№71 (февраль 2018) by PS литературный журнал

№53 (август 2017)

В феврале хорошо утешать себя словами «Скоро весна!» Холод, метели и снег порядком надоели. А погода с настроением истерички, тем более. И если в декабре и январе хотелось кутаться в теплые шарфы, читать под пледом и пить глинтвейн, то в феврале хочется тепла от солнца, долгих прогулок и фруктового мороженого, а любимую книгу читать в парке или на балконе. Может и правда, ближе к весне и теплу мы становимся добрее? Или же это защитная реакция на авитаминоз? Но как бы там ни было, есть вещи, которые неизменны. Джон Голсуорси говорил, что верность стоит хранить кофе, мы же добавляем к нему книги. Новый номер литературного журнала готов и ждет своих читателей. И да, на обложке мужчина. Как того хотели дамы. Ведь скоро их праздник.

ВНИМАНИЕ!!! Авторские права на размещенные произведения принадлежат их авторам, и защищены Законами об авторском праве Украины и РФ, а так же международными законодательными актами об авторском и смежном правах. Пунктуация и орфография авторов сохранена.

ВНИМАНИЕ!!! Некоторые произведения содержат сцены насилия, секса, не пристойного поведения и психологические тяжелые сцены. Поэтому, не рекомендуется для прочтения лицам младше 18 лет. Прочтение возможно с разрешение родителей, опекунов, либо лиц выполняющих их функции.

Отпечатано в типографии «Успех принт» При копировании материала ссылка на АВТОРА и «Литературное интернетиздание PS» ОБЯЗАТЕЛЬНА!

www.ps-lit-jur.ru

Колонка главного редактора Здравствуйте! Сегодня темой разговора станет ЛПН и футболки. Но обо всем по порядку. Лучшее произведение номера или, как его называют кратко, ЛПН существует с самого основания журнала. Народная номинация была всегда, но прошла ряд изменений. Пришло время снова обновить её. Начиная с мартовского номера, прием кандидатов ЛПН упраздняется. Отныне ЛПН будет выбираться из уже опубликованных в номере произведений. Механизм сейчас поясню. Ранее читатель предлагал своего кандидата и тот либо выигрывал в голосовании и публиковался, либо нет. То есть, посторонний кандидат обходил очередь длинной примерно в полтора года и публиковался в номере, при этом получая ряд привилегий. На наш взгляд, это было не правильно. Поэтому в номинацию были внесены коррективы. С ноября про-

шлого года мы собираем статистику по каждому номеру. Это дает возможность оценивать нашу работу и публикуемые произведения. С недавних пор в форме сбора отзывов появились две графы: произведения, которые вам понравились и произведения, которые вам не понравились. Все произведения, указанные в графе понравившихся автоматически становятся номинантами на ЛПН. Разумеется, если автор укажет свое произведение, оно не будет номинировано. Это правило останется: нельзя номинировать свое произведение. А дальше все как и раньше: с 10 по 20 число текущего месяца идет голосование в нашей группе во Вконтакте. Привилегии остаются прежними: скидки на дополнительные услуги и печатные номера. Самого раздела ЛПН в номере теперь тоже не будет. Закрывать номер будет раздел «Литературный сериал».

Зачем эти изменения? Как уже говорилось, ранее кандидаты ЛНП просто обходили очередь. К тому же, читатели знакомились с ними до публикации. То есть, сама публикация уже особой роли не играла. Теперь же право называться лучшим получит то произведение, которое действительно им является. Футболки. Нельзя сказать, что эти новости равносильны по значимости. Просто мы вводим в продажу сувенирную продукцию и первыми будет ряд футболок с интересными принтами. Ряд будет дополняться постепенно, на данный момент для заказа доступны лишь четыре принта. На этом нововведения последнего зимнего месяца заканчиваются. Всего наилучшего и приятного прочтения! До встречи в марте С уважением, главный редактор PS Александр Маяков.

Поэзия

«Исцеление слепорождённого» Галекс

«Масленица» Галекс

«У окна» Галекс

«Я жду тебя» Галекс

«Бессонный стон» Галекс

«Души стариков» Евгения Казанджиду

«Мудрецы о предстоящем» Евгения Казанджиду

«Хорошая и Плохая Погода» Евгения Казанджиду

«Осенняя грусть» Юрий Проскоков

«Философинки» Александр Дащенко

«Не сотвори себе кумира, а будь апостолом любви» Авхад Джамалдинов

«Маскарад» Инна Лукашевич

«Прочитанная книга» Инна Лукашевич

«Смилуйся, метель, над влюбленными...» Евгений Курочкин

«А весна не придёт. Передумала, видно...» Евгений Курочкин

«Я не позволю тебе плакать» Андрей Эйсмонт

«Орфей и Эвридика» Ксения Юрченко

«Альбом» Кудренко Ленина

«Листая...» Кудренко Ленина

«И вот уже...» Кудренко Ленина

«А дни летят...» Кудренко Ленина

«Роман судьбы» Кудренко Ленина

«Весеннее равнодействие» Любовь Филина

«Как молоточкам... у височка» Нелли Мершон

«Шашни» Нелли Мершон

«Предвесеннее» Нелли Мершон

«Год» Нелли Мершон

«Ещё скажу» Нелли Мершон

«Я не верю в случайные встречи» Лукин Николай

«Отчий край» Лукин Николай

«Дрожит багряный лист осины» Лукин Николай

«Как тяжело быть творческим» Виктория Ерух

«Хочу отправиться я в мир» Виктория Ерух

«Ни один» Ермаков Вадим

«Последний Закат» Алексей Ягунков

«Приложив на грудь» Янина Погорелова

Актуальная тема

«Как я была безработной» Лена Ичкитидзе

Литературный обзор

«Эссе: о критике, поклонниках и творческом пути» Надин Ривз

Строка прозы

«Утро» Алексей Мухин

«Актриса» Алексей Рубан

«Сталкер» Петелина Елена

«Реставрация» Андрей Авдей

«Грустная история о любви» Кузнецова Антонина

«Его мечта - она» Светлана Корчагина

«Перехват» Игорь Засыпкин

«Огонек» Протопопов Георгий

«О тщеславии, или Охил и Нихил» Евгений Халецкий

«Ух, какая женщина!» Вадим Сыван

«Феникс» Грэйс Райли

«Ребёнок улицы» Грэйс Райли

Фанфик

«Право выбора» Алиса Рекунова

«Сверхъестественное: новые приключения» Мария Гамиева

Литературный сериал

104

«История одного андрогина» Морган Роттен

104

«Летописи межмирья» Александр Маяков

112

«Дар» Евгений Кусков

115

«Адаптированный под современность» Вячеслав Гаврилов

120

«Человек, которому нравилось быть грустным» Вячеслав Гаврилов

127

«Ладный свет» Владимир

130

«Телефон с тихим дозвоном» Ярослав Полуэктов

134

«Ласточка и Воронёнок» Маргарита Крымская

136

Лучшее произведение номера «Сестричка» Владимир Яковлев

146 146

Исцеление слепорождённого Галекс Старенький шарик под нимбом из неба К солнцу за нас извертелся в молебнах. Только вот требы мы просим не те. Жизнь — это просто шаги в пустоте! Зрение режет от божьей плевоты, В сердце ослепшем — пустоты. До рвоты. Лживостью живы все цели Пути: Небо увидеть и в землю уйти? Синью заполнить грибок парашюта, Смирно запомнить урок Той минуты, Едкой слезой сжечь в душе тормоза: Шут с ней, с душой, были б целы глаза, Неба и зрелищ, патронов и крови, Хлеба и стрельбищ, цветов к изголовью, «Иже Ессей» в крайнем хрипе сердец, «Аллахов Акбаров»… Где же конец? Шаркает осью об вечность планета: Из слепоты — в пустоту. Шаг и …"нету". Камо грядеши? Молебен в груди: Я нагляделся. Могу… уходить?

Масленица Галекс Месяц небо жрёт пастью острою, Конь с трудом бредёт в дебри острова, Расплести хочу петли стремени, Но спиной ищу камни древние. У Вороньих скал, там, где лип разбег, Вороной мой пал,слёзы влипли в снег. Я зубами згрыз ремень стремени, Тучи, сверху вниз, ржут над временем. Звёзды зырят зло, дразнят бельмами. Замело зело снами белыми, Снятся дом и снедь, да вокруг блины, Только трудно есть, руки рублены. Не найдут мой труп в талых наледях. Замолилось вдруг: сдохнуть на людях. Чтобы поп три дня, пока я — не я, Не просил с меня покаяния. Чтоб с родными смог попрощаться я, И сподобил бог на причастие.

Чтобы мать хранил ангел с крыльями, И глаза они бы закрыли мне. Чтобы мёд хмельной, бочек… c дюжину, За покой, за мой, братья сдюжили, Чтоб сестра росла честной с молоду, Да чтоб рожь была сжата-смолота… Близок крайний хрип глотки раненой. Слышен санный скрип! Может… рано мне?

У окна Галекс Льёт ледяная леди лунный ликёр на затылки домов. Снова безлюден-бледен замерший, мёрзлый и мерзкий мирок. Плешь на больничном пледе – зябкой зимы заводское клеймо, Длинных ночей наследье. Жмёт одиночества стылого рок. Душит безделье душу. Слышу о вечном извне говорок, Лучше его не слушать: чёрт не мессия, и врач не пророк. Всуе почти не трушу, верю, что рак, это просто… урок. Мозг мой мольбой разрушен: разве надеяться — это порок? Саван, во снах, снежнейший, кто-то нежнейше суёт мне: «Надень!» Мир мой, внутри и внешне, ночь ненавидит в надежде на день. Ночь и зима конечны, время всему отмеряет надел. Только бессонница вечна, - глупая блажь для луны и людей…

Я жду тебя Галекс Осенью теплой лосиная падь cладкой малиной манила в тот вечер. В уши шершаво шуршал листопад, сытый медведь безрассудно беспечен. Ветер-предатель с отрогов глухих дул от меня — прямо в ноздри шакалам, Как не учуял я шавок твоих? Кроме малины, мне дел было мало. Вздрогнул, услышав визгливую трель, долго бежал от развязки печальной, Первый догнавший, твой рыжий кобель, — первым подох, чересчур был отчаян. Зайцем петлял я и ждал темноты, только ищейки твои видят носом, На перевале ломал им хребты, спину мне жгли раскаленные осы. Спелой брусникой, по рыжей листве, каплями жизнь из меня убегала. Запахом крови своей озверев, прыгнул с обрыва на дно перевала. Встретила ласково речка внизу. Выжил, и каждую тёплую осень, Оспины в память о встрече грызу. Сдохли во мне твои злющие осы. Cамка весной в черемшовом раю ласки мои с черемшою мешала, Нынче нашёл я подругу свою… Кукши её доедают, с мышами. Только зачем?! Ты ведь даже не ел, шкуру содрав, вырвал зубы и когти. Не по-звериному я заревел: Слышишь, Двуногий? Я жду тебя в гости! Только теперь мы уже поглядим: кто из нас дичь, кто охотник искусный. Чешутся зубы, быстрей приходи! И пустобрехов веди своих… вкусных.

Бессонный стон Галекс Изловил луну бредень липких туч, Тьма обрыдшая рыщет по миру. Вместо Музы - спирт почитаю-чту, А стихи во мне тихо померли. Белый лист бельмом на столе, в ночи Миллион теней, или более. Черный рот окна немтырём кричит: "В доме чёрный гость". Или болен я? Почернел стакан, стало страшно пить. Сохнуть разум мой среди ночи стал. Злой змеёй свеча мне в тиши шипит. Больно в уши бьёт одиночество. Карандаш чинил, — загляделся сам На дорожку вен с кровью шалою… Может сможет нож пару фраз вписать? Может мой финал — цвета алого? Черный гость принёс кандалы теней. Я ослеп, вокруг — тьма и бред, ни зги. Мне бы с чёртом врозь, да к Нему, тесней! Мне бы в дверь плечом, чтобы вдребезги…

Души стариков Евгения Казанджиду В телах состарившихся, одряхлевших как жалки души стариков под грузом прожитых годов. Как жизнию своей убогой тяготятся. Любя её такой и с ней боясь расстаться, противоречья и смятения полны, о, до чего ж, трагикомичные они под оболочкой тел полуистлевших.

Мудрецы о предстоящем Евгения Казанджиду Ибо боги ведают будущее, люди - настоящее, а мудрецы предчувствуют приближающееся. Филострат. К Аполлонию Тианскому, VIII, 7 Известно людям лишь о настоящем.

О будущем известно лишь богам, единственным владельцам полных знаний. Мудрейшим из людей - о предстоящем. Они, улавливают тайный гам Ещё не совершившихся событий, с почтением ему внимая. Слух тех мудрецов есть результат познаний. Лишённый же божественных наитий, народ к тем звукам откровений глух.

Хорошая и Плохая Погода Евгения Казанджиду Неважно, если расстилает кругом зима туманы, облака и холод. Во мне весна, и радость сердце веселит. И смех на золотистый луч походит, ведь сад любви прекраснейший в природе. Когда поётся, то снега вокруг все тают. Напрасно всюду раскрывает цветы весна, напрасно зеленеет молодь! Зима во мне, когда душа моя болит. Ярчайшее из солнц стенанье омрачает, печаль от декабря и май не отличает; что слёзы снега холоднее, каждый знает.

Осенняя грусть Юрий Проскоков Сменила осень август пожелтевший, Последний месяц лета проводив. Печальных песен слышится мотив Пичуг, ещё на юг не улетевших. И гомон птичий грустен, суетлив. Исчезла синь и небо потемнело, В туманной мгле берёзовый лесок. Заплачут тучи хмуро на песок, Летят снежинки редкие несмело, Глазницы луж покрыл собой ледок. Трава утрами в блёстках серебристых Она, едва качаясь на ветру, Звенит, как перебор далёких струн, Природы звуков трепетных и чистых. Осеннюю навеивая грусть!

Философинки Александр Дащенко 1. Живя в кромешной тьме совсем не видно света, Ах, сколько слов напрасно "перемолото", Для нас любовь, – словно фальшивая монета: Мы медяки свои хотим продать как золото. 2. Ведь это ж просто смех на всю округу, Когда, не отойдя от своего порога, Мы гадости творим друг другу, Чтобы затем просить прощения у Бога. 3. Нечасто проявляем материнскую заботу, Над миром кружим, словно вороньё, Деньгами же хотим "исправить" мать – Природу, Но ими только губим мы её. 4. Как трудно вырваться из замкнутого круга, Найти осознанность, свой разум приоткрыть, Нам не придти к тому, чтоб полюбить друг друга, Но ненависть друг к другу можно истребить. 5. У человечества меняются порядки, Но о другом поведать хочет этот стих, Что если вдруг у нас исчезнут недостатки, То мы лишимся радости найти их у других. 6. Всё в жизни может быть и может статься, На мир мы можем с горечью смотреть, Страдать гораздо лучше, чем меняться, Чтоб измениться, нужно мужество иметь. 7. Нам вечно что – либо пророчат, Что ведомо лишь Богу одному, Из нас любой живёт как может или хочет, Но и платить за всё придётся самому. 8. Забавны мироздания круги, То горя мрак, то Солнце светом брызнет, Но сделанные вовремя шаги, Способны изменить походку нашей жизни. 9. Мы реже счАстливы, а чаще проливаем слёзы или кровь, При этом не всегда прочувствовать умеем: Что радость, что печаль – всё это есть любовь, Одна – к тому, что есть, другая же – к тому, что не имеем. 10. Из нас любой к чему – нибудь привык,

К кипению страстей, к дождю иль скрипу дверцы, И так бывает, что молчанье – самый громкий крик, Всё потому, что он не уши рвёт, а сердце. 11. Не "уличить" нас в восприятьи мира гибком, " Спасает" лишь одно целенаправленно: Благодаря своим бесчисленным ошибкам, Мы, всё же, узнаём как делать правильно. 12. После себя мы что оставим? Пепелище? Живём, порою, скучно, о годах скорбя, Для жизни мы другого человека ищем, Не понимая, что важней всего найти себя. 13. Возможно, это выглядит и странно, Но я скажу, как прежде, жизнь любя: Живи для тех, кому ты нужен постоянно, А не для тех, кто временно использует тебя. 14. Последствий круг для нас не отвратим, Мы дружим, любим, ссоримся, сражаемся, Бог не даёт нам всех, кого хотим, Но Он даёт нам тех, в ком мы нуждаемся. 15. Как много в этом мире люди говорят, От болтунов иных – одни убытки, Одни творят добро, другие – гадости творят, То есть готовы поделиться тем, чего у них в избытке. 16. Вот если меня спросят, то отвечу, Чтобы понятно было и ребёнку: Нам нужно научиться делать шаг навтречу, Вместо того, чтобы бежать вдогонку. 17. Случается, что в жизни утешаешься, Бывает, что не до конца был собран, Вот ты стоишь, молчишь и улыбаешься, А боль внутри ломает твои рёбра. 18. Так трудно уловить решающий момент, Чтобы раскрылся и расцвёл талант, Мы – словно музыкальный инструмент, Звучим лишь так, как пожелает музыкант. 19. Чтоб всё и сразу, – да такому не бывать! Жизнь требует от нас терпения, внимания, И есть два способа, чтобы счастливым стать: Реальность улучшать или умерить ожидания. 20. Мы, даже будучи невинными детьми, Хотим казаться умными, приличными, Но мне так грустно думать, что наличные, – Единственная связь между людьми.

21. Пусть это прозвучит как скверный анекдот, Но лично я неоднократно убеждался: Плохим неисправимо быть не может тот, Кто хоть раз в жизни от души смеялся. 22. Не вредно нам порой бывает знать, Чем женщины способны утешаться, Кокетство не всегда умение завлекать, Оно ещё и способ защищаться.

Не сотвори себе кумира, а будь апостолом любви Авхад Джамалдинов Не сотвори себе кумира И в ранг святых,не возводи От сотворенья сего мира Нам,"слово божие велит" Астральных сфер,души,эфира Постигнуть сути,не спеши Там нет зенита,нет надира Начала нет-конца пути Не сотвори себе кумира Где,никогда в его тени Не воссияет твоя Лира Погаснет,не успев взойти И яствами чужого пира Не обольшайся!Не взыщи Ни чарки с винами,учтиво Ни трапезы-среди своих Не сотвори себе кумира Всегда он будет норовить Стать полубогом,полумира Или пророком новизны Король иль шут или транжира Он с высоты на всё внизу Пусть даже прах или могила Лишь,справит страстную нужду Не сотвори себе кумира И в сотоварищи мои Будь он пророком иль Сатиром Не возводи,не возводи Гласит Священное Писание Что,все мы смертные рабы Единобожия признанием Себе ты душу сохрани

Не сотвори себе кумира И прах и тлен с его руки Как пёс хозяину трактира Ты не лижи!А будь в чести! Блеснув звездою Альтаира Достойно,век свой проживи Благославенным:ныне,присно Во веки вечные,Аминь! Не сотвори себе кумира А будь апостолом любви И всех убогих или сирых Ты пожалей и возлюби И даже если царь Пальмиры Свою гордыню усмири Не сотвори себе кумира Не сотвори,не сотвори

Маскарад Инна Лукашевич На безликих лицах маски Однотонны всюду краски, Все актёры и шуты. Мир наш полон Суеты! Жизнь- "театр, маскарад"! Ложь повсюду, нет преград. Подчиняется всё фальши. Что же с нами будет дальше? Что же дальше?- Вот вопрос! Пробудись от мира грёз! Оборви с лица вуаль И увидишь ты реаль! Выпрями от гнёта плечи ЧЕЛОВЕК - не человечек! Бремени сними венец, Фальши положи Конец!

Прочитанная книга Инна Лукашевич Ты глуп, коль я прочитанная книга, Меня во век не прочитать! Я счастье,горе и интрига, А зачитавшись хочется читать. Сейчас я юная девица, То я котёнок, то я львица, То я открытие, то загадка, А то истома с грустью сладкой.

Я злая ведьма и богиня, То госпожа, а то рабыня. В победах я своих сильна, А в неудачах так слаба. Я женщина, я как погода Меняюсь словно время года, Мою ты книгу не читал, Ты так спешил, всё пролистал!

Смилуйся, метель, над влюбленными... Евгений Курочкин Смилуйся, метель, над влюбленными; Покрывало снежное выдумай, Чтоб толпа вечерняя, сонная, По домам спеша, их не видела. Так закутай их, чтобы разные Не могли о них сказать лишнего; Обернулись чтоб несуразицей Сплетни, что напрасно измышлены. Соберись сама в танце яростном, Закружись, засыпь эту улицу; А за них не бойся, с них станется: Им тепло, смеются, целуются…

А весна не придёт. Передумала, видно... Евгений Курочкин А весна не придёт. Передумала, видно, а может Разозлилась на что-то, хоть воздух был томен; и свеж Был лысеющий тип, на клоуна в чём-то похожий, Ожидавший её с букетом увядших надежд. Он был явно поэт, убедительный и беспощадный, В его сети легко, и конечно, приятно попасть. А она – не пришла. Значит звёзды сегодня нескладно В гороскопе легли. Под ногами протяжная грязь Свою песню поёт, когда он возвращаясь сутуло, Чертыхаясь и падая в ранневечерний коньяк, Возмущается небу: - «Позвольте, весна обманула!». Солидарное небо, вздыхая, качается в такт Его крику и гневу. А кто-то заботливый очень Аккуратно снимает с уставшего тела часы. Он проснётся – опять. И конечно чего-то захочет: Может, пива глоток. А быть может – дожить до весны.

Я не позволю тебе плакать Андрей Эйсмонт "Тебе я не позволю плакать, ни светлым днём, ни ночью тёмной. Сегодня снег, а завтра слякоть... Терпи! Ты тоже, брат, бездомный"Шептали треснутые губы совсем озябшему котёнку… Порой душа в одежде грубой своё тепло скрывает тонко. И мокрый нос прижался к телу в лохмотьях выцветших и грязных А сколько их, заиндевелых? Теплом родных, а внешне разных . Мороз и снег – всё быстротечно. Фонарь устал от ветра брякать! Ушли вдвоём куда-то в вечность. Тебе я не позволю плакать…

Орфей и Эвридика Ксения Юрченко Была сильна любовь Орфея, К его невесте молодой. От крика жуткого бледнея, Спешит на помощь Дорогой. Не смог спасти он Эвридику, Змеиный яд забрал дыханье. А тень,подобно её лику, Навеет лишь воспоминанье. Но за любовь,хоть в царство мёртвых, Готов идти,не видя сна. Историй жизненных,протёртых, Любая быль не так грустна. Спустясь в Аид,увидев вечность, Сыграл он песню царств живых. Людской эпохи скоротечность, Увидел свет средь душ немых. Танат похитил жизни счастье У той любви,что нету равных. Героя верного несчастье, Окутал взглядами коварных. Аид указ свой произнёс: «Даётся милость только раз» Гермес,покойной тень принёс, Орфей от ней не сводит глаз. «Коль обернёшься–дар утерян, Любовь в мир мёртвых возвратится. Покой в груди будет потерян, И боль в груди вмиг возродится» Уж мир желанный показался, До света несколько шагов. Орфей,дрожа,заволновался,

Мечтал о жизни без врагов. Не удержась,он оглянулся, Туман в тиши развеял скучно. Любимой нет!От страха содрогнулся! Конечно,нет!Ведь тень брела беззвучно!

Альбом Кудренко Ленина Открою детства свой альбом. Мечты о славе? В чём беда? Моя подружка- астроном, А я- художницей была. Ведь горы книг перелистав, Ей Млечный Путь казался мал. Свою звезду нашла она, Не в отражении зеркал. И мне хотелось написать Её портрет в мерцании звёзд, По праву друга не задев Ночной тоски слепой наркоз.

Листая... Кудренко Ленина Листая старые страницы фолианта Вдруг нахожу,что герцог молодой Блаженства ждёт, любви романсы Поёт и вновь блаженства ждёт... О милый друг, как наши судьбы схожи! Увы, да только опоздала я. Мне надобно родиться раньше? Позже? Где шёлк, мазурка, свечи, зеркала... Но всё проходит, я уйду чтоб снова: Родиться, жить, любить и...опоздать, Но будет кто-то юный на портрете Черты мои забытые искать...

И вот уже... Кудренко Ленина И вот уже: Жена и мать - в одном лице. И молод муж, Красив, как бог греческий.

Он сына держит на руках дерзкого, И слышен детский смех в комнате...

А дни летят... Кудренко Ленина А дни летят куда-то, а дни летят в столетия. Тебя опять нет рядом, лишь мама на портрете. В красивой белой шляпе, с зелёными глазами. Весёлая девчонка, часы пробили. Хватит! Я раньше не встречала ни шляпы, ни портрета. Да впрочем и не знала, что существует это: Весёлая девчонка с зелёными глазами. А дни летят куда-то, а дни летят за нами...

Роман судьбы Кудренко Ленина Я разложу карты В призрачные колоды. И расскажу сказки О разных былых невзгодах. И предложу туристический Маршрут- королям и дамам, Вдруг прочитав разложенный Вашей судьбы роман...

Весеннее равнодействие Любовь Филина Весеннее равнодействие Горит костёр в тумане... Промозглой лужей, весенний снег блестит...как дива...на экране Вдруг...заскулил, мой верный пёс, давно не стриг...хозяин,я оброс.. К окну синицы прилетают, а, легкие снежинки как воспоминания таят, таят... Скучающая тишь, дымится папиросой непорочной Юркнула серая мышь, как свидетель побочный Неясных дум толпа, роится прямо с потолка! Несется,несется демоном в меня ...ворвавшись - рвёт на части! Трепещет члены, разум сник..., окно! приник О, Надежды Лучь! Приди ко мне! Ударь ключем во мне! Зазвони в колокола! Небесным звоном, укроти меня... Верни мне юности- уют, я вспомнил детство...и приют Паутины пройденных дорог, свяжу в единый, жизненный платок-

И с радостью накину я на Вас! Носите и ликуйте Вы сейчас! -"В горящем храме не спеши, огонь в начале потуши Злых языков - умом, а не вином глуши... А, кто поджег, того прости- наказывать, не в праве,ты Завистников, так много в свете: едешь, ты в карете и молод и красив Семья тебя благословила, приданным наградила... И поднимают руки- силы мрака, душа обиженных вопит! Слюной брызжет и смердит!пасть стараний, рот откроют сразу. И злобой огненной прожгут, прижмут, откинут, набросят жесткий жгут! Страдания тела и души, возьми все в руки, не спеши И дай отпор, здравым мыслям, подкинь задор! Расчисти тропы жизненных дорог, приблизь людей, дела, иных, ты пренебрёг Блудным сыном - колено преклони, поймут они... А, драгоценное познание, любви Всевышней - истязание за благо, ты возьми,.. Взгляни Создателю в глаза - омоется твоя душа, ярким светом сгорит беда Пойдёт страниц прекрасных череда, лучом познания озарит, развеет мрачных думгранит,а утренней росой омоет ноги и вся Жизнь Твоя! Пробьётся радугой! Во Славу завтрашнего Дня!

Как молоточкам… у височка Нелли Мершон Все окна настежь… Жизнь пройдёт Как нерифмованное - здрасьте Гуляют тысячи пород Разнообразия напастей… От переходов и дворов Каньонов, магазинов, дач и Плечами раздвигая – сдачи?! До чада смачного костров Толпа то манит, то страшит В обширные аплодисменты Сливаются - распятый щит И пяток жирные сегменты И парочками, и гурьбой Мешаясь в театрах, стадионах И растворяясь среди оных, Дыша ореховой халвой. В ворующие рукава Засунув гладкие перчатки Сличают пальцев отпечатки На ватном выдохе стекла.

И лайковый тончайший шов На коже аккуратной строчкой… Нам будет житься хорошо… Как молоточкам… у височка…

Шашни Нелли Мершон Шашни, ветер заводит влажный И сражаются в рукопашной Изогнувшиеся стволы И на ломанном им бормочет "Червоточиной вас источит И кому вы потом нужны Свалка, топка, дрова и доски И при случае стол неброский Или выдержанный буфет В стиле - конка кабриолет… Девятнадцатый… гонкой взмылен Предвкушеньем парадных лет Ленты, банты, аль а фуршет Аксельбанты, изгиб кобылий И паркет без ковровой пыли У дубовых… в роскошных залах Подавальщицы, погонялы И постукиванье штиблет Секретеры для тайных писем… Веры вам не хватает!! Листья Обдирая - в фанеру! Лес?? Ни коры, ни изящной кроны Корневище – пищащим стоном Оскоплённый и голый тес На кладбищенский крест В дыре, где под крышкой хоронят эхо Для потехи червей! Не грех Ветру крепкому… на потеху?!" Современнейший ширпотреб От икеи до лего домик Гном в траве, и в подвале ломик Молоток, и держатель скреп Перепонки - не перепёлки! И… доски ослабевшей толки Слышат только на этаже «Ссохлась - выкинуть бы уже»...

Предвесеннее Нелли Мершон Перебираю быстрые шелка Освобождая руки от перчаток Пригубленного света отпечаток Качает. Жизнь немыслимо легка Подкатывает - к кораблям… на мыс… В гуляющие звуки парохода Прозрачность водянистую И бриз. От табельной походки пешехода Подальше… А аллеи невзначай Метут подолом, фонари смущая И сгоряча какой - то мукомол Заваривает золы вместо чая Ночами мучит мартовских котов Избыток крыш… И шеи водостоков Торчат, как одичалые… Пророков Нам не хватает - лыжникам без лыж… Осколок свиста разрезает день «Хорист» так долго тянет эту ноту Холодную… и падкая мигрень Переползает с пятницы - в субботу

Год Нелли Мершон И старый год вальяжно сбросит Сперва - накопленный багаж На волосы, рисуя тростью Висок… Валяй, подколешь проседь У зазевавшихся мамаш О господи, ещё один? Подсчитывать себе дороже Он прожит или полу прожит Но, как китайский мандарин С напыщенно щекастой рожей…

Ещё скажу Нелли Мершон Я Неваляшка. Думал замарашка Как золушка. И палочки полёт И штопанная старая рубашка -

Нарядом бальным тело обернёт Которое - глядишь помолодело? И замок где – то. Охраняет страж Лужайку. И упрямая карета Рвёт… к полночи закончится кураж Я - неваляш… Искателей балов Принцесс, наследства, прочей мишуры Прошу не беспокоится - игры Не выношу. У горя долгий стаж Ещё скажу, что не гожусь на слом Ещё скажу, что мой балласт тяжёл Ещё скажу - избавится от Вас Сейчас мне... наименьшее из зол.

Я не верю в случайные встречи Нелли Мершон Я не верю в случайные встречи, В жизни нету нечаянных дней. Возгорят поминальные свечи, В день отмеренный жизни моей. И неведомо,волею судеб, Расстаёмся,встречаемся вновь. Словно карты,тасуются люди И находят,и верят в любовь. Я не знаю в какой день недели, На каком перекрестке судьбы, Может,случай на самом-то деле, Мне,желанная,встретишься ты. Ещё будут случайные встречи. Опыт жизненный есть у меня. Я иду,развернув к ветру плечи, В ожидание лучшего дня.

Отчий край Лукин Николай Тёплый дождь и зелёные травы, И зовущая роща в дали, И церквей величавые главы, И тропинки,дороги в пыли.

Отчий край- моя родина малая, Здесь живу вдалеке от дорог... Где по осени яблонька старая Бросит яблок на мокрый порог. Где зима так богата метелями, Где скользит под ногами река, Где бегут дни за днями неделями, И уходят годами в века. Пусть у нас тротуары не мощены, Но милее села не сыскать. На бескрайних просторах Тамбовщины Не устану рассветы встречать.

Дрожит багряный лист осины Лукин Николай Дрожит багряный лист осины, Осенний день туманит даль. И облака,что исполины, Наводят сумерек печаль. И отдаляясь точкой в сини, Уходят клином журавли. Летят над матушкой-Россией К другому берегу Земли. Ещё деревья шепчут златом, Последний лист ещё дрожит. Туман обильно и богато Росою травы серебрит. Но распрощавшись с знойным летом, И отдохнув от духоты, Горят последним нежным цветом На клумбах поздние цветы.

Как тяжело быть творческим Виктория Ерух Как тяжело быть творческим от бога, Когда душе твоей так хочется творить, Когда народ, что опытней немного, Тебя всё критикой пытается сломить. Как тяжело быть творческим от бога,

Когда ты в офисе готовишь документ, А вдохновение крадётся понемногу, И выдвигает свой весомый аргумент. Как тяжело быть творческим от бога, Когда вдруг муза ускользнула от тебя, Когда не знаешь, где искать дорогу, Что приведёт тебя к ней снова опосля. Как тяжело быть творческим от бога, Но не смотря на все преграды на пути, Оставь ты позади свою тревогу, И продолжай дорогой творческой идти.

Хочу отправиться я в мир Виктория Ерух Хочу отправиться я в мир, Где существа живут из мифов, Где каждый день под звуки лир, Танцует с музами сизиф. В тот мир, что полон доброты, Где нету места злу и горю, Мир полный света, чистоты, Что так красив и так просторен. Целебные текут здесь реки, Цветут здесь райские сады, И распустив свои побеги, Чудесные растут цветы. Живут здесь чудные создания, Что так мудры, добры, беспечны, Они вершина мироздания, Хочу их встретить я конечно. Хочу кормить единорога Цветами, и поить росой, А прикоснувшись к его рогу, Наполнить душу добротой. Хочу увидеть я Пегаса, Чтоб подарил он музу мне, Чтоб до самой горы Парнас, Он прокатил бы на спине. Хочу я с фениксом дружить, Спросить,как он теряя плоть, Смог столько на земле прожить, Из пепла возраждаясь вновь. Хочу я встретиться с кентавром,

Заботливо ему сказать, Что управленье буйным нравом, Ему поможет лучше стать. Хочу я пообщаться с джином, Ему желание загадать, Чтобы в реальном нашем мире, Смертям и войнам не бывать.

Ни один Ермаков Вадим Древняя Троя, Современный ли мир. Каждый погиб, Каждый прогнил. Самый ли дальний, Близкий ли друг, Всех позабыли, Всех позабудут. Верные делу, Пустые внутри, Замучены делом, Снаружи полны. Весёлые слишком, Внутри слишком грустны. Привыкший к порядку Прижился в грязи. Что строилось вечно, Снесут за часы. Что было наверно, Тому и не быть. Харизма сожжет Чужие сердца. Каждый уйдёт, Не оставив следа. Ни одна мать Не заменит отца. Ни один друг Не заменит врага. Ни один год Не заменит и дня. Ни одно приключенье Не заменит и сна, И ни один сон Не заменит нам явь. И ни один сон Не заменит меня. И ни один я Не заменит тебя.

Последний Закат Алексей Ягунков Сижу не в окопе, хоть я и солдат, От смерти меня и блиндаж не спасёт, Пылает над миром последний закат, Лучами своими конец мой несёт. Над миром взлетает призрак войны, Пророчит конец всем один. И крошатся в щебень дороги страны Под рокот и скрежет машин. Да, я – офицер, но в доме своём Сижу в окруженьи семьи. И эта реальность, всё кажется сном, Хоть в это и верят они! Я слышу, вдруг, голос по-детскому тонкий, Мальчонка, вдруг, к трупу прижавшись спросил… От шума снаружи дрожат перепонки, Но я слышал всё, что он говорил… «Мамочка, мама за что нас с тобою? За что убивают нас, мирных людей?» Его голос смолк под сирен страшным воем, Осколок ускорил одну из смертей… Так к чёрту все жизни, здесь нет победивших! И нет, и не будет дороги назад! Мой взгляд устремился в сторону вспышки, Туда, где пылает последний закат.

Приложив на грудь Янина Погорелова Я не верю ласковому марту, любит он меня пинать по поясу. И не знают горя приблудные, приложив на грудь боярышник. Я несу на плечах тяжелую, ношу разорённую бывалым. Чтоб выбить дурь сердечную, нужно не затруднять старое.

Как я была безработной Лена Ичкитидзе Никогда не думала, что быть безработной и состоять на учете на бирже труда будет для меня таким энергозатратным, но в то же время увлекательным занятием. Настолько увлекательным, что захотелось рассказать подробнее, как это все происходило. А вот как. Мой накопленный трудовой потенциал, в конце концов, трансформировался в нежелание что-либо делать «для дяди» и с чувством выполненного за всю жизнь долга, я решила какое-то время посвятить отдыху. Чтобы было понятно, скажу так: у меня три разных образования (даже четыре, если посчитать корочку, подтверждающую квалификацию медсестры, полученную на медицинской кафедре финансового института). Последняя должность, после которой я решила «устать», должность заместителя гендиректора по экономике. Такое словосочетание само по себе позволяет сделать вывод о том, что для соответствия статусу положено обладать определенным набором знаний и навыков. Я себя к соответствующим причисляю, с работой справляюсь, многолетний опыт имеется. Но рассказывать хочу не о себе, а больше о пережитом опыте, хотя, наверное, иногда придется насильно возвращать себя в

русло выбранной темы. Итак, я уволилась с последнего места работы, где состояла на должности зама по экономике и через какое-то время решила встать на учет на биржу труда. Обоснования такого решения просты: раз уж я все равно ничего толкового не делаю, поинтересуюсь-ка изнутри, что именно происходит с нашим многочисленным штатом безработных россиян, соберу небольшую денежку в виде пособия на бедность, а к тому времени, как мне отдыхать надоест, глядишь, - и вакансия подходящая откроется… Не тут-то было! Нет, сбор документов, регистрация, начисление пособия, - все вроде бы происходило в рамках объявленного и ожидаемого. Меня не смутили очереди (их практически не было), удаленность банка, где мне непременно велели открыть счет, - от места размещения департамента занятости, и прочие незначительные мелочи. Поразило другое. В общей сложности я простояла на бирже год и три месяца. За это время каждые две недели ровно через 14 дней я должна была появляться в отделении службы занятости и предъявлять трудовую книжку и паспорт. По этой теме сразу возникло непонимание. Во-первых, в п. 6 ст. 31 Закона РФ от 19.04.1991 N 1032-1 «О

занятости населения в Российской Федерации» написано, что безработный гражданин проходит перерегистрацию в сроки, установленные службой занятости населения, но не чаще двух раз в месяц. Был момент, когда я слезно просила отменить мне посещение, поскольку по семейным обстоятельствам быть в этот день у них я не смогу. Опишу подробнее, как это происходило. Для состоявшегося посещения (получения отметки о явке) надо придти в отделение службы занятости, подойти к инспектору в комнате, где принимают четыре специалиста, и, показав им свои документы, убедиться в очередной раз, что вакансий директоров и замов за прошедшие две недели не появилось. Нет, если ты, не дай Бог, болен, приходить, конечно, не надо, а надо будет только предупредить о болезни по телефону и в дату, назнач е н н ую и н с п е к то р о м вновь, показать больничный. Не знаю, как большинство относится к посещению районных поликлиник, но я в случае недомогания обращаться к врачам не очень спешу, оберегая тем самым пошатнувшееся здоровье. Поэтому стараюсь не болеть и не надоедать своими жалобами заваленному работой персоналу медучреждений. Да дело, если честно, было совсем не в том, что я болела, нет! Я просто хотела

отложить явку на два-три дня с тем, чтобы посвятить эти дни семье, а конкретно - получившему наконец-то отпуск мужу. В-общем, я честно попросила инспектора, а нельзя ли сдвинуть дату приема в связи с тем, что у мужа отпуск и мы хотели бы уехать в санаторий. Исходила из того, что максимальное количество явок два раза в месяц, а допустить мой приход при желании можно и один раз. При этом в моем случае двухразовое посещение соблюдалось, я всего только просила об отсрочке на пару дней. Мне этот вопрос показался несложным и легко решаемым, так как мне чудилось, что нет большой разницы в том, приду ли я за своими директорскими вакансиями во вторник или в пятницу. Только совсем не таким явным сотрудники департамента рассматривали ответ на этот вопрос, и инспектор обратилась за советом к старшей в комнате (дама действительно старшая и по возрасту, и по внушительности фигуры, я потом часто видела, как она выдает разрешения или накладывает запреты). Вникнув в проблему и расценив ее как безвыходную, дама рявкнула: «С чего это переносить? Когда следующая явка? Восемнадцатого? Вот и ставь ей восемнадцатое!» Я сидела в метре от нее (комнатка-то одна) и попыталась еще раз, уже непосредственно для этой дамы прокомментировать, что вот, дескать, муж, отпуск, санаторий и т.д. Но со мной вообще говорить

никто не стал, и, даже не взглянув на меня, начальница занялась своими рабочими бумагами. Ну, что делать? Восемнадцатого, так восемнадцатого. Накрылся наш семейный отпуск в российской здравнице, займемся дома чем-нибудь полезным, вот кухню с ванной, например, давно пора обновить… А в санаторий съездим еще… может быть…как-нибудь… Хотя чего греха таить, рассердилась и расстроилась я очень! И отпуск пропадает, жалко, и почему так невежливо, грубо даже прозвучал отказ? Вспомнила, что, по мнению Оскара Уайльда, самое приятное из всех удовольствий – удовольствие ответить оппоненту. Поэтому весь обратный путь домой я изобретала реплики в адрес мымры, сорвавшей мне незаслуженный отдых от безработицы. К сожалению, вслух произносить их было уже некому, поэтому кайфа от диалога с ней я все равно не получила. Другое посещение запомнилось мне требованием в обязательном порядке пройти дополнительное обучение (не по специальности). Я с радостью согласилась, получить новые навыки или даже профессию, - это же здорово! Приехав по указанному адресу в назначенное время, я предъявила все выданные мне в центре занятости направления и поинтересовалась, на какие курсы могут пойти безработные. Очаровательная девушка выдала

мне два листа печатного текста, где были перечислены направления и специализации. Среди них встречалось достаточно много интересных для меня, например, обучение английскому языку, навыкам делопроизводства, основам компьютерной графики и проч. Я выбрала несколько, чтобы обсудить, - как долго проходит обучение и в каком месте, и затем принять окончательное решение. Ответы меня поразили. Ну, ладно на курсы английского принимаются только лица с начальным знанием языка. Это как раз объяснимо. Поскольку у меня владение немецким языком (большую часть жизни я проработала в австрийскогерманских холдингах), эти восхитившие меня английские курсы тут же обломились. Несколько разочарованная, я перешла к другой специализации, и … - Да вы можете не искать ничего, ни на английские, ни на какие другие курсы вы все равно не попадаете! - Почему? - спрашиваю. - Ну, они только номинально присутствуют, в списке. А на самом деле мест нет. Учащихся еще с прошлого года набрали, следующий набор не знаю когда объявят, и объявят ли вообще. - Так что же я тут выбираю тогда?! - Так полагается. Давайте я вам отметочку поставлю, что вы у меня были и вам ничего не подошло.

- Ну, хорошо, - говорю, - только напишите, что не по моей прихоти мне не подошло, а по причине отсутствия мест. - Да вы не волнуйтесь, это все равно, как бы я ни написала. В департаменте знают, что на обучение так просто не попасть. Мест на этот год уже с декабря не было. Я не стала спрашивать «зачем»? Зачем, в частности, меня посылают на выбор интересных для меня курсов, на которые уже на целый год вперед разобраны места. Вопрос о целесообразности моего посещения этой девушки и ознакомления с ее помощью с перечнем имеющихся недоступных ресурсов так и остался открытым. Позже я поняла, что на бирже труда задавать можно исключительно риторические вопросы. И причем только себе. Примерно в это же время департаментом также в обязательном порядке мне было предписано посетить психолога. Он должен был помочь мне справиться со стрессом, вызванным невостребованностью в обществе, и ознакомить с принципами поиска работы. Пройдя психолога, я автоматически попадала в разряд подкованных соискателей, легко и эффектно выдерживающими собеседования, и не пугающимися вопросов любого уровня сложности. И здесь удивлению моему не было предела. Я часто трудоустраивалась, но гораздо чаще сама проводила набор сотрудников и очень хорошо представляю себе, как мо-

гут и должны проходить собеседования работодателя с потенциальным работником. Консультация была групповая и проводилась молодой специалисткой из службы занятости. Девочка-психолог научила меня совершенно новым принципам поведения. Достаточно сказать, что на доске в начале урока для нас была выведена формула поиска работы. Сейчас я не воспроизведу ее точно, но добрые полчаса мы посвятили запоминанию алгоритма типа: ЖЕЛАНИЕ – ВОЗМОЖНОСТИ – РЕШЕНИЕ – ПУТИ – РЕЗУЛЬТАТ. На этапе «Пути» нам был предложен перечень интернетсайтов, специализирующихся на размещении вакансий. После этого психолог попыталась обучить нас, как лучше отвечать на вопросы работодателя. Среди названных советов я запомнила следующие: 1. Вы вправе сами решать, будете ли отвечать на вопросы личного характера (например, о семейном положении, наличии детей и домашних животных). Если вы хотите скрыть свои семейные тайны, надо отказаться отвечать на поставленный вопрос. Важно сделать это вежливо. 2. Вы ни в коем случае не должны показывать свое смущение от неудобного или неожиданного для вас вопроса. 3. Если интервьюер поинтересуется о причинах долгого времени вашей безработицы, у вас должен быть подготовлен ответ, который не будет

вас компрометировать. Среди предложенных вариантов молодой психолог предложила следующий: можно говорить, например, что хотелось получить дополнительное образование на каких-нибудь курсах. А на вопрос, где же соответствующий сертификат об окончании, надо что-то дополнительно придумать. Видимо, придуманное ею самой обоснование показалось ей наилучшим, и она порекомендовала сказать, что прямо перед самым окончанием курса обучающая контора могла развалиться. «Ну, есть и другие варианты», - обнадежила она нас, -«подумайте о них сами». «Вот это да!», - подумала я тогда и решила внедриться в процесс обучения не только в качестве слушателя. При этом мне очень не хотелось компрометировать девочку, которая светилась гордостью, осознавая важность своего положения. Моя попытка высказать частное мнение должна была выглядеть робкой и совсем не наглой. Я заметила, что большинство собеседований – это стресс для претендующего на место, а не для того, кто задает вопросы. Поэтому любая фальшь и лживые ответы обычно видны тому, кто находится на «своей территории» и внимательно вглядывается в испытуемого. Враки про неоконченные курсы совершенно не нужны, поскольку ложь, как минимум, не произведет должного эффекта в силу своей безрезультатности (какая польза работодателю, если

курсы не окончены?), или, как максимум, окончательно лишит вас репутации честного человека. (Был у меня в практике собеседований подобный случай. Почувствовав резкий запах от свежевыкуренной сигареты, я спросила женщину, претендующую попасть на работу в нашу фирму, курит ли она. Она очень бодро и быстро дала отрицательный ответ. Для меня этот ответ и явился решающим, поскольку на все профессиональные вопросы она отвечала болееменее сносно. В трудоустройстве у нас ей было отказано, хотя запрета на курение на фирме не было, да и я сама курила в то время). Психологическое образование для меня непрофильное и я не могу назвать себя специалистом. Но даже я на основании имеющегося у меня опыта понимаю: ответы на вопросы надо все-таки давать честно. Если вопрос кажется вам некорректным (например, - сколько раз в жизни вы бы хотели выйти замуж), - можно попытаться отделаться шуткой. Но большинство вопросов все -таки касается профессиональной деятельности, и если вас спросили, нет ли дома грудных детей или парализованных родственников, за которыми необходим уход, то такой интерес некоторым образом обоснован для работодателя. Что касается естественности, то я чаще «за» ее неприкрытую демонстрацию. Если вопрос вас смутил, или ввел в задум-

чивость, то ни к чему прятать свою растерянность. Когда мне было тридцать лет, и я проходила собеседование в очень серьезный известный холдинг, мне задали вопрос о смысле моего существования. Звучал он, примерно так: «А какова ваша цель вообще по жизни? Чего вы ждете и к чему стремитесь в результате?» Скрыть растерянность мне не удалось, зато полученная по итогам собеседования работа была самой лучшей и самой долголетней за всю мою жизнь. Но я, кажется, опять перепрыгнула на рассказ о себе. Придется вернуться к теме статьи. В одно из следующих по графику посещений бюро занятости меня порадовали очередным нововведением. Департамент разработал анкету для обязательного заполнения ее безработными, ищущими с помощью службы занятости свободные вакансии. Выглядит она как обычный графленый лист формата А4 со следующими позициями: дата, мероприятие, цель мероприятия, результат. Смысл заполнения такой анкеты мне пояснили следующим образом: безработные сами должны прикладывать усилия к поиску работы. Для контроля коэффициента приложенных усилий психологами департамента (неужели знакомой мне уже по семинару девочкой-психологом?) и была разработана обязательная к заполнению форма. Трудности заполне-

ния мне неведомы, я написала все, что хотели от меня получить инспекторы по безработице. Каждый раз я указывала дату, описывала мероприятия (обзвон друзей и недругов как исследование данных об освободившихся рабочих местах, рассылка резюме, поиск вакансий в интернете, обновление сведений о себе, процедуры по самосовершенствованию, и проч.). Мероприятий хватало. Не хватало фантазии для каждого из указанных мероприятий выдумывать новую цель. Подразумевая, что составитель анкеты не хочет видеть единственную мою цель в виде обнаружения подходящего места для трудоустройства, мне приходилось описывать абсолютно разные цели. Согласитесь, если в мероприятии будет зафиксировано, что ты рассылаешь резюме, – то в качестве цели формулировка «рассылка резюме» уже не годится. Именно поэтому мои ляпсусы типа: мероприятие – это рассылка, а цель – получение моего резюме потенциальным работодателем, всегда вызывали одобрение у инспекторов: «Как вы правильно и хорошо заполняете анкету, а вот некоторые жалуются, не знают как и что писать!». Не переставая удивляться, я делала все, чтобы моя заполненная анкета могла понравиться. На ее оформление у меня уходило минуты две-три, но дурашливое настроение оставалось после этого надолго.

Чтобы закончить тему мероприятий в помощь безработным, добавлю еще один эпизод. Нас всегда строго предупреждают, что в случае непрохождения обязательного мероприятия, получение пособия по безработице прекратится или будет приостановлено. Поэтому я, конечно же, поехала на обязательную для безработных лекцию о налогообложении частных предпринимателей. Лекция мне очень понравилась, так как она длилась минут пятнадцать. Нам раскрыли сумму возмещаемых из бюджета при регистрации ИП расходов и предложили интересующимся задавать вопросы, а неинтересующимся - быть свободными. У меня вопросов не возникло, так как во время моего преподавательского опыта я читала курс лекций по налогообложению для желающих открыть свое дело. Я поставила отметку о посещении и позже предъявила ее своему инспектору. Так, демонстрируя законопослушность, я просуществовала на бирже почти год. Когда этот срок подходил к концу, меня предупредили, что по данным моей трудовой книжки, стаж моей работы не превышает двадцати лет и выплата пособия будет прекращена. Дома я долго и очень внимательно пересчитывала свой стаж по трудовой. Ничего похожего на двадцатилетний стаж в моих подсчетах не получалось. Вновь изучив законодательную базу, поняла, что служба занятости

должна для подтверждения моего стажа направить в территориальный орган пенсионного фонда соответствующий запрос (п. 112 Административного регламента, утв. Приказом Минтруда России от 29.06.2012 N 10н). В моем же случае произошло недоразумение: наработанный стаж никак не мог быть меньше 26 лет. Но запрашивать пенсионный фонд никто не захотел, а правильно посчитать отработанное мною время оказалось для работников службы занятости непосильной задачей. Пришлось использовать свое право получать самостоятельно необходимые сведения (ст. 7 Закона от 15.12.2001 N 167-ФЗ «Об обязательном пенсионном страховании в Российской Федерации» и абз 5 ч. 2 ст. 16 Закона от 01.04.1996 N 27-ФЗ «Об индивидуальном (персонифицированном) учете в системе обязательного пенсионного страхования»). Таким образом, к очередному визиту в бюро занятости я подготовилась, явилась со справкой из пенсионного фонда с указанием стажа. Задала вопрос своему инспектору, как они считают стаж, если в трудовой книжке и в справке из пенсионного фонда стаж больше на шесть лет. Ответом мне б ы л н е д о ум е в а ю щ и й взгляд и долгая пауза. Потом, проконсультировавшись с важной дамой (я о ней выше уже упоминала), девочка, ведущая прием, стала мне объяснять, что

если мне не нравится, как посчитан мой стаж, надо идти в районное отделение пенсионного фонда за формой СЗИ-6. Там напишут мой стаж, который и убедит меня в том, что в бюро занятости не ошибаются. - Так вот же справка, - говорю я, -я уже принесла, здесь написано – стаж 26 лет. Но моей собеседнице это непонятно. Ей объяснили, что она должна меня отослать за справкой, а про мой приход с уже готовым документом сказано не было. Разрыв шаблона вызвал ступор. После минутного молчания мне вновь было предложено принести справку, которую она в этот момент держала в руках. Отчаявшись, я испросила разрешения побеседовать с человеком, оформлявшим мои личные данные в службе занятости. Перейдя в другую комнату, я задала все тот же вопрос, но уже другой молодой специалистке. При этом я вновь настойчиво предлагала ознакомиться с моей справкой из пенсионного фонда. - А с чего вы вообще взяли, что мы неправильно посчитали стаж? – вопрошала специалист. - Так у вас написано в моем деле, - отвечаю я и тянусь показать пальцем строчку, где стоят неправильные данные о моем укороченном стаже. - Не смейте трогать дело!!! – визгливо прокричала девушка. - Ваше дело – наш внутренний документ!!!

Но со справкой СЗИ-6 все-таки ознакомилась и данные в моем деле исправила, замазав строчку канцелярскими белилами. Исправленный стаж принес свои плоды. Мне продлили период выплаты пособия, и по истечении года я все еще должна была приходить на биржу труда для подтверждения своей незанятости. За прошедший год я уже привыкла к определенному стилю поведения и графику назначаемых посещений. Тем труднее мне было свыкнуться с мыслью о том, что к моим старым обязанностям добавляются новые. Поскольку вакансий по моей специальности не имеется, а в качестве безработной я числюсь более года, любая имеющаяся вакансия считается для меня подходящей. Поэтому мне было объявлено, что каждые три дня я должна приходить за новыми вакансиями и в этот же трехдневный интервал проходить собеседования с работодателями. При этом два моих отказа от работы автоматически лишат меня права быть зарегистрированной безработной. Но я осознала, - каждый раз теперь мне будут выдаться две вакансии по любой специальности, которую сочтет подходящей инспектор по труду. Справедливости ради признаюсь, что мне, гуманитарию, вакансии таксиста и электрогазосварщика, которые я разглядела в используемом перечне вакансий, не предложили. Обошлось.

Я живу в Центральном округе столицы, где офисы располагаются в огромном количестве. Видимо, поэтому мне были предложены рабочие места в других районах, в частности, в Зеленограде. Ездить туда за 13 тысяч рублей зарплаты я и не собиралась, и стала уже придумывать, как не пройти собеседование, но все опять разрешилось наилучшим для меня образом. Известно, что сведения о наличии свободных рабочих мест и вакантных должностей работодатель обязан ежемесячно представлять в органы службы занятости на основании все того же Закона РФ от 19.04.1991 N 1032-1 «О занятости населения в Российской Федерации» (п. 3 ст. 25). Есть аналогичное требование и в Законе г. Москвы от 01.10.2008 N 46. Исполнение законодательных требований у нас тоже связано с некоторыми условностями. Да, работодатели подают сведения в службу занятости, но никто из них, как я поняла, не стремится наполнять штат или брать на работу безработного чужака. Направления, выданные мне на собеседования, содержали адрес и контактный телефон работодателя. Созвонившись с ним, я приезжала в офисы по совершенно другим адресам и, не успев раскрыть рта для приветствия, получала отметку о явке. Дважды, правда, я столкнулась с тем, что меня принимали люди, плохо понимающие по-русски. Но и они не от-

казывались войти в мое положение и отказать мне в трудоустройстве. Интересными оказались встречи, когда, договариваясь о собеседовании, я получала приглашения подойти к памятнику в сквере или подъехать на станцию метро. Стоит ли пояснять, что ни единого профессионального вопроса мне не задавали, целью всех собеседований было проставление печати на направлении из службы занятости. Но худо-бедно, а время идет, и работать все -таки надо. Я попыталась рассказать своему инспектору, подбирающему мне подходящие вакансии, о том, что это виртуальные, а не реальные места работы. Только попытка поделиться информацией со специалистом сразу же потерпела крах. Прекрасные коровьи глаза моей vis -a-vis остекленели, от моих откровений она явно впадала в очередной ступор. Искреннее непонимание причин моего недовольства объяснялось просто: ведь ей предписано находить мне вакансии, а мне – приносить ей документ о явке к работодателю, что мы и делаем. И, в очередной раз получив направления посетить незаинтересованного во мне работодателя, я приняла решение закончить эпопею с поиском работы, сняться с учета на бирже труда и… наконец-то начать искать работу. Быть безработной для меня стало слишком утомительно!

