№46 (январь 2016) by PS литературный журнал

2016

! !

Первый номер в 2016 году. Не такое уж и важное событие, и тем не менее. В этом номере Вы не увидите никаких изменений и нововведений, продолжается традиция 2015 года и Вас ждет встреча с уже полюбившимися авторами и с новыми. Праздники остались позади, но когда есть под рукой хороший рассказ или роман, то праздничное настроение всегда рядом. Продолжаем пить глинтвейн и есть яблочно-коричные пироги. ВНИМАНИЕ!!! Журнал является НЕ коммерческим изданием. Все участники журнала работают бесплатно, на добровольных началах. Мы НЕ взимаем плату за публикацию произведений, НЕ производим пересылку номеров авторам с их произведениями и НЕ платим гонорары. Авторские права на размещенные произведения принадлежат их авторам, и защищены Законами об авторском праве Украины и РФ, а так же международными законодательными актами об авторском и смежном правах. Пунктуация и орфография авторов сохранена. ВНИМАНИЕ!!! Некоторые произведения содержат сцены насилия, секса, не пристойного поведения и психологические тяжелые сцены. Поэтому, не рекомендуется для прочтения лицам младше 18 лет. Прочтение возможно с разрешение родителей, опекунов, либо лиц выполняющих их функции.

При копировании материала ссылка на АВТОРА и «Литературное интернет-издание PS» ОБЯЗАТЕЛЬНА!

www.ps-lit-jur.ru

:' + ) 2 "' 3' + )

; ' ; "

! "

8 + + " '... 7) ' 2

! "

*(+'( & ) ... 8

8 4& # ' =

! "

15 16

4 0 ' % &'( )

9 ! "

- ) )

3 -

) & " ' !' ' ! 11

3 - : & ! # ' & )' +' 3 "' !

12 3 - # " ) & 4)+ - 5 ? " @'( @3

&+ ' " 3 4 3 ' " 5

12 ? *A (8 ; C

0 3'

7) ' 2

10 3 -

. / ) 1 + ' 2

; 3 ! 1 + ) !

. / ) 0" +'

5 ! ) ... 3 -

! "

* +

8 = ! ! " (

;) / #

27 5 " "

' D ' #

5 * 31 4 ) 3 ' 2

8 D ? % ' 4' "

4' "

113

4 5 & 116

- ? ) . D

117

4 5 & 48

: '2 +"

120

4 " " 4' " 50 # ( " "

4' %'()+ 3 / #

112

; &)

# " +

. @ ! ! 43

D) 3 ' ' 4' "

% ' =

8 = 4 5 &

1 & ) (" " & (

4' " 38

123

? ) 8 58

3 '

132

7' ? ) "

? ' )" & " 60

134

- ' 3

0' 3 0' ) " , ) ! 72 " " ' ; )" 8 " " " # * DDD 8 D.;4?

138

? '( 76

? ' ' 7) ' 2

140

/ ' 3 ) 8 :' 2 1 "" ) & # )!

142 * 3 ! " 5 3 198 -? 2 145

4' * & +

207

; ' &

# 3 ", ! " ' 148 K ' 4' " L ' " / '

211

D & ! :' 3 153 * ! " ) ) 4' " ?H '' 3 ' * ' . 157 8 ! & & 7' ? ) " ) ;

216

221

5 3

225

161 ? ! ' D

7' ? ) "

? :

D & ! ' " 3 ' - 167 ."! ! " " . # . 0' '

' ) 170

4' " D )" II & "' 3

227

). 233 5 + '

175 / ' ; % % ' + '

' " 5 ' 12 " & & ) J * D '

182 4' " "

"' " ") "' )

194

." 3 3

243

251

8 # D + J - 259 30 " = ! ! " 196 " ? 2

; " )

Где будешь ты, когда зажгутся фонари, Осенних сумерек приход благословляя? Где будешь ты – больной, продрогший изнутри, Когда сомкнутся в вышине ворота Рая И неба занавес пронзят иголки звёзд? Быть может, улицами чуждыми плутая, Ты ищешь смысл в череде несметных вёрст? Гроша не стоят ожидания и цели, Поскольку, каждый путь приводит на погост, Поскольку тлен ветвится от рожденья в теле. Уже ли, сцену бытия покинул ты, Когда овации бесстрастно отшумели По роли, сыгранной в порыве доброты? Легко ли было с этой участью смириться? О чём ты думал на границе пустоты, Я не узнаю… неизвестность будет виться За годом год, в рутине вихря полых дней. Я не узнаю… жаль, что нам пришлось проститься, Мятежный дух беспечной юности моей. Автор: Екатерина Рупасова

Израненное носят на руках С особенной заботой, осторожно И, затаив дыхание тревожно, Ещё не верят, что взметнётся прах Из тех же рук и, как бы ни летел, Осядет всё же под ноги прохожим, Теряя целостность и сущность, впрочем, Нет естества, что ждёт иной удел.

Возможно, тот, кто в памяти хранил Ушедшее однажды, дорогое Найдёт обитель вечного покоя, Смешав свой прах с тем прахом, что любим. Автор: Екатерина Рупасова

На самом деле, не бывает перемен. Константы, сущность не меняя вместе с формой, Всё те же роли в мириадах старых сцен Играют плоско и фальшиво, а взамен Имеют вечность, тем довольствуясь, бесспорно. В прямом эфире перекрёстки и года… Смотреть не надо. Если правил нет, нет жизни, Но ценный опыт будет ценным лишь тогда, Когда он стоил непомерного труда. И всё же, толк и наставления излишни, Поскольку каждый хочет быть себе творцом, И эту жажду получив внутриутробно, Покорно движим ей по жизни и, при том, Считает выбор свой законом и венцом Людской морали. Это факт, как ни прискорбно. Автор: Екатерина Рупасова

Шафрановые всполохи заката На тронутых истомою часах. Из памяти исторгнутый когда-то, Тот вечер всё же грезится во снах.

Тот вечер, полный шорохов и звуков, Низвергнувших размеренный устой. Безлюдный дом - пристанище злых духов, Не просто оставаться в нём собой. Безлюдный дом... тусклее свет сквозь шторы, Фарфоровой миледи хитрый взгляд Безумнее... и мнятся разговоры, И явно о недобром говорят. Враждебное с размытыми чертами Сквозь стены проступает и пьянит. Обнять кота с глазами шинигами, Прислушаться, как пульс в висках стучит. Не изъяснимо, чем рассудок движим, Но всё сложнее не сойти с ума... А время шло и ночь была всё ближе - Бездонная и алчущая тьма. Автор: Екатерина Рупасова

Лишённый цели – сам себе палач. В обители базальтовой печали Багровыми слезами плачь – не плачь, Ошибки, совершённые в начале, Не отменить. Найти святую нить Куда важней напрасных сожалений Меж стен и тупиков. Найти, хранить И следовать дорогою стремлений. На каждый лабиринт свой оверлорд, Опасностей не следует бояться. Лишь тот, кто смел, решителен и твёрд Способен до конца за цель сражаться. Автор: Екатерина Рупасова

Что за прелесть наши ярмарки С незапамятных времён, С новогодними подарками, На лотках – сукно и лён. Лавки славились пушниною – Шкурки белки и лисы. Санный путь – дорога длинная, Мёрзнут щёки и носы. Глазированные пряники, Пироги и куличи. Сдоба пышная и пряная, Будто только из печи. Леденцы на тонких палочках, Выбирай любимый цвет! Петушки, зверюшки, бабочки – Сладкий красочный букет. Раскупают мёд кадушками И увозят на санях. Поросят румяных – тушками. Колокольчики звенят. Я куплю шкатулку с росписью Для серёжек с бирюзой, Розоватый жемчуг – россыпью И сапфиринку – слезой. Загляну в ларёк с игрушками, Где для ёлок серпантин. Внукам – варежку с Петрушкою И пакетик конфетти. Что за чудо наши ярмарки! Душу могут отогреть. Сковородки, шубы, шарфики И кондитерская снедь.

Путь домой – берёзы, ясени… Всё укутано снежком. Он скрипит, погода ясная. Не спеша, иду пешком. Автор: Ирина Ханум

Осенние яблоки падают с веток… Румяные яблоки в мокрой траве, Горстями на крыше понурой беседки И в прелой, кирпичного цвета, листве. В бурьяне дорожки забытого сада… Как много историй их память хранит: Букеты, свидания, блюз листопада, Признания, радость и солнца зенит. И яблоко в тёплых девичьих ладонях, Блаженство от сока на юных губах. Бывали здесь Ани, Наташи и Тони, В саду, что листвою осенней пропах. Мне Еву не трудно понять и Адама, Отведавших мякоть запретных плодов. От яблока спелого веет дурманом, И каждый испробовать сладость готов. Осенние яблоки падают с веток… Хрустит от надкуса их сочная плоть. В них солнце ушедшего крымского лета И сила, которую дал им Господь. Автор: Ирина Ханум

Я ведь вроде уже большая, Но, как девочка, всё мечтаю, И, конечно, прекрасно знаю, Что мечта - ведь она такая: Может сказкою поманить, И неcбыточной оказаться, Может голову закружить, Иногда может в жизнь воплощаться. Я мечтаю...наверно напрасно... Иногда в облаках летаю, Но я снова и снова мечтаю... Ведь причудлива жизнь и прекрасна. Автор: Екатерина Черевкова

Разбудили сегодня Ангелы. Колыбельную пели Демоны. Не читала на ночь Евангелия Дездемона. Не машите вы ей платками. Уберите сопли. Уж не вашими языками. Не под ваши вопли. А жива. И живых живее.

(В том числе, и Ленина.) Вот такая сегодня «фея» – Дездемона. Ой ли? – фея?.. (¿O no tan fea?..*) Всё одно – не колется. Не корите, вы, корифеи: Вышла, мол, – за околицу... Да такого уж вам трофея – И самим-то – хочется! А «Дездемона ли»? «Офелия?» – Нечего морочиться. Ни от кори И ни от сглаза Доблестной «разведчицы» Не помрёт. ...От любви-заразы Тоже... Не излечится. Автор: Русанова Нина

Оранжевая гладь желтком покрыла небеса, Застыли судьбы в капельках дождя. Здесь бледная струна на мостике лесном! И запах апельсина, сквозь выжатый лимон. Твой взгляд скользил сквозь пальцевый зазор, И наконец, обнял… мой стан хрустальный. 2 Твой взгляд скользил сквозь пальцевый зазор, И наконец, обнял мой хрупкий стан хрустальный.

Сверкнула искра пламенем желания. Твой шепот эхом отзывался, Светила жаркая луна. Оранжевая гладь, желтком покрыла небеса, Застыли жизни в капельках дождя… И гладкий шорох по углам. Ах, бледная струна, на мостике лесном, И запах апельсина сквозь выжатый лимон! Автор: Эмилия Манштейн

Ты бабочкою стал... И был со мною до конца; На палубе, ты провожал меня. Ты брал мою ладонь, Я помню этот сокращенный стук. И ты смирял меня, но я не отпускала, Как будто стрелки на часах замрут, Как будто это навсегда... Автор: Эмилия Манштейн

Глубина моей души словно глубина моря Без совести, без памяти, без дна, Где теория справедливости не работает, Где маска закрывает пол лица.

В ней нет ни тонкости, ни мягкости, Нет очертаний светлых, лишь полумрак. Моя душа лишена понятий нравственности И существует, отчасти, просто так. Кому-то сердце помогает чувствовать, А я лишь с завистью смотрю в пустую даль, Ведь у меня и сердце-то отсутствует, На месте которого лишь вечная печаль. Я пережиток прошлого и все мои пороки Для мира нового кажутся стандартом. И взгляд мятежный с легкой поволокой Воспринимается с улыбкой и азартом. Здесь все чуждо, от этого и пусто, Моя душа - осколок разбитых надежд. Каждый день она начинает с песни грустной, А сколько раз на день - не перечесть. И я ложусь опять в свою постель, Размышляя о насущном и прекрасном Как раз, то, что нужно, для души моей, Но моя жизнь все еще кажется напрасной. Автор: Джулия Датс

Люблю я зиму, когда спрятаны ноги. Когда они в толстых уютных носках. Когда как медведь, словно в берлоге Так сладко лежать в одеяло запав. И к черту модный активный отдых. И к черту модное - лишь бы не дома. Мне срочно нужны носки потолще. Подушек побольше и чтобы тепло. Что там за фильм говорите новый? Включаю! И чай готовый. С лимоном. С детьми в обнимку. И все хорошо.

Конечно, где-то быть может поинтересней. Не спорю! И жизнь кипит и бьет ключом. Но знаете, если уж очень честно Так хочет каждый лежать медведем. И не заботится ни о чем. Хоть день никуда не бежать, не думать. В уюте застрять. И самое главное Ведь не тело укутать, А душу согреть домашним приютом, В сегодняшней спешке за лучшим днем. Автор: Татевик Азарян

Степняк догнал свою славянку, Погоней был вполне доволен. Её бы выпороть беглянку ... Но злом он к ней не был задорен. Азарт охоты за русалкой, Как визг природы - дико сладкий. Бежит красиво, даже жалко, Играть мы будем в две лошадки. Смотать косу лишь кулаком, Что сделать ласковые возжи... Быстрей смирится с седоком, Не быстро, обе грациозней... Струился Дон без волн прекрасный, Что тело вывел с под рубашки. Какая с женщины опасность? Округлый таз к нему две чашки. Куда бежит в степи девица, Не зная ни пути, ни брода? Кто ей подаст с руки напиться, Одна... ни племени, ни рода.

Сюда к седлу и шагом рядом, Степняк тех чувств не знал границ. Покорство тел тебе, в двух взглядах Ему послушных кобылиц. О чём молчали скромно плавни, Не скажет новое седло. Камыш и ветер - это ставни... Быль остальное... всё прошло. Автор: Ан Орлов

Любовь и нежность – Были в днях другими, И счастье постижения другим. А ныне мы из прошлого цедим, Мечты, что массою неоценимы, По капле! Уходя в безбрежность, Непонимания! И эта душ убитых напрочь Мания… Хотя надуманно от прошлого бежим, Так, не поняв, что красота не в отторжении, А при любви и вдохновении – Но ценностям подвержены другим, Мы ныне! В грешности желания, Непонимание! Автор: Евгений Заикин

Мы рождены со словом грозным Джага, Россию с этим символом спасем… Нам хоть потоп! Но лишь бы была брага, Мы Джаге гимн любви теперь поем! Как говорят хохлы средь нас – Увага, Чтоб как бы ничего не вышло…

А вот китайцы любят бога Джага, Им все одно – хоть черт, хоть это… дышло! Казахи говорят в пути – Алга, И это думаю забавно и прикольно… Ведь Джага даже хантам, как пурга, С ней чукчи лишь живут себе привольно! Звучит сурово Джага в Татарстане, Смеются с ней лишь только на Чукотке… Ведь Джага не стоит на пьедестале, И с ней не выпьешь даже стакан водки! Уж говорят – в Европе с Джагой вместе, Встречают праздники и ходят в гости даже… Она в почете там и в благородной чести, Желают все с ней встречи в променаже! Как говорят далекие «урюки», Что даже там, в песках о Джаге знают. Но только мы-то знаем – это глюки, И миражи ведь сущность обретают! Но больше всех ударила отвага, Евреев с их религией и мацой… Для них святая стала эта Джага, Она кричала им – семь сорок сбацай! В Башкирии и вовсе приключилось, Такое действо… телеграмма из Сантьяго. И долго там, в истерике все билось, Их руководство с криком лихим Джага! А мы все вышли родом из ГУЛАГа, Кто был ничем – тот стал никто совсем… И в этом виновата видно Джага, Есть призадуматься товарищи над чем! Как говорит народ – перезимуем, Со словом Джага мы вперед пойдем. Мы ведь капитализм теперь «скирдуем», И Джагу во спасение ведем! Короче Джага полная «в откос»… Автор: Евгений Заикин

Я о тебе, чья поступь вдохновляла, и чья улыбка мне всех благ дороже, Пишу стихи и если б только знала – часы, какие счастья с тобой прожил, Восторженность в любви меня тревожит! О, помоги мне выжить в счастьи, Боже! Я о тебе – в минуты вдохновенья, стихом нежнейшим прелести ласкал, Теряя голову среди ночных сближений, в блаженстве страсти жизни смысл познал, Когда душой от счастья ввысь взлетал! И в бесконечности любви душой витал! Я о тебе… намного хоть моложе, но как прекрасен твой любовный пыл, Твоя любовь всех благ земных дороже, я слишком мало под сияньем твоим жил, Но годы, что прошли – всегда любил и свет души в пути тебе дарил! Я о тебе восторженно слагаю – стихи в строках, порыв души даря, И с каждым днём всё больше обретаю – смысл, что живу на свете всё ж не зря, Приняв в итоге красоты блик, как заря и это всё любви благодаря! Я о тебе, моя любовь, царица – стихов, быть может, много напишу, В стихах не перестанет сердце биться, но я любить, любить, любить, живя, спешу, И сей огонь души в днях жизни не тушу, а только в днях восторг любви ищу! Я о тебе – сегодня до рассвета, под звёздами, что средь ночи горят, Слагаю песнь, что мною не допета – пусть день грядущий будет смыслом свят, И пламенем любви в пути объят, нам ангелы с небес любовь дарят!

Я о тебе… любимая! О, Боже, ещё так мало песен написал, О нежности, что благ земных дороже – и о любви, что, в общем – не познал, А так головокружительно желал, чтобы для нас любви миг ближе стал! Я о тебе… я, о тебе и только – слагаю гимн любви под небеса, Грешно, что прожил без тебя я столько – мной не обласкана была твоя краса, В днях, что ушли, как вешняя гроза – в любви мы не постигли чудеса! Автор: Евгений Заикин

Моя муза стояла и плакала! Вмиг… Разрушая при слёзах мечту. И чего же, чего – Я достиг… Эти слёзы её на ветру? Надоела как мне Суета… Надоела порочность влеченья. Неужели забудут – Вот так и меня, Словно свет, что погас средь мгновенья? Моя муза стояла и плакала – Крик… Застрял у неё где-то внутри. Перекошен прекрасный Божественный лик… А слезам лишь стон и вторит! Автор: Евгений Заикин

Поклон земле благословенной, Где был рождён я телом бренным. Под куполом небес и под Вселенной, В краю прекрасном, несравненном! А мне впитать бы радости мгновенья, При жадности познанья с вдохновеньем. До боли при восторге повторенья, Впитать душой ту искру дней творенья! Воспоминаний сонм средь лет божественно царит, Душа день ото дня сильнее сильного болит. А где спасения безгрешный жизни щит, Что, в общем-то, от зла и защитит? Я помню день, когда я был когда-то, Там, где восходит солнце из-за гор и свято, Душа воспринимает свет, хотя та дата – Осталась вдалеке в лучах заката! Да, буду ежедневно славословить новым словом, Ту землю, где рождён был под покровом, Святой звезды и Богородицы! Не ново… То, что мне путь тернистый уготован! Но вновь вот нахожу себе друзей, Чтоб вспоминать и петь о Грузии моей. Не оттого ли с каждым днём ещё сильней, Я вспоминаю при стихах о ней? Мне подарил слог славный Руставели, Подобные слова и раньше пели, Все витязи земли далёкой, но родной! Они успели – Впитать и подарить ту красоту о добром Тариэле! Не скрою – муза так же полюбила, Меня поэта и художника – за что? Боготворила, К тому же и судьба моя и путь мой осветила, К порогу вечной красоты, где творческая сила!

А есть ли в силе той спасения зерно, Чтобы понять смысл слова «Суждено»? Судьбой идти наверх, иль падать вновь на дно, Воспринимая то, что всё предрешено! Но есть прекрасное поэта вдохновенье, Где воспарит при красоте любви душа! Мгновенье, Подарит радость наслажденья в постиженьи, Желаемой мечты в потерях в утешенье! К той радости бывает дик и глух, Лишь тот, кто потерял и зрение, и слух. Но воспарит у каждого ввысь дух, Приняв на сердце восприятье слова «Друг»! Без этого судьба для нас убога у порога, Тяжка тогда, бессмысленна дорога. Не верим, коль ни в чёрта и ни в Бога, Бедна тогда предателя основа слога! И будет жизнь любому непонятна, Когда потянет к Родине обратно. Страдать душа вновь будет многократно, Без возвращения в страну, где жил приятно! Нам все твердят, что сам ты есть творец, Своей судьбы! А путь, как образец. Но это есть дороги всей конец, Когда напялишь на себя небес венец! Поэт всего лишь проводник желанный слова, Которое дано при вдохновении основой. Всё остальное лишь обман и бестолково, Стремиться в боги! Даже пусть немного! Пусть мир, рождённый в образе творений, Лучом осветится душевных, пылких рвений. Среди дарованных божественных мгновений, А где-то среди текста впишут имя скромное Евгений! И засверкает имя, как магический кристалл, Среди тысячелетий! Срок так мал… Но кто бы этого при жизни не желал, Чтоб дух твой в Вечности при вдохновении витал!

Пусть красота предельно воцарится, В строках под рифмой мир отобразится, В котором жил поэт! Но музе ли молиться, Ты должен ныне, чтобы в Вечность влиться? Но муза именно стихи преображала, Даруя рифму, ритм и красоты начало. Не с ней ли стихотворно заблистала, Сама судьба поэта! Или мало? Но вот беда – поэт не чародей, Хотя стремится всей душой к своей – Богине-музе! Поклоняясь ей… Живя средь равнодушия людей! Он посылает ежедневно слог влюблённый, Средь бела дня, среди ночей он устремлённый, До купола небес! Обожествлённый… Приходит с музой в день вновь обновлённый! И это есть поэта в строках сила, То муза вновь к писанью вдохновила. Неважно даже то, как смысл дарила, Для шага в Вечность? Главное – любила! Любила, не любила, то не суть! Верна, Всегда поэту вдохновлённому она. При взлётах и падениях была… Вытаскивая поэтически со дна! Поэт и при безумии так неразлучен с нею, И восторгается, и тяготится ею… Стремясь неоднократно к Гименею, Душою не владея в том своею! А что прекраснее бывает вот на свете, Кроме любви? Что кроется в ответе, При понимании стихов – слова вот эти, Что скрыты в рифме, как и смысл в Завете! Стих пишется, когда поэт влюблён, Или когда при горе диком он. Но это, в общем, тоже есть закон, Всё исчезает, как и колокольный звон! Бывает – поклоняемся пустому,

Приняв за красоту всего истому. А как тогда жить, в общем, по-другому, Канону не грешному, а святому? Но красоту желают опорочить, Причём всегда! Кто голову морочит – Всем извращённо? Что-то там бормочет, О всех табу, но сам того же хочет! Бросают ложку дёгтя в бочку мёда, Желая тем погибель для народа. Но то порывы в бумеранг уроду – Что загрязняет воду с небосводом! В итоге нам любовь лишь и дана, Чтоб красоты легла в сердца волна. На свете всех спасает лишь она, И красит жизнь любовь у всех одна! *** Поклон земле родной, благословенной, Шлёт сын её – она в любви бесценна. Поэт душевно (наслаждено) вдохновенный, Красотами, что окружают ежедневно… Всех там живущих и поющих акапельно, Ваш друг далёкий и певец красот Евгений! Автор: Евгений Заикин

Я не злая, мне просто жаль столько платить за смех, густо замешанную печаль, да угощать их всех. Скармливать сказки, поглаживать шрамы, души пускать на постой. Я не злая и ты не гордый, просто обычный - пустой. Много таких, да не всем постучаться - слишком высок порог. Ты, безъязыкий, бескрылый, бесправный, но все же взобраться смог. Значит, по делу, располагайся, нам еще день пути. Хватит стонать, что уже не можешь - мне же тебя нести! Мне ведь тебя бинтовать и штопать, снова учить летать, чистить с клинка

застарелую копоть, да благодать искать. Спросишь, зачем я с тобой возилась? А ты меня дважды спас. Ну, не совсем меня...и не дважды... Да ну тебя к черту, Кас! Ты дохлый и грязный, и весь переломан едва ли не пополам! Оставь копошиться в разодранной памяти любителям слезных драм... Тише, не дергайся, я не жестока, тут трудный и длинный шов. Все заживет даже ранее срока, ты ведь теперь без оков. ... Между лопатками тонкие линии... Ровно ложатся стежки... Крепкие нитки - особенно синие - те, что из правой руки... Кто ж тебе скажет даже под клятвой (для вас это смертный грех). Впрочем, когда нас стращают жатвой - время плевать на всех. Время сдирать с крестов распятых и вешать туда жнецов. Время врагов полюбить заклятых и предавать творцов. А пока, раз с тобой нам нигде не рады, с полки подай мне эль, тот, что получше любой награды - его позабыл Габриэль. И насмешник однажды стучал ко мне, ночами метался и выл... Ты знаешь, на пленных в небесной войне у вас не хватает сил. Я не злая, мне просто жаль развеянный по ветру прах... Однажды, на коже почувствовав сталь, ты вспомнишь о павших мирах, о проданной совести, пагубной святости, ворах и убийцах детей. Ты вспомнишь и снова начнешь истреблять фанатиков млечных путей. Опомнишься поздно - один в поле воин, так было уже, ангел мой... Оставь им победу - ты Слова достоин. И возвращайся домой. Автор: Катерина Лёвина (Тори Дарк)

Сын Востока дал шанс всем нам, Послав бродить мудрецов босиком В стройной идиллии скомканных масс, А мы как будто бы здесь не при чем. Плоский мир на слонах и китах Трое тянут в лодке один за бортом, И даже ребёнок смог бы понять, Но мы как будто бы здесь не при чем. Танцы над пропастью с песней огня Хочется думать, что кто-нибудь выжил. И таким взглядом не смотри на меня, Я верю в людей, хотя самый бесстыжий. Тридцать коротких вдохов для сна, Лучшее средство от кухонной скуки. Бесконечный вопрос: кто кого уважал? На истрёпанных, сломанных стульях. Плюшевый мишка под номером два Наверное останется лучшим в природе, Мы набились в вагоне и не знаем куда Привезёт нас судьбы жёлтый поезд. Автор: Дмитрий Хитч

Мурашки пробирают до костей, И от тебя, жаль, никаких нет новостей И тлеет вся надежда изнутри, А в памяти черты только твои. Ты мне пустил любовь по кровотоку, Хоть мы с тобой знакомы так немного Забыть тебя не в силах я теперь, Ведь никого на свете нет важней. Автор: Виктория Ерух

Була ніч, ніщо не віщувало біди, чи ще якихось потрясінь. Все було просто й легко. В руках була книга, на столі поряд з вікном стояла чашка з кавою. Її вечори були саме такими – оповиті ароматом кави; оголені вечірнім проблиском світла крізь вікно, розкинуті на різних прочитаних сторінках книги. Вона проводила свої дні в кімнаті, яка нагадувала невеличке місто – ось на стіні карта світу з позначеними маршрутами літаків, поряд стіл, на якому ніби в залі очікування, лежать довідники, журнали, р і з н і з а національністю, кожна зі своєю історією – книги. Якщо крокувати далі можна було побачити чудову картину, з різними барвами, з чудернацькими відтінками, вони змінювались завдяки порам року, які були зображені за вікном. Біля ліжка були розкинуті багато ре-

чей, ніби оті дрібні крамнички, вони манили до себе, запрошували, ось зазирни, подивись, поцікався тою чи іншою річчю врешті врешт. Тут був годинник у вигляді місяця, лампа у формі глобуса, поряд лежали ключі, олівці, декілька зошитів з дрібним почерком, але серед усіх цих речей найбільше уваги до себе притягувало фото двох усміхнених дівчат, які міцно обіймали один одного. Напевно, все й почалось з цього самого фото. В той один із осінніх вечорів, коли осінь тільки вийшла на прогулянку, забувши на своєму підвіконні парасольку, прогулювалась тихим, ледь шелестливим кроком. Двоє рідних по крові, по душі, юні дівчата вели бесіду, і без кінця сміялись, так зазвичай завжди й було, сміх був їхнім особистим радіо програвачем, він ніколи не змовкав. Розмови велись в тій самій кімнаті, в якій

тепер самотні речіпасажирі чекали свого відправлення. Стільки думок, стільки планів, стільки заданих маршрутів, все було занотовано. Вони збирались їхати. Дорога обіцяла бути не легкою, але враження, емоції були цінніші! Саме в той момент сподівань, коли в повітрі літали й наспівували свої мотиви птахи-мрії, було зроблено той самий фотознімок, який був ніби обійми, він був більше, ніж просто спогад, інколи здавалось, що він живе своїм життям. Спочатку довгий сонний ранок, з усією біготнею, зборами, шумом. Нічого не забути, все взяти. Де сумка з речами? Ти взяла квитки? Мій телефон!? Навіщо телефон? Високо в горах зв'язок відсутній. Ой, і справді! Карту, карту візьми! Без карти немає подорожі. Без карти навіть в житті можна заблукати. Безкінечна

кількість автобусів, ніби саме того дня вони змовились, і літали туди-сюди, як навіжені. Той наш? А той? А цей куди прямує? І куди всі так поспішають? Жити поспішають, ось куди. І у вирії цих літаківавтобусів зустрінеться саме той, з тим заповітним записом, зі щасливим маршрутом. В салоні хто спить, хто читає, в когось занадто голосно грає музика в навушниках, а хтось завзято обговорює останні новини в політиці і в світі стандартні процедури поїздки в будь-якому транспорті.

Ці двоє влаштували всі свої пожитки на останньому місці, і тихенько, до самої кінцевої з уп и н к и обмірковували все, що досі їх турбувало. Це була остання подорож, для тої, що сиділа поблизу вікна, в її блакитних очах був смуток, і водночас нотки щастя, попереду їх чекало стільки всього, що на все життя вистачить…напевне. Вона мала русяве, коротко підстрижене волосся, очі були глибоко заховані за дивакуватою зачіскою, але це надавало їй ще більшої загадковості, якщо в бій вступала тяжка

артилерія - посмішка. Вона завжди була щирою, дивно, чи не так? Вона ховала себе, свій погляд, але посмішку не зуміла приховати. З цією самою зброєю вона поглянула на свою сусідку, яка сиділа поряд. Та була не менш задумливою, обличчя виражало неспокій, але гарні, відкриті сіро-зелені очі, колихались, вирували, ніби зелене жито під час грози. Волосся розсипалось на її широкі плечі і ставало напрочуд ніжним, світлим, хотілось в ньому купатись. Вона все думала, ходила від однієї думки до іншої,

і ніяк не могла знайти правильного виходу з цього лабіринту. Маршрут добігав кінця, вони вийшли на кінцевій зупинці, і ринулись у людській рій, який кружляв навколо дошки руху поїздів. Пошук не забрав в них багато часу, і вже згодом минувши різні крамниці з напоями, морозивом, вони стояли в своєму вагоні, і роздавлювались номери поблизу вікон, десь тут мали бути їхні місця, місця за раніше купленими квитками. Скільки метушні тоді було! Розмістити я к о с ь с в і й «невеличкий» багаж, дискусії щодо того, хто ж буде сидіти біля вікна, як довго їхати, не заснути й не проїхати свою зупинку…Так, шуму було багато, але як приємно тепер це все загадувати! Навіть найменше має свою цінність. Дорога, дорога, дорога… Безліч вуличок, будинків, дерев, які самотньо схиляються над шляхом. Скрізь простір, поля, люди працюють, суцільні клопоти на полі, біля дому, в садку. Небо оманливо

малює хмарки, то тут, то там. Хоче налякати господарів, і цим самим змушує їх швидко прибирати з полів усі заготовки сіна на зиму. Ох, як же пахне сіно! Пахне дитинством, і трішки смутком, ось і закінчилось літо. Вагон був напівпустий, деякі поодинокі пасажири були цілковито занурені в книги, газети, в будь-що, аби не дивитись на обличчя напроти, і цим самим сховатись від постороніх очей. Люди соромляться бути людьми. Всьому з часом приходить кінець, закінчується розділ книги, зупиняється поїзд, і всі починають виходити, просуватись до виходу, залишаючи свої місця. Після поїзду вони одразу ж побігли на свій черговий автобус, який, ну просто мусив, він повинен був їх доставити до того самого пункту, кінцевого пункту прибуття. Так і сталось, минаючи сотні доріжок, які піднімались високо в гори, вони приїхали, в них все вийшло, щастю не було меж!

Вони були там удвох, серед віковічних дерев закутаних різними мольфарськими легендами, серед цих гір наповнених магією, казкою. У серцях лунала пісня, то було відлуння гір. Розмістивши свої пожитки, змайструвавши собі невеличкий нічліг – намет. Вони почали блукати цими диковинними місцями. Прислухатись до кожного звуку, кожного шепотіння дерев, кожна дрібниця привертала увагу. У цю пору року ліс нагадував рудого дідуся, який потроху дрімає, і лиш зрідка розплющує свої зелені очі. Його сон оберігало небо, припрошувало сонце та місяць не спускати своїх великих очей із дідуся, і ще хоч трішки віддати тепла і світла. Яке ж там повітря! Таке сильне, живе, хв и л ю ю ч е ! Вдихаєш ці ковтки б е з с м е р т я і підіймаєшся високо над землею, летиш, як птаха, як щойно впавший з дерева листок, як пісня сопілки понад горами, як поцілунок надісланий крізь відстань. Ти летиш, ти дихаєш, ти живеш.

Ніч оманливим кроком наближалась до лісу, але тихо і спокійно, щоб не потривожити його сон, вона сіла поблизу гір, і завела розмову з міс я цем. Р оз мова обіцяла бути довгою, сонце тільки-тільки пішов спочивати. Нові гості лісу вирішили скоріше розвести вогонь, аби ніч і до них завітала на гостину. Вони приготували для неї безліч думок зі смаком смутку, слів приправлених гіркотою спогадів, і багато-багато цукерок з назвами «Мрія». Мали вони також смачнющій чай майбутнього і терпку каву минулого. Тільки у товаристві ночі можна було по-справжньому говорити, а ще більше мовчати. Поробивши всі приготування, вони удвох сиділи біля вогню, і завзято почали обговорювати, що ж буде після їхнього приїзду. Потрібно буде все розповісти мамі з татом, в с і м -в с і м , потрібно буде поділитись цим шматочком дива. Роздрукувати фото, зробити фотоальбом на згадку. « Як думаєш, ми скоро сюди поверне-

мось? Ну…коли в нас ще буде змога сюди повернутись? Скоро?» - зажурено сказала молодша по крові, але сильніша за розумом. «Навіть не знаю… Ніхто не знає, що нас чекає попереду, як дороги та шляхи будуть переплітатись, а то й геть розкидати в різні боки. - її сумні очі спрямували свій погляд на карту, яка лежала поблизу ранця з їжею, вона хвилинку подумала, і сказала, – А давай намалюємо карту, нашу карту, розпишемо кожен наш крок, на найближче майбутнє, будемо вносити зміни, якщо буде потрібно, але саме головне, щоб в кінцевому результаті прибути до місця прибуття, як сьогодні, разом, завжди разом розумієш? Ти є в мене, а я в тебе, ми будемо орієнтирами один у одного. Розумієш?» Вона знала про що говорила, будучи старшою сестрою завжди маєш один обов'язок – бути поряд з тою, з якою народжені від одного серця. Допомагати, підтримувати, і подекуди спрямовувати на вірну стежку. « Згода!» відповіла молодша і

міцно-міцно обійняла сестру. То була прекрасна ідея, то було справді щось матеріальне, яке б вселяло в неї впевненість, що де б вона не була, буде та сама річ, яка не дасть їй зійти з наміченого шляху. Вони знайшли папір, олівця, і заходились писати, малювати, і просто мріяти. Ось уже через 5 років хтось закінчить ВНЗ, а хтось буде виховувати дитинку. Хтось буде працювати, подорожувати, надсилати листи з різних країн, хтось зустріне своє кохання, а хтось буде радіти безмежно за свою найріднішу людину. Щось так і вийде, а щось можливо і ні, та головне ж не це, а те, що в будь-якій дорозі, в будь-якому місці поряд завжди буде людина, яка у с м і х н е н о спостерігатиме із фото і карта, дорогоцінна карта життя, з власним транспортним рухом, з власними дороговказами, і безцінними порадами близької людини. З такою картою не заблукаєш! Автор: Стальчук

Елена

Хотение в Париж «Только пепел знает, что значит сгореть дотла…» И.Бродский Притяжение Бретонвилльского переулка на острове Луи (эссе-быль из серии "Магия места") Всё началось с петербургского короткого дня в феврале 1998 года, когда к нам в офис на Инженерной улице (это розовая ротонда-близнец архитектора Баженова в комплексе Михайловского замка) зашёл худой, бедно, но чисто одетый человек и протянул мне плотный лист бумаги, разлинованный коричневым карандашом, на котором крупным детским почерком было написано предложение каких-то услуг типа «принимать пустые бутылки и макулатуру», причём попросил вернуть листок, поскольку это был единственный экземпляр, а он намеревался побывать ещё и в соседних офисах. Скромный проси-

тельный вид посетителя вызывал сочувствие, я пригласила его пройти к нам выпить чашку чая, пока мой секретарь сделает несколько ксероксных копий с оригинала. Смущённый приглашением, приветливо улыбнувшись, мужчина присел к столу, девушка принесла поднос с чаем и печ8еньем, а я сама направилась к «Toshib’e», однако, выяснилось, что закончился порошок, а запасного картриджа не было, увы... Тогда я предложила ему прийти завтра, он согласился оставить свой картон. Подумала: «Надо бы пристроить его гденибудь на видном месте, чтобы не закопать в море моих бумаг», - и приколола стороной с текстом к стенке рядом с компьютером, а на другой стороне оказалась реклама сигарет «Rothmans». Кстати, в городе я стала замечать эту рекламу, так как каждый день могла рассматри-

вать черно-белую фотографию, где изображен небольшой переулок-тупичок, по которому, удаляясь от меня, идут три человека – женщина и двое мужчин, у одного из них за спиной огромный футляр с контрабасом, а в левом нижнем углу помещена яркая сине-белая пачка сигарет «Rothmans». (Вы подумаете: «Зачем нужны такие подробности?», однако, не торопитесь, вспомните, как вы с Алисой однажды попали в Страну Чудес!) Странный человек больше не появился у нас в офисе, а картинка висела перед моими глазами, включая компьютер, я невольно приближалась к ней и видела все подробности: замыкающий дом с аркой и высокой островерхой крышей, занавески на окнах, чугунные столбики по краю тротуара и даже рисунок каменной брусчатки под ногами идущих к арке троих людей...

Прошло около полугода, когда однажды на эту фотографию обратил внимание знакомый молодой человек Петя и с удивлением отметил, что у меня в кабинете находится фото с видом переулка в Париже, в котором он жил некоторое время у своей школьной подружки, потом он даже принес мне фотоснимок, где «снят» на том же месте, что и «мои музыканты с контрабасом», а также сообщил, что в этом переулке жил Иосиф Бродский, в угловом доме на набережной Сены. Это было интересно, как все, касающееся поэта. И вот, наступил август 1998 года - дефолт! Офис наш опустел: потенциальным заказчикам на элитные французские окна «TRYBA» было теперь не до них, увы. Работы стало мало, московские хозяева нам «урезали» зарплату, зато появилась возможность получить отпуск, маловероятная до этих несчастных событий. Именно тогда, в первых числах сентября моя подруга Олечка предложила

потрясающий вариант: поехать с нею в Париж на неделю с 15 сентября, причём путёвки оплачены неким «новым русским», который из-за дефолта отказался от поездки за границу: приходилось спасать свой бизнес. Мне же оставалось только заплатить за авиабилеты туда и обратно, остальное всё оплачено! Как не согласиться?! Так неожиданно (впрочем, Благодать всегда приходит, когда ее совсем уже не ждёшь) исполнилась мечта, и мы оказались в Париже! На Эйфелевой башне электронное табло показывало 462 – столько дней оставалось до 01 января 2000 года в тот полдень, когда нас с Олечкой лифт поднял на второй ярус. Там, кстати, есть кафе, где можно купить по чашке горячего «капуччино», присесть на скамеечку под открытым небом и над Парижем, наслаждаясь видом крыш, соборов, куполов, среди которых наиболее заметен золотой купол Госпиталя Инвалидов, выпить горячий напиток

с большим удовольствием. Раньше, читая чьи -либо заметки о Париже, мне страстно хотелось оказаться на месте автора – запомнить и описать каждый волшебный П АР И ЖСКИЙ миг. Однако, очутившись в городе моих грёз, я не смогла ничего записывать: впечатления и события захлестнули меня. Оля решила изменить свой маршрут и поехать в Барселону до конца недели, а в Париже она была уже несколько раз. Итак, она уехала во вторник вечерним поездом, а я осталась одна в номере небольшого, но очень уютного отеля «Floride Etoile» в переулке СанДидье, который соединяет «лучи» улицы Клебэр и бульвара Виктора Гюго, разбегающиеся веером от Триумфальной арки. Острота ощущений приобрела высшую степень, когда я оказалась совершенно предоставлена себе, это будоражило и волновало несказанно. С самого раннего утра и до поздней ночи я бродила по городу, тем более, что здесь в шестнадцатом квартале было абсолютно

безопасно задерживаться на улицах допоздна. По утрам, ещё лежа в широкой двуспальной кровати, я блаженно прислушивалась к ранним звукам, производимым уборщиками тротуаров, разносчиками продуктов, открыванию магазинчиков и кафе неподалеку от отеля, потом спускалась в тихий сверкающий белизной скатертей ресторан на французский завтрак с неизменным кофе со сливками, с багетом, всяческими сырками, повидлом и маслом в малюсеньких расфасовках и т.п. (Неудобно было набирать всего этого изобилия!)

Дальнейшее стало прекрасным приключением и романом с самим Парижем! Вот КАК началось. Из переулка СанДидье, повернув направо по улице Клебэр, можно очень скоро выйти на смотровую площадку «д в у х с т в о р ч а т о г о » дворца Шайо и спуститься по лестнице вдоль фонтана к берегу Сены. Впереди на противоположном берегу красуется ненаглядная Эйфелева башня! Сегодня я не стала переходить к ней по мосту через Сену, а пошла по набережной Альма в сторону Лувра, чьи каминные тру-

бы видны уже отсюда, хотя нужно еще миновать пристань Батемуш, пройти мимо сада Тюильри (Боже мой, какие названия! Трогаю себя за локоть: «Неужели это не сон? Я наедине с Парижем! Он мой!») Вчера мы с Олечкой уже прошли этим маршрутом, покинув Эйфелеву башню. С удовольствием я присаживалась рядом с ней на скамеечки, которые приглашают уставшего от Парижа счастливца отдохнуть с периодичностью в сто метров. Оля доставала свои любимые сигареты, а я блаженно все это наблюдала и наслаждалась... Хотелось крик-

нуть: «Остановись, мгновение, ты прекрасно! Как мгновение страстной, разделённой любви», вот на что способен Париж: волнует как любимый мужчина! Дальше иду вдоль стен Лувра. Какие огромные окна, величественное здание, а вот и мост Александра Третьего с пилонами и золочёными фигурами, подаренными Парижу от Санкт-Петербурга, узнаю очень знакомые фонари, такие же на Троицком мосту в Петербурге! (У них один автор - инженер Эйфель!). Пока я ещё не перешла с правого берега Сены, на другом – вижу приметное здание музея Дэ-Орсэ с огромным круглым окном с часами. (Позднее, посетив музей, поднялась по эскалатору и как раз оказалась за этими циклопических размеров часами, увидела их с внутренней стороны здания. Там рядом расположены залы с картинами импрессионистов - Клода Моне, Альфреда Сислея и других. К ним я и стремилась!) Передо мной мост Notre Dame через рукав Сены и по нему

перехожу на остров Ситэ, дальше, немного углубившись по улице -продолжению моста, сворачиваю влево по двору, где высится изящная готическая башенка знаменитой своими потрясающими витражами церкви Сент-Шапель и громоздится Дворец Юстиции, и как-то вдруг оказалась на площади, с которой взвился ввысь большим «Н» Собор Парижской Богоматери - Notre-Dame -de-Paris!! Конечно, постояла на счастливом, отмеченном отполированным медным многогранником месте, где нужно загадать желание и повернуться на 360 градусов (а ведь оно исполнилось!) Войдя в сакральную темноту храма, замечаешь только витражи, белый скульптурный ансамбль в глубине, мрачные старого дерева кресла с необычайно высокими спинками с обеих сторон центрального прохода, множество плоских свечей в дюралевых «перевёрнутых» колпачках... За свечи надо опускать монетки в специальные ящички-

кассы. (Всё на честность, не надо покупать свечи в церковной лавочке, как в наших храмах). В этот раз я не поднялась в башни и на крышу собора, о чём пожалела, прочитав позднее у П.Д.Успенского в его книге «Новая модель Вселенной», что в перекрестии крыши, по четырём сторонам шпиля «спускаются» двенадцать Апостолов, и это зрелище несёт колоссальный заряд в себе: как будто они с неба сходят к людям. Теперь же я оставила мрачноватую прохладу храма, обогнула собор по параллельной Сене улице и вышла на мост, соединяющий острова Ситэ и Св. Людовика (Луи) и переходящий в улицу, которая рассекает остров Луи по средней продольной оси на две части (об этом я узнала позже, рассматривая карту Парижа), а сейчас спустилась вниз по набережной, пандусом сходящей к реке. Передо мной «торчали» «рёбра жёсткости» (архитектурн ая находка своего времени) тыльной стороны Собора, и были

хорошо видны белёсозеленоватые бронзовые фигуры Апостолов, которые по трое «сходили вниз» с крыши храма. Внизу у воды растут высокие деревья, между ними установлены мраморные скамейки, я присела на одну из них и долго сидела, рассматривая недалёкую (не то, что на Неве) противоположную сторону. Около меня устроился юноша позагорать прямо на замощённой булыжником набережной; решив ему не мешать, встала и заметила металлическую лестницу, по которой можно, не возвращаясь на «пандус», подняться на второй ярус набережной, что я и сделала, а дальше... Прошла буквально сто пятьдесят метров, меня вдруг будто кольнуло что-то, и я подумала: «Почему я всё засматриваюсь на другой берег Сены? Надо бы свернуть в ближайшую улочку и почувствовать Париж изнутри». Как раз чуть впереди слева замечаю «разрыв» в сплошной «стене» домов, мне оставалось сделать

несколько шагов через проезжую часть набережной, и я свернула за угол, подняла взгляд от дороги – передо мной был УЗКИЙ ПЕРЕУЛОК, ЗАМЫКАЮЩИЙСЯ ДОМОМ С ВЫСОКОЙ КРУТОЙ КРЫШЕЙ И АРКОЙ ВНИЗУ, ПО ЛЕВОЙ СТОРОНЕ ТЯНУТСЯ ЧУГУННЫЕ СТОЛБИКИ и "знакомое" окно с занавесками в четвёртом этаже открыто... Дальше у меня закружилась голова потому, что это был ОН – тот переулочек с рекламы сигарет “Rothmans”! Захотелось опять во скли кн уть: «Остановись, мгновение!..» Наступил экстатический момент, когда вся жизнь – гармония, как будто время остановилось, и не существует больше ничего, кроме НАШЕЙ ВСТРЕЧИ: встретились я и чудесно оживший мир с фотографии, случайно ворвавшийся ко мне с приходом забытого уже человека! Простояв некоторое время в оцепенении, стала замечать детали - все знакомые неровности слева и справа: ставни, арки,

даже занавески в окнах... Из подъезда вышла женщина, держащая на поводке мал е н ь к ую собачку (переулок был совершенно пуст!) Жестом я попросила ее сфотографировать меня, протягивая фотоаппарат... Позже, проявив пленку и получив отпечатанный фотоснимок, я увидела себя на нём совершенно счастливой! Вот такой я должна себя ПОМНИТЬ ВСЕГДА! И такой миг оставил след каждому человеку, надо только вспомнить?! Это реперная точка на нашей «дорожке времени» (на тайм-оси жизни)! Миг, когда «горстями черпаешь негэнтропию», в такой редчайший момент слышишь «шёпот Вселенной» - это «Знак на Пути»! Свершилась МАГИЯ МЕСТА - притяжение Бретонвилльского переулка привело меня СЮДА! В день отъезда мы с Олечкой снова поднялись на Эйфелеву башню и смотрели на Париж. Далеко внизу раскинулся огромный город с неисчислимым

множеством улиц и переулков. Найти в этом море маленький переулок, не зная даже его названия (только оказавшись здесь, я прочитала «Rue de Bretonvilliers») - или хотя бы того, что он находится на острове Луи - задача с «отрицательной вероятностью» выполнения. И вдруг ... набрести на него случайно! (Макс Борн однажды, прогуливаясь с учениками в сосновом лесу на берегу Балтийского моря, продемонстрировал им преимущества стохастического подхода в сравнении с детерминистским, а именно: молодые люди бросали шишку, пытаясь попасть в ствол сосны с довольно приличного

расстояния, и не получалось, тогда Учитель развернулся к сосне спиной и бросил шишку через голову, не видя цели. И что же? ПОПАЛ!) Вот наглядный пр имер, как «работает» Его Величество Случай! По возвращении домой в Петербург я долго испытывала эйфорию. Париж стал еще более притягательным для меня, мой Роман с Парижем будет продолжаться: ОН ответил на любовь, в Париже сбываются волшебные грёзы... Как-то недавно мне в руки попал фантастический рассказ «Хочу в Париж» Михаила Веллера: «Хотение в Париж бывает разное...»,- моя

разновидность хотения в Париж там не перечислена – ПРИТЯЖЕНИЕ Бретонвилльского переулка («Rue de Bretonvilliers») на острове Луи! ЭПИЛОГ Во второй раз мы поехали с Олечкой в Париж в феврале 2000 года, только теперь мы жили в плохеньком отеле ** на Монмартре! Это было неважно - все дни я проводила на свидании с НИМ! Поднималась на третий ярус Эйфелевой башни (в тот - первый раз Оля меня отговорила подниматься туда, она и теперь не рискнула), а я заглянула наверху в «кабинет» воскового инженера Эйфеля, потом мы опять выпили по чаш-

ке «капуччино», сидя на скамеечке второго яруса НАД Парижем ... По узкой винтовой лестнице в «Нбашнях» Собора NotreDame-de-Paris мы пробрались наверх, сфотографировались в недопустимой близости к знаменитым Химерам на крыше, понаблюдали Апостолов, идущих с неба вниз... снимали Париж с этих высот... и, конечно, я почти ежедневно прибегала на «мой» Бретонвилльский переулок. Сфотографировала его со стороны Сены и вид на Сену, выходила за арку и запечатлела окна за нею: люстра освещала комнату! (Вот я и стала опять Алисой!) Вся картина с рекламного листка вновь ожила! По приезде домой моя невестка, не очень внимательно просмотрев привезённые фотоматериалы, небрежно бросила: «Вы так подробно снимали всё в этом переулке, как будто собираетесь там купить квартиру?!» (Да, ведь она же у нас из Карелии, из глубинки - с берега Кончезера, что рядом с Шуйской Чупой, а в тех местах ведуньи живут...)

Как сложилось дальше? Это отдельный рассказ о неожиданных поворотах в моей жизни. Сразу после второго возвращения из Парижа судьба свела меня с необыкновенным человеком, можно назвать его «новым русским», с которым пришлось много и очень интересно работать. Кроме денег, что он мне платил за мою работу, весьма увлекательной представлялась возможность наблюдать этого человека, который на моих глазах восхищал, гипнотизировал и виртуозно управлял сложным организмом из двухсот сотрудников, как дирижёр симфоническим оркестром! Нужно же было так случиться, что потом я довольно серьёзно заболела (иначе бы, конечно, не бросила работу)! Тогда-то и обнаружились ещё более удивительные и редкие свойства этого характера и стали сбываться предсказания моей "карельской ведуньи". В общем, он купил квартиру в Бретонвилльском переулке на острове Луи,

очень дорогую даже по парижским меркам (это весьма респектабельное место), для того, чтобы его подрастающая дочка могла учиться во Франции: сначала в специальном колледже при Сорбонне, а потом в ней. Меня же он пригласил быть наставницей при ней, компаньонкой, классной дамой, как угодно можно назвать, во французском духе – мадам! Он доверил мне свою любимицу, так что теперь мы с мужем проживаем на «Rue de Bretonvilliers». Из коттеджа под Петербургом с нами был отпущен в Париж очаровательный мастифф по имени Густав! Прогуливая преданного друга по набережной, где я когда-то долго медитировала на мраморной скамейке, мы часто видимся с той женщиной, что сделала мой первый снимок, на котором я стою, счастливая и потрясённая встречей с переулком с рекламной картинки... Рядом с ней попрежнему бежит маленькая собачка... Автор: Сидак

Татьяна

Темнота, кругом темнота, тихая и спокойная, обволакивающая теплом, умиротворяющая. Темнота - это хорошо, когда темно мне не больно. Не помню, когда всё началось, но это продолжается уже какое-то время. Постоянно пытаюсь вспомнить, что было до первой вспышки света. Когда впервые пришла боль, ещё пока терпимая, не заставляющую орать изо всех сил и понимать, как тихо кричишь. Потому что этих диких звуков очень мало, чтобы передать боль. Пытаюсь вспомнить, но не могу. Пытаюсь понять, где я и что им от меня нужно. Они… Как же хочется знать, кто они! Те, кто включают свет. Меня переполняет отчаяние от одной только мысли, что они придут снова, и снова будет эта ужасная боль. Глухие удары предвестники страданий. Что это? Нет! Опять они. Нет, не

надо! Я всё сделаю, не надо света! Яркая вспышка резанула, не щадя. Тело пронзила острая боль. Она бьет сначала в одно место, где-то сзади, а затем распространяется по всем остальным частям тела. Хватит! В этот раз не закричу, не дождутся, больше не доставлю им такого удовольствия. Время, не останавливайся! Веди свой отсчет справедливо, за что ты так со мной?! Надо терпеть, терпе-еть, как же я ненавижу этот свет, терпееть, ну где же ты, темнота, т-е-р-п-е-е-е-т-ь! А-а-а! *** Темнота… Кругом темнота… Темнота - это хорошо… Нужно собраться с мыслями. Как же это сложно - сознание ещё не отошло от звона, которым заканчивается свет. Они точно чего-то хотят, а я не могу им это дать. Ну, чего же они хотят, что я могу сделать, чтобы

избавиться от мучений? Что вам надо?! Скажите, что?!. Ладно, спокойно, они никогда не отвечают на крики. Надо думать, как выбраться. Кругом темнота, ничего не видно, но это не страшно, темнота мой верный и любимый друг, с темнотой мы договоримся… Последний раз пытался исследовать сторону, противоположную той, откуда доносятся звуки, перед тем как появляется свет, но ничего там нет, пустота. Точно! Они думают, не догадаюсь, думают, не наберусь смелости пойти туда, откуда приходят они, ну так что ж, я вас разочарую! А-ха-ха! В следующий раз рвану им навстречу, перехитрю их, да, да, так и надо сделать! А теперь успокоиться и ждать, ждать этих ужасных звуков, предсказывающих боль, готовиться, собираться с силами. Как же тем-

но, как же хорошо… Время, ты всегда летишь быстро во мраке. Ты, само того не желая, встаешь на их сторону. Винить тебя нет смысла, ты просто глупое время, которое не знает боли. Поменяться бы с тобой местами и посмотреть, как будешь корчиться в этом свете. Посмотреть, как тебе захочется нестись прочь отсюда, а не замирать в испуге, растягивая мгновения до бесконечности. Вот! Два глухих удара с небольшим интервалом. Сейчас будут ещё три более звонких и свет. Надо собраться… Первый заставил

вздрогнуть всё тело. "Я не позволю больше себя мучить!" Второй наполнил ужасом. "Это последний раз!" Третий инстинктивно заставил напрячься до предела. Я готов... Яркая вспышка пронзает болью. А-а-а!.. Свет моргнул, надо ещё напрячься, ещё сильней. А-а-а! Свет дрожит, его можно победить, вот он моргнул последний раз и... Здравствуй, темнота... Мужчина стоял на кухне, держа в руках

так и не разогретый кусок пиццы: - Милая, - крикнул он в комнату. - Чего тебе? - послышался недовольный женский голос. - Помнишь, ты говорила, микроволновка какие-то странные звуки всё издавала… Так вот, она меня сейчас дёрнула током и по ходу окончательно сдохла. - А я тебе давно говорила: посмотри. - Ну да, ну да, проворчал мужчина, вздохнул и пошел в комнату, щёлкнув выключателем. Кухня погрузилась в темноту. Автор: Алексей

Балаев

Она была шумной дворовой девчонкой. Дружила в основном с мальчишками. Весёлая, креативная, в общем-то много было достоинств и недостатки тоже были. Любила носить джинсы в обтяжку, смотреть на небо, ярко красить глаза и не красить губы. По утрам лучшим будильником были кофе с сигаретой, хотя на учёбу в основном она просыпала. В её глазах была грусть изза прошлого, ведь влюбляясь она думала, что это серьёзно, но однажды она поняла, что все те отношения не более чем привычка. Она полюбила… Он был простой мальчишка, который носил Adidas, любил чай с фруктовым вкусом и спорт, хорошо разбирался фильмах и музыке, учился на переводчика, ненавидел алкоголь, занимался спортом и курил kent, года на 2 старше неё. Она переживала из-за прошлых неудачных отношений, когда встретила его. Один взгляд в глаза и её как молнией ударило, она забыла всех, кто был

до него и все прошлые события были неважны… Он заполнил собой её душу и разум. И каждый вечер она ждала его в социальной сети… Они редко гуляли, но с каждым днём она понимала, что это тот, кого она ждала всю жизнь. Даже на парах она не выпускала телефон из рук, хоть и часто получала замечания от преподавателей. В итоге банальная история. Она потеряла его, его глаза, его любимую улыбку, сказав напоследок: прости, прощай, но я не любил, а она осталась наедине с мыслями: почему же я так и не смогла сказать ему самого главного, того, что я люблю его… Шло время она молчала, паковала свои чувства в пакет, мечтала увидеть его хотя бы издалека, а если видела, была счастлива как никогда… Она видела его в своих снах и была весь день в хорошем настроении, потому что, хотя бы там они были вместе и всё было у них хорошо. Писала ему строки, песни, он был

её смыслом жизни, а он и слышать о ней не хотел. И пусть плохого она ему ничего не сделала, он бежал от неё. В социальной сети он отвёл ей место лишь в чёрном списке. Она не в силах забыть его. Пусть и не было ничего толком, но он остался глубоко в её душе, он человек с самой прекрасной улыбкой, тот кто был единственным, назвавшим её многогранной, после чего она, раскрылась как роза и поняла, что так и есть. Она резко переменилась, стала проще относиться ко всему, держать марку и милую улыбку. Она просто счастлива, что он есть на свете, улыбается людям, стала спокойнее, размеренная, теперь работает и получает высшее образование, любит философию и психологию, слушает его музыку и смотрит его фильмы, пользуется духами от Adidas, сравнивая его с другими парнями, понимает, что таких как он больше нет и не будет, но всё ещё верит в чудеса. Автор: Виктория Ерух

В детстве я был болезненно застенчивым ребёнком. Перспектива необходимости находиться в обществе незнакомых взрослых людей, нередко любителей задавать большое количество бессмысленных вопросов, приводила меня в трепет. Приходя с мамой в гости, я устраивался с книгой в самом дальнем углу и терпеливо ждал момента, когда можно будет отправиться домой, в заповедный мир своих снов, как говорил мальчик Бананан из фильма «Асса». До сих пор не перестаю удивляться малолетним принцам и принцессам, вдохновлённым декламаторам с табуретки, требующим постоянного внимания к своей царственной особе. Впрочем, они в этом не виноваты. Все мы родом из детства, все мы продукты вос-

питания. В нашей семье не говорили о карьере. Меня учили, что нужно быть достойным человеком, хорошим специалистом, глубоко копать там, где однажды ты наткнулся на свой кайф. Никто из моих родных не преуменьшал роль денег, я и сам знаю им цену, но понимание того, что ты находишься на своём месте, всегда было значительно важнее для нас. Я так и не приобрёл никаких амбиций. Это ни хорошо и ни плохо, это данность. В своё время я не прочь был поворчать по поводу знакомых, делавших всё, что уехать за границу, зацепиться за другую жизнь и найти в ней себя. Сейчас я понимаю, что в стремлении жить достойно нет ничего недостойного, просто у каждого свой путь. Очарованный

однажды музыкой и литературой, я стал что-то кропать и довольно коряво играть на ударных. Ни на секунду мне не приходило в голову, что это может перерасти в нечто большее. Чуваки с соседней улицы, лабавшие рок-н-ролл на сцене третьесортного клуба, казались полубогами. Возможность когда-либо посетить концерт любимой зарубежной группы, кассету которой мы протёрли до дыр, выглядела абсурдной. О чём, в конце концов, можно говорить, если есть Бальзак и БГ? И вот недавно я внезапно проснулся с ощущением того, что я человек. Не представитель рода человеческого, а именно человек. Дело не в количестве публикаций, отыгранных выступлений и записанных треков. Месье Оноре и Борис Борисо-

вич навсегда останутся высотами, на которые смешно замахиваться. Просто есть я, «и я делаю то, что мне делать не лень», как поётся в песне. Давнымдавно один маленький мальчик, ехавший ночью в поезде «ОдессаЕвпатория» к своей бабушке, вдруг осознал, что все мы рано или поздно умрём. С того момента жизнь его навсегда изменилась. Вбивая палочки в

пластик барабанов, царапая карандашом бумагу при свете настольной лампы, распевая на сейшенах песни с бутылкой вина в руке, он не переставал думать о пропасти, в которую стремится мир. Всем прекрасным вещам, созданным здесь, суждено исчезнуть в ней. Отрицать очевидное глупо, но мне отчаянно хочется верить, что мы приходим на свет не просто

так. Смысл в движении, даже если бытие и лишено смысла, в потребности создавать и менять, не рассчитывая на награду. На странице своего друга в графе «деятельность» я както увидел замечательное определение. «Я занимаюсь своей жизнью». Не поспоришь. Автор: Рубан

Алексей

Я стою спиной к стене в начале коридора, такого длинного, что глазам не удаётся разглядеть, где он заканчивается. Справа от меня вдаль уходит череда выкрашенных белым дверей. На ближайшей из них краска потрескалась и вздулась, напоминая о свинцовой тоске сумерек в больничной палате. Пробивающегося из окон в стене слева света слишком мало, поэтому на потолке горят электрические лампочки в больших круглых колпаках. Они издают неприятный зудящий звук, а колпаки почему-то слегка покачиваются, хотя никакого движения воздуха я не ощущаю. Иногда внутри некоторых из них чтото начинает потрескивать, и тогда рахитично-жёлтый свет гаснет, чтобы вновь зажечься через несколько секунд. Я машинально делаю шаг по скрипящему паркету и вдруг понимаю, что недаром только что подумал о больнице. Я действи-

тельно нахожусь в каком-то госпитале и при этом совершенно не представляю, как мог здесь очутиться. Мысль эта будто бы открывает в голове некий шлюз, и в образовавшееся пространство в сознание бурлящим потоком врываются сотни вопросов. Ни на один из них у меня нет ответа, подхваченный волной, я беспомощно барахтаюсь, не в состоянии вспомнить даже собственное имя, как неожиданно какой-то голос внутри отчётливо произносит два слова. «Антон Антонов», шепчу я, с трудом шевеля губами, и водоворот, грозящий поглотить моё тело, бесследно исчезает. Теперь я знаю, как меня зовут, знаю и то, что пойму смысл всего происходящего, едва окажусь за пределами больницы. Знание это приходит неизвестно откуда, но сейчас это совсем не важно, главное, что отныне у меня есть цель. Ободрённый, я быстрыми шагами

подхожу к одному из окон. За пыльным, покрытым грязными разводами стеклом, лежит унылый больничный двор. Вечереет. Стоит поздняя осень, это можно определить по опавшим листьям, красножёлтыми кляксами покрывающим мокрую землю. Окно забрано толстой решёткой, но и не будь её, я вряд ли стал бы пытаться прыгнуть вниз, рискуя сломать ноги. Голос, минуту назад назвавший меня по имени, теперь говорит, что единственный возможный способ покинуть больницу – это пройти через главный вход, к которому должна вести лестница, что может прятаться за любой из окрашенных белым дверей. Я верю сказанному, возможно потому, что мне больше не от кого ждать помощи в этом странном месте. Что же до двора... Он не настолько уныл и тих, как это может показаться на первый взгляд. Сначала вы видите только

бетонный забор, потемневшую от дождя катушку с остатками кабеля, беспорядочно разбросанные мотки проволоки, и вдруг замечаете притаившийся за ржавым мусорным баком провал подвала. Упаси вас бог приблизиться к нему, ведь тогда из затхлой темноты выпрыгнет рука и сожмёт вашу стопу костедробильной силы хваткой. В ней нет ничего человеческого, в этой покрытой омерзительными пятнами конечности с ороговевшей кожей и длинными кривыми ногтями. Десять лет назад местная шлюха, вечно пьяная бабища в замызганном спортивном костюме, ночью

привела сюда маленького сына и бросила его в подвал. Ребёнок раздражал её своим плачем, когда она с гудящей похмельной головой просыпалась в пропитанной сивушным духом девятиметровой комнате-клетке. Как ни удивительно, но мальчик выжил. Страшно даже представить, чем он питался все эти годы, насколько далеко углублялся в лабиринты катакомб, на десятки километров раскинувшиеся под городом, какую панику внушал крысам-мутантам. Самое же жуткое заключалось в том, что подрастя достаточно, чтобы самостоятельно выбраться наружу, он

не пожелал покинуть своё убежище. Он ползал сквозь населённую неописуемыми монстрами тьму, а иногда устраивался в засаде у самого входа в подвал. Существо, некогда бывшее человеком, долгими часами могло неподвижно сидеть на месте, ожидая появления добычи. Его жертвами становились кошки, собаки, а порой и пациенты больницы. Нет ничего кошмарнее, чем оказаться вместе с ним под сводами смрадного подземелья, и боль от вонзившихся в живот зубов покажется незначительной по сравнению с тем, что вы прочтёте в его горящих жёлтым огнём глазах. Но нет, я

не хочу думать об этом, есть вещи, мысли о которых способны повредить разум, наполнить сознание ужасом, превращающим людей в слюнявых гримасничающих идиотов. Мне нужно идти дальше к выходу, к свободе. Я поворачиваюсь к окну спиной, пересекаю коридор и подхожу к белой двери. Прикосновение к ручке вызывает неприятное ощущение. Несмотря на то, что в помещении прохладно, металл тёплый и словно бы липкий, так что кажется, что дотрагиваешься до куска вываренного в молоке сала. Дёргаю несколько раз, но это не приносит никакого эффекта. Внезапно я замечаю то, что чуть раньше ускользнуло от внимания, а именно круглое отверстие со вставленным внутрь стеклом, что-то вроде дверного глазка размером с шарик для пингпонга. Я прижимаюсь к окрашенному дереву и припадаю к отверстию. Зрелище, предстающее моим глазам, заставляет сердце тревожно сжаться. В большом зале, залитом ярким электрическим светом, вдоль стен на

равном расстоянии друг от друга стоят чёрные кожаные кресла. Сидящие в них люди по большей части одеты в дорогие костюмы, скрывающие жирные обрюзгшие телеса, на лицах скука пресыщенных земными удовольствиями властителей мира. Я вижу нескольких женщин в вечерних туалетах и драгоценностях, похожих на усохших от недоедания гарпий. В центре зала находится каталка, какие используют для транспортировки неспособных самостоятельно передвигаться больных. Широкие ремни удерживают на ней человека средних лет, рот его заткнут резиновым мячикомкляпом. Мужчина в сознании, он делает попытки освободиться, но при малейшем движении ремни впиваются в тело, и ему остаётся лишь беспомощно крутить по сторонам головой. Недалеко от каталки возвышается ещё одно действующее лицо этого безмолвного спектакля. Он невероятно толст, на нём замызганный мясницкий фартук, лицо скрывается за хирургической маской. В ру-

ках «мясник» держит портативную электрическую пилу с круглым зазубренным лезвием. Некоторое время он стоит на месте, а потом не спеша идёт по направлению к каталке. При виде надвигающейся на него туши распростёртый мужчина принимается дёргаться с удвоенной силой. Толстяк в фартуке приближается к лежащему вплотную, лезвие начинает вращаться, и стальные зубцы входят в ногу несчастного чуть ниже коленной чашечки. Тело мужчины, несмотря на стягивающие его путы, выгибается дугой, а из стремительно расширяющейся раны потоком хлещет кровь. Она брызжет во все стороны, заливая «мясника» и зрителей, так и не проявивших никаких эмоций с момента начала экзекуции. Одна из красных струй попадает прямо в стекло глазка, я рефлекторно отшатываюсь, поскальзываюсь и обрушиваюсь на паркет. Желудок подпрыгивает к самому горлу, и меня выворачивает в неудержимом приступе рвоты. Кажется, что я блюю целую веч-

ность, исторгая из себя все внутренние органы. В какой-то момент я пытаюсь приподняться и отползти от двери, но дрожащая рука не выдерживает веса тела, и моя голова падает на покрытый полупереваренной жижей пол. Раздаётся глухой стук удара, и всё гаснет, как перегоревшая лампочка в больничном коридоре. Проходят миллионы лет, а может несколько секунд. Лёжа на холодном полу, я медленно прихожу в себя. Размытые картины пережитого кошмара беспорядочно сменяют друг друга где-то на задворках памяти, заставляя ноги елозить в пыли, а ногти царапать паркет. Понемногу ясность возвращает-

ся в сознание. Вокруг по-прежнему царит тишина, нет никаких следов рвоты, перепачкавшей одежду и тело. Я смотрю на дверь в пыточную камеру, не имеющую ни ручки, ни глазка, потом, борясь с дрожью в ногах, осторожно поднимаюсь. Откуда-то приходит понимание того, что моё спасение лежит за последней дверью в коридоре, который мне предстоит пройти до конца, чего бы это ни стоило. Неуверенно делаю шаг, затем ещё один, постепенно входя в ритм движения. За окнами уже разлилась ночь, лампы на потолке не могут полностью рассеять сгустившийся мрак, и я то вступаю в круги света, то вновь

погружаюсь в темноту. Я не знаю, сколь долго продолжается мой путь мимо бесконечной анфилады дверей. За ними скрываются убийцы и насильники, матери, приспавшие во сне своих грудных детей, клятвопреступники, растлители малолетних и просто те, кто устал нести на себе бремя существования в подлунном мире. Там, в обитых войлоком палатах, нашли последнее пристанище растоптанные мечты, обманутые надежды и утраченные иллюзии. Меня мало беспокоит всё это, я помню о своей цели и упорно двигаюсь к ней сквозь жёлтое и чёрное. Иногда, когда усталость становится невыносимой, я устраиваюсь

возле одной из еле теплящихся батарей, время от времени попадающихся по дороге, и забываюсь коротким сном без сновидений. Помню, как из ниоткуда навстречу мне появилась странная пара: женщина в одежде медсестры, толкавшая перед собой тележку на колёсиках, и дряхлый старик с ходунками. На тележке громыхали беспорядочно сваленные хирургические инструменты, звенели наполненные мутной жидкостью стаканы, старик был в мятой пижаме, худой, как смерть, с трясущейся челюстью. Они прошли мимо, не обращая на меня никакого внимания. Не удержавшись, я оглянулся и увидел, как перед тем, как скрыться во тьме, медсестра сильно ударила старика по затылку, и он стал чуть быстрее передвигать свои ходунки. Я иду и иду, и, наконец, чернота расступается, и мой взгляд упирается в стену. Коридор закончился, и я вижу последнюю дверь, единственную из всех, на которой есть табличка с надписью. Долгожданный выход найден! Ни се-

кунды не медля, я бросаюсь к двери, хватаюсь за ручку, и вдруг буквы на табличке, словно ожив, прыгают мне прямо в глаза, повергая душу в смятение. Это невозможно, здесь должен быть проход на лестничную площадку, а не кабинет главврача! В панике я с силой дёргаю дверь на себя, и она легко поддаётся. Я оказываюсь на пороге небольшого уютного помещения. Пол устилает бордового цвета ковёр, вдоль стен выстроились стеллажи с книгами, на письменном столе горит лампа, накрытая зелёным абажуром. У стола кто-то сидит в кресле спиной к входу. Я делаю несколько шагов по мягкому ковру, и кресло поворачивается в мою сторону. Сидящий в нём мужчина действительно похож на врача. У него высокий лоб, зачёсанные назад седые волосы, седая же профессорская бородка и проницательный взгляд знатока человеческих душ. На плечи поверх пиджака накинут белоснежный халат. Он делает приглашающий жест, и я опускаюсь в ещё одно кресло, стоящее по

другую сторону стола. «Очень часто решение наших проблем лежит на поверхности, - произносит главврач глубоким приятным баритоном, - задача лишь в том, чтобы чётко сформулировать их для себя. Способны ли Вы на это, молодой человек?». «Я не знаю, - хриплю я сдавленным от дурного предчувствия горлом, - я просто хотел выбраться из больницы». «Вот видите, как всё просто, а Вы потратили столько времени и сил впустую. Неужели Вам до сих пор не понятно, что эту больницу покинуть невозможно, ведь она находится у Вас в голове?». Последние слова ещё не успевают раствориться в воздухе кабинета, как память обрушивается на меня тысячетонным молотом. Одновременно с этим краски начинают сползать с окружающих вещей, съёживаясь и превращаясь в хлопья пепла. И я кричу, кричу, что есть сил, падая в бездонную пропасть собственного «я». Автор: Алексей Рубан

Не так давно ему исполнилось 33 года, из которых семь лет он был женат, а девять преподавал в ВУЗе право. Нельзя сказать, чтобы он оживлялся лишь тогда, когда находил в протянутой студентом зачётке купюру, но всё же работа оставалась для него только работой, на которую к тому же приходилось рано вставать. Где-то он слышал, что любой предмет можно сделать привлекательным вне зависимости от его содержания, но сам в это не верил. Пил он исключительно по пятницам и субботам. Его пристрастие к алкоголю было

достаточно сильным, но в отличие от большинства пьющих людей он не просто знал о наносимом организму вреде; он его прочувствовал. Отступление от этого распорядка позволялось лишь в случае, когда на выбивающийся из концепции календарный день приходился какойлибо крупный праздник. В то же время он никогда не выпивал ни капли спиртного, если на пятницу либо субботу были запланированы важные мероприятия, связанные с работой, хотя и сильно раздражался по этому поводу. Иногда, перебрав лишнего, он начинал вспоминать о

своей молодости и, случалось, плакал вымученными пьяными слезами. Жена его не слишком обращала на это внимание, считая, что при наличии работы, связанной с интеллектуальной деятельностью, необходима периодическая разрядка. До свадьбы они встречались три с половиной года. Ещё раньше он пережил несколько болезненных разрывов, потому и решил не рисковать, затягивая с женитьбой. Секс с ней ему давно приелся, но на измену он не решался, мотивируя это моральными принципами, хотя дело было лишь в обострённой

боязни перемен. Он не слишком любил вылазки в кино или на природу, справедливо опасаясь напиться в незапланированный день, и предпочитал проводить досуг дома, где её руки всегда поддерживали любимый им порядок. Детей у них не было. В юности он носил длинные волосы, писал рассказы и играл на гитаре свои и чужие песни. Со временем пришлось подстричься и перестать ’’заниматься графоманией’’. По

пятницам и субботам он любил порассуждать о музыке и литературе и действительно всегда был в курсе последних веяний в творчестве. Впрочем, прочитанное и прослушанное в его памяти быстро стиралось, так как воспринималось без должной концентрации внимания и носило скорее характер привычного средства заполнения свободного времени. Вот уже больше шести лет он не засыпал под Pink Floyd, так как это мешало его жене.

