Араратское притяжение: Литературный ковчег

За ру б еж н ы е

п исатели

В ернатун

аредит Ереван • 2013

об

Ар ме ни и

Издается при поддержке Министерсва культуры РА

УДК 820/89 ББК 84(0) А 790

А 790 Араратское притяжение: –Ер.: Вернатун, Аредит, 2013. — 272 стр.

Э­та кни­га — итог трех ли­те­ра­тур­ных по­хо­дов, пер­вый из ко­то­рых сос­ то­ял­ся в 2001 го­ду. Тог­да по ини­ци­а­ти­ве Ар­мянс­ко­го об­щест­ва куль­тур­ных свя­зей с за­ру­беж­ны­ми ст­ра­на­ми к биб­лейс­ко­му Ара­ра­ту при­е­ха­ли три­над­ цать пи­са­те­лей из раз­ных ев­ро­пейс­ких ст­ран. Со вре­ме­нем ли­те­ра­тур­ная ге­ ог­ра­фия рас­ши­ри­лась, но цент­раль­ная те­ма ос­та­лась не­из­мен­ной: Ар­ме­ния на пе­рек­рест­ке прош­ло­го, нас­то­я­ще­го и бу­ду­ще­го. О­чер­ки, эс­се, сти­хи.

УДК 820/89 ББК 84(0)

ISBN 978–9939–0–0858–5

© Вернатун, 2013 © Аредит, 2013 © Переводчики стран СНГ и Балтии, 2013

­С о­д е р­ж а­н и­е

Давид Мурадян (Армения) От эксп­рес­са до ков­че­га (­Пи­са­те­ли из ли­те­ра­тур­но­го по­ез­да на ар­мянс­кой зем­ле)

5

­Йо­хан де Бо­у­зе (Ни­дер­лан­ды) Поз­воль мне нес­ти твою боль

18

­Лео Бут­на­ру (Мол­до­ва/­Ру­мы­ни­я) От Но­е­ва ков­че­га к ков­че­гу по­э­зи­и­

30

­Ка­мил Ван­хол (­Бель­ги­я) О­ру­щих кам­ней го­су­дарст­во

54

А­лек­сей Вар­ла­мов (­Рос­си­я­) ­До­ля ан­ге­лов

70

Серж Вен­ту­ри­ни (Ф­ран­ци­я) От Эре­бу­ни до Ере­ва­на З­ло­рад­ная имп­ро­ви­за­ци­я ­Ро­зы Ере­ва­на­

86

­Серж ван Дайн­хо­вен (­Ни­дер­лан­ды) ­Цер­ков­ный дво­рик ал­фа­ви­та

92

20

32

56

72

88 90 91

94

­Ле­о­нид Дрань­ко–Май­сюк (­Бе­ла­русь) Ха­рак­тер Ар­ме­ни­и

106

В­ла­ди­мир Еш­ки­лев (­Ук­ра­и­на) Ар­мянс­кое вре­мя

120

С­вант­ье Лих­тенш­тейн (­Гер­ма­ни­я) Pentecoste и­ли­ аб­ри­ко­со­вая кос­точ­ка К­ни­ги ко­то­рые я хо­чу на­пи­сать в Ар­ме­ни­и

126

Я­цек Па­цо­ха (­Поль­ша­) Вы­ход, най­ден­ный верб­лю­дом

134

108

122

128 132

136

К­ла­у­дио Поц­ца­ни (­И­та­ли­я) ­Кам­ни об­ре­та­ют жизнь

150

­Ма­ре Са­бо­лот­ни (Эс­то­ни­я) ­На­ши мет­ри­ки зе­ле­но­го цве­та С­вод­ные сест­ры в но­вой жиз­ни

158

­Пе­тер Са­у­тер (­Эс­то­ни­я) П­лы­вя с го­рой

176

И­горь Сид (­Рос­си­я­) Ост­ров Ар­ме­ни­я

192

152

160 167

178

194

С­те­ван Тон­тич (­Бос­ни­я) С­ка­за­ние во сла­ву Ара­ра­та

200

Анн Ха­вер­ти (­Ир­лан­дия) Ар­ме­ния Бай­ро­на Райс­кий край ­Муд­рость ­Ай­рен ­Та­ма­да ­Су­ве­ни­ры ­Женс­кий зал ожи­да­ни­я: стан­ция Тер­лес ­О­на меч­та­ет о сти­раль­ной ма­ши­не П­ри­го­тов­ле­ния к при­ня­тию ду­ши

212

­Ви­ка Чем­бар­це­ва (­Мол­до­ва) Пись­ма с ков­че­га

226

202

214 215 217 219 220 222 223 223 224

228

ОТ ЭКСП­РЕС­СА ДО КОВ­ЧЕ­ГА (­Пи­са­те­ли из ли­те­ра­тур­но­го по­ез­да на ар­мянс­кой зем­ле)

Д АВИД МУРА Д ЯН «Ев­ро­па как снос­ный ад»... «­Па­ра­док­сы об­ъе­ди­нен­ной Ев­ро­пы»... «Европа — при­ят­ное са­мо­у­бийст­во?»... Э­ти за­го­лов­ки я вы­пи­сал из об­ъе­мис­то­го фо­ли­ан­та, ко­то­рый вы­шел в свет на двух язы­ках — в Моск­ве и в Бер­ли­не. В нем око­ло ты­ся­чи стра­ниц мел­ко­го шриф­та, спи­сок ав­то­ров нас­чи­ты­ва­ет бо­лее ста имен, а чис­ло ст­ ран–у­част­ниц близ­ко к со­ро­ка. Это то, что ос­та­лось пос­ле на­шей же­лез­но­ до­рож­ной одис­се­и, цел­ью ко­то­рой бы­ло оче­ред­ное са­мо­поз­на­ние Ев­ро­пы. Ч­то ис­кал «­Ли­те­ра­тур­ный эксп­ресс», мчав­ший­ся с юга на се­вер, от Лис­ са­бо­на к Ка­ли­нинг­ра­ду, и со­е­ди­нив­ший то, что мно­гие счи­та­ют за­ве­до­мо не­сов­мес­ти­мым: За­пад и Вос­ток, мен­таль­ность ма­ло­чис­лен­ных на­ро­дов и ми­ро­восп­ри­я­тие ве­ли­ких дер­жав? Н ­ аш по­езд, оли­цет­во­ряв­ший со­бой бу­ду­щее об­ъе­ди­нен­ной Ев­ро­пы, был ск­ро­ен из ев­ро­пейс­ких про­ти­во­ре­чий. В од­них и тех же ва­го­нах пу­те­шест­ во­ва­ли ал­бан­цы и сер­бы. По­де­лен­ный над­вое Кипр предс­тав­ля­ли пи­са­те­ли– г­ре­ки и пи­са­те­ли–тур­ки. В груп­пе ис­панс­ких ав­то­ров, пи­шу­щих на че­ты­рех язы­ках, не­из­беж­но на­ли­чест­во­вал «­се­па­ра­тист» баск. Столк­но­ве­ния ре­ли­гий и иде­о­ло­гий, про­ти­во­по­лож­ных по­ли­ти­чес­ких убеж­де­ний и раз­ных на­ци­о­ наль­ных ин­те­ре­сов сос­ре­до­то­чи­лись в од­ном «­гу­ма­ни­тар­ном» по­ез­де, ко­то­ рый стал сво­е­го ро­да слеп­ком сов­ре­мен­ной ев­ро­пейс­кой дейст­ви­тель­нос­ти. И вмес­те с тем «­Ли­те­ра­тур­ный эксп­ресс» су­мел най­ти об­щий для всех язык, клю­чом к ко­то­ро­му стал че­ло­век как ос­нов­ной цен­ност­ный кри­те­ рий. Пи­са­те­ли дейст­ви­тель­но об­ъе­ди­ни­лись. Ни на йо­ту не отс­ту­пив от сво­ ей ин­ди­ви­ду­аль­нос­ти. Э­то, по­жа­луй, и бы­ло на­шим глав­ным при­об­ре­те­ни­ем. Мы в оче­ред­ной раз подт­вер­ди­ли тот факт, что со­во­куп­ное со­дер­жа­ние Ев­ро­пы сла­га­ет­ся из нес­хо­жих и ин­те­рес­ных ин­ди­ви­ду­аль­нос­тей. А это оз­на­ча­ет, что тем, кто пы­та­ет­ся най­ти ре­ше­ние всех на­ших проб­лем в «­райс­ком оби­та­ли­ще» уни­ фи­ци­ро­ван­но­го и оди­на­ко­во­го для всех ми­ро­по­ряд­ка, при­дет­ся на каж­дом ша­гу стал­ки­вать­ся с про­ти­во­дейст­ви­ем куль­тур, до­ро­жа­щих собст­вен­ной ин­ди­ви­ду­аль­ност­ью.

5

***

6

­Соп­ро­вож­дав­ший нас фран­цузс­кий жур­на­лист по оче­ре­ди под­хо­дил ко всем ли­те­ра­то­рам из пост­со­ветс­ких ст­ран с од­ним и тем же воп­ро­сом: — Ощу­ща­е­те ли вы собст­вен­ное от­ли­чие от лю­дей За­па­да?­ Я от­ве­тил ему сло­ва­ми его же клас­си­ка: «­Люб­лю в те­бе толь­ко то, что от­ лич­но от ме­ня». Взя­тые в це­лом, на­ро­ды, ко­неч­но, раз­нят­ся, но лю­ди всю­ду поч­ти оди­на­ко­вы. В том–то и вся пре­лесть. Раз­ли­чия де­ла­ют нас ин­те­рес­ны­ ми друг для дру­га, а сход­ные чер­ты по­мо­га­ют луч­ше по­нять дру­го­го. Но есть и про­ти­во­по­лож­ная фор­му­ла: «Ад — это дру­ги­е». Она вы­ве­де­на из тра­ги­ чес­ко­го опы­та на­ше­го ве­ка, наг­ро­мож­ден­но­го опус­то­ши­тель­ны­ми вой­на­ми, со­ци­аль­ным про­ти­во­борст­вом и эт­ни­чес­кой враж­дой. Ав­тор этой фор­му­лы — не ме­нее ав­то­ри­тет­ный пи­са­тель. И то­же фран­цуз. Но, как и все но­си­те­ли ин­тел­лек­ту­аль­ной со­вес­ти, он был глу­бо­ко убеж­ден в том, что ли­те­ра­ту­ра — это пос­то­ян­ная по­ле­ми­ка с адом... «­Ни­ве­ли­ру­ю­щая ци­ви­ли­за­ция урод­ли­ва», — на­пи­сал зна­ме­ни­тый фи­ло­ соф. Ду­ма­е­те, сей­час? Нет, боль­ше по­лу­ве­ка на­зад. А еще до то­го он был вы­нуж­ден по­ки­нуть род­ную ст­ра­ну и обос­но­вать­ся в сто­ли­це ев­ро­пейс­кой то­ле­рант­нос­ти, имя ко­то­рой Па­риж. И­так, всем нам хо­те­лось на­де­ять­ся, что еди­не­ние не оз­на­ча­ет под­чи­не­ ние не­ко­е­му стан­дар­ту. Та­кая шляп­ка Ев­ро­пе вряд ли при­дет­ся по вку­су. Тем бо­лее — на­се­ля­ю­щим ее куль­ту­рам с их древ­ней­ши­ми кор­ня­ми. До­ ро­га у че­ло­ве­чест­ва дейст­ви­тель­но од­на, но вся­кий че­ло­век, как и каж­дый на­род, ша­га­ет по пе­ре­пут­ьям этой об­щей до­ро­ги со сво­ей единст­вен­ной би­ог­ра­фи­ей...

*** — За­па­ду не ме­ша­ло бы быть поск­ром­не­е, — ска­зал мне фла­мандский пи­са­тель Ка­мил Ван­хол. — В Ар­ме­нии я сно­ва по­ду­мал об этом. Факт в том, что на­ше зна­ние ми­ра да­ле­ко не пол­но, и за­час­тую мы ви­дим в нем толь­ко се­бя. ­Вот лю­бо­пыт­ная за­ко­но­мер­ность, ко­то­рая нап­ра­ши­ва­ет­ся ис­под­воль да­же при бег­лом взг­ля­де на спи­сок ав­то­ров, став­ших пас­са­жи­ра­ми «­Ли­те­ ра­тур­но­го ков­че­га». Боль­шинст­во отк­лик­нув­ших­ся на на­ше приг­ла­ше­ние труд­но наз­вать предс­та­ви­те­ля­ми сверх­дер­жав. Рав­но как и до­ми­ни­ру­ю­щих куль­тур. Поль­ша и Гол­лан­ди­я, Бос­ния и Венг­ри­я, Ир­лан­дия и Бель­ги­я, Бол­ га­рия и Бе­ла­русь... Прав­да, сре­ди них бы­ли лю­ди из Рос­сии и Гер­ма­ни­и, но эти ве­ли­кие ст­ра­ны также за­бо­ти­лись о том, что­бы не по­те­рять сво­е­об­ра­ зия собст­вен­но­го об­ли­ка и сво­е­го ро­ле­во­го учас­тия на пе­ре­лом­ном эта­пе ци­ви­ли­за­ци­и. Не оз­на­ча­ет ли это, что как для «­ве­ли­ких», так и для ос­таль­ных, оди­на­ко­во важ­на не­об­хо­ди­мость сох­ра­нить свой не­пов­то­ри­мый ад­рес в об­ нов­ля­ю­щей­ся ев­ро­пейс­кой ге­ог­ра­фи­и?

­ ак и сле­до­ва­ло ожи­дать, адс­кий удар 11 сен­тяб­ря зас­та­вил не­ко­то­рых К от­ка­зать­ся от воз­душ­но­го пу­те­шест­вия и вер­нуть при­об­ре­тен­ные за­го­дя би­ле­ты. Об этом на­пи­са­ла по­э­тес­са Анн Ха­вер­ти. Ее ар­мянс­кий цикл — это вст­реч­ное дви­же­ние ду­ши к отк­ры­ва­ю­щей­ся пе­ред ней незна­ко­мой и древ­ ней кни­ге, тай­ны ко­то­рой, ст­ра­ни­цу за ст­ра­ни­цей, она ст­ре­мит­ся раз­га­дать. У сло­вен­ца Эса­да Ба­ба­чи­ча обс­то­я­тельст­ва ины­е: он при­вез с со­бой фо­ тог­ра­фа с на­ме­ре­ни­ем под­го­то­вить ряд ре­пор­та­жей и про­был у нас все­го па­ру дней. Как от­ме­тил в сво­ем «­сюр­ре­а­лис­ти­чес­ком» очер­ке ук­ра­инс­кий пи­са­тель Юрий Анд­рю­хо­вич, Эсад стал зна­ме­ни­тост­ью еще в детст­ве, ког­ да на­пи­сал сти­хот­вор­ную оду во сла­ву ру­ко­во­ди­те­ля со­ци­а­лис­ти­чес­кой Югос­ла­вии Ио­си­па Броз Ти­то. Од­на­ко ны­не это по­эт не столь­ко вос­тор­ жен­ный, сколь­ко иро­нич­ный. На­де­юсь, сло­венс­кие чи­та­те­ли с ин­те­ре­сом оз­на­ко­ми­лись с его ере­ванс­ки­ми ре­пор­та­жа­ми. А с Ка­ми­лом мы приш­ли в мо­нас­тырь Ке­ча­рис. День был воск­рес­ный, но ут­рен­няя служ­ба еще не на­ча­лась, хо­тя стай­ка ре­бя­ти­шек школь­но­го воз­ рас­та уже тол­пи­лась у ма­лень­ко­го ор­га­на: они про­бо­ва­ли ре­пе­ти­ро­вать в ожи­да­нии сво­е­го хор­мейс­те­ра. ­Ка­мил за­жег све­чу, не от­во­дя глаз от де­тей. Его об­лик ран­нех­рис­ти­анс­ ко­го ас­ке­та — Ка­мил ху­до­щав и дол­го­вяз, с ши­ро­ким лбом, из­бо­рож­ден­ ным мор­щи­на­ми, — как нель­зя луч­ше впи­сы­вал­ся в ан­самбль хра­мов, пост­ ро­ен­ных в XII–ХIII ве­ках. Еще в по­ез­де он ска­зал мне, что пер­вое и единст­ вен­ное его при­кос­но­ве­ние к Ар­ме­нии сос­то­я­лось че­рез Ман­дельш­та­ма. Те­перь, го­то­вясь к ст­ранст­вию в «­Ли­те­ра­тур­ном ков­че­ге», он про­чи­тал «­Со­рок дней Му­са–да­га» Вер­фе­ля и сбор­ник ар­мянс­кой ли­ри­ки во фран­ цузс­ком пе­ре­во­де. ­Ман­дельш­та­ма дек­ла­ми­ро­вал и бе­ло­русс­кий по­эт Ле­о­нид Дрань­ко– Май­сюк: «Ок­ра­ше­на ох­рою хрип­лой, ты вся да­ле­ко за го­рой...» Не­у­то­ми­ мый «­ру­ле­вой» на­ше­го ли­те­ра­тур­но­го по­ез­да не­мец То­мас Воль­фарт то­же го­во­рил, что клю­чом к Ар­ме­нии для не­го яв­ля­ет­ся Ман­дельш­там, а гре­чес­ кий по­эт и про­за­ик Анас­та­сис Вис­то­ни­тис чи­тал кни­гу Ми­цо­са Алек­санд­ро­ пу­ло­са «Ар­мя­не» и хо­ро­шо знал ее ав­то­ра. ­Ра­зу­ме­ет­ся, на­ши русс­кие соб­рат­ья по пе­ру и все те, ко­го еще с дав­них вре­мен об­ъе­ди­нил об­щий опыт со­ветс­ких лет, зна­ли к то­му же Ар­ме­нию Па­ус­товс­ко­го, Гросс­ма­на, Би­то­ва и Ка­раб­чи­евс­ко­го, од­на­ко на­ша но­вая дейст­ви­тель­ность бы­ла им со­вер­шен­но нез­на­ко­ма. Но нам хо­чет­ся на­пом­нить лю­дям, что Ар­ме­ния не толь­ко мно­гост­ра­даль­ная зем­ля, но и ст­ра­на от­нюдь не ло­каль­ных цен­нос­тей. Но­вым по­ко­ле­ни­ ям не очень–то и из­вест­но о том, что ар­мя­не на про­тя­же­нии всей сво­ей ис­то­рии бы­ли пос­то­ян­ны­ми участ­ни­ка­ми ев­ро­пейс­кой ис­то­рии и ци­ви­ ли­за­ци­и.

7

***

8

— Кра­си­вое наз­ва­ние «Ар­ме­ни­я», — без вся­ких пре­дис­ло­вий на­чал раз­ го­вор по­эт–дат­ча­нин Ни­ко­лай Сток­хольм, ког­да мы в оче­ред­ной раз ус­ту­ па­ли друг дру­гу до­ро­гу в по­ка­чи­ва­ю­щем­ся там­бу­ре «­Ли­те­ра­тур­но­го эксп­ рес­са». Я ска­зал в от­вет, что оно к то­му же за­ме­ча­тель­но соз­вуч­но сло­ву «­гар­мо­ни­я». Воз­мож­но, это прос­тое сов­па­де­ни­е, а мо­жет — тай­ный знак сак­раль­но­го смыс­ла, ибо ес­ли ве­рить древ­ней­шим пре­да­ни­ям, то рай рас­ по­ла­гал­ся где–то в на­ших кра­ях. ­Мо­е­му со­бе­сед­ни­ку, зна­ю­ще­му толк в ис­кусст­ве иг­ры со сло­вом, не­о­ жи­дан­ное со­пос­тав­ле­ние лек­си­чес­ких форм яв­но приш­лось по ду­ше.

— Все мы изг­нан­ни­ки из ра­я, — с глу­бо­ко­мыс­ли­ем фи­ло­со­фа из­рек он, од­ни­ми гла­за­ми улыб­нув­шись мне сво­ей осо­бой се­вер­ной улыб­кой. — Жаль, что наш по­езд не едет в Ар­ме­ни­ю. «Эксп­ресс» не ехал в Ар­ме­ни­ю, а «­Ков­чег» при­вез. В ок­тяб­ре 2001 го­ да груп­па па­лом­ни­ков от ев­ро­пейс­кой ли­те­ра­ту­ры при­е­ха­ла пок­ло­нить­ся Ара­ра­ту... О­сень в тот год, слов­но вы­шед­шая из–под кис­ти Сар­ья­на, бы­ла прос­то рос­ кош­на, и Ара­рат каж­дый бо­жий день предс­та­вал пе­ред на­ми во всем сво­ем не­ пос­ти­жи­мом ве­ли­чи­и. Польс­кий дра­ма­тург Яцек Па­цо­ха ска­зал, что еще ни­ког­ да и ниг­де на зем­ле не ощу­щал се­бя так близ­ко к Веч­нос­ти. А пи­са­тель­ни­ца из Тур­ции Ас­ли Эр­до­ган с каж­дым взг­ля­дом на Ара­рат, на­до ду­мать, все глуб­же пос­ти­га­ла то неп­ро­из­но­си­мое меж на­ми, о чем зна­ла и без это­го. Ас­ли предс­та­ви­тель но­во­го по­ко­ле­ни­я, как она са­ма се­бя на­зы­ва­ет, — оп­по­зи­ци­о­нер–ли­бе­рал. Мне ка­жет­ся, она ста­ра­лась в ме­ру сво­их сил пре­ о­до­леть пси­хо­ло­ги­чес­кий бар­ьер, от­де­ляв­ший ее от Ар­ме­ни­и. Этот бар­ьер то и де­ло нез­ри­мо вс­та­вал меж­ду на­ми и ту­рец­ки­ми пи­са­те­ля­ми, пу­те­шест­ во­вав­ши­ми в «Эксп­рес­се». Один из них, уз­нав, что я имею не­ко­то­рое от­но­ ше­ние к ки­не­ма­тог­ра­фу, расс­ка­зал, что у не­го есть ро­ман под наз­ва­ни­ем «П­ти­ца Хар­бер­да» и те­перь он со­би­ра­ет­ся пе­ре­ра­бо­тать его в сце­на­рий для филь­ма.

— Хар­берд — ро­ди­на мо­е­го от­ца, — по при­выч­ке неп­ро­из­воль­но вы­ го­во­рил я.

— Да, — про­из­нес мой со­бе­сед­ник пос­ле ко­рот­кой за­мин­ки, — там жи­ ло мно­го ар­мян... ­Не пом­ню, в Лит­ве это бы­ло или уже в Ар­ме­ни­и, Ас­ли расс­ка­за­ла нам о жи­те­лях глу­хо­го се­ле­ни­я, за­те­ряв­ше­го­ся где–то в ра­йо­не Ард­ви­на, ко­то­ ры­е, слу­чай­но пой­мав по ра­дио ере­ванс­кую вол­ну, вд­руг об­на­ру­жи­ли, что вре­ме­на­ми го­во­рят... по–ар­мянс­ки. Эти по боль­шей час­ти тур­ко­го­во­ря­щие крест­ья­не упот­реб­ля­ли в ре­чи раз­ные ар­мянс­кие сло­ва и вы­ра­же­ни­я, хо­тя дав­ным–дав­но ут­ра­ти­ли свою ге­не­ти­чес­кую па­мять...

А швед­ка Ин­га–Ли­на Линдк­вист на ст­ра­ни­цах на­ше­го бер­линс­ко­го фо­ ли­ан­та опи­сы­ва­ет та­кую кар­тин­ку: в Пор­ту­га­ли­и, в пе­ре­ры­ве се­ми­на­ра под наз­ва­ни­ем «­Ра­ны Ев­ро­пы», ког­да пас­са­жи­ры «Эксп­рес­са» еще толь­ко зна­ ко­ми­лись друг с дру­гом, ар­мянс­кий пи­са­тель по­до­шел к пи­са­те­лю–ал­бан­цу и ска­зал: — Мне еще не до­во­ди­лось вст­ре­чать ал­бан­ца. Вы пер­вый, и я хо­чу вы­ ра­зить вам мою бла­го­дар­ность. Ал­ба­нец, пи­шет Ин­га–Ли­на Линдк­вист, не знал что от­ве­тить, а ар­мя­нин про­дол­жал: — В 1915–м в Хар­бер­де, в дни рез­ни и де­пор­та­ци­и, на­шу сем­ью спас один ал­ба­нец. Мой отец был тог­да ре­бен­ком, но нав­сег­да за­пом­нил его имя — Са­лех–бей. Пос­коль­ку я не мо­гу вы­ра­зить свою приз­на­тель­ность са­ мо­му Са­лех–бе­ю, я вы­ра­жаю ее вам. Ин­га–Ли­на Линдк­вист и не­ко­то­рые дру­гие ав­то­ры на ст­ра­ни­цах на­шей одис­сеи зат­ра­ги­ва­ют мно­жест­во «п­рок­ля­тых воп­ро­сов», ко­то­рые вряд ли воз­мож­но обой­ти при воз­ве­де­нии столь мно­го­о­бе­ща­ю­ще­го ев­ро­пейс­ко­го до­ма. Все мы зна­ем, что са­мые раз­ные на­ро­ды с иск­рен­ней на­деж­дой и до­ве­ри­ем уст­рем­ля­ли свои взо­ры к вож­де­лен­но­му ма­я­ку Ев­ро­пы, од­на­ко не­ред­ко на­ты­ка­лись на ри­фы ев­ро­пейс­кой по­ли­ти­ки.

— Но­вый мир дол­жен ог­ля­нуть­ся на древ­ние куль­ту­ры, — ска­зал во вре­мя од­но­го из на­ших за­се­да­ний «к­руг­ло­го сто­ла» бол­гарс­кий по­эт Ге­ор­ гий Бо­ри­сов, ко­то­ро­го тре­во­жи­ло рас­ту­щее на­шест­вие стан­дар­ти­зо­ван­ ной ци­ви­ли­за­ци­и. — В том чис­ле и на Ар­ме­ни­ю. ­За этим мы и при­е­ха­ли в Оша­кан. Был день Празд­ни­ка пе­ре­вод­чи­ка, соб­ ра­лось мно­жест­во лю­дей. То­мас Воль­фарт, ко­то­рый в об­щем не от­ли­чал­ся осо­бой эмо­ци­о­наль­ност­ью, уз­нав о су­щест­во­ва­нии та­ко­го празд­ни­ка, еще год на­зад, во вре­мя об­суж­де­ния АОК­Совс­кой прог­рам­мы по приг­ла­ше­нию предс­та­ви­те­лей «­Ли­тэксп­рес­са» в Ере­ван, прос­то за­сы­пал нас воп­ро­са­ми: — Ваш на­род при­да­ет та­кое боль­шое зна­че­ние пе­ре­вод­чес­ко­му де­лу? Вы да­же за­нес­ли его в цер­ков­ный ка­лен­дарь?!­ Об­ъяс­ня­ем на­шим гос­тям, что Оша­кан — это свя­тое мес­то. В Ар­ме­нии не сох­ра­ни­лось ни од­но­го царс­ко­го за­хо­ро­не­ния (ч­то са­мо по се­бе вы­зы­ва­ ет со­жа­ле­ни­е), но сох­ра­ни­лась мо­ги­ла соз­да­те­ля ар­мянс­кой пись­мен­нос­ ти. И это та ис­то­ри­чес­кая конк­ре­ти­ка, ко­то­рая плав­но пе­ре­рас­та­ет в мис­ ти­чес­кое та­инст­во ис­то­ри­и. Шест­над­цать ве­ков мог­ли сте­реть мно­го­е, но мо­ги­ла Маш­то­ца уце­ле­ла, ибо че­ло­век, по­да­рив­ший сво­е­му на­ро­ду пись­ мен­ность, — и, сле­до­ва­тель­но, за­пе­чат­лен­ную ис­то­рию и куль­ту­ру, ста­но­ вит­ся на­иг­лав­ней­шим в его па­мя­ти. ­Бук­вен­ные зна­ки — как зна­ки судь­бы... В­сем нам чуть не с мла­ден­чест­ва из­вест­но пер­вое пе­ре­ве­ден­ное и на­

9

10

пи­сан­ное ар­мянс­ки­ми бук­ва­ми пред­ло­же­ни­е–де­виз: «­Поз­нать муд­рость и нас­тав­ле­ни­е, по­нять из­ре­че­ния ра­зу­ма». ­По­на­ча­лу ка­жет­ся, что это от­но­сит­ся толь­ко к уче­бе. Од­на­ко поз­же, со вре­ме­нем, пос­ти­га­ешь до­пол­ни­тель­ный смысл этой фра­зы. А имен­но: жить по са­мой вы­со­кой мер­ке. Учи­тель дал ст­ра­не прог­рам­му.

— Вы на­хо­ди­тесь меж двух ми­ров, — про­дол­жа­ет Ге­ор­гий Бо­ри­сов, ко­то­рый в свои мо­ло­дые го­ды од­наж­ды при­ез­жал в Ар­ме­ни­ю. — Вам по­ нят­ны язы­ки обо­их. По ана­ли­ти­чес­ко­му свойст­ву мыш­ле­ния вы ско­рее за­ пад­ный тип, по яр­кой эмо­ци­о­наль­нос­ти — вос­точ­ный. ­Ге­ор­гий — со­о­те­чест­вен­ник Пе­йо Яво­ро­ва, по­э­та, ко­то­рый су­мел разг­ ля­деть наш внут­рен­ний об­лик. А Бол­га­ри­я, как и Ар­ме­ни­я, за­жа­та в тис­ках ис­то­ри­и. Там то­же схо­дят­ся по­бе­ги раз­ных ци­ви­ли­за­ций. В са­мом де­ле, раз­ным ми­рам не­об­хо­ди­мо вг­ля­деть­ся друг в дру­га. Ку­ да важ­нее по­нять дру­го­го, чем пы­тать­ся учить друг дру­га. «­Ли­те­ра­тур­но­му эксп­рес­су» в пер­вую оче­редь пред­наз­на­ча­лась имен­но та­кая мис­сия — на­ ла­дить вза­и­мо­по­ни­ма­ни­е. Ульт­ра­сов­ре­мен­ный За­пад с тру­дом, но и с ин­ те­ре­сом ста­рал­ся пос­тичь ис­тин­ную суть пост­со­ветс­ких ст­ран со все­ми их па­ра­док­са­ми и сок­ро­ви­ща­ми, на ко­то­рые так щед­ры эти кра­я. В свою оче­ редь, пос­лан­цы Вос­точ­ной Ев­ро­пы, од­ни — с вос­тор­гом и бе­зо­го­во­роч­но, дру­гие — скеп­тич­но и с ос­то­рож­ност­ью, пы­та­лись ус­во­ить то, что мы при­ вык­ли име­но­вать за­пад­ной сис­те­мой цен­нос­тей.

