядывались, но дочери не возражали. И только инспектор Тараторкина, с подозрительно блестящими и влажными глазами, успокаивала ребенка: - Никуда не улетит твоя голубка, ей сказали, что ты придешь, вот она тебя и ждет, как же она может улететь. Это действовало, и на определенное время девочка успокаивалась. В больнице, после непродолжительной беседы инспектора с врачами, для них открыли отдельную пустую палату. Вскоре туда провели какого-то мальчишку. Встреча детей была бурной. Миша оказался рослым и не по годам крепеньким пареньком. Увидев Лену, он радостно улыбнулся, и сразу же заграбастал ее в охапку. Немного пощекотав ей носик, отчего девочка захихикала, мальчишка взял ее на руки и принялся кружить по палате в каком-то странном медленном танце. При этом он высоко подбрасывал ребенка, звонко хлопал в ладоши и опять ловил. Малышка бесстрашно перебирала в воздухе ручками и ножками и от восторга визжала на всю больницу. Кажется, это был их привычный ритуал. Так вот что девочка называла словом "летать"! В палате открылась дальняя дверь, и внутрь заглянуло испуганное женское лицо. Увидев среди стоящих людей человека в милицейской форме, женщина дверь

130

закрыла. Растерянные родители смотрели на детей с беспокойством, но вмешиваться не решались. - Ну хватит, хватит, поставь ребенка на место, - легонько прикрикнула Тараторкина. - Тебе же нельзя напрягаться, а то еще не дай бог швы разойдутся. - Неа, не разойдутся, я уже совсем здоровый, - ликующий мальчишеский голос донесся из глубины палаты. Однако парнишка инспектора послушался. Приблизившись к стоящим посреди палаты взрослым, Миша аккуратно поставил девочку рядом с родителями и только тогда поздоровался. - Здрассте, - произнес мальчик и даже слегка поклонился. - Вот, Миша, знакомься, это папа и мама Лены, Виктор Сергеевич и Наталья Михайловна Муромские, - представила их инспектор. Родители девочки любезно согласились заявить, что к тебе никаких претензий не имеют. Так что теперь ты смело можешь вернуться в детдом, никто не станет препятствовать этому. Лобастое и загорелое лицо мальчика вдруг покраснело, светлые глаза сверкнули исподлобья. Парнишка насупился, уставился глазами в пол и замолчал. - Ну-ну, не дуйся, я поговорю с директором, не бойся, все теперь будет хорошо – легонько потрепала его за щеку инспектор. Было видно, что женщина имела на мальчика большое влияние, он ее слушался. - А кто боится, кто боится, - буркнул он, продолжая глядеть в пол. – Никто никого не боится! Вот еще, бояться. - Да знаю я, знаю. Все знаю. Я все устрою. Ты мне веришь? – женщина положила ему руку на плечо. Мальчик кивнул. По-видимому, речь шла о чем-то, только им двоим понятном. - Ну вот и договорились. А теперь оставим детей одних, им есть о чем поговорить, они долго не виделись, а мы с Вами сейчас пройдем на минутку в соседнее помещение, нам надо оформить кое-какие бумаги. Родители Лены подписали заранее заготовленное инспектором заявление о том, что никаких претензий к мальчику Мише они не имеют, и подчеркивают, что его действия привели к излечению их дочери от страшного недуга, с которым врачи не могли справиться. Очень странное заявление! За долгие годы работы инспекция по делам несовершеннолетних с подобным не сталкивалась. Но Тараторкина заверяла, что имея на руках такую бумагу, она легко добьется прекращения преследования Миши. После этого родители забрали из палаты раскрасневшуюся от удовольствия Лену и покинули больницу. Глава 3 Прошла неделя. Тараторкина звонила Муромским сообщить, что их заявление подействовало, следствие прекращено и теперь Миша может возвращаться в детдом. За это время мама с Леной еще два раза ходили к мальчику в больницу. Дочь каждое утро просила маму навестить «голубку», но у той просто времени не было. Больница была далеко, и одну девочку не отпускали. В последний раз Миша был каким-то угрюмым и неразговорчивым, и даже Лена не смогла его растормошить. У врачей удалось узнать, что завтра мальчика выписывают. - Ну а дальше как? – осторожно спросила мать Лены у доктора. - Ну а дальше не наше дело, - пожал плечами врач. Очевидно, парнишку опять поместят в детдом. - Ну да, конечно, - еле слышно пробормотала женщина. На завтра утреннюю тишину в квартире Муромских взорвал истошный телефонный звонок. Телефон надрывался и надрывался пока мать, спросонья, искала тапки под кроватью и, наконец, найдя только один, на одной ноге доскакала до телефона.

131

- Слушаю. - Это квартира Муромских? Наталья Михална? – в трубке застрекотал знакомый говорок инспектора Тараторкиной. - Да, это я. - Миша сбежал! Наступила длинная пауза. Наталья Михайловна переваривала новость. - Алло, алло! – надрывались на том конце провода. - Как это, сбежал, - наконец выдохнула женщина. - Мне только что позвонили из больницы. Его сегодня должны были выписывать. И вот когда сестра зашла к нему в палату, то его койка оказалась пустой. Исчезли и все его вещи. Сбежал! Он ведь и раньше сбегал, из детдома. И вот теперь из больницы. Бедный мальчик! Ой, как же я совсем забыла, Вы ведь не в курсе, даже ни о чем не догадываетесь что с ним там в детдоме произошло, почему он оттуда бегает. Я давно Вам должна была все рассказать, но вот как-то не успела. Несчастный ребенок! Он ведь из хорошей семьи, просто так уж судьба его сложилась, успел бедняга натерпеться за свою жизнь. И Вы знаете - продолжали возбужденно частить на том конце, - я должна Вам сказать, он ведь у Вас обязательно появится, он не сможет просто так Лену оставить, он к ней очень привязался! И я хочу, чтобы Вы ему сказали, если конечно его увидите, что… Впрочем, нет, не надо, давайте лучше я к Вам сейчас сама забегу. Нам обязательно надо поговорить. - Да, да, конечно, приходите, я Вас буду ждать. Положив трубку, женщина взволновано заходила по комнате.

Зачем нам Фрейд? Елена Онищенко Действующие лица: Лаура Давидовна Лэнде - известный психотерапевт, обладатель множества международных наград в области психотерапии и социологии Мария - пациентка Лауры Давидовны, проходящая практику исцеления по авторскому методу Кроме того: Голос мужа Лауры Давидовны из телефона Голос секретарши Лауры Давидовны из селектора ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ Со вкусом и изяществом обставленный рабочий кабинет психотерапевта: широкий дубовый стол, мягкое глубокое кресло для посетителей, кожаный диван, экзотические цветы, большое количество книг в высоком книжном шкафу, журнальный столик с затейливой икебаной и ноутбуком, зеркало на стене. На стене – множество сертификатов и дипломов в красивых рамах. В кабинете, где царит приятный полумрак, - красивая молодая женщина, она явно следит за модой, но одета строго, это – Лаура Давидовна Лэнде, практикующий психотерапевт. У нее усталый вид, она медленно ходит вдоль стола, о чем-то напряженно думая, несколько раз нервно сжимает и разжимает пальцы. Присев за стол, придвигает к себе листок бумаги, берет ручку, крутит ее в пальцах, потом резко откладывает и встает, потирая лоб, снова передвигается по сцене, наконец, достает мобильный телефон, и набирает номер. Телефонные гудки слышны зрителям. (Все последующие телефонные диалоги также транслируются громко). Раздается несколько телефонных гудков, после чего следует сообщение: «Абонент не отвечает, оставьте

132

информацию на автоответчик». Лаура Давидовна садится за стол и быстро набирает на ноутбуке текст. Потом перечитывает написанное, недовольно качает головой, что-то удаляет, правит. Неожиданно раздается телефонный звонок мобильного аппарата. Лаура Давидовна нервно и быстро хватает его. Во время разговора видно, как она нервничает и даже страдальчески морщится. ГОЛОС МУЖА: Сколько раз ты мне набрала? Есть такая необходимость? ЛАУРА ДАВИДОВНА: Я просто не знала, что с тобой… и… и хотела узнать… ГОЛОС МУЖА: Тебе не надо стремиться узнавать, что со мной. Прошу тебя в очередной раз перестать интересоваться моим бытом. Это все? ЛАУРА ДАВИДОВНА: Нет… Я… Еще я хотела спросить – ты сегодня заберешь Рину из садика? ГОЛОС МУЖА: Нет, ее же встречает няня. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Но дочь скучает по тебе! ГОЛОС МУЖА: Я знаю. Мы уже говорили с тобой по этому поводу. С ней мне еще предстоит объяснение ЛАУРА ДАВИДОВНА: Она спрашивает, почему тебя нет уже столько дней! ГОЛОС МУЖА: Ты не должна скрывать от нее, что папа теперь живет в другом месте. ЛАУРА ДАВИДОВНА (с болью в голосе): А ты… ты уже совсем переехал к ЭТОЙ, да? (Пауза, в течение которой муж не отвечает). Ты еще живешь с отцом или уже съехал? ГОЛОС МУЖА: Я заканчиваю разговор, мне надо работать. Телефонная связь обрывается. Лаура Давидовна смотрит в пустоту, поднимает руку с зажатым в ней телефонным аппаратом, размахивается, чтобы бросить его, но передумывает и автоматическим движением кладет его на стол. Двумя руками обхватывает голову и стонет. Ей мучительно больно. Раздается приятный мелодичный звук селектора, Лаура Давидовна нажимает кнопку. Раздается голос секретарши по громкой связи. ГОЛОС СЕКРЕТАРШИ: Лаура Давидовна, к вам Мария Абрамова, по записи на шесть. Попросить подождать? ЛАУРА ДАВИДОВНА: Нет-нет, пусть заходит…э-э... через две минуты. ГОЛОС СЕКРЕТАРШИ: Хорошо. Лаура Давидовна резко проходит в сторону зеркала, которое размещено так, что манипуляции, проводимые ею, видны зрителю. Лаура Давидовна несколько раз от середины лба проводит пальцами к вискам, стряхивает невидимое с пальцев в стороны от себя, закрывает глаза и слегка надавливает большими пальцами на веки. Потом очень медленно «натягивает на лицо улыбку» - указательными пальцами как бы раздвигает в стороны края губ и «цепляет» улыбку за уши, будто бы заправляя дужки очков. Когда она полностью поворачивается к зрителям, это совершенно другой человек - уверенная в себе состоявшаяся дама, движения которой манерны и продуманы. Входит Мария – милая, хорошо одетая молодая девушка, на лице радостная улыбка. МАРИЯ: Лаура Давидовна, здравствуйте! Я даже соскучилась, пока в отпуске была. Уже дни считала, чтобы скорее придти! Как мне вас не хватало! ЛАУРА ДАВИДОВНА (улыбаясь): Мне это понятно, Маша, только я вас предупреждала, помните? МАРИЯ: Помню, конечно! Что мы когда-нибудь должны будем прекратить наши встречи и об опасности переноса отношений, я все это знаю. Только мне с вами так хорошо всегда!