Не удивительно, что в один прекрасный день его ангелхранитель неожиданно скончался, будучи ещё далеко не в преклонном возрасте. Заключение медиков было лаконичным: Острый приступ скуки. Похороны, как и подобает в таких случаях, прошли скромно. Его среди присутствующих не оказалось: в тот день он должен был отчитать четыре пары подряд. После прослушивания композиции Project Pitchfork “The Suicide Of Guardian Angel” я, под впечатлением от услышанного, захотел написать историю ангела-хранителя, покончившего жизнь самоубийством. В итоге, как и всегда, вместо мрачной готики получился чистой воды реализм с незначительной долей гротеска в конце, а мой ангел наотрез отказался по своей собственной воле сводить счёты с жизнью. Сие в очередной раз подтверждает постулат, гласящий, что лучше всего пишешь о том, что знаешь. Автор: Рубан

Алексей

Шатаясь и покачиваясь, я поднимаюсь по узким ступеням из недр отвратительного ночного бара на улицу. «Знать бы ещё, что это за улица и что за город…», говорю я вслух, выуживая из заднего кармана смятую пачку сигарет. Холод и непроглядная тьма, а куртку свою я проиграл в карты какому-то одноухому мексиканцу на заправке ещё неделю назад. Вот он я - стою посреди разбитой улицы, в одной футболке, джинсах и изрядно изношенных кедах, курю дешёвый табак и роюсь в кармане в поисках мелочи. «Что приходит вам на ум в первую очередь, когда вы видите полёт чайки?», спросил, однажды, психолог, на приём к которому меня некоторое время назад потащила жена. Я тогда пожал плечами и грустно взглянул на сидящую рядом супругу, ожидавшую моего от-

вета с явным выражением мольбы в глазах. Что-то похожее было замечено во взгляде матери, когда она приводила меня, семилетнего, к репетитору по математике. «Давай, мол, не опозорь, я тебя растила». А психологу я сдуру ответил: «Боюсь, как бы она не решила испражниться прямо в полёте, и как бы я не оказался жертвой продуктов пищеварения какой-то глупой птицы». И тут наступило молчание. Седоволосый психолог вздёрнул бровь, а жена раздражённо цикнула, как делала это мать после моего принципиального ответа «семь» на вопрос «сколько будет дважды два?». Психолог попросил меня удалиться из кабинета, желая побеседовать наедине с моей побагровевшей супругой. Не помню, сколько времени они там секретничали, но как только отворилась дверь, жена, злобно

вцепившись в мою руку, практически выбежала из здания и рывком усадила меня в машину, почему-то на пассажирское сиденье. Помню, как она, одолевая дрожь, пыталась ровно вести автомобиль, усердно вглядываясь в дорогу. А я смотрел на неё. Смотрел на женщину, которую не люблю, и, кажется, вовсе забыл, что это за чувство. Её, кстати говоря, зовут Хелен, но это имя не вызывает у меня ничего, кроме глухого безразличия. Я смотрю на её строгий профиль, русые, спадающие на плечи волосы, тонкие руки, пальцы…взгляд мой останавливается на обручальном кольце. Казалось бы, я уже около семи лет наблюдаю его, но именно в эту минуту оно представилось мне пугающе-неестественным. (Своё я пропил пять лет назад и с тех пор не решаюсь носить). Хелен, словно почувствовав мой взгляд,

тоже обратила внимание на кольцо. – Мы едем подавать на развод. – А что для этого нужно? – задаю я максимально глупый, но и необычайно логичный вопрос. Задаю я его женщине, с которой прожил семь лет. Задаю я его матери своего годовалого ребёнка. Задаю я его Хелен, которую, в своё время, силой тащил под венец, будучи неописуемо влюблённым и амбициозным юнцом. – Ничего. Кажется, если бы она могла, она бы катапультировала меня сиюминутно. Я меланхолично смотрю в окно на проплывающие мимо дома, и мечтаю поскорее остаться наедине с собой, чтобы совершить прогулку по осеннему парку в кампании бутылочки хорошего сидра. «Вечером ещё на работу, потом всю ночь скользить пальцами по клавишам на очередном концерте, а завтра надо зайти к Бобу за плеером, потом позвонить Марку или Энтони, чтоб они помогли перетащить инструмент, ведь я, судя по всему, съезжаю от Хелен…». Только такой

же безумный и бездумный человек как я мог занимать свою голову подобными мыслями в этой ситуации. Собственно, в тот день мы с Хелен действительно подали на развод, который, кажется, получить можно не сразу, но мне было решительно наплевать. Какая-то часть моего мозга неустанно думала о том, что же может прийти первым в голову при виде полёта чайки. На следующий же день я, при помощи двух своих друзей, переехал на съёмную квартиру, основное пространство которой заняло фортепьяно. Остальные 45% достались таким мелочам как кроватьдиван, телевизор, расшатанный самодельный столик, несколько коробок с нотами и новомодный ноутбук. На стену я повесил два плаката: один свой, другой с изображением Чика Кориа, моего коллеги. Маленькая кухня пустовала, за исключением одной полки в холодильнике, куда Энтони водрузил литровую бутылку пива. Ближе к вечеру того же дня в мою новую квартиру стали стекаться разного рода

друзья и подруги, выражая целый спектр эмоций: от одобрительного похлопывания по плечу до скорбных вздохов и попыток заверить в том, что всё будет хорошо. Дамы хохотали при виде моего пустующего холодильника, и немедля взялись заполнять его невесть чем, похожим на еду. Мужчины, каждый из которых уже не первый год состоял в браке, завистливо осматривали мою квартиру, и говорили, что я «красавчик, Грэм, чувак, ты теперь свободен, делай что хочешь, ветер в голове!». Среди моих гостей в тот вечер были талантливейшие композиторы, музыканты, актёры и актрисы современности. Кое-кто из них был номинирован на премию Оскар, а у иных уже имелась парочка наград всемирной величины и важности. Я, между прочим, пианист, лучший джазмен Америки, ныне разведён, имею разросшееся пузо и абсолютно ничего не смыслю в полётах чаек. Вот такая кампания сидела этим вечером на полу моей никчёмной квартиры и упива-

лась в хлам каким-то дешёвым алкоголем, как это делают подростки в обшарпанных общежитиях колледжа. Я тоже сидел, и, будучи уже изрядно пьяным, глупо улыбался, наблюдая за их оживлёнными беседами. Все обсуждали меня. Когда в единственной комнате стало слишком душно, я нашёл в себе силы выползти на балкон и потешить мозговые центры порцией никотина. – Девятнадцатый этаж… – услыхал я женский голос за спиной. – Ну да. Почти двадцатый. – Почти небожитель. – И тут мы оба расхохотались. Я обернулся и протянул обе руки навстречу своей собеседнице, Мэри, с которой знаком уже миллион лет, и бесконечно благодарен за её поразительную способность оказываться рядом именно тогда, когда нужно. – Как живёшь, Грэм? – Неплохо. Мне сегодня все завидуют. – А есть причина? – И да, и нет. С одной стороны, я словно сбросил балласт, ты же знаешь, для меня

семейная жизнь как дохлый гусь на шее. Больше не нужно прятать любовниц, мыть руки перед едой и помнить о каких-то там псевдознаменательных датах в наших с Хелен отношениях… – …а с другой стороны, у тебя нет любовниц, ты и так до чёртиков чистюля и в отношениях с Хелен не было знаменательных дат, кроме дня свадьбы, который совпадает с твоим Днём Рождения. – Стань моей любовницей, а я буду бегать к тебе на свидания с грязными руками, и мы возьмём за правило праздновать мой День Рождения всякий раз, когда захотим. Мэри снова засмеялась, обняла меня, по-матерински поцеловала в щёку и нырнула обратно в квартиру. Тяжело вздыхая, я продолжил любоваться ночным городом, и, казалось, уже ничто не нарушит внезапно охватившей меня гармонии и ощущения полного согласия самим с собой. Соседи снизу вдруг включили музыку, какой-то «хит сезона», где в клипе глав-

ным героем выступает худощавый парнишка, бредущий вдоль дороги и тщетно пытающийся поймать попутку. Слов я не помню, но картинка врезалась в мозг, вызывая смешанные чувства, отдалённо напоминающие зависть и восхищение. А вообще, клип был бредовым, потому что только такой неудачник мог стоять около дороги с непрерывным автомобильным движением посреди белого дня не в состоянии привлечь внимание водителей. Ну как можно шататься около дороги и за четыре минуты композиции так и не смочь поймать машину?! Моё возмущение превысило все границы, и я полез в квартиру, желая найти ответ у друзей. – Слушайте, чуваки, вот вы тут все такие умные собрались, а скажите-ка мне, легко ли поймать попутку на трассе, если ты худощавый бездарный юнец? – Конечно, легко, если ты о солисте группы N., которого сейчас всюду крутят. – Они платили водителям, что бы те не останавливались. Морис занимался мон-

тажом, он знает. – При чём тут монтаж? – снова обращаю я на себя внимание, тряся в воздухе пустым стаканом. – Когда ты в последний раз ловил попутку, Грэм? – Никогда. – Ну так пойди, поймай, а потом расскажешь. – кивает в мою сторону Марк, которому я своими репликами явно мешал заигрывать с Мэри, моей преданной слушательницей, пылкой поклонницей и лучшей подругой. – Думаешь, не пойду? – Я сейчас меньше всего хочу думать. – Иди к чёрту, Марк, твой последний саундтрэк - полная лажа. – говорю я уже из коридора, рассеянно натягивая дорогущие кеды и шаря руками в поисках очередной совей эксклюзивной куртки. Через несколько минут я оказываюсь на улице, где меня со всех сторон обступает пронизывающий холод. Я подхожу к дороге и поднимаю руку, жалея о невозможности зафиксировать её в ровном положении.

Уже через секунд 15 около меня останавливается сомнительного вида пикап, из которого высовывается беззубая, но крайне приветливая рожа. – Куда едем? – А ты куда? – Я на побережье. – Далековато. – констатирую я, пытаясь почесать в задумчивости подбородок, но промахиваюсь. – Ладно, поехали, сама судьба благоволит. Сиденья в пикапе оказались на удивление мягкими, а из колонок тихо доносилась злополучная песня про парня, не умеющего ловить попутку. Следующая композиция – последний трек одного моего хорошего друга, который, кстати говоря, пьяный спит сейчас на диване моей заштатной квартиры. Я чувствую, как уплываю в сон, но перед тем, как окончательно выключиться, вспоминаю Хелен, тот день, когда она сообщила мне о своей беременности, и то рухнувшее на мои плечи безразличие. Я ругал себя, но ровно настолько, насколько позволял мне собственный эгоизм, то есть, не боль-

ше нескольких минут. Почему-то именно сейчас, засыпая в салоне пикапа абсолютно неизвестного мне человека, который уносит меня чёрт знает куда, я захотел увидеть улыбку Хелен, и подержать на руках сына. Благо, вскоре я провалился в сон. Проснулся я от скрежета тормозов и сказанного робким шёпотом «приехали». Конечно, глаза открывать не хотелось, ведь я даже примерно не понимал, где нахожусь, а отвратительная боль в суставах не способствовала пониманию. После ещё одного, теперь уже более настойчивого «приехали» я таки решился разлепить один глаз. – Мать моя… – Молодой человек, Вы помните, что было вчера? – деликатно интересовалась беззубая рожа слева от меня. Ах, да: песня, попутка, Марк, улица, пикап, побережье. – Действительно, приехали. – Вы вчера так и не пояснили, куда держите путь, так что я решил не будить Вас, а довёз до самого по-

бережья, куда и сам, собственно, направлялся. – А зачем? – спасибо тому, кто наградил меня способностью задавать вопросы. – Как зачем?... Вы попутку ловили. – И как, поймал? – Простите, но да. Щурясь от утреннего солнца, я попытался рассмотреть то, что меня окружает. Впереди, справа и слева, повсюду виднелся океан. Синие волны мерно раскачивались в собственном ритме, оставляя клубы пены на ярко-жёлтом песке. – Снова «ваша мать», молодой человек? – интересовалась рожа, наблюдая за эволюцией эмоций на моём лице. Судя по всему, я выглядел, как только что вылупившийся из яйца птенец. – Нет, на этот раз всё гораздо хуже. Я стал медленно выбираться из пикапа, при этом отчаянно борясь с невыносимой физической болью. Над головой пролетела чайка. Я разразился хохотом, понимая, что при виде полёта этой птицы, в голове моей, прежде всего, возник

портрет седоволосого психолога. Забавная вышла бы ситуация, попади я в машину времени. – Простите, как Вас зовут? – Грэм. Грэм Дэйви. – Я Джон. Скажите, Грэм, Вы знаете, как добраться домой? – Нет. – ответил я, и не соврал. Именно в эту секунду я любовался океаном, и мне было бесповоротно всё равно, где мой дом и как туда добраться. – В двух километрах отсюда есть рыбацкая деревушка, думаю, Вам стоит сходить туда. – Джон робкими жестами показывал какое-то направление. – О’кей, шеф. Спасибо, что довёз, у тебя очень крутой пикап. А мы и вправду смотрелись здорово: оранжевый автомобиль, двумя колёсами съехавший с просёлочной дороги на песок, абсолютно пустой пляж, завораживающий океан, чистейшее, словно вымытое, безоблачное небо и я, лучший джазмен в Америки, кусающий ногти на зарабатываю-

щих тысячи долларов в месяц пальцах. – Эй, Грэм, удачи. – Спасибо. И пикап исчез, пока я щурился в лучах солнца. Головная боль стала постепенно отступать на второй план, уступая место ощущению полного расслабления и гармонии, чего не случалось со мной уже многиемногие годы. Я ступил на дорогу, но, даже проведя добрые полдня в бесцельном походе, так и не смог отыскать деревни, о которой мне говорил Джон. Когда солнце неумолимо покатилось к горизонту, я твёрдо решил снова прибегнуть к «ловле» попутки. Как раз, когда моя вытянутая рука окончательно затекла и окаменела, притормозил чёрный Крайслер. Всегда мечтал о Крайслере, но вместо этого обзавёлся тривиальным Поршем Кайен, за что получил в своё время пинка от Марка, который ездит на винтажном Мерседесе. Стекло загадочной машины медленно опустилось, открывая моему взору лицо водителя. Это была жен-

щина. – Вам куда? – Я ищу какойнибудь населённый пункт, не подкинете? – Без проблем. И я запрыгнул в машину. Кожаное кресло неприятно скрипнуло подо мной, но всё же лучше, чем топать вдоль дороги. Спасительница моя была дамой средних лет, весьма привлекательной, но, к сожалению, вовсе не болтливой. На шее у неё красовался точь-в-точь такой же шарф, как у Хелен, поэтому я предпочёл отвернуться в окно и не произносить ни слова. – Приехали. – Спасибо. Вы чудо, девушка, слушайте хорошую музыку. – Это какую, например? – Вам знакомо имя Грэм Дэйви? – Этот тот, который считается лучшим джазменом Америки? Да, я была на нескольких его концертах. А Вы тоже его поклонник? – Видимо, я сегодня очень плохо выгляжу. – с этими словами я захлопнул за собой дверцу чёрного Крайслера.

Распрямив спину и вдоволь повертев головой в самых разных направлениях, я, наконец, сумел определить, где нахожусь. Это была небольшая деревушка с четырьмя кривоватыми улицами, забавными малоэтажными домами и витавшим в воздухе духом полной обособленности. Я лениво побрёл вдоль одной из улиц, в надежде, что талант к импровизации спасёт меня. В заднем кармане раздалась короткая вибрация. Точно, у меня же есть телефон! Я не без удовольствия достаю свой последний iPhone, но тут же начинаю деланно хныкать и стонать, при виде надписи, гласившей об очень скором отключении аппарата. Таким образом, у меня оставалось около пяти минут на то, что бы дать о себе знать миру. Я бросился писать еmail Мэри: «Дорогая Мэри! Всю свою жизнь, ещё со школы, я влюблён в тебя. Не в силах наблюдать за тем, как с тобой заигрывает Марк, я умчался в дальние края искать лучшей жизни. Ладно, половина сказанного – шутка. А что именно,

подумай сама. Целую, Грэм» И телефон мой благополучно выключился. Я окинул взглядом деревушку, и почему-то мне показалось, что найти в ней человека, имеющего при себе нужное мне зарядное устройство просто нереально. По этому случаю я, не без удовольствия, кинул телефон в ближайший мусорный бак и побрёл дальше. Надо сказать, что именно так началась моя странная жизнь в поселении, имя которому Бьюфорд. В день моего приезда я познакомился с парочкой местных мужиков, которые насильно утащили меня в один из двух имеющихся в деревне кабаков, и заставили пить какуюто гадость. К моему превеликому удивлению, в подвальном помещении бара имелось фортепьяно, сиротливо прислонённое к стене и покрытое ровным слоем пыли. Недолго думая, я уселся за инструмент и начал играть, тем самым заслужив расположение со стороны немногочисленных местных жителей, которым посчастливи-

лось именно в этот вечер посетить бар «Креветка». Мне наливали, а я стучал по клавишам, громко смеясь и извиваясь всем телом. Собственно, так проходили мои ночи в Бьюфорд, за исключением одной, которую я провёл в кампании довольно-таки привлекательной девицы, при этом нагло сбежав под утро. Хотя, в таком маленьком городе, где я успел сыскать себе славу непризнанного таланта, сложно было от кого-то сбежать. Привлекательная девушка, имя которой Джудит, приходила каждую ночь на мои сэйшены и томно смотрела из-под своих густо накрашенных ресниц. Спустя месяц она, говорят, куда-то пропала. Один из местных мужиков, силачрыбак-плотникфокусник, выделил мне собственный угол в своём домике и даже подкинул немного одежды, чему я был искренне рад. В нескольких километрах от Бьюфорда находилась заправка с собственным кафе, куда я приходил смотреть телевизор и играть в карты с персоналом или клиентами.

Несколько раз, сидя на продавленном зелёном диване и бездумно переключая каналы, я попадал на записи собственных концертов и на фрагменты интервью. Однажды, какойто канал, в рубрике скандальных новостей, решил осветить мою с Хелен историю, мол, мы разбежались, а я, бросив даму с маленьким ребёнком, свалил отдыхать в Грецию с любовницей. С грязного экрана маячили наши с Хелен фото, а противный голос диктора нёс полнейшую чушь. Я заказал бутылку коньяка и полез на крышу кафе, куда меня изредка пускали из крайне хорошего отношения. Отсюда, с крыши, открывался изумительный вид на океан, символ моей новой жизни. В лучах заката пейзаж казался мне особенно красивым: облака на небе светились то голубым, то фиолетовым, а океанская гладь отражала всё разнообразие цветовой гаммы, мало-помалу затягивая в свои пучины солнце. По опустевшему пляжу бродили толстые и вредный чайки, а когда одна из них взлетела, я, конечно же, подумал

о Хелен, и о том отвратительном сером дне, когда мы разводились. В Бьюфорде все жили парами: сильные мужья обожали своих хрупких хозяйственных жён, держа их на коленях и хвастаясь один перед другим красотой и умениями своей спутницы. У многих пар были разного возраста дети, и тогда сильные мужчины усаживали на колени ещё и их, удваивая, а то и утраивая предмет своей гордости. Дамы обожали мужей, и каждый вечер подолгу хлопотали на кухне в ожидании их возвращения после трудового дня. Хелен никогда не обожала меня. Наш союз, как я теперь понимаю, был бездумным единением двоих эгоистов, которые оказались зациклены на своей карьере гораздо больше, чем нужно. Я влюбился в Хелен за то, что она роскошно пела в составе одного блюз-бэнда, на выступление которого меня потащил приятель. В тот же вечер я познакомился с ней, а уже через две недели сделал предложение. Не дождавшись ответа, я буквально силой заставил её подписать

брачный контракт. В тот день мы оба много смеялись и пели, за что нас чуть не выгнали из регистрационного зала. Вот так смеясь и распевая, мы прожили около года, не слишком задумываясь о том, что такое семья, которую мы создали практически по глупости. Ощущение новизны быстро прошло, и мы оба погрузились в работу, чувствуя острую необходимость заполнить нарастающую пустоту в душе. Довольно-таки быстро я пробрался на большую сцену, меня стали приглашать на разные концерты и мероприятия, я мотался по стране раздавая мастерклассы и помогая организовывать всевозможные джазфестивали. Все вырученные деньги я тут же отсылал домой Хелен, но ей они, конечно же, не были нужны. Шесть лет спустя, в один не прекрасный день, жена разбудила меня, изрядно уставшего от очередного действа, и сунула в руки положительный тест на беременность. – Что мне с этим делать? – Грэм, я беременна.

– От кого? Невероятных усилий стоило мне унять тогда истерику, которую я сам спровоцировал подобным вопросом. Через девять месяцев у нас родился сын Борис. В ночь родов я не на шутку испугался, поэтому все десять часов стоял на то и дело подкашивающихся ногах около кушетки и крепко сжимал руку своей жены. Когда мне впервые разрешили подержать на руках сына, я абсолютно ничего не почувствовал. С тех пор ребёнка я видел всего пару раз за год. Расскажи я кому из местных жителей историю своей жизни, меня бы непременно окрестили безумцем, и силой заставили ехать домой. Когда бутылка коньяка почти скончалась, а солнце давно закатилось в океан, я полез обратно в помещение, и с немалым удивлением отметил, что мой продавленный зелёный диван оккупирован каким-то странным типом, кажется, мексиканцем, с одним ухом. Недолго думая, я подсел к нему и выкинул на стол колоду карт, жестом пригла-

шая сыграть партию. Партия до того разрослась, что мексиканец требовал заменить кубики сахара на настоящие ставки. И тогда я заложил свою куртку, что стало роковой ошибкой, учитывая приближающиеся ноябрьские холода. В ту ночь я так и заснул на продавленном зелёном диване, а одноухий мексиканец испарился вместе с моей курткой, бездушное создание. Я вернулся в Бьюфорд искать утешения у людей, ставших моими друзьями. И вот он снова я, стою на разваленной, но уже очень хорошо знакомой улице города, название которого, выдумал, честно говоря, самостоятельно, курю дешёвый табак и всматриваюсь в кромешную тьму. Если бы где-то пролетела чайка, я бы непременно подумал о Хелен. Около меня остановился неизвестно откуда взявшийся пикап, из окна которого показалась уже знакомая мне беззубая рожа. – Привет, Грэм! Друг! Поехали? Автор: Блюмберг

Алина

- Я хочу в Петербург! – в голос рыдала Машенька Караваева. – Хочу увидеть Невский, и разводные мосты, и…и Эрмитаж! Ее муж Михаил удрученно молчал. Такая сцена повторялась не в первый раз за годы их супружеской жизни, раньше он вообще не знал, что делать, но сейчас уже имел в голове какой-то план, и намеревался сегодня эту проблему решить. - В сетях другие девушки постят фотки из Парижа, из Барселоны, с Пхукета! А я, как дура, никогда не выезжала из-за этого забо-

ра! - Я тоже не выезжал ни разу. – заметил муж. - Ты-то уж молчи! Ты хоть сейчас можешь! Езжай! Возьми с собой какую-нибудь дурочку с переулочка! - Могу, но не хочу. – уклонился не в ту сторону Миша. - А я вот хочу, но не могу! – взвилась жена. – Конечно, такого красавчика в любом месте девки примут! Проклятый город! Зачем дедушка с бабушкой приехали сюда?! - Здесь всегда было хорошо. – твердо сказал муж. – Зарплата, жилье, продукты.

Медицина, транспорт… Как бы наши семьи прожили там, за забором, в трудные годы? Люди там месяцами не получали зарплату, кормились с участков. А здесь не было таких проблем. И потом, наш Зареченск – не простой город. Здесь ковался ядерный щит страны. Если бы не наши дедушки и бабушки, то и страны бы не было. Здесь бы сейчас хозяйничали всякие буржуи. - Прекрасно. – сказала Маша, всхлипнув. – И, по-твоему, мне от этого легче? - Ладно, солнышко. – мягко начал Ми-

хаил. – Давай конкретно. Мы ведь можем поехать. Люди ездят как-то, и по бизнесу, и в отпуск. Можем купить билеты в двухместное купе, в последний вагон. Выедем в областной центр ночью. Проводники фирменного поезда наших давно знают, говоришь, что ты с Кургана-77, и посадят. В Москве, в Питере таксисты тоже в курсе, есть проверенные гостиницы. Днем будем спать, а ночью гулять по Питеру. - Угу. – проворчала жена. – А если увидят нас питерские? - А не видели? Смеешься? Наш город шестьдесят лет существует, в одной стране живем. Это вообще не

проблема. Или даже можем на самолете полететь, по той же схеме. - В багажном отделении, ога. – усмехнулась Машенька сквозь слезы. - А то на машине поедем. Опять-таки ночью будем ехать, а днем в кемпингах спать. - А гаишники остановят? - Их проблемы. - А, то есть, умрут со страху. Спасибо, любимый, за вариант. – Маша, только что, вроде бы, переставшая плакать, опять бурно зарыдала. - Ты сама себя пугаешь. Едем. Главное, что я люблю тебя. Машенька прорыдалась, вздохнула.

Муж вытер ей слезы и дважды нежно поцеловал. Тучи рассеялись, на губах девушки появились улыбки. Вначале на милом личике одной головы, блондинистой, потом на лице головки с кудрявыми черными волосами, которая Мише нравилась больше. Конечно, непросто было прожить тридцать лет в атомном городке среди мутантов, если ты сам родился с одной головой, двумя руками и двумя ногами. Но Миша покидать Зареченск навсегда не собирался, потому что любил свою родину. А главное – он любил Машу. Автор: Евгений Владыкин

Пасмурным холодным днем встретила меня впервые магаданская земля своей неприкрытой суровостью и, как мне показалось, пространственной пустотой. Память моя до мельчайших подробностей запечатлела эпизод этой встречи с незнакомым мне краем. Я прилетела на Колыму в октябре месяце 1976 года на стареньком самолете ИЛ-18. После процедуры проверки документов пограничниками я наконец-то вышла на трап, стоявший возле самолета, чтобы вдохнуть хоть маленькую порцию свежего воздуха. Было морозно, но я сразу обратила внимание, что дышалось легко. Любопытный взгляд задержался на пустоте огромного пространства. В круговом обозрении были видны припорошенные снегом сопки, сопки и сопки. Застывший край. - Боже мой, куда меня занесла судьба, здесь холоднее, чем на

Урале. Это были первые слова, произнесенные на трапе самой себе. –Тебя насильно никто не тащил. Ты же поехала улучшать свое материальное положение, а не за романтикой. Принимай и терпи, а там видно будет,- не без иронии успокаивала я свои расстроенные чувства. А они были самые противоречивые. И, естественно, картины бескрайнего пространства не радовали ни мой глаз, ни мое воображение. - Богом заброшенный край, как здесь живут люди,- подумала я. И тоска по уральской земле, по тем местам, где я родилась, провела детство и юность, всколыхнула мое сердце. -Придется привыкать, ведь не на экскурсию приехала, а жить, - согласилась я, и, чтобы не раскисать, направилась в аэропорт, держа за руку двухлетнего сына, в сопровождении дежурной.

Теперь, спустя тридцать лет, я могу сказать, что я благодарна судьбе. В этом, как мне показалось, Богом заброшенном крае, куда не ходят поезда, я полюбила все, что окружало меня. Полюбила холодную зиму с ее пятидесятиградусными морозами и жаркое лето. Полюбила природу. И людей, с их трагическими судьбами. Не сломались они на этой земле. Ибо уберечь им свои души помогала она, суровая, на первый взгляд, но такая щедрая и, любимая ими, магаданская земля. Земля, где в бесконечном пространстве скрыты картины удивительной красоты. Картины северной природы на первый взгляд скромны. Но это на первый взгляд. Кто хоть однажды увидел эту первозданную прелесть Божественного творения , без преувеличения скажу, восхищение ею в своей душе оставил навсегда. Пер-

вое, что сразу бросается в глаза, когда едешь по колымской трассе, - это леса, леса и леса. Да и поселки тоже окружены зеленым океаном лиственничных пород. На тысячи километров простираются они в Магаданской области. Лиственница - это королева колымских лесов. Ее пробуждение после долгой зимней спячки было всегда удивительно. Она, как девственница, старалась, как можно дольше, продлить этот чистый период своего пробуждения. Но смолистый запах ее девственной красоты и свежести уже кружил мне голову и наполнял энергией жизни июньскую спячку. Этой красавице хватало одной ночи, чтобы успеть облачиться в изумрудное платье и утром радовать глаз своей божественной красотой и источать тот аромат, который ни за какие деньги нигде не купишь. Каждая ее веточка осторожно несла ту чарующую глаз красоту весеннего пробуждения Ее листочкииголочки, нежные и хрупкие, отдавались

во власть солнечного тепла, света и радовали глаз человека. Энергия ее животворящей красоты переполняла мою уставшую душу после долгой холодной зимы. Хотелось все бросить, уйти или уехать на природу. Так мы и делали. И лиственичий лес тоже был рад нашему желанию. Он не прятал своих красот, он щедро делился ими с человеком. Душа на время отдавалась во власть этого волшебника, который исцелял усталое сердце от бесконечных проблем. Настоящим открытием в пробуждающемся после долгой зимы лесу был для меня розовый ландыш. Я не могла предположить, что вечно промерзшая земля сурового колымского края может дать жизнь такому хрупкому цветку, как розовый ландыш, с его неповторимым, тончайшим ароматом. Каждый цветок в отдельности имел только свою неповторимую окраску. В природе не было одинаково окрашенных розовым оттенком цветков. То ли сила солнца

руководила выбором цвета, то ли почва поразному отдавала свою любовь своим первым, нежным и красивым первенцам, пробуждающим природу матушки-земли. Честно говоря, меня всегда поражала быстротечность ее пробуждения. Откуда она брала силы? Почему так щедро ею делилась со всем, что рождалось от нее и в то же время питало ее. Ведь на длительность колымского лета рассчитывать не приходилось. Оно всегда было скоротечно. За завесой этой тайны скрывались белые ночи. В июне месяце они радовали природу. Именно белые ночи продлевали световой отрезок времени для всего растущего на Севере и щедро отдавали природе свою энергетику даже тогда, когда человек предавался ночному сну и на время забывался от дневных проблем. А сила этого природного явления делала свое дело, и его волшебному могуществу приходилось удивляться. Любой ягоде хватало сорока дней, чтобы успеть отцве-

сти, налиться соком и с помощью силы солнечных лучей напитать сладостью свои плоды. Так было и с жимолостью. Это была первая ягода, можно сказать, долгожданная. Уже в начале июля жимолость подлечивала нас своим урожаем после затянувшейся колымской весны. Мы с удовольствием, как бы не была трудна дорога, пробирались через таежные чащи в поисках плантаций, на которых были разбросаны ее кусты. Они были усеяны ягодой. Вытянутой, крупной

слезой висели они на кустах, сверкая на солнце иссиняперламутровым оттенком. А по вкусовым качествам эта ягода соединяла в себе аромат малины и лесной клубники. Мы ее собирали ведрами. Я ее никогда не варила, даже не перебирала, а засыпала сахаром, и в свежем виде вместе с листочками и веточками она хранилась в холодильнике до самого Нового года. Жимолость любили и медведи. Для них она была тоже первым лакомством. Они в отличие от человека наслажда-

лись ее вкусом, часто лежа на бочке. Я знаю много случаев, когда мои знакомые, увлекшись сбором этой ягоды, неожиданно наталкивались на лежащую пушистую громадину под кустом, в испуге бросали ведра, до краев наполненные ягодой, и что есть мочи убегали, спасая себя. А мишка только был рад человеческому страху, еще раз напоминая ему: -Кто в лесу хозяин? Созревание жимолости напоминало о заготовке сена нашему подшефному совхозу. Начиналась пора

сенокоса. Каждое лето нашей школе давали задание - накосить до двух тонн сена в качестве спонсорской помощи совхозу, который находился недалеко от нашего поселка. Мы с большим удовольствием выполняли эту норму. Искать разнотравье не составляло труда. Оно было везде, где был лес. Целую неделю небольшой командой, состоящей из учителей и учеников старших классов, жили в тайге, разбивая свои временные лагеря возле речек. Приятное совмещали с полезным. Наши мужчины косили сено, а в перерывах ловили хариусов. Мы собирали эту траву в кучки, поддерживали очаг и готовили кушать. Поэтому рыбный день на природе был не в тягость, а в радость нашим желудкам. Даже запах варившейся ухи вызывал слюноотделение. Однажды именно он стал причиной внезапно возникшего у нас с Леной Ивановой, работающей тогда заведующей библиотекой в нашей школе, моей приятельницей, страха встречи

с медведем в тайге. Мы, как всегда, кашеварили у костра в отсутствии наших мужчин. Жарили хариусов на сковородке. За приготовлением пищи и разговорами подзабыли, что мы в тайге. Окончательно расслабились, и я, переворачивая поджаренного хариуса на сковородке, вспомнила, как Валентин Никифорович Гавриленко рассказывал, как он на рыбалке тоже на костре жарил лондорики. Естественно, необычное название этого яства заинтриговало мою подругу. -Что это еще за лондорики? Я впервые слышу не только это слово, но мне интересно , что же за продукт скрывается под этим названием? -Ты знаешь, я не знаю рецепт, который был изобретением Валентина Никифоровича, но точно знаю одно, что это был его экслюзив. Когда они сплавлялись по реке Кула, у них закончился хлеб, а мука была. Вот Валентин Никифорович и жарил лодорики. По-моему, они, судя по рассказам наших мужчин-

учителей, напоминают пончики. Но бывалый в путешествиях Шостов Толя говорил, что ничего вкуснее в своей жизни не едал. А Курако ,когда речь заходила о приготовлении пищи в тайге, всегда подчеркивал, что лодорики от Валентина Никифоровича- это что шляпка от Шанель: высочайший класс! Так что ,моя дорогая, есть чему поучиться и мужчин. А Куриленко какие салаты из ничего придумывал!- на этой восторженной ноте я невзначай повернула голову в сторону наледи. Мне показалось, что на конце наледи кто-то движется в нашу сторону. Длина ее примерно была с километр. Это была огромная ледяная глыба, лежащая у подножия сопки неподалеку от речки. -Лен, по-моему, к нам в гости идет медведь…. – со страхом в глазах быстро проговорила я. Минут пять мы безотрывно смотрели в сторону этого, как нам казалось, движущегося в нашу сторону фантома. Сомнений не было.

-Медведь. Лен, это точно медведь. Он идет на запах жаренных нами хариусов. А на наледь он вышел неслучайно. Солнце, посмотри, в пике зенита. Я слышала много историй, когда столбик термометра переваливал за плюс сорок по Цельсию, медведь , спасаясь от жары, выходил на наледь Что будем делать?. Зрачки мои , думаю, были уже невероятных размеров, Слава Богу, что глаза еще были на месте. В голове молниеносно рождались идеи по спасению. - Залезем в кузов машины и спрячемся там. Нет, это глупо. Мишка перевернет наш старенький Уазик и без труда разорвет брезентовый тент. - Будем пережидать в речке. А сколько мы там простоим, ведь вода девять градусов. Боже мой, да ведь медведи плавают лучше нас. Живем не первый год на этом свете, а про них почти ничего не знаем. - А если заберемся на дерево, на самую верхушку. Но надо бежать на сопку.

Высокие деревья растут на них, а от нашей речной косы деру только до подножия ее с километр. Не успеем. Перебрав все возможные нехитрые варианты по спасению, какие только могли появиться в нашей голове по наивности, мы продолжали с разных сторон разглядывать выдуманный нами фонтом в шкуре медведя. Понимали, что у страха глаза велики. -Почему он стоит на месте и не приближается на запах костра и хариуса? С полчаса мы с Леной невольно были прикованы к этой непонятной фигуре, которая родила в нашей душе страх и смятение. -Будь, что будет, сказала моя приятельница,- на огонь он все равно побоится пойти. Пошли лучше в речке, искупаемся. Скоро должны наши рыбаки приехать. Живы будем, в следующий раз попросим, чтобы ружье оставили. Не переставая смотреть вдаль и продумывая другие глупые версии по спасе-

нию, мы разделись и осторожно вошли в леденящую воду. Вдруг услышали шум, и из-за поворота показалась наша школьная машина, везущая рыбаков с очередным уловом. - Лена, Слава, Богу, мы спасены! Нам нечего больше бояться!- выскакивая из воды, не чувствуя ее леденящего покалывания и ломоты в ногах, кричала я. А придуманный нами страх уже уносила речка своим быстрым течением в сторону того, который так и не двигался со своего места.. - Зин, уж они - то точно едут на дым не только нашего костра, но и на манящий запах сварившейся ухи и жареного в чесночке хариуса,- произнесла с радостью в голосе Лена. По поводу не двигающегося на наледи вдалеке медведя все наши опасения они развеяли махом. -Девки, да это же коряга торчит в наледи. Неужели вы ее не заметили, когда мы ехали вперед? Медведь в тайге никогда не подойдет к вам, он сытый летом. Даже

запах вашей ухи его не привлечет, он лучше свеженьким хариусом полакомится в речке. Вы бы видели, какой он заядлый рыбак. Ничего, адреналин в тайге тоже полезен, чтобы не расслабляться, и ружье вам при этом не нужно, - окончательно успокоил нас Сергей. Адреналин, окуренный запахом скошенных трав, чистого воздуха и таежного аромата, наполнял кровь бодрящей энергией. Все члены нашего тела не чувствовали усталости от физического труда, и спать не хотелось, хотя день клонился к ночи. Вечерами допоздна сидели у костра, слушая анекдоты от Лены Ивановой и разные рыбацкие истории Сергея Викторовича. -Девки, вы бы знали,- начинал свой рассказ Сергей,- какое удовольствие тянуть хариуса весом до полутора килограммов. Он такой сильный. Появляется непреодолимое желание обмануть и вытащить его на берег. Вы не представляете, какой азарт возникает в борьбе с ним. И когда

он уже у тебя в руках, – ни с чем не сравнимое в жизни ощущение победы. Вы бы видели, как он ловко плывет против течения по речному перекату. А ведь некоторые речные перекаты напоминают небольшие водопады. Только форель и хариус способны подняться вверх по падающей воде. Ох, и силен, собака. А красавец – то, какой! Хоть картину пиши! Серебристобелый живот, серозеленая спина, а бока усыпаны черным жемчугом. Плавники же окрашены всеми цветами радуги. Самое интересное, что по верхнему плавнику у хариуса без труда можно определить его возраст. Количество красных полосок на нем говорит о прожитых им годах. Мне встречались хариусы с восемью полосками. А силен и живуч потому, что обитает только в чистейшей воде. Вот так-то, девки, мы вас накормили самой лучшей рыбой,- на этой важной для здоровья мысли он сделал передышку. Закурив, опять продолжал: - А вы когда –

нибудь слышали о танцующем хариусе? Когда мне Кефирыч рассказывал, я не поверил. Кефирычом уважительно звали Валентина Никифоровича Гавриленко, романтика и рыбака.- В прошлом году в июле мы с Курако Анатолием Иванычем специально поехали на это озеро. Оно так и называется - озером Танцующих Хариусов. Не представляете, вечером, когда комары и мошка неистово начинают кружить над водой озера, хариусы свечой выскакивают из воды, молниеносно хватая добычу. И с той же скоростью, со звонким всплеском падают назад. Когда смотришь на воду, кажется, что она кипит от танцующих рыб. Сотни взлетающих и кружащих вокруг своей оси оранжевоперых рыб на фоне заходящего солнца. Девки, это незабываемое зрелище! - На этой волнующей ноте он, как будто, закончил свой рассказ. -Серега, а ты видел, как лососевые на нерест заходят на Олу?- включился в разговор Витя Зызин.-

Вот уж, где вода кипит от рыбы. -А как же, конечно. Кипит она, Витя, от драк, ты же знаешь.. А ты видел, как горбуша с кетой дерутся за плесы,-c блеском в глазах обратился он к Вите и продолжил. – Мы на Армани в том году стояли как раз во время нереста. Горбуша заходит, ты знаешь, на нерест первой. Ее было так много, что шла она сплошным потоком. До прибытия кеты, конечно, она захватила все лучшие плесы для нереста. А через две недели, когда кета поднималась в самое верховье реки, горбуша уже успела обжить эти места. Считала себя уже хозяйкой, пусть даже временного пребывания. Она закапывала икру в гальку на подходящей для нее глубине с небольшим течением, причем только в чистейшей воде. Любую гальку можно было рассмотреть через призму чистейшей воды. Именно в этот, ответственный для нее, момент появлялась непрошенная гостья. Вот тут-то и завязывались драки. Самец

отчаянно бросался на кету, которая по размерам была в тричетыре раза крупнее любого горбыля, но это не останавливало его. Он, разъяренный, отпугивал ее, и та, как ни странно, бросалась наутек, хотя запросто могла перекусить это маленькое для нее чудовище. Зрелище удивительное! А вообще, каждый раз поражаешься великому инстинкту жизни этой удивительной рыбы, которые несут в себе лососевые породы. Вырастая в море за два-три года, взрослые рыбы по одним, им только ведомым приметам, находят свои родные реки. Они приплывают именно на те нерестилища, на которых появились сами. Невероятный инстинкт! И, выполнив свой долг перед потомством, как и их родители, погибают. Жизнь одних и смерть других почти одновременно. Как- то это не укладывается в голове, - на этой философской ноте закончил он свой длинный рассказ. - Сергей Викторович, а расскажите, как мишка в это время запасается на зиму

кетой и горбушей, увлеченный рассказами обратился к нему Гена. -О, Гена, вопервых, в это время все медведи, обитающие неподалеку от Армани, объявляют негласное перемирие и, не обращая внимания друг на друга, выходят на рыбалку. Они часами стоят на перекатах и ловят рыбу, выбрасывая пойманную на берег. Медведи, наверное, испытывают такой же азарт, как и мы. А вовторых, они жируют на этой рыбалке. Они не только досыта наедаются ею, но и заготавливают ее впрок. Выброшенную на берег добычу, мишка прячет. А потом питается ею. Так что, девки, не бойтесь встречи с медведем в это время. Он сыт тайгой. -Серега, а расскажи, как Мурзин медведя завалил возле нашего поселка, как он страху натерпелся,- в разговор вступил Хмелев, до этого дремавший у костра. -Да эту историю знают все. -Нет, Сергей Викторович, мы с Генкой не слышали,- вступил

в разговор Юра Медовской. . -Вы, наверное, с уроков тогда сбежали, когда я рассказывал. Я шучу. Слушайте. Повадился медведь к Вове Харлинскому на дачу. Это дача Горно -обогатительного комбината, вы знаете ее, она в четырех километрах от нашего поселка в сторону Ветренской трассы. Там он охранял ее и выращивал свиней. Корм для них стоял в пластмассовых бочках на улице. Однажды утром встал Вова и обнаружил, что кормить свиней нечем. Все кругом перевернуто, а главное нигде нет собак. Понял, что медведь приходил в гости. Собаки, конечно, с перепугу убежали в лес. Нужно было объявлять войну мишке. Вот и позвал он Мурзина, так как один побоялся вступать с ним в противоборство. Дождались вечера. Обсудили они с Мурзиным согласованность действий. Решили на крыше спрятаться. Почему-то были уверены, что непрошенный придет с рассветом. А он объявился около две-

надцати часов ночи. Они и на крышу не успели залезть. Естественно, задуманное провалилось. Стали действовать по обстановке. Мурзин выскочил и в упор начал стрелять по медведю. Медведь, спасаясь, уносил ноги. Они пытались его преследовать, стреляя ему вслед. А было уже двенадцать часов ночи. И вдруг он потерялся у них из вида . А в лесу уже темно. И каждый куст был похож на лохматого. Но и найти его нужно было во что бы то ни стало. Не дай Бог, раненого его оставлять до утра. Делов наделает, поселок рядом. Страшно-нестрашно, а пошли искать его. И нашли. Недалеко он успел убежать, рана была смертельна. Под лиственницей настигла его смерть. Пестун, года полтора ему было, а весил чуть более ста килограммов. Но страху они натерпелись, бегая за ним ночью. Нам тоже на Армани попадались медведи, но все издалека. Стрелять не приходилось. Они уходили, не желая встречи с нами. Вооб-

ще, медведь в тайге умное существо. Он никогда не тронет человека, если только человек не сделает ему худо. -Хмелев, а расскажи, как мы, плывя по Колыме с МойУруста, обитания утиных стай принимали за острова. –Ты и рассказывай,- сонно буркнул Хмелев. -Слушайте, ребята. Мы с Хмелевым возвращались из командировки, спускаясь по Колыме до Дусканьи. Расстояние примерно километров сто двадцать. Идем на моторке, глазам своим не верим, откуда взялся остров посреди Колымы. Его там никогда не было. Подходим ближе, не доезжая метров сто, видим, как этот остров стал подниматься. Аж солнце закрыло. Когда разглядели, поняли, что это был живой остров. Серая утка огромным облаком взмыла в небо. Таких живых островов по пути нам встретился не один. Я впервые видел такие огромные стаи крупной утки. Это были не чирки и не нырки. Жаль, что

не было с собой ружей, постреляли бы, тем более сезон был открыт. Потом такие стаи видел только на Чигичинахе, когда был на охоте. Вот тамто и отвел душу. Ну ладно, пошли отдыхать, завтра опять рано вставать. Лесной воздух, смешанный с дымом костра и рыбацкоохотничьими рассказами Сергея Викторовича, окуривал наше сознание, и по всему телу расплывалась пьянящая негой истома. В эти минуты забывались все проблемы, связанные с работой, с текучкой жизни и домашние заботы. Романтика кочевой жизни делала свое дело. А, отправившись на покой, долго не могли заснуть, слушая музыку леса. Это была не лирическая песня и не тяжелый рок, это был заунывный плач перекликающихся друг с другом деревьев, плач, который доносился из глубины земли. Мне иногда даже было страшно, хотелось встать и снова сесть у костра. Но выручало то, что день снова заявлял о себе своим рассветом,

и мрачные мысли, связанные с трагическими судьбами гулаговцев, растворялись в свете дня. А днем мы с Леной, как могли, создавали уют, пусть кочевой, но реальный, уют лесной романтической жизни. На нашем, временно сооруженном Сергеем, столе, покрытом чистой скатертью, всегда стоял букет лесных цветов. Не могу сказать, что мы были искусными флористами, но в его середине всегда красовалась чайная роза Колымы. Это был нежный, и в то же время грациозно возвышающийся над другими лесными красавицами и бросающийся в глаза своей ярко-малиновой окраской, не поверите, Иван-чай. Мы не были избалованы тропическим разнообразием, поэтому радовались и наслаждались тем, что природа сполна отдавала нам. Поэтому опушки, сплошь покрытые яркомалиновым цветком, издалека напоминали мне розарии. Красота этого скромного в природе цветка, заявляющего о себе цве-

том жизни, гипнотически давала установку моему подсознанию: - А жизнь прекрасна и удивительна! Обычно сенокосная пора сменялась грибной. Для всей нашей семьи сбор грибов - это было не только приятное занятие, но трудоемкое. Найти и собрать их не составляло никакой проблемы, а вот почистить и переработать времени и сил уходило много. Сетовать не приходилось, так как грибные просеки не только радовались нашему появлению, но и не отпускали даже тогда, когда вся тара была уже заполнена. Самым искусником грибником в нашей семье был Сергей, мой муж. Даже, когда первые грибы еще робко заявляли о себе и прятались от своего заядлого грибника, он с легкостью находил спрятавшиеся под листьями и камнями оранжевые шляпки подосиновиков. Я до сих пор не могу дать объяснения появлению первых грибов на севере в середине июня. На Колыме, где вечная мерзлота является ее

вечным спутником, именно в середине июня, мы лакомились вкусом первых подосиновиков. Странно, да? Мы собирали их не в лесу, а на отвалах. - А что это за отвалы?невольно зададите вы вопрос. Это беспорядочно идущие друг за другом грядой небольшие возвышенности отработанного земляного грунта, навороченного после промывки золота плавающей фабрикой. Для меня всегда было и остается загадкой, как в него, в этот, как мне казалось, безжизненный грунт, попали грибные споры. Почему грибницы не вымерзали в пятидесятиградусные морозы? Наверное, одному Господу известно. И как только июньское солнце начинало припекать верхушки отвалов, земля напоминала о жизни и этим, незащищенным зимой от холода и жгучего ветра, натуральным белкам. Сергей их находил без труда. Я иногда сердилась на себя, что первый гриб попался не мне, а ему. Он подшучивал надо мной и говорил:

-Зина, грибы не любят лошадиной прыти, они требуют уважения. Поэтому не бегай зря по отвалам, а ходи медленно, смотри зорко и чаще кланяйся Простая истина, но мудрая. А в августе грибов было уже столько, что иной раз попадались такие места, на которые негде было поставить ногу, так как в иных семейках можно было насчитать до нескольких сот разного калибра маслят. Однажды Сергей на одном квадратном метре насчитал сорок четыре грибочка. Теща моего брата, Ида Павловна, приехав с Урала и попав в грибное и ягодное время, была шокирована щедрым лесным богатством колымской тайги в такой всем далекой Магаданской области. В свои 60 она впервые увидела, что грибов в лесу столько много, что двух рук было недостаточно, чтобы справиться с этими дарами природы. Погрузив в машину собранные природные белки и, видя, что места свободного больше нет, а маслята, как будто склонили

перед ней свои бархатно-коричневые шляпки, обиделись, что их не срезали. Она села возле них, пересчитала их и сказала брату , заплакав: - Сколько денег пропадает зря! Эта женщина знала цену копейке и тому, что лежит у ее ног. А у ее ног были не только божественные дары северной тайги, но и настоящие кладовые, которые таили в себе несметные богатства с ее уникальными красотами. Таким уникальным явлением северных широт были голубичные поля. Они не требовали заботы и внимания человека. Своим витаминным урожаем они просто щедро делились с ним. Поэтому в конце августа было заметное оживление жителей поселка на всех концах, растянутых вдоль дорог, так как до их середины просто не хватало дойти сил, да и не было смысла. Ягоды было так много, что ее всем хватало. Многокилометровые поля радовали глаза своим нежноголубым отливом. На фоне ясного солнеч-

ного неба и слабого ветерка их переливающаяся голубизна напоминали легкую рябь морских волн. Глаза не только получали заряд чистой энергии, но и отдыхали. Из всех колымских ягод голубику любила собирать больше всего. Ее было столько много, что глаза разбегались. И росла она недалеко от поселка. За ней можно было сходить пешком, не напрягая мужчин по поводу транспорта. Тем более, что любую ягоду собирала быстро, так как не имела привычки есть ее по ходу сбора. Мне казалось, что срывание с кустов по одной ягодке отвлекает от вкуса. Уже дома, помяв ее деревянной толкушкой и чуть-чуть подсахарив, я наслаждалась ее вкусом. Самое интересное, что поля с голубичным листом имели еще одно интереснейшее свойство. Они, как хамелеоны, в сентябре месяце заводили в заблуждение экипажи летевших самолетов с Камчатки. Моя тетя Нина, работавшая в аэропорту Кольцово города Свердловска,

рассказывала мне такую историю. Она размещала на отдых прилетевший уральский экипаж с Камчатки. Летчики поделились с ней своими впечатлениями, пролетая над Магаданской областью: -Представляете, Нина Филипповна, там целые поля брусники. На сотни километров краснымкрасно. А с высоты птичьего полета голубичный лист создавал иллюзию брусничного урожая. В конце сентября, в период созревания брусники, голубичный лист, как хамелеон, из зеленого превращался в ярко-малиновый цвет. Он- то и заводил в заблуждение экипажи летчиков, любующихся сверху красотой и богатством края. Им казалось, что брусники в Магаданской области целые поля. Однако, брусника предпочитала обитать на солнечных склонах сопок. В теплые сентябрьские дни ее можно было собирать лежа. Последнее солнечное тепло брусничного сезона сполна

прогревало склоны Колымских гор, и было приятно не только собирать ягоды, но и полежать на брусничном листе, вдыхая его целебный запах. А живительная влага ее листьев растворялась в лечебном чае, который обычно кипятили на костре среди камней. Я хорошо помню наше первое семейное восхождение на вершину сопки с трехлетним сыном Сашей. Сергей вместо рюкзака нес его на своих плечах. Сынок всегда любил восседать на крепких отцовских плечах. Я всегда подшучивала над ним: -Саша, тебе не тяжело идти на шее у папы? Как любой ребенок, он был рад проехаться на крепком мужском загривке отца. Забравшись по склону сопки на самый ее верх, я впервые увидела, как растет брусника. Маленькими кустиками, стелющимися по земле и образующими небольшие полянки, она была разбросана по южным склонам гор. Чем выше по сопке росла полянка с ее

кустиками, тем крупнее и слаще была на ней ягода. Ее, как и любую другую ягоду на Колыме, собирали ведрами. Трех ведер, собранных нами на этот раз, хватило нам на зиму. Ее замораживали. Мороженая она была еще вкусней. Последующие ежегодные маршброски за этой живительной ягодой мы выполняли уже в компании наших друзей. Брусника не любила ленивых. Чтобы найти ягодное место, я уже писала, нужно было, не имея навыков по альпинизму, включать все внутренние ресурсы и взбираться на вершины сопок, несмотря на то, что накануне нашими мужичками было принято на грудь по сто граммов горячительного напитка. А вместо снаряжения на своих плечах теперь Сергею приходилось уже тащить не Сашу, а маленькую Свету, при этом, слушая нытье Димы и подросшего сынка, что нет сил, идти дальше, что до места еще далеко, а склон сопки крутой. Но какое удо-

вольствие было спускаться! Доверху набранные ведра с ягодой не были тяжелой ношей. Спуск с гор по тем же тропам не отражал на лицах нашей разновозрастной команды печати усталости. Даже Лидия Петровна Ковалева с ее больным сердцем мужественно переносила все трудности запланированного нами брусничного маршброска. А Иванова Лена всегда подтрунивала над собой: -Может, хоть лишний килограмм сброшу Этот, поистине альпинистский, маршбросок в сентябре месяце давал всем нам запас жизненной энергии перед размеренностью жизни и бездействием наших членов до марта месяца, пока не становились на лыжи разминать свои косточки после зимней спячки. И ягода, наполненная энергией солнца, радовала нас своей живительной силой, так необходимой нам в восьмимесячный период погружения в сон всего живого на Колыме. Я благодарна

судьбе, что тридцать лет тому назад моя нога коснулась этой удивительной земли с суровым названием Колыма. Как ни странно, но именно эта земля в большей степени пропитана человеческими слезами. Земля, взявшая на себя не только страдания сотен тысяч людей, но и давшая любовь всем, кто хоть немного прожил там. И каждый из нас, уезжая навсегда на материк, оставлял в своем сердце безмерную благодарность ей - нашей кормилице. Мои воспоминания – тому подтверждение. Эта земля хранит в себе удивительную энергетику доброты, тепла и душевного равновесии, а главное щедрости. . Меня и сегодня манит и зовет к себе этот замечательный край, где среди сопок живет мой родной поселок, с непростым названием УстьОмчуг, расположенный между двумя реками - Детрин и Омчуг. Там навсегда осталась и частичка моей души. Автор: Малыгина

Зинаида

День рождения отметили без особого пафоса. Если не считать деликатесных колбасок “Лапочки оближешь” и бараньей ножки, всё прошло буднично. А ведь могли бы и в парк сводить. Ника хорошо запомнила место миниатюрной помойки. Да и как было не запомнить - от неё шёл такой изумительный аромат! Если потереться ушками, а ещё лучше поваляться, то до самого дома можно наслаждаться благовоньем. Правда, юная мамочка да и старшая хозяйка её восторга не разделяли. Себя бы лучше понюхали. Французские духи, они

ведь тоже, знаете ли, на любителя. В довершение праздник был испорчен соседкой. “Почему ваша собака воет?” Что значит “воет”? Не воет, а поёт. Пищащую утку отобрали. А без музыкального сопровождения петь было совершенно неинтересно. Вроде бы мелочи, но иногда и они переполняют чашу терпения. Затаив обиду, Никуша взяла баранью ножку и пошла в комнату. Памятуя, что беда не приходит одна, у порога она притормозила. Интуиция подсказывала, что за косяком поджидает опасность. К Нюськиным

побоям пёса давно привыкла, но вот подарок было жалко. Видит бог - отберёт. Честно говоря, тумаки достали. Зажав вкусняшку в зубах, она осторожно подошла и протянула лапу. Удара не последовало. Либо кошка научилась распознавать хитрость, либо её там не было. Осмелев, Ника осторожно высунула голову - путь был свободен. Купленная в зоомагазине ножка оказалась столь приятной на вкус, что оставлять её без присмотра было никак нельзя. Укромных мест в квартире практически не осталось, а те, что имелись,

особой надёжностью не отличались. К тому же хозяйка обладала прескверной привычкой наводить порядок. Ладно бы только середину мыла, так нет, лезла во все углы. По здравому рассуждению, единственным пригодным местом для схрона оставался кошачий лоток. Пока домашние были заняты не пойми чем, Ника разгребла ямку, и, уложив сокровище на дно, тщательно замаскировала. Рассыпанный по полу наполнитель можно было легко списать на кошку - её вотчина. Оставалось обеспечить наблюдение за сохранностью стратегического объекта. С Нюськи станется, совести-то совсем нет, может заведение и по назначению использовать. Никуша ещё раз оглядела тайник и прошла на кухню. В миске пылился всё тот же ненавистный корм. Когда Нике его купили впервые, она схомячила чуть ли не полную чашку. Но как только псинка смикитила, что так её будут кормить всегда, она запереживала: “Ещё чего придумали, сами бы ели эту

сухую дрянь”. Хозяйка не была скрягой, но Нюськины приборы ставила на подоконник. Отговорку придумала наиглупейшую, видите ли, в кошачий корм добавляют таурин, и для собак он смертельно опасен. Какой такой на фиг таурин? Так бы уж и сказала, что жалко. Покрутившись у окна, Никуша встала на задние лапы, потом на цыпочки. Вожделенное лакомство было задвинуто в самый угол. “Эх, подрасти бы чуток”. План по отмщению возник не спонтанно. Такая мелочь, как лишение поцелуя на ночь, хозяев особо не напрягала. Нужно было придумать что-то по-настоящему действенное. Нечто такое, чтоб проняло до слёз, чтоб стало стыдно не только перед ней, но и перед всем собачьим племенем. Пришедшая на ум мысль относилась к разряду тяжёлой артиллерии. Но что делать? По всему выходило, что решить проблему в семейном кругу не удастся. Последним аргументом в борьбе за

кошачий корм стал ковёр. Ника не только обгрызла бахрому, но и попыталась съесть его полностью. Шансы на успех были минимальными, но она старалась. Недостаток времени и объём сослужили дурную службу. Если бы всё получилось как надо, утром можно было бы сделать невинную физиономию: “Ковёр? Какой ковёр?..” А так… И понеслось: “Зараза, пакостница, кровопийца!..” Никуша сидела и язвительно думала: “Сами виноваты. Достали со своим мясом, курицей и “Аканой”. Нюську-то вон “Роял Канином” кормите”. Ближе к ночи хозяева засуетились. Принесли из кухни перец и зачем-то рассыпали по периметру ковра. Никуша с интересом принюхивалась и наблюдала - пахло гадко. Утром, едва забрезжил рассвет, она встала, подошла и лизнула… Вкус как вкус ничего особенного. Не сказать чтобы приятный, но и не отвратительный. Утром домашних ждал сюрприз - оставшаяся часть бахромы

лежала жалкой обмусоленной кучкой. Что тут началось: “Она ест перец!” “Что за предрассудки? Почему, собственно, собака не может позволить себе перец? Не то чтобы за уши не оттянешь, но вкус пикантный”. На прогулке, видимо, чтобы купить успокоительное, хозяйка зашла в аптеку. Диалог насторожил изначально. - Вам левомицетин в капсулах или в таблетках? - Даже не знаю… - От живота? - Нет, от собаки. Вечером таблетки растолкли и обсыпали ими то, что когда-то было бахромой. Пахло омерзительно. Едва первые солнечные лучи осветили комнату, Ника поднялась и потрусила к рабочему месту. "Вчера перец, сегодня левомицетин…" Она плевалась, плакала, но ела. К пробуждению домочадцев суточная норма была выполнена. Нужно ли рассказывать о произведённом фуроре. Досталось крепко, и не только тапкой по попе, но и по голове. А вот это уже было лишним. Ни

одна уважающая себя собака подобного унижения не простит. “Ну ладно, родственнички - долг платежом красен”. Выйдя на улицу, Никуша внимательно осмотрела двор. На газоне пожилая дама кормила голубей. Ника подбежала и, разогнав пернатых конкурентов, живенько смела крошки. Женщина, укоризненно взглянув на хозяйку, накрошила ещё. Глотая хлеб, псинка радостно думала: ”Пусть теперь объяснит людям, почему морит такую хорошую собаку голодом”. Но это было ещё не всё. Остальную часть плана пёса приберегла “на десерт”. Вечером хозяйку навестила приятельница. К ужину была подана гречневая каша с курицей. Ника не просила - она безотрывно смотрела гостье в рот. Каша тут же перекочевала в собачью чашку. Хозяйка иронично заметила: “Да ты что, кашу она ни за что есть не станет. Даже не предлагай”. Неопределённо пожав плечами, женщина кивнула на чисто вылизанную миску и положила добавки.

Никуша ела и думала, что всё складывается весьма удачно. Во-первых, хозяйку опозорила, во-вторых, подружку пристыдила. В следующий раз будет знать как в гостях за стол садиться. Пусть видит, что и самим мало, даже собака голодной ходит. Как известно, аппетит приходит во время еды. Скоро Нике стало казаться, что её и впрямь могли бы кормить много лучше. Себе-то вон, и конфеты, и печенье покупают. Как-то, гуляя в парке, она увидела под деревом ничейную печенюшку. Никуша так обрадовалась! Но едва псинка схватила лакомство в зубы, как откуда ни возьмись прилетела ворона. Больно ударив клювом в лоб, она выхватила печеньку и села на ветку. Ника хотела было её облаять, но здравый смысл подсказал, что провокатор только этого и ждёт, и что она не первая и не последняя жертва. Одно утешало - если не получилось съесть, то хотя бы обслюнявила. С наступлением лета Никуша с семьёй стала выезжать за го-

род. Лес, река, свежий воздух - это было как раз то, что и нужно для полноценного отдыха собаки. По приезде на пляж Ника первым делом пошла знакомиться с соседями. Женщина и дети впечатления не произвели, а вот глава… Он называл её ласково “братаном” и угощал “Докторской”. Никуша безропотно соглашалась - братан так братан. Вкус колбасы от этого не менялся. После очередного заплыва аппетит разыгрался зверский. Домашние запасы курицы и котлет давно были съедены. Подойдя к

соседу, Ника состроила жалобную моську и по-собачьи произнесла: “Мсье, же не манж па сис жур”*. Мужчина показал пустой пакет и виновато развёл руками. “И когда только успели всё слопать?” Пришлось продолжить паломничество. Методика прижилась. Сидя перед столом, пёса принимала подобающе скорбный вид и заводила известный репертуар. Хоть домашние и понимали, что она врёт, тем не менее подавали. C высоты прожитых месяцев Ника всё чаще убеждалась, что с такой собачьей жиз-

нью и никакой человеческой не надо. Оставалось обработать кошку. Нюська сидела на подоконнике и с аппетитом уплетала “Шебу”. Псинка подошла: “Мсье…” Киса удивлённо обернулась. Если б Нюся могла, то показала бы фигу, но, увы, подобная конфигурация была выше её возможностей. Поэтому она просто дала по морде. Господа, если вдруг вы встретите рыжую бестию и услышите “Мсье…”, не проходите мимо. Автор: Матвеева

Татьяна

В конце июля 1985 года мы с четырнадцатилетним сыном посетили Пушкинский заповедник, провели в нем пять незабываемых дней. Скажу сразу, что если его спрашивали еще в детском садике - Кем ты хочешь стать, когда вырастишь? Он отвечал: - Или Пушкиным, или Брежневым! (В нашей семье не смолкали разговоры об А.С. Пушкине, а Л.И.Брежнева он почти ежедневно видел по телевизору). Мы поселились в маленькой уютной гостинице в Пушкинских Горах, совсем рядом со Святогорским монастырем, где могила поэта.Автобус привез нас туда в понедельник (последний понедельник месяца – выходной день во всех музеях Пушкинского заповедника). Долго

бродили по паркам, музеи были недоступны для посетителей, стояла жуткая редчайшая в этих краях жара! У меня болела нога, ковыляла с забинтованным голеностопным суставом. Сын изнывал от жары и твердил, что в нашем номере в гостинице такой хороший телевизор и можно смотреть футбол, а мы таскаемся по жаре и переругиваемся (и магия этих мест на нас не действует!) Так что, мы вернулись в номер, который, как выяснилось позже, обычно занимал известный пианист Святослав Рихтер, когда приезжал навещать своего друга С.С. Гейченко, директора Заповедника. По TV показывали в «Новостях» приезд Михаила Сергеевича Горбачева с Раисой Максимовной во Владивосток (прошу обратить на эту мелочь

Ваше внимание, дорогой Читатель)! На другой день утром мы собрались в Петровское- Усадьбу Ганнибала. Доехав благополучно на автобусе до Петровского, приятно провели там время, осмотрели дом деда, нам повезло и мы наверху с удовольствием и любопытством ознакомились с выставкой картин молодых художников (традиционную летом), которая посвящена пушкинским местам. Дом в Петровском старый, уютный, в комнатах и коридорах мило скрипят половицы и ступени деревянных лестниц .Потом пошли на берег большого пруда, с которого наискось, среди густой зелени видна крыша дома в Михайловском. Долго сидели на берегу, отдыхая от дневной жары, к нам подошел

какой-то старичок, который пас рядом корову, и дал нам газету со статьей «Оборотень», в ней описывался случай с человеком по фамилии Суслов, который воспользовался тем, что он однофамилец главного советского партийного идеолога следующим образом. Он подыгрывал общему заблуждению и делал вид, что является родственником М.А. Суслова. Так, он нанимал за квартал до места работы какуюнибудь черную «Волгу», просил подвезти его до подъезда за углом. Из окон его

отдела сотрудники видели, как каждый день он выходит из черной «Волги» своего «дяди». Естественно, карьера «родственника Суслова» шла вверх. Я заметила, что на сына статья произвела впечатлении, хотя мы прочитали ее «от нечего делать». Невдалеке от нас загорали две женщины, явно неместные, (вид у них был столично-питерский), мы догадались, что они работают в музее, (приехали в командировку), видели, как одна из них проходила мимо нас к машине «Жигули» и что-то из

нее приносила. (Чтобы в заповедник пропустили с машиной, нужен специальный пропуск, который выдают сотрудникам заповедника). Уже вечерело, последний рейсовый автобус уехал, так что рассчитывать приходилось только на пеший вариант. Сын пожалел мою больную ногу и решился побеспокоить дам, они как раз стали собираться, складывали вещи. Он подошел к ним и, указывая на меня, попросил подвезти нас до Пушкинских гор. Я видела, что просьба их не обрадовала, с неко-

торой досадой дама в соломенной шляпе, видимо, хозяйка авто предложила, чтобы мы поднялись к Дому, а там они возьмут нас в машину. Меня обрадовало то, что не придется «хромать» 5 км пешком. Когда я усаживалась на заднее сидение, мне довольно резко было сказано, чтобы я была осторожней, (так как там что-то можно испортить), оказалось, что на сидении лежало хрупкое птичье гнездышко! Заметила, что моему сыну не понравились тон и пренебрежение на лицах женщин, как будто паршивая кошка забирается в их машину, (свое впечатление он сообщил мне позже). Нас спросили, - Куда вам ехать в Пушгорах,? ответили, что мы живем в гостинице. Далее последовало долгое неприветливое молчание… Вдруг сын громко, чтобы было слышно дамам, сидящим впереди, спрашивает - Мама, а почему наша тетя Рая с нами не поехала, она же собиралась?

Я опешила, так как у нас нет никакой тети Раи, но тут до меня дошло… и отвечаю тоже громко - Ты же слышал по TV сегодня, что они с Михаилом Сергеевичем (прим. автора,Горбачевым, речь идет о Раисе Максимовне Горбачевой) прилетели во Владивосток… Впереди нас услышали и реакция последовала незамедлительно (она была, как раз, та, на которую сын рассчитывал, начиная этот «спецразговор») : дама-водитель резко затормозила, обернулась к нам и стала внимательно разглядывать меня. По -видимому, ход ее мыслей был таков: - Ну, да, живут в гостинице, малодоступной для простых советских граждан, непринужденно обратились к ним с просьбой и т.д. и т. п. Ее, может быть, смущал наш простой вид: на мне цветная в мелкий рисунок белосиреневая ситцевая юбка и белая блузка, мальчик в футболке и шортах. От расцветшей в приветливейшей улыбке дамы последовал

подобострастный вопрос - Вас подвезти к входу в гостиницу или к ресторану? (Там все обитатели отеля обычно ужинали в это время). Мой сын, сурово нахмурив брови, сказал - Пожалуйста, к ресторану, мы очень голодны! Оставшиеся несколько минут в салоне автомобиля царило молчание, но уже другого, благоговейного свойства… Нас подвезли к ресторану, на самом деле это была почти обычная советская столовая, но с очень вкусной деревенской кухней, дама в шляпе поспешила выйти первой и открыла мою заднюю дверь … Мы были «отомщены»! Вот, как бывает! Мой впечатлительный мальчик, прочитав газетную статью «Оборотень», захотел проучить с помощью идеи «детей лейтенанта Шмидта» неприветливых «коньюктурных теток», а я ему подыграла… Автор: СИДАК

Татьяна

Хильдегарда Уоллес. Она несколько раз прочитала свое имя в паспорте, прежде чем подать его офицеру полиции, который представился как Уилл Кэмпбелл. Дальше пришла его очередь читать ее имя и сравнивать внешность. - Хильдегарда? – он закрыл паспорт и вернул ей. - Называйте меня Хильда, пожалуйста! – она с мольбой взглянула на полицейского и убрала паспорт в сум-

ку. - Что произошло, Хильда? – спросил он. – Что вы видели? - Мертвое тело моего брата, - она опустила глаза. – Я сразу увидела его, как только вошла в номер. Он лежал в луже крови и его глаза уставились в одну точку. Он был мертв. - Ему кто-то желал зла? Хильда подняла глаза и внимательно посмотрела на офицера.

- Никто. Мы приехали сюда пять дней назад. Бобби собирался устроиться на заправку, а я официанткой в кафе при кинотеатре. Правда, же в том, что Роберту Уоллесу желали зла все, кого он обманул на пару с Хильдой. Все мужчины, которые знакомились с красивой и юной Хильдой, угощали выпивкой, флиртовали и целовали, пока не появлялся разъяренный Бобби и не сообщал, что Хильда несовершеннолетняя, и все приставания к ней он снял на камеру. И он доставал из кармана паспорт Хильды, по которому ей было шестнадцать лет. Хильда не знакомилась с кем попало, она выбирала мужчин, для которых важна репутация и непогрешимость в глазах общества и семьи. Она не ошибалась с выбором никогда, они тоже. Им нравилась девочка-подросток с умными глазами и взрослыми мыслями, с соблазнительным телом. Тесная белая

блузка с вырезом маняще обтягивала грудь, серая плиссированная мини юбка подчеркивала длинные стройные ноги. И выглядела девушка весьма юной, но уверяла, что ей есть двадцать один год. Появление Бобби с паспортом и камерой фальшиво разоблачало Хильду. Она краснела и плакала, со злобой глядя на брата. Мужчины платили за то, чтобы Бобби уничтожил запись и забрал отсюда свою распутную несовершеннолетнюю сестру. Позже в номере отеля они праздновали победу, и Хильдегарда целовала свой фальшивый паспорт. Они так жили, зарабатывая на неустойчивых моральных принципах. Они оба считали, что не делают ничего плохого, все в этом мире зарабатывают на неустойчивых моральных принципах друг друга, на потребительском праве, коему посвящены целые главы в законодательных документах. Нам дали право потреблять и это право равное у всех. И у богатых и у бедных. Бобби и Хильда

уже давно зарабатывали подобным образом, для подстраховки устраиваясь на работу в придорожные забегаловки и автомойки. Они ездили из города в город, чтобы не светиться в одном месте, чтобы не привыкнуть к тем, кто принимает их с добротой. В каждом городе Хильда посещала книжный магазин и читала там книги, пока Бобби искал подходящее для них жилье. Она научилась читать быстро, чтобы прочитать книгу в магазине за несколько посещений. Это стало ее собственной системой образования, читать книги, получать знания. Покупать книгу она не хотела, это вещь и она имеет свой вес, а у них жизнь в дороге. Для таких вещей как книги нужен дом, к тому же книгу можно забыть в мотеле или в кафе. Она не хотела ничего забывать. Их мама не очень то любила детей, она любила больше собак и всячески это доказывала, отдав все силы приюту для собак, она ухаживала за ними, брала на передержки, искала хозяев.