*** — А Ар­ме­ния — это Ев­ро­па или Вос­ток? — си­лясь при­дать лу­ка­вое вы­ ра­же­ние сво­им по–детс­ки п­рос­то­душ­ным гла­зам, сп­ро­сил Ле­о­нид Дрань­ ко–Май­сюк, ког­да мы со­би­ра­лись уез­жать из Гар­ни, от пог­ру­жа­ю­ще­го­ся в су­мер­ки хра­ма.

— У Ар­ме­нии ев­ро­пейс­кое ли­цо, но с ве­ко­вы­ми мор­щи­на­ми Ази­и, — от­ ве­тил я ему, не за­бы­вая о том, что го­во­рю с по­э­том, ко­то­рый, ес­тест­вен­но, мыс­лит об­ра­за­ми, и по ме­ре сил ста­ра­ясь дер­жать­ся «­зо­ло­той се­ре­ди­ны».

— Я по­вер­жен! — расс­ме­ял­ся Ле­о­нид и бро­сил пос­лед­ний взг­ляд на язы­чес­кий храм — древ­нее сви­де­тельст­во тор­жест­ва гре­ко–ро­манс­кой «г­ло­ба­ли­за­ци­и» на ар­мянс­кой зем­ле. Г­ло­ба­ли­за­ция все­ля­ет тре­во­гу. Кто–то убеж­ден, что она опас­на для «с­ла­бых» ми­ра се­го. Од­на­ко ум­ные «с­ла­бы­е» мо­гут по­черп­нуть не­ма­ло по­ лез­но­го в этом на­рас­та­ю­щем при­бое ис­то­ри­и, ес­ли не бу­дут за­бы­вать сво­ их це­лей. Це­ли дви­га­ют на­ро­ды. И от­дель­ных лю­дей то­же. Ар­ме­ния — ев­ро­пейс­кий Вос­ток. ­Не Вос­точ­ная Ев­ро­па, и даже не Азия с европейским продолжением, а имен­но ев­ро­пейс­кий Вос­ток. Территория цивилизационного равновесия,

которую на протяжении всего исторического пути «дергают» в разные стороны, так и не смирившись с мыслью о том, что аптекарские весы разделенных миров нуждаются в точках такого же равновесия. ­Вот вам по­пыт­ка куль­ту­ро­ло­ги­чес­кой и ис­то­ри­ко–п­си­хо­ло­ги­чес­кой фор­му­ли­ров­ки, со­дер­жа­ние ко­то­рой тре­бу­ет до­пол­ни­тель­но­го изу­че­ни­я. Что­бы уяс­нить свое мес­то в ми­ре, в осо­бен­нос­ти на хруп­ком, тол­щи­ной в во­ло­сок, мос­ти­ке, пе­ре­ки­ну­том меж двух сме­ня­ю­щих друг дру­га ве­ков, сто­ит, на­вер­но­е, уточ­нить для се­бя свой собст­вен­ный порт­рет и сп­ро­сить: че­го же мы хо­тим — и в пер­вую оче­редь... от са­мих се­бя. Иду­ще­го нап­рав­ ля­ет иде­я. Но­ги все­го–нав­се­го пе­рес­ту­па­ют по до­ро­ге.

— Кто–ни­будь мо­жет сфор­му­ли­ро­вать, че­го ждут ар­мя­не от Ев­ро­пы? Как на­до по­ни­мать ва­шу ин­тег­ра­ци­ю: как ес­тест­вен­ное возв­ра­ще­ние — или что–то вро­де фа­ус­товс­кой сдел­ки? А мо­жет быть, мои воп­ро­сы прос­то смеш­ны?­ Э­ти от­нюдь не смеш­ные воп­ро­сы за­да­вал нам Ште­фан Шп­рен­гер, ког­да бе­се­до­вал с ар­мянс­ки­ми брат­ья­ми по це­ху в цах­кад­зорс­ком До­ме пи­са­те­ лей. Ште­фан нас­то­я­щий ве­ли­кан. Ког­да он вс­та­ет со сту­ла, лю­ди, впер­вые уви­дев­шие его в пол­ный рост, не мо­гут ск­рыть сво­е­го изум­ле­ни­я. Пом­ню, как он пер­вым выс­ко­чил из ма­ши­ны, что­бы по­мочь пе­ре­вер­нув­ше­му­ся «за­ по­рож­цу», по­ни­ма­я, что в та­кой мо­мент его бо­га­тырс­кая си­ла при­дет­ся как нель­зя кс­та­ти. (Мой хо­ро­ший друг Яцек Па­цо­ха об этом не зна­ет. Он по не­до­ра­зу­ме­нию по­ла­га­ет — и так и на­пи­сал в сво­ем очер­ке, — что «­за­по­ ро­жец» ос­тал­ся бро­шен­ным на про­из­вол судь­бы. Меж­ду тем мы еха­ли на двух ав­то­мо­би­лях...) Ш­те­фан че­ло­век, ко­то­рый смот­рит на все вок­руг кри­ти­чес­ким взг­ля­ дом. Это ка­чест­во, во­об­ще при­су­щее ду­ма­ю­щим лю­дям, осо­бен­но силь­ но наб­лю­да­ет­ся у пи­са­те­лей но­во­го по­ко­ле­ни­я, что ста­но­вит­ся за­мет­но, в част­нос­ти, ког­да чи­та­ешь их очер­ки о на­шем ев­ро­пейс­ком пу­те­шест­ви­и. Иро­ни­я, до­хо­дя­щая до эпа­та­жа, про­дик­то­ван­ная по­рой отк­ро­вен­ным ст­ ра­хом по­ка­зать­ся сен­ти­мен­таль­ным. К ней прип­лю­со­вы­ва­ет­ся не­у­ем­ная жаж­да от­ри­ца­ни­я, наст­рой не­до­ве­рия и по­доз­ри­тель­нос­ти. Не иск­лю­че­но, что это об­ъяс­ня­ет­ся оп­ре­де­лен­ной по­дав­лен­ност­ью, по­рож­ден­ной кри­зи­ сом на­ше­го вре­ме­ни. Эта­кий, ес­ли хо­ти­те, симп­том внут­рен­ней тре­во­ги. Ли­бо следст­вие мно­гок­рат­но об­ма­ну­тых на­дежд. ­Сей­час на мой стол один за дру­гим ло­жат­ся про­за­и­чес­кие наб­рос­ки и по­э­ти­чес­кие цик­лы пас­са­жи­ров «­Ков­че­га». Ев­ро­пейс­кий пу­те­вой днев­ник сме­ня­ет за­пол­нен­ный те­ми же по­чер­ка­ми ар­мянс­кий. Соб­ра­ние раз­но­я­ зыч­ных взг­ля­дов. Опи­са­ние обык­но­вен­но­го бы­та — и по­пыт­ка при­отк­рыть тай­ну на­ци­о­наль­но­го бы­ти­я. Вдум­чи­вый чи­та­тель зна­ет, что в исс­ле­ду­е­мом об­ъек­те всег­да от­ра­жа­ет­ся суб­ъект исс­ле­до­ва­те­ля, и об­ъект этот не­из­

11

12

беж­но об­ре­та­ет до­пол­ни­тель­ное со­дер­жа­ни­е. Чи­тая текс­ты, на­пи­сан­ные об Ар­ме­ни­и, от ст­ра­ни­цы к ст­ра­ни­це убеж­да­ешь­ся, что ст­рем­ле­ние пос­ тичь об­лик и судь­бу на­шей ст­ра­ны при­ве­ло к ин­те­рес­ным и важ­ным отк­ры­ ти­ям. Ко­неч­но, в пер­вую оче­редь, для са­мих пи­са­те­лей, од­на­ко, не­сом­нен­ но, и для нас то­же. ­Гор­бясь под тя­жест­ью бед и проб­лем на­шей жиз­ни, мы по­рой ут­ра­чи­ ва­ем ши­ро­ту об­зо­ра, те­ря­ем перс­пек­ти­ву, пе­рес­та­ем восп­ри­ни­мать собст­ вен­ные дос­то­инст­ва. Но кто зна­ет, быть мо­жет, на­у­чить­ся изв­ле­кать поль­зу из сво­их дос­то­инств ку­да труд­не­е, чем жить, пог­ряз­нув в собст­вен­ных не­ дос­тат­ках... ­На­ших гос­тей ин­те­ре­со­вал сек­рет жиз­нес­по­соб­нос­ти Ар­ме­ни­и. От рух­ нув­шей Ва­ви­лонс­кой баш­ни — до тра­ги­чес­кой ги­бе­ли Ман­хэт­тенс­ких не­ боск­ре­бов... Вряд ли кто–то ста­нет воз­ра­жать, что это дос­та­точ­но дол­гий путь. Ес­ли быть бо­лее точ­ным — поч­ти весь из­вест­ный путь че­ло­ве­чест­ва. Впер­вые соп­ри­кос­нув­ши­е­ся с Ар­ме­ни­ей на­ши ав­то­ры ви­де­ли пе­ред со­бой ве­ка­ми тес­ни­мый ми­ро­вы­ми им­пе­ри­я­ми, но уп­ря­мо пе­ре­жив­ший эти же им­пе­рии на­род, ко­то­рый с за­вид­ным пос­то­янст­вом ст­ре­мит­ся быть сов­ре­ мен­ным — с тем же пос­то­янст­вом ни на шаг не отс­ту­пая от сво­ей ис­то­ри­и.

— Есть ре­аль­ная Ар­ме­ния и Ар­ме­ния за­га­доч­на­я, — про­дол­жа­ет свою речь Ште­фан Шп­рен­гер — ве­ли­кан из кро­хот­но­го и бо­лее чем бла­го­по­луч­ но­го кня­жест­ва. — Есть жи­вое те­ло, за­жа­тое меж­ду со­ветс­ким прош­лым и те­пе­реш­ней эпо­хой. Ко­неч­но, это не­лег­кое вре­мя. Од­на­ко, как я по­ни­ма­ю, на ва­шу до­лю лег­кие вре­ме­на вы­па­да­ли не слиш­ком час­то. ­Вот жиз­нен­ный опыт, ко­то­рый дос­то­ин ос­мыс­ле­ни­я. Осо­бен­но в эпо­ху рез­кой сме­ны сис­те­мы цен­нос­тей. Опыт, ко­то­рый по­ле­зен хо­тя бы для то­го, что­бы изу­чить ор­га­ни­чес­кое со­су­щест­во­ва­ние двух на­чал, — ев­ро­пейс­ко­го и вос­точ­но­го, — в еди­ной на­ци­о­наль­ной куль­ту­ре и та­ком же еди­ном ук­ла­де жиз­ни. Тем бо­ле­е, что, как пи­шет зна­ме­ни­тый анг­лийс­кий ро­ма­нист Джон Фа­улз, в на­шей «­ми­ро­вой квар­ти­ре» эти две сущ­нос­ти све­де­ны во­е­ди­но «в нес­част­ли­вом и бур­ном бра­ке» и их обо­юд­ная лю­бовь и вза­им­ная не­на­висть со­об­ща­ют им жиз­нен­ную си­лу и энер­ги­ю.

* * *­ А ар­мя­нин — пог­ра­нич­ный ха­рак­тер. Со все­ми вы­те­ка­ю­щи­ми из это­ го плю­са­ми и ми­ну­са­ми. Судь­ба оп­ре­де­ли­ла ему мес­то на пе­рек­рест­ье до­ рог, где неп­рес­тан­но бо­рют­ся и сши­ба­ют­ся лба­ми ура­ган­ные вет­ры ис­то­ ри­и. Жизнь на пе­рек­рест­ке су­лит мно­жест­во лю­бо­пыт­ных сцен. Но и мас­ су тре­вог и конф­лик­тов. Ко­е–к­то мо­жет ска­зать, что та­кая разд­во­ен­ность в глу­би­не сво­ей неп­ри­ми­ри­ма и про­ти­во­ре­чи­ва, что в из­вест­ном смыс­ле она да­же ме­ша­ет. Од­на­ко мож­но ду­мать и так, что в нас в ка­кой–то ме­ре сох­ра­не­но единст­во из­на­чаль­ной сущ­нос­ти. Пусть в под­соз­на­ни­и, как стер­

жень, как глу­бин­ная па­мять кор­ней, ко­то­рая то дрем­лет, то про­буж­да­ет­ся, но ни­ког­да не ис­че­за­ет окон­ча­тель­но. Ис­то­ри­чес­кий ди­на­мизм За­па­да. В­се­об­ъем­лю­щая ме­та­фи­зи­ка Вос­то­ка. ­Веч­ная пот­реб­ность в об­нов­ле­нии и са­мо­об­нов­ле­нии — За­пад. ­Цент­рост­ре­ми­тель­ная си­ла тра­ди­ции во все вре­ме­на — Вос­ток. ­Ко­неч­но, не­ко­то­рые на­хо­дят, что ны­не со­от­но­ше­ние сил ме­ня­ет­ся. Звезд­ный час Ев­ро­пы, по­хо­же, ми­но­вал. Мощь ее ис­кусст­ва, ко­то­рая есть приз­нак жиз­нен­ной си­лы, ос­лаб­ла — это вид­но да­же с зак­ры­ты­ми гла­за­ми. Яр­кий луч ее мыс­ли, ко­то­рый еще три–че­ты­ре де­ся­ти­ле­тия на­зад оза­рял на­ше соз­на­ни­е, пос­ле вз­ле­та 60–х по­доб­ной ин­тен­сив­нос­ти вспы­шек не да­ вал. По­ка, по­жа­луй, ос­но­ва­ний для па­ни­ки нет. Ми­нув­шая эпо­ха соб­ра­ла свою жат­ву. Нас­ту­пи­ло вре­мя ус­во­ить, обоб­щить, до кон­ца ос­мыс­лить ее ре­зуль­та­ты. Что ста­нет ос­но­ва­ни­ем для оче­ред­но­го под­ъе­ма. Од­на­ко это все те­о­ре­ти­чес­кие абст­рак­ци­и. Сколь­ко б мы ни ста­ра­лись сох­ра­нять оп­ти­мизм, нель­зя не счи­тать­ся с тем, что мно­гие свет­лые умы За­па­да бьют тре­во­гу по по­во­ду все бо­лее за­мет­ной дист­ро­фии ев­ро­пейс­ кой ци­ви­ли­за­ци­и, а ча­ши ми­ро­вых ве­сов ед­ва сп­рав­ля­ют­ся с тя­жест­ью ста­ рых и но­вых конф­лик­тов, дос­тиг­ших сво­е­го апо­ге­я. «­За­пад уми­ра­ет», — пи­шет Пат­рик Бью­ке­нен, ко­то­рый ра­бо­тал со­вет­ ни­ком при двух аме­ри­канс­ких пре­зи­ден­тах и да­же по­бы­вал кан­ди­да­том в пре­зи­ден­ты. При­ве­ден­ные им де­мог­ра­фи­чес­кие таб­ли­цы на­во­дят на мрач­ ные мыс­ли и вну­ша­ют сер­ьез­ную оза­бо­чен­ность. «Ев­ро­пей­цы ча­ще за­ка­зы­ ва­ют гро­бы, чем по­ку­па­ют ко­лы­бель­ки», — от­ме­ча­ет он. Еще бо­лее ост­ры зат­ро­ну­тые им ду­хов­ные проб­ле­мы. Он ут­верж­да­ет, что вот уже че­ты­ре пос­лед­них де­ся­ти­ле­тия за­пад­ная ци­ви­ли­за­ция с мно­гок­рат­но уд­ва­и­ва­е­ мым рве­ни­ем ра­бо­та­ет про­тив сво­их же нравст­вен­ных ус­то­ев, что при­ве­ дет в кон­це кон­цов к все­об­ще­му раз­ло­же­ни­ю. «­Наш мир по­ки­да­ет нас», — зак­лю­ча­ет со­ци­о­лог. Валь­пур­ги­е­ва ночь куль­ту­ры. А­зарт от­ри­ца­ния или ли­ко­ва­ние пе­ред ли­цом ха­о­са. ­Сог­ла­сим­ся, приз­на­ки это­го есть. И в ли­те­ра­ту­ре, и в ки­но. Еще боль­ ше — в так на­зы­ва­е­мой «­масс–куль­ту­ре» с ее кли­па­ми и шо­у, ил­люст­ри­ро­ ван­ны­ми жур­на­ла­ми и пес­ня­ми, за­ме­шан­ны­ми на чис­то фи­зи­о­ло­ги­чес­ких реф­лек­сах. И в ее ан­ти­по­де — дру­гой край­нос­ти, хит­ро прик­ры­ва­ю­щей­ся име­нем «экс­пе­ри­мен­таль­но­го ис­кусст­ва». Все эти по­вет­рия до­хо­дят и до нас. Не­сом­нен­но, пре­тен­дуя на «об­нов­ле­ ни­е» на­ше­го мыш­ле­ни­я, ос­во­бож­де­ние его от на­ле­та «п­ро­вин­ци­аль­нос­ти». Но инс­тинкт древ­ней куль­ту­ры по­мо­га­ет выс­то­ять под тя­жест­ью но­вых вре­

13

14

мен. На­вер­но­е, это ес­тест­вен­но, что век пе­ре­мен ищет опор­ные цен­нос­ти для сох­ра­не­ния сво­е­го рав­но­ве­си­я. С этой точ­ки зре­ния Ар­ме­ния долж­на бы­ла предс­тав­лять ин­те­рес для на­ших гос­тей. Труд­но­уп­рав­ля­е­мый ди­на­ мизм на­ци­о­наль­но­го ха­рак­те­ра — с од­ной сто­ро­ны, и ста­би­ли­зи­ру­ю­щая си­ ла тра­ди­ции — с дру­гой. Вза­и­мо­на­ла­га­ю­щи­е­ся век­то­ры, ко­то­рые энер­гич­но до­пол­ня­ют друг дру­га. По­то­му и ев­ро­пей­цев ин­те­ре­су­ет на­ша спо­соб­ность чер­пать пи­щу в ос­но­во­по­ла­га­ю­щих ус­то­ях («Т­ра­ди­ция де­ла­ет нас людь­ми» — Яс­перс), а для ар­мян не ме­нее при­тя­га­тель­на Ев­ро­па с ее пос­то­ян­ным по­ ис­ком но­вых пу­тей прог­рес­са. Ра­ци­о­наль­ные иде­а­лы За­па­да. Ир­ра­ци­о­наль­ная муд­рость Вос­то­ка... ­По­ка еще ра­но пи­сать нек­ро­ло­ги. Что же ка­са­ет­ся тре­вож­ных сиг­на­лов, нуж­но толь­ко бла­го­да­рить тех, кто при­зы­ва­ет нас к бди­тель­нос­ти, а не за­жи­ мать уши, что­бы по ме­ре сил убе­речь наш неж­ный слух от шу­мов ми­ра. С­лух во­об­ще вещь край­не важ­на­я. Осо­бен­но ког­да со­об­ща­ют­ся на­ро­ ды и го­су­дарст­ва. Ибо слу­ча­ет­ся, что За­пад не­до­о­це­ни­ва­ет то, что на­зы­ва­ ет­ся «­на­ци­о­наль­ным са­мо­соз­на­ни­ем». Меж­ду тем чем даль­ше на Вос­ток, тем нас­то­я­тель­ней не­об­хо­ди­мость счи­тать­ся с этим яв­ле­ни­ем. В­хож­де­ние в Ев­ро­пейс­кую сем­ью не оз­на­ча­ет от­каз от собст­вен­но­го «Я». Пи­са­те­ли, по­се­тив­шие Ар­ме­ни­ю, об­на­ру­жи­ли ду­хов­ное и фи­зи­чес­ кое при­сутст­вие это­го «Я»… в на­шем ал­фа­ви­те. Од­ним из са­мых силь­ных впе­чат­ле­ний для них ста­ло имен­но это: со­о­ру­же­ние па­мят­ни­ков ал­фа­ви­ту, при­чис­ле­ние к ли­ку свя­тых его соз­да­те­ля.

— Каж­дая из букв ар­мянс­ко­го ал­фа­ви­та — это сим­вол соп­ро­тив­ля­ю­ щей­ся вре­ме­ни Ар­ме­ни­и, — ска­зал сербс­кий по­эт Сте­ван Тон­тич, ко­то­рый в го­ды вой­ны в Бос­нии эмиг­ри­ро­вал из Са­ра­е­во и на по­ло­же­нии бе­жен­ца жил в Гер­ма­ни­и. С­те­ван Тон­тич не ос­леп­лен фе­йер­вер­ком ре­во­лю­ций и ре­форм, обе­ща­ ю­щих в од­но­час­ье ос­част­ли­вить весь мир. Он умуд­ря­ет­ся ме­рить вре­мя это­го ми­ра по сол­неч­ным ча­сам, то есть ори­ен­ти­ру­ясь на веч­ные цен­нос­ти, и об этом он на­пи­сал в сво­ем очер­ке, пос­вя­щен­ном Ар­ме­ни­и. Э­тот мол­ча­ли­вый че­ло­век в один прек­рас­ный день вд­руг за­пел! В инс­ ти­ту­те име­ни Брю­со­ва, пос­ле вст­ре­чи со сту­ден­та­ми, к не­му по­до­шел пле­ чис­тый ста­рик, зак­лю­чил в об­ъя­тия и гро­мо­вым го­ло­сом за­пел сербс­кую пар­ти­занс­кую пес­ню. Сте­ван об­нял его в от­вет и при­со­е­ди­нил­ся к пес­не. Все, кто бы­ли с на­ми в фо­йе, умолк­ли. Ар­мя­нин, боль­ше по­лу­ве­ка на­зад бо­ ров­ший­ся за ос­во­бож­де­ние Бал­кан, и серб, по­ки­нув­ший ро­ди­ну, что­бы не участ­во­вать в бра­то­у­бийст­вен­ной вой­не, стоя пле­чом к пле­чу, пе­ли пес­ню в сто­ли­це Ар­ме­нии — Ере­ва­не. Эпо­ха сме­ни­лась, пес­ня ос­та­лась. ­Куль­тур­ное нас­ле­дие каж­дой ст­ра­ны, рав­но как и каж­до­го че­ло­века, —

неп­ре­хо­дя­щая цен­ность, и на­вер­ня­ка имен­но это имел в ви­ду Ле­о­нид Дрань­ко–Май­сюк, ког­да во вре­мя тор­жеств по слу­чаю празд­но­ва­ния Дня пе­ре­вод­чи­ка ска­зал: — На­род, ста­вя­щий па­мят­ни­ки сво­е­му ал­фа­ви­ту, чтит дух пре­вы­ше ма­ те­ри­и. Ес­ли в этом смысл на­шей ис­то­ри­и, то, ве­ро­ят­но, на­ше нас­то­я­щее долж­но су­меть быть дос­той­ным это­го смыс­ла. Ког­да мно­го лет на­зад сни­мал­ся фильм «­Ма­те­на­да­ран», мы ду­ма­ли, что на­ко­нец об­ре­ли от­лич­ную воз­мож­ность пред­ ъя­вить ок­ру­жа­ю­ще­му ми­ру на­ши сок­ро­ви­ща. С го­да­ми нам отк­рыл­ся его до­ пол­ни­тель­ный смысл: этот фильм был не­об­хо­дим в пер­вую оче­редь нам са­ мим, что­бы по­нять, кто мы есть и ка­кое нас­ле­дие по­лу­чи­ли от пред­ков. ­Фор­му­ли­руя на­ци­о­наль­ные це­ли XXI ве­ка, мы в ос­нов­ном го­во­рим о за­ да­чах по­ли­ти­чес­ких и эко­но­ми­чес­ких, воль­но или не­воль­но вто­ря дав­но по­чив­шим под сло­ем ар­хив­ной пы­ли «­вуль­гар­ным ма­те­ри­а­лис­там», ко­то­ рых кри­ти­ко­ва­ли да­же марк­сис­ты. Меж­ду тем ду­хов­ный опыт, иду­щий от Маш­то­ца, подс­ка­зы­ва­ет, что су­щест­ву­ет еще один «д­ви­га­тель внут­рен­не­го сго­ра­ни­я», ко­то­рый мо­жет по­вес­ти впе­ред со­во­куп­ные си­лы ст­ра­ны. Речь о том, что­бы су­меть срав­нять­ся с собст­вен­ной куль­ту­рой.

*** С­тать вро­вень со сво­ей куль­ту­рой. ­Так ли уж не­воз­мож­но сде­лать это тре­бо­ва­ние де­ви­зом на­шей жиз­ни в нас­ту­пив­ших но­вых вре­ме­нах? Ес­ли речь о том, что­бы жить в гар­мо­нии с Ев­ро­пой, то та­кая гар­мо­ния дав­ным–дав­но об­ре­те­на ар­мянс­кой куль­ту­ рой — вне за­ви­си­мос­ти от то­го, нас­коль­ко она из­вест­на вов­не. А вот на­ши по­ли­ти­чес­кие и об­щест­вен­ные инс­ти­ту­ты, на­ша каж­дод­нев­ная жизнь и быт за на­шей куль­ту­рой по­ка не пос­пе­ва­ют... Ст­ра­на, как про­дукт собст­вен­ной куль­ту­ры. А ина­че, по–мо­е­му, и не бы­ва­ет... В ­ е­чер. Мы возв­ра­ща­ем­ся из Оша­ка­на. Гол­лан­дец Серж ван Дайн­хо­вен при­об­рел на ере­ванс­ком вер­ни­са­же от­лич­ный ак­кор­де­он все­го за двад­цать пять дол­ла­ров. Он был не­ве­ро­ят­но рад сво­е­му тро­фею и то и де­ло на­иг­ры­вал ка­ки­е–то ста­ро­дав­ние ме­ло­ди­и. Серж го­во­рит, что Ев­ро­па вот уже пол­то­ра де­ся­ти­ле­тия яв­ля­ет­ся прис­та­ни­щем для мно­гих ты­сяч бе­жен­цев — от­вер­ жен­ных лю­дей, ищу­щих ма­ло–мальс­ки че­ло­ве­чес­ких ус­ло­вий жиз­ни, при­чем боль­шая их часть нес­мот­ря ни на что нес­част­ли­ва да­же в этом зем­ном ра­ю. Ог­ром­ная раз­ни­ца жиз­нен­ных уров­ней, — про­дол­жа­ет он, — про­во­ци­ру­ет пси­хо­ло­ги­чес­кое нап­ря­же­ни­е, наг­не­тая со­ци­аль­ный конф­ликт меж­ду дву­ мя час­тя­ми Ев­ро­пы. Сю­да едут и из ст­ран Азии и Аф­ри­ки, прив­но­ся нра­вы и обы­чаи этих куль­тур, и со­рев­но­ва­ние нес­хо­жих ци­ви­ли­за­ций пе­ре­но­сит­ся вг­лубь ев­ро­пейс­кой жиз­ни. Вот еще один клу­бок, еще од­на тре­щи­на, ко­то­

15

16

рая со вре­ме­нем мо­жет стать про­паст­ью. Так что же де­лать: на­во­дить мос­ты внут­ри Ев­ро­пы — или воз­во­дить сте­ну по кон­ту­ру ее гра­ниц?.. ­Ког­да он го­во­рил об этом, мне не­воль­но вс­пом­ни­лась на­ша гос­ти­ни­ца в Брюс­се­ле, в хол­ле ко­то­рой дни нап­ро­лет мол­ча­ли­во си­дел араб в бе­лом бур­ну­се бе­ду­и­на. Он был чужд этой сре­де, и сре­да бы­ла чуж­да ему... «В­мес­то цент­ра, из ко­то­ро­го во внеш­ний мир из­лу­ча­ет­ся энер­гия и ини­ ци­а­ти­ва, Ев­ро­па ста­ла цент­ром, ку­да сте­ка­ет­ся не­ев­ро­пейс­кая энер­гия и ини­ци­а­ти­ва», — конс­та­ти­ру­ет Ар­нольд Тойн­би. А Бель­гия — при­ют «­со­ци­аль­ных бе­жен­цев». В том чис­ле и эмиг­ран­тов из Ар­ме­ни­и. И ес­ли Ев­ро­па обес­по­ко­е­на перс­пек­ти­вой гро­зя­ще­го ей на­ру­ ше­ния внут­рен­не­го рав­но­ве­си­я, то для нас не ме­нее опа­сен от­ток из ст­ра­ ны ее жиз­нен­ных сил. То есть та­кое же на­ру­ше­ние рав­но­ве­си­я. В са­мом де­ле, каж­дая ст­ра­на — жи­вое су­щест­во. Та­кое же, как че­ло­ век. Ар­мя­не лег­ко ужи­ва­ют­ся с ми­ром. Од­на­ко са­мое важ­ное — это ужи­ вать­ся с собст­вен­ной ст­ра­ной, ибо каж­дый на­род толь­ко этим и си­лен. Что нуж­но для это­го? Пост­ро­ить та­кую ст­ра­ну, в ко­то­рой че­ло­век ощу­щал бы собст­вен­ную цен­ность. ­Зем­ля и че­ло­век. И­на­че го­во­ря, ма­те­рия и дух... П­ри­мер­но со­рок лет то­му на­зад, ког­да Анд­рей Би­тов пи­сал «У­ро­ки Ар­ме­ ни­и», он расс­чи­ты­вал боль­ше на русс­ко­го чи­та­те­ля, чем на нас. В про­ти­во­по­ лож­ность «с­ред­не­му ариф­ме­ти­чес­ко­му» со­ветс­кой сис­те­мы он об­на­ру­жил здесь лю­бо­пыт­ный жиз­нен­ный ук­лад, ко­то­рый хра­нит че­ло­ве­чес­кую по­ро­ду, упор­но не же­ла­ю­щую расс­та­вать­ся со сво­и­ми цен­нос­тя­ми. Вот ка­чест­во, ко­ то­рое сто­ит це­нить. Алек­сей Вар­ла­мов, чье имя од­но из на­и­бо­лее за­мет­ных в по­ко­ле­ни­и, сле­ду­ю­щем за Би­то­вым, за­я­вил: — Я при­е­хал в Ар­ме­ни­ю, что­бы в ре­аль­нос­ти про­чи­тать «У­ро­ки Ар­ме­ни­и». ­Ко­неч­но, Ар­ме­ния ма­лень­кая ст­ра­на, од­на­ко оче­вид­но, что ав­то­ров «­Ли­те­ра­тур­но­го ков­че­га» она за­ин­те­ре­со­ва­ла сво­ей глу­би­ной. Спус­тя нес­ коль­ко дней пос­ле при­ез­да в Ере­ван Алек­сей Вар­ла­мов ска­жет, что Ар­ме­ ния — это ру­чей, бе­гу­щий че­рез цер­ковь, вы­долб­лен­ную в кам­не. Он ви­дел та­кой ру­че­ек в Ге­гар­де, бью­щий из са­мо­го серд­ца ска­лы. В тот день я был с ним. Мой русс­кий друг оку­нул паль­цы в во­ду руч­ья и, на мгно­ве­ние уй­дя в се­бя, пе­рек­рес­тил­ся. В дни «­Ли­те­ра­тур­но­го ков­че­га» го­во­ри­лось о том, что это «­ди­а­лог Ев­ ро­пы с Ев­ро­пой», ко­то­рый по­мо­га­ет по­нять, что ев­ро­пейс­кий за­пад и ев­ро­ пейс­кий вос­ток долж­ны ид­ти навст­ре­чу друг дру­гу. А в день расс­та­ва­ния вне­зап­но по­шел дождь. Пос­лед­ней уез­жа­ла Анн Ха­вер­ти, на­ша гост­ья из Ир­лан­ди­и, ро­ди­на ко­то­рой то­же нас­то­я­на на ле­ ген­дах и тра­ди­ци­ях.