133

ЛАУРА ДАВИДОВНА (все с той же милой улыбкой): Неужели всегда хорошо? А кто кричит и плачет у меня на сеансах? МАРИЯ: Ой, ну это совсем другое, зато после терапии мне сразу хорошо. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Располагайтесь, Маша. Вам тепло, или укроем ноги пледом? МАРИЯ: Нет, все отлично! (Садится в кресло, удобно устраивается). Теперь у меня помимо старой проблемы появилась новая. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Расскажете в процессе сеанса. Как вы отдохнули в Италии? МАРИЯ: Прекрасно, замечательно, столько впечатлений! Омрачает только одно… ЛАУРА ДАВИДОВНА: Я понимаю вас, Маша, но мне кажется с учетом вашей привязанности к психотерапевтическим процедурам, новая проблема как бы так сказать… несколько преждевременна, что ли… МАРИЯ: Но ведь я еще ничего не сказала! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Почему? Вы сказали, только не вслух, а используя иную семантику. МАРИЯ: Всегда поражалась вашему умению просто читать мысли! Вы гениальны, Лаура Давидовна! ЛАУРА ДАВИДОВНА (наклоняется к Марии и нежно берет ее за руку): Спасибо, мне приятна ваша оценка, но мы не будем углубляться в эту тему, чтобы не потерять основную, ладно? МАРИЯ: Да, я готова. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Начинаем вход? Можно приступить? МАРИЯ (поерзав в кресле и приняв более расслабленную позу, закрывает глаза): Да. ЛАУРА ДАВИДОВНА (отодвигается от нее на пару метров и нейтральным голосом начинает произносить): Сейчас я сосчитаю до пяти и вы, Маша, погрузитесь вглубь себя с целью достичь контакта с собственным бессознательным. Я, как всегда, предупреждаю вас о том, что вы будете осознавать все, что произойдет на сегодняшнем сеансе, и все это может быть при вашем желании сохранено в вашей памяти. Мы вновь внедримся в область ваших накопленных бессознательных впечатлений с целью устранения их физической и эмоциональной боли. Маша, вы вправе при малейшем желании прекратить сеанс в любое удобное время, попросив меня об этом. Во избежание прерывания информационно-временной цепи, прошу вас не открывать глаза без моей команды и не выходить из состояния «быть внутри себя» до того, как вы услышите команду «Окончание сеанса». Я заранее предупреждаю, что все, пережитое вами в течение сегодняшнего сеанса, не будет в дальнейшем влиять на вас ни в какой форме и, в частности, - в форме гипнотических приказов. Случайно полученные от меня команды не должны восприниматься мозгом в качестве побудительных или подавляющих предписаний, единственная цель сегодняшней терапии, как и всегда, помочь вам самостоятельно проанализировать накопленные инграммы и избавиться от их вредного воздействия. Итак, когда я назову число «пять», вы окажетесь в собственном прошлом, в наиболее травмирующем на сегодняшний день отрезке вашей жизни. При этом ваше сознание останется в сегодняшнем дне и поможет нам транслировать переживания прошлого. Один. Два. Три. Четыре. Пять…. Маша, вы меня слышите? МАРИЯ: Да. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Как вы себя чувствуете? МАРИЯ: Очень хорошо. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Сколько вам лет сейчас? МАРИЯ: Двадцать восемь. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Где вы сейчас пребываете?

134

МАРИЯ: В вашем кабинете, Лаура Давидовна. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Отлично. Погрузитесь в ощущение себя и назовите мне дату, которая всплывает в вашем сознании. МАРИЯ: 4 мая 1996 года. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Вы ощущаете свое тело в этой дате? МАРИЯ: Да. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Где вы находитесь? МАРИЯ (немного растягивая слова): Я у себя во дворе, качаюсь на качелях. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Рассказывайте. Что вы видите? МАРИЯ: Я вижу наш подъезд, перед ним дерево. Это береза. Палисадник соседки, тети Томы, она там цветочки посадила. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Запахи? Ощущения? МАРИЯ: Очень тепло, солнце такое яркое! Когда качели взлетают наверх, даже смотреть больно (Жмурится и улыбается). Чирикают птички, мне какие-то камушки попали в ботинок. Нет! Это не ботинки, это сандалики, я их на носочки надела. Значит, в носочке мелкий камушек. Но я не хочу останавливаться, я его выну, когда перестану раскачиваться, а пока качаюсь все выше и выше. Ух, как здорово! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Глубже, глубже уходим в ситуацию. Какие еще ощущения? МАРИЯ (сжимает пальцы в кулаки, как будто держится за качели): Руки вспотели, я так крепко цепляюсь за железные ручки качелей, по-моему, я даже натерла ладони, но я готова терпеть эту боль. А! Таня, это моя подружка, они с мамой приходят из соседнего двора покачаться на наших качелях. Таня подбегает. Встает рядом. Смотрит на меня. Мама ее, тетя Наташа, вон она, чуть вдали, сейчас подойдет… ЛАУРА ДАВИДОВНА: Не прерывайтесь, Маша, продолжайте. МАРИЯ: Я хочу сильнее раскачаться и запрокидываю голову назад, пусть Танька подождет пока. Ух! Здорово! Ага! Да, мне нравится. Просто летаю! Ой! Нет! А? ЛАУРА ДАВИДОВНА: Говорите, Маша! МАРИЯ: Темно. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Вас выбило из времени? МАРИЯ: Я не знаю. Нет, я еще здесь, во дворе. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Что с вами? МАРИЯ: Я не знаю. Темно. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Что-то произошло? МАРИЯ: Я не знаю. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Давайте повторять фразу «Я не знаю» пока она не откроется в своем времени. МАРИЯ: Я не знаю, я не знаю, я не знаю… ЛАУРА ДАВИДОВНА: Продолжайте! МАРИЯ: Я не знаю… Я не… Это не я говорю. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Вы слышите эти слова со стороны? От кого? МАРИЯ: (Меняет тональности и интонации, изображая голоса других людей). «Я не знаю, как она упала!!!» Да! Это Танька говорит своей маме... Боже, как болит спина!!! О-о-о!!! Очень, очень больно. Сейчас, я попробую пошевелиться. (Пытается пошевелиться, сидя в кресле). ЛАУРА ДАВИДОВНА: Вы сможете в том времени открыть глаза, Маша? МАРИЯ (сидя с закрытыми глазами): Да, я их уже открыла. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Что вы видите? МАРИЯ (проговаривает с трудом): Тетю Наташу, она надо мной склонилась. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Что она говорит? МАРИЯ: «Машенька, ты сильно ушиблась? Где болит, можешь показать?». Оо, а я не могу шевелиться. Ужасно болит спина. «Как же ты так вылетела с них?» -

135

это тетя Наташа говорит. Ой, ой, она вытирает мне кровь. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Откуда идет кровь? МАРИЯ: Из головы… То есть, где-то на виске… «Сейчас мы вызовем врача, Маша. Не шевелись пока». Нет, я шевелюсь, а-а-а, приподнимаюсь тихонечко на локте. Ох, ужас какая боль. Тетя Наташа говорит: «Ты можешь встать?», и поддерживает меня под локоть. Нет! Не надо только меня поддерживать! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Почему вы не хотите этого, Маша? Ведь боль еще присутствует? МАРИЯ: Да, только мне стыдно. И страшно. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Чего именно вы стыдитесь? МАРИЯ: Что я упала перед Танькой, что она это видела, и что она теперь будет качаться в моем дворе, и на моих качелях. ЛАУРА ДАВИДОВНА: А что именно вызывает страх? МАРИЯ: Я не знаю, смогу ли я встать. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Что дальше? МАРИЯ: Я все-таки встаю сама. Я отпихиваю тетю Наташу и говорю, что пойду домой. Она говорит: «Подожди, ты еще в шоке». (Неожиданно улыбается). Я не знаю, что значит «в шоке», но у меня возникает ассоциация с шоколадом. Я понимаю, что это слово не сокращенное «шоколад», а что-то связанное, наверное, со школой; ведь там учат всему и, значит, «быть в шоке» - это быть такой же большой, как школьница. Лаура Давидовна и Мария молчат некоторое время. Мария при этом хмурится и болезненно морщится. Впечатление такое, что она двигается, преодолевая боль. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Где вы, Маша? МАРИЯ: К подъезду своему подхожу. Две ступеньки здесь. Бабушка сейчас ахать начнет. Тетя Наташа сзади, хочет меня проводить, она спрашивает, дойду ли я сама до квартиры. Я говорю – да! Она снова спрашивает, дома ли бабушка. Вот пристала! Я говорю - да! Я хочу скорее от нее уйти. Ой! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Что случилось? МАРИЯ: Я в подъезде. Дверь закрываю. Только я вижу все равно. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Что видите, Маша? МАРИЯ: Тетю Наташу. Она от подъезда снова идет к качелям. И лицо у нее нахмуренное. А Танька на качелях сидит, только не качается. И грустная. Тетя Наташа к ней подходит, Танька сразу спрыгивает и говорит: «Я больше не хочу, пойдем». И они уходят за ручку. Но я-то в подъезде, за дверью! Я как это вижу, не пойму? ЛАУРА ДАВИДОВНА (спокойно): Маша, остановитесь. Вы не можете сами этого видеть. Все так, но это уже не ваш опыт. Вы вышли из тела. Мы вынуждены прервать ваш рассказ, вернитесь пока в настоящее время или побудьте немного вне времени, но с закрытыми глазами. Как вы себя чувствуете? МАРИЯ: Плохо. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Это хорошо. Значит, мы нашли еще одну раннюю инграмму, которая от нас пряталась. Попробуем ее проанализировать? МАРИЯ: Да. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Вы испытали в записи несколько болезненных ощущений: физическую боль от падения с качелей, и эмоциональные переживания: вопервых, от стыда за свою неловкость, а, во-вторых, от той несправедливости, что Танька теперь вместо вас будет наслаждаться, в то время как вы вынуждены терпеть боль. И еще страх, что не сможете самостоятельно подняться. Я права? МАРИЯ: Да. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Сначала, как всегда, поработаем с эмоциями. Страх прорабатывать будете дома сами? МАРИЯ: Да, по вашей методике, ведь он прошел в тот момент сам. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Тогда не будем время терять. Идем дальше. Вы думае-

