Т.Н. МАЛЕЕВСКАЯ (ПОПКОВА)
Стихи, рассказы, путевые очерки, Воспоминания.
Второе издание - дополненное -
Издание «Жемчужина» Брисбен, Австралия 2004 г.
Т.Н. Малеевская «Страна отцов» - Избранные стихи, рассказы, воспоминания путевые очерки. Издание «ЖЕМЧУЖИНА» © Все права сохраняются за автором Tamara Maleevsky «The Land of Ancestors» - Selected poetry, short stories, memoirs and travel notes [In the Russian language]. Published by «The Pearl» - «Zhemchuzhina» 14 Bridle St., Mansfield, QLD 4122, Australia Date of publication: 01 Dec 2004
© Tamara Maleevsky, 2004. © Design Tamara Maleevsky, 2004. ISBN 0-9757169-0-5
Автор выражает глубокую признательность Е.А. Якуповой, И.М. Смолянинову и Н.В. Малеевскому за их поддержку и ценные замечания.
Обложка: вид Ладожского озера. Снимок сделан Н.В. Малеевским во время его путешествия на Валаам в 1999 г.
Коле, Вере, Зое, Юлику, Саше, Вене и Миле.
ТАМАРА НИКОЛАЕВНА МАЛЕЕВСКАЯ (ПОПКОВА) родилась в Харбине 28 апреля 1950 года. Начиная с 1954 года, в течение десяти лет её родители переезжали из страны в страну: жили в Штетине, Новосибирске, Варшаве, затем в декабре 1964 года приехали в Австралию (Сидней); таким образом Т.Н. неизбежно, пришлось учиться на трёх языках. В 1968 году вышла замуж за Николая Вадимовича Малеевского и уехала жить в Брисбен. В 1985 году, имея почти взрослых детей, снова села на школьную скамью и в течение года сдала курс средней школы, а затем конкурсный экзамен для поступления в Квинслэендский университет; в 1990 году успешно окончила университет и получила степень Бакалавра Искусств; сдала экзамен на переводчика и зарегестрирована в NAATI. Ещё на 2-м курсе, будучи студенткой, по приглашению профессора Б.С. Криста начала заниматься со студентами Русского Отдела в качестве младшего преподавателя; через год, продолжая учёбу и работу на кафедре, поступила в Институт Иностранных Языков при Квинслэендском университете, где в течение 12 лет вела полный курс «Русского языка как иностранного». Кроме того, более 27 лет работала в русской прицерковной школе. Является основателем, редактором и издателем литературно-художественного журнала «Жемчужина», который в октябре 2004 года отметил свой 5-летний юбилей. Круг интересов: семья, затем - история, русский язык, издательская работа и литература, а также - музыка, рисование, путешествия и... «словесная живопись». Печаталась в газете «Единение», в журналах «Австралиада» и «Жемчужина». «Страна отцов» - первая книга автора.
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
ПРЕДИСЛОВИЕ
Русские «могикане» 5-го континента не покидают общественную ниву и с Божьей помощью продолжают работать и творить. Ярким свидетельством тому служит книга Т.Н. Малеевской «Страна отцов», изданная автором в декабре 2004 года. Т.Н. Малеевская является главным редактором литературно-художественного журнала «Жемчужина», который выходит в Брисбене квартально и который в октябре 2004 года отметил свою 5-ую, весьма успешную годовщину. «Страна отцов» - первая книга Малеевской образец многогранного творческого таланта и эстетической чуткости её автора. Книга состоит из двух отделов - поэзии и прозы: характерные жизненные рассказы, увлекательные путевые очерки, воспоминания; особенно выделяются и запоминаются два рассказа - «Снежный поцелуй» и «Горшок герани», где автор проявил себя как незаурядный психолог, умудрённый широким жизненным опытом. Трагическая судьба юноши в рассказе «Горшок герани» заставляет глубоко задуматься и лишний раз подтверждает, что каждый человек - особенный, самобытный, почти что «отдельная книга»... В заключение следует заметить, что книга Т.Н. Малеевской - не расхожее модное чтение: в противовес пословице, «Страна отцов» даёт что-то и уму, и сердцу. Хочется надеяться, что русские читатели проявят заслуженное внимание к новой книге нашей зарубежной русской поэтессы, писательницы, журналиста-издателя и общественного деятеля. Остаётся от души поздравить Т.Н. Малеевскую с выходом в свет её первой книги и пожелать дальнейшей успешной издательской и творческой деятельности. И. Смолянинов Член Союза Писателей России. Мельбурн. 5
Стихи, рассказы, воспоминания.
ОТ АВТОРА.
Дорогой читатель! Я буду говорить с тобой, как с другом, «на ты». Потому что, когда я поделюсь с тобой на страницах книги заветными думами, когда расскажу, как прекрасно и как тяжело быть русским вдали от страны своих отцов, и как, точно жемчужину, хочется сохранить и передать потомству свою русскость... мне хочется верить, что ты поймёшь, и мы действительно станем друзьями. Жизнь бывает беспощадна к тем, кто лжёт, особенно - себе. И потому незачем преувеличивать или путать истинную любовь к Русской Земле, родине наших предков, с чем-то другим... Нам, рождённым за границей во втором и третьем поколении, было бы трудно или почти невозможно жить сейчас в России. Не из-за каких-то бытовых условий или других соображений, а по той простой причине, что мы принадлежим к другому миру - к тому старому загубленному, ушедшему миру, к той России, которую наши предки унесли когда-то в своих сердцах и которая никогда не вернётся; и наше сердце, истекая кровью, невольно искало бы родные тени прошлого... Но видеть правду, видеть неприемлемое вовсе не означает любить меньше. И ещё: всё хорошее видится на расстоянии. Не потому ли многим из нас на роду написано было отойти так далеко? Чтобы увидеть и понять, какой дивной была когда-то эта несчастная, истерзанная Русская Земля; чтобы всю свою жизнь посвятить на дело её возрождения. Наши предки были Белыми героями, они жили и дышали верой в то, что Россия воскреснет; даже умирая, они вспоминали родную землю и с губ их едва слышно срывалась эта последняя заветная мечта. И Россия действительно воскреснет. Конечно, она уже будет другая, но она обязательно воскреснет. Потому что возрождается и идёт по всей Русской Земле безудержной волной, точно девятый вал, Православная вера... И если мы с тобой, дорогой друг, внесём в это великое дело возрождения страны наших отцов, пусть самую малую, самую скромную лепту, и других научим её любить, значит, не напрасно мы жили. Т. Малеевская. 6
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Благовещенск на Амуре, родина отца автора. Слева: бывший дом священника. Справа, за забором, прежде был Никольский красавец-храм (разрушен в 1937 г) и улицу называли по церкви – Никольской. 7
Стихи, рассказы, воспоминания.
Благовещенск на Амуре. Во время путешествия автора по России в 1998 г. на месте разрушенного Никольского храма. начали строить новый. 8
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Над вечным покоем Далеко от родного погоста Есть клочки православной земли – Вечный сон пал на русские кости, Что покой на чужбине нашли... Ветерок не ковыль там колышет, Им не русские песни поёт. Австралийское солнце там пышет, Беспощадно палит и печёт. Но бывают деньки золотые, Или тёплой вечерней порой, Слышно пенье - молитвы святые: «Боже, душу скитальца покой...» И тогда, повторяя как эхо, Эвкалиптовый шорох ветвей, Кукабарра раскатистым смехом Словно горько заплачет о ней... Только пенье несётся всё шире, Примиряя страданье души – Ничего нет прекраснее в мире Скромной русской молитвы в тиши... Наши деды, отцы – её слышат. Они вновь обретают покой. И, быть может, им снится: колышет Своей зеленью дуб вековой... Или, может, к родному порогу Их молитва опять привела: Не к степям и берёзкам, но к Богу... Наша родина – только одна...
27.5.1998 г.
Далеко от родного погоста Есть клочки православной земли – Там покоятся русские кости, Вечный сон там скитальцы нашли... 9
Стихи, рассказы, воспоминания.
Страна отцов Посвящается рождению внука.
Привет тебе, далёкая земля! Знакомая лишь только понаслышке... Страна отцов моих – суровые края, Привет тебе от русского мальчишки! Отцы от Родины ушли давно, По воле не своей, а чьей-то свыше. Покинут ими дом. И не бывать Им снова под родимой крышей... Промчались годы, словно ураган, Их поколение сменилося другим. Их сломанные судьбы даны нам – Тоска по Родине и горести чужбин. Но как же позабыть страдания отцов, Простить их смерть, их родины разор, На вечное изгнанье приговор? Где веры взять, чтоб разорвать кольцо, Чтоб вырваться из прошлого оков? За это мы чужбину полюбили. За это, заглушая отчий зов, И веру, и язык почти забыли... С тех пор прошли десятки долгих лет. Почти забыт изгнанников завет: «Быть русскими, жить на чужой земле, И не хулить всего, что было при царе... И не мириться с тьмой, что родину гнетёт как страшный сон, Где беззаконья царствует закон; Бороться… пусть молитвой, или песней, И верить, что Россия вновь воскреснет...» 10
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Но силен зов земли, он не даёт покоя: Как русский снег среди тропического зноя, Он будит любопытство, примиряет, В больной душе он что-то воскрешает... Он – пачка писем, старенький альбом, Отца погоны, фляжка, и медали, И лента от креста, и медальон В нём женщины портрет: его полжизни ждали. Он – слёзы старика, чей крест, могила, Далёко от всего, что дорого и мило... Он - русский лес. Он – панихиды пенье, Мольба за родину, за наше поколенье. Привет тебе, далёкая земля! Знакомая лишь только понаслышке. Страна отцов моих - родимые края, Привет тебе от русского мальчишки! Брисбен 1993 г.
11
Стихи, рассказы, воспоминания.
Камень Посвящается моей бабушке Тане.
Не ставьте камень надо мной, Когда пора придёт проститься. Стремлюсь я к Богу всей душой – Другой уж мир давно мне снится... Не ставьте камень надо мной: Мне камень-жизнь была судьбой – Как камень, жизнь меня давила. Пусть Бог простит мне всё, что было... Пусть надо мной трава шумит, Пусть вольный ветер напевает... Да белый крест пускай стоит – Покой мой вечный охраняет... Пускай трава шумит о том, Как годы детства пролетели, И как бы в память о былом – Сирень и ландыш мне бы пели. Цветы, что моим детством дышат, О жизни-камне пусть не слышат, Чтоб им не знать войны, скитаний – Нечеловеческих страданий... Осенний запах где-то бродит, Степным ковылем ветер ходит С собой уносит летний жар, И жизнь мою, и трав угар... Зима уж снег вокруг метёт, И мне в последний раз поёт О родине – Сибири дальней... Ах, нет судьбы её печальней! 12
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Как я детей своих любила, Качала нежно, берегла. Я им дала всё, что могла... А если где не так что было Всю жизнь об этом сердце ныло. Прости мне Бог за всё, что было... Прошу вас, за меня молиться, И Бог подарит мне покой... Когда пора придёт проститься – Не ставьте камень надо мной! сентябрь 1997 г.
13
Стихи, рассказы, воспоминания.
Русский снег Я тоскую по русскому снегу, По искрящейся русской зиме, По таёжному лыжному бегу И бревенчатой старой избе. Вспоминается детство далёкое И трескучий сибирский мороз, Возле дома – сугробы глубокие, Воздух колет мне щёки и нос... Мы для всех были – птицы залётные, В те хрущёвские годы тепла: Жизнь харбинцев была одинокая, Полна горечи, холода, льда. Не могу я забыть слёзы матери, Не забудется горе отца: Для России мы жизнь бы потратили! Всё бы отдали ей, до конца! И простились с Сибирью мы, снежной, Оторвали мы РУСЬ от себя! Но запомнились в памяти нежной Мне – искристой Сибири снега... январь 1998 г.
14
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
ПОДВОДНИКАМ «КУРСКА» Баренцево море. Тьма и жуть вокруг. Лишь радар сквозь воду прорезает круг. 116 жизней в мраке спят бездонном – Замерли все звуки в царстве вечно-сонном... Как беда проникла в толщу водную? Кто во тьме таранил быстроходную? 116 жизней. Ледяная жуть... Взрыв. Удар. И кверху невозможен путь... Не слыхал никто их крик отчаянный, Только море вздрогнуло от него нечаянно... Кораблю подводному нет пути наверх – С тихим стоном волны схоронили всех... Кабы слёзы русские все в одно собрать! Кабы толщу Баренцеву взволновать! Пощади ты, море, бедных матерей – Им верни живыми милых сыновей... Кабы слёзы русские – в память тех, что пали – Русь бы возродили, из руин подняли! В память ВСЕХ ГЕРОЕВ – древней Руси слава – Встань из пепла Фениксом РУССКАЯ ДЕРЖАВА! Баренцево море. Тьма и жуть вокруг. Только луч радара прорезает круг. Моряки-герои, вечный вам покой! Тяжкое страдание - любовь к земле родной...
15
Стихи, рассказы, воспоминания.
Матерям России Не убивай! Взгляни на небеса: В зелёном зареве – пожарище заката. Из всех красот – лишь те есть чудеса, Которым подарили жизнь когда-то. Не убивай! Пусть жизнь, что теплится в тебе, Прольётся песней тихой и привольной! С ней, может, радостнее станет на земле – Стозвоном отзовётся колокольным... Не убивай! Взгляни на небеса: Там – тени предков, милые, родные. Средь них – детей грядущих слышны голоса, Тебе знакомые, другим – пока немые. Вот так и стой, гляди на небеса: В зелёном зареве – пожарище заката. Ведь с новой жизнью в мир идёт краса... Не убивай! Дитя не виновато! авг. 2004 г.
16
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Потерянная весна Ты спросил, что привезти мне с родины, Чем напомнить мне забытые края? Говоришь: напрасно все по свету бродим мы, Что нас ждёт родимая земля... Ты сказал, что полетишь дорогой длинною, И прибудешь в австралийские края... Привези ж мне, лётчик, песню соловьиную, Тихий плеск сибирского ручья... Привези сибирскую берёзку! Я сама когда-то там жила, Но не видела в той жизни жёсткой Первого подснежника-цветка... Лётчик, ты давно друг неба синего, Полетишь так высоко и далеко. Подхвати же ты с полёта журавлиного Мне на память пёрышко одно! Может, встретишь жаворонка в небе, И ему расскажешь обо мне... Далеко я, но ведь дело здесь не в «хлебе», А в навек потерянной весне... Не забудь же песню соловьиную, Улетая в дальние края. Пусть хранит она тебя дорогой длинною, И пусть выльется в неё тоска моя... Январь 1998 г.
17
Стихи, рассказы, воспоминания.
Забытое детство Давно в далёком детстве Любила слушать я: Как было в королевстве – Принцесса там жила... Зима узор рисует На чёрном, на стекле. Мороз. Сибирь бушует. Но всё ж не страшно мне... Устроившись уютно Поближе - у печи, Под вой пурги, я смутно Уж видела лучи... Вот, солнце в моей сказке Поднялось над землёй: Принцесса, жмуря глазки, Трёт личико росой... Служанки выбегают И ленты ей несут. И жемчуга вплетают Ей в русую косу. Король её лелеет, А королева-мать Души не пожалеет, Чтоб дочери отдать... Ей кланяются люди И хвалят за красу, Ей золото на блюде И жемчуг в дар несут... Но лишь старик горбатый Склониться не хотел – Угрюмый и косматый Из-под бровей смотрел. 18
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
А как-то раз на праздник Принцессу привезли. Стоят, встречая, люди, Склонившись до земли. «Опять старик горбатый!» Пугается она... Ворчит горбун косматый: «Что мне твоя казна!» Но как-то в королевстве Случилася беда: Пошли дожди и бури, Всё залила вода... Земля ревёт и стонет, И гибнет урожай. О, если скот потонет, То голод ожидай! Король поднял тревогу: «Раз голод посетил, Я выйду на подмогу...» Совсем не злой он был... И вот – столы накрыты. В ненастье – всем приют. И люди не забыты, Принцесса тоже тут... Среди народа ходит Разносит всем еду... И горе – уж не горе: Им легче снесть беду. Ей ветер треплет косы, И в платьице простом Она милее людям, Заботясь обо всём. 19
Стихи, рассказы, воспоминания.
И вдруг - опять горбатый! Принцесса, отступив, Дрожит: - «Оставь, кудлатый! Чем лучше я других? Зачем ты поклонился? Меня ж ты презирал...» «Нет, не тебя, а злато!» Старик ей отвечал. Блеснули очи старца, И тихо молвил он: «Не золоту, а сердцу Дарю я свой поклон!» Совсем простая сказка Далёких детских лет, Оставила в душе моей Неизгладимый след. Так было, есть, и будет, Так было в те года, Когда в забытой сказке «Принцесса раз жила...» Величие и роскошь Затмили людям ум... И к нам когда-то совесть Придёт, как тот «горбун». Ведь дело здесь не в сказке, Принцессе, короле... А в состраданье, ласке, В простейшей доброте... И главное – в «косматом», Чтоб так же, как и он, «Не золоту, а сердцу» Нам отдавать поклон. 15.11.1986 г.
20
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Отец Отозвались в памяти далёкой Детства пролетевшие года – К призрачной России синеокой Рвался мой отец душой тогда... Так хотел он РОДИНУ мне дать! Но узнал там цену он печали: Школьникам нельзя о Боге знать! – Точно «павлики» отцов бы мы предали... Как же мне о Боге было знать? И Закон Его – «Нельзя чужое брать!» Дома ведь, боялись и молчали Мне о Нём ни разу не сказали... Раз сибирской ночью печка угасала, Вычищал отец золу из поддувала... Голову поднял: «Ты где же пропадала? Что нельзя чужое брать, ведь ты же знала!» Сколько буду жить я – до конца Не забуду никогда я слёз отца: «Замерзал зимой я, голодал, За гроши работал, но не крал!» 1995 г.
21
Стихи, рассказы, воспоминания.
Тихий странник Духовному отцу, прот. М. Клебанскому с благодарностью посвящаю...
Ты, странник тихий, шёл своей дорогой, Тернистый путь... Душе измученной бы отдохнуть немного Когда-нибудь. Но долг взывал, и всем в беде ты был опорой, Как пастырь добрый. Людские немощи порой за это Кусали коброй. Ты дальше шёл – всегда, всегда спешил Скорей простить, Чтоб Богу, для Кого ты жил, Опять служить. Прости, что часто в людях мало пониманья, Раскаянье придёт. Ведь всё хорошее видать на расстоянии, Но жизнь не ждёт... Как странник тихий, ты опять идёшь своей дорогой, Тернистый путь... Твой возвратится подвиг сторицей от Бога Когда-нибудь. Как жаль, что нам сейчас приходится проститься. Что ж, в добрый час! Но там, в Святой земле, покуда сердцу биться, Молись о нас... 1999 г.
22
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Искатели жемчуга Тихими, скромными Зыблется волнами Матовый свет в глубине. Манит таинственный К цели единственной... Многих сгубил он на дне. Перлов искатели, Чуда создатели Жизни своей не щадят: Много опасного Ради прекрасного В море они победят. Слёзы горючие, Горе кипучее Матовый свет в глубине... Жертва прекрасного Жемчуга ясного Милый остался на дне! Люди, сердечные, Перлы же вечные Души людские таят! Манят таинственно К цели единственной Тех, что лишь вечно творят... 16/11/02
23
Стихи, рассказы, воспоминания.
Не колдуй... Милая колдунья, Нет, не ворожи! Если плохо в жизни – Богу расскажи... Подойдёшь к иконе, Тихо постоишь... И уже без горя Свечку затеплишь. Расскажи всю правду, Расскажи, как есть. Ты увидишь, горе Будет легче снесть. Матери молитва – Нет её сильней, С нею шли на битву, Крест хранит детей. Что же ты не молишься, А как сон, как дым, Всё за мужем гонишься? Будет он чужим... Если силой веры Мужа осенишь – Где любовь без меры – Счастье сохранишь. Знай – твоя молитва Крепче ворожбы... Если в жизни плохо, Богу расскажи! 1997 г.
24
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Посвящается сестре Ане, так рано ушедшей из жизни.
Пой, пташка ранняя, и трелью на заре Сними мне с сердца горечь и печаль. Ешё и солнце не вставало на дворе, А ты уж с песней улетаешь вдаль. Пой, пташка ранняя, и песне бы твоей Разлиться над землёю радостью весенней – Так, чтоб душе моей взлететь бы вместе с ней, Туда, где зло не оставляет теней... Пой, пташка ранняя, и душу излечи Мне песнею своей, навеки, навсегда, И жить меня, как ты, красиво научи, Чтоб не жалеть бы мне ушедшие года... Чтоб не жалеть, не плакать и не звать Того, что не вернёшь и не исправишь, Но, в память горького, другим бы радость дать... О, пташка ранняя, меня к себе ты манишь! Пой, пташка ранняя, и песней заглуши На сердце боль, обиду и печаль, Чтоб песня унесла туман с больной души, Как со двора туман уходит утром вдаль... 1998 г.
25
Стихи, рассказы, воспоминания.
What is life? Верочке.
What is life? - my daughter once asked, What is joy, or sadness, and sorrow? Why do we wear quite so often a mask? Ashamed of the past, so unsure of tomorrow...? Why is it that life can be heaven to some, Yet sadness, and tears for the others? While some are so eager of what is to come The rest do not trust their brothers... My dearest, my sweet, - you're so young and naive, Your heart tears apart with compassion and yearning... There is one thing I want you to believe And that is the law of returning: Wherever you go, and whatever you do, Regardless of what you are feeling, Treat others as kind as if they were you... As if with yourself you were dealing! It always comes back - one way, or another... Then joy will be yours - the truest of all. You'll always have friends around your heather... Your heart will grow big, though you are still small. 4.1.86
26
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Детям.
Четыре сестрёнки, родные мне лица И нежность кудрей, и в глазах бирюза... Пускай ваша жизнь будет сказкой, что снится Такою же ясной, как ваши глаза. Четыре сестрёнки, как свежие розы – Вы вместе, как сад, вы и порознь - краса... Пускай ваши души не трогают грозы, Пускай вместо слёз будет утра роса. Четыре сестрёнки, так может случиться, Что горе постигнет, нагрянет беда... Кто с верой живёт – ничего не боится. Кто малым доволен, тот счастлив всегда. янв. 1986 г.
(Перевод с польского.)
Для радости – птице свобода нужна. Скитальцу – приветная хата. Для детского счастья – лишь мама одна. А роза уж небом богата...
27
Стихи, рассказы, воспоминания.
Лесные шорохи Запах дыма в лесу, И палатка в глуши, В чёрном небе сияние звёзд... Это мир и покой, Шелест листьев в тиши, Свет костра полон искр и грёз. Я гляжу на огонь, И всё кажется мне, Что уходят печали, заботы... И уж вижу твою Я улыбку в огне, Мне теперь не до сна и дремоты. Ты постой, подожди, Улыбнись ещё раз, Рассыпаются искры и гаснут... Зовы птицы ночной, Треск деревьев подчас, И огонь уже дразнит напрасно. Ты постой, подожди, Улыбнись ещё раз... Дай ещё на тебя наглядеться! Только пламени нет, И костёр мой погас, Больше сердцу уже не согреться... 1986 г.
28
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
В нашей жизни земной есть одна благодать, Что в НАЧАЛЕ дана нам от Бога: Непрестанно искать, и любить, создавать, Нас влечёт к себе эта дорога... Мы живём для того, чтобы песнею стать – Чтоб светили в ней Милость, Отрада. Ну, а тем, кто готов их, страдая, искать, Тем БЕССМЕРТИЕ будет награда... 29/06/04
Old Smoky (Песня, перевод с английского)
На снежных вершинах, В долинах средь гор – Красота и приволье, Тучам, ветру простор... На снежных вершинах, В долинах средь гор – Были тёплые встречи И сердец разговор. И вот уж седины Белее всех гор, А тебя я, мой милый, Всё люблю до сих пор... 1978 г.
29
Стихи, рассказы, воспоминания.
Мальчик на дельфине (Песня - «Boy on a dolphin», перевод с английского)
Есть легенда, живёт и поныне: Затонул в глубине Мальчуган золотой на дельфине Крепко спит он в морской синеве... Все сказанья слились воедино – Только ведь, как узнать: Коль поднять мальчугана с дельфином, Даст он всё... стоит лишь пожелать. Говоришь ты мне: он – только статуя! Так что проку и толку не жди... Но, когда погляжу я в глаза твои, Вижу счастье своё впереди. Коль поднять мальчугана с дельфином Из волшебных оков к свету дня, И желанье моё сбылось ныне: Ты любил бы лишь только меня!
Жизнь... Стихни буря! Успокойтесь ветры, Не терзайте снова мне души! Не ищите больше новой жертвы Дайте мне побыть теперь в тиши... Но душа, как море: утихают волны Так всегда затишье пред грозой. И опять летят мечты надеждой полны... В пену разбивает их прибой.
30
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
(Злая сатира на себя)
Свет луны. Окно. Гитара. Под окном сидит Тамара, Рядом – Тузик на полу. Оба воют на луну... Полюбуйтесь: ну, и пара, Да истошная гитара... «Что ты дёргаешь струну? Да не вой же на луну!» Тузик Томе говорит. Месяц к ним в окно глядит... «И не пой всё ту же песню: Есть другие, интересней! Я весь день ходил дозором, Ночью гнался я за вором, А теперь хочу я спать! Брось на нервах мне играть!» Свет луны. Окно. Тамара. Под окном – в кусках гитара, Рядом – Тузик на полу. Видит он во сне луну... 1996.
31
Стихи, рассказы, воспоминания.
Незадачливый регент. Какой ты регент, Яшка? Ты же – «ноль», Ты – «дырка в бублике», непризнанный король! Чего достиг ты за два года, Помимо огорчений для прихода? Пора твою работу подытожить: Ты всё твердил, что уважаешь «знания» свои... Тебе престиж хотелось до зарезу преумножить, И с хором ты повёл жестокие бои... И надо ж было взяться горести такой: Со старым регентом беду сменили мы другой! Но прежний регент-бабочка талантливой была: «Подтачивая дуб» по-свински, хор вела. А ты и хором очень странно управляешь: Как скоморох, рукою лезешь в потолок И - хлещешь ею, точно беса отгоняешь... А то за горло – хвать его, и поволок... Хористы жалуются: ты же их сбиваешь! И неумение своё на них же вымещаешь. И что же это, новый стиль какой Петь «свадьбу» как «заупокой»? А певчие – прости, что нот не знают! Но петь – поют, и слух наш ублажают. Хоть родились они далёко, на чужбине, Но все напевы помнят и поныне. Усвоить, Яшка, надо бы тебе, Что регент, это – капитан на корабле. Твой «пароход» идёт теперь ко дну, Будь благородным - принимай вину: Ты просто не сумел хористов научить. Так для чего ругаться зря? Ведь «знания» твои могли б они любить... Но как им уважать бездарного тебя? 32
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Умная ворона Басня
Уж сколько раз нам в мире говорили, Что «лесть гнусна», в пример Крылова приводили; И что глупы Вороны – знают все о том; Недавно ж басня эта стала кверху дном... Задумала Вещунья как-то сыр варить. Пыхтит и трудится. Все стали сыр хвалить. Конечно, без Лисиц и тут не обошлось: Им, с голоду, вороне льстить пришлось, И, совесть потеряв, коварные плетут, Что всех Ворон они переберут, Но не найдут нигде подобной птицы, И прочат потому её себе в ЦАРИЦЫ... Но в нашей басенке – Ворона УМНАЯ была: Она любила сыр; и хоть понравилась ей лисья похвала, От радости в зобу дыханье ей не спёрло – О, нет, она не каркнула во всё воронье горло... И вот, когда ответ держать пришлось и ей, Ворона спрятала свой сыр в гнездо детей! Потом, усевшись поудобней на ветвях, Раскаркалась на Лис вещунья в пух и прах: «Вы, дескать, рыжее и лживое отродье! Себе испортили вы репутацию в народе... На что мне, дескать, ваша рыжая КОРОНА? Хоть из семьи Ворон я, вам я – НЕ ВОРОНА..!» Мораль у этой басенки совсем простая: Не грех и похвала, когда она не злая… Но если держишь сыр во рту, то лучше знай: Пока не съешь его, Лисе не отвечай! Май 2001 г. 33
Стихи, рассказы, воспоминания.
Ветка Я с Музой дружбу завела давно, Но полную каких-то странных трений: Писала всякий вздор, и всё равно Хотелось мне прославиться, как «гений»... Порою выходило что-то сносно: Выдавливала смех и слёзы у людей. Но сбила спесь мою молниеносно Однажды Муза веткою своей... Мне не забыть той тихой, дивной ночи С цветущей Муза веткою вошла И, на меня подняв печально очи, Душевный разговор вдруг повела: «Отныне ты будешь рабыня моя Без песни не жить тебе даже и дня... Пой только о Правде, стой только за Честь! За всё, что создашь, ты ответ будешь несть... Талантом своим людям радость дари И с ними, как я, по душам говори... Но помни: меня кто обманет – В тот час моя ветка завянет!» И ветку, прикоснувшись нежно, в руки, Осыпав всю цветами, отдала. «И вздора не пиши из мести иль от скуки!» Сказала, и тихонько отошла. С тех пор вся жизнь моя труднее стала: Пришлось стихосложенья тайны постигать. А Муза всё не шла... нет, сколько бы не звала, Пока Хорей от Ямба не привыкла отличать... С тех пор вся жизнь больнее, строже стала: Судьба назначила мне одинокий путь, И чтобы ветка Музы не увяла, Не смею больше вздором я тряхнуть... 34
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Снимок сделан Н.В. Малеевским во время его путешествия по России в 1999 г.
35
Стихи, рассказы, воспоминания.
ГОРШОК ГЕРАНИ В это пасмурное мокрое утро в окно небольшой сиднейской гостиной попадало мало света. Рослая фигура молодого человека, сидящего с ногами на широком подоконнике – хмурого, как само небо, - забирала, казалось, последний. Фигуру звали Бобой. На вид ему было не больше двадцати пяти, - про него можно было бы сказать, что он недурён собой, и сложения богатырского. Только присмотревшись к нему ближе, становилось не по себе: тонкий, крепко сжатый рот, застыл в искривлённой горестной усмешке; в глазах, устремлённых куда-то вниз, - наверное, на дорогу за окном, - плескалось море непролитых слёз. Постороннему наблюдателю показалось бы странным, что в таком молодом облике может сквозить столько безысходного горя, - но оно невольно передавалось и вызывало непонятную тревогу. Однако Боба подал признаки жизни: он пошевелился, поправил затёкшие ноги, протянул осторожно руку к захиревшему без солнечного света цветку герани и бережно, осторожно его погладил... Он любил герань с детства, лет с шести. Уже тогда Боба мог часами просиживать на окне, тихонько поглаживая тёмно-красные с фиолетовым оттенком, цветы. Удивительный цвет! - казалось, они отражали само солнце. А внизу, на улице, звенела разноголосыми трамваями, шумела, ухала и гудела Москва. Любопытный и жизнерадостный Боба сидел тогда вот так же, как и сейчас, с ногами на подоконнике, прижимаясь левой щекой к стеклу. Непременно левой, особенно по утрам. Потому что правым ухом он, в этот заветный час, с нетерпением прислушивался к шарканью бабушкиных туфель. Малейший шорох из комнаты Клавдии Митрофановны означал, что они, наконец, отправятся на прогулку! Бобу одного никуда не выпускали, в садик он тоже не ходил - бабушка воспитывала его сама. Так же, как и Клавдия Митрофановна, мальчик обожал цветы, но герань любил больше всего на свете. И где только бабушка такую красоту доставала? Клавдия Митрофановна всегда ставила свою герань на подоконник, поближе к свету: от яркого и радостного света она, казалось, жила, дышала... она вся светилась! Вместе с нею светился и Боба. Или это только ему казалось? Но та жизнь, 36
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
когда на душе у вихрастого мальчугана было так светло, радостно и спокойно, давно осталась позади. Сейчас Клавдия Митрофановна совсем уже дряхлая. Медленной старческой походкой она вышла из комнаты. Прошла было на кухню, но, заметив на окне Бобу, замерла на месте. Тоска сжала её сердце, в руках задрожал накрытый бряцающим блюдцем стакан. - Экий здоровый парень, женить пора! И чего сиднем-то сидишь? Пойди, Боренька, (она никогда не называла внука "Бобой" - это к нему прилипло от матери) - плесни старушке чайку, только жи-и-денького! Боба нехотя сполз с подоконника. Он не выносил, когда его тревожили, баба Клава была единственным человеком, способным вырвать его из оцепенения. Налив ей, как она просила, "жиденького", Боба вернулся в своё убежище. За окном продолжал моросить ненавистный дождь. Боба смотрел вниз: из окна второго этажа их сиднейской квартиры было не так интересно наблюдать за жизнью на улице. То ли дело в Москве, с девятого... Он не мог, он никогда не простит матери этого переезда. Его согласия никто не спрашивал. А там, в далёкой Москве, осталась гнетущая Бобу тайна и, возможно, ответ на терзавший его вопрос. Усевшись поудобней, Боба с неожиданной злобой резко отодвинул ногой герань - и зачем только бабушка этот горшок сюда ставит?! Хотя, в душе он знал, очень хорошо знал "зачем": чтобы досадить ему, вот зачем! И ей, и матери, нужно было выжить Бобу с его любимого места. Стиснув челюсти, Боба зажмурил глаза и опять прислонился виском к стеклу. Клавдия Митрофановна одиноко допивала чай. Время от времени её тоскливый взгляд украдкой останавливался на внуке: теперь уже никто в доме не боялся, что в один прекрасный день Боренька выбросится из окна, а когда-то этот страх не покидал их с Маней. «Эх, Боря, Боря, и в кого ты такой? - один Господь ведает!» - с грустью думала она. Клавдия Митрофановна встала, в её дрожащих руках опять начали позвякивать стакан с блюдцем, и тихонько зашаркала к себе. На пороге она в нерешительности остановилась, ещё раз оглянулась и незаметно осенила внука крестным знамением. Но Боба заметил её жест. Его всего передёрнуло: "Думает, что я 37
Стихи, рассказы, воспоминания.
не вижу!" Он с яростью опять двинул ногой герань - теперь уже на самый край подоконника. И выдумают же! - Боба никогда не собирался из окон кидаться. Такой вздор могли придумать только его мать с бабушкой, а он и в мыслях ничего подобного не держал. Их опасения всегда вызывали в нём злобу. За кого они его считают? Если бы они только знали, как высоко ценит он свою персону, которой дарованы на редкость гениальные откровения... Боба поёжился и плотнее прижался к стеклу, - по мокрому асфальту летели, поднимая серую водяную пыль, автомобили да изредка пробегали под зонтами незадачливые прохожие. В квартире хлопнула парадная дверь - мать вернулась с работы. Боба насторожился: хорошо, что одна! Раньше она вечно приводила с собой кого-нибудь. Клавдия Митрофановна не любила гостей Мани - заслышав незнакомые мужские голоса, она неизменно уходила к себе. Больше всего на свете старая свекровь боялась, что невестка повторит глупость - вроде той, когда Маня решила идти замуж за Степана. А ведь останавливала её, говорила: "Не такую ему надо". Боба также не выносил, когда к матери приходили гости. Они, гости, были слишком громкие, требовали к себе внимания, любили командовать так, как будто каждый из них уже считал себя избранником хозяйки и решил поселиться в их квартире. Ругались они - в точности, как отец! Оттого, Боба избегал и своих приятелей: они постоянно говорили про рыбалку, охоту и своих папаш. Это вызывало в нём тревожные, непрошеные воспоминания. В такие минуты Боба становился неузнаваем. Почему-то вспомнилось, когда ему было лет семь... Боба уже ходил в школу. Как-то вечером он лежал в постели - почти засыпал, когда отец вдруг увидел и вырвал у него из рук детскую бутылку с тёплым кефиром, увенчанную соской. Ничего другого из этого эпизода Боба не запомнил, потому что последовали шлепки, крик, ругань. Или не хотел помнить, и просто "отключался". Боба так всегда делал, сколько себя помнил, т.е. он отключался каждый раз, когда отец начинал греметь на всю квартиру или приходил домой пьяный. С тех пор он своей злополучной бутылки с соской больше не видал. Отца же, имевшего привычку греметь на весь дом, громящего не столько бабушку, сколько мать, Боба запомнил на всю жизнь. 38
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Конечно, Клавдии Митрофановне тогда тоже досталось, что и говорить. За бутылку с соской. А у неё после скандалов всякий раз начинала болеть голова. В этот раз разболелась так, что бабушка потом целую неделю не отходила от домашней аптечки. Отец страшно сердился, долго ворчал и ругался, что его мать своими вечными порошками совершенно загубит себе желудок, что она скоро себя совсем "доконает", что у неё "столько дряни - хоть склад открывай". Грозился в один прекрасный день всё повыбрасывать. На какую-то минуту у Бобы опять шевельнулось злое чувство - точно такое же, что когда-то теснило его детскую грудь... В комнате ярко зажёгся резкий электрический свет. От неожиданности Боба встряхнулся. - Неча, Бобчик, в темноте сидеть! Иди обедать! - позвала Маня. Не глядя на мать, Боба нехотя встал и, с трудом преодолевая оцепенение, пошёл к столу. И опять она его весь вечер песочила. Резко, громко мучила пустыми разговорами о занятиях, о работе. Человек прожил почти четверть века - пора, казалось бы, оставить его в покое: не маленький! Клавдия Митрофановна видела состояние Бобы и понимающе молчала. Боба не выдержал - если мать сейчас же не оставит его в покое, то ему ничего не остаётся, как пойти на хитрость: он слегка прикрыл за собой дверь кабинета, подошёл к письменному столу, зажёг настольную лампу, открыл книгу и замер над ней... Очнулся только тогда, когда в гостиной пробило два. Стараясь не шуметь, он проскользнул в темноте на кухню и открыл холодильник: у бабушки, как и в московской кухоньке, всегда водился кефир! На душе у Бобы потеплело, сразу стало спокойно и уютно. Знает ли эта милая старушка, как он её любит? Знает ли, что, если б не она, ещё неизвестно, что бы с ним было? Когда Боба проходил мимо её комнаты, его взгляд упал на приоткрытую дверь. Бабушка не спала, она стояла в углу перед киотом: свет лампады слабо освещал её мягкое, доброе лицо, губы что-то неслышно шептали. «Может, обо мне?» - подумал Боба и вдруг ему показалось, что с него как-бы упали невидимые цепи, до того легко и хорошо стало у него на душе. Ему захотелось старушку обнять и, сам не зная отчего, как когда-то в детстве, залиться у неё на груди слезами. Не оттого ли, что 39
Стихи, рассказы, воспоминания.