— Нам бы­ло бы про­ще, ес­ли бы мы ас­си­ми­ли­ро­ва­лись, — ска­за­ла она, — но мы выб­ра­ли путь сох­ра­не­ния сво­ей са­мос­то­я­тель­нос­ти. Здесь я по­ня­ла, что ар­мя­не сде­ла­ли тот же вы­бор. Хо­ро­шо, ког­да ду­ша на­хо­дит дру­га. «Ев­ро­па мо­я, Ев­ро­па на­ша»... «Ев­ро­ком­му­ни­ка­ци­я»... «Ев­ро­па и ее воз­рас­ты»... Э­то то­же за­го­лов­ки, вы­пи­сан­ные из бер­линс­ко–мос­ковс­ко­го пу­те­во­го жур­на­ла. ­Да, «­Ли­те­ра­тур­ный эксп­ресс» про­ка­тил ар­мянс­ких пи­са­те­лей по Ев­ро­ пе. «­Ли­те­ра­тур­ный ков­чег» при­вез ев­ро­пейс­ких пи­са­те­лей в Ар­ме­ни­ю. Я рад, что уже в по­ез­де нам уда­лось уве­ли­чить чис­ло дру­зей на­шей ст­ра­ны. Пос­ле по­то­па по­том­ки Ноя рас­се­я­лись по все­му бе­ло­му све­ту, но вре­мя от вре­ме­ни они возв­ра­ща­ют­ся к сво­ей ис­ход­ной точ­ке.

P.S. Этот очерк на­пи­сан по сле­дам пер­во­го «­Ли­те­ра­тур­но­го ков­че­га», ко­то­рый вер­нул­ся… 10 лет спус­тя. Мно­гое из­ме­ни­лось за это вре­мя, но мир не пе­рес­тал быть ме­нее опас­ным. А это зна­чит, что лю­дям не­об­хо­ди­ мо сб­ли­жать­ся. А так­же куль­ту­рам и ст­ра­нам. Боль­шой, раз­но­я­зыч­ный ков­ чег, цель ко­то­ро­го — жизнь.

— Если под ваш поезд так и не подложили бомбу, значит — с литературой не считаются. Или чрезмерно уважают, — хлестко пошутил знаменитый писатель в Москве накануне нового тысячелетия. Воистину, может ли слово остановить зло? Ведь за нас прежде всего решают политики, один из которых любил повторять, что политика — это искусство возможного. Ну а нам остается добавить, что само искусство, да и литература, есть реализация невозможного. А литература начинается с диалога. Он и позвал писателей к нам. С го­ да­ми ге­ог­ра­фия ли­те­ра­тур­но­го «­де­сан­та» рас­ши­ри­лась. К нам при­ез­жа­ли и ста­рые друз­ья, и но­вы­е, мо­ло­дые ли­ца, мно­гие из ко­то­рых впер­вые отк­ры­ ва­ли на­шу ст­ра­ну. И воз­ник за­ме­ча­тель­ный пе­рек­рес­ток взг­ля­дов, с раз­ных «­на­ци­о­наль­ных бе­ре­гов» уст­рем­лен­ных к од­ной и той же го­ре. А го­ра эта — осо­ба­я. Она поз­во­ля­ет луч­ше по­нять ст­ра­ну, рас­по­ло­жен­ную у ее под­но­жи­я, со­би­рая ее в круп­ный план, где от­ра­жа­ют­ся и дол­гий ис­то­ри­чес­кий путь, и са­мое жи­вое нас­то­я­ще­е. Она же отк­ры­ва­ет па­но­ра­му, ибо поз­во­ля­ет оки­ нуть взг­ля­дом мир. А взг­ляд со сто­ро­ны по­мо­га­ет за­но­во уви­деть се­бя. В ито­ге по­лу­ча­ет­ся кни­га. Со ст­ра­ной, отк­ры­той ми­ру, и с ми­ром, — пос­ ти­га­ю­щим ст­ра­ну. ­Пе­ре­вод Ири­ны Мар­ка­рян

17

­Й о­х ан де Бо­у­з е Ни­дер­лан­ды

­Пи­са­тель, фи­ло­лог, жур­на­лист, ре­жис­сер, ак­тер. ­Ро­дил­ся в 1962 г. в Ген­те, Бель­ги­я. В 1984–1990 гг. учил­ся в Бол­ га­ри­и, СССР и Поль­ше. За­щи­тил­ся по сла­вянс­кой фи­ло­ло­гии и вос­точ­но­ев­ро­пейс­ким исс­ле­до­ва­ни­ям в Го­су­дарст­вен­ном уни­вер­си­те­те Ген­та. Дис­сер­ та­ция на те­му: «­Та­де­уш Кан­тор и те­атр смер­ти (Польс­кое аван­ гард­ное ис­кусст­во)». ­Ра­бо­тал жур­на­лис­том в га­зе­тах, жур­на­лах, на ра­дио и те­ле­ви­ де­ни­и, а так­же на­уч­ным сот­руд­ни­ком бель­гийс­ко­го об­щест­вен­но­ го те­ле­ви­де­ни­я. Ра­бо­тал в те­ат­рах Бель­гии и Ни­дер­лан­дов в ка­ чест­ве ав­то­ра, ре­жис­се­ра и ак­те­ра. Пре­по­да­вал в выс­ших шко­лах и уни­вер­си­те­тах Ген­та, Брюс­се­ля, Ант­вер­пе­на и Эйнд­хо­ве­на. В 2003 г. де­бю­ти­ро­вал ро­ма­ном «­Бар­хат пус­то­ты» («Fluweel van leegte»). Из­вест­ность приш­ла к не­му в 2011 пос­ле ро­ма­на «­Му­че­ни­ ки» («Bloedgetuigen»). Эта кни­га, сре­ди про­чих наг­рад, по­лу­чи­ла в 2011 г. пре­мию «Halewijnprijs», а в 2012 г. «Cutting Edge Book Award». У­част­ник «­Ли­те­ра­тур­но­го ков­че­га — 2012».

ПОЗ­ВОЛЬ МНЕ НЕС­ТИ ТВОЮ БОЛЬ

­Й о­х ан де Бо­у­з е

20

«­Раз­лу­ка — млад­шая сест­ра смер­ти», — ска­за­ла вче­ра эле­гант­ная да­ма, вы­хо­дя из мик­ро­ав­то­бу­са Эро, в то вре­мя как го­род гу­дел, как буд­то бо­ги наст­ра­и­ва­ли свои ро­га, го­то­вясь к ис­пол­не­нию ве­ли­кой сим­фо­нии и Ара­рат — этот ста­рый лов­кач, о ко­то­ром маль­чик в ав­ то­бу­се ут­верж­дал, что его не су­щест­ву­ет — сно­ва иг­рал в прят­ки; пять ты­сяч мет­ров не­су­щест­ву­ю­щей го­ры: есть толь­ко вс­пыль­чи­ вый му­суль­манс­кий эн­ту­зи­аст–са­мо­уч­ка на ар­мя­но–ту­рец­кой гра­ ни­це, ко­то­рый иног­да опус­ка­ет фан­тас­ти­чес­кую кар­тон­ную шир­му с изоб­ра­же­ни­ем двуг­ла­вой го­ры, где ков­чег шес­ти­сот­лет­не­го Ноя сел на мель на за­ре вре­мен, а по­том еще од­ну, где сп­лошь дым и ту­ман, или во­об­ще ни­че­го, прос­то мо­дер­нистс­кое бе­лое на бе­лом, ис­пол­ нен­ное глу­бо­ко­го смыс­ла. «­Ков­чег — это мой мик­ро­ав­то­бус», — го­во­рил Эро, ког­да на­чи­на­ лись под­зем­ные толч­ки, па­ру раз в год, в то вре­мя как он под­пе­вал “La Bohème, on est heureux” («­Бо­ге­ма, мы счаст­ли­вы») Шар­ля Аз­на­у­ря­ на, ду­мая о за­пад­ной гра­ни­це Ар­ме­нии — ли­це де­вуш­ки в про­филь, со вз­дер­ну­тым но­сом, чел­кой и ведь­минс­ким под­бо­род­ком — по­ка он ехал по сво­ей ст­ра­не, вы­ис­ки­вая ус­та­лых пут­ни­ков, нап­рав­ля­ю­ щих­ся в од­ну из че­ты­рех сто­рон све­та, о ко­то­рых пья­ный че­че­нец ска­зал од­наж­ды, что они по­хо­жи на че­ты­рех хле­бо­пе­ков с име­на­ми Се­вер, За­пад, Юг и Вос­ток (в этом по­ряд­ке), у каж­до­го есть печь, в ко­ то­рой они долж­ны под­дер­жи­вать огонь, хо­чет­ся им то­го или нет, из них Се­вер са­мый ярост­ный, а Юг са­мый не­ук­лю­жий — или на­о­бо­рот: все мо­жет быть, пос­коль­ку пья­ный был русс­ким и ви­дел все слег­ка

21 Ни­дер­лан­ды

ис­ка­жен­ным — во вся­ком слу­ча­е, все по­чи­та­ли за­коп­чен­ное уст­ье пе­чи, в ко­то­рой пек­лись вет­ры. Эро ехал по прис­та­ни­щу ис­куп­лен­но­го че­ло­ве­чест­ва, где Бог, оп­ ья­нен­ный собст­вен­ным тво­ре­ни­ем, экс­пе­ри­мен­ти­ро­вал сво­бод­но: зем­ля ко­ше­ни­ли, гра­на­тов с их тре­мяс­та­ми шест­ью­де­сят­ью пят­ ью зер­ныш­ка­ми, душ, не­со­мых вет­ром, душ уже не­жи­лых, ды­ха­ния Кол­хи­ды, цвет­ных ск­ло­нов, хрус­тя­щих, как су­хой тост, тем­ных, оре­ хо­во–ко­рич­не­вых пе­щер­ных жи­лищ, до­рог, пол­ных рыб­ьей че­шу­и, по­хо­жей на ос­кол­ки квар­ца, мрач­ной, вет­ре­ной, пу­шис­той пус­то­ты. Сло­вом, это бы­ло мес­то, в ко­то­ром вре­ме­ни не су­щест­во­ва­ло. Он ос­та­но­вил­ся воз­ле гос­ти­ни­цы, где швей­цар с улыб­кой по­ жал всем ру­ки, где порт­ье ко­ле­ба­лись как ав­то­мо­биль­ные ан­тен­ ны, где де­вуш­ки бы­ли в уз­ких, об­тя­ги­ва­ю­щих плат­ьях, и в ко­то­ рую ник­то боль­ше ни­ког­да не при­ез­жал, толь­ко биз­нес­ме­ны с из­ бы­точ­ным ве­сом и ску­ча­ю­щие хип­пи, но кро­ме них — ник­то, так как ма­фия ис­поль­зо­ва­ла это за­ве­де­ни­е, что­бы от­мы­вать день­ги, и по­э­то­му оно сто­я­ло пус­тым, умо­ляя о вни­ма­нии и люб­ви. Но ког­ да лю­бовь, на­ко­нец, при­бы­ла — ши­кар­на­я, аро­мат­ная лю­бовь в об­ли­ке пер­сидс­ких нимф, ко­то­рым бы­ло нез­на­ко­мо сло­во «­нет» — швей­цар сб­ро­сил свою улы­ба­ю­щу­ю­ся мас­ку гре­чес­ко­го ак­те­ра и рас­ки­нул крыл­ья, как аль­бат­рос. ­На этот раз в мик­ро­ав­то­бус Эро сел кра­си­вый джентль­мен, то есть он сло­жил свое длин­ное те­ло ров­но по­по­лам, за­жал свою коз­ли­ную бо­род­ку од­ной ру­кой, дру­гой опер­ся на сос­но­вую трость и по­же­лал Эро доб­ро­го ут­ра брон­зо­вым ба­сом, пос­ле че­го Эро ка­ко­е–то вре­мя ки­вал и ка­чал го­ло­вой, по­то­му что джентль­мен, ко­то­ро­го зва­ли Ио­ анн — или Бо­жий­дар — и был он уже не мо­лод, но, к счаст­ью, мо­лод ду­шой, это г–н Бо­жий­дар, ко­то­рый был, в до­вер­ше­ние все­го, иност­ ран­цем, сра­зу же на­чал разг­ла­гольст­во­вать об ис­точ­ни­ках безд­ны и ок­нах не­бес­ных в Бы­тии 8: 1–5, и о сво­ей трос­ти, ко­то­рая бы­ла дра­ го­цен­ным ар­те­фак­том, сде­лан­ным русс­ким ком­по­зи­то­ром Шос­та­ко­ ви­чем из бил­ьярд­но­го ки­я. «­Ца­вэд та­нем», — ска­зал Эро вмес­то при­ветст­вия — поз­воль мне нес­ти твою боль — и за­тем: «­Ку­да ты нап­рав­ля­ешь­ся, Ио­анн Божийдар?» Ио­анн сра­зу же об­ъя­вил, что он, без сом­не­ни­я, единст­ вен­ный в ми­ре иност­ра­нец, нас­толь­ко хо­ро­шо зна­ко­мый с 38–бук­

­Й о­х ан де Бо­у­з е

22

вен­ным ал­фа­ви­том, соз­дан­ным Мес­ро­пом Маш­то­цем в 405 го­ду, и про­дол­жил, что лю­бовь пре­да­ла его в об­ъя­тия этой скорб­ной ст­ра­ ны, но что лю­бовь с тех пор сги­ну­ла и скорб­ная ст­ра­на так вце­пи­лась в не­го ког­тя­ми, что он прос­то не мог боль­ше ни­ког­да чувст­во­вать се­ бя как до­ма в Бер­ли­не или Брюс­се­ле, то есть в тех без­ли­ких го­ро­дах, где он иног­да под­ра­ба­ты­вал. На­ко­нец, он со­об­щил во­ди­те­лю пункт сво­е­го наз­на­че­ни­я: «Г­лу­бо­кая Яма, или Хор Ви­рап, у под­нож­ья От­ца Ара­ра­та, древ­ней­шая хрис­ти­анс­кая цер­ковь». ­Зем­лю трях­ну­ло во вто­рой раз, так что на не­бе по­я­ви­лись тре­щи­ ны, из ко­то­рых во­да хлы­ну­ла на оран­же­вые ка­мен­ные до­ма, и Эро лов­ко нап­ра­вил свой мик­ро­ав­то­бус по пли­там, сиг­на­ля и ма­хая бар­ ме­нам, ме­тель­щи­кам улиц и ним­фам на шпиль­ках, — он лю­бил их всем серд­цем, боль­шим, как вся Ки­ли­ки­я, так же, как он лю­бил Ере­ ван, ос­но­ван­ный в 782 г. до н.э., са­мый ста­рый го­род на зем­ле, где ро­ ди­лись его сы­нов­ья и до­че­ри, а по­том он сно­ва по­ду­мал о Шар­ле Аз­ на­ву­ря­не, ко­то­ро­го он во­зил на сво­ем ав­то­мо­би­ле в 1993 го­ду — на сво­ей прок­ля­той «­вол­ге» со­ветс­ко­го про­из­водст­ва — ког­да бард был толь­ко что наз­на­чен Чрез­вы­чай­ным пос­лом Рес­пуб­ли­ки Ар­ме­ни­я, и они ду­э­том ора­ли Mourir d’aimer (У­ме­реть от люб­ви), зах­ле­бы­ва­ясь от сме­ха, ку­да уш­ло то вре­мя? С пог­ру­зоч­ной плат­фор­мы под мо­лоч­но–бе­лой кры­шей рын­ка по­ма­ха­ла ру­кой крест­ьян­ка в мок­ром от дож­дя плат­ке с цве­точ­ ным узо­ром: мус­ку­лис­та­я, неб­ри­тая де­вуш­ка лет пя­ти­де­ся­ти, в ок­ру­же­нии ак­ку­рат­но упа­ко­ван­ных глыб неп­ро­дан­но­го уг­ля раз­ ме­ром с пу­шеч­ное яд­ро, сло­жен­ной ска­мей­ки и уг­рю­мой стаи го­ лу­бей. Этой аро­мат­ной кра­сот­ке, ко­то­рую зва­ли Мар­ти или Ле­ди, уда­лось точ­ным рыв­ком подх­ва­тить свой то­вар на спи­ну и од­ним ма­хом за­пол­нить по­ло­ви­ну мик­ро­ав­то­бу­са Эро им, а вто­рую — вор­ку­ю­щим мо­но­ло­гом о том, как лю­бо­го неж­дан­но­го гос­тя в ее де­рев­не гос­теп­ри­им­но вст­ре­ча­ли коз­ьим сы­ром и кон­ья­ком, ведь вы ни­ког­да не зна­е­те, вд­руг он ре­ин­кар­на­ция Ии­су­са, лю­бя­ще­ го сельс­кую мест­ность; «­Не так ли, до­ро­гой сэр?» — ска­за­ла она Иоан­ну Бож­ье­му­да­ру, ко­то­рый, что­бы ско­ро­тать вре­мя, пе­ре­во­ дил по­э­зи­ю, тем са­мым ра­зоб­ла­чая се­бя как че­ло­ве­ка, го­во­ря­ще­го на иност­ран­ном язы­ке и, сле­до­ва­тель­но, по­тен­ци­аль­но­го ре­ин­ кар­ни­ро­ван­но­го Спа­си­те­ля.

23 Ни­дер­лан­ды

Э­ро го­во­рил со щет­ка­ми стек­ло­о­чис­ти­те­лей, как с уп­ряж­кой ло­ ша­дей, ко­то­рых нуж­но бы­ло по­то­ро­пить, что­бы, сме­тая хле­щу­щую во­ду, они мог­ли дви­гать­ся в вер­ном нап­рав­ле­ни­и. Он прок­ли­нал их, го­во­рил «­ше­ве­ли­тесь», «­ну» и «­да­вай–да­вай», но нес­част­ные двор­ ни­ки не мог­ли ска­кать ни на йо­ту быст­рее и уже сто­на­ли, гро­зя трес­ нуть как спич­ки в лю­бую ми­ну­ту. «Ох, — ска­зал Эро. — Не под­ве­ди­те ме­ня в ст­ра­не по­то­па и отк­ро­ве­ни­я», — но Ио­анн Бо­жий­дар ска­зал, что да­же у 8 гла­вы Бы­тия счаст­ли­вый ко­нец, про­ци­ти­ро­вав: «­Во­да пос­то­ян­но убы­ва­ла до де­ся­то­го ме­ся­ца; в пер­вый день де­ся­то­го ме­ ся­ца по­ка­за­лись вер­хи гор». ­Меж­ду тем мик­ро­ав­то­бус выр­вал­ся из цент­ра го­ро­да и, шум­ но про­та­рах­тев ми­мо се­рых мно­гок­вар­тир­ных до­мов по ле­вую сто­ро­ну и ти­та­ни­чес­ких ка­мен­ных ге­ро­ев сп­ра­ва, ос­та­но­вил­ся у по­зо­ло­чен­ных во­рот двор­ца, ко­то­рый сто­ро­жи­ли римс­кие ста­ туи и пар­ни с ре­воль­ве­ра­ми в кар­ма­нах, и бай­ро­ни­чес­ко­го ви­да Оли­гарх про­сил Эро от­вез­ти его в дом Ко­ро­ля Ль­ва, из­вест­но­го в на­ро­де Га­го, на вер­ши­ну, да–да, вер­ши­ну, имен­но вер­ши­ну, на что Мар­ти Ле­ди за­ку­дах­та­ла, а Ио­ан­на Бож­ье­го­да­ра зак­ли­ни­ло на сти­хот­вор­ной ст­ро­ке. О­ли­гарх мно­гос­лов­но из­ви­нил­ся за то, что его вы­со­ко­пос­тав­ лен­ная зад­ни­ца пред­поч­ла ржа­вую жес­тян­ку мик­ро­ав­то­бу­са сво­е­му «­пор­ше» с во­ди­те­лем, но «ч­то ты бу­дешь де­лать в эту дерь­мо­вую по­ го­ду, ког­да буд­то пов­то­ря­ет­ся кни­га Бы­ти­я, так же как ис­то­рия всег­ да пов­то­ря­ет­ся», и он вы­дал пос­лед­ние но­вос­ти о Га­го, как буд­то все очень хо­те­ли пос­лу­шать, и ник­то не от­ве­тил, по­то­му что все бы­ли слиш­ком за­ня­ты, ду­мая толь­ко это­го мне не хва­та­ло и, на­ко­нец, он все рав­но ре­шил это сде­лать; это бы­ло не­вы­но­си­мо. «­На днях (с­ка­зал Оли­гарх) мы иг­ра­ли в рим­лян с иг­ру­шеч­ны­ми аре­на­ми и гла­ди­а­то­ра­ми и ра­бы­ня­ми, со всем, что по­ла­га­ет­ся, и, на­ ко­нец, мы под­ня­лись в зве­ри­нец на тер­ра­се на кры­ше за­го­род­но­го до­ма Га­го, что­бы уви­деть предс­тав­ле­ни­е, в ко­то­ром два ль­ва долж­ ны бы­ли ра­зор­вать ос­ла на кус­ки, но осел пот­ря­са­ю­ще бил­ся, и по­ хо­же бы­ло, что он изу­ве­чит цен­ных ль­вов, что выз­ва­ло у нас жаж­ду кро­ви, по­э­то­му мы ре­ши­ли раз­ря­дить ма­га­зи­ны на­ших охот­нич­ьих ру­жей в ос­ла, ска­за­но — сде­ла­но, и мы за­кон­чи­ли де­ло кон­ья­ком с ко­лой, по­то­му что это был та­кой гран­ди­оз­ный день», — ко­нец ци­

­Й о­х ан де Бо­у­з е

24

та­ты Оли­гар­ха, пос­ле че­го Мар­ти Ле­ди вы­вер­ну­ло на про­по­тев­шие мо­ка­си­ны Ио­ан­на Бож­ье­го­да­ра. Э­ро сно­ва на­жал на тор­мо­за для кра­сав­ца чер­но­риз­ца с ко­лы­ шу­щей­ся бо­ро­дой, ко­то­рый от­ча­ян­но пы­тал­ся го­ло­со­вать под на­ ве­сом рыб­но­го ларь­ка и за­пол­нил мик­ро­ав­то­бус за­па­хом, на­пом­ нив­шим о яме, в ко­то­рой Гри­гор Лу­са­во­рич, ко­то­рый позд­нее стал из­вес­тен как Св. Гри­го­рий Прос­ве­ти­тель, был зак­лю­чен на про­ тя­же­нии три­над­ца­ти лет ца­рем Тр­да­том III и чье ос­во­бож­де­ние сов­па­да­ет с ре­аль­ным на­ча­лом хрис­ти­анст­ва, но о Бо­же, Кра­са­вец Чер­но­ри­зец был бос, так как по приз­ва­нию был про­по­вед­ни­ком, и он был на пу­ти к дру­го­му Бо­со­му Про­по­вед­ни­ку, ко­то­ро­му он хо­тел бы по­же­лать «­Ца­вэд та­нем», ес­ли поз­во­лит про­ви­де­ни­е, так как по­топ по­ка что не де­монст­ри­ро­вал ни ма­лей­ше­го же­ла­ния ос­ та­но­вить­ся. «К­рак», — ска­зал один из двор­ни­ков, соп­ро­вож­да­е­мый прок­ лятьем Эро, ко­то­рый по­ру­чил Ио­ан­ну Бож­ье­му­да­ру вре­мя от вре­ ме­ни опус­кать стек­ла, вы­со­вы­вать­ся, из­ви­ва­ясь длин­ным те­лом, и про­ти­рать ло­бо­вое стек­ло сво­им ки­ем, про­шу про­ще­ни­я, трост­ью Шос­та­ко­ви­ча, за­да­ча, от ко­то­рой Ио­анн Бо­жий­дар на­от­рез от­ка­зал­ ся, пос­чи­тав ее ни­же сво­е­го дос­то­инст­ва, и по­э­то­му Эро разв­ле­кал­ ся иг­рой в до­гад­ки: где при­мер­но мог­ла бы быть до­ро­га, что да­же при нор­маль­ных обс­то­я­тельст­вах бы­ло бы глав­ным под­ви­гом в этой нес­част­ной ст­ра­не. На са­мом де­ле раз­ни­ца бы­ла не так уж ве­ли­ка: ко­нец был бли­зок в лю­бом слу­ча­е, он уже сту­чал­ся, но, ко­неч­но, ник­ то не отк­рыл дверь. Ав­то­бус ос­та­но­вил­ся воз­ле тан­це­валь­но­го клу­ба «­Па­фос», ко­то­ рый за­ни­мал то же зда­ни­е, что и ст­рип–к­луб в зна­ме­ни­том ра­йо­не Лас–Ве­гас — Лас–Ве­гас в Ар­ме­ни­и, ра­зу­ме­ет­ся, — что­бы по­доб­рать па­ру — это, су­дя по одеж­де, бы­ли мо­ло­до­же­ны, и, в со­от­ветст­вии с обы­ча­я­ми ст­ра­ны и как подсказывал вид пло­хо зас­тег­ну­той ру­баш­ ки же­ни­ха, они уже как сле­ду­ет пот­ру­ди­лись в спаль­не ря­дом со стой­кой ре­гист­ра­ци­и, пос­ле че­го ве­че­рин­ка про­дол­жи­лась пол­ным хо­дом, так что же­них поз­во­лил се­бе не­за­мет­но пов­то­рить на бис со ст­рип­ти­зер­шей в зда­нии по со­седст­ву. Ко­ро­че го­во­ря, для Па­ры нас­ тал мо­мент возв­ра­щать­ся в свою по­лу­то­ра­ком­нат­ную квар­ти­ру в Банг­ла­де­ше, Банг­ла­деш, о чем вы го­во­ри­те, нет, не нас­то­я­щий Банг­

25 Ни­дер­лан­ды

ла­деш, ко­неч­но, прос­то ра­йон, ко­то­рый на­зы­ва­ет­ся так по­то­му, что выг­ля­дит по–бен­гальс­ки пе­чаль­но. ­Па­ра сос­то­я­ла из мок­ро­го, бе­ло­го, шел­ко­вис­то­го, женс­ко­го ком­ по­нен­та и мок­ро­го, чер­но­го, пу­шис­то­го мужс­ко­го, оба они бы­ли пья­ ны вд­рызг и бор­мо­та­ли: «Ум­ру за те­бя, ум­ру за те­бя». Он был пти­це­ вид­ным су­щест­вом из сем­ьи офи­ци­ан­тов, но сам, к нес­част­ью, жил на по­со­бие и меч­тал о ра­бо­те в Нью–Йор­ке — нет, не в Нью–Йор­ке, или да, дейст­ви­тель­но, но в Нью–Йор­ке в Ар­ме­ни­и; она, нап­ро­тив, бы­ла креп­ко сби­той не­вес­той с бес­по­лез­ной сте­пен­ью по сред­не­ ве­ко­вой по­э­ти­ке, вык­ра­шен­ны­ми в крас­ный во­ло­са­ми и та­зом, ко­ то­рый вмес­тил бы трой­ню; нет нуж­ды го­во­рить, что мик­ро­ав­то­бус ока­зал­ся пе­ре­пол­нен. ­Пос­лед­нее си­ден­ье с изод­ран­ной за­са­лен­ной по­душ­кой, на ко­ то­рой още­ни­лись три по­ко­ле­ния сук, пред­наз­на­ча­лось ма­лень­ко­му неп­ре­рыв­но ку­ря­ще­му пер­со­на­жу в ка­на­ре­еч­но–жел­том кос­тю­ме, ко­то­рый по­я­вил­ся во вре­мя трет­ье­го толч­ка, как буд­то был ка­та­ пуль­ти­ро­ван сю­да из дру­го­го ве­ка, и это ока­зал­ся не кто иной, как по­эт на­ча­ла двад­ца­то­го ве­ка Осип Ман­дельш­там, ав­тор ря­да сти­ хот­во­ре­ний, выз­вав­ших не­до­вольст­во Ста­ли­на, и бы­ло со­вер­шен­но оче­вид­но, что он пре­бы­ва­ет в пос­мерт­ном от­пус­ке в ст­ра­не сво­ей меч­ты, пер­воз­дан­ном до­ме кра­со­ты, но, к со­жа­ле­ни­ю, он выб­рал не­ у­год­ный Бо­гу день, что явст­во­ва­ло из то­го, как ме­лан­хо­лич­но зву­ча­ ла в его ус­тах русс­кая ско­ро­го­вор­ка «­на го­ре Ара­рат рас­тет круп­ный ви­ног­рад». К­то бы мог предс­та­вить, что в ве­ли­ко­леп­ной гря­зи на обо­чи­не за­топ­лен­ной до­ро­ги бу­дет го­ло­со­вать жен­щи­на, ма­шу­щая изящ­ной руч­кой, ко­леб­ле­мая как трос­тин­ка, слиш­ком юная для слов, на­де­ю­ ща­я­ся, что ее спа­сет Прек­рас­ный принц, пи­са­ный кра­са­вец, пья­ная от ре­ши­мос­ти со­вер­шить вос­хож­де­ние на го­ру Ара­рат в по­ис­ках ос­ тан­ков Но­е­ва ков­че­га и эки­пи­ро­ван­ная для этих це­лей лег­кой ру­ баш­кой и та­поч­ка­ми, так что в мик­ро­ав­то­бус Эро ее пог­ру­зи­ли дро­ жа­щую как в ли­хо­рад­ке, и шез­лон­гом ей пос­лу­жи­ли ко­ле­ни Оли­гар­ ха и Бож­ье­го­да­ра? С­та­но­ви­лось все ме­нее по­нят­но, от­ку­да Эро за­би­рал сво­их пас­са­ жи­ров, пос­коль­ку до­ро­га, по ко­то­рой он ехал, ис­чез­ла из по­ля зре­ ни­я, и все опоз­на­ва­тель­ные зна­ки бы­ли смы­ты, но од­на вещь ос­

