№70 (январь 2018) by PS литературный журнал

№53 (август 2017)

Дни начинают незаметно прибывать, а зима берет свое метелями и морозами. Для кого-то первый месяц нового года стал временем перемен, а кто-то так и остался в режиме 2017 года, только на стене календарь с собачкой. Одни поймали вдохновение и усердно пишут новую вещь, другие забросили в дальний угол, то что было написано.... Кто-то открыл для себя новую историю и автора, кто-то пребывает в разочаровании, прогуливаясь между стеллажей в книжном. И это нормально и обычно. И заброшенная история в конце—концов допишется и найдет читателя, и возможно, того самого, кто сейчас разочарованно бродит по книжному. А сейчас вас ждет новый номер журнала PS. И мы надеемся, что вы не будете разочарованы и найдете то, что вам придется по душе и под настроение. К номеру рекомендуем чай с имбирем и медом, он согревает.

ВНИМАНИЕ!!! Авторские права на размещенные произведения принадлежат их авторам, и защищены Законами об авторском праве Украины и РФ, а так же международными законодательными актами об авторском и смежном правах. Пунктуация и орфография авторов сохранена.

ВНИМАНИЕ!!! Некоторые произведения содержат сцены насилия, секса, не пристойного поведения и психологические тяжелые сцены. Поэтому, не рекомендуется для прочтения лицам младше 18 лет. Прочтение возможно с разрешение родителей, опекунов, либо лиц выполняющих их функции.

Отпечатано в типографии «Успех принт» При копировании материала ссылка на АВТОРА и «Литературное интернетиздание PS» ОБЯЗАТЕЛЬНА!

www.ps-lit-jur.ru

Колонка главного редактора Здравствуйте! Как и обещали, сегодня мы поговорим о ваших отзывах на номер. Точнее, о тех пожеланиях, которые вы оставляете после отзыва. В основном, пожеланий не много, вы просто оцениваете номер и все. Но есть несколько интересных моментов. Начнем. Ввести фильтр графомании. Что именно подразумевали респонденты под этим термином, мы поняли и сейчас поясним. Наш журнал, в первую очередь, ориентирован на неопытных авторов, которым еще надо найти свою аудиторию, своего читателя. Потом у в в ед е н и я фильтра графомании приведет к отсеиванию таких авторов и, как это не парадоксально, некоторых из тех, кто как раз просит ввести этот самый фильтр. Уважаемые авторы, пожалуйста, перед оценкой чужих трудов, оцените свои. Адаптация под мобильные устрой-

ства. Работа в этом направлении ведется, но результаты будут не так скоро, как хочется. К сожалению, у нас более приоритетные задачи. Особенно, учитывая январские сюрпризы. Разница в уровне авторов. Да, хоть мы и ориентированы на неопытных авторов, мы не откажем в публикации автору, который уже имеет свой уровень. Поэтому в номерах наблюдается некий контраст: когда произведения более опытных авторов чередуются с произведениями менее опытных авторов. Замечания по оформлению. Были замечания по оформлению. Некоторые из них мы уже учли и внесли корректировки в оформление. К примеру, теперь имя автора размещено под названием произведения, а не в его конце. И работы по улучшению дизайна будут еще вестись.

Литературный сериал. Были жалобы на «рваный» текст в этом разделе. Да, признаемся, не всегда удается разделить большое произведение на части для публикации в литературном сериале корректно. Не все авторы делят свои романы на главы и это затрудняет разделение произведения на части. Текстовый и иные форматы журнала. Как и прежде, введение новых форматов не предвидеться. Журнал будет выходить в PDF версии и в печати. Тестовые и другие форматы не предусмотрены. Исключение, адаптация журнала под мобильные устройства. На этом пока все. Полная статистика в цифрах и графиках приведена на нашем сайте. Приятного прочтения! С уважением, главный редактор Александр Маяков.

Поэзия

«В полночь тревога и нега едины...» Татьяна Половинкина

«В который раз сменяется грозой...» Татьяна Половинкина

«Во сне» Татьяна Половинкина

«Девочка на кладбище» Татьяна Половинкина

«Ночная песенка» Татьяна Половинкина

«Император спит» Александр Дымов

«Береза» Волчецкая Кристина

«Земфира» Волчецкая Кристина

«Фамильяр поэта» Виктория Ерух

«Способность управлять водой» Виктория Ерух

«Девять жизней» Виктория Ерух

«Не настоящая гадалка» Виктория Ерух

«Дорога железная» Виктория Ерух

«Рецидив» Галекс

«Сын урагана» Галекс

«Бродячий художник и женщина-ночь» Галекс

«Версия» Галекс

«Такое разное утро» Галекс

«Весна-Красна» Владимир Родченков

«Хозяйка ночи» Юрий Проскоков

«Сибирское раздолье» Юрий Проскоков

«Ночь» Юрий Проскоков

«Чужой жене» Авхад Джамалдинов

«Бездушный городской синдром» Гера Шторм

«Ловец жемчуга или курортный роман» Авхад Джамалдинов

«Любовь к юной прелестнице» Авхад Джамалдинов

«Та самая» Ермаков Вадим

Строка прозы

«Судьба несчастной собачки» Зинаида Малыгина

«Бобёр» Юрий Проскоков

«Собачья жизнь» Евгений Жироухов

«Собачья жизнь» Павел Якубовский

«Пчелка и Трутень» Нина Джос

«Протест» Ксения Квин

«Волшебство» Юлия Иванцова

«Цыганка» Алексей Холодный

«Под пристальным вниманием звезд» Маша Воробьева

«Красная земля» Анастасия Рейфшнейдер

«Автобус в храме» Зоозеро

«Двое летом» Алексей Рубан

«Дорога назад» Алексей Рубан

«Рожденные умирать» Евгений Номак

«Дождь - это когда небо в отражениях луж» Рогачев Александр

«В течении 10 минут» Kibernati

«Мемуары в 3 страницы» Ермаков Вадим

«Друг» Ермаков Вадим

«Он» Ермаков Вадим

«Разговор по душам» Чернышева Светлана

«Банный день» Татьяна Уразова

«Сонно плакал дождь» Триэн

101

Фанфик «Сверхъестественное: новые приключения» Мария Гамиева

Литературный сериал

104 104

116

«История одного андрогина» Морган Роттен

116

«Летописи межмирья» Александр Маяков

119

«Евангелие от Лейлах. Труп звезды» Вадим Доннерветтер

121

«Адаптированный под современность» Вячеслав Гаврилов

128

«Человек, которому нравилось быть грустным» Вячеслав Гаврилов

133

«Лиза и призрак» Злобина Надежда

136

«Жертва» Лена Ичкитидзе

139

«Дар» Евгений Кусков

142

«Ладный свет» Владимир

144

«Телефон с тихим дозвоном» Ярослав Полуэктов

146

Лучшее произведение номера «Третий не лишний!» Валентина Марцафей

150 150

В полночь тревога и нега едины... Татьяна Половинкина В полночь тревога и нега едины, В полночь быть странно детьми. Всхлипнет паркет - и дверные гардины Дрогнут в струе полутьмы. В медленный тюль, словно в ветхие сети, Вылуплен лунный белок. Мама - окудница гулких столетий Древний дочтёт аполог. Чадо лукавит, утихнув в постели, Мерно поддельно дыша. Как жируэтка, колеблется в теле Верная чуду душа. Люстра мерещится брошенной шлюпкой, Море барханит борей. - Папа вернётся? - прошепчет малютка. - Тчч... засыпай поскорей...

В который раз сменяется грозой... Татьяна Половинкина В который раз сменяется грозой Души недолгий штиль, и год от года Во мне ясней и яростней природа По травле стосковавшейся борзой. - О, ветреная прелесть вдоль виска! Когда рождаешь бурю ты в тихоне, Ей кажется судьба сплошной погоней За целью, что пронзительно близка! Пусть всё обман: что есть, что впереди, Пусть мне не по зубам моя добыча Горланит рог, и свора гончих кличет, И сладостное бешенство в груди. И БУДЕТ бег. Как римскую свечу, Не погасить огня в калёных жилах, Пока молчу о том, что достижимых Я в этой жизни целей не хочу.

Во сне Татьяна Половинкина Северен воздух. Стволы облепихи Ранним больны янтарём. Там, за голбцами, неспешный и тихий, Кто-то прошёл с фонарём. Не угадать в голубом полумраке И не упомнить примет. Сеет забвения сонные маки Веющий анахорет. Ямы задумчиво широкороты, Поле в рассветном дыму. Милый, чужой и таинственный кто-то, С чем ты пришёл и к кому? Путник усталый со светочем бледным, Вышедший из ковылей, Перекрестился и молча помедлил Возле могилы моей.

Девочка на кладбище Татьяна Половинкина Словно прижался к груди материнской Нежный ребёнок - подвижен и юн Ластится к стенам часовенки низкой Тоненький вьюн. Служба скромна и нехитро убранство, Ходит, дрожа, огонёчек свечи. Кажется кладбище сумрачным царством В лунной ночи. Перстень старинный на пальце - с камеей, Лёгких ромашек в причёске метель. Я роковая царица и фея Здешних земель. Спят вековые волшебные древа, Чуть серебрится в траве лисохвост. В замке-часовенке слышны напевы В тридевять вёрст. Цветики рвать - королевское дело! Туфелькой пыль колдовскую топтать! Филин на правом плече, а на левом Резвая прядь.

Взрослые вовсе не ведают смерти, Страх перед встречей с ней в душах тая. Лютая старая ведьма? Не верьте: Смерть - это я. В призрачный склеп мой, крылаткою вея, Ты приходи ко мне, трепетный Лель. Я роковая царица и фея Здешних земель.

Ночная песенка Татьяна Половинкина Сухо лопаются ветки В липовом бреду. Мимо сгорбленной беседки В темноту иду. Там обрушившейся арки Пристальный проём И сочится месяц яркий В чёрный водоём. Где блестит на склизлом камне Изумрудный ил И шуршит волна, пока не Выбьется из сил. Где прошли бы не дыша вы, Обратившись в слух. Лижет ноги мне шершавым Языком лопух. Я ещё могу другое На ночь нашептать: Что за мной плетётся горе, Жадное как тать. Что ношу с собой на счастье Горстку желудей. Что пришла тебя украсть я У живых людей.

Император спит Александр Дымов Император спит Император спит Эта весть вырвалась из дворцовых окон Ровными волнами пробежала по торговой площади

И как круги на воде распространяясь во все стороны Покинула стены старого города Император спит Император спит Эта весть достигла раскаленных песков юга Заснеженных вершин северных гор Темных ущелий западных лесов И вышла к побережью зеленого моря Император спит Император спит Эта весть скрылась за горизонтом Уносимая вдаль белыми парусами пиратских галер Обогнула земной шар и сомкнувшись в одной точке Вызвала страшный шум поднимая в небо столб морской пены Император спит Император спит Отсюда она двинулась назад Назад к темным ущельям западных гор Назад к раскаленным пескам пустыни Назад к берегам зеленого моря Назад к стенам старого города Вот почему над нашим домом Каждую секунду звучит Многоголосое и разноязыкое Император спит Император спит Император спит

Береза Волчецкая Кристина На ветру дрожат твои ладони, Мелкой дрожью, тронутой тоской. Ты, была еще пугливой в детстве. Юной, робкой, тихой и простой. Зелень твоя нежная увяла, Пепел листьев, сыростью объят. Ничего, еще все будет, в мае, Твои кроны снова зашумят. Ни чего, еще ладони нежно, Я прижму к горячему стволу.

И укроюсь, если будет жарко, В нежную, прохладную листву. Ничего еще хмельная осень, Захлестнет и снова озарит. А весной, печаль растает снегом, И ручьем весенним побежит. Поднимаешь нежные ладони, Изгибаешь руки у локтей, Тихо просишь, небеса заботы, Умиляя робостью своей. А ветра шумят, ломая ветви… Не грусти о сломанных ветвях. Все вернется, все вернется в мае. Ты сейчас, у осени в гостях. Опусти устало свои руки, Обронив последнюю слезу, И засни с покорностью аскета, До весны, до солнца, на ветру.

Земфира Волчецкая Кристина Имя, имеет два варианта происхождения. От латинского — «воздушная» и от тюркского — «непокорная». Художник женщину нарисовал, Штрихи, с улыбкою бросая, С холста смотрела на него Простая, робкая, босая… Он наложил еще мазки, Задумчиво поправил пряди, Еще мазок, еще мазок, И появились крылья сзади. С любовью нежной рисовал, И кисточка холста касаясь, Меняла робкие черты, В порывы страсти превращаясь. И крылья превратились в шлейф, Мазками возложил корону. И вот смотрела на него,

Царица властная у трона. Надменный взгляд его пронзал. В сарказме губы изогнуты. И вот прекрасное лицо, Покрыто краской за минуты. Тебя я создал, он шептал. Тебя и сам я уничтожил. Он холст неистово сорвал, И кисточки и краски сложил. И плакал, долго, как дитя Как мог я, сотворить кумира… Прости меня, прости меня… Прости за все, моя Земфира.

Фамильяр поэта Виктория Ерух Ко мне недавно заходил, Мой фамильяр поэта, Он весть благую подарил, Историю поведал.Явился в образе лисы, Как-будто бы во сне, Он был невиданной красы, Дарил мне яркий свет. Он рассказал о мире мне, Чудесном, лучезарном, В котором не найти людей, Там есть лишь фамильяры. Они следят сквозь призму сна, За разными творцами, А если муза их ушла, Творить им помогаютТак сложно фамильяром быть, Ведь им необходимо, Творцу на помощь приходить, Премудрость дать и силу. Мой фамильяр, что создан был Из пламени и света, Мне вдохновенье подарив, Растаял на рассвете.

Способность управлять водой Виктория Ерух Способность управлять водой, Дана не каждому природой. Давным-давно в стране чужой, Существовали те народы. Легенду из времен былых, Поведаю сегодня вам, Элементалями воды, Зовутся эти существа. Тогда господствовали в море Те существа,различных видов, Спокойно жили на просторе, Сирены, нимфы, нереиды. Сирены чудным своим пеньем, Всех путников с ума свели, Ведь слушая их выступленья, На дно шли в море корабли. Все нимфы людям помогают, Владеют мудростью и силой, Они врачуют, исцеляют, И ослепительно красивы. А нереиды хороводом, Танцуют в такт морским волнам И помогают мореходам, Причалить к нужным берегам. Теперь уже не встретить их, Просторов водных чародеев, Живут лишь на страницах книг, Те, кто той магией владеет.

Девять жизней Виктория Ерух Он был маленьким, рыжим комочком, Когда взяли его к себе в дом, Он открыл в моем сердце замочек, Стал он рыжим, красивым котом. Девять жизней дано от природы, Этим милым пушистым зверькам, И не важно какой он породы,

Важно, что наша дружба крепка. Я прошу вас, любите животных, Ведь отмерен им маленький век, Девять жизней, но очень коротких, Где для них, всех важней человек.

Не настоящая гадалка Виктория Ерух Мы от природы суеверны, Боимся сделать лишний шаг, Который может стать неверным, Тогда поможет только маг. *** Она хотела знать о том, Что ждет её за поворотом, Каким пойти нужно путем, Чтоб не страдать из года в год. Она в кулак, собрав всю волю, Отправилась к гадалке старой, Чтоб на душе стало спокойно, Чтоб та судьбу ей предсказала. Сидела тихо, чуть дыша, Ждала, что скажет ей гадалка, Гадалка с толком, не спеша, Свои раскладывала карты. И наконец, раздался голос, Что напророчил ей беду, Путь, что опасностей был полон Жизнь, где она пойдет ко дну. Она ушла с тревогой в сердце, А в горле ком стоял огромный, Жалела, что открыла дверцу, В тот мир, магический и темный. Но годы шли, а жизнь той девы, Была полна любви и счастья, В ней горя не было и гнева, Давно в ней не было ненастий. Тогда пришло к ней озарение, В конечном счете поняла, Что та гадалка ворожея, Не настоящая была.

Дорога железная Виктория Ерух Дорога железная, поезд закат, Несусь я по рельсам навстречу мечте,

Уже не смогу повернуть я назад, Ведь край мой родной позади, в далеке. Что ждет впереди, я пока что не знаю, Любуюсь красотами мира вокруг, Я чудный закат из окна созерцаю И яркий, струящийся зеленью луг.

Рецидив Галекс Вечереет и веет весною, Сшиты шустрой тропой километры, Сосны хриплыми скрипками ноют Под смычком виртуозного ветра. На обласканной солнцем поляне, Каждый метр — Весною истоптан. Дым костра, горьковатым кальяном, Лёд внутри меня медленно топит. Старым негром сипит черный чайник, Саксофонистый нос продувая, Эскадрилья блондинистых чаек С «эшелонов» ворон выбивает. Древний кедр, в продрогшем похмелье, Пьёт весну каждой рюмкой-хвоинкой, Обнажив по-бесстыжему мели, Спит река с берегами в обнимку. Бурундук, как судьба, полосатый, Тощий хвост свой несёт «пистолетом», И в рюкзак лезет мордой усатой, Словно в душу, с приветом из лета… И в щемящей, щенячьей истоме, Чую нюхом собаки облезлой, Как внутри оживают симптомы Графоманской, забытой болезни...

Сын урагана Галекс Ветер играется плеткой из пыли, бельё на веревках стегает. Угли в камине уснули, опять мне, девчонке, идти за дровами. Мама, давай я закрою таверну и выгоним к черту цыгана? Он же не платит, а только все пьёт и легенду поёт завывая: «…В городе восемь церквей куполами блестят, как цыганские перстни. Грех не отмолят ни церкви, ни люди, ни местный святоша-игумен. Город цыганку-ведунью послал на костёр с цыганятами вместе, Жаркий, веселый костер получился на площади главной и шумной. Гордо стояла цыганка, к груди прижимая родимую двойню, В хмурое небо глядела, молила, шептала своё покаянье.

Люди орали, кривлялись с жестокостью, божьих существ недостойной, Нравилось людям глазеть на чужое и даже тройное страданье. Пламя взалкало и вспыхнули волосы, юбки прощально вспорхнули, Писки младенцев толпа приняла оглушающим ратушу ревом, С криком мольбы и проклятья, детей от себя-от огня отшвырнула, Добрые руки девчонку поймали в толпе, одичавшей от крови. Спрятали девочку, мальчика ветер поймал и унес ураганом, Люди отныне и присно не видели больше похожего ада. После болтали, что бродит тот мальчик по свету поющим цыганом, Ищет сестрицу и верный пестун-ураган неизменно с ним рядом…» Мама, смотри: у цыгана закончились силы и долгая песня. На пол упал он без слов, но гитару, как прежде терзает упрямо. Мама, гляди! У него на груди, под сосцом, видно родинку-крестик! Правда же, как у меня ?! Почему же ты плачешь так, милая мама ? Ветер врывается в улицы города лошадью бешено-шалой, Маску свою изначальную сбросив: свистка-сквозняка-хулигана, Вихрем срывает с заборов афиши и шифер с домов обветшалых, Свистом разбойничьим, громом и адом наполнена песнь урагана…

Бродячий художник и женщина-ночь Галекс Улетел ночевать за хребты надоедливый ветер, Холст заката до крови крылом ободрав на лету. Тополюшки дрожат-шелестят, ждут, с тоскою, рассвета: Прилетит лиходей, изнасилует вновь красоту. Засыпает село. Набрехавшись, устали собаки. И трескучим нытьём поприветствовал ночь козодой. Штиль и тишь на реке. Заскучал в неподвижности бакен И в гляделки играет с жеманной полярной звездой. Чутким сном дремлет пыль на петляющих теплых дорогах, И зевает луна, прикрываясь перчатками туч, А младенец-туман, народившись в скалистых отрогах, Быстро учится ползать, траву орошая чуть-чуть. Утонул горизонт под мазками художницы-ночи. Звуки-краски вросли в колыбельную песнь-полотно. Спать нельзя: разве можно у ночи учиться заочно? Жаль, что красок украсть у неё мне давно не дано… Поутру мне претит рисовать кривоногую Ганну, Муж её, пусть не красками, — злотыми жаждет помочь, Без изъянов портреты для паночек дюже желанны. Время женщин и денег... А днём снится женщина-ночь.

Версия Галекс Жили-были втроём в параллельном от бренности времени Он, Она и случайно приблудший космический Разум. Он охотился, резал из шкур зодиачных зверей ремни, Чтобы упряжь для Разума шила Она раз за разом. Жеребёнок, отбившись от Единорожьего племени, Счастлив был обрести наконец-то разумное стадо. Правда, больно бывало от сшитого строгого стремени, Но терпел стригунок, по наивности верил: так надо. Он стихами из звёзд расписал для Неё все вселенные. Танцевала Она для Него вечерами столетий. Разум в стойле грустил, понимал, что становятся пленными Даже самые умные мысли, — любовь хлеще плети. А когда запряжённый в повозку жеребчик бежать устал, В бледных отблесках лун спотыкался, не видя дороги, Чтоб Её ублажить, Он нахлёстывал Разум безжалостно, Он не знал слова «бог», но безбожно считал себя богом. У бесплотного плеть, озверевши, чуть душу не вышибла. Или вместо души — мироздания вечную тайну. К счастью, Разум, хотя и комолый, но всё-таки высший был, Закусив удила, возле чёрной дыры вдруг… растаял… Почему ты с утра на меня вечно злая и страшная? Разве я виноват в том, что Питер дыра-непогода? Да, опять на метро. Что с машиной? … Ты лучше не спрашивай! Где мой разум? Мне что-то похожее снилось сегодня…

Такое разное утро Галекс Стелет мгла по Приморью млечно-волглую синь, Ели лапают хвойно плечи голых осин. Клён дерзя одиночным, шалопутным листком, Ускользающей ночи машет, будто платком. Там где спрятала серьги, по сугробам, ольха, Умывается снегом огнебровый глухарь. Глубоко, под поляной лежебоких хвощей, Гулко спорит с камнями балаболка-ручей. Вдоль поляны дорожки серебра с бирюзой, Соболь парною стёжкой вышил ранний узор.

Солнце пробует лапой мерзлый наст-небосвод, Сонно, робко и слабо новый час настаёт… Писк будильника звонко обрезает твой сон, Визг дрянной кофемолки небу грязному в тон, Дрязги вздорных соседей, плач детей поутру, «Зря ты городом бредил!», — пляшет чёрт по нутру. Хмурой дверью подъезда брякнешь, словно врагом, Утро, зверем нетрезвым, в ухо рявкнет: «Бегом!», Снизу лужи и лица, сверху морось и смог... Почему же решиться ты уехать не смог?

Весна-Красна Владимир Родченков Сороки – это веселье…! (Только совместно с постом) Чтоб вам иметь представленье – Сорок катренов о том…. Радостный праздник весенний,Яркий финал зимних стуж! А по церковным поверьям,Сорок замученных душ. Что отмечать, с кем рядиться,Каждый сам волен решать: То ли, с весной – веселиться! То ли, поминки справлять. (эпиграф мой) Красная девка Весна! Память встревожил и душу, Детства счастливого сон: Мама пекла в печке птушек,Так гласил древний канон! Множество древних традиций Знать посчастливилось мне, С ними – в деревне родился, Что на Смоленской земле. Нашей деревни старинной, Выпало…– много всего…. Рядом – есть город Починок, Но не люблю я его! Милая сердцу сторонка,Здесь я родился и рос! Светлая словно иконка!

Мрачен здесь – только погост. Золото тут – не добудешь, Нет драгоценных камней, Наши сокровища – люди! Нет их честней и добрей! Люди в деревне – иные, Нежели, скажем, в Москве, Им – все соседи – родные, Миром – помогут в беде! Поздно зайди или рано,Чем есть в дому – угостят. Но воровства и обмана,Здесь – ни за что не простят! Впрочем, прекрасно я помню, Не было раньше воров. Коли хозяев нет дома – Палочка – вместо замков. К двери приставлена палка, Значит в дому – никого. И, не ходите к гадалке,Не пропадёт – ничего! Миром – решались все споры. Что-то купить, иль продать,Все, без бумаг, договоры,Слово – как с гербом печать! Так бы отрадно и жили, Чтя своих предков канон. Жаль, ту страну разорили, Нынче – иной здесь закон. Дурь – оказалась заразной,Катится в пропасть страна…. Кто тут вспомянет, что праздник?! Кто разглядит, что весна…?! Лаем собачьим, кликуши, Пусть…, хоть на нет – изойдут. Есть, ещё чистые Души,Им – адресую сей труд! Сороки, праздник весёлый! (Отзвук седой старины) Ждали деревни и сёла, Тёплой и бурной весны! Празднуя это веселье,

Между житейских хлопот, Ведали, что день весенний, После прокормит весь год! В стужу замёрзшие души, Ждали от Неба тепла! Вот и пекли люди птушек, Что бы весна шибче шла! Вылепить снежную бабу (Символ холодной зимы) За день иль за два, хотя бы, Дети у дома должны. С вечера, делалось тесто, Кадку – на тёплую печь,Там, его древнее место…! Чтоб к утру птушек испечь, Мать моя рано вставала, Печь, растопив поскорей. Птушек напечь успевала, К сроку – до первых лучей. Птушкой такой, на восходе, Дети – гукали весну. Это один, в своём роде, Праздник детей! В старину,Делать – могли только дети,Вырос – и честь не твоя…. Помню я, как на рассвете, Мама будила меня. Валенки даст, рукавицы, Шубу наденет вперёд. В руки – даёт мне две птицы И до порога ведёт. Я выходил и крестился, Так как учил меня дед, Сверху – на бабу садился, Что б разделить там обед. Птушку одну – сам съедал я, Глядя на солнца восход. Сильно себе представляя То, как весна к нам идёт. Съев разом первую птушку, Этим – кончался мой пир, Так как вторую подружку, Птицам весенним дарил.

Точно канон исполняя, Тонкости все я учёл,Бабу-Зиму превращая, В снежный обеденный стол. Птушку, над ним растирая, Крошки как солнце сложил. Сердцем, слова вспоминая, Нужную речь говорил: - Вы, перелётные птицы: Гуси, скворцы, соловьи,Хватит в чужбине томиться, Крылья расправьте свои! В радостный праздник весенний,Что возрождает весь Мир,Вот вам – моё угощенье, Жду вас на праздничный пир! Страны, где вы зимовали, Вам – не родные края! Сладка ль чужбина? – едва ли…. Ждёт вас родная земля! Солнце развеяло тучи…. Ждём вас домой, журавли, Чтобы на крыльях могучих Вы нам весну принесли! То – Заповедано БОГОМ, Землю будить ото сна! Так, собирайся ж в дорогу, Красная девка Весна! Здесь, у домов на рассвете – И уваженье, и труд…. БОГОМ любимые дети, Славят тебя и зовут! Выполнив всё вдохновенно, В хату вбегал я свою. Спрашивал дед, непременно: - Что, внук, увидел весну?! Я, пожимая плечами, Важно, ответствовал так: - Солнце – щекочет лучами, Птички – пока не летят. Дед – не замедлил с ответом: - В речи – не главное рот. Если гукал весну сердцем, То – непременно придёт! Сердцем гукал, не иначе, Раз услыхала весна!

Горько сосульками плачет, Тает и чахнет зима. Радостно солнце ласкает: Реки, леса и луга, Землю от сна пробуждает! Блёкнут и тают снега. Звонкие вешние воды, Землю спешат напоить, Чтобы был год плодородным,Сыто и радостно жить. В небе – весёлые птицы…! Всем…– здесь теперь не до сна!!! Это – поёт и резвится, Красная девка Весна!

Хозяйка ночи Юрий Проскоков Я заснул у костра, и не слышал совсем, Как подкралась хозяйка ночная. Распахнула ворота в свой звёздный гарем, В ложе пышном устроившись, выгнала темь, Засияла над миром, мерцая. Светом бледным, слегка серебрится река, Щекоча перекатами камни. Под росою трава, обняла берега. В лунном свете – загадочный остров-фрегат, И деревья, как тёмные замки. Дремлют горы и лес, и цветы на полях, Сонно всё, в этом сказочном царстве. Околдована словно, луною земля, А хозяйка ночей, не отводит свой взгляд – До утра держит власть в государстве!

Сибирское раздолье Юрий Проскоков Наклонившись из лодки к воде, Поцелуюсь я с нежной волною. И губами её чуть задев, Отхлебну неба часть с синевою. Надо мною плывут облака, Отражаясь в лазури студёной. Чистой гладью несёт их река, Став на время такою бездонной.

Ветви-косы тальник распустил, Он, воды чуть касаясь местами, Словно точки-тире прочертил По струящейся влаге листами. Берегами цветочный ковёр – Для души и для сердца отрада. Огоньковых полянок костёр И весенних пичуг серенады. Воспевая в стихах красоту И сибирское наше раздолье, Я по жизни любовь пронесу И к тайге и к цветущему полю!

Ночь Юрий Проскоков Словно крадучись, тенью, бесшумной, В тёмном бархате, с алой каймой. Вечер двигая, властной, безлунной, Ночь с востока бредёт пеленой. Чёрным пологом небо завесит, Спать уложит крикливых пичуг. Всё замолкнет, уснёт даже ветер, В царстве тьмы только звёзды вокруг. Полновластной хозяйкой обходит Реки, горы, леса оглядит. По воде тихой тенью побродит, У лесного ручья посидит. Но правление ночи не вечно, Запад тянет к себе и зовёт. И уходит она, тает свечкой. Голубеет за ней небосвод. Горизонт, золотистой полоской, Новый день разрешает начать. Солнца лучик, кедровые космы, Начал нежно, с верхушек ласкать!

Чужой жене Авхад Джамалдинов От дивных слов твоей любви с ума схожу и млею! Признания в любви всего лишь,пара милых фраз Я в мыслях одержимым становлюсь:томлюсь,надеюсь! Когда в сиянии луны,кошачье-хищных страз Твоих прекрасных глаз,паду!Уже в который раз?

К тебе влечёт невыносимо и не ровен час Боюсь,что сотворю неумолимо-тяжкий грех! Хочу,познав всю глубину любви в последний раз! Признать:в любви велик и в ней ничтожен человек! Так было,будет:год от года и от века в век! Со-мною встречи не ищи,прошу тебя не надо! Жена чужая,будь благочестивою в любви! Не искушай своей любовью и нескромным взглядом Желанной и любимой проживи в кругу семьи! Благославенной будь всегда:и Богом,и людьми!

Бездушный городской синдром Гера Шторм Мороз. Хрустящий снег искрится под жёлтым светом фонарей. До глаз укутанные лица, лишь белый иней на ресницах, у тех людей, что по столице бегут, спеша в тепло скорей. Пытаясь спрятаться от стужи, на тёплом люке во дворе, в калач свернувшись неуклюже, закрыв глаза, прижавший уши, бездомный пёс, что всем не нужен, лежит в морозном серебре. И никому о нём нет дела. Бездушный городской синдром всех гонит с улицы умело. И только пёс осиротело согреть пытался люком тело, остался, снежным бугорком...

Ловец жемчуга или курортный роман Авхад Джамалдинов О,как полны любовные скрижали И клятв,и слёз единственной любви И как нам жаль,что наших обещаний Мы выполнить,всё так и не смогли!

Иду я к морю,в радости,в печали Что,отражая синеву небес Накатывая ласково,волнами Предтечами прилива!Словно бес Играясь,манит в царство снов и грёз Где в умиленьи,долгими часами Лежу под сенью молодых берёз Любуюсь я знакомыми чертами Отрогов гор!И часто вечерами Когда,чернеет одиноко лес Растущий густо,пышными ветвями Взбираюсь на таинственный утёс И море,как искуссный камнетёс Дробит нещадно,шквальными ветрами А он,как верный и угрюмый пёс Хранит меня,как он хранит веками Сокровища невиданных чудес И в монотонном шуме,всплесках волн Воспоминаний-бурные начала! И память,словно в море-старый чёлн Как,наша лодка по волнам качала Прибъёт,бывает к рифам или скалам Знакомым!Будь то:ночью,ясным днём Всё радуясь,подобно деткам малым Удачи редкой!Только,мы в двоём! Охваченный,любви-святым огнём Нырял я для тебя,за жемчугами И била жизнь,своим-живым ключём Веленью сердца,души предавались И долго-долго,нежно целовались Под брызгами,как-проливным дождём Как-будто знали,что навек прощались И что,мы без любви своей умрём Как кратки:счастья век и путь земной! Короче,чем от ада и до рая Другая ты,теперь и я другой Во-сне шепчу,люблю тебя родная И не забыть,как души отражая Светилось счастье,радугой-дугой И нам,дорогу жизни освещая

Любовь к юной прелестнице Авхад Джамалдинов Благославляло солнце нас с тобой Слишком долго живу:нету сил,я устал Может быть,ты меня поцелуешь в уста?

Словно,твой поцелуй-для меня эликсир Грешен мир без любви-он убог или сир Перед тем,как уйду я в неведомый мир Перед вечностью мне подари,только миг! Хоть разочек вкушу,вожделенно-уста А потом я скажу что,счастливее стал! Загляну в глубину я сапфировых глаз Если,всё что искал сотни,тысячи раз Отраженье любви!Коль в глазах не найду Велика ли печаль,пусть,блаженным умру?! Непослушных волос я волну распущу О прошедших годах лишь,потом загрущу И прильнувши к тебе,твой вдохну аромат Не настала пора мне,пока-умирать! Ты в ущербной луне,Бог мой,как хороша! От улыбки твоей,молодеет душа! Я в бездонный,любви-океан,окунусь! И с зарёй в небеса я к истокам вернусь!

Та самая Ермаков Вадим Наконец-то я нашёл ту, Что мой пламень остудит с любовью. Что подарит мне снова мечту, Что развеет любую заботу. Я бы не был так добр к ней, Но она возбуждает мой жар, Не играя, в любви мне клянясь, А лишь оттого, что ко всем холодна. Да, мне будет с ней скучно и стыдно, Но она будет верить в меня. И она поможет мне делать, А стыдиться я буду себя. Рассказ же о её гордости Потребует тонны бумаг. Но в ней нет ни капли подлости. В ней лишь осознанье себя. Она усыпляет природу, Заботясь о ней до весны. Она поёт песни тихонько, Она заметает следы. Она почитает затишье, Она за ночь строит мосты. Не зря я сердце отдал В руки прекрасной зимы.

Судьба несчастной собачки Зинаида Малыгина Ее страхи и несчастья родились вместе с ней. Во-первых, она появилась на свет под зиму. Гладкошерстная одежка совсем не грела ее в промозглые сырые осенние дни. Она тряслась от малейшего холода. Смею предполагать, что кто-то из ее предков спал на подушках хозяев в тепле. Было в ней что-то от них. А, во- вторых, на ее собачью долю выпало очень много страданий. Маленьким щеночком принес ее в Гидру один из водителей , так называют предприятие, которое находится рядом с нашим домом. Не нужные хозяевам собаки находят приют именно за забором этой организации. Их собачья жизнь течет рядом с людьми и в то же время никто из этих людей не несет ответственности за братьев наших меньших. Судьба маленькой несчастной собачке послала именно этот для нее временный приют. К наступлению кубанской зимы она, конечно, не была готова. Как назло подул холодный ветер. Вместе с другими, привыкшими к вольной жизни, собаками пришлось и ей прятаться в больших чугунных трубах, но это были не по-

душки, на которых спали ее предки, и не материнское тепло, которого она бала лишена именно под зиму. Железо труб не согревало ее голый живот. А он ко всему прочему был пуст, так как в холодные дни рабочие тоже старались больше находиться в тепле и не думать о тех, кто находился неподалеку от них и, свернувшись в своих железных убежищах клубочком, стараясь сохранить хотя бы тепло своего тела и мечтая только о сухой корке хлеба. Временный голод, наверное, можно было пережить, а вот болезнь без помощи человека зимой победить нельзя. Ее собачья интуиция привела именно в наш двор?. Голодная, больная, обессиленная, c грустномолящими глазами о помощи, несчастная собачка попалась мне на глаза. В глубине ее мутных от болезни глаз светилась надежда на спасение: -Помоги мне. Мне плохо. Ты доброй души, человек. Как я не могла не откликнуться на ее просьбу. Она еле держалась на своих голых тоненьких лапках. Я взяла ее на руки, занесла в котельную, постелила теплую подстилку и своим вниманием и сочувствием поддер-

живала ее в самый острый период ее болезни. Кушать первые три дня собачка отказывалась, только по чуть-чуть пила, чтобы унять жар. На четвертый день она слабо вильнула хвостом, благодаря меня за уход. В ее глазах, уже не мутных, как раньше, исходила, хоть и слабая, но, заявляющая о себе, энергия жизни. Ее несчастья пока остались позади. Я дала ей кличку и с этого дня она стала полноправным и преданным членом нашей семьи. Ее кличка соответствовала ее сути. Маленькая, со звонко-жужжащим голоском и обреченная по судьбе преодолевать самые разные жизненные страхи и невзгоды. Со временем наша Муха окрепла, за зиму подросла и справно стала нести свою службу во дворе. Наш жужжащий звоночек , несмотря на свою маленькую комплекцию, не давал открыть калитку , даже, если хозяева выходили на ее заливающееся лаем требование. Она по запаху определяла, какой человек пришел -плохой или хороший. Поэтому по тембру ее непрерывного надоедливого лая можно было определить: с добрыми намерениями пришли к нам или с недобрыми.

Во дворе Муха чувствовала себя хозяйкой. За пределы дома первое время предпочитала не уходить - боялась собак, особенно больших. Но познакомиться с улицей пришлось вопреки ее страху. Впервые в своей жизни она ощенилась. Готовилась к этому священному мероприятию долго и тщательно. В огороде нашла укромное местечко, безопасное, как ей казалось, для нее и ее будущего потомства. Не тревожа своих хозяев, не требуя их внимания и заботы, стала матерью. Она даже не хотела делить свою радость и счастье материнства с человеком. Возможно, страх потери своего первого кровного потомства уже тогда присутствовал в ее собачьей душе . И когда Муха поняла, что ее лишили того, что было ей особенно дорого в ее несчастной собачьей жизни, она пришла опять в котельную и бессильно пала на то же место, где она отлеживалась больной. Мы впервые в своей жизни увидели, как из ее, болью раздирающих материнских глаз, текли слезы отчаяния. Смотреть на нее было тяжело, но дело было уже сделано. Нам нужно было съездить до своих родственников, и мы на время решили оставит ее наедине с ее горем. Отъехав в буквальном смысле метров двести от своего дома, в бокое зеркало увидели бегущую за нашей машиной нашу несчастную собаку. Она простила нас ,

но не захотела быть одна в этот трудный для нее момент жизни. . Этот не особо приятный для нее случай помог преодолеть в себе один из ее страхов боязнь улицы После этого случая Муха хоть и с опаской озиралась на лающих из подворотни собак, но самостоятельно уходила даже до центра поселка. Когда Наташа торговала , она имела каждодневную привычку утром убегать к ней на базар и ждать окончания ее работы, при этом находиться около нее и постоянно заглядывать ей в глаза . Мухе казалось, что ее поддержка нужна была Наташе в ее критическитрудный период размолвки с Сашей. Глядя в Наташины глаза, она как бы успокаивала ее: -Не принимай неправильных решений. Время лечит и мудро расставляет все по своим местам. Он любит тебя и детей. Все образуется. Не держи обиду на него, учись прощать. Страх одинокой матери тебе не грозит. Наша мудрая собака была права. А вот со своими страхами бороться было сложнее. Боязнь улицы –это был единственный страх, который она победила в себе. Все же остальные страхи остались при ней, и перед ними Муха была бессильна. Она боялась даже Бека, который со щенячьего возраста жил с ней в одном дворе. Его кавказские габариты с на-

литыми кровью глазами пугали ее. Муха старалась держаться подальше от него, как будто чувствовала его бойцовский характер. Летом она боялась грома. Ее тонкая собачья натура чувствовала приближающие раскаты, подыскивая укромное местечко для спасения от раздирающего перекатного треска. И только рядом со мной , как ей казалось, находилась в относительной безопасности, при этом постоянно заглядывала в мои глаза, чтобы удостовериться, что ничего угрожающего для ее и моей жизни нет. Новогодние праздники с их фейерверками и салютами были для нее концом света. В моей жизни был уже случай потери нашей Чапы в новогоднюю ночь, поэтому Муху я старалась в это время запустить в дом. Именно дома, под моей кроватью, она чувствовала себя, как ей казалось, в безопасности. За несколько часов до Нового 2005 года Муха убежала к Наташиному брату Олегу. Она часто их навещала, особенно в холодные дни, и в коридоре Лизиной хаты залезала в шифоньер. Там можно было на время спрятаться от холода. Так, наверное, решила и в этот раз, подумав, что хозяевам будет не до нее, а она Новый год встретит в тепле. Все бы ничего, если бы не взрывные устройства разных калибров, которые имелись у Олега. Когда они

семьей в окружении друзей , вышли на памятник, чтобы привести их в действие, и упоенные красотой чудного зрелища, радовались, глядя в небо, Муха сидела и тряслась, зарывшись в старую ветошь в коридоре Лизиной хаты. Какой-то из взрывов стал последним в ее терпении сдерживания страха. Она выскочила из шкафа и пулей полетела куда глаза глядят . Внезапное исчезновение Мухи опять встревожило наше семейство. Стали проводить расследование Кто и когда ее видел в последний раз тридцать первого декабря. Было понятно, что наша Муха попала опять в какото несчастье. После Нового года, как назло, пошел снег . Замерзнуть не могла. Муха хоть и не любила холод, но все-таки стойко его переносила. Оставалось одно: в страхе убегая от взрывов, попала под машину. Мы с Люсей невольно заглядывали на обочины дорог в надежде увидеть ее безжизненное тело. После десятого января снег стал таять, появились проталины, и нам как бы это ничего не говорило. На старый Новый год часов в десять вечера наша Муха объявилась живой и невредимой. Первой ее увидела Наташа и стала звать нас, сообщая о радостной для нас новости. Я выскочила на ее крик, вначале не понимая, в чем дело. Вижу , Люся

радуется вместе с Наташей внезапному появлению нашей Мухи . Когда подбежала я, в ее собачьих глазах были слезы, но это были не слезы отчаяния и печали, это были слезы радости от долгожданной встречи. Эти слезы в ее собачьей жизни я видела второй раз Как с Люсей , так и со мной мы с нашей пропажей обнимались и целовались, как старые преданные друг другу товарищи, и бесконечное счастье от вынужденной встречи переполняло наши души. Старый Новый год снял с наших душ ощущение потери и вселил радость и надежду в то, что несчастья и вынужденные расставания не будут преследовать нас в этом году. Почему она не прибежала раньше и где была эти две недели? Эти вопросы долго не оставляли в покое не только меня, но и моих родных и близких. Внезапно выпавший после Нового года снег перекрыл ей путь к дому. Она на время потеряла запах своего двора. И только после его таяния Муха стала искать дорогу домой. Самое интересное, что почуяв запах своего двора , она не стала дожидаться утра и на радостях от долгожданной встречи со своими хозяевами , как пуля, неслась неизвестно откуда и ощущение ночи ее ничуть не останавливало. -Только домой, как можно быстрее. Мои хозяева ждут меня в любое время суток,- думала на-

верное она . Где она скиталась все это время, что она пережила, кроме голода, эту тайну Муха унесла с собою в Вечность, как личное. Ее тайной были все ее страхи и несчастия . Она просто не хотела своими несчастиями обременять своих хозяев. Поэтому болезнь, как одно из несчастий Мухи , которая преследовала ее со щенячьего возраста, роковой печатью прошла через всю ее собачью жизнь. Она болела почти каждый год. Что это была за болезнь, мне трудно объяснить. Заболевала внезапно, резко отказываясь от пищи. Уходила в огород в поисках лекарственной травки. Временами появлялась во дворе, напоминая о себе: -Опять эта болезнь привязалась ко мне, но я ее сильнее. Не обращайте на меня внимания, собак лечит природа, а она на моей стороне. Да и вижу, как вы меня любите. Иногда мы с Наташей не выдерживали ее страданий и ставили ей уколы. Наша Муха поправлялась. Но после ее двухнедельного скитания она стала как-то слабее. Даже чуть небольшие морозы переносила с трудом. Вечером, втихаря от Сергея, она пробиралась в бабушкину комнату и в тепле проводила ночь. Иногда пряталась под моей кроватью. Выдавал ее храп, который раздавался среди ночи. Слава Богу, что

зима невечна, и первые теплые дни радовали не только нас, но и ее. Но эта весна стала последней в ее жизни. Опять болезнь привязалась к ней. С уколами мы опоздали. Да и смутило нас одно обстоятельство. Параллельно с болезнью в ней проснулась природа. Женихов был полный огород. Слабая и больная, она умудрялась предаваться любовным утехам. Это и притупило нашу бдительность по поводу серьезности ее болезни. - Чем-то траванулась, ты дорогая. Но ничего, травка и голод очистят твою печень, - пытались мы успокоить ее и себя . Наша собака не поправлялась. Решили лечить последним проверенным средством-водкой. Муха таяла на глазах. Она уползла в огород. Вечером я пошла ее посмотреть. Она вяло подняла голову, с любовью и преданно глядя мне в глаза и не подавая надежды на свое выздоровление. Я, уверенная в том, что водочный раствор должен

очистить ее кишечник от паразитов, еще раз проделала с ней эту неприятную, да уже и не нужную для нее процедуру, продлевая только ее мучения. Она заплакала , обидевшись на меня, и ушла умирать в соседний огород .Это были уже слезы ее прощания со мной, со своей любимой хозяйкой. Ночью Вечность приняла еще одно преданное и верное существо братьев наших меньших в свои объятия и навсегда освободила нашу любимицу от всех несчастий, которые преследовали ее по пятам. Утром соседка откликнулась на мой зов , обращенный к Мухе, и сообщила, что солома с ее теплом стала местом ее последнего выдоха. -Если вы не против, мой муж похоронит ее . Мне было все равно, так как ощущение пустоты и потери этого несчастного существа было гораздо сильнее того, где она будет покоиться. Только через неделю я

поинтересовалась у них, в какой части огорода они предали земле бездыханное тело нашей собаки. Поэтому долго не хотела заполнять пространство своего двора появлением другого живого комочка. Не хотелось изменять даже ее памяти. Ее любили мы, внуки, Света и даже покойница Лидия Петровна: -Муха у вас хорошая собака,- говорила она, гостя у нас. Я в очередной раз убеждаюсь в том, что на долю как хороших людей, так и братьев наших меньших по жизни выпадают все несчастия. Это те испытания, которые еще лучше помогают ценить то вечное, на чем держится все живое на земле. А вечное это-Любовь. Любовь ко всему, что нас окружает, и даже к этим несчастным и брошенным кошкам и собакам. И пусть судьба нашей несчастной собачки останется для нас еще одним напоминанием заботы человека о братьях наших меньших.

Бобёр Юрий Проскоков Василий давно собирался поохотиться на бобров, да всё как-то не получалось. А их развелось в округе видимоневидимо. Все небольшие речушки и ручьи позапрудили, образовав на бывших низинных полях об-

ширные болотные поймы. Сам Василий никогда и не подумал бы об этих болотных зверьках, но знакомые охотники все уши прожужжали о том, какое у бобра мясо вкусное, да и мех довольно ценный. Охотиться на него, гово-

рили, очень даже просто: стоит нарушить его плотину, и сиди в засаде, жди, когда чинить приплывёт – вот тут и стреляй! И вот, в один из осенних выходных, Василий наконец-то решился.

С вечера всё приготовил, и утром, чуть свет, рванул на первом автобусе на подсказанное друзьями место для добычи вкусного мяса и ценной шкурки. От остановки до заветного места добирался часа три. Погода радовала – было тепло как летом, теплынь, за двадцать градусов, и вскоре верхняя одежда Василия перекочевала в рюкзак. На нём осталась только тельняшка и тонкие трикотажные шаровары. Ружьё Василий собирать не стал, оставил в чехле: - Не буду патроны тратить на всякую мелочь, да и кто из путного зверя на дорогу полезет среди белого дня – рассуждал он сам с собой. Стояла прекрасная пора, называемая в народе «бабьим летом». Природа радовала глаз разнообразием осенних красок, от которых в глазах рябило. Калина уже дозрела до своей рубиновой, манящей красоты, рядом с дорогой время от времени попадались пеньки с головастенькими опятами. Их светлые шляпки так и манили к себе, но Василий не поддавался соблазну: - Постойте ещё немного, вот назад буду идти, тогда и посрезаю, если место в рюкзаке для вас останется. Он был твёрдо уверен, что обязательно добудет бобрятинки! За одним из поворотов из придорожных кустов на дорогу выскочил заяц. Он посмотрел на охотника и, не увидев у него в руках ничего угрожающего, по-

шевелил ушами и не торопясь попрыгал впереди Василия. Тот чертыхнулся, вспомнив, какое вкусное жаркое готовит его жена из зайчатины, и полез в рюкзак за ружьём. Заяц, увидев, что человек предпринимает какие-то попытки к покушению на его жизнь, остановился, посмотрел ещё раз на незадачливого охотника, и одним прыжком исчез в придорожной траве. - Вот гад, не мог подождать немного, пока стрелялку достану – обиделся на него Василий – учёный видать, стреляный! – И засунул чехол с ружьём назад в рюкзак. Настроение у него немного подпортилось, и окружающее осеннее великолепие уже не радовало как прежде. До бобровой плотины Василий добрался уже не с таким радужным оптимистическим настроем – ещё бы, прыгая с кочки на кочку по затопленной пойме, он пару раз промахнулся и чмякнулся в прохладную уже, осеннюю болотную жижу. Чертыхаясь и выжимая портянки, он устроился отдохнуть на бобровом гидротехническом сооружении, разглядывая его и соображая, как удобней его сломать и в каком месте, заодно присматривая место для засады. Наконец определившись, обулся, и балансируя между нагромождениями палок и коряг, скреплённых глиной, начал пробираться к центру плотины. Не успел он сделать и несколько шагов, как левая

нога, скользнув по грязи, провалилась, и Василий всем телом рухнул, вдавив её ещё глубже. Матерясь, проклиная талантливых строителей, попытался извлечь ногу – не тут то было! - Во, попал! – пробормотал незадачливый разрушитель плотин – крепко понастроили, даже и не шевелится! Подёргавшись ещё немного, Василий впал в глубокое отчаяние, лихорадочно соображая, что же теперь с ним будет? Под рукой у него ничего не было – нож, ружьё и топорик остались в рюкзаке на краю плотины. Попытался расшатать и сломать ближние палки – бесполезно! Нога в мокрой портянке замёрзла до немоты. Страх охватил Василия: - Что делать, сколько придётся мне здесь просидеть, ведь неизвестно, забредёт ли сюда ещё кто-то из охотников? – вертелись у него в голове мысли одна нерадостней другой. Откуда-то появилось полчище комаров, которых он раньше не замечал. Они дружно навалились на него, азартно пища, и чем больше Василий от них отбивался, тем яростней они становились! Вскоре терпеть эту вампирскую братию стало невтерпёж, и Василий от бессилия завыл, словно раненый зверь, попавший в капкан. И тут из глубины леса раздался ответный вой, но только более жуткий. У Василия волосы на голове зашевели-

лись: - Господи, неужели волки – подумал он – но откуда, ведь их здесь сроду не водилось? И тут он краем глаза заметил какое-то шевеление на краю леса. Напрягая зрение, Василий разглядел, что в его сторону движется что-то большое и тёмное. - Медведь – мелькнуло у него в голове – вот теперь, Вася, тебе точно хана! От страха он даже сам не понял, каким образом умудрился выдернуть ногу из сапога, и мчался уже по кочкам, оставив далеко позади злополучную плотину. Наконец, выбившись из сил, упал под большим кедром на мягкую подстилку из хвои. Нога, оставшаяся без сапога, болела адски, и на ней сиротливо болтались остатки от носка. Василий огляделся: - Куда же я попал, и как теперь на дорогу выберусь – ориентиров никаких! Немного успокоившись, решил развести костерок и обдумать своё такое непростое положение. Забурчало в животе. Только сейчас Василий понял, как проголодался: - Рюкзак-то наверняка медведь распотрошил, а ведь там жена много чего положила вкусненького – потекла у него слюна. Василий насобирал поблизости, сколько мог дровишек, приготовившись ночевать здесь же, под гостеприимным ке-

дром. Ночь прошла в мучениях: он экономно, помаленьку подбрасывал в костерок сушняк, рассчитывая, чтобы хватило до утра. Нога, оставшаяся без сапога, постоянно мёрзла и болела. Ночную тишину время от времени нарушали какие-то незнакомые звуки, треск и фырканье, уханье филина. И лишь только однажды он услышал отдалённый глухой гудок то ли электровоза, то ли экскаватора на разрезе. Запомнив направление, откуда слышал этот звук, Василий немного успокоился: - Вот туда и буду выбираться, авось и выйду на дорогу – соображал он сквозь наваливающуюся дремоту… … Уазик, бодро проскакивая многочисленные лужи и колдобины, вёз в сторону города троих охотников. За рулём сидел молодой парень и весело ржал, слушая анекдоты одного из друзей. Вдруг, он заметив что-то впереди на обочине, резко затормозил. - Санёк, ты чего остановился, случилось что? – поинтересовался тот, что рассказывал. - Да там человек лежит, вон, смотрите, рядом с дорогой – парень уже выскакивал из машины. Это был действительно человек, видно силы совсем оставили его тело – он уже не мог шевелиться. Одна нога у него была босая и вся в ранах и крови. Мужики бережно уложили его в ма-

шину и уже без разговоров, но более шустро понеслись в сторону города… … Из больницы Василия выписали через неделю. Жена рассказала ему, что приходил инспектор из охотсоюза, интересовался Василием. Просил, чтобы он зашёл к ним в общество, как только выпишется из больницы. - И чего им от меня надо? – Василий поскрёб в затылке – косяков вроде бы за мной никаких нет. Н а с л ед ую щ и й день, прихватив паспорт и денег на всякий случай, (мало ли, лишними не будут) отправился в охотсоюз. За столом кроме председателя, сидели ещё несколько человек инспекторов. - Зачем вызывали? – сдерживая волнение, спросил Василий. - А ты кто такой? – в свою очередь поинтересовались те. Василий представился. То, что произошло дальше, он и ожидать не мог: все как по команде начали хохотать, хватаясь за животы. Наконец насмеявшись досыта, и видя изумлённое, ничего не понимающее лицо Василия, один из инспекторов указал на стул рядом: - Садись, «бобёр», рассказывай, где рюкзак с ружьём оставил! Василий, облегчённо вздохнув, выложил всё как на духу: и как провалился и застрял в плотине, и как убегал от медведя.

- А потом я двое суток бродил по тайге, помню от боли начал терять сознание, когда уже вышел на дорогу. Потом почувствовал, что меня кто-то хватает – думал медведь, и потерял сознание. Очнулся уже в больнице. Вот и всё. – Закончил Василий свой невесёлый рассказ. Мужики опять посмеялись: - А теперь слушай меня, как всё было на самом деле – начал инспектор, что сидел напротив него: возвращаюсь я, значит, с обхода участка, вдруг, слышу дикий вой, но не похожий на звериный – думаю у кого-то видно, беда, ну и откликнулся так же. - Так это ты мне

ответил? – изумился Василий – а я думал что волк! - Да откуда они здесь – успокоил его инспектор – они здесь не водятся, это же лесостепной зверь. - А медведь? Я же его видел, – Засомневался Василий – он на краю болота появился! - Эх ты, горе охотник, это я за кочку запнулся и упал на четвереньки, а когда поднялся, ты уже мчался по плотине, да так прытко, как по асфальту. Я хотел было тебя окликнуть, но от смеха не смог, а когда просмеялся, тебя и след простыл! Мужики посмеялись ещё немного и отдали Василию его рюкзак в целости и сохранности.

Вот только вкусности, приготовленные женой, успели испортиться. - Ну, что, «бобёр», с тебя причитается за сохранность – смеясь, пошутили они. Вот так закончилась «бобриная эпопея» Василия. И всё бы ничего, но каким-то образом просочилась эта история в народ, и приклеилось с тех пор к нему такое неприятное прозвище – «бобёр». А охотиться на этих болотных жителей Василий больше не пытался, и на приглашение и на подковырки друзей отвечал шутливо: - Да вы что, мужики, не могу же я своих родственников обижать! Так что, давайте без меня!

Собачья жизнь Евгений Жироухов Первыми убежали богатые. Дороже всех богатств они ценили свою жизнь. И они побросали своих любимцев, дорогостоящих питомцев элитных пород. Ризеншнауцеры, датские доги, благородные колли, пахнущие собачьим шампунем, оказались бездомными и постепенно перемещались к окраинам города, ближе к территориям первобытной дикости, куда звал их древний инстинкт. По переулку частного сектора городской окраины двигалась строем завоевателей собачья свора голов в двадцать чис-

ленностью. Впереди шагала уверенной поступью кудлатая кавказская овчарка с отвисшим брюхом и набрякшими под ним сосками. За кавказской овчаркой плёлся, мраморный дог, помахивая обрубком хвоста и униженно принюхиваясь к подхвостовому пространству атаманши стаи. Стая шествовала, соблюдая в шеренгах порядок и собачью субординацию. После дога - элитные охотничьи с тонким нюхом и чутким слухом. Следующей шеренгой - с холодным взглядом

убийц, синхронно, лапа в лапу - отупелые бультерьеры, надменные шарпеи, питбули, презрительнослюнявые бульдоги. За ними - всегда верные службе овчарки разных окрасов и экстерьерных конфигураций. Последней шеренгой - разные домашние дармоеды: пуделя, болонки, шпицы. А последними бежали, часто-часто семеня миниатюрными ножками две на игрушки похожие собачки. На их породистых ушах с кисточками, на их тонюсеньких шейках, к которым их бывшие хозяйки повязывали пыш-

ные атласные банты, теперь гроздями висели блохи и напившиеся крови клещи. Собачки переговаривались между собой коротким тявканьем, как будто ругались на свою теперешнюю жизнь, на бывших хозяек, когда-то таскавших их в своих бюстгалтерах с ароматами французских духов, а потом бросивших на произвол собачьей судьбы. И что теперь высшее счастье в собачье жизни - это, если посчастливится, поглодать косточку, оставшуюся после ночной охоты всей собачьей своры. Под собачьим чутьём вечерний воздух городской окраины привычно пах горячим асфальтом и угольной пы-

лью с ближних терриконов. Люди в своих домах за высокими заборами запирали калитки и ворота, выставив на улицу миски с заваренными на сале кашами, от которых сразу воняло крысиным ядом или почти неощутимым для собачьего нюха запахом лекарства для туберкулёзников, вызывающим медленное гниение в собачьем организме. Люди за высокими заборами боялись собак. Но эти люди боялись и других людей, в пятнистых одеждах, приезжающих на больших машинах и стреляющих длинными очередями людей, как собак, и собак, как людей. А с наступлением сумерек охотничьи бор-

зые, сноровистые разбирать тонкий посвист перелётных вальдшнепов, первыми кидались прятаться под забор или под стену ближайшего здания, когда улавливали в воздухе свист подлетающей хвостатой мины. По сигналу борзых бросались в рассыпную и все остальные в собачьей стае. Прятались и люди в погребах своих домов. Все боялись несущего смерть свиста. Смерть не разбирает - человек ты или собака. Смерть не разбирает - виноват ты в чёмнибудь или не виноват. Смерть просто вышла на ночную охоту за чужими жизнями. Безразлично: человечьими - или собачьими.