бабушка была для него одновременно и матерью, и отцом, и вообще - всем на свете? Боба уже занёс было руку, чтобы приоткрыть дверь и войти. Нет, он не может, не должен нарушать её тихой молитвы. Постояв немного в нерешительности, Боба повернулся и побрёл к себе. Сон теперь совсем отлетел от него даже днём у Бобы редко появлялся такой прилив энергии. Сейчас ему неудержимо захотелось петь, кричать от радости, что-то творить, создавать. Ведь никто даже и не подозревает, что в нём дремлет гений! А дом спал. Спали соседи. Спала вся улица... В комнате у Бобы не было подоконника. «Эх, Москва, Москва!» Ему пришлось опять неслышно выйти в гостиную. Усаживаясь на своё излюбленное место, он в темноте что-то задел и чуть не опрокинул. Угрожающе-глухой звук стекла окончательно вывел его из равновесия: опять этот горшок! Бобу затрясло от ярости, он едва сдержался, чтобы не запустить им в чёрную бездну окна: мать с бабушкой думают, что он ничего не видит, не знает! Прислонившись к сырому холодному стеклу, Боба стал пристально всматриваться в пустынную чёрную улицу. Воспоминания, как непрошеные гости, опять нахлынули на него и снова зачем-то перенесли его в тот далекий мир, что остался навсегда позади. Теперь Боба увидел себя восьмилетним мальчишкой: в то далёкое время он сидел точно так же - сжавшись в комок, прижавшись левой щекой к стеклу. А внизу звенел, ухал и дребезжал Ленинский проспект... Из-за шторы мальчика не было видно, поэтому никто не знал, что он рядом. А может, и дела не было! Отцу-то уж определённо. Иначе бы он так не кричал - он бы знал, как это его, Бобу, пугает. Знал бы, что у сына от ужаса внутри всё каменеет, что его лицо и подбородок не могут перестать дрожать, что его начинает медленно и мучительно тошнить. Но взрослые были заняты, их разговор накалялся с каждой минутой. Слух Бобы оглушал крик отца о каких-то блузках матери, о "безработице", о каких-то "новых русских", где он запрещал ей работать "прислугой". Боба тогда ещё не знал этих слов, хотя и слышал их не раз от мальчишек в школе. Неожиданно крик перешёл в глухие удары в стену, звон битой посуды и отчаянный женский визг. 40
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Бобе было слишком страшно, чтобы сорваться и куда-нибудь далеко-далеко убежать, спрятаться. Однако он был парень смышлёный: он разом сообразил, что от всего, что его пугает, надо просто отключиться - ну, как бы окаменеть! Понял и обрадовался: теперь он может, когда хочет, убежать и спрятаться в свой собственный мир, который был интереснее и надёжнее взрослого! Поэтому Боба почти не почувствовал боли, когда его что-то с силой толкнуло и ударило об оконную раму так, что он головой едва не выбил стекло. Когда он вслед за этим услышал судорожное дыхание и стоны бабушки, и потом под окном вой "неотложки", он тоже не испугался. Он знал, что бабушке помогут, он к этому привык. Только накрепко захлопнул спасительную дверь в свой таинственный мир. В темноте с гулом пробило три. Когда-то у бабы Клавы в Подмосковье в это время пели петухи. Там Боба мог целое лето не видеть семейных сцен, не слышать леденящих кровь криков. Как теперь это всё далеко! Боба сделал в темноте глоток кефира и чуть не уронил кружку на пол. А бабушка у него была добрая после того последнего скандала из-за бутылки, она, втайне от сына, купила для Бобы новую, конечно, взяв с него слово, что он станет отвыкать. Ругалась. Но крепко хранила его секрет: никто из однокашников не знал (стыд-то какой!) о Бобиных проделках. Только однажды кефир разлился в постели. А Боба спешил в школу. Баба-Клава обещала убрать, но не успела. Отец почуял запах кислятины. Когда Боба пришёл домой из школы, его ждал ремень. Так прошло ещё два года. Всё чаще и чаще стал просиживать Боба на окне - когда с уроками, а когда и просто с книжкой. Теперь он уже хорошо знал значение таких слов, как "безработица", знал, зачем поджидали его отца у подъезда незнакомые люди в блестящих чёрных кожанках. Но отец не мог от них откупаться: точно такие же странные люди, в таких же точно кожанках, забирали у него почти все его заработанные на мелких изделиях гроши... тут же, на Арбате. Грозили пристрелить. Раз отца нашли в подъезде избитым. Прямо, как Васькиного. Соседа по площадке. Впервые тогда Бобе стало жаль собственного... хотя, втайне, он не раз мечтал иметь такого отца, как у Васьки пусть бедного, но сильного и доброго; и чтобы не орал, не 41
Стихи, рассказы, воспоминания.
порол, не швырялся, чтобы не разило от него перегаром, чтобы не надо было его вечно бояться... В то памятное утро отец долго не просыпался после очередного пьяного дебоша. Мать поставила для него тарелку борща, но ждать его не стала и позавтракала одна. - Пусть, как хочет! Сил больше нет! - всхлипывала она, пока не захлопнулась за ней входная дверь. Боба болезненно вздрогнул: бабушку разбудит! - и плотнее натянул на себя занавеску. Хотя нет, бабушка ещё не скоро встанет, а в школу - рано. Мать, наверное, всю ночь проплакала - вон, какое у неё лицо распухшее! Боба притаился за шторой и ждал, когда встанет отец. В его мозгу лихорадочно проносилось: "Что будет? Почует или нет?" Все порошки бабы Клавы - он утащил их из аптечки! - все, сколько их было, Боба высыпал отцу в тарелку. А чтобы не хватились, и ему не влетело, Боба спустил бумажки в унитаз. Теперь он сидел и ждал - когда же, наконец, у отца, как выражалась мать, "прочистятся мозги". Боба не сомневался в том, что они "прочистятся", он знал на собственном опыте: бабушка проделывала это над ним не раз. Она нерушимо верила, что самый верный способ для этого - "прочистить прежде всего желудок!" Боба ждал. Внизу на улице звенели трамваи, с шумом проходили троллейбусы, как живые точки спешили куда-то люди. Скоро и Боба должен будет спешить, но, ничего, бабушка напомнит. Ему было любопытно: куда все эти люди торопятся? Об этом думать интереснее, чем прислушиваться, не встал ли отец. Но отец уже поднялся. Долго и шумно кряхтел, с оханьем плескался в ванной, потом прошёл на кухню и сел за стол. Боба нехорошо, мелко задрожал всем телом. «И не поперхнётся!» - с недетской злостью подумал мальчик. Жаль, что борщ не горчит ему, но у бабушки больше порошков не было, не то бы ему во-о! как живот закрутило. Бобу опять начало бить, как в лихорадке: "Почует отец гадость, или нет? Влетит ему или нет?" Отец ничего не почуял. Он мигом съел борщ, потом хотел налить себе чаю, но, подержав чайник под краном, почему-то уронил его в раковину. Тогда, наткнувшись на угол стола, с руганью отбросив ногой табуретку, он грузно опустился на стул. Самое умное теперь было бы пойти обратно в кровать - прогул так прогул, другая работа подвернётся! Вдруг отец что-то вспомнил и 42
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
полез в шкаф. За бутылкой, конечно! Не найдя ничего, он, шатаясь, вышел в переднюю. Слышно было, как хлопнула парадная дверь, и потом, как, ударяясь плечами о стены, отец стал спускаться по лестнице. Боба облегчённо перевёл дыхание: досадно, что не сумел отомстить, но всё ж спокойнее. Наконец, из комнаты вышла бабушка, - в те годы она тоже шаркала ногами, но ходила легко. И стакан свой любила ещё с тех пор. - Борик, светик, тебе пора! Не то опоздаешь... А Борик словно прилип к окну, не отрываясь, он смотрел на улицу. Там, внизу, происходило что-то очень необычное: прямо под окнами было скопление машин; вокруг собралась большая толпа народа, видно было милицию; а вот и скорая помощь подъехала! И вторая спешит. Бабушка, услыхав сирену второй «неотложки», с удивлением подошла к окну, где сидел Боба. - Батюшки-светы! - всплеснула руками Клавдия Митрофановна, - да никак «ЧП»! Гм, похоже, что происшествие, и очень даже чрезвычайное... Как есть, авария! Боба с удивлением почувствовал, как всё его тело, против воли, начало постепенно цепенеть. И тут он сделал первое в своей жизни открытие: сейчас его никто не достанет! - на нём как бы броня надета. Пока он в таком оцепенении, можно глядеть и не видеть, слушать и не слышать. Можно не отвечать. Не думать о том, что страшно. На лестнице послышался топот ног, гул голосов. Раздался бешеный стук в дверь. Бабушка, прямо в халате, выскочила на лестничную площадку. Кто-то вызвал с работы мать - выяснить, опознать: похоже, что это её мужа сбил шальной автомобиль. Потом она и два милиционера сидели в кухне и составляли акт: да, да, был пьян, это - даже соседи подтвердили; и накануне страшно шумел; ясное дело, что с похмелья он не мог выйти на работу! На том и порешили... Пропажу порошков бабушка обнаружила только вечером, когда её не на шутку одолела головная боль. - Хоть и грозился не раз покойник «всё повыкидывать», да уж Бог с ним, пусть спит спокойно, - вздыхала она, - да только где же я теперь новые-то достану? Про Бобу тоже вспомнили только вечером. Бедняга, так и просидел на подоконнике, пока не стемнело. 43
Стихи, рассказы, воспоминания.
- Пойдём, касатик! - бабушка ласково тронула мальчика за плечи, - поди ж, ведь не ел весь день... И напуган-то как! Втянув шею в плечи, Боба не двигался. Его маленькая фигурка точно окаменела, острые плечики торчали, растопыренные локти делали его похожим на взъерошенного птенца. Не отрываясь, мальчик смотрел куда-то перед собой немигающим взглядом. Пришлось его на руках осторожно отнести в кровать. Охая и приговаривая, что это «в последний раз», бабушка принесла Бобе заветный кефир. Из кухни доносился приглушённый разговор. Вдруг мать заголосила: - Ну, свекровушка... попьёшь теперь мою кровушку! - Брось, Марья! Знаешь, что я к тебе всегда хорошо... Хоть он и сын мой, а надо было слушать! Теперь вздохнёшь... Да смотри, опять с таким же не свяжись! Сон не шёл к Бобе. Тот чёрный провал, что последовал к утру, только его измучил и покрыл холодным потом. Всю ночь Бобе мерещилось, что отец ходит по квартире и собирает с полу рассыпанные порошки, что он вот-вот войдёт в комнату! Кефир остался нетронутым. На другое утро Боба опять не пошёл в школу, но в этот раз его никто не подгонял, не ругал за это. Даже с подоконника, как обычно, не гнали. Так он, вялый и бледный, просидел на нём до вечера. В сиднейской гостиной часы пробили пять. От мокрого леденящего стекла Бобе стало холодно. Скоро начнёт светать и тогда думать станет труднее. Боба поёжился, нехотя встал и побрёл в свою комнату. Он знал, что утром его не потревожат: как же, занимался всю ночь, а завтра экзамен! Тем более, что Боба все экзамены сдавал блестяще, особенно, когда хотел, чтобы от него отстали. Это только в Москве рассуждать не приходилось. Хотя там, в школе, знали, что Боба нездоров; что он лечится и что, после периодов злейшей депрессии, у мальчика бывали неожиданные, как взрывы, приливы энергии. Тогда наступало прояснение и он мог дать своим одноклассникам сто очков вперёд. Некоторые даже считали его очень одарённым... Как и зачем мать с бабушкой покинули Москву и переехали сюда, Бобу не интересовало. Всё равно он им этого не простит. Он был уверен, что им и вовсе дела не было до того, как этот переезд его, Бобу, травмировал: там, в Москве, осталась страш44
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
ная тайна, о которой никому нельзя поведать, вопрос, который никому нельзя задать; и пока он не найдёт на него ответа, он не будет знать, как дальше жить. Чтобы хоть как-то отомстить, Боба стал замкнутым. Даже в школе перестал с кем-либо общаться. Бывало, что он по несколько дней отказывался есть. Дома, хотя и переживали, но к этому привыкли - знали, что рано или поздно всё само пройдёт. Первая крупная драма началась, когда в Хомбуше, в захудалом флигеле из фибры, где они поселились первое время, не оказалось приличного окна. Боба наотрез отказался заниматься. Матери и бабушке пришлось собрать последние деньги и перебраться на соседнюю улицу – в дом без лифта, но зато на втором этаже, и с подоконником... Потом драмы пошли одна за другой: в новой сиднейской школе Боба не переносил ни малейшей критики, хотя закончил её блестяще. Даже в университете он ловко умудрялся приписывать недостатки своей работы самим же критикам. А горшок с геранью был своего рода барометром, точно определяющим состояние Бобы. Бывали дни, когда герань выезжала не то что на пол - Боба выкидывал её на веранду! И тогда в доме знали, что дело исключительно плохо. Случалось однако, что на Бобу находили светлые минуты, когда он «творил», как ему казалось, «создавал». Тогда он считал себя гениальным. Он в это глубоко верил и был откровенно зол на каждого, кто не соглашался с «русским мыслителем». В такие минуты Боба спешил завершить свои дела. У него была уверенность, что ему надо во что бы то ни стало спешить, что времени у него мало. Но если бы его спросили - почему мало? - он бы не знал, что ответить. Всё чаще и чаще бабушка стала приглашать в дом священника, отца Гурия. Боба не мог надивиться этой дружбе, но не мешал, и держался в стороне. Бабушка добилась даже того, что и мать его стала ходить вместе с нею в церковь, и перестала ставить «хозяину» под кровать печенье. Однажды отец Гурий пришёл в их дом с какой-то иконой. Когда он ушёл, Боба опять удивлялся: до того же мирно и хорошо стало у него на душе, но никак не мог понять - отчего так было... Случалось, что батюшка у них задерживался. Зачем - неизвестно. Только у матери с бабушкой сейчас же находилось какое-нибудь неотложное дело и они ненадолго выходили из дому, 45
Стихи, рассказы, воспоминания.
оставляя отца Гурия допивать чай. Боба был вежлив, он даже мог предложить батюшке ещё чашку чаю, но сам не пил и, налив ему, неизменно удалялся в своё убежище - на подоконник. И молчал. Батюшка тоже молчал. Посидит этак с полчаса, и уйдёт. Но молчание отца Гурия было лёгким, оно не тяготило. Постепенно Боба привык к нему и даже начинал скучать, когда тот долго не появлялся. Однажды, в одно из таких посещений, после недолгого молчания, отец Гурий неожиданно пододвинул свой стул к окну - туда, где сидел Боба. О чём они говорили - навсегда останется тайной. Только, когда мать с бабушкой, вернувшись, подошли к своей квартире, они услышали, что из-за закрытой двери доносятся тихие, сдержанные рыдания. Боба не плакал с детства - с того самого дня, когда погиб его отец. Клавдия Митрофановна вопросительно посмотрела на Маню: что бы это могло означать? Неужели батюшка мог его чем-то расстроить? Однако, приглушённые голоса за дверью были мирные. Маня тронула было ручку двери, но свекровь её властно остановила: «Не мешай!» Постояв ещё немного, женщины решили отправиться в скверик, что был напротив дома. На другой день Боба казался в хорошем настроении, даже лицо его прояснилось. С раннего утра он с небывалым подъёмом сел писать. На подоконник не присаживался ни разу, герань стояла на месте... - Смотри, мать, - сказала Маня, - не поставить ли «хозяину» благодарение? Чтоб уж наверняка парень выздоровел! Клавдия Митрофановна резко выпрямилась: - «Благодарение»? Кого благодарить-то вздумала?! Двум господам служишь? Сама же и довела парня своим вечным колдовством. Думаешь, не знаю, как ты Степана приваживала? С другою бы он присмирел, а с тобой - зверем стал! «Хозяину благодарение»! Тебе в Москве велено было бросить это, а не то я... ведь, быстро... А Бобе и в самом деле лучше стало. Ушло от него оцепенение, он даже повеселел. А герань - хоть она и тосковала целых три дня на балконе, и казалось, начинала уже увядать, но зато к подоконнику всё это время Боба и близко не подходил. Вот только есть он теперь отказывался наотрез. И не спал уже третью неделю. 46
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Всё было очень просто: Боба спешил завершить свой труд. Он знал, что только тогда и найдёт ответ на терзавший его вопрос; узнает наконец - что же произошло с его отцом в то страшное московское утро; выяснит раз и навсегда - виноват ли был тот далёкий вихрастый мальчуган. Конечно, никто в доме не мог понять такой спешки. Но разве это важно? Достаточно того, что он, Боба, знал, что времени у него в обрез. Поэтому он теперь даже минуты не мог уделить своей одряхлевшей бабушке, давно уж не сидел с ней, слушая в сотый раз её воспоминания прошлого, не наливал ей «жиденького». Мучаясь от бессоницы, вернее, от какого-то смутного предчувствия, Клавдия Митрофановна несколько раз за ночь вставала и, по-старчески охая, подходила к двери внука. Из его комнаты в гостиную падала узкая полоска света. Тревожить его, гнать в постель старушка не осмеливалась: она уже давно побаивалась его взрывов и сейчас, ослабев от переживаний и невысыпания, она бы просто не выдержала. К концу месяца ночная полоска света из-под Бобиной двери исчезла: «гениальный труд», стремление всей его жизни, был завершён. Измученной старушке можно было, наконец, успокоиться, крепко заснуть. Только сам Боба уже не мог спать - на это у него совершенно не осталось сил. Через неделю отпевали раба Божия Бориса. Уходя с кладбища, отец Гурий подошёл к убитым горем Клавдии Митрофановне и Мане: - Не плачьте! Вы себе не представляете, какой он, наконец, обрёл покой... Что-то неуловимое в его голосе заставило Клавдию Митрофановну насторожиться: батюшка знал! - Вот уж, поистине, отмучился! - тихо добавил он. Старушка вздрогнула и... поникла головой. Отец Гурий понял, что и она знала. От яркого радостного света герань на окошке ожила, тёмнокрасные с бархатно-фиолетовым оттенком лепестки – удивительный цвет! - опять отражали солнце...
47
Стихи, рассказы, воспоминания.
СКРИПУЧЕЕ НАСЛЕДСТВО В это редкое, благодатное летнее утро, когда дыхание прохлады рассеивало привычную мучительную жару, напоминая, что на свете всё-таки жить хорошо, лёгкий ветерок донёс откуда-то запах гари. Обычно Катя не обращала внимания на такие вещи : австралийское лето и лесные пожары произносятся здесь на одном дыхании. Её русская душа с незапамятных пор заразилась от австралийского населения неизлечимым оптимизмом: она с детства привыкла к тому, что в Австралии фермеры жгут тростники или порою расчищают огнём лес, вернее «буш», только для того, чтобы после всё лучше росло, и знала, что дым вовсе не означает каждый раз бедствие. Помнила также, как в старое время повздорившие между собой соседки друг другу досаждали: стоило одной начать развешивать бельё, как другая, ей в отместку - в собственном дворе, в собственной садовой печи - тут же начинала жечь мусор, посылая приятельнице через забор хлопья сажи на белоснежные простыни. Потом брисбенский «горсовет» запретил простым обывателям наводить таким образом чистоту. Ласковое утро казалось Кате благодатным ещё и оттого, что впервые за долгие месяцы им с Василием удалось отставить все заботы: решено, они едут за город на весь день - вместе с шестилетним Гришкой-под-мышкой, двумя корзинами и псом Жерардом. Сегодня их день, семейный, и никто не должен его испортить. Оставалось только выяснить, как в анекдоте, что безопаснее укладывать в багажник пожилого Toyota Land-cruiser первым - корзины с провизией, пса, или Гришку-сорванца? Вдруг опять потянуло гарью, на этот раз более явственно. Но Кате было не до того: в последнюю минуту Васе что-то понадобилось в ближайшей бензинке и она уже выводила из ворот своего личного, верного служаку - синий «Ви-Даб», или Жучка, как они оба называли потрёпанный старомодный Volkswagen... До бензинки было рукой подать, всего-то один поворот да пять-шесть улиц. Урча и пофыркивая, Жучок выполз на главное шоссе - Крик роуд. Красивый, живописный район Мэнсфилд: по одну сторону дороги тянется редкий лесок, в промежутках виднеются затейливые домики недавно выстроенных посёлков; по другую - утопают в зелени особняки. Дорога шла вниз. Катя уди48
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
вилась, когда увидела впереди над перекрёстком нависшее сизорозовое облако дыма. А дальше, не более, чем в двух километрах, за новыми посёлками - в небо поднимался чёрный столб дыма. Минуя бензинку, Катя оправдывала себя: горит близко; Васино поручение не срочное; а любопытны они с мужем в равной мере, и потому он ей не простит, если она проедет мимо, не выяснив... Никогда бы не могла Катя объяснить, отчего ей в ту минуту стало не по себе, словно внутри что-то оборвалось; зачем она бессознательно старалась прибавить скорость, зная, что подгонять Жучка всё равно бесполезно; и почему её нисколько не удивило, когда, направляясь в сторону дыма, она очутилась в знакомых местах, которые, вот уже год, старательно избегала. Знала только, что сейчас сама судьба гнала её сюда. С замирающим сердцем подъехала Катя к знакомой улице, хотела повернуть за угол, но совсем неожиданно ей пришлось остановиться: полиция, пожарные, скорая помощь - все они стояли поперёк дороги, перегородив её почти что возле самого поворота. Красные и синие аварийные вспышки то и дело резали нависшее над улицей чёрное облако. Послышался вой сирены: это подлетела и круто остановилась ещё одна пожарная команда. «Стой, дружище, дальше нас с тобой не пускают!» - задрожала всем телом Катя и выскочила из машины. С трудом пробиваясь через толпу, Катя приблизилась к месту происшествия. Её било, как в лихорадке: «Это же та самая улица! Это же тот самый дом! Быть такого не может!» Но, увы, это не было совпадением... Понемногу дым от пожарища начал рассеиваться. Народ всё ещё стоял на тротуаре, хотя, как только огонь стал утихать и больше не угрожал перекинуться на соседние дома, толпа любопытных начала редеть. До Катиного слуха донеслись обрывки разговора. - Странная! Ей, видите ли, никакого дела не было до того, что её покосившийся забор, вот уже более двух десятков лет грозил свалиться на наши выхоленные палисаднички и огороды! - Если он ещё и стоял, так это только каким-то чудом... Соседки-австралийки недолюбливали старуху-нелюдимку, что жила в злополучном доме. В адрес пострадавшей хозяйки то и дело сыпались иронические, едкие, как дым, замечания: - Вот и кремировать её не придётся: сама сгорела! - Да что говорить, сама стремилась к этому! 49
Стихи, рассказы, воспоминания.
- Доворожилась, ведьма старая! На свечке. Заснула. И нас чуть не спалила... У Кати подкосились ноги - если бы её не успели подхватить, она бы упала. Только теперь до неё дошёл смысл всего, что произошло. «Сгорела! Свечка! Доворожилась!» - стучало в мозгу. Сколько раз просила Катя бедную старушку быть осторожной с огнём, не придавая значения изощрённым сплетням и слухам, что ходили о ней среди русских. Значит, всё это была сущая правда; именно так, со «свечкой» выискивала себе, испытывая очередную «родную душу», эта 80-летняя разбитная дама, что приехала из Шанхая в Австралию ещё в «доисторические» тридцатые годы. Катю опять затрясло, она не могла оторвать глаз от страшного зрелища: обугленный чёрный остов дома некоторое время стоял, продолжая дымить, но скоро послышался зловещий треск. Кате вспомнился минувший год, всё до мельчайших подробностей.... Странным и непонятным образом в тихий дом Семёновых ворвался резкий звонок телефона в то далёкое утро. Ещё более странным показался Кате надтреснутый, скрипучий старческий голос на другом конце линии; она даже не могла определить - кто говорил, мужчина или женщина. Но она привыкла, что Васю постоянно вызывали русские старики - выручать из какой-нибудь, иногда даже мнимой, беды - и Катя напряжённо слушала. Голос в трубке потребовал: - Позовите мужа! Катя растерялась: - Но он в отъезде. Не могу ли я чем-то помочь? - Тогда вы ко мне приезжайте, это и вас коснётся. Пишите адрес! Есть? Так... Завтра в десять. Не опоздайте! Наконец, голос в трубке соблаговолил себя назвать: - А? Что? Агриппина Трифоновна. Катя ахнула: так это женщина! Но в трубке уже щёлкнуло, заурчало и потом коротко загудело. Так началось их необычное знакомство... Низенькая ржавая калитка палисадника плохо открыва лась и Катя её просто перешагнула. У порога дома она вздрогнула и поёжилась: нестерпимо пахло псиной, но собаки нигде не было видно. Постучать или нажать кнопку звонка Катя не успела - дверь распахнулась и на пороге предстала сама Агрип50
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
пина Трифоновна. Маленькая, худая, она держалась прямо. Но у Кати болезненно сжалось сердце: костлявая фигурка, одетая в модные брюки, выглядела нелепо. На голове, чуть наклонённой вперёд, насквозь просвечивали жиденькие рыжеватые кудри. Шишками выступали скулы; нижняя часть лица была удлинённая и выдавалась вперёд. Низкий лоб. Пристальные, близко посаженные, прозрачно-холодные выпуклые глаза напряжённо изучали гостью. Катя не могла отделаться от странного, сильного впечатления, которое производила эта женщина: казалось, в её лице, да и во всём облике проглядывало что-то не то лисье, не то крокодилье... Стоя перед обугленным остовом того, что ещё недавно было домом, Катя опять вспомнила эти пристальные глаза, необычное лицо. Вспомнила, как Агриппина Трифоновна провела её в большую, загромождённую хламом, кухню. Кроме псины, здесь пахло плесенью и ещё чем-то очень специфическим. Старушка усадила Катю за стол и сразу приступила к делу: - Я знала вашего покойного свёкра. В его семье нет сомнительного элемента. Поэтому, я выбрала вас. Я скоро умру, а пока я намереваюсь назначить вас с Василием своими душеприказчиками! Когда он вернётся, придёте вместе. Агриппина Трифоновна на секунду умолкла. Катя не могла опомниться: она ещё не встречала людей, которые могли так хладнокровно и расчётливо планировать собственную смерть. Как во сне, смотрела во все глаза на Агриппину Трифоновну, не веря тому, что слышит, не понимая, чего от неё хотят. Скрипучий, резковатый голос вернул её к действительности: - Мне нужен уход. То есть, «родная душа», которой я могла бы в любое время дня и ночи позвонить. Мне нужен человек, который - когда угодно, и куда угодно - свозит меня на машине. А после моей смерти, согласно уговору, распорядится моим имуществом. Если вы согласитесь, то за это вам с Василием останется вся моя мебель и половина дома. - Позвольте, но мы с мужем никогда ни с кем не «роднились» за деньги! - холодно возразила Катя. - У нас всё есть, и нам ничего от вас не нужно. Я и так буду вас навещать. Но я не могу слышать, как вы планируете свою смерть! За кого вы меня считаете? 51
Стихи, рассказы, воспоминания.
Но старушка не слушала. Властным жестом она велела Кате молчать. - Бросьте дурь. Таких, как вы - нет! Слушайте дальше: двадцать лет тому назад - перед тем, как мой муж скончался - мы с ним договорились, что нас обоих должны сжечь. То есть, кремировать... - и она начала вычитывать условия. - Агриппина Трифоновна, вы говорите, что вы - православная, - не выдержала Катя. - Значит, должны знать, что за это вас не разрешат хоронить в русской церкви. Здесь не какая-нибудь эпидемия, где человек даже не волен выбирать... Побойтесь Бога, это у нас запрещено! - Пустяки! Не надо никому говорить. А если что - меня можно отпевать в украинской церкви, там не откажут. Теперь слушайте дальше: вы должны заказать СОРОКОУСТ; на Святой Земле - монахам - тоже ничего не говорите! Конечно, кроме вас у меня есть ещё и другие люди на примете: одна пожилая пара... Но я ими недовольна, его жена меня раздражает. Поэтому, я хочу вас испытать, присмотреться. Даю вам два месяца сроку. Только всё держите в тайне, непременно в тайне! А пока привыкайте: вот тут - серебро, ложки, поварёшки... И не спорьте! Когда вы будете здесь хозяйкой... Катя брезгливо оглянулась вокруг. Против воли, её взгляд упал на погнутые почерневшие ложки, на потёртый, в трещинах, обеденный сервиз. Зачем ей это? Она закрыла лицо руками: стать для этой женщины «родной душой» за деньги? Нет, это какой-то вздор, она не могла этого сделать. И всё-таки, жаль одинокую старуху: Катя ещё раз попробовала её урезонить. Однако, Агриппина Трифоновна не желала терять времени попусту и властным жестом велела Кате следовать за собой - «осматривать имущество». В доме, где даже сама хозяйка говорила со скрипом, нельзя было шагу ступить без того, чтобы доски пола не пружинили, издавая истошный надтреснутый звук. Едва поспевая за старушкой, Катя заметила кое-где в углах помятые, словно мышами объеденные старые свечи в почерневших подсвечниках. Такое же чудо находилось в спальне, на ночном столике Агриппины Трифоновны. Решив, что здесь или вообще нет электричества, или его отключили из-за старой проводки, и старушка боится темноты, Катя сейчас же пообещала прислать к ней своего чудо52
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
действенника Васю... нельзя же рисковать пожаром! Откровенно едкий, насмешливый взгляд выпуклых прозрачных глаз оборвал её на полуслове. Больше ничего предлагать Катя не решалась. Через два дня вернулся из командировки Василий, и они с Катей съездили к отцу Поликарпу. Рассказали в чём дело. Он молча, с грустью их выслушал. Потом печально покачал головой и высказался коротко, ясно, и очень определённо: - Нельзя сжигать! Ведь СКАЗАНО: «Человек из земли пришёл и в землю должен уйти.» Это - христианский закон. Если вы, в угоду этой женщине, нарушите закон, будете отвечать так же, как и она! Конечно, Катя знала всё это и раньше, и ничего другого услышать не ожидала. Но успокоилась только, когда о. Поликарп пообещал ей, при случае, попытаться поговорить с Агриппиной Трифоновной. Просто так вмешиваться он не мог... Пожарники категорически потребовали, чтобы толпа немедленно отступила назад: угрожал рухнуть фасад дома. В это время спасательная команда в отчаянии силилась прорваться к спальне. Катя не отрываясь смотрела, как пытались сломать старинную, на десяти запорах массивную дверь. Но всё напрасно, открыть её так и не удалось; тогда в боковом окне дома пришлось пилить железную решётку. Катя попятилась назад, когда мимо неё пробежали санитары. Только тот, кто сам бывал в беде, или был свидетелем бедствия, сумеет по-настоящему оценить австралийский аварийный персонал - его молниеносную, спокойную организованность, расторопность, безграничные сердечность и доброту. В оцепенении, ничего не понимая, Катя глянула на закрытые синим покрывалом носилки. И вдруг ахнула, и рванулась вперёд. Чьи-то заботливые руки вовремя её схватили и крепко держали, пока не подошёл один из полицейских. Как только выяснилось, что Катя не родственница погибшей, тот подозвал к ней санитара. И отошёл. Испытание «родной души» началось с того момента, когда Агриппина Трифоновна принялась Катю дрессировать. Покрикивая, отдавала команды точно в цирке. Прежде всего, потребовала, чтобы Катя налила ей чаю, но не так, а этак! Сразу же после этого у Агриппины Трифоновны разболелась голова. В грандиозной позе старушка откинулась в кресле. И - пошло: 53
Стихи, рассказы, воспоминания.
«Дай! Подай! Принеси!» Дальше - громче. И всё это время она зорко наблюдала за Катей... Ничего не подозревая, Катя суетилась вокруг больной; без конца подносила то чай, то воду, то мокрое полотенце; наконец, предложила сделать массаж головы. Что и говорить, Агриппина Трифоновна была очень тронута, и всё удивлялась - где Катя научилась такому чуду. Однако это не мешало ей дальше покрикивать. - Прочь! Мне уже лучше! - нетерпеливо махнула рукой, не заметила - и на пол полетел протянутый стакан воды... Едва сдерживая гнев, Катя пошла за тряпкой. Сознание, что Агриппина Трифоновна её как бы «купила», раздражало, она готова была вспылить... - Куда пошла?! – рявкнула старуха, - не там! Катя остановилась. Потом не спеша подошла к Агриппине Трифоновне. - Вот что, дорогая моя благодетельница! Давайте договоримся: ни за наследство, ни без оного, я никому кричать на себя НЕ РАЗРЕШАЮ.
Бесцветные водянистые глаза уставились на Катю. Видимо, Агриппина Трифоновна что-то сообразила, приняла к сведению, потому что всё сразу встало на свои места. Однако, не прошло и полчаса, как старуха опять объявила, что ей «плохо». И вот тут началась комедия... Катя не на шутку переполошилась. Простив Агриппине Трифоновне все причуды, уложила её на диван, подала воды, стала проверять пульс. - Что это - неужели мне приходит конец? - слабым голосом простонала старушка, не сводя с Кати гипнотизирующих глаз. Катя присела возле дивана на корточки, с жалостью поглаживая старческие руки. Сознавая, впрочем, что в эту минуту любой мог бы позавидовать пульсу «больной»... - Только меня не хоронить! - с необычной энергией добавила Агриппина Трифоновна. - Я не хочу гнить! Помните: вы должны меня сжечь! Вдруг Катя под диваном что-то нечаянно задела. Оттуда с грохотом выкатился почерневший подсвечник. В душе шевельнулось нехорошее чувство: «Ведьма старая! Видно, правду про 54
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
тебя говорят!» Но, не говоря ни слова, с досадой откинула его ногой, подальше к стене. Не раз приходилось Кате слышать от харбинцев жуткие истории о том, как крестьяне в Трёхречье «залаживали» свои беды, т.е. колдовали. Конечно, грешили этим и харбинцы, и даже в Австралии некоторые продолжали этим заниматься. Но с Агриппиной Трифоновной такое не вязалось: не потому, что она была из Шанхая, где, судя по рассказам, русским духом не пахло, а потому что слишком уж светской для подобных дел казалась эта вздорная, худощавая старушка. Если бы не слухи, где не раз упоминалось её имя... Но тогда они с Катей не были знакомы, и Катя не знала толком, о ком идёт речь. Склоняясь над Агриппиной Трифоновной, она твёрдо решила выкинуть из головы глупости. - Неужели мне всё-таки конец приходит? - опять раздался протяжный стон, - как вы думаете, Катюша? А ну-ка, «родная душа», расскажите - как вы распорядитесь моим наследством? Только теперь Катя заметила, что Агриппина Трифоновна пристально за ней следит. Исподволь. Прикрыв глаза ладонью. Катя с трудом подавила усмешку. На всякий случай предложила вызвать врача. А ещё лучше - скорую помощь. При одном упоминании «врача» и «скорой», Агриппина Трифоновна разом подскочила, - села на диване прямо, и бодрым голосом отрезала: - Не нужно! Всё уже прошло! «Что и говорить, старушка презанятная». Скоро Катя выяснила, что Агриппина Трифоновна довольно бойко говорила по-английски, любила читать и постоянно выписывала журналы. Но, на её беду, её интересовали только две темы: продление жизни и вечная молодость. И сжигание. Напрасно старалась Катя переубедить упрямую женщину отказаться от затеи с крематорием, умоляла ничего ей не «оставлять», обещала, пока жива, регулярно служить панихиды и приходить на её могилу с цветами. Никакие просьбы и доводы не помогали, Агриппина Трифоновна стояла на своём. Подходила Пасха. Как-то Катя спросила Агриппину Трифоновну - не хочет ли она, чтобы к ней на праздник заехал священник. Сначала старушка обрадовалась, но потом подумала и, что-то сообразив, объявила: 55
Стихи, рассказы, воспоминания.
- Нечего тревожить батюшку попусту! Катю покоробило: какую изуродованную душу надо иметь, чтобы видеть во всём только один подвох! К тому же с некоторых пор Катя не знала, как ей быть: во-первых, ей надоели постоянные, никому не нужные, проеденные клопами подарки не за подарками ездит она к Агриппине Трифоновне, тратит время, которого и так мало; а во-вторых, Агриппина Трифоновна то и дело меняла условия сделки, которую сама же и навязала. Так или иначе, но старушка стала «вилять». Насчёт своего сжигания она тоже, точно старая лиса, что-то почуяла, заподозрила. Тем более, что на первый день Пасхи к ней всё-таки заехал священник с крестом. Бедная Агриппина Трифоновна никак не могла представить себе, что батюшка мог заезжать к прихожанам просто так - по собственной инициативе, только потому что у православных принято в этот ВЕЛИКИЙ ДЕНЬ посещать всех чад церкви, особенно престарелых, больных и одиноких. В её уме не укладывалось, что, кроме корыстной цели, у людей могут быть какие-то другие, благородные соображения. Несмотря ни на что, Катя надеялась, что священник мягкостью и тактом сумеет повлиять на упрямую женщину, и та откажется от сжигания. Она снова обратилась к о. Поликарпу. Но он ответил: - Всё равно вы её не переубедить! Да и как это можно, «повлиять»? Она сама должна понять и согласиться. Господь дал человеку свободную волю, заставлять нельзя. - И опять учитель тихой благостной веры был неумолим. Покачав грустно головой, повторил то же, что и раньше: - Нельзя сжигать! Будете за это отвечать! Даже если слово дали... то лучше его нарушить. А вечером Вася, этот добрейший человек, что себя не жалеет для других, коротко заявил: - Да брось ты её! Нечего к ней ездить! Близкая подруга Настя была такого же мнения, но по другой причине: - Есть старики, - сказала она, - которые тебе всю душу вымотают, но ничего не оставят! - Ты не можешь понять... - не выдержала Катя, - нельзя же её, просто так, взять и бросить! Это бесчеловечно: она одинока! Я бы навещала её без этого несчастного наследства. Но 56
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
меня раздражает ложь. А оттого, что раздражаюсь, чувствую себя виноватой... Катя сознавала, что большинству людей чужды и непонятны законы православной церкви, что ради денег некоторые пойдут на что угодно, и её только осудят за «отжившие причуды». От этого сознания было горько. Но и она умела стоять на своём... Только на этот раз ей не удалось. Кому могло придти в голову, что именно в этот день, когда Гришка убедил мать, что у него «болит живот» и он остаётся дома, Агриппина Трифоновна вздумает посетить крематорий? Сначала хитрая старуха велела Кате провезти её через весь город по мелким лавчонкам, «встряхнуться». Потом погнала на Маунт Граватт - в магазины, что находятся по соседству с крематорием, «за серьёзными покупками». И только выйдя из двери лавки, Агриппина Трифоновна сказала о своём настоящем намерении. Впрочем, Катя и так догадывалась. Досадно было: не хотелось брать Гришку в это богомерзкое место, лучше бы в школу отправила! Но деваться некуда: пришлось ехать. Попав в заветный крематорий, Агриппина Трифоновна прошла по дорожке куда-то в глубь сада и остановилась перед высокой кирпичной стеной. Стена была сплошь усеяна одинаковыми медными табличками; где-то там, среди нескольких сотен крошечных пластин с именами сожжённых, была одна, которая принадлежала её мужу - рядом с ней торчала ярко-красная пластмассовая гвоздика. Устремив бесцветные водянистые глаза кудато ввысь, Агриппина Трифоновна застыла в благоговейном глубокомыслии... Катя стояла в сторонке. Не поворачивая головы, окинула взглядом крематорий: рядом с невысокой постройкой, где должна была происходить «церемония» похорон, собралась толпа; лица - серьёзные, сосредоточенные, точно перед важным собранием, или в здании суда. Сама же постройка чем-то напоминала театр: сквозь окна виднелась сцена, наполовину прикрытая шторами; оттуда послышались звуки органа. Сразу смолкли негромкие разговоры и сдержанные шутки, толпа устремилась к главному входу, занимать места. Катя старалась ничем не выдать закипавшее раздражение. На обычном кладбище у неё всегда бывало сочувствие к чужому горю и проникновенное уважение 57
Стихи, рассказы, воспоминания.
к самой земле - последнему пристанищу, вечному покою усопших. Но здесь... Постояв перед кирпичной стеной ещё некоторое время, Агриппина Трифоновна со скрипом обернулась и устремила на Катю холодный выжидающий взгляд. Конечно же, она опять следила, наблюдала за её реакцией: у этой женщины был удивительный дар смотреть вперёд, но видеть всё, что происходит сзади. Даже мысли этой старушки работали точно так же. Никогда ещё она так не напоминала крокодила, как в это злополучное утро, - во всей фигуре, особенно в лице, было что-то... Устремив задумчивый взгляд в последний раз на «дорогую дощечку», Агриппина Трифоновна многозначительно вздохнула и объявила: «Едем!» Вечером в доме Семёновых затрещал телефон... - Катя! - раздался знакомый голос. - Мне сегодня показалось, что вам неприятно было находиться в крематории. Я должна быть уверена, что, когда я умру, вы.. У Кати точно внутри что-то оборвалось: настала минута истины, больше молчать нельзя. - Да, неприятно. Если бы я знала, что вы сегодня потребуете везти вас в крематорий, я бы хоть ребёнка дома оставила. Нет, ни уважения, ни сочувствия к таким местам у меня нет, и быть не может. Но поскольку вы этого желаете то... - Тут Катя глубоко вздохнула и впервые в жизни солгала с совершенно спокойной совестью: - Поскольку вы этого желаете, всё будет сделано, как вы просите - по-хорошему... После этого, развязка наступила довольно скоро. Это случилось, когда Катя неожиданно обнаружила новый, явный обман. Однажды она приехала проведать старушку вне очереди, просто так, и привезла с собой семейный альбом. Накануне у них с Васей были гости; чтобы порадовать Агриппину Трифоновну, Катя прихватила с собой также что-то от праздничного стола. Открыла дверь холодильника, чтобы до времени убрать туда гостинцы, и вдруг увидала на полке целую батарею незнакомых баночек и мисок со свежей едой. Кто-то её опередил? Ничего не подозревая, в радостном недоумении Катя подняла голову... - Ну, вот, видите... а ещё говорите, что вас никто не любит!
