№26 (май 2014) by PS литературный журнал

26 ( 2014

ВНИМАНИЕ!!! Литературное интернет – издание «PS» является свободно распространяемым журналом, как в электронной, так и в печатной версии. Журнал является НЕ коммерческим изданием. Все участники журнала работают бесплатно, на добровольных началах. Мы НЕ взимаем плату за публикацию произведений, НЕ производим пересылку номеров авторам с их произведениями и НЕ платим гонорары. Авторские права на размещенные произведения принадлежат их авторам, и защищены Законами об авторском праве Украины и РФ, а так же международными законодательными актами об авторском и смежном правах. Пунктуация и орфография авторов сохранена. Мы в интернете: vk.com/ps_lit_jur

ps-lit-jur.3dn.ru

proza.ru/avtor/postskriptumlit

twitter.com/ps_lit_jur

odnoklassniki.ru/group/52241854038105

ВНИМАНИЕ!!! Некоторые произведения содержат сцены насилия, секса, не пристойного поведения и психологические тяжелые сцены. Поэтому, не рекомендуется для прочтения лицам младше 18 лет. Почтение возможно с разрешение родителей, опекунов, либо лиц выполняющих их функции.

pslitjur.mirtesen.ru facebook.com/pslitjur

! PS

! "#$ % &' ( &' )

!#$ "+ $" ,... . #$

0 "#+ , #2 .) #$

4 5 , .) #$

5 75 # "89( # #' 7 # ... . :

"< # "5 !#7 5 - 2014" .) #$

1916 . " > ?#"

< & , " & $ @A 0 " B$ " 2

!# "# 0 875 <#"# 9$ C "

4" . " > #$

!0: !# ( # & 5" ) C # 8(

% # + "8 . " > #$

E7 8 , F + % # 5& $

# 8 , G$, 4 5

H $ ,# '8 "# # # F + % # 5& $

> ( : F@ 8

Брайн наследник киностудии, которого отец заставил работать на этой самой студии. Он считает Брайана раздолбаем, прожигателем жизни, и хочет, чтобы он приобщился к делам компании и чему-то научился. На самом деле Брайн далеко не дурак и не прожигатель, но он создал себе такой образ для защиты. Дети Голливуда не могут себе позволить такую роскошь, как быть настоящими. Рейчел молодая, но талантливая актриса, с номинацией на Оскар. Приехала из НьюЙорка. Терпеть не может родной город и родителей. Кажется гордой и неприступной. Судьбы всех героев связаны с кино индустрией. Казалось бы все, кто связан с красивым миром должен быть счастлив. Но это мир иллюзии. Мир вызова, протеста и бунтарства. Возможно, наглая и дерзкая и красивая Мария в будущем станет степенной Голливудской дамой, совладелицей студии, но сейчас ей нравится эпатировать публику. Она может заявится на студию одетая, как шлюха, переодеться в туалете и предстать перед всеми благовоспитанной девушкой. Брайн в будущем станет главой киностудии. И ему будет не до ерунды, но сейчас он хочет развлечений, любви и чтобы родители перестали смотреть на них с сестрой, как на вклад в будущее. Рейчел может быть поучит свой Оскар, станет звездой, кинобогиней, но сейчас она одинока, не может понять, что хочет, то ли любви, то ли убить кого-то. Выберите роль по себе, участвуйте в развитии этой истории. Кто знает, чем она закончиться... Ролевая игра "Игра в маски" от литературного журнала "PS"

Все началось с исчезновения отца. Скелеты стали один за одним выпадать из шкафа. Правда об отце, перевернувшая жизнь молодого парня. Новые друзья и новые враги. Неожиданные признания и самые сокровенные секреты. И…конечно же любовь. Главный герой, Алексей, находит в кабинете пропавшего отца письмо, в котором говориться, что его будут ждать в указанное время в указанном месте. Встретивший его человек, повествует ему о том, кем действительно был его отец. 500 лет назад, инквизиция нашла портал в так называемое межмирье: пространство между мирами. Через межмирье можно попасть в миры эльфов, гномов, вампиров, оборотней. Это миры в которые можно попасть через ближайшие порталы.Так же в центре межмирья находиться портал в мир первопроходцев: погибшей цивилизации, которая и создала порталы и всю магию. Межмирье - пространство между мирами. В нем летают "острова" клочки земли, где обитает большинство населения Анклава. В межмирье есть воздух и можно свободно дышать, земля островов плодородна, что позволяет вести хозяйство. Так же в межмирье есть свои обитатели - драконы. Но ониредко нападают на путников. Вампиры, оборотни и некоторые представители людей объединились в Союз несокрушимых. Цель Союза - полного господство во всех мирах и личное обогащение. Эльфы, частично гномы и люди, объединились в Анклав сопротивления. Анклав противостоит корыстным планам Союза. Основная доктрина: незавидность миров. Большая часть гномов соблюдает нейтралитет, до определенного момента. Мир эльфов пал, поэтому штаб-квартира Анклава, столица мира эльфов Долан, находиться на одном из островов в межмирье.

ВНИМАНИЕ!!! Журнал "В семье не без анимешника" при поддержке Литературного интернетиздания "PS" и аниме-группы "Гильдия анимешников" проводит конкурс фанфиков. Правила конкурса: 1) Фанфик на любое аниме (кроме хентая и яоя) 2) Объем работы до 15000 символов с пробелами. 3) Как уже понятно, никакого хентая и яоя. 4) Плагиатом не промышляем! 5) Работы принимаются до 12 числа каждого месяца в теме "Конкурс Фанфиков", прикрепленные текстовым либо вордовским документом. Все работы будут опубликованы в номере журнала "В семье не без анимешника". Пятерка лучших попадет в номер литературного интернет- издания "PS" По итогам года будет выбран лучший из лучших! Дерзайте!

Женская версия мужского персонажа есть всегда! Никаких исключений! Действительно ли так? Действительно ли можно представить Ромео в юбке? Или графа Монте Кристо в корсете? А ведь дело не только в одежде, прическе или аксесуарах. Дело в самих героях. Какими вы их видите? Напишите фанфик на любое произведение! Только учтите: мужчины должны стать женщинами. Работы принимаются с 10 апреля по 15 ноября 2014 года. Все работы будут опубликованы в разделе «Строка прозы» каждого номера журнала в период конкурса. Голосование за понравившиеся вам работы пройдет с 25 ноября по 10 декабря 2014 года. Работы, занявшие второе и третье места, будут номинированы на звание «Лучшие произведения номера. Декабрь 2014». Произведение, занявшее первое место, будет номинировано на звание «Лучшее произведение 2014 года». Принимаются произведения объемом от 1000 символов с пробелами. Произведения, содержащие порнографию, пропаганду насилия и/или политических партий будут сняты с конкурса. С уважением, редакция «PS»

Каждый автор хоть раз сталкивается с критикой. А некоторые и сами выступают в роли знатока литературы. Что будет, если эти две роли совместить? Да, именно совместить! Литературный журнал PS объявляет конкурс рецензий на несуществующие произведения. Сами придумайте сюжет, героев, но… вместо произведения, предоставьте рецензию на него. Работы принимаются с 23 января по 15 ноября 2014 года. Все работы будут опубликованы в разделе «Литературный обзор» каждого номера журнала в период конкурса. Голосование за понравившиеся вам работы пройдет с 25 ноября по 10 декабря 2014 года. Работы, занявшие второе и третье места, будут номинированы на звание «Лучшие произведения номера. Декабрь 2014». Произведение, занявшее первое место, будет номинировано на звание «Лучшее произведение 2014 года». Принимаются произведения объемом от 1000 символов с пробелами. Произведения, содержащие порнографию, пропаганду насилия и/или политических партий будут сняты с конкурса. С уважением, редакция «PS»

Читатель! Хочешь получить чашку с символикой журнала? Все очень просто! Для этого напиши небольшое сообщение о нашем журнале, размести его на своей странице с ссылкой на группу журнала. В формате указанном на картинке и все!

Чье сообщение наберет больше репостов, то и победило! Ссылки на размещенные сообщения оставлять в этой теме. Конкурс проводится с 23 января по 23 ноября 2014 года. Да, времени достаточно!

Любите подпевать под любимые опенанги и эндинги? Или в такт вокалоидам? Тогда новый конкурс журнала «В семье не без анимешника» для вас! Правила конкурса: 1) Записать песню из аниме или вокалоидов 2) Разместить запись в теме группы 3) Записи принимаются до 10 декабря 2014 года. 4)К участию допускаются как соло исполнения, так и группы. 5) Призом за победу в конкурсе будет 100 голосов VK ВНИМАНИЕ!!! К КОНКУРСУ НЕ ДОПУСКАЮТСЯ РАБОТЫ, С ИСПОЛЬЗОВАНИЕМ МАТЕРИАЛОВ ТВОРЧЕСКОГО ОБЪЕДИНЕНИЯ Harmony Team, ТАК КАК ЕСТЬ ПРЯМОЙ ЗАПРЕТ ДАННОГО ТВОРЧЕСКОГО ОБЪЕДИНЕНИЯ.

Май — пора неожиданностей! Так можно охарактеризовать запуск раздела нашего журнала «ТОП мастеров». Авторов большое множество! И классиков, и современников. Кому из современников суждено стать классиками—еще не известно. Но, давайте все же определим кто из них лучший. Понятно, что любое сравнение не является константой и все не так просто. Но каждый может проголосовать за скольких угодно авторов. А как же это сделать, спросите вы. Ответим! Для этого нужно зайти в специальный альбом в нашей группе VK и поставить лайк на фото понравившегося вам автора. Если же вашего фаворита нет в списке, не расстраивайтесь, вы легко можете добавить его фото и все смогут проголосовать за него. Каждый месяц мы подводим результаты голосования и размещаем их в номере. А почему сегодняшний ТОП неожиданный, узнаете открыв следующую страницу! Уже не в первый раз нас порадовала Инна Нюсьман. Её повесть «Муза» была номинирована на ЛПН и одержала блистательную победу. С чем мы Инну и поздравляем! Так же вас ждет новый рассказ от главного редактора журнала, Александра Маякова. Дар или наказание? Герой осознает, заплатив не малую цену. И многое, многое другое! Приятного прочтения! Редакция PS

Место

Имя

Голоса

Надежда Леонычева

Михаил Булгаков

Чак Паланик

Инна Нюсьман

Чехов Антон Павлович

Владимир Маяковский

Николай Васильевич Гоголь

Ян Флеминг

Михаил Шолохов

Джордж Байрон

Максим Горький

Стивен Кинг

Лермонтов Михаил Юрьевич

Блок Александр

Ахматова, Анна Андреевна

Место

Имя

Голоса

Борис Пастернак

Андрэ Нортон

Тургенев Иван Сергеевич

Александр Сергеевич Пушкин

Иван Бунин

Лев Толстой

Брэм Стокер

Достоевский, Фёдор Михайлович

Сергей Лукьяненко

Иосиф Бродский

Владимир Набоков

ГРИБОЕДОВ Александр Сергеевич

Джером Сэлинджер

Валентин Пикуль

Саша Чёрный

Марк Твен

Льюис Кэрролл

Итало Кальвино

Повержен враг... Не будет и могилы, Над прахом изуродованным дым... И победитель потерял все силы, Замолкли марши, тихо плачет сын... Летает пепел, братские могилы, Увядших лиц унылый хоровод... Уставшие солдаты, командиры Фанфар не слышат, не идут вперёд... Война прошла... Но у неё остались дети, Не знавшие такого слова - "мир"... Наступит день - последнюю команду Произнесёт их новый командир... Автор: Алексей Титов

16 мая 1957 года на свет появился великий поэт, музыкант, композитор, участник множества музыкальных фестивалей и просто замечательный человек Юрий Юлианович Шевчук. Это один из тех музыкантов, который стоит вне политических игр, отстаивает свою точку зрения, несмотря на то, что она отличается от точки зрения властей, один из тех, который говорит правду, который не старается обмануть людей. Это человек, Человек с большой буквы, гражданин своей страны, я бы назвала его олицетворением гражданской свободы, свободы мысли и слова, независимой от обстоятельств и событий. А суть его творчества проста - будь человеком, твори добро, становись человечнее с каждым днем, люби и будь свободен. Да, он редко появляется на экранах телевизоров по известным каждому его поклоннику причинам, но он не малоизвестен. Искренность всегда не-

гласна, настоящее не всегда ярко блистает на сцене Олимпийского. Шевчук настоящий и искренний. Настоящий настолько, насколько реально ты читаешь эти строки, насколько реально сжимаешь бокал с водой в руке. Столько света, столько настоящей, не придуманной доброты в его стихах и песнях, выступлениях на концертах, столько огня, тепла, но и горечи, а где-то и иронии в его словах. В мае 2014 года появился альбом "Прозрачный" группы ДДТ, довольно легкий и светлый, даже веселый. Только Шевчук может о серьезных вещах петь с иронией и улыбкой, никого не оскорбляя при этом. Нужно проще относиться ко всему, дарить свет и улыбку любимым. Я максимально старалась не касаться событий, происходящих на Украине и того, что об этом говорит Шевчук, но я не понимаю тех людей, которые оставляют злобные комментарии под его фотографиями в сообществах в социальных сетях. Оставьте

его в покое. Я выросла на песнях ДДТ, фактически, они стали моей первой любимой рокгруппой. И печаль, и тоска, и неописуемая радость, и восторг, и счастье, все было при прослушивании их песен. Дорогой Юрий Юлианович! От всей души поздравляю Вас с днем рождения и хочу пожелать прежде всего, крепкого здоровья! Берегите себя! Успеха Вам в творчестве! Продолжайте творить, петь, выступать, для меня лично Вы - компас, маяк в этой до сих пор непонятной и загадочной стране. Спасибо за Ваше творчество, за то, с какой искренностью и светлым настроением Вы выступаете на концертах! Долгих лет жизни! Я надеюсь, вы посетите Самару с концертом и я смогу пожать Вам руку и взять автограф. Мы Вас очень любим! Автор: Расима Ахмедова

Посвящается хорошему и милому человеку, однокласснице Максимовой Ксении...Ты всегда будешь в наших сердцах...

Бледный ангел, белое крыло, Солнце ли унылое взошло? Или просто ты от нас ушла, Ввысь дорогу рано ты нашла... Жизнь, такая яркая, короткая, Ты, такая молодая и красотка... Рано ты со смертью обручилась, Рано жизнь с тобою разлучилась... Здесь остался брат, родители, семья, Твои верные и лучшие друзья. Я не верю. Нет, тебе не место там. Там, где боль, синеет грубый шрам... Так неправильно, негоже, неспокойно, Когда мама дочь свою хоронит... Ангел светлый, ты ушла от нас. Так не во время пробил тот самый час... Тише, дорогие. Утешьтесь, люди. Ксюша, милая, тебя мы не забудем. Автор: Расима Ахмедова

Я о тебе уже даже не думаю. Да и стихи уже как-то не пишутся. Бессонница не тревожит ночью лунною Да и твой голос в сердце не слышится. Где ты - я знаю, то место знаю. А что мне от этого? Далеко ты. Только я больше ничуть не скучаю. И давно перестала крутить мечты.

Нету страданий, печали нету. Глаза искренне смотрят в небо. Внутри стало так много света. А ты в моей жизни будто и не был. Равнодушный взгляд, на лице - улыбка. И уже ничего не нужно. Ты - был моей серьёзной ошибкой. Ошибкой, зачерчённой в окружность. Как же все таки жить прекрасно! Без лишних мыслей, без лишних проблем. Чтобы совсем не быть несчастной, Находить радость - печали взамен. Автор: Анастасия Исайкина

Уже 69 лет прошло со дня Победы, но мы, потомки героев, фронтовиков и нынешних ветеранов помним о подвигах, которые они совершили ради будущего поколения. 10 мая в городе Сызрани Самарской области прошел велопробег «Километры Победы 2014» в честь 9 мая. Организаторами этого мероприятия стали Юрий Кислов и Василий Аристов. Несмотря на то, что Администрация города отказала в согласовании велопробега, он все-таки состоялся. Участниками мероприятия стали жители города самых разных возрастов, обязательным условием участия было наличие своего велосипеда и письменного разрешения роди-

телей для детей, младше 14 лет. Конечно, заранее был выбран маршрут через центральную улицу города, а также вдоль набережной. Мероприятие посетило около 100-150 человек, был организован инструктаж сотрудниками ГИБДД г. Сызрани, за что им выражается благодарность. Людей разделили по 5 человек в группе. Конечной остановкой велопробега стал Кремль и мемориал «Вечный огонь», где самые младшие участники почтили память погибших в Великой Отечественной войне и возложили цветы. Подобное мероприятие впервые проходило в нашем городе, и как говорят организаторы, с целью популяризации такого вида транспорта, как велосипед.

Мне, как участнику, хочется поблагодарить организаторов за организацию велопробега. Все было здорово спланировано, а я получила массу положительных эмоций и впечатлений от катания. Надеюсь, такие мероприятия будут проводиться в нашем городе не раз! Автор: Расима Ахмедова

1916 год, я возвращался домой во Львов, после неустанных путешествий, бесплодных попыток вылечить во мне то, что было неизлечимо. Я чувствовал изобилие жалости ко мне, что действительно пошатнуло нервное состояние. И хоть врачи и были против, я взял инициативу в свои руки и вот, в этот холодный и теплый одновременно день, я стою здесь. Напротив своего дома. Руки дрожат, поэтому ключи доставать сразу не хочу. Полюбуюсь. Кто знает, сколько мне еще останется любоваться красотой этого здания, сколько месяцев, а может и дней, предстоит мне лицезреть прелесть моей земли, моей Родины, женщины моего сердца, за которую я отдал судьбу и посвятил большую часть творчества. Действительно, если посмотреть со стороны, я ведь влюблен в нее, в мою сказочную, неповторимую, необъяснимо прекрасную и чудесную, отчужденную и мирную Украину. Как бы хотелось мне на протяжении долгих лет, а быть может столетий, оберегать ее, скрывать от глаз врагов. Хотя, что там? Я за всю жизнь не смог сокрыть, уберечь Украину. Смог бы я сделать это, если бы мне была дана вечность? И вечна ли любовь или я бы разлюбил свою страну, как переставал любить со временем тех или иных людей? Ин-

стинктивно я махнул головой, давая себе отрицательный ответ. Нет. Мне бы не удалось спасти Украину, будь я даже всесильным, но разлюбить ее я не смог бы никогда. Здание передо мной было желто-серого цвета, такое родное, пропитанное духом всего города, всей страны, хранящее кусочек меня даже тогда, когда я за тысячи часов пути отсюда. Я потянулся рукой к карману, чтобы достать ключи и открыть дверь, но руки предательски дрожали вдвое больше, чем было раньше. Не знаю, то ли болезнь прогрессировала, то ли растроганный встречей со своим «старым знакомым», оберегающим меня домом. Ключи упали на землю, а я понимал, что присесть и встать потом у меня получится вряд ли. - Дяденька, вам помочь? – милая девчушка лет 7-8 подбежала ко мне, чумазая вся и с перекошенными хвостиками на макушке. Она была одета в легкое пальтишко с дырками, явно промерзла вся, но сказать об этом не могла или не хотела, или знала, что толку от этого не будет. Растрепанная темноволосая девочка быстро подняла ключи, открыла дверь и торжественно вернула мне связку. Она светилась от радости и довольно смотрела на меня своими карие глазами.

- Я – Маша, а вас как зовут? – девочка продолжала глядеть на меня, а я вот на нее уже был не в силах. Кожа практически прозрачная от холода, губы приобрели синий оттенок, а мурашки ходили вверх-вниз по ее худым, голым ножкам. - Меня - Иван Яковлевич, - я улыбнулся и подмигнул ей, - хочешь зайти и выпить со мной чаю? - Хочу! – таких счастливых глаз я уже давно не видел, что принесло мне несказанное удовольствие. Делать людей восторженными от такой мелочи – самое приятное, что только было создано природой и людским характером. - Откуда ты, Маша? – уже умытая и причесанная девочка сидела за столом и пила чай. Разумеется, в том виде, в каком она была, я не разрешил ей оставаться, даже нашел небольшое платье, оставленное кем-то в спешке, которое как раз пришлось ей впору. - Отсюда. - А где твои родители? - Нет их. На войне убили, мне братик рассказывал. - А где братик? – сочувствие переполнило мое сердце, но я ни коим образом не имел права показать его. - Дома. У него ножки нет, и он не может никуда уйти. - Машенька, но тебе нужно собираться домой, - я обеспокоенно посмотрел на девочку. - Да не волнуйтесь вы так, Иван Яковлевич, - она с наслаждением хлебнула еще чаю, он спит еще. Я скоро пойду, когда солнышко садиться начнет. Братик проснется и увидит, что меня нет. Но это не сейчас. Сейчас я здесь. Я был точно уверен, что

маленькая девочка хочет посидеть в тепле как можно дольше, насладиться вкусным чаем и хлебом, которого у нее нет. И в тот момент я больше всего негодовал, что болен. Кто знает, что будет с ней, если я предложу ей переехать ко мне с братом, а она заболеет? От этого лучше не станет. Маша прибегала ко мне каждый день практически, отвлекая от работы, но не доставляя тех хлопот, что доставляла болезнь. Написание чего-то для родной страны и общение с этой девочкой были для меня спасением в тот момент. Я знал, что осталось совсем немного, но и эти последние дни жизни мне не хотелось провести одному. Под моим чутким руководством Маша научилась читать и писать, даже признала себя украинкой, а не русиной, как это было раньше. Она бегала по улицам Львова и радовалась жизни, хотя посреди войны радоваться было определенно нечему. 28 мая вопреки обычаю, я запер дверь изнутри. Маша ко мне не пришла и больше мы не виделись.

Спустя некоторое время все заголовки газет пестрели одним именем и весьма нелестным сочетанием, добавленным к нему: Иван Франко умер. Вся Украина замерла в трагичном молчании, ведь человек, любивший ее больше жизни, покинул мир, оставив посреди войны на поле боя. Почему-то никто из людей, как простых, так и властей, не обратил внимания на маленькую фотографию на самой последней странице газеты. Разыскивалась маленькая девочка Мария Украинская, ушла из дома и не вернулась. Ее брат, одноногий парень, тщетно звал и кричал, пытался на костылях обойти город, пока не заплакал горькими слезами, упав на снег. Добросердечные женщины подняли его и отнесли к себе в дом, где было не так уж тепло, да и еды не хватало на всех, зато парня можно было спасти. - Вы сестру мою не видели? – первое, что спросил он, очнувшись, - темноволосая такая, лет 9? Одета была в платье дорогое, но больно ношенное, с дырками все, а еще пальто латанное. В газете ее фотография

есть. Переглянулись женщины, одна пошла за холодной водой (у парня был жар), вторая села на кровать и посмотрела на больного. Его красные щеки горели то ли от температуры, то ли от перевозбуждения. Она смахнула прядь с его лба и, нежно водя по лицу, рассказала: - Видела я твою девчушку. Только не простая она. Шла по улице, плакала, а потом посмотрела на небо так резко, упала на колени и начала молиться. Я уже хотела выбежать, спросить чем помочь, кто умер-то, а ее и след простыл. Не простая она, мальчик, не простая… Но парень уже потерял сознание и не слышал, как женщина испуганно закончила: - … она, как наша Украина. Радостная, и в беду, и в горе, и сам Бог спас ее от неминуемой гибели. А через два года закончилась Первая Мировая война. Автор: Александра Метафор Иллюстрация: Хлебус

Арина

В тот момент, когда он узнал, что ему нужно перевести в другой мир очередную человеческую душу, чья песня практически спета, он обозлился и чуть не покрыл всех вокруг трехэтажным матом. Да сколько можно-то? Он не для того принялся помогать ангелам, чтобы заниматься только этим! Почему ему дали именно эту должность? Он бы сейчас спокойно перебирал бумажки в небесной канцелярии или отправился бы успокоить внезапно разбушевавшегося демона из третьих разрядов (успокоить, понятное дело, в особом смысле). Нет, ему снова придется спускаться на Землю, чтобы заниматься всякими пустяками! Когда-нибудь он скажет им все, что думает… Так думал БикаЛилит – демон (условное название, на самом деле они именуются труднопроизносимым словом «дисромпита»), перешедший по личным причинам на службу к добрым силам. Подгоняемый двумя ангелами, он спешно оделся, затем кивнул ангелам. Те взмахнули руками, и прямо под ногами Бики появился полупрозрачный круг, от которого исходил ярко-голубой свет. Ангелы снова взмахнули руками, и все вокруг Бики исчезло, и Бика стал падать по образовавшемуся туннелю, который соединял небо и Землю. Полет занял чуть более минуты. Удачно приземлившись, Бика осмотрелся. Он оказался рядом с одной из больниц города. Чихнул. Все-таки была зима. А зима Бике очень нравилась. Особенно нравился падающий снег. Но сейчас времени любоваться на это диво природы у Бики нет. Покопавшись в карманах, онтаки нашел клочок бумаги, на котором и была написана ин-

формация о том, кого необходимо переправить. Прочитав номер палаты, Бика направился внутрь. … Ее имя – Сэра. Ей всего восемь лет. И она смертельно больна. Лейкоз, к сожалению, нередкое заболевание среди детей. Часто его удается излечить, но, опять же, везет не всем. И Сэре, к сожалению, не повезло. Ей осталось жить в лучшем случае неделю. А это значит, что она умрет до того момента, когда куранты башни московского Кремля пробьют двенадцать часов, и весь мир вступит в новый жизненный год. А Сэра очень любила этот праздник. Наверное, потому, что он был единственным периодом в году, когда Сэра

чески умирающем на глазах теле трудно было увидеть некогда веселую и жизнерадостную девочку. Сэра заметила его сразу, как только он появился в ее палате. Первое, что привлекло ее внимание – яркие волосы пришедшего. Она никогда не видела волос такого яркорозовогооттенка. Волосы были длинными и доходили до плеч. Молодой человек повернулся к ней, и следующее, что ее удивило – яркие, искрящиеся силой синие глаза. И совсем уж поразила Сэру маска, которая закрывала нижнюю часть лица молодого человека. Она была черного цвета, в ней были прорези для ноздрей и рта (надо же этому существу дышать), а сзади за-

чувствовала себя понастоящему счастливой. Что самое ужасное, девочку можно было спасти. Несколько капсул дорогого заграничного лекарства – и она могла бы на время забыть о болезни. Но один особо умный гражданин, по некоему недоразумению носящий гордое именование «депутат Госдумы», запретил продажу и доставку в Россию всех заграничных препаратов, заявляя, что это непатриотично. А российских аналогов, к сожалению, так и не нашлось. Вот такой вот замкнутый круг, из которого вырваться невозможно. Она была прикована к кровати кучей проводов и аппаратов. В похудевшем и практи-

стегивалась на шее на особый замок. Что-то подобное, кажется, носил ДартВейдер в бессмертных «Звездных войнах». - Ты пришел за мной? – слабым голосом спросила она. Молодой человек чуть видно кивнул. - Ты – ангел смерти? – спросила Сэра. - Скорее я – демон, - ответил молодой человек. Его голос звучал так же чисто, как он сказал бы это без маски. - Как тебя зовут? – поинтересовалась девочка. - Моя фамилия – Лилит. А мое имя – Бика, - ответил парень. - Значит, БикаЛилит? Приятно познакомиться! – сказала Сэра. - А меня…

- Тебя зовут Сэра. Я это знаю, - перебил ее Бика. - Да. Я совсем забыла, что тебя послали за мной, - обреченным голосом произнесла Сэра. - Тебе осталось меньше недели, - сказал Бика. - Я знаю. Слышала разговоры врачей, - кивнула Сэра. Они помолчали. Бика смотрел на лежащую девочку, и неожиданно внутри него защемило от грусти. Ему было искренне жаль

- Ты что-то прячешь под маской? – поинтересовалась Сэра. - Можно и так сказать, кивнул Бика. – Что-то, что не хочется показывать. - А я могу попросить тебя снять маску? – спросила Сэра. - Что ж, я выполню данную просьбу, - кивнул Бика и расстегнул замок на шее. Сэра увидела, что нос Бики как-то странно искривлен – как будто его сломали, и он както непонятно деформировался,

ний раз свой секрет. - Почему у тебя так с зубами? – спросила Сэра. - Понимаешь, я же всетаки демон, а не ангел. А у демонов обязательно найдется какой-либо дефект, - ответил Бика. Заметив, что упоминание о демонах испугало Сэру, Бика поспешил ее успокоить: - Не волнуйся, я хороший демон. - А так тоже бывает? – спросила Сэра. - Бывает, - кивнул Бика. – В этом мире все бывает.

эту девочку, которая должна жить и жить. Он понял, что зря хотел отказаться от этого задания. Странно, но никакая другая душа не вызвала у него столько сочувствия и печали. - А почему ты в маске? – неожиданно спросила Сэра. - Потому что… - замялся Бика, но затем сказал: - Так нужно.

так и не придя в прежнюю форму. Его тонкие ободранные губы не вызывали приятных чувств. Но когда Бика открыл рот, то Сэра поняла, почему он прячет его под маской. Рот Бики был полон гнилых останков зубов. - Ты не испугалась? – удивился Бика, которому вовсе не нравилось раскрывать лиш-

Весь день они проговорили. Бика ей рассказал о многом. О том, что он может быть невидимым, а при желании и появиться на людях. О том, что рай и ад делятся на более мелкие раи и ады, и что Сэра попадет в один из лучших раев. О том, что ей не нужно ничего бояться. - Знаешь, я тебя хочу кое о чем попросить, - сказала ему

Сэра. - И о чем же? – спросил Бика. - Покатай меня на качелях, - ответила Сэра. Окно ее палаты выходило во двор, в котором была небольшая детская площадка. В состав этой площадки входили и качели. Сделаны они были добротно, да и персонал ухаживал за ними. На них было удобно сидеть, они практически никогда не скрипели, и кататься на них было просто сплошным удовольствием. Бика помог Сэре одеться, затем перенес ее к качелям. - Тебе не холодно? – спросил он. - Нет, - помотала головой девочка. Он усадил ее и начал раскачивать. Сэра была довольна, и Бика слегка расширил уголки губ. Каталась девочка долго. Наконец она подустала, и Бика снял ее с качелей. - Я никогда не каталась на качелях так долго, - призналась она. – Спасибо, что покатал меня. - Не за что, - сказал Бика. – Тебе нельзя было кататься? - Можно было, но я приходила сюда крайне редко. В основном с отцом. Но мой отец вечно занят, и его хватало всего на пятнадцать минут… - пояснила Сэра. «Что за отец такой… Его дочь умирает, а он не может ей уделить достаточно времени», подумал Бика. «Если бы я был на его месте, я бы все бросил и кинулся к своему ребенку». - Бика? – окликнула его Сэра. - А? Прости, я задумался, - замахал руками демон. - А в том мире… Я тоже буду кататься на качелях? –

спросила она. - Я на это надеюсь, - ответил Бика. - А ты… Ты будешь меня так же катать? – поинтересовалась Сэра. - Прости, но меня, скорее всего, там не будет, - вздохнул Бика. – Мне запрещен вход в любой рай. - Тогда я не хочу туда, возразила Сэра. - Что? – не поверил своим ушам Бика. - Если ты живешь в аду, то я тоже отправлюсь туда. Лишь бы ты был там, - сказала Сэра. Сказать, что Бика был поражен – не сказать ничего. Бика не слышал ничего подобного от других душ. Более того, эта девочка его удивила тем, что она не испугалась его секрета. «Неужели это что-то, похожее на светлое чувство?», - удивился

Бика. - Где бы ты ни была, я тебе обещаю. Я найду для тебя качели. И неважно, чего мне это будет стоить, я буду приходить к тебе и катать, - пообещал Бика неожиданно для самого себя. - Обещаешь? – переспросила Сэра. - Обещаю, - кивнул Бика. «Эти качели раскачали не только Сэру», - подумал Бика. «Эти качели раскачали мои чувства. Эти качели… Способны раскачать что угодно. Даже ад. Потому что… Хоть эта девочка и больна, но от нее веет странной силой… Силой, которая способна творить нечто. Сила эта – доброта». … Через несколько дней Бика стоял возле кровати Сэры. Девочка уже была без сознания. Бика смотрел на высвечивающийся пульс на темном экране. Тук. Тук. Тук.

Зигзагообразная линия выпрямилась и стала идеально прямой. - Она умерла, - сказала одна из медсестер. Бика подошел к телу и буквально вытащил душу из трупа Сэры. Девочка смотрела на него с радостью и некоторой грустью одновременно. - Пора, - сказал ей Бика. Он вышел вместе с ней на улицу. Остановился около тех самых качелей. Дал взглянуть на них Сэре в последний раз. Затем поднял руки, и душа Сэры оторвалась от них, направляясь на небо. - Я вернусь, Сэра, - сказал ей Бика, решив завершить одно незаконченное дело. … В коридоре Госдумы Бика оказался менее чем через пять секунд – телепортация на Земле работала прекрасно. Увидел того самого депутата. Спе-

циально не одел маску. - Вы ко мне, молодой человек? – безразличным голосом спросил депутат. - Похоже, что да, - кивнул Бика, и его рот растянулся в жуткой улыбке, показав депутату гнилые зубы во всей красе. Тот увидел это и заморгал глазами. - Господи… - папка выскользнула из его рук и упала на пол. - Вообще-то я служу другому хозяину, - усмехнулся Бика, играя роль жуткого демона. – Можете собой гордиться. Из-за вашего тупого закона умерла маленькая девочка, которая должна была жить. А вы до сих пор живы. Я считаю, что это несправедливо. - Пришел убить меня? Прямо здесь? Не боишься ли? – спросил депутат. Бика рассмеялся.

- Нет, нет, нет, нет, нет… - помотал головой он. – Я пришел лишь предупредить. Бика пошел по коридору, хитро улыбаясь. Депутат не знал, что Бика до этого отломил один из своих гнилых зубов и незаметно в самый последний момент сунул его в карман пиджака. Бика остановился посреди коридора и громко сказал: - Дисфало. И в этот же момент пиджак депутат начал превращаться в груду молекул. Когда дело дошло до самого тела, депутат принялся кричать. «Не надейся. Никто не поможет», - усмехнулся про себя Бика, вдыхая любимый запах гниения. Он телепортировался обратно. Посидел на качелях, которые так любила Сэра. Посмотрел на часы. Через несколько часов – Сочельник по католическому календарю. Через десять минут Сэра окажется на небе. Через десять минут Бика отправиться искать качели для нее. Совсем скоро они снова встретятся. И это встреча будет прекрасной. Автор: Симарису Швертен Такэда

Хог шел на юг. В этих местах ловить было нечего. Последние месяцы он перебивался одними объедками, левыми заработками, легкой поживой, случайным воровством. А все потому, что его брата тут развелось непомерно много. Наемники текли сюда со всей пустоши. Прослышав о проблемах с бандитами, вольные стрелки повалили толпою с огромным желанием разрулить организовавшуюся проблему и как следует поживиться. Работа у них такая – решать проблемы, всаживать пули указанным людям в головы и не задавать вопросов. Первое время все было просто замечательно. Бандиты дохли от переизбытка свинца, мутанты, до этого вконец обнаглевшие, теперь и близко боялись подойти. Все стало хорошо. А когда все хорошо, для некоторых все очень плохо. Случилось так, что предложение превысило спрос. И наступил кризис. Цены на услуги упали в разы. И жратьнаемникам стало банально не на что. Хог не стал ждать, когда ситуация совсем отвернется от него и подставит свой пыльный потрескавшийся зад, он предпочел действовать. И как раз в нужный момент, словно по наитию судьбы, до Хога доползли слухи, что в края где-то чуть южнее залетел один его старый приятель. Хог не знал его имени, но очень хорошо помнил то сухое, вытянутое кирпичом щербатое безносое лицо. Этот парень был просто организатором «от бога». Ему всегда просто на ровном месте удавалось организовать такое дело, что все участвующие в нем гарантировано получали нехилый куш. Методы его были не особо чистыми, но Хога это мало интере-

совало. Все, во что верил Хог, так это в деньги. Звонкие блестящие патроны. Деньги были для него мерилом всего – сил, дружбы, счастья, чувства… Кода он получал очередную горсть желтых пластинок, или россыпь патронов, он уже в голове раскладывал их на удовольствия. Он планировал, на сколько хватит их. Три дня? Пять? Неделю? А потом Хог просто уходил «в отгул», как он это называл. Он закупался снарягой, жрал от пуза, пил в три глотки и трахался. Бывало, он оприходовал по три шлюхи за ночь. А потом деньги кончались. И он снова выходил на большак искать работу, рыскать в поисках тепленького местечка. Отгулы свои он почти не помнил. Он только знал, что было действительно хорошо. И просто хотелось повторить. Это стало смыслом его жизни. Больше его ничто не интересовало. Хотя нет. Было у Хога одно желание. Можно даже назвать его мечтою. Он хотел накопить столько денег, чтобы можно было больше никогда не работать, а весь остаток своих дней поливать глотку лучшим виски, лапать каждый раз новые титьки и тешиться деликатесами. Обычные животные радости. Ничего экстравагантного. И если удастся выйти на того самого парня с лицомкирпичом, то мечта вполне могла стать реальностью. Уж тот-то всяко сможет унюхать выгодное дельце. У того парня на это был просто талант. Но для этого нужно было отправиться на юг.

И Хог шел на юг. С уверенностью в себе, надеждой в сердце на светлое будущее он топал в южные места. И именно этим Хог и занимался последние пару дней. Глотал пыльный воздух и с каждым шагом медленно приближался к хорошей жизни. Винтовка привычно давила ремнем ему на плечо, полные магазины успокаивающе оттягивали карманы истертого жилета. И все бы было ничего, да только и так видавшие виды ботинки перехода этого не выдержали. -Чертова паскуда... - рычал себе под нос Хог, окровавленной тряпкой приматывая грозящуюся в любой момент отвалиться подошву, - Вот стерва... Этого еще не хватало, - и так содранные чуть ли не до мяса мозоли еще и начали гноиться. Как следует выругавшись, наемник со всей силы стянул гнилую ткань, пытаясь хоть както удержать вместе разваливающиеся куски растоптанных ботинок. И без того ноющие мозоли обожгло огнем. Нет. Если так пойдет и дальше, он просто не дойдет. Не на чем будет идти. Скрипнув зубами от боли, он вскочил на ноги, чуть покачнулся и отправился дальше. Путь предстоял еще очень и очень неблизкий. Было до ужаса обидно, что не хватило соображалки прикупить себе пару сапог. Хоть каких-нибудь. Он пустил дело на самотек, решил положиться на удачу, и вот к чему это привело. Сейчас он переставлял покрытые кровавыми мозолями ступни и проклинал

все на свете. Но внезапно все пошло лучше. Гораздо лучше, чем наемник мог предположить. Судьба преподнесла Хогу, как он выразился "мать его, подарок". Прям-таки перевязанный бархатными ленточками подарок судьбы. Это случилось уже под вечер, когда он уже возненавидел этот мир, небо, себя, ботинки, и хрустящий между пальцами песок. Когда он уже поснимал с небес и проклял всех святых, Хогу улыбнулась удача. Сначала он не поверил своим глазам. Нетерпеливо он плюхнулся на брюхо и выхватил бинокль, примкнул к битым окулярам. Да нет. Не померещилось. Так и есть. Он не ошибся, потрепанные песчаными бурями глаза его не подвели - там внизу, средь обломков, буквально в сотне шагов кто-то копошился. Хог присмотрелся. Ничего особенного - какой-то мужчина. Длинные патлы, весь в обносках, оружия нет. Обычный скиталец. Даже без снаряжения. И тут Хог кое-что увидел. Он заметил то, от чего сердце так и забилось - у бродяги на ногах сидела пара новеньких, почти не потасканных армейских берец. Даже шнурки еще не сгнили! Подумать только! И где он их раздобыл? Не задумываясь, Хог вскинул винтовку. И вот как раз сейчас я бы хотел сделать небольшое лирическое отступление и заметить, что, как вы уже поняли, Хог принадлежал к той самой поро-

де людей, которые не особо-то думают о других, и да и вообще делать этого не желают. Хогу было все равно, что у этого человека были желания, чувства, жажда жить. Хог не знал, что у этого человека была семья, маленькая дочка, чтобы прокормить которую он ежедневно рискуя жизнью лазит по развалинам, выискивая хоть скольконибудь стоящие вещи и выменивая их у проезжающих торговцев на крохи еды. Хогу было все равно. Все, что он видел сейчас в прицел своей винтовки, так это пару новых берец, которые достанутся ему. Нужно лишь только сделать небольшую работенку. Просто направить небольшой кусочек свинца в чейто незнакомый тебе мозг. Вполне привычное дело. Тем более со ста шагов сделать это было легче легкого. Хог проделывал это уже много раз. Он уверенно надавил на спусковой крючок. Винтовка тихо кашлянула, проглотив глушителем звук выстрела, брызнул фонтан крови. И тощее закутанное в пропитанную потом одежду тело грузно рухнуло на землю. Дело было сделано. Но в тот момент Хог еще даже и не подозревал, что выпустил ту самую пулю, которая впоследствии убьет и его… -Еху! Точно в тыковку! победоносно воскликнул снайпер и, забросив винтовку на плечо, мелкими перебежками бросился за трофеем. Одним рывком он перевернул труп на спину. Пуля вошла как раз под ухо, оставив огромное, зияющее чернотой выходное отверстие, сохранив практически нетронутым лицо и странное, умиротвореннорасслабленное выражение на нем. Прямые, чуть острые ску-

лы, острый нос. И темные пятна под глазами. Глазами, что смотрели куда-то вверх, в небо. Глазами, которым больше не суждено было ничего увидеть. -Чего уставился, ублюдок? - осклабился Хог, ухватив помертвевшее лицо за подбородок, и нравоучительно, отрывисто, словно чеканя монеты, произнес - Беспечные пташки долго не чирикают, знаешь ли. Нус, что тут у нас интересного припрятано. Он принялся обыскивать покойника. Но интересного практически ничего не оказалось. В немногочисленных карманцах трупа колец не нашлось. Только небольшое количество объедков, завернутых в засаленную ткань, ломоть хлеба, несколько распотрошенных скорпионов, и пара фотографий, смотреть которые Хог даже не стал, а просто бросил их на песок. Спрятал все найденое в рюкзак и тут перешел к тому, ради чего вся операция и затевалась - к берцам. Расшнуровав сначала один, а затем другой, Хог рывком стащил их и принялся разглядывать. Вблизи они оказались даже лучше, чем показалось сначала сквозь битые окуляры бинокля. Они отлично сохранились. Если бы с них стряхнуть пыль, они бы вполне сошли за новые. Основательные, коренастые, словно вытесанные из черного дерева, но при этом легкие и мягкие. Носок и пятка усилены металлическими вставками. Синтетические шнурки блестели на солнце. Такие точно не порвутся. Год прослужат - и не треснут. Вдоль подошвы почти по всей длине стопы пролегал острый зеленоватый узор, который так сразу и не приметишь. Хог с наслаждением натянул

обновку на свои истерзанные ступни. Надо же - почти что впору. Чуть свободны в носке, но это ерунда. "Намотаем тряпья побольше" Когда же Хог полностью зашнуровал обувь, он понял, что эти берцы созданы специально для него, так конкретно они осели на нем. Словно бы приросли. -Ну что, патлатый, - обратился он к мертвецу, - спасибо за обновку! И резво прищелкнув язычком, он устремился прочь, оставляя за собою еще одну опрокинутую жизнь. Солнце уже скатывалось к горизонту, покрывая его алым бархатом, бросая на эту выпитую до дна землю огненные отблески, на землю, покрытую пеплом надежд, наполненную криками тех, кто умер, но еще не мертв, испещренную ожогами ядерного огня, вдоволь напоенную кровью. Кровавый закат крался по кровавой земле. Начинало холодать. Хог почувствовал, как по спине заскользила прохлада. Зубы застучали. Их приглушенное щелканье разносилось в тишине как перестук костей. Быстро вобравший в себя тепло песок так же быстро начинал его отдавать. Нужно было срочно найти ночлег. Хог осмотрелся вокруг и приметил неподалеку щербатый, довольно внушительный обломок дома, как гнилой зуб торчащий на перекресте двух улиц. От четырех стен осталось только две, в каждой по оконному проему. То, что нужно. Это защитит от ненужных глаз, но оставит достаточно места для обзора. Плюс пустые окна станут отличными бойницами, а сохранившиеся куски стены - замеча-

тельные теплоотражатели, которые будут сохранять подаренное костром тепло. Раздобыв в округе немного деревянных обломков – осколков прошлой жизни, Хог сложил их вместе и, используя потрепанный кусок газеты, развел костер. С начала пыльные деревяшки никак не хотели загораться. Наемник перекладывал их с места на место, хрустел желтой газетой, яростно матерясь.. Но спустя несколько минут обломки занялись и сперва вяло и неуверенно, но потом все сильнее загорелся костер. Он весело затрещал, выпивая мир ушедший, согревая жизнь сегодняшнюю. А тем временем тьма все плотнее обступала огонь. Мелькавшие в сумерках тени слились воедино и двинулись на огонь сплошною стеной, но встали как вкопанные, напоровшись на пятно света. Хог периодически подкидывал в огонь деревяшек, раздувал пламя, отпугивая тени. Ведь в них мелькало слишком много отголосков прошлого. Но они не пугали его. Они – лишь мусор на дороге. Наемник улыбался. И улыбка его в полумраке напоминала посмертную маску. Глаза потемнели. Он о чем-то напряженно думал, подставляя языкам пламени сухие замерзшие ладони. Настроение его было отличным. Казалось, оно болтается где-то там, у облаков. Новые берцы были даже лучше, чем он мог подумать. Нет. Даже лучше, чем он мог мечтать. За то время, что он в них прошел, мозоли не то что не болели, а даже начали успокаиваться. Ноги просто отдыхали в этом чуде довоенной обувной индустрии. Конечно, наемники были людьми немного суеверными, и не

похвалили бы его за то, что он сделал. Узнай кто-нибудь из вольных стрелков, что Хог стащил обновку с холодной ноги, тут же бы округлил глаза и принялся бы таинственным шепотом прогонять леденящую все жидкости организма историю, как покойники приходили за своими отобранными вещами. Но Хог в такое не верил. Он всегда лишь устало улыбался, слушая очередные бредни про паронормальную фигню. Мертвых он не боялся. По нему, так живые были куда опаснее… А между тем костер потрескивал. Насвистывая себе под нос что-то развязное, Хог ножом вскрыл банку каши с мясом и, используя металлические ножки, похожие на стального паука, поместил банку над огнем. Через пяток минут от каши повалил густой дымок, и сытно потянуло мяском. От приятного запаха сводило скулы. Прихватив раскаленную банку снятой с руки перчаткой, Хог водрузил ее на ближайший булыжник и принялся жадно ковырять ее ножом, вкусно причмокивая. Через десять минут, когда банка была вычищена до блеска и закинута куда подальше, Хога потянуло в сон. Он закинул побольше топлива в костер, раскатал свой слежавшийся спальник и примостил на него свое плотное бочкообразное тело. Пламя мерно потрескивало, подбрасывая в воздух снопы искр. Хог моргал все медленнее. Веки тяжелели, словно наливались свинцом. Неукоснительно клонило в сон. Дыхание его сделалось ровным и спокойным. Вечно напряженное, в любой момент готовое к атаке тело расслабилось, и наемник провалился в сон, сжимая в руке длинный зазубренный нож.

