ЖЕМЧУЖИНА №59

ЖЕМЧУЖИНА Литературно-художественный образовательный журнал «The Pearl» / « Zhemchuzhina»

Брисбен

№ 59

Brisbane, Australia, July 2014

Июль 2014 г.

“The Pearl” / “Zemchuzhina” Literary and Educational Journal in the Russian Language.

Published and printed by the Editor of “The Pearl” / “Zemchuzhina” Brisbane, Australia. «Жемчужина» Литературно-художественный образовательный журнал. Выпуск - 4 раза в год.

Copyright

© Tamara Maleevsky - The Editor of “The Pearl” / “Zemchuzhina”

This publication is copyright. Apart from any fair dealing for the purposes of private study, research, criticism or review, as permitted under the Copyright Act, no part may be reproduced by any process without written permission of the Editor.

National Library of Australia cataloguing-in-publication data “The Pearl” / “Zemchuzhina” - Literary and Educational Journal in the Russian Language

Index ISSN 1443-0266 Signed articles express the opinions of the authors and do not necessarily represent the opinions of the editor of “The Pearl” / “Zemchuzhina”.

“Zemchuzhina” (“The Pearl”) is a magazine published at the Editor’s own expense as a non-profit publication for the Russian society, consequently, it does not offer any honorariums, stipends or other remuneration to its contributors. Взгляды, высказываемые авторами в своих статьях, не обязательно совпадают с мнением редакции. Журнал «Жемчужина» выпускается исключительно на личные средства издателя для русского общества и не преследует коммерческих целей. Следовательно, издатель не выплачивает никаких гонораров, стипендий или иных вознаграждений авторам, труды которых он печатает. Редакция оставляет за собой право сокращать рукописи и изменять их стилистически. Рукописи, не принятые к печати, не обсуждаются и не возвращаются. Адрес для связи: tamaleevpearl@optusnet.com.au

или tamaleevpearl@gmail.com

*Просьба: посылая работу по E-mail, обязательно делать пометку - “For Pearl”.

Tel: редакция - (07) 3161-49-27

mobile: 0404559294

Сайт журнала в Интернете - http://zhemchuzhina.yolasite.com

Цена отдельного номера - $ 6 плюс $ 2.10 пересылка по Австралии и упаковка. Стоимость годовой подписки (4 журнала), включая пересылку по Австралии - $ 33

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

Дорогие читатели и друзья журнала! В октябре 2014 г. - с выходом журнала № 60 – «Жемчужине» исполняется 15 лет. Было бы радостно получить от вас по этому случаю несколько добрых слов и пожеланий. Т.М.

* * * * * Отгудели пасхальные звоны, И сирень во дворе отцвела, – Не стихают в душе антифоны, Продолжается праздник добра.

Солнце заливает ярким светом Лес и поле в радужных цветах. Шелестит под тихий говор ветра Россыпь малахита на лугах.

Благодать согревает, питает Благовестием наши сердца, И надежду на жизнь всем вселяет Воскресенье из мертвых Христа.

Светлою и сладкою слезою С венчика цветка роса сбежит. В шелке трав резною бирюзою Василек испуганный дрожит.

Быстротечное время не властно Над сияньем счастливых очей, Фимиама кажденье прекрасно В океане горящих свечей.

Под шатром деревьев тень, прохлада. Чувственной струной звенит ручей. В теле легкость, на душе отрада От его живительных речей.

И Божественную литургию, Торжество из вселенских торжеств, Возглавляет Воскресший Мессия, Даровавший спасенье чрез Крест.

Ирина Бабич.

За окном незаметно светает, Умывается свежестью рос Новый день. И Свой путь продолжает По вселенной Воскресший Христос.

Печатается с разрешения автора, Сайт - Проза.ру

2.11.1999 г. прот. Василий Мазур г. Херсон.

Есть в русской природе усталая нежность, Безмолвная боль затаенной печали, Безвыходность горя, безгласность, безбрежность, Холодная высь, уходящие дали...

Недвижный камыш. Не трепещет осока. Глубокая тишь. Безглагольность покоя. Луга убегают далёко-далёко. Во всем утомленье - глухое, немое.

Приди на рассвете на склон косогора, Над зябкой рекою дымится прохлада, Чернеет громада застывшего бора, И сердцу так больно, и сердце не радо.

Войди на закате, как в свежие волны, В прохладную глушь деревенского сада,Деревья так сумрачно-странно-безмолвны, И сердцу так грустно, и сердце не радо.

Как будто душа о желанном просила, И сделали ей незаслуженно больно. И сердце простило, но сердце застыло, И плачет, и плачет, и плачет невольно. К.Д. Бальмонт.

1

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

6. КУЛЬТУРА И ЦЕРКОВЬ Создание христианской культуры есть задача, поставленная перед человечеством две тысячи лет тому назад и им неразрешенная. Эта задача и не может быть разрешена одною эпохою, одним народом, одним поколением, раз навсегда, ибо каждая эпоха и каждый народ и каждое поколение должны стремиться к разрешению ее по-своему - по-своему достигая и не достигая. Проникнуться духом Христова учения и излить этот дух в свою жизнь и в мир вещественный - вот эта задача, раскрывающая всем и каждому великую внутреннюю свободу и великий творческий простор во внешнем мире. И понятно, что духовные облики людей, стремившихся и достигавших, остаются драгоценным и незабываемым достоянием в истории христианской культуры; и материальные облики вещей, созданных людьми из этого духа, должны цениться и беречься в назидание потомству так же, как и рожденные из этого духа законы, установления и способы совместной жизни. Все земное, затронутое или проникнутое Духом Христовым, входит в христианскую культуру и в ее историю, все светит из прошлого в будущее, все учит и ведет людей. Но и этого мало, ибо, по слову апостола, «всякий, делающий правду, рожден от Него» (3 Ин 2:29) и «всякий любящий рожден от Бога и знает Бога» (3 Ин 4:7). Поэтому свет христианства освещает нам не только жизнь христианских народов за две тысячи лет, но и жизнь нехристианских народов как за время, истекшее после Рождества Христова, так и за время, ему предшествующее. Именно поэтому все чистое, глубокое, благородное и художественное, что когда-нибудь появилось на земле или дошло до нас, испытывается нами, христианами, как близкое, родственное нам по духу, как подлинно великое и драгоценное, незримо навеянное силой веруемого нами Господа, еще не открывшегося человеческому сознанию, но таинственно вдохновлявшего человеческие сердца. Так, мы созерцаем и ценим Конфуция, ЛаоЦзы и Будду, Зороастра и Аменхотепа IV, Гераклита, Сократа и Платона, Марка Аврелия и Сенеку, псалмы Давида, египетское и греческое искусство, царствование Александра Македонского и императора Адриана, жертвенный патриотизм инки и японца. И всюду, где человек живет в творческой любви или отдает жизнь свою за других, или молится Богу «неизреченными воздыханиями», мы чуем духом Дух нашего учителя и видим вселенское братство во Христе. Вследствие этого мы отнюдь не представляем себе дела так, будто ближайшие поколения людей могут и должны «создать христианскую культуру»… Не создать, а вновь вступить на путь этого созидания, вернуться к нему и возобновить этот прервавшийся процесс. Иными словами: возродить в себе христианский дух и акт и провести его в жизненно-творческое движение. Мы не думаем также, что современная секуляризованная и нехристианская культура подлежит целиком осуждению или отвержению, - ни наука, ни искусство, ни право, ни национальное движение, ни хозяйство, но они подлежат творческому пересмотру и обновлению в духе христианском. Это отнюдь не значит, что наука должна будет включить христианские догматы в состав своих «рабочих гипотез» и «теорий», что искусство будет сводиться к уставной иконописи и храмовой архитектуре, что каноническое право станет образцом для всякого законодателя; что национализм исчезнет под давлением «вселенскости», а хозяйство вернется к первобытности евангельских времен. Представлять себе дело так, значит поистине впадать в буквоедческую прямолинейность и разрушительное изуверство и, главное, - забывать основную аксиому христианства, которая гласит, что всякое совершенствование начинается с сердца и совершается в свободе. Именно так мы представляем себе творчество христианской культуры: сердца людей, потрясенные уже пережитыми и еще предстоящими бедствиями, вызванными духом безбожия и противохристианства, начнут свободно возвращаться к созерцанию Христа и к внесению даров Его Духа в жизнь и культуру. Нам не дано предвидеть, когда это начнется и как это будет протекать, - мы можем только показать желательность и возможность этого нелегкого и длительного процесса. Мы должны установить, что процесс этот должен быть не внешне принудительным, но именно внутренним, идущим от сердца, и свободным, совершающимся в порядке доброволь2

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

ного творчества. Иначе он не будет соответствовать духу Христа и Евангелия и потому - просто не состоится. Он не может быть «предписан» ни Церковью, ни государством; и если кто-нибудь попытается «предписывать» его в том или ином порядке, то из этого или ничего не выйдет, или начнет выходить обратное. Творить христианскую культуру возможно только в христианском духе и в христианском порядке; в порядке веры и сердца, свободы и творчества, совести и созерцания. Все это возможно только в порядке обращения сердец, а сердца будут обращаться к Богу, по-видимому, в процессе страданий и разочарований. Вот почему многие из нас склонны думать, что именно Россия, опередившая ныне в страдании и разочаровании все другие народы, сможет первою ступить на этот путь. Итак, ни Церковь, ни государство не могут и не должны предписывать созидания христианской культуры; она должна твориться свободно. Они могут только содействовать этому творчеству. Это свободное творчество может и должно начаться в пределах самой Церкви и затем передаться и в государственное строительство, и во все сферы секулярной культуры. От этого в самой Церкви возродится истинное величие, сила водительная и пророческая, и она явится творческой хранительницей христианского духа, его живым и авторитетным, но не властным, не принудительным источником: источником христианской свободы, свободного созерцания и свободного творчества. Христиане призваны творить христианскую культуру не через Церковь, ибо нельзя вовлекать Церковь в качестве орудия во все хозяйственные трудности, во все политические распри, во все войны, ученые споры и художественные блуждания; нельзя превращать Церковь в некий властвующий союз, отвечающий за все земные неудачи и бедствия: Церковь имеет иное, высшее и лучшее призвание. Точно так же мы должны творить христианскую культуру не в Церкви: ибо это означало бы увести Церковь от ее прямого назначения блюсти веру, таинства, чиноначалие и Дух Христов - и расширить ее объем и обязанности до поглощения всей жизни. Церковь ведет веру. Вера объемлет душу. Душа творит культуру. Но Церковь не объемлет всю жизнь человека и не «регулирует» всю культуру человечества: ни в науке, ни в искусстве, ни в политике, ни в хозяйстве. Все это творится людьми, укрепляющими и очищающими в Церкви свой христианский дух, но не действующими по церковному указанию или принуждению. Времена Савонаролы и Кальвина прошли и не возвратятся. Помышлять о земной «теократии» могут только церковные честолюбцы, лишенные трезвения и смирения... Вот почему так важно ограничить духовную и культурно-творческую компетенцию Церкви. Церковь не есть ни политическая партия, ни государство. Она вообще не «партия», т.е. в буквальном смысле слова - не часть. Она призвана не к делению и разделенности, а к мировому единству и всецелости («кафоличности»). Тем более она не есть политическая партия. Так - Церковь есть религиозный союз. Политическая партия не есть религиозный союз. Церковь имеет догматы, таинства и каноны. Политическая партия не может и не смеет их иметь. Церковь исходит из веры и ею строит дух человека. Политическая партия исходит из соображений государственной целесообразности и хозяйственной пользы и ими направляет внешнее поведение человека. Церковь по установлению своему благодатна: она есть орудие Царства Божия. Политическая партия устанавливается человеческим произволением и есть порождение земной государственности. Церковь ищет перерождения души и духа. Политическая партия ищет легального захвата государственной власти. Церковь не борется силою и понуждением. Политическая партия добивается именно права бороться понуждением и силою. Итак, по самому существу своему и по всему существу своему Церковь не может и не должна становиться политической партией и выступать с какой-нибудь партийной программой культурного творчества. Церковь, сливающая или смешивающая себя с какой бы то ни было политической партией, унижает и извращает свою природу; связывая себя с одною партией и ограничивая для других партий доступ к себе, Церковь прикровенно становится партийной организацией. Принадлежность к политической партии сама по себе не может быть тем смертным грехом, за который полагается церковное отлучение. Связанность Церкви с одною партией делает ее партийной церковью; такая церковь низводит свое представление о Царстве Божием до уровня политической программы и изменяет своей кафоличности; в то же время она придает данной политической партии значение благодатной исключительности и тем сеет величайший соблазн в душах. Подобно этому, Церковь не призвана к светской власти, к ее захвату или подчинению. Церковь и государство взаимно инородны - по установлению, по духу, по достоинству, по цели и по способу действия. Государство, пытающееся присвоить себе силу и достоинство Церкви, творит кощунство, грех и пошлость. Церковь, пытающаяся присвоить себе власть и меч госу3

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

дарства, утрачивает свое достоинство и изменяет своему назначению. Государство не может действовать благодатно: установлять догматы, совершать таинства, растить Царство Божие. Церковь не должна брать меча - ни для насаждения веры, ни для казни еретика или злодея, ни для войны. Бесспорно, государство выше политической партии так, как родина в целом выше своих частей; но и партия и государство остаются учреждениями человеческого порядка и земного ранга. В этом смысле Церковь «аполитична»: задача политики не есть ее задача; средства политики не суть ее средства; ранг политики не есть ее ранг. Но означает ли это, что Церковь не должна стоять в живом и творческом отношении ко всей культуре народа, к бытию Родины и нации и к государственному строительству? Отнюдь нет. И русская Православная Церковь в истории всегда поддерживала и впредь будет поддерживать это отношение к культуре и государственности. Церкви есть дело до всего, чем живут или не живут люди на земле. Ибо живая религия есть не «одна сторона жизни», а сама жизнь и вся жизнь. Все, чем живут или не живут люди, - или уводит их от Царства Божия, или ведет их к нему; и Церковь может и должна иметь свое суждение обо всем этом - открытое, авторитетное, одобряющее или осуждающее. Но это суждение должно иметь своим мерилом именно закон Божий и Царство Божие; это суждение не должно проводиться в жизнь на путях светской государственности, не должно навязывать верующим программу культурного творчества. Церковь вправе благословить и не благословить, она вправе анафематствовать. И в суждениях своих она должна блюсти полную религиозную свободу и независимость, не угождая людям и не приспособляясь, а если надо, то приемля и гонения (Иоанн Златоуст, Филипп Митрополит). Члены церковного союза подчинены государственным законам в своем внешнем поведении; но совесть их не подчинена никаким государственным велениям. И, произнося свои суждения и осуждения, Церковь отнюдь не вмешивается в политику и не стесняет культурного творчества людей, но пребывает в пределах созидаемого и блюдомого ею Царства Божия. Церковь призвана, Церковь обязана указывать людям - и царю, и чиновникам, и парламентариям, и гражданам, и ученым, и поэтам, и живописцам, и промышленникам - то в личной беседе, то в проповеди, то во всенародном воззвании, - где именно их дела, их установления или страсти вредят делу Царства Божия. В этом ее учительная власть, от которой ее ничто и никак освободить не может. И вторжением в политику это стало бы только тогда, если бы Церковь подменила свое религиозное мерило земным или обратилась бы к земным политическим средствам, а свободу культурного творчества это нарушило бы только тогда, если бы Церковь попыталась предписывать людям творческие способы их жизни... При таком понимании дела Церковь, верная своему призванию, не может относиться безразлично к тому, что именно делает государственная власть и какую именно культуру творит народ. Промолчит ли она, если в народе возникнут кровавые и жестокие игрища? или если распространятся формы публичного разврата? или если университеты станут школою воинствующего безбожия? или если растленное искусство станет орудием всеобщего соблазна или если «черная месса» войдет в погибельную моду? Промолчит ли она, если правительство узаконит многомужество и многоженство? или разрешит торговлю гашишем? или отменит преподавание Закона Божия? или установит избирательную систему, при которой право голоса будет принадлежать только удостоверенным святоотцам? или введет декретом новую обязательную религию - магометанство или язычество? или начнет поддерживать ростовщичество и эксплуатацию трудящихся по системе концентрационных лагерей? И если Церковь на все это не промолчит, то будет ли это «вторжением в политику», в «царство кесаря», или же стеснением культурной «свободы»? Нет, не будет: ибо Церковь судья во всем, на что падают лучи Царства Божия, не исключая и самых вопросов государственного устройства, включая и все жизненно-культурное творчество народа. Народ творит. Государство правит. Церковь учит. В внешнем - государство властвует над народом; в земном - государство повелевает и Церкви. Но во внутреннем и благодатном Церковь учит и народ, и правителей; она учит правителей, не покушаясь на учреждающую и упорядочивающую власть государства; она учит народ, не покушаясь на свободу его творчества. Народ есть источник жизненной силы и созидания; Церковь есть источник благодатной мудрости; государство есть источник внешнего порядка и мира. Государство есть оборона и опора независимой Церкви, а Церковь есть духовник и ангел-хранитель христианского государства.

4

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

Но земная культура творится не государством и не Церковью, а народом: многим множеством свободно дышащих и созерцающих индивидуальностей. И потому ни государство, ни Церковь не должны помышлять о том, чтобы подавить, вытеснить или заменить это творческое дыхание людей, создающих христианскую культуру. А Церковь должна оставаться творческой хранительницей, живым и авторитетным источником того христианского духа, из которого народ только и может создавать христианскую культуру на земле. И.А. Ильин.

Всё бери, беспощадный рассудок! Но оставь мне одно, лишь одно Хороводы лесных незабудок И туманов льняных полотно.

Мне свят язык наш величавый: Столетья в нём отозвались, Живая ветвь от корня слова,Под нею царства улеглись.

Скажешь, мало? Мне этого хватит, Но не хватит отмеренных дней, Чтоб душою впитать на закате Многоцветие русских полей!

На нём мы призываем Бога; Им братья мы семьи родной, И у последнего порога На нём прощаемся с землёй.

Многоцветие! Многоголосье! Видишь, разум, - сияют вдали В этих хрупких пшеничных колосьях Сокровенные тайны земли!

Святая Русь! Родного слова Многозначительная речь! Завет нам Божьего покрова И оклик наш средь бурных сечь!

Ты паришь высоко, горделиво, Проникая в Небесное, но Воды те, где склоняются ивы, Понимают яснее его...

Из слов земных живей и чаще Звучишь ты сердцу и уму; Всех песен ласковей и слаще Поёшь ты духу моему.

И полнее его отражают! Отчего ты печальнее стал?

- Горе мне! Ничего я не знаю!

- Слава Богу! Ты это узнал...

Кн. П.А. Вяземский.

Алексей Гушан. Россия. Сайт «Свете Тихий»: Луганск.

Фразеологизм –

«Каштаны из огня таскать» Шьет природа летние наряды: Сарафаны для дневного зноя, Полушалки для ночной прохлады. Трудится, не ведая покоя.

Собственно говоря, это поговорка родилась во Франции в 18-19 веках. Она никак не могла возникнуть в России – хотя бы потому, что до этого времени русские не имели ни малейшего представления, что такое каштаны и, как говорится, с чем их едят. Великий французский баснописец Лафонтен написал басню «Обезьяна и кот». Её сюжет таков: находчивая обезьяна заметила вкусные каштаны, пекущиеся в очаге, и, пожелав достать их оттуда и при этом не обжечься, решила использовать с этой целью кота: Каштаны Васька вынимает, Мартышка же их подбирает. Выражение «каштаны из огня таскать» означает: делать за кого-то трудную работу, рисковать ради другого безвозмездно.

Вот отрез ромашкового ситца, Выкройка безоблачного платья. В пелерину ковыля рядится, В озерке любуясь своей статью. Из дождливых нитей плащ соткала. Из густой листвы - панама впору. Каждый день обновки примеряла. Все к лицу ей, все приятно взору. Ирина Бабич. Печатается с разрешения автора, http://www.proza.ru/2014/07/08/222

5

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

Рассказ Курычанцы застали Пахома на месте преступления. Они уже давно следили за ним, караулили, но всё напрасно, и злоба их на него росла из года в год. Случилось так, что верный помощник и друг Пахома за что-то распалился на него гневом. Желая вместе с тем прекратить свое опасное занятие и примириться с обществом, что возможно было бы только в том случае, если бы он обезвредил Пахома, он пошел и предал его. Темной ночью мужики, по одиночке, задворками собрались к указанному месту и молчаливо распределились по закоулкам крестьянского двора, за углами построек, попрятались за сохами, за телегами и, не шевелясь, сидели и стояли, чутко прислушиваясь, с непримиримой злобой в сердцах, с нетерпеливой жаждой расплаты. Стояла осень, уже пожелтели листья тополей. Ночь дышала холодом; далеко был слышен каждый звук. Крестьянский двор объят был сном, и фигуры притаившихся людей казались смутными тенями предметов. Вблизи на задворках непрестанно слышался тихий плеск и рокот реки. Внезапно скрипнула доска забора... и вновь всё стихло. Несколько минут ожидания, - и вот послышались крадущиеся шаги, и показалась высокая, неясная, как тень, фигура человека. Осторожно, неуверенно он подошел к дверям сарая, ощупал замок, повозился с ним, осторожно огляделся и, распахнув дверь, вошел в сарай. Тотчас послышался звук, точно где-то чиркали спичками, кто-то резко свистнул... двор осветился фонарями, и толпа мужиков с молчаливой поспешностью кинулась в сарай. С ножом в руках, с горящими глазами, бросился человек навстречу толпе, чтобы пробиться... Но уже десятки рук схватили его и крепко сжали. Тогда он перестал сопротивляться, поняв, что погиб, лишь дико озирался своими выпуклыми, наглыми, как бы налитыми кровью глазами на мутно освещенные светом фонарей злые, яростные лица. Руки его были так скручены назад, что вся его высокая фигура согнулась, как бы готовясь к прыжку, и лохматая квадратная борода выставилась вперед. От короткой борьбы рубашка его была исполосована. Мужики тяжело дышали и впивались взглядом в его лицо, но молчали, как бы не находя слов; только толстый Фрол прошептал со злой радостью: - Попался! И за ним вся толпа как бы шумно вздохнула.

- По-па-а-лся... И тотчас, как было условлено, потушив фонари, в тишине и в жутком молчании повели его за село - на берег реки. В тисках плотно сжавшей его толпы он вышагивал, согнувшись, в покорном молчании, но страшным напряжением всех сил незаметно пытался ослабить веревки. А перед лицом его, в нетерпеливой злобе и жажде мести, копившейся годами, мелькали колья, палки и руки, крепко сжатые в кулаки, и сдержанный злобный шопот дышал на него, как буря. Но чем дальше оставалось село, тем несдержаннее становился говор, переходя в беспорядочные хриплые крики и нетерпеливые угрозы.

- Злодей! - кричали ему, - душегуб! И шли всё быстрее, почти бежали, увлекая его как бы в вихре спешащих, сталкивающихся, возбужденных тел. Маленький Данило забегал вперед, точно плясал впереди толпы и, яростно жестикулируя, выкрикивал в лицо Пахому.

- Волк! Волк! Отольются тебе мои слезки... - и дико смеялся: - Отольются, волк!.. Сквозь неистовый крик и шум густо ревел, как вол, неуклюжий, массивный и хромой Зот, перед самым лицом Пахома свирепо разевая лохматый рот, сам весь лохматый и как бы ныряющий перед Пахомом на своей хромой ноге.

- Г-га-а... Моего Гнедого вспомнишь? Суседскую кобылу - забыл? Всё знаем! Ивана Парамоныча забыл? Петровых забыл? Кирсанова? Все здесь!.. Эхом отзывался стоустый крик.

- Все здесь! Все!.. И в мерцаньи звезд мелькали перед Пахомом искаженные злобой лица обездоленных им людей. Один за другим выбивались они из толпы перед лицом Пахома и, задыхаясь, кричали: - Узнаешь? И исчезали. А на место них, точно в диком танце, выбегали другие.

- А меня узнаешь... узнаешь?

6

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

И уже начинали учащаться удары по вздрагивающему телу Пахома, тупые, тяжелые удары, от звука которых еще сильнее разросталась нетерпеливая ярость. Но рокового, последнего слова еще никто не произносил, хотя оно жило в сердцах. И только когда показался светлый плес реки, - на крутом берегу, над обрывом, толстый Фрол прокричал: - В круг! - и в середину круга на землю он с силой бросил Пахома. - Бей! Пахом попытался подняться. Но тупые, шумные удары палок вновь свалили его с ног. Извиваясь от жгучей боли, в смертной тоске, уже с переломленной рукой и лицом, залитым кровью, он первый раз заговорил... стал кричать: - Братцы, братцы... Ужели без суда?! Жутко проносился его крик над рекой.

- Без суда... братцы! С злым, сосредоточенным молчанием продолжали избивать его разъяренные люди; только толстый Фрол глухо сказал: - Тебя дано осудили... али ты не знал?

- Ужели семью... семью обездолите... братцы!!!

- А ты наши семьи не обездоливал? Круг мужиков всё сжимался. Истерзанное тело извивалось у самых их ног, как темнокровавое пятно. Глаза их мутились, груди хрипло дышали... Тогда в последнем томлении, теряя сознание, Пахом поднялся на колени и крикнул: - Убийцы!.. прокляты будьте!.. Не дали молитвы... Сами без покаяния умрете! Неожиданной и страшной угрозой отозвался его крик в сердцах мужиков, руки как будто застыли с поднятыми палками. И тотчас толстый Фрол отозвался: - А ведь верно. Забыли... Что же это мы? Душу губим нераскаянную. Грех-то её на нас будет... Мужики с какой-то вялой неохотой расступились, точно сонные.

- Пусть покается, - визгливо крикнул Данило, - пусть скорей... скорей!

- Молись... Пахом, - сказал Фрол. И мужики, как сонные, шумно повторили: - Молись... скорей молись... Вновь обступали его.

- Молись, лиходей... скорей! Пахом поднял трясущуюся голову и окровавленное лицо его обратилось к звездам. Мужики невольно отступили... Но в них не было жалости, а росло нетерпеливое желание скорее покончить всё, и они кричали: - Скорей молись... скорей. Но когда Пахом полушепотом стал бормотать какие-то бессвязные слова, один за другим они сняли шапки.