136

те, что неловкие движения присущи вам одной? МАРИЯ: Нет. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Насколько часто дети падают с качелей? МАРИЯ: Очень часто. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Ваше падение, я имею в виду данное падение с качелей, может опорочить вас или умалить ваши достоинства с точки зрения сегодняшнего опыта взрослого человека? МАРИЯ: Нет. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Тогда давайте проживем позор еще раз. Вернитесь в момент, когда вы пришли в себя и испытали стыд. МАРИЯ (после некоторой паузы, по-прежнему сидя с закрытыми глазами, начинает все шире улыбаться): Смешно. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Что вам смешно, Маша? МАРИЯ: Надо же так грохнуться! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Вам стыдно за свое падение? МАРИЯ: Нет, ни капельки, я же просто упала. Сейчас мне смешно. ЛАУРА ДАВИДОВНА: А есть негативное ощущение, что кто-то, из видевших ваше падение, может посмеяться над вами? МАРИЯ: Нет, все испуганы, никто не смеется. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Вы можете безболезненно прожить эту ситуацию снова? МАРИЯ (после некоторой паузы): Да, вполне. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Тогда отработайте ее дома по нашей схеме. Другая эмоция связана со счастливой Танькой. Вы по-прежнему завидуете ее возможности продолжать качаться на этих качелях? МАРИЯ: Ни капельки. Да она и сама не хочет уже. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Что-то вас сдерживает, чтобы освободить себя от обиды на нее? МАРИЯ (вновь улыбается): Нет, совершенно ничего не сдерживает. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Вы можете безболезненно прожить эту ситуацию снова? МАРИЯ (после паузы): Да. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Переходим на последнее воплощение болезненных эмоций в нынешнем времени. С чем они коррелируют в недавнем прошлом? МАРИЯ (как бы припоминая): Я не помню начало… А-а…где-то в середине временного трека…. Это та боль, которую я испытала в школе, на физкультуре, да! Все, точно, я сейчас вспомнила! Это было на физкультуре. Это шестой класс, весна. Дату называть? Я пока не вижу дату… ЛАУРА ДАВИДОВНА: Не будем останавливаться, продолжайте. Урок физкультуры… МАРИЯ: Да, учитель – Виктор Дмитриевич, он просит меня прыгнуть через планку. А я боюсь. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Вы боитесь осознанно? МАРИЯ: Я боюсь, потому что знаю, какая наступит боль… Да, я боюсь осознанно. Я прыгаю и падаю так, чтобы удариться тем же самым местом, ну да, как тогда, как на качелях! Я знаю теперь!!! Я специально падаю так, чтоб упасть тем же местом, на спину, и при этом изловчиться удариться и головой, и спиной! О, боже, неужели я сама выбрала повторить это падение?!! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Да, это именно так и бывает. Вы воспроизводите снова ту же ситуацию – инграмму. Она спровоцирована внешними признаками или вашим внутренним ощущением? МАРИЯ: Внутренним. Я сама так делаю… Впрочем… ой! … нет, это… Ну, да! Танька – теперь она моя одноклассница, она стоит за мной и смотрит на меня, как

137

я прыгну. Всё ясно! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Совершенно верно, Маша! Вы все правильно сейчас объясняете! Это не только внешнее программирование инграммы, это ее рестимуляция. То есть, воспроизведение из-за наличия внешних признаков. Организм, уловив набор тех же качественных характеристик ситуации, предпочел упасть так, чтобы вам было по-прежнему больно, но чтобы вы выжили при этом, как и в прошлый раз. Мозг нашел наиболее благоприятную ситуацию для выживания, потому что уже был в ней. А сработало наличие в картинке времени Тани! Все элементы падения должны были сработать с наиболее благоприятным для вас исходом. Поскольку в прошлый раз на качелях исход был благоприятным, и вы выжили, то и в этот раз, с точки зрения структуры бессознательного, следовало повторить все до мельчайших подробностей. Я права? МАРИЯ: Абсолютно! Теперь я вижу, в чем проблема. Ведь в действительности я не прыгала! Я падала так, как мне предписано умом. Так, как я думала мне надо прыгать. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Если вы покопаетесь глубже в себе, вы убедитесь, что в этом эпизоде на уроке физкультуры сработало не только присутствие этой Тани, но и иные эмоции. Перед прыжком вы чувствуете к ней зависть? МАРИЯ: Да, она разговаривает с Потаповым. Это тоже наш одноклассник. Он мне нравится. И стыд. Да, еще стыд. Это потому, что я не очень спортивная и прыгаю коряво. Сейчас они увидят меня и будут смеяться над моей неуклюжестью. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Кто-нибудь смеется, когда вы падаете в прыжке? МАРИЯ: Нет! Никто и не думает смеяться. Да-да, все эмоции точно такие же, как и на качелях, только в этот раз я сама спровоцировала их, постаравшись упасть. О -о, опять мы победили, Лаура Давидовна! (Сидя по-прежнему с закрытыми глазами, пытается протянуть к психотерапевту руки). ЛАУРА ДАВИДОВНА: Давайте не будем отвлекаться, Маша, у нас еще много чего на сегодня запланировано. Продолжим работать. Итак, боль в спине, полученная от падения на качелях, повторялась у вас многократно. Один из эпизодов – урок физкультуры в шестом классе. Было ли это раньше? МАРИЯ: Да. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Вы можете его вспомнить, этот более ранний эпизод? МАРИЯ: Не знаю, попробую…. (Долгая пауза) Нет, не могу. Знаю, что много раз это было раньше, но я не вспомню. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Вспоминайте! МАРИЯ: Только не надо меня насиловать… ЛАУРА ДАВИДОВНА: Попробуйте, Маша! МАРИЯ: Нет, прошу вас - не надо меня насиловать! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Что-о?! Повторите! МАРИЯ: Не надо меня насиловать! Я все равно ничего не знаю! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Маша, я прошу вас прерваться на этом месте, вы можете это сделать? МАРИЯ: Да, я готова! ЛАУРА ДАВИДОВНА: В таком случае, я сосчитаю от пяти до одного, вы полностью вернетесь в настоящее время, и сможете открыть глаза. Согласны? МАРИЯ: Да, конечно! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Итак, пять, четыре, три, два, один. Маша, вы в настоящем времени. Окончание сеанса! Открывайте глаза! Как вы себя чувствуете? МАРИЯ: Превосходно! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Сколько вам сейчас лет? МАРИЯ: Двадцать восемь. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Какое время мы посетили с вами, вы сейчас помните? МАРИЯ: Да, естественно, шестилетний возраст, а потом шестой класс, конеч-

138

но помню! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Этот возраст оставил в вас болезненные воспоминания? МАРИЯ: О, нет, совсем не оставил! (улыбается). ЛАУРА ДАВИДОВНА: Тогда прервемся на нашу обычную паузу, вы согласны? МАРИЯ: Я выйду к секретарю, Лаура Давидровна! Попью кофе и оплачу сеанс. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Пожалуйста! Мария выходит, Лаура Давидовна некоторое время задумчиво сидит в кресле, потом достает мобильный телефон и нажимает кнопки на его клавиатуре. Раздается звук, как если бы она получила сообщения, после чего Лаура Давидовна набирает номер и слушает громкие гудки. Гудков много. Наконец, Голос Мужа достаточно весело и оживленно отвечает. ГОЛОС МУЖА: Да, слушаю тебя. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Это я, ты вроде звонил мне. ГОЛОС МУЖА: Звонил. Мне нужен час твоего времени. Сможем встретиться завтра? ЛАУРА ДАВИДОВНА: С какой целью? ГОЛОС МУЖА: Я хочу произвести раздел имущества и обсудить с тобой предполагаемое завещание на дочь. ЛАУРА ДАВИДОВНА (растерянно): Ты? Ты… Ты что, разводишься со мной? Официально? ГОЛОС МУЖА: Странно, что этот вопрос возник у тебя тогда, когда я уже достаточно долго живу с другой женщиной. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Но ты мог бы не разводиться, наверно? ГОЛОС МУЖА: Это говоришь мне ты? Ты, получившая воспитание в лучших аристократических традициях? Жить с другой женщиной, будучи женатым человеком, по-твоему, не унизительно, ни для тебя, ни для нее? ЛАУРА ДАВИДОВНА: (срывается на крик, потом затихает): Мне нет до нее никакого дела!!! Ни до нее, ни до ее традиций! Мне плохо, пойми, и я, я не понимаю, - как в такой ситуации можно думать о благополучии посторонних людей!!! … Прости, ты не любишь, когда я повышаю голос. ГОЛОС МУЖА (вздыхает): Принципиальная ошибка в том, что мы разделяем себя с другими людьми. Знаю, что сделаю тебе больно, но вынужден сказать: та женщина, с которой я сейчас живу, совсем не является мне посторонней. Представь себе, что она родная мне настолько же, насколько когда-то родной была мне ты… Ты сама смогла бы жить с женатым на другой женщине мужиком?... А захотела бы, чтобы твоя дочь жила с женатым? Ты – признанный во всем мире психотерапевт, и можешь рассуждать объективно. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Женщины не могут рассуждать объективно, когда ситуации касаются их самих. Я бы предпочла, чтобы ты не разводился хотя бы, если уже навсегда отказался жить со мной. ГОЛОС МУЖА: Почему? ЛАУРА ДАВИДОВНА: Это связано со многими причинами… ГОЛОС МУЖА: Одна из них – мой отец? ЛАУРА ДАВИДОВНА: Не думаю, что основная причина может быть в твоем отце. Должности и звания твоего отца никогда не имели решающего для меня значения. ГОЛОС МУЖА: Тем не менее, я скажу, что он по-прежнему будет продвигать твои труды в научном мире. Отец вполне справедливо считает тебя талантливым психотерапевтом с большими возможностями и, поверь, делает все, что от него зависит. Так что этот вопрос не должен волновать тебя ни в коей мере.