58
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Агриппина Трифоновна смутилась, глаза беспокойно забегали. Но скоро, совладав с собой, устремила на Катю насмешливый взгляд и вызывающе проговорила: - А что? Я не только вас... Я и других испытываю..! Катя ничего не ответила. Убрала альбом. И скоро ушла. С тем, чтобы никогда больше не возвращаться в этот дом. Пожарники так и не могли справиться с напиравшей толпой любопытных. На помощь подоспела полиция: вежливо, но круто народу было велено податься назад. Опасную зону сейчас же оцепили специальной лентой на колышках. Это было проделано как нельзя кстати: хотя огонь давно потушен, и тлели только отдельные места, в доме всё время что-то угрожающе скрипело. Оказалось, это была огромная тяжёлая дверь в спальню, которую пожарники никакими силами не могли открыть; качаясь на расплавленных остатках того, что ещё недавно было массивными шарнирами и запором, она наконец с грохотом рухнула, подняв новое облако сажи, пепла и гари... Катя, пошла прочь от сгоревшего дома, чтобы скорее вычеркнуть из жизни эту страшную, уродливо-обугленную полосу! «Вот уж поистине несчастный человек, - горестно думала она, - ...даже не понимала, что теряет!» До самого конца улицы, её преследовал едкий запах гари. А там, приютившись безнаказанно в чужом дворе, пользуясь общей суматохой, ждал Жучок. «Вася тоже заждался, наверное, не знал, что и думать» - нетерпеливо заурчал Volkswagen. За поворотом неожиданно налетел свежий ветерок и унёс последнее воспоминание о пожаре. А впереди ждало яркое, на редкость благодатное австралийское летнее утро...
59
Стихи, рассказы, воспоминания.
СНЕЖНЫЙ ПОЦЕЛУЙ Посвящается дорогому другу и ученице – доктору. Флоре Б.
Этот невероятный случай произошёл в середине апреля 1976-го года, когда путешествие по России было ещё связано со множеством сложных препятствий, когда русский народ старательно оберегали от вредного влияния западного мира. Редко удавалось иностранцам приподнять уголок железного занавеса и, хотя бы одним глазком, заглянуть за кулисы, да и то случайно! Впрочем, то, что им порой доводилось увидеть, бывало настолько неправдоподобно, что если бы они даже и вздумали кому-нибудь об этом рассказать, то им бы просто никто не поверил. Вероятно поэтому некоторые иностранцы совершенно безнаказанно клеветали на русских - денег, или сенсации ради, они бессовестно выдумывали всевозможные небылицы: поверят - ладно, а не поверят - так не всё ли равно! Иные, зная, что им всё равно не поверят, а может и ограждая кого-то - молчали. Молчали долгие годы... Флоре было тогда лет 25. Девушка - точно такая же, как и её имя: и лицом и характером - яркая, живая как огонь, и в то же время мягкая, бездонно мечтательная. С таким вот чисто южнославянским темпераментом Флора рвалась в Россию. Она вообще, очень любила путешествовать, но в Россию стремилась неспроста. Много чудес приходилось ей слышать об этой загадочной стране - таких чудес, что порою она совершенно серьёзно опасалась за здравый рассудок рассказчиков. Прожив всю свою жизнь на западе, её сильный, холодный ум был с детства приучен всё анализировать и отвергать непроверенный или непрошеный «авторитет». Однако, несмотря на то, что её разум всегда одерживал победу над предрассудками, сербские корни Флоры сказывались: песни матери, сказки и легенды родного края, рассказы о побеге из Сербии во время войны - с детства заронили в душу Флоры непонятную тоску... тягу ко всему славянскому, в частности – к русскому. И вот мечта сбылась: Флора отправилась в путешествие по России. Небольшой роскошно-комфортабельный автобусик иностранной фирмы с группой туристов самых разнообразных наци60
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
ональностей пересёк наконец заветную русскую границу и теперь несётся по выбитой просёлочной дороге. Флора напряжённо всматривается в окно: по горизонту тянется бесконечный лес, мелькают русские деревушки; несмотря на середину апреля, на полях почти везде лежит снег. Что и говорить, поездка чудесная! И туристы - все как на подбор: молодые, весёлые, полные энергии. Их возят по лучшим местам России и опекают на каждом шагу, заботливо устраняя все невзгоды, оберегая от непредвиденных встреч с местными жителями. Ох, уж эти местные жители! С ними частенько бывали связаны какие-нибудь странные, нежелательные происшествия. Нет, нет, советское турагентство просто не могло до этого допустить: кабы чего не вышло..! Вот уже неделю Флора разъезжает по русской земле: города, сёла, живописные речушки, озёра, опять деревни, и эти бесконечные поля! Время у всех ограничено, поэтому остановки допускаются согласно строго намеченному плану - только в тщательно избранных городах и только в определённых гостиницах. Монотонность неумолимо-жёсткого порядка должна была многим наскучить. В один прекрасный день громкие и свободолюбивые американцы изъявили желание непременно сделать остановку - ну, хоть прямо в поле! «В самом деле, отчего бы не устроить пикник? Не беда, что нигде не видно специальных столов со скамейками! Не все же знакомы с благами цивилизации великой западной державы!» - добродушно решили неприхотливые сыны Соединённых Штатов. В разговор вмешались молчаливые и обычно сдержанные англичане: идея пикника им также очень понравилась, они готовы были расположиться хоть на пенёчке у обочины дороги, или даже прямо на траве - на своих аккуратных, уютных пледах! Канадцы разволновались так, как если бы бревенчатые избы и две-три фигуры людей на краю деревни, возле леса уходящего в самые тучи, напомнили им вдруг что-то очень знакомое, почти родное. Они уже начали поднимать окна. Положение спасла девушка-гид: на прекрасном английском языке она вежливо объяснила туристам, что сейчас делать остановку ни в коем случае не рекомендуется, т.к., через полчаса автобус должен прибыть в первоклассную гостиницу, где туристам будут предоставлены всевозможный комфорт и масса развлечений. 61
Стихи, рассказы, воспоминания.
Непредвиденная остановка всё же произошла. Это случилось дня через два, когда автобус направлялся к очередному городупристанищу. Дело было к вечеру, до города оставалось какихнибудь километров сорок, когда «по техническим причинам» автобус встал. К шофёру сразу же подлетело полдюжины изнывающих от бездействия молодцов. При помощи знаков, с добродушными улыбками, они предложили ему свои услуги. Шофёр и проводница вежливо, но напряжённо и категорически отклонили какое-либо вмешательство со стороны туристов. И сразу сообщили о происшествии по радио - вызвали из города скорую техническую помощь. Обескураженным филантропам ничего не оставалось, как, покружив вокруг автобуса (далеко отходить не разрешали), возвращаться на свои места. Правда, подмога, целая команда, подоспела довольно быстро. Но неполадки с автобусом оказались серьёзнее чем предполагали. Пока засаленные механики утопали в недрах засаленных двигателей, от которых, как из преисподней, доносились рычанье, рёв и глухие удары металла, девушка-гид развлекала туристов. Развлекать их пришлось, и здорово: автобус, как назло, встал намертво в одном из живописнейших уголков России! Кто-то из туристов услыхал краем уха разговор команды и не замедлил сообщить об этом остальным: получалось, что они находились где-то в районе северной Карелии; великаны-ели, верхушки которых терялись в облаках, подходили с обеих сторон чуть ли не вплотную к дороге; густой частый лес в сумерках казался всем непроходимой стеной... - Местность дикая, - предупредила девушка-гид. - Её название вам, иностранцам, произнести трудно. Кстати, координаты в этой глуши, между городов, для иностранцев также не имеют никакого значения! Поэтому от автобуса более чем на тридцать шагов отходить воспрещается! Затем, чтобы рассеять смущение, она рассказала туристам две-три легенды, поверья этих мест. Холод крепчал, сумерки сгущались. Когда группа изрядно проголодавшихся путешественников опять вернулась к автобусу, стало совсем темно. Механикам поневоле пришлось оставить работу. Тихо переговариваясь и время от времени вспоминая мать, они в сердцах захлопнули капот и стали собирать инструменты. Только сейчас выяснилось, что, вместо двух-трёх часов, задержка предвиделась до утра. Надо сказать, что многие туристы, вдохно62
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
вившись предстоящей поездкой в Россию, выучили немало русских слов и обиходных фраз, и теперь с удовольствием прислушивались к русской речи. Им ужасно импонировало, когда они вдруг узнавали знакомые слова: - Только подумать, как эти люди тревожатся о своих матерях! Конечно же, их матерям нужно немедленно сообщить о задержке, чтобы они не волновались! - сочувствовали туристы злополучным механикам и тут же обращались к Флоре с требованием немедленно всё это им перевести. Но «голод - не тётка». Скоро среди туристов послышались сдержанные роптания, потом воцарилась напряжённая тишина. Флора, вечный оптимист, обычно никогда не унывала, но тут и она повесила голову. Вдруг откуда-то потянуло дымком: быть не может! - запах настоящего шашлыка! Да нет же, это не показалось: действительно, невдалеке двое из спасательной техкоманды шаманили над небольшим костром. В сторонке на горячих углях находилась большая посудина с горой дымящегося мяса. Неподалёку от костра стоял походный столик, и на нём, как в русской сказке, раскинулась полная съедобных сюрпризов «скатерть-самобранка». Самовар пыхтел настолько убедительно, что сейчас же примирил даже самых привередливых путешественников... от одного его вида на продрогшей душе становилось теплее: - За одну только кружку чаю из настоящего русского самовара стоило застрять в дороге! Будет что вспоминать... Девушка-гид силилась, но никак не могла перевести иностранцам выражение «скатерть-самобранка». Для этого надо было бы познакомить людей с русским фольклором, но ведь «соловья баснями не кормят» - гостей пригласили к столу. А «басни» - их лучше «в рукав», как «Василиса Премудрая», спрятать! В следующий раз пригодятся. После первой же стопки водки среди иностранцев раздался смех и сдавленный кашель: - Эту отраву могут пить только русские! Вдруг, откуда-то послышались звуки баяна. Сначала в угоду гостям заиграли какой-то джазик. Но потом, тряхнув головой, баянист заиграл вальс. И оборвал. Кивнув своим, он притопнул сапогом и - грянул трепака: вот она - удаль наша, уж греться, так 63
Стихи, рассказы, воспоминания.
греться! Странно, что никому из иностранцев даже в голову не приходило: русские всегда готовы к любой неожиданности! - Вот так происшествие! В свободном западном мире это называется «позитивное мышление», а у русских: «нет худа без добра», - дивились туристы, выделывая на манер русской пляски замысловатые кренделя... Флора понимала славянские корни очень многих слов и от смеха покатывалась. Народ же ел, пил, плясал и пел до глубокой ночи, веселясь «до обалдения». Флоре очень понравилось это новое, необычное для неё выражние, и она сейчас же его выучила. А ночь холодную, да ещё с морозцем, надо было коротать. Поэтому, когда туристы, измученные весельем, забрались наконец в автобус и устроились поуютнее, «Василиса Премудрая» тряхнула своим «рукавом» и - посыпались из него сказки, легенды, сказания древних славян... Сидя в своём углу возле окна, Флора слушала рассказчицу до тех пор, пока у неё не начали слипаться глаза. А за окном, как назло, пошёл снег. Крупные белые кружевные хлопья медленно кружились, качаясь на ветру. Хлопья кружились в темноте и складывались на лету в причудливые формы, они убаюкивали. Казалось, за чёрным стеклом оживает какая-то необыкновенная сказка. Вдруг Флора почувствовала, что сейчас заснёт. Однако, отчаянная славянская натура взяла верх: как это заснуть? - да ни за что! Нужно встряхнуться... Скорее на свежий воздух! Не долго думая, Флора встала, натянула на себя толстую куртку. Выдумала на ходу какой-то предлог, вышла из автобуса. Ей захотелось уйти куда-нибудь подальше - прочь от этой, успевшей надоесть, шумной толпы. Захотелось остаться одной со своими мыслями. Ну, просто погулять, побродить немного в темноте, подставляя лицо пушистым белым хлопьям! Флора вздрогнула и поёжилась - её обдало не по-апрельски морозным воздухом. Хорошо, что она укуталась во что-то толстое. От её дыхания шёл пар, под ногами поскрипывал снег. Пришлось плотно запахнуть куртку. Подняв лицо навстречу снежным хлопьям, Флора сделала ещё несколько шагов вперёд. Она не видела, что в ту самую минуту, когда она вышла из автобуса и не спеша побрела в сторону леса, от автобуса отделилась тень и, никем незамеченная, неслышно направилась вслед за ней... 64
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Флора всё шла и шла, медленно, неторопливо, упиваясь неожиданной свободой. Если бы её в тот момент спросили о чём она думает, едва ли она смогла бы ответить. Её просто заливала радость - радость двадцати-пятилетнего бытия и этого черно-синего простора, где, казалось, не было никого кроме неё и морозного воздуха, от которого начинало покалывать в носу, да ещё - русского снега, что под ногами всё крепче поскрипывал. Темень вокруг была невероятная: куда-то подевалась луна, даже последние две-три звезды - и те исчезли! Несмотря на это, Флора шла уверенно. Она в темноте хорошо видела. Вот и сейчас её глаза очень быстро освоились. Да разве при таком снеге можно не видеть? Она уже давно различает силуэты деревьев, ей даже видны собственные следы на подтаявшем за день и схваченном морозом снегу! А автобус - да вот же его огни! От лёгкого ветерка где-то высоко в деревьях пронёсся тонкий, едва уловимый звон. Флора увидела, что подошла к краю леса. Каждая ель, каждая ветка, каждый куст вокруг неё потрескивали. Она пришла в неописуемый восторг и - пошла прямо на этот звук! Ей казалось, что всё вокруг неё пело, звенело. Неужели это только казалось? Пожалуй, нет: когда человеку двадцать пять, всё это происходит на самом деле; и даже время замедляет свой ход... Было невыносимо жаль отрываться от всей этой неземной красоты, но земной рассудок стал напоминать Флоре, что ей следует вернуться к автобусу. Она оглянулась в последний раз и, глубоко вдохнув в себя волшебные остатки сказочной ночи, двинулась обратно. Снег уже шёл вовсю, сгустившаяся чернота как-будто залила землю. Флору это нисколько не смущало, ведь автобус где-то недалеко. Поднявшийся ветер пробрал до костей и заставил слегка прибавить шагу. Но, что за вздор: описав круг, Флора вернулась на ту же самую лужайку, к той же самой ели... Неужели она чересчур понадеялась на своё ночное зрение? Хотя, при чём тут зрение, когда ветер слепил снегом глаза? Экая досада, теперь даже следов не видно, их занесло! Ругая себя почём зря, Флора двинулась в противоположную сторону - туда, где, как ей казалось, была видна дорога, и вскоре обнаружила, что заблудилась. Тогда она пошла наугад краем леса: где-то здесь она всё равно должна выйти к дороге... Возможно, что прошло не так уж и много времени, но Флоре оно показалось вечностью. Настроение было испорчено, от холо65
Стихи, рассказы, воспоминания.
да или ещё от чего-то ноги переставали слушаться. Никакого звона в лесу теперь не было и в помине; вместо волшебных видений противный колючий снег вызывал в ней содрогание и озноб. Флора упорно шла. Напрягая зрение, всматривалась в кромешную тьму, которая начинала её порядком раздражать. Вдруг ей стало страшно: почему-то почудилось, что в темноте среди деревьев кто-то есть. Флора застыла на месте, боясь пошевелиться. Потом присмотрелась и - глазам не поверила: быть того не может! не более чем в тридцати шагах от неё стоял, зевая и лениво почёсываясь, грузный, лохматый медведь! Надо было что-то предпринимать, куда-то бежать... Но Флора не могла вырваться из оцепенения. Медведь, однако, не обращал на неё никакого внимания, а может, просто не видел. Некоторое время он к чему-то прислушивался, потом понюхал воздух, с сопением зевнул и... опять почесался. Ему явно не было дела до ночных похождений каких-то затерявшихся в лесу туристов! Топтыгин опустился на передние лапы и, тяжело переваливаясь, заковылял в глубь леса, от греха подальше... Флора с облегчением перевела дыхание. Но в следующую же секунду её снова обуял ужас, только на этот раз какой-то новый, парализующий тело: всеми фибрами души она почувствовала за своей спиной нечто страшное - намного страшнее медведя. Точно молния, промелькнули в голове рассказы отца, слышанные в далёком детстве: в их родной Югославии бывали волки! Флора не хотела, не смела обернуться. Да и незачем было видеть то, что она знала своим шестым чувством: инстинкт говорил, что сзади - сама смерть! Тот же самый ужас, что вначале её парализовал, теперь вывел из оцепенения. Какая-то неведомая сила рванула её вперёд: скорее, к любому дереву, любой ценой наверх! Хотя знала, что вскарабкаться не сможет. Сделав несколько шагов, у Флоры подкосились ноги... она закрыла обеими руками голову и в отчаянии опустилась на снег... Почти одновременно ночную тишину разорвал оглушительный выстрел. Из обморочного состояния вывел её чей-то грубый, резкий окрик. Не понимая, где она и что с ней, Флора медленно подняла голову. Человек в шинели, с винтовкой, подошёл и, взволнованно жестикулируя, начал говорить что-то очень резкое. Почти кричал. Неподалёку на снегу лежал убитый волк, - из его горла текла блестящая чёрная струйка и расплывалась на снегу боль66
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
шим тёмным пятном. Флора попробовала встать, но её ноги не держали. Если бы охранник не подхватил под руку, она бы упала, так она дрожала. Этот человек спас ей жизнь! Надо было его благодарить, но в панике Флора не могла вспомнить ни одного русского слова. Охранник продолжал кричать, всё время почему-то упоминая «мать». Флора ничего не могла понять, но догадалась, что он за что-то на неё сердится. Однако, для чего он так долго кричит? Любопытно, за кого он её принял? - Мать... Моя мать - сэрбски! - ткнула она себя в грудь. - Я югослав! Туриста з Нью Зиланд! Охранник остолбенел, казалось, на какую-то минуту потерял дар речи. И вдруг громко расхохотался. Теперь он действительно поверил, что она - одна из туристок, а не то, что ему вначале показалось; и сразу сменил тон. Но Флора ничего не могла понять, она всё ещё дрожала, хотя страх уже начинал уступать раздражению. Она опять ткнула себя пальцем в грудь, и тоже крикнула: - Я - югослав туриста з Нью Зиланд! Я - югослав... сэрбски, сэрбски, понымайт?! Решив, что он ничего «нэ понымайт», Флора перешла на английский. К счастью, охранник немного владел английским, и потому стало возможно хоть как-то с ним переговариваться. Он объяснил, что, отправившись гулять, она нечаянно вышла на другую сторону дороги, заблудилась, и, не подозревая, попала в «запретную зону». Что она должна благодарить судьбу, за то что он проявил бдительность и отправился вслед за ней. А не то - не быть бы ей сейчас живой... Они пошли прочь из леса. Флора едва переставляла ноги. Охранник с винтовкой шёл рядом и придерживал дрожащую Флору под руку - так, для порядка, «чтобы опять не заблудилась в запретной зоне». - Где мы находимся? - спросила Флора. - В «дремучем лесу»! - пробурчал охранник. Координатов не сказал. - Как вас зовут? - Для вас - «Иван-Царевич»! Слыхали о таком? Слыхали, «как Иван-Царевич птицу-жар поймал»? - И, немного помедлив, усмехнулся: - «как в лесу от волка он её спасал...» 67
Стихи, рассказы, воспоминания.
- Вы, наверное, кагебешник? - усмехнулась в свою очередь Флора; в душе она уже успела отметить, что красив он, этот кагебешник, «до обалдения»... - В дисциплинарном порядке за такую прогулку вас следовало бы... У Флоры подкосились ноги: - Что же теперь со мной будет? - она в ужасе посмотрела на охранника: что он именно «кагебешник», у неё теперь не было никаких сомнений. - Вы же, наверняка, сообщите об этом происшествии... - Ну, это дело можно было бы прикрыть... - не дав ей опомниться, он вдруг притянул её в свои стальные объятия и крепко поцеловал. После ужаса, который Флоре пришлось только что пережить в ночном лесу, этот неожиданный поцелуй показался продолжением прерванной сказки. У неё захватило дух, голова пошла кругом. На какую-то секунду показалось, что опять зазвенели на ветру сосульки. Да нет, вовсе не показалось - это действительно запел, закружился в снежном вихре лес; где-то близко, совсем близко блестели «обалденно-красивые» глаза охранника. «Может, он и в самом деле Иван-Царевич?» - мелькнуло в голове славянки. Однако, в следующую же минуту Флора опомнилась, решила дерзкого охранника проучить. - Мэнэ мать-югославка воспитывала! Кто вам позволил без разрэшения... Охранник молчал. Казалось, её не слушал. Не выпуская из объятий, невозмутимо, с нескрываемым любопытством рассматривал девушку. Потом слегка наклонился и, смеясь, начал сдувать с её бровей и волос снежинки. Флора окончательно рассердилась. Изловчилась, и в ярости начала колотить охранника в грудь. Её маленькие кулачки ударялись точно о каменную стену. Она бы и дальше колотила, если бы её губы не обжёг новый поцелуй; если бы этот поцелуй не захлестнул её огнём - таким, от которого мог растаять и потечь весенними ручьями снег вокруг, от которого голова опять пошла кругом... Совершенно неожиданно, охранник отпустил её. Флора была потрясена, разочарована: «Зачем нужно было этой сказке кончаться?!» - думала она в бессильной, ярости. Они направились в сторону автобуса. Он - на шаг позади неё. Больше не разговари68
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
вали. Наконец показался тусклый свет нижних фар автобуса. Охранник помог Флоре вскарабкаться на высокую ступеньку: - Больше не отлучаться! - бросил он сурово и исчез в темноте. Флора уселась в полумраке автобуса в своём углу. Её трясло, как в лихорадке. Стоило закрыть глаза, как она тотчас слышала звенящие на ветру ели; и снова вставали перед ней в искрящейся от снега ночи сонный медведь, убитый волк... потом неожиданно спасший её охранник с винтовкой. «Кто он, этот охранник?» - с досадой простонала Флора вполголоса, так, что вздрогнул и обернулся сидящий неподалёку американец. «Он же, наверняка, кагебешник! Значит, скажет своим о том, что случилось. И, конечно, о поцелуе. Ведь у них всё положено докладывать. Тогда нам обоим будет неприятность.» Флора бредила «кагебешником» до рассвета. Собственно говоря, бредила до самого конца путешествия. Наяву же, она видела его раза два-три, перед отъездом, да и то мельком... Первый раз - когда случайно проходил мимо. Незаметно для остальных, он усмехнулся и едва слышно проговорил: - Мать югославка? Чего ещё! И в другой раз, опять же проходя мимо... - Мать...? Кажется, они виделись ещё один раз, но тогда он просто кивнул издали. С тех пор прошло 25 лет. Только недавно Флора решила поделиться, рассказать об этом происшествии. Конечно, долгое время она боялась подвести своего «кагебешника». Но была и другая причина: обидно, если б ей не поверили... А между тем, каждый раз вспоминая ту далёкую поездку по России, Флоре кажется, что она опять снежной ночью в лесу; и опять ей чудится покалывание в морозном воздухе, слышится лёгкий перезвон и тихое потрескивание еловых веток; снова вспоминается сонный медведь, убитый волк на снегу, «обалденно-красивый» охранник и его невероятный поцелуй...
69
Стихи, рассказы, воспоминания.
АЛЁНКИН ЗОВ. (По устному рассказу В. Лендел (Шпаковой). Яркие лучи солнца искрились, играя на блестящей, пёстрой обёртке шоколада - Машиного подарка, словно радуясь вместе со мной возвращению дочери из далёкого путешествия. Хотелось смеяться и плакать сразу: ведь мы так долго, целый месяц не виделись; и уезжала-то она за тридевять земель, на край света - в далёкую Россию. Дозвалась её, знать, Алёнка! Русская Алёнушка... С обёртки шоколада на меня смотрело давно знакомое и бесконечно милое личико девочки лет трёх-четырёх: румянец во всю щёку; её синие глаза, ясные, как майское небо, глядели прямо в душу; казалось бы, можно и не подписывать шоколад её именем - как родную берёзку, каждый сейчас же узнает в ней близкую русскому сердцу «Алёнку». Устав с дороги, Маша задремала на диване. Не в силах отвести глаз от картинки, я тихонько присела рядом. Нахлынувшие воспоминания вернули меня более, чем на тридцать лет назад; снова ожили в моей памяти давно ушедшие лица, промелькнули события, словно вчера всё это было... Мы встречали приехавшую из Челябинска сестру Олю. Она собиралась гостить у нас месяцев шесть. После 13-летней разлуки мы не могли наговориться: Россия, и люди, казались нам какими-то особенными, далёкими, недосягаемыми. Сестра привезла нам всем подарки. Среди них была плитка шоколада «Алёнка» с картинкой маленькой русской девочки на обёрточной бумаге. Я была поражена и долго не выпускала плитку из рук: шоколад пускай берёт, кто хочет, но портрет Алёнки - мой! Я не могла на девчушку насмотреться, до того она мне понравилась: покоряло очаровательное, румяное, по-детски чистое личико. Умные голубые, почти что синие глаза Алёнки доверчиво смотрели на мир. «Вот бы мне такую!» - невольно подумала я тогда... Ну, может быть, и не совсем «невольно»... Нам с мужем очень хотелось, чтобы у нас родилась дочь. Именно тогда мне и запала эта мечта: я решила, что наша девочка непременно должна быть точь-в-точь такая же, как Алёнка. Я поставила картинку в 70
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
спальне на ночной столик. Утром мой первый взгляд падал на неё, я глядела на заветное личико и не могла насмотреться... Время пролетало незаметно: не успели мы оглянуться, как пришла пора с Олей прощаться. А через два года после её отъезда у нас родилась дочь... Вышло так, как я мечтала: девочка родилась точно такая же, как на картинке! Только назвали мы её не сказочной Алёнушкой, а Машей, и глаза у неё были не голубые, а серо-зелёные... Стала наша дочка подрастать, скоро её смех стал бисером рассыпаться по дому и звонко раздаваться во всех уголках сада. Маша всё больше и больше начинала походить на изображение в рамке. Я даже поместила картинку Алёнки в детском фото альбоме - рядом с Машиной фотографией. Так два портрета и остались там красоваться. Маша росла настоящей русской девочкой - с толстой косой до пояса, с бабушкиными сказками по вечерам. Она с детства хорошо говорила по-русски. Бывало, сядет на низенькой скамеечке, положит голову на колени бабке и слушает подолгу, затаив дыхание про бурого медведя, про лису, и бесконечно милую Алёнку, что плакала у ручья, потеряв братца... Не тогда ли в Машином воображении начал складываться образ этой необыкновенной девочки? Только увы, вокруг неё не было заколдованного леса, знакомые русские девочки вовсе не походили на сказочную Алёнку, и австралийская среда оказала своё влияние: по мере того, как Маша подрастала, у неё стал появляться лёгкий акцент. Для нас же с мужем, Маша вытеснила всех «Алёнушек»: она была центром нашего внимания, единственной радостью и заботой. Но детство пролетело. Дочь выросла, вышла замуж и уехала в другой город. Давно уж нет у Маши косы, и о «русском» думать она почти перестала. Жизнь такая: друзья вокруг - австралийцы, к нам она приезжала редко, и с русскими общения мало. Я уговаривала Машу съездить в Россию, но долгое время дочь и слышать об этом не хотела. Зато у Маши на работе стали ездить в Россию подруги-австралийки. Потом с восторгом рассказывали о приключениях, с гордостью показывали сувениры. Маша на это никак не реагировала. В лучшем случае - молча, вежливо их выслушивала. Как же случилось, что у неё неожиданно проснулось непреодолимое 71
Стихи, рассказы, воспоминания.
желание съездить на родину наших предков? Этого никто не знал. Тем более, сама Маша. Её подруги думали, гадали, а потом решили, что всё как-то само собой получилось. Но мне кажется, что, под впечатлением их рассказов, в её воображении то и дело вставало удивительно знакомое девичье лицо с сине-голубыми глазами и длинной русой косой - точно такое, что когда-то стояло на моем столике, и потом в альбоме, такое, как ей виделось, слушая в детстве бабушкины сказки... Как бы там ни было, Маша отправилась в Россию. Сначала к родственникам в Петербург, потом - путешествовать по необъятной стране. Домой звонила не часто; иногда жаловалась, что в столице русские девушки ничем не отличаются от иностранок, что они такие же, как и везде, что это даже скучно... Маша была явно чем-то неудовлетворена, или разочарована. Может быть, она против воли, присматриваясь к лицам русских девушек, искала в них отражения далёкой сказочной Алёнки? Путешествие пролетело незаметно и вот, Маша опять в родительском доме. Почти что сразу, едва переступив порог, начала доставать сувениры, подарки... Она накупила русских книг, собиралась заняться изучением русской истории. Кстати сказать, вернувшись из поездки, Маша утратила так огорчавший меня акцент - теперь она совершенно чисто говорила по-русски. Яркие лучи солнца искрились и вспыхивали от чего-то очень блестящего, когда с лукавой улыбкой Маша протягивала мне маленький свёрток. Я не поверила своим глазам: с обёрточной бумаги глядело знакомое лицо очаровательной голубоглазой девочки! Маша увидела в магазине этот шоколад и сразу вспомнила про мою Алёнку в альбоме... С нежностью посмотрела я на спящую на диване дочь, потом перевела взгляд на картинку с лицом бесконечно милой русской девочки. Мне хотелось и смеяться, и плакать - всё сразу. Ведь мы так долго не виделись! Или это было оттого, что, 30 лет спустя, я снова увидела дорогую сердцу Алёнку? На какую-то минуту мне показалось, что звонкий смех моей прежней маленькой Маши снова рассыпается бисером по дому...
72
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
ЧАРЛИ ИЛИ ТРЕТИЙ ЛИШНИЙ Юмористический рассказ.
Никогда не пускайте в дом квартиранта! Особенно, если он умён. Иначе, жизни не будете рады. Не верите? Тогда постучите в любой дом на тихой, зелёной улице красивейшего во всём Брисбене района Кэнмор: все соседи, не исключая сварливого старого Джека, подтвердят, что у Трифона с Аришкой не было бед, пока в их доме не поселился Чарли... - Какой странный жилец! - сгорали от любопытства добродушные соседи, - полгода живёт у нас под боком, а Чарли и в глаза-то никто не видал. Зато уж слышали мы о нём предостаточно: молвато по нашей улице с ветерком летит! Вот, скажем к примеру, вчера... Действительно, вчера Трифон до самого вечера слонялся вдоль забора, делая вид, что чем-то занят. На зов Аришки не пошёл ужинать. А когда стемнело, и вовсе со двора исчез. Потом соседи слышали, как Трифон, под звон комаров, жаловался Джеку на своего квартиранта: - Одна техника, и никакой культуры! Да чтоб я.... ещё когданибудь... Сидя за круглым садовым столиком под кустом «хайбискуса», Джек многозначительно приподнял брови, затянулся папиросой и пустил кольца дыма: он умел слушать молча. К нему неторопливо подошла жена, полная, пожилая Клотильда, с подносом в руках. На нашей тихой улице русские «Триш-Ариша» были самыми молодыми. Соседей умиляло, что эти «рашен голюбки» жили душа в душу, и всячески их опекали. Она поставила перед Трифоном чай, заботливо пододвинула печенье. Резонная австралийка решительно отказывалась верить, чтобы какой-то, простите, жилец мог внести в их милую маленькую семью раздор. Но в голосе Трифона сквозила неподдельная тоска. - Модный он. Щёголь. Японского происхождения. И собой хорош... Весь мир обещает к её ногам кинуть. Куда мне с такой техникой тягаться?! Вдруг вечернюю тишину нарушил чей-то крик, потом звонкий шлепок. Вслед за этим послышался горький женский плач. 73
Стихи, рассказы, воспоминания.
Трифон встрепенулся: жена зовёт! - и поспешил к дому. В прихожей хотел незаметно проскользнуть мимо кабинета Ирины - авось, пронесёт! - но до его слуха донеслись жалобные укоры супруги: - Триша, и не стыдно тебе? На кого ты меня покинул? Он же изверг! Трифон нерешительно остановился на пороге: опустив беспомощно голову на руки, Ирина сидела перед компьютером и безудержно рыдала. Благородное сердце Трифона сжалось: он не выносил женских слёз. Но за полгода своей отшельнической жизни – с тех пор, как в доме поселился Чарли, то есть, компьютер между ними словно кошка пробежала. Трифон даже серьёзно подозревал, что он Аришке теперь вроде бы и не нужен... Кидая тоскливую тень, на письменном столе Ирины возвышалась пластиковая коробка компьютера. Трифон брезгливо подошёл к столу. «И надо же было имя такое мерзавцу дать!» - мысленно скрипнул он зубами, вытягивая из серого бока истукана свитки проводов. Он ненавидел Чарли лютой ненавистью. Даже сейчас, когда Чарли находился в глубоком обмороке (где-то был нарушен контакт), у Трифона не было к нему ни малейшего сочувствия. Жаль только Ирину: наутро ей надо сдавать в печать очередной фельетон, а Чарли и не думает приходить в сознание. Во всяком случае, ясно одно: вызывать «скорую помощь» нет смысла: компьютерщики дорого берут, а починят или нет - неизвестно. Тем более, Чарли проделывал такие вещи не раз. Всегда неожиданно, когда нужно срочно сдавать работу. И когда на него уже теряли всякую надежду, Чарли умел так же неожиданно очнуться. Но самое удивительное: Аришка мужу своему столько не прощала, сколько прощала этому негодяю. Было далеко за полночь, когда в «Триш-Аришином» доме погасли последние огни и с их тёмной веранды до соседей долетели негромкие обрывки фраз... - Не плачь! - с тайным злорадством утешал мужской голос, - у нас теперь в доме покой будет, и ты - опять моя; и никаких больше жильцов! Женский голос тихо рыдал в ответ: - Но я без него жить не могу! Будь Чарли человеком, а не коробкой с электронными мозгами, Трифон не мог бы его больше ненавидеть. Какой уж тут сон! 74
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Услыхав ровное дыхание Ирины, он тихо встал и направился в кабинет. Притворив за собой дверь, включил свет и подошёл к рабочему столу. Что и говорить, удружил ему Костя!.. Вот с него-то - Кости - всё и началось. Целые два года докучал он Трифону с Ириной, убеждая, что им совершенно необходимо завести компьютер. Просвещать друзей в области науки и техники было его любимым занятием. - Престиж! - говорил он, - и главное, в моде! Культурного развития в нём, правда, маловато, но если подключитесь к Интернету, то компьютер вас по всему миру «прокатит»... Спорить с Костей бесполезно. И вот, в один прекрасный день порог тихого дома переступил новый «жилец». Оригинальной была первая встреча. Серый пластиковый гость был учтив и скромен, но держался индифферентно. Трифон невзлюбил его сразу. Зато Ирина рассматривала гостя с чисто женской точки зрения: компьютер внушал суеверное почтение, но ей очень хотелось показать, что она его вовсе не боится, и потому тут же окрестила странным именем «Чарли»... «А по-моему, заискивает...» - мрачно подумал Трифон. Костя предвидел кризис. Он промучился с друзьями весь вечер, стараясь помочь им найти общий язык с Чарли. Но все его усилия пропадали даром: Трифон сразу заявил, что «компьютерный жаргон» звучит как отменная брань; Ирина тоже таращила на Чарли ошеломлённые глаза и дрожала с головы до ног. Костя махнул рукой и - оставил друзей на произвол судьбы... Невдомёк было Триш-Арише, что Костя и не думал оставлять их в покое, что он просто изобрёл новый способ воздействия. Теперь он звонил им каждый понедельник, обычно поздно вечером, и требовал, чтобы включили компьютер. После этого подолгу, обстоятельно, с дотошными подробностями объяснял, как им пользоваться. Трифон оказался тоже на редкость изобретательным. Как только, подняв трубку, узнавал голос приятеля, он сейчас же подзывал к телефону жену: - Аришка, всё понять, записать и после мне передать! - а сам уходил спать. Сознавая своё невежество перед корифеем современной техники, беззащитная Ирина не раз плакала в телефон: - Отстань, Кот, эта затея не для нас! 75
Стихи, рассказы, воспоминания.
Но Костя не унимался. Инструкции велел записывать. Потом требовал прочитать всё вслух. И тут же ловил, если она чего-то не поняла. За всё это время никто даже не подумал, а каково приходится Чарли! Несчастный квартирант прекрасно чувствовал антагонизм хозяев. Конечно, он понимал, что Ирина его просто смертельно боится. Но со стороны Трифона была самая обыкновенная, ничем не прикрытая ревность. Костя-то звонил по-телефону из другого города, заставляя Ирину постигать тонкости компьютерной программы, а потому она сидела рядом с Чарли до третьих петухов. А между тем к Чарли ни в чём нельзя было придраться: вёл он себя скромно, корректно, дружбы своей не навязывал. И, вообще, знал свой угол. Тем более, ему бы и в голову никогда не пришло спорить из-за жилплощади. Достаточно было того, что его в первый же вечер поселили в дальнем углу Аришкиного кабинета. Но судьбе было угодно, что именно в этом углу стоял телефон. Что именно здесь, по понедельникам, Ирина безропотно несла свой крест, часами выслушивая Костины инструкции по эксплуатации японской техники. Надо сказать, что её смирение перед корифеем-Костей принесло добрые плоды: прошло немного времени, и она перестала бояться Чарли. Дальше - больше. И вот уже новый жилец перекочевал из пыльного угла - прямо на рабочий стол к Аришке. Какая же у них началась с тех пор дружба! Завязка была сказкой... Как только на лице Ирины появились первые проблески освоения компьютера и пальцы уверенно забегали по клавиатуре, Чарли ожил, встрепенулся. Ради этого момента ему стоило жить! Ради этих минут он готов был терпеть любые оскорбления Трифона! Теперь уже сам Чарли помогал Аришке постигать премудрости электроники: его советы появлялись перед ней на экране. Он оказался превосходным учителем: подсказывал только в нужную минуту, и всегда тактично. Сколько радостных часов стали они проводить вместе, не в силах оторваться друг от друга! Чарли был счастлив, впервые в жизни он не чувствовал себя в доме лишним. Трифон не знал, что и думать. Поначалу молча наблюдал, так как был уверен, что это всего лишь временный каприз Аришки и что не пройдёт и недели, как она свою забаву бросит. В этом он нисколько не сомневался: ведь Чарли простоват, сам думать не умеет и, как все компьютеры, делает только то, что ему прикажут. 76
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Но скоро у Чарли с Аришкой обнаружились незаурядные творческие способности, и они стали неразлучны. С тех пор так и пошло: Аришка по ночам сидит - фельетоны до упаду строчит, а Чарли для них оформление выводит, да не как-нибудь, а с фокусами! Но самым обидным для Трифона было то, что Аришка вздумала поверять бездонной компьютерной памяти Чарли все свои секреты! И тот хранит её тайны свято, даже ему, мужу законному не рассказывает! А теперь ещё - оба затеяли роман писать, и в этом романе поклялись друг друга обессмертить... Если бы Трифон умел смотреть на вещи объективно, он бы видел, что не злополучный квартирант, а его собственная жена ищет с ним дружбы. Ведь не Чарли же, в самом деле, притащил и поставил в её кабинете огромный колючий кактус... Притаившись за серым экраном, Ирина, с блаженной улыбкой на лице, что-то печатала. Пальцы с бешеной скоростью носились по клавиатуре; время от времени раздавались радостные возгласы и тихий смех. Она не слышала, как подошёл и хмуро уставился на кактус муж. Не видела, что на его лице написано было: «Что это я в доме лишний?» Прошло несколько минут, прежде чем Ирина почувствовала присутствие Трифона и его молчаливый упрёк. Не в силах отвести задумчиво-мечтательных глаз от экрана, быстро проговорила: - Кактусы радиацию поглощают. Наукой доказано... – и опять углубилась в работу. Вся горечь одиноких вечеров Трифона сказалась в эту минуту: - Пускай съезжает с квартиры! - бушевал он. - Будут всякие проходимцы жене кактусы раздаривать... Выкину! Вот увидишь... Ошеломлённая Аришка зарыдала. Стала уверять милого, любимого Тришу, что их с Чарли сама судьба свела, что она не выдержит разлуки и умрёт с горя! И это будет на его, Трифона, совести! Трифон был потрясён. Положим, он зол на Чарли. Но Иринуто он любил больше жизни! И теперь, когда встала реальная угроза потерять жену, его сердце не выдержало: «худой мир лучше доброй ссоры» - Трифон согласился терпеть опостылевшего жильца. Но с тем условием, что Аришка не будет с Чарли полуночничать; а с ним, Тришей, начнёт обращаться по-человечески! На том и порешили. Семейные драмы никогда не проходят без следа... 77
Стихи, рассказы, воспоминания.