Совсем скоро окончательно стемнело. Стало пусто, холодно и одиноко. Сделалось вдруг так тоскливо, что если бы кто-нибудь сейчас бы бодрствовал, у него бы точно заломило сердце. Но Хог этого не чувствовал. Он продолжал спать, мерно посапывая и глубоко дыша. Белые клубы пара из его рта валили клубами, таяли в морозном воздухе. Не было слышно ни звука. Даже доселе весело потрескивающий костерок внезапно притих, словно испугался чего-то неведомого. Все вокруг вдруг как-то опустело, потускнело и притихло. Хог махом распахнул глаза. С быстротой распрямившейся пружины вскочил и прильнул к стене. Легким отточенным движением выхватил из кобуры на поясе пистолет. Винтовка привычно болталась на плече. Но в этой ситуации она явно не помощник – слишком близкая дистанция. Об этом наемник даже не задумывался. Все было отточено до автоматизма. Условные рефлексы, благодаря которым он все еще был жив. Он сильнее сжал рукоять пистолета и левой рукой удобнее перехватил нож. «Только гостей нам еще не хватало…» - заметил про себя Хог. Что именно разбудило наемника, он не знал. Не мог точно сказать. Какое-то мимолетное ощущение чужого присутствия. Ощущение, что помимо него здесь есть кто-то еще. Это было даже не совсем ощущением. Скорее, это была мысль, осознание. Но этого было достаточно, чтобы сработали инстинкты. И теперь стрелок, привычно вжавшись в стену, ждал и прислушивался, надеясь, что этот кто-то выдаст себя чем-

нибудь. Было невероятно темно. На столько, что за пределами круга света от огня ничего нельзя было рассмотреть. Только сплошная непроглядная чернота. Но Хог был уверен, в ней кто -то был. Он ощущал это затылком. Сухое сердце профессионала дрогнуло. Он сильнее сжал пистолет потными ладонями, словно пытаясь ухватить ускользающую уверенность. «Да что же это такое… Как зелень какая волнуюсь… И что ж так холодно-то…» Зубы стучали, отбивая веселую дробь. В Висках вяло бухало. Пламя вспыхнуло и засветило сильнее, играясь с тенями, словно насмехаясь над человеком, рисуя ложные цели. Хог продолжал слепо вертеть головой из стороны в сторону, ожидая нападения, прислушиваясь. Но мир словно бы исчез. Растворился в этой тишине, утонул в ней. А время шло. Секунды липли одна к одной, становясь все тяжелее и тяжелее. Тишина давила на уши, тяжелела, грозясь раздавить. Она напирала все сильнее. Хотелось закричать во все горло, броситься куданибудь бежать, сделать какуюнибудь глупость. Прервать эту тишину. Лишь бы ее больше не было… Услышать хоть какойнибудь звук. Хоть какойнибудь… Говорят, нужно быть осторожнее в желаниях. Иногда они сбываются. Именно это и произошло. Тишина лопнула и рассыпалась. Где-то вдалеке прокатился камень, задетый чьим-то сапогом. Сухой твердый звук. Потом еще один. Ктото приближался. Шел тихо, но не крался. Явный профессио-

нал. Он издавал ровно столько звуков, чтобы знали о его присутствии, но не смогли определить его местоположение. Звук шагов стал различимее. Он явно приближался. -Ну ничего, - хмыкнул себе под нос Хог, - Выходи, станцуем. Лезвие ножа мягко блеснулобархотом в свете костра, и в этот самый момент узловатая патлатая фигура шагнула в круг света. У Хога отвисла челюсть. -Какого… -Здорово, отморозок… -Ты…- выдохнул Хог. -Да я, я. Оружие убери. А то поранишься еще. -Да иди ты, - хохотнул Хог и плотно втиснул пистолет в кобуру. Он протянул гостю сухую ладонь: -Что ты здесь делаешь, Сивый? -То же самое, что и ты. За работой бреду. На юг ползу. Они присели у огня. Незнакомец пристроился чуть поодаль. Хог схватил охапку щепок и закинул их в огонь. Костер сначала притих, кашлянул клубами дыма, но вскоре пламя вспыхнуло с новой силой, освещая все вокруг: остатки стены, мусор, гостя. Вновь пришедший оказался высок, худ, подтянут. Движения его были резки, отрывисты. И все его манеры напоминали поведение ящерицы. В длинных давно нечёсаных его волосах блестела седина. Свой автоматический дробовик длинный все время держал на коленях. На груди его поверх бронежилета висело два длинных увесистых кинжала. -Как ты меня нашел? – спросил Хог, аккуратно деревяшкой вороша костер.

-Ни без этого. Сам знаешь – за фигурой слежу, - наемник смачно хлопнул себя по животу и оба заржали. -Кстати, - протянул Сивый, - не найдется ли чего? -Извиняй. Уже оттрапезничал. На вот. Тоже неплохо, Хог выхватил из рюкзака тот самый небольшой сверток и бросил приятелю. Тот схватил его с проворностью кошки и тут же поднес к лицу. -М-м-м… Хлеб… Настоящий? Давно не видел такого. Вот, - щелкнул магазин и в ладонь Сивого выпала пара автоматных патронов, - Возьми. Он протянул их Хогу. Тот с благодарностью принял валюту. -Будет чем за пиво расплатиться, как доберемся. -Ну так. Сивый развернул сверток и впился зубами в сухой черствый прогорклый кусок хлеба. -М-м-м. Почти без опилок. Вкуснотища-то какая, а, улыбнулся он. Улыбка больше походила на звериный оскал. Хог понимающе кивнул, восприняв это как комплимент. -Небось, к тому же направляешься, куда и я? Сивый перестал жевать и уставился на собеседника. -Знаешь, Хог, ты всегда был излишне болтлив. Всегда помимо дела языком молол, Сивый смачно сплюнул на песок и быстро спрятал сухарь, Не надо задавать вопросы, на которые сам знаешь ответы. -Да знаю. Знаю. Просто мы с тобой неплохо так сработались в прошлый раз. Я подумал, что и сейчас из нас выйдет отличная команда. -Может и выйдет. А может и отойдет, - нахмурился Сивый, - Ближе к делу разберемся.

А сейчас время позднее. Спать пора. Хог от злости скрипнул зубами, но виду не подал. -У меня что ли заночуешь? -А чего бы бока у халявного костерка не погреть, - ответил ему Сивый. На шутку Хог не отреагировал. -Кто первый в дозор? Спичку тянуть будем? Или кулачками потрясем? -Да нет. Я тебя тут прервал. Так что ты иди, продолжай небо храпом сотрясать. Я уже выспавшийся. К тому ж должен же я отплатить тебе за гостеприимство. Хог подозрительно прищурился. Ну да, то еще гостеприимство. Просто с хлебом, солью и печеньем. И масло центнерами сверху. Хог чуточку помедлил, словно бы размышляя, а потом нехотя, словно выдавливая из себя, произнес: -Ладно. Через четыре часа разбудишь – сменю. -Отлично, - Сивый удобнее примостил дробовик у себя на коленях, - Отчаливай уже. Хог немного постоял, словно бы еще хотел что-то добавить, помялся, но так ничего и не сказал. Плюхнулся на свой израненный жизнью лежак, примостил винтовку под голову, устроился поудобнее, готовясь ко сну. -Э-э-э-э.. Хог… -Чего тебе? -Милые ботиночки… -О, спасибо, - улыбнулся Хог и отвернулся. Незаметным движением вытащил из ножен кинжал и положил его на грудь, обхватив покрепче всей пятерней. Ночь обещала быть темной.

Мерно потрескивал огонь, нагоняя сон. Веяло прохладой. Сивый то и дело подбрасывал дров в огонь. Он подтащил целую охапку почти к самому костру, и теперь ему даже не приходилось вставать. Он снова развернул свой ломоть хлеба и принялся грызть его, о чем-то размышляя, словно бы взвешивая. Он периодически поглядывал в сторону Хога. Тот уже давно спал. Грудь его мерно то вздымалась, то опускалась. Он даже не сопел. Было вообще очень тихо. Неестественно тихо. Даже как-то пусто. Казалось, стоит закрыть глаза, и мира уже не существует. И ты один на всем белом свете. В каком-то смысле так и было. Мира давно уже не было. То, что лежало вокруг, было всего лишь его жалкой оболочкой, брошенной на обочине банкой из-под газировки, гоняемой ветром пустой тарой, на стенках которой блестели последние испаряющиеся капли напитка. Жизнь ушла. И даже смерти в ее привычном виде уже не было. Потому что те, кто жил, уже не жили по-настоящему. Они выживали. Человеческая жизнь, и в прежние-то времена не ценившаяся по достоинству теперь упала в цене практически до нуля. До банки довоенных консервов, бутылки воды, пули, или пары новых берец. Больше не было дружбы. Ей на смену пришла тупая звериная осторожность. Больше не было любви. Лишь затравленное низменное желание. Больше не было света, больше не было жизни. Тот самый ядерный удар поставил точку. И те, кто сумел выжить, жестоко ошибались. Они не выжили. Они умерли вместе с остальными. Просто они еще продолжали двигаться, дышать и

есть…. Сивый снова бросил взгляд на своего напарника – точно ли спит? Вроде все было хорошо. Он все так же мерно дышал, тело было расслаблено. Вряд ли он успеет среагировать. Но стоит ли? Да? Или нет? Сивый еще раз задумался, все взвесил и коротко кивнул, принимая решение. Он медленно поднялся. Бесшумно, словно тень, он подошел к спящему напарнику и вытащил кинжал. Спустя пару секунд дело было сделано. Хог не успел даже захрипеть. По песку поползло черное кровавое пятно. Сивый быстро вытер лезвие о землю и засунул кинжал в ножны. -Милые ботиночки… -

гоготнул он. Привычными движениями он расшнуровал берцы и стащил их с еще теплой ноги. Быстро скинул свои истоптанные, покрытые пылью сапоги и натянул обновку. -Точно в пору! Как для меня сшиты! Он несколько раз топнул в землю и заулыбался. Сатанинские тени от костра плясали по его лицу. И без того звероподобная улыбка сейчасеще больше напоминала оскал. Сивый победоносно хохотал. Сейчас он был счастлив и доволен. Какая хорошая вещица. Ради такой и напарника порешить не жалко. Это же просто подарок судьбы какой-то!

Сивый продолжал радоваться, не зная, что нацепив эти берцы, сам выбрал судьбу, сам определил ту самую пулю, которой суждено пробить его череп. И в этот самый момент она с легким щелчком вошла в патронник. Он не знал, что дышать ему оставалось точно до рассвета… Автор: Королёв Дмитрий

Многие, на моем месте, назвали бы это даром. Но сейчас, глядя в окно на творение рук своих, я назову это бременем. Боже, и за это твой сын отдал свою жизнь. Мне стыдно. Стыдно за себя, за весь этот мир. Он жалок и ужасен, но… так обыден. История повторяется, и все мои потуги изменить бытие обернулись ничем. Точнее, они доказали, что человек бессилен. Вот каламбур: человек творит историю и при этом он сам же бессилен перед ней. Точнее, один человек. Историю творят народы, ведомые кем-то. Будь то вождь, фюрер, товарищ генсек или господин президент. А простой выскочка возомнивший себя всесильным, никто. Вот этим «никем» я и стал. Хотя, я им и был, по сути, ничего не изменилось. Просто до моих мозгов, наконец-то, это дошло. Но, начнем сначала. Был обычный ничем не примечательный день. Да, именно обычный не примечательный день. Таких дней в нашей жизни тысячи. Мы их проживаем как по шаблону. Подъем, завтрак, автобус, работа и так далее. Так вот, в один из таких дней я просто шел по улице, уже даже не помню по каким делам. Иду себе и иду, как передо мной появляются две бабоньки с брошюрами в руках и говорят: - Молодой человек, не хотите ли поговорить о Боге? Иеговы… нет, я ничего не имею против их веры, но только не тогда, когда мне её пытаются навязать. Уж лучше бы они попросили меня помочь им в чем-то. Да просто донести сумки до дому! Я только рад, а тут… - Дамы, - в стиле Алекса из «Заводного апельсина», начал я, - вальсируйте отсюда! - Все-

гда любил красивые выражения. Послать человека так, что бы он и пикнуть не смог, а если бы и попытался, то не нашел слов. Но, увы, некоторые индивидуумы нашего социума настолько тупы, что просто не понимают издевки. И, тупо глядя на тебя, переспрашивают: «Чо?!» За вот это «чо» всегда хочется заехать тупым тяжелым предметом по их тупой роже. Извините за тавтологию. - Как хотите, - спокойно ответили они и, взявшись за руки, стали отсчитывать, - раз, два, три! Раз, два, три! И они стали танцевать

так как многие прохожие уже подаставали свои смартфоны и стали сие снимать, я понял, что никакой скрытой камеры нет и мне, от греха, пора валить отсюда. Что это вообще было? Я топал уже несколько кварталов перебирая в голове все варианты произошедшего. Ну, вариант, что они свихнулись – лидировал. Им уже за 80, религиозно зависимы, почему бы умом не тронуться? Розыгрыш откидываю, за мной никто не гонится с криком «Вас снимает скрытая камера!» Был еще один фантасти-

прямо на улице. Моя челюсть уже собирала пыль и муравьев на земле. Нет, вы просто представьте картину: две старушенции, которые собирались промыть мне мозги, после моих же слов стали танцевать. Первая мысль, что они окончательно впали в маразм от каждодневного транса на почве религии. Ну, как у кришнаитов, мантры начитались и весь мир кажется светлым и прекрасным. Только христианство не кришнаизм, тут мозги в другую степь уйдут. Хотя, глядя на этих бабулек, не так уж это и плохо. Вторая мысля, что посетила мой офигевший мозг, меня кто-то разыгрывает. Я, на всякий пожарный, огляделся, но

ческий вариант, но в него я верил с трудом. Но я все-таки решил его проверить. Время было обеденное и на улице было не так уж и много народу. Но у меня было несколько «подопытных». Милая девушка, лет так восемнадцати в обтягивающих шортиках и маячке. Белая майка и черные шортики. На ногах белые носочки и кроссовки. И не жарко ей в кроссовках. Вся такая спортивная, попка накачанная, а грудь не очень. Я бы даже сказал, что задница больше груди. Крашеные волосы были заплетены в хвост. Я вообще не понимаю, почему брюнетки перекрашиваются в блондинок. Ну вот, видно же, что корни черные, значит

крашенная. Второй был здоровый боров возле иномарки. Цепи и перстни так и переливались на солнце золотом. Боров очень громко кричал в мобильный телефон о каких-то не его проблемах, при этом усердно жестикулируя. Выбор был очевиден. Я подошел к борову, который как раз закончил разговор. - Чо тебе надо? – Гаркнул он на меня. Фи, как не прилично! Я посмотрел на него и произнес: - Мобила классная, не отдашь ли мне? Он резко изменился в лице, презренное выражение сменилось каким-то расслабленным. Взгляд стал пустым, стеклянным. - Да, брателло, держи! – Он протянул мне телефон, который я, естественно, взял. - Цепь крута, тоже давай сюда, - махнул я. Он послушно снял увесистую цепь с шеи. - И ключи от машины. – Продолжил я. Гулять так, гулять! И что бы вы подумали? Он отдал мне ключи. - А теперь вали отсюда! – Запрыгивая в теперь уже мою машину, приказал я. - Как скажешь, брателло! – Он развернулся и потопал прочь. Усмехнувшись, я посмотрел ему в след. Ну что, продолжим? Я вальяжно подкатил на шикарной иномарке к спортивной девочке. Она демонстративно отвернулась. Видимо, к ней уже не раз подкатывали вот так, на крутой тачке. Я, вспомнив немного туповатый сериал «Физрук», включил на всю катушку песню «О Боже, какой мужчина!». - Хай, цыпа! Прокатим-

ся?! – Перекрикивая «черепашку», произнес я. - Отвянь! – Не оборачиваясь, ответила она и направилась вдоль тротуара. Не понял? Я же только что обработал того борова! - Не ломайся, подруга! – Продолжил я. Она обернулась и посмотрела на меня. - Я тебе не подруга! – Ответила она, скрестив руки на груди. - Да ладно! Прыгай! – Произнес я. И, о чудо! - Окей, поехали. – Как и с боровом, её взгляд стал стеклянным, а лицо безэмоциональным. Какой-то хмырь в спортивном костюме что-то кричал нам в след, размахивая кулаками. Видимо это был её парень. Но мне плевать на него, сегодня меня ждет великолепный вечер. * * * Это было круто! Что она вытворяла! И миссионер, и пособачьи, и наездница. А под конец и оралом не побрезговала. Нет, не подумайте, что у меня проблемы с женщинами, просто это довольно дорогое удовольствие. Вообще существует три типа женщин. 1) Бляди. Ну, тут все ясно, ноги раздвигаются сами по себе. У них даже условный рефлекс выработан. Как увидят мужика, как становятся в рабочую позу. Это супер-пупер эконом вариант. Низкокачественный секс за бутылку пива или вообще на халяву. 2) Проститутки. Все зависит от оплаты. Чем дороже, тем качественней. Как не крути, а это древнейшая профессия, так что качество гарантировано. 3) Обычные девушки. Вот это настоящая лотерея! Можно вложить астрономическую сумму, а получить на фиг

не нужное бревно. Что, кстати, довольно часто случается. Мне просто повезло. Эта… сила, дар или как там еще можно назвать, давала все это бесплатно. За один день я поглумился над иеговистами, обобрал богатенького борова и поимел шикарную девку. Которая сейчас мирно спала в моей кровати. Интересно, а сегодня она устроит мне тоже самое, что и вчера? Она мило посопела и открыла глазки, недоуменно уставившись на меня. - С добрым утром, зая. – Нежно проведя рукой по её телу, сказал я. Она резко подскочила, схватила одеяло, чтобы прикрыться и заорала во все горло. - Ты кто?! Где я?! - Тише, - встрепенулся я. – Ты ничего не помнишь? - Чего? Что я должна помнить? Ты кто? – Орала она. - Успокойся. – Произнес я, глядя ей в глаза, но это не помогло. Она только больше разошлась и принялась кидать в меня все, что под руку попадет. Моя сила не действует? - Я голая! Ты меня изнасиловал? – Она продолжала кричать и кидать в меня предметы. Некоторые из них были довольно тяжелыми. - Нет, все было по обоюдному согласию. – Успокаивал я её. – Успокойся! Ты просто перебрала вчера. - Я не пью вообще! У меня режим! – Кричать она не перестала, но вещи в меня уже не летели. - Катя, я повторяю, успокойся. - Вообще-то, я Лена. – Она все-таки успокоилась, и устало упала на кровать. - Прекрасно, а я Костя. – Представился я.

Она отрешенно посмотрела на меня, подхватила одеяло и направилась в ванную. - Я в душ. Пока она плескалась в струях воды, я собрал её одежду. Так, я могу воздействовать на человека только раз и через определенный промежуток времени эффект исчезает. При этом человек не помнит, что с ним было. А если судить по Лене, то при воздействии человек ходит с отрешенным видом и стеклянными глазами. Да, такая страстная ночь, а на её лице ничего не было. Меня это немного напугало. Лена вышла из ванной укатанная в полотенце. Подхватила одежду и вернулась в ванную. Я снова залюбовался её задни… кхем, попой. Она у неё шикарная! А вот грудь не очень, всего второй размер. Она вышла второй раз, но уже в одежде. Схватила свою сумочку, обулась и собиралась уходить. - Запомни, между нами ничего не было! – Выкрикнула она и убежала. Я не стал её догонять. В конце концов, она для меня никто. Я подошел к окну и посмотрел во двор. Лена быстрым шагом удалялась. Почемуто я вспомнил того хмыря, что гнался за машиной. Получит девочка за самоволку. Но, это уже не мои заботы. В конце концов, я эгоист, и мне плевать на всех и вся! * * * Это круто! Нет, это охренезно, скажу я вам! Не знаю, кто и за что наградил меня этим, но я был счастлив. Я стал жить как сыр в масле. Мой день начинался не раньше чем в два часа дня. Я перекусывал и отправлялся на охоту. Работа? Вы о чем? Какая

работа! Я мог получить все что хочу! И я это получал. Деньги. С этим все просто, я останавливал любую крутую тачку и обирал водителя. Ибо не фиг! Толстосумы катаются на крутых тачках, сорят деньгами, а я просто брал свое и все. Зачастую, мое было всем содержимым кошелька. А если за рулем шикарного авто была гламурно упакованная сучка, я просто оприходовал её прямо в салоне. Конечно, она просто подстилка, которая раком ночью отрабатывает каждое У.Е. потраченное на неё, но все-таки. Я получал моральное удовлетворение, осознавая, что очередной мешок с деньгами стал немного худее (всего на пару сотен баксов или евро) и к тому же с рогами. Я не брал больше не машины, не цацки. Зачем? Только проблемы со всем этим. Тачку определят в угон, а мелочь драгоценную надо сбывать. Да и, как некое подобие Робин Гуда, я стал помогать бедным. Я стал своим среди таксистов, так как оплачивал и два, и три счетчика. Больше не спал с женщинами по принципу дара. Ну, за исключением случав, вышеописанных. Так, только было пару раз после Лены, ради эксперимента. Денег с лихвой хватало на проституток. Там я тоже стал желанным гостем. Иногда баловал себя благотворительностью. Ну, кому-то на лечение, кому-то на еду и так далее. Все-таки дар мне дали не для того, что бы все на себя любимого просаживал. Экспериментальным путем я установил, что мой дар действует на человека только до тех пор, пока тот не уснет. После сна эффект воздействия пропадал и человек не помнил, что с ним происходило. Просто воспоминание о том дне стирались

и все. Я, конечно, мог еще раз воздействовать на него и получить себе раба еще на один день, но, в основном, обходился без этого. Я вообще стремился сократить свой контакт с «обработанными» до минимума. На всякий пожарный. А вот такого, как с Леной не повторялось. Ну, то, что я утром не смог отдать ей приказ. Почему так получилось, я не знаю и просто списал на не опытность в использовании дара. Вот так я и жил последние два месяца. Вся эта история началась в конце мая, а на дворе было начало августа. Я успел пару раз съездить на море и покутить там. Теперь я вернулся домой и немного впал в состояние шока. А вызвано это было тем, что за последние месяцы я напрочь забыл про коммунальные платежи. Увы, сила силой, а против системы она слабовата. Поэтому собрав разбросанные по полу купюры различного номинала и валют, а отправился в кассу. Правда, на полпути пришлось вернуться, так как я таки смог вспомнить, что не помню наизусть эти страшные ряды расчетных счетов неисчисляемого количества коммунальных организаций. Откопав старые квитанции, я вышел из квартиры. В лифте, этаже эдак на третьем ко мне подсел (если так можно сказать про лифт) странного вида мужчина. Слово «мужик» здесь никак не лезло, хотя за последнее время я стал больше деградировать. Образ жизни, понимаете, предрасполагает. А деградация и грубость подруги верные и неизменные. Но в этом случае, я все-таки назвал его мужчиной, а не мужиком. Так вот, странность этого субъекта была в том, что в

жаркий августовский день он был упакован по полной. В серый костюм, серую рубашку, наверняка шелковую, и с повязанным на шее шелковым платком. Сам он был шестидесяти, но довольно рослый и с аристократической осанкой. Седые волосы были зализаны назад, а глаза скрыты за темными очка. При этом он держал перед собой зонт-трость. Зачем ему зонт, я мог лишь догадываться. Дождем и не пахло, солнце жарило так, что в майке и шортах было как в крематории. Я, исключительно из вежливости, бросил ему «Здрасте», на которые он никак не отреагировал и оставшиеся этажи мы проехали в полной тишине. Когда двери открылись, я быстро вышел из лифта, бросив мимолетный взгляд назад. Незнакомец не спеша вышел из лифта. Я же на всех парах побежал к кассе. Не знаю почему, но этот человек внушал мне страх. Но отогнав неприятные мысли, я пошел дальше. Очередь. Что может быть прекрасней очереди! Я не поставил слово «прекрасней» в кавычки? Либо я мазохист, либо дибил. Очередь – это сплошной ужас! Особенно в сорокоградусную жару в маленьком помещении. Хоть дверь и была открыта, но пластиковая обшивка дверей накапливала в себе тепло и не давала свободно дышать. Сама очередь не была большой, человек десять, но скорость обслуживания… пятнадцать минут одного клиента. А так как это банк, то дорогие клиенты сего банка лезли в окошко кассы без очереди. Это вызывало бурные эмоции у очереди и долгие возмущения. Но при этом, очередь никто не покинул, и мы все продолжали стоять.

За мной уже было человека три, когда появился он. Тот мужчина из лифта. Он просто вошел в помещение и стал скромно в углу. Сначала все удивленно смотрели на него, а потом просто перестали обращать внимание. Когда зашел следующий человек и спросил за кем он, мужчина в костюме молча поднял руку. Одна женщина обратилась к нему, сказав, что он за ней, он лишь кивнул и все. Все еще раз косо глянули на него, но акцентировать внимание не стали. Мало ли, может человек немой? Меня это стало нервировать. Нет, я не чувствовал, что на меня смотрят. Незнакомец вообще стоял тихо и смотрел перед собой. Я же был в стороне от него и не попадал в поле его зрения. Разве что бокового. Когда дошла моя очередь, я расплатился по всем долгам с государством и быстро ретировался с банка. Незнакомец так и остался стоять в углу. До дома я долетел за считанные минуты. В страхе заперев двери на все замки и опустив жалюзи. Что это такое? Кто он? Зачем ходит за мной? Что ему от меня нужно? Вопросы сыпались как из рога изобилия, а вариации на тему «кто же он», множились в геометрической п р о г р е с с и и . Я осторожно отодвинул край жалюзи. Он сидел на скамейке во дворе и смотрел перед собой. Дьявол, что же делать?! Что это вообще такое? Кто он? Вопросы только множились… * * * Последующие две недели я сидел дома, не выходя на улицу. И только когда запасы съестного иссякали, и мои кишки сводила судорога, я решился выйти на свет божий. За это время я

почти сошел с ума. Все мои мысли об этом незнакомце свелись к тому, что это кара божья за мои грехи. Мне был дарован дар, а я использовал его только ради ублажения свои плотских утех. Не поверите, но я даже откопал дома томик библии и начал его читать. Это помогало, в моменты особо острых приступов страха и отчаянья, который настигали меня иногда. Я уже не смотрел в окно, есть ли там этот незнакомец. Я вообще не открывал окна, так и жил в полумраке опущенных жалюзи. Знает, сходить с ума лучше в абсолютно изолированном помещении. Иначе есть шанс сохранить свой никчемный рассудок. Это был вечер. А может ночь. Не важно, на улице было темно и все. Я как параноик вышел из подъезда и огляделся по сторонам. Никого. Вообще никого, двор был пустым. Только свет из окон вырывался наружу. Хотя и их было не много. Всетаки, скорее всего уже ночь. Я попытался вспомнить, где ближайший круглосуточный магазин и поплелся по дороге. На удивление, фонари горели. Просто я привык, что улицы моего города в темное время суток освещаются крайне редко и такое обилие света на моем пути радовало. Можно сказать, грело душу. Конечно, мой воспаленный мозг подкидывал различные картины, который в действительности не было. К примеру, фонарь в конце улицы казался светом в конце туннеля, а тьма, обнимающая луч света, стенами этого туннеля. Но только я подходил к фонарю, конец этого туннеля переносился к другому фонарю и так до бесконечности. Затем мне стало казаться, что за мной наблюдают тысячи

глаз из темноты. Нет, они светились алыми треугольниками, как в кино, но липкий страх заволакивал мою душу. Как густой кисель, он подбирался к горлу и я стал бояться, что захлебнусь им. Я стал бояться страха. Абсурд? Или игра воспаленного воображения. Мне искренне захотелось, что бы навстречу вышел какой-нибудь человек. Просто человек, не важно, какого возраста и пола. Я хотел поговорить с ним. А если он будет настроен враждебно, просто отдам ему приказ. Я это не раз делал. Один взгляд и любой человек подчиниться мне. Я так желал этого, что в луч фонаря вышла фигура. Но это была не так фигура. Это был человек в сером и с темными очками на глазах. Он так же опирался на свой зонт и просто смотрел на меня. Я смотрелся жалко, на его фоне. Он стоял навытяжку, как военный на параде. Я же был скрючен страхом и весь дрожал. Я хотел ему многое сказать, но мое горло было сковано страхом. Я боялся открыть рот, так как кисель страха тут же хлынул бы в глотку, и я просто им захлебнулся им. Игра в молчанку длилась целую вечность. А может всего несколько минут или вообще тридцать секунд. Страх растягивает такое понятие, как время. Знаете, присутствие источника страха, на удивление, притупило чувство страха. Я даже стал думать, что он смотрит не на меня, немного выше. Куда-то в район моей не расчесанной макушки. Я сейчас вообще больше походил на бомжа, чем на приличного человека. Грязный, не мытый, не бритый… ужас. Я немного осмелел и всетаки произнес:

- Кто ты? Зачем преследуешь меня? – Мой голос звучал срывающиеся, больше походил на крик истерички. Хотя, сейчас я и был истеричкой. Мелкой истеричкой, не понимающей происходящего. Да и честно говоря, не особо стремящейся к пониманию. Маленькой истерички внутри меня нужен был покой. Что бы этот человек просто исчез. Исчез навсегда и больше не появлялся. Можно и без объяснений. Моя истеричка не привередливая. - Ничего не изменится. – Тихо произнес он. – Все вернется на круги своя. – Произнеся эту фразу, он шагнул назад и растворился во тьме. - Чего? – Только и смог спросить у тьмы я. Что ЭТО значит? То он преследует меня, то говорит хрен знает что! Бред, какой-то. Я ничего менять не собираюсь, нечему не продеться возвращаться на круги своя. Как не странно, но его слова повлияли положительно. Я успокоился и даже перестал бояться окружающей тьмы. Я с таким умиротвореньем посмотрел на лампу фонаря. Свет проходил сквозь веки закрытых глаз, лаская сетчатку теплом и это тепло растекалось по всему телу. Тишина наваливалась на уши. Я был счастлив. Конечно, я выглядел как полный идиот, но я был счастлив. - Держи её! Держи крепко! – Донеслось до моих ушей. Я резко открыл глаза, перед взором все плыло кругами. Черт, переиграл в гляделки с лампочкой. - Не надо, отпусти! – Девичий крик срывался. Это не стоны моей истерички. Крики доносились из-за трансформаторной будки. Я бросился туда. Опыт спасения у

меня уже имеется. Однажды на моих глазах молодой пацан вырвал деньги у бабушки, которая снимала пенсию у банкомата. Бедная старушка так зашлась криком на улепетывающего молодчика. А этот дурак бежал в мою сторону. Конечно, сейчас мало кто заступиться за другого на улице. Что не говори, а беззаконье сейчас в чести. Так вот, этот малолетний идиот бежал на меня. Я ему в глазки наглые пострел и сказал: «Разворот на сто восемьдесят и вернул старушке все до копейки!» Сказал я это очень громко, так что пол улицы на меня уставились. Точнее, они и так смотрели на этого клоуна с пачкой денег в руках, но после моих слов их удивлению не было предела. Представьте себе картину, вор бежит с деньгами, а тут ему кто-то сказал, что бы он вернул деньги и, о чудо, он разворачивается, подходит к жертве и вежливо возвращает деньги, после чего просто уходит. Ну, мой клиент просто уйти не смог, бабулька его пару раз огрела увесистой сумкой. Что у неё там было, я не знаю, так как сам так же быстро как и воришка, ретировался с места приключений. Но сегодня мне предстояло отстаивать честь девушки против… четверых насильников? Мне вот интересно, а в какие еще дырки они собираются ей свои причиндалы пихать? Ну, логически помыслить, одновременно в этом могут принимать участие только три причиндала, четвертому придется покурить в сторонке. Если они, конечно, не планирует оприходовать её по очереди. - Господа! – Произнес я громко, когда они столпились над лежащей на земле и плачущей девушкой. – Позволю себе

заметить, что дама против вашей идеи коллективного совокупления! - Чо? – Произнес ближайший ко мне рослый ублюдок. Кстати, вы знаете значение слова «ублюдок»? Ранее, это оскорбительное нынче слово употребляли к непородистым отпрыскам породистых родителей у животных. Ну, как бы по проще объяснить, если породистая сучка перепихнулась с каким-то дворовым кобелем и родила от него щенят, то этих щенят и называли ублюдками. От слова блуд. Ладно, это было лирическое отступление. Вот этот ближайший ко мне ублюдок, показался мне чертовски знакомым. Где-то я его морду уже видел. Вот только где? - Половой орган через плечо! – Ответил я. - Слышь, козел, тебе жить надоело? – Начал один из них. Трое уже медленно подходили ко мне. Четвертый пару раз пихнул плачущую девушку ногой и стал стягивать с себя штаны. Таки они решили по очереди. - Значит так, - я посмотрел им в глаза. – Вы оба, бьете друг друга, пока не свалитесь, а ты, - посмотрел я на третьего, кастрируешь того, - ткнул я пальцем в четвертого, - и лупишь его пока он не орет. Четвертый, который уже был в полной боевой готовности и с удивлением уставился на меня. Его товарищи уже избивали друг друга, а третий направлялся к нему с садистской улыбкой. - А ты, - сказал я четвертому, - молчи и не сопротивляйся. Я не был уверен, что он меня услышал, так как третий уже приступил к исполнению

приказа, но четвертый все-таки меня услышал, так после очереди довольно сильных ударов ногой в область паха, он не издал, ни звука. Даже страшно было на это смотреть. Парню отбивают его достоинство, а он с каменным лицом взирает на все это. Но я по-быстрому схватил девчонку и бросился прочь. * * * Это была Лена. А те ублюдки, что хотели её изнасиловать – бывший парень с дружками. Тогда, после моей выходки он бросил её, наставив фингал. А сейчас, по пьяни, решил пустить её по кругу. Два месяца она пыталась ему объяснить, что ни в чем не виновата и вообще ничего не понимает, но тот и слушать не хотел. Все это она рассказала мне, когда мы были уже у меня дома. Она плакала, говорила, что ничего не помнит с того дня. В мою легенду про то, что она напилась, Лена с трудом поверила, но вот в свою ссору с любимым – нет. Я притворился, что я не причем, и тогда исполнил роль простой жилетки для слез. Сейчас я напоил её успокоительным в виде трех стаканов виски и уложил спать на диване. Блин, жрать то как хочется! Порывшись в её сумочке (знаю, наглая сволочь), я нашел один маленький батончик, но волчий голод он не утолили. Да и после такого стресса Лене надо будет хорошо поесть. Так что, в магазин все равно придется идти. На улице была милиция и скорая. Третьего уже упаковали в бобик, хотя он все еще вырывался на волю. Первого, второго и четвертого грузили в скорую. - Ну как он? – Кивнув на находящегося в отключке четвертого, спросил у врача мент. - Никак, уже не мужик. –

Указав на почерневшие причиндалы четвертого, констатировал врач. Мент махнул рукой и пошел к бобику. - А что тут случилось? – Спросил я у мента. Тот сидел в машине с открытой дверью и что-то писал в протоколе. - Пьяная драка, - неохотно ответил он. – Трое избили четвертого, да как, что яйца ему начисто отбили. - Какой ужас. – Произнес я и пошел дальше. Менту сейчас не до меня, а мне надо в магазин. В конце концов, они получили по заслугам. Конечно, моя вина в случившимся была, но я предпочитал об этом не вспоминать. Я проверял дар, вот и все. Но Лену было жалко. Как не крути, а она не проститутка, что бы её просто так использовать в целях удовлетворения собственной похоти. Но, время не обернешь вспять и… я бы ничего не изменил. Вообще не понимаю людей, которые говорят, что хотят вернуться в прошлое и что-то там изменить. Зачем? Исправить старые ошибки, что бы наделать новых в будущем? Нет уж, увольте! Я лучше поучусь на старых ошибках, что бы не наделать новых! Блин, вот это я загнул! Ну, полнейший же бред! Никто и никогда не учиться не на своих, не на чужих ошибках. Мы можем громко и пафосно говорить о чужих ошибках, о своих граблях, но завтра же или в следующую минуту наступим на эти же грабли. Наступим и даже не заметим этого. Просто наступим, чертыхнемся, потрем место удара на лбу и пойдем дальше, к следующим граблям, на которые уже наступали. Потому что все идет по кругу.

«Ничего не изменится. Все вернется на круги своя» Помотав головой, я отогнал дурные мысли и пошел дальше. * * * Наступило утро. Да, блин, наступило утро нового дня! В мою холостяцкую берлогу наконец-то проник солнечный свет. Лучше бы не проникал. Квартира представляла из себя какую-то свалку мусора вперемешку с полезными вещами. Полезных вещей было мало. Стараясь не разбудить Лену (алкоголь и стресс – убийственная смесь), я начал уборку. Справился за пятнадцать минут. Я вообще убираю редко. Не люблю, знаете ли, приводить порядок в свой творческий хаос. Но иногда приходится. Сейчас, как раз, такой случай. Лена проспала до обеда. За это время я уже успел пару раз по жрать и немного притомился от безделья. - Ты им что-то говорил? – Вяло ковыряя вилкой в макаронах, спросила Лена. На удивление, аппетита у неё не было. – Я плохо слушала, не до того было… - Не я, а они. – Соврал я. – Обкуренные они были. Хотели меня побить, а потом друг друга начали метелить. Вот я дал драпу с тобой на пару. - Ясно.- Ответила она. Больше мы к этой теме не возвращались. Остался неприятный осадок, но Лена не хотела говорить, а я не настаивал. У самого рыльце в пушку, герой хренов. Лена осталась жить у меня. Сначала просто отходила от случившегося, а потом уже как моя любовница. Да, я её утешил, что в этом такого? В конце концов, в этот раз я её не принуж-

дал, и все действительно было по обоюдному согласию. Незнакомца я больше не встречал. Он исчез так же внезапно, как и появился. Знаете, я даже перестал его бояться. Абсолютно. - А я за космополитизм! – Заявила Лена. Мы как раз лежали, обнявшись, после очередного захода и рассуждали о политике. Ну, у нас сложилась такая традиция, в перерывах разговаривать на отвлеченные темы. В этот раз разговор зашел о политической ситуации в мире и вариантах её развития. В первом аспекте мы пришли к выводу, что ситуация хреновая. А вот как её исправить, мы думали сейчас. Идей было много. - Это свободное перемещение без границ? – Уточнил я. Ну, мало ли, может, я в чем-то ошибаюсь. За окном набегали тучки. Ну, для октября привычная погода. - Не только! – Воодушевилась она. – Это мир во всем мире! - Ты веришь в этот бред? – С сарказмом спросил я. Нет ,ну действительно, как можно верить в эту сказку? Люди не могут жить мирно! Вся история человечества – это цепь войн. Мы только тем и заняты, что убиваем себе подобных. - Верю! – Серьезно ответила Лена. Вот наивная девочка. - Придет время, и люди закопают топор войны! – Пафосно закончила она, сев на кровати. Одеяло прикрывало её грудь. Я даже представил её в индейской раскраске и кучей перьев на голове. Получилось немного забавно и ужасно эротично, так что я поманил её к себе. Она не сопротивлялась. И только процесс пошел, как меня озарило. А что если… Я аж подскочил.

- Ты чего? – Удивилась Лена. - Ничего, я скоро! – Сказал я, и быстро собравшись, выбежал из дому. Мне всегда хорошо думается на свежем воздухе. Не знаю, с чем это связано, но мозги лучше работают на улице. Итак, я пулей вылетел с дому и побежал по дороге. Сердце колотилось и норовило выскочить на свободу. Идея заключалась вот в чем. Создать идеальный мир. Тот, о котором мечтает Лена. Она это заслужила. Это будет моим подарком за все те страдания, которые она невольно пережила из-за меня. К тому же, с моим даром это не проблема. Проблема в другом. Подопытный (всех, на ком я использовал свой дар, я решил называть подопытными) оставался под воздействием моего дара только до того, как уснет. После чего он не помнил, что делал и, если мне это было нужно, приходилось воздействовать на него еще раз. Я так делал на море, когда меня обсчитала одна официантка в кафе. После этого она отрабатывала у меня каждую ночь, иногда и днем. Ну, я вообще люблю секс. А если отдать приказ, то девочка будет работать хоть сутками. Стоп! А это идея! Если подопытный не будет спать, то и приказ не отмениться. Интересно, сколько человек может не спать? Начался дождь. Тяжелые капли стали методично бить по макушке. Я старался не обращать на них внимания. К тому же, у меня появилась маленькая проблема. Передо мною стоял незнакомец. Стоял он в своей любимой позе, опершись на зонт. - Вообще-то идет дождь.

– Спокойно сказал я ему. – Зонт можно и открыть. Удивительно, но я не испытывал страха перед ним. Его присутствие стало для меня обыденностью? - Ничего не изменится! Все вернется на круги своя! – Произнес он, развернулся и пошел прочь. Ну что же он заладил! Пластинку заело, что ли? Так, ладно, пес с ним! Где тут ближайший интернет-клуб? Мне надо кое-что проверить. * * * - А вот и я! – Я завалился домой мокрый (ливень лил вовсю), но с огромным букетом роз в руках. - Это мне? – Радостно спросила Лена. Понятно же, что тебе! Но произнес я немного в другой интонации. - Тебе! – Гордо сказал я, протягивая букет Лене. Она еле удержала огромный букет, но поплелась с ним в комнату. Я взял заботливо оставленное полотенце и стал вытирать голову. Подхватить менингит труда не составит. Идея с бессонными руководителями стран мира ничего хорошего не сулила. Без сна, человек становится раздражительным, падает работоспособность. Да и максимум человек может прожить без сна одиннадцать дней. Потом это зомби заваливается и отсыпается. Надо искать другой вариант. Ключевая фраза? К примеру: «Доброе утро!». А что, каждому человеку говорят доброе утро. На худой конец, обращение по имени отчеству. А лучше и то и другое вместе взятое. Теперь задача номер два: как попасть к сильным мира сего впритык? Я вспомнил фильм про Вольфа Мессинга. Там он прошел в Кремль в сопровождении офицера НКВД,

внушив ему, что он сам Сталин. Вариант хороший, но сейчас много технических средств безопасности, которым, увы, не внушишь, что я президент всея вселенной. А что если поэкспериментировать? Пока Лена возилась с букетом, я снова исчез по-английски. Может вернуться за зонтом? Дождь лил как из ведра. А, пес с ним, махнул я рукой и пошел под стену воды. Объектом своего эксперимента я избрал один из ближайших супермаркетов. Вообще с магазинами происходит какаято истерия. Их открывают на каждом углу. У нас район относительно не большой. Точнее, он является частью другого, большего по размеру район, просто отделен от него железнодорожным мостом. Так вот, в моем районе три крупных супермаркета, рынок и целая куча мелких магазинчиков. Не говоря уже о простых торговцах, которые выкладывают свой товар (в основном, овощи) просто неба, на куче коробок. Вот вопрос: зачем их столько? Скоро для того, что бы скупиться не надо будет выходить даже с подъезда. Эх, было бы так с работой… Ладно, оставим лирику. Я шел к супермаркету, что находился у железнодорожного моста. Я там редко бываю, так, что если даже все прогорит, я ничего не теряю. План был до гениального прост. Я захожу в супермаркет и прошу охранника провести меня в комнату охраны. Если никто не поднимет тревоги, значит… ни фига это не значит! Супермаркет, не резиденция президента. Но попробовать надо, и я уверено зашагал вперед! - Я могу вам чем-то помочь? – Любезно спросил охранник, натянув фальшивую

улыбку на лицо. Вот интересно, им доплачивают за эти улыбки или они искренне считают, что покупатель дурак, не распознает фальши? - Да, можете, проведите меня в комнату охраны, - заглянув ему в глаза, сказал я. - Разумеется! – Кивнул охранник. – Пройдемте. Мы прошли залом, потом складами. На нас особо и не обращали внимания. Потом мы поднялись на второй этаж, и зашли в затемненную комнату. Единственными источниками света в ней были мониторы камер видеонаблюдения. - Простите, но вы… - Начал охранник, что сидел за монитором. Двое его коллег сидели как зомби, уткнувшись в свои мобильные телефоны. При моем появлении я удосужился от них только мимолетного взгляда от них и все. - Всем отжиматься! – Произнес я. Двое, что смотрели на меня, мгновенно подчинились, а вот любителям новых технологий пришлось повторить, когда они подняли на меня взгляды. Шах и мат! По такой же схеме я могу пройти любую охрану! Я всесилен! Я смогу воплотить мечту Лены в реальность! Это загладит мою вину и искупит все грехи! Иисус, ты отдал жизнь, но я нашел другой путь! * * * Последующие полгода ушли на организацию всего задуманного. Я просто путешествовал по миру и, с помощью дара, закладывал «мины». Схема с охраной супермаркета работала на ура. Я подходил к одному из охранников, и пока он собирался выпроводить, обрабатывал его. Потом проникал в их логово, заменял одного из них.