Собачья жизнь Павел Якубовский Здравствуй, дорогой папа! Пишет твой сын Никита. Не знаю, получишь ли мое письмо, но должен знать, как плохо твоему сыну. Ближе тебя у меня никого нет и некому поплакаться за жизнь, которая окончательно зашла в тупик. Живу я совсем один, в комнате моей есть два кресла и большой выдвижной диван, и еще там живет большая бойцовая собака по кличке Рекс, он добр, даже очень, для такой опасной породы. Рекс еще щенком был балованным. Его подарили жене совсем маленьким. Марина клала

его в пастель и укрывала повизгивающий комочек теплым шерстяным одеяльцем. У нас не было детей и она отдавала ему нерастраченные материнские чувства. Но щенок вырос в огромного свирепого кобеля бойцовской породы, и постепенно превратил нашу жизнь в кошмар. Он изгрыз и исцарапал нашу мягкую мебель, на которую мы копили деньги два года. А когда мы с женой ссорились, он отважно вставал на защиту хозяйки и бросался с лаем на меня. Я стал с горя выпивать, а пес почему-то не выносит

запах спиртного. Он лаял на меня, а жена кричала и обзывалась. Я стал уходить из дома и ночевать у друзей. Кроме того, жрал он все больше и больше. Марина покупала ему мясо и собачий корм, а меня покормить забывала. Когда я упрекал жену, что пес ей дороже меня, она говорила, что он не пьет спиртного и любит ее по настоящему. Я кормил и холил Рекса, чтобы угодить жене, но привычку спать в нашей постели пес так и не оставил. Жена раздвигала диван для сна и стелила постель. Пес тут же радостно забирался под

одеяло и прогнать его было трудно, он злобно рычал и скалил зубы. Весил он в то время уже 40 килограмм и чтобы прогнать его с дивана я кидал в Рекса нашу кошку. Кошка выгибала спину и шипела, шерсть на загривке вставала дыбом, затем перепрыгивала через весь диван и удирала, а Рекс бросался ее догонять. В это время мы с женой залезали под одеяло. Пес возвращался и ложился в постель между нами, бдительно охраняя хозяйку от моих интимных поползновений. Вот во что превратилась моя семейная жизнь! Я предлагал жене избавиться от кобеля, но она обозвала меня извергом и живодером, мол пес без нашей любви и заботы сдохнет от тоски, он уже взрослый и к новому хозяину не привыкнет. И я

терпел. Но жена сама не выдержала такой жизни и стала уходить из дома. Однажды она собрала свои вещи и ушла совсем, сказав, что полюбила другого мужчину. Она добавила что самое дорогое нашего Рекса , она оставляет мне и наказала беречь кобеля и заботиться о нем. Кошку она забрала с собой. Так мы с Рексом остались вдвоем и все заботы о собаке легли на мои плечи. Утром мы гуляли вместе, потом я кормил собаку и шел на работу. Вечером дома меня ждал кобель, голодный и обгадивший квартиру. Он радостно кидался ко мне и просил жрать, вырывая из рук пакет с продуктами. Однажды я привел девушку и когда уложил ее в постель, Рекс гавкал и нервничал, а когда дошло дело до секса начал мне

лизать попу. Больше девушек к себе домой не привожу. Когда я ложусь спать теперь мне приходится показывать ему пустой стакан от вина, Рекс прячется под кровать, и я могу спокойно ложиться спать, но потом пес вылезает из под дивана и заползает ко мне под одеяло. И так повторяется почти каждый день, добро что стакан всегда под рукой. В противном случае Рекс занимает весь диван и без заветного стакана его очень сложно прогнать. Дорогой папа! Приезжай и забери к себе в деревню пса Рекса, он будет тебе хорошим сторожем. А то я совсем сопьюсь от такой собачьей жизни. Твой сын, Никита.

Пчелка и Трутень Нина Джос - Я превращу твою жизнь в мёд! - вдохновенно жужжал Трутень глядя на молодую Пчелку, - Выходи за меня! Мы проведем медовый месяц далеко от нашего улья. Я покажу тебе озеро с лотосами! Мы будем собирать нектар с прекрасных экзотических цветов. - Я согласна, милый! - отвечала наивная Пчелка, - я никогда не видела лотосы! Это была скромная, рабочая пчела. Каждое

утро она вылетала на работу - собирала нектар с цветущих подсолнухов и пыльцу в корзинки, да таскала в улей, наполняя соты ароматной сладкой жидкостью. В их большой семье все трудились от зари до заката солнца. Трутень сидел дома. Он ел мед, пил медовуху, а после смотрел в потолок и размышлял на философские темы. - Самец - это звучит гордо! - любил повторять Трутень, - пусть ду-

раки и самки работают, а я ищу смысл жизни, - и он пускался в пространные рассуждения о том, есть ли пчелы на других планетах, растут ли цветы на Луне и отчего вымерли гигантские стрекозы? - Когда же мы полетим в свадебное путешествие? - напоминала ему избранница. - Понимаешь, дорогая, погода ветреная, к тому-же нас по дороге могут склевать птицы. Как-нибудь потом.

- А почему ты не работаешь как все мы, а мед ешь больше всех? возмущалась Пчелка. - Я мыслитель! Я пытаюсь разгадать код вселенной, а вы все дураки и кроме работы не на что не годитесь. - Не жужжи! - обижалась Пчелка. - Сама ты жужжишь! - нагло отвечал Трутень, - того нет, этого нет, то сделай, это принеси - не видишь как я занят? - Ну и до чего же ты додумался? - не унималась Пчелка. - Улей у нас плохой, хозяин нас нагло обворовывает, а пчелы тупые, ничего не замечают и терпят такое беззако-

ние. - Так давай улетим отсюда в лес и заживем самостоятельно. Вот Шмель живет в лесу с семьей, сам себе хозяин и все его боятся. Он красивый, большой и жужжит так солидно. - Не, не хочу. Меня и здесь неплохо кормят. - Вот возьму и сама улечу, а тебя брошу! - угрожала Пчелка. - Да кому ты нужна? - пренебрежительно отвечал Трутень, - вас, пчел много, а трутней мало, на всех не хватает. Посмотри на своих одиноких подруг - у них кроме работы ничего, даже поругаться не с кем! Чем ты лучше других? - Ах ты неблаго-

дарный, - пискнула Пчелка, - а еще обещал превратить мою жизнь в мед! Обманщик. Я хотя и добрая, а при случае и ужалить могу! Я от тебя улетаю! - и она возмущенно покинула улей. Остался Трутень один. Несколько дней он доедал остатки меда, запасенного заботливой самкой и дописал медовуху. Потом припасы закончились, а Пчелка все не возвращалась. Проголодавшись, Трутень вылез из улья и полетел на поиски новой подруги. Он ее обязательно найдет. Хоть радости от него и мало, но все же трутни нужны пчелам для продолжения рода.

Протест Ксения Квин Она слышала, как на улице расстреливают бродячих собак. Ее мучила бессонница. Различные мысли кружились в голове — беспорядочные, отрывочные, тревожные. Лежа в кровати, она то и дело крутилась и переворачивалась с боку на бок. Металась, мучилась, даже начинала считать овец — ничего не помогало, сна не было ни в одном глазу. Сколько времени она так беспокойно пролежала, да и сколько вообще было на часах — Маша даже не представляла. В конце концов, ей стало душно, она поднялась, чтобы открыть окно.

Круглый, неподвижный диск луны заглядывал в комнату, заглядывал зловеще, подозрительно. Полнолуние. Из окна приятно веяло прохладой. Жадно, полной грудью она вдохнула свежий воздух, прикрыв от удовольствия глаза. Где-то совсем рядом лаяли собаки. Машу передернуло от непонятного ей самой безотчетного страха, пронизывающего все ее существо, словно разряд электротока прошелся вдруг по телу. Стремительно она отошла от окна, точно оттуда ей угрожала невидимая и необъяснимая, но реальная

опасность, точно лай этот непосредственно относился к ней самой. Присела на кровать, уставившись неподвижным взглядом в темноту. Луна освещала небольшую комнату какимто странным, неестественным светом. Все кругом представлялось загадочным, нереальным. Сон с явью перепутались, ей казалось, что она существует в каком-то сплошном бесконечном кошмаре. Изначально проснулась она от какого-то необъяснимого, специфического внутреннего чувства - тревожного, беспокойного. Откуда-то силь-

но несло то ли газом, то ли бензином. Рывком поднявшись с кровати, судорожно принюхиваясь, задыхаясь от волнения и тревоги, Маша тщательно обшарила всю квартиру. Ничего. Не могла она понять, откуда исходит запах и все тут. Где только она не принюхивалась — и возле газовой плиты на кухне, и в щель между входными дверями, даже выбегала на балкон — запах, казалось, был всюду и нигде одновременно. Внутри у нее все похолодело. В мыслях стали рисоваться страшные картины взрыва и последующей смерти. Маша металась туда-сюда по квартире, не зная, что предпринять. Запах то исчезал, то появлялся вновь, пока вдруг не исчез окончательно. Что это было? Странное явление. Она снова тщательно обошла всю квартиру, снова принюхивалась. Ничего. Только изнуряющая духота. Она легла в постель. Но сна не было. Настороженность ее не прошла. Дурные мысли лезли в голову. Стала думать она о том, что возьмет с собой из вещей, если придется вдруг спасаться. Документы, деньги, золото… даже самой как-то стало смешно. Не деньги, а одни копейки, из золота одна цепочка да кольцо, снятые на ночь и оставленные на столике. Разве что документы. Да и то, что ж документы? Книжечка, подтверждающая, что она такая себе Мария Петрова, тогда-то и там-то родилась, да там-то прописана.

Бумажка, делающая ее живой для общества. Для этого общества, которому, по сути, плевать кто ты такая — Мария Петрова или Дарья Иванова, а, может, какая-нибудь Галина Сучкова. А больше и спасать то нечего. Остальное в квартире даже не ее, а хозяйки. Оказалось, нечего особо и брать, пусть бы и было даже ее собственное. Одни ничего не значащие вещи — сплошная мишура. Все как-то неважно, второстепенно. После этого и началась ее бессонница. Мучительная, делающая ночь бесконечно долгой, безотрадной. Казалось, ночь эта не закончится никогда и будет длиться целую вечность, повторяясь раз за разом, словно следуя по одному и тому же неизменному, раз и навсегда установленному кругу. Собаки все никак не унимались. Она слышала их все отчетливее. Слышала этот обреченный, душераздирающий прощальный лай, от которого раскалывалась голова. Лай этот точно когтями впивался в ее воспаленный бессонницей мозг. Примерно так же поступает общество с потерянными, запутавшимися и выбившимися из общей стаи людьми. Нет, оно их не убивает физически, ныне это запрещено из гуманности. Но прессует морально так, что становится еще хуже. Хуже, чем всякая физическая расправа. Маша сама знала не понаслышке как это

выбиться из общей стаи и потерять всякий ориентир в жизни. Хотеть до безумия перемен, но не знать куда, и в каком направлении двигаться дальше. Надоело. Ей все надоело: нудная, нелюбимая и малооплачиваемая работа, позволяющая только выживать, а не жить, съемная квартира за которую она отдавала почти всю зарплату, ограниченное и забитое окружение, которое ничем стоящим не интересуется и с которым не о чем поговорить, которое только надоедает своими совершенно бестактными вопросами и советами, город, в котором она осталась жить после учебы, приехав из области, и особенно - повторяющаяся изо дня в день уже давно приевшаяся обстановка. Она словно беспокойная муха, запутавшаяся в липкой и цепкой паутине рутины, сковывающей движения, из-за которой не может пошевелиться, и находится в тревожном вечном ожидании чего-то страшного и неприятного, того огромного ядовитого и мерзкого паука, страшного тарантула отчаяния, который хочет ее сожрать. Ты знаешь, что вот-вот и он появится, и гнетущий страх ожидания точит тебя. Все это отравляет существование. Давнишние ее иллюзии под гнетом реальности все развеялись. Она давно уже поняла, что везде один обман, притворство и бесцельная суета. У большинства людей бессмысленная жизнь. И у

нее самой она такая же. Жалкая, чепуховая, чудовищно мелочная возня за лучшее существование. Внутри что-то говорило, что и везде также, куда не уезжай, куда не убегай. А какой тогда толк менять шило на мыло? Если все есть замещением одной ненавистной рутины другой. Когда Маша выходила на улицу в самую гущу людей, ее одолевало странное чувство. Она смотрела по сторонам и не понимала, отчего все вокруг так спокойны и безмятежны. Она смотрела на окружающих и не понимала, как они могут вот так просто говорить, ходить, дышать, смеяться и радоваться жизни, когда у нее самой внутри все кричит и стонет, молит о помощи, но никому нет до нее дела. Кажется, что все вокруг спокойны, в то время как ее всю колотит и трясет изнутри. Странно, но, кажется, никто даже не замечает, что с ней что-то не так. В каком окружении она бы не находилась: дома ли с родителями или у себя на квартире с гостями, на работе ли с коллегами или на улице с подругами – везде ей чудилось, что с ней одной чтото происходит не то. Она что-то говорила всем этим людям, даже смеялась вместе с ними, в то время как внутри все кипело раскаленной лавой и рвалось наружу и когда на нее не смотрели, то улыбка всегда моментально спадала с ее лица. Маша

не знала, что именно такого с ней происходит, но что-то уж точно было не так, как нужно и уже довольно долгое время и что уж совсем удивительно так это то, что никто из окружающих и даже из ее самого близкого окружения этого не замечал. Наверное, это и хорошо. Она боялась, что это заметят. А что если бы все же заметили? Не сочли бы ее тогда сумасшедшей? Хотя, что такое сумасшествие - не просто ли иное виденье мира и усталость от него?! Но все таких боятся и запирают в психушку. Она, конечно, не такая, не душевнобольная в обычном понимании этого слова, просто она устала и запуталась, а еще страшно разочаровалась. Просто ее восприятие мира давно уже отличается от восприятия ее знакомых и близких. И она не знает, что с этим восприятием ей делать. Объяснить его другим и даже самой себе как следует Маша не в состоянии. Накатил пессимизм, безнадежность заточила, стало мучить беспокойство и собственная бесполезность. А еще эти неконтролируемые и слишком частые вспышки необъяснимой грусти и тоски, резкие перепады настроений, которые она пыталась тщательно скрыть от окружающих. Благо она еще жила одна. Еще чего доброго недалеко и до полной апатии, когда все станет ей безразлично. Уже и сейчас ей как будто ничего не хочется. Точнее хо-

чется многого, но все без толку. Какой в том толк постоянно и напрасно всего хотеть, если ничего из задуманного не сбывается? Ведь не всегда это пресловутое позитивное мышление, эти сладкие фантазийные иллюзии приносят пользу. Что если от них еще хуже? Что если это вообще может со временем убить человека? А ведь это, правда, страшно для психики, когда ты во что-то твердо веришь, искренне надеешься, что притягиваешь желаемое, постоянно о нем думая и представляя его, а витое ничего из задуманного так и не случается. Тогда страшное разочарование может и впрямь убить. Но с другой стороны есть ли смысл думать о той никчемной жизни, которую ты ведешь и еще больше тогда расстраиваться? Не лучше ли тогда думать о чем-то приятном и желанном и пусть даже этого никогда не будет в реальности? На самом деле очень трудно решить, что же лучше. Лучше только отделять цели от невероятных фантазий. Но даже это двусмысленно и не точно. Не все ли в мире цели когда-то были невероятными фантазиями и идеями якобы считающимися безумными людей? Все в мире на самом деле двусмысленно. Везде и всегда она чувствовала себя чужой, ненужной, потерянной. Казалось, она никак не может найти свое истинное место в жизни. Маше давно уже хотелось уехать

куда-нибудь, но она знала прекрасно, что от себя самой, от своих внутренних демонов никуда на самом деле не сбежишь. Никогда не сбежать от того, что у тебя творится внутри. А внутри то бушует с невероятной и разрушающей силой ураган, то воняет застоявшимся болотом, от которого преследует вечное чувство тошноты. Тошноты от повторяющейся рутины и всегда одинаковой действительности. Странно, но, она, Маша очень часто спорит со своими знакомыми и близкими у себя в голове. Для реальных дискуссий ей часто не хватает смелости, умения выражать свои мысли четко и убедительно перед людьми, настроенными враждебно к ней или ее идеям. Она, конечно, понять не может, почему эти дискуссии мучают ее в ее же собственном воображении и так, в конце концов, сильно изматывают. Она спорит с проекциями своего сознания о правах человека, политике, искусстве, литературе, образовании, законах и неправильном, с ошибками устроенном обществе, строила контраргументы противников и яростно, убедительно их отражает, и так происходит по нескольку свободных часов в день, особенно утром по пути на работу и перед сном. А все эта тоска по насыщенной, полезной обществу жизни, которой у нее нет. Она всего лишь обыкновенный офисный планктон, без

которого все бы прекрасно обошлись, случись с ней вдруг что-нибудь и сразу же заменили бы ее на другой такой же бесхребетный, безмолвный планктон. Ее даже родители всегда упрекали по разным поводам, а особенно упрекали в бесполезности, безалаберности и в том, что все, чтобы она не делала, она делает не так, как нужно. Но разве тогда не нужно наоборот хвалить, вдохновлять и поощрять своих детей, чтобы они выросли такими как нужно, успешными?! А иначе получаются только обозленные и обиженные неудачники, которыми и так полон этот гнусный мир. Скучно было до чрезвычайности. Личная жизнь у Маши к тридцати годам не клеилась, а все от того, наверное, что была она с интеллектом и без модного ныне дорогостоящего тюнинга внешности, да и не к нынешнему времени слишком застенчива. Впрочем, вряд ли от этого. Не встретила она до сих пор человека, который бы ее понял. Действительно понял, а не только сделал вид. Не встретила человека, который понравился бы настолько, чтобы захотелось прожить с ним жизнь и разделить судьбу. А что толку жить с человеком, с которым говоришь на разных языках? Так просили ее родители и она сама так жить не хотела. Замужние подруги говорили только о своих семьях и детях, все время

жалуясь на мужей, нехватку денег и времени, незамужние о внешности, шмотках и мужиках, которые совсем перевелись, так что не за кого стало выходить замуж. Маша слушала эти речи автоматически, а сама была себе на уме. И то и то казалось ей каким-то пустым и бессмысленным. Сама дружба както со временем тоже обмельчала. Подруги становились все какие-то скрытные, взяли в моду что-то вечно утаивать, недоговаривать, изворачиваться, сами себе противоречили в разговорах и все пытались возвеличиться за чей-то счет, принижая ближнего. Все они были страшно завистливы и не переносили, если у когото было хоть что-то лучше, чем у них. Она нередко замечала, как подруги якобы тайно злорадствовали, когда она поправлялась и так же тайно кусали себе локти, когда вдруг худела и казалась стройнее их. Она это слишком явно замечала, и это отравляло всякую дружбу уже долгие годы. Много было такого, что оставляло только гнетущий, неприятный отпечаток, так что и общаться больше не хотелось. Ее угнетало злорадство других, которые только делали вид, что желают всего хорошего, а сами втайне радовались каждой неудаче. Еще больше отравляло, потому что сама она была равнодушна к внешности других, никогда ни с кем себя не сравнивала и была на

редкость не завистлива. Пусть она, Маша была не самая лучшая и красивая, но она принимала себя такой, какой была. А вот другие не принимили себя такими, какими были. От этого они бесились и вели себя странным, недостойным для дружбы образом, пытаясь принизить, обесценить личность другого. Но все же в последнее время что-то с ней случилось. На первый взгляд невидимое, но чрезвычайно значительное. Какой-то душевный надрыв, безмолвный, но сильный и теперь странное безразличие ко всему уже совсем близко, а то, что раньше казалось таким важным стает вдруг до того незначительным, что становится страшно. Маша вспомнила, как пару лет назад одна гадалка ей нагадала всяческих сказочных благ. Она не хотела идти к той гадалке, но мать заставила. Родительницу пугало, что ее чадо до сих пор не вышло замуж и не рожает детей, а ведь приближался уже тридцатник. Для деревни ее возраст, несмотря на двадцать первый век был равносилен старой деве. “Тебе пора замуж!” – твердят все и разом, куда не посмотри и кого не встреть. И никого не волнует вообще, что и выходить-то не за кого, ну решительно не за кого! Да и кто сказал, что замужество единственное и самое важное, чего должна хотеть девушка? Так что практически под дулом пистолета, Маша, не ве-

рившая в эту чепуху, но чтобы успокоить маму относительно всяких там венков безбрачия, отправилась к гадалке. От всего услышанного от нее ее обуяло странное чувство. Ощущение было двоякое. Казалось бы, она должна раз и навсегда обрадоваться, успокоиться и терпеливо залечь в ожидании предсказанных благ. Но вместо этого она даже встревожилась. Дело в том, что гадалка так все приторно сладко и слишком не похоже на ее собственную реальность описала в ее якобы будущем, что уж совсем мало верилось в правдивость ее прогнозов. Это как прямо в больнице, когда смертельно больного человека начинают уверять в том, что он проживет еще сто лет, хотя по всем признакам ему осталось жить не больше месяца. Так вот и гадалка эта так все как-то туманно и приторно расписала, неоднократно сама себе противореча, что Маше казалось будто бы та увидела что-то настолько плохое вроде ранней смерти или несчастного случая, что решила завуалировать все это несуществующими сахарными прогнозами. Таким образом, эти прогнозы принесли вместо успокоения и веры в лучшее будущее одно беспокойство и горечь от того что ничего не сбывается. Иногда глядя на здание или машину, огонь, воду или еще чтото, она начинала представлять себе, как из-за

этого вдруг умрет. Она представляет, как может вдруг случайно пострадать от аварии, как ее могла бы сбить машина или здание может вдруг взорваться из-за утечки газа и рухнуть ей на голову, когда она в нем. За день в голове прокручиваются тысячи сценариев с собственным смертельным исходом или сильной травмой. Не понятно от чего у нее появилась такая дурацкая и весьма странная, а главное совсем не обоснованная привычка. Ведь если судьба, так от нее не убережешься, а если нет, то нечего про это и думать. Лучше бы подумать, как жизнь свою поменять в лучшую сторону. Вообще Маша понимала, что если не изменит свою жизнь сейчас, не уедет в столицу или куданибудь за границу как того давно уже хотела, то не изменит ничего уже никогда. А так хочется уехать в большой и чужой город, где шанс встретить гденибудь знакомую рожу почти равен нулю и где ты будешь жить, дыша свободно и не боясь осуждений, где столько перспектив встретить людей с похожим на твое мироощущением. Всю жизнь ее не покидает ощущение, что она чужая для своих родных мест. Потому что это как клетка, в которой знакомое годами общество дрессирует тебя, вынуждая жить по своим правилам. Но она боялась, что вскоре просто смирится со всем и будет уже до конца своей жизни покор-

но плыть по течению. Ее и сейчас уже страшило то это лихорадочное беспокойство, то странное равнодушие ко всему. Эти чувства так уже часто и быстро стали чередоваться, что это нешуточно пугало саму Машу. Иногда она впадала как бы в транс, таким образом, абстрагировавшись от окружающей ее действительности. Она пыталась представить себя неизвестную обстановку и даже сочинить себе какую -то несуществующую на самом деле жизнь. Чаще всего она почему-то представляла себе зеленый сад с огромными яблонями и желтыми цветами. На этот сад с яблонями и цветами выходит окно с деревянными рамами и белой тулью, развевающейся на ветру, что проникает в открытую форточку. Она сама сидит возле этого окна и глядит на пышные желтые цветы. И больше ничего. В общем, странная иллюзия посреди каменных джунглей города и офисной рутины притом, что и деревню она не особо жаловала, потому и уехала оттуда. А совсем недавно настало то самое событие, которого она не ждала, и думала, что оно не наступит никогда и будет это уж точно не с ней, а только с кем-то другим. Вдруг стукнула цифра, которая не намекает, а откровенно кричит о наступающей старости, о том, что в песочных часиках твоей жизни использованных песчинок уже больше, чем

тех, что еще только грядут. Ты уже не ребенок, не подросток, не девушка. Ты женщина, и начинаешь идти более быстрым шагом в сторону мамочки, тетеньки и бабушки. Да, она, быть может, излишне все утрирует. Но кто же скажет, что это не так? Сейчас волчьи времена для женщин, молодежь подрастает, растут новые юные красотки, и никто не виноват, что вся твоя молодость прозябла в отсутствии возможностей и удачных шансов, и в нелюбви из-за этого к своей жизни и к миру. Так уж совпало, так сложились обстоятельства. Но будет несправедливо кричать, что, мол, так нечестно ведь кто-то в юности и на войне умирал страшной смертью и прочие весьма ужасные вещи испытывал. В любом случае факт остается фактом - в ее голове был вбит гвоздь убеждения, что именно ей, Маше, тридцать лет не наступит никогда. Но наступило. Ей тридцать. Ей! И тут же одолевают невеселые мысли. Насколько качественно или бездарно она провела всю свою сознательную юность? Правильно ли расходовала свое время или все же попусту? Приблизилась хоть бы на шаг к тому, чего хотела или даже отдалилась? Скорее второе. Везде второе. Маша всегда думала, что в ее распоряжении есть все время этой вселенной, есть время успеть все и вся, и в нужный момент свернуть с пути и изменить все. Думала, что

еще вся жизнь у нее впереди. Всегда откладывала важные решения на потом. Вот, мол, наберусь опыта, повзрослею, узнаю получше жизнь и так далее, а уж потом… А этого потом вовсе не оказалось. Оказалось, что и она стареет, что и она, как и все не бессмертная и тоже жить вечно не будет. Время текло, копилась только усталость и отрицательный, разочаровующий опыт, а счастья как не было, так и нет. Жить как под копирку - вот для чего она не рождена, а вот через силу приходится. Выходить замуж, рожать детей, хоронить себя в быту, да даже просто жить так, как все - представляется ей ужасным. Но вместе с тем в нашем обществе не попасть со временем в эти кандалы кажется невозможным. Кажется, что только для этого ее и рожали. Мать орет, давит, мол, подавай ей внуков нянчить. Глупо конечно делать трагедию из закономерной ситуации, ведь старение естественный процесс, который рано или поздно захватит всех. Но еще кажется так недавно, чуть ли не позавчера она была еще в школе, еще вчера поступала в институт, еще утром она была несведущим новичком на работе, которому рассказывали и показывали, как и что делать. И вот тебе - дети зовут тебя четко и убежденно «тетей», незнакомые люди «выквют» и все чаще окликают «женщиной», а ты сама так далека от потреб-

ностей своих ровесников. В голове панически носятся мысли: ” А может я уже опоздала? Или все же успею еще? А может не надо как они? А может как у Даши с Сашей по залету нужно или же это никуда не годится и это не для меня? Но если вдруг останусь одна, то кто в старости мне стакан воды принесет? Все-таки так мама часто повторяет.” И так далее и тому подобное до бесконечности. Когда нет утвержденной и одобренной обществом системы в жизни, нет чувства защищенности, хотя практика показывает обратный эффект зачастую, когда вдруг понимаешь - то, что одобрено обществом, всетаки именно тебе и не подходит. Но суть не в этом. Суть в том, что хоть она и стала более развита для себя с годами, но осталась прежней с точки зрения социума, как в том анекдоте: "Встретила одноклассника в магазине. Он вел детей в продуктовый отдел, а я шла следом - старалась на швы между плитками не наступать". И все время догоняет мысль - правильно ли она живет или все-таки плюнуть на свои мечты и убеждения и спокойной жизнью жить как все? Может плюнуть и жить, а? Можно конечно, да только спокойно уж точно не выйдет. Все равно съест себя изнутри. Счастью все время что-то мешает. Все время ей толкуют с разных сторон, как она должна жить. Какого черта им на самом деле знать, что

ей нужно? Все-таки тридцать лет это еще не конец и всегда есть время встряхнуть с себя пыль ожидания чуда, и взять в руки острый ледоруб и обтесать свою жизнь как того хочется тебе самой. Да только смелости и решимости с каждым годом все убавляется да убавляется. В то время как различных страхов и сомнений только прибавляется. Маша вдруг стала вспоминать свое детство, самые яркие его моменты. Каждый год, летом, она с семьей ездила на машине к бабушке. Ехать им предстояло часов десять или может быть даже больше. Для нее в детстве это было увлекательное путешествие. Выезжали, когда светает и встречали в дороге рассвет. Прекрасное зрелище, когда сквозь сине-серое небо проглядывает золотая дымка и солнечный диск, красноватый солнечный круг медленно выплывает на горизонт, освещая небо розоватым сиянием. Туман понемногу рассеивается, солнечные лучи переламываются сквозь него и окружающие деревья, приобретая радужные цвета. Просто волшебная красота. Такое же магическое зрелище бывает, когда встречаешь потом и красно-розовый закат в конце дня и на потемневшем небе появляются сверкающие звезды, а вся дорога утопает в сказочном свете фонарей, в то время как остальная обстановка скрыта мистической темнотой. Ощущение чуда и приобщения к

таинству природы не покидает тебя. Днем же дорога тянется узкой длинной полосой и поблескивает на дневном раскаленном солнце, ярко светящемся в голубом полуденном небе. Жара в машине стоит ужасная, все изнемогают от нее. Жарит словно в печке, так что одежда прилипает к телу. Между тем зеленый пейзаж за окном скользит очень быстро и сменяется разными оттенками изумрудного цвета. Об лобовое стекло, влекомые ветром, на полном ходу бьются насекомые. Они летят себе по своим делам, даже не подозревая что очень скоро на их пути предстанет неодолимая, смертельная преграда из стекла, где они найдут свою смерть. Вот и люди так. Бегут по своим делам по жизни и на полном ходу врезаются, разбиваются вдребезги об окружающую из действительность. Никто из них не знает заранее, куда занесет их ветер, какая неодолимая преграда вырастет у них на пути. Поездка Маше очень нравилась, но ей казалось тогда, что слишком быстро уж она заканчивается. Не успели выехать, как уже приехали. Она не уставала от дороги. Ей нравилось многое, но больше всего собственное чувство будто бы ты будешь так ехать вечно. Точнее ты бы желал вот так вот ехать вечно, ни о чем совершенно не беспокоясь и не думая, да это жаль совершенно невоз-

можно. Глядя на пейзаж за окном и на бесконечную дорогу, быстро проносящуюся под колесами, вдруг находит странный покой и безмятежность. На ум приходят странные мысли. Вот так и жизнь похожа на эту дорогу. Ты мчишься по ней, спешишь вечно куда-то в будущее, стремишься к чему-то определенному, но иногда хочется вот как-то остановить все враз и забыться от всего. Или вот когда проезжаешь города, то невольно смотришь на незнакомые дома, которые никогда больше не увидишь и не побываешь там, в середине, заглядываешь в окна к людям и представляешь себя за одним из них, то есть думаешь, что было бы, если б ты жил там за тем окном и в том доме, в этом городе. Даже придумываешь себе мысленно целую иную жизнь, от рождения и до старости, которой никогда не было и естественно и не будет, которой попросту не существует в реальности, а только в твоей раскаленной от солнца и долгой езды голове. Или просто пытаешься угадать и представить себе, кто живет за тем или иным окном, какую жизнь ведет, чем занимается, куда ходит, кем работает, как проводит выходные. Вся эта игра воображения порой очень занимательна. Но бабушка умерла, дом продали, и поездки прекратились. Машина состарилась и перестала выезжать куда-нибудь за

пределы района и области. Всему рано или поздно приходит конец. Дорога заканчивается, тело стареет, жизнь рано или поздно проходит. Ничто не вечно. С такими мыслями Маша промучилась бессонницей до самого утра. Бессонница стала в последнее время ее частой гостьей. Реальность воспринималась теперь как будто через какой-то туман, словно в трансе. Что явь, а что сон — она уже стала запутываться. Может, вся так называемая реальность только затянувшийся надолго кошмар и нужно только проснуться, чтобы все так ненавистное ей исчезло? Но как-то не просыпалось и только все больше запутывалось. Утром она встала раньше обычного, сама, даже без будильника — встала усталая, разбитая и стала машинально собираться на работу, словно раз и навсегда заведенный робот. Все это ей было привычно, все это она делает каждый день уже много лет, потому-то и доведено все до автоматизма. Так же машинально она выходит из дому и идет на остановку, так же машинально ждет нужный ей транспорт, который даже подходит в одно и то же время почти всегда, так же машинально садиться в него и едет до нужной ей остановки. Затем выходит, переходит дорогу, входит в здание, поднимается по ступеням, открывает дверь, садится на свое рабочее место, не

забывая поздороваться с всегда одними и теми же людьми, которые ей так надоели. Рутинная офисная работа сменяется недолгим обедом во время которого всегда все сплетничают или жалуются на жизнь. Темы всегда одни и те же: маленькая зарплата, которой ни на что не хватает, вечное подорожание еды, одежды и коммунальных услуг, семейные проблемы и неурядицы, обсуждение сериалов, политики или жизни звезд, и, конечно же, насущное – кто с кем спит, кто женился или развелся, кто рожает, кто не так оделся, кто поправился или похудел, кто и где отдыхал и с кем, и обязательно осторожное, вполголоса обсуждение начальства. Ближе к вечеру нет никаких мыслей, кроме одной – как бы быстрее подогнать время и скорее сбежать отсюда. И так каждый день, от одной недели к другой, от месяца к месяцу, из года в год. И абсолютно ничего не меняется. Даже зарплата. В этот день она была рассеянной, не могла собрать в кучу мысли. Может, от того, что не выспалась, может, по другой какой причине, но она напоминала зомби, который автоматически двигает руками и ногами, словно ставшими вдруг каменными и неподъемными — настолько ощущалась ею непомерная усталость. Ничего она не могла сделать как нужно и как могла весь день отлынивала от работы. Даже делать,

как обычно бывало, занятой вид было слишком тяжело. Маша не могла ни на чем сосредоточиться. Разбитая, она напоминала собою вялую тряпичную куклу, после того как ее перемололо в стиральной машине. Казалось, первый раз в жизни она чувствует такую усталость от всего. Двигаться, смотреть, даже дышать было как-то тяжело. Она оглядывалась кругом и все казалось ей чужим. Что она, Маша, здесь делает, что забыла среди этих людей? Она вглядывалась в вечно суетящихся сотрудников, плетущих хитроумные интриги, подлизывающихся, льстящих выше стоящему и недоумевала куда попала. Все казалось ей абсурдным до невероятности. Ни с кем не видела она хоть какого-то родства. Все эти люди словно окутаны паутиной и она в том числе. Паутина эта тянется от стола к столу, от человека к человеку. Она сковывает, связывает, не дает ни двигаться, ни дышать. Она, Маша, видит эту невидимую паутину, ощущает ее физически и все не может выпутаться. А паутина эта все больше плетется, разрастается, спутывается и все крепче держит, все не выпускает. День почему-то тянулся бесконечно долго, казалось, ему не будет ни конца ни краю. Весь день она не отрывала взгляда от часов, а под конец считала каждую оставшуюся минуту и ровно в пять пу-

лей вылетела из офиса, даже не подождав как обычно сотрудницу, с которой всегда вместе шла до остановки. Отчего-то она чувствовала — еще одна лишняя минута и она сойдет с ума. После работы для разнообразия и чтобы хоть немного развеяться Маша встретилась со своей подругой, сидевшей с ребенком в декрете. Они прошли в парк и сели на лавочку. Подруга возилась с коляской, пока ребенок не задремал. Они разговорились. Маша попробовала, как могла объяснить подруге свое странное и пугающее ее саму состояние. Кроме нее поговорить было както больше не с кем, хоть она и предчувствовала, что ее вряд ли поймут правильно. Тем не менее, выговориться хотелось. Подруга рассеянно послушала, подумала и вдруг выдала: - Рожать тебе нужно. Вот что. И все заморочки твои сразу же уйдут. - Ты думаешь? - Ну конечно! С ребенком не соскучишься. - Но я не хочу пока детей, - разочарована тем, что ее не так поняли, ответила Маша. – А если бы даже и хотела, то мне не от кого даже рожать. Понимаешь, мне чувств хочется, а не так, что бы было для галочки. - Чепуха. Говорю, все равно тебе рожать уже пора. А то будешь старороженицей. Разве тебе такое нужно?

Маша разозлилась, что ее совсем не слышат и вообще не понимают. Она говорит одно, а ей в ответ отвечают другое. Можно подумать, что подруга ее глухая и не слышит ее, а только отвечает давно заученные для таких случаев в обществе фразы. Если тебе тридцать и у тебя какая-то внутренняя проблема, то обязательно тебе не хватает в жизни только детей. И точка. Другого объяснения не дано. - Старая или молодая – какая разница? – возразила она. – Как я могу осчастливить ребенка, когда сама несчастлива?! - Да в детях ведь счастье! - Неужели? А мне кажется, что и с детьми себя можно чувствовать несчастливой и неудовлетворенной жизнью. Детям ведь хорошо у изначально счастливых родителей. Тогда и они будут расти счастливыми и всем довольными. К примеру, родители мои всегда были несчастливы и неудовлетворенны своею жизнью. Такая же и я. Такая закономерность. Подруга передернула плечами. - Не знаю, - ответила она. – Когда я родила, то получила смысл для своей жизни, поняла для чего и для кого живу. - Как по мне так нельзя делать другого человека, даже если это собственный ребенок смыслом всей своей жизни, уверенно заявила Маша. - Почему это? – не поняла ее подруга, удив-

ленно вытаращив глаза. - Потому что это зависимость. Зависимость от другого человека в ущерб себе. - Ерунда. А как же иначе? - Нужно быть счастливой и так, найти свое место в жизни, где тебе будет хорошо. Повторяю, у счастливых и всем довольных родителей счастливые и всем довольные дети. Странно, когда молодые пары, которые не могут обеспечить даже себя, заводят еще и детей. Они работают в две смены, каторжно трудятся, устают, чтобы только прокормить своих детей. Само по себе это желание похвально. Но разве такое самоотречение приносит счастье? Естественно они не реализуются в жизни, им уже не до того, они страшно устают, быстро изматываются, они злятся, что не богатеют, а только выживают, они в итоге ненавидят свою жизнь и вымещают свою накопившуюся годами злость на ребенке, а потом ждут как манны небесной отдачи. Они также воспитывают детей и поэтому естественно, что не получают в итоге успешного ребенка, ведь вложили в него все то, что плодит таких же уставших и измотанных, несчастливых людей, которые как под копирку повторяют судьбу своих родителей. Родители зачастую губят твои мечты и твою личность еще в самом детстве, когда воспитывают тебя под общепринятый стандарт. По-

том идет школа, вуз, в которых все опять по стандарту. Красивые и богатые девочки и мальчики властвуют, а возможные в будущем деятели и незаурядные умы человечества гниют, гибнут от непонимания и непринятия. Тебе не хочется лишний раз показывать свою загробленную в детстве личность, и ты ни к чему не стремишься, ничего не достигаешь. Это, конечно, уже когда изведал, что будет, если попытаешься все же показать. Никто не оценит, все только затопчут, оставят ни с чем. Потом у тебя отпадает желание вообще на что-то надеяться и чего-то ждать, что-то делать. Далее идет работа. Вс е снова под копирку, все так, как хочется им, твоим работодателям, которые крадут твое время и жизнь, твоим хозяевам, рабовладельцам, палачам и душегубам. Заводишь семью, которой никогда сама не хотела заводить, делишь очаг с мужем, который никогда не разделял твоих взглядов, рожаешь детей, которым так не хочется врать, что в этом мире так все просто и хорошо, стоит только хорошо учиться и тогда получишь все мыслимые и немыслимые блага и возможности, хотя сама-то работаешь на чертовой работе, которой никогда не хотела, и даешь, таким образом, своим ж е детям прямо противоположный пример на практике, опровергающий разом все твои лживые слова и уверения. А ложь эта

все равно рано или поздно откроется и воздастся в виде отчаявшихся и неблагополучных детей. В конце концов, все это убивает тебя как личность и делает из тебя злобную старуху, которая проживя стандартную жизнь, требует такой же и от своих детей и внуков. Ты оглядываешься назад и не видишь ничего значимого, ничего хорошего. В твоей жизни, как оказалось, никогда не было тепла и света. Ты нужен обществу, пока от тебя можно что-то получить, как только твои силы иссякнут и из тебя высосут все соки, ты окажешься за бортом. Так же поступят и с твоими такими же воспитанными по стандарту детьми и внуками. И они также в глубине души будут упрекать тебя за ту ложь, которую ты городила им в детстве, руководствуясь якобы лучшими побуждениями воспитать успешного человека. А в итоге воспитав такой же несчастливый стандарт с обманутыми надеждами и запутавшийся в жизни, не знающий кто он на самом деле, зачем живет и что хочет делать, как и ты сама. Вопрос надо ли все это? Нужно ли плодить несчастье? - Ох, с такими зарплатами счастлив точно не будешь, - вздохнула подруга. – Ну, а что же делать остается? Ты все слишком преувеличиваешь. Многие так живут и ничего. Просто нужно быть хорошим специалистом и тогда можно зара-

батывать лучше. - Неужели? - удивилась Маша. - Я думала, ты поняла давно, что каким бы ты не была хорошим специалистом, процветают только те, кто вовремя научился лизать задницу. Кто же не умеет пресмыкаться и подлизываться, того заменят, даже не раздумывая, на более сговорчивого. - Возможно. - И потом в одинаковой рутине тоже счастья нет, - вставила Маша. - Вот эти многие и несчастливые. - Наверное, - нерешительно заметила подруга. - Я вот все думаю в столицу уехать. Да столько мыслей - столько за и против и все больше против… Тут все налажено, а там… И квартиры там дороже, одной нереально снимать, а больше не с кем, а в общаге же условия плохие. И никого я там не знаю. Да и работу не понятно найду ли. И вообще… А может рискнуть все-таки? Вот не знаю я, что мне делать! Трусиха я, однако. - Рискни, - как-то слишком уж безразлично ответила подруга. Маша уставилась в одну точку. Конечно, другим советы давать легко. Не то, что себе. - Так, а вдруг здесь я потеряю квартиру, сравнительно хорошую и недорогую, а там мне будет хуже?! Все-таки тут маленький город, а там огромный… Цены столичные… И еда там дороже.

А сюда мне родители еду сумками передают из деревни, и я на этом хоть немного экономлю. Да, все же здесь больше плюсов. Но и минусы конечно существенные… - Не попробуешь, не узнаешь, - с умным видом заявила подруга, медленно покачивая рукой коляску. Она казалась невнимательной. - Да. Наверное, не стоит ехать…, - вдруг лихорадочно зашептала каким-то странным голосом Маша, быстро и рассеянно глядя по сторонам. – Может тогда за границу лучше? Так я никак английский не выучу нормально, хоть и к репетитору не один год ходила. Да и кому я там нужна? Да еще без языка… Да и я смотрела, что там и деньги нужны чтобы выехать немаленькие и доступные программы обмена в основном только для студентов… Что же делать? Что делать? Я так мучаюсь… Даже в тридцать лет страшно ехать одной куда-то наугад и без всякой поддержки… - Тогда нужно подстраиваться под обстоятельства, выждать… Или мужика найти, чтобы помог с жильем. - Чего это выжидать? Что ждать? – вскинулась Маша. – Смерти?! Чего все мы ждем? - Какой смерти? – удивилась подруга. - Мы все живем как в ожидании смерти. Мы… м ы н е жи в е м п о настоящему. Подстраиваемся под мужиков и об-

стоятельства, вечно чегото ждем, терпим, а в итоге… в итоге всегда смерть. Они помолчали. - А может содержанкой чьей-то стать? – как-то странно засмеялась Маша, противореча самой себе. – Да только… только кому я нужна? Тридцатник уже все-таки и внешность заурядная, уверенности в себе никакой нет. А они кукол смазливых и наряженных любят. Да и противно это однако, не по мне это дурой прикидываться и с нелюбимым спать из-за денег… Да и что толку решать свои проблемы посредством мужика? Они сами все как дети, подавай им мамашку, чтобы заботилась, - тут Маша совсем уж нервно и как-то судорожно, лихорадочно рассмеялась. – Придумала! А может к хиппи уйти, а? Они-то умеют быть свободными и ни о чем не париться! Подруга недоуменно пожала плечами, явно не зная, что отвечать. Но Маша вдруг прекратила смеяться и резким движением схватилась за голову. - Что с тобой? – испугалась подруга, хватая ее за руки. - Не знаю…, - прерывающимся голосом начала Маша, - вроде бы голова горит огнем и…и… и мозги словно плавятся. - О Боже! Тебе плохо? Может, ты на работе перенервничала? - Плохо… плохо мне…, - бешено затарато-

рила Маша, уставившись горящими глазами куда-то мимо подруги. – Плохо… мне плохо… тарантул подступает…огромный такой, страшный… паутина… все мы в паутине… Подруга округлила глаза. - Какой такой тарантул? – обеспокоено вскричала она. - Где? У нас нет… Но Маша ее не слышала. Она показывала рукой куда-то в пустоту. Ее всю трясло как от нервного припадка. На лбу выступил холодный пот. - Тарантул… вон

же он… лезет, ползет к собакам, - быстро тараторила она, - он подкрадывается к ним, а они скулят… запутались в паутине… о, как же они страшно визжат и воют, прямо сердце сжимается! И Маша закрыла уши ладошками и пригнула голову к коленям. - Да что с тобой? – в страхе закричала подруга, тряся Машу за плечи. Но та ее, казалось, больше не узнавала. Сильно перепугавшись, подруга вызвала скорую помощь. Когда Машу в сильном нервном припадке усаживали в ма-

шину, она вдруг повернулась и посмотрела прямо на подругу, которая онемела от шока и ужаса: - Собаки… они запутались в паутине, но они отбиваются от него… от огромного черного тарантула… это последний протест… протест против общества. Тут Маше вкололи какой-то укол, и она замолчала. Глаза ее потускнели, лихорадочная тряска стала прекращаться. Ее усадили и увезли, а подруга в страшном смятении стала успокаивать проснувшегося и плачущего ребенка.

Волшебство Юлия Иванцова В этом году мы совсем не ожидали, но наступила по-настоящему снежная зима. Пушистые снежинки задумчиво кружили вниз с белых плотных облаков, словно танцевали вальс. Зима огромным белым махровым одеялом накрыла большой суетливый город, баюкая его. Она словно хотела, чтобы город отдохнул от вечной беготни. Потому замела дороги, заставив чертыхаться водителей, накрыла лебедиными крыльями улицы. Да так быстро, что торопливые дворники, снующие тудасюда как зайцы, не успевали их расчищать. Все жители постоянно опаздывали – кто на работу, кто на учебу.

Бездомные коты превратились в круглые пушистые шарики. Они грелись на капотах и мечтали о теплом доме и куске ароматной колбасы. Завистливыми взглядами провожали выходящих из подъездов псов на поводках, которые с глупыми мордами рвались в парк. Люди очищали машины и сапоги от вездесущего снега. Разноцветные, хитро подмигивающие лампочки гирлянд напоминали о праздниках. Развешанные по всему городу, они подсвечивали белое покрывало и дарили мистичное волшебное ощущение. Огни города словно засветились ярче, веселее и как-то уютней. Дети, не скрывая

своих эмоций, прыгали, радовались, набирали в супермаркетах огненные мандарины и шуршащую колкую мишуру. Взрослые с серьезными лицами ходили на работу и ругались на пробки, но в душе они были так же рады, что наступило пусть и недлинное, но такое волшебное время. Прыгать и веселиться они себе не позволяли, поэтому пили шампанское, вино или рисовали и влюблялись в кого попало. Взрослые совершенно не умели быть собой, этим они огорчали своих детей. Те, обиженно насупившись на замечания, решили, что мамыпапы им просто завидуют и продолжали веселиться.

Особо отважные и нетерпеливые охотники отправились в ближайшие леса. Величественные леса с зелеными елями, чьи мохнатые ветви-лапы низко опускались из-за снега, встречали гостей тишиной и спокойствием. Только изредка где-то пролетали красные шарики снегирей, и снег с деревьев слетал и ск р и ст о й х о л о д н о й пыльцой. Синицы вертко крутили хвостами и недовольные, что не нашли пропитания в этот раз, летели дальше. Горожане кутались в шубы и шапки. Забавно топали, деловые, с красными от мороза лицами. Иногда по утрам светило солнце, и снег превращался в кучу блесток. Ездить в трамвае с теплыми сиденьями и глядеть на заснеженный сверкающий город и холодное неземное солнце было каким-то необычным особым удовольствием. Единственная, кто не радовался всей этой суете, снегу и зиме – маленькая девочка Мила, живущая на севере города. Она задумчиво смотрела в темноту за окном, на белый асфальт, и с завистью слушала голоса других детей, раздающиеся с улицы. Пятилетняя Мила не любила праздники. Особенно зимние, когда ее сверстники писали письма Деду Морозу. Она не знала своих маму и папу, и за возможность просто пожить пару деньков в семье она отдала бы самое

дорогое, что у нее есть, – даже фарфоровую куклу Катю. Иногда они снились ей. Такие родные, свои… Молодые, красивые, очень умные и прекрасные. От их улыбающихся лиц и теплых ладоней ей становилось тепло и уютно. Девочка улыбалась во сне… Возможно, только сонные грезы были ее спасением и убежищем от жестокой реальности. Каждый год она просила подарок – собственный дом, где ее будут ждать и любить. Но время шло, и ничего не менялось. Вокруг были ее сверстники, строгие воспитательницы, персиковые стены детдома, общие игрушки и безвкусные каши по утрам… – Пай, почему так, а? – с болью спросила она, обращаясь к фиолетовому плюшевому зайцу, сидящему на подоконнике. Пай не знал. Мил а пог асил а свет, легла и накрылась с головой шерстяным одеялом. Отчаяние и злоба на свою жизнь, на свою судьбу навалились на нее. «Сказки, выдумки эти ваши чудеса», – пробормотала она, прижав к себе Пая. *** Иван Николаевич вышел из черного, как слюда, и большого, как слон, джипа, тяжело вздохнул и закурил, с грустью глядя на ГУМ. На Красной он не был давно. Впрочем, в последние несколько лет он нигде не был. Словно и не

жил. Он почувствовал, что несчастлив, что его жизнь и жизнью-то нельзя назвать, все ее края заполнила работа. Да, свое дело, деньги. Но внутри – пустота. Хотелось радоваться мелочам и видеть мир вокруг не из окна кабинета гендиректора. Походить по улицам, ловить ртом снежинки, дурачиться, по утрам неспешно ходить с чашкой кофе и обсуждать новости, покататься с горки, как маленький. Поэтому Иван взял отпуск и, поручив все свои дела ответственным замам, широким шагом вошел в жизнь, полную красок и радости. Сначала он ощутил ни с чем не сравнимую свободу. Небывалое удовольствие от того, что может просто не спеша пойти сам гулять с собакой. Но постепенно восторженность сменилась тоской. Свои эмоции не с кем было разделить, мысли высказать. Разве что домохозяйке или садовнику, но это было совсем не то. Одиночные походы и прогулки опротивели. Иван всегда был одиночкой, но настал тот самый момент, когда это начинает сводить с ума. Ему хотелось иметь семью, ребенка, но с этим были проблемы. Во-первых, со здоровьем, во-вторых – с девушками. Пустые отношения с гламурными девицами не дарили ни теплоты, ни радости, только выматывали. Одиночество стало словно его тенью. Мир

тускнел, словно все краски выцвели как в старом журнале. Поэтому он совсем перестал верить в хорошее, мрачно шутил. Он перестал верить, что бывают счастливые случайности, в народе называемые чудом. *** В директорском скромном на удивление кабинете громкой трелью зазвонил телефон, разрушив тишину детдома. Надежда Михайловна, добродушная дама лет пятидесяти, резко вздрогнула, как от укола иглой, и подняла трубку, неохотно отрываясь от своих дел. – Алло. Да, здравствуйте! Вы так неожиданно! – лицо дамы мгновенно просветлело, она поправила дужку прямоугольных очков и словно оживилась после длительного сна. Звонил попечитель их учреждения. Частенько приезжали его помощники, заваливали узкие коридоры коробками разных размеров в красивой цветной бумаге, разыгрывали спектакли с участием ребят. Сам попечитель почти никогда не приезжал – у него не было на это времени. Хотя он всегда в конце года обещал директору детдома приехать. Директриса кивала, соглашалась и по привычке говорила дежурную фразу. Так и сейчас. Промолвив: «Мы вас с нетерпением ждем», – она положила трубку. В глубине души понимала,

что он не приедет. Не потому что врет, а потому что опять что-то может помешать. Закон подлости. Но все равно не обижаться на это было трудно. *** Этим вечером Иван не спеша ехал домой. Он слушал любимую музыку и от удовольствия качал головой в такт. Сегодняшний вечер скрасила встреча со старым приятелем. Желтый свет фонарей и теплота нового салона дарили какой-то особый уют. Жизнь казалось не такой уж плохой. Внезапно, словно росчерк молнии в ночном небе, перед кузовом черного коня оказалась маленькая фигурка. Ее приближение Иван успешно проморгал, утонув в своих мыслях. Не успев запаниковать, он резко выкрутил руль и свернул в кювет. Реакция не подвела. На снегу же стояла девочка лет пяти-шести. Шапка валялась рядом с ней, золотистые волосы, подсвеченные фонарем сияли, словно золото, в руке она держала мягкую игрушку. Девочка с интересом разглядывала Ивана. Осознание и ужас происходящего со скоростью ленивца все-таки добрались до Ивана. –Ты почему бегаешь по дорогам? Под колеса попадешь, и все! – закричал он, подходя к ребенку. – Жива, слава Богу! – Да. А у тебя пятно, – бесстрастно промол-

вила та и указала пальцем на его рубашку. Иван посмотрел. И правда. На белой рубашке красовалось кровавобордовое пятно. Почемуто этот факт его устыдил и утихомирил одновременно. Злость и раздражение исчезли так же быстро, как и нахлынули. – Почему ты одна? Где твои родители? Где ты живешь? – Нигде, – холодно и отрешенно ответила девочка, смотря своему собеседнику в глаза. С таким выражением люди говорят о том, с чем давно смирились и что не в силах исправить, принявшие жестокую правду. Взгляд ее был совсем как у взрослой. Она почему-то казалась ему знакомой, очень знакомой. – Совсем нигде? – Да. – Замерзла? – Чуть-чуть, – скромно ответила девчушка. Хотя она замерзла прилично, носа и рук уже не чувствовала. – Садись, я тебя отвезу домой. Девочка послушно села на заднее сиденье. – Не-а, не отвезешь, – покачала она головой, словно насмехалась. – Меня Мила зовут, а тебя? – Красивое у тебя имя. А меня просто Иван. У него загудела голова. Да, и видок у него был не очень: лицо помятое, глаза красные. Иван решил, что утро вечера мудренее. Завтра он расспросит ее о родителях,

наверно, она потерялась или сбежала из дома. Если не скажет, тогда и заявит в полицию. На Ленинке были пробки, машины так газовали, что открыть окно стало невозможно – противный запах бензина удушал. Мила постоянно что-то говорила и задавала абстрактные вопросы: «Сколько листьев на деревьях? Почему метро под землей? Почему киты такие большие?» Ее определенно интересовало все на свете. Осознав, что вопрос задала глупый, она смеялась. И Иван тоже, столь заразительный был ее смех. Наконец Мила успокоилась, согрелась и, устроившись поудобнее, уснула. Внезапно у Ивана в голове всплыл разговор с Надеждой Михайловной. Женщина рассказала, что они потеряли девочкувоспитанницу, она сбежала во время прогулки. По описаниям похожа. Иван пригляделся к ней и понял, кого она ему напомнила. Его младшую сестренку, которая погибла в автокатастрофе вместе с его родителями. Сходство с этой девочкой было поразительное: те же волосы, те же глубокие чуть грустные глаза, даже взгляд был такой же пронзительный. Что-то внутри Ивана шелохнулось, что-то давно забытое, жгущее желудок и щемящее в груди. Что-то светлое и дарящее тепло. Он задумчиво по-

смотрел на мирно спящего ребенка, улыбнулся своим мыслям и аккуратно укрыл ее мягким пледом. *** Утром Мила была в прекрасном расположении духа. Казалось, тот факт, что она находится дома у незнакомого человека, ничуть ее не смущал. Она радостно подбежала к хозяину дома и зажала его в теплых объятиях. «Доблое утло». Букву «р» она выговаривала через раз. Девочка чмокнула Ивана в щеку и звонким голосом заявила, что хочет есть. На кухне девочку ждал не завтрак, а целый обед: итальянская пицца, сырный суп с креветками, жаркое из свинины с рисом, вишневый сок и на десерт большое блюдо с пирожными. – Вау-у-у! – восхитилась она. – А нам на обед давали гречку, котлеты и белый борщ. – Белый? – удивился Иван, подсев к ней за стол. – Ага! – затрясла Мила головой и накинулась на кушанья. – А ты был в зоопарке? Слона видел? Пойдем завтра посмотрим? Или нет! Давай в цилк! – выкрикивала свои идеи она, едва прожевав кусок. Глаза ее сияли так необыкновенно, словно ее питала изнутри невиданная сила. Милу разрывал голод физический и умственный. Пытливый детский ум жаждал новых ощущений и знаний.

