"Жемчужина" № 58 - за апрель 2014 г.

ЖЕМЧУЖИНА Литературно-художественный образовательный журнал «The Pearl» / « Zhemchuzhina»

Брисбен

№ 58

Brisbane, Australia, April 2014

Апрель 2014 г.

“The Pearl” / “Zemchuzhina” Literary and Educational Journal in the Russian Language.

Published and printed by the Editor of “The Pearl” / “Zemchuzhina” Brisbane, Australia. «Жемчужина» Литературно-художественный образовательный журнал. Выпуск - 4 раза в год.

Copyright

© Tamara Maleevsky - The Editor of “The Pearl” / “Zemchuzhina”

This publication is copyright. Apart from any fair dealing for the purposes of private study, research, criticism or review, as permitted under the Copyright Act, no part may be reproduced by any process without written permission of the Editor.

National Library of Australia cataloguing-in-publication data “The Pearl” / “Zemchuzhina” - Literary and Educational Journal in the Russian Language

Index ISSN 1443-0266 Signed articles express the opinions of the authors and do not necessarily represent the opinions of the editor of “The Pearl” / “Zemchuzhina”.

“Zemchuzhina” (“The Pearl”) is a magazine published at the Editor’s own expense as a non-profit publication for the Russian society, consequently, it does not offer any honorariums, stipends or other remuneration to its contributors. Взгляды, высказываемые авторами в своих статьях, не обязательно совпадают с мнением редакции. Журнал «Жемчужина» выпускается исключительно на личные средства издателя для русского общества и не преследует коммерческих целей. Следовательно, издатель не выплачивает никаких гонораров, стипендий или иных вознаграждений авторам, труды которых он печатает. Редакция оставляет за собой право сокращать рукописи и изменять их стилистически. Рукописи, не принятые к печати, не обсуждаются и не возвращаются. Адрес для связи: tamaleevpearl@optusnet.com.au

или tamaleevpearl@gmail.com

*Просьба: посылая работу по E-mail, обязательно делать пометку - “For Pearl”.

Tel: редакция - (07) 3161-49-27

mobile: 0404559294

Сайт журнала в Интернете - http://zhemchuzhina.yolasite.com

Цена отдельного номера - $ 6 плюс $ 2.10 пересылка по Австралии и упаковка. Стоимость годовой подписки (4 журнала), включая пересылку по Австралии - $ 33

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

С Великим Праздником Светлого Христова Воскресения, дорогие читатели, авторы и друзья журнала – где бы вы ни были! Сейчас, как никогда, хочется от всего сердца пожелать всем вам счастья, здоровья и всякого благополучия, и МИРА, МИРА, МИРА! Потому что нет большего счастья на земле, чем мирное, ясное небо, когда среди людей царят любовь и взаимопонимание, когда любимых ничто не разделяет, когда родители, прижимая к груди своих детей, благодарят Бога, что они целы и невредимы. Христос Воскресе!

Христос Воскрес! Пророчества сбылись, Бессильны узы адского проклятья; И человек душою рвётся ввысь, И принял рай сынов в свои объятья. Взамен земного нам Господь открыл Ту радость, что чиста и бесконечна. Отныне нам не страшен прах могил, Отныне смерть – начало жизни вечной. прот. Алексий Зайцев 8.04.2009 г Россия.

Весенний день к закату клонится, На облаках узорна рябь, И старой белой церкви звонница Надела солнечный наряд. Звонарь ступенями скрипучими Взошел на звонницу с утра. Клубилось огненными тучами Подножье Божьего шатра. И воздух был медово-сладостным И по весеннему томящ. Со свежих трав под солнцем радостным Земля снимала росный плащ. «Ишь, как поля внизу раскинулись!» Сказал, в ладони поплевав, Качнул язык, и в небо ринулись Тугие медные слова. Колоколов напевы падают В весеннем воздухе с трудом, И солнце яркою лампадою Горит у врат в Господний дом.

Рассвет стоит на паперти смущённый, Краснеет, не решается войти. Сияет, благодатью освещённый, Лазурный храм для сбившихся с пути. Внутри покой, незыблемый, глубокий. Святые кротко молятся за нас. И небо рядом. Ангел синеокий Встречает каждого в сей ранний час. Рассвет пришел с палитрой, полной красок, Коснулся кистью окон Алтаря, И, словно из старинных русских сказок, Явилась долгожданная заря.

Михаил Шмейссер. Харбин.

прот. Василий Мазур. г. Херсон.

1

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

В тихих звонах отошла Страстная, Истекает и субботний день. На Москву нисходит голубая, Как бы ускользающая тень.

Ночь нисходит, но Москва не дремлет, Лишь больные в эту ночь уснут. И не ухо - даже сердце внемлет Трепету мелькающих минут!

Но алеет и темнеет запад, Реют, рдеют вечера цвета, И уже медвежьей тёплой лапой Заползает в город темнота.

Чуть, чуть, чуть - и канет день вчерашний, Как секунды трепетно бегут!... И уже в Кремле, с Тайницкой башни Рявкает в честь Праздника салют.

Взмахи ветра влажны и упруги, Так весенне-ласковы, легки. Гаснет вечер, и трамваев дуги Быстрые роняют огоньки.

И взлетят ракеты. И все сорок Сороков ответно загудят. И становится похожим город На какой-то дедовский посад!

Суета повсюду. В магазинах Говорливый, суетливый люд. Важные посыльные в корзинах Туберозы нежные несут.

На осколок Руси стародавней, Вновь воскресшей через триста лет… Этот домик, хлопающий ставней, Ведь таких давно нигде уж нет!

Чтоб они над белоснежной пасхой И над коренастым куличом Засияли бы вечерней лаской, Засветились розовым огнём.

Тишина арбатских переулков, Сивцев Вражек, Балчуг, - и опять Перед прошлым, воскрешённым гулко, Век покорно должен отступать.

Всё готово, чтобы встретить праздник, Ухитрились всюду мы поспеть,В каждом доме обонянье дразнит Вкусная кокетливая снедь.

Две эпохи ночь бесстрастно вместит, Ясен ток двух неслиянных струй. И повсюду, под «Христос Воскресе», Слышен троекратный поцелуй.

Яйца блещут яркими цветами, Золотится всюду «Х» и «В», Хорошо предпраздничными днями Было в белокаменной Москве!

Ночь спешит в сияющем потоке, Величайшей радостью горя, И уже сияет на востоке Кроткая Воскресная заря... А.И. Несмелов.

«Я не знаю иных признаков превосходства, кроме доброты». Людвиг ван Бетховен

В этот день я хочу пожелать

Добрых дел и поступков прекрасных, Каждый день лишь с улыбкой встречать, Больше праздников солнечно-ясных, Пусть удача идет впереди, Дарит мир только яркие краски, Пусть ничто не стоит на пути В светлый праздник божественной Пасхи! Виктория Кузьминская.

2

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

О чем шумите вы, народные витии? Зачем анафемой грозите вы России? Что возмутило вас? волнения Литвы? Оставьте: это спор славян между собою, Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою, Вопрос, которого не разрешите вы. Уже давно между собою Враждуют эти племена; Не раз клонилась под грозою То их, то наша сторона. Кто устоит в неравном споре: Кичливый лях, иль верный росс? Славянские ль ручьи сольются в русском море? Оно ль иссякнет? вот вопрос. Оставьте нас: вы не читали Сии кровавые скрижали; Вам непонятна, вам чужда Сия семейная вражда; Для вас безмолвны Кремль и Прага; Бессмысленно прельщает вас Борьбы отчаянной отвага И ненавидите вы нас... За что ж? ответствуйте: за то ли, Что на развалинах пылающей Москвы Мы не признали наглой воли Того, под кем дрожали вы? За то ль, что в бездну повалили Мы тяготеющий над царствами кумир И нашей кровью искупили Европы вольность, честь и мир?.. Вы грозны на словах - попробуйте на деле! Иль старый богатырь, покойный на постеле, Не в силах завинтить свой измаильский штык? Иль русского царя уже бессильно слово? Иль нам с Европой спорить ново? Иль русский от побед отвык? Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды, От финских хладных скал до пламенной Колхиды, От потрясенного Кремля До стен недвижного Китая, Стальной щетиною сверкая, Не встанет русская земля?.. Так высылайте ж к нам, витии, Своих озлобленных сынов: Есть место им в полях России, Среди нечуждых им гробов. А.С. Пушкин.

1831

3

15-й год издания

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

(Печатается с сохранением старой орфографии)

Тотъ, кто просматриваетъ наши русскіе зарубежные журналы, журнальчики и газеты, навѣрное, не разъ замѣчалъ, до какой степени русскіе люди изголодались по словесной гармоніи, по поющему ритму стиха. Этотъ голодъ естественъ и понятенъ. Вотъ уже скоро сорокъ лѣтъ, какъ русская поэзія, задавленная терроромъ и поруганная циничными авантюристами вродѣ Демьяна Бѣднаго, Маяковскаго и другихъ имъ подобныхъ, прекратила свое пѣніе въ подъяремной Россіи. Допѣвали еще поэты предшествующаго декадентски-эротическаго поколѣнія, пока ихъ терпѣла совѣтская цензура или пока эмиграція спасала имъ жизнь. Но новыхъ большихъ ясновидцевъ и пѣвцовъ не появлялось ни въ Россіи, ни въ эмиграціи. Почему? И.А. ИЛЬИН 1883-1954 Казалось бы, теперь какъ никогда, потрясенныя и раненыя сердца русскихъ людей должны быть открыты для новыхъ вѣщихъ словъ и пѣсенъ, для этой поэзіи большого созерцанія и глубокаго замысла, для настоящей поэзіи. Именно эта поэзія, и такая поэзія призвана совершить для грядущей Россіи то самое, что совершили для дореволюціонной Россіи Державинъ, уковскій, Пушкинъ, Лермонтовъ, Баратынскій, Языковъ, Тютчевъ, А.К. Толстой и другіе. Казалось бы, именно теперь, когда скудныя, декадентски-эротическія содержанія предреволюціонной поэзіи отжили свой вѣкъ и русскимъ людямъ данъ новый опытъ подлиннаго зла, подлиннаго страданія и предчувствія грядущаго величія, слѣдовало бы ждать отъ русской поэзіи настоящихъ пѣсенъ и пророчествъ... Гдѣ же это все? Почему современные русскіе поэты молчатъ о великомъ и сокровенномъ и поютъ старые перепѣтые перепѣвы? Чтобы отвѣтить на этотъ вопросъ надо обозрѣть пути и судьбы русскаго народа за послѣднія десятилѣтія... Если пересмотрѣть всю исторію человѣчества, то обнаружится, что коммунистическая революція въ Россіи есть единственное въ своемъ родѣ крушеніе и бѣдствіе. Бывали времена тяжкія, мучительныя, какъ Пелопоннесская война въ Греціи, гражданская война въ Римѣ, правленіе жестокихъ и развратныхъ езарей, эпоха Инквизиціи, эпоха итальянскаго Возрожденія, тридцатилѣтняя война, первая французская революція... Изучая эти эпохи, читая первоисточники и показанія очевидцевъ, содрогаешься и ужасаешься а порою кажется, что хуже этого не могло бы быть нигдѣ и никогда. Но когда обращаешься къ коммунистической революціи нашихъ дней, которую мы вживѣ и въявѣ переживаемъ вотъ уже 37 лѣтъ и притомъ на собственномъ опытѣ, быстро приходишь къ убѣжденію, что ничего подобнаго человѣческая исторія еще не видала. Въ прежнія времена люди хотѣли власти и богатства - и изъ-за этого впадали въ преступленія и злодѣянія. Въ наше время коммунисты, добившись власти и богатства, заняты истребленіемъ лучшихъ людей страны: самая власть ихъ есть злодѣяніе для всего міра самое богатство ихъ означаетъ всеобщую опасность и нищету. Но имъ этого мало: они поставили себѣ задачу уничтожить всѣхъ, кто мыслитъ не по-коммунистически, кто вѣруетъ религіозно, кто любитъ родину и оставить только своихъ рабовъ. Для этого они выдрессировали (и продолжаютъ дрессировать цѣлый кадръ, цѣлое поколѣніе палачей, садистовъ и садистокъ, которые и наслаждаются замучиваніемъ невинныхъ людей. И все это - во имя противоестественной химеры, во имя нелѣпой утопіи, во имя величайшей пошлости, которая ничего не сулитъ людямъ кромѣ обмана, разочарованія и атомной войны. О русскомъ народѣ надо сказать словами Тютчева: «невыносимое онъ днесь выноситъ»... И справляется онъ съ этимъ потому, что идетъ по своимъ исконнымъ путямъ, проведшимъ его черезъ всѣ его климатическія суровости, черезъ всѣ его хозяйственныя трудности и лишенія и черезъ всѣ его военныя и историческія испытанія. Эти средства, эти пути суть: молитва, терпѣніе, юморъ и пѣніе. Всѣ вмѣстѣ они создавали и сообщали ему ту особенную русскую выносливость, ту способность приспособляться, не уступая, гнуться безъ слома, блюсти вѣрность 4

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

себѣ и Богу и среди враговъ и въ порабощеніи сохранять легкость въ умираніи, накапливать ту силу сопротивленія въ вѣкахъ изъ поколѣнія въ поколѣніе, которая и спасала его въ дальнѣйшемъ. Такъ и въ современной революціи, безчеловѣчнѣйшей изъ всего исторически извѣстнаго, русскій народъ обновляетъ это свое душевно-духовное умѣніе, какъ бы унося свои святыни въ таинственную глубину своего духовнаго озера. Не подлежитъ никакому сомнѣнію, что революція была срывомъ въ духовную пропасть, религіознымъ оскудѣніемъ, патріотическимъ и нравственнымъ помрачненіемъ русской народной души. Не будь этого оскудѣнія и помраченія русская пятнадцатимилліонная армія не разбѣжалась бы, ея вѣрные и доблестные офицеры не подверглись бы растерзанію совѣсть и честь не допустили бы до захватнаго передѣла имущества Ленинъ и его шайка не нашли бы себѣ того кадра шпіоновъ и палачей, безъ котораго ихъ терроръ не могъ бы осуществиться народъ не допустилъ бы до избіенія своего духовенства и до сноса своихъ храмовъ и бѣлая армія быстро очистила бы центръ Россіи. Это была эпоха окаянства, когда коммунисты выбирали окаянныхъ людей для совершенія окаяннаго дѣла, а народъ, вмѣсто того, чтобы молитвенно примкнуть къ московскому ерковному Собору и внять отлученію и заклятію Святѣйшаго Патріарха Тихона, разучился молиться и внимать совѣсти, помышляя только о кровавой мести и темномъ прибыткѣ. Но вотъ, революціи суждено было не удовлетворить вожделѣнія русскихъ массъ, а разочаровать и образумить ихъ. Это разочарованіе пришло къ нимъ въ жесточайшемъ видѣ - въ видѣ трехлѣтней гражданской войны съ ея грабежами, эпидеміями, ожесточеніемъ въ видѣ массоваго разстрѣла лучшихъ людей, искусственно организованнаго голода, доходившаго до вымиранія и людоѣдства, въ видѣ террора, свирѣпой коллективизаціи и концентраціонныхъ лагерей. На открытое сопротивленіе рѣшались только вѣрнѣйшіе и храбрѣйшіе. Народныя же массы предались безбожному ожесточенію, и лишь медленно, очень медленно, послѣ распыленія, разоруженія и изъятія земли, начали понимать, что главный походъ идетъ на нихъ, что онѣ сами обречены на небывалое рабство, на нищету и голодъ, или просто на смерть. Но возможность сопротивленія была уже упущена: народъ былъ уже обезоруженъ, а кадры партіи, «комсомола», безчисленныхъ доносчиковъ и политической полиціи («Чека», «ГПУ», НКВД - МВД были уже сплочены и вели повальный терроръ, сами находясь подъ вѣчнымъ страхомъ. «Гулагъ» открылъ свои необъятныя нѣдра и русскому народу оставалось одно: уйти въ себя, развернуть столь же необъятныя нѣдра своего терпѣнія, научиться узнавать «своихъ» молча, организовываться полумолча, перетирать коммунистическія цѣпи энергіей своей выносливости и ждать исторической «конъюнктуры» для освобожденія. Всѣмъ этимъ и объясняется та смѣна путей, которую мы наблюдали за эти десятилѣтія: преобладаніе юмора въ началѣ, переходъ къ терпѣнію въ дальнѣйшемъ, и, наконецъ, возвратъ къ вѣрѣ и молитвѣ. А поэзія (пѣніе ждетъ еще своего часа для нея время еще не приспѣло. Кто изъ насъ не помнитъ этого неистощимаго, отчаяннаго юмора, которымъ русскіе люди пытались преодолѣть безуміе и лишенія первыхъ лѣтъ? Тогда желтыя тысячерублевыя бумажки назывались на базарахъ «косыми» въ издѣвательство надъ косымъ Ленинымъ. Какъ поганки въ гниломъ лѣсу лѣзли отовсюду слова неслыханнаго на Руси жаргона, начиная съ «совдепа» и «совнаркома» и кончая такими издѣвательскими перлами, какъ «помучкота» (помощникъ участковаго комиссара трудовой арміи и «замкомпомордѣ» (замѣститель комиссара по морскимъ дѣламъ» . Тогда и новое гнусное названіе русскаго государства «РСФСР» истолковывалось по-своему: «Рѣдкій Случай Феноменальнаго Сумасшествія Расы». Изъ устъ въ уста передавались хлесткія частушки ходила по рукамъ бойкая «поэма»: «Марксъ въ Россіи», кончавшаяся тѣмъ, что Марксъ публично плевалъ своему огромному памятнику въ лицо и самая смерть обозначалась словами «сыграть въ ящикъ»... Отовсюду подмигивалъ людямъ юморъ висѣльника... Но время шло. Терроръ становился все круче и безумнѣе. Дерзновенный юморъ сталъ осторожнѣе, научился прятаться и первенство осталось за терпѣніемъ: народъ принялъ свое новое, неожиданное и неслыханное иго. Ему «не хватало» свободнаго терпѣнія для того, чтобы честно и твердо закончить войну: «похабное» прекращеніе ея казалось ему «спасеніемъ». Ему не хватило свободнаго терпѣнія для того, чтобы довести до конца аграрную реформу Столыпина: захватъ и погромъ сулили ему «необозримыя земли», а соціалистическія партіи (соціалисты-революціонеры и большевики уговаривали торопиться. Ему не хватало свободнаго терпѣнія для того, чтобы вѣрно и постепенно усвоить зализавшій его потокъ всяческаго, всесторонняго образованія уровень этого образованія казался ему слишкомъ высокимъ, надо было отвергнуть вѣками выношенное, куль5

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

турно-драгоцѣнное, но невѣждѣ «ненужное» правописаніе, надо было довести гимназію до безграмотной толчеи, а высшія учебныя заведенія - до пропаганды коммунистическаго бреда и до усвоенія элементарныхъ техническихъ навыковъ. Не хватило добровольнаго терпѣнія для строительства Россіи хотѣлось «простоты», «легкости», «скорости»; хотѣлось не учиться, а наживать хотѣлось не «устраиваться» и «обзаводиться», а схватить и завладѣть манило «несосвѣтимое» богатство, котораго не было - земельное, торговое, промышленное, денежное лѣнь нашептывала, революціонная демагогія взывала, правосознаніе было очень скудно, а освобожденіе отъ государевой присяги развязало всѣ удержи. И наказаніе не замедлило. Замыселъ Ленина и его банды былъ таковъ: деморализовать солдата, матроса, земледѣльца и рабочаго, ободрить захватчика, попустить разбойнику («грабь награбленное») - и затѣмъ задавить деморализованнаго, превративъ его въ голоднаго, запуганнаго и покорнаго раба; подорвать свободное терпѣніе народа, превратить его въ бунтующую чернь и тогда возложить на него вынужденное терпѣніе - рабскую терпѣливость безъ конца и мѣры. Этотъ замыселъ удался. И вмѣсто Россіи стало строиться новое, безбожное, безнравственное, тоталитарное, коммунистическое. Нынѣ народу надо быть готовымъ въ немъ всегда и ко всему. Въ немъ терпѣніе перестаетъ быть выраженіемъ духовной свободы, но становится проявленіемъ страха и инстинкта самоохраненія. Въ замыслѣ коммунистовъ невѣрно все: начиная отъ религіознаго опустошенія души, и кончая варварской попыткой строить культуру на страхѣ и порабощеніи начиная отъ попранія личнаго начала и личной творческой иниціативы, и кончая принудительнымъ «міровоззрѣніемъ» начиная отъ пошлой цѣли и кончая порочными средствами. Здоровому, идейному человѣку здѣсь все непріемлемо, все чуждо, все угнетающе и потому все это должно было быть навязано ему... Со времени водворенія этихъ людей у власти прошло 37 лѣтъ и никакія внутреннія и внѣшнія осложненія и катастрофы не могли доселѣ освободить русскій народъ. Другіе народы не могутъ и представить себѣ ту степень униженія, съ которой пришлось ему мириться, и тотъ запасъ терпѣнія, который отъ него потребовался. Сколько разъ русскимъ людямъ казалось, что другіе народы (нѣмцы, англичане, поляки, американцы! должны будутъ однажды вмѣшаться и «освободить» Россію и каждый разъ эти мечты оказывались безпочвенными. Русскимъ людямъ надѣяться не на кого, кромѣ Бога и своихъ собственныхъ силъ. Но чтобы найти въ самомъ себѣ необходимыя для борьбы силы и умѣнія, необходимо отчаяться во всемъ и во всѣхъ, кромѣ Господа необходимо возстановить свою религіозную вѣру, какъ таинственный и живой ключъ духовной жизни. И всѣ партіи и организаціи безъ исключенія, - какъ подъяремныя, такъ и зарубежныя, - которыя не обратятся къ этому источнику, могутъ быть заранѣе увѣрены въ ожидающемъ ихъ неуспѣхѣ. Этотъ процессъ возвращенія къ вѣрѣ и молитвѣ давно уже начался въ Россіи: противъ абсолютнаго зла, противъ неизбывнаго страха, противъ безпомощнаго отчаянія есть только одна единственная абсолютная опора - искренняя и цѣльная религіозность, несущая съ собою силу молитвы и силу покаяннаго очищенія. Это надо понять и прочувствовать до конца. Нечего браться за освобожденіе и возстановленіе Россіи безъ совѣсти а совѣсть живетъ только въ искренней и цѣльной душѣ, гдѣ она звучитъ какъ голосъ Божій. Надо смыть позоръ своихъ преступленій, сорокалѣтнихъ униженій, и слезы вынужденнаго страхомъ приспособленія а для этого необходимо религіозное покаяніе. Надо смыть въ душѣ черное безчестіе прошлыхъ лѣтъ и вновь повѣрить въ свою собственную непоколебимую честь и полную честность, чтобы возстановить довѣріе къ самому себѣ и научиться узнавать людей заслуживающихъ довѣрія а это возможно только передъ лицомъ и судомъ Божіимъ. Послѣ всего пережитаго и выстраданнаго надо искать и найти путь къ Богу. Пути безбожія, безсовѣстности, безчестія и дьявольской лжи исхожены и извѣданы: они обличены и оказались погибельными. Необходимо глубокое обновленіе душъ и никакіе модные лозунги и никакое политическое пустословіе его не замѣнятъ: ни «демократія», ни «федерація», ни «свобода», ни «равенство», ни «братство», ни иное что-либо. И врядъ ли мы ошибемся, если скажемъ, что смыслъ происходящаго нынѣ въ Россіи и состоитъ въ конечномъ счетѣ въ этомъ прикровенномъ, тайномъ возвращеніи къ вѣрѣ и молитвѣ. И лишь по мѣрѣ того, какъ это религіозное возрожденіе будетъ совершаться, откроются и пути къ воскресенію русской поэзіи. Великая русская поэзія возродится тогда, когда въ русской душѣ запоетъ ея послѣдняя священная глубина, которая укажетъ поэтамъ новыя, глубокія темы и даруетъ этимъ темамъ свою форму, свой ритмъ, свой размѣръ и свои вѣрныя, точныя слова. Эта священная глубина уже дана русскому человѣку и обновлена въ русской душѣ - и притомъ именно трагическимъ 6

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

опытомъ послѣднихъ сорока лѣтъ, но она еще не принята русскими людьми, русскимъ созерцающимъ сердцемъ и поэтому еще не запѣла въ русской поэзіи. Однако это время близится... Первое и основное въ искусствѣ - это Предметъ и его содержаніе: что именно ты чувствуешь? что ты видишь? о чемъ ты хочешь сказать? Всѣ русскіе великіе поэты сосредоточивали свой чувствующій опытъ на томъ, что есть главное, важнѣйшее или прямо священное въ жизни міра и человѣка. Они созерцали Божіе и взволнованное, умиленное сердце ихъ начинало пѣть. Это поющее сердце приносило ихъ поэзіи все остальное, безъ чего стихотвореніе не есть стихотвореніе, и поэтому у нихъ нерѣдко дѣлалось такое чувство, что и слова, и размѣръ строки, и ритмъ, и риѳма приходятъ къ нимъ «сами». Надо постигнуть это и убѣдиться въ этомъ разъ и навсегда: поэзію творитъ сердце. Выдуманное стихотвореніе на манеръ Василія Тредьяковскаго или Валерія Брюсова не можетъ пѣть оно будетъ прозаично, сухо, мертво оно не создастъ поэзіи оно дастъ только риѳмованныя строчки. А размѣреннымъ и риѳмованнымъ строчкамъ далеко еще до поэзіи. Поэзія требуетъ совсѣмъ иного, гораздо большаго: она требуетъ поющаго сердца. Поэтому и тому поэту, который попытается жить однимъ воображеніемъ, на манеръ Бенедиктова, не вкладывая въ свой опытъ сердечнаго вдохновенія, удастся въ лучшемъ случаѣ создать вѣрное и подробное описаніе природы или людей, но это описаніе не увидитъ и не покажетъ сокровенную глубину описываемаго и не пойдетъ дальше хорошаго протокола. Подобно этому и волевой опытъ (Гумилевъ не замѣнитъ опыта поющаго сердца: сколь бы велика ни была напряженная рѣшимость воли, она вызоветъ у читателя въ отвѣтъ (въ лучшемъ случаѣ волевое напряженіе и будетъ восприниматься какъ риѳмованная проповѣдь, какъ властное поученіе, но не какъ поэзія. Это не означаетъ, что подлинная поэзія не нуждается ни въ чемъ, кромѣ поющаго сердца. Наоборотъ - она требуетъ всего человѣка: она вовлекаетъ въ жизнь чувства (сердца - и волю, и мысль, ибо поэзіи свойственно желать до воспламененія и мыслить до самой глубины. Но важнѣйшее и главное есть поющее сердце и всѣ иныя силы и способности должны подчиниться ему и проникнуться его живоносною струею, его пѣніемъ, его мелодіей. Такъ было въ русской классической поэзіи и восемнадцатаго, и девятнадцатаго вѣка. И это было тогда же осознано и выговорено Гоголемъ (гл. XXXI «Переписки съ друзьями»: «Въ чемъ же, наконецъ, существо русской поэзіи и въ чемъ ея особенность» . Онъ пишетъ, между прочимъ: «Огонь излетелъ вдругъ изъ народа. Огонь этотъ былъ восторгъ», и «восторгъ этотъ отразился въ нашей поэзіи, или лучше - онъ создалъ ее». Уже Ломоносовъ творилъ какъ «восторженный юноша»: «всякое прикосновеніе къ любезной сердцу его Россіи, на которую глядитъ онъ подъ угломъ ея сіяющей будущности, исполняетъ его силы чудотворной»... Державинъ творилъ великое только въ состояніи «одушевленія», «напряженнаго силою вдохновенія»... Даже у Капниста проявился «ароматъ истинно душевнаго чувства»... А вотъ «благоговѣйная задумчивость уковскаго» «исполняетъ всѣ его картины» особаго «грѣющаго, теплаго свѣта». А Пушкинъ былъ самъ «точно сброшенный съ неба поэтическій огонь, отъ котораго, какъ свѣчки, зажглись другіе самоцвѣтные поэты»... Итакъ, великая русская поэзія была порожденіемъ истиннаго чувства, восторга, одушевленія, вдохновенія, свѣта и огня, - именно того, что мы называемъ сердцемъ и отъ чего душа человѣка начинаетъ пѣть (Веневитиновъ, Языковъ, Баратынскій, Лермонтовъ, Тютчевъ, Хомяковъ, графъ А.К. Толстой и другіе . Къ сожалѣнію, этотъ огонь сердца началъ меркнуть во второй половинѣ XIX вѣка. Еще даютъ незабвенное Майковъ и Апухтинъ. Но уже холоднымъ, словеснымъ гарцованіемъ вѣетъ отъ Бенедиктова: уже мыслью, волею и политическимъ напоромъ слагаетъ свои стихи Некрасовъ, а чувство Фета блекнетъ и все болѣе принимаетъ чувственно-эротическую окраску. Все блѣднѣе становятся созданія Полонскаго, Плещеева, Надсона и мѣсто этой поэтической блѣдности уже торопятся занять послѣдніе предреволюціонные эротически-декадействующіе поэты. Сердца поэтовъ все рѣже отзываются на величіе, на божественный составъ міра, на узрѣніе его таинственнаго естества, на молитву, на трагическое они все менѣе парятъ, исповѣдуютъ, дивуются и благодарятъ наоборотъ, они все болѣе предаются сентиментальности, жалобѣ, «гуманности», «соціальности», протесту, скрытой политикѣ, «народничеству», революціонности... Въ нихъ все меньше огня и пѣнія, все больше утилитаризма, тепловатости, прозы, злобы дня, утомленія и отвращенія. Слагается поэтическій тупикъ, изъ котораго ищутъ прорыва предреволюціонные декаденты. Замѣчательно, что вмѣстѣ съ изживаніемъ великаго сердечнаго созерцанія, мельчаютъ и самыя содержанія поэзіи: «сентиментальность» роняетъ слезу на бытъ повседневности и не преображаетъ, и не раскрываетъ его «гуманность» сосредоточивается на человѣкѣ и не паритъ надъ міромъ и не возносится къ Богу соціальный протестъ получаетъ свои заданія не свыше, а 7