Дело в том, что охрана правителей немного сильнее, чем простого супермаркета. И к президентам я проходил под прикрытием охранников. Фраза «Это новенький» открывала любые двери. А сами президенты меня и не запоминали. Я просто говорил им, что такого-то числа, такого-то месяца, они должны официально заявить, что объединяются со всем миром в единую страну и создают космополитическое общество. Конечно, я так же оговаривал, что словами дело не закончиться, и они действительно должны это сделать. Ключевыми фразами, для поддержания эффекта были «Доброе утро», «Здравствуйте», «Добрый вечер», «Приятного аппетита» и обращение к президенту по имени. По сути, то, что каждый человек слышит каждый день и это, большей частью, относиться к разряду приличия. Да, мы желаем здоровья даже своим злейшим врагам и завистникам. Так, говорим им «Здравствуйте!», а в душе думаем: «Да чтоб тебе пусто было!». Заметили? Ведь так бывает! Конечно, кто-то в душе вообще молчит, просто неприятный осадок после произнесенной фразы. Я пожелаю тебе здоровья, лишь бы скрыть свою неприязнь к тебе, подсознательно думаем мы. Был, правда, один нюанс: я забыл проверить, работает ли способ с фразами. Но меня спасли австрийские проститутки. Я «запрограммировал» их на фразу «С добрым утром!». После услышанной этой фразы они (их было две) должны раздеться и стать на колени, перед тем, кто эту фразу произнес. Вечером я их «запрограммировал», а на утро они выполнили приказ. Правда, чуть не случился прокол, когда они выходили из гос-

тиницы. Один старикан с милой улыбкой произнес им эту фразу. Представьте себе выражение лица его пожилой супруги, которая задержалась в гостинице и вышла на пару минут позже. Её взору открылась прекрасная картина: перед её супругом стояли на коленях две голые девицы. Скандал был жуткий! Я по-быстрому съехал с той гостиницы и стал жить в другой, но уже не за деньги, а с помощью дара. Лену в эти, «рабочие», поездки я не брал. Наврал ей, что меня отправили в долгую командировку. А в доказательство своих чувств, оставил жить в своей квартире. Каждый день я ей звонил. Взял я её только в последнюю поездку. Президент США был тогда Лос-Анджелесе, и мне пришлось «работать» там. До дня Икс оставалась неделя, и я решил встретить его в теплых волнах Тихого океана. После обработки президента, мы отправились в Лонг-Бич. Там мы сняли небольшой домик с видом на океан. Целыми днями мы купались в теплом океане, гуляли по городу. Каждый вечер мы прогуливались по побережью. Но в тот вечер Лена отказалась, она обгорела на солнце, а я, как закоренелый эгоист, пошел гулять в гордом одиночестве. К моему удивлению, пляж был пустынным. Почему меня понесло на пляж этим пасмурным вечером, я не знал. Просто какая -то неведомая сила вытащила меня из дома на прохладный ветер. За пару часов, что мы вернулись с пляжа, точнее, я принес сонную и обгорелую Лену на руках домой, умудрилась уснуть на солнце, погода окончательно испортилась. Конечно, мне лучше было бы остаться дома с девушкой, которая мирно

спала под треп телевизионщиков с голубого экрана, но я поперся на пляж! Я бродил по пляжу, любовался волнами и все больше сгущающимся тучами, как увидел перед собой странную, если не сказать более, страшную, картину. У самой воды сидела, волны касались её ног, сидела голая лысая негритянка. Сколько ей лет, было не определить. Примерно, сорок… или пятьдесят. Вообще у негров это сложно определить, а когда чернокожая дама весит пару центнеров – подавно. Она была необъятной! Я так и не смог определить, какие из складок на её теле были грудью. Не знаю почему, но я заворожено смотрел на неё. А она, как ни в чем не бывало, сидела на песке в накатывающих волнах, и громко читала библию. Все-таки, это страшная картина. - Ничего не изменится. Все вернется на круги своя. – Раздалось из-за спины. Конечно же, это он. Знает, его консерватизм стал меня допекать. Все тот же костюм, те же очки и тот же зонт. Я обернулся и молча стал смотреть на него. У этого засранца преимущество из-за очков, но так даже интересней. Я не учувствую на себе его взгляда, старое ощущение, что он смотрит не на меня. Нет, не ощущение, а уверенность. Он смотрит не на меня, он смотрит сквозь меня. - Ничего не изменится. Все вернется на круги своя. – Снова произнес он, но его губы даже не пошевелились. Или… я резко обернулся и за моей спиной стоял он. Точнее их было уже два. - Ничего не изменится. Все вернется на круги своя. – Снова донеслось из-за спины.

Я вспомнил ту ночь. Туннель из кромешной тьмы и он в конце этого туннеля объятый светом. Только сейчас свет шел с небес, через фильтр туч, а сам туннель выстраивался из его копий. Они появлялись из ниоткуда. Я просто моргал, и рядом с одной копией появлялась другая. Они появлялись и твердили, как заводные: - Ничего не изменится. Все вернется на круги своя. Ничего не изменится. Все вернется на круги своя. Ничего не изменится. Все вернется на круги своя. Ничего не изменится. Все вернется на круги своя. Ничего не изменится. Все вернется на круги своя… Негритянка все громче и громче читала библию, её голос перемешался с заклинанием копий, но мой мозг уже не был в силах это стерпеть. Я, как ошпаренный, кинулся прочь, затыкая уши. Я бежал до дома без остановки. Лена еще спала, но я не обратил на это никакого внимания. В моей голове звучало заклинание, которое пытался перекричать голос негритянки. На остатках разума я схватил документы и кинулся прочь. * * * И снова родные стены, опущенные жалюзи и бутылка виски. Очнулся я от настойчивого звонка в дверь. Голова раскалывалась. Сколько я выпил, я не знал. Да и считать пустые бутылки в этом бардаке я не собирался. С трудом добредя до дверей, я открыл их, не глядя в глазок. На пороге стояла Лена. - Что с тобой? Ты пропал так внезапно! Тебя вызвали на работу? – Она тараторила вопросы один за другим, а они звоном отзывались в моей, раненой похмельем, голове.

- Ты пьян? – Наконец-то увидев мое состояние, осторожно спросила она. - Мир уже объединился и танцует чунга-чангу? – Хриплым голосом спросил я. - Ты смотрел новости? – Она вошла в комнату. В этом бардаке её аккуратно упакованная в белые штанишки попка смотрелась нелепо. - Хотя, вряд ли… - заметив разнесенный в щепки телевизор, констатировала она. Да и толку его смотреть. Я и так знаю, что там происходит. В один момент, правители двух третей всех стран мира отказались от военной силы, границ и всяческих ограничений в правах человека. Её мечта осуществилась, ура! Можно хлопать в ладоши. - Лена, ты меня любишь? – Спросил я. Она удивлено посмотрела на меня. - Я же приехала к тебе. – Произнесла она. - Ты могла приехать, что бы выяснить отношения, - начал рассуждать я своим воспаленным рассудком. – Сказать, какая я сволочь, что бросил тебя там, в Америке. Я замолчал, глядя на неё. Она просто стояла и смотрела на меня. Как тогда, когда я заставил её сесть в украденную машину. Нет, не так! Тогда у неё был пустой взгляд! А сейчас взгляд сверкал! В её глазах был какой-то огонек. - Пошли! – Я схватил ей за руку и потащил из квартиры. - Дверь! – Попыталась вразумить меня она, что бы я закрыл дверь. Я только отмахнулся. Разворуют и пес с ним! Я потом с легкостью достану все, что хочу. У меня дар! Дар богов!

Мы вышли на улицу, и я стал глазами искать жертву. Мировые проблемы никого не волновали. - Выбирай. – Сказал я Лене. - Что выбирать? – Недоуменно спросила она. Я молча подошел к толпе студентов, потягивающих пиво на скамейке у подъезда, и, глядя в глаза, приказал. - Ты, ты и ты избиваете друг друга. Вы обе раздеваетесь и лижитесь. – Трое парней стали мутузить друг друга, а две девушки устроили лесбийскую оргию прямо под открытым небом. Я тащил Лену обратно домой. Она все пыталась спросить у меня, что это было. Я коротко отрезал: «Дома!» Квартиру никто не ограбил, да и нас не было всего десять минут от силы. - Костя? – Осторожно спросила Лена. - Не знаю, называй это как хочешь, но я могу отдать приказ человеку и он беспрекословно подчиниться мне. Помнишь, твой бывший парень с дружками собирался тебя изнасиловать? Ты говорила, что слышала, как я с ними разговариваю. Так вот, я им приказал. Приказал избить себя. Зачем я ей это сказал, не знаю. Но я рассказал ей все, что знаю. Про потерю памяти, про отмену подчинения во сне. Про идею космополитизма. Даже то, что все движения в мире это изза меня. Сочтет меня психом, пускай! Я рассказал ей все. Она молча слушала. - Так вот почему я тогда ничего не помнила. – Тихо произнесла она. – Ты просто приказал мне?! Так? Лечь с тобой в койку? Так!!!

У неё началась истерика. Честно, я ожидал другой реакции. Что она поймет все, что скажет, какой я молодец и умница и вознаградит меня поцелуем со всеми вытекающими последствиями. Да, я эгоист, думающий только о себе. Даже сейчас, когда я изливаю ей душу, я всего лишь думаю о себе. Я сознательно умолчал о нашем знакомстве. Но она не дура, это я дурак. По её щекам катились слезы. Женские слезы. Хоть и часто особы женского пола используют слезы всего лишь как средство манипуляции мужчинами, сейчас я верил в искренность Лениных слов. - Успокойся, я сейчас все объясню. – Я посмотрел ей в глаза, так как делал сотни, тысячи раз с другими. Но тщетно, на неё я не мог больше воздействовать. - Ответь! – Она сорвалась окончательно. - Да, тогда я просто хотел тебя трахнуть, что и сделал. – Честно признался я. – Но я тебя по… Увесистая пощечина прервала мою речь. Она со всех ног кинулась прочь. Я вдогонку. - Лена, я полюбил тебя! – Я перехватил её у лифта. Она вырвалась из моих рук. - Молчи! Ты использовал меня! Ты несешь этот бред про мир во всем мире! Но ты даже сейчас хочешь переспать со мной! Я не обладаю никакой силой, но за, то время, что жила с тобой, я научилась видеть тебя насквозь. Мы с тобой только и заняты тем, что спим! Ночью, утром, днем и вечером! В кровати, в душе, на кухне, в кабине лифта. Лена отступила еще на пару шагов.

- Костя, ты жалок. – Продолжила она. – Тебе была дарована сила, а ты тупо затащил одну сопливую дуру в койку. Или не одну? Ну да, ты же говорил, что после «этого» человек ничего не помнит. Ты и по командировкам ездил, что бы заграничных шлюх трахать, так?! Я просто молчал. Я просто решил молчать и все. Она заревела с новой силой и побежала прочь по лестнице. Вот и все. Чего я добился? «Ничего не изменится. Все вернется на круги своя» * * * С тех пор я больше никогда не видел Лену. Она просто исчезла из моей жизни. Решил поиграть в честного человека и получил по заслугам. Что ж, сам виноват. Задумка с миром во всем мире провалилась. Мой дилетантский подход все провалил. Я, как последний идиот, повинуясь своему плоскому мышлению, воздействовал исключительно на верховных правителей. А то, что правительство страны, это не только президент, царь или король, но еще куча депутатов парламента, министров и прочего, я в расчет не взял. И что теперь? А теперь все полетело коту под хвост! Большая часть этих правителей сидела в дурке. Остальные были просто отстранены. Нескольких даже убили какие-то «фанатики». Конечно, всем ясно, что эти фанатики не кто иной, как агенты спецслужб, решившие таким путем избавиться от сумасшедшего правительства. Более цивилизованные страны обошлись простыми импичментами и сейчас выбирали себе новых правителей. Некоторые решили устроить беспорядки,

чем долгое время и занимались. А некоторые дикари до сих пор играют в гражданскую войну. Это бремя. Бремя дурака, бремя идиота, бремя дилетанта. А может просто бремя эгоиста. - Ничего не изменилось. Все вернулось на круги своя. – Произнес незнакомец. Даже сейчас, в снежный декабрьский день, он стал на морозе в том самом костюме, в тех же очках и с тем же зонтом. - Изменилось. – С улыбкой, глядя на падающие снежинки, произнес я. – Мир пришел в движение. Алчные и жадные до власти получили возможность реализовать свои амбиции. Карта мира может быть перекроена. А может и нет. - Поверь, - он впервые снял свои очки и посмотрел на меня. – Ничего не изменилось. Впервые я ощутил его взгляд на себе. - Теперь я понимаю, почему не ощущал твой взгляд на себе. – Ответил я. - Да, - усмехнулся слепец. Он был слеп. Нет, его глаза не были пустыми и взгляд не уходил вдаль. У него просто не было глаз. Вместо них было продолжение большого лба, который плавно переходил в нос и щеки. Слепец надел очки и стал в свою любимую позу. - Ты прав, ничего не меняется. – Я посмотрел на него и пошел прочь. - Ты не спросишь, кто я? – Удивился он. - Мне это уже не интересно, - не оборачиваясь, ответил я. - Учти, - крикнул он мне вдогонку, - путь эгоиста только кажется легким! Я знаю. Я это лучше всех знаю. Автор: Александр Маяков

II Это все, что нам остается

самое ухо: — Не переживай. Сегодня мы будем прогульщиками, — и, догнав ребят, он удалился.

Глава восьмая Утром мы собрались у старого пня, служившим порталом. Кетерин была напугана, хоть и виду не подавала, а Мур был, как всегда, спокоен как удав. Он с улыбкой наблюдал за водой и тихо настраивал Кетерин, даже не смотря на нее. Гидеон наставлял своих армейцев. Мы и Суприм пожелали девушке и остальным удачи и отошли

Я медленно двигалась, меряя шагами длину пляжа. Мысли мои были только с Кетерин и были тревожными. Каждую секунду хотелось сорваться и отправиться к ней, но запрет Суприм был нерушим и логичен: светлые мира сего считали, что каждый меч будет охраняться не только стихией, но и демонами Антареса. И, если так оно

чуть назад. — Что ж, пора! — заключил Климент. — Пусть путь ваш будет легким. Возвращайтесь с победой! Команда медленно окружила портал. Я достала амулет и пошла в их сторону, но меня остановил Зейн. — Нет, не надо, — тихо и серьезно произнес он, держа меня за плечо. — Они обойдутся без него. Так и вышло. Взявшись за руки, простояв полминутки, Кетерин, Мур и армейцы исчезли. — Так, ребята, — громко обратился Зейн, — отправляемся на тренировки. Дайен, оставайся здесь до моего возвращения. Наши занятия пройдут на берегу. Ребята медленно уходили назад. Брайан подбежал ко мне, коротко поцеловал и шепнул в

и есть, никем из нас нельзя было рисковать. Кроме того, я все же верила, что она справится. И лишь это удерживало меня на берегу столь чудного моря. — Ан-ретоiрдо тэрэiас Ниеiндо, — послышалось за моей спиной. Я обернулась и увидела улыбающегося Зейна. — Что, простите? — В нашем мире есть такое выражение, — он догнал меня и пошел рядом. — «Идти по следам Создателя». Считается, идти по незнакомым следам на пляже — идти по следам Создателя. — Интересная теория. — Более чем. — Как так вышло? — я остановилась и посмотрела на старца. — Вы ведь говорили, что невозможно выбраться за барьер без амулета. — Ну, девочка моя… это ведь мы создали этот барьер. И

знаем, как его преодолеть. — А что, если… — Нет, дорогая, он не узнает, — уверенно ответил Зейн. — Все, конечно, возможно, но он не должен этого узнать. Это слишком важная тайна, которую я не могу раскрыть даже тебе. — А Виктор? — Виктору каждый из нас доверяет, как самому себе. Однако, несмотря на то, что он многократно доказывал свою верность, он сам просил не

посвящать его во многие секреты нашей кампании. Я внимательно разглядывала лицо мужчины. У него не было волос не голове, однако он имел шикарные седые усы и бороду. Морщины на его лице были похожи на древние надписи. Глаза у него были молодыми, с искоркой, но в них я прочла мудрость. Зейн знал, о чем говорил. — Вы обещали рассказать о нем, — я отвернулась к морю, нахмурившись. — Чую я, ты не Викторе

говоришь? — Нет. — Хм. Сейчас? Во время наших занятий? — Едва ли я смогу сейчас заниматься… — Что ж, ты права, — согласился Зейн. Мы уселись на высокий, широкий валун. Зейн положил у ног длинный тряпичный мешок, плотно чем-то наполненный. — Что там? — поинтересовалась я. — Позже об этом. Так что ты хочешь узнать?

— Все, что вам известно, тортон. — Никогда меня так не называй, — старец сморщился. — Если не хочешь, чтоб я падал ниц при каждом твоем появлении. Я знаю, ты этого не любишь. — Почему? Вы ведь тоже потомок Торто. Почему Вы покинули Суприм и Верховных? — Мы ведь хотели поговорить об Антаресе? — Подождет. Зейн рассмеялся в голос . — Приятно чувствовать себя интересней, чем самая актуальная персона, — он поотечески похлопал меня по плечу. — Знаешь, трудно сказать,

что я покинул Суприм. Я ведь здесь, с ними и с вами. — Но… — Можно сказать, что меня добровольно изгнали. — То есть? — я непонимающе посмотрела на него. — Я слишком люблю земных людей. — Все еще не понимаю, — я покачала головой. — Дайен, давай все же вернемся к Антаресу. Я думаю, в своих поисках ты плавно придешь к вопросу обо мне, но тебе будет легче понять, почему я не в числе Суприм. — Хорошо. Тогда расскажите мне все о нем. Пожалуйста. — Что ж… известно мне не так уж и много, если честно. — Это его настоящее имя? — Это его второе имя. Джеймс Антарес Хайдс. Мне приходилось знавать его отца. Чистокровный потомок Торто, Артур Хайдс. Тот еще был засранец, — Зейн кинул камушек в воду, но не попал. — Благодаря ему мальчик вырос таким высокомерным. Помню, какой милой крохой был Джеймс: только научился ползать, а уже запросто превращал игрушки в пепел. — Как вы познакомились с его отцом? — Это случилось, когда… — Продолжайте, — жестко ответила я. — Когда погиб Чарльз, твой отец. — Как это случилось? — Его обезглавил старший брат Артура, Дональд. Они оба тогда пали, оба главы. Мы с Климентом пришли на переговоры к отцу Антареса, ибо он являлся после смерти брата главой той стороны.

— Вы надеялись установить мир? — Именно. Хотя надежда была глупой. Артур был невероятно высокомерен. Если бы мы не были ему родней по происхождению, он бы вряд ли пустил нас на порог, — мужчина криво улыбнулся, смотря кудато на горизонт. — Он уже тогда все решил за всех, включая Антареса. И даже с Советом не посовещался. — С Советом? — Да. Торто той стороны создали три семьи: Хайдс, Браунинг и Гр оусвелл — все чистокровные потомки донельзя. Хайдсы были правящей семьей испокон веков, Браунинги занимались военным делом, а Гроусвеллы — воспитывали и обучали исключительно магов. Некоторые члены этих двух семей, а также часть Хайдсов составляют Совет правителя. — Как все сложно. — Да. Если бы мы были идентичны, все было бы проще, — рассмеялся Зейн. — Но увы. Виктор, кстати, из семьи Гроусвеллов. Еще будучи юным, но невероятно талантливым мальчиком, он перешел к нам и практически сразу стал подмастерьем. Но у него до сих пор есть шпионы в Совете. Ну да ладно. — Каким он был? — Антарес рос в спартанских условиях. Его отец был его главным покровителем, и ходу ему не давал. Все твердил: «Ты Избранный, тебе нет дела ни до чего, кроме занятий», — он делал все, чтобы сын вырос совершенством в политике, борьбе и магии. Но не более того. — Мне кажется, или вам жаль его? — Нет, не кажется, —

Зейн покачал головой. — Отец никогда не видел в нем человека. А я до сих пор его и вижу, того маленького карапуза. Артур вырастил из сына настоящего мужчину, воина. Но продолжал опекать и наставлять его. Когда Антарес заявил, что хочет жениться, Артур пришел в ярость. Он сжег его невесту. И свою жену Миранду тоже — за то, что она помогала Антаресу и его невесте тайно встречаться. — Это кошмарно! — воскликнула я. — Не то слово. Тогда-то Антарес и понял, что больше так продолжаться не может. Он вызвал своего мастера на дуэль. — Дуэль? — Да. — Почему вы сказали «мастера»? — На той стороне нельзя стать мастером, пока жив твой наставник. Его можно вызвать на дуэль и доказать, что ты уже достоин занять его место. — Наставника можно, а отца нельзя… — догадалась я. — Именно. — Он победил в той дуэли? — Конечно, дорогая. Он победил. И знаешь, почему мне жаль его? — Почему? — Мне кажется, Джеймс всегда хотел избавиться от гнета отца. Но, несмотря на его высокомерие, не потому, что ему хотелось власти и силы. Я думаю, он в какой-то степени освободился, когда Артур умер. Зейн замолчал на время. Шелест волн заполнили нашу тишину. — Он освободился от отца, но набрел на еще большую кучу дерьма, — сделала вывод

я. — Да, в какой-то степени ты права, — поддержал Зейн. — Почему он пытался убить меня? Мне непонятно: он говорил, что ему нужна моя сила. Потом, что ему нужна я. У меня много всего не укладывается в голове абсолютно, — я развела руками. — И часто не будет, — Зейн широко улыбнулся. — Знаю, печально. — И все же? Есть предположения? — В некотором роде. Я думаю, что он просто тянет время. — То есть? — Он ведь все еще не нашел Ноэн. И все еще не склонил тебя на свою сторону. Ему, как и нам, нужно время. А силу твою нужно было просто сковать, чтоб не мешалась. Я усмехнулась, но лицо мое тут же стало серьезным. Я резко повернулась к собеседнику. — Зейн, но ведь мы тоже не нашли Сайтэ! — И? — спокойно спросил он. — Это значит, что я не смогу его убить? Убить понастоящему? — Да, это так. Не время, моя дорогая, твоя задача… — Я помню про свою задачу, но ведь мы должны избавиться и от… — Откровенно говоря, по плану ты и он даже не должны встретиться. — То есть? — удивилась я. Зейн глубоко вздохнул и как-то виновато улыбнулся. — Не должен я тебе этого говорить, но Антаресом будут заниматься ребята Гидеона и я. Вы же будете заняты только

Скалой Разрушения. — Но это несправедливо! — Дорогая, пока не найдены Сайтэ и Ноэн, вы еще не раз встретитесь. Я закусила губу от недовольства, но ничего не стала отвечать. — Эх, старый я дурак, — рассмеялся Зейн. — Вот за это меня добровольно и изгнали. Слишком люблю я вас, земных волшебников. — Вас попросили удалиться из-за того, что вы были слишком близки с начинающими магами? — уточнила я. — Да, — улыбаясь, кивнул головой. — Но эти старикашки без меня никуда не могут, слишком уж я важный персонаж. Так что я продолжаю выполнять функции члена Суприм, коим официально не являюсь. Вот только в подмастерья никого не могу взять… — Зейн… — Да, Дайен? — Я… — я опустила голову и наблюдала за ковыряющемся в песке носком ботинка мужчины. — Я должна кое-что у вас спросить. — Ну так спрашивай! — Это ведь произошло и из-за Метерлик? Зейн в секунду нахмурился. — Откуда ты знаешь? — спросил он низким голосом. — Я и не знаю. Просто сопоставила факты. — Хм, — Зейн отвернулся в сторону. — Что ж, все верно. — Вы до сих пор ее любите, да? — Знаешь, порой хочется, чтоб ты была менее умна! — грустно рассмеялся он. — Я шучу, конечно же.

— Простите меня… — Все в порядке. Мы были молоды, когда наши пути разошлись. Однако трудно забыть то, что тебе важно… Слышишь? — Ага, ребята идут. Мы обернулись. Быстрым шагом, периодически оборачиваясь и хихикая, шли девочки и парни. — Мне как, сразу жаловаться вашим наставникам или сжалиться? — Зейн встал и распахнул руки. — Мы, так сказать, отпросились, — улыбаясь, ответил Брайан. — И как это понимать? — правая бровь старца довольно взлетела вверх. — У Кристиана вновь проявился талант к замораживанию! — гордо ответили Элеонор, положив руку на плечо Кристиана. — Правда? — удивился Зейн. — И это уже не в первый раз? — Да, — неуверенно ответил густо покрасневший Крис. — Во второй. Но я не могу это контролировать. Само собой получается. — Что ж… над этим надо поработать, — Зейн покачал головой. — Ну, как вы, ребята? — Мы очень волнуемся за Кетерин, — серьезно ответила Дороти, — поэтому и сбежали с занятий. Подумали, что вместе будет легче переждать ее отсутствие… — В таком случае, вы пришли по адресу, — старец улыбнулся и потянулся к своему мешку. — Я догадывался, что вы придете, поэтому взял экипировку на всех. Он распахнул свою сумку и достал оттуда шесть мягких

бронежилетов и столько же мечей, обтянутых чем-то похожим на поролон. — Надевайте, надевайте скорей. Каждый из нас надел по защитному жилету и получил по мечу. Зейн в том числе. — Итак, — начал он. — На занятиях вам не позволяют использовать мечи и силы друг против друга — что, безусловно, верно. Однако так вы никогда не поймете, что значит понастоящему бороться с реальным противником. На моих занятиях это разрешено! — А мы не пораним друг друга? — спросила Элеонор. — Нет, конечно же! — довольно воскликнул мужчина. — Эти жилеты теперь защищаю все ваше тело. Так что можете метать друг в друга что угодно. Единственно правило: если вам нанесли смертельный удар, честно в этом признаемся и начинаем поединок заново, так до пяти поражений. — Сейчас будет весело, — заверил меня Брайан. — Не сомневаюсь, — шепнула я в ответ. — Так, давайте разделимся по парам, — энтузиазм, написанный на лице Зейна, заслуживал похвалы. — Дороти и Элеонор, я бы хотел бы объединить вас в пару. Вы не против, надеюсь? — Нет, конечно, — уверенно ответила Лиари. — Замечательно! Кристиан и Брайан, вы боретесь друг с другом. А я заберу в пару Дайен. Мы выстроились линии и встали в стойку. — Помните, жилеты защищают вас от всего! — наставлял старец. Можете использовать приемы рукопашного боя

— они не причинят боли вашему оппоненту. Не жалейте противника. И помните — боремся до пяти поражений. Начали! Наша битва была больше похожа на возню. Дороти и Элеонор спустя минуту уже валялись в песке, громко хохоча. Кристиан и Брайан словно танцевали вокруг какого-то предмета, практически не нанося друг другу ударов. Я постоянно отвлекалась и схватывала от соперника легкие удары по корпусу. Обстановка разрядилась донельзя. — Ребята, — смеясь, воскликнул Зейн. — Стойте! Он дождался, пока все успокоятся. — Давайте будем чуточку серьезней. Все-таки это тренировка, хоть и в несколько иной форме! Мы проглотили свои смешки и приступили ко второму раунду. Мне пришлось вылезти из кожи вон, чтобы сосредоточиться на бое. Постепенно Зейн наносил все более и более тяжелые удары, и я отвечала тем же. Несмотря на его возраст, меч летал в его ладонях, то и дело попадая мне то в ногу, то в голову. Наш счет был 3:2 в его пользу, когда мы почувствовали, что земля под ногами слегка задрожала. Мы резко обернулись и посмотрели по сторонам. Дороти и Элеонор выпучили глаза, последняя указала пальцем на парней. Брайан на наших глазах нанес очередной удар по левому боку своего друга, и Кристиан, несколько замедленно, отлетел назад. Все мы кинулись к нему. — Дружище, ты в порядке? — обеспокоенно спросил Брайан, поднимая своего соперника.

— Порядок. Какого черта произошло? — возмутился Кристиан. — Эй, что с твоим жилетом? — воскликнула Дороти. И вот тут мы обратили внимание на бронежилет и меч Криса: и то и другое разошлось по швам, прихватив заодно и его кроссовки. Зейн обеспокоенно посмотрел на Брайана. — Дорогой мой, — начал старец, — да ты… За нашими спинами резко раздался всплеск. Мы обернулись и увидели в воде одного из армейцев Гидеона. Следом за ним появился еще один, и еще. Мы рванули к ним, позабыв о только случившемся инциденте. Появилось еще несколько армейцев, следом за ними — Кетерин и Мур. Вода вокруг них разлетелась в разные стороны так, будто они не переместились, а свалились с неба. Мы помогли им выбраться из воды и сели перед ними. Нас разделял лишь огромный серебряный ящик, который Кетерин вытащила из воды. — Кет, это ведь… — начала Дороти. Кетерин, все еще тяжело дыша, подняла вверх указательный палец, приказывая нам ждать. Не сказав ни слова, она подползла к ящику, открыла его и подняла на вытянутых руках серебряный меч с голубой рукоятью. — Ребята, это было потрясающе! — восторженно заявила Кетерин. Сразу после появления членов экспедиции мы и Суприм собрались в замке, где Кетерин продемонстрировала свой меч. Мастером ее это делало только временно, однако она

уже доказала, что с силой своей справилась — что и подтвердила водная стихия. Сейчас же мы собрались на несколько запоздалый обед. Кетерин выглядела уже лучше и с удовольствием рассказывала нам о своем приключении. Особенно внимательно ее слушала Дороти — ее битва должна была произойти послезавтра. — На меня напали тритоны. Представляете, тритоны?! Сотня, точно не меньше. Суприм ели молча, но с удовольствием слушали девушку, постоянно улыбаясь. Особенно были довольны Мур и, конечно же, Зейн. — Но самым страшным было, конечно, задохнуться. При всем уважении, — девушка обратилась к своему наставнику, — я до последнего не верила, что смогу дышать под водой. Мур улыбнулся шире (при этом его глаза превратились в совсем тоненькие ниточки) и кивнул головой. — Так бывает с каждым, — сообщил он. — А когда все тритоны умерли, воды на минутку успокоились, в отличие от моего сердца — я думала, оно выпрыгнет наружу. И среди этой темной толщи вдруг появился свет, с самого дна, представляете? И в этом свете появился серебряный ящик. Я сразу почувствовала энергетику, которая шла от него, и поняла — вот он, мой меч. Знаете, в тот миг мне показалось, что я родилась именно для того, чтобы воссоединиться с ним. Теперь Кетерин была обязана находиться при оружии круглые сутки. Да ее это особо и не напрягало: она с гордостью носила меч на левом боку, постоянно начищала его и с удо-

вольствием крутила в руках. Мы же периодически подшучивали над ней, но, в общем-то, понимали ее и знали, что когда наши мечи будут у нас в руках, мы будем вести себя так же. Вечером следующего дня состоялось собрание, касающееся новой экспедиции, на этот раз на остров Аркон за мечом Льда. Дороти и Виктор, похожие бледностью лиц и гуталинового цвета волосами сидели рядом, и в глазах их была завидная уверенность. Дора не проронила ни слова, лишь кивала. Она была уверена в своих силах, причем не без оснований. И это принесло свои плоды. Чуть меньше чем через сутки после собрания, спустя пять часов после отбытия, компания вернулась. К сожалению, куда в меньшем количестве. На острове Аркон находится цитадель Зарры, правой руки Антареса. И охраняли остров не только обычные демоны, но и ее черные рыцари — «воины смерти», так называли их жители. Пока Дороти добывала свой меч, борясь с ледяными хранителями в глубоких холодных пещерах, армия Гидеона и Виктор прикрывали ее с тыла. И далеко не все смогли вернуться на остров Сайтего. Больше половины отправились прямиком в Рэбе’ль. Дороти вернулась в ужасном состоянии. Продрогшая до костей, посиневшая, обессиленная, она проспала почти десять часов. И потому церемония захоронения погибших воинов прошла лишь на рассвете. Мы собрались на маленьком местном кладбище. Наша команда «спасителей» и родственники погибших окружили

могилы с бестелесными гробами (в них лежали лишь личные вещи убитых) с одной стороны, Суприм — с другой. Климент вел церемонию. Мое плечо давно прошло, но здесь оно вновь заныло. Я испуганно прижалась к Брайану. — Что с тобой? — взволнованно спросил он шепотом. — Мне не по себе, — так же тихо ответила я. — От кладбища? — От того, что снова погибают люди. Брайан громко выдохнул. — Ты в этом не виновата. Я ничего не ответила. Солнце медленно вставало, заливая светом плачущих матерей и жен. И могилы тех, кто уже больше не увидят рассвет на этой земле. Завершала церемонию Дороти. Она достала из серебряного ящика только полученный меч и клала его по очереди на каждую ровную горку земли. Это был длинный серебряный меч, расписанный незнакомыми мне символами. Мощная рукоять была бледноголубого, почти белого цвета. Гарда меча напоминала острые сосульки, повернутые в разные стороны (у водного меча гарда была похожа на волны). Дора завершила свой длинный обход и вернула меч в ящик. Траурная процессия отстояла минуту молчания (готова поспорить, каждый молился в эту минуту) и, когда Климент подал жест, начала расходиться. — Подожди минуту, хорошо? — Брайан внимательно посмотрел мне в глаза и отошел. Я, не говоря ничего, обняла Дороти и наблюдала за

Брайаном. Он вместе с Кристианом что-то тихо обсуждали с Зейном и Ахрониксом. Ребята закивали и вернулись к нам. Нам позволили поспать еще два часа, а потом снова собрали на тренировки. Ровно через одну ночь во тьму ушли Элеонор и Лансомэ. И, пожалуй, это был самый трудный бой. Нам подал знак Кристиан. Проснувшись одновременно, я и Брайан соскочили и побежали в замок. По пути мы нагнали ребят. — Кристиан, что произошло? — не сбавляя темпа, спросила я. — Не знаю, — парень был очень встревожен. — Кажется, она ранена. — Как ты узнал? — это был Брайан. — Я это увидела, — ответила Кетерин. — Не знаю, во сне это было или наяву. До замка мы бежали молча, пробираясь через кромешную тьму. Войдя внутрь, мы остановились, смотря по сторонам — слишком он был большой, а мы не знали, куда конкретно идти. Но через минуту Кетерин сорвалась с места, и мы побежала за ней. Спустя четыре этажа, мы ворвались в небольшой, но светлый зал — комната Лансомэ, как выяснилось позже. Здесь была мебель, ковры, камин, тянущиеся от потолка лампы. В центре на кушетке лежала Элеонор, вокруг нее хлопотали три женщины-лекаря. Вокруг расхаживали Климент и Зейн, Лансомэ стояла, оперевшись на каминную полку. Мы без приглашения сгрудились с левой стороны от Лиари. Я взяла ее за ру-

ку. Она полусонно открыла глаза. — Эй, как ты? — Ее хорошо потрепало, — ответила Лансомэ за свою протеже. И отрицать это было невозможно: тело девушки было покрыто порезами разной глубины. — Но она быстро поправится, — заверил нас Зейн. — И я… — Элеонор громко кашлянула. — Я… — Детка, тебе лучше не говорить сейчас, — остановил ее Кристиан. — …добыла его. Она медленно подняла указательный палец правой руки и показала вперед. Мы обернулись: Лансомэ поставила на стол большой серебряный ящик с изображением рассекающей облако молнией и открыла его. Нашему взору предстал длинный меч с желтой рукоятью. — Ты молодец! — тихо воскликнула я и поцеловала ее в краешек улыбающегося рта. Суприм отложили нашу вылазку за скрижалями и мою — за мечом — на неделю, никто не хотел рисковать здоровьем Элеонор. Она постепенно отходила, с каждым днем ей становилось лучше, но торопиться было нельзя. Мы же продолжали тренироваться. Разрушали невидимые стены, убивали нереальных существ, расстреливали мишени энергетическими шарами. Иногда играли в «Магические шары» и прочие полезные игры. Гидеон порой предпринимал попытки обучить нас стратегическим и тактическим построениям боев. Но больше всего часов в день мы изучали фехтование. В свободное время мы с Брайаном общались с семьей Грегори — после

того, как физическая и умственная нагрузка стали нормой жизни и мы перестали каждый вечер падать и засыпать, у нас оставались силы на игры с детьми и помощь по хозяйству. Прошла очередная «массовая заварушка» на мечах, и я медленно шла к Зейну на занятие по разрушению. После озорной тренировки мы стали постоянно заниматься на берегу. Зейн считал, что там мне «легче дышится и работается». И был прав. Дорога от поля тренировочного боя до пляжа пролегала через всю деревню и дворцовые сады и занимала, по меньшей мере, пятнадцать минут — у меня была возможность побыть наедине с собой и подумать. Я медленно шла вдоль кромки воды, позволяя стопам утопать в теплом песке. Меч, врученный мне моими мастерами, бился кончиком ножен о левое бедро — я носила его под рукой, а не на поясе. Волны тихонечко накатывали справа, мерно шумя. Успокаивая, внушая, что все будет хорошо. Барашки волн оставались на песке, рядом со мной, будто говоря «Ты не одна, мы рядом». Белые птицы с длинными, пугающе ровными крыльями рассекали воздух над моей головой и кричали писклявыми голосами: «Ка -аа, ты не виновата. Не виновата, ка-аа». Ш-ш-ш, все будет хорошо… …ка-аа, не виновата, кааа… …мы рядом, р-я-я-яядом.

— Ты слишком хмурая. Что-то случилось? Я испуганно подняла глаза и увидела Гидеона. Его нахмуренное лицо полностью выражало лишь напряжение, и даже смоляная борода напоминала изогнутую в тревоге змею. — Да... в том смысле, что нет, все в порядке, — растерянно ответила я. — А что вы здесь делаете? — Зейн, к сожалению, занят. Поэтому послал меня. — Вы будете вести занятие по разрушению? — удивилась я. — Нет, — Гидеон улыбнулся, да так, что мне стало легче. — Я буду обучать тебя искусству дуэли. — Ух ты, — ответила я. — Что-то новенькое. — Да, — согласился мужчина и протянул мне один из жилетов Зейна. — Надень под меч. Мы оба переоделись и встали друг напротив друга. — Первое правило дуэли — честность, — начал Гидеон. — Битва только один на один, при равном количестве оружия — даже если за вашими спинами стоит целое войско. Если в дуэли используются магические приемы, то только те, которыми владеет и твой соперник. То же касается и приемов единоборств. Это понятно? Я кивнула головой. — Дуэль — это не просто битва. Это прозрачный бой, бой чести. Если твой соперник безоружен, ты не наносишь удар, пока он не возьмет оружие в руки. — Или выбрасываешь свое? — Да, — Гидеон улыбнулся. — Единственное исключение — если ты уже нанес со-

пернику смертельный удар и желаешь лишь уменьшить его мучения. Понятно? — Абсолютно, — ответила я. — Замечательно. Вызов на дуэль — короткая классическая фраза. — Какая? — «Под взором Создателя я вызываю тебя на бой. Наши свидетели — стороны света, Луна и Солнце. Примешь ли ты честный бой?» Повтори. С подсказками Гидеона я повторила эту короткую фразу. — Хорошо, запомни ее. — По каким причинам тебя могу вызвать на дуэль? — спросила я. — Только по очень серьезным: либо оскорбление тебя или твоих близких, либо борьба за власть или территорию. — А можно ли отказаться от битвы? — Давай продолжим? — Гидеон терпеливо улыбнулся, и я, поняв, что забегаю вперед, кивнула головой. — Прежде чем принять бой, ты должна дать отпев: «При свидетелях, под взором Создателя спрашиваю тебя: есть ли шанс на мир?» Несмотря на то, что на дуэль вызывают тогда, когда уже невозможно решить проблему мирным способом, ты должна задать этот вопрос. Если соперник отвечает: «Нет», ты говоришь: «Тогда я принимаю честный бой». — А если отвечает: «Да»? — Тогда вы откладываете мечи и, стоя друг перед другом, находите решение проблемы. И эта процедура так же не откладывается на другое время, как и бой. — То есть от дуэли нельзя отказаться? — уточнила я.

— Нет, — Гидеон категорично покачал головой. — Ты запомнила отпев? Я на память изрекла ответную фразу, уже без его подсказок. — Молодец. Теперь, когда бой принят, нужно помнить о приличиях. Вы с соперником решаете, будете ли использовать дополнительное оружие. Если да, то какое. Основное, конечно же, это меч. — А если у меня его нет с собой? Гидеон тепло улыбнулся. — Ни один человек чести, знакомый с правилами дуэли, не станет вызывать тебя, если у тебя нет меча. Как и ни один здравый человек не оставит меч дома, коль грядет война. Я густо покраснела и смущенно улыбнулась носкам своей обуви. — Когда вопрос об оружии решен, вы встаете друг напротив друга на расстоянии вытянутого меча. Достань свой меч. Я вынула меч правой рукой, придерживая ножны тыльной стороной левого предплечья, и подошла к Гидеону. — Опусти его и прими стойку. Классическая стойка фехтования — ноги на ширине плеч, правая впереди левой, левая стопа чуть повернута наружу. — Молодец. Меч должен быть поднят не более чем на пятьдесят градусов от правой ноги, — Гидеон слегка опустил мою руку и встал напротив, заняв ту же позу. — Мечи должны соприкоснуться кончиками. Острие его меча

с великолепной росписью на лезвии и раскрытой пастью волка на выпуклой гарде тихо лязгнуло, задев острие моего ученического оружия. — Теперь выпрямляешься, соединяешь ноги, — Гидеон показывал, а я медленно повторяла его движения, — опускаешь меч вдоль ноги. Далее мы должны нарисовать между нами общий круг. Мы начертили несколько неровный круг кончиками мечей. Я решила повременить с расспросами. — Отлично. Теперь легкий поклон. Разворачиваешься на пятках, так, — он посмотрел через плечо на меня, — делаешь ровно шесть шагов и поворачи-

ваешься. Мы разошлись в разные стороны и посмотрели друг на друга издалека. — Ты ведь знаешь историю мироздания? О противодействии сторон? — Да, Зейн рассказал нам. — Отлично, — Гидеон кивнул головой. — Дуэлянты являют собой противодействие, даже если они оба с одной стороны. Круг в центре — символ главного, первоосновного мира. Символ взора Создателя. Шесть шагов — по шесть миров на каждую сторону. — Ясно, — я понимающе кивнула головой, хотя впервые слышала, что на каждую

сторону приходилось аж по шесть дополнительных миров. — Что дальше? — А дальше уже непосредственно сама битва, — Гидеон принял стойку и кивком головы призывал меня к тому же. — А в нашем случае мы не будем договариваться об оружии? — спросила я, не сдвигаясь с места. — Умница, — мужчина улыбнулся. — Правда, мы должны были это решить еще когда? — До того, как соединяли мечи. Но я не знала, что мы будем биться, — я пожала плечами. — Все верно. Будем считать, что мы выбрали только

мечи и ничего более. — Хорошо, — я вновь пожала плечами и встала в стойку. — Не щади меня, Дайен, — сказал Гидеон. — Покажи все свое мастерство. Жилеты Зейна защитят нас обоих. — Брайан уже однажды пробил его мягким тренировочным мечом. Я не слишком доверяю этим жилетам, — ответила я. Он улыбнулся, поднял меня и поклонился. Я поклонилась в ответ. — Ты молодец, это был прекрасный бой! — воскликнул он. — Вы издеваетесь? —

хмыкнула я. — Не беда, что я проиграла бой — вам проиграть не стыдно. Беда в том, что я нанесла лишь один ранящий удар. — Сколько ты фехтуешь? — Э-э-э… сегодня четырнадцатый день, — неуверенно ответила я, заново пересчитывая количество тренировок. — Для двух недель это прекрасный результат, — ответил Гидеон. — Да, конечно, можно все списать на то, что у меня просто был слишком сильный соперник, — я кивнула головой. — Однако, пусть Антарес не столь опытен в боях, как вы, но он намного опытней меня. И, если мы столкнемся…

— Не думай об этом, — резко заявил Гидеон. — Вообще о нем не думай. Сейчас твоя задача — добыть меч. И у тебя есть еще пять дней на тренировки. Пожалуйста, думай об этом. Я внимательно оглядела сосредоточенное лицо Гидеона. Мне не оставалось ничего, кроме как согласиться с ним. — Вот и хорошо, — мужчина приобнял меня за плечи. — Идем, иначе опоздаем на ужин. Мы спрятали мечи в ножны и отправились в замок. — И все же, где Зейн? — поинтересовалась я. — Поделитесь секретом. — Как бы тебе сказать… — Гидеон улыбался, смотря на песок. — Он взял себе дополнительную нагрузку. — То есть? — У него появился еще один ученик. — Ученик? И это стало важнее моих тренировок? — я удивленно уставилась на Гидеона. — Мне, конечно, не хочется показаться высокомерной, но ведь это моя битва через шесть дней! — Успокойся, Дайен, — мужчина рассмеялся. — Этого всего лишь на один раз. — Хочется верить, — буркнула я, и Гидеон рассмеялся еще сильней. Автор: Диана Вольз Редактор: Анастасия Буянкина Иллюстрации: Александра Клименко

Призрак Ланселота Глава четвертая Переход 1 месяц 513 год с м.п. (июль 2011 года н.э)… Мир эльфов, лорд Артур Морморт отбыл еще на рассвете. Экипаж «Повелителя» оказался не столь велик, всего пятьдесят моряков. Большим числом солдат рисковать не стали. Всю последнюю неделю Морморт тренировал их, рассказывая о премудростях мореходства. Пять тысяч. Три тысячи ополченцев и две тысячи мирных жителей, большей частью это старики, женщины и дети. Их тоже можно вооружить, но… зачем? Опустевшая деревня осталась позади, мы продвигались узким тропами. Авангард проводил разведку в нескольких километрах впереди. Мы же с обозом плелись за ними. - И почему на Касуле нельзя было лететь мне? – Капризно спросила Надин. Я обернулся на вампиршу, ехавшую немного позади. Надутые губки, обиженный взгляд. За последние две недели, что ушли на подготовку к походу, она очень привязалась к животному. Да и грифон её считал своей хозяйкой: другим не давался. Сколько трудов стоило, чтоб разведчики его оседлали. - Разведчикам от него будет больше толку. – Сухо ответил я. - А я тоже могла пойти с разведчиками! – Всплеснула руками вампирша. - Еще чего не хватало! – Ответил я. – Ты дочка лорда! Негоже тебе в разведку ходить!