Завтра вечером ее нужно везти назад. – А мама где? Давай еще собаку купим или кошечку! – поев, затараторила Мила. Ивану стало не по себе. Ужас и обида смешались. Детдом и ничего больше. Она ничего не попробует, не увидит. А дальше что с ней? Никакого воспитания, нормального развития, а главное, может обозлиться на весь мир из-за того, что ее оставили в этом мире одну. И станет на одного несчастного человека больше, если уже не стало. Иван меланхолично смотрел на нее, и тоска снова забирала его в свои каменные объятия. Он горько усмехнулся. «Вот и увидимся наконец-то, Надежда Михайловна». Хотя… Может быть… За окном снова шел снег. Расставаться с Милой Иван не хотел. За короткое время одним своим присутствием она принесла в огромный пустой дом уют и тепло. Тишину разрезал звонкий смех. На душе становилось светлее. Мила стала лучиком в мрачной его жизни. Проблем словно не существовало, было солнце. Впрочем, себе он в этом не признавался. Новость о поездке назад Мила восприняла странно. Сперва девочка удивленно округлила глаза. Посмотрев вокруг себя растерянным взглядом, она с ужасом убежала в

дальнюю комнату. В машине Мила помрачнела, съежилась и на вопросы отвечала односложно, зло глядя исподлобья. Она замолкла и с утра ни сказала ни слова. Девочка словно срезанный цветок –быстро расцвела и также быстро увяла. Иван с тоской вел машину. На душе скребли не то что кошки, а настоящие тигры. Почему-то было стыдно перед ребенком и в тоже время обидно за нее. А в чем, собственно, его вина? Он же, наоборот, не оставил ее мерзнуть на шоссе ночью. Пытаясь абстрагироваться от ситуации, он стал думать, куда поедет потом. В бар? В сауну? Домой не хотелось до омерзения, до тошноты. У самых дверей детдома Мила выскочила из машины и побежала в противоположную сторону. Бежать было тяжело, мешал снег, она загребала его коленками и падал в сугробы, но не останавливалась. Иван кинулся следом. Машина осталась открытой. Наконец девочка устала и бухнулась на

снег. Ее голова в желтой шапке с помпоном склонилась вниз колокольчиком, она сгорбилась, стала меньше, плечи подрагивали. Маленькой Миле казалось, что весь мир, весь огромный мир встал против нее, а у нее совсем нет сил противостоять. Ее мечта, ее желание снова не исполнилось, ее мир рушился. Она ощущала, что проваливается в темноту и ее никто, совсем никто не спасет. Это было невыносимо. Ведь она сама из детдома сбежала, чтобы найти своих родителей, хоть кого-нибудь, кому она будет нужна, кого сможет полюбить. Но опять, опять ничего не получилось, опять она не нужна, лишняя. Бессильная злоба переходила в глубокое, всепоглощающее отчаяние. – Ми-и-и-ила! Милочка, что с тобой? – взволнованный Иван подбежал к девочке и присел на корточки. Ивана трясло. Русые волосы, заплетенные в хвостики, растрепались, старая курточка с заплаткой расстегнулась. Нежное детское личико было мокрым от

слез, красные глаза глядели с обидой и болью, ощутимой почти физически. Забытый в снегу неподалеку Пай глядел пластмассовыми глазами в морозное небо. Неожиданно ему стало все понятно. Совсем все. «Какой же я идиот». Она не выдержала, кинулась на шею Ивану и прижалась к нему. Ворот его рубашки и щека стали мокрыми от детских слез. Так тихо, что трудно было разобрать, прошептала: «Папа. Папочка. Не оставляй меня». Мила долго еще не могла успокоиться, плакала, что-то говорила на ухо. Вся внутренняя боль выходила вместе со слезами, накопленная за ее недолгие годы, но ее было столько, что хватило бы на много лет. Иван неожиданно понял, что это его ребенок. Он все решил. Вместе с ее слезами уходила и его боль, его страхи. Слезы вымыли печаль в душе у обоих. Снег все летел и летел, кутал город в дрему. Он и не знал, что в городе стало на одну семью больше…

Цыганка Алексей Холодный Вон она, в жёлтом платье. Стучит по брусчатке белыми каблуками. На голове – красная шляпка. В руках - маки. Сама дышит лёгкостью и вес-

ной. Я ждал её на лавочке – месте наших встреч. Подошла ко мне, остановилась. Даже сейчас, когда её глаза выше, она

смотрит снизу вверх. И слегка улыбается – как ребёнок, ждущий, что его похвалят. Присела рядом. Как всегда, начать разго-

вор решил первым: - Откуда маки? взял игриво-ревнивый тон. Быстрый взгляд изпод ресниц, щёки налились румянцем. - Это тебе. Не привык получать от девушек цветы. При первой нашей встрече подарил ей такие же. - Я хотела сказать… Чтобы не волновалась перед важным «признанием», коснулся её губ, поцеловал. - Чего же ты хотела? - Ухожу от тебя. Моя улыбка с лица не исчезла. Осталась на нём судорогой. - Почему? Нам же было хорошо, - вожу губами по её щеке. Делаю вид, что не встревожен. Нет, она не могла найти другого! Никуда не выходила из дома. Всё время была на виду. Но, решил проверить: - Как его зовут? - Да никак, - покраснела. Тонкие бровки нахмурились. Даже, когда хочет расстаться, презирает мысль об измене. Означает ли это, что ещё любит, или просто уязвлена в гордости? Да и, разве последняя может быть у такого хрупкого цветка... - Ты просто не тот, - посмотрела в глаза. Всё же, униженна именно гордость: раньше она в глаза не смотрела. К тому же, не могла: ниже ростом. Когда обнимал, пряталась в складках куртки и утыкалась в грудь. Так что,

редко друг на друга смотрели. Для этого ей нужно было поднимать голову: а она скромная, так делать не любила. - А какой тебе нужен? Задумалась. - Ты умный. Наблюдать много любишь, думать. А я ждала действий. - О чём ты говоришь? Сама же в маленькой комнатке сидела и читала днями. Задумавшись, стояла у окна. Витала в собственном мирке. Я ведь тоже в бесхарактерности могу упрекнуть. - Ты… тоже хотел действий? Вот он, обычный человек. Способен помириться с другим, увидев, что у него в том же месте болит. Тем самым, сделать из болезни культ. Разве может быть крепкой любовь, которая упирается в слабые места обоих. Любя, они презирают друг друга. - Не имеет значения, чего я хотел. Ты сделала первый шаг. Признаюсь, обиделся. Она, такая мягкая и податливая, порвать решила сама. Теперь и моя гордость уязвлена. Это тонкий ритуал иглоукалывания, чтобы понять: уцелел ли хоть один нерв, после всего, что было пережито. - Почему не сказала мне сразу? - Хотела всё взвесить. Когда познакомилась с тобой, сама начала думать. Оценивать людей. Тебя тоже оценила.

До неё был философом. Писал. Когда встретились, отложил перо. Вспомнились слова одного грека: «Если мне скажут, что какой-то философ женат, ему в лицо я рассмеюсь». Женщина вправду мешает. Для хороших мыслей нужен внутренний голод, а она отбирает его. Уже начал понимать: когда голоден и чувствуешь лишения обижаешься. Когда обижен, начинаешь думать. Значит, ум – следствие собственной ущербности. Но ведь, хочется быть не ущербным, а нормальным. Так, философ погиб от нескольких поцелуев. И ведь раньше были женщины, но все – на одно лицо. Только подтверждали, что о них думал: хищные птицы. Эта же не такая, поэтому прежние убеждения разнесла в щепки. - А себя, себя оценила?! Зачем я это сделал. Хотел просто уколоть. Низко. Вот так, когда женщина разочаровывает мужчину, он перестаёт быть собой. Потому, что оба не оправдали своих надежд. Не оправдали, потому что слишком хорошо друг о друге думали. - Да, и пересмотрела всё, чем занималась. Перестала писать картины. Знаешь, искусство само по себе лживо. Интересуются им натуры тихие, со спокойным нравом. Не означает ли, что уже этим они сами себе лгут? Прячут собственные желания за тихим, спокойным ха-

рактером. Так что, больше не пишу. - То есть, теперь ты не лжива, а честна перед собой? - Да. И хочу жить, а не существовать в маленькой комнатке с книгами. Вскинула одну оголённую ногу на другую. Только сейчас заметил макияж. Его немного, еле оттеняет выразительные черты лица. Способность передать характер несколькими штрихами может только художник. Не такой, каким она была. А тот, что смотрит в душу. Значит, научилась, и поняла свою. Выходит, её настоящее естество – не ручная кошка, а тигрица? А ведь за то её и полюбил, что была тихая. Сначала, увидел обычную девушку, с простыми человеческими потребностями. Затем, за простотой разглядел античную гордость. Первое время ду-

мал: «она от людей». Потом осознал, что от Бога. Как оказалось – от Дьявола. Взял её руки в свои, провёл пальцами. Она любила это, хоть и боялась щекотки. - Скажи, когда изменилась. - Мы тогда были в Испании. Помнишь, тот фестиваль фламенко? Помню. Она танцевала в чёрном платье, босиком. Раньше себе такого позволить не могла. Считала, это не скромно. Но тогда, как будто ведьму в себя пустила. С растрепанными волосами, плясала тенью на пляже Коруньи. Каждое движение делала назло публике, с гордо поднятым носом. Жители прозвали её «цыганка». - Ты ведь сам меня этому учил. Хотел, чтобы я раскрыла в себе женщину. Нет, она не женщи-

на, и не девушка. Она «роковая». У таких возраста нет. Встала, бросила прощальное: - Последнего свидания не проси. Не хочу, чтобы сам себя унижал. И ушла вглубь парковой аллеи. Так и просидел с её маками до вечера. Как сказал, раньше только таких женщин видел. Сам их к себе притягивал. Потому, что они дополняли мой характер. Когда увидел её – изменился. Захотел изменить и её: ностальгия по прошлому осталась. Нашёл красивую ромашку, превратил её в розу. Но, вместо того, чтобы радоваться, злюсь на её шипы. Про себя думал: «Поделом. Если бы остался таким, как прежде, она бы тебя оценила. Нет же, изменил своим принципам. Размяк. Этого она не стерпела».

Под пристальным вниманием звезд Маша Воробьева “Как хорошо, что нам не приходиться убивать звезды.” Эрнест Хемингуэй “Старик и море” Молодой Господин шел вдоль мостовой. Только что прошла гроза, поэтому в воздухе витал приятный запах озона и мокрого асфальта. После

дождя тучи отошли, открывая темное звездное небо. Он не мог вспомнить, когда все изменилось и жизнь ушла в другое русло. Все воспоминания, грустные и счастливые, слились воедино и застилали пеленой сознание. Господин чувствовал дрожь внутри. И это было

вовсе не от холодного ветра и промокших ног. Все содрогалось от наплыва чувств. Но вся эта история произошла здесь, на мосту, а если хочешь вспомнить все, что с тобой было, следует вернуться в самое начало. *** Все произошло пятью годами ранее. Еще

совсем юный наш Господин еще имел привычку выходить ночью на улицу и гулять по городу, пока не нарвется на приключения. Но в его возрасте это было простительно. Ему было всего лишь 19 и звали его Виктор. Не сказать, что он блистал красотой, но и не был отталкивающим на внешность. В меру красив, в меру умен, на первый взгляд ничего особенного, но завоевывал внимание общества своей харизмой. Еще совсем юный с большими амбициями и неукротимым желанием показать себя. Нет, Виктор не был самовлюбленным, просто ему нравились восхищенные взгляды, юноша желал взять от жизни как можно больше. И у него это получалось. Вначале. Но потом начались трудности, и он, как и большинство людей, начал сдавать позиции. Но где-то в глубине души он все еще верил в свою мечту. В тот день Виктор гулял по мостовой. Жара летнего дня спала и теперь лицо приятно обдувало едва прохладным ветерком. Он прикрыл глаза от наслаждения - парнишка был без ума от такой ночной свежести после летнего знойного дня. Господин оперся на перила моста и стал вглядываться в дальние звезды. Каждую ночь они появлялись на небе, наблюдая за ними и защищая нас. Сияние звезд отдавалось откликом глубоко в душе. Без этих маленьких жемчужин невоз-

можно было представить ночное небо. И мы не могли уже жить без них. Каждому мечтателю было необходимо изливать комуто душу, а скопления звезд были лучшими слушателями исповедей. Через некоторое время его внимание привлекли голоса, доносившиеся издалека. Он обернулся на звук и увидел пьяного мужчину, который приставал к молодой девушке. Она прибавила шаг, надеясь, что преследователь отстанет, но тот по-прежнему следовал за ней, едва держась на ногах. Было видно, что в глазах девушки играл страх. Не раздумывая Виктор направился в сторону девушки и ее нежеланного спутника. - Извините, не могли бы вы отстать от девушки, которая явно не хочет иметь с вами ничего общего,- сказал юноша, включив свой самый едкосаркастический тон. -А ты кто вообще такой?- конечно, его слова пьяное сознание восприняло в штыки. В следующее мгновение Господин почувствовал вспышку боли в районе переносицы. Мужчина, видимо, запаниковал, когда парнишка упал назад от удара и поспешил удалиться с места происшествия. А юноша чувствовал, как по губам начала течь кровь. - Держите,- сказала незнакомка, протягивая “спасителю” платок. - Спасибо,- ответил Виктор, принимая платок

и прикладывая его к носу. - Это вам спасибо. Некоторое время Виктор продолжал сидеть на мокром асфальте, ждал пока пройдет легкое головокружение. Когда поднял взгляд, он увидел, что девушка все еще стоит и смотрит на него с беспокойством. Через некоторое время он поднялся и уже собирался уйти, как его окликнула девушка: - Меня зовут Нина, - Господин увидел смущенную улыбку. - Виктор,- он улыбнулся в ответ и предложил проводить девушку, и она согласилась. Они так и шли в полном молчании, но их это не напрягало. Это хорошо, когда есть с кем помолчать, ведь молчание гораздо красноречивее многих слов. В тишине родственные души соприкасаются вновь. *** Дальше все шло как во сне. Эти чувства окрыляли их, дни пролетали, словно секунда, а месяцы, будто прошло пару часов. Виктор помнил каждое мгновение проведенное с Ниночкой. Как они они гуляли по городу под ночным небом, эти легкие прикосновения, которые в темноте казались еще сокровенней. Помнил, как девушка смеялась, танцуя под теплым дождем. Помнил первый поцелуй, первую ссору,первое признание... Все это происходило под пристальным вниманием звезд. Они были свидетелями их любви и чувств.

Они лежали на поляне за городом. Холодный воздух морозил кожу, но сейчас это было неважно. Единственное, что имело значение, это тепло рядом лежащего тела. Они смотрели на бездонное небо, как Ниночка нарушила молчание: - Жаль, что многие не замечают звезд. Нам кажется, что они маленькие, словно песчинки на небе, но на самом деле это мы ничтожные крошки в этой бесконечной Вселенной, а они огромные массивные звезды. Когда смотришь на небо ночью, оно кажется таким бездонным, что дух захваты-

вает. Это уносит тебе куда -то далеко от реальности и на миг чувствуешь, что ты нечто большее, кем являешься на самом деле. Тогда Виктор надолго запомнил этот разговор. Они уже собрались ехать домой, выехали на трассу и Виктора ослепило сияние фар летящей на них машины. Мужчина резко вывернул руль и машина слетела с дороги и врезалась в дерево. Основной удар пришелся на пассажирское место... Нина погибла на месте. ***

Господин все так же стоял на мосту и смотрел невидящим взглядам в даль. Эти чувства захлестнули с новой силой, не позволяя нормально дышать. Внутри была лишь пустота, отдающая болью в груди. Но Виктор позволял этой боли и дальше расти. Она позволяла почувствовать, что он не погиб вместе с ней тогда, а продолжает существовать в этой жизни. Именно существовать. Без нее он не чувствовал себя живым. Верно говорила Нина, что истинная любовь - это великая трагедия. И пусть звезды будут свидетелями их “великой трагедии”.

Красная земля Анастасия Рейфшнейдер То, что я вижу под ногами – не более чем иссушенный многовековыми лучами звезд, красный песок. Где-то он крепок как сталь и сформирован в острые бесформенные скалы, а где-то простирается мягчайшей субстанцией, готовой поглотить тебя, лишь сделаешь один неверный шаг. Мда, живем мы бедно… Мы – это я мой народ. Для вас, землян такие слова звучат излишне пафосно – мой народ, моя земля…Но оно и понятно, ведь вы уже давнымдавно утратили ту тончайшую связь с Космосом, которая объединяет все сущее, всю энергетику Вселенной. Ведь каждая

галактика это всего лишь самый мельчайший сосуд бесконечного пространства и каждое мерцание солнц это пульсация, пульсация самой жизни, пусть даже если она кажется вам и безжизненной. Безжизненная жизнь - такова нынче ваша философия. Уткнувшись в колени, вы бредете вокруг своей оси, закрывшись от всего и всех. Впрочем продолжим о более важных вещах - о моем народе. Наш образ жизни поддерживают лишь несчастливейшие из вас – спокойные ночи в пустыне, вокруг теплого костра. Треск испепеляемых веток гармонично сочетается с нашими ри-

туальными песнями под звук ашико. Одежда наша состоит из своеобразных лоскутов, сплетенными из сухой травы, вручную нашими женщинами. На шее у каждого толстые нитки бус, которые даруются каждому при рождении главным шаманом племени. Вы могли бы счесть нас дикарями но, увы, все наоборот. Разве можно назвать дикарем существо, живущее в полной гармонии со своей планетой, ощущающий каждый ее вздох, как свой собственный. Нашу планету вы назвали Красной Землей. Действительно, здесь всегда все именно этого цвета – красная почва, отра-

женное в ней коралловое небо, песчаные алые бури и тонкие скелетообразные деревья с маленькими малиновыми листочками. Первые гости за все время существования Красной Земли – не считая конечно случайно залетевших метеоритов. Да и то - вовсе во Вселенной ничто не случайно. Они двигались осторожно, в своих странных тяжелых костюмах. Каждый шаг измерялся при помощи хитроумных приспособлений – оно и не удивительно, ведь Красная планета по земным меркам была радиоактивной. Мы знали о грядущем приближении незнакомцев – нам все рассказали звезды. Главный шаман, высокий скрюченный старик приветствовал их, разведя руки широко вверх. Но тут случилось нечто ужасное – несколько режущих слух звуков и грудь шамана была исщеплена в кровавые ошметки маленькими серебристыми пулями. Он глухо упал на землю – казалось по всей планете пронеслось эхо его смерти. В следующее мгновенье разразилась бойня. Я и моя будущая жена Мариэль стремительно понеслись прочь. Мы были молоды и быстры – лишь это спасло нас в тот день. М ы п е р еж д а л и ночь в скалах. Обычно столь горячий алый ветер вдруг охладел и морозил мне ноги, хотя скорее это

мой разум таким образом пытался превратить реальность в болезненный бред. - Зачем они это делают? – прошептала Мариэль. На её прекрасных глазах засверкали слезы, столь ярко что я испугался что их блеск заметят враги. Люди установили огромную стальную колбу, вокруг которой извивались жуткие черви – они жадно высасывали из недр Красной планеты её кровь – густую чёрную нефть. Та неохотно поддавалась – ведь нефти здесь было не так уж много. Она всего лишь питала сердце планеты – вечно раскалённое пульсирующее твердое ядро. - Зачем? - повторила Мариэль, - Это же так ужасно. Зачем они убивают нас и нашу планету? - Потому что они сами давно уже умерли – ответил я и прикоснулся к её бусам – они обветрились, бусинки едва держались за ниточки. Как и наши жизни сейчас. *** Что мы будем делать? – этот вопрос повис в неподвижном воздухе коралловой пустыни. Проклятая колба с червями всё так же жадно хлюпала, присосавшись к артериям планеты. К артериям…Эта мысль сверкнула в моей душе. Она была не менее ужасна, тем что снами сделали люди но все же…Что нам оставалось? Все кого мы любили мертвы. Все вокруг загажено и огромное

сердце вот-вот перестанет биться. Вам знакомо чувство, когда сзади тебя находится пропасть, которая к тому же постоянно обваливается, заставляя шагать вперед. Ибо если не вперед – угодишь в вечную пучину. Отчаяние и страх перевоплощаются в горделивую твердость. Впрочем… Раз в сутки колба замирала – в ней что-то меняли, чинили. Люди ходили вокруг нее постоянно всё измеряя и сверяя данные с табличкой в руках. Однажды такая таблица была забыта одним из «костюмов». Я уже приноровился к их языку и поэтому принялся немедленно изучать схемы на ней. Мне благоволила сама Вселенная. В центре колбы находился рычаг контролирующий давление. Если его опустить, когда все черви отключены – то произойдет взрыв, который воспламенит все заполненные нефтью артерии и тогда… Ядро планеты навсегда остановится, остынет. Мариэль так же это поняла. Она была готова. Готова к смерти. Прощай Красная планета. Тебе суждено умереть не от пролетающего гигантского метеорита или черной дыры, нет… Ты погибнешь от рук собственного создания, своего сына, своей плоти и крови…Будем считать это эвтаназией, не так ли? Не хочу вдаваться

в подробности проникновения в колбу – скажу лишь что Мариэль пожертвовала собой, отвлекая людишек. А ведь мы

могли бы стать мужем и женой, продолжить жизнь, но нет. Рычаг плохо поддавался, но все же я смог

дернуть его вниз, повиснув на нем всем телом. Мгновенье тишины и красная земля пронеслась передо мной.

Автобус в храме Зоозеро Туристический автобус ворвался в вековую тишину собора словно пыхтящий и свистящий паровоз. Мужчины, женщины и дети стараются вести себя тихо, шепчутся, но от этого становится только шумнее. Вся эта разношерстная масса в натянутых на скорую руку платках и смешных юбках, покрывающих головы женщин и шорты мужчин, на некоторое время останавливается при входе внутрь собора. Затем появляется энергичная мадам средних лет и начинает тараторить: - Вы находитесь в главном соборе Богоявленско-Анастасиина женского монастыря, где хранится общероссийская святыня - Феодоровская икона Божьей Матери. По преданию, образ был чудесным способом обретен Феодором Стратилатом, а принадлежит он руке ученика Иисуса Христа, евангелиста Луки, и относится к первому веку нашей эры... Параллельно рассказу гида монашка читает тропари и молитвы. Роскошный иконостас напоминает голубую ель зимой, когда ее пушистые

ветви покрываются густым снегом. Все это придает внутреннему убранству храма ощущение неземной, праздничной торжественности. Если смотреть прямо на алтарь, то Феодоровская Богоматерь будет справа, она будто выглядывает из-за ветокикон. Никто из туристов, выстроившихся в длинную очередь, не теряет времени даром, желая лишь одного - прикоснуться губами к животворящему образу. Видно, как тушуются слегка некоторые, осеняя себя крестом и робко прикладываясь к Заступнице и Хранительнице. Здесь, в Богоявленском соборе, словно рентгеновским лучом, просвечивается души человеческие на веру и на самую способность верить. Вот, дети, например. Старший брат и младшая сестра. Подходят к образу по-разному. Она улыбается, ей всего пять лет. Что она понимает во всем этом? Мальчик лет двенадцати заметно смущен, подойти и поцеловать холодное стекло, под которым бьется горячее сердце мамы Господа нашего,

- целое испытание. Наспех крестится, спотыкается, не заметив деревянную ступеньку - они всегда, эти ступеньки, ловят неопытных и нерешительных. Видно, что мальчик еще не добрался до той знаковой черты, когда станет сам выбирать себе одежду. Он решительно нерешителен, его ремень вот-вот отпустит купленные навырост джинсы, и он рискует предстать перед Спасительницей в непотребном виде. Левой рукой мальчик придерживает штаны, готовые опуститься на колени... Сзади едва движется очередь, перебирая, словно гусеница, многочисленными ногами. А что сказать о лице мальчика? Оно выражает трепет, переволнение, будто его сейчас спросят о самом главном. А если нет ответа на этот вопрос, если главного еще нет у человека? Ему кажется, что все смотрят на него. Не только люди, но и все эти лики с бесчисленных икон. На образ Божьей Матери, к которому предстоит прикоснуться губами, и вовсе страшно взглянуть. Голова мальчика опущена, он подходит

к Феодоровской Богоматери, быстро осеняет себя крестным знамением, поспешно целует заветное стекло и торопливо покидает намоленное место. У него горят уши и пылает лицо. После мальчугана к иконе поднимается женщина лет пятидесяти. Широкая деревенская юбка и разноцветный платок. Некоторое время она стоит словно в нерешительности и шепотом произносит слова молитвы. Она то приближается к иконе на расстояние вытянутой руки, то отходит подальше. Падает на колени, слова молитвы слышны все громче. Они звучат в унисон псалмам и тропарям, которые звучат с кафедры собора из уст монахини. "Пресвятая Богородице, помилуй нас!" Вот женщина почти распласталась на нежном коврике у заветного образа. Она плачет. В слезах тонут слова молитвы. Очередь все очевиднее выказывает свое нетерпение, обсуждая поведение женщины. Та разрывается истошным криком: "Родная моя, спаси и сохрани!" Женщина падает навзничь и не двигается. Она уткнулась лицом в пол и продолжает шевелить губами... Сколько прошло времени, одному Богу известно. Кто-то из первых в очереди осторожно трогает ее рукой, предлагает подняться. От прикосновения молящая резко вздрагивает, потом начи-

н а ет п р и г о в ар и в а т ь : "Пресветлая, Преблагая, моли Сына о нас…" Легкий трепет приводит в движение сонм жаждущих прильнуть к святыне. Перед ними выросло препятствие в виде, похоже, потерявшей рассудок и самообладание женщины. Она встает на ноги и снова падает, касаясь лбом пола. Она кричит, заплетается в длинной юбке, ее глаза переполнены слезами, которые, будто вулканическая лава, растекаются по лицу, стекают по морщинам к губам, попадают в рот, наполняя его солью нашего странного существования, которая растекается с кровью по жилам, заставляя нас проживать новый и новый день. Черный платок с красными розами и зелеными листьями сползает на затылок, открывая челку, которая покрыта красивой сединой. Женщина оборачивается, бросает безумный взгляд на очередь, чтобы снова окунуться в пучину рыданий и слез. Кажется, всему этому грустному представлению не будет конца… …В собор врывается гид, она направляется к Феодоровской иконе быстрым, свойским шагом. Сразу смекнув, что к чему, обнимает молительницу руками, предлагает спуститься с возвышения у иконы и успокоиться. - Дорогая моя, все будет хорошо. Есть еще люди, которые хотят просить милостей у Пребла-

женной. Вон их сколько! – Указывает она на очередь. – Богородица слышит Вас и обязательно поможет… - Никто уже не может помочь мне! – Вырывается из рук просительница. – Кто мне вернет его? Женщина ни за что не желает покинуть спасительный квадрат перед животворящей иконой. Туристы, составляющие большинство очереди, недоуменно глядят, как их гид, их Альфа и Омега в этой экскурсии по Костроме, безрезультатно пытается очистить им путь к небесным благам, которые, вне всякого сомнения, источает Феодоровская Богородица. Терпению толпы приходит конец. - Женщина, Вы не одна пришли к Спасительнице. Среди нас есть дети, пенсионеры… - начинает осторожно красивая женщина лет 35-ти, которая держит за руку симпатюльку-дочурку. Просительница словно ничего не слышит, всячески уворачивается от заботливых рук экскурсовода, отвечая на попытки обнять ее лишь новыми взрывами рева… Автобусу пора выезжать в Ипатьевский монастырь, однако почти все туристы столпились у чудотворной иконы в Богоявленском соборе, не в силах добраться до одной из святынь царской династии Романовых. - Милая моя, Вы можете немного успокоиться и обратиться к Богородице позже, - в дело

вст упает акк уратный служка со светло-русой бородой, до этого смахивавший пыль с предметов в соборе с помощью небольшого махрового полотенца. – Садитесь вот сюда, на лавочку. Как Вас зовут? - Мне никто не нужен. Только она… Вы не понимаете, как мне тяжело, оставьте меня в покое, - женщина у иконы оборачивается к очереди, ее лицо с прилипшими к щекам волосами, разрушенная челка, расплывшаяся тушь выражают невыносимое страдание. Очередь, опступившая было ее со всех сторон, немного отходит назад. Но только лишь для того, чтобы нахлынуть снова. Мужчина в ставших снова модными нынче среди некоторых камуфляжных штанах, уже силой пытается решить вопрос. Он почти чувствует поддержку окружающих, крепко хватает несчастную за руку и тянет на себя. Истошный крик разрывает симфонию собора, колоколом бьет по его куполу. Даже монахиня у кафедры на миг отрывается от акафистов и ирмосов. - Убери руки, фашист! Матерь Божья, что же это делается?! - Женщина, мужчина хочет помочь Вам… Успокойтесь, пожалуйста… Вот, присядьте сюда… Очередь уже уносит ее морской волной от вожделенного образа куда -то на лавочку под боль-

шим окном. Женщина старается вырваться из назойливых рук, с ужасом глядит она на Феодоровскую Богоматерь, которая уплывает все дальше от нее. Она протягивает к ней свои ладони, затем хватает себя за волосы, бормочет: «Сволочи, сволочи, сволочи…» Вдруг та самая девочка, которая держалась за мамину руку, громко произносит: - Она плачет!!! Поначалу в этом хаосе никто ничего не понимает. Слишком много криков и рыданий вокруг. В забытьи оторванная от иконы женщина, так и не приложившаяся к образу луноликой, падает на пол, срывает с себя платок… - Смотрите, слеза! Кажется, потерявшие спокойствие и приличие люди не слышат никого и не замечают ничего вокруг. - Богородица плачет! Только теперь все устремляют взгляды на чудотворный образ, на темном от столетий лике которого блестит слеза. Молчание воцарилось в храме, можно услышать, как горят свечи. - Это чудо, настоящее чудо! – Восклицает кто-то. Люди, которые минуту назад стремились во что бы то ни стало прорваться к заветной иконе, застыли на месте. Потом, немного опомнившись, они молча подходят к образу, скоренько крестятся и целуют холодное стек-

ло, потом отходят, постоянно оглядываясь. К чести экскурсовода, она оперативно сориентировалась в изменившихся обстоятельствах. - Нам, повезло, дорогие друзья. Феодоровская Богоматерь явила чудо. Те, кто приложился к иконе, проходите в автобус, пожалуйста! На лицах людей можно прочесть недоумение и даже страх. Они уже не обращают никакого внимания на несчастную женщину, распластавшуюся на полу. Она не шевелится, и лишь легкое всхлипывание говорит о том, что она до сих пор не может остановить свои слезы. Люди осторожно обходят ее, покидая основной придел храма. Вскоре на месте разыгравшейся драмы остаются лишь монахиня, твердо продолжающая читать свои молитвы, и брошенная на пол и раздавленная автобусом женщина. Наконец, она поднимается с пола, находит слетевшую с ноги туфлю и со стеклянными глазами выходит через боковую дверь на улицу, во внутренний двор монастыря. Жаркое солнце освещает ее постаревшее за час лицо. Она садится на бордюр напротив памятника Феодору Стратилату. Но и тут ей нет покоя. - Женщина, здесь нельзя находиться. Мне уже батюшка позвонил, чтобы я выпроводил Вас отсюда, – охранник помогает ей подняться и легонько подталкивает к вы-

ходу сквозь небольшую открытую дверь в запертых воротах. - Креста на вас нет,

- тихо произносит она, еле волоча ноги. - А я в Бога не верю, это всего лишь моя

работа, - бросает ей вслед охранник и закрывает дверь.

Двое летом Алексей Рубан Начало лета ознаменовалось двумя событиями, о которых Алик узнал с интервалом в полчаса. Одним утром, где-то в половине седьмого его выдернуло из тяжёлого похмельного сна дребезжание телефонного аппарата. Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как он последний раз платил за услуги связи, и оставалось только удивляться, как его ещё не отрубили от сети. Звонил Дюша. Хриплым голосом он сообщил, что специальным указом правительства на неопределённый срок запрещалась продажа спиртного во всех магазинах страны, а также употребление алкоголя в ресторанах, распивочных и прочих подобных местах. Пробормотав несколько матерных слов, Алик положил трубку и двинулся к рассохшейся тумбочке, на которой возвышался сорокапятисант и м е т р о в ы й «Интергалактик». За время кризиса все ценные вещи давно перекочевали из квартиры в скупку, но за фирменный, зарубежного производства телевизор, подаренный братом ещё в прошлой жизни, хозяин готов был держаться до последнего. На

экране курчавый, красномордый, с сальным взглядом министр пропаганды вещал о необходимости сохранять трезвость сознания перед лицом надвигающейся опасности. Алик представил себе крепышей в синем среди пустых полок ликёроводочных отделов и выключил телевизор. Мысль его метнулась к шкафу на кухне, к одинокой бутылке, где после вчерашнего должно было остаться не менее трёхсот грамм. С минуту Алик в раздумьях переминался с ноги на ногу, а потом отправился в туалет. Из сливного бачка он достал прикреплённый скотчем к стенке свёрток, разложил на тахте купюры и зачем-то дважды пересчитал. Потом он отложил в сторону несколько бумажек и перевёл взгляд на оставшиеся. При должной экономии могло хватить на шестьсемь недель. Приблизительно столько же времени у них и оставалось до конца, исходя из расчётов Алика. Деньги принадлежали его брату. Два года назад, в благословенную докризисную эпоху, он оставил их на хранение перед отъездом в командировку на Запад. Тогда ещё никто и помыслить

не мог о перевороте, закрытых границах и инфляции, превращавшей в прах то, что копилось годами. Командировка брата оказалась бессрочной. Алик знал, что не имел никаких шансов увидеть его снова, но продолжал хранить деньги с упорством обречённого. Утреннее сообщение лишило это всякого смысла. Покончив с подсчётами, он спрятал купюры на место и уже собирался набрать номер Дюши, когда телефон снова начал сотрясаться в конвульсиях. На том конце провода был Базз, с которым Алик занимался проведением электричества в недавно выстроенный особняк местной партийной шишки. Оказалось, что ночью особняк сожгли неизвестные, таким образом, у Алика отпадала необходимость отправляться на объект. Об оплате за предыдущие две с половиной недели работы, само собой, не имело смысла даже заикаться. Закончив разговор, Алик позвонил Дюше. Трубку взяла Марина. После последнего скандала на почве Дюшиной ревности и безденежья обоих они перестали жить друг с другом как муж с женой. Марина пе-

регородила их комнату ширмой, в результате чего каждый получил по шесть метров жилого пространства. Они прекратили здороваться, в остальном же их отношения даже улучшились. По крайней мере, Марина не приводила в дом своих мужчин, а Дюша был избавлен от необходимости выслушивать упрёки по поводу запаха перегара по утрам. К Алику бывшая жена друга относилась прохладно, но без видимого отвращения, поэтому пообещала попросить Дюшу перезвонить, когда он вернётся после разгрузки вагонов. Следующие несколько часов Алик занимался разгадыванием кроссвордов в старом журнале. Телевизор он включил всего один раз. По всем четырём каналам обсуждали решение Совета Десяти, поставившего стране ультиматум. Правительство должно было открыть границы и дать свободу политическим заключённым, в противном же случае Запад собирался начать военные действия. В три раздался звонок. Алик изложил суть дела, и Дюша изъявил желание немедленно приехать. Появился он только через полтора часа. Где-то между периферией и центром доведённые до отчаяния изуверскими условиями труда медики перекрыли дорогу и стали жечь резину. На место приехали люди в синем и, поработав дубинками, разогнали со-

бравшихся, оставив на асфальте несколько трупов. Движение транспорта парализовало, и Дюше пришлось добираться пешком. Не теряя времени, друзья отправились по адресу, записанному на мятой квитанции из обувной мастерской. Нужно было успеть вернуться до темноты, так как ходить ночью по городу давно стало небезопасным. Пока они тряслись в разрисованном убогими граффити вагоне трамвая, Алик рассказывал Дюше, как познакомился с владельцем объекта вожделения. Это было поздней осенью, в бесконечной очереди за маргарином. От скуки Алик разговорился со своим соседом. По виду типичный интеллигент, инженер или научный работник, тот по какой-то причине проникся к собеседнику доверием и рассказал о доставшемся ему от племянника чудоаппарате. Племянника забрали в армию, хотя до призывного возраста ему оставалось ещё полгода, и он передал дяде свою главную ценность. Парня по случайности застрелили, на учениях кто-то перепутал холостые с боевыми. Интеллигент сказал, что готов был продать аппарат, и даже назвал сумму. На всякий случай Алик записал его телефон, хотя и сознавал, что таких денег не смог бы собрать никогда. Дюша слушал друга, наблюдая, как за стеклом проносились чахлые, иссушён-

ные жарой деревья. Трамвай, нелепо размалёванное чудовище, привёз их на другой конец города. Они вошли в пропахший мочой и бедностью подъезд с зияющим, навеки остановившимся лифтом и поднялись по щербатым ступеням на восьмой этаж. На стук открыла, ничего не спрашивая, грузная неухоженная женщина с младенцем на руках. Ещё двое мальчишек лет четырёх-пяти цеплялись за её мощные бёдра. От захламленной прихожей со свисающими со стен полосами обоев несло такой бедностью, что хозяева могли вообще не закрывать двери, уходя из дома. На зов женщины появился интеллигент. Сутулый, с мешками под глазами и перхотью на воротнике спортивного костюма, он узнал Алика и как-то смущённо заулыбался. Алика кольнула мысль, что они опоздали, но интеллигент пригласил их пройти в комнату. Он действительно собирался отнести аппарат в скупку, и не появись они, сделал бы это в ближайшие дни. В комнате стояла раскладушка с наваленными на ней горами тряпья, колченогий стол и допотопный отечественный телевизор на подоконнике. К телевизору был подключён он. «Dreamcatcher-3000», игровая приставка с внутренней памятью, способной вместить до пяти десятков игр. Покопавшись в тряпье на раскладушке, интеллигент выудил из

него два джойстика, подсоединил к приставке, протянул контроллеры друзьям и нажал на кнопку включения. Увидев заставку на экране, Алик и Дюша испытали настоящий экстаз. Выйдя из многоэтажки, Алик с коробкой подмышкой отправился к трамвайной остановке, Дюше же предстояло пройти пять кварталов до стоянки автобусов, следовавших в его район. Искушение тут же приступить к о с в о е н и ю «Дримкэтчера» было невероятно сильным, но ночью Дюшу ждала разгрузка ящиков, поэтому испытание аппарата решили отложить до следующего дня. Дома Алик почти сразу отправился в постель, надеясь во сне убить отделявшее его от сладостного момента время. Спал он плохо, постоянно просыпался и ходил на кухню пить воду изпод крана. Дюша, мокрый и красный, явился к десяти утра. С вокзала он сразу отправился к Алику, пожертвовав заслуженным отдыхом после работы. Была проведена инспекция содержимого памяти приставки. Решили выбрать шесть игр с учётом того, что в среднем на прохождение одного проекта уходила неделя. За спиной у друзей были университетские коридоры и работа аналитиками в крупном банке, национализированном после переворота, так что коечто в политике они пони-

мали. По самым оптимистичным их прогнозам до начала войны оставалось два месяца, если же смотреть правде в глаза, то не более полутора. Сошлись на гоночном симуляторе, файтинге в древнегреческом антураже, двух стрелялках и мультяшной аркаде. Напоследок оставили «Мёртвую луну», венец творения разработчиков, с толпами зомби, умопомрачительным арсеналом оружия, логическими загадками и ночным городом, который нужно пройти до рассвета, чтобы успеть на корабль, увозящий немногих уцелевших после заражения. Игра была действительно сложной, и друзья рассудили, что могут и не успеть пройти её до конца, предпочтя перед этим насладиться другими проектами. Теперь большую часть суток они проводили на полу с прилипшими к ладоням джойстиками. Дюша по инерции продолжал ходить на работу, откуда шёл прямиком к Алику, недолго дремал на продавленной тахте и вновь возвращался к «Дримкэтчеру». Время, которое Дюша тратил на загрузку и разгрузку составов, Алик использовал для походов на море, ритуальных прогулок, позволявших ему восстанавливать силы для продолжения виртуальных битв. Он выходил из дома с восходом солнца, когда на пляжах ещё не было толп горластых подростков в

прыщах, с прилипшей к губам шелухой семечек и неумело сделанными татуировками на бицепсах и груди. Он приходил на побережье, недолго плавал в тёплой грязной воде и отправлялся в обратный путь. Каждый день он сталкивался с всё новыми признаками приближавшегося конца. Они были повсюду, в заколоченных дверях магазинов, в кучах мусора, гниющих у обочин, в лицах постовых, а однажды он видел плававшую в придорожной канаве дохлую собаку с чудовищно раздутым животом. В аллее, ведущей к пляжу, Алик встречал старика в затрапезного вида штанах и мятой рубахе, молчаливо протягивавшего прохожим путеводители по городу, который уже было не спасти. Болезненного цвета кожа старика туго обтягивала его лысый череп с двумя хохолками седых волос, торчавших как уши летучей мыши. Однажды Алик, повинуясь неясному импульсу, протянул старику какую-то мелочь. Тот, не издав ни звука, сунул Алику в руку брошюру и, покачиваясь, побрёл дальше, даже не взглянув на деньги. Потом он исчез. Проходя по аллее, Алик представлял, как худые ноги старика в нелепых брюках торчат из дверей ванны, куда он зашёл, но так и не нашёл сил выйти. В начале июля Алика едва не избили прыщавые парни в татуировках. Они шли ему на-

встречу в компании своих похожих на молодых свиноматок подруг. Кто-то громко прокомментировал внешность Алика, тот сделал вид, что не расслышал, прибавив шаг. Внезапно за его спиной раздалась матерная брань и топот ног. Не оглядываясь, Алик бросился прочь. Он бежал, изо всех сил напрягая отвыкшие от физических нагрузок мышцы ног, понимая, что если его догонят, дело не ограничится только царапинами и синяками. Лишь очутившись на людной площади, он позволил себе остановиться и долго стоял, прислонившись к столбу, с выпрыгивающим из груди сердцем. Днём он рассказал о случившемся Дюше, когда они закончили прохождение стрелялки, предпоследней в списке запланированных игр. На очереди оставалась только «Мёртвая луна». Дюша поразмыслил несколько секунд и заявил, что они не могли позволить себе тратить время на что попало. На следующий день он не пошёл на вокзал. Судя по новостям, которые друзья смотрели, ненадолго отрываясь от джойстиков, времени у них действительно оставалось всё меньше и меньше. «Луна» оказалась настоящим шедевром. Алику и Дюше предстояло спуститься на первый этаж кишащей зомби высотки, решить ряд загадок, чтобы спасти прячущуюся в подвале журна-

листку, убить её на спортплощадке, когда она всё же заразилась, выжить в огромном торговом центре, добраться до подземного паркинга и на машине доехать до пристани, где ждал корабль. Отныне друзья прерывались лишь на короткий сон, походы в ближайший магазин и еду. Питались они лапшой быстрого приготовления, дешёвыми сосисками и яблоками, запивая всё это водопроводной водой. Утром десятого дня, прошедшего с того момента, как они принялись за «Мёртвую луну», шёл дождь. Алик проснулся раньше друга и несколько минут лежал, прислушиваясь к шуму воды. Окно в кухне было открыто, и квартиру наполняла прохлада, столь желанная после долгих дней духоты. Впрочем, Алик её даже не заметил. Накануне они сохранились перед самым въездом на пристань. По всему выходило, что их ждала схватка с боссом игры, после которой они смогут попасть на судно. Алик встал с тахты, подошёл к скрючившемуся в кресле, постанывающему во сне Дюше и потряс друга за плечо. Дюша открыл глаза, обвёл комнату мутными глазами, встал и нетвёрдым шагом направился к приставке. Битва с боссом, омерзительным антропоморфным мутантом, покрытым наростами и разбрызгивавшим во все стороны ошмётки

плоти, заняла более двух часов. Никогда ранее ни Алик, ни Дюша, в своё время завсегдатаи игровых клубов, не сталкивались со столь сильным противником. Монстр, игнорируя выстрелы из дробовика и шквальный огонь винтовки, раз за разом повергал героев на землю. Наконец, друзья методом проб и ошибок выработали правильную стратегию. Пока Алик отвлекал босса, бегая по причалу и периодически стреляя, Дюша забрался на крышу дома начальника порта, взял там возле трупа спецназовца базуку и всадил снаряд в спину монстра. Босс разлетелся в фейерверке джибзов, и одуревшие от схватки братья по оружию увидели своих героев садящимися на борт судна. Корабль отчалил, оставляя за собой умирающий город, и по экрану побежали имена разработчиков. Алик встал, прошёл в кухню, вернулся с бутылкой, к которой так и не притронулся с того памятного дня, и разлил жидкость по стаканам. Друзья чокнулись и опрокинули в себя водку. Гдето на побережье раздался взрыв, и стёкла задрожали в оконных рамах. Совет Десяти, не дождавшись выполнения условий ультиматума, отдал приказ о начале бомбардировки. Алик устало посмотрел на Дюшу, тот пожал плечами и потянулся за бутылкой.

Дорога назад Алексей Рубан Арсений Петрович Ставицкий, обладатель приятной для слуха фамилии, кандидат филологических наук и поклонник брутал дэс-метал смотрел в окно плацкартного вагона и размышлял. За оставшиеся девять часов пути он мог порезать себе вены в туалете, выкинуть там же в унитаз пейджер, демонстрируя презрение к материальным ценностям, или продолжить напиваться поставляемым проводницей тёплым пивом. После нескольких минут раздумий Ставицкий сделал выбор в пользу последнего варианта. В придачу А Пэ, как называла его молодая поросль, усеивавшая скамьи аудиторий, решил по приезду домой обратиться к знакомому татуировщику и заполнить оставшееся свободное пространство на закрытых одеждой частях тела. Студенты, которым Ставицкий читал иностранную литературу, знали об увлечениях кандидата наук и в большинстве своём ему симпатизировали. Им нравилась незакомплексованность, широта взглядов и открытость А Пэ. Они даже не подозревали, как менялось выражение лица их лектора, едва он выходил за ворота университета. Студентки, несмотря на предостережения более опытных подруг, вовсю

строили Ставицкому глазки и очень напрягались, не получая ответной реакции. Версии о гомосексуальной ориентации Арсения Петровича или, боже упаси, импотенции периодически имели место, но достаточно быстро увядали. Слово «боже», впрочем, не слишком коррелировало с увлечением филолога экстремальной тяжёлой музыкой. «БДСМ, подумал вдруг Ставицкий, - прекрасная аббревиатура для брутал дэс-метал». А Пэ улыбнулся. Лингвист по призванию, он, даже пребывая в полной заднице, всегда был готов порадоваться хорошему словесному каламбуру. За стеклом в грязных разводах на поезд надвигались жилые коробки Пустынки, тридцать восемь кэмэ от столицы, двадцать тысяч жителей, безысходно обслуживавших железнодорожную станцию. Как-то Арсений Петрович со своей группой (не брутал, недоставало техничности) посетил фестиваль, проходивший в центральном парке этой забытой миром несуразицы, едва ли не единственное, помимо водки, развлечение аборигенов на протяжении года. Были выпиты цистерны горячительного и обсуждены все классические рокерские темы, включая размеры женских бюстов,

автостоп и всё то же горячительное. Периодически ненадолго засыпали в палатках, после чего снова немедленно приступали к потреблению дешёвых напитков. В билете на поезд, отходивший следующим вечером, значились цифры 18.30, дававшие карт-бланш на разнообразные эксцессы. Утром всё повторилось. Ставицкий смутно помнил какойто пруд, куда все прыгали с обрыва, кабак, пиво, неизбежный отечественный рок под гитару. Потом у него, подобно старому кумиру Терминатору, щёлкнуло в голове, и наступила темнота. Очнулся Ставицкий на газоне в какомто сквере. Голова покоилась на рюкзаке, рядом лежал чехол с тарелками. Часы показывали, что с момента отправления поезда прошло сорок минут. А Пэ встал и нетвёрдым шагом двинулся в никуда, совершенно не представляя, что делать и думать. Вскоре ему встретился помятый тип гопнической наружности, тоже бывший на фестивале. Тип изъявил желание проводить Ставицкого до вокзала, мотивируя это криминальной направленностью города и стремлением доказать, что не все местные жители жаждали догола раздеть незнакомого человека. Дорога заняла с полчаса, в течение которых

тарелки постоянно бились о ногу владельца, к тому же кандидату наук приходилось поддерживать беседу. Привычный к рок-нролльному мату филолог чувствовал себя грешником, попавшим в абсурдистский ад сплошных инвектив и инсинуаций. Его спутник последовательно обрушивался на правительство, работников милиции, начальника станции и собственную сестру, не одобрявшую пристрастие брата к зелёному змию. А Пэ старательно поддакивал. Билетов, само собой, не было на три дня вперёд. Не без труда распрощавшись с хорошо подогретым провожатым, Ставицкий сообразил, что мог добраться на электричке до столицы, откуда транспорт в его родной город ходил круглосуточно. Проблема заключалась в том, что ближайшая электричка до обитаемого мира проходила через Пустынку лишь следующим утром. О комнате отдыха речь не шла в принципе – здание вокзала представляло собой домик с двумя кассами и шестью деревянными скамейками. Ставицкий попытался крепко задуматься о своём положении, когда в дверях появилась женская фигура. Мощного сложения фемина оглядела пустующее здание и направилась к А Пэ. Последний каким-то чудом вспомнил, что также видел даму на фестивале, где они вместе сидели у костра, посасывая пиво из

пластиковых бутылок. Состоялся диалог на жуткой смеси официального языка страны и его местного диалекта. В итоге Ставицкий получил приглашение провести ночь в доме Иры, как звали его спасительницу, и её супруга Миши. Мотивировалось всё опять же нежеланием обнаружить кандидата наук где-нибудь в кустах, ограбленным и избитым. Арсений Петрович рассыпался в благодарностях, благодарно тряс головой и зачем-то причмокивал. Вскоре выяснились два обстоятельства, взбудораживших внутренний мир Ставицкого. Ира жила в десяти километрах от вокзала, транспорт туда не ходил, а муж Миша отличался неконтролируемой ревностью и запросто мог начистить фэйс любому, кого бы увидел рядом со своей благоверной. По дороге добросердечная женщина предавалась размышлениям о том, как представить спутника мужу так, чтобы последний не пришёл в ярость. А Пэ со всем соглашался и обливался потом под тяжестью ноши. В какой-то момент на пустынной дороге появилась фигура велосипедиста - Миша решил встретить возвращавшуюся из города жену. Всё обошлось благополучно; едва взглянув на Ставицкого, сельский Отелло понял, что поводов для ревности у него не было. Путь продолжили втроём. Оказавшись,

наконец, на месте, Арсений Петрович мгновенно рухнул на продавленную тахту. Закайфовав от отсутствия необходимости двигать ногами, он поведал хозяевам свою историю. Исходя из его слов, в родном городе он слыл знатным слесарем и одновременно байкером, объездившим пол-Европы с женой Лилей. В доказательство к рассказу прилагались короткие монологи на английском, французском и немецком языках. Гостю предложили самогон, изготовлявшийся на продажу, Ставицкий выпил и через пару минут отрубился. В шесть утра его разбудил Миша и вместе с вещами эвакуировал на велосипеде на вокзал. Всю дорогу сидящий на руле А Пэ думал о том, что происходит с лицом, на большой скорости встречающимся с асфальтом. У кассы они попрощались, обнялись, Ставицкий благодарил и понимал, что не находил нужных слов. Полтора часа он ждал на вокзале, потом долго ехал на электричке, ещё дольше сидел на столичной автостанции и совсем уже безобразно долго добирался домой на рейсовом автобусе. Денег после всех эскапад практически не оставалось, и путешествие скрашивала лишь полуторалитровка, приобретённая у хозяев, из сочувствия пустивших незнакомого человека в дом. О них кандидат наук часто вспоминал впоследствии, вызывая в памяти

кособокий дом и жуткую, из каждого угла лезущую бедность. Арсению Петровичу не нужны были доказательства того, что его государство растаптывало своих граждан. Он всё видел своими глазами и знал, что на этой проклятой территории ничего и никогда не изменится. Уезжать же куда-либо он не желал. У него были пожилые родители, музыка и работа, которую он искренне любил. Свою деятельность он полагал наделённой хоть каким-то смыслом и одновременно буфером между ним и глухой стеной обречённости. Отматывавшие по двадцать километров в день Ира и Миша порой представлялись ему без вины осуждёнными на вечный труд Сизифами, находящими спасение в своей кровати, уповавшими на бога, в которого сами не верили. Исходя из их рассказов, местный батюшка не прочь был потрясти километровым пузом над прихожанками, лишёнными радостей плотской любви с мужьями-алкоголиками. Деньги, впрочем, у людей были, Ставицкий знал об этом и удивлялся. Бальзак, которого он читал ещё студентом, сказал, что за всяким большим состоянием стоит преступление. В наличие дензнаков, бесспорно, был смысл. Например, они могли спасать жизни, ведь неплатёжеспособный человек не мог заплатить медикам за квалифициро-

ванную помощь. Среди давших клятву Гиппократа оставались и бескорыстные люди, но попасть к ним было большой удачей. Однажды тогда ещё аспирант Ставицкий имел отношения с Лилей Гюйс, одногодкой и звездой их учебного заведения. Всё было прекрасно: прогулки, совместные поездки, духовная близость, интим. Не будучи развратником, Арсений обладал высокими сексуальными запросами и незаурядной фантазией, а Лиля умудрялась воплощать его самые потаённые желания, сама кайфуя от этого. Оба готовились к кандидатскому экзамену и строили планы на будущее. Мысль о том, что страна вскоре скатится до состояния, когда профессор станет торговать вещами на рынке, приходила в голову только сумасшедшим и аналитикам, тщательно спланировавшим трагический сценарий. Грянул переворот, выбивший у людей почву из-под ног, заболела мать Лили. Рак, болезнь обиженных и поражённых стрессом. Ярик Кусников, ныне Ярослав Степанович, тоже филфаковец, уже тогда державший несколько контейнеров с шмотьём, в своё время активно ухаживал за Лилей. С появлением Ставицкого, надо отдать ему должное, он прекратил обнаруживать свои симпатии. Часто Лиля, положив голову на грудь Арсения, говорила, смеясь, что Ярик был последним человеком, с которым она

завела бы отношения. Но Ангелина Николаевна, её мать, угасала с каждым днём. Нужна была весьма значительная сумма на операцию, накоплений же Ставицкого с трудом хватало, чтобы оплатить расходы, связанные с защитой кандидатской. Арсений думал о том, чтобы просить мать продать её драгоценности, но колебался, понимая, что операция могла и не помочь. Пока он раздумывал, Лиля сделала свой выбор, согласившись воспользоваться помощью Ярика. Ставицкий не знал, был ли брак непременным поставленным им условием, однако понимал, что Лиля с её принципами не могла поступить по-другому. Он ни в чём её не упрекал, не имел права, да и просто не мог, хотя по утрам кусал подушку и царапал от глухого отчаяния обивку дивана. Операция прошла успешно, защита тоже. Новоиспечённый кандидат наук вымарал из записной книжки один телефонный номер и, воспользовавшись летними каникулами, впервые запил. Он пил, блевал, ходил под себя и снова пил. Всё было совершенно в стиле брутал дэс-метал, который, правда, тогда ещё только зарождался, и Арсений Петрович ничего не знал об этой прекрасной музыке. Ещё во время своих алкогольных бдений, прекратившихся с началом учебного года, Ставицкий выработал для себя окончательную концепцию бытия. Там было ме-

сто работе, музыке и алкоголю, но на женщин накладывалось табу. Ставицкий хотел верить, что можно было оставаться идеалистом, полагавшим, что заводить какие-либо отношения после любви постыдно. Он наложил на себя епитимью за то, что медлил с принятием решения, зная, что мать не отказала бы ему и согласилась продать драгоценности. Друзья поначалу смотрели на него как на идиота, однако со временем привыкли. Прозвище Монах, более чем уместное в подобной ситуации, почему-то не прижилось. Свои сексуальные желания он удовлетворял известным способом, к которому в разные периоды времени прибегают все, хотя и предпочитают об этом не упоминать. За восемь лет со дня свадьбы Лили и Ярика у него всё же были два контакта с женщинами, оба в пьяном виде. После кратковременной вспышки страсти он чувствовал раздражение и сожаление. Дважды же за это время ему звонила и Лиля. Он отказывался от встреч, потом долго мучился и скрипел зубами во сне. По утрам Арсений Петрович Ставицкий имел обыкновение поглощать свой скромный холостяцкий завтрак под бормотание телевизора. Из новостей он и узнал о катастрофе. Машина Лилии Кусниковой, жены известного бизнесмена и мецената, по непонятным

причинам потеряла управление на шоссе и вылетела на обочину. Шофёр погиб, а женщина, пробив головой лобовое стекло, распласталась на земле. С переломами шейных позвонков она была доставлена в больницу, где ей предстояла операция. Врач на экране говорил сухо и сдержанно, из чего следовало, что шансов у Лили было мало. Ставицкий допил кофе и побежал на работу. Там он выбил из декана трёхдневный отпуск, что-то там наплетя, затем втридорога купил у барыг билет на поезд в столицу и вечером того же дня сидел в трясущемся вагоне. Он знал, что ничем не мог помочь, но на всякий случай в кармане его лежала жалкая заначка, отложенная на потенциальный чёрный день. В больнице его сразу же послали подальше, узнав, что он не родственник, сообщив при этом, что операция уже шла. Обернувшись спиной к окошечку регистратуры, Ставицкий увидел идущего по вестибюлю Ярика. Он был чёрен лицом, в белом халате и в компании двух мордатых шкафов. Бывший однокурсник даже не взглянул в сторону Арсения Петровича, и это, пожалуй, было хорошо. Ставицкий вышел в больничный двор, затянулся сигаретой, подивился своему поступку и отправился пить водку в привокзальный кабак. -Вас что-то беспо-

коит? - Ставицкий поднял голову. Столик бокового места с ним делила молодая девушка лет двадцати, которую погружённый в себя кандидат наук до этого просто не замечал. -Долго объяснять, машинально ответил он и снова уставился в пол. -У вас глаза больные, только по-другому, не как при гриппе. -Вы часто видите больные глаза? – А Пэ терпеть не мог вагонных разговоров, но остатки интеллигентности мешали ему промолчать и вернуться к своим мыслям и банке пива на столике. -Мне мама в детстве говорила, что у меня глаза больные, когда я простуду или грипп хватала. Мне стало интересно, и я во время болезни часто смотрела на себя в зеркало. У вас не так. Что -то общее есть, но выражение другое. Как будто болит, но не тело. Внезапно Ставицкий подумал, что подобный диалог неплохо бы вписался в какой-нибудь роман Ремарка. Едва ли не против воли он вновь взглянул на соседку. Похоже, действительно двадцать, может, чуть больше, Арсений Петрович всегда плохо определял возраст на глаз. Не красавица, хотя черты лица правильные, слишком худая, к тому же с родинкой на шее. К родинкам Ставицкий всегда испытывал необъяснимое предубеждение, и никакие разговоры о пикантности и эро-

тичности не могли изменить его мнение. «Смешно, - пронеслось у него в голове, - как всётаки гнусно устроены люди. Даже в минуты отчаяния они продолжают оценивать представителей противоположного пола, появляющихся в поле их зрения». В воображении Ставицкого возникло измождённое бородатое лицо христианского отшельника. Интересно, вспоминали ли удалившиеся в пустыню аскеты об оставленных в городах красавицах, глядя на тонкие ножки саранчи перед тем, как её съесть? -Это вам кажется, Ставицкий поднялся на ноги и потянулся за рюкзаком, лежавшим в отделении над сложенной верхней полкой. Пиво в банке подходило к концу, требовались новые вливания, а кошелёк А Пэ, выходя из кабака, засунул вглубь рюкзака в приступе хмельной паранойи. -Может, и кажется, просто есть ощущение, что вам нехорошо. -Нехорошо? Мне отвратительно, - стервенея, вытолкнул сквозь зубы Ставицкий. Рукой он машинально ощупал переносицу. Прошлой ночью, когда он раскладывал верхнюю полку, вагон внезапно дёрнулся, и кандидат наук получил ощутимый удар по лицу двадцатипятикилограммовы м монстром. -Извините. Я подумала, вам нужно выговориться. Вечно лезу не в

своё дело. Извините, - девушка повернулась в сторону противоположного окна, сделав родинку ещё рельефнее. Ставицкий почувствовал себя неудобно. Он представил, как выглядел со стороны – с двухдневной щетиной, в мятой одежде, сгорбленный. Больные глаза и запах алкоголя дополняли безрадостную картину. Он ненадолго задумался. Рассказывать девушке о своей жизни, махать руками, обливаясь пивом, - он не хотел так, да и что это могло изменить? Засунув кошелёк в карман, Ставицкий двинулся в сторону туалета. Проходя мимо девушки, он остановился. -Это вы меня извините. У меня действительно больные глаза, я это знаю даже без зеркала. Так бывает. Бросаюсь на всех, а вы вот хотели помочь. Не держите зла. -Да какое там зло? – девушка подняла голову так быстро, словно всё время ждала, что он к ней обратится. – У вас вид человека, который не знает, что делать, и я подумала… -Тщщщ, - Ставицкий приложил к губам палец. – Будем надеяться на лучшее. Спасибо вам. И ещё, у вас хорошая речь. А Пэ улыбнулся, надеясь, что у него вышло достаточно убедительно, и продолжил свой путь. В туалете он долго мучился, пытаясь опорожнить мочевой пузырь. Хронический простатит он заработал пять лет назад на оче-

редном фестивале, где полночи сидел на голой земле и орал песни в компании таких же персонажей, как и он сам. Несмотря на лето, земля ночью была достаточно холодной. Впоследствии Ставицкий неоднократно казнил себя за то, что в угаре не сходил в палатку за карематом. Врачи после всех процедур развели руками и сказали, что с этим придётся жить. Покачавшись минуты две на трясущемся полу, А Пэ всё же освободился от накопившихся в организме отходов и, приобретя у проводницы банку светлого, вернулся на место. Соседка собирала вещи – приближалась очередная станция. Ставицкий отсалютовал ей рукой, сделал глоток из банки, закрыл глаза и мгновенно отрубился. Очнувшись от короткого тяжёлого сна, он обнаружил на месте своей отзывчивой соседки пухловатого мужчину с редеющими волосами и в очках. На перпендикулярной нижней полке копошилась его копия – мальчишка лет пяти. «Хочу воды пить, хочу воды пить, хочу воды пить», беспрерывно повторял он монотонным писклявым голосом. Ставицкий с раздражением посмотрел на торчащий хохолок волос, непременный атрибут детских рассказов, и вдруг представил, как берёт эту белобрысую голову и впечатывает её в стену. Видение мозгов и крови несколько охладили

его пыл, после чего ребёнок заныл с удвоенной силой. В этот момент отец наклонился к сыну. -Я что, глухой? – изрёк он тусклым голосом? -Неа, - мгновенно отреагировал мальчишка. -То есть, ты понимаешь, что я тебя слышу. Зачем тогда повторять одно и то же? Хочешь пить, возьми и не мешай людям, - мужчина указал на стоявшую на столике полупустую бутылку. Ставицкий с нескрываемым удовольствием наблюдал, как притихший ребёнок тянется к бутылке. «Характером он явно не в отца, - размышлял Арсений Петрович, значит, либо в мать, либо через поколение передалось, что нечасто случается. В общем, если это мамашины гены, то не хотелось бы…» -Устал, привык к матери, она в соседнем купе, не удалось взять билеты рядом. У неё там нижняя полка, комфорт, прервал размышления Ставицкого сосед. – Николай, - протянул мужчина руку через столик. Ставицкий пожал её и представился. Несколько секунд прошли в молчании. -Все эти переезды, особенно с детьми, их тоже можно понять, устают, духота, но нельзя же всё им спускать, - Николаю явно хотелось поговорить. – Я с ним стараюсь пожёстче, но без крика, пытаюсь объяснять какие-

то вещи. Он должен понимать, что от него хотят, и что он неправильно делает. А вот не желаете ли, с каким-то ожесточением вдруг возгласил мужчина и выдернул откуда-то изпод столика бутылку коньяка. Ставицкого захлестнуло ощущение обречённости пополам с облегчением, и он энергично закивал. Следующие полчаса они потребляли дешёвое пойло из пластиковых стаканчиков и вели неторопливый разговор. Обсуждали вопросы воспитания, проблему отцов и детей, состояние системы образования. Николай оказался весьма приятным собеседником даже помимо коньяка, по крайней мере, он не повторял привычные банальности и правильно строил фразы. Мальчик Вова обалдевшими глазами смотрел на беседующих мужей. Было видно, что подобные сцены ему в новинку. Ставицкий чувствовал, как под воздействием тепла слегка ослабевало стянувшее ему грудь кольцо, и был готов сидеть так до самого прибытия, а то и дольше. -Но понимаете, Арсений, если бы нас за десятилетия не отучили гордиться своей индивидуальностью, если бы человек в переполненном автобусе не боялся закрыть окно, потому что ему дует, а все молчат, не хотят проявлять инициативу, может, тогда нам и не пришлось бы сейчас вести этот разговор. На Западе,

кстати… -Ты хотя бы в поезде мог не искать собутыльников?! – раздался откуда-то из прохода голос. Ставицкий увидел, как на них надвигается женская фигура. Николай откровенно стушевался. А рсени ю П етрови чу очень хотелось узнать, как обстоят дела с внутренней свободой на Западе, но при этом он понимал, что пришло время ненадолго выйти. Он зашёл в тамбур, достал из помятой пачки сигарету, полез в задний карман джинсов за спичками, и в этот момент у него на поясе запищал пейджер. Ставицкий отцепил приёмник и посмотрел на экран. «Операция прошла успешно, скобы вставили, будет жить. Кусников». Оказывается, его всё же заметили в больнице. Кандидат наук не стал задавать себе вопрос, откуда у Ярика был его номер. Для людей с такими возможностями это, конечно же, не представляло никакой проблемы. Арсений Петрович Ставицкий, сжимая в руке незажжённую сигарету, медленно сполз по стенке тамбура. Сидя на корточках, он думал о любви, а ещё о лице Лили, когда её везли на операцию, и о том, что совершенно не представлял, что будет, когда наступит завтра. Наконец, он поднялся, открыл дверь вагона и пошёл к своему месту, по пути выбросив сигарету в ящик для мусора.