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

отъ политической партіи народничество уводитъ поэта въ одностороннія преувеличенія и въ отверженіе, а революціонность - къ злобѣ и мести. Поэты теряютъ доступъ къ Божественному остается одно человѣческое а изъ человѣческаго они начинаютъ все болѣе склоняться къ чувственному эротизму. Поэзія послѣдняго предреволюціоннаго періода почти уже не поетъ: она выдумываетъ вмѣстѣ съ Брюсовымъ, или мечтаетъ и декламируетъ въ стихахъ Бальмонта, безвкусно лепечетъ или лопочетъ вмѣстѣ съ Андреемъ Бѣлымъ, безпредметно и туманно фантазируетъ вмѣстѣ съ Александромъ Блокомъ, несетъ эротическую «тредьяковщину» вмѣстѣ съ Вячеславомъ Ивановымъ, пытается утвердиться на «желѣзной волѣ» вмѣстѣ съ Гумилевымъ и Кречетовымъ, и безвольно предается личнымъ страстямъ вмѣстѣ а Ахматовой и Городецкимъ. А подъ конецъ она впадаетъ въ безграмотно-развратную манеру Игоря Сѣверянина, въ продажный и безстыдный бредъ Маяковскаго, въ шепелявое неистовство Волошина и въ хулиганское озорство Есенина. И только одинъ имѣлъ еще доступъ къ Предмету и нерѣдко получалъ отъ него и содержаніе и форму - это Ѳедоръ Сологубъ (Тетерниковъ . Всѣ, или почти всѣ остальные не творили поэзію, а предавались стихослагательству (талантливые импровизировали подобно Бальмонту, бездарные - высиживали, подобно Брюсову . Они выдумывали «изыски», изобрѣтали небывалое, старались, по мѣткому слову Ходасевича, «идти какъ можно быстрѣе и какъ можно дальше», считая, что поэту все позволено и потому предавали поэзію насилію и поруганію. И почти всѣ не умѣли различать добро и зло и почти всѣ готовы были поклоняться дьяволу. И дѣйствительно, это была уже не поэзія, это было «виршеплетеніе», подчасъ - беззастѣнчивая лабораторія словесныхъ фокусовъ. Послѣдыши всего этого теченія, оставшіеся подъ совѣтскимъ ярмомъ, были сначала куплены и разыграны, а потомъ раздавлены большевиками... Русская поэзія послѣднихъ десятилѣтій выдыхалась, вырождалась, гасла и исчезала. Мельчали ея темы и содержанія. Они мельчали потому, что пустому разсудку, разнузданному воображенію и холодной волѣ великіе предметы никогда не давались и не дадутся. Это все невѣрные «органы», не поющіе «акты», безнадежныя попытки создать «новое» и «великое» изъ собственной скудности или изъ безсмысленнаго праха вещей. Если «поэту» все позволено, то онъ становится безотвѣтственнымъ болтуномъ. Безразличный къ великому и божественному, онъ неизбѣжно дѣлается искателемъ наслажденій и кокетливымъ хвастуномъ: онъ начинаетъ разсказывать про свою личную чувственную эротику и при томъ въ формахъ все возрастающаго безстыдства. А если ему удается найти себѣ властнаго покупателя, то у него остается одна забота - угождать своему «хозяину». Поэтому, первая задача настоящаго поэта - углублять и оживлять свое сердце вторая растить, очищать и облагораживать свой духовный опытъ. Это и есть путь къ великой поэзіи. Конечно, выше лба уши не растутъ, и далеко не всякому дано имѣть великій опытъ для великой поэзіи. Но надо помнить, что изъ скудности и праха повседневной жизни, изъ безотвѣтственности и тщеславія декадентства - вырастаетъ только дурная поэзія. Невольно вспоминаются развязныя строчки Анны Ахматовой: «Когда бъ вы знали, изъ какого сора Растутъ стихи, не вѣдая стыда...» Конечно, бываетъ и такъ, но только это будетъ сорная и безстыдная поэзія. Возможно, что именно такая поэзія и «нравится» кому-нибудь. Нашлась же недавно въ эмигрантскомъ журнальчикѣ «Грани» какая-то Тарасова, которая написала революціонную (!) апологію (защиту, прославленіе безобразнѣйшему изъ хулигановъ-риѳмачей нашего времени Маяковскому, котораго мы всѣ знали въ Россіи какъ безстыднаго орангутанга задолго до революціи, и гнусныя строчки котораго вызывали въ насъ стыдъ и отвращеніе. Совѣтскій «вкусъ» - извращенный вкусъ люди этого «вкуса» и не подозрѣваютъ, что кромѣ чекистскихъ, революціонныхъ критеріевъ есть въ поэзіи еще и иной, высшій, художественный критерій и что этотъ критерій рѣшаетъ не по тому, что кому «нравится», а по степени объективнаго совершенства. Когда-то Блокъ провозгласилъ двѣнадцать пьяныхъ и развратныхъ матросовъ-грабителей «апостолами Христа», и пожизненно стыдился своего мерзкаго кощунства. Нынѣ Маяковскій самъ посмертно провозглашается «тринадцатымъ апостоломъ». И пока русскіе люди не научатся стыдиться такихъ кощунствъ - великой поэзіи имъ не видать. Пока имъ нравится болтовня Есенина, кощунственно написавшаго на стѣнѣ Страстного Монастыря слова «богъ отелися!», до тѣхъ поръ русская поэзія не сумѣетъ оторваться отъ грязи и пошлости. Великая поэзія ищетъ благоговѣйнымъ сердцемъ Божественнаго - во всемъ. И находитъ, и изъ него поетъ. Лучи этого Божественнаго можно и должно находить во всемъ, и найдя, надо въ 8

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

нихъ пребывать и изъ нихъ «говорить». Одинъ изъ талантливѣйшихъ европейскихъ поэтовъ Іозефъ фонъ Эйхендорфъ сказалъ бы это такъ: вещи пѣсня ремлет . р исп лнен т н сн в Тв им з в м вѣщим внемлет И з пѣть всег г т в ... Но зовъ долженъ быть именно «вѣщимъ», властнымъ зовомъ сердца при его звукѣ съ вещей слетаетъ прахъ и пошлость - и онѣ начинаютъ раскрывать свою священную сущность. Какъ бы перекликаясь съ Эйхендорфомъ, русскій незабвенный поэтъ графъ А.К. Толстой поясняетъ: Много въ пространствѣ невидимыхъ формъ и неслышимыхъ звуковъ, Много чудесныхъ въ немъ есть сочетаній и слова, и свѣта, Но передастъ ихъ лишь тотъ, кто умѣетъ и видѣть, и слышать, Кто уловилъ лишь рисунка черту, лишь созвучье, лишь слово, ѣлое съ нимъ вовлекаетъ созданье въ нашъ міръ удивленный... И вотъ опытъ революціи призванъ возродить такое духовное созерцаніе. Въ Евангеліи повѣствуется о томъ, какъ Христосъ исцѣлилъ слѣпорожденнаго, возложивъ на его глаза нѣкое «бреніе» и велѣвъ ему умыться въ купальнѣ Силоамъ и тотъ прозрѣлъ. Революція символически подобна сему бренію: она возложена на наши глаза, чтобы мы прозрѣли. Но надо восхотѣть этой духовной зрячести и молитвенно просить о ней, чтобы «отверзлись вѣщія зѣницы, какъ у испуганной орлицы»... и чтобы намъ подлинно увидѣть тотъ смыслъ, что скрытъ за этими тяжкими годами мучительства и позора... Для этого русскіе люди должны прежде всего отрѣшиться отъ тѣхъ пошлостей, которыя имъ натверживаютъ коммунисты, - отъ революціонныхъ критеріевъ, отъ классовыхъ мѣрилъ, отъ безбожія, отъ «діамата», отъ фальшиваго воззрѣнія на родину, семью, науку и собственность. Всѣ эти пошлости необходимо постигнуть, какъ мертвыя и ничтожныя, и вычистить ихъ изъ души и изъ міросозерцанія. Надо понять, что все это былъ соблазнъ, приведшій къ «Гулагу» и къ Воркутѣ что все это ядъ, впрыснутый намъ врагами Россіи и что мы призваны, очистивъ отъ него душу, восхотѣть въ жизни Главнаго и Священнаго, и открыть ему сердце. Тогда оно запоетъ, но не раньше. Тогда мы спросимъ себя, вмѣстѣ съ Ломоносовымъ, - откуда въ мірозданіи эта дивная мудрость? Вмѣстѣ съ Державинымъ - какъ намъ постигнуть Бога, и къ чему Онъ призываетъ государственныхъ правителей? Мы признаемъ вмѣстѣ съ уковскимъ, что человѣческое сердце есть сущій источникъ благожелательства и нѣжности. Мы увидимъ, какъ Пушкинъ «исторгаетъ изо всего, какъ ничтожнаго, такъ и великаго одну электрическую искру того поэтическаго огня, который присутствуетъ во всякомъ твореніи Бога - его высшую сторону, знакомую только поэту» (слова Гоголя . Мы научимся восторгу у Языкова, міровой скорби у Лермонтова, ощущенію бездны у Тютчева, патріотической любви у А.К. Толстого. И болѣе того, грядущіе русскіе поэты сумѣютъ вопросить исторію о нынѣшнемъ крушеніи Россіи, освѣтить намъ какъ молніей историческія раны русскаго народнаго характера, показать своеобразіе и величіе русскаго духа и глубину Православной вѣры и многое другое важнѣйшее и главнѣйшее въ жизни человѣка. Всѣ силы и всѣ опасности, всѣ дары и всѣ соблазны русскаго духа ждутъ свѣта и мудрости отъ великой русской поэзіи. дутъ - и дождутся. Но что же это значитъ, неужели мы осуждаемъ и отвергаемъ всю современную русскую поэзію, столь обильно расцвѣтающую во всѣхъ странахъ нашего разсѣянія? - О нѣтъ, нисколько! Наоборотъ! Мы видимъ въ ней залогъ грядущаго. Мы видимъ сквозь нее, какъ изголодалась русская пѣвучая душа по свободной, не навязанной и не контролируемой поэзіи. Всюду, гдѣ слагаются у насъ поэтическія строки, - а кто теперь не пытается запѣть въ русскихъ дивно пѣвучихъ и дивно богатыхъ словахъ? - мы видимъ тоску по родинѣ, живое ощущеніе творческой національной силы, мечту о новой Россіи, потребность воскресить наше угасшее пѣніе или хотя бы посильно возобновить его. У насъ сейчасъ не все удачно, не все значительно, не все стихотворно на высотѣ, но зато (за рѣдкими исключеніями здѣсь почти все идетъ изъ любящаго и тоскующаго сердца, все создаетъ атмосферу для великой грядущей поэзіи. Надо только освобождаться отъ обывательства и отъ подражанія плохимъ поэтамъ, надо беречь огонь сердца, укрѣплять свое чувство отвѣтственности и превышать требованія, предъявляемыя къ самому себѣ. И.А. Ильин.

9

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

Один чудак с лицом фальшиво-грустным, «Ютясь» в салоне своего «порше», Сказал: "Мне стыдно называться русским. Мы - нация бездарных алкашей." Солидный вид, манера поведенья Всё дьяволом продумано хитро. Но беспощадный вирус вырожденья Сточил бесславно всё его нутро. Его душа не стоит и полушки, Как жёлтый лист с обломанных ветвей. А вот потомок эфиопов Пушкин Не тяготился русскостью своей. Себя считали русскими по праву И поднимали Родину с колен Творцы российской мореходной славы И Беллинсгаузен, и Крузенштерн. И не мирясь с мировоззреньем узким, Стараясь заглянуть за горизонт, За честь считали называться русским Шотландцы - Грейг, де Толли и Лермонт. Любой из них достоин восхищенья, Ведь Родину воспеть - для них закон! Так жизнь свою отдал без сожаленья За Русь грузинский князь Багратион. Язык наш - многогранный, точный, верный То душу лечит, то разит, как сталь. Способны ль мы ценить его безмерно И знать его, как знал датчанин Даль?

15-й год издания

Да что там Даль! А в наше время много ль Владеющих Великим языком Не хуже, чем хохол Мыкола Гоголь, Что был когда-то с Пушкиным знаком? Не стоит головой стучать о стенку И в бешенстве слюною брызгать зря! "Мы - русские!" - так говорил Шевченко. Внимательней читайте кобзаря. В душе любовь сыновнюю лелея, Всю жизнь трудились до семи потов Суворов, Ушаков и Менделеев, Кулибин, Ломоносов и Попов. Их имена остались на скрижалях Как подлинной истории азы. И среди них как столп - старик Державин, В чьих жилах кровь татарского мурзы. Они идут - то слуги, то мессии, Неся свой крест на согбенных плечах, Как нёс его во имя всей России Потомок турка адмирал Колчак. Они любовь привили и взрастили От вековых истоков и корней. Тот - русский, чья душа живёт в России, Чьи помыслы - о матушке, о ней. Патриотизм не продают в нагрузку К беретам, сапогам или пальто. И коль вам стыдно называться русским, Вы, батенька, не русский. Вы - никто.

Константин Фролов-Крымский

Не с теми я, кто бросил землю...

Напрасный труд...

Не с теми я, кто бросил землю На растерзание врагам. Их грубой лести я не внемлю, Им песен я своих не дам. Но вечно жалок мне изгнанник, Как заключенный, как больной. Темна твоя дорога, странник, Полынью пахнет хлеб чужой. А здесь, в глухом чаду пожара Остаток юности губя, Мы ни единого удара Не отклонили от себя. И знаем, что в оценке поздней Оправдан будет каждый час Но в мире нет людей бесслезней, Надменнее и проще нас.

1922

Напрасный труд - нет, их не вразумишь: Чем либеральней, тем они пошлее, Цивилизация - для них фетиш, Но недоступна им ее идея. Как перед ней ни гнитесь, господа, Вам не снискать признанья от Европы: В ее глазах вы будете всегда Не слуги просвещенья, а холопы. Фёдор Тютчев.

Анна Ахматова 10

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

ОБ АВТОРЕ: Александр Григорьевич Сидоров родился 14-4-1949 г. в Петрозаводске Карельской АССР в семье служащих. В 1970 году окончил Петрозаводское медицинское училище и до 1976 г. работал фельдшером. С 1981 - 1983 гг. находился на военной службе, в составе ограниченного контингента советских войск, в ДРА. В 1987 году окончил Петрозаводский государственный университет и до 1994 г. работал старшим школьным инспектором в Кондопожском ГорОНО. Стихи начал писать с 14-ти лет. В 1963 г. был членом ЛИТО при газете «Комсомолец» (Петрозаводск). Печатался в «Литературной газете», в журнале «Юность», в «Анталогии русских поэтов в Австралии». С 1994 года проживает в Австралии. Член ЛИТО города Фрязино (Россия), «Жемчужное слово» (Австралия), сотрудничает с журналом «Жемчужина» (Австралия). Автор книг (на русском языке) - «Стихотворное переложение Иоанна Богослова» и «Апокалипсис» (Австралия), а также «Истина Иешуа» (Австралия). Автор ряда литературных статей.

(1862-1887) Семен Яковлевич Надсон родился в Петербурге 26 декабря 1862 г. в семье ндворного советника еврейского происхождения, Якова Семеновича Надсона, и Антонины Степановны Мамонтовой, происходившей из русской дворянской семьи Мамонтовых. Год спустя семья переехала в Киев. Отец Надсона, хороший музыкант, умер от психического расстройства, когда Надсону было два года. Антонина Степановна Мамонтова после смерти мужа осталась в Киеве, где жила экономкой и учительницей, и содержала собственными трудами себя и двоих своих детей (у Семена Яковлевича Надсона была сестра Анна, младше его на полтора года . Когда С.Я. Надсону было приблизительно 7 лет, его мать уехала в Петербург и поселилась у своего брата Диодора Степановича Мамонтова. В Петербурге Надсон поступил в приготовительный класс 1-й Классической Гимназии. Вскоре, будучи уже больна чахоткой, Антонина Степановна Мамонтова вышла замуж за Николая Гавриловича Фомина, управляющего Киевским отделением общественного страхования и транспортирования кладей, и уехала с ним в Киев. Брак оказался несчастливым. После одной из многочисленных семейных сцен Фомин, в припадке умопомешательства, повесился. Оставшись без средств к существованию, А.С. Мамонтова испытала весь ужас нужды, пока другой ее брат Илья Степанович Мамонтов не вызвал ее снова в Петербург. В 1872 году Надсона отдают пансионером во 2-ю Военную Гимназию, а его сестру - в Николаевский Институт. Весной 1873 г. мать Надсона умерла от чахотки в возрасте 31 года. Надсона взял под свое попечение И.С. Мамонтов... Вряд ли кто из русских поэтов может быть назван «поэтом русской разночинной интеллигенции» в такой мере, как С.Я. Надсон. Героем всей его поэзии - даже под чужими «историческими» именами Герострата, Будды и т.д. - остается всегда и неизменно сам же автор, притом, как чистейшее воплощение современного ему интеллигентного поколения. Поколение же 80-х (и конца 70-х годов особо выделяется тем процессом социального изолирования от всех прочих слоев населения, который в конце концов привел к известному типу интеллигента, сосредоточившегося на голом «самоусовершенствовании». Несмотря на краткость жизни Надсона, процесс этот отпечатался на нем и его созданиях с черезвычайной яркостью. В начале своего творчества в 1878 г. (год появления первого стихотворения в газете «Свет», ре . Н. гнер , Надсон, тогда 15-летний кадет 2-ой Петербургской Военной Гимназии, примыкает целиком к «передовому» течению того времени - народническому. К 1878 г. относится, напр., его стихотворение «Похороны». Несмотря на то, что юный поэт пытался подражать Некрасову и Плещееву, в нем все же слышна искренняя преданность вере того времени - мужицкому социализму. Под именем «честного рабочего», «апостола труда и терпения» воспевается тот же мужик, которого, с разных точек зрения, выдвигали тогда на общественную авансцену и Златовратский, и Успенский, и Толстой, и Салтыков. Но надо признаться, что уже тогда «народ», мужик сам по себе, занимал в стихотворениях Надсона малое место. Этим его творения и отличаются от поэзии только что 11

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

умершего Некрасова, и даже Плещеева - поэтов, бывших близкими свидетелями лютых народных страданий от крепостного ига. Надсон же и родился после освобождения крестьян, да и был всегда городским человеком, «не имевшим никакого понятия о крестьянской жизни» (как сам он писал из Подольской губернии В.М. Гаршину в 1885 г.). Так что народнические мотивы были у него, пожалуй, навеянными из окружающей среды. Поэтому, чем дальше, тем больше мужик у него лишь подразумевается как фон или объект общественных стремлений поэта-интеллигента. И поэт дает конкретному мужику предпочтительное, отвлеченное и неопределенное имя «родины», «отчизны», «страждущих» и даже «толпы». Отчасти эти иносказания - продукт «эзоповского языка» тех лет: усиленной подозрительности цензуры. Тем не менее, внимание Надсона гораздо меньше привлекал тот самый мужик, за счастье которого поэт готов был, повидимому, идти на все мучения - мучения борцов за «идеал». Это и делало его лириком-специалистом интеллигентской души, скорее поэтом «печальников за народ», чем поэтом народа. Но как раз время и стало требовать таких специалистов-поэтов. Надсон попал, так сказать, в самую жилу исторического момента, со своей личной трагедией «мыслящей личности», загубленной казарменными условиями всей русской жизни, со своей безысходной, жалобно-монотонной музой. В другое, менее трагическое для русской интеллигенции время, быть может, несложившийся юноша-поэт до конца жизни не нашедший для себя ни наивысшей формы, на какую был способен, ни ясного содержания, какое силился выразить, вряд ли бы нашел такой мощный резонанс в сердцах читателей. Любопытно, что современная ему критика (Арсеньев, Михайловский, Скабичевский и др. плечами пожимали на чрезвычайный успех в публике сочинений Надсона. «Единственным союзником господина Надсона явилось непосредственное чувство читателей», говорит К.К. Арсеньев. Дело в том, что в эти годы произошло историческое крушение всех героических попыток интеллигенции разбудить «спящую красавицу», народ, или хотя бы своими собственными силами завоевать у её врагов очарованный ею замок - власть правительства, создать все необходимые условия для народного развития свободы. Рушилось «хождение в народ», пала «Народная Воля»... Рушилась, вместе с тем, и прежняя беззаветная вера в народ, с ужасом сознавала «молодежь» свое роковое бессилие... В начале 80-х годов годов масса сознательной разночинной интеллигенции представляла собой живой парадокс: «народничество без народа». Лира Надсона составляет как бы естественный орган, мученический вопль этого живого социального парадокса, этих «овец без стада». По словам С.А. Венгерова, в эту мрачную пору «идеализаторы народа умолкают, чувствуя, что нет аудитории». Надсон еще в 1882 г., написавший свою светлую «Весеннюю сказку», в том же году создает и самое, может быть, пессимистическое по настроению, самое похоронноотрицающее из своих стихотворений: «Как белым саваном, покрытая снегами»... С одной стороны, эти наивно-религиозные аккорды будущего «рая»: ...И затихнут слезы, и замолкнет страх... Радостно взохнут усталые рабы, Светел будет праздник - праздник возрожденья, И заменит гимн любви и примиренья Звуки слез и горя, мести и борьбы!

А с другой стороны, не менее категорическая могильная мелодия: Я в жизнь не верую - угрюмо и сурово. Смерть, только смерть одна мне грезится кругом!.. ...Они (все лю и) мне чудятся с закрытыми очами, В гробу, в дыму кадил, под флером и в цветах, С безжизненным челом, с поблекшими устами, И страхом вечности в недвижимых чертах...

...Безумец, не страдай и не люби людей! Ты жалок и смешен, наивно отдавая Любовь и скорбь мечте, фантазии твоей... Окаменей, замри, не трать напрасно силы! Пусть льется кровь волной и царствует порок: Добро ли, зло ль вокруг, забвенье и могилы –

Вот цель конечная и мировой итог!..

Очевидно Надсон, как и большинство его сверстников, совсем потерялся между «святою» старой верой, едва еще им воспринятой, и между неотразимыми фактами жизни, свидетельствующими о полном бессилии «святой» веры. Не умея найти среднего тона между слепой экзальтацией и безнадежным отчаянием, поэт оказывается обречен на муку поочередного прилива и отлива противоположных настроений. И вот эти полюсы настроений по очереди отрицают в его лирике друг друга, лишая в конце концов определенного, ясного идейного смысла его поэтическую работу. Отсюда - все надсоновские странности, бросающиеся в глаза любому внимательному читателю. Так, например, принимая народнический социализм за абсолютный идеал человечества, в то же самое время он пишет в 1880 г. стихотворение: «Томясь и страдая во мраке ненастья», в котором ставится удивительный вопрос: 12

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

Но, если и вправду замолкнут проклятья, И с неба на землю сойдет идеал, Скажи: в обновленном и радостном мире

15-й год издания

Ты, свыкшийся с чистою скорбью своей, Ты будешь ли счастлив на жизненном пире, Мечтавший о счастье, печальник людей?

Оказывается, что он вряд ли будет счастлив! И это обстоятельство возлагает на «идеал» грустный отпечаток ядовитых сомнений. Ведь социалистический идеал - это та же любовь, а любовь же должна быть вечна, - как не раз утверждает, в своих стихотворениях Надсон: ...Без вечности чувства, Смысла в нем нет!.. Если же нету любви - нет искусства, Правды, добра, красоты, - нет души у земли!.. Следовательно, идеал вечно-непогрешимый - критерий всякого счастья. Впрочем, у Надсона на каждом шагу мы встречаем и противоположные мотивы: всё - мгновение, всё - мимолетно, весь смысл, всё возможное на земле счастье - в уловлении опьяняющего момента. Такова тема стихотворения «Мгновение» (1880 г.): Нам прожить остается одну эту ночь Но зато - это ночь наслажденья...

И в объятьях любви беззаботно уснем, Чтоб проснуться для смертных объятий!