- Но ведь в Новый Долан мы вместе ходили, не так ли? – Кокетливо спросила она. - Да, было дело, - произнес я, - но сейчас другая ситуация! И, кстати… вон твой Касул! – Указал я в небо, на парящего грифона. - Это не Касул, - произнесла Надин. – У Касула черная грива, а не рыжая. - Что? – Настороженно уставился на существо я. - Это оборотень… - Глядя на грифона, произнесла Надин. - Лучники! – Закричал я. – Огонь! Щелкнув тетивами, в летуна полетел рой стрел. Он почти уклонился, но грифона зацепило и он, пикируя, стал падать. - За мной! – Крикнул я воинам и поскакал к месту падения грифона. - Тебе не обязательно было идти с нами! – Крикнул я через плечо Надин. - Ага! – Крикнула в ответ вампирша. – Мне тоже интересно. - Ну как ребенок, - про себя сказал я. Грифон лежал весь в крови и постанывал от боли. Они упали возле леса. Оборотень, перекинувшись в волка, пытался уползти в чащу. Его задние лапы были повреждены. Скалясь, он развернулся к нам мордой. Мощный торс, мускулистые лапы, когти как кинжалы. Он делал выпады в нашу сторону лапой. - Не подходить! Лучник натянул тетиву,

целясь в оборотня. Он, заметив это, оскалился еще сильней. Загребая лапами снег и грязь, он быстро пополз к лучнику. Страшный рык оглашал опушку. - Назад! – Закричал я лучнику. В страхе тот бросил лук и начал пятиться, потом с криком развернулся и бросился бежать. Раненый оборотень остается серьезным противником. - Эй, псина! – Донесся откуда-то сверху женский голос. – Достань меня здесь! Повернувшись в сторону кричавшей, я увидел Надин, стоящей на ветке дерева на высоте нескольких метров. Дико рыча, оборотень кинулся к дереву. - Надин! – Бросившись за зверем, крикнул я. Если зверь доберется до дерева… Надин быстро выхватила лук из-за спины и с молниеносной скоростью стала расстреливать оборотня. Стрелы вонзались в тело зверя одна за другой. - Черт! – Грязно выругалась вампирша, когда колчан опустел. Оборотень корчился в агонии на земле. Я подошел к нему. Грудная клетка, прошитая стрелами, дергалась, вдыхая последние капли воздуха. Взгляд полный ненависти… Выхватив меч, я добил его ударом в грудь. Захрипев, оборотень затих. - И зачем ты так рисковала?! – Сказал я подошедшей Надин. - Ну, - развела руками

вампирша, - противник же уничтожен? - Мы бы сами справились! – Развернувшись, произнес я, и в знак окончания разговора, приказал солдатам, - возвращаемся к обозу! - Ну, признай, что мой ход был оптимальным! – Не успокаивалась Надин. - Допустим, - произнес я, - но ты очень сильно рисковала. Видела, как испугался тот парнишка? – Указал я на лучника. - Но я же не парнишка, улыбаясь, произнесла Надин. - Да, - ответил я. – Странно, оборотней же оттеснили на юг, а не на север. - Ну, может отряд дезертиров. – Предположила Надин. - Дезертиры? – Задумался я. Возможно. Их тоже должно быть в достатке. Только разрозненные отряды, дезертиры редко объединяются в большие группы. *** Дальнейшая дорога прошла без приключений. Через две недели мы прошли хребет и вышли к побережью. - Ого! – По-детски обрадовалась морю Надин. - Ты никогда не видела море? – Спросил я. - Нет! – Смеясь, ответила вампирша. - Сочувствую, но погода такая, что купаться нельзя. – Произнес я. - Что? – Возмутилась Надин. – Как так? Я строго посмотрел на

вампиршу. - Так! – Ответил я. – Лучше помоги с лагерем. Обидевшись, Надин пошла прочь. Мы разбили лагерь на побережье. Морморт должен был патрулировать в окрестностях, ожидая нас. Прошло несколько дней, а Морморта не было и видно. Неужели их проход не удался? Об этом даже не хотелось думать. - От Морморта нет известий? – Спросила Надин, обняв меня крепче. Ночь выдалась холодной, даже в палатке и под шкурами было зябко. - Нет, - сухо ответил я. – Дальнейший план был не очень перспективным: в случае, если «Повелитель» не появится в течение семи дней, мы возвращаемся обратно в горы. - Тревога! – Раздались крики с улицы. – Нас атакуют! Подскочив, я выбежал на улицу в исподнем, но с оружием. - Что случилось?! – Спросил первого попавшегося солдата. - Нас атаковали оборотни, небольшой отряд в лесу на постовых, - сбивчиво ответил солдат. Я побежал за ним. Бой был в самом разгаре. И это небольшой отряд? Да тут около сотни оборотней! Нас теснили. В человечьем облике, оборотни слабее. Мы превосходили их числом, но стягивать в один район все силы и оголять фланги, не разумно. Сзади что-то загрохота-

ло, и над лесом пронесся огненный шар. Через несколько мгновений еще один. Я обернулся. Со стороны моря к лесу летели огненные шары. Оборотни в ужасе убегали. - Отступаем! – Крикнул я. – Отступаем! Помочь нам мог только один союзник. Когда я прибежал на побережье, Морморт уже приплыл на шлюпке. - Лорд, - радостно воскликнул превентор, - я, конечно, соскучился по тебе, но штаны ты мог и одеть. Погода то прохладная. Все дружно засмеялись. - Спасибо, что помог. – Пожал я его руку. - Разве я мог стоять в стороне, когда вы ведете бой? – Вопросом ответил Морморт. - Думаю, что нет. – Произнес я. – Вы задержались? – Меняя тему, спросил я. - Да, - кивнул превентор. – Я слишком давно проходил по этим туннелям, память уже не та. Вы сильно пострадали? - Не думаю, - ответил я. – Пока мы шли сюда, встретили разведчика оборотней, но он был убит Надин. - Надин убила оборотня? – Удивился эльф. - Да! Он был ранен, ему перебило задние лапы, и Надин расстреляла его из лука. - Лапы? – Еще больше удивился Морморт. – Он был в облике зверя? - Да, - замялся я, - слушай, может, пройдем в палатку, то как-то зябко. Морморт рассмеялся во всю глотку. - Да, лорд, одет ты не по сезону! - Шутник. – Только и смог парировать я.

Мы направились к палатке. Надеюсь Надин успела хоть что-то на себя накинуть? Глава пятая Ланселот и валькирии 2 месяц 513 год с м.п. (август 2011 года н.э)… Франция, Гием де Грант Дружба с Норой закончилась с окончанием обучения в академии. Она вернулась в свой мир, я в свой. Но забыть её я не смог. Человек влюбился в вампира. Такой мезальянс никто не допустит. Да, в Анклаве в порядке вещей, что б человек, к примеру, женился на эльфийке. В Союзе такое не допустимо! Конечно, случаи бывают, но это трагически заканчивается для обоих возлюбленных. Вампиры презирают всех. Оборотни, терпя презрение со стороны вампиров, вызверяются на людях, гномах, кентаврах… Я стал служить в Союзе. С одной стороны сейчас не было каких-либо активных действий с Анклавом, с другой… это походило на партизанскую войну. Огласка никому не нужна и обе стороны стремились изо всех сил сохранить тайну. Но… получалось это не всегда. Так как каждый действовал исподтишка. Война в межмирье – это охрана порталов, редкие стычки с вражескими патрулями. Война в нашем мире – это диверсии, подлые убийства. Часто мы используем для этого наемников, но не редки случаи и нашего непосредственного участия. В детстве я увлеченно читал истории о короле Артуре. О рыцарях круга, об их подвигах… о запретной любви Гвиневры и Ланселота. Ведь Нора, как и Гвиневра, была не доступ-

на для меня. Мы оба любили, но… Именно поэтому я взял себе псевдоним Ланселот. Я Ланселот нового мира! И пускай у меня не рыцари круглого стола, а всего лишь подразделение преданных мне наемников, этого хватит, чтоб изменить мир. Валькирии. Подарок матери. Мама была аристократкой, всегда ходила с королевской осанкой. Но при этом она не была, ни к кому предвзята. Она занималась благотворительностью, держала пансионат для девочек сирот. Как потом оказалось, это была школа, в которой готовили бойцов для моего подразделения. Женским подразделением командует мужчина. Отец поднял мамину идею на смех, но она сумела доказать рациональность предложенного. Женский организм более вынослив, быстрее приспосабливается. И за красивым мужчиной женщины пойдут и в огонь и в воду. Последнее было явным комплиментом отцу, и он согласился. Поэтому на двадцать пятый день рождения я получил в подарок отряд из тридцати солдат обученных убивать. С тех пор прошло десять лет, в отряде остались только восемь бойцов. Здесь, в нашем мире, всю грязную работу выполняли мы, люди. А наши потери никто не считал. Даже Алир. Хотя он один из немногих, кто относится к людям нейтрально, без брезгливости и ненависти. Вообще, Союз шаткая организация. Вампиры и оборотни вели кровопролитную войну. У оборотней нет магов, они, почему-то не смогли освоить магию. Но их выносливость и сила неимоверны. Бои шли очень долго, но все привело к перемирью. Две, практически равные, силы заключили дого-

вор. Поначалу оборотни и вампиры были равны, но со временем вампиры заняли доминирующе положение. Их маги могли взять под собственное командование любое подразделение оборотней, и никто несмел, пойти против них. Гномы откупились тетием, и только недавно перешли под наши знамена. Кентавры дали хороший отпор и сами же пошли на переговоры. Война с ними закончилась быстро. Они надеялись на равенство в Союзе, но, как и оборотни, ошиблись. Теперь их мир – такая же колония, как и мир эльфов, мир гномов, мир оборотней в вампирской империи. Правда, сейчас эта империя разрознена. Что предпринимает руководство – неизвестно. Алир погиб. Его сын, Антуанет, не послушал меня и погиб то же. Вот тогда мы и узнали, что выйти в межмирье можно не только с помощью портала. Точнее, с помощью старого портала. Ведь доспехи первопроходцев то же открывают портал, только работают немного иным способом. Больших сил у нас нет, но мы не можем сидеть, сложа руки. Используя доспехи первопроходцев, Анклав проникнет во все оккупированные Союзом миры и, по одному, отобьет их. Значит, мы должны помешать им. *** - Ланселот, ты уверен, что мы может доверять наемникам? – Спросила меня Мария. Девушка сидела в кресле напротив меня, закинув ногу на ногу. - Мария, скольких сестер ты потеряла за эти десять лет? – Стараясь не глядеть на девушку, произнес я. Девушка… ну да, служить в моем подразделении они начали в шестнадцать,

значит еще она девушка. По возрасту, разумеется. - Много, - тихо ответила Мария. - Вот, - подтвердил я. – Поэтому пускай пока что поработают наемники. Свои деньги они отрабатывают хорошо. - Хорошо? – Подняла бровь Мария. - Тебя что-то не устраивает? – Поинтересовался я. Она встала и прошлась по комнате, изящно виляя бедрами. Я снова опустил глаза. - Не можешь забыть свою Гвиневру? – С ухмылкой спросила Мария. - Не меняй тему разговора. – Холодно ответил я. Мария всегда любила меня, но… я люблю Нору. - Окей, окей, - отступила Мария. – Мне не нравиться, что наемники не до конца выполняют задания. Епископа они, конечно, убрали, но из Анклава никого. - Епископ то же хорошо, - я все-таки смог посмотреть на Марию. – Анклав теперь в контрах с Ватиканом.

- Ха, - фыркнула Мария. – Да что сейчас значит Ватикан? Небольшое сборище святош. - Сборище, не сборище, растянувшись на диване и закинув руки за голову, произнес я. Мария подошла ко мне и присев на корточки стала гладить волосы. Она всегда так делает, хотя знает, что дальше дело не пойдет. - Ватикан, конечно, потерял свое влияние в мире, но, начал рассуждать я, - США не пойдет на конфликт с ним. Да и православная Россия воздержится. - Анклав даст им больше, чем Ватикан. – Поглаживая мою челку, произнесла Мария. – Взять, к примеру, подразделение «Вергилий»: эти рыцаримаги оказались очень эффективными. А они просто совместили владение мечом и магией. Что будет если совместить современное вооружение и магию? - Что будет… - задумчиво произнес я. - Гием? – Прижавшись ко мне, пылко произнесла Мария. Чем закончится наш разговор, я

знаю. Я буду объяснять ей, что люблю Нору, она сдерживать рвущиеся слезы. - Извини, я устал, завтра много дел. – Резко встав с дивана, я направился прочь из кабинета. – Спокойной ночи. - В Новом Долане почти состоялась свадьба Норы и этого… Мартиса, - сказала вслед Мария. - Что значит, почти состоялась? – Переспросил я. - Вампиры подняли мятеж. - Откуда знаешь? – Пытаясь подавить волнение, спросил я. - Ха, - усмехнулась Мария, - сорока на хвосте принесла. - Мария! – Железным голосом произнес я. - Да не переживай ты так, - спокойно ответила Мария, жива твоя Нора. - Откуда сведенья? – Повторился я. Слава святой деве, Нора жива! - Там идет постоянная смена войск, примерно раз в две недели. – Поясняла Мария. – С каждой сменой, туда проникает наш агент. - Ясно, - сказал я. – Молодец, что агентов смогла внедрить. - Гием…- уже другим, нежным тоном, произнесла Мария. - Мария, - перебил её я, давай не будем. Ты все сама прекрасно знаешь. Я покинул кабинет. Знаю, она будет плакать. Но я не могу приказать ей не любить меня. Я не могу приказать себе не любить Нору. Автор: Александр Маяков

Точка отсчета Лорена встала очень рано. Солнце только что взошло. Она оделась. Накрасилась. Подошла к окну и закурила. Как обычно. Все как обычно, несмотря на ранний час. Год как умерла Лаура. На кухню выползла Мадонна. «Только попробуй что-то сказать или спросить». Мадонна молча выпила стакан воды и ушла в комнату. Лорена взяла розы, купленные накануне, специально для Лауры и вышла из дома. Раннее утро. Она положит розы на могилу и уйдет. Не хочется встречаться там с Кэтрин. Тем более, что она будет с Максом. А если одна – то-

гда уж точно лучше не встречаться. Смерть Лауры и кома Лины стала чем-то вроде точки отсчета. Конец и начало сливаются в один момент. Жизнь продолжается, но уже измененной. Лорена потеряла подруг. Лаура умерла. Лина после комы отстранилась. Кэтрин. Вроде бы осталась прежней. Но это иллюзия. У Кэтрин память кошки. Она помнит обиды, помнит, когда и кто ее бросил в трудную минуту. По сути у Лорены есть только семья – Синтия и Мадонна-Виржиния. У Кэтрин есть Макс. И Ли-

на. Хоть и задумчиво-грустная, отстраненная, но Лина. Тетя. Сестра матери. Что бы не чувствовала на самом деле Лина, Кэтрин она не оттолкнет так как может оттолкнуть всех остальных. Кэтрин дочь ее сестры. Ее близнеца. Она часть Лауры, а значит и самой Лины. Лорена положила на могилу цветы. На кладбище никого, кроме нее. Тишина. Легкий ветер. Прохлада утра. Говорят, горе сближает. Да. Равно на пару дней. У кого-

то на чуточку дольше. Разве, мы начинаем ценить и любить больше тех, кто не умер, тех, кто рядом с нами? Нет. Начинаем ценить жизнь? Нет. Все просто-напросто иллюзия. Приличия. Норма поведения – поплакали, посочувствовали, обнялись. Поговорили о вечном. Сблизились на два-три дня. Порадовались, что живы – дватри часа. Разбежались по своим делам, занялись своими проблемами. У Лорены были трудности в то время. Потеря подруг –

потрясение. Лорена, чтобы не думать об этом, уходит с головой в бытовые проблемы. Потом вдруг вспоминает о Кэтрин. Приходит. Общение возобновляется. Не так все и плохо. Но и не так уж все и хорошо. Со стороны Кэт нет доверия и открытости. Она никогда не была открытой и доверчивой – а сейчас тем более. Макс. Кто он такой? Откуда взялся? Почему Кэт с ним хорошо? Почему ему она доверяет? А он ей? Она ему дорога. Он принял ее такой, какая она

есть и он любит ее. Нашли друг друга? Повезло. Смерть матери принесла Кэтрин Макса. Начало новой жизни. Точка отсчета нового времени. Лорена села на траву и заплакала. Ей не хватало подругблизняшек. Лауры и Лины. С ними ее жизнь была лучше. А сейчас? Что-то не так. Или так все и должно быть? Смирится. С потерей Лауры – да. А Лины? Она ведь живая. И до сих пор ее подруга. Лорена встала и вытерла слезы. «Спи спокойно, Лаура!» подумала она. Пора навестить живых. Выйдя с территории кладбища, Лорена села в машину и поехала к Лине. Когда машина Лорены отъехала, к воротам подъехала другая машина – Макса.

Розы. Рафаэлло. - Привет! – Лина улыбнулась Лорене. Она увидела подъезжающую машину Лорены и вышла на крыльцо. Длинное голубое платье, светлые волосы, улыбка. Прежняя Лина. Обман зрения. Глаза Лины выражают печаль и нечто глубокое, философское – истину? Смысл жизни? - Привет, Лина! – улыбается в ответ Лорена. Лина протягивает руки: - Я рада тебя видеть. Обнимемся, как раньше? Лорена подходи к ней. Обнимает. Через секунду Лорена рыдает на плече Лины. - Не плачь, - Лина гладит ее по спине. - Извини, - всхлипывает Лорена. Отстраняется от Лины,

вытирает слезы. - Проходи в дом. Они устраиваются на кухне. Большой, светлой, выходящей окнами в сад. - Совсем забыла! – воскликнула Лорена. – Я сейчас. Она выбежала из дома и через пару минут вернулась с коробкой «Рафаэло». - Любимые конфеты. - Да, - улыбнулась Лина. – Сегодня все утро я вспоминала Лауру. - Я тоже. Сегодня год. Я была на могиле, принесла Лауре розы. - Спасибо, Лорена! Вчера нашла на чердаке соломенную шляпу Лауры. Помнишь, такая с алой лентой? - Конечно. Я даже помню, что не любила, когда мы втроем шли гулять, а Лаура надевала свою шляпку. Она выделялась со своей шляпой. - Ты просто завидовала, потому что у тебя не было такой шляпы. - Увы, Лина! Шляпки не мой стиль. - Вот уж точно. - Расскажи, как ты? – робко попросила Лорена. - Переживаешь, что я стала жителем пригорода? Я люблю этот дом. Мне действительно здесь хорошо. Я это говорю не потому, что хочу, чтобы ты от меня отстала. Сейчас я живу, так как хочу, а не так как это надо другим. - Теперь не переживаю. Сваришь кофе? – Лорена достала сигареты. - Конечно. И даже пепельницу найду. - Я могу приезжать к тебе в гости? - Лорена, я Лина. И я твоя подруга. Приезжай сюда, когда хочешь. То, что я живу не в

городе, не значит, что я выкинула из своей жизни тебя и Кэтрин.

Компоненты Набор разного рода событий – мелких и крупных составляет жизнь. Ее можно разбить на ингредиенты, как пирог, например. Кофе. Сигареты. Завтрак. Утро Лорены. И еще нескольких миллионов людей. Работа. Звонки. Разговоры. Встречи. Обед. Перебранки. – Ничего существенного. На первый взгляд. Все события заняли какой-то промежуток времени. Секунды умерли. Время умерло. И если за это время не случилось ничего страшного – уже хорошо. Ссора между Синтией и Мадонной. Маленькая катастрофа. Для встряски. Прогулки без цели. Прогулки с целью. Разговор с подругой. С мамой. Снова с подругой. Чтение книги. Пробежки по магазинам. Домашние дела. Ужин. Обмен новостями. День за днем. Рецепт не постоянный, что-то меняется. Но суть остается. У Кэтрин и Макса такой же распорядок. За исключением крыш, пляжей и прочих мелких радостей. Это все как действие и бездействие. Иногда происходит что-то более значимое, чем повседневные компоненты. Это вносит в ритм жизни изменение. - Ты идешь в кино с парнем, который предлагал тебе наркоту? Ты с ума сошла?! – Синтия схватила Мадонну за

плечи и встряхнула. - Зря я тебе все рассказала, - вздохнула Мадонна. – Убери от меня руки. - Мадонна, я все расскажу маме. - Давай, и тоже получишь по первое число. Тебе скучно стало? Желаешь хорошей семейной разборки? - Это тебе стало скучно. Ты идешь с парнем… - Сто раз ты уже это сказала! Да я с ним иду в кино. Он был поражен, что я смогла отказаться от наркоты. - Таких стойких посадить на иглу – подвиг. Так что будь осторожна. - Не сгущай краски, Синтия. Какой сериал ты сейчас смотришь? – съязвила Мадонна. - Никакой. Я тебе говорю, как бывает в жизни. - Много ты знаешь, - отмахнулась Мадонна-Виржиния. - Я боюсь за тебя. - За себя бойся, - огрызнулась Мадонна. – И лучше маме ни о чем не рассказывай, ок? Я тоже много, что про тебя знаю. - Больше я тебе ничего не расскажу. - Я тебе тоже. - Иди. Опоздаешь. Мадонна в ответ ехидно улыбнулась. Синтия со злости ударила рукой в стену. Пусть идет куда хочет и с кем хочет! Плевать, что с ней случится. Синтия плюхнулась на кровать. Замечательно! Повседневность разбавляется. Синтия не пошла на вечеринку к Джози. Так как все вокруг твердили, что Джози заносчивая лицемерка. Она ничего плохого Синтии не сделала. Посути. Пара колкостей по поводу внешности и района прожива-

ния – и все. Джейсон предложил Мадонне наркоту. Она отказалась. Молодец. И вот он снова к ней подходит, но уже с восхищением и Мадонна идет с ним гулять. Джози тоже как-то по дружески разговаривала с Синтией. И что? В чем различие между Джози и Джейсоном? Больших насмешек от Джози Синтия бы не получила. Жизнь не стала бы разнообразной. Тем более, что школа позади. Джози в одну сторону, Синтии в другую. Чего ждать от Джейсона? А от Мадонны? К черту! Надоело! Синтия встала и сильно тряхнула головой, словно хотела вытрясти оттуда все мысли о сестре. Раз Мадонна-Виржиния взрослая, пусть сама потом решает свои проблемы.

Кладовка - Как спалось? – он склонился над Кэтрин. - Без кошмаров, - улыбнулась она. – Странно, да? Прошло время, пусть и немного, а мне снятся страшные сны. Даже не страшные, а странные. Макс гладит ее по голове. - Пройдет. - У тебя такого нет. - Такого нет. Есть другое. - Призраки прошлого? - Они. Приходят во сне. Я рад, что во сне, а не наяву. Игроком быть не плохо, главное правильно оценить силы. Это не всегда удавалось. - Стремление быть на порядок круче? - И переоценка возможностей. Когда простое развлечение из игры перерастает в нечто

опасное. - Ты говорил об этом, мельком, - тихо попросила Кэт. – Это не то же самое, что наши игры на вечеринках? - Нет. Наши игры – невинные шалости. - Как интересно, - Кэтрин перевернулась на бок и прижалась к Максу. – Почему ты решил рассказать про опасные игры? Я не знаю твое прошлое. И если не хочешь – можешь не рассказывать. Для меня важно настоящее и будущее. Прошлое – то, что прошло. - Настало время рассказать. И прошлое влияет на настоящее. И ты сможешь меня понять, я надеюсь. - Ничего криминального? - И все и ничего. - Загадки. - Или банальности. - Тихие страшные семейные легенды? - Могут стать. - Я слушаю. - Банально и неправдоподобно. - Замечательно, - мурлыкнула Кэтрин. - В мире есть люди, называющие себя Игроками. И их игры азартны. Игры с людьми как с шахматами, но при этом они тоже пешки, как ни крути. Одни это признают и играют осторожно, другие не признают и считают, что они только ведут игру. - И кем был ты? - Пешкой, которая пытается стать Игроком. Это уловка. Приманка. Игроком может быть кто угодно. У него есть некая власть и высокое положение. Игры с людьми для них это все равно, что для нас крыши, скорость и прочее. Игроки выбирают пешки. И приглашают выбранную пешку в игру.

- Что-то знакомое, - задумчиво проговорила Кэтрин. - Только не говори, что играла в эти игры. - Нет. Я вовремя ушла. Испугалась. Инстинкт самосохранения вопил как никогда, и я решила послушаться. - Я не стал слушать внутренний голос, азарт и любопытство победило. Приглашение в игру как вербовка в спецслужбу. Загадочно и заманчиво. Этим и берут. Мой куратор, так я буду его называть, действительно имел отношение к спецслужбам. Он не скрывал этого. И не скрывал, что я буду пешкой в Игре. При этом пешке дается надежда стать Игроком. Играй, не то проиграешь. Поначалу Игры не опасные. Ты треплешь нервы другой пешке, изображаешь Джеймса Бонда, или кто тебе нравится, но ты используешь свое имя, и ты впутываешься в более опасную игру. Это не представится Гай и Лаки на вечеринке у Пэтси. - Понимаю. Опасные игры. Тебя могут убить, если что. Так чисто, что никто ничего не докажет. - Сам себя не обвинишь, усмехнулся Макс. - Что ты делал для игрока? - Проверял других пешек. Передавал записки друзьям игрока. Искал новых пешек. Подставы, инсценировка ссор. Шантаж. Пешки играют друг с другом. Игроки наслаждаются зрелищем. По сути, я не делал ничего криминального, но и ничего хорошего. Входишь в мир, который раньше был для тебя загадкой. Это не вечеринки, на которые мы ходим незваными гостями. Там более светские вечера, лощеные, помпезные. И там нет такого лицемерия. Все просто и понятно. И ты как де-

коративная собачка или бойцовская собачка. Ты слышишь такие разговоры, о каких мог только читать в книгах. Ты видишь, как решаются дела о продаже оружия и наркотиков. Чинно и благородно. На высшем уровне. Как называл это мой куратор – побочный бизнес. Запрещено, но не значит, что нельзя. Можно, если осторожно. И он смеялся. Потому что ему нечего было бояться. Есть пешки, на которых в случае чего все можно скинуть. И он этого не скрывал. Но я не воспринимал его слова в серьез. Сборище пешек играет спектакль. Жизненно и трагично. Потому что все происходит на самом деле. - И что было потом? - Убили одну девушку. Она захотела уйти от Игрока. Довести ее до самоубийства не удалось, поэтому пришлось убить. За свободу приходится платить. После мне стало по настоящему страшно. И еще я понял, что под удар может попасть моя семья. У той девушки никого не было. Кроме жизни терять нечего. Просто отпустить Игрок никого не может – пешка знает мало, но в то же время много. Игрок знает, что пешке никто не поверит, сочтут сумасшедшим. Разница между пешкой и игроком велика – разные миры, разные слои общества. Все слова пешки – бред сумасшедшего. - И как ты ушел? - Сначала не стал приходит на званные вечера. Потом отвечать на звонки Игрока. Потом за мной началась охота. Не как в кино, меньшего масштаба, но пугающая. Расчет на психологию. Задание – свести вышедшую пешку с ума. Развлечение. Я не мог уехать в другой город. Вернуться в игру повторно нельзя, да я и не хотел.

Я понял, что не хочу быть ничьей пешкой, не хочу, чтобы люди из-за меня страдали, и, конечно же, не хочу, чтобы меня убили, когда я надоем или сделаю чтото не так. Тебя пугают и ждут, что ты будешь делать – самый увлекательный этап игры с пешкой, которую не жалко. Горит машины. Странный человек на улице передает записку – «Будь осторожен!» Я тоже когда-то передавал записки. И вот теперь сам их получаю. - Сколько времени прошло с тех пор? - Три года. Тебе нечего боятся, все позади. Точно позади. - И что было дальше? Что ты решил сделать? - Бороться. Как глупо и самонадеянно это не звучит. И еще настал тот самый момент, когда уже плевать, что с тобой будет. Страх способен выжечь все чувства. - Что по этому поводу думала бабушка? - Ничего. Никто ничего не знал. Мое странное поведение не замечали. Привыкли, что я порой веду себя странно. Знали, что у меня другие взгляды на мир. Постоянная ненависть в моих глазах никого не удивляла и не настораживала. Ненависть и агрессия. В то время я чувствовал только это. Я разрабатывал свой план игры. Холодный расчет. Внешне должно было выглядеть, что я слетел с катушек. Собрать всех психов, и вывести свою модель. Протест против правил Игрока. Попытка получить свободу. Через два дня

мне снова передали записку. Я успел схватить передатчика за руку. Посмотрел ему в глаза и сломал ему руку. Записку забрал из сломанной руки. Снова предупреждение. Мы привлекли внимание полиции. Когда человеку ломаешь руку, он кричит от боли. - Даже удивительно, - усмехнулась Кэт. - Удивительно, - усмехнулся в ответ Макс. – Потому что он должен был передать записку и быстро исчезнуть, не издав ни звука. В участке я ничего не сказал ни про Игрока, ни про игру. Зачем? Мне кто-то угрожает. А вот кто-то кто передает эти угрозы. У него и спрашивайте. Перелом был принят за вывих, поэтому парень тоже был со мной в участке. Он молчал. Не знал, что говорить. Правду не мог. Иначе его убьют быстрее, в независимости оттого поверят ему копы или нет. Меня отпустили. Его тоже. После на меня пару раз совершались нападения. Но я выжил. Потом сам стал выслеживать Игрока и его пешек. Хождение по лезвию ножа. Каждый день риск умереть. Каждую минуту чувствуешь, что любишь жизнь, какой бы гребаной она не была. Горит вторая машина. Это второе серьезное предупреждение. Вернее не предупреждение, а репетиция. - И ты сам решил убить Игрока? – спокойно спросила Кэтрин. - Тебе не страшно узнать такое о человеке, с которым ты

живешь? - С этим человеком я чувствую себя как за каменной стеной. С этим человеком мне хорошо, спокойно, весело. Это человек, как мое отражение. Не знаю, какой лирики еще наговорить, но мне не страшно с тобой. И узнать, что ты убил Игрока не страшно. - Рад это все слышать. Но я не убил его. Он погиб в авиа катастрофе, разбился на своем вертолете. Не знаю, что это было – убийство или несчастный случай. Не стало Игрока, и я стал свободен от него и от игры. Все в прошлом. Кроме кошмарных снов, которые иногда возвращаются и теней на улице. - Поэтому мы перестали приходить на гламурные тусовки после встречи с Пэтси? - Это одна из причин. Остальные ты знаешь. Кэтрин кивнула. - Почему ты не рассказываешь о своих снах? - Они меня не тревожат, так как тревожат тебя твои сны. - Я рада, что ты ушел из того мира опасных игр. И рада, что ты со мной. Зачем что-то более опасное, если можно воровать книги, ходить по крышам и жить со слегка ненормальной девушкой? - И действительно? – Макс целует Кэтрин. Кэтрин обнимает его. Кладовка с прошлым показана, и закрыта. Навсегда. Автор: Надежда Леонычева

Теперь сильнее я тебя, Весь гнев ты примешь на

Глава 32. Враг моего врага Мой друг

-"И терпеливо, долго ждал. Но как списать ты мог

себя, =Дневник Лича= За тучами не видно неба, Я чую только силу ветра, Где мы? Не понимаю, А только лишь предполагаю. Сюда однажды я изгнал Морашу, Того кто смуты начал, давнюю уж кашу. Теперь и сам здесь оказался. А вот и он уж показался. В том мире видел только лишь его я дух, И даже не воспринимал его на слух. Но здесь, он снова тот же воин,

Признаюсь, оказался ты достоин. На главном шарике души, Броня его крепилась, Но здесь, в заветренной глуши, Она б ему не пригодилась. Глаза сверкали синей краской, Лицо как скрыто, за ужасной маской. Он принял мне привычный вид, -"Как много накопил в себе обид, Ну что же Лич, не ожидал? А я вот выжил, долго ждал.

В моих руках Фростмоун наконец, И это будет твой конец! Сдавайся Кел-Тузед, сдайся же сейчас! Тогда и смерть ты примешь от меня тот час. Я лучше войн, ты с этим не поспоришь..." -"Когда же рот ты свой закроешь." Он выглядел все так же, как тогда, Когда упрятал я его туда, Откуда и вернуться то никто не мог, А этот гад... Да как он смог?!

меня?

-"Да брось ты, Повели-

Надеялся погибнет здесь душа моя? Ха ха! Ты жалок просто Лич, Теперь ты для меня как дичь! Тебя пронжу, и воедино мы сойдемся, А после в мир другой-то и вернемся. Я получу себе кресты, И не увижу больше темноты!" -"Забыл ты верно, но мир то это мой! Раз здесь мы, здесь тебя отправлю на покой! Фростомоун легендарный заберу,

Ведь эту создал ты оби-

Реальный мир увидит новую тогда же тьму!"

тель. тель. Не важно, но поговорить хотел, Не для того ведь я терпел. Что б просто взять, тебя убить, Мне просто ведь не нужно победить. Признаюсь честно, восхищен! Да больше даже, удивлен. Как смог ты все так рассчитать? Но знай тебя, мне меньше и не ожидать. Ты близок был" - он на Фростмоун показал,

Блик мимолетный, дуновенье ветерка, Прямое попаданье, уж наверняка. Лишь хруст костей разнесся на ветру. -"Ну нет Правитель, я еще раз не умру." Глаза Лича открылись широко, Фростмоун в кости уходил все глубоко. -"Да Лич конечно, твой был мир, Но ныне, я его последний Сир! За те столетья подчинил его себе,

И это не понять никак тебе!" Лич вниз взглянул, Прошел меч сквозь него, Вновь ветер дунул, Силу меч уже забирал его. -"Смотри в глаза мне Кел -Тузед! Давай на все вопросы мне ответ! Фростмоун запечатать можно вновь крестами? И только братьев лишь устами?" -"Ты прав Морашу, я ведь вижу много, Но времени осталось у меня немного... И что б игра продолжилась скажу, Спроси. Продолжим эту мы игру! Меч запечатать может кто угодно, Достаточно кресты свести спокойно. Тогда исчезнет он опять, И никому его уж не достать! Во времени исчезнет, расстворится, Возожно будет лишь когда-то проявится. Коль к Войду сможешь обратиться, Но он ты знаешь, мира сторонится..." -"Игра? А ты не унываешь, Во время смерти продолжаешь, Что победителем быть хочешь? Ну ничего, мне этим ты поможешь." -"Я видел будущее, все что будет, Я видел всех кто битву судит. А битва будет истинно

великой! Судьба всех станет многоликой! И вижу, не дожить тебе до той поры, Сегодня смерть приподнесет тебе свои дары!" -"Ты что же, запугать меня пытаешься? Скажу тебе, ты ошибаешься!" -"ДАВАЙ ЗАКАНЧИВАЙ СКОРЕЙ! Довольно глупых пламенных речей! Вернись в наш мир, тогда мы и увидим! Как победишь ты, и проверим!" -"Как скажешь КелТузед, Передавай богам привет!" Вокруг меча кружился лед, Я знал, что для меня это исход. Пространство двигалось подобно утренней звезде, С завивкой каждой, становилось им спокойней на душе. Фростмоун Лича точно поглотил, И тело, душу, все поработил. -"Теперь Ты мой! Великий Кел-Тузед! Души твой не видеть более рассвет! Дело за малым, кто остался, Кто на арене боя показался. Их четверо, и все враги, Услышат скоро смерти все шаги." Морашу окружили льда потоки. -"Теперь Лич я тебя читаю точно строки...

Самид, и кто-то неизвестный, И мне пожалуй-то не интересный. Всем нужен меч, ну что ж сразимся! По всем в секунду мы промчимся, И уничтожим всех одним ударом! Коль обладаю нынче я таким-то даром!" =Дневник Траксы= -"Тракса! Приказ мой, опусти стрелу! Илюминеля шею я иначе в миг сверну! Мне он не стоит ничего! Тебе я знаю, жизнь важна его!" -"Иллен, вот почему тебя я сразу не убила?!" -"Наверно чем-то я тебя сразила? Лук опусти! И стой спокойно! Илюминель, себя не чувствуй беспокойно." Сея в наш разговор вмешался. -"А я то думал, ошибался. Иллен, ты умница, и просто молодец, Сейчас хоть взял тебя бы под венец! Братишка, я секрет тебе открою, Да верно, истины не скрою. Еще сразимся мы с тобой. То будет наш последний бой. Сейчас же Траксу попроси, Лук опустить, на десять метров отойти."

-"Илюминель..." - я лишь сказала, -"Тракса, сделай так как приказала... Все будет так нужно, лишь поверь, Еще немного, и в тебе проснется зверь. Тебе сражаться с нею суждено, Убьешь её ты, хоть сейчас есть Но! Не время нам сейчас сражаться, Им нам с тобой, придется подчиняться." Сфера начала вращаться, На месте все решили оставаться. Лучи из света, солнца ярче, И в помещенье становилось жарче. Весь зал свет яркий озарил, Морашу позже нам явил. Узнала я его зловещий дух, Мне даже не поребовался слух, Что бы понять, что он нам говорил, Так значит, он себя-то проявил... -"Как здорово! Все до сих пор вы тут, Закончим! Вас гробы давно уж ждут!" =Дневник Лича= Я поглащен, Я побежден... Морашу, но тебе победу тоже не отдам, Со мной ты слился, и таков мой план! =Дневник Самида= Фростмоун засиял во свете льда,

Тогда то понял что пора! Но что-то беспокоило

чуть-чуть... Шар черепа в Иллен пус-

меня, И посему, не мог и двинутся-то я. Отец, ты все же проиграл? Иль это же ты и ожидал? Давай тогда посмотрим что произойдет, И что же в мир наш-то придет?

тил,

Сверканье, свет кругом. Сковал Морашу ледяным замком. Пространство вновь переменилось, И снова будущее изменилось... Я видел, о Отец, да и Морашу, Единую образовали чашу. Фростмоун точно был внутри, Прошло еще минуты три... Из чаши жидкость вытекала, И постепенно форму принимала. Фигура больше человека раза в три, Меч легендарный у которой был внутри.

тила,

Отец?! Морашу?! Ныне вы едино? Создание, поистине всесильно? Мне вновь не победить, придется ждать, Видать Фростмоун мне придется просто-же украсть. Что же сейчас произойдет? Как всех ждет нас поворот? Мне надо как-то всех их разминуть, Помоч Илюминелю лишь

Её конечно им бы не убил. Но оттолкнуть, и это получилось. И чуть ли чуда не случилось. =Дневник Илюминеля= Иллен свой холод опусМеня на метра два посторонила. Отпрыгнул я к Траксе как смог, Силу я чувствовал! Я мог! Огонь все руки окружил, Весь разум мой заполонил. Тракса лук на Иллен направила, И мантию плечем поправила. -"Теперь подруга только я и ты, Првери, чьи сильнее то мечты!" -"Решите это за стеной! Сея проговорил, Проход за стеной сотворил. Руки расправил широко, Заклятье он проговорил легко. Траксу, Иллен, отправило за стену, Сея подался на измену?! Две девушки в дыру влетели, Мгновенье, и за тьмой исчезли. Стена собралась в миг же тот. -"Сея! Ты просто идиот! Расправится мне с вами легче будет так! Вас двое, для меня то

лишь пустяк! Давайте братья." - молвил нам Морашу, -"Хочу увидеть мощь ведь всю я вашу!" -"Илюминель! Обоим нам нужны кресты! Я знаю все, чего желаешь ты! Но коли мы сейчас падем, Ответа так и не найдем! Так помоги мне брат прошу! Потом уж бой я твой приму! Сейчас же сокрушим его! Кресты вернем что у него!" Да брата я хотел убить, Но он был прав, должны мы победить. Уверен, это дух что поглатил Лича, Душа его столь сильно горяча. Что наша рознь ему в подарок, А сам он я уверен жалок. -"Я принимаю предложение Сея, Убьем его, кресты свой каждый сохраня! Но знай! Мы победим, и я убью тебя! Крови Ритуал в жизнь-то воплотя!" -"Братья драться все таки решили за одно? Вы оба сдохните! Падете вы на дно! Не одолеть меня вам попытайтесь! Илюминель! Сея! Вы постарайтесь!" Глава 33. Временные союзники =Дневник Илюминеля=

Мы в детстве было дрались часто, Но в шутку, просто так, напрасно. Однако стоило кому-то бросить вызов нам, Будь честен тот, иль просто хам. Тогда-то становились мы едины, Воистину сильны, непобедимы. Сжимал я Сенжу, а в другой руке огонь. -"Морашу ты узнаешь, что такое боль!" Сея Ясшу прижал к бедру. -"Илюминель я первый нападу, А дальше вспомни, как сражались, Как силе нашей поражались, Сойдемся вместе брат, как в детстве, Припомни как сражались мы по малолетстве. Откроем наши же сердца! И уничтожим подлеца!" -"Меня от силы раздирает! Она момента только ожидает! Вы думаете, что способны победить? Ну а потом? Друг друга попытаетесь убить? К чему же лишние нам смерти? Ребенка два, как маленькие черти. Я сделку предлагаю вам, Что выгодной окажется всем нам. Ко мне примкните, новый мир мы сотворим!" -"А как же Тракса? И Иллен? Что им?"

-"Илюминель, одна из них тебя убить хотела, Лишь по вмешательству Самида, не успела. Тебе-то до нее какое дело? Давайте соглашайтесь вы уж смело!" -"ТЕБЕ НАС НЕ ПОНЯТЬ! Пора бы пыл нам твой унять!" Сея вскричал и бросился в атаку, За ним последовал я в драку. Морашу был конечно больше нас, Неповоротлив, попадали мы на раз. Махал руками как безумный зверь. -"СЕЯ! Брось Ясшу! Мне доверь!" Взгляд недоверия, головы кивок, Руки движенье, с ног удар Морашу в бок. Схватил мечи, назад отпрыгнул. Присел, и точно на врага я прыгнул. Пробив два блока, мечами ударил в грудь, Держав за них ногами вбил в него, чуть-чуть, Достал мечи и спрыгнул вниз, Сея бежал тогда уж близ. На спину прыгнул, и по корпусу с ноги. -"Илюминель! Давай же помоги!" Собрал в руке огонь и молнии я шар. -"Сея готово! Вот последний уж удар!" Он спрыгнул и добавил кость и лед. -"Ну вот гад все! И вот он твой исход!"

С рук четырех слетел шар силы разрушительной, Да силы я давно не видел столь поразительной. Морашу получил прямой удар, Точно в цель попал наш шар. На метров сто он отлетел, Мы встали, я не Сею посмотрел. Его взгляд был направлен на Морашу тело, Ходил и мой взгляд по нему столь бегло, Что я хотел уже его атаковать, Но понял, стоит подождать. Морашу поднялся легко, По-прежнему же был он далеко. Стал ростом как и мы. -"Да братья, молодцы. Теперь пожалуй мой черед, Вы сделали свой ход!" Сея подбросил Ясшу, Скелетов из земли призвал, Направил на Морашу. Он в стойку боевую стал. Теперь Фростмоун у него уж был в руках. -"Теперь увидите вы крах!" Пошел к нам маленькими он шагами, Лишь по пути-то двигая руками. Взмахнул мечом, волна пошла. Скелетов сразу же смела. Мы оттолкнулись друг от друга, На него рванули точно вьюга. -"Вы верно всех моих способностей на знаете, Что ж так небрежно нападаете?"

Фростмоун разделил на два меча, Сея ударил справа прокрича: -"Ты жалок! С Илюминелем никогда не знали пораженья! Ты просто трус! По интересней видели мы и сраженья!" Удар мой слева, он поставил блок. -"Вот братья первый мой урок!" Мечи кругом пошли, Подбросило нас в воздух. По кругу с Сеей пронесли, Перехватило мне же дух. Хлопок руками, нас отбросило назад. Поднялись -"Сея давай же звездный наш парад!" Он на колено встал, а я за ним. -"Давай Морашу, поглядим!" По залу звезды начали являться, Стояли все, те продолжали появляться. -"ДАВАЙ Илюминель!" Сея вскричал, Рукою жест. И на Морашу указал. Звезды что по залу разошлись, Пришли в движение, по кругу понеслись. Сорвались с места, все туда где враг стоял, Во взрывах кроме дыма ничего не увидал. Все звезды точно попадали в цель, И не могла тут быть и щель, Куда бы уклониться наш противник мог, Мы в стойки стали. Не смещая ног. За дымом показался си-

луэт, Его улыбка. Шаг, и исполнил пируэт. У Сеи оказался. Удар с ноги в живот, Атаковал мечами, Сея же ушел на уворот. Прямой удар с колена в грудь, Но брат мой оступился лишь чуть-чуть. Морашу прямо бил с ноги. -"Силы Сея побереги." Прямое попаданье, брат отлетел к стене. Я растерялся. В бой вступить и нужно мне. Двумя мечами блок, второй, Заметил, замахнулся он ногой. Рукой готов был отразить, Но не успел, успел пробить. На развороте он ударил мне по голове. -"Когда же прекратите вы противится судьбе?" Я покатился точно шар по полу зала. -"Победы ты желаешь? Так этого нам мало!" С Сеей мы снова завязали бой, Удары шли сами собой. То слева я, то справа он, Не нанося противнику урон. И сверху, снизу, мы менялись, Блокировал. Его ударов мы не дожидались. Сея ударил сверху, снизу я. -"Вы начинаете уж доставать меня!" Отбросил нас назад ударами опять, Секунда, и готовы мы стоять.