Чарли считал себя членом семьи, хотя бы ради Ирины, поэтому драма отразилась и на нём. Бедняга не мог забыть страшных слов Трифона: «Выселю! Пусть съезжает!» На почве стресса он стал впадать в тяжёлые, глубокие обмороки. То есть, во время самой напряжённой работы, когда Ирина спешила закончить очередной фельетон, Чарли мог неожиданно выключиться. Намертво. Или же, наоборот - не хотел включаться. Особенно по утрам. Тот, кто хоть немного знаком с компьютером, знает, как это страшно. Ариша тоже знала... Так случилось, что ей утром надо было срочно отослать работу в редакцию, а Чарли - ни с места! И просила его, и умоляла, унижалась даже... Раньше она прощала ему все выходки. Но странная болезнь Чарли прогрессировала, и вместе с этим у неё стал портиться характер. Никогда ещё не приходилось Чарли выслушивать столько упрёков и брани, никогда ещё не били его с такой злостью по пластиковым бокам... Он был уверен, что первая трещина в их дружбе произошла именно в то утро, когда он впервые «потерял сознание» и вся работа Аришки превратилась в неузнаваемые каракули... Трифон издевался: - Человеку свойственно ошибаться. Но та-кую гадость мог сделать только твой компьютер... Однажды Чарли услышал, как Ирина, проплакав всё утро, пожаловалась Трифону: - Устарел... никуда больше не годится. Менять пора. «Так ведь я же... О-о-о! - в ужасе подумал Чарли: - я же столько часов работал без передышки...» Но тут заболело где-то в пластиковом боку - и его парализовало. А через полчаса Чарли не стало. С Аришкой едва не случился припадок. Больше всего на свете Трифон боялся, чтобы жена не умерла с горя: - Компьютер - хуже любого наркотика! - ворчал он, подбираясь к тонкому почерневшему проводу... Начало светать. Скоро послышался лёгкий треск мотоцикла и у порога что-то глухо шлёпнулось. «Уж и газеты развозят...» глянул Трифон в окно. В спальне только недавно умолкли горестные вздохи Аришки. 78
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Он не стал собирать болтики и винтики несчастного квартиранта. Сложил инструменты и подошёл к телефону: - Эй, хватит спать! Заварил кашу, теперь расхлёбывай! Кризис у нас тут: Чарли скончался; Ирине плохо. Вот что, братец, организуй поставку нового! Срочно. Как это «откуда»? А хоть из-под земли! Ну, всего! - Какие странные люди! - удивляется Джек, глядя на дом Трифона: - всю ночь свет горел, а теперь спят до полудня. Пересиливая зевоту, сонная Клотильда говорит: - А может, с жильцом неприятность вышла? Насчёт «полудня» соседи, конечно, сильно преувеличивают: ещё очень рано, самим не мешало бы поспать. А вот насчёт неприятности... Джек поклялся докопаться до истины. Зевая и почёсываясь, он прилип к заветному забору, за которым скрывается тайна очередной выходки Чарли. Сколько раз стоял он вот на этом же самом месте и молча, как истинный мужчина, выслушивал скупые излияния Трифона. Само собой разумелось, что Джек СОЧУВСТВУЕТ соседу и никогда не повторит того, что услышит в горькую минуту. Но так уж повелось в нашем районе - «Триш-Аришам» сочувствовали ВСЕ, достаточно постучать в любой дом, чтобы в этом убедиться. И потому Джек без зазрения совести сейчас же разносил свежие новости по тихой, зелёной улице, где даже листва на деревьях - и та занималась пересудами. Клотильда укоризненно смотрела на мужа: Джек совершенно забыл про газету! По давно заведённой традиции он всегда выходит за газетой сам. «И он ещё смеет говорить о женском любопытстве!» - вздохнула она и, потирая поясницу, зашлёпала босыми ногами к калитке. Вдруг тишину погожего утра нарушил пронзительный женский крик. Джек встрепенулся. Соседи - все как один - выглянули из окон: никак «Триш-Ариши» квартиранта выгоняют... Так же неожиданно, всё стихло. Но в ту самую минуту, когда разочарованные соседи отошли от окон, в доме «Триш-Аришей» распахнулась дверь. Мелькнули мужские руки и - один за другим полетели во двор отвёртки, карандаши, куски серой пластики. Следом вылетел большой серый компьютер и, подскакивая на ходу, с тяжёлым грохотом по79
Стихи, рассказы, воспоминания.
катился к калитке. У калитки перевернулся ещё раз, потом качнулся раз-другой и - с горестным стоном шлёпнулся на бок... Нет, не отчаянный вопль несчастной Аришки вернул соседей к действительности. Это сделали её жалобные причитания: обливаясь слезами, Ариша бережно подбирала серые пластиковые осколки и на все лады повторяла одно-единственное, знакомое всей улице слово - «Чарли!» В проезде «Триш-Аришиного» двора один за другим собирались потомки великих англосаксов. Выпучив от удивления глаза, старались понять, что происходит: - Как это? «Чарли» есть ваш компьютер?! А кто есть ваш жилец? Наконец, сообразили – и разразились хохотом. - Так вы этого Чарли выселяете?! – А-а-а, понятно: это есть ваш рашэн хюмор... На улице послышался звук мотора. Соседи расступились. Во двор пофыркивая въехал небольшой грузовичок. Трифон помог шофёру вытащить коробку... - Вот тебе - новый Чарли! – добродушно буркнул он Ирине. Но если только он начнёт о себе много воображать... С радостным визгом Аришка повисла у Трифона на шее. - Рашен голюбки опять в дом квартиранта пустили! – ахнули в один голос соседи, и оттого нельзя было разобрать последних слов Трифона. - Ну, теперь пусть Трифон мне не жалуется! - покачал головой Джек. Прищурив глаза, Клотильда назидательно проговорила: - Где двое, там третьему... Но Джек не мог разобрать последних слов жены, потому что, заглушая все посторонние звуки, из дома неслись радостные возгласы и счастливый смех «Триш-Аришей»...
80
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
ЗОРЬКА ЗЛАТОКУДРАЯ. (Рассказ на "3") Зима зарубежного захолустья. Завечерело. За забором заимки заполыхало зеленоватое зарево. Залюбовавшись замечательным зрелищем, Зина Задорина замерла: - Зимняя зарница! - зашептала, зачарованная, - завтра, завтра зарисую! Затем задумалась: «Завтра зачёт. Значит, заниматься засяду». За забором зашевелились. Зина занервничала: - Захар Зиновьев?! Зачем за забор забрался? Зачем зловеще затаился? Захар затоптался... Зачесав затылок, заикаясь, заговорил: - Зинушка, золотко, зазноба златокудрая! Заблудился... - Завираешься, Захар: знаю забавы Зиновьевых! Захар заволновался, запротестовал: - Зоренька, Захар замуж златокудрую захотел... Зиновьев, заслуженный забойщик, звался зав-забом (зав-заб, значит: заведующий забоем). Зарабатывал здорово. Зачастую Зина звала Зиновьева «змеем забойщиком». Заслышав «замужество», Зина забеспокоилась: «Заблуждается Захар: зачем золото загребать? Зачем замуж? Зато зарницы – замечательно!» - Зоренька, заласкаю, задарю! Звёздами засыплю! - заново забасил Захар. - Заладил! - закричала Зина. - Закабалишь, заставишь занятия забросить. - Заторопившись, зевнула: - Запомни: Захаркина «Зоренька» занята, за-ня-та-а! Зубрёжки, зачёты, зачастую запаздываю... Загородная забегаловка. Захар заехал заблаговременно, засветло. Забойщики зазывают зав-заба зайти: - Зиновьев, зяблик злополучный! Здравицу... за Зинкино здоровье! - загорланили заядлые завсегдатаи заведенья. Захар зашёл, застенчиво засел. - Здравствуйте! Закусить забежал. Знатное застолье затеяли. Здорово! 81
Стихи, рассказы, воспоминания.
Заказав завтрак, Захар задумался: «Зачем, зачем Зинушка, звёздочка золотая, замучила?» Затянул-было задушевную: «Зинушка-зазнобушка, зла-кручина, злобушка...» Забойщики захохотали. - Запричитал: «Зинушка, Зинушка»! Захаркина-то затворница зажигательная... Заскрежетав зубами, зав-заб замолчал: «Затруднительно! Закадычные злоупотребляют...» Забойщики, злословя Зину Задорину, засплетничали: - Зиновьев Зинкой захворал! Затосковал зяблик! Завлекает зверя, змея зеленоглазая! Загубила... Захар зарычал: - Замолчите! Забарахлили... Запрещаю зубоскалить! Зря Зину задеваете! Зачем затащили? Знал же заранее... Забирайте закуски! Забойщики злорадно заржали. Заводила задорно запел: «Зинка замуж захотела, зря зачёт Захарке...» - Зарублю! - затопал, заревел Захар, замахиваясь зубилом, зарежу! Забойщики забеспокоились: - Зяблик-то забияка! Запсиховал! - зашептали, затихая. - Заколдовала зав-заба змея заморская! Заморочила. Зима злится, завьюжила-завыла, землю замела-заснежила, захолустную заимку Задориных завалила-засыпала. - Здравомыслящий зав-забушка задурил! - заговорили забойщики: - закадычных забыл, забой забросил. Зюзей запил. Зачахнет Захар... Заручившись затишьем забоя, заводила заядло закричал: - Захар-то зачахнет? Знайте: зяблик за забор заглядывает – золотоволосую зазнобу заклинает-завораживает, запой зарекается забросить... Забасто-о-вка-а! Злоключения затянулись: застряв за заветным забором, захмелевший Захар затеял здесь «зимушку-зимовать», зазнобу-Зинушку завоевать. Зачастую Захар забывал застёгивать, запахивать заледеневший, заношенный зипун. Затаившись за забором, Зиновьев замечтался. Замёрз. Затем - забылся, заснул. Захара запорошило... Завидев замёрзшего зятя, золовка Зоя заголосила: - Захарку замордовали! Зинка-злодейка загубила..! Забастовавшие забойщики загоревали, заскребли затылки: - Заживо засыпало! Задарма загулял зяблик! 82
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
- Знать, застудил зашеину: захватит заразу, заболеет! Захрипев, Захар зашевелился. Закашлял. Зоя забегала, засуетилась: - Задышал зятюшка, задышал! Заболев, Зиновьев заставил золовку заботиться: - Золовушка-а-а! - запыхтел Захар, - завари-ка зелья: знобит! Занавеску-то задёрни! Звони зазнобе-то, Зойка-а! Зоя злилась: - Заблагорассудилось «зимовать» за забором: заносы-то! Забудь Зинку... Захар заметно загрустил. Заслышав злополучие Зиновьева, Зина зашла. Заглянув за занавеску, застала Захара задремавшим. Златокудрая зарыдала: - Замучила! Зачем запоем зубрила? Зачем занимаясь, задерживалась? Заслышав Задорину, Зоя захлопнула задвинутый засов: - Забеспокоилась..! Заплакала..! - заворчала злобно. - Замолкни-ка, змея-золовушка! - закричал Захар, заступаясь за Зину. - Здорово, зятёк! - зашипела Зоя: - зелья захочется, «золовушкой» зовёшь. Зинка зашла - зараз «змеёй»... Запомню, зятёк, запомню! Захар заволновался. Закурил. - Зинушка! Золовка злопыхает: замучила, заживо загрызает, зарекается зло запомнить. Затаимся здесь, за завалинкой! - Зазорно, Захарушка... - Звёздочка золотая! - зашептал, задрожав, Захар. Захочешь заживём здорово! Зацелую, заласкаю! Зина заупрямилась: - Захар, занятия-то... зачёты? Зашьюсь! - Завредничала, зануда! Захочу - завладею! - заревел Захар, звякнув заржавленным замком. Зина, запаниковав, замахала... - Злое задумал! - заплакала, зажмуриваясь. Захар застыдился: - Зинушка, золотая! - зашептал, захлебываясь, - зачем закричала? Загубишь... Зина знала: Зиновьев - «золото». Застенчиво заигрывая, златокудрая залепетала: 83
Стихи, рассказы, воспоминания.
- Захарушка, завалю-же зачёты... Зоя заметила затаившихся за завалинкой: Зина, Захар - загляденье... - Забавляется змеюка: залезла занозой, забаламутила! - затаив злобу, забормотала Зоя, задёргивая занавеску. За завтраком Захар заявил золовке: - Замужество заулыбалось Зинушке... Зоя зарозовела. Задумала «закопать» Зинаиду: - Заумную замуж-то забираешь, зубоскал! Зинка-то - загадка! задыхаясь, затряслась золовка. - Забросит Задорина затею замужества... Забыл: «За-ня-та» зазноба, «за-ня-та»! - Заязвила... змея зубастая! - засмеялся Захар. Закончилась зима. Зазеленела запущенная, заросшая заимка Задориных. Звонко зачирикали, запели зяблики. Запрыгали зайцы. Заново заалели зорьки, засверкали-заполыхали зарницы. Зазвенела земля. Зина замужем за Захаром. Замечательно зажили Зиновьевы... Забойщики завидуют: - Засветили зав-забу зарницы! Зинины завистницы засплетничали, злорадствуя: - Захар-то «Золушке» замок завёл затейливый. Зато Зинка-зазнайка занятия забросила... Зря завистницы злословили. Зина занимается заочно: заучивает, записывает, зубрит... Зарисовала закаты, закончила зачёты. Знаменита Захаркина Зина: звонки... заказчики затрезвонили - злободневные заметкизарисовки запрашивают. Задаваться Зина забыла: заботы... - Захаром занялась. Зычно звучит забойный звонок: Захар замечательно зарабатывает - зазнобу золотом задаривает. Злопамятной золовке Захар запретил заходить: Зину защищает...
84
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
СВОЯ КРОВЬ «ВЕЗДЕСУЩИЕ», Полишинель (1929 г.) - продолжение фельетона на конкурс. Было напечатано в журнале «Австралиада» № 9, Сидней (1996), под псевдонимом «Том Сойер». Сюжет вкратце: Некий НЭПМАН Твердожилов сумел сколотить в Советской России хороший капитальчик. У него появилось безудержное желание «тряхнуть серебром» и он отправился в кругосветное путешествие. Да вот беда: в какую бы страну Твердожилов ни приехал, ему, как назло, то и дело под видом иностранцев попадаются русские! Он даже расплакался от такой печали и досады. С такими вот злоключениями Твердожилов доехал до Гонконга, и у читателей появилась возможность привезти героя в Австралию...
*** Сидя в ресторане за небольшим столиком, Твердожилов, при помощи негра-переводчика, сговорился с капитаном торгового судна довезти его до Австралии. Правда, капитан не сразу согласился, но когда он увидел как Твердожилов, радостно вытирая слёзы, трясёт кошельком, он просиял: О'Кей, О'Кей! Судно вышло в открытое море. Твердожилову захотелось прогуляться по палубе. Вдыхая с шумом солёный морской воздух, в котором русским духом, Русью, даже не пахло, нэпман от удовольствия потирал руки. На плохо замазанное извёсткой название на борту судна - «Российская Академия Наук - Институт Океанологии», Твердожилов не обратил никакого внимания. А, может быть, ничего не понял. Наконец, в туманной дали появились первые очертания берегов Австралии. Вдруг нэпману показалось, что качка возобновилась: что-то толкнуло его и кинуло к стенке каюты, потом приподняло кверху... Он очень удивился. - А ну, папаша, разгружайся! Плыть-то ещё далеко! - прохрипел на чисто русском языке сдавленный голос капитана. Дрожа как в лихорадке, Твердожилов вывернул карманы. Язык у него присох к гортани, он не мог выговорить ни одного слова. Эх, да что там деньги! - нэпман во все глаза уставился на «капитана»: ведь он через переводчика вёл с ним переговоры! Капитан придерживал нэпмана одной рукой за горло, другой быстро пересчитывал в его кармане деньги. Покончив с этим, он 85
Стихи, рассказы, воспоминания.
поднял Твердожилова высоко над головой и, раскрутив, швырнул далеко за борт: - Правее, папаша! Держись правее! Судно круто развернулось и взяло курс на восток; голос капитана потонул в порывах ветра... Нэпман едва успел расслышать обрывки слов - его грузное тело с громким плеском шлёпнулось и исчезло в волнах. Через несколько секунд круглый, как надутый мячик, живот Твердожилова вылетел на поверхность. Он поплыл; в его голове, как будто сквозь сон, хрипело: «Правее, папаша, правее!» Напрягая изо всех сил дряблые мышцы, нэпман боролся с волнами... Наконец он почувствовал под ногами твёрдую почву. Плача от радости, Твердожилов в изнеможении упал на австралийский песок. Долго ли, коротко ли он так лежал, только очнулся Твердожилов от странных звуков. Приподняв голову, он увидел на берегу группу аборигенов: взявшись за руки они приплясывали вокруг костра и что-то заунывно напевали. Неподалёку, в кустах, трое таких же чернокожих старались втащить в пирогу связанного крокодила. Крокодил упирался, скалил зубы и, вдруг - скосив глаз, уставился прямо на Твердожилова! Нэпману стало страшно. Как в кошмарном сне, ему показалось, что крокодил сейчас вырвется и заговорит по-русски! И тут до его слуха донеслось: - Вот чёрт! Без этого крокодила хоть в Институте не появляйся! Капитан спустит нас на самое дно «Океанологии»! Или продаст вместе с Институтом! Твердожилов крякнул от удивления: после всего пережитого, он даже не заметил, как наступила Новая Эпоха. Аборигены бросили крокодила и тут же кинулись к нему. - Так вы русские?! - в негодовании обратился Твердожилов к «аборигенам». - Ты, папаша, долго спал! - неожиданно раздался над его ухом знакомый, сдавленно-хриплый голос капитана, - мы теперь «иностранцы», Новые Нэпманы, на страх всему миру. А назовёшь нас ещё раз «русскими» - крокодилу скормим..! Один за другим его дружки «аборигены» начали смывать с себя краску. Твердожилов не сводил с них глаз: «Вот она, русская мафия!» Его нижняя челюсть бешено отбивала чечётку. Наконец, он вышел из оцепенения и улучив момент, когда Новые Нэпманы 86
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
отвернулись, бросился бежать так, как будто за ним гналось целая стая крокодилов. - Правее, папаша! Держись правее! - неслось ему вдогонку. Долго бежал Твердожилов. Деньжат на транспорт не было капитан всё отнял. Вот, смотрит: впереди сахарные тростники. Работают всё аборигены, настоящие, конечно. А белых - никого. Страшновато стало: он слыхал про злополучного капитана Кука... Но больше нигде на работу не берут. Чтобы его тоже не съели, Твердожилов вымазался чёрной краской, и пошёл под палящим австралийским солнцем - за гроши - гнуть спину. Работал, Твердожилов, работал; уж и попривык к аборигенам, даже подружился с ними. Но капитан и тут его настиг: вздумал на время поселиться в Австралии. Звали капитана теперь ПерережеГорлов; почти сразу стал он получать пособия для безработных, да ещё английскому его начали бесплатно обучать... Зажил Перереже-Горлов припеваючи: продал Институт и квартирёшку в центре Москвы, завёл себе в Австралии бизнес. Стал над Твердожиловым посмеиваться; а потом, как пылесос, давай из него деньги качать, дескать, «откупайся, не то сожгу!» Стал капитан скупать тростниковые плантации. Выпустил из Твердожилова последний пот, а потом и ножку ему подставил: отнял работёнку и с треском вышиб его с тростников. Покатился Твердожилов кубарем по раскалённой под австралийским солнцем дороге... От жестокой жары стали его жилы размягчаться. Горько стало на душе у Твердожилова. Хотелось развлечься, излить кому-то своё горе, пожаловаться на Нового советского Нэпмана. Но денег было маловато, разве что на дешёвенькое кабаре! Да и по-английски он до сих пор ни гугу... Можно было, конечно, обойтись - много теперь появилось русских «иностранцев» на австралийской земле. Но Твердожилов боялся их, как огня. А вот русских - тех самых, которых он так не любил - что-то не видать... Сейчас он бы что угодно дал, только бы встретить одного из них! Втянув голову в плечи, Твердожилов быстро нырнул в низенькую дверь подвального помещения. В тусклом полумраке кабаре женщина с сильным акцентом пела сиплым голосом про Рязанские степи. Заслышав родные звуки Твердожилов радостно встрепенулся. Сел поближе, стал рассматривать певицу. Но, увы, она 87
Стихи, рассказы, воспоминания.
не походила на рязанский бабец! У неё были жёлтые от никотина зубы, её длинная сухопаро-тощая фигура скорее напоминала... да, да, он так и прозвал её: «Вяленый Рыбец»! Когда на Твердожилова повеяло её прокуренным дыханием, оказалось, что певица совершенно не понимает по-русски, кроме одного только слова ДЕНЬГИ, которое она знала на всех языках. Перереже-Горлов настиг Твердожилова и тут. Он опять подставил нэпману ножку: поднёс к его горлу нож, а к сердцу Вяленого Рыбца - толстый кошелёк. Что-то дрогнуло в твёрдой душе Твердожилова, он вдруг почувствовал себя таким «обалдело-мягоньким», что не выдержал и упал. А Перереже-Горлов, не теряя ни минуты, потащил Вяленого Рыбца в Брачное Бюро; заключив с ней брак, получил австралийское гражданство и - тут же её обобрал. Твердожилову захотелось бежать куда глаза глядят, лишь бы подальше от НОВЫХ НЭПМАНОВ! И он решил покинуть берега Австралии. Однако, скоро выяснилось, что это не так просто: оказывается, РУССКАЯ МАФИЯ и здесь крепко орудует - капитан скупил все пароходные компании пятого континента! С трудом Твердожилов нашёл захудалую лодочку. Когда вышли в море, цену заломили аховую: «Плати, или посреди океана выходи!» Пришлось пуститься вплавь. Но вот беда: доплыл Твердожилов до Владивостока, а там репортёры - «Как? Вы домой? Вы с ума сошли! У вас размягчение жил!» Но Твердожилов их не слушал. Он вспомнил, что «Москва - порт пяти морей», и опять бросился вплавь... прочь от преследовавших его КОСМОПОЛИТОВ, через Северный Ледовитый... Мимо тундры и льдов, до самого Белого Моря гнался Перереже-Горлов за несчастным нэпманом. К счастью, капитан слишком любил комфорт; в Москве - ещё издали завидя предмет своей наживы и страсти, Институт Океанологии - он от Твердожилова отстал. А Твердожилов... Он заглянул в Москве в Родословное Общество и узнал, что он и впрямь происходит из древнего рода ОБАЛДЕЛО-МЯГОНЬКИХ. Тут - спасибо, друзья помогли – Твердожилов прямым ходом дует в самую глубинку России, исконно русскую деревушку, прятаться от вездесущих русских иностранцев... 88
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Севастополь, Приморский бульвар. 19-й век. 89
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
ОБОРВАННЫЕ НИТИ (Отрывок из романа-хроники «ГДЕ НОЧУЮТ ТЕНИ»)
История моей семьи начинается со старинной пожелтевшей фотографии моей пра-прабабушки. На меня смотрят добрые, но очень грустные глаза женщины с миловидным лицом, это Эмилия Константиновна Кощенфальва фон Стик Шорр. Как же я мало знаю о ней! Известно только то, что её отец, немец, Константин Константинович von Bittner, был доктором, и в Россию приехал по всей вероятности ещё при Екатерине Великой; мать пра-прабабушки была полькой, родом из Лодзи, но имени её, увы... Как много я дала бы, чтобы узнать её имя! Во всяком случае, родители Эмилии Константиновны и она сама, вплоть до замужества, были лютеранского вероисповедания, жили в Севастополе. Но я благодарю Бога за то, что до меня дошли обрывки хотя бы этих сведений... Я напряжённо всматриваюсь, не в силах отвести глаз от маленькой ветхой фотографии - ей более ста лет. На обратной стороне, на необычной для нашего времени фотографической бумаге, видны какие-то замысловатые узоры и довольно хорошо различается крупное название фотостудии: «Фотография Райниша; Удостоен наград Его Императорского Величества - Государя Императора Александра III, и Его Императорского Высочества Великого Князя Александра Михайловича; Помещается на Нахимовском проспекте против Бульвара в г. Севастополе». И вдруг в потемневшем уголке я заметила едва различимую надпись. Только увеличив фотографию раза в четыре, я увидела, что написано было по-русски: «Дорогому Шурочке от мамы...» Дальше шло что-то по-немецки, но из-за сильно испорченной бумаги некоторые места невозможно разобрать. И подписано «Shorr, 1894 год». Словно огнём обожгло мне глаза: ведь это же написано рукой самой Эмилии Константиновны! Сколько раз я слышала от своей матери, что в семье часто подписывались Шорр. Боже мой, какая старина! Слёзы мешают, но я не могу оторваться и снова пристально рассматриваю лицо пра-прабабушки: на вид ей лет 36-37. Однако, до чего же мне знакомы глаза этой женщины, я же их где-то видела. Эти глаза... ну, конечно, это же глаза моей матери: точно такой же разрез, тот же овал лица. Вот что значит кровь 90
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
предков! Неудивительно, что мою мать назвали когда-то в честь её прабабушки - Эмилией... Именно ей, моей матери, я многим обязана: ведь это она, подарив мне свои старые семейные фотографии и поведав правдиво и точно историю семьи, положила начало семейной хронике. Пройдут года и её рассказы подтвердятся сведениями из архивов России, они совпадут с воспоминаниями родственников, разбросанных по всему свету. Её воспоминания найдут отражение и пояснение в событиях, описанных в редких книгах Русского Зарубежья. Когда-нибудь, благодаря ей, я смогу проехать по Русской Земле, отыскивая следы предков. А пока... А пока, совершенно забыв о времени, я стою над фотографией своей пра-прабабушки и не могу насмотреться. Мои далёкие предки! Когда-то они жили, чему-то радовались, любили и горевали под звуки старинных вальсов. Среди множества знакомых мотивов, ярче всех выступает в памяти один - «Молчи, грусть, молчи». Из-за тяжёлых штор в комнате, ставшей сразу какой-то незнакомой, царит полумрак. Чтобы лучше видеть, пришлось взять фотографию в тяжёлой рамке и подойти ближе к окну. В это время мой взгляд нечаянно упал на красивый старинный календарь на письменном столе. Я невольно усмехнулась: что творится, «31 декабря, 1866 год»! - это в июле-то? Какой вздор. День, месяц ещё можно неряшливо открыть, но «1866 год»? Только откуда же взялся этот необычный календарь? У меня никогда такого не было. Не иначе, как дочери вздумали сыграть надо мной шутку. Вернее, отомстить. Всё очень просто: сейчас старинное в моде, и они сердятся оттого, что я всё никак не соберусь рассказать им о семейных фотографиях... По мере того, как начинало смеркаться, звуки вальса - то ли наяву, то ли в моей памяти - становились отчётливей. Но если держать портрет у самого окна, то света ещё хватит. И вот опять на меня смотрят бездонные глаза пра-прабабушки: излучая тихую грусть, они светятся и словно говорят о затаённой боли. Вдруг где-то близко ржаво скрипнула калитка, музыка разом оборвалась. Послышались торопливые шаги на крыльце и почти-что одновременно громко и резко хлопнула парадная дверь. От неожиданности я так сильно вздрогнула, и так резко обернулась, словно меня поймали на детской шалости, что у меня бешено заколоти91
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
лось сердце; фотография выпала из рук и я с ужасом, как сквозь сон, услышала звон разбитого стекла. Да нет же, это похоже на лёгкий стон, словно кто-то нетерпеливо вздохнул. А скорее - и то, и другое вместе. Я оглянулась и - глазам не поверила: в нескольких шагах от меня стояла женщина, на чью фотографию я только что смотрела, разве намного моложе... Женщина - да это же моя пра-прабабушка! - казалось, меня не замечала. Постояв немного, она легонько встряхнула русыми, уложенными в старинную причёску, волосами, круто повернулась и быстрым и шагами направилась в гостиную. Я не знала, как мне быть и в нерешительности замерла. И вдруг какая-то непреодолимая сила повлекла меня вслед за ней: впервые в жизни я поняла, что должна идти, спешить за своей пра-прабабушкой, потому что мне на роду написано искать корни своих предков, потому что мне суждено полмира пройти, отыскивая их следы... Не знаю, как мы с ней не столкнулись на пороге, т.к. на секунду Эмилия Константиновна неожиданно остановилась, к чему-то прислушиваясь. Её небольшая фигурка была до подбородка закутана в мягкую серую шаль, которую она то и дело поправляла. Казалось, её знобило, хотя в комнате вовсе не было холодно. И вдруг мне всё стало ясно: пра-прабабушка стояла на пороге большого события - она вот-вот должна была принести в мир новую жизнь! У меня дрогнули губы, захотелось что-то сказать, попросить её о чём-то... Но вместо этого откуда-то из глубины души, из самого сознания вырвался немой крик: «Клянусь, родная, я никогда не нарушу твоего покоя, только позволь идти за тобой, дай узнать мне всё о нашей семье!» Своя кровь... Эмилия Константиновна меня увидела, вернее, сердцем услышала, что я иду по её следам, стучусь в прошлое. Оттого ли, что в эту минуту в ней шевельнулась новая жизнь, или она душой почувствовала во мне своё далёкое потомство, но её тёмно-карие глаза, такие же, как и у моей матери, заметно потеплели. Чуть помедлив, она кивнула мне, приглашая следовать за собою, и поспешила по коридору. Швейцар даже не успел доложить, как высокий широкоплечий господин с благородной посадкой головы в седом облаке волос, стремительно вошёл в комнату. Ещё минута и - Эмилия Константиновна спряталась в объятиях отца. 92
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Не было в её жизни так, чтобы отец не пришёл по её первому зову... Старику так никогда и не удалось привить дочери свойственную немцам сдержанность. Хотя сейчас, вытирая ей слёзы накрахмаленным белоснежным платком, он и сам не стал бы говорить ей о вреде подобных эмоций, или о необходимости их взвешивать, по крайней мере, с аптечной точностью. Прожив почти всю свою жизнь в Российской Империи - сначала в Львове, потом в Лодзи и, наконец, в Крыму - Констанций фон Биттнер давно потерял излишнюю сухость и хладнокровие. Началось это много лет тому назад, когда он в Лодзи похоронил горячо любимую жену. Его тогда потрясло то, что он, доктор, не смог спасти близкого человека; с тех пор в нём что-то надорвалось. Чтобы уйти от мучительных воспоминаний, он переехал с дочерью в Симферополь. И незаметно, точно деревья роняют осенью листья, стали исчезать у немца холодная, жёсткая рассудительность и невозмутимая педантичность. Kliene Emily стала центром всей его жизни. Конечно же малышка не помнила матери, но польская мягкость и нежность покойной передались дочери, и отцу было этого достаточно. Горе ли тому виной, или по какой другой причине, но старый фон Биттнер с годами порядком «обрусел», - утверждали его знакомые; всё потерял, - сетовали они, - кроме акцента. - Ну, что ж, пусть! Только зачем так плакать? Fater всё бросил и приехал... Такие эмоции в тфоём положений фредно, фредно! И старик опять принялся вытирать лицо своей lieben Emily. Приглушенные рыдания начали понемногу стихать. Боясь помешать, я стояла тихо в стороне, ничем не обнаруживая своего присутствия. Послышался глубокий серебряный бой старинных часов: неужели пятый час? Только какой же эпохи это время? Но вот до меня снова донеслись обрывки фраз: - Аркадий... Аркадий не понимает! Я так боюсь, и всё болею. А эта негодница Лоренхен... пожалели гадкую девчонку! Ну что с ней делать? Как быть? - Эмилия Константиновна опять залилась слезами. - Прогнать, уфолить негодницу! Sie sind... да кто же тут хосяйка? Потом наступила тишина. Я уже решила «уходить», т.е., отряхнуться от своих мыслей, как вдруг пра-прабабушка повернула 93
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
ко мне заплаканное лицо и на какую-то секунду в её грустных лучистых глазах, точно солнечный луч, мелькнуло выражение моей матери: она взглядом остановила меня. И сразу мне вспомнились семейные предания, вихрем закружились и понеслись нежные звуки какого-то вальса. Что это, «Осенний сон»? Но вот, сквозь него ясно проступили звуки «Оборванных струн», а затем, покрывая собой всё остальное, обозначился другой мотив, «Молчи, грусть, молчи». Слова в нём - как и жизнь пра-прабабушки. Но теперь она уже сама открывает мне страницы своей жизни... Под этот вальс пролетело её горькое, без матери, детство, промелькнуло отрочество. И едва забрезжил рассвет юности, как Эмилия Константиновна танцевала под этот вальс на своей свадьбе. Старик Битнер выдал замуж свою дочь рано. Несмотря на то, что любил её без памяти, он, как все немцы, требовал порядка: дочь была на выданье, а барон Аркадий Александрович Кощенфальва фон Стик Шорр - немец, обрусевший ещё более, чем сам фон Биттнер - был для lieben Emily блестящей партией. Порядок также требовал, чтобы отец не вмешивался в жизнь замужней дочери. Поэтому старик поначалу не позволял себе замечать ни слёз, ни постоянного одиночества любимого детища, полагая, что это пустяки и всё само образуется. Вскоре после свадьбы молодая чета переехала жить в Севастополь, где у Аркадия Александровича был дом и доходное дело - он принимал участие в восстановительных работах разрушенного после войны города. Несколько лет у них не было детей, но вот lieben Emily подала признаки осчастливить осиротелого старика внуком. И всё сразу изменилось: теперь, на правах доктора, старый фон Биттнер категорически потребовал от Аркадия примерного поведения и заботы о супруге, которая готовилась стать матерью. Кроме того, зятю было велено забыть клубы, а Лоренхен - вообще изгнать из дома. Аркадий Александрович исполнил всё, кроме последнего требования... Есть в нашей семье предание, которое хранилось и переходило из поколения в поколение: ожидая своего первого ребёнка, Эмилия Константиновна дала обет: если она и младенец выживут, принять православие. Она своё слово сдержала и, приняв русскую веру, воспитывала в православной вере также всех своих детей.
94
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
В тот памятный день, когда Эмилия Константиновна решилась потревожить отца, она почувствовала себя скверно ещё с утра. По правде говоря, ей уже дня два нездоровилось. И всё же, когда старый фон Биттнер уехал, она, пересиливая недомогание, отправилась на свою ежедневную прогулку вдоль берега моря. Она инстинктивно тянулась к морю; вид моря успокаивал её, утешал, давал силы; у моря она не чувствовала себя такой одинокой. Как и следовало ожидать, Лоренхен, эта взбаломошная, несносная девчонка, не спросившись, пошла вслед за хозяйкой. Эмилия Константиновна хорошо знала, что это было вовсе не ради заботы о ней: до Нахимовского проспекта шли молча, но когда вышли на Бульвар, то Лоренхен - так и есть! - сразу объявила, что ей просто необходимо кого-то повидать на Графской пристани. Бульвар был пустынный. В этот час здесь обычно прогуливается много народу. Но сегодня погода начала портиться с утра, ветер всё время усиливался, раздражая чернеющие волны, которые всё с большим трудом сдерживали назревающую ярость. «Быть вечером буре!» - подумала Эмилия Константиновна, с наслаждением вдыхая солёный воздух. Она знала, что Чёрное море во время шторма - страшное, но не боялась, считая, что до этого ещё далеко. А потому они вместе с Лоренхен прошли почти что весь Бульвар, миновали мостик, который внизу заканчивается аркой, открывая вид на песок, на воду, на корабли вдали, и направились туда, где виднеется выход на Графскую пристань. Поклявшись отлучиться всего лишь минуты на две, Лоренхен, блеснула бессовестно-прозрачными глазами и исчезла. Эмилия Константиновна не сказала ни слова. Опустив голову, повернула обратно к мостику, прошла под сводом арки и вышла к воде... Налетевший ветер рвал одежду, волосы, обдавал водяной пылью с ног до головы. Становилось трудно дышать. Эмилия Константиновна с тоской прислушивалась к плеску воды: этой несносной Лоренхен всё ещё нет, - так незачем было её с собой брать. Вдали раздался протяжный гудок парохода. Предчувствие томило душу: что-то будет? Только бы ребёнок был здоровым! А дочь или сын - это уж как Бог пошлёт. Однако, очень хотелось ей угодить Аркадию. Если она подарит ему сына, может быть, он не станет в клубе столько пропадать. Вдруг Эмилия Константиновна резко вздрогнула и повернула обратно... 95
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Скорее, скорее домой! Подоспевшая горничная успела подхватить её под руку... Эмилия Константиновна жестоко страдала всю ночь. Фон Биттнер приехал сразу, но его старое сердце не выдерживало ему достаточно было вспомнить, как вот при таких же обстоятельствах он потерял когда-то мать lieben Emily. К утру он приказал послать за своим опытным, молодым коллегой. Из клуба вызвали Аркадия Александровича. Очнувшись ненадолго от бреда, Эмилия Константиновна попросила послать за русским священником. Прислонившись в оцепенении к косяку двери в передней, куда, сквозь плотно закрытые окна и тяжёлые шторы доносились стоны бушующего моря и вой ветра, я услышала, как она едва слышно проговорила: - Ах, если бы сын! Такой подарок Аркадию к Рождеству! Больше ничего нельзя было расслышать, т.к. в это время порыв ветра рванул и широко распахнул парадную дверь, и голос пра-прабабушки потонул в тяжёлых ударах свирепеющих волн, в плаче бури... И вдруг раздался крик ребёнка! Так на рассвете нового 1867 года, в самый первый день холодного пасмурного января, появилось на свет крохотное беспомощное созданье... Только судьба решила иначе: вместо сына, родилась дочь - моя прабабушка, Аделаида Аркадьевна Кощенфальва фон Стик Шорр. Крестили ребёнка сразу. Однако, из-за шума ветра я никак не могла разобрать имени, которое произносил священник, а вокруг, непонятно почему, все называли младенца Аделаидой. В православном календаре есть имя Аглаида, и как раз 1-го января. Но, может, это по старой лютеранской привычке, а настоящее имя всё-таки Аглаида? Возможно, что я этого никогда не узнаю, потому что всю жизнь мою прабабушку будут называть Аделаидой Аркадьевной, или просто Адей... Одно лишь знаю наверняка: с первой минуты жизни Аде суждено было полюбить родной Севастополь и чарующий плеск волн Чёрного, как нигде в мире, моря...