Однако, не надо думать, что поэт всегда был готов предаться эпикурейски беспечному наслаждению, случайными улыбками мачехи-судьбы. Нет, часто, очень часто Надсон убежденно и сурово проповедует полное отречение от всякого личного счастья во имя гражданского идеала. В другое же время нота неутолимой жажды личного счастья снова начинает звучать у Надсона как одна из самых ярких и характерных черт его поэзии. В одном из лучших его произведений - «Из дневника» («Сегодня всю ночь голубые зарницы», 1882 г. эта жажда выливается особенно страстно, можно сказать стихийно. И в том же стихотворении «демон» поэта «демон тоски и сомнения» осмеивает «язвительным смехом своим» эту эгоистическую аберрацию чувства от тернистой дороги гражданского долга. В заключение поэт опять-таки предает проклятию «мечты о личном блаженстве», но... не без негодующего экивока по адресу того самого благодетельного «демона», которому, казалось бы, он должен быть только благодарен за своевременный и правильный укор! Все творчество Надсона, можно сказать, соткано из подобных противоречий. В 1883 году поэт окончил Павловское военное училище и, в качестве офицера, стал жить в Кронштадте. Но вскоре он выходит в отставку и всецело отдается литературе. В это же время в его поэзии исчезают аккорды боевого настроения, еще недавно звучавшие, и на смену им выступают минорные мелодии, гораздо более сродные гуманной душе поэта. Любовь, - эта истинная стихия надсоновской поэзии, - любовь ко всем людям, «усталым, страдающим братьям», ярко выступает на первый план. Верь в великую силу любви!.. Свято верь в ея крест побеждающий,

В ея свет, лучезарно спасающий Мир, погрязший в грязи и крови...

Верь в великую силу любви!.. (1884) Эти стихи могли бы быть взяты за девиз и для всей поэзии Надсона. Можно с уверенностью сказать, что именно эта стихия любви и есть постоянная движущая сила всего непостоянства, всей капризной смены надсоновских настроений. То «святая вера» в живущую, целящую силу любви, то безнадежность и отчаяние... Но всегда и неизменно Надсон жаждет «любви, одной любви»! Правда и то, что любовь эта - тоже «больна», тоже «больная» любовь, тронутая внутренней трещиной, как бы духовной чахоткой. То поэт изображает ее как абсолютное самопожертвование во имя ближнего, то - наоборот, как страстную жажду любви других для себя. Он не в силах примирить эти два вида любви и они звучат в его произведениях как два разных вопля одной больной души...

31 января 1887 г. С.Я. Надсон скончался. Тело его было перевезено из Ялты в Петербург. В Одессу гроб прибыл на пароходе «Пушкин», и был встречен толпою молодежи. В Петербурге на вокзале, толпа, состоявшая преимущественно из молодежи, подхватила гроб с телом Надсона и понесла его на руках до Волкова кладбища... Могила Надсона - в нескольких шагах от могил Добролюбова и Белинского. А.Г. Сидоров.

26.02.2014

(Россия Сидней, Австралия.

13

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

С годами туманнее облик отца, Бледнеют минувшего краски, Тускнеет портрет дорогого лица, И гаснут мгновения сказки.

Покой вокруг забытого скита. Что Божье, то бесстрастно, безмятежно. Скит позабыт людьми, но красота Небесная живёт в нём, как и прежде.

Ах, память моя, ты стара и больна, И в сон погружаешь былое, А мне в эту темную ночь не до сна, Вновь вспомнилось всё дорогое.

Когда-то, много лет тому назад, В стенах его спасались черноризцы, А нынче сосны благостно стоят, Внимая пенью ключевой водицы.

Чем больше в тиши, тем яснее портрет, Его очертания строже, Яснее судьбы неизбежный сюжет, Всё прошлое - ближе, дороже.

Случайный путник, так же, как и я, Порой в его чертоги забредает, И постояв в тиши у алтаря, Свой путь мирской, как прежде, продолжает.

Отец - это правда, без всяких прикрас, Прямое и твердое слово, Презренье к деньгам и от лести отказ, И честность, как жизни основа.

Уходит путник - и опять покой Вокруг скита. И в серебристом ситце С небес нисходит месяц молодой К святому роднику воды напиться.

Во всем доброта, моя милая Мать: Любовь, милосердие, ласки. Как жаль, что мне некого больше обнять Из детской пленительной сказки.

Алексей Гушан. «Свете Тихий» http://pravlitlug.ru

Гляжу на портреты любимых моих Родителей, в Бозе почивших, И силюсь вместить в этот тоненький стих Пожар ощущений оживших. В.К. Невярович. Задонск-Воронеж 11.01-13.01. 2014 г.

Диагностика достигла таких успехов, что здоровых людей практически не осталось.

Лучше б я не знала эти горы Водопад, тропинку вдоль реки И лесов зеленых коридоры, Где дороги были нелегки. Я слышу перезвон ручья Сквозь городской шум суеты, Там, где дыханье затая Склонились горные хребты, Там карабельных сосен плеск И тишина и стон ветров, Там глас земли и глас Небес И вечный зов, мой вечный зов! Я тропинку выше солнца знаю, Знаю я тропинку над дождем, Потому тоскую и скучаю В городе родном ненастным днем. Край земли ласкала я рукою И на облака шагнуть могла Прожила бы жизнь свою в покое, Если б на вершинах не была...

Синий цвет реки, белый цвет сирени, Солнца жёлтый круг в одиноком небе. Мир такой прекрасный, тихий и смиренный И другим не станет, он другим и не был. Соберу ромашки в поле у дороги, Наберу в букетик клевер с васильками, И вдохну российский запах на пороге, Я на миг вернулась к постаревшей маме. Милые берёзы, славные сестрёнки, Как идут вам ваши девичьи серёжки, Постою в раздумье, погрущу в сторонке, И пройдусь по саду, по родным дорожкам.

Ирина Убыйвовк. Украина.

18 июля 2009 г.

14

Галина Иноземцева

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

Как-то по радио услышал песенку, бывшую необычайно популярной, или, как принято ныне выражаться, хитом во времена моей юности. Ныне же это, скорее всего, ретро (ну, хлебом нас не корми, а дай назвать не по-своему, не по-русски , а попросту старина. Так вот, меня буквально ошеломили её слова, которые все мы ещё три десятилетия назад напевали, не слыша, не понимая, не осознавая их. Да и сейчас все ли слышат? Только вслушаемся в них: …Ну, что тебя ж Мне не понять, Всё тянет танцевать? Тебя мне не понять! Мне не понять, Когда в тебя Вселился этот бес?.. И всё под «забойную» мелодию с весёленьким таким припевом. А между тем автор стихов, возможно, сам того не подозревая (скорее всего , прав: если человека и впрямь всё время «тянет танцевать», то здесь наверняка не обошлось без лукавого. Но как всё это весело, как бездумно, как жизнерадостно звучит! Точно также, в который раз - как в первый - услышал слова одной из популярных песен Б. Окуджавы: «…но кларнетист красив, как чёрт!» А ведь кто-то неискушённый, но влюблённый в творчество этого талантливого человека (а таковых немало , искренне доверяющий ему, и впрямь поверит, что нечистый (тот, кто на самом деле страшен и источает жуткое зловоние красив. Позже узнал, что первоначально у Булата Шалвовича было: «косит, как чёрт», но он почему-то изменил текст. Как говорится, ради красного словца... Что же до распеваемой, и уже не первый год, на каждом углу песни из популярного мюзикла (новая отечественная забава , где звучит: «Я душу дьяволу отдам за ночь с тобой...», то это, как говорится, без комментариев. Немногим лучше другой песенный «хит», который на протяжении многих лет распевают на всех радиоволнах, а ещё в многочисленных музыкальных телепередачах. Захотелось узнать: а что, собственно, означает слово, простите, «стерва»? Потому как именно оно то и дело звучало в припеве, а именно: «Все мы, бабы, стервы...» Дальше, правда, тоже ничего хорошего, но всё же - что же это такое, что им являются все бабы? Полез, как водится, в словарь В.И. Даля. И тут... А впрочем, предоставим слово корифею нашего языка: «СТЕРВА ж. и стерво ср. труп околевшего животного, скота падаль, мертвечина, дохлятина, упадь, дохлая, палая скотина. Ныне корова, завтра стерва. Стервяной, ко стерву относящ. Стервятина, падалина, мертвечина, мясо палого животного. Стервятник или стервяник, медведь самой крупной породы, охотнее прочих питающийся падалью различают: овсяника, муравейника и стервятника, но учёные утверждают, что они разнятся только летами. | Пск. бранное также стервень, стервюжник, бешеный сорванец, неистовый буян. Стервятничье логово. | Стервятник, большой чёрный орёл, могильник, следящий стаями за гуртами и войсками. Стервоядные животные. Стервенеть, стервениться, стать, приходить в остервененье, в бешенство, неистовство, ярость, зверство начать остервеняться». А стоит ли, собственно, удивляться всему этому, когда не одно поколение выросло в стране, где один из любимых фильмов детей и юношества, бывший для них предметом для подражания, назывался - только представьте! - «Красные дьяволята». Господи, помилуй! Давайте же ещё раз остановимся на этой воистину лукавой, большевистской традиции использовать в своём лексиконе, а, по сути, эксплуатировать в своих идеологических целях слова и понятия, традиционно любимые русскими людьми, близкие и дорогие русскому сердцу: красно солнышко, красна девица, красный угол… Как часто, желая обозначить высокую степень правды, мы привычно говорим о ней, что она подлинная. А ведь слово это ведёт своё, скажем прямо, весьма невысокое происхождение от печально известного некогда «линя», особо злого кнута, применяемого при пытках. Как и понятие некоей истинности, привычно называемой нами словом «подноготная», оказывается всё из того же мрачного репертуара палача и изувера, о чём вы, надеюсь, догадались. Вот именно - сведения, добытые путём вбивания колюще-режущих предметов под ногти. Бр-р-р! Поразительно, но мы совершенно спокойно произносим фразы типа «избили друг друга» или же «оскорбили друг друга». Но если вдуматься: друг избил друга! Друг оскорбил (нанёс 15

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

скорбь друга! Напрочь позабыв при этом древнюю истину, что гласит: «Рана, нанесённая оружием, порой заживает, словом же - никогда». А между тем друг (самый близкий и другой (чужой - слова однокорневые! Непонятное, а потому не объяснимое здравым смыслом и формальной логикой оказывается совершенно правильным с евангельской точки зрения: мы все другие, потому как разные, и все други, ибо мы дети Адама и Евы, сотворённых Отцом Небесным. Так что, согласитесь, друг не может избить и оскорбить друга по определению. В противном случае один из них, а то и оба - сразу же перестают быть друзьями. И тогда всё по-иному: просто один может поколошматить или обозвать другого. Но никак не друг друга! Я - многогрешный человек, но не могу, просто не в силах слышать, когда человеку, обратившемуся с какой-либо просьбой, швыряют (да-да, именно швыряют в лицо холодно-презрительное: «Это твои проблемы!» Причём нередко нуждающимся в милости нашей оказывается вовсе не посторонний человек (что также не может служить оправданием , а сосед, сослуживец, родственник, просто знакомый. Да не говорили так в нашей стране никогда, не относились подобным образом к чужой беде, просьбе, мольбе о помощи. Это не по-русски, а значит, и не почеловечески! Постылые слова эти, ведущие к погибели, попросту очередная постылая калька с чудовищного заокеанского: «It is your problem», что тихой сапой вошла в нашу жизнь и нагло втёрлась в нормальные людские отношения за последние два с небольшим десятилетия наряду со многими понятиями и нравами, чуждыми русскому духу, противными христианской вере. Интересно, были бы возможны все наши многочисленные славные победы в далёком (и не очень прошлом, если б люди русские исповедали эту циничную формулу?! Апостол же взывает к нам с совершенно иным, только вслушаемся в это спасительное для всех нас: «Носите бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов» (Гал., 6:2). Да-да, тот самый величайший закон, равного которому никогда не было на земле до пришествия Спасителя и согласно которому: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя» (Ин., 15:13). А ведь это - только вслушаемся! - вовсе не одолжить денег или в чём-то уступить, подсобить, но даже эта мелочь приводит нас подчас (признаемся честно! в нешуточное смятение. Какая же воистину Небесная награда ожидает того, кто сумеет, найдёт в себе силы исполнить эту Божественную заповедь. И именно об этом слова Господа Нашего: «Вы друзья Мои, если исполняете то, что Я заповедую вам» (Ин., 15:14). А есть ещё надменное: «Я никому ничего не должен!», которое - увы - слышится всё чаще и чаще. Это как же получается - неужто никому? Вспомним одну из самых любимых книг детства о Робинзоне Крузо: несчастный человек, в одночасье оказавшийся на необитаемом острове, строит себе жилище, разводит огонь, охотится из лука, шьёт одежду, мастерит зонтик и даже выращивает пшеницу. Один! Но один ли? Разве ж не стоит за плечами неудачливого мореплавателя многовековой опыт всего человечества?! Мудрая книга, глубокая, совсем неслучайно автор её, талантливейший писатель Даниель Дефо, явился ещё и создателем Службы внешней разведки Великобритании. В.Д. ИРЗАБЕКОВ

Окунулось поблекшее солнце В догорающий отблеск зари, И в бездонном небесном колодце Засияли из звезд фонари.

Попрошу дать уставшему телу Благодати божественной нить, Пресвятую Пречистую Деву – Под покровом тебя сохранить.

Спи любимая. Ставни прикрою, Шум ночной для тебя приглушу, Покрывалом из песен укрою, Тишину в сторожа приглашу.

Поднимусь предрассветной порою, Босиком по тропинке пройдусь И с букетом умытых росою Полевых васильков возвращусь.

Отдохнувшее яркое солнце Вспыхнет факелом новой зари, Отражаясь в небесном колодце, И погаснут из звезд фонари.

прот. Василий Мазур

г. Херсон.

16

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

Здесь земля тишины, но стихов здесь совсем не пишу, Лишь брожу у воды, где пропитан безмолвием воздух. Этим воздухом я, как свободой своей дорожу, изни яростный ритм отпуская на северный роздых.

Благословляю уходящий день, Дарованный душе под небесами, И подставляю под ночную тень Ладони, утомлённые трудами. Я восхищаюсь жемчугами звезд, Рассыпанных Творцом по небосводу, И не стыжусь неудержимых слез, Но сердце отпускаю на свободу.

Не тревожьте меня грустным зовом своим, поезда. Пусть мерцает вдали разрешающий свет семафора. Я ещё постою, чтоб запомнить, как с неба звезда Вдохновенно летит в безмятежность речного простора.

Благодарю за невечерний свет, Нечаянную радость подаривший, И за плывущий в тишине рассвет, Прохладною росою напоивший. Я созерцаю купола берёз, Заботливо луной посеребрённых, И молчаливые зарницы гроз, Сверкающие облаком огромным.

На Ояти-реке отыскать бы таких мастеров, Чтоб из глины слепить необычный горшочек сумели. В нём хочу увезти я с собою из этих краёв Молчаливость снегов, говорливость весенней капели.

Мир отдыхает, погрузившись в сон, Устав от напряжённейшего ритма. Душа восходит на Святой Афон, Течёт неторопливая молитва. прот. Василий Мазур 29.07.2005 г. г. Херсон

Здесь земля тишины, но стихов здесь совсем не пишу. Я и сам не пойму отчего же такое бывает. Может быть оттого, что на этой земле не спешу, А брожу у воды и душою своей созреваю.

СЕРДЦЕ ПОЭТА Оно изранено, разбито, Омыто пенною волной. От мiра внешнего сокрыто, Несокрушимою стеной. Оно волнуется тревожно, Воспламеняясь невпопад, Ему возможно невозможное, В нем рай Небес и бездны ад.

Алексей Гушан «Свете Тихий» http://pravlitlug.ru

Оно мечтою грезит сладкой, Но истово чеканит ритм, Весь мiр вмещая без остатка, Хотя разбито и болит!

24.01.2014

В.К. Невярович

"Тот, кто лишен чувства печали, так же жалок, как человек, не знающий, что такое радость, или потерявший ощущение смешного. Выпадение хотя бы одного из этих свойств свидетельствует о непоправимой духовной ограниченности." Константин Паустовский.

17

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

Однажды осенью, на возвратном пути с отъезжего поля, я простудился и занемог. К счастью, лихорадка застигла меня в уездном городе, в гостинице я послал за доктором. Через полчаса явился уездный лекарь, человек небольшого роста, худенький и черноволосый. Он прописал мне обычное потогонное, велел приставить горчичник, весьма ловко запустил к себе под обшлаг пятирублевую бумажку, причем, однако, сухо кашлянул и глянул в сторону, и уже совсем было собрался отправиться восвояси, да как-то разговорился... и остался. ар меня томил я предвидел бессонную ночь и рад был поболтать с добрым человеком. Подали чай. Пустился мой доктор в разговоры. Малый он был неглупый, выражался бойко и довольно забавно. Странные дела случаются на свете: с иным человеком и долго живешь вместе, и в дружественных отношениях находишься, а ни разу не заговоришь с ним откровенно, от души с другим же едва познакомиться успеешь - глядь, либо ты ему, либо он тебе, словно на исповеди, всю подноготную и проболтал. Не знаю, чем я заслужил доверенность моего нового приятеля, только он, ни с того ни с сего, как говорится, "взял" да и рассказал мне довольно замечательный случай а я вот и довожу теперь его рассказ до сведения благосклонного читателя. Я постараюсь выражаться словами лекаря...

- Вы не изволите знать, - начал он расслабленным и дрожащим голосом (таково действие беспримесного березовского табаку , - вы не изволите знать здешнего судью, Мылова Павла Лукича? Не знаете... Ну, все равно. (Он откашлялся и протер глаза. Вот, изволите видеть, дело было этак, как бы вам сказать - не солгать, в Великий пост, в самую ростепель. Сижу я у него, у нашего судьи, и играю в преферанс. Судья у нас хороший человек и в преферанс играть охотник. Вдруг (мой лекарь часто употреблял слово «вдруг» говорят мне: человек ваш вас спрашивает. Я говорю: что ему надобно? Говорят: записку принес, должно быть, от больного. Подай, говорю, записку. Так и есть, от больного. Ну, хорошо, - это, понимаете, наш хлеб... Да вот в чем дело: пишет ко мне помещица, вдова говорит, дескать, дочь умирает, приезжайте, ради самого Господа Бога нашего, и лошади, дескать, за вами присланы. Ну, это еще все ничего... Да, живетто она в двадцати верстах от города, а ночь на дворе, и дороги такие, что фа! Да и сама беднеющая - больше двух целковых ожидать тоже нельзя, и то еще сумнительно, а разве холстом придется попользоваться да крупицами какими-нибудь. Однако долг, вы понимаете, прежде всего: человек умирает. Передаю вдруг карты непременному члену Каллиопину и отправляюсь домой. Гляжу: стоит тележчонка перед крыльцом лошади крестьянские - пузатые-препузатые, шерсть на них - войлоко настоящее, и кучер, ради уважения, без шапки сидит. Ну, думаю, видно, брат, господа-то твои не на золоте едят. Вы изволите смеяться, а я вам скажу: наш брат, бедный человек, все в соображенье принимает. Коли кучер сидит князем, да шапки не ломает, да еще посмеивается из-под бороды, да кнутиком шевелит - смело бей на две депозитки! А тут, вижу, дело-то не тем пахнет. Однако, думаю, делать нечего - долг прежде всего. Захватываю самонужнейшие лекарства и отправляюсь. Поверите ли, едва дотащился. Дорога адская: ручьи, снег, грязь, водомоины, а там вдруг плотину прорвало - беда! Однако приезжаю... Домик маленький, соломой крыт. В окнах свет: знать, ждут. Вхожу. Навстречу мне старушка почтенная такая, в чепце. "Спасите, - говорит, - умирает". Я говорю: "Не извольте беспокоиться. Где больная?" - "Вот сюда пожалуйте". Смотрю: комнатка чистенькая, а углу лампада на постеле девица лет двадцати, в беспамятстве. аром от нее так и пышет, дышит тяжело - горячка. Тут же другие две девицы, сестры, перепуганы, в слезах. "Вот, говорят, вчера была совершенно здорова и кушала с аппетитом поутру сегодня жаловалась на голову, а к вечеру вдруг вот в каком положении..." Я опятьтаки говорю: "Не извольте беспокоиться", - докторская, знаете, обязанность, - и приступил. Кровь ей пустил, горчичники поставить велел, микстурку прописал. Между тем я гляжу на нее, гляжу, знаете, - ну, ей-Богу, не видал еще такого лица... красавица, одним словом! алость меня так и разбирает. Черты такие приятные, глаза... Вот, слава Богу, успокоилась пот выступил, словно опомнилась - кругом поглядела, улыбнулась, рукой по лицу провела. Сестры к ней нагнулись, спрашивают: "Что с тобою?" "Ничего", - говорит, да и отворотилась. Гляжу, заснула. Ну, говорю, теперь следует больную в покое оставить. Вот мы все на цыпочках и вышли вон горничная одна осталась, на всякий случай. А в гостиной уж самовар на столе, и ямайский тут же стоит... в нашем деле без этого нельзя. Подали мне чай, просят остаться ночевать. Я согласился: куда теперь ехать! Старушка 18

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

все охает. "Чего вы? - говорю. - Будет жива, не извольте беспокоиться, а лучше отдохните-ка сами - второй час!". "Да вы меня прикажете разбудить, коли что случится?" "Прикажу, прикажу". Старушка отправилась, и девицы также пошли к себе в комнату. Мне постель в гостиной постлали. Вот я лег... только не могу заснуть, что за чудеса! Уж на что, кажется, намучился. Все моя больная у меня с ума нейдет. Наконец не вытерпел, вдруг встал. Думаю, пойду посмотрю, что делает пациент? А спальня-то ее с гостиной рядом. Ну, встал, растворил тихонько дверь, а сердце так и бьется. Гляжу: горничная спит, рот раскрыла и храпит даже, бестия! А больная лицом ко мне лежит, и руки разметала, бедняжка! Я подошел... Как она вдруг раскроет глаза и уставится на меня: "Кто это? Кто это?" Я сконфузился. "Не пугайтесь, - говорю, - сударыня: я доктор, пришел посмотреть, как вы себя чувствуете". "Вы доктор?" "Доктор, доктор. Матушка ваша за мною в город посылали мы вам кровь пустили, сударыня теперь извольте почивать, а дня этак через два мы вас, даст Бог, на ноги поставим". "Ах, да, да, доктор, не дайте мне умереть... пожалуйста, пожалуйста!" "Что вы это, Бог с вами!" А у ней опять жар, думаю я про себя. Пощупал пульс - точно, жар. Она посмотрела на меня - да как возьмет меня вдруг за руку. "Я вам скажу, почему мне не хочется умереть, я вам скажу, я вам скажу... теперь мы одни только вы, пожалуйста, никому... послушайте..." Я нагнулся. Придвинула она губы к самому моему уху, волосами щеку мою трогает, - признаюсь, у меня самого кругом пошла голова, - и начала шептать. Ничего не понимаю: ах, да это она бредит. Шептала, шептала, да так проворно и словно не по-русски кончила; вздрогнула, уронила голову на подушку и пальцем мне погрозила. "Смотрите же, доктор, никому!" Кое-как я ее успокоил, дал ей напиться, разбудил горничную и вышел. Тут лекарь опять с ожесточеньем понюхал табаку и на мгновение оцепенел.

- Однако, - продолжал он, - на другой день больной, в противность моим ожиданиям, не полегчило. Я подумал, подумал - и вдруг решился остаться, хотя меня другие пациенты ожидали. А вы знаете, этим неглижировать нельзя: практика от этого страдает. Но, во-первых, больная действительно находилась в отчаянии а во-вторых, надо правду сказать, я сам чувствовал сильное к ней расположение. Притом же и все семейство мне нравилось. Люди они были хоть и неимущие, но образованные, можно сказать, на редкость. Отец-то у них был человек ученый, сочинитель умер, конечно, в бедности, но воспитание детям успел сообщить отличное книг тоже много оставил. Потому ли, что хлопотал я усердно около больной, по другим ли каким-либо причинам, только меня, смею сказать, полюбили в доме, как родного. Между тем распутица сделалась страшная: все сообщения, так сказать, прекратились совершенно даже лекарство с трудом из города доставлялось. Больная не поправлялась. День за день, день за день... Но вот-с... тут-с... (Лекарь помолчал. Право, не знаю, как бы вам изложить-с... (Он снова понюхал табаку, крякнул и хлебнул глоток чаю). Скажу вам без обиняков, больная моя... как бы это того... ну, полюбила, что ли, меня. Или нет, не то чтобы полюбила... а впрочем... право, как это, того-с... (Лекарь потупился и покраснел .

- Нет, - продолжал он с живостью, - какое полюбила! Надо себе наконец цену знать. Девица она была образованная, умная, начитанная, а я даже латынь-то свою позабыл, можно сказать, совершенно. Насчет фигуры (лекарь с улыбкой взглянул на себя также, кажется, нечем хвастаться. Но дураком Господь Бог тоже меня не уродил: я белое черным не назову я кое-что тоже смекаю. Я, например, очень хорошо понял, что Александра Андреевна - ее Александрой Андреевной звали - не любовь ко мне почувствовала, а дружеское, так сказать, расположение, уважение, что ли. Хотя она сама, может быть, в этом отношении ошибалась, да ведь положение ее было какое, вы сами рассудите... Впрочем, - прибавил лекарь, который все эти отрывистые речи произнес, не переводя духа и с явным замешательством, - я, кажется, немного зарапортовался. Этак вы ничего не поймете... а вот, позвольте, я вам все по порядку расскажу. Он допил стакан чаю и заговорил голосом более спокойным.

- Так, так-то-с. Моей больной все хуже становилось, хуже, хуже. Вы не медик, милостивый государь, вы понять не можете, что происходит в душе нашего брата, - особенно на первых порах, - когда он начинает догадываться, что болезнь-то его одолевает. Куда денется самоуверенность! Оробеешь вдруг так, что и сказать нельзя. Так тебе и кажется, что и позабыл-то ты все, что знал, и что больной-то тебе больше не доверяет, и что другие уже начинают замечать, что ты потерялся и неохотно симптомы тебе сообщают, исподлобья глядят, шепчутся. Э, скверно! Ведь есть же лекарство, думаешь, против этой болезни, стоит только найти. Вот не оно ли?