­Й о­х ан де Бо­у­з е

26

та­лась сто­ять, как ци­нич­ный урок для по­том­ков: за­вод «­На­и­рит» — гор­дость Ар­мянс­кой Со­ветс­кой Рес­пуб­ли­ки, эко­но­ми­чес­кое и тех­но­ло­ги­чес­кое чу­до раз­ме­ром с го­род с де­сят­ка­ми ты­сяч жи­те­лей — пос­ле ухо­да русс­ких съе­жив­ший­ся до го­ро­да–п­риз­ра­ка, на­се­лен­ но­го ме­тал­ли­чес­ки­ми на­се­ко­мы­ми — па­лоч­ни­ка­ми, ук­реп­лен­ный же­ле­зо­бе­тон­ны­ми крес­та­ми, с тру­ба­ми как хо­лод­ные каст­рю­ли или ки­то­вые усы в ги­гантс­ком плат­ье, тру­боп­ро­во­да­ми, из­ви­ва­ю­щи­ми­ся и ухо­дя­щи­ми в ни­ку­да и по­чер­нев­ши­ми ос­тат­ка­ми ск­ла­да, ко­то­рый взор­вал­ся нес­коль­ко дней на­зад из–за скоп­ле­ния ме­та­на. И­мен­но там, меж­ду зна­ком с кра­си­во вы­пи­сан­ным «П­ро­да­ет­ся», изод­ран­ным в клоч­ья, и гру­зо­ви­ком с ло­го­ти­пом по­тен­ци­аль­но­го по­ку­па­те­ля «China Shipping» на бо­ку, сто­ял мок­рый ста­рик в ожи­да­ нии ав­то­бу­са, ко­то­рый боль­ше не ез­дил этой до­ро­гой или свер­нул в ов­раг, и Эро не мог зас­та­вить се­бя бро­сить Кап­лю­ще­го Че­ло­ве­ка на про­из­вол судь­бы, так как Кап­лю­щий Че­ло­век, как он ска­зал нам, был его зна­ко­мым, ко­то­рый про­ра­бо­тал на «­На­и­ри­те» мно­го лет и те­перь хо­дил на ра­бо­ту каж­дый день, как ес­ли бы за­вод был все еще отк­рыт. Од­ним сло­вом, то был пуг­ли­вый не­до­те­па, ко­то­рый в на­ши дни пи­ тал­ся ди­ки­ми гра­на­та­ми, и хо­тя в мик­ро­ав­то­бу­се не бы­ло ни дюй­ма сво­бод­но­го прост­ранст­ва, Кап­лю­ще­го Че­ло­ве­ка уда­лось втис­нуть на си­ден­ье ря­дом с Па­рой. ­Зем­ля зат­ряс­лась в чет­вер­тый и пос­лед­ний раз, силь­не­е, чем рань­ше, сде­лав мик­ро­ав­то­бус Эро по­хо­жим на иг­ру­шеч­ный ба­ра­бан, на ко­то­ром Бог прак­ти­ко­вал­ся со Сво­и­ми па­лоч­ка­ми, и вся во­да из глаз че­ло­ве­чест­ва, вся ког­да–ли­бо из­ли­тая пе­чаль в один миг об­ ру­ши­лась на нес­част­ную зем­лю Айас­тан, к от­ча­я­нию Эро, ко­то­рый ехал с зак­ры­ты­ми гла­за­ми, что­бы луч­ше ви­деть до­ро­гу в уме, на­пе­ вая пе­чаль­ную пес­ню: «­Пос­тав­ляю за­вет Мой с ва­ми, что не бу­дет бо­лее ист­реб­ле­на вся­кая плоть во­да­ми по­то­па, и не бу­дет уже по­то­па на опус­то­ше­ние зем­ли, — за­ды­ха­ясь в кон­це, — Я по­ла­гаю ра­ду­гу Мою в об­ла­ке». С­ло­ва Эро не ус­пе­ли отз­ву­чать, ког­да ав­то­бус прос­ко­чил ск­возь мок­рое коль­цо об­ла­ков в дру­гой мир, и ста­ло яс­но, что он был уже не на обыч­ной до­ро­ге, а на ск­ло­не хол­ма на по­верх­нос­ти лу­ны, нет, не на хол­ме, а на ве­ли­ка­не, на го­ре, и не на Лу­не, а в той час­ти зем­ли, ко­то­рая на­зы­ва­ет­ся Глу­бо­кой Ямой, ко­лы­бе­ли хрис­ти­анс­ко­го ми­ра,

Так в оригинале. — Здесь и далее, кроме специально оговоренных случаев, при­ мечания переводчика.

1

27 Ни­дер­лан­ды

у под­но­жия Вы­со­чай­шей Вер­ши­ны, Са­мой Свя­щен­ный Го­ры, Са­мо­го По­тух­ше­го вул­ка­на, где Ной по­са­дил на мель свой ков­чег в трис­та де­сять мет­ров дли­ной, о чем сви­де­тельст­ву­ют де­ре­вян­ные об­лом­ки, не­дав­но об­на­ру­жен­ные там груп­пой му­суль­манс­ких, хрис­ти­анс­ких и не­ре­ли­ги­оз­ных исс­ле­до­ва­те­лей, — и с тех пор она счи­та­ет­ся ду­ хов­ным оте­чест­вом всех ус­та­лых пут­ни­ков, и Эро ра­до­вал­ся, что гер­ ме­тич­но зак­ры­тая гра­ни­ца меж­ду Тур­ци­ей и Ар­ме­ни­ей — ре­зуль­тат раз­ног­ла­сий по по­во­ду рез­ни 19131 и вой­ны в На­гор­ном Ка­ра­ба­хе в 1993 — вне­зап­но ис­чез­ла, так что это мес­то, свя­тая свя­тых для ар­ мянс­кой ду­ши, бы­ло боль­ше не на враж­деб­ной иност­ран­ной тер­ри­ то­ри­и. ­Вос­тор­жен­ны­ми кри­ка­ми раз­ра­зи­лись и пас­са­жи­ры мик­ро­ав­то­ бу­са, то есть Ио­анн Бо­жий­дар, ко­то­рый тут же от­ка­зал­ся от сво­е­го пе­ре­во­да, сло­мал свою трость по­по­лам и пе­рек­рес­тил­ся, по­то­му что биб­лейс­кие сло­ва об От­це Ара­ра­те ока­за­лась ис­тин­ны­ми; Па­ра, ко­ то­рая уже не рас­пус­ка­ла слю­ни «я ум­ру за те­бя» друг дру­гу на ухо, но каж­дый пов­то­рял «я умер за те­бя», «я умер­ла за те­бя» (так как они дейст­ви­тель­но счи­та­ли, что пе­ре­сек­ли гра­ни­цу меж­ду жизн­ью и смерт­ью), а так­же Бо­сой Кра­са­вец Чер­но­ри­зец, ко­то­рый восп­ри­ нял за­га­доч­ную пе­ре­ме­ну по­го­ды как нас­туп­ле­ние мо­мен­та, ко­то­ ро­го каж­дая хрис­ти­анс­кая ду­ша ждет всю свою жизнь, ту­ман прош­ ло­го был очень плот­ным, и те­перь все на­ро­ды, ко­то­рые сби­лись с пу­ти, вер­нут­ся к их об­ще­му от­цу, и Оли­гарх ко­то­рый тут же стал вс­лух меч­тать, что ку­пит го­ру и пост­ро­ит на ней ска­зоч­ный за­мок, ко­то­рый ста­нет цент­ром Все­лен­ной, и неб­ри­тая пя­ти­де­ся­ти­лет­няя де­вуш­ка, из­вест­ная как Ле­ди Мар­ти, ко­то­рая от ра­дос­ти вы­пус­ти­ла сво­их го­лу­бей в ок­но, так что над го­рой не­о­жи­дан­но по­я­ви­лись па­ ря­щие ан­ге­лы, и Осип Ман­дельш­там, ко­то­рый в сле­зах го­во­рил сам с со­бой: «­ты бодрст­ву­ешь, не бой­ся сво­е­го вре­ме­ни, не лу­кавь», и, ра­ зу­ме­ет­ся, ис­ка­тель­ни­ца Ков­че­га, ко­то­рая из кар­ма­на сво­ей мок­рой ру­баш­ки дос­та­ла мок­рый лист бу­ма­ги, что­бы оп­ре­де­лить мес­то, где ков­чег сел на мель, и сра­зу же на­ча­ла да­вать инст­рук­ци­и, и, на­ко­нец, ме­лан­хо­лич­ный Кап­лю­щий Че­ло­век, ко­то­рый ви­дел в вул­ка­ни­чес­ ких плас­тах го­ры воз­рож­да­ю­щи­е­ся сте­ны за­во­да «­На­и­рит».

­Й о­х ан де Бо­у­з е

28

Э­ро без уси­лий въе­хал на вер­ши­ну, пря­мо че­рез ви­ног­рад­ни­ки и ль­ды, пря­ми­ком че­рез из­вест­ко­вые слои вре­ме­ни, и за­топ­лен­ ный мир вни­зу пре­об­ра­зил­ся в сол­неч­ную пус­ты­ню с ту­то­вы­ми де­ ревьями и кры­ты­ми дер­ном кры­ша­ми до­мов, с та­инст­вен­ны­ми хле­ бо­пе­ка­ми по че­ты­рем сто­ро­нам све­та, со сле­да­ми жи­вых су­ществ ко­то­рые жи­ли, и на­де­я­лись, и мо­ли­лись сво­им бо­гам там, но все бо­ ги од­наж­ды ре­ши­ли, что их тво­ре­ние бы­ло ошиб­кой, и эти су­щест­ ва долж­ны быть унич­то­же­ны, по­том ощу­ти­ли ут­ра­ту и со­жа­ле­ния и тут же со­вер­ши­ли еще боль­шую ошиб­ку. Вот так все и бы­ло. ­Мик­ро­ав­то­бус ос­та­но­вил­ся на вы­со­те 5137 мет­ров, пас­са­жи­ры выш­ли, солн­це све­ти­ло, за­вер­ну­тое в се­реб­ря­ную фоль­гу, веч­ные ль­ды по­ра­жа­ли блес­ком, зву­ча­ло эхо бью­ще­го­ся при­бо­я, они пи­ли омо­ла­жи­ва­ю­щий гор­ный воз­дух, лед­ник тре­щал, слов­но лис­ты в райс­кой кни­ге, пе­ре­во­ра­чи­ва­е­мые ре­бен­ком по од­но­му, снеж­ные ск­ло­ны, вы­ме­тен­ные вет­ром, бы­ли как зак­ры­тые зо­ло­тые цве­ты, мир был соз­дан, и по­гиб, и был соз­дан за­но­во, но ник­то об этом не вс­пом­нит, да­же ан­гельс­кие го­лу­би, или об­лом­ки ков­че­га, или сам лед. Э­ро раз­вер­нул­ся и по­вел свой пус­той мик­ро­ав­то­бус об­рат­но в Ере­ван, сиг­на­ля и ма­хая бар­ме­нам, ме­тель­щи­кам улиц и ним­фам на шпиль­ках, — он лю­бил их всем серд­цем; он по­е­хал об­рат­но до­ мой, дол­гий ра­бо­чий день был окон­чен, он отс­т у­пал мед­лен­но, как го­ра в зер­ка­ле зад­не­го ви­да, Бо­же мой, что за день, и Эро нап­ ра­вил свой ав­то­бус че­рез ог­ром­ные лу­жи, ко­то­рые дождь ос­та­вил вез­де, ми­мо тре­щин, ос­тав­ших­ся от зем­лет­ря­се­ни­я, об­рат­но в го­ род, к сво­е­му до­му. Он при­пар­ко­вал свой мик­ро­ав­то­бус на бе­ре­гу во­дох­ра­ни­ли­ща, ря­дом с бе­лым комп­лек­сом аме­ри­канс­ко­го по­сольст­ва, про­шел ми­ мо бе­зуп­реч­ной гра­ни­цы, ук­реп­лен­ных бе­тон­ных стен, дол­го­вя­зых сол­дат в фор­ме, спус­тил­ся к бе­ре­гу во­дох­ра­ни­ли­ща, пос­то­ян­но ос­ каль­зы­ва­ясь в гря­зи, и об­на­ру­жил се­бя в ми­ре, силь­но пост­ра­дав­шем от бу­ри, сос­то­я­щем из лис­то­во­го же­ле­за и плас­ти­ка, в ми­аз­мах ядо­ ви­той во­ды, в ми­ре, да­ле­ком от ци­ви­ли­за­ции и в то же вре­мя яв­ля­ ю­щем­ся ее не­от­ъем­ле­мой част­ью, ми­ре, ох­ра­ня­е­мом плос­ко­мор­ды­ ми быст­ры­ми со­ба­ка­ми, ми­ре, ко­то­рый был его ми­ром, ми­ром Эро, трет­ьим ми­ром, ми­ром с кро­ват­ью из лос­ку­тов вой­ло­ка, ог­ра­дой из

на­во­за, са­мо­дель­ной печ­ью, во­доп­ро­во­дом из плас­ти­ко­вых бу­ты­лок, про­во­лоч­ной сет­кой для лов­ли ры­бы и гряз­ным по­ло­ви­ком, ко­то­ рый ска­зал «­доб­ро по­жа­ло­вать» на русс­ком. Ут­ром он под­нял­ся на вы­со­кий бе­рег боль­но­го озе­ра, что­бы уви­ деть Ара­рат, что­бы мо­лить­ся Ара­ра­ту, но не тут–то бы­ло, его там боль­ше не бы­ло, как буд­то кто–то на дру­гой сто­ро­не опус­тил ог­ром­ но­е, бе­лое на бе­лом мо­дер­нистс­кое по­лот­но, и все вос­по­ми­на­ния бы­ ли пло­дом раз­го­ря­чен­но­го во­об­ра­же­ни­я, как ес­ли бы че­ло­ве­чест­во бе­зу­держ­но фан­та­зи­ро­ва­ло для то­го, что­бы сде­лать жизнь ме­нее жал­кой, и Эро вни­ма­тель­но пос­лу­шал ши­пе­ние пе­чи, где ис­пек­ся ве­ тер, и ус­лы­шал го­ло­са на юге, зо­ву­щие его, го­ло­са с не­ви­ди­мой го­ры, зо­ву­щие его, пол­ные слез или сме­ха, не­по­нят­но бы­ло че­го, но он, ве­ ро­ят­но, во­об­ра­зил и это, и он лег на за­са­лен­ную вой­лоч­ную кро­вать, про­бор­мо­тал «­Ца­вэд та­нем, ца­вэд та­нем» и по­гас, как све­ча. Е­ре­ван, ок­тябрь 2012 г.

29 Ни­дер­лан­ды

­Пе­ре­вод с анг­лийс­ко­го Ана­ит Та­те­во­сян

­Л ео Бут­н а­р у ­Мол­до­ва/­Ру­мы­ни­я

­По­эт, про­за­ик, эс­се­ист, пе­ре­вод­чик. ­Ро­дил­ся в 1949 г. в се­ле Не­гу­рень, Рес­пуб­ли­ка Мол­до­ва. В 1972 г. окон­чил Ки­ши­нёвс­кий уни­вер­си­тет по спе­ци­аль­нос­ти «­фи­ло­ло­ гия и жур­на­лис­ти­ка», ра­бо­тал ре­дак­то­ром в га­зе­те «Tinerimea Moldovei», за­тем за­ве­до­вал от­де­лом в еже­не­дель­ни­ке «Literatura și arta»; был глав­ным ре­дак­то­ром жур­на­ла «­Мол­до­ва». В 1976 г. выш­ ла пер­вая кни­га сти­хов Бут­на­ру «К­ры­ло на све­ту». В 1977 г. стал чле­ном Со­ю­за пи­са­те­лей СССР. В 1990–1993 гг. за­ни­мал пост ви­ це–п­ре­зи­ден­та СП Мол­до­вы. С 1993 г. член СП Ру­мы­ни­и, удос­то­ен нес­коль­ких пре­мий этой ор­га­ни­за­ци­и. Ав­тор мно­жест­ва сти­хот­вор­ных и про­за­и­чес­ких про­из­ве­де­ ний. Сре­ди на­и­бо­лее из­вест­ных — «Ан­гел и порт­ной», «­Лам­па и зер­ка­ло», «­Пос­лед­нее пу­те­шест­вие Улис­са». ­Бут­на­ру сос­тав­ле­ны и пе­ре­ве­де­ны ан­то­ло­гии «­Русс­кий аван­ гард» (в 2 то­мах), «­Русс­кий аван­гард. Дра­ма­тур­ги­я», «­Ма­ни­фес­ты русс­ко­го аван­гар­да», а так­же «Ук­ра­инс­кий аван­гард». В его пе­ре­ во­дах опуб­ли­ко­ва­ны про­из­ве­де­ния Ива­на Бу­ни­на, Ива­на Тур­ге­не­ва, Ве­ли­ми­ра Хлеб­ни­ко­ва, Вла­ди­ми­ра Ма­я­ковс­ко­го, Алек­сея Кру­чё­ных, Ма­ри­ны Цве­та­е­вой и др. П­ро­из­ве­де­ния са­мо­го Бут­на­ру бы­ли пе­ре­ве­де­ны на бо­лее двад­ца­ ти язы­ков ми­ра. У­част­ник «­Ли­те­ра­тур­но­го ков­че­га — 2001».

ОТ НО­Е­ВА КОВ­ЧЕ­ГА К КОВ­ЧЕ­ГУ ПО­Э­ЗИ­И­ Ар­мянс­кий днев­ник, 18–28 ок­тяб­ря 2011 го­да (от­рыв­ки)

­Л ео Бут­н а­р у

32

20 ок­тяб­ря Ред­ко так слу­ча­лось, а мо­жет, и вов­се не бы­ло та­ко­го, что­бы за один толь­ко день я бы столь­ко уви­дел и уз­нал о сто­ли­це ка­кой–ли­бо ст­ра­ны, как вче­ра до­ве­лось мне уз­нать о Ере­ва­не. Я за­ме­тил его эл­ лип­со­вид­ную па­но­ра­му еще из са­мо­ле­та. А по­том пре­до мной предс­ тал Ара­рат — сп­ра­ва, весь в си­я­нии расс­вет­но­го солн­ца, ко­то­рое по­ ка­за­лось мне нес­ка­зан­но силь­ным здесь, на вы­со­те ты­сяч мет­ров над уров­нем мо­ря. Центр сто­лич­но­го Ере­ва­на нов, но ос­но­ва­тель­но заст­ ро­ен раз­ноц­вет­ным отш­ли­фо­ван­ным свя­щен­ным ту­фом. Я уви­дел го­ род в пол­день, в об­ла­ках, в пы­ли лас­ко­во­го гор­но­го дож­дя. На за­ка­те не­бо за­мет­но про­яс­ни­лось, и мы, нем­но­го по­гу­ляв по Пло­ща­ди рес­ пуб­ли­ки, заш­ли в Му­зей ис­то­рии Ар­ме­ни­и. За­тем пос­ле­до­ва­ла ноч­ная про­гул­ка по Ере­ва­ну — та­кое то­же со мной про­ис­хо­ди­ло впер­вы­е. Мы под­ня­лись на се­вер­ную сто­ро­ну го­ро­да, где ста­ли сви­де­те­ля­ми пе­ре­ ли­ва­ю­щей­ся раз­ноц­вет­ны­ми ог­ня­ми па­но­ра­мы. Тот же вид мож­но бы­ ло обоз­ре­вать из раз­ных то­чек го­ро­да, под раз­ны­ми уг­ла­ми. ­Гос­по­ди, что за про­пасть отк­ры­ва­лась пе­ред на­ми. На са­мом вы­ со­ком мес­те в го­ро­де — поб­ли­зос­ти от мет­ро в се­вер­ной час­ти — по стой­ке смир­но сто­ит женс­кая ста­туя с ог­ром­ным, дли­ной в де­сят­ки мет­ров,­ме­чом в ру­ках и, ка­жет­ся, ох­ра­ня­ет по­кой го­ро­да. Этот па­мят­ ник был воз­ве­ден в честь ус­та­нов­ле­ния со­ветс­ко­го ст­роя в Ар­ме­ни­и. Нет, здесь нет ни­ка­кой рет­рос­пек­тив­ной по­ли­ти­чес­кой ди­вер­си­и. Толь­ко серд­це мое сжа­лось при ви­де отк­рыв­шей­ся пе­ре­до мной про­

33 ­М ол­д о­в а/­Р у­м ы­н и­я

пас­ти, ухо­дя­щей нем­но­го вбок от па­ра­пе­та. Не бы­ло ни­ка­ких спе­ци­ аль­ных мер пре­дос­то­рож­нос­ти, лишь выст­ро­ен­ные в ряд обыч­ные до­щеч­ки, на ко­то­рых бы­ло на­пи­са­но: «­Не под­ни­май­тесь на па­ра­пет». Это бы­ло сде­ла­но из со­об­ра­же­ний бе­зо­пас­нос­ти: под­ни­мешь­ся на па­ ра­пет — и все. ­Пос­ле ужи­на в ка­фе «Le Boheme» мы выш­ли­на про­гул­ку (у­же оку­ нув­шись в ат­мос­фе­ру фран­цузс­ких спе­ци­фи­чес­ких осо­бен­нос­тей и от­тен­ков), по­бы­ва­ли на Се­вер­ном прос­пек­те, дви­ну­лись в сто­ро­ну цент­ра — к подс­ве­чен­ным раз­ноц­вет­ны­ми ог­ня­ми фон­та­нам, це­ло­ му ­пе­ре­ли­ва­ю­ще­му­ся све­том ­бас­сей­ну. ­Па­ра­докс Ере­ва­на в том, что зда­ния в нем в ос­нов­ном пост­ро­е­ ны в «­не­пос­редст­вен­ном»­сов­ре­мен­ном сти­ле и рез­ко от­ли­ча­ют­ся от прек­рас­ных ста­рых ар­хи­тек­тур­ных со­о­ру­же­ний. Не­ко­то­рые при­ме­ ча­тель­ные го­родс­кие ст­ро­е­ния ока­за­лись в те­ни го­родс­ких пост­ро­ек вто­рой по­ло­ви­ны двад­ца­то­го ве­ка. Но об­щий ар­хи­тек­тур­ный стиль и об­лик го­ро­да сох­ра­ня­ют­ся до сих пор. Все рав­но этот го­род, ос­но­ ван­ный еще сто­ле­тия на­зад, не­от­ра­зи­мо да­ет по­чувст­во­вать свою древ­ность, го­во­ря об этом да­же тем, кто с ним не зна­ком. У но­вых зда­ний в цент­ре та­кой вид, слов­но они ст­ро­и­лись очень тща­тель­но, как буд­то пе­ред гла­за­ми сов­ре­мен­ных мас­те­ров — как на­каз — про­ хо­ди­ла веч­ность. Я го­во­рю о ви­де, по­то­му что блеск ста­рых вре­мен им при­да­ет туф, ко­то­рый дер­жит­ся ве­ка­ми и еще дол­го бу­дет дер­ жать­ся как осо­бая мно­гоц­вет­ная пе­чать (ес­ли ваш глаз раз­ли­ча­ет от­тен­ки). Это сво­е­об­раз­ная гор­ная расц­вет­ка, «­вос­точ­на­я». ­Но го­во­рят, что, как и в слу­чае с Мол­до­вой, из Ар­ме­нии то­же за пос­лед­ние го­ды уе­ха­ли яко­бы око­ло мил­ли­о­на че­ло­век. Эх, брат мой, Да­вид Ма­те­во­сян, я на­шел сти­хот­во­ре­ние Ова­не­са Гри­го­ря­на о «­доб­ро­воль­ном» ис­хо­де на­ро­да, будь то ар­мянс­кий или ру­мынс­кий: В­ни­ма­ни­е, е­ще од­но лю­бо­пыт­ное со­об­ще­ни­е: на ис­хо­де двад­ца­то­го ве­ка, в че­тыр­над­цать ча­сов пят­над­цать ми­нут,­ ар­мянс­кий на­род вы­шел из сво­ей ст­ра­ны­ и не вер­нул­ся… П­ри­ме­ты: древ­ний, мно­гост­ра­даль­ный,

­Л ео Бут­н а­р у

34

­ а­лант­ли­вый, тру­до­лю­би­вый,­тер­пе­ли­вый, т в гла­зах — бес­ко­неч­ная грусть, в серд­це — глу­бо­кие тре­щи­ны… П­ро­сим всех, кто его ви­дел, с­роч­но ­со­об­щить об этом в пар­ла­мент, ­ко­то­ро­му на нес­коль­ко дней ­ну­жен на­род в свя­зи с приб­ли­же­ни­ем но­вых вы­бо­ров…1­ У вас — как у нас. Те же за­бо­ты… В­че­ра, во вре­мя крат­ко­го при­е­ма, пос­вя­щен­но­го за­пус­ку «­Ков­че­ га», дваж­ды ощу­ти­мо сжа­лось серд­це, ког­да мой но­вый зна­ко­мый, пи­са­тель Гри­гор Джа­ни­кян, сп­ро­сил: — Как там Ни­ко­лай Ви­е­ру, мы вмес­те учи­лись в Моск­ве…­ А Да­вид, сын быв­ше­го пред­се­да­те­ля Со­ю­за пи­са­те­лей Ар­ме­ни­и, из­вест­но­го пи­са­те­ля Гран­та Ма­те­во­ся­на, ска­зал мне: — Иног­да отец на­по­ми­нал об од­ном сво­ем ки­ши­невс­ком дру­ге, со­курс­ни­ке по Ли­те­ра­тур­но­му инс­ти­ту­ту в Моск­ве. Хо­ро­ший был пи­са­тель, они иног­да пе­рез­ва­ни­ва­лись.

— Са­ка? — сп­ра­ши­ва­ю.

— Точ­но. Имен­но Са­ка. А уга­дал я по­той прос­той при­чи­не, ч­то Се­ра­фим Са­ка то­же час­то го­во­рил о Гран­те Ма­те­во­ся­не и Анд­рее Би­то­ве — сво­их од­но­каш­ни­ ках, ко­то­рых очень лю­бил, с ко­то­ры­ми меч­тал вст­ре­тить­ся. ­Но Ни­ко­лай Ви­е­ру скон­чал­ся уже дав­но — вес­ной 1995 го­да, а Се­ ра­фим — этой вес­ной…­ Э­то memento mori (пом­ни о смер­ти), ка­жет­ся, под­хо­ди­ло в ка­чест­ ве эпиг­ра­фа ко все­му дню. А по­том мы нап­ра­ви­лись в Эч­ми­ад­зин — ре­зи­ден­цию Ка­то­ли­ко­са всех ар­мян, что в 20 км от Ере­ва­на. Сна­ча­ла ос­та­но­ви­лись у воз­ве­ ден­ной в 618 г. церк­ви Свя­той Рип­си­мэ. Она вк­лю­че­на в сос­тав­лен­ ный ЮНЕС­КО спи­сок па­мят­ни­ков ми­ро­во­го зна­че­ни­я. ­Пе­ред эми­ад­зинс­ким со­бо­ром ле­жат надг­ро­бия ду­хов­ных пред­ во­ди­те­лей церк­ви. Мы доль­ше пос­то­я­ли в мол­ча­нии пе­ред надг­ро­ би­ем Ка­то­ли­ко­са Ваз­ге­на I, ко­то­рый был гла­вой ар­мянс­кой церк­ви в 1955–1994 го­дах. Он ро­дил­ся в Бу­ха­рес­те и по–о­со­бо­му го­во­рил на 1

С­ти­хи в пе­ре­во­де­А. Нал­бан­дя­на.

1

Стихи в переводе М. Петровых.