Рожденные умирать Евгений Номак - Великая Мать, услышь нас! - шелестела листва. - Пришло время! шептали мицелии. - Их стало слишком много! - трещали корни. - Духи должны покинуть наш дом! - стонали цветы. - Пришло время перворожденных! - взывала трава. - Пришло время великого цвета! - плакали колосья. - Мы готовы! склонились перворожденные. Зря он приехал на Сахалин. Виталий в свои двадцать лет был одержим детской мечтой найти цветок папоротника. В Интернете молодой человек выяснил, что больше всего папоротников растет именно на Сахалине, и именно там они самые древние. Остров никогда не являлся частью континента и там до сих пор жило множество перворожденных эндемиков — животных и растений, обитающих строго в определенных границах одного региона. И, судя по очеркам известных биологов, на Сахалине еще оставались места, где папоротники не изменились за миллионы лет эволюции. И все бы ничего, но Виталий потерялся в пер-

вый же час, отстав от фольклорной группы паломников, когда засмотрелся на вечерних бабочек. Внезапно он понял, что в их, на первый взгляд, хаотичном воздушном танце есть определенная закономерность. Их что-то притягивало и они, хоть и хаотично, но коллективно двигались в одном направлении. И молодой человек зачарованно побрел за ними. Он шел уже пару часов, открывая все новые особенности в поведении бабочек. Под ногами уже давно хрустели старые ломкие лапы страусника — местного вида папоротника, который становился все выше, по мере того, как человек углублялся в лес. Идти становилось все труднее. Несмотря на то, что наступила самая светлая ночь в году, ночь Ивана Купалы, здесь было темно и жутковато. Страусник становился уже выше роста Виталия, когда юноша почти потерял из виду бабочек. Он огляделся. Вокруг лишь огромные лапы старого папоротника. Все это время он смотрел наверх, не выпуская из виду последнюю из бабочек. Теперь и небо с трудом проглядывалось. Виталий прошел еще метров сто, но растительность стала только выше. Он повернул обратно и пошел туда,

откуда, как ему казалось, пришел. Однако папоротники превышали его рост уже в раза в два. Виталий закричал, но тут же понял тщетность этой попытки через такую плотную растительность его не услышали бы дальше тридцати метров. Юноша сел на землю, совершенно не понимая, что делать, затем лег протискиваясь плечами между могучими розетками Страусника. Так он пролежал около получаса, постоянно вслушиваясь в любые звуки. «Ладно, - решил Виталий, - пойду я просто куда-нибудь. Это же остров, как никак. Может, к большой воде выйду. Тепло вроде — не пропаду. Хотел папоротники? Получи и распишись!» И он побрел, не торопясь, аккуратно отгибая могучие лапы Мatteuccia orientalis, которые мешали идти. Огромный зеленый бутон поддерживали сразу несколько стеблей от разных папоротников. Да и сами растения были настолько огромными, что Виталий с трудом видел их верхушки. Бутон уже возвышался на высоте двухэтажного дома и продолжал медленно, почти невидимо, расти. Виталий какое-то время всматривался в это явление, совершенно не

понимая его природы. «Уж слишком явная картина для галлюцинации, - подумал он. - А если все же я в бреду, или просто сплю? Да какая разница!» - Виталий выбрал стебель покрепче и полез наверх к бутону. Старые прошлогодние листья гигантского страусника выглядели как поломанная с одного края деревянная лестница, и карабкаться вверх было совсем несложно. Когда Виталий добрался до огромных чашелистьев будущего цветка, то выяснилось, что бутон размером с человеческий рост. Он обхватил зеленую упругую поверхность руками, оценивая его истинный размер. Руки почти сомкнулись на другой стороне. И вдруг бутон дернулся, словно почувствовал на себе человека. Юноша притих. Затем последовал несильный толчок в живот сквозь обратную сторону лепестков цветка. Затем еще. Виталий расставил ноги шире, заняв устойчивую позицию между чашелистиками и начал потихоньку отгибать один из плотно закрытых лепестков цветка. Внутренняя поверхность оказалась золотого цвета. Молодой человек отогнул еще несколько лепестков, пока не увидел полупрозрачную жидкость за толстой, но довольно гибкой пленкой. Внутри что-то плескалось, словно огромная зеленая рыба в целлофановом пакете. Виталий

опешил. Он начал разглядывать контуры существа. Это оказался взрослый человек, хотя плохо сформированный. Ноги его слиплись, а на руках не было пальцев. Половые признаки еще не появились, а на лице проглядывались едва различимый анатомический рельеф без глаз, носа и рта. Существо барахталось, а бутон расширялся в размерах под его воздействием. Существо прильнуло к пленке лицом прямо к Виталию. И вдруг в еще не до конца образовавшихся глазницах, проклюнулись глаза. Взгляд на мгновение застыл на лице Виталия, затем оно резко отпрянуло назад и со всей силой ударило в грудь юношу. Тот не удержался и начал падать с цветка, пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь, но лишь порезал ладони. Молодой человек упал на землю и потерял сознание. Цветок продолжил развитие и через какое-то время раскрылся полностью, обнажая свои прекрасные двухметровые золотые лепестки. Капсула с существом, лишившись опоры, не выдержала внутреннего давления жидкости и лопнула. В центре цветка стояла молодая девушка с бледной кожей и зелеными волосами. Кислород мгновенно обжёг легкие и она закрыла рот ладонями. Немного успокоившись от контрастного появления и привыкнув к воздуху, девушка оторвала один из золотых лепе-

стков и обернула вокруг себя. Лепесток тут же обтянул ее кожу, превратившись в длинное зеленое платье. Она завязала узлом свои фисташковые волосы и уверенно шагнула на один из лепестков. Тот покорно наклонился, потянув за собой стебель цветка. Девушка сошла с него на землю, словно с трапа корабля. Она подошла к большому папоротнику и села возле него, держась за старый лист. - Великая Мать! позвала она и на мгновение удивилась своего звонкому человеческому голосу. - Я рождена! Что мне делать? - Цветииииииии! отозвалось эхо. - Отдай себяяяяяяяя! - шелестели листья Предназначеееееееенниииееее! - закивали ветви. - Духи должны оставить наш дом! - затрещали корни. - Убей их! - засверкали разрядами мицелии. - Да будет так! поклонилась девушка. Виталий начал приходить в сознание. Жутко болели окровавленные ладони, но еще больше раскалывалась голова от удара о землю. Он с трудом приоткрыл глаза. Раннее утро с легкостью разгоняло сумерки самой короткой ночи в году. - Привет! - рядом стояла девушка в зеленом платье и зелеными волосами. - Живой? Что случилось с тобой? - Привет, - просто-

нал Виталий. - Я, вроде как, упал. - Он взглянул наверх в поисках своего трамплина. Но над головой было лишь небо. Только не знаю откуда. Там был.... Цветок?! И.... меня зовут Виталий. - А мое имя Флора. - улыбнулась девушка и протянула руку. - Держись за меня, поднимайся. У меня сильные руки! - Я, вроде как, заблудился, - он еще раз огляделся. - Но вроде как не здесь. Там были папоротники, как деревья размером. И.... Цветок. Огромный. - Здорово ты долбанулся, видать! - засмеялась Флора и Виталий невольно улыбнулся. - Пойдем! - она потянула его за руку в сторону наклевывающейся зари. - Я знаю дорогу! - Ты местная? Спросил он, оглядываясь. - Оооо! Еще какая местная! - вновь засмеялась она — Местнее не бывает. Они шли по лесной тропинке и мило беседовали. Виталий рассказал, что приехал из Москвы, о том, как его воспитывала тетя, когда умерла мама, и у тети есть еще свои маленькие детки, и Виталий им за отца. Несколько часов, держась за руки, ни на миг не отпуская другдруга, они шли по лесу. Флора рассказывала невероятные истории про деревья и цветы, находила редчайшие и вкуснейшие ягоды, о которых Виталий даже не слышал, и знала всех птиц вокруг по име-

нам. Виталий не заметил, как влюбился в немного наивную, веселую и очень странную девушку с изумрудными волосами. Да и Флоре он постепенно становился все ближе. *** Виталий привез девушку в Москву, где снимал на окраине однушку. По прилету, они на такси доехали прямо до дома. - Подожди! - вдруг остановил ее юноша. - Я сейчас! Флора послушно остановилась и закрыла глаза, ожидая сюрприза. - Вот! Это тебе! Девушка, улыбаясь, открыла глаза. Ладонь молодого человека сжимала три красные гвоздики. Флора по инерции приняла их и вдруг встала на колени, перебирая стебли. - Что это? - Она подняла голову. На лице проступили отчаяние и слезы. - Ты же любишь цветы! - попытался оправдаться Виталий. - Я купил их здесь, за углом на остановке. - Зачем их убили? голос готов был сорваться. - Нет! Их не убили. Это же просто цветы. Их срезали. Их дарят! - Виталий осматривался. Картина явно привлекала внимание зевак. - Но! - Флора уже ревела. - Ты знаешь, что такое цветок? Это слияние мужского и женского начала. Это триумф любви.

Знаешь, когда цветет растение? Знаешь?! Я скажу тебе. Когда ему хорошо! Когда оно готово к любви! Именно тогда происходит великое таинство зарождения жизни! - Прости, прости меня. - Виталий начал поднимать девушку с колен. - Я не знал. Честно. Я люблю тебя, и так хотел выразить чувства. Это же такой ритуал. Мужчина дарит женщине цветы. Он обнял за талию девушку и довел ее до скамейки. - Ну, прости меня. Ну, что мне сделать? Что? - Вот просто представь себе мир, где живут, назовем их, духи. Они выращивают на своих фермах мужчин и женщин. После акта любви они вытаскивают еще не рожденных детей прямо из утробы матерей. Затем дарят их своим самкам. Те ставят эмбрионов в воду и любуются ими, пока нерожденные дети не умрут. - О, Господи! Жуть какая! - Не жуть, а простая аналогия! Хочешь подарить мне цветы? - вытирая платком мокрые глаза, спросила Флора. Затем, немного успокоившись, добавила: - Там есть цветы в горшках? - Комнатные? - Виталий улыбнулся. Это нежное и трепетное отношение к цветам еще сильнее запало в душу молодому человеку, который влюбился в девушку еще сильнее. - Да. А лучше садовые. - Флора тоже попыталась улыбнуться.

- Ну пойдем - посмотрим. Он взял ее за руку и подвел к магазину. - Не пойдем дальше. - сказала Флора возле витрины и указала пальцем. - Вон белые лилии в горшке. Купи их. Через минуту Виталий нес куст, еще нераспустившихся, лилий. - Где твое окно? спросила она, указывая на дом. - Вон моя квартирка, на третьем. - Мы посадим их прямо под окном, вон там! Они скоро распустятся и будут радовать нас до ноября. А потом там образуются семена, весной там взойдут молодые ростки рядом с материнском кустом. И через два года здесь образуется целая поляна. Поляна нашей любви! Все ее смогут увидеть, и все будут радоваться! Теперь пойдем покажешь, чем ты питаешься. - У меня сейчас нет ничего. Пустой холодильник. Тут магазин рядом. Но,честно говоря, я уже боюсь тебя. - Сказал он, а затем, лукаво улыбаясь, осторожно и ненавязчиво спросил: - Мяса, наверное, нельзя, да? - Ни в коем случае! А пойдем, я сама куплю нам еды! - Флора взяла Виталия за руку и затащила в помещение продуктового. Они шли мимо полок с продуктами. - Хлеб, же можно? - с надеждой спросил он. - Знаешь из чего он

сделан? - Флора грозно взглянула на своего молодого человека. - Понял! Не дурак. Из семян пшеницы. - Из детей пшеницы! - поправила она его. Представь себе расу духов, которые перемалывают новорожденных малышей, скармливают их колонии грибов и отправляют в огонь. А, забыла, перед этим их солят и топят в воде. - О, Господи! Откуда ты только берешь такие истории? - Аналогии! - поправила его Флора. - А что тогда можно есть, то? Мясо нельзя, хлеб нельзя, картошку, судя по всему тоже нельзя. И не нужно больше аналогий! - Вот! - она подвела его к прилавку с фруктами. - Яблоки, груши, сливы, вишню. - Но разве это не дети деревьев, не? - Как думаешь, почему яблоки и другие фрукты такие сладкие и ароматные? - Эээээ, чтобы их ели, не? - Именно! Это механизм распространения популяции. Вот съел ты яблоко, а огрызок выкинул. Семена проросли и у нас новое дерево! - А если не проросли? Я же мог и выкинуть его там, где нет земли. попытался схитрить Виталий - Ну, во-первых, семена могут ждать очень долго. Сотни, а то и тысячи лет. И они дождутся

своего часа. А если не дождутся, то значит не дано природой! Не все же яблонями засаживать. - Но я могу и съесть огрызок с семечками! - Так это еще лучше! На утро тебя приспичит.... - Не продолжай! Я понял. Удобрения, там. И все такое. - И фрукты это лучшая еда. Их можно давать даже очень маленьким детям. - Но если это так, зачем тогда человек ест мясо и хлеб? - Потому, что люди — паразиты на теле Земли. Они и ведут себя также. Убивают все вокруг себя, размножаются везде, но не убивают носителя, то есть землю, до конца. Чтобы продолжать пить из нее соки. - Зачем же земля породила на себе таких паразитов? - А кто тебе сказала, что она их породила? Паразиты всегда приходят извне. Носитель может только попытаться избавиться от них. *** Флора и Виталий стали жить вместе. Молодой человек продолжил работать. Они пошли на хитрость: объявили девушку беженкой из соседней республики с брошенными наспех документами в разрушенном доме. В УФМС приняли заявление и фотографии и начали процедуру оформления гражданства России. Шли недели и Фло-

ра, не знакомая со столичным бытом и поведением, предпочитала оставаться дома, подальше от загазованных улиц и шумных людских толп. Готовила ему вкуснейшие блюда из сырых фруктов и овощей, ухаживала за ним. За это время они полюбили друг -друга еще сильнее. Так закончилось лето и наступила осень. Уходя на работу, Виталий нежно целовал сладко спящую Флору. И любовался, как девушка улыбалась во сне. Однажды, целуя, он вдруг начал трясти ее за плечо. - Твои волосы! удивленно сказал он, - У них поменялся цвет! Девушка мгновенно вскочила и стрелой полетела в ванную к зеркалу. Несколько ее локонов стали желтыми. - Нет! Только не сейчас. - с тревогой сказала она. Она быстро выпроводила Виталия на работу, объяснив произошедшее аллергической реакцией, и помчалась в парк, где они часто гуляли. - Великая Мать! обратилась она, обнимая старый клен. - Мне нельзя цвести. Я полюбила одного из духов. - Духи должны умереееееть! - прошуршали падающие багровые листья. - Цветииииии! вторила им трава. - Великая мать, они хорошие! Они не ведают, что творят. - умоляла Флора. - Я смогу им помочь. Я их научу. Научила

одного — научу их всех! Дай мне время. Пожалуйста. - Предназначеееееение! - не унимались мицелии — Убей их! - Прости меня, Великая мать! Я не смогу их убить. - рыдала девушка, У них тоже есть дети. У них тоже есть любовь. Они такие же как и мы, просто заблудились немного. - Тогда умрешь ты! - затрещали корни. - Они будут жить еще тысячу лет! До следующего цветения перворожденных. - Нет! - перебила всех Великая Мать. - Ты будешь жить. И скоро сама захочешь цвести. Да будет так. - Спасибо, Великая Мать. - прошептала Флора, наблюдая, как желтые локоны зеленеют. *** Наступил канун Нового Года. Флора держала Виталия за руку. На душе было неспокойно уже несколько дней. Она старалась не выходить из дому, за четырьмя бетонными не так страшно. Старалась не смотреть телевизор и не заходить в Интернет. Но с каждым днем беспокойство все нарастало и она, чтобы не тревожить Виталия, начала имитировать простуду, жалуясь на недомогание и сонное состояние. Но в этот день Виталий уговорил ее поехать к своей тете. Обещал, что они не станут выходить на улицу и, вообще, будет весело и здорово. Молодые ехали в

такси. Вокруг были развешаны огромные уличные светящиеся гирлянды, которые своим мерцанием вызывали у девушки приступы головной боли. Слышались звуки взрывающихся петард и салютов, от которых боль лишь усиливалась. - Ты не чувствуешь? - спросила Флора. В воздухе пахнет смертью. - В воздухе пахнет Новым Годом! - пытался подбодрить ее Виталий. Наверное это от дыма у тебя. Сейчас приедем к тете. Там ничего не будем взрывать. У них собака боится новогодние праздники из-за грохота на улицах. - Я ее понимаю. Флора закрыла глаза и прикрыла ладонями уши. Виталий ее обнял и крепче прижал к себе. Расплатившись с таксистом они быстро нырнули в подъезд и поднялись на третий этаж. Их встретили маленькие дети тети Марины, радостно и громко перекрикивая друг -друга. Из кухни послышался голос Марины Николаевны, приглашающей гостей в дом. - Здесь пахнет так же! - тихо сказала Флора. - Никто ничего не взрывал? - грозно спросил детей Виталий - Нет, нет! У нас же Гашек! Он же боится! И так в спальне под кроватью сидит-дрожит! Боится салютов на улице, - дети дружно засмеялись и пошли приставать к собаке. - Проходи в гости-

ную, - предложил Виталий, - я пойду тетю Марину спрошу, может помощь какая нужна. За окном продолжало грохотать и сверкать. Несмотря на закрытые окна, в квартире уже чувствовался запах дыма. Она стояла в углу. Еще зеленая, но было видно, как жизнь покидает ее. На ней моргали светодиоды и блестели стеклянные р аз н о ц вет н ые ш а р ы. Часть ствола скрывало ведро с песком, на котором лежали порванные лоскутки белой ваты, имитирующие снег. Рядом стоял ряженный пластмассовый дед и электронным голосом пел что-то ласковое. Флора встала на колени и нежно положила ладони на осыпающиеся хвойные лапы. - Нет! Нет! Нет! - взывала она к елочке. - Что они сделали с тобой, малышка? - Ритуал духов. почти неслышно прошептала маленькая елочка. Они выращивают нас на фермах, затем срезают. Зеленые веточки несут к себе по домам, а корешки выкорчевывают и сжигают, чтобы на их месте посадить молодые ростки. - Запах смерти. Я же чувствовала его уже несколько дней. - рыдала Флора. - Прости меня, пожалуйста. - Ты уже давно перестала слышать нас, сестра. - плакала елочка. - И я, оторванная от земли, не могу слышать Великую Мать. Посмотри вокруг, нас миллионы — малень-

ких, умирающих, елочек. Флора поднялась и вслушалась. Стон и скорбь стояли стеной вокруг нее. Почти в каждом доме умирал ребенок и царило безумие. Боль и отчаяние наполнили ее сердце. В комнату вошел Виталий и тут же бросился к ней. - Я забыл, прости меня! - он обнял ее. - Забыл про елочку. - Что забыл? - Флора оттолкнула его. В глазах горела ярость и ненависть. - Забыл, что вы убиваете? Забыл про этот ритуал убийства ради вашей радости? - Флора, успокойся! - Виталий повысил голос. - Сколько можно уже? Я все принял, и вегетарианство, и сыроедение, и цветы в горшках. Но это! Иди, отними радость у детей! Они целый год ждут этого чуда. Может, хватит уже?! Флора вдруг успокоилась и прижала Виталия к себе. - Прости меня, милый. - прошептала она. Иди к тете. Я сейчас подойду. Дай мне пять минут. - Все нормально? испуганно спросил он. - Да, - улыбнулась девушка. - Иди, я сейчас. Виталий вышел и сел на диван, игнорируя вопросы взволнованной тети. Через несколько минут дверь комнаты открылась. На пороге стояла Флора. Девушка вся светилась от счастья. На лице сияла улыбка, а волосы

блестели словно тысячи бриллиантов. Но больше всего поражали волосы. Они были слепяще золотыми и уложены в маленькие локоны. Флора посмотрела на присутствующих и потрясла головой. Локоны вдруг начали отрываться, как пронизанные солнцем осенние листья, срывающиеся с веток, и парить, осыпая всех блеском. - Откройте окна! пропела она. - Где брат мой — ветер? Не дождавшись хоть какой-нибудь реакции ошарашенной семьи, она сама подбежала к окну и растворила его. Ветер тут же подхватил летящие золотые локоны и вынес их на улицу. Флора сильнее потрясла головой, локонов стало еще больше. Затем девушка взяла Виталия за руки, подняла с дивана и начала его кружить. - Лети, лети, лепесток! Через запад на восток! Через север, через юг! Возвращайся, сделав круг! Облетев вокруг земли — быть по-моему вели! - Она сорвала с себя еще несколько локонов и бросила их навстречу воздушному потоку. - Что с тобой? - еле смог вымолвить напуганный и побелевший Виталий - Милый, поехалика домой. Последнюю ночь я должна провести с любимым мужчиной! прокричала Флора и перешла на заговорщический шепот. - Наедине, в постели.

В эту ночь все люди видели один сон. Это был ежегодный ритуал. Посреди большой комнаты умирала девочка, лет шести, закованная в цепи, по которым шел электрический ток, периодически подсвечивая красные лампы. Кто -то утыкал лампами детское тельце, разрубленное пополам и частично закопанное в мокрый песок, в который вылили смесь воды и глицерина, рецепт - чтобы ребенок умирал медленнее обычного. На туловище девочки намотали пластиковую разноцветную лохматую ленту, которая, словно ядовитая волосатая гусеница, высасывала последние соки жизни. На ее пушистые руки повесили стеклянных идолов и еду из перемолотых зародышей. Вокруг орали, прыгали и хохотали маленькие духи, ростом не выше умирающей девочки. Обезумевшие от общего бесовского экстаза, их лица были скрыты за дикими харями зверей. Они обрывали, вместе с кожей, развешанную еду с девочки и , сл о вн о ш ак ал ы падальщики, начинали отнимать ее другу у друга. Те, кто оставался без еды, с бешенством и ненавистью срывали пластиковые маски с других, бросали их на пол и топтали, громко выкрикивая проклятия. Девочка несколько дней плакала и умоляла прекратить все это. Но духи не слышали ее. Не умели да и не хотели.

Сейчас она была уже обезвожена для слез и просто звала маму, но та не отзывалась. Девочка решила, что ее бросили и не слышат. Но мама рыдала вместе с ней и другими детьми. Дни кровавой бойни, когда тела детей духи резали бензопилами пополам, остались позади. Наступили дни великой скорби. Многие духи оказались гуманней. Они не покупали рубленных детей. Они ставили пластиковые искусственные копии их трупов. Но ритуал отличался только этим. В этот непрекращаемый обряд демонического безумия иногда вмешивались большие духи, успокаивая мелких. Они не прятали свои охмелевшие рожи за личинами животных, чтобы дальше вливать в себя этанол. От того их безумие становилось сильнее. Они что-то жгли и взрывали возле умирающей. Вокруг стоял дым, и сквозь эту взрывную агонию, одни выкрикивали, как заклинание, священную мантру ритуала: «С Новым Годом!» «С Новым Счастьем!» - вторили им другие. - Вставай, любимый! Хватит спать! - Флора трясла Виталия за плечо. Тот мгновенно проснулся. - Я беременна! Молодой человек посмотрел на нее, не до конца понимая, что происходит. Затем резко потер лицо ладонями, прогоняя остатки сна. Он яв-

но не соображал, как реагировать на такой «будильник». Был жуткий сон — самый страшный кошмар его жизни. Юноша попытался собраться с мыслями. На душе было стыдно и противно. Сейчас он презирал себя и весь человеческий род. - Беременна? Но, как? - огромная скорбь охватила его и он с трудом подбирал слова. - Мы же только что... Боже, что я говорю? - он от стыда закрыл лицо руками. - Великая Мать не приняла мою жертву! Вот как! - Флора начала кружиться и танцевать. - Я жива! - Великая Мать? Кто это? - спросил он с дрожью в голосе. Страх предчувствия охватил его. - Раз в тысячу лет цветут перворожденные. Великая Мать посылает на землю цветок. Его предназначение — уничтожить людей. - тараторила Флора. - Но еще ни разу этого не случилось. Каждая из Цветов отдавала себя в жертву за людей. Каждая из сестер так и не смогла это го сделать! Каждая из нас видела в людях не только пороки и извращенные ритуалы! Каждая ... - Подожди, так это был не сон? - ошарашенно спросил молодой человек. - В ночь Купалы? Папоротник цвел? И в нем была ты? - Да, милый. И я также увидела в людях добро и неведение. И я полюбила тебя. - И она не приняла

твою жертву? Стоп! У тебя вновь зеленые волосы! - Фисташковые, дурачок. - Она провела рукой по волосам. - Я отцвела! Единственная из всех! - И никто не умер? Но почему? - Великая Мать увидела триумф нашей любви у меня под сердцем! И простила людей. У нас будет ребенок! - Вау! - Он встал с постели и обнял ее. - И

все будет как прежде? - Нееееет! - ее глаза загорелись. - Думаешь, ты один видел этот сон? Иди посмотри — она подвела его к окну и отдернула занавеску. На улицу выходили люди. Было слышно, как одни плачут, другие воют. Стыд и боль охватили всех. Они скорбели и каялись. - Теперь все станет по другому! - улыбнулась Флора и обняла Виталия.

А через девять месяцев у них родилась дочка — прекрасная зеленоглазая малышка с золотыми волосами. Она родилась в другом мире. В мире, где не осталось место машинам, железу, компьютерам, оружию. В мире без пороков. В огромном саду, который раскинулся по всей планете. В мире, где люди и природа жили в абсолютной гармонии. В мире, где царила Великая Мать — Любовь!

Дождь - это когда небо в отражениях луж Рогачев Александр От слова к слову лететь, Песней растаять в дали. Надеждой в солнце согреть – Все, что мы могли. Константин Кинчев Дождь — чудесное явление природы! Всего лишь какие-то маленькие капельки, падающие с неба, а сколько чудес творят! Вот только представьте: на улице светит жаркое солнце, земля ужасно сухая и в ней ни грамма влаги. Зеленые деревья поблекли, листва приобрела какой-то странный оттенок, а трава, давно обессилев, пригнулась к земле, стараясь хоть чуть-чуть скрыться от зноя. Если бы они имели ноги, то давно бы убежали

в места, где всегда царит хорошая погода, которая не впадает в крайности в виде очень сильной жары или же жгучего холода. Но здесь такого не бывает, и поэтому сейчас люди сидят дома, стараясь охладиться кто как может: одни сидят, обнимая включенный на полную мощность вентилятор, другие пытаются спрятаться в темных, но не прохладных тенях. И у каждого висит на губах «Где же прохлада? Я, наверное, скоро растаю, как воск.» А ведь даже ветер, как на зло, не дует! Что за напасть? От этой парилки некуда деться. Но вот появляется маленькая тучка, приводящая за собой долгожданную прохладу. Капля за каплей начинает играть свою песню дождь. Знаете

этот нарастающий шум в начале дождевой вакханалии? Будто в огромном зале театра начинаются бурные аплодисменты: в начале один тихий хлопок, потом два и так весь зал начинает бить в ладоши. И та радость, что чувствует артист, для которого и звучат овации, охватывает всех, кто сидел дома, скрываясь от палящего солнца. Радуются деревья и трава, мгновенно расправляя свои листики и травинки, окрашивая их в ярко-зеленый, радуется земля, напитываясь живительной влагой, радуются люди, с облегчением отпустившие вентиляторы с их ненастоящим ветром, выбегают на улицу, подставляют лицо под теплые струи дождя… Все выбегают на улицу, раскрывают руки в

стороны, откидывают голову назад и с радостными восклицаниями кружатся на месте, стараясь, чтобы как можно больше прохладных капель попало на их оголенные части тела, намочило футболку, что надолго сохранит прохладу. Но наш герой сидит дома и с интересом смотрит, что происходит на улице. Миша всегда любил в сильный дождь сидеть под крышей с раскрытым настежь окном. Просто восхитительное чувство — слышать, как по крыше, по земле, по асфальту и деревьям барабанит дождь, играя свою незатейливую мелодию. Вот сидишь ты перед маленькой стеклянной дверью в музыкальный мир ливней, тебя достигают прохладные дуновения ветра, приносящие живительную влагу и чувствуешь запах дождя — эту свежесть, что всегда сопутствует небесным слезам. Удивительные ощущения! Вопреки общественному мнению, что дождь приносит слякоть и уныние, Миша считает: «Дождь — одно из лучших явлений природы! Только выйди под эти теплые струи, и они смоют с тебя все плохие мысли, все плохое настроение, заменив его светлым, принесенным сверху, из мира солнца.» В серых тучах появляется небольшой просвет и солнце выпускает свои лучи, которые, достигая земли, отражаясь от непрерывно падающих

капель, создает одно из чудес природы — радугу. Огромная арка, разукрашенная цветами, которые мы все прекрасно знаем. Дети, как завороженные, смотрящие на нее, шепотом или про себя повторяют: «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан.» На этом чудеса не заканчиваются: солнце окрашивает весь дождевой мир своими яркими лучами, превращая самую обычную воду в золото. Все любят дождь, и пусть некоторые говорят иначе — в душе они все равно, хоть и, не подозревая, любят его. Ливни всегда приходят неожиданно, в самый неподходящий момент. Вот, ты собираешься, например, на прогулку в летний жаркий день, а на горизонте висит никем не замечаемая тучка, которая не предвещает плохой погоды. Несколько минут, и ты уже бежишь обратно, скидываешь промокшую до нитки одежду, наливаешь чашку горячего чая, и, уставший от беготни, падаешь в кресло перед камином, напоследок закрывшись теплым клетчатым пледом. Ты сидишь, потягиваешь теплый чай, смотришь в светлое окно, за которым идет, разрастаясь, ливень. А дождь все льет и льет, попадая своими маленькими прозрачными капельками на каждый миллиметр земли, на каждый листик деревьев вдоль дороги, будто океан, испаряясь, образовы-

вает тучи и отправляется в путешествие, дабы повидать землю, побегать по улицам вместе с маленькими ребятишками или пережить самый трогательный момент вместе с парочкой влюбленных под зонтом. Да, дождь — путешественник, пилигрим, путь которого длится вечность, и каждый раз он находит что-то новое на нашей постоянно меняющейся Земле. Его путешествие никогда не закончится, ведь всегда есть на свете люди, которые с трепетом ждут хотя бы мелкого моросящего дождика в летний жаркий день. И он придет, обрушится на землю, пропитывая ее своей влагой и принося радость тем, кто его ждал. Миша с раннего утра сидел за своим дубовым столом и пытался что -то писать. Он бы может и не писал сегодня вовсе, но чем еще можно заняться после завершения всех своих домашних дел как не писательством? Тем более, стол стоял в самой прохладной части дома, путь и у самого окна, за которым нещадно палило солнце, заставляя меркнуть яркие краски травы, деревьев и цветов. Каждый листик, каждый лепесток пытался скрутиться, сжаться, пригнуться как можно ближе к земле, лишь бы меньше чувствовать эту невыносимую жару. Людей, кстати, на улице не было, все, скорее всего, сидели по домам, забившись в прохладные

углы своих светлых комнат, или же наслаждались только что приготовленным холодным лимонадом, который, хоть и ненадолго, приносил прохладу в измученный жарой организм. Деревянная дверь еле слышно приоткрылась, и с улицы резко повеяло запахом раскаленного песка и дорожной пыли. Сергей протиснулся в узкую щель, стараясь впустить в дом как можно меньше горячего и сухого воздуха. С Выразительного лица мужчины капельками стекал пот, задерживаясь в короткой щетине бороды. Яркие голубые глаза будто выцвели на солнце и превратились в серые и практически безжизненные. Оголенный торс покраснел от долгого пребывания под открытым небом в такую невыносимую погоду. Мужчина облегченно прислонился спиной к прохладной древесине двери и прижал к ней ладони, не веря, что наконец нашел прохладу, пусть и небольшую, так как доски быстро нагреются от тепла испускаемого телом. — Ну и погодка а? — Спросил Сергей, протерев лицо ладонями. — Жарит нещадно! — Ой, лучше не говори, — отмахнулся Миша — а то отпугнешь последнюю музу, что еще способна прийти ко мне, не превратившись в омлет. — Все еще пытаешься что-нибудь написать? — Засмеялся Сер-

гей. — Брось лучше это дело! Отдохни сегодня. Миша тяжело выдохнул. Да, лучше взять на сегодня небольшой выходной и освободиться томительного ожидания музы, которая, похоже что, и не собирается выходить из своего обиталища. Мужчина расслабленно осел на стуле, отчего тот громко заскрипел. Сергей усталым шагом подошел к столу, взял с него тонкую пачку бумаг, исписанную мелким ровным почерком. Глаза быстро пробежались по строчкам, изредка останавливаясь в концах предложений, чтобы понять смысл написанного. Вот, Сергей прочитал черновик Миши, на котором были лишь наброски будущего произведения, а уже понял, что происходит у друга в голове, будто заглянул прямо в душу писателю. Пару недель назад Миша познакомился с прекрасной девушкой, которая устав от городской суеты, постоянного шума машин и искусственной радости, что создают аниматоры в этих каменных джунглях, переехала из города сюда, в небольшое село. По воле случая Даша поселилась рядом с нашим героем, который просто не мог не заметить столь прекрасного создания. Длинные каштановые волосы, живые голубые глаза, которые, как две маленькие искорки всегда светились радостью, светлое, чуть оваль-

ное лицо, на щеках которого появлялись две маленькие ямочки, когда девушка смеялась, все, абсолютно все было идеалом для Миши. Мужчина был без ума от девушки. — Ей пишешь? — С интересом спросил Сергей. Миша молча кивнул. Мужчина начал писать и выражать все свои чувства бумаге, так как не мог долго держать их в себе. Он уже рассказывал все своему лучшему другу, и тот посоветовал подойти к ней, сказать все, что Миша чувствовал, но все без толку — писатель боялся. Боялся, что его не поймут, не примут все его слова, что было очень важно для человека, который легко раскрывал душу перед человеком. Миша никогда не боялся общаться с людьми, но тут произошло что-то странное, необъяснимое, что заставило его молчать. Мужчина боялся быть отвергнутым. Сергей заметил странное выражение на лице друга и сразу же подбодрил его, так как не любил, когда люди рядом с ним грустят: — Не бойся, я ведь рядом! Если что, просто приходи за советом, я всегда помогу! - Мужчина хлопнул друга по плечу. — Не знаю я… Все равно боязно как-то. — Миша тяжело вздохнул, опустив голову вниз. — Ну-ка хватит! — Звонко прикрикнул Сергей — Что ты, как малень-

кий школьник? И действительно, Мише было уже за двадцать пять, а он все еще дрожал при виде Даши, как ребенок на своем первом свидании с девушкой. На улице медленно уходило солнце, небольшие тучки резво закрывали голубое небо. Наступала долгожданная прохлада. Деревья и трава медленно поднимались к небу, готовясь принять долгожданный прохладный душ. Дети в домах весело выглядывали в окна, смотрели на небо и ждали. Ждали, когда сменится погода, которая принесет с собой и хорошее настроение, которое истощало из-за невыносимой жары, ждали, когда впервые за неделю можно будет выбежать на улицу и окунуться в прохладные дождевые слезы. Вот уже запах горячего песка сменился свежим запахом влаги и озона. Близилось время перемен. Природа замирала: ветер затих и едва колыхал поникшую траву, птицы, кажется, зависли в полете, предвкушая прохладу, люди замерли и боятся дышать, вдруг спугнут ту маленькую тучку, что закрыла собой солнце и собирается обрушиться на землю долгожданным дождем. Появляется запах влаги, что вытесняет жаркую погоду с улицы, загоняя жар в сердца, жаждущие ливня. Вокруг, в домах, пооткрывались окна, из них высунулись веселые лица, устремившие взгляд

на небо. Некоторые жители выбежали на улицу, расселись по маленьким скамейкам у раскидистых деревьев, под которыми медленно остывала тень. Ребятишки, с веселыми визгами, бегали друг за другом, то и дело, посматривая на тучку, из которой вот-вот должен был пойти дождь. Время перемен привело с собой, так называемое, затишье, когда буквально весь мир замер в томительном ожидании, но вот первые капельки, родившиеся в серых тучах, достигли земли и раздались мелодичным звоном в ушах. Дождевая песня нарастала, капля за каплей падали на землю, пропитывая ее влагой. Разыгрался ветер, разнося приятный, ласкающий нюх, запах дождя, что разнесся по улицам, проник в дома и души людей, заставив их непроизвольно улыбаться. Эхо радостных криков пронеслось над крышами: взрослые оживились, завели веселые разговоры, некоторые вынеся графины с лимонадом, угощали соседей сладким напитком, дети же с громкими криками играли в догонялки, бегая босыми ногами по сырой, вмиг позеленевшей, траве. Кажется, весь мир радовался прозрачным маленьким капелькам, непрерывно падающим с неба. — Жди музу, — задумчиво сказал Сергей, посмотрев в окно — жара сменяется дождем. Миша, мгновенно ожившими глазами, оки-

нул улицу за прозрачным стеклом — там действительно шел, разрастаясь, прохладный ливень. И тут произошло это. Миша встрепенулся, зрачки расширились, сердце забилось чаще, захотелось вскочить, выбежать на улицу под проливной дождь, бежать вперед и не останавливаясь кричать что-нибудь во весь голос. Там, за оконным стеклом, прикрываясь от капель белыми и нежными руками, бежала Даша. — Н...Надо её впустить, вымокнет ведь! — Сообразил Миша и, вскочив, бросился к двери, открыл, дернув за ручку, одним сильным движением. Сергей лишь сидел, наклонившись на край дубового стола, и улыбался, удивившись быстрой перемене настроения друга, что его очень радовала. Миша высунулся в дверной проем, подставив голову под теплую струю, сбегающую с крыши, и крикнул: — Эгей, давай сюда! Девушка б удто ждала нечто подобное, так как сразу же бросилась на зов, шлепая легкими кроссовками по мелким лужам. Интересно, почему Даша скрылась от ливня именно у нашего героя, а не у себя дома, который, кстати говоря, находился буквально в двух шагах от Мишиного? Увы, но ответа на этот вопрос не знала даже сама девушка. Воз-

можно, это сама судьба потянула за свои красные ниточки, играя затейливую игру с душами и жизнями людей. Иногда, она только портит жизнь людям, потянув не за ту нить, но иногда и угадывает, хватаясь за красный цвет, как сделала сейчас. Несомненно, здесь образуется маленький и крепкий узелок цвета закатного солнца. Даша резво забежала в дом, залив половину пола дождевой водой, которая капала практически со всего тела. Одежда довольно быстро высохла, не сколько благодаря теплой обстановке дома, сколько горячему фену, что Миша нашел в своем шкафу. Никто не заметил, как Сергей, подобно юркой мышке, скрылся за дверью и пошел прочь, радуясь счастью своего друга. Капли били его по макушке, сбегали по щекам, пропитывали одежду

своей влагой, и это только больше радовало Сергея — он любил дождь. В маленьком бревенчатом доме, что стоял на маленьком холме, рядом с живописной аллеей, которая сейчас превратилась в яркое водяное зеркало, до глубокой ночи кипела жизнь. Двое быстро подружились и, кажется, их души одновременно почувствовали, что это именно тот человек, с которым не грех провести всю свою жизнь, доверяя ему все свои заветные тайны, все печали и радости. Миша долго читал свои сочинения Даше, железный шкаф с рукописями быстро опустел — бумаги сейчас нагромождали стол, стулья и даже пол. Девушка лишь слушала, погружаясь в удивительные миры, вместе с путешественниками, искателями приключений, шерифами и матерыми разбойниками. Кажется, по дому, даже пролетали ма-

ленькие птички или своей мягкой походкой проходила стройная лань, готов поклясться! Вокруг витало спокойствие и умиротворенность, ведь сегодня родственные души нашли друг друга. Ливень не утихал, веселье на улице не останавливалось, конечно, когда еще так пропитаешься прохладой как сегодня? Серые тучи медленно разошлись, впустив золотые лучи солнца, что достигнув земли, превратили ливень в сказку. Сырой асфальт окрасился в золото и цвета неба, что отражалось в лужах. Вся зелень оживилась окончательно, позеленев так, как не зеленела никогда. В глазах людей зажегся яркий огонь, который удержит радость в сердцах и не даст раскиснуть даже в самую сильную жару. Весь мир радовался новому узелку из красных нитей.

В течении 10 минут Kibernati Откуда берутся рассказы? Берёшь любую газету, листаешь и находишь тему… Чем менее информационна новость, тем большее поле для творчества… А что если всё то, что было сочинено, произошло на самом деле? Света, недавно уст-

роилась на новую работу. В прошлом году она только закончила институт, поиски работы заняли некоторое время и... Ей удалось выиграть конкурс на трудоустройство в крупную фирму, но тут оказалось, что прошли изменения и она может претендовать только на более низкую должность, правда с перспективой. Она согласилась.

Ей нравилось тут работать, первый месяц испытательного срока подходил к концу, и коллеги решили немного подшутить над новой сотрудницей. Так сказать провести для неё ритуал посвящения. Кто-то из собравшихся предложил, чтобы она прошла техническим коридором, во время экспериментов это было ка-

тегорически запрещено, а в другое время просто не рекомендовалось. Коридор был длинный, мрачноватый и о нём ходило много легенд, от призраков и духах, до разного рода аномалиях И повод для этого был. Он проходил под тремя лабораториями в которых проводились сверх секретные эксперименты. К слову сказать каждый эксперимент готовился множеством отделов, но каждый отдел делал или просчитывал свой небольшой участок. В целом всё собиралось только в лаборатории. Много было и других предложений, но это всем понравилось больше. – Свет. Ты знаешь, что по окончании испыталки, нужно проходить посвящение, – спросила её Лена с которой она работала в одном отделе. – Да, Нужно отчёт писать… и ещё что-то – ответила она. – Не просто что-то, а испытание. – хитро прищурившись и понизив голос до шёпота сказала коллега. – И что-же это за испытание? Сама придумала? – заподозрив подвох спросила Света. – Да, ничего я не придумывала. – фальшиво обиженным голосом произнесла Лена, тебе любой подтвердит, мы все проходили и каждый разное. Вечером под задержись, узнаешь. Что выпадет, то выпадет. К слову сказать, что должность Светы не

так давно вернули в штатку, перед новым годом, много должностей посокращали и поувольняли кучу народа. Кого увольняли, возмущались, а кто остался “помалкивали в тряпочку“, да бы их не коснулось. А затем устроили корпоративный праздник на “сэкономленные” и все остались довольны. Та, кто была до Светы, была душой компании, заводила любой вечеринки, любого мероприятия, частенько конфликтовала с начальством, отстаивая интересы остальных, своего рода профсоюз в одном лице. Когда же было принято решение о сокращении, она стала номером один, в списке кандидатов. Поэтому когда вышла Света, на восстановленную должность она пришлась не ко двору, тем более молодая, только после института, тихая скромная и застенчивая. Вечером, когда пробили часы, народ не спешил расходиться, а наоборот кучковался около стола Лены. Девушка встала и пошла к выходу. – Свет. Ты куда? – преградив ей дорогу, спросил Алексей. – Домой. – А как же испытание? Нельзя же отрываться от коллектива. – Ну и какое? – спросила она. – Пошли сама выберешь. – сказал улыбающийся Алексей. Они подошли к столу Лены на котором

уже лежали четыре небольших конверта. – Ну что же, выбирай. Мы все в своё время выбирали. – сказала Лена уставшим голосом. Светлана взяла второй. Все замерли и стали пристально смотреть на неё. – Ну же читай. Девушка вскрыла конверт и вынула пожелтевший лист бумаги. На листе было написано, чтобы она, завтра в 12.30 прошла техническим коридором в одном халате, от начала до конца. Если не испугается и не струсит, то будет принята в их дружный коллектив и получит всё то, что ей причитается. Время на это отводится не более 10 минут. – Вы это серьёзно? – спросила девушка слегка покраснев. – Да. – чуть ли не хором ответили окружающие её коллеги. По окончании испытательного срока, в компании сотруднику предоставлялись многие привилегии и льготы, о многих было написано в контракте, а некоторые предоставлялись по сложившейся традиции. Например, корпоративное средство связи. Предоставление данного прибора и предложили в качестве бонуса за прохождение испытания. Света неоднократно видела данное устройство и честно признаться ей хотелось его получить.

– Но ведь там опасно. И вообще там находиться нельзя. – пыталась она отговориться. – Находиться нельзя, а пройти то можно. Главное, ничего металлического на тебе не должно быть. – Опасно же… – Да ничуть. Ложась спать она думала, об предстоящем испытании. Розыгрыш это или нет. Может они просто решили над ней подшутить, да в конце концов, подумаешь пройти по полутёмному коридору, ничего страшного. С этими мыслями и уснула. Очередные испытания “Контура” были намечены сегодня, на 7.00 но, из-за того, что двое опоздали, а руководитель вообще не явился решили перенести на начало первого. – В очередной раз прошу перенести на другое время. Сказал профессор. – Пётр Петрович, ну вы же сами проверяли все расчёты. “Контур” готов, и опасности не представляет. – И всё же вероятность выброса потока сохраняется, – настаивал профессор. Лучше, что бы поблизости вообще никого не было. – Вы думаете они долго будут терпеть отсутствие результатов? Нам уже не раз намекали на сворачивание проекта. – не сдерживая эмоций настаивал Михаил. – Всё проверено и перепроверено, так что 12:15 и точка.

Если к завтрашнему дню не будет результатов, всё это пойдёт на металлолом. – Ладно. Но только на 1/3 мощности. – Хм… А смысл? Тогда вообще запускать. Они ещё некоторое время ещё спорили, но всё же пришли к соглашению, запустить, но не выводить на полную мощность. В начале первого весь отдел как-то дружно засобирался на обед. Девушки сопроводили Свету и проследили, что всё было как договаривались. Основная часть людей должна была встречать её в концу коридора, а двое пошли с ней в начало. К пресловутой точке старта. В назначенное время Света пошла по коридору. Тусклый свет, местами немного мерцал, отбрасывая зловещие тени. В коридоре всегда таком тихом стоял тихий гул. Подруги стоявшие в начале коридора переглянулись. – Неужели сегодня испытания проводят? – спросила Лена. – Вроде с утра должны были… – ответила Кристина машинально доставая прибор. Никогда не отказывающее устройство показывало не весть что. – Испытание! – Света!!! В один голос заорали подруги. Назад!!! Туда нельзя! Девушка их не слышала, она довольно далеко ушла от них, а плавно нарастающий гул заглушил их крики. Лена попыталась

побежать вдогонку, но подруга её остановила. К. – С ума сошла? Ты в героя хочешь поиграть? Л. – Но, она же может пострадать. К. – Или она, или мы. Бежим отсюда. Л. – Но, Светка. К. – Далась она тебе, может она уже дошла… 12,35 Когда девушки подошли к двери на них подул сильный ветер, с трудом им удалось её открыть. Р а с п а х н ув ш а я с я дверь только усилила поток встречного воздуха. 12,40 Растрёпанные с пакетом вещей Светланы они вошли в свой отдел. Лишь несколько человек присутствовало, те кто уже вернулся с обеда и не стал участвовать в розыгрыше. Спустя несколько минут пришли сотрудники охраны и руководство. Лену и Кристину буквально увели “под белы ручки”. Больше они, в комнату не вернулись 12.30 Светлана, всё шла по тоннелю. Нарастающий гул начал немного давить на уши, но по мере приближения к Лаборатории под которой проходил тоннель, звук и ощущения как-то притуплялись. То-ли звук становился мягче, то-ли слух привыкал к монотонному

звуку. В какой-то момент ей показалось, что она уже не слышит шума. И действительно вокруг царила полнейшая тишина. Помимо этого капли влаги, что совсем недавно лежали на кабелях проходящих вдоль стен, парили над ними или кружились по какой-то своей траектории. Девушке это показалось даже красиво. Она больше не боялась, а просто спокойно шла, ступая босыми ногами по шершавому полу.

12,32 Яркая вспышка озарила тоннель. Поток энергии вырвавшись из контура прошёл сквозь все преграды до туннеля и словно вывернувшись наизнанку образовал энергетическое вихревое кольцо с воронкой посередине. Девушка не увидела приближающуюся к ней сзади опасность, она её почувствовала. Обернувшись и всё ещё часто моргая от той вспышки она увидела огромное нечто, двигающееся к ней и затягивающее в себя все, что мог втянуть ураганный ветер. Пара плафонов оторвались с потолка и исчезли в жерле воронки. Света хотела побежать, но потоки ветра уже настолько усилились что её затягивало внутрь. На встречу ей дул ураганный ветер смешанный с пылью. Прикрываясь рукавом она настойчиво продолжала идти вперёд. Укрыться было

негде. Тоннель был правильной прямоугольной формы, ни дверей, ни углублений. Минуты не прошло как воронка затянула и её, сорвав при этом халат. Вихревое кольцо словно хищник настигнувший жертву остановился, а затем растворился. –– В лаборатории – 12,40 – Идиот! – Орал профессор на начальника лаборатории, Нельзя было выводить “Контур” на такую мощность, я предупреждал. – Пётр Петрович, но я только на 15% увеличил. – Смотри теперь, что получилось. Оболочка нарушена, Контур повреждён. Куда улетел пучок? Чего или Кого задел. Пол года работы и три года расчётов коту под хвост. – Если бы была на то моя воля отстранил бы я Вас от проекта, к чёртовой матери. – кричал профессор. Коммуникационный прибор Михаила засветился и перед ним возникла голографическая фигура главного. – Что у Вас произошло? – спокойным но при этом с нотками раздражения сказала фигура. подключив к связи свой прибор, в разговор вмешался Профессор. – Мои наилучшие приветствия. В результате эксперимента немного

повреждён “Контур”, но это будет исправлено. – В 23.00 жду Вас с полным отчётом, включая ваши варианты по сотруднице. – сказал серьёзным тоном Главный и отключил связь. Экспериментаторы переглянулись. – Сотруднице?! – В один голос произнесли они. Они разошлись в разные стороны разворачивая виртуальные экраны. Каждый из них запрашивал практически, одни и те же данные, но каждый анализировал их по своему. –– у двери в коридор –12,35 Алексей. – Нам нужно туда только войти и мы сразу выйдем. - обратился он к охраннику. Охранник. – Нет, туда входить категорически запрещено, тем более сегодня. Алексей. – Там наша коллега, нам нужно её забрать от туда. Охранник. – Я тут с утра и ни кто туда не входил. В этом я уверен. Алексей. – Но, она вошла туда с другой стороны… И только охранник хотел что то сообщить на центральный пост, как двери за ним засвистели, а затем, сильно прогнулись внутрь. Все замерли, увидев такое. Через пару мгновений двери сорвало и втянуло внутрь прихватив за собой двоих муж-

чин стоявших ближе всего к дверному проёму. Пролетев несколько метров они упали на пол. Ветер прекратился. Оставшиеся снаружи боязливо заглядывали в полу мрачный тоннель. Это она такое сделала? Спросил охранник у Алексея. – Не знаю ответил тот. Доложив об случившимся, он достал фонарик и они пошли. Охранник. – Зачем она сюда пошла? – Понимаете, Это была шутка. Мы и не думали, что она решиться. – оправдывался парень. Блюститель порядка доложил обо всём услышанном и попросил проверить наличие в здании сотрудницы. Центральный, ответил, что сотрудницы Светлана, в нет не только здании, но и во всём городе. Периметр здания она не покидала. Весь персонал был оснащён чипами, которые помимо того, что открывали двери, задействовали различные устройства, проводили оплату за кофе

и обед, были ещё и биометрическими следящими устройствами. Своего рода маячок, детектор лжи и диагностический модуль. Каждый принятый на работу сотрудник получал такой. У Светланы он тоже был, но её нигде не было. Сотрудники безопасности тут же были оповещены обо всех причастных к данному происшествию, а также о всех их перемещениях. Двух сопровождавших её девушек строго наказали, Алексея отправили на несколько лет на удалённый объект, а отдел расформировали. И лишь где-то, когда-то в новостях напишут… “На МКАД на проезжей части автомобилисты заметили голую девушку. Обнаженная девушка бродила между автомобилями в течение 10 минут, пока ее ...” Выпав из воронки она оказалась на дороге, мимо проезжали какие-то странные машины, жутко воняло и было холодно. В голове, всё перемешалось и лишь две фразы пульси-

ровали в мозгу “Всё, что тебе причитается” и “не более 10 минут”. Она шла по белой линии, что была у неё под ногами… Это ещё не конец… Подъехавшая машина выглядела для всех окружающих как обычная скорая… Но только не для Светланы. Хотя, имя своё она так же не помнила. Это были сотрудники безопасности комплекса в котором она работала. Им понадобилось не более 10 минут, чтобы определить её местоположение, по осям времени и пространства. Её тут же уложили в капсулу и погрузили в анабиоз. Скоро “карета скорой помощи” растворилась в потоке машин, а потом и совсем исчезла. Капсула была помещена в карантин. Это был первый человек прошедший временную воронку… Пока она находилась в капсуле её исследовали, но выводить из анабиоза не торопились.

Мемуары в 3 страницы Ермаков Вадим Уж что-что, а природу он любил. Как бы он не уважал и не почитал хаос и самобытность, но тишина и умиротворённость всегда могли увлечь его. Хотя, неужто умиротворённость и хаос, бес-

порядочность – это разные понятия? Умиротворённость составляют отдельные, самостоятельные части, которые, может, даже не знают друг о друге, но которые дополняют друг друга, как холодные

мазки дополняют тёплые, придавая им ещё больше насыщенности, красоты, составляя с ними картину. Что это, если не хаос? Разве что несколько особый хаос, направленный в иное русло, но не теряю-

щий полной силы. Каждый раз, сидя на берегу пруда, гуляя в лесу, работая во дворе, он думал об этом, даже нет! Он знал это, понимал. Он не требовал доказательств, ведь знал, что они нужны тем, кто сомневается в своём же высказывании. Таких людей он не понимал. Не критиковал, не раздражался от них, а просто не понимал. Как можно считать, что твоё суждение неправильно? Это можно понять потом, но как можно исходить из этого? Именно за это он любил такие моменты. Он оставался один, но в тот же момент был с природой, все вокруг было его напарником и другом, собеседником, притом хорошим собеседником, что иной раз более ценно, нежели друг или напарник. К тому же в такие моменты он был свободен: все, что он помнил – его имя, слова родного языка и суждения, которые сам когда-то вынес, и они отпечатались в его сознании и формировали его. Именно в моменты единения с природой он помнил лишь то, что мог бы встретить в данной обстановке, что уже может стать маленькой свободой . Конечно, он ценил людей, любил беседы, но важным для него было понимание, которое тоже ф о р м и р уе т с в о б о д у. Именно понимание не даёт осуждать друг друга, да и зачем критиковать или осуждать, если ты согласен с мотивами другого?