19

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

Попробуешь - нет, не оно! Не даешь времени лекарству как следует подействовать - за то хватишься, за это... Возьмешь, бывало, рецептурную книгу: ведь тут оно, думаешь, тут..! Право слово, иногда наобум раскроешь: авось, думаешь, судьба... А человек меж тем умирает а другой бы его лекарь спас. Консилиум, говоришь, нужен, я на себя ответственности не беру. А уж каким дураком в таких случаях глядишь! Ну, со временем обтерпишься, ничего. Умер человек - не твоя вина: ты по правилам поступал. А то вот, что еще мучительно бывает: видишь доверие к тебе слепое, а сам чувствуешь, что не в состоянии помочь. Вот именно такое доверие все семейство Александры Андреевны ко мне возымело: и думать позабыли, что у них дочь в опасности. Я их тоже, со своей стороны, уверяю, что ничего, дескать, а у самого душа в пятки уходит. К довершению несчастия, такая подошла распутица, что за лекарством по целым дням, бывало, кучер ездит. А я из комнаты больной не выхожу, оторваться не могу, разные, знаете, смешные анекдотцы рассказываю, в карты с ней играю. Ночи просиживаю. Старушка меня со слезами благодарит а я про себя думаю: "Не стою я твоей благодарности". Признаюсь вам откровенно - теперь не для чего скрываться - влюбился я в мою больную. И Александра Андреевна ко мне привязалась: никого, бывало, к себе в комнату, кроме меня, не пускает. Начнет со мной разговаривать, расспрашивает меня - где я учился, как живу, кто мои родные, к кому я езжу? И чувствую я, что не след ей разговаривать а запретить ей - решительно этак, знаете - запретить не могу. Схвачу, бывало, себя за голову: "Что ты делаешь, разбойник?" А то возьмет меня за руку и держит, глядит на меня долго-долго; глядит, отвернется, вздохнет и скажет: "Какой вы добрый!" Руки у ней такие горячие, глаза большие, томные. "Да, - говорит, - вы добрый, вы хороший человек, вы не то, что наши соседи. Нет, вы не такой, вы не такой. Как это я до сих пор вас не знала!" "Александра Андреевна, успокойтесь, - говорю. - Я, поверьте, чувствую, я не знаю, чем заслужил... только вы успокойтесь, ради Бога, успокойтесь... Все хорошо будет, вы будете здоровы". А между тем, должен я вам сказать, - прибавил лекарь, нагнувшись вперед и подняв кверху брови, - что с соседями они мало водились, оттого что мелкие им не под стать приходились, а с богатыми гордость запрещала знаться. Я вам говорю: чрезвычайно образованное было семейство, так мне, знаете, и лестно было. Из одних моих рук лекарство принимала: приподнимется, бедняжка, с моею помощью примет, и взглянет на меня... сердце у меня так и покатится. А между тем ей все хуже становилось, все хуже. Умрет, думаю, - непременно умрет. Поверите ли, хоть самому в гроб ложиться! А тут мать, сестры наблюдают, в глаза мне смотрят... и доверие проходит. "Что? Как?" "Ничего-с, ничего-с!" А какое «ничего-с...», ум мешается! Вот-с, сижу я однажды ночью - один опять, возле больной. Девка тут тоже сидит и храпит во всю ивановскую. Ну, с несчастной девки взыскать нельзя: затормошилась и она. Александра-то Андреевна весьма нехорошо себя весь вечер чувствовала, жар ее замучил. До самой полуночи все металась. Наконец словно заснула по крайней мере, не шевелится, лежит. Лампада в углу перед образом горит. Я сижу, знаете, потупился, дремлю тоже. Вдруг, словно меня кто под бок толкнул: обернулся я - Господи, Боже мой! Александра Андреевна во все глаза на меня глядит - губы раскрыты, щеки так и горят. "Что с вами?" "Доктор, ведь я умру?" "Помилуй Бог!" "Нет, доктор, нет... пожалуйста, не говорите мне, что я буду жива. Не говорите. Если б вы знали... Послушайте, ради Бога, не скрывайте от меня моего положения!» А сама так скоро дышит. «Если я буду знать наверное, что я умереть должна... я вам тогда все скажу, все!" "Александра Андреевна, помилуйте!" "Послушайте, ведь я не спала нисколько, я давно на вас гляжу. Ради Бога... я вам верю, вы человек добрый, вы честный человек, заклинаю вас всем, что есть святого на свете: скажите мне правду! Если б вы знали, как это для меня важно... Доктор, ради Бога скажите, я в опасности?" "Что я вам скажу, Александра Андреевна, помилуйте!" "Ради Бога, умоляю вас!" "Не могу скрыть от вас, Александра Андреевна: вы точно, в опасности, но Бог милостив..." "Я умру, я умру..." - и она словно обрадовалась, лицо такое веселое стало. Я испугался. "Да не бойтесь, не бойтесь, меня смерть нисколько не стращает". Она вдруг приподнялась и оперлась на локоть "Теперь... ну, теперь я могу вам сказать, что я благодарна вам от всей души, что вы добрый, хороший человек, что я вас люблю." Я гляжу на нее, как шальной: жутко мне, знаете. "Слышите ли, я люблю вас." "Александра Андреевна, чем же я заслужил?" "Нет, нет, вы меня не понимаете... ты меня не понимаешь..." И вдруг она протянула руки, схватила меня за голову и поцеловала. Поверите ли, я чуть-чуть не закричал. Бросился на колени, и голову в подушки спрятал. Она молчит пальцы ее у меня на волосах дрожат слышу - плачет. Я начал ее утешать, уверять. Я уж, право, не знаю, что ей такое говорил. "Девку, - говорю, - разбудите, Александра Андреев20

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

на. Благодарю вас... верьте... успокойтесь". "Да полно же, полно, - твердила она. - Бог с ними со всеми. Ну, проснутся, ну, придут... все равно: ведь умру же я. Да и ты чего робеешь, чего боишься? Подними голову. Или вы, может быть, меня не любите, может быть, я обманулась? В таком случае, извините меня". "Александра Андреевна, что вы говорите! Я люблю вас, Александра Андреевна". Она взглянула мне прямо в глаза, раскрыла руки. "Так обними же меня..." Скажу вам откровенно, я не понимаю, как я в ту ночь с ума не сошел. Чувствую я, что больная моя себя губит. Вижу, что не совсем она в памяти понимаю также и то, что - не почитай она себя при смерти - не подумала бы она обо мне. А то ведь, как хотите, жутко умирать в двадцать пять лет, никого не любивши. Ведь, вот что ее мучило, вот отчего она, с отчаянья, хоть за меня ухватилась. Понимаете теперь? Ну, не выпускает она меня из своих рук. "Пощадите меня, Александра Андреевна, да и себя пощадите, говорю". "К чему, - говорит, - чего жалеть? Ведь должна же я умереть..." Это она беспрестанно повторяла. "Вот если бы я знала, что я в живых останусь и опять в порядочные барышни попаду, мне бы стыдно было, точно стыдно... а то что?" "Да кто вам сказал, что вы умрете?" "Э, нет, полно, ты меня не обманешь, ты лгать не умеешь, посмотри на себя". "Вы будете живы, Александра Андреевна! Я вас вылечу! Мы испросим у вашей матушки благословение... мы соединимся узами, мы будем счастливы". "Нет, нет, я с вас слово взяла - я должна умереть... ты мне обещал... ты мне сказал..." Горько было мне, по многим причинам горько. И посудите, вот какие иногда приключаются вещицы: кажется, ничего, а больно. Вздумалось ей спросить меня, как мое имя, то есть, не фамилия, а имя. Надо же несчастье такое, что меня Трифоном зовут! Да-с, да-с, Трифоном, Трифоном Иванычем. В доме-то меня все доктором звали. Я, делать нечего, говорю: - "Трифон, сударыня". Она прищурилась, покачала головой и прошептала что-то по-французски, ох, да недоброе что-то, и засмеялась потом, нехорошо тоже. Вот этак-то я почти всю ночь провел с ней. Поутру вышел, словно угорелый. Вошел к ней опять в комнату уже днем, после чаю. Боже мой, Боже мой! Узнать ее нельзя: краше в гроб кладут. Честью вам клянусь, не понимаю теперь, не понимаю решительно, как я эту пытку выдержал. Три дня, три ночи еще проскрипела моя больная. И какие ночи! Что она мне говорила! А в последнюю-то ночь, вообразите вы себе, сижу я подле нее и уж об одном Бога прошу: прибери, дескать, ее поскорей, да и меня тут же. Вдруг старушка-мать - шасть в комнату! Уж я ей накануне сказал, матери-то, что мало, дескать, надежды: плохо и священника не худо бы... Больная, как увидела мать, и говорит: "Ну вот, хорошо, что пришла. Посмотри-ка на нас. Мы друг друга любим, мы друг другу слово дали". "Что это она, доктор, что она?" Я помертвел. "Бредит-с, говорю, - жар..." А она-то - "Полно, полно, ты мне сейчас совсем другое говорил, и кольцо от меня принял. Что притворяешься? Мать моя добрая, она простит, она поймет. А я умираю - мне не к чему лгать. Дай мне руку..." Я вскочил и вон выбежал. Старушка, разумеется, догадалась.

- Не стану я вас, однако, долее томить, да и мне самому, признаться, тяжело все это припоминать. Моя больная на другой же день скончалась. арство ей Небесное! - прибавил лекарь скороговоркой и со вздохом. - Перед смертью попросила она своих выйти и меня наедине с ней оставить. "Простите меня, - говорит, - я, может быть, виновата перед вами, болезнь... Но, поверьте, я никого не любила более вас не забывайте же меня, берегите мое кольцо..." Лекарь отвернулся я взял его за руку.

- Эх! - сказал он. - Давайте-ка о чем-нибудь другом говорить, или - не хотите ли в преферансик по маленькой? Нашему брату, знаете ли, не след таким возвышенным чувствованиям предаваться. Наш брат думай об одном: как бы дети не пищали да жена не бранилась. Ведь я с тех пор в законный, как говорится, брак вступить успел. Как же... купеческую дочь взял, семь тысяч приданого... Зовут ее Акулиной, Трифону-то под стать. Баба, должен я вам сказать, злая, да благо спит целый день. А что ж преферанс? Мы сели в преферанс по копейке. Трифон Иваныч выиграл у меня два рубля с полтиной, и ушел поздно, весьма довольный своей победой. И.В.Тургенев. Когда я ежегодно понимаю, Как трепетен февраль, стыдливо смутен, Взрывается через минуту желтым Мимоза. Окаймив собой окошко У моего случайного приюта... Дж. Унгаретти.

21

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

Глава первая ...Это обряд, который можно видеть только в одной Москве, и притом не иначе как при особом счастии и протекции. Я видел чертогон с начала до конца благодаря одному счастливому стечению обстоятельств и хочу это записать для настоящих знатоков и любителей серьезного и величественного в национальном вкусе. Хотя я с одного бока дворянин, но с другого близок к «народу»: мать моя из купеческого звания. Она выходила замуж из очень богатого дома, но вышла уходом, по любви к моему родителю. Покойник был молодец по женской части и что намечал, того и достигал. Так ему удалось и с мамашей, но только за эту ловкость матушкины старики ничего ей не дали, кроме, разумеется, гардеробу, постелей и Божьего милосердия, которые были получены вместе с прощением и родительским благословением, навеки нерушимым. или мои старики в Орле, жили нуждно, но гордо, у богатых материных родных ничего не просили, да и сношений с ними не имели. Однако, когда мне пришлось ехать в университет, матушка стала говорить: - Пожалуйста, сходи к дяде Илье Федосеевичу и от меня ему поклонись. Это не унижение, а старших родных уважать должно. А он мой брат, и к тому - благочестив, и большой вес в Москве имеет. Он при всех встречах всегда хлеб-соль подает, всегда впереди прочих стоит с блюдом или с образом, и у генерал-губернатора с митрополитом принят... Он тебя может хорошему наставить. А я хотя в то время, изучив Филаретов катехизис, в Бога не верил, но матушку любил, и думаю себе раз: «Вот я уже около года в Москве, и до сих пор материной воли не исполнил пойду-ка я немедленно к дяде Илье Федосеичу, повидаюсь - снесу ему материн поклон и взаправду погляжу, чему он меня научит». По привычке детства я был к старшим почтителен - особенно к таким, которые известны и митрополиту, и губернаторам. Восстав, почистился щеточкой и пошел к дяде Илье Федосеичу. Глава вторая Было так часов около шести вечера. Погода стояла теплая, мягкая и сероватая - словом, очень хорошо. Дом дяди известен, - один из первых домов в Москве, - все его знают. Только я никогда в нем не был и дядю никогда не видал, даже издали. Иду, однако, смело, рассуждая: примет - хорошо, a не примет - не надо. Прихожу на двор у подъезда стоят кони-львы, сами вороные, а гривы рассыпные, шерсть, как дорогой атлас, лоснится, а заложены в коляску. Я взошел на крыльцо и говорю: так и так - я племянник, студент, прошу доложить Илье Федосеичу. А люди отвечают: - Они сами сейчас сходят - едут кататься. Показывается очень простая фигура, русская, но довольно величественная, - в глазах с матушкой есть сходство, но выражение иное, что называется - солидный мужчина. Отрекомендовался ему. Он выслушал молча, тихо руку подал и говорит: - Садись, проедемся. Я было хотел отказаться, но как-то замялся и сел.

- В парк! - велел он. Львы сразу приняли и понеслись, только задок коляски подпрыгивает, а как за город выехали, еще шибче помчали. Сидим, ни слова не говорим, только вижу, как дядя себе цилиндр краем в самый лоб врезал, и на лице у него этакая что называется плюмса, как бывает от скуки. Туда-сюда глядит и один раз на меня метнул глазом, и ни с того ни с сего проговорил: - Совсем жисти нет. Я не знал, что отвечать, и промолчал. Опять едем, едем думаю: куда это он меня завозит? И начинает мне сдаваться, что я как будто попал в какую-то статью...

22

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

А дядя вдруг словно повершил что-то в уме и начинает отдавать кучеру одно за другим приказания: - Направо, налево. У «Яра» - стой! Вижу, из ресторана много прислуги высыпало к нам, и все перед дядею чуть не в три погибели гнутся, а он из коляски не шевелится и велел позвать хозяина. Побежали. Является француз - тоже с большим почтением, а дядя не шевелится: костью набалдашника палки о зубы постукивает и говорит: - Сколько лишних людей есть?

- Человек до тридцати в гостиных, - отвечает француз, - да три кабинета заняты.

- Всех вон!

- Очень хорошо.

- Теперь семь часов, - говорит, посмотрев на часы, дядя. - Я в восемь заеду. Будет готово?

- Нет, - отвечает, - в восемь трудно... у многих заказано. А к девяти часам - пожалуйте, во всем ресторане ни одного стороннего человека не будет.

- Хорошо.

- А что приготовить?

- Разумеется, эфиопов.

- А еще?

- Оркестр.

- Один?

- Нет, два лучше.

- За Рябыкой послать?

- Разумеется.

- Французских дам?

- Не надо их!

- Погреб?

- Вполне.

- По кухне?

- Карту! Подали дневное menue. Дядя посмотрел и, кажется, ничего не разобрал, а может быть, и не хотел разбирать: пощелкал по бумажке палкою и говорит: - Вот это все на сто особ. И с этим свернул карточку и положил в кафтан. Француз и рад, и жмется: - Я, - говорит, - не могу все подать на сто особ. Здесь есть вещи очень дорогие, которых во всем ресторане всего только на пять-шесть порций.

- А я как же могу моих гостей рассортировывать? Кто что захочет, всякому чтоб было. Понимаешь?

- Понимаю.

- А то, брат, тогда и Рябыка не подействует. Пошел! Оставили ресторанщика с его лакеями у подъезда и покатили. Тут я уже совершенно убедился, что попал не на свои рельсы, и попробовал было попроститься, но дядя не слышал. Он был очень озабочен. Едем и только то одного, то другого останавливаем.

- В девять часов к «Яру»! - говорит коротко каждому дядя. А люди, которым он это сказывает, все почтенные такие, старцы, и все снимают шляпы и так же коротко отвечают дяде: - Твои гости, твои гости, Федосеич. Таким порядком, не помню, сколько мы остановили, но я думаю, человек двадцать, и как раз пришло девять часов, и мы опять подкатили к «Яру». Слуг целая толпа высыпала навстречу и берут дядю под руки, а сам француз на крыльце салфеткою пыль у него с панталон обил.

- Чисто? - спрашивает дядя.

- Один генерал, - говорит, - запоздал, очень просился в кабинете кончить...

- Сейчас вон его!

- Он очень скоро кончит.

- Не хочу. Довольно я ему дал времени, теперь пусть идет на траву доедать. Не знаю, чем бы это кончилось, но в эту минуту генерал с двумя дамами вышел, сел в коляску и уехал, а к подъезду один за другим разом начали прибывать гости, приглашенные дядею в парке.

23

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

Глава третья Ресторан был убран, чист и свободен от посетителей. Только в одной зале сидел один великан, который встретил дядю молча и, ни слова ему не говоря, взял у него из рук палку и куда-то ее спрятал. Дядя отдал палку, нимало не противореча, и тут же передал великану бумажник и портмоне. Этот полуседой массивный великан был тот самый Рябыка, о котором при мне дано было ресторатору непонятное приказание. Он был какой-то «детский учитель», но и тут он тоже, очевидно, находился при какой-то особой должности. Он был здесь столь же необходим, как цыгане, оркестр и весь туалет, мгновенно явившийся в полном сборе. Я только не понимал, в чем роль учителя, но это было еще рано для моей неопытности. Ярко освещенный ресторан работал: музыка гремела, а цыгане расхаживали и закусывали у буфета. Дядя обозревал комнаты, сад, грот и галереи. Он везде смотрел - «нет ли непринадлежащих», и рядом с ним безотлучно ходил учитель. Но когда они возвратились в главную гостиную, где все были в сборе, между ними замечалась большая разница: поход на них действовал не одинаково: учитель был трезв, как вышел, а дядя совершенно пьян. Как это могло столь скоро произойти - не знаю, но он был в отличном настроении сел на председательское место, и пошла писать столица... Двери были заперты, и о всем мире сказано так: «что ни от них к нам, ни от нас к ним перейти нельзя». Нас разлучала пропасть. Пропасть всего - вина, яств, а главное - пропасть разгула. Не хочу сказать безобразного, но - дикого, неистового, такого, что и передать не умею. И от меня этого не надо и требовать, потому что, видя себя зажатым здесь и отделенным от мира, я оробел и сам поспешил скорее напиться. А потому я не буду излагать, как шла эта ночь, потому что все это описать дано не моему перу, - я помню только два выдающиеся батальные эпизода и финал, но в них-то и заключалось главным образом страшное. Глава четвертая Доложили о каком-то Иване Степановиче, как впоследствии оказалось - важнейшем московском фабриканте и коммерсанте. Это произвело паузу.

- Ведь сказано: никого не пускать, - отвечал дядя.

- Очень просятся.

- А где он прежде был, пусть туда и убирается. Человек пошел, но робко идет назад.

- Иван Степанович, - говорит, - приказали сказать, что они очень покорно просятся.

- Не надо, я не хочу. Другие говорят: «Пусть штраф заплатит».

- Нет! Гнать прочь, и штрафу не надо. Но человек является и еще робче заявляет: - Они, - говорит, - всякий штраф согласны, только в их годы от своей компании отстать, говорят, - им очень грустно... Дядя встал и сверкнул глазами, но в это же время между ним и лакеем встал во весь рост Рябыка: левой рукой, как-то одним щипком, как цыпленка, он отшвырнул слугу, а правою посадил на место дядю. Из среды гостей послышались голоса за Ивана Степановича: просили пустить его - взять сто рублей штрафу на музыкантов и пустить.

- Свой брат, старик, благочестивый, куда ему теперь деваться? Отобьется, пожалуй, еще скандал сделает на виду у мелкой публики. Пожалеть его надо. Дядя внял и говорит: - Если быть не по-моему, так и не по-вашему, а по-Божью: Ивану Степанову впуск разрешаю, но только он должен бить на литавре. Пошел пересказчик и возвращается: - Просят, - говорят, - лучше с них штраф взять.

- К черту! Не хочет барабанить - не надо. Пусть его куда хочет едет... Через малое время Иван Степанович не выдержал и присылает сказать, что согласен в литавры бить.

- Пусть придет.

24

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

Входит муж нарочито велик и видом почтенен: обликом строг, очи угасли, хребет согбен, а брада комовата и празелень. Хочет шутить и здороваться, но его остепеняют.

- После, после, это все после, - кричит ему дядя, - теперь бей в барабан.

- Бей в барабан! - подхватывают другие.

- Музыка! подлитаврную. Оркестр начинает громкую пьесу, - солидный старец берет деревянные колотилки и начинает в такт и не в такт стучать по литаврам. Шум и крик адский все довольны и кричат: - Громче! Иван Степанович старается сильнее.

- Громче, громче, еще громче! Старец колотит во всю мочь, как Черный царь у Фрейлиграта, и, наконец, цель достигнута: литавра издает отчаянный треск, кожа лопается, все хохочут, шум становится невообразимый, и Ивана Степановича облегчают за прорванные литавры штрафом в пятьсот рублей в пользу музыкантов. Он платит, отирает пот, усаживается, и в то время, как все пьют его здоровье, он, к немалому своему ужасу, замечает между гостями своего зятя. Опять хохот, опять шум, и так до потери моего сознания. В редкие просветы памяти вижу, как пляшут цыганки как дрыгает ногами, сидя на одном месте, дядя потом как он перед кем-то встает но тут же между ними появляется Рябыка, и кто-то отлетел, и дядя садится, а перед ним в столе торчат две воткнутые вилки. Я теперь понимаю роль Рябыки. Но вот в окно дохнула свежесть московского утра, я снова что-то сознал, но как будто только для того, чтобы усумниться в рассудке. Было сражение и рубка лесов: слышался треск, гром, колыхались деревья, девственные, экзотические деревья, за ними кучею жались в углу какие-то смуглые лица, а здесь, у корней, сверкали страшные топоры и рубил мой дядя, рубил старец Иван Степанович... Просто средневековая картина. Это «брали в плен» спрятавшихся в гроте за деревьями цыганок цыгане их не защищали и предоставили собственной энергии. Шутку и серьез тут не разобрать: в воздухе летели тарелки, стулья, камни из грота, а те всё врубались в лес, и всех отважнее действовали Иван Степаныч и дядя. Наконец твердыня была взята: цыганки схвачены, обняты, расцелованы, каждый - каждой сунул по сторублевой за «корсаж», и дело кончено... Да сразу вдруг все стихло... все кончено. Никто не помешал. Но этого было довольно. Чувствовалось, что как без этого «жисти не было», так зато теперь довольно. Всем было довольно, и все были довольны. Может быть, имело значение и то, что учитель сказал, что ему «пора в классы», но, впрочем, все равно: вальпургиева ночь прошла и «жисть» опять начиналась. Публика не разъезжалась, не прощалась, а просто исчезла ни оркестра, ни цыган уже не было. Ресторан представлял полнейшее разорение: ни одной драпировки, ни одного целого зеркала, даже потолочная люстра - и та лежала на полу вся в кусках, и хрустальные призмы ее ломались под ногами еле бродившей, утомленной прислуги. Дядя сидел один посреди дивана и пил квас он по временам что-то вспоминал и дрыгал ногами. Возле него стоял поспешавший в классы Рябыка. Им подали счет - короткий: «гуртом писанный». Рябыка читал счет внимательно и потребовал полторы тысячи скидки. С ним мало спорили и подвели итог: он составлял семнадцать тысяч, и просматривавший его Рябыка объявил, что это добросовестно. Дядя произнес односложно: «плати» и затем надел шляпу и кивнул мне за ним следовать. Я, к ужасу моему, видел, что он ничего не забыл и что мне невозможно от него скрыться. Он мне был чрезвычайно страшен, и я не мог себе представить, как я останусь в этом его ударе с глазу на глаз. Прихватил он меня с собою, даже двух слов резонных не сказал, и вот таскает, и нельзя от него отстать. Что со мною будет? У меня весь и хмель пропал. Я просто только боялся этого страшного, дикого зверя, с его невероятной фантазией и ужасным размахом. А между тем мы уже уходили: в передней нас окружила масса лакеев. Дядя диктовал: «по пяти». И Рябыка расплачивался ниже платили дворникам, сторожам, городовым, жандармам, которые все оказывали нам какие-то службы. Все это было удовлетворено. Но все это составляло суммы, а тут еще на всем видимом пространстве парка стояли извозчики. Их было видимо-неви25

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

димо, и все они тоже ждали нас - ждали батюшку Илью Федосеича, «не понадобится ли зачем послать его милости». Узнали, сколько их, и выдали всем по три рубля. И мы с дядей сели в коляску. А Рябыка подал ему бумажник. Илья Федосеич вынул из бумажника сто рублей и подал Рябыке. Тот повернул билет в руках и грубо сказал: - Мало. Дядя накинул еще две четвертки.

- Да и это недостаточно: ведь ни одного скандала не было. Дядя прибавил третью четвертную, после чего учитель подал ему палку и откланялся. Глава пятая Мы остались вдвоем с глазу на глаз и мчались назад в Москву. А за нами с гиком и дребезжанием неслась во всю скачь вся эта извозчичья рвань. Я не понимал, что им хотелось, но дядя понял. Это было возмутительно: им хотелось еще сорвать отступного, и вот они, под видом оказания особой чести Илье Федосеичу, предавали его почетное высокостепенство всесветному позору. Москва была перед носом и вся в виду - вся в прекрасном утреннем освещении, в легком дымке очагов и мирном благовесте, зовущем к молитве. Вправо и влево к заставе шли лабазы. Дядя встал у крайнего из них, подошел к стоявшей у порога липовой кадке и спросил: - Мед?

- Мед.

- Что стуит кадка?

- На мелочь по фунтам продаем.

- Продай на крупное: смекни, что стуит. Не помню, кажется семьдесят или восемьдесят рублей он смекнул. Дядя выбросил деньги. А кортеж наш надвинулся.

- Любите меня, молодцы, городские извозчики?

- Как же, мы завсегда к вашему степенству...

- Привязанность чувствуете?

- Очень привязаны.

- Снимай колеса. Те недоумевают.

- Скорей, скорей! - командует дядя. Кто попрытче, человек двадцать, слазили под козла, достали ключи и стали развертывать гайки.

- Хорошо, - говорит дядя, - теперь мажь медом.

- Батюшка!

- Мажь!

- Этакое добро... в рот любопытнее.

- Мажь! И, не настаивая более, дядя снова сел в коляску, и мы понеслись. А те, сколько их было, все остались со снятыми колесами над медом, которым они колес верно не мазали, а растащили по карманам или перепродали лабазнику. Во всяком случае они нас оставили, и мы очутились в банях. Тут я себе ожидал кончину века, и ни жив ни мертв сидел в мраморной ванне, а дядя растянулся на пол, но не просто - не в обыкновенной позе, а как-то апокалипсически. Вся огромная масса его тучного тела упиралась об пол только самыми кончиками ножных и ручных пальцев, и на этих тонких точках опоры красное тело его трепетало под брызгами пущенного на него холодного дождя, и ревел он сдержанным ревом медведя, вырывающего у себя больничку. Это продолжалось с полчаса, и он все одинаково весь трепетал, как желе, на тряском столе, пока, наконец, сразу вспрыгнул, спросил квасу, и мы оделись и поехали на Кузнецкий «к французу». Здесь нас обоих слегка подстригли и слегка завили, и причесали, и мы пешком перешли в город - в лавку. Со мной все нет ни разговора, ни отпуска. Только раз сказал: - Погоди, не все вдруг чего не понимаешь, - с летом поймешь.

26

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

В лавке он помолился, взглянув на всех хозяйским оком, и стал у конторки. Внешность сосуда была очищена, но внутри еще ходила глубокая скверна и искала своего очищения. Я это видел и теперь перестал бояться. Это меня занимало - я хотел видеть, как он с собою разделается: воздержанием или какой благодатию? Часов в десять он стал больно нудиться, все ждал и высматривал соседа, чтобы идти втроем чай пить, - троим собирают на целый пятак дешевле. Сосед не вышел: помер скорописною смертью. Дядя перекрестился и сказал: - Все помрем. Это его не смутило, несмотря на то, что они сорок лет вместе ходили в Новотроицкий чай пить. Мы позвали соседа с другой стороны, и не раз сходили, того-сего отведали, но все нетрезво. Весь день я просидел и проходил с ним, а перед вечером дядя послал взять коляску ко Всепетой. Там его тоже знали и встретили с таким же почетом, как у «Яра».

- Хочу пасть перед Всепетой и о грехах поплакать. А это, рекомендую, мой племяш, сестры сын.

- Пожалуйте, - говорят инокини, - пожалуйте. От кого же Всепетой, как не от вас, и покаянье принять... всегда ее обители благодели. Теперь к ней самое расположение... всенощная.