139

ЛАУРА ДАВИДОВНА: Я не волнуюсь! ГОЛОС МУЖА: И еще. Отец сказал, что твое участие в конференции во Франции одобрено советом. Поэтому готовься. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Но я не могу оставить дочь! ГОЛОС МУЖА: Раньше это тебя не останавливало. Если не можешь ехать – не надо. В конце концов, Рина останется с няней и бабушкой. Только не пытайся манипулировать мною и влиять на мои решения. Твое участие или неучастие в конференции не заставит меня жить в нашей бывшей квартире. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Да, хорошо, я поняла. Скажи мне… пожалуйста… ты правда любишь эту свою…? ГОЛОС МУЖА (меняется на сухой): Надеюсь, мы завтра встретимся и обсудим вопросы, касающиеся нашей дочери. Я позвоню после конференции. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Подожди! ГОЛОС МУЖА: Достаточно, я отключаюсь! Слышно, что связь прерывается. Лицо Лауры Давидовны отражает мучительные переживания, она еле сдерживает слезы. ЛАУРА ДАВИДОВНА (разговаривает сама с собой): Работа, работа! Только работа сможет тебя восстановить. Ты же сама это советуешь всем своим пациентам. Углубиться в работу, в работу!!! (Пустым взглядом пробегает по бумагам, разложенным у нее на столе). Лаура, ты должна сосредоточиться на работе, погрузиться в нее так, чтобы не оставлять времени ни на какие мысли. Вспомни, как интенсивно работал Фрейд!.. Господи, что я несу?... Какой Фрейд? (Бормочет в исступлении): «Крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее - стрелы огненные; она пламень весьма сильный»… Нет, Фрейд не спасет. И Альфред не поможет… Безвольно садится в кресло, обхватывая себя руками. Входит Мария. МАРИЯ: Лаура Давидовна, можем продолжить? ЛАУРА ДАВИДОВНА (выходя из оцепенения): Да, Маша, конечно! МАРИЯ: Лаура Давидовна, я бы хотела проработать с вами одну ситуацию… ЛАУРА ДАВИДОВНА (сначала резко, потом мягче, будто спохватываясь): Какие из ваших ситуаций нуждаются в проработке, Маша, буду решать я!.. То есть, я хотела сказать, ваше подсознание само укажет на то, что именно является наиболее открытым сейчас для анализа. Я помню, что вы вернулись из путешествия со своим молодым человеком и могу предположить, что озадачены тем, что тут же не получили от него предложения руки и сердца. Это вас беспокоит, так ведь? МАРИЯ (удивленно): Да-а! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Поверьте, мы дойдем и до этого момента, но сейчас наиболее интересным для нас с вами является устранение эмоциональной боли. МАРИЯ: Но у меня нет больше никакой иной эмоциональной боли! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Вы уверены? МАРИЯ: Ну, думаю, что это так. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Перед выходом из последнего погружения вы несколько раз повторили фразу о насилии. Вы помните ее? МАРИЯ: Да. Я сказала: «Не надо меня насиловать». ЛАУРА ДАВИДОВНА: И вы считаете, что эта фраза не является отголоском боли? МАРИЯ: Нет, никакой боли не возникает. Мне просто становится очень неприятно. Кажется… (Неуверенно): И, по-моему, начинают трястись руки. Но все равно, это не та боль! ЛАУРА ДАВИДОВНА: А если все-таки это не так? Давайте просто убедимся в отсутствии боли, доверьтесь мне. Вы раньше подвергались насилию? МАРИЯ (удивленно): Не-ет! Почему вы спрашиваете об этом? ЛАУРА ДАВИДОВНА: Вы несколько раз не произнесли бы фразу «Не надо

140

меня насиловать», от которой еще и трясутся руки, если бы она не оставалось в вашем подсознании. Мне показалось это странным. Вы помните, с каким выражением произносили ее? МАРИЯ: Да, помню. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Эта фраза не является для вас трафаретной. МАРИЯ: Ну да, я не помню, чтобы я часто ее повторяла. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Какие эмоции возникают у вас, когда вы говорите о насилии? МАРИЯ: Странно… Мне кажется, что я начинаю бояться. Да-да! Эти слова вызывают во мне нарастающий ужас. Страх все больше и больше. Откуда это? ЛАУРА ДАВИДОВНА: Не торопитесь, Маша! Ваш неактивный разум подскажет, где надо искать то, что может быть отложило свой опечаток на сегодняшний день. Давайте вернемся в ваше прошлое. Вы готовы? МАРИЯ: Готова. Лаура Давидовна берет Марию за руку, внимательно глядя ей в глаза, через некоторое время опускает. ЛАУРА ДАВИДОВНА (медленно и однотонно): Как обычно, вы сможете прервать терапию в любой момент, сказав мне о своем желании. При этом не открывайте, пожалуйста, глаза до полного выхода из состояния временнОго погружения. Это необходимо для того, чтобы резкий перенос прожитых вами ранее впечатлений не спровоцировал их активацию в настоящем времени. Поэтому до того, как услышите от меня слова: «Окончание сеанса», вам следует оставаться с закрытыми глазами. Полученные в процессе погружения команды не будут иметь на вас никакого влияния – ни побудительного, ни подавляющего, но останутся в памяти как естественный опыт пройденного сегодня общения. Итак, когда я назову число «пять», вы окажетесь в собственном прошлом, в наиболее травмирующем на сегодняшний день отрезке вашей жизни. Один. Два. Три. Четыре. Пять…. Маша, вы меня слышите? МАРИЯ: Слышу. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Какие предметы вас сейчас окружают? МАРИЯ: Коричневый стол, кресло, в котором я сижу, диван. В-общем, мебель вашего кабинета. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Ваш возраст? МАРИЯ: Двадцать восемь лет. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Погрузитесь сейчас, пожалуйста, в переживания того момента, когда вы оказались жертвой насилия. МАРИЯ: Ну… э-э… я… не могу… вроде бы этого не было. Нет, такого не было! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Тогда вернитесь в тот момент, когда вам нанесли самое болезненное эмоциональное переживание. У вас не было сильных переживаний, полученных от черствости и несправедливости, которую вам продемонстрировали другие люди? МАРИЯ: Нет, не знаю… Не было такого! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Не было или вы хотели бы их забыть? МАРИЯ (отрицательно мотая головой): Не-а! Нет! Не было! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Внимательнее исследуйте свой опыт. Вы не могли быть свидетелем насилия? Может быть, детские потрясения от сексуальных сцен, пусть даже в кино… Возможно, вы увидите, что эмоциональная боль, которую мы еще не проработали с вами, все-таки была. МАРИЯ (резко, почти кричит): Да не было! Не было ничего такого! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Повторите, пожалуйста, несколько раз фразу: «Не было такого!» МАРИЯ (быстро и однотонно): Не было такого. Не было такого… Не было такого… Не было… Этого не было… Этого не было. О, Боже! Этого никогда не бы-

141

ло! Да! (другим, измененным голосом): «Этого никогда не было!»… «Это неправда, этого никогда не было!». Ужас, ужас! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Где вы, Маша? МАРИЯ: Ой, я не знаю, я только слышу, как она кричит! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Она?! Что она кричит? МАРИЯ: Она кричит: «Это неправда, этого никогда не было!» О, ужас, сколько страха в ее голосе! А еще я слышу ее крик «Не надо меня насиловать!». ЛАУРА ДАВИДОВНА: Маша, а кто это – она, вы можете определить? Вы видите ее? МАРИЯ: Нет, нет, я не вижу. Но я знаю, кто это, я ее очень хорошо знаю, это как бы не совсем я, но почти я. О-о-о! (Закрывает рот рукой, в страхе): Я не должна об этом говорить! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Почему? МАРИЯ: Я не могу об этом рассказывать! Это ужасно, ужасно, я больше не могу!!! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Маша, вы должны собраться и вновь полностью погрузиться в этот эпизод. Обещаю, что очень внимательно буду наблюдать ваше состояние. При малейшей угрозе вашему здоровью, я тут же верну вас в стопроцентное пребывание в сегодняшнем дне. Вы понимаете меня? МАРИЯ: Да! (Плачет): Но я не должна говорить! Поверьте, мне очень страшно! Я не могу! Мне нельзя говорить об этом! Мне кажется, я умираю! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Почему вы решили, что не можете говорить об этой ситуации? МАРИЯ: Так сказал он! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Кто этот «он»? Что он сказал? Кому? МАРИЯ: Он… он так сказал… мне… то есть не мне, а как бы если бы это была я… той, которая не совсем я… Во время дальнейшего сеанса Мария помогает себе руками, отчаянно жестикулирует, пытаясь вспоминать - сжимает свои виски, порой съеживается, как бы защищая свое тело. Лаура Давидовна очень внимательно наблюдает за ней. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Мария, сосредоточьтесь, прошу вас! Сейчас очень важно не концентрироваться на боли, которую вы испытываете, а описать то, что происходит в ваших переживаниях. Для понимания и проработки ситуации мы должны отчетливо воссоздать всю картину инграммы, только тогда станет понятен оставленный ею шлейф. Постарайтесь, Маша, я вам помогу и я очень, очень прошу вас… Вы сможете сосредоточиться? МАРИЯ (всхлипывает все тише и тише): Кажется да, я попробую. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Что сейчас вокруг вас? МАРИЯ: Темнота. Дальнейшие вопросы Лаура Давидовна задает со все возрастающим интересом, иногда наклоняясь к пациентке ближе. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Вы находитесь внутри этой темноты? МАРИЯ: Да. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Вы различаете какие-то очертания предметов? МАРИЯ (как будто вглядываясь в темноту и озираясь по сторонам, неуверенно): Нет, кажется, ничего нет. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Вы можете шевелиться? МАРИЯ: Да… только не так как обычно, а как бы это сказать… немного, я… Ах, я поняла, - я в замкнутом пространстве… ЛАУРА ДАВИДОВНА: Что это за пространство? МАРИЯ: Это… это я как будто на глубине океана. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Вам комфортно там, где вы находитесь? МАРИЯ: О, да! То есть… (снова начинает сжиматься, будто пытаясь защи-