35 ­М ол­д о­в а/­Р у­м ы­н и­я

ру­мынс­ком. Я об этом знаю в свя­зи со сле­ду­ю­щим обс­то­я­тельст­вом: в 1988 го­ду, ког­да в Ар­ме­нии про­и­зош­ло раз­ру­ши­тель­ное зем­лет­ря­ се­ние (бо­лее 25 ты­сяч жертв), сю­да при­бы­ло мно­жест­во спа­са­те­лей из ок­рест­нос­тей рек Прут и Днестр. С ни­ми бы­ла груп­па со сту­дии «­Мол­до­ва–фильм». Его Свя­тей­шест­во Ка­то­ли­кос всех ар­мян Ваз­ген I сог­ла­сил­ся их при­нять (п­редс­тавь­те, нас­коль­ко он был за­нят в дни это­го бедст­ви­я). Он дал им ин­терв­ью — ес­тест­вен­но, на ру­мынс­ком. Мон­та­жом это­го филь­ма за­ни­ма­лась моя суп­ру­га Зи­но­ви­я, ко­то­ру­ю я поп­ро­сил при­нес­ти за­пись с реч­ью Ка­то­ли­ко­са. Я пе­ре­пи­сал ее и опуб­ли­ко­вал в еже­не­дель­ни­ке «­Ли­те­ра­ту­ра и ис­кусст­во». ­Се­год­ня моя суп­ру­га возг­лав­ля­ет от­дел рес­тав­ра­ции филь­мов в си­не­ма­те­ке «­Мол­до­ва–филь­ма», и мы оба жа­ле­ем, что у нас не ос­та­ ва­лось вре­ме­ни (мы сор­ва­лись… мол­ни­е­нос­но, за пол­то­ра дня в Ере­ ван), что­бы она при­нес­ла ко­пию это­го ин­терв­ью Ваз­ге­на I и что­бы я смог по­да­рить ее ар­мянс­ким кол­ле­гам. И, по­че­му бы нет, по­ка­зать во вре­мя вст­реч в рам­ках «­Ли­те­ра­тур­но­го ков­че­га». А здесь, у надг­ро­бия Его Свя­тей­шест­ва, со мной слу­чи­лось что–то уди­ви­тель­но­е: со мной здо­ро­ва­ют­ся две ба­рыш­ни… на ру­мынс­ком! Кто это? Сту­дент­ки Ере­ванс­ко­го го­су­дарст­вен­но­го уни­вер­си­те­та. Они го­во­ри­ли на анг­лийс­ком, итал­ьянс­ком и дав­но уже бра­ли уро­ки ру­мынс­ко­го у про­фес­со­ра Ма­рии Ипа­то­вой из Бу­ха­рес­та. И как вы ду­ма­е­те, что де­ла­ют де­вуш­ки? (За­по­ми­на­ю: Ли­лит Пет­ро­сян и Ма­ ри­на Ба­ла­ян.) На­чи­на­ют петь, что уме­ют. Vine, vineprim–vara (И­дет вес­на, идет). Ко­неч­но, я пою с ни­ми, вс­по­ми­ная свое детст­во. И еще как я на­пи­сал «Copillaru–i» («­Ди­тя у русс­ких»). Мы по­ем, хо­ро­шо за­ вер­шая ме­ло­дию — плав­но, без на­жи­ма, пос­ле че­го де­вуш­ки (а Ли­ лит еще и пи­шет сти­хи), как бы ду­э­том, на­чи­на­ют дек­ла­ми­ро­вать «Revedere»(«С­ви­дан­ье») Эми­нес­ку, а я чи­таю вмес­те с ни­ми: «­Толь­ко в лю­дях пе­ре­ме­ны / Неп­ре­рыв­ны, неп­ре­мен­ны, / Мы ж ос­та­лись те, что бы­ли,/ Об­лик свой не из­ме­ни­ли»1. ­Как вол­ни­тель­но петь «И­дет вес­на, идет» нас­то­я­щей ар­мянс­кой осен­ью, с дву­мя до­черь­ми Ара­ра­та, ко­то­ры­е, и это уди­ви­тель­но, об­ ла­да­ют бе­зуп­реч­ным ру­мынс­ким про­из­но­ше­ни­ем. Уве­рен, что ког­ да–то в сво­ем ру­мынс­ком детст­ве пес­ню «И­дет вес­на, идет» пел и тот ма­лыш, впос­ледст­вии став­ший Ка­то­ли­ко­сом всех ар­мян и Вер­хов­

­Л ео Бут­н а­р у

36

ным Пат­ри­ар­хом, к мо­ги­ле ко­то­ро­го мы приш­ли с мирс­ким бла­го­ве­ ще­ни­ем «И­дет вес­на, идет» со­вер­шен­но прек­рас­ной осен­ью на­ше­го ст­раж­ду­ще­го жиз­ни ду­ха. З­десь, у мо­ги­лы бу­ха­рест­ца Ваз­ге­на I, умест­но на­пом­нить, что в сред­не­ве­ко­вой Мол­до­ве ар­мя­не уже сос­тав­ля­ли од­но из на­ци­о­наль­ ных мень­шинств. В на­ча­ле 15 ве­ка князь Алек­сандр Доб­рый из­дал указ, доз­во­ля­ю­щий ос­но­вать ар­мянс­кий епис­ко­пат в Су­ча­ве... В­нут­ри церк­ви сох­ра­ни­лись фрес­ки 17–18 ве­ков. На тер­ри­то­рии мо­нас­тырс­ко­го комп­лек­са есть и тра­пез­на­я, гос­ти­ни­ца, шко­ла, бас­ сейн, пат­ри­ар­шие по­ко­и, му­зей, где я ди­вил­ся экс­по­на­там, сре­ди ко­то­рых был и об­раз Бо­го­ро­ди­цы, по­хо­жей на прос­тую и ск­ром­ную крест­ьян­ку, сер­до­боль­ну­ю, нес­ка­зан­но сми­рен­ну­ю. Стоя пе­ред ней, я ду­мал о сво­ей ма­те­ри, Анас­та­си­и, чья де­вич­ья фа­ми­лия Мун­тя­ну, до­че­ри Маг­да­ле­ны и Ки­рил­ла из се­ла Не­гу­ре­ни. Се­ло это на бе­ре­гу ре­ки Ре­ут, меж­ду Со­ро­кой и Ор­хе­ем. З­десь, в ок­ру­же­нии урартс­ких крест–кам­ней — хач­ка­ров — эпи­те­ ты бес­силь­ны… Мож­но все ужать до од­но­го сло­ва, ска­зав: «­вол­шеб­но!» То есть здесь, где зву­чит мол­ча­ние не­ба, му­зы эпи­те­тов за­мол­ка­ют. Жаль, что нет ка­кой–ни­будь ор­га­ни­за­ции мощ­нее ЮНЕС­КО, ко­ то­рая бы ох­ра­ня­ла не толь­ко дос­тав­ши­е­ся нам в нас­ледст­во па­мят­ ни­ки, но и це­лые сверхст­ра­ны, ка­ко­вой мне ви­дит­ся Ар­ме­ни­я. Прис­ тав­ка «с­верх» по­на­до­би­лась мне и в му­зее Сер­гея Па­рад­жа­но­ва, где ве­че­ром ко­ра­бель­щи­ки «­Ли­те­ра­тур­но­го ков­че­га» вст­ре­ти­лись с ар­мянс­ки­ми кол­ле­га­ми — «Meeting with Armenian intellectuals», как от­ме­ча­лось в бук­ле­те из глян­це­вой бу­ма­ги, по ко­то­рой сколь­зи­ли паль­цы. В этом прост­ранст­ве, от­ра­жа­ю­щем жизнь и твор­чест­во ге­ ни­аль­но­го ре­жис­се­ра, мно­го сюр­ре­а­лиз­ма. ­Да­вид Му­ра­дян выс­ту­пил с крат­кой реч­ью, с обя­за­тель­ной ссыл­ кой на ме­ня (да­же при том, ч­то у ме­ня нет ни­ка­ко­го лич­но­го вк­ла­да в это), ска­зав, что из­вест­ный ре­жис­сер де­бю­ти­ро­вал с дву­мя филь­ ма­ми на мол­давс­ко–ру­мынс­кую те­му: «­Мол­давс­кая сказ­ка» (1951) и «Анд­ри­еш» (1954). Воз­мож­но, в сво­ем выс­туп­ле­нии Да­вид го­во­рил, что меж­ду ки­не­ма­тог­ра­фом Сер­гея Па­рад­жа­но­ва и Эми­ля Ло­тя­ну су­ щест­ву­ет родст­во по­э­ти­чес­ко­го взг­ля­да, но мой анг­лийс­кий да­лек от со­вер­шенст­ва (Да­вид го­во­рил на ар­мянс­ком язы­ке, но его сло­ва пе­ рес­ка­зы­ва­лись на шекс­пи­ровс­ком).

37 ­М ол­д о­в а/­Р у­м ы­н и­я

В­ни­ма­тель­но изу­чив на­хо­див­ших­ся на пер­вом эта­же все­ми тре­мя сво­и­ми гла­за­ми (т­ре­тий, цик­ло­пи­чес­кий — съе­моч­ная ка­ме­ра), я с ка­ко­го–то мо­мен­та стал от­де­лять­ся от них — бла­го мес­та хва­та­ло — в ком­на­тах вто­ро­го эта­жа. Я го­во­рю са­мо­му се­бе, что да­же ес­ли ты не по­эт или не счи­та­ешь се­ бя та­ко­вым, нем­но­го поб­ро­див по му­зею Па­рад­жа­но­ва, ты вы­хо­дишь от­сю­да поч­ти по­э­том, отк­ры­вая свою ис­тин­ную сущ­ность, предс­тав­ ляя и пос­ти­гая се­бя как сти­хи. Чувст­ву­ешь се­бя в ми­ре ме­та­фор. А мо­ жет, ты уже стал час­ти­цей это­го ми­ра, в ко­то­рой от­ра­жа­ют­ся вза­и­мо­ от­но­ше­ни­я, да­же не­из­вест­ные сти­хи, толь­ко фор­ми­ру­ю­щи­е­ся в тво­ем внут­рен­нем ми­ре. Мир внут­ри ми­ра — ог­ром­ный и бес­ко­неч­ный. «­Ты хо­ро­шо сде­лал, вой­дя в этот не­о­быч­ный му­зей, где на­чи­на­ешь ина­че по­ни­мать са­мо­го се­бя, по–д­ру­го­му восп­ри­ни­мать свое ок­ру­же­ни­е…» С­ре­ди со­тен экс­по­на­тов (м­но­гие из ко­то­рых — сюр­ре­а­лис­ти­ чес­кие ме­та­фо­ры) вст­ре­ча­ют­ся и ст­ран­ные эк­земп­ля­ры, ко­то­рые предотв­ра­ща­ют прос­тое воск­ли­ца­ние удив­ле­ния или изум­ле­ни­я, вы­зы­вая прон­зи­тель­ное ощу­ще­ни­е, пот­ря­се­ни­е. Нап­ри­мер, ко­леб­лю­щи­е­ся на ча­шах до­по­топ­ных ве­сов мла­ден­ цы–б­лиз­не­цы — как два ути­ных клю­ва. Го­во­ришь «б­лиз­не­цы», что­ бы из­бе­жать пот­ря­се­ни­я, но, фак­ти­чес­ки, на ча­шах толь­ко го­ло­вы мла­ден­цев — две ­и­ден­тич­ные час­ти. Од­на из участ­ниц «­Ков­че­га» ах­ ну­ла: «­Как зло­ве­ще!»­ И это так: здесь мно­го экс­по­на­тов, на­де­лен­ных ужа­са­ю­щим сюр­ ре­а­лиз­мом. А один из возг­ла­сов дал мне раз­гад­ку тай­но­го за­мыс­ла этой ком­по­зи­ци­и, смыс­лы ко­то­рой от оче­вид­но­го и сдер­жан­но­го до­ хо­дят до бездн под­соз­на­ни­я. И раз­ве мир сам не на­чал­ся с двух близ­ не­цов на ве­сах? Ка­ин и Авель… А Кас­тор и Пол­лукс, ко­то­рые оли­цет­ во­ря­ют братс­кую лю­бовь и бы­ли уби­ты сво­и­ми пле­мян­ни­ка­ми (не бу­дем уже на­зы­вать их имен)? …По­том и Ро­мул с Ре­мом — близ­не­цы бо­га вой­ны Мар­са… И яко­бы один убил дру­го­го… ­Бы­ли и дру­гие близ­не­цы, те­ряв­шие друг дру­га из–за бра­то­у­ бийст­ва или по дру­гим при­чи­нам, нап­ри­мер, сы­нов­ья Зев­са Ам­фи­он и Зет, то­же бо­ги или ге­ро­и–б­лиз­не­цы. И у Ге­рак­ла был брат–б­лиз­ нец — Ификл, меж­ду ни­ми бы­ла ночь раз­ни­цы, Алк­ме­на за­ча­ла их со­от­ветст­вен­но от Зев­са и Ам­фит­ри­о­на. Близ­не­ца­ми бы­ли еще и Ав­ то­лик (дед Одис­се­я) и Фи­ла­мон, нес­част­ная про­ри­ца­тель­ни­ца Кас­

­Л ео Бут­н а­р у

38

санд­ра и Ге­лен, Кли­тем­нест­ра и Еле­на. И зна­чит, вмес­то memento mori или вмес­те с ним пос­то­ян­но еще и memento geminos (пом­ни о близ­не­цах)… Па­рал­ле­ли как бы отк­ры­ва­ют путь к дру­го­му об­щест­ву, та­ко­му на­ча­лу ми­ру, ко­то­рое сход­но… с его кон­цом. С тай­ным же­ла­ни­ем вер­нуть­ся в на­ших серд­цах, мы ухо­ди­ли с бо­ лее свет­лы­ми мыс­ля­ми о том, что по­бы­ва­ли у ве­ли­ко­го ху­дож­ни­ка — ки­но­ре­жис­се­ра Сер­гея Па­рад­жа­но­ва. Он, ко­то­рый был заключен в тюрь­му как неб­ла­го­на­деж­ный с точ­ ки зре­ния ком­му­нис­ти­чес­ких влас­тей граж­да­нин, се­год­ня по ос­тав­ лен­но­му им нас­ле­дию дейст­ви­тель­но стал кос­мо­по­ли­тич­ным. Его идеи и про­из­ве­де­ния ши­ро­ко из­вест­ны во всем сво­бод­ном ми­ре. В прош­лом го­ду в Гол­ли­ву­де был уч­реж­ден Инс­ти­тут Сер­гея Па­рад­жа­ но­ва и Ми­ха­и­ла Вар­да­но­ва, где изу­ча­ет­ся твор­чест­во этих двух ве­ли­ ких ар­мян. Оба и вп­рямь граж­да­не ми­ра.

P.S. Нес­коль­ко раз смот­рел зна­ме­ни­тый фильм Па­рад­жа­но­ва «­Са­ ят–Но­ва» (ко­то­рый пос­ле кром­са­ния цен­зо­ра­ми был наз­ван «Ц­вет гра­на­та»). Из ка­ких–то его кад­ров мне за­пом­ни­лись оп­ре­де­лен­ные пред­ме­ты, ком­по­зи­ци­он­ные об­ра­зы, ко­то­рые здесь ста­ли от­дель­ны­ ми экс­по­на­та­ми. В од­ной ком­по­зи­ци­и, ко­то­рую я бы се­год­ня наз­вал «уст­ройст­во», в филь­ме вид­на юла — в ви­де кру­жа­ще­го­ся ре­бен­ка. И вот этот ре­бе­нок здесь, в му­зе­е. П­ри по­мо­щи Ин­тер­не­та я пы­тал­ся най­ти один до­ку­мен­таль­ный фильм — «­Вос­по­ми­на­ния о Са­ят–Но­ве», ку­да вош­ли вы­ре­зан­ные цен­зу­рой эпи­зо­ды филь­ма, прек­рас­но сох­ра­нив­ши­е­ся. Поп­ро­бую най­ти их при по­мо­щи ере­ванс­ких кол­лег…

21 ок­тяб­ря З­десь и сей­час са­мое вре­мя приз­нать­ся, что ког­да я учил­ся в 5–6 клас­сах, то есть еще приб­ли­зи­тель­но пол­ве­ка на­зад, из Ис­то­рии Древ­не­го ми­ра в па­мя­ти боль­ше все­го за­пе­чат­ле­лись уро­ки, на ко­ то­рых нам расс­ка­зы­ва­ли об Урар­ту и соп­ре­дель­ных тер­ри­то­ри­ях — меж­ду ре­ка­ми Тигр и Евф­рат. Се­год­ня я сно­ва пе­ре­жи­ваю те же ст­ран­ные дав­ниш­ние ощу­ще­ни­я, ко­то­рые вос­хо­дят к мо­им уро­кам в сред­ней шко­ле в Не­гу­ре­нах — на расс­то­я­нии 2000 ки­ло­мет­ров и 50 лет от­сю­да… Урар­ту, Тигр, Евф­рат… В та­ких му­зе­ях, как Му­зей ис­то­рии Ар­ме­ни­и, не зна­ю­щее по­ коя от тайн прош­ло­го серд­це бьет­ся силь­не­е. И сей­час, да­же ког­да

39 ­М ол­д о­в а/­Р у­м ы­н и­я

я нас­толь­ко крат­ко и нас­пех пи­шу о сме­ня­ю­щих друг дру­га ве­ках, представ­лен­ных здесь ты­ся­ча­ми уви­ден­ных мной экс­по­на­тов, я дол­ жен най­ти та­кой путь соп­ря­же­ния иде­о­ло­гий, ко­то­рый сов­па­дет с пу­тем, уже об­ре­тен­ным на ули­цах Ере­ва­на. Эти пу­ти — в вит­ри­нах ог­ром­ных му­зей­ных за­лов, со­дер­жа­щих уни­каль­ные ве­хи че­ре­до­ва­ ния по­ко­ле­ний — в пе­реп­ле­те­нии мыс­лей и чувств при ус­лов­ном пе­ ре­хо­де че­рез эпо­хи до и пос­ле Рож­дест­ва Хрис­то­ва. ­По­ко­ле­ния и ци­ви­ли­за­ци­и, сме­няв­шие друг дру­га сво­и­ми со­зи­да­ тель­ны­ми, но и раз­ру­ши­тель­ны­ми энер­ги­я­ми, по­доб­но оке­а­ни­чес­ким вол­не­ни­ям ду­ха, о чем кос­вен­но сви­де­тельст­ву­ет и по­се­ще­ние му­зе­я, не мог­ли прос­то так бесс­лед­но ис­чез­нуть, но ос­та­ви­ли в эпо­хах и на­ ших ду­шах час­ти­цу все­го то­го, что из­дав­на бы­ло чем–то це­лост­ным. Мыс­лен­но про­но­шусь над ст­ра­ни­ца­ми прош­ло­го, ко­то­рые воп­ло­ще­ ны в цер­ков­ной ар­хи­тек­ту­ре. Кон­ту­ры мно­гих из них не что ино­е, как го­во­ря­щие ру­и­ны, зву­ча­щие в кли­но­пи­си заб­ро­шен­ных, оп­ред­ме­чен­ ных гли­ня­ных пли­ток, из вы­би­тых на урартс­ком кам­не час­тиц… И я — по­се­ти­тель это­го ска­зоч­но­го, на­пол­нен­но­го ви­де­ни­я­ми и приз­ра­ка­ми му­зея — как буд­то при­шел при­нес­ти сво­и ­позд­рав­ле­ния Урар­ту. В му­зее хра­нят­ся к­руп­ные фраг­мен­ты щи­тов, на ко­то­рых бы­ло выг­ра­ви­ро­ва­но имя им­пе­ра­то­ра Тра­я­на. Мы зна­ем ко­то­ро­го — то­ го са­мо­го, при ко­то­ром, го­во­рят, наш эт­нос был из­ме­нен и ро­ма­ни­ зи­ро­ван. Но пос­лед­нее про­ти­во­ре­чит са­мо се­бе: так час­то бы­ва­ет в ис­то­рии — те­зис–ан­ти­те­зис–син­тез, да­же ес­ли син­тез за­паз­ды­ва­ет или за­час­тую ока­зы­ва­ет­ся не один… Сле­ды Ри­ма — мно­го­чис­лен­ные пред­ме­ты по­хо­рон­но­го ри­ту­а­ла, де­сят­ки, а воз­мож­но и сот­ни ко­то­ рых хра­нят­ся в фон­дах Му­зея ар­хе­о­ло­гии и ис­то­рии в Конс­тан­це, тон­кие ем­кос­ти из цвет­но­го стек­ла, ча­ще си­не­го, в ко­то­рых жен­щи­ ны со­би­ра­ли свои сле­зы, скор­бя об ухо­дя­щих муж­ьях, что­бы пос­ле их воз­ра­ще­ния с дол­гой вой­ны пред­ъя­вить им свою женс­кую тос­ку, по­вя­зан­ную лю­бов­ью и по­я­сом вер­нос­ти… ­Пу­те­шест­ву­ем вдоль Ара­ратс­кой до­ли­ны: на се­ве­ре она ог­ра­ни­че­на го­ра­ми Ара­га­цот­на, на юге — биб­лейс­кой го­рой и ре­кой Аракс. Се­вер­ная часть при­над­ле­жит ар­мя­нам, а юж­ная — Тур­ци­и, вс­ледст­вие до­го­во­ра 1921 го­да. Вы­со­та до­ли­ны — 850–1000 мет­ров, дли­на — 90 ки­ло­мет­ров. Сп­ра­ва ве­ли­чест­вен­ный и рос­кош­ный Ара­рат, ко­то­рый сво­и­ми сне­га­ми пе­рек­ры­ва­ет пол­не­ба.

­Л ео Бут­н а­р у

40

П­ри­ро­да Ар­мянс­ко­го на­гор­ья очень раз­но­об­раз­на, вот от­ку­да воз­ник­ло вы­ра­же­ние «ст­ра­на конт­рас­тов». Здесь пе­ри­о­ди­чес­ки сме­ ня­ют друг дру­га гор­ные пи­ки, сре­ди ко­то­рых царст­ву­ет са­мая вы­со­ кая вер­ши­на по эту сто­ро­ну Во­рот Азии — Ара­рат, и по­ля — с бла­ гопри­ят­ным кли­ма­том и пло­до­род­ны­ми зем­ля­ми. В те­че­ние все­го пу­те­шест­вия Ара­рат нас­толь­ко при­тя­ги­вал к се­ бе на­ше вни­ма­ни­е, что под­час ду­ма­лось, что ар­мя­нам не­лег­ко во­дить ма­ши­ну, про­ез­жая ра­дом с та­ки­ми ви­да­ми (и вы­со­та­ми). Маг­не­тизм биб­лейс­кой го­ры прив­ле­ка­ет их вни­ма­ни­е, и они, не дай бог, мо­гут по­ пасть в ава­ри­ю. Я не пе­рес­та­вая щел­каю кноп­кой фо­то­ап­па­ра­та, что­ бы зас­нять па­ру Сис и Ма­сис, ко­то­рая в 40–50 ки­ло­мет­рах от нас, но ка­жет­ся, что нас от­де­ля­ет все­го нес­коль­ко сот мет­ров. Это та вол­шеб­ ная го­ра, на ко­то­рой во вре­мя по­то­па ос­та­но­вил­ся Но­ев ков­чег и от­ ку­да, пос­ле то­го как во­да спа­ла, сле­дуя за де­ся­тым пат­ри­ар­хом пос­ле Ада­ма, все тва­ри по­пар­но спус­ти­лись в до­ли­ну, что­бы пло­дить­ся, раз­ м­но­жать­ся и вновь обиль­но за­се­лить зем­лю. Но сой­дя с ков­че­га, Ной преж­де все­го возд­виг пер­вый ал­тарь и при­нес жерт­ву Гос­по­ду, воз­бла­ го­да­рив Его за спа­се­ни­е. Тог­да Спа­си­тель зак­лю­чил за­вет с Пер­вым Ко­ра­бель­щи­ком о том, что боль­ше не по­ка­ра­ет мир, не бу­дет му­чить лю­дей но­вым по­то­пом, ес­ли они са­ми пе­рес­та­нут се­бя ист­реб­лять. И как тут не вс­пом­нить че­ло­ве­ка, ко­то­рый сам из ми­ра ви­на, чье имя так близ­ко к ви­но­де­ли­ю? По­то­му что на том же Ара­ра­те Ной по­ са­дил пер­вую ви­ног­рад­ную ло­зу, и впер­вые за всю его дол­гую жизнь его мо­ряц­кая го­ло­ва зак­ру­жи­лась от ви­на. Пос­ле то­го, как он поп­ро­бо­ вал ви­но, мир стал кра­си­ве­е, по­ка­за­лась так­же пер­вая ра­ду­га — сим­вол за­ве­та, зак­лю­чен­но­го меж­ду че­ло­ве­ком и Соз­да­те­лем. А в пер­вом ве­ке пос­ле рож­дест­ва Хрис­то­ва иу­дейс­кий ле­то­пи­сец Тит Ио­сиф Фла­вий ут­ верж­дал, что часть Но­е­ва ков­че­га все еще на­хо­дит­ся в Ар­ме­ни­и. В 13 ве­ке Фла­вию вто­рил Мар­ко По­ло, пи­сав­ший о пол­ност­ью пок­ры­том сне­гом ков­че­ге на Ара­ра­те. Здесь пос­то­ян­но ле­жит снег, так что ник­то боль­ше не най­дет де­ре­во ков­че­га под мно­го­ве­ко­вы­ми сне­га­ми… ­Тень ве­ли­ко­леп­но­го Ара­ра­та дов­ле­ет над несп­ра­вед­ли­вы­ми до­ го­во­ра­ми, на ве­ки веч­ные ос­та­ва­ясь для ар­мян на­и­бо­лее зна­чи­тель­ ным и ле­ле­е­мым сим­во­лом. Он изоб­ра­жен и на гер­бе Рес­пуб­ли­ки Ар­ме­ни­я, что про­ти­во­ре­чит со­ветс­кой ге­раль­ди­ке. Изоб­ра­же­ние Ара­ра­та до­пол­не­но так­же Но­е­вым ков­че­гом. Од­на из сов­ре­мен­ных

41 ­М ол­д о­в а/­Р у­м ы­н и­я

ле­генд (мак­си­мум сто­лет­ней дав­нос­ти) ут­верж­да­ет: «­На жа­ло­бы ту­ рок в свя­зи с тем, что Ара­рат изоб­ра­жен на гер­бе Ар­ме­ни­и, хо­тя и не вхо­дит в ее сос­тав, ар­мя­не от­ве­ча­ют: “­По­лу­ме­сяц то­же не вхо­дит в тер­ри­то­рию Тур­ци­и, хо­тя и изоб­ра­жен на ту­рец­ком фла­ге”». ­Так и есть. Ара­рат в дру­гой ст­ра­не, но дра­ма­тич­но ос­тал­ся на стра­ни­цах ис­то­ри­и, в ду­ше и на­деж­дах ар­мян, ко­то­рые на­зы­ва­ют его Ма­тер­ью–Го­рой. А биб­лейс­кие и на­ци­о­наль­ные ле­ген­ды, свя­зан­ные с му­че­ни­я­ми Ара­ра­та, сказ­ки бы­ту­ют толь­ко на этой, ар­мянс­кой сто­ ро­не — по дру­гую сто­ро­ну Ара­рат счи­та­ет­ся обыч­ной го­рой. ­До­ро­га в Оша­кан дли­лась при­мер­но два ча­са. Ког­да мы до­е­ха­ли, то уви­де­ли во дво­ре церк­ви до­воль­но мно­го лю­дей. Каж­дый из при­ сутст­ву­ю­щих дер­жал по од­но­му цвет­ку, ча­ще все­го бе­лой гвоз­ди­ке, пред­наз­на­чав­шей­ся для воз­ло­же­ния на мо­ги­лу Свя­то­го Мес­ро­па Маш­то­ца (360–440 гг.) — че­ло­ве­ка, по­да­рив­ше­го ар­мя­нам собст­вен­ ный ал­фа­вит, за что он и был при­чис­лен к ли­ку свя­тых. Там бы­ло мно­го де­тей — це­лые груп­пы, клас­сы в соп­ро­вож­де­нии учи­те­лей. Бы­ло нем­но­го хо­лод­но. Не­ко­то­рые из де­тей ду­ли на свои слег­ка по­ си­нев­ши­е, дер­жа­щие цве­ток ру­ки. У не­ко­то­рых из них на гру­ди бы­ли зак­реп­ле­ны лис­точ­ки с изоб­ра­же­ни­ем од­ной из букв ал­фа­ви­та. ­До то­го как за­и­меть собст­вен­ный ал­фа­вит ар­мя­не ис­поль­зо­ва­ли кли­но­пись Древ­не­го Вос­то­ка, по­хо­жую на ва­ви­лонс­кую пись­мен­ ность, ког­да груп­па зна­ков мог­ла обоз­на­чать це­лое пред­ло­же­ни­е, как еги­петс­ки­е, ки­тайс­кие и японс­кие ие­рог­ли­фы. Ле­то­пись об ос­ но­ва­нии кре­пос­ти Эре­бу­ни то­же на­пи­са­на кли­но­пис­ью. Ал­фа­вит, по­да­рен­ный Свя­тым Мес­ро­пом Маш­то­цем, с на­ча­ла пя­то­го ве­ка обус­ло­вил Спа­се­ние На­ци­и. В то же вре­мя он был за­ло­гом сох­ра­не­ ния куль­ту­ры и ис­то­рии в ус­ло­ви­ях, ког­да Ве­ли­кая Ар­ме­ния бы­ла раз­де­ле­на меж­ду пер­са­ми и рим­ля­на­ми. У тех, ко­неч­но, бы­ли свои из­на­чаль­ные це­ли. При­ня­тие чу­жо­го ал­фа­ви­та бы­ло бы рав­но­силь­ но пос­те­пен­ной ас­си­ми­ля­ции и ис­чез­но­ве­нию ар­мян как на­ци­и. Но хрис­ти­анс­кая ве­ра и собст­вен­ная пись­мен­ность поз­во­ли­ли ар­мя­нам про­ти­вос­то­ять тем, кто хо­тел их унич­то­жить. Е­ще я ду­ма­ю, что бес­по­лез­но сно­ва и сно­ва, как реф­рен, пов­то­ рять все тот же воп­рос: где на­хо­дит­ся Ар­ме­ни­я? В Азии или в Ев­ро­пе? Ге­ог­ра­фи­чес­ки Ар­ме­ния ког­да–то бы­ла ази­атс­кой, но хрис­ти­анст­во ее ев­ро­пе­и­зи­ро­ва­ло, как слу­чи­лось и с Гру­зи­ей. Эти две ст­ра­ны при­