- Развяжите руки, - глухо сказал Пахом.

- Зачем?

- Перекреститься... Никто не двинулся.

- Нет, - прогудел Зот, - молись... не трать время. Пахом больше не просил. Опять он стал посылать звездам свои бессвязные слова, среди жуткого, упорного молчания окружающих, а сам сделал последнюю незаметную попытку развязать руки, но ременные вожжи были крепки и только врезывались в тело. Украдкой он бросил взгляд в сторону реки. Но слишком тесна была толпа мужиков... видны были только звезды. Тогда мутящимся взглядом обвел он лица своих врагов... и вдруг крикнул неистовым голосом: - Простите меня... братцы!

- Бог простит, - глухо отозвалась толпа.

- Развяжите руки... перекреститься... Ведь погибаю... Все молчали. Взглянули на Фрола. И как бы чувствуя одобрение в этих взглядах, Фрол нагнулся и распустил возжи. Пахом с облегчением вздохнул, опять взглянул на звезды и широко перекрестился. За ним перекрестилась вся толпа. Пахом медленно перекрестился еще раз, и вдруг протянул руки к толпе.

7

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

- Братцы! простите меня... совсем. Пожалейте! Но просьба его потонула во взрыве криков. На время сдержанная ярость пробудилась в толпе с новой силой.

- Нет, тебе, злодей, прощенья... нет! Снова мутное вино гнева и долго копившейся злобы ударило в головы, толпа кинулась к нему. Но в этот момент Пахом последним напряжением сил вскочил на ноги, с криком боли бросился на толпу, прорвал ее, и с кручи кинулся в реку. Река огласилась неистовым гомоном. Под звездным небом метались по темному берегу кричащие тени, ругались, спорили, укоряли друг друга. Данило налетел на Фрола.

- Зачем развязал руки? Зот ревел, как рассвирепевший бык.

- Пымать его... живым пымать! Лодку! Десятки голосов подхватили: - Ло-о-дку... С беспорядочным говором, перекликаясь, люди сбегали по круче вниз, раздевались и бросались в воду. Но еще раньше их Зот, сбросив сапоги, прямо с крутого берега шумно бултыхнулся в реку и словно кит забурлил по ее глади, подбодряя себя криками.

- Живым лови... живым! Он оказался впереди всех. Руки его работали, как тяжелые весла, разбрасывая брызги. Голова его темнела на светлой глади, словно плывущая копна, фыркала и орала.

- За мной... я вижу его, ребята! За мной... Там и сям за ним тянулись темные точки - головы плывущих преследователей. От берега, в разных местах, отплыло несколько лодок с кричащими в них людьми. В одной из них стоял Данило и визгливо кричал: - Правей, правей... я вижу его! - Он смешно жестикулировал и торопил гребца. Пахом выбился из сил. Он успел отплыть далеко, но правая перешибленная рука его не действовала, приходилось работать одной левой, разбитое тело его тянулось в глубину... уже едва хватало сил только держаться на поверхности. На средине реки он отдался течению и плыл смотря на звезды, с туманом в голове, с мутным сознанием, что его песенка спета. Он чувствовал приближение погони, но уже ему было всё равно: лучше утонуть, чем попасть им в руки. Уже два раза втянула его холодная глубина. Он еще боролся, страшным усилием выплывал снова на поверхность, взглядывал на звёзды. Но сознание меркло. Холодный, утишающий боль, туман охватил его, потушил сознание и повлек в глубину... Данило первый визгливо закричал.

- Тонет!.. Зо-о-т... правей... Охающим эхом отозвалось по реке и на берегу: - То-о-нет...

- Ныряй кто-нибудь! Э-э-й-й... лево...

- Утонул человек...

- Че-ерти...

- Туда ему и...

- Брось...

- Да как же так...

- Лево...

- Ныряй кто-нибудь!

- Да пес с ним... ведь всё равно…

- Ишь ты... человека бросить!

- Правей... тут, тут..! На средине реки виднелась темная группа лодок и ныряющих вокруг них людей. К стоящим на берегу донесся оттуда крик: - Нашли... е-есть! Вскоре лодки причалили, и люди, с сдержанным говором, внесли на крутой берег недвижное тело Пахома. Темный, вспухший от побоев, он беспомощно лежал опять на том же месте; вода стекала с лохмотьев его одежды. Мужики молча толпились вокруг.

- Что же делать теперь с ним? - сказал Фрол с недоумением. Толпа сдержанно гудела.

- Да жив-ли?

- Смотри, захлебнулся...

8

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

Вперед выскочил Данило.

- Чего смотрите-то... откачивать надо, - заорал он визгливо, - давай кто-нибудь кафтан.

- Зот, давай кафтан.

- Да я его тут на берег бросил...

- Ребята, ищи зотов кафтан.

- Здесь он... Кафтан разостлали и положили на него Пахома. Дюжие руки взялись за края кафтана, и Пахом тяжело и беспомощно стал по нему сновать и перекатываться. Вода вскоре хлынула из него ручьем... он простонал и пошевелился.

- Жив, - тихо прошло по толпе. Его положили, тепло прикрыли и вновь стояли над ними, ожидая, когда он очнется. И уже думали - что же будет дальше, и избегали смотреть друг на друга. Среди общего ждущего молчания вдруг раздался голос Зота: - Как же так... хотели человека погубить, а на место того... спасли? Все сдержанно рассмеялись.

- Да ведь ты же за ним нырял, - сказал Фрол.

- Я-то, я... это верно. Да ведь я только пымать хотел.

- Ну вот и пымал. И опять все засмеялись. Но Зот обозлился. Он шагнул вперед, растолкав локтями мужиков, и, как гигантский и нелепый монумент встал над Пахомом, лохматый и мокрый, и зло заорал: - Да што вы, дьяволы... Бога в вас нет! Што с человеком сделали! Чать, поди... Не дам я его вам больше! В этот момент Пахом очнулся, привстал и с ужасом оглядел толпу. И тотчас опять упал на спину и заплакал.

- Братцы... родненькие, - говорил он сквозь бессильные слезы, - не мучьте! Лучше в воду бросьте... утопите... Не могу я... не мучьте! Бородатые лица над ним склонились.

- Пахомыч... нешто мы зверье...

- Ведь сам же ты...

- А ты прости...

- Чать, люди...

- Чать, мы тоже... Гос-с-поди... - Данило чуть не плакал. - Пахомыч, Пахомыч, - взвизгивал он, - пес с моей кобылой! Чать, душа-то дороже... Брось ты это занятие. А мы те простим.

- Простили, - шумно заговорили вокруг, - брось только... Христом-Богом, брось!

- Дай обещание, - прогудел Зот. Но Пахом молчал. Зот нагнулся над ним, - он был в беспамятстве.

- Человек-то разнедужился, - поднялся Зот, - эк мы его...

- В село его надо.

- Неси человека в село, ребята!

- На кафтан его...

- Клади, ребята, на кафтан! Пахома положили. Зот взялся за кафтан, как за носилки, Фрол ухватил его с другого конца, а Данило суетливо бегал вокруг и визгливо покрикивал на мужиков: - Берись, ребята, берись... осторожней! Берега реки погрузились в тихий сон, река точно шепталась с камышами. И, казалось, всё ярче разгорались звезды. Мужики медленно брели в село со своей ношей. С. Гусев-Оренбургский.

Люди мелкого ума чувствительны к мелким обидам; люди большого ума все замечают и ни на что не обижаются. (Вовенарг) 9

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

Размышления на украинскую тему Владимир Иванович Даль - сепаратист или предатель? За всю историю существования Луганска (и даже в прошлом Ворошиловграда) во всех школах и учебных учреждениях Луганщины (Украина) изучали биографию и труды земляка, родившегося в нашем родном городе, Владимира Ивановича Даля (1801-1872). Этому знаменитому на весь мир русскому писателю, лексикографу, этнологу у нас ежегодно посвящаются концерты и различного уровня мероприятия. В городе Луганске стоит памятник В.И. Далю, а рядом - «домик Даля», ставший музеем для местных жителей и туристов. Читая биографию этого великого человека, ни разу не встречается ни единого слова об Украине, украинцах, украинском языке. Его отец был родом из Дании, а мать была немкой, бабушка - из французского рода. „Сам Даль считал себя русским и сильно гневился, когда кто-либо намекал на его нерусское происхождение. «Дух, душа человека - вот где надо искать принадлежность человека к тому или другому народу, утверждал Даль. - Чем же можно определить принадлежность духа? - спрашивал он, и отвечал: - Конечно, проявлением духа - мыслью. Кто на каком языке думает, тот к тому народу и принадлежит».(Виктор Лосев о Дале). Еще один интересный факт из его автобиографии. Пишет В. Даль: «Когда я плыл к берегам Дании, меня сильно занимало то, что увижу я Отечество своих предков, мое Отечество. Ступив на берег Дании, я на первых же порах окончательно убедился, что Отечество моё - Россия, что нет у меня ничего общего с отчизной моих предков». Отсюда вытекают два вопроса: 1. Почему Даль считал своим Отечеством Россию (а не Украину)? 2. В контексте современного украинского понимания патриотизма, как расценить слова гения русского слова? Самые известные труды В.И. Даля: - «Толковый словарь живого великорусского языка», затем этот «Словарь» переиздавался с пополнением слов «русского простонародья». (А, может, украинский язык - это и есть «русский простонародный»?).

- «Русские сказки и предания народного из устного на грамоту гражданскую переложенные, к быту житейскому и поговорками ходячими разукрашенные Казаком Владимиром Луганским».

- «Были и небылицы Казака Луганского» и многие другие труды, сказки, сказания. Даль подписывал свои сочинения под именем «Казак Луганский». Под этим именем его знала вся Россия. Перед смертью Владимир Иванович пригласил священника для приобщения его к Русской Православной Церкви (единственного Московского Патриархата) и дарования таинства святого причастия по православному обряду. Таким образом, незадолго до кончины Даль перешел из лютеранства в православие. Вот некоторые его афоризмы и цитаты: «Лучше быть обрусевшим немцем, чем онемеченными русским». («Обрусеть» - сделаться русским, по Далю). «Язык народа, бесспорно, главнейший и неисчерпаемый родник наш».(Это он о русском языке). «Язык есть вековой труд целого поколения». «Русский солдат, куда ни пришел, - все дома!» «Россия погибнет только тогда, когда иссякнет в ней православие». «Православие - великое благо для России, несмотря на множество суеверий русского народа. Но ведь все эти суеверия не что иное, как простодушный лепет младенца, еще неразумного, но имеющего в себе ангельскую душу. Сколько я ни знаю, нет добрее нашего русского народа и нет его правдивее, если только обращаться с ним правдиво». «Мало славы служить из одной корысти. Нет, послужи-ка ты под оговором, под клеветою, верою и правдою, как служат на Руси, из одной ревности да из чести...» Сколько любви и преданности к России и всему русскому сквозит в этих словах, сказанных когда-то Владимиром Далем. В современной Украине такую любовь к Родине назвали бы сепаратизмом или предательством. А, может, не было здесь никакой Украины? Юлия Богиня.

г. Луганск, сайт «Свете Тихий».

10

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

Дикие маки Дикого Поля Дикие маки Дикого Поля Брызгами в травах горят. Вот она воля - трудная доля Многих шахтерских ребят. От террикона до террикона Небо, дорога и степь. Беркут усталый чистит на склоне Перья, чтоб дальше лететь. Память Донбасса - добрые люди, Трудолюбивый народ, Ехал когда-то в степь отовсюду, Сеял, сажал огород... Правдой рабочей спят терриконы: Сколько угля на гора* Поднято снизу, сколько вагонов Здесь проплывало вчера... Сколько их было? Сколько им было? Тем, кто спасая Донбасс, Вышел из боя ангелокрылым, Нас вдохновляя сейчас? Скрасило солнце Лентой Победы Степь, терриконы, село. Беркут взлетел Новоросской легендой В мир, где повержено зло.

От автора: -

"на горА" - разговорное выражение горняков: «Поднято на горА». А на горах угольных терриконов не уголь, а пустая порода, шлак. С.Т. Беркут - одна из разновидностей орла. Также, "Беркут" - спецназ Украины, который сдерживал натиск майдана и был предан новой незаконной властью. Юго-Восток принял солдат, как героев. На гербе России - двуглавый орел, ничем по внешнему виду головы от беркута не отличается. Отсюда символ перекочевавший в стихотворение. А маки редкими яркими пятнами как раз цветут сейчас среди некошеной травы, - красиво, но и скорбно при нынешней обстановке... Напоминают капли крови. С.Т.

Светлана Тишкина. Луганск. Сайт «Свете Тихий».

Ты помнишь, Игнат, как свои же своих В учебных атаках бивали? "Хохол" и "москаль" - нам один на двоих Тогда пулемет выдавали.

А помнишь, когда нас подвел броневик Над пропастью горной дороги До вечности нам предназначенный миг Мы вместе с тобой побороли.

Мы славу гвардейскую нашу делить Тогда не имели привычки. Одну сигарету могли прикурить, Одной затерявшейся спичкой.

Раздел-перестрой над судьбой не затих, Не вдруг табачком поделиться. Твои олигархи не чище моих, А я для тебя - заграница.

Когда по тревоге вставал батальон, Мы парой рвались на преграды. И помнит забытый в горах полигон Солдатские наши награды.

Один пулемет был у нас на двоих И мы не делили обоймы. Давай оградим и потомков своих От мести. Раздора. И бойни.

А.В. Стародубцев.

На одного человека с искрой гениальности приходится несколько сотен тех, у кого проблемы с зажиганием.

11

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

Отделение Украины от России, произошедшее в декабре 1991 г. после подписания Беловежских соглашений, - явление не только абсурдное, но и трагическое, как для Украины, так и для России. Оно выглядит гораздо менее логичным, чем, скажем, если бы выделить из России и дать самостоятельность: Чечне, Ингушетии, Дагестану, Татарстану, Башкортостану, Мордовии или Кабардино-Балкарии. Ведь у Украины и России одни истоки, одна история, одно генетическое древо, одна вера, единое Божественное предопределение, одна исконная письменность. По мысли Гоголя, души малоросса и русского - близнецы. И в едином совершенстве своём, одна лишь дополняет другую... Когда-то именно на территории современной Украины возникли первые славянские племена: поляне, древляне, северяне, бужане, волыняне и другие. Здесь же воздвигнута была первая русская столица, зарождилось Царство Русское, ставшее оплотом Вселенского христианства. История русской государственности так же ведет своё начало с Киева, откуда позже переместилась она во Владимир, Москву и, наконец, в Петербург. Все славянские племена разговаривали некогда на старославянском языке. Языковая разница южных славян относительно их северных братьев обусловлена в основном внешними влияниями со стороны поляков, литовцев, венгров, австрийцев, под власть которых попадали южно-русские племена, а также отчасти местно-диалектическими причинами. С Украиной у нас одна история (читайте Карамзина: «История государства Российского», а также любой другой классический учебник истории. Разве Вы найдёте где-либо разделение историй России и Украины друг от друга? Конечно же, нет!), одни древнейшие летописи. У нас одни исторические герои, одни Великие Князья, единые православные праздники, христианские святые, государственные деятели, музыканты и литераторы, художники и ученые. Разве равноапостольный Великий Князь Владимир не русский князь? Или же он крестил не Древнюю Русь, а лишь Малороссию? Или святитель Димитрий Ростовский (Туптало) не русский, а украинский святой? Может быть, Гоголь не русский писатель, а Иван Поддубный лишь украинский борец? Или Кирилл Разумовский не Российский государственный деятель? А Игорь и Иван Сикорские, Николай Пирогов, Сергей Королев, - кто они, русские или украинцы? Ну, давайте тогда рвать по живому и переписывать всю историю России в унисон и в угоду новым прозападным веяниям и чаяниям ревизионистов и националистов-русофобов всех мастей. Кому это будет выгодно? К чему всё это приведёт? Да и вся малороссийская литература - есть лишь часть великой общерусской литературы, ведущей своё начало от литературы Древней Руси. Украина (Малороссия) - только своеобразный цвет, колорит России, её яркая особенность, но не генетическая обособленность. Все самые выдающиеся достижения Россия осуществляла когда была в крепком и неразрывном единстве с Малороссией-Украиной. И само название «Украина» имеет значение вовсе не «краины» (края), как теперь пытаются трактовать украинские националисты, но окраины. Окраины чего? Ответ очень прост. Когда юго-западная Русь в конце XVI века в составе Великого княжества Литовского была присоединена к Польше, её стали называть Украиной (то есть окраиной) Речи Посполитой, а людей, населявших эту территорию -украинцами… Татарское нашествие полностью разорило нынешнюю территорию Украины-Малороссии. Эти земли совершенно опустели. В XV-XVI в., как свидетельствует Малый энцеклопедический словарь Брокгауз-Ефрона, земли заселяются вновь "выходцами с Северной и Восточной Руси, образующими вольные казачьи общины" ( стр. 1822, т. 4). О какой же расовой украинской чистоте может идти тогда речь вообще, даже если предположить, что некогда здесь проживал отличный от русских народ-этнос?... В XIX веке по очень точному наблюдению Игоря Борисовича Калмыкова, известного читателям по псевдониму Григорий Климов, на территории России стали появляться в большом количестве люди-вирусы, из различных групп (анархисты, нигилисты, террористы, декаденты, националисты, масоны и т.д.). Эти люди подобно раковым клеткам заражали общество, разрушали гармонию страны, парализуя здоровые силы и порождая смуты, бунты и революции. Климов относил таких людей к легионерам сатаны и считал, что среди них очень много людей извращенцев с садистскими наклонностями. Не избежала влияния этих сил и украинская тема. Несколько масонских адептов стали искусственно заражать массы идеей независимости Украины от России. Так, достоверно 12

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

известно, что один из самых видных идеологов самостийности Украины Михаил Грушевский (именем которого названа одна из центральных улиц Киева) был видным деятелем масонства, а в 1914 году арестовывался за шпионаж в Пользу Австро-Венгрии. Принадлежал к масонству и небезызвестный Симон Петлюра... «Могущество России может быть подорвано только отделением от неё Украины... необходимо не только оторвать, но и противопоставить Украину России. Для этого нужно только найти и взрастить предателей среди элиты и с их помощью изменить самосознание одной части великого народа до такой степени, что он будет ненавидеть всё русское, ненавидеть свой род, не осознавая этого. Всё остальное - дело времени»...

- писал некогда канцлер Германии Отто фон Бисмарк. Вот по этому плану и найдены были, и взращены предатели Украины и России. Заправляют этими силами ныне бывшие комсомольские работники, такие как Турчинов, Тимошенко, Яценюк, а также подданные иностранных государств. Финансируют революцию, как и в прошлые времена, Порошенко-Вальцман, хозяин "5-го канала"; Коломийский, Фирташ, Пинчук, Тарута и многие-многие другие, включая американских бизнесменов, задействованных во всех так называемых русских революциях XX века. И сейчас как никогда необходимы не патриоты-разрушители, а патриоты-объединители. Нужны люди с государственным мышлением, подобно Ярославу Мудрому, Богдану Хмельницкому, Кириллу Разумовскому, святым князьям Владимиру Великому и Александру Невскому; подобно патриотам Великой России, каковыми были до глубины души своей Николай Гоголь и Николай Черняев. Только в единстве Украины и России залог нашего будущего, наших грядущих побед! В.К. Невярович. Россия.

Изощренные слова губят добродетель. Несдержанность в мелочах погубит великое дело.

Легко иметь все общее, когда ни у кого ничего нет.

(Терри Пратчетт)

(Конфуций)

Сокол пролетал над отчим краем, Затуманила печаль глаза, Дом родной, что был недавно раем, Разметала лютая гроза...

Хлопчики орлами вырастали Радость матерей и гордость жён. За родные Запорожья дали Отдавали жизнь, покой и сон...

Здесь, бывало, мирными волнами Золотая хаживала рожь... Вишня хату наполняла снами, И, казалось, каждый день хорош.

Вновь пленяют мирные картины Жадный взор коварных чужаков: Запорожцам - на краю трясины Строят «замок» из обмана и оков

В белых мазанках над колыбелью Напевали матери про Сечь, Про каштаны с соловьиной трелью, И коварный, страшный вражий меч...

И помчалось вороньё на брата За Мираж, что манит за «бугор»... А в полях - обугленная хата. Мёртвой матери - как стон - укор.

А потом вставали на колени И святым молились образам: В час беды, на жизненной ступени, Внемли, Боже, детушек слезам!

Где под вишней песни раньше пели, Груда битых стёкол под окном. На обломках детской колыбели Сокол слёзы стряхивал крылом.

16-20 06/2014

Тамара Малеевская.

Брисбен.

13

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

1 Я разбирал старую библиотеку в Остафьеве, родовом, теперь оскудевшем именье графов Остафьевых, последний потомок которых мотается еще где-то по свету. Среди исторических и масонских книг попалась мне тетрадь из голубоватой бумаги во всю величину листа. На заглавном листе было выведено: «Дерзание души, или Правдивый дневник». Дальнейшее оказалось записками крепостного человека Ивана Вишнякова, посланного в Петербург преуспевать в художестве, ибо с малых лет он оказывал в этой области отменное дарование... Срок петербургского учения положен был три года, в конце его Вишняков должен был написать портрет самого графа - за глаза, по памяти. «Сия задача, - пишет Вишняков, - коварна и хитра; господин желает знать, сколь благодетельный образ его отпечатан в моем сердце и какие чувства питает в себе раб, отошедший на мнимую и недолгосрочную свободу». Денег на дорогу и ученье «выдано Вишнякову шестьдесят пять рублев», коих хватило лишь на два месяца в Петербурге, где и начинается этот дневник. Вначале Вишняков рассказывает, как поселился он на Грязной улице (ныне Николаевской), как познакомился на мосту с одним франтиком, показывавшим ему издали академию и затем ловко выманившим у него трешницу - последнее, что было в кармане. Как, дежуря у ворот академии, Вишняков увидел, наконец, ректора, быстро вышедшего из подъезда прямо в сани. Вишняков без шапки побежал за его санями, и уже посредине Невы ректор, отогнув воротник, покосился на бегущего. Как тут же, на льду, принял он прошение и рисунки. Как спустя неделю страшного ожидания Вишняков был зачислен в натуральный класс... С Грязной Вишняков переезжает на Васильевский, к немцу Карлу Карловичу - подрядчику, и добрый немец учит скромного жильца писать вывески, получая с мясной вывески послужившее моделью мясо, с зеленной - фрукты и овощи, - словом, платой служили изображаемые предметы. В работе этой и в посещении натурного класса проходят три года. Дневник наполнен рассуждениями вроде: «Во сне мы видим формы и линии, а краски только чувствуем; на картине же, наоборот, видим краски, а формы и линии чувствуем; но между искусством и сновидениями несомненно существует связь...» В конце третьего года Карл Карлович, посвященный во всю жизнь Вишнякова, настаивает, чтобы жилец его начал, наконец, графский портрет. Вишняков с неохотой берется за работу и, начиная после долгого перерыва вспоминать знакомый образ, чувствует себя вновь крепостным, рабом, человеко-животным. Сама рука выводит на полотне крупное старческое лицо, крючковатый нос, отвислые щеки, морщины своеволия и гнева. Весь опыт художника и хладнокровие изменяют ему, Вишняков со страхом видит, как на образующемся, будто чудом, страшном лице все яснее выступают беспощадные выпуклые, в кровяных жилках, живые глаза. И Вишняков заносит в дневник: «Это не портрет, а чудовищная карикатура. Я не могу найти в нем ни одной благородной черты. Одно спасение - правдивый вопль души, быть может, граф поймет. Когда я уезжал, он раскрыл окно и крикнул: «Помни, на три года даю тебе свободу; коли употребишь ее с толком, тогда посмотрю, подумаю; а без толку - пеняй на себя!» Зачем он дал мне эту надежду? Я скован и как в бреду». Отсюда привожу подлинные его записки, касающиеся неожиданной и роковой для него встречи.

2 «Карл Карлович зашел ко мне сообщить, что на Морской требуется вывеска в гастрономической лавке. Сказав, Карл Карлович затянулся из фарфоровой трубки, на височках его появились добрые морщинки, подмигнув одним глазом, он удалился на скрипучих, опрятно начищенных сапожках... Добрейший, милейший Карл Карлович! Если бы я только не был так угнетен, чего бы только не сделал в благодарность за все твои заботы! Я разложил на лавке горшки с красками, олифу и кисти и, поставив все это на голову, поплелся в город. Проходя по Николаевскому мосту, я замечтался, созерцая величие реки с опрокинутыми в ней дворцами, скользящими баркасами и парусными кораблями у гавани и, не заметив, свернул на набережную, где постовой загородил дорогу: «Сворачивай на Конногвардейский, маляр». Восхищенный, я глядел на перспективу набережной, где, удаляясь, шел какой-то сутулый человек в цилиндре и поношенной шинели. На Морской я сразу нашел лавку и окликнул хозяина, который повел меня к стойке, предложив, довольно грубовато, выбрать фрукты для натюрморта, причем подсовывал попорченные, но я выбрал шесть французских яблок, шесть груш, ананас, три кисти винограда и 14

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

лимоны - все без пятнышка, уверив, что могу рисовать только с доброй натуры, и, захватив все это, ушел на двор, где была уже приготовлена вывеска. Двор в этом доме проходной; под воротами кричат татары; принимался играть шарманщик, наводя тоску. С теневой стороны в раскрытых окнах лежали, переговариваясь, квартиранты, но я увлекся работой, думая лишь об одном: найти в стоящей передо мной горке фруктов нетленную красоту, - она и в сладком соке яблока, и в запахе ананаса, и в линиях женского тела, и в мечте художника - одна. Вдруг я почувствовал, что за спиной остановился кто-то; я оглянулся и узнал того господина с набережной. Он был темно-русый, сутулый, в складках его капюшона забилась пыль. Правую руку с вытянутым пальцем он поднял, словно призывая ко вниманию, черные, как маслины, продолговатые глаза его так и горели от удовольствия.

- Отлично, - сказал он глуховатым голосом, - одна природа истинна, и, Боже мой, как она хороша! Я покраснел от удовольствия; незнакомец поднялся на цыпочки, отступил, слегка нагнув голову и внимательно осматривая меня.