Эссе: о критике, поклонниках и творческом пути Надин Ривз Вечер понедельника обычно проходит у меня за «Мечтами в формалине», я редактирую или пишу, сидя в уютной гостиной «Чарли-клуба» и слушая джаз или блюз, пока моя дочь занимается в театральной студии. Но сегодня я хочу написать не о Саманте Лейк, а о критике, писателях (начинающих и продолжающих) и их поклонниках. На это меня вдохновил пост Виктории Мерк и послания к Грейс Райли. Я рада, что Виктория решила идти дальше, развиваться, как писатель и я надеюсь, что она, осознав и приняв свои ошибки, напишет что-то по-настоящему качественное и интересное. Я ни в чем не обвиняю саму Викторию Мерк, понимаю, что она и не подозревала, что ее поклонники начнут писать кому-то гадости. За каждым не уследишь. Помню, я прочитала когда-то фразу, адресованную музыкальным жанрам: Не так страшен сам жанр, как его поклонники. И в случае с посланиями Грейс Райли так и есть. Они не смогли адек-

ватно отреагировать на критику книги «В главной роли» со стороны Райли. Я сама пишу и пишу довольно давно. И в юности я писала рассказы, и они были очень никакие, банальные, шаблонные и абсолютно бессмысленные. И хвала богам, что в ту пору Интернет не был так хорошо освоен, и я не выложила свои «гениальные вирши» в сеть. В мое детство и юность Интернет был у избранных и у тех работал медленно и печально, я к такой элите не относилась. Так что Интернет хорошо защищен от моих первых писательских потугов. Хотя нет, то были не потуги, то был полет фантазии на бреющем полете, это была эйфория, и мне все нравилось. Перечитав, спустя годы, я поняла, что первые черновики это голимый бред. Там и правда была печаль, а мне было 13 лет. Я писала дальше и больше, уже думая и осмысливая. Потом была литературная студия под руководством писательницы Галины Щекиной. Меня напугали одной де-

вочкой, которая училась на журфаке и слыла как хороший, но жесткий и беспощадный критик. Она мне сразу понравилась, и своим собственным творчеством и тем, что она говорит полезную правду. Мне она посоветовала написать чтото от себя. И в прозе (я пришла со стихами). И я написала первую миниатюру. К чему я рассказываю свой творческий путь, если собиралась поведать про Мерк и Райли? К тому, чтобы вы, читатели журнала, представляли, как может идти литературный путь и что критика порой может помочь. И я знаю, как это больно и обидно, когда твое детище, в которое ты вложил душу и сердце, нехорошие (априори) люди начинают ругать, пусть и конструктивно, указывая на конкретные ошибки и недочеты. Обидно и досадно, и состояние близкое к депрессии. Я писала и миниатюры и рассказы, и мистический роман. И получала критику, зачастую очень обидную и резкую (Виктория такую, на-

сколько я могла следить, не получала). Я спорила со своими критиками, доказывала, что так и нужно, что все понятно, приводила аргументы. В лит.студии на обсуждениях своих произведений мы тоже спорили до хрипоты, высказывая свое мнение. И у нас был такой принцип, сформулированный руководителем: Обсуждаем буквы, а не перхоть! Вот так жестко и не очень красиво, но зато вполне понятно и конкретно. Обсуждаем текст и героев, на личность автора не переходим. И насколько я знаю, на личность Виктории Мерк никто не переходил, достаточно живо проходило обсуждение книги, пусть и не в позитивном ключе. Я знаю, как больно получать негативную критику, бывает, выпадаешь на пару дней из колеи и ходишь в состоянии белого ходока. И все же, знаете, вот походишь день-другой, сокрушаясь и грустя из-за того, что не поняли ни задумку твою, ни идею, да еще и к ерунде придрались (например: почему автор называет марку оружия, героиня же молчит, не от первого лица, так что молчи про марку; а вот здесь у тебя предложение не так построено, у нас так не говорят, да и на английском так не скажешь (мои герои обитаю преимущественно в англоязычных странах, и как выясни-

лось недавно, они так говорят, на той самой фразе и было проверено, синхронно легла на английский); почему не расписала на три листа чувства героини или же сократи вдвое внутренний монолог героя и т.д.). Все это казалось ерундой, и было нестерпимо больно и обидно. Потом же наступало понимание, вернее догадка, а что если, и, правда, все не так? И я начинала снова перечитывать и работать над ошибками, писала подруге переделанные фразы и ждала, что она скажет. И я исправлялась, что-то не трогала, а что-то и правда переделывала. От некоторых идей и рассказов пришлось отказаться и думаю, что не зря. Неприятно признавать провал и больно наступать на себя, но полезно, если хочешь двигаться дальше. И у меня тоже были и есть заступники перед критиками. Они отличаются от тех, что пишут Грейс, заступаясь за Викторию, тем, что ни разу не перешли на личность критика и не пожелали ему сдохнуть. Они аргументировано спорили, защищая, понравившийся им рассказ. Самое легкое написать на критику и ее автору кучу гадостей, послать, пожелать смерти, обвинить в зависти. Гораздо сложнее написать аргументированный и обоснованный ответ, и попытаться доказать, что

критик (рецензент) не прав. Да, не так страшны порой книги, как те, кому они понравились. И я рада, что Виктория Мерк свернула работу над книгой. Глядя на поклонников этой ее книги, думаю, что это к лучшему. Никто не начал писать сразу шедевры и бестселлеры (ну, ладно, есть, кто сразу написал, но их очень мало), приходилось и приходится работать, шлифовать, переписывать, менять настроения героев, и сюжетные повороты. И принимать критику и замечания. Среди них бывают реально дельные советы, способные помочь. У автора есть право, прислушиваться или нет. И отрицание это тоже этап, главное, что потом понимаешь, что пошло тебе на пользу, а что нет, и начинаешь спокойней относиться к критике, и вбирать то, что подходит для твоего произведения. Надеюсь, что у следующего литературного произведения Виктории Мерк аудитория и поклонники будут более взрослые и цивилизованные. Как сказал Чарли Чаплин: «Искусство, прежде чем дать крылья, ломает ноги». Дополню фразу великого Чарли от себя: «Искусство, прежде чем дать крылья, не только ломает ноги, но заставляет на них станцевать».

Утро Алексей Мухин Утро. Оживает город. Кирилл вылез из-под нежных объятий и встал у окна полностью голый. Даша, смотрела на фигуру атланта, на то, что у атланта прикрывалось лепестком (фиговым листом), а тут было прекрасно видно. Он был красив, в чемто по-женски красив и даже сейчас, когда стоял у окна, казалось что он это делает, будто позирует для модного журнала: красивое голое тело, шторы, окно. Даша спустила с себя одеяло и попрежнему не отводила от него глаз. Она знала, что он любит утро. — Есть в утре какая-то правда — он еще больше отодвинул тюль и взглянул на пробуждающийся район. Мужчина мыл машину, дети шли в школу, дворник о чем-то так оживленно споривший, успокоился и отошел в сторону от своей ворчливой напарницы. — Не боишься, что тебя увидят, красивые женщины из окон напротив? — спросила Даша с улыбкой. — Нет, только мужчины — решил отшутиться Кирилл. — В это время только они курят на балконах. Тут он вздохнул, и взгляд стал серьезен. — Ты знаешь, я то

толком сексом занимался два раза, ну так чтоб получить удовольствие, на высшем уровне. Она повела бровями. — Ты и .. я тебе об этом никогда не говорил, а секс вызывает откровения. Я.. ведь был женат, и вы очень похожи .. удивительно, но даже в постели. У нее на лице не было ни тени обид, она внимательно слушала. — Она пропала, чуть больше года назад, никто так и не знает где она, дело зашло в тупик, с ней пропал еще один мужчина, он водитель, помоему.. не помню. Он ее отвозил. Это было на отпуске, мы жили в частном отеле у гор. Я тогда вышел проводить ее и… взглянул на нее последний раз. Что с ней? Ни ее, ни мужчины никто больше не видел.. Ты прости, что я об этом, просто сходство в постели меня поразило! А мне давно уже не было так хорошо и душевно и физически, как с тобой… Кирилл, было, собирался что-то сказать, но Даша перебила — Это была странная машина, вроде все нормально… — он удивленно взглянул на нее. Красивая обнаженная женщина лежала на посте-

ли, оголив роскошную грудь, пышные волосы разметались по подушке, Даша смотрела в потолок и продолжала не обращая внимания на его реакцию — Обычный черный мерс, третьей модели старенький, ..мне нужно было в аэропорт, темно, никого нет, только они. Я голосовала, как ни странно они остановились. У тебя была красивая жена, стильная, такие я бы сказала элитные (аристократичные) черты лица… порода чувствовалась во всем, грация, вроде и локоны, а как красиво уложены, такой разрез глаз. Он поменьше, крупноват, мужчина с хваткой. Я села. Жена твоя испугалась очень. Я села. Мы немного проехали, и он остановил машину. Пошел в киоск за сигаретами… видно, сигарет не было, и он направился в магазин на заправке. Она развернулась ко мне и рассказала о.. тебе… говорила она взахлеб, будто о каком-то чуде, рассказала, что сама она неизлечимо больна и вот-вот должна была умереть, может пол года.. год, не больше. Мужчина этот, очень сильно домогался ее, он какая-то шишка в местных кругах, он грозился тебя убить, клялся ей в вечной любви. Жена твоя знала, что я твой любимый тип женщин, расска-

зала все твои повадки манеры, пристрастия, и сказала где тебя найти… она перерезала шланг в машине, специально чтоб умереть самой, потянуть за собой преступникаухажера и тем самым дать тебе жизнь, и там, в горах, они и разбились, а прости искать там нечего, таким образом, ты спасен, и ты с новой женщиной. Она очень просила чтоб я родила тебе девочку… ну посмотрим, как с этим по-

сле этой ночи….Я долго сомневалось, это все казалось бредом, так неожиданно!... А потом я решилась, тем более была одна, а ты… ты действительно чудо! Я рада, что тебя встретила! Кирилл плавно съехал по стене и сидел на корточках, он закрыл лицо руками, потом открыл — Я ведь ничего об этом не знал!!! Ни о болезни! Ни об ухажере (о домогательствах)!

— Ты счастливый человек, она тебя оградила от всего! И тебя так любят женщины, по крайней мере.. две точно… Она попросила рассказать тебе это после того как сможем зачать ребенка, утром, он всегда после «этого дела» («бурной» ночи) любит стоять у окна голый и разглагольствовать (размышлять) о жизни… и потом — она добавила — утро, он ведь так любит утро!...

Актриса Алексей Рубан Нина Ивановна Мальцева, мать Лены, внешне вполне соответствовала своей фамилии. При росте в метр пятьдесят восемь она весила несчастных сорок пять килограмм, обладала бантикообразным ртом, носомпуговкой и пергидрольными кучеряшками. В любовниках у неё, напротив, ходили исключительно крупногабаритные особи – брюхатые владельцы отвислых задов и щёк. Надолго любовники не задерживались, исчезая из квартиры где-то полгода спустя своего там появления. После каждой такой передислокации Нинок, как называли её ухажёры, воздевала руки к потолку и, округлив рот буквой «о», выдавала пафосный спич на тему «все мужики…». На поиски следующего кавалера, достойного занять место на рас-

кладном диване, у неё обычно уходило не более месяца. О том, что происходило на диване, Лена прочитала ещё в четвёртом классе. Писатель носил смешную курлыкающую фамилию, какими, как правило, щеголяют любители вина и сыра. Тогда же она решила, что никогда не станет заниматься вещами, вызывавшими у взрослых столько энтузиазма, а после нередко становившимися источником проблем. Среди последних числилось появление детей, которых Лена терпеть не могла. Не вызывали энтузиазма и звуки, периодически доносившиеся из-за двери в спальню матери. По поводу своей внешности Лена не питала никаких иллюзий. Сто девяносто сантиметров, могучей комплекции, с крупными,

будто выбитыми долотом хмельного каменотёса чертами лица, она носила одежду исключительно тёмных тонов, а на косметику смотрела с неприкрытым презрением. Порой её выдающиеся формы привлекали внимание любителей излишеств, но незадачливые ловеласы ретировались уже после второй реплики, произнесённой в ответ на их предложение познакомиться. В школе Мальцеву не любили за грубость и нелюдимость, но обзывать каким-нибудь «поленом» не рисковали, опасаясь свидания с увесистым кулаком. Своей конституцией Лена, без сомнения, была обязана покойному отцу. Расставаясь с любовниками, мать неизменно доставала его фото из ящика и водружала на полку в гостиной, чтобы вскоре вновь отправить карточку

в тёмные недра. К «Витеньке», запечатлённому возле серванта, терявшегося на фоне внушительных габаритов мужчины, Нина Ивановна имела обыкновение обращаться с жалобами на дочь. Чаще всего она сетовала на «корову, которая занимается всякой чушью, вместо того чтобы думать о будущем». По мнению Лены, тембр и громкость голоса родительницы сыграли не последнюю роль в том, что Витенька ушёл в мир иной значительно раньше срока. До пояснений, как нужно думать о будущем, в их доме никогда не доходило. Если бы Лену спросили об её отношении к матери, она, вероятно, пожала бы плечами. Очевидным было одно: младшая Мальцева считала Нину Ивановну беспросветной неизлечимой дурой. К середине июня город уже изнемогал от жары. Духота давила, не давая спать по ночам, на улицах некуда было деться от пыли и тополиного пуха. Липкий пот, покрывавший всё тело, вызывал отвращение к самому себе. Погружённая в мрачные раздумья о предстоящем дне, Лена дожёвывала яичницу, когда на кухне появилась мать. На Нине Ивановне была розовая комбинация, с заспанным лицом и спутавшимися кучеряшками она напоминала циркового лилипута. «А зачем мы так рано встали? – пропела она,

растягивая гласные. - Я вот специально поднялась любимой дочке завтрак сготовить в такой-то день. А ты уже… Нет, ну говорила же я тебе, говорила, нужно идти в конце». -Чего мне дома торчать всё утро? – буркнула Лена, направляя на тарелку струю воды из крана. -А чего бы и не поторчать? – голос матери повысился на тон. То на улицу её не выгонишь, запрётся в комнате со своими книгами и шагу за порог не сделает, а тут характер решила показать. Сколько я тебе талдычила – Борис Владиленович сказал приходить в конце… Под аккомпанемент монолога о данных Борисом Владиленовичем инструкциях Лена прошла в ванную, почистила зубы, пару раз плеснула в лицо водой и отправилась в свою комнату. Мать следовала за ней, продолжая беспрерывно говорить. Лена молчала, никак не реагируя на происходящее. Опыт научил её, что вступать с Ниной Ивановной в диалоги было бессмысленно и вредно для психического здоровья. Из соседней комнаты доносился храп свежего разлива «отчима», то ли дяди Паши, то ли дяди Серёжи. Лена натянула джинсы, футболку и сгребла с пола потрёпанный рюкзак. «Паспорт и аттестат взяла? Слова не забыла? Не вздумай там забыть, столько времени на своё

чтение тратишь, а тут возьмёшь и перепутаешь всё. И позвони сразу же, а то я изведусь вся, слышишь?», - не унималась за спиной мать. Обув кроссовки, Лена открыла входную дверь. «Позвоню, сказала же», произнесла она, не оборачиваясь, и шагнула на лестничную клетку. По другую сторону порога Нина Ивановна призывала людей полюбоваться на дочь, которая даже в такой день не могла привести в порядок патлы и подкраситься. Выйдя из прохладного парадного, Лена окунулась в массу раскалённого воздуха и почти сразу же начала чихать. С самого детства она страдала аллергией на солнечный свет, и в этом слепящем свете их двор казался ещё более убогим, чем обычно. Замурзанные дети возились на игровой площадке, в тени чахлых деревьев мухи описывали круги над переполненными мусорными контейнерами. Неизменные бабушки на скамейках трепали языками чужие жизни, в попытке убежать от одиночества и осознания приближающейся кончины. Батарея пустых бутылок и окурки под столом, когдато служившим для игры в пинг-понг, свидетельствовали, что вечер прошёл как всегда. Даже беседка, обычно смягчавшая беспросветную тоску двора, казалась неуместным обломком давно ушедших времён. Нина Ивановна

кривила душой, утверждая, что дочь всё свободное время проводила у себя в комнате. В тёплые дни Лена до темноты сидела в беседке с книгой. Даже с закрытой дверью она не могла полностью отдаться любимому занятию в присутствии матери и дядей с разными именами. Чтение было спасением для Лены, её отдушиной и выходом из осточертевшего двора. После смерти Витеньки Нина Ивановна жила в квартире мужа. От его родителей (бабушку и дедушку Лена никогда не видела, в своё время те уехали за границу, где благополучно окопались) там осталась солидная библиотека. Нина Ивановна, не читавшая ничего, кроме женских журналов, одно время намеревалась её продать. Внезапно грянувший кризис обесценил в глазах населения печатное слово, и книгами никто не заинтересовался – на счастье Лены. Её вкусы никто не формировал, она читала всё подряд, отсеивая не цеплявшее и жадно глотая захватывавшие воображение слова. В школе по литературе она получала в лучшем случае «хорошо». Отвечая на уроке, Лена хмурилась, багровела и часто садилась на место, оборвав мысль. Её всегда удивляло, зачем нужно говорить о том, что кто-то другой уже так замечательно описал. Собственно, именно из-за чтения Лена

Мальцева должна была тащиться по тротуару туда, куда совершенно не хотела идти. За два месяца до окончания дочерью школы Нина Ивановна вдруг засуетилась. Одним вечером она объявила, что обо всём договорилась, и Лена будет поступать в Театральное училище. «Читаешь ты без конца, таких там любят, - говорила она. - Ничего что неряха, будешь всяких деревенских играть, которых в городе все обижают, сейчас это модно. С Борисом Владиленовичем вопрос я решила, он там председатель комиссии. Придёшь, стих какойнибудь расскажешь, и хватит, ты их много знаешь. Только он сказал, что идти надо в конце, зачем, я не знаю, ему виднее. А Борис Владиленович человек известный, если что, и с учёбой поможет. Мне вот говорили…». Не привыкшая удивляться, Лена всё же задумалась. О Борисе Владиленовиче она слышала впервые, среди дядей такого не значилось, впрочем, специфика его отношений с матерью Лену интересовала мало. Идея казалась ей абсурдной, как и большинство генерируемых Ниной Ивановной мыслей. С другой стороны, поступать куда-либо было необходимо, как минимум для того, чтобы продолжать получать питание в родительском доме до совершеннолетия. После же можно было бросать учё-

бу к чёрту и осуществлять свой план. Планировала же Лена работать у Зураба. Зураб держал магазинчик в десяти минутах ходьбы от Лениного дома, как раз по дороге к Театральному. В магазине можно было выпить недорогого вина на разлив, закусить сырными палочками или элитной бастурмой и взять с собой в пластиковой таре. Приехавший из знаменитой своими горами республики, Зураб подбирался к пятидесяти, содержал жену и троих детей, с покупателями был весел и разговорчив и пользовался любовью местных поклонников Бахуса. О пьяных драках в его заведении не слышали, возможно, из-за того, что хозяин умел находить общий язык с курирующими район стражами порядка. Зураб любил стоять у дверей магазина и приветствовать постоянных клиентов, знакомых и просто прохожих. Так они и познакомились с Леной, к собственному удивлению не испытавшей желание ответить грубостью на приветствие при первой встрече. Никогда специально об этом не задумываясь, Мальцева-младшая считала Зураба своим единственным другом. Трудно сказать, что привлекало её в заросшем щетиной человеке, невысоком, круглом, с выдающимся носом и глазами навыкате. Он тоже не читал, зато знал много за-

бавных жизненных историй и всегда интересовался, как шли дела у Лены. Против обыкновения, та даже вкратце пересказывала ему содержание прочитанного. Зураб ещё сильнее выкатывал глаза, и лицо его в такие моменты выражало величайшее удивление. «Будет восемнадцать, возьму тебя помощницей, - сказал он однажды. – Мне такие нужны, тебе можно доверять». Лена поморщилась, а потом раз за разом перед сном возвращалась к этой мысли. Не выпившая за жизнь ни грамма спиртного, она могла не опасаться попасть под действие алкогольных чар. Посетители вряд ли стали бы приставать к ней с разговорами, в крайнем же случае удар всегда мог взять на себя Зураб. Перед Леной открывалась перспектива проводить целые дни вне дома. Деньги она тратила бы на еду. В глубине души Лена надеялась, что Зураб разрешит ей ночевать в подсобке магазина и читать там в свободное от работы время. Будущее было покрыто густым туманом, в котором единственной вехой маячило совершеннолетие. -Эй, дэвушка, куда в такую жару одна идёшь?! - от избытка энергии Зураб обычно говорил так, будто собеседник находился от него на приличном расстоянии. -Куда, куда, экзамен сдавать, ты же знаешь, - глядя на красно-

жёлтую вывеску магазина, процедила Лена. -Ай, харашо, актрисой будэш. Повешу доску мраморную – здесь была актриса Лена, клиенты пабэгут, деньги в мешки складывать стану. -Какая, на фиг, актриса, - произнесла Мальцева, и тут это случилось с ней. Она читала о таком в книгах, но всегда считала авторской выдумкой. Бес внутри крутнулся, махнул хвостом, и Лена сказала: «Зураб, а налей мне стакан для храбрости». Зураб остолбенел, складки на его шее задвигались, отчего он стал похож на сову из популярной телепередачи. «Зачэм налей? Ты не пьёшь же, как экзамен сдашь?!». «Наливай, - лицо Лены пошло багровыми пятнами, будто её только что вызвали к доске, рука перебирала в кармане мелочь. – Не у тебя, так на рынке в наливайке выпью. Отравлюсь, ты виноват будешь». Зураб хотел что-то сказать, но вдруг махнул рукой и повернулся к двери. Лена направилась следом. В магазине хозяин нацедил в пластиковый стаканчик красную жидкость и, не говоря ни слова, протянул Лене. Та взяла ёмкость, сглотнула слюну и быстро опрокинула вино в рот. Вкус оказался не настолько мерзким, как она себе представляла, а в желудке сразу же потеплело. «Держи, - Лена протянула через прилавок горсть монет, -

бери, сколько там надо, я цен твоих не знаю». Зураб молча покачал головой. «Ну, как хочешь. Давай, позже увидимся», - Лена выкинула пустой стаканчик в мусорный бак и вышла на улицу. Дорога до Театрального растянулась на два часа. Вопреки тому, что Лена знала о действии алкоголя, ей не было весело, она не теряла контроль над движениями и ориентацию в пространстве. Разве что мысли в голове стали резиновотягучими, они ползли медленно, и Мальцева позволила ногам так же неторопливо идти с ними в такт. В какой-то момент ей стало интересно, кто выбирал направление – ноги или мысли, но размышлять над этим было лень. Она прошла через рынок, где у мясного корпуса собаки грызлись за кости с остатками мёртвой плоти, через парк с резвящимися у фонтана детьми и их мамами на скамейках. Ей захотелось пить, и она зачерпнула из фонтана воды, игнорируя недоумённые взгляды. В продуктовом на сэкономленную мелочь она купила булку с сосиской, ненадолго заморив начавшего просыпаться червячка. К училищу Лена подошла, когда жара, почуяв наступление полудня, достигла своего пика. Возле здания Театрального кучковались потенциальные звёзды подмостков, обсуждая прошедший экзамен. Совер-

шив несколько обходных манёвров, Лена достигла массивной двери и вошла в вестибюль. «Я на экзамен», - сказала она старичку в застеклённой будке. «Третий этаж», - дребезжащим голосом отозвался вахтёр. «Поздновато вы что-то, уже заканчивают», - добавил он в спину Лене. Мраморная лестница, казалось, источала прохладу. У одной из дверей на третьем этаже с ноги на ногу переминались две девчушки с одинаково испуганными выражениями лиц. Обе старательно шевелили губами, шепча какой-то текст. Дверь отворилась, и из неё вышел долговязый парень с пустыми глазами. Лена тут же шагнула внутрь, повергнув в шок одну из встрепенувшихся девчушек. В глубоком гулком зале за покрытым синей скатертью столом сидела многоуважаемая комиссия. Лена воспроизвела вялое «здрасьте», осмотрелась по сторонам, увидела стоящий возле двери стул и водрузила на него рюкзак. Дама за столом слева приподняла бровь. -Добрый день, ваша фамилия? – дама справа придвинула к себе лист бумаги. -Мальцева. -Мальцева, Мальцева… Да, есть. -Есть, есть, - пробасил сидящий по центру усач со зверской шевелюрой, по всей видимости, тот самый Борис Владиле-

нович. – Под самый конец решили придти, когда экзаменаторы устали и не слишком будут придираться. Стратегия, что ж, похвально, похвально. Ну -с, чем будете нас радовать? Лена насупила брови, с ненавистью посмотрела на улыбающегося Бориса Владиленовича, открыла рот и услышала, как уже знакомый бес произносит её голосом: «Кот и птица». В деревне мрачные лица: Смертельно ранена птица. Эту единственную проживающую в деревне птицу Единственный проживающий в деревне кот Сожрал наполовину. И она не поёт… Никогда в жизни Лена Мальцева не думала, что станет по своей воле читать вслух стихи. В школе она с трудом запихивала в память несколько четверостиший, которые по окончанию урока тут же бесследно исчезали из головы. Эти красивые слова должны были произносить те, кто их написал, или, на худой конец, люди с приятными, звучными голосами. Собственный казался ей тусклым, как лампочка у них в парадном. И вот сейчас, вместо зазубренного монолога из хрестоматии, она читала совсем другое стихотворение, которое к

тому же специально не заучивала. Много раз прочитанные слова сами срывались у неё с языка. Там было о коте, насытившемся и оставившем недоеденную птицу в месте, где её обнаружили жители деревни. Глупой щебеталке устроили похороны, за гробиком шла плачущая девочка, а кот смотрел на это и облизывался. «Надо было проглотить её целиком, - думал он. - Не было бы этого шума, и все спокойно занимались бы своими делами. Странные люди – кто-то ест, кого-то едят, так устроен мир, изза чего тут расстраиваться?». Лена была полностью согласна с котом, согласна и с тем, что всё нужно доводить до конца. Она дочитает и пойдёт домой, послушает крики матери, дождётся совершеннолетия и станет работать у Зураба. Ему тоже можно доверять, и выпитый утром первый в жизни стакан вина ни на что не влиял. Лена закончила и замолчала. Борис Владиленович что-то сказал дамам, и те закивали в ответ. «Я считаю, вполне достаточно, - усач снова наполнил басом зал. – Скажите оставшимся, чтобы пока не заходили. И подождите меня в коридоре». Лена взяла со стула рюкзак и, воспроизведя «до свидания», вышла. «Не заходить сказали», бросила она вновь встрепенувшейся девчушке и уткнулась лбом в стекло.

«У дивила ты, Мальцева, - раздался у неё за плечом голос Бориса Владиленовича. – Не ожидал, не ожидал. Мать за тебя просила, думал, придёт какая-нибудь кукла деревянная, а ты очень даже ничего. И вещь выбрала такую… неканоническую. В общем, передай

дома, чтобы не беспокоились. Документы сейчас мне твои не нужны, принесёшь в следующий понедельник. В августе практика, а с первого числа милости просим. Глядишь, что-то из тебя и получится. Ну как, довольна?».

Лена оторвалась от созерцания училищного двора, сверху вниз взглянула на шевелюру с усами и устало сказала: «Да идите вы в задницу с вашим театральным». Не глядя, как с широкого лица сползает улыбка, она повернулась и пошла к лестнице.

Сталкер Петелина Елена "Мы так же таинственны …, как этот непостижимый мир. И кто сможет с уверенностью сказать, на что ты способен, а на что — нет?" Дон Хуан - Perfecto! Magnifico! - восхищенно воскликнул Роберто, взглянув на Клэр. Она и сама чувствовала себя неотразимой в новом жемчужно-белом простого элегантного покроя платье. А на привычное щекочущее ощущение в затылке она решила не обращать внимания. - Иди ко мне, дорогая! – Роберто раскрыл объятия. - Любимый… - выдохнула Клэр, прижавшись к нему. Она закрыла глаза и окунулась в нежность поцелуя. - О, Клэр, я схожу по тебе с ума, моя статная испаночка! Девушка вздрогнула. Прелесть момента была испорчена. Она слегка отстранилась.

- Берти, пожалуйста! Я же просила тебя. Не называй меня так, не надо! - Но почему, любимая?! – Роберто искренне недоумевал. – Ты – прекрасна, моя смуглянка! Мне иногда просто не верится, что ты моя жена! Когда я смотрю на тебя, то слышу звуки гитары! А волны твоих волос… сама ночь позавидовала бы такому черному цвету! – Роберто не мог оторвать влюбленного взгляда от своей избранницы. - Берти… ты говоришь не обо мне. Посмотри на меня, любимый! Посмотри внимательно! - Смотрю, смотрю и любуюсь, Клэр! Твои глаза ярче маслин! Ты – настоящая испанка! Вот почему я влюбился в тебя с первого взгляда! И теперь я ни о чем не могу думать! Ты сводишь меня с ума! - Но я совсем другая, Берти, я совершенно не похожа на испанку! - Как, не похожа, querida mia****?! Ты шу-

тишь?! Клэр покачала головой. - Нет, не шучу. - Не надо со мной так, детка! Не играй со мной! Я же не слепой! – Роберто рассмеялся и попытался снова заключить Клэр в объятия, но она, вздохнув, отстранилась. - Тебя не переубедить, да, Роберто? - Конечно, - весело сказал он, и повторил, - я же не слепой! И больше со мной не шути, моя испаночка! Оба улыбнулись. Он – радостно, она – печально. Роберто обернулся к владельцу магазина, стоявшему поодаль. - Мы берем это платье, - широко улыбнувшись, сказал он. – Вы принимаете карточки? - Да, сэр, - с достоинством ответил тот, стараясь не показать своего удивления. Он никак не мог понять, почему этот импозантный молодой человек упорно называет свою очаровательную

спутницу статной смуглолицей испанкой. Она же просто копия его любимой фарфоровой статуэтки. Он тряхнул головой, может, ему привиделось? Но нет, стоящая перед ним девушка была миниатюрной и изящной, как японка. И белое платье действительно очень шло к ее карим глазам и светлой коже. *** - Тебя подвезти куда-нибудь, mi amor*****? – спросил Роберто, когда они вышли из магазина. - Я собиралась в кофейню. А ты разве не со мной? - Нет, дорогая, я - в офис. - Берти, как жаль! Ну, раз надо, поезжай, а я пройдусь пешком. Платье оставлю в машине, хорошо? Роберто кивнул и обнял Клэр. - Не могу от тебя оторваться, но мне, и правда, пора! - До встречи, любимый. Зайду за тобой в офис часа через два. К л э р п о мах ал а вслед отъезжающей машине и медленно пошла вниз по улице. На душе было пусто и печально. - Что со мной не так? Почему люди видят во мне только то, что хотят видеть? Что это значит? Как это у меня получается? Почему я?– эти мысли не давали ей покоя уже давно. *** В кофейне Клэр сразу прошла на веранду, к своему любимому сто-

лику. Отсюда была видна вся площадь с множеством фонтанов. - Извините, у вас свободно? Голос говорившего Клэр понравился. Даже не обернувшись, она кивнула. Приятно защекотало в затылке, и девушка представила, что это должен быть мужчина лет сорока, темноволосый, с приветливым лицом, в дорогом костюме и обязательно с топовым смартфоном в руке. Таким он и оказался. Устроился напротив Клэр, мельком взглянул на нее и продолжил свой разговор по мобильному. Так они и сидели в ожидании официанта: она – исподволь разглядывая незнакомца, он – увлеченно обсуждая какой-то договор по телефону. К их столику, лучезарно улыбаясь, подошел бариста Стив. - Клэр, рад тебя видеть! - Привет, Стив! - Тебе как обычно? Сейчас принесу! Стив был отчаянно и безнадежно влюблен. В Клэр. Всегда ждал ее и смотрел только на нее, не замечая никого и ничего вокруг. Незнакомцу пришлось обратить на себя внимание самому. - И мне то же самое, пожалуйста, - сказал он, когда Стив уже повернулся, чтобы уйти. - Но Вы даже не спросили, что я обычно заказываю! – удивленно воскликнула Клэр. Незнакомец пожал плечами, словно говоря,

что это совершенно неважно. Отложил телефон и изучающе посмотрел на девушку. - У Вас изумительные глаза, - очень серьезно сказал он. Помолчал, и, не отводя взгляда, неожиданно добавил, - но они совсем не голубые, как думает этот влюбленный мальчик, Стив, кажется. Клэр вздрогнула. Щекочущее чувство в затылке перешло в неприятное покалывание. Она вся сжалась, решая, что предпринять: уйти или просто посмеяться. А незнакомец, казалось, тут же потерял к девушке всякий интерес. Он равнодушно отвернулся, продолжив прерванный телефонный разговор. Но как только чувство опасности исчезло, и Клэр успокоилась, незнакомец повернулся к ней, отложив телефон. - И Вы не блондинка, как думает этот влюбленный бедняга, - отчетливо выговаривая каждое слово, сказал он. Его глаза превратились в две льдинки. Клэр буквально задохнулась, словно ее окатили холодной водой. Щекочущее чувство в затылке превратилось в сжимающий голову обруч. Взгляд незнакомца неожиданно смягчился, став понимающим и доброжелательным. - Не волнуйтесь, Клэр, я не причиню Вам вреда. Я просто хочу с Вами поговорить. - Поговорить? О чем? Откуда Вы знаете

мое имя? Кто Вы? - Не бойтесь, - мягко сказал мужчина, и, наклонившись к девушке, положил перед ней визитную карточку. – Меня зовут Виктор. Он подтолкнул к ней визитку. На белом прямоугольнике переливались три девятки и тонко выгравированное слово «отдел». А внизу – странная фраза: «Узнай, на что ты способен!» - Что это? - Это – именно то, что Вам необходимо. Точнее, таким, как Вы. - Таким, как я? Каким таким? Что Вы хотите сказать? – Клэр чуть не плакала. Голова раскалывалась, а в солнечном сплетении пульсировали сто тысяч солнц. - Вы все отлично понимаете, - все так же мягко, но не сводя с девушки внимательных глаз, произнес Виктор. Клэр закрыла лицо руками. Возражать не хотелось, она действительно все понимала. Но откуда он знает? Клэр уже собиралась задать Виктору этот вопрос, когда услышала его искренний веселый смех. - Неужели Вы и вправду решили, что Вас не заметят? – он взмахнул рукой, указывая на всех вокруг, - здесь, в этом городке? Не заметят Ваш дар? Девушка непонимающе смотрела на него. - Клэр, Вы – удивительная, и знаете об этом, не можете не знать! Вы – сталкер! - Я?

- Конечно! Вы – необычный талантливый сталкер. - Неправда! Не смейтесь надо мной! Это жестоко! Я знаю, что со мной что-то не так! – в отчаянии выкрикнула Клэр. - Нееет, дорогая моя, с Вами абсолююютно все в порядке! – с улыбкой протянул Виктор. – И в глубине души Вы тоже это знаете. Клэр опустила голову. Молчание затянулось, но ни Клэр, ни Виктор не спешили его нарушать. Стив принес заказ. С явным удовольствием, не спеша он стал сервировать их небольшой столик. Красиво расставил на нем две тонкого фарфора чашки с флэт-уайт и плоские треугольные тарелки с золотистыми блинчиками и французским каштановым кремом. Поправил вазочку со свежесрезанной лавандой. Постоял, напрасно пытаясь поймать взгляд Клэр. С неприязнью посмотрел на Виктора - как тот посмел расстроить эту замечательную, всегда приветливую, голубоглазую красавицу! Хотел что-то сказать, но, встретившись с Виктором взглядом, вдруг понял, что все хорошо, и ему нужно уйти, оставив этих двоих наедине. Когда Стив ушел, Виктор прервал затянувшееся молчание. - Клэр, хочу рассказать Вам одну историю. В прошлую субботу в элитный ювелирный салон зашла именитая гос-

тья – супруга мэра. Она долго выбирала себе подарок на свой шестидесятилетний юбилей. Часа два примеряла разные колье и браслеты, но так ничего и не выбрала. Сказала, что придет с мужем на следующий день. Но не пришла. А когда через несколько дней владелец салона встретился с ней в театре и спросил, что же она решила, произошло необъяснимое! Представляете, Клэр, супруга мэра сказала, что не только никогда не была в этом салоне, не выбирала ничего и ничего не обещала, но даже не знает, где этот салон находится. Вот такая история, Клэр! Занятно, правда? Что думаете? Виктор пристально следил за реакцией Клэр. А она вся сжалась, боясь дышать. Он улыбнулся и, сделав большой глоток кофе, продолжил, как ни в чем не бывало, – теперь я понимаю, Клэр, почему Вы всегда заказываете именно флэт-уайт. Здесь его отлично готовят. – Отрезал кусочек блинчика, обмакнул его в каштановый крем и положил в рот, - Me gusta! – с чувством произнес он, - так бы сказал твой муж Роберто? Действительно, вкусно, мне очень нравится! А почему ты не кушаешь, Клэр? - переход с «вы» на «ты» получился у Виктора совершенно естественно и своевременно. - Я не сделала ничего плохого, честное слово! Это была просто шутка, я ведь не причинила никому вреда! – Клэр едва

сдерживала слезы. - Знаю. И знаю, что ты больше не пользуешься своим даром, чтобы обмануть продавцов и официантов. - Вы и это знаете? Боже, мне так стыдно! А тогда… в ювелирном салоне это было что-то вроде захватывающей игры: получится – не получится! Она подняла глаза. Он ясно видел, что она в ужасе, и решил больше не мучить ее. - Во-первых, переходи на «ты», Клэр, я уже перешел, если ты не заметила. А во-вторых, в роли шестидесятилетней леди ты была убедительна: держалась с достоинством и элегантностью дамы из высшего общества, и костюм подобрала с большим вкусом, мне особенно понравилась брошь. На какую-то долю секунды я даже начал сомневаться, кто передо мной. Ты была просто великолепна, поверь мне. - Откуда Вы узнали? – прошептала Клэр. На комплименты она не обратила внимания. - Не Вы, а ты. Забыла? - Откуда ты узнал? – еле слышно повторила девушка. - Я там был, видел тебя. - А я тебя не видела. - Это вполне естественно, никто не смотрит на охранников, - с улыбкой отозвался Виктор. - Но, - Клэр на мгновение замерла, - в этом салоне охранники –

не люди, а собаки. Овчарки. Они там повсюду. Я ничего не понимаю! – она была в полном замешательстве. Ее искреннее удивление рассмешило Виктора. Он откинулся на мягкую спинку кресла и засмеялся так заразительно и от души, что вместо него Клэр вдруг увидела перед собой светловолосого юношу в потертых джинсах и футболке, с мотоциклетным шлемом на коленях. Это длилось лишь мгновение. В следующую секунду перед ней сидел все тот же строгий офисный руководитель, не выпускающий из рук мобильный. - Ты не обманываешь меня, Виктор? Ты был в салоне … охранником? Как это может быть? - "Мы так же таинственны…, как этот непостижимый мир. И кто сможет с уверенностью сказать, на что ты способен, а на что — нет?" – процитировал Виктор дона Хуана. – Теперь ты понимаешь, Клэр? Понимаешь? - Не знаю. Наверное. – Клэр помолчала, прежде чем продолжить. – Я всегда думала, что со мной что-то не так, что я … не знаю… больна. - Это не болезнь. Я уже говорил тебе, ты – своего рода сталкер. - Охотник? Я? - Да, самый настоящий, талантливый, но необычный охотник! Ты охотишься, – Виктор усмехнулся и выдержал паузу, - на эмоции других лю-

дей, выслеживаешь их надежды и желания и … воплощаешь их или просто действуешь соответственно. - Ты хочешь сказать, что я нормальна? – недоверчиво спросила Клэр. - Абсолютно! И ты не одна такая, Клэр, нас много. – Виктор успокаивающе дотронулся до ее руки. - Много, но не все. Почему я такая? – задала Клэр давно мучающий ее вопрос. - А как это началось, Клэр, ты помнишь? - Нет, - покачала она головой, - мне кажется, я всегда была такой, с самого детства. - Именно! Ты – сталкер практически с рождения, с того момента, как начала осознавать себя. - Но почему? - Это просто. Ты всегда боялась обидеть людей и, при этом, хотела нравиться всем, без исключения. Именно эти два чувства, два твоих намерения сделали тебя такой, какая ты сейчас. Клэр ничего не ответила. Она с благодарностью посмотрела на сидящего напротив мужчину. Посмотрела открыто и без всякого страха. Впервые в жизни она встретила того, кто понимал ее и кто мог все объяснить. Не говоря больше ни слова, Клэр и Виктор улыбнулись друг другу и с удовольствием принялись за блинчики и еще, как ни странно, не остыв-

ший флэт-уайт. Вдруг Клэр напряглась, будто прислушиваясь к чему-то. - Кто-то пристально смотрит на меня сзади, - сказала она. Виктор кивнул. - Совсем юная девушка, да? – спросила Клэр. - Верно. - Ей плохо, ее бросил парень, и ей хочется верить, что кто-то, например, я, еще несчастнее, чем она, - медленно произнесла Клэр. - Что будешь делать? – с интересом спросил Виктор. - Оглянусь, посмотрю на нее, чтобы она увидела то, что хочет. - Не знаю, правильно ли это, - покачал головой Виктор. - Ей от этого станет легче, - уверенно проговорила Клэр, и обернулась. Девушки на мгновение встретились взглядами, и Клэр вновь повернулась к

Виктору. - Ну, что? – спросила она через минуту. - Потрясающе! У девушки появился румянец, и она улыбнулась официанту, - не веря своим глазам, прокомментировал Виктор, - заказывает что-то и … флиртует! Клэр, я уже говорил, но повторю: ты – удивительная! - Я – охотница! Великая охотница! Берегитесь! – голосом своей любимой актрисы воскликнула Клэр. - О, да! Юная рыжая охотница с озорной челкой и симпатичными веснушками! – Виктор блестяще подражал голосу знаменитого актера. Оба засмеялись, громко и заразительно. - А в вашем «отделе 999» изучают таких, как я? Разные тесты, эксперименты, анализы? Да, Виктор? – неожиданно спросила Клэр, резко пре-

рвав смех. Она снова была настороже. - Нет, Клэр. В нашем центре мы учимся сами и учим других жить в гармонии с этим даром. Ведь это – дар, а не болезнь и не проклятье! – Виктор вновь был собран и серьезен. - Почему-то я верю тебе, - Клэр не отводила внимательных изучающих глаз, и вдруг весело добавила, - мой охранник! - Да, мадам мэр, - в тон ей шутливо ответил Виктор. Он сделал почти неуловимое движение рукой, и Клэр увидела его настоящее лицо. - Прокатишь на мотоцикле? До офиса Роберто? – с улыбкой спросила она. - С удовольствием! Но только если пообещаешь, что больше никогда не будешь представлять меня этаким занудой «белым воротничком»!

Реставрация Андрей Авдей В одном городке, затерявшемся где-то на необъятных просторах бывшего СССР, жил да был умный, очень вежливый и абсолютно невозмутимый мальчик, Антон Евстигнеевич. Именно так он всегда представлялся незнакомым людям, вызывая неизменную улыбку не по-детски серьёзным выражением лица. По утрам, когда наш герой уходил в шко-

лу, для соседей по дому было настоящим праздником, спеша на работу, услышать: - Вы сегодня выглядите просто ослепительно, Валентина Сергеевна. - Доброе утро, Константин Павлович, желаю вам хорошего дня. - Елена Петровна, поздравляю с покупкой, кулон невероятно красивый.

Все мамы во дворе ставили его в пример своим чадам: - Ты посмотри, какой Антошка умный, вежливый, культурный, по лужам не прыгает, девчонок за косы не дергает, родителям помогает, уборку делает в квартире, не то, что…. Естественно, в отместку дети дразнили нашего героя заучкой. Иногда, собрав-

шись вместе, громко кричали: - Антошка – картошка, соломенная ножка, сам с ноготок, голова с локоток. Но Евстигнеевич, снисходительно улыбаясь, спокойным голосом объяснял дразнилам «всю несостоятельность озвученных фактов как в части очевидной бессмыслицы и алогичности, так и в части убогости самой формы псевдопоэтического творения». В один прекрасный день родители собрались отвезти Антошку на лето в деревню, к бабушке, тем более что ребенок в последнее время не на шутку увлекся зоологией и подолгу листал каталоги с описаниями различных насекомых. - У тебя там будет огромное поле для проведения исследований, улыбался отец. - Несомненно, пап, - сосредоточенно пакуя справочники, отозвался сын. - Ты готов? - Разумеется, - и, подхватив сумку, Антон вышел во двор. Машенька из соседнего подъезда грустила на качелях. Как скучно, подружки ещё не вышли, заняться абсолютно нечем, и заучки не видно. Эх, даже подразнить некого. И тут, о чем-то задумавшись, вышел наш герой. Радостный визг мгновенно заполнил двор: - Очкарик, очкарик,

проглотил фонарик. - Мадемуазель, остановившись, невозмутимо ответил мальчик, ваше умозаключение является антинаучной бессмыслицей, лишенной всякого здравого смысла. Да будет вам известно, человеческий организм устроен так, что попадание фонарика внутрь возможно исключительно посредством внешнего хирургического вмешательства. Кстати, на вашем месте я бы показался отоларингологу, меня смущает легкая хрипотца, которая сопровождает эти выкрики. Засим позвольте откланяться, у меня дела. И, поправив очки, Антон Евстигнеевич с достоинством удалился к автомобилю, где его уже поджидали родители. *** Спустя два дня, несколько раз пообещав бабушке, что не заблудится, и, заверив, что «ориентирование на местности, тем более при наличии компаса, не представляет абсолютно никакой проблемы, а для усвоения материала необходимо закрепить полученные знания путем изучения насекомых в их непосредственной среде обитания», мальчик отправился в близлежащий лес. Который встретил его шелестом листвы, пением птиц, а еще жужжанием, стрекотанием, тонким комариным писком и сотнями других громких и еле слышных звуков. - Это же нимфалис антиопа, - Антон замер,

наблюдая как бабочка траурница, словно красуясь перед юным исследователем, величаво взмахнула крыльями и исчезла среди деревьев. - А вот и палочник, невероятно, - в следующую минуту, присев перед кустом, он увлеченно рассматривал насекомое, больше похожее на короткий сучок с четырьмя длинными ножками, затаившееся на ветке. Лес с улыбкой наблюдал, как мальчик остановился у кочки, по которой шныряли лесные муравьи, затем перед листом с присевшей отдохнуть златовлаской, потом… - Ой. Антон Евстигнеевич и не заметил, как вышел на небольшую полянку, окруженную с трех сторон огромными старыми елями, склонившими свои верхушки так, что солнце с трудом пробивалось сквозь их густую хвою. Позади тускло отсвечивало болото. - Хм, - поправив очки, присмотрелся наш невозмутимый герой, - полумрак, прохлада, а домик, как я понимаю, является вполне закономерным продолжением общего антуража. Итак, будем мыслить трезво – это мираж. Было бы неплохо заранее сориентироваться на местности. Однако стрелка компаса, словно сойдя с ума, бешено крутилась в разные стороны. - Вероятно, я попал в зону ярко выраженной магнитной аномалии.

Дверь избушки со скрипом отворилась. - Не будем впадать в панику, север там, где ствол дерева покрыт мхом. - Живу на опушке, где квакают лягушки, где старый пень сказки сказывает весь день. А вот и обед пришел, давненько я не едала мясца свеженького… - Так, так, так, кажется, в этой зоне возникают множественные галлюцинации. Дом, дверь. Все же странно, почему стрелка… – убрав ненужный компас, Антон стал лихорадочно перелистывать случайно взятый справочник по физике. - Где пройду, там беду наведу! Натоплю печь дровами березовыми… - Это же очевидно, залежи руды, скорее всего, железной! - Кикимора, пень, да я - закадычные друзья! Наточу ножи острые… - Или, если предположить… - мальчик задумался. - Кто придёт, назад не воротится. Поставлю на огонь котел с водою студеною… - Место крушения НЛО? - Погибель здеся ждет любого: и старого, и молодого. Для вкуса нежности добавлю мухоморов сушеных да лапки богомола… - Тогда все становится на свои места, это же сенсация, - Антон вскочил и рассмеялся. - Слышишь ты ме-

ня, али нет! Мальчик вышел из задумчивости и с удивлением посмотрел на стоящую перед ним скрюченную худую старуху в длинном рваном платье грязно - болотного цвета. От одного её вида тысячи мурашек с холодными лапками уже приготовились бежать по спине до затылка, не останавливаясь. Длинные, нечесаные волосы, острый и тонкий нос, а единственный глаз по центру лба злобно пульсировал красным. Глядя на Евстигнеевича, бабка плотоядно облизнулась. «Спокойно, только, спокойно». Утихомирив мурашек, Антон поклонился: - Приветствую вас, представитель высшего разума, я неизмеримо счастлив, что первым из людей встретил посланника величайшей цивилизации, способной пересечь огромные галактические пространства и достичь нашей скромной планеты. - Чегой - то? – вздрогнула от неожиданности старуха. - Кстати, не могу не отметить оригинальный фасон вашего платья, особого внимания заслуживает этот тончайший узор, над которым, уверен, трудились не один год лучшие мастера вселенной, мальчик легонько дотронулся до грязного рукава, щедро облепленного старой паутиной. - Дак ить… - Простите, пожа-

луйста, совсем забыл представиться, Антон Евстигнеевич, а вас как величать, многоуважаемая? И, если не секрет, – вы из какой галактики? Последовавший затем полный достоинства еще один поклон ввел бабку в состояние, близкое к кататоническому ступору: - Лихо, - смущенно прокашлявшись, ответила она, и уточнила, - Одноглазое, местная я. - Значит, ошибся, прошу списать это досадное недоразумение на неопытность, – вздохнул мальчик, - хотя с моей стороны непростительно допускать подобные ляпы. Думаю, пробел в части сказок мне удастся восполнить в ближайшее время. - Чудно ты говоришь, малец, - осклабилось Лихо, - но ушам приятственно, прошу в дом, гость дорогой. Дверь со скрипом распахнулась, и костлявая рука приглашающе махнула. - Только после вас, бабушка. - Заходи, заходи. - Нет, по правилам этикета мужчина обязан пропустить женщину вперед, это знак уважения. – Ишь, какой уважительный, - хмыкнуло Лихо, - ну, да будь пока по -твоему. Осторожно вслед за бабкой переступив порог, Антон огляделся и вздрогнул в душе: убранство избушки поражало невероятным сочетанием пыли, грязи, паутины и запусте-

ния. Окна, вероятно, последний раз были чистыми в момент окончания строительства, а почерневшая от копоти печь даже и не пыталась вспоминать о том, что когда-то она сияла ослепительной белизной. Пол, покрытый слоем нанесенной не за одно столетие грязи, представлял собой смесь из засохшей травы, земли, веток, каких -то костей и прочего хлама. По углам и просто с потолка свисали огромные клочья паутины, а два особо наглых паука неторопливо перебирались на неё со стола. - Присаживайся, гость дорогой, а я покамест печь затоплю да водицу вскипячу, - голодно щелкнуло зубами Лихо. Мальчик посмотрел на лавку, покрытую толстым слоем грязи, и вздохнул: - Если можно, я постою. - Что? – глаз опять засветился красным. - Брезгуешь гостеприимством? Дескать, не по чину присесть, трон царский из кости слоновьей подавай! Али домик тебе тож не по душе, в хоромах обитать привыкший? Ох и оскорбил ты меня, малец, сейчас как возьму тебя за ухи оттопыренные, да в котел кину, а потом… - Бабушка Лихо! - Ась, – осеклась на полуслове старуха, - как ты меня назвал? - Бабушка Лихо, тихо повторил мальчик, вы меня неправильно поняли, это избушка просто

невероятная. Возможно, это единственный сохранившийся ярчайший пример забытых традиций деревянного зодчества, ей цены нет, как памятник архитектуры она имеет огромнейшее историческое значение. Но вынужден констатировать, что без реставрации здесь все обречено на разрушение. Кроме того, я уверен, в наносном слое содержатся миллионы аэроаллергенов, которые самым отрицательным образом могут сказаться на вашем самочувствии. Вы рискуете заболеть респираторной аллергией, дерматозом, а если, не дай Бог, еще и аллергическим конъюктивитом… - А по-русски, раздался тихий всхлип. - Будете чихать, плакать и чесаться. Лихо, покосившись на котел, от которого уже стал подниматься пар, вздохнуло: - А ты можешь сделать енту, как назвал? - Реставрацию. - Её самую. - Без проблем, бабушка, только мне нужна тряпка, метла, совок и теплая вода. Кряхтя, Лихо достало из печи котел, выудило из-под лавки замызганный кусок полотна и метлу, вероятно, заставшую ещё уход мамонтов. - И можно вас попросить… - Антон замялся. - Что надоть, ведро какое, али еще что, - с готовностью повернулась бабка.

- Не сочтите за наглость, вы не могли бы на улице посидеть, я вам книжку дам с картинками красивыми, - мальчик протянул атлас насекомых, просто не люблю, когда кто-то под руками во время реставрации. - В другой раз съела бы за такое, это ж надо, хозяйку из дома выпроваживает, - неожиданно улыбнулось Лихо, - но уж больно ты, Антон Евстигнеевич, уважительно беседу ведешь. Давай свою книжку. *** В течение следующего часа удивленный лес внимательно слушал голоса, доносившиеся с опушки: - Как павлиний глаз – то нарисован, чисто живая… - Очень красивая бабочка, согласен, она относится к нимфалидам. А где у вас мел?.. - Под печью глянь, а тля-то улыбается, фу ты, пакость мелкая… - Это равнокрылые хоботные насекомые. А как вы тут одна живете, поговорить не с кем, не скучно? - Да отчего ж не с кем поговорить, пень старый за домом, с ним по вечерам беседы умные ведем. Кикимора болотная тож в гости когда – никогда забегает… - Пауков куда девать?.. - Выпусти за двери, пусть вокруг паутины плетут. А вот скажи мне, малец, я ить одноглазая да страшная, а ты не испу-

жалси? - Кто страшная? Да наши силиконово – ботоксные куклы по сравнению с вашей природной, не испорченной косметикой внешностью, - просто привидения на выпускном балу. Поборов смущенное хихиканье, Лихо уточнило: - А глаз один, нешто это красотою зовется? - Бабушка, это просто добавляет вам настоящего, ненапускного, шарма и оригинальности, куда воду вылить? - Да к болотцу отнеси. А богомол-то какой красавец на рисунке… - Готово, принимайте работу. С сожалением отложив атлас, Лихо обернулось и замерло. Дом не просто сиял, он светился. Печь самодовольно красовалась ярко белыми боками, сквозь отмытое стекло радостно струились лучи солнца, а начищенный до зеркального блеска котел с удовольствием отразил ошарашенный глаз хозяйки. - Батюшки – светы, – всплеснуло руками Лихо, - ну спасибо тебе, Антон Евстигнеевич, уважил ты меня, ой уважил. - Я очень рад, что вам понравилось, - покраснел от смущения мальчик. - За то отпущу я тебя, расколдую дорогу, а там уж сам добежишь до дома родного. Пойдем, гость дорогой, провожу я

тебя, - Лихо взяло ребенка за руку и, не торопясь, повело через опушку. По мановению руки между елей образовалась крохотная тропинка. - По ней иди прямо, не сворачивая, аккурат и дойдешь. - Спасибо вам, бабушка Лихо, я искренне рад знакомству с такой замечательной, доброй, отзывчивой женщиной. - Иди уж, а то я за себя не ручаюсь. Книжку забери, - костлявая рука с сожалением протянула атлас. - А знаете, - улыбнулся мальчик, - это вам подарок от меня, на память… *** - Нет, так опозориться, это просто возмутительно, решено, серьёзно займусь изучением народного фольклора, - под восхищенное пение птиц Антон Евстигнеевич задумчиво шагал по тропинке. *** А на небольшой полянке, окруженной с трех сторон огромными старыми елями, сидя на старом пне и листая атлас, вздыхало Одноглазое Лихо. - Что не так-то, проскрипел пень. - Да вот думу думаю, - из глаза выбежала крохотная слезинка, - малец-то больно уважительный, помог, беседу поддержал, подарок оставил, а я ить должна прилипнуть к нему и бедами да неудачами засыпать, несправедливо как-то. Пони-

маю, что судьба моя такая, но жалко, ему бы помочь, а не пакости строить да невезением одаривать.. - Ну так чего стонешь, помоги, - удивленно дернулся сучок, - и традиции не нарушишь. - Это как? Заходящее солнце осветило Лихо, внимательно слушавшее скрип старого, древнего как оно само, пня. На секунду светило задержалось на небосводе, словно не поверив увиденному: старух а улыбнулась и поцеловала собеседника в сучок, который тут же смущенно зарделся. *** Прошло время, мальчик превратился в мужчину и стал успешным, очень уважаемым Антоном Евстигнеевичем. В свободное время он часто приезжал в деревню и часами гулял по лесу, надеясь найти ту полянку, но … Местные уверяли, что никогда здесь и не было ни опушки, ни болота.. Кстати, и коллеги по работе, и друзья, и просто знакомые поражались тому, как неурядицы обходили стороной их босса, друга и соседа. Ну как обходили, скорее, находили того, кто хотел их создать: конкурента, завистника или нечистого на руку чиновника, превращаясь в череду мелких и очень неприятных невезений. Про таких людишек раньше говорили «Лихо пристало».

Грустная история о любви Кузнецова Антонина Даша приехала в этот городок к тете – маминой сестре – Надежде Ивановне. За плечами у нее была учеба в институте, после окончания которого Даша работала в офисе, где «подавала большие надежды», как говорил ее шеф. Но, видимо, слишком рьяно взялась она подниматься по карьерной лестнице – к осени она выдохлась: куда-то подевались интерес к работе и силы. Даже мама заметила ее нездоровый цвет лица и потухшие глаза. Это она настояла, чтобы Даша взяла отпуск и поехала к тете поправлять здоровье на свежем воздухе и вдали от забот. Надежда Ивановна – не в пример маме – оказалась строгой, не очень красивой и не очень приветливой женщиной. Суховато встретив племянницу, она выделила ей комнатку в своем небольшом, но опрятном и уютном домике и предоставила ей полную свободу действий. Выполняя наказ мамы побольше гулять, Даша пришла сюда, в местный парк, который был расположен рядом с тетиным домом, захватив по дороге с окна тетиной комнаты книгу для чте-

ния. И вот она в парке. Здесь безлюдно и тихо. Ветерок чуть покачивает вершины деревьев. Листья перешептываются, словно что-то рассказывают друг другу. Лучи солнца лениво скользят по листве, скамейке, на которой сидит Даша, и высвечивают пятна в траве, уже начинающей чуть -чуть желтеть. Да, это начало осени. Даша открыла книгу и с ходу начала читать. Книга увлекла ее. Это была история о неразделенной любви. Раньше Даша читала немало подобных историй, но эта была написана живым, даже, можно сказать, красочным языком. Скоро книга полностью захватила внимание. - Что это Вы так увлеченно читаете? Позвольте поинтересоваться, - услышала вдруг Даша и подняла голову. Рядом стоял пожилой уже мужчина, ничем не примечательной внешности, но с удивительными – глубокими и проницательными – глазами. Даше сразу припомнилась когда-то давно прочитанная про подобные глаза фраза: «Такие глубокие, что, кажется, в них можно утонуть».