Ещё одной важной ценностью он считал теплоту и отзывчивость. Именно теплота окружающих не давала ему мерзнуть, что случалось каждый раз, когда человек не хотел с ним общаться, когда он оставался в стороне ото всех или когда человек сдерживался при нём. Ему не важна была физическая теплота, он постоянно ходил с расстёгнутой курткой в снег или дождь, любил холодный воздух, дышал полной грудью, выдыхая как можно больше. Природа возмещала физический холод душевным теплом, если можно так выразиться. От переохлаждения он не болел, да и жару переносил, но вот человеческая холодность его подкашивала, ему было плохо и грустно, но из всех 5 друзей, с которыми он хоть как-то делиться своим душевным состоянием, он не хотел удручать своими переживаниями ни одного. Теперь же он шёл по хрустящей из-за заморозков траве в любимом сосновом бору, которого тоже почитал за друга. Каждый вдох наполнял его настолько приятным и насыщенным ароматом хвои и морозной свежести, что надышаться не представлялось возможным. Он уже знал каждую деталь тропы, по которой проходил так часто, как только мог. Каждый куст папоротника, каждое дерево, любой пень, любая мелочь настолько впилась в образ этого места, что отсутствие чего-нибудь

одного обессмысливало все остальное, разрушая картину, будто недарисованный нос на портрете или отсутствие неба в пейзаже. Сейчас он всё так же ни о чём не думал, мысли обретали свободу в его голове, он достиг того самого “умиротворённого хаоса” и не желал покидать этот маленький мир, в котором оказывался каждый раз, как только погружался в забытие. Каждая деталь была куда больше, чем должна была быть, звуки меняли громкость и тон, почва под ногами проседала, деревья клонились к нему, снег стремился не просто упасть, а упасть красиво, повиснув в воздухе, а затем стремительно рухнуть на землю. Эти моменты вызывали приток эндорфина, что вызывало привыкание к этому процессу. Он не знал, было ли это нормально. Но он и не хотел знать, понимая, что норма – это не показатель, не планка, не мера, а лишь удел, которого он не желал. Любое понятие, связанное с нормой, вызывало в его сознании ассоциации с порядком и алгоритмом, которые губили любые проявления свободы. Но это была одна часть. Сбалансированный, умиротворенный и самодостаточный. Таким он был лишь в моменты забвения, моменты, когда никто не мог вырвать его из того мира, где всё меняло форму и движение.

При людях же он старался сиять, быть как можно ярче, желая восполнить ту теплоту, что многие не могли ему дать, самим собой. Каждый раз, когда он ощущал себя непричастным к чему-либо, он старался либо создать своё занятие, либо сделать то самое что-либо полностью зависимым от него. Ни одно дело он не начинал без запала, без огня в себе, но лишь одиночные занятия могли сохранить его увлечённость. Он и сам не видел смысла в деле, в которое не нужно вкладывать душу или эмоции – самое ценное, чем он располагал и чем мог поделиться. Ра с чё тлив ы й и замкнутый обычно, в правильной компании (которую мог составить и один человек) его движения, слова, жесты и мысли наполнялись свободой и жизнью, лёгкостью и непринужденностью. Если же по какимто причинам он не получал внимания, он просто концентрировался на себе, зная, что от себя никуда не деться. Его мало интересовали люди, которые не желали думать сами, людьми, которым проще найти чьё-то чужое мнение или суждение, нежели рассудить самим. В таком же состоянии пейзаж, который он видел, был иным. Звуки были почти глухие, цвета он и сам не желал видеть, считая, что чёрно-белый мир был бы лучше. Природу он уже не замечал,

связывая её почему-то с окружающими людьми, которых не желал уважать, но к которым относился достаточно добродушно. Любая деталь раздражала его и он искал спасения либо в близких людях, либо в себе. Доверять он не желал никому, но купить его было невероятно легко: любой добрый или дружественный жест в его адрес мог расположить его к человеку, всё недоверие таяло в один момент, а мир приближался к тому идеальному состоянию единению с природой. Но именно такая переменность и нравилась ему в себе, так как он любил универсальность, которую тоже считал составляющей умиротворения. Но и недостатки он тоже имел. За все те года, когда он находился во втором своём состоянии, он привык обращать на себя самого слишком много внимания, ставя себя несколько выше многих. Также можно было спокойно назвать его ленивым, так как он заканчивал менее половины дел, которые начинал. Да и его запалистость могла спокойно перемкнуть связь между мозгом и сердцем, и тогда он мог (а может и желал) потерять часть друзей. Хотя сам он ценил эту запалистость. Она уравновешивала его неуверенность и застенчивость. Также он как-то маниакально относился к идее объективности сво-

его мнения, которое он во многих случаях считал единственно правильным. Но и на это он имел поводы. Ещё иногда проскакивали моменты напускной самоуверенности, которая тоже направлена была на привлечение внимания. Но главным его н е д о с т а т к о м особенностью было то что он всегда желал быть причастным к чему-либо. Если рядом с ним сидела компания, а он не был её участником, то он ужасно хотел наглядно ещё сильнее отделиться от этой компании, создать “свою компанию, с блэкджеком и шлюхами”. Он и так всё время был отдельно почти ото всех, а тут его добивали отсутствием теплоты и внимания. Именно поэтому его проследовала жажда играть/работать/ творить в команде, где он нужен и важен. Он редко показывал чувства, ведь верил лишь от силы шестерым друзьям. Но если он чувствовал приятное отношение к себе, он старался проявлять и проявлял всю полноту своей заботы и уважения к человеку. Эх, как бы он не старался быть всегда честным, прямым, он давно понял, что хитрость, обман и наигранность – лучшие инструменты, позволяющие и понять человека, и получить цель, и не показывать всё своё нутро. Хитрость позволяла ему не начинать доверять человеку, с которым он разговаривал, давала ему

шанс обмануть кого-то раньше, чем обманут его. Но вот с друзьями, котороым он доверял, он был честным, показывая им оба состояния или их альтернативу, которая была в данный момент. Им он боялся лгать и боялся обидеть правдой, но лгать

он опасался больше. Забавно, насколько странное ощущение испытывал он после того, как закончил это… Внутренняя пустота, скорбь, страх, радость, смущение, ожидание, гордость, неприязнь, скука, умиротворение, желание делать,

творить, отвращение к себе, отвращение к другим, чувство своей полноты, желание дополнить себя… Но главное – чувство, что он выполнил что -то важное для себя. Надеюсь, его творение поймёт не только он сам.

Друг Ермаков Вадим Однажды светлым и тёплым летним вечером…А нет, что это я? Не с того начать нужно. Для начала я познакомлю вас с Вадимом – можно сказать, главным героем. Был он среднего роста, немного худоват, физически развит хорошо, но не достаточно. Характер у него был лёгкий, весёлый и общительный. Да и сам он излучал радость. Не курил и не пил, но и спортом активно не занимался – так, под настроение. Но вот было в нём что-то, чем он мог зацепить людей при общении. Лет ему было 14 в то время… Это было хорошее для него время. Почему было? Почему пишу о нём в прошедшем времени? Ну, по порядку: За два месяца он слегка подрос и поправился, радость он уже не излучает, да и курить начал после того вечера. Сейчас утро, холодное осеннее утро. Вот он вышел из дома, достал пачку «Бонда», вырвал

фильтр и жадно закурил. В глаза бросалось, что он оторвал фильтр не обычным житейским движением, а вырвал с яростью, злясь на всё вокруг. Да и курил так, как в последний раз: жадно, со вкусом, утопая в дыме и пропитываясь им. Постоял он минут пять, затем… просто пошел. Пошёл, не обращая внимания куда идёт – главное по дороге. Но, всё же, цель у него была. Хотя до его цели было метров 300 от дома, он шел долго. Вот он остановился на половине пути. Просто встал и остановился, вглядываясь в пустоту – он вспоминал. Вернее не вспоминал, а воспоминания сами нахлынули. Но прежде, чем узнать, что он вспомнил, вы должны познакомиться с его другом – Павлом. Из всех их различий можно назвать только одно: Павел был хорошо развит физически, а Вадим – не очень, но и не слишком плохо. Пожалуй, это всё. Характер у них был похожий, но у Павла – более

сдержанный. Нетрудно догадаться, насколько близкими друзьями они были. И поэтому светлых воспоминаний было много. Описать же, какое нахлынуло на Вадима проблематично, поскольку они пришли разом: Самые первые, когда их познакомили их отцы, и последние, в тот самый день, вечером… Но ход мыслей прервал огонь сигареты, обжёгший губы Вадима. Он выкинул окурок и снова закурил, и снова без фильтра. Хм, надо же никогда раньше не курил и был против этого, а теперь... Но тут он снова погрузился в воспоминания. Теперь они шли отрывками, а не сгустком мыслей. Вот Паша знакомит Вадима с местными, после того, как они переехали. Вот они все вместе кидаются шишками, и Паша попадает ему в лоб, оставив так нравящийся Вадиму шрам. Вот они купаются, сидят у костра,

играют на компе. Воспоминаний были кучи, но одно у Вадима отпечаталось ярче других. И тут он заметил что пришёл. Это была заброшенная церковь, которая стоит бесхозной ещё со времён гонения на церковь. Но его интересовало не это: Он влез по стене на второй этаж, что умел весьма хорошо, затем с другой стороны – на третий. И вот он на том самом месте, там, где всё и произошло. И тут новая волна образов и событий в его голове заставила его снова простоять около пяти минут. Хотя на дворе был конец октября, а Вадим был в брюках и футболке в два часа ночи, он не чувствовал холода, он погрузился в себя. Это воспоминание я вам описывать не буду – будет немного непонятно. Лучше я покажу вам те события. Это был конец августа, Павел скоро уезжал на учёбу, и они с Вадимом решили пройтись по селу. Всю дорогу они разговаривали, шутили, радовались, что скоро Павел всё-таки приедет (гдето в ноябре). Затем они решили позвонить подруге Паши, предупредить, чтобы ждала. Но хорошая связь была только на

третьем этаже церкви, и поэтому они полезли туда. Забравшись, они подобрали хорошие места у стен. Третий этаж церковной башни представлял собой комнату 5х5 метров, где стены были лишь по углам, и проход на верх башни. Они сели на углу, набрали номер и начали беседу. Говорили долго, но полностью разговор никто не запомнил. Шутили, смеялись, рассказывали истории… Но разговор закончился и Вадим с Павлом начали спускаться вниз. Но тут сверху затрещало, и доски, по которым и забирались наверх, а так же тяжёлая лестница и куча камней, утянутых досками, полетели вниз, прямо на них. Вадим только и запомнил, как Павел спас его, знаменитым спартанским пинком отправив Его в полёт с третьего этажа. Падая, Вадим увидел, как Павел впился в него испуганными глазами, пытаясь улыбаться напоследок и как бы говоря: «Помни меня, брат». Вадиму повезло: он упал на козырёк, на который и пнул его Паша. А вот Пашу сразу накрыло кучей камней. Вадим перекатившись с козырька

на землю сразу встал и, не обращая внимания на боль, полез наверх так быстро, как никогда. Но ,увы, Паше было не помочь… он лежал ,истекая кровью, которая текла не под давлением сердца, а уже просто по инерции. Пульса не было… Умер он быстро, как сказали врачи. Хоть это радовало. После этого Вадим не поддался эмоциям, не крушил всё вокруг, не кричал на всё, что движется, но что-то в нём пропало. Та его искра и свет, который он дарил всем вокруг. Он ушёл в себя, не выходил из дома, начал курить. Теперь он стоял там, где всё и случилось. Здесь даже следы крови остались на камнях. Именно на них он и смотрел, погрузившись в себя… Но тут снова треск, и, подняв глаза, Вадим увидел, что сверху летят остатки пола четвёртого этажа. Он слишком поздно их заметил, или не хотел заметить. Но уже в следующий миг он лежал, истекая кровью, заваленный камнями. Он лежал и улыбался… Улыбался от иронии, а ещё от мысли, что умрёт рядом с лучшим другом…

Он Ермаков Вадим Он долго этого ждал. День хорош, но он не так его представлял. Конечно, он не хотел па-

фоса, но считал, что день мог быть явно лучше. С собой он взял просто спички, немного бумаги,

одеяло. Всё, чего он хотел на ближайшие 5 часов. Это желание поя-

вилось с первого дня. Он знал, что так и будет, что так поступит. Лишь бы родителей не огорчать… Хотя, они и так были огорчены, но не выказывали этого, боялись, решили, что он сломается, но он смирился, а смирение даёт силы. Около пяти сотен метров отделяли его от того, что теперь не являлось ему домом, что теперь вызывало боль внутри, не страх, а боль сочувствия. Он знал, что родителям и брату трудно будет быть рядом в такие минуты, и ушёл, не объясняя ничего, что было лучшим объяснением. Ещё в качестве ответа на вопрос «Куда?» он собрал все вышеописанные вещи в рюкзак. Еды не брал, не знал, зачем она. Месяц после новости пролетел быстро, чего он и боялся. Он уже не учился (да и кто учится в сентябре), да и не мучал мозг кучей однотипной информации из ленты. Он провёл целый месяц в разговорах и поездках. Ездил недалеко, но считал, что это уже было многим. Разговоры вёл лишь с десятком человек, не больше. Он посвятил себя этим суткам беспрерывных диалогов, надеялся, что те, кого он боготворил за то, что они так терпеливо и внимательно его слушали, запомнят не его достижения, над которыми он смеялся. Он надеялся, что запомнят обыденное

поведение, манеру общения, черты характера. Тем временем он уже дошёл до места, где решил остаться на костёр. Он никого не позвал, не хотел, чтоб хоть ктото присутствовал при этом. Он не спеша принёс дров, разложил их и долго думал перед тем, как разжечь костёр. Он любил смотреть на огонь, но… Он не хотел давать ему жизнь, зная, что она окончится. Он любил этот пруд, провёл на нём немалую часть времени. На нём он находил новых друзей и ссорился со старыми. Он уважал пруд, хоть не знал, за что. Его манила широта пруда, его размеренность, которая иногда сменялась лёгким негодованием. Он был, как пруд, но с обратными чертами характера. Так прошло два часа. Огонь уже горел так, что было больно даже смотреть на него. А он всё сидел и думал. Думал о всех близких, тех, кого он ценил и ставил выше себя, для кого ничего не жалел. Он вспомнил все поступки, за которые ему могло быть стыдно, но ни о чём он не жалел. Жалел лишь о том, что причинял боль и обиду тем, кого сам же и боялся поранить своим поведением. Он не всегда был груб и прям, но эти моменты наступали тогда, когда он огорчался в себе или том, что связано

с ним. Больше всех он переживал за брата. Он был ещё мал, даже в школу не ходил, но брат уже был самым дорогим в его жизни. Не всегда брат радовал его, но он постоянно узнавал себя в брате, что и радовало и огорчало. Три часа он лежал, просто удивляясь звёздам. Он удивлялся тому, что видел их каждый день, но понял их красоту только сейчас. Он был готов. Хотя и считал гдето внутри, что он останется. Вместо него исчезнет мир, а он останется. В пустоте, один, но останется… Заснул он так быстро, что не успел закончить мысль о прощании, которую произносил в своей голове уже час. В ней он желал всем добра, даже тем, кого презирал или считал пустыми. Он уходил, обрубив всё… Утро было холодным, и он сильно продрог. Это было привычно спросонья, но, когда он понял, что не спит, чуть не вскрикнул. Он не ждал этого, это было странно, остаться там, где тебя ничего не держало, где ты со всеми попрощался. - Как это вышло? Я же чувствовал! Я не мог остаться! И он пошёл. Он всё ещё не верил в то, что идёт и в то, что в месте, куда он идёт, скоро воцарится радость. Он сделал первый шаг, затем второй… Так начался его

путь. В тот день его нашли в пяти шагах от ворот дома. Все знали, что это случится, но не ожидали, что так близко к месту, от которого он и бежал из лучших побуждений. Рак обнаружили

поздно. Химиотерапия только бы продлила его мучения и ударила по бюджету семьи. Он сам от неё отказался. Ему объявили срок в месяц. Самое забавное было в том, как родилась последняя мысль его. Мысль эта усмехнулась

над надеждой, уже царившей в его сердце. Эту мысль он породил сам. Он верил, что лучше уйти с иронией, чем просто уйти. А ещё он радовался, что не успел дойти до дома и вселить эту надежду родным… Другого конца он и не хотел.

Разговор по душам Чернышева Светлана Дорогие друзья! Я хочу вам рассказать, как появились эти грустные, недетские истории. Когда я был шаловливым мальчуганом, мне казалось, что весь мир принадлежит взрослым. Они часто говорили: «Ты здоров, у тебя не могут болеть глаза и уши!». А у меня, от всего происходящего, болело всё, а главное – моё большое детское сердце. А теперь я сам стал взрослым. Но, чувствую, что вам, живущим по опережающим графикам, будет интересно посмотреть на моё детство 201... года. Может, вам припомнится ваше?..

А кто виноват?! Назвала бы меня Александром – стал бы Пушкиным, или Сергеем – точно, закончил бы музыкалку, ведь до Прокофьева – как до ближайшего метро. Про Антипа я ничего не знал, поэтому нечего с меня было и спрашивать. Вот и рос я таким противным. Даже стыдно, до сих пор. Я знал, что вряд ли изменюсь, когда стану взрослым. Превращусь, наверно, во вредного программиста-блогера Антипа Леонидовича или, ещё хуже, стану писателем Антипом Правдищевым. Так и случилось! Задушевный разго-

Когда я родился, мне сразу вручили необычное имя – Антип. Мама хотела выбрать что -нибудь яркое. Ну, чтобы ни у кого – ребёнка с таким именем не было. Потом она часто меня ругала: – Какой ты вредный. У других – дети как дети!

вор Когда мне исполнилось пять лет, родители определили меня в музыкальную школу. Мама выбрала домру, потому что фортепьяно большое, и занести его на девятый этаж невозможно. Потом она передумала и сказала, что лучше один раз зане-

сти рояль в многоэтажку, чем шесть лет ездить на другой конец города, чтобы заниматься в оркестре народных инструментов. Если бы спросили меня, то я бы не выбрал ни то, ни другое. От домры постоянно болели пальцы, а фортепьяно звучало мучительно громко. – Мама, а можно, когда вырасту, стану компьютерщиком? – задумчиво спросил я. – Кем? – мама замялась. – Иди и играй… на домре, опять двойку поставят. А потом она долго рассказывала, как любит группу «Задушевный разговор». Вообще, я понял, что она мечтает сидеть в зале и рукоплескать мне – великому музыканту, а любить инженерапрограммиста или ждать военного из командировки совсем не желает. «Ну, а что будет с другими, например, с несчастными соседями, – подумал тогда я, – которые вынуждены слушать, как ужасно играет буду-

щий инженер?..» Папины сказки Мой папа, Леонид Максимович, не умел рассказывать сказки, возможно, потому, что никогда не был маленьким. Представить, что отец был с меня ростом, не получалось. Я зажмуривал один глаз, но и так папа был примерно в два раза больше меня. Хотя, когда он лежал, вытянувшись на диване, листая газету, он был меньше… По крайней мере, я мог смотреть на него свысока и говорить важно, растягивая слова: – Расскажи сказку. Но он-то предпочитал ничего не слышать. – Сказку хочу! – прокричал я, встав на цыпочки. Папа подскочил так, будто на него свалился потолок. Он крутил головой и бубнил: «какая сказка…нет никакой сказки…». Но тут уж я, как говорят взрослые, вышел из себя и заревел. Папа сдался, хотя по-прежнему продолжал стоять у телевизора, как солдат перед трибуналом. – Знаю про колобка и про репку… – прошептал он, одним глазом досматривая репортаж. Ладно уж, решил я, пусть расскажет хоть это, а то за свои пять с половиной лет я не слышал от него ни одной книжной истории. Конеч-

но, он знал много о «газетных утках» и «политических уловках», но проблема в том, что я ничего не понимал в этом, и разговор по душам не получался. – Посадил дед колобка… – монотонно начал папа. Он рассказывал, а мои глаза становились всё шире и шире. Но папа в них не смотрел, так как по телевизору опять были новости. Когда он дошёл до места, где на помощь приходит мышка, я спросил: – За что тянут? – Кто спорит, – оживился папа, – долги платить надо. Но, почему -то выходит, что одним отдавать необходимо, а другим – вроде и не обязательно… Тянут карман у государства. Тут уж я не выдержал и вскричал: – Колобка-то за что тянут?! Папа монотонно произнёс: – За листочки. Я сел на диван, мне уже было неважно, что он стоит, а я примерно раз в пять меньше его, и горько сказал: – Папа, нет у колобка листочков… И он не сидит, а катится. – Конечно, катится. Кризис в стране – разве устоишь, – сквозь зубы процедил отец. – Ну, а дальше… навстречу ему заяц, волк, медведь… – я уже рассказывал сам.

Здесь папа оживился и вступил в диалог: что-то про газпром. Я вообще перестал его понимать и громко заревел: – Какой газпром?! Там лиса должна быть! Наконец папа очнулся, прижал меня к груди и успокоил: – Не плачь, сын. Нам уже никакая лиса не страшна. И я понял, что рыжая плутовка не сделает нам ничего плохого. Но потом папа, к сожалению, вернулся на землю окончательно и сказал: – Она горькая, лисы их не едят. – Ты о чём? – у меня даже ноги задрожали. – О репке! – торжественно произнёс мой папа Леонид Максимович, выключил телевизор и пошёл спать. С изюминкой Я давно понял, что взрослые делают всё, чтобы испортить детские нервы. Ну, говорил же я, что не люблю изюм! А мама пекла булочки, ватрушки, делала сырники и запеканку только с этим противным мне продуктом. За столом я долго ковырялся, пытаясь это исправить и не расстроить мамочку. Но, всё равно, заканчивалось скандалом. – Как я устала, – с горечью причитала мама. – Всё для тебя. Неблагодарный. А дальше, по

обычному сценарию, она вспоминала, что последний раз была в парикмахерской шесть лет назад, как раз до моего рождения, и что изюм мне прописали врачи, потому что я слабенький – «безжелезный». Ну, я давно уже прочитал книгу «Волшебник Изумрудного города» и сделал вывод, что железным может быть только дровосек. Однажды я даже смастерил себе костюм из старой жестяной кастрюли, кочерги и лопаты, но разве взрослые могут оценить?.. – А-а!.. Вот оно что… – визгливо кричала мама, пытаясь стащить кастрюлю с моей головы. И мне казалось, что волосы мамы седеют. Или просто каска закрывала мои глаза? Наконец я был полностью освобождён от доспехов дровосека. Мама как-то странно посмотрела на меня, вздохнула и начала накрывать на стол. И я понял, что всё, я пропал… – Вот тебе «Мультитаблетокс». Ешь, Антипушка, одна витаминка заменит один килограмм изюма, – только и могла выговорить мама, протягивая мне таблетку. Я готов был петь от восторга. Это настоящее спасение. Больше никакого изюма. Каша, пироги, вареники, картошка… Неужели это всё – моё?! Решил, что, когда вырасту, обязательно соз-

дам такую пилюлю для взрослых, чтобы сделать их нервы железными. «Только нужно не перестараться, – думал я. – Пусть помнят, какими сами были в детстве!» Ещё запомнил, как мама сказала: – Всё-таки ты не простой ребенок, а с изюминкой! Про зубы В школу я пошёл в шесть лет, так решила моя мама. Раз умею писать, читать, бегать, прыгать, к тому же начинают выпадать зубы, значит, пора!.. Конечно, понять взрослых сложно: зубыто при чём?! Ну, съел пять килограммов конфет в новогодние праздники, вот они и вывалились. Сами бы попробовали съесть столько сладостей: от бабушки, от дедушки, от тёти Аси, от тёти Таси, от дяди Васи!.. Тут никаких зубов не хватит, даже железных. Вот так и стоял я на линейке первого сентября: маленький и беззубый. И пошло: «Не вертись, решай уравнение, думай лучше»… Учительница меня раскусила сразу: от этого шестилетки ничего хорошего ждать не стоит. Грызть гранит науки нужно обязательно коренными и основательными, так что я из первоклассника быстро превратился во второгодника. И снова пошёл в первый

класс, уже в положенные семь, но история жизни была испорчена основательно. Потом к моей детской биографии добавились другие неприятные истории, но об этом позднее. Карантин Когда объявили карантин по гриппу, я начал искать работу. Сидеть десять дней дома без уроков и школьных товарищей было скучно. Дистанционного учителя я обманул за полчаса: скинул ответы профессора Селезнёва, которые тот разрабатывал на ближайшее столетие. А что оставалось, когда мама заявила, что мой день рождения не оправдал себя? – Затраты большие, а подарки маленькие… – заметила она. – Мама, ну, мы же тоже маленькие... – пропищал я жалостливо. Она ещё долго причитала, что я всё-таки большой, так как уже полгода хожу в первый класс. Что поделать, если я оказался таким затратным: старые Мишкины коньки – не моего размера, Анин рисунок с сердечком – ненужная вещь, а бабушкины пироги – съедены. Я решил, что нужно срочно возместить убытки – выйти на работу. Найти её оказалось несложно, подошло первое попавшееся объявление: «Требуется дворник,

зарплата договорная». То, что договорная, мне сразу понравилось: значит, договоримся. Я даже представлял, как приду одетый в красивый пиджак и папину шляпу. Лицо нужно сделать очень серьёзным. А для этого мне предстоял целый час тренировок перед зеркалом. Я хмурил брови и произносил: – Я новый работник, умнее профессора Селезнёва, имею лучшие рекомендации от учителя Перовой Анны Викторовны, которая всегда считает, что из меня может получиться только дворник. Я позвонил, назначил встречу и стал ждать намеченного события. А потом случилось несчастье: я заболел. Мама купила лекарства на все оставшиеся деньги… Так что, карантин – ужасное явление: ни в школу, ни на работу не выйдешь. Про гречу На уроке Анна Викторовна рассказала, что родиной гречи является Греция, вот только гречневой каши они практически не едят. Греки даже мечтают, чтобы им привезли в подарок немного этой крупы, так как её там просто нет. Мне почему-то стало очень жалко греков. Я полез за крупой в кухонный шкаф: там у нас этого добра всегда было завались. После того как по телевизору пообещали,

что гречка подорожает, мама купила на двадцать лет вперед. И я решил отправить в Грецию хотя бы килограммов десять, пусть порадуются. Аккуратно сложил упакованные пакетики в большую походную сумку, укрепил её на старых кривых санках и отправился на главпочтамт. Там оказалось, что всё нужно делать самому: поставить на весы, взвесить, набрать адрес. У меня не получилось. Греча никак не хотела отправляться в Грецию! Выскочила злая тётя и закричала: – Ты чего тут делаешь? Что за адрес? В какую Грецию? Объяснять было бесполезно. Тётя ещё долго причитала про щедрую русскую душу, которая оставит всех нас без портков… В общем, пришлось идти домой вместе с гречей… О моём походе мама ничего не узнала. На ужин опять была она, гречневая каша… И когда я вырасту, я соберу огромную посылку с уникальным злаком и отправлю в далёкую страну – мечту моего детства. Ни при чём тут щедрая русская душа: просто мы гречи уже наелись!.. Про стулья После того, как в классе сломались почти все стулья, Анна Викто-

ровна грозно сказала: – Сидеть будете на полу. Я думала, что железных стульев на всю жизнь хватит, но вы справились за пару месяцев… Я, конечно, понимал, что зря она злится, но ответить было нечего: стулья действительно разваливались на глазах. Сколько их оставалось? Десять? Семь? Четыре?.. Я даже предположил, что виноваты мы сами: ели много, росли быстро. Но разве это так плохо?! В любом случае, даже если кто и падал, то это было ненарочно и неопасно. Мне очень не хотелось сидеть на полу, поэтому я решил прийти в школу первым, ну, хотя бы четвёртым, чтобы успеть занять хороший стул. На следующий день я проснулся в четыре утра. На улице было темно и страшно: дома, деревья и даже школа – всё было окутано мраком, отовсюду мерещились монстры, машущие стульями. Я даже решил, что в этой темноте виноваты как раз они, монстры. А потом я увидел мрачный силуэт с метлой и лопатой и закричал: – Помогите! Спасите!.. Но ничего страшного не случилось: оказалось, что силуэт принадлежит школьному дворнику. «Наверное, он учился на одни двойки и теперь обязан вечно прибираться у школы», – подумал я. И как же уди-

вился, когда узнал, что Михаил Михайлович – бывший лётчик, научный сотрудник и даже какойто кандидат, может, в депутаты… – Пойдём стулья чинить, – весело сказал мне новый знакомый, перебирая гвоздики в кармане. – Уборка закончена. Охранник пропустил нас без слов, всё-таки Мих-Мих был кандидатом. За два часа мы починили все стулья. Я даже научился бить молотком по гвоздям, а не по пальцам. И был безумно счастлив, ведь теперь можно спать долго и опаздывать на уроки, потому что отныне я мечтал работать только дворником! Когда вырос, я понял, что Мих-Мих был единственным кандидатом, который умел делать, а не рассказывать о том, что нужно сделать. Поэтому на выборах я всегда ищу в списках для голосования лётчиков и дворников, так как очень жду, что в нашей стране, наконец, начнут чинить то, что столько лет ломали. Моника В третьем классе у нас появилась новенькая девочка – Моника Бедова. Я, честно сказать, мало обрадовался. Но всё же было любопытно: откуда берутся такие маленькие девочки с тоненькими ручками и нож-

ками? Вскоре все стали называть её Брендова, от слова «бренд». От Анны Викторовны я узнал, что Моника с трёх лет занимается спортивными танцами, а ещё, что теперь должен носить «бедовый» портфель в школу и обратно… – От тебя не убудет, всё равно, никакого толку! – заявила учительница. – А эта девочка – настоящее богатство. Действительно, теперь мы не готовились к школьным конкурсам, потому что за нас выступала Бедова. А я каждый день шагал, как верблюд, с двумя школьными портфелями. Впереди меня грациозно скакала Моника. Ещё бы, ведь она была танцовщицей! А когда весенний ветер дул особенно сильно, я боялся, что он подхватит и унесёт наш «бренд», куданибудь в страну Оз. И я оказался прав… Сколько времени прошло с тех пор! Моника уехала жить за границу, а я остался. Первое время она мне часто писала по электронной почте и просила денег, видимо, считала, что писатель в России – самый богатый человек!.. А потом, вероятно, она вышла замуж. Так что, мои труды были напрасны. Про обезьяну

Однажды мы с мамой пошли на выставку ручных обезьян. Был очень дождливый день, и обезьяны, видимо, чувствуя мерзкую погоду, лениво лежали в своих клетках. Мне стало скучно, и я решил развеселить себя сам. Остановился у одной из клеток и стал гримасничать и высовывать язык, пытаясь привлечь внимание сидевшей там обезьяны. Она была абсолютно неживая. И только я так подумал, как огромная горилла из соседней клетки вспрыгнула на перекладину и заорала истошным голосом. «Неживая» ожила, соскочила со своей лежанки и моментально вцепилась зубами в мой палец. Тут уж и я закричал: – Мама-а! Она меня укусила! Мама оторвалась от телефона и тоже заголосила: – Укусила! Безобразие! А ещё ручные обезьяны! Пришёл управляющий, высокий и загорелый, очень похожий на ту, «неживую», и громко, как молотком отбивая, произнёс: – Ты её дразнил? – Нет, я просто пытался её оживить. Но она не обращала на меня никакого внимания, – обиженно заявил я. – Вот, видишь, она абсолютно живая и очень не любит, когда её драз-

нят, – недружелюбно сказал загорелый. В общем, после этой истории я не люблю тех, кто хватает за руку в самый неожиданный момент. И хотя я подставляю только палец, откусить норовят целую руку. Что поделаешь, времена меняются, и люди всё дальше уходят от обезьян… Опережать… Помню, как Анна Викторовна сообщила, что, если прочитать Гарри Поттера во втором, а «Войну и мир» – в третьем классе, то аттестат будет в кармане. Я сразу сообразил, что над этим вопросом стоит серьёзно подумать. Взвесив книги на электронных весах, я решил, что читать нужно «Войну и мир», по крайней мере, так ближе к документу об окончании школы. Потом, конечно, я понял, что не в количестве страниц дело, а в содержании. Мои родители были счастливы. Правда,

недолго… Я погряз в двойках, хотя это уже не имело никакого значения, ведь я двигался прямо к законному аттестату. И вот свершилось! Я шёл за заслуженной свободой… Анна Викторовна оказалась не в духе, потому что закричала: – Какой аттестат?! Я тебя на второй год оставлю, олух! В общем, я уже тогда понял, что нельзя обещать то, что невозможно выполнить. Зачем придумали программу на две тысячи сотый год? Наверно, потому, что ни им, испытателям, ни нам, испытуемым, до результатов дожить невозможно. А может, они просто не читали Льва Николаевича Толстого, который говорил, что «времени нет, есть только одно мгновение»? А значит, не стоит бежать вперед, пытаясь опередить земные часы. Послесловие

А дальше я вырос и стал взрослым. Потом ещё долго все удивлялись: почему я так и не исполнил миниатюру «Задушевный разговор» Modern Talkinq для мамы и Анны Викторовны. Хотя я вам скажу по секрету, это была действительно прекрасная песня, но абсолютно бесполезная для ребёнка. А сейчас я всюду ищу следы моего утерянного детства: играю в мяч, собираю конструктор, читаю и пишу маленькие рассказы для больших, поэтому мне некогда… Нет, нет, не думайте, что вы потерялись во времени, просто знайте, если вы по-прежнему живёте в 201... – у вас есть шанс обратить внимание на своего неповторимого ребёнка. Вот и всё, что я хотел вам рассказать! Помните, что каждый из нас когда-то был маленьким… А если не помните, то и говорить бесполезно – всё равно, никогда не поймёте…

Банный день Татьяна Уразова Морозец за окном видимо крепкий, все стёкла заиндевели, оторваться от узоров невозможно. Сказочные. На какое-то мгновение Ульяна почувствовала себя ребёнком. Накормив, и проводив мужа, она вглядывалась в темноту. От горячего ды-

хания пушистый иней слегка таял, а она соскабливала льдистые остатки ногтем, пытаясь разглядеть во тьме мужа. Субботний день начался с суеты. Костя подскочил чуть свет, опять на работе авария. Под окнами загудела, подъехавшая маши-

на, по такому морозу надо ехать в поле, на буровую. Ни днём, ни ночью Косте покоя нет -Да выскочил он уже! Что у них опять приключилось? Работа, работа и работа. После войны им пришлось переехать из

большого города в провинциальный сибирский посёлок, который решили построить на базе бывшего лагеря для политических. Зэки разъехались по домам, а на их место поселили семьи железнодорожников. Поэтому всюду бараки, бараки. Поженились они совсем молодыми, обоим было по девятнадцать лет, а сейчас, конечно постарше, но огонь в сердцах с каждым годом не уменьшается. Правда, порой и искры летят из глаз. Всякое в семье бывает. Костя ласковый... и страстный... А как поёт! Обычно суббота начинается с любимой пе сни " Заправлены в планшеты космические карты и штурман уточняет в последний раз маршрут..." Это про них! Летом в выходные только семейная рыбалка, а весной и осенью охота. И главный штурман, конечно, Костя! Ульяна раскраснелась от приятных воспоминаний. Задумавшись, она чуть не забыла поднять засонюшек любимых! - Вставайте, засони! Завтрак на столе. Умывайтесь, ешьте и дуйте в школу. Только не забывайте, что сегодня банный день. Нигде не задерживайтесь. Сразу домой! Слышали? -Да не глухие мы, ворчала старшая Аня. -Вот, мамочка, ты думаешь, что мы такие глупые?вторила ей младшая Лена. Сегодня банный

день. Сегодня рай для тела. Поставив громадный бак на газовую плиту, наполнив его водой, Ульяна зажгла все конфорки, чтобы быстрей довести воду до кипения, быстро в кучу сложила бельё, шторы и вообще всё, что нужно было постирать, взбила пуховые перины, пропылесосила гордость семьи новые ковры. Вода закипая, бурлила. От пара воздух становился влажным. В круглую стиральную машину она забросила первую партию белья. Целых пять минут машинка рычала, в это время Ульяна протирала пыль. Так повторялось с каждой кладкой по два или три раза. Внезапно жалость к себе охватила ее, и горючие слёзы потекли по щекам, всхлипы превратились в рыдания. Стоило Ульяне взяться за ручку выжималки, как слёзы высыхали. Разве она мечтала о такой жизни? Ей так хотелось учиться... Она сдала экзамены в техникум, но свекровь отказалась сидеть с внучкой, тогда ещё единственной. А всего-то полтора года. И отказалась! Самокритичность улетучилась, как пар от кипящей воды в баке. Свекровь-то работала в школе учительницей в начальных классах, и посидеть с трёхлетней внучкой никак не могла. Садиков не было. Пришлось ходить в вечернюю школу. Ей очень нравилось учиться, всё схватывала на лету. Способная! Только способности бед-

ной некуда приложить...В доме канализации не было, поэтому, когда вода становилась грязной, она сливалась в вёдра. И Ульяна, сунув ноги в галоши, со второго этажа бежала метров сто к общественной уборной с двумя вёдрами воды, с размаху выливала её в помойную яму, и опять бегом на второй этаж. За пробег она успевала остыть, вспомнить о муже, об обеде, который надо тоже успеть приготовить. Наконец-то закончив стирку, Ульяна начинала полоскать бельё, и всё повторялось один в один только уже с холодной водой. Но то бельё, что казалось недостаточно простиранным, кипятилось в том же баке с нарезанным стружкой хозяйственным мылом. Выстиранное бельё выносилось на улицу и развешивалось на верёвки. А сегодня стоял крепкий морозец. Бельё сразу же вставало колом. Руки ломило от холода. Заскочив домой, и кое-как отогрев руки, она взялась за полы. Полы мылись тщательно и тоже поливались слезами. Не дай Бог, если гдето в щелях останется грязь. Настоящая трагедия. Перемыв полы, вычистив кастрюли, плиту, устроила себе кратковременный перерыв. Достав кастрюлю с бульоном, сваренным с вечера, заправила щи, пожарила картошку. Казалось, уже ни на что нет сил! Но неугомонная, она вытащила из кладовки гладильную

доску. Ветерок выхолащил бельё. Схватив тазик, сунув ноги в валенки, побежала снимать его. Ещё волглое бельё разбросала по стульям, дивану. И начала торопливо гладить. Скоро уже девчата из школы придут. Выручило только то, что белья было не очень много. Годы-то какие! Выгладив, разложив аккуратно стопкой бельё в шифоньере, застелила кровати чистым, пахнущим необычайной свежестью кипенно белым подсиненным бельём. Ульяне хотелось удивить Костю, услышать слова восхищения. А Костя такой молодец! Талантливый. На работе ценят. А как детей любит! А я разве не красавица, не умница? Что нам ещё надо? Осталось собрать сумки для бани, отдельно для Кости и для себя с девчатами. Ну, вот и всё. Только присела стук в дверь, пришёл муженёк с работы. - Костя, что опять у вас там случилось? Ничего страшного? Тогда неси веники из сарая! У меня уже нет сил! -Что ещё прихватить, Уля? -Капусты наковыряй в миску. Я картошки нажарила. Не успела Ульяна оглянуться, а девчата тут как тут. Прибежали, взбудораженные, румяные с мороза. Красивые! Но как хочется, чтобы были умными. Учатся хорошо. Аня мечтает стать геологом. Какой из неё геолог?

Вот врачом бы! Ходила бы тогда Ульяна по посёлку, задрав нос: - А моя-то врач! Не то, что ваши! Хухрымухры... А Лена, наверно, как Костя, будет петь, но только не в художественной самодеятельности, а в театре. Сразу представила, как доченька поёт " Травиату", а ей хлопают и не отпускают со сцены. Размечталась! Мечтать не вредно! - Быстро обедаем и в баню! Клава уже очередь заняла. Не успеем, будем три часа в очереди сидеть. От дома до бани идти минут десять. Рабочий посёлок небольшой, четыре улицы кирпичных двухэтажных домов, остальное бараки, с вениками над окнами и красной калиной. С крыш свисает снег белый искристый, под окнами громадные сугробы, зимы-то в этих местах снежные. И на белом красная калина! Глаз не оторвать. Красотища! Народу в бане, как в бочке селёдки. Золовка давно заняла очередь, ещё вчера договорились. В баню, семья ходит только в субботу. А вон и она, машет рукой: -Айда-те сюда! Что орёшь? Я на всю семью очередь занимала. Спроси у Кати. На всю ведь семью? Вот, видишь, подтвердила. В мужское отделение народу мало. А в женское… все с детьми, мальчишек до пяти лет с собой

ведут, мол, отцы не справятся и будут дети всю неделю грязными. Есть в бане и душевое отделение, и даже ванна. Но туда чаще ходят приезжие городские. А для местных, что за баня без парилки, а? В ожидании своей очереди все галдят, обсуждают поселковские новости, нет-нет, да и пройдутся по начальникам, если здесь нет их жён, правда, не зло, а так для отвода души. Дети не сводят глаз с газировки за четыре копейки, в работающем по субботам буфете, но это радость достанется им только после помывки. А тут уже подошла Ульянина очередь. Банщица тётя Дуся проверила билеты и запустила семейку в предбанник, как раз освободились два шкафчика. Предбанник – большая комната с расставленными около стен узкими шкафчиками, такими узкими, что зимнюю одежду приходится уминать, чтобы прикрыть их. Никаких замков нет. Банщица смотрит, чтобы никто в чужие шкафчики не лазил. Ульяна быстро разделась, а девчонки не торопились. Знали, мать побежала, занимать оцинкованные металлические лавки и тазики. Босиком, при входе в помывочное отделение, пришлось пройти по скопившейся воде, из-за засорившегося водостока. Возмущённая Ульяна, оторвалась на банщице. -Дуся, развела здесь антисанитарию! Си-

дишь! Что не видишь, что делается? За что деньги получаешь? -Какие деньги? Сорок рублей? Это деньги? Сами засранки, а я виновата? -А я и этих не имею. В этой дыре работы нет никакой. Я бы тоже могла здесь сидеть, а сидишь ты. Что - правда, то, правда. В посёлке нет работы для женщин, поэтому подавляющее большинство жён домохозяйки. После перепалки разъярённая Ульяна заскочила в помывочное отделение, захватила две лавки, четыре тазика. И началось священнодействие. На всё помывочное отделение на каждой стороне по одному крану горячей воды и по одному холодной. Но горячая – не горячая, а кипяток. Аккуратно кипятком ошпаривается сначала тазик, потом набрав полный таз кипятка, боясь поскользнуться на мокром полу, на полусогнутых ногах она идёт к первой лавке и обливает её. И только после этого моет хозяйственным мылом и вновь ошпаривает кипятком. Теперь девчата могут сесть. Процедура повторяется с другой лавкой и тазиками. В один тазик кладётся веник и заваривается кипятком. На троих один кусок хозяйственного мыла для тела и одно душистое для головы. Моются от души. Женщины переговариваются. Трут друг другу спины. Матери отмывают от не-

100

дельной грязи орущих, непослушных детей. Когда моют головы стоит мощный вой, мыло разъедает глаза. Что поделаешь? Терпите. И никому не приходит в голову разглядывать моющихся. Всё настолько естественно и чисто. Кто худой, кто толстый? Никому нет до этого никакого дела. Через дверь, прикрытую на защёлку, жёны переговариваются с мужьями, дают советы, как вымыть их проказливых сыновей. Иногда дверь чуть-чуть приоткрывается, чтобы передать или веник, или мочалку. Такое ощущение, что все одна семья. Несколько раз пройденные мочалками, ополоснутые девчата отправляются в парилку. Отказаться от парилки? Ни за что не пройдёт! Разложив девчонок на полках, Ульяна хлещет их по спинам, попкам, ногам. Они вскрикивают, но терпят. Потом мать грозно приказывает перевернуться, и продолжает их парить. Кажется, что девчонки вот - вот сомлеют, но не тут- то было. Привычные к парилке с малолетства, они даже и не подумают сбежать. Распаренные, красные, в берёзовых листьях крадутся под холодный душ. А мать теперь может заняться собой. Поддаст ещё пару, поднимется на верхний полок, и хлещется веником с таким остервенением, словно она год не была в бане. Вымывшаяся она, ополоснутая, выходит в предбан-

ник. Здесь уже чисто. Дуся вычистила сток, вымыла пол. Красота. Девочки уже одетые. Закутала их в пуховые шали, так чтобы выглядывали одни глаза, дала каждой по четыре копейки и строго настрого приказала, не расстёгиваться. - Попьёте морс, посидите с отцом, остынете и меня подождёте. Надо сказать, единственно к чему ревниво относились женщины, так только к нижнему белью. Сатиновые лифчики, застёгивающиеся на две пуговицы и такие же трусы. Пояса с резинками для чулок и длинные панталоны. Но у одних они были белые, у других застиранные. Это осуждалось однозначно. -Смотри-ка Любка вся в золоте, муж -то хорошо зарабатывает, а трусы серые. Ишь, на чём экономит… -Экономит… Ленивая! Что прокипятить бельё не может? А чулки дырявые, пятки торчат… Не руки, а крюки! Заштопать не может. В разборе женских качеств иногда участвовали все раздевающиеся и одевающиеся, естественно после ухода объекта обсуждения. И так каждую неделю. Ульяна одевшись, вышла к ожидавшим её мужу и детям. Выпила тоже стаканчик морса. И тронулись в путь. Семья, как семья. Какая есть... Выбирая утоптанные тропки среди громадных сугробов, идя гусь-

ком, дружно обсуждали новости, особенно проделки дочерей в школе. И на собрания ходить не надо. В бане, как на блюдечке преподнесут, расскажут кто кому грубо ответил, кто не поздоровался, а кто и с уроков удрал, ни одну двойку не скрыть. Дочери едва успевали, отнекиваться. И естественно, во всех их бедах были виноваты учителя. - Вот я вам покажу! Учителя! Неделю гулять не будете. И Валерка пусть в окно зайчиков не пускает, а то не посмотрю, что большая, за космы так оттаскаю, век помнить будешь. Костя помалкивал. Он никогда в женских склоках не участвовал. Но за ним всегда оставалось последнее слово. - Неделя-то многовато, но три дня после школы ни шагу за порог.

Наука будет! Уже стемнело. Белые сугробы серебрились, небо звёздное, звёздное высоким куполом синело над ними, снег под ногами скрипел, как-то умиленно, радостно. Бараки светились окнами. Души ждали сказку, и они её получали. Деревья, присыпанные снегом, провожали их до самого дома. Валенки - катанки мягкие и тёплые тоже в снегу. А снег скрипел, и скрипел. Редкие фонари, как маяки освещали дорогу домой. Вот и дом. За вечерним чаем дружно говорили только о приятном, о мечтах, хвастались успехами. Разморённые все мечтали завалиться в кровати, на свои мягкие пуховые перины и уснуть крепким субботним сном, после крепкого душистого чая, который умела заваривать только Ульяна. Девчонки

едва притронувшись к подушкам, уснули, поцелованные и обласканные. Но как трудно создавать эту идиллию! Где взять силы? Сколько надо иметь терпения, сколько ласки, чтобы в семье царили любовь и доброта. Чтобы даже искры недоверия не пробежало между мужем и женой. А Ульяне, так хочется любви, как в кино! А завтра воскресенье, в клубе индийское кино и для всех в посёлке великий праздник, праздник любви. И отдушина в этой серой жизни. Если бы можно было устроить банный день для души! Если бы можно было... Если бы... И стоя у окна Ульяна с Костей смотрели на яркое звёздное небо, на сияющую луну. Может, они мечтали об одном, а может, каждый о своём, несбывшемся... кто знает?

Сонно плакал дождь Триэн Она появилась в их жизни внезапно — почти сразу после исчезновения его матери. На вопрос, когда его мама вернется, отец с неприязнью отозвался, что та уехала далеко. А еще посоветовал забыть о ней (да, так и сказал: «Забудь эту женщину!»). И что теперь он должен называть мамой ту, другую. Он не хотел это слышать. Он не хотел этому верить. Он не обе-

щал любить кого-то другого. Ему нужна была мать. Его мать. Он ждал ее — просыпаясь каждое утро, надеясь увидеть легкую улыбку, почувствовать запах, ощутить контакт с теплой маминой рукой. Просыпаясь, разочаровывался. Потому что вместо родного запаха вновь натыкался на терпкие, сладковатые до тошноты нотки… чего-то. Он не знал, что это за за-

пах, который был всюду. И чужая женщина — она тоже была. Всюду. Он не мог понять, почему она живет тут, в их доме. Ходит, распоряжаясь на правах хозяйки, как раньше это делала его мать. Раздает указания прислуге. Даже по поводу него… — Марлин, сегодня вечером будут гости. Званый ужин. Я хочу, чтобы вы подали… Он не дослушал.

101

Развернулся и попытался поскорее исчезнуть в коридоре. Даже названия таких знакомых блюд из ее рта вылетали, как смазанные ядом стрелы. Его мать никогда не произносила их слишком тягуче, липко, она их… выпевала. — Адам, я бы попросила вас поменьше жужжать газонокосилкой в обеденное время. Мальчику нужен отдых, а ваше жужжание раздражает. Она всегда называла его «мальчик». Не по имени. Не «сын хозяина». Именно «мальчик». Его сделали узником в собственном доме. После исчезновения матери изменилось все. Теперь он жил практически в заточении, и, несмотря на огромный дом, ему было тесно, потому что из каждого угла на него смотрела она — женщина, отобравшая у него отца. Он рос, не понимая, зачем вообще жить. Несколько раз пытался слететь с лестницы — его ловили ненавистные руки. Горничные, гувернантки и… она. Женщина, отнявшая у него семью. Однажды он увидел, как они возвращались с прогулки — влюбленные, счастливые. Вернее, «влюбленным и счастливым» был его отец, она же только улыбалась, жеманничая. Фальшивая насквозь. Лицемерка. Он ненавидел ее, ненавидел их счастье, как

102

только может девятилетний ребенок ненавидеть кого-либо. Если бы ненавистью можно было убить, то от одного его взгляда она превратилась бы в пепел. Как-то, раскатывая по холлу, он услышал приглушенные рыдания. Заинтересованный, стараясь не шуметь, подкрался к прикрытой двери — она вела в комнату прислуги. И увидел, что там плачет она. Плачет, отчаянно стараясь приглушить свои рыдания, запихивая в рот полотенце. Склонилась над какой-то фотографией — он не сумел разглядеть, кто там. Тихий шорох заставил ее замолчать и вскинуть голову. Он отпрянул в сторону, неуверенный в своих ощущениях: то ли ему было жаль женщину, то ли он чувствовал удовлетворение. Скорее, второе: навредить лично он не мог, а страдающая она доставила ему какое-то садистское удовольствие. Прошло еще два года. Он изнурял себя ежедневными тренировками и наконец — о чудо! — начал чувствовать пальцы ног. Не сразу, постепенно, но чувствовать! Настал день, когда он встал с ненавистной коляски и даже смог сделать пару шагов. Ожидаемо упал, на грохот прибежала горничная, с причитаниями подняла его, упрекнула, что ему не сидится, и ушла. Вот и все.

И не с кем было разделить радость… Для своих четырнадцати он был слишком любознательным. Слишком умным и быстро соображающим. Поскольку никто не узнал, что он вновь начал ходить, это стало его преимуществом, тайной радостью от осознания своего превосходства. Он услышал тот разговор случайно. Бессонница его никогда раньше не мучила — снились сны и большей частью кошмары. В них он всегда являлся в образе монстра, безжалостно грызущего все живое. Чтобы изгнать кошмары из головы, он начал бродить по дому. В одну из таких ночей он заметил тонкую полоску света, пробивающегося из-под неплотно прикрытой двери. Подкравшись ближе, услышал ее голос. Она говорила с кем-то по телефону: — Я уже почти добралась… У меня на руках все нужные бумаги. Сегодня на рассвете я еду к тебе — Антуан улетел и его не будет эти сутки. У меня несколько часов для осуществления нашего плана. Да. Никто не знает. У него бешено заколотилось сердце. Значит, он был прав! Она задумала нечто ужасное. Наверняка сговорилась со своим дружком. И наверняка ее же силами была

устранена мать… А теперь эта женщина хочет убрать и отца! Немудрено — все наследство с «необходимыми бумагами» уже у нее на руках, а с этим она приберет все их имущество, выбросив его за дверь, как котенка. На отца было плевать — поделом дураку! Но за мать нужно наказать… Никто не знает, говоришь? Хорошо, что был июнь и теплая ночь — не надо одеваться, стучать ботинками… Он тихонько прокрался в гараж. Дом спал, и проскользнуть незамеченным оказалось нетрудно. Тучки заволокли небо и закрыли луну. Это хорошо — само небо благоволит к нему, скрывая то, что он задумал! Он поднял голову, улыбнулся слабому свету, пробивающемуся сквозь неплотную завесу туч. Почувствовал, как начал накрапывать мелкий летний дождь. Еще лучше. Дождь смоет все его следы… Пробыв в гараже всего несколько минут, так же бесшумно вернулся в свою комнату, лег в кровать и сразу уснул. Впервые за долгое время его сон был безмятежным. Он проснулся от настойчивого звонка в дверь. — …Ваша хозяйка везла в полицию интересные документы. Нам бы хотелось поговорить с

хозяином. — Но хозяин в отъезде, мистер, — залепетала экономка. — Дома только его сын… Дальше голоса ненадолго смолкли, и он едва успел упасть в коляску и накинуть на колени тонкий плед. Дверь неожиданно распахнулась: на пороге стоял шериф, за его спиной маячила экономка. — Питер, тут пришел шериф, он… — Можно, я поговорю с ним сам? — оборвал экономку полицейский и, шагнув к нему, присел на корточки. — Ты что-нибудь вспомнил про ту аварию? «Какую аварию?» — Вы с матерью ехали домой. Был дождь, отказали тормоза… Да. Он вспомнил это как яркую вспышку фотокамеры. — Ты чудом выжил, но у тебя провалы в памяти и ты не можешь ходить. Полиция проводила расследование, но ничего не обнаружила… Да. Он и это вспомнил — отец женился на матери, соблазнив ее. Она влюбилась в карточного шулера, а он воспользовался этим, чтобы выпутаться из многочисленных долгов. Так рассказывала ему его няня, неведомым образом уволившаяся вскоре после их «разговора». Рассказывала и то, что мать души в нем не чаяла, в отличие от отца.

Когда умер дед, выяснилось, что все наследство он завещал только матери… — Твоя мачеха — на самом деле ее давняя подруга. Они учились вместе в закрытом пансионате. Мачеха уезжала в другую страну, а вернувшись, узнала о трагедии и не поверила в эту сказку, решив провести свое расследование. Он понял, почему улыбки «мачехи» были такими… лицемерными. И ему стало очень, очень страшно. — Она раскопала все махинации твоего отца. Собрала достаточно доказательств и сегодня должна была ехать к нам. Но не доехала, потому что в ее машине… странным образом отказали тормоза. Экономка, ловившая каждое слово, всплеснула руками. Шериф поморщился: — Твой отец… он действительно уехал? — Да. А… — Эксперты еще копаются, но я уже почти уверен: неисправные тормоза — это не случайное совпадение. Нам предстоит очень большая работа, Питер. И я надеюсь, ты нам поможешь… После ухода шерифа прошло уже больше трех часов, а он все сидел в коляске, уставясь в окно, по которому лениво стекали струйки воды. Сонно плакал дождь.

103

Сверхъестественное: новые приключения Мария Гамиева Глава 10 Закрыв глаза, Мари вздохнула, представила перед собой Коу, и то, как они слились, затем открыла глаза. Увиденное ее поразило – она, словно, видела картину происшедшего. Маргарет мылась в душе, не подозревая о скорой смерти. Из душа полилась черная жидкость, и когда она поднялась по щиколотку Маргарет, Мари увидела, что из жижи появилась рука, потом появилась голова или что-то похожее, так как не было понятно из-за густой черной массы. Когда оно схватило Маргарет за ноги, она закричала, и оно начало медленно тянуть ее за собой. Женщина кричала, пыталась вырваться, но все попытки были тщетны. Она закричала очень громко, из последних сил, и воспламенилась, как раз в этот момент и появился Генри. А существо утянуло за собой душу Маргарет. Повернув голову в сторону зеркала, Мари увидела мужчину, у которого словно бельмом были затянуты глаза, он улыбнулся в злобной улыбке, но потом его выражение лица изменилось, и стало напуганным.