­Л ео Бут­н а­р у

42

над­ле­жат Вос­точ­ной Ев­ра­зи­и. При­ла­га­тель­ное «­Вос­точ­на­я» пред­ по­ла­га­ет толь­ко ге­ог­ра­фи­чес­кий угол зре­ни­я, а не куль­тур­ный, в ко­то­ром Ар­ме­ния со­вер­шен­но ев­ро­пейс­кая ст­ра­на. Собст­вен­ный ал­ фа­вит из­ме­нил путь са­мо­соз­на­ния ар­мянс­кой на­ции и сфор­ми­ро­вал ее за­но­во. Без собст­вен­ной пись­мен­нос­ти ар­мянс­кий на­род об­ра­тил бы свой взг­ляд к Мек­ке, но, бла­го­да­ря Свя­то­му Мес­ро­пу Маш­то­цу, он смотрит в сторону Вос­точ­ной Ев­ро­пы. Э­то по­ни­ма­ешь еще луч­ше, ког­да сдер­жи­ва­ешь сле­зы в при­сутст­ вии де­тей — выст­ро­ив­ших­ся клас­сов, дек­ла­ми­ру­ю­щих и по­ю­щих ма­лы­шей; ма­лы­шей, на гру­ди у ко­то­рых ук­реп­ле­ны лис­ты с бук­вой Ա (айб), с ко­то­рой в ар­мянс­ком на­чи­на­ет­ся сло­во Бог — Аст­вац. Они приш­ли к Свя­то­му Маш­то­цу, что­бы ска­зать спа­си­бо за то, что се­год­ня они мо­гут пи­сать и чи­тать на сво­ем собст­вен­ном язы­ке, а не на язы­ке зах­ват­чи­ков, па­ла­чей, уг­не­та­те­лей. Ма­лень­кие ар­мя­не при­хо­дят сю­да в на­ча­ле учеб­но­го го­да, пе­ред тем, как на­чать изу­чать ал­фа­вит, ког­да толь­ко–толь­ко вы­у­чи­ли бук­ву «А». Во вто­рой раз, дер­жа в ру­ках по цвет­ку, они при­хо­дят в Оша­канс­кую цер­ковь, за­кон­чив пер­вый класс и вы­у­чив весь ал­фа­вит, ко­то­рый за­кан­чи­ва­ет­ся бук­вой Ք («­Кэ», име­ ет­ся в ви­ду собст­вен­но маш­то­цевс­кий ал­фа­вит), с ко­то­рой на­чи­на­ет­ ся сло­во Хрис­тос. Они сно­ва бла­го­да­рят Свя­то­го Маш­то­ца за его дар на­ро­ду и за то, что они, ма­лы­ши, уже мо­гут чи­тать и пи­сать. ­Как ста­но­вит­ся по­нят­но по пер­вой и пос­лед­ней бук­ве, у ар­мянс­ко­ го ал­фа­ви­та есть ре­ли­ги­оз­ный под­текст, он ос­но­ва вы­со­чай­шей ве­ры и прос­той гра­мот­нос­ти. Нем­но­го по­дож­дав, мы то­же вош­ли в ог­ром­ ную усы­паль­ни­цу, по­ло­жи­ли гвоз­ди­ки на оник­со­вое надг­ро­бие Свя­ то­го Маш­то­ца. Ка­пи­тан «­Ли­те­ра­тур­но­го ков­че­га — 2011» Да­вид Ма­ те­во­сян приг­ла­сил нас в пан­те­он ал­фа­ви­та — сна­ру­жи церк­ви, сле­ва, где каж­дой бук­ве ар­мянс­ко­го ал­фа­ви­та со­путст­ву­ет хач­кар. И это не прос­то экс­кур­си­я: каж­дый из нас сфо­тог­ра­фи­ру­ет­ся ря­дом с хач­ка­ ром, со­дер­жа­щим пер­вую бук­ву его име­ни. Моя бук­ва са­мая лег­ка­я: «Լ» единст­вен­ная в ар­мянс­ком ал­фа­ви­те, фор­ма ко­то­рой со­от­ветст­ву­ ет ла­тинс­кой «L». Прав­да, нес­коль­ко ве­ков на­зад из ла­тинс­ко­го по­за­ имст­во­ва­ли и бук­ву «О», по­то­му что в не­ко­то­рых слу­ча­ях с ар­мянс­кой бук­вой ка­ки­е–то сло­ва про­из­но­си­лись неп­ра­виль­но. ­Во вре­мя гор­но­го пу­те­шест­вия го­ри­зонт с раз­ных вер­шин, про­ ме­жут­ков меж­ду ни­ми или с под­но­жий расц­ве­та­ет ве­ли­ко­леп­ным

раз­но­об­ра­зи­ем кар­тин за­ка­та, все бо­лее и бо­лее яр­ких. В мо­ем во­ об­ра­же­нии раз­лич­ные гор­ные ви­ды соп­ро­вож­да­ют­ся не­ко­то­ры­ми ра­бо­та­ми из­вест­но­го ху­дож­ни­ка Мар­ти­ро­са Сар­ья­на. Эти ху­до­жест­ вен­ные и при­род­ные «­кад­ры» со­по­ла­га­ют­ся в глу­би­не мо­ей ду­ши ни в ко­ем слу­чае не для то­го, что­бы за­вес­ти мо­но­лог о ре­а­лиз­ме и ху­ до­жест­вен­ной транс­фор­ма­ци­и, под­ра­жа­нии и твор­чест­ве, ви­де­нии и со­зер­ца­ни­и, и не для то­го, что­бы до­ка­зать при­о­ри­тет при­ро­ды над ис­кусст­вом или на­об ­ о­рот. Та­кие гор­ные пей­за­жи, не­ко­то­рые — в их все­ленс­кой сво­бо­де, дру­гие — в рам­ках в му­зей­ных за­лах, я об­ъе­ди­ ня­ю, что­бы про­де­монст­ри­ро­вать при­род­ную кра­со­ту ар­мянс­ких гор, а так­же ге­ний ху­дож­ни­ка Мар­ти­ро­са Сар­ья­на. Сар­ьян су­мел предс­та­ вить об­лик сво­ей ст­ра­ны все­му ми­ру, со­че­тав прос­то­ту, вол­шебст­во и эмо­ци­о­наль­ность по­нят­ным для всех об­ра­зом. Хо­тя то, что бы­ва­ет по­нят­но всем, час­то не мо­жет на­зы­вать­ся ис­кусст­вом...

43 ­М ол­д о­в а/­Р у­м ы­н и­я

22 ок­тяб­ря­ Ут­ро. Мы в Джер­му­ке. Вст­ре­ти­ли Сер­жа Вен­ту­ри­ни, по­том к нам при­со­е­ди­нил­ся и гос­по­дин Ар­тур Нер­се­сян из Об­щест­ва куль­тур­но­ го сот­руд­ни­чест­ва с за­ру­беж­ны­ми ст­ра­на­ми, с ко­то­рым мы пош­ли в свод­ча­тое зда­ние с ко­лон­на­ми, где те­чет ми­не­раль­ная во­да тем­ пе­ра­ту­рой +50–53 °С. Возв­ра­ща­ясь, Серж ку­пил ки­лог­рамм оре­хо­вых яд­ры­шек за 5000 дра­мов, что со­от­ветст­ву­ет де­вя­ти ев­ро. ­Гос­по­дин Нер­се­сян расс­ка­зы­ва­ет мне, о ком бы вы ду­ма­ли, о ру­ мынс­ких плен­ных вре­мен Вто­рой ми­ро­вой вой­ны, ко­то­рых дер­жа­ли в ла­ге­ре в Ка­на­зе — ра­йо­не, ны­не вк­лю­чен­ном в ад­ми­нист­ра­тив­ную тер­ри­то­рию Ере­ва­на. Пять лет на­зад, то­же в ок­тяб­ре, сос­то­я­лась це­ ре­мо­ния отк­ры­тия па­мят­ни­ка ру­мынс­ким ге­ро­ям, пос­вя­щен­но­го па­ мя­ти 90 плен­ных, по­гиб­ших здесь в 1944–1948 гг. Гос­по­дин Нер­се­сян расс­ка­зы­ва­ет, что часть клад­би­щa с не­мец­ки­ми мо­ги­ла­ми и еще од­ на — с ру­мынс­ки­ми. Ис­то­рия этих плен­ных пот­ря­са­ет и тро­га­ет серд­це. Кто–то на­шел сол­датс­кую жес­тя­ную мис­ку с над­пис­ью на нез­на­ко­мом язы­ке, ко­то­ рый, в ре­зуль­та­те исс­ле­до­ва­ни­я, ока­зал­ся ру­мынс­ким. Один из плен­ ных ос­та­вил на сво­ей мис­ке женс­кий ад­рес; бы­ла ли это его мать, же­ на или воз­люб­лен­на­я? Пос­ле это­го ста­ли из­вест­ны и име­на и судь­бы его дру­зей. Эти сол­да­ты бы­ли отп­рав­ле­ны на русс­кий фронт и здесь,

­Л ео Бут­н а­р у

44

в Ар­ме­ни­и, их ско­си­ли бо­лез­ни и ст­ра­да­ни­я. Плен­ные ра­бо­та­ли на алю­ми­ни­е­вом за­во­де. Влас­ти Ру­мы­нии и Гер­ма­нии сов­мест­но вы­ку­ пи­ли тер­ри­то­ри­ю, на ко­то­рой на­хо­дит­ся клад­би­ще. «­Те­перь по­сол Ру­мы­нии в Ар­ме­нии — гос­по­жа Кри­на Пру­на­ри­у, же­на ру­мынс­ко­го кос­мо­нав­та», — до­бав­ля­ет гос­по­дин Нер­се­сян. С Да­ви­дом Му­ра­дя­ном возв­ра­ща­ем­ся к об­суж­де­нию ста­рин­ных свя­зей на­ших на­ро­дов. Я расс­ка­зал ему об ар­мянс­кой ули­це в Ки­ши­не­ ве, где в 1976 г., в са­мый раз­гар ком­му­нис­ти­чес­ких ан­тих­рис­ти­анс­ких дейст­вий (как еще мож­но наз­вать дейст­ви­я, на­ча­тые боль­ше­ви­ка­ми в 1917 г. про­тив ду­хо­венст­ва и ве­ру­ю­щих, ес­ли не во­инст­ву­ю­щим ан­ тих­рис­ти­анст­вом), из­вест­ный ар­мянс­кий по­эт Ге­ворг Эмин поп­ро­сил, что­бы его от­вез­ли в Ки­ши­не­ве в цер­ковь, пост­ро­ен­ную его пред­ка­ми. Там, под сво­да­ми церк­ви, он оп­ро­бо­вал свой мощ­ный ба­ри­тон, нас­то­ яв на том, что­бы спеть нес­коль­ко «п­ри­ве­зен­ных» из Ере­ва­на ша­ра­ка­ нов1. И те­перь у ме­ня в биб­ли­о­те­ке есть сбор­ник его сти­хот­во­ре­ний, пе­ре­ве­ден­ных на русс­кий и опуб­ли­ко­ван­ных в ав­то­ри­тет­ной се­рии жур­на­ла «О­го­нек». Его мне по­да­рил Эмин, и на кни­ге был его ав­тог­ раф. Я по­да­рил ему сбор­ник ар­мянс­ких сти­хот­во­ре­ний в мол­давс­ких пе­ре­во­дах, опуб­ли­ко­ван­ный в Мол­давс­кой Со­ветс­кой Рес­пуб­ли­ке. ­Да­вид го­во­рит мне, что в Ере­ва­не есть и Мол­давс­кая ули­ца. «И да­же Эс­тонс­ка­я, — до­бав­ля­ет он, под­зы­вая Пе­те­ра Са­у­те­ра из Тал­лин­на, что­бы расс­ка­зать ос­таль­но­е. — Да, до­ро­гой Пе­тер, я жи­ву в Ере­ва­ не на Эс­тонс­кой ули­це. Имен­но так. Од­наж­ды ле­том при­е­хал к вам, в Тал­линн. В гос­ти­ни­це не бы­ло мест. Су­нул­ся ту­да, сю­да, но все без тол­ку. Мест не бы­ло и все. Ре­ши­тель­но во­шел к ди­рек­то­ру и ска­зал: “То­ва­рищ ди­рек­тор, я жи­тель Эс­тонс­кой ули­цы в Ар­ме­ни­и, но вот в Эс­то­нии ос­тал­ся на ули­це”. Иро­ния сра­бо­та­ла, ока­за­лось, что ди­рек­ тор хо­ро­ший че­ло­век, и он не ос­та­вил ар­мя­ни­на на ули­це»... В кон­це Да­вид сп­ро­сил, не чи­таю ли я пе­ред сном. Я от­ве­тил: «­Да, чи­та­ю, да­же во сне». Тог­да он дал мне кни­гу, пе­ре­ве­ден­ную на русс­ кий, «Ор­кестр в за­ле ожи­да­ни­я: пу­те­вая про­за, сце­ни­чес­кие но­вел­ лы, ин­терв­ью». Здесь в пре­дис­ло­вии есть один отк­лик на на­ше ны­ неш­нее пу­те­шест­вие на Ков­че­ге. «­Де­сять лет на­зад по ини­ци­а­ти­ве Ар­мянс­ко­го об­щест­ва куль­тур­но­го сот­руд­ни­чест­ва с за­ру­беж­ны­ми ст­ра­на­ми 13 ев­ро­пейс­ких пи­са­те­лей при­е­ха­ли в Ар­ме­нию с той же 1

Шаракан — армянские духовные песнопения, созданные в период с V по VII вв.­

мис­си­ей, с ка­кой был ор­га­ни­зо­ван прош­ло­год­ний «­Ли­те­ра­тур­ный эксп­ресс». По­э­то­му от­ту­да бе­рет на­ча­ло часть наз­ва­ния на­шей се­ год­няш­ней мис­си­и: Ten Years After (Де­сять лет спус­тя) — Ли­те­ра­тур­ ный ков­чег — 2011, де­сять лет спус­тя».

45 ­М ол­д о­в а/­Р у­м ы­н и­я

23 ок­тяб­ря ­Се­год­ня мы си­дим: все дейст­вия и ази­му­ты ли­те­ра­тур­но­го ко­ раб­ля сос­ре­до­то­че­ны здесь, в Джер­му­ке. У нас Круг­лый стол, вок­руг ко­то­ро­го мы об­су­дим ос­нов­ные те­мы. Бу­дут и под­те­мы, идей­ные от­ ветв­ле­ни­я, ко­то­рые вы­тя­нет по жре­бию каж­дый из участ­ни­ков.

• ­Пи­са­тель и об­щест­во: вза­и­мов­ли­я­ни­е • ­Но­вая Ев­ро­па: на­ци­о­наль­ная иден­тич­ность и об­щие цен­нос­ти. ­Се­ли вок­руг длин­но­го пря­мо­у­голь­но­го сто­ла, ко­то­рый мы ус­лов­но наз­ва­ли круг­лым, по­том предс­та­ви­лись — и гос­ти, и хо­зя­е­ва. Обе сто­ ро­ны — ко­ра­бель­щи­ки на ми­фо­ло­ги­чес­ко–биб­лейс­ком ков­че­ге, пе­ре­ не­сен­ном в 2011 го­ду в ре­аль­ность в ка­чест­ве ли­те­ра­тур­но­го ков­че­га. Же­реб­ьев­ка по­лу­чи­лась ожив­лен­ной (в сти­ле performance art). Этим за­ня­лась на­ша кол­ле­га — Ар­лет ван Ла­ар, ко­то­рая предс­та­ви­ла в Ар­ ме­нии лек­ци­ю–п­ре­зен­та­цию «Homo ludens» («­Че­ло­век иг­ра­ю­щий»). Кра­си­вая гол­ланд­ка приш­ла в ве­ли­ко­леп­ном на­ря­де. У нее бы­ла шля­ па, на ко­то­рую бы­ла на­де­та лу­че­об­раз­ная ко­ро­на с вет­ка­ми, на кон­ чи­ках ко­то­рых бы­ли сталь­ные гнез­да — в каж­дом по пи­рож­ку с вло­ жен­ной внутрь пласт­мас­со­вой ко­ро­боч­кой с бу­маж­кой, со­дер­жа­щей те­му. Вы­тя­ги­ва­ешь пи­ро­жок, дос­та­ешь ко­ро­боч­ку и чи­та­ешь те­му, на ко­то­рую дол­жен что–то ска­зать кол­ле­гам. Фи­липп ван Зан­дайк «вс­ту­ па­ет в иг­ру». Вс­та­ет (вы­сок бель­ги­ец!) и пря­мо губами бе­рет пи­ро­жок из гнез­да на шля­пе. Все за­кон­чи­лось хо­ро­шо, все съе­ли по пи­рож­ку, уз­на­ли те­му и бы­ли про­ну­ме­ро­ва­ны. Я дол­жен был го­во­рить 14–м, на те­му «­Ли­те­ра­ту­ра и ре­ли­ги­я». Те­ма бы­ла мне зна­ко­ма, нра­ви­лась, бу­ ду­чи осо­бен­но вдох­нов­ля­ю­щей здесь, у под­но­жия Ара­ра­та, и на ли­ те­ра­тур­ном ков­че­ге, инос­ка­за­тель­но ссы­ла­ю­щем­ся на ве­ли­кую ре­ ли­ги­ю, хрис­ти­анст­во. Эта те­ма под­вер­га­ет­ся пря­мым, не­за­кон­ным и ди­ким на­пад­кам в не­ко­то­рых ре­ги­о­нах ми­ра, ко­то­рые не так да­ле­ки от гра­ниц Ар­ме­ни­и. Там да­ют ука­за­ния и ог­ра­ни­чи­ва­ют де­я­тель­ность те­ле­ком­му­ни­ка­ци­он­ных ком­па­ний, что­бы зас­та­вить их мо­биль­ных опе­ра­то­ров учи­ты­вать це­лый спи­сок «ос­кор­би­тель­ных слов» и зап­ре­

­Л ео Бут­н а­р у

46

щать со­дер­жа­щие их со­об­ще­ни­я. Ин­те­рес­но, что в этом спис­ке «ос­кор­ би­тель­ных слов» есть и имя Ии­су­са Хрис­та. Так что, ду­ма­ю, боль­ше­ ви­ки, со сво­им ди­ким и во­инст­ву­ю­щим без­бо­жи­ем, бы­ли пред­те­ча­ми ­э­тих бе­зум­цев, ус­та­нав­ли­ва­ю­щих но­вые зап­ре­ты... ­Та­ким об­ра­зом, о «­Ли­те­ра­ту­ре и ре­ли­ги­и» я ска­зал в сво­ей ре­чи то, что ду­ма­ю: поч­ти к каж­до­му пи­са­те­лю ка­кой–ни­будь жур­нал, га­ зе­та или ра­дио об­ра­ща­лись с по­доб­ны­ми воп­ро­са­ми, вро­де то­го по­ то­ка воп­ро­сов, ко­то­рый во­об­ще об­ру­ши­ва­ет­ся на че­ло­ве­ка. Пом­ню, од­наж­ды я зат­руд­нил­ся от­ве­тить, ког­да я отк­рыл для се­бя Биб­лию и Бо­га. Де­ло бы­ло не в слож­нос­ти воп­ро­са, а в том, что, как мне ка­жет­ся, это один из тех воп­ро­сов, ко­то­рые ни­ко­му не сле­ду­ет за­да­вать, пос­ коль­ку поч­ти ник­то не смо­жет вс­пом­нить. Они от­но­сят­ся к откро­ве­ ни­ям вре­мен мла­ден­чест­ва, ког­да ма­ма учит нас чи­тать «От­че наш», ког­да нас — нес­ве­ду­щих, на­ив­ных де­тей, ли­хо­ра­дит от та­инст­вен­ нос­ти и не­воз­мож­нос­ти «п­ри­кос­нуть­ся», уви­деть все то, что мы слы­ ша­ли о на­шем Гос­по­де Бо­ге, и мы, уже с приб­ли­зи­тель­ным осоз­на­ ни­ем, раск­рыв рот, «в­хо­дим в кон­такт» с Глу­бо­чай­шим Та­инст­вом. А по­том — с те­ми ве­ща­ми, ко­то­рые мож­но по­нять толь­ко очень смут­ но и «­неп­ро­ве­ря­е­мо»: из пе­сен хо­ра тво­ей де­ре­венс­кой церк­ви и про­ по­ве­дей свя­щен­ни­ка. Со мной все это слу­чи­лось до 12 лет, пос­ле че­го я уви­дел, что свя­той храм, по ку­по­лам ко­то­ро­го спус­ка­ет­ся Свя­той Дух, зак­ры­ли без­бож­ни­ки. Ком­му­нис­ты ярост­но выс­ту­па­ли про­тив ду­хо­венст­ва и ве­ру­ю­щих, и как я, уче­ник чет­вер­то­го–пя­то­го клас­са, мог по­нять, что нам «п­ро­по­ве­до­ва­ла» со­ветс­кая шко­ла, за­дав­ша­я­ся цел­ью сде­лать из нас не та­ких лю­дей, ка­ки­ми бы­ли на­ши де­ды, ро­ ди­те­ли? Мы долж­ны бы­ли стать но­вы­ми граж­да­на­ми са­мо­го счаст­ ли­во­го в ми­ре го­су­дарст­ва — СССР, отор­ван­ны­ми от крес­та и Бо­га. Пос­редст­вом без­бо­жия и обя­за­тель­но­го под­чи­не­ния сис­те­ме ­мы, де­ ти, не­воль­но «с­та­но­ви­лись греш­ны­ми». Ме­ня — школь­ни­ка, сту­ден­ та, зас­тав­ля­ли про­во­дить уро­ки физ­куль­ту­ры... в церк­ви, лишь вче­ ра кощунственно прев­ра­щен­ной в спор­тив­ный зал... И толь­ко го­ды спус­тя, здесь, в го­рах Ар­ме­ни­и, си­дя за этим Круг­лым сто­лом, я осоз­ нал и еще про­дол­жаю осоз­на­вать, что яв­но или тай­но, мис­ти­чес­ким об­ра­зом, в на­пи­сан­ном мной есть ре­ли­ги­оз­ные отз­ву­ки. При­ве­ду в при­мер сбор­ник сти­хот­во­ре­ний, в прош­лом го­ду опуб­ли­ко­ван­ный в пе­ре­во­дах в Моск­ве. Я чи­таю сти­хот­во­ре­ния из не­го, и ар­мянс­кий

25 ок­тяб­ря ­Как толь­ко мы возв­ра­ща­ем­ся в Ере­ван, Фи­липп ван Зан­дайк на­хо­ дит фо­то­а­тел­ье, ку­да от­да­ет на­пе­ча­тать де­сят­ки фо­тог­ра­фий, сде­лан­ ных его ка­ме­рой «­Ни­кон». В вес­ти­бю­ле гос­ти­ни­цы он уго­ва­ри­ва­ет нас по­ис­кать фо­тог­ра­фии в стоп­ке и взять те, ко­то­рые пон­ра­вят­ся нам са­ мим. Я бе­ру те, на ко­то­рых я око­ло Зо­рац­Ка­рер (Кам­ней Си­лы). ­Фи­липп ве­ли­ко­ле­пен. Ог­ра­ни­чен­ные воз­мож­нос­ти пе­ред­ви­же­ния зас­та­ви­ли бы дру­го­го от­да­лить­ся от ми­ра и уе­ди­нить­ся. Но он, нап­ро­тив, са­мый энер­гич­ный из нас. Ко­неч­но, бу­ду­чи лю­боз­на­тель­ным и сле­до­пы­ том по на­ту­ре, он, бы­ва­ет, и пря­чет­ся, с ка­ме­рой расп­лас­ты­ва­ет­ся на зем­ ле или вз­би­ра­ет­ся на ска­лы, что­бы снять дос­той­ные вни­ма­ния кад­ры.

47 ­М ол­д о­в а/­Р у­м ы­н и­я

пе­ре­вод­чик пе­ре­во­дит фраг­мент или сти­хот­во­ре­ние це­ли­ком: «И ре­шил наз­вать его “Т­вор­цом ос­нов”». Или текст, буд­то ис­хо­дя­щий с вер­шин гор, на ко­то­рых вче­ра нас так силь­но гре­ло солн­це. Текст, в ко­то­ром я пи­шу: «­Как под лу­пой, под лу­ча­ми солн­ца твоя ма­куш­ка на­чи­на­ет го­реть, и ты пред­по­ла­га­ешь, что взг­ляд Бо­га пер­пен­ди­ку­ ля­рен. А ког­да те­бе ка­жет­ся, что кис­ло­ро­да ста­но­вит­ся мень­ше на этих на­деж­ных вер­ши­нах, ты чувст­ву­ешь, что ды­ха­ние Гос­по­да Бо­га под­ни­ма­ет ат­мос­фер­ное дав­ле­ни­е, обо­га­ща­ет воз­дух озо­ном, и те­бе хо­ро­шо и лег­ко на этих го­рах, с ко­то­рых вид­на вер­ши­на Ара­ра­та». ­Так, предс­тав­ляя те­му «­Ли­те­ра­ту­ра и ре­ли­ги­я», я про­ци­ти­ро­вал мно­жест­во инос­ка­за­ний из на­пи­сан­но­го мной в раз­ных кни­гах. Мы, ко­ ра­бель­щи­ки ли­те­ра­тур­но­го ков­че­га, име­ем не­ко­то­рое от­но­ше­ние к ис­ кусст­ву, так что сос­ла­лись и на свои ст­ро­ки со ск­ром­ност­ью рав­ной уни­ чи­же­ни­ю: «­Гос­подь наш Бог и Тво­рец, ес­ли те­бе вд­руг пон­ра­вит­ся сти­ хот­во­ре­ние ко­го–то из зем­ных жи­те­лей, вк­лю­чая ра­бо­ты на­ших дру­зей по это­му чу­дес­но­му “Ли­те­ра­тур­но­му ков­че­гу — 2011”, мы умо­ля­ем те­бя бла­го­чес­ти­во, возь­ми и им на­пи­сан­ное в ка­чест­ве вк­ла­да нич­тож­но­го, не­дос­той­но­го, ск­ром­но­го, но иск­рен­не­го ав­то­ра в сот­во­ре­ние ми­ра». ­Не­ко­то­рые из вы­ше­у­по­мя­ну­тых слу­ша­те­лей ска­за­ли: аминь. И в этом «а­минь» тре­пе­та­ло за­ве­щан­ное нам апос­тольс­кое чувст­во, ко­то­рое про­хо­дит ск­возь об­щую ис­то­рию ми­ра и «­лич­ну­ю» па­мять че­ло­ве­ка (а зна­чит и пи­са­те­ля). Пи­са­тель ста­ра­ет­ся по­нять смысл су­щест­во­ва­ния все­лен­ной, с ее фи­зи­чес­ки­ми, ме­та­фи­зи­чес­ки­ми, та­ инст­вен­ны­ми сос­тав­ля­ю­щи­ми.

­Л ео Бут­н а­р у

48

­Наш уме­лый, с пру­жи­нис­той, но быст­рой по­ход­кой, бель­гийс­кий кол­ле­га де­монст­ри­ру­ет тре­ни­ро­ван­ность, ко­то­рой не вст­ре­тишь у че­ло­ве­ка в пол­но­цен­ной фи­зи­чес­кой фор­ме. В нем есть креп­кий, жи­ лис­тый дух, в ко­то­ром в со­вер­шенст­ве сп­лав­ля­ют­ся фи­зи­чес­кая си­ ла, уси­лие во­ли и ду­шев­ный пыл. В то вре­мя как мы на­де­ва­ем что–то теп­ло­е, ка­ку­ю–ни­будь кур­ точ­ку, Фи­липп це­лый день хо­дит в ру­баш­ке с ко­рот­ки­ми ру­ка­ва­ми, да­же ве­че­ром, ког­да бы­ва­ет до­воль­но све­жо. Е­го ха­рак­тер, по­ве­де­ни­е, веж­ли­вость де­ла­ют его средоточием сим­па­тий на­ше­го ков­че­га. ­По­нят­но, что та­ким лю­дям, как Фи­липп, суж­де­но боль­ше ка­ких–то яр­ких чувств, они бо­лее ск­лон­ны к тре­ни­ров­ке и ре­а­ли­за­ции фи­зи­ чес­ких сил, о чем дру­ги­е, го­то­вые по­со­чувст­во­вать ему, ни­че­го не зна­ ют. В сен­тяб­ре в крымс­ком го­ро­де Кок­те­бель на вст­ре­че пи­са­те­лей из 20 ст­ран как буд­то был та­кой че­ло­век, как­Фи­липп, — Ев­ге­ний Аб­дул­ ла­ев1 из Та­тарс­та­на, пи­шу­щий под псев­до­ни­мом Ну­ри Бур­наш2. У не­го то­же бы­ли опор­но–д­ви­га­тель­ные проб­ле­мы. Он был луч­шим иг­ро­ком пи­са­тельс­кой фут­боль­ной ко­ман­ды, ко­то­рая сыг­ра­ла то­ва­ри­щес­кий матч с мест­ной ко­ман­дой. Я ви­дел, как ув­ле­чен­но и ес­тест­вен­но под­ ни­мал­ся он на го­ру Ма­лый Яны­чар к мо­ги­ле Во­ло­ши­на. Ес­ли их не по­ ко­ро­бит это умо­зак­лю­че­ни­е, мне ка­жет­ся, Фи­липп и Бур­наш дос­той­ ны бо­лее за­вис­ти, чем со­чувст­ви­я, хоть бы и за си­лу кон­цент­ра­ци­и, за во­лю, с ко­то­рой они при­во­дят в дейст­вие жиз­нен­ную энер­ги­ю.

26 ок­тяб­ря ­Ког­да я спус­тил­ся к завт­ра­ку, то ос­та­вил дверь ком­на­ты отк­ры­ той, но сто­и­ло мне вер­нуть­ся, пос­пе­шил зак­рыть. Ком­на­та бы­ла нем­но­го... за­га­зо­ва­на. Воз­мож­но, мно­гие ма­ши­ны в Ере­ва­не ра­бо­та­ ют на ди­зель­ном топ­ли­ве. ­Нап­ро­тив бы­ло зда­ни­е, ко­то­рое ст­ро­и­те­ли раз­ру­ша­ли. Нас­коль­ко я мог ви­деть, оно бы­ло в до­воль­но хо­ро­шем, под­ле­жа­щем эксп­лу­а­та­ ции сос­то­я­ни­и. Но ры­ноч­ная эко­но­ми­ка наш­ла в нем од­ну ошиб­ку: там был толь­ко один этаж, сле­до­ва­тель­но, оно бы­ло не­вы­год­но го­ро­ Евгений Абдуллаев — узбекский поэт, прозаик и критик. Критические статьи пуб­ли­кует под настоящим именем, стихи и прозу под псевдонимом Сухбат Афлатуни.

2 Ну­ри Бур­наш — псев­до­ним та­тарс­ко­го по­э­та Ис­кан­де­ра Аб­дул­ли­на.