«Наваждение», - подумала Даша и открыла обложку с названием. -Сергей Журавлев, - прочитала она – «История любви». Губы незнакомца чуть дрогнули от улыбки, он живо поинтересовался: - И как Вам эта книга? Неожиданно для себя Даша захотела поделиться с незнакомцем впечатлением от прочитанного. - Довольно интересная, романтичная и близкая к действительности. И, знаете, здесь героиня очень напоминает мою тетю, вот – послушайте: «С гордо поднятой головой, устремленным вперед строгим взглядом она решительно шла по аллее. В душе ее бушевала буря, но внешне этого не было заметно, лишь тонкие ее красивые пальцы сами сжимались в кулаки»… Незнакомец перебил ее: - Значит, Вы сюда к тете приехали? То-то я Вас вроде раньше не встречал… Здесь ведь городок маленький, знаете ли, если лично не знаком с человеком, то хотя бы иногда встречал его. Ну, и как Ваша тетя по-

живает? Что-то в интонации незнакомца слегка задело Дашу и не очень дружелюбно она ответила: - Тетя моя – Светлова Надежда Ивановна – просто очень похожа на героиню, никакой неразделенной любви у нее не было, а живет она возле входа в парк, совсем рядом, и на жизнь не жалуется. - Да Вы не горячитесь. Я не хотел Вас обидеть… А что Вы вообще любите читать? Незнакомец присел рядом. Голос его был спокойный, доброжелательный. И Даша разговорилась. У нее, полностью отдавшейся работе с частыми деловыми встречами с нужными, не всегда приятными людьми, давно не было такого вот просто дружеского общения. Незнакомец ничего не рассказывал о себе, но умело поддерживал разговор. А Дашу «прорвало» - впервые после окончания института она несколько сумбурно попыталась рассказать о своей жизни. И оказалось, что жила она согласно неписаному закону: «так надо», то есть чисто механически, как заведенная игрушка, а чувства ее в жизни не участвовали и как бы спали. Незнакомец не перебивал ее исповедь, он оказался хорошим слушателем. Они не заметили,

как солнце стало клониться к закату. Наступал вечер Одновременно спохватились: поздно уже. Проводив ее до выхода из парка, незнакомец попрощался и пошел по боковой аллее. Даша же, умиротворенная беседой, пошла по тропинке к дому Надежды Ивановны. *** Не было никаких деловых встреч, не надо было подписывать никаких документов, не нужно убеждать в чем-то коллег и шефа – работа незаметно и быстро отошла в сторону, но дни, как это ни странно, пролетали для Даши быстро. Она по-прежнему выходила в парк на прогулки, бродила по его аллеям, сидела на той самой скамеечке, где вспоминала иногда незнакомца. Тетя кормила ее вкусными пирогами с грибами и отпаивала молоком, которое ей приносила женщина из пригородной деревушки. Даша дочитала книгу. Возлюбленный героини уехал в столицу, ища красивой жизни и так и не узнав о любви едва знакомой провинциалки. Счастья в столице он не нашел – женился, но жена ушла к другому; на работе не ладилось; заграничные поездки изматывали и все сильнее хотелось вернуться домой, на «малую родину», но он тянул с возвращением, ему было стыдно, что жизнь так и не сло-

жилась. Героиня оказалась однолюбкой, верной своей первой любви, не обращала внимания на других кандидатов в женихи и тихо и незаметно жила в своем маленьком домике возле городского парка. На этой печальнобеспросветной ноте и заканчивалась книга. У Даши она вызвала какое-то щемящее чувство нежности к тому несбывшемуся, что могло бы быть между этими двоими, но так и не свершилось. Однажды она вдруг решительно спросила тетю: - Надежда Ивановна, у Вас была неразделенная любовь? Тетя вздрогнула от вопроса, как будто ее хлыстом ударили, помолчала и жестко сказала: - Прочитала книгу Журавлева? Да, обо мне написано – ославил на весь город, люди за спиной перешептываются… Опять помолчала и добавила уже спокойнее: - Только мне не стыдно. Да, люблю. И благодарна Богу, что дал мне это счастье. Любовь ведь и неразделенная – счастье. За такую любовь не стыдно. Она замолчала. Лицо ее было спокойно, задумчиво, на губах застыла улыбка. Казалось, она мыслями была там, в далеком прошлом – в ее молодости, где бродила вечерами по аллеям парка в надежде увидеть своего

возлюбленного. И Даша решилась на следующий вопрос: - А кто он в жизни, Ваш любимый? Где он сейчас? - Так Журавлев и есть, о себе писал, Действительность книга его правдиво показала. А сейчас где, даже не знаю. Давно уж о нем не слышала. Говорили, что болеет, часто ездит лечиться в санатории; и у нас, и за границу. Тетя не стала продолжать разговор: вышла во двор, занялась огородом. Даша чувствовала, что задела больное, что тете трудно говорить об этом. Ей хотелось сказать тете что-то ободряющее, сделать для нее что-то хорошее; но что сказать и что сделать, Даша не знала. Только почему-то очень захотелось увидеть этого Журавлева… *** Однажды Даша сидела с соседским мальчишкой в парке на той самой скамейке. Они играли в «цепочку слов». Надо было подобрать слово на последнюю букву слова собеседника. Мальчишка бойко называл слова, находя их в предметах окружающей обстановки. Даша подыскивала слова более интересные, по ассоциации. Вдруг мальчишка указал на аллею и произнес: - Вон наша знаменитость идет, писатель, Сергей Журавлев. Ладно, я побегу – мне недолго

велели гулять, а то ругать будут. Он быстро исчез. Даша посмотрела в глубь аллеи, на которую указал мальчишка. По ней шел тот самый незнакомец. Подойдя, он приветливо, как со старой знакомой, поздоровался. Но в сердце Даши вспыхнула обида – обида на человека, с которым прошлый раз она так долго разговаривала и которому так много рассказала и о себе, и о впечатлении от книги, а он даже не сказал, что он и является ее автором; это была еще и обида за тетю, за ее не сложившуюся жизнь, хотя где-то внутри Даша и понимала, что вины его в этом нет. Но эта вспыхнувшая обида жгла ее и выплеснулась потоком незаслуженных и обидных слов: - Вы не сказали мне, что Вы – автор книги, что написано там про мою тетю, что Вы – причина ее неудачной любви… Она почти кричала, бросая в него эти горькие слова. А он нежно смотрел на нее, ожидая, когда она выговорится. Оборвав свою жаркую речь на полуслове, Даша быстро пошла, почти побежала к дому тети. Журавлев не попытался остановить ее. *** На другой день Даша уехала в Москву. Она опять каждое утро спешила на работу в свой

офис. Но прежнего интереса к карьерному росту уже не было. Вскоре она встретила, как говорят, «любовь своей жизни» и вышла замуж. Потом родился сын. Новые заботы, новые хлопоты, новые чувства овладели ею. Однажды позвонила мама, сообщила о смерти Надежды Ивановны и попросила съездить с ней на похороны. Муж согласился присмотреть за сыном. Вскоре Даша с мамой уже была в тетином доме. Была поздняя осень. Листва с деревьев уже облетела. Иногда порхали первые, редкие еще снежинки. На кладбище Даша бросила взгляд на соседнюю с тетиной могилу – сердце ее сжалось: на памятнике прочла она уже знакомую фамилию – Журавлев. Кто-то потянул ее за руку, Даша оглянулась. Это был соседский мальчишка, он протягивал ей какую-то книгу: - Тебе Надежда Ивановна передать велела. Сказала, что там про тебя написано. Даша удивилась, взяла книгу и, не глядя, сунула ее в сумку. Достала она книгу только дома, в Москве, когда вытряхивала все из сумки. Это была новая и последняя книга Сергея Журавлева. Называлась она «Две встречи». Даша открыла книгу и прочитала сразу, зал-

пом. Журавлев описывал встречи с ней в парке. «Обида жгла ее изнутри, слезы душили ее. Она бросала в меня горькие, обидные, жалящие слова. Я же смотрел на нее и думал: «Как же ты похожа на мою милую, любимую, удиви-

тельную Надю, Наденьку… мою тайную любовь, в которой я так и не решился признаться ни ей, ни себе». Даша читала и не замечала, что по щекам ее катятся слезы. «Так значит, и он любил ее, думала она, - может, тоже

считал, что счастлив. Счастлив, что все-таки любил. Да, неисповедимы пути Господни…» Она закрыла книгу, вытерла слезы. Ее ждали заботы о семье: муже и сыне, которых она очень любила.

Его мечта - она Светлана Корчагина У

каждого

есть

мечта. Для кого-то самая большая мечта — это путешествия. Открывать для себя новые города и страны, встречать других людей, изучать языки. Кто-то мечтает о семье, домашнем очаге и уюте. Таким людям важен дом, они любят вечером собираться всей семьей у камина и слушать, как потрескивают дрова в огне. А кто-то мечтает уже наконец влюбиться, ощутить, какого это любить человека. Видеть его разным и принимать таким, какой он есть, уживаться с недостатками, но видеть только лучшее в любимом. Для Стайлза же самой большой мечтой была она. Лидия — вот его самая большая мечта. Девушка, которую он полюбил еще в третьем классе, но она до сих пор в его сердце. Та, у которой густые огненнорыжие волосы, цвета осенних листьев и немного золота. Та, у которой глаза цвета изумруда и

малахита. Ее глаза — цвета крепкого зеленого чая, такого вкусного и ароматного. Его мечта — дышать ею. Она пах-нет корицей. Он не-нави-дит корицу, но про-дол-жа-ет как бы ненароком садится к ней ближе, каждый раз ощущая ее запах. Лидия не похожа на других. Со своим противоречивым характером, с высоко поднятой головой и прямой осанкой Мартин была другой. Она в глаза скажет, если ей не понравилось что-то, но промолчит, если ей было приятно. Она лучезарно улыбнется, когда расскажешь ей совсем несмешную шутку. Стайлз любит её с этой ужасной красной помадой, которая так нравится Лидии. Любит её звонкий смех и слегка хриплый голос. Ему нравится, как та, широко распахнув глаза, слушает что -то действительно интересное. Ему нравится, как девушка наматывает на тонкий пальчик локон рыжих волос. Ему нравятся

эти куд-ри и его жут-ко вы-водит из се-бя, ког-да она вы-рав-ни-ва-ет волосы. Он го-тов пе-реломать её утю-жок для волос на-попо-лам, лишь бы ее волосы так и оставались чуть вьющимися. Его мечта находится совсем близко, она живет на соседней улице, но в то же время, она так далеко от него. Ведь она — Лидия. А он? Он лишь просто Стайлз. Но он верит. Верит, что и его мечта — быть рядом с ней — обязательно сбудется. Он так хочет прикасаться к ней, целовать ее ключицы и крепко держать за руку. Видеть, как Лидия мирно спит, положив голову на его плечо. А утром, судорожно начинает собираться, ругая Стайзла, ведь она снова опоздала, так парню не хотелось выпускать ее из своих объятий. Она — его мечта. А у всех мечтаний на свете есть одна удивительная способность — мечты обязательно должны сбываться.

Перехват Игорь Засыпкин Всё летело к чертям собачьим. Всё! Бизнес, достойная жизнь, обеспеченная старость. Все, что полюбилось, и к чему Полунин привык за последние четыре года. Банк выставил неожиданные требования по изменению процентных ставок и досрочному погашению части долга. А дела не шли. Объемы упали втрое. Последние торги ни чем не закончились. Покупатель был – и нет его. Свернулся и ни гугу…. Да чтоб вас! На светофоре образовался небольшой затор. Водитель первогодка никак не мог объехать припарковавшийся перед стоп-линией самосвалмусоровоз. Сонные таджики грузили в кузов черные набитые мешки. «Баран! Нашел где встать! Ночью свои мешки собирайте, уроды!» Полунин ловко вывернул свою «мазду» на встречную полосу, лихо объехал впереди стоящего горе-водителя. Остановился напротив его окна, зычно заорал: -Баран, тебя в автошколе не научили ездитьто? Или ты права купил? Осёл! Тебе «чайник» повесить надо, а не этот желтый фантик! Он рванул с места, пересекая перекресток практически перед носом

двинувшего поперечного потока. Козлы! Все козлы...! …За последнее время он и так лишился части производства. За небольшой долг пришлось отдать базу. В полцены, блин, такую базу! С подъездными железнодорожными путями, в хорошем проезжем месте, недалеко от КАДа. Вот тебе и рецессия. Все, сука, уши прожужжали об окончании рецессии и начинающемся подъеме. Да где он подъем-то? Не про нас все это. В прошлом году казалось, что можно отсидеться. Кризис не кризис, а так, пугач для дурачков неумелых. А он, Полунин, построил свою империю с нуля. Ему такие кризисы, как два пальца… Допзделся! А как все хорошо складывалось. Уже и забыл, как деньги на первые полвагона сырья наскребал. Как вымаливал скидки у прыщавого регионального представителя. Как шесть лет до этого в отпуск не ходил. Тему свою раскрутить хотелось, не до отдыха было. И что сейчас? По новой лямку тянуть?... П е р е д н я я «девятка» стала притормаживать перед мигнувшим светофором. «Некогда, некогда

стоять, итак никуда не успеваем!» Полунин на ходу обрулив впереди идущую машину вырвался на длинный перекресток. Сзади недовольно сигналя, подал голос обиженный водитель «Лады». -Баран, что ты мне сигналишь? Стой, раз бздиловатый такой! - Полунин на секунду обернулся назад, вдавил акселератор в пол и победно улыбнулся оставшимся позади машинам. Когда взглянув вперед, он и увидел её. Маленькую девочку, которая бесстрашно смотрела на нёсшийся на нее, автомобиль Полунина… *** «Новости портала «Регион - служба 02.ру. Как передает корреспондент « Региона», на беспрецедентные меры милиционеры пошли в связи со вчерашним ДТП в нашем городе, в котором погибла девочка. Напомним, школьницу сбил на перекрестке улиц Бебеля- Красина водитель черной «Mazda СХ7», который сразу после аварии скрылся. …Установлено, что две девочки, учащиеся второго класса школы № 1, переходили улицу на зеленый сигнал светофора. Одна из них выбежала вперед, вторая немного отстала. В это время по дороге ехал автомобиль

черного цвета, водитель которой сбил ребенка, протащил его на капоте почти 50 метров, сбросил на землю и уехал в сторону рынка. В городе ввели план «Перехват», в ходе которого сотрудники ДПС начали искать машины данной марки с характерными после ДТП повреждениями. Однако пока розыскные мероприятия не принесли результата. Как сообщили « Региону» в пресс-службе областного управления ГИБДД, чтобы ускорить процесс поиска, ведомство решило обратиться ко всем владельцам «Mazda СХ7» с просьбой самостоятельно предоставить свой автомобиль для осмотра на наличие механических повреждений. «Будем искать виновника ДТП методом исключения. ГИБДД просит извинения у всех владельцев автомашин данной марки за неудобства и благодарит за понимание», — отметили сотрудники Госавтоинспекции. *** Полунин рывком открыл ворота гаража, вернулся в машину и буквально пинком вогнал машину в створ ворот. Уже на излете не подпертая створка ворот стала закрываться от неизвестно откуда взявшегося сквозняка и саданула прямо в заднее крыло «Мазды». Створка жестко отлетела от автомобиля и жалобно звякнула о соседний бокс. Плевать, после раз-

беремся и с крылом, и с бампером, и с капотом. Полунин заглушил мотор, но ключи не вынул. Прибавил радио. - Экстренное сообщение, как сообщает собственный корреспондент…, автомобиль «Мазда»…. Скрылся с места происшествия… Дальше Полунин слушать не стал, дернул ключи, осмотрел остатки от подушки безопасности, и было вылез, но увидел своего соседа по гаражу позади автомобиля. Тот озабоченно рассматривал помятое крыло и качал головой. - Сергеич, ну как же ты так не осторожно? Жалко ведь ласточку, уже, так как было, не покрасишь, долой товарный вид. Сосед не торопясь обошел машину вокруг и замер возле разбитой решетки радиатора. -Э-ка тебя угораздило! Полунин не смел пошевелиться. Мелкие бусинки пота выступили на лбу, он сжал зубы, не произвольно зажмурился и выдохнул: «Всё, попался…» Сосед прищурился, вглядываясь сквозь бликующее лобовое стекло на Полунина, воскликнул: -Ты, что, Сергеич, заболел? Плохо выглядишь. Полунин поперхнулся, пытаясь ответить, закашлялся и только мотнул головой, замер в ожидании.

Сосед обошел капот, подошел к открытой водительской двери, вполне обыденно сунул руку, сказал: -Привет! Полунин пожал руку, но ничего сказать не смог. Он не был уж таким робким, но…. -Сергеич, ты советы слушаешь? Да… Я знаю всё, Виталий Сергеич, и вот тебе мой совет. – Сосед не торопясь достал сигарету, прикурил, выдохнул дым в потолок, продолжил. – Иди в милицию, пиши заяву, лучше уж так, мол, испугался, а теперь вот во всем признаюсь. Тебя рано или поздно вычислят, это легко, поверь, я в этом понимаю. Уже все каналы трезвонят про тебя, значит, накроют. Ты не бойся, я тебя не сдам. Ты сам должен…. Не то что бы мне все равно. У меня самого внучка маленькая и эту девчонку мне посвоему жаль, но жизнь штука злая, всякое бывает, так что думай, парень. Крепко думай. Больше он не сказал ничего, вышел из бокса, дымя сигаретой. *** Полунина осмотрела себя в зеркало и осталась довольна. За двадцать лет замужества она не выглядела так подтянуто и одновременно женственно как сейчас. Времена менялись. Она не молода, но сумеет урвать свой кусок от жизни. После сорока в ней словно второе дыхание проснулось. Она давно поняла, что Полу-

нин не сможет подарить ей те ощущения, которые нужны женщине её возраста. Да он и после хорошей взбучки всё равно думает только о своей работе. Козёл! И это тот, с которым я прожила столько лет! *** У ресторана «Каспий» как всегда многолюдно. Шашлык, пиво, сигареты, бизнес-ланч в обед. Слева стройматериалы - можно взять в дорогу мешок цемента, лист фанеры или мелочи еще какой. Справа шиномонтаж и сервис. Жестянка, покраска, ходовая и моторы. Все делают. Одна проблема – парковаться негде, мало места. Арсен вышел на крыльцо, по-хозяйски оглядел округу, цокнул языком, в-вах, мало место совсем. Кушать люди едут, а встать негде, нехорошо. Он покосился взглядом на стоявший по-соседству покосившийся бревенчатый дом. Забор, заросший крапивой, пыльные яблони, неказистая шиферная крыша. Сколько он хозяйку уговаривал, продай. Ни в какую. Хорошие деньги предлагал. Отказывается. Что с такой делать? У него дома умеют люди договариваться. Умные люди. Придешь, поговоришь, человек сразу все понимает, торгуется, пытает счастье свое.... Только нельзя Арсену домой, большого человека обидел, вот в Россию приехал. Здесь хорошо, даже лучше чем дома. Тоже договориться

можно со многими - милиция, СЭС, водоканал. Со старухой вот никак договориться нельзя. А клиент идет, и дела идут у Арсена, только вот места мало для стоянки. Это не хорошо. К стоянке подъехали дэпээсники, лихо развернулись, встали поперек площадки, затормозили легковушку. Сержант палочкой лихо машет, еще машина. Как же так? Арсен не выдержал, подошел к лейтенанту: -Уважаемый, а, слышишь дорогой? Стоянка здесь, да, люди кушать приезжают, да…. А вы загородили всё…. Никто такой прыти от лейтенанта не ожидал, он вмиг подскочил к Арсену, взял за плечо, развернул. - Ты, что ль, черножопый, здесь хозяин? Это ты мне указывать будешь, где мне машину поставить? Да вы, сука, зверье, охамели в корень что ли? Валите в чуркестан свой вонючий и командуйте там, уроды! Арсен совладал с собой, чтоб не сцепиться с ментом. Обидные слова. Давно никому Арсен такого не позволял. Но сдержался. Злобно зыркнул из под густых бровей, расцвел улыбкой: - Зачем ругаешься, начальник, зайди, покушай, я угощаю. Шашлык, шаурма, кебаб, лагман, все есть, вкусно у меня готовят. Но лейтенант не слушал, он склонился к открытому окошку, вслу-

шиваясь в искаженный радиоволнами голос диспетчера, потом обернулся, хлопнул Арсена по плечу, сказал: - Я к тебе позже заеду, договорим. Гаишники так же резко свернулись, включив мигалку, рванули по обочине, пыля и разметая щебенку казенными шинами. *** В приемной городского суда зазвонил звонок. Секретарша привычно про себя отсчитала до пяти взяла трубку. -Да! Заседание у неё, хорошо передам. До свидания! Она громыхнула трубку на клавиши. Стала терпеливо выводить записку. Вика не любила Селезневу, но и игнорировать её тоже не могла. Да и не переломиться, передать что звонили. Она взглянула на часы и пошла по коридору в зал заседаний. *** Людмилу подтрясывало. Она намерено не поехала на своей машине, а поймала такси, коротко назвала адрес и уткнулась в ладошки на заднем сиденье. Маринка это всё, что у неё было, а сейчас её нет. Какой-то пьяный урод убил её ребенка. Мимоходом, беззлобно проехался по её жизни. Селезнева не сдержалась и завыла в голос. Шофер, испугавшись, притормозил у обочины, таращась удивленными глазами на ревевшую на

заднем сидении бабу. - Женщина, женщина, да что случилосьто? Едем тихо, никого не обгоняем…. Только продышавшись и немного успокоившись, Людмила снова повторила адрес и попросила довезти её как можно быстрее. Как жить-то сейчас, как? Было из-за чего печенку на работе рвать, а сейчас? Мариночка, девочка моя… Они тормознули на перекрестке. Место уже было оцеплено. Патруль ДПС огородил площадку на дороге пестрой лентой. С краю, у самого бордюра под серой тряпицей лежало тело маленькой девочки лет семивосьми. Бурая кровавая лужа запеклась на пыльном асфальте. Лейтенант гаишник молча, наблюдал за тем как мать, на согнутых ногах подходила к девочке и невольно отвернулся. Врагу не пожелаешь… Людмила Селезнева, судья городского суда, сделала еще небольшой шаг и рухнула на дорогу рядом с телом своей дочери. *** - По-любому чура девочку сбил, я ихнюю манеру езды козлячью знаю, джигиты сраные! - Да, ты, Михалыч, скоро тронешься на фоне своей неприязни к хачам. С чего ты взял, что чурка это? Ты расист законченный. – Напарник, сержант милиции, недовольно покосился на лейтенанта. Он

тоже черных не любил, особенно после службы в Дагестане, но не до такойже степени. - А я и не скрываю, я их вообще не перевариваю, органически… -Это как? – сержант сбавил скорость, Михалыч, да хватит уже. До добра это тебя точно не доведет, успокойся, образуется всё… -Ну, ты, Коля сейчас бздан ул! Какое «успокойся»? Ты что, не понял что ли? Девчонку маленькую сбили на дороге и даже не остановились. Уехал сука! Да я рубь за сто даю, что это чурка! -Как знаешь, Михалыч, я и спорить не хочу. Лейтенант пожевал губу, задумавшись о чемто на минуту, потом серьезно, глядя на напарника, изрек: -А я, Коля, этой тетке помогу, я эту мразь найду, и …. Разберемся мы, что делать с мразью такой, ох достал он меня! Ох, достал…. *** - Мальчики колеса посмотрите! - Полунина въехала в ворота сервиса на своей мазде-шестерке, по-свойски, знала тут всех. И хозяина знала и брата его. -Светочка, давно тебя не видели, что-то случилось? - Да вот прогуляться решила, чего домато сидеть, Нурик здесь? Арсен пожевал толстые губы, скривился недовольно. Не нравилась

ему эта баба. И Нурик, брата не слушает, а у Арсена на людей нюх, он сразу чует, кто хороший человек, а с кем и не связываться лучше. -Там он, на заднем дворе, шашлык готовит, ты пока не мешай, народу много - заказов много. *** На перекрестке Бебеля – Красина всегда многолюдно. Три магазина, киоск Роспечать, овощной ларек, аптека, парикмахерская…. Аллея делит надвое улицу Красина. Клены, дубы, дикая яблоня, боярышник…. Молодой узбек с машинкой видавшие виды вшивает замки и ставит заклепки, мамы с колясками, пенсионеры, пристроившись на немногочисленных скамейках, обсуждают последние новости…. - Вот, Мария, так оно и есть. Бог дал, бог взял. А мне уже девятый десяток, а не забирает никто….. Лучше уж меня, чем дите несмышленое. -А водителя, то нашли? Говорят, что даже номера никто не записал, машин что деревьев в лесу –где сейчас найдешь? -У него говорят, машина приметная, и дорогая, не много таких. - А по мне так они все одинаковые…. Гоняют как сумасшедшие…. В школе № 1 митинг. Плакаты, громкоговорители, активные родители подходят на трибуну, выступают. Три фургона телевидения, одно центральное. Гаишники на

своих машинах перекрыли движение напротив школы, только маршрутки пропускают. На самом перекрестке цветы, много, целые охапки цветов и портрет маленькой девочки. Ктото принес игрушки, куклы, плюшевые мишки…. Чебурашка смотрит на проходящих мимо своими немигающими стеклянными глазами. Полунин подошел к перекрестку. Остановился, ноги дальше не шли. Конечно, его не узнают. Машина затонирована с боков в «ноль»…. А сейчас как зверя дикого гонят на флажки, настоящая охота. Радио страшно слушать…. Зачем вообще пришел? Со стороны школы донесся детский голос из громкоговорителя: -Мы обращаемся к этому водителю. Придите в милицию, мы вас очень просим…. Полунин тормознул такси, назвал адрес, водитель кивнул, назвал цену. Разве это деньги? В сто, тысячу раз отдал бы больше, если бы ты за рулем тогда сидел…. Такси развернулось и поехало в сторону рынка. Мимо промелькнули цветы, игрушки, фотография маленькой девочки и пронзительный взгляд чебурашки. Полунин закрыл глаза. *** -Ты где была, на время смотрела? - Полунин был изрядно пьян. Он встретил жену на пороге. Та нелепо мотала головой,

закидывала сумочку на плечо и одновременно пыталась удержаться на ногах. – Да ты еще хуже моего, и где, ты, солнце, шлялась? Как вообще это все понимать, Света! Полунина прямиком прошла в кухню, полезла в холодильник, брякая бутылками с вином, потом уселась на табуретку и заявила: -Виталик, открой, я хочу выпить… Мне очень плохо… и я хочу выпить. Я заслужила… Ты, Виталя, все время работаешь. У тебя встречи…контракты…. мать их…. Как ты мне надоел со своей работой… Она подняла пьяные глаза на Виталия Сергеевича и горько протяжно вздохнула. - Света, - потянулся к ней Полунин, - Я сбил человека, совсем еще маленькую девчонку…. И меня теперь все ищут… Света, ты слышишь? Жена еще раз мотнула головой, неуверенно встала и побрела в спальню. Только перед дверью она остановилась, чуть обернувшись, сказала: -Теперь ты еще и сядешь. А я опять буду одна…. Чтоб ты сдох, Полунин, ты мне всю жизнь испортил…. Мотаясь от стенки к стенке, она пошла по коридору, скидывая туфли…. *** - Как ты? Голос прозвучал неожиданно и гулко. Селезнева вздрогнула, пробудилась от мыслей, огля-

дела палату, поморщилась дневному свету в окне. - Здравствуй, Сережа. Что узнал? Брат раскладывал содержимое пакетов. Свертки на тумбочку, сок и воду под кровать. -Знаешь, его обязательно найдут. Я только что из управы, там все на ушах. Администрация подключилась. Свои машины они уже проверили. Сейчас очередь за областью, а там таких машин немного, сотняполторы…. А у тебя как? -Никак. Я с начальством переговорила. Три-пять, такая вилка…. А мне, Сережа, хочется, чтоб он землю жрал, а потом чтоб его живьем закопали…. Она беззвучно заплакала и отвернулась. Сергей пересел поближе, на кровать, обнял сестру за плечи. - Ты бы поела чего, третий день на таблетках, синяки вместо глаз…. -А мне куда прихорашиваться-то? Ты, Сергей, ведь можешь его найти? Найди его и привези. На дачу к нам, только я тебя очень прошу, найди и привези. Я знаю, ты можешь, у вас там целая служба в «наказаниях»…. Я все расходы…. Ну ты понял, прости, Сережа, я просто жить не смогу иначе, …. Я буду ждать. *** Полунин сидел на балконе. Неумело прикурив сигарету, затянулся, поперхнувшись дымом, закашлялся. Из темноты, своими немигающими

стеклянными глазами на него смотрел чебурашка. Тьфу, ты, черт! Полунин вскочил на ноги. Что ты смотришь на меня? Чего тебе надо? Что вам всем от меня надо?! «Тюрьма твой дом - мрачно пошутил чебурашка. – Ты такой весь крутой, такой весь продуманный. Обложили тебя…. Что делать то будешь, Виталик?» Черный горизонт неба вспыхнул неожиданно и ярко. В милицию точно не пойду, посадят в два счета, уехал, значит, виноват…. Так-то и вправду виноват…. Сколько у меня времени...? Неделя, это максимум. Машину надо делать…. И избавляться от нее…. По л ун и н д а ж е вскочил от внезапно пришедшего решения. Как он мог забыть?! Ударив себя по лбу, он взглянул на часы половина четвертого. Надо привести себя в порядок. И хватит пить! В помойное ведро отправился недопитый виски. *** -Колян, куда обедать поедем? – лейтенант высунулся из патрульной девятки. -Так может в «Каспии» по шашлычку врежем? – Коля расцвел в улыбке, глядя на напарника. Вообще-то Михалыч за начальника, но парень «что надо» - не быковатый, не жадный…. Я к урюкам не поеду, ты же знаешь, Коля,

мое отношение…, может в Макдональдс? А что, там нормальная еда, столько народу тусуется, не пропихнуться. Сержант скривился: -В том то и дело, не пропихнутся, а потом их поганые синтетические котлеты не пропихнуть. Но шашлык ведь лучше, да и ара тебя угостить хотел, давай, Михалыч, наведем мосты, я на себя все беру. Ты только не быкуй, я сам обо всем с ним договорюсь, лады? Лейтенант убавил громкость на радиостанции, хватит, надо и о животах подумать. А шашлык действительно лучше гамбургера. И чисбургера тоже. -Ладно, уболтал, едем, Коля, но ты сам рули, не хочу я с этим, ну ты сам знаешь, разговаривать. *** У ресторана «Каспий» с парковкой бардак, вот и сейчас негде припарковаться. Полунин доехал до места на такси, издалека завидев Арсена, махнул рукой. Тот, увидев Виталия, заулыбался, как старому приятелю. А ведь всего два раза виделись. - Здравствуй Арсен, как бизнес? Разговор есть, Арсен, посидим гденибудь? Хозяин забегаловки напрягся. Ох уж эти семейные разборки, ведь говорил Нурику, не связывайся с этой бабой. Не хорошая она, черным пятном Арсен её видит, хоть и веселой выглядеть хо-

чет. А глаза пустые, как будто мертвые. Вот и мужик её пожаловал. Что ни говори - неприятность. Нурик - младший брат и Арсену за него отвечать. А эту дуру похотливую всего несколько часов он сам на такси домой отправил. Вах, ну давай поговорим: -Ты же знаешь, Виталий, я гостям всегда рад. Может, и покушаем, я тоже еще не обедал, давай, шашлык? Шашлык вкусный, тебе, Виталик, скажу по секрету, - Арсен заулыбался, хитро прищурив глаза, - Я этот шашлык не продаю. Только для себя делаю и только из баранины. Брат готовит, пальчики оближешь! Они прошли в зал, сели в загороженной комнатке. Тут же подошел официант, уставился внимательным взглядом на хозяина. Арсен сказал, чтото невнятно, по своему, Полунин не понял, да и не важно. -У меня, Арсен, дело к тебе…., ты мою машину покупать не передумал, самое время, отдам дешево, только…. Есть нюанс один, Арсен, но тебе по плечу решить, у тебя сервис свой…. А? Ах, Нурик, Нурик, да ты просто баловень судьбы, опять тебе проперло. Значит, семейных разбирательств не будет. Арсен даже повеселел: -Уважаемый, а может мы и выпьем? За встречу, за сделку, может быть…. У меня вино хорошее, из дому прислали.

Я видел ты без машины, Виталий? Полунин выдохнул, стаканчик «Кинзмараули» ему не повредит, и желательно прохладного. Все- таки бессонная ночь даром не прошла, виски начало ломить немного и сушняк страшный. -Ты машину купишь? – Полунин с надеждой уставился на хозяина ресторана. Арсен уже разливал по стаканам принесенное вино, улыбался и вдруг серьезно спросил: -Авария, твоя была позавчера? -Моя… -Тогда рассказывай. *** Пикнула эсэмэска. Света прочитала и торопливо стала собираться. Нурик уезжает, хочет попрощаться. Что бы это значило. Обычно он ездил домой в сентябре-октябре. Случилось что? - Света, ты куда? – из кухни донесся голос пьяного Полунина. Этот козел третий день не слазит со стакана. -А тебе не все равно? Ленке каталог новый пришел. Схожу ненадолго. Полунин махнул рукой, мол, вали. На кого похож? Козел, да и только. Жри больше, скотина, а рога расти будут. Полунина невольно улыбнулась шутке, скидала в сумочку все причиндалы, сунула мобильник в задний карман джинсов и вышла, громче,

чем надо хлопнув дверью. *** Нурик был доволен. Если уж честно, надоело жарить шашлык и местных баб отоваривать. Дела хотелось, настоящего, опасного. Нурик молодой горячий, он не овца, он – волк. А волк на одном месте не засидится. Волк рыщет. Волку дом не нужен. Арсен предложил тачку отогнать, он уже обо всем договорился, на границе встретят, проводят. Давно дядя Гурчен, хотел такую машину и вот все срослось. И цвет, и год, и марка. Только вот решетку радиатора никак найти не могут, две недели доставки - большой срок. Арсен торопит. Завтра утром, по холодку в путь. Три тысячи километров. Нурик водитель хороший, с шестнадцати лет водит. Дома чаще всего на классике Жигулей. Очень нравится пятеркабэха и конечно шикарный мерс пятисотый, может и шестисотый, но Нурик не знает, не сидел в таком. А эта машина другая, тоже хорошая, быстрая и современная. Салон в коже, вставки светлые, солидно смотрится. Но самое главное…. -Здравствуй, Светочка, шикарно выглядишь, кушать хочешь? -Да нет, Нурик, что-то случилось? Зачем домой едешь? Нурик таинственно улыбнулся, взял Полунину за руку, повел в мастерскую. Света непонимаю-

ще головой завертела, задергалась, но уступила, вошла внутрь. И отпрянула. В середине зала стояла полунинская мазда. Госомера точно его. Неужели он здесь? Сердце предательски ёкнуло, она вырвала руку от Нурика. Нурик снисходительно посмотрел, улыбнулся довольный. -Не волнуйся, эту машину я купил. Брат помог, конечно…. Домой надо её переправить. Вот и собираюсь так срочно. Нравится. -Да что я машины не видала? Тем более эту. – Полунина театрально надула губки. Подумаешь, машина…. -А на заднем сиденье ездила, - Нурик перешел на горячий шепот, взял Свету за плечи, привлек к себе. – Давай, прокатимся, с ветерком. У Светы в глазах чертики блеснули. А поделом ему, козлу такому. Сам виноват. А Светка Полунина девочка живая. Да с таким красавцем чернобровым…. *** Сергей Селезнев положил трубку телефона на рычаг. В ежедневнике поставил последнюю галочку. Всех обзвонил. Везде силки расставил. Разве можно ускользнуть. От любого преступления след остается. И здесь следы имеются. В случае чего он будет знать одним из первых. Живет где-то человек, два глаза, два уха, семья, наверное, дети…. жи-

вет и не мучается совестью. Мучился бы, давно объявился. Да как такого земля носит. Сестра вроде оклемываться стала. По делу начала говорить. А так все в окно смотрела да плакала. Конечно горе это, но жить-то дальше надо. Время лечит, время все по местам и расставит. И виновных накажет и погибших оплачет. Только вот помочь немного надо. Вот с утра и звонил по этому поводу. Пришлось все связи поднять. Сочувствовали, соболезновали, а Селезневу не это надо. Всего лишь чтоб глаза закрыли, да не кричали громко. Лучше вообще это дело похоронить и не вспоминать. Но как журналистам пасти захлопнуть. Дня не проходит, чтоб не упомянули по радио или ТВ про ДТП это. Дело только усложняется. Ну да ладно, разберемся…. *** Восток заалел, зарделся, заря притушила звезды, проснулись ранние пташки, то здесь, то там зачирикало, защебетало. Арсен вышел на крыльцо, зябко поёжился, зевнул. Посмотрел в сторону юга, туда, где родной дом, мама, сидящая на завалинке под старой арчой. Дядя Гурчен, протирает стекло белой «Волги», маленький Саматик собирающий абрикосы, тетя Зара спешащая на рынок…. Нурик выгнал машину из бокса. Мотор тихо стрекочет, галоген про-

резал щель в предрассветных сумерках, хороший автомобиль, хорошая погода, опять проперло Нурику. Ну да ладно, на то он и везунчик. Арсен протянул вчетверо сложенный листок: -Маме передашь, на словах скажешь, что все хорошо. У Арсена всегда все хорошо, пусть не волнуется. Нурик обнял брата, сел в машину и выехал на проезжую часть. *** Патрульная машина 219 ГИБДД Октябрьского РУВД выехала на развязку. Место прикормлено. Габаритные огни, превышение скорости, просроченный техосмотр, езда в нетрезвом виде, тонировка не по ГОСТу… Мало ли правонарушений, рутина, ставшая привычной работой. Лейтенант Апраксин, в очередной раз, заполняя протокол, взглянул в зеркало заднего вида. С проспекта Маркса неторопливо и вальяжно выехала Мазда СХ7, повернула направо, проехав метров двадцать в направлении поста остановилась у обочины. Лейтенант, перестав заполнять протокол, окликнул напарника: -Коля, посмотри, чего он там тормознул, наша ведь машина, по ориентировке, да еще без решетки радиатора, ну-ка помаши ему. -Сделаем, Михалыч! Сержант, неторопливо помахивая палочкой,

пошел в сторону автомобиля. На полпути водитель Мазды дал задний ход и, доехав до перекрестка, развернулся на девяносто градусов, ударил по газам. Апраксин взвился: -Коля, беги сюда! – взглянув на нарушителя, сидевшего на пассажирском сидении, рявкнул, Вылезайте, живо! Лихо, развернув патрульную девятку на ходу, включив сирену лейтенант, подобрал сержанта и кинулся в погоню. Не уйдешь, от Апраксина еще никто не уходил. Хоть и мотор у их машинки слабее да не в том дело. Вот и свиделись…. - Коля, запрашивай по базе и попроси подстраховать, мало ли… Стрелка на одометре подкрадывалась к отметке 150. Мазда летела в сторону выезда из города, заметно удаляясь. Дальше развязки и можно потерять машину в два счета. Ах ты, черт, машинку бы помощнее. Вот у гаишников в приморье нет таких проблем, там патрульные на «Марках II» ездят, на крузаках, хондах…. Хоть и рули неправильные. В них дури выше крыши, не то, что наши шушлайки. Что для «Лады» капремонт? Да ей хоть второй движок поставь, всё одно корытом останется. Однако ситуация изменилась. Убегающий водитель на выезд не по-

дался, а, наоборот, свернул в прилегающий поселок. Ну, голубок ты и попался здесь. По шоссе, да еще в тихие утренние часы, когда трасса незагружена у девятки против японца шансов никаких. Совсем по-другому по пересеченной местности. Гаишник как раллист, не связан не правилами, ни машину свою не жаль казенная она. Расстояние все сокращалось. Дико визжала сирена, синие блики от мигалки только добавляли драйва. -Водитель автомобиля мазда, остановитесь и прижмитесь к обочине! Водитель Мазды…. Но уг о н я вш и й свернул сначала в один проулок, затем в другой, пытаясь оторваться. -Стреляй, Коля, по колесам, х*ли, так гоняться долго будем? Ему только на ровную дорогу выехать и он нас сделает. А я, Коля, нутром чую, наша эта машинка, та, которую ищем! Так и вышло, гонщики выскочили на дублер и каждый вжал акселератор в пол. -Уходит ведь, Коля, уйдет с-сука! – кричал Апраксин. – Стреляй, мать твою, по колесам. Сержант выхватил «Макаров», трижды выстрелил в несущийся на дикой скорости автомобиль. Мазда присела задом на правую сторону и со всего маху врезалась в бетонную опору ЛЭП. Патрульная по инерции проскочила, едва не задев семерку, переле-

тев невысокий бордюр, прорезала колесами газонную траву. Словно по команде гаишники выскочили из машины побежали к искореженной японке. Апраксин с ходу рванул дверь, однако она оказалась заперта. Лейтенант ударил рукояткой табельного пистолета по стеклу, то разлетелось в мелкую крошку. Не помня себя, Апраксин заорал: -Выходим из машины! – рванул за плечо водителя и отпрянул. На него смотрело обезображенное в кровавую кашу лицо Нурика. В гнетущей тишине зазвонил телефон. Апраксин повертел головой, затем открыл заднюю дверь, поднял сотовый застрявший между сидением и стойкой, нажал кнопку: -Алло! -Нурик! Я телефон у тебя в машине оставила…! Ой, кто это…? *** Патрульный милицейский уазик въехал во двор элитной новостройки. Сторож на шлагбауме безропотно поднял шлагбаум. За ними двигался форд-экспедишн с наглухо затонированными окнами. Без лишних разговоров несколько крепких мужчин двинулись в подъезд. Поднялись на 14 этаж, благо лифт работает, позвонили в квартиру номер 144. Именно так значился адрес владельца автомобиля Мазда СХ7: улица Забелина, дом 68, корпус 5, квартира 144.

Ждали долго, наконец, двери открылись, на пороге морщась и нелепо моргая, появился хозяин. -Полунин Виталий Сергеевич? Хозяин невнятно кивнул. Больше его ничего и не спрашивали. Аккуратно взяв под руки, вывели из подъезда и усадили на заднее сидение внедорожника. Соседка, возвращающаяся из универсама, недовольно хмыкнула, когда из подъезда вывалило несколько человек. Она брезгливо посторонилась всем своим видом показывая, что с таким хамьём, и связываться не собирается. Джип не торопясь объехал двор, направился к шлагбауму и, выехав на улицу, степенно покатился в сторону выезда из города. *** В поселке все друг друга знают. Здесь все живут с основания. И общаться приходится часто. Общие дела. Дорогу надо в улице восстанавливать. Мусорную площадку новую делать. Собак бродячих прогнать некому, шляются по поселку как дома…. Да мало ли дел общих? Здесь вот чиновник с администрации живет, зовут все просто Палыч, здесь владелец рекламного агентства, здесь прокурор, судья, адвокат, мент из управления, депутат… Простых нет, да и не смогут продержаться. Взносы на содержание и

поддержание не хилые. Здесь работяге какомунибудь не выжить просто. Доходы нужны соответствующие. Вот и организовался поселок. Только для своих. С деньгами люди и власть предержащие. Не Рублевка, но все же… Большой черный форд-экспедишн затормозил у дома номер восемь. Селезневы. «Машина неихняя, на других ездиют.» Сторож Семеныч не торопясь двинулся по улице в сторону кирпичного строения номер восемь. -Семеныч, чего тебе? - В проеме ворот показался силуэт брата хозяйки. – Тебе все не спится? Ну, давай, бывай! Въехала машина, ворота брякнули, изнутри заперли на засов. *** Опять начала болеть голова. Полунин уже шестые сутки пил и от головной боли избавлялся лишь очередной долей алкоголя. -Выпить дайте или попить хотя бы! -Обойдешься! – голос по ту сторону прожектора, обычный, даже обыденный. Полунин сощурился, пытаясь разглядеть, что там по ту сторону ослепительной лампы. -Козлы! Или попить дайте или выпить! На этот раз никто не ответил. Из-за фонаря высунулась мохнатая ушастая мордочка со стеклянными немигающими глазами…

В кухне, где на стене приютились старинные жестяные ходики, с гирьками-шишичками шел разговор: -Я привез его… -Как он? -Сходи, посмотри…. - Ты со мной пойдешь? -Зачем? Я все приготовил, он привязан к креслу - опасаться нечего, тебя он не увидит…. Да это и не важно…. Там, на столике, как в подвал зайдешь, справа, я приготовил…. - Сережа. Может, вместе спустимся? -Зачем? Я все сделал, как ты просила… - Ну, я так не могу! - Ты хоть сходи, посмотри на него…. А то, и вспомнить будет нечего…. -Я боюсь… -Ну, ты же сама просила…. Я сделал. -Отпусти его. -Как это понимать? - Никак, просто отпусти его, завтра ему предъявят обвинение. -И дадут три года, да еще условно! -Ну и пусть, зато по закону. -Люда, ты сама-то знаешь, чего хочешь? - Я все уже решила, греха на душу брать не буду, Сережа…. Отпусти его. Я все равно не смогу этого сделать. -Как знаешь…. *** По шоссе по направлению города шел

человек. Разорванный рукав на пиджаке, мятые брюки, запыленные черные лакированные туфли. Перед большой стелойуказателем названия областного центра он остановился, пошарил в карманах, достал мятую пачку сигарет. Долго нащупывал зажигалку, но так и не нашел, остановил проезжавшего мимо велосипедиста -дачника, прикурил у него. Затянулся глубоко и долго, так что закружилась голова. Потом встал у обочины прищурясь, провожая внимательным взглядом проезжавшие мимо автомобили. В каждой сидел чебурашка и махал рукой. Вот еще один маленький чебурашка и вот еще один - он смело шагнул навстречу рейсовому автобусу. Тело отлетел шагов на двадцать. Пассажиры, сидевшие на задних сидениях, кубарем покатились по проходу. Раздался скрип тормозов и комфортабельн ы й м е ж д уг о р о д н и й «Вольво» застыл на обочине. Водитель открыл двери, выскочил из салона побежал к телу. Оглядев обезображенный труп, он сел на землю не торопливо закурив. Пассажиры неуверенно выходили из автобуса, пугливо посматривая в их сторону. *** Перекресток жил своей жизнью. Светофоры бойко перемигивались между собой, сновали машины, пешеходы. Бездомная собака рванула через дорогу перед идущим КамАЗом. Послышался визг

тормозов. Повезло - проскочила. Внезапно с неба прогремело, подул ветер и по пыльному асфальту забарабанили крупные капли. Люди суетно заторопились, забегали, небо нахмурилось до неестественной черноты, и полил настоящий проливной…. Дождь мыл тротуары, вит-

рины магазинов, пожелтевшую листву деревьев. С фотографии на перекресток смотрела маленькая девочка, живые цветы лежали охапкой. Маленький ушастый зверек с немигающими стеклянными глазами уставился на дорогу. -Мама, мама, чебу-

рашка! Женщина тянула за руку мальчика лет шести под козырек магазина. - Да, чебурашка, чебурашка, успокойся ты, промокли вон все…. Уголки маленького рта дернулись, глаза тщеславно блесн ули. Дождь это хорошо.

Огонек Протопопов Георгий Мама сильнее меня, и если она понастоящему решит чтонибудь такое нехорошее выкинуть, я не справлюсь. Мне кажется, иногда я могу вспомнить этого ребенка- его мысли, переживания, его страхи. Страх, думается мне, определенно был, но насколько это был страх за себя? Ребенок не понимал и был в смятении, а мама... мама была сильнее, была неоспоримой, любимой и выше неба в детских глазах. Она не могла причинить вред, в такие вещи просто не веришь. Мама лежит на своей смятой постели, а я сижу в углу и жду, когда на нее подействуют десять таблеток ацетилсалициловой кислоты- последние в нашем доме. Потихоньку даже строю смутные планы о том, как бы пополнить запасы лекарства. Это так просто и так невозможно. А еще едаона тоже заканчивается. Слишком много проблем.

Мама почти ничего не ест, я тоже могу потерпеть, но ей нужен сахар, а его почти не осталось. Она всегда просит, чтобы вода была сладкая, и рядом со мной стоит полная кружка. Я жду, когда мама вернется. В комнате полумрак, шторы задернуты, потому что в последнее время я очень редко выглядываю на улицу- вид за окном внушает безотчетный ужас, и совершенно не представляется, каково это будет туда выйти. Но придется. Мама лежит неподвижно, и мне страшно вымолвить и даже подумать о том, на что это похоже, но со мной мое терпениеэто то немногое, что у меня осталось. И надежда, конечно же, хотя там, в то время, я не могу выразить всех своих мыслей и чувств. Вспоминая, мне кажется, что ребенок был подвешен в пустоте, выдернутый из привычного мира, лишенный точек опоры, не знающий, не понимающий как реагиро-

вать на новые условия, но делающий все возможное, все возможное, чтобы вернуть свою жизнь, то, что считал своей жизнью. Полагаю, я горжусь этим ребенком, собой из этого прошлого. Лекарство начинает действовать, я вижу это по тому, как начинает вздыматься мамина грудь: поверхностно и часточасто, будто дрожь, будто рябь на поверхности водоема, и дыхание ее становится слышимым- все больше, переходит во всхлипы и постепенно- не сразу- выравнивается. Мама поднимает вверх правую руку и одновременно открывает глаза. Растопыривает пальцы, долго смотрит на них, и на ее неподвижном лице проявляется мимика: она хмурится, подергивает губами, моргает. В горле ее возникают хриплые звуки. Не сразу, не с первой попытки, но ей всетаки удается произнести: -С-Сашка? -Я здесь, мамочка! - кричу я, срываясь с мес-

та. Первым дело м трогаю мамин лоб- все еще горячий, но уже не настолько. А иначе и не будет. У меня есть платок, пытаюсь вытереть выступившую на ее лице испарину, пытаюсь укрыть ее, потому что она дрожит, пытаюсь обнять ее, не могу сдержаться и целую ее в пышущую жаром щеку. -Мамочка, ты проснулась! Так долго! -Я? Кто? Она слабыми жестами отталкивает меня, силится сесть, и я ей помогаю- со всей осторожностью, своей детской заботой и нежностью. -Я хочу пить?спрашивает мама; голос ее дрожит и все еще не может найти верный тембр.- Я хочу пить. Кто? Я подношу ей кружку и держу ее своими тонкими слабыми руками, пока мама пьет, глядя в пустоту перед собой. Потом она просто сидит, все также смотрит в никуда, и я сижу у ее коленей,- бесконечное ожидание- это то, чему мне пришлось научиться. Постепенно черты ее лица разглаживаются, невыразимое, запредельное выражение покидает ее, мама как будто успокаивается, хотя и выглядит невероятно усталой. Наконец она обращает на меня внимание. -Я же просила больше этого не делать. Зачем? Я просила? Я попрошу. Ты не понимаешь, Сашка. -Ты же болеешь,

мама,- почти шепчу я, обнимая ее ноги. -Ты ничего не понимаешь. -Я люблю тебя,совсем уже шепчу я,сильно. -Зачем? Кого? Ребенок вздрагивает как от удара, похожий на маленького испуганного зверька. Но вот мамина рука ложится мне на голову, и мамин голос снова меняется, становится чуть теплее, почти, но не совсем такой же как раньше, но ребенку достаточно и этого. -Папа не пришел? -Н-нет,- я столько времени нахожусь в замороженном- и заторможенном- ожидании, плыву в пустоте, почти не думая, просто что-то делая, просто пережидая, а сейчас непрошенные слезы так и подступают к горлу, обжигают глаза. -Он не придет,- это еще один удар, нанесенный вскольз, мимоходом, на который мама даже не обращает внимание, и в ее голосе звучат нотки прежнего равнодушия, отчужденности, но я изо всех сил стараюсь сдержать слезы, потому что верю и знаю, что мама возвращается, настоящая, такая, какая она есть, ей просто нужно немножко времени. -Послушай, Сашка,- говорит она позже,мне кажется, нам надо будет поговорить о том, что тебе делать дальше. Посмотри-ка на меня. Я поднимаю голову, плохо вижу из-за застилающих глаза слез, од-

нако мамино лицо почти такое же как раньше, и ее взгляд, кажется мне, лучится былым теплом, и я больше не могу сдерживаться; я не реву,- слезы просто текут и текут. Мама нежно гладит меня по щеке, по волосам. -Эй, какая же ты у меня растрепа. Давай-ка я тебя причешу. Где расческа? -Я сейчас!- Я спотыкаюсь, натыкаюсь на все подряд, не знаю, куда метнуться и ничего на свете не хочу так, как найти эту несчастную расческу. Кручусь волчком, в глазах темнеет от ужаса, думаю, что никогда не найду, и все будет разрушено, но неожиданно вспоминаю, что недавно видела ее там, где и всегда - на трельяже. -Вот!- я мчусь к ней; мама опять выглядит безучастной, но оживает, когда я осторожно вкладываю расческу в ее руку. Сажусь на пол, и мама начинает меня расчесывать. Волосы скатались в комки, и мне немного больно, но зажмуриваюсь я не от этого, а оттого, что погружаюсь в удивительное ощущение тепла, в те прошлые солнечные утра, которые даже в памяти как будто бы давно и безвозвратно померкли. Когда они были, эти времена, если считать от моего тогда? Вероятно, не так уж давно по обычным меркам, не более двух недель назад, но иногда время течет совершен-

но иначе, и каждый прожитый день вмещает в себя одну из бесконечностей. И даже теперь, из своего далека, я воспринимаю все именно так. Хотя ведь прошлого нет, а точно также нет настоящего и будущего. Что, впрочем, не обесценивает любой момент восприятия. -А давай я тебе косы заплету,а? Будешь у меня красивая. Мама разбирает мои волосы на пряди, и вдруг замирает. -Я не могу,- каким -то потерянным голосом шепчет она,- Все эти узоры. Что это такое? Сашка, что происходит? Я вся сжимаюсь, думая, что с мамой опять начинается это, но почему так быстро? Неужели нужно было больше лекарства? Но у нас ничего не осталось, даже тех, которые я однажды- пугаясь и поминутно замирая от страха- взяла в квартире тети Риты, нашей соседки, которая улетела в отпуск, но оставила нам ключи. В одно из первых своих просветлений мама подробно объяснила мне, какие лекарства ей могут помочь, в каких количествах, и до каких пределов я могу увеличивать дозу. В тот самый первый раз, когда я еще ничего не знала, но, обнаружив у мамы ужасный жар и, подчиняясь какому-то безотчетному импульсу, дала ей сразу две таблетки аспирина. И это сработало, правда, очень ненадолго. Но путь, казалось, был найден. С

тех пор- сколько уже бесконечных дней?- с каждым разом я растворяла в стакане воды все больше таблеток. Вот то,помимо аспирина, что, следуя указаниям мамы, мне удалось н а й т и : «Ц и т р а м о н », «Анальгин», «Вольтарен», «Д и к л о ф е н а к », «Н ур о ф е н », «Н а й з », « И б у п р о ф е н » , «Парацетамол», «Ринза»не только таблетки, но и бутылочки с детскими сиропами, пакетики с порошками, все, что смогла. А теперь ничего не осталось. Зато я знаю, что мне нужно искать в аптеке. Только бы до нее дойти. -Послушай меня, Сашка,- произносит мама спустя достаточно долгое время, и я немного расслабляюсь под ее руками. Она все еще со мной.- На этом все. Ты больше не должна этого делать. Сколько ты мне дала? -Десять. -Это меня убьет в конце концов, а эффекта будет все меньше. Ты должна позаботиться о себе. -Ты поправишься, мама, ты не умрешь. -Я уже давнымдавно мертва, дочка. Но какая разница? Меня и не было никогда. Ты этого не сможешь понять. Меня и сейчас нет. То, что я говорю с тобой, ничего не значит. Может быть, и тебя нет. Ничего нет. Мы никогда ничего не видели, не знали и не понимали. Оно и к лучшему. Все это только кажется. Какой смысл?- Голос мамы холодный, чужой и пустой,

но ее руки гладят мои волосы, а я сижу тихо, как мышка, безумно боясь и, в то же время, не желая отпускать этот момент. -Сашка, ты здесь? -Я здесь, мамочка! -Мы разговариваем? Ты меня слушаешь?.. Тебе надо уходить. Телефон не включился? -Нет. Не знаю... зарядка кончилась. Света нет. -Это везде так? Люди... разве люди... ктото мог и остаться. Ты же осталась. Или нет? -Я здесь... -Это ты? Точно? Прости... очень сложно... узнавать тебя... и я не могу... читать твое лицо. -Все будет хорошо, мамочка. Я знаю, ты поправишься. -Нет! Нет, Сашка. Это разве болезнь? Забавно, я ведь это знаю. Нейроны... отстреливают как... как попало, вот и все. Мы никогда не существовали как целое,- мама вдруг поднимает левую руку, словно школьник на уроке, да так и забывает про нее.- Ты должна уходить, найти таких же как ты. Послушайся маму, пока ей еще не все равно. Ты кого-нибудь видела, в смысле, людей, как ты? -Там только Лешка. -Все еще стоит? -Стоит. Ему собака... ногу погрызла. -Я же говорила, девочка, Лешка умер. Просто, наверное, не знает об этом. Мне совершенно не хочется об этом гово-

рить, тем более Лешка меня пугает до жути. Да и зачем это нужно, когда мама рядом? Я изо всех сил обнимаю ее ноги. -Я тебя не брошу, мамочка. Подожди, сейчас я сделаю вкусный бульон. Тебе надо покушать. -Ты не успеешь. Лучше делай, как я сказала, если хочешь жить. Мне-то без разницы. Я поднимаю голову и замечаю, что левый глаз мамы смотрит прямо на меня, а правый- совершенно независимо- обшаривает сумрачную комнату, ни на чем подолгу не задерживаясь. Я замираю от ужаса и обиды, хочется кричать. Почему так быстро? Нео жи д ан н о и правый глаз уставляется на меня, а ее поднятая левая рука приходит в движение- будто выстрел- и отвешивает мне хлесткую пощечину, от которой я отлетаю почти на середину комнаты. -Убирайся, тупая сука!- слышу я сквозь звон в ушах- Долбаная тварь! Сученыш! Скотский выблядок! Паскуда! Я почти ничего не вижу из- за слез, не соображаю, держусь за щеку, хнычу на полу, а мама вдруг вскакивает, словно кто-то дернул за невидимые веревки, ее рот широко открывается, и весь мир раскалывается нечеловеческим воем, страшным, раздирающим до костей и странным, будто мамино горло забито кусками стекла и они перека-

тываются в нем. Я становлюсь совсем неподвижной, похоже, что впадаю в торн, как те кролики с Уотершипского холма и могу только смотреть сквозь мутную пелену и вижу свои руки, испуганно вскинутые- тоненькие как прутики, хилые, не способные ни от чего защитить, и мама несется на меня, неумолимо, но в последний момент огибает по какой- то невообразимой дерганной дуге и врезается в шкаф позади. Там она замирает на какое-то время вне поля моего зрения, я слышу только ее дыхание, больше похожее на глухой утробный собачий рык, затем она снова появляется, р аст ер янн о к р ад ет ся вдоль стены, все также гротескно дергаясь. Только бы не окно, думаю я. Всегда боюсь, что мама может нечаянно выпасть,- это еще одна причина, почему шторы плотно задернуты. Мама добирается до них, обшаривает ткань и вдруг отпрыгивает в сторону. Не знаю почему, но эта преграда, как и некоторые другие, к счастью, всегда оказывалась для нее непреодолимой. Мама опять находится рядом со мной и стоит, извиваясь в странном танце, пустые глаза ее блуждают, но ни на чем не фокусируются. -Какого цвета эта чертова волна?- неожиданно кричит она и этим приводит меня в чувство. Я снова способна двигаться и потихоньку отползаю

в сторонку, за постель, к выходу из комнаты, не спуская с мамы испуганного взгляда. Это уже не она, я знаю, и дальше будет еще хуже, но в конце концов она успокоится, это я тоже знаю, упадет на пол или на кровать, лучше бы на кровать, вся закаменеет, и вот тогда я возьму влажное полотенце, оботру ее, приведу в порядок, как смогу, покормлю ее теплым бульоном- иногда она не может глотать, но нужно выбрать правильный момент,- а потом... но лекарства больше нет, и эту проблему придется решить. Я выползаю из спальни, опять растрепанная, будто и не причесывала меня мама и не гладила своими горячими руками, плотно затворяю за собой дверь. Все, что может причинить вред, все, что смогла, я из комнаты вынесла, а взамен набросала одеял, подушек, одежды, и в таком замкнутом мирке мама обитает и ни разу не попыталась его покинуть. А в моем распоряжении вся остальная квартира и весь мир, если я решусь в него выйти, но большую часть времени я провожу в маленькой гардеробной- фактически, это просто большой шкаф, встроенный в стену. Ребенку из моего тогда вполне хватало и этого,остальной мир был слишком велик и слишком темен для детского разума. -Ты выздоровеешь, мама,- шепчу я, на слабых, дрожащих ногах направляясь к своей ма-