- Вы ученик академии? - спросил он.

- Точно так, - ответил я. - А это - лишь заработок: за вывеску я получу всю горку фруктов, которые и продам. Незнакомец щелкнул языком; - Вот, вот, это мне и нужно. Мне хочется зайти к вам, посмотреть работы. Я живо поклонился и поблагодарил, прося не побрезговать моей скромной комнатой. Незнакомец засмеялся и отошел, крича: - Так я приду. К вечеру я окончил вывеску, отнес фрукты знакомой булочнице, взял у нее денег, купил свечей, ситнику и в сумерках прибежал домой. Из комнаты пришлось вымести пропасть мусору и вытереть повсюду пыль; из-под дивана я вынул этюды, положил их на край стола и к свече поближе пододвинул мольберт с портретом его сиятельства. Гость так и не пришел, и я весь вечер проглядел на портрет... Ах, пусть он знает, что я не скрыл от него ни единой мысли. Какими же, как не ужасными, должны быть его глаза. Я помню, когда в гневе они останавливались на провинившемся: нижнее веко, дрогнув, забегало на зрачок, верхнее покрывалось бровью, поджимались углы у висков. Однажды провинилась моя мать; он так поглядел на нее, что она, крича, упала на землю. Знаю: что бы я ни сделал, куда бы ни скрылся, глаза всюду отыщут и покарают. Я не могу изобразить их спокойными! Они, как живые, сами раскрылись на горе мне. Я заснул головой на тетради. Свеча нагорела грибом; в полночь я проснулся, снял со свечи, задул ее и лег, зная, что до утра будут мучить сны. Ведь, сколько угодно я могу видеть себя во сне свободным, видеть себя славным другом самого Иванова, тем хуже будет пробуждение... Карл Карлович разбудил меня рано и позвал пить кофе. Я рассказал о вечернем незнакомце, и добрый немец посоветовал не ходить пока в академию, а писать портрет, чтобы показать гостю хорошую работу, товар лицом. Я так и сделал. Незнакомец тогда восхищался моим натюрмортом, и я вознамерился вложить яблоко в руку графа, для чего надо было приподнять его руку, согнув в локте. Но скоро веселое мое настроение пропало, когда я увидел, что рука графа не хочет подниматься и брать яблоко. Проработав до вечера, я все вновь написанное снял ножом и, уже при свече, поставил руки на место. И мне показалось, что упрямые руки графа будто вцепились в раму. Гость все же пришел однажды, около полудня. Приветливо поздоровавшись, сел на диван и начал с любопытством оглядывать комнату. Когда он заметил портрет, лицо его выразило такое удивление, даже испуг, что я спросил в ту же минуту: - Ужели так плохо?

- Удивил, батенька, право удивил, - проговорил гость, - а ведь он живой! Конечно, эти глаза видят и следят... Кто он? Почему вы его пишете? Вы боитесь его? Гость задал пятьдесят вопросов, и я поспешил рассказать свою жизнь и прочел отрывки из дневника. Когда окончилось чтение, глаза гостя были обращены к окну, словно не видя ни окна, ни комнаты, ни меня. На лукавых губах его играла усмешка. Мы долго сидели молча. Наконец он поднялся, рассеянно пожал руку и вышел, сказав уже на пороге: - Я еще приду. ...Портрет следит за мной, глаза его всегда находят мои зрачки, куда бы я ни отошел. При свече они так пристальны, что я повернул портрет к стене, но тотчас поставил обратно, думая, что он обидится. Прошла неделя. Я не могу работать, он мучит меня даже ночью. Вчера, за15

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

крывшись одеялом, я долго лежал без сна. Мне казалось, что он высунется из рамы Я решил уничтожить его: все равно так жить нельзя. Я взял нож у Карла Карловича, на цыпочках вошел к себе и, стоя около портрета, попробовал на пальце лезвие. Ножик упал, разрезав мне сапог. Я не могу! я уверен - он узнает, что я покушался на него, как вор, как убийца... Вчера около полуночи я проснулся. Сон слетел с меня, сердце стукало, поджилки тряслись, как мышь. Он вылез из рамы и, огибая стол, подошёл ко мне. Когда он сел на диван, я живо подобрал ноги...

- Где спички? - спросил он. - Я набил себе шишку. Я живо соскочил и взял свет, - на диване сидел мой гость в пыльной шинели, в руке он держал сверток.

- Он все еще здесь? - спросил гость, глядя в темный угол на портрет. Я поспешил выразить живейшую радость его приходу, но гость перебил меня: - Вы послушайте первую часть повести, она еще переделается много раз, - насупившись, он поглядел на меня, пододвинул подсвечник, кашлянул и прочел глухим голосом: «Портрет». «Портрет», - повторил он, чудно усмехаясь: - «Нигде столько не останавливалось народа, как перед картинною лавкою на Щукином дворе. Для меня до сих пор загадка - кто поставляет сюда свои произведения, какие люди, какою ценою?» Я слушал повесть стоя, и глядел на гостя - на длинный, почти в половину лица его нос, тень от которого падала до конца острого подбородка, а по сторонам усмехались приподнятые углы губ. По мере чтения, прядь напомаженных волос сползла на глаза, и голос его стал ясный и выразительный. А потом я начал понимать и содержание повести... Гость кончил, когда свеча догорела. Свернул медленно рукопись.

- Вот, - сказал он. И помолчав, спросил сердито: - Нравится? Я прижал руки к груди, глаза мои были полны слез.

- Ну то-то, - уже мяско проворчал он. - Видели, какие чудеса бывают..? И, уже уходя, надев цилиндр, он остановился перед портретом. Рукопись торчала у него из кармана сюртука. И вдруг, глядя на его длинноносый профиль, на цилиндр и оттопыренный сзади карман, я вспомнил всем известную карикатуру! И, страшно испугавшись, понял - кто мой гость... ...Сейчас посыльный принес письмо от графа. Граф прибыл на днях и требует к себе меня, вместе с портретом и дневником».

Здесь рукопись кончается словом «Аминь», а дальше следует приписка: - «Граф потребовал заполнить последнюю страницу. Я никогда не забуду, никогда не пойму, как все случилось. Я пришел к его сиятельству на Сергиевскую, к восьми поутру, и до двенадцати ждал на кухне. Лакеи, заходя, заговаривали со мной, и на мои ответы покатывались со смеха. Наконец один из них вбежал запыхавшись, и потребовал к графу дневник и портрет, а мне приказал ждать. Я сидел у окна и ожидал, что вот услышу громовой голос графа, тяжелые, как смерть, его шаги. К вечеру я очень ослабел и попросил напиться. Из лакейских разговоров узнал, что граф уехал в театр. Прислуга легла спать, оставив лампадку, а я продолжал сидеть, уж не боясь, потому что стало все равно. На колени мне прыгнул кот, я погладил его, он ткнулся мне в шею и обнял лапами. Тогда я стал плакать про себя. Наконец в доме вновь захлопали двери, - граф вернулся и лег спать. Наутро тот же лакей, что относил портрет, опять запыхавшись, вбежал и крикнул: - Вишняков, к графу! Граф в нижнем белье стоял у печки, грея зад. Рассматривая с большим любопытством, он подпустил меня на пять шагов и сказал басом: - Хорош..! Я молчал, опустив голову.

- Изуродовал меня навек! Злодеем выставил для потомства! - продолжал граф. - Вчера в театре Николай Васильевич Гоголь на меня пальцем указал. А ты понимаешь, что даже государю известно, чей портрет описан в повести у Николая Васильевича? А? По-твоему, мне теперь нужно глаза себе выколоть? А? - грохнул граф. Наступило молчание. Затем лиловые губы его брезгливо усмехнулись, и я увидел, как он медленно потащил из-за спины мою тетрадь.

- Ступай и допиши! - сказал он. - Потом зайдешь в контору, получишь вольную. А тетрадь оставишь мне. Ноги мои подкосились, я подошел к графу и поцеловал ему руку.» А.Н. Толстой.

16

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

Н

а подготовку к экзамену по географии дали три дня. Два из них Маничка потратила на примерку нового корсета с настоящей планшеткой. На третий день вечером села заниматься. Открыла книгу, развернула карту и - сразу поняла, что не знает ровно ничего. Ни рек, ни гор, ни городов, ни морей, ни заливов, ни бухт, ни губ, ни перешейков - ровно ничего. А их было много, и каждая штука чем нибудь славилась. Индийское море славилось тайфуном, Вязьма - пряниками, Пампасы - лесами, Льяносы степями, Венеция - каналами, Китай - уважением к предкам. Все славилось! Хорошая славушка дома сидит, а худая по свету бежит - и даже Пинские болота славились лихорадками. Подзубрить названия Маничка еще, может быть, и успела бы, но уж со славой ни за что не справиться. «Господи, дай выдержать экзамен по географии рабе твоей Марии!» И написала на полях карты: «Господи, дай! Господи, дай! Господи, дай!» Три раза. Потом загадала: напишу двенадцать раз «Господи, дай», тогда выдержу экзамен... Написала двенадцать раз, но, уже дописывая последнее слово, сама себя уличила: «Ага! Рада, что до конца дописала. Нет, матушка! Хочешь выдержать экзамен, так напиши еще двенадцать раз, а лучше и все двадцать». Достала тетрадку, так как на полях карты было места мало, и села писать. Писала и приговаривала: «Воображаешь, что двадцать раз напишешь, так и экзамен выдержишь? Нет, милая моя, напиши-ка пятьдесят раз! Может быть, тогда что нибудь и выйдет. Пятьдесят? Обрадовалась, что скоро отделаешься! А? Сто раз, и ни слова меньше...» Перо трещит и кляксит. Маничка отказывается от ужина и чая. Ей некогда. Щеки у нее горят, ее всю трясет от спешной, лихорадочной работы. В три часа ночи, исписав две тетрада и кляпспанир, она уснула над столом.

*** Тупая и сонная, вошла она в класс. Все уже были в сборе и делились друг с другом своим волнением.

- У меня каждую минуту сердце останавливается на полчаса! - говорила первая ученица, закатывая глаза. На столе уже лежали билеты. Самый неопытный глаз мог мгновенно разделить их на четыре сорта: билеты, согнутые трубочкой, лодочкой, уголками кверху и уголками вниз. Но темные личности с последних скамеек, состряпавшие эту хитрую штуку, находили, что все еще мало, и вертелись около стола, поправляя билеты, чтобы было повиднее.

- Маня Куксина! - закричали они. - Ты какие билеты вызубрила? А? Вот замечай как следует: лодочкой - это пять первых номеров, а трубочкой пять следующих, а с уголками... Но Маничка не дослушала. С тоской подумала она, что вся эта ученая техника создана не для нее, не вызубрившей ни одного билета, и сказала гордо: - Стыдно так мошенничать! Нужно учиться для себя, а не для отметок. Вошел учитель, сел, равнодушно собрал все билеты и, аккуратно расправив, перетасовал их. Тихий стон прошел по классу. Заволновались и заколыхались, как рожь под ветром.

- Госпожа Куксина! Пожалуйте сюда. Маничка взяла билет и прочла. «Климат Германии. Природа Америки. Города Северной Америки»…

- Пожалуйста, госпожа Куксина. Что вы знаете о климате Германии? Маничка посмотрела на него таким взглядом, точно хотела сказать: «За что мучаешь животных?» - и, задыхаясь, пролепетала: - Климат Германии славится тем, что в нем нет большой разницы между климатом севера и климатом юга, потому что Германия, чем южнее, тем севернее... Учитель приподнял одну бровь и внимательно посмотрел на Маничкин рот.

- Так-с!.. - Подумал и прибавил: - Вы ничего не знаете о климате Германии, госпожа Куксина. Расскажите, что вы знаете о природе Америки? Маничка, точно подавленная несправедливым отношением учителя к ее познаниям, опустила голову и кротко ответила: - Америка славится Пампасами. Учитель молчал, и Маничка, выждав минуту, прибавила чуть слышно: 17

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

- А Пампасы Льяносами. Учитель вздохнул шумно, точно проснулся, и сказал с чувством: - Садитесь, госпожа Куксина.

*** Следующий экзамен был по истории. Классная дама предупредила строго: - Смотрите, Куксина! Двух переэкзаменовок вам не дадут. Готовьтесь как следует по истории, а то останетесь на второй год! Срам какой! Весь следующий день Маничка была подавлена. Хотела развлечься, и купила у мороженщика десять порций фисташкового, а вечером, уже не по своей воле, приняла касторку. Зато на другой день - последний перед экзаменами - пролежала на диване, читая «Вторую жену» Марлитта, чтобы дать отдохнуть голове, переутомленной географией. Вечером села за Иловайского и робко написала десять раз подряд: «Господи, дай...» Усмехнулась горько и сказала: «Десять раз! Очень Богу нужно десять раз! Вот написать бы раз полтораста, другое дело было бы!» В шесть часов утра тетка из соседней комнаты услышала, как Маничка говорила сама с собой на два тона: Один тон стонал: - Не могу больше! Ух, не могу! Другой ехидничал: - Ага! Не можешь! Тысячу шестьсот раз не можешь написать «Господи, дай», а экзамен выдерживать - так это ты хочешь! Так это тебе подавай! За это пиши двести тысяч раз! Нечего! Нечего! Испуганная тетка прогнала Маничку спать.

- Нельзя так! Зубрить тоже в меру нужно... Переутомишься - ничего завтра ответить не сообразишь. В классе старая картина. Испуганный шепот и волнение, и сердце первой ученицы, останавливающееся каждую минуту на три часа, и билеты, гуляющие по столу на четырех ножках, и равнодушно перетасовывающий их учитель. Маничка сидит и, ожидая своей участи, пишет на обложке старой тетради: «Господи, дай!» Успеть бы только исписать ровно шестьсот раз, и она блестяще выдержит!

- Госпожа Куксина Мария! Нет, не успела... Учитель злится, ехидничает, спрашивает всех не по билетам, а вразбивку.

- Что вы знаете о войнах Анны Иоанновны, госпожа Куксина, и об их последствиях? Что то забрезжило в усталой Маничкиной голове: - Жизнь Анны Иоанновны была чревата... Анна Иоанновна чревата... Войны Анны Иоанновны были чреваты... Она приостановилась, задохнувшись, и сказала еще, точно вспомнив наконец то, что нужно: - Последствия у Анны Иоанновны были чреватые... И замолчала. Учитель забрал бороду в ладонь и прижал к носу. Маничка всей душой следила за этой операцией, и глаза ее говорили: «За что мучаешь животных?»

- Не расскажете ли теперь, госпожа Куксина, - вкрадчиво спросил учитель, - почему Орлеанская дева была прозвана Орлеанской? Маничка чувствовала, что это последний вопрос - вопрос, влекущий огромные, самые «чреватые последствия». Правильный ответ нес с собой: велосипед, обещанный теткой за переход в следующий класс, и вечную дружбу с Лизой Бекиной, с которой, провалившись, придется разлучиться. Лиза уже выдержала, и перейдет благополучно...

- Ну с? - торопил учитель, сгоравший, по видимому, от любопытства услышать Маничкин ответ. - Почему же ее прозвали Орлеанской? Маничка мысленно дала обет никогда не есть сладкого и не грубиянить. Посмотрела на икону, откашлялась и ответила твердо, глядя учителю прямо в глаза: - Потому что она была девица. Надежда Тэффи.

18

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

Письма читателей Здравствуйте, Тамара Николаевна! Сообщаем, что редакционная комиссия рассмотрела Вашу заявку и приняла решение номинировать Вас на Национальную литературную премию «Писатель года 2014». Вы прошли отборочный тур и получаете право издать свои произведения в альманахе для членов Большого жюри. ........ Апрель-2014 Администрация портала Проза.ру www.proza.ru

28-4-2014 Спаси Господи!

Очень интересный и глубокий журнал! Стихотворение "Мы - русские" пронзило. С уважением, Юлия Богиня. сайт «Свете Тихий».

28-4-2014

Тамара, добрый день! Большое спасибо Вам за публикацию! Отправляю три небольших рассказа... С уважением, А. Лопатин. Россия.

Здравствуйте, Тамара! Благодарю за "Жемчужину". Лучшего подарка в эти тревожные для нас дни трудно и представить! «Лучик света в темном царстве» Ваш журнал. Посылаю несколько новых стихотворений и одну статью на Украинско-Крымскую тему. Если подойдут для публикации, был бы рад и признателен... Всего Вам доброго. Спасибо, что помните ещё меня. Владимир Невярович. Россия.

28-4-2014

28-4-2014 Поздравляю с выходом нового журнала, Тамара. Читать некогда, уж простите, книга

выходит из печати, газета горит, концерт пасхальный и презентация книги нашей тоже горит. А еще и работа. На все стороны не разорвешься. Скоро буду объявлять о сборе материалов во второй выпуск альманаха. Выбираю тему. Но точно будет о святых местах, дорогих сердцу наших авторов. Ваш журнал нужно поставить на сайт "Свете Тихий". Просить админа или вы уже научились сами это делать? Светлана Тишкина. Луганск.

28-4-2014 Спаси Господи Вас,

Тамара, за журнал. Крепости сил Вам телесных и душевных для трудов во славу Божью. прот. Василий Мазур. г. Херсонес.

28-4-2014 Дорогая Тамара! От всей души поздравляю с Днем рождения и желаю прежде всего здоровья, семейного благополучия, ну а творческие удачи само собой разумеются! Поздравляю и с очередным номером "Жемчужины"! Владимир Иванов-Ардашев. Россия.

30-4-2014 Большое спасибо за журнал.

С уважением, В. Шулдяков. Россия.

14-5-2014 Здравствуйте Тамара! Благодарю Вас за 58 номер Жемчужины - прекрасный номер! Много замечательных работ - как всегда порадовал своими работами прот. Василий Мазур. Его работа Рассвет стоит на паперти смущённый и прекрасные работы: прот. Алексея Зайцева, Михаила Шмейссера - Пасхальный День,А.И. Несмелова - Москва Пасхальная, Виктории Кузьминской - подарки от добрых сердец читателям к Празднику Светлого Христова Воскресения. Авторам – спасибо, и уважение за их прекрасные работы... Ваше Хокку становится всё более Восточным: «У берега всплеск» - достойное завершение. Пока человек наслаждается явной картиной мира, он не замечает важных - не менее прекрасных мелочей: «Всплеск» - может рыба ушла на глубину, или камень упал в воду, или ночная птица приводнилась, а быть может... Спасибо за работу - мал золотник - но дорог... Жду публикаций новых Ваших Восточных работ. С уважением. Евгений Кульба. Россия. Здравствуйте, Тамара Николаевна! Спасибо за письмо и за подсказку о сайтах. С большим интересом и с таким же удовольствием просмотрел оба выпуска журнала (57-58). Замечательные! Успехов Вам и на будущее! С уважением! В. Колабухин. Ярославль 16-5-2014

19

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

... Я - литератор без выдумки, и каждое действующее лицо мое ткань, сочетаемая из множества «человеческих документов».

А.В. Амфитеатров.

«Кто он? Беллетрист? Критик? Публицист? Хроникер? Репортер? На каждый вопрос приходится отвечать «нет», а на все вместе «да». Так писала о характере творческого дарования А.В. Амфитеатрова З.Н. Гиппиус, критик из противоположного литературного лагеря.

Александр Влентинович Амфитеатров родился 14 декабря 1862 года в Калуге в семье протоиерея Валентина Николаевича Амфитеатрова, впоследствии настоятеля Архангельского собора в Москве, известного проповедника и автора трудов по ветхозаветной истории. В родословной Амфитеатрова немало имен, стяжавших славу на духовном поприще и внесших вклад в русскую духовную культуру: Филарет - митрополит Киевский, Антоний архиепископ Казанский, Я.К. Амфитеатров - профессор Киевской духовной академии, Е.В. Амфитеатров - прфессор Вифанской духовной академии, С.Е. Раич, переводчик Тассо и Ариосто. (См. Венгеров С.А. «Критико-биографический словарь русских писателей и ученых», 1904. Т. 6. С. 131.)

Со стороны матери Амфитеатров приходился племянником прфессору политической экономии Московского университета А.И. Чупрову, которому писатель посвятил свой роман «Восьмидесятники». По словам самого Амфитеатрова, «русскому языку его выучил отец, хороший стилист и знаток изящной литературы». (См. - Венгеров С.А. «Критико-биографический словарь русских писателей и ученых». Пб., Т.6. С.334.) Амфитеатров окончил юридический факультет Московского университета в 1885 году. Еще студентом будущий литератор сотрудничал в юмористическом журнале «Будильник», где выступал под псевдонимами «Амфи», «Мефистофель из Хамовников», «Spiritus familiaris». Здесь состоялось его знакомство с А.П. Чеховым, о котором Амфитеатров всегда вспоминал с благодарностью и любовью. Амфитеатров посвятил А.П. Чехову мемуарный очерк и рассказ «Сыщик». Однако сближение с московскими литераторами 80-х годов не помешало Амфитеатрову сделать поначалу неожиданный профессиональный выбор. Обладая незаурядными музыкальными способностями, Амфитеатров решил посвятить себя оперной карьере: был учеником классов пения, затем уехал в Италию для совершенствования вокального мастерства. Амфитеатров два сезона выступал в опере Тифлиса и Казани. Но не музыка стала его судьбой. С конца 80-х годов он полностью отдается литературной работе. Еще будучи в Италии, Амфитеатров, одновременно с музыкальными занятиями, сотрудничал в газете «Русские ведомости». В тифлисском «Новом обозревании» он печатал фельетоны под псевдонимом «Сюрприз». В 1891 г. Амфитеатров возвратился в Москву. С этого времени начинается его работа в газете «Новое время», и фельетоны, подписанные «Old Gentleman», пользуются неизменным читательским успехом. В 1896 году Амфитеатров перебирается в Петербург, продолжая писать фельетоны для «Нового времени». Этот период Амфитеатров расценивал как «первый фазис» своей литературной деятельности. Поездка в Польшу в 1897 г. в качестве корреспондента сильно повлияла на взгляды писателя, поколебала, по его собственным словам, доверие к «охранительству и национализму». В 1899 г., когда он пережил период «мучительного нравственного перелома», Амфитеатров решает создать собственный печатный орган и, вместе с В.М. Дорошевичем, знакомым еще по работе в «Будильнике», приступает к изданию газеты «Россия». Однако 14 января 1902 года газета подвергается репрессиям за фельетон Амфитеатрова «Господа Обмановы» - острый памфлет на царствующий дом. Автор фельетона был выслан в Минусинск, но в 1903 году Амфитеатров был переведен в Вологду высочайшим соизволением, учитывая заслуги отца. В ссылке он создает цикл очерков «Сибирские этюды», которые современная критика, отмечая бойкость публицистического пера автора и значительность обрисованных им народ20

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

ных характеров, сравнивала с «Сибирскими очерками» Д.Н. Мамина-Сибиряка. Амфитеатров пристально всматривался в новый для него мир, интересовался бытом и нравами местного населения. Накопленный этнографический материал оказался необходимым писателю в работе над повестью «Побег Лизы Басовой». Именно в годы первой ссылки литература стала его жизнью. Амфитеатров писал известному историку литературы С.А. Венгерову: «Я в Вологде, вероятно, осужден сидеть долго. Здесь ближе к центрам, зато с мелочами «надзора» пристают больше, чем в Минусинске. Ну, да, раз работать не мешают, все ничего». В 1903 году Амфитеатрову было разрешено поселиться под Петербургом, и он, возвратившись из ссылки, сразу же включается в журналистскую деятельность, способствуя успеху газеты «Русь» своими статьями и фельетонами. Однако активность Амфитеатрова быстро пресекается: за статью в защиту студентов Горного института, обвиненных в прояпонских настроениях, Амфитеатров вновь выслан в Вологду. Здесь он продолжает работу над статьей о венгеровском издании сочинений Шекспира, ведет активную переписку с деятелями русской культуры. Примечательно его письмо к Н.А. Римскому - Корсакову. «Перечитывал я сегодня старейшие комедии Островского. Наслаждался и горевал: страшно они дряхлеют, теряется в новом веке понимание их бытовой стороны, поколение 1910 - 20-х годов будет смотреть на них с таким же любопытством к архаическому, как мы на «Бригадира». Даже в Вологде, откуда я Вам пишу, быт Островского умер и забывается. А в столицах от старого Островского сохраняет драматический интерес только «Гроза», да и то - больше как экзаменационная трагедия: для трагического актера «Гамлет», для драматической премьерши - «Катерина». «Бедность не порок» давно превращена в представление для масляничных гуляний, т.е. сдана в архив». (Гос. Публичная библиотека им. М.Е. Салтыкова-Щедрина, ф. 640, оп. 1, № 838, л. 1.) Амфитеатров предлагал Римскому-Корсакову написать оперу по комедии Островского «Бедность не порок». (Ответ Н.А. Римского-Корсакова был опубликован: «Энергия», под ред. А.В. Амфитеатрова. СПб., 1914. Вып.2.)

Во время пребывания Амфитеатрова в ссылке, у него окрепла мысль - как у многих художников, лишенных свободы творчества - о необходимости покинуть Россию. 25 июня 1904 года Амфитеатров сообщал своему постоянному корреспонденту С.А. Венгерову: «Дела мои в прежней позиции; все больше и больше убеждаюсь, что мне нечего делать в России, да, кажется, и в «Руси», которая за мое отсутствие сильно мобилизирует охранительные кадры... Какое же влияние при таких условиях могу иметь в газете я, иногородний и псевдонимный? Повторяется вечная история: в газете будет нововременская каша, а публика будет говорить - вот как «орган Амфитеатрова» отличается, а Амфитеатрову - хоть локти кусать от бессилья в прекрасном далеке своем... Поэтому более чем когда либо хочется уехать за границу, щоб очи не бачили, на нейтральную работу». (ИРЛИ, ф. 377.) В 1905 г. Амфитеатров получает разрешение выехать за границу. Это была первая эмиграция писателя, в которой он пробыл больше десяти лет. В Париже писатель читает курс истории Древнего Рима в Русской школе социальных наук. В цикле лекций, посвященных роли женщин в общественном движении России, выступает за женщину-избирательницу, женщину - равноправную гражданку. В Париже Амфитеатров предпринимает усилия в организации независимого издания и создает журнал «Красное знамя». Новый орган придерживается «левой» демократической ориентации, хотя писатель всегда подчеркивал свою беспартийность. Цель журнала борьба с царизмом «в самодержавной его наглости и в конституционных лицемериях». В журнале сотрудничали А.И.Куприн, Д.Я. Айзман, К.Д. Бальмонт, М. Волошин, активную роль играл А.М. Горький, с которым у Амфитеатрова установились товарищеские отношения на долгие годы. (Многолетняя переписка Горького и Амфитеатрова опубликована в изд. «Литературное наследство». М., 1988. Т.94.)