142

титься от чего-то невидимого). ЛАУРА ДАВИДОВНА: Что? МАРИЯ: Это очень комфортная среда, ну это место, здесь хорошо. Только… Только сейчас мне здесь страшно, очень страшно! Это ни с чем несравнимый ужас!.. А я не могу убежать! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Что вы слышите? МАРИЯ: Она кричит! Ой, неужели?! Мама! Я поняла! Это кричит моя мама! Это она кричит, а я у нее внутри, она беременна мною! Боже! Боже! Мамочка, милая мамочка, ей страшно! И мне, мне тоже очень страшно. Она кричит, что этого никогда не было!!! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Успокойтесь, Маша, успокойтесь! Очень хорошо, что вы это смогли воспроизвести. Вы все еще там, внутри, в животе у своей мамы? МАРИЯ: Да! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Каков ваш возраст? МАРИЯ: Трудно сказать… Кажется, мне кажется, мама еще не уверена… она еще сомневается… Мне трудно сказать, сколько мне. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Хорошо, оставим пока это. Что еще вы слышите? МАРИЯ: Я слышу, как она все время повторяет именно эту фразу: «Это неправда, этого никогда не было!». ЛАУРА ДАВИДОВНА: Кому она ее повторяет? МАРИЯ: Ему, тому, который кричит ей. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Кто он? Что он кричит? МАРИЯ: Это… это, кажется…я не пойму… Он говорит… Нет, он орет, он просто в бешенстве! Э-э... А-а-а-а… это псих какой-то, он орет, рычит даже! Он кричит, что помнит, как она бегала за ним в школе и… и что будто бы он знает, что она любила его… Он… еще он говорит… он говорит, что когда был на зоне, все время ждал этого момента, когда… он все время хотел к ней придти… Нет, я не могу! (Отмахивается руками и снова начинает плакать). ЛАУРА ДАВИДОВНА (резко): Назовите первую пришедшую вам на ум цифру. Вы сейчас видите ее изображение перед собой! Цифру, быстро! МАРИЯ (тут же): Семь с половиной! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Ваш возраст – семь недель от момента зачатия? МАРИЯ: Да, да, мне семь недель! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Продолжайте описывать ситуацию. МАРИЯ: Он кричит на нее! Он очень страшен! Мы с мамой в ужасе, в шоке! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Говорите, что еще он кричит. МАРИЯ: Он говорит, что знает… «Я же помню, как ты бегала за мной в восьмом классе, я этого там ни дня не забывал!!!» Он обзывает ее, он ее такими словами обзывает, он в ярости. (Плачет). А мама… моя бедная мама, она отбивается от него и кричит, что этого не было! Мама говорит, что она вовсе его не любила. (Пауза, потом Мария резко отшатывается, будто получив удар). Он ударил ее! Не-ет! Нет, нет!!! Аа! Мария закрывает глаза руками и рыдает еще сильнее. Постепенно рыдания прекращаются. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Маша, вы можете говорить? МАРИЯ (всхлипывая): Он изнасиловал маму. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Что вы чувствуете при этом? Была ли у вас при этом физическая боль? МАРИЯ: Не знаю. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Маша, это очень важно, соберитесь! Вы, лично вы, а не мама испытывали при этом насилии физическую боль? МАРИЯ: Кажется, нет. Впрочем, да, физическая боль была, это так, будто меня придавило чем-то тяжелым и я в этот момент не могу дышать. Но мне очень,

143

очень плохо. То, что я испытываю гораздо хуже и страшнее физической боли. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Маша, соберитесь, это очень важно! Когда эмоциональная боль замещается физической, организму становится легче ее терпеть. Именно поэтому мы должны сначала вытянуть на поверхность физическую боль, чтобы добраться до другой, самой страшной, глубинной. Сейчас вы испытываете синдром мышечного напряжения. Прошу вас, вам обязательно надо вытерпеть эту боль. МАРИЯ: Хорошо, я готова ее протерпеть. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Ощутите физическую боль и отождествите ее со своим собственным телом. МАРИЯ (медленно, с паузами, проживая ситуацию): Да, я знаю, мы с вами так делали. Мне больно, я прохожу это снова и снова. Будто мне на спину навалилась каменная глыба, и я не могу пошевелиться и вздохнуть. Очень страшно!!! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Маша, будьте внимательны. Оставьте пока в стороне свой страх. Вы сейчас концентрируетесь только на физической боли. Концентрация только на физической боли! Только на физической боли! МАРИЯ: Да, да, вроде получается, да я проживаю ее, да, именно сейчас. Эта боль сродни той, которая была при падении с качелей. Да, это одинаковые боли. Я чувствую боль во всю спину. И еще немного есть в голове. (Мария прикладывает руку к виску и болезненно стонет): О-о-о! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Вы снимаете все болевые ощущения сдавливания и нехватки воздуха. Физический дискомфорт с каждым прохождением эпизода становится все меньше и меньше и, наконец, исчезает совсем. Маша, пройдите инграмму в себе еще раз! (После паузы): Вам больно? МАРИЯ: Нет, в физическом смысле больше не болит. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Тогда продолжим снимать иные неприятные ощущения. Вы можете вновь описать ситуацию полностью? Только в этот раз надо отождествить весь пережитый ужас с ощущениями в пальцах рук. Давайте попробуем. МАРИЯ: Хорошо. Я слышу… или нет… Я просто понимаю, что этот зверь кричит. Он не в себе. (Прислушиваясь к своим внутренним ощущениям). Он ужасен, мы с мамой боимся его. И еще есть стыд. Да, это стыд. (Снова начинает плакать). Я не могу. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Маша, он говорил, что мама никому не сможет об этом рассказать? МАРИЯ: Да! Он говорит: «Ты никому не посмеешь этого рассказать!». ЛАУРА ДАВИДОВНА: Теперь вы понимаете, что этот запрет - говорить о данной ситуации – исходит от него, и на самом деле вы можете проговорить вслух все, что произошло? МАРИЯ: Да, я понимаю. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Тогда говорите! МАРИЯ: Мама пытается отбиться, нам с ней очень страшно. Потом этот стыд. Голова отключается, нет никаких мыслей, только стыд и ощущение тошноты… ЛАУРА ДАВИДОВНА: Эти ощущения в какой-то степени повторились потом, когда вы падали с качелей и на уроке физкультуры? МАРИЯ: Да, только в гораздо меньшей степени, чем сейчас. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Что вы чувствуете сейчас в кончиках пальцев? МАРИЯ (наклоняет голову и подносит пальцы к лицу так, как если бы она сидела с открытыми глазами и разглядывала свои ладони): Они холодные. Очень. И еще какое-то ощущение иголок. ЛАУРА ДАВИДОВНА: С чем связаны эти иголки? С какой эмоцией? МАРИЯ (сначала неуверенно): Страх? Да, именно! Иголки связаны с этим страхом. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Они вызваны переродившимся в физическое ощущение страхом, верно?

144

МАРИЯ: Да, это и есть страх. Эти иголки – это мой страх! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Так опишите его. Как выглядит ваш страх? МАРИЯ: Мои пальцы утыканы множеством иголок. (Растопыривает пальцы, держа их перед глазами). ЛАУРА ДАВИДОВНА: Сколько их? МАРИЯ: Много. Очень много. Сотня, нет даже две сотни. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Как они держатся на вас? МАРИЯ: Они глубоко вошли в кожу, и причиняют невыносимую боль… О-оо!!! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Вы можете самостоятельно избавиться от них, вынуть, например? МАРИЯ: Нет, сама я не смогу. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Тогда давайте представим ваши пальцы магнитными. Сделайте их широкими и толстыми. Вы должны видеть и чувствовать пальцы рук магнитами, усеянными иголками. МАРИЯ: Да, кажется есть. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Какого цвета ваши руки сейчас? МАРИЯ: Черного. Они из металла. Они намагничены. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Теперь попробуйте стряхнуть иголки с пальцев. Трясите! Мария по команде вскидывает руки и начинает яростно ими трясти, при этом Лауре Давидовне от неожиданности приходится резко отпрянуть назад, чтобы сбрасываемые невидимые иглы нечаянно не задели ее. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Вам удается освободиться от игл? МАРИЯ: О, да! Почти! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Трясите до тех пор, пока не останется ни одной! МАРИЯ (трясет пальцами еще некоторое время, потом внимательно с закрытыми глазами «разглядывает» свои руки): Всё! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Вы уверены, что полностью избавились от иголок в пальцах, а, следовательно, от пережитого вами страха? МАРИЯ: Да! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Теперь верните своим рукам первоначальный естественный вид. Придайте им обычную человеческую структуру. (После паузы): Как вы себя чувствуете, Маша? МАРИЯ: Ну, как-то так... Хорошо. Я только очень, очень устала. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Испытываете ли вы страх, боль, обиду или, может быть какие-нибудь иные неприятные эмоции в контексте сегодняшних переживаний регрессивного опыта? МАРИЯ: Нет, вся боль, и весь страх полностью ушли. Но у меня совершенно нет сил продолжать сеанс. Верните меня, пожалуйста, в настоящее время. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Конечно! Нам действительно следует прерваться. Я досчитаю от пяти до одного, и вы вернетесь в настоящее время. При этом вы будете помнить все элементы последней терапии освобожденными от болезненных эмоций и физического воздействия. Готовы? МАРИЯ: Да! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Хорошо. Пять, четыре, три, два, один. Вы можете открыть глаза, Маша. (Мария открывает глаза). Как вы себя чувствуете? МАРИЯ (слегка улыбаясь): Странно… Я хорошо себя чувствую. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Отлично. Сколько вам сейчас лет? МАРИЯ: Двадцать восемь. Но… Я не могу поверить! Лаура Давидовна, неужели это было со мною? ЛАУРА ДАВИДОВНА: Конечно, Маша! Если бы вашей матери такие воспоминания не доставили болезненных эмоций, я бы предложила вам аккуратно уточ-