104

— Неееет, - протянул он. - Снова ты! Ты не убьешь меня, не в этот раз! - сказал мужчина и исчез. Мари вновь закрыла глаза, вдохнув, открыла их, и смотрела уже своими глазами. — Кто это был вообще? - удивилась Мари, дотронувшись до лба рукой. — Кто вы, что вы здесь делаете? - раздался детский голос за спиной у Мари. Она обернулась и увидела в дверях мальчика пяти или шести лет, который стоял в проеме и держал в руках солдатика. — Эм, привет малыш, как тебя зовут? - попыталась отвлечь мальчика Мари. — Томми! - ответил малыш. — Очень приятно Томми, меня зовут Мари! - протягивая руку для пожатия представлялась она. Томми протянул свою руку в ответ, и снова повторил свой вопрос. — Что вы делаете здесь? — Ам… я, - Мари судорожно соображала, что же ответить малышу. Я заблудилась, а ты как тут очутился? - взяв Томми за руку и выводя из ванной, говорила Мари первое, что ей пришло в

голову. — Я за солдатиком приходил! - показывая солдатика, отвечал Томми. — Какой интересный у тебя солдатик, знаешь, когда я была маленькой, у меня тоже был такой! - садясь на корточки перед Томми, сказала Мари, рассматривая солдатика. — Томми, вот ты где, а тебя повсюду ищу! – воскликнул Генри, поднимаясь по лестнице. — Папа, тетя сказала, что у нее тоже есть такой солдатик! - прыгая на руки к отцу, говорил Томми. — Томми, как ты обращаешься к монахине! - попытался поругать сына Генри. — Все в порядке, у вас замечательный сын, берегите его!- ответила Мари, гладя Томми по голове. И пошла вниз. Спустившись в холл, взглядом отыскала Сэма, и кивнув ему в сторону двери пошла на выход. Сэм, попрощавшись со своими собеседниками, последовал за сестрой. Поравнявшись с ней, он спросил: — Тебе что-нибудь удалось выяснить? — Да, я видала, как погибла Маргарет и еще видела в зеркале мужчину

с белыми зрачками. Он словно узнал меня, хотя я его в первый раз видела! снимая мантию, отвечала Мари брату. — Как ты это увидела? - удивился таким подробностям Сэм, застегивая рубашку. — Даже не знаю, как тебе сказать! - смущенно отвечала Мари, надевая свою любимую куртку. — Как есть, давай выкладывай! – облокотившись на машину, сказал Сэм. — Эм.., - замялась Мари. – Я посмотрела глазами Мракоу! – быстро ответила она, кидая рюкзак в багажник. — Как бы сказал Дин – очешуеть! Как тебе это удалось?- удивился услышанному Сэм. — Давай садись, по дороге все рассажу! – открывая водительскую дверь, говорила Мари. Добравшись до убежища она решила загнать машину в гараж, а не оставлять на улице возле убежища. Вытащив из багажника рюкзак, направилась по коридору в холл. — Боишься, что могут угнать? - спросил вдруг Сэм. — Нет, надо кое-что поменять и подтянуть! отвечала Мари. — Ты и в машинах разбираешься? - удивлялась Сэм. — Ага, отец научил, я иногда вместе с ним, в свободное от учебы время, лазила под капотом! с небольшой улыбкой на лице отвечала Мари. - Я так по мелочи разбира-

юсь, если что-то серьезное отвожу в автосервис! добавила она. — Ну, теперь тебе это не зачем. Дин не плохо разбирается в машинах, мы однажды попали в аварию, машина была почти всмятку, так он ее с нуля сам восстановил! рассказывал Сэм. — Спасибо, буду иметь в виду! - улыбнулась в ответ Мари. Выйдя в холл, где сидели за столом Дин и Клэр, потягивая пиво, Мари хотела подколоть их, но Дин, увидев их с Сэмом, опередил ее: — Его святейшество отец Сэм и благочестивая сестра Мари, о, исповедуйте меня, ибо я грешен! — Я тебя когданибудь прибью! – сердито фыркнула Мари кидая в Дина книгой. – А ты чего молчишь, словно в рот воды набрал, или тебе нравиться, когда он тебя так подкалывает? - слегка толкнув Сэма в плечо, добавила она. — Я уже привык к этому! - вздыхая, и пожимая плечами, отвечал Сэм. Мари хотела сказать в ответ Дину, что-то обидное, но воздержалась, сжав кулаки. На миг злость словно переполнила ее, глаза поменяли цвет на темно зеленые, спустя пару секунд, стали прежними. — Что вам удалось узнать? - спросила Сэм, решив разрядить сложившеюся обстановку. Дин был слегка удивлен, увиденным, он не знал, заметила ли Клэр

перемену глаз Мари или нет, и сделал вид, что просматривает новости в ноутбуке. — Да все как обычно, никто не слышал, ничего не видел, семья примерная, никогда ни с кем не ссорилась! - делая глоток пива, отвечал Дин. — Но мне кое-что показалось странным, одна из соседок в тот день заметила странного мужчину, он стоял возле дома Уолшей! - рассказывала Клэр. — Я ничего в этом странного не заметил! ухмыльнулся Дин, сделав очередной глоток пива. — Ну да, по-твоему, он должен был бегать по улице как бешенный, чтоб вызвать подозрение? возмутилась Клэр. — Типа того! - невозмутимо ответил Дин. — Это все или чтото еще узнали? - спросила Мари, не давая Клэр продолжить дальнейшие препирания. — Да есть еще кое что, он стоял словно вкопанный, его волосы были взъерошены, словно его ударило током. Эта бабулька узнала в нем напарника этого Генри! бросая гневный взгляд на Дина, отвечала Клэр. — Значит, надо выяснить, кто этот напарник! - говорил Сэм. — Теперь ваша очередь идти в дом Уошей! сказала Мари, глаза снова на миг поменяли цвет. — Э не я не надену рясу! - возмутился Дин, снова заметив изменение глаз сестры.

105

— А кто сказал, что ее надо надевать? - рассмеялась в ответ Мари. – Ладно, мы с Сэмом завтра пойдем к шахте и у рабочих разузнаем, а вы в дом Уолшей пойдете, как агенты. Я пошла, поковыряюсь под капотом! скривив рожицу, добавила Мари и ушла в направлении гаража. — Тебе помочь? крикнула вдогонку Клэр. — Нет, спасибо! раздался голос Мари уже уз коридора. Подождав пару минут, Дин жестом попросил проверить Клэр, ушла ли Мари действительно в гараж или стоит, и слушает о чем они будут говорить. Клэр встала и направилась в сторону коридора, спустя пару минут, вышла и шепотом сказала: — Всё чисто! — Сэм, что произошло в том доме с Мари? - обратился Дин к брату. — Я не знаю, я был внизу, когда она поднялась наверх, хотела, видимо осмотреть место, где погибла женщина! - делая глоток кофе, отвечал Сэм брату. — Ну, а после, она рассказала тебе, что она узнала? - продолжал расспрашивать брата Дин. — Да, и мне показался немного странным ее рассказ! - делая очередной глоток кофе, монотонно говорил Сэм. — Да блин Сэм, не тяни резину, рассказывай уже, что Мари рассказала тебе? - вмешалась Клэр, которой тоже хотелось

106

узнать, что же рассказала Мари Сэму. — Она, сказала, что в отражении видела странного мужчину с полностью белыми глазами, и как что-то затянуло душу женщины в слив! - рассказывал Сэм. — Но как ей удалось это все увидеть? - удивился рассказу Дин. — Посмотрела глазами Мракоу! - отвечал Сэм. - Чем ты так встревожен, что устроил мне допрос, а не Мари? - добавил он. — Пару раз я заметил, как ее глаза на миг меняли цвет, когда я подкалывал вас! – откинувшись на спинку стула, сказал Дин. — И поэтому ты решил устроить допрос Сэму, что в этом такого подозрительного? - обращалась Клэр к Дину. — В том, что раньше с ней такого не было, были перемены настроения, но глаза не менялись на долю секунды!- вздыхая, отвечал ей Дин. — Кстати, Кас не звонил?- спросил, Сэм у обоих. — Кое-что мне тоже показалось странным, когда она сказала, что отражение мужчины словно узнало её! - добавил он, допивая кофе. — Нет, я тогда попробую еще раз просмотреть файлы про Кицунэ, может мы что-то упустили! - отвечал Дин, открывая ноутбук. - Да, Мари пока ни слова об этом! добавил он. Сэм и Клэр кивнули в знак согласия.

— А я пойду, просмотрю, еще раз, записи хранителей! - вставая, говорил Сэм, и направился в комнату, где хранились документы хранителей. — Я с тобой! – Клэр пошла за ним. В это время в гараже Мари лежала под капотом своей машины, подкручивая переднею подвеску. Она, конечно же, могла услышать о чем был разговор в холле, но настолько была увлечена работой, что даже не стала напрягать слух. Пошарив возле себя рукой в поисках еще одного необходимого ключа, и не найдя его, выкатилась из-под машины, встала и подошла к набору инструментов, который лежал на стеллаже. Найдя необходимый ключ, пошла обратно к машине, и тут ее взгляд невзначай упал на свое отражение в лобовом стекле. В нем отражалась Мракоу, но с ней было что-то не так, волосы были взъерошены, глаза были темного зеленого цвета, зрачки были сужены, и напоминали узенькую полоску, взгляд был стеклянным, клыки стали длиннее, уши были совсем как у лисы, на лице застыла злобная улыбка. Мари наклонила голову в сторону, отражение сделало тоже самое, она закрыла глаза на пару секунд, открыв их, посмотрела на отражение, в нем уже отражалась только она сама. Решив, что все это ей лишь почудилось, легла специальную доску

и на ней закатилась под машину. — На стене увидишь люк, не пугайся это глюк! - бормотала она, подтягивая гайку. Дин, набрав в поисковике «китайская и японская мифология» клацнул по одной из ссылок. Статья, которая была там написана, заинтересовала его: «В «Книге перемен» («И цзин») ян и инь служили для выражения светлого и тёмного, твёрдого и мягкого. В процессе развития китайской философии, ян и инь все более символизировали, взаимодействие крайних противоположностей: света и тьмы, дня и ночи, солнца и луны, неба и земли, жары и холода, положительного и отрицательного, четного и нечетного и т. д. Исключительно, абстрактное значение инь-ян получили в спекулятивных схемах неоконфуцианства, особенно в учении о «ли» (кит. ;) — абсолютном законе. Концепция о взаимодействии полярных сил инь-ян, которые рассматриваются как основные космические силы движения, как первопричины постоянной изменчивости в природе, составляет главное содержание большинства диалектических схем китайских философов. Инь-ян из века в век, ведут между собой борьбу, за добро и зло, свет и тьму, и каждый раз побеждает зло». Дочитав статью Дин был озадачен, взяв телефон, он набрал номер Кас-

тиэля. В трубке раздавались гудки. Вдалеке раздался звон телефона, убрав от уха свой телефон Дин посмотрел на экран, вызов все ещё шёл, приложив телефон обратно уху, Дин услышал голос Кастиэля: — Я слушаю тебя, у вас что-то случилось? — Привет, Кас, да нет ничего такого, я хотел у тебя кое-что спросить! говорил Дин. — Спрашивай! - раздался голос Кастиэля за спиной Дина. Дин от неожиданности немного подпрыгнул на стуле, повернувшись, он увидел Кастиэля, у которого был замученный вид. — Чувак, ты чего так подкрадываешься! Так и до инфаркта не далеко! говорил Дин, обращаясь к Кастиэлю. — В одном фильме видел, решил попробовать на тебе! - пытался скривить ехидную улыбку в ответ Кастиэль. — Больше не так не делай, я не подопытная крыса! - сурово взглянув на друга, сказал Дин. — Ладно, как вы там говорите, проехали? Так о чем ты хотел меня спросить?- пытался отвлечь Дина Кастиэль. — Ты что-нибудь знаешь о китайской мифологии? - спросил Дин Кастиэля. — Так, немного. Тебя что-то конкретное интересует? - отодвигая стул и садясь, спрашивал Кас. — Об инь и ян чтонибудь знаешь?- спросил

Дин. — Ммммм…, - задумался Кастиэль. – Согласно общеизвестному мифу, - заговорил он. – В глубокой древности, когда не существовало еще ни земли, ни неба, в мире царил мрачный, бесформенный хаос. Постепенно в этом мраке возникли два великих духа - Инь и Ян, которым предстояло упорядочить мир. Дух Ян стал управлять небом, дух Инь - землею. Предполагается, что первоначально понятие инь символизировало северный склон горы, ее теневую часть. Соответственно ян означало южный, светлый склон горы. Впоследствии инь трансформировалось в символ женского начала, севера, тьмы, смерти, земли, луны, четных чисел и т. п. Ян же стало символизировать мужское начало, юг, свет, жизнь, небо, солнце, нечетные числа! - рассказывал Кас. — И это все?- удивленно подняв бровь, спросил Дин. — Нет, есть еще, мало кому известный миф, о том, что Инь поглотил своего брата Ян, и воцарилась тьма на земле, много веков Инь правил миром. Ян удалось выбраться из тьмы, в которой он много веков находился, и вступили они в борьбу свет и тьма. Целый век шло их противостояние, сопровождавшиеся цунами, землетрясениями, ураганами и так далее, когда у обоих, силы были на исходе, они поняли, что им не победить друг друга, и решили

107

найти баланс, объединив свои силы, иногда этот баланс нарушается и битва повторяется! - рассказывал Кас. — Офигеть! - присвистнул Дин. — Почему ты вдруг заинтересовался китайской мифологией?- спросил Кас. — Кас, ну ты даешь, Мари, Кицунэ, древний китайский демон!- немного смеясь, отвечал Дин. — Я знаю, но причем тут инь и ян? - нахмурив брови, спросил Кас. — При том, что мне кажется, в ней сейчас идет некая борьба, света и тьмы, как у инь и ян, ты понимаешь о чем?- наклоняясь ближе, к другу, говорил Дин. — Ты хочешь сказать, если победит тьма, то нас ждет очередной апокалипсис?догадавшись, к чему клонит Дин, говорил Кас. — Да, и поэтому мне понадобиться твоя помощь! – обратился к нему Дин. — Ты же знаешь, я всегда рад тебе помочь, вот только в складывающейся ситуации я не знаю, чем я смогу помочь! - пожимая плечами, отвечал Кас. — Как говориться, будем решать, по мере поступления!- подмигивая ему, говорил Дин. В этот момент появились Сэм и Клэр. Сэм шел читая файлы и казалось, что он вот-вот во что-нибудь врежется. — О, а мы только недавно о тебе вспомина-

108

ли!- увидев, сидящего рядом с Дином Кастиэля, сказала Клэр. Сэм оторвал свой взгляд от файлов, тоже увидел Кастиэля, сказав: — Привет Кас! — Привет! - поздоровался с Клэр и Сэмом Кастиэль. — Тебе удалось чтонибудь узнать о виде кицунэ Мари?- обратилась к нему Клэр. — Немного, по моим оставшимся каналам, мало кто что знает вообще о кицунэ, но один намекнул, где могла быть потеряна скрижаль о стражах потустороннего мира! отвечал Кас. — И где она была утеряна?- заинтересовалась Клэр. — В горах Тибета! отвечая с грустью в голосе Кас. — Круто, никогда не был там, может устроить небольшой типа отпуск и отправиться в Тибет! складывая руки на затылке, мечтал Дин. — Ага, остаться там и стать тибетским монахом! - подколола Дина Клэр. Дин в ответ кинул на нее суровый взгляд. — Я был там, скрижали там нет!- вновь, с грустью в голосе ответил Кас. — Жаль, что мой отпуск не состоялся! – вздыхая, сказал Дин. Вам удалось что-нибудь найти? - добавил он, обращаясь к Сэму и Клэр. — Как ни странно да. Запись была сделана в 1857 году, вот сам про-

чти! - протягивая брату папку, говорил Сэм. Дин взял у брата документы, которые тот ему протягивал. Читая записи, его брови то поднимались, то опускались от удивления. Дочитав до конца, он был озадачен тем, что узнал, неужели ему придется так поступить с сестрой, ведь к ней привык. Глава 11. — Эй, чувак, что с тобой?- обратился Сэм к Дину, который сидел с папкой в руках и смотрел в одну точку. — Ты хоть читал это до конца? – закрыв папку и бросив ее на стол, спросил Дин брата. — Да, читал. Послушай, меня тоже насторожило, что там написано!- пытаясь успокоить Дина, говорил Сэм. Кастиэль потянулся за папкой, которая лежала перед Дином, решив тоже прочесть то, что так насторожило и обеспокоило братьев. Открыв папку, на первой странице он увидел не рисунок лисы, а демонический облик. На рисунке она стояла на двух задних лапах, одной верхней лапой она держала за шею на первый взгляд человека, но когда Кастиэль пригляделся он, увидел за спиной крылья, они были слабо нарисованы, или просто стерлись от времени. Его сердце забилось в тревоге, но он продолжил рассматривать картинку. Другой лапой

лиса словно замахивалась на Ангела, глаза были почти черными, зрачки узкими как полоски, взгляд был стеклянным, от которого у Кастиэля пробежали мурашки по коже. Вместо одного хвоста их было 9. Ниже на рисунке было написано: «Демонический облик Кицунэ – стража потустороннего мира». Перевернув страницу он начал читать запись сделанную хранителем: « Я многое повидал на своем веку, но то, что я видел этой ночью, когда выслеживал вампира, поразило меня. Я сидел в засаде, как вдруг из темноты появился парень. Он подошел сзади к вампиру, завязалась драка, когда, казалось бы, вампир победил, этого парня, его словно обволокло темно зеленое облако, появились уши и хвост, он поднялся и одним прыжком, догнал убегающего вампира, уложив его на землю, одной рукой схватил за горло, мне было плохо видно, что именно он делает с вампиром, но когда спустя пару минут, я увидел в его руке оторванную голову вампира. Встав с колен держав в руке голову вампира, парень начал озираться по сторонам, словно чувствовал, что за ним наблюдают. Я сидел как мышка, боясь пошевелиться, сердце билось быстрее обычного. Парень повернулся в мою сторону, но не пошёл, а сказал утробным голосом:

— Каждую тварь, ждет такая же участь, но тебе человечишка это не грозит, и никто не сможет меня остановить! И с этими словами словно исчез. И моей целью стало теперь узнать, кто или что это было. Спустя четыре года, однажды вечером, возвращаясь домой, в одном из переулков, я заметил паренька, который сидел и держался за бок. Подойдя к нему ближе, я увидел, что он истекает кровью, не долго думая, я помог ему встать и предложил свою помощь, парень не сопротивлялся, настолько он был слаб. С тех пор прошло еще 3 месяца, днем я ходил на работу, помогал кузнецу, а вечером сидел за записями о сверхъестественном, изучая их, иногда выходил на охоту за вампирами и другими тварями. Я по началу не замечал, что Маилз по вечерам, куда-то пропадал, настолько я был увлечен записями и охотой. И вот однажды, мне пришлось задержаться, проходя мимо комнаты, где жил Маилз, увидел, что дверь приоткрыта, мое любопытство взяло вверх и я заглянул в нее, и был удивлен кровать была заправлена, и сама комната была пуста. Собрав второпях свой рюкзак, покидав туда серебряные ножи, и пару кольев из рябины омытых в аконите, поспешил на двор, где была привязана лошадь. Вскочив на своего верного друга, поска-

кал вперед в надежде догнать Маилза. Ночь была ясной, на небе светила огромная луна. Проскакав миль 20, я увидел, силуэт мужчины идущий в сторону лесной чащи. Пришпорив лошадь, я поскакал по полю, в его сторону, силуэт скрылся в лесу. Привязав лошадь к дереву, я побрел в глубь леса, вдалеке вновь показался силуэт мужчины и исчез, я поспешил к тому месту, где исчез мужчина, но заросли не давали мне быстро идти. И вдруг раздался рев, он шел откуда-то из глубины чащи, он был похож на львиный, но какой то жуткий. Я попытался ускориться, наконец, добравшись до места откуда раздался рев. На небольшой поляне я увидел Маилза, он стоял на четвереньках и тяжело дышал, над ним стояли двое мужчин, один был высокого роста, другой чуть ниже него, третий лежал за их спинами не подвижно. Я затаился в зарослях. У обоих мужчин, что стояли над Маилзом, текла кровь, оба они покачивались, видима от усталости или от потери крови. Высокий вздохнув глубоко, вонзил нож в плечо Маизла, но он не пошелохнулся, словно и не почувствовал боли. Раздался вновь этот ужасающий рев, у меня пробежали мурашки по телу, но я продолжил свое наблюдение. И тут Маилза начало обволакивать, чтото темно-зеленого цвета, у него появился хвост, он

109

медленно начал расти в размерах, и когда его рост достиг футов 7 или 8 в высоту, а сам он изменился, был похож на большого лиса, одной лапой он вытащил нож, из своего плеча и бросил его на землю. Второй мужчина попытался вновь нанести ему удар ножом, «Маилз» отбросил его как пушинку, тот отлетел и ударился о дерево. И в этот момент появились еще два хвоста, и «Маилз» словно исчез, вместо него появилось что -то напоминающие лису, но эта была не обычная лиса, которая бегает по лесу. Уши были лисьи, но руки и ноги человеческие, а пальцы срослись и были одним целым. Лица мне не было видно по началу, и вот «Маилз» сказал не своим голосом: - Я спал в этом теле три тысячи лет, как ты посмел меня разбудить? - Да кто ты такой вообще?невозмутимо вопросом на вопрос ответил мужчина. - Я, Мрак, страж потустороннего мира, и я убью тебя! - отвечал он. - Да мне плевать, чего ты там сторожишь, и мы посмотрим кто кого убьет!- все так же невозмутимо, говорил мужчина. И тут его лицо изменилось, стало похожим на мумию, а этот Мрак стоял на месте словно вкопанный, только хвосты виляли из стороны в сторону, их было 4, и они создавали не большой ветер. Он ждал когда же ему нанесут удар. И он не за-

110

ставил себя долго ждать, произнес какое-то заклинание, я не разобрал слов, так они были на непонятном мне языке, в его руке появился шар бледно голубого цвета, и он запустил его в «Маилза». Шар ударил его в грудь и исчез, ведьмак (как я потом узнал, кто это был) стоял и смотрел в ожидании, думая, что нанес сильный удар лису, но каково было его удивление, когда он увидел, что его атака не причинила ему вреда. - И это, все на, что ты способен, твои никчемные атаки, словно укол иголки для меня! - рассмеялся в ответ Мрак, его смех был жутким, и у меня вновь пробежали мурашки по телу. - Теперь моя очередь нанести ответный удар! - добавил он. Набрав воздух в легкие, Мрак начал открывать рот, он становился больше и больше, затем из него вырвался огненный шар, напоминая пламя, которое извергают драконы, и этот шар ударил в Ведьмака, охватив его полностью, он начал кричать от боли и кататься по земле, пытаясь затушить его. - Хахаха...не пытайся, затушить его, запомни тварь, что «огненную душу лиса» ни что не потушит, пока она не превратит тебя в пепел! - смеясь говорил Мрак. И тут он повернул голову в мою сторону, словно чувствовал, что за ним наблюдают, его лицо было еще ужасающим,

чем он сам, вместо зубов были одни клыки, носа почти не было видно, глаза были похожи на два белых круга, взгляд был таким стеклянным, что пронизывал до костей. Я отвернулся, спрятавшись за дерево, сердце бешено колотилось, и тут я почувствовал, как что-то обвилось вокруг моей шеи и с силой потянуло назад, опустив глаза, я увидел то, что было похоже на хвост». Кастиэль расслабил галстук, расстегнув одну пуговицу, на лбу выступил холодный пот, в голове беспорядочно крутились мысли: «Неужели, это может произойти и с Мари, неужели мне уготована та же участь, что и на рисунке, убьет ли она меня». - Кас, ты в порядке? - отвлек его, от мыслей голос Сэма. - Да я в порядке!отвечал ему Кастиэль. - Но, ты белый, словно стена в больнице!обеспокоено говорила Клэр. - Я, правда, в порядке!- пытаясь улыбнуться, отвечал Кастиэль Клэр. Он бросил взгляд на Дина, который сидел, задумчиво уставившись в перед собой. И продолжил читать повествование хранителя. «Я пытался сопротивляться, вырваться от хвоста, который обвил мою шею, но ничего не вышло, я очутился прямо перед «Маилзом», он смотрел своим стеклян-

ным взглядом на меня, словно видел меня насквозь, страх меня переполнял, сердце билось быстрее обычного. - Я слышу, как бьется твое сердце, ты боишься за свою никчемную жизнь! - говорил Мрак. - Маилз, я знаю, что ты там, борись с ним, слышишь меня! - хрипя взмолился я. - Он тебя не слышит, Маилза больше нет, есть только я! – с усмешкой говорил Мрак. - Я не верю тебе, Маилз, Маилз! - звал я своего друга. Зато время пока я за ним ухаживал, я привязался к нему, и он кажется тоже. - Я же сказал, его нет, он умер! - злобно отвечал Мрак, и сдавил сильнее мое горло. Мне стало тяжело дышать, я жадно начал хватать воздух, перед глазами пробежала вся моя жизнь. Я закрыл глаза, и когда уже в мыслях попрощался с жизнью, почувствовал, как хватка хвоста ослабла, и я рухнул на землю. Открыв глаза, держась за горло, жадно хватая воздух, я увидел, как вместо лиса постепенно появляется Маилз. Когда аура лиса исчезла совсем, Маилз упал на землю без сознания. Спустя сутки, он очнулся, я сидел возле его кровати....». На этом запись оборвалась, но внизу листа, была сделана надпись кривыми, прыгающими буквами, словно писавший, писал из последних

сил: «Не допускайте появления всех хвостов, иначе процесс не обратим, человек умрет, демон принесет хаос и разрушение». Кастиэль закрыл файл, он был еще под впечатлением прочитанного. - Боже, что за лица у вас, как будто кто-то умер! - нарушил сложившеюся тишину голос Мари. - К стати не звонил Чу..., - она осеклась, увидев сидящего с папкой в руках Кастиэля, смотрящего прямо перед собой. – Кас, ты давно здесь? спросила она. - Нет, недавно пришел! - не отрывая взгляда, отвечал Кастиэль. - Эй, да, что с вами такое, вы что-то нашли? обращалась Мари ко всем. Клэр взяла папку из рук Кастиэля, кинув взгляд на Сэма, в котором спрашивала «дать ей почитать?», Сэм кивнул в знак одобрения. Она протянула папку Мари. Взяв папку из рук Клэр, она бегло прочитала содержимое документа, и закрыв ее сказала: - И вот, от этого у вас лица, словно вы на похоронах? - А нам, по-твоему, надо прыгать и веселиться? - с серьезным лицом спросил Дин. - Я не имела это в виду, но, я это не он, и может не стоит накручивать раньше времени! - кладя папку на стол, говорила Мари. - Но ты страж, как и он, и мы не знаем, что нас ждет если появятся девять хвостов! - соглаша-

ясь братом, говорил Сэм. - Сэм, и ты туда же! Боже мальчики, да не бегите вы вперед паровоза, я знаю кто я, знаю, что может меня ожидать, но я заключила с ним договор, что он не тронет вас, и да он лис обманщик и может нарушить данный договор, я знаю это, и еще одно я никому не позволю причинить вред тем кого люблю, это касается вас всех! - уверенно говорила Мари. В этот момент Кастиэль поднял голову, посмотрев на Мари, его словно что-то напугало до такой степени, что он свалился со стула и попятился назад. Все бросились ему на помощь, упершись в столб от лестницы, он закрыл руками лицо, словно ждав, что сейчас ему придет конец. - Эй Кас, ты чего, здесь всего лишь мы! пытаясь успокоить друга Дин. Мари стояла за их спинами и наблюдала за Кастиэлем. «— Нам нужно его успокоить, иначе страх, о том, что мы можем его убить, может свести его с ума! - раздался голос Коу в голове у Мари. - Что значит, можем убить? Ты не посмеешь его тронуть, я не позволю тебе это сделать! злилась Мари на Коу. - Да слышала я твою речь, неужели ты влюбилась в него? - ухмылялся голос Коу. - Я,я,я... не знаю, не об этом сейчас, как его успокоить?- пытаясь от-

111

влечься от других мыслей спросила Мари. - Мне нужно с ним поговорить и все объяснить, иначе страх сведет его с ума, ты же ведь этого не хочешь? - отвечал голос Коу. - Не хочу, но если ты хоть пальцем его тронешь, я убью тебя! пригрозила Мари. - Ага, и себя, ладно хватить рассусоливать, я пошла! - ухмыльнулась Коу». - Эй, святая троица, оставьте его, мне нужно с ним поговорить! - говорила уже Коу вслух. Все трое обернулись, и увидели перед собой не Мари, а Мрак, но не ту, что была на рисунке в папке, и не та, что видели они первый раз, в основном это была Мари, но уши у нее были лисьи, глаза темно зеленые, зрачки обычные, и не большие клыки, вот только хвоста не было. - Мрак, какого черта?- выругался Дин. - Тише "Белка", я не трону вас, я Коу, а не Мрак, долгая история, мне всего лишь нужно поговорить с ним? - пыталась успокоить пыл Дина. - И о чем, же ты с ним собираешься говорить? - удивленно поднял бровь Сэм. - О чем именно, это мое дело, но в частности объяснить то, что он там прочитал в той папке! складывая руки на груди, отвечала Коу. - Ты хочешь сказать, то, что там написано, было на самом деле?- под-

112

ключилась Клэр. - И, да и нет!- отвечала Коу. - Это как, пока не расскажешь нам, я не подпущу тебе к Касу! - вставая с корточек угрожающе говорил Дин. - Я не помню всего, но знаю одно, что этот писарь, преувеличил на счет 9 хвостов! - рассматривая, свои удлиненные пальцы, отвечала Коу. - Погоди, то есть ты хочешь сказать, про ту встречу на поляне хранитель не преувеличивал, и то, что он там увидел? пытаясь понять, говорил Сэм. - Нет, все было, как он описал! - сухо отвечала Коу. - И про четыре хвоста и твою атаку, это тоже все правда? - удивлялась Клэр. - Да!- коротко ответила Коу. - Что стало с этим хранителем?спросил Дин. - Я не помню! Слушайте вы собираетесь спасать, как его там, Чу или Кас, ЧуКаса или нет? сухо отвечала Коу. -Зачем его спасать, что с ним не так? - удивившись, спросил Сэм. - А то, что он увидел на рисунке может свести его с ума!- вздыхая отвечала Коу. - А, что там не так на том рисунке?- подходя к столу где лежала папка, спрашивала Клэр. - На том рисунке, я держу в одной руке человека похожего на Ангела, и по нему можно сделать

вывод, что я пытаюсь его убить, но все не так, я же говорю, этот ваш хранитель преувеличил, даже нарисовав этот рисунок!вновь рассматривая свою руку, говорила Коу. - И, что же ты с ним делаешь?- рассматривая еще раз рисунок, спрашивал Дин. -Ну, явно не то, что вы все думаете, Ангелов я точно не убивала! - отвечала, с ноткой холода в голосе Коу. - Ты же ничего, не помнишь, как ты можешь быть уверена в том, что не убивала Ангелов? - возмущенно спросила Клэр, так была обеспокоена за Кастиэля. В ее душе затаилось беспокойство за него, как за очень близкого ей человека, как когда-то она переживала за отца. - Послушай детка, умерь свой пыл, я знаю, что не убивала их, и хватит об этом!- злясь отвечала Коу, и ее глаза на миг сузились до тонкой полосы, но этого никто не заметил к счастью. - Девочки не ссорьтесь, Мрак или как там тебя, ты можешь объяснить, что с Касом и, как нам ему помочь?- успокаивал девушек Дин. - Этот рисунок носит, некий психологический характер, для таких как он, чтоб сломать его, чем чаще он представляет у себя в голове, этот рисунок, тем слабеет его разум, и нам нельзя медлить, вы же не хотите, чтобы он выжал с ума? объясняла Коу.

- Нет, конечно, он нам нужен в здравом уме, но как помочь ему?- обеспокоено спросил Сэм - Я же сказала, мне нужно с ним, поговорить, пока не поздно, вы не должны мне мешать, несмотря ни на что! - с этими словами, она подошла к Кастиэлю, который по прежнему сидел, закрывшись руками, взяла его за шиворот и потащила в коридор где находилась комната для допросов. Кастиэль и не сопротивлялся, он слышал, как его, куда то волокут, но глаза все еще боялся открыть. Дойдя до нужной комнаты Коу, обошла печать на полу, на всякий случай, сработает она на ней или нет, точно она не знала, просто не стала рисковать. Отпустив Кастиэля, она села рядом с ним сложив ноги в позе лотоса, и обратилась к нему: - Кастиэль, я знаю, что ты меня слышишь, открой глаза, я не причину тебе вреда! Он слышал голос, он был знакомым и в то же время чужим, и не спешил открывать глаза, боясь увидеть того зверя на рисунке. - Да брось, открой глаза, мне нужно все объяснить тебе, открой, прошу, иначе ты потеряешь свой разум! - взывала к Кастиэлю Мракоу. Он медленно открыл глаза, свет от лампы ударил в глаза, он повернул голову, откуда звал его голос, и увидел перед собой Мари, но глаза бы-

ли нее ее, страх вновь взял вверх, он попятился назад и упёрся в стену. - Мрак?- дрожащим голосом спросил Кас. - Для начала успокойся, я слышу, как быстро бьется твое сердце, сделай два глубоких вдоха! – успокаивала Коу Кастиэля. Он так и поступил, сделав два глубоких вдоха и выдоха, почувствовал, как страх отступает и ему становиться легче. - Ну вот, другое дело, я Коу, я светлая часть демона-лиса, живущий внутри этой девушки!- представлялась Коу. - Где Мари, что ты сделала с ней?- обеспокоенно спросил Кас. - С ней все в порядке, мы с ней ненадолго поменялись местами, чтобы я могла поговорить с тобой!- улыбаясь в ответ Коу. - О чем ты хочешь со мной поговорить! - немного успокоившись спрашивал Кастиэль. - Развеять твои страхи и сомнения, после того, что ты прочитал о нас, но сначала я хочу спросить, что стало с твоими крыльями?- изучая тень, которую отбрасывали крылья Кастиэля на стену. Видеть могла лишь Коу их, другим не дано увидеть их. - Когда, Метатрон украл мою благодать, я потерял их, и способности к исцелению, спустя некоторое время мне удалось найти, то место где он прятал сосуд с моей благодатью, я вернул ее, но

она была не полной, способности вернулись и крылья тоже, вот только летать я не могу! - с грустью рассказывал Кастиэль. - Теперь, ясно, почему ты ездишь на этой развалине, Метатрон всегда жаждал власти, и любыми способами пытался к ней идти!- говорила Коу. - Ты его знала? удивился Кас - Немного, лишь однажды наши пути пересеклись, когда он представившись именем брата, пришел писать скрижаль о стражах! - отвечала Коу. - Не знал, что у него был брат! - удивлялся Кас. - О нем мало кто знал, так как Метатрон убил его, и сделал все чтобы любое упоминание о существовании его брате исчезло!- вздыхая, отвечала Коу. - Откуда ты все это знаешь?- спросил он. - Ты, правда, странный, не зря Мари прозвала тебе Чудиком, я живу на этом свете, ровно столько, сколько и ты, просто моя жизнь проходила в тени, и поэтому и про меня мало кто знает! ухмылялась Коу. – И то, что ты прочитал, отчасти это правда, я уже говорила братьям Мари, я мало, что помню о том дне, но точно могу уверить тебя в том, что тот рисунок, полный бред! - добавила она - Не знаю, я бы так сказал! – сомневаясь, отвечал Кастиэль. - Ты видел, то что

113

хотел видеть, на самом деле, там вовсе не Ангел у меня в руке! - пыталась убедить Кастиэля Коу. - Но я видел, у него крылья! - все еще не веря Мракоу, говорил Кастиэль. - Я же говорю, ты видел то, что хотел видеть, этот рисунок, нарисован для того чтобы сломать тебе подобных и не только! - продолжала убеждать Кастиэля Коу. - Что ты хочешь этим сказать?- спрашивал Кас. - А ты, как думаешь эти хранители делали свои записи, и для чего у них есть комната с клетками? - вопросом на вопрос отвечала Коу. - Я как-то не задумывался об этом!- пожал плечами в ответ Кас. - А зря, они ловили, разную нечисть, и ставили свои опыты над ними, тем самым делая свои записи! - отвечала Коу. - Откуда ты об этом знаешь? - удивился таким подробностям Кас. - Оттуда, что однажды они поймали и меня, и ставили опыты, так и появился тот рисунок, нарисованный не карандашом, а моей кровью, они ее с чем-то смешали, имеет некий запах, на обычных людей она не действует, если долго не смотреть на рисунок, а вот на таких как ты и остальных сверхъестественных очень даже действует разрушая разум, постепенно, чем чаще ты видишь перед собой этот рисунок, тем быстрее сходишь с ума,

114

поверь я видела как это работает! - рассказывала Коу. -Как тебе удалось сбежать? - спросил Кас. - Хм...хороший вопрос, - задумалась она. - Я не помню! - рассмеявшись, отвечала Коу. -Да еще, зачем ты меня приковала? - рассматривая на правой руке оковы, спросил Кас. - Чтобы ты не сбежал!- отвечала Коу, и ее лицо расплылось в ехидной улыбке. Это насторожило Кастиэля, в душу в новь по степенно начало закрадываться беспокойство за свою жизнь, и мысли пробежали в его голове "А что если она меня обманывает, о том, что не помнит, что на самом деле на том рисунке Ангел а не другое существо, ведь она же все таки лисобманщик, им это свойственно". -Эй, ты куда улетел? - обратилась Коу к Кастиэлю, который витал в облаках. - Никуда, задумался кое о чем!- вздыхая, отвечал Кастиэль. - Я вижу, что тебе лучше, и я надеюсь, что мы друг друга поняли!улыбаясь, говорила Коу. -Да!- с натянутой улыбкой отвечал Кастиэль, он пока еще не доверял ей. - Напоследок я хочу сделать тебе небольшой подарок, чтобы развеять твои сомнения обо мне! – предложила Коу. - Чет какая-то по-

дозрительная тишина, никаких криков о помощи!смотря в коридор, говорил Дин. Да немного странно! - соглашался с ним Сэм. - Так и хочется узнать, о чем они там говорят! - катая карандаш по столу, говорила Клэр. - Да мне тоже, вот только подкрасться, не получится, она все услышит! - говорил Дин. - Я попробую это сделать! – вставая, сказала Клэр. - Только будь осторожней! - попросил ее Сэм. - Хорошо!- улыбнулась ему в ответ она, и пошла в сторону коридора. - Что за подарок такой? - удивился Кас. - Я верну тебе твои крылья! - отвечала Коу. - Что? Каким образом? - продолжал удивляться Кастиэль. - Я поделюсь с тобой своей силой, которая восполнит твои силы и вернет крылья! - отвечала Коу, подползая грациозно как лиса к Кастиэлю. - И, как же ты ей делиться собираешься? вдавливаясь в стену, настороженно спрашивал Кастиэль. Взяв руками, лицо Кастиэля она подтянула его ближе к своему, сказав: - Просто доверься мне, и ты мне нравишься! И с этими словами поцеловала Кастиэля, он не ожидал такого порыва, но почувствовал, как, что-

то теплое словно обволакивает все его тело, прилив сил переполнял его. В этот момент Клэр, выглянула осторожно из за угла двери, и у видела как Коу целует Кастиэля, прикрыв рот рукой, чтобы не издать от удивления ни звука, поспешила обратно в холл к ребятам. Коу отпустила лицо Кастиэля, посмотрев снова на тень его крыльев. Она увидела, что они полностью восстановились, и сам Кастиэль перестал быть таким бледным, лицо его приобрело небольшой румянец. Сам он чувствовал некую легкость, которую не ощущал очень давно. -Ну вот так уже гораздо лучше! - освобождая руку Кастиэля от оков, говорила Мракоу. -Я чувствую легкость, как когда меня впустил в свое тело Джимми! - вставая говорил Кастиэль. - Я же говорила, что она поможет тебя восстановить твои силы и вернет крылья, да кстати машина тебе больше не нужна! - тоже вставая говорила Мракоу. -Спасибо тебе, прости, я плохо о тебе думал! – попросил прощения Кастиэль. - Не ты первый, кто так обо мне думает, да еще твоя сила немного увеличилась, и атака мощнее стала!- отвечала Коу, улыбаясь. И вдруг у нее все закружилось перед глазами, ее кинуло в сторону,

Кастиэль подхватил ее, не дав ей упасть. -Ну что там? спросил потирая руки Дин, у выходящей в холл Клэр. -Парни не поверите, они там целуются! восторженно отвечала она. -Чего? - в один голос удивились братья. - Я осторожно выглянула из за угла, и увидела, как Мари или кто она там сейчас, целует Каса! - рассказывала Клэр. -Очуметь! - воскликнул Сэм. - А я ведь был прав Сэмми, а ты мне не верил! - довольно говорил Дин. - О чем ты говорил? - спросила Клэр. - О том, что наша сестра неровно дышит к Касу! - ухмыльнулся Дин в ответ. - Прикольно, прям Санта-Барбара какая то! смеясь произнесла Клэр. - Что с тобой? - немного испугавшись, спросил Кастиэль, успев подхватить Коу. - Когда делишься своей силой, это видимо так просто не бывает, тем более я давно этого делала, а точнее, делала это впервые, отнеси нас в комнату! - медленно говорила Коу, и потеряла сознание, ее уши исчезли вместе с клыками, и на руках Кастиэля была уже сама Мари. Он аккуратно взял ее, и понес в ее комнату, уложив на кровать, бережно укрыл одеялом. -Что с ней?- раз-

дался голос Дина за спиной Кастиэля. -Как обычно потеряла сознание! - пожимая плечами, отвечал другу Кас. -Что так сильно поцеловал, что она потеряла сознание? - пытался подколоть друга Дин. -Не от этого, и откуда ты узнал? - удивился о такой осведомленности Дина Кастиэль. -Эмм.., - он замялся, не зная, что ответить, но быстро сообразил, вспомнив одну поговорку. – У всех стен есть глаза и уши! - слегка улыбаясь, ответил Дин. -Не знаю, что ты этим хотел сказать, не важно, давай оставим ее, пусть немного отдохнет! говорил Кас. -Но она ведь без сознания, как мы оставив ее в таком состоянии? удивился Дин -Поверь, с ней все будет в порядке, пойдем! – положив ему руку на плечо, сказал Кастиэль. Они вышли из комнаты Мари, оставив дверь открытой. Выйдя в холл Кастиэль был готов уже уйти, но его остановил Сэм спросив: - Касс, ты как, с тобой все в порядке? - Со мной все хорошо, я словно заново родился! – улыбнулся в ответ Сэму Кастиэль. И с этими словами, забыв, что они не в курсе, о том, что он вновь может летать, исчез. Оставив всех стоять в недоумении.

115

История одного андрогина Морган Роттен - Пациент суицидален. Дважды пытался сбежать. Личность Натаниэля Уолкотта отрицает личность Евы Адамс. При этом личность Евы Адамс не отрицает личность Натаниэля, более того, признает себя доминирующей. Считает первую личность слабой и недостойной какого-либо внимания. Постоянно угнетает ее. На протяжении 7-ми месяцев личность Евы Адамс не подавала какихлибо признаков. Двенадцать дней назад пациент стал говорить от лица Евы Адамс и требовать зеркало в свою палату. До этого пациент видеть его не желал и совершенно не смотрел в него даже в других комнатах, в которых ему приходилось находиться. Синди Уолкотт – та, о ком упорно не хотел рассказывать Натаниэль, для Евы Адамс что-то вроде идеала. Она возвышает ее в своих глазах. Напрашивается гипотеза о том, что личность Евы Адамс – это намеренно вымышленная личность пациента, которая должна бы соответствовать всем его представлениям об идеале. Она без изъянов, достойная внимания и поклонения. Это трансформация комплексов личности Натаниэля в достоинства личности Евы Адамс. - От какого лица он говорит сейчас?

116

- Это эпизодические вспышки. У пациента нет четких границ между личностями. В долю секунды он может переключиться на одну из личностей. В нем еще много неизвестного. Мне до сих пор интересно, почему Ева Адамс так долго молчала. С момента появления данной личности пациент стал вести себя похабно, и все время просит зеркало. - Я могу с ним поговорить сейчас? - Думаю, это возможно. Но не в палате. У нас есть комната встреч, в которой все будут в безопасности. Никто никому не навредит. - Тогда позвольте мне ждать в этой комнате, пока Натаниэля не приведут. - Разумеется. В палату к Натаниэлю зашел санитар и сказал: - К тебе пришли. Натаниэль, сидя в своей любимой позе – под стеночкой, обняв колени, сказал: - Ко мне? Ты не ошибся, милый? Он выглядел насмешливым и наглым. - Я сказал, к тебе пришли. Поднимайся! – сказал санитар, пытаясь поднять Натаниэля с пола. - Кто? – сказал Натаниэль, отмахнувшись локтем и продолжая сидеть. - Боб Дилан. Он ждет тебя. Поднимайся! Глаза Натаниэля заго-

релись ярким пламенем. Он был очень не против поговорить со старым знакомым. С руками за спиной Натаниэля завели в ту самую комнату, в которой через пластиковое стекло сидел Боб. Он сразу же встал со стула, увидев Натаниэля, который выглядел нездоровым. Его волосы были черными и ложились ему на плечи. Его лицо было явно полнее от того, что видел Боб в лице Евы Адамс, когда та застала его в Ницце. От постоянных инъекций и депрессий его кожа на лице была синей и напухшей. Его лицо было не узнаваемым. Но его глаза! Все те же бездонные черные глаза, совсем печальные, но не лишенные узнаваемой инфантильности Натаниэля. Они прежние. Разве что более обжигающие. Натаниэль, посмотрев в виноватые глаза Боба, увидел в них страх. Страх за него и пред ним. И усевшись на стул, он не отрывал от Боба взгляд. Тот чувствовал себя угнетенным. Натаниэль не знал, чего он хочет больше, то ли радоваться, то ли убить Боба. Боб, пытаясь приспособиться к видимой для него картине, собрал всю волю в кулак и сказал неуверенным голосом: - Натаниэль?! - Привет, Боб, – ска-

зал он сдержанно. - Как ты? – спросил Боб, после чего нашел в себе смелость сесть с внимательным видом. - Как я? Я уже 8 месяцев сижу здесь, Боб! И ты смеешь меня спрашивать об этом?! – твердым, но спокойным голосом говорил Натаниэль. - Прости! Я не хотел тебя обидеть!.. – снова с виноватым видом сказал Боб. - Проехали. Ты как? - Я? Потихоньку. Конечно, все не совсем так, как хотелось бы… - В жизни всегда «не совсем так»… - Да. Ты прав. - А как твоя семья? Как дети? - Я это и имел в виду. Я развелся. А точнее, жена меня бросила. - Почему? - У нас было много конфликтов. - И поэтому, ты пришел ко мне? - Нет-нет! Что ты! Я переживал за тебя! - В коем-то веке, Боб! Брось! Еще скажи, что переживал за меня в тот момент, когда умерла Синди. - Все было совсем не так! Я же говорил тебе!.. - Ладно, не объясняйся! Мне все ясно. У тебя есть свои дети. Тебе нужно переживать о них. - О тебе я тоже переживаю. Каждый день. Натаниэль смотрел в глаза Боба, и его стала осенять идея. Сделав более оживленное лицо, он сказал: - Точно! Как я раньше

не догадался! Ты тот самый ублюдок, который содержит меня здесь!.. - Натаниэль, погоди!.. - Знаю я твою заботу! – говорил Натаниэль, выглядев все более озлобленным. - Elite Paris плевать на меня, как и любому менеджеру, к которому я имела хоть малейшее отношение. Это все твоих рук дело! Это ты меня запер сюда! - Погоди! Дай мне объяснить тебе все это!.. - Что ты объяснишь мне, Боб? - О реабилитации в психиатрическую клинику позаботились Elite Paris, надеясь спасти свою репутацию и деньги. Они объявили тебя сумасшедшей. Я всеми средствами пытался доказать что ты не сошла с ума. Что все твои слова – правда. Я взял твое содержание здесь на себя, чтобы доказать это. Длилось это пару месяцев, пока моя жена не лопнула. Это и стало поводом для развода. Она не понимала, как я могу поддерживать тебя, когда весь мир сдирает твои плакаты, объявив тебя врагом. Ева Адамс стала антигероем общества. Теперь это порицание, Натаниэль! Ты понимаешь, что я имею ввиду!? Боб выглядел убедительным. Натаниэль задумался, слушая его слова. Он спросил, напрягая извилины: - Ты сказал пару месяцев? Кто же меня здесь держит сейчас? Ведь меня должны были выпустить. - Да. Поначалу так и

было. Я надеялся, ты оправишься и начнешь нормальную жизнь. Без внешнего давления. Жизнь Натаниэля Уолкотта. Но потом доктор О’Брайан сказал мне, что берет твое пребывание здесь на себя, за счет клиники. Он считает твой случай уникальным, который представляет для него научный интерес. Он выпишет тебя только в том случае, если посчитает твою личность абсолютно здоровой. Он долгое время отказывал мне в посещении. Говорил, что это может навредить, или как-то повлиять на тебя. Говорил, что Ева Адамс – это личность подавляющая тебя… - Ладно-ладно. Хватит! – перебил его Натаниэль, которому надоел весь этот эмоциональный словесный поток Боба. - Я понял. Ублюдок. Решил сделать из меня лабораторную мышь. Но я ему устрою научный эксперимент, – продолжал он злостно. - Он говорил, что она стала просить зеркало. Ева, а не ты… - Этот кретин в белом халате ничего не понимает. Он лишь хочет пробудить Еву во мне. Я же отлично контролирую ее. И просил зеркало я. Ибо хотел избавиться от нее раз и навсегда. Это я просил зеркало, а не она! Это я! - Ты убьешь ее посредством зеркала? – говорил Боб, приняв явно недоумевающий вид. - Это не твоих мозгов дело! – отстраненно сказал Натаниэль, после чего

117

снова злостно продолжил. - Он хочет, чтобы я рассказывал ему о Синди. А я так и разбежался. - Почему ты не хочешь рассказать о ней? - В любом случае он меня не выпустит! Ты что, не понял? Я теперь как заключенный. Вечный подопытный. В своих глазах я здоров. В его глазах я всегда буду пациентом. - Но почему ты не можешь рассказать о ней? Тебе больно? - Да, – не стал таить Натаниэль. - Почему? - Тебе я тоже рассказывать не собираюсь! Будешь О’Брайану потом все пересказывать. Нет уж! Я никому не доверяю! Тебе понятно? Натаниэль стал закрываться психологически. Он скрестил руки и принял безразличный вид. - Я клянусь, что слова не молвлю! Этот разговор останется между нами, обещаю тебе! – божился Боб. - Я так же, как и ты хочу, чтобы ты поскорее вышел отсюда. Натаниэлю было сложно думать. Ему очень не хотелось говорить о Синди. В тоже время перед ним сейчас сидел единственный человек из его прошлого, который никто как другой мог бы понять его. И с неким жжением внутри Натаниэль решил проронить несколько слов: - Синди никогда не уделяла мне должного внимания. Она не любила меня. Все были правы –

118

это всего лишь пиар. - Не правда, Натаниэль! Она любила тебя! – пытался отрицать Боб. - Не ври мне, Боб! – категорическим голосом говорил Натаниэль. - Ты проводил с ней больше времени, чем я! Ты даже знал ее лучше, чем я! Поэтому, не говори мне про любовь! Боб не знал что сказать. Натаниэль не давал вставить ему мысли, не то, чтобы слова. - Знаешь, кто такая Ева Адамс? Эта та, которую любили, ценили, уважали. Это не тот неудачник по имени Натаниэль Уолкотт. Это икона, это бог! Она – богочеловек на Земле, Гермафродит, а не брошенный на пороге, никому не нужный ребенок третьего пола, – говорил Натаниэль, вспоминая все прозвища Евы. - И поэтому ты стал Евой Адамс? - Не знаю, Боб. Единственное, что я знаю, так это то, что ее не должно быть. Она рушит все вокруг себя. Она разрушила мою жизнь, мою дружбу, мои мысли, психику… Ведь я уже псих! Все считают меня таковым, не так ли!? Даже ты, сейчас! - Натаниэль… - слезливо говорил Боб, пытаясь опровергнуть суждения Натаниэля. Но он не мог выговорить что-либо вразумительного. Натаниэль же был непоколебим. Он продолжал: - Я ненавижу свою маму! Это она сотворила со мной такое!

- Она хотела, чтобы ты был как все, – выдавливал из себя Боб. - Неправда! Ты ничего не понимаешь! – выкрикнув, сказал Натаниэль, после чего быстро успокоился и, переменившись в лице, продолжил спокойным тоном. - Сделай мне одно одолжение, Боб! - Все что угодно, Натаниэль! – сказал Боб со всем его одалживающим видом. - Только тебе придется отправиться в Париж. - Хорошо. Я все сделаю! Говори, чего ты хочешь! - Поезжай ко мне домой. Там, где жила все время Ева Адамс. Квартира до сих пор принадлежит ей. Так что, не бойся, там никто не живет. Я скажу тебе код, тебе дадут ключ от квартиры. В одном из ящиков, в серванте, ты найдешь два конверта с письмами. На них норвежские марки. Они от имени Астрид Фитцгеральд. Привези мне их скорей. Настолько быстро, насколько сможешь. Я должен их прочитать. После этих слов Натаниэль замолк, и Бобу ничего не оставалось, как покинуть его. После О’Брайан спрашивал его с заинтересованным видом: - Что он говорил? Боб выглядел расстроенным. Но он пытался собрать все свои мысли в кулак. Вытирая свои мокрые щеки, он медленно и методично пересказывал О’Брайану весь их разговор с Натаниэлем.

О’Брайан внимательно слушал, и даже пытался записывать некоторые моменты. В результате разговора с Бобом, он усилил личную охрану Натаниэля, ужесточил его одиночный режим, очередной раз запретив прогулки на свежем воздухе. И это лишь усугубляло личное отношение Натаниэля к О’Брайану. Он наотрез стал отказываться от общения с доктором. Он принципиально не разговаривал с ним, иногда показательно, скрестив руки и опустив голову, просиживал в его кабинете, пока санитары не забирали его. Лишь в пару случаях его душа не выдержала, и он пустился в меланхолию о том, сколько ошибок он наделал за свою жизнь. О’Брайан питал к На-

таниэлю неистовое внимание, более чем пристальное. Он уже заканчивал первый десяток дневников, которые он вел, записывая мельчайшие подробности, связанные со случаем Натаниэля. Своему любимому пациенту он посвящал намного больше, чем другим. Вот, что он писал в своем дневнике сейчас: «…Пациент упорно не признает свою вторую личность, считая ее деструктивной для себя. Испытывает к ней чувства неприязни, ненависти, нетерпения. Вспышки личности Евы Адамс проявляются в истинной личности Натаниэля Уолкотта, что говорит о кочующем характере второй личности. Сильное желание видеть себя в зеркале стирает мыслимую границу между двумя

личностями пациента. Доминирующее поведение одной из личностей не проявляется так наглядно, как это было ранее. Теперь же есть подозрение на симбиоз личностей, в котором, все же, признается истинной личность Натаниэля Уолкотта. Пациент до сих пор наотрез отказывается говорить о своей матери. Личность Евы Адамс более коммуникабельная. Данная сторона пациента раскрывает многие аспекты личности. Но личность Натаниэля Уолкотта не до конца позволяет ей раскрыться. Думаю, в скором времени мне удастся пробудить личность Евы Адамс. Успех исследования зависит от нее. Пока исследование находится на начальном этапе своего развития…»

Летописи межмирья Александр Маяков 2 месяц 514 год с м.п. (июль 2012 года н.э) … Межмирье. Лилиум. Уборка. Терпеть не могу уборку! Но надо. Поэтому пришлось взять в руки метлу и вымести весь мусор из дома. Аркадий помог с пылью. Он, опираясь на костыль, смахнул тряпкой её с мебели и прочего. Потом поплелся к вивернам. Я не заметила этого, а когда

обернулась, выпрямляя затекшую спину, он уже был у гнезда и кормил Мангуса с Лирикой… хлебом. Я пулей кинулась к нему. - Отойди! – Заорала я во все горло. - Ты чего? – Он удивлено уставился на меня. Виверны тоже смотрели на меня недоуменно. Они послушно брали у него с рук куски хлеба, которые им меньше чем семечка для меня. Но они ели! Грозные драконы ели

с рук как простые собачки. - Немыслимо… только и смогла произнести я. – Как тебе это удалось? - Не знаю, - он пожал плечами и потрепал Лирику по носу. Она блаженно закрыла глаза. - Я просто подошел и протянул им руку с хлебом. – Продолжил он. – Они понюхали его и съели. - Понятно. – Произнесла я. – Кстати, на-

119

счет хлеба. Мне надо слетать в крепость за припасами, ты со мной? - А можно? – Удивился он. - Можно! – Ответила я. – Летал когда-то на вивернах? - Нет, - покачал головой он. – Только на грифонах. - Ну, разницы особой нет. – Ответила я. – Виверна только крупнее грифона и все! Мы проковыляли до дома, и я стала седлать Лирику и Мангуса. Сегодня дом останется без её охраны. Обойдемся охранным заклинанием. *** До крепости мы летели дольше обычного. Аркадий хорошо держался в седле, но на полпути его укачало. Он все еще слаб. Кассадара на месте не было, как и большей части наемников. В вылазку ушли, что ли? Я передала охраннику корзину с детенышами и пошла в крепость. Аркадий ковылял за мной. В крепости практически ничего не изменилось. Торговцев все так же мало, но хлеб продают. Старый гном, который раньше покупал муку в метрополии, сейчас засеял несколько ближайших островов и обеспечивает сырьем сам себя. - Привет, Лилиум! – Улыбнулся он. – Ты сегодня не одна? – Он посмотрел на Аркадия. - Привет! Как видишь, Просвет, - ответила. – Вот, подобрала одного

120

больного. - Ничего, ты-то его выходишь! – Воодушевленно произнес он, упаковывая булочки. Я рассчиталась теми монетами, что мне заплатили за виверн. Да, детенышей у меня покупают. Так же как и зелья, и амулеты. Все это продается. Кстати, услуга ведьмака как лекаря тоже в цене. Но в крепости этим занимается отец, я же больше по части зелий и побрякушек. Хоть отец терпеть не может, когда я амулеты побрякушками называю. Но сейчас он меня не слышит и то хорошо! - Обязательно! – Улыбаясь, ответила я продавцу. В крепости никто не будет расспрашивать кто он и откуда. Здесь привыкли к таким гостям. При всей своей универсальности, Союз дал большой простор для всякого рода наемников. Минотавры, в плане найма, более организованные. А мелких групп и даже одиночек пруд пруди! Правда, сейчас их стало меньше, но все равно. - Теперь куда? – Тяжело дыша, спросил Аркадий. Я сбавила шаг, что бы он смог хоть немного перевести дух. - Домой. – Ответила я и решила поправить. – К моим родителям домой. - О! – Протянул Аркадий. – Мы с тобой всего пару раз переспали, а ты меня с родителями знакомишь. Я обернулась и строго уставилась на него.

Он глупо улыбался. - Во-первых, не переспали, а просто спали в одной кровати. Вовторых, если ты это скажешь при моем отце… тебя просто не станет. - Твой папа старых взглядов? – Спросил он. - Он обычных взглядов! – Боги, как же он меня бесит! - Ладно, пошли. – Произнес он, проходя мимо меня. Нет, шкандыбая мимо меня. И вообще, почему он так быстро сдался? Решил не злить меня? Ладно, спокойствие! Перед папой я должна выглядеть паинькой. *** Я была в бешенстве! Мало того, что Аркадий понравился папе, и они весь вечер трепались, так папа его еще и пригласил еще разок зайти! Нормально? А то, что родная дочь в коем-то веке зашла в гости, так практически проигнорировал. Нет, в конце он, конечно, спросил тихо, откуда он взялся. На что я ответила с ангельским выражением лица: «Нашла в межмирье». Папу этот ответ удовлетворил и мы ушли. Мама предлагала остаться переночевать, и я почти уже согласилась, если бы… этот кобель приобнял меня за талию и сказал: «Конечно, мама!» Это кому же она мама??? В общем, когда мы покинули мой отчий дом, он получил свое. - Злая ты, Лилиум. – Произнес он, когда мы подлетали к дому. - Нечего было вы-

делываться при моих родителях! – Ответила я. С домом было что-то не так. Хоть уже и стемнело, сияния растаяли, но все равно. Дверь была открыта, а у двери кто-то лежал. - У нас были гости! – Произнесла я, пришпорив Мангуса. Он, рыкнув, понесся вперед. Лирика не отставала. - Что за гости? – Спросил Аркадий. - Не знаю, - огрызнулась я. Нет времени объяснять, да я и сама не знаю еще. Виверны опустились у самого порога, рядом с телом. Это был гнолл. Его поджарило охранное заклинание. Я прошла в дом, с катаром на изготовке. В левой руке был атакующий амулет, выстреливающий холодом. Аркадий зажег факелы, которые я хранила в

ящике у входа. В доме царил кавардак. Все перевернуто, содержимое шкафов разбросано по комнате. Даже на кухне все перевернуто. Возле кухни была зеленоватая лужа. Значит воры не маги, раз не смогли справиться с одним из амулетов. Это был довольно редкий амулет, который выбрасывал в противника луч, превращающий его в лужу зеленой жижи. - Что-то пропало? – Спросил Аркадий. Вот тугодум! Нет, гноллы приходили чисто посуду по переворачивать! Я осмотрела комнату. Пропали амулеты, зелья и… был вскрыт сундук с древним артефактом. - Он-то им зачем понадобился? – Спросила я.