После поражения революции 1905 г. Амфитеатров много думает о закономерностях общественного развития, о русской эмиграции. Размышления Амфитеатрова о судьбе России были созвучны мыслям многих представителей интеллигенции, разочаровавшихся в революционных возможностях преобразования общества. «О себе могу сказать, - писал он Венгерову, - что никогда не переживал я настроений более печальных и безнадежных. Пять лет назад я веровал в будущую конституцию и грядущие Думы; три года назад перестал верить в Думы, но веровал в бомбы. Сейчас не верю ни в Думы, ни в бомбы, - верю только во время и культурный рост народа, который возьмёт свое, но вряд ли мы успеем увидеть это. В настоящее время уповать не на что. Народ неподвижен, труслив и до изумления лишен чувства собственного достоинства. Интеллигенция бесконечно болтлива, теоретична, малочисленна, лишена опоры в народе, бессильна сама по себе и до безобразия разделена партийно и фракционно. Революция нища, 21

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

лишена единства и общего плана, полна героизма личности, но сама не знает, как и куда идет и ведет». (ИРЛИ, ф. 377.) Растерянность после поражения революции, отсутствие ясных социальных перспектив, разочарование в публицистической деятельности как факторе непосредственного воздействия на общественную жизнь привели к тому, что Амфитеатров на время отходит от публицистики и сосредотачивается в основном на «чистой» беллетристике. Как беллетрист, Амфитеатров дебютировал этюдом «Алимовская кровь» (1884), подготовившим появление романа «Людмила Верховская» (впоследствии названный «Отравленная совесть», 1890). В автобиографии писатель отмечал: «Роман обругали, но критика находила, что в авторе «что-то есть». Сам же автор, чувствуя некоторый сюжетный схематизм и бледность психологических портретов в своей первой вещи, объяснял эти недостатки стремлением к сжатости и видел в «Людмиле Верховской» «не столько роман, сколько деятельную программу для романа». Хотя сам писатель отрицал какие бы то ни было литературные влияния на него в смысле непосредственного воздействия, тем не менее определение «маленький русский Золя», данное Амфитеатрову одним из критиков («Бюллетень литературы и жизни». 1911. № 4. С. 134.), указывает на то место, которое занимал писатель в ряду литературных явлений своей эпохи. Вступление Амфитеатрова в литературу совпало с периодом знакомства русской читающей публики с творчеством Эмиля Золя. В 70-е годы появление в журнале «Вестник Европы» его очерка «Романисты - натуралисты» было встречено шумным вниманием. Начиная с 1871 и по 1893 гг. русский читатель имел возможность познакомиться с циклом его романов «Карьера Ругонов», в котором были творчески реализованы принципы «экспериментального романа». Этот интерес был подкреплен статьей русского зоалиста П.Д. Боборыкина «Реальный роман во Франции» (1876). Первые беллетристические опыты Амфитеатрова, появившиеся на этом фоне, давалили основание видеть в их авторе единомышленника Золя, литературная теория которого вскоре станет осознанным творческим ориентиром писателя. Натурализм, заявив о себе как о литературном направлении (в России он явился течением внутри реализма), выдвинул идейноэстетическую прграмму, смысл которой - в стремлении к объективному и всестороннему изображению реальности и человеческого характера, понимаемого в неразрывной связи с наследственностью и средой. При этом фантазии художника пртивопоставлялся пафос сближения искусства с наукой. Философской основой метода натурализма стал позитивизм Огюста Конта, творческие устремления писателей-натуралистов находили обоснование в эстетической теории Ипполита Тэна. Убежденным сторонником позитивизма выступил Амфитеатров. «Воспитанный в материалистическом мировоззрении, - декларировал он свои убеждения, - позитивист до мозга костей своих, я не только признаю, но и проповедую широчайшую свободу и власть художественных захватов в реалистическом искусстве. Нет рискованных тем, нет рискованных сюжетов. (Амфитеатров А.В. «Против течения». Пг., б. г. С. 12.) И действительно, объектом внимания писателя становятся вопросы, широко обсуждавшиеся русской общественной мыслью и публицистикой того времени. Проблема феминизации - в центре «публицистического романа в защиту женского равноправия», «Виктория Павловна», межсословным браком, разрушающим принятые социальные установления, посвящена целая серия рассказов, объединенных в сборнике «Бабы и дамы»; проституция как социально-психологическая проблема обсуждается в документальнопублицистической книге «Марья Лусьева»; психологические мотивы преступления анализируются в романе «Отравленная совесть» и целом ряде рассказов. «Человеческий документ», «частный случай» - необходимая объективная основа беллетристического произведения, считает писатель. «Художественную выдумку» писатель допускает для того, чтобы «придать голому факту беллетристическую обработку, ярче выяснить его окраску, механически связать действие, выделить характеристику». (А.В. Амфитеатров. Сибирские этюды. СПб., 1904. От автора.) Показательно, что в основе рассказов сборника «Бабы и дамы» сюжеты, обладателем которых Амфитеатров стал благодаря дружеской анкете. Под впечатлением «частного случая», изложенного в рассказе «Домашние новости», писатель обратился к своим друзьям с просьбой сообщить ему похожие факты, в результате чего и возник этот цикл, основанный на «человеческих документах». Герой первого романа Амфитеатрова «Отравленная совесть» - писатель Сердецкий, высказывая свое творческое кредо, как бы говорит словами самого автора: «Для меня общество - лаборатория; новое слово - человеческий документ и только». Амфитеатрова как писателя-«охотника до странных характеров, исключительных положений и настроений» привлекает человек в своих неординарных поступках, в «странных», порой патологических проявлениях («Казнь», «Черт»). При этом Амфитеатров опять-таки настойчиво подчеркивал объективную природу «исключительного». Писателю нет надобности «придумывать»: «стоит 22

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

только внимательно оглянуться вокруг себя, поискать, - и жизнь не замедлит представить вам такую действительность, что за ее причудами не угнаться фантазии самого изобретательного беллетриста». (Амфитеатров А.В. Случайные рассказы. С. 4.) Несомненным вкладом Амфитеатрова в литературу было стремление к всестороннему исследованию человека, в особенности его психики в «пограничных ситуациях», анализ роли подсознательного, к которому он обратился. В соответствии с позитивистской доктриной художественное исследование человеческой личности строилось у Амфитеатрова с опорой на научное - опытное - знание. В рассказах, вошедших в сборники «Психопаты. Правда и вымысел» (М., 1893), «Грезы и тени» (М., 1896), сделаны попытки «научным» методом объяснить медиумические явления, детально описать бред галлюцинирующей личности. У критиков были основания упрекать Амфитеатрова в увлечении подробностями психопатологических описаний, отчего явно проигрывала художественность. «Мало творчества, зато много дилетантской медицины», - замечал, в частности, В. Львов-Рогачевский («Писатель без выдумки - По поводу романов Александра Амфитеатрова» // Львов-Рогачевский. «Снова накануне: Сборник критических статей и заметок» // Львов-Рогачевский В. М., 1913. С. 117.) Однако то, в чем критики усматривали недостат-

ки амфитеатровского письма, сам автор склонен был возводить в достоинство своего метода. Включая в сборник «Грезы и тени» рассказы, жанр которых писатель определил как «фантастический», и объяснив при этом, что «фантастического» в них ровно ничего нет - «это просто попытки иллюстрировать некоторые явления из области психопатологии», Амфитеатров вновь подтверждает свое пристрастие к «исключительным случаям». (Амфитеатров А.В. Грезы и тени. М., 1896. От автора.) Известность Амфитеатрову как беллетристу принесли многотомные романы - семейные хроники. В них в наибольшей степени проявился размах писательской натуры Амфитеатрова. Это, по словам литературного критика А.А. Измайлова, «огромное литературное предприятие» под названием «Концы и начала. Хроника 1880-1910 годов» поражает масштабностью замысла: в него вошли романы «Восьмидесятники» (т. 1, 2), «Девятидесятники» (т. 1, 2). «Закат старого века» (т. 1, 2), «Дрогнувшая ночь». В серию «Сумерки божков» должны были войти двенадцать романов (в свет вышли два: «Серебряная фея» и «Крестьянская война»). Эти романы, а также задуманные, но не написанные «Шестидесятники» и «Семидесятники», по мысли Амфитеатрова, должны были составить «картину русской интеллигентско-дворянской эволюции и демократизации с николаевских времен по наше». (Письмо А.В. Амфитеатрова к А.А. Измайлову 19/5/ 1911, ИРЛИ, ф. 115, оп. 3, ед. хр. 8, л. 1) Как признавался писатель, это единственный беллетристический замысел, который владел им всю его жизнь, все остальное - этюды к той же теме. Любое беллетристическое повествование под пером Амфитеатрова превращалось в историческое. Этот факт объяснялся писателем особенностями самого времени - ускорение темпа жизни. «Гончаров и даже Тургенев, когда писали роман с действием за десять лет до своего времени, писали его как роман современный, а нам приходится его писать уже как исторический», - делился он своими наблюдениями в письме к А.А. Измайлову. Стремление Амфитеатрова создать обобщающий «образ эпохи», выявить его детерминанты, изобразить предельно широкий фон российской действительности, естественно, не давало возможности писателю углубиться в тонкости психологического анализа. Да он, собственно, и не ставил себе таких целей. Его задача - определить основные тенденции, из которых слагается общественная жизнь отдельного исторического периода. Для этой цели Амфитеатровым и был выбран особый тип «письма», который, как ему казалось, открывал возможность проникновения в невидимые законы философии истории и природы человека. Вдали от Родины Амфитеатров отметил полувековой юбилей своей писательской деятельности. В юбилейной статье И.С Шмелев проникновенно сказал о многосторонности дарования Амфитеатрова, широте его русской писательской и человеческой натуры, о его любви к живому русскому слову и его страстном писательском взгляде, пристально и жадно всматривающемся в бытие. «Он и романтист, и публицист, и историк, и драматург, и лингвист, и этнограф, и историк искусства и литературы - нашей и мировой, он энциклопедист-писатель, он русский писатель широкого размаха, большой писатель, неуемный русский талант - характер, тратящийся порой без меры». Амфитеатров умер в Италии в Леванто 26 февраля 1938 года. Материал подготовил А.Г.Сидоров

(Россия) Сидней, Австралия. 21-04-14 г.

23

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

В свое время мною было сделано невольное открытие, которым я и спешу поделиться с вами. Оказалось, что образование и грамотность, которые мы привычно считаем чуть ли не синонимами, на деле таковыми не являются. Достаточно вспомнить печально известное письмо десяти российских академиков, в числе которых значатся даже нобелевские лауреаты (?!), к тогдашнему президенту страны с требованием воспрепятствовать преподаванию в российских школах такого замечательного предмета, как «Основы православной культуры». Как и в былые, недоброй памяти, времена призывы остановить «мракобесие». Ну никак сии «ученые мужи» не могут (или не желают) взять в толк ту очевидную истину, что у русского народа с его тысячелетней христианской историей попросту нет иной культуры. Та, что есть, - православная. Так было и, хочется надеяться, будет всегда. Что они, собственно, предлагают упразднить: изучение русскими (и не таковыми) детьми, проживающими в России, основ традиционной русской культуры? Но тогда так и надо было откровенно заявить, а не упражняться в словоблудии. Во всяком случае, честнее. Вот и получается, что такие грамотные и даже высокограмотные (и, что немаловажно, каждый в своей конкретной области знаний) люди оказались попросту необразованны в том главном, сокровенном смысле этого слова, что несет в себе наш мудрый язык. И не о таковых ли поется в акафисте Матронушке, блаженной московской старице: «Радуйся, слепотствующих умом мудрецов века сего посрамляющая» (Икос 1). Помнится, авторы сего дерзкого послания (а по сути, ультиматума) главе нашего государства даже как-то гордились эдакой своей светскостью, педалировали на собственный атеизм, как твердую гарантию их некоей объективности. Не хочется даже комментировать этого, позволю себе лишь сослаться на известные слова из Священного Писания: «Сказал безумец в сердце своем: «нет Бога» (Пс. 13, 1). Да еще напомнить «мудрецам века сего» слова воистину премудрого Соломона: «…право мыслите о Господе, и в простоте сердца ищите Его, ибо Он обретается не искушающими Его и является не неверующим Ему. Ибо неправые умствования отдаляют от Бога, и испытание силы Его обличит безумных. В лукавую душу не войдет премудрость и не будет обитать в теле, порабощенном греху, ибо святой Дух премудрости удалится от лукавства и уклонится от неразумных умствований, и устыдится приближающейся неправды» (Прем. 1, 1–5). И не об этой ли великой тайне Христовой благовествует святой апостол Павел, обращаясь к первым христианам: «Посмотрите, братия, кто вы, призванные: не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных; но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее, - для того, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом... чтобы было, как написано: хвалящийся хвались Господом» (1 Кор. 1, 26–30, 31). Как важно, наверное, вникать в подлинный смысл привычных слов, не сулящих, казалось бы, никакой новизны. Известно, что восприятие какого-либо предмета или явления во многом зависит от того, с каких позиций мы их воспринимаем. Меняется ракурс - и тогда слова, привычные слуху и не сулящие, казалось бы, ничего нового, приобретают совершенно иной смысл. Блистают - как дивной красоты алмаз - многоцветием граней. И тогда по-новому осознаешь, кажется, давно известное: что в том же слове образование содержится очень важная для всех нас и тех, кто учит, и тех, кто учится - информация. Ведь корень этого слова - образ, то есть икона. Сам язык наш многомудрый подсказывает нам, тугоухим, что самое главное для «образователей» всех ступеней вовсе не передача суммы неких знаний. Это подразумевается само собой. Куда важнее, оказывается, восстановление в человеке образа Божия. Да-да, извечное христианское стремление вернуть человеку, созданному по образу и подобию Божию, иконичность, некогда им трагично утраченную. Нам, Иванам, не помнящим своего высочайшего родства, русский язык настойчиво напоминает о нем, зовет прежде к постижению - еще до законов физики и химических формул, до математических уравнений и правил грамматики - именно этого совершенства. А потому безобразие - есть именно потеря образа Божия. И как же понятна 24

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

становится наша любовь к иконам, трепетное к ним отношение, ведь образ всегда стремится к первообразу. Вдумаемся, привычное питание человека воспринимается нами как насущная потребность, не подлежащая никакому сомнению. Но что же тогда есть воспитание? Какая между ними разница? Наверняка такая же, как между хождением и восхождением. И вправду, если результат питания, простите великодушно, привычно устремлен банально вниз (вспомним классическую иллюстрацию процесса пищеварения из школьного учебника биологии), то вектор подлинного воспитания, напротив, направлен к Горнему. Справедливости ради следует отметить, что бытует еще мнение о том, что воспитание - это восполнение питания, дополнение к естественному питанию плоти, памятуя о двухсоставности человека. Считаю, что оно никак не противоречит первому. Младшая дочь моя, ученица девятого класса обычной московской средней школы, поведала нам занимательную историю, которой хотелось бы поделиться с вами. Учительница литературы предложила всему классу прочесть на память молитву «Отче наш». И в результате (весьма печальном) из двадцати восьми учеников, двадцать из которых природные русские люди, только двое, как выяснилось, знали Господню молитву. И это в Москве, призванной стать Третьим Римом! Самое же интересное случилось позже: как только прозвенел звонок с урока, товарищи окружили этих двух с просьбой переписать для них эту молитву. Не могло не откликнуться русское сердце! И в то же время какая поучительная для всех нас история. В течение многих и многих веков выражение «знать как «Отче наш» стало нарицательным на Руси. Еще бы, ведь из сонма христианских молитв эта - единственная, дарованная нам Самим Христом, и именно потому она - Господня: в ней Творец всего сущего называет нас с вами своими детьми. Этого нет ни в одной другой религии! Лично у меня после взволнованного рассказа дочери возникло острое желание посмотреть в глаза родителям этих самых детей. Наверняка, они немало пекутся о питании своих любимых чад, да чтоб компьютер не хуже, чем у других, и обувка, и одежка... Такого же подхода ожидает от нас и слово наказание. В процессе образования и воспитания без него, и в самом деле, никак не обойтись; однако понимать его нужно не как истязание, а как дачу наказа, то бишь наставления. Словом, наказание есть не что иное, как важная органичная составляющая этого процесса. Как же мудро поведал об этом преподобный Амвросий Оптинский: «Еще в Ветхом Завете сказано: Сын ненаказанный - скорбь отцу и печаль матери (Притч. 17, 25), то есть сын, не наставленный в страхе Божием и законе Господнем. В настоящее время многие родители детей своих учат многому, часто ненужному и неполезному, но не радят о том, чтобы наставлять детей страху Божию, и исполнению заповедей Божиих, и соблюдению постановлений Единой Соборной Апостольской Церкви, отчего дети большею частию бывают непокорны и непочтительны к родителям, и для себя, и для отечества непотребны, иногда зловредны». Господи, до чего же современно! В замечательной книге Н. Левитского «Житие, подвиги, чудеса и прославление преподобного Серафима Саровского читаем: «Приехал в Саров помещик Теплов с женою и двумя детьми, из которых старший сын особенно любил заниматься чтением священных книг. Ласково принял отец Серафим всю эту семью, всех благословил, причем старшего сына называл «сокровище мое» и давал наставление матери не торопиться учить детей наукам, а «приготовить душу-то их прежде». - Какая заботливость отца Серафима о добром, христианском воспитании детей!». Пройдет около двух столетий, и православный американец, иеромонах Серафим (Роуз), избравший своим небесным заступником и ходатаем богоносного отца нашего, в одном из писем своему крестнику напишет удивительные слова-пророчества: «Не доверяй своему уму, он должен быть очищен страданиями, иначе он не выдержит испытания нашего жестокого времени. Я не верю, что «логичные» пребудут со Христом и Его Церковью в наступающие грозные времена, ибо будет слишком много «различных причин», препятствующих этому. Те, кто доверяют своему разуму, убедят себя уйти». Что же касается пресловутого атеизма, то вот какая незадача: в № 6 за 2007 год нашего журнала напечатано занимательнейшее фото, на коем запечатлен один из подписантов, приобретший печальную известность своими яростными нападками на Русскую православную церковь, академик Гинзбург. Но - как?! Улыбающийся самой широкой голливудской улыбкой в момент совместного возжигания ханукальной свечи на религиозном празднике в синагоге в паре с главным раввином России Берл Лазаром. Позвольте, господа хорошие, но это вовсе не то место, не тот повод и не та компания, которая приличествует атеисту. Или атеизм у этого, с позволения сказать, господина просыпается лишь в те моменты, когда речь заходит о Русской 25

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

православной церкви и русской же православной культуре?! Ну как не вспомнить слова святого апостола Павла: «Ибо написано: погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну. Где мудрец? где книжник? где совопросник века сего? Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие?» (1 Кор. 1, 19–21). Для автора этих строк совершенно очевидно, что совершающие злобные нападки на православную культуру и православных же церковнослужителей не являются русскими людьми. И дело не в их фамилиях. Родившись в России, проживая в ней, они, на удивление автора, не русские в главном - именно по духу. И не о таковых ли говорит герой романа Ф.М. Достоевского «Бесы» Ставрогин: «Атеист не может быть русским. Атеист тотчас же перестает быть русским». Слава Богу, что последовал адекватный ответ других российских ученых. Мне же вспоминается в связи с этим бесхитростная история, рассказанная одним молодым священником, получившим приход в небольшом селе, где одна старенькая бабушка, по его словам, поначалу (пока не попривык) мешала ему служить. Выражалось же это в том, что она, привычно выстаивая в течение своей жизни все службы, не просто знала назубок Евангелие, но и зачала, с которых оно оглашается в строго определенном порядке в годичном богослужебном цикле. Причем всякий раз чуть, на самую малость, опережая самого батюшку. Комизм ситуации усиливался еще и тем обстоятельством, что, будучи в силу возраста изрядно глуховатой, говорила довольно громко, наивно полагая, что шепчет их. И лишь раз ошиблась, - когда произнесла слова о том, что «во время оно прииде Иисус во Иерусалим», в то время, как на сей раз речь шла о Еммаусе. И чем доставила, по словам рассказчика, ему неподдельную «мстительную» радость. Ну что ж, как говорится в замечательном словаре В.И. Даля, «у всякой старушки свои прорушки». «Понимаете, - недоумевал батюшка, - заявление в сельсовет самостоятельно написать не может, меня попросила, а всю службу - надо же - назубок!» Такая вот, милая моему сердцу, русская бабушка. Правда, почти неграмотная, но так чудно образованная - Самим Христом. Так и хочется воскликнуть словами грибоедовского героя: «Блажен, кто верует! Тепло ему на свете». Да и то сказать, что неграмотный - он не только заявление в сельсовет (конечно же, к сожалению), но и поганую - недоброй памяти советских времен - анонимку на ближнего не напишет. Воистину, «мудрость мира сего есть безумие пред Богом…» (Кор. 1, 19). «ОБРАЗ ЕСМЬ НЕИЗРЕЧЕННЫЯ ТВОЕЯ СЛАВЫ…»

Так и слышу возражения: это как же, всякий человек есть икона?! А как же убийцы, террористы, воры, всякого рода проходимцы, которым несть числа. Парадоксальность (но только внешняя!) заключается именно в том, что и они, так страшно распорядившиеся данной им божественной свободой воли, - тоже созданы по образу и подобию, тоже иконы, только сильно поврежденные, порой до неузнаваемости. Восстановить же утраченную иконичность под силу ее Создателю, которому, в отличие от человеков, все возможно. Это происходило в истории христианства со многими святыми. Как случилось и с Савлом, который непостижимым для нас Промыслом Божиим из неистового гонителя христиан превратился в святого первоверховного апостола Павла. Так случилось в одночасье на Голгофе с благоразумным разбойником, который принес искреннее покаяние и первый последовал вослед за воскресшим Спасителем в рай. Да и в отечественной истории отыщем мы немало подобных примеров, наиболее известным из которых стал подвиг Опты, разбойника с большой дороги, позже покаявшегося и принявшего постриг с именем Макарий. Плоду его деятельного покаяния - иноческой обители - уготована была дивная участь жемчужины российской духовности, снискавшей в веках неувядаемую славу всемирно почитаемой Свято-Введенской Оптиной пустыни. А мы нередко бываем так прискорбно поспешны, с суровой безоговорочностью судий определяя конечную участь пусть заблудших, но пока еще живых (!) людей: «Этот все пьет? Все гуляет? (и так далее и тому подобное). Ну да, конченый он человек!» Да нет, не конченый он, жив еще! А там посмотрим, как Господу будет угодно. Этот «конченый» на самом-то деле бесконечен. Как и мы с вами. Вслушаемся же в слова панихиды, где священник воспроизводит обращение самого усопшего к Создателю: «Образ есмь неизреченныя Твоея славы аще язвы ношу прегрешений». То есть, несмотря на признание собственной греховности, осознаю-таки себя носителем Твоего Божия, пусть помраченного, искаженного, поврежденного, но все-таки образа, иконы Бога, иконы неизреченной Божественной Любви.

26

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

Во мне живет воспоминание об одной из встреч с моими дорогими слушателями курса «Русский язык как Евангелие», случившейся на четвертый день после печальных событий в Беслане, при одном упоминании которых и ныне стынет в жилах кровь и больно сжимается сердце и когда осознаешь, что грозное слово трагедия блекнет в этом жутком контексте. Похоже, эта рана не заживет никогда. Я запомнил ту тишину, установившуюся в аудитории после моих слов о том, что всякий человек есть икона Божия. Пришлось объясняться, и, как мне кажется, мы поняли тогда друг друга, хоть это и было непросто. И не раз, и не два повторялась эта ситуация; более того, случилось как-то держать ответ и перед выходцами из Осетии, перед их таким закономерным вопросом: почему и как такое могло быть попущено? И тогда (как и сейчас) предлагал совместно порассуждать, попытаться дать ответ на иной вопрос, которому почти две тысячи лет: как же, дорогие мои, могло быть попущено, как могло случиться, что были умерщвлены на глазах обезумевших матерей две тысячи (!) младенцев? За что?! В чем их вина?! И в чем, ответьте тогда, вина Того Единственного Младенца, которого с таким остервенелым ожесточением искали среди этих деток?! И только когда поймем мы, наконец, причину той давней резни малышей, то в ней, возможно, будет сокрыт ответ и на нашу непроходящую сердечную боль и душевную муку. А ведь трагедия в Вифлееме - не миф и не легенда! Мне доводилось не раз и не два прикладываться к иконе с их святыми мощами, обретенными в свое время на Святой Земле. Многое, обидное для кого-то, наверное, можно и нужно сказать по этому страшному поводу, но одно для меня неопровержимо: всегда, когда глумятся над детьми, избивая и убивая их, невинных, - глумятся, избивают и пытаются, безумные, убить - в который раз! - самого Христа. В.Д. Ирзабеков.

Звезда не знает, что она «Звезда»... Ей нужен кто-то, чтоб сказал об этом. Тогда она блеснёт нам сквозь года, И свет Её воспримут все планеты!

Геннадию Шпаликову

Всего-то - чтоб была свеча, Свеча простая, восковая, И старомодность вековая Так станет в памяти свежа.

Не рвётся к званьям истинный Талант. Они чужды Ему, он их не принимает, Алмаз, не возведённый в бриллиант, От зависти нисколько не страдает!

И поспешит твое перо К той грамоте витиеватой, Разумной и замысловатой, И ляжет на душу добро.

Блеск любят те, кто внутренне темны. Коль их не осветить, то их не видно... А Звёзды - сами по себе ясны! За мишуру блестящую им - стыдно.