Однажды Бобби сказал: «Мы для нее хуже бродячих собак». Потом она умерла, от туберкулеза. До последних минут думала о собаках. На тот момент у них в доме обитало две дворняги, которые жили в ожидании хозяев. Роберт их застрелил после похорон. Они забрали сбережения, кое какие вещи и отправились в путь на старом пикапе. Хильда не спрашивала, зачем он застрелил собак. Она сама хотела это сделать, но Бобби так спешил избавиться от них, что не спросил мнения сестры. «Мы бродячие собаки», - сказала тогда Хильда, усаживаясь в пикап. «Нет, мы не собаки. Мы кошки, будем гулять, где хотим, и никогда не будем есть из рук». И началась их жизнь-путешествие, жизнь-обман, иллюзия, дающая заработок. Хильде на самом деле было двадцать три, но она выглядела молодо, а одежда, похожая на школьную форму, и чистое без косметики лицо превращало ее в девочку-

школьницу. Она угадывала, кого хочет видеть перед собой мужчина: умную малолетнюю стерву или же святую наивность, которая верит каждому слову. Ее устраивала эта игра. Она знала, что Боб рядом, и он ее защитит. И теперь он убит. А напротив ее сидит полицейский по имени Уилл Кэмпбелл. Фальшивый паспорт, в котором она значилась, как шестнадцатилетняя Кристина Линдеманн был уничтожен. Она уничтожила свою фальшивую личность, состоящую из имени психованной машины из романа Стивена Кинга и фамилии фронтмена Rammstein сразу же как обнаружила тело брата. Здравый смысл преобладал, и она удивилась своей хладнокровности, сжигая и смывая пепел от бумаги. Потом она вышла в комнату, чтобы оплакать Бобби, вызвать скорую и полицию. Она знала, Бобби ею гордится. Он знает, что она не пропадет. Сама же Хильда была в этом не уверена. - Хильда, - к ней

снова обращался Уилл. – Вы ничего странного не замечали? - Вы о чем? - Кто-нибудь звонил Бобби? Угрожал? Она отрицательно помотала головой и заплакала. - Я ничего не знаю, - всхлипывала она. – Ничего. Я знаю, что мой брат мертв. Он мертв. И я осталась совсем одна. Вам было страшно? – она смотрела в глаза Уиллу и он, не выдержав ее взгляда, отвернулся. - Когда можно будет кремировать Бобби? – тихо спросила она. – Мне страшно жить без него. Я хочу носить с собой его пепел пока не найду пристанище и место, где смогу его развеять. Он не заслужил такого. Она кивнула на пропитанный кровью ковер. Уилл понимающе кивнул. - Я все узнаю и сообщу вам. Вам предоставят другой номер. Этот является местом преступления. Хильда кивнула. *** Пепел поместился в небольшой пакетик, а пакетик в тканевый мешочек лилового цвета. Хильда убрала

его в сумку, а сумку закинула на соседнее сиденье пикапа. Пора уезжать из этого злосчастного города. Вчера она проревела весь день, пока не уснула. Она смотрела на фотографию брата и спрашивала, что ей делать дальше? Что произошло с ним? Кто с ним это сделал? Фотография скорбно молчала. Хильда понимала, что, несмотря на все трудности, а иногда и ссоры, они были отличной семьей и командой, и прожили довольно интересную жизнь. Для Хильды навсегда этот отрезок жизни останется чемто фантастическим и нереальным. А теперь пора жить дальше. Роберт не хотел бы, чтобы Хильда осталась в этом городе, он хотел бы, чтобы она жила дальше и по возможности лучше. Как-то раз он сказал, что Хильде лучше бы выйти замуж и жить нормальной жизнью, не подставляя себя. Проблема в том, что они оба не знали, что такое нормальная жизнь.

Проблемные люди, изгои, мусор, низы общества, асоциальные элементы – все это в разной степени можно было применить к ним, если бы они не хотели выглядеть обычными. Кристина Линдеманн или Хильдегарда Уоллес, думала она, выезжая из городка, название которого не запомнила, а прочитать на выезде не удосужилась. Ей не нравилось свое имя. Она считала его ужасным. Кристина Линдеманн ей нравилось больше. Но оно фальшивое. И его больше нет. А возиться с подделыванием паспорта она больше не хотела. Она не знала, кто убил Роберта и за что, но она предполагала, что это могло быть связано с их игрой. И вот теперь она одна. Совсем. Ни семьи, ни друзей. Хильда представила себя одной в масштабах штата, потом страны, затем Вселенной. Хильдегарда Уоллес ничтожно мала, абсолютно одинока и ее почти что нет. Каким бы дерьмовым и бесперспективным не был твой мир,

ты паникуешь, когда он рушится. Они оба не заслужили этого. Не заслужили вот так вот. Можно орать про то, что общество прогнило и пора менять систему и все прочее. Их можно назвать любым неприличным словом, для кого-то они преступники, для кого-то проститутка и сутенер. Моральные нормы и высокодуховность в последнее время лезут изо всех щелей, как новая попсовая песенка. Тут то и приходит понимание того, что ты это просто ты, не лучше и не хуже других, но и не такой как все. Промываем мозгов занимается не правительство, а домохозяйки, открывшие для себя йогу и вегетарианство. Хильда съехала на обочину и остановила машину. Она развернула карту и стала читать названия городов. Чтобы куда-то попасть мало просто ехать, нужно знать, куда ты едешь. Она хотела туда, где можно быть Хильдегардой. Жить со своим дурацким именем. Развеять прах Роберта Уоллеса. Она водила паль-

цем по карте, обрисовывала границы штатов. Карта напомнила ей одеяла печворк. У Хильды они ассоциировались с уютом и кошками. Наконец Хильда достала навигатор и проложила маршрут до Нью-Йорка. *** Город мечты никого не встречает с распростертыми объятиями, но принимает всех. Огни города, как маяк светят тем, кто вот-вот врежется в скалы. Хильда подъехала к кафешке при въезде в город. Она устала и проголодалась, и чувствовала, что не готова ехать дальше пока не перекусит. В кафе было не многолюдно и ее это обрадовало. Сделав заказ, она села за столик и засунула руку в сумку, чтобы проверить на месте ли мешочек с пеплом. Он придавал ей странную уверенность в себе, будто все еще у нее есть брат. Официантка, похожая на разжиревшую Дженнифер Лопез поставила перед Хильдой тарелку со стейком и стакан пива. Поблагодарив ее,

Хильда принялась за еду, наслаждаясь каждым куском. За эти два дня она забыла, что еда может иметь вкус. - Мисс, вы едите мясо? – спросил ее парень, сидящий за соседним столиком. Хильда с недоумением взглянула на него. - И что? – был бы с ней рядом Бобби, никто не посмел бы упрекнуть ее в куске мяса и вообще чтолибо сказать. - Если вы хотите изменить свою карму, вам стоит перестать есть кого-либо. Пока вы едите живое, едят и вас, - сообщил он со смирением священника. - Мистер, вы едите пирог? - Да. - Когда готовили тесто для него, то убили три или четыре куриных эмбриона. Вы должны его выкинуть. Иначе кто-то съест вашего эмбриона, - она снова вернулась к еде, но аппетит уже пропал. - Хотя нет, - она снова посмотрела на парня. – Яйца не совсем эмбрионы, это скорей всего месячные курицы. Хотя я не уверена, я пропустила

этот урок биологии. - У вас что-то случилось? Но вы можете все изменить. - Я работала недопроституткой, моего брата убили, я одна во всем мире и я приехала в Нью-Йорк и сейчас ем свой стейк и не хочу выслушивать проповеди неофита от недобуддизма. - Вы потеряны, вам стоит найти себя, посмотреть на все под другим углом. Мир прогнил и погряз в потреблении. - А то я не знаю, я изучила эту гниль изнутри. И что ты такой умный здесь сидишь? Может тебя стоит посылать на переговоры с террористами? А знаешь, что еще лучше? Займись своей убогой никчемной жизнью, дрочи на покой озерной воды и не лезь в чужие дела. Хильда взяла сумку и вышла из-за стола. Она зло взглянула на свой недоеденный стейк и перевела взгляд на вегана. - Тебя когданибудь убьет клуб любителей мяса. Она быстро пошла к выходу. Оказавшись на улице, она выругалась и достала сигареты. Закурив,

Хильда почувствовала тепло. Бумага слабо потрескивала после каждой затяжки, пепел падал и кружил в воздухе. Скрипнула дверь, и кто-то вышел на крыльцо. Хильда выпрямила спину, готовая принять вызов и пойти в бой, если это потребуется. - Мисс, возьмите! – Хильда обернулась, сзади стояла официантка, она протягивала пластиковый контейнер и бутылку пива. – Ваш стейк и пиво. Извините за то, что… Она замялась. - Спасибо, все нормально. Она взяла контейнер и бутылку, и пошла к машине. Время есть, впереди вся ночь. Впереди ее пристанище. Она больше не хочет быть бездомной кошкой. Кошкам тоже нужен дом, кошки любят тепло. Она ехала по улицам Нью-Йорка, прокручивая в голове события минувшего года. Они с Бобби много где побывали, и многих развели на деньги. Эти деньги уходили на еду, ночлег, бензин. На обеспечение элементарных и самых мини-

мальных потребностей. Жизнь в дороге заманчива и прекрасна, но всегда приходит время остановиться. То, о чем говорил ей парень в кафе, не было для нее новостью. Она прекрасно понимала, что человек сам в ответе за свою судьбу. И не важно в кого он верит и чем занимается, не важно разделяет он общественное мнение или нет. Нью-Йорку наплевать откуда ты. Огромный город, в котором можно потеряться, чтобы найти себя. *** Снова утро в мотеле. Хильда лежала на кровати, чувствуя легкую скорбь. Она любила брата, и ей не хватало его. Особенно сейчас. Она погладила мешочек с прахом и тяжело вздохнула. Хильда понимала, что может лежать так долго, пока не впадет в состояние полного оцепенения. А что потом? Так и останется в этом состоянии навсегда, только из-за того, что коллективное бессознательное говорит

о том, что она должна скорбеть и страдать долго. Их жизнь была аферой, обманом. Сейчас новый этап для них обоих. И нужно вовремя прощаться с прошлым и с людьми. Это важно, не упустить момент, иначе будет поздно. Хильда встала и позвонила по объявлению о сдаче квартиры в Бруклине. Удача оказалась на ее стороне, квартира еще не сдана и она может ее посмотреть. - Хильдегарда? – переспросила женщина, сдающая квартиру. - Хильда, так лучше. - Напрасно, интересное имя, - улыбнулась она. Она показала квартиру Хильде, а через полчаса они уже подписывали договор аренды. Хильде пришлось отдать все свои сбережения, плату арендодатель просила вперед. После ухода хозяйки, Хильда села на пол посередине комнаты и вытряхнула все содержимое сумки. Она отсортировала вещи: пригодятся и на выброс. После чего в

сумке остались лишь паспорт, кошелек, телефон, помада и мешочек с прахом. Куча ненужного хлама была выброшена. Все старые счета, чеки, какие-то визитки, путеводители, обложка с Хэллоу Китти от фальшивого паспорта - все было выброшено. Эмпайр Стейт Билдинг поражал своей высотой. Она смотрела на него стоя на краю тротуара, задрав голову, щурясь от бликов солнца на стекле. Вот то самое место, где хотел бы быть Бобби. На вершине столицы мира. В скоростном лифте закладывало уши, Хильда прижала сумку к груди и закрыла глаза. Когда лифт открылся, она вышла из него, чуть покачиваясь. Вот я и приехала, подумала она, выходя на крышу. Внизу существовал крошечный мир, и Хильда снова осознала, что она одна и к тому же боится высоты. Но она должна сделать то, зачем сюда пришла. Она достала из сумки мешочек с прахом и неуверенной походкой подошла к

краю крыши. Несмотря на ограждения, край вершины мира пугал ее. Развязав мешочек, она протянула его за ограждение и просто смотрела, как прах уносит ветер. «Мы теперь живем в Нью-Йорке! Спасибо за все. Я люблю тебя!» - сказала она. Ритуал проведен. Как будто проведена черта. Людям нужны ритуалы, чтобы принять то или иное событие. Чтобы упростить и усложнить одновременно. Телефонный звонок вырывался из недр сумки проигрышем AC/DC «Highway to hell». Хильда достала трубку, на дисплее светился незнакомый номер. Она и сама не знала, почему ответила, возможно, одиночество стало давить. - Да? - Хильда? - Да. Кто вы? – осторожно спросила она. - Уилл Кэмпбелл, полицейский. - Да, помню. Вы поймали, того, кто убил Бобби? - Нет, нет. Пока ничего не нашли. Я звоню узнать, как вы?

Вы были напуганы и спросили меня, было ли мне страшно. Я тогда не ответил. Но да, мне бывает очень страшно. Например, сейчас я боюсь за вас. - Спасибо, со мной все хорошо. Я в Нью-Йорке. - И что вы будете делать? - Просто жить. Это не так просто, поверьте. - Я понимаю, о чем вы. - Это хорошо. Звоните мне хотя бы иногда, чтобы я могла просто жить. А также посылать кому-то открытки на праздники. Ведь так еще делают? Я просто никогда никому не посылала открытки. - Да, конечно, Хильда. Я буду вам звонить. И вы позвоните, когда устроитесь. - Хорошо. Никогда бы не подумала, что буду рада звонку от полицейского. Пока. - Я с добрыми намерениями, Хильда. Может это станет моим адом, но мне почему-то не все равно. Пока, Хильда. Она сохранила номер полицейского и убрала телефон в кар-

ман. Когда-то эти звонки прекратятся, но пока они нужны им обоим. Аппарат по поддержке жизни. Хильдегарда Уоллес. Она несколько раз прочитала свое имя в правом верхнем углу страницы. То, что было написано ниже, она не стала перечитывать. Рассказ «Не моральные ценности Кристины Линденманн». Она решила написать об их с Бобби жизни под видом выдуманного Хилдегардой Уоллес рассказа. Еще один способ попрощаться с прошлым, отпустить его так, чтобы помнить и не стыдится. Реальность перестает быть убогой, если превратить ее в фантазию, а она станет частью искусства. Реальность и вымысел идут рука об руку. Они как брат и сестра, а больше у них никого нет. Так или иначе, но Хильда впервые чувствовала, что у нее есть будущее, в большом городе, где она живет в съемной квартире и ждет звонков от копа из штата Висконсин, название города она так не вспомнила. Автор: Надежда Леонычева

- Я не позволю! – Кричала женщина лет пятидесяти, перекрыв нам проход в квартиру. - Мадам, - спокойно начал я, - согласно пятой статьи закона о временно вернувшихся, проживание вернувшегося возможно только в резервации. - Но это мой муж! – Не унималась женщина. - Ничем не могу помочь. – Отрезал я. – Забираем. Приставы грубо оттолкнули женщину и прошли в квартиру. Та упала и ударилась головой об стену. - Аккуратней, мадам, - произнес я, пытаясь помочь женщине. - Да пошел ты! – Грубо ответила она, самостоятельно поднявшись. Тем временем приставы выволокли слабо сопротивляющегося мужчину в коридор. Внешне он напоминал пьяного: не мог твердо стоять на ногах, толком не говорил. Все бы ничего, если бы не серый цвет кожи и не резкий сладковатый запах. Муж-

чина был мертв и разлагался. - Жан! – Жалостливо произнесла женщина, протягивая руки к мертвецу. Я подхватил её, чтобы она не препятствовала приставам. - А… Али… - попытался промямлить покойник, но у него толком не получилось. Приставы уволокли мужчину из квартиры. Все это время я держал плачущую женщину. Она не вырывалась и не пыталась отбить у нас мужа. - Он уже не вернется к полноценной жизни. – Попытался утешить её я. - Но он же пришел. – Всхлипывая, произнесла она. - Это временно, ответил я, - вирус не восстанавливает клетки, он все равно умрет. - Но ведь… - жалостливо начала она. - Вы хотите видеть, как он разлагается на ваших глазах? – Перебил я. Она замолчала тихо плача. - Всего доброго. – Сухо произнес я и вышел, прикрыв дверь.

Это безумие творилось уже пять лет. Реинкарнатор, так назвали этот вирус, выкосил десятую часть человечества. Он же и воскрешал покойников. Тогда все решили, что настал зомби апокалипсис, но восставшие не жаждали крови. Все было намного хуже. Они хотели вернуться к обычной жизни обычных людей. Вот только не все живые хотели жить вместе с разлагающимися мертвецами. Вирус частично разжижает кровь. Это способствует замедленному кровообращению и, как следствие, замедленной работе мозга. Некроз тканей продолжается, хотя очень сильно замедляется, но покойник может ходить, думать, даже говорить. Правда, им не требуется ни еда, ни вода. Живут они не долго, всего пару месяцев, крайне редко до полугода и окончательно умирают. Пандемия реинкарнатора появилась внезапно, но и так же внезапно сошла на нет. Сейчас этим заболева-

нием болеет примерно каждый десятитысячный. Теперь появилась новая проблема: ходячие мертвецы умирают и это может вызвать всплески других эпидемий. Чтобы избежать этого, было принято решение, отправлять всех временно вернувшихся, так было решено называть ходячих мертвецов, в специальные лагеря – резервации. Там специалисты следят за ними и, когда приходит время, возвращают уже окончательно умерших их родственникам для захоронения. И это не все проблемы. Так как вернувшиеся сохраняют разум, то многие родственники просто отказываются отдавать их в резервации. В таких случаях, приходится применять силу. Даже было пару случаев с перестрелками. Но, в большинстве случаев, все проходит тихо и мирно. К тому же, родственники имеют полное право навещать вернувшихся в резервациях. Вот же идиот! Я забыл этой женщине сказать про это. Хотя, она сама это знает. Сейчас только про вернувшихся и твердят.

Я, как вы уже поняли, один из приставов, которые забирают вернувшихся и отправляют их в резервации. Организация медицинских приставов была создана сразу после спада пандемии. Тогда военные отказались заниматься все этим, как они сказали, дерьмом. Поэтому этим дерьмом стали заниматься мы. Работа не пыльная: выезжаешь по вызовам, забираешь ходячего мертвеца, оформляешь и отправляешь в резервацию, где он еще ходит месяц другой, пока ткани мозга не отмирают окончательно. До работы приставом, я сам был военным, служил во Французском иностранном легионе, но после пандемии ушел. Решил вернуться к мирной жизни. Только понятие мирной жизни изменилось. - Поль, поехали! – Подозвал меня Кристиан, один из моих напарников. - Да, иду! – Крикнул я и направился к машине. Старый полицейский микроавтобус, на котором раньше доставляли задержанных в массовых

беспорядках. Теперь в его кузове валялись пара тюков с сеном, чтобы вернувшийся не сломал себе чегонибудь ненароком. Дело в том, что они не чувствуют боли. Карл, мой бывший сослуживец по легиону, рассказывал, что во время Гренландской операции, именно нечувствительность вернувшихся к боли спасла ему жизни. Некоторые отдаленные районы, отрезанные от мира, после пандемии превратились в аванпосты безумия. Не имея связи с внешним миром и наблюдая за тем, как многие люди превращаются в ходячие трупы, люди сходили с ума и нападали на всех подряд. Как это ни парадоксально, но крупные города пострадали меньше, чем мелкие деревушки. Париж, к примеру, фактически не пострадал, в то время как многие поселки в ста милях от него практически вымерли. Еще одна из загадок реинкарнатора. Но вернемся к Гренландии. Остров практически вымер, связи с ним не было несколько месяцев. И тогда туда были

отправлены отряды возвращения – военизированные подразделения, которые искали не зараженных в таких вот местах и возвращали их к нормальной жизни. Карл участвовал в той операции. Его отряд сильно пострадал от группы свихнувшихся. Из десяти человек в живых отсталость трое и то, двое из них были ранены. Оставив своих побратимов в укромном месте, Карл отправился на поиски медикаментов, пока помощь не пришла. В небольшом поселении он наткнулся на тех же придурков. Завязалась перестрелка и ему тяжело ранило, колено прострелили дробью. Представьте себе, что коленной чашечки нет, а вместо неё кровавая дыра. Нога ниже колена висит на сухожилиях. По его словам, он тогда попрощался уже с жизнью. Но в этот момент толпа вернувшихся вышла из небольшого здания рядом и стала между ним и психом с дробовиком. Тот палил по ним, а они становились все плотнее друг к другу, прикрывая раненого солдата.

Нескольких из них тогда убили окончательно, прострелив голову, но жизнь моего друга они тогда спасли. Правда теперь он остался без ноги и живет где-то на юге. Но все же. Он жив. Именно поэтому в кузов кладут что-то мягкое, чтобы вернувшиеся не навредили себе. Конечно, им все равно, но для нас, живых, это дань уважения. Мы просто относимся к ним как к живым. Да, проще было бы просто пустить им пулю в лоб, чтобы не мучились, но нельзя. Ведь они не виноваты, что стали такими. Иногда так сидишь, и думаешь, а почему все так? Почему не как в кино, где зомби жаждут крови? Ведь все было проще, стоял просто вопрос выживания: или мы, или они. Да, вопрос выживания остается. Гниющие трупы могут вызвать всплески других инфекций. Но ведь они не кидаются на живых с намереньем сожрать их. Отнюдь, они просто пытаются жить среди людей, как обычные люди. *** Машина медлен-

но выезжала из извилистого двора. Было уже поздно и на улице стемнело. Сегодня паршивая погода. Сыро, но без дождя. Сейчас мы ехали к ближайшей резервации. Она находится в семидесяти километрах от Парижа. «Последний приют», так назвали её. В основном, резервации строят не ближе чем в ста двадцати километрах от города. Но «Последний приют» особенная резервация. Она единственная функционирующая резервация на территории Франции. Ранее функционировали еще две, но их закрыли. Пандемия спала, количество вернувшихся сократилось. - … митингующие не расходятся и заявляют, что продолжат акции протеста и завтра у стен мэрии. – Прозвучал голос в динамике радио. - Опять? – Устало спросил Кристиан. Он был высоким блондином с вьющимися волосами. Какого черта его занесло в приставы, не понятно. Мог с легкостью пойти и в артисты. - Ага, - ответил Арно, крутя руль. Ар-

но был в нашем отряде верзилой. Здоровый, косматый и не бритый. Когда нужна была грубая сила, в дело вступал он. Хотя, сегодня он оставался в машине, а справились я, Кристиан и Леон. Леон был похож на Жана Рено из одноименного фильма. Носил такие же очки, шапку и небритость. Хотя, последнее два атрибута были на нем не всегда. По уставу нам запрещено ходить не бритыми. Приставы были представителями закона. Арно это не касалось, так как он был простым водителем и по инструкции не имел право принимать участие при задержании вернувшегося. Но иногда ситуации диктовали иные условия. Шапка Леона не подходила под нашу темно синюю форму, поэтому он надевал её редко, когда начальство не видит. - Достали уже. – Закрывшись темными очками, произнес Леон. – Все хотят закрыть «Последний приют»? - Да, - кивнул Кристиан. – Мол, слишком близко к Парижу. А то, что нам мотаться туда это как?

- Ну, не так часто мы и мотаемся туда. – Ответил Леон. – Когда последний раз были? В том месяце? - Да, но это было две недели назад. – Парировал Кристиан. – И вообще, почему всеми случаями занимаемся мы? Даже если трупак ожил в морге? - Такова наша судьба. – Произнес Леон и, меняя тему, продолжил. – Как там Жозе? Я не сразу понял, что это он ко мне обращается. - Что? – Переспросил я. - Как там Жозе? – Повторил вопрос Леон. - Не важно. – Ответил. – Все еще температурит. - Что врачи говорят? – Спросил Леон. - Пневмония. – Нехотя ответил я. Тема была не очень приятной. Жозефина моя девушка, мы познакомились с ней после пандемии. Я как раз перешел из легиона в приставы. Несколько недель назад она тяжело заболела. Врачи говорят, что это пневмония, а не реинкарнатор, но сердце все равно не на месте.

- Тоже плохо. – Произнес Кристиан. - Хорошего мало. – Потирая переносицу, произнес я. Конечно, истерия с реаинкарнатором стихла, но люди все равно косо смотрят на кашляющего или чихающего человека. А если у него температура, то вообще стараются обойти стороной. Хотя ученые так и не установили, каким образом передается реинкарнатор. Такое ощущение, что он по собственной воле выбирает носителя, зачастую причудливо играя человеческими судьбами, оставляя в маленькой деревушке в живых одного из жителей, превращая других в бродячих мертвецов. Вот и сейчас я боялся, что это его дурная шутка. Тем временем мы подъехали к «Последнему приюту». Пока Кристиан и Леон выгружали подопечного, я вошел в здание. - Густав у себя? – Спросил я у вахтенного офицера. Как это ни странно, но резервация военизированный объект. - Да, наводит ма-

рафет, - загадочно улыбнувшись, ответил офицер. Я пожал плечами и прошел по коридору в приемный покой. Густав был в кабинете и колдовал над одним из вернувшихся. - О, Поль! – Улыбнулся он, держа в руках пудру и кисточку. - Привет, Густав. – Поприветствовал его я. – Мы тебе новенького привезли. – В это время парни затащили мертвого в кабинет и посадили на койку. - Вижу, - улыбнулся новичку Густав. – Сейчас, закончу с этим. – Он повернулся и принялся кисточкой наносить пудру на лицо трупа. Картина ужасная. Кожа на лице ссохлась, кое-где даже о т к р ыв б а р д о в ые мышцы. Их как раз и «закрашивал» Густав. - Тональным кремом попробуй. – Пошутил Кристиан. - Ха-ха. – Не оборачиваясь, передразнил его Густав. – Ничего они не понимают! – Обратился он к вернувшемуся. Тот ничего не ответил, только поскрипел своими позвонками, немного

качаясь в кресле. - Это Арнольд. – Пояснил Густав. – Наш сторожил, уже четвертый месяц здесь. У него А-тип вируса. Видите, ткани практически не гниют, только высыхают и трескаются. – Он обвел кисточкой вокруг лица Арнольда. Реинкарнатор делиться на несколько типов. А – тип реинкорнатора, при котором вернувшийся живет дольше всего, до полугода. Ткани очень медленно разлагаются, часто просто высыхают, как у Арнольда. В очень редких случаях, бальзамируются, превращая вернувшегося в мумию. В – тип, при котором вернувшийся сгнивает за несколько месяцев. Самый распространенный тип. С – тип. Самый редкий. При нем практически нет замедления гниения. - А к чему этот грим? – Спросил Леон. Густав усмехнулся и радостно сообщил нам: - У Арнольда завтра гости! Его приедут навестить жена, дочь и зять. Они хотели еще

пятилетнюю внучку взять, но я отговорил. Не зачем ребенку на такое смотреть. На последних словах Густав помрачнел. Действительно, мозгов нет. Арнольд конечно будет рад внучке, но он толком её и не увидит. Дело в том, что хоть реинкарнатор и замедляет процессы разложение, но хрусталики глаз все равно мутнеют через несколько дней после возвращение. Это связано с разложением калия. Поэтому вернувшиеся фактически слепые. Они видят только очертания и слабые проблески света и цветов. Родные их навещают, кого чаще, кого реже. «Приходят в гости», а потом забирают и хоронят окончательно. Может, это благодать? Нет, ну посудите сами, реинкарнатор возвращает умерших к жизни. Родные знают, что он умрет, точнее разложится и просто привыкают к потери. Они свыкаются с тем, что умерший уйдет окончательно через месяц, два. Хотя нет, все это бред. Люди не привыкли и не привыкнут к ходячим мертвецам.

Пусть они, по сути, безобидны. Любой здоровый человек легко справится с трупом, у которого занижена реакция и нарушен вестибулярный аппарат. Люди все равно будут бояться восставших из могил. Этот страх не искоренить. - Ладно, что там у вас. – Густав отложил косметику и принялся просматривать документы. – Понятно, сейчас подпишу протокол и вы свободны. – Он просмотрел несколько бумажек, несколько подписал и протянул их мне. - До встречи! Произнес я, принимая бумаги. - Ага, до свидания. – Ответил он и вернулся к косметике и Арнольду. Жан так и остался сидеть на диване. - Ну что, по стаканчику за окончание смены? – Предложил Кристиан, когда мы уже ехали назад. - Я пас. – Ответил я. – Извините, парни. - Да мы понимаем. – Ответили они и высадили меня у метро. Сейчас они поедут в управление, сдадут документы и отправятся отдыхать в какой-то бар. А я спешил до-

мой, к моей Жозе. Мы познакомились с ней уже после пандемии. Болезнь унесла жизни всей её семьи. Сама она из небольшой деревушке на востоке страны. Её спасло то, что она училась в Париже, а когда вирус разгулялся, город закрыли на карантин и покинуть его она уже не смогла. Из ее деревни выжило мало, смертность в ней была более семидесяти процентов. Если бы не карантин, то Жозе могла быть среди них. Три недели назад Жозе тяжело заболела. Мы гуляли под дождем. Ей всегда нравятся такие прогулки. Без зонта. Мы как всегда бежали по парку, взявшись за руки, а ливень лил как из ведра. Жозе промокла до нитки, но тогда я думал не о её здоровье, а о том, что мокрая футболка соблазнительно обтягивает её грудь. Как хорошо, что любителей погулять в парке под дождем не так уж и много. Секс под дождем – своеобразные чувства. Вот только после этого, Жозе заболела. Её знобило, температура подскочила аж до тридцати девяти, кашель раздирал

ей горло. Врач поставил диагноз пневмония. Конечно, Жозе сдала пробу на реинкарнатора, ответ отрицательный, но мое сердце все равно не на месте. Прошло три недели, а ей лучше не становится. Даже антибиотики не помогают. - Жозе! – Крикнул я, входя в квартиру. – Жозе! Вместо ответа из спальни донесся сильный кашель. Войдя, я увидел Жозе, она сидела на кровати, завернувшись в плед. Волосы были растрепанными, под глазами синяки, лицо бледное. - Как ты, котенок? – Ласково произнес я, присаживаясь рядом и обнимая Жозе. - Плохо, - хриплым голосом ответила она. – Голова болит и температура высокая. - Какая? - Спросил я, принимая из её рук градусник. На нем было тридцать восемь и пять. - Я не вижу, - устало ответила она. - Поспи, - ласково произнес я, укладывая Жозе на кровати. Выключив телевизор, я решил было уйти. - Останься, - тихо произнесла она.

- Хорошо, - улыбнулся я, но она вряд ли заметила это, взгляд у неё был затуманенным. Я лег рядом и обнял её. Девушка закрыла глаза и попыталась уснуть. Я поправил её волосы. Она так и не рассталась с пледом. Надо самому попытаться уснуть. *** Проснулся я уже утром от сильного кашля Жозе. Она заливалась кашлем. Девушка сидела на кровати и задыхалась. - Жозе, что с тобой? – Взволновано спросил я. Она не реагировала, только кашляла и хрипела. Я схватил трубку и судорожно стал набирать номер скорой помощи. Внезапно Жозе захрипела, упала на спину и мелко задергалась. - Жозе! – Закричал я, бросив трубку и кинувшись к девушке. Жозе продолжала дергаться и через минуту затихла с запрокинутой головой. Глаза были приоткрыты и закатившиеся. - Жозе! – Я тряс её за плечи, но она не реагировала, - Жозе, ответь! Жозе! Трясущимися ру-

ками, я стал ощупывать шею в поисках пульса. Его не было. Положив её на спину, я начал делать не прямой массаж сердца и искусственное дыхание. - Служба скорой помощи… Алло, я вас слушаю… - доносилось из трубки. - Раз, два, три! – Отсчитывал я резки толчки руками по грудной клетке. Жозе не реагировала, стеклянным взглядом глядя в потолок. - Жозе… - только и смог произнести я. Все, она умерла. Я опустился на пол. Из трубки доносились короткие гудки. Я поднял её и выключил. Это я. Это я виноват. Если бы мы тогда не пошли, остались дома, укутались в плед и смотрели фильм, но… Почему я послушал Жозе? Почему мы пошли в парк, ведь уже был конец сентября, холодало. Нет, послушал её. Потянула. Еще минут пятнадцать я просидел в прострации и самобичевании. Потом я смог подняться и посмотреть на Жозе. Она все так же лежала на кровати и смотрела в потолок.

Что-то не то. Я посмотрел ей в глаза. Да, знаю, дурная примета, нельзя смотреть покойнику в глаза, но сейчас это важно. Я подбежал к своей тумбочке и стал рыться в шкафчике. Быстро найдя небольшой фонарик, я посветил им в глаза Жозе. Зрачки не реагировали, это и понятно, но они были прозрачные. А ведь прошло уже минут двадцать, они должны помутнеть из-за разложения калия в эритроцитах. Это происходит в первые минуты. Так же из-за свертывания крови меняется цвет кожи, она становится красно-синей, но у Жозе этого не было. Я пощупал её руки, тело. Все еще горячее. Неужели, реинкарнатор? Но ведь результат отрицательный. Я еще раз проверил пульс и дыхание. Странно, но некоторых первичных признаков смерти не было. Но Жозе была мертва. В ближайшие часы наступит трупное окоченение, оно не даст реинкарнатору запустить сердце, но кровь свертываться не будет. Я уже потянулся к трубке, чтобы вызвать

бригаду приставов, но остановился. Отдать Жозе в «Приют»? Чтобы она ходила там с другими такими же? Нет, это же Жозе, моя Жозе! Нет, она не будет ходить за забором с колючей проволокой. Нет только не она. Надо что-то делать, срочно. В Париже оставаться опасно, Жозе все равно будет медленно гнить, надо уехать. Но куда? Еще до службы в легионе, у Карла был небольшой дом недалеко от Парижа. Сейчас он живет то ли в Марселе, то ли недалеко от него. Я схватил мобильный телефон и судорожно набрал номер Карла. Гудок, другой… - Поль, привет, дружище! – Весело поприветствовал меня Карл. – Решил вспомнить про старого друга? - Привет, Карл! – Как можно веселее попытался произнести я, голос дрожал. Сейчас я собираюсь совершить преступление, ведь укрывательство вернувшегося уголовно наказуемо. Даже если я ошибся и Жозе не вернется, то сокрытие факта смерти так же преследуется законом.

- Я про тебя и не забываю! – Заливался в трубку соловьем я. – Я к тебе по делу. - Излагай! – Коротко ответил Карл. - Помнишь, у тебя был небольшой домик под Парижем? Он еще в твоей собственности? - Да, а что? – Удивился Карл. - Да, понимаешь, Жозе приболела, врачи рекомендовали отдохнуть от города. – Врал я. – Конечно, можно арендовать, но она слаба, кто же сдаст дом больной, верно? - А что с ней? – Взволновано спросил Карл. - Пневмония. – Ответил я. – Тест на реинкарнатора отрицательный. Ей уже лучше, но все равно. - Да, понимаю. – Ответил Карл. – Конечно, мой еще, стоит пустой, как и четверть города там. Жиф-сюрИветт, знаешь, где это? - Эм, ну… - промямлил я. - Через Севр по трассе N118 километров двадцать, тридцать. Улица Кло де Монтйон 17. Ключ под пятым камнем от

калитки по направлению к вишне. Только не спутай с яблоней, хорошо? - А они сейчас чем-то отличаются? – Спросил я. - Ну… в принципе нет, но найдешь. Я предупрежу соседей, что ты приедешь, так что полицию не вызовут. - Спасибо, Карл, произнес я. - Да не за что! – Ответил Карл – Удачно отдохнуть! Я положил трубку и стал думать, что делать с Жозе. Она булла маленькой, хрупкой девушкой. Была… нет, она есть. С ней… ни черта с ней не в порядке! Она умерла и, в лучшем случае, она просто вернется к жизни ходячего трупа. Хотя, это, скорее всего, худший вариант. Трупное окоченение еще не наступило, поэтому я свернул Жозе калачиком, предварительно закрыв ей глаза. Как будто сладко спит. Я невольно улыбнулся, засмотревшись на неё. Ладно, времени нет на умиление. Ноги и руки пришлось обмотать скотчем, чтобы не болта-

лись, Да и поза так лучше сохранится. Через пару часов она, конечно, сама так застынет, но этих часов у меня нет. Взяв несколько объемных мешков для мусора, я завернул в них Жозе и обмотал скотчем. - Прости меня, Жозе. – Тихо произнес я, но другого выбора не было, мешки черные и не видно, что там. Быстро собрав свои вещи и вещи Жозе в сумку, я взял объемный мешок, в котором была Жозе и направился из дому. Мне повезло, и в подъезде и во дворе никого не было. Работяги уже отправились на работу, а лентяи еще не проснулись. Я погрузил Жозе в багажник, задержав на несколько секунд взгляд на мешке. Хотел еще раз сказать «Прости», но передумал. Это все ради её блага. Уже в машине я набрал номера господина Вьена, моего начальника в службе медицинских приставов Парижа. - Алло, - произнес Вьен своим тенором. У него неплохие вокальные данные. На праздновании годов-

щины Службы он прекрасно пел. Правда, это было уже после второй бутылки коньяка. - Господин Вьен, это Поль Д’Арно. – Ответил я. - Да, Поль, я тебя слушаю - Я хотел бы взять отпуск на несколько недель. - Сейчас? – Удивился господин Вьен. - Да, - ответил я. – Дело в том, что моя невеста приболела, и врачи посоветовали пожить в дали от города. - Даже не знаю, растеряно ответил он. - Не обязательно оплачиваемый, можно и за свой счет. - Давай так, ты послезавтра, когда будешь на смене, зайди ко мне, поговорим. Тебе же не срочно? - Нет, - поникши, ответил я. - Вот и хорошо. Пока. – Ответил он и повесил трубку. - Пока. – Ответил я. Вот же! Ладно, время у меня есть, придумаю. *** Жиф-сюр-Иветт городишко не большой, население до пандемии было тысяч

двадцать. Он пострадал относительно не сильно, по сравнению с другими мелкими городами. Около пяти тысяч жизней унес реинкарнатор. Не мало, но и не много для такого населения. Улиц в нем не так уж и много, поэтому я без труда нашел нужный дом. Двухэтажный особняк, другого слова у меня не нашлось, стоял в запустении. Витражные окна на первом этаже заклеены пленкой, которая уже покрылась пылью. За ними можно было разглядеть мебель в чехлах и широкую винтовую лесницу на второй этаж. Окна второго этажа резко контрастировали с открытостью первого. Они были маленькие, узкие и угловатые. Скорее всего, в комнатах второго этажа не хватало света. Так, пятый камень от калитки по направлению к вишни. Но тут нет камней, которые лежат в сторону деревьев. Просто дорожка, вдоль неё камни выложены. Не проще было сказать, слева он или справа. Я проверил левый ка-

мень – пусто, под правым лежал уже ржавеющий ключ. Я протер его от ржавчины и п о ш ел о тк р ыв ат ь дверь. Замок давно не открывали и он, с трудом, но открылся. В доме воняло застоявшимся воздухом и пылью. Карл здесь не бывал, как минимум, несколько лет. И почему он его не продал? Я осмотрел дом и, найдя подвал, пошел выгружать вещи. Увы, но Жозе придется пожить в подвале. Пожить… сказал же. Подвал был большой, но практически пустовал. Здесь, кроме нескольких ящиков с барахлом, ничего и не было. Со второго этажа я принес матрац с двуспальной кровати и бросил его на пол. На него я положил пакет с Жозе и развернул её. Она так и лежала, свернувшись калачиком. Только теперь твердая как камень. Наступило окоченение. - Теперь это твой дом, - произнес я, проведя рукой по её волосам. Может бросить все, вернутся в Париж, отдать её медикам. Мол, не знал, что с ней, ездил в другой

город осматривал дом. А что? Легко. Прямо сейчас, бросить все в багажник, привезти её домой, укутать в одеяло и позвонить в скорую. Но… додумать мне не дали, в дверь наверху кто-то позвонил. Звонок испугал меня, я даже подскочил на матраце. Я осторожно поднялся и выглянул из-за дверного проема. У двери стоял мужчина лет сорока со светлыми вьющимися волосами. Его было видно через витражное окно. Я вышел в открытую и направился к двери. Мужчина заметил меня, улыбнулся и помахал рукой. - Добрый день! – Улыбаясь, произнес мужчина. – Вы Поль? - Да, а вы? – Спросил я. - Я Анри, - он протянул мне руку, которую я пожал. – Сосед, хозяин дома… - последнюю фразу он протянул, как будто забыл имя хозяина. Ожидаемая реакция. Он сплошал, сказав мне имя того, кто должен был приехать в этот дом. Теперь ему надо было убедиться, правда ли я от Карла или просто ловко ра-

зыгрывающий его вор. - Карл, - улыбаясь, кивнул я. – Он говорил, что предупредит соседей. - Да, Карл говорил, что приедет друг с девушкой. - О, я пока один. Заверил его я. – Моя девушка, Жозе, приболела, пневмония. А тут столько пыли. - Да, - кивнул Анри, - Карла тут уже года три не было. Так что дом запущен. Ну, не буду мешать вам, всего доброго. - Всего доброго. – Ответил я и закрыл дверь Хороший человек, этот Анри, не навязчивый. Просто проверил сохранность соседского имущества и пошел восвояси. А мне пора прибраться в доме. Как-никак, а мне тут еще жить. Да и легенду про девушку лучше поддерживать в чистоте. *** Спать я лег на диване в гостиной на первом этаже. Дверь в подвал оставил открытой, а на пол поставил включенный фонарь, сделанный в виде керосиновой лампы. Не знаю, сколько я проспал, но такое ощущение, что только закрыл

глаза и сразу же раздался шум. Что-то громко упало. Открыв глаза, я еще толком не понял, только заметил движущуюся тень в отсвете из подвала. Я осторожно спустился туда. Жозе стояла возле упавшего фонаря и покачивалась. Это от недостатка кровообращения. Её вестибулярный аппарат функционирует, но слабо. Она стояла и смотрела на фонарь. Первую неделю у неё не будет проблем со зрением. Зрение начнет постепенно падать на второй неделе, как и слух. Осязания у неё уже фактически нет, периферийная нервная система функционирует очень слабо. - Жозе. – Осторожно произнес я. Она медленно подняла голову и посмотрела на меня. Глаза покрылись сетью капилляров, в них кровь уже свернулась, сохранив медленное кровообращение в крупных магистралях кровеносной системы. - Жозе, ты узнаешь меня? – Спросил я. Жозе подняла руки в направлении меня, её грудная клетка судорожно дергалась.

Она хрипела. Страх, первая реакция. Человек осознает, что он мертв, но мож ет дви гат ься. Кровь сгущена, кровообращение замедленное, реакция, следовательно, тоже. Ужасное состояние. Я подошел и обнял её, Жозе обняла меня. Холодная, температура её тела всего на несколько градусов превышала температуру подвала. - Тише, родная, тише. – Успокаивал её я. – Все хорошо, все хорошо. Конечно, ничего хорошего не было, но сейчас надо её успокоить. Надпочечники еще функционируют, и адреналин, выплескивающийся в кровь, может навредить ей. Ослабленное сердце может не выдержать такого натиска естественного стимулятора и произойти разрыв. Медленно Жозе успокоилась. Её сердце перестало колотится. Да, шестьдесят ударов в минуту для вернувшегося бешеный ритм. В среднем их сердцебиение не превышает тридцати ударов. Если честно, я

устал стоять. Жозе уже не чувствует усталости, её чувства сильно ограничены. - Давай приляжем. – Отстраняясь, предложил я, и сев на край матраца поманил Жозе к себе. Потеряв равновесие, она упала на меня. - Тише, тише, улыбнулся я. Она попыталась улыбнуться мне. Получилось не совсем ровно, но все равно. Она была рада. Я затянул её на центр матраца и укрыл пледом. Терять температуру ей нельзя. В холодное время не редки случаи, когда вернувшиеся просто замерзали. Но в подвале было относительно тепло. - Закрой глаза и постарайся отдохнуть, хорошо? – Произнес я. В ответ она что-то промычала, лежа на моей груди. Я же закрыл глаза и попытался уснуть. В отличие от Жозе, мне сон еще требуется. *** Проснулся я от странного копашения на мне. Приподняв голову, я увидел, что Жозе, сбросив плед, пыталась стянуть с меня штаны. Рубашка

уже была расстегнута, я даже не заметил. Вымотался за день и, когда Жозе вернулась, просто отрубился. Никогда бы не подумал, что стану на место тех, у кого сам забирал вернувшихся. Как я каждому объяснял о необходимости проживание вернувшегося в резервации. А сам? Тем временем, Жозе смогла справиться с молнией на ширинке, и уже тянула штаны вниз. - Стой, Жозе! – Закричал я, вскакивая с матраца. – Ты в своем уме?! Я быстро застегнул штаны и принялся застегивать рубашку, бросив мимолетный взгляд на Жозе. Даже не знаю, как описать её взгляд. Так смотрит любящая жена на мужа, который уже не любит её. Для которого она лишь обуза, ярмо на шее. Он не бросает её из жалости и эгоизма, но каждый вечер идет к любовнице, чьи ласки намного приятней. Он остается с женой только потому, что сам боится стать рогоносцем. Так смотрела на меня Жозе. Как бы странно это не звучало, но у женщин вер-

нувшихся сохраняется либидо. Они очень продолжительное время испытывают сексуальное влечение к мужчинам. Мужчины вернувшие, увы, или наоборот, ура, становятся импотентами в первые часы после смерти. И их либидо резко падает. Мне стало жалко Жозе. Как пристав, я знал, что интимная связь с вернувшейся может быть опасной и для живого партнера, и для самой вернувшейся. Да и она ничего не почувствует, сработает только психологический фактор близости. Но не знаю, что мной тогда вело. Я присел рядом, улыбнулся и сказал: - Подожди минутку, малышка, я схожу наверх за презервативами. Помнишь, мы договаривались: дети только после свадьбы. Её взгляд изменился. Она обрадовалась, даже снова попыталась улыбнуться. Я поднялся в дом и стал искать презервативы. Где-то было пару штук. Что я делаю? Я должен сдать её приставам. Позвонить парням, сказать что

случилось. Свои, поймут. Да, сглупил, что поехал, но с кем не бывает. Тут как, сам учишь других, и сам же совершаешь те же ошибки. Все, решено, звоню нашим. Я достал телефон и набрал номер Кристиана. Понимаю, что не наша смена, но пусть помогут. Уж лучше они, чем дежурная бригада. - Поль? – Сонным голосом произнес Кристиан. – Что случилось? Четыре утра. - Прости, Кристиан, - начал я и запнулся. Что сказать? Что Жозе умерла и я, как последний кретин, увез её из города прятать от приставов? - Я звонил лечащему врачу Жозе, ей не хорошо, по ошибке набрал тебя. – Солгал я. - Хороший врач, если дает консультации круглые сутки. – Зевая, ответил Кристиан. – Потом дашь мне его номер, может, пригодится. - Конечно, прости, я случайно… - Да ничего, я понимаю. – Сочувственно ответил Кристиан. – Привет Жозе передавай, пусть выздорав-

ливает. И да, когда ты нам её покажешь? То вы уже сколько лет встречаетесь, а мы её так и не видели. - Как поправится, так и покажу. – Ответил я. – Спокойной ночи. - Ага, только обещаешь. Спокойной ночи. – Кристиан положил трубку. С Жозе мы встречаемся три года. Мы познакомились через два года после пандемии. Я как раз перешел в приставы из легиона. До этого, легион выполнял роль отрядов возвращения и приставов, но командование это быстро наскучило, и легион вернулся к месту постоянной дислокации. Тогда ООН и создало приставов и отряды возвращения. Я решил пойти на более спокойную работу, в приставы. С Жозе мы познакомилась в парке. Она приходила туда кормить уток. Для неё это было как отдушина, потеряв всех родных, она хотела покончить с собой. Решила утопиться в пруду в парке, но увидев уток, которые беззаботно там плескались, пере-

думала. Как она сама рассказывала, она в слезах добежала до ближайшей булочной, купила батон, и скормила его уткам. Я просто гулял в свой выходной, и мне приглянулась девушка, кормящая уток. Мы заговорили, к вечеру я проводил её до дома, а через неделю она переехала ко мне. А сейчас она ждала меня в подвале. Найдя презервативы, я спустился в подвал. *** Закрыв Жозе в подвале, я отправился в душ смыть усталость. Сегодня у меня был секс с мертвой. Не скажу, что секс с вернувшейся был неприятен. Я получил удовольствие. Просто, ощущения были иными. Холодная и бесчувственная Жозе. Она всегда горячо отвечала на мои ласки, в нашей близости было столько страсти, а сейчас это была простая возня под пледом. Единственным проявлением ей чувств было учащенное сердцебиение и кровь из лона. Но она не чувствует боли и после всего

улыбнулась мне. После душа я решил отравиться в поисках магазина. Закупиться едой в Париже мы просто не успели, были приоритетные задачи. Сейчас же, когда нервы успокоились, голод дает о себе знать. Такой хороший, погожий день. Вот бы прогуляется с Жозе сейчас, посидеть вон в том кафе. Кафе. Я как маньяк боялся спросить у прохожих, где ближайший магазин. Да, понимаю, паранойя, но все же. За укрывание вернувшегося мне светит реальный срок. Так что нет особого желания светится. Вот блин, нервы начинают сдавать. Несмотря на прохладную погоду, в кафе еще работал летняя веранда. Даже несколько смельчаков решились там отобедать. Я решил последовать их примеру и сел за угловой столик. Он был прикрыт невысокой перегородкой из матового стекла, закрывающей посетителей от ветра и любопытных взглядов с улицы. Официантка, невысокая шатенка в

теплом пуховом жилете, стоявшая у входа в кафе, подошла ко мне. - Что желаете, месье? – Учтиво спросила она. - Жозе? – Удивлено спросил я, глядя на девушку. Ну да, это Жозе. Точно она. - Поль? – Удивленно улыбнулась официантка. - Да, это я. – Произнес я, улыбаясь и вставая из-за столика. - Поль! – Жозе кинулась меня обнимать. Я снова ощутил этот запах: меда и клевера. Так пахнет Жозель. Видимо мне стоит пояснить. Помните, я рассказывал про то, как познакомился с Жозе, точнее, Жозефиной? Да, наша встреча состоялась в парке. Я увидел хрупкую шатенку, которая кормила уток. Она напомнила мне одну мою знакомую. Я даже подумал что это Жозе, то есть, Жозель, моя старая знакомая. Я тогда подошел к девушке и спросил: - Жозе, это ты? Девушка удивлено посмотрела на меня и произнесла: - Откуда вы знаете мое имя? Присмотревшись,

я понял, что ошибся, но девушки были похожи. Такая же фигура, прическа, некоторые черты лица. Даже имена были похожи. Точнее, их сокращения. Ведь Жозе это сокращенное имя и Жозефина, и Жозель. С Жозель я познакомился в первые месяцы после пандемии. Тогда легион выполнял роль отрядов возвращения. Мы прибыли в одну из деревень на западе, невдалеке от Бреста. Нас ждала жуткая картина. Из полутора тысяч жителей деревни выжила только одна девушка. Это и была Жозе. Она два месяца жила в окружении ходячих трупов. Удивительно, но в основном, это они следили за ней. Помогали, в силу своих возможностей. Когда мы нашли её, несколько вернувшихся пытались ухаживать за заболевшей Жозе. К счастью, у неё была простая простуда, а не реинкарнатор. Я сам вынес её из дома и доставил в госпиталь. И потом навещал её. После выздоровления она собиралась вернуться в мертвую деревню, я же продолжил службу в легионе. После ухода

в приставы я пытался найти её, но деревня осталась пустой, там никто не появлялся. И Жозель канула в неизвестность. Не знаю, почему я стал встречаться с Жозефиной. Может, я посчитал, что нашел ту самую Жозе, которую вынес на своих руках из мертвой деревни? Нашел замену? Они похожи внешне, да и судьбы схожи. Сердце и успокоилось. Но сейчас я был счастлив. В груди был приятный холодок. - Сколько мы с тобой не виделись? – Спросил я, отстранившись от девушки. - Года четыре, если не больше, улыбнулась Жозе. - Ну да, - я улыбнулся в ответ. – Как ты? Рассказывай! Я жестом пригласил её присесть. Она оглянулась на кафе, но все же присела за столик. - Месье Люлье не любит, когда мы сачкуем. – Наклонившись поближе, тихо произнесла она. Я снова ощутил этот запах. Знаете, ничто так не пробуждает воспоминания, как запах. Я снова вспомнил тот пасмурный день. Наш

отряд входит в деревню, мертвую деревню. Вокруг нас только вернувшиеся, ни одного живого. Они пытаются нам что-то сказать, указать, мы с трудом понимаем их. Группа вернувшихся проводит нас до одного из домов, где мы и находим Жозе. Я нахожу... - После госпиталя, я хотела вернуться в свою деревню, но она перестала существовать. – Начала свой рассказ Жозель. – Вот мне и предложили переехать сюда. Здесь население, конечно, поубавилось, но не так сильно. А мне что? Родственники все умерли, знакомые, большей частью, тоже. Вот и пришлось. - Жозе! – Окликнул девушку пожилой мужчина из окна кафе. - Месье Люлье, прошептала Жозе и быстро встала из-за стола. – Что желаете? – Громко и учтиво спросила она у меня. Я посмотрел на строгое лицо хозяина, тот покачал головой и удалился. Жозе тихо засмеялась, наблюдая нашу небольшую игру в гляделки. - Он не плохой, по сути, но ворчливый до ужаса. – Произнесла

она. – Что ты будешь? - Что-нибудь перекусить, - уклончиво ответил я. – На твое усмотрение. - Хорошо, - кивнула Жозе. – Омлет с беконом и кофе устроит? - Да, - ответил я. – Ты во сколько освободишься? - Кафе работает до десяти вечера. – Ответила девушка и, улыбнувшись, отправилась в кафе. *** Пока Жозе на работе, поговорить с ней не получилось, поэтому я, пообедав, расплатился и отправился восвояси. Не знаю, что и думать. Если бы не смерть Жозефины, я бы, скорее всего, никогда больше не увидел Жозель. Странно получилось, я полюбил девушку, потерял её, нашел замену, замена умерла, и я снова встретил ту, которую люблю. Как удивительна жизнь. А ведь не будь реинкарнатора, то я бы и не встретил Жозель. Нет, скорее всего, я бы уже женился на какойнибудь девушке. Даже, вероятно, ушел бы из легиона, и занялся чем -то другим.

- Я часто думаю, что было бы со мной, не будь пандемии. – Произнесла Жозель, когда я провожал её после работы. – Скорее всего, вышла бы замуж за какогонибудь фермера, нарожала ему свору ребятишек и счастливо жила, ухаживая за клумбами у двухэтажного дома. - Так в чем проблема? – Улыбаясь, ответил я. – Фермеры, что ли, перевелись? - Нет, - покачала головой Жозель. – Я «перевелась». Она остановилась и посмотрела на меня. Я подошел к ней, обнял и поцеловал её. Она легонько оттолкнула меня. Вот же идиот! - Прости! Я не подумал! – Затараторил я. – Просто… - Это ты прости меня. – Сквозь слезы, произнесла Жозель. – Я так долго мечтала встретить тебя. Понимаешь, я… люблю тебя, Поль. Скажу честно, это было неожиданно. - Ты меня тогда вынес полуживую, в госпиталь приходил, заботился. – Твердила она. - А я испугалась, подумала, что я тебе

100

не нужна, что ты со всеми так. Ведь это твоя работа. Я молча обнял её и прижал к себе. - Я… - Я хотел сказать, что тоже люблю её, но в голове всплыл образ Жозефины. – Не плачь. – Я отстранился от неё и посмотрел ей в глаза. – Я рад тебя видеть. Тогда, после госпиталя, я искал тебя, но ты как сквозь землю провалилась. Рассказать ей про Жозефину или не впутывать её в это? Нет, не буду. - Я уже думал, что потерял тебя, отчаялся, ушел в работу с головой, а сейчас. – Я улыбнулся ей. – Твое признание, как снег на голову. - Понимаю, шмыгнула носом Жозель,- Чего это я. У тебя своя жизнь, а я тут со своими глупостями. У тебя, наверное, и девушка есть. - Жозе, - я нежно взял её за руки. – Скажем так, на личном фронте у меня некоторые трудности. Но я обещаю тебе, я их разрешу. Я счастлив, что мои чувства к тебе оказались взаимными. Она прибодрилась при моих последних

101

словах. - Только, - я приложил палец к её губам, - давай не будем торопить события. Прошло много времени, жизнь пошла своим чередом. - Я понимаю, улыбнулась она. - Прекрасно, произнес я, поцеловал её и пообещал послезавтра зайти в кафе. Она, конечно, расстроилась, что я завтра не смогу зайти, но я объяснил ей, что у меня дежурство. Превосходно! Лучше быть не может! Девушка, замену которой я искал и не мог выкинуть из головы, любит меня! Вот же мы дураки! Надо было искать её. Искать всеми силами, подключить всех знакомых. А я только в древнюю ту смотался и все. Осталось только одно, избавиться от Жозефины. *** Вернувшиеся не нуждаются во сне. Поэтому Жозефина тихо ждала меня в подвале. - Доброго вечера! – Улыбнулся Анри, которого я встретил, подходя к дому. - Доброго. – Улыбнулся я в ответ. Беседы не предвиде-

лось, и я просто прошел к себе. Зайдя в дом, я опасливо посмотрел в окно, но Анри и не собирался следить за мной. Что опять? Сегодня я весь день гулял по городу как счастливый влюбленный, напрочь позабыв о Жозефине, а сейчас я опасаюсь собственной тени? Я осторожно приоткрыл дверь подвала. Жозе стояла посреди него, слегка покачивалась и смотрела перед собой. Услышав шорох, она повернулась на звук и уставилась стеклянным взглядом вперед. - Жозе? – Осторожно спросил я. Она подняла голову на мой голос и попыталась подойти, но потеряв равновесие, упала. - Жозе. – Я подошел, поднял бедняжку и положил на матрац. Она вцепилась руками в куртку. -П… п… - она пыталась что-то произнести, но увы, у неё ничего не получилось. Я с помощью настольной лампы осмотрел её глаза, хрусталики помутнели. Она уже никогда не увидит меня. Максимум, мое очертание. Стоп, но ведь только второй день.

Значит, у неё С-тип вируса. Жозе… Мне стало жалко её. Она так страдала. Да сейчас она ничего не чувствует, но перед этим. Как она умирала. Умирала на моих глазах. Ужасно. Я видел смерть в своей жизни, но смерть близкого мне человека еще не доводилось видеть. Увы, моих родных реинкарнатор не обошел. Пока я спасал других, мотаясь по всей Франции, родители отправили в резервацию сестру. Анна была младше меня. Так радовалась, когда я поступил на службу в легион, а теперь. Я помню её такой же как Жозе сейчас. Бледная кожа, слегка подкрашенная пудрой, тихий стон изо рта, покачивания на стуле и стеклянный взгляд. Пока отец не заговорил с ней, она не отреагировала тогда. Мы один раз навестили её в резервации. Анна сидела на стуле за столом, мы напротив. Она смотрела вперед. Мама думала, что она смотрит на неё, но как пояснил врач, она уже практически ничего не видела. Мама расплакалась и не смогла заговорить с ней. А я… знаете, я

много раз видел вернувшихся. Кто-то из них мог свободно передвигаться сам и даже помогал в наших спасательных операциях. Кто-то тихо стонал лежа на земле и ожидая своего смертного часа. Сначала это вызывает шок, но со временем привыкаешь. Ты знаешь, что они не агрессивны, в большинстве своем, легко идут на контакт, не заразны. Удивительно, но за время по прошествии пандемии еще не один из сотрудников отрядов возвращения, приставов или санитаров резерваций не умер от реинкарнатора. Это становится рутиной, рядовой работой. Ты радуешься, когда вытаскиваешь выживших, равнодушно разворачиваешься и уходишь, когда на объекте только вернувшие. Когда ты видишь родного человека среди вернувшихся… я не знаю, как это передать. Это не шок, это осознание безысходности, безвозвратности бытия, что ли. Да, примитивно, грубо и даже частично неверно, но так и есть. Ты понимаешь, что уже все, ничего не вернуть, пути назад нет, и тебе оста-

ется только ждать. Тогда отец заговорил с Анной и она узнала его. Потом я смог поздороваться с ней, мама лишь молча плакала и обняла её. Тот день мы провели как полноценная семья. Мы погуляли по резервации, там есть парк для прогулок с вернувшимися. Как оказалось, у Анны были в резервации друзья. Несколько девушек её возраста ждали нас у входа в загон для прогулок вернувшихся. Когда Анна вошла к ним, она повернулась к нам, посмотрела на нас и помахала рукой. Потом пошатываясь, повернулась и пошла со своими подругами вглубь загона. Тогда я понял, что у неё новая семья. Из таких же, как она, вернувшихся. Что не могут вернувшиеся жить с живыми. Мы можем встречаться в резервациях, пытаться общаться, но жить мы не можем. Им дана короткая возможность попрощаться с этим миром и пусть они делают это в резервациях, среди таких же как и они. Тогда я ушел из легиона и поступил на службу приставов. Я

102

был уверен в своих убеждениях. Живым живое, вернувшимся резервация. И сейчас, возвращаясь от Жозель, я был уверен, что смогу легко избавится от Жозефины, но нет. Я держал её на руках, а она смотрела на меня. Её зрачки двигались, сужались и расширялись. Она пыталась рассмотреть меня. Её сердцебиение участилось, она стала тяжелее дышать. Даже сейчас, одной ногой в могиле, она продолжает любить меня. Нет, я не могу сдать её в резервацию. Да, живым живое, но она жива! Она чувствует! Она любит! Она дышит! *** Следующие сутки я провел на службе. Господин Вьен любезно предоставил мне отпуск, хотя любезность была наиграна. Нет такого начальника, который любит, когда подчиненные берут отпуск. Даже если это на законных основаниях. А у меня их не было, свой положенный отпуск я отгулял еще летом, и сейчас был не запланированный. Вернулся я рано утром. Соседи еще спали, и я спокойно

103

вошел в дом. Открыв дверь, я закашлялся. Резкий сладковатый запах давал о себе знать. Хотя, чего я ожидал, в доме труп. Хоть я и жалею Жозе, но она уже не вернется к нормальной жизни. Открыв окна на проветривание, я спустился в подвал. Жозе услышала меня, подошла к выходу, но во взгляде ничего не было, стеклянные глаза просто смотрели вперед. - Жозель. – Я тихо произнес её полное имя. Она встрепенулась. - П… п… п…прохрипела она, кинувшись ко мне. Я обнял её, но лишь на несколько мгновений. Запах исходящий от неё, выворачивал нутро. - Прости, Жозе, прости, - закашлявшись, я выбежал из подвала и запер дверь. Она попыталась подняться по лестнице, но, судя по звукам, упала и стала копошиться на полу. Прошло всего два дня, а ситуация так изменилась. В резервации её бы отвели в отдельный блок, где она находилась бы среди таких же, с С-

типом. Но уже поздно вызывать приставов. Все потому, что Жозель находится в замкнутом пространстве. В загонах резервации запах не так чувствуется. А в плохо вентилируемом подвале он скапливается. Я не знаю, что мне делать. Пойти к Жозель? Жозель… черт! В подвале не Жозель, в подвале Жозефина! Жозефина! Жозефина, идиот! Жозе-фи-на! Я запутался. Жозефина, Жозель. Я люблю их обоих, не одна из них не заменила для меня другую. Из вымершей деревни я вынес Жозель. К Жозель я приходил в госпиталь. И за Жозель я мчался в ту же деревню. Но в парке Парижа я встретил Жозефину. С Жозефиной я любил гулять под дождем. Именно с Жозефиной мы придавались любви на мокрой траве. И изза меня умерла Жозефина. В дверь позвонили. Снова Анри? Но нет, возле дверей стояло инвалидное кресло. Карл? Мой сослуживец весело махал мне рукой. - Карл? - Удивился я, открыв дверь. Карл был небольшим,

коренастым мужчинй с абсолютной лысиной на голове. - Привет! – Произнес он. – Извини, что вмешиваюсь, но я по делу. Можно? – Он указал на комнату. - Разумеется, ответил я, впуская его. Хоть он не имел всего одну ногу, но передвигался на коляске. Дробь повредила вторую ногу, и он не мог ходить на костылях. - Дела в Париже, вызвали срочно. – Произнес он. – Останавливаться в столице дорого, я тут поживу, вы не против? - Нет, что ты! – Улыбнулся я. - Как я понимаю, произнес он, проезжая по комнате, - спальня наверху занята? - Ну да. – Снова улыбнулся я. Там же нет матраца. - Понятно, - кивнул Карл, - да я туда и не поднимусь. – Он похлопал по колесу своей коляски. – А где Жозе? - Пошла прогуляться. – Солгал я. - В её состоянии? – Взволновано спросил Карл. - Ну, не такое оно у неё и тяжелое. – Ответил я. – Просто я хотел сэкономить на

аренде. - Ах ты, хитрый лис! – Усмехнулся Карл. – А я думал ты поря… Договорить ему не дал шорох возле двери в подвал. Я не на шутку испугался. Карл посмотрел в сторону подвала и печально произнес: - Как же я устал травить этих крыс. – И посмотрев на меня, добавил. – Все в этом доме прекрасно, но вот крысы. Их до пандемии было много, а сейчас так подавно. В дом не лезут? - Нет, - я уверено замотал головой. - Ну и славно, главное в подвал не лезть, он у меня пустой, так что если дверь не открывать, проблем с этими тварями не будет. Так где же Жозе? - Решила прогуляться, пока я обед приготовлю. – Произнес я. - Ты? Обед? – Удивился Карл. – Пресвятая дева, убереги нас от этого. Мы дружно рассмеялись. Увы и ах, но Карл прав, готовить я абсолютно не умею. Если бы у вас был выбор съесть мою стряпню или выпить циани-

да, советую цианид. - Иди, ищи Жозе, а я что-нибудь приготовлю. – Ответил Карл. - Хорошо, - произнес я и направился к кафе, в котором работала Жозель. Она как раз обслуживала гостя на веранде. - Ты любишь меня? – Спросил я, подбежав к ней. Она и посетители удивлено уставились на меня. -Поль? – Спросила она. – Да, конечно. Я схватил её за руку и потянул за собой. - Поль, у меня работа! – Возмутилась она. - Ничего не спрашивай, делай, как я скажу. – Произнес я, повернувшись к ней. Она была в пуховом жилете и в фартуке. Фартук я сорвал, выбросил прямо на улице и потянул Жозель за собой. *** Мы сидели и обедали. К счастью, дом проветрился, и запаха не было. Да и дверь подвала теперь была закрыта. - Не понимаю, как вы тут живете. – Разрезая ножом омлет, произнес Карл. – Холо-

104

дильник пустой. - Не успели затоварится. – Спокойно ответил я. - Или же ты успел все съесть. – Улыбнулся Карл. Жозель сидела молча, хоть я и провел «инструктаж». – Хочу сразу извиниться, - продолжил Карл, - что нарушил ваш… покой. Но, увы, срочные дела. Я мешать не буду, поживу на первом этаже, тут есть небольшая комнатка. - Да что вы, Карл, это ваш дом. – Неловко произнесла Жозель. - Нет, нет, - покачал головой Карл. – Поль меня попросил, а я так его подвел. Наступило неловкое молчание. Срочные дела Карла, конечно, вносили корректировки в мои действия, но особых проблем он не создает. Спасибо крысам в подвале. - Карл, а… что с вами случилось? – Спросила Жозель. Я хотел было её одернуть, но Карл воспринял вопрос спокойно. - Ничего особенного, - жуя бекон, произнес он, - травма на работе. - Опасная у вас работа. – Произнесла

105

Жозель. - Была. – Поправил Карл. - Что? – Переспросила Жозель. - Была, - повторил Карл. – Увы, но после травмы, мне пришлось уйти из отрядов возвращения. - Вы служил в отрядах возвращения? – Переспросила Жозель. - Да, - кивнул Карл. – Сразу после отвода легиона, мы с Полем ушли оттуда. Он подался в приставы, а я в отряды. Он тогда искал одну девушку. - Я знаю. – Произнесла Жозель, махнув рукой. - Да неужели! – Удивился Карл. – Что, Поль рассказал о своих похождениях? - Ни о чем я не рассказывал. – Вмешался в разговор я. Я же говорил Жозель, что для Карла мы познакомились в парке. Что она делает? - Речь шла о какой-то знакомой, продолжила Жозель, как бы невзначай, Поль переживал за нее, девушка потеряла всех родных. - Да, причудливая вещь, реинкарнатор. –

Многозначительно произнес Карл, немного меняя тему. – Взять тот же Париж, сколько истерии было, нас пригнали. Помнишь, Поль? – Я молча кивнул. – Чуть ли не все войска стянули в город. А пандемия не так уж и свирепствовала. Зато мелкие города выкосила под чистую. - И самое странное, что ученые так и не выяснили его природы. – Произнесла Жозель. Для неё тема пандемии была острой, на её глазах вымерла деревня. Как она еще умом не тронулась, удивительно. - Реинкарнатор оставил больше вопросов, чем ответов. – Философски произнес я. - Да, так и не понятно, как он передается. – Произнес Карл. – Я сейчас работаю в одном институте, который занимается изучением реанкарнатора. - Ты подался в ученые? – Удивился я. Карл и наука – вещи не совместимые. Он солдат, до мозга костей. Все его предки были солдатами. Последние три поколения служили в легионе. Поэтому представить

Карл в образе ученого я не могу, если честно. - Не совсем, - покачал головой Карл. – Я консультант по поведению вернувшихся в экстремальных условиях. - Какая интересная должность. – С легкой ноткой сарказма, ответил я. - И ответственная. – С таким же сарказмом произнес Карл. – А если по сути, то до сих пор не выяснили пути передачи реинкарнатора. Ни половым путем, - я поперхнулся вином, - да, да, Поль, и такие эксперименты проводят. Добровольцев хватает, труп потрахать. - Карл! – Возмутился я. Хотя, не так давно я сам таким занимался. -Извиняюсь, произнес он. – Добровольцев заняться сексом с ходячим трупом хватает. Некоторые инфекции, конечно, передаются, но не смертельные. Все излечимо. Вообще, мне иногда кажется, что реинкарнатор не вирус, а разумное существо. Или же разумный вирус, который с нами забавляется. - Разумный ви-

рус? – Переспросила Жозель, отпивая вина. - Да, его причуды. Помните Бостон? Кто же не помнит. В Бостоне, США, реинкарнатор сыграл злую шутку. Даже считают, что это был особый штамп. Не один рожденный до пандемии не заболел и не умер. Только родившиеся во время. Младенцы появлялись на свет уже зараженные. Некоторым роженицам приходилось делать кесарево, что бы достать уже вернувшихся младенцев. Конечно, они жили не долго, намного меньше чем обычные вернувшиеся. Так как при рождении у ребенка открываются легкие, то у многих вернувшихся младенцев они не открывались, и они окончательно умирали в течение нескольких часов. Увы, но реинкарнатору нужен кислород, без которого он быстро гибнет сам. - Бостонские младенцы. – Тихо произнесла Жозель, отставляя бокал. Даже у меня подступил ком к горлу. - Радует одно, продолжая спокойно есть, произнес Карл, -

что пандемия пошла на спад. - Давайте сменим тему, - улыбаясь, сказал я. - Да, тема явно не для дружеского обеда. – Улыбнулся в ответ Карл. *** - Может, объяснишь мне, что тут происходит? – Спросила меня Жозель, когда мы поднялись вечером на второй этаж. Спать на кровати нельзя было, матрац так и остался в подвале, с другой Жозе. Хорошо, что тут есть диван. Я же буду спать на полу. - Ты просто рассказал, как я должна вести себя при Карле и «легенду» нашего знакомства. – Продолжила она. – Поль, я люблю тебя, но я не знаю, могу ли я тебе верить. - Даже если я скажу, ты не поверишь. – Произнес я. Она замолчала и опустила голову. Рано или поздно мне придется ей сказать. Конечно, пропажу Жозефины мало кто заметит. Родственников у неё нет, из знакомых только я и пара подруг, которые за все время её болезни не соизволили даже позвонить.

106

В конце концов, я хотел избавиться от Жозефины. Почему бы не воспользоваться помощью Жозель? Да, я не хотел её впутывать, но ситуация изменилась. - Пошли. – Я взял её за руку и потянул вниз. Карл уже храпел в своей комнате. Раскаты храпа было слышно даже на втором этаже. В легионе это создавало немало трудностей. Карлу даже разрешили ложиться спать на час или два позже отбоя, чтобы личный состав смог уснуть. - Тише, - произнес я, открывая дверь в подвал. Резкий сладковатый запах сразу же ударил в нос. - Там что, крыса сдохла? – Сдавлено произнесла Жозель, закрывая нос рукавом кофты. - Нет, - ответил я. Жозефина, услышав шорох наверху, подошла к лестнице. - Что это? – Испугано спросила Жозель, но присмотревшись, успокоилась. – Вернувшаяся? - Да, - кивнул я. – Это Жозе, - указал я на Жозефину, - именно с ней я познакомился в

107

парке. - Ну, так почему не сдал её приставам? – Раздался за спиной голос Карла. – Сам же понимаешь, что это незаконно. - Карл. - Кстати, это и есть мои важные дела. – Ответил он. - Что? – Недоуменно переспросил я. - Во-первых, за все время, что ты встречался с Жозефиной, ты не однократно, случайно, называл её Жозель. Ты даже решил сокращать её имя до Жозе, не так ли? - Нет, я изначально называл её Жозе, ей так нравилось. – Ответил я. Карл молча кивнул. - Когда ты понял, что Жозе вернулась? – Спросил я. - Сразу. – Ответил Карл. – Ты не умеешь лгать. Твой голос выдал тебя. – Он замолчал на пару секунд, и, посмотрев на Жозель, продолжил. – Знаешь, он тогда по уши в тебя влюбился. А когда рассказывал мне про Жозефину, я понимал: он врет. Он любил тебя, а не её. Она была заменой тебе, на время. Вот это время и

пришло. Помните, я говорил о причудах реинкарнатора? Вот одна из них. - Что второе? – Спросила Жозель, опускаясь на пол. - Второе? – Переспросил Карл. - Да, ты сказал «во-первых», - разъяснила Жозель, - что «во -вторых»? Карл замолчал и опустил голову. - Ты не помнишь меня, да, Жозель? – Печально спросил он. – А я ведь тоже приходил к тебе в госпиталь. Даже после отставки из легиона приходил к тебе в кафе, ты уже работала там. Но ты меня не замечала. Ты была ослеплена любовью к Полю. - Ты знал. – Тихо произнес я. – Ты знал, где живет Жозель. - Морду набьешь? – Спросил Карл, поправляя плед на своих коленях. Что я мог сказать? Карл, сукин сын! Козел ревнивый! Знал, где Жозель и молчал! Морду набить? Нет, я калек не трогаю. - Ты хоть понимаешь, что натворил? – Начал читать нотации я. – Если бы я тогда нашел Жозель, я бы не

встретил Жозефину. Она бы могла остаться в живых! Понимаешь?! – Орал я. – Жозефина была бы жива! -Тише, - произнесла Жозель, - она нервничает. – Она повернула голову к входу в подвал, где шкреблась у лестницы Жозефина. Я посмотрел на неё, и мне стало жалко. По сути, я признался, что не люблю её. Она же все прекрасно слышит и понимает. Интересно, что она сейчас чувствует? Разочарование? Ревность? Ненависть? Или же надежду? Карл подъехал к спуску. - Осталось решить, что делать с ней… - тихо произнесла Жозель и рассмеялась. – Санта-Барбара, ей богу! - Все предельно просто. – Произнес Карл и откинул одеяло, лежащее у него на коленях. Под ним был Кольт Питон. Я не успел среагировать, Карл резко схватил оружие и, практически не целясь, выстрелил в Жозе… Жозефину. Девятимиллиметровая пуля пробила Жозефине череп. Девушка, не издав и вскрика, упала

на пол. - Жозе! – Я кинулся к ней. Жозель так и осталась сидеть на полу. - Жозефина! – Я тряс её за плечи, как тогда, в нашей квартире. Только тогда еще был хоть малейший шанс, сейчас же все было кончено, половина черепа была разнесена выстрелом. Вот и все, Карл все решил за меня. - Привет, Анри! – Донеслось сверху. – Да, вот приехал по делам, пришлось потеснить друга с девушкой. - Здравствуйте. – Весело ответила Жозель. Голоса Анри не было слышно, видимо, он остался на улице. - Крысы, сволочи, - произнес Карл, - вот по армейской привычке с револьвера и саданул. Я поднялся и показался в проеме, помахав Анри рукой. Он помахал рукой в ответ и, распрощавшись, ушел восвояси. - Соседи тут бдительные. Хрен кого убьешь. – Ответил Карл. Я молча смотрел на него. - Слушай, мы все наломали дров. Жо-

зель не хотела быть тебе обузой и сбежала, я ревновал её к тебе и лгал, а ты искал замену. Все, прошлого не вернуть. Завтра днем, когда соседей не будет, вывезем её и закопаем. Родственников у неё нет? - Нет, - покачал я головой. – Ни родственников, ни знакомых. Когда она заболела, её просто уволили с работы и все. - Замечательно, я соучастница. – Всплеснула руками Жозель. - Так, давайте без истерик! – Произнес Карл. – Остается одна проблема. Тебя видели здесь с девушкой. Конечно, они похожи, имена созвучны, но Жозель ничем, хвала Богу, не болеет. А Жозефина умерла от реинкарнатора. - И что? – Спросил я недоумевая. - Врачи. – Произнес он. – Она наблюдалась у врачей, сдавала анализы. Как любая больная, она под наблюдением. Я покачал головой: - У неё был отрицательный тест на реинкарнатора. – Произнес я.