ленькой уютной пещерке, которую я соорудила в шкафу.- Я никуда от тебя не уйду. Внутри постелен матрас, есть одеяло и подушка, а еще мои куклы и кролик Орех- большой, точная копия настоящего кролика. Раньше был и свет, пока не сгорел весь запас свечей и пока не кончилась зарядка в телефонах, на которых я подолгу разглядывала фотографии из прошлой жизни, в то время как мама шумела в своей комнате. Но темнота в шкафу меня не пугает, больше не пугает- здесь мой маленький мирок, и я верю, что в нем со мной ничего не случится. Весь ужас снаружи, и я давно это поняла. И ужас внутри людей. -Привет,- говорю я, заползая на матрас,привет, я Эльза, я Анна. Привет, я Олаф. Я сворачиваюсь калачиком, обнимаю кролика, прячу свое заплаканное лицо в его мягком мехе. Из маминой спальни доносятся ритмичные удары, какие-то восклицания время от времени- незнакомым, почти нечеловеческим голосом. Не знаю и не хочу знать, что она там делает. -Поспим немножечко?- шепчу я; слезы никак не останавливаются.- Уходи. Уходи, Огонек, уходи. Уходи, прошу тебя. Мой папа всегда любил острое, а особенно жгучий красный перец, который называется «огонек». Бывало, мама

ставила на стол большую тарелку супа, папа съедал одну- две ложки, а потом брал длинный стручок перца и смачно откусывал. Затем он зажмуривался от удовольствия, открывал рот и делал так: «А-а-а-хх!». А мне в такие моменты он представлялся неким сказочным драконом, и, казалось, сейчас наружу вырвется жаркое, но очень красивое пламя. Меня это прямо завораживало. Когда я впервые почувствовала исходящий от мамы жар, мне сразу вспомнился этот «огонек», даже не знаю, почему, и таким он для меня и остался, и каждый раз, засыпая, я шептала одну и ту же молитву о том, чтобы огонек ушел. Теперь в доме и на улице все чаще тихо, все как будто успокоилось, а еще недавно мир и каждая частица меня самой содрогались от звуков, которые могут быть только в кошмарах. Я подолгу лежала зажмурившись, закрыв уши ладошками, но все рано слышала этот бесконечный вой, рычание, крики, плач за стенами, за окнами, везде. Но все проходит. Сейчас редко кого можно увидеть и услышать, если не считать Лешки. Лешка, мой сосед снизу и одноклассник появился несколько дней назад с той стороны, где окна у нас выходят не во двор, а на улицу, то есть, его можно увидеть с балкона в большой комнате и из окна кухни. Он стоит

внизу, на тротуаре четырьмя этажами ниже. Просто стоит в тени высокого клена и ничего не делает, смотрит вверх, и всякий раз, когда я выглядывала, у меня возникало такое чувство, что он пялится прямо на меня, но, может быть, он просто глядит на свои окна, которые под нами. Весь его вид, то как он стоит там, и его взгляд- все это пугает меня до дрожи в коленках, правда, увидев его в первый раз, я пыталась покричать ему с балкона, позвала его по имени, а потом села с колотящимся сердцем и тихонечко уползла в комнату. А потом я видела собаку- совершенно случайно, из окна кухни. Собака- большая беспризорная псина- бежала совсем по другой стороне улицы и почти пробежала мимо куда-нибудь по своим делам, но вдруг круто развернулась, перебежала дорогу и бросилась прямо на Лешку- вцепилась ему в ногу и не просто укусила, а начала грызть, жевать. Я завизжала, а собака так же неожиданно отпрыгнула и унеслась прочь. Самый ужас заключался в том, что Лешка абсолютно не обратил внимание- продолжал стоять, как стоял. Я видела ужасную, но подозрительно бледную рану в прорехе его разорванной брючины, видела кровь на тротуаре, но крови до странности мало- впрочем, это не то, на что я

могла обратить особое внимание. Мне хватило мимолетного взгляда на это... мясо... и на лицо Лешки- пустое, ничуть не изменившееся, страшное. Позже я кричала, топала, дергалась и извивалась перед окном: -Пошел вон! Пошел вон отсюда! Убирайся, Лешка! Дурак! Дурак! Ты дурак, Лешка! Конечно, я зеркалила мамино поведение, но это было вполне естественно. А потом я лежала в своей темной пещерке, изо всех сил обнимая Ореха, долго плакала, никак не могла успокоиться. На другой стороне улицы- прямо напротивесть продуктовый магазин, а чуть дальше находится аптека. Я выглядываю в щелочку, слегка отодвинув занавеску, стараюсь не увидеть Лешку внизу. Там тишина и как будто никого нет; двери магазина открыты. Всего лишь выйти во двор, обогнуть дом, перейти дорогу, ну и Лешку обойти. С таким же успехом все это могло бы находиться на другом конце мира. Я болела. Очень сильно заболела перед тем, как все началось, поэтому моя память о тех событиях хаотична, отрывочна, перемешана с кошмарами. Вероятно, воспоминания были бы точно такими же даже если бы я была абсолютно здороваслишком многое обрушилось на мозг, больше, чем можно уместить в себе. Но так или иначе. Помню, что у меня

поднялась температура- а до этого я носилась во дворе целый день, радуясь тому, что начались летние каникулы,- и мама дала мне лекарство и сказала, что утром мы пойдем на прием к врачу. Но потом, кажется, мне становилось все хуже, и мама с папой вызывали скорую и никак не могли дозвониться. Я помню все это как сонобрывки тревожных разговоров, даже крики, тени на стенах при свете ночника. И папа, скорее всего, сам убежал в приемный покой за врачомбольница от нас совсем недалеко. Возможно, впрочем, кое-что из этого мне только мерещилось. Я, например, не могу сказать, когда именно и куда ушел папа, не знаю даже, сколько часов или дней я была в забытьи, но когда я очнулась на мокрой и измятой постели- с кружащейся головой, с пересохшим горлом и дрожащими конечностями,- в квартире была только мама. Я проснулась от странных звуков вокруг: за стенами где-то в доме кто-то кричал- тонко и страшно, с недолгими паузами: «И-и-и-и-и-и-и-и -и-и!». На улице тоже ктото вскрикивал время от времени- монотонно, как птица: «Хоп! Хоп! Хоп!». И непонятные шорохи совсем неподалеку. Но при этом совсем не слышно машин и любых обычных уличных шумов, типичного городского фона, на который обычно даже не обращаешь внимание. Кошмар продол-

жился в реальности, и мое сердечко забилось быстро и тревожно. -Мама!- позвала я тоненьким испуганным голоском. Никто не отзывался. Дверь моей комнаты была закрыта, воздух застоялся и пах потом, болезнью. Этот шорох. Я бы спряталась под одеяло, но и без того было слишком душно. -Мама? Бесконечно долго я собиралась с духом, прежде чем выбралась из постели, понуждаемая страхом и жаждой, тихонько подкралась к двери- босая, растрепанная, во влажной пижаме,- потянула за ручку и выглянула в узкую щелочку. И все время слышала это «И-и-ии!» и «Хоп! Хоп!» и еще что-то далекое, неопределенное. И шорох- определенно у нас дома- звук с каким рвется бумага. В коридоре был полумрак; очень долго я собиралась с духом, прежде чем вышла. Дверь в родительскую спальню была приоткрыта, и мне были видны не столько тени, сколько намеки на движение, сотканные из света с переменчивой интенсивностью. И звук доносился оттуда. На цыпочках я прокралась к двери, сама не понимая, отчего так бьется сердце, откуда этот тягучий, прилипчивый страх. Какая-то часть меня уже сообразила, что не все в порядке. Я заглянула в спальню. Мама была там. Родная, любимая. Страх,

так и не дойдя до сознания, немедленно отступил. Ведь мама была здесь, со мной- молодая, красивая, в своем шелковом халате с ярким цветочным принтом, который мне очень нравился. Надежная, домашняя, и значит, все хорошо. И это мама была причиной странных звуков. Похоже, у нас затеялся ремонт. Вот так все просто, и ничего страшного. Мама сдирала со стен обои- руками, методично, упорно,- и на полу уже скопилось достаточно бумажного мусора. -Мама?- позвала я. -Пф,- вздохнула мама, не оборачиваясь, продолжая отрывать маленькие клочочки там, где обои плохо отходили.- О, Сашка, ты как раз вовремя. Видишь, тут... невозможные, ужасные линии, вот, смотри. А потом пропадают. Так нельзя. А тут вообще ничего нет. Как это? Исчезло... Сашка, подойди-ка ко мне. -Мама, я... я...подбежала и обняла,- испугалась... -Сашка, подойди ко мне. Я подняла голову. -Я же здесь. -Сашка, ты скоро? -Вот же я! -Сашка? Ты где? Куда подевалась? Подойди. Я прямо у окна. Я посмотрела на окно в паре метров от нас, снова на маму. -Мамочка?- Липкий страх, оказывается, никуда не делся, всплыл

на поверхность- тут как тут. И только сейчас я почувствовала сквозь халат, какая же мама горячая.Ты шутишь, да? В репрезентации себя я вижу ребенка в его когнитивном развитии во взаимодействии с радикально пошатнувшейся средой, не знающего о проприоцепции, кинестезии, нейронных связях, ни о чем таком. Но ребенку хватало той малой доли информации, которую он был способен воспринять, чтобы на уровне чувств, эмоций, на уровне самого тела начать подозревать, что его мир рушится ко всем чертям. Огонек пришел. Я все пыталась поймать мамин взгляд, а она смотрела куда угодно, только не на меня. Но то, что я видела в ее глазах, отрешенно обегающих комнату, словно глядящих сквозь предметы и стены, заставляло меня цепенеть. Это был не мамин взгляд, не ее глаза. -Мамочка, ты заболела, да? У тебя жар. Это я тебя заразила? -С этой стороны ничего нет,- произнесла мама; голос ее тоже как будто изменился, почти незаметно для слуха. Но ушли куда-то знакомые, родные интонации, исчезла душа. И я вдруг поняла, что и голос больше не мамин. Маму украли, а на ее месте... кто? Мир всегда рушится в одночасье, и едва ли можно к этому подготовиться. -Оно хочет воды,-

сказала мама; ее руки прекратили метаться по стене, безжизненно повисли, все ее тело в моих объятьях словно окаменело. И пышет жаром, не хуже печки.- Напоите. Или выбросите. Ничего не надо. -Нет- нет, я не хочу, я потерплю,- заторопилась я, но сообразила, что мама, наверное, говорит о себе.- А! Я сейчас, я быстро! Я стремглав побежала на кухню, уже ни на что постороннее не обращая внимание, набрала воды. И вот тогда мне и пришла в голову идея дать маме лекарство, и я растворила в стакане две шипучих таблетки аспирина. Бегом вернулась к маме, расплескивая воду. А сама так и забыла попить. К счастью мама в тот раз довольно покорно все выпила, правда, стакан мне пришлось держать самой. Дальше... мама в конце концов вернулась. Это был первый раз, когда мне удалось вернуть ее из того запредельного места, которое я не могла даже представить, разве что в самом жутком кошмаре. Вернулась не сразу, спустя наполненный страхом, тревогой, неопределенностью промежуток времени, не особо отложившийся в памяти. Помню как мама осела на пол среди всех этих кусков обоев, помню как она заплакала. -Ох, Сашка,- зашептала она сквозь всхлипы,- вот бы мне проснуть-

ся. Вот бы проснуться. Это так... так страшно... -Мамочка!- Я снова обнимала ее и всхлипывала вместе с ней.- Ты же не спишь. Ты здесь. Я с тобой! -Господи, Сашка, бедная моя. Я уже никогда не проснусь. -Не говори так! -Я не знаю, дочка. Прости. Ничего не знаю. Немногим позже мы пошли на кухню. Маму шатало, я, как могла, старалась поддерживать ее. И все время говорила, говорила без умолку: -Мамочка, ты заболела. Я тебе лекарство дала. Тебе немножечко легче, да? У тебя... пинтература...- от волнения я даже забыла, как выговаривается это слово. -Что ты мне дала?перебила мама. -Ас... аспирин. Не надо было? Две таблетки. -Ага,- кивнула мама.- Ты молодец, Сашка. На кухне мама набрала воды и выпила еще две таблетки, потом рассеянно посмотрела по сторонам. Я вспомнила, что тоже хочу пить, а еще хочу в туалет, но отойти от мамы не решилась. -Сашка, а есть у нас что-нибудь сладенькое? Так хочется сладкого, не могу. Пока я соображала, мама сама взяла со стола сахарницу, начала доставать и по одному рассасывать кубики рафинада. Мне еще больше захотелось пить. -Можно попить? -М-м, конечно, что

за вопрос? И мне налей. -Мама, ты проводишь меня в туалет? -Сашка, сходи сама, не маленькая ведь. -Я боюсь. -Сходи сама. Прости меня, мне очень... не по себе. Ты не бойся, я здесь. А папа где? -Не знаю. Хорошо, мамочка, я сама схожу. Ты сядь, посиди. Я все-таки сходила в туалет, набралась храбрости, очень уж сделалось невтерпеж. Еще больше страха натерпелась бы, если бы в доме не оказалось света, но тогда еще он был- отключился только через пару дней. Когда я вернулась на кухню, мама стояла у окна, смотрела на улицу. -Что-то произошло, Сашка,- сказала она, не оборачиваясь.- Это не только со мной. Господи, это везде. И телефоны не работают. Я же не дойду до больницы. Я подошла к маме и тоже с опаской посмотрела на улицу. Первое, что увидела, сильный пожар вдалеке, даже не сам пожар, скрытый множеством домов, а клубы черного страшного дыма, неспешно возносящиеся в небо, отраженное от низкого неба зарево. И никаких людей, хотя это «хоп-хоп» не прекращалось. И никаких едущих по дороге машин, но на углу, сбоку, на самом перекрестке были видны сразу несколькопокореженных, перевернутых. Даже один автобус. Я отвернулась преж-

де, чем до сознания дошло, тела ли там, рядом, или просто тени, или еще что-нибудь. Потом мы вернулись в спальню. Мама была очень плоха, пару раз чуть не упала, а добравшись до кровати, сразу легла. Но она продолжала говорить со мной бесконечно усталым, слабым голосом. Говорила о папе, обо мне, о своей болезни, о лекарствах, обо всем сразу. Большую часть из сказанного я не воспринимала, просто бездумно слушая мамин голос и держа ее за руку, но, сама того не осознавая, запоминала, откладывала в себе, чтобы извлечь в нужный момент. Голос мамы все слабел, язык начал заплетаться, слова путаться, а рука становилась все горячей. -Мы уйдем,- шептала она.- Нам помогут... или ты уйдешь... одна... вдруг... а вдруг... ктонибудь... то... что... И в какой-то момент мама вдруг вскинулась, огляделась в тревоге. -Сашка, чем это пахнет? Ты не чувствуешь? Сука, чем так пахнет? Где мое чертово тело? И я увидела, как ее взгляд... просто уходит, и взамен на поверхность выплывает... пустота, только пустота. Конвульсии, звериный оскал, чужое лицо. Ребенок не знал, да и не смог бы осознать, что его привычный хрупкий мир уже никогда не

вернется. Я просыпаюсь от тишины. Мама успокоилась. Всегда успокаивается, впадает в это состояние, лежит как камень, иногда с открытыми неморгающими глазами, почти не дышит. Я выползаю из своего убежища. В коридоре привычный сумрак, но на улице деньтот же самый или другой, какая разница. Время иллюзия, как и все на свете, и не имеет значения. Я чувствую голод, не могу вспомнить, когда ела в последний раз. Подхожу к спальне, заглядываю: мама никуда не делась, лежит на постелиэто хорошо. Потом пробираюсь на кухню. Я теперь всегда хожу по дому именно так: осторожно, крадучись, на цыпочках. Или стремительными перебежками. Что из продуктов осталось? Немного макар о н , н е м н о г о к р уп (оказывается, я люблю овсянку), бульон в пакетике, чуть-чуть муки, из которой я научилась делать лепешки, еще сухофрукты, но тоже почти закончились. Продукты практически на исходе, но сколько-то протянуть еще можно. Лекарство для мамы важнее, а его нет. Об этом я боюсь думать. Теперь сложно представить, как это я гуляла целый день, и меня даже с трудом могли затащить домой. Память кажется такой... невзаправдашней. На кухне сталкиваюсь с еще одним проявле-

нием реальности: у нас больше нет газа и воды в кране. Растерянно сажусь на стул, не могу поверить. Почему-то совсем не задумывалась, что так может случиться. Когда пропало электричество, я тоже этого не ожидала. Мне бы, наоборот, удивиться, что газ и вода продолжали поступать так долго, но это выше моего разумения. Я даже не могу осознать, насколько теперь все осложнилось, насколько критично для выживания, и какие у меня шансы и дальше оставаться в своей квартире. Я не плачу, воспринимаю все с жалкой покорностью, долго сижу на стуле, совсем нет сил и желания шевелиться. Вот бы укрыться, спрятаться от того, что ждет впереди, вот бы прилетел Фалькор и унес меня в волшебную страну. Вместе с мамой. А там бы папа, улыбаясь, вышел из красивого дворца и встретил нас. В последнее время я все больше обитаю в грезах и все меньше в реальности, я и не знаю, что такое реальность. Мама как-то сказала, что этого никто не знает. Никто и никогда не контактировал с реальностью напрямую, человек так не устроен. Возвращаясь, мама говорит все более странные вещи, а ребенок слушает, хотя и не понимает. Я не ем, голод исчезает, как любая иллюзия, поглощается той проблемой, что как неприступная гора встала передо мной: до меня начина-

ет доходить, что именно сегодня, а не в гипотетическом «когда-нибудь», очень- очень скоро мне предстоит выйти из дома. Я сижу, пока не замечаю, что вновь и вновь совершаю одно и то же движение: кручу головой вправо- влево в неосознанном жесте отрицания. И вдруг тишина вокруг становится столь плотной, а груз на мне таким тяжким, что я не выдерживаю, кажется, вскрикиваю и бегу к маме. В спальне, как всегда, сумрак. Какой-то новый запах, который я не могу определить. Нехороший запах. Мама неподвижна. Лежит на спине абсолютно прямо, вытянув руки вдоль тела. Лежит страшно, но я уже привыкла видеть ее такой. Пугаюсь я позже, когда беру маму за руку. Жесткая, почти несгибаемая, но и это привычно... много долгих мгновений проходит, прежде чем я понимаю, что рука холодна как лед. Огонек ушел. Наверное, что-то взрывается в моей головебеззвучно, безысходно,меня накрывает беспросветным темным облаком. Все уходит, ничего не остается. Времени больше нет. Где-то внутри своего бесконечного кошмара я прихожу в себя: мамина рука все еще в моей, мои губы что-то шепчут, сердце стучит, бьется все сильней от безумной надежды- мама проснется, я

принесу лекарство, все будет хорошо. И вдруг мама открывает глаза. Они кажутся неправдоподобно огромными на чужом заострившемся лице. И похожи на две дыры, словно пустые глазницы на брошенной маске, провалы в черные бездны. Глаза поворачиваются, смотрят на меня. Этот взгляд... в нем нет моей мамы, в нем никого нет, но ребенку это неважно, а тело реагирует по-своему: замирает в ужасе, цепенеет. Мамины губы, до этого плотно сжатые, бескровные, расходятся, воздух странно шипит меж зубов. -Один,- говорит мама. Это не голос, это призрачное клокотание, шелест песка на ветру.Один... два... три... пять... восемь... Она все еще смотрит на меня, и на какуюто секунду ее взгляд вдруг проясняется, я вижу, как дрожат зрачки, впиваются в меня... а потом скользят куда-то дальше, пропадают, мутнеют, будто кто-то подышал на оконное стекло. Глаза останавливаются и уже никуда не смотрят, рот так и остается приоткрытым. В моем прошлом, настоящем и будущем, которые суть одно, во все мои времена это – самые страшные мгновения моей жизни. Я стою посреди комнаты, вижу перед собой стену с ободранными обоями, на маму не смот-

рю, не вижу этих глаз, которые убили и похоронили во мне всякую надежду. Я как будто не здесь, меня самой уже нет. Ничто не узнается, все проплывает мимо. И нет никаких точек отсчета на опустевшем листе, чтобы сказать, сколько это продолжается, но (чего могло бы никогда не произойти) меня пробуждает звук. Непонятный, но смутно знакомый, позабытый звук на улице- растянутый, нарастающий, продолжающийся, удаляющийся, исчезающий. Я иду в большую комнату, выхожу на балкон. Улица пуста, если не считать Лешки, который все так же стоит внизу- одинокий, потерянный. Больше Лешка меня не пугает. Этот страх, как и большинство страхов в моем ненастоящем и настоящем мире, перегорел. Смотрю вдоль дороги, в обе стороны. Разбитые машины на перекрестке никуда не делись, они меня уже никак не тревожат, но, глядя на них, я узнаю, что это был за звук. Машина. Громкая, может быть, грузовик. Он проехал прямо по этой улице, под моими окнами, и скрылся, но что -то ведь это значит, что-то это должно значить. Лешка, что за сила так настойчиво гонит меня куда-то? Стою возле входной двери, прижавшись к ней ухом, пытаюсь чтонибудь услышать кроме шума собственного серд-

ца. Тишина, вроде бы, тишина. На мне кроссовки, джинсы, футболка и толстовка. На улице не так уж прохладно, но мало ли. Волосы собраны в хвост, у ног стоит рюкзак, на котором картинка с летящей Блум- он совсем легкий, там только Орех. Я никогда не буду готова, но кто меня спросит. Оборачиваюсь. За углом во мраке коридора мне мерещится тень, будто воздух там более густой и плотный. Почти уверена, что это мама стоит там, невидимая, смотрит своими глазами, молчит и не дышит. Сердце мое почти выпрыгивает, в глазах опять непрошенные слезы. Подхватываю рюкзак, выхожу. Закрываю дверь, замок щелкает. Я перебежала дорогу, иду совсем по другой стороне улицы, но Лешка все равно увязался за мной. Почему-то это меня совершенно не удивляет, как будто я знала, что так и будет. Если что, ему за мной ни за что не угнаться, он плетется довольно далеко, ковыляет, его ноги, кажется, совсем не гнутся. Пусть себе идет, старается ведь. Я не захожу в аптеку, не захожу в магазин, иду себе по тротуару в этой нереальной тишине, прохожу мимо площади, мимо парка, на мосту через речку останавливаюсь. Лешка тоже останавливается в отдалении посреди проезжей части. Его лицо повернуто в мою сторону, но я не знаю, куда он

смотрит, что вообще видит. Однажды в школе нам читали дневник блокадной девочки. Я запомнила, хотя и не могла представить что стоит за этими строками: «Умерли все. Осталась одна Таня». А теперь, думаю, я знаю. -Осталась одна Сашка,- шепчу я. Смотрю на мутную воду. Ребенок верит,

что мама каждый раз пыталась что-то донести, нечто очень важное. Ребенку так хочется верить. В то, что смерти нет, что мы не существуем сами по себе, всегда разбросаны во всех и во всем, что нас окружает. Нас нет нигде и мы всегда где-то есть. А значит, и уйти насовсем не можем. Мама где-то рядом. Как и ребенок- в прошлом, настоящем, бу-

дущем. Все мгновения не растянуты на какой-то шкале, они всегда одновременно, и из любого можно посмотреть на себя и вокруг. -Пойдем, Лешка,говорю я.- Куда-нибудь и придем. Лешка делает мучительно неуклюжий шаг. -Один,- говорю я.Один... два... три... пять... восемь... тринадцать...

О тщеславии, или Охил и Нихил Евгений Халецкий Длинная и бессвязная притча 1 Есть пороки, от которых один вред. Есть зависть, эгоизм, пьянство. И так уж устроен живой человек, что от этого сложнее всего избавиться. Существуют, однако, пороки иного рода. Упрямство, например, делает человека ослом или бараном, и когда он вековые стены таранит — скрипят ржавые скрепы, как у чиновника память. Попутно разворотит, разрушит то, что никому не мешало и ещё постояло бы, — это как пить дать. Непростые, в общем, есть в человеке части. Но характер выглядывает через них именно. Среди них тщеславие — то самое большое

окно на фасаде, в котором характер голый стоит всеми своими выпуклостями и впадинами. 2 Вначале смешно даже: упёрся этот характер ногами в сцену, подсвеченный, что наша телебашня. Хочется спросить: — Куда лезешь, Охил? В небо? А падать приготовился? Верхом вниз. Но ничего не спрашиваешь, а выключаешь его и идёшь спать. Казалось бы, от зимы до зимы — долго разве? Праздники, отпуск, праздники. А Охил уже не то что мы с тобой гражданин, а над равными главный, пастух нашего стада граждан. Стадо моё вспотевшее, дребезжащее; скажут в пропасть прыгнуть ему — прыгнет

в пропасть; передним помогут задние. Написано же: — Граждане и гражданки! Любите Родину, присылайте свои вопросы заранее! Равные — разные — смотрим на него через микрофон, дышим; слова вырываются из него со слюной, если посмотреть сбоку и ближе. Эмоции! — говорят. — Сам бы попробовал так, часами рубить слова — весь бы слюной вышел. Не у всякого, отвечаю я, столько слюны есть, чтобы ТАКОЕ губами дать и после этого выжить. А тот вцепился в тумбу гербовую и ревёт, жив ещё значит — всех: рабочего чёрного, актрису переносного театра, строгого зека, покрытого патиной — всех нас пере-

живёт, раз уж начал. 3 Нихилу не идёт трибуна, он едет в небо на другом транспорте — говорит: «На своём горбу!», некоторые считают: «На заднице!» Жена гениальности его не стесняется, иногда и на себя напяливает; коллеги видят в нём не художника, но мастера бухгалтерского учёта. Граждане, если спросить о нём, и без того лицом крепкие, делаются ещё. Картины его и вазы, где умышленная мазня попадается, покупают и продают. Потолки над его картинами выше и выше. Но Нихилу одних денег мало. Он купил, что сказала мать, и ещё осталось. Подъезд многоквартирного дома, где он проживает, старинной мебелью из современного Китая захламлён. Диваны, камины, кресла, комоды, проходы между ними в ширину ноги. С дивана с подлинно обывательской наблюдательностью Нихил замечает в телевидении потенциал. Стоит его благополучной бородке в студии замелькать — жар вырывается изо ртов зрителя, как ненависть из кирпичных печей. Одни говорят: — Не искусство! Другие: — Видали вашего Дали! Вдали! Репортёр совсем свежий, неопытный гово-

рит: «У вас там клише на клише» — и Нихил дарит парню его же лицо в золотой раме. Нежному чувству к самому себе в любом есть местечко, и вот уже шмыгает носом молодой репортёр. Всем ветвям власти Нихил принёс эту жертву маслом — судьям, министрам, депутатам, генералам. Расходовал в день по холсту, и больше всего труда занимала белая линия внизу справа: Нихил. После года жертвоприношений приходит депеша из департамента каких-то связей: явиться, сидеть, ждать. К нему! К отцу государства (точнее сказать, к дяде, если коррупция — государства сестра). Утром, когда в голове каждая мысль мучительна, Нихил пришёл, молчит, слушает, сидит. А через стол сидит наибычнейший человек, в преобычайнейшей белой рубашке и галстуке. Полосами бросают на него свет жалюзи. Нихил закрывает глаза и понимает с головной болью: «Будущее, которое он видит, настоящего всегда лучше. А настоящее — всё хуже с каждым днём». Нихил снял с заказчика зарисовки, сделал мерки и унылой улицей пошёл в свой подъезд. Навстречу попадались галстуки и рубашки. Нихил спрашивал: — Знаете, кто я?

Граждане хватали ноги в руки. Н и хи л з ли л ся : «Могут предположить ваши умишки, что у времени есть конец? Как у улицы, дома, того забора. Конец неизбежный, как время есть». Ровные, равные у граждан лица. Не скажешь по ним, что где-то совсем рядом идёт мыслительный процесс. «Но всегда есть способ время остановить!» — сказал Нихил и ровно месяц потом никого не видел, кроме слуг, сновавших по лестнице тенями. — Экономика растёт? ВВП развивается? Так и напиши: развиватель. Даже художники знают, что так не говорит никто. Нихилу это без разницы. Гражданам об открытии памятника сообщили в тех больших газетах, где плохие новости сосланы в зарубежный раздел. В приливе субботнего энтузиазма, с детьми на плечах, шкрябали граждане подошвами мостовую. Граждане тянулись на свет страны. Весь свет страны высадился из машин, стал вкруг зачехлённого памятника частоколом дорогих причёсок. Приготовился восхищаться. Покрывало слетает, и Солнце пользуется пятиметровой бронзой как своей — всем стало видно: свет страны боит-

ся солнечного света. Переносный смысл прячется от прямого. И никто вовремя не разглядел надпись на постаменте: Нихил. В плане остался

последний пункт: заказчик — голова — серебряная пуля. *** Говорят, истории тщеславие принесло мно-

го чего. Людям же от него одно лихо. Приз — в лучшем случае — памятник с надписью «Нихил». Что на языке Цезаря означает: Ничто.

Ух, какая женщина! Вадим Сыван В настоящее время я – совсем не женатый мужчина. Почему так получилось – это тема для отдельного рассказа. Вобщем, я, достигнув возраста ровно в треть столетия, то есть тридцати трёх лет и четырёх месяцев, пока холостякую. Меня это устраивает. Мою маму – нет. Женщин на работе, которых мы сегодня 7 марта поздравили всем нашим мужским коллективом – тоже устраивает; много у нас незамужних и разведённых женщин. Но я жениться не тороплюсь. Среди коллег женского пола пару я себе пока не нашёл. Вот такой я привередливый. Вот такой принципиальный. После поздравления женщин, когда в обеденный перерыв отгремело застолье с многократными «Ура!» в честь наших женщин, я поехал домой никуда не торопясь. Цветы для мамы уже стоят в банке в квартире соседа Ивана. Он любезно согласился временно подержать их у себя, благо, его жена с детьми уехала к родственникам. Сев в электричку, я

вставил в уши наушники и стал, слушая песни, сочинять стихи. Люблю я этим делом в электричке заниматься. Отключаюсь от мира, и занимаюсь, и сочиняю… Пишу в блокнотик, чтобы потом перенести готовое в свой домашний компьютер. Пока ехал, песни сменялись одна за другой, а потом я аж усмехнулся, так как после прозвучавшей песни со словами «Младший лейтенант – парень молодой…» зазвучала песня «Полковнику никто не пишет», а после неё – «Настоящий полковник». Я хоть и относительно молод, но дослужившись до звания полковник, уволился из армии. Никак с армией и своей службой в спецназе не мог жениться. Пять раз свадьбы расстраивались по моей вине (точнее – по служебной). В последний раз – пять лет назад, так вообще уже шёл я в ЗАГС, где меня ждала невеста, но по тревожному звонку оперативного дежурного пришлось срочно прибыть в часть и уехать в служебную командировку. Кто с таким не-

обязательным человеком жить будет? И единственная жена, откровенно говоря, из-за моей непредсказуемой службы сбежала от меня к полковникуштабисту (а я тогда ещё только капитаном был). Вот и решил я свою женитьбу отложить до лучших времён. Лучшие времена почему-то пока игнорировали меня и не спешили ко мне приходить. Нет, у меня было всё необходимое для семейной жизни: двухкомнатная квартира в престижном районе ближайшего Подмосковья, машина (на которой я почти не ездил), хорошая работа с приличной зарплатой, но это ещё не нормальная личная жизнь, а так – прелюдия… Вот и моя станция! Как раз к этому времени я уже закончил сочинять стишок, посвящённый в канун 8 Марта, естественно, ей – армии. На перроне было к моему удивлению немного пассажиров, и я в полголоса запел вместе с певцом зазвучавшую в наушниках песню «Ах, какая женщи-

на!». Очень уж нравится мне эта песня. Почему бы не подпеть певцу? И вдруг меня сзади за локоть кто-то прихватил. Я резко (как учили в спецназе) обернулся и увидел улыбающуюся симпатичную женщину, которую только что обогнал. Правда, что она симпатичная, я до этого не знал, но понял, что это я её обогнал, по её пальто. Она что-то мне сказала, но я совершенно не расслышал, так как музыка у меня в наушниках выставлена на довольно громкий уровень. Пришлось скинуть один наушник: –Извините, что Вы спросили? Я не расслышал. –Мужчина, это Вы про меня сейчас пели «Ах, какая женщина – мне б такую!»? Собравшись было автоматически ответить, что это я просто подпеваю, я взглянул в её глаза и почему-то ляпнул: –А про кого же ещё! –Понятно. За свои слова отвечать надо! Мужик сказал, мужик сделал! – она мило улыбнулась, сложив губы в бантик. Руки её были заняты цветами и бумажным пакетом, в котором, похоже, лежали подарки. Кивнув на поклажу, я спросил с серьёзным видом: –Это Вас на работе с наступающим Международным женским днём поздравили?

–Ну да! И не только с 8 Марта. –Что значит – «не только»? Попрошу выражёвываться ясней. Вам тут – не армия! Она улыбнулась и протянула мне цветы: –Не поможете донести? А то ветер меня с цветами сдувает, как пушинку. Цветы моментально оказались в моих руках, хотя я и не собирался их брать. –А что же – муж?! Не мог встретить? – я уже приревновал этого гипотетического мужа к ней. –Чей муж? Если Вы – про меня, то я не замужем. А мужей подруг к провожанию меня до дома как-то неприлично вызывать. –Ясно и понятно. Только не понятно про «не только». –У меня завтра, 8 Марта, и день рождения. Вот так мне не повезло. Может, уже пойдём, а не будем здесь на ветру стоять? Дельная мысль. Я согласно кивнул. Любимая песня в наушнике закончилась и началась новая песня «Остановите музыку!..» Так я и сделал – остановил музыку, нажав на «паузу». Вместо музыки в голове зазвучал внутренний голос: «Оно тебе надо?! Жалеть не будешь?» –Посмотрим, – ответил я вслух внутреннему голосу. –На кого Вы хотите посмотреть? – приятно

и как-то загадочно улыбнулась женщина. –Ну, не на себя же! На себя я уже не раз смотрел… –Что-нибудь интересное хоть раз видели? –Военная тайна! Пока идём, я предлагаю перейти на… (тут я поперхнулся от сильного ветрюги, неожиданно застрявшего в моём горле). –На бег? – она улыбнулась (приятная у неё улыбка, и щербинка между верхними зубами даже красит эту улыбку). –Предлагаю перейти на «ты»! Вы – не против? Она оглянулась по сторонам, будто кого-то поискала, и серьёзным шёпотом сказала: «Мы – не против!» Настала моя очередь улыбнуться. Кажется, мы с ней – одного поля ягоды. Она – не только симпатично-умная, но ещё и со здоровым чувством юмора. Меня это сильно обрадовало. А ветер, действительно, сильный дует: меня из-за букетов, находящихся в прозрачных кульках, парусило, чуть ли не разворачивая… и всё почему-то в сторону этой симпатичноюморной женщины. –А может, познакомимся, наконец-то? – эту фразу мы сказали одновременно и расхохотались на всю улицу. Я решил представиться первым: –Александр (-дра), – мы опять произнесли

свои имена практически одновременно, и вновь рассмеялись. –Если так и дальше пойдёт, то нам не о чем будет разговаривать, – глядя мне в глаза, с лукавой улыбкой сказала Саша. Обалдеть! Буквально те же слова и я только что собирался сказать, но что-то меня удержало. Я лишь посмотрел на неё и покачал головой, цокнув при этом языком. –Ты что, хотел то же самое сказать? –Так точно! Саша с интересом взглянула в моё лицо, чуть обогнав меня: –Ты не военный, случайно? –Уже нет… Так, с армии привычка осталась (почему-то не захотелось ей говорить, что я ещё полгода назад был кадровым военным, так как на «гражданке» не все относятся к отставным военным как к нормальным людям, считая их солдафонами с единственной извилиной в голове, и то – от кривой пули). –А я – всё ещё при погонах. Тут настала моя очередь взглянуть её в лицо с удивлением, для чего мне пришлось чуть обогнать её: –Да неужели? И звание есть? –Есть. –И сколько звёздочек на погонах? –Пока – одна, а дослужусь ли до большего числа – не уверена.

–Младший прапорщик? Улыбнувшись сомкнутыми губами, она кивнула: «Почти. Офицерское у меня звание, Саша». –Ага, значит – младший лейтенант, –Угадал. Только с двумя просветами погоны. –Ух, ты! Ух, какая женщина! «Товарищ майор», разрешите, я так буду обращаться к Вам при моих близких? – перефразировал я цитату из фильма «Бриллиантовая рука». Она гордо задрала нос и… споткнулась. Я успел подставить согнутую руку, за которую она ухватилась и удержалась от падения вперёд. Мы рассмеялись. Пока смеялись, поскользнулся и я. Теперь уже Саша нас обоих кое-как удержала. Рука у неё довольно-таки крепкая, не юморная. Гололёд, надо сказать, тоже был нешуточный. Мы шли и болтали обо всём, кроме как о нас самих: о прошедшей недавно зимней Олимпиаде в Сочи, о ситуации на Украине, и начали говорить о несовершенстве защиты наших мобильных телефонов от прослушиваний и наших компьютеров от подсматриваний, как вдруг у меня зазвонил мобильный телефон. Звонил мой друг, бывший сослуживец Виктор Зайцев. Мы его звали просто Вик. Он уволился с военной службы раньше меня на год. Эх, не вовремя ты

звонишь, братан! Но раз он звонит, значит, ему что-то срочно сейчас надо от меня. –Привет, Вик! С праздником (это мы так обычно шутим с ним на 8 Марта). Что случилось? –Привет, Сань! С праздником и тебя! Ты не мог бы ко мне зайти? –Прямо сейчас, что ли? А завтра нельзя? – я глянул на Сашу; недавняя улыбка сошла с её лица. –Да, сейчас! Срочно поговорить надо! Неотложно! Ни вчера, ни завтра, а именно сейчас, Саня! Если Вик зовёт, наверняка у него – что-то серьёзное. Я вздохнул, взглянул на пригорюнившуюся Александру, но сказал в трубку: –Жди! Минут через 7-8 буду. Выключив телефон, я не глядя на Сашу произнёс: –Саш, меня тут древний друг срочно хочет увидеть; какой-то неотложный у него разговор. Саша, тоже не глядя на меня, произнесла в сторону с натянутой улыбкой: –Вика – это твой древний друг? Я поняла, она тут рядом живёт? Ах, так вот в чём дело?! Вот почему она огорчилась. Я даже немного развеселился: –Вик – это Вик, а не Вика. То есть – Виктор он. Витёк. Его с детства все называют Вик. Мы с

ним в школе учились вместе, а потом… в армии были вместе. И сейчас часто встречаемся. У него жена в роддоме на сохранении – должна со дня на день родить. А вдруг уже родила? Хотя говорили, что дней через 5 ждать. Ведь бывает же досрочное …? –Увольнение бывает досрочное, – Саша опять приятно улыбнулась. –Рождение досрочное… Саш, Вик живёт в следующем доме! Давай, я тебя до твоего дома провожу… Если ты не против, конечно. –А меня уже провожать не надо. Мы пришли. Это – мой дом. Вот, второй подъезд, седьмой этаж. –Ясно. А я живу через два дома отсель. В нашем доме ветеринарный пункт «Кот и Пёс» находится. Знаешь такой? Она кивнула. –Саш, а я как-то раньше тебя не встречал. Я здесь уже шесть лет живу. –А я тебя два раза видела уже. Здесь же я живу всего пятый месяц. Два года с мужем после развода никак не могли найти подходящий размен. У него теперь однокомнатная квартира в Москве, а у меня тут – двухкомнатная. Будет желание – звони! –А ты после… «этого»… и телефон свой дашь? –Нет, телефон я тебе свой не дам – самой

ещё пригодиться, а вот номер телефона записывай, тёзка… Хотя, учитывая сегодняшнюю срочность встречи, ты уже вряд ли позвонишь… Я неопределённо пожал плечами и записал номер на сигаретной пачке, а Саше сунул свою визитку (недавно впервые я обзавёлся личными визитками). У её подъезда мы попрощались глазами. Она грустно улыбнулась, да и у меня улыбка была не слаще. Всю дорогу до подъезда Вика я думал о ней: «Приятная женщина! Симпатичная. Да какой там – симпатичная… Красивая!» Мне такие нравились, но раньше как-то не получалось с женщинами такого типа завязать отношения, потому что все они уже были замужем. Моя жена была совершенно иного типа, и почему мы с ней сошлись – только Богу известно. Или дьяволу… Вика я увидел курящим в лоджии. Он вяло помахал мне рукой… Через пару минут мы обнялись у его двери. От Вика исходило амбре. Он был одет в трико и камуфляжный свитер. До сих пор носит! Уволившись на год раньше меня, Вик уже успел жениться, и сейчас ждал прибавления в семье. Первенца. Врачи обещали дочку, чему Вик был ужасно рад и уже накупил разных платьиц, держа их у меня дома, так как его супруга Галина говорила, что заранее по-

купать одежду детям – плохая примета… Запашок на кухне – ещё тот!.. На столе стояла двухлитровая пластиковая бутыль с живым пивом, а ещё точно такая же, но пустая, валялась возле мойки. На столе в блюдцах были выложены нарезки сыра и копчённой колбаски, а также стояло полбанки маринованных огурцов, которые Вик доставал, повидимому, пальцами, так как вилки на столе я не увидел. –Сань, пива будешь? –Вик, ты же знаешь – я не «пивец»! –Да помню я, помню. Посиди хотя бы рядом. Слушай, а у меня виски есть, но я «ерша» делать себе не хочу, в то усну быстро… Ты будешь виски? –Не буду! Что у тебя за срочняк? –Переживаю я, Саня. Галочку час назад повезли в родильное помещение. Она успела мне позвонить. Посиди со мной, а то меня колбасит отчего-то… –Вик, ты сорвал мне романтическое свидание. Пришлось скоропостижно прервать провожание и идти караулить тебя. Тебе не совестно, братан? –Ой, как мне совестно, ой, как стыдно!.. – он обхватил голову руками. – Но боязно мне, Сань! Ты уж извини меня! Но кому же мне ещё звонить?! Остальные, сам

знаешь, – либо на службе, либо далече… – он икнул и добавил: – живут… А что за женщина? Я её знаю? Как зовут? – Зовут её Александрой. Скорее всего, ты её не знаешь. А что она за женщина – пока и сам не знаю. Где-то кем-то служит при погонах. Майор. –Ого! Как и я. И это всё, что ты знаешь об этой женщине? –Да мы познакомились минут 20 назад лишь на платформе. –Поздравляю! Ты уже начал знакомиться в транспорте (эту фразу он явно стырил из фильма «Москва слезам не верит»). –Сам от себя не ожидал такого (поддержал я шутку). А вообще-то, платформа – это уже не транспорт. А ты что – против, чтобы я с кем-нибудь знакомился? –Да ты что, Саня! Я наоборот – только «за»! Вот поэтому я тебе и позвонил, – тут он вдруг резко покачнулся, но облокотившись на кухонный стол, устоял на ногах. – Говорю же, что меня колбасит… Он медленно присел на стул, боясь сесть мимо. –Тебе поспать, братан, не мешало бы. А то завтра будешь никакой. Чего это тебя так с одной бутылки повело?! –С одной… Ещё пара бутылок в мусорном ведре валяется… Я уже полдня на взводе. Какието там у Галочки пробле-

мы, вот и … переживаю (он вновь икнул)… Потом глубоко вобрав в себя воздух, он резко выдохнул и наполнил бокал пивом. –Да ты же говорил, что её только час назад увезли, а тут уже – полдня… –Саня, ей уже давно плохо было, а в роддоме поздравительные мероприятия начались – все врачи ушли отмечать…А её попросили потерпеть… Представляешь, бардак – как на войне!.. –Представляю, Вик. Мне точно так же один раз в госпитале помереть не дали: на 23 февраля ушли все на поздравительные мероприятия, а меня тюкнуло… Очнулся в реанимации. А потом мне один генералмедик сказал: «А если бы вовремя врачи стали оказывать помощь, то, возможно, и не очухался бы вовсе… А так организм сам включил внутренние резервы…» И так бывает… Вик махом выдул бокал пива и закусил поочерёдно сыром и колбаской. А потом, подперев щёку рукой, прикрыл глаза. Через минуту он засопел. Подождав минут пять, я сгрёб его в охапку, и отнёс на до сих пор не заправленный диван, укрыл его одеялом, предварительно сняв с него тапочки, выключил работающий вхолостую телевизор, и вышел из квартиры. Замок запирался автоматически.

Куда пойти: домой или?.. Меня терзали смутные сомнения, что если я пойду к «или» – то примет ли она меня? Дома же, кроме кота, никого нет. Кота мама уже покормила, о чём ещё час назад скинула мне смс-ку, и ушла в свою квартиру, расположенную не так уж далеко от моего дома. Она поменяла нашу бывшую квартиру в Москве на эту, чтобы быть поближе ко мне. Я был не против. Пойду-ка я домой., телек посмотрю… Дорога к дому шла мимо дома, где мы расстались с Александрой… А, будь что будет! По морде не дадут, с лестницы не спустят, а остальное – мелочи! Остановившись у её подъезда, я достал пачку сигарет… Ёлки-палки, ну вот какая последняя цифра?! То ли 3, то ли – 8, то ли – 9. Кто так пишет-то?!.. Набрав «тройку», я аж отпрянул от трубки телефона, услышав густой бас: –Я слушаю тебя, крошка!.. Улыбнувшись, я набрал новый номер с «восьмёркой» на конце. Женский миловидный голосок: –Доставка пиццы! Что бы Вы хотели заказать? Мне расхотелось куда-либо ещё звонить. С досадой сунув телефон в карман, я двинулся от подъезда в сторону своего дома, как вдруг услышал женский голос сверху:

–Саша! Она улыбалась, выглядывая из лоджии на седьмом этаже. –Ты не мне звонил случайно? Глупо улыбнувшись, я утвердительно кивнул. –На домофоне набери 77 – дверь и откроется. Все сомнения по поводу «домой или…» сами собой разрешились. За этой подъездной дверью меня ждала новая неизвестная жизнь. Стало даже как-то боязно, будто я стоял перед порталом в какой-то иной мир. Дважды нажав на цифру 7, дверь после щелчка приоткрылась, и я шагнул в портал. Когда открылась дверь квартиры номер семьдесят семь, то первое, что я увидел, были две остроторчащие груди, упрятанные за бронежилетом, то есть за блузкой нежно салатового цвета. Между чуть ли не отрывающимися на груди пуговицами маняще розовели части двух персиков… Я чуть не застонал от восторга. Потом я увидел её глаза. Честно говоря, если бы не этот взгляд, то я бы скорее всего позорно бежал бы с поля боя, так как эти «персики» произвели на меня эффект двух гранат, разрывающих моё тело на куски. А так хочется ещё пожить, господа-товарищи-сударыни!.. Но во взгляде Александры читалось всё: и приглашение, и умиротво-

ряющее спокойствие, и мудрость, и смешинки, и… желание, и… много ещё чего читалось. Я переступил порог, перейдя Рубикон. Дверь за моей спиной захлопнулась. «То ли ещё будет, ой-ё-ёй!..» Никакой романтичной музыки в квартире не было слышно; лишь телевизор еле слышно бухтел, рассказывая вечерние новости. На кухне весь обеденный стол был завален цветами и обрезками стеблей. Часть цветов уже стояла в вазе и в банках. –Я ставила цветы на подоконник лоджии, как увидела тебя… А вот цветы уже некуда ставить, – она улыбнулась как-то виновато. – И вот так – каждый год к 8 Марта! А потом в течение года – тишь да гладь, да Божья благодать. Изредка сама себе покупала понравившийся цветочек. Муж вообще цветов не дарил, говорил – деньги в мусорное ведро! Старался только необходимое для семьи покупать к 8 Марта и, соответственно, ко дню рождения: пылесос, кастрюли-сковородки, кухонные комбайны, миксеры… –Саш, бутылки пустые пластиковые есть у тебя? –Да, под ванной стоят… С водой – на случай отключения воды держу, и для полива цветов отстаиваю воду. –Освобождай! Я нарежу вазочек. Через пару минут

она принесла на кухню пять пустых двухлитровых бутылки. Постаравшись покрасивее обрезать, я сделал нечто наподобие вазочек, насыпал в каждую по пол-ложки сахару и вместил все цветы. Получилось, на мой взгляд, неплохо. –Ужинать будешь? Только не говори «да», а то у меня и угостить-то толком нечем! –Обязательно буду! –Ой, а у меня же пельмени есть. Я и забыла про них… К Новому году сама лепила. –Отлично! С голодным желудком мужчине только на бой с врагом идти хорошо, чтобы злее был! С армии это помню… Мы ведь не собираемся бороться? Саша, доставая большую тарелку с пельменями из морозилки, находившейся в нижней части холодильника, аж замерла, согнувшись, при этом в заднем разрезе узкой чёрной юбки я увидел ноги (вот, постой в таком положении ещё!). Саша улыбнулась сама себе, и тихо произнесла: –Посмотрим!.. –На кого ты хочешь посмотреть? – вернул я ей её же вопрос, не сводя глаз с заманчивых ног. –Военная тайна! – вернула она мне мой же ответ. – Саша, ты вино красное будешь или виски? У меня виски есть. И здесь предлагают виски!..

–Ни того, ни другого! На работе я уже тяпнул несколько рюмок. Пьяный, я даю волю рукам. –Всегда? – помешивая пельмени, Саша обернулась с интересом ко мне. –Изредка. Поэтому стараюсь держать свои руки в руках… –А я вина выпью. Ты – не против? –Конечно, не против! Мне даже любопытно посмотреть на тебя пьяную! Она промолчала, опять улыбнувшись «бантиком». Перед ужином я снял свой пиджак и повесил его на спинку стула. Наш ужин проходил в английском классическом стиле – молча, степенно и даже как-то чопорно мы работали вилками. Приходилось принимать пищу не как дома, второпях, а именно степенно и аккуратно подносить вилку ко рту. Не люблю я этого!.. Ну вот!.. Так же степенно масляная капля с пельмешки, нанизанной на вилку, капнула мне на рубашку… Едрёна корень! Ну её на фиг, эту степенность!.. Быстро закинув оставшиеся в тарелке пельмени в рот, я, улыбнувшись и поблагодарив Сашу, не в английском классическом стиле, то есть, не дождавшись, пока она доест, привстал, и сконфуженно сказал: –Я отлучусь в ванную? Застираю пятно. –Позволь это сде-

лать мне!.. – она улыбнулась. –Ну, вот почему именно я посадил каплю, а не ты?! –Ты хочешь, чтобы я тоже измазала блузку? –И юбку, – моментально добавил я. –Иди, неряха, стирай рубаху! – она вышла из-за стола и стала загружать посуду в посудомоечную машину. –Ого! Если в ход пошли стихи, значит, шансы не плохи!.. –Шансы… – Саша шутливо пробурчала. В ванной я быстро вытащив рубаху из брюк, и хотел уже было расстёгивать пуговки, но зашедшая следом Александра отстранила мои руки и стала сама медленно расстёгивать на моей рубахе пуговки. Я вдруг почувствовал, как мужская сила с каждым прикосновением этой женщины ко мне вливалась в меня вместе с покиданием сил к сопротивлению. –Товарищ майор, надеюсь, Вы понимаете, что делаете?! Я ведь за себя не ручаюсь. –Ничего я не понимаю. Я – пьяная… и тоже за себя не ручаюсь. Саша была на голову ниже меня. Я неожиданно для себя чмокнул её в тёмную макушку, а она, расстегнув последнюю пуговицу и распахнув мою рубаху на груди, поцеловала меня в левый сосок. Это «завело» меня ещё больше. И вдруг она

замерла, а потом погладила мой шрам под правой ключицей: –Что это? Ранение? –Д а в арм ии ещё… Бандитская пуля, – попытался я отшутиться. Она приподнялась на цыпочки и поцеловала прямо в шрам. А потом подняла на меня свои глаза. Ух, какие глаза! Я прижал эту милую женщину к себе. –Подожди! Давай, сначала рубаху застираю, а потом… – она не договорила, что будет потом, и я, покорно освобождая рукава, стал ломать себе голову, что же будет «потом». Через три минуты полностью мокрая моя рубаха висела на раскладной сушилке. Я бы, конечно, застирал не всю рубаху, а только масляное пятнышко. Вот как я теперь пойду домой? Да в пиджаке на голый торс и пойду. Тут недалеко топать, не замёрзну! …Никуда в этот вечер я, естественно, не пошёл. Потому что сначала был перенос женского тела из ванной в спальню, затем медленное снятие салатовой блузки и чёрной юбки с одновременным ласканием желанной женщины и получением взаимных ласк, а потом было «потом», после чего мы лежали на спинах утомлённые и довольные и собой, и друг другом, и теми обстоятельствами, что нас свели. Я даже масляной каплей был до-

волен. Александра приподнялась на локте, вновь потихоньку потрогала мой шрам: –Саш, откуда у тебя сквозное пулевое ранение? –Это под Самашками в Чечне зацепило. В 1995-ом году. –А на руке? –В двухтысячном году в Грозном. –Так ты сколько лет был в армии? –Да меня на второй год за плохое поведение оставляли, – пошутил я. Мне совершенно не хотелось говорить о своей службе. –Я тоже была в Грозном в двухтысячном году. Тогда я ещё прапорщиком была и служила в МЧС в Центре спецназа «Лидер». Слышал о таком? –И однажды даже был там на сводном учении. Тир мне в «Лидере» понравился. Да и вообще, классный у вас Центр! Только он ведь как-то подругому называется, не – Центр спецназа. –Он изначально был создан Правительством России как Центр специального назначения, а потом Шойгу его переименовал в Центр по проведению спасательных операций особого риска. Я недавно оттуда перевелась в центральный аппарат МЧС. –Товарищ майор, а кем Вы служили? –Я всё время прослужила в десантном от-

делении. Я ведь – мастер спорта международного класса по парашютному спорту. Но недавно пришлось завязать с прыжками – врачи категорически запретили. К тому же я – спасатель 1 класса. Много где на чрезвычайках пришлось побывать. Мне почему-то тоже захотелось открыться этой милой мужественной женщине: –А я – из «Вымпела». Полковник запаса. Уволился полгода назад по состоянию здоровья как негодный к военной службе – сердце стало шалить. Можно было, конечно, договориться послужить на штабной службе, но это – не моё. Пенсию какую-никакую заработал. –У меня тоже выработан пенсион, но продолжаю служить. Куда я пойду на гражданке со своими навыками? В аэроклуб – и то нельзя. Хотя у меня и фельдшерское образование, но практики уже много лет никакой нету. Мы с мужем вместе служили. Он старше меня на 5 лет. А года три назад он нашёл себе новую подругу на 12 лет его моложе. Два года с ними в одной квартире прожила. Представляешь?! Они ночью любовью занимаются, а потом в ванную бегут, а мне всё слышно. – Саша, немного помолчав, продолжила: – Но квартиру мы с ним вместе заработали, когда стали трёхкратными чемпионами мира. Нам её бывший мэр

Москвы Лужков лично выделил. Жили в Коньково. А сейчас я не жалею, что сюда переехала. Здесь воздух чище. Я вроде даже болеть реже стала… Саш, а ты много раз бывал в горячих точках? –Было дело, Сашенька! Да всё – в прошлом. По ночам лишь иногда возвращается пережитое. Она вновь поцеловала меня сначала в шрам, а потом в сосок. –Никогда не думала, что смогу первой предложить познакомиться. Обычно мужчины со мной первыми заговаривали или пытались познакомиться… Старею, наверное… Сама себя не узнаю сегодня. Я резко, но осторожно перевернул «старуху» на спину и стал целовать сначала в губы, потом в шею, грудь и живот. Сашенька прикрыла глаза и часто задышала приоткрытым ртом. При моих поцелуях низа живота она застонала. Не торопя события, одной рукой я нежно стал поглаживать поочерёдно её соски, а другой рукой – под коленкой, постепенно продвигая руку всё выше и выше. Её ноги медленно уступали моей руке, приподнимаясь. И вдруг она резко села на меня и, наклонившись, стала целовать моё тело. Настала моя очередь блаженно застонать… Сейчас, во втором акте, передо мной, а точнее – на мне, была совершенно другая жен-

щина – более раскрепощённая, более эротичная, и даже более желанная, чем в первом акте… Ух, какая женщина!.. Потом мы с ней почти до трёх ночи проговорили обо всём, кроме политики, погоды, экономики, науки и… наших дальнейших совместных отношений. Последняя тема нами даже не затрагивалась, а деликатно обходилась стороной. …Проснулся я в 7 утра. Обычно в это время я уже трясусь в электричке на работу. Рядом со мной, уткнувшись носом в моё плечо, сладко и смешно спала Сашенька. Тёмные волосы разметались по плечам. Надо идти кормить кота. Я догадывался, что он возмущён моим отсутствием, ведь за последнее время он привык, что я каждую ночь ночую дома. Извини, кот, загулял твой хозяин! Сам понимаешь, март месяц! Я нежно поцеловал Сашеньку в выглядывающее из-под одеяла плечо, а сам тихо выскользнул с кровати. От моего поцелуя эта милая женщина улыбнулась во сне и в ответ кого-то (хочется верить, что меня) поцеловала. Странно, наша одежда вчера вечером беспризорно была сброшена с тел на пол, а сегодня всё аккуратно лежит на стуле. Наверное, Сашенька ночью вставала, а я даже не услышал. Прихватив свою одежду, я на цыпочках

прошёл в ванную комнату, где слегка умывшись, быстро оделся. Рубаха уже высохла. Обойдёмся без глажки. Не на торжественное собрание иду, а домой. На мобильнике булькнул сигнал пришедшего смс. Вик сообщил, что родилась Александра, вес 4 кг, рост 55 см. Много это или мало, я уже не знаю, потому что уже забыл, какие у друзей уже давно рождались ребятишки, но на всякий случай отписал ответ: «Поздравляю вас, братан! Скоро буду!» Зайдя на кухню, я на салфетке написал Сашеньке записку, что вынужден временно отлучиться по двум причинам: поздравить маму с 8 Марта, и Вика – с днём рождения дочери Александры. И только после написания последних слов до меня дошло, что дочка Вика – тоже Сашенька, и что день рождения у неё тоже 8 марта. Надо же! …Дома первым делом я покормил кота Лео. Этот рыжий гладкошёрстный микролев живёт со мной уже восьмой год; любит спать у меня в ногах, но не любит, когда я вдруг пинаюсь. Лео, если чем-то недоволен, задирает хвост, который аж дрожит от возмущения, и что-то бормочет, ходя взад-вперёд. Вот и сейчас он высказал мне свои недовольства, мол, приходится тут спать одному и прислушиваться к каждому шороху. Я погладил

его спинку. От удовольствия Лео сначала выгнул горб, а потом, урча, выгнул спину. Всё, мы помирились! Зарядку делать не было никакого желания, и я лишь для проформы немного повертел тело в разные стороны и помахал руками. Всё, товарищи, на сегодня хватит! После этого я нормально умылся, почистил зубы и побрился. Выпив кофе с бутербродами, я надел джинсы, футболку, поверх которой накинул флисовую курточку на молнии, накинул пуховик, обулся, взял коробки с детской коляской и пошёл поздравлять друга. Вик встретил меня радостно-осоловело. Ну и рожа у тебя, Зайцев! Его лицо было опухшим и глаза были красные. –Сань, представляешь, я ровно в час ночи проснулся, будто кто меня толкнул, а через пять минут Галинка звонит и говорит, что полчаса назад как родила. О-о-о! Это в коробках – коляска? –Ага! А в этой маленькой – автомобильное кресло-люлька. –Саня, спасибище! Слушай, будешь крёстным? – разворачивая упаковки, он с ожиданием ответа глянул на меня. –Серьёзный вопрос. Конечно, буду! Не забудь только заранее предупредить, хотя бы за неделю. –Классно! Галчонок говорила, что мы тебе

куму подыщем незамужнюю и достойную, а вдруг у вас с ней чтонибудь и получится… Знаешь ведь поговорку: «Что за кума, коль под кумом не была!», – он заразительно засмеялся. Я улыбнулся. –Посмотрим, Вик. –Да уж, там есть на что посмотреть! Я пару раз видел её. Руки так и чешутся, так и хочется ущипнуть за все выпуклости… – он вновь заразительно захохотал, но осёкся: – Ой, гоню пургу! А вдруг у вас и впрямь получиться с ней… –Вик, ты только за меня не решай. Ты же знаешь, не люблю я этого! –Помню, помню… – Вик немного помолчал, а потом смущённым голосом спросил: – Сань, а ты вчера приходил ко мне, или мне это приснилось? –Да-а, здорово тебе вчера пиво в голову ударило! Был я у тебя вчера вечером, успокойся! –Слава Богу! А то я уже подумал, что у меня глюки. –Вик, мне надо маму поздравить, а потом я пойду поздравить одну женщину с двойным праздником – у неё тоже сегодня день рождения. Если ты не помнишь, то я напоминаю, что её зовут Сашенька, Александра. Он на мгновение замер, потом же радостно улыбнулся: –Вспомнил! Ты

вчера говорил, что познакомился с ней в транспорте. –Почти. На платформе. –Что, вот прямо так взял и смело познакомился? –Ну, ты же меня знаешь… –В том-то и дело, что знаю… Сань, придёшь вечером? Пивка попьём… живого, Сань, не баночного. –То-то я смотрю, ты от живого пива еле живой, – усмехнулся я. –Да это я вчера напереживался больше. –Ну, ладно, папаша, пошёл я! О т с л о в а «папаша» Вик аж расцвёл, глаза заблестели, и даже плечи у него распрямились. Крылья что ли расти начали? …Забрав у соседа Ивана цветы, я сходил к маме, поздравил её, вручил открытку и конверт с внушительной суммой для «купить себе то, чего на свою пенсию она сама никогда не купит», и пошёл в супермаркет. В гастрономическом отделе я купил красного вина, пару коробок конфет и шоколадок, а также разной снеди, после чего зашёл в цветочный отдел. Там я выбрал роскошный букет, приобрёл три больших вазы под старину, а также купил открытку, куда тут же написал экспромтом поздравительное восьмистишие. До подъезда Са-

шеньки я с этими покупками дошёл кое-как – вазы лежали как-то неудобно, хотелось донести их целыми, и из-за этого приходилось оттопыривать руку, а тут ещё – цветы и пара пакетов с продуктами… Вот и второй подъезд! После набора на домофоне номера её квартиры, мне никто не ответил. Тогда я позвонил Сашеньке по телефону. Вновь никто не ответил. Вот куда теперь с этими покупками деваться?! Вдруг она к подругам уехала или ещё куданибудь… В театр какойнибудь… Через минуту она сама мне перезвонила: –Саш, ты звонил… Я у парикмахера. –Понятно! А я – у твоего подъезда. –Саш, ты меня обязательно дождись! Скоро буду, – услышал я обрадованный голос на том конце провода. Сразу стало веселее и интереснее жить. Я поискал глазами лавочку или столик. Напрасно! С досадой подумалось: «Ну, кто так строит?! Нормальному человеку даже приткнуться некуда. Новостройки, это тебе – не старые дворы!» «Скоро» длилось полтора часа. Наконец, я увидел, как ко мне, истомившемуся пустым стоянием и искурившему от безделья три сигареты, шла Сашенька. На её счастливом лице сияла обворожительная улыбка. Её причёска изменилась кар-

динально: она остригла бывшие до плеч волосы, но стала ещё привлекательнее. Я сам себе позавидовал, что знаю эту красиво-умную женщину, которая всего-то на полтора года старше меня. –Что это? – увидев кучу свёртков, спросила с удивлением она. – Цветы – это мне?! –Цветы – только тебе! А вазы... и всё такое… тоже тебе! Ты та-

кая… сексапильная стала! –Правда?! – Она довольно тряхнула новой укладкой и чмокнула меня в щёку. – А я утром сначала расстроилась, когда проснулась и не увидела тебя. Думала, что уже навсегда ушёл. А потом увидела записку. –Пойдём рвать эту записку, а то на меня уже жильцы подозрительно смотрят. –Ну, да! Особенно

одна молодая жилица с первого подъезда, – Сашенька довольно улыбнулась. – А записку я рвать не позволю! Пойдём продолжать мероприятие, полковник?! Сегодня я тебя больше уже не отпущу!.. У меня от предстоящего «мероприятия» сладко заныло в районе сердца и пониже живота. Ух, какая женщина!