Уже ты мыслишь о друзьях Все чаще, способом старинным, И сталактитом стеаринным Займешься с нежностью в глазах. И Пушкин ласково глядит, И ночь прошла, и гаснут свечи, И нежный вкус родимой речи Так чисто губы холодит.

1960

Б.А. Ахмадулина.

Артур Наумов. 2011 г.

Душа – как бриллиант; оправой служит плоть Всё в мире сотворил во благо нам Господь! Добро животворит, а где огонь порока, Огарок от души и пепелище – плоть...

прот. А. Зайцев. Россия. Я не считаю себя неудачником. Я всего лишь обнаружил 10 000 способов, которые не срабатывают. (перевод с английского – Т.Малеевская.)

27

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

Устройтесь в театр ночным сторожем! Приходите поздно вечером, после представления, проводите поскорее шумную компанию актеров, режиссеров, художников, музыкантов, работников сцены и гардероба. Заприте покрепче все двери, и тихонько вернитесь в зал. Только не спешите! Театр не терпит суеты. Постойте немного у входа, прислушайтесь! Если кто-то наивно думает, что театр живет только во время действия, тот сильно ошибается. Он старый, он мудрый, он устал! Устал от бестолковой беготни по сцене, от глупых монологов, суетливых движений и нелепых жестов. Ведь он видел ТАКОЕ, и… ТАКИХ! Все, что теперь - ему и грустно, и смешно одновременно! Только ночью он может ненадолго прийти в себя, передохнуть! Помолчать, вспомнить былое. И если Вы не будете мешать, то можете услышать и даже увидеть кое-что! Только не рассказывайте потом никому, все равно не поверят! Тсс! Тихо…! Кажется, начинается… Едва заметный шорох кулис, слабый ветерок по залу, странный тихий перестук на верхних ярусах. Он дышит! Старый, большой, добрый! Ему трудно, в его-то годы! Постепенно дыхание затихает, еще мгновенье назад полутемный зал начинает заливать мягкий, волшебный полусвет. Откуда-то сверху, божественного цвета лучи обволакивают сначала ярусы, затем просачиваются сквозь бельэтаж и накрывают партер сказочным по раскраске ковром. Немного передохнув, набравшись сил, лучи взбираются на сцену, быстро добегают до кулис и вот…, уже занавес заиграл всеми мыслимыми и немыслимыми красками. Сцена осветилась изнутри, как будто наполнилась прозрачным неземным светом. Наверху чувствуется неясное движение. Тихий шепот перерастает в едва слышные голоса. Мужские, женские. Верхние ярусы и партер заполняются странными, полупрозрачными фигурами. Элегантные мужчины в старинных, будто взятых напрокат камзолах, шикарные дамы в невероятных по красоте одеяниях. Люди раскланиваются, непринужденно беседуют, слышен легкий смех, едва слышное покашливание. Не пугайтесь! Это люди из прошлого. Зрители прошедших времен. Они никуда не ушли, живут среди нас. Только мы их не видим. И они нас тоже! Но театр – на всех один! Он как старый, добрый дедушка готов принять всех в свои объятия, и живых, и давно ушедших! Только вот те, ушедшие ему гораздо ближе, чем нынешние! Ведь они оттуда, из его молодости! Легкий шум постепенно стихает, наступает минутное затишье. Затем негромкие аплодисменты и занавес открывается. Представление начинается! Но Вам не стоит смотреть! Просто ничего не увидите! Это для них…, неземных! Повернитесь и уйдите неслышно. Дайте театру отдохнуть! Он ведь такой старый…

Игорь Гудзь

28

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

Рассказ

П

роснувшись, Матренушка блаженно улыбалась, вспоминая свой удивительный, запомнившийся до мельчайших подробностей сон. Будто она маленькая девочка, сидит на коленях у Боженьки. Он такой большой, излучающий доброту и свет, гладит ее ласково по головке, а она словно купается в исходящей от Него любви и благодати. Каждое прикосновение наполняет ее ощущением непередаваемого счастья - так бы и сидела... Господи, хорошо-то как! Эх, вставать пора, но так не хотелось вспугнуть навеянное сном чудесное впечатление. Полежи-ка еще, Матрена Филипповна! - вслух разрешила она самой себе, и рассмеялась. За всю ее долгую жизнь, по имени-отчеству сроду никто и не называл. Невысокого росточка, легкая на подьем, улыбчивая и простодушная, ну, какая уж там Филлиповна! Как повелось с детства Матрешка, Мотя, Матренушка, так и прижилось до старости... Тихонько, будто волны от колесного парохода, накатили воспоминания. С мужем Егором она вырастила восьмерых детей. Бывало, рассказывая, начнет она их всех перечислять по именам и старшинству, да на ком-нибудь обязательно собьется. Все дети выросли путевыми: никто не спился, в тюрьме не сидел, семьи не бросал. Правда, трое из шести сыновей погибли уже взрослыми: один утонул, другого током убило, а третий скоропостижно помер от сердечной болезни. Вспоминая о них, у Матрены перед глазами почему-то всплывала одна и та же, увиденная однажды картинка - как они после бани утираются одним полотенцем. Муж вытирает лицо серединкой, а сыновья тыкаются лицами в края большого вафельного полотенца. Трогательно и, как-то жалко их... А что делать, жили не богато - на всех полотенец не напасешься! Выживать помогала корова и старая лодка-кормилица - большая и тяжеленная, каждую весну ее приходилось конопатить и гудронить, зато рыбы ловили и сушили столько, что до следующей весны из засохших до каменного состояния лещей варили щи. С мясными их, конечно, не сравнить, но все лучше, чем пустые! И картошку сажали такими участками, что дойдя до конца загона, его начало даже не видно было... Зато не голодали, жили не хуже других. И черно-белый телевизор «Рекорд» они купили первыми на их улице! Тогда все соседи приходили к ним вечерять, особенно когда показывали хоккей с канадцами или кино про Штирлица. Больше двадцати человек в горницу набивалось! Тесно - не то слово, зато и весело! С Егором она прожила душа в душу, будто во сне. Любила? Наверное. Родной ведь! Трудяга был, очень скромный, незаметный, и какой-то не шибко везучий. Бывало, пойдет с соседями за грибами, - у них несколько ведер отборных груздей да белянок, а у Егорушки на дне корзинки с десяток серых зонтов с поломанными шляпками, да несколько получервивых маслят. И захочешь порой на него поругаться, а посмотришь - худющий, черный от загара, руки жилами и вспухшими венами обвитые... Да и расхочется. Оттрудились его рученьки - уже больше двадцати годков нет его на белом свете. Умудрился помереть тихо - так же, как и жил: уснул, а утром не проснулся. «Вот и мне бы так», - мечтательно вздохнула Матренушка. А еще вспомнилось, как однажды, еще в советское время, приходил к ней корреспондент из местной газеты, мол, хочет о ней, о многодетной матери, статью писать. Разные вопросы задавал, и как за царицей записывал, каждое сказанное ее слово. А в конце... прям рассмешил! Спрашивает: «Какие у вас увлечения, и как проводите свободное время?» - «Сынок, да какое же у меня может быть свободное время, увлечения или личная жизнь?! Утром встаешь в пять часов, надо печку истопить, скотину накормить, потом детей в школу проводить и еще на работу успеть. После работы огород надо полить, ужин приготовить, постирать-погладить. Какая это личная жизнь, когда дети на полатях и на полу, в метре от тебя спят? Я себя голой только-то в бане и видела. Бывало ночью Егор разбудит, отведет на погребку - вот там у меня, 29

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

вся личная жизнь за десять минут и проходила». Молоденький корреспондент-то стушевался тогда от ее откровенного признания, и торопливо пощелкав фотоаппаратом, быстро распрощался. Но статью хорошую написал! Пожелтевшая газетная вырезка с их семейной летописью, до сих пор храниться в коробке с фотокарточками... Раньше Матрене их домик всегда казался маленьким и тесным. Но за годы, что расплескали ее детей по разным городам и государствам, дом будто вырос и сказочно раздался в размерах. По ночам, иногда слышались какие-то звуки и скрипы, словно кто-то шаркая и тяжко вздыхая бродил по старым половицам, звякал на кухне ложкой... Поначалу Матренушка пугалась: «Кто там?!» - кричала она срывающимся голоском в густую непроглядную темноту. Потом привыкла, пряталась комочком под одеялом и, шепча молитву Богородице-заступнице, засыпала. Жутковато ей одной и грустно, но, что поделаешь, доля такая. «Однако грех на жизнь жаловаться: сама себя обслуживаю, никому не в тягость - уже хорошо!» Часто ее навещали дочка Тоня с зятем, реже внуки - единственные, кто из ее многочисленного потомства остались жить в родном городе... Воспоминания ее прервал стук в окошко: - Мама, открывай!

- Ой, Тоня пришла! Надо же, будто услыхала, что о ней думала! - обрадовано встрепенулась Матренушка, торопливо одевая халат.

- Ты чего в постели лежишь, не заболела ли? - увидев разобранную постель, поинтересовалась дочка. Матренушка начала было пересказывать ей свой чудесный сон, но дочка слушала рассеянно и лишь кивала.

- Мам, даже не знаю, как тебе сказать. Короче, у нашего Сашки... девушка «залетела», свадьбу придется играть.

- Ну так и хорошо, правнука поняньчую, помогу им! - обрадовалась Матренушка. - Со мной будут жить!

- Не будут они с тобой жить... одни хотят. Ты бы только видела его избранницу: ветер в голове - интернет, подружки, ногти вот такие отрастила, только и знает, что кремами себя намазывает. Мне как-то говорит: «Обожаю по квартире голой ходить». Короче, для тебя в их жизни места нету.

- Может, тогда меня к себе заберете? Я много места не займу, а там Господь, глядишь, и приберет... - робко предположила Матренушка.

- Мамулечка, ну куда я тебя устрою в нашей двушке! Сама знаешь, и так друг на дружке: я, муж, и еще две дочки. Сама уже которую ночь толком не сплю, все думаю, - расплакалась Тоня. - Если ипотеку брать - денежный залог нужен, без него не дадут. Квартиру снимать Сашка, с его зарплатой в пятнадцать тысяч, тоже не потянет. Чем помочь - не знаю, сами концы с концами еле сводим. Даже свадебные расходы оплатить - и то кредит брать придется! А по поводу тебя, я уже звонила сестре, братьям. Но пока все думают... И подозреваю, что ничего не надумают: у всех свои семьи и проблемы.

- Это что же получается - никому я не нужна? - не поверила Матренушка.

- Ну откуда я знаю, мам! Говорю тебе: думают! Есть один вариант, но язык не поворачивается тебе такое сказать.

- Говори, как есть! - встрепенулась Матренушка.

- Тут недалеко, в одном селе есть дом-интернат для пожилых людей. Говорят, хороший. Там медицинское обслуживание, питание, парк, озеро, - Тоня, начала перечислять никогда не виденные ею прелести. - Как в раю, короче! Только попасть туда трудно. У меня начальница дружит с директором интерната, говорит, что на днях освободилось одно место. Но если ты туда не хочешь, то забудь: я тебе этого не говорила! Матренушка задумалась, почему-то сразу вспомнился ее чудесный сон.

- Когда ехать-то надо? - решилась она.

- Завтра, - как короткий приговор, выдохнула Тоня.

- Ну ладно, иди, дочка. Я к утру соберусь... Готова буду. Весь день у Матренушки получился прощальным и трогательным. Она обошла огород, где за минувшие десятилетия каждый клочок земли был многократно перекопан и ухожен ее руками. Постояла в садике, любуясь, как на вишнях брызнули белым цветом распустившиеся почки, погладила шершавый ствол старой яблони. Потом ноги привели ее в сарай, в котором когда-то давным-давно жила их корова, и ей вдруг почудилось, будто из глубины явственно пахнуло парным молоком, свежим сеном и жарким коровьим дыханием... «Зорька, Зо-оренька», 30

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

- как бывало, тихонько и нараспев позвала она в пустоту... Облачко светлой плаксивой грусти неотступно сопровождало Матренушку на всем ее неспешном пути, но плакать в такой солнечный день отчего-то совсем не хотелось. Вечером она принялась перебирать фотографии, и, вглядываясь в лица живых и усопших сродников, вспоминала былое... А когда день отгорел и оконные проемы залепила темнота, к ее кровати подошел «тот неведомый», кто скрипом половиц пугал ее длинными ночами. Его близкое присутствие Матренушка почувствовала сразу, однако прежнего страха не испытала. Наоборот, было чувство, что это кто-то очень добрый и родной пришел ее утешить или попрощаться. У щеки пронеслось дуновение и мягкая мохнатая лапа ласково погладила ее по голове. Баюкает, жалеет меня батюшка - только и успела подумать Матренушка, погружаясь в сон. Утром за Матренушкой приехала Тоня с мужем, но зять, едва переступив порог не сумев сдержать слез, убежал курить в свою старенькую «шестерку».

- Мам, а ты чего так мало вещей собрала? - удивилась Тоня, приподняв старенький дерматиновый чемоданчик.

- Ну, а что мне нужно: иконка, халатик, белье сменное и одежда смёртная. А если что еще понадобиться, так вы потом привезете, - просто ответила Матренушка. Закрыв дверь на замок, Матренушка передала ключ дочери и, перекрестившись, поклонилась в пояс дому и дворику «Прощайте! Простите меня, Христа ради...»

- Мама, а давай - ты никуда не поедешь! - в голос разревелась Тоня. - Я себя сейчас такой тварью чувствую! Да пропади оно все пропадом! Я бы сама вместо тебя с радостью поехала! Так, как мы сейчас живем - разве это жизнь?! Мать родную в богадельню провожаю, детям дать нечего, муж - чтобы семью прокормить - все здоровье на вахтах растерял! Господи, ну почему нас в таком государстве жить угораздило..?!

- Родину любить надо, дочка! - строго наказала Матренушка.

- Я родину люблю, мама, а государство - нет! Не хотела тебе говорить, у меня в груди опухоль нашли, сейчас жду результаты анализов. По больницам ходить - деньги нужны; сюда тысячу, тому пятьсот, а мне их всего двенадцать тысяч в месяц платят... из которых половину за коммуналку надо отдавать! Это Чубайсу, которому государство два миллиона в месяц зарплату платит, хрен знает за что, лечится есть возможность! А нам, голи перекатной, проще и дешевле сразу сдохнуть... Матренушка, будто в детстве, усадив Тоню на облупившееся крылечко, как могла успокаивала: - Все будет хорошо, дочка... Господь, Он все видит, все управит. Надо только верить!

В

кабинете директора интерната Матренушка оробела. За всю свою жизнь, за исключением роддома, ни в каких больницах и казенных учреждениях ей прежде находиться не доводилось. Однако директриса оказалась женщиной душевной и добросердечной.

- Да не волнуйтесь вы так, Матрена Филипповна, у нас тут очень хорошие условия для проживания. И Тамара, соседка ваша по комнате, женщина просто замечательная: интеллигентная, тактичная, даже стихи пишет! А еще у нас традиция есть: каждый - кто у нас проживает высаживает в парке деревце, и ухаживает за ним. Вам какое дерево нравится?

- Райские яблочки. Это ранетка такая, - пояснила Матренушка. Когда они с Егором поженились, то он откуда-то принес саженец яблони, который вырос и превратился в ранетку. Варенье из золотистых плодов было необыкновенно ароматным, а дети, идя на пляж, всегда набивали карманы этими сладкими райскими яблочками.

- Вот и прекрасно. У нас завхоз как раз на рынок собирается; накажу ему, чтобы купил для вас саженец, - пообещала директриса. И лично проводила новую жиличку в ее комнату... Начальница не обманула, Тамара оказалась очень приятной и общительной женщиной.

- Вы тоже здесь из-за квартирного вопроса? - спросила она. Матренушка кивнула.

- Мне когда сын сказал - мол, какая тебе разница, где сериалы смотреть, я поняла: все, надо уступать жизненное пространство, - продолжила она тему. - Мое решение перебраться сюда, был по достоинству оценено: вот «ноутбук» купили, чтобы по «Скайпу» общаться и на телефонные разговоры деньги не тратить. Матренушка про «скальп» ничего не поняла, поэтому спросила: - Ну, как вы здесь живете?

- А хотите я вам стихотворение про эту жизнь прочту? - предложила соседка, пододвигая к себе ноутбук. Слушайте...

31

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

Стационарный старушечий рай. Бедный больничный уют. Знай-почивай, не вари, не стирай, Ешь-принимай, что дают.

День между пальцев течёт, как вода, От ЭКГэ до УЗИ. Старость не радость. А всё ж не беда. Так что, болей, не бузи.

Кормят душевно - котлетка, пюре, Йогурт и кашка с утра. Как растянуть затяжное тире Знают, поди, доктора.

Время по трубочке в вену течёт, В каплях играют лучи... Ты под контролем, ты взят на учёт По показаньям мочи.

В крышке от пепси - таблеток щепоть. Строгий режимный уклад. Ночью палаты обходит Господь, Белый накинув халат.

- Какие хорошие стихи! Сами написали? - полюбопытствовала Матренушка.

- Хотелось бы писать такие стихи, - вздохнула Тамара. Это я на одной поэтическом сайте их отыскала, автор стихов - Елена Кривчик, очень талантливая поэтесса! А свои стишата я вам завтра прочитаю, тут ведь режим - спать пора... Но утром Матренушка не проснулась. Ночью ее душа покинула тело, чтобы, как в увиденном накануне сне, оказаться на коленях у доброго Боженьки. А Матренушка лежала на казенной койке и улыбалась, так и не узнав, что из разных уголков страны приехали все ее дети, разом пожелавшие забрать ее к себе. Даже невеста ее внука Сашки, узнав, что бабушку отвезли в интернат, устроила скандал и заявила, что без Матренушки свадьба не состоится, а она будет рада и счастлива жить с ней под одной крышей... Тамара проводила родственников к посаженному Матренушкой деревцу. Обступив, все молча смотрели на последнее земное дело Матренушки. И вдруг, при полном безветрии, неожиданно и стремительно налетел ветерок: нежные, недавно распустившиеся листья саженца ожив затрепетали, словно пытаясь рассказать что-то очень-очень важное… Алексей Анатольевич Карпов.

http://www.proza.ru/2013/07/10/1405 Печатается с разрешения автора.

Русские без России…

Кануло столько силы! – Всё это неспроста. Вспомним… Сначала было Русские без Христа...

Это звучит печально. Русские без России – Больно необычайно.

прот. А. Зайцев. Россия.

18.03.2011 г.

Фразеологизм

«Уйти с носом»

Услышав выражение «уйти с носом», можно представить человека, которому «наставили длинный нос», всем известным детским способом. Однако, шутливый «нос» никакого отношения к этому выражению не имеет, как и к фразе «зарубить на носу». Оказывается, корни выражения «уйти с носом» теряются в далеком прошлом. В старину на Руси было весьма распространено взяточничество. Ни в учреждениях, ни в суде нельзя было добиться положительного решения без подношения, подарка. Конечно, словом «взятка» эти дары, припрятанные просителем где-нибудь под полой, не назывались. Их вежливо именовали «приносом» или «носом». Если управляющий, судья или дьяк брали «нос», то можно было быть уверенным, что дело благоприятно разрешится. В случае отказа (а это могло произойти, если дар казался чиновнику маленьким или же уже был принято подношение от противоположной стороны) проситель уходил со своим «носом» восвояси. В таком случае, на успех надежды не было никакой. С тех пор слова «уйти с носом» стали означать» потерпеть поражение, неудачу, проиграть, оступиться, ничего не добившись.

32

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

Ой, лучше бы я умер вчера... Ничего не помню. Пили, пили...Что пили? И с кем? А главное, зачем? Проходя мимо крана, хлебнул воды, в голове опять всё поплыло. Я плюхнулся на кровать и задремал. Сон был неглубоким, я отчётливо слышал, как кот вылизывает тарелки в раковине. Карусель в голове набирала скорость. Неужели придётся рыгать в унитаз? Нет не дойду, а на кровать не буду, самому потом убирать придётся. Провалился... Бред какой-то. В моём похмельном сознании возникло видение, в котором я и не участник вовсе, а лишь безмолвный свидетель, наблюдатель... Поезд, полный людей. Теплушки, битком забитые людьми. Военные, раненные. Отступление. Грустные, покрытые гарью лица. Наши солдаты, курят. Кто-то пытается сыграть на гармошке что-то весёлое.

- Ну-ка, заткнись! Без тебя тошно! Гармошка замолчала. Мерный стук колёс. В вагоне душно. Раненный стонет. Двое мужчин в военной форме разговаривают стоя в тамбуре.

- Слышь, браток, дай ему воды, а то я не дотянусь.

- Суки... Мать их...Третий день драпаем, а куда сами не знаем.

- Что один? Где дружки-то?

- Мои - все полегли. Эти вон - с правого фланга, вернее, - то, что от них осталось.

- Страшно...

- Не боись, остановим гадов!

- Если честно, то не знаю. Ты только правильно пойми, я панику не сею, но вся Европа под ними, сам подумай..

- А я плевать хотел! Если они там свою землю без боя отдали, мы за свою - умрём! Все... до единого!

- Все? А я слышал, сдаются наши... тыщами...

- Ты не панику браток сеешь, а дезинформацию! А это похуже будет, поэтому я тебя сейчас шлёпну, как фашистского прихвостня и шпиона. С поезда сброшу, и никаких следов после тебя не останется.

- Да ладно, успокойся. Боюсь я... девушка у меня осталась... Умирать не хочется...

- Сопли подбери! Девушке трус не нужен!

- А ты это, про тамбур-то, серьёзно или пошутил? Что, так бы прямо и шлёпнул?

- Глазом бы не моргнул. Я вас провокаторов...

- Смирно сержант! Перед тобой майор НКВД. Проверка на предмет потери боевого духа. Молодец, я в тебе не сомневался. Побольше бы таких, мы бы здесь третьи сутки не тряслись, а гнали бы фрицев, мать их перемать... Как звать-то?

- Фёдор, товарищ майор.

- А меня Николай. Ты вот что: если что услышишь... Ну ты понял, да? Ты их не в тамбур, ты их ко мне тащи, лады?

- Никак нет, товарищ майор, я в стукачи не записывался. А в тамбур дезертиров и провокаторов я и без вашей помощи спроважу, можете не сумлеваться.

- Горяч! Ну да ладно, прощаю... Одно дело делаем. - Сказал и протиснулся обратно в вагон. В тамбуре холодно, ветер дует со всех сторон. Фёдор докуривает самокрутку, тушит в руке, собирается зайти обратно в вагон, как в тамбур входят двое солдат.

- Браток, закурить не найдётся? Фёдор сунул руку в карман шинели, кисет достать.

- Ты, говорят начальство не уважаешь! - сказал первый, и коротко ударил Фёдора под дых. Второй зашёл сзади и приготовился добивать упавшего ногами.

- Ой, мать твою-ю-ю! - взвыл ударивший, и схватился за руку. Фёдор стоял не шелохнувшись. Второй солдат растерялся, замер как вкопанный, вытаращив глаза, и открыв рот. Фёдор взял нападавшего за плечи и со всей силы ударил его лбом о свою грудь. Тот потерял сознание и, обмякнув, упал на холодный пол тамбура.

- Иди, скажи майору, что стукачом не буду! А пошлёт кого ещё раз - убью! Я заговорённый, меня пуля не берёт...

33

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

Вынул пистолет выстрелил себе в грудь. Пуля со звоном отрикoшетила в сторону, и упала на пол. Солдат, в ужасе перекрестился, поднял всё ещё бесчувственного напарника, и исчез в вагоне.

- Вот же сучье племя... Эх, одни мы с тобой, Люська, на всём белом свете! - проворчал Фёдор, поглаживая под шинелью чугунную сковородку. Трудно сосчитать, сколько раз она ему жизнь спасала. Сколько шальных осколков, снайперских прицельных, и штыковых приняла она на себя. За это и назвал её Фёдор в честь сестры, которая часто его в детстве от смерти спасала - то из под льда вытаскивала, то медведя отпугивала, то из горящей избы на себе выносила. Где она сейчас, жива ли? Не успел Фёдор закончить свою мысль, как поезд подбросило... сорвало с рельс... Грохот, дым... Очнулся в сугробе. Поднял голову, - вокруг тела, труп на трупе. Встал, осмотрелся. Тихо. Взорванный состав, развалившись на вагоны, валялся в стороне. Вдалеке был слышен гул удаляющихся фашистских самолётов. Смрад горящей плоти висел в воздухе, и лишь заснеженные ели стояли вокруг, как в погребальной молитве. Встал, в голове шумело, ломило грудь. Расстегнул разодранную шинель, вынул сковородку, ощупал рёбра - вроде целы. Опять Люська на себя удар приняла. Взял пригоршню снега, растёр лицо. Полегчало. Сунул руку в карман. Сильная боль пронзила ногу - из разорванной раны виднелся осколок. Осел, упал в снег. Боль стала набирать силу. Снял ремень, перетянул ногу, остановил кровь. Кругом лес, не души. Фёдор полз вдоль путей, пока хватило сил. Потом потерял сознание. Пришёл в себя когда стемнело. В темноте наткнулся на что-то большое, тёплое. Лошадь, наверное, только что умерла, тёплая ещё. Прижался к ней, уснул до утра. Она грела его, не дала замёрзнуть. К утру лошадь остыла. Фёдор вынул нож из голенища, собрал досок от вагонов, развёл костёр, достал Люську... Жарил конину и ел... Через четырнадцать дней местные партизаны нашли Фёдора, еле живого от потери крови. Он лежал рядом с остовом лошади и двумя руками крепко прижимал к груди сковородку. Когда он очнулся в госпитале, то первым делом спросил: - Где Люська?

- Кто?

- Люська, моя сковородка!

- Да не волнуйся, здесь она, под кровать тебе её положили. Ты в бреду только с ней и разговаривал, странный какой-то.

Я проснулся, побрёл на кухню. Вынул чугунную сковородку - ту, что мне от деда досталась.

- Ну что Люська, яичницу хочешь? Олег Крюков.

Твердили мне: тем людям нет возврата, Они избрали общество своё, Им ничего не дорого, не свято Насильники, убийцы и ворьё.