*** Лёгкая дымка романтики, овеявшая мою первую «встречу» с пра-прабабушкой Эмилией Константиновной, рассеялась и вме96
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
сто неё сквозь мглу девятнадцатого века начали проступать силуэты, лица, радость и горечь минувшей жизни предков... Прошло несколько лет с того январского утра, когда под рёв бури появилась на свет моя прабабушка Аделаида Аркадьевна. Вслед за ней, там же, в Севастополе, у Эмилии Константиновны родились сын Александр (тот самый Шура, кому подписана памятная фотография), и ещё две дочери - Евгения и Вера. Несмотря на доходное дело, семья никогда не была баснословно богатой. Но жили хорошо, по тем временам - в полном достатке. Скорее всего, это была заслуга барона: его немецкая натура не терпела никакого баловства, излишества и, тем более, праздного легкомыслия. А потому, Аркадий Александрович требовал, чтобы все его дети приучались к какому-нибудь труду и, пока живут под отцовской крышей, вели скромный и разумный образ жизни. Не жалел он средств только на одно - образование детей, это он ставил превыше всего и потому сам нанимал нянек, гувернанток, лучших учителей. - Аркадий, нельзя же с детьми так жёстко... - сетовала Эмилия Константиновна, стараясь немного смягчить мужа. Больше жизни любила она своих детей и посвящала им весь свой досуг. Только благодаря матери, когда барон уезжал по делу, в доме раздавались весёлые звуки польки, затевались игры, слышался беззаботный смех. Конечно, по особым праздникам - на именины, крестины, ёлку - он разрешал приглашать гостей и даже изредка выезжать на пикники. В конце концов этого требовал этикет. Но в таких случаях Аркадий Александрович настаивал, чтобы в списке гостей стояли только нужные фамилии, чтобы манеры детей и мундир сына были безупречны, а светлые платья и шёлковые ленты в кудрях дочерей ничем не уступали их подругам. - Боже мой, он видит в этом только собственный престиж! горевала Эмилия Константиновна, но никакие жалобы не действовали на Аркадия Александровича. Несмотря на строгий порядок в доме, бывали радостные минуты, когда жизнь казалась Аде, то есть, моей прабабушке, сплошным безоблачным счастьем, и даже постоянное ворчанье Лоренхен не могло испортить ей настроения. Положим, такие минуты проходили довольно скоро, но воспоминания о них яркой радугой надолго окрашивали остальные серые дни... 97
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Вот так, например, сегодня - 1 января 1880 года. Адя приехала из Петербурга домой на каникулы; ей исполнилось 13 лет и по этому случаю собрались гости. Это ли не радость? С тех пор, как она поступила в Смольный, это её первый семейный праздник. Заложив руки за спину и снисходительно морщась, барон стоит возле высокой пальмы и невзначай оглядывает присутствующих: гости - все те семьи, с которыми в Севастополе необходимо поддерживать связь; а дети... Адя росла худенькой, как тростинка, но изящной девочкой. Она была среднего роста, голубоглазая, с нежной белой кожей и светлорусыми волосами, очень сдержанная. О её врождённой грации, манерах и гордой осанке многие говорили: «Адя прирождённая аристократка». «Что ж, миловидна, но... нет, красавицей пока не назовёшь», - заключил Аркадий Александрович и перевёл взгляд: рядом с Адей, обняв за плечи, стоит её двоюродная сестра - красивая, статная Оля Друцкая-Соколинская. С тех пор, как Адю отдали в Смольный Институт для Благородных Девиц, они с Олей неразлучны. Оля рассказывала, как поначалу Адя тосковала по дому: она очень любила мать и не переставала плакать; вечерами подходила к холодному чёрному окну и, глядя на самую яркую звезду в ночном небе, вполголоса спрашивала: «А ты, мама, сейчас тоже смотришь на эту вот звёздочку, как и я?» Потом составляла трогательные, омытые слезами письма, но, прежде, чем отослать, читала их своей кузине. Оля никогда не смеялась, поэтому с первых дней в Смольном Адя потянулась к ней всей душой. Впрочем, они с Олей и раньше находили общий язык и понимали друг друга без слов; казалось, институт скрепит их дружбу на всю жизнь. Аркадий Александрович невольно поморщился: - «Вот с Женей бы так!» Его раздражало, что Адя недолюбливала сестру. Правда, он и сам находил, что Женин характер не из лёгких, даже странно, чтобы у девочки... Уж на что Шурик, - миролюбивый, тихий и застенчивый, лицом и характером похожий на Адю, - а и тот частенько избегал Женю. Однако, в свои 11 лет Женя была хороша и со временем обещала из бутона превратиться в розу. Только роза не бывает без шипов... А вот нежности и той неуловимой грации, что так выделяли Адю среди других, - в Жене не намечалось. 98
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Впрочем, вокруг всё было удовлетворительно: имена и лица гостей, мерный гул голосов; дети вели себя благонравно - так, что взрослые их вовсе не замечали. Вот разве восьмилетняя Вера, общая любимица... вместо того, чтобы беседовать со своими сверстницами, она не отходит от матери ни на шаг. Аркадий Александрович уже подал было знак, чтобы дочь присоединилась к подругам, но в это время ему в душу глянули молящие, потемневшие от боли глаза: Вере опять нездоровилось. В то время ещё никто не знал, насколько серьёзно она больна, но глядя на девочку, невольно сжималось сердце. Заметив взгляд мужа, Эмилия Константиновна с горестью прижала к себе белокурую головку - её материнское чутьё давно било тревогу, но она не смела даже себе в этом признаться. Внимание Аркадия Александровича привлёк шорох за дверью гостиной, капризный детский голос и чьи-то торопливые шаги. В следующую же минуту дверь широко распахнулась и малыш лет двух, племянник горничной, с победоносным криком вбежал в комнату. За ним, едва успев поймать мальчика за руку, показалась раскрасневшаяся, необычно принаряженная сама Лоренхен. Малыша встретил дружный взрыв смеха и сразу же к его взъерошенной головке потянулись ласковые руки. Почти одновременно побледнела и едва заметно пошатнулась Эмилия Константиновна; резко выпрямился, вспыхнул и гневно сверкнул глазами Аркадий Александрович. Лоренхен покраснела до корней волос, жеманно подобрала губы, но не выдержала и как бы от тайного удовольствия рассмеялась. Затем изловчилась и, гордо откинув с лица кокетливую прядь волос, подхватила ребёнка на руки и поспешно вышла... Всё произошло настолько быстро, что в гостиной о забавном эпизоде сейчас же забыли. Лишь Адя глядела перед собой в недоумении: от неё не ускользнула ни одна деталь - ни торжествующая усмешка Лоренхен, ни поразившее её, смеющееся лицо малыша, с ясными как у Шурика глазами. В этом было что-то тревожное, потому что сразу напомнило нечаянно подслушанные обрывки приглушённых упрёков родителей. Тревога Ади усилилась. И тут, взглянув в лицо матери, она увидела в её глазах непролитые слёзы. Ноющая тоска сдавила девочке грудь, почему-то стало страшно. В это время Олина рука крепко сжала похолодевшую 99
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
ладонь Ади, - в умных глазах кузины вспыхнули разом и боль и смущение; она слегка повернула голову, чтобы не смотреть на Адю. И вдруг Адя сердцем поняла, что она случайно стала свидетельницей чего-то очень важного и непоправимого, что от этого её жизнь никогда уже не будет такой, как прежде... В опустевшем доме Эмилии Константиновны неслышно ступая бродит тишина. И только изредка, когда длинными осенними вечерами в гостиной потрескивают мерцающие свечи и на стене причудливо дрожит тень одинокой фигуры у рояля, из дома несутся - словно волны неторопливые катятся, догоняя одна другую - звуки вальса «Молчи, грусть, молчи...» И тогда, нарушая тишину, эхом вторят пустые комнаты тоске пра-прабабушки... А молодость неизменно берёт своё: Адя привыкла к Институту. Несмотря на слёзы по дому, она скоро полюбила новых подруг, институтские праздники, белые пелеринки. Её начали увлекать уроки русской словесности, французского языка и, конечно, танцев. На занятиях рукоделием Адя превзошла многих подруг; как-то само собой получилось, что они стали вменять ей в обязанность рисовать в альбомы цветы, виньетки, сочинять трогательные послания. По всей справедливости, скучать Аде не было никакой возможности, особенно когда вслед за ней в Смольный приехала в Женя, потом Вера, а рядом находилась неизменная Оля. И всё же, самой большой радостью для неё были каникулы: ведь дома ждала мать, из кадетского корпуса приезжал Александр, и тогда казалось, что на короткий срок возвращалась прежняя жизнь. Только с того памятного дня, когда Лоренхен едва не наделала неприятностей, прислуга стала осторожней: из её флигеля редко долетали приглушённые голоса племянников - теперь уже, кстати, двоих; и не то что в доме, даже на хозяйском дворе никто из них не появлялся. Годы в Смольном пролетели незаметно и вот, на выпускном балу молодой корнет в вихре вальса закружил воздушным облаком восемнадцатилетнюю Адю. Нежные улыбки, надежды, стихи и первые признания... Не думала Адя, что так грустно будет расставаться с Петербургом - за это время она полюбила хмурый, неприветливый город. Полюбила и Смольный, несмотря на то, что поначалу с ним были связаны воспоминания о невыносимом одиночестве. 100
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Утирая искренние горькие слёзы, институтки клялись одна другой в «самой нежной привязанности», в «вечной дружбе». И действительно, пройдут годы и все они, в том числе и Адя, будут поддерживать друг с другом связь, пока их не разлучит судьба... Вслед за Адей, окончила Смольный Женя. Жизнь девушек обещала стать интересной: первый выход в свет, театр, опера... И вдруг - той самой весной, когда Адя, после выпускного бала, приехала домой, отец объявил о своём намерении выдать её замуж. Он уже и жениха подыскал, барона N', немца почтенных лет, и собирался как можно скорее познакомить с ним дочь. - Блестящая партия, Адинька! - блестящая... - Ну, что ты, папа! Я сама найду себе жениха, - только и смогла проговорить обомлевшая Адя. Аркадий Александрович вспылил. Сказал, что уже распорядился начать приготовления к свадьбе, чтобы она собиралась ехать с мужем в Австрию. До чего же было изумление и негодование барона, когда хрупкая восемнадцатилетняя девушка неожиданно проявила непреклонную волю, ему самому под стать. - Никогда! - тихо ответила Адя. Эмилия Константиновна не смела открыто перечить мужу, но была полностью на стороне дочери. - Смотри, Аденька, не повтори моей ошибки! Не поддавайся никаким уговорам: замуж выходи только по любви! Аркадий Александрович бушевал дня три. Своим отказом дочь разрушала его планы значительно расширить дело, а с этим надежды на выгодные связи в обществе. Впервые в жизни он понял, насколько сильно было в этом деле влияние её матери. - Что ж, тебе же хуже! - в ярости грозил он перед закрытой Адиной дверью. Всё это время Адя не выходила из комнаты. Верный своему слову, Аркадий Александрович не давал дочери «самой найти жениха» несколько лет, каждый раз угрожая лишить её состояния. Многим молодым людям, искавшим руки Аделаиды Аркадьевны, под разными предлогами было просто отказано от дому. Однажды Адя услышала, как Лоренхен говорила кому-то в передней: «Барон велел сказывать... барышня не принимает». Произошёл скандал. Выяснилось, что горничная отвечала так всем, кто был Аркадию Александровичу неугоден... 101
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Впрочем, Адя нисколько не боялась угроз отца, и тем, кого он приглашал в дом, неизменно отказывала сама. Она упорно не выходила замуж. Барон злился: дочери минуло 25, проходили последние сроки. Но в глубине души Адя сознавала, что её час ещё не пробил, и лучше ей оставаться в девушках, чем жить, как мать. Кроме того, здоровье Эмилии Константиновны за последнее время заметно ухудшилось. Горничной же, этой ненавистной Лоренхен, Адя не доверяла: за последние годы она в ней очень хорошо разобралась и многое поняла... В конце мая памятого 1891 г. на Крымском побережье установилась роскошная погода, Севастополь буквально утопал в зелени. На Приморском бульваре, где по воскресным дням обычно собирался почти что весь город, предстояло большое гулянье. Казалось, не было дома, где бы с волнением не готовились к этому событию. Даже Аркадию Александровичу не удалось избежать суматохи: к вечеру ждали гостей, поэтому на кухне готовили с утра, и в доме весь день была беготня. Незаметно выросла, похорошела и превратилась в Веру Аркадьевну «малышка» Верочка. Она была уже в предпоследнем классе и через год, окончив Смольный, собиралась выйти замуж за Николая Р*. А сейчас, празднуя радость весны, солнце и свободу, она собиралась со своим женихом и сестрами на гулянье. Только случилось так, что Вера ещё с вечера немного прихворнула – болезнь почек непрестанно терзала её молодую жизнь, ей нездоровилось уже недели две. - Верочка, оставайся дома! - упрашивала Эмилия Константиновна. - Если хочешь, я с тобой останусь. Адя и Женя поддержали мать, но Вера и слышать ничего не хотела - ни за что на свете не может она пропустить такой праздник! - Мне станет лучше, как только увижу нарядных подруг! Мне это на пользу пойдёт... Да я уже здорова! Эмилия Константиновна долго не соглашалась отпустить дочь даже на часок, но под конец пришлось уступить. Солнечный май, радость жизни и аромат весны оказались сильнее недугов и потому коляска, уносящая трёх сестёр, вскоре исчезла за поворотом... Бульвар утопал в зелени, цветах, в сиянии улыбок. 102
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Смеющиеся лица нарядных дам прятались от ослепительного солнца под воздушными зонтиками. Группы гуляющих заняли не только весь бульвар, но растянулись по всему Нахимовскому проспекту, почти до Графской пристани. Народ прибывал, городской шум, смех и говор толпы покрывали звуки духового оркестра. Привстав в коляске, Женя приветливо махнула кому-то в толпе. Сестёр сейчас же окружили. Все знакомые девицы и бывшие подруги по Смольному давно повыходили замуж и теперь, как светские дамы, обсуждали событие дня. Они были уверены в том, что Женя ничего не пощадит для того, чтобы затмить всех нарядом и потому, перешёптываясь, как бы невзначай разглядывали её. Верочка была бесспорно хороша, но ни одной из самых гордых красавиц не пришло бы в голову соперничать с ней. Не то, что она обезоруживала своей молодостью, но в ней было что-то трогательное, за душу берущее: обидеть Верочку было бы то же, что обидеть беззащитного ребёнка. Вся сила женского любопытства перешла на Адю... Недели за две, готовясь к празднику, подруги то и дело спрашивали одна другую: «Ну, а в чём же Адинька придёт ? - в чём придёт наша Адя..?» - и решительно терялись в догадках. Многие помнили, что в Институте у Ади были способности не только к ученью. Ещё в те годы она любила рукоделье и скоро обнаружила хороший вкус, который выражался у неё абсолютно во всём. Кроме того, она была оригинальна и не любила походить на других. И вот день настал. Как всегда, Адя превзошла все ожидания: она выбрала у портнихи довольно скромную материю цвета морской волны, в рисинку. - По её рисунку шили... И зонтик обтянут таким же! Как? Неужели это она сама? - изумлённо ахали подруги. Адя даже не подозревала, какое она произвела тогда впечатление, и только смеялась, счастливая: - Да это же цвет Чёрного моря туманным утром. И я, как море - вся в лёгких брызгах... Свежий ветерок с моря облаком поднимал ленты и кружева на шляпах дам, шуршал и веером раскрывал оборки на подолах. То ли вода так ослепительно заискрилась, то ли сверкнули восхищением глаза молоденького, стройного как тополь офицера - Адя не могла понять. Рядом с ним стоял Александр; брат недав103
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
но приехал в отпуск и решил привести на Севастопольский праздник друга. Молодой человек держал в руках маленький букет фиалок и, застенчиво краснея, что-то настойчиво говорил Александру. Тот не слушал и только смеялся. До слуха Ади долетели обрывки фраз: - Прошу, передай сестре... Да скажи - непременно от моего имени! - что она сегодня прекрасна, как дыхание весны! Ну, будь другом! Александр не выдержал и, коварно улыбаясь, подошёл к Аде. - Тут безусый молодой человек просит, чтобы я его тебе представил: - Курочкин - мой почтенный друг и офицер... - Павел Николаевич! - не глядя на Александра, с достоинством добавил молодой человек. Яркий румянец досады залил его лицо, волосы и пышные усы, когда он склонился к Адиной руке. - Вместе штурмовали крепость... - не унимался Александр, - в одном полку... - Шура, да будет же..! - вступилась Адя, - право, какой ты насмешник! На какую-то минуту ясные, как майское небо, глаза Ади встретились с горящими всеми звёздами юга глазами Павла Николаевича: «Будете ждать!» - прочла она в них молчаливый вопрос. Неожиданно для себя, Адя смутилась: - «Кажется, мой час настаёт!» - запело у неё внутри и, против воли, блеснули глаза у самой: «Хоть всю жизнь... сколько бы это ни заняло времени!» На прощанье Адя достала из сумочки альбом и подала молодому офицеру. Павел Николаевич написал ей на память стихи, в которых клялся в своей верности «до гробовой доски». Никто не удивился, когда Вера раньше других уехала домой. Этого ожидали. Только не думали не гадали, что так скоро развернётся драма... Вначале не произошло ничего особенного: просто сильно утомившись, Вера прошла к себе и легла. Эмилия Константиновна уговорила Николая оставить её отдыхать до вечера. Он уехал, но не прошло и часа, как он опять появился в гостиной. Усадив невесту в мягкое кресло, Николай окружил её самой трогательной заботой и не отходил ни на шаг. Около семи часов начали собираться гости. Смех, разговоры, улыбающиеся лица; вспоминали гулянье; Вера заметно повеселела. Время пролетело незаметно и 104
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
потому Николай, не в силах оторвать от своей наречённой глаз, засиделся дольше всех. Вот так и получилось, что всё это время рядом с Верой кто-то постоянно находился. Никто не подозревал, что с каждой минутой это усиливает её жестокие мучения, что её безвозвратно теряют... О, времена и нравы! - кто, когда и зачем установил этот нелепый этикет, это понятие, что при мужчинах неприлично дамам и девушкам выходить в..? Вера знала, что из-за болезни почек ей нельзя было столько часов ждать. Но она была застенчива, никакими силами её не заставили бы выйти при посторонних в туалет. К ночи ей стало плохо: поднялась температура, она стала опухать и скоро впала в забытьё. Вызвали врачей, но увы - отравление не могли остановить, и больной не суждено было подняться... Вера сгорала быстро. Эмилия Константиновна, Шура и сестры от неё не отходили. Николай потемнел от горя - его невесте не суждено было дожить до свадьбы. В одну из редких минут, когда Вера ненадолго приходила в себя, она подозвала к себе Адю. - Дай слово, - едва слышно шептали побелевшие губы, - что ты споёшь над моим... Нестерпимо жгуче-белая пелена заволокла глаза сестры, от слёз Адя не могла говорить и только в отчаянии кивала головой. Скоро опять послышался замирающий шёпот Веры: - Смотри же, Адя, ты мне обещала... Так уж создан человек: как бы ни готовились, как бы ни сознавали неизбежное, но смерть близких всё равно обрушивается на семью страшным ударом, и своё горе - собственное, кровное, родное - всегда кажется более непоправимым и несравненно тяжелее, чем у других. Так было от века, так оно будет всегда. Как только отошла панихида и начало рассеиваться синеватое облако кадила, батюшку усадили за поминальный стол. Заливаясь слезами, Адя подошла к гробу, чтобы исполнить последнюю просьбу покойной. В семье любили Адино пение. У неё с детства был приятный голос - не сильный, но чистый и звонкий, как журчащий весенний ручеёк. При первых же звуках любимого романса Веры за столом замерли: казалось, Вера знала, что на несколько минут это принесёт родным утешение. Адя пела; её голос ручейком журчал, струился и порою переливался в пение птиц за ок105
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
ном, потом смешивался со звуками прибоя, переплетался с ароматом цветов, что доносился из сада, и растворял в звонком майском воздухе боль любящих сердец... Нельзя сказать, чтобы кто-то один в семье любил младшую сестру больше, чем остальные. Этого кроткого ангела обожали все. Но тогда отчего в горькие минуты Адя жалела буквально за ночь поседевшего отца? Отчего считала, что мать слегла именно тогда, когда семью постигло горе? Однако, мало кто догадывался, что изболевшимся материнским сердцем Эмилия Константиновна давно знала, что потеряет дочь, что это было неизбежно и только дело времени. Сама же она тяжко болела не первый год... Никто в доме, кроме седого как лунь фон Биттнера, который был уже в преклонном возрасте, не знал о её жестоких мучениях. Да и зачем знать? - так легче переносить страдания. Но теперь, со смертью Веры, в ней что-то сломилось - Эмилия Константиновна устала бороться. Её бедный отец был в отчаянии; он сразу резко сдал и превратился в совершенно разбитого старика: «Айнэ дохтур есть айнэ дурак!» - заламывал он руки, часами просиживая у постели lieben Emily. Что с того, что в те далёкие дни слово рак было и ново и страшно, и что ни один врач не был в состоянии излечить такую беду! Чувство собственного бессилия пошатнуло веру фон Биттнера в медицину, веру в самого себя. Эмилия Константиновна понимала, что разлука близка. Случалось порой, когда страдания отступали и силы ненадолго возвращались к ней, она просила закладывать изящную коляску и везти её к морю. Она пользовалась любой возможностью, чтобы попасть на Приморский бульвар, непременно к заветному мостику! Адя сопровождала мать. Море всегда разное; сидя на скамье, они смотрели на воду и подолгу тихо беседовали. Эмилия Константиновна вспоминала свою жизнь, молодость. Адя сохранит её рассказы в памяти... чтобы после передать их потомству... В одну из таких прогулок мать неожиданно попросила возницу остановиться возле фотостудии Райниша, что на Нахимовском проспекте. У Ади сердце упало: портреты были в моде, но мать не любила сниматься! Эмилия Константиновна кинула на неё умоляющий взгляд. - Пока ещё немного сил... Вашим детям останется... 106
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Через несколько дней от Райниша принесли пакет. Присев возле письменного столика, Эмилия Константиновна разложила фотографии и на обратной стороне каждой стала твёрдой рукой что-то писать... Затем протянула одну из них Аде: - Передай Шуре. И обо мне всегда молитесь... Поминай меня, Аденька... Слёзы помешали Аде прочитать надпись: «Дорогому Шуре... от мамы.. 1894 год, Е. Schorr». С тех пор прошло более ста лет. Но так же, как когда-то моей прабабушке Аделаиде Аркадьевне, слёзы мешают мне прочесть на ветхой фотографии поблёкшую надпись, сделанную синими чернилами рукой её матери: ведь, это - тот самый портрет, который Эмилия Константиновна подписывала незадолго до своей смерти, сидя у письменного столика; та самая фотография, с которой начнутся и мой альбом, и роман-хроника далёкого прошлого. Уж третью весну зеленел над Вериной могилой тополь, но Адя всё не могла успокоиться и по-прежнему тосковала по сестре. В родительском доме царило грустное одиночество: Шура женился на очень милой немочке Эмме Шпарварт, завёл детей и жил отдельно; давно вышла замуж и уехала Женя. Не то, чтобы они с Женей стали ближе, - нет, у них так никогда и не нашлось общего языка, особенно после одного неприятного эпизода вскоре после Вериной смерти. С тех пор Адя старалась о ней не вспоминать. У Эммочки же были сестра Эдна и два брата - Пауль и Отто, такие же симпатичные, как и она сама. Если бы только они не уговаривали брата покинуть вместе с ними Россию! Этого Адя боялась больше всего. Но ей не с кем было поделиться своими опасениями и горем - мать тревожить она не решалась, а Оля была далеко. Одно только утешало: с тех пор, как Адя и Павел Николаевич Курочкин встретились на Приморском бульваре, молодой офицер, теперь уже возмужавший, солидный человек, несмотря ни на какие запреты стал бывать в доме барона, упорно добиваясь руки его дочери. Эмилия Константиновна давно благословила Адю на брак. - Смотри, не повтори моей ошибки! Только по любви, Аденька! Павел Николаевич достойный человек, - много раз говорила она дочери. Аркадий Александрович был против этого знакомства. 107
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Предчувствуя неизбежное, он приходил в ярость. - Офицеры в России нищенствуют! - гремел он на весь дом, ко мне потом не приходи: всего лишу! Нет, нет, и нет! - Аркадий, да ведь Аденьке давно уже минуло 27 лет..! Отец был отходчив, и Адя могла бы ему простить вспышки подобного рода, если бы не одно обстоятельство: Аркадий Александрович ставил немецкое дворянство выше русского и этим вызывал искреннее возмущение не только её, но обиду и негодование потомственных дворян Курочкиных. Более чем вероятно, именно это послужит причиной натянутых отношений между сестрами Павла Николаевича и будущей семьёй Ади в течение многих лет. Поражало и другое: при всей своей заносчивости и вздорности, барон был умный человек, и потому было просто непостижимо, как он, зная характер дочери, совершенно не догадывался о том, что она тянула со свадьбой исключительно ради больной матери. Но Адин час пробил. И вот, не взирая на протесты отца, под лёгкий шёпот ветра и волн - в красном отблеске заката - она тихо и твёрдо сказала Павлу Николаевичу: «Да!» Вслед за первым потрясением, Аркадия Александровича ожидало второе: прежде, чем пойти под венец, Адя решила окончательно изгнать из дома Лоренхен. У неё были старые счёты с отцом из-за прежних горничных. Будучи ещё институткой, Адя приехала как-то домой на каникулы и была неприятно поражена вольным обращением прислуги с хозяином дома. Стала молча наблюдать. Однажды застала мать в слезах. Наутро одна из горничных получила расчёт. Таким же образом Адя вскоре убрала и других двух, и стала по окончании института полной хозяйкой в доме. С Лоренхен же оказалось не так просто: только раз восстал барон против властной дочери, но так, что она никогда не смогла избавиться от ненавистной женщины... С годами самоуверенность Лоренхен превратилась в открытую дерзость. Теперь, когда Эмилия Константиновна так сильно ослабела и стала беспомощной, она не могла допроситься у горничной стакана воды; как у врага пощады, просила она бездушную немку, начавшую с некоторых пор опять приводить в дом «племянников», не разрешать им так громко смеяться в соседней комнате. Чтобы не слышать стонов барыни, Лоренхен плотно 108
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
притягивала дверь её спальни. Но даже сквозь дремоту, несмотря на закрытую дверь, до Эмилии Константиновны доносились голоса этих странных чужих детей, приглушённый смех Аркадия Александровича и кокетливое взвизгивание уже далеко немолодой прислуги. Малейшее неудовольствие Лоренхен теперь грозило большим скандалом, на который, ради матери, Павел Николаевич никогда не позволил бы Аде пойти. Оставалось только одно: любой ценой охранять покой последних дней Эмилии Константиновны. Прежде, чем этот покой растаял в дымке раннего летнего утра, до слуха Ади донёсся едва слышный шёпот Эмилии Константиновны: - Женечку прости, Женечку... - рука на одеяле едва заметно шевельнулась и, как бы благословляя, замерла... С этой минуты ничто больше не держало Адю в доме отца. Как только матери не стало, - и сорока дней не прошло, Аркадий Александрович женился на Lorenhen, а «племянников» признал законными детьми. Прислуга воцарилась в доме прежней хозяйки. После этой женитьбы, Адя совершенно охладела к отцу. Он упорно не признавал её мужа. Она же наотрез отказывалась признать «немчур», отпрысков кухарки, за родню, а её самоё - не переносила. Уезжая из родительского дома, Адя не взяла на память ни одной фотографии отца и скоро потеряла с ним всякую связь. Судьбе было угодно, чтобы в тот день, когда Адя сказала Павлу Николаевичу в красном отблеске заката коротенькое «Да», навсегда закончилась её прежняя жизнь. Вслед за мужем, офицером Казачьего полка Енисейской губернии, уедет она в Сибирь; с ним она узнает безоблачное счастье, но и как древняя Руфь, прольёт горючие слёзы по детям своим; конец 19-го века очень скоро заглушит нежные звуки вальса «Молчи, грусть, молчи...», а начало 20-го принесёт на его место залпы пушек, нужду, взрывы снарядов - войну 14-го года... Если бы Аде сказали тогда, в нежно-красном отблеске севастопольского заката, что к 17-му году закаты России зальются кровью революция, что сама земля пропитается кровью, и смерть будет подстерегать на каждом шагу - она бы не поверила. Если бы 109
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
сказали, что ей самой придётся пережить и голод, и холод, ужасающую брань, побои и унижение в тюрьмах - весь кровавый ад гражданской войны, что её горячо любимый муж пропадёт без вести, а ей придётся покинуть Россию - страну, где она родилась, выросла и любила, она бы решила, что это бред. Потому, что не знала она, что самый страшный бред бывает наяву, и что он может длиться десятки лет...
110
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
(По устным воспоминаниям и запискам В.Ф. Авдеенко)
Общий вид Свято-Троицкого Николаевского (Шмаковского) мужского монастыря.
111
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
И ТАК БЫЛО... (По устным воспоминаниям и запискам В.Ф. Авдеенко) Я иногда рассказываю Оле и своим внукам, как я с самых малых лет начинал свою жизнь. И то, что я здесь теперь расскажу, я видел, когда рос, и сам всё пережил... В.Ф.А.
Я родился 12-го апреля 1914 г. в Приморском крае на станции Уссури, в селе Лутковка Спасского уезда. Мой дедушка Иван Никитич Авдеенко переселился с Украины в Приморский край в конце 19-го века, когда строилась железная дорога из Владивостока до Хабаровска. До Владивостока дед с семьёй плыл на пароходе, а потом на телегах добирался до станции Уссури. Там, на станции Уссури, семья деда и поселилась. Дедушка иногда рассказывал мне, что его далёкие предки были Запорожцами. Дед не шутил, однако я никогда не слыхал, чтобы родители дома говорили что-либо об Украине. Но ведь они приехали в Приморье ещё детьми. Моему отцу Филиппу Ивановичу было тогда лет 8, а его младшему брату Акиму - 6. Мама моя, Агафья Филипповна, в девичестве Шахновская, приехала в Приморье позже, когда ей было уже лет 12. У неё было четыре брата: Андрей, Иван, Филипп и Трофим. Мне было года три, когда в России вспыхнула революция. Однако, несмотря на то, что во всей стране наступили тяжкие времена, у нас в Приморском крае, вплоть до прихода коммунистов в 1922 году, была спокойная жизнь. Я часто вспоминаю своё раннее детство... Мы жили в селе Лутковка; если ехать из Владивостока в Хабаровск, то получалось, что село находилось по правую сторону железной дороги. А по левую раскинулось село Донское, там жила моя замужняя сестра Надя со своим семейством. От Лутковки до станции Уссури был всего один километр. Место, где стояло наше село, было высокое, сплошь - равнина. Наша главная улица была длинной, тянулась почти что целый километр, но дома стояли только по одной стороне. По другую шёл обрыв, а в самом конце улицы было большое болото. Там, в конце улицы, по направлению к нашей заимке, стоял хутор младшего брата отца, Акима Ивановича. У него было два сына, Тро112
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
фим и Алексей. Внизу, под обрывом, тоже раскинулась равнина, и вдали виднелся небольшой лес. Кажется, в том месте проходила дорога, потому что там часто проезжали телеги... У нас в Лутковке был огромный участок, на участке - большой дом. Рядом с нашим - стоял дом дедушки. До прихода советской власти жизнь в Лутковке протекала мирно, поэтому родители, как и все в посёлке, занимались хозяйством. Несмотря на то, что всё главное росло на заимке, позади нашего дома в Лутковке был большой огород, где выращивали множество овощей, а также огромный фруктовый сад. Мне и теперь часто снится этот сад. Приморский край был тогда всем богат: у нас росли сливы, груши, ранетки, смородина, земляника, малина, калина и свой собственный виноград. Самое же главное - на лутковском участке стояла паровая мельница. К мельнице вела специальная дорога, чтобы могли проходить телеги, и был дом для приезжающих. У нас мололи не только муку, у нас также имелась крупорушка, на которой очищали все крупы, особенно гречиху, - одно время её поставляли даже армии. Летом на мельнице было меньше работы и потому оставалось время заниматься пасекой, которая находилась на заимке. А зимой, когда замерзали реки и озёра, наша мельница работала день и ночь - так много зерна привозили крестьяне из окрестных деревень. До революции нам платили за помол муки чистым золотом. Помню, как отец ворчал: - «Опять это золото! Бумажные деньги удобней: без всякого звона!» И так было... Через реку Уссури проходил большой железнодорожный мост, мы его видели из окон дома. По обеим сторонам реки стояли большие лесопильные заводы. Эти заводы работали день и ночь, к ним по реке сплавляли кедровые брёвна. Мы жили по правую сторону Уссури - это было высокое, равнинное место. По левую сторону реки шли горы; в той стороне, в горах, приютилось село Медведицкое. Я был ребёнком, но помню, что уже тогда были разговоры о том, что наши сёла соединят и превратят в «город Уссурийск». К реке Уссури вели все дороги и тропы. Видимо, в горах трудно было с водой: мы часто видели, как медведицкие женщины с коромыслами через плечо брали речную воду и уносили к себе домой. А вода была чистая, прохладная; мне уже было лет пять113
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
шесть, и я любил ходить летом с ребятами на реку купаться. Иногда мы удочками ловили рыбу... Лето в Приморском крае бывало короткое, но жаркое. Возле нашего дома был открытый сарай; помню, как однажды там стояла и отдыхала от полуденного зноя лошадь. У нас бывало очень много «паутов», так в селе называли оводов - больших серых мух, которые кусали, главным образом, скотину. Лошадь, отбиваясь от них, изнемогала. Иногда она вскидывала задние ноги и, лягая копытами, всё время отчаянно махала хвостом. Никому из взрослых и в голову бы не пришло, что я вздумаю пробежать под животом лошади, да ещё вокруг её задних ног. Только мне всё это казалось невероятно забавным. Вдруг копыто лошади ударило меня прямо по лицу, вернее - по носу! Я не сразу сообразил... Весь в крови, я побежал к родителям. «Меня конь хвостом ударил!» - кричал я на всю Лутковку. Я даже не понимал, насколько близко был тогда от смерти. И то, что я остался жив, было просто чудом. Проходила зима; как только пригревало солнце, таяли снега, и тогда вся эта громада воды катилась с гор в реки. Почти одновременно начинался ледоход. В это время стоял такой треск, точно из пушек палили! От нашего дома до Уссури был всего один километр, так что мы наслушались. Иногда люди шли поближе к реке, чтобы полюбоваться весенней природой: прилетали дикие гуси, утки, деревья зеленели. Земля покрывалась травой и массой цветов, особенно хороши были пионы и фиалки. Потом наступало жаркое лето, а за ним незаметно подкрадывалась золотая осень. И опять начинался перелёт гусей и уток. Улетали они с шумом, большими стаями; и такие бывали у нас перелёты, что в небе становилось темно. В наших краях было много озёр, так вот они главным образом туда и направлялись. Охотники в это время не зевали... Осенью, когда стояла хорошая погода и всё поспевало, мои родители спешили на заимку, на уборку урожая. Наша заимка находилась километрах в семи от Лутковки. Это была тоже равнина, и тоже высокое место. Здесь у нас была огромная пасека, однако, на заимке мы главным образом выращивали овощи, сажали много картофеля, а также сеяли кое-что для скота. У нас всегда было по-крайней мере две молочные коровы и пара лошадей - в те времена это было просто необходимостью. Кроме этого, у нас были почти что все сельскохозяйственные ма114
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
шины, которые приводились в движение лошадьми. Среди прочего, у нас был трактор, что в те времена считалось большой редкостью, а также молотилка, которая работала от трактора. Люди привозили к нам на заимку снопы всевозможных зерновых злаков, но, главным образом, пшеницу и рожь. При помощи нашей молотилки они очищали зерно от соломы и уже в мешках увозили его домой. Вот так и получалось, что летом на заимке наша семья была всегда занята работой. Но жили мы дружно, трудились все вместе, и работы всем хватало. Этой работы, было так много, что мы сами справиться не могли и поэтому нанимали женщин из соседних посёлков: нужно было готовить запасы на зиму - солить капусту, огурцы, и прочее и прочее... Всё это мы потом увозили домой. А дома у нас на кухне под полом был погреб. Погреб, это - нечто, вроде комнаты, там был настоящий склад. Мы опускали лестницу и относили туда все запасы. А когда надо было что-нибудь достать, в полу легко открывалась большая крышка-дверь и мы по лесенке сходили вниз. Все постройки на заимке - даже сад и лес, находились на довольно высоком месте. Дом у нас там был небольшой, но крепкий. Возле дома - большой фруктовый сад. Здесь тоже росли сливы, груши, ранетки. В этом же саду стояли улья, их было не меньше ста. С пчёлами больше возился дедушка. Так как наш сад стоял на высоком месте, то рядом был подкопан и зацементирован специальный большой бункер, или омшанник, как мы называли его. На зиму мы ставили туда все улья с пчёлами; большая дверь закрывалась плотно и потому в омшаннике было тепло. Кстати, на зиму мы ставили пчёлам мёд в рамках, а если им не хватало, то иногда разводили сладкую воду, добавляя сахар. Неудивительно, что у нас всегда был свой мёд. Но его было так много, что мы наливали мёд в специальные бочки и отправляли во Владивосток. Летом я жил на заимке, как на даче. Очень любил помогать старшим, но, наверное, я был любопытным - слишком уж всем интересовался. Случалось, что порою нам приходилось увозить рой пчёл туда, где цвела липа. Увозили обычно ночью. Оттого что я постоянно крутился на пасеке, отец с дедом, как только я стал чуть постарше, поднимали меня среди ночи и брали в эти поездки с собой. Однажды, видя моё усердие, дед взял меня с собой на какую-то очередную работу. 115