108

- Хорошо, - кивнул Карл и замолчал, задумчиво барабаня пальцами по подлокотнику инвалидного кресла. - Что? – Спросил я. Жозель села на диван и обхватила голову руками. - Думаю, стоит ли заявлять в полицию. – Ответил Карл. – Понимаешь, то, что ты вывез больную Жозефину из Парижа, само по себе странно. Тяжелобольная покидает город, где была под наблюдением. - Наблюдением? – Спросил я. – Врач пришел один раз, посмотрел её, выписал назначение на анализы и лекарства. Через три дня пришел, посмотрел результаты анализов, выписал новые лекарства и ушел. Остальное лечение было исключительно по телефону. Как ни прискорбно, но лечащий врач Жозефины еще тот падонок. Если бы её врач был таким, каким я описал его Кристиану, то она бы точно была жива. Но, увы, её врач просто отделался от пациентки и все. - В сложившейся

109

ситуации, это даже плюс, для нас. – Печально произнес Карл. – Ладно, утром разберемся с ней, - он кивнул на подвал. – Я спать. Спокойной ночи. Карл укатил в свою комнату, а я подошел к Жозель. - Пойдем, поспим. – Произнес я. Она посмотрела на меня заплаканными глазами. - Моя смена начинается в одиннадцать. – Произнесла она. – Но я всегда просыпаюсь в восемь. Всегда люблю, что бы был запас времени. Ну, там принять душ, позавтракать, потом почитать и пойти на работу. Я слушал молча, а она рассказывала и всхлипывала, залезши на диван с ногами и обхватив ноги руками. - Но сегодня я проснулась в девять. Не знаю, почему, просто спала долго. Потом еще под душем стояла задумавшись. Почему? Опять не знаю. Еле поела, вообще кусок в горло не лез. Появилось какоето волнение, что сегодня особенный день. Даже к книге не прикоснулась. На работе,

вроде бы, успокоилась, но появился ты и утащил меня. И я снова подумала, что чтото должно произойти. Потом эта история про парк и Карла, нелепый то ли обед, то ужин. А потом она! – Жозель указала в сторону подвала и зарыдала. Только теперь не тихо, чтобы никто не слышал, а во весь голос. Что я мог сказать? Я обнял её и попытался успокоить. - Знаешь, я только сейчас понял, почему так поступил. – Наконец произнес я. – Я не за неё боялся, а за тебя. Однажды, я потерял тебя и нашел Жозефину. Она была на тебя похожа, но это был обман. Мой самообман. Я лгал себе, прикрывшись вашей схожестью. Похожие лица, похожие имена, но чувства разные. Но я постарался забыть это, представив, что на месте Жозефины ты. А когда она умерла, умерла у меня на руках, а понял, что все, конец. Нет больше Жозе. Нет того образа, который грел душу, не давал сердцу разорваться на части. Понимаешь? Она, не произнеся

не слова, высвободилась из моих объятий и пошла к лестнице. Кажется, я потерял все. - Пойдем спать, я так устала за сегодня. – Тихо произнесла она, обернувшись и протянув мне руку. *** Мы ехали на юг. Как можно дальше от Парижа. Трое сообщников. Девушка, копия которой лежала в багажнике с прострелянной головой. Парень, который любит эту девушку, но ему было проще найти копию. И калека, который поспособствовал, чтобы парень нашел себе копию девушки, которую любит, а не саму девушку. Интересно, а если бы мы втроем тогда, пять лет назад, знали, чем все это обернется, как бы мы поступили? Не знаю за Карла, но я бы точно никуда не отпустил Жозель. Сразу бы ушел из легиона. Мы заехали в лес, подальше от чужих взглядов. Небольшая поляна между густыми деревьями. Дорога к ней довольно широкая, но завалена листвой, ездят здесь не так часто, пару раз в ме-

сяц, на выходных на пикник с семьей. И здесь будет похоронена Жозефина. Я представил эту жуткую картину. Поляна, на которой выселяться люди, играют дети, а под ними, на глубине нескольких метров лежит Жозефина, завернутая в пластиковый мешок. - Копать придется вам вдвоем. – Произнес Карл из открытой двери заднего сиденья. – Уж извините, но я вам не помощник. - Понятно. – Ответил я, разгребая листву. Куртку пришлось снять, так как копать в ней неудобно. К моему удивлению, Жозель тоже сняла куртку и взялась за лопату. - Что? – Вопросом, на мой взгляд, ответила она. – Вдвоем быстрее справимся. Мы начали копать. Земля была мокрой и легко поддавалась. Углубившись на двадцать сантиметров, лопата наткнулась на что-то мягкое и шуршащее. Я замер с лопатой в руках. - Что случилось? – Спросила Жозель. Я же молча стал сгребать землю в строну.

По ней был синий пакет. В похожий мы завернули Жозефину. Я посмотрел на Карла. Это он указывал дорогу и говорил где поворачивать. Неужели… - Что? – Произнес он, повернув голову к нам. Карл сидел в машине и курил сигару. - Здесь пакет. – Произнес я. - Ну и что? – Ответил он. – Здесь часто отдыхают туристы, не удивительно, что ктото закопал здесь мусор, чтобы не вывозить его. - Карл, ты говорил, что это надежное место! – Возмутился я. - Успокойся! – Ответил он. – Убери пакет и продолжай копать! Закапаем наш пакет под ним. Даже если кто-то начнет здесь что-то копать, он наткнется на мусорный пакет с пустыми бутылками и драными презервативами, плюнет, зароет его и пойдет копать в другом месте, чтобы зарыть свои бутылки и свои драные презервативы! - Карл, здесь люди отдыхают! - Париж вообще на костях стоит, но ты там живешь. Копай! – Отрезал друг и затя-

110

нулся сигарой. Нам с Жозель не оставалось ничего другого, как продолжить копать. Карл был прав. Пакет с мусором был отличным прикрытием. Под него никто не полезет, к тому же яма с ним была довольно глубокой, около метра. Мы с Жозель углубились еще на полметра. Я посчитал, что этого достаточно для Жозефины. Я достал мешок с машины и дотащил до ямы, на минуту остановившись. - Надо что-то сказать. - Покойся с миром! – Саркастически произнес Карл, сидя в машине. – Закапывайте, я уже устал тут сидеть. - Может, ты заткнешься! – Не выдержала Жозель. Карл не ожидал такого выпада от девушки и удивлено моргал, глядя на неё. Она же, не обращая на него внимания, присела рядом со мной. - Я хоть и не знала её, но давай похороним Жозефину. – Произнесла она, положив руку мне на плечо. - Угу, - кивнул я и как можно осторожно опустил мешок в яму. Жозель взяла мешок с

111

мусором, что лежал в яме раньше, и собиралась его положить туда. - Стой. – Остановил её я. – Давай землей притрусим. - Места не хватит, мешок здоровый. – Ответила Жозель, показывая объем мешка. Он действительно был большой. Если бы не так легкость, с которой Жозель таскала его, я бы подумал, что кто-то кого-то похоронил тут раньше нас. - Хорошо, - кивнул я, опуская мешок с мусором в яму. Прости, Жозефина, ты будешь похоронена под кучей мусора. Закапывать оказалось куда проще. Лишнюю землю мы раскидали сверху, еще пять минут побродили по поляне, собирая листья, чтобы притрусить ими… могилу. В итоге, как будто ничего на поляне не менялось. Удивительно, но после так называемых похорон стало легче. Как груз с души спал. Назад мы так же ехали в молчании. Мы с Жозель жутко устали, а у Карла уже не было поводов покомандовать.

Ну что теперь? Новая жизнь с Жозе? С настоящей Жозе! Никакой лжи, даже самому себе. Только, правда. Да и зачем лгать? Цель достигнута, я вместе с Жозель. Да, ценой жизни Жозефины, но её я не любил, а любил её схожесть с Жозель, не более. Должен я горевать по ней? Не знаю. Мне было хорошо с Жозефиной, но только потому, что я думал о Жозель. Для меня она была ею. Но если бы не она, я бы не встретил снова Жозель. А если бы я тогда был более настойчивым, то… Неожиданно, Жозе закашлялась. - С тобой все хорошо? – Взволновано спросил я. - Да, - ответила девушка улыбаясь. – Видимо, немного простыла. Ничего страшного. «Видимо, немного простыла. Ничего страшного». То же самое говорила Жозефина. Причуды реинкарнатора? Автор: Александр Маяков

О чем мечтают дети? Конечно, о подарках. А еще о воздушных шарах, сладостях, тортах и свечках. Дети вообще любят праздники. Любые, и не только свои даже. - Мамусик, а ты помнишь что через два дня у папы День рождения?! - Конечно помню, моя радость, пойдем, ты поможешь мне делать подарок. - Ура, ура! Будет торт, свечки! На следующий день опять: - Мамочка, ты не забыла, что завтра будет у папы? - Конечно, конечно не забыла, ты уже выбрала себе на завтра самое красивое платье? И наконец, чутьчуть открыл глаза: - Папочка, папулик! С Днем рождения тебя! Желаем, желаем, желаем… Как приятно! И все обнимают, целуют… - Ты знаешь, если бы у меня было многомного денег, я бы тебе подарила такой красивый-прекрасивый кос-

тюм с золотыми пуговицами! - Хорошо! Вернее, хорошо, что у тебя нет денег. Потому что мне не нужен красивыйпрекрасивый костюм, даже с золотыми пуговицами. Главное, что у меня есть ты. Ты и мамочка. И поехали, нам нужно к бабе Эле. - Конечно, едем… Но, папочка, зачем ты покупаешь цветы? - Это Элечке. - Почему ей? Сегодня ж не её, а твой день рождения! - Потому что она моя мамочка, я её очень люблю и благодарен ей, что в этот день она меня родила! Я то что? Какая моя заслуга в том, что я родился? Лежал себе и лежал. Это всё она выкормила, выносила и родила меня, и главное – захотела иметь ребенка. За что я очень ей и благодарен. Поэтому сегодня по сути не мой, а её праздник. Какие цветы купим? Какие тебе нравятся? Что, эти? Всегда ты выбираешь самые дорогие! Ну ладно, давай возьмем их,

они и правда очень красивые! А еще знаешь, я пожалуй, напишу рассказ об этом. О том, как мы поздравляли бабушку Элю с моим днем рождения. Кто-то прочитает и, может быть, ему понравится. И потом, когданибудь, не скоро… - Лет через восемьсот? - Да! Быть может, даже через семьсот пятьдесят, будет у людей такая традиция – поздравлять с днем рождения не именинника, а его маму. И, мне кажется, это будет правильно. Возьми, пожалуйста, цветы. Сейчас она откроет дверь, а ты ей подаришь и скажешь “поздравляю”. Хорошо? Ну, нажимай звонок. Не достаёшь? Так ничего, я подниму тебя. Дилинь...! - Элюсик, это тебе! Поздравляю с папиным Днем рождения! Спасибо, что родила моего папулика! Мы тебя очень, очень любим! - И я, и я вас люблю, мои дорогие… Автор: Назаренко

Андрей

112

“Любящий душу свою погубит ее; А ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную”. (Евангелие от Иоанна 12:25) Мужество. Абсолютно мужское, казалось бы, и слово и понятие - синоним отваги или смелости, даже и корень у него "муж", как и у слова "мужчина". Но вот женщина. Смертельно больная, и она это знает. Знаю это и я, и спешу к ней с

113

пакетом апельсинов и печенья в руке. Снег почти растаял, по-весеннему щебечут птицы, ветви лип чернеют на мокром небе. Еду к умирающему человеку, а нет на душе безнадеги, то ли от начинающейся весны, то ли от предвкушения нашей встречи. Возможно, уже последней… - Добрый день, не подскажете где здесь онкологическое отделение? Да, спасибо. Что? Я к бабушке. Тамара, Тамара Анатольевна.

И вот мы стоим в широком больничном холле: я – юноша в расцвете сил и она – умирающая женщина. А какие мы? У меня что-то не ладится на личном фронте, проблемы с учебой, в душе пустота, в голове грязь и мусор. И она – спокойная и мудрая, утешающая и ободряющая меня: - Что нос повесил? Катя не любит? Не переживай! Давай лучше с тобой … наперегонки побегаем. И действительно, улыбаясь, бежит впе-

ред меня по больничной лестнице. Это потом, когда я уйду, она упадет на койку, не в силах пошевелиться от боли и усталости, а при мне (и вообще при других) никогда не покажет ни слабости своей, ни боли. Как бы тяжело ей не было. Может, это испытание войной. Кто пережил войну - они другие. А может… Нет, она не старая. Как любила она говорить: “я молодая бабушка”. Молодая то молодая, а вот такая неизлечимая болячка. А с чего все началось? А началось все с дачи. Да собственно, дачи тогда еще и не было. Просто срубили лес, да раздали трудящимся под участки. И нет бы оставили, слегка проредив, вековые сосны и ели – как было бы красиво, пели бы над головой лесные птицы, можно было б смотреть на луну сквозь ветви деревьев, да и самим же легче ничего рубить не надо. Но нет - бросили лесных исполинов вповалку стволами друг на друга в торфяную черную жижу, не убрав ни стволов, ни пней, ни веток. Естественно - никаких дорог.

Наслаждайтесь, дорогие граждане! Через год проросли через это молодые ёлочки да березки и все: даже пройти - невозможно. Громоздятся вокруг могучие кряжи, врастопырку колючие ветки, под ногами болотина. И ведь радовались хоть такому, но своему кусочку земли, чуть выходной – мы снова здесь. До колодца метров сто, а идёшь минут пятнадцать, и продираешься причём каждый раз разной дорогой. Потому что нет её – дороги, и даже тропинки. И вот иду я, помню, с колодца и вижу – небольшая полянка, стоит Бабушка, как будто даже на коленях, и шепчет: - Господи, если ты хочешь наказать их, накажи лучше меня … Прошел я неслышно мимо, и похолодело в душе от таких слов. Ясно, что "их" - это значит нас её детей и внуков. А какие мы? Понятно, неверующие. Отец партийный, я - пионер или, быть может, комсомолец. О Боге не думаем, живем... А как жили советские люди? Все разговоры как пра-

вило о колбасе, да о политике. И немного совсем прошло времени, как у нее обнаружили рак. Сначала в одном месте - успешная операция, но потом в других местах снова и снова. Болезнь мучительная, но никогда не слышали мы от нее ни слова жалобы или роптания, даже и стона. Лишь посмотрит на нас мудрым и любящим взглядом так, как будто знает какую-то очень важную тайну, и скажет тихо, будто про себя: “ты не представляешь - как мне тяжко”. И никогда я не видел столь светлой и мужественной кончины. Бывает, и здоровенные мужики раскисают перед лицом смерти. Понятно, как тут не раскиснешь? А здесь – ни слова сетования или упрека. Лишь: "слава Богу, слава Богу за всё". Помню, модны были тогда настенные календари с красивой какой-нибудь фотографией. Все школьные годы прошли у меня под большим взлетающим Ил-62 или окрестностями города Торопец. А тут принес ктото в советское совсем

114

еще время календарь, а там – огромный лик Христа. И умирает в доме человек, а со стены смотрит Христос, в руке открытое Евангелие: “приидите ко мне все труждающиеся и обремененные и Я упокою вы”. И последние слова ни про себя или наследство, а лишь: “живите дружно” и “любите друг друга”. Умерла она в страстную пятницу, когда по церквам готовились уже встречать Светлое Христово Воскресение, на Пасху и хоронили. А весна в тот год выдалась ранняя, едем на кладбище, а вокруг – цветет сирень, благоухают яблони, и день такой яркий, ясный-

115

ясный, на небе - ни облачка. И вопиющее такое несоответствие бушующей этой весны и … смерти. Смерти? А может быть начала новой, настоящей жизни? Матушка сказала: “вот никогда я не понимала: как, почему она всегда ставила интересы других выше своих собственных”? Да, ставила ... "Святая, святая" носилось среди родственников. Кто-то сказал: "мне показалось, что она сейчас стояла здесь, рядом с нами. Она была радостной". *** Давно это было. Уже и у меня седина настойчиво пробивается в кудри, вот и моя дочка подрастает. Веселая, смешная, везде

лезет - всё интересно. Она-то не знает, да и не нужно ей знать, а я вижу: мелькнет в ее манерах незримо: то улыбка Степановича, то искоса как будто взгляд Анатольевны, а вот – походка Михайловича. Столько предков, и у всех непростые судьбы. Кем вырастет она? Будет ли счастлива? А я смотрю в окно и вижу столько грязи, зла, несправедливости в мире. Как мне помочь ей выжить и не испачкаться в непростой такой жизни? Молиться, только молиться за нее. Но как? Как молиться? Конечно, такими же словами … Автор: Назаренко

Андрей

Если бы человек знал свои возможности и умел их использовать, он мог бы добиться многого в этом мире. Идти к своей цели и добиваться успеха, нам мешают наши защитные механизмы: неуверенность, страх, да и попросту лень. Мы с посо б ны перемещаться в различные точки Вселенной, но страх проснуться однажды на больничной койке в психиатрической больнице, мешает нам во-

плотить эти возможности в реальность. Запретный плод сладок, как писала библия. Современный социум, вряд ли одобрит эти путешествия, он попросту засмеёт человека, который просто хочет выделяться из толпы тех людей, которые боятся себе признаться в том, что Вселенная бесконечна и многогранна. Они боятся выйти из кокона обыденной реальности и считают, что этот мир, один единственный в бесконечной

Вселенной, но это, к их глубокому сожалению, не так. Уверенность и желание — вот, что должно быть ключевым в достижении цели, а креативный подход, к принятию решений, был бы не лишним. Мы живём лишь однажды, и, если постоянно бояться и защищаться, можно остаться ни с чем. Автор: Виктория Ерух

116

"Возвеселится пустыня и сухая земля и возрадуется страна необитаемая и расцветет как нарцисс". (Книга Пророка Исаии, 35:1) Я - неудачник. Почти уж сорок лет, а кто я? Так, архитектор мелкий, пустяки. Чего добился? Зарплата средненькая, машина старая, квартира на окраине. А вот у Алексея: и квартира вдвое больше, и вторая еще есть, два джипа на семью, хотя младший брат. Или вот Романа взять - коттедж на Новой Риге, две квартиры, а ведь ровесник. У Миши вообще в Греции дом да в Москве квартир четыре штуки. А что я ...? Звонит телефон. Кто? В такую рань! Да в выходной!? Что, Тёма? Да, привет! Нет, я не сплю. Приехал Ли? Что, хочет встретиться? Как я? Я - да, лечу, конечно буду! Ли – кореец, наш бывший одноклассник, неизвестно какими судьбами отучившийся

117

год в нашей заштатной, ничем не примечательной школе. Потом Союз распался и всех северокорейцев отозвали обратно. Лет двадцать мы не виделись, и вот: каким-то чудом он снова здесь, в нашем городе. Машина бодро отсчитывает километры. Изменился ли он? И помнит ли язык? Тогда, в юности, он хорошо говорил порусски, хотя жил тут всего ничего. И так и осталось загадкой – то ли это так на самом деле схожи два наших языка, то ли это он был так талантлив, что с легкостью выучил такой сложный для иностранцев русский. Я думаю, скорее всего второе. Вообще, мы любили нашего “русского корейца”, в нем удивительным образом сочеталась корейская дисциплина и строгая внутренняя организация, и в тоже время прямо-таки русская широта и теплота души. Он был как один из нас, частенько только нам завидовал: - Вам повезло, у вас демократия.

А какая у нас демократия? Сами под красными флагами ходим. А он: "нет, вот у нас каждый обязан “стучать" на другого соседа, сослуживца, даже на брата. А если кто не стучит, значит: он сам враг, понимаешь”? Да, помню, с нами он вел себя всегда открыто и легко, мог осушить залпом полбутылки вина, сорваться на каникулы в Киев, вести самые проникновенные и задушевные беседы, а соотечественников своих - тех, с кем был одной плоти и крови - сторонился, приветствуя лишь вполголоса дежурным "аннен хасимника", не меняя каменного выражения лица. Да и называл их за глаза не иначе, как "стукачами". Сетовал, что все северокорейцы всегда обязаны носить значок с изображением Ким Ир Сена, что каждому выдается на всю жизнь лишь по два значка, и большие проблемы ждут того, у кого он хотя бы поцарапается. Какой он стал

теперь? Да и узнаем ли друг друга? - Ли, как же я рад! Уж думал, и не свидимся! И как ты к нам? Проездом? Из Ирана? Что, с делегацией? Сбежал от всех на час? Ну, молодец! Как мы? Да слава Богу, в стране бардак, но это, в общем, мелочь. Что, в чем барак? Да вот - разруха, бедность, грязь, вот видишь - вечно пробки. А он смотрит ошарашено по сторонам: - Да, жирует Россия на нефти! Андрей, а это твоя машина? - Ну да, поехали, садись! - Что, правда? - Да, а у тебя в Корее? - У нас машины государственные только… - Ну надо же… Черняю позвоним? Может, и он приедет! - А это что у тебя? - Это? Ну телефон. Звоним Черняю? - А можно посмотреть? Пожалуйста, смотри. А можно твой? - У нас сотовой связи нет. - Черняй чего-то

не берет, наверно он на даче. - А что, у каждого есть дача? - Наверное, ну да, практически… - Ну вы я вижу здесь вообще, того зажрались! Смотрю у вас, церквей вон понастроили. - Да, здорово! И я перекрестился. Ли криво ухмыляется: “Ты что же, в Бога веришь?” - Да, верю. Ну а ты? - … У нас религий нет. Тёма по обыкновению старается навести деловые контакты: "Мы противопожарное оборудование производим, хочешь: и тебе продадим, в Корею?" - Спасибо, это нам не нужно. - Да как же? Почему? - A когда ничего нет, то и пожар не страшен. - Ну что-то всётаки должно же быть? - А ничего. И многим не хватает даже риса. Я отшучиваюсь: “да ладно мол, чего ты говоришь такое?" А он поднимает на меня печальные немигающие глаза:

- Андрей, ты знаешь, у нас люди умирают от голода. Тогда, когда я учился здесь, я жил, как у вас говорят, "на широкую ногу" (и как он помнит такие выражения спустя два десятилетия), теперь всё у меня иначе. Не буду, и не могу рассказывать всего, но я не понимаю: что происходит с моей Родиной? Я говорю: - Ничего, ты знаешь, когда-нибудь и твоя страна будет светлой, цветущей и радостной. А он так пронзительно смотрит на меня и тихо произносит: - Ты знаешь, я этого жду … уже 20 лет. И мне показалось: у него на глазах блеснули слезы. Идем по набережной. Бушует май, солнце яркими бликами играет по волнам реки, теплый ветер слегка колышет яркую молодую зелень, сирень пышными соцветиями грозит зацепиться за голову. Я расстегиваю ворот летней рубашки – жарко. - Ли, а что же ты в пальто? Снимай, смотри жара какая!

118

- Нет, это потому, что мне холодно. Просто оно (он приоткидывает полу) закрывает мой значок Ким Ир Сена. Но время вышло и "всё, дальше я пойду один". Прощаемся и понимаем каждый в душе, что в этом мире больше уже не увидимся. - Ли, давай фото на память? В интернет выложим, Черняю и нашим всем покажем, пусть и они порадуются, что ты был у нас! - Нет, что ты, нам нельзя! - Что нельзя? Фоткаться? - Общаться с иностранцами. Нельзя, чтоб в интернете были мои фотографии с вами. - Да никто не узнает, ты же говорил: у вас нет интернета. - У нас-то нет, но

119

есть специальные люди, которые ходят по инету и собирают компромат. А если стукачи узнают, что я общался с жителями капиталистической уже страны, то мне крышка, понимаешь? А я понимаю, что сейчас это для него почти как подвиг. Подвиг – пройти вот так по набережной полчаса с друзьями юности. На прощание обнимаемся, и Ли уходит, озираясь по сторонам, своей энергичной походкой, мы долго смотрим ему в след, и полы его длинного пальто от быстрой ходьбы широко развивает ветер. Пальто, такого неуместного в этот почти уже летний день. *** Поставил машину, затемно уже вхожу в квартиру. На кухне

ужин - картошка с грибами, овощной салат, сок с тортиком, записка “приятного аппетита”. Какая все-таки умница жена! Ложусь, не спится. Всё мысли, мысли... Как там у Сократа: "богат тот, кто довольствуется малым, ибо в этом довольстве заключается богатство души"? Смотрю в окно: луна прячется в пруду, луг в цветах, немного маленьких домов и дальше кромка леса. Мерно тикают часы, из -за стены доносится: “Спи любимый малышонок; Сладкий маленький пушонок” – это жена поет колыбельную. Я? Как я счастлив... Автор: Назаренко

Андрей

Энн бежала сквозь лес, по скользкой листве. Со всех сторон к ней тянули свои корявые рукисучья старые деревья, волосы растрепались, пальто из ярко оранжевого превратилось в черные лохмотья. Но останавливаться было никак нельзя! Быстрее, подальше от этого странного дома. «Главное, не упасть!» - думала Энн, перепрыгивая через очередную корягу. - Нет, ну что за дуреха? Остановись же уже! Мне что, за тобой весь день по этому лесу гоняться? Голос разносился по лесу вместе с ветром.

- Хватит, а? Ну право же, уморила! Энн обернулась. Скособоченный домик стоял в метрах тридцати от нее. «Как так? - удивилась девушка, - я что, бегу по кругу?» - Всё. Надоела. Стой. Энн зацепилась ногой о корень, искусно спрятавшийся в листве, и повались вниз. Без сил. - Я, конечно, всё понимаю, но не всё ж мне тут за тобой бегать? У меня своих дел полно! Энн подняла голову. Напротив нее стояла высокая дама, в ярко-оранжевом пальто. Рыжие кудри торчали

во все стороны, руки дама спрятала в карманы. - Давай, вставай уже! Замерзла я, да и проголодалась, - дама подала Энн руку и помогла подняться, чувствую себя голодным волком! В этот самый момент раздался протяжный вой. - Вот, не совру! – дама улыбнулась, подхватила ошарашенную Энн под руку и повела к домику. - Ох, в жизни столько не говорила! Кстати, очень удобная обувь! Не жмет и не натирает! Одобряю! Энн посмотрела на свои кожаные коричневые ботиночки.

120

У дамы были точно такие же. - Нет, ну и заставила же ты меня побегать! В жизни столько не бегала! Да и пугатьто я тебя не хотела, ждала через 47 минут, а ты раньше пожаловала. Хотя… Время – это штука относительная… Дама говорила и говорила, пока шли по тропинке к старому домику. - Ну, всё! Проходи к столу, располагайся, а я за чаем! Дама скинула пальто и упорхнула в сторону кухни. Энн же присела на скрипучий стул и стала рассматривать убранство домика. Внутри все было чисто и аккуратно. Но создавалось впечатление, что здесь никто не живет. - Да, я редко здесь бываю! – донеслось из кухни. «Чертовщина какая-то» - подумала Энн. Книжные шкафы, вязаные коврики, кровать, заваленная подушками. Стол у окна и пара стульев. Хозяйка дома быстро собрала на стол, принесла дымящийся чайник.

121

Разлила по кружкам горячую коричневую жидкость и, наконец, уселась напротив Энн. - Ну, что молчишь? Давай! Задавай свои вопросы! Дама замолчала, и уставилась на Энн серьезными синими глазами. Улыбка выдавала ее настрой, но, хозяйка держалась. - Простите. Вы кто вообще? – решилась Энн. Вопрос она задала робко, не узнавая свой голос. Дама посмотрела в окно. Осенний пейзаж как нельзя лучше соответствовал всему происходящему. - Ладно. Посмотри на меня. Ничего не напоминает? – хозяйка домика медленно покрутила головой. - Нет? Эх.. Вот молодежь пошла… Смотри же! Я – это ты! Энн уставилась на даму. Да, сходство бесспорно просматривалось! Те же глаза, немного вздернутый нос, улыбка, да и волосы, в конце концов! - Ага, - довольно подытожила дама, только пару десятков прибавь и вуаля! Да ты ешь, ешь! Вот эту булочку попробуй! Толь-

ко из Парижа! Говорят, чудес не бывает, врут! Совершенно точно, врут! Эти люди просто не бывали в Париже! Ой! А вот это, вот это попробуй! Это халлуми! Настоящий левантийский сыр! Такой ты только на Кипре встречается! Чай пей! Согреешься быстрее! Индийский. Черный. С жасмином. Жасмин наш. В Индии не растет! - Вы очень много говорите! – не утерпела Энн. – Что здесь вообще происходит? Можете ответить уже? - Ладно. Да и времени у меня в обрез. Жила-была юная девушка. Была добра она и мила. Чем старше становилась, тем больше интересовали ее причины возникновения мира. Короче! Написала эта юная особа письмо! Да не абы кому, а тому, кто желания исполняет. Письмо с желанием познакомиться. Много я писем на своем веку прочла, но это… порадовало несказанно! Обычно, знаешь, люди о чем просят? Денег, машину, дачу, жену, мужа… Печально…Подавай им хлама побольше, счастья мешок, а они – будут свои богатства

подсчитывать и радоваться. Как бы не так! Просят, а сами к этому не готовы. Хотят, а это им и не нужно вовсе! Главное, чтоб было! У соседа-то есть! Дама посмотрела в окно. Грустно улыбнулась. Продолжила. - А тут, такое письмо любопытное! Почему бы и не познакомиться, а? Понимаешь, человек – сам себе творец, хочет горевать – пожалуйста! Счастья хочет – так кто ж ему мешает? Рамки только люди себе и ставят. А ты – то сохрани себя! Чувствуй и неси свет! Который там час? – дама достала из-под стола большой будильник. Только стрелок на нем не было, вот огромное количество шестеренок – это да. Все крутились и пощелкивали.

- Засиделась я тут с тобой! Дама хлопнула в ладоши так внезапно, что Энн подпрыгнула. Стул предательски заскрипел. Дама пропала, а на краю стола восседал огромный черный ворон. - Не смотри так, дырки взглядом прожжешь! – скрипучим голосом возмутилась птица. - Оставайся собой, дорогая, а мне пора! Приятно было познакомиться! Ворон прыгнул на стол, аккуратно обошел все блюда, направляясь к окну. Стукнув клювом в оконную раму, ворон запустил в комнату холодный ветер, распахнув створки. Энн поежилась. На улице шел снег, от осени не осталось и следа.

- Шапку не забудь достать! Ту, фиолетовую, нравится она мне очень! – оказавшись на подоконнике, не унималась птица. – Зима близко! - Говорят, вороны живут триста лет. Врут! Бессовестно врут! Как минимум девятьсот! Оревуар!– взмах крыльев, и ворон полетел в сторону леса, постепенно набирая высоту. Энн проснулась от холода. «Присниться же!» - пронеслось в голове. Одеяло сползло на пол, форточку распахнул ветер. Энн подошла к окну. На улице шел снег. Первый снег в этом году. Автор: Анастасия Алексеева

122

Асхат, жадными глазами посмотрел на девичье тело падчерицы, прикрытое простынкой. Марина перехватила его похотливый взгляд, но отчим не отвернулся, а только ехидно подмигнул и вышел на балкон, нервно чиркнул спичкой, прикурил и выпустил дым, который превращался в колечки, а потом в сердечки и, наконец, растворялся. Заметив незнакомку на противоположном балконе, он затушил сигарету, выпрямился, чтобы показать свою волосатую грудь, взял гантели и стал демонстрировать накаченные мышцы. Блондинка, не обращая внимания, вывесила целый арсенал необыкновенного нижнего белья, чулочки с кружевами, перчатки под цвет чулочек и ещё всякие забавные штучки. Когда красавица исчезла, Асхат пнул балконную дверь, подошёл к падчерице, провёл рукой по выпуклым бугоркам, по животу и поспешил в

123

спальню, откуда через время послышались возня и ласковый шёпот матери. Марину пугало особое внимание отчима, который при малейшей возможности прикасался к ней, проходя мимо дивана, на котором ей приходилось спать в проходной комнате. Обнимал, крепко прижавшись к груди, поздравляя с праздниками или в виде поощрения. Рассказать обо всём матери Марина не решалась, у неё и так слабое сердце – последствие жизни с мужем-алкоголиком. Мать, красивая женщина, мучилась с ним почти пятнадцать лет. Дочь не могла понять, почему она терпела унижения и побои мужа, почему прощала измены. Марину отец не обижал, маленькую он часто сажал её себе на колени и угощал конфетами, на ночь читал детские книжки, а когда она пошла в школу, помогал делать уроки. В такие минуты Мари-

на даже любила отца, но когда он приходил пьяный и устраивал скандалы, то дочь ненавидела его, забиралась на свой диван и, уткнувшись в подушки, тихо плакала. Однажды, это случилось зимой, отец не вернулся с работы. Его не сразу кинулись искать, такое бывало и раньше. А нашли только весной, когда начал таять снег. Замёрзших под снегом людей в народе называют «подснежниками». После похорон отца, мать решила сделать ремонт в квартире, вот тогда-то и появился Асхат со своей бригадой, высокий, статный с пышной шевелюрой - полная противоположность отцу. Ремонт затянулся, Асхат уговорил мать поменять сантехнику, поставить стеклопакеты вместо старых облупившихся окон. Он быстро вскружил матери голову. А став отчимом, неоднозначно поглядывал на падчерицу. Часто поздно возвра-

щался домой, спал до обеда, устраивал выходные. В такие дни вся бригада приходила к ним домой, съедая и выпивая все запасы. На следующий день отчим снова отсыпался. Мать не замечала недостатков нового мужа, она наслаждалась своим призрачным счастьем, а дочь боялась нарушить её спокойствие. Счастье застит глаза, и мать не видела, как отчим жадно смотрел на её дочь. Он притаился, и, как

голодный зверь, ждал своего момента, чтобы напасть на беззащитную жертву. Не зная, как избежать домогательств и не обидеть мать, Марина решила после окончания школы уехать в СанктПетербург поступать на стоматолога. Боясь, что Асхат уговорит мать, и та не отпустит, Марина лихорадочно стала искать способ заработать на дорогу. Сначала хотела продать свои роскошные

волосы, но ей предложили недостаточно денег, которых не хватило бы даже на билет. «Мне бы только уехать, а там я бы подметала улицы, мыла полы и училась, училась». Как-то она увидела в передаче «Пусть говорят» девушку, которая сидела на диване в короткой юбке нога на ногу и нагло заявила, что спокойно продаст свою девственность за большие деньги. Марина удивилась, как могут уживаться в одном человеке вульгарность и невинность? Но мысль продать девственность не покидала её... Однажды в выходной день Марина проснулась вся мокрая от кошмарного сна, голова болела, в памяти мелькали обрывки страшных картин, но воедино она не могла их сложить и, как не пыталась вспомнить, что же ей снилось, так и не вспомнила. Она чувствовала тревогу, чувствовала, что сон предвещал беду. «Это - какое-то предупреждение», - подумала она, натянула простыню на голову и закрыла глаза. Скрипнула бал-

124

конная дверь, и Марина почувствовала, как отчим подошёл к дивану, провёл рукой по её ногам, погладил по спине... Она свернулась в клубок и замерла. Неожиданно кошка прыгнула прямо на грудь девушке, куда тянулась рука Асхата, тот вздрогнул и вышел из комнаты. Мать хлопотала на кухне, гремя посудой, готовила для дочери её любимые сырники. За завтраком Марина в очередной раз ощутила на себе жадный взгляд отчима. В такие минуты у него начинала дёргаться щека, а глаза наливались кровью. Она с шумом поставила чашку с недопитым чаем на стол, на что мать оторвалась от плиты, подошла к дочери, погладила её длинные русые волосы, локонами струящиеся по спине и спросила: - Что случилось? - Спасибо, мамуль, всё было вкусно. Дочь чмокнула мать в щёку и пошла в свою комнату, где целый час писала объявления: «Продаю девственность, дорого! 0925-032-09- 00», - по-

125

том ходила по городу и расклеивала их на столбах и киосках. За этим занятием Виктор Моисеевич и застал её. Он возвращался с большой собакой Арчибальдом домой. Девушка испуганно отступила, увидев собаку, но хозяин полнеющий мужчина с усиками успокоил, сказав, что пёс деликатный и её не тронет. Прочитав объявление, которое она расклеивала, он, оценив её взглядом, спросил: - Сколько тебе лет, красавица? - Завтра восемнадцать, - смутилась та. Он ещё раз окинул её взглядом. Отметил скромненькое платьице, закрывающее колени, а под ним правильно сложенное тело и трепещущую от волнения грудь. - Как зовут? мужчина взял её за руку. - Марина, - почти прошептала она. - Марина, зайдём ко мне, - настойчиво предложил тот. - Мне домой надо. Отчим будет ругаться, если задержусь, - испугалась девушка и шагнула назад, но дорогу преградил Ар-

чибальд. - Пойдём, пойдём, мы - быстро. Он подтолкнул её в подъезд и повёл вверх по ступенькам. Марина хотела освободиться, но мужчина уже открыл дверь, и она оказалась в коридоре. Навстречу вышел крепкий молодой человек в очках и в спортивном костюме. - Дед, ты с гостьей, а я чай поставил. - Познакомьтесь это Игорь, мой внук.Виктор Моисеевич с гордостью похлопал его по спине. - А это Марина... просто хорошая девушка. Он осторожно подтолкнул её к внуку. Игорь взял руку девушки и поцеловал. - Ой, она в клею! - Так иди мой, просто хорошая девушка, я провожу. Разглядывая Марину, которая в тесной ванной была так близка, искушённый Игорь любовался естественностью и неопытностью. Подавая полотенце, он коснулся её руки и неожиданно для себя покраснел вместе с Мариной. Когда вернулись, то на столе уже стоял большой заварочный

чайник с нарисованными по бокам фиолетовыми гроздьями винограда, а рядом возвышался электрический самовар с кипятком. К чаю подали печенье, конфеты, кусочки торта и ещё разные сладости. - Вчера моему внуку исполнилось двадцать четыре. Вздохнул Виктор Моисеевич - И когда женится, оболтус? - Дед, ты опять за своё! - А мне завтра восемнадцать. Вырвалось у девушки, и она опять покраснела. - Вот завтра и пойдём в ЗАГС. Пошутил Игорь. Все весело засмеялись. Пока остывал чай, Марина стала рассматривать комнату. Всё в ней было как-то к месту, уютно и попростому. В углу стоял старый комод, на котором расположились всякие фарфоровые зверушки. Только с первого взгляда казалось, что они беспорядочно толпились на комоде, но, если внимательно присмотреться, то можно заметить, как фигурки тщательно расставлены по группам. Вот

стадо барашков и козлик, а возле них собака, отпугивающая опасного гостя – волка. На синей вязаной салфетке овальной формы, заменяющей, по-видимому, озеро, стояли два лебедя. За «озером» - зелёная лужайка, где резвились зайчата, а дальше был лес с медведем, лисой, и в самом углу стояли слоники. Игорь, перехватив её взгляд, объяснил, что это все собирала бабушка, которой не стало год назад. За столом на некоторое время воцарилось молчание. Каждый молчал о своем. А Марина подумала, почему ей с этими незнакомыми людьми так хорошо и легко. - Ты чем занимаешься?- Игорь протянул ей варенье. - Учусь в школе. В этом году оканчиваю, - ей меньше всего хотелось говорить о себе. Она покосилась на деда, боясь, что тот начнёт расспрашивать про объявление, и щёки её вспыхнули. Марина поспешила отблагодарить за угощение и засобиралась домой. Игорь пошёл провожать. По дороге

она узнала, что он учится в аспирантуре и занимается научной работой. - Вот только и остаётся попить чай с красивой девушкой и прогуляться, провожая её домой, - добавил он. - А мы уже пришли,- с грустью в голосе сказала Марина, до свидания. - А когда? - Что когда? – не поняла она. - Свидание? – улыбнулся Игорь. - Тебе же некогда, да и у меня, по правде сказать, нет времени. Скоро экзамены,уклончиво ответила та. - А в какой школе ты учишься? - В пятнадцатой. Пока, пока! Она помахала рукой и впорхнула в подъезд. Дверь открыл отчим. Прижал её так, что в груди Марина ощутила боль, поцеловал в щеку, затем со словами: «Я ещё доберусь до тебя», - смачно стукнул по заду. Послышалась мелодия мобильного телефона. Девушка поспешила в комнату. Говорил незнакомый

126

голос: - Я по объявлению. - Слушаю, - сказала Марина и перестала дышать. - Это ты продаёшься? - Да, - выдохнула она, лицо и грудь стали покрываться пятнами. - Дорого - это сколько? – спросил незнакомец. - Десять тысяч, голос её дрожал. - Рублей? – снова послышался вопрос. - Нет, долларов, поправила она, и услышала стук своего сердца. Ей сделалось нехорошо. - Ну, ты загнула! Больше целый вечер звонков не было, чему девушка была рада. Она так и не привыкла спокойно отвечать на такие вопросы, а со временем их становилось меньше, и вскоре прекратились. На следующий день, после знакомства с Игорем и Виктором Моисеевичем, возвращаясь домой из школы, Марина заметила Игоря, который ждал её. Она улыбнулась, протянула ему руку и с задором сказала: - Привет, аспирант.

127

Игорь снова поцеловал ей руку, ему нравилось, как её щёки наливались румянцем, и протянул ей коробочку. - С совершеннолетием, теперь можно и в ЗАГС.- Снова пошутил Игорь.Давай прогуляемся, у меня есть немного свободного времени. - До Загса? - подхватила шутку Марина. - Вот защищусь... можно и в Загс. Он взял её за руку, и они пошли по аллее, которая вела в городской парк. Сели на скамейку и долго разговаривали, а потом катались на каруселях, ели мороженое и целовались. Они стали встречаться каждый день. - Мне хорошо с тобой, мой Воробышек, - говорил он. - И мне, - отвечала она и окрылённая летела домой. Эти дни были самыми счастливыми в её жизни. Однажды, когда они сидели на своей любимой скамейке, зазвонил телефон. - Алло! – сказала Марина. - Я по объявлению. - Да.

- Надо встретиться. Сегодня в четыре у кинотеатра «Родина». Сможешь? Паспорт захвати. Я перезвоню,мужчина говорил с акцентом… Она посмотрела на часы, было без четверти три. - У тебя проблемы? - Игорь обнял её. - С чего ты взял? с какой-то дерзостью сказала Марина. - Да вид у тебя испуганного воробышка, - ласково ответил Игорь и поцеловал сначала в щеку, а потом в губы. - Мне надо срочно домой, - Марина осторожно высвободилась из его объятий. Игорь проводил её до подъезда и грустный побрел вдоль домов, так близко стоявших друг к другу, что из окна одного можно было рассмотреть спальню соседей напротив. Ровно в назначенное время девушка подошла к кинотеатру. Раздался телефонный звонок, и голос предложил ей посмотреть на афишу, возле которой стоял солидный человек. - Моё имя Арбен. - Марина, - представилась девушка.

Мужчина окинул её взглядом и поинтересовался: - Сколько тебе лет, девочка? - Восемнадцать. - Паспорт покажи. После некоторых формальностей и расписок, он положил ей на карточку обговоренную сумму и повел в гостиницу. Там она долго стояла под душем, не зная, что делать дальше. Арбен тоже встал под струю воды. Марина первый раз видела обнажённое мужское тело. Её разбирало любопытство, но страх перебарывал всё. Марина уже сидела в кресле, укутавшись в полотенце, когда мужчина поднёс бокал вина. - Я не пью, - отодвигая бокал, сказала Марина. - Сегодня немного можно. Это легкое вино. Все произошло как-то само собой, но явного следа, который оставляет девственность, не было. Разгневанный Арбен позвонил Шмуловичу и потребовал объяснений. Врач спокойно ответил, что сегодня при осмотре она была девицей, так бывает, что

нет явного следа и есть литература на эту тему и множество примеров из жизни. Арбен успокоился, поверив своему давнему другу, и подошёл к Марине. Погладил её по голове, та тихо плакала, потом повернулась к нему, посмотрела глазами побитой собаки, бросилась на грудь и зарыдала громко, надрывно. Мужчина поднял девушку на руки и отнёс в ванну, стал мыть ещё вздрагивающие плечи, нежно скользнул по животу и ощутил трепет в своём теле. Его вновь влекло к ней, наивной, податливой и чистой. Арбен подхватил Марину, мокрую прижал к себе и, как что-то очень хрупкое, положил на широкую кровать. Он только сейчас заметил, как она была прекрасна. Мокрые волосы разметались по подушке, соски манили к себе, она была само совершенство, на бледном лице стал появляться румянец. Марина, стесняясь своей наготы, потянулась за покрывалом, но Арбен остановил её и сказал: - Не прячь красоту, я - твое покрывало. - Ой, не надо де-

лать мне больно, - попросила девушка. - Не буду, маленькая моя. С этими словами, он стал нежно прикасаться к её приоткрытым губам, нежно сжимал грудь, играя сосками, как сладкими горошинами. Не понимая, что с ним происходит, Арбен ласкал её всю, наполняясь сладким нетерпением. Она отдалась ему, и крик истомы вырвался из его груди. Такого с ним не было никогда. Он привык к женским ласкам и добивался, чтобы исполнялись все его прихоти и желания, не зная, что доставлять удовольствие другому человеку – вершина любви. Марина на миг оторвалась от земли и провалилась в пространство, растворилась в нём, исчезла, стала невесомой, чтото отделилось от неё и ещё несколько секунд не возвращалось в трепещущее тело. Арбен почувствовал это, и его плоть снова захотела её. Уже стемнело, когда голод опустил их на землю. Они вместе лежали в просторной ванне, и Арбену нравилось мыть де-

128

вушку, как ребенка, нравились её неопытность, детскость и чистота. - Марина, - начал он не очень приятный разговор, - а на что тебе понадобились деньги? - Я хочу уехать от отчима, который меня домогается. - Если что… ты звони мне. Разберёмся. Выйдя из гостиницы, она увидела, что ночь окутала город. Марина ещё никогда так поздно не возвращалась. Что она скажет отчиму? Как будет оправдываться перед матерью? Мысли смешались в голове. Резкий удар по лицу вернул её в реальную жизнь. В дверном проеме стоял дядя Асхат, разъярённый и злой. Щека у неё горела, слёзы непроизвольно лились по лицу. Девушка проскользнула в комнату, уткнулась в подушку и плакала, не зная от пощёчины или оттого, что произошло сегодня в гостинице. Ей не хотелось думать ни о чём, вместе со слезами из неё выходило что-то тяжёлое и смутное, становилось легче и душе, и сердцу. Как, оказывается,

129

полезно поплакать наедине со своими печалями и горестями. Вдруг она услышала, как открылась входная дверь и мать спросила: - Марина дома? - Продалась твоя доченька, - с улыбкой ехидны ответил отчим. Глаза его налились кровью. Послышался глухой стук падающего тела. Марина открыла дверь и увидела, что мать лежит на полу, бледная и неподвижная. - Что ты с ней сделал?! – закричала она. - Это тебя надо спросить, продажная дрянь. Глаза его налились кровью. - Мамочка, мамочка, что с тобой? – кричала Марина, пытаясь поднять тело, увидела в руке матери сорванные объявления. - Хотела остановить, но опоздала, – отчим не отрывал похотливого взгляда с задравшегося платья, которое оголило ноги падчерицы. В больнице поставили диагноз: обширный инфаркт. Шёл третий час ночи, когда

врач подошёл к Марине. - Сколько тебе лет? - Восемнадцать. Вспомнила, что её недавно уже спрашивали о возрасте, только вот по какому поводу забыла. «Теперь самое главное - здоровье мамы, - думала Марина, - ведь она для меня осталась единственным родным и близким человеком. Судьба у мамы была нелегкая: воспитывалась в детском доме, потом встретила папочку, который издевался над ней, когда напьётся, а, протрезвев, ползал на коленях и просил прощения. Мама, добрая женщина, верила ему и прощала. Когда отец погиб, они сблизились, как подружки, пока не появился дядя Асхат. Он ловко вошёл в семью и однажды остался навсегда, настоял, чтобы мать с ним расписалась, а сам всё поглядывал на других женщин». - Уже взрослая, услышала голос врача. - Отец есть? - Нет. Только отчим. - Мужайся, дочка, теперь все решения

будешь принимать сама без материнских советов. Мы не смогли спасти её. - Что с мамой? Почему сама? Зачем … А когда до неё дошло, что мамы больше нет, она выбежала на улицу, спазмы сдавили горло, не хватало воздуха, она остановилась, посмотрела в небо, как будто ждала ответа. Хотелось кричать, плакать, но слёз не было. Только одна мысль терзала её душу – это она ускорила смерть самого дорогого ей человека. А жизнь продолжалась. Наступало утро. Потянулись люди к своим гаражам, попадались одинокие прохожие, гасли фонари. Марина шла по городу, где сотни тысяч людей проживали свои судьбы. И каждый человек ждал чего -то хорошего, надеялся, что вот-вот придёт то, ради чего он появился на свет. А для чего человек появляется на свет? Что ждёт его в этом мире? Говорят, что на небесах ещё до рождения каждому уготована своя судьба. Так, может быть, и не надо стре-

миться к лучшему, не надо вести здоровый образ жизни, пытаться что-то изменить, поправить, если за тебя уже кто-то там, высоко-высоко, всё решил. Может быть, положиться на судьбу и ждать, куда вынесет тебя кривая жизни? Кажется, что там, на небесах, не взяли во внимание способность человека силой воли усмирять свои страсти, похоти и желания. Это Человек решает протянуть руку помощи или подставить подножку. Из любого положения есть минимум два выхода, и Человек сам делает выбор. Смелые выбирают жизнь и живут, а не наживают. Они не боятся завтрашнего дня. Деньги, кризисы были и будут всегда, а жизнь ; одна. Надо уметь жить и находить позитив даже в неудачах, разводах, безысходности, болезни, неразделённой любви. Только сильные люди способны радоваться удачам другого человека. Они могут среди ночи проснуться и помчаться на звонок друга о помощи и сделают для него столько, сколько могут, а по-

том столько, сколько надо. Такие способны довольствоваться малым, для них деньги – всего лишь деньги, которые можно и нужно тратить. Они никогда не поймут, зачем людям нужны деньги, которые нельзя тратить? Им не так важно, какая у тебя зарплата, машина, квартира, есть ли дача. Главное для них – это Человек! В жизни такие люди способны отдавать и получать от этого радость. Только таких людей намного меньше, чем других… Рассвело. Ноги привели Марину к подъезду, где среди всяких обрывков объявлений, она увидела своё, сорвала его и услышала лай, а затем голос Игоря: - Привет, Воробышек! Ты, что так рано здесь делаешь? - Не знаю, - кудато в пространство ответила девушка. - А я звонил тебе весь день. Марина отключила мобильный, когда встречалась с Арбеном в гостинице. Ей показалось, что это было так давно и не в этой жизни. Она нажала кнопку, и высветились непринятые звонки и

130

эсэмэски. Среди всех прочих больше всего было от мамы: «Доченька, не делай глупости!», «Родная моя, прости меня, я очень люблю тебя». Потом раздался родной мамин голос: «Мариночка, доченька, где ты? Отзовись! Что с тобой? Позвони, я жду. Твоя мама», - это было звуковое сообщение. Ноги девушки подкосились и последнее, что Марина услышала – крик Игоря: «Держись!» Но держаться больше не было сил. Она, измученная и голодная, упала на крепкие руки Игоря. Сознание возвращалось медленно. Очнулась на диване в знакомой комнате с комодом. «Если можно было бы в жизни изменить один день. Всего один день из тысячи, который разделил жизнь на «до» и «после», ; подумала Маринаа. В этот день она стала женщиной и потеряла самого родного и дорогого человека. Вошёл Игорь, в руках он держал кредитную карточку и объявление, которое выпало, когда Марина

131

потеряла сознание. - Ты уже это сделала? - он протянул кусок бумаги. - Да… - Ну почему, зачем? – еле сдерживая гнев, спросил он. - Я… мне... - Уходи! – резко сказал Игорь и захлопнул за ней дверь. Оказавшись на улице, Марина пошла в никуда. Ей не хотелось жить. Она осталась одна в этом мире. И нет у неё такого человека, который мог бы протянуть руку помощи, понять, утешить, или хотя бы поговорить с ней. Когда немного пришла в себя, то очутилась у двери своей квартиры, машинально нажала звонок. Отчим втащил Марину в комнату, бросил на кровать… Долго не мог насытиться её телом, больно сжимал груди, прикусывал губы. Она сопротивлялась, кричала, пыталась сбросить с себя мужчину, но не могла освободиться от настойчивых ритмичных ударов в глубине своего тела. Вот ритм ударов ускорился, Марине казалось, что какое-то огромное чудовище внутри её бьётся в кон-

вульсиях и медленно умирает. Отчим навалился на неё и замер, потом быстро встал, закурил и вышел на балкон. Марина схватила телефон, набрала номер Арбена и закричала: - Он изнасиловал меня! - Кто это? - Марина. - Какая еще Марина? - и голос с акцентом исчез. Девушка тихо вышла в подъезд, встала на подоконник, посмотрела вниз, шагнула в бездну и проснулась. Был выходной. Мать хлопотала на кухне, гремя посудой, готовила для дочери её любимые сырники. Асхат курил на балконе, Марина в очередной раз ощутила на себе его жадный взгляд и натянула повыше простыню. Её пугали домогательства отчима. И она решилась... После завтрака взяла бумагу и целый час писала объявления: «Продаю девственность, дорого! 0925-032-09- 00», - потом ходила по городу и расклеивала их на столбах и киосках... Автор: Камаева Татьяна

Говорила она, и нисколько не смущаясь, доставала из сумки краюшку хлеба, бережно завернутую в газетку. Иногда вслед за хлебом извлекала вареное яйцо и помидорку. - Мама, - кричал ее сын. – Ну, почему ты вечно позоришь меня в гостях? В ответ, она лишь плечами пожимала, повторяя свое: «Привычна!» Сын, небольшой человечек, ростом ниже среднего, с озабоченным лицом государственного служащего, знающего, что его любовь к взяточничеству и роскошной жизни скоро обнаружится, заламывал ру-

ки. Человек нервный, легкоранимый, он бегал по комнатам, беспрестанно ругая мать. Снова и снова нападал, и лицо его при этом отражало такое отчаяние, что, право слово, казалось, будто он, вот -вот выбросится из окна, решив покончить жизнь самоубийством. Но всегда вмешивалась сноха и категорично, коротко постукивая ладонью по столу, громко и размеренно, она была учительницей младших классов, напоминала мужу, что свекровь – блокадница и, стало быть, теперь ее привычку, скажем, сметать крошки со стола в ладонь, а после отправлять в

рот, ничем не выбьешь, сколько, ни старайся! Сноха свекровь уважала, но не любила, а только терпела ее причуды и называла, всякий раз, строго, с нажимом: «Ольга Алексеевна!» Иногда, сидя в своей комнате, за вязаньем очередного свитера и, меж тем, погружаясь в мир иностранных новостей, которые часто показывали по кабельному телевидению, Ольга Алексеевна слышала ругань сына со снохой. В обыкновении это происходило, когда сын заставал мать с граблями или метлой во дворе. - На это есть двор-

132

ники! – восклицал сын, глядя на мать с таким презрением, что ей становилось стыдно. - Привычна я! – робко пыталась объяснить она сыну. И смолкала, вспоминая многочисленные комсомольские субботники и дружины с красными повязками на рукавах, указывающие неряхам на погрешности в одежде или заставляющие куряк поднимать бычки с тротуаров. А как отучали плеваться на улицах! Почему-то почти все плевались и только перед самой войной усилиями многих дружин, беспрестанно нападающих с нравоучительными беседами на любителей помусорить или плюнуть, прекратили. Может, поколение сменилось. В войну, конечно, было ни до чего, голодные, холодные они, сами еще недавние школьники шли на фронт, на трудовой фронт, а после в госпиталь, служить людям, выхаживать раненых. Ох, сколько всего можно было бы вспомнить и рассказать сыну, но он никогда не интересовался, никогда не расспрашивал, а

133

лишь нападал, венцом его безобразного поведения стал набег на учреждение, куда Ольга Алексеевна устроилась вахтером. - Что ты тут делаешь! – орал ее сын с ужасом и гневом. - Работаю, - спокойно отвечала Ольга Алексеевна, глядя с удивлением. - Разве я недостаточно зарабатываю, чтобы ты не работала, а отдыхала в свое удовольствие, как другие старушки посиживала бы себе на скамейке? - Мама! – заламывал он руки. – Ну, зачем ты меня позоришь? - У нас слишком разные понятия о позоре! – тихо возражала ему мать. - Моя фамилия, задыхался в истерике сын, - Шестаков, понимаешь? Известна на всю область! - Хочешь, я другую фамилию возьму? – насмешливо осведомилась мать, желая прекратить осточертевшие беспочвенные обвинения сына. Он взвыл раненым зверем и выскочил вон. Ольга Алексеевна продолжила работать, утверждая свое:

«Привычна!» Противостояние, таким образом, приняло новый оборот, и тут сын Ольги Алексеевны попал в больницу. Добегался, плакала сноха Ольги Алексеевны, жалуясь соседям, и рассказывала про кошмарную жизнь с ненормальным мужем. После ее ухода, Ольга Алексеевна тщательнейшим образом вымыла всю квартиру с хлоркой, наняла машину и перевезла из больницы разбитого инсультом, но своего родного сына, домой. - Мамочка, - с трудом выговорил сын через полгода, - мамулечка, ты, наверное, устала? Полгода меня выхаживаешь, полгода! - Привычна! – ответила тут Ольга Алексеевна, ловко наминая мякиши черного хлеба с супом, чтобы легче было накормить поверженного страшной болезнью сына. - Привычна! – повторила она, вспоминая живые лица тех, кто выстоял блокаду и одолел собственную смерть... Автор: Элеонора Кременская

Выпускник пединститута Андрей Измайлов открыл дверь класса и с показным равнодушием вошёл в кабинет географии. Там уже находился шумный 7в. Андрею сразу вспомнились старые советские фильмы, где робкие начинающие училки с замираниями сердец и едва не падая в обмороки, начинали свои первые уроки. Их учениками были если не каннибалы, то отъявленные дикари. А вся чушь этих фильмов по его мнению заключалась в том, что согласно клише киношников, робкие училки превращались в мудрых диктаторов, а горлопаны-

ученики становились романтическими мыслителями с манерами благородных девиц. С этими мыслями он мимолётно оглядел аудиторию своих первых учеников и поздоровался. - Вы наш новый учитель?- спросила его рыженькая девочка со второй парты. - Всякое новое это хорошо забытое старое,усмехнулся Андрей, оглядывая класс. На последней парте, не обращая на него никакого внимания рубились в карты два оболтуса. - Ау,картёжники,крикнул им Андрей, во что играете?

- В очко,- не оглядываясь ответил долговязый пацан, судя по виду типичный второгодник. - Хочешь, сыграем с тобой на шелбаны?- спросил Андрея второй картёжник. - Это мы ещё успеем,- ответил Андрей, и подойдя к игрокам забрал у них колоду карт. - Ну нафига не дали доиграть?,- заныл невысокий кучерявый парнишка. - Спокойно. Не шуметь. Будем знакомиться,- сказал ему Андрей. Вернувшись к столу, он предусмотрительно взглянул на учительский стул. На

134

стуле не оказалось ни кнопки, ни кусочка мела. "Опять не как в дебильном кино",- подумал он отодвигая стул и присаживаясь. Ну так что?- обратился он к едва притихшим ученикам, - проведём перекличку? Ученики дружно заржали. - Чему смеёмся?поинтересовался учитель. - Да вы это... Не первый учитель, кто нашего Перекличку собрался провести,указывая на лопоухого лоботряса, хохотнул один из картёжников. - Вот и первую фамилию узнал,- открывая журнал кивнул Андрей. - Будем знакомы. Меня звать Андрей Игоревич. - А моего папу тоже так зовут!- хихикнула из середины класса миниатюрная девочка. - Ой ёй, какая ты малюсенькая! Может на первую парту пересядешь?- улыбнулся ей новый учитель. - Неет, я боюсь. Вы меня всё время к доске вызывать будете,- заверещала малышка. - Солдат ребёнка не обидит,- вынимая из портфеля портупею

135

и надевая на себя, успокоил её Андрей. Взглянув на него почти влюблёнными глазками, малышка послушно пересела на первую парту. - Ух тыы!- подал голос лопоухий Перекличка, - вы типа того... Прапор?! - Придёт время, сынок, познаешь и прапора,- назидательно заметил Андрей. Сейчас буду называть фамилии, а вы давайте о себе знать. - Антонов! - Я! - Антабусов! - Я... Антарусов... Извиняюсь. Брусникина! - Я,- пискнула уже с первой парты миниатюрная девчушка. - Борисов! - Я. - Воронина! - Я. - Галиулина! - Я. Дружинина! Дружинина!.. - Яа... Красивая девочка с развитыми не по возрасту формами поднялась с места и взглянула на него заспанными глазами. - Я - Дружинина. - Спишь? - Нет, не сплю. - Спит, спит!- за-

орал с последней парты долговязый с фамилией Калина. - И знаю, почему... - Чё ты знаешь, дурак?,- обернулась в его сторону Дружинина. - А то знаю, что ты с хахалем до двух ночи по кустам целовалась... А родоки твои на югах,- ощерился Калина. - Дружинина, это правда?- по отечески строго спросил Андрей. - Врёт он всё,отвернув взгляд пробормотала девочка. Не шастала я по кустам и даже не целовалась, просто гуляла... - А почему допоздна? Вы разве не знаете, детки, как опасно гулять по ночам? Хотите я расскажу вам одну страшную историю?- обвёл Андрей строгим взглядом класс. - Хотим! Хотим!закричали ученики. - Но тогда попрошу не шуметь и не отвлекаться, пока рассказываю. - Мы слушаем,ответила за всех Брусникина. - Значит так,- продолжил Андрей, - у одной доброй мамы была красавица дочь.

Она была постарше вас и училась в 9-м классе. Однажды ктото из одноклассников позвал её на вечеринку. А сама вечеринка начиналась в 8 вечера. И хотя день был предпраздничный, маму этой девочки обеспокоили поздние часы начала вечеринки. Поначалу мама наотрез отказывалась отпускать дочь, но та заупрямилась и со слезами на глазах выпросила у матери отпустить её хотя бы на час. Мать смягчилась и сказала: "Ладно, иди уж... Но ненадолго. Чтоб одна нога была там, другая здесь"... Дочка радостно чмокнула маму, тотчас переоделась и выскочила на улицу, где её уже ожидали какие-то прохвосты... Проходит час, два, три, а дочка не возвращается. Вот уже за полночь. Мать беспокоится и не спит. Настал час ночи. Мать пьёт валокардин. Но наконец-то в половине второго раздаётся звонок в дверь... Мать подбегает к двери, даже не спрашивая "кто там", открывает... А за порогом её квартиры лежит нога дочери и записка: "Одна нога там, другая

здесь"... Теперь то до вас доходит, недоумки, что гулять допоздна по ночам опасно? - А это на самом деле было?- с ужасом в глазах спросила отличница класса Настя Ковалёва. - На самом деле и не такое бывает, а даже хуже!- махнул рукой Андрей. -Нее, я теперь никогда допоздна гулять не буду,- с дрожью в голосе произнесла девочка из глубины класса... В это же время, на задних партах началась потасовка между картёжниками. Кучерявый Кикимов пытаясь что-то отобрать у Калины, мёртвой хваткой вцепился в воротник его рубашки. Калина агрессивно отбрыкивался. - Скот вонючий,закричал Кикимов, отдай по хорошему! - Это что у вас там за чертовщина?поинтересовался Андрей, подойдя к дерущимся. - Он у меня всю жвачку стырил!- не унимался Кикимов. - Да на! Подавись жмот!- кинул жвачку Калина. - А за скота вонючего ещё ответишь!

Андрей покачал головой и сурово посмотрел на Кикимова, затем на Калину. - Калина, ты вроде самый взрослый пацан в этом классе..,- начал было он, но его перебила сидевшая перед ними девочка... - Самый взрослый - второгодник и баран! - захихикала она, обернувшись. - Спокойно!- повысил голос Андрей. Это что за отношения у вас? Почему вы обзываете друг друга нехорошими эпитетами? Вы знаете к чему такое приводит? - Знаем,- буркнул Калина. - Морду набью, если ещё раз обзовут. - Случается и хуже,- нравоучительно поднял указательный палец Андрей. - Могу рассказать вам ещё одну историю... - Ой, расскажите, расскажите!вновь оживился класс. - Тогда попрошу тишины,- ответил Андрей, вернувшись к учительскому столу. Класс в ожидании замер. - Было это в другом городе. В одном дворе жили большие пацаны. Они ходили купаться на карьеры и

136

иногда брали с собой маленького мальчика. А в один из дней пошли на заброшенную стройку, где была недостроенная девятиэтажка. Маленький мальчик увязался за ними. В общем, забрались они в этот дом и принялись бегать по этажам. И с ними за компанию маленький мальчик. Бегают они там, хохочут и бесятся от жира. А маленький мальчик бегая с ними и войдя в азарт, вдруг принялся нехорошо обзывать большого пацана. Подбежит, крикнет ему: "Эй, скот вонючий"!, и убежит, чтоб с ним поиграть в догонялки. Однако большой пацан такого юмора не понял. Разозлился, поймал мальца и со словами: "Это тебе за скота"!- столкнул его вниз с высоты пятого этажа. Малец упал на щебень и приказал долго жить... Увидев такой разворот событий, другие пацаны прекратили свои забавы и прибежали к его матери рассказать о случившемся. Мама маленького мальчика, узнав все подробности происшествия тяжко вздохнула, всплакнула и сказала: "Ладно уж, я ещё нарожаю. А он

137

больше пургу нести не будет". Вот такая вам история. Понимаете ли, обормоты, до каких последствий можете докатиться и вы? - А что за это было большому мальчику?- доедая бутерброд спросила Воронина с третьей парты. - Наверное расстреляли,вздохнул Калина. - Нифига не расстреляли. У нас мораторий на расстрелы,важно заявил Кикимов. - Даа?- ехидно ухмыльнулся Калина, ну тогда я тебя точно откуда-нибудь скину... Или с лестницы спущу,- добавил он, наткнувшись на строгий взгляд Андрея. - А расскажите нам ещё что-нибудь!закричали девчонки, но в это же время раздался звонок об окончании урока. Схватив портфели и сумки, ученики поднялись с мест. - Рассказы пока отложим,- сказал им Андрей. - Сегодня было наше знакомство. Со следующего урока приступим к занятиям. Не забудьте учебники и тетради по географии.

- А карты?- спросил Калина. - И карты приносите,- захлопнул журнал Андрей. - Ну это понятно что принесём,- прогнусавил Калина, - но только верните их нам обратно. Только сейчас Андрей спохватился, что подразумевались не географические карты-атласы. - Тьфу, ты, чёрт!протянул Андрей колоду карт Калине. Забери. Но если увижу на следующем уроке, то отберу насовсем. - Но вы же разрешили приносить?встрял Кикимов. - Да идите же, наконец, не морочьте мне голову,- выпроваживая обоих оболдуев закончил Андрей. Класс опустел. Дверь закрылась. Присев на стул, Андрей тотчас вскочил как ужаленный. На пол упала острая канцелярская кнопка. Так прошёл первый школьный урок для выпускника педагогического института. Автор: Оламор

Олег

Предисловие: Ожидание любви часто порождает иллюзии, греющие нашу душу Милый Джеймс, еще не мой, но уже не чужой! Я не знаю далеко ты или близко, увижу тебя через час или через несколько месяцев. Каждый день мысленно пишу тебе письма, но не получаю на них ответы. Как ни странно, я уже привыкла писать письма, не ожидая ответов. Получаешь ли ты их? Ты сказал, что чувствуешь меня на расстоянии, значит, получаешь… Моросящим дождем, шуршащим порывом ветра приходят мои письма к тебе. Да, они грустные, а разве тебе не грустно от того что я не рядом?

Я знаю, что грустно… Наверное, я все-таки тоже получаю твои мысленные ответы, потому что иногда на сердце становится так спокойно и радостно, как тогда, когда мы были вместе. А иногда приходит необъяснимая тоска. Это твоя тоска, тоска по уютному дому без будильников, тоска по нежным рукам, по клубничному запаху теплого тела… Твоя тоска и моя грусть могут творить чудеса, они сокращают время и пространство между нами. В последнее время ты стал чаще грустить, это совершенно напрасно! Мы скоро увидимся! Я перестала готовить еду и гладить, а это верная примета!