- Пусть кончится, - я люблю без людей, и чтоб мне благодатный сумрак сделать. Ему сделали сумрак погасили все, кроме одной или двух лампад и большой глубокой лампады с зеленым стаканом перед самою Всепетою. Дядя не упал, а рухнул на колени, потом ударил лбом об пол ниц, всхлипнул и точно замер. Я и две инокини сели в темном углу за дверью. Шла долгая пауза. Дядя все лежал, не подавая ни гласа, ни послушания. Мне казалось, что он будто уснул, и я даже сообщил об этом монахиням. Опытная сестра подумала, покачала головою и, возжегши тоненькую свечечку, зажала ее в горсть и тихо-тихонько направилась к кающемуся. Тихо обойдя его на цыпочках, она возмутилась и шепнула: - Действует... и с оборотом.

- Почему вы замечаете? Она пригнулась, дав знак и мне сделать то же, и сказала: - Смотри прямо через огонек, где его ножки.

- Вижу.

- Смотрите, какое борение! Всматриваюсь и действительно замечаю какое-то движение: дядя благоговейно лежит в молитвенном положении, а в ногах у него словно два кота дерутся - то один, то другой друг друга борют, и так частенько, так и прыгают...

- Матушка, - говорю, - откуда же эти коты?

- Это, - отвечает, - вам только показываются коты. А это не коты, а искушение: видите, он духом к небу горит, а ножками-то еще к аду перебирает... Вижу, что и действительно это дядя ножками вчерашнего трепака доплясывает, но точно ли он и духом теперь к небу горит? А он, словно в ответ на это, вдруг как вздохнет да как крикнет: - Не поднимусь, пока не простишь меня! Ты бо один свят, а мы все черти окаянные! - и зарыдал. Да ведь-таки так зарыдал, что все мы трое с ним навзрыд плакать начали: Господи, сотвори ему по его молению! И не заметили, как он уже стоит рядом с нами и тихим, благочестивым голосом говорит мне: - Пойдем - справимся. Монахини спрашивают: - Сподобились ли, батюшка, отблеск видеть?

- Нет, - отвечает, - отблеска не сподобился, а вот... этак вот было: - он сжал кулак и поднял, как поднимают за вихор мальчишек.

- Подняло?

- Да. Монахини стали креститься, и я тоже, а дядя пояснил: - Теперь мне, - говорит, - прощено! Прямо с самого сверху, из-под кумпола, разверстой десницей сжало мне все власы вкупе и прямо на ноги поставило...

27

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

И вот он не отвержен и счастлив он щедро одарил обитель, где вымолил себе это чудо, и опять почувствовал «жисть», и послал моей матери всю ее приданую долю, а меня ввел в добрую веру народную. С этих пор я вкус народный познал в падении и в восстании... Это вот и называется чертогон - «иже беса чужеумия испраздняет». Только сподобиться этого, повторяю, можно в одной Москве, и то при особом счастии или при большой протекции от самых степенных старцев. Николай Лесков.

1879 г.

Дело не в дороге, которую мы выбираем; то, что внутри нас, заставляет нас выбирать дорогу. О.Генри.

В чистоте себя не сохранив,

Пролетела вербная неделя.

Многие впадают в сеть подлога Не приемлют Истины от Бога, Путь порока лаврами покрыв: Называют « изнью» пыл страстей, «Радостью» - духовное паденье, «Смелостью» - в словах Творца сомненье, «Благодатью» - негу праздных дней Не стыдятся ложь излить в глаза, Губят сердце в чарах пышной лести… уткую историю болезни наших дней читают Небеса.

За деревней, будто пономарь, Вдруг лесное озеро запело Светлой Пасхи праздничный тропарь. Скажут все в округе: "Эко, диво! Лёд осел - и озеро гудит. Под давленьем этого массива Что угодно вмиг заголосит!" Я не стану спорить - пусть гогочут, Называют тёмным, дураком. Верю, что пасхальной звёздной ночью Всколыхнутся воды подо льдом И лесное озеро воскреснет! Жизнь начнётся с чистого листа, И на мир прольётся дивной песней Благодать Воскресшего Христа!

прот. Алексий Зайцев 22.06.2011 г. Россия.

Алексей Гушан. «Свете Тихий» http://pravlitlug.ru

Пессимист - это бывший не в меру оптимист...

(ХОККУ)

Исчезла луна – Тучи небо закрыли. У берега плеск. Т, Малеевская

«Сожалеть о своих ошибках до такой степени, чтобы не повторять их, – значит раскаиваться по-настоящему». Эрнест Хемингуэй «Кредо человека»

Однажды мышь заметила, что хозяин фермы поставил мышеловку, и рассказала об этом курице, овце и корове. Они ответили: "Мышеловка - твоя проблема, к нам она никакого отношения не имеет!" Но так случилось, что в мышеловку попалась змея, и укусила жену фермера. Во время болезни женщине приготовили суп из курицы. Потом зарезали овцу, чтоб накормить тех, кто приехал навестить больную, закололи корову, чтоб накормить гостей на похоронах, когда женщина всё-же умерла. Все это время мышь наблюдала за происходящим и думала о вещах, которые ни к кому никакого отношения не имеют…

28

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

(Случай на Пасху) Разное, конечно, говорят о женщинах... Между прочим, есть такая теория: подлаживайся, мол, под женскую психологию, повторяй слова, которые женщина говорит, - и ты этой хитростью добьёшься у барыни симпатии, расположения, и даже большего... Так говорит житейская мудрость, и именно это утверждало «Руководство хорошего тона, или «Как держать себя в салонах» - однотомный труд некоего Н.К. Стукалкина, сочинение детально проштудированное моим знакомцем Антошей Мымриным. Этот мой Антоша не зря штудировал сочинение Н.К. Стукалкина. Этот мой Антоша ничего не делал зря или, так сказать, из соображения чистого искусства, - он был человеком практическим. Дело в том, что этот Антоша был безнадёжно влюблён в некую Дусю, Евдокию Петровну Веткину, супружескую даму. Чтобы привлечь к себе сердце гордой красавицы, он покупал дорогие галстухи, необыкновенные воротнички и ходил в танц-класс учиться румбе и ещё чему-то, более новомодному, название чего, по недостатку светского воспитания, мы в настоящий момент никак не можем вспомнить. Не ограничиваясь этим, так сказать, не щадя затрат, сей Антоша дарил иногда Дусе духи местного производства, водил в кино и, вообще, разорялся... Но, хотя Антоша и разорялся, но достиг он у своей красавицы очень немногого: достиг он звания «друга», что его не очень утешало. Ибо, повторяем, был он натурой практической, материальной, и платоника эта, в данном случае, носила даже несколько обидный характер... Дуся говорила мужу и приятельницам: - Антоша? Да, конечно, он наш друг. Так, знаете, прижился как-то к нам и живёт. Изменить с ним?.. Да разве это возможно!.. И Антоша, затаив глубоко в сердце любовь и ненависть, безропотно сносил всё это, ожидая своего часа и продолжая тратиться на духи, кино и студию танцев. И последняя, так сказать, судорожная его затрата была на приобретение в магазине «Друг человека» великолепного труда Н.К. Стукалкина. Перелистывая это произведение на шестой неделе Великого поста, он сначала не открывал в нём никаких Америк. О том, что ковырять за столом вилкой в зубах неприлично, он уже знал; известно ему было и употребление носового платка; даже шикарные анекдоты, которые приводились в труде Н.К. Стукалкина на тот предмет, чтобы стать душой общества, он уже знал. И вот он доходит до самого главного, - до главы, наставляющей на приёмах и способах овладевания женским сердцем... Тут Антоша закуривает сигарету, говорит «гм!» - придвигается ближе к электрической лампочке, и начинает уже читать с толком, чувством и расстановкой. И он видит всю ошибочность своих предыдущих взаимоотношений с Дусей. Например, так. Вчера после обеда Дуся сидела рядом с ним на продавленном своём диванчике и бранила мужа, Степана Петровича. Она говорила: - Ах, Антоша, вы, чистая и святая душа, и не догадываетесь, какое он чудовище! Или, быть может, уважая и любя меня, как друга, не подаёте вида. Он... Ах, он не пропускает ни одной юбки, чтобы не попытаться начать роман! И роман самый низкопробный. Кроме того, он - лгун! Он лжёт всегда, и даже без поводов, потому что такая уж у него натура. Вы же знаете меня! Я всё могу понять и простить, а он... лжёт! У меня, например, есть подозрение, что он, как бы это сказать... что он в слишком близких отношениях с этой ужасной, толстенной Бобиковой... Нет, нет, не возражайте! Я лучше знаю Степана, чем вы: ему нужно мясо. Вы понимаете, какая гадость: мясо, формы, низкие переживания животного!.. И Дуся заплакала. Антоше бы поддакнуть. Антоше бы ввернуть соответствующее словцо, сказать бы, что не только у Бобиковой, приятельницы Дуси, рыльце в пуху, но и мадам Маклецова не совсем невинна, а уж о Грибякиной лучше и не говорить. Но, по глупости, по недостатку предприимчивости, продолжая проводить всё ту же безнадёжную линию «истинного друга семьи», бездарный Антоша принялся мемекать слова утешения и успокоения, выгораживая ненавидимого им Степана. И Дуся, в конце концов, даже рассердилась.

- Эх, Антоша, ничего-то вы не понимаете! - вырвалось у барыни и, освобождая из рук Антоши свою руку, которой он завладел на правах истинного друга, она, как королева с трона, поднялась с продавленного диванчика... Прочитав и перечитав открывающую новые горизонты главу в труде Н.К. Стукалкина, Антоша, как Архимед в своё время, поднял палец вверх и громко сказал: «Эврика!»

29

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

Теперь он был во всеоружии новейших открытий науки страсти нежной. На седьмой неделе Антоша, конечно, у Дуси не был. Но на первый день праздника он собрался к своим друзьям спозаранку, рассчитывая, на правах своего человека, провести у них полдня. В этот день что-то такое адское было во взоре Антоши, этакое демоническое...

- Очень рада! - приветливо встретила его Дуся. - Вы - первый визитёр. Степана Петровича, конечно, уже нет. Воистину, воистину!.. И барыня, празднично сияющая, вся голубая и умеренно подкрашенная, доверчиво протянула Антоше свои очаровательные губки, не обратив ни малейшего внимания на адский пламень, тускло поблескивавший в его не слишком больших глазах. Облобызались, и Антоша протянул Дусе красиво раскрашенное деревянное яичко, с флаконом духов внутри запаха «Девичья печаль».

- Ах, Вы всегда так милы! - улыбнулась Дуся. - Пойдёмте к столу. Я вас угощу настоящим Мартелем... он только для друзей! Как жаль, что Степан Петрович уже ушёл. Он торопился к Зыбятинову - его начальник всё-таки... Адский огонёк в глазах Антоши блеснул, как обнажённый клинок.

- Врёт он вам! - мрачно выдавил из себя Антоша: - не к Зыбятинову пошёл Степан Петрович, а прямо к Бобиковой.

- Не может быть! - побледнела Дуся. - Вы... он...

- А вы ему верьте больше! Он же - лгун. Он лжёт всегда, и даже без поводов, потому что такая уж у него натура. И кому он лжёт? Вам! Которая всё может понять и простить... Антоша перевел дух и взглянул на Дусю. Барыня сидела с лицом, как полотно. «Действует! - удовлетворенно подумал Антоша. - Не может не подействовать, Стукалкин зря писать не будет! Сейчас, наверно, она заплачет, мы сядем на диванчик, и я ее обниму. Мммилая!» Но Дуся, хотя и бледная, плакать не собиралась.

- Как вы смеете? - повысила она голос, и её личико вдруг пошло красными пятинами. Моего мужа!.. «Ах, доза ещё недостаточна? - догадался Антоша. - Хорошо же, мы её ещё увеличим!»

- И он пошёл на абордаж.

- Чего ж мне сметь-то? - горестно протянул он. - Кому это неизвестно? Степану Петровичу - что нужно? Ему мясо нужно! Вы понимаете, какая гадость: мясо, формы, низкия переживания животного! Тут Дуся одним движением схватила со стола бутылку с соей и запустила ею в иронически улыбающегося Антошу. О таком эффекте своих рецептов Н.К. Стукалкин в книге не говорил ничего, и мой приятель отчаянно растерялся. А барыня уже перешла в наступление: обежав стол, за которым стояла, она нанесла, я извиняюсь, - Антоше оскорбление действием. И при том два раза - по правой и по левой щёчке. Потом она завопила: - Сейчас же, сейчас же говорите мне, кто наболтал вам эти гадости про моего мужа! И, прикрывая личность, Антоша безнадёжно сознался: - Да вы же сами, Евдокия Петровна! Ей-Богу! В пятницу на шестой неделе, на этом вот самом диванчике... Припомните-ка!..

- Мало ли, что! - не помня себя, вопила Дуся. - Мало ли, что я вам сказала! Вы не смеете повторять грязных сплетен! - И, несколько опомнившись: - Я - ж е н а ! Я всё могу сказать. А вы... вы - друг! Ах, недаром Бобикова всегда предупреждала меня против вас... Друг... это друг!.. И говорит такое о своем друге! И кому, кому? Его ж е н е ! Вон! И чтобы ноги вашей больше не было в моем доме! А Степан Петрович с вами уж сам поговорит... Б у д ь т е п о к о й н ы , - уж он поговорит... И пасхальное яичко с тяжелым флаконом духов «Девичья печаль» внутри, как ручная граната, шмякнулась в спину спешно отступавшего Антоши. А мораль у сих строк такова: «Действительно, женщины суть загадочнейшие существа: их даже Н.К. Стукалкину не разгадать!» Н. Рахманов.

Рубеж - 1939. - № 15 (9 апреля)

СНАЧАЛА ЗАЩИЩАЮТ ТОГО, КТО СЛАБ, И ЛИШЬ ПОТОМ – ТОГО, КТО ПРАВ... Женщина не должна говорить "я тебя люблю", женщина должна говорить "я тоже тебя люблю"...

30

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

«Что за наваждение такое? И сколько оно будет продолжаться?» - эти вопросы в последнее время стали невольно и все чаще возникать перед Антоном. И сейчас, сидя в купе вагона и глядя на проплывающие за окном пейзажи, он снова задумался. Судьба несла его, прилежного сорокалетнего семьянина, в соседнюю область, в город, где жила бывшая одноклассница. Именно она странным образом давно возмущала его душевное спокойствие и равновесие. Больше двух десятков лет после окончания школы он не видел ее, в памяти почти затерлись черты когда-то юного, чистого и светлого образа, воспламенившего в нем первую любовь, - и теперь, с трудом представляя ее настоящую, сегодняшнюю, по нескольким старым снимкам в домашнем фотоальбоме, он ехал с определенным желанием встретиться. И причина была необычная. В своей повседневной жизни Антон почти не думал о ней, столько лет прошло! - но ночью... ночью происходило то, что самому себе трудно было объяснить. Последние лет пять она часто являлась во сне, являлась по неясной причине, с постоянством снова, как в юности, начинала играть на самых тонких душевных струнах, поднимая со дна и горькие и сладкие чувства, которые давно перегорели, улеглись и забылись в дневной жизни, - эти ночные визиты стали какой-то мистикой. Она волновала каждый раз, представая в знакомом еще со школы образе: черты лица - ясные, четкие, были видны все мельчайшие подробности, даже родинки и редкие веснушки голос мелодичный, мягкий, знакомые нотки наполнены то капризом, то удивлением, то лаской, доходящей до страсти, а иногда голос был пронизан холодным равнодушием и пренебрежением. Все происходящее казалось настолько реальным, что, проснувшись, в первую минуту нельзя было понять, где есть настоящее... Сны бывали разными, иногда после них оставалась горечь, обида, злость, ревность, а иногда все заканчивалось полной взаимностью, доходившей до эйфории, неземного блаженства. Случалось и то, чего никогда не было и не могло произойти между ними в прошлом. Эротические видения реализовывались так ярко, остро, что порой, прикасаясь, он ощущал теплоту и шелковистость ее рук, ее тела, даже чувствовал запах волос - словом, на седьмом небе находился он со своею ночной любовницей. Потом все опять сменялось на горечь, обиду, злость и ревность... В такие минуты Антон мог проснуться. Подолгу он сидел неподвижно и смотрел в окно на черное небо, на одинокую луну - и думал. А рядом беззаботно спала любимая жена Валя. За все долгие годы, что прожил с нею, он ни разу не рассказал ей о своих странных снах, хотя испытывал вину перед ней, будто изменял по-настоящему. Сначала он не придавал снам значения, но когда они стали все более частыми, все более яркими и все более правдоподобными, Антон не мог не задать себе вопрос: что же такое с ним происходит? Это были уже не обычные рядовые сны, все стало походить на скрываемую азартную игру, стоило только сомкнуть глаза. Какая-то аномалия происходила в сознании, и это немного беспокоило. Но определенного ответа не находилось, да и днем не было времени задумываться: обычная будничная жизнь со всеми ее заботами и проблемами отодвигала всякие подобные размышления на дальний план, на потом. Но однажды, когда она явилась несколько ночей подряд, Антон все же решил посвятить в свою тайну близкого друга, тоже бывшего одноклассника, а теперь журналиста Павла, надеясь услышать хоть какое-то вразумительное объяснение, узнать взгляд со стороны и, может быть, получить совет.

- Маринка, что ль достала? - расплывшись в широкой улыбке, удивился тогда Павел. - Неужели такое возможно? И в нашем-то возрасте? Случай медицинский! Антон был готов к такой иронии.

- Что предлагаешь? Сходить к психологу? Или лучше сразу - к психиатру? Разговор этот происходил у Павла дома на столе стояла открытая бутылка вина, в пепельнице тлели две сигареты.

- А у меня все наоборот, - сказал он вместо ответа, - как развелся со своей три года назад, так постоянно о ней думаю. Видимо, тоже была любовь-морковь... Но ночами сплю как убитый - хоть бы раз приснилась! Он встал с кресла, разлил в бокалы и, немного подумав, продолжил: - Представляю, что сказал бы тебе психолог: у вас, дорогой товарищ, видимо, в молодости были проблемы. А именно - невостребованность ваших душевных порывов или нереализованные в полной мере сексуальные желания. В общем, всё такое и далее... А теперь, таким вот 31

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

образом, вы восполняете в себе этот пробел. С психологической точки зрения обрисовать это можно.

- Вряд ли... Вспомни нашу молодость, когда учились в разных институтах и жили по общежитиям. Кутили с девчонками не ведая греха, какие уж тут еще нереализованные желания? А после учебы я сразу женился. Каждому дается случай встретить свою половинку. Повезет, не повезет соединиться с ней навсегда - это уже другой вопрос. Я женился по любви. Конечно, так бывает не у всех, но мне повезло. До сих пор не представляю, чтобы я на кого-то смог променять свою Валентину. Это - по поводу душевных порывов.... Когда выпили, Павел многозначительно поднял вверх палец.

- В одном я уверен - такое не может быть случайным! Я-то Маринку уже помню смутно, хотя помню, что все за ней тогда ухлестывали. На юбилейной встрече одноклассников четыре года назад были почти все, и ты знаешь, она не приехала. О ней мало кому что известно. В Интернете ее тоже нет на известных сайтах, где общаются бывшие школяры и студенты. Она загадка! Но флюиды свои регулярно тебе посылает... Он рассмеялся, и продолжил: - Знаешь, раньше много литературы мне довелось прочитать, это сейчас всё публицистику да информацию из Сети приходиться лопатить, - и ничего, где описано подобное, на память не приходит. У Чехова, правда, помнится, есть рассказ «Черный монах». Вещь сильная, но там случай другого свойства. Главного героя постепенно одолевает психическое расстройство, временами к нему приходит человек-видение в виде монаха в черном облачении. Герой упивается с ним в философских беседах, не замечая ничего вокруг. Но там есть и ясная причина этого расстройства: утомление от научной работы, от чрезмерного умственного напряжения. А у тебя-то что? Сидишь в теплом офисе, за компьютером, и, чего доброго, за пасьянсами…

- Значит, ты считаешь, что все-таки это психическое расстройство... ...За окном купе проплыли деревянные домики с огородами. Прошла проводница по коридору вагона и громко объявила: - Уважаемые пассажиры, в город Н... поезд прибудет через час. Просьба сдавать постельное белье. Кто желает горячий чай? От легкого волнения, будто комок ваты встал в груди. «Да - она загадка!» - усмехнулся про себя Антон, и на память ему пришел один забавный эпизод из далекого прошлого. Урок литературы в шестом классе. Все заняты сочинением, стоит мертвая тишина, только учительница, пожилая Галина Григорьевна, иногда встает со своего стула и ходит между партами с проверкой - не списывают ли ученики друг у друга. Марина сидит впереди него иногда пошевеливает плечиками, словно стряхивает с себя пришедшую неудачную мысль, ушки ее чуть красны от творческого напряжения. Антон, написав несколько строчек, откладывает ручку в сторону. Писать скучно, его полностью занимает она. Недавно ее пересадили совсем близко к нему, и теперь стало совсем не до учебы. Закончив очередной абзац, Марина с удовлетворением откидывается спиною назад и лопатками упирается в его парту. Ужасно хочется взглянуть чего же она там написала! Чтобы хоть одним глазком глянуть в тетрадку, Антон тихо привстает и, стараясь даже не дышать, боясь обнаружить себя, вытягивается вперед как можно дальше. Голова при этом оказывается настолько близко к ее затылку, что теперь уже виден пушок на ее щеке и маленькая родинка на белой, тонкой шее. Тут Антон уже и забывает о первоначальном своем желании. Он теперь заворожено смотрит на ее худощавые, острые плечи, светло-русые, подстриженные прямой линией, волосы и, конечно, длинную как у гусыни шею. Он никогда не был так близко, и в эту минуту ему кажется, что в классе, кроме него и этой хрупкой девчонки нет больше никого! От волос дыхнуло свежим ароматом сухой травы, от шеи повеяло теплом, и на небольшом расстоянии он чувствовал его. Что случилось с ним дальше, понять он уже не мог, так как перестал совладать с собой. Голову впервые окутал сладкий, пьянящий туман, все было как во сне... Почувствовала ли Марина приближение его лица, и было ли прикосновение губ к ее шее этого Антон и сам точно вспомнить теперь не мог, слишком уж тогда волновался. Все прервалось из-за резкого, громкого голоса, и реальность, вместе с классом и учителем, вернулась мгновенно: «Это что за безобразие! - вскрикнула Галина Григорьевна, хлопнув по столу журналом. - Боже мой, что я вижу! И это у меня, на уроке литературы!» Антон резко присел и покраснел тут же. Марина обернулась, с недоумением посмотрела на него, а когда поняла в чем дело, щеки ее тоже вспыхнули алыми пятнами. Молчание в классе продолжалось только пару секунд, потом раздался громкий смех. Девчонки прыснули, прикрывая рты ладонями, словно 32

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

стыдясь за Марину, парни загоготали злорадно, от души. Антону ничего не оставалось делать, как тоже засмеяться, сделав вид, что это всего лишь хулиганская выходка, не более. У Галины Григорьевны гнев держался недолго и потом сменился на иронию: до самого конца урока она улыбалась и хихикала, когда бросала взгляд на него. Наверное, всё она понимала и, может быть, вспоминала эпизоды из своей юности - ведь каких только чувственных глупостей не бывает в этом возрасте! ...В вагоне началось беспокойное хождение, суета, за окном все чаще стали появляться дачи, мосты, дорожные развилки: все говорило о приближении большого города. Антону вспомнился конец разговора с Павлом.

- Тебе, дружище, я бы посоветовал увидеться с ней, - говорил он, уже захмелев порядком, будь я на твоем месте, я бы съездил. На поезде всего-то пятнадцать часов езды. Хватит и двух выходных дней.

- Зачем? У меня семья. У нее, наверное, тоже. Это еще более нелепый поступок, чем был у меня однажды на уроке литературы. Встретиться, чтобы рассказать, как донимают меня сны с ее участием?

- Ну, не торопись. Приедешь к ней как в церковь, помолишься на нее и попросишь, чтобы с Богом отпустила тебя навсегда. Подтрунивая так, Павел добродушно улыбался далее лицо его стало серьезным.

- Извини меня, чего-то расклеился. Дам тебе адреса наших девчонок, у них наверняка есть более точные ее координаты и телефон.

- Да не особо достают меня эти сны, чтобы предпринимать что-то серьезное. Я привык уже к этим двум своим жизням, дневной и ночной. Пока они сосуществуют вроде без проблем.

- Ну, не скажи! Вот у Коврина, героя «Черного монаха», тоже все началось с красивой легенды, а потом... Кто знает, что будет дальше? Тебе надо увидеться - для себя, хотя бы душу успокоить. А психологи тут - не... они для американцев развлечение! Через месяц после этого разговора у Антона уже был номер телефона Марины. Он долго не решался звонить, долго размышлял - стоит ли, и какой толк будет от этой поездки? И однажды взял да и сгоряча набрал номер. Ответил женский голос, совершенно неузнаваемый. К тому же, качество звука было плохое. Разговор состоялся короткий, и в основном, в общих фразах. Антон узнал, что в данное время она разведена и живет с двумя взрослыми детьми. Ничем о причине своего звонка он не обмолвился. После разговора, - в конце которого он на всякий случай добавил, что скоро будет в ее городе проездом и появиться возможность им увидеться, он долго еще находился в смешанных чувствах. А когда лег спать, ночью во сне опять явилась она... ...Выйдя на перрон вокзала, Антон достал телефон и набрал ее номер. Никто не отвечал, пока не закончились гудки. Марина из предварительного звонка знала, что сегодня он будет здесь и обещала держать телефон рядом. Волнение, и без того немалое, теперь только усилилось, сердце заколотилось как у юноши. Лишь с повторного вызова в трубке появился голос.

- Да, я дома сижу, - только и сказала она - и опять пошли гудки. Сидя в такси, Антон вовсе не замечал, какие картины города проносятся перед ним, хотя и смотрел в окно. «Сумасшедший! - говорил он себе, и старался улыбаться. - Наверное, правы американцы, что слушают психологов, а не близких друзей и родственников, как мы! Ну а с другой стороны, переживать не стоит. Вчера я, наконец-то! честно рассказал Валентине обо всем. Она поняла меня и отпустила. Она верит мне. Да и я без ее согласия никогда бы не поехал. У меня нет и не было корыстных мыслей и желаний, кроме как разрешить эту ситуацию. То, что происходит во сне - не по моей воле, и я не могу принимать решения: там хозяйка Марина. О, Боже, помоги же разрешить эту многолетнюю историю! Мне нужно только увидеть ее, только поговорить...» Машина, прошипев тормозами, резко остановилась около пятиэтажки, где-то на окраине города. Обычная, типовая хрущевка. Антон расплатился и, подойдя к двери подъезда, в нерешительности остановился Прислушался, как стучит сердце - и всё далекое и забытое всколыхнулось разом. Прочитав список жильцов на табличке с внутренней стороны и найдя нужную фамилию, он поднялся на лестничную площадку третьего этажа, где находилась ее квартира. Номер на старой деревянной двери был написан краской, просто от руки, и она почему-то была чуть приоткрыта. Из квартиры несло дымом от пригоревшей пищи, доносилась громкая ругань, чейто молодой голос почти истерически, вперемешку с матами, не то требовал, не то угрожал. Иногда его прерывал голос женщины, не менее грубый и не менее бранный. Редко вмешивался 33

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

и чей-то третий голос. В этом общем скандале слышались обрывки речи, видимо очень нетрезвых людей: - Перед братом клянусь, последний раз прошу!

- Пошел вон! На работу иди, устройся!

- Зарою вас всех, ни одна сволочь не найдет!