- А что там было? Спросил Аркадий. - Древний артефакт, который хранился в нашей семье. – Ответила я, опускаясь на пол рядом со вскрытым сундуком. – Отец подарил мне его на совершеннолетие. - Он был дорог тебе? – Спросил он, опускаясь рядом. – Как он выглядел? - Да не особо, - отмахнулась я. – А выглядел он... как такой, большой ключ. Я развела руки, показывая размер ключа. - Понятно, - произнес он, обнимая меня. – Не расстраивайся. Я поправлюсь, найду твой артефакт. А уборкой займемся завтра, хорошо? - Хорошо, - ответила я. А, черт с ним, пусть руки распускает!

Евангелие от Лейлах. Труп звезды Вадим Доннерветтер Глава моржовый

58.

Хрен

Глядя, как красное густое вино из тонкой изящной амфоры наполняет бокал, Самаель медленно набивал трубку. Он с удовольствием вдыхал затейливый медовый аромат табака, ничем не выказывая нетерпения или же недовольства. — Итак, – сказал он, наконец-то прикурив. – Я очень признателен те-

бе за то, что ты спасла Асмодея, но, – чем мы обязаны такому радушному приему? — Разве я не могу быть просто любезной с отцом своей дочери? Или ты не рад нашей встрече? – слегка прищурив глаза, ответила Атрагарте. — Лучше не юли, – говори прямо, что тебе от нас нужно? — Сам подумай, чего может хотеть мать, у которой возникли пробле-

мы с дочерью подростком? — Айрин уже шестнадцать. Хоть у вас время и идет медленней, но поздно уже ее перевоспитывать. — Я хочу, чтобы ты забрал ее к себе, а мне помог зачать еще одного ребенка, – медленно и четко произнесла королева русалок. — Насчет второго, – всегда пожалуйста, но как ты представляешь се-

121

бе жизнь русалки на суше? Ей ведь вода нужна, да и выглядит она весьма экстравагантно. — Скоро сюда прибудут Лейла и Нагиля. Я в курсе всех ваших последних дел. Вы с Лейлой можете решить эту проблему. И не делай вид, что мы тебе безразличны, – ты мог бы и не оставаться в воде вместе с Асмодеем. — Будь добра, поясни. Я не уверен, что вполне тебя понимаю, – прижав тлеющий табак пальцем, спросил Самаэль. — Вот значит как? – Атрагарте отпила немного вина и пристально посмотрела в глаза архидемону. – Живя в море, мы почти лишены тех сомнительных радостей, которые вам дает ненасытный научный прогресс. Но, не тратя силы на развитие технологий и, не попадая от них в зависимость, мы сохранили и преумножили в себе иные способности. Переспав с тобою однажды, я получила доступ ко всему, что ты знаешь и видишь. Я не использовала это во вред тебе, но мне известно даже то, о чем ты только догадываешься. Лейла скоро покинет тебя, и надолго. Ты сам поможешь ей в этом, но перед тем, как исчезнуть, она исправит не только свою ошибку судьбы. Услышав последние слова Атрагарте, Самаэль отложил в сторону трубку и залпом выпил вино. — Хочешь сказать,

122

что ты знаешь о том, что именно задумала Лейла? – произнес он с сомнением в голосе. — А ты что, даже не удосужился спросить дочь, зачем ей нужна книга? — Мало ли, чего хотят девчонки. Я доверяю Лейле и стараюсь не быть навязчивым или чересчур любопытным. — Это хорошая черта, но ты мог бы иногда и понять ее пытаться. — Вот только не надо мне этих душещипательных нравоучений, – свирепо блеснул глазами Самаэль. – Хочешь сказать, что ты идеальная мать? — Твоя правда, – опустила глаза Атрагарте. – Я была слишком увлечена собой и не заметила, как наша дочь стала заядлою наркоманкой. Она хорошая девушка и прекрасный медиум, но, развивая свои способности, незаметно переступила черту. — Думаешь, что жизнь на суше пойдет ей на пользу? У нас соблазнов отнюдь не меньше, а возможностей больше. — Нам стоит попробовать. Ты единственный, к кому она относится с уважением. К тому же, она будет очень полезна тебе. — С уважением? – грустно усмехнулся Самаэль. – Да мы даже не знакомы. — Это ты не знаешь ее. — В смысле? — Айрин всегда

наблюдала за тобой. Радовалась за тебя, переживала. Она настолько увлеклась вашим миром, что даже стала немного комплексовать из-за своей внешности, мечтая о встрече с тобой. — Думаешь, здесь она чувствует себя чужой? — Сам спроси ее об этом. – Атрагарте щелкнула пальцами, и невидимая доселе прислуга скрылась за расписными ширмами. — Подожди, ты хочешь, чтобы мы прямо сейчас побеседовали? — Испугался? Не переживай, – она будет рада увидеть наконец-то отца. — И все-таки ты стерва, – пробормотал Самаэль, снова набивая свою любимую трубку. Улыбаясь, как женщина, привыкшая побеждать, Атрагарте вышла из комнаты, если так можно было назвать отгороженное высокими японскими ширмами пространство каменного грота. Русалки могли привести в благопристойный вид и благоустроить любое подходящее место, но строить по-настоящему они не умели. Ждать Самаэлю пришлось недолго. Едва его трубка, как следует, разгорелась, – перед ним возникла красивая зеленая девушка и тут же закашлялась от ароматного дыма. Немного смутившись, архидемон захлопнул крышечку трубки и поднялся навстречу. Русалка

сперва закусила губу, но тут же, как-то виновато сконфуженно улыбнулась. — Привет, папа, – сказала она, словно дочь, задержавшаяся допоздна на вечеринке. — Привет, дочка, – ответил как можно более беспечным тоном Самаэль, – слова эти, из уст сурового властелина нижней Геенны звучали немного комично. Вероятно Айрин обладала еще большим даром медиума, нежели ее мать, потому что руки Самаэля сами открылись для объятий, и русалка с удовольствием обняла его и чмокнула в щеку. Почувствовав под руками холодную влажную кожу, демон непроизвольно содрогнулся. Минуту они стояли, оба смущаясь, потом Айрин сказала: — Разве моя мать не так же холодна? — Она все-таки не моя дочь. К тому же у нее горячий темперамент. — Фу, и не стыдно тебе говорить мне такое? – фыркнула Айрин. — Я думал, что ты уже достаточно взрослая. — По вашим меркам мне еще нет и тринадцати, – кокетливо заявила русалка. Не смотря на юный возраст и зеленую кожу, выглядела она весьма привлекательно. Красивое благородное лицо, длинные густые волосы, совершенное тело взрослой девушки, но отнюдь не Лолиты. Заметив, что Самаэль ею любуется, Айрин удовлетворенно хихикну-

ла и грациозно присела в удобное кресло. — Мы должны обсудить с тобой просьбу Атрагарте, – сказал Самаэль, с сожалением глядя на потухшую трубку. — Мне все известно. Я согласна оставить море и жить у тебя. Обещаю не доставлять хлопот, но у меня будет одна небольшая просьба. — Я слушаю тебя, – насторожился Самаэль. Айрин достала из своей сумочки жабу и дважды лизнула ее. Волосы на голове русалки встали дыбом, будто наэлектризованные, а глаза засветились. Спустя мгновение Самаэль ощутил, что его накрывает, окутывает защитное магнитное поле. — Когда Лейла откроет книгу, – продолжала Айрин, как ни в чем не бывало, – я хочу на минуту овладеть тобой. — Ты хочешь, чтобы я пустил тебя к себе в голову? — К тебе в голову я могу попасть в любое время без всякого приглашения, – сказала Айрин, ничуть не смущаясь. – Но с твоего согласия я смогу управлять твоим телом. — Зачем тебе это? — Как ты думаешь, – сколько пройдет времени, прежде чем книга откроется вновь? Я не Лейла, – у меня почти нет шансов попасть в библиотеку. — Ты хочешь воспользоваться книгой самостоятельно, – кивнул Самаэль. – Могу я все же поинтересоваться, с какой

целью? — Это касается только меня, но может быть полезно и тебе, – лукаво улыбнулась Айрин. — Я согласен. Умение быстро принимать важные решения было присуще Самаэлю с самой юности, – незаменимое качество для лидера и господина. — Хорошо, я буду ждать. — Разве ты не отправишься вместе со мной? — Здесь моя родина, – сказала русалка, сняв магнитную сферу, словно щелкнув невидимым выключателем; волосы ее упали на плечи, глаза обрели нормальный янтарный блеск. – Я хочу как следует попрощаться с подводным миром. Мне нужно время. Русалка, при желании, может стать обычной женщиной. На один из таких способов, как раз и намекала Атрагарте. Но море не прощает измен. Пройдя долгое и мучительное обращение, буквально сменив кожу, дитя моря уже не может вернуться в родную стихию. Зеленое море становится теперь для него опаснее царской водки. Стоит бывшей русалке, каким-то образом попасть в соленую воду, – ее ждет страшная и мучительная смерть. — Ты права, – увидимся, когда будешь готова, – сказал Самаэль, улыбаясь одними глазами, и потянулся за трубкой, словно давая понять, что

123

разговор окончен. Ответив ему, как прежде, лукавой улыбкой, Айрин зашла за ширму и нырнула в пещерное озеро, служившее единственным входом и выходом из подземного грота. Оставшись один, Самаэль открыл крышечку трубки. Взглядом заставив табак тлеть, с наслаждением попыхивая трубкой, он погрузился в своеобразную медитацию. Клубы синего дыма, подсвечиваемые узким лучом света пламени, бьющего в щель между ширмами, причудливо извивались и закручивались в замысловатый узор. Постепенно становясь все более материальными, изысканные фракталы завитков превращались в дымчатый мрамор. Свет полной Луны блуждал в стенах мраморного дворца, дрожал серебром на отполированном до зеркального блеска, благородном узорчатом камне. Сидя в ажурной беседке, Прозерпина смотрела на плывущие внизу облака и огромное ночное светило. — Полнолуние, – маленький праздник, – тихо сказал Самаэль. — Ты прав, демон, – грустно ответила Прозерпина. — Не такие уж мы и разные. Неужели грустишь по сумасшедшему подземному миру? — Насколько мне известно, ты тоже предпочел темное умиротворение светской суете и интригам верхнего Ада.

124

— Мне импонирует твоя неоднозначность, но я здесь по делу, – сказал Самаэль, присаживаясь рядом. — И какое же может быть у тебя ко мне дело, призрак? Прозерпина послала Самаэлю воздушный поцелуй. Фигура его, сотканная из тончайшей ледяной пыли, слегка колыхнулась, но осталась цела. Воля архидемона была невероятно сильна даже в совершенно чуждом ему и недосягаемом мире. — Призрак - не призрак, но ты меня выслушаешь и сделаешь так, чтобы никто не узнал о нашей беседе, – уверенно сказал Самаэль. — Будь по-твоему, – ответила Прозерпина с напускным равнодушием, делая едва заметный пасс кистью руки. В каменном морском гроте раздался крик боли и ужасные женские проклятия. Вдоволь начертыхавшись, Атрагарте подошла к Самаэлю и пристально посмотрела в его остекленевшие глаза. — Что же ты задумал, хрен моржовый? – Задумчиво пробормотала она. ***WD*** Глава 59. Карты в руки, ствол к виску Кровавое солнце уже коснулось линии горизонта, украсив море искрящейся красной дорогой, когда Лейле и Нагиле открылось потрясающее

величественное волшебное зрелище. Под прозрачной толщей тихой зеленоватой воды показались коралловые рифы. Они обрамляли идеально круглую, синюю до черноты, глубоководную впадину, – вертикальную морскую пещеру, ведущую неизвестно куда. С высоты птичьего полета это место выглядело захватывающе, но жутковато. Лейла почувствовала, что синяя бездна ее затягивает, – кружилась голова, стало неспокойно, тревожно, а сил едва хватало на то, чтобы просто парить, подставив крылья восходящему потоку теплого воздуха. Взглянув на сестру, она поняла, что и той приходится вовсе несладко, – Нагиля выглядела так, словно вот-вот потеряет сознание. — Нам нужно найти хоть какой-нибудь островок, – крикнула Лейла, и начала понемногу снижаться. Медленно огибая впадину, дьяволицы увидели сидящую на подводной скале стройную девушку и устремились к ней. Выступающая над морем всего на несколько сантиметров, плоская поверхность скалы, была мягкой и скользкой от водорослей. Девушка повернула голову и с интересом посмотрела на Лейлу и Нагилю, осторожно приземлившихся рядом. — Крылья и хвосты вам очень идут, – сказала она с легким сарказ-

мом. – Добро пожаловать в мои владения. — Атрагарте. Но, почему ты не зеленая? – удивилась Лейла. — Выглядишь, лет на восемнадцать, – добавила Нагиля. — Люблю понежиться, позагорать в лучах заходящего солнца, – уклончиво ответила королева русалок. – Вам, конечно же, не терпится увидеть своих мужчин? — Уверенна, что они в полном порядке, – ответила Лейла. – Но ты ведь не просто так открыла нам один из своих секретов? И помогаешь отнюдь не по доброте душевной. Поговорим о том, чем мы можем быть полезны для тебя? — Согласна. Хоть и звучит как-то обидно. Я не настолько бесчувственна, как ты думаешь. Люблю делать добро, особенно родным и близким. — Значит, это все правда? Ты и отец? – В голосе Лейлы прозвучали едкие нотки ревности. — Иногда слухи оказываются правдой, – спокойно ответила Атрагарте. – И у нас есть дочь. — Эта обдолбанная пигалица, – дочь Самаэля? – воскликнула Нагиля. — Первый блин комом, – беспечно и неоднозначно улыбнулась Атрагарте, поглаживая плоский животик. – Могу я быть с вами откровенной? — Думаю, что у нас хватит ума не плюнуть в твой темный колодец, – усмехнулась Лейла.

— Именно. Считайте излечение Асмодея моим даром Нагиле и демонстрацией силы. Я верю в ваш союз. — Что ж, ясно. Мы расставили точки над «и». Может, теперь по делу? Что тебе от нас нужно? — Участие. Я не хочу стоять в стороне, девочки, наблюдая, как вы перекраиваете мир под себя. — Мы всего лишь идем, каждая к своей цели. – Лейла сделала невинное личико. — Все ваши рокировки со свадьбами будут иметь весьма ощутимые последствия. Полетят головы, рухнут финансовые структуры, начнется передел, а то и война. — Всякие переделы и кризисы нам не страшны, а война только на пользу инвесторам. Думаю, что и ты сможешь найти в ней немалую выгоду, – вставила свое слово Нагиля. — Скажи мне, восточная красавица, почему всех так притягивает море? – задумчиво спросила Атрагарте. — Возвращение к истокам, наверное. Мы все вышли из моря. Жизнь зародилась в воде. — Логично, – кивнула королева русалок. – Но разум зародился на суше, если конечно считать разумом умение вычислять. Быть может, пришло время и мне эволюционировать? — Ты хочешь покинуть свою стихию, захомутав отца? – прямо

спросила Лейла. — Променять море на нижний Ад? О нет. Как не был бы мне дорог Самаэль, но я не декабристка. К тому же привыкла, что приказы отдаю я. К нему отправится Айрин. Думаю, ты поможешь ей обратиться, Лейла? Пока не стала еще одной спящей красавицей. — Сдается мне, – ты знаешь все и обо всех, – поморщилась Лейла. – Помогу, если она сама этого пожелает. В нижнем Аду обращение необязательно, – там есть много мест, пригодных для жизни русалок. Как я понимаю, это еще не все? — Конечно. Пока я не выращу себе достойную смену и не создам собственную империю на каком-нибудь острове, я буду королевой русалок. Но это тело… Мой земной облик очень недолговечен. Только в лучах заката я могу быть такой. А у меня есть нереализованные желания и фантазии, и их накопилось уже очень много. Понимаешь меня, Лейла? — Понимаю, но не могу взять в толк, причем тут я? — Позволь мне иногда пользоваться твоим телом. — Ты смеешься надо мной? Воспользуйся шкуркой одной из моих подруг или горничных. Я все устрою. — Это не то. Только твое тело меня устроит. Только твой генотип, только твои изысканные очарование и шарм дос-

125

тойны королевы русалок. — Черт бы тебя подрал, Атрагарте! Я ведь сама демонесса, а ты хочешь меня натянуть. А где гарантии, что ты не испортишь мою оболочку, или не сделаешь нечто такое, о чем мне придется жалеть? — Мне симпатичны твои сомнения и опасения, но это то, чего я хочу. — Как я понимаю, выбора у меня нет? – вздохнула Лейла, глядя на скользящие по ровной морской глади зловещие акульи треугольные плавники. — Если только ты не хочешь отказаться от своих планов, – холодно ответила Атрагарте. Лейла задумалась: «Все ее последние достижения превратились вдруг в карточный домик. Атрагарте не блефовала. Она могла разрушить ее планы, причем легко и совершенно безнаказанно. И где гарантии того, что королева не захочет навсегда завладеть ее телом?» — К тому времени, как ты вернешься, у меня будет свое, – уверенно сказала Атрагарте. – Я не хотела лезть тебе в голову, но ты думаешь так громко, что поневоле услышишь. Вот тогда, надеюсь, мы и найдем общие интересы для сотрудничества. — Сдается мне, ты что-то не договариваешь, – сказала Лейла. — При всем уважении, – вам и не обязательно всего знать.

126

— Ну что ж, так даже лучше, – неожиданно сказала Лейла. – Однако, пользуясь этой шкуркой, тебе придется иногда играть мою роль. Сможешь сделать так, чтобы никто не усомнился в моей подлинности? — В этом можешь не сомневаться. Никто из непосвященных даже не заметит твоего отсутствия. Я позабочусь о дворце, буду поддерживать контакты и связи. Сделать что-либо слишком плохое мне не позволит Лилит. Да и Нагиля будет за мною присматривать, – так ведь? В общем, когда вернешься, – все будет работать как часики. — Тогда приступим? — Приступим, – ответила Атрагарте, как бы нехотя протягивая свою руку. — Еще кое-что, – сказала через минуту Лейла, облизываясь. – Даже не вздумай пытаться снять серьги. Нагиля посмотрела на Атрагарте. Королева русалок приложила мокрые водоросли к ране и закусила губу, на мгновение, потеряв самоконтроль от злости. Лейла же непринужденно улыбалась, и, хоть ее улыбку можно было назвать зловещей, никто не смог бы определить, – блефует она, или нет. — Вижу, трах с Асмодеем не прошел для тебя даром, – съязвила Атрагарте. — Карты в руки – ствол к виску, – парирова-

ла Лейла. – Приятного времяпрепровождения. Можем мы теперь увидеть Асмодея и Самаэля? — Следуйте за мной, – ответила королева русалок с прохладой в голосе и красиво нырнула в воду. Набрав полные легкие воздуха, дьяволицы последовали за ней. *** Панк очнулся от того, что кто-то схватил его за шиворот, начал трясти и бить ладонями по щекам. Оглянувшись, он увидел, что стоит на улице, возле бочки с талой водой. Вода стекала за воротник робы по успевшим отрасти волосам. Из-за огромных вековых сосен светило весеннее солнце. — Собирайся, придурок. На работу пора идти. Бери топор и крючки, – сегодня сучкорубом поработаешь. Если решил сдохнуть, – делай это нормально, а не у всех на виду, – сказал бригадир Паша. Придав Панку пинка огромным кирзовым сапожищем, «для пущей подвижности», Паша поморщился на солнце и радостно вздохнул сырой смолистый весенний воздух. «Скоро сойдет последний снег, и полетят комары. Будет скверно. Но пока, пока еще на севере для работы золотая пора, – надо радоваться жизни», – мудро решил он и достал из пластмассовой аптечки, служившей ему портсигаром, сигарету «Прима», кажущуюся малюсенькой в его огромной

мужицкой руке. ***WD*** Глава 60. Никто не завязывает. Никогда Сергей почувствовал, что его неудержимо клонит ко сну. Нина мирно спала рядом, лишь изредка вздрагивая и постанывая. В эти моменты он гладил ее, как ребенка, по голове, поправлял одеяло, что-то нашептывал. Эти нехитрые средства борьбы с кошмарами действовали, – как это ни странно. Вот, и теперь, Сергей почувствовал, что его подруга расслабилась, задышала ровно и тихо. Он осторожно вытянул из-под ее головы затекшую руку, потихоньку встал, подошел к столу. Через несколько минут в комнате витал аромат кофе и синий дым дорогих сигарет. — Когда я слышу эти запахи, всегда вспоминаю тебя, – промурлыкала Нина, сладко потягиваясь. В эти мгновения она была необычайно мила и желанна. — Фауст из меня бы не получился, – пробормотал Сергей. – Я разбудил тебя? — Нет, не разбудил, – я еще сплю, – сказала Нина, не открывая глаз. – Насчет Фауста, это был комплимент? — Как догадалась? — Я ведь женщина, чувствую, как ты на меня смотришь, когда я просыпаюсь и начинаю тянуться. У нас осталось что-нибудь? — Передумала за-

вязывать? — Никто не завязывает. Никогда. Можно уйти в сторону, иногда надолго, но завязать невозможно. Cергей отхлебнул кофе, и задумался: «Человек есть то, что он ест, или, если хотите, употребляет. Дело даже не в том, что ты болен. Просто, принимая наркотики, – обращаешься и начинаешь быть частью той силы, с которой имеешь дело. Словно укушенный вампиром, человек с отравленной кровью становится другим, и этого уже не изменить никогда. Даже лишившись памяти, ты будешь чувствовать, что есть другая жизнь, другое видение мира, чувствовать и страдать, глядя на грязь вокруг. Счастье в неведении, – прозрение же болезнь. Пусть так, но разве мы все не больны жизнью? Разве мы все не зависим от того, что нас окружает? Ведь болезнью можно назвать потребность в воздухе, воде, пище, теплом крове, общении, сексе не ради продолжения рода… во всем, что дает нам ощущение полноты жизни, но делает слабыми и уязвимыми. Можно возразить, сказав, что наркотики, – это непотребное излишество. Но ведь с таким же успехом можно считать излишеством и все то, что приносит нам удовольствие. Все, кроме труда...». — Ау, дорогой, где ты? – вывел Сергея из оцепенения голос Нины.

Задумавшись, парень не заметил, как она встала и налила себе оставшийся в турчанке кофе. — Сон перебьешь, – сказал Сергей, неохотно переключаясь на реальность. — Зато потащимся, – ответила Нина, доставая из сумочки лепесток родедорма. – С твоей гадостью вообще классно будет. — Запасливая, – ухмыльнулся Сергей, но не стал перечить; по правде говоря, ему самому хотелось расслабиться. — Кофе по Питерски, – грустно улыбнулась Нина, налив холодную воду в высокие стаканы для коктейля, и щелкая таблетками. Она умела сделать красивым и эстетичным любое неблагопристойное занятие, будь то курение, глотание таблеток или «иглоукалывание»; даже грибы она не ела, но вкушала, сексуально проглатывая их по нескольку штучек. Всегда «выглядеть на сто», и «делать все красиво», было ее жизненным кредо. Рядом с ней, Сергей всегда чувствовал себя «белой костью», не серым мужланом, но господином, достойным в жизни большего, нежели то, что ему на деле светило, к чему он сознательно шел. Затушив сигарету, Нина взглянула на него именно тем взглядом, от которого мужчины забывают обо всех своих неотложных делах.

127

Действие дьявольского коктейля настигло их тогда, когда они занимались любовью, но не испортило секс, а сделало его более волшебным и необычным. Все происходило, словно в туманном розовом сне – стало красивым медленным и приятным, почти совершенным. Бархатная наркотическая «тяга» поднимала обычные физические ощущения на более высокий, божественный уровень, – галлюциноген заставлял видеть каждое мгновение

настоящего, как потрясающий воображение шедевр неземного искусства. Чтобы достичь подобного духовного зрения, человеку необходимо медитировать в Тибете до конца своих дней. Вдоволь насытившись друг другом, Сергей и Нина укрылись наэлектризованным одеялом, чувствуя блаженство, покой и умиротворение. Они были теперь одним энергетическим существом, живущим как в материальном, так и в тонком

затерянном мире. Сон подкрался мягким разноцветным благоухающим облаком. Он был приятным продолжением нежности и блаженства, совсем непохожим на черные бестолковые сны, в которые проваливаются обычные люди. Еще до того, как погасла последняя искра рассудка, любовники почувствовали, что их раскачивает на волнах, услышали шум непостижимо-далекого зеленого моря.

Адаптированный под современность Вячеслав Гаврилов Ужасно чувствовать себя сволочью, особенно когда был выбор, соглашаться на пакость или нет. И в таком случае, чтобы нормально жить дальше, нужно хоть где-то получать подтверждение, что ты хороший человек, можешь заботиться о ближнем и неравнодушен к чужим проблемам. Так делают бандиты, когда на кровавые деньги содержат интернаты, церкви и спортивные секции. Ведь что бы ни говорили, совесть – универсальное понятие, и в той или иной степени присуща каждому индивиду. Чувство вины. И опять я хочу сказать про судьбу. Вернее, напомнить о своём отношении к этому абстрактному предмету. Её нет,

128

все совпадения в жизни случайны, а если в них просматривается какой-то замысел – это видимость. И не нужно забивать себе голову бесплодными диванными размышлениями о всяких высоких материях. Так я думал, однако, если детально рассмотреть мой случай, то тут вполне можно представить, будто высшие силы преподают мне жестокий урок. И неотвратимое наказание в конце неизбежно. В глубинах моего бессознательного креп этот страх, отравляя всё удовольствие от благ, которые мне полагались за бесчестие. И я, не веря в судьбу, мораль и прочие вещи этого ряда, стремился искупить все прегрешения,

стараясь делать добрые дела. Да, об этом странно думать, но я действительно верил в расплату. Что рано или поздно события магическим образом сложатся в такую мозаику, которая будет истинным наказанием для меня. Забегая немного вперед, скажу, что именно с этого момента я стал задумываться о Боге и предназначении человека на земле. А пока скорлупа скепсиса и неверия только треснула, и не сильно, а совсем чуть-чуть, по краям. И в этом главная заслуга принадлежит семейству Шайдюк, общение с которыми я не прерывал, и регулярно два-три раза в неделю навещал их. Не знаю, как так получилось, но именно эти люди в ка-

кой-то степени стали для меня моральным ориентиром, теми, чьим мнением я дорожил. Поэтому обиняками, иносказательно в разговорах мне хотелось выведать мнение о работниках наподобие меня, получить оценку ситуаций, которые приключались со мной, но так, будто я обсуждал с ними своих дальних приятелей. И меня все эти истории никак не касаются. А иногда я виделся со своими приятелями, водил их в ресторан и оплачивал попойки за свой счёт, сам не выпив ни стопки, и с улыбкой наблюдая за беснованиями и откровенными признаниями знакомых. Они всегда сердечно благодарили меня за щедрость, восхищались тем, насколько удачно всё сложилось с работой, и пили за моё здоровье. Зачем это всё? Наверное, я хотел похвастаться, показать превосходство, морально взяв реванш за все подтрунивания о разводе и нежелании сближаться с другими женщинами. Ну и просто забыться среди этих сальных рож и дебильных разговоров. Вот только удовольствие это было сомнительным, и эффект был недолгим. Уж лучше забыть об этих людях, для их же блага. Так и текла жизнь, медленно и сыто. И как-то бессмысленно, словно в никуда. Ни малейшего ориентира, что делать, для чего, для кого. Денег много, а вот на что их потратить, не понятно. Не за

что биться, нечем делиться, как пелось в одной небезызвестной песне. Тоска. Я даже знаю, по кому. Моя бывшая жена. Сколько мы с ней строили планов, сколько всего хотели сделать! Обустроиться в столице, путешествовать, учить языки, стремиться ко всему новому. Завести детей… Ох, как бы в то время мне пригодилась эта работа. Быть может, я бы даже не испытывал таких угрызений совести, видя, как моя семья процветает. Каждый день просыпаясь с осознанием, что в животе любимой растёт и крепнет новая жизнь, и совсем скоро мне предстоит стать отцом. Наверное, ради такого счастья можно и убить… Да и просто пойти на любое преступление. Хотя нет. Страх наказания был бы ещё сильнее, особенно когда есть что терять. Вот откуда у людей развились представления о судьбе. А вам, мои дорогие читатели, особенно тем, кто не склонен к рефлексии и самокопании, советую не читать дальше. Я вообще удивляюсь, что вы дошли до этих строк, пройдя через тернии моего бреда и розовых соплей. Вам, наверное, просто интересно, чем всё это закончится, ждёте увидеть меня в конце униженного и раздавленного? Или, наоборот, спасённого и раскаявшегося? Я вас всех с радостью разочарую. И хватит пока об этом. Сейчас давайте перенесёмся в мою квартиру, которая основательно

преобразилась за последнее время. Чистота и порядок удивил бы любого, посмей он зайти сюда, не смотря на слухи о моей неопрятности. А почему? Фроловна. Мы с ней договорились, что за небольшую плату она превратит моё царство хаоса в образцовое жилище. И у неё это получилось, спасибо большое старушке за это. Ни пыли, ни мусора, ни разбросанной одежды по квартире. Как она сама говорила, чтоб невесту звать, тут ремонт хорошо бы сделать, а так, для жизни сойдёт. И иногда, при поиске какой-либо вещи, я привычно водил взглядом по полу, вместо того, чтобы посмотреть на полку, куда перекочевали все нужные в хозяйстве предметы. Но Фроловна была бы не Фроловной, если на этом всё бы кончилось. Она по своему усмотрению, никак со мной не посоветовавшись, покупала продукты и набивала мой холодильник, клала в него свежую домашнюю выпечку, чтобы мне всегда было чем поужинать после работы. И категорически отказывалась брать за это деньги, что никак не укладывалось в моей голове. - Но так нельзя! – пытался убедить её я. – Вы деньги за уборку тратите на меня же, и это неправильно. - Да что тебе всё не нравится, а? Затворник! Кто же тебе, кроме меня, пирожков испечёт? Спасибо скажи лучше, а не

129

болтовню по хате разводи. Ничего не добьёшься, я буду делать то, что хочу. К этому разговору мы после никогда не возвращались, но я твёрдо решил помочь этой семье. И выход нашёлся сам собой – Толика же можно устроить на работу в нашу компанию. Георгий мне сказал прямо, что если потребуются помощники в моём нелёгком деле, то всегда можно их взять со стороны. Бюджеты на эти траты есть, можно не волноваться. Но тут возникает другой резонный вопрос, как отнесётся к особенностям работы конторы мой новый друг? Пусть и без работы, в полуотчаянном положении, с семьёй, которую нужно кормить. Я почему-то боялся заводить этот разговор, и потребовалась изрядная доля решимости его всё же начать. А вдруг он откажется, или, ещё хуже, скажет, что так неправильно? Сегодня после работы меня пригласили к себе Шайдюки. Фроловна, как всегда, наготовила всяких вкусностей, а Толик отрешённо сидел за столом. И когда все болееменее насытились, он решил рассказать, как ходил на собеседование несколько дней назад. - Мне приятель посоветовал попробоваться на его предприятие – начал мужчина. – Там нужен был инженер опытный, потому что свой был студент и не обладал нужной квалификацией. На собеседовании меня подробно

130

расспросили обо всём, попросили показать портфолио из разработок, которые я вёл. С собой не было, но я обещал прислать по интернету. - И ты им всё послал? – перебила Фроловна. – Ох ты горе луковое моё… - Мама, ты слушать вообще умеешь? Я же не просто так начал рассказывать. - Всё, молчу. - Так вот, я им всё отправил, меня пригласили на повторное собеседование. Там сказали, что окончательное решение о приёме на работу будет решаться конкурсным способом. Мне предоставили кабинет с необходимой техникой, и попросили спроектировать деталь, и объяснить тому самому студенту-инженеру, как я это делаю и что нужно учитывать. Была абсолютная уверенность, что проверяют мою способность обучать сотрудников. Я всё сделал, мне сказали, что со мной свяжутся на следующий день, и ничего! - Сволочи! – в сердцах воскликнула Фроловна. - Потом мне позвонил тот самый приятель, и рассказал, что руководство предприятия вообще решило никого не брать, а тот мой пробный проект взяли на проработку, и тот самый студент его ведёт. - Нет слов – вставил я, когда образовалась небольшая пауза. – С таким вопиющим случаем я

не сталкивался. - Меня просто развели, и всех тех людей, кто действительно искал работу. И эти администраторы, наверное, считают себя гениальными, что так хорошо смогли сэкономить. Я просто в шоке, они убили во мне всякую надежду. - Но сопли распускать тут тоже не надо – строго возразила пенсионерка. – Мужчина ты или нет, в конце концов. Ищи дальше. - Мне жена звонила, сказала, что у них остались последние пять тысяч. Я на эту работу надеялся, а тут такое… Даже не знаю, что Танечке сказать. И где искать дальше, я уже месяц бегаю по этим собеседованиям, толку никакого. А старшему скоро в школу, надо всё подготовить. Так что, мама, не говори про сопли, мне сейчас не до твоих нотаций. Думать надо. В глазах толика отчётливо проступало отчаяние, которое я так часто видел последние полгода в себе. Да, брат, прекрасно тебя понимаю, насколько это хреново. Но ты не жил с этим ужасом полгода, всеми покинутый, с мизерной суммой денег и неясными перспективами. И я сделаю так, что тебя этот ад не коснётся, дружище. Так долго ждёшь случая сделать мир лучше, помочь тому, кто особенно нуждается в поддержке со стороны, и вот он. Лучшее выражение благодарности за поддержку этой семье.

- Толик, я тебе коечто сказать хочу – мельком взглянув на заинтересовавшуюся Фроловну, я продолжил. – У нас на фирме открылась вакансия с хорошей зарплатой. Работа простая – готовить отчёты, рассчитывать проценты, оформлять документы, с такими делами справится любой. Но я уверен, что ты лучший кандидат, так что делаю тебе официальное предложение пойти работать моим помощником. Что скажешь? Готов поклясться, что после этих слов и у сына, и у матери расширились зрачки, и наверняка участилось дыхание. Сказать, что они обрадовались, значит не сказать ничего. Но где-то в глубинах сознания, откуда обычно идёт самая зловредная самокритика, раздалось предательское «ты дурак, они тебя так хорошо принимали только потому, что рассчитывали на помощь в трудоустройстве». Но сияющие лица Шайдюков говорили об обратном, это правда был неожиданный сюрприз для них. К чёрту, пусть даже внутренний голос прав, я совершенно не хочу об этом думать. Бывают моменты, когда свою мнительность нужно отключать от питания. - Ну ты знаешь, в моём положении я готов взяться за любую работу – как всегда спокойно, с расстановкой сказал Толик, хотя улыбка с трудом скрывалась за его сдержанностью. – Но в любом

случае, нужны подробности. - Конечно, Толя. Скопилось много бумажной работы, на которую у меня просто нет времени. Предвосхищая твои вопросы – работа постоянная, загруженность с десяти до шести, пятидневка, официальное трудоустройство, белая зарплата. Если согласен, оформляться поедем завтра. - Как… вот так просто, приедем и оформимся? Без собеседования? Я могу собрать своё портфолио… - Толя, не говори глупостей. Просто скажи, да или нет? - Соглашайся, бестолочь! – вставила Фроловна, от избытка чувств разрумянившаяся и подобревшая. Бестолочь она сказала почти ласково. – Сам знаешь, как трудно нынче с работой. - Но что хоть за фирма? – не унимался он. – Ты мало что рассказывал о своей работе. Я правильно понимаю, она занимается установкой памятников? - Да. - И… какие памятники? Где их ставят? - Тебе это в отделе кадров скажут, пообщаешься со Светой, я у неё в первый день собеседование проходил. Совет – спроси у неё про цветы в коридоре, так тебе проще будет с ней подружиться. - Стоп! Ты же сказал, что едем оформляться? - Ну да, сразу после официального собеседова-

ния. Ты будешь единственным кандидатом. - Серёжа, ты меня извини, но я так не могу – упавшим голосом сказал мужчина, прям как тогда, на лестничной клетке, перед распахнутой дверью квартиры. – Это всё както неправильно. Фроловна промолчала после этой реплики, что удивило меня. Ну в самом деле, какие могут быть проблемы? Или тут просто банальное желание поломать комедию? Но я боялся ухода в дебри объяснений, необходимости оправдывать деятельность фирмы в Толиных глазах, чтобы он согласился на работу. Было понятно, что он совестливый порядочный человек, привыкший жить честно, в ладу со своей душой. - Толик, забудь обо всех этих условностях. Мне нужен именно ты, любого другого кандидата я не рассматриваю просто из-за отсутствия доверия. А ты его вызываешь, тем более за всё это время я к тебе привык. И, в конце концов, мне решать, кого брать, а кого нет, почему же не воспользоваться этим правом по своему усмотрению? - Ты меня без ножа режешь – непривычно эмоционально воскликнул сосед. – Знаешь ведь, что я не могу не согласиться, но… Пойми, это плохая идея. - Да почему?! - Я буду чувствовать себя обязанным. Разговор принимал раздражающий оборот.

131

Да, не настрадался ещё наш герой, чтобы отбросить эти условности в борьбе за жизнь. Современность, твою мать, не приемлет сопливых колебаний такого рода, ты либо берёшь своё, либо мнёшься и остаёшься ни с чем. Как он мог так отнестись к моему предложению? Но другой стороной сознания я подумал, какая же я сволочь. По ходу, у меня пошли профессиональные нравственные деформации личности. Неправильно ожидать от каждого человека, что он будет пускаться на любые ухищрения, только бы получить свою выгоду. И если я убедил себя в нормальности такого подхода, то пытаться убедить других в этом просто аморально. - Ты мне ничем не будешь обязан – сухо проговорил я. – С твоей стороны будет идти польза мне, общему делу, фирме. Какая уж тут обязанность? Ты нам, мы тебе. Не надо всё выставлять в таком свете. - Он согласен – нарушила молчание пенсионерка. – Скажи ему, куда и во сколько нужно приехать. - Мама, я сам решу! Не говори ничего за меня – раздражённо выкрикнул Толик. - Тогда не дури. На тебе семья, а ты кобенишься. - Хорошо, я согласен. – после долгой паузы наконец ответил мужчина. Непросто ему дался этот

132

ответ, со стороны можно было подумать, что его вынудили, хотя, я уверен, он сам всё-таки рад такой внезапно подвернувшейся возможности. - Слава Богу – выдохнула Фроловна. - Ну вот и славненько. – подвёл черту я, про себя думая, что теперь бремя совести будет легче, если разделить его с другим. Как бы в утешение себе самому увидеть, что не один ты продался, не один ты выбрал лёгкий путь из всех возможных. Толик ведь понимающий человек, во всём со временем разберётся, но пока ему не стоит говорить всю правду. А сколько добрых дел для своей семьи он сможет сделать? Для матери? Ведь с зарплатой фирмы можно очень быстро поправить любое пошатнувшееся положение. В общем и целом, внутри себя я ликовал, и видел в своём поступке только хорошее. Но Толик почемуто стал мрачным, затих в своём углу у окна, и за всё время ужина не проронил ни слова. Только зажигалка в его руках крутилась чуть быстрее, чем обычно. И щёки были краснее. Зато Фроловна просто сияла, источая почти детскую радость из себя. Иногда казалось, ещё чуть-чуть, и она вскочит со стула и пойдёт в пляс, с криками и свистом, настолько возбуждённой казалась старушка. За время общения я привык к её громогласным возгласам, резким движениям, но к этому

оказался просто не готов. - Коллегами будете – улыбаясь, говорила пенсионерка. – Поддерживать друг друга будете. Как мы с главврачом в своё время. Я в ответ кивал и глупо улыбался. - Ты шибко-то на него не серчай, если не всё сразу понимать будет. Ему время нужно, чтобы всё переварить. Я опять кивал и улыбался ещё глупее, во весь рот. А Фроловна была не здесь, где-то на другой стороне галактики, целиком и полностью погружённая в свои фантазии; её мало интересовали мои гримасы или злобное лицо Толика, который был в бешенстве от таких разговоров. С другой стороны, сам виноват, нечего так дистанцироваться от беседы, а то пенсионерка начнёт мне рассказывать другие неприглядности из жизни своего чада. А то с неё станется, с её-то непредсказуемостью. - Спасибо за угощения, всё было как всегда вкусно – начал прощальную речь, вставая изза стола. – Толик, а мы с тобой тогда встретимся завтра в полвосьмого у подъезда. Договорились? – он молча кивнул, даже не посмотрев на меня. Уже у себя в квартире, копаясь в новеньком ноутбуке, я мысленно прокручивал встречу и Шайдюков, и мучился всякими неприятными предчувствиями. Ох, зря, это затея мне боком выйдет однозначно. Я уже начал жалеть и искал в уме

возможности отменить собеседование, но такой не нашлось. Странный этот Толик человек, и не знаешь, что ожидать от него. Наверное, это у них семейное. А я сам себя в это впутал, и придётся врать, изворачиваться и недоговаривать для того, чтобы этот человек не от-

казался от работы. Поистине глупая ситуация. Но отступать уже поздно. И, странное дело, я долго не мог уснуть, ворочаясь на кровати, испытывая непонятное волнение. Будто собеседование завтра у меня, а не у него, и испытания на профпригодность буду проходить

именно я. Тут даже уместнее будет слово страх, я боялся того, что может произойти завтра, ктонибудь мне объяснит, что со мной происходит? «Ты чувствуешь, что приходит расплата» зловеще говорил внутренний голос. И я ему абсолютно верил.

Человек, которому нравилось быть грустным Вячеслав Гаврилов В почтовом он обнаружил письмо от жены. Это было как гром среди ясного неба, его нашли, и знают, где он сейчас находится. А это значит, что рано или поздно она заявится сюда, начнёт выслеживать, искать встречи, разговора. В своё время развестись по-хорошему у них не получилось, бывшая жена категорически не поняла туманные доводы Валентина о том, что вместе жить для них мука. По её рассудочному мнению, такие слова говорит мужчина только тогда, когда уходит к другой женщине, покрасивше и помоложе, и истерично принялась искать все возможности для «изобличения». Заочно обвиняла общих знакомых, коллег, всех особей женского пола, с которыми даже теоретически мог контактировать мятежный муж. И каждый раз находилась веские доводы в пользу той или

иной версии, и каждый раз они впоследствии оказывались недостоверными. Женщина просто не могла понять, что жить так, как прежде, Валентин уже не мог, и его уход из семьи – сознательный шаг, попытка изменить свою жизнь на четвёртом десятке, а не блажь и жажда любовных приключений. Разъезжаться им было особо некуда, две московские квартиры заняли их подросшие дети, а поделить тесную двушку в спальном районе было непосильной задачей. Укрыться от скандалов, упрёков и требований рассказать всё как есть было невозможно. И тогда, уже будучи мужчиной за 40, Валентин, уставший от всего – работы, друзей, неблагодарных отпрысков и просто от окружения столицы, решился в одночасье всё поменять. Для этого он выбрал далёкий сибирский город, забрал все накопленные деньги и

уехал. А на месте уже начался новый период его жизни, где, уже став книжником или Валерой, мужчина твёрдо решил не заводить себе друзей, не сближаться с людьми, жить так, как хочет душа. Чтения, прогулок в парках и походов в здешние леса хватало с лихвой, он чувствовал, что наконец освободился от тесных и невероятно тягостных рамок прежней жизни. Пусть и для многих это была комфортабельная жизнь человека состоявшегося, но лично для Валентина это был ад, и на то были свои веские причины. Как ей удалось узнать его сегодняшний адрес? На что она пошла ради этого? И какие ещё глупости выкинет эта взбалмошная женщина? Конечно, сам выбирал себе спутницу, думал книжник, видел все эти черты характера, и когда-то они не казались такими нестерпимыми. Была любовь, искрен-

133

няя, страстная, они оба изо всех сил тянулись друг к другу. Не один раз давались клятвы жить вместе до смерти, превозмогая все невзгоды. Валентин в порыве чувств покупал дорогие подарки возлюбленной, сам лишая себя самых обычных радостей жизни – мороженного в знойный летний день, к примеру, лишь бы накопить на очередной сюрприз. Супруга была счастлива такому вниманию, но шли годы, рождались дети, и мужчина становился всё невнимательнее, уже каждый месяц в число, когда они в первый раз встретились, не подносил украшения, не водил в кафе. Простые прогулки на природе не будоражили её кровь так, как раньше, всё стало казаться блеклым, особенно когда добавились хлопоты с двумя детьми. Усталый муж был уже не способен на царские почести, а только приходил вечером домой, ел, садился с книгой, а потом до вечера занимался детьми. И так же в выходные дни. Жена стала заявлять, что прозябает. Дети, как ни странно, слабо пробудили в ней материнский инстинкт, и постоянную заботу об этим милых крошках она воспринимала неоднозначно: когда было настроение, могла часами сюсюкаться, а когда не было, раздражалась, могла накричать без повода. На этой почве у супругов возникло непонимание, а потом всё стало плавно перерастать в ежедневные ссоры. И каждая

134

из них кончалось одним и тем же обвинением «я тут прозябаю с тобой! О чём я думала, когда за тебя выходила». - Я не ответственен за твою жизнь, твои постоянные хотелки и требования. – обычно так отвечал Валентин. – И если тебя что-то не устраивает, менять свою жизнь должна ты, а не другие люди. И уж точно не я! Научись быть разумным ответственным человеком. - Ты предлагаешь развестись?! - Нет, я предлагаю тебе поумнеть, и взглянуть в глаза реальности. Ты мать. И жизнь – это не постоянный праздник, где тебя постоянно балуют подарками. - Ты мерзок! Ты уже давно меня не любишь, давно не дарил подарки, и что ты вообще можешь мне говорить? - Для тебя любовь – это подарки? Я ещё раз предлагаю тебе попытаться поумнеть. И так шло изо дня в день. К этому привыкли даже дети, закатывающие глаза при начале очередного выяснения отношений. Но Валентин привыкнуть к этому так и не смог. И все годы он жил с женой только потому, что не хотел бросать своих детей. - Нельзя жить настроениями. - Нельзя, Валя, надо быть таким же бездушным сухарём, как ты. - Я не бездушный… - А то нет! Ничего тебя не волнует, кроме твоих представлений о долге, и от других ты тре-

буешь того-же. Я не безумная героиня книжек, что ты читаешь, я настоящая женщина, которая просто хочет подобающего отношения к себе! - Ты хочешь обожания, для тебя быть женственной – быть обожаемой. - Да, чёрт возьми! - А тебе не кажется, что этого мало для женщины? Что надо быть матерью, женой, нормальным вменяемым человеком?! Ты увлекись жизнью, детьми своими, книжки читай, развивайся, работай над собой, тогда, наверное, и жить интереснее станет! Живёшь подростковыми представлениями. Хочешь – разводись со мной, но только детей оставь. - Ещё чего! Детей он захотел. Да кем они вырастут с таким папой? Ты абсолютно ничего не понимаешь в жизни, в женщинах, в людях. Ботаник чёртов. С книжками сидеть и жить – это разные вещи! Мне не нужны тучи мыслей из журналов, мне нужно внимание, мне нужно, чтобы на улице мужчины оборачивались мне вслед, потому что я хорошо выгляжу и красиво одета. Но в кого я превратилась с тобой? В прачку, няньку, кухарку? - Дура. Какая-же ты дура. Можешь ходить по улицам, нарядившись, ловить мужские взгляды сколько хочешь, если для тебя это жизнь. Иди и делай что хочешь, но детей оставь. - Да пошёл ты, ничтожество! Найду кого получше, благо я ещё не

стара. И, насколько мог судить Валентин, она действительно искала. Часто уходила куда-то допоздна, а по возвращении вела себя нарочито вызывающе. И постоянно подчёркивала, что она свободная женщина, которая устала от жизни с не пойми кем, и намерена всё поменять. Но, судя по обстоятельствам, не сложилось, или реальная цель этих слов была в другом. Медленно, тягуче противостояние тянулось годами, то временно теряя остроту, то разгораясь с новой силой. В этой бессмысленной борьбе был только один проигравший – их чувства, затухающие, умирающие, а в спорах каждая сторона была права, и оттого противоборство шло ещё яростнее. Покой и умиротворение, так необходимые Валентину, случались с ним только в одиночестве. Дети, так им любимые, чаще вставали на сторону матери, его идеалы называли придурью, обвиняя отца в том, что он ничего не понимает в жизни. И однажды всё разрешилось, он объявил об уходе, выдержал бурю, и вырвался. Ушёл рано-рано утром, пока жена спала, из вещей почти ничего не взял, кроме зубной щётки, любимого портфеля, документов и жёсткого диска с компьютера. Остальное мужчина решил не трогать, от греха подальше. На казанском вокзале, куда зашёл почти случайно, Валентин уставился на табло, вглядываясь в пёст-

рые строчки городов. Для тысяч людей, проходящих и уходящих по просторным помещениям вокзала, это была просто информация, объявление о прибытии, радость от встречи, разлука или просто дальнее странствие. Для него же – выбор вслепую. И, наверное, оттого было так сладостно выбрать один из самых отдалённых пунктов, а потом направиться к кассе и купить билет на ближайший поезд. Что странно, на душе был покой. Ничего мстительного, злорадного в адрес жены, никакого ощущения внутренней правоты. Он это сделал не чтобы расквитаться, он просто захотел перемен. И металлический воздух от проходивших мимо поездов, такой желанный, будто напоминал, смотри, обратной дороги не будет. Но в то же время и подначивал – давай, ты же так этого хотел! Билет в руке – залазь в вагон и оставь всё остальное мудрому случаю. Ты сам не знаешь точно, чего тебе нужно, так что рад будешь почти всему… Сейчас в руке было письмо от жены, которая спустя два года разыскала его. Искушение разорвать конверт и выбросить было сильным, но тревога или ожидание беды, дурной вести, несчастного случая с детьми или какой угодно другой напасти были ещё сильнее. Что, если она сообщает в письме важную весть? Он аккуратно надорвал краешек конверта,

и достал оттуда плотную пачку исписанных крупным почерком листов. Разочарование, это её обычная норма словоизлияний. Всё в порядке, можно не вчитываться, так, пробежаться по страницам. Как и ожидалось, везде упрёки, обвинения в неверности, всё как в те предпрощальные разговоры. Но всётаки было одно серьёзное отличие – робко, больше намёком звучала просьба вернуться, забыть старые обиды и попытаться начать новую жизнь. Вместе. У меня и здесь новая жизнь, без твоих бесконечных требований, подумал мужчина. Действительно, содержание письма на этом заканчивалось, только буквально парой слов жена обмолвилась о детях, что они работают и у них всё хорошо. Вот что делать с письмом? Любой ответ может распалить эту темпераментную натуру, заставить действовать, а его отсутствие охладит пыл. Без сожаления, Валентин разорвал листки и выкинул в ведро, то же самое он проделал и с конвертом. Пусть думает всё что угодно. И даже если она приедет, катастрофы не случится, всегда можно закрыться в квартире и не отвечать на её настойчивые просьбы поговорить. Надолго всё равно жены не хватит, пламенная натура на то и пламенная, что сначала разгорается, а потом затухает без поощрений. Уже наутро книжник вконец забыл о письме, о своих воспоминани-

135

ях, настолько это мало волновало его в тот момент. Он больше беспокоился за своих новых друзей, что они могут постесняться и не позвонить ему, даже при крайней нужде. Квартира, хоть и была захламлена книгами, но содержалась в идеальной

чистоте, будто только и ждала гостей. На всякий случай хозяин затеял очередную внеплановую уборку, хотя ни пыли, ни грязи не было нигде. Он ждал звонка, и, как оказалось, ждал напрасно. Они не звонили

ему. И когда книжник сам попробовал до них дозвониться, телефон был недоступен. Несколько дней подряд. И на собрание они тоже не явились. Они пропали, не сказав ни одного прощального слова.

Лиза и призрак Злобина Надежда Следующие дни казались самыми счастливыми, но и самыми тяжелыми. Радовало то, что любимый всегда был рядом. Лиза говорила с ним, рассказывала свои ощущения, как счастлива, как чувствует что-то похожее на толчки. Потом сидеть на стуле стало неудобно, и девушка не без труда прикатила к зеркалу для себя кресло. Он присаживался на стул или на подлокотник ее кресла и внимательно слушал, как и в былые дни. Только теперь ломило спину и внутри все болело. Идти к врачу смысла не было. Лиза на лицо немного осунулась, побледнела. Силы уходили малышу. Ей было тяжело, но она ему не жаловалась, не хотела, чтобы он чувствовал себя виноватым. - Как думаешь, там мальчик? – спросила мечтательно Лиза, а призрак отрицательно покачал головой. – Девочка? Его утвердительный кивок и улыбка вызвали бурю эмоций. - Серьезно? Ты видишь? Он покачал головой

136

и погрузил руку в ее живот. - Чувствуешь? Знаешь? – согласие. – Ты удивительный. А ты рад? Хаха-ха. Вижу, что рад. А как ты хочешь ее назвать? Я? Хочешь, чтобы я дала ей имя? Спасибо. Я так тебя люблю. Легкая грусть в глазах привидения и нежный поцелуй в висок, не ощутимый, лишь видимый в отражении. В эти дни она наблюдает за ним через зеркало, что-то рассказывает, а сама следит. В его глазах нежность и ласка, забота и переживание за ее состояние. Но еще в них появилось новое выражение. Оно все отчетливее и настойчивее въедается в Лизино сердце. Она чувствует, как это выражение болезненным вирусом заражает ее сознание и подавляет почти все прочие эмоции. Это Тоска. Безмерная, необъятная, необъяснимая, невыносимая тоска. Она разрывает душу, выносит мозг, угнетает, убивает, разрушает все остальное. Но Лиза не осмеливается спросить его о причине кричащего болью

взгляда. Молчит она и о том, что сама давно уже почти смирилась с тем, что они больше не смогут коснуться друг друга. Никогда не смогут. Только бы он был рядом. Лишь бы видеть его, хотя бы в зеркале. Ведь у них скоро будет дочь. Однажды утром она увидела его в зеркале очень взволнованным. Он не садился на стул, а все ходил взад-вперед и пытался ей знаками что-то показать. - Что? Мне не нужно тут сидеть? Почему? Что я должна сделать? Позвонить? Кому? Живот? Что живот? Ничего не понимаю. Ну, вот смотри, я взяла телефон. Кому звонить? Ха-ха-ха. Не быть тебе мимом, я совершенно тебя не понимаю. Дерево? Ага. Киваешь, значит угадала. Это значит я дерево, по-твоему? – Лиза уже злилась. – Нет? А что? Больно? Тебе больно? Мне больно? Дереву больно? Дерево болит? Гммм… Нет? Я больная? Слушай, беременность это не болезнь. Ха-ха-ха! Ты знаешь, что когда злишься, у

тебя в глазах костры пылают? Так, кажется, я тебя поняла. Ты считаешь, что я больна и должна позвонить врачу? Отлично. Но нет, спасибо. Я себя на редкость чудесно чувствую. Ладно! Ладно! Не воспламеняйся. Сейчас позвоню. Так, где визитка? Лиза сидела у гинеколога в кабинете, слегка охая после нелегкой дороги в переполненном трамвае. С огромным животом, который успел у нее вырасти за последние несколько дней, она все никак не могла устроиться в кресле. Врач смотрела на нее с недоумением и растерянностью. Она, конечно, ожидала, что живот может подрасти, но чтобы на столько. И ручной осмотр и УЗИ показывало полную готовность к родам. Но аппаратура ребенка не видела. Что именно тело девушки планировало рожать, было совершенно не понятно. Да и откуда мог взяться ребенок за каких-то пять-шесть дней? - Слушайте, - начала Лиза. – Не пытайтесь понять. Эмм… Я беременна. И если по УЗИ скоро рожать, значит так и есть. Не зря мой любимый так настаивал, отправляя к врачу. А ему поверьте виднее. Врач даже не пыталась что-либо возразить, лишь глаза чуть больше округлила, задумалась. - Я знаю, были случаи ложных родов. Возможно, это подобный случай. Обычно все заканчивалось схватками. Хотя возможно требуется обезболивание. Честно, я не

очень представляю, что нужно делать. Однако в роддом Вам вряд ли стоит ехать. У нас в клинике есть хороший анестезиолог. Если уж у Вас начнутся схватки или еще какиенибудь признаки, я могу побыть в роли акушерки, если Вы не против. Просто ситуация мягко говоря специфическая. Вы утверждаете, что беременны, хотя сами видели, что КТГ, ЭКГ и УЗИ не особенно-то и подтвердили Ваши слова. Все же как «своему» человеку я могу попробовать Вам помочь. - Спасибо большое! Я с удовольствием доверюсь в Ваши руки. - Хотите пока чаю? - О, да, это было бы здорово! Моя малышка давно хочет чаю, - Лиза погладила живот, счастливо улыбаясь. - Вы считаете, что там девочка? – Врач сомневалась в адекватности девушки, но не показывала виду. - Да. Ее зовут София. Это значит Мудрая. - Хорошее имя. А мужу нравится? - Он не муж. Но ему нравится. Доктор протянула Лизе чашку и сама присела на соседний диван, так же стала пить чай. Девушка сделала несколько глотков и вдруг обронила чашку, схватилась за живот, согнулась чуть ли не в четверо. Крик. Скорее даже вопль. Лиза даже сначала не сообразила, что он принадлежит ей. Снова боль и стон, переходящий в вой. В глазах все поплыло, заметалось каруселью. Тяну-

щая боль скручивала в животе все в один болезненный приступ. Хотелось выть, орать, стонать, кричать. Но тут сознание накрыла темнота. Тьма окутала все вокруг, словно Лиза провалилась в глубокую бездну, куда никогда не заглядывало солнце. Не успела Лиза удивиться, как боль вырвала ее из мрака, возвращая память, приводя в подобие сознания. - Лиза! Лизонька! Девочка моя, ты слышишь? Все хорошо! Ты умница, - чей-то приятный, словно родной мужской голос звал ее издалека и становился все отчетливее. Устремившись сознанием за этим голосом, девушка заметила, что вокруг светлеет. Захотелось открыть глаза. – Лиза! Хорошая моя, давай, девочка, приходи в себя. Девушка приоткрыла глаза, но в них стоял туман, а в тумане плавно двигалось два силуэта в белых халатах. - Умница. Еще немножко и совсем придешь в себя. Но новая резкая боль разрывающая, опустошающая, освобождающая понесла Лизино сознанье в яркий свет. - Мама, - раздалось совсем рядом. Взгляд в сторону и Лиза встретилась глазами с лучистым светом ясных глаз. Кто эта девушка? Она ангел? Ее черты кажутся знакомыми. Это мое отражение из прошлого? - Мама, - снова произнесла девушка-ангел, но, уже улыбаясь и радуясь,

137

что ее услышали и заметили. - София? – Лиза была в шоке. - Да, мама, это я, твоя дочь София. - Что? Но как такое возможно? Я же только сейчас рожала тебя. Или я умерла и моя заблудшая душа, наконец, встретилась с тобой? – Лиза пыталась остановить поток мыслей, которые были одна бредовее другой. - Все очень просто, мама. Я тебе объясню. Меня отец создал уже давно. Он очень любит меня, но не может подарить бессмертную душу. Для этого мне нужно было переродиться от земной женщины. Много лет отец искал на земле ту единственную, с которой хотел бы и мог вместе сотворить для меня вечную жизнь. Он давно уже нашел и выбрал тебя, но ты все время прогоняла его. Я уже отчаялась в успехе. Отец всегда рассказывал, возвращаясь в Преисподнюю, как бессмысленны все его попытки. Он мог взять другую женщину, но полюбил тебя и не хотел отпускать. И, мама, как же он был счастлив, когда ты ответила взаимностью. И я была счастлива, когда внезапно перенеслась к тебе под сердце. Я слушала твой голос, ощущала, как ты гладишь живот, в котором я ждала решающего часа, слышала, как ты зовешь папу, как любишь его. Мама, мы очень любим тебя. В таком состоянии Лиза не могла лить слезы, но ей казалось, что сердце замерло, и мир остановил-

138

ся, и это только благодаря огромному счастью. Она видела перед собой свою дочь. - Девочка моя, София, - это больше похоже на всхлип, чем на нормальную речь. – Я вас тоже очень люблю. Но где же папа? - Прости его, мама. Он больше не сможет быть рядом. Без него и так в Преисподней начался полный бардак. Но Он будет скучать. Это правда. – Лиза не хотела в это верить, не хотела, не могла, не умела. - И я буду скучать, мама. - Как? И ты, тоже? – «За что же они рвут кусками мою душу?» - Прости, мама! Мы не приспособлены для твоего мира. Но мы очень сильно тебя любим и желаем тебе счастья. А с нами рядом оно будет не правильным, не настоящим. Понимаешь? - Но как я смогу? Как, не видя вас, смогу быть счастливой? Это невозможно! Это не правда. - Мамочка поверь, отец о тебе очень переживал. Он очень долго выбирал для тебя подходящий образ. Он верит, что ты все же будешь счастлива. Если только поверишь ему, поверишь в него. И он избавит тебя от связи с нашим миром. Тебе так тоже будет лучше. - Но я не хочу! Не хочу его отпускать. Я не хочу отпускать тебя, еще совсем не обретя. - Мама, ты подарила мне вечную жизнь. Помни. Я буду вечно тебе благодарна. И пожалуйста,

поверь, у тебя тоже все будет хорошо. Но сейчас мне пора. И тебе уже тоже. Помни, мы любим тебя. И прощай! Девушка-ангел растаяла, как пустынный мираж. Растворилась, остался лишь свет. Да и он стал уже меркнуть. - Лиза! Лизонька! Слышишь меня? А ну возвращайся! Хватит пугать нас, - опять этот приятный мужской голос. Веки поднимаются, и туман медленно рассеивается. Перед глазами появляются размытые образы врача-акушера и еще одного человека. Мужчины. Он гладит Лизу по голове, зовет Лизу, пробуждая от анестезии. Анестезиолог, догадывается девушка. Все вокруг еще танцует перед глазами, мир кажется тягучим и медленным. Но в сознании уже ярко сложилась картинка. Она опять одна. Ни любимого, ни ребенка. Только она и весь мир. - Ох, Лизонька! Ну и напугали Вы нас! Мы тут пережили с Вами почти настоящие роды. Я сам не понимаю как, но думаю, Ваша боль теперь уляжется и уйдет. Вы словно рожали, в самом деле, и вот даже живот ушел, смотрите, - Лиза опустила глаза. И правда, к ней вернулась талия, пусть пока не идеальна, но за недельку качания пресса она ее вернет в нужное русло. – Мне вот интересно. Каким же должен быть мужчина, чтобы после секса с ним можно было так поверить в чудо? - О, он был велико-

лепен, - выдохнула Лиза, окончательно приходя в себя, и подняла глаза на анестезиолога, встретилась с ним взглядом. – Между прочим, Ваша точная копия. Но я его больше не увижу. А жаль. - Моя точная копия? Вот те раз! Может это был я, да не помню? – анестезиолог засмеялся. – В таком случае, нам стоит повторить, но с контрацептивами, чтобы уж беременности не мерещились. - Вы это серьезно? – Лиза изумленно взглянула на врача, приподняв голову с подушки. Лицо доктора вдруг вспыхнуло румянцем. Он понял, что только что брякнул что-то лишнее и неприличное.