Но я смотрел в их лица (слов не слушал) Во взглядах тех, сжигающих дотла, Я видел искалеченные души, Что жаждали для ран своих - тепла... прот. А. Зайцев. Россия.

5.08.2012 г.

34

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

Июльские ночи!.. Не спорю, Они - драгоценнейший дар. Но только, к всеобщему горю, Их несколько портит.. .комар.

Луна затуманилась диском... Мгновенья сладчайшей игры... И вдруг с отвратительным писком Напали на них комары.

Позвольте ж, имён избегая, Поведать с прискорбием вам. Беда приключилась какая С одной молодою мадам.

Что вы, инквизиции пытки, Всех мук и терзаний стезя, Когда настроенье в избытке, Но, ах, - целоваться нельзя!..

Она согласилась на встречу У речки, под ясной луной. (Она, между прочим, замечу, Была ещё верной женой).

Куда там!.. В икру и предплечье, Как самые злобные псы, Грызут комары и калечат Распухшие мигом носы!

В саду б им сидеть, в огороде, В преддомной ночной тишине, Но дачник вопил о природе, О лоне её, о луне.

Чесались!.. Чесались, как чушки! Хлопки раздавались... Ей-ей, Как будто в свои колотушки Стучало пятьсот сторожей.

И весь вдохновением ожил: - «Природа!.. Всех радостей весть!..» И дама не спорит. Но, всё же. Не лучше ли будет присесть?

И пара от пытки сугубой Сбежала... Его ли винить? Так барыне этой прелюбы И не удалось сотворить!

Уселись под кустиком. - «Котик!..» За ручку он милую взял. Всего лишь легчайший капотик От дамы его отделял.

В том высшая есть справедливость. И в ней - комариный резон: Ведь он охраняет стыдливость И верность флиртующих жён!

Читатель, к всеобщему горю, Не взращено роз без шипов: Июльские ночи, не спорю, Прелестны, но без... комаров! Гри Рубеж. - 1939. - № 28. 597 (6 июля)

Постигая дамские причуды, сделайте заметку, господа: Иногда слова "ИДИ ОТСЮДА" - означают "ИДИОТ, СЮДА"! Н.В. Мальцевой Пахнет мёдом золотой кипрей… Радуется каждая Наташка И ночной прохладе, и жаре.

И в душе нет муки и сомненья: Где «Пежо», чтоб ехать на базар?... На тропе тенистой в день рожденья Ты найдёшь серебряный бювар!

Кружевные зонтики и шляпки Украшенье вечно юных дам… Гиацинтов, ирисов охапки Пусть летят всегда к твоим ногам!

Что ты пожелаешь - будет всё там! Бриллианты в тысячу карат, Ролики и парашют к полётам Или сказка - Соловьиный сад!

На дорожках - голубых гортензий Звёзды, бирюзовые огни… Нет к мужчинам никаких претензий – Лучшие садовники они!

Встанем мы и будем улыбаться: Мир прекрасен, как ни посмотри! Всем мечтам положено сбываться! Лишь закрой глаза, и раз-два-три!

Зацветает розовая кашка,

Н.П. Гребенюкова. Хабаровск.

35

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

ПРИНЦ НА ЧЕРНОМ «МЕРСЕДЕСЕ» Отец зашел в зал и хмыкнул, глядя на дочь и жену, уставившихся в телевизор.

- И не надоело смотреть сказки про Золушек?

- Не надоело, - спокойно ответила жена. - У тебя свой ящик; вот и смотри, как двадцать крепких парней гоняют по полю мячик. Им что, больше нечем заняться? Умишка, конечно, не достает для полезного занятия. Пусть бегают. - И фыркнула.

- Мам, не мешай. Пусть папке. Ему лишь бы поворчать. Он когда дома, без своей «...» работы вообще ничего адекватно воспринимать не может.

- Какие слова, доча! Ты хоть объясни, что такое «адекватно»?

- Не мешай, - отмахнулась Любка. - Дай серию досмотреть.

- Все мечтаешь о прынце на белом коне?

- Не угадал, папенька. Прынц сегодня должен быть на черном «Мерседесе».

- Мечтай, доча. Мечтай. Только еще Александр Сергеевич сказал: «Мечты, мечты, где ваша сладость?» А нетути...

- Да, Господи, Миша, дай досмотреть! - взмолилась жена Надежда.

- «Под старость жизнь такая гадость», - процитировал своего любимца папа Миша и удалился на кухню за очередной бутылкой пива. Он за этим, собственно, и выходил. А своих домашних так, по инерции задел. Серия закончилась. И уже было понятно, что он, этот миллионер, обязательно женится на своей домработнице, приехавшей в Москву из какой-то Соломенки, Тверской губернии. Любка потянулась крепким телом, откинула черное блестящее крыло волос и сладко зевнула.

- Пошла, ма, я спать. Смотреть сны про принца на белом коне.

- Ты же сказала, что не модно нынче такое изречение, - напомнила мать.

- Это я папке. Какая же девушка, мама, не мечтает о принце на белом коне? Только мне он обязательно попадется, и я его стреножу.

- Принца или коня?

- Обоих.

- А что? Кто-то объявился на горизонте? - осторожно, боясь спугнуть, спросила мать.

- Пока не знаю, мам. Ездит один ко мне. Сигареты покупает. Так их много ездит и ходит. Пошла я, завтра на сутки заступать. Мать, глядя вслед дочери, вздохнула. Любке уже двадцать пятый годок пошел, а рядом не то что принца, пажа не наблюдается. У Любки высшее гуманитарное образование. Она, мамашка, сама ее туда запихнула. Так ведь, бесплатный факультет. Он и оказался бесплатный. Зарплаты только на приколки хватало. И то, китайские. А какая девка! И умная, и красивая, и работящая. Где вы принцы? Ау? Да, просто мужики, где вы? А нетути, как сказал папа Миша. Любаша бросила свою бесплатную работу два года назад. Завтра дочка заступает на суточную смену в своем скворечнике. Устроилась в пивной киоск продавщицей. На развилке двух дорог. Хорошо еще, что хозяин, хоть и нерусский, а зарплату платит вовремя, и неплохую по нынешним временам. Но, что еще важно, не пристает к девчонке с нежностями.

- Миша! - крикнула Надежда, направляясь в спальню. Муж сидел в кресле, потягивал пиво, поскольку был выходной, а так-то он не увлекался. - Знаешь, Миша, почему у нас не все складно получается?

- Это не у нас, это у государства нашего все нескладно.

- И все-таки. Вот есть у нас в семье Надежда и Любовь, а Веры нет. Это мы с тобой как-то пропустили.

- Согласен, - сделал очередной глоток папа Миша. - Но сейчас уже поздно. Нам бы Любку пристроить. Эх! - Он резко обернулся. - Знаешь, мать, мне очень внука хочется. Да и на внучку соглашусь. Верку.

- Это к Любаньке, - улыбнулась жена и потрепала Мишу по уже заметно поредевшим волосам. - Пошли спать.

Люба сменила сменщицу в восемь, но еще с полчаса они поболтали. Обсудили Рафика, хозяина. Тот, вроде, обещал добавить к зарплате пару тысяч. Правда, просил, продавать товара побольше. С покупателями быть поласковее. Понятное дело. Но это на рынке можно. А тут сидишь как в доте. Амбразура с тетрадный лист. Тут не то, что улыбайся, тут хоть до гола раз36

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

денься - все одно покупатель ни черта не увидит. А жаль... Посмеялись. Уставшая Валентина ушла отсыпаться. Они вдвоем работали. Сутки через сутки - так больше зарплаты выходило. Да еще и тем выгодно, что не надо было весь товар перелопачивать при сдаче смены. Друг другу они доверяли и полтора года совместной работы это полностью доказало. Вообще-то, скучать не приходилось. Место для киоска было бойкое. Стоял киоск на въезде в другой район города, и подходило сюда две дороги. Рафик жаловался, что пришлось выложить одному очень важному человеку из администрации сумму, равную цене хорошей иномарки. Но зато не зря. Днем Любаша крутилась как белка в колесе. Очень верное сравнение. Деньги в руки, поворот на 180 градусов, товар в руке, сунула в окошко, следом сдачу. Еще поворот.

- Вам два «Мельника» и пачку «Бонда»? Пожалуйста.

- Сдачи не надо.

- Ах, какой вы джентльмен. Что? Встретиться?

- Да нет, что вы! Вам будет стыдно прогулять меня на поводке за гаражами. Я старая и немощная обезьяна.

- А вам, что, молодой человек? Нет, этого не держим... Я сейчас кнопочку надавлю и тут же объявятся доблестные омоновцы и настучать тебе по бестоловке. Адью. И тебя туда же, придурок! Постепенно день закончился. Потемнело на улице. Зажглись фонари, стали слепить фары проезжающих машин. Любаша достала Франсуазу Саган и взялась за чтение. Но поглядывала и поглядывала на часы. Время подступало к полночи. Ждала она эти двенадцать часов ночи последнюю неделю, как ждут бой курантов в Новогоднюю ночь. Она знала, что он обязательно подъедет. Она это чувствовала. Когда он впервые подъехал, он попросил бутылку «Колы» и пачку «Мальборо». Она, не видя его, только отметив красивые крупные кисти рук, сказала: «Возьмите из холодильника». Он попробовал открыть шкаф, а там что-то заело. Любаша крикнула ему: «Не ломайте, я сейчас». Она знала: там заедает створка. Говорила же Рафику. Она вышла из своего дота и открыла ему шкаф с бутылками напитков и пива. Он стоял рядом и улыбался. Крупный, черноволосый, и какой-то задорный.

- Девушка, разрешите. - Парень отодвинул ее от шкафа и взял «Колу». И как-то внимательно, но не оскорбительно оглядел ее всю.

- Оценили? - спросила она.

- Нет. Очень уж крупный алмаз. Не могу вот так сразу. Она с усмешкой спросила: - Почему мужского рода драгоценность назвали, если к даме комплимент имеете?

- Какой слог, однако. Но! Они же все мужского рода! - и рассмеялся. - Вот смотрите. Бриллиант, алмаз, рубин, яхонт, изумруд, жемчуг, малахит... Ой! Как вам это нравится, девушка? Но вы - всех достойны. А они вас - нет. Она уже с удивлением посмотрела на него. И он ей понравился. А его смех и белозубая улыбка, очень даже были хороши.

- Возьмите сдачу, - сказала она и нырнула в свой дот.

- Мне еще, пожалуйста, шоколадку, - попросил парень. И ткнул пальцем в самую большую и дорогую. И она, вдруг, замерла. Но взяла здоровенную плитку и просунула в амбразуру. Конечно, он тут же ее вернул. И снова рассмеялся. Этот его смех... Машина тронулась. Она наклонилась и увидела, как от бордюра рванул черный джип. Кажется, «Мерседес». Потом она убедилась, что да, «Мерседес». Он появлялся у нее перед киоском каждую смену и покупал свою «Колу» и пачку сигарет. И неизменно шоколадную плитку. Потом она вышла из своего дота и они минут десять болтали о звездах, Омаре Хайяме. Он, оказывается, его тоже любил. И даже прочитал ей парочку рубаи. В прошлую смену, когда он подъехал с жутким ревом, он просунул ей в оконце белую розу на длинном, почти метровом стебле. Вы не поверите, но только тогда они познакомились.

- Меня - Люба.

- Я так и думал, - щелкнул он пальцами. - А меня проще. Меня - Кирилл. - И пошел к желтой машине, приземистой и хищной. Он наклонился над задним сиденьем и взял оттуда огромную коробку конфет. - Это вам подсластить жизнь.

- Да мне и так сладко, - возразила она. Но номерами телефонов они все-таки обменялись. Взревев, машина рванула с места, и исчезла за поворотом. Она посмотрела вслед и усмехнулась. Платочек бы белый, помахала вслед.

37

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

После этого они еще смен пять, наверное, встречались, когда она выходила из киоска и они минут десять болтали. И вот сегодня она его ждала опять. Этот милый мальчик уже занял место в ее сердце. И не важно, что он богат. Правда, не важно. Хотя... Принц на черном «Мерседесе». Это круто. Это очень круто! А мама и папа, говорят, что такое невозможно. Хотя и она не верит. Но теплое и нежное чувство к Кириллу уже всю ее поглотило. Утопило в нем. Любашка снова уткнулась в Франсуазу Саган. Но, чу... Тройка у ворот остановилась. Она выглянула в оконце. Посмеялась про себя. «Крепкий замок для тебя я построил». Напротив остановился «Мерседес». Из него выскочил Кирилл с букетом цветов. «Ну-ну», усмехнулась она не веря, не веря... Не веря.

- Мадемуазель! Бонжур. Джульетта, спуститесь со своего балкона, то есть, выйдите из замка. Она вышла. Согнув колено, Кирилл протянул ей букет желтых астр.

- Примите от чистого сердца. Нет, не так... Подскажите, сеньора.

- Ну вот, все спутал. И мадемуазель и сеньора. Поднимитесь с колен, Кирилл. Цветы мне очень нравятся. Спасибо.

- Люба, а давайте завтра встретимся. Возле парка. Погуляем. Посидим в кафешке. Вы не против? - и стеснительно улыбнулся. Она молчала. Не верила. Чтобы вот этот парень, серьезно хочет с ней, продавщицей пивного киоска, встретиться... Что понравилась она ему... Это сказка! Это про Золушку! Но вот, он стоит перед ней и даже притворно смущается.

- Почему бы нет, Кирилл, - ответила она и пожала плечами. Мол, что тут такого.

- Так завтра у входа в парк? - обрадовался Кирилл. - Во сколько?

- Давайте в пять.

- Давай на ты, - предложил он.

- Можно. Он поклонился, изобразив пируэт с мушкетерской шляпой.

- Я жду вас, тебя, Любушка, завтра. До встречи.

- Да, конечно, Кирилл. - Она смотрела, как он сел в «Мерседес», захлопнул дверцу, махнул рукой, и отчалил от ее пристани. А она села на бордюр и заплакала. Просто заплакала. Подевичьи. «Прямо какой-то фильм «Красотка», - сказала она и вошла в свою неприступную крепость с десятками противотанковых пивных бутылок и смертельно начиненных пачек сигарет. «Пришла пора, она влюбилась». Придя со смены, Любаша разделась, легла под покрывало и замерла. А как, интересно, его звать, если ласково? Кирюша? Кир? Нет, плохо. Кирка? Почти кирка... стены долбить. Ну, удружили ему родители. Кирюша - вроде, пойдет. Или корюшка. Точно, корюшка. С тем она и уснула. Она стояла под душем и вредничала. Душ. Странно, душ. От слова душить, что ли? Лейка, вот правильно. А волосы после знаменитого шампуня, были волшебно блестящи и воздушны. Она надела костюм из белого хлопка. Нет, ну не фонтан, конечно, но и эти босоножки пойдут. Последнее свидание, между прочим, у нее было... э... Да, два года назад. Он был красивый и жалкий подонок. Это не вам, джентльмены. Это некоторым. Она стояла у входа в парк и смотрела на подъезжавшие машины. Были среди них и джипы, но они или не останавливались, или это был не он. Не Кирилл. Она ждала терпеливо. И не волновалась. Подумаешь, не приедет. Может у него какие важные дела на фирме. Миллионы делят и поделить никак не могут. Мороженого бы сейчас, подумала она зло. Время убывало. Почти три минуты лишних натикало сверху. И вдруг! Кирилл. Да еще с мороженным. Подошел. Улыбнулся и протянул стаканчик с шоколадным, ее любимым.

- Пробки, сеньора. Пробки, в Париже, однако. Фиакр мой застрял, право. Поверьте.

- Опять перепутал все, - рассмеялась она счастливо. - В Париже медам и месье. А ты, Кирилл - килька, - сказала она.

- Что? - вскинул он голову. И его большие серые глаза удивленно уставились на нее. И даже искрились как-то странно. Но по-доброму. Ласково.

- Нет, не килька, извини, Кирилл. Корюшка. Да, да!

38

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

Он взял ее за руку и повел в парк. Они попробовали почти все аттракционы и голова ее кружилась от счастья. От этого очень понятного, славного и главное, очень привлекательного для нее парня. Чего уж там, желанного парня. Моцарт здесь поднял бы палочку и грянул сюиту из «Фигаро». Они весело проводили время. Единственное, чего она остерегалась, это не задать ему вопросы, о том где и кем он. Но у них и не возникли вопросы на эту тему. У них были веселые разговоры ни о чем и обо всем сразу, какие разговоры и случаются у всех влюбленных на первом свидании. Потом они зашли в кафе, и Кирилл заказал коньяка триста и всяких разных вкусных закусок.

- Кирилл, я тебе сразу понравилась?

- Сразу. Словно кирпичом по башке.

- Это заметно. А мы сходим в дендрарий? Я очень люблю всякие растения.

- А дубы? - испуганно спросил он. Она пожала плечами, удивленная его реакцией.

- И дубы. Вот в нашем дендрарии есть дуб, посаженный еще... Но он радостно оборвал ее: - Так ведь я дуб и есть. Тогда и шансы у меня есть.

- Шансы на что? - спросила она. Он встал из-за стола. Отодвинул стул и подошел к ней.

- Не поверишь, но ты мне ужасно, страшно и безобразно нравишься.

- Ой, напугал прямо, - сказала она, глядя на него снизу вверх. - Так уж и безобразно? А если серьезно, Кирилл?

- А ничего нового, я вам не скажу, сеньора. Как у нас говорят в Париже, который под Мадридом, ты мне, солнышко, очень люба. Ты, Люба, мне очень люба.

- Кино просто, - растерянно сказала она. - И ты мне, корюшка, очень даже хорош.

- К пиву?

- И к пиву тоже, - покивала она. Потом они долго целовались под соснами и бродили по ночному парку. Его губы были сладкие и такие желанные. Он проводил ее домой. Она хотела тихо провести его в свою комнату, но не решилась.

- Ты завтра опять в своем замке? - спросил он.

- Да. Там же, в металлической банке. То есть, замке. Ты подъедешь?

- Конечно.

Мама смотрела на нее с подозрительной улыбкой. Гремела кастрюлями. Потом не выдержала:

- И кто он?

- Кирилл.

- Мне не это важно. Кто он?

- Я уже ответила, - и отправилась в ванную. Вышла в халате. Зябко в него кутаясь.

- Мама, я, кажется, влюбилась, - тихо и испуганно сказала она.

- Доченька, такое маменьки слышат уже на протяжении миллиона лет от своих дочек. Но я опять повторяю вопрос: кто он? Пойми, доченька, это очень важно знать матери.

- И отцу, между прочим, - вошел в кухню папа Миша в семейных трусах ниже колен. - Так кто у нас объявился? - и полез в холодильник. Достал минералку. - Не слышу, доча, ответу. Кто он?

- Да что вы все: кто он, да кто. Человек мужского полу.

- Это я и без тебя понял. От моего воспитания ты и не могла иного полу иметь в друзьяхподругах. И не обижайся, доча. Мы с мамкой должны знать, кому дочку, кровинушку нашу, передаем.

- Да нет еще никакой передачи.

- И все-таки, доченька. Что хоть за человек?

- Кирилл. Высокий, черноволосый. Не привлекался. В измене родины замечен не был. Лет двадцати... с лишним, как и мне, вроде. На «Мерседесе» катается черном. Один раз на какой-то вообще дорогущей тачке подъезжал. Да ну вас. Люблю я его. Вот люблю и все. И ну вас.

- Однако, - произнес папа. - Прынц на черном «Мерседесе»... Однако. Как-то не адекватно в жизни получается. Люба, брось его сразу! Брось! Я их знаю, этих богатеньких. В «Мерседесе» сидит практическая, деловая и очень жесткая личность. Она все на деньги меряет. И женщин 39

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

тоже. Она, эта личность, по вашему принц, никогда не возьмет в жены Золушку. Это только в кино. Я с ними каждый день на работе гавкаюсь. Я их очень хорошо знаю, поверь, доча. (Отец был прорабом и строил всякие дорогущие коттеджи для новых русских.) - Брось его, Люба. Брось. Найди нормального парня.

- Помогите найти, папенька. - И ушла спать. И легла прямо в халате, так ей было уютнее в своей мечте и мыслях о нем. И еще, но это не для всех, она бы очень хотела, чтобы он сейчас лежал рядом с ней.

А на следующий день все рухнуло, обрушилось как при землетрясенье в Японии. Или как

одиннадцатого сентября в Америке. Все рухнуло, и мир поменял свой цвет. Он стал черным. Без солнца и луны. Без звезд. Удар был очень сильным и, главное, неожиданным, неправильным, каким-то обидным. А что произошло? Она ждала Кирилла к двенадцати, а он явился раньше. Да, в десять, без машины. Приволок огромный букет ромашек. Любимых ее цветов. И она опустила подвесной мост...

- Кирюша, солнышко мое! Мальчик мой любимый! Он глупо улыбался и целовал ее, и вымолвить уже ничего не мог. Потом они немножко вернулись в действительность. В теплый июльский вечер, заполненный звездами и восторгом насекомых, летающих вокруг. Они даже не кусали их. Им очень понравилась эта любовная история. Прямо, как у них, у насекомых.

- Ты не на машине, Кирилл. Я-то ждала тебя с другой стороны. С дороги.

- А я у тебя со всех сторон. И всегда буду со всех сторон. Если, конечно ты мне позволишь. А без машины я потому, что не приехал ее хозяин. Он в командировке.

- Какой командировке? Какой хозяин? - удивилась она.

- Ой, да ведь ты не знаешь! Я ж тебе не рассказал! - воскликнул он. - Я же рядом работаю – вон, за церковью сразу. Охранником на автостоянке. Студент, заочник, заканчиваю ПГС в Политене. Ну и подрабатываю. Хозяин «Мерса», да и другие хозяева машин, выпив на стоянке после работы, просят отвезти - на их же машинах - до дому. Я и отвозил. А на обратном пути к тебе заглядывал, - закончил он, и вдруг почувствовал по реакции Любы, что что-то не так...

- Так это все не твои машины? - пораженная Любка ткнула в него пальцем. Ее оглушило его признание. - Не твои? Так ты до дому господ развозил? Ха! Ха-ха... Извозчик! - Что-то с ней случилось. Вроде истерики. Она же такие замки построила в мечтах. Она же и с подружкой Викой поделилась крутой новостью, от чего та чуть в кому не впала. И родителям напела про черный «Мерседес». Любка с силой ткнула Кирилла пальцем в грудь. - Папенька прав был. Сказка про прынца на белом коне. Сказка, Кирюша. Ха! Сказка для дурр набитых. Принца нет и на черном «мерседесе». Это в кино, в сериалах дешевых. Врут волхвы. Врут, Кирилл. Ха-ха! Врут! На нем не было лица. Одни ужасно страдающие глаза. Он словно стоял на костре. Он все понял. Он поклонился. И, запнувшись, о бордюр, вышел на дорогу. И пошел. Качаясь странно и гордо. Не оглядываясь. Она вошла в свой киоск. Проклятый металлический ящик. Села на табуретку и долго смотрела на свое черное отражение в черном стекле. Она остывала, как раскаленное железо на ветру. И надолго замерла. Потом позвонила Равилю: - Мне надо уйти. Извини. Я ухожу, Равиль.

- Заболела, да? Люба, заболела, да? Ты подожди, да. Я сейчас подъеду, заменю тебя. Ты только не уходи, не бросай киоск. Я сейчас буду, Люба. Может, скорую вызвать, да?

- Ты приезжай. Я потом, я потом... Хозяин подъехал быстро. Причитал на ходу: - И кто сделал плохо моей Любе, кто обидел ее? Люба, ты езжай домой, да? Вот тебе на такси, возьми, пожалуйста. Дома родители очень удивились необычному ночному возвращению дочери.

- Да что с тобой, доченька? - запричитала мать, увидев почти мертвую Любашу. - Как же так... Отравилась, что ли?

- Доча, - ходил рядом папа Миша. - Давай я тебе налью, легче будет. Он-то сразу понял в чем дело. - Да ладно. Ну, бросил и ладно. Мы, Сазоновы, никогда не унижались перед всякими.

- Да не перед всякими! - крикнула она. - Это я! Это я! Я это... - и разрыдалась. Родители ушли на кухню, сокрушенно качая головами. И даже налили себе по стопке.

40

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

На следующую смену Любка оделась небрежно, и даже не подкрасилась. Не стоит она этого всего, да и не для кого. Все равно клиенты даже башку не могут просунуть в ее амбразуру. И вообще, жизнь закончилась. Любка потерянно рассмеялась. Она весь день четко обслуживала клиентов. Это отвлекало от ужасных мыслей. Она даже бесплатно дала бомжу полторашку пива. В половине одиннадцатого поток покупателей схлынул. Любка все поглядывала на часы. Потом взяла в руки книжку. И вдруг! Чу, тройка остановилась напротив. Она приподнялась и глянула в амбразуру замка. Молодой поручик выскочил из коляски и с букетом белых роз бросился к крепостным воротам. Она обмерла. Но нет. Показалось. Она уронила голову в ладони и отчаянно разревелась. Наконец пришла в себя. Вытащила телефон и, всхлипывая, размазывая по лицу тушь, стала искать номер Кирилла. Нашла и позвонила. Пошел гудок... Александр Гребенюков. Хабаровск.

"Род людской, наверно, будет верить, Что его количество растёт..." Юрий Кузнецов

Уплывают дни, затем недели...

Опять синеглазый рассвет Из сада в окно выплывает. В душе моей ласковый след На годы вперёд оставляет

Месяцы - и так за годом год. Род людской весьма самоуверен, Ведь его количество растёт. Но в самоуверенной походке Отчего-то часто вижу я Грусть прогнившей у причала лодки В зареве закатного огня. Вдалеке шумят морские дали, А она скребётся о причал, И такой безудержной печали Никогда я в мире не встречал! Ей бы бури, рифы или мели... Но, смотря на полусгнивший борт, Понимаешь, что наивно верить В то, что лодка в море уплывёт.

С ним буду я жить и любить, Стихи сочинять о любимой... И с ним не смогу я забыть Берёзовый край мой родимый! Владимир Колабухин. Россия.

Алексей Гушан. Сайт «Свете Тихий» - Луганск.