Феникс Грэйс Райли Дампиры — редкость в этом мире. Дети от союза вампира и человека, практически ничем не отличающиеся от людей, но при этом… имеющие два опасных дара. Хелена Браун была дампиром, хотя и скрывала это изо всех своих детских сил. Она не была единственным дампиром, родившимся за последние восемь лет, но единственной, которая живет. Дампиры от рождения обладают двумя дарами. Первый дар был связан с внутренним ощущением. Они легко могли почувствовать вампира, даже не видя его. Второй дар был более опасным и губительным для них. Одним своим рождением они были прокляты и являлись Фениксами. Хелене Браун было всего восемь лет, когда она умерла. Это произошло ранним вечером в суб-

боту. Вот уже полтора года она жила в клане «Мёртвая Роза» и семь месяцев могла посещать занятия в обычной школе и гулять. Последняя прогулка закончилась для неё смертью из-за наркомана. Она привлекла его своей золотой цепочкой с подвеской. Хелене бы уступить, покорно отдать её, но ей отчаянно не хотелось лишаться кулона матери. Девочка не заметила в руках парня нож и получила ранение. Лезвие осталось в её животе. — Больно… очень… больно… — жалобно произнесла девочка, пошатнувшись и взявшись за рукоять ножа, стараясь вытащить лезвие. Естественно, её одну не выпускали. С ней всегда была охрана из двух вампиров, ведь она

была так дорога для главы клана. Но в этот раз она накричала на них и они шли позади. Теперь же, оказавшись рядом с ребёнком, один из них взял девочку на руки, а второй — погнался за тем, кто причинил ей боль. К сожалению, девочка не выжила. Умерла тремя часами позже, на руках у главы клана. Вначале ее хотели кремировать, но Джон нашел записку. Записка была спрятана в её мишке, которого Хелена очень сильно любила. Она давно написала те простые слова, которые и прочитал с болью мужчина: «Если я умру, пожалуйста, не кремируйте меня. Пожалуйста. Похороните меня в землю». Последнее желание Хелены выполнили. Была организована траурная церемония. Девочка была похоронена в белом платье, с распущенными чёр-

ными волосами и в белом гробу. Первые несколько дней Джон приходил на могилу ежедневно. Он скучал по девочке, которая стремительно ворвалась в его жизнь полтора года назад и первое время жила взаперти. Хелена была дочерью охотника на вампиров и единственной, кто выжил в той бойне, устроенной вампирами. Хелена и сама привязалась к Джону, посвоему его любила и почти простила убийство отца. Но никто из «Мёртвой Розы» не знал, что маленькая воспитанница Джона — дампир. Дампиров вообще было сложно отличить от людей, а Хелена свою тайну свято хранила. Если бы её кремировали, как изначально хотел Джон, то дампир погиб в огне. Но её похоронили в землю, а когда прошло достаточно времени, начался процесс воскрешения. Это и был второй дар дампира, но являлся больше проклятием. Дампир не мог умереть ни по чужому желанию, ни по своему до тех пор, пока тело не предано огню. Окончательная смерть наступает лишь в огне. Сознание вернулось к Хелене в гробу. Она вдохнула полной грудью и закашлялась. Боли в теле не было, но она была в паршивых обстоятельствах. Похоронена в гробу,

вероятно под землёй и желала лишь одного — выбраться. Самостоятельно выбраться не удалось и потому она решила воспользоваться запасным планом. Хелена знала, что когда хоронят, то кладут в гроб и некоторые личные вещи. На её счастье личная вещь была в гробу. Мишка. Очаровательный любимец, с которым девочка не расставалась при жизни, которого укладывала с заботой с собой спать и который сидел в её любимом кресле, когда маленькая мисс Браун находилась в школе. — Спасибо, Джон… — прошептала девочка, ощупывая своего любимца, а затем расстёгивая молнию и доставая мобильный телефон. На её счастье телефон включился. Этот план был запасным и она собиралась им воспользоваться, хотя и отчаянно боялась. Телефон Джона Хелена помнила наизусть. Будь её воля, девочка позвонила кому-нибудь другому и не стала бы волновать того, на чьих руках умирала. Но выбора у неё не было. Хелена боялась того, что больше никто не знает, где похоронена. — Пожалуйста… ответь… Джон… пожалуйста… умоляю… Девочка прошептала просьбу и затем, дрожащей рукой, набрала номер главы клана. Включила громкую связь. Гудок. Второй гу-

док. Третий. — Пожалуйста… ответь… просто не смотри… что телефон определился как мой… и забудь… что я умерла… Она знала, что когда умрёт от недостатка кислорода, то спустя время вновь станет дышать. Но заряд на телефоне не был бесконечным и она боялась, что теперь застряла здесь навсегда. Но больше всего девочка боялась того, что Джон не ответит на её звонок, вот только удача в этот раз была на стороне Хелены. Глава клана ответил на вызов. — Да. Кто это? — хмуро проговорил мужчина и его нахмуренность она почувствовала уже по голосу. — Джон… — голос не слушался, но девочка старалась говорить, вмиг позабыв первоначальную затею. — Кто это?! — Джон… Это я… мне… нужна… твоя помощь… — Что за шутки, мать вашу?! И на что рассчитывала Хелена, позвонив Джону? И почему она вдруг испугалась всё ему рассказывать? Но Хелена действительно была напугана. — Джон… прошу… просто откопай гроб… умоляю. Батарейка на телефоне разрядилась. Экран стал темным. Хелена всхлипнула. Второго шанса у неё не будет.

Ребёнок улицы Грэйс Райли Ребёнок улицы Порой жизнь преподносит сюрпризы. Порой приятные, порой ужасные, а порой страшные. У каждого ребёнка должен быть дом. Был он когда-то и у этой маленькой девочки, лет трёхчетырёх на вид, которая подходила к прохожим, теребила их и протягивала худенькую ладошку: — На хлеб. Единственное, что она говорила. Других слов уже и не помнила, а ведь когда-то малышка жила в уютном доме, где всегда тепло и нет ноющего чувства в животе. Тогда не надо было ходить и клянчить, тогда был маленький городок, а здесь многолюдно и всем абсолютно всё равно на тех, кто ходит рядом. Сколько раз падала, столько и поднималась на ноги. Сколько давали денег, столько и отдавала тому, кто за ней присматривал. Если удовлетворит результат — покормят. Но малышка была практически всегда голодной. Полиция на таких внимания не обращает — район куплен давно, им за это деньги платятся. Изо дня в день. Одно и тоже. Даже когда шмыгала носом — а так больше мелочи давали. К несчастью, если ребёнок болеет, он больше вызывает жалости у прохожих. Большой город, где есть только равнодушие.

Где-то в таком городе и её отец живёт, а может быть и в этом. Работает, деньги зарабатывает, чтобы обеспечить семью. А мать малышки давно с ней так поступила… и поэтому у этой девочки теперь есть улица и надежда, что сегодня ей дадут поесть… Может быть, когданибудь папа её найдёт. Только сказок не бывает: в худой чумазой крохе не признают своего ребёнка. Постыдятся. Котёнок Он нашёл её. Маленькую, измученную. Потерянную в этом городе ярусом ниже скользящих взглядов прохожих. Он посмотрел вниз. Наткнулся на её взгляд. Один глаз зелёный, второй — карий. И не смог пройти мимо. Это было безрассудно. По-детски. Она чем-то напоминала котёнка, из тех, что малышня, не думая о последствиях, приносят с улиц. Так и он. Не думая, подхватил невесомого ребёнка на руки, почти так же спрятал под курткой и понёс. Фактически не торгуясь, выложил немалые деньги, чтобы выкупить её. К чему лишние конфликты? Лишние попытки забрать её обратно? Страх выпустить одну. Её звали Лиз. Она ела с такой скоростью, что он боялся за её желудок, да и зубы. Шутил, что она так захлебнётся супом.

Она приходила спать к нему. Очень быстро это стало традицией, как и мультики перед сном. Он уже не представлял свою жизнь без неё. Смешно. В без малого тридцать впервые узнать, какой бывает семья и что она даёт. И, решил он, это следовало узаконить. Нервов и времени ушло немало, зато он смог впервые назвать себя словом «папа». И будто теплее стало на душе. День бежал за днём, месяц за месяцем, год за годом. Они давно уже стали друг для друга родными, пусть и не по крови. Общие привычки, общие вкусы. Общие шутки, понятные лишь им двоим. Этот абсурдный уголок счастья принадлежал им всецело. А после объявился настоящий отец девочки. Ну, как, настоящий. Биологический. И он хотел её назад. Суд постановил, что дочь должна жить с тем, кто искал её и нашёл. С тем, кто приложил руку к её появлению на свет. А он стоял и смотрел, как её уносят прочь. И продолжал беззвучно обещать: «Я спасу тебя. Я найду тебя, где бы ты ни была. Я буду охранять твой сон. Буду смотреть с тобой мультики. Я обниму, если страшно. Если больно. Я не брошу тебя. Я люблю тебя… Котёнок.»

Право выбора Алиса Рекунова Она умирает. Муж говорит, что она еще его переживет, но она-то знает правду. Сьюзен знает, что осталось недолго. Она уже слышит поступь больших мягких лап. Она знает, что скоро он придет. Тот, в которого она никогда/когда-то не верила. Сьюзен даже позвала своего первого мужа. Она должна была все ему объяснить. Удивительно, но он пришел. Хотя нет, не удивительно. Они расстались не так уж плохо. Просто он хотел детей, а она была бесплодна. Так он думал. Когда он пришел проститься с ней, Сьюзен уже не вставала. Шторы были плотно задернуты, и он почти не видел ее лица. Искривленного судорогой лица, слюны, стекающей по трясущемуся подбородку. А ведь когда они расстались, она была красива. Так красива… Но это было давно. Много-много лет назад. Лес наступает. Море наступает. Она уже слышит тот мир, а этот уже потерял краски, запахи, вкус. Остается меньше и меньше времени. Но как же она была красива! Теперь Сьюзен

просто еще одна умирающая старуха. Хотя ей нет даже шестидесяти. Но болезнь, ее съедает болезнь. О, дорогой, говорит она. Не подходи ближе. Не надо. Я хотела тебе кое-что сказать. Когда-то у меня были два брата и сестра. Но они погибли, все погибли. Крушение поезда. И тогда я поняла, что никогда… никогда у меня не будет детей. И я ведь не была бесплодна. Вначале не была. Я сделала операцию, перевязала трубы, чтобы никогда не иметь детей. Это запрещено, но я заплатила, кому надо. Знаешь ведь, как это бывает? Куда же ты? Не уходи. Пожалуйста, не уходи. Прости меня. Прости. Прости. Прости. Он так любил ее, он так мечтал жениться на ней, что Сьюзен не смогла сказать ему правду. Ей тогда было уже почти тридцать. В том возрасте у нее уже не осталось подруг. Все повыходили замуж, завели детей. Почему-то Сьюзен никогда не хотела детей. Почему? Из-за гибели братьев и сестры? Или из-за чего-то еще? был дипломатом, а она женой дипломата. Они путешествовали по миру, объездили самые разные уголки земного шара. Но нигде, нигде она не смогла найти покой. Она любила мужа,

и он любил ее, но чего-то всегда не хватало. Чего? Он приближается. Сьюзен кричит. Ей страшно, потому что, когда он придет, ей придется смотреть ему в глаза. Когда он придет, убей его. Не из-за страха, я не боюсь. Но из-за моих Питера, Эдмунда и Люси. Он забрал их. Забрал, хотя они были так молоды. Он забрал их у меня. Нет, я не брежу. Не брежу. Не надо успокоительного! Не уходи. Пожалуйста. Не выключай свет… Сьюзен кричит, потом успокаивается. И тогда он приходит. Вместе с морем и лесом, чайками и рыбами, русалками и феями. Мир из шкафа наступает, затапливает комнату, и невозможно дышать, потому что воздух там совсем другой. И хочется кричать, но нет голоса. Ничего больше нет. Он поднимается по лестнице, и она слышит, слышит, но пока не видит. Но вот уже виднеется грива. Вел и ч е ст вен н ый лев. Будто бы существо из другого мира. Почему будто бы? Через открытую дверь он проходит в спальню, загораживая своей массивной фигурой

свет из коридора. Не бойся, говорит лев. Да пошел ты, хочет сказать Сьюзен, но не может. Она задыхается этим миром, в который много лет не верила. Ты загубил мою жизнь, ты отказался от меня, ты предал меня, потому что я начала сомневаться. Потому что я хотела прожить свою жизнь, потому что я начала взрослеть. Лев смотрит вежливо, сочувственно, свысока. Как и всегда. Почему они раньше этого не видели? Комната тает, исчезает, и приходит Нарния. Я не боюсь, отвечает Сьюзен. Она встает и чувствует себя удивительно молодой и свежей. Как первый весенний лист. Но в сердце ее бушует буря. Ты хотела вернуться. Нет, не хотела. Но ты звала меня. Да. Зачем? Потому что я тебя ненавидела. Ты забрал у меня семью. Лев молчит. Ты убил сотни людей, которые ехали в том поезде. Они все попали в твою волшебную страну? Все? Лев молчит. Отводит глаза. Конечно, не все. Не все ведь верили в твою глупую волшебную страну. Ответь! Ответь мне! Почему ты молчит? Лев молчит. Знаешь, что такое

взросление? Нет, не знаешь, потому что тебе все равно. Дети не сомневаются, дети слепо следуют за тобой, но взрослые… Дети любят тебя, восхищаются тобой, мечтают, чтобы ты любил их. Но ты ведь не любишь их. Тебе все равно. Это не так. Не так?! Почему тогда ты бросил меня? Почему ты меня предал? Ты предала нас. Нет. Я начала взрослеть. Сомневаться. Во всем: в себе, в мире, в будущем, в прошлом. Ты говорил, что взрослые не могут попасть в Нарнию. Но ведь это все придумал ты. Именно ты. В твоей Нарнии живут целые народы. Не только гребаные дети. И знаешь, что? Ты сам доказал обратное. Взрослые могут вернуться туда даже отсюда. Да, те, кто верит. Ложь! Ложь! Дело ведь совсем не в этом, да? Джадис. Ты помнишь Джадис? Сьюзен не понимает, почему вспомнила ледяную колдунью, но чувствует, что это важно. Она осматривается вокруг и видит на вершине горы замок. Похож на тот, в котором они когдато они жили. Еще в той жизни, когда они повзрослели. Сколько же времени прошло? Впрочем, это неважно. Здесь время идет по-другому. Ты перестала быть другом Нарнии, повторяет лев, когда перестала верить.

Я перестала быть другом Нарнии, когда начала взрослеть. Когда у меня на теле начали расти волосы, когда я стала потеть, когда у меня начались месячные. Маленьким девочкам можно в сказку, а взрослеющим – нет. Ты видел это, видел, как я меняюсь, и тебе казалось, что внутри меня появилось что-то другое. Что-то нечистое, темное, отвратительное. Я чувствую это в твоих мыслях. Я вижу, о чем ты думаешь. Нарнию нельзя осквернять взрослеющей женщиной. Давай, расскажи мне про первородный грех, который совершила женщина. Расскажи мне о том, что… Ты сама это выбрала, говорит лев. Я ничего не выбирала! Я не выбирала рождаться девочкой, не выбирала много лет быть во власти своей репродуктивной системы и гормонов. Я не выбирала каждый месяц корчиться от боли просто потому, что я была женщиной. Это ты выбрал. Ты сказал, что я перестала быть другом Нарнии. Сьюзен садится на землю, в высокую зеленую траву, и хочет поскорее исчезнуть. Но не исчезает. Она закрывает глаза. Проходит время. Над головой рождаются и умирают звезды. Она все еще здесь. Я ничего не выбирала, шепчет она. Природа, я всегда была заложницей своей природы. По-

чему я еще здесь? Потому что ты вернулась. Сьюзен понимает, что-то понимает, но пока еще неясно. Нечетко. Я не хочу возвращаться. Почему же я еще здесь? Я не хочу быть здесь. Ты сказал, что я больше не друг Нарнии. Да, ты не друг, говорит лев. И понимание обрушивается на Сьюзен ледяной волной, бьет под дых, заставляя ее судорожно сжаться на траве. Волшебной стране нужны злые колдуньи. У нее снова нет права выбора. Лев подходит ближе. Она чувствует горячее дыхание на своей щеке. Ты сделал это специально. Нет. Я правда люблю тебя. И всегда буду любить. Возможно, однажды я принесу себя тебе в жертву. И возродишься. Да. Ты сделаешь меня сильнее. Я не хочу. Я хочу

просто исчезнуть. Позволь мне просто исчезнуть. Я не могу. Ты навсегда связана с этим местом. Нет. Пожалуйста. Ты забудешь. Ты будешь спать вечность, и твоя злоба, ненависть, обида будут копиться в твоем разуме. Они уничтожат тебя, выкристаллизуют нечто новое, прекрасное, совершенное. Ты будешь спать вечность, пока тебя не найдет ктото, кого ты захочешь уничтожить. Я создал новую Нарнию, которая должна была стать Раем. Но даже Рай должен эволюционировать. Какие умные слова мы знаем. Лев ставит лапу ей на грудь, и ей становится тяжело дышать. У Сьюзен больше нет сил спорить. Нет сил сказать даже слово. Последнее, что она видит – звезды. *** - Чем, говорите, она болела? Рассеянным

склерозом? Тогда к лучшему, все к лучшему. Поток сочувствий неимоверно раздражает. К закрытом гробу. Подходят люди, разные, странные. Неужели у Сьюзен было столько друзей? - А почему гроб закрыт? – спрашивает какой-то нетактичный мальчик. Очевидно, чей-то внук. Он в костюме и похож на плохую карикатуру на взрослого человека. - Это невежливо, отвечает строгая пожилая дама. Коллега Сьюзен. Они вместе работали на почте. Всем интересно. Сьюзен ведь была так красива. Почему же ее похоронили в закрытом гробу? И он не может ответить, ему стыдно и больно. Но ведь все люди, умерев, выглядят спокойно и умиротворенности. Почему же тогда у его жены на лице гримаса ужаса и ненависти?

Сверхъестественное: новые приключения Мария Гамиева Глава 12 Все стояли в недоумении от увиденного. Сэму и Дину не в первой было видеть, как Кастиэль появляется и исчезает, но в связи с происшедшими

недавно событиями, связанные с Кастиэлем, они были поражены увиденным. Клэр вообще стояла ошарашенная, так как видела впервые, как Кастиэль пропадает. — Вы, вы… это

тоже видели? - запинаясь, спросила Клэр у ребят. — Да, мы давно не видели этого! - отвечал ей Дин, потирая затылок. — Вы можете мне объяснить, что сейчас вообще было? - отодвигая

стул и садясь, обращалась Клэр к ребятам. — Если вкратце, то Кас, кажется, теперь снова летает! - ответил ей Сэм. — Ну, хоть колымагу, его перестану видеть! - обрадовался Дин. — А чем она, так тебе не нравиться, нормальная машина, на мой взгляд! - раздался голос Кастиэля за спиной Дина. — Кас, какого черта ты творишь?! - выругался Дин, поворачиваясь к Кастиэлю. — Забыл, попросить позаботиться о машине, ведь она мне теперь не нужна! - пытаясь ехидно улыбнуться, ответил Кас. — Мы, уже это поняли, давай выкладывай, что у вас там с Мари произошло? – спросил у него Сэм. — Эмм.., - почесывая голову, замялся он. – Да ничего особенного! пожимая плечами, отвечал Кас. — Ну да, совсем ничего, я видела, как вы целовались! - ухмыляясь, говорила Клэр. — Ты следила за нами? - спрашивал Кас, и в его голосе послышалась нотка недовольства. — Это мы ее попросили, давай выкладывай, о чем вы разговаривали?- становясь в защиту Клэр, сказал Дин. — Коу мне рассказала о рисунке, что он может влиять на таких как я и не только. На вас людей он влияет, но не так сильно! - рассказывал Кас. — Что в нем такого

особенного, что он так влияет на всех? - удивлялась Клэр. — Он нарисован кровью, с какими - то примесями! - говорил Кастиэль. — Чей кровью он нарисован? – спросил Сэм. — Коу! - вздыхая, отвечал Кас. — Охринеть, но как, это возможно? - говорил Дин. — Она сказала, что хранители ее поймали однажды, и ставили опыты, что эти клетки там неспроста, и что иногда таким способом они добывали знания, которые теперь тут хранятся! - рассказывал Кас. — Так вот значит, как ваши предки получали знания, тоже мне хранители! – сказала Клэр. — Дальше, что было! - допытывался Дин у Кастиэля. — Дальше она поинтересовалась, что стало с моими крыльями. Не знаю, как она их увидела вообще, я ей рассказал, она сказала, что поможет их восстановить и поделиться немного своей аурой! - засмущавшись, отвечал Кастиэль. — Выходит, поцеловав тебя, он вернула тебе крылья? - подытожил Сэм. — Да. Ладно, я пойду, если что зовите! - и с этими словами вновь исчез. — Чем дальше, тем становиться интереснее! садясь за стол и открывая свой ноутбук, говорил

Дин. «Что это за место, она осматривалась по сторонам, место напоминало японский сад. – И как я тут очутилась? Вот же блин, последнее, что я помню, как Кастиэль, увидев меня, попятился назад, потом провал, потом наш поцелуй…. Да что за фигня со мной твориться! — Ты, какого черта творишь, теперь мы водим дружбу с Ангелами?донёсся, откуда-то из глубины сада, знакомый, но в тоже время чужой голос. — Не кипятись, ты так, что такого в том, что мы заведем дружбу с ними! - отозвался второй голос, но вот он уже был знакомый, это был голос Коу. — Да с того, что мы с роду не водили с ними дружбу, зачем ты ему солгала, ведь на рисунке был Ангел! - злился первый голос. — За тем, что я обещала Мари не причинять вреда ее друзьям! отвечала Коу. — С каких пор ты даешь обещания, тем более никчемным людишкам?- продолжал злиться второй голос. — Мне надоело потакать тебе, твоим безумным замыслам, и не забывай мы из века в век, живем внутри людей! начинала злиться Коу. — Это ты стала забывать, кто мы на самом деле, и надо ж было попасть вместе с тобой в эту девчонку, которая, будучи демоном готова умереть за других! - тыча пальцем

в Коу, говорила Мрак. — Хватит, уйди туда откуда пришла! убирая палец со своей груди говорила Коу. — Коу, ты где, что это за место? - звал голос Мари. — Исчезни! - отталкивая Мрак, говорила Коу. — «Ты позволила ей сюда попасть, ну это с рук тебе не сойдет!» сжимая кулак, от злости думала, про себя Мрак, и скрылась в темноте. — Вот ты где, что за место, и потрудись объяснить, что ты сделала с Касом?- наконец найдя Коу, обращалась к ней Мари, уперев руки в бока. — Присаживайся, это место наша родина, когда-то была ею, сейчас это всего лишь иллюзия, так как ты спишь, а возможно, и без сознания. С Касом твоим все в порядке! – говорила Мари Коу. — Во-первых, он не мой, во-вторых, с кем ты тут разговаривала? – спросила Мари. — Ни с кем тебе показалось! - немного испугавшись, что могла слышать Мари, отвечала ей Коу. — Ладно, что случилось, выкладывай, и почему последнее, что я помню, это как Кас пятится назад и как я его целую? – изогнув бровь, спрашивала Мари, ее щеки налились румянцем. «Значит ты без сознания сейчас, что ж пойду, повеселюсь, пока вы тут беседуете! - потирая руки, думала Мрак. - Дав-

но я этого не делала, пора размяться!». Она стояла и смотрела на тело, которое лежало на кровати, в довольно странной для нее комнате. Осмотревшись по сторонам, она подошла к плюшевому медведю, который сидел на кресле возле кровати. — Фу какая мерзость, и чему тут радуются эти людишки! - говорила она, рассматривая медведя. — Спи пока, сладкая моя, а я пойду, развлекусь немного, засиделась я в темноте! - проводя по лбу Мари, добавила Мрак, и вышла из комнаты, закрыв на ключ дверь. Выйдя в холл, она увидела, как двое парней и девушка сидят за столом и завтракают, и вот же досада лица ей были знакомы, но вот имена их она не запомнила. «Симатта, - прошипела она на японском. Придется импровизировать», - произнесла она шепотом. — О, я вижу, ты пришла в себя, есть будешь? - увидев сестру, спрашивал Дин. Ахо, — («Придурок») сказала она шепотом на японском, Хороший вопрос брат, я так проголодалась, что готова съесть целого кабана! - отвечала она, садясь в конце стола. — Ну, кабана у нас нет, вот решили заказать сегодня из японской кухни! – протягивая сестре коробочку с едой, говорил Сэм. — Кусо (Дерьмо)

эта еда! - беря из рук, Сема коробочку с едой отвечала «Мари». — Чего, ты сейчас сказала? - удивилась Клэр. — Я сказала, какая вкусная еда! - быстро среагировала она, ехидно улыбнувшись в ответ Клэр. — Ати ни икэё! добавила она шепотом. — Нам Кас рассказал, о чем вы говорили, и делали! - пытался подколоть сестру Дин. — Вот придурок, лучше б я ему язык отрезала, чем крылья вернула! - отвечала «Мари», открывая коробочку с едой. Все трое переглянулись, они были удивлены переменой настроения сестры. Они конечно были у нее, но в этот раз все по-другому. Присмотревшись к сестре, Сэм, увидел, когда она подняла голову, что ее глаза поменяли цвет, с карих на темно зеленые. В груди его что-то екнуло, и поймав взгляд брата он кивнул ему, дав понять, что им нужно отойти, они оба встали, и пошли в строну кухни. «Мари» не обратила внимания на это. — Ну и чего ты хотел мне сказать? - спросил Дин у брата, войдя в кухню. — Ты ничего странно в поведении Мари, не заметил? - вопросом на вопросом отвечал Сэм брату. — Нет, а что? удивился Дин обеспокоенности брата. — Не знаю, мне кажется, что с ней, что-то не так, и потом у нее глаза

темно зеленые!- говорил Сэм, в его голосе была нотка обеспокоенности. — А до этого, какие были?- наливая себе кофе, говорил Дин. — Ты издеваешься? - возмутился Сэм. — Ну, так, есть немного! - делая глоток, отвечал брату Дин. — У нашей сестры карие глаза, а у той, что сейчас там сидит с Клэр, темно зеленые. И потом тебе не показалось странным, откуда она знает японский! - указывая, пальцев в сторону, холла говорил Сэм. — Она же, наполовину демон, который родом из Японии. Постой ты хочешь сказать, что там сейчас эта Коу, а не Мари? - уже начинал беспокоиться Дин. — Не знаю, похоже, что не она вовсе, но стоит проверить! - сомневающийся в том, что видел, говорил Сэм. — Ладно, пошли, захвати кружки и кофе для остальных! - говорил Дин, и вышел из кухни. «Мари» сидела за столом, доедая лапшу, и сверлила взглядом Клэр. «Одзёсама, Хаппо бидзин ("Принцесса", испорченная девчонка из богатой семьи, двуличный, ко всем подлизывающийся человек), шептала она. — Ты блин во мне сейчас дырку протрешь, чего так уставилась?- разозлилась вдруг Клэр. — Синдзимаэ! ( "Убирайся к черту!") ответила ей «Мари». — Чего?- возму-

щенно удивилась, ответу Клэр. Как раз в этот момент зашли ребята, когда Клэр возмущенно встала со своего места. — Эй, что произошло! - спрашивал Дин, отодвигая Клэр от Мари. — Ничего, все нормально, просто она не стой ноги, встала!- отвечала «Мари», брату, скривив рожицу Клэр. — Да ничего не нормально, шепчет непонятные слова, может она проклинает нас всех! возмущалась Клэр. — Сорэ о кику нони ун да (Мне надоело это слушать.)! - закатив глаза, отвечала «Мари» на возмущения Клэр. — Ну, вот опять, вот что она сейчас сказала?- обращалась Клэр к ребятам. — Потрудись объяснить, что с тобой происходит, и что с твоими глазами?- сделав серьезный вид, спрашивал Дин. — Со мной все нормально, с глазами тоже, хватит меня доставать!- вставая, со стула, злилась «Мари». На миг ее значки сузились до тонкой полоски, но Дин этого не заметил. — Я бы так не сказал, у Мари карие глаза, а у тебя темно зеленые!говорил Сэм. — Эй, вы чего удумали, это я, видимо побочный эффект! - отмазалась «Мари». — Что там с нашим делом? - добавила она. — Пока ничего конкретного, собирались

после, завтрака поехать с Клэр в дом Уолшей! - немного успокоившись, говорил Дин. — А мне с длинным, что делать? - спросила она, указывая на Сэма. Сэм удивленно поднял бровь, он был немного озадачен, что сестра его назвала первый раз не по имени и даже не «Лосярой». — А вы с Сэмом, должны поехать в шахту расспросить шахтеров! тоже немного удивившись, что Мари назвала Сэма длинным, отвечал Дин. — Лады, тогда я пошла за вещами!- говорила «Мари» и ушла в сторону комнат. Открыв ключом дверь, она вошла в комнату Мари, ноздри раздувались от злости. — Тикусё (непереводимая японская лексика), - выругалась она. Подошла к Мари, которая лежала на кровати, наклонилась над ней, двумя пальцами открыла один ее глаз. — Симатта (сказала она на японском, «Блин, черт»), какие они у тебя подозрительные, а второй ни чего, так симпатичный, я бы с ним зажгла!- говорила она, поправляя прическу. Закрыв глаза, она сделала глубокий вдох, открыв глаза, подошла к зеркалу в ванной комнате. — Уже, лучше, теперь не подкопаются! рассматривая свое отражение, говорила Мрак,

глаза ее приняли цвет темно карих. – Ну не скучай!добавила она, беря рюкзак Мари, проходя мимо ее кровати, закрыла за собой дверь на ключ, и направилась вновь в холл, где ее ждал Сэм. — Ну, что ты готова? - спросил Сэм, увидев, выходящею из коридора сестру. — Да, а где остальные?- спрашивала она. — Уже уехали! отвечал ей Сэм. — Зашибись, и на чем нам добирать до этой чертовой шахты? - злилась она. — Как, на чем на машине, разуметься! – удивившись, говорил Сэм. — Круто, у тебя есть тачка?- радовалась она, и слегка ударила Сэма в плечо. — У меня нет, у тебя есть! - отвечал Сэм, он был удивлен поведением сестры, это его настораживало, он старался не подавать виду. — Точно, совсем вылетело с головы, она в гараже! - слегка ударив себя по лбу, говорила она, вспомнив, как появилась в отражении стекла, когда Мари чинила ее. И они направились в гараж, по дороге она шарила по карманам куртки и рюкзака, в поисках ключей от машины Мари. Поняв, что их нет, она решила вернуть обратно в комнату. — Я, кажется, ключи забыла от машины, ты иди, я сейчас схожу за ними! - говорила она Сэму, развернулась и пошла в

направлении комнаты Мари. «Кусо»! - ругалась она по дороге. Открыв комнату, она начала поиски ключей по всем тумбочкам, но их нигде не было. — Ти (черт)! выругалась она, закрыв за собой на ключ комнату, пошла обратно в гараж. — Не могу найти ключи, придется добираться на автобусе! - говорила она, войдя в гараж брату. — Я так не думаю, ты их оставила в замке зажигания! - отвечал ей Сэм, наклонившись в окно машины. — Сугой, (Крутая) это мая тачка? - удивилась Мрак, увидев машину Мари. — Ты как будто видишь ее в первый раз? удивленно спросил Сэм. — Я каждый раз восхищаюсь ей, когда вижу! – ответила Мрак. «- Черт я же не умею водить, надо что-то делать! - думала она». — Слушай, эм.. а ты не хочешь сесть за руль? - предложила Мрак Сэму. — Ты это серьезно? - радостно спросил Сэм. — Вполне, я еще не важно себя чувствую после вчерашнего, так что давай садись уже и погнали! - отвечал Марк Сэму. — Давно мечтал, на такой тачке прокатиться, Дин обзавидуется!говорил Сэм, чувства радости его переполняли, как в тот день когда Дин

пустил за руль отцовской машины. — Кусотарэ (Дебил)! - говорила Мрак шепотом, кидая на заднее сиденье рюкзак. В это время в шахте рабочие спешили на смену, ночная смена спешила смениться, но один рабочий не спешил идти в шахту, остановился перед входом, подняв вверх голову, посмотрел на чистое небо. Тут его что-то толкнуло в плечо. — Ты чего встал на пути, недоумок! - пробасил мужчина, толкнувший Маркуса в плечо. — Э… да не обращай на него внимания, это же ходящие недоразумение! - хлопая по плечу напарника, говорил второй мужчина. И они пошли смеясь к лифтам, которые, спускали шахтеров. Маркус посмотрел им в след злобным взглядом. —Вы потом еще пожалеете! - сжав кулаки, говорил он. Сделав вид, что идет со всем к лифтам, незаметно юркнул в темный уголок, и остался стоять там и ждать когда все шахтеры опустятся вниз. Когда последняя шестерка шахтеров вошла в лифт, двери лифта закрылись со скрежетом, лифт поехал вниз, Маркус вышел из своего убежища. Обернулся назад, убедившись, что никто больше не идет, закрыл глаза, вздохнул и произнес: — Сегодня поблажек не будет! Его внешний вид

изменился, глаза затянулись белым бельмом, волосы на голове были взъерошены, вместо куртки, появился длинный плащ, но он был весь в дырах, словно он был очень старым, и его никогда не снимали и не стирали, и начал произносить заклинания на латыни, после добавил. — Восстаньте дети мои, накажите не верных! Хлопнул в ладоши, и вылетело из его рук, напоминающие звуковую волну, и ушло вглубь шахты. Лифт пошатнуло, словно от волны, которая бывает при землетрясении, сверху осыпалось немного камней, шахтеры, в этот момент вцепились друг в дружку. — Что, это было? спросил один из мужчин. — А наверно взорвали очередной проход! успокаивал, его другой. — Нет, на взрыв не было похоже, и он шел сверху! - говорил третий. — Да ладно вам парни, хватит чушь нести, еще скажите, что из стен полезут мертвецы и утащат за собой, это все байки, которые тут распространял Марк! – смеясь, говорил пожилой мужчина, открывая двери лифта. — А может это вовсе не байки, я слышал, как кто-то стонет за стеной!- говорил мужчина средних лет. — Да все это сказки, которыми пугают детей, а вы ведетесь на них словно вы и есть дети! ухмылялся второй пожилой мужчина.

Маркус хлопнул еще раз в ладоши, волна повторилась и ушла вглубь. Идущих на свои места шахтеров сбило с ног, камни сверху осыпались на них. Все остановились, осматриваясь по сторонам, не могли понять, в чем дело. Из глубины шахты раздался стон, он постепенно нарастал, приводя шахтеров в ужас. — Что это было? удивился Сэм, когда их вместе с «Мари» в машине тряхнуло. — Похоже на толчки землетрясения, но какие то странные, и, кажется, это не из шахты, давай прибавь! - говорила она, указывая на шахту, которая виднелась на склоне горы.

Сэм надавил сильнее педаль газа. И вот в темноте начали прорисовываться силуэты, которые вылезали из стен, пола, шахтеры от ужаса увиденного побросали свои инструменты и поспешили на выход, но добежать до лифта удалось не всем шахтерам, хватая за ноги их, утягивали под землю похожие на мумий существа. Закрыв за собой двери, мужчина пытался нажать на кнопку на пускателе, но от страха у него дрожал, руки и он никак не мог попасть на кнопку. — Давай быстрее, чего ты, там тянешь? - поторапливал его один шахтер. — Да сейчас! - отозвался тот.

Со стен начали появляться мумии, шахтеры начали прижиматься к друг другу плотнее, и опустились на пол, и когда уже, казалось бы, они обречены, разделить участь своих товарищей, как лифт поехал вверх. Они все выдохнули, но подниматься не рисковали, когда добрались до верха, быстро открыли дверь и побежали к выходу из шахты. — Черт! - выругался он увидев, бегущих к выходу группу шахтеров. Они пробежали мимо него, не заметив его облик, настолько они были напуганы. Как ни странно, Маркус не стал их трогать, а дал уйти, чтобы замести следы, произнес заклинание, подняв правую руку вверх, и плавно опустил, прижав ее к земле: — Centenarius! В момент, когда выбегали шахтеры из шахты, подъехали Сэм и «Мари», увидев шахтеров выбегающих из шахты, словно ошпаренных поспешили выйти из машины, и попытаться выяснить, чем вызван их побег. — Эй, что случилось? обратилась «Мари» к пробегавшему мимо шахтеру. — Там мумии тянут всех под землю! - с ужасом в глазах отвечал ей мужчина и побежал дальше. — Какие еще мумии, эй да погоди ты! кричала в след «Мари».

И в этот момент начало трясти землю. Мари и Сэма начало кидать из стороны в сторону, с верху начали осыпаться камни и от удара разлетались в разные стороны, поднимая облако пыли. — Сэм! Сэм ты где! - звала она брата. — Я здесь! - раздался за ее спиной голос Сэма. — Отгони машину подальше! - просила она. — А как же ты? спросил Сэм. — Со мной все будет в порядке, отгони машину, кому говорю! слегка толкнув к машине Сэма, говорила «Мари». — Ладно, но я вернусь за тобой! - садясь в машину, говорил Сэм, и дал по газам, добавив еще пыли. И в этот момент на то место где стояла машина упала глыба, расколовшись пополам. — Твою ж! - выругался Сэм, видя в зеркало заднего вида, момент, когда упала глыба на то место, где стояла машина. — Кусо, ну почему вас людишки, приходиться постоянно спасать! ругалась Мрак. Сделав глубокий вдох, закрыла глаза, щелкнув пальцами, открыв их она уже, была в своем привычном для нее обличии: появились лисьи уши и клыки и один хвост. Смотреть сквозь облако пыли стало намного лучше. Она пошла к входу шахты, выяснять причину внезапного зем-

летрясения. Подойдя ближе к шахте, она увидела в темноте силуэт мужчины, который стоял, растравив руки в стороны, и что-то шептал. Она сделала пару шагов к нему: — Дарэ ни котоваттэ сонна кото о сита, но ка (Кто тебе позволил это сделать?)! - произнесла она, ее голос зазвучал, словно раскат грома в этой шахте. Марганус перестал читать и медленно повернулся на голос, увидев Мрак и узнав ее, немного опешил. — Мрак! — Разве мы знакомы? — Не притворяйся, что видишь меня впервые, ты ведь сдох, я сам видел! — О, мой достопочтенный друг, меня не так то просто убить, я бессмертна, и я не притворяюсь, я вижу тебя впервые! - перешла на крик Мрак. — Я понял это слишком поздно, после того как ты убил моих братьев, и с тех пор слежу за тобой, а ты не изменился, все так же льстишь себе, смотрю пол сменил! - рассмеялся Марганус. — Кими но ситта кото дэ ва най (Не твое дело!) — Что надо тебе? спросил ведьмак. — Это я хотела у тебя спросить, какого черта ты тут творишь средь бела дня! — Да вот решил повеселиться, скучно стало мне, как-то надо было

привлечь твое внимание, когда я узнал, что появился в этом городе! — Ий кагэн ни широ! (Лучше прекрати это!) — Ой ой, напугала, что ты мне сделаешь? смеялся он. — Атодэ коокай шимасу ё (Ты потом еще пожалеешь)! — Давай рискни, посмотрим, на что ты способна! - говорил он, складывая руки так, чтобы образовался шар. —И ты думаешь, это мне навредит? - рассмеялась Мрак. — У меня было предостаточно времени, чтоб усовершенствовать его! -уверенно говорил Марганус. — Кун на дова айтэ ни наранай (Куда тебе со мной тягаться!) — Сдохни! - со злостью выкрикнул Марганус и выпустил из своих рук в Марк светящийся шар, который нарастал, приближаясь к ней. — Раз так, тогда лови «Стена безмолвия»! - говорила Мрак, выставив перед собой левую руку. И из ее руки тоже вырвался шар, только он был больше размерами чем шар, выпущенный Марганусом. И напоминал по форме планету «Плутон», пройдя сквозь шар Маргануса и него самого, он ударился в стену, распавшись от удара, создал волну напоминающею сильный ветер, как бумеранг вернулся, обратно уничтожив шар запущен-

ный Марганусом, и вылетел наружу, развеяв клубы пыли. Земля вокруг шахты перестала трястись, в шахте словно остановилось время, Марганус не мог пошевелиться. Прозрачная светло зеленая рука обхватила его за шею, сжав так, что он начал задыхаться, и потащила, с силой вперед и вот он лицом к лицу перед Мраком. — Я же тебе говорила тебе, ямэта хоо га бунан да (лучше бы ты это бросил)! — Я все равно тебе отомщу за братьев тварь! - прохрипел Марганус. — О, я вижу, ктото пытается мне угрожать, ладно, но людей не трогай! — С каких пор тебе стали волновать эти люди! – хрипя, говорил Марганус. — С недавних пор, как вот это тело переживает за их никчемные жизни! — Мари, ты где? – раздался вдалеке голос Сэма. *** — Тебе сегодня повезло, но в следующий раз мне никто не и ни что не помешает убить тебя! разжимая руку, говорила Мрак. - Я здесь! И они оба приняли человеческий вид. — С тобой все в порядке? - спрашивал Сэм, заходя в шахту, точнее то что от нее осталось.

— Да все хорошо, тебя не зацепило? - спросила она. — Сюси пуси, тьфу! Телячьи нежности! - шёпотом прохрипел Маркус. Мрак посмотрела на него злобным взглядом, он не обратил на нее внимания, продолжал откашливаться. — Кто это? - спросил Сэм, подойдя ближе, и увидел мужчину, который никак не мог откашляться. — Шахтер, которому чудом удалось не пострадать! - с сарказмом в голосе отвечал «Мари». — Вы в порядке? обратился к мужчине Сэм. — Да, со мной все хорошо! - отвечал ему Маркус. — Вы можете рассказать, что произошло в шахте? - обратился Сэм к мужчине. — Я точно не знаю, что именно произошло там, внизу, я не успел дойти до лифта, как начало все трясти, те, кому удалось подняться кричали с криками мумии кажется! - отвечал Маркус. — Почему вы не побежали с остальными? — А вы собственно кто, почему я обязан отвечать на ваши вопросы? –вставая, спрашивал Маркус. — Мы из ФБР, я агент Батлер, и моя напарница агент Стилински! представил себя и сестру Сэм, показывая свой зна-

чок агента. — ФБР значит! кинув взгляд на «Мари», говорил Маркус. – Что вам нужно от меня? — Как вас зовут сэр? - спросил Сэм. — Маркус, можно Марк! — Марк, вы можете рассказать, что здесь произошло?спросила «Мари». — Я предупреждал их не добывать уголь в дальних шахтах! - отвечал он. — Что вы имеете ввиду? - спросил Сэм. — Раньше здесь было кладбище, а они нарушили их покой! — Боже ж ты мой, с чего ты вдруг такой сентиментальный стал? шепотом говорила «Мари». – Причем тут это? - добавила она. —При том, - он кинул колкий взгляд на Мрак. – Это проклятое место, и они отомстили им! - отвечал Маркус. — Ладно, вы знали жену мистера Уолша, в каких отношения были? спросил Сэм. — Я…я….я, - запинался он. – Я любил ее, и мне она кажется, тоже отвечала тем же, с Генри мы дружили! - отвечал Марк. «Любил, он ее как же, врет и не краснеет! думала про себя Мрак». — А почему вы спрашиваете про нее с ней, что-то случилось?делая вид, что переживает, спрашивал Марк. — Она сгорела заживо в своей ванной! отвечала ему «Мари».

100

— О нет, Маргарет, нет! - «зарыдал» Марк. «Мари» закатила глаза. — Успокойтесь, сэр! – сказал его Сэм. Вдали послышались вой сирен, приближающихся машин «скорой», пожарных и полицейских. Сэм и «Мари» переглянулись. — Что ж спасибо за информацию, если вы вдруг что-нибудь вспомните, свяжитесь нами!говорил Сэм, протягивая визитку. Все они вышли из шахты. К Маркусу тут же подлетела бригада скорой помощи, полицейские начали ограждать территорию. Показав свои значки, Мари и Сэм прошли сквозь ограждения, оставив полицейских в недоумении, как так ФБР приехали раньше их. — Что думаешь об этом? - спросил Сэм сестру. — Думаю, у него был мотив убить жену Уолша! — Но он же ее любил, как он мог ее убить! — Он сказал, что ему казалось, что она отвечает ему тем же, может это была, вовсе не любовь, а жалость, узнав это он, и мочканул ее! — Странно, откуда у тебя такая уверенность! - удивился Сэм. — Не знаю, давай лучше спросим еще вон у тех шахтеров, что они видели! - отвечал «Мари», указывая на шахтеров ко-

торые сидели на земли, а вокруг них кружили врачи. *** С каждым ответом и поведением сестры, у Сэма в душе все больше и больше нарастало сомнение, что перед ним не его настоящая сестра, а всего лишь ее подобие, еще в гараже ему показалось странным, когда Мари доверила ему сесть за руль ее машины, ведь она никого не допускает к нему. Вдобавок еще странная перемена настроения и знание японского, он старался не подавать виду, решив понаблюдать за дальнейшим ее поведением. Они подошли к выжившим шахтерам, над которыми кружила бригада медиков, показав свои удостоверения ФБР, шахтерам и врачам, начали задавать вопросы, первым начал Сэм: — Расскажите, что вы видели? — Вы нам не поверите, если все расскажем. Офицеры полиции не поверили, сочли, что мы надышались природного газа, и это вызвало галлюцинации! - отвечал одни из шахтеров, дрожащим все еще от страха голосом. — И все же расскажите, что вы видели, доверьтесь нам, мы из специального отдела, который занимается расследованием необычных дел! говорила Мари. «Необычных дел, совсем с ума выжила, на-

чинаю говорить уже как эти человечишки! - подумала Мрак. — Че прям как в «Секретных материалах»? - удивленно спросил второй шахтер, делая глоток воды. — Типа того! - отвечал ему Сэм. — Ладно, тогда слушайте. Как обычно мы все шли на смену, при в ходе в шахту наткнулись на Марка, который плелся как черепаха. — При чем тут он? - перебил его второй шахтер. — А блин, Лесли, не перебивай! - одернул его первый шахтер и продолжил свой рассказ: — Так вот один из наших задел его плечом, и пошел дальше, он как мне показалось, что-то сказал ему в спину, но я не разобрал, так как был странный язык! «Ну, где ж тебе его понять смертный, он же ведьмак, небось, еще и проклял вас, хотя странно, почему он работал на шахте?» - думала Мрак. — Что именно странного в нем было?спросила «Мари». — Похож, был на японский, а может еще на какой-то другой! - отвечал ей шахтер. — Когда вы спустились в шахту, то, что произошло дальше? спросил Сэм. — Когда мы еще спускались, нас тряхнуло, было похоже на волну от взрыва, я засомневался, а они мне не поверили! -

говорил другой мужчина, кивая головой на товарища, который сидел рядом. — Теперь верим, доволен? - отвечал ему первый. — Не ссорьтесь, что дальше было? - спросила «Мари». — Когда мы вышли из лифта и прошли пару метров, из глубины шахты раздался рев, и потом все начало трясти, а из стен и пола полезли мумии хватая и утаскивая за собой под землю наших напарников, мы пытаясь спастись побежали к лифту! - рассказывал второй шахтер. — Этот Марк, ходил и трепался, что это проклятое место, что нам нельзя копать дальше, мы тогда ему не верили, отмахивались от него, считая что он не в своем уме! - подключился третий шахтер. — Да пару недель назад, когда мы прокладывали еще очередной заряд для взрыва, раздался какой-то ужасающий рев, от которого у меня пробежали мурашки по телу, он был похож на тот, что мы слышали сегодня! -припоминал четвертый из выживших шахтеров. — Еще один вопрос, вы не почувствовали запаха серы, или похолодания, перепада напряжения? - спросил Сэм. — Ну, ты даешь, сынок! Мы каждый день нюхаем эту серу, спускаясь вниз, и там чем только там бывает не пахнет! -

ухмыльнулся пожилой шахтер. — Что ж, спасибо за информацию, нам, пожалуй, пора! - поблагодарила «Мари» шахтеров. Развернувшись они с Сэмом пошли в сторону машины. — Ну, что скажешь, на что это было похоже? - спросил сестру Сэм. — Это было похоже на то, что кто-то призвал мертвых заклятием, но какое именно заклятие я не помню! — Тебе приходилось с таким раньше сталкиваться? — Лишь однажды, в 1857! – забывшись, говорила она. — Что произошло в этом году? - спросил ее Сэм, в его душе уже не было сомнения, что перед ним не его сестра. — Сильнейшие землетрясение, вызванное природным явлением, так многие считали, но на самом деле, его вызвали братья ведьмаки. Мне удалось остановить их. Двое погибли один выжил, но я потратила много сил, и упала без сознания, посчитав, что я побеждена и умерла, ведьмаку удалось скрыться, потом я очнулась в клетке! - вдруг вспомнила она, и лицо этого ведьмака. — Что за клетка? — На подобие тех, что находится у нас в убежище! — Что дальше с тобой было? — К чему этот до-

101

прос? - опомнилась она. — Да просто, мне интересно, вот и все! — Я не помню!отвечала она. «Интересно ему как же, пытается вывести меня на чистую воду, черт и я тут ляпнула уже лишнего, кажется, начал догадываться, что я не настоящая его сестра, надо на время вернуться обратно», - думала Мрак. Дальнейший путь до убежища, прошёл в полнейшей тишине, Сэм изредка поглядывал на сестру, пытаясь развеять свои сомнения в душе, на вид это была его сестра, но вот ее разговоры и поведение заставляли его сомневаться. В это время Клэр и Дин сидели за столом в убежище. Дин потягивал, пиво, Клэр пила кофе, перед обоими были ноутбуки, и каждый что-то просматривал. — Ну, ничего себе! - удивилась в слух, Клэр, читая новости. — Что так тебя удивило?- не отрываясь от своего ноута, спросил Дин. — Землетрясение в шахте, туда поехали Сэм и Мари! - отвечала Клэр, листая дальше страницу с новостями в Интернете. — И что? — Как утверждаю выжавшие шахтеры из стен вылезали мумии!читала новости Клэр. — Мумии в США, однако, странно это? удивился Дин. — Возможно, это

102

были вовсе не мумии! – сказала «Мари» спускаясь по лестнице. — А что тогда? удивилась Клэр. — Это могут быть потерянные души, потерявшиеся между мирами, или как еще называют это место лимбо, но чтоб их можно было призывать, я не слышала! - кладя рюкзак на стол, говорила она. — Как это потерянные души?- продолжала интересоваться Клэр. — Души тех кто не может попасть ни в рай ни в ад, души тех кто покончили с собой проще говоря, или был настолько грешен! - отвечала «Мари». — Что случилось в той шахте? - обращался к Сэму и «Мари» Дин. — Сэм тебе все расскажет, а я устала, пойду к себе! - отвечала «Мари», и с этими словами, ушла в свою комнату. По дороге к комнате ее, кинуло в сторону, выступил холодный пот, в глазах все поплыло. — Кусо! Переборщила с прогулкой, пора возвращаться!- пробормотала Мрак, открывая дверь комнаты Мари. Закрыв за собой дверь, она сползла по ней в низ, у нее было ощущение, что силы покидают ее, почти из последних сил она доползла до кровати, на которой лежала Мари, находясь все еще без сознания, она села на кровать, протянула руку, ко лбу Мари сказала: — В следующий

раз я займу твое место, а тебя отправлю во тьму! И с этими словами превратилась в дымку, и стала одним целым с Мари. Спустя пару минут Мари открыла глаза, сев на кровати взяла, в руки часы которые лежали на прикроватной тумбочке, они показывали 5:30. — Чего утра или вечера, сколько я была в отключке? - задавала сама себе вопрос она. – Мы же должны были поехать с Сэмом в шахту! С этими словами она встала и вышла из своей комнаты, не заметив, что рюкзак лежит не на месте. По пути решила заглянуть на кухню, выпить кружку кофе, чтобы взбодриться, повернув в коридор который ведет к кухне. И до ее ушей донеслись голоса братьев, которые были в этот момент на кухни и разговаривали: - Я тебе говорю, это не наша сестра! - говорила голос Сэма. - Да брось ты, с чего ты это решил?- отрицал голос Дина. - С того что, Мари никого не подпускает к своей машине, тем более кому-либо, сесть за руль не дает, а тут вдруг пустила меня! - Ну может просто переменила свое решение, это еще не повод подозревать ее, и тебе повезло, тебе она сразу доверила руль в отличии от меня!. - Не в этом дело, кто кому раньше доверил руль, Дин ты не слышишь

меня или не хочешь услышать, это не Мари и не Коу, это кто-то совершенно другой! - Тебя послушать, так у нее прям растроение личности, про двойственность я слышал, но чтобы на три это уже через чур! - О чем ты спрашивал у Каса? - Не о чем! - Дин, может ты перестанешь недоговаривать, я знаю, ты о чем-то у него расспрашивал, давай выкладывай! - У тебя что тоже супер слух прорезался? – злясь, отвечал брату Дин. - Мне не нужен, супер слух, чтобы понять, что ты что-то скрываешь от меня, я все таки твой брат! - Спасибо, что напомнил об этом! Она остановилась в паре метров, от входа на кухню, сердце билось, в ожидании, что расскажет Дин, о чем таком он рас-

спрашивал Каса, и что вызвало у Сэма подозрения в ее поведении. - Хватит ерничать, давай выкладывай! - настаивал Сэм. - Ну и упертый ты, правда, как Лось! - А ты скрываешь все, как Белка, так что мы в равных! - Черт с тобой! Я наткнулся на одну статью в Интернете, в ней описывалось про Инь и Ян, я решил расспросить об это у Каса, он мне рассказал, что было на самом деле, они были братьями, Инь "тьма" Ян "свет", Инь поглотил Ян, отправив брата на долго в темноту, что много веков правил Инь миром, Ян как то удалось вырваться из той тьмы в которую его отправил брат, и началась между ними борьба, которая сопровождалась цунами, ураганами, и так далее! - Охринеть, еще один апокалипсис! - удив-

лялся Сэм. - Да и по рассказу Каса, он был самым первым на земле! - И что дальше было! - После того как у обоих кончились силы, они заключили перемирие, и с тех пор, о них ничего не слышно! - А причем тут наша сестра? - Мне, как и тебе показалось, что в ней идет некая борьба между тьмой и светом, и если победит тьма, боюсь у нас начнется второй апокалипсис, только похлеще, и как его остановить никто не знает, так как скрижаль о стражах потустороннего мира утеряна! - Мда, чем дальше, тем все запутанней, Клэр знает о вашем разговоре? - Нет, я тебе не хотел рассказывать, с чего я буду посвящать ее в это, и думаю Мари тоже пока об это не слова?