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Мы должны были переплыть Уссури, и дед посадил меня в лодку. Там, на другой стороне, в горах, у нас был маленький домик. Наверное, я в первый раз переплывал реку: я очень боялся сидеть в лодке и плакал. Но вот, странное дело: не успели мы причалить к другому берегу, как нас уже поджидали 2 хунхуза. В то время в нашей местности появлялось много хунхузов, т.е., китайцев-разбойников. Один из них, китаец большого роста, взял меня за руку, а к деду сейчас же подошёл другой, и нас куда-то повели. Хунхузы привели нас в наш же собственный домик. Дедушку они сразу связали. Наверняка что-то у нас взяли. Потом заколотили дверь и ушли. Вот так мы с дедом оказались в плену у хунхузов. Я не помню, как мы оттуда выбрались, но на другой день, когда мы пришли домой, моя мама была очень расстроена. Через нашу заимку протекала небольшая река, называлась она Кабарга. В этой реке всегда водилось много рыбы: там бывала даже щука, что у нас считалось редкостью. Кроме реки, на заимке было ещё два озера, в них тоже водилось много рыбы. Одно из этих озёр, заросшее вокруг камышом, было довольно большим; на озере жили дикие утки, только мы их никогда не трогали. А далеко внизу, за пределами нашего участка, где также была равнина, шла дорога на другие заимки. По обеим сторонам Кабарги рос виноград. Он был не очень крупный, но вкусный, и это однажды едва не довело меня до беды. Для чего мне понадобилось рвать виноград у реки, когда в саду был свой, не знаю, только в неописуемом восторге я собирал его и тут же ел. Я так увлёкся своим занятием, что забрался в самую чащу виноградника и не обращал ни на что внимания. И вдруг я увидал невдалеке спину бурого медведя! Этого было достаточно, чтобы я стрелой помчался из виноградника прочь. Говорят: если медведь сыт, он никого не трогает. Но мне не хотелось с ним встречаться. Однажды тихим погожим днём на нашем поле работали люди. Так случилось, что всем им нужно было направляться в одну сторону. Занятые работой, они не видели того, что происходило за спиной. И вдруг раздался страшный, душераздирающий крик... Никто не видал, как из ближнего леса появился тигр; он бежал очень быстро, вернее, несся, никуда не сворачивая - прямо на людей в поле. Поравнявшись с ними, он сбил с ног женщину, кото116
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
рая стояла на самом краю вспаханной полосы. Но тигр не остановился, он продолжал нестись во весь опор так, как будто за ним кто-то гнался. Наконец, он переплыл реку и скрылся в зарослях. Всё произошло в течение какой-то минуты. Но в тот день никто больше не мог работать. По домам разошлись. Потом долго обсуждали, сколько бед тигр мог натворить, если бы остановился, и гадали, откуда вообще он мог появиться... Не считая отдельных тревог, у нас всё-таки была благодатная жизнь. Как-то раз понадобилось моему дяде Акиму Ивановичу поехать на маслобойный завод в Шмаковский монастырь. У дяди было своих два сына, но в ту поездку он почему-то решил взять с собой именно меня. Ехать предстояло 27 километров по обычной ухабистой просёлочной дороге. Я был маленький и, утомившись, очень скоро крепко заснул. Когда, наконец, приехали в монастырь, было темно. Дядя разбудил меня, и мы пошли устраиваться на ночлег. Спали на нарах, на голых досках - кто как мог. А утром, едва светало, Аким Иванович повёл меня в помещение, где стояла большая паровая машина. Я глядел во все глаза: везде была чистота, блеск, особенно сверкала металлическая отделка маслобойки. К нам подошёл высокий худой человек, весь в чёрном; он погладил меня по голове. Я испугался и спрятался за дядю. Когда мы вышли наружу, я увидел ещё много таких же людей в чёрном - все они куда-то шли, спешили. «Наверное, у каждого своё дело», - подумал я про себя. Завтракать в монастырскую столовую мы не пошли, у дяди было много работы и он решил сразу ехать домой. На обратном пути я уже с любопытством озирался по сторонам: кругом темнел лес, мы ехали куда-то вниз, а потом дорога выровнялась и вдали показались горы... Только, когда я стал старше, я узнал, что удивительное место, которое мы тогда посетили, называлось «Приамурский Св.-Троицкий Николаевский монастырь»; настоятелем его был Игумен Сергий, а высокие люди в чёрном - монахи. Вероятно, оттого что монастырь находился в нескольких верстах от станции Шмаковка, в народе его прозвали «Шмаковским». Монастырское поместье раскинулось в живописнейшем уголке Приморья - у подошвы и по склону Преображенской горы. Идею основания обители в наших местах подал ещё 1862 году епископ Иннокентий Камчатский, но возникла она только 30 лет спустя. Несмотря на очень 117
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
скромное начало, число братии постоянно росло и вот, понемногу, с годами, на территории монастыря появились храмы, братские кельи, хозяйственные постройки, гостиницы для паломников, школа. В монастыре была своя мельница, огромная пасека, маслобойня, имелась кузница, сапожная и даже пошивочная мастерская, здесь также разводили стада оленей. Монахи работали не покладая рук, но трудились они не только в полях или по хозяйству: в Шмаковском монастыре была своя типография – монахи печатали множество духовной литературы. Всей душой тянулись люди к этой тихой, спрятанной от мирской суеты обители. Богомольцы приезжали в Шмаковский монастырь из всех уголков России. Днём и ночью выходили монахи к каждому поезду встречать паломников, и все они, без исключения, получали духовную поддержку, приют, все были накормлены. В нашем Приморском крае жизнь была привольная, интересная, и потому мне хочется рассказать о том, какая у нас была чудесная рыбалка. Ведь у нас, как в реках, так и в озёрах, было очень много рыбы, причём разной. И рыбачили в то далёкое время - как кому вздумается: кто удочками, кто ставил сети... А если река не была широкой, то с одного берега на другой протягивали проволоку, привязывали к ней крючки с наживкой и ловили таким образом. В Лутковке, внизу под обрывом, было два больших озера и, конечно, в них также водилось множество рыбы. Соединял их так называемый «перекат», по которому вода из одного озера шла в другое. Дно у этого переката было песчаное, воды мало. И только по утрам, когда воды на перекате немного прибывало, по нему могла проходить рыба, да и то с трудом. Нам с Гришей - он был на два года младше меня - всегда казалось, что в этом месте рыба прямо-таки ползла на брюхе по песку... Во всяком случае по утрам мы её легко ловили, вернее, хватали руками. Рыба попадалась разная, порой бывала очень крупная. Неудивительно, что мама нам с Гришей частенько говорила: «Пойдите-ка, принесите рыбы!» Однако же, главная рыбалка в наших краях была на реке Уссури, на кету. Мы жили недалеко от реки; это был хороший и доходный промысел, и занимались этим, как правило, родители. 118
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Осенью, когда было ещё совсем тепло, кета обыкновенно шла из моря в Амур. Потом, из Амура, она направлялась в реку Уссури. Рыба не стояла на одном месте, она шла вверх против течения метать икру и обратно уже не возвращалась. И только вновь народившаяся кета смывалась вниз по течению, а затем - обратным порядком в море, где она потом вырастала. Кету ловили все... Уставшую, исхудалую, полуживую - её нетрудно было брать. Но рыба шла густо: рыбы было так много, что ей в реке не было места и она шла «стоя», головками вверх; нам приходилось ставить специальные, из толстой нити, большие крепкие сети так, чтобы брать рыбу за один улов; люди выходили на лодках на середину Уссури и там их забрасывали. Бывало, что в сети набивалось до 200 рыб и самые крепкие нити не выдерживали. Когда начинался сезон ловли кеты, нас всех ждала большая, жаркая работа: кроме рыболовных сетей, надо было заранее готовить ещё и бочки. Рыбу чистили, солили, складывали в бочки - по сотне больших рыбин в каждую - прямо на берегу. Здесь же и засаливали икру; мой отец хорошо знал это дело. Всё это мы сразу отправляли во Владивосток. Конечно, случалось и так, что мы иногда не успевали приготовить достаточное количество бочек. Тогда - тут же, на берегу - приходилось рыть ямы и безжалостно икру закапывать. И так было... На нашей заимке было лучше, чем на любой даче. Я любил уезжать туда, и отправлялся сразу, как только в школе заканчивался учебный год. Жил почти всегда с Алексеем. Родители обычно приезжали на заимку только работать, а на ночь возвращались домой. Алексей был старше меня на 5 лет, он управлял всеми машинами. А я был за повара. В доме была печь, но мы готовили себе еду снаружи, примитивно, потому что летом в доме было очень жарко. И вот там, на дворе, я варил суп с рисом, который почему-то всем нравился; иногда запекал картошку на горячих углях, варил уху, или просто отваривал рыбу. Рыба была у нас всегда: на ночь мы ставили в реке сеть и её набивалось достаточно. Брали, какая нравилась; остальную, живую, тут же бросали обратно в воду. Если ночью или утром бывал дождь, я шёл в наш, как мы называли, лесок, и собирал грибы. Иногда грибы бывали большие: один на сковороду! Но ледников на заимке не было, поэтому мы варили и жарили ровно столько, сколько могли съесть. 119
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Помню, как однажды летом Алексей вспахал целинную землю и мы посадили арбузы. Они были очень вкусные, но их выросло так много, что мы с Алексеем не раз увозили их на базар продавать. Кстати, летом, особенно перед дождём, нас страшно кусали комары и мошки, они облепляли нам лица, руки. Мы с Алексеем разводили костры так, чтобы был только дым: это очень помогало, но спать всё равно было трудно, мы иногда мучились до утра. Поистине благодатным уголком была наша заимка: на участке, да и просто в поле, росли всевозможные фруктовые деревья, нередко дикие, а в полях ещё и цветы. Но для меня, семилетнего мальчугана, самым главным заветным местом был наш большой, высокий сарай. Вернее, конюшня, т.к. летом там стояли и отдыхали от работы лошади. Меня же, интересовала только крыша: в ясный день я любил забираться на деревянную крышу этого сарая, на самый-самый головокружительный верх, и с птичьего полёта далеко, сколько глаз мог охватить - смотреть на окрестности. И вот однажды, как обычно после обеда, а было уже часа четыре или пять, я снова залез на крышу и стал смотреть в ту сторону, где, по словам родителей, должен был находиться Шмаковский монастырь. Я там был с дядей Акимом, и потому хорошо помнил, что он находится именно в той стороне, в 27 километрах от заимки. Стояла хорошая погода. Легкий ветерок весело шевелил далеко внизу сено в стогах, с шелестом пробегал по кронам деревьев и задорно ерошил мне волосы. В какой-то момент от резвости ветра верхушки далёких деревьев наклонились в сторону и я неожиданно увидел, что там, среди зелени, что-то блеснуло. Это было так неожиданно, что я застыл, не в силах отвести глаз. Но вот ещё порыв ветра, деревья вдали склонились ниже, и я ясно увидел сверкнувший на солнце крест. Конечно же, это был крест монастырской церкви! Я в этом нисколько не сомневался. Тот самый, я знал о нём по рассказам: «Огромный, золотой», как говорили у нас в селе. А церковь, что стояла на самой вершине горы, называли «красавицей». Но видение мелькнуло за деревьями ещё раздругой и исчезло. А тут, как назло, мне велено было слезать с крыши. Я был разочарован. Но никогда не думал, что дома мне не поверят, да ещё станут посмеиваться. Я предложил родителям забраться на сарай и убедиться, что крест действительно далеко 120
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
видно и что я говорил сущую правду. Но ничего не помогало: сарай был слишком высок, лезть туда никто не хотел, и я, кажется, прослыл фантазёром. Обидней всего было то, что я ничего не выдумывал. Я знал, верил, что действительно видел крест - его золото играло в отблесках заходящего солнца. Но спорить со взрослыми не хотел. Почему далёкий монастырский крест так запал мне в душу, я и сам не знал. Но с тех пор я стал часто залезать на крышу сарая, всегда около четырёх-пяти часов, когда солнце падало именно в ту сторону, и подолгу, не отрываясь, смотрел вдаль. Я его видел потом ещё много раз, но уж больше дома об этом не говорил. Лезть на сарай я собирался и в тот день, когда остался на заимке совершенно один. Так случилось, что Алексей ещё накануне вечером уехал домой. И раньше бывало, что родители просили его приехать домой, помочь с какой-нибудь работой. Поэтому я особенно не переживал. Только странное дело: вслед за Алексеем, ушёл из дома наш, похожий на бульдога, Барбос. Он и раньше исчезал, и на другой день, как ни в чём ни бывало, являлся назад. Конечно, семья дяди жила ближе к нашей заимке, так что Барбосу не так уж и тяжело было ходить туда и обратно. Но так оставлять меня... Я решил: хозяин Барбоса - Алексей, пусть он сам в этом и разбирается. И потому утром, как только встал, я пошёл на реку и принёс несколько рыб. Уху варить думал. Помогая деду на пасеке, я привык, что рано утром пчёлы улетали в поля. За ними интересно было наблюдать. У пчёл была своя система передвижения: несколько жужжащих линий летело в одну сторону, и несколько - в другую; кроме того, пчёлы кружили и над своей собственной пасекой, словно охраняя её. Мне казалось, что, сидя на высокой крыше сарая, с орлиного полёта, я тоже как бы охранял наши владения. Только после обеда погода стала портиться и ни о каком сарае уж нечего было и думать. Пчёлы первые почуяли перемену погоды и начали сердиться: летали низко - на дороге им лучше не попадайся! Скоро сизые тучи заволокли всё небо, резко похолодало, потянуло сыростью. Пчёлы озверели. Побаиваясь грозы, я пошёл закрывать ставни, но в это время над садом с криком пролетела стая ворон. Я невольно посмотрел им вслед. И вдруг на моих глазах произошло что-то невообразимое: пчёлы буквально атаковали ворон! Я с ужасом 121
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
стоял и смотрел, как несчастные птицы одна за другой замертво падали на землю... Поднявшийся ветер заглушил птичий переполох, вихрем захватил с земли и разом закружил солому, доски, листья, поломанные ветки. Стало темно. Я только успел заскочить в дом, как грянул ливень с градом. Где-то возле самого крыльца громко треснуло и разорвалось. До сих пор не знаю, зачем я полез тогда на чердак, что переживал в ту минуту: ведь мне и восьми-то ещё не было. А вокруг стоял гул и ужасающий треск, казалось, всё стонало. На чердаке ветром сорвало дверь, потом повалило лестницу, по которой я залез наверх. Я насквозь промок и трясся от холода. И только когда буря начала стихать, я зарылся с головой в солому, что была в углу под самой крышей, и уснул. А утром ушёл домой. Пока шёл по дороге, я начал понемногу понимать, что же это произошло накануне вечером: вокруг, куда ни глянь, валялось сорванное с крыш железо; всё, что росло, было повалено. А наш сарай - три стены, да деревянная крыша, где я так любил сидеть, так вот эту крышу задрало ветром и почти-что сорвало, но всё же не повалило. Навстречу мне шёл Барбос... Родители были рады, когда я, наконец, пришёл домой. Страшный 1922-й год ознаменовал себя тем, что в конце лета большевики заняли Дальний Восток. Мне уже было 8 лет и, хотя я не очень-то разбирался в политике взрослых, я хорошо запомнил этот день. Как обычно, мы всей семьёй были на заимке. Стоял знойный полдень, на небе не было ни облачка. Каждый был занят своим делом и, казалось, ничто не могло нарушить нашего мирного труда. Только вдруг где-то вдалеке, со стороны Владивостока, послышались отдалённые раскаты. «Вот тебе на: гром среди ясного неба!» - пошутил кто-то из наших рабочих. Долго все удивлялись, не понимая, что это значит. Однако, километрах в двух от нас проходила железная дорога, поэтому никто раскатам особенного значения не придавал. Между тем рокот нарастал. К вечеру мы уже отчётливо слышали стрельбу. По селу пролетел тревожный слух: «Красные наступают!» И тогда стало ясно, что где-то рядом идёт бой. Оставаться на ночь в доме было опасно; мы ушли спать в бункер, куда 122
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
на зиму обычно ставили пчёл. А на рассвете, едва первые лучи солнца коснулись макушек деревьев, мы увидели, что по нашей заимке проходила Белая Армия... Несколько солдат подошли к нашему дому. Потом, заметив нас, направились к бункеру. Отец вышел из убежища, подошёл к солдатам и назвал себя. У меня страха не было, я пошёл было вслед за ним, но отец жестом приказал мне стоять на месте и ждать. Как зачарованный, с восхищением, я во все глаза разглядывал офицеров: все они были подтянутые, чистые, аккуратные, и до того же вежливые! Те, что поважнее, на белых красавцах-конях. Поди ж ты: они даже спрашивают, можно ли им занять наш дом и конюшню... Я стоял и слушал. Наверное, офицеры догадывались, что мне всего-то 8 лет отроду и потому разговаривали, не обращая на меня никакого внимания: - Этот бой мы ещё можем выиграть. Да что толку?! - с горечью проговорил вполголоса пожилой (тот, что с усами и погонами), поглаживая гриву вороного коня. - Невский сказал: «Не в силе Бог, а в правде!» - запальчиво ответил молодой. В это время от группы солдат, стоящей в самом конце поля, отделился один из офицеров. Круто развернув серого в яблоках коня так, что тот заржал и едва не встал на дыбы, офицер помчался во весь опор вдоль строя. Вот он подскакал к отцу, резко осадил рысака и крикнул, задыхаясь, чтобы мы отсюда немедленно уходили, так как в любую минуту может начаться бой. Не успел он договорить, как шеренги солдат словно волной всколыхнуло: «Красные!» Почти одновременно громовым эхом прокатилось над нашим полем: «По коням..!» Мы видели, как вдали по железной дороге подошёл броневик. Стрелять начали сразу же - прямо через наш бункер. Затаившись в своём убежище, нам слышно было, как совсем близко разрывались снаряды. Только к ночи, когда всё стихло, мы вышли наружу, переправились через речку и скрылись в лесу. Когда дня через два мы вернулись на заимку, всё наше поле было изрыто воронками от снарядов. Снаряды были небольшие, всего лишь трёхдюймовые, но нам и это показалось много. Белые ушли; мы знали, что отступающая армия ничего у нас не тронула. Но то, что мы увидели после красных, превзошло все наши ожи123
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
дания: вокруг всё было раскидано, разбито, загажено. Даже в доме. Перевёрнутые улья с пчёлами валялись по всему полю. В тот же день мы уехали в Лутковку. Подъезжая к дому, мы услышали, как где-то поблизости раздался оглушительный взрыв. Я оглянулся и закричал: «Папа, смотри!» Наш мост - тот самый мост, что был виден из окон нашего дома - начал медленно подыматься с другой стороны реки! До сих пор не знаю, кто его тогда взорвал. Потом этот мост большевики починили, и с одной стороны его уже всегда стояла военная охрана. С приходом большевиков в Приморье закончилось Белое Движение. И жизнь наша, странное дело, стала постепенно входить в своё обычное русло. Оно и неудивительно: начиная с 21-го года, и до конца 20-х, по всей стране Советское государство проводило особую Новую Экономическую Политику, т.е., НЭП. К нам же, в Приморский край, этот новый порядок докатился только теперь, в 22-ом, с захватом власти большевиками. Восьмилетним мальчуганом, я не разбирался в политике взрослых, зато хорошо запомнил, что думали и говорили старики в нашем селе: - «Эти мерзавцы только для того и придумали НЭП, чтобы удержать власть, чтобы самим укорениться! А потом всё равно народ обманут! Ей-ей, обманут!» Как бы там ни было, но постепенно люди, даже те, что с недоверием относились к новой власти, снова занялись своими делами. Работали. Торговали. Свобода, казалось, была полная: даже ехать разрешали куда угодно, хоть за границу! Во Владивостоке было английское консульство. Почему-то особенно зазывали именно в Австралию. Однако, желающих было мало. В самом деле, кому нужна какая-то далёкая, неизвестная Австралия, когда у себя дома хорошо?! Нет, при таком богатстве Приморского края, при неожиданно дарованной большевиками свободе, никто не хотел уезжать из России. Вот разве в 1926-м году из нашего села уехала женщина, но только потому, что её муж жил в Австралии. Этой женщине повезло. Она не увидела, что у нас началось вскоре, не увидела, как страшно сбылись опасения и предсказания односельчан. Первое, за что принялись большевики - это искоренение религии. Мы, подростки, поначалу этого особенно не замечали. Разве, когда подошёл 1927-й год. 124
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
С незапамятных времён наша церковь стояла на площади рядом со школой-семилеткой; ничего выше этого учебного заведения в Лутковке тогда не было. Как-то утром у нас в школе была перемена. Церковь оказалась открытой. И я зашёл. Шло отпевание молодой женщины из нашей Лутковки, но народу в храме почти не было. Я стал осторожно смотреть вокруг; вспомнил, что давно уже не был здесь. Я любил церковь и с малых лет приходил сюда с родителями. Но в школе нас постоянно загружали работой, отвлекали разными мероприятиями, особенно перед церковными праздниками, поэтому для храма совершенно не оставалось времени. Я невольно заслушался панихидным пением и совсем забыл про школу. Когда вернулся в класс, наш заведующий страшно накричал на меня и поставил на целый день на колени. Наутро вызвал родителей и устроил им скандал. Больше я в церковь не заходил. Да и священника нашего арестовали, во всяком случае он скоро куда-то исчез. По селу поползли слухи, что такая же участь постигла и монахов в Шмаковском монастыре: сам монастырь большевики разрушили, а монахов в запломбированных вагонах увезли зимой в Сибирь и там всех «заморозили». И потому многим показалось странным, когда в школе объявили, что утром следующего дня наш класс пойдёт на экскурсию в Шмаковский монастырь. Конечно, это мероприятие проводилось согласно антирелигиозной программе, но едва ли кто-то из наших ребят задумывался всерьёз над высшими задачами школьной администрации: для нас это было прежде всего приключение, и потому одинаково радовались предстоящей экскурсии и девочки, и мальчики. Никого не смущало, что предстояло пройти пешком от Лутковки до монастыря 34 километра. Нам всем было лет по 13, мы легко могли выдержать такое путешествие. Кроме того, стоял цветущий май, погода в это время была хорошая, а у нас заканчивался учебный год. Сначала мы шли строем, бодро, с песнями. Потом начали уставать, потом пошли - кто как мог. С нами был учитель Николай Иванович Андреев, и ещё учительница. Они нам много рассказывали о местности, декламировали, и этим помогали преодолеть тяжёлый путь. Но все пути где-то кончаются: наконец, мы добрались до монастыря. Но что же мы увидели? В монастыре была полная разруха! Нас никто не встретил; никто не подумал, что мы 125
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
будем кушать, где нам можно будет с дороги отдохнуть. До прихода большевиков этот монастырь каждый день кормил сотни людей, всем давал приют, ночлег. Теперь же все постройки, где при монахах когда-то останавливались приезжие, были уничтожены. Мы расположились в одном из сараев; хорошо, что наши мамы позаботились и дали нам с собой из дома что-то перекусить. Знали, наверное, куда идём... Было ещё рано. У нас оставалось достаточно времени, и потому нам разрешили осмотреть на территории монастыря всё, что мы захотим. Я сразу вспомнил церковь, вернее, крест, который я видел с крыши сарая нашей заимки, и решил его найти. Со мной отправилось несколько учеников. По моему расчёту, церковь должна была находиться на самой высокой горе, но мы были в таком возрасте, что для нас преград не существовало. Крутая дорога повела нас в самую чащу леса. Сначала мы долго поднимались вверх, потом несколько раз проходили по краю обрыва, потом в зелёном мраке опять шли вверх. Наконец, мы достигли вершины. Церковь я нашёл почти сразу: она была круглая, кирпичная, не очень большая, но красивая. И это несмотря на то, что все окна и двери были разбиты, алтарь разрушен, креста не было вообще. Я знал по рассказам, что здесь когда-то был очень большой золотой крест. И что тот, кто полез снимать его с церкви, упал и разбился насмерть... Трудно передать состояние, которое меня тогда охватило: я же знал, что был прав! Не напрасно пришёл я в Шмаковский монастырь: именно этот огромный золотой крест, что сверкал сквозь деревья в лучах заходящего солнца, - крест вот с этой самой церкви, перед которой я сейчас стоял, - я видел с крыши нашего сарая. Только подумать, что мне дома не верили... Мы с ребятами изрядно проголодались. Но теперь мне это было неважно: кого коммунисты вообще могли накормить! Хотя, когда мы вначале сюда пришли, я сразу вспомнил, как было при монахах. Только никому из учеников я этого не сказал. Впрочем, если бы с нами были учителя, они бы не отпустили нас так далеко. День кончался, солнце уже садилось, а мы всё не могли налюбоваться храмом. Однако, нас ждали, пришлось возвращаться. Учителя увели нас в ближайшую деревню и там, наконец, накор126
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
мили. А когда наступила ночь, позвали в какой-то клуб, где шёл фильм. После похода все были уставшие, а я ко всему оказался ещё и больной. Сначала я сидел и смотрел фильм, хотя ничего перед собой не видел. Но потом, не сказав никому ни слова, встал и ушёл на вокзал. Станция Шмаковская была близко от монастыря, но я долго ждал поезда и потому только к утру, уже совсем больной, явился домой. Я пролежал в постели неделю. Вот так я второй раз в жизни побывал в Шмаковском монастыре. Потом я часто думал: «Для чего нас водили в монастырь?» В классе никогда об этой экскурсии разговора не было. Обыкновенно всякие, даже самые маленькие походы, мы обсуждали и должны были о них обязательно написать. Здесь же - ничего: как будто мы никуда и не ходили... Народ в Лутковке диву давался: с января 1928-го года по нашей станции почему-то начали проходить бесчисленные вагоны из Владивостока с изнурёнными бритоголовыми людьми. Унылые, окаменевшие лица людей - такие же серые, как их странная одежда - наполняли наши души непонятной тоской. «Арестанты!» - пролетел по селу тревожный слух. В сельсовете сказали: «Добровольцы. Едут на лесозаготовки». Но старики не верили и чуяли недоброе: «Говорят так, чтобы не волновать народ!» А тут ещё новая весть пришла: «Власть окрепла!» Тревожные слухи скоро подтвердились: новая власть действительно укрепилась и, после китайских событий в 1929 году, которые продолжались недолго, по всей стране пошли аресты. Впервые услышали мы тогда новое выражение: «враги народа». В селе поговаривали: «Вылезли гады из пекла! В Россию свобода пришла!» Теперь мои родители стали подумывать, не уехать ли им в Австралию: у нас там был родственник, который звал к себе. Но родители опоздали. Однажды ночью к нам в дом ворвались три чиновника ГПУ. Начался обыск. Нашли письмо из Австралии: этого было достаточно для ареста отца. Сборы были недолгие. Чекисты сказали, уводя его: «Только на допрос во Владивосток». Отца судила «ТРОЙКА», состоявшая из 3-х чекистов. Весь суд шёл 10 минут: имя, фамилия, приговор - «Враг народа. 10 лет концлагерей!» После этого наша жизнь сразу стала тяжелей, а в селе она начала просто замирать. Потеряв работу у нас, «кулаков», многие остались без куска хлеба. Народ понял, что его об127
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
манули. И только пьяницы, да все те, кто не хотел работать, почуяли, что наступает их время. Отца увезли на Сучанские угольные копи около Владивостока. Он там пробыл год, сломал руку. Тогда его перевели на работу в полях. С большим трудом мама сумела, наконец, разыскать отца, собралась и поехала к нему. Потом рассказывала: заключённые спали в бараках, вокруг - лес, и всё опутано колючей проволокой, чтобы не могли бежать. Не успели мы пережить первое потрясение, как отца судили второй раз. На этот раз его приговорили к расстрелу. Впоследствии он вспоминал: «Сижу на нарах - сплю и не сплю; жду: утром меня должны расстрелять. Наверное, я всё же задремал, так как вдруг вижу: стоит передо мной старик. Потрогал меня за ноги, да и говорит: Тебе пора! Я сразу проснулся. А вокруг - темно. Тогда я встал и пошёл к воротам». У отца был пропуск, так как работал ночью, и потому он мог спокойно покинуть территорию лагеря. Но кто же тогда спас ему жизнь? Не иначе, как Николай Угодник! Мы все верили в это. Улучив момент, отец ушёл тогда в тайгу. Шёл он целую неделю, спал больше на деревьях, так как было много зверей. На рассвете пришёл домой, только не к себе, а к родственникам - к ним было ближе. А они уже сообщили маме. Мы с братом его тогда даже не видели и потому я не знал в точности, как это было сделано. Но граница была от нас в 20-и километрах и отцу вскоре помогли бежать. Встретились мы с ним только через два года в Китае. А тогда, после его ухода на китайскую сторону, у нас началась совсем другая, невесёлая жизнь: мы сразу стали лишенцами и нас, как «врагов народа», стали избегать люди. Подошёл 1930-й год, я ещё учился в школе. Однажды в одну из суббот нас послали в ближайшую деревню провести, что называется, «культурно-просветительную работу». Деревня находилась в 30-и километрах от Лутковки. Мы, ребята, шли на лыжах, а девочек везли на санях. В тот день всё прошло хорошо: в деревне нас встретили, накормили; мы провели замечательный вечер, и все остались нами довольны. А в воскресенье, когда мы вернулись домой, я пошёл вечером на каток. Я вообще увлекался спортом, а тут мы должны были играть в хоккей. Только смотрю: со мной никто не разговаривает, не здоровается. И вдруг наш мастер 128
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
спорта подходит ко мне и заявляет: «Тебе, сын врага народа, здесь нет больше места! Ты исключаешься!» Не помню, что со мной было после этих слов, как я дошёл до дома. Только мама сразу заметила. В понедельник я, как обычно, пошёл в школу. Наш заведующий был коммунист. Он ко мне давно плохо относился. В нашем классе было более 30-и учеников, но выделял он своими придирками только меня. Я не обращал на это особого внимания, так как все остальные были со мной дружны. И вот в понедельник утром, перед началом занятий, этот заведующий заявил мне, что я «исключаюсь из школы». А в это время прозвенел звонок. Я сидел за первым столом, а он стоял и ждал. Я тоже ждал. Тогда заведующий схватил меня за руку и начал тянуть, выталкивать из класса. Упираясь, я твердил: «Никуда не уйду! Буду учиться!» Но он не отставал. И вдруг он полетел на пол вместе со столом! В классе все замерли - ждали, что будет дальше. Но вошёл учитель, и у нас начался урок. Не знаю, что случилось с нашим заведующим, только после того случая он перестал меня выгонять. Однако, он никогда не упускал случая делать мне пакости и напоминать, «кто» я. Один только Николай Иванович Андреев был на моей стороне и всегда за меня заступался. «Какой же он враг народа? - возмущался учитель, - при чём тут 16-летний мальчишка и власть?» Хорошо ещё, что Гришу в школе не трогали. Брат был младше меня, тихий, аккуратный. Кстати, он хорошо учился. А заведующий, хотя он для видимости и оставил меня в покое, однако же перед экзаменами сказал: «Тебе это всё равно не нужно!» Видимо знал, какая ждёт меня доля... Весной 1930-го года все продукты выдавались уже по карточкам. Нам же, семье «врага народа», не давали ничего. И как только мама выкручивалась? Может быть, у неё оставались старые запасы? Но ведь они же давно кончились. Вот так и получилось, что в 16 лет мне пришлось идти на тяжёлую физическую работу. Как «врагу народа», мне достался поистине тяжкий труд. Стояла ранняя весна, ещё было очень холодно, но я, стоя почти что по грудь в ледяной воде Уссури, должен был набрасывать стальную петлю на конец бревна. В это время на противоположном конце другой человек делал то же самое. После этого машины вы129
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
таскивали брёвна на берег. И так каждый день. Мы работали по 12 часов в сутки. Изнурительная, непосильная работа, всё время в воде! Неудивительно, что прошло немного времени и я простудился. Однако, отпуск мне не давали. Сказали, что я здоров. Я ушёл домой, и всю неделю пролежал в постели. Когда вернулся обратно, меня послали на работу тяжелее прежней. Теперь мне приходилось толкать тяжёлые вагонетки с большими брёвнами подкатывать их к самым вагонам. Под раскатистое «Эй ухнем!» грузчики подхватывали эти брёвна и закатывали их на площадку вагона. Однажды такой вагонеткой меня едва не задавило... Жалованье рабочим выдавалось раз в месяц. После работы надо было выстраиваться в очередь за получкой. Но бывало так, что окно конторы распахивалось и чей-то голос выкрикивал: - «Денег нет!» После этого окошко с треском захлопывалось. И мы – измученные, невесёлые - шли домой ни с чем. Дома, вполголоса, мы с матерью с горечью вспоминали, как до революции отцу платили за работу на мельнице золотыми рублями, и как он ворчал тогда: «Опять это золото!» - предпочитая бумажные деньги. Ну, что же, дождались: при советских вышел приказ: «Всё золото сдавать государству, иначе расстрел!» А мне вот, подростку, хотя я и проработал на этой каторге почти полгода, вообще не заплатили за 3 месяца. Оттого, что у нас всё описали, вернее, отняли, нам теперь разрешалось жить только на кухне. После ареста отца, нас никто бы и не принял к себе на квартиру. Но всё же нашлись добрые люди, и маму предупредили: «Если не уйдёте до 7-го ноября, то вас всех арестуют и куда-нибудь увезут!» К этим горестям прибавилось ещё и новое огорчение: я получил ответ из Владивостока, из морского училища. Несмотря ни на что, мне очень хотелось стать моряком. Я подал заявление, экзамены выдержал и вот, в один прекрасный день мне присылают бумаги: в морское училище принимают, но с условием: я должен отказаться от родителей как от «врагов народа». Я в это время был болен, но, прочитав письмо, просто не мог оставаться в доме и вышел на площадь... Площадь была довольно большая; находилась неподалёку от станции. Раньше там бывало множество всевозможных лавок, где бойко торговали всем, чем угодно, особенно по воскресеньям, и особенно - зимой. Ещё недавно все лавки
130
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
по одну сторону площади занимали исключительно китайцы. Но, буквально в одну ночь, все они ушли к себе на родину, в Китай. Неожиданно я встретил в толпе своего учителя Николая Ивановича. Он спросил меня - как живу, что делаю. Я ему всё и рассказал. Как же он начал кричать! Я едва успокоил его: помочь мне он не мог, а себе очень навредил бы. На том мы и расстались. Дома я рассказал маме, как мне предложили отказаться от «врагов народа» - родителей. Сказал, что ни от кого я отказываться не буду, ни в какую морскую школу не поеду, а мы уходим в Китай искать отца! Какая же это была радость: мама была очень религиозной и всегда молилась Богу; наверное, Бог её услышал, т.к. теперь она и сама твёрдо решила уходить. От нашего дома до китайской границы было километров 20. Не теряя времени мы сговорились со знакомой женщиной в одном из посёлков, что были расположены в 1-м километре от границы. Женщина обещала нам, когда придёт время, помочь добраться на санях до её посёлка. Оттуда нам предстояло идти пешком. Покидая Россию, мы брали мы с собой только Гришу. Надя не могла уйти с нами в Китай, и не поддавалась ни на какие уговоры: муж, две девочки; одной из них было уже лет 7, а другой 4 года. Мама страдала, зная, что из-за нас Наде с семьёй придётся плохо, т.к. большевики не оставят её с мужем в покое. Стараясь хоть чем-то облегчить расставание, она оставила Наде все свои вещи - всё, что только могла, и пока оставалось немного времени, мы незаметно перевезли всё это к сестре в Донское. Подошёл назначенный вечер. Уже в первых числах ноября в Приамурском крае стоял мороз. К седьмому же числу выпал необычно большой, глубокий снег. По случаю ноябрьских праздников на площади, где с утра установили трибуну, гремели и неслись во все концы Лутковки пламенные речи ораторов. Вокруг трибуны толпились весёлые, изрядно подвыпившие слушатели. Весь день комиссары орали о своих достижениях. К вечеру веселье и шум в селе превратились в пьянство. Было похоже, что комиссары намеревались праздновать всю ночь. Наверное, предвкушали, как утром начнут расправу над «врагами народа». Незаметно собрав скромные пожитки, мы сложили их в котомки... И надо же было такому случиться! - к маме, как на грех, пришли гости, две женщины. Мама усадила их за стол, налила им 131
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
чаю, стала чем-то угощать. А назначенный час приближался. Я незаметно кивнул: «Пора!» Ведь нужно ещё к сестре зайти, попрощаться. Из угла кухни мама подняла на меня растерянные глаза: «Как же уйдём-то? Ведь гости!» Улучив момент, я шепнул ей: «Так за столом и оставим!» Никем незамеченные, мы вышли в темноте из дому. В этот час улица была пустынна, но отовсюду доносились смех, музыка, возбуждённые крики. А над нами - чёрная бездна неба без единой звезды. Один только Бог видел, как нам тяжело было покидать родину! Было уже совсем поздно, когда мы простились с Надиной семьёй и вышли в морозную безлунную ночь. Неподалёку, переступая с ноги на ногу, пофыркивали кони: как было условлено, нас уже поджидали сани. В глубоком молчании мы промчались километров 19. Понимали, что никогда не узнаем - что же стало с нашими гостями после того, как мы ушли. Скорее всего, они будут молчать, иначе жестоко поплатятся за дружбу с «врагами народа». Наконец, кони начали замедлять бег и сани остановились: мы подъехали к пограничной деревне. «Ну, вот, - сказала наша провожатая, - дальше везти вас не могу. До границы всего 1 километр, сами дойдёте!» И мы пошли. Всё так же молча. Утопая по колено в сугробах. По нашему расчёту было около двух часов ночи. Возле самой границы пошёл снег. Вдруг мы услышали конский топот: - «Боже! Пограничники!» - мы бросились в кусты, прямо в снег! Обыкновенно охранники даже ночью проезжали у самой реки. Сам Бог спас нас тогда: пограничники были без собак и нас не видели... Через некоторое время, уже глубокой ночью, мы перешли китайскую границу и навсегда покинули родину. Добрались до ближайшей деревушки; прожили там 3 дня. Дольше оставаться нельзя было: нам сказали, что надо уходить подальше - в глубь Китая, так как бывали случаи, когда пограничная охрана уводила беженцев обратно. С той минуты для нас начались настоящие мытарства. И так оно было...
132
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Свято-Троицкий Николаевский храм в Шмаковском мужском монастыре.
133
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Рассеялись по свету россияне...
Православное кладбище возле Леснинского монастыря в Provemont (Франция) Фото автора, 2000-01 гг. 134
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
1.
ПОД НЕБОМ ФРАНЦИИ
Путешествие в Испанию и Францию в дек.-янв. 2000-2001 г.