- Сколько можно доить... с моей зарплатой... Я на свои выпиваю! Пойди-ка, сам заработай!

- Нечего меня укорять, дура!

- Ой, мучители... Потом женский голос вдруг перешел в плач. Антон немного растерялся, но, опомнившись, спустился на промежуточную площадку между этажами. Уже в следующую секунду дверь распахнулась полностью, из нее вылетел разъяренный молодой человек с красными глазами и прыжками понесся вниз по лестнице, хватая перила и злобно приговаривая: - Мамаша, блин! Братец! Еще пожалеете, обои! Тьфу! Следом за ним из квартиры вышла полная и тоже пьяная женщина. Вдогонку она кричала: - Напугал! Придурок! Век бы вас всех не видать! Антон, к своему ужасу, в этой небрежно одетой, полной женщине с растрепанными волосами, узнал ее, ту самую Марину! одного взгляда хватило... Но тут же повернулся к ней спиной, чтобы она не увидела лица. Но она и не взглянула на него, а только пошатнувшись, шагнула назад и громко захлопнула дверь. Когда все стихло, Антон облегченно вздохнул. Он был потрясен увиденным. Эта картина не укладывалась в сознании... Сев на скамейку далеко от этого дома, он достал сигарету, прикурил, и жадно вдохнул дым. Мысли роились, путались. Просидев часа два, он все же встал и направился к ближайшей остановке, чтобы доехать до вокзала. «Ну, что ж, и так бывает... и так бывает...» - временами повторял он про себя, когда сидел уже в поезде и снова смотрел в окно, а сам все вздыхал, все вздыхал... Больше во сне юная красавица ни разу не явилась. Андрей Лопатин. Россия. Когда хитрит мужчина - он подлец. Когда хитрит женщина - она мудрая.

Улица. Витрина: Сыр и колбаса. На неё детина Смотрит два часа. Улица. Витрина: Шины и авто. Возле господина Дамочка в манто. «Если бы - полтина, Был бы мне обед!» Думает детина. Но полтины нет... «Если б тысяч пара, Думает мадам, Прелесть мотокара Засияла б нам». Людям - вечно тесно, Скучно им везде, Счастья, как известно, Не найти нигде. И Косьму Пруткова Вельми изучив, Повторяю снова: Люди, счастье - миф!

Бровей подкрашенные дуги Сближая сумрачно, Анетт Твердит смеющейся подруге, Что смысла в жизни вовсе нет. Совсем недавно - жизнь поэмой Казалась ей, но - мрачный вид! Перед отчаянной дилеммой Анетт прелестная стоит. Качая мрачно головою, Твердит она: «Ужасный миг!.. В меня, представь, влюбились двое, Один юнец, другой старик. И вот даёт подруге слово, Что выбор смерти тяжелей...

- Чудачка, жарь за молодого! Подруга отвечала ей.

- Со стариком не жизнь, а мука, Ну, для чего тебе старик?..

- Совсем особая здесь штука! Девицы раздаётся крик.

- Пусть старец хмур, как чёрт зобатый, И пусть он глуп, как сто ослов. Но, понимаешь, он богатый, А юноша мой... без штанов!»

Гри. Харбин. «Рубеж», 1928 № 7

Харбин. «Рубеж», 1928.№12 Гри

34

Апрель 2014 г.

Детям бл

«Жемчужина»

н г Ленингр

15-й год издания

...

Чуть прикасаясь губами к засохшему хлебу, Запах знакомый вдыхая до чёрных кругов, Девочка в парке стояла с глазами - в полнеба! Тихо дрожа от мороза, без слёз и без слов.

Был дом и крыльцо, выходившее в сад.

Из темноты незаметно щенок появился, Вытянул морду и, глядя ей прямо в глаза, Нет, не скулил - он как будто бы Богу молился, Воздух глотая, и взглядом по хлебу скользя...

Лет двадцать, лет тридцать, должно быть, назад. Как быстро года мотыльковые мрут! Был сад и покрытый кувшинками пруд.

Нет, вы ошибаетесь, друг дорогой, мы жили тогда на планете другой! Георгий Иванов

Мы оба, поэты, влюбились в него. Теперь от пруда и от нас ничего. Приятель ушел от меня молодым, и юность моя разлетелась, как дым.

Глянула вниз, по-старушечьи губы поджала, В зябкой ладони зажав драгоценный кусок, Бросилась в сторону и, как могла, побежала... Спал Ленинград. А чужой, ненавистный щенок

Не верится: оба! - один только я. И та же поляна, и та же скамья. Но стали дуплистыми липы вокруг, и вздрогнуло сердце, и замерло вдруг:

Лёг на живот и пополз по январскому снегу, алко скуля, и надеясь беглянку догнать. Та поскользнулась на льду и упала с разбегу, Несколько раз попыталась подняться и встать, Но, обессилев, вздохнула, свернулась клубочком, Вспомнила бабушку, деда, сестрёнку и мать, Крепко вцепившись в тот самый, заветный, кусочек, Нет, не заплакала - Пушкина стала читать. В воздухе таяла, таяла музыка строчек. Злая луна почему-то мерцала свечой... К жизни вернул её маленький тёплый комочек, Громко сопел он и тыкался носом в плечо.

- Как? Леля? Вы тоже попали сюда! Далеко, далеко умчались года, и жизнь нашу давнюю смыло водой, и с вами не я был, а тот, молодой. Но, может быть, имя сменивши свое, вы просто пытаете сердце мое? Не вы это, нет! Жизнь ушла без следа. Вас не было здесь никогда, никогда! Здесь не было старых деревьев в цвету. Здесь кто-то встречал, но не ту, но не ту! Здесь даже не видели вовсе пруда, и этой поляны ведь не было, да?..

Из-под ресниц покатились солёные льдинки, Тонкие руки на ощупь упрямца нашли, Хлеб разломили и дали ему половинку, К сердцу прижали и этим от смерти спасли... Чуда не вышло. Нева подо льдом клокотала! Но никого не шокировал странный дуэт: Мёртвая девочка тихо спала у вокзала С мёртвым щенком на руках. Занимался рассвет... Наталья Бондарева. Россия.

Был дом с обветшалым дрожащим крыльцом и девушка с милым открытым лицом. Да, было крыльцо, выходившее в сад. Но только, должно быть, лет тридцать назад.

1942

Алексей Ачаир.

В жизни часто приходится слышать неугодные нам речи и заниматься делами, которые доставляют нам неудовольствие. Но только так мы найдем оселок, на котором отточится наша добродетель. А если слушать лишь то, что угодно слышать, и думать лишь о том, о чем приятно думать, то всю жизнь проживешь, словно одурманенный ядовитым зельем. (Хун Цзычен) 35

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

Солнце сделало полный оборот вокруг земли и в деревне Ново...опино снова наступило утро. Когда вы, господа, будете пролетать на ероплане над этой деревней, то вы ее, эту деревню, ни за что не узнаете, если вы, конечно, в ней бывали в те благословенные советские времена, которые давно канули в Лету. Тогда эта деревня называлась простенько и понятно - Новожилино. Сегодня аборигены и соседние поселения прозвали ее на свой лад, как я уже сказал вначале. Деревня Новожилино испокон веку стоящая на перекрестке дорог в Москву, - справа из надменной Европы, слева из дикой Азии, - не раз служила занозой для разбойного татаровья, тевтонцам запросто била морды, ускоряла шаг бредущим мимо оборванным французикам, даже фашистам умудрялась хари начистить. Короче, зубная боль была для окаянных иноземных завоевателей. И вот в эту славную деревеньку Новожилино прибыли и захватили ее без всякого смертного боя и даже просто сопротивления «Новые русские». Позор, конечно. Позор не только для деревеньки, для всей России позор. Чего уж скромничать. Но таковы ре лии, как любят говорить на нашем бездарном телевидении. С «Новыми русскими», понятно, прибыли и их ... эти самые. Откуда ноги растут: ...опы, если по-научному. Оттого и название. Но, не об этом разговор и вся наша история. Между прочим, очень любопытная и непонятная. Никто до сих пор в ней не разобрался. Надеюсь и мы в ней ни черта не разберемся. И специальные органы тоже ни черта не разберутся. Так вот, деревня Новожо... извините, в тот день сверху выглядела удивительно блестящей и замечательно изумрудной. Еще бы, дождик ее прополоскал часок назад. Все огороды аборигенов, деревья и поля вокруг драгоценно мерцали на солнце и тишина вокруг была умиротворенная и сонная, как в жаркий полдень в любой деревне на Руси. Улицы были пусты, да и во дворах никого не наблюдалось. Паслись на лугу коровы, бродили овцы, пастушок под березкой слушал плейер, постукивая в такт кроссовкой по земле. И с восторгом смотрел на небо, по которому лениво ползли пушистые облака в виде испанских каравелл. Но замечательное в нашей истории не это. Дело в том, что наша исконно русская деревня поражала невообразимым чудом, явившимся народу в среднерусской полосе. Такого не могло случиться: ни в советские, ни даже в царские времена. Да, что там! В княжение московского князя Ивана Калиты такого никто не мог бы позволить. Голову б живо на плаху. Или на кол. Но вот сегодня... Посреди славянской деревни возвышался высокий, готический замок. Точно я вам говорю. Чудо, возведенное грамотными прорабами, или, может быть, перенесенное сюда по частям из самой Англии или даже Франции. Замок с башнями, остроконечной черепичной крышей, крепостным рвом, крепостными стенами с бойницами, откидным мостом, уложенным булыжниками двором, каменными же подсобными постройками. Не из кирпича, замечу, а из камней гранитных. Даже каменный колодец красовался посреди двора. Декоративный, правда. А внутри замка цветной мрамор был использован, привезенный из карьеров Италии и Испании. На отделку интерьеров залов, спален и гостиных пошли береза карельская, дуб мореный, редкие черные африканские сорта. Кое-где и слоновая кость засветилась. И даже саксаул из пустыни Сахара послужил ручками для скамеечек в Зимнем саду. А уж мебель старинная, веков восемнадцатого и девятнадцатого, за бешенные деньги купленная на аукционах Западной Европы, могла смутить даже историка-декоратора. На персидских коврах висели мечи и щиты тевтонские, ятаганы турецкие, кинжалы арабские, сабли казацкие, мечи самурайские. Истуканами в темных углах замерли рыцари с секирами. Может, все это даже было и подлинное. Замок был почти настоящий. А может и настоящий, чем черт не шутит. И вассал в нем, очевидно, сидел королевский, или кремлевский, что один, так называемый, хрен. Народ деревенский с хитрым прищуром смотрел на возведенные постройки, прикидывая в уме, какие же это деньжищи надо украсть. И не мог посчитать, поскольку до миллиарда им не приходилось... Но при этом смекалистый деревенский народец подсчитывал и выгоду от такого соседства. Ну, объявились новые господа, коих они в 17 году прошлого века брали на вилы. Пущай выёживаются. Хоть под рыцарей, хоть под графьев. Оброк не берут, десятину не требуют, а вот работку подкинули. Даже с паршивого барина можно клок шерсти состричь. А если учесть, что по всей России шло непревзойденное за всю ее историю государственное воровство, и народ страшно бедствовал, особенно в деревнях, то эти «ново...опинские» пришельцы, очень даже были полезны для деревенского общества. И крестьяне - т.е., выражаясь по36

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

господски, смерды, холопы - поставляли в замок живность, птицу, яйцо, молоко и сметанку, овощи, ягоду и фрукты без всяких пакостных добавок. Березовые веники для сауны и березовые полешки для многочисленных каминов. Бабы и девки при господском дворе работали служанками, горничными, работницами кухни. Мужики трудились садовниками, дворниками, конюхами и подсобными рабочими. В общем, замок, выглядевший среди равнины русской, как здоровенное бельмо на глазу, приносил деревне пользу. Хотя, если честно признаться, на деньги, которые пошли на замок, можно было запросто отгрохать современную деревню на двести семей со всеми удобствами в доме, а не на дворе. Готовился праздник. Серебряный юбилей свадьбы хозяина Петра Петровича и Марьи Ивановны. Надо же, у хозяев замка русские имена были. Видать когда-то в избе родились, или в хрущевке. А теперь, то ли наследство от лорда английского получили, то ли горшок с золотом на шести сотках дачки откопали. А иначе, откуда такие деньжищи? Нет, был еще один ответ, но за него запросто могли со двора прогнать. А работы до ближайшего города Ма-асквы было не сыскать, а в самой Ма-аскве и подавно. Оставалось: девкам выходить на трассу к дальнобойщикам, а мужикам на ту же трассу с обрезами. Как-то не хотелось.

- Парашка, Парашка! - кричала барыня на весь замок. Девка Парашка, по паспорту Елена, в джинсах под красным сарафаном, неслась босиком по мраморным ступеням в гостиную. И тут же объявилась пред грозные очи барыни. Кивнула, тряхнув пришпиленной косой: - Слушаю, барыня, Марь Ванна.

- Скажи Дуньке, чтоб Епифана мне позвала! Парашка понеслась в людскую. Дунька, она же, Светка, лопала оставшиеся от хозяйского стола круасаны с миндальным кремом.

- Ну чего тебе? - лениво спросила она, вытирая рот салфеткой.

- Беги к Епифану, тьфу, Сереге скажи - барыня, требуют его к себе.

- И чего ради?

- Поросят и баранчика пора на вертела сажать. Готовить уже надо. К гостям.

- Да он и так знает. Поди еще вчера об этом говорено было. Ты, Парашка, не суети лишнего.

- Не Парашка я, а Ленка! - обиделась подружка. - И не я суету навожу, а барыня просют. Зови Серегу. Светка прыснула, упрятала лицо в фартук. Высунувшись, подмигнула подружке.

- От замка до Сереги верста набежит. - И выдернула сотик (телеф н) из сарафана. Все дворовые девки, как вы уже поняли, ходили в красных сарафанах и пристегнутых косах. Нащелкала номер: - Епифан? Да, Епифан ты, Серега, Епифан, не спорь! За такие деньги - Епифан. Запрягай свой мопед и к Марье Ивановне на стрелку! Где ты? В интернете он, блин, сидит! А готовить шашлыки я буду? Ты ж у нас мастер на это дело. Ну, а если сам знаешь, так мухой к барыне! Как вы уже догадались, Марья Ивановна, на барский, помещичий уклад называла свою дворню старорусскими именами, хотя сама была новорусской. Сообщим вам по секрету, что не нравилось ей ее отчество. Какое-то деревенское, что ли. Простонародное. А насчет того, что царей Иванов и цариц Иоановных у нас предостаточно было в истории российской, ей было невдомек. Она в школе историю как-то не очень... Суета и хлопоты в замке начались еще с раннего утра. В этот день в замок требовалось гораздо больше яиц, помидоров, огурцов, укропа, хрена, всякой ягоды, сметаны, молока. А к ним кур, гусей, говядины и свинины. А уж карасей, налимчиков и сазанчиков из здешней речки без всякой нефти и фенола, - это обязательно и непременно. Из местных мужиков еще пяток взяли дополнительно на всякие хлопоты. Они на подъезде к откидному мосту, двадцать пластмассовых кадок с тропическими пальмами высотой по пять метров в землю вкопали. Во как! Будто они здесь так и выросли. Хотели еще парочку мартышек и попугаев на них посадить, но не успевали в город за ними съездить. Крепостные ворота из двухсотлетнего дуба наждачной бумагой чистили, бронзовые кольца и бронзовые морды львов натирали специальным порошком, чтобы блестели на солнце. Ну и так далее. А из Москвы выписали лакеев во внутренние покои, в ливреях позолоченных, - поставили их истуканами у каждых дверей и пригрозили, чтобы даже перемигиваться не смели, сволочи. Из серьезного ресторана официантов заказали мужского пола. А то! Чай, не лыком, господа шиты. Все было рассчитано на то, чтобы удивить, поразить и порадовать дорогих гостей, но одновременно, и силу свою показать, возможности и состояние. Чтоб гонору кое у кого поубавилось. Ну, это дворцовые интриги, и нам их не понять.

37

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

За каменной загородкой, во внутреннем дворе замка, мужики разложили костры, поставили треноги (уху непременно на кострах готовили, чтобы с угольками в бульоне , укрепили рогатины под вертела. Во дворе расставили длинные столы, на которых бабы разложили всякое мясо, овощи, фрукты. Занимались разделкой и нарезкой. Заготовки в баках и кастрюлях отправляли на кухню. В огромной кухне грелись печи и котлы, над ними колдовал шеф-повар мусье ан-Поль Мурло, выписанный из самого городу Парижу. При нем поваренков с пяток и девок на подхвате столько же трудились. Тарарам на весь замок. В залах, спальнях, гостиных дворовые девки порядок наводили. Люстры протирали и зеркала, паркеты и подоконники, стекла в стрельчатых, пластиковых рамах. Надраивали до блеска напольные вазы древних египтян, древних китайцев и таких же древних греков, в одну из которых сам Сократ помочился. О чем имелась достоверная бумага с печатью. Протирали девки оливковым маслом сабли турецкие, мечи самурайские. Смазывали сверкающие доспехи тевтонских рыцарей, которым в тринадцатом веке местные деревенские хулиганы насовали от души по забралам. В гостиной, на софе, устеленной белоснежной, непонятно какого зверя, шкурой, сидела хозяйка замка, Марья Ивановна. (Помните, отчество ей очень не нравится?

- С этими свиньями так и надо, - повествовала Марья Ивановна своей подруге Софье Ильиничне, прикатившей к ней раньше всех из Москвы. - аль, розги отменили. Бестолковые, я тебе скажу, холопы: по сто раз одно и то же надо сказать, чтобы они сделали. А если не уследишь, так тащат все подряд. Я управляющего замком недавно взяла, бывшего полковника, ужас как крутого. Три штуки баксов положила ему. Так и он не уследил. Представляешь? Позавчера с «Мерседеса» сняли зеркала! Ты мне скажи, Софья: зачем им зеркала от «Мерса» в гребаной деревне?

- Смотреться, когда губы красят помадой от Шанель, - ответила подруга и захихикала. Ее грудь запрыгала как две толстые французские лягушки. А между ними золотой солидный крест, граммов этак... Не скажем.

- Ты расскажи, как там твой Виталька? Он что, позже подъедет?

- Должен, вообще-то. В фирме засел, как в крепости. Что-то крутит там. Он талантливый насчет дебита с кредитом. Вот только пьет, собака. И днями и ночами. Думаю, ночами не в фирме... Лысиной людей слепит, а туда же!

- Ах, Софочка, они все такие. Ты думаешь мой Петр от моей мягкой задницы в восторге? Конечно, у него есть молодая и упругая, может, и не одна. Но делаю вид. У них же, знаешь, сегодня в моде длинноногую соплячку в жены брать. У них ноги, ноги, ноги, а потом сразу хлоп! И ...опа вместо головы! Так я остерегаюсь.

- Тьфу-тьфу, - сплюнула подружка. - Кого ждешь на юбилей, Машенька?

- Да все те же, знаешь сама. И Белковские, и Серовы, и Маринины, Сердюковы, Шетинины, Клюквины и Вениковы. Ну и другие известные светские люди. В общем, все как у мадам Шерер.

- Это кто еще? Что-то не знакомая мне. Из какой тусовки?

- Тебе бы, Софочка, чего-нибудь из классики почитать. Все равно дома сидишь. Светский салон мадам Шерер - это из «Война и мир» Льва Толстого.

- Не, меня от него пучит.

- Это у вас фамильное, - серьезно заметила старшая по статусу подруга и воскликнула: Но, главное, будет Владислав Сергеевич Гадин.

- Да ты, что?! Сам?

- А то! Он с Петром задружил. У них там проект новый, очень даже серьезный наметился. Госзаказ на парочку миллиардов.

- Рублями?!

- Обижаешь.

- Господи, - поджала губы Софья Ильинишна. - Везет же тебе, Машенька.

- Звезды так сложились, - поджала губы и Марья Ивановна. Но сердито. Не понравилась ей злая зависть подруги. - Талантливый у меня Петя. Умеет с людьми ладить, вот и результат. «Ну да, у партийной кассы вначале сидел. Потом приватизацией госсобственности распоряжался. Вот и талантлив оказался: приобрести за копейки миллионные заводики!» - недобро подумала Софья Ильинишна, но с улыбкой вздохнула: - Да, это не мой Виталька.

- Так он подъедет или нет?

38

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

- Обязательно. Я ему, козлу, сейчас позвоню - скажу, что Владислав Сергеевич будет. Он живо прискочит.

- Парашка! - вскричала Марья Ивановна так, что Софья Ильинишна чуть не выпрыгнула из кресла. - Где тебя черти носят? Ленка тут же нарисовалась в дверях.

- Тута я, Марь Ванна.

- Передала Дуньке на счет Епифана?

- Доложила, Марь Ванна. - И перебрала босыми ногами: дворовым девкам летом полагалось по замку босиком бегать. - Доложила... тотчас спроворилась к Епифану.

- Спроворилась..! Ты где училась? В Кембридже, верно?

- Ась? - приложила ладонь к уху Ленка, она же Парашка.

- Беги теперь к Сидорычу, пусть с кустов розы нарежет. А ты их в вазы разложи по всему замку. Парашка тут же исчезла. Сбегая по скользкому мрамору ступеней, весело бормотала: «Ни в Сорбонне, ни в Кэмбридже мы не обучались. Деньгов не хватило. Да и в Итоне с Оксвордом как-то не спроворились, однако».

- Надо же, дура какая! - откинулась на спинку и вытащила из пачки сигаретку Марья Ивановна. - Она про Кембридж видно никогда не слыхала. Свиньи эти русские.

- Так, Марьюшка, ты же тоже русская, - осторожно заметила Софья.

- Э, не скажи. Я русская. Но я другая русская. Я - новая русская. Новейшая. Другого качества, Софья. Другого. Нового качества. Из новых дворян.

- А Кембридж, это где?

- В Англии, вроде...

- Я так и думала. А кто-нибудь будет из артистов, Машенька?

- А как же! Сама Бридж Гранд будет. Из Америки.

- Да ты что!? - ахнула Софья. - И сколько запросила?

- Двести тысяч. Баксов. За два часа.

- Вот сука.

- Конечно, сука. Но знаменитая. Да, еще будет скрипичный квартет. Лауреат всяких международных конкурсов. Моцарта будут играть и... этого... Вивальди, кажется. Что-то про природу. Осень там и зима. Владислав Сергеевич, говорят, любит. В дверь постучали. Вошел крепкий седой, с военной выправкой, мужчина.

- Марья Ивановна, подвезли спиртные напитки: соки, фрукты и морские деликатесы. Куда прикажете? - почти по-военному доложил он.

- Господин управляющий, - томно сказала барыня. - Вина и соки с Шампанским - в холодильники, остальные напитки на кухню. Морепродукты и фрукты - тоже на кухню. Что ж, вы, сударь, сами не сообразите?

- Виноват, - склонил голову мужчина и, пятясь, вышел из комнаты.

- Видишь, какие тупые, Софочка? Попробуй с ними управься. Холопы! - пожаловалась Мария Ивановна. - Да, чуть не забыла сказать. Пригласила я еще и фокусника.

- Фокусника? Как это?

- Знаешь, позвонил мужчина и очень убедительно предложил свое шоу. Ну, я и согласилась, для экзотики.

- А вдруг шарлатан или мошенник какой?

- А мне кто нужен? Именно такой и нужен. Шарлатан. А не отработает обещанное - в шею, в шею. Еще и собак натравлю. Мария Ивановна помолчала, сделав многозначительную паузу, поправила прическу, и с замиранием сказала: - Прислал... Вот... - И бережно сняла с каминной полки конверт: - Поздравление.

- Не может быть, Марьюшка! Да не может быть! - и завизжала от восторга. - От президента! Марьюшка! Это вам за служение государю...

- За преданное служение, - поправила подругу Марья Ивановна. - А ты думаешь, зря, что ли, к нам Владислав Сергеевич пожалует? На кухне дым коромыслом. Кувыркались в котлах красным калейдоскопом креветки и омары. Булькали мидии и гребешки, соседствуя с кальмарами и осьминогами. Румянились в духовках фазаны и перепела, млели такие мясные фантазии, что вам лучше и не знать. Горы овощных нарезок и фруктовых акварелей завалили кухонные столы. Повара, поварята, служки и дев39

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

ки на подхвате кружились по огромной кухне как парад планет. И запах... запах был... Лучше и не родится, если не попробовать хоть одно из готовящихся здесь блюд. А во дворе в специальном заказнике, огороженном метровой гранитной стенкой, уже золотились шашлыки на метровых шампурах, а на двух вертелах золотились поросята, щедро посыпаемые кавказскими специями и поливаемые таинственными тибетскими соусами. В распахнутые ворота, мягко шурша колесами по опущенному мосту, стали прибывать гости на «Мерседесах», БМВ, «Тойотах», и других заморских чудищах. Из них выходили элегантные господа под руку с «новогодними елками» и, задрав носы, чопорно шествовали по раскинутой ковровой дорожке к высоким островерхим дверям, где у входа стоял дворецкий в ливрее англицкой, с выражением лица подобострастного, и зычно кричал в темный проем: - Господин и госпожа Смирновы прибыли! Марья Ивановна, на верху мраморной лестницы, в белом атласе до полу, сверкая бриллиантами, стояла от мужа по левую руку. Муж Петр Петрович, по царски локоток выставив жене, смотрел величественно и благосклонно. Ну, так с его деньгами... Вы бы и не так еще вывернулись. Зато супруга улыбку высвечивала самую светскую, и одаривала ею вновь прибывших до ломоты в челюстях. Даже где-то и страдала. Как, наверное, страдала Маргарита на балу у Сатаны. И комментировала вновь входящих своей подружке Софье, стоявшей незаметно рядышком: - Этот поднялся в строительном министерстве. «Откатов» берет всего 5 процентов от сметной стоимости.

- По-божески, - заметила Софья. - Хотя и странно. Не верится, однако.

- Ну, так.

- Супруги Мелковские! - прокричал дворецкий.

- А эти - недвижимость по столице крутят. Семен Борисович заведует лакомым отделом, шепнула Марья Ивановна. - Годовой доход, по прикидке моего доверенного лица, миллионов около тридцати в год имеет. «Капустой», разумеется.

- Вот это у тебя гости! - млела Софья.

- Да мы сами покруче будем, - пожала плечами Марья Ивановна.

- Очень приятно. Рады вас в гости, - жал руки гостям хозяин замка Петр Петрович, который, кстати, похож был на Петра I. Нет, правда, похож: глаза навыкате, две сажени росту, усики под крупным носом и фрак сидел на нем, как мундир Преображенского полка. - Завтра в десять, как договаривались - у меня в кабинете, но цены знаете, - бросил он в жадные уши очередного прибывшего гостя. Конечно, позорил он государя Петра. Будь жив самодержец, он бы его живо на дыбу, сволочь такую, подвесил. Но... времена другие случились. Увы. Тут Марья Ивановна встрепенулась. По мраморной лестнице поднимался сам Владислав Сергеевич, советник президента по некоторым вопросам.

- Как мы рады вам, дорогой Владислав Сергеевич! В нашей глуши явились как светоч, этот самый. Да-с. Очень рады-с, - вдруг повыскакивало из нее это «с». И сама не поняла как. Но тут кашу маслом, как говориться, не испортишь. Седовласый мужчина, мачо за пятьдесят, сделал наклон головы, который мог определить только морской прибор секстант, и улыбку выпустил.