Фразеологизм «Шкура неубитого медведя»

Э

то выражение часто употребляется, когда хотят подчеркнуть ни на чем основанные расчеты, необоснованные надежды. «Он делит шкуру неубитого медведя» - данная поговорка стала популярной после того, как была переведена на русский язык французская басня Лафонтена «Медведь и два охотника». В этой басне повествуется о встрече глупых и самонадеянных юнцов с медведем, которая закончилась для молодых людей несчастливо. Один с большими трудностями убежал от медведя, а второй сомлел и лишился чувств, стоило только косолапому к нему направиться. «…И вот финал: Товарищ у него спросил: - Что по порядку должно «Скажи, что на ухо тебе он говорил?» Медведя наперед убить, А после этого уж можно И мех продать, и пить». Так значит, это выражение происходит от басни? Не все так просто, ведь во Франции есть народная пословица, очень близкая по смыслу басне, которая проповедует ту же мораль: «Не нужно продавать шкуру медведя, пока он еще не убит». К тому же, похожая пословица имеется и в Германии, что, несомненно, доказывает версию о том, что не пословица берет начало с басни, а наоборот, Лафонтен использовал в своем творчестве народный фольклор. А что же эта поговорка в русском языке? Она у нас звучит искусственно, наигранно, не по-народному. Очевидно, она родилась не у нас, а пришла с Запада. Кто знает?

41

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания Приключения, почерпнутые из моря житейского. Александр Фомич Вельтман.

Начало см. № 54 КНИГА ПЕРВАЯ

Часть вторая (Продолжение) І Рассказав, по принадлежности, кто такая Саломея Петровна, мы оставим ее в покое до первой встречи. Обратимся к Дмитрицкому, который, как вам уже известно, проиграл сполна собственные деньги и частию прихватил деньги ремонтные. Не для чего было говорить ему, что это сделано не только неосновательно, но даже безрассудно: все знал он это сам и бранил себя, как собаку. После нагоняя самому себе, он стал обдумывать, как поправить дело, и ничего лучше не выдумал, кроме новейшей гомеопатической пословицы: Similia similidus curantur или древнейшей русской пословицы: чем обжегся, тем и лечись. «Но здесь, в поганом Бердичеве, не буду лечиться: поеду поправлять здоровье посреди сельской жизни». И вот, в прекрасных долинах Подолии, под именем ремонтера разъезжает он от помещика к помещику, играет для «препровождения времени». Но во всяком случае он был не более как Schuller в сравнении с Schulmeister-ом Желынским. Желынский, проведав, что он в его заветных полях красного зверя ловит, тотчас же разместил засады, и с бедного, с живого Дмитрицкого сняли кожу. Между тем время проходит; в полку о Дмитрицком нет известий. Полковой командир менее заботится о нем и о деньгах, нежели о команде, и отправляет другого офицера отыскивать Дмитрицкого и принять команду и ремонт. Офицер, недолго думав, едет в Бердичев. Там находит он команду, которая преспокойно живет по квартирам в ожидании своего командира; в числе команды и денщик Дмитрицкого.

- Где Василий Павлович?

- А Бог его знает; он меня оставил у одного помещика; я там жил-жил, ждал-ждал барина, покуда выгнали; помещик сказал: «Ступай, брат, барин твой, верно, умер; я держать тебя не хочу», Я и пришел сюда.

- А что, в самом деле, не умер ли он?

- Верно, что умер; помещик недаром говорил. Офицер доносит в полк, что команда состоит благополучно налицо, а сам ремонтер пропал без вести... вероятно, умер. Дмитрицкого означили в списках умершим. Таким образом кончил Дмитрицкий жизнь служебную. Между тем новый ремонтер, приехав к одному помещику для покупки лошадей, входит в гостиную и видит - ни дать ни взять Дмитрицкий! в венгерке, в гусарской жилетке, сидит за картами...

- Дмитрицкий? - вскрикивает он, всмотревшись в него.

- Ах, любезный друг! - вскричал и Дмитрицкий, вскочив из-за стола и обнимая товарища своего. - Вот неожиданно встретились!

- Что ты здесь делаешь?

- Tс! скажи, пожалуйста! вот встреча! Как давно не видались! - и он потащил его за руку в другую комнату.

- Что ты здесь делаешь? где ты пропадал?

- И не думал пропадать, братец; а видишь, по маленькой, отыгрываюсь.

- Да знаешь ли, что ты исключен из списков, и показан в числе умерших?

- И очень хорошо сделали. Я действительно убитый человек; а потому и не могу уж явиться в полк.

- Ах, чудак! Да что ж ты будешь делать?

- Что ж, братец, мертвому делать, кроме как скитаться тенью?

- Ах, чудак!

- Только, братец, не говори никому, что и тень мою видел, а то, пожалуй, кол в спину вколотят.

42

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

- Где ж ты живешь?

- Теперь здесь гощу.

- Не советую тебе, однако, проживать в этих местах; если тебя узнают - беда!

- И не напоминай, сам уеду; черт знает, здесь нет мне счастья. Поеду искать невест, попробую жениться.

- Ах, чудак! Да как же ты будешь жить без всякого вида?

- Вот тебе раз! Попробуй кто от меня требовать вид, поставлю ему на вид вот что! – и Дмитрицкий показал свой кулак.

- С этим видом не далеко уедешь.

- Не далеко уеду, так далеко уйду. Однако ж меня ждут; шпини, брат, я к тебе приду на квартиру.

- Нет, спасибо, отложи попечение: со мной команда.

- Да, да, да! Ну, хорошо! Так до свидания на том свете.

- Прощай, брат!

- Присядь, хоть по маленькой.

- Нет, спасибо.

- Ну, хоть карточку, на мое счастье.

- Нет, благодарствуй.

- Экой чудак! После известия, сообщенного новым ремонтером, Дмитрицкий понемногу стал подвигаться с юга на север. Он был некогда в Москве, и Москва ему нравилась; выезжая из нее, он думал: когда-то Бог приведет опять побывать. Эта старая мысль пришла ему в голову, когда он задумался, куда ему ехать. «Э! да вот прекрасный случай ехать в Москву! Там же всегда тьма невест. Именно там открою свой новый карьер. Скверная вещь без денег! Я уверен, что без денег я могу завлечься во все страсти. А с деньгами я совершенно смиренное существо: засел где-нибудь в уголок, бросил пук ассигнаций или горсть золота на стол. «Господа! банчику!» Смотришь, тянутся со всех сторон искатели земного блага, обступают фараона, как рыбы, и ждут подачки. Иному дашь туза - счастлив! иного оборвешь - молчит! Судьба! Добродетельный муж и отец семейства не с намерением пролил чашу довольствия своего. Он только хотел дополнить ее последним глотком бедняка, да черт подтолкнул под руку - чаша вверх дном, а наш брат подставил горсть - и богат. Но для того, чтоб иметь право стоять там, где черт подталкивает под руку, надо иметь случай при нем. А кто ж может доставить этот случай как не жена, входящая в дела своего мужа и способствующая его успехам в свете? Что за роскошь иметь такую заботливую, умную помощницу! «Душа моя! Заинтересуй, пожалуйста, мосье такого-то, чтоб ему у нас не было скучно. Умная жена тотчас поймет пользы мужа. О, она должна быть непременно привлекательна в отношении интересных людей. Одного только боюсь, чтоб не попасть на такую, которая вздумает тебя вывести в чины, или на такую, которая только ночует дома; или на такую, которая пришпиливает мужа к хвосту... Да еще боюсь, чтоб не влюбиться в аплике, в дрянное сердчишко, которое разрядится в любезность, в сладость, в нежность, подобьет все свои недостатки пуховой прелестью, раздушится благовонными вздохами, разукрасится алмазными взорами, разрисуется узорными приемами...» Рассуждая таким образом, Дмитрицкий ехал в Москву на огромном чемодане, набитом сеном. Хоть у него и осталось только одно носильное платье: венгерка да шинель, но он знал, что ездить без чемодана - нельзя: почтут за нищего. По приезде в Калугу в кошельке у него остался один только червонец и ключ от чемодана. «Этого скакуна я ни за что в свете не отдам: это у меня заводчик. Лошадей найму вплоть до Москвы; а что касается до насущного пропитания: есть что есть, так есть, а нет, так мы не взыщем; впрочем, глупость! возможно ли умереть с голоду там, где люди завтракают, обедают, полдничают, ужинают и, словом, целый день едят?» Следуя этому правилу, Дмитрицкий не голодал. В первой же деревне, где его извозчик остановился кормить лошадей, он застал хозяина, хозяйку и всю семью за столом: они хлебали из огромной чаши жирные щи.

- Что это? Квасок? Дай-ко, брат, ковшичек... Ух как славно щами пахнет!

- Да не угодно ли, сударь, покушать? - сказала хозяйка, - у нас щи, жаркое есть, если угодно, рыба есть...

- Нет, благодарствуй, милая, боюсь обед испортить... я только попробую. Славные щи!

- Да что ж, пообедайте у нас, сударь.

43

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

- Нет, милая, меня ждут обедать, отсюда недалеко. Таким образом наш путешественник везде пробовал то щи, то кашу; но на половине дороги ему захотелось хорошо пообедать. Проезжая в обеденное время через одно село, он спросил: - А что, здесь живет сам помещик или управляющий?.

- Сам помещик.

- А есть у него продажные лошади?

- Как же, большой завод есть.

- Прекрасно! Проводите-ко меня к нему. Барин-заводчик рад покупщику. Нечего рассказывать, как явился Дмитрицкий к помещику, к Григорью Тимофеевичу Мискину, покупщиком и знатоком в лошадях; как, осматривая завод, проморил плотного барина, и тот пригласил его откушать вместе, потому что уже было время, а после обеда предложил испытать лошадей в упряжке. Все проделки были исполнены как нельзя лучше, лошади в упряжке ходили очень хорошо, помещик назначил им цену прекрасную и расстался с Дмитрицким, как с таким покупщиком, каких ему надо было и по самолюбию и по расчетам. Пообедав очень хорошо, и даже выпив за здоровье гнедых, Дмитрицкий решился не обедать до самой Москвы, если только не представится какого-нибудь особенного случая. Но особенного случая не представилось. Я думаю, памятно вам, как счастливо он миновал заставу.

- Покуда прямо, - отвечал он, а между тем думал: «Куда ж теперь ехать? Приехав в Москву, разумеется, теперь следует ехать в «Европу»; во всех лучших городах должна быть «Европа» - без «Европы» нельзя обойтиться, особенно приезжему человеку». - Эй! послушай, любезный, где тут «Европа»? Спасибо, ступай! Приехали в «Европу». Дмитрицкий повелительно крикнул у крыльца на швейцара и лакеев, чтоб помогли вылезти ему из повозки.

- Первый номер готов для меня? А?

- Первый номер занят-с.

- Как? Фу! Бока разбило! Животное! Заставил меня прокатиться в телеге! Пять тысяч заплатить за экипаж и сесть на половине дороги! Как занят?

- Занят-с.

- Как занят! Ах, дурак! Что ж это он здесь делал? Он, верно, занял в другой гостинице...

- Третий номер свободен-с. Прекрасный номер - три комнаты-с, мебель красного дерева, фортепьяны, все есть-с, все принадлежности, как следует... сейчас только очистился.

- Три комнаты! Какие-нибудь скверные? Экое животное! Ну, веди! Что за гадкие коридоры! Тьма кромешная! Это ни на что не похоже! То ли дело в Париже...

- В Париже-с? Помилуйте, что Париж! Уж лучше нашей гостиницы в целом городе нет!

- Я ничего не вижу.

- Пожалуйте, пожалуйте сюда...

- Ну, что тут такое? Это-то? Фу, да покури, братец, скорее! Кто тут стоял?

- Только что сегодня изволил уехать один сочинитель из Петербурга.

- Сочинитель? Именно какими-то сочинениями пахнет! Покури, да не какой-нибудь смолкой, а по крайней мере лавандом... Да чаю, чаю скорей! Один из вас, порасторопнее, чтоб здесь дежурил, покуда мои люди приедут! Да есть ли тут сарай хороший, поставить коляску, а?

- Как же-с, сколько угодно.

- Ну, чаю!

- В повозке есть вещи-с?

- Какие вещи? Вещи в экипаже. Да, кажется чемодан положили со мной... Внести его! Адрес-календарь есть?

- Есть-с.

- Принеси! Тебя как зовут?

- Иваном-с.

- А тебя?

- Алексеем.

- Так ты, Иван, ступай за календарем, а ты за чаем, да живо! Лентяям ничего, кроме простого туза, не даю; а кто услужит мне - тому червонный, слышите?

- Будем довольны-с! Кому ж и угождать, как не доброму барину?

- То-то же! А, чемодан... хорошо! Поставь его, да осторожнее, не перемни у меня там. Тебя как зовут?

44

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

- Петром-с.

- Петр, спроси бутылку лучшей мадеры! Скорей! Петр бросился за мадерой; а между тем Дмитрицкий раскинулся на диване и стал зевать, как изнеженный помещик, с дороги. Приказания его живо были исполнены. Алексей принес, с вывертами, на подносе аплике, чайник, сливочник и чашки, пестрый фарфор рококо с позолотой, в корзинке сухари, на блюдечке сахар. Иван прибежал с адрес-календарем, а Петр с бутылкой мадеры.

- Первый номер мадера?

- Самая старая-с. Дмитрицкий налил стакан, выпил залпом и потом плюнул.

- Дрянь!

- Самая лучшая-с!

- Самая лучшая? Почем бутылка?

- Пять рублей-с.

- Ну, может ли быть здесь настоящая мадера в пять рублей, когда она и на острове Мадере дороже пяти рублей?! Скажи хозяину, что я мадеру пью настоящую и чтоб он достал мне самой лучшей, хоть по червонцу бутылку. Слышишь? Возьмите эту себе. Теперь ступайте все вон, я отдохнуть хочу.

- Позвольте узнать чин и фамилию, да подорожную надо записать в книгу-с.

- Успеешь. Приедет мой камердинер с экипажем, так спросишь у него. Ну, марш! «Черт знает, я без чаю похудел в эти три дня, - сказал Дмитрицкий, принявшись пить чай. Надо отыскать какого-нибудь знакомого... Черт знает, сколько в календаре фамилий! Ну, как тут не найти знакомых или дураков, которые рады будут моему знакомству?» В это время послышалось, кто-то вошел в переднюю комнату.

- Кто там?

- Извините, - сказал вошедший молодой человек, очень щегольски одетый, в очках, с улыбающимися устами, со сладостными, изгибистыми манерами, с ногами, имевшими привычку шаркать, с ушами, похожими на крылья у шапки Меркурия. - Извините... И так далее... А дальнейшее мы изложим впоследствии; покуда означенный молодой человек не познакомился с Дмитрицким, мы познакомим вас с ним самим.

II Его зовут Михайло Памфилович Лычков. Молодой человек... как бы вам описать его? Молодой человек, если хотите, с очень хорошими свойствами. Молодой человек, который делает около ста визитов по годовым праздникам, которого встретите в обществе и в театре, где ему отвечают на поклон, иногда протягивают руки и говорят: «bonjour, monsieur Лычков!». Которого встретите в канцелярии, где он сам подойдет к вам и скажет, что он по особенным поручениям при его превосходительстве; которого встретите в каком-нибудь комитете о тюрьмах и в каком-нибудь благотворительном или ином обществе. Которого встретите верхом, и он предупредит похвалу своей лошади и скажет, что она орловского завода, но что у него есть лошадь собственного завода, гораздо лучше этой... Молодой человек, которому вы, верно, понравитесь, если послушаете его рассказы и который, верно, позовет вас к себе. Михайло Памфилович вступил в службу в кацелярские служители по протекции самого начальника канцелярии, которому он понравился по какой-то особенной, природной готовности служить. И действительно, Михайло Памфилович служил ему чем только мог и, между прочим, приезжал в канцелярию на положении дела не делающих, а от дела не бегающих, которых начальник канцелярии встречал, протягивая руку, принимал как гостей и увлекался от своих скучных занятий приятной их беседой. Так как настоящий век изобилует обладающими даром поэзии или, все равно, обладающими даром поэзиею, и так как в канцелярских, кроме размашистых перьев, необходимы иногда перья красноречивые, то в числе сослуживцев Михаила Памфиловича, кроме молодых людей высокого полету, было много неоцененных еще поэтов и прозаиков. Из салонов спускаться в канцелярию было низко, а от истоков Ипокрены ходить в канцелярию было далеко и утомительно; и потому все эти прихожане ужасно зевали и рады были какому-нибудь развлечению. Одни читали наизусть свои поэтические вдохновения, другие с восторгом выслушивали декламации стихов о каком-нибудь Демоне или о какой-нибудь Демонессе, у которой, вместо волос,

45

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

спускается на плечи лава; вместо взоров - стрелы или метательные копья, на ланитах пламень, на устах огонь, на груди дым, а в груди - что-то неизъяснимое. Михайло Памфилович ахал больше всех, и потому признан был за человека со вкусом. По этому вкусу он был приятелем поэтов, а по изрядному состоянию, по возможности ездить на конях, быть одетым с иголочки и природной способности перенимать светские манеры был приятелем с некоторыми из верхолетов. Вследствие моды на литературные вечера между означенной рассадой светской деятельности завелись также литературные вечера. После нескольких опытов распределить дни, Михайлу Памфиловичу достался вторник, и все сослуживцы в один голос решили: «Завтра все к тебе, Лычков!» Чтоб придать тону своему вторнику и сделать его известным целой Москве, Михайло Памфилович обдумал, что для этого надо залучить к себе и известных московских литераторов. На первый вторник, в который так неожиданно должен был совершиться литературный вечер у Михаилы Памфиловича, нельзя было никак распорядиться насчет известных литераторов; но все-таки он решился сделать визиты всем, с которыми кланялся в обществе. Но прежде всего надо было предуведомить папеньку и маменьку, которые были в восторге от успехов сына в свете и потворствовали ему елико возможно. Папенька Михаилы Памфиловича, Памфил Федосеевич, был, казалось, человек простой и добряк, по крайней мере на старости лет; но несмотря на простоту, он умел, со вступления на поприще житейское, сколотив изрядный капитал, купить именье и величаться помещиком. Так как это достоинство досталось ему довольно уже поздно, то он и не успел войти в круг знакомства, соответственный властителю двухсот душ и обладателю капитала, дающего около десяти тысяч процентов. Большой круг требовал новых привычек; а расставаться со старыми, с которыми сжились душа и тело, было и жалко и трудно. Чувствуя невозможность самому почваниться в свете и показать, что мы, дескать, сами с усами и не последние из личных дворян, Памфил Федосеевич сосредоточил свое честолюбие на успехах в свете единственного и возлюбленного сына, Мишеньки. Мишенька не изменил надеждам отца. Пожилая супруга Памфила Федосеевича, Степанида Ильинишна, несмотря на толстоту свою, так и лезла в гору и, без сомнения, взобралась бы на нее и завела знакомства и с графинями и с княгинями, потому что она сочувствовала своему достоинству и всегда говорила: «Эка невидаль, графство!» Но к несчастью, она не знала по-французскому; а без этого, черт знает чего, невозможно было показаться в русской гостиной, как с непричесанной головой. Не являясь в свете, Степанида Ильинишна сосредоточила свое высокое достоинство в своем дому да в кругу старых знакомых - губернских и коллежских регистраторш и секретарш, с которыми издавна она покумилась и без секретов которых, гаданий и сплетней, не могла уже обходиться. Сверх того и привычная, бессменная партия бостончика или вистика сроднила ее с ними. Но, как боярыне, ей нельзя уже было не нежиться, не чувствовать боли в какой-нибудь части тела и не лечиться лопатией или гамепатией . И то и другое не приносило ей пользы, особенно после заговенья или розговенья. Отлежав однажды бок, она почувствовала онемение. Призванный медик вообразил, что это следствие полноты и излишества крови и немедленно же предписал, кроме следуемых микстур, приставить к боку, на первый раз, не менее пятидесяти пиявок; пиявки исполнили свое дело как следует: выпили кровь да еще про запас притянули к боку достаточное ее количество. С тех пор обиженный бок стал беспокоить Степаниду Ильинишну. Она почла за долг проклинать лопатию и призвать в помощь гамепатию; но бесконечно малые приемы не нашли дороги из желудка к боку и воротились на белый свет без пользы. Прослышав про чудеса магнитизирования, Степанида Ильинишна расспросила, каким это образом лечатся новым способом? Кумушка Арина Ивановна тотчас же объяснила ей, что, дескать, есть два способа: первый способ самому магнитизироваться: доктор начнет водить руками по всему телу, покуда сон наведет...

- Нет, нет, нет, матушка, этого-то я с собой не позволю делать! Скажи, какой другой?

- А другой способ: доктор возьмет да намагнитизирует какую-нибудь девушку, да и спросит - у сонной - какое лекарство он должен дать больной. Всю подноготную скажет! Удивительное дело! Что-то уж и не верится!

- Верится или не верится, отчего же не попробовать! Я попробую: велю намагнитизировать Дуньку да расспросить у ней, какое, дескать, для барыни лекарство нужно? Глупа только, где ей сказать! Ну, да не велика беда попробовать.

- Уж кстати бы и я полечилась, Степанида Ильинишна.

- Пожалуй, матушка, убытку мне от этого не будет.

- Так пришлите мне сказать, как будут магнитизировать.

46

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

- Изволь, пришлю. Степанида Ильинишна в самом деле послала Сидора искать по Москве иностранного доктора, что магнитизирует. Сидор тотчас же отыскал иностранного доктора, что мозоли сводит.

- Здравствуйте, батюшка, - сказала Степанида Ильинишна. - Эй, Дунька..! Вот, намагнитизируйте, пожалуйста, девчонку да расспросите у ней, чем лечить от бока? У меня бок болит. Дунька явилась, стала в дверях и смотрела исподлобья на мозольного мастера, не понимая, зачем ее представляют ему.

- Вот она, сделайте одолжение. А я уж уйду, не могу смотреть... извините! Степанида Ильинишна вышла, а мозольный мастер показал Дуньке стул, помог ей разуться. Дунька не смела противиться. Кончив операцию, в ожидании вознаграждения он походил по комнате, кашлянул несколько раз. Степанида Ильинишна со страхом взглянула в двери.

- Что, уж кончено?

- Ага! - отвечал доктор по части мозолей.

- Что ж, какое же лекарство-то мне предпишете? Он подал ей скляночку и сказал по-немецки, жидовским наречием, что она увидит на опыте, как хорошо это лекарство сгоняет мозоли.

- Как же, батюшка, принять это или намазывать? - спросила Степанида Ильинишна, подавая в вознаграждение десятирублевую ассигнацию. Вместо ответа оператор поклонился и вышел.

- Что ж это он не сказал мне, что надо делать с этим? Да уж верно намазывать. Это мазь. Дунька, расскажи мне - что он с тобой тут делал? Да, смотри, говори сущую правду!

- Да Бог его знает, сударыня... Посадил на стул. Велел разуться. Да чем-то помазал пальцы.

- Только? Что ж ты, заснула?

- Никак нет, сударыня.

- Коли не спала, так что ж он тебя спрашивал?

- А Бог его знает! Он ничего не спрашивал.

- Врешь, дура. Сама не помнишь. Верно спала...

- Ей-Богу нет-с!

- Врешь, глупая. Ведь он тебя магнитизировал! Дунька, не понимая, молчала.

- То-то, заставишь дуру что делать, и сам не рад! Что ж, намазывать этим или принять?

- Да вот он этим, кажется, и мазал...

- Попробую. Беды, чай, не будет, - сказала Степанида Ильинишна, и Дуньке же велела растирать мазью бок. Оказалось, что мазь лучше действовала от боли в боку, нежели от мозолей. У Дуньки разболелись ноги так, что она ступить не могла. А у Степаниды Ильинишны на другой же день в боку стало гораздо лучше. Она решилась всегда лечиться магнитизированием и вспоминала об обещании, данном Арине Ивановне - Арина Ивановна страдала головной болью. И от головной боли мазь помогла, только волосы полезли страшным образом...

- Нет, уж, матушка, Степанида Ильинишна, покорно благодарю за нее: лучше останусь с головными болями, чем быть плешивой!

- Напрасно, Арина Ивановна, в волосах-то, верно, и сидит твоя боль. Есть чего жалеть! Вырастут другие. Я вот полечилась, да пан теперь! И вперед случись что - тотчас же велю Дуньку магнитизировать... Такова была маменька Михаилы Памфиловича.

- Папа, у меня сегодня будет литературный вечер, - сказал однажды Михайло Памфилович, войдя, по старому обычаю, к отцу пожелать ему доброго утра.

- Это что такое значит, Миша? Что за литературный вечер? - спросил отец.

- Ведь я вам сказывал, папа, что я познакомился с литераторами.

- Так что ж такое?

- Я бываю у них на литературных вечерах, нельзя же и мне не сделать литературного вечера.

- В самом деле! Ну, я поговорю с матерью. Надо же посоветоваться.

- Помилуйте, как это можно откладывать; все условились быть у меня сегодня, и вообще по вторникам.

- Помилуй, всякой вторник у тебя будут литературные вечера!

- А как же иначе! Уж это так водится, все приедут. Мне не больным же сказаться...

47

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

- Да кого ты звал?

- Московских литераторов.

- Да кого именно? Этот вопрос затруднил несколько Михаила Памфиловича.

- Как кого, папенька, мало ли литераторов; некоторые вместе со мной служат...

- Ну? Михайло Памфилович высчитал имена всех известных и неизвестных литераторов; но если б не прикрасил сиятельными и чиновными, то славные имена не произвели бы никакого влияния на Памфила Федосеевича.

- Неужели? - сказал он, - и князь будет?

- Да, вероятно, будет. Он...

- Да ты говоришь, еще главный сочинитель будет?

- Да, папа.

- Черт знает, Миша, ты, право, лжешь!

- Ей-Богу, я у него был, он такой очаровательный человек... я с ним коротко познакомился.

- Хм! Удивительно. Ведь он, брат, действительный статский советник...

- Что ж такое? Мало ли поэтов в чинах; например, Глинка и Дмитриев также действительные статские советники.

- К тебе в гости?! Ну, брат, Миша, высоко ты забираешь! Надо подумать. Ведь все-таки они не к тебе, а ко мне в дом будут...