- Простите, я не хотел Вас обидеть, - замялся он. - Почему на Вы? – улыбнулась Лиза. – Кажется, пару минут назад Вы так уверенно называли меня своей девочкой. Анестезиолог уже совсем залился краской, а гинеколог рядом смеялась в голос, приводя пациентку в порядок. - Если Вы не против, перейти на Ты, то я тоже только за, - врач еще смущался, но старался не подавать вида. – Говоришь, не увидишь его больше. И почему же? - Он сгинул в Ад, не соврала Лиза. - Бывает, - подумал что-то свое врач. – Так, как? Могу я тебя пригла-

сить хотя бы на свидание? - Можешь, - засмеялась Лиза. – Только чуть-чуть попозже, ладно? Я сейчас не в лучшем виде. - Не правда. Ты очень красивая. Даже сейчас. Лиза улыбалась, глядя с уверенностью в эти янтарно-карие миндалевидные глаза в обрамлении пушистых ресниц на узком прекрасном, словно фарфоровом лице. Она любовалась изящным аристократичным тонким носом, тонкими губами, темными шелковистыми волосами. Он был прекрасен. «Спасибо любимый, что выбрал его образ для меня. Я не упущу его. Обещаю».

Жертва Лена Ичкитидзе 3. Картина третья Квартира Риты и Ольги. Обе молча сидят в комнате. Пауза длится некоторое время. В течение всего действия Оля сохраняет присущую ей нервозность и истеричность. В определенные моменты либо срывается на крик, либо пытается заплакать. РИТА: Может быть, мне позвонить им туда, домой? ОЛЯ: Мама, не надо, сколько можно говорить. РИТА: А вдруг случилось что? ОЛЯ: Уж лучше бы случилось. У меня плохие предчувствия.

РИТА: Я не понимаю. Вещи-то его точно остались, ты смотрела? ОЛЯ: Ну, здесь же, говорю тебе, я все проверила уже сто раз! РИТА: Не знаю тогда. Надо позвонить. ОЛЯ: Вот как сделаем. Я сейчас пойду спать. Если появится, скажи, что я устала и сплю давно. А ты позвони тихонечко, как будто ничего не случилось. Просто поговори с Людмилой Михайловной. Мама, ты сможешь притвориться? Ничего не случилось, а я сплю. Поняла? РИТА: Да уж поняла, конечно! Только лучше бы прямо спросить.

Спокойнее будет. ОЛЯ: А я тебе говорю – нет! Вот еще не хватало мне!.. Слышится шум открывающейся входной двери. Появляется мрачный Андрей. Он совершенно пьян и еле держится на ногах. АНДРЕЙ: А-а, вы не спите еще? РИТА: Ой, батюшки! Андрей, где ж вы так? АНДРЕЙ: А я думал, - вы спите!! ОЛЯ (медленно приближаясь к нему): Ты же совершенно пьян! АНДРЕЙ: Неправда. Совершенство недосягаемо! ОЛЯ: Посмотри на

139

себя! Это походы к сыну превращают тебя в свинью? АНДРЕЙ (продолжая): Совершенство – удел святых. Я не свинья. Я никто. А никто не может быть пьяным или трезвым. Мне плохо. ОЛЯ: Неудивительно. РИТА: Может быть, чаю поставить? ОЛЯ: Мама, перестань! Он будет напиваться, а мы должны его чаем отпаивать?!! РИТА: Так ты не видишь, что ли, плохо же ему Андрей почти падает на стул, стоящий перед столом и кладет голову на руки. ОЛЯ (Андрею): Приведи себя в порядок, я не позволю тебе войти в мою комнату в таком виде. АНДРЕЙ (с трудом поднимая голову и грустно глядя на нее): И не надо. ОЛЯ: Тогда ночуй там, где пил! (разворачивается, чтобы уйти) АНДРЕЙ: Стой! ОЛЯ: Что-о? Это ты мне? АНДРЕЙ (медленно, четко пытаясь выговаривать слова): У тебя есть выпить? Я знаю, что у тебя есть. ОЛЯ (Рите удивленно): Мам, это как понимать? Это он у нас еще и выпить просит? РИТА: Да подожди ты, может случилось что. Андрей, вы расскажите. Как дома у вас? Вы же до-

140

ма были? Андрей с трудом кивает головой. РИТА: Все живы – здоровы? Андрей снова кивает. РИТА: Так что ж произошло-то? Событие, что ли какое-то? Или вы со своей супругой както… (делает непонятные жесты руками, пытаясь подобрать нужное слово) АНДРЕЙ (смотрит на нее пристальным пьяным взглядом): Все живы, все. За маму волнуетесь? Я ж не убийца какойнибудь. (продолжает сам с собой): Я только …ух!... чтобы все… и всё! А так – не-е-е. Это не ко мне. Я не умею. Да и что я, в самом деле… А вы что, правда подумали? (обращается к Рите): У вас же есть там что-нибудь? РИТА: Что вы, Андрей, вам не надо больше! ОЛЯ (Рите): Да перестань ты с ним разговаривать! Нам не хватало еще выслушивать этот пьяный бред! Мало нам переживаний, что ли? Еще из-за какого-то пьяницы… АНДРЕЙ (перебивает ее): А ты! А ты, вообще!.... Ты, вообще, если не можешь пьющему…пьющему человеку помочь, то хотя бы не мешай! Я сейчас не с тобой говорю! ОЛЯ: Мама! Как он смеет! (Андрею): Да как ты разговариваешь со мной? Что ты о себе возомнил? АНДРЕЙ: Я не зам..не вазм… Я не мнил! ОЛЯ: Я тебя здесь

жду, мы уже и в милицию, и в скорую звонить хотели! Ты приходишь в таком виде и устраиваешь мне сцены?! Да что ты есть такое? АНДРЕЙ: Ты сама сказала – я твой рыцарь. ОЛЯ (Рите): Мама, посмотри-ка на этого рыцаря! (Андрею): Ты же сейчас под стол скатишься АНДРЕЙ (Рите): Не… Это меня тяжелые доспехи вниз тянут. РИТА: Ну, правда, Андрей, как-то вы не очень… Да в таком виде!. Олечка плакала. Хотела вашей маме звонить… ОЛЯ: Мама! Замолчи! Нужно больно звонить! (Подбегая к Андрею, кричит ему прямо в лицо): Мне просто непонятно, как можно так со мной поступить! Как можно так издеваться! Как можно думать только о себе! Андрей поднимает голову и пытается слушать ее внимательно. ОЛЯ: Ты знал, что я жду! Мы хотели куданибудь пойти вместе! Андрей улыбается ОЛЯ (гневно): Что ты улыбаешься? АНДРЕЙ: Хотели. На кладбище. С тобой. ОЛЯ (хватаясь за голову, чуть ли не воет. Андрей во время ее реплики согласно кивает головой): О, Боже! Самое святое! Самое светлое! Из этого поганого рта! Я доверилась ему, я ему поверила! А он! А ты!... Ты все изгадил! На святое! На самое сокровенное! Я тебе этого никогда не прощу!

Никогда, нет! АНДРЕЙ: Нет?... Ну, тогда выпить дай! ОЛЯ (удивленно): Это что, так бывает?! Ты слышишь, что я тебе говорю? (Хватает его за плечи и начинает трясти): Ты слышишь, о чем я?! Ты, вообще-то, хоть чтонибудь понимаешь?!! Андрей отворачивается от нее, но без сопротивления. ОЛЯ: Ты меня слышишь?! Ты меня слышишь?! (Оборачиваясь к Рите): Мама! Мамочка! Как же это? Рита подбегает к Оле, обнимает ее и гладит по голове, успокаивая. Оля заходится в рыданиях на плече у матери. РИТА: Ну, успокойся, доченька, ну что ж ты так… Успокойся, прости его, он не со зла, наверное ОЛЯ: Не со зла?!! Разве можно говорить такие вещи не со зла?!! Он хочет.. Он просто хочет угробить меня, потому что понимает, что не умеет любить! (снова поворачиваясь к Андрею): Ты не умеешь любить и чувствовать, как я, поэтому ты ранишь меня и ранишь больно. И это невыносимо!!!! Ты – черствое бревно! АНДРЕЙ (многозначительно, с пьяной усмешкой): Это я бревно? ОЛЯ: Я хотела найти в тебе опору, а ты, видя, как я страдаю и мучаюсь, только воспользовался моей слабостью! АНДРЕЙ

(утвердительно): Я воспользовался. ОЛЯ: Я уже отдала тебе все самое сокровенное, что у меня было, не оставив себе ничего взамен! АНДРЕЙ (напрягаясь, чтобы понять): Не может быть! У тебя там много было. И водка даже. ОЛЯ: Мужлан! Я подарила тебе свою девственность!!! Оля вырывается из объятий матери и бежит к шкафу. Достает бутылку водки и держит ее в руке. АНДРЕЙ: А на хрена она мне? И кому я теперь нужен с этой твоей две… девз… дверь-за… дерзостью? ОЛЯ: Да как ты смеешь?!! Я берегла себя ради любимого человека! Я еще не отошла от своей потери! Я принесла себя в жертву ради нашей разгорающейся любви!!! Мне столько пришлось!… АНДРЕЙ (сначала иронично, потом, напрягшись, говорит почти связно): Ой-ой-ой! В жертву она принесла! А зачем? Кто от тебя просил таких жертв? А? Я просил? (показывая на Риту): Она просила? (берет со стола какой-то столовый предмет): Может быть он просил? А? Никто не просил! И мне ничего не надо было, ясно? Я, вообще, ничего не хотел! И ты тоже! Ты просто поняла, что твои бредни про любовь больше никто не будет слушать, и решила использовать меня. И не нужна ты никому со своей

придуманной любовью! И вообще ты никому не нужна, и никого не любила! Ни меня, ни этого своего! ОЛЯ (Рите, шепотом в ужасе): Мама! Рита хватается за сердце. АНДРЕЙ: Ни мать, ни-ко-го! Ты любила только свои идеи, которые сама же и сочинила. А, я понял! Ты – шизофреничка. Твои истерики и слезы – это все… это… (не находя подходящего слова, машет рукой). Да и что тут говорить, если… ОЛЯ: Что ты знаешь о любви? Ты никогда не любил!!! Ты и меня никогда не любил! АНДРЕЙ: Ну вот. Сама и сказала. РИТА: Да что же это? Хватит уже! ОЛЯ: Нет, мама, пусть говорит! АНДРЕЙ: Говорить? А что говорить? Я тебя не любил. Никогда. Я любил свою жену. А теперь у меня нет жены. И мне некого любить. РИТА: Батюшки! ОЛЯ (начиная бесцельно метаться): Изверг! Изверг! Я не вынесу! (всхлипывая в голос): Я не вынесу этого! Господи, помоги мне! Продолжая метаться с бутылкой, на какое-то мгновение задерживается возле шкафа, проводит быстро некоторую манипуляцию, скрытую от зрителей. Не видно, что именно она делает, но похоже, что откупорив бутылку, она наливает из нее в стакан водки и задерживается еще на несколько мгнове-

141

ний. РИТА (подходит к Андрею, она тоже готова разрыдаться): Как же это? Что же это? Зачем же вы так с ней, Андрюша? АНДРЕЙ: Простите меня. ОЛЯ (подходит к ним с наполненным стаканом): Мама, скажи ему, я не вынесу, мама! Скажи, пусть он уходит! (ставит стакан на стол. Обращается к Андрею): Как я ошиблась! Ты сломал нам жизнь. Без тебя было спокойно и привычно. Теперь все разрушено, потоптано, выжжено. Теперь не осталось ничего (Безжизненно падает на стул рядом с ним). Если я и грустила, то это была светлая грусть, это была память, светлая и святая! Мы жили так, как мы хотели. И никому не мешали! А ты пришел и сломал нашу жизнь. АНДРЕЙ (устало): Ухожу, ухожу. Вот и ска-

зали друг другу все, что хотели. (Тянется за стаканом, при этом Оля с готовностью двигается, чтобы ему было удобнее). (Рите): Вы извините меня. Я знаю, что недостоин называться порядочным человеком, которым вы меня считали. (Делает несколько больших глотков и тут же начинает задыхаться) РИТА (испуганно поворачивается к нему): Ай! Водички надо! (убегает за водой) Оля продолжает сидеть, наблюдая за корчащимся Андреем. Возвращается Рита с водой. Оля встает ей навстречу, медленно забирает стакан у нее из рук. ОЛЯ: Я сама. Оля так же медленно двигаясь, подходит к Андрею со стаканом воды в руке и молча встречается с ним взглядом. Он пытается поднять руку за водой, но она не делает ни малейшего движения в его

сторону. РИТА (продолжая суетиться): Скорую надо! Ему же плохо! ОЛЯ: Не надо скорую, мама! РИТА (останавливаясь и замирая, до нее медленно доходят слова дочери): Как это «не надо»? Что это ты говоришь? Андрей делает рывок, чтобы встать, валится на пол и замирает. Обе женщины несколько секунд молча стоят над ним, не сводя глаз. Рита смотрит с ужасом и страхом, Оля – внимательно. ОЛЯ (с гробовой мрачностью): Ну, все. Теперь можно скорую, мама… РИТА (кидаясь обнять дочь, надрывно кричит): Доченька моя! Олечка! За что же тебе все это?! Да за что же?!! Занавес. Конец пьесы.

Дар Евгений Кусков Поле. Мрачное, осеннее, бледно-жёлтая сухая трава под тёмным небом, грозящим в скором времени разразиться грозой. И это ещё не всё – окно находилось на уровне первого этажа, а не десятого, и вокруг не было никаких признаков города или хотя бы других строений. Только бескрайняя равнина. - Что происходит? – выдавил из себя Григорий,

142

повернувшись к Алёне. Она не ответила, только молча смотрела на него. И, похоже, совсем не удивлялась этим внезапным переменам. - Где мы? – предпринял вторую попытку он. - У тебя дома, – последовал спокойный ответ. - Ну нет, – покачал головой молодой человек, снова бросив взгляд за окно. – У меня, наверное,

галлюцинации. - Ничего подобного, – встав, девушка приблизилась к брату. – Мы в твоём настоящем доме, а не в том месте, где ты живёшь. - Что ты такое говоришь? - Пойдём, – она взяла его за руку и повела за собой к выходу. Отворившаяся дверь открыла ту же картину, только теперь добавился промозглый ветер, несу-

щий пыль и волнами пробегающий по траве. Квартира заканчивалась сразу за порогом. Григорий вышел следом за Алёной и оглянулся на жилище. Это был фрагмент того самого многоквартирного дома, в котором он жил, словно неведомая рука аккуратно отделила часть и переместила сюда, в неизвестность. Строение стояло прямо на земле, без фундамента. Никакие коммуникации к нему не были подведены, что не мешало гореть электрическому свету. - Безумие какое-то! – выпалил молодой человек. - Да, ты прав, – согласилась девушка. – Вполне подходящее название. - Алёна! – он растерянно огляделся. – Всётаки – где мы? - В твоём мире. Внутреннем. - Что? – Григорий почувствовал слабость в ногах. – Ты шутишь? - Увы. Это твой мир – такой, каким ты его выстроил. Нравится? - Я не знаю, как ты это сделала. И мне это НЕ нравится. - Не я создала это место, а ты. В своём подсознании. Ты мог возвести что угодно, никаких ограничений нет – и ты выбрал это. Девушка вздохнула. Её недавняя весёлость исчезла, уступив место грусти. - Верни нас обратно! – потребовал Григорий.

- Я могу уйти отсюда, а ты нет. От себя уйти нельзя. - Что ты хочешь сказать? – нахмурился он. – Что я отшельник? - А разве нет? Оглянись вокруг – ты видишь ещё кого-нибудь? Или чтонибудь? Здесь есть только бесконечное поле и твоя квартира, твоё «убежище». Больше ничего. - Звучит так, будто ты меня осуждаешь! – сказал он с плохо скрываемым раздражением. – Однако каждый живёт так, как хочет. Мне нравится моя жизнь, меня всё в ней устраивает. Я люблю быть один, я самодостаточен, я способен прокормить себя, у меня есть работа, есть уверенность в завтрашнем дне. Никто мне не нужен. - И ты счастлив? – скрестив руки на груди, спросила Алёна. - Да! Если тебе удалось каким-то образом заглянуть в моё подсознание, то ты вполне можешь убедиться, что я не лукавлю. Я не сожалею ни о чём, я целенаправленно шёл к этой цели и достиг её. - Ты не лжёшь, это верно, – согласилась она. – За все эти годы ты сумел убедить даже себя, что именно такая жизнь тебе нравится, что ты создан для этого. Но ты ошибаешься. Ты решил, что в одиночестве найдёшь спасение от всего: от ответственности, от обязательных нужных неудач, от внешних угроз. И действительно получил всё это. А что потерял? Всех, кто тебя любит, кому ты нужен. Родителей, родственников,

бывших друзей. - И, разумеется, тебя тоже? – хмыкнул Григорий. - И меня. - Тем не менее, ты же здесь? Ты со мной! - Не благодаря тебе. Скорее уж вопреки. - Но это вздор! – всплеснул руками он. – Я никогда не забывал ни про тебя, ни про родителей. Я поздравляю вас всех с праздниками, с днями рождений... - Через электронную почту. Очень удобно – не нужно встречаться лично, не нужно ничего дарить. Как будто мы живём в разных концах страны, а не в одном городе. - Ну да, я такой плохой и неблагодарный, – отмахнулся молодой человек и отвернулся от сестры, делая вид, что изучает «свой» дом. - Нет, ты запутавшийся. Сбившийся с пути. Ты отгородился от всего и от всех, обеспечив себе беззаботную жизнь. Только какой смысл жить лишь для себя, не даря ничего другим, не делясь плодами своего труда с близкими, не разделяя с ними и праздники, и невзгоды? Ответь честно – и не мне, а себе: ты на самом деле рад так жить? Это и есть всё, на что ты способен? Григорий молчал. Алёна не торопила его, смотря на напряжённую спину. Ветер крепчал, вдали, там, где небо стало почти чёрным, уже слышались раскаты грома. Молодой человек медленно повернулся обратно к сестре и ещё какое

143

-то время боролся с собой, прежде чем смог отважиться заглянуть ей в глаза. - Возможно, – глухо произнёс он, – ты в чём-то и права. Но я уже привык к такой жизни, стал с ней единым целым. - Это заблуждение. Всё в твоих руках. Гроза стремительно приближалась – отчётливо видимая водяная завеса накатывала на одинокую несуразную постройку и стоящих рядом с ней людей. - Пойдём внутрь, а то промокнем, – сказал Григорий. - Нет. Измени этот мир. Здесь ты хозяин, не подчиняйся условностям, которые тобой же и придуманы. Ливень нагнал их. Отдельные капли в мгновение ока сменились струями, а затем и потоками. Холодная вода пропитывала одежду, проникала всюду, заставляя чувствовать себя особенно уязвимым. Словно подчёркивая это, грянул оглушительный гром. Трава теперь не стелилась, а отчаянно трепыхалась по воле безжалостного ветра.

- Как? Меня ведь ты сюда привела, – почти задыхаясь от заливающего лицо дождя, спросил Григорий. - Измени этот мир. Только ты это можешь. Молодой человек крепко зажмурился, пытаясь мысленно нарисовать что-нибудь более приятное. Хлещущие по нему ледяные потоки казались такими реальными – неужели это лишь иллюзия? Нет, не надо сейчас думать о том, как это всё происходит – важнее, зачем! Время шло, картинка в голове вроде бы получалась, а вокруг ничего не менялось. - Не выходит! – в отчаянии бросил Григорий. - Не отвлекайся на детали – они придут сами. Представь суть, – спокойным голосом ответила Алёна, хотя ей доставалось от стихии не меньше. Молодой человек сначала снова закрыл глаза, а потом разомкнул веки. Может, в этом всё дело? Он пытается спрятаться от этой реальности, а нужно, наоборот, сосредоточиться именно на ней, такой, какая она сейчас – и

лишь потом начать преобразования. Он замер, смотря на сестру, но видя не её, и даже не сквозь неё – его взор словно охватил весь этот мир сразу, целиком. И едва это произошло, возник эффект потери фокуса. Только теперь это делала не Алёна, а сам Григорий. Заливаемое ливнем осеннее поле преображалось. Это происходило медленнее, чем при первом переходе – возможно, потому, что в первый раз? Одновременно исчезала гроза – не только тучи, звуки, но и ощущения. Насквозь промокшая одежда сменялась сухой. Молодой человек не знал, сколько минут прошло – он совершенно потерял ощущение времени в привычном понимании. Когда же, наконец, картинка восстановилась, он и Алёна находились в совершенно другом месте. От грозы не осталось и следа – по голубому небу степенно плыли самые разнообразные по форме пушистые облака, воздух был уже не обжигающе ледяной, а освежающе прохладный.

Ладный Свет Владимир Закончилась зима, шёл уже май. Однажды в полдень мне позвонили в дверь. Я открыл и увидел Вареньку. Она была в летнем платьице, очень красива для подростка. Мы и до этого не-

144

сколько раз с ней встречались, мельком, по ходу вниз или вверх по лестничному пролёту. - Тоша, можно к тебе. Ты не занят? - Делал курсовую. - Я ненадолго.

Мы пошли в мою комнату. Из кухни выглянула мама: - А соседка наша! Варенька улыбнулась и вежливо поздоровалась, назвав маму, как и положено ученикам, Элео-

норой Владимировной. - Варюша, - не выдержала мама, - ты стала очень взрослой. Это замечание заставило меня врасплох. Я опешил, какая там девочка, девушка с очень красивыми глазами, взглядом взрослого человека, смотрела с какой-то философской отрешённостью! Она стеснительно юркнула в мою комнату, села на диванчик и выпалила: - Я целовала Медведа. - И что от этого? Все кого-нибудь целуют. - Тошка, не притворяйся, что ты не понимаешь. – Она схватила мою руку, словно опасалась, что наш неожиданный контакт исчезнет. - Я целовала Того, Там - Медведа, из дерева вырезанного. Но он, как живой. Вот-вот сцапает! Мне приснился сон, и я вспомнила всё, что видела в феврале, когда потеряла сознание. Я была в Моске, на Площади и хоровод подвёл меня к статуе деревянного медведя. Я обняла его и прикоснулась к нему губами… Варенька доверительно наклонилась ко мне. Я приобнял её. - Ты тоже был Там и приходил за мной. Мне говорила Мара, что если никто не придёт, то никогда не увижу своего дома. Что меня заберёт Медвед. Если бы не ты… Ты спас меня. И она чмокнула меня в щёку. Я благоразумно отодвинулся и сел в

кресло у стола с компьютером. Но девушка не заметила моих перемещений. А я как можно более равнодушным голосом сказал: - Я забыл, да и так ли было? - Не ври! – азартно блеснула глазами Варенька. - А ещё будущий учитель! Вырасту, никогда не стану таким, как ты, обманщиком! Я усмехнулся: - А кем ты станешь? - Историком. Узнаю, что это за Медвед! - Ну, раз так, - решился я на откровенность, - то скажу, что да, мы побывали в каком-то дальнем времени, когда только появлялась Москва. Девушка торжествующе кивнула головой: - Вот-вот, а теперь рассказывай! - Я и сейчас копаюсь в этой истории. Похоже, мы нашли какую-то «дверь» в прошлое, ну, во времени. И дверь, возможно, настроена на каждый високосный год, 29 февраля. Как бы в другие года на несуществующий день. В прошлом високосном, в 2008-м 29 февраля исчезла в Измайловском парке Лена Сергеева, тоже двенадцати лет отроду. Узнал случайно, копаясь в подшивках бульварных газет. Кинулся в следующее четырёхлетие. Ещё пропажа. Катенька Маслова. И тогда я задался вопросом, значит, по каждому четырёхлетию я подойду к истокам. Узнал о случаях исчезновения в 1964 и в 1956 годах. А дальше ничего. Дошёл до 1948 года, время

открытия станции «Измайловская». Мне одноклассник показал тогдашнюю городскую газету с заметкой о происшествии. В феврале, да 29 числа, один из детей строителей станции нашёл здесь какую-то странную вещицу в виде треугольника из меди. Мальчонку исполнилось в тот день двенадцать лет. Он немного поиграл с ней и… - Он исчез! – догадливо воскликнула Варенька. – И его отдали Медведу. И не из дерева, а живому. У них был такой культ. Потом его заменили на деревянного Медведа. И, говорят, в мой год. «Вот такие нынче подростки! - подумал я. – Они очень много знают… если хотят знать». - А теперь колись до конца! – поднялась с диванчика Варенька! – Он у тебя здесь? - Кто? - Не кто, а что? Треугольник. Ты же ходил и копался на том месте! - Да, - признался я, – было дело! Я отодвинул компьютерный моноблок и достал из-за него полиэтиленовый пакет с треугольником, который уже изучил досконально. На первый взгляд так, ничего особенного. Но находка отличалась особым медным отблеском, словно новенькая и на ощупь всегда тёплая, будто её только что передали из рук в руки! - Как интересно, вскочила Варенька, - это инопланетяне подбросили! Дай подержать! - Не дам, опять ис-

145

чезнешь! Что я скажу твоим родителям! - У, жаднюга! – засмеялась девушка. – Я просто спешу, а так бы ни

за что не отступила! И она убежала. И, кажется, надолго. Хотя я знаю, что каждое событие в жизни человека, забыва-

ет он о нём или нет, всё равно заявит о себе рано или поздно. Но, как оказалось, это утверждение было полностью на мой счёт.

Телефон с тихим дозвоном Ярослав Полуэктов «Что с тобой? Тебя укусил тарантул? Почему ты держишься за сердце?» Осень патриарха, Г.Г.Маркес 1 — Бима! Вот начерта мне шедевры. Я в отличии от других проектирую функциональные вещи с минимумом так называемой красоты. А если гости теряют у меня свои очки, телефоны и перчатки, то это не мои проблемы. Пусть они — хоть сам господин Спутников — городской голова наш в области социально фантастического радио. Ха-ха-ха! — А помочь Кирюхе не хочешь? — мелко осаживает Бим. На что получает от Ксан Иваныча конкретный, интеллектуально развёрнутый как на защите, ответ. — А это тем более, брателло, не моя проблема. А проблемы разных там спящих в моём холле, на моём диване, на моём же двадцатилетии… — и тут же уменьшил значение праздника, добавив: «хоть и фирмы, а не моё». А хоть бы и Кирюха. Он не особенный. Мне что? Я ему

146

кто, розыскной пёс? С запахом бензина, блин! Пусть приходит, звонит себе сам по своим симкам, и сам пусть ползает под диванами. Если есть хвост, так пусть задерёт. Пусть пёркнет разок, если так легче. Я… сибиряк. Спасатель. Архитектуры! Я разрешаю и пёркнуть для ловкости сыска, и спрыснуть отпечатки. Пальцев, пальцев. Я сам что ли буду… Ага! Нашли Генерального… под столом! На карачках. Ха! Координаты пусть ищет… хоть что пусть ищет… через Гугел свой… в милицию надо? Заяви. Милиция напросится — пусть тащит — пожалуйста!… ЦРУ — так зови с радостью в душе! Без заднего смысла. Только заранее: бумаги надо припрятать. Я и коньячку всем выставлю, посидим, порассуждаем. Уборщицу треснуть в нагнутой позиции — пожалуйста, если это нужно для пользы. Пёсик кошечку… знаю-знаю, сам видел… Это помощь реальная. А искать… мне… — и Ксан Иваныч пусканул весёлый пучок искорок из обоих глазок — искать увольте. Сами пусть… Какой у них род, у

этих тварей… во множественном числе? Еслив в городе… та-та-та, — Ксан Иваныч отбил ногой ритм, подпевая, — с золо-тыми воло-сами, та-та-та, с дорогу-щими ду-хами… А, вот! Милицейская волна, блин! Хорошая волна. Что-то ещё крутанул. — А вот и нет: библейская с оккультной, в процессе написания… хаха-ха! маршрута, буля-адь [1]! Как у нас. А помнишь… Бим всё помнит. С солёными сухариками. ПМЖ называется. Сотни тысяч километров намотал, вокруг земной оси, и расписание уж поменять нельзя… Нет, четырнадцать всего… А хорошо мы покатались… И активно, как ведущий реслинга: «Р-р-родяги бр-рридорожнава-а-а пр-ррадио! Буля-адь!» Ксан Иваныч продолжает крутить приёмнику уши. — Ксань, убавь музыку. Ни хероса я тебя не слышу, — защемился Бим. — На-ка, хлебани супериора, дорогой друг мой Порфирий, — в отместку сказал Ксан Иваныч.

Правильная отместка. Почаще бы так мстил! Про третий волшебный глаз, которым рекомендуется пользоваться теперь человечеству, он под супериорчик забыл, и потому не пользует, хоть и любит треугольнички, особенно равносторонние. Камеру здравого смысла игнорирует всегда, даже еслив в трезвом лбу. В районе БлЪдского Шлюха ищи трезвых! Шишкарь телепатического раздражения — гипофиз у Ксан Иваныча не особенно развит. Да он и не нужен в этой простейшей ситуации. И пуск у него давно не работает. Лет уж тысяч тридцать назад как стал побаливать, а нынче вовсе атавистически утерян. Путешествовать по иным мирам Ксан Иваныч не собирается, подстраиваясь под массу глупого человечества. Он далеко не Стивен Кинг, а напротив — противник его, и живёт механически на руинах непонятой своей жизненной музыки. По мере возникновения проблем решает проблемы. Но не загодя, тем более не впрок. Его догонят. Он недооценивает догоняющих. Всемирный потоп, который обещает наслать в назидание начитанный Кирьян Егорович, он игнорирует: ему на свой век сухопутной территории хватит. А дети пусть сами разбираются. Он их родил, и этих двух запусков достаточно. Он желает им космического счастья. А Кирьян Егорычу… — Билайны его и Мегафоны… — Это он знает не понаслышке. —

Да мне пофигу они. Провайдеры эти! — Операторы, — поправил Бим, запив супериор нашей горькой. Бим оригинален как всегда. Он будто в пьяном путешествии на заднем сиденье. Развалился на диване, скрестил ноги, и дёргает одной изредка, будто тукает по янычарскому барабану, извлекая бас, а другой творит рудиментарные финтиклюшки, поддающиеся его мышечному сознанию в переводе на ножной язык. — Да пофигу. Мне чужие телефоны вообще пох! Так поинтеллигентному и совершенно справедливо высказывался Ксан Иваныч — директор проектной фирмы «Шарик Е. Г.». Да вы его знаете по ЧОЧОЧО. Это он опять. Только уже дома и много позже ЧОЧОЧО. И это всё — правда. С бумажным вариантом этого самого Чочоча как проистекает любовь его — точно не знаем, а вот с честностью и открытостью Ксан Иваныча не поспоришь! — Позвольте с Вами согласиться! — прошептал бы Тритыщенко относительно телефонной утери Кирьяна Егоровича, если бы дословно знал версию Ксан Иваныча, доставая по приползу с юбилея из своего насквозь кармана чужие очки, чужие ключи с чужими отмычками и такой же подозрительной важности чипы, — ему тоже нах чужое… — А вот ведь как сложилось…

Присматривается. Достаёт из целлофана… — какой же Псёкрев ему всю эту шутку подготовил? кто упаковал к выносу пачку «Донского табака»? Вот уголок подвёрнут. Вот бычок задумчиво скособочился в ямке, над ним ещё один приткнулся. Явно Кирюхино добро. Он запасливый человек и докуривает обычно до самого фильтра. Он любит исключительно донской табак, когда вдруг заканчиваются деньги. Это обычно случается в концах месяцев. Тритыщенко может понять экономию тринадцати рублей, против, к примеру, винстона. А только зачем дотла докуренное складывать в одну пачку с целыми ещё изделиями? — А затем, — это думает уже Кирьян Егорович на всякий случай, — чтобы Тритыщенко было о чём пожалеть, если вдруг, когда он проснётся ночью, и ему станет скучно без сигаретки, и ему придётся обыскать весь дом, чтобы найти заначку. То: вот у него пачка. Он её найдёт и откроет, и увидит сверху кладбище погорельцев. И он поплачет вначале, а, может и сматюгнётся как сумеет. А сумеет. Он тоже человек, хоть и с докторской степенью зазнайства. А потом вдруг на всякий случай шоркнет сверху… ну-у-у, ковырнёт ногтевой лопаткой — стричь их замасленному от пят художнику — бесполезное дело: ножнички маникюрные от этого акрила и даже от масла — если в три слоя — тупятся, а других

147

инстру'ментов нет. Так что обнаружит он ногтёвым способом и горку мертвецов, и неначатое даже под окурками, не игриво начатое и брошенное, а свежачок, просто присыпанное. То ли по ошибке, то ли из радости любви к Тритыщенке это делается. Или от шутейного страха: не подаришь, мол, не простят. Все обязаны любить его, ибо он звезда первой порновеличины и трижды доктор художественных наук с такой же трёхпёzдной книжкой «О перспективе древних и сейчас», которую он сам и написал по какой-то горькой пьянке, превратившейся в марафон, называемым в народе обыкновенным запоем, но у художников, уж извините, это называется творческим полётом, вдохновением, наитием. В конце концов это можно назвать пинком Пегаса. Можно сравнить со спустившейся к нему с неба Истиной, которую ещё надобно обдумать, а покамест вступившей с ним в глубокие морально-эстетические отношения голубого спектра клана ФЦ… Испортив при этом немало выдернутых — из книг по искусству — иллюстраций, испестряя их какими-то линиями, закорючками и числами, не уступающим по сложности чертежам пустыни Наски… Матерясь и споря то с какими-то варварами с германского художественного Олимпа, то с древними греками, которые по мнению Тритыщенки испортили искусство перспективы на столетия вперёд. А то и с самим с со-

148

бою чокаясь… В зеркале с отражением, и находя на бренном своём теле не существующих в природе зелёных вшей с хвостами и рожками. от так выглядело дело. — Ему бы только имя своё поменять и глаз добавить. — Это поясняет уже автор. — Один-то глаз у него почти не видит. И от того приходится чаще обычного вертеть шеей. Шею он прячет под шарфом, чтобы неслышно было позвоночного скрипа. А на самом-то деле он далеко не святой, хоть и уважает это дело, ибо святые ему денег приносят, на которые он живёт. Тут у него переклинит; и он возрадуется. Тогда и вспомянет добрым словом Кирьяна Егоровича и Бима, которые Тритыщенке — друзья, хоть и в разной степени хитрого притворства. Но посыпать Тритыщенку золотым порошком напускной сердечности могут оба одинаково недурно. — Кто засунул в мешочек прибор, где в одном предмете прохуjарилка — стержень с загнутым кончиком, как потешный предмет «Ч» вокруг пояса у чёрного индийского старца, где хуjарилка-трамбовка и ложечка-ковырялка? — думал первоначально Эвжений. — Неужто моих рук дело? И прихвачены мною по нечаянности? Чёрт, чёрт! Да как же можно так мне — такому важному, в отцы годящемуся — упиться, чтобы чужое от своего не отличить. Как же

так хладнокровно носиться по офису и хватать со столов всё, что хоть какнибудь похоже на его вещи? И Тритыщенку сначала прихватило намёком, потом схватило полностью, что аж до красноты и согнутия в поясе. А после он перевёл дух. И даже как мятежник, закончивший своё дурное дело снятия голов с обидчиков династии Тритыщенков, смахнул пот со лба. — Уф, это всё последыши с того конченного без подробностей раза… А после: стоп! А вдруг специально подложены ему эти предметы? Развернулась душа… ну, допустим, у Бима, а вещито не его, а чужое подарить — это ж хлебом не корми! И… держи, друг Тритыщенко, это всё тебе, дорогой… Такая версия Тритыщенку устроила больше, чем умышленная экспроприация. — Вот же суки! Подметнули ворованное! Отвечай, мол, теперь. Тонкий какой ход! Вот же какие подлючие мужичонки. А я их за голубчиков держал… Не может он к себе пришпилить факт кражи по признаку нечаянной совокупности совпадений. Задумчиво помешивает художественные растворы, дует пригорелым запахом с как будто кухни, и делото как-то движется медленнее, чем нужно, и чаще спотыкается об необходимую доску, которая назвалась бы порогом, как бы не была так высоко располо-

жена, потому что за ней спрятаны отопительные трубы. Так он расстроен лишними ему теперь предметами. Ещё вариант суки: хитрая эта собака — сам Кирюха. Может он сам и подарил, а вовсе не Бим добрячок-простачок, а теперь жалко стало, вот и наговаривает, и клянчит вещички назад по совсем голодранной причине. — Да быть такого не может, — подумаете вдруг вы, чтобы ключи и чипы от своего дома дарить. А вот и может! Не такие это уж и обязательные вещи, как может по глупости показаться. Ведь дубликатов ещё никто не отменял, так? Так-то так, да всё равно будто бы жалко. И даже порой хочется вернуться обратно в Москву, так как только в самолёте вспоминаешь, что телефон-то оставлен на столе в столичной их гостинице полторы звёзд. И тратишь очередную пачку купюр, чтобы только увидеть свой обожаемый телефончик с музычкой, будто это любимая девочка и снова хочет тебя так, будто за пару часов соскучилась. (Так потрись об стол, где вы вместе откушали рыбьих клиторков с пizдёшной формы и величины устричками. Ей богу, поможет!). Или ненаглядные твои очки смерть как потребовались, ибо без них у тебя и работа-то на родине вдруг не склеится оттого. Белиссимо, не нужно так высоко задирать на неё ногу, ты же не собачка,

а старый кобель, а девочка не просто сучка. Она может искусно извиваться моделью и красиво пищать «о-о-о-о» и поиностранному «йе-е-е!», хоть и не испанская певичка за сценой. Что, думаете певички не трахаются за сценой? Ага! Бестолку нам втирать. Мы русские — все подряд театралы и меломаны. Даже из деревни. Просто им надо показать театр и музыку. Мы так воспитаны природой: ловить всё и даже трахаться на лету. А наша аморальная разведка знает всё и про всех! Даже и про тебя, читатель! Мы, конечно, немного пошутили. Это такой литературный приём вовлечения в народную культуру. Нет, не обязательно это всё! Пыль, ветерок времени. В доказательство теории ненужности ему дурацких подачек кладёт Тритыщенко всё это автоматически проявившееся в его мастерской добро на холодильник. И, совсем немного постаравшись, забывает напрочь. Кирюхе, считает он, достаточно того, что его изобразили в ресторане на стенке – в качестве средневекового героя. А похож, сволочь, вышел. Пожалуйчто лучше всех его друзей, прописавшихся на стенке в акриле. Проживёт эта роспись с десяток лет, если бренд не сменится. Ему вообще хотелось эту историю забыть, а чтобы ещё отвлекаться на поиски жертв… Что вы!

Пусть жертвы, а это явно не он сам, пусть эти не сами и ищут. Тут он точь в точь как Ксан Иваныч, только гораздо более усталый, и грешнее. Так как нечист оказался. И, короче, сами пусть приходят, если в пояс соизволят. А лучше до колен. Или башкой в половую доску сосны. Онто гений, а жертвы… Что жертвы? – так себе, обычные людишки, с минимумом таланта, если этот талант вообще на их территории или, допустим, рядом хоть раз ночевал. Вот и успокоился Эвжений. Он всяко лучше любого в его редкой почти специальности! Это как отнестись! А он относится ответственно. И не надо ему завязывать узлами руки, когда он выпьет лишку. И не надо его складывать отдельно от компании. Он, может, и со связанными руками любит участвовать в разговорах товарищей. Тогда уж кляпом обеспечьте, если корчите себя принципиальными. Спокойный Тритыщенко готовит сам себе обедики, раскладывает перед самим собой эскизики. И даже не пытается узнать имя владельца этих найденных у себя (вот же сволочь неблагодарная) бесполезных ему вещиц. Табак-то донской намедни кончился. Теперь ему совсем пох. При этом он выключает свой телефон, чтобы вплотную и без помех заниматься творчеством, сдобренным славной дозой углублённого, прям -таки астрального самоедства.

149

Третий не лишний! Валентина Марцафей Женька, Чехов, и Новый Год! Рассказвоспоминание. Мой приятель Женька, рыжий, как одесское летнее солнце, не растерявший к октябрю «ланжероновского» пляжного загара, очень отличался от других наших анемичных сокурсников . Был Женя небольшого роста, спортивен, ловок, немного болтлив, но при этом умнейшим был парнем. К тому же, как сейчас бы сказали - был приколистом: развеселить, разыграт умел любого. Но по-доброму, не обидно. Никогда он не унывал, всем готов был помочь сиюминутно, в компании был незаменимым человеком. И другом тоже был надёжным . Короче, был Женя стопроцентным одесситом. Когда я слушаю замечательную песню про «Мишку-одессита», то вижу почему-то не Леонида Осиповича, а вижу из-под бескозырки рыжие вихры Женьки Уверена, что и он бы лёг на «родные камни мостовой», чтобы прикрыть телом свою Одессу от фашистов. Но время нам выпало другое Ребят, вообще, всегда на филфаке мало, как маков в океане пшеницы. А девчат – кровь с молоком – всегда изобилие, выбрать подругу Женьке было проще пареной репы. Так нет, привязался он к очень серьёзной девочке с

150

физмата, хрупкому очкарику с русой косой. Даже стихи сочинял, и очень переживал, что не находят его стихи ответа. А «громоотводом» и для споров и бесед по профилю выпала честь быть мне. Помнится, что я его малость ревновала и потому стихи его по достоинству оценить не могла.. Возвращаясь в юность, в наши студенческие годы, я вспоминаю один Новый год, который с годами не забывается… История, о которой я хочу рассказать, и началась тогда,… когда однажды, в октябре, 6о-го года, мы с Женей встретились в нашей знаменитой библиотеке имени Горького , когда зашли покопаться в каталогах в поиске нужного материала. Мы были на последнем курсе универа и готовились писать дипломные работы. В зале каталогов опытные библиографы помогли нам отыскать массу нужной информации. Женька даже приуныл – свою тему для диплома он выбрал и лелеял давно ,ему казалось, что тема мало изучена. Что-то о «чудаках» по рассказам Чехова. И название сам придумал, какое-то з заковыристое. «На курсе все были в курсе» его трепетного отношения к Чехову, да и мы с Женей подружились на этой «почве», и потому с

дипломом никто уже к творчеству Чехова не посмел приобщиться. А Женьку стали звать не Журбой, а Журба-Чеховым Красиво звучало, Женька гордился очень! У меня же была тема: « Характер советского человека в послевоенной литературе о ВОВ». По произведениям Григория Бакланова и Юрия Бондарева. Чехова я оставила ради Женьки на будущую жизнь Итак… Сдали мы свои заказы и стали ждать, когда книги принесут из хранилища. Ждал рядом и незнакомый паренёк, сдавший перед нами заказ на какието атласы. Я присела на скамью, а Женя уже присоединился к незнакомцу и даже о чём-то ведут они оживлённую беседу. Его коммуникабельности можно было позавидовать! Сам никогда не скучает и другим не даст. Они присаживаются рядом и я слышу Женькин вопрос : - Так ты, значит, не местный? И даже не в третьем колене одессит? Женька начинает смеяться. И мне понятно, почему. Только вчера, на собрании, наш комсорг курса не к месту очень кичился тем, что он одессит в третьем поколении. ( Как пояснил тогда же мне на ухо Женька, комсорг на свет появился после двух неудачных родов у его мамы ,за которую очень пере-

живала вся коммунальная квартира, куда приехала семья комсрга из Кишинёва только после войны. - От кого ты такие подробности знаешь? – возмутилась я. - Наши бабушки дружат. В одном дворе живём!) - Ну, не одессит! Ну и что? – с вызовом отвечает паренек.Видно, Женя уже спрашивал его об этом, повторяет теперь для моих ушей. - Потому что, если бы был одесситом, то знал бы, что Чехов говорил о них. Кстати, вот она сейчас пишет диплом об этом, -и Женя чуть подталкивает меня локтём. Парень удивлённо рассматривает меня, я стараюсь не встретиться с ним взглядом, так как Женькиным даром разыгрывать не обладаю. - А что мог Чехов говорить о них? Понятия не имею…- чистосердечно признаётся парень - Собственно , ты откуда? Не из Крыжополя? Нет? Эти знаменитые слова все знают: «он всегда в размышлении о том, что покушать…» О ком ещё он мог так сказать? Только о нас. Кстати, Валь, пока принесут книги, мы успеем перекусить в кафешке за углом. - Перестань, Женька! Ты сюда прямо из столовой, забыл? - Нет, помню! Но всегда не против пополнения энергии. Вот тебя как именуют? Вова? Я так и знал. Понимаешь, Вова, у нас очень высокий кпд. Знаешь, что это такое?

Проходили? А мы изучали! И теперь всегда следим, чтоб он, не дай Бог, не понизился. Так ты на физмате у нас? Ты спроси у декана, он как раз книгу об этом написал. Или попросись к нему на семинар. Иначе пропадёшь! - Остынь, Евгений, у Вовы своих проблем хватает! – мне уже жаль погрустневшего Вову, который «Жалобную книгу» Чехова не читал. А ещё, не дай Бог, подойдёт к декану с дурацким вопросом о книге, о которой тот и слыхом не слыхал. -Женя, ты лучше пойди, займи нам место в читальном зале, а я книги возьму. Женьке уходить неохота, но он всё же поднялся и обращаясь к Вове тоном своего любимого преподавателя Шайкевича, изрёк: - Классику читать надо, юноша, классику! степенно отошёл, Заглянул в читальный зал и тут же вернулся: - Не, ребята, мне там будет скучно без вас, а мест достаточно. Ты, Вова, скажи , зачем тебе на физмате атласы по насекомым понадобились? Что у вас там в общежитии развелось? Тут уже и Вова начинает улыбаться. - Да это я одной девчонке пообещал. Хобби у неё такое. Насобирала бабочек и жуков, а как называются они – не знает. - Ты молодец, Вова! Колёс и всяких винтиков у тебя, чувствуется, хватает…. - Да всего два коле-

са велосипедных…. А насчёт винтиков в голове, если ты об этом, то можешь не сомневаться, - Вова доволен собой, ему кажется, что он «попал в струю». Но Женя ему долго радоваться не даёт: - А Чехов, Антон Павлович, предупреждал же нас ,- и Женька с задумчивым видом поясняет: -нельзя судить о человеке по первому впечатлению, потому что в каждом из нас столько колес, винтов и клапанов, что оё-ёй! По двумтрём внешним признакам разобраться в человеке сложно. И ты тому пример, Владимир. Женька вдруг замолчал. Нахмурил лоб и как-то боязливо спросил Вову: - А девчонка –то твоя тоже на физмате учится? - Да, однокурсница. Да и не моя она. Пока ещё… - И в очках ходит? И Ниной зовут? - Да! А ты её тоже знаешь? Вот так совпадение…. - Немного, в одной компании как-то встречались… Бедный, бедный Женька! Перед ним лежит стопка книг, которых нужно внимательно просмотреть, а его внимание переключилось на Нину с её жучками, и он уже в который раз посыпает свою рыжую голову пеплом: «И я ведь видел этих бабочек-стрекозок, этих тонконогих водомерок – и надо же!.... вместо того, чтоб как Вова…Ну и

151

дурачина же ! Представляешь, стал смеяться, назвал блажью… А Вовчик атласы здесь листает…. Ну и дурака я свалял!» По моей теме была лишь пара статей в толстых журналах, и пэтому я быстро освободилась и собралась уходить. Женька проводил меня к выходу. Упрекнул, что молчу. «Ты хоть поругай меня или посочувствуй…» - Что тут обсуждать, Женя? Что говорит твой тёзка Евтушенко – «завязывается характер с тревоги первой за себя.» И приобретается опыт – это уже от меня. Попытайся оправдаться , найди Нине пару экзотичных жучков. - Типа навозных? Или тараканов? Где я их искать буду??? - Пойди и загляни в атласы к Владимиру! Проконсультируйся! Пролетела быстро осень – не заметили. Каждый из нас был погружён в собственные проблемы. С Женей мы пересекались часто, но поболтать времени уж не хватало. . И как развивались их отношения с Ниной, я не знала. Главное – он был весел, по-прежнему говорлив, так что не было причин задавать вопросы «за личную жизнь» Какая личная жизнь, когда на носу госэкзамены и защита диплома?! Не помню, по этой ли причине, или по другой, но именно перед самым Новым годом поссорилась я с хорошим парнем Сашей из мореходного училища. Саша обиделся, ушёл.

152

Подруга, моя однокурсница, Долорес, или Доля, очень огорчилась: она надеялась, что Саша придёт с другом, а теперь Новый год предстояло встретить в одиночестве. И даже без ёлки!. Мне был объявлен бойкот! 31 декабря. Девять часов вечера. Доля всётаки пришла, со мной не разговаривает . Сидит в углу на диване, кошку Сильву в Снегурочку пытается нарядить. Мама моя, которая в курсе происходящего, говорит: - Нет, молодёжь, так дело не пойдёт! Скучать мы не будем! Всем – за дело! Будем накрывать стол. Где наша праздничная скатерть? Доля, ты можешь сыр красиво нарезать? Отец, ты где там прячешься? Давай рюмочки сюда! И закипела работа! Мы с Долей быстро соорудили бутербродики с ветчиной, с селёдочкой, со шпротами, колбаску «Московскую» и сыр нарезали, оливье заправили. Мама холодец на стол поставила, и хрен не забыла. А у нас уже и слюнки текут, глядя на хворост и пончики с заварным кремом, посыпанные сахарной пудрой. Отец, вышедший покурить на лестничную площадку, возвращается с вопросом: - Почему вы кавалера в парадной держите? Он там совсем замёрз! Мы с Долей вылетели в парадную. Там, постукивая ботиночком о ботиночек, стоит с красным носом Саша..Мы обнимаем его, тормошим, тянем в

комнату. Кто больше рад – непонятно! - Осторожнее, девочки, бутылку раздавите! - - ворчал Саша, и улыбаясь, достал из-за пазухи «Советское шампанское»» Не успели мы раздеть Сашу, как снова раздался звонок. Все удивлены. « Мальчишки балуются»,- говорит мама. – Не ходи»» . Доля, решительная и воинственная даже, выглянув в парадную, возвращается экспрессом и захлёбывается от восторга: - Ёлки-палки! Там Журба-Чехов с компанией в гости просится! Ну и переполох вызвал неожиданный приход рыженького с аккордеоном на плече, с ёлочкой в рке и со знакомой парочкой за спиной! Приветственно поблескивают очки Нины. - Ты понимаешь, как получилось ? Пригласил Нину, а она без Вовы не идёт! А я опять третий лишний! - виноватым тоном, взывая к нашему сочувствию, говорит Женя. - Успокойся, человек с гармошкой никогда и нигде лишним не будет! – уверяет Доля и помогает ему освободиться от ёлки. Вова подхватывает аккордеон, Нина смущённо протягивает мне большую коробку. Я тоже несколько растеряна. - Бери, бери, Валь, не бойся! Там не жуки, я проверял! Жуки- в другой , в этой птичье молоко! Женя всегда умел снять замешательство.- Здорово придумали, ребята! Нам всем, подкрепившись птичьим молоч-

ком,разлетаться в этом году! - Конфеты со смыслом. Спасибо, Нина! – хвалю и обнимаю я Нину. – А пока поспешим к столу, у нас только полчаса, чтоб украсить ёлку. Всем работа нашлась. Повесили на ёлку всё, что попало под руку: крнфеты, яблочки, карандаши, ложки, мамины бусы, открытки – времени, чтоб искать на антресолях ёлочные игрушки, не оставалось. Забросали ёлку хлопьями ваты к самому бою часов Кремлёвской башни! В этой спешке, весёлой кутерьме, неразберихе, когда мы постоянно сталкивались, мешали друг другу, наступали друг другу на ноги, толкались, но при этом сто раз нарочито вежливо извинялись и обнимались, было такое дружелюбие, такая прелесть юности, беспечности, и в то же время ничем не омрачаемой уверенности в своём замечательном будущем.! Потом никогда уже такого весёлого Нового года не повторилось! В тот вечер рыжий наш блондин удивил нас на всю жизнь Никто не подозревал, что он умеет играть и петь. Пусть не профессионально – неважно это было - он самостоятельно освоил трофейный аккордеон дяди, и пел, конечно, не как артист, но не жеманясь, не смущаясь. Потому и мы все подпевали, кто во что горазд, но старались! И главное, играл Женя не какую-то « Мою

Марусенку», а начал со строгой и тихой песни из только недавно вышедшего фильма о войне. Кажется, он назывался «В трудный час». Полем, вдоль береге крутого, мимо хат, В серой шинели рядового шёл солдат, … У Жени отец погиб на войне , и песню он пел о нём…Мы поняли и притихли. Шёл солдат, преград не зная, Шёл солдат, друзей теряя… Часто, бывало, шёл без привала, Шёл в ночИ солдат… Зашёл мой отец, присел рядом с мамой… Тот самый солдат, из серой шинели которого мама сшила мне зимнее пальто, которое я носила в первом классе. Шел он ночами грозовыми В дождь и град Песню с друзьями фронтовыми Пел солдат. Пел солдат, глотая слезы, Пел про русские березы, Про кари очи, Про дом свой отчий Мы слов не знали тогда, только Женя знал, но, уловив ритм, мы тихо стучали кулачками по столу. Получилось здорово, как рота в ночной степи прошла мимо. У отца слёзы стояли в глазах. Обнял Женьку, сказал« Спасибо, сынок» и ушёл к себе. Женька и сам чуть не заплакал – не ожидал такой реакции.

Пели мы потом и романтичные и патриотичные., и «про любовь « Не уходи, ещё не спето столько песен, ещё звенит в гитаре каждая струна» И « Мишка, Мишка, где твоя улыбка?» - тоже пели . Всякое пели, прикалывались часто. Саша прорывался с морской тематикой. Танцевали под Цфасмана на моей радиоле"Октава»… Но запомнилась особенно только одна песня - про солдата, и поющий её Женя до сих по перед глазами! Женя подарил нам тот Новый Год. Вопреки тому, что «кошки царапали в душе» от потери Нины, он всем нам дарил радость общения и дружбы. И главное : ему самому было приятно удивлять и радовать другого человека. А не каждый способен на это. Вот Женя был способен на ПОСТУПОК. А поступок иногда граничит с подвигом. Об этом хочется поговорить- но в другом рассказе. Жизнь разнесла нас по планете, даже по разным странам. Владимир с Ниной уехали в Казахстан- наверное, там много бабочек и других насекомых ! Саша всю жизнь провёл в море. Женю кто-то видел в Афганистане, был он военным корреспондентом. С годами мы потеряли связь друг с другом, но я надеюсь, что они все живы! А то, что нашу встречу Нового.1961 года, они хранят в памяти и сердце, - я нисколько не сомневаюсь!

153

Над номером работали: Александр Маяков—главный редактор Надежда Леонычева—старший редактор Расима Ахмедова—редактор Элина Ким—редактор-корректор