1

49 ­М ол­д о­в а/­Р у­м ы­н и­я

жа­нам. В Ере­ва­не, в осо­бен­нос­ти в цент­ре, це­на зе­мель­ных участ­ков очень быст­ро вы­рос­ла. По­э­то­му и ви­дишь на каж­дом ша­гу, как раз­ру­ ша­ют зда­ни­я, что­бы на их мес­те пост­ро­ить мно­го­э­таж­ки. Так и в лю­ бом мес­те в ми­ре, у каж­до­го го­ро­да есть и хо­ро­ши­е, и пло­хие сто­ро­ны. И свет, и тень, и кра­си­вые пост­рой­ки, и за­губ­лен­ные зда­ния — за­губ­ лен­ные ра­ди лю­дей. Пос­лед­ние ин­те­рес­ны ев­ро­пей­цам и тем, кто спе­шит сфо­тог­ра­фи­ро­вать их — поч­ти как приз­ра­ков. «­Щелк, щелк», — охо­тят­ся они на ма­лень­кие сен­са­ци­и. Но Ро­зо­вый го­род Ере­ван, со сво­и­ми са­мо­быт­ны­ми квар­та­ла­ми и ан­самб­ля­ми, ве­ли­ко­ле­пен, да­же ес­ли жизнь там не для всех та­ка­я, как по­ет­ся во фран­цузс­кой пес­не «La vie en rose» (Жизнь в ро­зо­вом све­те): «Il est entré dans mon cœur, / Une part de bonheur / Dont je connais la cause...» (В моё серд­це вош­ла /­ Час­ти­ца счаст­ья, / Ко­то­рой я знаю при­чи­ну...). Пе­реф­ра­зи­ро­вав, сог­ла­ сим­ся, что час­ти­ца счаст­ья в этом слу­чае — го­род Ере­ван... П­реж­де чем про­дол­жить сов­мест­ную прог­рам­му, у каж­до­го из нас есть нес­коль­ко сво­бод­ных ча­сов, ко­то­рые мы мо­жем про­вес­ти по сво­е­му ус­мот­ре­ни­ю. И я на­чи­наю прос­то бро­дить — мне хо­те­лось это­го еще нес­коль­ко дней на­зад. Я сно­ва уви­дел сте­ны зда­ний: ла­би­ринт квад­рат­ных и пря­мо­ уголь­ных плит ту­фа, жи­во­пис­ная ко­фей­на­я, се­ро–жел­та­я, ро­зо­вая мо­за­и­ка с мно­жест­вом от­тен­ков. При всем сво­ем со­вер­шен­ном та­ инст­ве фор­мы и цве­та, ар­мянс­кий туф об­ла­да­ет сдер­жан­ной и спо­ кой­ной чест­ност­ью. В Ар­ме­нии ты на­хо­дишь­ся на оп­ре­де­лен­ной глу­би­не вре­ме­ни. На по­верх­нос­ти толь­ко мо­ну­мент и мо­мент, а по ту сто­ро­ну — все ос­ таль­но­е, как у айс­бер­га. Из­ме­нив­шим об­лик Ере­ва­на и сде­лав­шим его сов­ре­мен­ным был не­ок­лас­си­чес­кий ар­хи­тек­тор Алек­сандр Та­ма­нян, ко­то­ро­го обо­жа­ли его пос­ле­до­ва­те­ли. Од­ним сло­вом, Ере­ван — это кровь Ар­ме­ни­и, ее суть, в ко­то­рой вид­но и мно­го­ве­ко­вое про­ис­хож­де­ни­е, и на­ши дни, с шу­мом не­су­щи­ е­ся к ев­ро­пе­и­за­ци­и. Е­ре­ван — од­на из сто­лиц ми­ра с на­и­боль­шим чис­лом па­мят­ни­ ков, что до­пол­ня­ет­ся их сти­ле­вым раз­но­об­ра­зи­ем (в ко­то­ром в пос­ лед­нее вре­мя под­чер­ки­ва­ет­ся клас­сич­ность и не­ок­лас­сич­ность) — от ис­то­ри­чес­ко­го ре­а­лиз­ма к дру­жес­кой иг­ре, к ме­та­фо­ри­чес­ко­му

­Л ео Бут­н а­р у

50

во­об­ра­же­нию и пре­у­ве­ли­че­ни­ю. Не­ко­то­рые са­мо­быт­ны, изоб­ре­та­ тель­ны. Сей­час па­мят­ни­ки пос­те­пен­но спус­ка­ют­ся с пье­дес­та­лов на ули­цу: на тро­ту­а­ры, прос­пек­ты, детс­кие пло­щад­ки. Та­кой па­мят­ник всег­да дос­ту­пен на уг­лу ули­цы, на го­родс­кой пло­ща­ди, у куль­тур­ных цент­ров и, на­ко­нец, как в тво­ей, че­ло­ве­чес­кой, так и в элект­рон­ной па­мя­ти тво­ей ви­де­о­ка­ме­ры. Так, на уг­лу ули­цы те­бе про­тя­ги­ва­ет ро­зу па­мят­ник Ка­ра­ба­ле (с­кульп­тор Л. Ток­мад­жян). Ка­ра­ба­ла был ре­аль­ным жи­те­лем Ере­ва­на: бро­дя­гой, ко­то­рый да­рил цве­ты влюб­ лен­ным, де­вуш­кам. Он стал на­род­ным пер­со­на­жем, ему пос­вя­ща­ли сти­хи, пес­ни, его имя се­год­ня ста­ло на­ри­ца­тель­ным. Его приз­рак мож­но уви­деть в цве­точ­ных ма­га­зи­нах, ка­фе и те­ат­раль­ных за­лах. Го­во­рят, что зва­ли это­го зас­лу­жи­ва­ю­ще­го со­чувст­вия че­ло­ве­ка Сте­ пан Ару­тю­нян. Он ро­дил­ся в на­ча­ле прош­ло­го ве­ка в бо­га­той семье, ко­то­рой при­над­ле­жал ог­ром­ный парк — са­ды Фло­ры. Этот парк был эксп­роп­ри­и­ро­ван при ус­та­нов­ле­нии Со­ветс­кой влас­ти. Сте­пан же­нил­ся, и у не­го ро­дил­ся сын. В 1934–1936 мо­ло­дой отец по­пал в тюрь­му по об­ви­не­нию в пуб­лич­ном ос­корб­ле­нии влас­тей. Из­вест­ ный по­эт Еги­ше Ча­ренц си­дел с ним в од­ной ка­ме­ре. Ча­ренц на­пи­сал о нем сти­хот­во­ре­ни­е. Его сем­ья раз­ва­ли­лась, и Сте­пан стал Ка­ра­ба­ лой, по­я­вил­ся на ули­цах и на­чал да­рить цве­ты про­хо­жим. Влю­бил­ся в из­вест­ную акт­ри­су. Од­наж­ды на акт­ри­су на­пал один рев­ни­вый ту­ рок. Сте­пан, за­ме­тив это, по­до­шел и уда­рил тур­ка но­жом. Не бу­ду пе­ рес­ка­зы­вать всю жизнь это­го бед­ня­ги, но был он че­ло­ве­ком ули­цы — всег­да с цве­та­ми в ру­ках и, к нес­част­ью, умер, за­мерз­нув. Его па­ мят­ник — щед­ро да­ря­щий цве­ты про­хо­жим — на­хо­дит­ся на ере­ванс­ ком Се­вер­ном прос­пек­те, ря­дом с ма­га­зи­ном «Эм­по­рио Ар­ма­ни», от­ ку­да отк­ры­ва­ет­ся са­мов­ласт­ный го­родс­кой вид на зда­ние Опер­но­го те­ат­ра. Не­да­ле­ко от­ту­да, у не­боль­шо­го озе­ра, прив­ле­ка­ет вни­ма­ние па­мят­ник ком­по­зи­то­ру Ар­но Ба­бад­жа­ня­ну. Гля­дя на неп­ро­пор­ци­о­ наль­ные паль­цы пи­а­нис­та, ду­ма­ешь: как вз­мах ор­ли­ных крыл­ьев. Это п­ри­выч­ное мес­то д­ля бе­сед и спо­ров, а не­ко­то­рые вве­ли в обы­ чай гла­дить ог­ром­ный нос из­вест­но­го ком­по­зи­то­ра. Эта часть его брон­зо­во­го те­ла всег­да блес­тит, окис­ле­ни­е, пор­тя­щее лю­бой ме­талл, ни­ког­да до не­го не до­би­ра­ет­ся. Хо­тя па­мят­ник ка­жет­ся аван­гард­ным и ст­ран­ным, он стал од­ним из са­мых на­род­ных мо­ну­мен­тов Ере­ва­на и, ду­ма­ю, хо­ро­шо из­вес­тен и в ми­ре, бла­го­да­ря сов­ре­мен­ным средст­

51 ­М ол­д о­в а/­Р у­м ы­н и­я

вам ком­му­ни­ка­ци­и. Этот его об­раз, став­ший ли­цом куль­ту­ры и пред­ ме­том по­чи­та­ни­я, зас­лу­жи­ва­ет еще боль­шей из­вест­нос­ти. ­Пов­то­ряю (ме­ня зас­тав­ля­ет оче­вид­ность), Ере­ван по­лон па­мят­ни­ ков, ес­ли срав­нить их ко­ли­чест­во с па­мят­ни­ка­ми Бу­ха­рес­та или Ки­ши­ не­ва. Ко­неч­но, в при­ум­но­же­нии этих па­мят­ни­ков при­ня­ли учас­тие и ар­мя­не ди­ас­по­ры, ко­то­рых поч­ти вт­рое боль­ше, чем жи­ву­щих в ст­ра­не. Не мень­шую роль иг­ра­ет же­ла­ние уви­деть приз­нан­ны­ми здесь важ­ных ми­ро­вых де­я­те­лей ис­кусст­ва. Здесь — на гра­ни­це ре­аль­нос­ти и ле­ген­ ды, ощу­ти­мо­го кам­ня Ара­ра­та и ми­фи­чес­ко­го Но­е­ва ков­че­га. От это­го, пос­лед­не­го, долж­но быть еще ос­та­лись об­лом­ки на вер­ши­нах. О­дин из ши­ро­ко из­вест­ных в Ере­ва­не скульп­то­ров — ко­лум­би­ец Фер­нан­до Бо­те­ро. Он из­вес­тен здесь нес­коль­ки­ми ин­те­рес­ны­ми ра­бо­ та­ми, ко­то­рые вы­зы­ва­ют дис­кус­сии и воп­ро­сы и вдох­нов­ля­ют на от­ ве­ты, да­же ес­ли не­че­го ска­зать. Как го­во­рил Хе­мин­гу­эй, «с­та­ре­ют не толь­ко от­ве­ты, но и воп­ро­сы». Од­на из са­мых зах­ва­ты­ва­ю­щих ра­бот ко­лум­бий­ца — римс­кий гла­ди­а­тор, не­вы­со­кий и толс­тень­кий, жиз­не­ ра­дост­ный, в шле­ме. Сво­им ма­лень­ким сим­во­лом му­жест­вен­нос­ти этот по­лу­ве­ли­кан боль­ше на­по­ми­на­ет Шре­ка — мир­но­го и го­родс­ко­го, как пло­ща­ди и ули­цы Ере­ва­на. А то нас­то­я­щие рим­ля­не доб­ра­лись сю­да еще в 102 го­ду д.н.э., а в на­ши кра­я, в Да­ки­ю, приш­ли в 101 го­ду н.э. П­риз­ра­ки Пи­кас­со и Да­ли в ви­де скульп­тур чувст­ву­ют се­бя в Ере­ ва­не хо­ро­шо, да­же комфортно. Ог­ром­но­го ко­та, ко­то­рый буд­то от­ко­ лол­ся от вул­ка­ни­чес­кой ла­вы, и зай­ца–му­тан­та, по­хо­же­го на Шре­ка, сто­ли­це Ар­ме­нии по­да­рил один ар­ген­тинс­кий предп­ри­ни­ма­тель. Па­ мят­ни­ков, ус­та­нов­лен­ных в пос­лед­нее вре­мя, мно­го, но не­ко­то­рые из них име­ют уже ле­ген­дар­ный оре­ол и вли­я­ни­е, ста­ли ме­та­фи­зи­чес­ кой сос­тав­ля­ю­щей ду­ши го­ро­да, ст­ра­ны, на­ро­да, ко­то­рая до­пол­ня­ет, обо­га­ща­ет, рас­ши­ря­ет ре­аль­ные фак­ты, го­то­вя их к то­му, что­бы быть впи­сан­ны­ми в ис­то­ри­ю. Нап­ри­мер, о по­хо­жем на чер­ную ла­ву ко­те го­ во­рят, что он за­га­до­чен. Не­ко­то­рые ве­рят, а не­ко­то­рые — нет, но Ере­ ван вхо­дит в чис­ло го­ро­дов, об­ла­да­ю­щих са­мы­ми сим­па­тич­ны­ми, лю­ бо­пыт­ны­ми и за­по­ми­на­ю­щи­ми­ся ог­ром­ны­ми ко­та­ми. Ч­то еще вы мо­же­те уви­деть во вре­мя мир­но­го пу­те­шест­вия по ос­ве­щен­ной сне­гом Ара­ра­та сто­ли­це? Ог­ром­но­го па­у­ка, бы­ка, бе­гу­ щих оле­ней. Пер­вые боль­ше на­по­ми­на­ют ска­зоч­ных ро­бо­тов, а пос­ лед­ние как буд­то ле­тят над жи­во­пис­ны­ми и ухо­жен­ны­ми за­рос­ля­

­Л ео Бут­н а­р у

52

ми го­ро­да. Эти и дру­гие мож­но счи­тать па­мят­ни­ка­ми, но ес­ли еще нем­но­го по­ду­мать, по­ка­жет­ся, что они — часть на­уч­но–тех­ни­чес­кой выс­тав­ки, или это дань, ост­ро­ум­но вып­ла­чен­ная 80–90–м го­дам. ­Не­воз­мож­но не за­дер­жать­ся по­доль­ше у са­до­вод­чес­ких па­мят­ни­ ков: в этом го­ро­де, пост­ро­ен­ном мас­терс­ки, с эру­ди­ци­ей, со вку­сом и да­же по­э­ти­чес­ким ду­хом, бы­ва­ют слу­ча­и, ког­да рас­ти­тель­ный мир ста­ но­вит­ся жи­вот­ным или му­зы­каль­ным. Я ви­дел рас­те­ни­я, при­об­рет­шие об­лик чу­дес­ных ове­чек во дво­ре го­родс­кой детс­кой биб­ли­о­те­ки, ве­ли­ ко­леп­ное цве­точ­ное пи­а­ни­но не­да­ле­ко от Опер­но­го те­ат­ра, ря­дом с ко­ то­рым я на­чал петь «Un copac cu flori» («­Де­ре­во с цве­та­ми») Хруш­кэ. В Ере­ва­не есть так­же ар­хи­тек­тур­ный во­до­пад, ко­то­рый с вер­ши­ ны го­ро­да спус­ка­ет­ся в центр, а на раз­ных уров­нях, в сим­мет­рич­ных и по­хо­жих ок­руж­нос­тях, рас­по­ло­же­ны ма­га­зи­ны, ка­фе и т.д. А пло­щадь, ку­да «л­ьет­ся» во­до­пад, пол­на сов­ре­мен­ных скульп­тур в аван­гард­ном сти­ле. Они вно­сят в об­щую кар­ти­ну инт­ри­гу, а не­ ко­то­рые очень абст­ракт­ны. Ве­ли­ко­леп­но ос­ве­щен­ный кас­кад и не­ ко­то­рые скульп­ту­ры я уже сфо­тог­ра­фи­ро­вал в пер­вую ночь сво­е­го пре­бы­ва­ния здесь. Их не­воз­мож­но не за­ме­тить, пос­коль­ку они ста­ли част­ью внеш­не­го и внут­рен­не­го (ду­хов­но­го, куль­тур­но­го и да­же ле­ ген­дар­но­го) об­ли­ка Ере­ва­на. В этом го­ро­де ты мо­жешь гу­лять, пока те­бя не нак­ро­ет при­ят­ная ус­та­лость, ког­да нак­ло­ня­ешь­ся, что­бы вы­ пить во­ды из «­пул­пу­ла­ка», ма­лень­ко­го ст­ру­я­ще­го­ся фон­тан­чи­ка, со вку­сом ус­та­нов­лен­но­го на ули­це. В ар­мянс­ком пер­вая часть сло­ва «­пул­пу­лак» про­ис­хо­дит от звуко­под­ра­жа­ния ст­ру­е­нию во­ды, а «ак» оз­на­ча­ет ис­точ­ник. Во­да этих ма­лень­ких ис­точ­ни­ков гор­на­я, иног­да ми­не­раль­ная — при­род­ная га­зи­ро­ван­на­я, кис­ло­ва­тая или слад­ка­я. Как ви­дим, в го­родс­кой ст­рук­ту­ре вез­де есть не­пов­то­ри­мый от­те­ нок, ко­то­рый при­да­ет раз­но­об­ра­зие при­род­ных об­ра­зо­ва­ний: бес­ко­ неч­ное раз­но­об­ра­зие ла­во­во­го ту­фа, ба­зальт, пло­ща­ди, ук­ра­шен­ные зе­лен­ью. Все это прев­ра­ща­ет твою сво­бод­ную ере­ванс­кую про­гул­ку в пе­ред­виж­ной празд­ник, на­по­ми­ная наз­ва­ние ро­ма­на Хе­мин­гу­эя «Movable feast» (П­разд­ник, ко­то­рый всег­да с то­бой).

27 ок­тяб­ря В предд­ве­рии возв­ра­ще­ния к на­шим бе­ре­гам бы­ло мрач­но, как буд­то бу­ше­ва­ла пыль­ная бу­ря. А из на­ших глаз, с на­ших лиц ли­лись

П ­ е­ре­вод с ар­мянс­ко­го Ли­лит Ме­лик­се­тян и Ана­ит Та­те­во­сян

53 ­М ол­д о­в а/­Р у­м ы­н и­я

ра­дость и свет про­ве­ден­ных на «­Ли­те­ра­тур­ном ков­че­ге» сол­неч­ных дней с отк­ры­ти­ем го­ри­зон­тов и гор­ных вер­шин. ­Наш внут­рен­ний свет уве­ли­чи­ва­ет­ся с по­се­ще­ни­ем Ма­те­на­да­ра­ на. Ма­те­на­да­ран — это инс­ти­тут древ­них ар­мянс­ких, гре­чес­ких, ас­си­ рийс­ких, ев­рейс­ких, арабс­ких, ла­тинс­ких, пер­сидс­ких, японс­ких ру­ко­ пи­сей и ред­ких ис­то­ри­чес­ких книг, где есть и та­кие кни­ги, ко­то­рые во всем ми­ре ос­та­лись в од­ном эк­земп­ля­ре, а ори­ги­на­лы не сох­ра­ни­лись. В бу­ду­щем го­ду Ар­ме­ния бу­дет от­ме­чать 500–ле­тие пе­ча­ти пер­ вой ар­мя­но­я­зыч­ной кни­ги. Это про­и­зош­ло в 1512 г. в Ве­не­ци­и, уси­ ли­я­ми Ако­па Ме­га­пар­та. Кни­га на­зы­ва­лась «Ур­ба­та­гирк» (К­ни­га Пят­ни­цы). В ней бы­ло 124 ст­ра­ни­цы и 4 ил­люст­ра­ци­и, она бы­ла от­ пе­ча­та­на чер­ной и крас­ной крас­кой, кур­си­вом. Кур­сив вы­пи­сы­вал­ся очень тон­ким ост­ри­ем трост­ни­ко­вой па­лоч­ки. «Ур­ба­та­гирк» во­об­ще бы­ла пер­вой кни­гой, опуб­ли­ко­ван­ной в Ази­и. По пред­ло­же­нию влас­ тей Ар­ме­нии ЮНЕС­КО об­ъя­ви­ла Ере­ван сто­ли­цей кни­ги 2012 го­да и все­мир­ной сто­ли­цей кни­го­пе­ча­та­ни­я. ­Ве­че­ром в му­зее Ова­не­са Ту­ма­ня­на сос­то­ял­ся про­щаль­ный по­э­ти­ чес­кий ве­чер. Но сна­ча­ла мы хо­ди­ли по это­му свя­ти­ли­щу, об­ла­да­ю­ ще­му ли­ри­чес­кой па­мят­ью, в ко­то­ром есть ка­кой–то та­инст­вен­ный тре­пет. Дом прос­то­рен. Боль­ше по­хож на дво­рец. «Э­тот ар­мянс­кий по­эт единст­вен­ный, ко­то­рый жил в дос­тат­ке», — за­ме­ча­ет Да­вид Ма­те­во­сян. Мой взг­ляд ос­та­нав­ли­ва­ет­ся на кор­зи­не для му­со­ра под сто­лом скон­чав­ше­го­ся в 1923 г. по­э­та. Не­воз­мож­но не ду­мать, что во вре­мя твор­чес­кой ли­хо­рад­ки в эту кор­зи­ну, сп­ле­тен­ную из бе­лых прут­ьев, так­же вы­ки­ды­ва­лись бу­ма­ги с иск­лю­чи­тель­ны­ми сти­ха­ми. ­Мы нем­но­го по­бе­се­до­ва­ли в вес­ти­бю­ле гос­ти­ни­цы, по­том ра­зош­ лись, пос­коль­ку у каж­до­го из нас бы­ли ран­ние и преж­дев­ре­мен­ные рей­сы, и мы долж­ны бы­ли быть в аэ­ро­пор­ту на расс­ве­те. Пос­ле­до­ва­ ла окон­ча­тель­ная про­вер­ка и до­пол­не­ние че­мо­да­нов. Мы от­ка­за­лись от лиш­ней чаш­ки чая или ко­фе: они сок­ра­ти­ли бы и без то­го крат­кое вре­мя на сон. А гло­ток кон­ья­ка или вод­ки? Да, это по­мо­га­ет, обе­ща­ет при­ят­ные сны в гос­теп­ри­им­ной Ар­ме­ни­и, о биб­лейс­ком Ара­ра­те. А так­же о Но­е­вом ков­че­ге и о нас — ко­ра­бель­щи­ках, ко­то­рые вы­хо­дят на бе­рег из ли­те­ра­тур­но­го ков­че­га 2011 го­да. Э­то бы­ло не­за­бы­ва­е­мо. Есть ли еще по­вод для сом­не­ний?

­К а­м ил Ван­х ол ­Бель­ги­я

­Пи­са­тель, ли­те­ра­ту­ро­вед и пе­ре­вод­чик. ­Ро­дил­ся в 1954 г. в г. Эт­тер­бек. Изу­чал гер­манс­кую фи­ло­ло­гию в Ка­то­ли­чес­ком уни­вер­си­те­те Ле­ве­на. В ка­чест­ве сце­на­рис­та ра­ бо­тал в сту­дии муль­тип­ли­ка­ци­он­ных филь­мов. Как пи­са­тель де­ бю­ти­ро­вал в 1990 го­ду со сбор­ни­ком расс­ка­зов «­Де­мон в Брюс­се­ле». Ав­тор нес­коль­ких ро­ма­нов и пьес, в том чис­ле “Overstekendwild”, “Debeetvandeshildpad” и т.д. Пе­ре­во­дил кни­ги Вла­ди­ми­ра На­бо­ко­ ва, Джо­на Бер­ге­ра, Мар­ге­рит Дю­рас, Джо­на Ап­дай­ка, Чарль­за Си­ ми­ка и дру­гих. Со­уч­ре­ди­тель нес­коль­ких ли­те­ра­тур­ных са­ло­нов. Один из ор­га­ни­за­то­ров ли­те­ра­тур­но­го про­ек­та “BloeminBrussel” в рам­ках тор­жеств «Б­рюс­сель 2000». Об­ла­да­тель ли­те­ра­тур­ных пре­мий, в том чис­ле пре­мии про­вин­ции Фла­мандс­кий Бра­бант за “Overstekendwild” («­Не­о­буз­дан­ный ди­карь», 1995 г.). С­кон­чал­ся в воз­рас­те 54 лет от ра­ка лег­ких. У­част­ник «­Ли­те­ра­тур­но­го ков­че­га — 2001».

О­РУ­ЩИХ КАМ­НЕЙ ГО­СУ­ДАРСТ­ВО

­К а­м ил Ван­х ол

56

­ ­Э­то мог­ло бы быть сов­ре­мен­ным на­тюр­мор­том: крас­ный пласт­ мас­со­вый под­нос, на ко­то­ром выст­ро­е­ны в ше­рен­гу две бу­тыл­ки ми­не­рал­ки, ста­кан ма­цу­на, бу­тыл­ка «Сп­рай­та» и пря­мо­у­голь­ник вы­ печ­ки. В цент­ре этой ком­по­зи­ции — гла­зу­ро­ван­ная бе­лая гли­ня­ная та­рел­ка, в ко­то­рую гор­нич­ная по­ло­жи­ла два яб­ло­ка, гру­шу, пер­сик и кисть мел­ко­го бе­ло­го ви­ног­ра­да. ­Не зна­ю, как для дру­гих, но для ме­ня вхож­де­ние в но­вый гос­ти­ нич­ный но­мер каж­дый раз со­дер­жит мо­мент от­чуж­де­ни­я. За то­бой зак­ры­ва­ет­ся дверь, шум сти­ха­ет, а ты сто­ишь здесь и на те­бя смот­рят все эти ве­щи и пред­ме­ты. Ты пе­ре­во­дишь взг­ляд от ок­на к кро­ва­ти, он сколь­зит по сто­я­ще­му в уг­лу сто­ли­ку, за­тем зас­ты­ва­ет на чем–то очень древ­нем: ты вс­мат­ри­ва­ешь­ся в биб­лейс­кий вид, ко­то­рый, ка­ жет­ся, сму­щен­ным кив­ком го­ло­вы при­ветст­ву­ет твой при­ход. ­Во­да, фрук­ты, вы­печ­ка. В та­кие мо­мен­ты, ког­да пу­те­шест­вен­ник за­ви­сит от­ доб­ро­же­ла­ тель­нос­ти нез­на­ко­мых лю­дей, по­доб­ное вни­ма­ние осо­бен­но важ­но. На бу­тыл­ке во­ды на­пи­са­но «Д­жер­мук», а три изоб­ра­жен­ные на эти­ кет­ке ла­ни пе­реп­ры­ги­ва­ют че­рез про­пасть. И я не по­ни­ма­ю, что здесь де­ла­ет еще и бу­тыл­ка аме­ри­канс­ко­го про­из­водст­ва? Воз­мож­но, она здесь для то­го, что­бы уго­дить мне как предс­та­ви­те­лю За­па­да? Я ма­ каю па­лец в кре­мо­вую бе­лиз­ну ма­цу­на. Пос­коль­ку ста­кан свет­ло–зе­ ле­но­го цве­та и блес­тит, как огу­реч­ная мя­коть, где–то се­кун­ду я жду во рту вку­са вро­де ца­ци­ки1, а не кис­лин­ку све­же­го ма­цу­на. Цацики — холодный соус–закуска из йогурта, свежего огурца и чеснока, типичное блюдо греческой кухни.