145

нить у нее некоторые детали. Например, был ли у нее одноклассник, который потом отбывал срок на зоне? МАРИЯ: Я нахожусь в таком странном ощущении, как попавшая в цунами. Мне кажется, что вокруг меня информация превратилась в плотную массу и движется. ЛАУРА ДАВИДОВНА (с улыбкой): Вот это как раз естественно. В таком ощущении нет ничего опасного. Гораздо хуже для вашего здоровья было бы оставить этот момент непроработанным. Теперь вы спокойны и можете говорить об этом. МАРИЯ: Вы правы, как всегда, Лаура Давидовна! Когда я раньше слышала о каких-то случаях насилия, в информационных новостях ли, или в частном разговоре, мне всегда становилось очень не по себе. Мне кажется, я даже на убийства не так болезненно реагировала! ЛАУРА ДАВИДОВНА: Вам следовало сказать мне об этом сразу, такое признание смогло бы сэкономить ваше время. Но сейчас все позади. Хорошо, что вам удалось вытащить этот жуткий эпизод и снивелировать имеющийся в нем отрицательный заряд. Иначе он продолжал бы влиять на вашу дальнейшую жизнь. Сейчас он для вас совсем не страшен. МАРИЯ: Спасибо, большое спасибо. Мне все-таки хочется уточнить некоторые детали с мамой. Вы думаете, это возможно? ЛАУРА ДАВИДОВНА: Тогда считаю себя обязанной открыть вам один секрет, Маша: абсолютно все мои пациенты, преодолевшие амнезию сознания, не могут воздержаться от того, чтобы не перепроверить полученную информацию через родственников или иных, участвующих в эпизоде, людей. Зная это, я не стараюсь отговорить их от такого шага. Только прошу вас быть весьма осторожной при разговоре с мамой. А в том, что информация подтвердится, не сомневайтесь! МАРИЯ: Спасибо. Я очень вам признательна. Вы действительно не только лечите, но и помогаете мне во всех аспектах жизни. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Ваше здоровье зависит от вашего психического состояния. А психосоматические болезни, как вы знаете, – основная беда нашего времени. МАРИЯ: Тогда я пойду? До свидания, спасибо вам большое еще раз. ЛАУРА ДАВИДОВНА: До следующей встречи, Маша, будьте здоровы! Мария уходит. Лаура Давидовна быстро садится за стол и фиксирует в ноутбуке результаты сегодняшнего сеанса. Иногда правит текст, задумывается, некоторые слова произносит вслух. Она работает быстро и увлеченно, с видимым удовольствием. ЛАУРА ДАВИДОВНА: Эмоциональный блок восприятия… Ага! …пациент в пренатальном периоде… в отсутствие физического воздействия… Тут еще рестимуляция на основании психотерапевтического воздействия… И используя метод Пезешкиана, в частности, - вербализацию… Свет постепенно меркнет, нарастает звучание умиротворяющей музыки. Конец первого действия.

Ангелы без крыльев Наталья Смирнова Я снова в самолете. Откинулась назад в кресле, закрыла глаза. Меня обволакивают шум и суета. Пассажиры распихивают свои вещи по полкам, ерзают и брякают ремнями. Людской шум сменяется завыванием двигателей. Звук хоть и громкий, но ровный, в какой то степени даже успокаивающий. Открываю глаза. Ярко светят огни аэропорта. Они отражаются в каплях дождя, которые неспешно стекают по иллюми-

146

натору. Они похожи на слезинки. Капли сползают медленно, словно кто то тихо плачет за окном. Город прощается со мной. За несколько месяцев я стала его частью. Хотя, может это просто был сон? Красивый, яркий, необычный сон, с полетами и сказочными героями. После которого, проснувшись утром, видишь, как ночные мечты чудесным образом изменили реальный, окружающий мир. Если внимательно посмотреть на историю, то явление во снах к девицам, прекрасных ликом и телом мужчин, далеко не редкость. Традиционно, это были ангелы, и заканчивалось все это рождением очаровательных щекастых детей. Я всегда считала, что все эти истории достояние древних скучных книг. А поскольку росла девочкой практичной, то предпочитала красавцев не мифических, а вполне так себе осязаемых. Видимо, именно моя циничность бумерангом возвращалась во всех моих «романтических» увлечениях. То ли я не отдавалась отношениям полной дурой, то ли кавалеры того не стоили. Все было ровно до того момента, пока я не познакомилась с ним. По современным меркам он вполне сходил за совершенство. Целеустремленный, амбициозный, ласковый, вежливый, галантный, и Бог знает что еще, позабытое к сегодняшним дням. Все было так идеально, что, казалось, дело уже двигалось к свадьбе. И вот настал «этот день». Он приглашает меня в ресторан, и нежно держа мои руки, влюбленно глядя мне в глаза говорит: - Дорогая, я люблю другую, и у нас c ней скоро будет ребенок. Я настолько не ожидала такого признания, что еще пару минут сидела с глупой улыбкой, словно услышала заветное переложение руки и сердца. Почему же он решил, черт возьми, что донесение такой важной информации в романтической обстановке сгладит неловкость? Ну конечно же, ведь он был идеален, галантен и вежлив, что не мог себе позволить меня обидеть. В конце концов до меня дошел смысл сказанного, я вырвала руки, сделала огромный глоток воды, а так как моему организму в этот момент недоставало не только жидкости, но и воздуха, то еще я сделала глубокий вдох. Ну и вот, совпадение, подавилась. Мало того, что я выплюнула на него всю это воду, как верблюд, но для шумового эффекта попутно уронила что то на столе. Так как, извиняться и объяснять было сложно, я просто схватила свои вещи и убежала. А он продолжал сидеть с таким же романтичным лицом, залитый водой и остатками взлетевшей еды со стола. Так как с ним мы встречались долго, да и общих друзей у нас было немало, ну и по работе пересекались часто, я поняла, что самый правильный вариант - сбежать. Тем более, что в мир уже ушла легенда о том, что я плюнула ему в лицо, а объяснять долгую историю движения воды и воздуха в моем рту в момент стресса у меня не было никакого желания. Я пришла к директору, благо мы были с ним в хороших отношениях, и попросила перевести меня в любой город на любую должность, только завтра и подальше. Так как сотрудником я все же была неплохим, то многоуважаемый Петр Сергеевич отправил меня на недавно появившуюся вакансию в Ригу. Маленькая должность, маленькая зарплата, маленький город. Но для того, чтобы убежать от себя, лучше места не придумаешь. И вот, уже через несколько дней, я сидела в самолете. Убегала от неудачной любви, обид и несбывшихся надежд. Плакать не хотелось, да этого я и не умела, поэтому все не вылитые слезы скопились в районе груди тоскливым и гадким болотом. От обиды гудело в ушах. Рев двигателей временно заглушил мои печали, и самолет взлетел к небесам. Я быстро влилась в работу. Дни были похожи друг на друга. Серые и скучные. Даже когда вокруг светило солнце, я производила вокруг себя такое облако тоски, что ко мне не подходили даже сектанты с книжками, видимо понимая, что им мне не помочь, а вот испортить жизнь им, я вполне смогу. Обычное утро. Я привычно сидела в кафе. Ночью прошел дождь, пропитав влагой древние камни. В маленьких лужицах играли лучи утреннего солнца. Аромат

147

кофе разгонял кисловатый на вкус воздух улиц старой Риги. Я сидела и жалела себя. Это стало уже дурной традицией перед работой. Кофе, круасан и море тоски. Я была настолько погружена в свои мысли, что даже не заметила как он подошел. Из меланхолического сна меня пробудил мерзкий скрип отодвигающегося металлического стула. - Несчастная любовь? – спросил незнакомец. - Что? - раздраженно переспросила я и схватила руками свою чашку кофе, словно он собирался у меня ее украсть. Незваный гость махнул рукой, призывая внимание официанта. Подошел сонный юноша. - Мне самый черный кофе, пожалуйста - небрежно, через плечо, сказал незнакомец, потом повернулся ко мне, - Извините, что так фамильярно. Ранее утро, город еще спит и мне очень скучно. А вы прекрасная жертва для беседы. Разговор с ним явно не ходил в мои планы, я не собиралась ввязываться в дискуссию и всячески старалась изобразить на лице безразличие к незваному собеседнику, ну и для комплекта раздражение по поводу того, что он нарушил мое уединение. Несмотря на все усилия, мое лицо, видимо не было таким уж грозным, поэтому незнакомца оно ни капельки не остановило, и он продолжил: - Вы знаете, тоскливое лицо притягивает мерзких людей, а еще жуликов, бабников и продавцов сектантских книг. Вы специально каждое утро их ждете? Это был вопрос на который ожидался мой ответ. Надо было отвечать или послать его к черту. Я, наконец, оторвалась от своей чашки. Этот наглый тип меня дико раздражал. Что ему вообще от меня надо? Пауза явно затянулась и мужчина спросил. - Вы не хотите говорить? Я могу уйти, но лично мне, почему то, хочется с вами посидеть. - Хотите, сидите, - буркнула я, и вновь попыталась изобразить безразличие. А про себя подумала, что наверное зря не взяла книгу, можно было бы хоть притвориться, что читаю. - Я знаток человеческих душ, - вновь заговорил незнакомец, - ну зовите меня хоть Георг. Это не мое имя, но милое, да и Вам так будет проще. Попробую с вами поговорить, если Вас это не увлечет, то я уйду. Я вижу Вас первый раз, но знаю, что вы из серии сильных женщин, которых несчастная любовь ставит в тупик. Вы первый раз дали слабину, расслабились что ли и сразу получили разочарование. Теперь же вы себя корите за это и считаете себя виноватой во всем. Ваш обидчик, по большому счету, просто «тряпка», который не смог с Вами расстаться правильно. Он поставил Вас в настолько неловкую ситуацию, что теперь вы себя чувствуете крайне мерзко. И похоже уже слишком давно, потому что вашей тоской питаются несколько очаровательных мерзких тварей, высасывающих вашу энергию через позвоночник. Хотите верьте, хотите нет, но в этот момент я физически это ощутила. Я словно увидела их. Маленьких серых, шепчущих мне в оба уха, какая я несчастная, покинутая и жалкая. Они воровали мои силы. И тут я, наконец, взглянула на незнакомца. У него была какая то неземная красота. Нет, не то чтобы он был милым юношей с рекламы одеколона. Его красота была смесью темперамента, силы и мудрости, если вообще возможно представить, что они вместе могут отразиться на внешности. - Пригласите меня вечером в театр, - уверено сказала я. Зачем и почему я это сказала, до сих пор не могу понять. Но в этот момент неприятная боль в районе спины стала меньше. - Договорились, меня на самом деле зовут Данел, а как Вас и, главное, как мне Вас найти? - Я работаю, прямо здесь в старой Риге. Офис на Калею 10. Подходите к зданию часиков в шесть. Ну да, конечно, чуть не забыла, меня зовут Марина. Я встала из-за стола, положила деньги за кофе, потом попыталась улыбнуться, но вышло не очень естественно. Видимо за пару месяцев мышцы просто разучились