-"Сдавайтесь братья! Вам не победить! Меня подавно, не убить!" -"Еще посмотрим, как себя ты ощущаешь? Быть может новое ты что -то замечаешь?" -"О чем ты жалкий..." - он прервался, Увидел я, что Сея весь заулыбался. Морашу отступал все дальше к трону. -"Лич я сказал же что тебя не трону!!! Постой же! Хватит! Успокойся!" -"Ты лучше братьев идиот побойся! Конечно не расчитывал я проиграть, Но раз так вышло, я не стану уступать!" -"Дай победить, тебя освобожу, Чего ты хочешь? Все тебе я предложу!" -"Ты лжешь, и никогда не выпустишь меня, И посему я помогу убить тебя! Илюминелю с Сеей не тягаться, Вот на кого могу я полагаться. А ты предатель только и всего! Твоя мне жизнь не стоит ничего!" -"Ты понимаешь со мной умрешь? Власть прежнюю себе уж не вернешь?!" -"А это уж забота не твоя! Давайте же Илюминель, Сея!!!" Морашу замер, лед сковал, Сея не ждал, атаковал. Я с ним. Пронзали мы

броню, Кололи, резали мы тело накорню. Удар финальный, и мечи насквозь. Затем отпрыгнули мы врозь. -"Да черта с два! Лич не поможет победить! Он помогает! Но с Фростмоуном меня вам не сразить!" Перекрестил мечи, пустил волны. По форме мне напомнили они луны. Глаза открылись полностью мои, Я видел, на меня идут они. Секунда, даже уклониться не получится, Видать придется мне сейчас-то мучаться... Сея отбросил, принял сам удар. Я лишь в руке почувствовал пожар. То боль была поистине мучительной, Стрелою в душу точно же пронзительной. Брат отлетел, а я стоял. Зачем ты сделал так? Не понимал. Ясшу с подхвата я успел поймать, Теперь пора бы мне атаковать. Мечи в руках, и на врага бегом, Удары первые пришлись кругом. Ясшу воткнул ему я в спину. -"Отправлю я тебя в могилу!" Пронзил три раза левый бок, Удар меж ребер столь глубок. Горящими руками прони-

кал под бронь, И с каждым новым чувствовал я вонь. Как будто бы горела плоть, А я желанье смерти все не мог-то побороть. И пентаграмма из огня, В него её направил я. Тот кашлянул, и поднял взгляд. -"Какой же чудный у тебя наряд..." Упал на землю, на колени встал. -"Теперь же то, чего ты долго ждал..." Шаги услышал, Сея то бежал к нему. Сея тебя сейчас не подпущу! Упал тогда же на спину Морашу. -"Я видел...Эту битву вашу..." Сиянье, блеск, и громкий взрыв. В полу возник большой разрыв. Мы с Сеей держались за края, Но подняться не могли ни он, ни я… =Вырезка из дневника Сеи= Илюминель держался за обломок кирпича, Я был как он, не двинуть мне плеча. Звон по полу услышал, то Фростмоун на полу. -"Его себе пожалуй заберу... Спасибо братья, помогли, Сейчас мне время быстренько уйти..." -"САМИД! Дай руку, я то ведь с тобой!"

-"Прости Сея, но ныне я лишь сам-то свой. А вам двоим еще придется драться, В живых лишь одному и вас остаться. Еще увидимся мы может быть. Мне братья, вас ведь не забыть..." Поднял Фростмоун он над головой, Прощайте оба, да и мне пора бы на покой. Ударил в пол, мы во тьме летели, Жаль раньше-то и не успели. Убить еще его в конце, Улыбку видел на его лице. Мы падали, в полете увидал, Как ворон черный пролетал. В Самида он ударил, дальше пустота, И видел, что за нами падали креста... =Вырезка из Дневника Самида= Пусть дальше братья сами разберуться, И как хотят, пусть подеруться. Как ни крути, я победил! И что хотел! То получил... Ударил ворон точно в шею мне. -"Самид отдай сейчас же меч ты мне!" -"А ты наверно тот пророк? Но разве не несешь в себе ты рок? Меч хочешь? Что ж попробуй забери! Меня ты для начала победи!

Глава 34. За стеной. Несбывшиеся мечты =Дневник Траксы= Пришла в себя, вокруг темно, Мне очень сильно повезло. На лук опершись поднялась, Но голова кружиться началась. Глаза привыкли к темноте немного, Понять бы мне теперь как долго, Я без сознания пролежала... Стояла, тяжело дышала. Стоп! Сея нас сюда отбросил, И больно ведь-то бросил... Иллен должна быть тоже тут, Но где? Мне нужно несколько минут, Еще что б к темноте привыкнуть, Могу конечно я её окрикнуть, Но это риск большой, Путь в комнате продолжится покой. Минут пять простояла, Случилось все как ожидала. Я ясно видела весь зал, Точнее же, руины, коими он стал. Где же, где она, как её найти, И как не дать мне ей уйти. Однажды с ней уже столкнулись, Тогда-то просто разминулись, Но я уверена, что изучила та меня, Однако знаю многое о

ней и я. Мне преимущество глаза и слух, Её же, ледяного старца дух. Что видит все тепло, не важно где ты, Хоть хорошо, что есть на все уж у меня ответы. За спиной точно камушек на пол упал, Я обернулась, на меня летел огромный вал. Налево резкий кувырок, Стрелою выстрел и прыжок. Укрылась за колонной, лук в руках. Ты только покажись. И обращу тебя я в прах.-"Тракса ты забываешь с кем дерешься, Не прячься, все равно найдешься!!!" Откуда голос, я не понимала, Стрелу из колчана достала. На правое плечо мне с потолка упала капля, -"Кончай уже сопротивляться! Конца тебе не видеть этого спектакля! Не лучше ль просто сдаться?" -"А ты хитра" - Я всматривалась вверх, -"Но не переоцени себя ты сверх!" Теперь уж капля на лицо, Глаза мои открылись широко, Увидела я над собою холода кольцо, Стрелу в колчан убрала быстро и легко. -"УМРИ!!!" - копья ледяные полетели из кольца, Бежала уклоняясь, пролетали те близ моего лица. Рывок налево и прыжок,

Об стену копья разбивались в порошок. Я за обломком от стены укрылась, Присела, копья об нее все бились. Внезапно в зале тишина настала, Кольцо как будто бы пропало. Как драться с той, кого не вижу, И просто даже не услышу. Она забилась где-то, точно мышь, Её так просто не узришь. Пусть и глаза привыкли к темноте, Я не могу её увидеть, в этой пустоте. Так что же предпринять, И как мне поступить? Из вариантов что бы выбирать, Её мне что б увидеть. Она сейчас меня быть может ищет, Но скоро уж должна, разыщет. Давай же думай Тракса, но скорей... Эх жаль что нет здесь фонарей... Фонарь! Мне как осенило. Я знаю с детства, магия не мой конек, Как Илюминель, в руке не сотворить мне огонек. Мне лук всегда был только лишь родной, Везде и всюду, был он лишь со мной. Стрелу зачаровать стихией, это я могу, Ну что ж Иллен, теперь я нападу. Четыре быстрых кувырка,

За ними два прямых рывка, И вот я за колонной. Три стрелы в лук, Они зажглись, Слетели тут же с рук, Сферами светились. Я выпустила их в три стороны, И время точно медленней пошло, Они летели, тени были мне видны. Пока по плану моему все шло. Такое чувство, замер мир, А я сейчас играю в тир. Но все же продолжалось, Времени все меньше оставалось. Огонь на стрелах рисовал теней узоры, Местами стен, колон, я видела зазоры. Взгляд перевелся, правая стрела! Упавшая колонна, тени голова! Стрела ударилась об стену и упала вниз, Другие две летели дальше, это мой каприз. -"ИЛЛЕН!" - она вперед рванула, Стрелу за нею вслед метнула, Послышался удар о лед, А я бежала все вперед. Она себя щитом в углу закрыла, Руками сдерживая говорила. -"А молодец ты, догадалась, И от меня ты долго уклонялась. Но это все, пора закончить, К несчастью мне тебя, прикончить."

-"И как ты это сделаешь, скрываясь за щитом? Я не достану до тебя, а ты-то? Что потом?" -"Ты забываешься Тракса, Беги, покуда ты цела." Верхний слой льда в центр стянулся, Форму кисти принял, на меня развернулся. Отпрыгнула влево, через колонну, бегом, Рука обошла щит Иллен весь кругом. -"Я вижу здесь все! Тебе не сбежать, Но хочешь рискни, Пора бы бежать!" За спину лук, ушла налево, Вот поворот, присела на колено. Назад отпрыгнула, лед предо мной ударил, Дыру в полу большую после же оставил. Бежала, прыгала и кувыркалась, И от Иллен все дальше отдалялась. Из взора я её не упускала, Горящая стрела ведь рядом все лежала. Зал был большой, и это хорошо, И посему мне уклоняться было-то легко. Но вечно не могло так продолжаться, Что же предпринять, в живых мне что б остаться. Тепло все видит сидя за щитом, Да с сильным нынче я столкнулась-то врагом. А в колчане осталось только три стрелы. Разогналась и оттолкнулась от стены.

Рука прошла за мною вслед, Оставив за собою на стене гигантский след. Ну что, попробуем вот так, Коль щит не пробиваем для атак. Стрелу достала, зарядила в лук, Та загорелась. Я вокруг колоны описала круг. Пустила в промежуток меж стеною и щитом, Да выстрел дался мне с трудом, Торчав в стене, стрела горела. Иллен туда не посмотрела. -"Ты и попасть уже не можешь. А как же ты тогда-то сможешь, Меня сразить? И победить?" Я улыбнулась, отвлеклась, Иллен с улыбкой прервалась. Удар тогда же получила по спине, И кувырками покатилась я к стене. Ударилась, кровь изо рта пошла, В глазах мутило... Я в себя пришла. Откат направо, льда кулак пробил стену, Еще б немного, с ней же голову мою. Терпи Тракса, еще немного подождать, Сейчас лишь надо мне бежать. Уже сложней, но я держалась, И как могла, так уклонялась. Колонны павшие, и куски

от стен, Под ними уходила ото льда Иллен. Мне главное держать взгляд на её щите, Упала вниз, и под колонной на плаще. Рука прошла над головой. Поворот, и снова следует за мной. -"А вот тебе еще немного мастерства! Поймай меня, здесь никакого колдовства!" Лук за спину, на стену побежала, И точно как предугадала. С нее прыжок, и по колоннам, что еще стоят. Её глаза я видела, как злобно то глядят. -"Что сложно ввысь тебето лед поднять? Вот и смогу теперь твой пыл унять!" -"Хех, что ж быть посему." Рука опять вернулась вся к щиту. Открылась широко, я вновь стрелу пустила, Теперь в другую сторону щита. Огнем конечно зарядила. Сосульки полетели точно град, А воздухе ведь нет-то и преград. Пришлось сгруппироваться, устремилась вниз. И по лицу пошел холодный бриз. Упала, кувырками спряталась. И вот чего я опасалась... Одна в ноге, и две в руке. Вдобавок боль была в бедре. Сквозь крик, но я их извлекла, Кровь ручейками неболь-

шими потекла. Из-за угла взглянула на Иллен, Твой щит, но он тебе и плен! Одна стрела, последний шанс, Ведь ныне в силах дисбаланс. Собрав все силы вышла в центр зала, Губами что-то та шептала. Теперь мне оставалось лишь попасть... Открылась льда большая пасть. Меж нами было метров сто, Но на моем пути помехи, Попасть мне будет нелегко. Вот время для потехи! Гигантское лицо, не зубы, а клыки, Вот появилось что на месте прежней-то руки. Она окутала руки льдом щита. -"А я ждала так долго не спроста! Узри Тракса! Таков вот жнец твой смерти! С тобой сегодня развлекаться будут черти! Теперь контроль взяла весь на себя." -"Я бы сказала, что же до меня, Но ты права, давай закончим, Быть может, и друг друга мы прикончим." Стрелу пронзила молния. -"Какая же ирония..." Иллен залилась смехом громким, Разнесся он по залу эхом звонким. -"Стихия молнии? И против льда?

О боги... Как же сильно ты глупа." Я улыбнулась. -"Что ж давай... Коль так уверена, ты нападай!" Чудища лицо рвануло на меня, Тогда стрелу и отпустила я.

Я не могла пошевелить ногами... Волна. Меня швырнуло, врезалась в кусок стены. Сидела, молнии мне были все видны. Агонии крик слышался из-за щита, Во взрыве разлетелся лед, и тишина...

Иллен не знала, щит не моя цель, Мне смысла нет стрелять не него теперь. Слабел ведь щит когда дрались, И те две стрелы, точно в цель впились. Во льду частицы есть воды, Вот вам и все мои труды. Огонь с боков лед растопил, И ручейками мелкими на землю лил. Вот уж и лужа, но она её не видит, Да слабость, та меня так ненавидит. Сквозь воду, молния проникнет в лед, Тогда же все! Вот будет и исход!

Я тяжело дышала, кровь

Стрела быстрей попала в лужу, Секунда. Вышла молния наружу. Прошла по ручейкам, окутала весь щит, Я слышала как сильно он по швам трещит. Иллен еще и руки этим льдом обвила, И тем, себя и погубила. Лицо рассыпалось, осколки полетели на меня, Но уклониться не могла уж я. Закрылась луком и руками,

текла, У груди лук сильно прижала. И все... Могу пошевелить ногами, Более иль менее, но двигаю руками. Шаги послышались, из темноты Иллен явилась, Признаться сильно удивилась. -"Ты дрянь...Решила, что убить меня... Да не по силам для тебя...!" Она дышала тяжело, еще заметила, И для себя тогда отметила, Что вышла та наполовину лишь из темноты. -"А я гляжу...Жива всё ты?" Она пошла ко мне, с неё ручьем шла кровь. -"Уж неужели...Биться ты готова вновь...?" Вздохнула, ужас у меня в глазах, Она стояла еле на ногах. Увидела я, руку ей оторвало, Но что-то до сих пор Иллен несло. Она шагала медленно, лед пытаясь сотворить, Наверно думала, может победить. Сил не хватало, и она упала,

Молчала, кровью истекала. -"Тракса...Ты победила. Что еще сказать... Похоже, море все же мне не увидать... А я хотела и мечтала, Но все пошло не так как ожидала..." Всхлип легкий. -"Почему скажи? Почему я не осуществила все свои мечты?

Она заплакала. -"Ты сделала свой выбор, уж прости. И за него ответственность тебе нести." -"Знаешь, попросить тебя хочу, Прошу иди сюда, я помогу." С руки её зеленый свет, окутал мои ноги. Я встала, и не чувствуя

тревоги, К ней подошла, склонилась. -"Наверно ты немного удивилась? Расслабься, я лишь вылечила ноги, Меня же скоро встретят боги. Но вот, Илюминель я верю победит, Кресты конечно сохранит... А это передай ему, Тракса пожалуйста, прошу..." Она рукой залезла внутрь мантии своей, И что же нужно от менято ей? Достала веточку омелы, всю в крови. -"Он дал мне, в знак своей любви. Иллюзия конечно знаю, Я все...прекрасно, понимаю. Но это было очень важно...

И пусть дерется он отважно..." Последняя слеза упала с её глаз. -"Прощай Иллен. Выполню я твой наказ." Глаза закрыла ей рукой. Найди в раю же ты покой. А мне пора и выбираться, К Илюминелю бы пробраться. Они должно быть уж сражаются, Надеюсь что не увлекаются... Кровь капала, Но я пошла. Илюминель не смей там проиграть! Я верю что рожден ты, Только побеждать! Автор: Евгений Белый

Вечером мама и Прим опять почти не разговаривают. И я чувствую, что они боятся. Боятся, что к ним могут прийти миротворцы. Поэтому лучше сидеть дома и молчать. К тому же, мне даже нравится эта тишина. Пусть лучше молчат, чем рыдают раньше времени. Трансляция Игр началась с Китнисс и Пита. Милое зрелище: Китнисс выхаживает Пита в пещерке. Они вполне мирно общаются, что я даже пребываю в некотором замешательстве, как и мама с Прим. Неужели Пит и правда ее любит? А Китнисс его? А Гейл? Опять у меня много вопросов. И я не знаю, что будет дальше на Арене и что будет, если Китнисс и Пит вернутся. На следующий день нам снова показывают Пита и Китнисс в пещере. Китнисс так трогательно ухаживает за больным Питом, что даже мне хочется мурлыкать. С ним наша охотница стала какой-то другой, доброй и нежной, что ли? А Пит смотрит на нее взглядом полным обожания. Он и правда ее любит. А Китнисс? Похоже тоже. - Знаешь, ты мне нравишься с первого класса. С того самого момента, как учительница попросила тебя спеть песню. И ты спела так, что птицы за окном замолчали. - Так всегда говорили моему папе.

Я украдкой смотрю на маму, ее лицо, при упоминании папы, стало каматозноотрешенным. Нехватало только, чтобы она опять превратилась в женщину-тень, живущую здесь по воле случая! С мамой всегда так. Пугают все перемены в ее настроении, так как не знаешь чего ждать. А на экране цветет полная идиллия и романтика, кажется, что парочка влюбленных забыла, где они находятся. Признания и поцелуи не вяжутся с Голодными Играми. Но видимо Капитолий разрешил им немного расслабиться, некая передышка для трибутов и новое зрелище для публики. Китнисс и Пита оставляют в покое и нашему вниманию представляют других оставшихся в живых. Это Катон с Миртой, Цеп, Лиса. И все? Маловато их осталось, а значит финал не за горами. Катон и Мирта оказывается тоже парочка. Если бы я умел смеяться, то маленькую комнатку наполнил бы ехидный кошачий смешок. Представляю как они рады, что правила изменили и как жаждут поскорее разобраться с соперниками. Идиллию нарушает бодрый голос ведущего. Он радостно объявляет о Пире у Рога изобилия. Насколько я понимаю, трибутам выложат еды и оружие, так сказать для поддержки. - Мы туда не пойдем, говорит Китнисс. – Они специально собирают этот пир, чтобы

устроить еще одну бойню, как в первый день. - Некоторые из вас не хотят идти! – говорит Клавдий, будто услышав Китнисс. Хотя почему «будто»? Это вполне в силах Капитолия. – Но это будет не простой Пир, каждый найдет там, то, что ему действительно необходимо! Завтра утром у Рога изобилия Пир! Голос замолкает. - Там будет лекарство для тебя и я пойду за ним! – говорит Китнисс. - Это опасно, ты не пойдешь, тебя там убьют, - возражает Пит. - Все будет хорошо. Я быстренько заберу лекарство и вернусь. - Китнисс, нет! - Ты бы пошел туда ради меня? - Да, но… - Вот и я пойду. Они долго спорят, в итоге Китнисс делает вид, что сдалась и никуда идти не собирается. Как бы не так! Я то знаю, что она пойдет, если Китнисс что-то задумала, то она это осуществит. Она выходит из пещерки, чтобы приготовить еду. То, что приготовила Китнисс, по виду редкая отрава. Как только Пит соглашается это есть? Хотя у него выбор не велик. Тут рядом с Китнисс спускается серебряный парашютик. Она внимательно осматривает баночку и ее содержимое,

и, поблагодарив Хеймитча, довольная возвращается в пещеру. Я вопросительно смотрю на маму и Прим. Но они даже не переглянулись. Прим очень сосредоточена, а мама думает о чем-то своем. Утро началось с прихода Гейла. Он принес дичь. Как он отреагировал на сладкую парочку? Выглядит он потерянным. И уходит от нас быстро. - Бедный Гейл, - говорит Прим. – Мне кажется, что ему Китнисс очень нравится. - Да. Но если они победят, то… - Что? - Им придется быть вместе, даже если Китнисс не любит Пита. - Но она ведь любит его. - Лучше бы она его действительно любила. Прим уходит на улицу. Ей нужно подоить козу. Я иду на улицу вместе с ней. Мне не хочется находиться рядом с мамой. Ее плохое настроение мне не нравится. Мама опять на грани депрессии. Могла бы изобразить радость, ради Прим. Мы возвращаемся в дом и включаем телевизор. Китнисс на заре приходит к Рогу изобилия. Но. заметив, что там кто-то есть прячется. Из Рога выбегает Лиса и, схватив рюкзак с номером своего дистрикта, убегает. Как только Лиса скрывается из виду, к Рогу подходит Китнисс, чтобы

забрать рюкзачок со своим номером. Схватив его, она уже поворачивает, чтобы уйти, как навстречу ей выходит Мирта. И без лишних разговоров бросает в Китнисс нож, лезвие задевает бровь Китнисс. Она падает, а Мирта набрасывается на нее словно кошка. - Я обещала Катону, что устрою ему в подарок шоу с тобой! Твою маленькую союзницу мы убили, это было забавно. Сейчас твоя очередь, – шипит Мирта. – С чего бы начать? Она достает маленький изогнутый нож. Китнисс пытается скинуть ее, но ничего не получается. Мирта сильнее. - Пожалуй, я вырежу тебе глаз! – с наслаждением садиста говорит Мирта. Но внезапно какая-то сила отрывает ее от Китнисс и поднимает вверх. Эта сила - Цеп. Китнисс ошарашено смотрит на них. У Мирты вид не менее растерянный. - Что вы сделали с Рутой? – кричит он. – Ты ее порезала на куски, как собиралась порезать ее? - Это не я! Не я! – вопит Мирта. - Я слышал, что ты сказала! - Это не я! Катон! Катон! - Мирта! – слышится вдали. Цеп отпускает девушку и берет в руки камень. - Нет! Катон! – снова кричит Мирта. И умирает от

удара камнем по голове. - Убей меня быстро, - говорит Цепу Китнисс. На меня капает вода, я нервно ее стряхиваю. Но это не вода, это слезы Прим. Она плачет. И мама тоже. Мы все понимаем, что Китнисс конец. Но ведь она могла убежать, пока он разбирался с Миртой. По крайней мере, попыталась бы. - Я отпускаю тебя, Огненная Китнисс. В память о Руте. Он берет свой рюкзак и уходит. Ошарашенная Китнисс тоже торопится уйти с поляны. Только она скрывается в лесу, появляется Катон. Он оплакивает Мирту и крушит все вокруг. От его крика становится жутко и страшно. Он клянется убить Китнисс и Пита и посвятить их смерти Мирте. Китнисс возвращается в пещеру, Пит уже проснулся. При виде Китнисс он вскакивает. - Что с тобой? - Подралась с Миртой. Вот лекарство. Она подает Питу рюкзачок. - Тебя чуть не убили! - Это уже не важно, я жива. Она рассказывает Питу, что произошло у Рога. И обрабатывает рану на ноге. Рана выглядит еще страшнее. Пит, в свою очередь, уговаривает Китнисс смазать рану на лбу. Она соглашается. И снова идиллия. Они разговаривают, смеются, целуются, а Капитолий присылает им подарки. Не Игры, а рай! Но мы все понимаем, что очень скоро с трибутов стребуют по полной за такое послабление. Мама молчит, Прим тоже

Меня угнетает эта напряженная тишина. Что опять не так? Китнисс жива, Пит тоже. А они вместо того, чтобы радоваться, чуть не плачут. Завтрак проходит в траурном молчании. Мама почти ничего не съела, и снова пребывает в непонятном состоянии. - Мама? – зовет Прим. – Что с тобой? Ведь Китнисс жива. Все хорошо. Они с Питом вернутся и совсем будет хорошо. - Как знать. Капитолий от них не отстанет. Китнисс могли сто раз убить, но то ее щадят, то спасают. Она подружилась с Рутой, Цеп к ней хорошо отнесся, на Играх это не допустимо. Они отыграются на всех нас, и ничего хорошего в этом нет! - И что? – Прим вскакивает из-за стола. – Ты бы хотела чтобы ее убили? Мы все под властью Капитолия! Все и так всегда было. Нельзя все время бояться. Нельзя все время думать о плохом! Ты все время в депрессии или на грани срыва. Ты мало улыбаешься, ты не разговариваешь днями, а иногда и дольше. Ты забыла, что у тебя есть я и Китнисс. Мама Гейла всегда приветливая и веселая, хотя они живут хуже нас. Гейл один всех кормит, а их не двое и не трое. Мама? Ты нужна мне и Китнисс! Думаешь, папа был бы рад, что ты льешь слезы и видишь во всем только плохое? Он бы обрадовался, узнав, что ты нас бросила? В глазах Прим стоят слезы. - Прим, дочка… Но Прим не дослушав, убегает из дома. Я в шоке. Не меньше. Такого от Прим я не ожидал. Мама закрывает лицо руками, и

я слышу, что она плачет. Я решаю идти следом за Прим. Прим пришла на Луговину. Она сидит на траве и перебирает травинки. Я не подхожу к ней. Иногда людям нужно побыть одним. Она очень долго сидит, а затем встает и идет к лесу. Прим ходит вдоль забора, но не решается пролезть через лаз. К ней подходит Гейл. Он только что был на охоте. - Привет, Прим! От неожиданности Прим вздрагивает. - Привет! - Ты что тут делаешь? - Гуляю, - отвечает она. – Уже собиралась домой. Они вместе идут к дому. А за ними. - Гейл, пожалуйста, не злись на Китнисс. И на Пита тоже. - Я злюсь, Прим. Правда, не злюсь. Немного обидно, но злости нет. Я все понимаю. Прим кивает. Она знает, что Гейл навсегда останется другом Китнисс. Недалеко от нашего дома они прощаются. Гейл идет к себе домой, а мы с Прим к себе. Уже у дома, мы понимаем, что что-то произошло. Что-то изменилось и явно в лучшую сторону. Прим толкает дверь, и мы заходим в дом. - Привет, Прим! Я уже стала волноваться за тебя. Иди к столу. Я приготовила ужин. Мама улыбается. Прим растерянно смотрит на нее не зная как реагировать. Мама красиво заплела волосы и надела новое платье. Вернее платье не новое, а чистое и красивое. Она выглядит жизнерадостной, и как – будто даже помолодела.

- Садись. Мы поужинаем и сядем смотреть Игры. Скоро финал и я надеюсь, что удача будет на стороне Китнисс и Пита. Прим молча подбегает к маме и обнимает ее. - Что у нас на ужин? – спрашивает она. - Кролик, которого поймал Гейл. И еще я сделала салат из одуванчиков. Ну и конечно же молоко с сыром. Они садятся ужинать. Мне перепало кроличьих костей, и еще я выпил законную миску молока. Не буду комментировать преображение мамы, боюсь вспугнуть. Кто знает, что будет завтра. На экране первым делом появляются Китнисс и Пит. Нога Пита выглядит намного лучше, но он все равно хромает. Шрам Китнисс еле заметен. Оба они ободранные и грязные. Интересно, почему распорядители не догадаются присылать трибутам чистую одежду? Или Капитолийцев грязь не смущает? Ладно, сейчас не об этом. Китнисс и Пит решают пойти на охоту вместе. Они медленно идут вверх по ручью, в лес. Китнисс оставляет Пита собирать ягоды, а сама идет ловить дичь. Пит со своей ногой ей там только помешает, его за версту слышно. Пит понимает, что довольно неуклюж, и поэтому расстилает куртку на траве, а сам набирает ягоды в ладонь, чтобы потом высыпать на куртку. Также на куртке он раскладывает их с Китнисс продукты – яблоко и сыр. Как только Пит уходит к ягодным кустам, с другой стороны леса выходит Лиса. Она,

довольно усмехаясь, идет к вещам Пита. - Мама, а разве это не морник? – спрашивает Прим, указывая на экран. Морник? Пит, что тупой? - Не могу понять, что это за ягоды, - отвечает мама. – Плохо видно. Действительно, нам показывают не ягоды, а девушку. Она отрезала себе часть сыра и набрала в мешочек ягод, причем несколько ягод съела на месте. Да, голод не тетка. Лиса набрав еды, рванула бегом в лес, чтобы ее не заметил Пит. Через секунду раздался пушечный выстрел. Пит нервно огляделся по сторонам, а наступившую тишину разрезал крик Китнисс. Она выбежала на поляну и стала звать Пита. - Я здесь, все нормально, - вышел к ней Пит. - Я так испугалась за тебя! Она бросила взгляд на вещи. - А почему ты ел без меня? - Я не ел. - Тогда сыр съело яблоко. - Я правда не ел, я собирал ягоды. - Покажи, что за ягоды ты собрал. Пит протянул ей руку с ягодами. - Вот. - Это же морник, его нельзя есть! Это яд. Одна ягода и все, верная смерть. - Я не знал. Китнисс тяжело вздыхает. Они решают осмотреть территорию вокруг поляны. И находят тело Лисы, в руке которой зажаты ягоды. - Лиса воровала продукты по чуть-чуть, чтобы не заме-

тили. И она наелась морника. А так кто знает, может она бы и победила, если бы ты не убил ее. - Я ее не убивал! – возражает Пит. - Но ты же собрал морник. Китнисс забирает у Лисы мешочек с ягодами. - Может Катон тоже ягоды любит. Потеряем их у него перед носом. Хм. Хитро придумали. Но, если честно, Лису мне жалко, она была бы достойным победителем. Наши трибуты возвращаются в свое убежище. Через некоторое время на небе высвечиваются имена погибших – Лиса и Цеп. Китнисс жалеет Цепа, он был добр с ней. Остается только Катон. А это значит, что финал близок. Очень близок. И в пещере не отсидишься. - Остался только Катон, говорит мама. – Их двое, а он один. - Но он профи. Будем надеяться, что его съедят переродки и до Китнисс с Питом он не дойдет. Мама смеется. - Это будет здорово. Неужели завтра будет финал? - Скорей всего да. Мама, можно мне завтра позвать к нам Мадж и Гейла? Мы все вместе посмотрим Игры. Завтра очень тяжелый день и нам всем лучше быть вместе. Так будет легче и тебе, и мне и нашим друзьям. - Хорошая идея. А я завтра попробую обменять ягоды на хлеб или печенье для гостей. Прим открыла рот, чтобы что-то сказать, но передумала. Что же она хотела, подумал я. Уж не позвать ли для полноты компании отца Пита? У Прим на

это ума хватит, особенно, когда все хорошо складывается. Мне даже не верится, что наступил последний день Игр. Признаться ощущения у меня не очень приятные. Сегодня решится судьба Китнисс и Пита. Остался только Катон, но он очень сильный. У него есть оружие. А у Китнисс и Пита один лук на двоих. О чем они только думают? Прим сегодня сама не своя. С утра сбегала к Мадж и Гейлу. Оба обещали прийти. Вот только я не уверен, что они будут рады друг друга видеть. Хотя, кто их знает. Они придут поддержать Прим и маму. Я все утро просидел под столом, наблюдая за мамой и Прим. Они приготовили еду для гостей. Сегодня разговоры крайне скудны. Ни словом ни обмолвились о Играх и Китнисс. Капитолий дал жителям выходной. Но не для отдыха, а для просмотра Игр. Никто ничего не должен пропустить. Сдается мне, что последний день будет крайне напряженным. Так просто Капитолий ничего не делает. Ближе к обеду, мама включила телевизор. На экране Цезарь и Клавдий о чем-то спорили. Я прислушался, они не спорили, а делали ставки. Цезарь поддерживал "влюбленных из 12 Дистрикта", а Клавдий смелого профи. Их рассуждения напоминали хорошо поставленный спектакль, я не верил ни тому, ни другому. Жалкие клоуны. Вас бы на эту Арену. - Мам, скоро начнется показ! - сообщила Прим. - А Гейл с Мадж еще не пришли. - Не волнуйся, я думаю, что они уже идут и скоро будут у нас. Гейл точно придет.

После слов мамы в дверь постучали. Не спрашивая "Кто?", мама распахнула дверь. На пороге стоял миротворец. - Здравствуйте! Чем могу помочь? - спросила мама, стараясь не выдать ни страх, ни удивление. - Добрый день, миссис Эвердин! Сегодня для вас важный день. - Да, это так. Моя дочь на Играх и сегодня финал. - Как вы относитесь к политике призидента Сноу? Вот тебе раз! - подумал я. Этот хмырь не просто так задает такие вопросы. Если мама сейчас скажет что-то не то, нам всем конец. Не за этим ли он пришел, чтобы спровоцировать скандал? - Я далека от политики и не понимаю в ней ничего, - начала осторожно мама. - И поэтому не могу критиковать и оценивать действия президента. Миротворец задумался, на его лбу пролегла глубокая морщина. Я мысленно усмехнулся. - Как вы относитесь к президенту Сноу? - Я считаю его хорошим правителем. Миротворец опять задумался. Вот гнида! Да еще и тугодум. - Как правитель для вас он хороший. А как человек? - Я не могу этого сказать, я не знаю президента Сноу лично. - Приятно было с вами пообщаться, миссис Эвердин. Отличного вам вечера. - И вам отличного вечера. Миротворец вышел из дома. Мама закрыла двери на задвижку.

- Никому не говори, что к нам приходил миротворец и спрашивал про Сноу. Никому и никогда. Прим кивнула. - Даже Китнисс не говори. Прим снова кивнула. Из телевизора донесся гимн Панема. А в дверь опять постучали. - Кто там? - громко спросила мама. - Это мы! Гейл и Мадж. Мама открыла двери и жестом велела проходить в дом. Когда они вошли, мама закрыла дверь. - Здравствуйте. Извините, что мы немного задержались. - Ничего страшного, улыбнулась Прим. - Проходите. Гейл и Мадж прошли к телевизору. Я сел к Прим на колени. И разрешил Мадж себя погладить. Гейл сел по другую сторону от Прим. Он был напряжен и серьезен. На экране появилась Арена, ее общий план. А затем пещера Пита и Китнисс. Наша парочка собирала свои пожитки. Китнисс заметила, что высох ручей. Они с Питом пришли к выводу, что их опять сгоняют к озеру. Они медленно пошли по высохшему руслу. Я посмотрел на Гейла. Его лицо ничего не выражало. Мадж напряглась. Прим гладила меня. Все ждут чего-то непонятного. Пока они дошли до леса ничего не изменилось. Потом нам показали Катона. Он готовился к решающей битве. Вид у него был потрепаный, но лучше, чем у Пита и Китнисс. Катон был одет в какую-то странную одежду, напо-

минающюю панцирь. - Он в броне, - сказал Гейл. - Стрелы от него отлетят как от камня. - Можно выстрелить в голову, - услышал я голос Мадж. - Голова-то не закрыта. Гейл посмотрел на нее с уважением. - Китнисс выстрелит в голову? - тихо спросила Прим. - Думаю да, от этого зависит ее жизнь. Внезапно на Арену опускаются мягкие сумерки. Это еще что? Я смотрю в наше окно. Несмотря на то, что оно всегда пыльное, я вижу, что на улице еще достаточно светло.

С экрана доносится жуткий вой. От неожиданности я спрыгнул с колен Прим и спрятался под стул. - Что это? - оглядывается по сторонам Пит. - Финал, - отвечает Китнисс. - Бегите куда-нибудь, зло шепчет Гейл. Но Пит и Китнисс стоят как вкопанные. Да, странно, что они тебя не послушали, с сарказмом думаю я. Но Гейл прав, лучше бы они улепетывали оттуда или на дерево бы залезли. Внезапно появляется Катон, он бежит прямо на Китнисс, та стреляет в него, но стрела отскакивает от Катона, но тот про-

бегает мимо, будто ничего не замечая. Пит и Китнисс бегут за ним. Сзади них вырастают огромные звери. То ли собаки, то ли волки. Я выгибаю спину и начинаю шипеть. Ненавижу этих тварей. Китнисс и Пит с криками прибавляют шагу. Китнисс стреляет, но промахивается. Чудо-звери уже близко. Они лают, визжат и воют. Да и на вид жуткие. Китнисс запрыгивает на Рог, а там уже Катон. Но Катон к ней не подходит, он еще не отошел от шока. Китнисс подает руку Питу. Тот с ее помощью запрыгнул на Рог. Звери подпрыгнули и пропахали

когтями бок Рога. Я высунулся из-под стула и посмотрел на Прим. Она побледнела и вцепилась в край стула. Гейл выглядит спокойным. Мадж чуть не плачет. Мама приведением стоит у стены. Я снова забираюсь под стул. На Роге Катон, Китнисс и Пит. На Роге Катон, Китнисс и Пит. Между ними вспыхивает драка. Неуклюжая и бестолковая. Двигаются они еле еле, боятся сорваться, внизу стая зверей. Китнисс назвала их переродками. Они беснуются и визжат, пытаясь допрыгнуть и защепить кого-нибудь. Наконец Катону удалось изловчится и взять в плен Пита. Конечно фраза "взять в плен" тут не очень подходит, но больше не знаю как сказать. Катон держит Пита за шею и в любой момент может сбросить его вниз. Китнисс направила свой лук на Катона и Пита. Но она не знает куда стрелять. Удача не на ее стороне. Голова Пита на уровне головы Катона и если она стрельнет в голову Катону, тот успеет закрыться Питом. Я выглянул из-под стула. Картина та же. Все в комнате застыли. Только у Мадж и Прим слез стало больше. А лицо мамы белое и стоит на ногах она только благодаря стене. - Я могу сбросить его переродкам! - доносится голос Катона. - Но я сам должен его убить. Я могу это сделать. Я убийца! Профи! Меня с детства учили убивать, я только это и умею. К чему все эти речи? думаю я. У Катона в глазах стоят слезы. Да, эти голодные игры довели до слез даже профи.

В это время Пит чертит крестик на руке Катона - цель для Китнисс. Хорошо, что Китнисс еще в состоянии быстро соображать. Она стреляет. Катон отпускает Пита и летит вниз, Пит не удержавшись на больных ногах растягивается на Роге и чуть не летит следом за Катоном. Китнисс и Пит остаются вдвоем на Роге Изобилия. Они забираются на самый верх. Китнисс проверяет ногу Пита. Я прислушиваюсь - в комнате тишина. На Арене переродки рвут Катона. Разносятся его крики. Звери не убивают его, они его мучают. На мгновение мне становится его жалко. Лучше бы сразу убили. - Мне страшно смотреть на переродков, - говорит Китнисс. - У них глаза убитых трибутов и шерсть красивая и в тон волосам. - Тебе просто кажется, это не они, - успокаивает ее Пит. Измученные трибуты чутко дремлют на роге. Трансляцию нам не прерывают. Мы сидим и просто смотрим на Рог, и на Катона и переродков. Капитолий заставляет нас пережить напряженные три часа, вместе с нашими героями. Мама принесла к телевизору еду и приготовила чай. Мне перепало немного сыра. Мы успели поужинать, а на экране ничего не изменилось. - Зачем они так сделали? - спрашивает Мадж. - Почему они не забирают их. - Катон жив, - поясняет Гейл. - Но ведь Катон уже не

выживет. - Да, но и пока не умрет их не заберут. - Зачем нам показывать как они сидят на Роге? Капитолий еще что-то задумал, - говорит Прим. Мама ничего не сказала. Она еще не отошла от общения с миротворцем. Боюсь представить, что у нее сейчас в голове творится. Мы снова размещаемся у экрана, но уже на полу. Так удобнее всем. Кто знает сколько времени еще ждать? На арене близиться рассвет. Небо светлеет. Я снова смотрю в окно, у нас ночь. Китнисс проверяет единственную стрелу. Они с Питом решают облегчить мучения Катона. Вид у Катона ужасный. Он весь покусан, исцарапан, переломан. Но живой. Когда они с Китнисс встречаются взглядом, Катон чуть заметно улыбается. Китнисс стреляет ему в голову. Пушечный выстрел объявляет о смерти Катона. Переродки тут же исчезают. - Все кончено, - говорит Прим. Но это не так. Мы опять целый час ждем, когда же за ними прилетит планолет. - Что-то тут не так, - раздраженно говорит Гейл. - Они специально мучают и их и нас. Раздаются фанфары и голос Клавдия объявляет, что правила игры снова изменились. Победитель может быть только один. В комнате снова все замерли. Китнисс и Пит смотрят друг на друга, как два идиота. - Убей меня, - говорит Пит. - Нет, лучше ты меня.

- Я не смогу тебя убить. - А если я тебя убью, то я не смогу с этим жить. Я не смогу вернутся в Дистрикт. - Думаешь, я смогу? - Мы или вернемся вместе или никто не вернется. У этих Игр не будет победителя. Китнисс достает ягоды морник. Они его готовили для Катона. Гейл с Мадж переглянулись. Прим уставилась на экран. - Китнисс, ты не можешь, у тебя есть Прим. - И что? Они без меня справятся, а убив тебя я принесу им одни проблемы. Лучше мы умрем вместе. Бери. Пит берет ягоды. - Раз, два, три! Они одновременно берут ягоды в рот. - СТОЙТЕ! - раздается крик Клавдия. - Правила изменили. Разрешается два победителя. Китнисс и Пит выплевывают ягоды, и бегут к озеру полоскать рты. В комнате раздаются радостные вздохи. Мадж и Прим улыбаются, Гейл улыбнулся слабо, еле заметно. Но я знаю, что он рад и за Китнисс и за Пита. - Победители трибуты из 12 Дистрикта - Китнисс Эвердин и Пит Мелларк! Тут же в небе появляется планолет, он забирает Китнисс и Пита в Капитолий. Автор: Надежда Леонычева

Amantes - amentes — лат. влюбленные - безумные. Я открыла глаза и увидела белый потолок. Я вижу его каждый день. Каждое утро, проснувшись, я созерцаю его светлую чистоту, оцениваю его высоту, я душевно тянусь ввысь, но разбиваюсь о потолок, словно о непроницаемый барьер. Я поднялась с кровати и, как и тысячи раз до этого, оглядела белые стены, светлый линолеум. На прикроватной тумбочке лежат белые листы бумаги и ручки. В углу комнаты – злосчастный, встроенный в стену, белый умывальник. Он вгоняет меня в уныние. Я вдохнула здешний воздух, и, как всегда ничего не ощутила в нем. Он не настоя-

Вообще, я писатель. Но сегодня я не хочу писать. Нужно придать листам оттенок, одушевить их. Я оглядела ручки. Черные. По крайней мере, этот цвет одухотворен. Как же хорошо, что не бывает белых чернил! Я села на кровати, скрестив ноги «по-турецки», и положив перед собой листы. Я сделала первые неуверенные штришки. Они словно боялись улечься на бумагу. Но я налегла на ручку, и штрихи стали четче, они все более контрастировали с белизной листа. Постепенно из беспорядочных линий вынырнуло удивительное живое лицо. ЕГО лицо. Пока я любовалась своей картиной, с тихим стуком ко

- Хотите Вы этого или нет, вы будете есть. Завтрак Вам принесут. - А не пошли бы вы?! – яростно выкрикнула я и, схватив подушку, запустила ее в медсестру. Крепкая девушка поймала подушку: - Если вы будете буянить, я вызову санитаров, - нейтральным голосом предупредила девушка. - А куда же без них?! – с горечью отозвалась я внезапно севшим голосом. – Передайте доктору, что я хочу, чтобы то, что я рисую и пишу, оставалось при мне. - Вы же знаете, что это невозможно. - Но я так хочу! Я хочу

щий, очищенный, и запахи не пронизывают его. Значит он мертвый. Проклятье! Будто иметь канарейку в золотой клетке, которая совсем не поет. Я схватила с тумбочки белые листы. Черти… Снова забрали то, что я написала вчера. Эти безликие в белых халатах, они снова сделали листы бесцветными. А я так хотела, чтобы они обрели цвет! Каждое утро они приносят новые и новые листы. А я не хочу новые. И хоть бы раз помяли их, что ли? Придали бы им форму. И почему они не разрешают оставить мои листы себе?

мне в палату вошла медсестра. Ее халат бил по глазам. Снова эта ужасная белизна! Я поморщилась. - Дорогая моя, пора завтракать. Я провожу Вас до столовой. - Доброе утро, для начала! И не надо меня никуда провожать. Я здоровая женщина и полна сил. Тем более, я никому не причиню вреда. - Вы говорите так каждое утро. Но, увы, таковы правила. - Значит, я не пойду завтракать.

завесить эти ужасные стены исписанными листами и рисунками. Эта комната должна быть омрачена хотя бы ими. - У нас это не принято.

- Тогда я испишу здесь все стены. – Я встала с кровати, бережно положив портрет на постель, и подошла к противоположной стене. Черкнув ручкой по стене, я увидела лишь слабый влажный след на белоснежном кафеле. - Вы не сможете это сделать, - прокомментировала девушка.