Мне так хочется просто сидеть и ждать тебя или посылать письма с бегущими по небу облаками, но приходится ходить на работу… Изо всех сил стараюсь избавиться от мерзкой привычки «придумывать мужчин» и, если ты не хочешь, что бы я к ней вернулась, приезжай поскорее, ведь я же жду… Ты нужен мне не придуманный мною, а такой как ты есть, самый Настоящий! Целую, твоя ... P.S. С завтрашнего дня перестану мыть посуду, запаса чистых тарелок и чашек хватит на неделю, не задерживайся! *** Милый Джеймс, я чувствую, что в про-

138

странстве ты опять отдаляешься! Прости меня, когда не поглаженное белье заняло весь диван, а грязная посуда перестала помещаться в раковину, я не выдержала…. Зато с холодильником все нормально, там все так же висит мышь! Мой любимый октябрь, заманчиво шуршат под ногами листья, а я грущу… Так хочется, что бы мы пошуршали вместе!За эти дни столько всего произошло, что тебе не хватит ночи выслушать, поэтому рассчитывай на несколько дней или не приезжай совсем! Не могу же я рассказать только половину! Ты до сих пор не видел мое новое платье! Это не правильно и очень даже обидно! Женщина не может так долго находиться без комплиментов! Нет, не рассказывай, что ты их выдал наперед, комплименты не жир, они не накапливаются! Это витамины, которые нужно поглощать ежедневно! Кстати о витаминах, Алиска сегодня украла мои витамины для ногтей и съела 2

139

штуки! Теперь у нее будут когти как у динозавра! И я не ручаюсь за твою целостность! Надежды на твой скорый приезд тают с каждой помытой тарелкой, но, слава Богу, высохла новая порция белья и я опять его разбросаю по дивану! Скучаю, скучаю, скучаю... *** Милый Джеймс, простите за фамильярность, но я не знаю, как к Вам обращаться! Пишет Вам, мышь, висящая в холодильнике одной Вашей знакомой! Простите, что вторгаюсь, в Вашу личную жизнь, но, поймите меня правильно, так хочется еще просто пожить! Не подумайте ничего плохого, моя хозяйка не жадная женщина, и раньше я всегда могла прокормиться в ее холодильнике, но сейчас мне очень голодно. Она почему-то решила, что если в доме будет беспорядок и пустой холодильник, то Вы скорее вернетесь! Слабость у нее такая, придумывает себе приметы! Я не осуждаю ее, Боже со-

храни, но кушать то хочется! У меня уже аллергия на сырые яйца и соевый соус, а ливерную колбаску я не успеваю даже понюхать, ее съедают монстры, живущие в этой квартире.Вы думаете, почему бы мне не убраться в другую квартиру? Не могу выйти, за дверью холодильника сидят зубатые и мохнатые полуголодные зверюги. Шансов никаких! У меня к Вам одна деликатная просьба. Пожалуйста, намекните моей хозяйке, что Вы завтра приедете. Приезжать не обязательно, но она обязательно приготовит обед и ужин. И если, Вам не затруднительно, делайте такие намеки пару раз в неделю! Я буду очень Вам признательна! Простите за беспокойство. Малознакомая, но очень ждущая Вас, мышь. P.S. Милый, милый Джеймс, я знала, что Вы не откажете мне в моей просьбе! Я Вас просто обожаю! Автор: Екатерина Колючкина

Металлическая дверь в очередной раз оживила язычки китайского колокольчика и пустое пространство залилось легким живым звоном, к которому примешались приглушенные и уверенные шаги женских ножек, обутых в элегантные туфлилодочки. Сакура, старательно изображенная на ширме ручной работы, оживилась при появлении обладательницы туфелек в холле приемной. Молодая женщина европейской внешности казалась нездешней красавицей. Все в ней было в тон гармоничной обстановке в восточном стиле: и спокойствие и уверенность, и должность управляющей. На туфлилодочки, скукожившись, смотрела пара женских ботинок из дерматиновой кожи. Встав напротив, в более удобную позу, ботинки скривили агрессивную рожицу и издали скрипучий звук, словно давая понять своей хозяйке, что чувствуют они себя не ко

времени и не к месту, но хозяйка, (архаично пахнувшая духами «Красная Москва») как будто заставляя их молчать, основательно осмотрелась вокруг и решительно остановила свой взгляд на лице молоденькой управляющей. - Так! Рукава обрубаем? - зазвенели язвительно-хамские ноты из ядовито накрашенного терракотового рта посетительницы. - Простите, позвольте уточнить. Вы хотите знать, возможно ли в нашем ателье укоротить длину рукава? Если это так, то отвечаю на ваш вопрос утвердительно. Возможно. - И сколько это будет стоить? - не менее язвительно и еще более досадно отчеканили яркие полоски. - Мне нужно осмотреть заказ, прежде чем обозначить цену. Вежливый тон управляющей ателье не соответствовал раздраженной внутренней тональности посетительницы. К террако-

товым полоскам, на фоне измятого поношенного пальто, вдруг судорожно присоединились морщинистые клешни, которые нервно шевелились в неприлично шуршащем кульке, пытаясь вытянуть содержимое. - Вот! Три блузки! Эту ушейте по бокам, а эти вот расставьте, и тоже по бокам, - клешни вытянулись вперед и застыли. Два серых вспыхнувших уголька на обвисшем неухоженном лице посетительницы въелись в управляющую. - Ушить эту блузку будет стоить 700 рублей, работа с этой блузкой обойдется в тысячи полторы-две, а эта, думаю, еще дороже, около 3500 тысяч. - Как?! С ума сойти! - клешни посетительницы конвульсивно стали собирать вещи в шуршащий кулек. - Я за каждую отдала по 300 рублей! - Простите, но если вам подарят вещь, вы прикажете оказать вам услугу бесплатно? - невозмутимо парировала

140

управляющая. В открытое окно подул ветер и задел язычки китайского колокольчика. Переливный мелодичный звон взмыл вверх и снова заполнил просторы комнаты. «Что это? Что это? Почему здесь все звенит?», вопрошала посетительница. Две терракотовых полоски губ так сильно сжались от злости и раздражения, что превратились в одну тоненькую яркую нить; нить резко изогнулась в острый зигзаг и из его углов брызнул прозрачный бисер: «Я всегда ездила на Тверскую, хоть и живу рядом! а здесь никогда ничего нельзя было сделать!» Невыносимо крепкий запах «Красной Москвы» растворился за захлопнувшейся дверью, оставив легкое облако советской эпохи. Китайский колокольчик вновь затрепетал под воздушный звон. *** Владелицей терракотовых губ была Любовь Петровна Шкодина. Ближайшее окружение с молодости знало Любовь Петровну, как склочную «бандитку». Не при-

141

выкшая ни к какому маломальски умственному, а уж тем более, физическому труду, она никак не могла понять: «Откуда, у только что приехавших соседей уже есть дорогая иномарка, а у этой соплячки Вики, уже соболья шуба! А я?! Что же я?! Всю жизнь была председателем партии комсомола и таких, как вы гоняла в шею, и указывала где, кому и сколько! Без моего ведома ни одна лишняя бумажка не подписывалась! От моей подписи зависели ваши никчемные судьбы! Все вы у меня вот где сидели!», - и правая клешня Любови Петровны энергично сжалась в морщинистый, но тугой кула-

чок. *** Открыв дверь подъезда своего дома, Любовь Петровна резко остановилась; дерматиновые башмаки, снова изобразили гримасу и жалобно пискнули под весом хозяйки. «Снова этот китайский колокольчик! Что он все звенит и звенит!» Кулак разжался и клешней прицепился к левой стороне груди. «Сердце!», - прохрипели терракотовые губы. Металлическая дверь подъезда захлопнулась за спиной Любови Петровны и умертвила звон китайского колокольчика. Автор: Манштейн

Эмилия

Как ни уговаривала подружка - остаться ночевать, Ольга собиралась домой. -Может, все же останешься? Сегодня канун Рождества, такой светлый праздник! Посидим еще, поболтаем, - подруге не хотелось отпускать Олю, тем более, что время близилось к полуночи. -Я бы с удовольствием осталась у вас, но ты же знаешь, у меня собака, ее еще нужно выгулять, покормить…… - Так страшно тебя отпускать! Сегодня везде пьяных полно! Шпаны всякой! - Да кому я нужна! Одуванчик предпенсионного возраста! И потом я пойду другой дорожкой…. -Какой такой дорожкой?.....Ну что ты придумываешь?.... А хулиганы и маньяки на возраст не смотрят! понимая, что Ольгу не уговорить, подружка давала последние наставления.- У вас такие темные дворы! С собакой на улицу не ходи, выкинь ее на балкон, пусть там все

свои дела делает. Целуясь на прощание, Ольга твердо обещала, что все так и сделает. Она приехала домой далеко за полночь. Встретив хозяйку, рыжая собачка – симпатичная пекинеска, от переполнявшего восторга, носилась по всей квартире и периодически повизгивала. Помня наставления подруги, Ольга вынесла животное на заснеженный балкон. Ну не тут-то было! Пекинес, как воспитанная собака, ничего там делать не собиралась, а стала визжать и скрестись в закрытую балконную дверь. Как Ольга ни убеждала ее, она только умоляюще смотрела своими выпученными глазамисмородинами на хозяйку. Не могла собака китайских императоров позволить себе такое разгильдяйство! Ольга не стала больше мучить бедное животное и, одевшись, повела на улицу. Вылетев из дверей парадной воспитанная пекинесиха тут же

присела и напурденила огромную лужу, которая бесповоротно подпортила чистоту только что выпавшего снега. Хорошо, что соседи уже давно спят и не видят этого, а то не избежать бы им разбора полетов по полной программе. И была надежда на то, что может быть пойдет снег и замаскирует это преступление. Сделав основное, теперь можно было спокойно гулять привычным маршрутом. Собака бегала большими кругами, оставляя длинные следы на пушистом снегу. Ольга медленно шла по тихому безлюдному двору, с удовольствием вдыхая чистый морозный воздух и рассматривая в полутьме сказочные, слегка припорошенные снежком, причудливые изгибы веток деревьев. Завернув за угол дома, Ольга увидела их - хулиганов! Предсказания подружки сбывались! От страха у женщины учащенно забилось сердце. Они стояли небольшой

142

стайкой, эмоционально говорили и громко смеялись. Уверенная в своей неотразимости, рыжая звездуленция направилась прямо на хулиганов, думая, что сейчас чужие люди начнут нахваливать ее неземную красоту, и совершенно не чувствуя какой опасности она подвергается! Ольге хотелось развернуться и убежать, но ничего не оставалось, как следовать за глупой животинкой. Она не могла оставить свою любимую красавицу на растерзание злым чудовищам. Как только женщина подошла ближе к хулиганам, они как по команде повернулись к ней и дружно выпалили: -Здравствуйте, тетя Оля! С праздником! С Рождеством вас! «Да это же парни из нашего дома!» - у Ольги отлегло от сердца. - «Какие же это хулиганы? Славные ребята! Здоровья мне желают, говоря «здравствуйте», а не какое-то там «здрасть». Вздохнув с облегчением, женщина по-

143

приветствовала ребят, и последовала дальше за своей собачкой. А пекинеска, не изменяя традиционному маршруту, мчалась навстречу следующей опасности. Впереди маячил самый темный страшный участок пути - между старых тополей росли высокие густые кустарники, посереди которых вилась узенькая тропинка. Собака, не раздумывая, сиганула туда. Хозяйка остановилась, не решаясь вступить в мрачное место. И тут она увидела среди зарослей мужской силуэт! У Ольги внутри все похолодело! Страх сковал ее настолько, что она не могла даже сдвинуться с места. «Маньяк! Точно маньяк! Ну все! Мне капец!» - стучало в голове у женщины. И в этот момент среди ночной тишины раздался пронзительный визг ее пекинески. Забыв о страхе, Ольга ринулась в заросли. Ее собачка, прижав уши и опустив хвост, стояла, не шевелясь, а над ней возвышался мощный мастиф. Маньяк мчался к ним и кричал:

-Не бойтесь! Он никого не тронет! Он очень добрый! Фу, фу, Цезарь! Подбежав, он оттащил своего кобеля, при этом извиняясь, и спрашивая: -У вас кто? Девочка? -Да, да, девица Ольга кивала головой. -Аааа, ну тогда и беспокоиться нечего! Мой Цезарь девчонок не обижает. И вы не бойтесь, пожалуйста, он вообще-то безобидный, но все боятся его грозного вида, поэтому нам и приходиться гулять по ночам. А таких игрушечек, как ваша девочка, тем более он не тронет! Выйдя всей компанией из зарослей, пекинеска поняла, что обедать ею никто не собирается, и, что защитников предостаточно, решила отомстить обидчику - начала гонять его. Грозный монстр игриво подбегал к ней, тут же отскакивал, а она, рыча, нападала, и быстро передвигая своими короткими лапками и хлопая огромными ушами, бегала за новым приятелем. Ольга немного успокоилась, понимая, что им встретился

маньяк совсем безобидный, и разболталась с мужчиной на всякие собачьи темы. Неожиданно он вытащил из внутреннего кармана куртки бутылку шампанского, а из другого пластиковые стаканы и предложил: -Сегодня же Рождество, а почему бы нам не выпить? Я вас очень прошу, составьте компанию. Я живу один, вернее вдвоем, с Цезарем, и вот прихватил с собой бутылочку, мало ли встречу старых знакомых! А встретил таких очаровательных девочек! Не дожидаясь согласия, мужчина откупорил бутылку, разлил шипучее шам-

панское по стаканчикам, и протянул один из них женщине. Ольга поняла, что после всех страшных переживаний это как раз то, что ей нужно, и не жеманясь, с удовольствием выпила. Шампанское сразу ударило в голову, женщина расслабилась, мир перестал казаться злым и неприветливым. Собаки продолжали свои, только им понятные, веселые игры. Ольга смеялась над шутками мужчины, и даже появилась некоторая симпатия к безумному маньяку. Незаметно компания доплелась до дома

«очаровательных девочек». Нужно было прощаться, но так не хотелось этого делать! И когда мужчина предложил следующей ночью погулять вчетвером, волна радости захлестнула Ольгу. И мелкой рыжей бестии, судя по ее крутящемуся хвосту, тоже понравилось это предложение - прогулки под бдительной охраной. Этой ночью Ольге долго было не уснуть. Она с теплом и улыбкой вспоминала добрых, милых маньяковхулиганов своего жуткого двора. Автор: Глушко

Татьяна

144

Я живу в Пномпене, это город в Камбодже. Вы можете сказать, что стыдно, жить в городе с таким названием. Но, так уж вышло. Я живу в Пномпене, угол 130-й и Риверсайд. Мой приятель Серега говорит, что 130-я это самое то место, где хорошо сходить с ума. лица, на которой я живу, никогда не спит. Никогда. Ресторанчики, кафешки, бары. Шелковые и ювелирные лавки. Караоке, ночные клубы и массажные салоны. Маленькие супермаркеты, магазинчики бытовой химии, сумок, кошельков, ворованной косметики, французских и итальянских вин и вечно снующие торговцы уличной едой. Наша улица не то, что не спит, она даже не дремлет. Звон монашеских колокольчиков, скрежет скрипок слепых музыкантов, пронзительный визг клаксонов сборщиков мусора. Протяжные крики

145

продавцов фруктов, смех проституток, визг моторов мотобайков. Грохот автомобилей с выдранными глушителями, призывные крики извозчиков и азартные вопли игроков в карты. Бегущие по балконам обезьяны и мелькающие в темноте крысы. Каждый день, каждую ночь, каждую минуту я слышу неумолкающий шум Пномпеня. Почему этот город не спит, не дремлет, не замолкает ни на минуту я не понимаю. Почему местные жители не устают от этого шума и не делают друг другу замечаний я не понимаю. Я многого здесь не понимаю. Я просто не сплю. По ночам я слушаю, как девушки зазывают в бары клиентов, как веселятся местные картежники и продавщицы магазинов. Я наблюдаю, как носятся по ночным улицам дети и выпрашивают деньги у белых туристов. Я смотрю, как тщедушные кампучийки волокут в отели отчаянно ору-

щих песни австралийцев, немцев и британцев. Я вижу пьяных до смерти французов и яростно веселящихся, раскатывающих на тук -туках, русских. Спать я ложусь в четыре-пять часов утра. Зачастую, к этому времени я так напиваюсь, что падаю замертво и засыпаю, не обращая внимания на продолжающийся за окнами вечный праздник. Мы живем на 130й, угол Риверсайд, флэт ту. Приезжайте. В городе под названием Пномпень, я живу не одна. У меня есть муж. Он не кхмер, как подумали некоторые из вас. Мой муж одессит, что ничуть не лучше. Моему мужу настолько нравится Пномпень, что иногда я думаю, что этот город придумали его одесские родственники, для того чтобы мне было хреново, а им хорошо. Пномпень - город, просто созданный для одесситов. Безобразная какофония пномпеньских улиц, моему мужу кажется замысловатым

джазом. Безвкусное сочетание ярких одежд – этническим дизайном, а визжащие тормоза неисправных машин - голосом мегаполиса. И главное. В Пномпене сбывается мечта каждого одессита. Здесь они все время на виду, постоянно окружены вниманием и подобострастием аборигенов.. Белых здесь обожают, как зрелище и рассматривают непрестанно и восторженно. Каждый день мой муж просыпается в шесть часов утра. Вернее вскакивает. Знаете, бывают люди подвижные, а бывают неукротимые. Вот мой именно такой. В шесть часов утра он вскакивает и сразу включает телевизор, компьютер и

музыкальный центр. Затем хватает гантели и начинает делать зарядку. В случае, если я проснулась под Майкла Фрэнкса - это победа. Если же под Эрс Винд энд Файер, то мою несчастную, невыспавшуюся голову можно сразу отрезать и выбросить на съедение крысам. К тому моменту, когда я выхожу из спальни, супруг успевает разбить чтонибудь из посуды, поболтать с балкона с местными попрошайками, выскочить в магазин, сжечь чайник и сбегать на рынок. Он успевает узнать новости из Одессы, Ньюйорка, Киева и прочитать Пномпень Пост. К моменту, когда я просыпаюсь, меня ждет столько новостей, что

сразу хочу выпить водки и умереть обратно. Мы живем в Пномпене, на 130-й. Второй этаж. Выслушав новости «от мужа», я варю себе кофе, беру комп и осторожно выхожу на балкон. Я надеюсь, что там меня никто не достанет. Но, не тут-то было. Именно в это время русскоязычные пномпеньские мамаши везут в школу детей. Проезжая мимо нашего балкона они останавливаются и неистово орут на весь Риверсайд : «Алёёё-Наа!!!» В кхмерском языке частица наа, является частицей усиливающей действие. В ту же секунду, казалось бы, занятые своими делами кхмеры, задирают головы, ослепительно

146

лыбятся и, глядя на наш балкон, дружно вопят: наа, наа, наа. Почитать не удалось. Творю на лице дружелюбный оскал, благодарно киваю кхмерам и выслушиваю репорт о ночных происшествиях в русской диаспоре Камбоджи. Ленкин любовник, бельгиец, умер в публичном доме. Мать троих детей, проститутка Мишель, уехала на заработки во Вьетнам. Кхмерская няня опять украла детей Сергея и требует выкуп. Наши парни поймали вора и отрезали ему палец. Полонский вышел из тюрьмы и набирает стафф на остров. Разбился на байке пьяный русский турист. У русскоязыч-

147

ного полицейского Остапа новая тачка, а казахи открыли ресторан… Всё. Пора ехать в офис. В офисе воняет только что сожранной кхмерской едой. Менеджеры оглушительно орут по-английски и надеются, что так я их лучше пойму. Опять забыли оплатить интернет. Телефонная связь с Россией и Украиной не работает. Монивонг перекрыт, бастуют швейники. Китаец не вышел на работу, а болгарин ушел в запой. Полдень, кхмеры бегут на ланч. ТИШИНА. Тридцать минут. И все поновой. Тарелка тайского супа в местной кафешке.

Магазин, рынок и два часа у плиты. Вечер. Гости. Вино. Сигареты. Клуб. Наши музыканты играют у французов. Французы дурачатся и поют «Дорогой длинною». Тук-тукер не знает,где находится наша улица. Попытка ограбления, отбились, посмеялись. 130-я, ночь, крысы, крики, визги, песни, смех. Кхмерская, русская, английская, французская речь. Вино,новая книга, литсайт, фейсбук. Я не сплю. Я почти не сплю. Я живу в Пномпене, это город в Камбодже. Автор: Лазебная

Алена

Сергей Семенович Орлович был редактором поэтического альманаха Подкова Пегаса. Он беззаветно был предан высокому искусству поэзии, вообще, и русской современной литературе, в частности. Каждый день с утра и до позднего вечера ( пока рабочий день не заканчивался и огромная рыжая уборщица не начинала греметь ведрами и громогласно говорить сама с собою - От интэлигэнция вшивая! Понасырали, и домой!) От этого сермяжного фольклора Сергею

Семёновичу хотелось поскорее смыться , и он , наспех собрав бумаги, запирал кабинет и быстрым шагом трусил к остановке. За тысячу километров от Сергея Семеновича Орловича находился Александр Аполонович Птицеклюев. Александр Аполонович беззаветно любил поэзию, но заарканить Пегаса не всегда получалось, или крылатый мерин начинал такое выделывать, что хоть святых выноси . "Раз тебе, милая, до лампочки, Что меня могут

любить лапочки, Пришла пора осенних груш... Их околачивает муж? Ищите...женщину в машине! Ей в ней не спрятаться никак, Звучит же хит, как на вершине, Шер ше ля фа! Пятак в пятак? Кто обозначил, где чья репа? И лепота, и лепа...и лепа, Раз тебе, милая, до лампочки, Уста снимают в любви тапочки. Теперь в носках...и тише, и тише?

148

Как на подушечках коты, Любовь приходит только свыше, А вот уходит в течь...воды! Раз тебе, милая, до лампочки, На все на ватты Ильича... Пусть меня больше любят лапочки, Пока в свече...любви свеча!" Сергей Семенович внимательно изучил присланные стихи , пытаясь одновременно пригладить волосы, ставшие дыбом. Затем он пытался написать рецензию, но... сколько не пытался построить фразу, но на бумаге выходило только " мудак" и " херня". В глазах уже рябило. И Сергей Семенович решил отложить написание рецензии на утро. " Уважаемый Александр Аполонович, в настоящее время мы не можем опубликовать ваши произведения, так как редакционный портфель переполнен." Через три дня беспощадная почта принесла новый пакет. "И всё же хоть неравнодушна, Пусть удостоен твоей злости,

149

Но в злости ненависть послушна, Ты ненавидишь мои кости? Мой костный мозг, изгиб извилин? Их миллиарды клеток мысли... Где сам Господь в любви бессилен, Там груди женские обвисли. Младенец голоден, не кормлен, От зла уходит молоко... На нервной почве, обескровлен Коварный план твой далеко. Так ненавидь меня ты злее! Не будь бездушно равнодушной, Ты ж не овца, что только блеет, В воротах новых самой нужной." В этот раз Сергей Семенович решил не отвечать вообще. Он торжественно сжег весь пакет стихов Александра Птицеклюева и с чувством глубокого удовлетворения пошёл на пьянку однокласников. Одноклассники Сергея Семёновича с детства знали, что он не от мира сего и поэтому на все посиделки старых друзей ходил , исключительно " для протокола", но в

эту встречу надрался, как студент на именинах, был он агрессивен и шумен во хмелю и все пытался влезть на стол и со стола оратьну научился ты, сука, рифмовать - пиши в тетрадочку! Дрочи молча! Одноклассников он поверг в шок, его даже пришлось отмазывать и от милиции и от компании строителей, которые гуляли за соседним столиком и усмотрели в поведении Сергея Семеновича личное оскорбление. Утром Сергей Семенович долго вспоминал кто он, как попал в эту квартиру и вообще- что делать и куда ему идти. Хотя идти то как раз он не мог. Он трясся весь и был похож на оживший холодец. Но старые друзья они на то и друзья - когда Сергей Семёнович дополз до холодильника, там обнаружилась бутылка пива и бутылка минералки. Сергей Семенович аж прослезился от умиления! Ну у кого ещё есть такие друзья?! Через час , когда он почти уже был похож на человека разумного, можно было уже собираться на работу. И все бы ничего,

но страшновато было. После контузии птицеклюевскими шедэврами, Сергей Семенович боялся пакетов стихов, которые- никуда не денешься- нужно было читать, редактировать и даже публиковать или возвращать на доработку. На работе Сергей Семенович стал вести себя нервно и желчно. Он теперь, без обиняков, мог сказать о произведении непечатно и ему было абсолютно все равно , что о нем думает собеседник.Но насторожила сотрудников безобразнейшая драка редактора Орловича с, набирающий известность, поэтом

Оскаром Ки. Оскар принёс подборку лично - видимо расчитывал , что редактор будет целовать ему ноги в брендовых шузах, но Орлович , прочитав подборку, поднял на Оскара глаза и спросил, плохо скрывая презрение: - что ж вы, батенька, эдакое дерьмо принесли? Запоры у вас? Так пейте слабительное, чтоб дерьмо - в унитаз, а не редактору на стол! - Да меня все знают! Я поэт! - Что ж ты ,поэт, рифмуешь ходитьбродить, петь - не петь? - А глагольные рифмы даже у Пушки-

на были! Пушкина Оскар помянул зря. У Сергея Семеновича зашумело в голове и он мутузил Оскара Ки рукописями, в начале в своём кабинете, а потом гнал его пинками вниз по лестнице аж четыре этажа. Скорее всего, люди пишущие , в большинстве своём - мазохисты. Иначе ведь не обьяснишь тот факт, что теперь опубликоваться в альманахе Подкова Пегаса, было почти так же круто, как режиссеру получить Нику. Ушлые психологи придумывают красивые и непонятные сло-

150

ва- кризис среднего возраста, дипрессия, профессиональная деформация... Сергей Семенович теперь мало был похож на ботана- редактора. Его новый образ был соткан из противоречий и больше всего он теперь походил на кулачного бойца, которого убедили, что словом можно ударить больней, чем правой. Обстановка в редакции, и так весьма накаленная, накалялась ещё больше из за желания многих авторов опубликоваться именно у Орловича, и от того, что у мецената альманаха вдруг обнаружилась " племянница" , жаждущая увековечить своё творчество на страницах Подковы. По предварительной договорённости , Оксана принесла десять" лучших" стихов . Орлович внимательно прочёл стихи Оксаны. Затем взял ручку и что то написал на обороте последнего листа. Затем он протянул Оксане ее подборку - Ну как? .кокетливо спросила Оксана. - Лёгкое подобие правой руки!- в тон ей ответил Орлович. Да-

151

же меня ваше творчество вдохновляет. Я вам на обороте аллаверды написал. Оксана взяла лист и прочла: "Засяду с ружьем на крыше. Плевать, что замерзла жопа. Пегаса , конечно жалко, но Ксюша его задрочит. - каллиграфические строки прыгали перед глазами .У неё задрожали руки. - Как вы смеете?! А ещё интеллигент! Что вы мне написали? Резолюцию, мать твою ! - прорычал Орлович. -Вам значит можно?! - Всем можно! Но не все хотят публиковаться! Не все несут свои экскременты в глянец, не все мнят себя Пушкиными и Ахматовыми! - рычал Орлович. -Но вас предупредили кто я! - А кто ты? Маленькая макака, которая дешевле нормального эскорта и приятней надувной бабы? Жрица любви? Интеллектуальная пустышка? Путана, которая за услуги берет публикациями?

Оксана покраснела, потом побелела. "Я этого так не оставлю! Ты за все ответишь!"-шипела она , покидая кабинет. Этот откровенный разговор стал причиной скандала и последующего увольнения Сергея Семеновича. Уволили по статье и без выходного пособия, но... Популярность его была неимоверная. Поэты за ним ходили табунами и просто неприлично пытались его обожать. Сергей Семёнович выбирался на посиделки с друзьями раз в неделю. Все остальное время он бездельничал. Бездельничать весьма утомительное занятие и , ничего удивительного нет в том, что постепенно Сергей Семенович стал целыми днями спать, а ближе к ночи, наоборот, активизировался. Ночи они как будто специально созданы для раздумий. Сергей Семенович часами смотрел на звезды, бормотал стихи ... И вот однажды его одиночество было нарушено. Вначале в окно деликатно постучали, а потом интеллигентная лошадинное

лицо возникло перед лицом Сергея Семеновича. - Позвольте, Серж нарушить ваше одиночество? - Эээ... Вы что? Вы кто? -Я - Пегас! С Олимпа! -Ах ты сука!- Сергей Семенович пытался броситься на Пегаса с кулаками, но , получив копытом в лоб стал потише и повежливей. -Согласитесь, Серж, вам, культурному образованному человеку, нельзя так опускаться!- говорил Пегас ,нежно пиная Сергея Семеновича копытом и приводя его в чувство. -И не старайтесь- меня давно уже прострелили навылет и неоднократно. - продолжал Пегас и его голос успокаивал и убаюкивал Сергея Семеновича. Теперь Пегас прилетал почти каждый вечер. Они вели долгие и приятные разговоры о поэзии и поэтах.От спиртного Пегас отказывался, зато хлопья " Геркулес" поглощал с удовольствием. Накануне дня рождения Генриха Гейне, Пегас вдруг сам

предложил выпить. Сергей Семёнович достал припрятанную бутылочку наливки и они выпили за поэзию. - Хочешь слетать на Олимп?- спросил Пегас вкрадчиво. - Хочу! - не задумываясь, ответил Орлович. - Тогда летим! Поздней ночью крылатый конь с взьерошенным седоком в пижаме и тапках исчезли в звёздном небе. Миролюб Любомирович Кацебко дежурный врач психиатрической больницы задумчиво смотрел в звездное небо. Минуту назад, на его глазах, пациент Орлович из шестой палаты на каком то невиданном крылатом чудовище улетел в неизвестном направлении в космос. Впору было самому Миролюбу оформлятся в стационар. Он вспомнил, что Орлович -редактор литературного поэтического альманаха, сдвинулся на почве бездарных стихов, которые, на своей службе, видел великое множество.Был этот пациент тих и незлобен, только вот по ночам не спал, что только ему не кололи.

Рассказывал он всем о каком то Пегасе, хотя читал Миролюб что-то про этого любимца олимпийских богов. Он так и стоял ,не отрываясь , глядя на звезды. Звенела тишина и так хотелось. чего то душевного, но Миролюб Любомирович почти не знал стихов. Хотя, напрягая мозг, и перетряхивая закутки памяти, все таки вспомнил: Я знаю силу слов, я знаю слов набат. Они не те, которым рукоплещут ложи. От слов таких срываются гроба шагать четверкою своих дубовых ножек. Бывает, выбросят, не напечатав, не издав, но слово мчится, подтянув подпруги, звенят века, и подползают поезда лизать поэзии мозолистые руки. От этих стихов Маяковского у него защипало в носу и, непроизвольно, закапали слёзы. Звезды истекали холодным светом и в ночной тиши далеко было слышно ржание Пегаса. Автор: Елена

Ханина

152

На подоконнике в одной гончарной мастерской жил да был настоящий Полярный Медведь. У него была узкая клиновидная голова на мощной длинной шее – чтобы легко было ловить в ледяных лунках зубами рыбу, густая шерсть – чтобы не мерзнуть в мороз, мощные лапы – чтобы проходить огромные расстояния и одним ударом ломать крепкий лед. Вы спросите – как на обычном подоконнике может поместиться такой огромный зверь? Все просто – ростом наш Медведь был с детскую ладошку, а сделан был из белой глины. Полярного Медведя слепил мальчикшкольник на уроке труда, да так и забыл в мастерской. А потом он просто затерялся среди других поделок: кошек, мышей, кувшинчиков и человечков. Медведь стоял и пылился, никому не нужный. Ему было очень скучно. Он даже с соседями не мог поговорить, не знал, что творится вокруг него,

153

потому что мальчик так и не расписал Медведя, ни рта, ни глаз у него не было. Одни только глиняные уши стояли торчком на его глиняной голове, ловя звуки. Наступило лето, школьники ушли на каникулы. У Медведя больше не появлялось соседей: в мастерской осталась только Мастер и две ее Ученицы. Все они были взрослые тети, и работали на гончарном круге, а маленькие поделки в виде зверят они не лепили. Время от времени Мастер и ее Ученицы наводили порядок в мастерской: вытирали пыль, соскребали потеки глины, перекладывали готовые звонкие горшки и блюда оберточной бумагой и помещали их в коробку с надписью «на продажу». Частенько им надоедало переставлять с места на место необожженные фигурки кривых котов, кособоких мышей и хромоногих человечков, и тогда эти фигурки отправлялись в таз с мокрой глиной. Там они потихоньку напи-

тывались водой и из кошек, мышей, кувшинчиков и человечков снова превращались в глину, в точно такие же бесформенные комки, какими попали в руки своим маленьким творцам. Во время очередной уборки Мастер разбирала зверинец на подоконнике. Она нашла потрескавшееся блюдце и швырнула его в таз с глиной. Обнаружила рыбу с отбитыми плавниками – и отправила ее следом за блюдцем. Поломанный кувшинчик, кривобокий динозавр, жарптица без головы полетели следом. Маленькая, испачканная глиняной пылью рука Мастера подбиралась к Полярному Медведю. Медведь занервничал – ему не хотелось нырнуть в таз и размокнуть там обратно в глину. Он же Полярный Медведь! Пусть необожженный и нерасписанный, пусть ему скучно стоять на подоконнике без дела, но таз – это же еще хуже! Он гордился своими мощными лампами, своей узкой кли-

новидной головой и толстой шерстью. А вдруг потом из глины, в которую он превратится снова, вылепят какого-нибудь нелепого уродца? Вот пальцы схватили Полярного Медведя поперек туловища и подняли вверх, к лицу. У Медведя даже немного закружилась глиняная голова – перемещаться так быстро, тем более по воздуху, ему еще никогда не приходилось. – Надо же! Настоящий Полярный Медведь! – восхитилась Ученица Мастера. – Возьмешься доделать его или мне сразу выбрасывать в таз? – спросила Мастер. – Возьму-возьму! – поспешно воскликнула Ученица. – Его обязательно надо расписать. Сначала Ученица Мастера взяла шершавую шкурку и стала зачищать медвежьи бока, морду и ноги, убирая с них неровности глины. Полярному Медведю было ужасно щекотно от шкурки, но дергаться в руках человека он не стал: Ученица Мастера делала свою работу над тем самым страшным та-

зом, упасть в который было хуже всего на свете. Пока же в страшный таз сыпалась только глиняная пыль от шлифовки. Вот морда Медведя перестала быть кособокой, вот исчез наплыв глины возле хвоста, вот стали прямыми и ровными медвежьи лапы. Шкурка забрала все лишнее. Теперь глиняный Полярный Медведь был куда больше похож на настоящего, хоть и оставался попрежнему ростом с ладошку. Тогда Ученица Мастера взяла цветную глину и стала расписывать Медведя. Она сделала ему маленькие желтые глаза, любопытный черный нос и губы с бахромой. Нарисовала на лапах мощные когти и покрыла глиняное тело белоснежной цветной глиной. Сразу же Полярный Медведь смог видеть, что происходит вокруг. Он видел гончарный круг, много кувшинов и ваз, уходящие вдаль ряды парт и стульев. Увидел красивые статуэтки, подмигивающие с полок, расписные копилки и панно, изящные кувшины. Увидел и Ученицу Мастера, кото-

рая, высунув от усердия язык, водила кисточкой по его задней лапе. До этого людей Полярный Медведь ни разу не видел, поэтому не удивился. Удивился он тому, что его раскрашивают цветной глиной, а не простой краской. Но вскоре все стало ясно. Расписанного Полярного Медведя посадили в глубокий колодец, на дне которого пролегали металлические спиральки, похожие на пружины. Рядом с Медведем стояла высокая разноцветная ваза, толстый кувшин для молока, покрытый грязно-синими пятнами Кот и Летучая Рыба, похожая на самолет. Рыба была вся вымазана каким-то желтым порошком, у Кота на синем фоне были наплеваны какие -то желтые кляксы. Пока Полярный Медведь соображал – что бы это значило? – крышка колодца закрылась, и стало темно. Темнота воцарилась ненадолго – вскоре металлические спиральки на дне начали наливаться краснотой, делаясь все ярче и ярче. Одновременно со светом спиральки ис-

154

пускали тепло. Вскоре вокруг сделалось так жарко, что Полярный Медведь, даже будь он не полярным, а южным сумчатым медведем-коалой – с трудом мог бы вынести такую жару. Конечно же, это был никакой не колодец, а электрическая печь для обжига глины! Раскаленный воздух проделывал удивительные вещи с самим Полярным Медведем и его товарищами по несчастью: тела их становились легкими, загорелыми, крепкими и звонкими, теперь им больше не была страшна вода. Себя Полярный Медведь не мог видеть, но он с удивлением наблюдал, как грязно-синие пятна на теле Кота становятся

155

красивыми переходами, какие бывают у темного ночного неба, а желтоватые плевкикляксы проявились и оказались веселыми мохнатыми звездами! Желтая Летучая Рыба теперь красовалась в плотном блестящем панцире золотистого цвета. Ваза стала очень красивой, заиграв всеми цветами радуги, а толстый кувшин для молока стал блестящим от глазури не только снаружи, но и изнутри – ему ведь нужно было сохранять в себе молоко, чтобы ни капельки не утекло через поры его глиняного тела! Спирали остыли, жар схлынул и крышка открылась, впустив внутрь печки солныш-

ко. Готовые глиняные изделия с интересом разглядывали друг друга при свете дня. Какие они стали все красивые, крепкие и блестящие! И вот пришли две Ученицы Мастера, завернули в серую оберточную бумагу Полярного Медведя, Летучую Рыбу, Кота, вазу и кувшин для молока и осторожно сложили в ящик. Лежать в мягкой бумаге было очень приятно, и всем игрушкам сразу же захотелось спать. А потом крышка ящика закрылась, внутри снова сделалось темно, и ящик, покачиваясь в такт шагов, поплыл куда-то. – Медведь классный получился, даже жалко отдавать, – говорила одна Ученица другой, шагая по коридору с ящиком в руках. – Может, оставишь? – спросила вторая. – Нет-нет, у меня он только пылиться будет, а так пусть немного мир посмотрит! Ящик погрузили на заднее сидение автомобиля.

Заурчал мотор, автомобиль тронулся, и сонные игрушки поехали навстречу дальнейшим приключениям. В магазине сувениров ящик, наконецто, открылся. Вокруг сияли лампы, а в стеклянных витринах… ооо! Расписные матрешки, хохломские ложки, тряпичные куклы, вязаные собачки! Брелки и магниты, тарелки с росписью, значки и свистульки – чего тут только не было! Игрушки нежились в ярких лучах подсветки, притягивали взгляд, манили, будто говорили каждому прохожему – «посмотри на меня, разве я не чудо?!» Люди шли, останавливались у витрин магазина сувениров, глазели на изобилие красок. Иногда какой-нибудь сувенир покупали и уносили с собой, но место на витрине недолго оставалось пустым – на него ставили новый сувенир. Однажды зимой в магазин сувениров зашел Мальчик. Он искал подарок на 23е февраля своему папе. Папа был полярник, и много рассказывал Мальчику про Аркти-

ку, показывал фотографии из экспедиций. Подарок должен был быть особенным. Правда, мама Мальчика всегда говорила, что самый лучший подарок – это подарок сделанный своими руками, но в этот раз Мальчик не смог ничего подходящего придумать. И вдруг он увидел на витрине Полярного Медведя! Нос Мальчика расплющился – он прижался им к стеклу плотно-плотно – он узнал этого Полярного Медведя! Много месяцев назад он слепил его на уроке труда в школе и забыл на подоконнике. Но тогда Медведь был серый, невзрачный, а теперь – как он был теперь хорош! Белоснежная шерсть, черный любопытный нос, желтые глаза – он очень напоминал настоящего, хоть и был ростом с ладошку. – Нравится? – спросил Мальчика женский голос. Он обернулся и увидел Мастера, которая стояла и улыбалась возле витрины. В зимней шапке и шубе он не сразу узнал свою учительницу, на уроке у которой слепил Медведя. Мастер привезла

в магазин новые поделки, и собиралась уже уходить, но тут заметила Мальчика. – Очень нравится! – признался мальчик. – Я его папе хочу подарить, он полярник. – Вот как? – кивнула Мастер. – А я-то думаю, почему ты один из всего класса слепил белого мишку? Все делали кошек, мышей, собачек, а ты – Полярного Медведя. Значит, папе хочешь подарить? Хорошо. И она позвала продавца. – Расставьте на витрине новый товар из коробки, а вот этого медведя, пожалуйста, отдайте мне назад, я передумала его продавать. Продавец вынул Полярного Медведя с витринной полочки и вручил Мальчику. – Забирай! – засмеялась Мастер, – и больше не забывай свои поделки на подоконнике, ладно? – Ладно! – счастливо кивнул Мальчик и спрятал Полярного Медведя под курточку. Он хотел донести подарок до дома в целости и сохранности. Автор: Къелла

156

- Водка — зло. Но трезвость побеждает водку. Поэтому, если ты ведешь трезвый образ жизни, водки у тебя не будет, - заключил весьма пьяный мужик и, поднеся стакан с водкой к зеркалу, чокнулся со своим отражением, подмигнул ему, выпил, схватил с трюмо огурец и с хрустом разжевывая, задумался. Из зеркала, также хрустя огурцом, на него глядел двойник и

157

странное дело, как-то не так глядел. Опухшая морда лица и небритый подбородок с неровной щетиной, все было как у настоящего, не зеркального, но вот что-то такое во взгляде, затаенная мысль, а главное трезвый взгляд... впрочем, пьяница ничего не замечал. Он встрепенулся, налил в стакан до краев водки и весело улыбаясь, потянулся к отражению, чокнулся,

выпил, и тут же его отражение скривилось от отвращения, выплеснуло содержимое стакана себе за плечо. Пьяница ничего не заметил. Он вообще уже потерял счет времени, не знал то ли день, то ли ночь на дворе и все только пил да пил. Батарея бутылок давно уже разбросанная по полу успела зарасти клочками серой пушистой пыли. А он из-под кровати все выуживал и выуживал

бутылку за бутылкой, откупоривал и выпивал, не чувствуя ни вкуса, ни опьянения. Он ощущал только острую потребность с кем-то поделиться разговором и делился с зеркальным отражением. Озаботившись серьезными вопросами, пьяница напряженно морщил лоб, решал что-то, бубнил, а потом вскакивал порываясь куда-то бежать, махал руками, глаза его горели, рот не успевал выкрикивать судьбоносные решения от которых зависело спасение мира, но ноги не держали уже и он падал, с грохотом опрокидывая стул на пол, не чувствуя боли от падения, отрубался и разинув рот, пуская слюни, спал без сновидений посреди груды мусора, слежавшихся пластов пыли, застарелой грязи, окурков, пивных да водочных пробок. Вот и тут, пьяница грохнулся и отключился, как перегоревшая лампочка. В зеркале должно было произойти то же самое, но вопреки всем законам здравого смысла не произошло. Пьяница упал, а его двойник так и остался сидеть на

стуле. Не скрываясь, он радостно улыбнулся, потянулся и вылез из зеркала, не без усилия, конечно. Двойник оказался выше ростом, плечистее, увереннее в себе. Первым делом он схватил пьяницу за ноги, подтащил к самому трюмо, перевалил хрипящее и недовольно бурчащее тело в зазеркальный мир. Пьяница там с грохотом упал так и не проснувшись. Двойник удовлетворенно потер ладони и огляделся. Загаженный пол ему не понравился. Он в гневе хлопнул, топнул, тут же из кладовки выскочил веник с совком, по дому заспешили вытирать многодневную грязь тряпки, вылезшие из той же кладовки. С шумом в ванной наливалась вода в ведро, выскочила, пританцовывая швабра. Буквально через несколько минут комната засияла чистотой и порядком. На кухне, в мойке, правда еще булькала вода, и переворачивались под мыльной губкой покрытые слоем разноцветной плесени, тарелки. Но в целом двойника все устрои-

ло. И тут из зеркала восстал пьяница. Он ошалело пощупал стекло и, уперев в него ладони, уставился на двойника ничего не понимающим взглядом: - Ты кто? Двойник немедленно обернулся, окатил пьяницу презрительным взглядом и процедил: - Как кто? Черт я! - Что происходит? - растерялся пьяница, словно слепой ощупывая зеркальную поверхность. - Ну, видишь ли, мой дорогой, - начал сухим, учительским тоном черт, - ты настолько сильно пил, что, конечно же должен был бы неминуемо погибнуть от алкогольного отравления. Но я решил не сразу дать тебе такую возможность, а как бы потянуть время что ли и заодно позабавиться. Нам, чертям, так редко удается пожить жизнью человека, а хочется, ты не представляешь как! И черт выразительно посмотрел в глаза пьянице. - А как же я? недоумевал пьяница. - Ты? - задумался

158

черт. - А что ты такое, чтобы о тебе беспокоиться? Посидишь пока в зеркале! И без дальнейших объяснений он подошел к шкафу, нашел там почти новый да что там, никогда не ношенный черный костюм с белой рубашкой и галстуком, переоделся и вышел из квартиры. Костюм пьяница покупал давнымдавно, еще, когда задумывал жениться, да так и не женился. Забытый, задвинутый, висел костюм в дальнем углу шкафа... Черт ушел, пьяница услышал, как щелкнул замок. Наступила тишина. Тишина была неправдоподобная, абсолютная, будто он оглох. Пьяница отошел от трюмо, повернулся, огляделся, здесь, все было как там, в отражении. Чистая комната. Проход в темный коридор и кухню. Пьянице захотелось пить и он пошел, желая дойти до кухни, неровно ступая и спотыкаясь на каждом шагу, но дошел только до видного в зеркале коридора, дальше была пустая темнота и он, пошарив руками и зайдя туда,

159

ощутил, внезапно, такой ужас, что выскочил, словно ошпаренный, обратно. Жажда мучила. Он вспомнил, что за комнатным цветком на полке с книжками должна была стоять банка с водой предназначенная для полива растения. Бросился и сразу нашел, правда протухшую, испарившуюся до половины банки воду, но все-таки, в два глотка осушил ее, почувствовал, как сушняк отпускает. По своей привычке к болтологии, сухо приказал самому себе взять себя в руки. Побагровел, что-то решив и резко, не раздумывая, бросился вперед, на зеркало. Раздался звон, глухой звук и пьяница со стоном упал на пол. Впрочем, через минуту он уже вскочил и упрямо наклонив голову смотрел тяжеленным взглядом ненавидящего всех и вся человека в комнату по ту сторону зеркала. Тут хлопнула дверь. Черт вошел и сразу рассмеялся, глядя на огромную шишку, вздувшуюся на лбу у пьяницы. Он все понял, подошел к трюмо. Пьяница пристально

его разглядывал. Это был мужчина, плотный, коренастый, с черными аккуратными усиками над верхней губой, чистыми щеками хотя у самого пьяницы щетина выросла еще больше, того и гляди превратится в бороду. Пьяница машинально потрогал себя за подбородок. Черт был похож и одновременно не похож на пьяницу. - Я так не выгляжу! - категорически заявил пьяница. - Ну, конечно же, так выгляжу я! - мягко согласился черт. - Выпусти меня! потребовал пьяница. - А ты опять пить будешь? - Какое твое дело? - возмутился пьяница. - Если даже и буду! И загибая пальцы стал перечислять: - Мой дед пил, мой отец пил, и я пью! - и гордо выпрямился, будто сказал о чем-то замечательном и необходимом всему человечеству. Черт не ответил, а только заложив руки за спину подошел к окну. Пьяница мог наблюдать лишь его тень на полу, окно находилось за трюмо и в зеркале не отражалось.

- Послушай, черт, - сбавил тон пьяница, мне здесь страшно. - Ну и что? - равнодушно процедил черт. Пьяница напряженно думал. Он вспоминал что-то такое про душу и про сделку: - Я тебе свою душу продам! - доверительно пообещал он. - Она, итак, мне принадлежит, - возразил черт и вернулся к трюмо, уже заинтересованно глядя в глаза пьянчужке, как бы подначивая его к поступкам. Пьяница чувствуя нарастающую злобу схватил стул и жахнул им по зеркальной поверхности. Зеркало со звоном посыпалось на пол. А пьяница с воплями победы полез в

комнату, прочь из зазеркального мира... Черт сразу же исчез, будто и не был, но вместо него на пороге комнаты выросли хмурые стражи порядка, скрутили пьяницу и поволокли под вопли разгневанных соседей уставших от шума и пьяных воплей посреди ночи. Соседи потрясали перед носом пьяницы кулаками и вообще желали ему всех «благ». Пьяница молчал и только поджимал ноги, на манер малыша, который желает, чтобы родители перенесли его через лужу. Однако, под руки его волокли не родители, а доблестные охранники интересов граждан. А, когда он уже из-за решетки клетки в крас-

ках поведал стражам порядка о черте, его перевезли в психиатрическую, где специалисты дела сего поставили диагноз известный всем выпивохам мира - «Белая горячка». Но вот, аргумент, кто же тогда прибрался в квартире, как не черт, спрашивал пьяница у любопытствующих психов в палате, кто вымыл посуду и полы? Кто? И психи покорно соглашались с его доводами, а сам пьяница считал, незыблемой истиной, что он побывал в мире зазеркалья и черта видел, факт! Автор: Элеонора Кременская

160

В снежном вихре под лучами уличных фонарей, медленномедленно кружились белые хлопья. Крупные снежинки, сверкая и искрясь, бесшумно ложились на красный нос Леньки Куролесова переодетого Дедом Морозом. Широко распахнув руки в красных варежках, он лежал, удобно раскинувшись в сугробе, и весьма прозаически храпел. Таким его и нашли… В первом часу ночи, как известно, русские люди не просто выпивают, а отмечают праздник под гром новогодних салютов. Пороховые склады имеются в каждом доме, за месяц до праздника скупаются в диком ажиотаже бом-

161

бочки и петарды. А огромадные ракеты, способные, кажется, долететь до Луны, русские покупают принципиально, говоря, мол, устроим тот еще Новый год! И устраивают же! Даже в захолустье, в глухих деревнях находится паратройка сумасшедших людишек неопределенного возраста, которым мало хлопушек да бенгальских огней и какая-нибудь глухая бабулька давнымдавно живущая в мире тишины, вздрагивает от грохота взрывов, выскакивает за дверь своей старинной избушки и кричит, размахивая платком: - Ура! Я слышу! А в темное небо, пугая лесное зверье, летят ракеты и рассы-

паются над головами восторженных зрителей сотнями разноцветных огней. Остальные не отстают и только спят и видят, как бы перещеголять умопомрачительными запасами фейерверков соседей или друзей, родственников или врагов. Но это и понятно. Народ, способный рассуждать, что в нынешней России надобно не выбыть из строя, а раз уж выбыл, так и помирай, нечего мучиться и мучить других, конечно же, готов, действительно готов к внезапной смерти. Именно, к внезапной… Тем, кто погиб сразу, в одну секунду, завидуют и кивают со вздохом, что, мол, зато не мучился, а ты неиз-

вестно еще как откинешься. В связи с этим русские совершенно не ценят свою жизнь. И говорят: - Работаем, пока ноги носят! И потому пьяный Дед Мороз несомненно оказавшийся в беспомощном состоянии, кандидат во внезапные покойники, сразу привлек внимание гуляк высыпавших из многоэтажного дома на улицу. Гуляки быстро определили, что Мороз еще живой и, не дав ему помереть, испытывая жадную зависть к такой легкой смерти, вцепились в него, без раздумий поволокли в тепло своей квартиры. Без лишних церемоний Леньку Куролесова избавили от карнавальной одежды: шубы, варежек, накладной бороды и усов. В сторону полетели серые валенки и парик служивший Леньке заместо шапки. Куролесов выглядел никаким, но в определенный момент он открыл глаза, уставился на присутствующих. Глаза его почти потеряли цвет, видимо от пьянства, но глядел он востро и будто ощупывал людей неви-

димыми радарами, излучая, одновременно и недоверие, и любопытство. Он не ответил на вопросы о состоянии здоровья, но безропотно дал осмотреть руки, щеки и нос на предмет обморожения. Впрочем, гулякам пришлось повозиться, густой грим наложенный пластами на лицо Леньки, где были и румяна, и тени, и яркая помада, и даже черная тушь, подчеркивающая всю значимость и красоту редких ресниц Куролесова, не давал ясной картины. Однако, с помощью разных лосьонов удалось справиться и с этой напастью. И когда выяснилось, что все в порядке, развенчанный Мороз поднялся на ноги, отстранил от себя своих доброжелателей, горячо заговорил, глядя на присутствующих убежденно и уверенно: - Мы были всегда, - авторитетно заявил он, - вначале мы жили динозаврами. Моя жена, например, жрала всех подряд, она и сейчас жрет, в основном, меня. Я же жевал листья и траву. - И сейчас жуешь? – хохотнул кто-то.

В ответ Ленька лишь фыркнул пренебрежительно, дернул головой, непримиримо подергал плечами: - А когда «серые» развязали войну с инопланетянами и грохнули заряд ядерных бомб, чтобы все на Земле погибло, и планета никому бы не досталась, мы перешли в камни. Потом появились инопланетяне, растопили лед и мы перешли в инопланетян, вернее в их детей, которые и стали обзываться людьми. Постепенно, мы свели все способности и мозги инопланетян к нулю, развратили их и сейчас успешно деградируем к первоначальному состоянию, то есть, к тупым травоядным и плотоядным динозаврам, ну может, не таким здоровенным, но ведь и животные с насекомыми тоже значительно уменьшились! И, стало быть, делаем вывод, кто мы? А паразиты, вот кто! И он неожиданно для всех расхохотался, напоминая своим внезапным смехом и странной речью вконец обезумевшего человека. Впрочем, гуляки тут же махнули рукой

162

на ненормального Мороза. Кто из нас без странностей, особенно выпивши? А, если честно, вся наша жизнь в России – сплошное безумие. Между тем, Ленька тут же позабыв о своих словах, уставился на чудо. У чуда были густые, белые, кудрявые волосы волнами ниспадающие до пояса. Темно-серые глаза, чрезвычайно спокойные, с поволокой, даже лучше сказать, томные. Красавица глядела на Леньку с ленивой любовью, пробирая его до самых глубин. У Леньки даже кожа покрылась «гусиными» пупырышками, несколько раз он сильно дернулся от внезапного озноба. Он и не понял, как оказался с нею рядом, протянул руку, чтобы дотронуться и тут же затрясся, когда она сама, внезапно, упала в его объятия и тесно прижалась к его груди. Минуту она серьезно и внимательно разглядывала лицо Леньки, а он потрясенно молчал, увидев в ее глазах серебристые звезды, наверное, прилетевшие с новогоднего ночного неба.

163

Красивая мелодия, зазвучавшая из магнитофона, привела их в чувство. Они танцевали. И Ленька, ошалев от необычного ощущения, держал невесомую ручку красавицы в своей руке. У него было такое впечатление, что он во сне. Только во сне бывают вот такие моменты абсолютного слияния душ, когда не надо слов, а молчание не напрягает, а как бы очаровывает. Все это выбило его из колеи, и Ленька потеряв былую уверенность, просто слушал, внимал всей душой ее движениям. И не было места для привычной животной страсти, хотелось ему лишь обожествлять ее. Хотелось целовать ее пальчики, хотелось прикоснуться губами к подолу ее праздничного платья, но не более… Между тем, танец закончился и у Леньки появился конкурент. Твердой рукой он отстранил Леньку от прекрасной незнакомки, красавица тут же обняла могучего кавалера, а на Куролесова больше не посмотрела. Ленька этого стерпеть не смог.

В драке с довольно сильным противником Куролесов явно проигрывал. Через несколько минут его, сопротивляющегося и негодующего, вытолкнули из квартиры, а потом и из подъезда, на улицу. Вслед полетели валенки, шуба, варежки, накладная борода и усы, а после кинутый меткой рукой, приземлился на голову Леньки парик. Он угрюмо оделся, долго вглядывался в дом, чтобы на трезвую голову найти своих обидчиков, а может и сорвать поцелуй с уст сероглазой красавицы, кто знает, это как повезет… Тяжело потоптавшись и потирая отбитые в драке места тела, поплелся прочь. В душе у него открыто бушевало ледяное недопонимание ситуации, однако Ленька как-то так быстренько подзабыл о своих невзгодах, потому как новогодняя ночь продолжалась, в темное небо летели многочисленные ракеты, озаряя беспечных прохожих разноцветными снопами искр. Карнавальный костюм деда Мороза, который, по правде говоря, Ленька случай-

но приобрел на барахолке у какого-то пропойцы, пришелся в новогоднюю ночь как нельзя, кстати. Толпы подвыпивших людей бросались к Леньке, окружали, смеясь, пританцовывая, звали, тащили за собой, наливали в стаканы шампанского и водки, и бог весть что. Ленька не отказывался, а напротив, выпивал. И тут, в числе прочих других, выбежал с заснеженных улиц на площадь, где вся в огнях сверкала большущая живая елка. А возле елки сцена и ряженые Мороз со Снегурочкой настойчиво приглашали к веселью. Звучала музыка. Плясали все, не

разбирая, где, кто. Народ перемещался от своих к чужим, от чужих к своим и уже ктото тщетно пытаясь найти знакомых, бродил посреди танцоров, но подхваченный вихрем большого хоровода забывал напрочь о своей цели и ошалело хохоча позволял себя увлечь в беготню вокруг елки. Ленька обнаружил, что помимо своей воли приплясывает на месте. Сквозь хмельной туман, окутывающий его сознание он все-таки, нет-нет, да и ловил на себе взгляды прекрасных незнакомок. В конце концов, не выдержал, впрыгнул в хоровод, в последнюю секунду успев втиснуться между

двумя блондинками. Блондинки крепко схватили его за запястья, потому как, к стыду своему, он таки пошатывался. Но в новогоднюю ночь все прощалось. И после продолжительного забега в хороводе, змеей, в несколько оборотов окруживших елку и сцену с распоясавшимися новогодними героями сказок, Ленька внезапно для себя протрезвел. А может, подействовали усиленные физические упражнения в виде бега или морозный воздух, как знать? Сам Ленька был убежден, что протрезвел изза близости прекрасных дам, нет-нет, да и постреливающих в его сторону кокетливыми

164

взглядами. Хоровод распался и без передышки перешел к умопомрачительным ритмам одного из моднейших танцев. Блондинки со смехом увернулись, исчезли в беснующейся толпе. А Ленька тут же оказался в объятиях некоей маски. Куролесов сразу понял, что теперь он точно пропал. Сквозь ватин шубы почувствовал упругую большую грудь. Маска плотно к нему прильнула и, обнимая, заговорила бесстыжие слова о близости с ним, таким, к тому же переодетым Морозом. Они танцевали медленный танец, хотя вокруг все исполняли быстрый. Маска играла с замирающим Куролесовым и целовала его в ухо, отчего у Леньки звенело в ушах, но это было бы еще ничего. Как вдруг, танец закончился, народ плотной волной кинулся к сцене играть с ряжеными Петрушками. Маска тотчас бросила Куролесова, бросилась прочь, Ленька слабеющими пальцами еще попытался ее удержать, но схватил лишь шарфик, который немедленно выскользнул у него из

165

рук под ноги толпе. Маска же легко скрылась в толпе, хотя нет, впрочем, помахала ему на прощание ручкой. Куролесов попытался подпрыгнуть и высмотреть ее, но куда там, его поднесли на плечах и на руках, так, что не вырваться, к самой сцене. Он сразу получил приз в виде пакета множества маленьких шоколадок за лучший костюм на новогоднем маскараде и был вытолкнут обратно, в толпу, где тут же попал в плен к смеющимся девушкам и неловко, медведем, поворачиваясь между ними, протягивал пакет с шоколадками в качестве угощения. Чувствуя себя рыцарем, Ленька готов был упасть на одно колено и целовать хохотушкам ручки. Между тем, кто-то из толпы уже протягивал Куролесову стакан до верху наполненный водкой. И Ленька покорно выпил, а потом орал вместе со всеми под веселую канонаду очередного бурного фейерверка, затеянного на площади веселыми гуляками. Но до того, как последний салют успел прогрохо-

тать над землей, произошло еще одно событие. Куролесов обнаружил себя в тесной темной палатке в обществе рыбака. И скромная свечка в бутылке освещала мерцающим светом заиндевевшую бороду рыбака, которую Ленька рассматривал с большим вниманием. Рыбак молчал и пялился на маленькую лунку у себя под ногами. В руке у него была небольшая удочка. На льду валялось несколько рыбешек. В руке у Куролесова неожиданно булькнуло. Он вздрогнул, схватился за сердце, поглядел с опаской, но оказалось, что это всего-навсего початая, хотя еще и полная бутылка шампанского. Вдохновившись находкой, Ленька смело протянул ее угрюмому рыбаку. Рыбак поднял белые от мороза ресницы, поглядел на Куролесова и неожиданно застенчиво улыбнулся. А Ленька горячо заговорил: - Рыбаки? Да, это же тихие сумасшедшие. Вон они маячат на льду! Сидят черными воронами над лун-

ками, часами сидят, чего-то ожидая и медитируя над поплавками. Рыбаки – это особые люди. Они почти не думают, а как бы спят с открытыми глазами, погружаясь в сладкий плен плещущейся воды. Их образ жизни – это особая Вселенная. Им не так улов важен, как кажется. Кому улов важен, тот не рыбак вовсе, а охотник. А настоящий рыбак ходит на рыбалку не столько за добычей, сколько отдохнуть от домашних, отдохнуть душой, удочка же – только предлог! По окончании своей речи он обнаружил, что пьет из пластиковой кружки самогон, который от щедрот своих налил, почему-то из термоса, молчаливый застенчивый рыбак. Уже под утро Ленька Куролесов нашел свой дом и свою квартиру. Поскребся в двери. Открыла жена. Ленька еще попытался поклониться, но не удержался на ногах, а мягко шлепнулся, ей под ноги, на пол. - Шпать домой! – удовлетворенно пробормотал он, засыпая.

Жена, располневшая от родов троих детей и солидного возраста, сильная женщина, хмыкнула на пьяного мужа. Впрочем, тут же за шиворот втащила его в коридор квартиры, а затем и в маленькую комнату, где бросила, как есть, в карнавальном костюме, отсыпаться на коврике. Компанию бывшему Морозу составил толстый и ленивый пес, довольно привычно привалившийся к хозяину. Ленька еще прошептал ему на ухо последнюю в этот день речь: - Жена должна быть тенью мужа. Муж пьет, и жена должна пить. Муж гуляет, и жена должна гулять. Муж спит, и жена должна спать! И потянулся целоваться, а наткнувшись на лохматую шерсть пса, помотал головой, бормоча с отвращением: - Муж бреется, и жена должна бриться! На что пес ответил продолжительным вздохом. А жена Леньки Куролесова шаркая мягкими подошвами домашних тапочек заглянула в другую комнату, где на своих

кроватках спали ее дети, трое сыновей, один меньше другого. Посреди комнаты раскинулась новенькая железная дорога, которую она подарила от имени обоих родителей самому младшему сыну. Средний получил долгожданный конструктор и нагородил уже рядом с дорогой целый замок. Старший улыбался во сне, потому как не очень новый, но все же хороший компьютер, появился у него на письменном столе. Она вздохнула, улыбаясь и пошла прибирать праздничный стол в гостиной, убирая в холодильник бесконечные тарелочки с недоеденными кусочками торта и салатиков. Нет, все-таки, праздник удался… И после, все прибрав, разобравшись с посудой, помыв полы, побрела, наконец, спать в маленькую комнату, мечтая о мягкой кровати. Там ее уже ожидали двое привычных, как солнечный рассвет за окном, уютно свернувшиеся на коврике клубочками, старый пес и старый муж… Автор: Элеонора Кременская

166

Пан Чижик хотел любить и быть любимым. Но вечно ему не везло, и что-то мешало. И все он пытался усмотреть за цепью случайных событий и тяжких неудач первоисточник, и, словно во сне, видел он густую тень за ночными деревьями, и следы на мокром снегу, и будто слышал знакомый смех из темноты – но все не мог понять и терялся, и сон закрывал неясные свои ходы, но оставлял смутную тоску и пустые догадки. Пан Чижик был романтиком и писал рассказы. Писал и мучился, и разрывал его изнутри скудный талант, но приносил облегчение, и его несло по широкой воде, и шумели сосны, и прекрасные девы, шелестя одеждами, выносили вино, и воины одолевали змея, и раскалывались горы надвое, а черный лес расступался, скрывая бегство

167

влюбленных, и после злая мачеха, нависая горбатой тенью над кипящим котлом, чахла и, зайдясь чахоточным смехом, погибала, и чары ее исходили на нет. Он жил и дивился, насколько тонка струна из его нутра к миру снаружи. Он хотел любить и быть любимым, но каждая попытка к любви оборачивалась смертной мукой, истязая его и коробя каждый сустав и каждую мышцу. Пан Чижик заставлял себя заводить знакомства и ходить на свидания. Он уговаривал себя быть любезным и соглашаться на любые связи. Он говорил себе, что одиночество не доведет до хорошего, что цель его проста и понятна – быть как все, найти себе пару. И пусть это так тяжело и бессмысленно – ничего лучше никто не придумал. И Пан Чижик неустанно писал сообще-

ния и договаривался о встрече. И был со всеми любезен. И мало пил на свидании, чтобы не выдать себя, и заводил только поверхностные разговоры, чтобы никого не оскорбить, делал комплименты, мило улыбался. Словом, был во всем приятен. И даже начало ему казаться, что он будто предал себя, что весь он фальшив и гадок. И его естество подорвано, и кожа его стала панцирем, и сквозь нее не проступает ни одна его истинная жилка. А после - верная смерть, и видел он себя уже со стороны; и видел русые волосы, и тонкие пальцы, и высокий лоб, и все это отдавало горечью и гнильцой, и бледное тело его распадалось на части, и отчаянный вздох исторгала его кифозная грудь, и волна тошноты заслоняла собой всякое зренье и звала на стылый воздух – наружу – где нет при-

чин улыбаться и быть любимым. Пан Чижик все меньше видел смысла в своих поисках. Но спасали рассказы и сильные воины, и юные девы. И черный лес обнимал, и росла ольха по озерам, и молчали зимние деревья, но пели птицы, и рыдала выпь, и выл ночной зверь по странникам, будто они его дети, и качался ковыль на ветру, и старая ведьма читала молитвы и свергала людские судьбы, что идолы, и ходили тени по кругу от ее дыхания, и меркнул свет, и Пан Чижик пересекал пороги и под фонарным столбом закуривал сигарету, и ехал к маме пить чай – вот уж кто не предаст, и перед кем не надо быть любезным и корчить покорность и всякое подобие любви, и готовность к большому чувству. Пани Голубка сытно кормила, но никогда она не щадила родных, и казалось ей, что вокруг враги, но чужие еще хуже: «Мне так тяжело, и никто меня не поймет. Вы все будто напрасные хлопоты, и все вы пе-

редо мной виноваты. Я всю жизнь положила на вас, и нет у меня ничего своего – все ваше. Все мои мысли и действия только о вас, и никто даже слова доброго не скажет. И так хочется иногда заплакать, и выть белугой и день, и ночь – целую жизнь проплакать, но я никогда не сдамся. Я донесу этот крест до конца. Пишите рассказы и сообщения, говорите, что я нехорошая, что я мешаю вам жить, что вы слова доброго от меня не слышали – мне все равно. Я буду копить деньги, я буду покупать дома, я буду готовить холодец и бурховицу, и мыть полы и наводить порядок. Я срать хотела на всех на вас. Вы слабаки и неудачники. Вы лишь бледное подобие человека. Я бы вас всех по лагерям отправила – будь моя воля. Я никогда не плакала больше пяти минут и не заплачу. Во мне сила, какой вам никогда не видать. Я похоронила родителей, и остались у меня только вы. Но кто меня защитит? Кто скажет мне, что не проживет без меня и дня? Как жить, если так

тяжко? Я так люблю вас, но будто по наитию. Принюхиваясь к вашим головкам, я едва узнаю тот детский запах. И морщины утюжат лицо, и разрезают сны жирные карпы, и храпит муж за стеной, и старость близко, и скребут осенние ветки окно на кухне, и течет потолок. Но кто меня поймет? И равна ли ваша любовь моей? И что я без вас? И высок порог. И его не переступить, но занесена нога, и доедает ее артроз, и бессильны таблетки. И я все чаще вспоминаю папу, и говорил он, что жизнь прожить не поле перейти..» «Я тоже тебя рад видеть» - только и сказал Пан Чижик. И вдруг почудилось ему, что увидел он первоисточник. И густую тень за ночными деревьями, и следы на мокром снегу, и будто услышал знакомый смех из темноты. И тень над кипящим котлом разрослась и заполнила комнату. И услышал он молитву, что свергает людские судьбы, что идолы, и заходили тени по кругу от ее дыхания, и померк свет, и Пан

168

Чижик ужаснулся – ему стали понятны все причины его неудач, и решился он на страшное. Когда он принялся душить Пани Голубку, лицо ее будто просияло. «Икона», только и подумал Пан Чижик. Она покорно приняла свою судьбу, не отбивалась и вытянулась, что струна. Смотрела она с любовью, и слезы заполнили ее глаза. И напомнили они Пану Чижику глаза коровы перед забоем. Пан Чижик их видел однажды. И по-

169

слышались ему все слова, что сказала Пани Голубка за целую жизнь, и оторопь охватила его, но сжал он пальцы еще сильнее. Слова, слова, унижение и восхищение, любовь, утешение в горе, поцелуи, нежные материнские руки, улыбка, морщинки вокруг глаз, карие глаза, «Я так люблю тебя, я так люблю тебя».. Но мысль о свободе захватила Пана Чижика, и не смог он остановиться. Когда все было кончено, Пан Чижик написал несколько

сообщений и договорился о встрече. Намылся и причесался, надел все самое лучшее и даже вышел пораньше, чтобы не опоздать. Он курил под тополями на углу и ждал. Пять минут, потом десять. Потом полчаса и еще сорок минут. Никто не пришел. Пан Чижик курил еще и еще. И никто так и не пришел.. Автор: Ольха

Иван

Эта странная история началась страшно-знойным летом 1934 года в маленьком городке Анчо, что в Андалусии на юге Испании. Шел мне тогда шестой год от роду, но события, происходившие в то удивительное время, я помню в деталях, возможно, это и есть моё самое первое воспоминание в жизни. Солнце обжигало беспощадно, земля трескалась, дороги были засыпаны пылью. В тот год жара убила все виноградники, не было томатов и прочих баклажанов, даже деревья оливы не давали плодов. Мой дед синьор Рауль Муньес, уходил работать очень рано, я всегда спал в это время, но помню, что он возвращался по полудню. Все жители Анчо суетились только до двенадцати, потом начиналась сиеста и продолжалась до самого вечера, пока солнце медленно заходило за горизонт. Все укрывались в

тени деревьев, в погребах или в проходных комнатах, где гуляют легкие сквозняки. Мне очень хотелось поиграть, побегать со своими приятелями, но выйдя на улицу, я попадал в печь, и уже через полчаса лучи солнца расплавляли мой энтузиазм. Однажды в час сиесты, когда солнце было высоко и беспощадно варило в собственном соку всех жителей Анчо, в город вошел один человек. Я не помню точной даты, но дед всегда твердил, что, то было среда, вспоминая эту историю потом всякий раз за стаканчиком сангрия, и каждый раз к этой истории прибавлялись какие-то новые неожиданные дополнения, да дед любил рассказывать о El Puro Mago, что означает «чистый мастер». Помню, что развалился тогда на плетённой сетке, подвязанной к двум земляничным деревьям в виде гамака. В саду было много тени, здесь бы-

ли большие деревья, сад немолодой, но такой полезный в это время года. В воздухе витал лёгких аромат можжевельника, ветра не было, даже малейшего ветерка, всё вокруг замерло, время остановилось, и хрупкие каменные плиты города были обильно покрыты солнечным мёдом. Вдруг, сквозь треск цикад, я услышал чьи-то шаги. Я приподнял голову и увидел смуглый, горбоносый профиль , мелькающий между стволов бутылочных деревьев. Густая чёрная борода на лице скрывала его возраст. Через весь сад шла глиняная тропа, к самому городу, и человек шагал не быстро, но очень уверенно стучали каблуки его черных и блестящих сапог. На нём был широкий и длинный плащ с капюшоном, называемый в этих местах «капа», этот плащ будто не из нашего времени, я никогда не видел и вряд ли когда уже

170

увижу подобный наряд. Плащ был белый как снег, которого здесь не бывает никогда. Черные сапоги и белый плащ были идеально чистыми, капюшон был опущен, а на голове у незнакомца была самая обычная соломенная панама. Я пошел за ним, тихими перебежками прячась за деревьями. После сада, к восточным воротам города тянулась километровая дорога из мелкого щебня, по бокам которой росли стройные и высокие кипарисы. У сеньора Гато умирала дочь, её сильно лихорадило и тогда сеньор Гато вызвал врача. Все кто видел из окон своих укрытий

171

незнакомца в плаще, понимали, что это врач, он идёт в дом сеньора Гато. Именно возле невысокого забора у дома сеньора Гато он остановился и бросил на меня подозрительный взгляд, не довольный взгляд, он меня заметил. Я испугался и от испуга не мог двигаться, даже отвести взгляда от незнакомца, скулы сжались, а сердце стучало как барабан. Кто знает, может из-за моего первого ощущения страха и его понимания, я запомнил то знойное лето на всю жизнь, как странно, что именно это и есть мои самые ранние воспоминания, будто жизнь начиналась только тогда…

Незнакомец подошел ко мне, высокий и крепкий бык, помню только бороду на огромном лице и цвет его небесно-голубых глаз, они сияли как алмазы, никогда ещё я не видел таких глаз, для Андалусии это большая редкость. Подойдя ближе, он медленно поднял руку и схватил ткань моей рубашки в районе груди. Он приподнял меня к себе, так что я встал на носочки, наклонил своё бородатое лицо, пахнущее вином, и сказал – Ах ты маленькая, трусливая каналья, ты следишь за мной? – Я не знал что сказал, да и не мог я тогда ничего говорить. А он продолжал –

Отвечай щенок, чего тебе надо? – Я не вымолвил ни слова, просто застыл и смотрел в его небесные глаза. Тогда он поставил меня обратно, посмотрел на мои штаны и произнёс – Нет, нет, нет . – Он развернулся и начал идти к дому сеньора Гато, а я так и стоял как вкопанный на том же месте. Незнакомец обернулся подходя в воротам в дом и крикнул обращаясь ко мне –Беги домой, штаны суши! Я бежал домой, с мокрыми от мочи штанами и мокрым от слёз лицом, маленький мальчик, только что столкнувшийся с миром, и с той правдой, которою ему этот мир только что показал. Через несколько дней, дочь сеньора Гато умерла, я не пошел на похороны и остался дома. Говорят, незнакомец, ставший врачом семьи Гато, был на траурной церемонии. Всё в том же наряде, чистом и не смотря на невыносимую жару, длинном плаще белого цвета, сапогах и соломенной панаме с широкими полями. Он представлялся всем как сеньор Серхио Ратон, в по-

следствии его стали называть El Raton (Мышь). В каких отношениях состояла семья Гато с сеньором Ратоном я не знал, но он стал жить в их доме. Странно, но Гато значит – кот, совпадение или сеньор Ратон лукавил, когда представился Серхио Ратоном, я не знаю. Моя вторая встреча с сеньором Ратоном была в дедовом доме, я не знал что он придёт. Я побежал к двери, и обомлел открыв её, огромный сеньор Ратон в своём белоснежном плаще и густой бороде стоял передо мной, всё так же подозрительно меня осматривая своими глазами, цвета неба. Он вошел в дом, отодвинув меня с прохода своей огромной рукой. Дед передал ему корзинку с сыром, что бы немного утешить сеньора Гато и его жену, Ратон поблагодарил деда и ушел прочь, смерив меня страшным взглядом перед тем как закрыть дверь. Никто не выходил из дома сеньора Гато, кроме Ратона, объяснявшего всем, что горе поразило семью Гато, не нужно их трево-

жить, девчонка умерла, но не в их родительских сердцах. А он, сеньор Ратон, останется с ними какое-то время, ведь он врач и видит, что без него сеньор Гато завянет и быстро засохнет как цветок камелии на беспощадном солнце. Ратон стал помогать жителям Анчо врачеванием. Постоянно носил кожаную сумку под плащом, с разными порошочками и снадобьями, из-за этого от него всегда исходил зловонный сладкий больничный запах. Однажды, я проснулся с утра от дикого крика моей бабки, её звали сеньора Аделина, она была весёлой и доброй. От первого брака у неё не было детей и она рассталась с мужем и уехала подальше, так как в те времена после развода с мужем, на женщин смотрели только как на физический объект, семью уже не построишь. Каталонка, за пять лет скитаний, моя бабка добралась сюда, до Анчо с самой Таррагоны, здесь повстречала деда и больше не уезжала от сюда никогда. И вот этот свет-

172

лый и добрый человек, кричал, сотрясая стёкла в окнах, человек, с лица которого никогда не сходила улыбка, улыбка отпечаталась и застыла на её морщинах и даже когда бабка сердилась и кричала, лицо было всё таким же добрым и улыбающимся, всё любили сеньору Аделину. Я проснулся и побежал к бабке в комнату,я жил во флигеле и бежал через двор. День только начинался, и пока солнце не обжигало кожу, а нежно ласкало её. Я забежал в главный дом и поднялся по лестнице на второй этаж, где находились комнаты для сна. Дверь к комнату была открыта, в коридоре стояли какие -то люди, я не мог понять что происходит,

173

попытался пролезть сквозь людей, но услышал голос деда, - Витоло, Витоло, оставайся внизу, я скоро приду, ничего не бойся, с бабушкой всё хорошо. –И действительно, крики прекратились, я спустился вниз и сел на стул, я чего то ждал, сам не знаю точно чего, наверное деда. Дед с бабкой, звали меня Витоло, хотя зовут меня Хосе Муньес, а точнее Хосе Антонио Муньес. Что значит Витоло, я не знал, дед смеялся и говорил, что я похож на Витоло. Просто похож на Витоло… И вот я сижу на стуле в первом этаже, слышу тяжелые шаги, спускался Ратон, на сей раз в черном коротком пиджаке, с окровавленными руками,

кровь капала на ступени лестницы и на пол, тут же засыхая. Он шел прямо на меня, я замер как каменная статуя со стулом, глаза его были большиебольшие, два озерца глядели на меня. Но он прошел мимо, отправился в сторону выхода. Я очень испугался, с каждой новой встречей с Ратоном, я пугался всё сильнее, ничего кроме страха встречи с Ратоном мне не приносили. Я вскочил со стула и побежал по коридору, затем по окровавленной лестнице, я кричал - Бабушка, бабушка, он убил тебя, Ратон убил тебя……. Запыхавшись я растолкал людей в коридоре и зашел в комнату к бабке, она лежала на кровати, из под хлопчатого балда-

хина торчала только её растрёпанная голова, потное лицо изображало улыбку, а дед держал в руках окровавленного новорожденного младенца, лежащего и кричащего на куске какой-то белой материи. Вот-так вот, бабка была беременна, а Ратон принял роды и ушел. Бабка была настолько толстой, что я ничего не замечал, а может, я просто тогда не понимал всего происходящего. Именно тогда мой дед назвал сеньора Ратона «El Puro Mago» , что означает чистый мастер или чистый маг. Никто тогда не соблюдал такую стерильность как Ратон, он тщательно всё продезинфицировал спиртовым раствором, всю комнату, всё что было вокруг, натирал бабку какимито мазями , сменил одежду (пока бабка орала), запеленал всё марлей, повесил белоснежный балдахин и приступил к пациентке. Врач, который не терпит вид крови, быстро бежал по лестнице в низ, смыть кровь, сжечь всю одежду, бежать к озеру и долго -долго смывать следы

профессиональной деятельности. Так у меня появилась тётка, малышку назвали Бланка (Белая), когда её вытащил из моей бабки сеньор Ратон , она былая белая, как лист бумаги. Дед отправил письмо своим детям, моим родителям, известив, что у них появилась сестричка Бланка. Они приехали гдето через неделю, а уехали со мной вместе. Через несколько дней после появление малютки Бланки на свет, сеньор Ратон перестал появляться и также не выходил из дома сеньора Гато. Соседи волновались, стуча в дверь им никто не открывал,было тихо -тихо, слышно только как мыши бегали по гостиной. Вскоре дверь была выломана. В доме дул ветер, подбрасывая песок вверх, словно играясь. В комнатах не было никого, но стоял омерзительный запах гниения и застоя. Человек в белом плаще, черных и блестящих на солнце от крема сапогах и в соломенной панаме, висел на верёвке, заброшенной через перекладину соединяющую

дом с верандой. Лицо его, было черное как смола. Сеньора Гато со своей женой не нашли и по сей день. Что же случилось там, в доме Гато, когда умирала их дочь……… Говорят, что каждое лето, в день смерти той девочки, сеньора Гато с женой можно увидеть у могилы дочери, что находится в километре от западных ворот, там, где начинаются оливы. О сеньоре Ратоне все позабыли, кроме, пожалуй меня, ведь людей которые его помнили, уже тоже давно забыли. Но после того огненного лета, ещё не один десяток лет гуляли разные истории, догадки и легенды, про семью сеньора Гато и про доктора Ратона. Кто-то утверждал, что Ратон сын сеньора Гато, никто уже точно ничего не узнает… .включая того пятилетнего мальчика, столкнувшегося тогда с целым миром, и с той правдой, которою ему этот мир только что показал. Автор: Алексей Самсонофф

174

Какой редкий тихий вечер! Мама отложила школьные тетради и институтские учебники, папахозяйственные дела. Осень, промозглая и ветреная, свистит за окном, шлепая на оконные стекла мокрые коричневые листья, а у нас топится печь. Свет выключен, и по стене скачут всполохи огня, прорывающиеся сквозь чугунные кружки плиты. Папа пожарил семечки, а мнекаштаны. Никому из моих друзей родители не покупают каштаны, но мой одессит-папа имеет представление о том, как они вкусны. Мне нравятся и сырые каштаны, но жаренные -это что-то особенное! Папа кладет их в духовку и закрывает дверцу. Хлоп-хлоп-хлоп! Это лопается скорлу-

175

па. Пора доставать! Папа сгребает кочергой каштаны в тарелку и ставит ее на стол. Какой аромат! Прикасаться к ним запрещено: горячо! Надо ждать. Но как они пахнут... Я стою у стола и пристально смотрю на лакомство. Оно доступно любому французу и почти незнакомо детям с Кубани. Папа разламывает скорлупу и выкладывает желтые орехи на тарелочку. Вот сейчас уже можно? Можно! Какой чудесный вечер! Я ем вкуснейшие каштаны, папа и мама негромко переговариваются, всполохи от огня печи прыгают по стене... Я потихоньку засыпаю... Совершенно счастливая...