148

это делать. Я еще не была готова полностью раскрыться перед новым знакомым. Рефлекторно на эту мысль включилась защитная функция моей «скорлупы», я резко повернулась и сказала: - Надеюсь, вы понимаете что я не собираюсь с Вами спать? - Вы знаете, - улыбнувшись, сказал новый знакомый, - конечно не хочу хвастаться, но в связи с моей профессией у меня с этим вопросом нет проблем. Обычно женщины сами ищут меня. Поэтому, если я прихожу к женщине, то секс будет лишь продолжением прекрасной связи, а если нет, то мы с вами просто проведем веселый и беззаботный вечер за приятной беседой. Впервые за долгое время я пришла на работу с легкой улыбкой. Видимо мои коллеги так не привыкли к этому, что мне показалось, что мой образ их немного напугал. «Мда, - подумала я, - хороша же я была эти месяцы, что они вероятно подумали, что я тот самый потенциально психически больной сотрудник, который в один день приходит на работу с огромным автоматом». Я решила присмирить свое неожиданно хорошее настроение и взяться за работу. Звонок поставщиков, задерживающих груз, вернул меня к задумчивости, и коллеги немного успокоились. Вечернее солнце заиграло на стене розовыми бликами. Обычно я засиживалась с другими сотрудниками до позднего вечера, здесь привыкли работать не спеша. Но впервые, за долгие месяцы, вспомнив московскую закалку, собралась силами и закончила свою работу пораньше. Выключила компьютер, схватила свои вещи, и уже готова была выбежать из офиса, но рефлекторно задержалась у зеркала. Я критично оценила свое отражение. Вид у меня был явно «не театральный». Залюбленные, до неприличия, брюки, да и офисный пиджак. Вдруг я вспомнила, что еще месяц назад для корпоративного вечера купила красивую блузку с вышивкой, но передумала надевать. В одно мгновение внешний вид был скорректирован для свидания, и я побежала к выходу. Выйдя на улицу, я сразу заметила его. В руках у моего утреннего гостя был маленький розовый сверток. Меня это смутило. Я совсем не была уверена, что хочу даже дружеских отношений с этим человеком. Ну да, может испытывала благодарность, за то, что он выдернул меня из болота моих переживаний, но не более. Я набрала в легкие воздуха и резко выдохнула, чтобы немного расслабить мышцы лица, перенапряженные от растерянности и неловкости. Я подошла ближе. Он начал разворачивать розовую упаковку. Все мое тело напряглось струной. Но ... в упаковке оказался бутерброд. - Можешь, считать меня ясновидящим, - спокойно сказал Данел, - но я предположил, что кроме утреннего кофе ты так больше ничего и не ела, а в опере я думал угостить тебя шампанским. Знаешь, мне совершенно не нравятся уставшие пьяные женщины. Поэтому пока идем через парк, можешь перекусить. Я засмеялась и впилась зубами в булку с ветчиной. И правда, мой желудок от голода уже давно громко возмущался. - Почему ты все время смотришь вниз, когда идешь? – неожиданно спросил Данел. – Внизу есть только мусор и канализационные люки. Уж если ты на земле, то смотреть надо наверх, все самое красивое создавалось людьми для неба. Я подняла глаза и увидела здание оперы. Удивительно, я столько раз пробегала мимо и даже не удосужилась его рассмотреть. Аккуратное классическое здание с колоннами, величественным входом и греческими богами на фасаде. Мы вошли во внутрь. На мое удивление, нас встретили не мрачные бабушки, а милые юноши в ливреях. Если бы не билетные сканеры у них в руках, то можно было бы поверить в машину времени, перекинувшую нас на пару веков назад. Мы спустились в кафе. Пара бокалов шампанского приятно расслабили тело. Сегодня давали, (слова «давали оперу» мне очень понравились) Набукко. Оперу возрождения, оперу надежды. Даже я, не самый романтичный и впечатлительный человек, полностью отдалась звукам музыки, переливам голосов, которые меняли меня

149

изнутри. Еще утром я чувствовала себя скомканным листом ненужной бумаги в мусорном ведре. А вечером у меня росли крылья, возвращалась легкость, которую люди помнят из детства. Когда ты ничем не ограничен, готов ко всему новому и необычному. Мы вышли на улицу. Горожане разбредались по домам, обсуждая представление. Теплый летний воздух не торопил их домой, а завлекал в парки и уличные кафе. Мне тоже, впервые за долгое время, захотелось прогуляться, насладиться теплым вечером, таким редким для Риги. Да и выпитое перед спектаклем и в антрактах шампанское все еще приятно кружило голову. - Ты далеко отсюда живешь? – спросил Данел. – Только не напрягайся снова. Я лишь думаю, как лучше тебя проводить. Могу, если хочешь, просто оплатить тебе такси и вежливо попрощаться. - Да нет, не далеко, - улыбнувшись ответила я, - всего то надо пройти через парк, на Стрельниеку. Как раз у нас будет время немного поболтать. Раскрой тайну, кто ты? - Ты можешь воспринять мои слова, как хочешь, - ответил Данел, - Можешь даже сдать меня в полицию или врачам. Но расскажу как есть, я всего лишь бывший ангел, которого прокляли и наказали за земные пороки. Не знаю почему, но я слушала его совершенно спокойно, а все слова казались мне абсолютно нормальными. Возможно шампанское подавило у меня чувства анализа и логики. Данел продолжал: - Я стал спорить с великим, что человек изначально порочен и далек от совершенства. А ведь он его творение. Вот меня и лишили крыльев, да послали на землю, точнее даже под землю. И теперь я веками живу вместе с самым мерзким войском зверей питающихся людскими пороками. Всей той мерзостью, что человек производит завистью, похотью и жадностью. А в качестве утешения, я получаю, иногда, возможность пожить среди тех самых людей, которых презирал. Ну и конечно получить удовольствие от земных радостей среди которых опера, вино, женщины и множество других приятных мелочей... Будильник заиграл веселую мелодию. Но этим утром мне показалось, что он пробил ее молоточками по моей голове. Вчерашнее шампанское напомнило о себе приличной болью в висках. Давно я уже не испытывала такой "радости", как похмелье. Апельсиновый сок, кофе, яичница и таблетка вернули меня к живым существам. Я вспомнила вчерашний вечер. «Господи, ну какая же я дура, - я в ужасе обхватила голову руками, - Выпила шаманского и сразу повелась на рассказы какого то сумасшедшего, что он демон. Жуть. Идиотка. Такой вот в подъезд затащит красивыми легендами и ударит по башке моей дурной. Взрослая тетя уже, надо быть аккуратнее». Хотя, справедливости ради, я отметила, что настроение у меня было сегодня заметно лучше, несмотря на недавно отступившее похмелье. Начали выстраиваться какие то приятные планы. Оказывается мое место проживания было весьма интересным. Красивым и совсем не скучным. Настало время этот маленький город изучить и, по возможности, этим насладиться. Надо бы в ресторанчик какой-нибудь милый сходить, с видом, ну скажем, на ратушу. Я подошла к окну. Внизу уверенно шли милые немецкие пенсионеры, познающие секреты Рижского модерна. Я вдохнула утреннего воздуха, собралась силами и побежала на работу. В голове еще что-то предательски постреливало. В офисе я зашла на кухню. По середине стола на тарелке лежал одинокий маринованный помидор. Хвала небесам, вот это точно последний ингредиент, чтобы вернуть мне адекватное восприятие жизни. Вожделея, облизываясь, я потянулась к нему, но вдруг словно выстрелом из пушки прозвучал вопрос коллеги "Проспала?". Ее прозорливый голос прозвучал настолько громко и неожиданно, что я рукой задела тарелку и меня окати-