Как жаль, что у меня в палате нет, и не будет стремянки, чтобы влезть на нее и исполосовать потолок всевозможными узорами. Такое подобие граффити для «желтого дома». Я повернулась к медсестре: - Тогда я испишу стены кровью. - Вы лишь потеряете много крови и навредите своему здоровью. Но кровь потом всё равно смоют. К тому же, у Вас нет режущих предметов. - Зато у меня есть колющие. – Я указала на ручку. - Что ж, Ваше дело. Господи! Как же мне надоели их заученные сухие фразы, постные лица, наигранное спокойствие… Сил нет… - Позовите врача, - отрезала я. Разговор с безликой медсестрой ужасно наскучил мне. Я снова опустилась на кровать. Я знала, что визит врача ничего хорошего мне не принесет, но, тем не менее, слабая надежда еще теплилась в моем сердце, как догорающие красноватые угли в костре. Я ожидала снова увидеть ужасающий белый халат, но лицо… Нет, её лицо не было таким же, как у медсестры. Врач была удивительной женщиной с живыми искрящимися проницательными глазами, кривоватой улыбкой и очками на кончике носа, co светлыми волосами до плеч, всегда собранными на затылке черной заколкой с изображением совы. Я знала, что она будет, как всегда, строгой и немногословной. Однажды я написала о ней. Ведь она, несомненно, была человеком достойным пристального внимания. Врач отличалась от всего медперсонала, что-то трепетное было у нее во взгляде: нескончаемый оптимизм и жела-

ние жить, желание лечить людей. Но только я не больна. И нам с ней не по пути. Четыре месяца я твердила ей это, но она мне не верила. А она создавала впечатление такого понимающего человека! Она – профессионал и один из лучших психиатров столицы. Но она не смогла понять меня, понять то, что я здесь умираю, душа моя ссыхается, как яблоко на солнцепеке. Я хотела бы быть больной, я бы хотела быть простой пациенткой. Всю свою жизнь я восхищалась врачами, людьми, посвятившими свою жизнь помощи людям. Они, как ангелы, должны приносить свет и тепло душам больных. Быть их спасителями в прекрасных белых одеждах. Когда в детстве мне случалось попадать в больницу, я своими огромными и наивными глазами смотрела на дядечек и тётечек в белых халатах и испытывала к ним беспредельное уважение и доверие, ждала от них помощи и была уверена, что помощь придет. И она приходила. Словно чудо… Почему же сейчас они не могут мне помочь? Просто понять меня и отпустить на свободу. Сидеть взаперти со своими собственными мыслями и не иметь возможности выразить их, было настоящим мучением. Я, словно, та самая канарейка, которая постепенно перестанет петь, сидя в золотой клетке. Ведь есть ли смысл петь, когда тебя не слышат? Как бы мне хотелось заглянуть в глаза другим психиатрам. Может, они смогли бы мне помочь? Не вылечить, а помочь… Стук в дверь оборвал размеренное течение моих мыслей. Медсестра вкатила качалку с подносом в палату. На подносе

был завтрак: угнетающий душу и тело постный суп, безвкусный чай, каша с маслом и кусочек ржаного хлеба. - Да. Не богатое сегодня меню, - отозвалась я. - Повар заболел, уж извините, работала его помощница, - ответила медсестра. – Главврач будет через несколько минут. Девушка поставила поднос на мою прикроватную тумбочку. Зеленый цвет подноса порадовал меня. А суп даже имел слабоватый запах. Цвет и запах пробудили во мне чувства и желание дышать. Они духовно подкормили меня, а поглощать то, что было передо мной на подносе, я не собиралась. Я буду бунтовать. С сегодняшнего дня. У них не будет выбора: или я умру с голоду, или они меня отпустят. Я больше не могу здесь находиться. Это первое, что я сказала доктору, когда она с участливой улыбкой зашла ко мне. Врач лишь пожала плечами, взяла табурет и присела напротив меня, положив себе на колени папку с историей болезни. Я не отношусь к этим записям серьёзно, они безосновательны, словно смертный приговор для праведника. - Почему Вы ничего не ешьте? – спросила врач, наклонив голову набок и никак не отреагировав на мою фразу. - Вы меня не слышите? – спросила я, не отвечая на ее вопрос. - Слышу, но сначала ответьте на мой вопрос. - Я не буду есть. Единственное, что мне нужно – это выбраться отсюда. - Это невозможно, вы больны и должны находиться

здесь. – Врач прищурилась и поправила очки. - Послушайте, я знаю, что вы говорите не то, что думаете и не то, что чувствуете. Это издержки вашей профессии. Многие психиатры слепнут от того, что во всем необычном видят патологию. Но я не верю, что вы могли бы ослепнуть. Прислушайтесь ко мне. Мы же с вами понимаем, что я здоровый, адекватный человек. Есть ли смысл держать меня здесь? - Но вы же помните, при каких обстоятельствах очутились здесь? - Не помню. И не понимаю, зачем вы накололи меня тогда препаратами, в которых я не нуждалась. - Замолчите! Я врач и мне виднее, в чем Вы нуждаетесь, а в чем нет! Попробуйте вспомнить, что с Вами случилось и тогда поймете, что Вы здесь не случайно! – ее лицо исказилось от мимолетной злобы, но она быстро взяла себя в руки. Морщинки на лице разгладились. – Простите меня. Вы замечательный писатель. Я восторгаюсь вашим творчеством. Но Вы не можете уйти, так как это может навредить Вам. Поверьте, я прочла Ваш самый известный роман, и каждый день читаю то, что Вы пишете здесь. Санитары приносят мне Ваши работы. Но, должна Вас огорчить, мои опасения по поводу Вашего поведения не напрасны. - Скажите, почему я не могу оставить себе хоть несколько исписанных листов, несколько рисунков? Почему все то, что я делаю, у меня забирают? Это всё клочки моей изорванной души, и я хочу собрать их воедино. Я хочу снова стать собой. Я усыхаю здесь, - я пыталась как можно красноречивее

передать свое состояние. - Простите, - голос врача дрогнул, - я не могу оставлять у Вас эти работы. – Она нервно сглотнула и, словно через непроницаемую маску, я, как и когда-то, снова увидела ее истинные эмоции. Но она вновь вернула маску на лицо и заговорила со сдержанным тоном: - Я не случайно перевела Вас в эту палату… - Да, - перебила я ее, - я, кстати, не помню, как оказалась здесь. Вы снова накололи меня вашей дрянью? - Вы были буйны. Так вот, я помню, как Вы изрисовали свою пижаму. Помню, как Вы написали на своей подушке целый рассказ обо мне. Ха-ха, знаете, сколько пациентов оставляют подобные послания? – она сделала паузу. – Мне было очень приятно читать это. Вы так тонко чувствуете окружающий мир. Но, поверьте, я не заслуживаю того, что Вы обо мне написали. - Заслуживаете. И сможете доказать это, если отпустите меня, если позволите творить дальше. - Я не закончила. Я перевела Вас в палату с кафельными стенами, потому что предполагала, что Вам захочется написать на стенах. - Но, почему именно в белую комнату? Неужели у Вас в клинике нет комнат с кафелем другого цвета? - Я встала с кровати и развела руками. – Понимаете, для меня белый цвет – это цвет пустоты, которую мне хочется заполнить. Для меня это очень важно. Творец пишет на белой бумаге, то есть вносит в нее не только цвет, но и эмоции, переживания. – Я указала на врача: - Вот Вы, вспомните! Вы читаете книгу: если на белой

странице описаны радостные и волнующие события, и вы читаете их с улыбкой, то лист бумаги в Вашем воображении окрашивается в светлые тона цвета, и наоборот, если написанное вызывает грусть, уныние, или злость, лист окрашивается в темные тона. Диапазон этих оттенков в человеческом сознании беспредельно велик, и цвета, олицетворяющие некоторые человеческие эмоции, даже нельзя описать словами, поэтому то, что раскрывает писатель, додумывается читателем, интерпретируется по-своему. Задача творца пробудить чувства читателя: подтолкнуть его к рассуждениям, воздействовать на его настроение, позволить ему чувствовать запахи, слышать звуки, отчетливо представлять себе цвета. – Я запнулась, потому что мне показалось, что моя тирада все равно не возымеет эффекта. Но доктор дернулась и встала. Она походила по комнате туда-сюда, подошла к окну, выглянула в него через решетки, переминаясь с пятки на носок. Рывком сняв очки, она указала ими на меня. Она хотела что-то сказать, но промолчала, рука ее тряслась в воздухе надо мной, но слегка успокоившись и снова присев на табурет, она сказала: - Продолжайте! - Если Вы не выпишете меня, то переведите хотя бы в другую палату. Чтобы творить. Это единственное, что мне нужно в жизни, и мне нужно различать хотя бы цвета! - Я переведу Вас только в том случае, если Вы пообещаете мне, что не будете писать на стенах, подушках и одежде. А еще Вы должны регулярно питаться. Вам по-прежнему будут выдавать листы и ручки,

чтобы Вы могли творить. - Но почему я не могу оставить что-то себе? - Я уже говорила Вам, что это пока невозможно. Вы должны вылечиться. Таков метод лечения. - Как вы не можете понять, что Вы не должны меня лечить? Просто помогите мне. - Я как раз этим и занимаюсь, - врач оглядела мою постель. – Ах, какой замечательный потрет Вы нарисовали! она вплеснула руками. - Спасибо, но Вы, кажется, сменили тему. - Вы слишком настойчивы. Вы думаете, что я буду обсуждать с Вами свои методы лечения? - Господи, ну почему вы используете эти сухие заученные фразы? Ведь я вижу Вас насквозь. Вы совсем не такая. Будьте же собой! - Я не собираюсь обсуждать с Вами это. Вы – моя пациентка, а я - ваш доктор. Давайте не переходить на личности. – Она заерзала на табуретке. - Постойте, послушайте! Работа в этой клинике не по Вам, это скучное место Вам так опостылело! Хотя Вы любите свою профессию… - Обязательно поешьте! – перебила меня врач и поднялась. - Эта строгая прическа Вам не идет, и вы знаете это. В конце рабочего дня заколки начинают давить, и вы мечтаете сорвать их с волос, и позволить вашим великолепным волосам рассыпаться по плечам. – Я увидела, что врач собралась уходить, но обернулась. - Вы не любите вашу форменную одежду, но вынуждены ее носить. Иногда у вас появляется желание распахнуть

халат и показаться в короткой юбке и сногсшибательных новых чулках от Victoria`s Secret . А, засидевшись допоздна за работой, Вам хочется открыть окно, и закричать, что есть мочи, глядя на луну, словно исповедуясь ей. – Глаза врача округлились. Она судорожно глотала воздух, но молчала. *** Октябрь. В воздухе пахло дождем, и мокрой листвой, что золотым ковром лежала на черной сырой земле. По парковой аллее шла женщина средних лет, закутавшись в серый плащ, и стуча изящными каблуками по старой брусчатке. Она вдыхала осенний воздух полной грудью и жмурилась, подставляя лицо моросящему дождю. Глаза ее были безжизненными и уставшими. Морщинки вокруг глаз сейчас слегка разгладились. Она была погружена в маленький мирок своей собственной фрустрации. Она шла, скрестив руки на груди, стараясь не пускать осеннюю прохладу под плащ. Каждый день она шла с работы по этой аллее; все камешки, веточки, фонари, трещины на асфальтированной велосипедной дорожке были ей до боли знакомыми. Она любила свой большой город, который был скорее похож на отдельную страну, и в котором нет ничего невозможного! Она любила осень и любила свою профессию. Помогать людям – вот ее призвание. То, во что она свято верила. Она была почти счастлива. У нее была высокооплачиваемая должность, известность, заслуженные тяжким трудом и усердием награды. В конце концов, у нее была эта осень, и ее любимый город, пахнущий марихуаной. Но сегодня известнейший психиатр столи-

цы, была особенно недовольна своей жизнью. Бывали дни, когда ей казалось, что она что-то делает неправильно, бывали дни глубокой тягучей грусти, обволакивающей сердце и не выпускающей из своих сетей многие дни подряд. Четыре месяца назад, ей стало все чаще казаться, что она не на своем месте, что она заточена в крепости общественных порядков, социальных статусов, собственных принципов. Она не узнавала себя в зеркале, ее среда изменила ее: сделала прекрасную женщину замкнутой, сухой и скучной особой. Но иногда ее истинная подвижная и веселая натура стремилась вырваться на свободу. Она снова хотела стать собой. Но каждый раз она останавливала себя: надевала маску отчужденности и спокойствия, учтивости и вежливости. Она вынуждала себя соответствовать своему окружению, что ей блестяще удавалось. У нее были благодарные пациенты, похвалы со стороны коллег, смотрящий на нее, словно на идол, младший медперсонал, и студентыпрактиканты, готовые ей аплодировать. Она блестяще держала себя в руках, стресс почти не сказывался на ней, с каждым из пациентов она работала усердно и старательно, пытаясь разобраться в просторах каждого уникального человеческого сознания. Более того, она не потеряла саму себя среди стонов, криков и выходок своих пациентов. Она была их «покровителем». Их судьба волей неволей была подчинена ей, что иногда огорчало опытного доктора. Многие подшучивали над ней и спрашивали, не продала ли она душу дьяволу за свое мастерство. Ведь еще ни разу за

время своей работы в клинике она не чувствовала сомнений, колебаний относительно правильности своих действий. Она была уверенным в себе специалистом. До события, произошедшего четыре месяца назад. Незадолго до этого в руки психиатра попала удивительная книга, бестселлер только что сошедший с полок книжных магазинов. Молва о книге не смолкала, страницы в интернете пестрели рецензиями на книгу. Однажды врач купила нашумевшую книгу, ведь ее с жаром советовали все знакомые! Прочитав роман, психиатр была потрясена и тронута до глубины души. Каково же было ее удивление, когда прохладным вечерком, когда она спокойно разбирала истории болезней, сидя у себя в кабинете и прихлебывая обжигающий чай, в клинику доставили неуправляемую, обезумевшую и трясущуюся от страха в мощных руках санитаров, создательницу легендарного романа. Психиатр была выбита из колеи, расстроена до глубины души, ведь столько преданных читателей видели кумира в авторе бестселлера! Но у нее не было сомнений, что писательница была больна и нуждалась в лечении. Никогда еще за всю свою врачебную карьеру, она не встречала таких пациентов. Та, книгу которой она недавно читала взахлеб, восхищаясь красотой и психологизмом романа, стала ее потенциальной пациенткой в клинике для душевнобольных. Правда ли, что гениальность граничит с безумием? Врач тщательно следила за процессом лечения странной пациентки и все больше ей удивлялась. Впервые ее начали терзать сомнения относительно

того, является ли клиника правильным для творческого человека местом. Писательница вела себя совершенно адекватно, и срывалась лишь тогда, когда ее ограничивали в творчестве. Врач понимала, что лишить человека возможности заниматься любимым делом, было бы чревато. Но она старалась внушить скорее сама себе, что она поставила правильный диагноз, и что ей следует придерживаться методов лечения, соответствующих ему. Но время от времени она сомневалась. Сейчас, прогуливаясь по аллее, сомнения окутали ее сознание и полностью подчинили себе рассудительную женщину. Первый раз, она поняла, что возможно, что-то в жизни она пропустила, оставив за собой белое, ничем не заполненное пятно. Что-то прошло мимо нее. Этот пробел мешал ее дальнейшей карьере, ее спокойной жизни, ее уверенности в своем призвании. Она начала сомневаться в том, что статус одного из лучших психиатров города она получила заслуженно, стала известной на своем поприще, пустив песок людям в глаза. Врач часто навещала пациентку и выслушивала жалобы и просьбы той, но не исполняла ее просьб, придерживаясь курса лечения. Психиатр время от времени признавалась себе в том, что никаких изменений в состоянии больной не было отмечено. Это очень разочаровывало и настораживало врача. Сегодня она снова посетила писательницу, и разговор с ней окончательно сбил женщину с толку. Та, что сотворила гениальное произведение, видела ее насквозь, сорвала с нее маски, «приставила ее стене» и указала на суть вещей, на то, в чем врач

была неуверенна и сомневалась. Она словно подтолкнула ее к действиям, к изменениям в жизни. К самой жизни: яркой и привлекательной. К жизни, какой у нее не было, но к какой она всегда стремилась. Пациентка, незнакомый человек, вмиг показалась ей родной, сумела почувствовать ее беснующуюся из угла в угол душу. Но врач струсила, как не раз трусила и до этого. Она силой закрыла себе глаза на то, что говорила пациентка, она старалась отгородиться от провокационных высказываний писательницы; врач боялась сомнений в поставленном диагнозе, словно верующий, который бежит от сомнений относительно существования Всевышнего. Она в который раз захлопнула дверь перед глазами пациентки – прекрасными зелеными как чашка мятного чая. Глазами, которые вбирали в себя, казалось, все краски Вселенной, и видели то, что недоступно другим. Глаза эти были зеркалом ее трепещущей души, чувствовавшей грани необъяснимого и непознанного мира. Она закрыла дверь в палату и ушла, оставив плачущую пациентку «умирать» там, среди белых кафельных стен. Она не могла простить себе этот поступок, но и не могла действовать иначе. Она не дала даже слабого обещания, не дала надежды. Врач чувствовала себя инквизитором и, засыпая писательницу отказами, белоснежная палата открашивалась в ее глазах всеми возможными оттенками красного, койка пациентки превращалась в адскую дыбу, а больная в мученицу. И душа психиатра горела адским пламенем, металась между миллионами «да» и миллионами «нет». Но отказы

перевесили чашу весов и захлопнули дверь, отделявшую сухой, лишенный чудес, холодный мир психиатра, от живого, одухотворенного и теплого мира творческой личности, обреченной на страдания. Врач обхватила голову руками и, мысленно провалившись сквозь мокрый асфальт в свой собственный пылающий ад, ступала по мокрой листве, то замедляясь, то ускоряясь, бессознательно подчиняясь метаниям своей души. Заколка на затылке мешала ей, и женщина сорвала ее с волос, раскидав густые светлые волосы и по плечам. Рука ее уже замахнулась в порыве выбросить заколку в кучи листвы у дороги, но порядочность и страх быть непонятой прохожими, удержал ее, и она сунула заколку в сумку. «Я должна ее выслушать. У меня нет другого выбора», подумала она, тяжело вздохнув. Врач быстрее зашагала в сторону дома. Она хотела выпить чашку теплого чая, укутавшись в любимый махровый халат и на какие-то часы забыть о работе. Дома женщина сняла сырой плащ и внимательнее вгляделась в зеркало. Она была очень красива, но годы брали свое. Завтра ее пятидесятый день рождения. Она коснулась пальцами висков, морщинок вокруг глаз, посмотрела на кисти рук и шею. Они выдавали ее настоящий возраст. Но лицо… Оно было по-прежнему лицом очень красивой женщины с живыми глазами, подвижным ртом и округлыми бровями, что все придавали ей слегка удивленный любознательный вид. Она улыбнулась элегантной и обворожительной улыбкой, когда-то сводившей мужчин с ума. «Черт, что я делаю не

так?» – спросила она саму себя и тряхнула светлыми волосами. Ответом была тишина ее пустой квартиры. Она вспомнила слова своей старой подруги: «Ну, сколько ты будешь сидеть в «желтом доме» со своими чокнутыми пациентами? Поживи ты своей жизнью, отдохни на курорте. Работай частным психиатром, принимай пациентов на дому. Да влюбись ты, наконец, в последний раз что ли? Ну, что ты тратишь свою жизнь попусту? Насладись ею хотя бы сейчас. Пора бы и на пенсию, дорогая!» «Может я действительно себя исчерпала?» - снова спросила она, но никто ей попрежнему не ответил. *** Сегодня у меня особенное настроение. Словно знамение. Оно вселяет в меня тлеющую надежду. Только вот на что мне надеяться? Тем не менее, на душе стало гораздо теплее. Нежно-зеленые стены новой палаты согревают душу. Они лучше, чем те белоснежные кафельные в моей прошлой палате. Большие зарешеченные окна украшают темно-зеленые плотные шторы. Умывальник выкрашен под цвет всей палаты. За окном начало смеркаться и с улицы в окно лился пронзительный темносиний сумеречный свет. Я, словно, чего-то ждала, но не знала чего. Вдруг в дверь тихонько постучали, и в палату на цыпочках вошла врач. Я не могла поверить своим глазам! Она аккуратно прикрыла за собой дверь, и, пододвинув стул, присела поближе ко мне. - Здравствуйте, - громко и сбивчиво выдохнула я. От постоянного молчания голос не мог настроиться на тихую речь.

- Ш-ш-ш! Тише! – врач приставила указательный палец к губам. – Я на дежурстве сегодня! Не будем будить санитаров. - Неужели вас заинтересовало что-то из того, что я говорила? – я с трудом перешла на шепот. - Да. Только давай на «ты»! Странная перемена произошла с этой женщиной. Это было для меня настоящей загадкой. - Давайте. Давай… - ответила я. Мое сердце сжалось от волнения. - Я пришла не просто так. Ты же понимаешь? – спросила врач. - Да, конечно. Вы… ты ничего не делаешь просто так? Правда? - Ты права. - Ты выпустишь меня? - Нет. Пока об этом и речи быть не может. – К ней вернулись строгие нотки. - Что же тогда? – Я недоумевала. - Я хочу, чтобы ты рассказала мне, что привело тебя сюда. - Это слишком длинная история. Грустная, местами до боли красивая. Нужна ли она тебе? - За этим я здесь. Я хочу выслушать и понять тебя. Я хочу помочь тебе. У меня зазвенело в ушах… Как же долго я ждала этого момента! - Я молила о помощи каждый Божий день. Как мне хочется верить, что ты поможешь… - Я не в праве ничего обещать. Но я сделаю все возможное. – Доктор расправила плечи и положила руки на

колени. – Если ты готова, то можешь рассказать мне все. Я надеюсь, тебе удастся вспомнить, по какой причине ты здесь. - Я всегда была готова! Поверь! Но сейчас я так растеряна. Ты пришла так неожиданно, что я даже не знаю с чего начать. - Давай начнем так, будто ты рассказываешь свою биографию. Начни с самого детства… В детстве закладывается характер. И если у тебя есть чтото запретное, сокровенное и наболевшее, ты можешь очиститься от этого сегодня. Я шла сюда, чтобы ты доверилась мне. Как и хотела. Пускай это будет твоя исповедь… - Тогда мне попался отличный «священник»! - Не льсти мне. Это моя работа. - Моя семья… - начала я и на секунду замолчала. Я увидела, как она делает ободряющие кивки. – Моя семья сильно повлияла на ход моей жизни, но не на мое мировоззрение. - Я замолчала, не зная, как продолжить. - Ты расслабься, - врач сделала успокаивающий жест рукой, - продолжай. - Мои взгляды всегда расходились с взглядами семьи, - еще одна неловкая пауза. - Меня и мою старшую сестру воспитывала мать. Отец покинул нас, когда мне было пять, а сестре – девять. Мы… мы были состоятельной семьей, и никогда не жили в настоящей нужде. Отец был владельцем крупного книжного магазина, а после его скоропостижной смерти, магазин перешел в руки матери. Она всегда была в курсе всех дел, касавшихся магазина и ей не составило труда взяться за руко-

водство. Когда я была ребенком, потом подростком, я проводила много времени в книжном магазине родителей, сидя в подсобном помещении и читая книги. Книги были моей страстью и слабостью. Я читала все книги без разбора, произведения самых разных эпох и жанров, я перечитала как классиков, так и современных авторов, бестселлеры, элитную литературу и массовую. К чему это я? Я ведь совсем не о том хотела рассказать… - мой монолог показался мне наигранным и отрепетированным, будто меня пригласили на интервью. Я помнила свои интервью для журналов, когда рассказывала про свой роман. Но рассказывать о своей жизни мне пришлось в первый раз. - Ничего, ничего. Не беспокойся, рассказывай о себе всё, что только приходит на ум… врач снова приободрила меня. - Меня всю жизнь считали чудачкой и «не от мира сего», как говорится. Мальчики со двора называли меня «девочкойсомнамбулой» . Что касается моей сестры, то она была цепкой, энергичной девочкой, подвижной и постоянно к чему-то стремящейся. В школе мне говорили, что я красивая. Множество мальчиков, включая школьных легенд, по которым сохли десятки девчонок, «охотились» за мной. Но узнав меня, многие крутили пальцем у виска, а за глаза называли меня «странной». Что странного в том, что я любила читать книги и писать? Да, я делала это в основном в одиночестве, и назвать меня «отшельником» было бы правильнее. Но слово «странная» приросло ко мне. - Может, наша встреча не случайна? – подмигнула врач и усмехнулась.

Я ответила ей кривоватой улыбочкой. - Я шучу, - отозвалась она. Я снова собралась с мыслями: – Нам с сестрой всегда говорили, что мы родились настоящими красавицами. Сестра и мать действительно блистали и выделялись своей красотой. Статные, фигуристые, и при этом хрупкие. Себя же я не могла назвать красавицей. Помоему, у меня заурядная внешность. - Нет. Ты действительно красива. Ты не видишь себя, потому что постоянно созерцаешь мир вокруг себя. Но ты – бесспорно красива. Поверь, женщины редко делают друг другу такие комплименты. А если и делают, то это того и правда стоит! - она подчеркнула свои слова, подняв указательный палец. - Это очень приятно слышать. Но это не главное для меня. Мать и сестра были похожи не только внешне, они были солидарны друг с другом во всех вопросах. Практичные и расчетливые, они никогда не понимали меня, осуждали меня за отчужденность от жизни. Все важные дела мама поручала сестре, потому что считала, что меня обсчитают в магазине, запросто ограбят на улице, обведут вокруг пальца. Они считали меня несерьёзной, не понимали моего страстного увлечения книгами. И должна добавить, что мать не разрешала мне гулять одной (а ведь друзей у меня не было) допоздна. Она боялась, что если я поддамся влиянию нашего города, то меня можно будет считать полностью потерянной. Врач перешла на шепот: - Ты рассказываешь так, словно даже сейчас пишешь

книгу. Ты творишь, постоянно творишь… Кажется, что фразы уже заранее заготовлены у тебя в голове. Это очень интересно. Что дальше? - А дальше… Я даже не знаю. Жизнь до определенного момента, казалось, просто прошла мимо. За чтением книг и написаем рассказов, которые никто никогда не печатал. Я почти ничего не видела вокруг себя. В университете, я не училась, просто ходила на лекции и читала книги. Или мысленно отгородившись от лекции преподавателя, писала. Писала свои первые рассказы. Не могу сказать, что я закончила учебу успешно. У меня было несколько парней, и если можно так сказать, - отношений, которые не приносили ярких эмоций, не заставляли сердце бешено биться. Так, пара скучных университетских романов. Сестра по наущению матери вышла замуж по расчету за успешного бизнесмена и укатила за границу. Она говорила, что терпеть не может туристов с бешеными глазами, казалось бы, приезжавшими в наш город, только чтобы попробовать «той самой легендарной травки» и поглазеть на экспонаты в эротических музеях!.. Иногда она навещает меня. Редко. Наверное, она даже не в курсе, что я нахожусь здесь! В следующий раз, когда она приедет и постучит в дверь моей квартиры, меня там просто не окажется. - А где твоя мать? - Она тоже покинула нас. Болезнь. Единственное, что осталось от моей семьи – это квартира. И та, вот уже четыре месяца пустует. - Сочувствую. Я кивнула и замолчала. Врач потерла затылок.

Потом расколов фигурную заколку с изображением совы, распустила волосы. Распрямившись и потянувшись, она вдруг игриво взглянула на меня и сказала: - Ты куришь, кстати? - Только, когда это вдохновляет меня. Врач встала со стула с присущей ей грацией и направилась к окну. Я в очередной раз залюбовалась этой женщиной. Казалось, что все ее тело отчаянно боролось за сохранение молодости и красоты и побеждало в этой борьбе. Ее подтянутые икры в облегающих черных чулках словно пружинили, делая ее тело визуально легким и женственным. Она всегда ходила на каблуках и сейчас ее лакированные туфли безупречно подчеркивали ее ноги. Эта женщина заслуживала, чтобы ее выслушали вот так, как меня. Я думаю, ее история не менее интересна, чем моя. Я могла бы написать о ней книгу когда-нибудь. - Где же эти чертовы ключи? - врач пошарила у себя в карманах, - ах, ну конечно, вот они, - она достала из кармана маленький серебристый ключик и вставила его в замочек на оконной решетке. Затем она широко раскрыла скрипящие створки решетки и само окно. С улицы подуло приятным ночным ветерком. Достав, из кармана пачку сигарет, врач услужливо приоткрыла пачку, и протянула мне, угощая. Я взяла из пачки сигарету. - Благодарю, - сказала я и, закрыв глаза, устремила лицо к потоку свежего воздуха исходящего из окна. - Ты сказала, что твоя жизнь до определенного момента просто проходила мимо. Что это был за момент?

- Тогда я работала в основном на дому. Пробовала себя журналистом в крошечной желтой газетенке. Затем переводила тексты. Работала редактором в той же газете. Это приносило мало денег. Но меня, казалось, это устраивало. Я постоянно была одна в своей темной квартире, работала, писала свои никчемные рассказы, и верила, что они когда-то заслужат интерес читателя. Пила много кофе и воображала, что много работаю. Однажды один из моих рассказов пришелся мне по душе, и я осмелилась отнести его в редакцию. Через несколько дней мне позвонили и чуть ли не потребовали моей явки. Я уж было подумала, что рассказ понравился. Когда я пришла, редактор отдал мне рукописи (я не посчитала нужным сдать рассказ в печатном варианте) и сказал, что эта «писанина» пахнет банальностью, которой к тому же не хватает выразительности. Последняя его фраза звучала так: «Мы не будем это печатать». - Представляю, как ужасно ты себя при этом почувствовала… - Не то слово. Я вышла из здания редакции, и не жалея своей длинной белоснежной юбки в пол, уселась на ступеньки и заплакала, рукопись выпала у меня из рук и листы заскользили по ступенькам вниз. Я думала, что если меня каждый раз будут так критиковать, то правильнее бы было просто не писать больше. Но я не представляла свою жизнь без этого. Я привыкла писать. Пусть даже банальность без выразительности. Потом я услышала, что рядом со мной кто-то есть и это встряхнуло меня, отвлекло. Я увидела парня, который собирал хаотично разбросанные листы бумаги. Затем

он подал их мне. «На вот, возьми!» - сказал он мне и звук его голоса сразу же привлек мое внимание. Я посмотрела на него сквозь слезы, и он предстал моим глазам чудаком с улицы с красивыми зелеными глазами. До безумия красивыми. Но я ответила ему: «Не нужно. Забери их себе!» Я встала и пошла прочь. Небо потемнело, и с ужасающим ударом грома хлынул летний дождь. Я поспешила домой, придерживая руками длинный подол своей юбки. Я услышала, что он бежит за мной и меня это разозлило. Он догнал меня и схватил за руку. «Да стой же!» - прокричал он. «Оставь меня в покое!» я вырвала руку из его цепких пальцев. И тогда я заметила, что его кудрявые волосы намокли, и что на нем был одет пиджак на голое тело, а из-за ворота пиджака торчали мои рукописи. Я снова окинула его взглядом и ушла. Не оглядываясь. Он больше не стал меня догонять… На следующий день тоже лил дождь, проливной дождь. Мне было прохладно даже от собственных мыслей. Из головы не выходили острые, как лезвие ножа, слова редактора. Хотелось согреть руки. Я заварила чаю. Села у окна и обхватила кружку замерзшими пальцами. Я никогда не забуду этот день... Я сидела и глотала горячий чай, затем услышала скрип входной двери и тихие шаги. Кто мог прийти ко мне? Так тихо... Сестра обычно сообщала о приходе звонкой трелью звонка. Я ненавидела этот звонок. Он трезвонил нестерпимой давящей на барабанные перепонки неудачной обработкой великого Бетхо-

вена "К Элизе". Однажды я просто вырвала его с проводами. Сестра громко стучалась после смерти злосчастного звонка. Но шаги приближались. По коже пробежал холодок, и горячий чай внутри заледенел. Я обернулась. И вот я уже смотрела ему в лицо. Спокойное любопытное и мокрое от дождя лицо. Он улыбнулся. «Я прочитал твой рассказ», - сказал он тихим завораживающим голосом. Темная комната преобразилась, словно он освещал ее. Я приподняла бровь, удивляясь собственным мыслям. Мои конечности отказались двигаться, а слова застряли в горле. «Вот твой рассказ...» - он положил рукописи на тумбочку. «Как ты нашел меня?» «Я не мог тебя не найти, начал он наиграно серьёзным тоном. - Я же встретил тебя в столь необычных судьбоносных обстоятельствах, – он хохотнул. - Да, ладно, все было намного прозаичнее, я просто снова заметил тебя сегодня в парке и пошел за тобой», - закончил он с задорной улыбкой. «Ты просто пришел, чтобы вернуть мне несколько клочков бумаги?» «Но-но-но! Это твоя интеллектуальная собственность, она принадлежит тебе, - он кашлянул, - ты никого не ждешь?» он вздернул подбородок, демонстрируя свою дерзкую слегка небритую скулу. «Нет, да мне собственно некого ждать». «Выпьем тогда за твоего первого читателя?» «Это ты о ком?» «Обо мне, конечно!» У меня вырвался тихий смешок, а губы растянулись в

улыбке умиления. Этот дерзила вошел в мою квартиру и чувствовал себя как дома, что, не могу не признать, мне ужасно понравилось. «Прости, я бы с удовольствием. Но у меня ничего нет». «То есть у писательницы нет красного вина?» Я отрицательно покачала головой. Он с недоверием хмыкнул. "Кошмар!" - только и вымолвил он и удалился, хлопнув при этом дверью. - Он не вернулся? - спросила врач. - Мало того, что он вломился к тебе в квартиру, попросил выпить, так еще и ушел, не сказав не слова! - Он вернулся минут через двадцать. Я уже не ждала его. Я сидела и пеняла на то, что на моем жизненном пути встречаются одни странности, и что вся моя жизнь сплошная странность. Ну что ж! Неудивительно. Я не знала, кто он такой и что ему было нужно. Но дверь отворилась снова, и на пороге появился он с бутылкой вина в руке. С его кудрей стекала дождевая вода. Одежда снова промокла до нитки. Он скинул мокрые кеды и его босые ступни коснулись холодного пола. «Значит, ты вернулся...». «О, поверь мне, я сделаю это еще не раз...». Я ошеломленно смотрела ему в глаза. «Господи Боже... Кто послал тебя ко мне?» «Я сам пришел». «Тебе холодно? Сними промокшую одежду. Я дам тебе плед...». «Нет. Мне жарко», - ответил он, накрутив прядь моих волос на палец. Во мне проснулось до ужаса неистовое желание потрогать его руку. Кожа была

горячая, как раскаленные угли. «Ты... У тебя температура!» «Это не важно. Сегодня мы отмечаем твой прочитанный рассказ. Распахни окно». «Но сейчас холодно». «А ты все-таки распахни. Где у тебя бокалы?» «На кухне. Верхний шкафчик справа». Он отправился на кухню, шлёпая мокрыми ногами по полу. Мое сердце сжалось, когда я посмотрела ему вслед. Он вернулся с двумя бокалами в одной руке и бутылкой в другой. «Послушная девочка, кивнул он, смотря на открытое окно. - У тебя можно курить?" «Кури. Возьми мою пустую кружку в качестве пепельницы». «Ты не куришь?» - спросил он, соблазнительно доставая зубами сигарету из смятой пачки. «Только, когда это вдохновляет меня». «О, это даже звучит вдохновляюще. Давай сюда обещанный плед», - его глаза радостно заискрились. Я доставала из шкафа плед, а он тем временем уселся на пол перед открытым окном, разлил вино в бокалы и закурил. Его пиджак, как и в прошлый раз, был надет на голое тело. Капли дождя еще стекали вниз по груди с его кудрявых волос. В слабом свете они переливались на его ключицах и, слегка дрожа перед падением, стекали прямо под застегнутые пуговицы пиджака. Я принесла из ванной полотенце и принялась вытирать ему голову. Он благодарно улыбался, зажмурив глаза. Его волосы разметались мокрыми змейками по плечам. Он снял пиджак, выставив свое неприкрытое

тело на обозрение, и протянул ко мне руки. Я присела на колено, укрывая его пледом, но он прижал меня к себе и сам закутал в плед нас обоих. Я почувствовала источаемый от него жар. Даже от его слов веяло зноем. Мокрые капли дождя на горячем теле, казалось, вот-вот превратятся в пар. Одной рукой он подал мне бокал, другой держал дымящуюся сигарету. «Холодно?» - спросил он. «Больше нет». «Вот видишь...». Я глотнула немного вина и посмотрела на него, улыбаясь. Его ясные глаза тоже улыбались. На лбу выступила испарина. Я почувствовала его дыхание на моей щеке. «Кстати, твой рассказ шикарен. Не знаю, чем он не понравился этим постным рожам в редакции...». «Ты преувеличиваешь...». «Нет, я даже не умею!» Это был необычный и прекрасный вечер. Знаешь, у меня никогда не было такого. Мы встретились на улице, а потом он просто ворвался ко мне в квартиру и мы беззаботно пили вино, разговаривая обо всем на свете, будто давно друг друга знали… Разговаривали об искусстве: о музыке, живописи, литературе… - Он остался у тебя тогда? – Спросила врач, кокетливо улыбаясь. - Нет. Мы выпили и он удалился. Он не сказал, встретимся ли мы на следующий день. - Необычный персонаж, должна тебе сказать. Он настоящий чудак. - Да. Так и было. А на следующее утро, собрав с пола остатки вчерашнего пиршества,

я решила воссоздать образ парня, что с воодушевлением прочел мой рассказ. Магическим образом он вдохновил меня. Я никогда не умела рисовать, точнее никогда не пробовала делать это по-настоящему, от души. Это не рисунок «Дом, дерево, солнце», какой рисуют малыши на уроках в школе. Это шло изнутри. Я достала белый лист бумаги и простой карандаш, неуверенно занесла руку над листом и вывела линии лица и шеи. Шея. На ней нужно сделать особый акцент. Рельефная и жилистая. Как показать игру света и тени на этих пульсирующих жилах? Я очертила их темноватыми штрихами по бокам и растушевала карандаш, потерев пальцем по бумаге. Капли дождя на шее и мокрые, слегка завитые пряди волос, прилипшие к ней влажными темными змейками. В них дождевые блики, это нельзя пропустить… Удивительное лицо. О, нет, мои грубые штрихи никогда не сумеют передать этих совершенных линий. Покатые скулы, легкий бархат кожи щек переходящий в тонкий драп кожи на скулах, где свои пути обычно проделывает бритва. Нужно передать их так, чтобы казалось, что чувствуешь их на ощупь. Лоб…не высокий и не низкий, с выраженными надбровными дугами. Этот лоб, склонный морщится от переизбытка эмоций, и сочная капля дождя, попавшая прямо в ложбинку слегка нахмуренного лба, стекающая по небольшому носу, вниз к изогнувшимся в кривоватой ухмылке губам, потерявших цвет от дождевой прохлады. Брови слегка изогнуты, отзываясь на движения лба и губ. И наконец, глаза, взгляд которых словно громкий выстрел в тишине. Взгляд, убивающий на

месте, парализующий и заставляющий дыхание сбиться. Гипнотизирующий взгляд этих ярких и кристально чистых глаз… Под ними пролегли тени, словно он устал, но взгляд остается живым и проницательным. Все это нужно было передать на бумаге, чтобы иметь возможность хотя бы приблизительно описать это словами. - Он видел этот портрет? - Нет, я так и не показала его ему. - Что же он сделал для тебя? - доктор задала наводящий вопрос, ей не терпелось узнать, что же было дальше. - Он стал для меня всем. Моим счастьем, вдохновением, балансом, той самой золотой серединой, которую многие люди ищут всю жизнь…Люди ведь так часто кидаются в крайности, зацикливаются на чем-то одном, посвящая этому многие годы своей и без того короткой жизни, и лишь потом понимают, что им необходимо искать ту самую «золотую середину». Да что я тебе рассказываю, ты и сама это знаешь. Я счастливая, ведь середина досталась мне! Не думаю, что я заслуживаю этого, но раз уж он появился в моей жизни, я должна была беречь его как зеницу ока. А ведь у меня не было выбора. Он вошел в мое сердце и закрылся изнутри, теперь он путешествует по моим венам, дрожит в моих поджилках, глаголет в моих мыслях. Это навсегда. - Ты сказала «золотая середина». Что ты имеешь в виду? - Он давал мне ровно столько нежности, сколько было нужно. Не много и не мало. Ты же знаешь, как плохо бывает от дефицита этой самой нежности и ласки… Но ты, наверняка, ис-

пытывала тошнотворный переизбыток ласки и невыносимой сладости. Это докучает. - Ты права, - врач улыбнулась, склонив голову, выдергивая что-то из своих воспоминаний. - А он… он был словно прохладный ветерок в летную жару, словно тепло очага в холодную зиму. Он давал мне все, что нужно и тогда, когда я в этом нуждалась. Он не баловал меня близостью, никогда… Но мне хватало его, хватало так, что я не могла ни на что жаловаться. Он приходил тогда, когда ему хотелось, иногда часто, а иногда, пропадал куда-то, словно совсем не существовал. Тогда мне казалось, что жизнь закончилась, я не могла писать… Но я почему-то верила, что он вернется, как вернулся в первый раз, и я ждала. Если бы он баловал меня собой, я бы вскоре…даже не знаю. Все было бы по-другому. Мой взгляд устремился в пустоту, перед моими глазами в ярком калейдоскопе плыли и кружились воспоминания. - Прошу, не останавливайся. Это удивительная история, - прошептала врач. - Уже на следующий день после того, как он первый раз переступил мой порог, все изменилось! Моя жизнь заиграла яркими красками. До него она была бесцветной, безвкусной и беззвучной. Она стала другой. Вкусной. - Ты оперируешь интересными понятиями, - констатировала врач, - что, по-твоему, «вкусная жизнь»? - Это когда ты чувствуешь как сладость, как и горечь и этот горько-сладкий поток бурлит в твоем сердце. Это и есть жизнь. Когда ты переживаешь

ее горести и сладости вместе – она настоящая. Если нет, то это не жизнь – лишь существование. Врач сжалась и сложила руки в замок. Вздохнув, она сказала: - Я хочу посмотреть на такую жизнь. Рассказывай. - У каждого человека свой вкус и для каждого жизнь вкусна по-своему. Что если ты не ощутишь вкус той моей жизни? – спросила я. - Я попытаюсь. - Он изменил мою жизнь, как я уже сказала. Однажды он пришел ранним утром. Постучался. Я успела лишь завернуться в одеяло, а он уже был передо мной. Я подняла шум. Я кричала о том, что я не одета, у меня не убрано и вообще, что он прервал мой сон. Он стоял у стены, облокотившись о дверной косяк и, сложив руки на груди. С легкой насмешкой смотрел на меня, лучезарно улыбаясь при этом. Я не унималась, размахивала руками, кричала. «Да ты! Да ты! Ты вламываешься в мою квартиру, когда тебе вздумается! Какое безобразие!» «Ты такая смешная, когда злишься». Но он не засмеялся. Он подался вперед и вмиг, оказавшись передо мной, приблизил свое лицо ко мне. Я продолжала негодовать и бросаться в него колкими словечками. Он прижал свой лоб к моему и глухим низким голосом проговорил: «Тихо…». Это звероподобное рычание, а иначе его и назвать нельзя было, тут же заставило меня замолчать. Он улыбнулся и сказал, почесав ухо: «Ух, раскричалась! Аж уши заложило… Итак, что у тебя так темно?» – он подошел

к окну и раздвинул шторы. Яркий утренний свет ударил в глаза. Я закрыла лицо руками. Он хмыкнул: «Считай это светом озарения, писатель!» «Шутник!» - отмахнулась я. «Не квартира у тебя, а склеп!» – услышала я его вердикт. «Не твоя же квартира!» «Тебе самой здесь не нравится» - угадал он. Я признала это. «Ты должна сделать ее такой, чтобы ты могла черпать здесь вдохновение!» - он сделал красноречивый жест рукой, хлопнув себя по груди. «Ну-ну, мессия, у тебя есть идеи?» – язвительно спросила я. «Ну, например, меня очень огорчают эти унылые обои! А, как известно, вдохновение нужно находить в самых простых вещах. Ладно, я займусь этим, помогу тебе, так уж и быть». Он и, правда показал мне, как можно оживить свою собственную квартиру без особых усилий и дорогого ремонта. Не знаю, как у него получалось, но новая квартира вдохновляла меня, на самом деле! Мне было уютно и комфортно там. Он приносил мне постеры знаменитых музыкантов, какие-то старые, вырванные из нотных альбомов листы, фото неизвестных мне людей, напечатанные на машинке цитаты писателей и других деятелей искусства, сухие цветы, редкие ткани или кусочки кожи. Мне казалось, что он просто захламляет мне квартиру старым барахлом, но только потом я поняла, зачем он это делает. «Я даже не знаю этих людей на фото», - сказала я как-то,

указав на серию веселых чернобелых фотографий, что он поместил на стене. «Не важно, что ты не знаешь их. Однажды лицо одного из этих людей вдруг вызовет в тебе желание сделать его персонажем твоего произведения. И тогда ты узнаешь его», - последовал его спокойный ответ. Так и случилось. Улыбающаяся с фото девушка с кудрявыми волосами и застенчивым взглядом стала второстепенным персонажем моей книги, но и сыграла в ней немаловажную роль. Он приносил старые предметы: поломанную печатную машинку для антуража, перья и чернила, треснувшую с одной стороны акустическую гитару, какие-то тетради, старые книги среди которых попадались мои любимые, даже шнурки какой-то знаменитости (не представляю, как он их достал). Древний патефон и старые пластинки стали экспонатами на полочке, которую он сам же и смастерил. Вскоре на полу оказались мягкие пуфы, можно было упасть в это теплое гнездо на полу и расслабиться. На пуфы он накинул пледы. На диване разложил подушки с изображениями Мерилин Монро, Пола Маккартни, и даже Джимми Хендрикса. «Где ты все это взял?» – с удивлением спрашивала я. «Друзья дарят, что-то в музее взял, ну и конечно в секонд-хенде. Где еще ты найдешь столько уникальных вещей?» он рассмеялся. «В музее? Что это за музей, который раздает свои экспонаты?» «Это необычный музей. Я тебе когда-нибудь покажу!» Последним штрихом моего дизайнера была замена моих

темных портьер на светлые занавески. Квартира стала моим маленьким уютным мирком. И все благодаря ему. Доктор вздохнула и мягко улыбнулась. - Он приходил без предупреждения и покидал меня внезапно, точно так же как приходит и уходит вдохновение. То появлялся, то исчезал. Иногда мне казалось, что его не существует на самом деле. А иногда он был более чем реален! Врач заерзала на стуле и, прищурившись, пристальнее вгляделась мне в глаза. - Однажды я попросила его ущипнуть меня, чтобы я поняла, что он настоящий. В его глазах вдруг заплясали чертики, и казалось, их бездонная пучина стала темной, как омут. Он засмеялся, показав свои белоснежные ровные зубы. В следующую секунду он зажал между зубами сигарету, и табак еле слышно заскрипел под напором. Казалось, что я стала слышать даже то, что недоступно человеческому слуху. Он не переставал смеяться и сожженный табак с сигареты осыпался вниз, а клубы дыма поднимались вверх над его головой, обрамляя его туманным ореолом, словно он был ненастоящим. Мне захотелось дотронуться до него, чтобы убедиться в том, что он не привиделся мне. Я протянула к нему руку, но опустила ее, потому что в тот момент его сигарета улетела в сторону, а его жилистые, узловатые пальцы обхватили мою голову. Его зеленые глаза были так близко, и мне показалось, что он заточил меня там, в их кристальной глубине. Это плен. Глаза его блеснули, поймав луч света, отражавшийся в них, и я снова решила, что он не реален.