Несмотря на пасмурное небо и леденящий ветер с мелким колючим дождиком, день не казался хмурым. Напротив, от туч исходил какой-то ровный свет, и он не мешал мне, подняв лицо навстречу холодной водяной пыли, смотреть на небо. Небо Франции... Бывают в жизни редкие минуты, когда вдруг куда-то отступает реальность, теряются даты, время, место. Как-будто кто-то махнул волшебной палочкой и в мгновенье ока мы с мужем оказались в старинном поместье наполеоновских времён или эпохи Марии Антуанетты... Сквозь пушистые ветви вековых елей, что растут у ворот возле старинной каменной церкви, виднеется удивительно красивое трёхэтажное здание с высокими величественными окнами из красного с белой отделкой камня. Перед зданием раскинулся огромный, как поле, газон, а на нём задумчиво присели сероголубые ёлки. Почерневшая от времени каменная стена окаймляет газон с одной стороны, далеко внизу виднеются ставшие болотистыми от дождей поля. Вокруг газона, насколько может охватить глаз, тянется тропинка для прогулок. К подъезду здания подходит полукругом довольно широкая, усыпанная галькой, дорожка. Так и кажется, что вот-вот подкатит к массивным ступеням подъезда роскошный экипаж, лакеи в ливреях помогут разнаряженным дамам выйти и те, неторопливо прогуливаясь, направятся по тропинке вдоль газона. Мужчины в белых кителях с погонами поспешат к ним навстречу, а в это время где-то рядом начнут играть в крокет. Так оно, наверное, и было в 18-м или 19-м веке... Холод и дождь, что успел уже порядком припустить, напомнили нам с Колей, что сейчас 1 января 2001 года, и что мы находимся в северном полушарии - почти двадцать тысяч километров от дома. А живописное место, поразившее нас своею красотой, в действительности - Леснинский монастырь; он находится в 100 километрах от Парижа - в местечке Provemont. Мы с мужем “русские австралийцы”, но приехали сюда из Испании, чтобы провести в монастыре русское Рождество. Игумения Макрина встретила нас как родных. Позвала сестёр, и они отвели нас в маленький 135
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
уютный домик, который в течение 8-и дней будет нашим пристанищем. Это было незабываемое путешествие. Дня за два - 30-го декабря - я прилетела к Коле в Испанию, он находился там по работе уже целый месяц. Встретил он меня в аэропорту Barcelona и мы вместе поехали в его гостиницу в посёлке Vilafranca, что находится в ста километрах от города. Коля уже успел привыкнуть к новой обстановке и чувствовал себя вполне уверенно. А для меня... Было холодно, день казался хмурым, но люди были приветливые, только все они куда-то страшно спешили. И говорили - поиспански! Разговорник, которым я запаслась ещё дома, очень нам пригодился: сгибаясь под тяжестью чемодана, мы добрались, наконец, до своего пристанища. После долгого полёта, я проспала несколько часов. А вечером Коля повёл меня по ярко-освещённым узеньким улицам Vilafranca... Дул пронизывающий ледяной ветер - хорошо, что я привезла ему пальто. Несмотря на незнание испанского, я зашла в магазин и купила ему шерстяное кашне. Тут же, на улице, велела надеть: теперь Коля походил на настоящего европейца. Всё же Испании я тогда увидела мало, т.к. вечером следующего дня мы отправлялись на неделю во Францию - в Леснинский монастырь, чтобы провести там русское Рождество. “Страну великих инквизиторов” и завоевателей, я увижу потом, когда вернёмся, - я проведу там целый месяц. А пока - в Париж! Как давно мне хотелось увидеть этот город... Удивляться испанским порядкам нам с Колей пришлось сразу же, покупая билеты на поезд: из самых благочестивых соображений нам выдали билеты - как “segnora” и “cabalero” - в отдельные купе. Уверять великих инквизиторов по-английски или по-русски, что нам с мужем “страшно” ехать порознь, было совершенно бесполезно. Они только руками разводили - “No comprendo...” В моём купе на четырёх человек оказались две очень симпатичные француженки - они сразу заговорили со мной по-английски. И всё было хорошо, только помещенье наше было уж очень крошечное, а дамочки заняли своим багажом все свободные места, включая моё и, кстати, четвёртое, свободное сиденье. Сидели они с полным французским комфортом - раскрыв газеты, протянув ноги на мой диван... Ехать предстояло ночь, я уже была долго в полёте и не спала толком около трёх суток, поэтому держать 136
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
свой чемодан всё время на коленях из-за чужой прихоти мне вовсе не хотелось. Извинившись, я вежливо попросила дам чутьчуть, слегка хотя бы, пододвинуть вещи. Как же они возмутились: “Разве вы не видите, как нам неудобно будет? Вот и видно вашу ментальность! Интересно, из какой страны вы приехали?..” Вещи однако убрали. Тогда, придав себе насколько возможно хладнокровный вид, я ответила: “Давайте, будем достаточно любезны и, не обсуждая ничью ментальность, проведём время по-дружески - ведь ехать нам вместе до утра.” Не хотелось показывать им как мне было грустно: вот тебе и француженки! И это в самый канун... этак невесело встречать 2001-й год. А дамочки ещё шире развернули газеты и демонстративно затрещали по-французски. “Ну, нет, думаю: моя ментальность не позволит мне думать плохо о всех француженках только потому, что эти две оказались крокодилами". К счастью мои соседки вскоре ушли в вагон-ресторан. Пришёл проводник открывать полки и стелить на ночь постели; он говорил по-английски. “Что делать! - развёл он руками: это французские дамы”. Скоро заглянул Коля и уговорил меня перейти к нему в купе на часок: к его соседу-французу тоже пришла жена праздновать новый год. Это оказалась чудесная пара: он знал немного по-русски, а она - по-английски, и ему переводила. Она научила меня нескольким выражениям и, кстати, “Бон ани..!” то есть, “С Новым годом!” Ранним утром 1-го января поезд подошёл к станции ParisAusterlitz. Вот он: Париж! Было ещё темно и очень холодно, моросил мелкий дождь. Мы с Колей были голодные и очень уставшие. Нужно было где-то срочно обменять деньги, чтобы ехать дальше - в монастырь. Но на станции не было ни души, на улице тоже, все магазины закрыты: ведь было ещё очень рано и, кроме того, выходной день. Ещё в Брисбене, до своего отъезда в Испанию, Коля на работе повредил спину. Долго мучился, но теперь она разболелась вовсю. Из-за этого я не давала Коле прикоснуться к чемодану, уверяя, что он вовсе не тяжелый. Так мы бродили по улицам около часа - я с любопытством озираясь по сторонам, Коля - угрюмо глядя себе под ноги, спрашивая у случайных прохожих как нам проехать в городок Gesores. Дождь припустил. Колёсики моего 137
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
чемодана пронзительно скрипели по булыжной мостовой на весь Париж... Коля был в плохом настроении: погода гнусная, скрип чемодана раздражал, а Париж - и того больше, о французах лучше даже и не говорить! Наконец мы, измученные, выяснили, что со станции Austerlitz надо было всего лишь перейти мост через Сену, затем повернуть разок-другой за угол и мы - на станции Gare de Lyon (Гардельон). И вот мы благополучно обменяли деньги, купили билеты и сели ждать поезда. Кстати, за это время нас несколько раз выручили приветливые и услужливые негры - один из них даже накричал на лохматого заспанного француза в окошке конторки, жестами показывая на нас и требуя, чтобы тот оказал содействие туристам. Хорошо, что в Viliafranca я купила кое-что с собой в дорогу, - теперь, когда Коля сидел и мирно закусывал, мы с ним наблюдали за прохожими. А посмотреть было на что... Толпа, что проходила мимо, была самая разношёрстная - облик некоторых очень напоминал смесь редких двуногих ископаемых и исчадий потустороннего мира, каких можно иногда увидеть у нас по телевизору на канале SBS. Вдруг недалеко от нас что-то громко шлёпнулось на грязный цементный пол, окатив прохожих целым озером воды. Прохожие посторонились и равнодушно посмотрели наверх: высоко над головой, в потолке вокзала, оторвался и болтался кусок прозрачной клеёнки, закрывающей большую дыру, и теперь дождь лил как из ведра прямо на перрон. Мы смеялись от души. Но ведь нельзя же судить о нации по вокзальной толпе! - утешала я Колю, - когда перестанет болеть спина, то и Париж, и люди покажутся чудесными. Часа через три мы, наконец, сели в поезд и потом ещё целый час добирались до Gesores. Выйдя из вокзала, я раз-другой оглянулась и с ходу поймала такси. К счастью, водители здесь хорошо знают русский монастырь: спустя полчаса мы уже были в деревушке Provemont. Заботливая игумения, милые и весёлые монашки-певуньи, там и тут мелькали послушницы, то и дело слышался их сдержанный радостный смех. Здесь были гости со всех концов мира, говорили на всех языках... Домик, к котором нас поместили сёстры, стоял чуть поодаль от главного здания. В нём было несколько комнат для паломников; наша была маленькая, тёплая, небольшое окно с
138
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
двойной рамой смотрело на залитые дождями поля. Мерцающий свет лампадки придавал домашний уют... При каждом удобном случае мы с Колей выходили во двор подышать воздухом Франции, наслаждаясь красотой природы, старинными постройками. Подходили к покосившейся и почерневшей от времени каменной стене, что разделяла верхний двор с роскошным газоном и болотистые поля далеко внизу. Здесь даже были рвы и стены, уцелевшие со времён крестоносцев... Всё монастырское поместье числится как National Heritage. По этой причине власти не разрешают монастырю на его территории что-либо менять или переделывать. А мы-то удивлялись, увидев на монастырских воротах - где-то сбоку - маленький неприметный крест, и петуха вместо креста на вершине бывшей католической каменной церкви... Теперь там помещается православный храм, но служат в нём только в тёплое время года, т.к. слишком сложно и дорого отапливать каменное помещение. Поэтому зимой службы бывают в домовой церкви, в самом здании монастыря. Ах, что это было за здание! Скорее, это летний дворец какого-нибудь герцога: широкие лестницы и тёмные полированные перила; в зале, на первом этаже, где сейчас монастырская трапезная, всё отделано тёмным резным деревом; рядом, за такой же резной массивной дверью - домовая церковь. В этом зале, несомненно, в старину когда-то давали балы. Глядишь на мелькающие лица вокруг и - так и кажется: вот сбегает вниз по лестнице маркиза в белом парике, в светлом воздушном платье; швейцар у двери незаметно ей что-то передаёт; убедившись, что никого поблизости нет, маркиза направлятся лёгкой торопливой поступью в залу; гостей ещё нет, она подходит к окну, чуть отодвигает кружевной волан шторы и её головка склоняется над письмом... Между тем на улице, на широкой дорожке, что полукругом подходит к подъезду здания, раздались гудки автомобиля. В монастырской трапезной прошло волнение: Владыка Серафим приехал! Монашки и послушницы вышли на улицу. Приятно было познакомиться с Владыкой, но в то же время было довольно занятно за ним понаблюдать: повернётся он к какой-то старушке направо и беседует с ней на чисто русском языке, повернётся налево отвечает какому-нибудь господину, ну, что твой француз! Гово139
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
рят, что Владыка владеет несколькими языками. Кстати, о языках. Общеизвестно горе эмигрантов, когда их дети забывают родной язык, и сама я нередко сетовала, что дети харбинцев “обавстралиились”. Но как же, - спрашиваю, - говорят о тех, кто променял своё “я” на культуру Франции? И сама же отвечаю: - “офранцузились?” Впрочем, к своему стыду должна признаться, что французская речь здесь, в устах подростков, почему-то не так огорчает и раздражает меня, как например английская. В ней есть что-то схожее с русской. Не оттого ли мы с Колей в толпе, на улицах Барселоны и Парижа, не раз вздрагивали и оборачивались, думая, что говорят по-русски? Однако, позвонили к обеду. Проходя к трапезной, мой взгляд невольно упал на портрет на стене. Я в изумлении остановилась: Игумения Екатерина, основательница Леснинского монастыря - какое же у неё поразительно красивое, одухотворённое лицо! Вот то, что мне вскоре удалось узнать о монастыре и о его знаменитой первой настоятельнице, чьё имя неразрывно с ним связано... Леснинский монастырь возник ещё в России, в 1885 году в селе Лесне, Константиновского уезда, Седлецкой губернии - в местности, где столетиями преследовали и всеми способами систематически искореняли и русский народ, и Православную веру, в той самой местности, где когда-то в далёком 1683 году нашли древнюю русскую икону, прославившую это село, и которую отняли и 200 лет держали у себя католики. Предание о том, каким образом была найдена икона, и её дальнейшая судьба, когда она была отнята католиками, и затем вновь обретена, - интересно само по себе. Но повесть о первой настоятельнице Леснинского монастыря, игумении Екатерине, - поистине уникальна. Хочется, хотя бы вкратце, немного рассказать о ней. Потому что теперь, вместо призрачных видений маркиз в старинном поместье Provemont, выступает яркий и живой образ русской девушки: ей 19 лет, она - урождённая графиня Евгения Борисовна Ефимовская... Молодая графиня Ефимовская родилась в 1850 году, в хорошей благочестивой семье. Глубоко верующей и благочестивой была и сама Евгения Борисовна - она с юности тяготела к монашеству, интересовалась богословием и изучала его в течение всей 140
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
своей жизни. Ещё живя в миру, она написала статью “Монастырь и христианский аскетизм”, где выразила не совсем принятые для того времени взгляды на монашество: ссылаясь на авторитет Св. Иоанна Кронштадтского, Евгения Борисовна утверждала, что, после губительных петровских реформ, монастырь должен вновь возложить на себя деятельную просветительную миссию - особенно ради детей и молодёжи, так как он является самым широким и верным путём служения миру. Евгения Борисовна была высоко образована, исключительно талантлива и... удивительно красива. Выдающиеся черты её характера, это - чувство ответственности и долга перед Богом и людьми, ясное сознание правильного пути и независимости, это сильная воля, что способна увлекать и вести за собой многих. Таким, как графиня Ефимовская страной бы править... Да она скоро и стала править. Обителью. Не встретив сочувствия и поддержки в Велико-Будищском монастыре, куда она поступила как светская учительница прежде, чем принять иноческий постриг, она создала новый Леснинский монастырь. Начало было скромное: пять сестёр и двух сирот-девочек привела с собой в новую обитель первая её настоятельница, графиня Ефимовская, 19 октября 1885 года. С этого дня, а он считается днём основания обители, пребывала с ними и чудотворная икона Божией Матери: та самая, что была найдена в лесу, после - отнята католиками, и затем вновь возвращена православному населению. Но вот постепенно увеличивается число сестёр и к 1889 году всего лишь четыре года спустя - эта небольшая Свято-Богородицкая женская община переименовывается в монастырь. Тяжкий труд и горькие лишения сопутствовали сёстрам и настоятельнице. Постриженная ещё в самом начале в монашество, с именем Екатерины, бывшая графиня была теперь возведена в сан Игумении. Именно Матушка Екатерина исполняла самую чёрную, самую тяжёлую работу, вдохновляя и подавая пример другим. Невозможно полностью отдать должное её заслугам и талантам, или охватить всю деятельность монастыря. Однако, необходимо сказать следующее... За каких-нибудь 30 лет своего существования Леснинский монастырь стал не только центром православия в полурусском крае, он стал также носителем русского языка, русской идеи: одно за 141
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
другим стали появляться там учреждения - школа, рукодельня, больница, приют; из самой Леснинской обители, а также и по примеру её, образовалось множество других монастырей. При всех материальных трудностях и неустанном труде Игумении Екатерины и сестёр, просветительная деятельность и благотворительность Леснинского монастыря, не признающего в деле милосердия различий веры или происхождения, сделали его известным далеко за пределами своей округи. Ценя великий труд на благо ближнего, стали присылать помощь люди всех сословий из Варшавы, Москвы, Петербурга, а скоро - из всей России. Особое внимание и покровительство оказывали монастырю Августейшая Семья Государя Императора Николая Александровича, а также о. Иоанн Кронштадтский. Много испытаний выпало на долю Леснинского монастыря. Когда вспыхнула война 1914 года и фронт начал подходить к монастырским стенам, военные власти потребовали, чтобы монастырь - к тому времени он был подобен лавре, насчитывая более 400 монахинь и до 700 детей - эвакуировался вглубь России. После бед 17-го года, после перехода в Шапкинский монастырь на реке Днестре и неурядицы с румынской властью, 62 Леснинские монахини, во главе с престарелой Матушкой Екатериной и её наместницей, незаменимой и верной помощницей Матушкой Ниной, по приглашению короля Александра и церковных сербских властей переехали в Югославию и обосновались в монастыре Хопово. Там в октябре 25-го года тихо скончалась основательница Леснинского монастыря Матушка Екатерина, в миру - графиня Евгения Борисовна Ефимовская. Монахини пробыли в Хопово 20 лет, до 41-го года, когда немцы оккупировали Югославию. Последовали страшные военные годы, эвакуация в Белград и тяжкие условия в Сербии при коммунистах. В 1949 году скончалась Игумения Нина - в миру княгиня Львова, а год спустя, в 1950 году, Леснинские сёстры с новой Игуменией Феодорой выехали во Францию. Первым пристанищем Леснинских сестёр был дом в селе Фуркё, недалеко от Парижа, а в октябре 1967 года, при помощи многочисленных жертвователей, монастырь смог купить чудесное старинное поместье в деревушке Провемон, расположенное на 13-и гектарах - с большим домом, прудом, парком и речкой. 142
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Но самое главное, на этом участке была 200-летняя бывшая католическая каменная церковь. С тех пор прошло много лет, во многом изменились условия жизни русских за границей: уже нет той прежней безвыходной бедности, но всё более оскудевает их духовная жизнь. Заброшенная среди католического населения, Леснинская обитель - как когда-то в России, и затем в Хопово - продолжает нести свет православной веры. Хотя она ничем не обеспечена, и в сущности постоянно испытывает недостаток, обитель представляет собою русский оазис. Люди приезжают сюда за духовной поддержкой и наставлением из всего Русского Зарубежья; приезжают даже местные французы - многие из них интересуются православием; постоянно бывают гости из России. Но самое поразительное - в Леснинский монастырь приезжает много детей, молодёжи. В нашем страшном мире безверия, где царствует всё извращённое, монастырь оказывает на молодые души доброе спасительное влияние, заботливо открывая им иной, благодатный и зачастую неизведанный мир русского православия. Словно в подтверждение этому, с портрета тихо смотрят добрые, умные глаза Матушки Екатерины, как бы говоря: “Я здесь, с вами, я молюсь за вас”. Но это уже реальность: у Бога - все живы, и душа человека, создавшего эту обитель-детище, печётся о душах, что приходят в эти стены... Кроме прогулок в монастырском поместье, мы с Колей бродили все эти дни по живописным окрестностям Provemont, и каждый раз находили уголки достойные кисти художника. Видели кладбище, где похоронены сёстры Леснинского монастыря. Мы с Колей уходили очень далеко несколько раз в день, и гуляли даже вечером, несмотря на холод и хмурое небо, и даже ранним утром, когда небо бывало чернее ночи. Неделя пролетала быстро: службы, молниеносные трапезы, прогулки, и наша жизнь в уютном домике. Всё здесь было хорошо, всё, кроме одного: монастырь находился очень далеко от цивилизации, т.е. от всех магазинов, почты и транспорта. Хотя для нас это всё равно было бы почти что бесполезно, потому что “Ни попить без грамоты, ни поесть, на воротах номера не прочесть”, а английский язык, как мы убедились, открывает далеко не все двери. И всё-таки, несмотря на оторванность от внешнего мира, мы с Колей не унывали... 143
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
У нас появились новые знакомые. Во-первых, в монастыре проживало несколько пар сестёр-близнецов, - они с удовольствием выстроились в ряд и, застенчиво опустив глаза, дали на себя вдоволь наглядеться. Сходство между сёстрами было поразительное, я их даже на видеокамеру сняла. Ближе познакомились с близнецами Хозариными; когда мы разговорились о своих корнях, то оказалось, что сёстры - из России, и происходили они из старинного боярского рода. Какая отрада была для нас, когда мы вскоре обнаружили, что одна из монахинь, сестра Анна - англичанка. Она знала Париж, и оттого что мы могли говорить на её родном языке, мы узнали - как туда доехать, куда пойти и что посмотреть. В прошлом сестра Анна работала медсестрой, и сейчас лечила Колю. Правда, спина у него всё ещё болела, но уже заметно шло на улучшение. Рядом с нашим домиком стояла старая двухэтажная деревянная постройка - весь верхний этаж занимала гостиница для паломников, а внизу... Говорили, что когда-то там была господская конюшня, а теперь ставят монастырскую машину. Рядом с этим гаражом, за стеной, находится столовая, где паломники в любое время могут отогреть душу чайком и всласть наговориться. Вот там-то мы и встретили молодую пару - приветливых и общительных Кирилла и Гаэль, в полной уверенности, что они оба, или по-крайней мере Кирилл “офранцуженные” русские. Каково же было наше удивление, когда выяснилось, что они оба - французы, причём православные. К счастью, оба говорили по-английски. Поэтому мы узнали, что они - жених с невестой; что Гаэль - скромная. красивая, с грустными и лучистыми как у газели глазами - пишет иконы, а Кирилл терпеть не может французов. Однако, это сущий вздор: если все французы такие как эти двое, то это должна быть вполне приятная нация. Но меня совершенно покорила немка, сестра Наталия. Весёлая, приветливая, она говорила по-русски с ошибками, которым её заметный акцент только придавал ещё больше прелести. Она очень любила котов. Однажды я попросила разрешения сфотографировать её с рыжим любимцем, но кот был не в духе и позировать не захотел. “У него плёхой совесть!” - смеясь, объяснила сестра Наталия. Приближалось Рождество. Весь монастырь готовился к празднику: чистили, убирали; потом поставили ёлку. Самое большое 144
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
удовольствие было, когда все вместе - и монахини и гости - пекли к Рождеству пряники. Даже владыка Серафим надел фартук и потребовал скалку... Как-раз в это время в монастыре едва избежали беды. Случилось так, что на кухне - там, где в деревянной постройке была столовая для паломников - одна из женщин, что жила при монастыре и следила за кухней, включила газовую плиту, но не сразу сообразила, что газ кончился. Баллоны стояли на улице. Не выключив крана, она вышла во двор. А я зашла налить себе и Коле чаю. И удивилась: в кухне сильный запах газа, окна открыты, и рядом - никого. Попробовала чиркнуть спичкой. Одна из горелок зашипела, вспыхнула - и погасла. Я решила больше не трогать старую плиту и позвать Колю. Только уходя, из-за запаха, открыла настежь двери. Пока ходила, искала его, Коля и сам успел побывать на кухне. Вскоре мы встретились у себя в комнате. Он спросил: “Ты зачем пооткрывала ВСЕ краны на плите?” Не сразу поверил, что, кроме одного, я их вовсе не трогала! Сказал однако, что, уходя из кухни, он краны ЗАКРЫЛ - как полагается! И ещё шире открыл окна... Уже потом игумения выяснила: та самая, апатичная с виду женщина, что следит за кухней, стараясь зажечь хоть какуюнибудь горелку, пооткручивала один за другим все краны. До отказа. Чайник вскипятить ей не удалось, и она ушла. А на верхнем этаже - над этой самой кухней - жили паломники с маленькими детьми! Шок, от сознания - что могло произойти, когда бы привезли новые баллоны, и газ беспрепятственно пошёл бы в открытые краны, наступил позднее... Сам Бог послал тогда Колю в эту кухню. Наступил Сочельник. Служба должна была продолжаться всю ночь. Незадолго до начала, уже на ночь глядя, в монастырь пожаловал неожиданный гость - хмурый, бритоголовый молодой человек типа десантника, - я таких в Союзе видела. Издали услышала, как кто-то делал ему выговор, укорял, что “в женский монастырь без разрешения, да ещё не предупредив, не приезжают...” Однако, молодой человек настойчиво просил его “приютить”. Говорил, что он родом из западной Украины, но работает в Чехословакии; сказал, что пробовал наниматься в ЛЕГИОН, но французы его в свою армию не приняли, и ему теперь некуда деться. 145
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Ему разрешили остаться в монастыре “только до утра”... Тяжело стоять всю ночь, но служба была красивая и хор пел замечательно. Мне запомнилась одна молоденькая монахиня. В течение всей недели ей допекала некая старушка, больше похожая на сварливую родственницу, чем на одну из послушниц. Во время службы она то и дело придиралась к ней по пустякам - я могла бы поклясться, что раз-другой даже ущипнула... Бедняжка переносила всё с ангельским смирением. Я только диву давалась: ну, кто бы ещё мог такое выдержать? Однако, в манере этой старушки дай Бог ей здоровья! - проскальзывало против воли что-то добродушное и даже комичное, поэтому принимать её всерьёз было просто невозможно. В конце концов каждому человеку даётся в жизни кто-то вредный - так, для искушения... И вот сейчас, во время Рождественской службы, эта молоденькая монахиня прислуживала. Она стояла с длинной до пола свечой, низко склонив голову. Казалось, она вся тонула в молитве, и столько в ней было естественной и скромной грации, и достоинства, и в то же время глубочайшего смирения и простоты, что я не могла оторвать от неё глаз... Под утро сели разговляться. Сёстры и послушницы очень постарались, накрывая праздничный стол: поставили разноцветные свечи, подали изумительный сыр “Каприз богов”. Кто-то их гостей даже пошутил: - Наш премьер жалуется: “Попробуйте управлять страной, в которой имеется более ста видов сыра...” После короткого отдыха, паломники и гости пошли поздравлять игуменью с праздником. Те, что жили во Франции, несли нарядные, повязанные огромными бантами коробки с печеньем и конфетами. Но мы с Колей приехали из-за моря-океана, да ещё угодили в выходные дни, когда, увы, все магазины закрыты. Погоревав, мы решили вместо подарка сделать хорошее пожертвование: так больше пользы, ведь жизнь во Франции очень дорогая и монастырю, где постоянно бывают гости, наверное, трудно. В полдень сёстры пригласили паломников на чашку кофе. В книжном киоске уже были накрыты столики, стояло угощение. После этого сёстры пели колядки, очень стройно и красиво, на нескольких языках. Под их пение Владыка Серафим сладко заснул... 146
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
На следующее утро мы прощались с милым гостеприимным местом, где провели 8 дней. Рано утром нас на машине довезли до станции Gesores. С нами уезжал в Париж тот самый молодой человек, что старался устроиться во французкую армию. Ни он, ни мы не говорили по-французски, так что ехать вместе было веселее. Однако, мы с Колей собирались весь день “покорять” Париж, а вечером отправиться к друзьям. Ему же, собственно, ехать было некуда. В поезде мы разговорились. Он опять стал рассказывать о своей жизни. Сказал, что его отец и дядя в своё время, вот так же, нанимались к НЕМЦАМ в армию. Я грустно головой покачала и отвернулась: неудивительно, что и он себя продаёт! Когда в Париже мы выходили из поезда, он долго смотрел нам вслед - у него был жалкий, потерянный вид... Весь день мы бродили по улицам Парижа и привыкли к нему настолько, что он уже казался нам “своим”. Погода стояла солнечная, но было холодно. Больше у Коли ничего не болело: помогла монашка-англичанка; поэтому ему теперь нравились и Париж и парижане. А вечером, как привычные жители города, мы сели на поезд и поехали в гости к Петру Николаевичу Семёнову-Тяншаньскому в Robinson, что находится в 40 км от центра. Наш новый друг Петр Николаевич встретил нас на станции. В преклонных годах, он был в пальто, кашне и, как все французы, в берете; по-русски говорил превосходно, хотя и с лёгким пикантным акцентом. Тогда мы с Колей ещё не знали, что он родился в Англии и никогда России не видел. Несмотря на то, что мы встретились впервые в жизни, мы узнали друг друга сразу... И вот мы в гостях у Семёновых-Тяншаньских. Петр Николаевич и его супруга, француженка Изабэль Ивановна, приняли нас как родных. Весь вечер мы разговаривали “через переводчика”. Правда, Изабэль Ивановна знала немного по-русски, но этим она нас скорее развлекала... Вскоре приехала их дочь Ирина с мужем. Ирина была очаровательна, высоко образована, и очень скромна. По-русски говорила хорошо, хотя писать не решалась: свою книгу “Весна веры в России” она недавно издала на французском языке. Кстати, её книга среди французов, которые очень интересуются православием, очень популярна. Изабэль Ивановна меня в этот вечер просто покорила. “Приезжайте к нам в Австралию! - говорю ей по-рус147
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
ски. Она внимательно прислушалась, поняла, и, рассмеявшись, махнула рукой: “Мэрхси боку, далэко!” Моё внимание привлекли на стене портреты. На одном был снят великий предок Петра Николаевича - знаменитый географ, о котором упоминал некогда в своих книгах Арсеньев. На второй фотографии - отец Петра Николаевича, командир корабля, который в момент революции находился в английских водах и поэтому о возвращении в Россию не могло быть и речи. Я попросила разрешения переснять их на память своим фотоаппаратом. Не менее интересна была и сама Изабэль Ивановна, которая происходила из старинного аристократического рода. Она назвала фамилию предка-маркиза, изображённого на одной из фотографий, но мне сейчас трудно воспроизвести её точно. Этот маркиз был убит во время французской революции. Когда они с Ириной подошли и встали рядом с портретом, я поразилась сходству: прошло несколько поколений, но их лица походили на маркиза как две капли воды! Конечно же, я сделала снимок и этого портрета... За один короткий вечер мы подружились Семёновыми-Тяншаньскими так, как-будто давно были знакомы. Петр Николаевич расспрашивал об Австралии и о нашей общей знакомой ‘С’., и тут же всё переводил Изабэль Ивановне. Нам с Колей непременно хотелось знать всё о русских в Париже: об их жизни, занятиях, стремлениях. В надежде найти во Франции читателей, да и пишущих людей, я привезла с собой несколько номеров моих журналов. И была тронута до глубины души, когда Петр Николаевич, просмотрев их внимательно, вдруг встал и, слегка поклонившись, поднял тост за “Жемчужину”. Из смущения меня вывела Ирина, эта чистейшей воды аристократка: сначала она никак не решалась, но потом выждала удобный момент и застенчиво подсела ко мне со своей книгой “Весна веры в России”. Перелистывая с любовью страницы, она рассказывала, как работала над книгой; как ездила - одна - по отдалённым местам России, выискивая, и разговаривая со старожилами, фотографируя их; и как она расплакалась, когда кто-то без всякой задней мысли назвал её “иностранкой”... На следующее утро Петр Николаевич повёз нас на машине осматривать Париж. Он показывал нам все лучшие места города Собор Парижской Богоматери, Церковь Святой Геневевы, пло148
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
щадь Бастилии, Эйфелеву башню, театры, дом и больницу инвалидов, статую “СВОБОДА”, мост Александра III... Потом, по моей просьбе, подвёз нас к университету Сорбонна. В середине дня мы зашли в кафе. Перекусили, выпили вина как настоящие парижане - этак никакой холод не страшен! - и ещё долго сидели и разговаривали. Что и говорить: Париж пришёлся нам с Колей по душе, - не мы, а он нас совершенно покорил. Это был почти что “наш” город, мы были в него просто влюблены и решили, что, вернувшись домой, непременно начнём учить французский язык. Пришло время расставаться с Петром Николаевичем. Почемуто сразу стало грустно. Подняв на нас печальные глаза и запахивая пальто от ледяного ветра, наш новый добрый друг неожиданно сказал: “Помолитесь о моих детях, их ждёт много испытаний...” Кто бы мог подумать, что так жаль будет уезжать из Парижа! На прощанье мы с Колей сели на катер и в последний раз прокатились по Сене. Ни холод, ни пронизывающий ветер не могли заставить нас сидеть в кабине: вечерний Париж прекрасен: светится золотое кружево Эйфелевой башни, а вот опять Собор Парижской Богоматери, и снова здания и мосты, мосты, но самый красивый из них, это - мост Александра III... Мы смотрели на ночной город и не могли насмотреться. А через какие-то два часа поезд уносил нас обратно в Испанию. Позади остались и призраки ночного Парижа, и Леснинский монастырь, и незабываемый образ Матушки Екатерины, и наше необыкновенное Рождество под небом Франции...
2. НОЧЬ НАД СЕВИЛЬЕЙ Из всех улиц Барселоны, La Rambla - в любое время дня и ночи, в любое время года - самое оживлённое место города. Это одно из тех мест, где, пробираясь сквозь широкую, во всю улицу, многотысячную толпу, которой, кажется, никогда не будет конца, совершенно не знаешь, куда смотреть. Одно слово - “La Rambla”! Даже в его звуке, для англоязычных, да и русского уха, слышны шум и грохот падающих камней, визг проходящего транспорта, хлопанье крыльев пролетающих у самого лица голубей и утоми149
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
тельный, несмолкающий говор толпы. Здесь, кажется, говорят на всех языках мира... Откуда-то донеслись хилые, тонущие в море шума звуки волнующего Flamenco. Я круто обернулась: люблю испанскую музыку! Но спины столпившихся людей вокруг старика со свирелькой и ещё кого-то, пляшущего в кругу, не позволяли протиснуться поближе и рассмотреть. В это время Коля потянул меня в сторону: “Скорее, скорее, - вот они"! “Они”, это - живые статуи. Коля уже рассказывал мне о чудесах La Rambla ещё в тот первый вечер, когда я только прилетела в Барселону, накануне нашего отъезда в Париж. И вот теперь передо мной предстало это невероятное зрелище... Римские воины, египетские сфинксы, какие-то замысловатые исчадия ада и невероятно-розовое подобие жар-птицы на огромных ходулях - все они как бы обошли и время и пространство, и застыли... так и не окончив свои мысли, жесты... Подумать только: стоит этакий “философ” из античной Эллады, в лавровом венке, с такою же лавровой веткой в приподнятой руке; весь он - с головы до ног, и лицо и одежда - покрыт серебряной краской. Поза величественная, на губах застыла лёгкая царственная улыбка, только ветер легонько раздувает грациозные фалды его одеяния. Несмотря на ледяной ветер, “статуя” не шелохнётся. Но стоит кому-то из прохожих кинуть монетку в лежащую неподалёку шляпу, как она оживает: изящный поворот, лёгкий театральный жест рукою, грациозный поклон и - “статуя” вновь застывает в прежней позе. Снова бряцание падающих в шляпу монет, и опять повторяются безукоризненно точные, размеренные движения... Что греха таить! Как дети, не спуская со “статуй” восхищённых глаз, мы с откровенным наслаждением обходили их со всех сторон и по несколько раз кидали в их шляпы испанские дырявые pezo... Заглушая звуки “Тореадора”, крики попугаев и говор толпы, где-то рядом загремел знакомый американский джаз. Мы с Колей остановились. Видим, собравшаяся кучка людей сосредоточенно смотрит куда-то вниз. А там, на тротуаре - среди массы горшков и вазонов с цветами, среди лотков с газетами, открытками и прочим мелким товаром, среди клеткок с голубями, попугаями, гусями и курами - возле стенки торговой будки стоит небольшой радио150
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
транзистор. Музыка сотрясает всю La Rambla так, что на скудных листьях тощих деревьев вибрирует пыль и, как бы сами по себе, отчаянно-весело пляшут две маленькие бумажные фигурки “Мики” и его подружка, “Минни Маус”. На чёрном фоне подножия будки не видно протянутой от транзистора тёмной нитки, на которую посажены куклы, - толпа зевак не сводит с них зачарованных глаз. Чем отличаются взрослые от детей? Да ни чем! Просто у них денег больше на подобные глупости, и совесть меньше мучает, отдав за это десять австралийских долларов! А уж удовольствия взрослых, предвкушающих радость малышей при виде этого чуда, не сравнить ни с чем... А день был чудесный, холодный и ясный. С трудом Коля оторвал меня от толпы и мы снова двинулись по La Rambla. То ли на самом деле, то ли просто от хорошего настроения, или оттого, что мне этого очень хотелось, но мне все время казалось, что где-то слышится мотив “Ночь над Севильей”. Вспомнилось далёкое время, когда я с учительницей Л.П. Борейко разучивала эту песню на пианино. Она много путешествовала, - от неё я слышала и о Севильи. В память Лидии Петровны, этой необыкновенной женщины, хотелось посетить этот город, - меня туда тянуло, пожалуй, не меньше, чем Париж. Кроме того, пробудившаяся страсть путешествий напоминала, что ещё есть Мадрид, да и в Марокко рукой подать... А вот от Италии нам придётся отказаться. И вовсе не оттого, что там зима! - остановить нас мог бы только русский мороз, к этому мы ещё морально не были готовы. Вся загвоздка была в Колиной работе: ему до сих пор не говорят, когда он сможет освободиться. Я боялась, что ему всё надоест и он захочет поскорее вернуться домой. Поэтому, не теряя надежды, я благоразумно решила пока не заговаривать о своих задумках вслух. В конце концов, мы только что вернулись из Франции и впечатление Парижа ещё не рассеялось... Начинало темнеть, город разгорался огнями, пора было возвращаться в гостиницу. С рёвом и визгом пронёсся автобус с туристами - точно на таком же, мы прокатились по Барселоне часа за три до отхода поезда в Париж. За первым автобусом неожиданно подкатил другой, приостановился... и с оглушительным грохотом снова начал набирать скорость. Правая сторона движения для нас, австралийцев, непривычна: я рванулась в сторону. Коля едва 151
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
успел схватить меня за руку... Удивлялся, что движение на дороге всегда приводило меня в ужас; не мог понять, как я могла ездить столько лет за рулём, быть на дороге хозяином положения, и в то же самое время так панически бояться переходить дорогу. Но всё хорошо, что хорошо кончается. Надо было спешить на поезд. К станции Barcelona-Sans мы уже шли, как бывалые испанцы: ведь, Tour-bus нас уже провёз однажды по Барселоне, познакомив с главными достопримечательностями города. Мы быстро нашли камеру хранения, забрали свой чемодан. Потом, разобравшись с грехом пополам с картами, направлениями и перронами, спустились на платформу и стали ждать своего поезда. Было совсем темно, когда мы с Колей вернулись в гостиницу. После поездки в Париж, “испанские инквизиторы” поместили нас в другой номер - этажом выше. Здесь, как и в прежней комнате, казалось, всё было хорошо. Всё, кроме одного: опять не было ни КОФЕ, ни КОФЕЙНИКА! На длинной полке возле зеркала, что служила “столом”, стояли перевёрнутые вверх дном чистые стаканы, зубочистки, лампа и две рекламки. Всё моё благодушие моментально исчезло, и я стала свирепо рассматривать нашу довольно уютную комнату. На дальней стене, с правой стороны от входной двери, у изголовья двух узеньких кроватей кто-то с гордостью повесил испанские “шедевры искусства”, что популярно принято называть “картинами”. По всей вероятности, это должно было отражать национальный талант... Вдоль левой стены выстроились в ряд - наша злополучная полка-стол и над ней огромное зеркало, а рядом крошечный холодильничек-игрушка, до отказа набитый какой-то дрянью, то есть, простите, алкоголем, шоколадом и ещё какимито пустяками. Впереди, прямо напротив двери, за огромной во всю стену шторой, зловеще притаилось такое же огромное окно. А за окном - тьма, холод. И пожевать нечего. И чаю горячего не выпьешь. Для этого нужно, преодолевая ледяной ветер, сходить в испанский Supermarket, что находится в 500 метрах, если не больше, от гостиницы... Коля был раздосадован: солнце здесь, как и все испанцы, встаёт поздно. А ему чёрным холодным утром, позавтракав холодной водой из-под крана, выходить на работу. Чтобы окончательно не испортить ему настроение, я фыркнула на ходу что-то очень язви152
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
тельное по адресу собственного отражения странно мелькнувшего где-то в углу, и быстро накинула пальто. Отражение “огрызнулось” в ответ. Что такое?! В нише угла, возле входной двери, были вставлены два роскошно освещённых зеркала, которые мы вначале не заметили. Смеясь и всё ещё поругиваясь, мы вышли на улицу. В самом деле, чтобы в приличной стране, в приличной гостинице с мраморно-золотым стеклянным вестибюлем, с рестораном и баромкофейней внизу, утопающим в клубах дыма дорогих сигар, да не было в номере кофейника! В Америке, как и подобает любой цивилизованной нации, везде - даже в самых захудалых комнатушках мотелей - стоят симпатичные кофейнички! Когда мы с Колей путешествовали по Калифорнии, мне стоило - даже не открывая утром глаз - только протянуть руку и нажать кнопку... И пьют-то американцы кофе, как все нормальные люди - от души, из БОЛЬШИХ кружек. Не то, что европейские напёрстки-понюшки! Ничего, пусть только испанцы приедут к нам в Австралию: мы их покорим щедростью наших литровых кружек кофейного суррогата-instant, пусть знают наших! И что это за страна, где, выходя поздним вечером на ледяной ветер, приходится пить из-под крана холодную воду! Однако, попав в Supermarket, мы сейчас же простили инквизиторам почти что все грехи. Можно было подумать, что мы даже из Брисбена не уезжали: всё стояло по-человечески - на тех же самых полках, на тех же самых местах. Тут тебе и шампунь точно, как у нас, и бритвы такие же, и ветчина с сыром, и даже пылесосы знакомой марки! Только надписи все странные: испанские! Но, несмотря на это, мы нашли и купили всё что нужно. Я уже было ухватилась за электрический кофейник... Но вот тут Коля совершенно безжалостно заявил, что не желает таскать потом мой кофейник за собой по свету! И что мне, как всем наркоманам, проще отстать от скверной привычки - начинать день с кафеина! Вот так и стал кофе для меня только приятным воспоминанием. Впрочем, за полторы недели во Франции я уж и отвыкла от него, а потому не очень-то горевала. В кассу мы платили тоже без драмы: услыхав моё застенчивое “No Hablo Espaniol”, молоденькая приветливая девушка написала на листке нужную сумму и с улыбкой нам протянула. 153
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Довольные собой, не замечая на этот раз холода, мы понесли покупки “домой”... Теперь, кроме воды, мы с Колей пили молоко. Только возникла проблема: нам негде было его хранить, т.к. в холодильник мало что помещалось. Я осторожно отодвинула раму окна и выглянула в чёрную пустоту холодной ночи. Где-то внизу, посреди маленького треугольного дворика, слабо светился небольшой круглый купол - крыша ресторана нашей гостиницы. Испанцы начинают обедать часов с десяти вечера, но мы к такому не привыкли. Я поставила молоко на узкий, немного покатый подоконник - поближе к стенке, в угол. Пластиковый мешок с колбасой и сыром продела в маленькую дырочку в задвижке рамы и крепко привязала. И тихонько закрыла окно. Утром в комнату, вместе с ярким светом, ворвался и пробежал по стенам, приятный свежий ветерок: это Коля отодвинул шторы и широко раскрыл окно. Я с любопытством подошла: на подоконнике всё было на месте; внизу, под куполом ресторана всё ещё виднелся свет, а вчерашняя “чёрная пустота” оказалась задними стенами скучных соседних домов, - начиная с дворика внизу, они окаймляли мир гостиницы с трёх сторон. Однако, погода стояла чудесная. Мы наскоро позавтракали и вышли на улицу. Утренний холодок бодрил, казалось, что можно идти без конца... У Коли оставалось ещё 2-3 дня отпуска и он, как бывалый испанец, повёл меня по окрестностям Villafranca. Сейчас, при свете дня, я Villafranca не узнавала. Всё казалось странным - не таким, как было в первый вечер. А тогда - и узенькие улицы, и окна магазинов, и даже лица прохожих, - всё искрилось массой живых огней. Но было ещё раннее утро, городок, как видно, не очнулся от спячки. Мы шли по пустынному тротуару шириной с полметра, не более, так что плечом касались стен, - то и дело восторгаясь старинными чугунными балкончиками и решётками на крошечных домах. Улицы оживали медленно: одна за другой протирали глаза и нехотя открывали свои веки-заслонки мелкие лавочки, что столетиями ютились в нишах стен серых каменных построек. И вдруг, как-то разом всё зашевелилось и задвигалось. Откуда-то из невероятно низких подворотен вынырнули люди. Послышались шум, говор, пронзительные гудки автомобилей, - протискиваясь сквозь 154