103

История одного андрогина Морган Роттен «Дорогая Ева! Пишу тебе искренне и любя. Надеюсь, это письмо не вернут обратно, как многие предыдущие, ибо я постоянно ошибалась адресом. Видела тебя по телевизору. Собственно, там я и узнала о твоей нынешней жизни. Так держать! Ты, все же, стала тем, кем и хотела быть. И я рада за тебя. Если тебе интересно, то я живу отлично. Я полюбила жизнь. Я стала чтить семью и ее ценности. Кстати, моего брата назвали Томасом. Он уже так резво бегает и много говорит! Люблю его. И люблю место, где я сейчас живу. Наш дом находится на одном из крайних склонов Осло, как раз с видом на залив. Живописнейшее место. Мы с Карлом часто гуляем по берегу. Я больше не та, кем была раньше. Теперь я счастлива, и ты надеюсь тоже. Также, я пишу к тебе не только за этим. В предыдущих письмах я писала тебе о том, как я жалею, что мы вот так с тобой расстались. Абсолютно не человечно и не умно. Не устаю писать тебе: Прости! Прости меня за все. Прости, вдруг я тебя чемто обидела. Я не хочу, чтобы ты страдала.

104

Прости меня! Я пыталась быть лучшей подругой. А лучшие подруги должны поддерживать друг друга. Я понимаю твою боль. Поверь, мне тоже больно. До сих пор. Я не могу спокойно жить с той мыслью, что ты в обиде на меня. И я надеюсь, после прочитанного, твоя душа хотя бы немного растопится и успокоится внутри. Если у тебя будут противоположные чувства – не пиши. Можешь не отвечать мне. Я все пойму. Больше не буду задерживать на себе твое внимание. Тебе теперь некогда. Я понимаю. Знай, что я всегда тебя поддерживала, и поддерживаю до сих пор. Главное – будь собой. А остальное не стоит твоих нервов. С любовью, Астрид 1992» Натаниэль читал и плакал. Он чувствовал себя виновным. Его душа настолько опечалилась, что он еле выговаривал сквозь слезы: - Черт! Астрид! Каким же я был дураком! Что возомнил себе? Это ты меня прости! Второй конверт с письмом пока был не открытым. Натаниэль хотел открыть его поскорее от нетерпения и боли внутри. Но его слезы были на-

столько обильными, что он сначала пытался справиться с ними, дабы они не мешали ему. Пытаясь успокоиться, он вытирал свои насквозь мокрые щеки и чувствовал жуткую ностальгию. Его внутренней вине не было пределов. «Главное – будь собой. А остальное не стоит твоих нервов» - эта фраза засела в его голове, словно сорняк в огороде. Она все больше бросала Натаниэля в ненависть к самому себе, к своему прошлому и поступкам. Он уже не мог терпеть. Бесконечные слезы не останавливали его. И Натаниэль злостно вскрыл второй конверт, в котором нашел следующее письмо. Он стал читать. «Дорогая Ева! Я ждала, но письмаответа так и не получила. Мне все понятно. Больше не буду тебя отвлекать. Меня радует хотя бы то, что предыдущее письмо осталось у тебя. Нет времени писать. Пишу лишь, чтобы сказать тебе кое-что важное напоследок. Я возвращаюсь в Лондон. Буду жить в той же квартире, где жила раньше с бабушкой. Так сложились обстоятельства. Не хочу грузить твои мысли ими. Решила написать, если

вдруг тебе пригодится данная информация. Так же хочу тебе сказать на своем опыте. Мир не таков, каким он тебе кажется. Поэтому, не печалься. Главное: помни, кем мы были. Держи наши с тобой годы в сердце. Ибо это было настоящее время. Не то, что может тебя разочаровать. Помни об этом. Оставайся сильной. Где-то в глубине души я все еще надеюсь на встречу с тобой. Ты можешь ненавидеть меня, но я не могу не написать этого: Натаниэль, я хочу увидеть тебя. Именно тебя! Ты правильно меня понял. Ведь именно с тобой я дружила. Именно тебя я любила. Ради тебя я менялась и жертвовала всем. Прости, что в нужный момент я оставила тебя. Надеюсь, сейчас тебе намного легче. Твори, стремись к своей вершине! Прости и прощай! С любовью, Астрид 1993» Натаниэль был повержен. Он не мог ничего другого, как плакать, лежа на своей койке в окружении четырех стен. Он лежал так месяцами и не двигался. Его суставы затвердевали и немели, но он лежал и плакал. Вовсе погруженный в себя и в свою меланхолию. Он постоянно думал о прошлом. Он постоянно думал об Астрид. О том, как растоптал ей сердце. Ведь на самом деле, это он должен был просить прощения за

все. Натаниэль осознавал сейчас все это. И ему было невероятно больно. Он бичевался по поводу того, что он посмел так долго не читать эти два письма. Он не стремился это сделать, а уж тем более ответить на них. Теперь наверняка Астрид строила свои выводы насчет этого. И Натаниэлю становилось все больнее от подобных мыслей. Он не чувствовал сил. В нем не было вдохновения. Как морально, так и физически он был разбит. Доктор О’Брайан всерьез забеспокоился о его состоянии здоровья. Он ослабил режим Натаниэля, позволив ему общаться со всеми, выходить во двор. Он пытался вернуть ему человеческий облик, и вернуть самого Натаниэля из его внутреннего космоса. Почти год Натаниэль не выходил во двор. Теперь же прогулка на свежем воздухе должна была пробудить в нем признаки жизни. Майское солнце рассекалось сквозь зеленеющие ветви деревьев; весенняя трава казалась ему зеленее, чем обычно. Натаниэль забыл, как все выглядит. Все стало казаться ему более богатым. Только руки были все так же безжизненны, как его засохшие следы на слезливых щеках. В компании санитара он шел по знакомой тропинке. Глянув чуть далее, он увидел знакомого безумца на лавочке. Пытаясь вспомнить его имя, он решил подойти к нему и

начать беседу. Сказать хоть что-нибудь. Для него это так важно. Он так давно ни с кем не разговаривал. В этой проклятой психиатрической клинике каждый день словно месяц. Безумец узнал Натаниэля. Он был все так же приветлив и разговорчив с ним. Натаниэль присел на лавочку рядом, и дал понять санитару, что он хочет поговорить. Тот был не против, но дальше чем на три метра не отошел, подслушивая все их разговоры. Ангус, имя которого Натаниэль вспомнил лишь в ходе разговора, был рад пообщаться, и как всегда говорил всякую ранимую белиберду. Снова вспоминая про кузнечиков, Ангус, глядя на ложившиеся, на плечи Натаниэля, черные волосы, говорил ему, как он похож на девушку. Снова. Натаниэль усмехнулся в ответ. Он подумал, как давно его ктолибо не путал с девушкой. «Ты меня раньше не видел», - пронеслась мысль у него в голове, и тут, словно что-то щелкнуло у него в мозгу. Он вдруг задумался. Вспоминая прошлый давний разговор с Ангусом, Натаниэль ловил себя на мысли, что наплакался он в своей палате. Пора что-либо делать. Он вдохновлялся наплывающими к нему мыслями. Пусть они казались ему бредом и безвыходностью, но это было ему так знакомо. Его вдохновляло то, что санитар Миллер уво-

105

лился. Это уже было одним из знаков действовать. Теперь за ним ухаживала молодая санитарка Дороти, с которой было намного легче. Он словил себя на мысли: «Притвориться». То, что так хотел сделать Ангус, и чего наотрез не хотел делать Натаниэль. Теперь же он знал, что не выживет без Евы. Он должен притвориться ею. Ему чертовски надоело сидеть здесь. Он решил, что поиграет с О’Брайаном в игру. Мудрый, но дотошный доктор, ни за что не уступит свою схватку науки с пациентом. Он не пойдет на уступки. Натаниэль же противился уже почти два года. Безрезультатно для обоих. Он знал, что с этим всем должна справиться Ева Адамс. Он не хотел признавать этого, но сейчас он как никогда нуждался в ней. Он ненавидел это. И первой целью, которую он себе поставил, было навсегда покинуть одиночку. Он должен представить психологический портрет Евы Адамс во всей красе. Только так доктор начнет верить в то, что пациент идет на поправку. И он стал действовать. Он стал говорить от лица Евы Адамс. Порой это было настолько убедительно, что Натаниэль сам бывало, путал, и верил в то, что он не играет, а Ева Адамс и есть одна из его личностей. И это путало его. Но он знал, что он делает. Наконец-то в его жилах стала появляться

106

уверенность в себе. Со свойственной для Евы тиранической настойчивостью, он добился первого пункта своего плана. Он даже выпросил зеркало, чего так долго не удавалось сделать скромными методами Натаниэля Уолкотта. Доктор О’Брайан посчитал, что пациент готов вести социальный образ жизни и перевел его в общие палаты, где он мог общаться с людьми, спокойно проводить свой досуг, и главное: смотреть на себя в зеркало. Теперь в его новой палате с ним жил некий Грегор. Он был пустословным весельчаком и порой бесил Натаниэля своей чрезмерной навязчивостью и инициативностью. Поэтому, он избегал этого Грегора, как мог. Натаниэль пытался отображать Еву Адамс как можно реалистичнее. И в нее верили все: О’Брайан, санитарка Дороти, и даже он сам иногда не был уверен – то ли это он притворяется Евой Адамс, то ли Ева Адамс притворяется самой собой. Он снова чувствовал ее так, как когда-то чувствовал себя ею. Непонятное пограничное состояние контроля и ностальгии в чувствах. Это ли путь к выздоровлению, который имел ввиду О’Брайан? Натаниэль всегда разбирался в психологии, но в психиатрии он был нем. Как и когда-то давно, он пытался просиживать у зеркала часами. Ему абсолютно нечего было делать. Возможно, он хотел

что-то найти в нем, чеголибо набраться. Он смотрел и не знал, любоваться собою, или отвергать. - Что ты делаешь? – спросил его Грегор, наблюдая подобную картину. - Пойдем! Нас Ангус ждет! - Я не могу. Меня желает видеть доктор, – сказал Натаниэль, будто пытаясь насмотреться на себя перед выходом. Спустя несколько минут его допытывал О’Брайан. - Расскажите о своих новых друзьях, – говорил он, как всегда, скрещивая пальцы своих ладоней, возле которых лежала ручка. Натаниэль, пытаясь смотреть на него свысока, сказал с некой предвзятостью: - Каких друзьях? Вы этих называете друзьями? Ха! - А кто же? Разве вы не общаетесь с Ангусом, или вашим соседом Грегором? - Общаюсь. Но они мне не друзья. Я презираю такое понятие, как дружба. Дайте сигарету! - Вы курите, когда нервничаете? - Какой вы догадливый, – саркастично скривил свое лицо Натаниэль, с нетерпением выдернув протянутую ему сигарету. Он жадно затягивался ею, принимая все более отвратный и стервозный вид. Закинув ногу на ногу, он почувствовал, как по его оголенной коже стал пробегать холодок. От этого он сказал свою

мысль вслух: - Не помешали бы колготы. Доктор О’Брайан обратил свой взор на обнаженные, покрытые гусиной кожей, элегантные ноги Натаниэля, и стало видно, как он хочет что-то сказать. Но он лишь поправил свои очки, не спеша говорить что-либо. Он наблюдал за андрогинным лицом Натаниэля, которое устремило свой взор в окно, и пытался понять его молчание. Натаниэль же, заметив долгое молчание О’Брайана, не выдержал, и сказал первым: - Ну? Так и будем молчать? Доктор О’Брайан тут же заговорил в ответ: - Вы сказали, что презираете дружбу. Почему? Натаниэль задумался. С каждой затяжкой сигаретного дыма, он словно набирался мыслей, не набравшись которых, он сказал с невозмутимым лицом: - Не знаю, – словно ему было не интересно отвечать на данный вопрос. Он посмотрел на О’Брайана и снова увидел тот знакомый взгляд, который ищет причины недовольства. И он сказал: - Что? – теперь уже сам недовольно смотря на О’Брайана. - У меня есть информация о том, как вы ведете себя с остальными пациентами, – сказал О’Брайан. - Да? И как же? Неуважительно. Предвзято. Высокомерно.

Ваше эго переходит все границы, Ева. Зачем вы скомандовали пациенту приносить вам тапочки в зубах? Вам нравится внимать людей в роли собак? - Во-первых: выбор у меня был не велик. Если бы вместо тапок оказались туфли на высоком каблуке, то он бы приносил мне туфли на высоком каблуке. Во-вторых: что плохого в том, что я соскучилась по дефиле? - Дефиле? - Именно. - На письменном столе? - Подиума не оказалось. Натаниэль чувствовал себя великолепным сукиным сыном в данный момент. О’Брайан же чувствовал себя неловко. Ева Адамс подавляла его. К ней нельзя было подойти ни с одной стороны. Везде сарказм. Везде подонок. Натаниэль затушил выкуренную сигарету в пепельнице. - Ева, ваше лечение продолжается, – холодно сказал О’Брайан. - На другое я и не могла рассчитывать, – безразличным тоном сказал Натаниэль, после чего стал усиливать свои эмоции в речи. - Вас не устраивает Натаниэль, вас не устраивает Ева. Что за стыд, доктор? В чем дело? Вы не можете докопаться до истины? Или она вам режет глаза? А? Помоему, вы уже достаточно меня изучили, а излечили так тем более. Вы не можете написать вывод? Печать поставить? Вы дерь-

мовый доктор! - Вы не готовы к жизни в обществе, Ева. Ровно, как и не готов Натаниэль. - Да? Тогда откуда вы знаете, кто перед вами, доктор? Натаниэль был зол. Он вышел из кабинета доктора, полон эмоций, оставив дельный вопрос, который волновал и его. Он больше не хотел ни о чем думать. Надоело. Ему надоела Ева Адамс в его разуме. Ему надоел он сам, думая о ней. Он лишь смотрел в зеркало, не отрывая глаз, находя там единственное успокоение. Грегор опасался Натаниэля в этот момент. Он знал, что ни за что, нельзя отрывать его от любимого дела. Натаниэль был сосредоточен. - Ничтожество! Посмотри на себя! Ты не достоин ее внимания! - Мне все равно. Я всего лишь хочу увидеть Астрид. - Она также не достойна внимания! - Я обидел ее. Я сделал ей больно. - Топчи сердца ранимых. Тогда забыл, и сейчас надо забыть. - О чем ты? Ты себя слышишь? Ненавижу тебя! Я убью тебя! Понятно? - Это я убью тебя! - Не сможешь! - Я не смогу? Кто сильнее? Ты что ли? Что за вздор! Ты же слизняк против меня. Ты же сам сделал меня сильной. Исчерпал себя, придурок. Всю жизнь только и плачешь. Мама… Как же мне

107

больно… - Заткнись! Это и твоя проблема тоже. - Да. Но я смогла добиться поставленных целей! Чего добился ты? Возненавидел Синди? Молодец! Твой смысл жизни не потерял оси. Ты возненавидел Еву! Ты возненавидел себя! Это и есть вся твоя жизнь!.. Натаниэль исчерпывал сам себя. Он хотел выглядеть сильнее в собственных глазах. Он хотел со всем покончить. И он всерьез задумался о побеге. Снова. Как о единственном спасительном варианте для себя. О’Брайан ни за что не выпустит его, даже если он сам посчитает Натаниэля здоровым. Как бы он не притворялся, и кем бы он ни был в его глазах. Ему надоело все это. Ему надоело путать самого себя. Он продолжал говорить от лица Евы Адамс, так как это было выгодным сейчас. В лице Евы Адамс его все опасались. Ему сейчас только это и нужно было. И собрав свою компашку психов: Ангуса и Грегора, он стал тихо говорить им, находясь в палате за закрытой дверью: - Мне нужна ваша помощь, ребята. Его добрые знакомые были не прочь помочь своему лидеру. И выслушав подробный план действий Евы Адамс, они даже не поверили во всю серьезность намерений Евы. Они считали ее план космическим, недостижимым. Но Ева уверяла их:

108

- Я все обдумала и просчитала все варианты. Я уверена, что у меня получится. Натаниэль пытался быть убедительным. Его сообщники согласились. Теперь он мог переживать лишь о том, чтобы эти безумные ничего не напутали, ведь они могли. Они были рассеянными и слишком покорными. Главное – чтобы они молчали. Натаниэль так переживал за них. Его замысел не должны разоблачить. Это его единственный шанс. Он знал, что он делает. Ибо это было тем, что он лучше всего умеет. Главным объектом его наблюдений была его санитарка Дороти. Ее характер обязывал Натаниэля пользоваться этим. А ее комплекция и впрямь не оставляла ему выбора. На приеме у О’Брайана он стал симулировать, говорить о неком беспокойстве, головных болях и бессоннице. Доктор был просто обязан назначить ему укол перед сном. И настороженно он сделал это, отпустив Натаниэля со словами: - Хорошо. Я направлю к вам Дороти вечером. Теперь вы свободны, – пытаясь не нервировать Еву. То, что нужно. Чуть ли не впервые Натаниэль услышал в стенах этой проклятой поликлиники именно то, что он хотел услышать. Он предчувствовал успех. Он чуть не запрыгал в коридоре, возвращаюсь в палату. «Больше ты меня не

увидишь», - мечтательно думал Натаниэль с явно поднесенным настроением, которое было в диковинку наблюдать остальным. Поэтому, он попытался скрыть свои эмоции почти сразу. Ему нужно было не выказывать своих намерений. Лучше ему ни с кем не общаться сейчас. Натаниэль волновался. Сумерки за окном казались ему мрачнее, чем когда-либо. Ожидая Ангуса, Натаниэль был нетерпелив. И когда тот пришел, он сказал ему, чуть ли не сбивая его с ног своим потоком нетерпеливых слов: - Ты достал? Быстрее! Показывай! Ну же!.. - Достал! Вот, целая косметичка! – ответил Ангус с гордым голосом, протянув ладонь. - Отлично! – радостно и нечто успокоившись сказал Натаниэль, вырвав косметичку из рук Ангуса. Его глаза загорелись. Но тут же он почувствовал себя как-то принужденно, или неуютно. «Я так давно это не делал», крутилось у него в голове, когда он стал рассматривать губную помаду и тени. Несмело достав черный карандаш для глаз, он повертел его, зажав между пальцев, и сказал: - Что там Грегор? - Он готов, – ответил Ангус. - Надеюсь, он не забыл все свои навыки, приемы за все эти годы? – сказал Натаниэль, до сих пор концентрируя свое внимание на карандаше.

- Он сказал, что тренировался. На дереве. Натаниэль неоднозначно глянул на Ангуса и сказал с неким вздором: - На дереве? - Ага. - Вот, черт! Я не позволю ему все испортить! Где он? Где его черти носят? – немного взволнованно говорил Натаниэль. - Не беспокойся. Он будет с минуты на минуту. Натаниэль повернулся к зеркалу и стал обводить свои глаза черным карандашом, надеясь, что это хоть немного успокоит его. Ему уже не было сложно. Его рука сама управляла собой. Ангус затаил дыхание, следя за филигранностью Натаниэля в макияже. - Знаешь, мне до сих пор не понятно – парень ты, или девушка! – говорил он, будучи захваченным. - Но то, что твоя красота невообразима – это факт! – сказал он с большим замиранием во взгляде. Натаниэль так и не успел ничего ответить, так как тут же в палату зашел Грегор. Он также восхитился еще незаконченным образом, но Натаниэль перебил его застопоренный взгляд: - Ты готов? – спросил он, не отрываясь от зеркала. - Повторять не надо? - Я все помню, – робким голосом ответил Грегор. Натаниэль взялся за тени. С каждым последующим мазком он словно совершенствовался,

становясь все бесподобнее. Невероятной женственности ему придала красная помада на его губах. Теперь его было невозможно отличить от девушки. Юной, сексапильной девушки, которая выдавливала слюни из пораженных ее красотой Ангуса и Грегора. Они стояли с ошеломленными лицами, не в силах проронить и слова. - Хм, Ангус. А твоя мать разбирается в косметике, – подметил Натаниэль, нанося последние штрихи в своем мейк-апе. - Да, – с гордостью отвечал тот, любуясь тем, что представлял из себя Натаниэль. Не успели они, как следует сговориться, как в дверь постучалась Дороти. Как же все быстро, черт возьми! Натаниэль едва приготовился. - Быстро! По местам! – скомандовал он, настраиваясь на последнюю роль в его жизни. Ангус спрятался в угол, туда, куда должна была открыться дверь и прикрыть его, чтобы Дороти не видела. Грегор присел на свою койку, сделав абсолютно не принужденный вид. Хотя ему было невероятно сложно выглядеть естественным. Спустя пару секунд Дороти заходит в палату. И первое что обращает ее внимание, так это Натаниэль, вальяжно раскинувшийся на своей кровати, с женским макияжем на лице. Сперва она удивилась, и ее застопорило это.

Но затем она проморгалась и включила свою логику, сказав: - Доктор О’Брайан разрешил вам наносить макияж, Ева? – положив поднос с медикаментами на тумбу. - Вам нравится? – спросил Натаниэль, пытаясь всячески отвлечь ее внимание от ампул, вовлекая в разговор. - А как же, Ева! – говорила Дороти своим добрым тоном, нагнувшись над подносом и взяв в свои руки шприц. Нужно действовать! «Ангус, черт возьми!», подумал Натаниэль. - Готовьте руку! – сказала Дороти, набирая шприц, после чего почувствовала Грегора у самой своей спины. Хлопок двери. Это Ангус закрыл ее со своей прятки. Дороти поворачивается, и единственное, что она успевает понять, так это Грегора, направляющего свой кулак в ее голову. Хрупкое тело Дороти мягко падает на кровать при сопровождении Натаниэля. Ангус, будучи под впечатлением, сказал: - Я надеюсь, ты не убил ее! – приняв удивленный жалостливый вид. - Хех! Не разучился, все-таки! – хваля себя, говорил Грегор, тряхнув своим кулаком после удара. - Ангус, иди за дверь и следи за всем там! Если что – стучишь в дверь три раза. У меня не более двух минут, – четко говорил Натаниэль, после чего стал раздевать Дороти. -

109

Надеюсь, я не ошибся в выборе комплекции, – продолжал он, снимая с себя одежду пациента. Более приятного зрелища Грегор не видел в своей жизни. Оставшись с Натаниэлем наедине, он трепетно внимал весь процесс кроссдрессинга его соседа. Натаниэль беспардонно обнажился, после чего стал надевать бюстгальтер, униформу Дороти. Ее белые чулки так шли тонким ногам Натаниэля. Буквально через две минуты он стал потрясающей медсестрой. Вспушив немного свои волосы, он глянул на Грегора, который, казалось, готов был кончить в штаны и улыбнулся от его непонимающего вида: «Как такое возможно!». Он сказал остолбеневшему Грегору: - Значит так, Грегор! Слушай меня! – подщелкнув пальцами, дабы тот внимательнее слушал. Ты ничего не видел. Ты ничего не знаешь. Ты был в туалете. Ясно? - Ага, – ответил Грегор, все еще будучи в конфузе. Он смотрел на переодетую в одежду Натаниэля Дороти и пытался хоть что-то понять. Натаниэль, выбравшись в коридор, незаметно для Грегора и для всех, сигнализировал единственному увидевшему его Ангусу, чтобы тот шел отсюда. Теперь он надеялся на то, что первый этап пройден, осталось внушить доверие. Пытаясь вспомнить

110

былую походку, он выбрался из корпуса и вышел в свете фонарей во двор поликлиники. Он решил пойти в сторону третьего корпуса, самого отдаленного, где его (по его мнению) меньше всего должны были знать. Там должны были быть задние ворота. Главное – чтобы ему их открыли. Натаниэль должен был быть убедительным, как никогда. Он нервничал перед самым решающим рывком в своей жизни. В вахтерской кабинке сидел молодой и малоопытный парень, что явно было на руку Натаниэлю. Немного поправившись, он напряг свои губы и лицо, пытаясь выглядеть как можно сексапильнее, и подошел к кабинке, начиная свой последний бой. - Стой! Ты куда? – завопил смотритель, пытаясь выглядеть серьезным. Но ему не шло быть таким. Натаниэль лишь улыбнулся и сказал: - А что такое, милый? Я не могу сходить за сигаретами? – игриво посмотрев на него. - Нет! Девушка, вы время видели? И вообще, вы кто такая? Почему я вас не знаю? – пытаясь сделать свой голос угрожающим, говорил тот. Но он был робок. Как на вид, так и внутри. - А ты сколько здесь работаешь, чтобы знать меня? – уверенно сказал Натаниэль, будто так и надо. Он словно знал, что этот парень был новеньким, и работал всего лишь

неделю здесь. Он был стажером, и даже не до конца знал все правила внутреннего распорядка клиники. Внутренняя неуверенность в себе явно выказывала его. Натаниэль, будучи тонким психологом, вывел его на чистую воду. Уже через несколько минут этот салага вовсе потерял свой мнительный кураж. Беседу стал вести Натаниэль. - И? – спросил он, смотря вопросительно. - Джереми, – сказал тот, чувствуя долг представиться. - И так, Джереми. Ты собираешься меня выпускать? Или будешь вести себя как закомплексованный девственник? – заязвил Натаниэль. Джереми вовсе почувствовал себя неудобно. Он тут же схватился за свой красный прыщ на щеке, опуская глаза, от нежелания встречаться взглядом с непокорной медсестрой и сказал: - Будто бы вы знаете! - У тебя на лбу написано! – чуть ли не засунув свою голову в его кабинку, сказал Натаниэль, будто досаждая своей настырливостью. Джереми терзали сомнения. Он боялся ошибиться и не знал, как будет верно. Позволить ей сходить за сигаретами, или отказать ей, не будучи уверенным в последствиях. Он время от времени смотрел в эти милые, сверлящие его глаза, и ловил себя на мысли, что не может. Отказать не может.

- А вдруг кто-нибудь узнает? Время позднее! – проговорил он, пытаясь уже хоть как-то отговориться. - Никто не узнает. Я мигом. Обещаю. Я умру, если не покурю. А покурю, я тебя поцелую, – сказал Натаниэль, вбив последний гвоздь в мышление зеленого Джереми. Он поддался и открыл ворота. Он выпустил пациента, пребывающего здесь уже более двух лет. Как тот хотел оказаться по ту сторону. И вот, он ступает за территорию насточертевшей ему клиники. Джереми не устоял перед обаянием и уверенностью красивой девушки. Натаниэль подмигнул ему и скрылся в темноте. Спустя пару минут он уже рассекал ночные улицы. Как же он соскучился по этим милым улочкам так знакомого ему Лондона, который никак не изменился, будто ожидая возвращения Натаниэля. Его легкие наполнялись свободой. Он чувствовал тот запах, которого так не хватало ему. Но его голова была озадачена иным. Она не давала в полной мере насытиться ему свободой. Натаниэль пытался идти по малолюдным улицам, дабы обращать на себя меньше взора прохожих. Он считал, что в униформе медсестры он будет заметнее обычных обывателей. Он пытался идти скверами и парками, где почти не было людей. Где редкий хозяин мог выгулять собаку, или влюблен-

ная пара извиваться в поцелуях темноты. Сам того не ожидая, Натаниэль наткнулся на тот самый дом, в который привезла его Синди, усыновив маленького ангелочка. Кто он теперь? Что значит его первый дом для него самого в данный момент? Натаниэль задумался. Сколько он жил в Лондоне сам, он никогда не посещал свой первый дом. Теперь же он внимал его, стоя на противоположной стороне, через дорогу. Прямо напротив. Старый дом никак не изменился. Кажется, он до сих пор не обрел постоянного хозяина. Натаниэль смотрел в его окна и видел темноту. Фасад дома лишь местами освещался редкими лучами, доходящими с фонарных столбов. Он весь был темный, окутанный мраком и закрытый деревьями, росшими на клумбах, впереди. Натаниэль стал вспоминать о прошлом. Он вспоминал, как первый раз здесь оказался. Он не забудет этот день. Он вспоминал, как Синди обнимала его и радовалась, что они живут здесь. Он вспоминал, что даже, когда они жили в Париже, Синди находила хотя бы случай в год выбраться сюда и устроить пикник. И он был с ней. И он был рад. Он ни за что не отпустил бы ее, обхватив ее своими детскими руками в столь редкий момент. Он никогда не разлюбит Лондон, как не разлюбит Синди. Они оба любили Лондон. Натаниэль знал

об этом. Почему она стала такой холодной ко всему? К своему городу? К ребенку? «Я хочу быть таким же красивым, как моя мама!» - вспоминал Натаниэль, представляя пред глазами картинку из прошлого. Он пытался сдержать слезы. Он пытался оправдать себя и Синди. Но не получалось. Все больше гнева появлялось у него внутри. «Я ни чем не хуже тебя, мама!» - хотелось ему выкрикнуть, посмотрев в глаза своей матери. Он так хотел посмотреть ей в глаза. Ее спасает только то, что она мертва. Натаниэль душу отдаст за это. И он задумался. Его мысли казались ему абсурдом. Он уже стал колебаться, может быть, действительно – он псих?! Но его мысли не умялись. Они все больше разжигали в нем огонь. И он решил, что скажет это. Он скажет, когда придет на кладбище. Он мигом дернул к могиле своей матери. Он не был у места захоронения Синди с самого момента ее захоронения. Время близилось к полуночи. Натаниэль искал и был настойчив. Ему не терпелось найти могилу своей матери. Он был озабочен мыслью. Гром в небе словно предвещал ему душевную бурю. Скоро разразится гроза. Стали возникать порывы ветра. Натаниэль был намерен найти могилу своей матери, не смотря ни на что. Она должна быть где-

111

то здесь. Где ее надгробный камень? Он узнает его даже спустя много лет. Капли с неба стали падать на Натаниэля. Они казались огромными и очень быстро учащались. В один миг они полили, словно из ведра. Началась гроза. Натаниэль был обеспокоен не погодой. Ему было все равно. Он должен был найти ее могилу. Вот она! «Cindy Walcott 07.06.1948 – 24.04.1985» Теперь Натаниэль был вкопаней самого надгробия. Ему не верилось, что он видит это. Что он здесь. Момент трагедии разбил что-то в его сердце, и мелкие осколки поранили его. Он не знал, что делать. А точнее – не мог. Он вспоминал похороны Синди и не мог смотреть на ее могилу так спокойно стоя здесь и

смотря на нее сверху. Ему было больно. И он хотел покончить с этим. Его ноги вязли в грязи. И он со злости стал копать ее под собою. Он вспоминал, как обнаружил Синди мертвой. Как много крови было на полу; как много героина было. Он признавался сам себе, что это наркотики ее убили. Он верил в это. Теперь он знал. Он копал сильнее. Он вспоминал, как он все эти годы восхищался ее красотой. Ему снова хотелось узреть ее в реальности. Он перестал жалеть свои пальцы, которые он сдирал, пытаясь откопать Синди. Он копал, не останавливаясь. Где-то там должен быть ее гроб. Он откопает ее. Его одежда стала черной. Все больше он погружался в землю. Он вырыл

яму по колено. Его руки обессилены, но он ни за что не остановится. Пусть они отсохнут, отпадут. Он не оступится и не оставит Синди. Его слезы стали смешиваться с потеками дождя на его теле. Он насквозь был мокрый и в грязи. Его руки кровоточили, как кровоточила его душа. Он добрался до гроба и стал ломать его голыми руками, через силу. Пытаясь удержать себя, он закричал, как никогда не кричал в своей жизни. Его крик был таким болестным и громким, что сам дождь должен был остановиться. Но тот продолжал смывать Натаниэля в могилу к его матери. Дождь был настолько сильным, что с ним мог сравниться только внутренний дождь Натаниэля, который поливал в нем.

Летописи межмирья Александр Маяков 2 месяц 514 год с м.п. (июль 2012 года н.э)… Межмирье. Гием де Грант. - У них только один ключ? – Переспросил я. – Второй исчез? - Да, - кивнула Элизабет. – Сейчас он у кобольдов. Где наги посеяли свой ключ – я не знаю. Да и они сами не в курсе. - Откуда сведенья? – Спросил я. Мы с Культом ехали к пирамиде. Се-

112

годня с нами не было древних. Фудо и Хана были чем-то увлеченно заняты в саду, а Даи с Акено… они уже несколько дней не покидали спальню. И если бы не доносящиеся оттуда звуки, мы бы решили, что они умерли. Но они были живее всех живых! Странно, да? За ключом они пошли, а за самим древним, нет. Ну, это древние, их логика нам не постижима. - Даже в стане вра-

га есть те, кто верен идеям Культа! – Улыбнувшись, загадочно произнесла Элизабет. Она кокетливо улыбнулась. Я, как мальчишка, взял её за руку. - А Мария ревновать не будет? – Спросила Элизабет. - А где ты видишь Марию? – Спросил в ответ я. Она лишь рассмеялась. Сегодня Мария осталась дома, следить за древними. Она считала их… чокнутыми. Сей и Дарий шли

позади нас. Сей разговаривал с Минору. Двум оборотням-магам было о чем поговорить. А вот Дарий смотрел на нас с ревностью и ненавистью. Этот гнолл любит Элизабет. Я его понимаю. Я сам почти влюблен в эту вампиршу. Что за фетиш, любить вампирш? Сначала Нора, теперь Элизабет. Даже всегда верная Мария сейчас стала чуждой. Опять меня влечет эта неземная красота. Неземная, в плане людской Земли. Может, стоит остановиться? Все-таки Мария все время была мне верна. Была и остается. Нет, не лги себе, Гием, ты не остановишься. Мария покорна! А Нора была равной тебе. Элизабет так же, ровня тебе. Она не подчиняется беспрекословно, как Мария. Она другая, но она - это копия Норы. Нет, не полная копия, только… даже не копия, они просто похожи как сестры. Я запутался. Я хочу быть и с Марией, которая мне верна, и с Элизабет, которая так греет душу. - О чем задумался? – Спросила Элизабет. Я обнял её и поцеловал. - Я на распутье. – Произнес я. - Понимаю, - она провела рукой по моей щеке. – Я готова ко всему. Даже если погонишь. Если будешь называть Норой… - А если назову Марией? – Спросил я. - Вот этого не прощу! – Отрезала вампирша. – Нора мне как сестра,

сравнение с ней я приму, стерплю. Но не сравнение с этой пигалицей. - Но она… - Неужели ты из-за неё на распутье? – Улыбнулась Элизабет. Я утвердительно кивнул. - О боги, какие же вы мужчины слабаки! – Элизабет подняла голову к небесам межмирья и закрыла глаза. - Для этого нам и нужны вы, женщины. – Обнимая Элизабет, произнес я. Она так и не открыла глаза, только улыбалась. -Чтобы делать нас сильнее. – Продолжил я. – Чтобы возвышать нас, давать нам силы… - И пользоваться вашими слабостями. – Перебила она и поцеловала меня. Спиной я чувствовал гневный взгляд Дария. *** И снова пирамида. Мы прошли пост охраны минотавров и оказались в помещении с саркофагами. Элизабет поставила ключ на постамент и посмотрела на меня. - Минору, ты можешь вызвать гром? – Спросил я у оборотня. Конечно, я знал, что Минору может вызвать молнию, но другие присутствующие здесь этого не знали, поэтому, следовало так спросить. Да, ради пафоса! - Разумеется. – Кивнул оборотень и подошел к ключу. Шаманы – одни из самых скрытных магов. Их сила происходит от самой природы. В основ-

ном, это сила земли, но и сама земля таит в себе электричество. Прав был господин Тесла. Правда, не в то время он родился. Буквально на полвека позже и все было бы иначе. Но, сейчас у нас нет господина Теслы, зато есть шаман Минору. Минору закрыл глаза и направил правую руку на ключ. Он стал тихо что-то шептать. Небольшие камушки, осколки старых саркофагов, пыль стала подниматься и клубится вокруг ключа. Минору продолжал нашептывать заклинание. Пыль и камни все быстрее вращались вокруг ключа и… вдруг замерли. Просто зависли в воздухе. В следующее мгновение в этом пылевом замершем вихре затрещали молнии. Они били из одного камня в другой. Образовывали целые веера минимолний между пылинками. Светящийся шар окружил ключ и из него ударил белый луч, разнося очередной саркофаг. - Доброе утро! – Донесся зевок из облака пыли. - Исами? – Спросил я. - Да! – Прозвучало в ответ. – С кем имею честь? - Это культ! Верные адепты твои! – Пылко произнесла Элизабет. Из облака к нам вышел среднего роста человек в белой майке, расшитой мелким белым бисером и белых брюках клеш. Его длинные волосы были заплетены в косу. Странно

113

видеть мужчину с длинной, до пояса косой. Но рыжие волосы Исами были заплетены в косу. Точнее, коса была длиннее пояса, так как на поясе она была завязана на узел. Как это более подробно описать, чтобы вы поняли? Длинная и довольно толстая коса спускалась спереди по правому боку древнего. Она шла от плеча к поясу и с лева заходила за спину. Там, опоясав древнего выходила справа и была привязана атласной лентой слева к самой себе. Рыжая бородка спускалась тремя косичками до середины груди. - Зачем так пафосно? – Спросил Исами. - Она иначе не может. – Произнес я. Исами подошел ко мне. - Исами, - протянул он руку. – Маг грома и молний. - Гием, - пожал руку я. – Маг льда и холода. - Как Даи. – Усмехнулся Исами. – А ты… он повернулся к Минору. - Минору. – Покло-

нился оборотень. – Шаман. - Прекрасно. – Произнес Исами. – Ты не маг грома, но повелеваешь им. - Я шаман! – Гордо произнес Минору. – Моя сила от земли. А земля впитывает в себя и воду, и гром с молнией. - Красиво говоришь. - Я чтец! – Поклонившись, произнесла Элизабет. Исами подошел и потрепал её по голове, как маленькую девочку. - А имя есть у тебя, чтец? - Элизабет. – Смущено произнесла она. Исами усмехнулся и прошел дальше. Сей, магрезонатор! – Произнес второй оборотень. - Звук – редкая стихия! – Похвалили Сея древний. – А ты кто? – Обратился он к гноллу. - Дарий. – Произнес гнолл. – Я не маг, я воин! Сей прыснул смехом, чем заслужил уко-

ризненный взгляд Исами. - В этом нет ничего смешного. – Заступился за гнолла древний. – Воины и маги всегда идут плечом к плечу. И там где бессилен маг, всесилен воин. Но так же и наоборот. Если среди вас всего один воин, то я могу судить о его и вашей силе. Все замолкли. Только что древний возвысил до небес гнолла и опустил нас. Конечно, Дарий превосходно владел оружием, но в бою он выступал не более чем прикрытие. Исами заметил эту заминку и решил сменить тему. - А где мои братья и сестры? - Они в безопасном месте. – Заверил его я. – Куда и мы скоро отправимся. - Тогда не будем терять времени. – Произнес он и направился к выходу. Нам ничего не оставалось, как последовать за ним. Древних уже пятеро.

Дар Евгений Кусков Жилище находилось там же, только теперь это был не несуразный фрагмент многоквартирного здания, а красивый, уютный одноэтажный дом с белыми стенами и треугольной черепичной крышей. Аккуратная дымовая труба источала дымок, подхватывае-

114

мый лёгким ветерком. От крыльца отходили уложенные каменной плиткой дорожки. Одна вела мимо Григория и Алёны куда-то в расположенный неподалёку лесок, а вторая – к маяку, белокрасной колонной возвышающемуся над окружающей местностью.

- Океанский берег? – риторически отметила девушка и искренне прибавила: – Интересно! - Да, – кивнул молодой человек. – Меня всегда привлекала морская тема. Причём не столько даже бескрайние просторы и бороздящие их корабли, сколько имен-

но граница между водой и сушей. - А маяк? Он ведь здесь не случайно? - Угадала. Но давай сначала зайдём в дом. - Давай! Миновав символическую ступеньку, они взошли на крыльцо, одновременно служащее миниатюрной верандой. Григорий открыл украшенную простой (и оттого отнюдь не менее симпатичной) резьбой деревянную дверь. Пропустив сестру, зашёл и сам. В доме было тепло, пахло древесиной, книжной бумагой и ещё чем-то неуловимым и одновременно очень знакомым. Этот неотчётливый запах словно возвращал в прошлое. К пению птиц, сидящих на ветках деревьев, растущих сразу за окном. К неповторимо вкусной домашней еде. К особенной послеобеденной тишине. Молодой человек остановился, захваченный этими ощущениями, и медленно, не торопясь, осмотрелся. Всё внутреннее пространство занимало одно помещение, включающее в себя и спальню, и кухню, и игровую комнату. О том, что она именно игровая, гадать не приходилось – обилие игрушек говорило само за себя. Разнообразные плюшевые животные, машинки (от совсем наивных игрушечных до солидных масштабных копий), детские книги и комиксы про героев диснеевских

мультсериалов, деревянные кубики и прочие детские «стройматериалы», бесчисленные вариации фигурок-сюрпризов из шоколадных яиц «Киндер», даже коллекции вкладышей от жевательной резинки (разумеется, почти все посвящённые автомобилям). И всё это богатство не просто валялось на полу – совсем наоборот! Это были сцены для полноценной игры, полностью готовые вплоть до самых мелочей. Из поставленных вертикально, открытых на первом развороте книг и кубиков были построены дома, интерьер и жителей которых изображали различные фигурки. Машинки располагались на ковре, причудливый узор которого здорово напоминал дороги. Застывший вымышленный городок ждал только ребёнка, потратившего немало времени на его создание – и тогда он заживёт своей жизнью, насыщенной и яркой. Чуть в стороне расположилась другая сценка. Здесь присутствовали игрушечные животные – от скромного маленького котёнка, сшитого, судя по всему, детскими руками, до большой, без преувеличений, панды. Они сидели в неслучайном, но понятном только автору игры порядке. Перед каждым лежали несколько вкладышей от жевательной резинки, а также пластмассовые цифры. Наконец, ближе к кухонному столу на дет-

ском стульчике расположился проигрыватель пластинок. Молодой человек подошёл к нему и прочитал название. - «Новогодние игрушки», Аркадий Хоралов! Он включил проигрыватель, и, едва раздались первые секунды песни, улыбнулся. - Точно, та самая, которую я слышал в детском саду, – промолвил Григорий и повертел головой по сторонам. – Мне удалось! – восхищённо произнёс он. – Невероятно! Молодой человек осторожно, чтобы ничего не опрокинуть или тем более не сломать, подошёл к городку и присел, разглядывал горящими глазами домики и машинки. - Тебе ведь это знакомо, не правда ли? – спросила подошедшая Алёна. - О да! Помню, как я строил такие сценки. Причём, что забавно, сам процесс возведения, подготовки к игре мне был даже более интересен, чем сама игра. И почему ты спрашиваешь? – он повернулся к ней. – Ты же нередко принимала в этом участие. Неужели забыла? - Главное, что ты вспомнил. - Я никогда и не забывал! - Правда? Григорий осёкся и снова оглянулся на городок. Сейчас и здесь, кажется, что это было совсем недавно, а тогда, в

115

реальности? Все эти игрушки утеряны, розданы другим детям, а то и просто выброшены много лет назад. - И тебе было не жалко? – услышал молодой человек голос сестры и понял, что озвучивал свои мысли вслух. - Если честно, то я переживал. Первое время, – ответил он. – Инициатива избавиться от игрушек исходила от мамы. Я не противился, ведь мне было на тот момент... дай-ка вспомнить... В общем, я как раз переходил из девятого в десятый класс. Да, точно! Отчётливо помню последний раз, когда я создавал подобную сценку – летние каникулы перед старшими классами. И, собирая всё это после игры, я осознавал, что больше уже к ним не вернусь. Что детство закончилось. Навсегда. - Звучит грустно. - Ещё бы. Но я скрывал это, боясь прослыть малолеткой в кругу своих сверстников. Сама понимаешь – к пятнадцати-шестнадцати годам интересы у большинства уже совсем иные. Вот я и прятал это – сначала от окружающих, в том числе родителей, а потом и от себя самого. Как видишь, преуспел на славу. - Поэтому ты и выбрал именно картину детства, уходя из унылого мира твоего настоящего? – мягко спросила Алёна. - Да, – Григорий взял одну из машинок – масштабную копию милицейского «рафика» с по-

116

мещёнными в салон через открывающиеся дверцы фигурками животных, играющих роли людей. – Я понял, что если и существует в моём сознании место, которое действительно, по-настоящему радостно и свободно – то это детские воспоминания и мечты. - Мне здесь тоже нравится. Очень спокойно и уютно, – Алёна положила руку на солнечную дорожку на полу, почувствовав приятное тепло. Правда, попрежнему вокруг никого нет, – заметил молодой человек. – В том числе и на маяке. - Это уже не так страшно. Мы находимся там, где и не должно быть никого другого, кроме тебя. Даже родителей. - Но ты же принимала участие в этих играх. Как и мои школьные друзья. - Всему своё время, – девушка положила руку на плечо Григория. – Напомни-ка лучше, а что там такое? Она показала на плюшевые игрушки. - А, это, – улыбнулся молодой человек. – Ну, довольно своеобразное времяпрепровождение. Суть в том, что все эти животные своего рода участники викторины, передачи. - Как «Поле чудес»? – предположила Алёна. - Отчасти. Я в роли ведущего по очереди раскладывал перед ними вот эти вкладыши. Как ви-

дишь, на них не только картинки с автомобилями, а ещё и несколько характеристик, из которых меня интересовала скорость. Так вот, если она выше трёхсот километров в час, тот, кому достался такой вкладыш, получал одно очко (для этого и нужны пластмассовые цифры). Дальше понятно – у кого в конце будет больше всего очков, тот и победил. - И много там таких быстрых машин? - Вполне достаточно. Конечно, при повторной игре результаты получались бы аналогичными, и интерес терялся, поэтому я тасовал как животных, так и сами автомобили. Вдобавок это лишь одна игра с этими картинками. Были и другие, например, раскладывание по маркам и моделям. Всего уже не помню, честно говоря. - А вкладыши ты куда потом дел? Выбросил? - Что-то выбросил, что-то оказалось приклеено изнутри на двери гаража моего товарища. Возможно, некоторые даже сохранились до сих пор. Впрочем, хватит об этом. Григорий встал и, в который раз осмотревшись, спросил: - Ты хочешь побывать на маяке? - Очень! Никогда не бывала ни на одном, – с энтузиазмом отозвалась сестра. - Я тоже, – признался он. – Мы ведь можем сразу оказаться там, наверху?

- Конечно. - А я вот хочу сам туда добраться. Составишь компанию? - Само собой. Они вышли из дома. Пройдя по каменистой тропинке до входа в маяк, молодые люди остановились. - Высоко! – задрав голову, сказал Григорий. – И лестница внутри наверняка крутая. Он посмотрел на девушку, догадываясь, о чём она думает. Убедившись по её лицу, что прав, он к её и своему удивлению предложил: - А давай бегом? - Только не наперегонки – там слишком тесно для двоих, – с улыбкой ответила Алёна, открывая дверь. Оказавшись внутри маяка, молодые люди увидели винтовую лестницу, размашистыми витками поднимающуюся по внутренним стенам. - Вперёд! – крикнул Григорий и сразу же бросился по ступенькам вверх. Девушка последовала за ним, стараясь не отставать. Подъём действительно оказался крутым, но, как ни странно, взбегать было не так уж и трудно. Усталость постепенно накапливалась, последние метры брат и сестра преодолевали пешком – и всё-таки Григорий не мог скрыть своего удивления. - Может, здесь иные законы физики? – спросил он. - Нет, куда проще –

здесь мы, как дети, – ответила Алёна. Они покинули лестницу, ступив в застеклённое помещение, окружающее мощный фонарь. Сейчас он бездействовал, что вовсе не означало заброшенности маяка. Что и говорить, выглядел он, как и дом у его подножия, не совсем реалистично, наивно – как и должен был по представлениям ребёнка. Меж тем молодой человек был уверен – ничто в этом мире не лишнее, не оставлено на произвол судьбы. Лишь ждёт своего часа. Алёна вышла на смотровую площадку и воодушевлённо вздохнула. Оказавшись рядом с ней, Григорий полностью разделил её восторг. Вид, открывающийся с маяка, был просто великолепный. С одной стороны уходящий в кажущуюся бесконечной даль океан, воды которого блестели золотом в лучах солнца. С другой – тоже море, только зелёное, лесной массив нетронутой человеком природы. Здесь ветер дул сильнее и был прохладнее, чем у поверхности, но не настолько, чтобы молодые люди дрожали от холода. - Как тебе известно, я всегда боялся высоты, – сказал Григорий. Он посмотрел вниз, на всякий случай взявшись за поручни. - И как? – спросила Алёна. - Немного страшновато, – признался он. – И очень захватывающе!

- Знаешь, хоть это и картинка из твоих детских впечатлений, здесь романтично, – произнесла девушка. - Может быть, никакого противоречия и нет, – переведя взгляд на океан, предположил молодой человек. – То, что взрослые воспринимают как романтику, дети считают волшебством. Например, ужин при свечах для взрослых и новогодняя ночь для ребёнка. Мне кажется, чувства, которые охватывают в эти моменты, очень похожи – тепло, уют, воодушевление... ощущение чуда, которое если не происходит, то где-то рядом. Настолько близко, что в него нельзя не поверить. Он перевёл взгляд на сестру. - Вот поэтому я и боюсь. - Чего? – удивилась она. - Уничтожить этот мир, который столько мне вернул. - Это невозможно, – уверенно произнесла Алёна. – Более того, то мрачное поле тоже никуда не делось. Ты не избавился от него, оно часть тебя. Однако раньше эта часть довлела над остальными, в том числе и над этой. - Остальными? - Да! Твой внутренний мир не состоит, и не может состоять только из одной картины, какой бы она ни была. Их множество, и все созданы тобой в тот или иной момент жизни – точно так же, как ты создавал эти игрушечные

117

городки. - И я их потом всегда разрушал по окончании игры, – заметил Григорий. - Верно. Только здесь иначе – ты можешь забросить отдельные сценки, но пока ты живёшь – существуют и они. Ничего с ними не случится. Поэтому не бойся двигаться дальше – туда, где тебе хочется побывать. - Хорошо, – кивнул он. – Давай попробуем. Он взял сестру за руку и устремил взор на океан. На этот раз картинка стала смазываться всего через несколько секунд. Когда же она восстановилась, молодые люди находились не на берегу, а в городском парке. Судя по цветущей зелени и ярким солнечным лучам, был самый разгар лета. Но никакой жары или духоты – только приятное тепло. Аккуратная асфальтированная дорожка убегала вдаль, где сворачивала и обманчиво исчезала за деревьями, а на самом деле возвращалась обратно, замыкаясь в кольцо. Через равные промежутки располагались красиво оформленные деревянные лавочки, на некоторых из которых сидели люди! Ещё несколько человек неспешно прогуливались по парку. - Кажется, ты делаешь успехи, – сказала Алёна, всё ещё держась за руку брата. - Только кто они? Я их не знаю, – промолвил он, озираясь по сторонам и тщетно пытаясь вы-

118

звать из памяти имена или хотя бы обстоятельства знакомства. - Всего лишь мимолётные прохожие, которых ты, возможно, встречал лишь один раз в жизни. К тому же, наверняка это было ещё в детстве. Неподалёку раздались ребячьи возгласы. Григорий резко обернулся и замер. В отличие от всех остальных окружающих, этих мальчуганов он вспомнил сразу. Ещё бы не вспомнить, если один из них... - Это же я! – ошарашено произнёс молодой человек. – Двое других – мои школьные друзья! Юра и Миша! Нам, наверное, не больше четырнадцати. Эй, я помню эту рубашку – мне мама её купила на день рождения, а уже через месяц я сильно разодрал рукав, исследуя очередную автосвалку. Ох и влетело мне! Ребята, держа в руках небольшие ветки так, словно это пистолеты, скрылись в кустах, весело гомоня. Григорий сразу же последовал за ними, на ходу поинтересовавшись у сестры: - Они нас видят? - Это уж как тебе захочется. Не забывай, что мы не в реальное прошлое попали, а в твои воспоминания. Долго идти не пришлось – очень скоро заросли расступились, и молодые люди вышли на небольшую поляну, примыкающую к бетонному забору. На ней нашли своё последнее пристанище

несколько кабин от старых грузовиков, по которым сейчас активно и с интересом лазили мальчишки. - Мне следовало догадаться, – улыбнулась Алёна. - Я помню это место. Последнее лето, когда мы играли, как дети. Затем были только компьютеры, – покачал головой Григорий. - Не думаю, что наша мама одобрила бы лазанье здесь, по этой свалке. - Это для взрослых свалка! – воодушевлённо сказал он. – А для нас тогда – своего рода декорации. Видишь ветки в руках? Это оружие. - Ага, я уже догадалась. - А разобранная кабина грузовика – космический корабль, – немного виновато усмехнулся молодой человек. – Уж так мы играли – всё время какая-нибудь фантастика. Причём я никогда не был автором сценария, если можно так выразиться, хотя уже в те годы писал небольшие рассказы. - То, чем ты и твои друзья занимались здесь, по сути, следующий этап после сценок с игрушками. Ведь только детское воображение способно преобразить весь этот металлолом до неузнаваемости, создать в сознании картинку, будто вы на самом деле находитесь в космическом корабле. - И что забавно –

наверняка у нас у всех эта картинка не сильно различалась, – согласился Григорий. – В деталях может быть, но то, что мы видели её, верили в неё, вне всякого сомнения. Хм, а что если... Он сосредоточился – и окружающий мир тотчас полностью изменился. Теперь вокруг были только бесчисленные россыпи звёзд на фоне вечной тьмы. На том месте, где раньше находилась кабина, появился причудливый аппарат. Размерами он был не больше пассажирского вагона, весь голубого цвета, а передняя часть напоминала исходный бескапотный грузовик МАЗ. Сзади из сопел вырывались раскалённые струи, причём вовсе не бесшумно, как можно было ожидать. Но ни Григорий, ни Алёна не удивлялись несоответствию – в конце концов, это всего лишь детская фантазия. Через лобовые стёкла хорошо просматривались те самые мальчишки, с умным видом изображающие управление этим своеобразным космическим кораблём. Молодой человек посмотрел на сестру и убедился, что она, как и он, просто находится здесь, вне всяких законов физики. Они оба были как наложенные на изображение звёздного неба две вырезанные по контурам фотографии. - Именно это ты и видел, играя? – спросила девушка.

- Более-менее. Сейчас уже смутно помню, дал волю подсознанию. Ладно, давай вернёмся. Миг – и они снова оказались на залитой солнечным светом полянке. Некоторое время молодые люди молчали, наблюдая, как дети лазят по кабине грузовика, крутят чудом сохранившийся, хотя и лишившийся пластмассовой оплётки руль, открывают и закрывают единственную дверь. - Что с ними сейчас? – нарушила тишину Алёна. - Не знаю. После школы я потерял с ними контакт. Почти сразу. И ведь вроде бы были хорошими друзьями, а расстались быстро и даже почти незаметно, – ответил Григорий и вздохнул: – Я и их вычеркнул из своей жизни, как и остальных? - Да, но это немного другое. Отучившись, вы разъехались, кто куда... - Я остался. - ...и зажили каждый по отдельности. Новые знакомые, друзья, интересы. Уверена, что, встреться ты с ними сейчас, не узнал бы. Не потому, что вы выросли, а потому что стали совсем другими. - Наверное, ты права, – кивнул молодой человек и потёр подбородок. - О чём задумался? - Этот летний парк, конечно, очень радует, но всё-таки сегодня же Но-

вый год. - Хочешь выбрать более подходящую обстановку? - Да, – он протянул руку. - Нам не обязательно касаться друг друга – я перемещусь с тобой в любом случае, – успокоила его девушка. - Хорошо, – молодой человек попытался представить место, где бы хотел оказаться в канун главного зимнего (да и вообще в году, если уж на то пошло) праздника. Он сходу отмёл все варианты, которые первыми возникли в его сознании. Слишком они банальные и больше подходящие для романтически настроенных взрослых. Не то – нужно совсем иное, непосредственное, детское, нереальное... Всё вокруг затуманилось, и на этот раз новая сцена проступила не сразу, а постепенно, отдельными деталями, которые то появлялись, то исчезали. Самому Григорию это напоминало работу компьютерной игры, «прорисовывающей» локацию. Что не вызывало сомнений, так это снег. Лежит на земле, а также сыплет с неба. Обильно, но не метель. Холодно? Пожалуй – зима ведь! – только не слишком. Сильного ветра тоже не надо. Теперь здание – не встречать же Новый год на улице! Или?..