Но, почувствовав горькосладкий вкус его стертых требовательных губ на моих губах, я вновь обрела его. Он завладел моим дыханием и словно телепат овладевал моими мыслями. Мои эмоции больше не принадлежали мне, он вытягивал из моей головы всю черноту, всю горечь и отчаяние, скопившиеся там. Словно пиявка высасывает больную грязную кровь, очищая, так и он медленно возвращал меня к жизни, излечивал меня нежными движениями губ, будоражил мое сознание движениями языка, словно толкая его говорить не сказанное. Новые фразы, которые он создавал в моей голове, уже звучали у меня внутри, как звуки музыкального инструмента, с которым он виртуозно управлялся, - я оборвала свой рассказ и посмотрела на врача. Она стала тревожнее, внимательно наблюдая за мной и слушая мой рассказ. - Может быть, я слишком детально рассказываю? Тебе, наверное, это все не так интересно. - Напротив, мне очень интересно. Поэтому я здесь. Но мне придется прервать твое повествование. Я думаю, мы продолжим, когда у меня снова будет дежурство. А сейчас мне нужно идти. Я выглянула в окно и увидела, что горизонт осветился лучами восходящего солнца, начинавшего новый день. - Прости, мы чересчур заболтались. Приходи ко мне чаще. Ты хороший слушатель. - Спасибо. Только запомни, на чем ты остановилась! Улыбнувшись, врач покинула мою палату, заперев ее на ключ. Я заснула сразу же, без тревожных мыслей и обрывков воспоминаний. Впервые за дол-

гое время. Я нуждалась в человеке, который выслушал бы меня. Доктор была первым человеком, который узнал мою историю. *** Окно в кабинет было открыто, заполняя комнату предрассветным прохладным воздухом. Ветерок шевелил занавески. В кабинете пахло сигаретным дымом. Врач сидела за столом, опершись локтями о столешницу и закрыв глаза ладонями. У нее болела голова. Она периодически что-то записывала в истории болезни, курила и задумчиво выпускала клубочки дыма в потолок. Рассказ ее пациентки потряс ее и вызвал множество противоречий. Ей было так интересно узнать, что же будет дальше, но она завершила сеанс, чтобы дать себе возможность проанализировать хотя бы часть услышанного. Многое в истории писательницы казалось абсурдным и неправдоподобным, словно она выдумала эту историю. С другой стороны, ее вдохновитель казался реальным человеком. Настораживало то, что пациентка иногда и сама не осознавала, существует ли он на самом деле. «Клубы дыма поднимались вверх над его головой, обрамляя его туманным ореолом, словно он был ненастоящим». Эта фраза зацепила доктора. «Глаза его блеснули, поймав луч света, отражавшийся в них, и я снова решила, что он не реален». Эти слова подтолкнули ее к новым умозаключениям. «То появлялся, то исчезал. Иногда мне казалось, что его не существует на самом деле». Эта фраза, всплыв в голове врача, подтолкнула ее к вынесению диагноза. Неужели, писательница просто выдумала себе музу?

Что если от постоянного одиночества и неудач в творчестве, она лишь придумала себе предмет воздыхания, и ей казалось, что он приносит ей вдохновение? Что если он и был ее вдохновением, принявшим в ее сознании форму романтичного, нагловатого чудака? Такого чудака, которого никогда еще не было в ее жизни. Неужели разновидность шизофрении? Подобие воображаемого друга. Никому на свете не известно, насколько сильным было воображение писательницы: возможно, что поцелуи, прикосновения, даже перестройка квартиры были плодом ее воображения. Перекроить квартиру она могла и самостоятельно под влиянием собственного вдохновения. Пациенты с этим диагнозом могут подчиняться слуховым галлюцинациям и параноидальному бреду… Что если, написав роман, завершив свою миссию, писательница не знала, чем себя занять? Вдохновение пропало, и вместе с ним ушел и сладкий бред? Это могло оставить глубокие раны в ее сознании. Возможно, лишившись вдохновения, она впала в тяжелое депрессивное состояние, в котором ее нашли работники психиатрической больницы. Забившуюся в угол, женщину, трясущуюся от страха, со стеклянными глазами… Неужели шизофрения? Что если свой роман писательница создавала в мрачной холодной квартире, а в ее сознании, она переживала, как ей казалось, лучшие минуты ее жизни? Врач терла виски, совершая круговые движения и закрыв глаза, глубоко вздыхала. Ей еще предстояло узнать, был ли точным ее диагноз. Ей необходимо было послушать историю до конца.

*** Каждый раз с приближением вечера, я ждала, что услышу звук ключа, проворачивающегося в замке на двери моей палаты, и доктор придет дослушать меня. Наконец, это произошло снова, и я обрадовалась ее приходу по-детски искренне. Врач улыбалась, сегодня у нее не было папки с историей болезни, лишь халат, наброшенный на черное короткое платье с кружевной кокеткой, и сигареты в кармане. Мне показалось, что она пришла просто проведать меня, как обычная посетительница. Она читала мои мысли. - Я пришла, как друг. Не как доктор. Надеюсь, у нас выйдет не менее увлекательная беседа сегодня. - Скажи, есть ли шанс, что ты отпустишь меня однажды? - с надеждой спросила я. - Не будем сейчас об этом, мне необходимо многое о тебе узнать. Ты помнишь, на чем ты остановилась в прошлый раз? - врач встала у окна спиной ко мне, вглядываясь в темноту. Затем, открыв окно, обернулась ко мне и предложила закурить. - Конечно, помню, с тех пор, как я здесь, это все о чем я думаю. Я прокручиваю все это в голове тысячи раз. Воспоминания о НЕМ, это всё, что у меня осталось. Врач передернула плечами, у нее по спине пробежал холодок, она задумчиво оглядела стены, о чем-то напряженно думая. - Ты можешь рассказать мне, как он тебя вдохновлял? Что именно он делал? Что заставляло тебя писать? - Он просто был! Это всё, что мне было нужно, - я сделала паузу, - однажды, доводя до ума очередной абзац, я си-

дела на подоконнике, держа на коленях блокнотик с записями. Записывая свои отрывистые мысли, я иногда посматривала в окно. Мощеная улочка была влажной от дождя, прохожие и велосипедисты пестрили плащами-дождевиками, проносясь по улице. Я почувствовала движение в комнате, словно дуновение ветерка и заметила, как пошевелились мои волосы. Я узнала его дыхание на моем затылке. Оторвавшись от записей, я взглянула на него и мое сердце, растаяв от его взгляда, стало выстукивать в совершенно другом ритме. Я услышала, как капли дождя застучали по стеклу в такт. Он всегда приносил с собой дождь, или сам дождь приводил его ко мне. Он улыбался. Я открыла окно, чтобы впустить дождь в комнату, почувствовать его запах. Капли дождя осыпали лицо прохладой. Одна крупная капля упала и скатилась в ложбинку на моей груди. Поймав капельку, он мокрым пальцем провел по моему лбу, носу, губам до подбородка и сказал: «Сегодня ты создашь невероятную главу. Пиши!» И знаешь, я писала. У меня получалось. Не знаю как, но когда он приходил, мне становилось очень легко творить. Мы могли часами сидеть на балконе, нырнув в мягкие напольные пуфы. Я писала, а он сидел напротив меня, курил, кашлял, улыбался. Я могла бесконечно смотреть ему в глаза. Бывало, он смотрел на мокрую улицу, поднимая глаза к небу. Его глаза менялись с цветом неба. Они напоминали мне источник с ключевой водой. И каждый оттенок неба отражался в его глазах, падая в их бездну, как слеза кристальной каплей падает на поверхность воды, разбивая ее на десятки кругов.

Но вода снова смыкается в ровную гладь, вбирая все то, что обрела. Я видела в его глазах все эти краски, и слова лились нескончаемым потоком, а рука энергично двигалась по бумаге, оставляя на ней новые и новые мысли, рождая предложение за предложением, абзац за абзацем... Он не только вдохновлял меня, он еще и учил. Помню, я сидела на полу, жмурясь от солнечных лучей, что заглядывали в окно сквозь занавески. Лучи согревали лицо и руки, освещали исписанные в блокнотике строчки. Солнце было особенно ярким после дождя. В комнате стало тепло, но не от солнечного света, а от ЕГО присутствия. Я закрыла глаза и, запрокинув голову назад, спросила: «Это ты?» «Кто же еще?» - последовал тихий ответ. Он подошел ко мне сзади, стал за моей спиной, обхватил мою голову руками, наклонился, и я почувствовала, как его волосы коснулись моих щек. Он поцеловал меня в губы, быстро и страстно, и тут же отстранился. «Покажи, что ты написала сегодня?» Я попыталась взять себя в руки, переборов прихлынувшую к лицу кровь, но мое лицо предательски залилось краской. Мое смущение ему нравилось. «Сядь возле меня», - попросила я. Он уселся на пол и, кинув на меня быстрый взгляд, положил голову мне на колени и промурлыкал: «Читай…». Я зачитала строчки, написанные в этот день. Он лежал, устремив свои бездонные глаза в потолок и улыбался, слушая. Затем он резко вскочил и сказал, указав на меня пальцем: «Я должен кое-что тебе показать!» Я следила за каждым его движением. Он подошел к окну и

поманил меня узловатым пальцем. Я поднялась с пола и последовала за ним. «Ты красиво описала небо. Но ты должна описать его так, чтобы оно казалось не просто небом, а настоящим раем. Ты должна чувствовать это своим сердцем. Посмотри на небо, внимательно посмотри, посмотри не глазами, а сердцем! Закрой глаза!" Я покорно закрыла глаза и ждала, что он скажет дальше. Но я почувствовала его ладонь у себя на груди. «Прикоснись к небу, так же, как и я прикасаюсь к твоему сердцу». Он отстранил свою ладонь. - Звучит эротично. Согласна, это не может не вдохновлять, - констатировала врач. - Мне просто повезло. - Чему еще он научил тебя? - Он учил меня слышать музыку в каждом звуке. За окном снова лил дождь, но я никак не могла описать шум дождя так проникновенно, чтобы читатель смог услышать этот шум своим внутренним ухом и даже почувствовать прохладу, покрыться гусиной кожей, от глубины своего воображения. Я перечеркивала большие предложения, подбирая новые и новые эпитеты, но чувственности им не хватало... Как и всегда. «Ты нужен мне», - подумала я. - «Помоги мне снова видеть всё!».... Я услышала шаги позади себя и сдавленный кашель. Я вздрогнула и обернулась. Конечно, это был он. Его одежда была мокрой, как всегда, ведь он приходил с дождем. Его лоб прорезала глубокая морщина, глаза потемнели, губы дрожали. Он постоянно кашлял, прижав к груди ладонь, но, не смотря на

дьявольски злой взгляд, улыбался. «Здравствуй... - новый приступ кашля забрал его голос, но вернув его, он продолжал: - Я принес тебе новых эпитетов...». «Прекрасно». «Что пишешь?» - он взглянул на мои записи. «Пытаюсь описать дождь». «Что ж, неплохо. Попробуй сравнить шум дождя с музыкой. Ты никогда не замечала, что если внимательно прислушаться к дождю, можно услышать, как он говорит с тобой? Или наигрывает что-то. Иногда мне кажется, что внутри этого потока слышится фортепиано, будто кто-то попеременно нажимает на клавиши, позволяя литься нежной и захватывающей мелодии. Если представить эту мелодию, можно услышать, как дождь начинает ей вторить. Или вместо фортепиано можно представить бой часов. Бомммбоммм-боммм, и капли по крыше тук-тук-тук. Такой сумбур! А потом глядишь, и где-то внутри тебя рождается музыка», - он улыбнулся, закончив тираду и прекратив прохаживаться по комнате. Я улыбнулась в ответ: «Ты останешься?» «Ты же знаешь, что нет... - ответил он, кашлянув, - но тебе требуется то, что я могу тебе показать…». "О, да. Прошу тебя. Мне это очень нужно». Он сделал несколько шагов мне навстречу. Я думала, что он подойдет, и, как всегда прижмется ко мне, своим прохладным телом, и я услышу запах дождя и сигарет, улицы и прохожих, но он прошел мимо меня, смотря при этом прямо мне в глаза. Когда он оказался у меня за спиной, я почувствова-

ла, как мое сердце подпрыгнуло и совершило кульбит, чуть не выпрыгнув мне на ладони, и забилось в ритме сумасшедшего танго. Его дыхание шевельнуло мои волосы. Сердце ответило ему новым па. Он заговорил совсем другим голосом, кашель коверкал его, создавая, тем не менее, удивительную мелодию, лившуюся прямо мне в уши, рождая новые образы, новые слова в моей голове. Под этот хриплый напряженный ритм мы создавали новый вдохновенный танец. Я протянула руку назад и коснулась ладонью его влажной жестковато-бархатной щеки, он прильнул к ней, положив голову мне на плечо. Но ужасный кашель отдёрнул его от меня, и он отошел к дальней стене. Прислонившись к ней спиной, и вжав ладонь себе в грудь, он опустился по стене вниз и уселся на пол. «Я тут, пиши». Глубокий вздох врача, казалось, снова вернул меня к реальности и вырвал из воспоминаний: - Чудесно. Я иногда читала что-то подобное, видела в фильмах. Но в реальной жизни ни разу не видела и не слышала ничего подобного, - врач качала головой, опустив голову и улыбаясь. – Но меня интересует один вопрос. Ты описываешь всё, его внешность, манеры, каждое движение. Но я до сих пор не знаю, кто он, чем занимается по жизни, как зарабатывает деньги? - Я часто спрашивала его, как и где он зарабатывает деньги. Он никогда не давал мне четких ответов. Говорил, что использует любую возможность, чтобы заработать. Говорил, что деньги не представляют для него особенной ценности. Однажды я стала

свидетелем его промыслов… Он советовал мне писать вне дома, вне квартиры, стараться писать в новой обстановке, писать в парках, кафе, просто на улицах города, созерцать, наблюдать и чувствовать окружающий мир, вбирать эмоции через поры… «Наш город прекрасно подходит для того, чтобы черпать в нем вдохновение. Ты и сама знаешь, что всего лишь прогулявшись по городу, ты уже можешь совершить путешествие сквозь века, почувствовав дыхание истории в старинных переулках и окунувшись в яркую ночную жизнь на сверкающих неоном бульварах, - говорил он, - да что я тебе рассказываю, ты и сама от рождения живешь в этом прекрасном городе». «Ты прав, но я всегда вела такой монашеский, затворнический образ жизни, что я почти ничего не знаю о городе, где родилась!» - я удивлялась сама себе. «Поэтому ты должна больше гулять. Тем более нет ничего прекрасней, чем прогуливаться и любоваться старинными фронтонами и фасадами домов, придумывая каждому дому свою сказку, историю, продолжал он, - хочешь, я привезу тебе велосипед? Это еще и польза для здоровья». «Нет уж, спасибо, - ответила я, - мне всегда было сложно удерживать равновесие». И я гуляла. Я слушала его, я ему верила. И у меня все получалось. В тот день я взяла с собой папку с чистыми листами и ручку, на случай если мне в голову придут какие-либо стоящие мысли, и вышла на улицу. Я не любила таскать за собой тяжелый ноутбук, да и писать от

руки мне было приятнее. На улице было прохладно, я решила выпить горячего кофе в уютном ресторанчике неподалёку. Я слышала, что ресторанчик славился живой музыкой, и остановила свой выбор на нем. Не знаю, что именно мне понравилось в нем. Может быть, название «Летучий голландец»? Обычно видеть «летучего голландца» – плохое предзнаменование. Да, в этом было что-то мистичное, и манящее. «Чем же этот «корабль-призрак» порадует меня сегодня?» - думала я тогда. Я любила сидеть у окна, чтобы иметь возможность выглядывать на улицу. Мне попался замечательный столик с видом на канал и прохожих, поспешно прятавшихся от дождя. Я принялась делать наброски, что-то черкала на листах, у меня появились кое-какие идеи, но я все никак не могла оформить их. Я видела музыкантов на сцене, которые настраивали свои инструменты и готовились к вечерней программе. Я заказала кофе и снова взялась за работу. Вскоре я услышала звуки гитар, которые тихонько подвывали, зазвучав под пальцами музыкантов. Полилась тягучая и томная мелодия. И тут на сцене появился он. Был он совсем таким же, каким всегда являлся и мне. На нем был все тот же пиджак, наброшенный на голое тело, все те же поношенные штаны и старые кеды. Он контрастировал с другими музыкантами, выглядел как бродяга, по чистой случайности попавший на сцену. Послышались аплодисменты: что ж, зал просит, значит, бродяга должен стать звездой… Он двигался в такт музыке, продолжая курить прямо на

сцене. Музыка становилась объемной, эмоциональной, звук гитар приятно резал горло на уровне кадыка, а стук бас барабана отбивался где-то в районе диафрагмы. Он начал петь. Я впервые слышала, как он поет. У него был обволакивающий голос, нежно заполнявший уши. Иногда он вытягивал высокие ноты, а порой его голос становился низким и томным, даже с рычанием, что придавало ему еще больше шарма и привлекательности. Я застыла не в силах двигаться. Он притягивал мой взгляд, и я даже не заметила, как подалась вперед, спустившись на краешек стула от нетерпения. Он пел, периодически сексуально облизывая губы, откидывая назад голову, когда его руки, украшенные металлическими кольцами, обхватывали микрофонную стойку, словно лаская. Бывало, он останавливался, слушая гитарное соло музыканта, игравшего справа от него, качаясь под музыку и, приоткрыв рот, выпускал колечки сигаретного дыма ввысь. Налив себе красного вина в бокал из бутылки, стоявшей внизу у сцены, он сделал небольшой глоток и соблазнительно улыбнулся со сцены. Встретившись co мной глазами, он запел импровизированный припев, на ходу переделывая слова. Запел о том, что его океан – это вино, и он долгие годы был моряком в алых бескрайних волнах, пока не нашел наконец…меня . Музыканты улыбались, рассматривая меня, сидящую в зале. Посетители тоже стали оглядываться на меня, и я залилась краской. Он выпил еще немного и, допев, распорядился: «Давайте все, кто здесь присутствует, выпьем за страсть!» Он поднял бокал. Посетители выпили, многие «на

100

брудершафт», пары начали целоваться. Кто-то просил музыкантов не останавливаться, и музыка полилась снова. Где-то в глубине души я догадывалась, почему он зарабатывал деньги именно таким способом, почему он пел именно такие песни. Его музыка была тем самым настоящим творением его сердца, музыкой его крови, души. И он делился ею со мной, чтобы давать вдохновение мне, потому что музыка давала вдохновение ему! Так мы и существовали, в этой неразрывной цепи. Он меланхоличный поэт, для которого вся жизнь – поэзия. Он пел о пламенной любви, которая приносит обжигающую боль, пел о страсти, сжигающей дотла, до забвения, исступления. Он стенал и корчился на сцене, словно у него ломка. Он был весь в сигаретном дыму, по лицу стекали капельки пота, мокрые волосы прилипли к щекам и шее. Музыка заполнила меня и я, не в силах сопротивляться этой силе, откинулась на спинку стула и слилась с этой завораживающей мелодией. Я была пьяна без вина. Звук его голоса опьянял сильнее дурманящего напитка. Мне невообразимо захотелось его. Это бывало часто с тех пор, как он впервые появился у меня в квартире. Но сейчас я готова была расплавиться, как металл, и растечься жидкой лавой… Страсть поглотила меня и помещение. Вокруг все помутнело от сигаретного дыма, угара и запаха вина. Пары танцевали вокруг, кто-то покидал кафе, а кто-то все еще сгорал от желания, продолжая вбирать музыку. Концерт был окончен, и сквозь туман он вышел ко мне, поцеловал меня в губы, прижимаясь вспотевшими щеками к

101

моему лицу. «Подожди меня здесь! Я только зайду за зарплатой», сказал он уставшим голосом. Когда мы вдвоем вышли из ресторана, держась за руки, на улице был сильный дождь. Он разбивался о брусчатку, отскакивая от нее прохладным паром. «Ты заболеешь… - начала я, - может, вернемся?» «Я никогда не болею, отчеканил мой «псих», и засмеялся, запрокинув голову назад, подставив голую грудь под полами пиджака струям дождя. Я засмеялась вместе с ним. Мне захотелось безумств, не хотелось ни о чем думать, просто быть счастливой. В его руке по-прежнему была откупоренная бутылка вина, он протянул мне ее. Я отхлебнула терпко-сладкого напитка, и, не обращая внимание на омывающие лицо струи дождя, поцеловала его… Так же чувственно, как его музыка только что целовала мои уши. Он ответил мне не менее горячо; взглянув ему в глаза, я улыбнулась и сказала ему: «Я тебя хочу. Прямо сейчас!» Он сначала надменно посмотрел на меня, а затем пронзительно крикнул: «Побежали!» И мы, взявшись за руки, что есть силы, побежали по улице, шлепая по лужам и обдавая брызгами прохожих, витрины, какого-то бездомного, который в ответ погрозил нам корявой клюкой. Мы бежали и смеялись, как дети. Прошло, казалось, пару секунд, и вот мы были у меня в квартире, промокшие, опьяненные страстью, в честь которой поднимали бокалы! Мы срывали друг с друга одежду, не в состоянии ото-

рваться от поцелуев. Отяжелев от дождя, одежда оставляла лужи на полу в коридоре, его пиджак полетел в сторону и тяжело приземлился в кресло. Его влажное разгоряченное тело гипнотизировало меня, я чуть не задохнулась от желания. Когда моя грудь коснулась его груди, меня прошиб электрический разряд. Его жадные пальцы расстегивали на мне юбку и, целуя меня, он улыбался и смотрел на меня родными спокойными глазами. Он ловко усадил меня на стол, и, лаская меня своими горячими пальцами, он исследовал мое тело. Это было похоже на мастерскую игру на музыкальном инструменте. И он был моим собственным мастером. Мы одарили поцелуями каждую клеточку наших тел, вдыхая запах улицы, сигарет, наших мокрых волос, растирая капли дождя по коже… и когда он наконец… Да! Кстати, мой наглец на этот раз галантно спросил разрешения войти. А вошел он так, что у меня перед глазами затанцевали звездочки, как в мультфильмах. Он подарил мне такое наслаждение, которое я никогда и ни с кем не испытывала. Мы наполнили комнату музыкой наших вздохов, теплотой, исходящей от наших раскаленных тел. А потом мы делали это еще и еще… Мы проснулись, лежа на белоснежных простынях. Я любила чистые белые простыни, и подушки. Он разделил со мной эту любовь. «Знаешь, почему я люблю белые простыни?» – улыбаясь, спросила я. «Догадываюсь, они как чистая бумага. Табула-раса?» ответил он кашлянув. «Да. А мы их преобразили, добавили нашего

неповторимого ощущения тепла в их невинную белизну». «Ты права», - отвечал он, поглаживая подушечками пальцев моё плечо. У него снова начался кашель, и он привстал на кровати, пытаясь отогнать его от себя. Я смотрела на его спину, рисуя пальцем по ней, выводя какието узоры. Его мышцы сокращались от приступов кашля, я гладила его по голове, обнимала, а кашель все не унимался и он, набросив свой влажный пиджак, оставил меня, как делал это и прежде. А говорил, что никогда не болеет. Я заплакала тогда, пеняла на то, что он никак не купит себе нормальную одежду, что он простуживается, постоянно гуляя под дождем. Но он не слушал меня. В тот день я много написала. Я долго лежала в кровати, прислонившись щекой к простыни, которая еще сохранила его запах. Я подходила к столу, и с улыбкой проводя по нём пальцами, вспоминала нашу близость. И тогда сев за стол я написала нечто такое, чего раньше не получалось! Мне было легко и свободно, как никогда. Единственное, что меня беспокоило и даже пугало - это его кашель. - И он не признавал, что все же был чем-то болен? – вскинула брови врач. - Нет. Он всегда говорил, что здоров и счастлив. Когда-то он сказал: «Я самый счастливый человек. У меня есть цель в жизни. У меня есть любимое дело. Я могу делать то, что умею. Петь и играть. Я живу в городе, где нет запретов, всегда можно найти хорошего вина, или чегонибудь расширяющего сознание лучше вина. Здесь можно гулять под дождем, можно выглядеть

странно, и расхаживать по улицам, как идиот. На тебя никогда не будут указывать пальцем, потому что таких чудаков в этом городе уйма. Я здоров и бодр. Я каждый день смеюсь. А еще у меня есть ты». Я спросила его: «Если у тебя есть я, почему ты никогда не остаешься дольше, чем на ночь? Почему всегда уходишь, исчезаешь, словно тебя и не существовало?» Он отвечал: «Когда-то мне придется уйти навсегда. Я просто не хочу, чтобы ты привыкала». Эти слова ранили меня в самое сердце и на время лишили возможности двигаться, мне показалось, что у меня отнялась левая часть лица, и рука. Сердце сжалось, словно было не размером с мой кулак, а походило на грецкий орех. Горло сковал ледяной обруч, и мне стало трудно дышать. А горячие слезы полились по щекам. Он знал, что его слова возымеют такой эффект, но он сказал их намеренно, наверное, предупреждая меня. Он не мог поступить иначе. По тем или иным неизвестным мне причинам. Он целовал меня, растирая слёзы по моим щекам, а потом просто поднялся, и я увидела, как он покинул комнату. И квартиру. - Это становится похоже на драму. Он был еще и твоим мучителем! Он то романтичен, то циничен и холоден, - прокомментировала доктор. - Именно так. Я злилась на него. Иногда даже ненавидела. Переживала и тревожилась. Билась в истерике. Но, в конце концов, прощала. И все его ранящие фразы, и иногда холодный отчужденный взгляд. Бывало, что он отводил взгляд и просто смотрел в пустоту. В такие

моменты он совсем не выглядел счастливым человеком. Он был страдальцем, погруженным глубоко в свои мысли. Часто его томный взгляд был направлен куда-то ввысь, в этом взгляде было столько печали, словно он вобрал в себя все страдание мира. Эти глаза смотрели так, будто он силой хотел закрыть их и ничего больше не видеть, но не мог, и какая-то неведомая сила держала их открытыми, заставляя освещать все сущее их прекрасным светом. Он был и моим светилом. Освещал мою душу, проливал свет на самые темные страницы… - Сколько времени вы пробыли…вместе? – спросила врач с участием в голосе. - Не знаю точно, года два, наверное. Не помню. Он был со мной, пока я писала этот роман. Ну, этот, что сейчас так популярен. - Это самый известный твой роман. - Это уже не важно. Врач удивленно подняла бровь и поджала губы, но промолчала. Я заметила, что она намерена закончить разговор на сегодня. Я сказала, что буду ждать следующей встречи. Покидая палату, моя исповедница обернулась и спросила: - Ты, кстати, угадала, что я люблю носить чулки от Victoria`s Secret. Как ты узнала? - Это просто. То как горделиво ты их носишь, грациозно закидывая ногу на ногу. Однажды из-под полы твоего халата показалась их кружевная кайма. А из кипы бумаг с историями болезней у тебя когда-то выпала этикетка, так сказать, с одноименным названием. - Все понятно! - ее улыбка, последнее, что я видела в ту

102

ночь. Все остальное время меня посещали сны о НЕМ. *** В кафе зашла элегантная женщина средних лет, очень яркой и запоминающейся внешности и присела за столик у окна. К ней тут же подбежал официант, спеша принять ее заказ. Сегодня на ней не было ее привычного белого халата. На черное короткое платье было наброшено промокшее от дождя пальто, волосы были распущены и золотые кудри спускались на плечи. В ее чашке был горячий шоколад со специями. Он источал приятный аромат. Женщина задумчиво смотрела в окно. Сегодня она не думала о работе. Ее мысли заполнила ее собственная жизнь. Такая же серая, как и ее пальто. Как мокрый асфальт на улице. Женщина грустила о чем -то. Возможно об утерянной свободе, о том, что когда-то забыла о безумствах. О том, что потратила молодость и красоту на бесполезных мужчин, которые едва ли оставляли за собой хотя бы воспоминания. Но она помнила и свою последнюю любовь, которую упустила, боясь поддаться чувствам, боясь кардинально изменить свою жизнь. У нее была лишь ее любимая работа, которая лишала ее свободы и воздуха, мешала мыслить шире. Теперь работа стала тягостной рутиной. Она вспомнила о своей пациентке. Той самой писательнице, которой врач так и не могла отважиться поставить окончательный диагноз. Что же это такое? Женщина втайне завидовала пациентке, так как никогда в жизни не переживала ничего такого же яркого и в такой же степени увлекательного. Врач готова была даже поменяться местами с па-

103

циенткой, чтобы только оказаться в ее голове, пусть даже, если там есть то самое ядро безумия, которое она ищет. Мысли о работе не давали покоя этой бедной женщине. Услышав еще одну главу из истории писательницы, врач отбросила идею о шизофрении. Диагноз видоизменялся. Теперь она допускала, возможно, помешательство и полный отход от реальности. Она на какое-то время посчитала, что все «советы» ее вдохновителя были лишь мысленным оформлением ее собственного писательского опыта. Преобразовать квартиру она могла под действием того же самого расстройства, считая, что ей помогают. Человек, выступавший на сцене в кафе, мог быть обычным исполнителем, принявшим облик ее музы. Более того писательница говорила, что «муза» приходила тогда, когда ей это было необходимо, описывая его появление, как ощущение ветерка на коже или что-то в этом роде. Все это указывало на глубокое помешательство. На четкий вопрос о продолжительности их отношений, пациентка не дала точного ответа, ведь возможно она не осознавала, сколько времени пребывает в трансе и как далеко ушла от реального мира. Возможно, помешательство здесь как раз граничило с высокой интеллектуальностью и отсутствием бреда. Но врач не могла поставить этот диагноз, потому что у таинственного вдохновителя была болезнь, сопровождавшаяся кашлем, что свидетельствовало о реальности этого человека. Не стала бы она выдумывать себе больную музу. Похоже, это был реальный человек, приносивший ей вдохновение. Возможно, именно он своей необычностью вогнал творче-

ского человека в подобие транса и сделал зависимой от себя самого? У нее было не только идиллическое отношение к своей музе. Она сострадала ему и переживала за него. Значит, не помешательство это было, а любовь… Врач никак не могла собрать все кусочки воедино. Она уже не была уверена, что дослушав историю, она сможет быть более определенной в своих решениях. Но, слушая эту историю, она стала ближе к своей пациентке. И она почеловечески хотела дослушать удививший ее рассказ. С последним глотком горячего шоколада она решила, что сегодня на ночном дежурстве она снова пойдет в заветную палату то ли слушать сказки, то ли смотреть цветное кино. *** - Как его звали? – спросила врач, сверля меня глазами. - Я не знаю. Мы никогда не называли друг друга по имени. Никак друг друга не называли. - Что? - Да. Ты сочтешь это странным. Иногда он придумывал себе смешные прозвища и просил меня использовать их. Говорил, что имена забирают нашу свободу действий и выбора, влияют на нашу судьбу. Но иногда мы вместе бывали в местах, где он встречал своих знакомых, и они называли его Вальдес с ударением на второй слог. Не знаю почему. Мы часто бывали с ним в музыкальных магазинах, где он перекидывался парой фраз с персоналом, он захаживал в антикварные лавки, undergroundмагазины с необычной одеждой, видео-прокаты. Казалось, у него есть тьма знакомых, но нет

друзей. И везде для всех он был Вальдесом. Он часто бывал на «блошиных» рынках, отыскивая редкие вещи, старинные музыкальные инструменты, афиши, шкатулки. Он походил на старьевщика, но наш город мог соблазнить любого человека, страстно влюблённого в коллекционирование. Ты сама знаешь, что здесь можно найти вещи со всех уголков мира. Это тоже привлекает сюда туристов. Наш город сам по себе как сувенир. Врач согласно кивнула. - Он показывал мне места, где я не бывала раньше, но где я могла чувствовать себя собой, среди своих. Однажды он зашел ко мне и поставил меня перед фактом, что мы отправляемся на рок-концерт. Я протестовала, говорила, что не готова и что мне нечего надеть. «Ты идешь на рокконцерт. Так что одевай то, что попадется под руку. Вон те джинсы, и вот та футболка. И я тебя забираю». Это был первый концерт, который я посетила с ним, за которым последовали множество других. Он запомнился мне больше всего. Я всегда любила рок-музыку, в ней была неуловимая сексуальность и заражающее бунтарство. Он знал, что меня это вдохновит. Он привел меня в какой-то подвал, где милым неприхотливым образом вместился маленький рок-клуб с крошечной сценой и задымленным помещением. Там царила своя особая атмосфера, свое настроение. Я любила наблюдать за музыкантами, терроризировавшими свои инструменты с упоением, забываясь на сцене и вгоняя толпу в транс. Мне нравился этот живой разбивающий на части грохот, поглощавший

целиком, и, тем не менее, дававший встряску, гонявший адреналин по крови. Мой спутник постоянно с кем-то здоровался. Многие знали его в лицо, другие лично, перекидывались с ним парой фраз, и лишь единицы завязывали разговор, что было больше похоже на перекрикивание музыки. Он улыбался, качал головой, иногда переглядывался с музыкантами на сцене, если они были ему знакомы. Один, второй бокал пива… И я не заметила, как оказалась с гуще толпы, полностью отдавшись музыке. А он исчез. Я знала, что он сделал это намеренно. К тому времени я привыкла к его выходкам. Он оставил меня наедине с толщей света и звука, драйва, эмоций, инстинктов толпы, и чистым вдохновением, лившимся со сцены. После этого он похвалил меня, за то, что я не задавала вопросов. Он понимал, что я достаточно хорошо его знаю. Знал, что я благодарна ему за то, что он оставил меня ловить и запоминать новые мысли, ловить их прямо из воздуха и превращать в слова. «Я хочу играть, так же как и они и как ты. Иногда», сказала я как-то ему. Это был прохладный вечер, время, когда город воспламенялся от тысячи огней, готовясь встретить ночь. «Не проблема», - ответил он и направился к тротуару, где как раз зарабатывал деньги какой-то несчастный бродяга. Он был одет в грязную поношенную одежду, и играл на старой акустической гитаре с облупившимся лаком. Перед бродячим музыкантом на земле лежала шляпа, в которую прохожие бросали монеты. Я в недоумении последовала за ним.

«Слушай, друг, не одолжишь гитару на пару минут?» спросил он. Бродяга улыбнулся частично беззубым ртом и протянул гитару. Вальдес поманил меня пальцем. Он взял гитару и начал играть нашу с ним любимую песенку. Мы часто пели ее вдвоем, когда никто нас не слышал и беззаботно смеялись. Он запел, и кивнул мне, как бы завлекая меня подпевать. «Ты что, я не умею», шепнула я, смутившись. «Публика просит», - ответил он. Я оглянулась. Позади нас стояла пара - мужчина и женщина средних лет, какой-то парень в татуировках и девочка с большим блокнотом в руках. «Давай же!» - крикнул он. Я несмело запела вместе с ним, сначала тихо, но уловив его волну, подхватила громче и наши голоса слились, вторя веселенькой мелодии, которую он играл. Он начал смешно танцевать с гитарой, дрыгая ногами. Я вдруг схватила воображаемый микрофон и начала изображать звезду. Бродяга стоял в стороне, смеялся и умильно аплодировал. Вокруг нас образовалась неплотная толпа зевак, которым очень полюбилась наша песенка. Они качали головами и пританцовывали. В шляпу посыпались монеты. Песня закончилась, и послышался шум аплодисментов. Я увидела улыбки на лицах людей. Бродяге вернули гитару, и он продолжил свой «концерт». Мы, взявшись за руки, пошагали по улице, шлепая кедами по мокрому асфальту. «Ну что, ты довольна?» спросил он меня. «Да, вот это мы зажгли! Но я хочу, чтобы это была

104

настоящая сцена». «Если захочешь, ты можешь туда попасть. Но сначала ты напишешь свой роман». Да, роман я написала. Но так и не побывала на сцене. Врач опустила голову, смотря в пол, и теребя правой ногой. - Ничего. Ты еще молодая. Везде побываешь, - сказала она, с улыбкой, тронувшей уголки ее губ. - А о чем ты мечтаешь? - спросила я ее. - Я? О многом. О том, что так и не сказала, не сделала. Я все-таки гораздо старше тебя, и времени у меня меньше, чем у тебя. Когда я была еще подростком, я хотела убежать из дома с рок-группой. Я любила петь. У меня низкий голос и этим я почему-то привлекала любителей свободной музыки. Я влюбилась в музыку и не только, - врач покачала головой и продолжила, я хотела объездить весь мир в фургончике с остальными музыкантами. Романтично и глупо. Естественно я послушала родителей и… Ну, а дальше медицинский университет, работа, первый брак… Бракованный. Это уже не важно. Вообще, я довольна. Я люблю свою работу, - закончила она. - Так может пора стать свободной? Ты достаточно работала. Пора и отдохнуть. Ты успеешь так много! Я знаю, - я пыталась снова разбудить в ней то скрытое, то молчаливое, буйство, которому она всю жизнь затыкала рот. - Твои слова меня подкупают. Но… - Просто обещай, что подумаешь на эту тему, ладно? – попросила я. - Ладно. Не хочешь продолжить свой рассказ? Я ведь

105

здесь, чтобы говорить о тебе. Ты мне скажи, вот вы обычно встречались или в общественных местах или у тебя в квартире. А где он жил? - О! Хорошо, что ты задала этот вопрос. Это как раз напомнило мне об одном случае. Помнишь, он как-то говорил, что берет всякие интересные вещи в музее? - Да, припоминаю. - Так вот. Оказывается, это был его дом. Точнее дом его отца. Отец при жизни был коллекционером, но когда он разорился, он создал у себя в доме нечто вроде приватного маленького «музея». Он брал совсем немного денег за вход и проводил желающих прохожих посмотреть его экспонаты. Остатки роскоши, так сказать. После смерти отца, дом перешел его сыну, который не стал там ничего менять. В тоже время музей прекратил свое существование. Однажды он повел меня туда, сказав, что мы идем в гости. А потом перед самым входом сказал, что там живет. Я сначала не поверила. Это был двухэтажный полуразрушенный дом, поросший сухими ветвями какого-то вьющегося растения, с глубокими трещинами на стенах, которые были похожи на шрамы и морщины. Дом был похож на старика, который вот-вот тяжко вздохнет. Но он безмолвно возвышался над нами. Когда мы вошли, я увидела полупустую комнату, местами с оторванным линолеумом. Окна находились высоко, и комната была очень темной. Мебели не было. Вокруг валялось все, что когда-то было достоянием музея. Чего там только не было. На стенах кое-где висели чучела диких животных, такие как голова оленя или медведя. Старые

картины в ветхих рамках, пластинки, статуэтки и полуразбитые бюсты. В центре комнаты лежала бурая шкура, то ли вместо ковра, то ли вместо дивана. Камин взирал на нас чернотой своего сопла. В нем давно не разжигали огонь. Окна обладали особым шармом, они были витражные, состоявшие из кусочков стекла теплых оттенков, и свет с улицы преломлялся в них, отбрасывая на потрескавшийся потолок теплый свет. Я зачарованно смотрела на витражи, в них было что-то мистичное. Я поежилась, потому что в комнате было очень холодно. «Ты что правда здесь живешь?» – спросила я. «Да. Фактически. Дом мой. Но я редко здесь бываю». «А где ты проводишь большую часть времени?» - я удивлялась все больше. «Сейчас часто в underground-кафе, на улицах, на сцене, у тебя в квартире», - он соблазнительно улыбнулся. «Ты сумасшедший…». «Не без того, - он покачал головой, - подожди меня здесь». Его не было пару минут. Он вернулся с бутылкой вина и бокалами, укутал меня в плед и предложил присесть на медвежью шкуру, покоившуюся на полу. «Не мёрзни только, - попросил он, - я сейчас разожгу камин». Пока он разжигал огонь, я разлила вино в бокалы и, умостившись на шкуре, что была единственным барьером между мной и холодным полом, смотрела ему в спину, любуясь его кудрями, разметавшимися по плечам. «Я бываю здесь, когда у меня особенно поэтическое

настроение. Здесь можно почувствовать умиротворение от этих древних вещей, можно почувствовать их энергетику, здесь так тихо, а по комнатам ходит эхо. Я не знаю, может быть здесь и призраки есть», - хохотнул он, рассказывая и ковыряя кочергой угли в камине. «Как мило. Здесь довольно мрачная атмосфера. Витражи… От одного их наличия здесь уже царит духовность. Эти голые потрескавшиеся стены! Почему ты не сделаешь здесь ремонт? Это отличный дом. Он просто требует ухода». «Ничего он не требует, вздохнул он, и, взяв бокал, присел поближе ко мне на шкуру, знаешь, если бы я стал вампиром, я бы здесь жил. Почему бы и нет? Я бы оставался здесь и проводил свои дни. Вот здесь у меня стоял бы гроб. Я бы прятался в нем от лучей солнца. А ночью я бы выступал на сцене». «Ты бы выступал, даже если бы был вампиром!» - улыбнулась я. «Думаю да. Я хотел бы жить вечно. И всегда выступать, заниматься музыкой. Если бы я был бессмертным, я бы сам решил, когда мне следует умереть, сам бы отсчитал свои сроки». «Ты не боишься смерти?» - спросила я. «Нет. Но я злюсь на нее! Я знаю, что когда она придет, она все сделает по-своему, она заберет меня совсем так, как мне бы не хотелось». «Что? А ты думал о том, как именно ты хотел бы умереть?» «И не раз. Я мечтаю о том, чтобы я мог просто лечь и забыться сладким сном, и никогда не проснуться. Но я знаю, что мне не суждено так умереть».

«Откуда тебе знать?» – скептически пожала я плечами. Он закашлялся и чуть не подавился вином. «Никогда не проснуться », - повторил он хриплым голосом, откашлявшись. «Когда ты начнешь лечиться? Ты постоянно кашляешь!» «Я не болен, - он начал нервно шарить в карманах, - ах, вот они!» – он выудил пачку сигарет из кармана пиджака, и, закурив, швырнул ее на пол. «Опять куришь». «Курю…», - подтвердил он. Вздохнув, я прилегла на шкуру и положила голову ему на колени. Он запустил длинные узловатые пальцы мне в волосы. Периодически выпуская дым в потолок, он что-то напевал себе под нос. «Да, пожалуй, ты прав, призналась я, - что может быть лучше, чем просто прилечь, сладко потянуться, и, свернувшись калачиком под теплым пледом уснуть, и больше не проснуться. Это была бы идеальная смерть. Мало кому удается отойти именно так». «И я о чем!» - подхватил он. «Пока мы живы, ты просто не отпускай меня. И пой эту песню . Да, да, громче, ту, что ты сейчас напевал! Если бы я могла навечно уснуть именно таким образом», - мой взгляд устремился в пустоту. Он улыбался и продолжал напевать мне своим низким, но переливистым голосом, поджимая губы, словно философствуя, и как-то особенно тяжко вздыхая, словно этот вздох тоже был частью его лирики. В комнате потеплело от огня из камина, и от вина.