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
толпу, они мастерски лавировали между красивыми уличными фонарями, пешеходами, ящиками с фруктами и овощами, детьми в уютных колясках, между корзинами цветов и тощими собаками... Поначалу это пугало, я не знала куда смотреть - то ли направо, то ли налево. Но испанцы - спокойный народ, во всяком случае на машины они не реагируют. Тогда я тоже решила не обращать на них никакого внимания. И сразу стало легче жить. А тут, как по команде, на прохожих вытаращили глаза огромные витрины множества магазинов. Как же можно пройти и не заглянуть в каждый из них? Посмотреть было на что; выискивая детям подарки и сувениры, мы, с превеликим удовольствием и нескрываемым любопытством заходили, куда только можно... Мы заглядывали, в буквальном смысле, куда только могли: здесь почти все окна домов и магазинов на уровне лица. Таким образом обнаружили на углах некоторых улиц противно пахнущие, мрачного вида пивные заведения. Почти в каждом из них стояла клетка с попугаем. Но какие же здесь птицы хилые, грязные! Даже те, что продаются в магазинах, где клетки стоят прямо на улице, выглядят какими-то больными! Испанцы за ними, явно, плохо смотрят. Около полудня, измученные, мы отправились обратно в гостиницу, чтобы часок-другой передохнуть, перекусить, и потом дальше бродить. Но не тут-то было. Коля забыл меня предупредить... Когда около двух часов дня, мы опять вышли на прогулку, то обнаружили, что город мертвецки спал. Вот так и спал: захопнулись наглухо железные веки лавочек, опустили свои причудливые ресницы-жалюзи окна квартир, и на улицах - ни души. Siesta, простите за выражение, делать людям нечего! Горестно брели мы с Колей по вымершим улицам спящего средь бела дня города. Только и было утешения, что рассматривать изумительной красоты вычурные балконы да чугунные решётки. Кстати, здесь почти на всех углах - краны с водой. Ещё бы! В Испании летом бывает жара австралийской под стать. Но краны эти настолько обшарпаны, страшные и серозелёные от грязи, что, кажется, никакая жара не смогла бы заставить меня напиться из них воды... Скоро выяснилось, что в нашем районе один только Super-market соблюдал приличия Западной жизни. Поэтому решили запастись продуктами, чтобы на следующий день, в субботу, съездить 155
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
в католический монастырь, что находится на самой вершине невероятной горы Montserrat. Коля много рассказывал мне об этой горе и о монастыре, ещё когда я только прилетела в Испанию. Говорил, что монастырь - одно из немногих католических мест, где в храме всё ещё висят иконы и сохранились прежние порядки. В то утро мы с Колей встали очень рано. Ещё затемно примчались на станцию. Кассир в окошке, довольно угрюмый мужчина средних лет, нехотя кинул нам билеты. Когда я стала допытываться, с какой же всё-таки платформы - 2-й или 3-й - нам садиться на поезд, кассир никак не хотел понять цифру “2”. Я быстро нарисовала двойку на клочке бумаги и рядом поставила вопросительный знак. Он опять отрицательно замотал головой. Потом, показывая пальцами эту же двойку, он упрямо повторил её по-испански (простите, по-каталански!) и сердито сделал нетерпеливый жест в сторону перрона... От Villafranca до Барселоны поезд шёл целый час. Строго говоря, Каталан - местность, в которой нам суждено было провести целый месяц и по которой мы сейчас ехали, - в старое время являлась республикой северо-восточной Испании. Вероятно оттого, что с севера Каталан граничит с Францией и язык его - своеобразная смесь испанского с французским, - народ здесь часто не понимает или не желает понимать испанского. В Барселоне пришлось сделать пересадку, чтобы ещё час добираться до Montserrat. Хорошо, хоть в здешних поездах не скучно: электронное табло с потрясающей точностью показывает время, направление и название следующей станции, а также температуру воздуха, которая менялась на каждой остановке. Погода обещала быть чудесной, но природа в этих местах была довольно невзрачная: скудная растительность, сухие поля местами изрезаны каменными стенками, что остались ещё с времён крестоносцев. Мелькали пригороды; если бы не развалины старинных домиков вдоль железной дороги да руины древних замков, что изредка выглядывали из-за какого-нибудь угла, то современные уродливые жилые здания, поразительно похожие на советские, совершенно лишили бы Испанию её национального облика. Вдруг Коля обратил моё внимание на гору вдали: вся её вершина была, словно изрезана ножом или распилена какой-то гигантской пилой... Так вот он, знаменитый Montserrat, символ Каталана! 156
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
В переводе, Montserrat, значит - “разрезанная гора”. А название-то как подходит! Гора резко выделялась среди других, её легко узнать издали и хорошо видно из окон местного поезда. Весь горный массив Montserrat расположен в районе Каталан перпендикулярно к побережью и центральной низменности - от Пиренеев до Средиземного моря. Скоро мы проезжали совсем близко; досадно, что по железной дороге туда нет прямого пути. Но что же такое Montserrat? Сами испанцы затрудняются определить его одним словом: это и гора, и монастырь, и место поклонения католиков Богородице. Это также - чудо природы. Во все времена поэты, путешественники и географы воспевали причудливые формы Montserrat. Поэт Maragall когда-то словами точно изобразил его форму, сказав, что Montserrat, это - “гора из сотни вершин”, сравнивая это “каталанское чудо” с “морем скал”. Интересно отметить, что слова Марагалла и научный факт совпадают: учёными-геологами доказано, что Montserrat в древние незапамятные времена действительно поднялся со дна моря... Надо сказать, что испанцы - удивительный народ, и понаблюдать за ними в поезде довольно интересно: публика всё приличная, одеты опрятно, добротно, но без выдумки. Лица у них немного квадратные и грубоватые, серьёзные; почти все молчаливы. Однако, вся эта сдержанность только до поры до времени... В это утро в поезде произошёл комичный случай. Что-то маленькое и пёстрое с шумом и писком пролетело через весь вагон, едва не задев крыльями лица пассажиров, и с ходу нырнуло куда-то вниз под чьё-то сиденье. Точно так же, стремглав, пожилой испанец, придерживая на голове кепку, кинулся через весь вагон догонять беглеца; и точно так же, со всего ходу нырнул куда-то вниз - под чьё-то сиденье! Пассажиры, как по команде, повернули головы с таким озабоченным видом, как если бы, к примеру, у них самих пятилетний сорванец влез на крышу высокого сарая и рисковал оттуда свалиться. Кто-то даже услужливо пододвинулся, прервав тихий разговор с соседом. Наконец, испанец, пошарив обеими руками под сиденьем, извлёк оттуда маленького рыжего попугая и с торжествующим видом сунул его к себе... в карман! Пассажиры облегчённо вздохнули, заулыбались, кивнули сочувственно старику и снова погрузились в свои серьёзные, добротные, без выдумки, мысли. 157
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Как же было досадно, когда, выйдя на станции Barcelona-Sans, мы обнаружили, что в монастырь ехать поздно: требовался по крайней мере ещё час, чтобы пересесть на другой поезд и добраться до Montserrat. За это время там бы закончилась служба и тогда мы бы не услышали знаменитый хор мальчиков. Пришлось отложить поездку на следующий день и, встав утром ещё раньше, отправиться туда с первым поездом. А пока, чтобы не унывать, лучше погулять по городу... Не успели мы отойти от станции и нескольких шагов, как сквозь грохот и гул автомобилей откуда-то донеслись звуки самой настоящей гармони! Мы сейчас же поспешили в сторону красивой площади - туда, где был виден огромный чудесный фонтан. На площади толпился народ. Но, увы, играли не “Ночь над Севильей”, а что-то весёлое. Пробившись сквозь плотное кольцо людей, мы увидели гармониста, и в кругу - среди кружащих в воздухе голубей - плясали мужчина и две женщины. Но ни музыка, ни пляска, ни облик танцующих не походили на что-то характерно-испанское. Может быть, это были какие-нибудь мадьяры? Во всяком случае толпе было явно весело: к плясунам скоро начали присоединяться другие. Увидев, что мне не стоится спокойно на месте, Коля начал тихонько подталкивать: “Давай, выходи к ним!” Но мы не дома: смеясь, я застенчиво отступила назад. Тогда Коля потянул меня идти дальше. Прогуливаясь по площади - вообще-то она больше походила на парк - мы несколько раз оборачивались: опять послышалась русская речь! На этот раз мы не ошиблись: в Барселоне действительно оказалось очень много русских, то есть, “новых русских”. В их облике было что-то неуловимое, чего не скрыть никакими силами. Мы их заметили издали и узнали сразу - по лицам, глазам, по манере держаться и, особенно, по манере говорить... Куда только любопытство не заведёт человека?! К своему великому удовольствию, заглядывая во все закоулки, мы то и дело обнаруживали “знакомые” места. Ведь мы уже видели главный центр из туристического автобуса перед отъездом в Париж. Тогда, стоя на открытой верхней платформе, я на полном ходу снимала на видео-камеру общий вид города. Бедная девушка-гид, ругаясь на всех языках, требовала, чтобы я немедленно села. Но это вовсе не было опасным, только очень неудобно оттого, что на 158
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
поворотах автобус качало, и аппарат, кроме её ворчания, записывал ещё и вой ветра... Таким образом мы опять очутились на Place Catalunia; впереди - бывший королевский дворец. Сейчас его превратили в музей. Коля успел заметить, что под сводами массивной лестницы, которая вела вниз - от дворца к площади, в нишах арок, среди кучи мусора, пустых бутылок, матрасов и тряпок, ютились бездомные. На знаменитую La Rambla мы попали теперь уже окольными путями, и опять прошли эту улицу несколько раз вдоль и поперёк мимо “живых статуй”, кур, попугаев, белых голубей, газет... Мы заглядывали в каждую подворотню, в каждый узкий, словно щель, переулок. Один из них был такой “ширины”, что, вытянув руки, я коснулась пальцами обеих стен! Конечно же, мы проверили все сувенирные магазины и лавочки, и даже выпили по чашке кофе в местном кафе. И наконец, дошли до того места, где La Rambla упирается в набережную. Вид Средиземного моря навеял на нас грусть и тоску по дому. Только у нас открытый океан, простор. Не оттого ли мы с ним, как и все австралийцы, такие свободолюбивые? Но... прочь тоска, здесь тоже хорошо! Деревянный настил набережной - вроде пола из досок на большой веранде нашего дома, что выходит далеко в сад - оказался раздвижным мостом. Скоро длинный гудок предупредил пешеходов освободить середину моста: створки начали медленно подниматься, раздвинулись в стороны и - один за другим пошли мимо нас красавцы-катера. А над головой с криком кружили чайки. Коля кидал им остатки булки и с наслаждением смотрел, как птицы, отгоняя друг друга, с жадностью набрасывались. Сегодня утром у нас исчезло с подоконника молоко. Коля пошутил: ветром сдуло! Действительно, ночью был ветер. Но я всё же не поверила и, осторожно открыв окно, выглянула. Молока нигде не было видно. Странно: я вчера аккуратно поставила его в уголок возле стекла. С колбасой и сыром проблем не было - я их привязывала к раме, но с бутылкой из лёгкой пластмассы, которая к тому же не была полной, этого нельзя было сделать. Я высунулась дальше. И вдруг далеко внизу заметила знакомую маленькую синюю крышку! Боясь, что меня кто-нибудь увидит, и поймёт, что молоко вывалилось именно из нашего окна - ведь это может 159
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
не понравиться хозяевам гостиницы! - я тихонько спряталась за штору и осторожно задвинула раму. С тех пор молоко часто падало вниз - каждый раз я находила его следы далеко внизу, на кафельном полу закрытого дворика... Напрасно мы отложили поездку в Montserrat на воскресенье! С утра моросило, но мы думали, что пройдёт, и не взяли с собой зонтов. А когда добежали до станции, полил дождь и стало очень холодно. Пока Коля покупал билеты, я, несмотря на то, что была нагружена аппаратами, молоком и булочками, - наш обед на весь день, - буквально “взлетела” вверх по лестнице, чтобы перейти на нужную платформу. Не успеть на поезд нельзя: мы не собирались поворачивать под дождём назад! Говорят, “язык до Киева доведёт”. А мы с Колей - без языка, проделав порядочное расстояние по незнакомой территории страны “великих инквизиторов” - добрались, наконец, до подножия Montserrat и теперь, в подвесном поезде, парили над пропастью... Дух захватывало, глядя вниз: давно уже исчезли из виду станция фуникулёра, и за ним - извилистая змейка реки. В горах густой туман. Такой густой, что уже и не поймёшь, где верх, где низ. Почему где-то рядом, едва минуя нас, мелькает стена отвесной скалы. За окошком, прямо перед нашими лицами, дрожат гудящие троссы - их только и видно в этом разлитом молоке. Чтобы перебороть ужас, я кисло пошутила: “Техника - вещь капризная, аппараты надо бы держать повыше или накрыть сумкой, чтобы не намокли! Мало ли что может...” Но Коля не расслышал и равнодушно смотрел перед собой. “Если Марагалл не лжёт, - горестно утешала я себя, - то, будь погода ясная, сейчас было бы видно, что Montserrat, походит на море скал...” Говорят, что он со всех сторон выглядит по разному, а с птичьего полёта, это - “корабль, потерпевший крушение во время шторма...” К середине пропасти туман стал ещё гуще. Что греха таить, было жутко: казалось, что мы или налетим на отвесную стену какой-нибудь горы, или сорвёмся вниз. И в самом деле: наша кабинка со скрипом приблизилась к чему-то тёмному, мягко обо что-то ударилась и со стоном поползла... только не вниз, а вверх! А это, всего навсего, тросс, кряхтя и покашливая, потащил нас через первый горный перевал. Потом - через второй! Странно, что пассажиры всё это время с невозмутимым равнодушием смотрели 160
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
перед собой в белое стекло. Не хотелось показывать бесчувственным людям, как меня травмировало это путешествие. Поэтому, когда мучения кончились и мы оказались наверху, я бравой походкой первая устремилась к выходу. Montserrat встретил проливным дождём. Пряча под куртку аппараты, мы с Колей, вслед за толпой, быстро побежали по крутой дороге вверх. Пока добрались до первых построек монастыря, изрядно промокли. Согласно преданию, монастырь был основан где-то в 1025 г., хотя есть основания утверждать, что монахи-отшельники жили на вершинах Montserrat ещё в 9 веке. Для испанцев-католиков эта гора имеет огромное религиозное, историческое, культурное и патриотическое значение. Montserrat известен главным образом, как место поклонения Богородице: здесь находится его святыня - высеченная из дерева, позолоченная статуя Мадонны, покровительницы Каталунии (работа конца 12-го или начала 13-го века). Статуя отличается тем, что цвет лика и рук Мадонны, а также Младенца Христа - чёрный. Никто не знает настоящей причины этого, но теорий много. Говорят, что испанцы настолько привыкли к чёрному цвету, что даже и не представляют себе иного. Монастырь является также и культурным центром: здесь есть несколько музеев - в одном помещаются коллекции археологических исследований, которые проводились на Montserrat; есть огромная библиотека; здесь были основаны первая типография и переплётная мастерская; здесь развивалось художество, керамика. Развивалась музыка, в частности - школа хорового пения для мальчиков. Предание гласит, что это - традиция древняя, что школа пения имеет начало в 11-м веке. Во всяком случае король Альфонс X упоминал о ней в 13 веке, но уже есть документальные свидетельства о том, что школа существовала в 1307 году. Укрывшись под сводами высокого каменного собора, не переставая дрожать, мы пробовали рассмотреть сквозь непроницаемую пелену тумана что было вокруг. Но напрасны были эти старания: каким образом при таком дожде туман может стать ещё гуще - один Бог ведает! Поэтому, подчиняясь могучему русскому любопытству, пришлось покинуть своё убежище и отправиться на экскурсию: лучше промокнуть, чем совсем ничего не увидеть!
161
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
И мы увидели. Массивную дубовую дверь собора с медными замками-засовами... Как и в других католических храмах Испании и, кстати, Франции, на двери - табличка с надписью: ’’Соблюдайте тишину, люди молятся”. Внутри, в полумраке, мерцание лампад. На старинных тёмных скамьях много народу, но больше пожилых, а также людей среднего возраста. Удивилась, что многие женщины - хоть и с покрытой головой, но в брюках, что у нас запрещается. Изумительной красоты высокие каменные своды; наверху, вдоль стен, балконы украшенные арками. И везде на стенах, как говорил Коля, иконы-фрески. Вдали, высоко над алтарём, в нише - статуя Богородицы. Испанцы считают её чудотворной: длинная вереница молящихся подходила к ней прикладываться. Вскоре мы услышали хор мальчиков. Для православного человека вся эта бесспорная красота отдаёт, однако, холодом; статуи нам чужды и, вообще, не приняты. Тихо и вежливо стояли мы с Колей в сторонке и наблюдали. А когда вышли наружу, я поздравила его с очередной победой - “с покорением Монсеррата”... Сюда стоило приехать... Туман, наконец, начал рассеиваться. Дождь полегчал. Сквозь дыру в туче пробился слабый луч света и перед нашими глазами предстала потрясающая местность. Кто бы мог подумать, что здесь, на вершине горы, в облаках, раскинулся красивейший, самый живописный уголок земли! Монастырский участок - кстати, он весь в цветах! - располагался у обрыва. Совсем немного надо пройти, чтобы оказаться на краю бездны. От одного этого сознания голова идёт кругом; белый, как молоко, пар, наполняющий пропасть, только ухудшает лёгкое покачивание. Никогда не пойму, что здесь привлекает альпинистов: вися над бездонной пропастью ущелий, они чудесной природы всё равно не замечают. Кстати, Montserrat с 1950 года находится под охраной государства и население его сосредоточено главным образом вокруг монастыря и католического храма. На выступах горы поселений меньше. Чтобы не смотреть туда, вниз, мы повернули обратно к площади, что перед собором. Теперь дождь почти перестал, только отдельные большие брызги неожиданно шлёпали за ворот зазевавшихся туристов, но зато подул пронизывающий ледяной ветер. Соборная площадь была окружена зданиями в три, в четыре этажа - там помещались гостиницы и кельи для монахов, их тут человек 162
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
80. Прямо напротив собора - во всю длину здания - шёл открытый коридор из арок, а в нишах стояли статуи католических святых или видных деятелей. Там, под одной из арок, мы с Колей спрятались от ветра и с наслаждением выпили молока и закусили булочками, что прихватили с собой в дорогу. После полудня, народ стал заметно убывать. Тогда мы решили, пока снова не полил дождь, бежать скорее на фуникулёр, чтобы успеть на следующий “поезд”. И вот опять гудящий тросс подвесной дороги, туман над бездной. Только на этот раз у меня перед глазами мерцали лампады древнего собора... Пока Коля был на работе, я не теряла времени даром и сама активно знакомилась с Испанией. Поначалу исследовала Villafranca; в первые дни одна далеко не уходила, но к концу недели уже исходила наш посёлок вдоль и поперёк, разыскивая детям подарки и сувениры. Однажды я ушла очень далеко. Стоя на краю полей и глядя на едва приметные, тонущие в утренней мгле очертания города, думала: - “Почему Villafranca называют рабочим посёлком? “ Рабочие здесь живут везде. А в своё время это место было достаточно выдающимся: доказательством тому - бывшие королевские дворцы, площади с уличными фонарями изумительной красоты и множество старинных величественных храмов. Даже название - посёлок городского типа - сюда не подходит, т.к здесь есть и кино, и театр, и огромная больница; есть прекрасная почта, школа, турагентство, supermarket под стать нашим, банки с вооружённой охраной и двойными для безопасности дверями; кроме того, здесь имеется всякого рода транспорт, поэтому сообщение с городом и остальными крупными центрами - первоклассное; даже гостиницы Villafranca - не считая отсутствия кофейников! - по любым стандартам на 4 и 5 звёздочек, и пр., и пр... У нас нечто подобное называлось бы пригородом, а в Калифорнии и более захудалые поселения вокруг Сан-Франциско считаются самостоятельными городами... Пока во мне негодовал проснувшийся патриотизм, я обнаружила, что заблудилась. И заблудилась крепко. К тому же - не помнила названия гостиницы! Довёл меня до такой “смелости” заказ младшей дочери: ей хотелось, чтобы мы с Колей непременно при163
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
везли ей на память статуэтку мартышки. Прежде, чем податься панике, я прикинула: важнее всего - найти мартышку, а спрашивать испанцев - где я живу? - всё равно бесполезно. И я пошла по направлению зданий вдали. Не всё ли равно, с какой стороны подойти к магазинам? С испанским разговорником в кармане, я несколько раз проверила все местные лавочки. Но в книжке не было слова “мартышка” и продавцы никак не могли понять, что я от них хотела. Надо сказать, что испанцы - потрясающий народ. Однажды я вооружилась фразами, понятными на всех языках - “турист, из Австралии, сувенир” - и быстро, на ходу, изобразила на бумаге обезьянку. Вдруг один из продавцов просиял и, разразившись тоненьким “хи-хи-хи!” и припрыгивая, начал чесать себя обеими руками под мышками. Но увы, мартышек, - как мне сказали, сбегав на улицу за “переводчиком”, - в Испании нет. Вот так: нет! Не их это животное! Я просто не могла поверить: разве Марокко не граничит со страной инквизиторов? Неужели хоть одна шальная обезьяна не могла перебежать границы? И, вообще, что мне делать с дочкой, которая любит этих животных? К этому огорчению прибавилось ещё и другое: вот уже две недели меня терзало непреодолимое желание найти в Villafranca картинную галерею. Хотелось узнать, из чего же всё-таки сделаны великие инквизиторы: что они любят, чем гордятся, чем дышат? Я истосковалась по картинам до такой степени, что обыскивала все закоулки. Но то, что приходилось видеть в магазинах и на рынках нашего посёлка было плачевной бездарностью, расчитанной на невзыскательных покупателей. Какое разочарование: это же отражает национальный быт, талант, лицо народа. Один выбор картин уже много говорит о вкусах и склонностях людей! И если продают только то, на что есть спрос... Я невольно вспомнила две “картины” в нашем отеле. В сердцах хотелось сказать, что испанцы вообще не художники! Но это, конечно, далеко не так. Ведь в Мадриде Королевский Дворец и музей PRADO являются одними из крупнейших галерей мира, где хранятся полотна великих испанских мастеров Murillo, Velazquez, Rivera, Goya, El Greco, и многих других. Неужели их таланты отошли в область предания? Не знаю, удастся ли мне попасть в Мадрид, но уж до галереи-то в Барселоне я обязательно доберусь. А пока, придётся 164
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
бродить по скобяным магазинам (hardware) и утешаться красотой флинтглас (leadlights), художественной отделкой зеркал, тонкостью и изяществом керамических изделий... Казалось, ничто не могло возмутить скуку и безмятежный покой Villafranca. Но это было обманчиво: по телевизору то и дело передавали криминальные происшествия, потрясающие наш сонный городок. Однажды, в поисках галереи, я стояла возле массивной дубовой двери с золотой пластиной, силясь разобрать расписание, и вдруг увидела, что напротив - через узенькую улицу, почти что в нескольких шагах от злополучной двери с таблицей в чёрном проёме подъезда дома показался очень бледный старик с окровавленными головой и рукой. Бедный, едва стоял на ногах. Не знаю, что случилось, но вокруг него моментально собралась толпа; два молодые испанца носовыми платками заботливо вытирали кровь с его головы, лица, рук. Амбуланс не заставил себя ждать, но, странное дело: только когда старика уже увозили, в самом конце узкого переулка послышался вой сирены полицейской машины... Несмотря ни на что, я всё-таки не теряла надежды найти дочке обезьянку и как-то раз, набравшись храбрости, отправилась одна в Барселону. Сказать по совести, здесь дело было вовсе не в мартышке, и даже не в моей смелости: меня соблазнили магазины, которые, как мне сказали, ни в чём не уступают ни нашим австралийским, ни тем, что я видела в Сан-Франциско. Струсить и не поехать было свыше моих сил. Кроме того, я до сих пор не нашла в Villafranca ничего подходящего своим малышам: меня возмущало, что одна тема мягких плюшевых игрушек для маленьких детей, это - уроды, черти или стрельба, а для восьмилетних ребят уже продаются игры Playboy-erotica и прочая развратная мерзость. “Для восьмилетних” - было написано на одной такой подарочной коробке в магазине нашего Villafranca... И это в стране, где в средневековье инквизиторы сжигали на кострах нарушителей закона католической церкви! К сожалению, этот же дух времени царит во всём мире и потому неудивительно, что вместо нормальной молодёжи вырастают целые поколения ни к чему не пригодных слабоумных дебилов и криминалов. Но магазины в Барселоне, что греха таить, головокружительные: есть отделы не хуже любой галереи, где керамические изделия - как целые кар165
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
тины. Они меня настолько потрясли, что я потом несколько раз приезжала в Барселону только для того, чтобы ещё раз на них посмотреть. Кстати, здесь в магазинах рекламы читают на нескольких языках Но я никак не ожидала, что услышу их на русском. По целому ряду причин это неприятно поразило и сказало о многом... Всё-таки судьба надо мной сжалилась: недавно хозяин гостиницы, - к счастью, он говорил по-английски, - зная, что я стремилась увидеть “шедевры” испанского искусства, подарил мне два пригласительных билета на местную выставку картин. Таким образом, в порядке культпросвещения, я попала наконец в настоящую художественную Art Gallery. Но то, что там произошло, сбило с толку даже испанцев... Пришла я по адресу, оглянулась - уж очень незаметной была вывеска! Склонив голову, проникла в низенькую дверь... Посреди фойе - накрытый стол; официант, при бабочке, встречая гостей, подносит всем бокал вина и предлагает отведать изящный бутербродик; направо и налево - выставочные залы. Опять склонив голову, я поскорее прошла в первый зал. И остолбенела: в крошечном помещении стояли несколько человек и со счастливой улыбкой, не отрываясь, смотрели в одну точку. Я с любопытством последовала глазами за их взглядом, но ничего не могла понять: посреди пустой стены висели две небольшие доски, обе выкрашены чем-то жёлто-коричневым; в центре “рисунков” что-то странное... - такое впечатление, что туда кто-то, простите, плюнул и потом растёр! Трудно было поверить, что всё это происходило всерьёз; я осторожно перевела взгляд на посетителей. Но посетители благодушно улыбались. С трудом подавляя безудержный смех, я поскорее вышла в фойе. Подоспевший официант опять было предложил мне вина, но потом - видимо он принял мой смех за восторг от экспонатов - с учтивым поклоном провёл во второй зал... У порога меня встретили какие-то официальные лица. Улыбаясь и пожимая мне руки, они что-то говорили. А, может, спрашивали? Я уловила только одно слово “Critic”, да ещё мне послышалось заветное слово “ART”. Тут уже я искренне заулыбалась: “Si, Si, я очень люблю ART..!” И ещё прибавила свою коронную фразу: “Soy de Australia”, т.е., “Я из Австралии”. Не успела я 166
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
опомниться, как меня подвели к молоденькой, застенчивой женщине, что скромно стояла в конце крошечного зала. Оказалось, это была художница. Вот это да! Что творится! В музее меня приняли за какую-то важную персону... наверное, потому что я была с пригласительным билетом. Они, наверное, подумали, что “Знаменитый критик из Австралии в восторге от выставки и непременно хочет познакомиться с художником!” Опять приветствия и пожатия рук. Бедная женщина была тронута до слёз и всячески благодарила за то, что я “оценила” её талант. Не хотелось её обижать. Окинув быстрым взглядом стены, где, к счастью, висели огромные фотографии Villafranca, тоже её работы, я радостно закивала головой: - “Bellissimo! Bellissimo!” Вечером я привела туда Колю. Долго мы потом смеялись, вспоминая и “картины”, и “знаменитого критика”... За месяц пребывания в Villafranca, я исходила все улицы вдоль и поперёк. Куда я только не заглядывала! Наш рабочий посёлок в старину был очень незаурядным местом; здесь и сейчас есть на что посмотреть. Вот так, гуляя, я ушла довольно далеко и случайно обнаружила роскошный старинный собор. Перед ним – красивая площадь, а вокруг - невзрачные серые здания. Только и утешения, что все они были украшены вычурными балконами, да вдоль стен выстроились изумительной красоты фонари. Из-за этих-то фонарей я потом приходила туда несколько раз. Но увы, “ни попить без грамоты, ни поесть, на воротах номера не прочесть!” - сначала я даже не подозревала, что скучное серое здание напротив собора скрывает за своими стенами, занимающими целый квартал, бывший королевский дворец. Теперь там помещается ’’музей DE VINO”, т.е. музей вина. Его небольшие окна выходили к собору и были отделанные замечательными решётками. Конечно же, я туда зашла. Дворец оказался настоящей средневековой сказкой. Четыре длинные двухэтажные здания, корпуса, были расположены вокруг квадратного, выложенного кафелем, дворика, с фонтаном посредине. Не тут ли в своё время читали важные послания, устраивали балы, или даже казнили? Внутренние стены зданий, что выходили во двор, были как бы открытыми наружными коридорами; по краям они заканчивались балконами, увенчанными арками. Высоко 167
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
наверху, над двориком, соединяя все четыре корпуса, возвышался стеклянный купол крыши. В подвальных помещениях музея находились экспонаты и макеты, отражающие виноделие и прежнюю жизнь Villafranca. Интересны и необычны были низкие своды переходов, а также главные жилые помещения, где небольшие решетчатые окна выходили прямо на собор. Поражало, что везде - камень... В музее было выставлено много керамики и церковной утвари. Были и картины, но только некоторые из них подолгу задерживали на себе взгляд. Балконы и арки дворца меня совершенно покорили. Вечером я привела туда Колю. Но ему интересней было посмотреть на примитивный старинный пресс для винограда, потрогать почерневшие от времени орудия труда или бочки, диаметр которых был раза в два больше его роста... Второе, не менее любопытное место, с роскошными балконами и трёхэтажными вычурными фонарями, оказалось совсем близко от нас. Это - City Hall, также бывший королевский дворец, к сожалению недоступный для зевак-туристов. Окна его фасада выходят на другую площадь, в конце которой стоит ещё один красавец-собор. На этой площади по субботам испанцы устраивают базар, и даже далеко за её пределами с утра оживают, дышат и начинают торговать сразу все боковые улицы. Зрелище невероятное: светит солнце; кругом лотки заваленные товаром; под крышами палаток на верёвках болтается одежда; где-то пахнет жареным мясом, откуда-то появились зелень, цветы, попугаи, пряники и собаки. Среди глиняных черепков здесь можно найти несколько захудалых и непригодных для сувениров картинок. Испанцы бредут не торопясь, у них хорошее настроение. Какая же благодать проталкиваться сквозь эту барахолку! Только сумку надо держать крепко, ухо востро, и в карманы ничего не класть. Я уже привыкла к испанской речи: испытывая собственный метод обучения языку иностранцев на себе, стала различать отдельные испанские слова и даже выучила несколько обиходных фраз. Не знаю как, но в критические минуты договариваюсь. В остальное время предпочитаю оставаться немым наблюдателем... Надо сказать, что испанцы - за исключением скучающих мужчин-кассиров на перроне вокзалов - милый народ; черты лица у 168
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
них грубовато-крупные, особенно носы и рты, и речь их звучит громко и грубовато, но они очень симпатичны и приветливы. Красивых не видно, по крайней мере в Villafranca, даже Коля забраковал испанок. Но на улице люди сердечны и вполне услужливы. Видимо, в этих местах иностранцы появляются редко, т.к. туристы обычно посещают более популярные крупные центры, и поначалу я постоянно привлекала к себе сдержанно-любопытные взгляды. Но за месяц я уже настолько всем примелькалась, что на меня никто больше не обращал внимания. Только иногда прохожие вдруг останавливались и показывали мне, куда целиться фотоаппаратом. В благодарность, я сообщала им по-испански, что я ”из Австралии”. Стоило кому-нибудь из прохожих услышать про “пятый континент”, как они сейчас же, сделав большие глаза, приподнимались на цыпочки и, закидывая вытянутую руку кудато далеко вверх, и потом вперёд, произносили нараспев: “У-у, Австралия! Это далеко!” В пригородах народ одевается добротно, только очень консервативно и скучно. Но выглядят испанцы лучше и опрятнее австралийцев, у которых по любому случаю принято одеваться casual, т.е. небрежно. Однако, в испанцах нет ни капли изящества - по сравнению с французами, это - троюродная родня в шестом колене. Кроме того, я не могла не обратить внимания, что испанцы одеваются не по погоде, а по календарю. Поскольку они знают, что февраль - месяц зимний, то - хоть ты умри, хоть само солнце выйди из орбиты! - они всё равно будут ходить в тёплых полуботинках, в стёганых, добротных, но невероятно скучных парках, куртках или пальто. Неудивительно, что на меня дико смотрели: в туфельках на каблуке, в лёгком плаще нараспашку, с цветастым шарфом по ветру, обвешанная аппаратами - я их постоянно шокировала. Особенно, пожилые мрачные сеньоры вздыхали и, глядя мне вслед, неодобрительно качали головой. Впрочем, они тоже оказались симпатичными. Каждый раз, когда я проходила мимо, они по утрам покидали свои, спрятанные в тени узеньких улиц, незатейливые жилища, чтобы как ящерицы погреться на тротуаре на солнышке, - я с ними неизменно приветливо здоровалась. Сначала сеньоры настороженно пятились назад. Но однажды, выучив с грехом пополам испанскую фразу и перепутав в ней какое-то слово с итальянским, я сказала на понятном для них языке: “Soy 169
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
de Australia; Villafranca - bellisima!” Милые старушки просияли и закивали головами. С тех пор, завидя меня издали, они уже сами приветливо махали и улыбались. Не раз приходилось слышать, что пристрастия человека “до добра не доведут”. Но меня КОФЕ довело до двух городов Seatges и Taragona. Всё началось с того, что Коля уговорил меня перестать бояться испанцев, которые по вечерам наполняли фойе гостиницы и маленькую кофейню-бар синими клубами дыма и блеском золотых очков. И вот, рано утром я спустилась в фойе и осторожно заглянула: зал - пустой; только возле стойки бара молодая женщина с ребёнком в коляске пьёт КОФЕ. Я расхрабрилась и, вооружившись разговорником, с грехом пополам стала заказывать кружечку ароматного, “по-американски большую”... В этот момент в разговор вмешалась женщина, - она сейчас же перевела официантке то, что я говорила. Я обрадовалась: по-английски говорят! Халина, как звали женщину, сказала, что она немка; стала спрашивать - откуда я. Когда услышала, что я в детстве жила в Польше, поинтересовалась - из каких именно мест. Я назвала районы Штетина, потом улицы Варшавы и школу, в которой училась. Моя новая знакомая едва не упала в обморок... Я не могла понять, что с ней случилось: какое-то время она молча глядела на меня во все глаза, и вдруг, чуть не плача, заговорила со мной по-польски. И тогда призналась, что она полька. Мы разговорились. Вот так и получилось, что мы подружились с ней и с её очаровательным малышом Самуэлем, месяцев семи, с довольно смуглой красивой кожей. Халина не замедлила рассказать мне историю своей жизни: как её семья покинула когда-то Познань; как она никому не говорит о своей национальности, потому что “по вине русских, - как она выразилась, - у поляков теперь плохая репутация”. Потом сообщила, что она бросила своего немца-мужа из-за того, что он не позволял ей завести ребёнка. Что теперь она живёт “с красивым, но до сумасшествия ревнивым” марроканцем-мусульманином. Потом ругала Villafranca, Испанию и испанцев, считая их шовинистами. И ещё пожаловалась, что раньше она была фотомоделью, а теперь скучает в четырёх стенах с ребёнком. Призналась, что любит иметь уборщиц. Что не знает, что ей делать, когда малыш ревёт, и потому 170
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
сердится. И что ей вообще-то всё равно, как его воспитывать - в христианинстве или мусульманстве! В общем, портрет полный... А тут, как нарочно, Мароккашка - так я прозвала малыша опять заплакал. Как только я взяла его на руки, он перестал реветь, заулыбался и прижался ко мне своей курчавой головкой. С этой минуты мы друг друга окончательно покорили и я его уже не выпускала. Халина смотрела и глазам не верила: стоило ей протянуть к Мароккашке руки, как у него начинала дрожать нижняя губа... И вдруг Халина предложила мне поехать с ней на следующий день на машине в Seatges, город у моря. Отказаться я не могла, но ехать с незнакомым человеком поначалу тоже не решалась. Вечером Коля смеялся: да поезжай, Мароккашка тебя караулить будет! Ещё вчера я заметила, что Халина очень нервная. За рулём – рассеянная; разговаривая, вздрагивает, то и дело отпускает руль, резко жестикулирует. И страшно гонит. Здесь вообще сумасшедшая скорость, все так носятся. А я не привыкла к правой стороне движения... поэтому стала тихонько напевать “Ночь над Севильей”. Кстати, природа в сторону побережья, как и в окрестностях Villafranca, довольно скудная. Зато, когда мы подъехали к Seatges, я ахнула: это почти-что наш Gold Coast в миниатюре! По правую сторону - берег Средиземного моря, пальмы вдоль широкой длинной набережной, и та же песчаная полоса пляжа. Налево, вперемешку с современными гостиницами, масса старинных построек. Рядом, в боковых улицах, притаилось чудо испанской архитектуры: крошечные магазинчики, домики, арки балконов, окон и кружево чугуных решёток. А далеко впереди, на самом на краю скалы - величавый собор-крепость спокойно поглядывал на открытое море, как бы охраняя город от водной стихии своею неприступной мощной стеной... Как только мы приехали в Seatges, Халина разыскала телефонную будку и сразу позвонила мужу. Потом попросила меня подойти к телефону и с ним “поздороваться”. После призналась: это для того, чтобы её марокканец, услышав мой голос, поверил, что она уехала не с каким-нибудь мужчиной, а со мной. Кроме того, он не знал, что такое “Австралия” и какие там люди, и вообще, боялся отпускать её со мной: “Будь осторожна! - напутствовал он 171
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Халину, - ребёнка не доверяй; узнай, почему её зовут Тамарой, и проверь - ест ли она свинину”. Так вот где собака зарыта! С трудом сдерживая смех, я вытащила из бутерброда длиннущий хвост ветчины и, вместо ответа, - демонстративно, со смаком - у неё на глазах отправила его в рот. Халина облегчённо вздохнула. Тогда я вытащила и показала ей свой маленький нательный крест: моё имя хоть и библейское, но православное, и своей веры я бы не отдала ни марокканцу, ни... Затем, кивнув в сторону сладко спящего ребёнка, тихо прибавила: - “За своего сына вы дважды в ответе...” А день выдался на редкость тёплый, солнечный, и вокруг до того же было хорошо и спокойно! Мы долго бродили по красивым переулкам Seatges, наслаждаясь испанской экзотикой. Халина всё время настойчиво расспрашивала об Австралии, о семье и о том - что я думала о жизни во всех её видах и формах, не давая мне обходить ни одного вопроса тактичным молчанием. Потом с грустью коротко сказала, что родители от неё требовали только польского языка, но так, как я - с ней никто не говорил... На прощанье я подарила Халине цветы, а Мароккашке - австралийского мишку coala. По совету Халины, через два дня я съездила в Tarragona. Одна, конечно. Это было довольно далеко, но Халина дала мне точные указания и, на тот случай, если бы я заблудилась, записала свой телефон. Поэтому я справилась и с хмурыми кассирами, и с пересадками, и даже нашла старинный “катедрал”, собор, о котором она столько говорила. Коля уже рассказывал, что поезд в Tarragona идёт берегом моря, у самой воды. Но я не была готова к тому, что рельсы то и дело оказывались в воде - такого я ещё нигде не видела! Сам же город раскинулся высоко на горе, к нему вела крутая лестница. Поднявшись на самый верх, я увидела вдали у берега раскопки римского амфитеатра. Потом, когда бродила по городу, я смогла подойти к нему довольно близко. Впрочем, в Tarragona много таких раскопок, они встречаются почти на каждом шагу и все, для безопасности, загорожены высокими сетками. Никогда не забуду забавного испанца, который объяснял мне, как найти “катедрал”: отчаянно жестикулируя, он крепко держал меня за руку, чтобы не ушла не дослушав его; когда он решил, что я, наконец, поняла, он 172
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
по-дружески похлопал меня по плечу и, легонько подтолкнув, отпустил. Долго я ходила по городу. На обратном пути увидела какое-то необычное место и из любопытства заглянула в раскрытую дверь. И что же? Это оказался красивый старинный, похожий на крепость, монастырь; коридоры четырёхугольного здания выходили арками на внутренний квадратный двор, и там, в небольшом саду, виднелись апельсиновые дереья... К сожалению, побывать в Мадриде и Севилье мне так и не удалось: наше путешествие подходило к концу, времени не оставалось. Далёким сном показалась теперь наша поездка в Париж, а через два дня останутся позади призраки узких переулков Villafranca, экзотика Tarragona и Seatges, исчезнут в безоблачном небе крылья голубей над набережной Барселоны, затихнут шум и говор La Rambla. Что касается Мадрида, - утешал Коля, - дома всегда можно поставить себе “Тореадора”. И всё-таки каждый раз, вспоминая Испанию, мне будет неизменно слышаться “Ночь над Севильей”...
173
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Paris.
Vilafranca
Seatges. Spain. 174
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
ОГЛАВЛЕНИЕ Предисловие От автора
5 6
СТИХИ Над вечным покоем Страна отцов Камень Русский снег Подводникам «КУРСКА» Матерям России Потерянная весна Забытое детство Отец Тихий странник Искатели жемчуга Не колдуй! Пой пташка ранняя What is life? Четыре сестрёнки Для радости… Лесные шорохи В нашей жизни земной Old Smoky (На снежных вершинах) Мальчик на дельфине Жизнь... Свет луны Незадачливый регент Умная ворона Ветка
9 10 12 14 15 16 17 18 21 22 23 24 25 26 27 27 28 29 29 30 30 31 32 33 34
РАССКАЗЫ Горшок герани Скрипучее наследство Снежный поцелуй
36 48 60 175
Тамара Малеевская – «СТРАНА ОТЦОВ»
Алёнкин зов Чарли, или третий лишний Зорька Златокудрая «Своя кровь»
70 73 82 86
ПАМЯТЬ ПРОШЛОГО Оборванные нити И так было
90 112
ПУТИ-ДОРОГИ 1. Под небом Франции 2. Ночь над Севильей
176
135 149