- Марья Ивановна, все также молодеете. Вас видеть - просто одно удовольствие. А какую вы ленту повязали на ваши прекрасные волосы. Ангел, право. А я вот со своим ангелом, продолжил он: - представляю вам мою племянницу Верочку. - И тут же из-за советника вынесло волной счастья и удачи - девушку золотистую. Все ноги, ноги, ноги, прямо башня эта самая! Как ее... Эйфелева, кажется. И головка сверху. Да, правда, головка сразу. «Конечно, племянница, - согласилась Марья Ивановна. - А кто ж усомнится? Да ни одна собака не усомнится».

- Петр Петрович, - высокопоставленный гость слегка наклонил голову. - Поздравляю, поздравляю. Хозяин довольно расплылся в улыбке: - Владислав Сергеевич, счастлив слышать ваши поздравления. И прошу: через часок в библиотеку. Дворецкий проводит. Владислав Сергеевич понятно прикрыл глаза и отправился в залу, придерживая за хрупкий локоток «племянницу».

- Граф и графиня Муравьевы! - жутко провозгласил дворецкий. Все пригнулись от страха, что потолок вдруг обрушится.

40

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

По лестнице поднималась пожилая пара, а по бокам, как положено (мы это упустили по рассеянности своей , перила витые под золото текли. Одежда графов и драгоценности, нацепленные и навешенные на них, просто ослепляли. Не вру, правда, ослепляли. А больше ничего не ослепляло - ни сухой, надменный взгляд, ни ужатые презрительно губы, ни курносые толстые физиономии. Правда, поднимаясь по мраморным ступеням, осознали вдруг сиятельства, что холопы во дворе остались, а тут крутые господа их встречают. И придворно засияли рожами.

- Неужто графы настоящие? - поразилась Софья Ильинична.

- Фамилия у них и правда, графская, - нахмурилась Марья Ивановна. - А вот насчет титула - берут сомненья. Но поскольку у Захара Евстигнеевича не одна сотня миллионов в кармане, то сомневаться очень даже не рекомендуется. Опасно для здоровья. А сидит он во главе некоторого благотворительного фонда, который проводит некоторые зарубежные траншы - откуда-то и куда-то. Но погляди, каков Захар с виду, а? Граф, да и только! Недаром его имиджмейкер из Франции дрессирует. А вот его Надежда просто ...опа. Толстая ...опа. Гости все прибывали. Некоторые и с мигалками на машинах. Прибыла и американская дива Бридж с личным врачом от мигрени. В микроавтобусе прикатил международный квартет лауреатов: две женщины надо признаться, и вопреки расхожему мнению о скрипачках, вида были приятного и сексуального. А два облысевших мужчины во фраках были просто веселые. Они, завернув фрачные фалды, шустро выгрузились с инструментами из автобуса и тотчас потребовали распорядителя. Незатейливо попросили по фужеру мартини дамам, и по вискасику мужскому полу. И на счет оплаты тут же серьезно поинтересовались. Наконец прибыл последний гость - непутевый муж Софьи Ильиничны. Вывалился на булыжный двор - и так удачно, что прямо на курицу. И тут же ловко отправил ее пинком по орбите дальше. Несшаяся следом за курицей Акулина, она же Кристина, тут же схлопотала от господина в смокинге звонкий шлепок по заду. От чего оба, вы можете не поверить, остались довольны. Господин барским движением отпустил водителя с машиной и двинул к дверям. Дворецкий опасливо посторонился. А гость заорал на весь замок: - И где моя любимая Софочка?!

- Виталька приехал, - поморщилась Софья Петровна. - Говорила же ему, что будет сам Владислав Сергеевич. Нажрался, все-таки. С приездом последнего гостя, грянул оркестр и пир начался. Бывший полковник очень серьезных служб в бывшем Советском союзе, стоял на границе кухни и зала, пропускал мимо официантов с подносами, смотрел в разгулявшийся зал и жалел, что у него нет с собой автомата или гранаты. Странный какой-то человек, согласитесь. Из стрельчатых окон, застекленных на манер католических храмов цветными стеклами, вырвалась музыка. Пение американской звезды скрасило скучный досуг мужиков из охраны. Да и деревенские парни с девчатами, собравшиеся у глубокого крепостного рва и распалившие костер, ничего не имели против старушки Бридж. Столы были накрыты на сорок персон. Сорок серебряных приборов украшали столы. Суетились официанты, расставляя на столах бутылки Рейнского, имлянского и Бургундского вин, перед тем обмахивая с них салфетками паутину. Лед в бочонках уминало тяжелое французское Шампанское. Графины с водками и коньяками, как игрушечные хрустальные замки, украшали длинный стол. В фарфоровых судках мерцала красная и черная икра. Да вас этим не поразить. А вот лангусты и омары, креветки и гребешки, те могли достойно насытить любого гурмана. А пельмешки сибирские в горшочках не хотите? А овечьи, зажаренные на живом огне, ластики, тающие во рту, свиные перламутровые окорока, мелкие копченые нарезки из говядины? А сазаны в малиновом сиропе! Уха, оскаленная налимом, в раскаленном золотистом бульоне. Ну и всякие фрукты, шоколады, мороженные-пироженные. Всего и не перечислить... Пиршество разгулялось во всю ивановскую, хоть и в нерусском замке. К полуночи лишняя прислуга отбыла на микроавтобусе в город. Дворовая челядь и приглашенные из деревни - на помощь, по случаю праздника - мужики дружной гурьбой отправились по домам. Четыре охранника, закрыв ворота, прогуливались по каменному двору, чесали зубы про господский сабантуй. Во дворе остались несколько машин, ценой в цифрах очень скромной по сравнению с космическими расстояниями. Остальные машины ушли в город до вызова хозяев, а часть разъехалась по деревне. Собственно, дворовые бабы и мужики шоферню и разобрали на постой. елательно было бы нам узнать, каким это образом возник на рассейской землице замор41

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

ский замок? И откуда вдруг вылупились эти богатые новорусские дворяне? Из какого яйца? Не Фаберже ведь. Раньше, как известно из истории, цари российские даровали дворянское звание за великие заслуги перед Отечеством. Например, за взятие на шпагу вражеской крепости. А ныне за что даруют дворянство? Оказалось, власть жалует своих слуг дворянством, а также земельными наделами, нефтяными скважинами, заводиками и комбинатами за особенный талант - за талант угодить ей, власти. Просто - угодить. Чем? Языком, конечно. Его не зафиксировала ни одна видеокамера. Как он подъехал, на чем. Как вообще подошел. Но во втором часу ночи вдруг объявился у ворот мужчина в черном длинном плаще, на голове черная шляпа, на глазах черная, в пол-лица маска. В руке старинный кожаный докторский саквояж. Без всякого почтения странник повернулся спиной к воротам и стал бить по ним подошвой сорок пятого размера. Охрана зевнула, поправила дубинки и ласково поинтересовалась: - Чего стучишь, козел? Чего надо? Странный пришелец, предъявил охранникам визитку. Там значилось: «Джузеппе Иванов, фокусник».

- Приглашен к вам, козлы. Поинтересуйтесь у хозяйки, - охотно пояснил он. Охрана, понятно, возмутилась такой наглостью, но звякнула хозяйке и та скомандовала: - Пропустить! Охранники махнули в сторону дверей замка.

- Проходи, фокусник. Но если не угодишь барыне, тут мы на тебе и оттопыримся.

- Фиг вам. - И мужчина в черном плаще, застегнутом на воротнике какой-то яркой, может даже алмазной брошью, быстро пошел в замок.

- Придурок, - бросил ему вслед охранник Клюквин Миша. Фокусник, не оборачиваясь, сделал отмашку левой рукой и охранник, надо же, быстро рванул в каменную уборную для холопов, но явно не успевал до ужасно желаемого отверстия в полу.

- Ой, вот он, смотри какой! - воскликнула Софья Ильинична, указывая на вошедшего высокого мужчину в черном плаще, в черной шляпе и маске на глазах.

- Да вижу. - Марья Ивановна поманила фокусника пальчиком. - Подойди-ка, любезнейший. Мужчина внимательно оглядел изрядно выпившую компанию за длиннейшим столом в огромном тронном зале. Да, именно тронном. Хозяева сидели на стульях с высокими резными спинками, схожими с царскими. Медленно подошел к хозяйке. Поклонился. Но шляпу не снял. Гости перестали кушать салаты, опорожнять рюмки, лапать под столом соседские ножки. Отложили в сторону смачные куски мяса, кто-то даже уронил омара на пол. Приготовились к развлечению.

- Ты мне вот что скажи - то ли Бэтмен, то ли Зорро... Тебя как зовут?

- Так, сами сказали: то ли Бэтмен, то ли Зорро, - ответил пришелец.

- Ты это... Без загадок! - Марья Ивановна повернулась к мужу, требуя от него приказания скомороху. Хозяин, занятый в уме подсчетом восьмизначных цифр навара от сделки, намечавшейся с Владиславом Сергеевичем, встряхнулся и, чтобы не разводить бодягу, на которую его глупая женушка была такая мастерица, повелел: - Фокусы покажи. Только без этих... Для лохов, которые. Настоящие покажи. За которые я тебе хорошие бабки отвалю. А если разочаруешь, велю лакеям пинками гнать из замка. Сможешь? Фокусник еще раз поклонился.

- Попробую, господин.

- Удиви! - рявкнул хозяин. - И чтоб всем понравилось.

- Слушаюсь и повинуюсь, - приложил руку к груди фокусник.

- Я ж тебе говорила, эти холопы бестолковые совсем, - обернулась Марья Ивановна к подружке. И ближе склонившись, шепнула: - Кстати, очень завлекательный мужчина. Моему бы Петьке его фигуру. А голос... Обратила внимание?

- Поразительная ты женщина, - льстиво сказала Софья, добившаяся за сегодняшний вечер многомиллионного кредита для своего Виталика, который давно уже спал в «банкетной», упившись до соплей дорогущим коньяком.

42

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

- Господа! - негромко, но всем слышно сказал фокусник. Висевшая на высоте десяти метров великолепная хрустальная люстра зазвенела серебром. - Я счастлив, что приглашен на ваше собрание. Вы элита общества. Прекрасная и неприкасаемая. Великое чиновничество. Поклон вам, непобедимое в веках сословие. Непобедимое. Даже Гоголь спасовал перед вами. Даже он, великий наш предок, не мог вас поразить, мелких и жадных тварей. Увы. Черная шляпа сделала легкий, изящный поклон. И продолжила грустно: - Польщен встречей с вами, Владислав Сергеевич, блестящим мастером абордажно-финансовых операций. Поверьте мне, капитан Флинт чертыхается в аду. И вам, граф Владимир Михайлович, хотя какой ты к черту граф: быдло, конечно, и свинья порядочная. Я также низко кланяюсь за ваше искусство, нарушая все законы физики, двигать прожекты от себя - к самому себе! Вы, Петр Петрович: такого фальшивого и поганого хозяина заводов и пароходов как вы, даже в анекдотах не сыщешь. Не буду далее перечислять достоинства многих гадких здесь господ. Но отдаю должное тому, как ловко вы делите казну. Даже Александр Данилович Меньшиков поостерегся бы на вашем месте... Более того, постыдился бы.

- Чего это он там мелет? Какой Меньшиков? Артист, что ли? Так мы не вызывали. У нас юбилей, - пьяно обернулся Петр Петрович к Марье Ивановне. - Про нас речь толкать надо.

- Да ты слушай, - ткнула его жена. - Он хвалит нас. Рюмку не трогай пока. Налился уже. Пьяные гости хлопали в ладоши, топали по мраморному полу, поднимая пыль, законно требовали зрелищ: - Фокусы давай!

- Не тяни резину!

- Даешь, премьеру с выкрутасом! К ногам черного человека полетели купюры русского и заморского производства. Фокусник поднял руку и весь тронный зал замер. Владислав Сергеевич в непонятном состоянии промокал салфеткой губы, Петр Петрович чего-то шарил по карманам, а граф Владимир Михайлович Муравьев заерзал на стуле, вспомнив про свой геморрой.

- Что-то сейчас будет, Софьюшка, - прошептала Марья Ивановна, и поправила на голове ленту. - Он что-то сейчас сотворит, ей-богу. Ах, какой мужчина! Фокусник взмахнул руками, полы его плаща вдруг взвились к самому потолку и - обрушились на гостей, накрыв их с головой. И такое непонятное случилась со всеми господами, такое необыкновенное их превращение, что никаким опытным следователям не расследовать, никакой прокуратуре не разобраться, никаким чертовым экстрасенсам не разгадать. Даже пораженное время на какое-то время остановилось. А фокусник спокойно вышел из тронного зала, спустился по мраморной лестнице, зевая, кстати, прошел мимо настороженных охранников, миновал ворота крепостной стены, прошагал по откидному мосту и ... исчез. Правда, исчез. Просто пропал и все тут. И что же случилось в нашей изумрудной деревне на следующий день? Кстати, ночью опять прошел дождик. Деревня была опрокинута в удивление. Представьте себе, по деревне неприкаянно бродили незнакомые упитанные свиньи и кабанчики. Ровным счетом сорок штук. И, что удивительно, свиньи были частично наряжены в тряпки от Версаче, Мардучи, Армани и Гваниди. И от чего еще можно было одуреть, так это от того, что на них висели драгоценные украшения. Не поверите: медальоны золотые, колье в изумрудах и рубинах, в ушах сережки с бриллиантами. А кабанчики фланировали по полю в белоснежных манишках и галстуках. На лапах болтались золотые часы «Сейко» и «Ролекс». Охренеть можно! Манька, Дунька, Парашка, Епифан с Елизаром (по паспорту иначе , а с ними еще с десяток крестьян, вдаваться в подробности появления неизвестных свиней в деревне не стали. ивенько отловили их, загнали в свои дворы, надежно спрятали, и поклялись друг другу, что не было никаких свиней и, тем более, что не было на этих свиньях чего-то там навешено и нацеплено.

- Вот те крест, не было! - обмахнула себя платочком Парашка. И еще полдня аборигены удивлялись происшедшему событию: - Пуркуа? Нет, правда, Вань, пуркуа? И решил народ сметливым крестьянским умом так. Накушались господа до свинского состояния и разыграли комедию со свиньями, заказав их в соседнем свинокомплексе. Устроили себе веселую ассамблею. А почему бы не устроить, ежели им миллиарды ляжки жгут? Ах, как был прав Шукшин! Василий Макарыч. Прибывшие в деревню спецслужбы никаких следов убиения или кражи хозяев и гостей замка не обнаружили. Следов веселья и отпечатков пальцев - навалом. А больше ничего. И при43

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

слуга ничего вразумительного не могла сказать. Только и твердила: «Были господа, были, а потом вдруг в зале объявились свиньи, и такой визг поднялся, что уши отскакивали. И у нас, да, отскакивали. Ничего больше не видели». Точно выяснили вот что: в двадцать два ноль-ноль из замка отбыла американская дива со своим врачом. Вдрызг пьяным, между прочим. В двенадцать - деревенские свалили. За ними в час ночи рванули из замка веселые гении международного струнного оркестра. Приглашенные официанты на своем автобусе укатили в час двадцать ночи. Осталась только дворцовая прислуга, и все. Ну, и гости, черт бы их побрал! А, может, и правда: черт их... Потому что где-то между четырьмя и пятью часами ночи все гости и хозяева замка пропали. На вопросы следователей и других мордоворотов вся деревня пела о том, что они, дескать, ушли из замка по приказу барыни, и после - нигде и никак... Вот и водилы господских тачек могут подтвердить. И чего их тревожат, всякие муда... граждане полицейские. Ой, не бейте! А чо, они, эти муда... господа, нас и не звали за стол. Отпустили по домам. Даже и не угостили, своло... Ой! Охрана, стуча себя в грудь, и странно мигая и дергая плечами, жутко рассказывала, что уже под утро из замка выскочило целое стадо свиней и понеслось через мост в поле. То есть, в деревню. Чуть с ног их не сбили, суки такие.

- Я тебе дам, суки. Говори, что было, и без херни всякой? - добивались ответственные лица.

- Мы и глазом не успели, а они уже там.

- Гости, гости из замка куда делись?

- А хрен их знает. Ни один не выходил. До этого на балконах и башнях курили, по стене гуляли, обжимались, а потом пропали, мать их… сук.

- Я тебе дам, сук, морда. Куда они делись? Куда вышли?

- Не было их! Непонятно вообще.

- Чего не понятно? - строго спрашивали серьезные люди. - Что было не так?

- Да был один придурок. Но он еще раньше ушел. Ваще.

- Кто?

- Фокусник, мать его... сволочь.

- Почему сволочь?

- Не знаем. Наглый какой-то. И непонятный, гад.

- И все?

- Нет. Вон Клюквин Мишка в штаны навалил от его взгляда. Чего только полицейские чины ни делали, как только ни пытали аборигенов, слуг и охрану - ничего не добились вразумительного. Странное и какое-то непонятное событие произошло. Может, и преступное. Вообще, черт знает какое событие. Никаких зацепок. Мистика какая-то. Пропали граждане. И, что подозрительно, пропали очень серьезные и влиятельные граждане, которые так просто не могли пропасть. Права такого не имели. За ними громадные суммы в валюте числились. Появилась, правда, одна версия: рванули за границу. На Мальдивы, Гавайи, Майями. Может, даже в Полинезию. Продолжить гулянку. Чего пьяному русскому не взбредет в голову? Но нигде такие лица, да еще в таком количестве, на таможне не проходили. Так куда они подевались, черт возьми? Наконец, с визгом и воем уехало все полицейское и другое начальство, нахлынувшее в деревню Ново...опино. елый кортеж. Пыль подняли, сволочи, - общественное стадо такой пыли не оставляло. Угнали и красивые, заморские тачки, стоявшие во дворе замка, ценой чуть меньше космических расстояний. Куда - не ясно. Мужики бы их приспособили гораздо удачней. И сам замок, вот странно, опечатали, какая жалость. Пастушок вставил в плейер новый диск и улыбнулся в небо. А деревня осталась жить дальше. Когда-то с такой же прытью покидала деревню монгольская конница, драпали рыцари немецкие, теряя шпоры и латы, польская шляхта, получив по мусалам, убиралась в свои края, фашисты старались побыстрее проехать ее на своих мотоциклетах, потому как такое могло прилететь из-за угла... мало не покажется. Очередные супостаты умчались. Бабы сплюнули им вслед, и пошли по домам мужиков и ребятишек кормить. Чему больше всего деревня завидовала, так семье Пироговых. Досталось им от свиньи с голубой лентой такое ожерелье, что на вырученные от него деньги, они пасеку на сорок ульев у Михеича купили. Вместе с хутором. Блин! А Акулина - она же Кристина, и Парашка - она же 44

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

Ленка, на браслеты, снятые с кабанчиков, не поверите - замуж выскочили. енихов объявилось - не сосчитать, право. Как в Китае. Да и остальной народ тоже себе приобретения для хозяйства сделал. (Не будем уточнять какие, чтобы не информировать органы). Вот какая польза от этого фокусника народу деревни Новожо..., извините, уже Новожилино, вышла. А вы говорите, павлины? Хех! Вскоре пронесся слух, что новый хозяин объявился. И вот-вот прибудет. И уже передал через нового управляющего, чтоб челядь была на месте. И подробности о вкусах барина стали известны. Любит мяско, зажаренное на живом огне, картошечку с грибами в горшочках, борщ украинский с мозговой косточкой, и девок белобрысых. Вот такой оригинал. Акулина, Дунька, Парашка и даже Епифан (по паспорту все совсем иначе , тут же собрались на новую работу. И вся остальная деревня повытаскивала из сундуков красные сарафаны княжеских времен и зеленые камзолы петровских реформ. А под голубым небом шел по проселочной дороге человек. В черном плаще, в черной маске на глазах. Шляпа черная бережет от солнца. Остановился. Поставил на землю саквояж, вытащил из кармана записную книжку, полистал ее. Достал из-за уха карандашик, и что-то в книжечке вычеркнул. Пробормотал: - Какая следующая у нас деревня? Ново...опино. Ё-моё, еще одна! Это уже восьмая. Ладно, двинули дальше. Впереди Москва, однако... Александр Гребенюков. Хабаровск.

Жизнь любит расставлять всё на свои места, только потом ничего нельзя найти...

Сестрица Алёнушка первой из девушек доказала, что все мужики козлы, - стоит им только напиться..

1. Как и многие помещики, Онегин родился не в роддоме, а "на брегах Невы".

2. Корова - это большое животное с четырьмя ногами по углам....

3. Крестьянин был зажиточный: он имел свиней и жену.

4. Лoдка самым наглым oбразoм приставала к берегу...

5. Ленский вышел на дуэль в панталонах. Они разошлись, и раздался выстрел.

6. Мальчик боялся глубины, поэтому плавал на берегу.

7. Машинист поезда и сам не мог толком объяснить, как очутился на Анне Карениной.

8. Муравьи - очень дружные люди, я бы не отказался пожить в муравейнике целое лето.

9. На крыше было много голубей. Человек соpок.

10. Наташа хотела что-то сказать, но открывшаяся дверь закрыла ей рот.

11. Наши далекие предки делали революцию голыми, босыми, в лаптях.

12. Нехлюдов был аристократ и каждый день мочился одеколоном.

13. Он взял нож, и застрелился.

14. Она не слышала от него ни одного ласкового слова, кроме слова 'дура'.

15. Отелло рассвирипело и задушило Дездемону.

16. Папа Карло вырубил Буратино.

17. Петр Заломов нес красное знамя, по поводу чего все время вспоминал мать.

18. Плотность населения Австралии составляет 4 квадратных человека на один метр.

19. Плюшкин навалил у себя в углу целую кучу и каждый день туда подкладывал.

20. По всей площади был разбросан различный мусор: камни, обрывки плакатов, куски дерева. Был и Ленин.

Заметно станешь выше всех, постигнув истину одну: взлетит не тот, кто лезет вверх, а кто проникнет в глубину. (Хомуций) 45

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания Приключения, почерпнутые из моря житейского. Александр Фомич Вельтман.

КНИГА ПЕРВАЯ

Часть первая V - пр

л ение

Поутру Василиса Савишна явилась к Федору Петровичу, чтоб узнать, чем решилось дело но Федора Петровича не было уже дома, он отправился на почту, справиться, нет ли известий из полка. Потом, исполняя данное слово Саломее Петровне, отправился осмотреть московские редкости.

- Где тут московские редкости? - спросил он извозчика, - ступай туда!

- Редкостные вещи? Какие же, ваши благородие?

- А почему я знаю, я их еще не видал.

- Стало быть, пушка большая да колокол?

- Что ж тут удивительного в пушке? Пушки я видал и осадные.

- А такую видали - с дом?

- С дом? Эво!

- И Ивана Великого не видали, ваше благородие? Кто такой Иван Великий? А колокольнято в Кремле...

- Да отчего ж она - «Иван»?

- Как отчего? оттого что диковинка. На ней, чай, два ста колоколов. Как во все ударить, так по всей земле слышно да указом запрещено. Как были здесь французы, да и ударили было во все - чтоб, видишь, дать знать в свою землю, что им плохо приходится - ан все стены так и посыпались, словно песчаные. И Палевона-то задавили было. А про большой колокол и говорить нечего. Как вылили его, повесили да легонько раскачали язык, как заревел: земля так и заходила. Все перепугались, и не приведи Господи как! Да три лета гудел, пока совсем утих. Нельзя было Федору Петровичу не поверить этим рассказам, когда он увидел Ивана Великого, большой колокол и царь-пушку. С двенадцати часов до вечера смотрел на них Федор Петрович и дивился. В дополнение рассказов своих извозчик прибавил, что и часовой подле пушки стоит для того, чтоб из нее никто не стрелял. Между тем как Федор Петрович рассматривал редкости Москвы, Василиса Савишна снова приехала к нему в обеденное время. Федора Петровича нет как нет. Долго ждала она его с беспокойством, но не вытерпела: любопытство - как и что происходило, повлекло ее к Софье Васильевне. Софья Васильевна рассказала ей, как Саломея помешала переговору с Федором Петровичем, и велела просить его на следующий день на вечер.

- Сегодня мы в опере. Медлить нечего: я вижу, что он вне себя от Кати, и сама вложу ему в уста, что говорить потому что он неловок и долго не соберется с духом высказать свое предложение.

- И лучше, - сказала Василиса Савишна: - Он - простая душа, с ним нечего церемониться. От Софьи Петровны Василиса Савишна заехала кой-куда, также по важным делишкам а часу в восьмом вечера думала наверно застать Федора Петровича дома. Но Федор Петрович скакал уже на званый вечер. Саломея Петровна, сказавшись не так здоровой и отправив родителей и сестру в театр, отдала приказ по передней, что если кто-нибудь приедет, не отказывать. Федор Петрович не долго заставил себя ждать. По обычаю, в передней возгласили: «Пожалуйте!» Когда он вошел, Саломея Петровна громогласно пела какой-то чувствительный романс.

- Ах, это вы? - сказала она, оставляя рояль. - Papa и maman скоро возвратятся, покорно прошу! Как вы провели время со вчерашнего дня?

- Очень приятно-с, смотрел редкости московские.

- И, вероятно, нашли много достопримечательного.

- Удивительные вещи: пушка особенно!

- Ах, вам понравилась большая пушка! - сказала Саломея улыбаясь, - да ведь она не годится ни на какое употребление.

- Как-с?.. ведь из нее, говорят, стреляют.

46

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

- Нет! Где ж столько взять пороху!

- Пороху-с? Что ж такое: почему же... порох? Ничего-с...

- Впрочем, не знаю, вам это лучше известно... Были вы в театре?

- Нет-с, не был, все как-то еще не пришлось быть.

- О, так вам еще многое предстоит осмотреть в Москве: театр, благородное собрание. Здесь часто бывают концерты, маскарады время проходит очень приятно. Вы увидите, какой рай Москва, и не расстанетесь с ее удовольствиями. Летом - на дачу, беганье, игры. Ах, какая у нас деревня! И невдалеке от Москвы... Саломея Петровна насчитала столько удовольствий, предстоящих Федору Петровичу, что у него проявилась жажда скорее ими воспользоваться. Она выспросила у него все его вкусы все, что ему нравится, и привела его в совершенный восторг восклицаниями - «Ах, это и мой вкус! Ах, и я ужасно, как это люблю! Ах, я совершенно согласна с вами!»

- У вас живы еще родители?

- Нет-с, волею Божиею скончались.

- Так вы совершенно располагаете собою? Вероятно, у вас много родных?

- Ни одного человека-с.

- Ах, Боже мой, как вам должно быть скучно! - произнесла Саломея Петровна, изменив вдруг мажор голоса на минор, - не иметь никого, кто бы привязывал вас к жизни! Что может заменить сладость семейной жизни: в ней только и живут удовольствия. Верно, этот недостаток очень чувствителен для вас?

- Очень-с, очень-с! - сказал Федор Петрович, проникнутый до глубины сердца этим недостатком, которого он до сих пор и не чувствовал.

- Ах, я понимаю, как это должно быть для вас горько. Своя семья - это такое счастие! Взаимная любовь! О, я не удивляюсь теперь, что вы еще не пользовались удовольствиями Москвы. Вы, верно, и посреди людей чувствуете свое одиночество, не правда ли?

- Совершенно так-с! - произнес растроганный Федор Петрович - никто еще в жизни не говорил с ним так сладко и с таким участием. - Я несчастный человек-с! - прибавил он.