150

ло маринадом. Коллега испугалась, и, на всякий случай, быстро исчезла с моих глаз. Да, подумала я, полная моральная деградация. Придется в обед купить одежду. Не хватало, чтобы от меня еще несло, как от пьянчуги. Соседний к офису магазин не порадовал разнообразием, предлагая завершить мое полное падение либо платьем с маками, либо кофтой с убивающими всякую эстетику бантиками. Поскольку запах рассола на теплом летнем воздухе набирал силу, а дела рабочие настойчиво звали за компьютер, мы сошлись с моей совестью на маках. Как ни странно, коллеги пережили и маки. Похоже, мое вчерашнее резкое преображение серьезно укрепило их в мысли о моем глубоком психическом сдвиге. Я углубилась в работу и мечтала лишь об одном, чтобы вчерашний знакомый не позвонил. Мне было дико стыдно за себя, но я все равно была благодарна ему, что хоть он и был сумасшедшим, но помог вылезти из моего унылого болота. Мне «повезло», он не позвонил. Он просто пришел в офис, в тот момент, когда я уже собиралась уходить домой. - Погуляем? - небрежно сказал он. Устраивать сцен в офисе не хотелось. Хватит с меня славы шизофреника. Тем более соседи по офисным столам, уже «сверлили меня бурами» .... - А пойдем, - буркнула я и постаралась выйти из офиса непринужденно и легко. Но, стоило нам оказать на улице, я собрала все силы и сказала: - Знаете что? Вчера вы подловили меня на моих комплексах, за что я вам, скажу честно, очень благодарна. Но, наверное, я не готова к мистическим отношениям. Поэтому, если вы не скажете, что пошутили вчера про всяких там демонов, я сразу говорю вам «спасибо» и мы тихо идем в разные стороны. Уф, дышу, я это сделала. Он громко засмеялся и сказал: - Вот что меня всегда поражало в женщинах, что после оперы и шампанского они легко верят всему и вся. А вот утром на работе они становятся такими разумными, правильными и рассудительными. А вы никогда не задавали себе вопрос, а какая вы настоящая? Нет, я не призываю к беспробудному пьянству. Просто, что для вас худший наркотик - шампанское, которое делает вас свободной и легкой, или светские нормы и корпоративная этика, которая одевает вам кандалы, делая вас занудой? Где вам лучше? А может быть лучше открыться новому, без шампанского, просто так, открыв свою душу? Елки палки, ну что это за человек, который задает такие сложные вопросы? Ну не могу я ответить, ведь вопрос такой правильный, что мне даже противно на него отвечать. И лучшее, что я придумала – это сказать: - Так, мы идем гулять или нет? Он улыбнулся и голосом победителя в споре сказал: - Пойдем. Сегодня я покажу тебе старую средневековую Ригу. Я за ней наблюдал веками. Это сейчас она чистая и ухоженная, а раньше она была мрачной и опасной, но зато возбуждающей и будоражащей кровь. И хотя сегодня она спряталась за фешенебельными и красивыми домами, но ее старый дух все еще живет на улицах, набережной и церквях. Надо просто это научиться видеть. - А как ты можешь заходить в церковь?- ехидно спросила я. - Ну, для начала, я все же из бывших ангелов. Я не черт. Хотя знаю я и людей, с чертями внутри. Они и в церковь ходят, даже крест на себя вешают. Кожа у них толстая, как у бегемота.... Мы каждый вечер гуляли по старой Риге. Маленький город раскрывал мне свою душу. Мне казалось, что я читаю книги его долгой истории, где мрачные главы, сменяются веселыми и беззаботными историями. Каждый день я перелистывала новые и новые страницы с красочными картинками улиц и домов. Знаете, что бывает, когда вылезаешь из чешуи своих переживаний? Для нача-

151

ла, просто начинаешь видеть окружающий мир. Поднимаешь голову и смотришь наверх. Так получилось и со мной. В одно мгновение, я увидела красивый древний город с богатой историей, стала чувствовать его дыхание, пульс. Не подумайте, я не говорю о всепоглощающем оптимизме и истерическом восторге. Это другое. Ты словно прозреваешь, только эмоционально. Самые простые вещи наполнялись смыслом. Ну казалось бы, просто река, которая течет в центре города. Но Даугава – это кровь города, она живет вместе с Ригой, чувствует ее настроение. Она родила город, пропитала всю ее историю. Даугава спокойна, когда город спокоен, и бурлит, когда бурлят его страсти. То она зеркально сдержана, то радуется маленькими волнами-барашками, то возмущается высокими гребнями. Думаю, что древние горожане также смотрели на волны, прислушивались к ее переменчивому настроению и молились, чтобы река послала им богатых гостей и торговцев. Бывало, что ранним утром, Рига прятала свои башни в тумане, словно играя с нами в прятки. А потом, хитро показывала для нас свои контуры по маленькому кусочку. Порывистый ветер пытался нас выгнать из города, но следующим днем, своей теплой рукой, заманивал обратно. Данел много рассказывал. И с каждым днем улетучивались мои сомнения. Он правда живет на земле сотни лет и видел рождение, расцвет и падение многих городов мира. Мы гуляли и много разговаривали. - Есть города святые, как Иерусалим или Рим. – рассказывал Данел, - И сколько бы страшного и ужасного не повидали их стены, не истребить светлую энергию, что в них живет. Люди называют это намоленностью. Есть города греховные, ну вот например Амстердам. И это и не плохо, и не хорошо. Просто грех там живет, при том весьма комфортно и даже не мешая жителям. А есть города перекрестки, как Рига. Уникальные города. Всю историю в них пересекались потоки всех существующих сил. Там находят пристанище изгнанники вроде маня, беглецы вроде тебя, искатели сокровищ и приключений, и даже те, кто еще сам не понял чего ищет. Здесь комфортно всем, но лучше всего для людей необычных, которые чувствуют, что оказались в мире не случайно, но ищут истину и чувствуют себя комфортно только на перепутье. Вот в такие города я и прихожу, время от времени. - А что в таких городах делать? – спросила я. - Не поверишь, больше мечтать. То, что ты не можешь поменять сама, в городах перекрестках поменяют твои собственные мечты. - Да, - улыбнулась, я, - но ведь хочется всего и сразу. Как выбрать важное? Ты же сам искушаешь людей и они мечтают о весьма модных благах. - Это моя работа, - серьезно сказал Данел, - я продаю искушения, и люди их покупают, но они никогда не спрашивают про цену и не всегда уверены, что это им надо. Вот ты, когда идешь на рынок за помидорами, четко знаешь что хочешь и сколько готова заплатить. Я могу тебя сколько угодно убеждать в обратном, но если тебе нужны помидоры, понравится их качество и цена, то ты их купишь. Странно, что люди понимают пример с помидорами, но совершенно не понимают с собственной жизнью. Есть конечно люди, которые знают, чем должны заплатить за славу и богатство, идут на это сознательно, большинство же думает, что это им будет дано просто так. - Ну может, они просто думают, что это благодарность за труды? – спросила я. - Да, но для этого надо мечтать, а не клянчить. В мире вообще все связано. Мы все, друг с другом, с природой и еще с чем-то большим. Когда люди мечтают искренне, они ведь не просят, они просто излучают настолько сильную энергию, что эти волны пересекаются с мечтами других людей, а как следствие, меняется твоя жизнь и мир вокруг. Для начала, прислушайся к себе внимательно, и услышишь, почувствуешь, как мир тебе отвечает. - Знаешь, мне странно слышать такое от демона, - сказала я. - Ну, я же просто потерял свои крылья. А вот ты меняешься. Я отчетливо слы-

152

шу как бьется твое сердце, знаю чего ты хочешь, о чем ты мечтаешь. Раньше же, все это заглушали жалобы на жизнь. Гуляя по Домской площади, мы подошли к собору. У входа сидел пушистый кот. Холеный, черный с белой манишкой. Он, по-хозяйски, смерил нас взглядом, словно и правда раздумывал, пускать ли нас внутрь. Потом отвернулся, делая вид, что мы для него перестали быть интересными. Данел аккуратно присел рядом. Кот снова повернул голову в его сторону. Он явно был недоволен, что мы мешаем его серьезной и важной службе. - Ну вот знакомься, - негромко сказал Данел, - Это главные жители города, грозные стражи Риги. Они здесь полноправные хозяева. Следят за порядком и законом, а горожане даже не догадываются об этом. Хотя, может быть немного, ведь они сделали черную кошку символом города. Вдруг кот недовольно зашипел на проходившую мимо женщину, одетую в легкое шелковое платье. Данел обернулся, присмотрелся и окрикнул ее: - Маришка? Ты? На голос обернулась задорная рыжеволосая молодая женщина. Ее кудрявые волосы непокорно взлетали на ветру. Мне показалось, что я почувствовала взмах крыльев рядом с собой. Видимо в свете последних дней воображение начало играть со мной «злую шутку». - Привет, - радостно продолжил Данел, - Я не знал, что сейчас ты живешь здесь. После Парижа мы с тобой давно не виделись. - Девушка в курсе? – настороженно спросила Маришка. - В курсе чего? – немного возмущенно спросила я. - Да, я рассказал ей про наш мир. Ну так, только «в двух словах». - спокойно ответил Данел, - Маришка – полукровка, дочь женщины из очень древнего рода ведьм. Они жили на земле миллионы лет в своих закрытых городах и имеют человеческое обличье, ну и некоторые мистически таланты. Я правильно рассказал? - Абсолютно! - Маришка озорно засмеялась. - Ну, а мою спутницу зовут Марина, - представил меня Данел, - Присоединишься к нам? Мы изучаем город. Может и ты нам что то расскажешь? - Ну мои рассказы не веселые, - ответила Маришка, - я подружка духов и приведений, а в таком древнем городе приведений немало. Только вот сказки у них тоскливые. - Тогда поучи Марину летать, - абсолютно непринужденно сказал Данел, словно речь шла о банальном путешествии на самолете. - Вы шутите? – сказала я и предположила, что они просто надо мной издеваются. Мало того, что я верю уже во все истории и скоро попаду в психушку. Так теперь, еще и помощница появилась. - Нет проблем, - совершенно спокойно ответила рыжеволосая бестия, - приходи завтра ко мне, будешь летать. Скорее всего за ручку, но все же летать. Вот Данел летать не может. У него уже давно забрали крылья. Хождение по земле - это его наказание. А вот ты сможешь летать. - Прям всем телом? – удивленно спросила я. Маришка громко засмеялась и ответила: - Да каким телом? Тело – мешок с костями. Ты же не птица и даже не самолет. Человек не летает, его тело слишком обременено для полета. Летает душа, и ее можно ненадолго разлучить со своим футляром. Ладно, завтра все расскажу. - Данел, - обратилась Маришка к моему спутнику, - у меня тут море поклонников, готовых кинуть мир к моим ногам. Наша жаба мною бы гордилась. - Какая жаба? – удивленно спросила я. Маришка вдруг стала серьезной. - Ну не дай Бог, тебе встретиться с этой жабой. Пойдемте, я Вам лучше покажу очень красивое кафе. Там делаю необыкновенно вкусные творожные булочки.

153

Над номером работали: Александр Маяков—главный редактор Надежда Леонычева—старший редактор Расима Ахмедова—редактор Элина Ким—редактор-корректор