Я открываю глаза и вижу над собой звездное небо. Звезды, крупные и мелкие, ослепительно яркие. Даже глазам больно. Меня обдает ледяным ветром. Особенно холодно ногам. И неудивительно: мои ноги высунуты из одеяла, в которое я завернута. Как маленькая. Одеяла хватило только до колен. И это тоже неудивительно: я ведь выросла из него, моего детского ватного одеяльца, я уже большая, мне пять или шесть лет... Я большая, но папа несет меня, завернутую в одеяло, на руках, как маленькую. Я поворачиваю голову набок и вижу красивую белую машину с красным крестом. «Скорая помощь». «Скорее-скорее, заносите ребенка!»слышу я чей-то голос.

Я что, сейчас поеду на этой машине?! Ах, как жаль, что этого не видит никто из моих друзей!.. Вот бы позавидовали! Но тогда они увидят, что меня несут на руках! В одеяльце! Как маленькую. А это плохо. Дразниться начнут... На этих путаных мыслях все обрывается. Темно. Белый потолок, теряющийся в сумеречной высоте, я лежу на твердой лежанке, рядом со мною стоит выкрашенная в зеленый цвет палка, на самой верхушке которой - банка с прозрачной жидкостью. От нее к моей ноге тянется трубочка, которая заканчивается длиннющей толстой иглой. Игла торчит прямо в моей ноге. Какой ужас! Даже у соседки бабы Паши я не видела такой большой и толстой иглы. А ведь баба Паша-швея. Самая большая игла среди множества воткнутых в специальную подушечку называется «цыганка». Почему? Все цыгане - черноволосы и смуглы, а иголка серебристая - такая же

по цвету, как и остальные. Почему же именно она – «цыганка»? Надо у мамы спросить... Темно... Я открываю глаза, моя голова повернута направо. Там, у стены, стоит кровать, на которой спиной ко мне сидит женщина. «Лена, Леночка!»повторяет женщина.... Интересно, кого она зовет? На подушке видна косичка. С лентой. Значит, на кровати лежит девочка по имени Лена. У нас на улице нет девочек с таким именем. Есть Вера...Оля... Катюшка... Темно. Голова повернута налево. Пустая кровать и окна. Маленькие. За ними - ночь. «Лена,Лена...»слышу я знакомый голос. Это та тетя, что сидит на кровати справа. Почему девочка ей не отвечает? Это же нехорошо. Когда тебя окликают, нужно сказать: «Да!» Надо это объяс-

нить девочке. «Леночка! Лена!»снова зовет девочку мама. Что же девочка молчит? Может, спит крепко? Тогда зачем мама ее будит? Я пытаюсь повернуть голову направо... Темно... Глубокой ночью я просыпаюсь. Мне легко и прохладно. Я обвожу глазами незнакомое помещение. Кровать слева. Пустая. Три черных небольших окна. Кровать напротив, на ней - маленькое тельце, укрытое одеялом почти с головой. Кровать большая, а человек маленький. Справа - такая же большая кровать. Тоже пустая. На стене - коврик, на коврике - несколько ярких картинок, прикрепленных кое-как. Постель застелена покрывалом, белая подушка стоит, растопырив уши, как заяц. А где тетенька? Где Лена, которую она все время звала? Рядом с моей кроватью - тумбочка, а на ней... ах! Несколько резиновых игрушек! Девочка, закутанная в шаль, как Ка-

176

тюшка, с круглыми синими глазами, как у Катюшки, моей подруги. Доктор Айболит в белом халате и белой шапочке-таблетке с красным крестиком. В руке он держит белый чемоданчик с таким же красным крестиком. Зеленый крокодил. Маленький, но страшноватый. Зубы вон какие острые! Я уже знаю, что главная прелесть таких игрушек не только в том, что они не тонут, а в пищалке! Все пищалки пищат поразному. И еще. Резиновая игрушка все же тонет, если ее погрузить в воду и все время сдавливать!!! Потом потяжелевшую игрушку можно достать из воды и, сжав ее, пустить струю в сторону, например, вредного Вовки. Он частенько обливает нас, девочек, набрав воды в велосипедный насос. А если все это сделать двумя игрушками сразу?! Здорово получится. Поймет тогда, каково это: в мокром ходить! Интересно, чьи это игрушки? Из четырех кроватей две пусты. Нас в палате двое.

177

Второй человечек спит. Так что можно поиграть этими игрушками. Но дотянуться до них я не могу. Ну и ладно. Сейчас слезу с кровати, подойду к тумбочке, возьму игрушки и немного поиграю. Никто ведь не обидится? Я потихоньку поднимаюсь. Голова кружится, как после качелей... Я скатываюсь с высокой кровати на пол, как с горки... До тумбочки-пара шагов. Я же беспомощно сижу на холодном полу и не знаю, что делать: Я НЕ МОГУ СТАТЬ НА НОГИ! Такого еще не было. Как и большинство моих ровесников, я больше бегаю и прыгаю, чем хожу, а тут... Голова кружится, и такое бессилие! Я кое-как передвигаюсь к ножке кровати. Сейчас ухвачусь за нее и встану! Не тут-то было. За ножку я ухватилась, а подняться сил нету... В комнате полумрак, горит только одна лампочка под потолком над дверью, и от этого тусклого света становится еще холоднее. Я неодно-

кратно делаю попытки подняться, держась за спинку кровати, один раз это даже получилось, но ноги подломились, и я упала, больно ударившись рукой. Рядом нет никого, кто мог бы помочь. «Мама!»-пытаюсь крикнуть я, но вместо крика - только слабый шепот. Да что же это такое?! Я не могу встать. Не могу забраться на кровать. Не могу позвать на помощь. Я сижу на холодном полу, а кровать надменно возвышается надо мною. Вдали белеет недосягаемая тумбочка с заветными игрушками. Где же мама? Как она могла меня оставить здесь, в чужом месте, совсем одну? Ночью! Слезы текут сами собой. Мне не стыдно плакать, ведь меня никто не видит. И не слышит. Открывается дверь, и в проеме появляется фигура в белом. «Это что такое?»возмущенно окает фигура голосом Нины Сергеевны, катюшкиной мамы.

«Ты чего на полуто?»-сердито вопрошает она, подбегая ко мне. Нина Сергеевна поднимает меня, кладет на кровать и укрывает одеялом. Как хорошо! Хоть кто-то знакомый... «Что случилось?»-слышу я чужой уплывающий голос. «Да вот встала, наконец, а силушки-то мало,» -отвечает Нина Сергеевна. Голоса удаляются, удаляются, сливаясь в затихающее и однообразное: "Бу-бу-бу"... Темно. Солнечное утро. Меня будит тетенька в белом халате. У нее смешные черные круглые очки. И глаза круглые. «Сама кушать будешь, или тебя покормить?»-спрашивает она. Странный вопрос! Я такая большая, а меня кормить собираются! Тетенька помогает мне сесть, прислонив спиной к подушке. Голова кружится и, к моему глубокому удивлению, я не могу удержать в руках ложку. Тетенька в черных очках терпеливо кор-

мит меня блюдом, которое называет «бульон с сухариками». «Вот покушаешь и окрепнешь,»приговаривает она. Оказывается, кушать-тоже труд. Сухарики остались нетронутыми: у меня просто не хватило сил их разгрызть. Я так устала.... Тетенька укладывает меня на подушку, укрывает одеялом и направляется к кровати напротив, где уже сидит маленькая коротко стриженая девочка. «Будем кушать бульон, станем сильными,»-приговаривает тетенька в очках. Девочка громко хрустит сухариками, и этот звук отдается в моей голове. Хорошо, что никто из моих друзей не видел, как меня кормили из ложечки. Я так соскучилась по ним, по маме... Где же моя мама? Почему я ее не вижу? И где девочка Лена? И ее мама? Я смотрю на тумбочку. Помимо игрушек там стоит маленький прозрачный флакончик. «То мама тебе

принесла,-говорит тетенька.- Не стала будить. Это духи. Называются «Жасмин». Девочка напротив накормлена, укрыта одеялом. Тетенька погладила ее по голове, как несколько минут назад и меня. Я не видела маму уже очень давно. Почему же она не приходит ко мне? И папа, и деда... «К тебе часто приходят,-садится рядом со мною на краешек кровати добрая тетя в черных очках.-Просто ты этого не помнишь. Ты очень долго спала. Мама ухаживала за тобой целый месяц и жила в этой палате. Потом тебе стало лучше, и мама вышла на работу. Она приходит сюда очень рано, когда ты еще спишь. Больница же на другом конце города. Вот она и приходит затемно, чтобы на работу успеть. Так что не плачь, никто тебя не бросил и не забыл.» Оказывается, я плачу. Когда голова лежит на подушке ровно, то слезы растекаются каждая в свою сторону: из левого глазавлево, из правоговправо. Слезы намочи-

178

ли волосы, подушку и даже затекли в уши. «Тебе подать игрушки и духи?»спрашивает тетя издалека. Я хочу ответить, но вдруг наступает ночь. Темнота. Я открываю глаза. Солнышко! Яркое. Девочка с кровати напротив стоит у окна. С обратной стороны окошка - люди, они размахивают руками, что-то говорят, называя девочку по имени. Я привстаю. Рядом со мною на одеяле - резиновые игрушки и флакончик духов. Можно поиграть. Я тянусь к резиновой

179

девочке с синими глазами. Игрушка пахнет, как новенький мячик. "Привет, Катюшка!" Я тихонько сжимаю ее, и раздается писк: "Привет!" А вот открутить крышечку у флакона у меня не хватает сил. Я подношу его к носу и... не чувствую никакого запаха. Надо попросить добрую тетю в халате открыть флакон. Опять ночь. Темно. Я открываю глаза. Мама. «Что же ты так долго не шла?»-хочу спросить я у нее. У мамы влажные глаза, и в темных воло-

сах поблескивают искорки тающих снежинок. Мама принесла мне еще один флакончик. Духи называются «Сирень». Мама открывает флакон, и роняет несколько капелек на одеяло и подушку. Я опять не чувствую запаха. Что за странные духи? Совсем не пахнут... «Мама, почему я здесь, а не дома?»спрашиваю я. «Ты заболела. Сильно-сильно. И тебя забрали в больницу. А теперь тебе лучше.» Надо же: заболела... «Мама, а где Лена?»-спрашиваю я.

Мама внимательно смотрит на меня: «Какая Лена?» «Девочка, что лежала здесь!»указываю я на пустую кровать справа. «Мне пора, скоро стемнеет, а до дому еще добираться через весь город,»-говорит мама и торопится к выходу. Несколько раз ко мне приходил дедушка. Тетенька в черных очках подводила меня к окну, а стоящий на улице деда утирал слезы. Мама вот не плачет, а деда почему-то... Я прижималась лбом к холодному стеклу, покрытому по краям ледяной корочкой, и лед потихоньку таял, стекая каплями на подоконник. Вот я и дома. Уже весна. Я иду к Катюшке. Всегда такой близкий путь кажется мне бесконечным. Один двор, другой... Наконец, катюшкин забор. Катюшка стоит во дворе, хорошо, что звать не надо. Я так устала, что не могу открыть калитку, и Катюшка бросается ко мне вприпрыжку. Она сообщает мне последние новости.

Во двор выходит Нина Сергеевна. «Сама пришла? Как себя чувствуешь?»-строго спрашивает она. Всегда она такая: строгая и неулыбчивая. Фронтовая медсестра. Всю войну прошла. Там не до улыбок было. А сейчас-просто медсестра. В детской больнице. Тожевеселого мало... Мне кажется, что Нина Сергеевна все время сердится: «Мама знает, что ты здесь?» Я киваю головой, сажусь на чурбачок и осматриваюсь. Голые деревья машут своими ветвями. Как будто множеством рук с длинными пальцами. Под листвой их совсем не видно. Чего они машут? Может, тепло зовут? Когда меня увозили, была осень, промозглый холод и дождь. Когда я научилась ходить и подошла сама к маленькому окошку, то на улице лежал снег и два одинаковых мальчика, пришедшие «проведать» мою соседку по палате, бросали друг в друга снеж-

ками. А снег-это зима. Сколько же времени я провела в больнице? Прошло несколько лет. Однажды по дороге на кладбище, где похоронены наши родственники, мы с мамой зашли в магазин. В этот раз мама, никогда даже не смотревшая в сторону дорогих шоколадных конфет, вдруг купила их целый кулек. Вот тебе и раз, с чего бы вдруг? И дальше из магазина мы пошли не привычным маршрутом: мимо заветного дома, окруженного штакетником. Там, во дворе этого дома, ходили курочки необыкновенной красоты: черные в белый горошек. "Цесарки,"сказала мама. И, хоть мы всегда торопимся, мама разрешает мне постоять у забора и полюбоваться изящными курочкамифрантихами. Ишь какие: нарядились! В этот раз мы свернули на каменистую мостовую узкой улочки и подошли к низенькому невзрачному зданию. Мама приоткрыла дверь, и мы очутились в крохотной

180

темной прихожей. Нам навстречу вышла женщина в белом халате. Мама назвала какое-то имя, женщина кивнула головой и скрылась за дверью. Мы вышли на улицу. Я не спрашивала, чего или кого мы ждем. Наконец дверь открылась, и на пороге показалась невысокая полная женщина в черных круглых очках. Да ведь это.... Это ведь та самая тетенька, что кормила меня из ложечки, расчесывала по утрам и укрывала одеялом до самого подбородка по вечерам!!! Женщина щурилась, пытаясь узнать нас, а мама быстро подошла к ней и подала кулек с конфетами. «Спасибо Вам за заботу,-сказала она медсестре.- А этоНаташа. Выздоровела, как видите.» Женщина смущенно приняла подарок. «Выросла! А была вот такая!» - и она опустила руку ниже моего плеча. «Не помнишь меня, детонька?спросила она.-А я вас всех помню. Ты в этой палате лежала.» И она подвела меня к маленьким окошечкам.

181

«Вот эти три окна твоей палаты. Помнишь?» «Скажите, а девочка Лена, что лежала на кровати у стены, она тоже выздоровела?»-задала я беспокоящий меня все эти годы вопрос. Медсестра посмотрела на маму, прижала меня к себе и произнесла: «Конечно, деточка! Маленькие ведь не умирают! Маленькие выздоравливают. Всегда! Им жить и жить надо!» Она погладила меня по голове, они с мамой отошли в сторонку и недолго поговорили. Мама была очень взволнована, как -то подозрительно шмыгала носом, подносила платочек к глазам и почти не смотрела в мою сторону. Потом тетенька помахала нам рукой и скрылась за некрашеной дверью. «Какая она хорошая и добрая,»- подумала я. И впервые в жизни не поверила взрослому человеку. Потому что помню сквозь туман болезни сокрушенный мужской голос: «Так и не вытянули мы Леночку. Никак не при-

выкну, что люди умирают. Особенно дети.» Я это очень хорошо помню... А, может..., может, мне все-таки это привиделосьприслышалось в горячечном бреду, и девочка Лена жива и здорова и никогда не лежала в палате с тремя окнами?!... «Мама,спрашиваю я.-А чем я болела?» «Не знаю,пожимает плечами мама.-Доктор сначала говорил, что надежды почти нет, потом, что нету никаких гарантий, что это не отразится в будущем. Лечили наугад, потому что точного диагноза так и не поставили.» И мама опять достает платочек. Второй раз за день. Ну что ты плачешь, мама? Все закончилось хорошо, да по-другому и быть не могло, сказала же медсестра в черных круглых очках : «Дети не умирают!» Хорошие слова. Надо их запомнить. Взрослые ведь никогда не врут? Да, мама? Автор: Малиновская Наталья

В одноместном номере гостиницы "Бухарест" Чистов и Славик Каменев, его приятель по книжному рынку упаковали в две спортивные сумки книжный дефицит для кишиневского книголюба Степана. Обмыли сделку вином "Букет Молдавии", которое привез Степан из Кишинева. В виде презента Степан добавил Чистову полдюжины оставшегося марочного молдавского вина. Друзья помогли расположиться Степану в спальном вагоне скорого поезда Москва -Кишинев, а сами отправились ловить такси. На широкой площади Киевского вокзала, где обосновалась стоянка такси, очередь из желающих "Эх, прокатиться!" растянулась на километр. Друзья прошлись тудасюда, чтобы наметить парочку кадров. Две симпатичные хохо-

тушки нарисовались ближе к началу очереди. Одна шатенка с распущенными по плечам каштановыми волосами, другая знойная блондинка с короткой стрижкой и в "потрясных" ослепительно белых брюках, облегающих зажигательные бедра. Славик решительно направился к потенциальным кадрам, и после недолгих переговоров, новые знакомые согласились взять по пути молодых людей. Милые хохотушки проводили подругу на отдых в Одессу и возвращались домой. От подружек попахивало винцом, да и румянец выдавал, что слегка нарушен спортивный режим, оттого и беззаботный смех по любому поводу. "Наши кадры!" определил Славик мастер по делу "закадрить". Напрягаться не придется и ситуация сложится в лучшем виде. У пар-

ней не бывало промаха. Опыт и подходящий возраст. Последнее время друзья наслаждались свободой, обретенной после долгих лет, проведенных в узде. Модно одетые женщины без вульгарного макияжа, в возрасте около тридцати пяти лет, в таком же парни. Молодые люди легко вступили в контакт, значит можно понять, что на сегодняшний вечер женщины свободны, как вольная птица альбатрос. И не хватает пернатым приключения выходного дня! Это написано на их ждущих лицах. Парням не хватало того же самого. Полдюжины бутылок портвейна в портфеле Чистова не пустяк. Парни в свободном плавании. Чуть-чуть навеселе, в опрятных костюмах, начищенных ботинках и с выбритыми физиономиями.

182

На площадь опустились сумерки. Зажглись редкие фонари. Легкий хмель и сумерки делали новых знакомых загадочными. Вскоре подошло очередное такси, и новая компания стала загружаться в салон. Славик, бывший штангист, потерявший спортивную форму, отправился на переднее сиденье. Чистов, пропустив вперед женщин, устроился с приглянувшейся особой. И сразу охватило тревожное волнение... Он не понял, как случилось, что изменился окружающий мир! В чем причина? Может аромат нежных духов, исходящий от молодой женщины или волнующий тембр голоса, а может волнистые каштановые волосы, разбросанные в художественном беспорядке по плечам, сделали своё дело? Он боялся шевельнуться и повернуть голову в сторону сидящих сбоку женщин, но невольно выпрямил напряженную спину, распрямил плечи и замер в ожидании, как опытный кот перед броском за добычей. "На Бутырский

183

хутор", - распорядилась соседка Чистова. Чистов, услышав сочетание "Бутырский хутор" вздрогнул. Бутырский хутор место, где он не был больше десяти лет с тех пор, как ушел оттуда на службу в Армию. "Что, "Чистый", задёргался? Не узнал", - заворковала соседка, придвинувшись крутым бедром. Тихие слова раздались, как гром среди ясного неба. "В прочем это не имеет значения. Молчи",- продолжила изменившимся голосом. Она назвала Чистова "Чистый" так его звали в школе и на улице вплоть до ухода в Армию. Стало понятно внезапное беспокойство. Уходил в Армию Чистов после двух лет отсрочки и решительно рвал личные отношения со своими знакомыми женского пола, которые имели на него виды, и кого любил сам, и с теми, кто любил его. Он не узнал на площади Веру или Веруна, так он в прошлой жизни называл свою подругу. После окончания школы отец Веры пилот граждан-

ской авиации устроил дочь на курсы бортпроводников для полётов за границу. Курсы впервые организованы, но благодаря внешним данным Веры и связям отца она попала в первый набор и стала летать сначала в Европу, а потом по всему белому свету. "Что подурнела?" - спросила тихо Вера. "Отчего же, напротив, похорошела, стала неотразимой. Увы, даже не узнал, прости, великодушно. Слышал, что с Валеркой развелись. Везло тромбону на красивых женщин и, что удивительно они его любили без памяти", - заговорил тоже негромко Чистов. "Может, и любили, но кроме меня. Я тебя любила, а ты меня променял и сбагрил Гаврилову! Забыл? Не отвечай. Да, мы развелись два года назад. А вышла за него замуж, когда узнала от твоей сестры, что ты женился в Армии и прислал своим родителям подарочек - беременную сноху. У меня тоже дочка растёт. Сейчас отдыхает у родителей на даче. Гаврилов после развода улетел на пмж в Америку, ему

сделала вызов сестра, улетевшая со своим мужем-евреем раньше",- продолжила Вера. Они проезжали по Садовому кольцу через Крымский мост. "Помнишь, как ходили на каток в парк Горького",- внезапно спросила Вера, переведя разговор. "Да, в Москве там был лучший лёд. Я всё помню",- ответил Чистов. Ему не хотелось продолжать разговор. Горло пересохло. Хмель улетучился. "Прости! Поговорим потом, если захочешь",продолжил Чистов. "Живу в той же трехкомнатной родительской квартире. Набрала лётные часы для пенсии, и оставила работу стюардессы. Теперь тружусь в гостинице "Националь" Главным администратором. Кстати, заскочим в гостиницу, это по пути, если ехать через Центр. Там у меня пара бутылок французского коньяка "Камю" дожидается. Ты как Чистый относишься к коньяку?" спокойно продолжала Вера. "Отношусь нор-

мально, но предпочитаю вино. Привычка с молодости осталась. Помнишь, под Новый год мы с тобой ездили в Столешников переулок за вином для нашей кампании?" спросил Чистов. "Помню. Мы ещё купили эстонский ликёр "Петух на пне". Давно бы надо позабыть. Да вот не получается!"вздохнула подруга. Вера взяла похозяйски ладонь Чистова и положила на свою круглую коленку, покрыв сверху ладошкой, чтоб не вырвался. "Почему русский мужик крепок задним умом,- стал размышлять Чистов,- почему он только теперь вспомнил слова своей мудрой матушки, что выбирая жену, смотри в первую очередь на колени, только с круглыми коленями бывают хорошие жены". "Не поняла, будем заезжать или нет, что притих",- и с интересом повернула своё лицо к лицу Чистова, чтобы посмотреть, как он реагирует на ласку. На лице Чистова не дрогнул ни один мускул. "Будем. Коньяк,

любимый напиток Славика. Скажи, Славик, что любишь коньяк "Камю". Правда, у меня в портфеле полдюжины молдавского вина "Букет Молдавии",- подтвердил Чистов. "Ура!!! "Букет Молдавии" моё любимое вино",- захлопала в ладоши Верина подруга блондинка Лариса. "Французский коньяк всегда хорош, кто ж от "Камю" откажется?! А может в Ваших закромах найдется коньяк "Наполеон"? Обожаю "Наполеон",среагировал Каменев. "Найдется и "Наполеон". В "Национале", как в Греции есть всё",- подтвердила Вера,- шеф крути баранку к центральному входу старого здания "Националь". "Буде сделано, командир. Любой каприз за Ваши деньги",подтвердил шеф. Шеф насмотрелся за свою жизнь и не на такие удивительные встречи! Через пять минут причалили к главному входу гостиницы. "Чистый, пойдем со мной, поможешь донести дары капиталистов и заодно по-

184

смотришь на кабинет", - пригласила Вера. "Не возражаю",согласился Чистов. Не успели перешагнуть порог гостиницы, как через холл засеменила дежурная портье. "Ирочка, я на минутку в свой кабинет. Не обращай внимания. Кстати, Ирочка, познакомься. Это мой друг молодости - Чистый",представила Вера. "Что, что? Чистый - подпольная кличка? А зовут-то как?"- удивилась Ирочка. "Чистый и зовут,продолжила Вера. "Ну и ну! А меня зовут - Ирина. Очень приятно. Будете поблизости непременно заходите, угостим винцом с хлебушком или жульеном прямо из Парижа",- пригласила Ирина. "Спасибо, Ирочка. Обязательно загляну, жульена у меня в организме как раз не хватает",- откровенно признался Чистов, раскланявшись. "Пойдем, "ходок", нас ждут великие дела",- за руку потащила Чистова Вера, подальше от нахальной подчиненной, которая уставилась на Чистова, будто впервые видит

185

приличного мужика. Называя ходоком Чистова, Вера ошибалась. Он стал иным. Не то чтобы перестал интересоваться прекрасным полом, просто он неожиданно понял, что с ними надо разговаривать. А вот этого ему делать категорически не хотелось. К тому же стали попадаться на жизненном пути, либо заумные поэтессы, либо загорелые блондинки и у него начинало пропадать желание к основному инстинкту после первых слов общения. Кабинет оказался настоящим дворцом с огромной хрустальной люстрой из богемского хрусталя. Шкафы и столы из мореного дуба. На окнах тяжелые синие шторы, а на полу бордовый персидский ковер. Вера подошла к стоящему за занавеской огромному холодильному шкафу. Извлекла из него четыре бутылки коньяка, несколько коробок импортных конфет, три бутылки "Боржоми" и загрузила четыре больших полиэтиленовых пакета заморскими фруктами, сервелатами, банками с камчатскими крабами и печенью трески.

"Живёте, мадам, красиво и... богато! С чем Вас и поздравляю! Мой кабинет заместителя директора по экономике скромней. Зато на стене висит трех программник, и я целый день могу слушать "Маяк", смотреть через окно на памятник пролетарскому писателю Максиму Горькому", - выдал дислокацию своего проектного института Чистов. Вышли на улицу Горького через служебный вход из кабинета по короткому коридору. Открыла и закрыла дверь Вера своим ключом, скрытно от зорких глаз многочисленных подчинённых, которые сплошь по совместительству подчинены КГБ. Около гостиницы постоянно крутились фарцовщики, меняющие рубли на валюту, а это расстрельная статья. "Чистый, ты женат?" - спросила Вера. "Развелся два года назад, заметь по своей инициативе. Оставил жене и сыну двухкомнатную квартиру",сообщил Чистов. "Плохо, очень плохо бросать детей",укорила Вера.

Тонна груза свалилась с ее женственных плеч, если бы не две сумки с продуктами в руках, Вера точно бы взмыла до второго этажа гостиницы. Так ей захотелось летать!!! "И еще, год назад получил от работы однокомнатную квартиру в сталинском доме на "Соколе". Письмо в Моссовет с просьбой о выделении квартиры подписал наш Министр, а Министрам не принято отказывать",- продолжил с гордостью Чистов. "Поздравляю! Я никогда не сомневалась в твоих способностях и всегда верила в твой успех",- искренне порадовалась Вера. "Я не бросал сына, мы встречаемся. Кроме алиментов помогаю деньгами и книгами, хобби у нас со Славиком такое. Кстати, книги приносят доход больше, чем зарплата замдиректора",- похвастался Чистов, невольно дав понять, что он тоже не лыком шит! Перед такси появились со стороны, откуда не ожидали. Таксист открыл багажник и загрузил экзотические дары акул капитализма. Еще

через пятнадцать минут такси остановилось у дома, где находился с незапамятных времен магазин "Продукты номер 24". Огромный дом, занимающий почти квартал с закрытым двором. В двух местах ворота и калитки для входа и въезда машин во двор. Ничего не изменилось за эти годы даже цвет краски дома тот же - грязно желтый. Чистов щедро расплатился с таксистом, несмотря на Верины угрозы карами, если он не возьмет её деньги. "Верун, угомонись! Командовать парадом буду я. Сегодня мой день!"- провозгласил Чистов. Славик с Ларисой быстро нашли общий язык и вели себя так, будто знали друга сто лет. Совместная работа быстро сближает незнакомых людей. Подготовка салата "Оливье" любимой закуски советских людей сплотила всех в дружный коллектив. Пока варились овощи, Вера показала Чистову альбом с фотографиями. Ещё один обязательный атрибут советских семей. На первых листах

- фото родителей. Отец в форме летчика гражданской авиации. Мать тоже в лётной форме. Чистов спросил про родителей. Вера ответила, что родители рано ушли на пенсию. Отцу присвоили звание "Заслуженный пилот Советского Союза" и "Волгу" в придачу. Родители купили в подмосковной Барвихе большой дом и постоянно живут в деревне. "Забавно. В Барвихе у однокашника по Плехановскому институту тоже дом, который они используют, как дачу в летнее время",- вставил Чистов в рассказ Веры. "Знаю я твоего однокашника. Толик Заплетин. Их дача через одну усадьбу от нашего дома. Мы купили позже на два года. Отцы наши дружат с первых дней знакомства. Постоянные партнеры в шахматы. Виктор Васильевич отец Толика устроил меня на работу в "Националь". Ты должен знать, что он генерал КГБ, а это объект их пристального наблюдения. Контора пока своим вниманием меня не беспокоит. Удивительно, Чистый,

186

а ведь наши путидорожки могли пересечься много лет назад. Я помню, какие вы устраивали шумные гулянки после сдачи летней сессии. У меня ребенок не может уснуть, а у вас Адамо на всю деревню рыдает: "Тумбэ ля нэ жэ". Почему не разогнала вашу кампанию?"вспомнила Вера. Листая страницы фотоальбома, на Чистова нежно глянула беззаботная молодость, ушедшая безвозвратно. На некоторых снимках молодые Вера с Чистовым вместе, есть отдельно и в кампании. Фотографии Виолетты в альбоме удивили Чистова. В молодости девушки были откровенными соперницами. "Узнал свою любовь? Чистый, я всегда пыталась понять, что ты хотел от женщин. На мне ты не собирался жениться, не скрывая этого, хотя прекрасно знал, как я тебя люблю. Со мной всё ясно: была троечницей в школе, подтянуться не могла на перекладине, маловато читала. Виолетка была лучшей ученицей и спортсменкой в школе. Отец-адмирал. Мать -

187

актриса. Дома - чаша полная, а ты ведь и Виолетку кинул. Она ждала тебя и вышла замуж, когда от меня узнала, что тебе приспичило жениться в Армии. Теперь вот с женой развелся, что дальше собираешься делать?" - подруга вопросительно посмотрела на Чистова. "А как сложилась жизнь Ветки",- спросил Чистов, пропустив мимо ушей рассуждения Веры. "Погибла твоя Ветка два года назад. Разбилась на своей машине при невыясненных обстоятельствах",- ответила Вера. "Покажи фото дочери",- быстро перевел разговор Чистов, ему вдруг нестерпимо захотелось напиться до зелёных веников. "И еще принеси, пожалуйста, бутылку водки", - попросил Чистов. Вера положила перед Чистовым фотоальбом и пошла на кухню за водкой. Чистов долго всматривался в черты лица красивой девочкиподростка и не находил внешнего сходства с Гавриловым. Девочка похожа на мать,

а где же блондин папа? Вера принесла три стакана, бутылку "Столичной", "Боржоми", закуску. "Верун, хочу с тобой помянуть Ветку. Царство ей небесное. Виноват я перед Вами и нет мне прощения на этом свете!"- покаялся Чистов. Плеснул в стаканы водки. На Веткин стакан положил кусок черного хлеба с солью. Не чокаясь, вздрогнули. Помолчали каждый о своем. "Бог простит",примирительно ответила Вера. "Дочка у тебя хороша, слов нет. Только следы Гаврилова затерялись,- начал Чистов, - расскажи, дорогая, подробно, когда родилась дочь". Вера ответила. "Так вот, ненагядыш, Гаврилов не мог быть с тобой. Он полгода лежал в Боткинской больнице со сломанной ногой, и его окучивала медсестра Томка, которая раньше нас на год закончила школу. Да, знаешь ты её прекрасно",выложил Чистов. "Какие же мужики мерзавцы! Пого-

ловно! Теперь понятно, почему Гаврилов запретил навещать его, а эта зараза при встрече не узнавала меня",выругалась Вера. "Все, кроме меня",- быстро вставил Чистов. "А ты, Чистый, мерзавец самой высшей пробы, один раз не уважила и ты усвистел к Виолетке,- Вера вздохнула, посмотрела на Чистова синими брызгами,- к тому же мерзавец любимый!" Чистов пропустил мимо ушей Верино признание в любви. "Ну и дела, мать! Какого же ты корреспондента, не сообщила, что родила мне дочь!? Ты знала мою сестру, бывала у меня дома. Ты обязана была сообщить! Обязана! Что же ты, мать, натворила! Считал, что это я наломал дров, но ты наломала больше и раньше,"взорвался Чистов. В комнату вошли Лариса и Славик и прервали мучительный разговор. "Хорошо устроилась команда молодости нашей, мы на кухне вкалываем, а они душевно попивают

водочку, воркуя над фотоальбомом",- позавидовал Славик, приглашая к столу. Стол полон яств. Спиртное на любой вкус, море разливанное зелени и овощей. Заморские фрукты, о которых простые смертные не ведали, копченые колбасы и прочая и прочая. Во главе стола царствовало солидное блюдо с салатом "Оливье". "Вечер трогательной встречи друзей объявляю открытым. "За присутствующих!" - объявил первый тост Каменев. Второй тост "За милых дам!", потом тост "За нас с вами и за хрен с ними!", далее любимый мужской тост "За говорящих дам!", следом должен пойти тост "За здоровье белого медведя", но здесь Славик заметил в уголке гитару, которой виртуозно владел. Так же замечательно он исполнял романсы и дворовые песни. Чистов успокоился. Теперь всё внимание сосредоточится на Каменеве, который будет красоваться, и сводить с ума очередную жертву, которой предстоит сгореть в ненасытном пламени

Славиковой страсти. День и ночь роняет сердце ласку День и ночь кружится голова... Запел томным баритоном Славик знаменитый романс о том, что только раз бывает в жизни встреча. Вечер и посвящен этой романтической встрече. Все дружно подхватили припев. Теперь женщины будут смотреть Славику в рот, и подпевать куплеты, которых он знал великое множество. У Чистова развязаны руки и он может погрузиться в скорбные воспоминания и выполнить желание напиться до зелёных веников, чтобы с утра начать новую жизнь, близкую к природе. Известие о гибели первой любви выбило из колеи. Кто тогда был прав, кто виноват? Теперь остался один виноватый. Это Чистов. Придётся нарушить один из принципов, который Чистов соблюдал незыблемо. Никогда не напиваться с горя! На радостях, сколько угодно, но не с горя! То, что на свете больше нет Ветки, было невыносимо, непостижимо уму и отзыва-

188

лось в грудной клетке физической ноющей болью. Все вокруг живы, а её нет, и никогда не будет! Безысходность не укладывалась в трезвой голове. "Напиться немедленно и вырубиться до утра",- твердо решил Чистов, наливая полный стакан "Столичной". Осушив стакан, он ощутил реальный свет, исходящий от двух синих очаровательных звезд, глядящих на него. Таинственный свет проникал через зрачки вглубь Чистова и там разливался в крови, будоража немыслимым образом помимо его железной воли. "Кажется "Столичная" начинает забирать",- повеселел Чистов и ласково подмигнул полтора раза звездочкам. Потом взглянул еще раз впереди себя. Синие лучи исходили из глаз женщины, которую он уже видел и очень хотел покрыть поцелуями её "уста, и очи, и чело". Чистов вспомнил, что такую глубокую синеву глаз видел у Элизабет Тейлор в фильме "Клеопатра". Значит он всё ещё стёкл, как

189

трезвышко! Чистов потянулся за бутылкой, плеснул ещё двести боевых грамм в стакан. "Ах, как хороша женщина напротив, и он Чистов обязан идти в рукопашную, чтобы захватить драгоценную добычу! Его ничто не остановит! Вперёд на Карфаген! Он должен быть разрушен!"- решил последний стакан, и Чистов с ним согласился. Вдруг Чистов почувствовал, что свет синих звезд обладает еще и магической силой. Эта неистовая сила заставила Чистова подняться, обойти стол, взять на руки податливую добычу, из глаз которой исходил таинственный свет, и отнести в соседнюю комнату. Комната засияла голубым загадочным светом. Чистов бережно положил добычу на раскрытую постель и принялся бешено целовать прекрасное лицо и тело. Глаза красавицы закрылись, а ночь надежно сокрыла своим черным бархатом переплетенье жарких тел. Чистов открыл глаза ровно в шесть часов утра. Привычка

с детства. Рядом ровно дышала знакомая, ближе некуда, женщина. И в тот же миг вспомнил, что сегодня суббота, а он с утра обещал матери приехать на дачу, чтобы окучить картошку. Он не смог приехать в прошлую субботу и вот сегодня день начинается не так. Чистов с закрытым глазами сосчитал до десяти и всё вспомнил. Точнее почти всё. Как оказался в кровати Веры, он не смог вспомнить, как не напрягал извилины воспалённого мозга. Проклятая водка! Вот Славик, молоток, пил коньяк и наверняка всё помнит. Ладно, потом расскажет! Чистов огляделся. Прежняя мебель. На письменном столе стоит бюстик Есенина, подаренный Чистовым, и также дружески улыбается. Рассветало. Подошел к окну и взглянул во двор. Квартира на первом этаже. Заглянул под окно. Палисадник на месте. Через этот палисад Чистов в глупой молодости поворовски проникал в комнату Веры. Предварительно дожидался на проезжей части, куда выходили окна

комнаты родителей, и ждал, когда в окнах погаснет свет, потом мчался во двор, чтобы одним махом прыгнуть в полураскрытое окно, и броситься в объятия пылкой подруги. Любовник - герой и моя ласточка, называла его Вера. Сколько же раз геройствовал через окно Чистов? А может это был сон? Было! Металлический карниз погнут до сих пор от спортивных ног Чистова. Рано утром тем же путем уходил спать домой. Фантастика! Еще раз посмотрел вниз. Земля далековато. Сейчас бы ему и голову не пришло подтянуться и одним прыжком взлететь в окно. Вот как хотелось женской теплоты! Осенью, когда убрали цветы в палисаднике, он на черной земле выложил под Вериным окном из спичек фразу "Вся жизнь в тебе!", которая должна хорошо смотреться из окна. Выложил фразу, когда Вера находилась в одном из длительных рейсов, и он скучал по своей возлюбленной. Через день позвонила взволнованная Вера. "Чистый, это ты признался мне в любви

таким оригинальным способом",- спросила Вера. "Каким способом?"прикинулся Иванушкой-дурачком Чистов. "Не прикидывайся, больше не кому!" "Тебя Бутырский хутор обожает и весь Гражданский флот",напомнил Чистов. "Какой хутор? Ко мне знакомые мужики поздороваться бояться подойти, зная твой бешеный характер",возразила Вера. "А, Гаврилов?" "У этого мямли ума на такое не хватит. Колись, Чистый!"настаивала Вера,- облегчи свою душу". Тогда Чистов так и не признался на словах, что любит Веру. К этому слову он относился осторожно. Он вообще не привык говорить ласковые слова. Возможно, это семейное, где отец никогда при детях не говорил матери нежные слова. Он и по имени её никогда не называл. Обращался со словом "мать" и больше никаких нежностей телячьих. Чистов на цыпочках отошел от окна, чтобы не потревожить подругу, собрал с пола

разбросанные вещи в охапку и отправился в ванную комнату, чтобы привести себя в божеский вид и по аглицки удалиться на дачу и уже оттуда позвонить по автомату и извиниться. Телефон Веры он помнил четко, и помнил даже номер своего армейского автомата АК- 47. Нет, с памятью все нормально. Проклятая водка! Голова разламывается! Приняв душ, поискал глазами халат. Не нашел. Пришлось облачаться в свои одежды, и нацепить на шею галстук. В таком виде его и встретила за дверью ванной комнаты Вера. Она стояла, держа руки в бёдра и покачивая ими. "Так, так, так! Чистый в своём репертуаре собрался удрать через окно, не прощаясь! Нет, ласточка моя, со мной больше номер не пройдет. Дудки! Не улетишь! Понял! Решил, что нас закадрили вы? Чёрта с два! Это мы взяли вас тёпленьких на абордаж. Я тебя сразу приметила, и шансов улизнуть у тебя не было. Разоблачайся немедленно или я тебе сейчас врежу в лобешник. Сегодня командовать парадом

190

буду я!" - скомандовала Вера. "Верун, не надо в лобешник, он и без того раскалывается. С чего ты взяла, что я собрался удрать. Просто вспомнил, что обещал сегодня матери приехать на дачу и окучить картошку, а тебе сразу же оттуда позвонить, пока ты отдыхаешь. Честное пионерское!" - начал Чистов. "Раздевайся, юный ленинец! А что ты всю ночь мне обещал, уже забыл? Хорошенькая у тебя память заместитель директора института, нечего сказать!- продолжила Вера. "Верун, если я разденусь, то окажусь на даче только вечером, а я обещал матери, что приеду утром и разделаюсь с картошкой, гори она синим пламенем!" - возразил Чистов. "Что ты заладил "про картошку, дров поджарить". Я не прошу снимать брюки, мне ночью любви хватило, снимай пиджак и пойдем убирать с праздничного стола остатки прежней роскоши",- другим тоном заговорила Вера. Испепеляющие

191

синие брызги из глаз уже не летели в сторону Чистова. "Верун, ей Богу, я обещаю вторую неделю помочь матери. Я мухой туда и обратно", - пообещал чистосердечно Чистов. "Раздевайся и шагом марш, мыть посуду. Про картошку потом потолкуем",- ещё мягче заговорила Вера. "Ладно, объясняться с матерью будешь ты!- согласился Чистов. "Что ты сказал? Повтори",- не поверила своим ушам Вера. "То и сказал, что будешь объясняться с моей матушкой за задержку её любимого сына на обещанное окучивание картошки. Ты помнишь, как зовут мою маму?- спросил Чистов. "Я всё про тебя и твоих родителей помню даже, когда у них дни рождения, а вот ты забыл, в чём всю ночь мне клялся!" - выдала Чистову Вера. "Твоя взяла. Подчиняюсь силе!" - сдался Чистов. "Интересно, что я ночью мог наговорить Вере, оказавшись в медовой ловушке? Не обещал ли жениться", обреченно подумал

Чистов. "Запомни, так будет всегда! Против лома-нет приёма. Понял?" - спросила Вера. Последней фразы, к своему счастью, Чистов не слышал, он был уже на кухне и гремел посудой в раковине, не раздеваясь, весь в пижонских одеждах. "Лови фартук, любовник-герой",издевательски произнесла и бросила Чистову фартук Вера. На шум показались из своей комнаты счастливая Лариса и Славик с узенькими глазками, как у японца с острова Хонсю. "Доброго утра!"пожелала Лариса. "Бу-бу-бу!"- подтвердил Славик, который едва видел белый свет через щёлочки глаз и ещё не мог выговорить даже "мама". "Простите, что нарушила ваш безмятежный сон. Спешу сообщить последнюю новость и поздравить с трудовым субботником. Через час отправляемся на окучивание картошки в подмосковное Юрово. Слышали про такое?" торжественно объявила Вера. "Я и слышал, и бывал в подмосковной

Швейцарии, там хорошо",- прорезался сиплый голос у Каменева. "Там не просто хорошо, там упоительно хорошо! Открываю секрет. Однажды в баснословной молодости повенчаны стогом сена два Раба Божьих, которые невзначай встретились в Москве, и в этом огромном стоге нашлась и обрела друг друга пара счастливых иголок. Чистый, ты обрел меня? Иголка, колись! "Верун, очень ты витиевато заговорила с утра, даже пробежал холодок за ворот! Обрёл так, что до сих пор прийти в себя не могу. Честное пионерское! Только голова очень болит. Проклятая водка!"- застонал Чистов. "Каким ты был, таким остался!"- пропела Вера. Умывайтесь, дорогие гости, приводите перышки в порядок и добро пожаловать за стол. Праздник продолжается! Пока умывались и приводили себя в приличный вид Лариса и Славик, Вера вкратце рассказала о своей жизни с Гавриловым. Гаврилов считался в Москве лучшим тромбонистом и его

переманил в свой оркестр самый тогда популярный лабух Олег Лундстрем. Работал оркестр, когда не было сольных концертов в лучших ресторанах. Домой Валерка возвращался поздно, обязательно навеселе. Когда работала стюардессой на заграничных рейсах, и сама бывала дома редко, радовалась хоть такой семейной жизни. Хотя, кто сказал, что это была семейная жизнь? Эрзац, какой-то! Ты знаешь, как Валерка относился к бабам и бабы к нему. Они слетались, как мухи на мед, а у него характер мягкий, никому не откажет. Ходок тот ещё! Я в постели только с тобой могу беситься, а с другими мужиками бревно бревном, с Гавриловом, в том числе. Ничего не могла с собой поделать. Заворожил ты меня! Однажды летом, когда родители и дочь жили на даче, он не явился ночевать. Собрала два чемодана вещичек и выставила на лестничную площадку. Попросила соседей по площадке передать, что подала на развод. Праздничный зав-

трак продолжался не долго. Поправили здоровье все, кроме Веры. Она объявила, что на субботник повезет тружеников тяпки и мотыги на "Волге", подаренной ей отцом, а вечером, когда вернутся, возьмет своё. С Бутырского хутора до Юрова езды около тридцати минут. Поехали по Куркинскому шоссе, чтобы Лариса могла полюбоваться панорамой с Куркинской горы на живописную пойму реки Сходня с левой от шоссе стороны и белоснежным Храмом с голубыми куполами шестнадцатого века с правой стороны. Приехали на дачу около девяти утра. Родители отдыхали перед домом на лавочке после завтрака. Очень были удивлены большой кампанией. Чистов всегда приезжал один после развода с женой. Мать Чистова, узнав Веру, несказанно обрадовалась встрече. Обняла и стала целовать со слезами на глазах. "Верочка, как я рада, что ты вернулась. Мне сын давно о тебе не говорил. Какая ты красавица! Куда упрямец смотрел?! Я

192

всегда ему твердила, что от добра, добра не ищут, не будет лучше жены, чем Вера. Накуролесил, наломал дров и возвратился к разбитому корыту,- запричитала мать. "Не надо так, Анна Алексеевна. Для меня Ваш сын всегда прав, а если не прав, то он всё равно прав, он виноват не больше, чем другие участники давних событий. Моя вина ещё больше, давайте, о хорошем! Вы прекрасно выглядите и Виктор Иванович тоже! Просто молодцы! Так держать! А мы решили помочь всем колхозом окучить картошку. Сколько у вас земли под картошкой?"- спросила Вера. - Четыре сотки. - Пустяки. Четверо за час управимся. - Спасибо, ребятки. Мы с отцом сами справимся, а вы отдыхайте, отдыхайте. Сходите на плотину позагорайте, искупайтесь. Завтра Ильин день и купаться потом будет нельзя,поведала притчу Анна Алексеевна некрещенным ребяткам. Чистов со Славиком в двух руках принесли пакеты с провизией, а Лариса доста-

193

вила рабочую одежду, чтобы переодеться. Чистов собрал необходимый инвентарь и все, кроме Веры отправились на зада усадьбы, где ждала заботу о себе картошка с затейливым названием "Синеглазка". Вера осталась на несколько минут, чтобы поговорить с Анной Алексеевной и рассказать о неожиданной встрече, которая произошла накануне. "Анна Алексеевна, я так была счастлива, узнав на стоянке такси Вашего сына. Думала, что разорвется на части сердце. Зашлось дыхание. Оказалось, что люблю сильней, чем в молодости",- поведала Вера. "А что он?"- спросила мать. "Обещал жениться. Но я-то знаю: "Обещать - не значит жениться!"- засомневалась Вера. "Куда он денется! Полюбуйся, девочка, на себя в зеркало. Красота - страшная сила"! - и с нежностью оглядела ладную Верину фигурку. "Спасибо, Анна Алексеевна, я так рада

нашей встрече",- проговорила Вера и взметнулась альбатросом догонять капризную судьбу. Чистова озарило, когда он увидел рядом матушку и Веру. Оказывается, Вера очень похожа на его мать. Такие же красивые волосы, небольшой рост, овал лица, чувственные губы и главное синие глаза. Мать говорила, что в молодости у неё были очень синие глаза, и цитировала Есенина, стихи которого знала наизусть: "Я не знаю: мой конец близок ли, далек ли. Были синие глаза, да теперь поблекли". Чистов начал понимать, что он всегда в знакомых женщинах бессознательно искал черты своей матери и, если не находил их, то быстро разочаровывался в подруге, не понимая причины. Наконец влечение к Вере прояснилось. Он понял, что Вера всегда была желанной именно по причине сходства с его матерью. Автор: Лев Светлаков

В жизни мы встречаем множество людей. Кто-то нам нравиться, кто-то нет. С кем-то мы дружим, а с кем-то возникает химическая реакция. Разные люди, их характеры, лица, мировоззрение, души. Люди приходят в нашу жизнь и уходят, как постояльцы в гостиницу, но те, кто остаются надолго — дорогого стоят. Многим людям интересно, почему к каждому человеку мы относимся по разному и откуда возникает это чувство — любовь? Ведь жизнь так устроена, что ты проводишь

долгое время с человеком, расстаёшься, встречаешь нового и всё по кругу, всё сначала. Кто-то встречает человека и остаётся с ним до конца, но это происходит за редким исключением. К некоторым чувства приходят постепенно, а к некоторым они приходят внезапно, подобно удару молнии… Разные люди, разные судьбы, но цель у всех одна — отыскать в этом жестоком мире свою вторую половинку, найти частичку своей души в душе другого человека и прожить с этим чело-

веком долгую и счастливую жизнь. С этими чувствами происходят различные нюансы. Бывает так, что долгое время находишься с человеком, живёшь с ним под одной крышей, считаешь, что он твоя половинка. Внезапно вы расстаетесь, и ты не слишком сильно переживаешь ваше расставание. Он ушёл от тебя, а для тебя как будто и не было его вовсе. За этими отношениями, следует краткосрочный недельный роман, подобный дыму сигарет, который появляется и очень быстро

194

растворяется в воздухе. Но после этого романа, ты осознаёшь, что эта так называемая случайность оказалась слишком важной в твоей жизни. Ты не можешь забыть это человека, просто так взять и вырвать из сердца. Между вами и не было толком ничего, недельные отношения и 30 страниц переписки в контакте, а мысли заняты им и ты уже ничего с собой не можешь поделать. Больше никто не интересен. Ты начинаешь строить не мосты, а стены, так называемые барьеры для других людей, которые возможно бы и хотели войти в твою жизнь, душу, сердце, но ты, ставишь огромную железную дверь со стальным замком, который не впустит их.

195

Крылья за спиной ломаются, превращаются в пепел. В общем, твой маленький мир рушиться. И так ты и живёшь с одной только надеждой, что всё наладиться, что будет всё как прежде, также здорово, также радужно! Интересные стечения обстоятельств также существуют в жизни. Так бывает, что мы можем почувствовать то, что человеку плохо, что он думает о тебе или просто то, что он позвонит или напишет. Какая-то связь между родными или просто близкими людьми. Невидимая ниточка, связывающая судьбы. Волнующий вопрос — почему так бывает? Откуда эти нити? И почему некоторые нити рвутся, а некоторые остаются

надолго? Почему так бывает, что ты рвёшь эту нить, но судьба всё равно сталкивает тебя с этим человеком и не один раз? Может быть всё уже решено за нас там, свыше? Каждое испытание даётся нам для того, чтобы мы вынесли из него определённый урок, поняли вкус жизни. Каждый должен научиться выживать здесь так, как нужно, чтобы совесть не мучила, чтобы быть счастливым, чтобы ни о чём не жалеть. Со временем мы становимся более совершенными и к тому моменту, когда подходим к пику, скорее только тогда мы встречаем свою судьбу, свою вторую половинку. Автор: Виктория Ерух

Между вами и не было толком ничего, недельные отношения и 30 страниц переписки в контакте, а мысли заняты им, и ты уже ничего с собой не можешь поделать. Так бывает, знаешь человека совсем немного, но жить без него не можешь. Видишь его впервые и тебя, будто молнией ударяет. Ты не можешь пошевелиться. Дрожь в голосе, улыбка на лице и бабочки в животе. Ты чувствуешь себя на 21 этаже выше уровня неба от счастья. В голове тараканы что-то празднуют, ты несёшь всякую несуразную чушь, пытаясь понравиться ему. Когда ты смотришь ему в глаза, ты видишь в них своё отражение, но и не только. Ты видишь в этих глазах свою жизнь её смысл и конечную цель. А его улыбка для тебя ворота рая и когда ты видишь её, это волнует тебя до дрожи в сердце, до мурашек по коже. С ним ты обо всё забываешь. Все те, кто был до него, становятся для тебя ничем. Как

— будто до него и не было никого. Просто ты понимаешь, что все те, кто были до него, обыкновенные, а он особенный, непохожий на них. Жизнь начинается с чистого листа. Всё идёт своим чередом. Вдруг ты замечаешь его пассивное настроение, то, что он как-то отстранён и в конечном итоге он уходит. В этом нет ничьей вины, просто так масть легла, просто так бывает. Ты переживаешь, в тебе тлеет маленькая наде-

жда, что всё образуется и будет всё как прежде. Вы остаётесь друзьями. Когда ты его снова встречаешь, ты не можешь оставаться спокойной. У тебя трясутся руки, в голове каша на лице грусть, выраженная опущенными уголками губ. У него на лице тоже виднеется грусть, он тоже не спокоен. И в этот момент, та маленькая тлеющая надежда растёт, превращаясь в огромное пламя. Ты пытаешься сделать хоть что-то, и у вас

196

завязывается разговор. Вы миритесь и это как будто deja vu, всё, что было во сне происходит здесь и сейчас с вами наяву. Счастью нет предела, оно бесконечно, да и он вроде повеселел. Но вскоре ты видишь, что он холоден и далее он сообщает, что это ошибка, что нам не нужно быть вместе. И снова в тебе поселяется маленькая тлеющая надежда, что он одумается, и ты начинаешь ждать. Однажды ты пишешь ему о своих чувствах, но он пытается всячески от тебя избавиться — удаляет номер телефона, заносит в чёрные списки, избегает встреч, строит барьеры, чтобы к нему было невозможно подступиться. Теперь на

197

месте радужных отношений появляется безответная любовь. Ты по кусочкам собираешь осколки надежды, ещё немного веришь в чудеса. Делаешь ему сюрприз, но не от своего имени, а так, от анонима. И на этот раз не ради того, чтобы он вернулся, а просто для того, чтобы на его лице появилась улыбка. Та улыбка, которая доводит до сумасшествия. Когда ты видишь его во сне, целый день у тебя хорошее настроение, и ты счастлива, что, хотя бы в мире снов вы были вместе. Во всех этих снах ты видишь скрытый смысл, который увеличивает твою надежду. И в каждом совпадении ты ищешь какую-то веру в луч-

шую жизнь, в жизнь, в которой есть он. Ты боишься, что действительно полюбила, отгоняешь от себя эти мысли и закрываешься от других претендентов на твоё сердце, ведь они все обычные, а он особенный. У тебя больше ничего не осталось, кроме чувств, воспоминаний, его фотографий, всё та же маленькая тлеющая надежда и 30 страниц переписки в контакте. Эти 30 страниц так называемой жизни, в которых отражено всё, начиная с момента знакомства и заканчивая расставанием с ним, с тем, который за такой короткий отрезок времени сумел так глубоко запасть в твою душу. Автор: Виктория Ерух

История, которую я хочу рассказать, случилась много лет назад. Я тогда жил в стране, которой давно уже нет. Это был щедрый и добрый край, где древние минареты, соперничая с пирамидальными тополями, гордо пронзали своими серебряными полумесяцами лазурные небеса, а невозмутимые ослы вереницей нескончаемых лет неутомимо брели сквозь жаркий ветер пустыни пыльными дорогами земного бытия... И хотя много воды утекло с той поры, но до сих пор я с улыбкой и благодарностью вспоминаю людей, с которыми в моих нескончаемых путешествиях сводила меня судьба ибо самым ценным достоянием любого времени является человек, способный отдать голодному путнику последнюю лепёшку и снять с себя свой единственный чапан, чтобы согреть им незнакомца, продрогшего на холодном осеннем ветру.

Сегодня в это трудно поверить, но то было время, когда двери домов не знали замков, а окна - решёток. Мир входящему, и любому гостю уважение и почёт! - таков был непреложный закон древнего Востока. Ветер был другим в те давние времена, и солнце другое, и люди, и мысли в моей голове... *** Тем летом я, тогда ещё молодой специалист, работал в экспедиции в окрестностях Кугитанга. Экспедиция была организована копетдагским отделением Кушкинского серпентария, куда входила герпетологическая лаборатория, в штате которой я состоял научным сотрудником, а целью экспедиции являлось изучение местного ареала гюрзы и отлов для серпентария полутора-двух десятков наиболее крупных экземпляров этой, хотя и смертельно ядовитой, но полезной змеи. Работая в предгорьях, услышал я од-

нажды от местных чабанов одну интересную историю. Белобородый Сары-бобо из приграничного кишлака ШарамКую рассказал мне легенду крепости Наргун-Кеш, развалины которой находились в одном из ущелий Кугитангских гор. Рабочий день закончился и небесный шатёр раскинул свои звёздные узоры над нашим костром. Мы поужинали, с удовольствием выпили солёного кок-чаю с бараньим жиром, после чего старый Сары, полузакрыв глаза, монотонно повёл свой неторопливый, как пустыня, рассказ. У его ног лежали два косматых волкодава Мерген и Куруш и сонно смотрели в огонь костра, а дальше в темноте в просторных кутанах с низкими каменными оградами шумно дышала большая спящая отара. -В давние времена, - рассказывал Сары, - в крепости Наргун-Кеш у подножия Кугитанг-тау жила прекрасная принцесса

198

Ай-Гюль, дочь непобедимого хорезмшаха Ала ад-Дина Музафар Текеша, могущественного повелителя всего Мавераннагра. Пленительной была красота принцессы Ай-Гюль, что означает - Лунная Роза, а нрав - кротким и подкупающим, и поэтому со всего света приезжали в Наргун-Кеш знатные женихи, чтобы посвататься к ней. Однако, Ай-Гюль любила молодого юношу по имени Джамал, служившего нукером в первой конной тысяче хорезмшаха. Прознала про то мать падишаха Текеша старая Бодомгулханум и уговорила она своего сына отправить первую тысячу нукеров на границу с багдадским халифатом. А со своим верным человеком отослала коварная Бодомгулханум весть халифу о Джамале, желая извести со света прекрасного юношу, потому что Бодомгул-ханум очень хотела, чтобы мужем её внучки Ай-Гюль стал не какой-то простой и бедный нукер, а сам халиф славного Багдада. Написала вероломная Бодомгул-

199

ханум в письме к халифу, чтобы убил он храброго юношу Джамала и сам посватался бы после этого к прекрасной Ай-Гюль. Обещала Бодомгулханум халифу со своей стороны любую помощь. Очень хотелось пожилой женщине, чтобы Мавераннагр и багдадский халифат объединились в одно могучее непобедимое государство. Согласился халиф с предложением Бодомгул-ханум, потому что понимал, что если гордый и отважный Джамал женится на принцессе Хорезма, то со временем он может стать грозным и опасным противником Багдада. Ну, а главное, принцесса Ай-Гюль давно уже нравилась халифу и он денно и нощно мечтал видеть её любимым цветком в прекрасном венке своего гарема. И однажды, когда отважный Джамал нёс службу в дозоре, налетела на него из-за реки вражья сила, изрубила юное сильное тело в куски, а голову убитого воина отправил халиф со своим верным человеком в крепость Наргун-Кеш и тайно

ночью бросил тот человек голову несчастного Джамала прямо к порогу дворца прекрасной принцессы. Вслед за страшным горем прибыло к высоким стенам Наргун-Кеш посольство во главе с багдадским халифом и предложил халиф безутешно плачущей принцессе АйГюль свои руку и сердце. Но отказала ему гордая Ай-Гюль и тогда вознегодовал не менее гордый халиф, крикнув ей: "Так что ж, ты до сих пор не можешь забыть своего Джамала? Где ты хранишь его мёртвую голову?". Поняла тогда АйГюль кто расправился с её возлюбленным и закрыла она крепостные ворота перед конём багдадского халифа. Ночью вышла АйГюль на балкон своей опочивальни, долго смотрела на полную луну в синем небе, а потом взмолилась: -О всевышний, сделай так, чтобы слёзы мои, выплаканные мной, обернулись ядом смерти принесшему горе в моё сердце. Да проникнет тот

яд в кровь ненавистного чужестранца, не желающего оставить меня в покое! И да проникнет тот яд в кровь существа, самого любимого тем чужестранцем! Но халиф, не слышавший молитвы АйГюль, пообещал взять Наргун-Кеш приступом и повесить принцессу на крепостной стене, если дерзкая красавица не согласится стать его женой. Тогда взошла на высокую башню прекрасная Ай-Гюль, отёрла слёзы скорби со своего чистого лица и обратилась с высоты к халифу: -Давай сыграем, халиф, - предложила Ай-Гюль багдадскому гостю, - и кто выиграет в этой игре, за тем и будет последнее слово. -Что ты хочешь? воскликнул халиф. -Я знаю, что прежде иных людей привязан ты более всего к своему коню по прозвищу Амарант. Так вот, ночью поставь своего коня в ста шагах перед воротами Наргун-Кеш и вкруг него выставь какую хочешь стражу. Я обещаю тебе, что утром

твой конь будет мёртв. Если окажется помоему, ты, халиф, заберёшь своих людей и навсегда отойдёшь от Наргуна восвояси. Если же нет, во вторую ночь умрёшь ты. А если случится так, что мои слова не исполнятся, я тогда стану твоей. Рассмеялся халиф дерзости самонадеянной принцессы. Но послушался. Принял знатный жених условие и в следующую ночь выставил перед вратами Наргун-Кеш своего несравненного Амаранта в золочёной уздечке, окружив коня девятью рядами неусыпных батыров. Когда же на небе взошла яркая звезда Аш-Шира - Открывающая Двери, вдруг заржал конь, вскинулся, а чуть погодя завалился на бок, забился в судорогах, захрипел и через два часа издох. При первых солнечных лучах увидел халиф на ноге своего коня на бабке чуть повыше копыта две кровавые точки, как будто ядовитая змея укусила ночью его любимого Амаранта. Не знал халиф, что делать ему, верить или

нет строптивой девчонке. А Ай-Гюль стояла на башне, смотрела блестящими чёрными глазами на мёртвого Амаранта и громко смеялась. -Ты умрёшь следующей ночью, - и принцесса сверху указала на халифа своим красивым пальцем. А на длинном и изящном ногте того пальца кровавой киноварью было искусно выписано филигранной арабской вязью страшное заклятье древних туранских магов, лишающее халифа мужественной силы и отваги. И халиф струсил. С позором отошёл от крепости его отряд и увёл посрамлённый правитель своих воинов пыльной и безрадостной дорогой на Багдад. А под башней, с которой Ай-Гюль грозила халифу, неожиданно открылся источник. Да не простой родник, а целебный. Однако, не каждому суждено испить из того родника, потому как облюбовали то место ядовитые змеи и во множестве расплодились вокруг источника.