- Отчего ж вы несчастливы? Вы располагаете сами собою ваша судьба вполне от вас зависит. Девушка - совсем другое: девушка не может собою располагать.

- Отчего же, Саломея Петровна?

- Очень натурально. Например, вы - как свободный человек - можете составить свое счастье по желанию, можете жениться на той, которую изберет ваше сердце а не на той, которую стали бы вам навязывать на шею... Не правда ли?

- Совершенно так! Могу сказать! Нет, уж мне не навяжут-с! - В мыслях Федора Петровича родилось подозрение, что ему хотят навязать Катеньку. - Нет-с, если уж жениться, так по выбору-с, - прибавил он.

- О, без сомнения, благородный человек так и думает. Представьте себе несчастие: навяжут какую-нибудь бессловесную дурочку, у которой нет ни сердца, ни души... елый век прожить с таким существом! Это ужасно. Федору Петровичу опять представилась Катенька - стыдливая, скромная и молчаливая Катенька. Он задумался, откашлянулся, и проговорил: - Совершенно так-с! - и опять замолчал. Саломея Петровна поняла эту беспокойную задумчивость и в душе радовалась успеху...

- Вы задумались. Как бы я желала знать, о чем? - сказала она очень нежным голосом, но с улыбкою, которую понял по-своему Федор Петрович.

- Я-с... - начал Федор Петрович, но не мог продолжать вынул из шляпы платок, отер лицо.

- Я люблю откровенность, - сказала простодушным голосом Саломея.

- Позвольте узнать, Саломея Петровна, правда ли, что вы никогда не выйдете замуж?

- Это кто вам сказал? - спросила с удивлением Саломея.

- Сказали-с...

- Я прошу вас сказать мне - кто и по какому случаю? Вы, верно, от меня не скроете, потому что вы благородный человек...

- Саломея Петровна, - отвечал робко Федор Петрович, - действительно, не могу скрыть от вас... потому что... Федор Петрович остановился, не смея продолжать. Но Саломея Петровна поддержала его.

- Говорите, пожалуйста, прямо, - сказала она. - Вы можете быть уверены, что все, что вы скажете, останется между нами...

47

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

Федор Петрович откашлянулся, снова отерся, как утомившийся до поту лица и принимающийся снова за тяжелую работу. Он придумывал, как бы красноречивее выразиться и вставить в свою речь судьбу.

- Потому что судьба-с, - начал он, - когда я увидел вас, зависит от этого... я тотчас же... Но мне сказали, что вам и слышать не угодно... Саломея Петровна поняла.

- Вам это сказали? - вскричала она. - Какая низость!

- Сказали - и предложили вашу сестрицу.

- А, теперь я понимаю! Вас хотели женить на моей сестре и потому-то находили предлоги удалять меня из дому, когда вы приезжали к нам... Как вам это нравится?

- Помилуйте-с, как можно, чтоб это нравилось! Я желаю получить вашу руку, Саломея Петровна, а не сестрицы вашей. Что ж мне сестрица! Если смею надеяться...

- Что-с? - произнесла Саломея с взволнованным чувством самолюбия. Оказанное простодушное предпочтение приятно польстило ей. «Он не так глуп, как я себе воображала, - подумала она: - он богат, его можно образовать».

- Получить вашу руку! - едва проговорил Федор Петрович. Саломею Петровну, казалось, смутило неожиданное предложение, но сердце ее прыгало от самодовольствия. В мыслях вертелось: «Да, да, я выйду за него! Меня хотели провести, но я скорее проведу вас! Да мне же и надоели эти четыре стены, и эта вечная зависимость... Еще, чего доброго, обнищаем, поедем на заточение в деревню! Нет, лучше быть за уродом! Мало ли мужей дураков: скольких я ни знаю, все дураки, а он очень сносен. Не светский человек - что за беда! - я его образую. Да! И пусть все думают, что я вышла по страстной любви! Не иначе! Не умели ценить меня - пусть жалеют...» Федор Петрович ждал с трепетом ответа.

- Вы мне сделали честь, - сказала она, - я от нее не отказываюсь: вы мне нравитесь...

- Саломея Петровна! - вскричал было Федор Петрович.

- Ах, тише! Я вас прошу не говорить об моем согласии маменьке: это все расстроит. Вы когда опять будете к нам?

- Завтра же, если позволите.

- Вам назначали время?

- Нет, не назначили.

- Так сделайте так, как я вам скажу. Когда вас позовут на вечер, может быть и завтра, потому что, верно, торопятся навязать вам на шею мою сестрицу, Вы приедете... Да нет, это не годится: я знаю, что меня за вас по доброй воле не выдадут.

- Отчего же, Саломея Петровна?

- Отчего? Оттого, что от меня требуют, чтоб я вышла за другого. А я лучше убегу из дому! Я не могу против желания выйти замуж! Саломее Петровне непременно хотелось по крайней мере кончить девическое поприще романическим образом. Если б она была Елена и явился вторично Парис, готовый ее похитить, она бежала бы с ним только для того, чтоб снова возгорелась Троянская война и она имела бы право сказать: «Я причина этой войны».

- Да, мне только остается бежать из дому с тем, кого люблю. Другого средства нет! - прибавила она голосом томного отчаяния. Федор Петрович был хоть и не из числа героев, но он слыхал, что страстным любовникам почти всегда случается увозить своих милых.

- Что ж, Саломея Петровна, я вас увезу, если позволите, - сказал он расхрабрясь.

- О, я на все согласна! Но куда мы бежим?

- Куда угодно-с. Саломею Петровну, казалось, затруднил этот вопрос, и она вдумчиво спросила: - Ваше имение далеко отсюда?

- Близёхонько - верст сто с небольшим. У меня там и дом, и все есть. И церковь, и все-с... Сделайте одолжение, Саломея Петровна... - сказал Федор Петрович, кланяясь.

- Я решилась... но каким же образом?

- Уж это - как прикажете, - отвечал Федор Петрович, не зная сам, каким образом увозят. Это покорное предоставление права распоряжаться было в духе Саломеи Петровны. Она подумала и сказала:

48

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

- Медлить нельзя. Завтра в шесть часов вечера я приеду в галицынскую галерею. Экипажу своему велите остановиться со стороны театра, и ждите меня у входа. Только приезжайте в крытом экипаже, чтоб меня не узнали.

- Непременно-с, в шесть часов подле театра.

- Подле галицынской галереи.

- Непременно-с! - повторил Федор Петрович и замолк, не зная, что ему дальше говорить.

- Теперь нам должно расстаться: я думаю, maman скоро возвратится, - сказала Саломея, вставая и подавая руку. Федор Петрович не умел пользоваться правами героев романа и не смел выйти из границ форменного поцелования руки поцеловал, шаркнул, поклонился - и отправился. Быть героем, хоть и не настоящим, а романическим, очень приятно. Федор Петрович, несмотря на неопытность свою по части приключений любовных, чувствовал однако же наслаждение и какую-то торопливую деятельность во всех членах. В продолжение всей ночи перед ним развивался сказочный мир и похищение царевен. А рано поутру он позаботился о найме кареты в четыре лошади рядом, и приказал денщику укладываться.

- Вчера три раза прибегала... вот эта - как ее... Василиса Савишна. По часу сидела, ждала вас, хотела сегодня поутру опять прийти.

- Не пускай ее, скажи, что дома нет.

- Да она ворвется, сударь, в комнату. Скажет, что подожду!

- Ну, не пускай, да и только! Вот тебе раз!

- Уж если вы приказали, так не пущу. Чу, вот прилетела: стучит. Федор Петрович молча присел в угол, а Иван подошел к двери и спросил: - Кто там? Ответа нет, а в дверь кто-то постукивает.

- Что за черт! Кто там? - спросил Иван, приотворив, дверь.

- Я, Иванушка, - проговорила Василиса Савишна и сунулась в дверь.

- Позвольте-с, дома нет!

- Как дома нет?

- Изволил уехать.

- С кем же ты тут разговаривал?

- С кем разговаривал? Я ни с кем не разговаривал.

- Вот прекрасно! Я ведь слышала.

- Что ж что слышала? Я бранился на деревянную ногу, что из сапога не лезет. Вот и все!

- Так я подожду.

- Нет, уж извините, мне надо идти, я запру.

- Ну, хорошо, я после приду позволь мне только поправиться перед зеркалом.

- Нет-с, позвольте. Иван торопливо припер двери из передней в комнату. Василиса Савишна удивилась, но ей никак не пришло на мысль, что ее выживают.

- Ну, не буду мешать. Верно, гости? - прибавила она, усмехаясь. - Я приду часа через два. Она ушла.

- Что?

- Опять хотела прийти.

- Черт какой неотвязчивый! Давай одеваться я поеду на почту. Как придет эта баба, так скажи ей, что в шесть часов я буду ждать ее. Федор Петрович отправился. Василисе Савишне переданы были его слова. Она прибежала в третий раз, но след Федора Петровича уже простыл. В пять часов сел он в дорожную карету и приказал ехать в галицынскую. Его привезли в галицынскую больницу.

- Это театр? - спросил он, выходя из кареты.

- Какой театр, сударь! Это галицынская больница.

- Да где ж театр? Ведь подле театра - галицынская, как вишь ее...

- Так это галерея, сударь, так бы и сказали. Эх, барин, сколько мы крюку сделали! Это однако же не помешало Федору Петровичу приехать вовремя на назначенное место, потому что героиня романа любила во всяком случае заставить себя ждать. Как удивился Иван, когда великолепно разодетая дама, в роскошном манто, в шляпке с пером, вышла из галереи, подала руку Федору Петровичу, села с ним в карету и поехала. Между тем Василиса Савишна прибежала в шесть часов вечера в гостиницу, стукнула в дверь номера, занимаемого Федором Петровичем. Никто не отзывается. Приложила ухо к две49

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

ри, посмотрела в замочную скважину - никого нет! «Опять нет! Что за чудеса!» Поскакала к Софье Васильевне.

- Не у вас?

- Нет еще.

- Что за диво такое: все дома нет, дома нет! Сейчас была - сам велел сказать мне, что будет ожидать меня в шесть часов...

- Что это? Моя карета едет! - сказала Софья Васильевна. - Саломея воротилась домой! Опять помеха! И лучше, если он не будет сегодня... Вошел слуга.

- Что ты? А где же Саломея Петровна?

- В галицынской галерее. Приказали ехать домой, и сказать - чтоб ее не дожидали-с.

- Как не дожидали! С кем же она поехала?

- Не могу знать-с! Как приехали к галицынской галерее, они изволили выйти из кареты. А мне велели ехать домой, да изволили сказать: «Скажи маменьке, чтоб меня не дожидала».

- С кем же она поехала?

- Не могу знать-с.

- Не дожидала?! Куда не дожидала? Ты, верно, переврал...

- Никак нет-с. Как приказано сказать - так я и докладываю.

- Не может быть. Верно, кто-нибудь там был из знакомых. Часов до двух за полночь беспокоило Софью Петровну только недоумение: с кем поехала Саломея? Пробило два. Пробило три. Началась суматоха: Саломеи нет, а не знают, куда послать за Саломеей. Призывают опять лакея. Переспрашивают. Бранят, что он, вероятно, переврал, и что, верно, Саломея Петровна велела куда-нибудь приезжать за собой. Он божится, что нет. Призвали кучера - не слыхал ли он, что приказывала Саломея Петровна? Он подтвердил слова Игната, а больше ничего не слыхал.

- Она, верно, принуждена была где-нибудь остаться ночевать! Теперь уж и посылать поздно, да и куда посылать? Чем свет карета отправилась по всем родным и знакомым. И возвратилась домой с известием, что Саломеи Петровны нигде нет. Софья Васильевна в отчаянии, в слезах. А Петр Григорьевич ходит по комнатам, ломает себе руки и гремит на весь дом: - Прекрасно! Прекрасно! Достойная дочь заботливой, разумной матушки! Осрамили, зарезали, убили! Это ни на что не похоже! Это ужас! Это поношение! Туруцкой звал на вечер, я дал слово... - на Туруцкого все мои надежды. О, да! Я знаю, что это вы с намерением, чтоб... это черт! Она не скажет просто: «я бы не желала» она выкинет назло какую-нибудь штуку - насмеется над отцом, поставит его в дураки! Эй, кто там? Скотина, что ты нейдешь, когда тебя зовут! Пошел к Платону Васильевичу Туруцкому: кланяйся, и скажи, что Саломея Петровна заболела и что мы не можем быть у него на вечере... Ну, что ж ты стоишь? Постой! Скажи, что я оченьочень сожалею... Слышишь? Отправив человека к Туруцкому, Петр Григорьевич снова начал ходить по комнатам и греметь. А между тем Василиса Савишна и не подозревает, что у Софьи Васильевны пропала дочь. Ранехонько она торопится в гостиницу Печкина, проведать о Федоре Петровиче. Опять постукивает в дверь, прикладывает ухо и смотрит в скважину: никого нет!

- Кого тебе, матушка? - спрашивает ее прислужник, проходя по коридору.

- Да вот мне нужно видеть господина, который здесь стоит.

- Это пустой номер, здесь никто не стоит.

- Как пустой? Неправда, здесь стоит военный.

- Вчера уехал. Василису Савишну как водой обдало. Она всплеснула руками.

- Уехал? Ну!

- А что?

- Гусёк!

- А что?

- Что уж и говорить! Надул!

- Чем надул?

- Ну, да уж... тьфу! - и Василиса Савишна побежала вон из коридора. Но к Софье Васильевне побоялась идти проведать о Федоре Петровиче... Пр

л ение сле ует...

Александр Фомич Вельтман.

50

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

От редакции: Пришло время, когда с радостью можно сказать, что «Жемчужине» вышла из отроческого возраста, ведь журналу идёт 15-й год, а в зарубежье это немалый срок для любого издания. За это время «Жемчужина» обрела множество преданных друзей - как авторов: так и читателей, особенно, когда выход в Интернет, а затем и общение на Скайпе («живой телефон») буквально стёрли все географические границы. Однако, даже на солнце бывают пятна... так ушли из жизни дорогие сердцу люди - София Семёновна Троицкая (автор нескольких книг о Харбине, в т.ч. «Харбинская Епархия - её храмы и духовенство», и Галина Николаевна Доценко (автор мемуаров «Прощание с Родиной», воспоминаний о жизни в Бразилии, и многочисленных переводов миниатюр с португальского). Но жизнь продолжается, новые таланты появляются на страницах журнала. Вот уже несколько лет постоянно радует «Жемчужину» автор литературных очерков - Александр Григорьевич Сидоров. Большое спасибо всем авторам за их вдохновенное, светлое творчесво, читателям и друзьям журнала - за неизменную поддержку. Христос Воскресе! (Т.М.)

Письма читателей Янв.-февр. 2014 Дорогая Тамара Николаевна! Ваше чудо-стихотворение украсило " ивое слово" http://zhivoe-slovo.ru/index.php/poeziya/392-maleevskaya-tamara-nikolaevna/2338-alenkijtsvetok#yvComment2338 Спаси Господи! Ваш Василий Д. Ирзабеков. Москва.

26-1-2014 Здравствуйте Тамара! Спасибо за 57 номер емчужины -получил и уже открыл - знакомлюсь. поделюсь первыми впечатлениями... Но вначале отвечу на ваш вопрос.Парк был основан в 1894 году на стрелке рек Амура и Зеи и назывался Садом велосипедистов - потом Назывался парком Спорта - затем парком Туризма - потом парком Водников и последнее название - Первомайский парк. Так что Ваш отец не только на коньках мог кататься но и на велосипедах - были хорошие дорожки и проводились соревнования -в настоящее время после лет запущения его более менее привели в порядок и летом для взрослых и для детей благодать, зимой рядом с ним заливают каток - вот сегодня с друзьями на коньках покатался. Прекрасная работа - На Рождество Христово - Алексий Зайцев - очень душевная - Вы открываете для читателей всё новые и новые имена талантливых самородков из народа - спасибо. Думаю высоко оценят эту работу и более разбирающиеся в поэзии люди... Спасибо за Пастернака и особенно за А. Фета -о его работах говорили поверхностно - в те времена его работу - Явление ангела пастырям - чиновники от образования считали не для подрастающего поколения. Находите и публикуйте такие работы - для многих читателей они будут прекрасным открытием... На этом прерываюсь, по ознакомлению с остальным материалом журнала обязательно отпишу. С уважением. Е. Кульба. Россия.

26-1-2014 Дорогая Тамара! Поздравляю с вы-

26-1-2014 Здравствуйте, Тамара! Большое спасибо за журнал и за публикацию. С уважением, Александр Смирнов. Россия.

ходом нового журнала! (№ 57 Огромное спасибо за присланный экземпляр. С Богом! О. Цвиркун. Киев. Дорогая Тамара! Восхищен вашей энергией, выпустить столько номеров, и все интересные. Жаль, при переходе на новые программы, не все сразу читается. Вот и этот номер открыл не с первого компьютера. Желаю удачи! Ваш друг и коллега В. Иванов-Ардашев. Хабаровск.

2-2-2014

51

27-1-2014 Тамара, здравствуйте! Спасибо огромное за новый журнал, пролистала страницы, все сделано с большой любовью, как и всегда! Спасибо за ваш труд! Обнимаю, Ю. Климычева. Россия.

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

Холодным дождливым летним днём девочка Аня возвращалась из местной библиотеки домой. Дул сильный ветер, чёрные тучи всё быстрее и быстрее сгущались над Аниной головой. Вдруг всё вокруг загремело, сверкнула яркая молния. Аня очень испугалась и побежала быстрей домой коротким путём - через густые заросли сирени, через узкий переулок. Девочка ни на минуту не забывала, что сказано в книжках о том, как нужно себя вести во время грозы: ни в коем случае не прятаться от дождя под деревьями! Аня бежала по размытой тропинке, и вскоре споткнулась и упала. Маленькая девочка поднялась, опустила голову и заплакала: платье, которое мама подарила на десятилетие, замарано, босоножки порвались... Через некоторое время дождь стих, Аня шла и внимательно смотрела под ноги, чтобы в очередной раз не споткнуться. Она почти вышла на асфальт, как вдруг заметила необычный большой камень. Он ей очень понравился, и Аня решила взять его с собой. Вскоре девочка была уже дома. Аня вымыла камень от комков грязи и увидела, что он овальной формы. Она положила его на свою кровать, взяла с книжной полки детский справочник «Хочу всё знать», открыла нужную страницу - и узнала, что это не камень, а яйцо. Только какой именно птицы - так и не поняла. Девочка подумала: «А вдруг из этого яйца какой-нибудь птенец вылупится?» Она взяла старую пуховую шапку, положила в неё шерстяную ткань и стала ждать. Проходили дни, недели. Аня с большим нетерпением ждала появления птенца, и часто думала - какая это будет птица. Она всё чаще и чаще стала приходить в библиотеку, в надежде больше узнать из книг о птицах и об их яйцах. Но в библиотеке было много книг, и найти нужный справочник Ане так и не удалось. Она решила принести яйцо в библиотеку, чтобы библиотекари смогли ей помочь, ведь они почти что в ней живут... и очень много знают. Когда Аня принесла яйцо в библиотеку, все удивились: «Как такое яйцо смогло попасть в Сибирь?» Девочка рассказала, как его нашла. И читатели, и библиотекари долго восхищались появлением необычного яйца. Даже Аня забыла, зачем сюда пришла. И вдруг - у всех на глазах! - яйцо стало трещать, шуршать и трескаться, и в нём появился маленький розовый птенец. Все удивились, обрадовались, и с восхищением разом сказали: «Фламинго! Фламинго! Фламинго!» С тех пор эта библиотека носит имя птицы «фламинго», которую выходила маленькая девочка Аня. А.В. Суховерхова. Россия.

Запись в дневнике: «На уроке ботаники съел наглядное пособие. Товарищи родители, давайте деньги ребенку на завтрак!»

Солнце светит ярче, И журчат ручьи, Радостно стрекочут чёрные грачи. И синицы звонко весело поют, Будят меня рано, и гулять зовут! Выйду, погуляю у ручья в саду, Очень, очень радостно Встречу я весну! Россия 4.04.2005 А.В. Суховерхова.

52

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

«Любопытство не порок, но...» На Шумном Дворе суматоха. Бублик заболел. Вернее: заболели оба гномика. А произошло вот что. Бублик и Говорилка очень любопытные. Увидели они как-то утром, что Базлан принёс сорокам почту, и положил на верхней ветке Леопарда. Гномики решили посмотреть – кто это глупым птицам письма пишет... Рябушки заволновались: «Ко-ко-ко, а подсматривать нехорошо-о!» Матильда Леопольдовна позвала Тузика: - Я в ужасе! Погляди, что дети затевают... Тузик хотел малышей остановить, но смотрит - Говорилка уже на дереве! и Бублик карабкается вслед за ним. И вот, надо же такому случиться: у малыша из кармана вылетел бублик и упал на траву. Конечно же, Бублик решил спасать свой любимый бублик. Начал спускаться обратно, и был уже почти внизу, когда вдруг ветка сломалась - и он свалился на траву. Упал, потирает ушибленную ножку, и думает: что сейчас лучше сделать - сначала зареветь? или съесть бублик, и потом зареветь? Всё-таки поднял с травы бублик и начал есть. А ножка болит... даже синяк выскочил. Подбежала мама-Иголочка: - Ах! Ох! Малыш упал! А вдруг - ножку сломал..? Дедушка Помахайкин увидел, что Бублик есть грязный бублик... прямо с травы!

- Ах, шалун, теперь у тебя будет живот болеть! Папа-Лобик поднял Бублика на руки и понёс домой. Говорилка в страхе смотрел, как братика положили в кроватку. Как пришёл доктор-Филин и посмотрел его больную ножку, как он дал Бублику микстуру. алко братишку. Даже слёзы выступили на глазах. Что делать? Чем помочь? И Говорилка придумал. Залез к братишке в кровать - лежит рядом, стонет.

- Ох! И меня лечите, тоже микстуру хочу. Филин усмехнулся и поправил на носу очки: - А где у тебя болит? Ладно, открывай рот... Говорилка в ужасе подскочил: ой, да это же касторка, и такая же она такая невкусная!

- Не хочу! Не буду! Я уже здоров!

- Ага! - легонько покрутил головой Фили: - вот видишь... Разве можно притворяться больным?

- Мне Бублика жалко, - надул губы Говорилка, и приготовился зареветь.

- алко, говоришь? - моргнул глазом Филин. - Это хорошо, что ты добрый. Тогда помогай братишке поправляться: например, почитай ему сказку...

- И нам шалуна жалко... - раздались из-под кровати голоса Тузика и Матильды Леопольдовны (они там спрятались, только хвосты торчали . Тузик положил голову на ушибленную ножку Бублика, иногда её лизал, - так собаки лечат больные места. Матильда Леопольдовна начала мурлыкать песенку. А Говорилка взял большую книжку сказок - и читал до самого вечера. Конечно, он ещё не умел читать по-настоящему, поэтому смотрел на красивые яркие картинки и рассказывал всё, что видел. Или сам придумывал... - это же очень интересно, придумывать!

53

Апрель 2014 г.

«Жемчужина»

15-й год издания

Наконец, все устали. Первым заснул Бублик - всё же, он больной... Потом задремал над раскрытой книжкой Говорилка. Даже Тузик похрапывал. И только одна Матильда Леопольдовна свернулась клубочком и долго тихонько мурлыкала. К утру Бублик выздоровел. Правда, синяк остался, напоминая, что чужую почту подсматривать нехорошо, но больше ножка у него не болела. Поэтому, едва поднялось солнышко, Шумный Двор снова огласился радостным смехом и визгом весёлых гномиком, птичьим криком и лаем Тузика.

54

СОДЕРЖАНИЕ № 58 - Апрель 2014 Христос Воскрес! Пророчества сбылись... (стих. прот. А. Зайцев) Пасхальный день (стих. М. Шмейссер) Рассвет стоит на паперти смущённый (стих. прот. В. Мазур) Москва Пасхальная (стих. А.И. Несмелов) В этот день я хочу пожелать (стих. В. Кузьминская) О чем шумите вы, народные... (стих. А,С, Пушкин) Когда же возродится великая русская поэзия (очерк, И. А. Ильин) Мы русские (стих. Константин Фролов-Крымский) Не с теми я, кто бросил землю... (стих. А. Ахматова) Напрасный труд... (стих. Ф. Тютчев) С.Я. Надсон (очерк, А.Г. Сидоров) Скит в лесу (стих. А. Гушан) Реминисценция (стих. В.К. Невярович) Лучше б я не знала... (стих. Ирина Убыйвовк) Синий цвет реки... (стих. Г. Иноземцева) Подлинная правда (очерк, В.Д. Ирзабеков) Окунулось поблекшее солнце (стих. прот. В. Мазур) Благословляю уходящий день (стих. прот. В. Мазур) Земля тишины... (стих. Алексей Гушан) Сердце поэта (стих. В.К. Невярович) Уездный лекарь (рассказ, И.В. Тургенев) Когда я ежегодно понимаю... (миниат. Дж. Унгаретти) Чертогон (рассказ, Н. Лесков) Пролетела вербная неделя... (стих. Алексей Гушан) В чистоте себя не сохранив... (стих. прот. А. Зайцев) Исчезла луна... (ХОККУ, Т. Малеевская) Чья проблема... (неизвестного автора) Загадочное существо (фельетон, Н. Рахманов) Одноклассница (рассказ, А. Лопатин) У витрины (стих. Гри.) Как быть? (стих. Гри.) Странный дуэт (стих. Наталья Бондарева) Был дом и крыльцо... (стих. Алексей Ачаир) Фокусник (рассказ, А. Гребенюков) Из школьных сочинений... Соломея (роман, А.Ф. Вельтман) От редакции Письма читателей Находка (сказка, А. Суховерхова) Весна (стих. А. Суховерхова) Тузик и его друзья (сказка, Т.Н. Малеевская, рис. автора)

1 1 1 2

2 3 4 10 10 10 11 14 14 14 14 15 16 17 17 17 18 21 22 28 28 28 28 29 31 34 34 35 35 36 45 46 51 51 52 52 53

Над номером работала: редактор Т.Н. Малеевская. Журнал можно приобрести в редакции «Жемчужины» - (07) 3161-49-27, в прицерковных киосках Св.Николаевского Кафедрального Собора, Св.Серафимовского храма и Св.Владимирской церкви (Рокли) в Брисбене, в киоске Покровского Кафедрального Собора в Мельбурне, а также у следующих лиц: Э.И. Городилова (02) 9727-69-87

З.Н. Кожевникова (02) 9609-29-87

Рисунки на обложке и к избранным текстам (иниц.) – работы Т. Малеевской (Попковой)..

Т. Малеевская «Страна отцов» «Серебряный город» «Душенька»: А также книга В.А. Малеевского «Претенденты на Российский Престол» За справками обращаться: (07) 3161-49-27 или tamaleevpearl@gmail.com

В литературном кружке «Жемчужное Слово» проходят регулярные виртуальные встречи, Все данные на сайте (см. ссылки выше) Новый способ общения - Скайп (Skype) По всем вопросам обращаться в редакцию

Сайты cвязанные с журналом «Жемчужина» Электронная версия журнала «Жемчужина» http://zhemchuzhina.yolasite.com Новый сайт «Русское Зарубежье», посв. Харбинцам и послевоенным эмигрантам из Европы – http://russkojezarubezhje.yolasite.com Литературный кружок «Жемчужное Слово» http://zhemchuzhnojeslovo.yolasite.com личный сайт автора - tamaleevwriting.yolasite.com