119

Адаптированный под современность Вячеслав Гаврилов Мне кажется, я понял, на каких этапах своей жизни человек начинает меняться. Всё элементарно – когда возникают большие проблемы. Банально и просто, наверное, каждый взрослый индивидуум в мире это знает. Но не я. Почему то мне казалось, что человек совершенствуется в процессе интеллектуального поиска, духовных потуг, под аккомпанемент вечных истин со страниц классической литературы. Реальность же показала свою неприглядную истину, в уродстве и слабости человеческого естества, которое можно сравнить с железом. Когда оно в своём твёрдом состоянии покоя ржавеет, блестит на солнце, сверкает или служит великой цели – оно неизменно в этой форме. Но стоит металл расплавить невзгодами и лишениями, придать излишнюю текучесть стойкости и твёрдости, и вот они, перемены. На выходе получаем совершенно другую фигуру из того же теста, а может, даже из совсем другого материала, с другими убеждениями и компромиссными выводами. Порой это представляет собой жалкое зрелище, как Галилео Галилей, отказавшийся от своих убеждений. Или выглядит величественно, как апостол Пётр, рьяный гонитель

120

христиан, прозревший и ставший иерархом новой веры. Вариации бесконечны и неисчислимы. Тем обиднее видеть себя самым очевидным вариантом такой трансформации, когда под давлением обстоятельств я отказался от своих убеждений в угоду выгоде. Легко и просто перечеркнул выстроенную собой же картину мира, к чему был приучен с детства. И чувствую себя ничтожной железякой, не годной даже к вторичной переплавке. Рефлексия и самокопание не дают ровным счётом ничего. Тупик. И на этом месте я должен рассказать о своём детстве, о чём старательно умалчивал во всех разговорах с друзьями. Даже бывшая жена практически ничего не знает о моём прошлом, так настало время вытащить из чулана на свет божий эту мумию, в бинтах которой спрятались тысячи насекомых детской жестокости, озлобленности и бессилия. И одним махом, не переводя дух, рассказать всё как есть, заново признавшись себе в мерзких поступках, и вновь в них покаявшись. Начнём с приёмных родителей, немолодой бездетной четы Нарышкиных, Валентины Васильевны и Владимира Ивановича. Они были заботливыми

опекунами, правда, про них ничего плохого сказать не хочу, но их чрезмерная ласка, уступчивость и мягкость очень плохо сказалась на развитии молодого хулиганистого мальчишки. К счастью, я плохо помнил детдом, потому как был слишком мал, и единственное, что досталось в наследство от государственной опеки – неконтролируемые ночные приступы тревоги. Сколько себя помню, всё детство я страдал от них, и даже в квартире пожилой пары не мог избавиться от этого, при всей их заботе. Мне было 4 года, когда меня усыновили. Всё произошло очень быстро, мне сказали, что придут дедушка с бабушкой посмотреть, не я ли их потерявшийся внук, и если узнают во мне своего Серёженьку, тут же заберут к себе. Потом их привели в комнату, они улыбались, спрашивали, сколько мне годиков, говорили, какой я красивый ребёнок, и в этот же день меня забрали в маленький город ленинградской области, где прошло моё детство и юность. Что ещё сказать про раннее детство? Баловали меня страшно, я всегда получал что хотел, и всего один раз на меня повысили голос, когда я засунул черепашку из аква-

риума в кастрюлю на плите. Слава Богу, вода была едва-едва залита Валентиной Васильевной, и бедное животное было спасено вернувшейся на кухню хозяйкой. Только тогда на меня накричал дед, отобрал все игрушки и закрыл в комнате до самого вечера, чтобы я хорошенько подумал над своим поступком. Большое спасибо этим замечательным людям, которых я никогда не ценил при жизни. Чем старше становился приёмный малец, тем больше проблем возникало у моей новой семьи. Я никак не мог примириться с тем, что эти люди меня усыновили, чужого ребёнка, от которого посмели отказаться настоящие родители. И эта злость совершенно несправедливо всё детство выплескивалась на пожилых героев, стоически терпевших все мои выходки. Я покрасил кошку голубой малярной краской, мазал пастой полы в туалете, в душе надеясь, что ктонибудь на ней поскользнётся. Сжёг во дворе шахматную доску со всеми фигурами, потому что злился, когда Владимир Иванович с лёгкостью меня обыгрывал. За мои детские шалости даже настоящие родители могли меня убить, но эти люди только говорили «ай-ай-ай», а после добавляли, что я потом пойму, насколько плохо поступаю. И правда, так и случилось, но первые сожаления пришли в 20 лет, в год их трагической смерти. Ну а пока, всё время

взросления я продолжал изводить порядочную интеллигентную семью, и в 9 лет украл бабушкин парик, отнёс его в школу, где мы всем классом играли в Петра Первого. Ни слова, она даже не спросила меня, куда делись волосы! Сейчас бы я просто умер под ударом такого великодушия, а тогда только злорадствовал, что очередная пакость легко сошла с рук. А потом… я стал красть деньги. Позорище! Притом что нужды никакой не было, Владимир Иванович и так заботливо оставлял монетки на тумбочке каждый день, которых с лихвой хватало на обед в столовой и лимонад после школы. Просто из озорства я лазил в их шкатулку со сбережениями, и вытаскивал оттуда купюру -другую, а потом угощал соседских мальчишек мороженным или конфетами. И всё на виду у четы! Конечно, потом они перепрятывали деньги, и объясняли мне, что очень нехорошо брать чужое, на что я кивал, и через какое-то время вновь принимался за старое. Тогда Нарышкины пошли на хитрость. Дедушка как-то заявил мне, что раз мне так нужны деньги, то он может предложить мне интересную работу. Нужно было только брать любую книгу из гигантской домашней библиотеки, прочитывать её и подробно пересказывать Владимиру Ивановичу, которой, как он говорил, забывал, о чём то или иное произведение. Нет проблем, я сразу же начал

пролистывать книги, и сочинял всякие небылицы, пробуя выдать их за достоверный пересказ. Ан нет, в таком случае Владимир Иванович внезапно вспоминал сюжет, и под смех Валентины Васильевны уличал меня во лжи. Естественно, денег за такой пересказ не полагалось, и тогда я начал читать взаправду, да так увлёкся этим делам, что через какое-то время уже просто не мог без книг. Этого-то и добивались мои ангелы, большое спасибо им. Годы шли, я взрослел, и становился всё несноснее. Соседские парнишки стали пробовать алкоголь, и приглашали меня с собой на эти лесные прогулки. Всё было просто – местный алкаш Валька за небольшое вознаграждение брал у нас деньги, и приносил потом две-три бутылки пива, то и дело обманывая со сдачей. Всё говорил, что мы без него ничего не сможем. Тогда-то я впервые напился, да так, что угодил в детскую комнату милиции, куда потом вызвали опекунов. Ужас, как такое вообще могло произойти с ними! Мне так стыдно это вспоминать. Но самое неприятное в этой истории то, что они с достоинством стали защищать меня перед сотрудником милиции, называли меня СВОИМ ребёнком, и уверяли, что он всё поймёт и такое больше не повториться, поэтому ставить мальчика на учёт необязательно. Я, униженный и раздавленный ситуацией, был им благода-

121

рен, и когда, наконец, нас отпустили, они не сказали мне ни слова, и несколько дней демонстративно со мной не разговаривали. А мне так хотелось получить у них прощение! Это было самое жестокое наказание от Нарышкиных за всю жизнь, и после я уже не смел браться за бутылку всё детство и юность, и даже сейчас не имею особой тяги к алкоголю. Многое, очень многое дали мне эти добродушные пенсионеры. Их главным девизом было жить по совести, своим трудом, никогда не соглашаясь на всякие низменные поступки, пусть даже они могли принести выгоду. Прародители моего строгого внутреннего голоса, достопочтенные господа Нарышкины. Жаль, что я так и не смог вас почеловечески отблагодарить за всё, и уехал учиться в Москву. И никогда мне не забыть той ночи, когда мне позвонили ваши соседи и сообщили о пожаре в квартире и о вашей смерти. Хоть и не были мы близки, но весть повергла меня в шок. Я один, у меня больше никого нет! Совсем, дворовые приятели и новоиспеченные однокашники не в счёт. Вот тогда и начался мой первый серьёзный кризис жизни, беготня по подработкам, поиски любого способа добыть денег на жизнь. В это время я и перековался окончательно, адаптировался к реалиям нового времени. Стал таким, каким вы меня видите сегодня, со страниц этой странной исповеди.

122

Как сказать… Два дня без единого рубля, в голоде и нужде, навсегда изменили мой характер, и я был готов заниматься чем угодно, просить у кого угодно, лишь бы просто насытить чрево. Тогда я примерил на себя обязанности университетского гардеробщика и дворника в одном лице. Платили немного, мои однокашники посмеялись бы над такими суммами, но этого хватало, чтобы худо-бедно питаться в столовой, а иногда даже баловать себя сладким. Да, и в таких условиях я смог остаться на плаву, и последний год обучения подарил мне перспективную практику в известной адвокатской конторе. Но что мне это стоило? Несколько лет настоящей каторги, во время которой все знакомые развлекались, жили как хотели: кто-то заводил семьи, кто-то просто лоботрясничал и упивался благами студенческой жизни, а я был отлучён от этого всего. И даже когда приятели звали меня на очередную вечеринку, в ход шла любая причина, что я не хочу, занят или устал. Кроме правды, что нужно опять тащиться на другой конец Москвы, чтобы поучаствовать в очередной дурацкой промоакции, зато за оплату в тот же день. Они бы просто не поняли, и те редкие дни свободы от всего проводились в блаженстве. А приятели думали, что я просто сноб, и не очень нуждаюсь в их общении, потому то так редко появляюсь в их компании.

А потом было время относительного благополучия, жена, съёмная квартира, сносная и счастливая жизнь до этого долбанного кризиса, когда профессиональные юристы вдруг стали никому не нужны. Страна медленно сползала в экономическую яму, специалисты и деньги бежали за пределы юрисдикции всесильных госслужащих, свобод становилось всё меньше, и в таком климате, что естественно, быстро проросла карьерная культура протекций и фаворитизма. Всем плевать было на твои профессиональные навыки, если за тебя не попросил кто-то влиятельный. Хлебных мест ведь на всех не хватало, и распределители универсального счастья пристраивали своих детей, родственников, друзей, приятелей и просто сторонних людей по просьбе своих. Специалисты в это время безрезультатно ходили по липовым собеседованиям, считая последние тающие деньги. Кульминацией стал уход жены. Чертой, за которой началась эпоха анабиоза и почти растительного существования. Ну об этом уже все слышали. Так теперь то вам понятнее, почему я наплевал на все нормы морали, и пошёл работать в эту фирму? И не смотря на внутренние протесты не поменял своего решения? Страна в пропасти, дальше будет только хуже, и спасения ждать неоткуда, либо действуешь и урываешь своё сам, либо идёшь мести улицы или выдавать

одежду по номеркам каждый день. Достойный выбор для относительно молодого мужчины? От которого жена хотела детей и благополучного будущего. Ненавижу всех, кто довёл страну до такого состояния, ненавижу себя за невезучесть! И чем больше я об этом думаю, тем больше укрепляюсь в мысли, что нечего и думать об уходе. Сейчас такое время, и Толик, мой дорогой спасённый утопающий, уж точно должен понимать все тонкости этой жизни. А я, по возможности, чем смогу, тем помогу этому человеку. Ну а теперь хватит. Затянувшиеся рефлексивные воспоминания могут подпортить настроение, а у меня есть планы весело и с пользой провести этот день. Толик, одетый в добротный костюм, с слегка потрёпанным, но сносным кожаным портфелем уже ждал меня у подъезда, меряя шагами пятачок около крыльца. Я не сразу попал в его поле зрения, и не мог отказать себе в удовольствии понаблюдать, как сосед чудачит. Но резко обернувшийся мужчина прервал пантомиму, одновременно с недоверием и гневом посмотрев на меня. - Доброе утро, Толик. Вид у тебя боевой, что надо - Доброе – отмахнулся тот, мягко пожав мне руку и пряча взгляд. - Ну пошли, времени не так много. Как настроение? - Замечательно.

Вчерашнее раздражение вернулось с удвоенной силой. Ну чего ему не нравится?! - Друг, скажи мне сразу, что не так. У тебя вид отвергнутого влюблённого, случайно встретившего свою пассию. – я ожидал, что Толик хотя бы улыбнётся, но он оказался непробиваем. Да что с людьми в этом мире творится? Планета пессимистов и рационализирующих чувства бабаек в шляпах. - Ты чего сейчас хочешь от меня? - Чтобы ты рассказал, что тебя беспокоит, почему у тебя плохое настроение и могу ли я тебе чем-нибудь помочь. - Ты и так сделал для меня слишком много. - Что значит слишком? Это ведь пустяк, мелочь. Так многие делают, ничего экстраординарного. - Это ты так читаешь – с нажимом начал Толик, а потом, передумав, затих. Ему однозначно нужно мне выговориться, иначе эта хмурость никуда не уйдёт из него. - Я что-то сделал не так? - Да всё так! - Тогда в чём проблема? - Во мне. Я неудачник! Слышал бы ты, что мне мама высказала ночью. Она полчаса меня оскорбляла, говорила, что я непутёвое дитя, и сам ничего добиться не могу. – мужчина опять замолк, а потом уже взорвался всеми спектрами эмоций. – Да как она смела мне это

сказать! Родному сыну всю жизнь в пример чужих людей ставила, ни разу почти моим успехам не радовалась. И тут опять, хорошую работу мне приносят на блюдечке, чтобы мать могла всю оставшуюся жизнь меня этим попрекать. Ты просто не представляешь, что это за чудовище! Наступила длинная пауза. Мы уже почти подошли к метро, но ни я, ни он не рискнули нарушить молчание. Мне просто было невдомёк, что нужно говорить в таких ситуациях, наверное, «сочувствую, друг» или «ого, у меня слов нет». Но все варианты звучат одинаково глупо, а придумать что-то оригинальное не хватало смекалки. Да и мысли никак не могли прийти в порядок, настолько меня озадачил этот неприятный разговор. - Извини, я несправедлив к тебе – внезапно заговорил Толик, когда мы спускались по эскалатору. – На самом деле я благодарен за участие, что ты выбрал именно меня. Не обращай внимания на мои причуды, просто мне правда очень неудобно. Ладно бы ещё время было подумать, взвесить все за и против, а тут уже на следующее утро надо выходить на работу. Всё спонтанно, быстро, я просто не успел это переварить. Ну и мать подбавила… - Не переживай, Толь, ничего страшного – я похлопал его по плечу. – Знаешь, мне тоже было вначале невдомёк, почему это выбрал меня на такую

123

работу. Я тебе об этом всё подробно рассказывал, ты помнишь. Но теперь стало ясно, что людей на места выбирают же за что-то, за качества, навыки. – надо ему польстить, чтобы он не так болезненно переживал такой поворот. – И у тебя большой опыт, ты внимателен, ответственен, спокоен, стрессоустойчив. Идеальный кандидат, одним словом! - А маму ты не слушай, она у тебя человек весьма специфичный. – уже на выходе из метро снова вернулся к теме дня. – Хотя я абсолютно уверен, что мама тебя так мотивирует, а в душе она тебя безумно любит. - Ой, не начинай, Серёжа. Ты же не знаешь, как у нас всё было в детстве, как со мной обращалась… Давай закроем тему, ладно? - Без проблем. Расшевелить мужчину получилось, это здорово, даже подобие мимолётной улыбки озарило мрачное лицо Толика в момент, когда я говорил о его качествах. И морщины сошли с узкого лба, и напряжение спало. Достаточно просто похвалить мужчину, и к нему возвращается уверенность. Неужели это Фроловна настолько подавила своего сына? Тут явно за всеми уходами в себя кроется неприятная история взаимоотношений матери и чада, которая нанесла травму неокрепшей психике юного Толика. Я, конечно, всегда мечтал о настоящих родителях, но точно не в таком фроловновском варианте.

124

Мой спутник предложил остановиться перекурить на той самой лавочке, где в первый выход на работу сидел я, жутко нервничая. Мне эта идея не понравилась, но отказывать соседу не хотелось, и мы присели на холодную от утренней прохлады скамейку, ещё не успевшую нагреться от солнца. До последнего я не хотел брать сигарету, был уверен, что сразу откажусь от неё, но почему-то сам попросил закурить сразу же, как почувствовал терпкий запах недорогого табака. Сделав несколько затяжек и откинувшись на спинку лавочки, я расслабился, и мельком оглядел пейзаж с церквями, старинными домиками и бешеным потоком снующих туда-сюда машин. Казалось, будто древность уступает, упаднически признав своё поражение, и угасая, сверкает невообразимо ярче, чем могла бы в любой другой период времени. Неотвратимое наступление модерна губит прежний облик города, усиливая тоску по утерянной русскости и архаике. Сигареты оказались очень дешёвыми, их деревянно-травяной привкус непривычно жёг рот, хотелось сплёвывать, но… и в этом была своя необъяснимая прелесть. Мне сразу вспомнился Степаныч, друг четы Нарышкиных, весёлый деревенский мужик, к которому мы часто ходили в гости. У него была своя конюшня, там же, рядом со стойлами для лошадей, мастерская, где он делал лодки на заказ. Там

всегда пахло свежим деревом и конским навозом вперемешку с запахом папиросной махорки. И я, совсем ещё мальчишка, мог сидеть там и часами смотреть, как бородатый Степаныч строгает доски, или сколачивает их, а иногда озорно посматривает на меня, то и дело спрашивая «что, интересно смотреть?». Его папироска смешно прыгала в уголках рта всякий раз, когда он начинал говорить с ней. «Чего улыбаешься?» спрашивал он, и сам расплывался в улыбке, обнажая свои жёлтые зубы, которые ничуть не казались мне отвратительными. От этого человека шло тепло простой сельской души, и я быстро привязался к нему, периодически отпрашиваясь у опекунов в гости к Степанычу. Они были не против. Я спрашивал, а кем он работает? Он говорил – никем, на пенсии. Трудно было поверить, что ему так много лет, выглядел пенсионер не старше пятидесяти. После короткого диалога мы обычно замолкали, Степаныч продолжал свою работу, а я смотрел во все глаза за мозолистыми руками, которые умело управлялись с деревянными заготовками. Потом следовал очередной вопрос, наподобие «а кем вы работали в молодости?». «Автобус водил в Ленинграде». И снова во все стороны летела стружка от рубанка, а по конюшне расходился терпкий запах табака от очередной зажжённой папироски. Потом Степаныч

внезапно умер от сердечного приступа, и я лишился своего немногословного друга. Было шоком услышать ответом на «а можно в субботу я к Степанычу на конюшню приду?» ужасное «он умер…». Но не надо о грустном. Сейчас я вдыхаю отвратительный дым, который нарисовал в памяти полузабытый образ детства. И странная мысль пронзила мозг – а если бы он родился не тогда, а, скажем, на несколько десятков лет позже? Был бы он таким же милым жизнелюбивым стариканом, который и дня не мог сидеть сложа руки? Согласился бы адаптироваться под правила игры современности, принял бы соглашательскую позицию, как я? Ох, не знаю, но почему то кажется, что нет. А эти церкви, этот старый облик города был из мира Степаныча, и век тому назад тут должны были жить именно такие люди. - Давай ещё по одной? Время же есть – нарушил тишину мой спутник, протягивая полупустую пачку. - Ты кури, я не буду. Мне хватило, сейчас в горле сильно першит. Он сильно нервничал, руки била лёгкая дрожь, и поджечь сигарету не получалось. Я сделал вид, что не замечаю этого, демонстративно смотря в небо и на купола церквей. А то с него станется, ещё расстроиться или разозлится не дай Бог, со своей болезненной мнительностью и заниженной самооценкой.

- Ну – через несколько минут прозвучал его чуть дрогнувший голос. – Пошли? – и Толик попытался зашвырнуть окурок точно в урну, стоящую в метре, но как назло промахнулся. И это ещё больше выбило мужчину из колеи, мало того, что хмурость и недовольство вернулось, так ещё ссутулились плечи, походка стала шаркающей, глаза забегали. Я понял – мне немного неприятно идти рядом с таким человеком. Что бы ни говорил здравый смысл и рассудок, какими-то животными рецепторами ощущалось неприятие ситуации, мол, коллеги увидят – засмеют, или как я выгляжу рядом с таким человеком? Но тут же сам и восстал против этих мыслей. Как так можно? Так быстро, и я стал уподобляться своим снобирующим коллегам, и сужу о человеке по внешности? По-моему, у меня начались душевные деформации от такой работы и общения с испорченными случайным богатством людьми. И тут на меня как ведро воды вылили – как я мог не подумать о коллективе, куда привожу Толика? Эти показушники и транжиры неминуемо станут насмехаться над таким нескладным человеком: начнут с внешнего вида, а кончат его неуклюжестью в общении. Да на нём нет ни одной брендовой вещи, он где одевается вообще? задастся девушка– бухгалтер из соседнего со мной кабинета. Менеджеры при первой возможно-

сти станут демонстрировать свою финансовую состоятельность, и обязательно заведут с ним разговор про машины, чтобы рассказать о своей красавице на стоянке за три миллиона рублей. До вчерашнего вечера я был уверен в правильности своего решения, но теперь сомневался всё больше. А сам Толик словно почувствовал мои колебания, и превратился в совсем затравленного человечка. Надеюсь, при непосредственном общении он сможет взять себя в руки. - Здравствуй, Машенька – поздоровался я с той самой блондинкой на ресепшне, которая расплылась в улыбке и проворковала слова ответного приветствия. Но как только из -за моей спины показался собеседуемый спутник, она безошибочно прочувствовала внутренними рецепторами, что с таким человеком не обязательно быть вежливым, и состроила презрительную гримасу. Так это нельзя оставить, нужно что-то делать. - Познакомься, это Анатолий, высококлассный специалист по менеджменту, уникальный сотрудник. Я всё это время искал именно такого человека, сегодня мы берём его на работу. - Очень приятно – сказала заметно подобревшая деваха. Тьфу, ну как можно быть такой глупой? Соблазн поиздеваться над ней был так велик, что я буквально уговаривал себя этого не делать. Хотя блондинка всё равно могла

125

не понять, что над ней насмехаются, если делать это умело. - Взаимно – сухо ответил Толик. - Постарайся быть приветливым – тихо говорил я спутнику, когда мы уже шли по коридору в офис. – Понимаешь, для такой работы надо выглядеть весёлым. Если ты унылый, все будут думать, что у тебя проблемы, и с тобой не стоит иметь дела. А то и подшучивать начнут. - Да? Так они тогда над всем народом подшучивают, многим же тяжело. - Народного в них мало, Толь, ты прав. Но постарайся с ними не цапаться. Так будет лучше. - Да я абсолютно мирный человек, никому зла не желаю – как назло, после этих слов он запнулся об горшок в белом коридоре, и опрокинул бодрого вида пальму. Земля рассыпалась, мужчина запаниковал и принялся было устранять последствия, но я буквально силой потащил его дальше, сказав, что уборщица с этим справится. - Я такой неловкий, мне так стыдно – совсем откровенно заныл Толик, казавшийся вконец уничтоженным. - Не переживай, всё нормально. А ведь это была пальма Светы, которая ополчилась бы на всякого, кто просто неправильно дохнул на растения, не то что уронил. Поэтому, пока никто не увидел, лучше просто скрыться с глаз до-

126

лой, пусть гадают, кто это сделал. Быстро затолкнув спутника в переговорную, я дошёл до Светиного кабинета и пригласил её поработать с новым сотрудником. К моему удивлению, она выглядела безупречно, одета была по последнему слову моды, причёска, макияж, и даже взгляд стал будто чуточку игривей. С ней явно что-то произошло в последнее время, и очень не хотелось огорчать столь чудное создание вестью об упавшей пальме. - Странно, что ты всем этим занимаешься. Секретарша бы его проводила ко мне, всё бы сделали. - Нет, Светик, к нему нужен особый подход. Он ценный специалист, тот, что мне и нужен, а таких обычно проводят лично. - Посмотрим тогда на вашего ценного работника – с едва заметной улыбкой сказала кадровичка. – Я с интересными людьми общаться люблю. Как, например, с тобой. - Спасибо, Света, только мне показалось, что на моём собеседовании я тебе не понравился. - Неправда, очень понравился. Пошли собеседовать. - Ну раз ты так говоришь… Мы вошли в кабинет с Анатолием, и не смотря на то, что я всеми силами старался держать себя непринуждённо, он чуть было не забился в судорогах от волнения, густо покраснев. Будто в первый раз видимся, ну ей богу,

нельзя так эмоционировать! Куда исчезло спокойствие, сдержанность? Его подменили, я не знаю этого человека, так и хотелось сказать. Света по-свойски начала свою работу, монотонным голосом прогоняя все вопросы из анкеты, делая пометки в своих бумагах и остервенело тряся ногой под столом. В этот раз я сидел к ней гораздо ближе, не напротив, и физически ощущал, насколько сильные волны вибрации расходились по помещению. Даже показалось, что ручка Толика, которую он предусмотрительно положил перед собой, покатится и полетит на пол, хотя за всё время беседы с ней ничего не произошло. Но опасения были. Странно увидеть всю сцену, уже имевшую место, из зрительного зала, когда всё, что ты можешь сделать – освистать или аплодировать. Я тоже сидел так, в душе угрюмый и почти бессильный, но внешне источающий деланное веселье. И переживал не меньше, чем сейчас переживает Толик, отрывисто и кратко отвечающий на простые вопросы. Заметно, что с ним трудно работать, чтобы вывести на рассказ о себе и своём опыте приходится постоянно задавать дополнительные вопросы, отчего беседа не клеилась. Света заметно прибавила в силе вибрации, и стала всё чаще поглядывать на меня, словно прося о помощи. А я всё думал, ну зачем я решился на такой поступок? Далеко не каждому подой-

дёт тот путь, не у всех есть навыки выживания в этой агрессивной современности. Не всегда первоклассный инженер может заделаться опытным льстецом, интуитивно чувствующий людей и знающий, как понравиться собеседнику. Или в полной степени овладеть искусством убеждения. В конце концов, не все такие люди, как я, и нечему тут удивляться. Кто-то тратит последние

деньги на сомнительную литературу, призванную обучить в кратчайшие сроки рассказывать о себе работодателю, а кто-то просто занимается своим делом, предлагая оценивать не коммуникативные навыки, а продукты своего труда. Я одновременно и злился на Толика, и жалел его. Когда собеседование подошло к концу, я не медля сказал заветное «Вы

приняты», и тут же повёл в свой кабинет, попутно зайдя к директору по эксплуатации с просьбой оборудовать ещё один стол с компьютером. Будет при мне, и ничего с ним не случится. А потом найдётся время поговорить по душам и расставить все точки над и. Всё-таки я хорошо умею убеждать людей, и с этим проблем не будет.

Человек, которому нравилось быть грустным Вячеслав Гаврилов Валентин был полностью разбит, ему ничего не хотелось делать. Работу он без сожаления забросил, не отвечая на настойчивые сообщения заказчиков, на собрания ходить перестал, и всё время проводил в своей квартире, хотя на улице уже вовсю входила в права весна. Солнце, особый мартовский воздух если и влияли на мужчину, то только сильнее вгоняя в грусть. Они вернули ему украденную грусть, и от этого он стал несчастнее прежнего. И как вообще можно объяснить эту сумасшедшую привязанность к необычной парочке? Никогда и ни к кому его так не тянуло, как к этим странным, пугливым, и в то же время не испорченным людям. В них он будто разглядел неуловимые частички нравственного

совершенства, которые никак не мог найти в обычной жизни, и чем больше искал, тем больше разочаровывался. И внезапно идеал очеловечился, обратился в фигуры девочки и необычной женщины. Они для него были даже не живые люди, но символ, в котором был найден ключ к бесполезности своей собственной судьбы. И потому Валентин их так превозносил. Но, не смотря на всё это, не делал попыток их найти. Хотя теоретически можно было обратиться в местный интернат, навести справки, попытаться узнать адреса ночлежек. Книжник осознанно отверг все подобные варианты. Пошло и безрассудно. Люди перестают выходить на связь не для того, чтобы их потом нашли. Некстати вспомнилась жена со своим пате-

тическим письмом, и самые яркие воспоминания побега. То, что когда-то сделал он, сделали с ним. И возможность экстренного случая, который бы просто не дал возможность выйти на связь, он даже не допускал. Ну что может произойти с такими ангелами? Любил ли он их? Если и да, то не было абсолютно никакого элемента похоти, секса, всё, что присутствовало – отчаянная нужда в обществе этих людей. Как у хорошего отца, потерявшего детей, допустим, в другой стране, без возможности их отыскать. И он ждёт любой возможности хотя бы подсмотреть за их жизнью, чтобы понять – у них всё будет хорошо, и облегчённо вздохнуть. Ни сожалений, ни эгоистичного самосожаления после их ухода книжник не испыты-

127

вал, он просто старался переварить это событие. Получалось с трудом. Сутки растворялись безвозвратно, не оставляя после себя ни воспоминаний, ни дел. А сознание мужчины утопало в грусти, но не так, как он любил, не в той форме, к которой он стремился, а в самой настоящей безысходности. Такое состояние только разрушало, не давая никакой возможности забыться в чём-то другом. И без постороннего раздражителя, быть может, книжник нескоро бы вернулся в реальность. В дверь стали настойчиво звонить. «Твою мать, неужто жена?», - сначала в его душе промелькнул ужас, а потом сменился крайним негодованием. Прятаться в своём доме? Да ни за что! Валентин напролом, без попыток остаться незамеченным двинулся к входной двери, и не посмотрев в глазок, дёрнул за ручку. Увидев гостя, книжник был и рад, и разочарован одновременно, это была чаёвница, соседка по собраниям. Она заулыбалась, сразу же стала тараторить приветствия, и потихоньку подбиралась всё ближе, так и норовя отодвинуть владельца и проникнуть в квартиру. - Что у вас случилось, почему пропали? – и, не дожидаясь ответа – Наверное, заболели, ну так я вам трав принесла заваривать, чтобы побыстрее выздоровели… Мужчина сразу не смог разглядеть чуть суту-

128

лую фигуру за спиной у нежданной гостьи, она стояла чуть вдалеке, но явно наблюдая. Да это же соседка-пенсионерка! Давно её не было видно, както даже позабылась сцена избиения родным сыном, и омерзение от этого существа, Фрола. Чаёвница, как правило, не очень наблюдательная, уловила взгляд Валентина, и, словно опомнившись, переключила тему: - Вот я знала только дом и подъезд, а квартиру не знала, а эта бабушка мне помогла вас найти. - Как вы? – тут же обратился к ней книжник. - Всё хорошо – она не сразу ответила, будто раздумывая, вступать в беседу или не стоит. - Зайдите ко мне – пригласил мужчина. Чаёвница сразу ответила на призыв, едва не оттеснив его внутрь квартиры, пенсионерка же не ответила ничего. – Как вас зовут? - Нина Ивановна. - Нина Ивановна, зайдите ко мне. Я хочу поговорить с вами. Нина Ивановна… Её образ словно очеловечился, у пенсионерки обычные имя и отчество, такие же, как у тысяч других старушек. Никто никогда к ней не обращался так, да и, скорее всего, никто вообще из соседей не знал, как зовут бабушку. Как и в случае с Валентином, все звали его Валерой с момента переезда сюда. В этом они похожи. - Меня, кстати, не Валера зовут, а Валя. Тут как-то повелось так с самого начала.

- Да я знаю, что тебя не Валера зовут. По глазам видела. – достаточно грубо ответила старуха. – Ходил тут всегда, с таким видом, будто всех провел. - Вас не проведёшь, Нина Ивановна – дружелюбно сказал он. После этого женщина вошла в его квартиру, а чаёвница в это время уже вовсю стала хозяйничать на кухне, поставила чайник, достала какие-то пахучие мешочки и принялась над ними колдовать. - Сразу видно, нету тут женской руки – взглянув через плечо, она сосредоточенно продолжила своё дело. Пенсионерка в это время с недовольным видом окинула взглядом коридор и видимую отсюда часть комнаты, а потом двинулась на кухню, инспектировать чаёвницу. За этим было очень забавно наблюдать. - Ты вконец его залечить собралась? – буркнула Нина Ивановна. Синяки и ссадины на лице практически исчезли, лишь шрам от рассечения на брови остался напоминанием от того жуткого вечера. - Это всё проверенные методы! Я своего дядьку так на ноги подняла, а у него и температура, и кашель, и мокрота в лёгких. - Я не болен – заявил хозяин квартиры. – Не надо ничего готовить сейчас, давайте просто попьём чай. - Так ты поговорить меня зазвал сюда, или чаи гонять? – старуха не хоте-

ла смягчаться. - И то, и то можно совместить. Чаёвница явно чувствовала себя не в своей тарелке, её насторожила агрессивность пенсионерки, её не очень опрятный вид. Она точно не ожидала, что Валентин позовёт и её к себе в гости, и станет вести трудные диалоги, временами больше похожими на перепалку. - Как чувствуете себя? - Прекрасно! Лучше всех. - Вас давно не было видно. Вы куда-то уезжали? - В больнице была. Плохо мне стало потом. Сын меня на такси отвёз. - Ваш сын… Он в первый раз так с вами поступил? - Тебе какое дело? - Самое прямое, я спас вас. Даже боюсь думать, что могло произойти, если бы я не вмешался. - А я тебя просила об этом? Ишь, благодетель. Несмотря на остроту, диалог всё же шёл без агрессии, интонации хоть и казались неприязненными, но ни в какое сравнение не шли с обычной манерой пенсионерки ругаться. - Понятно, и помощь вам предлагать тоже бессмысленно… - Чего ты хочешь? Говори прямо, раз уж завёл к себе. - Я хотел убедиться, что с вами всё в порядке, вот и всё. - Убедился? - Нет.

Вскипел чайник, Валентин по-свойски достал три чашки, в каждой небрежно кинул по пакетику и стал заливать кипятком. Гости внимательно наблюдали за его действиями, не говоря ни слова, словно и не желая разорвать эту нервозную тишину. - Садитесь – предложил хозяин, и, как ни странно, старуха уселась сразу же, вслед за ней, неуверенно, устроилась и чаёвница. – Кому надо, вот сахар. - Он мне совсем жизни не даёт –чуть отхлебнув чаю, начала пенсионерка. – Живу как на вулкане, ему денег не дашь – бьёт, в магазин ему не сходишь – бьёт. Будто мало я ему сделала добра! С нервами из-за него проблемы, расшатались. – она так же внезапно замолкла, как и начала. - И как вы думаете решить эту проблему? – после долгой паузы решил вступить книжник. - Как решить? Он кровь моя, на суде его глаза вижу, чуть не умираю. Уже четыре раза так! Нервы, нервы у меня из-за всего этого… - Сейчас где он? - Уехал куда-то, уж третий день не объявлялся. Знаешь, я тебе всё-таки скажу спасибо за тот раз, но больше лезть не надо, хорошо? - Даже если он вас убьёт? - Значит, на то воля такая, своего сына топить не буду, от всех бед пока жива, отважу. - Ну это же абсо-

лютно неправильно, так же просто нельзя жить! – визгливо заговорила доселе молчавшая чаёвница. - Рот закрой, мерзость! – рявкнула на неё Нина Ивановна, от чего женщина аж подскочила. Эта ругань уже была типичная для пенсионерки. – Ты, малявка, и знать не знаешь, что такое жизнь, ан меня поучать вздумала. – а потом, обращаясь уже к Валентину. – И вообще, я к тебе привратником не записывалась! Сначала одни пришли, тебя спрашивали, девка да юродивая, вот, думаю, соответствующие люди, только, справившись, к тебе не пошли. А следом эта дура! Язык себе поперчи своими травами. Чаёвница, шокированная напором, похватала свои свёртки с кухни, кинулась в коридор и, наспех одевшись, хлопнула входной дверью. Всё это время вслед ей неслись отборные ругательства, а хозяин даже будто не заметил этого, настолько его поразили слова о приходивших к нему людях. - Нина Ивановна – попытался он прервать ругательства старухи. – Нина Ивановна, когда они приходили? - Да сказала я уже, сегодня! – и вдруг, совершенно переменив тон. – Ты на меня не серчай, я больная, у меня нервы больные. Зайди ко мне как -нибудь, у меня помидоры закатаны, я тебе банку дам. А эта дура – и она снова зашлась в брани. Валентин теперь понял одно – перед ним

129

человек невероятно сложной судьбы, и в склочности и злобности старухи виноваты те мучения, через которые ей пришлось пройти со своим сыном. И он был горд, что не опустился до коллективного осуждения, всё равно здоровался с Ниной Ивановной, не обрубая вконец возможность к будущему контакту. - Знаете что, вот мой номер, если не дай бог

что случится, вы всегда можете меня позвать. - Ладно, возьму. Мне лекарства пить пора, я пойду тогда. Не серчай, я сама не рада иногда, что такая злая на всех, прям сделать с собой ничего не могу. - Я всё понимаю и не обижаюсь. Пусть у вас всё будет хорошо. - Да куда уж там, хорошо… Старуха ушла не

оборачиваясь, зашаркала по холодным ступеням подъезда, а Валентин, только было отошедший от терзаний из-за потери друзей, с новой силой ощутил прилив грусти. Он не понимал, почему всё происходит так. Они украли у него нечто важное, и теперь только вместе с ними он мог получать недостающее.

Ладный Свет Владимир Радда Варенька ушла. Много раз я брал в руки треугольник. Несомненно, девушка права, это прибор управления невидимой машины времени. И в парке он оказался не случайно. Хотя, не понятно: времени с пуска станции метро, когда снимали землю пласт за пластом, прошло много, неужели никто не нашёл его? И почему мне дали взять прибор и принести домой? Ничего же не случилось, меня не похитили, и сюда не нагрянул какой-нибудь патруль времени! Я стукнул себя по лбу: - Вот балда! Он предназначен мне или кому-нибудь из окружающих! Если это так, за мной наблюдали и наблюдают! И даже сейчас. И теперь ждут от меня каких-то действий! И они не важны им с точки зрения правильности или ошибочно-

130

сти моего поведения. А это означает, что изучается эмоциональное поведение людей. Я вскочил. Как правило, прибор доверялся детям. И он настроен на времена зарождающейся Москвы. Коста и Козьма знали о нём, разрешали им пользоваться от имени своих богов. Древние славутичи не думали о технике и перемещениях во времени и пространстве, для них это было явление силы и воли богов. Но с какой целью прибор появился на стройке, считай в наше время? Кому нужно было возобновить потерянную связь? Или с Варенькой и мной начались иные события? Мои рассуждения молодого человека, можно понять. Я читал много фантастики и смотрел видеофильмы. Моё воображение подсказывало различные предположения, даже немыслимые. Это, как игра, в которую меня

включили. Риск испробовать пульт времени заключался в том, что я сидел за компьютерным столом, а не был в парке. Могло ничего не получиться. Тогда почему бы не попробовать? Вы полагаете, что так я впервые крутился вокруг треугольника? Да почти каждый день рассматривал его и думал, как сделать так, чтобы мама потом узнала, где я? Но ничего не придумал. После ухода Вареньки я взял в руки треугольник, сильно сжав ладонью одну из его граней с мыслью попасть в древнюю Русь и... услышал крик о помощи, прерываемый страстными мольбами к Перуну. Картина, которая открылась передо мной, была словно срисована из учебника истории Руси. Группа всадников неслась по степи. Явно, это были кочевники после набега на русское селение. Впереди

везли мешки с наворованным скарбом, у одного всадника к крупу лошади была приторочена даже блеющая коза. У трёх разбойников были переброшены перед собой девушки. Одна из них взывала о помощи, хотя наверняка знала, что дом уже далеко и её никто не спасёт. Треугольник проделал невероятную вещь, он не прервал меня с моим миром, не вырвал меня из комнаты, а позволил держаться за него и зависнуть над кричащей пленницей. Я ухватил её за толстую косу, грозно взглянул в лицо половцу, отчего тот разжал поводья и, с криком "Шайтан!", кувыркнулся на землю, а треугольник поднял меня вместе с пленницей в современный мир. То потрясение, которое девушка испытала при своём втором похищении, не могло, наверное, сравниться с ужасом, отразившимся на её лице при взгляде на компьютер, на котором трансформеры из фантастического боевика гнались друг за другом! - Свят, свят, свят! И упала в обморок. Я разжал треугольник и тотчас же отнёс девушку на диван. Лёгкую, как пушинка. На ней был холщовый сарафан. Из аптечки на кухне принёс пузырёк с нашатырным спиртом. Но девушка уже сидела, испуганно прижавшись к спинке дивана. Она слышала бой на экране компьютера, но не смела туда смотреть. Когда я выключил

комп, девушка с восхищением посмотрела на меня: - Ты Перун или дух неба? Я отрицательно покачал головой, не зная, что ответить, и спросил: - Ты чья будешь? Она тихо ответила: - Ховрины мы. Вот ведь как бывает! Это один из ответов, на вопрос почему в перемещения во времени ввязали меня. Ведь моя фамилия Ховерин. Ну, дела! - Выходит, перед тобой твой дальний родич. Ховерин и я. - В Моске есть князь Ховрин, - ответила она, не обращая внимания на небольшое отличие в фамилиях. - Но я не зрила тебя таким. Не летал наш княже. А ты окажись с крилями и спас меня. Она заплакала: - Акулину брали. Она болела. Умре на скаку. Дом сожгли. Тятю зарезали. Маманю смучали. А нас с Акулей на кони. Ещё соседову Броню крали... - Тебя как зовут... ну, величают? Она отняла руки от лица и с мудростью взрослой женщины сказала: - Вороги отняли меня от родичей. – Всхлипнула. - Отняли моё имя. Была у родителев Раддушкой. Счас, - снова посмотрела на меня, будто открывая дверь в Никуда, буду просто Радда. Она встала и в пояс поклонилась мне. Только в этот момент понял, что она прекрасно уловила различие в фамилиях. Значит, приняла какое-то ре-

шение. И ещё она показалась мне знакомой. - Ну что ты, милая, зачем поклоны? - бросился к девушке и обнял её. Она, было, застыла в моих объятиях, но тотчас же, всхлипывая, сама распластала руки и обняла меня с горьким плачем: - Братуша мой, родненький и великий! - Что ты, что ты... Не плачь. Радда тотчас же повиновалась: - Ты сильный, ты отнял меня от ворогов. А твои хоромы в небе? Стол с компьютером был недалеко от окна, из которого можно видеть город с высоты седьмого этажа. Меня поразило то удивительное сочетание душевной боли, мгновенного согласия с судьбой и рационального интереса к новой для себя жизни, которое она проявила в иной для себя обстановке. Я стал пояснять: - Моя комната. Она высоко над землёй. По взгляду увидел, что не понят. Решил подладить свою речь под её восприятие действительности: - Жилье мо ё. Здесь и родичи. - А град чей? - Москва. - Моска? Кивнул головой. Позднее всё поймёт, откуда буква «в» появилась. Девушка, видно, не глупая. У неё было чуть удлинённое лицо, небольшой прямой носик, аккуратный ротик, а светло-

131

русые волосы, уложенные в косу, начинались с низкого лба. Каждая волосинка светилась золотым отблеском. На вид ей было лет пятнадцать. - Радда… Она вскинула на меня красивые серые глаза. - Не дочь ли ты Козьмы и Мары? Ты помнишь меня, когда я приезжал за ладнёхой? Девушка нахмурилась, вспомнив о родителях, сестре и братьях, но тотчас же улыбнулась: - Твою неведомую сласть помню. Это она о батончике «Марс». Я тоже улыбнулся: - Искупаться не желаешь? А я подумаю над едой и чистой одежде. Хотя понимал, что говорю не совсем понятно для неё. Но она быстро сориентировалась, правда, на привычный лад: - А речка далеко? Внизу или по небу плыве? - У меня ванная. Пойдём, покажу. Вид ванной комнаты, кафель, блестящие трубы, душ её поразили: - Лепота, княже братушка! Пока я наполнял ванную тёплой водой, она трогала всё: - Какой блеск жалеза! А стены, стены, как гладки! Лепота! Она вела себя так, словно никаких потрясений за этот день у неё не было. И уже из разговора с ней было понятно, что жизнь её научила разграничивать сиюминутное с основным в реальной дей-

132

ствительности. Набеги были частыми, и кому-то везло, кто-то лишался всего. Но дух оставался непоколебимым. - Раздевайся, лезь в воду! Явно не подумал, как неловко ей при мне оказаться без одежды. Но мой беспрекословный приказ восприняла как братский и быстро скинула с себя платье и полезла в ванную. Гель, что я налил, образовал плотную пену. И Радда быстро скрылась в ней, стесняясь и понимая общую неловкость от её наготы. Я успел оценить её худобу, не всегда хорошо питавшегося человека, но пропорции тела, высокая грудь и плотные бедра были изумительны. - Полежи, рядом, у стены, мочалка. Кажется, сморозил глупость, если придавать сочетанию слов определённый смысл. Но мне показалось, что Радда понимает меня гораздо лучше, чем я её. Я направился, было, на кухню, но услышал, как открывается входная дверь. Пришла мама. Она ещё из прихожей спросила: - Ты сегодня не на учёбе? - Так, воскресенье сегодня! Мама засмеялась. - А ведь ходила в свою школу и не подумала о выходном. Сбило то, что многие учителя на месте и не было гомона детей. Всё перепуталось в голове. - Мам, тут такое

дело… - У нас кто-то в гостях? - Девушка. В ванной. Ты не подумай… - Пока не думаю… - Ей надо пожить у нас. У неё никого нет. - Сирота? Из детского дома? - Не совсем так. Из своего дома, который разграбили и сожгли. - Господи, из станицы какой? Недавно смотрели фильм о событиях в Кущёвке. - Не спрашивай, позже всё объясню или сама поймёшь. Помоги ей помыться. Она не знает, как управляться водой. И на ней была такая дрань! Подбери что-нибудь из платьев. - Ну, раскомандовался… Господи, в каком лесу ты её нашёл! - Потом всё объясню. Она из очень далёкого прошлого! Её зовут Раддой. - Час от часу… Но, поспешила к гостье. Я мгновенно оказался на кухне. Меню простое - картофель фри, соус, хлеб. Ещё яичницу зашкварил на сковороде. Чай, что подарили маме на день рождения. Пахучий! Наверное, от добавок! А потом побежал в свою комнату. Почему-то подумалось, что треугольник приведёт сюда ещё кучу соплеменников Радды. Но прибор лежал на диване, хотя что-то в нём изменилось: стал ручным что ли. Я спрятал его до

лучших времён. А когда вышел, то услышал смех Радды. Она говорила с мамой, называя её… Родной с ударением на первое "о". Они вышли из ванной в обнимку - мать с дочерью. На голове девушки накручено полотенце в виде тюрбана. И милый халатик моей сестры. Сердце ёкнуло. Её уже нет с нами. Как же мама позволила себе перейти через грань траурной памяти? И неожиданно пришёл ответ: у нас в роду все ценят самое важное – заботу о живых! При взгляде на меня мама поняла моё состояние, но показала, что очень сердита. - И ты её всю без одежды видел? – шепнула, когда они проходили мимо. – Она совсем ребёнок. И не знает, что такое трусики… Словно я надругался над девушкой. Поплёлся за ними на кухню. Лёгкий ветер колыхал ткань занавеса. Тихо посапывал чайник. Радда ела картошку руками, мама размешивала в бокале сахар. Я стоял под притолокой двери и только сейчас до меня доходил истинный смысл произошедшего. В нашем времени и пространстве появился человек, которому не должно быть здесь места. Так предполагает логика равновесия массы и событий во времени и пространстве. И вот она нарушена и что-то должно случиться сверхординарное. Ещё нарушено вос-

приятие действительности множеством людей – всадников, обезумевших от появления рук, схвативших пленницу, народом, которому будет доложено об этом явлении, и нам с мамой, соприкоснувшихся с Раддой, не считая её самою. Но мир не перевернулся, хотя я не узнавал маму с её неожиданной нежностью к незнакомой девушке. - Что нас разглядываешь? – спросила мама. – Иди, приготовь комнату для гостьи. - Какую? - не понял я. - Танечкину… У меня округлились глаза. Два года прошло с того дня, как сестра утонула в Чёрном море. Мама заходила в её комнату, что прибрать пыль и поплакать в одиночестве. А здесь такое! - Родная, как же ты спаслась от пакостников, что сожгли вашу деревню? – спросила в этот момент Радда. И пояснила мне. – Братуша, я нашла здесь тётю. Какое счастье! Жаль, мамани нет. Это она мне объясняет! Девушка приняла мою мать за тётю, и на меня смотрели восхищённые глаза ожившего после небытия человека… Вечером мы сидели в зале и смотрели телевизор. Радда уже привыкла к нему и ничему не удивлялась. Ей было покойно на душе, пока при переключении каналов не попадались сюжеты насилия и смерти людей. Она прижи-

малась к маме и вздрагивала. А та успокаивала: "Это кино, это неправда, Раддушка..." В тот вечер мама пришла ко мне в комнату. Мы оба думали о Радде. - Спит она, - сказала она. - Славная девушка. - Но ты… - Да, мне хотелось бы называть её Таней. Танюшкой, Танюшей... У мамы глаза наполнились слезами. Она устало присела на диван. Я подошёл к ней. Обнял. Так мы сидели минут пять молча. - У неё красивое имя – Радда. Это славянское имя. А потом его взяли цыгане. - Мамуль, надо поговорить о её месте в нашей жизни. Чувствуешь, тонкой души она человек! Хотела отречься от имени, но переборола себя. В ней огромная сила! - Да чего уж говорить, надо действовать. Не вернуть её в своё время… А здесь просто так никто документов не выдаст, паспорта не выпишет! - Сочиним легенду о пожаре в деревне. Подкупим, кого надо. Дадим образование… Ты же у меня учитель! - Давай начнём с начала. Я буду давать ей естественные науки. За год она должна получить то представление о новом для неё мире, которое имеет каждый её сверстник, а то и лучше. Научим нашему языку и парочке иностранных… - Здравствуйте вам, - неожиданно услышали мы голос нашей гостьи,

133

она стояла у открытой двери. – Я быстро сплю. Слышу, мои дела судите. В ваш язык я начинаю вникать. Много непонятных слов. А иноземные знаю. Половцев речь понимаю… Радда неожиданно залопотала на языке, сотканном из множества тюркских слов. - Я сказала, - перевела она, - чтобы наши вороги отпущали наших девиц, а воины наши захватили много их женщин и привели в наш полон. - Это ты серьёзно? - Не а. Жалеть мне всех… - Жалко всех, - поправил я. Радда кивнула головой. Добрая девушка. Она повторила новую форму слова: - Жалко. И засмеялась. - Чего ты? - Жалко у пчёлки… Мы с мамой переглянулись: - А мы гадали, кто придумал, - улыбнулась мама. И спросила. - А ещё что ты знаешь? - Неметчину от купецких разговоров и ещё

один коий. Ходил монах от тёплых морей, звался романиным. - Итальянец? - Про Италу говори, про Рому. - Раддушка, не стой, - сказала мама. – Садись. Надо обсудить. Первое, так и будем звать тебя по-славянски? - А Перун не разозлится? - Перуна здесь нет, - объявил я. – Не бойся его. Здесь другой Бог. - Так нескладно речите вы-ты… - Трудно говорим? – назойливо поправил я. - Про Бога. Их много у нас - Хорс, Ярило, Дажьбог, Сварог, Семаргл, Стрибог. Они всё помнят и наказывают. - В наше время у нас один Бог – Иисус Христос, - сказала мама. – У других народов – есть свои боги. Я тебе после расскажу. - Буду вторить, кивнула головой Радда. Я понятлива, Родная. - Почему ты её так называешь? – спросил я Радду.

- Она жи тётя моя. - Я объясню, - сказала мама. – У них главный бог Сварог, он же Род. Когда говорят: «Род ны и», то получается «мы все поклоняемся Роду». То есть Сварогу, а тот держит в своих руках весь год – коло. Или Коло Сворожье. Понимаешь род рожь - рожье? Каждый звук несёт свой неповторимый смысл! - Куда же пропали наши боги? – удивилась Радда. - Они ушли со своими Коло Сворожье. - К Семарглу? - Да, в ваше царство теней. - И когда я умру, с ними встречусь? - Ты чудо, - вырвалось у меня. - Плохо. Я не чуда. Чуды не при г ляде. - Извини, ты ладная преладная! Радда улыбнулась и кокетливо передёрнула плечами. Но за её улыбкой угадывалась ранняя серьёзность молодого человека, испытавшего потрясения».

Телефон с тихим дозвоном Ярослав Полуэктов Но тут приходит в гости Порфирий и начинает мучить Эвжения Тритыщенку неприятными вопросами с корыстными уговорами. – Глянь ещё раз Ки-

134

рюхин телефон! – исправляет ошибку Тритыщенки Бим Порфирий Сергеевич, едва кинув глаз на холодильник, – Кирюха совсем извёлся. Вот ты зачем взял его шмотки?

– Где? Что? – Не делай мне лица. Я Холмс, а ты раскушен пополам собакой Баскервилей. На холодильнике, вот где. Это что, твоё имущество в такой не-

должной пыли валяется? Сознавайся подобру. – Автоматом, вероятно, – сказал Евжени. – Или подбросили мне… помощнички, блЪ, добрячки. Сопроводили до дому. В карманчик поклали. А телефон, уж извините, мне не подкладывали. Бим: «Вот всё переискали мы. И обзвонились. И я офис обшаркивал. Весь! Только на первом этаже не смотрел». – И почто ж так не досконально? – старательно, с издёвочкой вора в следственном кабинете, когда сумел не наследить, прищуривает свой действующий глаз Тритыщенко. Таковские в этот переломный момент для усиления эффекта ещё сигареточку спрашивают… а в киношке могут пятернёй бороду почесать. Сыщик отвечает вору без затей, даже будто оправдываясь: – А там не наши магазины. Это офис, офис. Вот почему. Кирюха меня попросил. А я же ему друг. И туда – в офис Ксашкин – хожу, как к себе домой. Но, редко. Нигде нет телефона. У меня теперь только одна версия… Е.Т.: – Ну и? Что за версия? Бим: – А не испугаешься? Е.Т.: – Чего мне пугаться? Бим: – Ключи ты скоммуниздил по своей дури! А телефон тебе в руку загипсовали специалисты… Е.Т.: – Иди ты в зад! Бим: – Кино с брил-

лиантами вспомни. Е.Т.: – Там специально! – В жизни оно всяко бывает… – настаивает Бим. – Сломай себе гипсу, блЪ! – Ударение в гипсе на «у». – Ну, а где ещё? И в руке вдруг… ну вдруг найдёшь в гипсе (ударение на «е») телефон. Порфирий Сергеевич простое слово «гипс» склоняет, изгибает, приделывает к нему конец, издевается над серединой, вставляет поэтические ударения и всё такое прочее так же свободно, как в недавнем времени пристраивал один предмет с окончанием корня на «ер» давно знакомой проститутке, практически любимице. – А не мог он засунуть… Когда бы? А цель? – По пьянке санитары могли, – резонирует Бим, – но вряд ли. Хотя, они на службе не пьют. А я спал в то время. Но я провёл следствие с Ксан Иванычем. Живьём! А Иваныч мне кое-что рассказал. И Кирюха кое-что добавил. А ты в пролёт летал? Ты же в дупель был? – Ну. – Летал. Мы все так и подумали, что опять… типа традиции… в пролёт. Между лестниц. Это же твой конёк. Так и телефон мог по пьяни. Шмотки – тут Бим в окошке собаку заметил – шпицдил? – Собака ушла: спиzдил! – Нечаянно! – кричит Эвжени. – Подбросили, тлёй буду! Отвали, мне завтра эскиз… Это соседский пёс… его подкормить

надо, хозяин просил, пока он в командировке… за стеклом поехал. Ему подарочную бутылку ваять. Видел такие с загнутым горлышком? Так ему надо, чтобы едва в дверь вошла. Рекламный вариант… Ресторан такой, понимашь… Не видел Бим никаких загнутых бутылок и ресторанов, он пиво пьёт на улице за загородкой, там можно курить до самой до усрачки: – Значит, и телефон мог так же прихватить. Или в гипс засунуть. Чисто, может, для шутки. Ну, чудачество такое. Не со зла, понимаешь, а по дури… Ты же выдумщик. По трезвости не можешь, а по пьяни оно… ну дурь, веселье такое… само просыпается и тебя не спрашивает, а просто чудит и реализует… Уразумел? Постиг? Пандорина ты ящичек! – Да ну! Сам ты тупак. Пандорина, блЪ! – Или по чьейнибудь доброте. Ты не боись. Это зачтётся. Случайность, рефлекс, понимаешь! Это для Кирюхи будет радость… он тебе ни слова не… – Так то было четыре года назад, как летал… – неохотно отвечает Тритыщенко, – вы же, блЪди, только позже перила подняли на двадцать сантимов… – Подняли, да. Благодаря тебе, пожарники нам после тебя вставили… страховики добавили. А ты нам, сучара, даже спасиба не сказал… А мы денежки свои впалили… – Раньше надо было перила подымать.

135

– Ты первый пилот… никто до тебя… и никогда. Разве этот только… ну, который на ёлку в вестибюле… Шарики стеклянные все побил, конечно, а свои-то целые… и в башке, и что заместо яиц. Понял, а? Ха-ха-ха. Тем и спасся. Помнишь? Смутно? Тоже творческий мэн. Фамилии, правда, не помню… он ещё на управленке был женат… баба была такая с сиськами… позже развёлся. У вас что: чем гениальней, тем чаще в пролёты надо нырять? Это у звездатых спорт такой? – Ну «спасибо»… за тот раз; только в этот раз я не падал. Вот те крест! Я с дивана упал. – Как ты мог руку сломать… с дивана? Старый стал? Кости хрумкие? Потукай по руке… Или давай я щас Кирюхе позвоню, а ты руку свою слу-

хай…

– Чего? – Ухо, говорю, прислони к гипсЕ. Так хер телефон услышишь! Он же не чуткий. А-а-а, стой! давай я позвоню со своего… У меня гро-о-мкий звонок. Знаешь какая музыка? – У него своя там музыка! Может вообще шёпоток… Позвонили, притаились, прижали уши к сломанной руке Тритыщенко. Не слышно ни хера и ни черта. Молчит и хер, и хозяин его, то ли чёрт, то ли бес, то ли падшие с Люцифером ангелы – Библия об этом умалчивает. Поскромничал Синод, и церковнославяне немотствуют. И словно набрался воды телефон Кирьяна Егоровича. Если искомое вместе с ветхозаветными животными-нечистями – о крылах и рожками не обделены – там вообще есть.

– Зарядка у него кончилась, вот и молчит, – уверенно сказал Бим. – Три дня уже прошло. Гипсуху тебе когда ломать? – Через две недели сказали прийти. – Это долго. А молоток у тебя тут е? – Зачем? – Щас сломаем. Зачем столько ждать. А Кирюха будет рад. – Зато я не буду рад! – крикнул Тритыщенко. – У меня ещё не срослось. – А хочешь, щас и проверим. А если не срослось, то снова загипсуем. – У меня в мастерской гипсы нет, – шипит Тритыщенко. – Только цемент. Пошёл знаешь куда! Бим знает. И он отстал от Тритыщенки в смысле операции. – Пивка налей!