«Мне здесь очень нравится. Жаль, что ты не хочешь привести дом в порядок». «Я знал, что тебе понравится. Это мое безумие. Я ничего не хочу здесь трогать. Тогда дом потеряет свое очарование. Знаешь, среди обшарпанных стен и куч старого хлама, пусть и антикварного, хочется просто сидеть и смотреть на огонь, говоря о вечном. Как мы с тобой. Этот затхлый воздух… все здесь веет старостью. А мы молоды и можем лишь созерцать, как все это постепенно чахнет». «Я хочу приходить сюда чаще». «Как хочешь». Мы еще долго сидели вот так, говоря высокопарные фразы и наслаждаясь этим. Такова была атмосфера этого дома. Он принял в себя звуки наших голосов, услышал, о чем мы говорили. А стены этого дома точно могли все слышать. Они спрятали нас, наши страхи, наши грехи. Эти стены видели нас, занимавшихся любовью там, на теплой шкуре, и унесут наш секрет с собой. Мы провели там много вечеров и ночей. Особенно прекрасным было Рождество. Это было незабываемо. К шкуре на полу и огню в камине добавилась кривая и куцая елочка, которую мы украсили пачками сигарет, и различными вещицами, найденными в доме. Мы даже соорудили столик из старых книг, на котором была очень скромная, но вкусная и праздничная снедь. Вместо рождественского пунша мы пили абсент. Он переливался изумрудным светом в его бокале, сочетаясь с его зелеными глазами. Он говорил, что абсент воздействует на творческих людей и дает им вдохновение, позволяя

106

чувствовать потустороннее. Я принесла свой ноутбук, он был приветом современности в этих стенах. Мы лежали на шкуре, обнявшись, и смотрели мрачные мультики, «Кошмар перед Рождеством» и другие… - Как мило… - хмыкнула врач, это так порождественски! - Это было что-то сродни нашего персонального рождества. Все выглядело странно и понятно только нам двоим. Он принес гитару и вечерами играл мне свои новые песни. А я зачитывала ему новые главы своего романа. Иногда мы жарили зефир у огня. Это был наш очаг. Однажды он принес странной формы котелок, смешной такой, как у ведьм в сказках. И красное вино. Я варила глинтвейн в камине! Весь дом пах специями. «Твое зелье случайно не приворотное?» - спрашивал он, и мы вместе смеялись. Я также не смогу забыть ту прекрасную зиму, потому что мне открывалось все больше и больше интересных и прекрасных вещей. Когда выпал снег и воды в каналах заледенели, каналы превратились в ледяные улицы. - Люблю это время, - согласилась врач. – На улицах безумно красиво. - Да, очень красиво. Но главной нашей забавой тогда было катание на коньках по льду каналов! Иногда бы объезжали весь город по этим «дорогам». Это он научил меня кататься на коньках. Наши лица были красными, разгоряченными от морозного ветра и, возвращаясь домой, в музей, мы отогревали наши руки у камина, а наши глотки чем-либо горячительным, - я улыбнулась своему просторечивому грубоватому

107

выражению. Доктор вернула мне улыбку. - Зимой мы часто бывали в барах, где выступала его группа. Это было веселое время. Музыканты заносчиво верили, что станут знаменитыми, писали новые и новые песни, утверждая, что они с каждым разом получаются лучше, курили марихуану, купленную у людей, действительно знающих толк в качественном продукте, и жили роком. А еще мы часто бывали в самых различных музеях. Он говорил: «Тебе нужно чаще выходить в свет, наблюдать за другими видами искусства, это важно!» И я познавала родной город вместе с ним. Мы были и в эротическом музее и в музее Гашиша и Марихуаны! Ну, где еще увидишь подобное? Меня очень впечатлил доммузей Рембрандта в Еврейском квартале, а так же музей Ван Гога. Да, живопись тесно граничит с литературой, причудливо с ней переплетается. Это тоже вдохновило меня. А музей татуировки воодушевил меня сделать и себе наколочку, - я заголила ночную рубашку, демонстрируя врачу рисунок на спине. - Блокнот, гитара, краски и кисточки? Да, это тебе подходит. Ты человек искусства. - Возможно. В общем, мне нравилось все, что мы делали, куда ходили, и я все больше влюблялась в свой город. Единственное место, которое мне не нравилось, это район Красных фонарей. Плоско и пошло. Но как ни крути – это почти синоним столицы. Ха, зато мне понравился памятник женской груди, спрятанной в брусчатке, прямо под ногами! - Слышала много легенд о нем, - поддержала врач, кивая,

- я когда-то мечтала иметь такую же грудь, как у этого памятника, - врач покачала головой. - Точно. Я тоже! А еще мы однажды провели незабываемый вечер в доме-лодке. Знаешь, те, которые катаются по каналам. Можно снять такой плавучий дом на ночь, заплатив всего несколько гульденов. Это было после его концерта. Не знаю, то ли домик сильно качался на волнах, то ли мы были чересчур пьяны? Мы обе улыбнулись. За окнами маячил розовый рассвет. Но, казалось, что мы совсем не устали от разговоров. - Прости. Может, я задам лишний вопрос, но это все так удивительно. Как же он позволил тебе оказаться здесь? Что случилось? Где он сейчас? врач волновалась и, держась за коленку, ерзала на стуле. - Нет, это не лишний вопрос. Мы к этому шли. Я должна закончить рассказывать. А тебе нужно решать, что делать со мной дальше. Последние, скажем полгода, до его ухода, буду называть это так, он стал реже ко мне заходить. Он пропадал иногда на две недели, и я начинала жутко нервничать, у меня начались приступы удушья, когда его долго не было. Я боялась, что однажды он может не вернуться, как и обещал. Но он возвращался. Никогда не объяснял своего отсутствия, и меня это злило, но я понимала, что по-другому не будет. Может быть, мне просто казалось, но с каждым его возвращением, он становился бледнее и худее, словно из него вытягивали жизнь. Он часто морщился от боли, хватался за грудь, все больше кашлял. Но его зеленые глаза по-прежнему светились и

улыбались мне. Он всегда приносил с собой новую порцию вдохновения. И после его визитов я долго пребывала в творческом полете, и мой роман успешно продвигался к концу. Я сама была довольна своей работой, поэтому писалось легко. Но когда он подолгу отсутствовал, горло сковывал обруч, и мне становилось душно в квартире. Я бросала писанину и выходила на улицу, бесцельно шатаясь по улицам, и ресторанам, где он мог выступать. Когда он появлялся, он все чаще обнимал меня так крепко, что казалось, он сломает мне ребра. Он подолгу держал меня, прижатой к себе, и я чувствовала, как он сбивчиво и неровно дышит. Он мог прибегать ко мне в квартиру, как всегда мокрый от дождя, прижиматься ко мне, дрожать и что-то невнятно бормотать. Я боялась за него и ничего не могла ему сказать. Он никогда бы не стал разговаривать со мной о своих проблемах, о том, что его тяготило. Это внутренне очень мучило меня и не находило выхода. Намерзшись на улицах, он приходил и, дрожа всем телом, садился в ванную прямо в одежде, поливая себя горячей водой, сильно кашляя, и отхлебывая из бутылки вино. Да, он много пил тогда. Больше, чем обычно. Мне ничего не оставалось, как, не раздеваясь, залазить к нему в ванную, обнимать его кудрявую голову, целовать его бледные дрожащие губы, и вместе с ним переживать его трагедию. Ведь я и понятия о ней не имела. Он бы никогда не рассказал мне. Я могла лишь быть с ним рядом. - Ужасно. Я бы мозгами поехала, - вырвалось у врача. – Ой, прости. - Да, я, наверное, и поехала. Тебе виднее. Но другого

пути у меня не было. Мне очень запомнился вечер, когда он пригласил меня на свой концерт в крупный, невероятно модный клуб. Он сказал, что его группа становится узнаваемой, и их стали приглашать в более людные места, ставить на разогрев более известным музыкантам, и даже предложили записать альбом. Я решила, что его отсутствие связано с группой. Видимо, он много занимался музыкой. Я немного успокоилась. Концерт был непередаваемо впечатляющим! Мне, наверное, никогда его не забыть. Вальдес выглядел хуже, изможденнее обычного, но был прекрасен. Я видела, что он уже заслужил признание публики. Это был его первый настоящий успех. Я была так счастлива за него, более, чем когда либо была счастлива за себя. Я гордилась им. Многие женщины ищут мужчину, которым они могли бы гордиться и говорить ему об этом. У меня такая возможность была. Да, я кажется, отвлекаюсь. Прости, мне что-то сложно дышать… Я помню, как я увидела его в последний раз. Ох…, - я схватилась за горло, говорить стало труднее. Врач с тревогой смотрела на меня. Но я продолжала: - Он зашел за мной. Впервые он был одет тепло. На нем был старый черный растянутый свитер, поверх него длинный пиджак, шапка, свисавшая на затылок, из-под которой выбивались его влажные от дождя кудри. Глаза стали светлее, они выцвели. Лицо разгладилось, но почему-то казалось даже немного постаревшим. На руках были обрезанные на пальцах потрепанные перчатки. Мы пошли с ним в кафе. Большую часть пути он молчал. Когда мы были у цели, мы выбрали столик на улице

под навесом. Мы сидели напротив друг друга и я, не отводя взгляда, смотрела на него. Я заказала кофе со сливками. Его аромат успокаивал меня. Я обхватила чашку руками, согревая пальцы. «Как твой роман?» – спросил он. «Осталась последняя заключительная глава», - ответила я воодушевленно. «Отлично, - улыбнувшись, сказал он, – дописывай. Мне нужно видеть результат». «Скоро увидишь!» - весело отвечала я. «Когда ты его допишешь, и тебя напечатают, ты заработаешь много денег. Станешь жить шире. Купишь себе дом возле моря. Там, где тепло», - сказал он. «Что ты… Еще неизвестно, будут ли меня печатать. Раньше ведь не печатали. Да и зачем мне дом у моря? Я довольна и своей квартирой!» «Нет. Твоя жизнь изменится. Но сначала ты должна дописать роман. Обязательно. Этот роман наше детище. Он рожден в любви. Никто не любил меня так, как ты. И никто не любил тебя, так, как я», - эта его фраза встревожила меня. «Зачем этот пафос? Что происходит?» «А что я не могу признаться в любви женщине, которая вдохновила меня, которая сделала меня знаменитым? Которая просто молчала и всегда была рядом». «Это ты сделал меня такой, какая я есть». «Не надо сейчас об этом! - оборвал он меня. – Я пойду… репетировать. А может быть спать. Может, засну. Неважно. А ты посиди еще здесь. Сегодня такая погода… Музы гуляют

108

сегодня. Лови их. И допиши последнюю главу. Сегодня, слышишь? Я хочу, чтобы ты закончила роман сегодня». «Я постараюсь, если ты так хочешь». «О, боже мой, спасибо!» последовал его страстный ответ. Он встал из-за стола и, накрыв ладонью мою ладонь, поцеловал меня в лоб холодными губами. «Пиши», - шепнул он, и, улыбнувшись, покинул кафе. Новый приступ удушья дал о себе знать, и я снова схватилась за горло, не в силах продолжать рассказ. Врач резко встала со стула и, схватив меня за плечи, смотрела прямо в глаза. - Что с тобой? – на ее лице было искреннее волнение. - Я…я… - обруч на горле не давал мне говорить. Голова закружилась, но я попыталась взять себя в руки. Врач присела ко мне на кровать и, держа меня за руку, участливо смотрела на меня. - Ну же, я знаю, как тебе плохо. Но расскажи, расскажи, что было дальше. Как ты оказалась здесь? Расскажи! – ее голос становился настойчивым и резал уши. – Расскажи! Из моих глаз закапали слезы. - Наверное, прошел месяц с тех пор, как я поняла, что он не вернется. А я…Черт! Я… дописала этот роман в тот день. Как и обещала. Но я не знаю, прочитал ли он его. До сих пор не знаю, - меня затрясло, - я так мечтала прочитать ему последнюю главу. Но он, наверное, решил отказаться от меня и нашего детища. Я больше не видела его. Я не знаю, я не знаю, читал ли он его, когда меня напечатали. Я не знаю!!! – я сорвалась на крик.

109

- Тише, тише, успокойся. Что было дальше? - А дальше…все это так неважно…не важно…, - у меня перед глазами все поплыло, и я схватилась за голову, покачиваясь. Слух затуманился, и сквозь пелену я услышала какой-то тонкий звук. Я увидела искаженное лицо врача, в руках которой был пикающий пульт с горящей красной лампочкой. Мне стало ясно, что она вызвала санитаров. Дверь распахнулась и в свете коридорных ламп я увидела два мощных силуэта, а вскоре я почувствовала, как их крепкие руки держали меня с двух сторон. Я начала вырываться, но отнюдь не от того, что я не хотела, чтобы меня усмирили. Перед моими глазами проносились воспоминания. Те самые забытые воспоминания, все то, что было после того, как напечатали мой роман. Я вспомнила все до мельчайших подробностей. Мир рухнул во второй раз. В этом мире снова не было ЕГО. Я чувствовала, что дышать становилось все сложнее, чувствовала горячие слезы на щеках. И впервые я мечтала, чтобы меня усмирили. А еще лучше, чтобы усыпили, как бешеную собаку. Неизвестно откуда появившаяся медсестра набирала шприц. Я громко зарыдала, корчась в руках санитаров, так громко, как давно этого не делала, и закричала что есть мочи. Потом я почувствовала укол чуть выше локтя, и мое тело расслабилось, конвульсии прекратились, я обмякла, и меня опустили на кровать. Последнее, что я помнила, это испуганное лицо врача, приоткрытый рот и глубокую морщину, прорезавшую ее лоб… Сознание помутилось и, не помня себя, я потеряла созна-

ние. *** Я не помню, сколько времени прошло с тех пор, как я, рассказав врачу свою историю, вспомнила все самое страшное и впала в то ужасное состояние, когда меня требовалось усмирить. В теле была слабость от препаратов, глаза видели нечетко, то с зелеными змейками, разводами, то со звездочками, будто меня били по голове. Я все еще была очень слабой, но сегодня мне стало легче. Самое ужасное, что на этот раз я помнила, как и почему оказалась в больнице. Помнила конец своей истории. И теперь я понимала, что мне нужно жить с этими воспоминаниями. Медсестра вошла ко мне в палату и молча положила пачку белых листов и ручки на тумбочку. Когда она удалилась, я, дотянувшись до листов, увидела, что все они абсолютно чистые. Что-то вдруг щелкнуло у меня в голове, и внезапно разозлившись, я швырнула листы, и они белым фейерверком рассыпались по палате. Взглянув на кучу разбросанных листов, расплывающимся зрением, я увидела, что один из листов в этой пачке был исписан. Я попыталась подняться, но одолевшая меня слабость, мешала мне. Я кое-как сползла с кровати и, шаря руками по полу, добралась до заветного листа. «Я надеюсь, ты прочтешь это, - так начиналось послание. Я сразу же поняла, что это было письмо от врача. - Я не могу прийти к тебе и дослушать конец твоей истории. Я знаю, что сейчас ты уже все помнишь, я допускаю, что тебе может снова стать плохо, если ты будешь рассказывать об этом вслух. Так что я прошу тебя написать мне о том, что было дальше. Не

спеши. У тебя достаточно времени. Ты больна. И я не могу тебя выпустить. Ты уже сама понимаешь, что больна. Твое исцеление теперь и в твоих руках. Я шлю тебе эти листы, чтобы ты могла писать. Обещаю, я больше не буду забирать их у тебя. Ты вспомнила все и твое творчество больше тебе не навредит. Тебе нужно учиться с ним жить. Чтобы окончательно определиться с твоим диагнозом, мне нужно знать конец истории. Так что я жду твоего письма. Я не буду мозолить тебе глаза. Я даю тебе столько времени, сколько нужно. Если будет становиться хуже, прекращай писать. Потом снова начинай. Контролируй свое состояние. Видишь? Я уже доверяю тебе лечение. Если будет нужно, я пришлю тебе ноутбук, краски, бумагу, все, что нужно, только скажи! Ты должна продолжать творить. Но… выпустить тебя я не могу. Прости». Слезы подступили к моим глазам, и я тихо заплакала. Внутренним слухом я слышала безжалостную фразу: «Ты больна. И я не могу тебя выпустить». Новый приступ не заставил себя ждать. Сначала крик, конвульсии. Я знала, каким будет этот приступ. И заведомо ждала санитаров. Она не смогла мне помочь. Она лишь указала мне на мою болезнь. Дала четко осознать, что мое место здесь. Теперь все стало на свои места и единственное, что мне оставалось, это сдаться. Препарат подействовал, и я снова забылась. Жаль, что не забылось все то, от чего я страдала. *** Врач, казалось, вечность ждала письма от своей необычной пациентки, и начинала терять надежду. Но однажды, ей в

кабинет занесли кипу бумаг, кое -где смятых, исписанных, с рисунками на полях. О да, это из той заветной палаты. Она не будет читать эти послания в больнице. Нет! Больше нет. Это дело перестало быть ее работой, оно сроднилось с ней. Добравшись до дома, врач надела мягкий махровый халат и налив себе вина, включила громко музыку. Ей стало плевать, что подумают соседи. Это был диск группы со странным названиемаббревиатурой и пятью самоуверенными парнями на обложке, среди которых стоял, повидимому, их вокалист, с волнистыми волосами до плеч и пиджаком, наброшенным на голое тело. Звук заполнил комнаты. Да! Эта музыка вполне соответствовала случаю. Что же было дальше? Что случилось с этой группой? С этим зеленоглазым демоном, что свел с ума писательницу, затерявшись в этом огромном городе, и что будет с психиатром, свидетелем чего-то неповторимого, канувшего в лету, оставшегося на страницах бестселлера больной писательницы? Она начала читать: «Мне сложно. Но я справляюсь. Ты права. С каждым днем, с каждым новым приступом, я понимаю, что привыкаю жить с этими воспоминаниями. Приступы стали реже. Писать всегда легче, чем говорить, тем более мне. Я остановилась на том, что… я закончила свой роман в тот же самый день, когда в последний раз видела ЕГО. Последовали дни, когда я редактировала свое детище. Тогда я все еще верила, что он вернется, как всегда, и будет первым, кто прочитает мое произведение. Я тогда была на подъеме, исполненная верой в лучшее. Когда я закончила редактиро-

вать роман, я сразу же отдала электронный вариант в редакцию. Возвращаясь домой, кутаясь в свое простенькое серое пальтишко, я медленно брела по улице, все мечтала случайно его встретить, как тогда, в первый раз. Но я не встретила его. Мне так нужна была его поддержка, особенно в этот день. Я еще не знала, что мне скажет редактор, но мне так нужно было взбодриться, поверить в себя. Но он не появлялся, и мое настроение становилось все хуже. Все еще в ожидании ответа из редакции, я начала искать его. Я знала, что у меня мало шансов найти его, но я пыталась. Я мерзла в парках, где мы бывали вместе, заходила в кафе и бары, где он когда-то выступал, приходила к нему домой, у меня остались ключи. Но в пустом заброшенном доме уже давно никто не появлялся, не разжигал камин, не мял шкуру. Я просто садилась на нее и ждала. Я все думала, что он захочет вдруг навестить свое жилище. Но никто не приходил. С наступлением темноты, дом казался зловещим. Когда я оставалась там в одиночестве, мне было холодно как в пещере. Чтобы унимать свой страх, я слушала музыку в наушниках, лишь бы только не слышать шорохов и дыхания старого дома. Я дула на свои закоченевшие пальцы, но терпела, сидела до тех пор, пока окончательно не осознавала, что он не придёт. Часто я боялась, что если я сидела в его доме, он мог не застать меня в моей квартире, и я, сломя голову, бежала туда. Но я бы заметила, если бы он приходил, он бы оставил за собой свой неповторимый запах. Ответ редактора не заставил себя долго ждать. Роман заслужил позитивную критику и был рекомендован к печати. Я была

110

очень счастлива, это же было самое первое в моей жизни достижение. Самое главное! Но я даже не могла по-человечески порадоваться. Да и не с кем мне было распить бутылку игристого шампанского, которое всегда символизировало праздник. Это был крупный праздник, но он был отпразднован тихо и компактно, внутри меня. За меня не кому было порадоваться. Радоваться за себя не хватало сил, потому что в голове прочно засела мысль, о том, что, как и обещал, он исчез. Он не раз говорил мне, что когда-нибудь исчезнет. Но я все отказывалась верить. Теперь ко мне приходило осознание того, что он никогда мне не врал. Я не бросала попыток искать его. Я решила сходить в то самое кафе, где впервые видела его выступающим. Мне почему-то запомнилось название заведения «Летучий голландец». Интерьер кафе сильно изменился. Там больше не было помоста, где выступали музыканты. Я обратилась к менеджеру. Спросила у него, о группе выступавшей здесь, а так же, не знает ли он их лидера Вальдеса. Я вспомнила это прозвище, ведь многие его именно так и называли. Я также спросила, выступает ли эта группа здесь, как и прежде. Менеджер приветливо улыбнулся, услышав знакомое имя, и сказал: «Вы знаете, у нас больше не выступают никакие группы. У босса умерла жена. С тех пор, он запрещает играть здесь. Предпочитает тишину. А вот Вальдес и его группа…Хм, они вроде бы уже записали альбом. Но насколько я знаю, у них теперь новый вокалист. Я не в курсе, как идут дела у Вальдеса. Знаю, что у группы небольшое турне сейчас. С ними он или нет

111

- я без понятия. Давно его не видел». Я поблагодарила менеджера и покинула кафе. Я долго искала его, встречала его знакомых, расспрашивала о нем. Но все как один лишь говорили, что не в курсе, где он может быть. Пожимали плечами и беззаботно показывали спину. Роман напечатали и меня пригласили на фотосессию для обложки. В тот момент все, что было связано с романом, перестало меня интересовать. Но на фотосессию я все же сходила. Фотография получилась ужасной, у меня был совершенно отсутствующий и безразличный взгляд. Потом последовала партия книг, которую мне выслали по почте. Обложка мне понравилась, но мои чувства притупились и, рассмотрев книгу, я холодно отшвырнула ее. Я стала известной. У меня не было агента, мне просто повезло. Мне не нужно было платить агенту, который бы работал за меня с издательствами. Обычно такая работа – большие хлопоты и занимает кучу времени, не давая писателям творить дальше. Но я не хотела писать дальше в тот момент. И я «работала» с издательством напрямую, они платили мне жалованье за проданные книги, они сами сообщали мне о доходах, презентациях и конференциях, на которые я должна была ходить, улыбаться поклонникам и расписываться на экземплярах своей книги. Сначала я все выполняла исправно, ходила на презентации, расписывалась на обложках, улыбалась на камеру, но мои силы быстро иссякли. Мне не нужна была популярность! Огромные деньги… Все это на счету в банке, я точно не знаю, сколько там денег. Больше, чем я даже могу себе представить. Книга хорошо про-

даётся и сейчас, как я понимаю. Деньги капают и капают… Люди начали узнавать меня на улице и просить расписаться на их экземпляре. Но я большую часть времени была где-то далеко, погруженная в свои мысли. Я бродила по улицам в одиночестве, никого не замечая, как приведение. Все потеряло смысл, и вскоре моя апатия сделала из меня безвольное аморфное существо. У меня начались приступы паники, необъяснимого страха, даже мания преследования. Позже я купила альбом группы, где Вальдес был лидером. Он был на обложке среди своих музыкантов и это единственное его изображение, что у меня осталось. Я слушала альбом по кругу целыми днями и не знала, что с группой сейчас, что с ним сейчас. Неизвестность очень меня пугала. Я стала бояться выходить на улицу. Не знаю, чего я страшилась, может, самой себя. Я и сейчас туманно помню, что со мной происходило, потому что я была в трансе, у меня случались истерики, приступы удушья, и часто я просто не понимала, что происходит вокруг. Я вела себя очень странно. Я понимала, что обезумела и я припоминаю, как я однажды бежала домой в приступе паники, кричала, что-то бормотала, закрывала уши руками, дрожала. Уловила на лестничной площадке заинтересованный взгляд старой соседки, которая давно наблюдала за мной. А потом помню, как приехали санитары, заломили мне руки и доставили сюда. Вот и вся история. Что со мной случилось? Я надеюсь, когда-то ты сможешь дать мне ответ! Единственное, что тревожит меня сейчас, это то, что я не знаю, читал ли он мой роман…

Если бы только он прочел его… Мне больше ничего и не надо. Не забывай заходить ко мне в палату. Я обещаю, не будет приступа. Я учусь с этим жить». - Конечно, зайду, - сказала врач вслух, наверное, самой себе, дочитав послание. Все стало на свои места. С воодушевлением врач стала бродить кругами по комнате. Все было совершенно элементарно. Никакой шизофрении, помешательств, игр воображения творческого человека не было. Боже, как же все было просто! Любовь! Вот, что было настоящим безумием. Любовь к обычному человеку, обреченная стать наказанием. Наконец-то…Термины и понятия мгновенно заплясали в голове у врача: это нервный срыв, который случился вследствие психологической травмы. Травмой было исчезновение этого таинственного Вальдеса. За нервным срывом, лечением которого никто не занимался, последовали депрессия, фобии, тревожные расстройства, ухудшение физического здоровья. Ведь пациентку доставили в больницу изможденной, с головными болями и затруднением дыхания. Диагноз определен. История дописана, чего же можно еще желать? Разве не справился бы опытный психиатр с такой задачей? Она, несомненно, справилась бы. Но бороться с любовью она была не в силах. С, казалось бы, таким простым и всем знакомым чувством, что сделало ее пациентку безумной. Она чувствовала себя частью этой истории. Теперь она сама загорелась не менее бредовой идеей не вылечить, а помочь пациентке найти того, кого она так обожала. Не медля ни секунды, врач наспех оделась, и, схватив

диск Вальдеса, выскочила на улицу, не обращая внимания на проливной дождь. Она направлялась в «Летучий голландец»! Она верила, что если писательнице не удалось узнать чтонибудь о своем любимом, то удастся врачу, человеку трезво мыслящему, уверенному в себе. «Я найду, найду, найду его, бормотала врач, - я должна». Она повторяла это себе, пока бежала, стуча каблуками по мощеным улицам. И когда она промокла до нитки и продрогла, перед ее глазами наконец-то замаячила зеленая вывеска «Летучего голландца». Запыхавшись, она сбивчивым голосом попросила официанта позвать менеджера. Тот в свою очередь вежливо предложил даме присесть и что-либо заказать. Врач отказалась, и, доставая из кармана диск, сказала: - Простите, но я спешу. Мне нужно кое-что узнать. Прошу вас, взгляните. Говорят, раньше эта группа выступала у вас. Возможно, вы знаете этих людей! - Да, я знаю их. Раньше они выступали у нас, но теперь они стали действительно известными, - менеджер поджал губы, не понимая, к чему ведут эти расспросы. - Тогда скажите, вы знали Вальдеса? Мне очень нужно на него выйти. - Помнится, одна девушка спрашивала уже о нем. К сожалению, должен вас разочаровать. Вы попросту не сможете на него выйти. Я сам недавно узнал, что его с нами больше нет. Сожалею… - менеджер скорбно опустил голову. - То есть, больше нет? – нервно спросила врач. - Он скончался. Никто точно, правда, не знает, при ка-

ких обстоятельствах. Группа сразу нашла замену своему лидеру и отправилась в турне. Об этом я узнал гораздо позже. А зачем вам Вальдес? – поинтересовался любопытный менеджер. - Спасибо, - отрезала женщина и покинула заведение, хлопнув тяжелой дверью. Новость потрясла ее до глубины души. Дослушав рассказ писательницы до конца, она подозревала, что ее любимого уже нет в живых, но она все же еще хотела верить, что это не так. Ее ожидания подтвердились, и ей стало очень страшно от этого. В тот вечер, женщина не знала, куда себя деть в этом большом городе. Городе, где родился Ван Хельсинг, как говорилось в легендах. Городе, который был целой страной. Отдельным миром. Она бесцельно бродила по улицам «этого мира», промерзла до костей, и, вернувшись в свою квартиру, напилась. В одиночестве. Пусть так поступают только алкоголики, но ей было плевать. Приятное тепло разливалось по ее венам, чересчур переполнив ее организм, и она забылась крепким пьяным сном. *** Ее разбудила поистине суровая головная боль, но, не смотря на это, врач молниеносно поднялась с кровати, готовая действовать. План действий сразу же созрел в ее голове, удивительно четко и последовательно! Она учла все, что слышала от своей пациентки, учла советы своих коллег и подруг, учла все то, что сама чувствовала и чего желала. Еще вчера она была в отчаянии, она была безмерно несчастна и опечалена чужим горем. Но сегодня все резко изменилось и встало на свои места. Если бы кто-то спросил

112

женщину, что она собирается делать, план ее действий оказался бы слишком длинным с множеством пунктов. Но первый пункт в ее плане был: встретиться со знакомым адвокатом и расширить свою компетентность в сфере интеллектуального права. Она была уверена, что он поможет ей разобраться во всех нюансах и проблемах, с которыми ей предстоит столкнуться. Это было первое, что она сделала на пути к своей новой жизни. За этим последовали долгие месяцы исполнения пунктов плана. За это время врач не раз навещала свою пациентку, по прежнему ночью, и об их дружбе никто не знал. Женщина старалась не заводить разговоры о прошлой жизни писательницы, чтобы ничем не напомнить ей о ее боли. Но она знала и чувствовала, что та по-прежнему испытывает боль, хотя и учится с ней уживаться. Конечно же, доктор не рассказала пациентке страшную новость. Она просто не могла этого сделать. Она понимала, что это полностью разрушит жизнь этой девушки. Иногда в ночных кошмарах доктору снилось, что она рассказывает пациентке о том, что узнала там, в «Летучем Голландце». И в этих снах она видела разрушение этой личности, которое начнется с приступа, и может закончиться летальным исходом, а между тем и другим будет подобие ада, в котором будет мучиться пациентка. Она буквально видела разложение ее сознания, потом разложение ее тела. Врач каждый раз вскакивала с постели, увидев такой сон, и стирала пот со лба. И каждый день она молила Бога, чтобы пациентка ни о чем не узнала. Когда она навещала больную, женщины в основном обсуждали новый роман

113

пациентки, который та начала писать в клинике, используя ноутбук, присланный врачом. Писательница интересовалась, как идут дела у ее исповедницыврачевателя и та рассказывала ей о новой пациентке, живущей в соседней палате, которая всерьёз верила, что она английская королева. Женщины вместе смеялись, тут же застенчиво замолкая от неловкости, ведь на самом деле ничего смешного в этом не было. Тем более обе понимали, что одна из них такая же пациентка, как и та «английская королева». *** Прошло несколько месяцев с тех пор, как врач проснулась утром с болью в голове от выпитого ранее и продумала все до мелочей. Еще никогда психиатр не была настолько занятой женщиной, как в последние месяцы. Кажется, все было готово. Но кое-что случилось с ее пациенткой. Врач не знала, что именно привело к новому очень сильному приступу. Ведь приступов давно уже не было. Возможно, пациентка услышала или узнала что-то в общей комнате, куда ей разрешили выходить и общаться с другими пациентами. Возможно, что-то вызвало у нее воспоминания. А может быть просто она начала догадываться о чем-то. Врач зашла в палату пациентки. Она была одета в строгий черный костюм, ее светлые волосы были идеально уложены, она держала в руках маленький элегантный чемоданчик и папку с документами и билетами на самолет. Запах ее новых духов заполнил коридор. Она зашла в палату, чтобы сообщить пациентке новости. Но она увидела неприят-

ную картинку. Писательница снова билась в руках санитаров, державших ее под руки, ее раскрасневшееся лицо омывали тонкие блестящие нити слёз. Она кричала. Увидев врача, она начала еще более буйной, называла врача по имени, что удивило санитаров. Медсестра же спокойно набирала шпиц, стоя чуть в стороне. - А что….что если он умер?! – кричала писательница. – Что если он не читал роман, потому что его просто нет??! Нет на этой земле? Если бы он был жив, он не смог бы молчать. Не смог бы!!! Он не смог бы так со мной поступить. Он разыскал бы меня! Разыскал… Разыскал… Нет!!!! Не трогайте меня!...Он бы разыскал меня…», крики пациентки смолкли, когда в ее предплечье вошла игла, наполняя ее вены препаратом. Врач печально опустила глаза и покачала головой. Она смотрела в пол, качая головой. - Оставьте меня одну здесь, - сказала она санитарам. Весь персонал покинул палату. И санитары, и медсестра уже понимали: что-то особенное связывало доктора и пациентку. Врач прикрыла дверь палаты и присев на свой собственный чемоданчик, достала сигареты и закурила. Она смотрела на обмякшую писательницу, лежащую как безвольная кукла на кровати. - Что же мне с тобой делать? – спросила врач у самой себя низким, севшим голосом. Она молча смотрела на девушку. Ее взгляд был пустым и безжизненным. - Сегодня уже ничего не выйдет, - прошептала она и разочарованно выпустила дым в потолок.

*** Я проснулась, а может быть очнулась от того, что мысли в моей голове стали слишком громкими. Я не открывала глаза, потому что знала, что в них ударит яркий свет, который я чувствовала сквозь закрытые веки, и боль в голове станет совсем невыносимой. Я догадалась, что голова болела от препаратов. И я, по привычке, была готова увидеть ставший мне родным светло-зеленый потолок моей палаты и яркий утренний свет, льющийся из большого окна с решётками. Мой слух уловил тихую музыку. Я никак не могла понять, откуда она доносится и что было ее источником. Стоп! У меня в палате не может играть музыка. Что же это? А, наверное, это играет у меня в голове. Я ведь больна. Почему я всегда удивляюсь этому? Черт, но я угадала мелодию, это была песня Фрэнка Синатры “Let it snow“. Что? Но почему эта песня играла в моей голове? Я еще долго лежала так, с закрытыми глазами, вслушиваясь. Я все же осмелилась открыть один, затем второй глаз. Сначала все кружилось перед глазами, но медленно мой взгляд сфокусировался, и я поняла, что нахожусь не у себя в палате. Но что это? Все было таким знакомым и родным. Где я? Может, мне это просто снится? Но, все казалось слишком реальным. Я была в своей квартире, и это не укладывалось у меня голове. А голова тут же чуть не раскололась от вопросов. Реальность это или галлюцинации? Как я здесь очутилась, если это не сон? И множество подобных вопросов. Я попыталась приподняться на локтях. У меня кружилась голова и я щурилась от яркого света. Постепенно перед глазами обрисова-

лась моя комната, а лежала я в собственной постели, на белоснежных простынях. Я поднялась и села. Моя комната была чистой и нечетким расплывчатым взглядом я уловила, что она была кем-то украшена. Я увидела гирлянды, мишуру и игрушки на стенах. Все украшения были новогодними (уже Новый год?). Прошлый Новый год я отчетливо помню. Я провела его в клинике с другими психами! На моем письменном столе стоял ноутбук, рядом лежали аккуратно сложенные стопки моих (моих?) рукописей. И теперь я четко расслышала, что голос Френка Синатры доносился из другой комнаты. Неужели в квартире есть кто-то кроме меня? Мне стало тревожно. Я все еще не понимала, что происходит, словно я попала в какое-то кино. И то, что происходило со мной, было настоящей фантастикой. Но тут всё прояснилось. Почти всё. В комнату вошла врач (врач?). Но что она здесь делает? Что мы здесь делаем? Мне казалось, что настоящее сумасшествие начиналось именно сейчас. А мое пребывание в желтом доме было шуткой. Или…репетицией. Врач улыбнулась, увидев глобального масштаба недоумение на моем лице. - Доброе утро! И с наступающим! - радостно сказала она, улыбнувшись, и указав бокалом с чем-то красным на меня, словно предлагая тост. – Выспалась? Я молчала. Я была еще очень слаба и даже боялась чтото сказать, мне казалось, что у меня не хватит на это сил и слова превратятся в шепот. Доктор продолжала: - Извини, я решила немного выпить. Боже правый, ну кто пьёт в одиннадцать утра? А,

к черту все. Как ты себя чувствуешь? Молчишь? Я знаю, что тебе еще трудно говорить. Знаю. - Я… - вырвалось у меня, - я… - Я все объясню чуть позже. А пока аккуратно вставай, я тебе помогу. Тебе нужно принять бодрящий душ. Потом я тебе все объясню. После душа я почувствовала себя немного лучше и скованность мышц слегка прошла. Я пошевелила челюстями и языком, пытаясь выяснить, не атрофировано ли мое лицо, но кажется, я уже могла разговаривать и задавать вопросы. Я стояла перед зеркалом в своей собственной (собственной!) ванной и смотрела на себя. Я не видела себя очень давно и сейчас даже не верила, что видела себя. В клинике я очень долго не обращала на себя никакого внимания, тем более в палате, где я проводила большую часть времени, не было зеркала. Теперь на меня смотрела девушка с длинными, очень длинными русыми волосами и зелеными, как у русалки глазами. Выглядела я неважно, я была очень бледной с темными кругами под глазами и очень худой. Лицо стало узким и губы шероховатыми и потрескавшимися. На мне все еще была ночная рубашка из клиники, такая же, как и у других пациентов. Врач участливо смотрела на меня, стоя позади. - Готова вновь обрести себя? – спросила она. - Нет. Еще нет, - как бы поправляя себя, ответила я. - Ничего, примешь себя со временем. - Что все это значит? Ты же говорила, что я больна и что я должна находиться в клинике. Ты что обманывала меня? – спросила я довольно грубо. Я

114

тут же запнулась, боясь обидеть эту женщину. Ко мне пришло осознание того, что за последнее время она была единственным человеком, с которым я общалась. Она была единственной, кто меня слушал. - Скоро ты все поймешь! Идем со мной, я кое-что тебе покажу. Я пошла за ней, и скоро мы оказались в жилой комнате, где когда-то я проводила много часов в компании… Воспоминания о нем больно кольнули меня в сердце. Каждый уголок в этой квартире напоминал мне о НЕМ. Но я точно знала, что сейчас приступа не будет. Я не дам этому снова произойти. Только не здесь. Только не сейчас! Жилая комната была прибрана и в самом центре стояла маленькая пушистая искусственная елка, стильно украшенная и сверкающая. Тут был и мой любимый журнальный столик, на диване были подушки с изображениями Мэрилин Монро и Джимми Хэндрикса. На полу были все те же пуфы с накинутыми на них пледами, они выглядели очень чистыми и приятными. Под елкой лежал подарок. - Я сегодня Санта! – пропела врач. Она не переставала пританцовывать и при этом подпевать Френку Синатре. Кстати, играла виниловая пластинка, мерно вертевшаяся в старом патефоне. – Обожаю старинные вещи, - продолжала доктор, - а у тебя их – полная квартира, - она лучезарно улыбалась. Морщинки вокруг ее глаз были глубокими в эти моменты, но, несмотря на это, она выглядела молодо, и я снова поразилась ее прекрасной фигуре. На ней было короткое черное платье, лакированные туфли на высоком каблуке. А ее икры, как и всегда, были

115

обтянуты ее любимыми черными чулками от Victoria Secret. Потрясающая женщина! - Открой свой подарок, она кивнула, указывая на сверток под елкой. - Что это? – спросила я и потянулась за подарком. Я осторожно сняла со свертка бант и развернула упаковку. Там была моя книга (мой роман!) со странной закладкой. Я открыла книгу на месте закладки и увидела, что этой закладкой были авиа-билеты в количестве двух штук. Я не могла поверить своим глазам. - Это мне? - И мне, - улыбаясь отвечала врач. - Мы едем отдыхать. Но это еще не все. Новый год мы отпразднуем здесь. В нашем городе. У нас ведь есть снег! А еще мы пойдем поглазеть на достопримечательность! Кажется, ты еще не видела десятиметровую стену из керамических книг в западной части города. Называется «Книжный шкаф». Тебе понравится!! И, чуть не забыла: сегодня тридцать первое декабря и мы будем праздновать. Прости, на рождество ты была все еще не в себе, но хотя бы Новый год проведешь не в клинике. А завтра мы отправляемся на курорт. Если ты заметила, то отдыхать мы будем на побережье Тосканы. - Италия… - выдохнула я и, от захлестнувших меня эмоций, я набросилась на врача, крепко ее обнимая. Она добродушно хлопала меня по спине и гладила меня по волосам, кивая. - Спасибо тебе за все, - у меня слезы навернулись на глаза, - но…но…почему я? Почему Я? - Я знала, что ты будешь задавать такие вопросы. Но обо

всем потом. Я все расскажу тебе в свое время. Тебе нужно еще очень многое узнать. Очень многое! Но сейчас нет времени. Сегодня же Новый год! Мы снова обнялись как старые подруги. Казалось, таковыми мы и были. *** На белоснежной террасе отеля «Вилла Маргарита» на плетеных стульях сидели две женщины. Одна была еще очень молода, другая выглядела в два раза старше первой, но выглядела шикарно. На обеих были надеты шляпы с широкими полями и солнцезащитные очки. Молодая писательница с упоением смотрела на море, плещущееся совсем близко, она всматривалась вдаль, куда-то за горизонт, любуясь местными красотами. Она знала, что самые красивые пейзажи Италии именно здесь, в Тоскане. Она по достоинству это оценила. Пожилая женщина сосредоточено водила пальцем по планшету. Заслуженный психиатр, отложив планшет, отпила немного ледяного мохито и взглянула на свою молодую спутницу. - Ты, должно быть, хочешь получить ответы на свои вопросы, - начала она. Писательница отвечала ей, задумчиво глядя вдаль: - Я считала, что из «желтого дома» одна дорога. На кладбище. Но никак не на курорт! - На кладбище, если ты остаешься психом до конца жизни и проживаешь в клинике день за днем, пока не состаришься. - Но мы обе знаем, что я псих. Почему же я здесь? спросила писательница. - Не знаю, судьба ли это? Но наши пути пересеклись и

теперь мы вкушаем плоды этой встречи. - Звучит пафосно! Это фантастика должно быть. Так не бывает. - Все возможно, - пожала плечами психиатр. - Так чем же ты занималась все эти месяцы? Ну, после того, как я тебе все рассказала? – спросила пациентка. - Вот здесь то и начинается моя история. Теперь моя очередь рассказывать, так? И вдохновила меня на все это ты! Да, да. Именно ты. Помнишь, ты сказала мне, что пора стать свободной? Что я достаточно наработалась? Что я не должна сковывать себя и что я могу делать все, что мне хочется? Я посчитала, что мое время пришло. Я в таком возрасте, когда у меня есть достаточно опыта, денег и возможностей, чтобы жить именно так, как я хочу. В общем, моей музой стала ты! Когда ты появилась в клинике, моя жизнь начала меняться. Сначала ты очень меня заинтересовала, но ты это и сама знаешь. Потом я узнала твою историю и долго, долго напряженно думала. В последующие месяцы, я освободилась! Я ушла на пенсию. Когда я в последний раз зашла к тебе в палату, а у тебя был приступ, я уже не работала в клинике. Меня проводили с большим почетом и устроили на работе большой праздник в мою честь! Я назначила нового главного врача. Еще до ухода на пенсию я оформила документы на твое освобождение. Я слукавила, тебя нельзя было отпускать, но я взяла над тобой опеку, в какомто смысле этого слова. Документы же гласили, что ты благополучно вылечилась, в чем была моя заслуга. Небольшой обман. Но персонал знал правду. Кто-

то отнесся к моему поступку с уважением, кто-то покрутил пальцем у виска, мол, я на старости лет тоже мозгами поехала. В общем, я освободилась и освободила тебя. Я стала работать частным психиатром и у меня даже сейчас много клиентов. Я не всех берусь лечить, но желающих много, так как меня на моем поприще знают. Но я также нашла себе новую профессию. Я стала твоим агентом. То есть я работаю на тебя и мне не нужно от тебя денег. Я делаю это, потому что мне это нравится! Я не работаю на агентство. Я частный свободный агент. Что скажешь? – коварно улыбнулась она своей пациентке. - Поверить не могу. Но как? - Это чудо мне помог свершить один мой очень старый знакомый. Он хороший адвокат. Просто дока. И как же мне повезло, что у меня есть такие знакомые! – врач обаятельно улыбалась, позвякивая кубиками льда в своем бокале, - и теперь я официально представляю тебя. Тебе же остается творить. Остальную работу за тебя буду делать я. Пациентка молча смотрела в глаза своей пожилой спутницы практически с дочерней привязанностью, любовью и благодарностью. Врач смотрела на нее в ответ с заботой и участием. Она продолжала: - Я собрала все то, что ты писала еще в клинике. Я распечатала твои тексты, собрала и рукописи. Редактор уже ознакомился с твоей работой. Говорит, новая работа, может и не так, как первая, но сулит большой успех. Все рукописи в твоем номере, кстати. Так что и я, и издательство, и твои читатели ждут

от тебя нового романа. Надеюсь, ты не подведешь, - врач одарила свою пациентку еще одной лучезарной улыбкой. Писательница закрыла лицо руками и тихонько заплакала. На террасе воцарилось молчание. Солнце нещадно плавило асфальт. Пахло морем. Вдалеке кричали чайки. В номере играло радио. Пожилая женщина с необычайной легкостью и грациозностью встала с плетеного кресла, услышав голос Криса Айзека. Одного из своих любимых исполнителей. - «Два сердца» - прекрасная песня, - сказала она и начала танцевать, держа в одной руке свой мохито, и раскачивая бедрами в такт песне. Ее белое летнее платье делало ее еще моложе. Писательница улыбалась ей сквозь слезы, качая головой. Ей тоже нравилась песня. - Хватит реветь, жизнь прекрасна, – пропела врач, вставай и танцуй со мной, - она поманила свою спутницу, та отрицательно покачала головой, но женщину это не остановило: она схватила писательницу за обе руки и потянула за собой. Может быть, что-то изменилось в воздухе. А может, чтото щелкнуло в голове у писательницы. Что-то, подающее сигналы новой жизни. Что-то заставило ее ноги и руки двигаться, а губы растянуться в улыбке. Две женщины, взявшись за руки, кружились на солнечной террасе под звуки музыки Криса Айзека. - А ты так помолодела! Это магия? – смеясь и кружась, спросила писательница. - Это любовь! – отвечала врач. - Адвокат? - еще один вопрос.

116

- Он! - Я так рада за вас! – воскликнула писательница. - Спасибо. Когда наш отпуск закончится, мне нужно будет вернуться домой. К нашим дождям и серому небу. К нему. Он тактично дал нам время побыть вдвоем, - врач подмигнула. - А я? - Ты рассказывала мне о Вальдесе, и в вашу последнюю встречу он сказал тебе, что ты станешь известной. Так и вышло. Еще я помню, он сказал, что ты купишь дом где-нибудь у моря, где всегда тепло. Верно? - Да. - Так выполни его пожелание. Сейчас ты можешь себе это позволить. Здесь есть множество прекрасных домов. Здесь солнце и море. Покой и умиротворение. Будешь ездить сюда, когда наскучит дома. Писать здесь. Черпать вдохновение. Просто послушай его совета. - Но, я даже не знаю, где он. Я не знаю, чем он дышит, чем занимается. И даже не представляю, прочитал ли он мой роман. Что если он не видел его? И не прочитает следующий… Что если? - Не нужно «что если», живи сейчас, сию минуту. И слушай его советов, пусть даже тех, что он давал тебе так давно! Ведь именно он вдохновил тебя, именно он сделал тебя такой, какая ты есть сейчас! – с этими словами врач крепко обняла писательницу. Взгляд пожилой женщины поймал далекий синий горизонт, она погрузилась в свои мысли. Сейчас она была свободна и счастлива, но иногда воспоминания делали ее немного грустной. Так и сейчас перед ее

117

глазами снова пронеслась история двух влюбленных: писательницы и ее музы. Опытный психиатр знала: пациентка догадывается, что могло случиться с мужчиной всей ее жизни, но она знала еще кое-что… Писательница никогда не узнает о том, что произошло на самом деле, тем более из уст ее психиатра. Женщина унесет эту тайну с собой в могилу. Теперь писательница – ее пациентка до конца своих дней и она нуждается в

лечении. Врач верила, что это лечение временем. Благодарности: спасибо музыкальной группе HIM, в особенности вокалисту Вилле Вало за удачный прототип, за вдохновение, за музыку, настроение и атмосферу. Автор: Инна Нюсьман

118

Íàä íîìåðîì ðàáîòàëè: Àëåêñàíäð Ìàÿêîâ—ãëàâíûé ðåäàêòîð Íàäåæäà Ëåîíû÷åâà—ñòàðøèé ðåäàêòîð Åëèçàâåòà Ïàí÷èøèíà—ðåäàêòîð Ðàñèìà Àõìåäîâà—ðåäàêòîð Ìàêñèì Ãàéåð—ðåäàêòîð

Ëèòåðàòóðíîå èíòåðíåò èçäàíèå P.S.