200

Поэтому и сегодня гюрзы очень много в районе развалин Наргуна и все они там необычно крупных размеров, а укусы этих змей смертельны, завершил свой рассказ Сары-бобо. -А что потом стало с Ай-Гюль? - спросил я у старика. -Точно не знает никто, - задумчиво ответил аксакал. - Говорят, что Ай-Гюль положила голову Джамала в глиняный горшок, засыпала его золотыми персидскими динарами, залила жидким мёдом и спрятала тот сосуд в кирпичной кладке одной из крепостных стен. А сама будто бы обратилась гюрзой и стережёт с тех пор свой тайник от чужих помыслов. Люди рассказывают, что находились смельчаки, которые ходили на развалины НаргунКеш искать то золото, да только никто ничего так и не нашёл. -А людей змеи там кусали? - поинтересовался я. -Конечно, - подтвердил старый чабан. - Да только не АйГюль это, ты не думай. Там, где водятся ядовитые змеи и появляется человек, рано или

201

поздно змея кусает человека, а человек убивает змею. Так всегда было, - закончил мудрый Сарыбобо. *** Тогда мне не довелось побывать в районе наргунских развалин. В тех краях я оказался лишь спустя пять лет после того, как услышал легенду об Ай-Гюль. Я снова приехал в экспедицию за гюрзами и обосновался в кишлаке УчЮнус, расположенном в двенадцати километрах от той самой лощины у подножия Кугитанга, в которой, по словам местных жителей, находились развалины легендарной крепости. Председатель местного сельсовета как только узнал о цели моего прибытия, радостно произнёс "хоп!" и, никуда не сворачивая, сразу же привёл меня в дом к Садыкувесельчаку, мужчине лет сорока восьмипятидесяти, который был очень рад нашему визиту и с удовольствием определил меня к себе на постой. Мы сидели с Садыком во дворе на айване и пили чай с

лепёшками и вяленым виноградом. С нами сидел председатель да ещё два-три почтенных старца, пришедших к Садыку, прознав о появлении в кишлаке нового гостя. Рядом с айваном прямо на земле расстелили войлочную кошму и пару ковров, на которых расположились мужчины помоложе. Чайник ходил по кругу, с женской половины то и дело подавали свежую заварку и горячие лепёшки, только что вынутые из тандыра. Из-за дома потянуло жареным мясом. Кто-то уже готовил традиционные плов и шашлык. Женщины готовили тесто и овощи для лагмана. Меня, как и положено на Востоке, вежливо и обстоятельно расспрашивали о здоровье, о делах, о семье, а я подробно отвечал и задавал уважаемым и гостеприимным людям те же вопросы. Хозяин из уважения лично наливал чай мне в пиалу и каждый раз - на самое донышко, угождая дорогому гостю, чтобы тот, не дай аллах, не обжёгся. В ходе разговора

постепенно выяснилось, зачем я приехал в Уч-Юнус и когда старики услышали, что меня интересуют гюрзы, те, что водятся в развалинах Наргуна, гости заметно оживились. Один из стариков стал призывать Садыка: -Расскажи ему, Садык, расскажи гостю про тот удар АйГюль. -Ай-Гюль? улыбнулся я. - Да, несколько лет назад почтенный Сары-бобо из Шарам-Кую рассказывал мне эту легенду. -Когда уважаемый Сары-бобо рассказывал тебе эту легенду, - ответил мне улыбающийся председатель, - он ещё не знал, что это вовсе не легенда! Он засмеялся и довольно потёр ладони, а старики в подтверждение трясли белыми бородами и от удовольствия пощёлкивали пальцами. -А если это не легенда, то что же тогда? - удивился я. Один из гостей крикнул Садыку: -Принеси сюда свою фуражку, Садык! Покажи гостю фураж-

ку. Пускай Сергейджан подержит её в руках и всё увидит своими глазами! Все закричали: -Неси фуражку, Садык! И хозяин, соскочив с айвана, послушно скрылся в доме, откуда через пару минут он вынес и бережно подал мне выцветшую матерчатую кепку с картонным, обшитым зелёной материей козырьком. -Смотри, аккуратней, Сергей-джан, сказал Садык, подавая мне кепку и кивая на козырёк, - пальцы не порань. Я осторожно принял в руки головной убор и, держа за края, стал внимательно его разглядывать. В лобной части смявшейся тульи можно было разобрать полустёршиеся буквы, образующие слово "Tallinn", а в самом центре козырька в картоне застряли два, как мне сначала показалось, изогнутых и прозрачных рыбьих ребра. Однако, присмотревшись, я с удивлением понял, что это совсем не рыбьи кости. В козырьке, пронзив его насквозь, крепко сиде-

ли два крупных ядовитых змеиных клыка. Длина змеиных зубов была более двух с половиной сантиметров и я только удивлённо крякнул, представив себе, каких же размеров должна была быть та голова, в пасти которой когда-то росли эти два зуба. К тому времени я уже держал в руках гюрз и подлиннее двух метров, но ничего подобного до сих пор мне встречать не приходилось. Я вопросительно поднял глаза на Садыка. -Это зубы АйГюль, - гордо сказал хозяин дома. - Она укусила меня прямо в лицо! -Сначала к Наргуну ходили наши молодые мужчины Наримхон и Фархад, - начал свой рассказ Садык. Они давно потеряли покой, мечтая найти сокровище Ай-Гюль. Они ходили к крепости несколько раз и пробили под башней снаружи узкий длинный лаз, надеясь в процессе раскопок натолкнуться на нишу, в которой принцесса замуровала горшок с головой своего любимого Джамала. Вон они оба сидят улыбаются, -

202

Садык пальцем указал с айвана в ту сторону, где сидели остальные гости. - Эй, Фархад, эй, Наримхон, я ведь правду гостю говорю, я ведь не вру? -Всё правильно! Якши! - донеслось с кошмы и двое мужчин приветливо помахали мне руками. -Вон видишь, сказал Садык, - у Наримхона нет среднего пальца на левой руке. В тот день он первым полез в проход и это его встретила АйГюль. Расскажи, Наримхон! - крикнул Садык своему приятелю. -А что рассказывать, - охотно откликнулся Наримхон, которому польстило оказаться в центре всеобщего внимания. - Я тогда даже фонарик включить не успел. Змея недалеко от выхода лежала. Я на неё рукой опёрся в темноте. Вот она меня и кусанула. Прямо в палец угодила. -Это гюрза была? заинтересованно спросил я. -Конечно, Сергейджан! Это была огромная гюрза. Толстая, примерно в две моих руки, а длиной выше меня раза в полтора,

203

если не в два, - широко раскрыв глаза, вдохновенно рассказывал Наримхон. Мне уже через несколько минут плохо стало. Свет начал меркнуть в глазах. Рука покраснела и опухла, а потом на глазах стала чернеть. Спасибо вон, Фархаду, что до кишлака меня дотащил. -Да не тащил я его до кишлака! - перебил, вступая в разговор черноглазый Фархад. - Я километров пять только протащил его. Дальше тащить сил не осталось. Ну, я Наримхона напоил, в тень под камень уложил и бегом в кишлак. Добежал быстро. Сразу к фельдшеру в медпункт. Уважаемый председатель свою служебную машину дал, сам за руль сел. Успели спасти Наримхона, в самую последнюю минуту успели. Хорошо, фельдшер не растерялся, двойную дозу сыворотки сразу вколол. Выжил наш Наримхон, вот только палец пришлось отрезать, чтобы огненная болезнь дальше по телу не прошла. -А гюрза? - я попробовал вернуть раз-

говор к интересующей меня теме. -Змея из лаза не выползла. Внутри осталась. После того случая никто из мужчин кишлака в развалины больше ходить не осмеливался. Вон Садык только через месяц решился. -Я в кепке пошёл, - легко продолжил Садык рассказ. - Вот в этой самой. Не стал тюбетей надевать, а почему - не могу сказать. Не знаю. Полез в тот пролаз, который Наримхон с Фархадом проделали. Думал про себя: не случайно гюрза их там встретила. Близко, видать, к сокровищу подошли. Фонарик в зубах держал, на четвереньках по ходу этому полз. Смотрю, в конце прохода щель образовалась, а за ней, видно, пустота какая-то. Я к этой щели наклонился, чтобы заглянуть, да только козырёк помешал, а убрать его я не успел, потому как сразу же из этой трещины вылетела голова гюрзы с раскрытой пастью и с силой ударила меня в лицо. Фонарик, что во рту у меня был, змея нижней челюстью сво-

ей выбила и зубами мне весь подбородок исцарапала, словно напильником по коже провели, а верхняя её челюсть с ядовитыми клыками в козырьке застряла. Змея после броска сделала движение назад, чтобы освободиться, а я от страха тоже назад отдёрнулся. Зубы у змеи от этого обломались и остались торчать в козырьке, а я, когда от змеи назад отпрянул, с размаху затылком о верхние кирпичи треснулся. От боли даже в глазах помутилось, таким сильным удар получился. И вдруг свод прохода обваливаться прямо на меня начал, раскрошились старые кирпичи, кладка-то глиняная. Сначала труха , крошка посыпалась, потом куски покрупнее, а с ними, аллах всемилостивейший! - монеты золотые. Динары! Да много, дождём! Садык цокнул языком, что являлось знаком высшего удовлетворения, и продолжил: -Много монет оказалось, больше ста. Большие такие, из чистого золота. А когда я

потолок стал расковыривать, там в пустой камере старый горшок оказался, а в горшке череп человеческий. Председатель позвонил в район, оттуда участковый уполномоченный к нам приехал и ещё много других важных начальников, а из самого города Ташкента - пожаловали в Уч-Юнус учёные люди. Все деньги и горшок с мёртвой головой в опись записали и я в той описи подпись свою личную собственноручно поставил. Вместе с председателем и участковым. Все вместе ездили к старым развалинам, ещё раз смотрели, но больше ничего не нашли. Найденные вещи и деньги в город увезли, сказали, что в музей. Про находку в нашей местной газете заметку написали. А мне потом премию большую выписали. Объяснили, что за найденный клад. Целых восемьсот рублей! Я на те деньги старшему сыну дом купил, калым за его невесту отдал и достойную свадьбу сыграл. А на то, что осталось, я в кишлаке торжественный той уст-

роил. Чтобы всем хорошо было, а не только мне. -А что, когда учёные люди на развалинах работали, змея не появлялась? - спросил я. -Змея больше не появлялась, - ответил Садык, - а вот учёные приезжали ещё раз, потому что история на этом не закончилась, правда, Керим-ака? - и Садык посмотрел на одного из сидящих на айване аксакалов. Это ведь ваш сын ту девушку подвозил? *** Керим-ака с удовольствием приступил к рассказу. -Мой сын Джафар шофёром работает. В автомастерских. А дорога из нашего кишлака в автомастерские проходит как раз недалеко от развалин Наргун-Кеш. И вот примерно через неделю после того, как уважаемый Садык золотые динары и мёртвую голову в крепости отыскал, мой сын Джафар ехал, значит, по работе на своём "газончи" по этой самой трассе, и вдруг видит, как откуда ни возьмись, на обочине девушка появилась с поднятой рукой. Стоит себе как ни

204

в чём ни бывало, голосует, значит. Узбечка, красивая, нарядная вся. Не здешняя эта девушка была, не из наших мест. Откуда она там взялась, непонятно. Мой сын клянётся, что за секунду до того не было никого на дороге. Только степь высохшая до самого горизонта да горы синие на горизонте. Ну, Джафар, конечно, остановился. Не бросать же такую красавицу на сорокоградусной жаре! Попросила та довезти её до железнодорожной станции. Рассказала, что в Ташкент едет, в музей тамошний. А когда она рассказывала, а Джафар слушал, заметил он, что у девушки во рту верхних клыков как будто бы и нет, только самые кончики белые да прозрачные из дёсен прорезались. Все зубы кроме этих двух, белые и ровные, на своих местах, как и положено, растут, а в верхней челюсти по бокам от передних резцов вместо клыков две чёрные дырки. Ну, сын ещё неопытный с девушками, молод, возьми да и спроси её про зубы,

205

что, мол, и как да почему. А пассажирка рассмеялась и говорит: "Я в музей как раз по этому поводу и еду. Сфотографировать мои зубы учёные люди хотят, обследовать, изучить. Потому, говорит, - что редкое это явление, чтобы в таком возрасте у людей верхние клыки прорезываться начинали". Как она потом сказала, Джафар? крикнул старик сидящим на кошме мужчинам. - Я правильно рассказываю, Джафарджан? Я то слово забыл! -Вы правильно всё рассказываете, ата, - почтительно ответил юный Джафар, которому по возрасту вести рассказ перед взрослыми мужчинами ещё не полагалось. - А то слово, что вы позабыли, "феномен". -Да, Сергей-джан, - снова обратился ко мне рассказчик, "феномен"; так сказала девушка моему Джафару. Он до самой станции её довёз да там и высадил. -И что? - спросил я Керима-аку. -А ничего, - невозмутимо ответил старик. - Через две

недели снова приезжали учёные люди из Ташкента. Горевали сильно. Рассказали, что пропали из музея и горшок и череп тот человеческий, что в том горшке хранился. Вечером накануне кражи перед музеем красивую девушку видели, по приметам с той, что Джафар подвозил, схожую. Только с зубами у неё уже всё нормально было. А смотрителя музейного наутро мёртвым в одном из выставочных залов нашли. На полу лежал перед разбитой витриной. Со следами змеиного укуса на ноге. Вот мы и подумали, а не эта ли красавица свои зубы в фуражке у Садыка оставила? Не Ай-Гюль ли то была? У змей ведь как, если они свои зубы ядовитые теряют, новые как раз через несколько дней резаться начинают. -А что источник под башней, - поинтересовался я, не зная, как мне реагировать на всё услышанное. - И впрямь целебный? -Точно, Серёжаджан, - подтвердил Садык. - Кто ту воду пьёт, в старости зрение сохраняет и зубы. И не

болеет ничем. Вон у нас в кишлаке фельдшер-табиб последнего Наримхона лечил, когда противоядие ему после змеиного укуса колол да палец на руке резал. С той самой поры работы у него в кишлаке больше нет. -А что гюрзы, остались? - робко спросил я. -Остались, только не крупные. Метр, метр двадцать в длину, не больше. А крупные все куда-то подевались. Наверное, АйГюль их с собой увела, - ответил Садык. - Завтра пойдём в развалины, сам увидишь. Заодно воды нашей ле-

чебной выпьешь. Весёлое застолье в доме радушного Садыка-кладоискателя продолжалось далеко за полночь, а потом гости постепенно стали расходиться. Прощаясь, каждый благодарил хозяина за радушие и щедрость, а меня настоятельно приглашал к себе в гости. В последующие дни я побывал на развалинах крепости Наргун-Кеш, ловил там гюрз и пил воду из родника, что вытекает из самого основания старой полуразрушенной башни. Видел я и лаз, который проделали Наримхон с Фарха-

дом и в котором потом нашёл старинный золотой клад Садыквесельчак. Только не рискнул я лезть в тот проход. А почему, не знаю. А вдруг там АйГюль затаилась? Вдруг она и сейчас голову своего любимого Джамала стережёт, ту, что из музея выкрала и на старое место положила? Кто знает... Вот такая история случилась со мной в те давние и уже такие далёкие времена. Хотите - верьте, хотите нет. Автор: Поветкин

Игорь

206

8 Резко вздрогнув, она просыпается и смотрит по сторонам. Вокруг смог, который накрывает Нижний в предутренние часы. Солнце постепенно встает: его еще не видно, но небо уже светлеет. Кристин аккуратно выползает из своего убежища. То, что она уснула в неподходящий момент, совсем обескураживает: девушка абсолютно не знает, что предприняли преследователи, не найдя ее. Если ее ловят по той же схеме, что и мятежников, то Нижний должен патрулироваться миротворцами. Но за ней послали агентов правительства. Значит ли это, что они все еще здесь? Подключились ли они к камерам наблюдения, которые висят на каждом доме? Оцепили ли район? Она не знает, но решает, что раз правительству так важна эта информация, вряд ли стали бы поднимать шум. В Миллениуме

207

ведь все прозрачно, это — честный город. Как бы там ни было, Кристин решает, что нужно действовать. Долго и пристально осмотрев улицы, окружающие ее убежище, она достает ноут. Взяв камень, помещающийся в ладонь, девушка бьет по системнику ноутбука до тех пор, пока все важные части не рассыпаются на куски. Уничтожив то, что могло вывести на нее, Кристин закапывает останки ноута в груду пыли и накрывает бетонными валунами, которые раньше были частью чьего-то дома. Выбравшись наружу, она медленно и тихо идет по заброшенным улицам. Постепенно пробираясь сперва в рабочую, потом в жилую часть Нижнего, девушка старательно обходит места, где висят камеры. Кристин ухмыляется: на больших уличных экранах этой части города часто транслируют жизнь

Среднего и, тем более, Верхнего, а вот наоборот — крайне редко. Тем не менее, камеры есть, и правительственным службам ничего не стоит ими воспользоваться. Слева послышался звук движущегося автомобиля. Машины — привилегия только правительства, детективов и им подобных, так что звук может означать только одно — патрулируют. Кристин присаживается у ближайшего дома и аккуратно выглядывает. Коричневый седан медленно проезжает мимо, два суровых лица осматривают улицу. Девушка сидит еще пару минут, сердце внутри нее неистово колотится. Медленно набрав воздуха до горла и выдохнув, она немного успокаивается и продолжает иди. Кристин, откровенно говоря, еле волочит ноги. Серьезность ситуации навалилась на нее только сейчас: не в момент побега и даже не то-

гда, когда она привалилась к холодной стене здания и уснула. Кристин оправдывается про себя, что давно не занимается спортом, и что тело ее затекло после холодной ночи, и вообще — ей пришлось прыгать с третьего этажа, и плечо не дает об этом забыть. Но она понимает, что причина ситуации в другом — она преступница. И ее обнаружили. "Почему бы мне не сломать флешку, пересидеть где-нибудь и забыть обо всем?" — вопрошает она у себя. Солнце крайне медлительно поднимается над зданиями, но не приносит тепла. Зима надвигается стремительно. Улицы все еще пусты. "Ты не сможешь. То, что ты теперь знаешь, не даст тебе жить спокойно. Ты должна что-то сделать". Кристин вздыхает. Что бы она ни предприняла, пойти сейчас она может только в одно место. После условного стука Кристин слышит еле заметные шаги. По ту сторону кто-то смотрит в глазок и, убедившись, что все чисто, распахивает

дверь. — Вот это да, сама пожаловала! — мужчина расплывается в сонной улыбке. — Если ты не хочешь, чтоб у тебя возникли серьезные проблемы, и твоя жизнь оказалась под угрозой — прогони меня. Базука внимательно осматривает девушку и, понимая, что та не шутит, отступает назад, приглашая гостью войти. Кристин проходит в крохотную гостиную, заваленную всем, чем можно, и усаживается в кресло. Базука садится напротив. — Что такое стряслось? — Я сделала это. — Сделала что? — настороженно спрашивает мужчина, догадываясь о том, каков будет ответ. — Взломала сервер. Не без помощи, но взломала. — Черт тебя дери, Крис! — раздосадовано восклицает Базука и хлопает себя по коленке. — Я должна была это сделать, — тихо, виноватым тоном говорит девушка. — Да-да, конечно. Кристин молча наблюдает, как ее друг

наворачивает круги по комнате и периодически вздыхает. Она досчитывает до пятнадцати и, стоит только Базуке открыть рот, заговаривает первой: — Мне нужна твоя помощь. Мужчина выдыхает и смотрит на подругу. Пока он не заговорил, она продолжает. — У меня есть тайник с документами. Там же я спрятала старенький ноут. Еще мне нужна одежда. И... позвони ему. Базука с минуту молча смотрит на подругу, а она на него. Он — злобно, она — жалобно. — Ладно, — наконец соглашается мужчина. — Тайник на старом месте? — Да, на тридцать пятой, в фундаменте, — с облегчением отвечает Кристин. — Недалеко оттуда, на соседней улице есть работающий телефон, в старом доме. Позвони ему, скажи "три-пятьвосемь". — Что это? — Он поймет. Базука кивает и надевает куртку. — Принцесса, ко мне! — пудель, стремительно выскочив из спальни, подбегает к

208

хозяину. — Не заходила домой? — Нет, пряталась в руинах. — Хорошо. Закройся и не выходи. Кристин провожает друга до двери, но тот оборачивается на пороге и задумчиво смотрит на нее. — Когда я встретил тебя, ты была брюнеткой. Какой у тебя настоящий цвет волос? 9 В бриф-комнате почти темно, только голографический шар в центре освещает серьезные лица десятка с лишним присутствующих. — Итак, всем нам уже известная персона. Только напомню вам то, что мы уже знаем, — вещает Алек Миллхаузер, помощник Бау-

209

эрмана, из темноты и щелкает невидимой кнопкой. Вместо шара появляется трехмерная крутящаяся голова, тоже голографическая. — Это Рихард Марлен, подозреваемый в планировании и организации мятежных действий, в частности во взрыве монумента Единства 18 октября. В прошлом также подозревался в организации мятежей, дважды был задержан, но освобожден ввиду отсутствия достаточной доказательной базы. Миллхаузер вздыхает и проводит пальцем по экрану планшетного компьютера. Рядом с обритой головой появляется таблица — досье Марлена. — Двадцать восемь лет. Родился и вырос в семье заводских рабочих. Отец скончался восемь лет назад на производстве, мать умерла через четыре месяца от сердечного приступа. Д р у г и х родственников нет. Учился в

заводской школе, имел успехи в изучении древней, старой и новейшей истории. После получения начального образования некоторое время работал с отцом, но был уволен за потасовки. В последующем не имел постоянного места работы. Снимал комнату на восемьдесять четвертой. Опрошенные соседи и знакомые утверждают, что подозреваемый высокомерен, неуравновешен, склонен к жестокости — они неоднократно наблюдали сцены насилия как над людьми, так и над похищенными мелкими домашними животными. Кроме того, считал себя принадлежащим к особой расе и регулярно высказывался о ненависти и презрении к политической системе Миллениума. Считает, что равноправие неправильно по своей сути, и общество должно функционировать основываясь на классовых разделениях. Есть информация, что Марлен скрывается в пустоши близ города, однако точных данных нет. С более подробным досье на подозр еваемого и

предполагаемых сообщников можете ознакомиться в информационных папках. Доклад окончен, голограмма исчезает и включается свет. Мэтт потирает глаза пальцами, привыкая к освещению. Он выглядит так, будто страдает от мучительной головной боли. Чарли сидит напротив и улыбается, для Мэтта эта улыбка выглядит издевательски. — Господа, — Бауэрман сидит во главе стола и выглядит театрально серьезно. — Наша задача отловить их. "А то и так непонятно", — недовольно думает Мэтт. Вокруг него — сильные мира сего с помощниками: Бауэрман с Миллхаузером — недопрезидент и недопремьер, первый и второй судьи, генерал Экхарт от лица миротворцев, Чарли и его босс представляют спецслужбу, Мэтт со своим начальником из департамента детективов. Все внимательно слушают Бауэрмена, а Мэтт — не может. Понадеявшись на внимательность Чарли, он погружается в себя. Мэтту снова снят-

ся кошмары. Как старые друзья, они пришли внезапно, шумно и навязчиво. Ему снится жена, которая теперь не с ним, снится его семья, снятся бунты. Он погибает в них ночь за ночью, каждый раз от руки одного и того же человека. — Послезавтра состоится инаугурация, — голос Бауэрмана вновь врезается в уши Мэтта. — Каждый сектор уже получил свое задание. Мне остается только добавить, что вы все официально приглашены на последующий банкет. На этом собрание заканчивается. Мэтт быстрым шагом покидает бриф-комнату после вышестоящих, но в коридоре его останавливает Чарли. — Эй, дружище, — говорит он. — Ты в порядке? Все заседание просидел с таким видом, будто мир вокруг вызывает у тебя отвращение. Мэтт прикидывает, насколько он не в порядке. — Тебе не кажется, что Бауэрман насквозь пропитан фальшью? — тихо, но резко отвечает он. Чарли кладет руку ему на

плечо и улыбается. — Не кажется. "Доверять своему лидеру", помнишь? Мэтт вспоминает, как давал присягу. Неприятная дрожь пробегает по его телу. — К тому же, не время и не место для таких разговоров. Чарли направляет взгляд куда-то за спину Мэтта. Тот оборачивается и видит позади тихо переговаривающихся судей. Посмотрев на Чарли, Мэтт кивает. — Мне нужно к боссу сейчас. Поговаривают, что ночью что -то произошло. Давай я загляну к тебе после обеда, если буду свободен, там и поговорим. Ты ведь будешь дома? — Да, — устало говорит Мэтт. — Сегодня в департаменте я не нужен. Приходи. Мэтт возвращается домой. Он бросает ключи на стол и стягивает пиджак. Его мысли уже где-то в горячей ванной с бутылкой вина. На телефоне моргает лампа автоответчика. Автор: Вольз

Диана

210

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. ПРОЗРЕНИЕ. Гетман проснулся в девять часов утра. Была суббота, и спешить ему было некуда. Роман завел будильник на десять часов и решил еще поваляться в кровати, досматривая сон о выезде «мяса» в Самару. Однако сделать это, ему было не суждено. Раздавшийся звонок в дверь вывел Романа из полусонного состояния. «Кого там еще несет в такую рань?», - мысленно выругался Гетман. Он напялил на себя шорты и майку, и неспешно

211

поплелся открывать. Не удосужившись взглянуть в глазок, Роман распахнул дверь и тут же был откинут в глубину комнаты могучим ударом в челюсть. В квартиру вошли трое. Один из них без лишних слов достал наручники и ловко пристегнул Гетмана к батареи. - Ну привет, вражина, - садясь на стул и снимая куртку, сказал Мармон. – Ты извини, что мы без звонка. Что-то последнее время расслабил я тебя. Чуть ли не в приятели записал. А что же вы творите, свиньи? Совсем оборзели?

- Спасибо, конечно, что хоть поздоровался, - пытаясь дергать рукой, закованной в наручники, ответил Гетман. – Только прежде чем в морду бить, хоть сказал бы, по какому поводу. Вроде как стрелок никаких не забивали в последнее время….. О Круглый, и ты здесь…. Проходи, дорогой, присаживайся, будь как дома….. - Ты придурка из себя не строй Гетман, с раздражением ответил К р уг л ы й . Сюрприз на свадьбе твоих поганых рук дело? - Ты базар фильтруй, «конявый», - по

лицу Гетмана пробежала тень. Какие на хрен еще сюрпризы? - Хочешь сказать, что не в курсе про гранату на свадьбе Венгра? – еле сдерживаясь, процедил Макс. - Про свадьбу Венгра я слышал, конечно. В нашем тесном мирке трудно чтото утаить. А вот про какие такие сюрпризы с гранатой ты талдычишь, не знаю. Ребята из моей фирмы таким идиотизмом не занимаются. - Очень сильно сомневаюсь, чтобы ты был не в курсе, даже если это дело рук не твоих ребят, - проронил Мармон. - Знаешь, нам пришлось испытать немало неприятных минут, но то мы… И как насчет, "fair play"? Причем тут люди, которые в наших войнах не участвуют и были вынуждены находиться на грани инфаркта. И ты мне тут будешь лечить, что ты не в курсе? Или ты начал терять вес в хулиганской мясной иерархии, а Ромик? - Мы же не «кони» какие-то, за которых дерется от силы полторы тысячи бойцов. У нас десятки хулиганских фирм, и

за всех я не в ответе. Так что, ребятки, я здесь не при делах. А верить или нет, это уже ваше дело. Кстати, за такой наезд по беспределу, по любому ответить придется. После этих слов Гетман получил удар ногой в лицо от третьего персонажа, ввалившегося незваным татарином в его квартиру. Лицо любителя бить людям по голове Роману было незнакомо, но судя по стриженому затылку и надписи на челе: "мы университетов не кончали", это был мальчик из «пехоты». Мармон едва удержал расдухарившегося стриженого от нового удара: - Сережа, ты не горячись… Видишь, человек говорит, что не при делах. Тебя мама разве не учила, что людям нужно верить… Круглый, отстегни Ромика… Только, Гетман, давай без глупостей… После того, как Макс освободил Гетмана от наручников, тот неспешно встал, покрутил затекшей рукой, сплюнул кровь на роскошный зеленый ковер стоимостью никак не меньше пятиде-

сяти тысяч рублей…. И, сделав шаг вперед хуком справа, отправил в нокдаун стриженого, который стоял к нему ближе всех. Парнишка словно в замедленном повторе долго и красиво падал на пол, едва не ударившись головой о край стола. Круглый было дернулся, чтобы ответить наглецу, но Дима вовремя его остановил: - Спокойно, Макс. Пора нам покинуть сие скромное жилище. А Сереже это будет уроком, нечего варежку разевать. Наклонившись к валявшемуся на полу бойцу, Мармон парой крепких пощечин мигом привел его в чувство. Затем, повернувшись к усевшемуся на кровать Гетману, он сказал: - Ладно, Роман, я тебя услышал. Будем надеяться, что ты правду сейчас сказал. После этого троица покинула квартиру Гетмана. А тот недолго думая, набрал номер Стаса, и приказал тому готовить людей к акции на ближайшем матче «Гладиатора». Благо, для того чтобы накрыть врагов, далеко ехать нужды не было.

212

В первом туре чемпионата России краснобелые играли в Москве с любимцами всея РЖД. Через три часа после вышеупомянутых событий Дима и Макс зашли в больницу, расположенную на улице Чапаева. Надев любезно предоставленные вахтершей бахилы и белые халаты, они проследовали на четвертый этаж. Зайдя в палату, парни увидели сидящего на кровати Венгра, игравшего в шахматы с каким-то моложавым дедком. Тот постоянно хватался за голову и причитал: «Е-мое, брат, можно я перехожу». - Лошадью ходи, Егорка, - с порога кинул нехитрую подсказку другу Максим, и,

213

обратившись к деду добавил: "Отец, ты пойди на свою кроватку, отдохни, потом доиграете". Дед понимающе закивал, и изрядно хромая, пошел на свое место. Чтобы жизнь казалось ему слаще уксуса, Дима вручил этому больному пару яблок, а остальное содержимое сумки передал Егору. После происшествия на свадьбе Венгр вот уже неделю валялся в больничке. Пошаливало сердечко. Вид вошедших друзей его отчего-то не обрадовал. Лицо Егора было хмурым, словно октябрьская погода. Поздоровавшись с Максом и Димой, он отвернулся к стенке и погрузился в чтение книги Александра

Бушкова «На то и волки». - Вот это новости, Димон, - удивившись, воскликнул Круглый. – Егорка не рад нас видеть. Мы ему тут фруктики принесли, сбежали с работы, чтобы проведать друга, а он такие фортеля выписывает…. - Нет настроения общаться, - чуть слышно проговорил Егор, продолжая сосредоточенно пялиться в книгу. - Я что-то не пойму, Егор, мы тебя чемто обидели? - вклинился в общение друзей,Мармон. - Или это мы свадьбу тебе сорвали? Так мы только с утра мотались по этому делу, пока выяснить, чья это шутка, не удалось. Были у Гет-

мана, тот в отказ идет. В палате, кроме них, находились любитель шахмат и парень лет двадцати с большим фингалом под глазом. По просьбе Макса оба вышли за дверь. Егор нехотя оторвался от книги, повернулся к друзьям и сказал: - Мужики, вы извините меня, депрессия…. Отец Ирины вон вообще с инфарктом слег после того случая, да я и сам был близок к этому. Еще дней пять сердце лечить здесь валяться. А Ирка, между тем, в Таиланд отдыхать укатила. Поставив мне условие либо фанатизм, либо она. И парни, вы уж извините, я выбираю семейную жизнь. Не мальчик я уже кулаками махать. Есть и более важные дела в жизни. - Ты думай, что несешь! – громкий возглас Димы заставил заглянуть в палату медсестру и сделать парням замечание. – Мы итак последний год дела околофутбольные забросили, авторитет фирмы падает. Именно сейчас надо вдохнуть в нее новую жизнь. Годик-два хотя бы продержись

еще. - Нет, парни, моё решение окончательное и бесповоротное. – Я его принял еще за несколько месяцев до свадьбы, но все боялся вам сказать. Извините, ну вы уж как-нибудь без меня. Я сейчас как на ноги встану, сразу к Иринке махну в Таиланд. Скоро у нас родится ребенок, некогда будет в Россию приезжать годик-два точно. Но вас я всегда рад видеть у себя, вы же знаете, братья. - Егор, ты пургу несешь, - не унимался Дима. - Просто это больничка на тебя так действует. Ничего, выйдешь и снова вкус к жизни почувствуешь. Семья это важно. Не спорю. Но можно ведь хоть несколько раз в год приезжать на топовые матчи. Мармон открыл окно, вдохнул в легкие побольше воздуха и начал наматывать круги по комнате. Макс при этом молчал и както странно смотрел на друзей. - Дима, ты вроде русский, - вставая с кровати, сказал Егор. Я тебе все сказал на русском языке. Ладно, парни, вы извините, мне сейчас уколы бу-

дут делать. Только он произнес эти слова, как вошла молоденькая медсестричка и попросила Диму и Макса покинуть палату. Попрощавшись с Егором и взяв с того обещание, что он сообщит им о дне выписки, парни покинули временное пристанище Венгра. Выйдя на улицу, они др ужно закур или. Молча пройдя метров триста, парни завернули в сквер Космонавтов, и купив в ближайшем ларьке пару бутылок пива «Балтика», расположились на лавочке. - Что-то ты подозрительно молчалив, журналист, - сделав большой глоток из бутылки, произнес Мармон. – Неужели тебе безразлично то, что сказал Егор? - Да, я шокирован не меньше твоего, Дима, - бросив взгляд на проходившую мимо девушку с коляской, ответил Макс. – Дело в том…. Что я тоже тебе должен кое-что сказать. - Ну, говори, раз должен. День откровений прям…. - Тут такое дело, Дима. Мне предложили поработать в одной

214

газетке в Китае. В Пекине давно живет мой друг детства, довольно удачливый бизнесмен. Так вот, он решил издавать там газету для русских, и зовет меня редактором. Мы с Машей уже все обдумали, и я дал согласие. Послезавтра вылетаем в Поднебесную. Навсегда, что ли? – Мармон от неожиданности уронил бутылку с пивом, и она, встретившись с асфальтом, разлетелась на десятки мелких и не очень частей. - На два года как минимум, я уже подписал контракт. А там видно будет. В любом случае, Дима, я выхожу из игры. По большому счету со всем тем, что сказал Егор, я согласен. Наигрались уже, хватит. Это всетаки дело молодых. Да и вообще, может быть, все это не стоило того….. - Вот ведь как вам бабы мозги промыли. Не стоило, говоришь? Ну, это не вам крысам, бегущим с корабля, решать. Для меня лично стоило. И я не брошу парней и наше дело продолжу. Даже если стану депутатом Госдумы. А такие планы у меня поверь есть. У

215

всех дела: работы, заботы, семьи, любовницы…. Я то думал, вы пойдете со мной до конца…. - До какого конца, Дима? – взгляд Круглого вмиг стал холодным и колючим. Сдохнуть в одной из таких драк, как один из топовых «бомжей» пару недель назад? Нет, спасибо, я этого не хочу. Машке уже 32 года, ей рожать надо, пока еще не поздно. Вот что для меня сейчас самое важное. Да и поговорил я тут намедни с одним священником. Убедил он меня, что то, чем мы занимаемся, ни к чему хорошему привести не может... Я завязываю, извини. - Твой выбор, Круглый. Лично для меня околофутбол вся жизнь, а не игра. И я не представляю, что в ближайшие годы смогу сойти с этой дорожки. Ну уговаривать или в чем-то убеждать тебя не собираюсь. Увидишь Си Цзиньпина, передавай ему от меня привет. Бывай. Не дождавшись ответа друга, Дима встал с лавки, едва не наступив на огромную пивную лужу. Выру-

гавшись, он пошел прочь. Метров через пятьдесят Мармон не смог избежать искушения оглянуться. Круглый все так же неподвижно сидел на лавке, опустив голову вниз. Переходя дорогу, Дима едва не попал под колеса красного «Форда», который пронесся с огромной скоростью, не обращая внимание на пешеходов. Он даже не успел испугаться, вовремя сделав два спасительных шага в сторону. Следом за «Фордом», ехала белая «Ауди», из которой громко орала музыка: О, как ничтожны ты и я, Перед нависшею судьбой, И живы мы, пока друзья Стоят всегда за нас стеной…. Это было все, что успел расслышать Дима. Узнав знакомый хрипловатый голос и грустно усмехнувшись, он достал из кармана сотовый телефон, нашел в контактах имя Алина и нажал на нужную кнопку. Через секунду ему ответили. Автор: Александр Целинский

Книга третья III Аквамарины Глава первая Неведомые земли 8 месяц 513 год с м.п. (февраль 2012 года н.э)… Межмирье, инквизитор Алексей. Мы уже неделю торчали на этом острове. Пройти к порталу не составило труда, мы просто использовали проход в концентрации, который сделал Союз. А вот у самого портала торчали долго. Манвелий с группой клириков никак не могли открыть портал.

У них и раньше это не получалось, почему мы до сих пор использовали доспехи. - Еще пару дней и можно поворачивать назад. – Устало произнес Мартис. На время открытия портала мы разбили лагерь. Палатки, полевая кухня. Нора, кстати, возмущалась, что она за шефповар. Ну, сама возмущалась, что солдаты готовить не умеют. - По идеи, мы уже должны были повернуть назад. – Ответил Клодес. Действительно, НЗ уже на исходе, а заниматься охотой… было бы на кого охотиться. - Вдруг у них по-

лучится открыть портал. – Произнес я. Сейчас мы занимались тем, что просто лежали в палатке. Кроме дозоров и поваров под чутким руководством Норы, все лентяйничали. Ну, кроме клириков. Даже находились в состоянии полудрема. - Лентяи! – Донеся с улицы крик Норы. - Боги, что эта женщина хочет? – Зевая, спросил Клодес. - Не знаю, - сонно ответил Мартис. - Где вас черти носят! – Не успокаивалась Нора. – Мартис! Клодес! Алекс! - Мартис, твоя

216

жена, пойди, узнай. – Сказал Клодес. - Кло, твоя сестра пойди, узнай. – Парировал Мартис. Настала тишина. - Ладно, - кряхтя, все-таки лень хорошая вещь, расслабляет, я поднялся. – Нора подруга моей жены, а это вам не жена и не сестра, это святое. Двое собеседников тихо засмеялись. Да, за эту неделю мы действительно обленились. Даже смеяться лень. - Нора? – Выйдя из палатки, я прищурился. После полумрака палатки дневной свет межмирья казался ослепительным. - Алекс! Ну, хоть у одного советь проснулась! – Нора подошла и бесцеремонно оттолкнула меня от входа в палатку. - Подъем! – Прокричала она уже внутри палатки. – Манвелий смог открыть портал! Клодес и Мартис мгновенно подскочили и кинулись к выходу, чуть не снеся нас с Норой. Мы побежали за ними. У портала уже собрались бойцы. - А ну разошлись! – Скомандовал Кло-

217

дес. – Ну, что получилось? На месте, где когда-то был камень портала находился магический круг с рунами. По периметру круга были выложены камни силы и амулеты. Над кругом вращалась воронка портала. - Да, - кивнул Манвелий. – Сколько он продержится, я не знаю, поэтому вам лучше поспешить. - Хорошо! – Кивнул Мартис. – Сбор! - Шевелитесь! – Кричал Клодес гвардейцам. Хорошо, что моим бойцам повторять не надо. Точнее, им вообще напоминать не надо. «Вергилий» в полном обмундировании уже построился возле портала. Уважаемый Манвелий, - произнес я. - Да, инквизитор, клирик посмотрел на меня. - У меня вопрос: вы сможете открыть портал, когда нам надо будет выйти? - Мы будем поддерживать портал открытым постоянно, инквизитор, - произнес Манвелий. - Но это не безопасно. – Сказала Нора. - Что не безопас-

но? – Переспросил подошедший Мартис. Его отряд был уже готов. Лагерь мы оставляли здесь. Развертывать его в водном мире мы не планировали. Если за сутки мы не выйдем на контакт с местными жителями, то мы должны вернуться сюда. - Манвелий хочет постоянно держать портал открытым. Это не безопасно. - Если мы сейчас закроем портал, - начал Манвелий, - то неизвестно, откроем ли его в следующий раз. - Я могу оставить нескольких рыцарей для охраны портала. – Произнес Мартис. - Нет, - ответил я. – У нас и так мало людей. Три десятка всего. - Почему Варинас не продумал этого? – Возмутилась Нора. Даже ножкой топнула. - Магистр Варинас, как раз, об этом позаботился. – Странно произнес Манвелий. – Шести магов первопроходцев будет достаточно для охраны портала. - Но вы, же просто ученые. – Начал Мартис. - Нет, - покачал головой Манвелий.

Клирики за его спиной тихо смеялись. – Мы маги, просто не говорили об этом так открыто. - Да, и какой магией владеете? – С насмешкой поинтересовался подошедший Клодес. Немного резкое поведение вампира. - Нейроконтроль. – Спокойно ответил Манвелий. - Мыслители? – Удивился я. То, что мыслители есть и у первопроходцев, я не знал. - Тогда это меняет дело! – Весело произнесла Нора. – За мной! – Вампирша смело пошла к порталу. - Нора! – В два голоса произнесли Мартис и Клодес. Вампирша остановилась и, обернувшись, снисходительно произнесла: Волнуетесь мальчики? - Гвардейцы, за мной! – Проглотив обиду, приказал Клодес. - Ты чего, Кло? – Удивилась Нора, но брат просто прошел мимо сестры и прыгнул в портал. - Котенок, ты не перегибай палку. – Ласково произнес Мартис, проведя рукой

по талии любимой жены. И уже другим тоном добавил: - Рыцари, за мной! - Алекс, может, ты мне объяснишь?! – После того, как рыцари скрылись в портале, произнесла удивленная Нора. - Отряд, двигаться в портал! – Приказал я. – Нора, они за тебя волнуются, не лезь на рожон. Мои бойцы один за другим прыгали в портал. - Я сама солдат! – Возмутилась Нора. – Не надо мне тут нянек! Вампирша гордо развернулась и прыгнула в портал. Мыслители тихо улыбались. - Дела семейные, туманно пояснил я и последним прыгнул в портал. *** Тот же день… Водный мир, инквизитор Алексей. Из портала меня выкинуло в воду. Я быстро поднялся, но с ног до головы был мокрый. Вода была по пояс. Вокруг была тьма, хоть глаз выколи. - Огонь! – Я щелкнул пальцами левой руки и на ладони за-

жегся огонь. Призванный магическим способом, он не обжигал руку. Все остальные стоя ли невдалеке. - Ну и где мы?Спросил я. - Не знаю, - ответил Клодес. – До горизонта вода. То, что вампиры превосходно видят в темноте известно всем, а вот почему все остальные стояли во тьме, было не понятно. - Кроме меня никто больше свет не зажжет? – Поинтересовался я. - Было бы что зажигать. – Ответил Мартис. – Факелы намокли и использованию не подлежат. Да и вода прохладная, если не выберемся на сушу, долго не протянем. Ногам действительно было холодно. Но ничего поделать мы не могли. Я, в отличие от Гиема, летать не умел. - Тогда просто надо идти вперед. – Сказала Нора, и смело пошла вперед. - Стой! – Произнес я и, вскинув руки к небу, крикнул. – Черная стая! – С моих ладоней сорвались черные вороны и разлетелись в разные стороны. В ночной тьме

218

этим зрелищем могли насладиться только вампиры. В голове моей сейчас творилось нечто невообразимое. Каждый из сотни воронов передавал мне что видит. В данный момент я видел на триста шестьдесят градусов. - Вижу! – Произнес я. Ворон, полетевший на юго-запад, нашел небольшой участок земли. Даже не земли, а кусок выступающей скалы. - Там! – Я указал в сторону скалы. - Ну, там, так там! – Нора просто сменила направление и пошла в указанную сторону. - Двигаем, - махнул рукой Мартис и направился за женой. Мы последовали за ним. - Алекс, - прошептал подошедший Клодес. – Тебе не кажется, что Мартис стал превращаться в подкаблучника? Учитель – подкаблучник? Нет, бросьте! Он просто любит Нору и все. - Не заметил, покачал головой я. - Да брось! Смотри, как припустил. – Усмехнулся вампир. Смотреть сейчас мог разве что он и его гвардейцы. Остальные

219

цепочкой шли за Норой, которая как кошка видела во тьме. Заклинания на усиление чувств, бесспорно, есть, но мы, «Вергилий», созданы больше как отряд рыцарей, а не магов. Некромантия и стихийная магия, вот наш удел. А усиление это больше удел шаманов. Но, шаманство сильно сдало свои позиции. Стихийная магия куда практичней. Хоть и имеет ряд недостатков. - Дорогой братец! – Язвительно произнесла Нора. – Я слышу все твои реплики! Не надо мне тут портить Алекса. Я обещала вернуть его в целостности Элориан. - А что я? Я ничего! – Испугано произнес Клодес. Все дружно засмеялись. - Отставить смех! – Гаркнул на своих гвардейцев Клодес. - Кло, не зли… ой! - Нора начала еще одну язвительную речь, но резко ойкнула и впереди что-то булькнуло. - Нора! – Встревожено закричал Мартис исчезая во тьме. Света моего импровизированного факела хватало только на пару метров вперед, поэтому,

что конкретно там произошло, я не сразу понял. - Убери руки! – Сквозь плеск воды возмущалась Нора. – Здесь просто обрыв и глубина! Я сама справлюсь! - Ну, я же говорил. – Самодовольно произнес Клодес. - Кло, заткнись! Пока причиндалы целы! – Кричала Нора. – Вот же! Опять вся мокрая! А верх почти высох! - Дальше вплавь. – Произнес я, ныряя в воду. Еще с полчаса мы гребли до одинокой скалы и абсолютно без сил рухнули на камни. Обсохнув магически, мы решили подождать утра, что бы продолжить путь. Утро встретило нас ярким солнцем. Одежда просолилась, и стала не очень удобной, но так как сменная одежда так, же намокла, жаловаться не приходилось. Припасы были в относительной сохранности. Скала оказалась не просто скалой, а входом в пещеры. Причем она напоминала мини-вулкан, где в хо д был через «жерло». - Ну, двинули? –

Спросила Нора. Её так и тянуло туда. - Нет, - ответил Клодес. – Ты останешься здесь с отрядом гвардейцев. - Ага, - с издевкой произнесла Нора, - а ты будешь в роли переводчика. Кло, уж мне не лги, с языками у тебя туго. Вампир стал пунцовы и резко выпалил: - Нора! Хватит! Я тебе не маленький мальчик! В чем-то я с ним согласен. Кстати, последнее время Нора слишком сильно изменилась. Стала более… стервозной, что ли? Но изменения были однозначно. Может она того, ребеночка ждет? А что? Мартис же хотел наследника. - Да, да, да… протянула вампирша. – Останешься как раз ты. Со всеми гвардейцами. Отряда «Вергилий» и рыцарей будет достаточно. - Я согласен с Норой. – Кивнул я. – Разделять одно подразделение нет смысла, а наших сил будет достаточно. - Как хотите. – Махнул рукой генерал. Мы принялись спускаться. Несколько гвардейцев держали

веревки, а мы спускались во тьму. Метрах в двадцати внизу была земля. Каменный пол. Спустившись, мы зажгли факелы. Благо, они успели высохнуть. А вот электрические фонари испортились окончательно. Пожалел Портер водонепроницаемых фонарей. Пещера была довольно просторной и представляла из себя длинный коридор вперед. Он практически не менял направление и шел с небольшим уклоном. Еще одной особенностью было отсутствие сталактитов. Стены были практически гладкими. Чем дальше мы шли, тем было больше сырости. Странно, ведь мы, вроде как, отдалялись от воды. Но на стенах появилась плесень, как мы посчитали. Только у этой плесени была странная особенность, она слабо светилась. А чем больше мы проходили, и чем сырее становилось, тем сильнее было свечение. Со временем, каменный пол покрылся мелким слоем дурнопахнущей грязи. - О боги, какая вонь! – Закрывая нос платком, произнесла

Нора. Запах действительно был отвратительным. Причем запах был настолько отвратительным, что от него даже стала болеть голова. Нам всем пришлось надеть на лицо повязки, закрывающие рот и нос, но это не особо помогло. Мы шли уже несколько часов, а кроме светящихся пятен на стенах и вонючей грязи под ногами ничего не видели. Голова болела ужасно, я уже принял насколько обезболивающих таблеток, но это не особо помогало. Солдаты тихо возмущались. Учитель и Нора наоборот, стоически переносили тяготы. - Кхем-кхем!- Нора резко упала на одно колено и стала заваливаться на бок. Я и Мартис мгновенно кинулись к ней, но от резкого движения моя повязка слетела с лица. Отвратительный запах навалился с новой силой. Голова сильно закружилась и я начал падать. В глазах мутилось, все плыло. Последнее, что я видел, падающий возле Норы учитель. Автор: Александр Маяков

220

Глава 13. Брызги крови, как брызги счастья Рассвет застал Панка сидящим возле бочки с черным пакетом в слабых дрожащих руках. Лес наполнился щебетанием незр имо го по л ч ища птиц. Послышались чьи-то далекие крики и приглушенный звук мощного двигателя. Реальность возрождалась, восставала из тьмы, настолько стремительно, ярко, будто сама природа не могла надышаться этой чудесной унылой порой, перед отходом к долгому священному сну. Панк закрыл глаза, – казалось, что всего на секунду, а когда снова открыл их, то красное солнце уже повисло в кронах деревьев, угрожающе освещая всю его мерзкую суть. Чувствуя себя совершенно неуместным в этом прекрасном солнечном мире, парень огляделся по сторонам в поисках хоть какой-то норы, в которой он смог бы укрыться.

221

Панку не верилось, что он смог пережить эту ночь. Несколько раз его пытались уволочь в чащу какие-то жуткие, сотканные из тьмы и огня астральные сущности. После жестокой ментальной борьбы, на которую уходила масса энергии, он ненадолго останавливался, но вскоре снова принимался судорожно искать заветный пакет и, найдя его, снова вгонял себя в полуобморочное сенсетивное состояние самоубийственного злого экстаза. Иногда ему виделось нечто совершенно прекрасное, восхитительное и удивительное, похожее на преддверие рая. Вымощенная лазуритом, обрамленная кустами пахучего лавра, темнобордовых роз и нежных чувственных фантастических хризантем дорожка, вдоль которой росли огромные кипарисы, уходила куда-то вперед и вверх, а затем исчезала в туманной дымке, парящей над бесконеч-

ным сине-зеленым призрачным миражомокеаном. Высоко в небе, над этой бескрайней водяной гладью, парил светящийся белый замок, словно вырастая из облаков и возвышаясь далеко в стратосферу. Панк хотел пойти по этой дороге, не сомневаясь, что она приведет его к замку, но только он ступал на нее, как появлялись огненночерные монстры, снова принимались терзать его и куда-то тащить. Панк взобрался по песчаному обрыву карьера в сосновый лес и там затаился. Внизу не было видно ни одного человека, лишь отдаленный звук, начавших свою работу механизмов напоминал о близости мыслящих существ из плоти и крови. Прислонившись спиной к дереву, он ненадолго уснул, – просто провалился на мгновение в черную бездну, а проснувшись, и размяв затекшие ноги, принялся бегать по лесу, разогревая окоченевшее

тело. Немного обретя способность чувствовать, ощутив себя живым человеком, Панк вернулся на прежнее место и немедленно достал из кармана пакет, ставший уже частью него самого, как силиконовые имплантаты, библия в руках с в я щ е н н и к а миссионера или кардиостимулятор. Он слышал внутри себя ужасную мертвую вибрирующую пустоту, которую необходимо было чем-то срочно заполнить. Панку очень хотелось снова увидеть сияющий зеленью океан и этот волшебный, возвышающийся над облаками, великолепный призрачный замок. Он чувствовал, что может теперь не просто смотреть глупые галлюцинации. После трагического убийства, – кровавой человеческой жертвы, принесенной в измененном состоянии разума, нем появилась какая-то странная, пугающая, но прекрасная потусторонняя сила. Собрав всю оставшуюся волю в кулак, Панк принялся отчаянно заполнять легкие едкими парами, и… он уви-

дел его. Стоило только Панку закрыть обращенные к солнцу глаза, как он почувствовал близость моря, буквально ощутил дуновение соленого ветра, наполненного его незабываемым густым ароматом, с привкусом свежести, водорослей, йода и чего-то еще специфического, уникального, не имеющего аналогов на земле. Раздался шум волн, бьющихся пенной массой о скалы, а вскоре и сам белый замок, стоящий на огромной скале, окутанной густым туманом, предстал его взору. Он снова видел океан, дорогу и замок, но теперь уже откудато с другой стороны, с высоты птичьего полета, причем гораздо ближе, отчетливей и реалистичней. Утренний туман рвало на куски, уносило прочь буйным ветром, и Панк готов был поклясться, что по высеченной у подножия замка в скале каменной лестнице, к морю спускается красивая пара, одетая в свободные белые одежды. Платье девушки было почти прозрачным, и, прижимаемое

ветром, открывало взору потрясающее зрелище. Такая фигура могла только снится обычным земным женщинам, такое можно было увидеть только в раю. Однако то, что происходило дальше, заставило усомнился несчастного наблюдателя в том, что это место является раем. Девушка, шедшая впереди, вдруг остановилась, прижала парня к скале, грубо толкнув его, и впившись ему в грудь острыми, как кинжалы ногтями. На белоснежной рубашке немедленно выступила кровь, но парень почему-то улыбался. Он привлек обидчицу к себе и укусил ее в тонкую изящную шею, немедленно прильнув к месту укуса губами, делая жадный глоток. Девушка в экстазе закатила глаза, сверкающие отнюдь не добрым ангельским блеском. Изо рта ее медленно выполз длинный раздвоенный как у змеи, извивающийся алый язык, и обвил шею парня. Тот начал задыхаться и оторвался от своего питья. Язык девушки быстро скользнул обратно к ней в рот, но секунду

222

спустя уже находился во рту мужчины, явно рискуя оказаться прокушенным. Девушка хищно улыбнулась, оскалив длинные белые клыки, и опустилась на корточки, широко раздвинув красивые загорелые бедра. Взявшись руками за пояс брюк, она словно бумагу разорвала ремень и прочную парусину. Прямо в лицо ей вывалился большой, будто у жеребца, почти твердый прекрасный фаллос. Красавица провела языком вдоль ствола, ненадолго задержавшись внизу, чтоб потеребить им яички, обхватила губами блестящую головку, а затем, быстро, одним движением, приняла его внутрь, заглотив на всю длину до самого корня. Проделав это несколько раз, она исподлобья хитро взглянула на парня. Его затвердевший, казавшийся теперь гротескным член, угрожающе нависал над ее лицом. Не отрывая своего взгляда от глаз любовника, дьяволица снова пустила в ход свой язык. Медленно выползая, он обвился три раза вокруг могучего ствола, став на нем

223

неожиданно плоским, и начал двигаться вверх - вниз, постепенно ускоряя движение. Мужчина лег на спину, а ведьма заняла удобную для обоих позицию сверху, и его язык, удлинившийся раза в четыре, принялся бить кунилингус, мелькая с огромной скоростью. Несколько минут спустя, когда скорость фрикций повысилась до угрожающей частоты, мужчина закричал сдавленным голосом. Девица ослабила хватку, и ей на лицо брызнула горячая белая струя спермы. Ее было так много, что хватило бы на десятерых, но этим дело не кончилось. Парень продолжал кончать, а из его члена теперь брызгала кровь, которую ведьма проглатывала. Ее лицо, волосы, платье, вся она была в брызгах крови и спермы, но выглядела при этом абсолютно счастливой. Любовник стал совсем бледным, – казалось, что он вскоре испустит дух. Прекрасная бестия, видимо почувствовав, что ее другу вскоре придет конец, отпустила истерзанный фаллос, который сразу поник и лежал

теперь, оставаясь попрежнему завидным орудием. Язык дьяволицы, словно его и не было, убрался обратно в рот, облизав напоследок красивые полные губы. После того, как дьяволица помогла другу подняться, любовники, как ни в чем не бывало, поцеловались и, бросая друг на друга полные страсти влюбленные взгляды, пошли по лестнице вниз. Избавившись от остатков разорванной кровавой одежды, они вошли в море, спускаясь по ровному, как дно бассейна, белому каменному дну, и их прекрасные тела сплелись вместе в удивительно прозрачной зеленоватой воде. Вода не только смывала усталость и грязь, она подпитывала их организмы новыми живительными силами. Искупавшись в Зеленом море однажды, обитатель этого мира навсегда оставлял в нем память о своем истинном идеальном, здоровом молодом облике. Вода считывала информацию скр упулезно, вплоть до последнего атома, и стоило комунибудь только войти в

воду, мгновенно начинала изменять малейшие несоответствия норме. Тела, хоть и выгодно отличающиеся от земных, но, все же уязвимые, выздоравливали, молодели, излечивались от ран. Шрамы после купания могли остаться только в том случае, если кто -то сильно желал этого, или выходил из воды раньше времени. Ходили легенды, что сильный дух, войдя в Зеленое море, мог обрасти плотью, но, скорее всего, это были всего лишь сказки. Так же и отрубленная часть тела не вырастала в воде до целого организма, а была мгновенно съедаема ее прожорливыми обитателями и становилась частью пучины. По неизвестным причинам море могло поступить подобным образом и с целым существом, поэтому риск бесследно исчезнуть всегда сопутствовал купанию в нем. Некоторые считали такую игру в русскую рулетку глупой, и поддерживали свой организм в желаемом состоянии иными способами. Сила мысли, породившая некогда первый квант всего сущего, и

взорвавшая тихую бесконечную обитель Бога, создав тем самым эту безумную карусель вселенных, работала тут должным образом. Сила мысли способна была воздействовать на живую природу, неся как благо, так и жестокий вред... Далее Панк, желая побольше узнать об этом поразительном месте, должно быть переусердствовал, потому, что видения его стали хаотичными и непонятными. Только одно мгновение он мог что-то понимать, потом же сдался и превратился в полного идиота. Вот, изложенная человеческим языком, часть той информации, которую он, хоть и не совсем понял, но счел весьма достоверной, и даже умудрился запомнить, а впоследствии передать Сергею, когда, целую вечность спустя, они вместе наелись грибов: Мир скор л уп, Преисподняя – это не мир без души; напротив, – это место, в котором душа так же материальна, как тело. Идея мультиверса в этом мире, как только не окрещиваемом землянами, была давно

опровергнута. Все вселенные, существуя, подобно радиоволнам, с разной частотой, совершенно для них неощутимой, но в одном и том же месте, должны были располагаться от минус бесконечности и до плюс бесконечности. На практике же, только небольшой промежуток спектра был пригоден для существования материи. В действительности все выглядело гораздо сложнее, и развивалось от одномерного пространства, так называемой точки отсчета всего». Это было далеко не все, что промелькнуло в голове Панка за считанные секунды, но вынести все Знание в свой мир он не мог, – даже малейшая часть его способна прижиться разве что в голове великого ученого, сумасшедшего или гения. Он понял, что просто знает, точнее подсознательно чувствует это, возможно потому, что сам когда-то был частью того мира, или же, каким-то неведомым образом, становился ею. Автор: Вадим Доннерветтер

224

Часть 3 Вторая половина прошлого века. ЯнкиСити. Лилиан приподнялась, встревоженная: - Что? Что с нашим сыном? Он жив? - Дорогая, не волнуйся, у нас родилась девочка, большая, чёрненькая. - Девочка? О! Любимый, я тебя разочаровала. Ничего, через год я рожу тебе сына, обещаю. - Нет, Лили, не родишь, тебе перевязали трубы. Ещё одни такие роды не переживёшь ни ты, ни я. Назвали девочку Изабель. Она была на удивление спокойным ребёнком, кушала и спала, что-то лопотала смешно на своём младенческом языке. В доме Бенсонов жила постоянная кухарка. Дважды в неделю приходила уборщица, наводила порядок, занималась стиркой и глажкой. У Лилиан появилась масса сво-

225

бодного времени, она укладывала малышку в коляску и отправлялась на прогулку. Стояла ранняя тёплая весна. Душное лето ещё не обрушилось на мегаполис. На набережной, протянувшей вдоль побережья океана, стояли столики под тентами, где можно было выпить чашку кофе с пирожным, отведать сливочного мороженого, съесть вкусную пасту с морепродуктами. В маленьких магазинчиках и лавках торговали всякой всячиной для приезжающих в страну гостей и туристов, чтобы те могли увезти домой брелок с выбитым на нём силуэтом всемирно известной Статуи Независимости, магнит на холодильник с изображением первого президента страны или ныне действующего, ковбойскую шляпу или футболку с флагом Веспучии. Внимание Лилиан привлекли сидящие и стоящие то тут, то там

художники с мольбертами, рисующие кто акварелью, кто красками на холсте, а кто на носи л чёр ными угольками на лист бумаги лица желающих запечатлеть для потомков свой портрет. Лилиан не могла отвести глаз от рук художника. Он рисовал, казалось, не касаясь листа. Из хаоса беспорядочных линий и штрихов на бумаге вдруг проступало узнаваемое лицо сидящего напротив человека. Она так увлеклась, что очнулась лишь от плача ребёнка. Ой, девочку уже давно нужно было кормить... Лилиан бегом направилась в сторону дома. Было уже за полночь. Изабель спала в своей кроватке, Сэм ещё не вернулся из госпиталя. Лилиан не могла заснуть без него и вышла на балкон, кутаясь в тёплый плед. Под ногами разноцветным сверкающим ковром раскинулся город, не знавший отдыха ни

днём, ни ночью. Равнодушный город, подаривший ей один вечер славы и триумфа, ставший немым свидетелем тяжёлой аварии, лишившей её любимой профессии, к которой она шла всю свою короткую молодую жизнь. Перед глазами теснились неясные образы. Вот она - маленькая девчушка, впервые обувшаяся в пуанты с твёрдым намерением завоевать весь мир. Вот девочка в купальнике, стоящая у балетного станка, вновь и вновь повторяющая под вторую часть концерта миминор Баха упражнения на растяжку демиплие. Баха сменяет " Р ус с к о е с к ер ц о" Стравинского, летящее и вдохновенное, балерина переходит к батман жете. И так изо дня в день, с утра до вечера, забывая об усталости, о порой невыносимой боли в ногах. Вот шестнадцатилетняя девушка, равнодушно проходящая по улице мимо витрин с булочками и пирожными. Балерина не может позволить себе полнеть, она обязана

постоянно и методично ограничивать себя в еде. Лишних триста грамм - и партнёру уже тяжелей поднять тебя во время выполнения па-де-де и ты уже можешь забыть о главных партиях, обречённая навечно крутиться среди подобных себе в кордебалете. "Но если я уже не могу танцевать, почему бы не попробовать нарисовать всё то, что так давно знакомо"? думала Лилиан, вспоминая поразивших её сегодня художников, творивших на шумной набережной. Вернувшись в гостиную, сняла плед, оставшись в тоненькой ночной сорочке. Набросив халат, сгорая от нетерпения, стала ожидать прихода Сэма, чтобы поделиться с ним своими планами. Но вначале помогла ему раздеться, облачиться в домашний халат и тапочки. Подождала пока он прошёл в детскую, посмотреть на спящую дочь. Заварила не крепкий цветочный чай, выслушала терпеливо все последние новости прошедшего дня в больнице: как он удачно прооперировал очередного безнадёжного боль-

ного, как вставил шунт ребёнку страдающему гидроцефалией. - А ты, моя девочка, как прошёл день? Как ты себя чувствуешь, ничего не болит? Лилиан уселась к нему на колени, крепко обняла, вздыхая такой родной и знакомый запах его дезодоранта: - Нет, нет, всё прекрасно... любимый... - стала покрывать его лицо поцелуями. Он раздел её и, взяв на руки, отнёс в спальню. И только потом, устроившись уютно в его объятиях, рассказала мужу о своём желании научиться рисовать. Сэм обнял её и крепко поцеловал в губы: - Лили, радость моя, я буду только рад, если ты найдёшь себе занятие по душе, почему же нет? Лилиан на следующий же день, уложив Изабель в коляску, отправилась к океану, искать художника, согласного давать ей частные уроки. Так она познакомилась с Александром Мишелем Фурнье, Алексом. Автор: Карин Гур

226

Глава третья, полная морали и чепухи Заставка. Полуокружность из кресел занимают герои передачи. Это нечто новое, от обратного, когда обычно показывают, как участники «круглого стола» расходятся. А здесь голос мужской, за кадром: «Почему от женщин требуют так, что они занимают круговую оборону? Почему девушки идут на первую связь, как на привычную тусовку? И почему, задавая эти вопросы, мы все время думаем о том, что в мире ничего не изменилось? Эти вопросы в том или ином виде всегда вставали перед обществом, но решались ли они всегда жестко и бескомпромиссно? И лишь в наше время мы снисходительно смотрим на то,

227

как мораль, окрепшая было в сознании советского обывателя, пришедшего в прошлом веке из сельской местности в бурно строящиеся города, закаленная на верность в письмах на фронт во время войны с фашизмом, сегодня разваливается под натиском имиджа секса … Крупный план. Мое лицо. И я говорю: - Итак, мы открываем очередное заседание «Клуба девственниц»! Сегодня у нас в гостях… Я перечисляю имена и фамилии, должности, неоднократно, мысленно, конечно, спотыкаюсь, потому что думаю, собрала, или мне помогли собрать всех шлюх города. Вот сама Агалаида Невская! Женщина, прошедшая огни и воды, рыженькая - той породы, которая особо

ценилась на Среднем Востоке еще во времена Навуходоносора и ее трахали все, кому было не лень поднять покрывала, прикрывающие гениталии, упрямо лезет в телевизионный бомонд. Я заметила, как все проститутки мира закрутились на телевизионном экране и пропуск на эти передачи один - РЕЙТИНГ! Кто его определяет? Тот, у кого поводья! Там, в царстве Навуходоносора, она крутилась вокруг огромной статуи фаллоса перед храмом. Поблескивали веселые глаза молоденькой проститутки, рано понявшей, что такое ее тело и что стоит за мужским потом, перегаром и сальными словами, за которые боги умеют карать! Это был взгляд проститутки, еще не испытавшей всей гонореечной тяжести этой профессии, остренький язы-

чок, который очень нравится мужчинам, когда они разваливаются на матрацах, брошенных на пол, в ожидании бесконечного кайфа. Кто против своего естества? Поднимите руки! Постыдные проститутки своего времени! Хорошо, не буду обличать, это неблагодарное дело! А выйти из проституток каково? Подвинься мужик! Ты свое сделал, уйди в тень, смывая под душем хреновую свою страсть! Знали бы они, эти самцы, как иногда хочется пустить в ход такие же остренькие зубки, чтобы весь мир, перед опустившейся на колени наложницей окрасился в красный цвет мести! - Ой, вы знаете, щебечет эта Аглаида в микрофон, подмигивая зрителю, - на мою долю пришлось очень много браков, чтобы найти одного единственного… Чушь собачья! Этот самый единственный, ее Невский, держатель контрольного пакета крупного

завода по переработке нефти, ниже ее ростом, прыщавый, самодовольный мужлан! Он нашел эту Аглаиду в постели своего друга, когда тот еще не проснулся после бурной ночи. И позаимствовал девицу, приоткрывшую глаз… Вы слышите, что она говорит? Послушайте! Вот ее речь: - У меня места в паспорте не хватило для штампов, и мне пришлось зачать новый паспорт - вот дура, чешет прямо по народному фольклору! – А вот в Германии сами родители разрешают жить своим детям половой жизнь до брака. Ах, какие, судя по статистике, у них крепкие семьи! Разбегаются друг от друга, как корабельные крысы! Вот мое резюме! Этот тот штамп, используемый такими, как депутат Лахренова, внедрившая в школу уроки о сексе! Учитесь, ребятишки, как наверстать несбывшиеся мечты этой самой Лахреновой. Баба она, и все! Дома надо учить, примером родителей,

которые не афишируют свою интимную близость, но предельно внимательны друг к другу! Это я консервативна? Пропустившая через себя город средней величины? Ну, ладно, наконец, заканчивается все финальные речи, а музыкальная заставка звучит реквием, а титры как надписи на надгробии! Участницы моей передачи хватаются за сигареты, и тотчас же студия наполняется дымом из самых разносортных сигарет. Я выхожу, я бросила курить. - Ну что ты, милочка, - протягивает мне на прощанье свою пачку эта самая Аглаида, - неужели твой зарплаты не хватает на нечто из British American Tobacco? Запомнила фирму, а как ее сигареты называются, не помнит! Вот сволочь! - Вы невнимательны, дорогая, - тон у меня самый что ни на есть слащавый, - я все время придерживала во время передачи микрофоном вставную челюсть. Сейчас найду

228

повязку и вставлю сигарету. У меня мужские, «Прима»… В этот момент у Славки упал треножник. Он стоял за некоей ширмочкой, держа картинку в ракурсе. А сейчас свалился вместе с треножником от смеха. Вообще Славка молодец. Я с ним работаю уже полгода. И только один раз, когда мы отмечали чье-то рождение, спросил на ухо, не успев еще закусить: - Ты, что, правда, к нам прямо с панели пришла? Он парень честный, но наивный. - Криво пришла! Ты знаешь, что такое панель? - Нет, - оторопело. - А ты стань голубым, и выйди… Больше он не приставал. Первые впечатления никогда не подводят. Когда я подняла руку, чтобы остановить Бориса, ну, того, что привел меня к его дочке, то определила в его действиях толику осторожности, такой, что на грани с трусостью. Не знаю, как, но

229

его дочка остепенилась. Родила неплохого мальчонку. А я загубила своего мальчонку, у которого все подростково чесалось! Он предал меня, решив за меня, что время мое закончилось. Вот так, отдайся мужчине, и он из тебя сделает, то, на что способен! А ведь способны они на малое, как дети, которым дали игрушку. Но им не дана подробная инструкция, как этой куколке жить дальше! И еще, на всякий случай, снимите женщину, отпустите ее с дарами! Не каждая дура поймет, что это рыцарь, да и не надо ей понимать: она дура! Но ты-то кто? Когда я решила вернуться на ТВ, вспомнила о том, что Борис предложил свою помощь, в случае чего. Начиталась объявлений. И, удача! Требуется диктор, или ведущая программу… Звоню. Девица на том конце провода: - Повторите, как ваша фамилия? - Крестинова. Это я. Это моя фамилия!

На восьмом канале ТВ все поменялось. Нет ни прежних ведущих, ни редакторов! О том, что меняются секретарши, разговора нет: это сцена первичных кадровых разборок. Здесь испытывается все! - Ой, знаете, вы как раз вовремя. Редактор программы просил вас вызвать. Я собиралась позвонить… Телестудия огородилась охраной еще тогда, когда я девчонкой пришла сюда. Мне повезло. Дежурил Степаныч. Он меня помнил. - Ты где пропадала, голуба? – спросил он. - Практику проходила. - Ну и как? - Прошла. Он оглядел меня. Немного грустно, немного осуждающе. Мужик все понимает. - Ну, что, пропустишь, Степаныч? - Иди, ты же своя. Вскоре я, как «своя» быстрым шагом прошла в кабинет редактора программы. Секретарша упала в обморок от моей стремительной походки.

В кабинете редактор держал в объятиях молоденькую практикантку. Девчонка была тоненькой, черненькой, с растерянными глазками. - Выйди из объятий, - сказала я ей. И без паузы. – Вам нужна ведущая? - Кто ты? – И девушке. – Иди, детка. Детка испуганно заспешила на выход. - Я по объявлению. Крестинова Оксана. - Читал резюме. Наглое оно. Садись, поговорим. Ты знаешь, кто я? - Гарик Аминов. Я села. Было ясно, что Гарик еще тот фрукт. Он тотчас забыл о практикантке, изучая мои формы. - Что ж, Оксана, плотоядно открыл он все свои вставные зубы, - вид у тебя еще тот. - Да и ты не промах, - сказала я, не дав ему моргнуть. - Ты знаешь, ты подходишь! Гарик объявил как-то очень искренне. Он закатил глаза на потолок и начал вещать: - Смысл моей

новой программы – институт брака. Ты была замужем? - Миллион раз! - А детей имеешь? - Не хотела… - Сама-то помнишь себя ребенком? - Помню… - Послушай, Крестинова, вдруг перевел он на меня несколько затуманенный взгляд, словно у него изо рта выпала трубка кальяна, - твоя фамилия это нечто религиозное. А как если Тростинова? - Да мне плевать, это будет отмечено в контракте? - Какой контракт, милая? КЗОТ! И 12 тысяч рублей! - Это до Крестиновой или после? - Я Гарик! Ты что торгуешься? У тебя есть для этого крыша? Я назвала Бориса. Гарик набрал его номер и, тогда все было решено. - Ты что, подснежник? – спросил Гарик, положив мобильник перед собой? – Такой мужик! Я ему верю! Но при этом Гарик погрозил мне пальцем. Через минуту я

строчила заявление о приеме на работу. Вы знаете, как готовятся телепередачи? Да, да, как посылки для заключенных: собираешь одно, а на контроле половина выбрасывается, но так, чтобы сами тюремщики кое-что подобрали. Одним словом прикатил Метелев Игорь Давидович. Из всего этого обозначения его как личности лишь это «Метелев» подходила ему. Молол он с чувством. Такое впечатление, что включили стиральную машину, а таймер сломался. - Оксаночка, вы давите острыми углами. Что это за вопрос: «Вы боитесь своего мужа?» - Малахов и не такие вопросы задает! - Ах, вы, гениальная наша, под Малахова работаете? Ну, я ему сказала ровно столько, сколько он мог осмыслить в течение одного часа. А Гарик, когда выслушал нытье Игоря, усмехнулся. Гарик еще тот. Уж не обслуживала я его когда-нибудь? Надо вспомнить… Да, Гарик пользовался мной один раз.

230

Это когда рейтинг передачи поднялся на столько, что она стала прибыльной. Коэффициенты… У меня был свой кабинет, вот он и завалил с бутылкой виски. Мы оба выпили. Меня тянуло покурить, но когда Гарик затянул то, что имеет запах травки, мне стало страшно: за что же убивают продюсеров и артистов? Он полез ко мне тяжело и безнадежно. Я уступила. А после сказала, чтобы он ко мне больше не приходил с «мухой». Он как-то уважительно посмотрел на

231

меня: - Хорошая ты баба, много вынесла… Или многих? – И махнул рукой. - Да иди ты! А ушел сам, решая какую-то очень сложную для себя (или своего клана) задачу. Итак, что я вынесла из проституции, которой занималась столько, сколько не живут? Зависимость от денег? От мужиков? От жизни? Я сумела понять, что моя принадлежность к женщине – это огромный внешний

выигрыш. Еще девочкой мне не от чего было зависеть! Я с рождения не фригидная, но и не падкая! Я была сама себе хозяйка! Это только кажется, что я завишу от денег. Нет, деньги от меня зависят! Это только у финансистов есть законы, по которым деньги идут к деньгам! Но в жизни деньги, затаившись, выжидают, кому броситься в кошелек. Это как биологический закон… Я вдруг осознала, что их следует не замечать, презирать! Они тогда сами идут в руки, как женщины,

влюбившиеся в красавца, которые ему не нужны… Я влюбилась в себя! - Здравствуй, дорогая, - ты хорошо выглядишь на экране. Это объявился Борис. Он поджидал меня у телестудии. Он стоял, открыв дверь своей машины. Стройный, красивый, в меру седой, но достаточно зрелый, что бы говорить «Здравствуй, дорогая!» - Ты зря со мной связываешься, - сказала я, - затаскают по допросам! - Ты кого-то убила? - Да, себя, 111 ножевых ударов в сердце! - Снайперски! 112-й в мое! - Ах, рыцарь, где ты был, когда бросали жребий? - Садись! – прозвучала команда, которой хотелось подчиниться. - Ты баба еще та! Двигатель взревел и мы помчались. Улицы были полупусты, по дорогам сновали лишь маршрутки, борясь за каждого, кто когда-то ждал бы ав-

тобуса. Времена изменились! Я ждала тогда своего принца, самарская Ассоль! - Кто у тебя на этот раз сексуально озабочен? Он вытащил из бардачка сигареты: - Бери! - Завязала! - А ведь тогда ты мне сбивала ход управления машиной. -Яйца, что ли твои погладить? - Грубо! - Врежешься в цыганку (намек на роман Стивена Кинга "Худеющий")! Рули направо. Мой дом там! - Ты стала знаменитостью! - Проблема! Да любая стерва сейчас выскочит на экран, лишь бы все было при ней! - Но ты – не любая! И тут он сказал такое, отчего у меня упало сердце: - Ты любимая мной! - Где же ты был? Останови машину! Я не могу так! Он резко затормозил. Слезы переполняли меня, они душили, мне хотелось повеситься на первом же

неправильно сказанном им слове! Был февраль. Снежный, сугробистый. Я пошла на снег и застряла. Упала, задрав задницу, потому что ноги провались куда-то очень глубоко. Вы что думали, меня и в такой позе не трахали! Еще как, да целой гурьбой! Сильный рывок. И я на свободе, я на его руках. - Хватит! Я обняла шею человека, казавшегося мне осторожным и зависимым от мнения общества: - Если все так, как оно есть, то вернейшей тебе дуры никогда не будет в жизни! - Знаю! Он усадил меня на заднее сиденье! Он укрыл меня пледом! Он ехал молча, и было слышно, как я глотала слезы... Ну, вот и все мои записи. Я домохозяйка. Я всегда жду своего мужа, ни ложки, ни щепотки не возьму в рот, пока он не появится. Автор:

Влади-

мир

232

Глава третья. Странная парочка. От края до края горизонта, всюду, куда проникал людской глаз, расстилались обширные степи, в это время года окрашенные в сочный зеленый оттенок, кое где разбавленный соцветиями степных трав. Волнуемое порывами сухого ветра море скрывало испещряющие его дороги, протоптанные лошадьми. Ковер источающих стойкий аромат трав был так желанен для загнанных животных, и, хоть в начале августа трава была уже не так мягка для корма, отряд кочевников объявил привал. Солнце едва пробивалось лучами из-за плотных, покрывших горизонт на востоке туч, начиналось жаркое степное утро. Получив долгожданный приказ, всадники тут

233

же освободили коней от тяжкого груза и на время расседлали. Их оказалось несколько больше людей, потому что хороший кочевник всегда берет с собой двух лошадей, чтобы менять их во время долгого перехода или изнурительного боя с врагом. Отряд, весьма поредевший за прошлую ночь, проведенную в Муштаре, расположился во впадине между двумя холмами с зарослями кустарника по северовосточную сторону. Схватка в нусанской деревне, расположенной на небольшом отдалении от Западного тракта, вымотала всех без исключения. Хоть Кжибор, глава отряда, и избрал новый план для нападения, и вовнутрь Муштара удалось проникнуть без лишнего шума, но противник сражался доблестно. На городской

площади полегла добрая половина отряда кочевников. Что и говорить, дрались даже женщины, которые обычно предпочитали прятаться в лесах, точнее одна свирепая бестия, ворвавшаяся в самое пекло боя, как богиня Моргана, пришедшая за павшими воинами. Ее удалось все-таки обездвижить и увезти с собой в степь. В одной из крытых выделанной кожей повозок с награбленным в Муштаре добром находились молодые девушки. Среди них была и Дайнара. Она пришла в себя, когда мерное покачивание прекратилось, и кочевник, управлявший четверкой лошадей, шумно спрыгнул на землю. В бою Дайнара потеряла сознание от сильного удара по затылку. Сейчас она была крепко связана, тугая веревка реза-

ла кожу на запястьях и лодыжках. Рядом, на деревянном дне повозки лежали еще пятеро украденных муштарок. Они пока не очнулись, но девушка уже испытывала к ним отвращение. Взгляд ее упал на то место, где раньше висел драгоценный меч, и наткнулся на пустые кожаные ножны. Дайнара вспомнила, что оставила его в мертвом противнике, вспомнила также все, что произошло в ее деревне, и сердце сжала боль потери. Прогнав прочь грустные мысли, она принялась размышлять. Нужно было бежать. Но куда? Повсюду поля. Неизвестно, как далеко уехали кочевники от Нусана, и не поджидает ли еще один отряд за высокими зарослями. Дайнара впервые была так далеко от дома, все ее старые вылазки ограничивались окрестностями Муштара, покидать который запрещал отец. Но теперь он умер, а ее занесло далеко в чужие земли врага. Девушка прикусила губу, было безумно страшно, и вдруг до нее дошло, что у нее за поясом припрятан нож, которым она сре-

зала траву для коз еще вчера. Он нагрелся от ее тела и жестко давил на живот. Видимо, кидая Дайнара в телегу, глупые ванголы не удосужились ее обыскать, но при этом и не церемонились. Теперь нужно было незаметно его достать. Люди из отряда Кжибора тем временем уже расчистили место для стоянки и развели костер. Кочевникам надо было перекусить, чтобы вернуть истраченные силы. Они устроились вокруг разгорающегося костра и, иногда поглядывая на повозку с девушками, похотливо хохотали. Высокий, толстокожий кочевник с длинными черными усами хлопнул по спине одного парня и велел ему притащить чего-нибудь съестного. Тот поспешил к телегам, стоящим отдельно. Дайнара закрыла глаза и замерла. Внутри у нее все также застыло в ожидании скорой расправы. Но кочевник, взобравшись внутрь крытой телеги, набрал в полы плаща закуски из награбленного и, прихватив несколько бутылей с домашним вином, ушел. Вскоре у костра запел одинокий

густой голос: Ах, зачем ветер дует во степи, Палит солнце, горит ковыль? Затяни, брат, сильней ремни – Над дорогой завьется пыль. И тут же к нему прилились другие голоса: одни – сильные и насыщенные, другие – хриплые, будто иссохшие под жарким степным солнцем. Наши вольные кони погонят прочь, Чтобы женам достать еды, И стрелой нынче выстрелит ночь. Плачь, Нусан, жди беды. Стрелы вражьи нам не помеха, Но так тяжек путь домой. Это жизнь для нас, а не потеха, Если ранен смертельно друг твой. Песня смолкла, в рассветной тишине было слышно только, как трещит огонь, пожирая сухие ветки в кострище. Кочевники молчали, сжимая скулы. Они прощались с убитыми товарищами,

234

которых оставили за стенами проклятой деревеньки. В этот миг Дайнара, не таясь особо, смотрела на своих врагов и, несмотря на то, что не поняла ни слова из песни, чувствовала их невеселый настрой. Эти гады грабили города и деревни Нусана, убивали людей, увозили девушек. Гаже беды приграничное поселение Муштар не знало. Она поискала глазами убийц ее отца и не нашла их. Видимо, они остались там, кто-то отомстил за бывшего сотника Нусанской армии Хардинга сам того не ведая. Дайнара чувствовала к этим людям жалость вперемешку с ненавистью, и все же последнее перевешивало. Тишина у костра была прервана басами кочевников, и девушка решилась, наконец, освободиться от связывающих ее пут с помощью ножа для резки травы. Степь – удел людей. Только человек может чувствовать себя как дома в жарком бескрайнем поле, где на много лиг вперед не видать никаких укрытий. Кочевники живут обособленно. У них нет одного прави-

235

теля, нет единых для всех законов. Эти люди живут в палаточных городах, удобных для перемещения, и занимаются разбоем чужих владений. Среди других занятий кочевников выделяется скотоводство, и в частности, коневодство. Что же сказать о других народах, населявших Фраморию? Попав в бескрайние просторы полей, разбавленных кое-где редкими кустарниками, они с трудом приспосабливались к таким условиям. Из эльфийских земель, в обход огромной Кичьей топи, образовавшейся во времена битв эльфов и кочевников, чуть подстегивая лошадей, трусили два странных всадника. На белом с серыми пятнами жеребце скакала белокурая девушка. Ее длинные волосы были зачесаны с боков назад и закреплены на затылке по моде Дивного народа, большие, чуть раскосые глаза, наделенные мудростью веков, играли озорным огоньком, а вся фигура казалась сотканной из воздуха, настолько легко она держалась.