Ласточка и Воронёнок Маргарита Крымская С верой в лучшее Однажды весной, возвращаясь в родные северные пенаты из вечно тёплого южного края, отбившаяся от стаи Ласточка пролетала над деревьями, на которых гнездились вороны, и сквозь раскидистые густые ветви одного из них заметила полуразрушенное гнездо с белым пятнышком. Подстёгиваемая то ли обыкновенным любопытством, то ли материнским инстинктом, она спустилась пониже и разглядела в этом брошен-

136

ном вороньем гнезде одинокое яйцо, вот-вот готовое выкатиться и упасть на землю. Ей сразу же с грустью вспомнилось, как год назад, потрясённая смертью своего возлюбленного, подстреленного человеческим детёнышем из похожего на её хвост оружия, и потому не уделившая должного внимания своему прохудившемуся за зиму домику, она потеряла своё драгоценное потомство, которое выскользнуло и разбилось о твердь бездушного город-

ского асфальта. Домик она, конечно, отремонтировала, но осталась совсем одна. При свете солнца она почти не вспоминала о своём горе и одиночестве, поскольку дел разнообразного порядка ей хватало на весь день: рассекая как тёплый воздух, так и леденящую память своими резвыми крылышками, она сновала в почти беспрерывном поиске мошек, по ходу дела обмениваясь впечатлениями или споря о вкусах с её соседями и по жилищу, и по простран-

ству вообще. А с наступлением сумерек она усаживалась в своём неприветливом пристанище и до наступления полной темноты всё смотрела и смотрела на то место, где из хрупкой, как сама жизнь, скорлупы в одно мгновение вытекла вся её материнская надежда: любить и быть нужной. «А не взять ли мне это яйцо? – подумала Ласточка. – Гнездо ведь явно брошено, и за этим бедным птенцом, скорее всего, никто не вернётся. Он никому не нужен!» Она покружила над вороньим гнездом в некоторой нерешительности, на всякий случай взглянув по сторонам, и, не заметив ни ревностного наблюдения родителей, ни подозрительного внимания соседствующих птиц, спустилась прямо к яйцу… – Как же мне повезло! – воскликнула она, невероятно обрадованная тем, что скорлупа оказалась ещё тёплой. – Пусть у меня будет сын! И, аккуратно обхватив яйцо своими тонкими пальчиками, она вспорхнула и понесла его к своему домику, который, к счастью, находился неподалёку, но путь к которому был вовсе не прост: нелёгкая это задача – маленькой птичке не выпустить из своих объятий наследника птиц из другой весовой категории! Однако надежда на долгожданное материнство перевесила и вес яйца, и его размеры: целым и невредимым оно опустилось в гнездо Ласточки, которая пребывала

вне себя от счастья, что у неё наконец-то появилось настоящее дело! День за днём она согревала это сокровище нежностью и теплотой своих пёрышек, примащиваясь к нему то с одной, то с другой стороны, и только изредка взмывала в воздух, чтобы не умереть счастливой, но голодной. И у неё больше не было ни времени, ни желания как для горьких воспоминаний, так и для пустых споров-разговоров с соседями, которых она, собственно, и не замечала, ибо всё её внимание, даже мысленное, было постоянно обращено к домику, который скоро, совсем скоро, должен был приютить ещё одно, но самое главное дыхание: дыхание сына, дыхание любви. И вот в один чудесный солнечный день, занимаясь своим настоящим, но уже ставшим обычным делом, Ласточка вдруг услышала под собой не что иное, как треск. О, она знала, что это был за треск! Она очень хорошо знала, пусть даже только от соседей, что означал этот неприятный для ушей, но самый сладостный для сердца звук! И, с прыгающим от радости сердцем, она отпрянула от яйца и увидела, как из него высунулась мохнатая чёрная головка, размер которой не то что не уступал, а даже превышал размеры некоторое время назад появившихся на свет птенцов её соседейласточек. – Здравствуй, маленький! – воскликнула она, помогая своему дол-

гожданному счастью высвободиться из заточения скорлупы. – Какой же ты у меня славный! А славный недоумевающий птенец обвёл свою восторженную освободительницу сощуренными глазами, хмыкнул и спросил: – Ты кто? – Я – птица! – с гордостью ответила она. И с ещё большей гордостью добавила: – И я – твоя мама! – Мама, – повторил он, и, гордо запрокинув голову, улыбнулся во весь рот. «Надо же, какой смышлёный воронёнок! Не успел родиться, а уже знает целых три слова!» – подумала Ласточка, умиляясь новорожденному и его улыбке, широта которой говорила не столько о радости, сколько о желании скорее подкрепиться. А потом… Потом всё было так, как и должно было быть: мама улетала охотиться на мошек и более крупную живность, в которой нуждалось её не по дням, а по часам растущее прожорливое дитя, а дитя, у коего, помимо аппетита, развивалось ещё и здоровое птичье любопытство, постоянно высовывалось из гнезда и наблюдало за проносящимися мимо соседями и какими-то большими птицами, сидящими на ветвях деревьев и имеющими такой же окрас, как и его ещё редкий и мягкий пушок. И однажды Ласточка заметила это любопытство. – Не высовывайся,

137

сынок, – наказала она ему перед очередным вылетом из гнезда. – Ты можешь упасть и разбиться. К тому же, тем большим чёрным птицам, за которыми тебе так нравится наблюдать, очень нравятся птенцы. Такие, как ты. – Правда? – обрадовался Воронёнок. – Тогда пригласи их в гости! – Глупенький ты мой, – умилилась Ласточка. – Они прилетят без приглашения, если увидят тебя. И проглотят тебя, целиком! – Какие они... странные, – сморщился птенец. – Это у них такой обычай знакомиться? Сначала проглатывают, а потом выплёвывают и говорят: «Здравствуй, маленький!»? – Нет, сынок, не выплёвывают, и ничего не говорят. А молча съедают свою вкусную добычу. – А разве я – вкусный? – Конечно! – А откуда ты знаешь? Ты что, меня уже проглатывала? – спросил птенец, и с таким серьёзным видом, что мама не могла не рассмеяться. – У меня это вряд ли получилось бы! Но у них – получится, сынок. – А вот и не получится! Я скажу им, что я невкусный! И всё! – И, полный решимости, он подпрыгнул и топнул своими растопыренными ножками, чем опять рассмешил Ласточку. – Славный ты мой! Разве с ними поспоришь о вкусах? Или о чём-то ещё! С ними нужно не спорить,

138

а быть не видимым и не слышимым. Понимаешь? Воронёнок сморщился и втянул шею. – Какие они… ужасные! – Они не ужасные, сынок, – сказала Ласточка, на этот раз очень серьёзно. – Они такие, какими и должны быть. А ужасный – только тот, кто отказывается с этим считаться. – Я не ужасный, мама! – воскликнул птенец. – Если они прилетят, я буду с ними считаться! Я умею считать до трёх! – Правильно, сынок. Ты, я, и наш дом – раз, два, и три. А больше никого и ничего считать не надо. Никого и ничего! Сиди тихо и не высовывайся! Совсем! Ты должен быть очень осторожным. И, рассчитывая на послушание хоть и маленького, но чрезвычайно смышлёного сына, Ласточка выпорхнула из гнезда. А Воронёнок, съёжившись, чтобы не быть замеченным ужасными неужасными чёрными птицами, предался единственно возможному и неопасному занятию: убиению времени, о существовании которого он, конечно же, не подозревал. – Раз, два, и три. Я, мама, и домик, – развлекал он себя, покачиваясь из стороны в сторону. – Три, два, и раз. Домик, мама, и я… Раз, три, и два. Я, домик, и… скучно… Два, раз, и три. Мама, я, и… очень скучно… Три, раз, и два. Скучно, очень скучно и… очень-очень скучно! И, не выдержав долгого разговора о скуч-

ной бессмыслице с существом, мало разбирающимся в самодостаточности, он вытянул шею и высунулся из гнезда, но так, чтобы только его глаза могли соприкасаться с внешним миром. Однако скучной для него оказалась и картина, в которой в тот день он не нашёл ничего необычного: всё те же сигающие вверх, вниз и в разные стороны соседи, похожие на маму, и большие зелёные деревья, постоянно издающие громогласное «Каррр!» и периодически разрывающиеся на множество чёрных крылатых частичек, олицетворяющих, как он понимал, большую опасность для любого, кто желает остаться целым в своём гнезде, а не в их желудке. Воронёнок, конечно, осознавал, что беспокойство мамы было небеспричинным (и был согласен с ней на все три процента!), но заниматься убиением времени путём убийства естественной любознательности, тем паче скучными матемаПтическими методами, он был не в состоянии. К тому же, что-то, чему он, естественно, не знал названия, подсказывало ему, что всё течёт и всё изменяется, и что однажды привычная для его глаз картина включит в себя нечто если не сверхъестественное, то, по крайней мере, доселе им не виданное. И ежедневно, как только Ласточка отправлялась за кормом, Воронёнок воровски вытягивал шею и устремлял своё ожидание «невиданного» к деревьям, разрывы коих на

мелкие чёрные частички постепенно возбуждали в нём не только любопытство, но и необъяснимое желание понять, отчего ему иногда хотелось и самому быть одной из этих частичек. О нет, никаких птенцов он проглатывать целиком не собирался! Но проглотить хоть какое-то объяснение своего странного желания он был не прочь. И Воронёнок наблюдал. Но только до тех пор, пока его желудок не начинал настойчиво напоминать о себе и о скором возвращении мамы, что, как правило, и к его величайшей радости, всегда происходило одновременно, или с разницей, как ему казалось, в три секунды. И однажды он дождался того дня, когда привычная картина наконецто одарила его любознательность не только «невиданным», но и неким объяснением его странного желания. День тот начался с приятного и неприятного. – Мама! – возопил он, едва проснувшись, но вполне осознавая, что был так голоден, что мог проглотить самого себя, целиком. Но Ласточки в гнезде не было. И это – было неприятным! Воронёнок попытался уснуть, но, поняв, что в домике для этого слишком шумно, поскольку его пустой желудок не переставал недовольно рычать и периодически жалобно скулить, решительно подскочил и вытянул шею. Ничего ободряющего пред его взором

не предстало, и он был готов закричать от обиды, на всё и всех: на свой улюлюкающий желудок, на совершенно глухую к этому улюлюканью маму, на снующих туда-сюда соседей, которым не было до него никакого дела, и даже на тех больших чёрных птиц, которые спокойно сидели на деревьях и не собирались облегчить его страдания хоть какимнибудь отвлекающим и развлекающим событием! О да, в тот момент ему было безразлично, услышат его крик те ужасные неужасные чёрные птицы или не услышат, проглотят его целиком или не проглотят – он в любом случае умирал! От голода! И Воронёнок открыл рот, чтобы действительно закричать. Но вдруг… перед самым его клювом пролетело какоето не виданное им доселе существо. Оно показалось ему… красивым! Оно было ярко-оранжевого окраса, с чёрными кружочками, или линями. (Этого он уяснить не мог, ибо был силён только в арифметике.) Он щёлкнул клювом от эстетического удовольствия и ещё больше высунулся из гнезда, чтобы понаблюдать за полётом этого красивого создания. Оно выделывало зигзаги, взмывало вверх, опять опускалось, и то приближалось к нему, то отдалялось… Оно, наверное, так и продолжало бы развлекать Воронёнка, если бы совершенно неожиданно не оказалось в птичьем клюве. И этот клюв, к величайшему недоумению

птенца, оказался маминым! Воронёнок был так удивлён, что даже забыл спрятаться в гнезде, дабы не раскрыть тайну о своих ежедневных вылазках. А когда он об этом вспомнил, было уже поздно: с ярко-оранжевым существом в клюве, Ласточка сидела на краешке гнезда, рядом с его головой. – Я только хотел посмотреть, не летишь ли ты домой, – сказал он с виноватым видом. – Маленький мой, я тебя очень прошу, не делай этого больше, – сказала Ласточка, как только опустила свою бездыханную добычу на дно домика. – Не заставляй меня волноваться. Пожалуйста! Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Понимаешь? Ты мне очень, очень нужен! – Нужен, – задумчиво повторил Воронёнок, и потупился. Он хотел что-то спросить, но яркооранжевый цвет вдруг заполонил собой всю его любознательную головку. – Что же ты медлишь? Разве ты не голоден? – спросила мама, глядя на нерешительного сына, который на удивление спокойно разглядывал свой завтрак. – А это что? – Это бабочка, сынок. Ешь. Они очень вкусные. И полезные. – И красивые,– улыбнулся птенец.– Значит, всё, что красиво, – полезно? – Нет, сынок. Очень часто красота бывает ядовитой и несъедоб-

139

ной, и ею лучше наслаждаться издалека. – А как я узнаю, что она ты-довитая и несъедобная, если я не попытаюсь её съесть? Ласточка задумалась. Но пока она искала подходящий ответ, красота в виде бабочки уже сумела отыскать близкий путь к наслаждающемуся сердцу Воронёнка через не менее наслаждающийся желудок. – Красота! – выпорхнуло из его щёлкнувшего клюва. – Я бы съел всех бабочек на свете! Или хотя бы три. И они оба рассмеялись. Это – было приятным. Но вдруг, резко замолчав, Ласточка спрыгнула с краешка гнезда и поспешно укрыла голову птенца обоими крыльями. – Тихо! – приказала она вполголоса. Тихо было и за пределами их домика. Подозрительно тихо! Так, как будто в один миг мир лишился и соседей, и больших чёрных птиц, и зелёных деревьев, и даже ветра, часто раскачивающего эти деревья из стороны в сторону, словно желая стряхнуть с них всё лишнее, или опасное. «И куда всё подевалось? – подумал Воронёнок. –Так тихо, как будто остались только мы с мамой… Ну и бабочка, конечно!» И его клюв ответил щелчком. – Шшш! – скомандовала Ласточка, и осторожно выглянула из гнезда. – Понятно. Ничего страшного, сынок. Сейчас

140

начнётся переполох. – Где?! – испугался он. – И почему ничего страшного?! – Потому что переполох будет не у нас, а на тех деревьях напротив. – Наконец-то! – воскликнул птенец, и буквально подпрыгнул от радости, о причине которой мама, конечно же, догадалась. – Если ты хочешь, можешь понаблюдать. Будет очень нескучно, – сказала она, и подмигнула своему пытливому чаду. – Но только одним глазком! – А сколько их у меня, этих глазков? – спросил он, недоумевая и одновременно торжествуя в предвкушении «невиданного». – Как, сколько? – удивилась Ласточка. – Ты же умеешь считать! Два, конечно! – А третий где? – Какой же ты у меня славный! По-твоему, если бы ты умел считать до десяти, у тебя было бы десять глаз? – А что тут такого? – хмыкнул Воронёнок. – Я слышал от наших соседей, что, когда внизу появляется какой-то серый хвостатый охотник, надо смотреть во все глаза! А не в два! – Дурашка ты мой! Это просто так говорят. И ещё говорят – смотреть в оба глаза. Это означает – быть очень внимательным. Понимаешь? – И она начала демонстрировать на птенце: – Вот смотри, сынок. Всего у нас по два. Глазик и глазик – раз и два. Ножка и ножка – раз и

два… – Как это – всего? – перебил Воронёнок, когда она добралась до его крылышек. – А где же моя вторая голова? Где-то потерялась? – А головка, маленький, у тебя только одна, – улыбнулась Ласточка, и нежно погладила этот драгоценный единственный экземпляр. – И именно поэтому её лучше не терять! – Я понял, мама, – заключил птенец с умным видом. – Потому что её могут найти и проглотить те большие чёрные птицы! Но ты не волнуйся, я не потеряю свою голову, раз у неё не бывает «раз и два». А если потеряю, то… то тогда быстренько побегу её искать, чтобы она никому не досталась! – Побежишь? Хотела бы я на это посмотреть! И на то, как все наши соседи просто удавятся от зависти! – И Ласточка рассмеялась во весь голос. Однако её смех тут же утонул в оглушительном взрыве начавшегося долгожданного переполоха. Воронёнку казалось, что в тот момент разорвались на мелкие частички не только деревья напротив, но и всё окружающее их пространство, включая землю, небо и, конечно же, их домик! Вся округа вдруг сотряслась от неслыханных устрашающепронзительных криков больших чёрных птиц и от поддерживающего эти крики не менее пронзительного визга их соседей! – Смотри же, сынок, – спокойно сказала

Ласточка, которая, казалось, была единственным не кричащим и не визжащим живым существом. Единственным, потому что Воронёнок тоже кричал. – Не бойся, маленький мой, – успокоила она сына, погладив его по дрожащей от страха спине. – Нас это не касается. И тебя никто сейчас не заметит. И уж тем более не проглотит! И тогда Воронёнок, у которого не было оснований не доверять своей самой надёжной маленькой телохранительнице, сделал глубокий вдох и вытянул шею. И он увидел… О, это было настоящее зрелище! Нескучное зрелище! Немыслимое количество больших чёрных птиц, беспрерывно крича во всё горло, кружило над одним из деревьев, то и дело стремительно бросаясь вниз, к одному из ответвлений с расположенным на нём большим гнездом. Он присмотрелся и заметил, что по древесному стволу к этому самому гнезду ползло какое-то огромное и странное длиннохвостое чудовище серого цвета, у которого, как думалось Воронёнку, либо были заложены уши, либо напрочь отсутствовало чувство страха, ибо чудовище это ползло и ползло, не обращая внимания ни на что и ни на кого. – Что это, мама?! Что это ползёт?! – возопил он не своим голосом, но не столько от испуга, сколько от изумления. – Я никогда в жизни такого не видел!

– О, ты многого ещё не видел! Смотри же, и запоминай, – ответила Ласточка. – Это тот самый серый хвостатый охотник, о котором ты слышал от наших соседей. Он охотится на птенцов. А иногда и на взрослых птиц. – Как?! – теперь уже действительно испугался Воронёнок. – Он может доползти и до нас?! – Нет, сынок, до нас ему не доползти. Я построила наш домик под крышей высокого дома, который построили люди. А они строят свои дома так, чтобы хвостатые охотники, которых они называют котами, не могли взбираться по их стенам. Понимаешь? Но в тот момент Воронёнку было не до понимания ни тонкостей строительства, ни того, что эти самые «люди» были не птицами, а совершенно иными существами. – И правильно! – воскликнул он. – Надо хорошо заботиться о своих птенцах! А не так, как это делают те большие чёрные птицы! – Никогда не торопись с выводами, – сказала Ласточка. – Эти большие чёрные птицы о своих птенцах заботятся гораздо лучше, чем люди! – Потому что они смотрят во все глаза? И видят в три раза лучше? – Да, сынок. Но ещё и потому, что не учат их убивать ради забавы, от нечего делать, – сказала она, с грустью вспомнив о своём возлюбленном, к чьему бездыханному телу человеческий детёныш,

провозгласив всей округе о своей удаче радостным смехом, никакого дальнейшего интереса не проявил. – А этот охотник? Он тоже хочет проглотить их птенцов от нечего делать? – Но, не дожидаясь ответа, Воронёнок тут же закричал: – Мама! Смотри! Смотри! Он же сейчас и вправду их проглотит! А ты говоришь… – Это ты смотри! – прервала его Ласточка, и приподняла его голову так, чтобы он увидел финал «нескучного зрелища» уже не одним глазком. И то, что он увидел, потрясло его ещё больше, чем странное длиннохвостое чудовище, которое какие-то ещё более странные «отнечегоделатные» птицы-люди называли каким-то трижды странным словом «котами»: одновременно, как будто по команде, большие чёрные птицы с яростью набросились на серого вылазчика, уже доползшего до гнезда и приготовившегося проглатывать их птенцов, и в три счёта сбросили его с дерева! Он издал какой-то противнейший вопль – «Мя-а-а-а-ау!» – и, полетев вниз, исчез из поля зрения… Еле дышащий и распираемый чувством солидарности и гордостью за весь пернатый мир, Воронёнок опустился на дно гнезда и сказал: – Какие они… отважные! Ведь тот котами мог проглотить их всех до одного! Я тоже хочу быть таким! – Будешь, сынок. Обязательно будешь, ко-

141

гда вырастешь, – сказала Ласточка, чья грустная улыбка не осталась незамеченной. – Мамочка, разве они сделали что-то неправильно? – спросил удивлённый птенец. – И разве ты на их месте не поступила бы точно так же? – Ну что ты, маленький! Я поступила бы точно так же, не сомневайся! Разве можно поступить иначе, когда речь идёт о жизни того, кто тебе нужен? – Тогда почему ты не радуешься за тех… неужасных птиц? – Я радуюсь, сынок. Просто… – Просто – что? – Переполох закончился. С глаз – долой, из сердца – вон! Нужно думать о том, что есть сейчас. А сейчас – я ужасно голодна, и у меня нет сил радоваться за кого-то так, как радуешься ты! И Ласточка выпорхнула из гнезда, оставив удовлетворённого её ответом Воронёнка наедине с мыслями о происшедшем и о том, что его странное желание быть одной из чёрных частичек разрывающихся деревьев, по его мнению, было объяснено. «Я обязательно буду таким же отважным, когда вырасту! – думал он. – И буду заботиться о тех, кто мне очень-очень нужен! Нужен… Да! Я буду такой же хорошей мамой, как моя! Потому что она очень хорошая. Как те не-ужасные чёрные птицы…»

142

А позже, когда все его мысли опять начали сводиться к элементарной арифметике, он прислушался к невыносимо скучным после такого переполоха звукам, и высунулся из гнезда, но на этот раз действительно только для того, чтобы посмотреть, не летит ли его кормилица домой, ибо никакие «раз, два, и три» не могли сосчитать ни требовательных возгласов его не обученного долгому ожиданию желудка, ни его желаний закричать. Но едва рот Воронёнка открылся, в очередной раз, чтобы наконец выразить содержимое его ни-о-чём-кроме -еды-не-думающей головы, Ласточка укрыла эту голову своим разгорячённым от долгих полётов крылом. Она бы, конечно, немедленно отругала своё дитя за непослушание, если бы оно мгновенно не набросилось на неё как в буквальном, так и в переносном смысле. Заглотнув долгожданный ужин чуть ли не с упаковкой в виде маминого клюва, Воронёнок тут же спросил: – Мама, а что это значит: нужен? – О, это очень просто, сынок, – с готовностью ответила Ласточка. – Вот смотри: если бы у тебя не было меня, и ты был бы сейчас совсем один, как бы ты ловил мошек? – Мошек? Я бы их и не ловил! Они невкусные! – Ну, хорошо, не мошек, а… – Бабочек? – И он щёлкнул клювом, как буд-

то в предвкушении приятного сюрприза, который, возможно, спрятался если не в глубине маминого горла, то где-то ещё. – Да, бабочек, – улыбнулась она. – Хоть они сейчас и редкое удовольствие. Но как бы ты их ловил, без меня? – Никак, – нахмурился Воронёнок, поняв, что никакого сюрприза не предвидится, и, к тому же, представив возможность своих досадных лишений. – Но ведь ты – есть! – Правильно. Я есть. И я тебе нужна. Чтобы тебя кормить, и чтобы ты вырос здоровым и сильным. – И чтобы я радовался. – Правильно, сынок. Только здоровые и сильные могут радоваться жизни. – И бабочкам! Ласточка рассмеялась и поцеловала птенца в его ещё раз щёлкнувший клюв. – Но ведь я ничего не ловлю, – заметил Воронёнок. – А ты как-то сказала, что я тебе нужен. Зачем? – А вот это, сынок, непросто объяснить. Но ты обязательно это поймёшь сам, когда вырастешь. – А я хочу понять это сейчас! Я уже вырос! – капризничал птенец, который с каждым днём замечал, что размеры его миниатюрной мамы всё больше и больше уступали его собственным. – Ну, хорошо, – сдалась Ласточка. – Пони-

маешь, каждый из нас очень хочет, чтобы его кто-то любил. А вот любить в ответ, или просто так, умеет не каждый. Многим нужно этому учиться. Потому что это очень непросто – любить. И ты мне нужен, сынок, чтобы любить тебя. Понимаешь? – Любить… Любить, – повторил Воронёнок так, как будто хотел запомнить это слово на всю свою оставшуюся птичью жизнь. – Но что это значит: любить? – А вот этого, сынок, я не смогу тебе объяснить, даже если очень захочу, – ответила Ласточка, и нежно погладила крылышком такую забавно-пытливую и такую неудержимо растущую головку не отпускающего её на ночной покой сына. – А ты захоти! Больше, чем очень! И тогда сможешь объяснить! – продолжал капризничать птенец. Ласточка улыбнулась и, прикрыв уставшие глаза, тихо ответила: – В этом мире, сынок, есть много необъяснимых явлений. И любовь – одно из них. Объяснить её нельзя. Можно только почувствовать. И почувствовать её можно только самому. Когда ты вырастешь и почувствуешь её, ты сразу поймёшь, что это значит: любить. А теперь – спи, сынок. Но перед сном – подумай хорошенько о том, что ты сегодня сделал неправильно. Едва договорив,

она глубоко вздохнула, прислонилась к нему своей тёплой белоснежной грудкой и тут же уснула. «Вот ещё! – подумал Воронёнок. – Целых три минуты думать о том, что я высунулся на нецелых три секунды!» Но уснул он в ту ночь гораздо позже, чем через три минуты. Он всё ворочался и ворочался, пытаясь отыскать хоть какую-то связь между этим загадочным словом «любить» и своим разрастающимся желудком, поглощающим действительно нужное ему бессчётное количество насекомых, коих доставляла – несомненно, нужная! – мама. Но, так и не найдя ни связи, ни особой нужды задумываться над этим в то время, когда нужно спать, он сладко зевнул и выпорхнул из реальности в мир сновидений… Ему приснилось, что он совершил свою очередную тайную вылазку, но, высунувшись из гнезда дальше обычного, не смог удержаться за краешек и… полетел. Но полетел – не летя, а стремительно падая вниз! Как летел тот серый хвостатый охотник. Он падал, падал, и кричал, и чувствовал, как на его дрожащей от страха спине судорожно бились какие-то два отростка, название коих он никак не мог отыскать в своей детской памяти, но само существование коих оставляло надежду хотя бы на удачное приземление… Однако до земли,

или, скорее, до подобия неба, расстелившегося под их домиком безрадостно-серой твердью городского асфальта, Воронёнок не долетел, потому что проснулся в тот самый момент, когда это подобие заполонило собой не только всё поле его зрения, но почему-то и всю его гортань. Впервые за всё время он не сетовал на утреннее отсутствие Ласточки, которая, конечно, могла бы объяснить, что с ним происходило, но которой, как он считал, необязательно было присутствовать при его неуважительном сплёвывании вчерашнего ужина… Вопреки тому, что одно воспоминание о последствиях этого сновидения вызывало в Воронёнке сильнейшее отвращение, выбросить его из головы оказалось выше его сил. И причиной тому была не столько естественная любознательность, присущая большинству птенцов, сколько его чрезвычайная настойчивость, граничащая с навязчивой идеей. О нет, он вовсе не настаивал на том, чтобы долететь до подобия неба, но заставить свои бьющиеся за спиной отростки биться так, чтобы его полёт кардинально изменил направление, а именно, в сторону неба настоящего, он желал больше, чем чего бы то ни было! И даже вкус всегда желанных бабочек не мог сравниться со вкусом победы, которая, как ему что-то подсказывало, означала бы его готовность выпорх-

143

нуть из детского сна во взрослую реальность. И так, с предвкушением этой победы и удивляющим Ласточку послушанием, Воронёнок укладывался спать каждый вечер, не дожидаясь темноты. И вот, одним чудесным летним утром, которое было чудесным в первую очередь потому, что долгожданная победа была, наконец, одержана, Воронёнок открыл глаза и закричал: – Мама! Мамочка! Ты себе не представляешь… Но, обнаружив Ласточку отсутствующей, он с досадой положил голову на краешек гнезда и закрыл глаза. Однако ощущение досады и нетерпение рассказать маме о своём сновидении мучили его недолго: он с удовольствием принялся вспоминать в деталях, как – о да, именно как! – он одержал эту победу, которая наверняка являлась знаком того, что он был теперь отнюдь не маленьким, как ей нравилось его называть, а большим, очень большим! И, как будто наблюдая за собой со стороны, он вернулся в свой самый лучший, самый вдохновенный сон: вот он высовывается из гнезда и, не в силах удержаться за краешек, падает вниз; вот на его дрожащей от страха спине бьются два отростка, название коих он никак не может вспомнить; вот он почти утыкается клювом в серое подобие неба; но вот – эти два отростка вдруг начи-

144

нают биться с такой силой, что подобие неба начинает удаляться из его поля зрения; и вот эти отростки уже не бьются, а плавно вычерчивают в воздухе какие-то фигуры, при этом унося его тело куда-то высоко и далеко от дома, в небо, в настоящее голубое небо; и вот это настоящее небо, подобно тем зелёным деревьям напротив его домика, разрывается на чёрные частички, и он понимает, что эти частички – не что иное, как большие чёрные птицы; и вот эти птицы кричат не «Каррр!», а совсем иное: «Здравствуй, крылатый!»; и вот он смеётся, счастливый и гордый, смеётся и вспоминает название своих спасителей-отростков: «Крылья!», вспоминает и летит, летит… «Маленький мой, я же просила тебя не высовываться!» – услышал он голос Ласточки, и открыл глаза. Она сидела на краешке домика, рядом с его головой. – Мамочка! – воскликнул Воронёнок, обрадованный её возвращением. – А я уже не маленький! Я большой! «Да, он действительно уже не маленький, – подумала Ласточка. – И это гнездо уже не в состоянии его скрывать, даже когда он спит». – Ты себе не представляешь, что мне приснилось! – Могу только догадываться, – усмехнулась она. – Какая-нибудь сочная мышь? Или мясистая

крыса? – Мыши, крысы, – сморщился Воронёнок, на время забывший о том, что крылья и желание подкрепиться вполне могут сосуществовать. – О чём ты, мама?! Я летал! Летал! Я летал в настоящем небе! Вместе с… Но он осёкся, подумав, что, наверное, не стоит рассказывать о больших чёрных птицах, вопервых, чтобы её не испугать, во-вторых, чтобы она не подумала, что он только о них и думает, и, в-третьих, что было самым главным, чтобы она не услышала в его голосе как нескрываемую гордость, так и необъяснимое счастье, которое он испытывал, находясь рядом с вовсе не ужасными, а очень-очень неужасными птицами! – Ах, вот оно что, – спокойно сказала Ласточка, и погладила его всклокоченную головку. – Маленький мой… Ты вырос. Ты теперь почти взрослый. – Значит, я умею почти летать? – Нет, сынок. Почти летают – только сверху вниз. А летать не почти – я должна тебя научить. – А зачем кого-то чему-то учить, если у него есть крылья? – недоумевал птенец. – Ведь они у меня есть! И он расправил свои отростки-крылья с такой напыщенностью, что Ласточка рассмеялась. – Почему ты смеёшься? – вознегодовал Воронёнок. – Вот я сейчас

выпрыгну из гнезда, и увидишь! И он действительно выпрыгнул бы, если бы не Ласточка, которая мгновенно преградила ему путь. – Послушай меня, сынок, – сказала она серьёзным тоном. – Махать крыльями умеет каждый. А вот летать, понастоящему, – этому нужно учиться. Понимаешь? – Тогда я хочу учиться! Прямо сейчас! Чтобы они мне сказали: «Здравствуй, крылатый!» – Они? – И Ласточка пристально посмотрела на Воронёнка, который, поняв, что проговорился, тут же потупился. Но лгать он не умел, и учиться этому не имел никакого желания. – Я летал с теми большими чёрными птицами, мама. Но только во сне, – сказал он, осторожно поднимая глаза. – И я хочу научиться летать так, как они! Прямо сейчас! И, возможно, он настоял бы на своём, если бы они оба не услышали какие-то странные, не знакомые их слуху звуки: что -то неожиданно завизжало, или запищало, а после – заскрежетало, загудело, и так громогласно, что они едва могли расслышать друг друга. – Что это, мама?! – прокричал Воронёнок, преодолев первоначальный испуг и высунувшись из гнезда дальше обычного, чтобы взглянуть вниз, на место, откуда доносился этот отвратительный рокот.

Но, к его изумлению, обычно всё и обо всём знающая мама развела крыльями и сказала: – Я не знаю, как это называется, сынок. Но это похоже на… убийство деревьев. – А кто это, там, внизу? Кто эти существа, которые убивают эти деревья? – спросил птенец, наблюдая за невиданными громадными созданиями, покрытыми не перьями, и даже не шерстью, а какими-то разноцветными, непонятно из чего сделанными принадлежностями, и убивающими деревья какими-то скрежещущими и гудящими предметами. – Это люди, сынок, – ответила Ласточка. – Когда ты научишься летать, тебе придётся часто их видеть. – Очень жаль, – вздохнул Воронёнок. – Мне совсем не нравятся птицы, которым нечего делать. – Они не птицы, маленький. Они – люди. Они не умеют летать. – Но если они не умеют летать, то почему они этому не учатся вместо того, чтобы от нечего делать убивать деревья и выгонять из дому тех больших чёрных птиц и их птенцов? – Потому что летают – только птицы, – улыбнулась Ласточка, и нежно погладила птенца по спине, на которой вздрагивали его готовые к обучению крылья. – А за больших чёрных птиц ты не волнуйся. Они переселятся в другое место.

– Рядом с нами? – обрадовался он. – Тебе что, не терпится быть проглоченным? – И она громко рассмеялась, но как-то неестественно, как показалось Воронёнку. – Мама… – сказал он серьёзно, глядя ей в глаза. – Знаю, знаю, ты очень голоден! И Ласточка поспешно взмыла в воздух, оставив озадаченного сына наедине с его размышлениями. «Она что-то от меня скрывает, – думал он. – Наверное, то, что они глотают не только маленьких, но и больших птенцов. Как я. А, может, и взрослых птиц? А, может, даже этих не-птиц-людей и их птенцов? И, может, эти люди убивают деревья именно поэтому, а не от нечего делать? Но тогда почему они не проглотили то серое длиннохвостое чудовище? Или оно ты… или я-довитое? Наверное, так… Ну, тогда пусть переселяются! И куда подальше! С глаз – долой… из клюва – вон!» И, положив голову на краешек гнезда, Воронёнок с удовольствием наблюдал за тем, как большие чёрные птицы, негодующе крича, одна за другой вспархивали с клонящихся в сторону, а позже с грохотом падающих наземь деревьев, и улетали в это «куда подальше», находящееся так далеко, что через некоторое время их было совершенно не видно и не слышно…

145

Сестричка Владимир Яковлев Посвящается Ларисе Михайловне Брызгаловой (Аксёновой), медсестре, скульптору и Учителю. Мне посчастливилось быть знакомым с этой чудесной женщиной – Ларисой Михайловной Брызгаловой... Более того - постигать основы изобразительного искусства у неё – Художникаскульптора и Учителя. Для многих мгинских ребят 60-х – 70-х годов она открыла путь в искусство, организовав сначала студию лепки, а потом и Мгинскую детскую Художественную школу. Некоторые из её учеников впоследствии сами стали художниками, иные связали свою судьбу с другими профессиями, но наша Художка осталась в их памяти светлыми воспоминаниями. Так сложилось, что из вариантов выбора, поступать после школы в Ленинградское высшее художественно - промышленное училище имени Мухиной, или в военное училище, я, в силу семейных обстоятельств, выбрал военную специальность. Но, к слову сказать, привитый

146

мне Ларисой Михайловной интерес к творчеству дал о себе знать, я ещё во время службы окончил дизайнерские курсы, и, после выхода в запас Вооружённых Сил, работаю дизайнером. В 1985 году, летом, когда мы с женой приехали с Урала (из Челябинска, где я тогда проходил службу) навестить родных во Мгу, неожиданно в электричке, следующей в Ленинград, вдруг увидели невысокую женщину, с пышными, задорно зачёсанными назад волосами с проседью, сидевшую в соседнем купе. Это была она – мой директор Художки. Я представил ей свою любимую, и попросил сидевшего рядом с Ларисой Михайловной пассажира поменяться местами. Целый час мы разговаривали с ней обо всём. Тогда никто не мог предположить, что мы видимся последний раз. На прощание Лариса Михайловна подала мне руку, и я с почтением её пожал, удивившись про себя, какая она сильная, несмотря на возраст. Простившись на Московском вокзале, каждый пошёл своей дорогой. Я оживлённо рассказывал жене о том, какой это чудесный человек, вспо-

минал, как она учила меня видеть мир объёмным, выйти за пределы плоскости, выражать свою мысль в скульптуре, как мы с ней работали над барельефом, отливали его в гипсе, как мастерили глиняные игрушки, расписывали их и обжигали в муфельной печи, как интересно она рассказывала о великих художниках прошлого… Как мы, под её ненавязчивым управлением, самостоятельно готовили новогодний кукольный спектакль для младших ребят, сами писали сценарий, сами делали кукол из папье маше и раскрашивали их, делали им костюмчики и реквизит, расписывали декорации, и потом допоздна репетировали роли, хохоча, как малыши, над своими придумками, ляпами и оговорками. Спектакль прошёл «на ура». Лариса Михайловна не вмешивалась во всё с советами, не давила авторитетом, она нам доверяла, предлагая проявлять самостоятельность, но мы знали, что она в случае чего всегда поможет. Я тогда не знал о ней многого. Лариса Михайловна была очень скромным человеком, и никогда не рассказывала нам, своим ученикам, о

том, что она делала в годы войны. Нет, она не была знаменитым снайпером, или лётчицей – «ночной ведьмой». Но подвиг её, по-моему, не меньше – она была медсестрой, «сестричкой», как по-родственному звали её раненые бойцы, которых она возвращала к жизни своей заботой, поддерживала их дух. Никогда я не видел, чтобы она надевала награды, она стеснялась хвалиться своими успехами. Единственное, о чём она говорила с удовольствием – о достижениях своих учеников - победителей международных художественных конкурсов, о том, кто из ребят поступил в художественные училища и Академии, где и кем работают... Почётный гражданин Мги, Лариса Михайловна прожила долгую, непростую жизнь, немного не дожив до 93 лет – её не стало в 2017 году, 2 апреля. Сообщил мне об этом друг, тоже её ученик, который видел её почаще, и через которого я передавал ей приветы. Во время подготовки материалов для написания книги о довоенной и военной Мге, я случайно нашёл отрывки из воспоминаний Ларисы Михайловны. После долгих поисков удалось обнаружить и другие фрагменты, к сожале-

нию, небольшие, а также отрывочные сведения о госпитале и санитарном поезде, где она служила. На их основании и написан этот рассказ. *** Во Мгу Лариса Аксёнова попала только в 1939 году, в августе. Пятнадцатилетней девушке посёлок сразу приглянулся. Большинство домов были одноэтажные, с балкончиками, крытыми крылечками и верандами, с затейливой кружевной резьбой на ставнях, наличниках, кокошниках. И ничего в этом не было удивительного – многие здания строились ещё при старом режиме, как дачные, для обеспеченных господ из столицы. Нарядные дома скрывались в густых зарослях сирени, уже, конечно, отцветших к этому времени, но зато перед домами полыхали ярким цветом пышные шапки георгинов, создавая какое-то праздничное, радостное настроение. В центре, напротив вокзала, встречались и двухэтажные дома, с кирпичным низом и рубленым из брёвен вторым этажом, обшитым крашеными дощечками. Их окна также были богато украшены резьбой. Раньше они принадлежали местным купцам, а теперь в них располагались магазины, разные учреждения. Одно время в двухэтажном деревян-

ном доме Алексутина С.В., расположенном на Железнодорожной улице напротив вокзала, размещалась школа. Позднее, с Железнодорожной улицы школа была переведена в конфискованную двухэтажную дачу Бычкова Г.С., расположенную на углу улицы Красного Октября и им. Дзержинского. Были и жилища попроще – бараки и казармы для железнодорожных рабочих, ведь Мга строилась, как пристанционный посёлок. И небольшой одноэтажный железнодорожный вокзал тоже напоминал сказочный теремок, богато украшенный резьбой. Улицы и проспекты здесь были похожи, скорее, на тропинки, протоптанные в лесу. По обочинам окраинных проспектов, в придорожных канавах, росли самые настоящие грибы, скрываясь под начавшей уже опадать листвой. На Советском проспекте, густо заросшем травой, только посередине была колея, протоптанная лошадьми и выбитая колёсами телег. Автомобилей во Мге практически не было, и даже доктор передвигался по посёлку в старой, но самой настоящей карете (которая так и называлась – «карета скорой помощи»), важно восседая в ней, и вежливыми кивками отвечая на приветствия местных

147

жителей. Двухэтажная больница, переделанная из домика княжеских егерей, размещалась рядом с железной дорогой. Вокруг её обступали огромные, мощные ели с тёмно-зелёной хвоей, заросшие седым мхом, как будто сотворённые из старой меди, покрытой густой патиной, и на их фоне живописно белели берёзы. Высокие стройные сосны, с растущими промеж них берёзами, гордо возносились к небу посередине посёлка, в парке (хотя, скорее, это был островок леса, оставшийся со старых времён, когда никакого посёлка здесь ещё не было, немного облагороженный и вычищенный). В этом парке размещались местные «очаги культуры» - библиотека и кинозал, скромные одноэтажные бревенчатые здания. Вообще, Мга тогда, в конце 30-х годов, хоть и была райцентром, но больше походила на село, правда внушительных размеров – около 3000 жителей. В посёлке даже церковь была, построенная как раз перед революцией бывшими владельцами этих земель – князьями Юсуповыми, графами СумароковымиЭльстон – красивое белое здание, с традиционным новгородским орнаментом, построенное в древнерусских традициях и, как будто, сошедшее со страниц книжки

148

сказок с иллюстрациями. Правда, церковь недавно закрыли - ведь бога то нет, как учит партия, так чего зазря помещению простаивать. И бывшую церковь переоборудовали в клуб. Лариса мечтала стать художником, и поэтому имела особый взгляд на окружающий её мир. И поселковая архитектура, и природа, и люди, окружающие её, оценивались ещё и особым взглядом художника, крепко заседая в памяти, и даже через многие годы живо стояли перед её внутренним взором. Здесь, в этом пристанционном посёлке, с коротким именем Мга (названном, видимо, по одноименной речке, протекавшей через него), она и заканчивала школу. Школа была построена в 1930 году - рубленая из могучих брёвен в два этажа, в форме буквы «Ш», с дюжиной уютных светлых классных комнат с большими окнами, отапливаемых голландскими кирпичными печками, обшитыми металлическими листами. Печи массивными колоннами гордо стояли в углу, обогревая помещение промозглыми мгинскими днями – посёлок стоял на болоте, и влажность сильно чувствовалась. Кроме этого, в школе имелся физкуль-

турный зал на втором этаже, по праздничным случаям превращавшийся в актовый, слесарная мастерская, библиотека и другие подсобные помещения. На первом этаже работали кухня для интерната и столовая, в которой начальную школу кормили завтраками. А в центральном выступе размещалась раздевалка и мастерские. Как раз в 1939 году, когда Лариса Аксёнова пришла сюда учиться, Мгинская школа стала средней школой № 33 Октябрьской железной дороги. И в этом же году ввели занятия по военной подготовке, которые в старших классах вёл военрук Подольский Илья Александрович. Страна готовилась к возможной войне, хотя и надеялись, что всё обойдётся. В школе появились у Ларисы настоящие друзья, очень интересные ребята, которые и учились на отлично, и музыкой занимались. Вот, к примеру, Паша Лысов – он и химию изучал, по учебникам второго курса института, и по просьбе классного руководителя, Гильды Ивановны Рауш, проводил очень интересные уроки по математике, которые его одноклассники очень любили – так всё было доходчиво и занимательно, живо. Большой любитель музыки, он и

школьный оркестр организовал. Или другой друг - одноклассник, Эльмар Амер – душа компании, у которого дома ребята и девчата собирались послушать патефон, попеть песни под гитару, да и просто помечтать о прекрасной жизни, которая их непременно ожидает впереди, а он гостеприимно угощал всех душистым мёдом и сочными яблоками из своего сада. А ещё он отлично стрелял из винтовки, был Ворошиловским стрелком, участвовал в стрелковых соревнованиях… И Паша, и Эльмар после школы поступили в военные училища. А Лариса подала документы в Академию Художеств имени Репина, в Ленинграде, правда, чуть позднее, через год. Это был очень дружный выпуск 1940 года… У них были далёкие планы – они хотели жить, любить, учиться и трудиться, быть полезным своей Родине, воспитывать детей. Но мирной жизни оставался всего год после выпуска. Уже после, через годы, Лариса напишет по памяти портреты своих друзей, Павла и Эльмара, павших смертью героев в борьбе с фашистской нечистью. Портреты эти можно увидеть в школьном музее – в школе, построенной уже после войны в возрожденном из пепла и развалин по-

сёлке. *** Ларисе исполнилось семнадцать лет в пятницу, 20 июня 1941 года. А через день, в воскресенье, из репродукторов прозвучала страшная весть – началась война. В военкомат выстроилась очередь из мужчин призывного возраста, добровольно желающих пойти в армию, бить проклятого фашиста, вероломно напавшего на нашу Родину. Лариса Аксёнова и её шесть подружек – Вера Степанова, Вера Алёшина, Инна Павлова, Зоя Сухова, Тамара Черепанова и Ляля Богданова, тоже пришли в военкомат, и настойчиво стали требовать у измотанного военкома, чтобы их призвали в армию. - Девочки, идите по домам, не до вас сейчас! На фронт идут те, кому положено… - Товарищ военком, мы должны защищать Родину! Мы комсомолки, а не девочки! Военком понял, что эти настырные девчонки всё равно добром не уйдут, и принял решение: - Так, давайте-ка отправляйтесь на вокзал и на станцию дежурить. Вы ведь всех местных знаете, если кто чужой появится, немедленно сообщайте – а вдруг это диверсант. Только сами не пытайтесь его схва-

тить, следите за ним, а ко мне гонцом самую шуструю отправляйте. Всё, на дежурство шагом марш! - Есть! – поуставному ответили девчата, и побежали на вокзал, благо бежать было недалеко. Ночами они дежурили на вокзале и вокруг него, высматривая подозрительных незнакомцев, а с утра снова бежали в военкомат, докладывали о результатах дежурства, и снова просились на фронт. Наконец, окончательно измученный военком сказал: - Вот что с вас толку на фронте? Кем вас туда отправлять? Ничему не обучены, ничего не умеете. Хотя … есть возможность учёбы на месячных курсах медсестёр. Кто желает? Записались почти все бывшие одноклассницы. И началась учёба… Ну, учёба – это сильно сказано. Военный, назначенный руководить процессом обучения санитарным наукам, сам в этом практически не разбирался, и занятия свелись, в основном, к строевой подготовке, приёмам обращения с винтовкой, каким-то непонятным для девушек командам. Чувствовалось, что он и сам тяготится этой ролью – ему бы на фронт, а тут вче-

149

рашних школьниц учи незнамо чему… Конец июня и июль выдались жаркими, и когда руководитель курсов приводил своё «девичье войско» к реке позаниматься строевой подготовкой, происходило «злостное нарушение дисциплины». Не слушая крики растерянного начальника, девчата раздевались и весело ныряли в реку, плескаясь и брызгаясь. Им совсем в этот момент не верилось, что где-то идёт война, что враг напористо лезет вперёд, сминая нашу оборону, и уже совсем скоро он будет здесь, что советские города и посёлки будут оккупированы, и вокруг Ленинграда сожмётся кольцо блокады… Ничего этого они не знали, они твердо верили, что после временных неудач на фронтах, вызванных неожиданным нападением, наша Красная армия погонит зарвавшегося врага назад, и добьёт фашистскую гадину в его логове. Как учили – «Будем бить врага малой кровью и на его территории»! Но, к сожалению, крови было очень много… 18 августа 1941 года военком собрал девушек и объявил приказ: - Завтра, 19 августа, вас отправляют на службу в качестве медсестёр в посёлок Сясьстрой, в эвакогоспиталь №2754. Рано утром при-

150

быть на вокзал, поедете первым дачным поездом. Утром Лариса прошла последний раз по той Мге, которую она успела узнать и полюбить, последний раз полюбовалась вокзалом, села вместе с подружками в вагон дачного поезда, и трудяга – паровоз, выпуская клубы пара, повёз их в другую жизнь. Уже через десять дней фашисты будут бомбить Мгу, разрушат немало зданий, а 30 августа перережут железнодорожное сообщение Ленинграда с «Большой землёй», захватят станцию и посёлок Мга, и для её земляков, не успевших покинуть обречённый посёлок, начнётся ад на земле. После войны не уцелеет ни школа, ни парк, ни чудесные резные домики, так восхитившие её, ни вокзал, с которого она сейчас уехала. Немногие жители Мги выживут после войны – кто умрёт от голода и холода, кто от непосильных работ, а кого расстреляют или уничтожат в концлагере. Когда она вернётся сюда после войны, только церковь святителя Николая Мирликийского, упомянутая ранее больница (бывший егерский дом), да ещё пара зданий, уцелеют после пожаров, бомбёжек и артиллерийских обстрелов. И посередине посёлка - немецкие кладбища, на гробы и кресты

для которых были вырублены сосны и берёзы старого парка… Но освобождение придёт почти через девятьсот страшных дней, 21 января 1944 года, а сейчас, 19 августа 1941 года девчата прибыли «для прохождения службы» в посёлок Сясьстрой, в 150 километрах от Ленинграда, обязанный своим основанием возведению в 30-х годах Сясьского целлюлозо– бумажного комбината. Посёлок был больше Мги, население его в предвоенный год достигало семь с лишним тысяч человек. Эвакогоспиталь № 2754 разместили в новом большом Дворце культуры в начале августа 1941 года, и уже 9 августа он принял первых раненых. Девушки подошли к зданию, и растерянно остановились у входа – куда идти, кому доложить о прибытии? Заметив на крыльце худощавого темноволосого врача, в белом халате, скрывающем знаки различия, который отдавал какието указания, девушки подошли к нему: - Товарищ врач, подскажите, где найти начальника госпиталя военврача первого ранга Шептунова? - Я Шептунов. Что вы хотели? – устало ответил тот. - Товарищ военврач первого ранга!

Группа медсестёр в количестве семи человек по направлению Мгинского райвоенкомата прибыла для прохождения службы! - Хорошо. Образование медицинское у кого есть? Девушки потупились: - Образования нет, но мы готовы помогать во всём и учиться у опытных медсестёр… - Хорошо, посмотрим… Лида! – окрикнул он пробегавшую мимо медсестру, - проводи новеньких сестричек на рабочее место, объясни и покажи, что делать. Потом подойдёте вечером, оформим документы и разместим. Да, и покорми их, скажи завхозу, чтобы на довольствие поставил. - Хорошо, Александр Никитич! Пошли, девчата! Так началась их трудовая деятельность в госпитале. Госпиталь, рассчитанный на девятьсот коек, скоро был забит под завязку, а раненые всё прибывали и прибывали. К концу месяца их уже было около полутора тысяч. Фронт проходил совсем рядом, и, как результат ожесточённых сражений, раненых становилось всё больше. Их размещали не только в кабинетах, переоборудованных под палаты, но и в коридорах, прямо на положен-

ных на пол матрасах, а то и на охапке сена, покрытой простынкой, подушка в изголовье – вот и всё… Раненые лежали и в зрительном зале, где ещё так недавно показывали фильмы – и героические, и про любовь, и комедии… Здесь раньше звучала музыка, пели песни, зажигательно плясали, а сейчас царили боль, страдания, были слышны стоны и крики, предсмертный бред… Стоял противный запах дезинфекционных средств, лекарств, крови. Ларисе и её подругам выделили подопечных. Госпиталь был прифронтовой, поэтому задачи перед персоналом стояли особые. Раненых принимали, проводили первичную санитарную обработку – мыли, переодевали, проводили неотложные операции и готовили к отправке на санитарных поездах в тыл, для дальнейшего излечения. В углу зала стоял большой титан, в котором постоянно клокотал кипяток. Рядом – продукты, папиросы в коробках… Постоянно ктото из раненых просил: Сестричка. пить… - Папироску бы покурить… - Сестричка, помоги весточку родным написать… Эти, в недавнем времени крепкие, само-

стоятельные мужики, в одночасье стали беспомощными. Некоторые из них лишились возможности передвигаться, потеряли руки, ноги, зрение… И их руками и глазами стали девчата, заменившие раненым бойцам самых близких людей. Поэтому и звучало с такой теплотой и надеждой слово «сестричка», а солдаты постарше называли их иногда «дочка», вспоминая свои семьи. Порой неизвестна была их судьба – кто-то остался в захваченных врагом городах, сёлах и деревнях, кто-то уехал в эвакуацию, и с ними была потеряна связь, а кто-то не смог спастись, и погиб по дороге в эвакуацию, в разбомбленных и расстрелянных фашистскими нелюдями эшелонах и автоколоннах… Работа была изматывающей. Времени на сон совсем не было. Когда усталость окончательно валила с ног, сестрички позволяли себе прикорнуть за титаном часа на два-три, не слыша постоянно работающий репродуктор, передающий неутешительные сводки с фронтов и музыку, призванную немного приободрить раненых, но вскидываясь от стона раненого: - Сестричка, плохо мне, водички бы… И снова принимать раненых, обрабатывать их, менять бельё и

151

кровавые повязки, кормить и поить, носить неходячих на операции… Когда Лариса была уже в госпитале, ей пришло сообщение о зачислении в Художественную Академию имени Репина, и приглашение явиться с документами в Академию для эвакуации, но девушка решила остаться. Какая может быть учёба, когда война идёт? Нет, выбор был уже сделан. Проработали девчата в этом госпитале недолго, 4 сентября 1941 года он был срочно эвакуирован на север, в Онегу. С эшелоном уехали 200 раненых и медицинский персонал, в том числе Ларисины подруги, Инна Павлова и Тамара Черепанова. Оставшаяся пятёрка снова просилась на фронт, но командованием было принято другое решение – их распределили по санитарным поездам. Лариса получила назначение в прифронтовой санитарный поезд №18, вывозивший раненых из Волховстроя в Вологду, в тыловые госпитали. Работа была почти такой же, но к этому добавились постоянная тряска, теснота, раненые лежали в три яруса, и, чтобы помочь верхним, невысоким сестричкам приходилось залезать на неустойчивые скамеечки. Но самое страшное - бомбёжки.

152

Командир поезда вызвал к себе Ларису и её новую подругу, медсестру Лену: - Девчата, надо нанести на вагоны знаки Красного Креста, пусть лётчики знают, что здесь только раненые. Он наивно полагал, что раз по международным соглашениям запрещено обстреливать санитарные поезда, машины и госпитали, то Красный Крест остановит немцев, ведь это просвещённая и законопослушная нация… Девушки, выполняя указание начальства, старательно нарисовали кресты на крышах и бортах вагонов, надеясь, что это убережёт раненых от бомбёжек и обстрелов. Не тут-то было! Эти знаки стали для фашистских пилотов особой приманкой. Наплевав на все правила, они радостно охотились за беззащитными поездами – ведь по штату у тех не было оружия, кроме нескольких винтовок у санитаров, и, как в тире, обстреливали пытающихся скрыться в лесу раненых из остановившегося состава. Их обычная тактика была такова. Сначала они бросали бомбы по ходу движения, стараясь попасть в паровоз или разбить пути перед поездом. Вынудив паровоз остановиться, они бомбили дорогу за поездом, чтобы

тот не мог скрыться задним ходом. Затем, обездвижив состав, самолёты начинали кружить «карусель смерти», обстреливая вагоны и высыпавших из них раненых и медперсонал из пулемётов. Лежачие раненые, не в силах покинуть обстреливаемые вагоны, или беззащитно, в ожидании пули, лежали на постели, или пытались спрятаться в вагоне под полкой, укрывшись матрасом. Но пули легко прошивали крыши и борта вагонов… Медсёстры и санитары вытаскивали раненых из горящего поезда, рискуя собственной жизнью, и, оттащив их в укрытие, возвращались за следующими. Правда, известен случай, когда в другом санитарном поезде медсестра по имени Мария, сопровождавшая вагон с тяжелоранеными, которые не могли сами передвигаться, вопреки инструкции не выскочила из вагона, и не побежала прятаться. Она осталась со своими пациентами, и всё время налёта горячо и страстно молилась. И свершилось Чудо – ни один снаряд, ни одна пуля не попали в этот вагон, все остались живы. А те, кто панически бегал в бесплодной попытке укрыться, почти все погибли. Правда, Мария потом получила выговор от начальника «за невы-

полнение инструкции». Но вернёмся в санитарный поезд №18. После первого же налёта, убедившись, что для фашистов нет никаких правил, и понятие гуманного и «рыцарского» отношения к раненым для них не существует, командир принял решение закрасить все Красные Кресты, и добился, чтобы в состав была включена платформа с зенитным орудием, расположенная сразу за паровозом. Теперь поезд не был таким уж беззащитным, хотя налёты продолжались. Фашисты бомбили и эвакуационные поезда, так что приходилось перевозить в тыловые госпитали и уцелевших после бомбёжек мирных жителей. Так, на станции Бабаево был зверски уничтожен эшелон с эвакуированными. Лариса с ужасом вспоминала потом эту станцию - развороченную, взрытую снарядами и воронками от бомб, где разбросаны были окровавленные, изуродованные тела убитых и раненых стариков, женщин, детей… В её памяти навсегда остались беспомощные глаза тяжело раненых малышей, не понимающих, что происходит, почему так больно, и где мама… Может, это послужило одной из причин, почему Лариса Михайловна так заботливо относилась к

детям, посвятила им всю свою жизнь. Несмотря на все усилия медперсонала санитарных поездов, не всех раненых удавалось спасти. Нередко, по прибытии в Вологду, с поездов снимали не только раненых, но и умерших в пути… И так, без отдыха – разгрузились в Вологде, подготовили поезд к рейсу, и снова в Волховстрой, вывозить больных и раненых. Тяжёлая работа «на износ», скудное питание дали о себе знать. В феврале 1942 года Лариса Аксёнова тяжело заболела и была отправлена в тыл. Больше на фронт она не попала… *** После войны Лариса Михайловна всётаки получила художественное образование, стала скульптором. Некоторые её работы, как я помню, стояли в поселковом Доме Культуры. Как дань памяти одноклассникам и учителям, не вернувшимся с войны, погибшим при обороне и освобождении Мги солдатам, всем нашим воинам, оставшимся на полях сражений, умершим от ран в госпиталях и санитарных эшелонах, во Мге стоят памятники, которые она создала вместе со своим товарищем, фронтовиком, скульптором Петром Моисеевичем Кри-

воруцким. Возле школы стоит памятная стела со списком выпускников и учителей железнодорожной школы, не вернувшихся с войны, с бюстом красноармейца в каске, плащ-палатке, с автоматом ППШ. Над братским захоронением на Мгинском поселковом кладбище – на высоком постаменте солдат, устремлённый вперёд, поднимающий в атаку своих товарищей, вскинул автомат над головой. В центре посёлка, на Вокзальной улице, возвышается памятник солдату – освободителю, со спасённым ребёнком на руках. Ребёнок доверчиво прижался к могучему защитнику, он знает, что его уже никто не посмеет обидеть… Когда в июне 2017 года мы с женой снова посетили Мгу, я, глядя на эти памятники, снова вспомнил своего Учителя, замечательного человека, Художника… Она, как будто стояла перед моим взглядом, такая же, какой я её видел последний раз, в далёком 1985 году - невысокая, хрупкая женщина, с огромным сердцем, открытым для близких и сотен учеников, и сильными руками скульптора. Вечная Вам память, Лариса Михайловна - фронтовая Сестричка, Мастер и Учитель!

153

Над номером работали: Александр Маяков—главный редактор Надежда Леонычева—старший редактор Расима Ахмедова—редактор Элина Ким—редактор-корректор