- Помилуйте, папа, когда тут думать? Ввечеру они все приедут!

- Что ж ты не сказал прежде? Ведь это ни на что не похоже: зовет гостей не спросившись!

- Когда же мне было сказать вам? Вчера ввечеру все согласились быть сегодня у меня.

- Поди... ну! Надо подумать, как принять. Я поговорю с матерью.

- Да ничего не нужно особенного; только надо попросить maman, чтоб вместо булок и сухарей к чаю, купить английской соломки, - продается в кондитерских.

- Ну, это уж не мое дело.

- Да мне нужно, папа, пятьсот рублей.

- Помилуй, Миша! Давно ли ты взял пятьсот рублей?

- Ведь я говорил вам, что я пожертвовал их на человеколюбивое заведение. Нельзя же мне было... ведь я член.

- Да ну! Черт знает, братец, накладно! На что ж тебе еще столько денег?

- Мне непременно надо купить библиотеку: мне стыдно будет перед литераторами, что у меня нет ни одной книги...

- Что, брат, говорил я тебе: «Береги, Миша, свои книги, пригодятся».

- Да что ж мне в учебных книгах? Мне по крайней мере необходимо иметь сочинения литераторов, которые у меня будут.

- Ты совсем обобрал меня!

- Что ж делать, папа.

- То-то, что делать!.. На!

- Удивительный мальчишка! - сказал Памфил Федосеевич про себя, смотря вслед сыну, который, оправив перед зеркалом полосы, платок на шее и булавочку на манишке, вышел вон. Удивительный мальчишка! Скажи, пожалуйста, только что из яйца вылупился, а с какими людьми уж свел знакомство...

- Степанида Ильинишна! Эй, кто тут!.. провалились! Варька! Иван!

- Что ты, батюшка, раскричался! Опять нога, что ли?

- Какая нога! Что за нога! Совсем не нога, а Миша! Ей-Богу, это удивительный мальчишка!

- Что он тебе сделал? Что не по-твоему?

- Не по-моему... Разумеется, что не по-моему!

- Так и надо кричать?

- Да кто кричит? Помилуй!

- Да ты! Посмотри, из себя вышел.

- Ах ты, Господи, слова не даст сказать.

- Да говори, кто тебе мешает?

- Я хотел сказать тебе, что это - удивительная вещь: представь себе, что он - еще мальчик, молоко на губах не обсохло - ... Куда ж ты?

- Да что мне слушать брань.

- Откуда брань? Кто тебе сказал, что брань? Дай окончить-то!

48

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

- Ну?

- Я хотел сказать, что... что еще он, мальчик, а ведет знакомство с какими людьми!

- Ну, что ж? Молод и знакомится с молодежью. А тебе не по сердцу?

- Ну, кто говорит что не по сердцу?! Ты не дашь выговорить! Какая молодежь? Вельможи, матушка, вельможи к нему назвались на вечер!

- Полно, пожалуйста, вздор молоть. С какой стати назовутся к Мише вельможи?

- Я тебе говорю! Из студентов-то он в сочинители хватил! Вот и назвалась вся братья сочинителей к нему на вечер. Да какие люди-то: все известные... в каких чинах! А? Каков Миша-то? А? Степанида Ильинишна!

- Что ж, слава Богу, недаром мои заботы были об нем.

- Ты! Все ты! А уж я ничего?

- Хорош бы он был хомяк, если б пошел в тебя! Не сам ли ты говорил ему: «Не водись с людьми, которые тебе не по плечу».

- Да! В старину это было так. А теперь - другое дело. В старину кошки мышей ели, а теперь не едят - вишь, подай молочка да говядинки.

- Это все на Ваську ты метишь!

- Э, поди ты с своим Васькой! Не о том дело. Надо подумать, как принять, ведь сегодня ввечеру все у нас будут.

- Как сегодня ввечеру?

- Да так! Назвались. Как хочешь и принимай...

- Ты шутишь, что ли?

- Какая шутка; нагрянут человек двадцать.

- Миша с ума сошел! Назвал гостей, да еще все незнакомых, а у нас ничего не готово, комнаты не прибраны. Господи, когда ж я обернусь! Надо самой ехать - заказать мороженое, купить провизии. Нельзя без ужина или, по крайней мере, закуски. Ничего не успеешь сделать! Я думаю: все, что куплено к обеду, оставить к вечеру, а сами чего-нибудь перекусим.

- За винами надо послать. Да уж я распоряжусь в этом. А, вот кстати... Вошли Григорий Иванович и Лукьян Анисимович. Это были старые сослуживцы Памфила Федосеевича на службе по откупам. Григорий Иванович был в старину кос и сохранил этот недостаток и в старости. Лукьян Анисимович и в молодости и в лета мужества был рыж; но под старость лишился прекрасных волос своих, а клочки на висках поседели. Григорий Иванович жил уже домиком, а Лукьян Анисимович не умел сберегать нажитого и потому продолжал службу по части хождения по делам.

- Вот, кстати пришли! Здравствуйте, Григорий Иванович. Садись, брат, Лукьян Анисимович. Иван, наложи Лукьяну Анисимовичу трубку!

- Я сам наложу-с, Памфил Федосеевич.

- Ну, накладывай. А что, Григорий Иванович, ведь вы, кажется, продолжаете читать книги?

- Не засну, сударь, без чтения. Вчера, например, прочел очень занимательный журнал. Ах, как ругается! Да еще кого ругает-то - Александра Петровича Сумарокова! Такую экзекуцию задал, что ужас.

- Уж чтоб теперь был такой сочинитель, как Сумароков, да уж я не знаю! - сказал Лукьян Анисимович, закурив трубку и подсев важно к Памфилу Федосеевичу, с желанием принять участие в разговоре. - У меня, правда, только одна часть его сочинений: ну, да уж наслаждение! Уж надо сказать! Чуть свободное время - я и читаю. Тысячу раз перечитал, ей-Богу-с. А уж чем больше читаешь, тем как-то все лучше. Что нынешние книги! Мой Ваня таскает их на дом кучу. Вот журналы-то, журналы, что вы говорите, Григорий Иванович, да я в толк не возьму: писано как-то без расстановки, да всё слова какие-то особенные...

- Нет, Лукьян Анисимович, не говорите. Правда, есть слона, что вдруг и в толк не возьмешь, а как подумаешь хорошенько, так это то же слово, да по новому правописанию: примером, по-нашему был Кишот, а теперь пишут - Кихот: гораздо нежнее; в наши времена Невтоном называли одного астронома, а теперь - Ньютоном. Так-то и прочие все слова: примером, вот я вчера начитал: Пафос, что бы это значило? Думал, думал, наконец, догадался, что это тот же Бахус.

- Да что ж нового-то в журналах?

- Как что?

- Намедни развертываю, дай, думаю, прочту что-нибудь новенькое. Ай да новость: Колумб открыл Америку!

- Не знаю, верно вам какой-нибудь старый журнал попался...

49

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

- Нет, не старый!

- Постой, Лукьян Анисимович! Ну, что ты споришь; знаешь ли ты хоть кого-нибудь из сочинителей?

- Где ж их знать, Памфил Федосеевич, сроду не видывал. Да и где ж их видеть? Они в люди не показываются. Слава Богу, вот уж двадцать лет в Москве живу, а нигде, просто нигде в маза не видал сочинителя.

- Ну, а я тебе покажу всех до единого! Хочешь?

- Не знаю... а любопытно было бы посмотреть.

- А-а, знаю, - сказал Григорий Иванович: - у Памфила Федосеевича, верно, ихная книга с портретами..?

- Нет, брат, живьем покажу!

- Да где же?

- Отгадай!

- А, говорят, что выдумали какие-то особенные вечера, где их собирают сочинять стихи.

- Литературные?

- Та-та-та, именно!

- Не знаю, - сказал Григорий Иванович, - а я не так слышал; я слышал, что на литературные вечера для того собирают сочинителей, чтоб издавать журналы.

- Уж в этом извините, Григорий Иванович: журналы издают не сочинители, а редакторы.

- Да, об этом не спорю: ономедни, был я по делу у Степана Васильевича. Вдруг приезжает к нему какой-то молодой человек, щеголь, платье сидит, точно как на нем самом утюжено. Степан Васильевич и спрашивает: «Ну, как вы провели время на литературном вечере?» «Очень скучно, по обыкновению», - говорит. «Что ж делали там?» - «По обыкновению, ничего». Степан Васильевич захохотал; а потом стали говорить по-французски.

- Что-нибудь да не так, Григорий Иванович, - сказал Памфил Федосеевич. - А главное, хотите быть на литературном вечере?

- Если куда-нибудь ехать, так не знаю...

- Шагу не сделаешь с места, братец! - сказал торжественно Памфил Федосеевич, - всех без исключения здесь, у меня увидишь!

- Не знаю, - сказал Лукьян Анисимович.

- Да, всех увидишь. Назвались к сыну. Ты знаешь ли, что и Миша сочинитель? Да какие люди-то будут - генералы! Ввечеру, вот здесь...

- Любопытно! Вот что любопытно, так любопытно!

- А? Каков у меня сынишка? С какими людьми ведет знакомство! Давно ли перестал учиться? Думал, вот надо хлопотать об определении на службу, просить добрых людей, кланяться... Ан, он сам себе добыл место, да еще какое - по особенным поручениям! И как пошелто! Кажется, я говорил вам, что он на днях сделан действительным членом общества любителей садоводства..?

- Как же, Памфил Федосеевич, знаю: я уж просил его, чтоб он для моего садика снабдил меня разными семенами.

- Э-гэ! Вишь ты какой! Даст, братец, не бойся; я сам ему напомню.

- Уж как одолжите-то!

- На всех литературных вечерах бывает. Не из последних. Недаром все сочинители назвались к нему на вечер.

- Когда ж это?

- Сегодня.

- Ей-Богу? Это... я вам скажу!

- А? Как ты думаешь, Григорий Иванович?

- Да, любопытно взглянуть на сочинителей. Я хоть и много читал - почти все сочинения, но читать все не то... Я читал вот и Полевого, Булгарина читал, читал вот Кота бурмосеку... как бишь его, сейчас припомню... А вот не знаю, кто переводит Поль-де-Кока... Это - штука! Возьмешь книгу - не оставишь.

- Так если, господа, хотите видеть сочинителей - милости прошу, мы их вам покажем. Миша поехал уж покупать библиотеку.

- Библиотеку для чтения?

- Э, нет, брат, нет, Григорий Иванович: ты возьмешь книгу, другой возьмет, третий - шкаф и пуст. А сыну нельзя без книг. А вот что я тебе скажу: уж извини, а как соберутся, я тебя впе50

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

ред и выставлю: ты заводи с ними разговор о книгах, ты в этом деле знаток, так и мне ловчее будет слово приставить.

- Нет, Памфил Федосеевич, как-то конфузно заводить разговор.

- Нет, сделай одолжение!

- Нет, право, конфузно; пожалуйста, не заставляйте!

- Нет, уж как хочешь!

- Не знаю, отставной ли мундир надеть, или просто в партикулярном фраке?

- Генералы, братец... Я думаю, пристойнее в мундире. Я сам надену мундир; с коронации не надевал, да нечего делать...

- Так прощайте покуда, Памфил Федосеевич: мне надо купить еще темляк, да и шляпенка очень стара.

- Ах ты, Господи! - вскричал Памфил Федосеевич, - совсем из головы вышло!

- Что такое?

- Степанида Ильинишна уехала; а я позабыл сказать ей, чтоб купила английской соломки!

- Для чего вам английская солома?

- К чаю, братец!

- Как, к чаю?

- Как, к чаю! ну, просто к чаю, вместо хлеба и сухарей. Лукьян Анисимович пожал плечами и посмотрел на Григория Ивановича с выражением не сошел ли Памфил Федосеевич с ума? Григорий Иванович понял и покачал головою.

- Уж лучше с мякиной, чем с соломой, Памфил Федосеевич, - сказал Лукьян Анисимович, ставя трубку на окно и взявшись за шапку.

- И этого ты не понимаешь? Едал пирожное кудри..?

- Это знаю.

- Ну, так царские кудри похожи на кудри; а это на солому...

- А! Стало быть, это пирожное?

- Не пирожное, а просто из теста или из муки сделана солома, а ее едят с чаем.

- Что не выдумают... А все англичане! Я и чай с маслом чухонским однажды попробовал очень недурно. Так прощайте, Памфил Федосеевич.

- Прощайте, Григорий Иванович.

- До свидания.

- До свидания, Лукьян Анисимович. Между тем как Памфил Федосеевич занялся рассматриванием своего мундира, сынок его приехал в книжный магазин и потребовал сочинения всех русских литераторов. Продолжение следует... Александр Фомич Вельтман.

Я на звезды гадал, Я купался в ромашковом море, И рассветы ловил В паутину лохматых ветров. В голубые озера Горящие падали зори, И по скатерти неба Текло молоко облаков.

Птицы пели в лесу, Собирал я букеты из песен, И звериной тропой Приходили ко мне чудеса. Запах смольной тайги Из души гнал застывшую плесень, И кораблик мечты На ветру раздувал паруса... Александр Стешенко.

Гражданский брак - это когда женщина считает, что она замужем, а мужчина - что он свободен!

51

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

Мой мещанский рай. ИЮНЬ. «Тополиное захолустье...» Тихая улица за вокзалом, старые тополя по обе стороны дороги. Улица погружена в истому летнего дня. Милое провинциальное захолустье. Двухэтажные дома из красного кирпича утопают в зелени деревьев. Тишину нарушат лишь гудки тепловозов и перестук колёс проходящих поездов. Здесь почти не видно прохожих... Гроздья тополиного пуха при порыве ветра осыпаются теплым снегом. Летняя вьюга заносит улицу мягким хлопьями. Ноги утопают в тополином пуху почти по щиколотку. Шаг за шагом по июньскому снегу иду не спеша, без цели. Воскресный день бесконечно долог. Вдруг из неизвестно откуда налетевшей тучи посыплются крупные капли дождя. Затем капли превратятся в непрерывные струи. В воздухе запахнет свежестью. Молодые клейкие листочки отдадут свой аромат водяным потокам. Ливень собьёт пуховые гроздья, они будут утопать в лужах, отражающих облака. Высоко над улицей покажется радуга. И солнце отразится в луже яркими радостными бликами. Голова закружится от воздуха, наполненного озоном и захочется жить, наслаждаясь этой прелестью провинциального бытия. АВГУСТ. Предчувствие осени ещё едва ощутимо. Кроны каштанов моей улицы уже тронула позолота. Каштаны первые чувствуют осень. В жаркие годы их листья раньше других желтеют и опадают. Плоды в ёжиках колючек пока зелёные. В небе белые кучевые облака. Воздух - ах, этот августовский воздух! Как приятно вдыхать его всей грудью и с благодарностью думать: Спасибо! Тепло. Не жарко, а уютно тепло. Всей кожей на открытых руках ощущаю благость этого тепла. Иду не спеша; хорошо, отпуск, свобода, вот уже вторая неделя вожделенного отдыха, долгожданного и быстротечного. В моей комнате запах роз, не сильный, но такой приятный. Розы средней России - белые, чайные и бордовые, не крупные, с колючими стебельками, так радуют меня. Особое очарование августа в благодати, разлитой во всём вокруг, в запахах и звуках. Белая гардина чуть колышется от ветерка, влетающего в открытое окно. Так бывает каждый август. Помню из детства звуки старинного вальса из-под бабушкиных пальчиков, изящных, с миндалевидными ноготками. Старое пианино, чёрное, клавиши цвета светлой слоновой кости чуть отдавали перламутром. У пианино был свой особый запах, он смешивался с запахом роз и яблочного пирога из духовки. Так бывало всегда в пятый день августа - день моего рождения. Бабушка держит меня на руках, кружась в вальсе по комнате и напевает, я ещё очень мала. Вдруг, я начинаю подпевать ей тоненьким голоском мелодию вальса... Как быстро летит время. Мне пять, я маленькая девочка в соломенной шляпке с атласными лентами, завязанными на бант под подбородком. Мы с бабушкой кормим голубей во дворе, они слетаются стайкой и деловито подбирают крошки. Мне двадцать, бабушка касается пальцами клавиш пианино и рождаются звуки вальса «Оборванные струны». Квартира оживает. Гардину раздувает порыв ветра из отрытого окна, пахнет розами, бабушка смотрит на нас и улыбается: - Ирочка, Володя, потанцуйте! И мы кружим в вальсе по комнате, задевая стулья, не желая принять во внимание, что время парадных залов с паркетом давно прошло. Как быстро летит жизнь под звуки вальса. Каждый год в начале августа моя комната наполняется запахом роз и яблочного пирога из духовки, золото красного отлива едва трогает листья каштанов под окном. Давно нет старого пианино с перламутровыми клавишами и особым запахом. Жаль, больше не звучит старинный вальс в день моего рождения. Хотя, нет, сейчас я найду его на YouTube и комната вновь наполниться звуками, знакомыми с детства... Ирина Арапова. Воронеж.

- Папочка, сегодня у нас в школе сокращенное родительское собрание.

- Что значит сокращенное?

- Ты, я и директор.

52

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

«Любопытство не порок...» На Шумном Дворе с утра творится что-то странное. Базлан сидит на вершине Леопарда, заглядывает в соседний двор и по-птичьи с кем-то разговаривает. С кем - не видно. Только за забором, что отделяет Шумный Двор от соседей, слышны возня, шорохи, тихое щёлкание, и такой звук - будто кто-то пытается Базлану отвечать... Рябушки тревожно закудахтали, начали махать крыльями. Тузик с громким лаем побежал к забору. За ним с криком полетели сороки. Даже терпеливая Матильда Леопольдовна не выдержала - вскарабкалась высоко на Леопард и старается выяснить, что там у соседей происходит. Гномики тоже прижались носами к забору - глядят в щелку...

- Ты что-нибудь видишь? - шёпотом спросил братишку Бублик.

- Не-ет... - разочарованно протянул Говорилка, - только глазки заболели.

- И я ничего не вижу. Из домика под Леопардом вышел дедушка Помахайкин: - Ай-ай-ай, шалуны, ну разве можно подсматривать..? Гномики виновато потёрли уставшие глазки.

- Мы только посмотреть...

- Мы только одним глазом... В окошке показалась мама-Иголочка. Она покачала головой, и тоже сказала: - Детки, ну что за любопытство! Бегите скорее в дом, пора завтракать. И вдруг на Шумном Дворе поднялся оглушительный крик. Это пролетали зелёно-красные попугаи, приятели Базлана. Услышав слово «любопытство», им захотелось похвастаться - мол, они тоже знают русские поговорки: - «Любопытство не порок, а большое свинство...» - крикнули птицы и полетели дальше.

- Вот, видите, - подошёл к детям папа-Лобик: - Даже попугаи говорят вам, что подсматривать не годится... Дедушка Помахайкин хотел взять малышей за руку и увести в дом, где их ждал завтрак. Но в это время возня за забором стала громче. Казалось, кто-то ворошил граблями сухие листья, а потом легонько шлёпал по забору чем-то мягким...

- Мы больше не можем терпеть... - комично прижал ладошку к сердцу Говорилка.

- Мы измучились от любопытства... - сделал печальную рожицу Бублик.

- Вот же плутишки! Хотите деда перехитрить? И слова-то всё какие... наверное, у попугаев научились, - рассмеялся дедушка Помахайкин. Добрый дед увидел на траве птичье перышко, и наклонился поднять его; и тут случилось невероятное - оба гномика уже сидели верхом на заборе.

- Ур-ра! Сейчас мы узнаем тайну! - радостно крикнул Говорилка и нагнулся вниз, рассматривая чужой двор. Конечно же, он не удержался...

- Ай-ай-ай... Падаю... Уже упал! Почему здесь колючий куст? - заревел гномик. Услышав плач братишки, Бублик испугался, потерял баланс, и тоже свалился к соседям во двор - прямо в большую лужу! Все бросились спасать гномиков. Папа-Лобик принёс йод и марлю, и начал снимать с Говорилки колючки. Мама-Иголочка прибежала с иголкой, и пришила к его порванным штанишкам карман. Дедушка Помахайкин долго вытирал полотенцем мокрого, грязного Бублика. После этого шалунов повели домой. Делать выговор Бублику и Говорилке не пришлось: они пришли на Шумный Двор и увидели, что по их вине Рябушкам от страха стало плохо. И теперь бедные куры клевали успокоительную лаванду. Шалуны опустили головки: стыдно, очень стыдно, и Рябушек жалко. И если они, в наказание, сегодня останутся без пряников, то - о-о-о-х! - на маму-Иголочку нисколько не обидятся.

53

Июль 2014 г.

«Жемчужина» № 59

15-й год издания

Мама-Иголочка спешила выкупать детей, переодеть во всё чистое и скорее накормить. Тем временем к малышам подлетел Базлан.

- Почему вы меня не подождали? - закричал попугай. - Я бы вам всё рассказал. И подсматривать не стоило...

- Ну где же, где... какой секрет? - нетерпеливо прыгали гномики.

- А секрет простой: сегодня к нам в гости придёт... придёт... В это время на Шумном Дворе послышался шорох. Все обернулись - и увидели на траве австралийскую ящерицу с голубым язычком. Ящерица была небольшая и очень красивая. Она остановилась посреди двора, сделала «стойку», т.е. подняла высоко голову, приоткрыла рот и пошевелила голубым язычком... - это она так застенчиво поздоровалась. И сразу убежала и спряталась в траве.

- Наши соседи, хозяева ящерицы, уехали отдыхать на море... на целую неделю! - заверещал Базлан, - и оставили бедняжку одну. Матильда Леопольдовна всё ещё сидела на ветке Леопарда.

- Как «одну»? - выпучила глаза белая кошка. - Совсем «одну»? на целую неделю?

- Пусть у нас поживёт! - закричал Говорилка.

- Мы будем её любить, беречь... - захлопал в ладошки Бублик.

- Мы все будем ухаживать за ней... - отозвались сороки с Леопарда. Тузик вильнул хвостом: - Я тоже обещаю беречь ящерицу - ни за что не стану на неё лаять.

- А мы обещаем... - прыгали от радости гномики: - Мы обещаем больше ни-ког-да не подсматривать! Будем страдать от лю-бо-пыт-ства, но в щелку ни за что не заглянем! При этих словах Матильда Леопольдовна фыркнула так, что распугала птиц, и спрыгнула с Леопарда на траву. А говорят, что кошки не умеют смеяться...

54

СОДЕРЖАНИЕ

Июнь (стих. И. Бабич) Отгудели пасхальные звоны... (стих. прот. В. Мазур) Безглагольность (стих. К.Д. Бальмонт) Основы христианской культуры (очерк, И. А. Ильин) Родной язык (стих. Кн. П.А. Вяземский) Всё бери, беспощадный... (стих. А. Гушан) Наряды природы (стих. И. Бабич) «Каштаны из огня таскать» (Фразеологизмы) Суд (рассказ, С. Гусев-Оренбургский) Владимир Иванович Даль (очерк, Ю. Богиня) Дикие маки Дикого поля... (стих. С Тишкина) Армейскому другу... (стих. А.В. Стародубцев) Украина - Это Россия (очерк, В.К. Невярович) Сокол пролетал (стих. Т. Малеевская) Портрет (рассказ, А.Н. Толстой) Экзамен (рассказ, Тэффи) Письма читателей «А.В. Амфитеатров» (очерк, Сидоров) Грамотность или Образование? (очерк, В.Д. Ирзабеков) Свеча (стих. Б.А. Ахмадулина) Звезда не знает... (стих. Артур Наумов) Душа - как бриллиант... (рубаи, прот. А. Зайцев) Ночь в театре (рассказ, Игорь Гудзь) Райские яблочки (рассказ, А.А. Карпов) Русские без России... (стих. прот. А. Зайцев) «Уйти с носом» (Фразеологизмы) Люська (рассказ, О. Крюков 3) В тюрьме (стих. прот. А. Зайцев) Июльские ночи (стих. Гри) Зацветает розовая кашка... (стих. Н.П. Гребенюкова) Принц на чёрном «мерседесе» (рассказ, А. Гребенюков) Уплывают дни... (стих. А. Гушан) Рассвет (стих. В. Колабухин) «Шкура неубитого медведя» (Фразеологизмы) Соломея (роман, А.Ф. Вельтман) Я на звезды гадал... (стих. А. Стешенко) Мой мещанский рай - «Июнь-Август» (миниат. И.Арапова) Тузик и его друзья (сказка, Т. Малеевская, рис. автора)

1 1 1 2 5 5 5 5 6 10 11 11 12 13 14 17 19 20 24 27 27 27 28 29 32 32 33 34 35 35 36 41 41 41 42 51 52 53

Над номером работала: редактор Т.Н. Малеевская. Журнал можно приобрести в редакции «Жемчужины» - (07) 3161-49-27, в прицерковных киосках Св.Николаевского Кафедрального Собора, Св.Серафимовского храма и Св.Владимирской церкви (Рокли) в Брисбене, в киоске Покровского Кафедрального Собора в Мельбурне, а также у следующих лиц: Э.И. Городилова (02) 9727-69-87

З.Н. Кожевникова (02) 9609-29-87

Рисунки на обложке и к избранным текстам (иниц.) – работы Т. Малеевской (Попковой)..

ВНИМАНИЕ!

Готовится к изданию сборник рассказов Геннадия Гончарова «РАССТРЕЛ»

Т. Малеевская «Страна отцов» «Серебряный город» «Душенька»: А также книга В.А. Малеевского «Претенденты на Российский Престол» За справками обращаться: (07) 3161-49-27 или tamaleevpearl@gmail.com

В литературном кружке «Жемчужное Слово» проходят регулярные виртуальные встречи, Все данные на сайте (см. ссылки выше) Новый способ общения - Скайп (Skype) По всем вопросам обращаться в редакцию

Сайты cвязанные с журналом «Жемчужина» Электронная версия журнала «Жемчужина» http://zhemchuzhina.yolasite.com Новый сайт «Русское Зарубежье», посв. Харбинцам и послевоенным эмигрантам из Европы – http://russkojezarubezhje.yolasite.com Литературный кружок «Жемчужное Слово» http://zhemchuzhnojeslovo.yolasite.com личный сайт автора - tamaleevwriting.yolasite.com