На ней была походная туника, совсем нескромно распахнутая на груди и короткая юбка из хваленого эльфийского шелка. За плечами висели длинный, почти в ее рост, лук и колчан со стрелами, а на поясе пришиты маленькие кармашки из кожи с неизвестным содержимым. Ее спутник трясся на гнедом пони, недовольно выглядывая изпод отяжелевшего под солнцем шлема. От постоянного потряхивания гном уже заметно нервничал, а необъятные поля вместо холодных подземелий Халило-Турна его выводили из себя. Голова, обрамленная гривой темных волос и шикарной бородой, совсем запарилась, но снимать шлем он явно не собирался. Кроме шлема на гноме были таалской работы кольчуга с мелкими кольцами и тяжелые, кованые башмаки. У пояса, плотно обхватывающего толстый живот, висели боевой топорик и шипастый цепной кистень. У обоих всадников к седлу было приторочено по два огромных мешка. Что

могли делать эльфа и гном в степи? Их полное обмундирование можно легко объяснить наличием кочевников. Но что именно их завело так далеко от закрытых для других земель? Что свело этих путников, столь разных, вместе? - Больше никогда я не буду слушать твоих советов! – возмутился гном, мотнув густой бородой. – И зачем я полез в такое гиблое место?! Эльфа захохотала, запрокидывая голову назад и одновременно придерживая поводья. - За то, что у нас в мешках, можно будет купить пол-Катира! воскликнула она и хлопнула по одному из тюков у себя за спиной. - Сдался мне этот Катир. Хватит, насмотрелся я на море. Здесь - то же самое: куда ни глянь – везде море, только зеленое, продолжал ворчать гном. – Нет уж, я хочу к себе в Карад-Зум. Это мой дом, меня там ждут. - Везучий ты, Дв ал ин , - гр ус тно вздохнула вдруг эльфа. – А вот меня в Лотлироуле уже не

ждут, не говоря уже о Долине. А разве виновата я, что мне не хватает одного леса. Все эти деревья… Там все так спокойно, что от тоски выть хочется. - Значит, ты от скуки обворовала этого задаваку? – оживился гном, названный Двалином. - Элрун? О! Он меня любил. Весьма неглуп, но любовь всегда ослепляет. Этот малый купился на мои сказки и привез все к нужному месту. Ох! Надо быть настоящим дураком, чтобы поверить в мои благородные стремления помочь бедствующим нусанцам. Ну а теперь для нас самое главное переправить оружие через степи, не повстречав кочевников. Дурная у них привычка отращивать усы, пробормотала спутница и, заметив, как насупился ее друг, быстро добавила. - То ли дело борода. Меня в мужчинах привлекает именно борода, а главное – чем больше она, тем лучше! - Прекрати трещать как хорувийская сорока. Не забывай о том, что на нас могут в любой момент на-

пасть, - оборвать ее рвущийся наружу смех Двалин и, притянув поводья, спешился. Эльфа последовала его примеру, увидев дым костра, поднимающийся в розовеющее небо, и сняла лук с плеч. Эльфийская стрела мгновенно легла в ложбинку, Двалин достал боевой топор. Там, впереди, отдыхали ничего не подозревающие ванголы. Они не ждали нападения, иначе не стали бы жечь костер и петь песни, что звучали изза кустарников. - Давай вперед, Мин-Айрин,- одними губами произнес гном. – Я пойду следом. Нападать на крупный отряд, расположившийся на привале, было безумием, но пройти мимо них незамеченными невозможно, иначе придется делать о гр о м н ый крюк. Эльфа аккуратно, словно скользя по траве, подползла к злополучным кустам и, положив лук на колени, осторожно раздвинула листву. Там, в низине, устроился отряд человек в сорок с двумя повозками. Все сосредоточились вокруг

236

костра, один из кочевников расположился спиной к повозкам и тянул из горла вино. Утро уже почти наступило, но все еще было темно, потому что восходящее солнце скрывали плотные тучи, несущие в степи влагу со стороны нусанских земель. Оглядывая пирующих ванголов, эльфа Мин-Айрин заметила какое-то шевеление в густой траве под одной из повозок. Приглядевшись, она поняла, что это человек, который хочет сбежать. - У них пленник, прошептала МинАйрин подоспевшему гному. - Ох, и не люблю же я этих ванголов. Подождем, если беглеца заметят, ты прикроешь его отход, а я попытаюсь вырваться вперед и вытащить его оттуда. - Хорошо, Двалин. И… будь осторожен. Он перебежками достиг наилучшего места для нападения, которое выбрал сам, и затаился. Все это время эльфа пристально наблюдала за кочевниками, натянув тугую тетиву почти до уха. К счастью, они ничего

237

не заметили. В следующее мгновение Мин-Айрин поняла, что пленник, ползущий по траве, - девушка. Она карабкалась, припав к земле телом, прочь от повозок. Напротив нее, из кустов, появилось лицо Двалина, и он дал пленнице какой-то знак. Эльфа пробежалась взглядом по отряду ванголов и заметила, что те настороженно глядят в сторону груженых награбленным добром, крытых повозок. У костра воцарилась тишина. Один рослый воин устремился к месту стоянки и, настигнув Дайнару на полпути к спасительном у кустарнику, схватил ее за длинные волосы. - Айданэ кихар! – выкрикнул он в гневе. Девушка резко развернулась к нему лицом, и ее рука, сжимающая до белизны в костяшках пальцев рукоятку ножа, ударила под кадык. Из свежей раны на нее хлынула чужая кровь, а кочевник, не успев захрипеть, рухнул на спину. Рядом с пленницей оказался гном. Он держал в вытянутой вверх руке боевой

топор и был готов отражать удары врага. Отряд встрепенулся. Все вмиг повскакивали на ноги, но, видя перед собой только двоих противников, только четверо устремились к ним. Молчащую степь заполнил гул сразу нескольких десятков голосов. Первый напавший воин подкосился пронзенный стрелой, и кочевники заколебались. Они поняли, что кроме этих двоих есть кто-то еще. - Сейчас отступаем! Иди за мной! – бросил Двалин ошарашенной Дайнаре. Он рубился сразу с несколькими противниками, неистово кидаясь на них с тяжелым топором. По кругу с вершин оврага, в котором расположился отряд ванголов, летели смертоносные стрелы. Не все из них находили свою цель, но многим это удавалось. Дайнара отбивалась. Ее удары были столь же ничтожны, как укусы комара, но ничего другого она не могла сделать. Неожиданная помощь, пришедшая в лице коротышки в доспехах, дала ей силы сражать-

ся. А враг был силен и перевешивал в количестве. Нужно было уходить. Дайнара пятилась назад вслед за незнакомым гномом, прогибаясь от выпадов кочевников. Часть отряда ринулась в кусты, откуда летели стрелы. Через несколько секунд, показавшихся девушке вечностью, сквозь крики воинственных кочевников она услышала топот копыт. Прямо в гущу сражения, образовавшегося вокруг нее и неизвестного друга, влетела на лошади эльфа. С собой она вела под уздцы гнедого пони. - Быстрее сюда! – незнакомка бросилась к Дайнаре, и та мигом взобралась в седло, устроившись позади спасительницы. Мин-Айрин вскинула лук, и в воздухе оборвалась еще одна нить жизни. Этим выстрелом она поразила усатого воина, который уже занес саблю над головой гнома, взбиравшегося на пони. Оказавшись в седле, тот намотал на левую руку поводья, а правой продолжал рубить по озверевшим кочевникам.

- Эйкемен! – раздался приказ, и все нападавшие бросились к табуну, что выпасался на вершине холма. - Гони, Арнил, быстрее ветра, - произнесла эльфа, и пегий жеребец под ней рванулся вперед. Сзади пропыхтел что-то гном и, хлопнув пони по массивному крупу, поскакал следом. Дайнара чувствовала, что ей снится какой-то странный сон. Она летела на быстроногом коне с жительницей Древнего Леса, а позади еле поспевал хозяин подземелий. Сколько разных историй довелось ей услышать об этих народах, но возможность увидеть их прямых представителей никогда не выпадала. Тем временем позади, где продолжали преследование разъяренные кочевники, взорвался, как гром среди ясного неба, торжествующий клич. Дайнара, и без того изумленно глядевшая на все происходящее, обернулась. Отряд ванголов прекратил погоню и как по команде развернулся навстречу новой

опасности - со стороны недавнего места отдыха на них надвигалось небольшое конное войско. В воздухе взвились бело-зеленые плащи и знамена воинов Нусана. Похоже, за ночными разорителями послали в степи один из постоянных приграничных отрядов, который должен был освободить пленниц и разгромить кочевников, совершавших набеги едва ли не на главной дороге Нусана. Вскоре Дайнара увидела перед собой знакомые серые очертания Проклятых гор или Горукряжа, какое название дали им поселившиеся там в стародавние времена орки. Только теперь они возвышались темной угрозой всему живому не прямо напротив, как было всегда, когда она смотрела на них из своего удела, а немного левее. Перед глазами загнавшей своих лошадей троицей раскинулось полотно темно-бурого вперемешку с зелеными кочками болота. Дальше него, там, где просыпается око солнечного Митры, синели кроны едва различимых, но без

238

сомнения многовековых деревьеввеликанов. По рассказам Хардинга и друзей Дайнара знала – это место, где зло теряет свою силу, а добро много тысяч лет охраняет гармонию мира. В этих лесах жили эльфы, которых непревзойденная Эмин соткала из своих волос. Гном и его спутница осадили коней, их бег перешел на мелкую трусцу, а затем лошади и вовсе лишь переставляли копыта по сырой земле. Звуки боя, развязавшегося между уставшими Ванголами и

239

нусанцами, остались далеко позади. Беглецам удалось уйти, оставшись невредимыми, не говоря уже о кочевниках, павших в сражении. - Дальше топи, произнесла МинАйрин, пригибаясь к шее коня. - Нужно спешиться, иначе мы погубим и лошадей и себя, пробормотал гном и, несмотря на объемный живот, резво оказался на земле. Его тяжелые кованые башмаки продавили в мягкой, но еще не совсем вязкой почве глубокие следы. Первой спусти-

лась Дайнара, она уже имела дело с верховой ездой, поэтому помощь ей не понадобилась. Почувствовав под собой хоть и не твердую, но все-таки землю, спасенная девушка перевела дух. Последние события дня развивались слишком быстро, и их нужно было хорошенько переварить. Вспомнив о еде, Дайнара услышала жалобную мольбу желудка, просившего поскорее его накормить. Она почувствовала себя неловко, но стоявший рядом гном, в шлеме едва достававший ей до груди,

дружелюбно рассмеялся. - Еще пара часов такой погони, и у меня будет урчать так, что даже подземный обвал в Дамассе не будет слышно. Меня зовут Двалин, сын Нура, гном из Западной части Халило-Турна. А кто же ты и что тебя привело в эти проклятые земли, где только ковыль да кустарники? - Прежде чем допрашивать девчонку, дай ей воды и накорми, как следует,- вмешалась эльфа и, обратившись к Дайнаре, произнесла. – Я МинАйрин, как говорят среди людей, блудная дочь Итильноэна. Моя дорога ведет меня вдаль от Древнего Леса, благословенной земли эльфов, что отделяет от Долины Валдоров глубоководная река Белая. Любой из моих соплеменников сделал бы мне выговор за излишнюю болтливость, но уж такая я уродилась. Мин-Айрин достала из походного мешка, прикрепленного к седлу пегого Арнила, несколько лепешек, завернутых в широкие и еще не поте-

рявшие свою свежесть листья, и обтянутую кожей флягу. Лепешки она поделила на троих, а из фляги первой дала испить спасенной девушке. Вода в ней имела необыкновенный вкус и бодрила, отгоняя усталость и наполняя тело свежестью. - Вода из лесных родников Дривнбараленима – самая чистая во всей Фрамории, улыбнулась эльфа, когда фляга вернулась к ней, и передала ее Двалину. – Расскажи нам о себе. Как ты оказалась в плену у этих варваров? - Мое имя Дайнара, дочь Хардинга, произнесла та и почувствовала, как к горлу подступил ком. – Он погиб этой ночью, защищая Муштар, как и многие его соратники. Кочевники, забери их души Анамар, напали на наше селение, пробравшись через лаз в частоколе и, перебив наших мужчин, впустили в Муштар своих людей. Я не могла не вмешаться и не помочь своим. Там я потеряла свое оружие, и меня увезли вместе с пятью молодыми муштарками за пределы

Нусана в эти отвратительные степи. Я пришла в себя, когда их отряд остановился, и решила бежать, а остальное вам известно. - Я видел нусан, они остановили преследователей, - вставил свое слово жующий хрустящую лепешку Двалин. Он устроился на небольшом камне, наполовину скрытом в земле. Эльфа усмехнулась. - Они расправятся с теми, но еще неизвестно, что нас не подкараулят другие, - обратилась она к нему. – Не забывай, что это земли безжалостных убийц и грабителей, Двалин. Они лишили девочку отца и уничтожили деревню. Я слышала, что ванголы сжигают дома, когда те уже опустошены ими. - Да, Муштар горел и, возможно, они его все же уничтожили, но я не верю, что на подмогу не пришли наши соседи. Дайнара сказала так, и в ее глазах была гордость за свой народ, до сих пор не сдавший старому врагу ни одного поста. Расправившись с

240

едой, Двалин достал из -за пояса боевой топор, с такой силой рубивший врагов у повозок, и, сорвав пучок травы, обтер запекшуюся на нем кровь. Наступило молчание. Мин-Айрин поднялась с земли и повернулась лицом к болотам. Дайнара глядела туда же, не понимая, как они смогут выбраться из этой западни матушкиприроды. Но ведь сумел же когда-то Хардинг вывести своих воинов из непроходимых топей. Гном извлек из мешка кремень и принялся точить затупившийся в бою топор. Скрежет точила о металл неприятно резал по ушам. - И что же нам с тобой делать, Дайнара. Не возвращать же им, - пробормотал Двалин, заметив пристальный взгляд девушки. - Ваша помощь неоценима. Бросить вызов врагу, превосходящему в количестве, может либо безумец, либо невероятно смелый воин, - сказала Дайнара. – Ваши имена достойны того, чтобы их увековечили в летописях. Я обязана вам тем, что еще дышу, но я не хочу обре-

241

менять… - Прекрати! – оборвала ее речь МинАйрин. В ее голосе проявились нотки гнева. – Мы не спасаем таких сопливых пленниц, как ты, и не боремся со злом. Нашей главной задачей на сегодня является перевоз отменного оружия из Лотлироула. Мы прошли через Земли Кочевников Вангол, чтобы попасть в Уборию. И наши имена никогда не станут именами героев! - Мин-Айрин хотела сказать, что ты не помешаешь нам, а твое умение владеть ножом может даже пригодиться в пути, остановил эльфу Двалин, грозно сверкнув в ее сторону глазами изпод огромных бровей. – Повернуть назад невозможно, там предупрежденные кочевники будут выжидать нашего возвращения. Нам придется углубиться в болота. Чтоб они иссохли, и держаться севернее. Мы могли бы пересечь топи и попросить защиты у эльфов, но ни меня, ни тебя туда не впустят, а Мин-Айрин с некоторых пор и носа не сунет на родину

из опасения быть наказанной. Придется проникнуть вглубь болот, благо здесь они не так опасны, как на юге, - Двалин махнул вправо. Там над болотами сгустился молочный туман из ядовитых испарений. Вглядываясь вдаль, Дайнара увидела какое-то волнение, пробежавшее по топкой поверхности, и такая же липкая волна страха накатила на нее. Видимо, спасители заметили, как она побледнела, и эльфа, уже успокоившись, произнесла: - Там находится самое сердце ужасной Кичьей топи. Раньше ничто не отделяло земли эльфов от земель людей,- она вздохнула тяжело, будто скорбя о чём-то, и продолжила. - Это была большая боль, когда земля, ещё не оправившись до конца от ран, нанесённым врагом Западником, встретилась с новым тираном. Хитрый и изворотливый маг Абриус, родом из этих самых степей, захватил власть в Хорувии и изничтожил род Кхора Необузданного, великого короля, славные подвиги которого известны по всей Фра-

мории. Волею судьбы прародительница Эмин укрыла от его сухого глаза младшего сына короля Хорувии Элина в Долине Валдоров. Много позже, возмужав, он собрал войско, которое повел Эрвендил. На нашей границе произошел жестокий бой с кочевниками, полностью поддержавшими Абриуса. Пало много эльфов, не меньше потерь было и на стороне врага. С тех пор озеро с медленными водами, в котором были схоронены их тела, превратилось в обширные топи и названо Ванголами Кичьей Топью или Топью Мертвых Кочевников. Мы же называем это место Унис-руэн и не перестаем оплакивать доблестного Эрвендила, павшего среди других. Мин-Айрин смолкла, на ее глазах выступили слезы, которым она не позволила стечь, смахнув ладонью. Нусанка много слышала о тех временах, и история была ей знакома, но она не осмелилась нарушать возникшую паузу. - У нас в ХалилоТурна ходят слухи, будто бы на этих болотах ночью появляются

призраки убитых воинов и зовут за собой случайного путника. Если он пойдет за мертвым, то сам потеряет жизнь и останется навеки в топях, - заполнил паузу Двалин. Он уже заточил топор и теперь встал с камня, готовый идти. – Кроме этого, говорят, в тине живут страшные звери, которые могут разорвать человека на куски, едва он увязнет в вонючей жиже. Ну что ж, попробуем не встретить их по пути и как можно быстрее добраться до твоей родины, Дайнара. Надеюсь, моя кобылка не провалится. Я не могу оставить ее здесь на наживу этим усатым варварам. Сказав так, гном взял пони под уздцы и шагнул вперед, оставляя в почве глубокие следы. Высокая трава здесь заметно редела, а дальше она приобретала грязно-рыжий цвет ржавчины и высилась кое-где на округлых кочках. Вслед за Двалином двинулись и девушки: Дайнара – налегке, а Мин-Айрин, ведя за собой коня. Эльфа не очень осторожничала – природная легкость народа, к которому она принад-

лежала, позволяла ей не задумываться особо над выбором пути. Но уже дальше, где мягкая земля превращалась в грязное месиво, она вынуждена была пойти вперед, выбирая более надежную дорогу и осторожно ступая по поверхности. Дайнара волоклась последней. Ей было тяжело в этом смердящем пространстве с неустойчивой поверхностью. Это было так далеко от дома, который, мог быть сожжен прошлой ночью злыми кочевниками. Слишком много для молодой нусанки произошло за прошедшие сутки. Сейчас путь ее лежал на север, к затопленному болотами Западному тракту, по нему Дайнара сможет вернуться домой, но там ее никто не будет ждать. Ночью девушка потеряла единственного родного человека, возможно, и хвастун Элиус погиб от руки вангола. И только черная тень покровителя никогда не исчезнет и не испарится, ведь ее покровитель – проводник душ и повелитель мертвых. Автор: Хиль Де Брук

242

XI Приближался день рождения Сандро. Для каждого человека это интимный праздник, который он стремится отметить в кругу близких ему людей. В этот день он находился во власти какой-то непонятной грусти. Нана приготовила ему подарок – пиджак, - и передала предусмотрительно за день. Сандро принял его с благодарностью. Вечером снова зашёл, побеседовать. Нана в очередной раз ляпнула глупость: «Ты мне не интересен». Обида вновь захлестнула Сандро. - И это говоришь ты?! Утром подарила пиджак, завтра вроде бы собираешься прийти, и... я тебе неинтересен. Соберись с мыслями, опомнись! Это же я, мы всегда встречали вместе все праздники, были чуть ли не одной семьёй, между нами всегда существовали тёплые, доверительные отношения! Почему ты так упорно стараешься

243

разрушить нашу дружбу?! - Какую дружбу? Какие отношения? – в который уже раз, истерично выкрикнула она. – Ты для меня никто. У нас не было никаких отношений! У меня своя жизнь... Запомни это! - Запомнить-то можно. Но и прошлое невозможно забыть. Ты же два раза была беременной, - отважился сказать Сандро. - Не осложняй... Ты уже перешагнула за все рамки абсурда, ведь со мной проще дружить, чем враждовать, проще договориться, чем наоборот. Как знаешь… Он сбегал и принёс обратно свёрток с подаренным пиджаком. Осторожно открыл входную дверь и оставил его в прихожей. Нана, обиженная этим поступком, не пришла на именины, отмечать пришлось в одиночестве. Ему было по-настоящему грустно… …Прибли жа лся Новый год. Они помирились. Нана попроси-

ла, забрать подарок. Новый год встречали у неё вместе. У самого Сандро новогодний стол был более чем скромный, и не в деньгах было дело, а некому было заняться приготовлениями. Любому мужчине без женщины не легче, чем женщине без мужчины. Это две половинки бытия, как день и ночь, они взаимодополняют друг друга и никуда от этого не денешься... В первый вечер года, отдохнув после Новогодней ночи, он снова, как всегда, направился к ней, скоротать время. Скучно было одному. Нана наготовила слишком много, и каждое блюдо отличалось своим неповторимым вкусом. Больше часа смотрели праздничный концерт по телевизору. Сандро проголодался, но Нана и не думала звать его к столу. Тогда он не выдержав, сам попросил чего-нибудь. Хозяйка равнодушно ответила: - Я тебе не мать Тереза! Ко мне ещё

гости завтра придут. -Хватит каждый раз напоминать мне о том, что ты не мать Тереза, я об этом знаю не понаслышке. Сандро молча просидел ещё полчаса, для приличия, и, попрощавшись, рванул на навтлугский рынок, чего-нибудь перехватить. Но в первый день года, в вечерний час, никто там не торговал. Лишь одна бабушка, сжавшись на холоде, продавала картошку. - С Новым Годом, бабуля! У вас «богатая фантазия» - в новогодний вечер торговать картошкой. Хорошо, что не бенгальскими огнями или хлопушками. Что бы я тогда делал... Сандро взял пару килограммов, но селёдкой раздобыться не удалось. Он не заходил к Нане всю неделю, отправился только после Рождества. Нана собирала остатки былой роскоши с намерением выбросить. - Есть хочешь? – спросила она -Не откажусь! - Тогда садись. Перекусив, они благожелательно по-

беседовали ещё некоторое время и он вышел. XII Да. Как только не издевается жизнь над человеком, на какие унижения не толкает… Нередко всё это имеет самые изощрённые, жестокие формы. Тут ничего не поделаешь. Одних жизнь балует, а других бьёт по хребту... Может показаться, что у Сандро недоставало самолюбия, точности самооценки. Возможно, в этом есть доля правды. Но всё было и сложнее, и проще. Когда вся страна или почти вся, с радостью одевалась в секондхенде, вполне довольная качеством и ценой вторичной, европейской одежды, его самолюбие не позволяло делать то же самое. У каждого человека оно было развито по-своему. Сандро, млея перед Наной, не мог без неё, испытывал неодолимую потребность видеть её, приходить хоть ненадолго, беседовать за чашкой кофе и, если всё проходило хорошо, ощущал душевный подъём. День же, проведённый без неё,

казался потерянным… На незапятнанную репутацию, достоинство всё равно никто не обращает внимание… А жизнь одна, и она выше всего сущего, полагал он. Жил без оглядки на мнение окружающих, был внутренне свободен, что в некоторых случаях давало ему повод игнорировать такие категории, как честь, совесть, достоинство, которыми бравировало общество, считал, что в устах многих людей эти ценности чистейшая демагогия. Ведь подавляющее большинство людей двуликие существа, живущие низменными инстинктами, они вспоминают о высоких, благородных свойствах человеческой души, лишь, когда дело касается их шкурных интересов, когда сами сталкиваются с вопиющей несправедливостью… Постоянные оскорбления рождают в человеке дурную привычку к ним. В таких случаях, как правило, притупляются самолюбие, чувство достоинства, и тогда человек перестаёт реагировать на унижения,

244

принимает их как нечто обыденное, всё это оказывает деструктивное влияние на человека, в результате медленный, но неуклонный распад личности. Но Сандро спасала от деградации его самодостаточность, внутренняя организованность, проницательность: он хорошо знал Нану, видел, что с ней что-то происходит – всегда добрая и милая женщина стала одержимой и истеричной, поставила логику с ног на голову, все высказывания её приходилось воспринимать в противоположном значении. Глотание обид подпитывала у Сандро, всегда спокойного, уравновешенного, лишь раздражительность… Отношения между ней, эпатажной, и им, пассионарным, постоянно менялись, были переменчивыми, нестабильными. Она называла его глупым, жадным, ни к чему не пригодным, сравнивала с другими мужчинами, утверждала, что он им не годится в подмётки, подбирала обидные слова, выдвигала ничем не оправданные обвинения, претензии, при том,

245

что он всегда был ей надёжной опорой. Он нервничал, раздражался, в начале каждой ссоры изо всех сил старался держаться в рамках, интеллигентно. Но чаша терпения даже самого стойкого не бездонна. Срывался и он, отвечал ей её же методом. Иначе задеть её за живое было невозможно. Она не то, чтобы по-женски оскорблялась, а становилась ещё более грубой, агрессивной, истеричной, пускала в ход руки, цеплялась за его одежду и выталкивала его. Он в ответ называл её то гнидой, то животным, продажной шлюхой, способной предать в самую трудную минуту. После беспричинных ссор проходило несколько дней, и они мирились и... Нельзя было не заметить, что в их отношениях пустили глубокие корни садизм и мазохизм. Но что толкало их к примирению и возвращению к недолгому, нормальному образу жизни? Они понимали, что нужны друг другу. Несмотря на антагонизм, они были близкими по духу людьми, у них

имелось много общих интересов, точек соприкосновения... Сказывалась, видимо, и многолетняя дружба, переросшая в привычку. К тому же Сандро осознавал своё преимущество, опережал её культурой, интеллектом, хотя для женщины отсутствие последнего не так трагично. Она брала интуицией, понимала, что он сильно привязан к ней, успешно пользовалась его искренностью, расположением. Порой беспощадно бросала: «Ты мне не нужен, даже если обладал бы миллиардами», «Ты мне никто», «Какое тебе дело до моей личной жизни?». А в иной раз просила помощи в быту. Он не отказывал, но напоминал о её непоследовательности: «Если я тебе никто, если мне нет дела до твоей личной жизни, тогда мне нет дела и до твоих бытовых проблем. Проси помощи у того, кому стелешь». XIII Как-то раз в супермаркете он встретил её поклонника, они успели познакомиться, еще, когда

Нана занималась ремонтом, он даже собирался заплатить Сандро за помощь. В это время самой хозяйки дома не было. Сандро был возмущен и ответил, что он помогает приятельнице, а не ему. Поклонник ничего не знал о прошлом их отношений... Он поздоровался с Сандро совсем не так, как здороваются в Тбилиси уважающие друг друга люди, используя слово «бичо», и сразу, не дожидаясь ответного, приветствия, отвернулся и двинулся к выходу. Сандро не только не ответил, но и не оглянулся в его сторону. По жизни штатный, номенклатурный начальник, не обращавший, как говорила Нана, внимания, когда с ним здороваются, вдруг заметил, что с ним не поздоровались, и в недоумении воззрился на Сандро, тот невозмутимо рассматривал витрины. Через несколько дней Нана спросила у Сандро: -Почему не здороваешься, когда здороваются с тобой? -А что, разве я должен был здороваться с ним, когда он

стоял ко мне затылком? Ты же говорила мне, что он не замечает, когда с ним здороваются, вот я и не стал обращать на него внимания. Это я с тобой потерял всякое самолюбие, но это не значит, что у меня нет достоинства... Когда здороваешься с человеком, то прежде чем отвернуться, дождись от него ответа, а в спину я не здороваюсь. Так и передай. Порой Сандро казалось, что Нана «съехала с катушек», и он снисходительно выслушивал её нелепые претензии, но с другой стороны, когда удавалось спокойно поговорить, провести вечер в тёплой и любезной беседе, он оттаивал и начисто забывал про её «неординарное» бытовое хамство. Иногда, сталкиваясь с её грубым тоном, он называл её мужланкой, и в такие минуты не воспринимал её как женщину, призывал следить за внутренней культурой и не опускаться до уровня базарной торговки. Время от времени Сандро приглашал приятельницу то в

театр, то в консерваторию, то ещё куданибудь. Когда они отправлялись куда-то, она старалась держаться на расстоянии нескольких шагов от него, конфузилась соседей, избегала идти рядом. Такое поведение не могло не оскорблять Сандро. Он не справлялся с обидой и с возмущением говорил ей: - Боишься, что я тебя скомпрометирую? Ну, ты и дура закомплексованная… Что, нас никогда не видели вместе?.. Между прочим, соседи относятся ко мне с уважением. Может, тебе лучше было бы вообще не идти? - Меня интересует спектакль! - И ты решила пересилить себя, пойти на «жертву»? - Сандро посмотрел на неё, не проронив больше ни слова, но продолжал идти, совершенно не рассчитывая на понимание. По характеру он был общительным. Отправляясь в театр, рассчитывал не только посмотреть представление, но и повидать друзей, знакомых, пообщаться с ними. Но, когда рядом была На-

246

на, это ему не удавалось: она не выходила в антрактах, торопилась уйти по окончании. В чьём бы то ни было обществе, всегда держалась высокомерно, с форсом, как бы желая казаться в чьихто глазах значимой, важной, будто была пупом Земли. Но холеного внешнего вида было недостаточно, тусклость скрыть было невозможно ни под каким флером. Как-то раз, торопясь с Наной на вечер памяти Микаела Таривердиева в Грибоедовский театр, он посетовал на друзей, вовремя не сообщивших ему об этом, из-за чего ему с трудом удалось достать приглашения. Она вспыхнула: - Вечно ты со всеми ссоришься! Не говори ересь, не умеешь дружить, плебей! Знай своё место! Такое неправильное понимание сути дела и очередная неадекватная реакция возмутили Сандро. - Ты совсем рехнулась! Я ни с кем не ссорился, а лишь обиделся. И причём тут «ересь» в данном контексте? Ты абсолютно невпопад используешь это слово. И кто бы ни

247

говорил о плебеях, ты не имеешь морального права, потому что сама относишься к этой категории. У тебя низкая внутренняя культура, ты расчётлива, лишена лиричности и нежности, слепа душой. Женщина с тонкой, нежной душой, просто не способна быть такой грубой. А тональность твоих слов можно сравнить разве что с тональностью какого-нибудь торгаша. Не пойму, что происходит с тобой? Твоё последнее знакомство перевернуло наши отношения с ног на голову. На тебя дурно влияет твоё примитивное окружение. Я не раз слышал твои разговоры с друзьями, знакомыми, темы, которые ты обсуждаешь с ними, бытовые, примитивные, и вообще твоё окружение в большинстве своём состоит из плебеев. Перебранка, затеянная дома у Наны, продолжалась на всём пути, до самого театра. Обменивались колкими репликами по принципу отца Фёдора из «Двенадцати стульев» - «Сам дурак». «Достигли консенсу-

са» у входа в театр, где Нана встретила старого знакомого, который недолго подумая, сказал ей, что Сандро прав. Взаимные обиды и оскорбления учащались. Мало удовольствия рассказывать о столь низменных отношениях между мужчиной и женщиной, когда одна сторона любит, а другая – хамит и грубит. Нана говорила ему со злорадством в глазах и с отталкивающим в этот момент лицом: - Резать нужно сразу, медленно бывает больнее. - А зачем резать, Нана, какая в этом надобность? Мы всегда были опорой и поддержкой друг другу. Мы много лет строили наши отношения, а ты... Ты всегда была добра ко мне, много сделала для меня. Неужели этот хромой настолько тебе дорог, что ты решила вот так легко выбросить меня из своей жизни, как ненужный хлам? - Да, дорог, - запальчиво крикнула она. – Ты просто вбил себе в голову, что у меня к тебе было ка-

кое-то чувство! Эти, не в первый раз сказанные слова, причиняли тяжелейшую душевную боль. Нана «резала», но делала это грубо и топорно. Он страдал, ей же всё было нипочём. XIV …Как-то февральским туманным утром, в день святого Валентина, он проснулся в хорошем настроении. Мысли, занятые Наной, определили его планы на первую половину дня. Не нашлось никакой еды, и он довольствовался чашкой кофе. Нащупал в кармане деньги на съестное, но романтические чувства и желание подарить ей в этот день цветы возобладали над заботой о хлебе насущном. Он знал место у навтлугского рынка, где всегда торговали цветами. Выбрал букет, попросил устранить подвязанные на палочку стебли и перепаковать. Шёл слегка волнуясь. - С чего это? – сухо спросила она, не принимая букета. - Поздравляю! Сегодня же день святого Валентина! - Тебе-то что до

этого? Забирай обратно. - Куда забирать, я же принёс их тебе, – сник и упал духом он. - Мне они не нужны. Он понурился, как всегда, когда приходилось выслушивать обидное или абсурдное: - Прекрати, я оставлю букет. - Я его выброшу. - Как знаешь, сдавленно пробормотал он, ставя цветы в вазу. – Самодурка! Она, недолго думая, взяла букет, ринулась к окну, распахнула его и швырнула цветы. Случай этот был не единственным… Осознав, что здесь ему больше нечего делать, так и не скинув плаща, медленно направился к выходу. Думать плохо о ней, несмотря ни на что, не хотелось, но и другого выбора она не оставляла. Покурив во дворе, он завернул в ближайший маркет, взял в долг немного продуктов и поднялся к себе. Спустя неделю, в воскресенье, когда она, видимо, коротала досужее время у телевизора, он, укутавшись в одеяло, читал. Мыс-

ли о ней тяготили его, не давали сосредоточиться на чтении. Он отложил книгу, попытался за что-то взяться, но и работа в руки не шла. Что бы и как бы то ни было, но ему очень хотелось в эту минуту находиться рядом с ней, капризной, взбалмошной, но привычной и любимой. - «Почему, - почему я так одинок, почему я сейчас не должен сидеть у неё, она всего лишь в двух шагах от меня, кто от этого выигрывает? Наверное, тоска, она всегда норовит пристроиться к тем, кто одинок, покинут. Уйди же прочь, тоска, и без тебя нелегко. Нана, дорогая, если бы ты не была такой вздорной, я бы так не тосковал...» Ход невесёлых мыслей постепенно угасал, он стал засыпать. Зазвонил и взбодрил телефон. Оказался старый знакомый, которого Сандро давно перестал уважать за его потребительское отношение к людям. - Привет! Как живётся? - Бесо, ты, что ли? – не сразу узнал его Сандро.

248

- Я! Что делаешь? - Почти уснул, твой звонок вот разбудил. - Вот как?!.. Так рано ложишься спать? - Вообще-то нет, но вчера заснул поздно и нынче утром встал очень рано, вот и не выспался. Ты, полагаю, не для этого позвонил. Колись, что надо? - Миллион проблем, голова от них раскалывается. - Ну и?.. - То и дело что-то портится, что-то ломается! - С этого и начинай. Просто, что ли, вспомнил меня и тратишь дорогие телефонные минуты? Ты же не думаешь о телефонных секундах свысока... - Да ладно, разве я не звоню? - Да, но только тогда, когда тебе нужно решить какуюнибудь бытовую проблему. У меня своих выше крыши, хоть бы мне кто помог, но я не ною, справляюсь! - Но ведь ты другим помогаешь. Как кто «свистнет», сразу бежишь к ним. Помогать нужно бедным. - Тебе жаловаться грех, на твой свисток я прибегал всегда. И

249

претензии твои не понятны. Во-первых, я не собес и не благотворительная фирма, к тому же, кому помогать, решаю сам. Думаешь, если я кому-то помогаю, так это обязывает меня и перед тобой? Ты решил тоже не упускать своего шанса?.. У меня с каждым человеком свои отношения. - Да, но, стало быть, и со мной, - не унимался Бесо. - Отношения, но не обязательства! Да и ты не тот, для кого стоит ударять пальцем о палец. Сам почти всегда мне отказываешь, так позволь хоть раз отказать в чём-то тебе. Халявы больше не будет. - Ты что, Сандро? Может, счёт мне предъявишь?.. -Понимаю твою обиду. Но спроси и про мои. Ничего предъявлять я не собираюсь, но не хочу, чтобы пользовались и мной и моим временем, надоело всё это. Просто хочется немного уважения... - Да брось! Разве я тебя не уважаю. Разве есть в нашем кругу человек, который относится к тебе лучше? Думал, что мы с тобой

друзья, а ты... Столько лет знакомы, общаемся... Ты поступаешь подло, Сандро. - Может, я и подлец, Бесо, но твоё хорошее отношение ко мне не требовало от тебя никаких усилий, стараний, да и времени, наши отношения опирались на мои плечи. Я к тебе тоже отношусь хорошо, так что мы в расчёте. Только вот не надо в отношениях со мной преследовать личную выгоду. Ты не умеешь дружить, из-за этого ты одинок. - Ну, и дурак же ты, Сандро. Совсем не думал выяснять с тобой отношения и говорить о взаиморасчётах. Но если уж говорить о них, то хотя бы вежливо, а ты так агрессивно начал... Это тебя не красит. - Если ты скажешь, что я ещё и мерзавец, отрицать не стану, но и ты не ангел. По твоей милости и по милости некоторых псевдодрузей я не раз глотал обиды, они подпитывали во мне раздражительность, чаша терпения переполнилась, вот я и не выдержал, в какой – то момент что-то вырвалось. Меня много раз оби-

жали, Бесо, и те, кто обижал, особенно изза этого не переживали. Вот и я не буду переживать, тем более, что отношения со мной тебе нужны больше, чем мне. А ты как знаешь! Воспринимай меня таким, каков я есть – подонком и лицемером или пошли куда подальше. Я уже привык ко всяким отношениям и стараюсь ничем не дорожить, чтобы потом не было больно разочаровываться... Помнишь, когда я лежал больной, с температурой, а у тебя возникла какая-то бытовая проблема, ты вынудил меня приехать. В таком же состоянии приезжал и на следующий день. Вообще все раны на мне заживают как на собаке, и от всякого нездоровья я излечиваюсь во время беготни по городу. А вот ты к своему драгоценному здоровью относишься куда более внимательно. И когда понадобился мне сам, ты, сославшись на плохое самочувствие, отказал мне. Я тогда тебе напомнил об аналогичном случае со мной, ты ответил: « Ты выходишь с температурой,

а я нет». Думаешь, я мог принять такой ответ?.. Это запало в душу, и не забывается. Если ты не можешь чем-то пожертвовать ради другого, тогда не требуй от другого того же. Ты не раз попрекал меня тем, что я помогаю одной нашей общей приятельнице, хотя она для меня куда больше, чем приятельница. Ты думал, раз уж я что-то делаю для неё, значит, должен и для тебя. Причём тут ты?! Твоё понимание обстоятельств меня раздражало... Я свободный человек и сам могу решать, когда и как мне быть… Ты не знал, не ведал, что своими неоправданными претензиями только рушишь фундамент наших отношений. Думаешь только о себе любимом ... - «Тоже мне, друг, - говорил про себя Сандро, повесив трубку, - столько времени не звонил, и вдруг - на тебе! Вспомнил. Видно, не у одного меня отсутствует самолюбие…» За долгие годы общения они с Бесо так и не стали друзьями. Порой Сандро расслаблялся, в душу закрадывалась жалость.

Всё-таки Бесо был благодарен ему, к тому же жизнь его как-то не задалась: обделённый судьбой, он жил один, здоровье не позволяло ему решать многие бытовые проблемы, активно заниматься житейскими делами. Он часто нуждался в помощи. Будучи драматургом, старался изо всех сил написать пьесу такого уровня, чтобы она могла быть поставлена и принесла хоть какие-то гонорары. Но все творческие усилия оказывались тщетными: ни одна его пьеса так и не получила сценического воплощения. Сандро понимал, что как драматург Бесо, в общемто, не состоялся, а ведь он талантливый человек. Но у него, как казалось Сандро, не хватало творческой фантазии. Он корил себя за то, что так резко прервал разговор, что тот заслуживал более благожелательного обращения. - «Напрасно, напрасно обидел. Совсем выжил из ума. Постарел, наверное», - думал про себя Сандро. Автор: Александр Черкасов

250

XIII Глава Утро. Под ногами Натаниэля, который шел всю ночь, хрустел так любимый им снег. Несколько раз, сбиваясь с пути, он попадал на проселочные дороги, водившие его по окружности. Лишь на заре он вышел к указателю, показывающему ему расстояние до города Колчестер. Между ним и Натаниэлем было двенадцать миль. Это уже хоть чтото значило для Натаниэля. Он перестал чувствовать себя настолько безнадежным. При отсутствии какойлибо цивилизации, изредка стали появляться машины. И Натаниэль надеялся, что кто-нибудь из проезжающих подкинет его до неизвестного ему города. Он слишком много бродил, и его ноги устали. Остановившись, он стал ловить проезжающие мимо машины. И спустя пару минут, возле Натаниэля остановилась BMW какой-то старой модели, на которой Натани-

251

эль и добрался до Колчестера. Высадившись в центре города, Натаниэль сразу почувствовал как визуально, так и эмоционально смену обстановки. Колчестер – один из самых старых и самобытных городов Великобритании. Стены его зданий были пропитаны историей и некой образованностью, манерностью и уютом. Его здания казались Натаниэлю аристократичными. Город порадовал его взор. Ему было приятно оказаться здесь. Осмотревшись по сторонам, Натаниэль улыбнулся. Он чувствовал некую свободу в неизвестном ему городе. Городе, который казался таким манерным и эстетичным, что это лишь наполнило грудь Натаниэля неким вдохновением. Он чувствовал осмысленность своих действий. Его радовали люди на улицах. Наконец-то, приличные, образованные люди, не имеющие отношения к сельскому хозяйству и за-

консервированному мышлению. Шум голосов и двигателей машин, кафе и витрины – как этого не хватало Натаниэлю. Он почувствовал такой уют, находясь прямо на улице неизвестного ему города. Восхищаясь, он стал бродить по его улицам, рассматривая все вокруг. Мороз и солнце, каток и дети. Натаниэль смотрел на резвящихся детей и улыбался. Он смотрел, как маленькая девочка учится кататься на коньках. Он смотрел, как рядом старики сидели, мило беседуя друг с другом, видимо наслаждаясь своими детьми и внуками. И в этот момент Натаниэлю так хотелось присоединиться ко всем им. Стать частью этого веселого действа. Но разумные мысли о том, что в новом для него городе нужно как-то выживать, не давали ему расслабиться. Он вынужден был покинуть всех этих счастливых людей, ради своих целей. Он устремился

улицами Колчестера, не зная куда. Он лишь знал, зачем ему это. И он старался заглядывать в любые интересующие его углы, проходя кварталы и петляя переулками. Он что-то искал, вертя головой по сторонам. И, наконец, Натаниэль заметил то, что ему нужно. Он приметил некую барную вывеску с названием «Ирокезы». Это привлекло его, так как именно в подобных подпольных заведениях он искал своего счастья. В таких неблагополучных переулках, он мог найти то, что ему нужно. Натаниэль увидел несколько панков, стоявших у входа в данное подвальное заведение. Его удивило то, что эти люди тусуются здесь уже с утра. А возможно они здесь ночуют. В любом случае, кто-то из них может ему помочь. И Натаниэль стал аккуратно приближаться к ним. Остановившись где-то в метрах двадцати под стенкой, он стал продумывать сценарии беседы с кем-то из них. Он смотрел в сторону трех панков и обдумывал все фразы,

чтобы быть готовым. Он видел таких людей однажды, но он не знал, как с таковыми обращаться. Он лишь надеялся, что данные персоны оправдают его ожидания и помогут ему. Ведь они, вроде, не похожи на благополучных граждан. А Натаниэлю именно такие и нужны были. Он готов рискнуть. Вспомнив, как это делается в фильмах, Натаниэль, подойдя еще на несколько метров ближе, демонстративно покашлял, в надежде на то, что кто-то поймет данный ход коммуникации и откликнется. Но милая троица отбросов общества продолжали

что-то обсуждать, испепеляя сигареты. Натаниэль закашлял еще громче, более артистично. В этот раз парни обратили внимание и что-то проговорили друг другу. Один из них, с черным десяти сантиметровым ирокезом, одетый в брутальную косуху и здоровенные ботинки, решил подойти к Натаниэлю, чтобы выяснить, что тому надо. Натаниэль немного занервничал, когда увидел, что тот стал приближаться к нему. Но он пытался держать себя в руках и не подавать никакого виду. Хоть внутри него все дрожало. Он надеялся на здравую

252

беседу с этим отбросом общества. Когда данный субъект подошел к нему с вопросительным взглядом, Натаниэль услышал резкую фразу в свой адрес: - Какие-то проблемы? – после чего, тот затянулся сигаретой. Натаниэль понимал, что не должен молчать. Он стал инициатором беседы, значит, он должен говорить. Пусть его голос немного дрожит. Главное не ляпнуть лишнего. И набрав побольше воздуха в легкие, он осторожным тоном ответил: - Послушай! Ты не подумай, ничего личного! Просто я хотел… думал, что может ты или кто-то из вас знает… У меня такой вопрос… - Короче! – пристально смотря на Натаниэля, сказал панк. - Да, конечно! В общем, я хотел спросить, кто может мне сделать липовые документы? – невероятно смущаясь, говорил Натаниэль. - Что? Какие документы? – переспросил панк. Поддельные документы! Докумен-

253

ты на другое имя и все такое. Мне очень нужно! Я не знаю к кому обратиться с данным вопросом, и я думал… - Я тебе что, бюро находок? Зачем тебе это нужно? - Нет, нет! Я не имею ничего против тебя… - Зачем тебе липовые документы? – наседал на него панк. - А, ну… понимаешь… Очень нужны! Без них мне не выжить! У меня не будет дома, у меня ничего не будет! Панк затянулся сигаретой, пристально смотря на Натаниэля и, видимо, о чем-то задумался, после чего задал совершенно не уместный вопрос: - А ты что, педик? Натаниэля передернуло после этих слов. Данный вопрос сбил его с толку, и он не знал, как реагировать на это. Что ответить? Какого ответа ожидает его собеседник? В любом случае, лучше сказать правду. Он так смотрит на него. И Натаниэль, почувствовав, что тот до сих пор ждет от него ответа, так как Натаниэль медлил с ним,

все-таки слукавил и сказал: - Вообще-то, я девушка! – сделав наигранно удивленное лицо. Натаниэль увидел, как панк заулыбался. Настороженную серьезность он сменил на шутливый вздор, будто он смеялся, потому что не верил. Видимо, Натаниэль не настолько был похож на девушку, как ему казалось. Или этот панк был не таким доверчивым. И с видом смеющегося изобретателя, он сказал Натаниэлю: - Знаешь, по моему, я знаю человека, который тебе поможет! Ты обратился туда, куда нужно! Пошли со мной! Неужели! Натаниэль действительно не ошибся и ему ктото поможет? Гора с его плеч рухнула. Он перестал чувствовать себя столь напряженным. Но некое волнение не покидало его. Что именно так развеселило этого парня с черным ирокезом? Натаниэль поймет чуть позже, когда зайдет внутрь подвального клуба, в который повел его панк.

Это был тот самый «Ирокезы», вывеска которого мигала тусклым светом в переулке. И Натаниэль, зайдя вовнутрь, удивился, не ожидая с утра увидеть такой ажиотаж в развлекательном месте. Странные эти люди – неформалы. Именно они были основной аудиторией данного места. Готы, панки, разные странные люди, которых Натаниэль плохо знал и почти не различал друг между другом. Поначалу он растерялся от столь резкой смены обстановки. Люди с белыми лицами, неформальными прическами, все пьяные и одетые во что-то драное и кожаное. Все они смотрели на него как на заблудившегося странника, вошедшего в их закрытое царство, из которого они, видимо, почти не выходили. Натаниэль, в дутой белой куртке и сумкой-самоделкой через плечо явно плохо вписывался в компанию. Ему были не привычны подобные места. Тесное, прокуренное помещение давило на мозги, а тусклый свет в звуко-

вом сопровождении Sex Pistols вовсе угнетали его. У одной из стен было подобие барной стойки, откуда поступал весь алкоголь в массы. Неподалеку стояло несколько диванов, к которым Натаниэля и привел его новый знакомый. - Эй, Марко Поло! Для тебя клиент! – сказал тот, подойдя к белокурому парню с псевдоирокезом, сидящему на одном из диванов в компании пьющих и курящих неформалов. Он был одет в косуху, с разного рода блестяшками и заклепками (видимо, он любил всякие железные безделушки); на нем были узкие, подстреленные, неопрятные, порванные джинсы, которые, как казалось, прилично прижимали его «хозяйство», для которого там было мало места. В качестве обуви у него были какие-то непонятные полуботинки с зауженными носками, которые выглядели на нем не менее ужасно, чем джинсы. Еще, в его левом ухе красовался крест на цепочке, который будто дополнял его образ с носом-

картошкой, на котором красовалось несколько красных прыщей. Он посмотрел на панка в компании какого-то подростка, которым был Натаниэль, и сказал: - Что за клиент? - Сам узнаешь! – сказал тот с некой ухмылкой, подтолкнув к нему Натаниэля, после чего ушел. Натаниэль почувствовал себя неловко. Он молча встретился взглядом с этим не менее странным парнем, после чего тот, сделав глоток пива, сказал: - Что у тебя за дело, милочка? После этих слов Натаниэль вовсе потерял ориентацию в пространстве. Он нервничал и не понимал, то ли это был сарказм, то ли он принял Натаниэля за кого-то другого, назвав его милочкой. В любом случае, он пытался не зацикливаться на этом, и держать себя в руках. Он единственный знал о том, кто он есть на самом деле, и пусть люди сами ломают голову, чем он будет переживать о них. - Мне нужны ли-

254

повые документы, – пытался, как можно прямее выразиться Натаниэль, после чего парень резко закряхтел, будто пытался перебить его. - Тише ты! Чего разорался? Такие вопросы не решают так громко! – сказал он, после чего предложил Натаниэлю пойти к нему домой, дабы обсудить все подробнее. Видимо у парня появился клиент, а

255

Натаниэлю только и нужно было, что дом и внимание. Так что, он сразу же согласился. Этот Марко Поло жил неподалеку от бара, где-то в двухстах метрах на соседней улице. Поэтому дорога к нему домой не заняла много времени. Зайдя в квартиру на четвертом этаже, Натаниэль увидел следующую картину: вполне приличный, убранный коридор;

миловидная гостиная; обои приятных светлых тонов; ретро люстры двадцатых годов. Первое впечатление о квартире своего нового знакомого у Натаниэля было лучше, чем он ожидал. Но не успел он осмотреть все вокруг, как этот неформал быстро повел его в свою комнату. В ней Натаниэль увидел не меньшую аккуратность в сочетании с парочкой плакатов британских панкрок групп на стене над кроватью. Возле кровати, у стены, стоял ретро-шкаф, который уж если не напоминал, то вбивал Натаниэлю мысли о том, в каком историческом городе он оказался. Хозяин дома предложил Натаниэлю присесть на его кровать. После этого он показался Натаниэлю более воспитанным и вежливым. Натаниэль снял с себя куртку и сел на упругую кровать, положив у своих ног свою сумку. - Кстати, я – Гарри! – наконец-то представился его новый знакомый, присев рядом. - Натаниэль! –

ответил ему Натаниэль. - Вижу, ты не здешний! – сказал Гарри, более пристально всматриваясь в лицо Натаниэля. - Зачем тебе липовые документы? - Долго рассказывать! - Ну, так, я не спешу! Можешь рассказывать! – приветливо говорил Гарри. - Нет, давай, лучше, сразу к делу! Я расскажу, какие документы мне нужны… - Эй, подожди! Подожди! Ты куда-то торопишься? - Нет! – сказал Натаниэль, поколебавшись несколько секунд. - Видишь! Значит все нормально! - Нет, не нормально! У меня есть одна проблема!.. И я хочу сказать о ней сразу! - Какая? Говори. - Деньги. Гарри задумался. Спустя несколько секунд его лицо выразило удовлетворенние, видимо от пришедшей в голову идеи. Он стал выглядеть так, будто ему это и нужно было. - Не парься на счет денег! Какие документы тебе нужно сделать? – сказал он,

будто уже решил все проблемы Натаниэля. - Все. Паспорт, свидетельство о рождении, аттестат… - Аттестат? – перебил его Гарри. - Да. Он мне нужен для поступления в ВУЗ. Гарри повертел головой по сторонам и полез в тумбочку за листком бумаги и ручкой, после чего сказал Натаниэлю, чтобы тот хорошенько подумал и написал все документы, необходимые для него, а еще пожелания к этим документам, что должно в них содержаться, и тому подобное. После, он оставил Натаниэля наедине с собой, сказав, что вернется через десять минут, таким образом, не будет мешать ему. Натаниэль, держа ручку, стал активно думать и исписывать листок бумаги. Он пытался вспомнить все то, что ему понадобится в его будущей жизни. Оторвавшись на мгновение, он задержал свое внимание на комнате Гарри, которая удивляла его своей чистотой. В самом Гарри этого видно не было. Натаниэль, вдруг,

встал с кровати и решил подойти к окну. За окном он увидел улицу, людей, дома. Какая-то задумчивость появилась в его глазах. В этот момент зашел Гарри, немного раньше, чем обещал, укутанный полотенцем вокруг пояса, что удивило Натаниэля. - Написал? – спросил он у Натаниэля. - Да, – неуверенно и дергаясь сказал Натаниэль, протянув бумажку Гарри. Тот, не всматриваясь в содержание, быстро отложил ее и сказал: - Раздевайся! Натаниэль не понял. Оглядевшись по сторонам, он сказал: - В смысле? - В прямом! Раздевайся! - Почему я должен раздеваться? – взволнованно и с неким недовольством сказал Натаниэль. - У тебя нет денег! Забыл? Как расплачиваться будешь? - Что? Уж не так, это точно! – сказал Натаниэль в порывах эмоций, пытаясь схватить сумку и уйти отсюда. Гарри вмиг остановил его и, глядя в

256

глаза, сказал: - Сам подумай, в этом городе тебе больше никто не поможет с поддельными документами. Ты обратился туда, куда нужно. Но в качестве оплаты я предлагаю тебе всего лишь секс. Помоги сам себе. Ведь тебе это так нужно, насколько я знаю. Натаниэль колебался. Он не знал, что ему делать. «Да» и «нет» рождали в его голове жестокий спор. - Но я не гей, – сказал он как-то обреченно. - Так и я тоже! – ответил Гарри веселым голосом. - Тогда почему ты… - Всегда хотел трахнуть такого парня, как ты. Необычного, в чем-то женственного. Знаешь, когда я тебя увидел, то сначала, первые секунд тридцать, я думал, что ты девушка. Меня это сразу заинтересовало в тебе. Ты будто знал, к кому обратиться. Натаниэлю льстили эти слова. Ему нравилось, что кто-то может спутать его с девушкой. Но его душа не находила покоя. Он не знал, как поступить правильнее. С одной

257

стороны, он пытался жертвовать всем ради своей цели. Даже своей задницей. Но с другой стороны, он не чувствовал уверенности в самом себе в данный момент. Его накрыл мысленный столбняк, сквозь который он стал чувствовать ласки и поцелуи на своей шее. Гарри начал его соблазнять, а Натаниэль, пребывая в неком бессознательном состоянии, не стал сопротивляться. Он уронил сумку из рук, которые затем сами потянулись к Гарри. Он стал принимать его ласки, все больше ощущая какой-то внутренний наплыв эмоций и желание, побуждающих его к все большему согласию с Гарри и с самим собой. Через пару минут он уже сам стал ловить себя на мысли о том, что в секс-оплате не может быть ничего пагубного для него. Мысль о сексе с парнем вдруг начала возбуждать его. Натаниэль почувствовал возбуждение. То самое возбуждения, которое возникало у него в момент мастурбации перед зеркалом. Ему стало плевать на все. Он сам захотел этого. Рука Гарри ста-

ла погружаться в штаны Натаниэля. Какой же он, все-таки, соблазнитель. Натаниэль снял с себя свитер, Гарри снял с него штаны и завалил на кровать. Натаниэль, оставшись в футболке и в трусах, продолжал принимать ласки Гарри, который активно стал ласкать его член. Сквозь полотенце член Гарри стал давить ему и Натаниэлю, и сняв его с себя, он стал снимать трусы с Натаниэля. Поначалу Натаниэль противился, видимо стесняясь. Но потом он поддался Гарри, который повернул его к себе спиной и засунул свой член в анал Натаниэля в положение раком. Он засунул ему без презерватива и стал жестко заниматься с ним анальным сексом. Двигаясь все быстрее, Гарри, казалось, выбивал весь дух девственности из Натаниэля. Натаниэлю было это не привычно, но ему нравилось. Он сам чувствовал удовлетворение. Его член был настолько напряженным, что уже на второй минуте секса он получил оргазм и кончил. Гарри, будучи

более опытным любовником, драл его минут десять. После секса они лежали рядом на кровати, уставшие, со спермой на своих телах. Момент затишья навеивал им ощущение спокойствия и удовлетворенности о прошедшем. Натаниэль лежал без эмоций. Гарри подкурил сигарету и сказал: - Ты ведь транссексуал? - То есть? – спросил Натаниэль. - Сиськи у тебя настоящие? - Да. А что, они настолько заметные? - Ну, если ты будешь ходить в свитере, то конечно никто и не увидит. Но в постели тяжело не заметить, – сказал Гарри и замолчал, неспешно затянувшись сигаретой, после чего снова сказал. – Тебе хоть сколько лет вообще? - Скоро будет шестнадцать. А тебе? - Двадцать три. Натаниэль посмотрел на Гарри и не увидел в нем ни капли смущения. Ему казалось, что для Гарри нет разницы, как воспринимать Натаниэля: как гея, как натурала, как гермафродита, или

как транссексуала. Очередной раз затянувшись, он сказал Натаниэлю: - Зачем же тебе поддельные документы? Может скажешь, все-таки? - Понимаешь, моя жизнь сложилась довольно сложно. Я – сирота. У меня нет дома, образования. Но у меня есть цель. И это поможет осуществлению моей цели. - Понятно, – сказал Гарри, взяв в руку ту самую бумажку, на которой писал Натаниэль. - Документы будут где-то через неде-

лю. Пока можешь жить у меня, пользоваться моим душем, есть за мой счет. Деньги, как и оговаривалось, ты мне не платишь. Ты платишь мне сексом. Это главное условие. Понятно? – оторвавшись от чтения бумажки. - Понятно. - И еще одно. Ты не написал имя. На какое имя делать документы? Натаниэль выдержал паузу и сказал: - Ева Адамс! Автор: Морган

Роттен

258

- Милсдарь, проходите! Ох, давненько вы к нам не заглядывали! Трактирщик – полный, невысокий, встречал меня на пороге. Его длинная борода – рыжая, с седыми прядками, была украшена косичками и цветными бусинами. Лысая, гладкая макушка отражала медовый свет ближайшего фонаря. Иногда его перекрывала тень от поворачивающейся, как флюгер, вывески – довольно своеобразной, надо заметить. Толстая, персикового цвета кошка с безумными глазами карабкалась на столб, к которому была прикручена изящная табличка. На ней значилось: «Под скребущейся кошкой». Помнится, как-то я советовал

259

поменять кошку и табличку местами – тогда композиция смотрелась бы логичней. Впрочем, где-где, а в этом месте логика была не в почёте. А что ещё вы хотели от границы Междумирья? Трактир находился на нейтральной территории, и формально не относился ни к одной из реальностей. Здесь можно было встретить самый разный народ – древних духов, бродячих менестрелей, говорящих зверей и странников по сновидениям, вроде меня. «Под скребущейся кошкой» обсуждали последние новости, делились секретами, назначали свидания. Но я приходил сюда просто отдохнуть – выпить чашкудругую медового пунша, отведать неповто-

римых кулинарных шедевров местного повара. По крайней мере, я убеждал себя именно в этом, хотя на самом деле, ждал. Верил, что однажды здесь появится та, с которой я потерял надежду встретиться много лет назад. По крайней мере, в моём мире. - Милсдарь? – трактирщик распахнул добротную дубовую дверь, обитую железом. Кое-где сквозь доски пробивался цветущий вьюнок. Я улыбнулся и шагнул в гостеприимное, пышущее теплом нутро трактира. Внутри он был гораздо больше, чем казался снаружи. Основной зал поражал своим убранством и витражами от пола до потолка. Тяжёлые де-

ревянные столы и ажурные стулья, кресла-качалки и подвешенные цепями к потолку бочки, пуфики и расстеленные прямо на полу скатерти – но всё это только на первый взгляд напоминало хаотичную коллекцию предметов интерьера. На самом деле, в «Кошке» всё было устроено так, чтобы каждый нашёл местечко себе по душе, при этом, не мешая остальным. Вот и сейчас две барышни уютно устроились прямо на полу, поджав под себя… а нет, не ноги. Из-под платьев выглядывали кончики свёрнутых чешуйчатых хвостов. Неподалёку бородатый громила жахнул кулаком по дубовому столу, и потряс круж-

кой, требуя добавки. Откуда-то из тени выскользнула официантка – пухленькая, крутобокая, с кувшином наперевес. Обежала свисающего с балки нетопыря – размером с человека, выслушала юношу, наполовину покрытого шерстью, долила громиле напитка и так же ловко скрылась из виду. - Где изволите присесть? Помимо зала, в «Кошке» было несколько открытых террас. Одну из них занимал тропический сад, где свежие фрукты падали в тарелку, не дожидаясь официантов. Стульев и столов там не было – сплошное переплетение лиан и растущие под немыслимыми углами

ветви. Я заходил туда редко – тропики обычно были оккупированы разномастными эльфами и их последователями, питавшими горячую любовь к природе. Каменная терраса привлекала, в основном, викингов и другой суровый народ. Вся мебель там была высечена из камня. Если в вашем трактире постоянно собираются вояки с секирами наперевес, готовые по любому случаю мериться силами, это немаловажно. Ещё одну террасу занимал настоящий пляж. Если вы любите обедать, болтая ногами в океане – лучше места не придумать. Из недостатков можно было отметить разве

260

что песок, периодически попадающий в еду – но на фоне общего великолепия на него можно не обращать внимания. Какое-то время я раздумывал, а не пойти ли мне туда. Но доступ на пляжную террасу был открыт только постоянным посетителям, а, значит, шанса встретить там Её практически не было. - На общую, пожалуй. - Как всегда, отличный выбор! Там сейчас зима, - поведал трактирщик, подводя меня к одной из неприметных дверей в глубине зала. Общей террасой была набережная широкой реки. В ряд стояли уютные деревянные столы и стулья, между ними на кованых треножниках горел огонь, вознося в чистый воздух клубы ароматного дыма. Кажется, туда подмешивали особые травы, разжигающие аппетит. На другом берегу реки отвесно поднимался лес, шумел водопад и виднелись горные вершины. Особенностью общей террасы была смена времён года. Сейчас, как и

261

было сказано, тут царила зима. Реку сковал лёд, лес припорошило снегом, водопад застыл ледяными пиками. Холод не ощущался, но на каждый стул был заботливо положен мягкий и тёплый шерстяной плед. Я окинул взглядом вереницу столиков – посетителей было неожиданно много, увидел пару знакомых лиц – но не нашёл того, которое искал. С трудом обнаружил свободный стол. Трактирщик, всё это время следовавший за мной попятам, раскрыл меню. - Могу порекомендовать жаркое из дичи с запеченной тыквой. Маринованное в травах мясо с брусникой тоже удалось. Из рыбных блюд – уха выше всех похвал, двенадцать сортов рыбы – все пойманы сегодня! Жаркое из дичи выглядело заманчиво и подавалось в горшочке из затейливо вырезанной тыквы. Я выбрал его. Что же касалось напитков, хотел было взять свой любимый пунш, но трактирщик заговорчески подмигнул мне

и указал на новую страничку меню, которую я не заметил. - Горячие чувства! Индивидуальный подход. Я непонимающе воззрился сперва на меню, потом на трактирщика. Он потёр широкие ладони. - Пополнение у нас! Новенькая! - Я думал, вы к себе никого не берёте. Действител ьно, странно. Весь персонал «Кошки» был мне давно и хорошо известен. Хозяин – трактирщик, чьего имени никто не знал – да и он сам, наверное, не смог бы его вспомнить. Официантки – пухленькая Синица и худенькая Спица, медовар Тиберий – обычный с виду парень, если не считать длинного раздвоенного языка, повар Сол, невысокий, с двумя парами мускулистых рук и всегда раздутыми ноздрями. Ещё в трактире имелись два уборщика – Тут и Там, совершенно одинаковые и непримечательные, и вышибала Грюм. За работой Грюма я не видел ни разу – обычно огром-

ный тролль сидел на каменной террасе и коротал время в спорах с викингами. Впрочем, желающих нарушать порядок в «Кошке» и так не находилось. Мне казалось, весь персонал трактира возник одновременно с ним и был его неотъемлемой частью. В разное время находились пришельцы, желающие остаться тут насовсем – но, сколько помню, на работу их не брали. И тут – на тебе, новенькая! - Так она не приходила, здесь нашли, ответил на немой вопрос трактирщик. – Так и назвали – Найдёна. Освоилась быстро, обвыклась – и к ней привыкли. Что поделать, талант у девчонки – такие напитки намешивает, ух! Видите, милсдарь, народу сколько – всё после того, как она появилась! Вы должны попробовать, напитки эти. Слово даю – нигде подобных не найдёте! Я вгляделся в названия: Светлая грусть, Ностальгия, Детский восторг, Первый поцелуй, Жаркие

объятия, Спокойствие забвения, Из глубин сердца… Название последнего напитка заинтриговало. - Правильный выбор! – обрадовался трактирщик. – Этот самый лучший. Это Найдёна сама подойдёт и поймёт, как и что смешать – специально для вас. Жаркое с тыквой, да… И пунш – за счёт заведения. Он подмигнул мне. Стукнули друг о друга бусины в двухцветной бороде. Трактирщик ушёл, оставив меня в замешательстве. Я смотрел на замёрзшую реку. Я видел её и во время ледокола, и по-осеннему тёмной, и отражающей синее летнее небо. Река каждый раз была разная. А мысли мои – одни и те же. …Когда-то именно Она научила меня ходить по снам. С ней я впервые побывал в этом трактире. В реальной жизни мы были едва знакомы, но здесь всё было иначе. Но мне этого было мало. Я хотел, чтобы Она была моей во всех известных мне мирах. И сделал ошибку. На-

ше общение прекратилось, больше я Её не встречал – ни там, ни здесь. С тех пор моя жизнь превратилась в погоню за воспоминаниями. Я приходил сюда снова и снова – в этот трактир, хотя мог путешествовать по всем реальностям, когда-либо известным человечеству – или создавать новые. Но я надеялся, что однажды снова встречу Её. Однажды… - Похоже, на вашем сердце скребут кошки. Что же в его глубине? Я очнулся от размышлений и обнаружил стоящую возле столика девушку. Внешне Найдёна выглядела вполне почеловечески. Если не брать в расчёт светлосерую кожу. Одежда – как и у всего персонала, перехваченная поясом рубаха. Пепельные волосы заплетены во множество косичек, перевязанных яркими лентами. Но глаза… я заглянул в них и почувствовал головокружение. В её глазах мягким свечением переливалась радуга. Я встряхнул головой, прогоняя наваждение. Найдёна про-

262

должала смотреть куда -то сквозь меня – и это было невероятно странно. Я чувствовал, как внутри разливается радужный поток, вымывающий все чёрные мысли. - Над таким составом я ещё не работала… В её голосе было предвкушение. Найдёна ещё раз окинула меня радужным взглядом и, тряхнув косичками, ушла. Я всё ещё сидел в оцепенении, когда трактирщик собственноручно поставил передо мной резную тыкву с дымящимся мясом и чашку пунша. - Хороша, да? – подмигнул трактирщик. – Ешьте, милсдарь. Всё сладкое – напоследок. Жаркое в тыкве

удалось – трактирщик не обманул. Пунш был великолепен, как всегда. Не знаю, какие специи добавлял в него Тиберий, различающий мельчайшие оттенки запахов, но результат впечатлял. Обычно я растягивал трапезу надолго, смакуя каждый кусочек – но сейчас меня подгоняло ожидание. И правда, едва я покончил с едой, передо мной на стол опустился хрустальный бокал с серебристо-опаловой жидкостью. По её поверхности разбегались белые искры. Я хотел спросить, что там – в бокале, но не успел. Найдёны рядом уже не было. Медленно, осторожно я поднёс бокал к губам и сделал глоток.

По горлу пробежал огненный ручеёк, в груди разлилось тепло. В голове, наоборот, стало прохладно и спокойно. На вкус напиток был, как грозовой воздух и первая роса – смешанные с соком самых древних и глубоких корней. Я пил, не в силах оторваться – и с каждым глотком различал всё новые оттенки вкуса. Все они перетекали друг в друга, гармонично смешивались и переливались неведомыми ранее гранями. Когда я отставил пустой бокал, вокруг попрежнему была зима, и я вдохнул её полной грудью. Меня наполнило радостное спокойствие – такое же сверкающее и безбрежное, как снег на горном склоне. Най-

дёна подошла незаметно, улыбнулась. Радуга в её глазах была, как самая заветная мечта. Я улыбнулся в ответ. - Скажи, что ты туда намешала? Это… волшебство! Найдёна легко опустилась на соседний стул. Провела тонким пальцем по краю бокала – и он запел пронзительно-лёгким звуком, который ещё долго дрожал в воздухе. - Всё, чего тебе не хватало. Я хотел было сказать, что не хватало мне совсем другого – но не смог вспомнить, чего. Настолько хорошо было, что и вспоминать не хотелось. - Спасибо тебе, волшебница. Найдёна встала, взяла бокал. Постояла, серьёзно глядя на меня. Кивнула. - В тебе самом есть всё, что нужно. Просто ты не знал. Теперь знаешь. Она ушла, а я ещё долго сидел, глядя на реку. Это было странно – но я готов поклясться… лёд отражал радугу. В раздевалке катка толпился народ.

Самый лучший и всенародно любимый вид активного зимнего досуга, что поделать. Я зашнуровал коньки потуже и пробрался мимо смеющихся парочек и спортивных ребят к выходу. Шагнул на лёд – и почти ослеп от неоновых огней. Грохотала музыка, скользил по исчерченному льду народ. Я вдохнул полной грудью морозный воздух, оттолкнулся и, чувствуя, как ветер обжигает лицо, понёсся вперёд. Кататься на коньках мне нравилось всегда, но последние несколько лет я отказывал себе в этом удовольствии, большую часть времени скитаясь по снам. Но после недавнего посещения трактира «Под скребущейся кошкой» что-то во мне изменилось. Реальность перестала казаться хмурой и унылой, а настроение было неисправимо хорошим. Словно осколки льда, всё это время скрежещущие в сердце, растаяли под тёплым солнышком. Иногда, на границе сна и яви, мелькали перед глазами переплетённые лентами

косички. После вокруг разливался радужный свет – и я просыпался. Задумавшись, я нарезал круг за кругом… и не заметил, как сбил кого-то с ног. Развернувшись, так, что из-под лезвий коньков взметнулось снежное крошево, притормозил возле девушки, пытавшейся принять вертикальное положение. Я подал руку, и в неё тут же благодарно вцепилась рука в вязаной рукавичке. Девушка выпрямилась, отряхнула фиолетовый пуховик. Шапка – смешная, с помпоном – упала на лёд, и по плечам рассыпались перевитые лентами косички. Я смотрел в её глаза – и не мог понять, какого они цвета. Девушка улыбнулась, подобрала шапку – и, сжав мою руку на прощание, умчалась в мерцание огней, тут же затерявшись среди людей. Я проводил её взглядом. Интересно, какое время года сейчас на общей террасе «Кошки»? Настанет ночь – проверю. Автор: Дара Максимова

5 ) )

+ ' :

4' " N3' 5 * N" 2 ' & # 2 N " ) 4 ) N " ) : N 7' ? )N -

P.S. ' &