1

57 ­Б ель­г и­я

С­по­кой­но исс­ле­дую ком­на­ту. Выд­ви­гаю ящик, соз­на­ва­я, что в нем не бу­дет ни­че­го, кро­ме све­та. Сол­неч­но­го све­та на сос­но­вой дос­ке. Брон­зо­во­го отс­ве­та ок­тябрьс­ких дней в го­рах. Но вре­мя на ис­хо­де, как ска­зал пре­зи­дент Буш. Я сор­вал с гроз­ди од­ ну ве­точ­ку, взял пульт со сто­ла и раз­лег­ся на кро­ва­ти. По те­ле­ка­на­лу ВВС прем­ьер–ми­нистр Бри­та­нии за­яв­ля­ет, что все — в во­ен­ном, гу­ма­ ни­тар­но­ми дип­ло­ма­ти­чес­ком пла­не — го­то­во к на­па­де­ни­ю. Суб­бо­та, 6 ок­тяб­ря 2001 го­да, и ви­ног­рад сла­ще ожи­да­е­мо­го: как буд­то пос­ле то­го, как его сор­ва­ли, он еще ка­ко­е–то вре­мя на­пи­ты­вал­ся солн­цем. ­Ме­ня учи­ли, что дос­та­точ­но на­пи­сать од­но–е­динст­вен­ное сло­во, что­бы прос­нуть­ся. Лю­бое сло­во — и ты уже бодрст­ву­ешь. Воз­мож­но, это про­ис­хо­дит по­то­му, что сам про­цесс пись­ма — сверх­ъест­вест­вен­ но­е, поч­ти бо­жест­вен­ное за­ня­ти­е. Воп­рос в том, кто во­об­ще хо­чет п­ро­сы­пать­ся спо­за­ран­ку?­ Ко­му за­хо­чет­ся сра­зу при­ни­мать­ся за бо­ жест­вен­ное за­ня­ти­е? Ду­ма­ю, дос­та­точ­но с си­га­ре­той во рту по­дой­ти к ок­ну и выг­ля­нуть ск­воз­ь у­зо­ры на за­на­вес­ке. Это уже са­мо по се­бе при­ят­но. Из мо­ей ком­на­ты отк­ры­ва­ет­ся чу­дес­ный вид, еще по­дер­ну­ тый дым­кой ут­рен­не­го ту­ма­на, хо­тя де­рев­ья, ко­то­рые рас­тут на вид­ не­ю­щих­ся из мо­е­го ок­на гор­ных ск­ло­нах, уже крас­не­ют под отсве­ том лу­чей, нис­хо­дя­щих с вер­ши­ны. Где я? В Цах­кад­зо­ре. ­Нес­коль­ко раз вс­лух про­го­ва­ри­ваю это сло­во вс­лух, ина­че не за­пом­ ню. «Tcakhk» мне на­по­ми­на­ет звук уда­ра, «cad» — ас­со­ци­и­ру­ет­ся с кош­ кой и «zor» — с име­нем Зор­ро. «­Цахк–кад–зор». По­се­лок­на ск­ло­не Пам­ бакс­кой гор­ной це­пи в Ар­ме­ни­и. Как ска­зал Да­вид Му­ра­дян, у Ар­ме­нии ев­ро­пейс­кое ли­цо, но с ве­ко­вы­ми мор­щи­на­ми Ази­и. Она ко­лы­бель че­ло­ ве­чест­ва, его ис­ток. По­то­му что на сем­над­ца­тый день седь­мо­го ме­ся­ца ков­чег прис­тал к го­рам Ара­ратс­ким и здесь, на од­но­м из от­ро­гов ар­мянс­ кой гря­ды, Ной со сво­ей же­ной, сы­нов­ья­ми и вну­ка­ми со­шел с ков­че­га и вы­пус­тил всех жи­вот­ных и птиц, что­бы они сно­ва за­се­ли­ли мир. Нес­коль­ко дней на­зад я впер­вые уви­дел Ара­рат, точ­нее уз­рел его. А что мо­жет сде­лать че­ло­век, ока­зав­шись пе­ред та­ким хра­мом ве­ли­ чи­я? Веж­ли­во зев­нуть? Из­ви­нить­ся и за­петь? Но я уви­дел, что Ара­рат — при­вет­ли­вая го­ра. В дейст­ви­тель­нос­ти, их двое — боль­шой Ара­рат и его млад­ший брат. Они на­хо­ди­лись в 20 ки­ло­мет­рах от нас, но сов­ сем не пы­та­лись впе­чат­лять ко­го бы то ни бы­ло. Они так мир­но воз­ вы­ша­лись­ над во­ен­ной расц­вет­кой Ара­ратс­кой рав­ни­ны, их ск­ло­ны на­рас­та­ли с та­ким сла­дост­ным по­ко­ем, что си­лу­эт их вер­шин на­по­ми­

­К а­м ил Ван­х ол

58

нал бир­же­вой гра­фик ста­биль­ной ком­па­ни­и, а не кри­зис­ные ло­маные ли­ни­и. Это бы­ла не ще­ря­ща­я­ся клы­ка­ми гря­да, ко­то­рая пы­та­ет­ся за­ во­ро­жить сво­е­го зри­те­ля из­люб­лен­ным ро­ман­ти­чес­ким об­ра­зом ча­ ру­ю­ще­го на­си­ли­я. Она бы­ла боль­ше по­хо­жа на спя­ще­го кро­ко­ди­ла. Ря­дом с вер­ши­ной не проп­лы­ва­ло ни об­лач­ка — все бы­ло то­го прон­ зи­тель­но­го си­не­го цве­та, ко­то­рый ис­поль­зу­ет­ся в рек­ла­ме. Бла­го­да­ря это­му у ме­ня соз­да­лось та­кое впе­чат­ле­ни­е, что ту­да зап­рос­то мож­но дой­ти пеш­ком и что еще нем­но­го — и я бы под­нял­ся на вер­ши­ну, что­ бы ус­та­но­вить там флаг. Ув­ле­чен­ный эти­ми мыс­ля­ми, я од­нов­ре­мен­ но удив­лен­но соз­на­вал, что Ар­ме­ния на­хо­дит­ся на гор­ном пла­то, а Ара­рат со сво­ей вы­со­той в 5165 мет­ров­на ки­ло­метр вы­ше Монб­ла­на. ­Бы­ло ст­ран­но, что на вер­ши­не поч­ти от­сутст­во­вал снег, толь­ко боль­шой Ара­рат но­сил свер­ка­ю­щую бе­лую ки­пу. А ос­таль­ная часть гор­но­го мас­си­ва бы­ла­без­ле­сой, об­на­жен­ной, и в ту­ман­ной да­ли ста­ но­ви­лась цве­та су­хой ко­рич­не­вой гли­ны. На ск­ло­нах гор, слов­но на вит­ри­не, бы­ли выс­тав­ле­ны го­ды. Бы­ли то­щие го­ды и туч­ные го­ды, го­ды ми­ра и го­ды, прес­ле­ду­е­мые нес­част­ья­ми. Го­ды, ког­да цве­ли гра­на­то­вые де­рев­ья, го­ды ви­ног­ра­да и оли­вок. Но го­ра не хвас­та­лась сво­и­ми го­да­ми. Она прос­то но­си­ла их. И кто бы за­хо­тел их при­об­рес­ ти? Во вся­ком слу­ча­е, то, что­ те­перь го­ра на­хо­дит­ся на тер­ри­то­рии Тур­ци­и, де­ла­ло ее не­до­ся­га­е­мой для ар­мян. Гра­ни­ца бы­ла и ос­та­ва­ лась зак­ры­той. Стоя здесь, я ви­дел, как ша­га­ли пог­ра­нич­ни­ки. Буд­то по пес­ча­ной тро­пин­ке, ко­то­рая бы­ла про­чер­че­на как тон­кая ли­ния по­се­ре­ди­не до­ли­ны. Од­на­ко да­же эта тро­пин­ка бы­ла не­до­ся­га­е­мой: там бы­ло ог­раж­де­ние из сет­ки вы­со­той с че­ло­ве­чес­кий рост и про­ тя­жен­ност­ью в ки­ло­мет­ры. А еще даль­ше, на еле вид­нев­шей­ся обож­ жен­ной рав­ни­не воз­вы­ша­лась де­ре­вян­ная смот­ро­вая выш­ка — не­ вин­на­я, слов­но до­мик лес­ни­че­го. И так эта дос­то­поч­тен­ная го­ра со сво­и­ми биб­лейс­ки­ми кор­ня­ми ста­ла воп­ло­ще­ни­ем ар­мянс­ко­го го­ря. Они на­ко­нец об­ре­ли свое не­за­ви­си­мое го­су­дарст­во, но их го­ра на­хо­ ди­лась в по­ло­же­нии изг­нан­ни­ка, слов­но серд­це вне те­ла. И каж­дый день ее мож­но бы­ло уви­деть с ере­ванс­ких хол­мов ­по­верх крыш жи­ лых до­мов. Го­ра ни­ког­да не хо­чет ис­чез­нуть из ви­ду. Ар­мя­не уме­ют быть ла­ко­нич­ны­ми. Ког­да ту­рец­кое пра­ви­тельст­во пожа­ло­ва­лось на то, что ар­мя­не все­ми спо­со­ба­ми пы­та­ют­ся по­ка­зать, что это их го­ра, они в от­вет прос­то сп­ро­си­ли, по­че­му у ту­рок на фла­ге по­лу­ме­сяц и кто вп­ра­ве пре­тен­до­вать на пра­во собст­вен­нос­ти на лу­ну.

59 ­Б ель­г и­я

С­то­ит толь­ко по­вер­нуть­ся, и ме­ня ожи­да­ет дру­гое зре­ли­ще, пов­то­ ря­ю­ще­е­ся с не­за­па­мят­ных вре­мен. На вер­ши­не хол­ма пост­ро­ен на­вес — нес­коль­ко лис­тов кровельного железа на де­ре­вян­ных стол­бах, за­щи­ ща­ю­щих от солн­ца бе­тон­ную пли­ту д­ля раз­дел­ки мя­са. Двое юно­шей под­во­дят ту­да ов­цу — чер­ну­ю, жир­ную ов­цу с мор­дой глу­по­го шу­та, ко­ то­рая ос­тав­ля­ет за со­бой чет­ки из ка­тыш­ков ст­ра­ха. В сто­ро­не сто­ит мо­ло­дая мать с мла­ден­цем на ру­ках и смот­рит на них. На но­гах у ре­бен­ ка ­бе­лые ла­ки­ро­ван­ные бо­ти­ноч­ки, у не­го очень тор­жест­вен­ный вид в си­них брюч­ках и жа­ке­те с се­реб­ря­ной ото­роч­кой. Оче­вид­но, ему не по се­бе, по­то­му что он из­да­ет ст­ран­ные зву­ки, слов­но не­мой, а мать пы­ та­ет­ся его унять, неж­но по­ка­чи­вая его вверх и вниз. Мать то­же оде­та в свою луч­шу­ю, празд­нич­ную одеж­ду. Ее длин­ный на­ряд от­да­ет шел­ко­ вис­тым блес­ком, что на мг­но­ве­ние возв­ра­ща­ет ме­ня в мои 12 лет, и я ви­жу свою зо­ло­тую ма­моч­ку, с мо­им че­ты­рех­лет­ним бра­том на ру­ках. За­вист­ли­во хму­рюсь, ког­да слы­шу, как эта жен­щи­на неж­но мур­лы­чет пес­ню сво­е­му ре­бен­ку. По­ка она не ми­гая смот­ре­ла­ на ба­раш­ка, ко­то­ ро­го та­щат на ве­рев­ке, на ее ли­це по­я­ви­лось меч­та­тель­ное вы­ра­же­ни­е. За­тем она вмес­те с ос­таль­ны­ми чле­на­ми сво­ей сем­ьи вхо­дит в цер­ковь, где бу­дет про­хо­дить ос­нов­ная це­ре­мо­ни­я. На этот раз, как и на боль­ шинст­ве ар­мянс­ких ли­тур­гий, к соб­лю­де­нию по­ряд­ка от­но­сят­ся не очень сер­ьез­но. Од­ни сну­ют ту­да–сю­да, дру­гие пог­ру­жа­ют­ся в мо­лит­ву и от­ре­ше­ны от ми­ра, в то вре­мя как в дру­гом уг­лу церк­ви па­рень мо­е­го воз­рас­та при­ни­ма­ет пов­тор­ное кре­ще­ни­е. Меж­ду тем свя­щен­ник ма­ка­ ет боль­шой па­лец в свя­тое ми­ро и приб­ли­жа­ет ко лбу маль­чи­ка, и тут к боль­шой ра­дос­ти сем­ьи вы­яс­ня­ет­ся, что он за­был имя крес­ти­мо­го. Це­лый хор суф­ле­ров спе­шит ему на по­мощь, пос­ле че­го он про­дол­жа­е­т е­ще гром­че: «А­коп, по­лу­чи пе­чать бла­гос­ло­ве­ния Свя­то­го Ду­ха». Ко­неч­но, я не по­ни­маю слов, но при­по­ми­наю их. На миг в мо­ем соз­ на­нии всп­лы­ва­ет сло­во «­ми­ро», то свя­тое ми­ро, бла­го­да­ря от­пе­чат­ку ко­то­ро­го че­ло­век ста­но­вил­ся част­ью со­об­щест­ва ве­ру­ю­щих. Да, та­кой же об­ряд ини­ци­а­ции в детст­ве про­шел я сам. До то­го ро­ди­те­ли по­ве­ли ме­ня в ател­ье на брюс­сельс­кой ули­це Гухст­рат, где мне сши­ли рос­кош­ ный чер­ный бар­хат­ный кос­тюм на­вы­рост — он был нас­толь­ко ве­лик, что че­рез 10 лет я смог на­деть его на свадь­бу сво­ей сест­ры. И как этот маль­чик здесь иг­ра­ет сей­час со сви­са­ю­щей с его шеи зо­ло­той це­поч­кой, так и я в свое вре­мя по­лу­чил в по­да­рок от де­да се­реб­ря­ный брас­лет, тя­ же­ло­вес­ны­е з­вен­ья ко­то­ро­го, к со­жа­ле­ни­ю, уже выш­ли из мо­ды.

­К а­м ил Ван­х ол

60

­Ме­ня сму­ща­ет то, что это вос­по­ми­на­ние уве­ли­чи­ва­ет чувст­во от­ чуж­де­ни­я. Вот он я — на пла­то Ма­лой Ази­и, в од­ной из быв­ших со­ ветс­ких рес­пуб­лик, и то, что я ви­жу, как буд­то нас­толь­ко зна­ко­мо, что мне уда­ет­ся счи­ты­вать эмо­ции на ли­цах ок­ру­жа­ю­щих. Хо­тя дав­ но ос­та­вил по­за­ди ту ве­ру, в ко­то­рой рос, си­ла ве­ко­вых слов ос­та­лась не­из­мен­ной. Толь­ко вот в этом слу­чае вы­те­ка­ю­щий баг­рец — вов­се не сок из гор­лыш­ка са­хар­но­го пе­туш­ка мо­е­го детст­ва. В­пер­вые наз­ва­ние Айас­тан — Ар­ме­ния упо­ми­на­лось еще за пять­ сот двад­цать лет до Рож­дест­ва Хрис­то­ва. Пер­сидс­кий царь Да­рий Пер­вый, внук Ар­ша­мы, ос­та­вил на кам­не кли­но­пис­ное сви­де­тельст­ во о том, что Ар­ме­ни­я, Ас­си­рия и Ва­ви­лон на­хо­дят­ся под его вла­ ды­чест­вом. А по­том, как бы­ло на­пи­са­но в на­ших учеб­ни­ках, войс­ко Да­рия по­тер­пе­ло по­ра­же­ние от гре­ков во вре­мя прес­ло­ву­той Ма­ра­ фонс­кой бит­вы. За­тем с ар­мя­на­ми слу­чи­лось то, что слу­ча­ет­ся со все­ми ма­лень­ки­ми и уяз­ви­мы­ми на­ро­да­ми: они ред­ко са­ми уп­рав­ ля­ют сво­ей ст­ра­ной. Сна­ча­ла их вра­га­ми бы­ли ски­фы и ки­ме­рий­цы, по­том ми­дий­цы и пар­фя­не. Их сок­ру­ша­ли, вы­ре­за­ли, их зем­ли зах­ва­ ты­ва­ли, а са­ми ар­мя­не прош­ли че­рез мас­со­вое изг­на­ни­е. В­че­ра, на бе­ре­гу у озе­ра Се­ван, на вы­со­те ты­ся­ча де­вять­сот мет­ров над уров­нем мо­ря, Да­вид расс­ка­зы­вал мне о том, что это озе­ро ста­ло как бы сим­во­лом Ар­ме­ни­и: оно ис­па­ря­ет­ся. С каж­дым го­дом его уро­вень все сни­жа­ет­ся и сни­жа­ет­ся, точ­но так же, как от древ­не­го царст­ва ос­та­лась лишь тень. Но что зна­чит сло­во «д­рев­ний»? Как ска­зал од­наж­ды один из мо­их ду­хов­ных нас­тав­ни­ков, что­бы предс­та­вить се­бе веч­ность, нуж­но во­об­ра­зить ма­лень­кую птич­ку, ко­то­рая раз в нес­коль­ко лет при­ле­та­ет к го­ре по­то­чить свой клюв. Вре­мя, ко­то­рое по­на­до­бит­ся пта­хе, что­бы сто­ чить го­ру до ос­но­ва­ни­я, — лишь миг пе­ред ли­цом веч­нос­ти. ­Ре­ли­гия вну­ша­ет ар­мя­нам ощу­ще­ние уве­рен­нос­ти в се­бе и фор­ ми­ру­ет их са­мо­соз­на­ни­е. Или, ес­ли точ­не­е, Ар­мянс­кая Апос­тольс­кая цер­ковь ста­ла од­ним из важ­ней­ших фак­то­ров сох­ра­не­ния ар­мянс­кой иден­тич­нос­ти. В 301 го­ду, ког­да в Ри­ме хрис­ти­а­не еще под­вер­га­лись го­не­ни­ям и прес­ле­до­ва­ни­ям, ар­мя­не ста­ли пер­вой на­ци­ей, со­об­ща при­няв­шей эту но­вую ре­ли­ги­ю, в то вре­мя ког­да она бы­ла все­го лишь ве­ро­ва­ни­ем ма­лень­кой ев­рейс­кой сек­ты из Па­лес­ти­ны, адеп­ты ко­то­ рой приз­на­ва­ли Спа­си­те­лем ка­ко­го–то Ии­су­са из На­за­ре­та. О том, как про­ис­хо­ди­ло их кре­ще­ни­е, нам расс­ка­зал один из мо­ на­хов Хор Ви­ра­па. Хор Ви­рап в пе­ре­во­де оз­на­ча­ет «Г­лу­бо­кая Яма», и

61 ­Б ель­г и­я

всех при­е­хав­ших приг­ла­си­ли спус­тить­ся в эту са­мую яму. Ве­се­ло пе­ рег­ля­нув­шись, мы ста­ли спус­кать­ся­че­рез от­верс­тие в по­лу по ме­тал­ ли­чес­кой по­жар­ной лест­ни­це, по­ка не дош­ли до по­хо­же­го на омут по­ме­ще­ни­я, где вз­ви­лось за­ре­во свеч. На ощупь мы по­ня­ли, что сте­ ны здесь пок­ры­ты жир­ной ко­пот­ью. И­мен­но здесь, как расс­ка­зал мо­нах, Свя­той Гри­гор три­над­цать лет то­мил­ся в за­то­че­ни­и. Он рас­сер­дил ца­ря, от­ка­зав­шись воз­ло­жить вен­ ки и вет­ви на ал­тарь по­чи­та­е­мой тог­да бо­ги­ни Ана­ит. Ког­да его приз­ ва­ли к от­ве­ту, он приз­нал­ся, что яв­ля­ет­ся сы­ном пер­сидс­ко­го кня­зя и что его род­ные бы­ли пе­ре­би­ты ар­мянс­ким войс­ком. Од­на­ко пос­коль­ ку пос­ле убийст­ва ро­ди­те­лей его вы­рас­ти­ла кор­ми­ли­ца, ве­ру­ю­щая в Еди­но­го и Все­мо­гу­ще­го Гос­по­да, Еди­нок­ров­ный Сын Ко­то­ро­го при­ шел в этот мир во имя спа­се­ния че­ло­ве­чест­ва, то он не хо­тел мс­тить, но ст­ре­мил­ся дос­тичь ми­ра. И при­нес весть о Ми­ре. Тог­да царь под­ верг его пыт­кам, а уви­дев, что и это ни к че­му не при­ве­ло, ве­лел сб­ро­ сить его в яму заб­ве­ни­я, где мо­нах вы­жил в те­че­ние три­над­ца­ти лет бла­го­да­ря ми­ло­сер­дию не­кой вдо­вы: жен­щи­на во сне по­лу­чи­ла при­ каз каж­дый день вы­пе­кать по хле­бу для Свя­то­го Гри­го­ра. ­Не слож­но уга­дать, что бы­ло даль­ше. В один прек­рас­ный день Гос­ подь нас­лал на ца­ря про­ка­зу, и царь, не ви­дя дру­го­го вы­хо­да, вы­пус­тил мо­на­ха на сво­бо­ду. Свя­той Гри­гор вы­ле­чил ца­ря и тот был нас­толь­ко бла­го­да­рен, что вмес­те со всем на­ро­дом при­нял но­вую ве­ру. ­Так гла­сит ле­ген­да, и у ме­ня нет при­чин в ней сом­не­вать­ся. Это бы­ла прав­да дру­гих, бо­лее древ­них вре­мен, о чем сви­де­тельст­во­вал и тот отор­ван­ный от ми­ра, свойст­вен­ный сос­то­я­нию тран­са тон, ко­ то­рым го­во­рил мо­нах, слов­но про­из­но­ся мо­лит­ву, сло­ва ко­то­рой из– за пос­то­ян­ных пов­то­ров ста­ли пес­ней. Ког­да мы выб­ра­лись из ямы, он нас бла­гос­ло­вил. А по­том сно­ва от­ри­нул от се­бя мир, за­ку­тав­шись в ту­ма­ны сво­ей Ду­ши. Но по­том мы за­ду­ма­лись: по­че­му царь не убил Свя­то­го Гри­го­ра? Из ува­же­ни­я, по­то­му что втай­не бо­ял­ся вдох­но­вен­но­го мо­на­ха? Или им дви­га­ла жес­то­кость, и он счи­тал, что смерть бы­ла бы слиш­ком лег­ким на­ка­за­ни­ем? О­кон­ча­тель­но­го об­ъяс­не­ния так и не наш­ли. Во вся­ком слу­ча­е, бла­го­да­ря та­ко­му по­ве­де­нию ца­ря в Ар­ме­нии ут­вер­ди­лось хрис­ти­анст­во. И по­э­то­му ст­ра­на за­ня­ла осо­бое по­ло­же­ ни­е, в том чис­ле пос­ле 400 го­да, ког­да Римс­кая им­пе­рия рас­па­лась, раз­де­лив­шись на римс­ко–ка­то­ли­чес­кий за­пад, гре­ко–пра­вос­лав­ную

­К а­м ил Ван­х ол

62

Ви­зан­тию и ис­ламс­кий мир. Как пи­сал по­эт Ге­ворг Эмин, ст­ра­на тя­ ну­ла за со­бой свое прош­ло­е, как пав­ли­ний хвост, слов­но го­во­ря, что все луч­шее дав­но уже по­за­ди. С­на­ру­жи­ви­жу, что на ск­ло­нах гор есть мно­жест­во проп­ле­шин. «Э­то из–за прош­лых су­ро­вых зим, — расс­ка­зы­ва­ет Да­вид. — Те­перь, ког­да мы из­ба­ви­лись от Со­ветс­ко­го Со­ю­за, мы отор­ва­ны и от со­ветс­ких за­ па­сов топ­ли­ва. На­род вы­нуж­ден брать его вез­де, где мож­но». Мы вмес­ те бро­дим под неж­ным све­том ут­ра. Оба — жа­во­рон­ки, ст­ре­мя­щи­е­ся нас­ла­дить­ся чис­тым гор­ным воз­ду­хом, оба — за­яд­лые ку­риль­щи­ки.

— Silence is doctor (Мол­ча­ние ле­чит), — го­во­рит Да­вид на на­шем сим­ па­тич­ном ло­ма­ном анг­лийс­ком Да­вид, — но вод­ка то­же мо­жет вы­ле­чить. ­Да­вид Му­ра­дян — муж­чи­на лет пя­ти­де­ся­ти, с ост­ры­ми чер­та­ми ли­ца и свет­лой ко­жей, он не толь­ко пи­са­тель и ки­но­вед, но еще и «г­росс­мейс­тер» по час­ти тос­тов. — По­то­му что отой­ти от нак­ры­ то­го сто­ла труд­не­е, чем взой­ти на Ара­рат. Он джентль­мен с ног до го­ло­вы: ка­кие бы си­га­ре­ты он ни по­ку­пал за вре­мя на­ше­го пу­те­шест­ви­я, цве­та па­чек был в тон его галс­ту­ков. Со сво­ей бу­ду­щей же­ной он поз­на­ко­мил­ся в Вар­ша­ве во вре­мя од­ной из экс­кур­сий, ор­га­ни­зо­ван­ных ком­со­мо­лом для мест­ных пи­о­не­ров. В прош­лом го­ду он отп­ра­вил­ся ту­да за приз­ра­ком их мо­ло­дос­ти. ­Вот так, по кру­пи­цам, мы пос­то­ян­но со­би­ра­ем свою жизнь. Мы в го­ рах, да­ле­ко от го­ро­да, что и пре­доп­ре­де­ля­ет ат­мос­фе­ру этих дней. Ме­ лан­хо­лия этих ди­ких мест слов­но уси­ли­ва­ет тот ва­ку­ум, в ко­то­ром мы жи­вем. За все ут­ро мы ни ра­зу не за­го­во­ри­ли об ак­ту­аль­ных проб­ле­мах — нап­ри­мер, вче­раш­нем ве­чер­нем выс­туп­ле­нии бри­танс­ко­го прем­ье­ ра, — это внеш­ние воп­ро­сы, о ко­то­рых у двух пи­са­те­лей двух кар­ли­ко­ вых го­су­дарств (тер­ри­то­рии Ар­ме­нии и Бель­гии поч­ти сов­па­да­ют по раз­ме­рам) мно­гое мог­ли бы ска­зать, не имея воз­мож­нос­ти что–ли­бо ре­ шать. Все это про­ис­хо­дит как бы по­верх на­ших го­лов, а мы те­перь за­ня­ ты дру­ги­ми ве­ща­ми — те­ми, что на­хо­дят­ся у нас в го­ло­ве. Да­вид хо­чет по­ка­зать мне гор­ную де­ре­вуш­ку. Он не хо­чет по­вер­нуть на­зад ко­ле­со вре­ме­ни, нет, хо­ро­шо то, что он прос­то все по­ка­зы­ва­ет та­ким, как есть, да­вая мне воз­мож­ность са­мо­му офор­мить свои впе­чат­ле­ни­я. Мы ша­га­ем по по­ка­тым улоч­кам, у ко­то­рых очень са­мост­рой­ный и вос­точ­но–ев­ро­пейс­кий вид. Пе­ред од­ним из до­мов сто­ит ман­гал, в ко­то­ром жгут уголь для шаш­лы­ка. В дру­гом мес­те ка­мен­щик тру­дит­ ся с элект­ро­пи­лой.

63 ­Б ель­г и­я

­Те три церк­ви, к ко­то­рым мы нап­рав­ля­лись, бы­ли сло­же­ны из од­ но­го и то­го же кам­ня, из ко­то­ро­го сос­то­ит прак­ти­чес­ки вся Ар­ме­ния — ту­фа. Здесь «к­ра­е­у­голь­ный ка­мень, по­ло­жен­ный в ос­но­ву хра­ма», име­ет го­раз­до бо­лее уз­кое зна­че­ни­е. Речь идет толь­ко о ту­фе, чер­ ном ту­фе, ко­то­рый воз­ник из вул­ка­ни­чес­ко­го пеп­ла, — по­ра­жен­ной цел­лю­ли­том гор­ной по­ро­де. Это прак­ти­чес­ки единст­вен­ное при­род­ ное бо­гатст­во Ар­ме­ни­и, так как ее тер­ри­то­рия на­хо­дит­ся в осо­бен­но сейс­ми­чес­ки ак­тив­ной зо­не (з­десь схо­дят­ся при­мер­но две­над­цать тек­то­ни­чес­ких плит), так что то, что ар­мя­не в хо­де сво­ей ис­то­рии прос­ла­ви­лись как кам­не­те­сы и ст­ро­и­те­ли, бы­ло прак­ти­чес­ки не­из­ беж­но. Сог­лас­но расп­рост­ра­нен­но­му кли­ше, ес­ли у ар­мя­ни­на есть день­ги, он на­чи­на­ет по­ку­пать кам­ни и ск­ла­ды­вать их друг на дру­га. ­Мы приг­ну­лись и пе­рес­ту­пи­ли че­рез по­рог ма­лень­кой церк­ви: ее внут­рен­нее прост­ранст­во го­раз­до боль­ше, чем мож­но бы­ло пред­по­ ло­жить по ее ком­пакт­но­му и ла­ко­нич­но­му ви­ду. Ар­мянс­кие церк­ви бы­ва­ют при­зе­мис­ты­ми, им вов­се не обя­за­тель­но уст­рем­лять­ся вверх, у них толс­тые и креп­кие сте­ны. Ин­тер­ьер их то­же прост, поч­ти ас­ке­ ти­чен, од­на­ко по конт­рас­ту в них ца­рит ми­лая су­е­та. Кто–то ре­пе­ти­ ру­ет на элект­ри­чес­ком ор­га­не, нес­коль­ко де­ву­шек–хо­рис­ток ос­то­рож­ но пря­чут во­ло­сы под уз­кой кру­жев­ной ткан­ью, а по­се­ре­ди­не церк­ви бе­га­ют двое маль­чи­шек с ка­ди­лом в ру­ках, и за­пах ла­да­на на­пол­ня­ет цер­ковь неж­ным, слад­ко­ва­тым ту­ма­ном. Да­вид кла­дет нес­коль­ко ку­ пюр в кас­су и вру­ча­ет мне тон­кую све­чу цве­та ме­да. Мы за­жи­га­ем све­ чи, не­на­дол­го пог­ру­жа­ем­ся в свои мыс­ли, а по­том вы­хо­дим из церк­ви.

— Глянь, у нас здесь две лу­ны, — го­во­рит Да­вид, по­ка­зы­вая на по­ лу­ден­ное не­бо, — од­на, бе­ла­я, для дня, а дру­га­я, жел­та­я, — для но­чи.

— Я смот­рю, тут до сих пор ве­дут­ся ст­ро­и­тель­ные ра­бо­ты.

— Ну, за­нос­чи­вые бо­га­чи вез­де есть. Кро­ме то­го, у нас есть и ну­ во­ри­ши. Один из них не­дав­но опуб­ли­ко­вал боль­шую по­э­му о ро­ди­не. Сво­е­го ро­да на­ци­о­наль­ную би­ог­ра­фи­ю, очень па­фос­но. И та­кие ну­ во­ри­ши, ко­неч­но, ста­но­вят­ся ге­ро­я­ми дня. Зна­ешь, сре­ди мос­ковс­ кой «б­рат­вы» в хо­ду но­вое ув­ле­че­ние — про­жить один день как поп­ ро­шай­ки, это их воз­буж­да­ет. Есть да­же та­кие фир­мы, ко­то­рые обес­ пе­чи­ва­ют их всем не­об­хо­ди­мым. Пы­та­юсь при­ду­мать что–то уте­ши­тель­но­е, что­бы об­на­де­жить Да­ви­да и вс­по­ми­наю Ев­ро­пу и раз­ноц­вет­ный ев­ро­пейс­кий зон­тик, под ко­то­рым ско­ро бу­дет гу­лять и Ар­ме­ни­я, но на­чи­наю сом­не­вать­

­К а­м ил Ван­х ол

64

ся. Не про­даст ли она свою ду­шу дья­во­лу, что­бы пе­рей­ти в ря­ды за­ пад­ни­ков? Бу­дет ли у ст­ра­ны та­кой же ко­нец, как у Эл­ви­са — рас­ толс­тев­ше­го как свин­ья, ст­ра­да­ю­ще­го нар­ко­за­ви­си­мост­ью и не за­ ме­ча­ю­ще­го собст­вен­но­го раз­ло­же­ни­я? Кс­та­ти, в мо­ей ком­на­те ст­ра­те­ги ве­дут се­бя спо­кой­но. Ко­то­рый час? В Ар­ме­нии пол­день, зна­чит в Нью–Йор­ке че­ты­ре ча­са ут­ра, бир­ жи спят. Выд­ви­га­ют­ся все но­вые и но­вые вер­сии от­но­си­тель­но вз­ры­ ва са­мо­ле­та, про­ле­тав­ше­го над Чер­ным мо­рем в прош­лый чет­верг. Тем бо­лее что я не брил­ся… Так как мой ба­гаж ос­тал­ся в дру­гом са­мо­ле­те, я был вы­нуж­ден ку­пить брит­вен­ный ста­нок в ка­кой–то ту­ рец­кой де­ре­вуш­ке, русс­кое лез­вие и ка­кой–то ще­ти­нис­тый ки­тайс­кий по­ма­зок, ко­то­рый, как ока­за­лось, был сде­лан из ежо­вых иго­лок. Пос­ле пер­вой по­пыт­ки поб­рить­ся мой под­бо­ро­док был не толь­ко­пол­ностью ок­ро­вав­лен, но и пок­рыт игол­ка­ми. Нет уж, по­том поб­ре­юсь. Ус­лы­шан­ные за пос­лед­ние дни све­де­ния не ра­до­ва­ли. Из–за дол­ гой за­су­хи здесь то­же идет опус­ты­ни­ва­ни­е. Все боль­ше и боль­ше ар­мян по­ки­да­ют свою ст­ра­ну и уез­жа­ют в дру­гие мес­та в по­ис­ках ра­бо­ты: по офи­ци­аль­ным дан­ным их ко­ли­чест­во дос­ти­га­ет вось­ми­ сот ты­сяч че­ло­век. Гра­ни­цы Ар­ме­нии с Тур­ци­ей и Азер­байд­жа­ном зак­ры­ты, у Ар­ме­нии нет вы­хо­да к мо­рю, вся тор­гов­ля вы­нуж­ден­но ве­дет­ся че­рез Гру­зию или Иран. Воз­буж­да­ю­щих жад­ность неф­тя­ных ск­ва­жин здесь то­же нет. «О­ру­щих кам­ней го­су­дарст­во — Ар­ме­ни­я, Ар­ме­ни­я! Х­рип­лые го­ры к оруж­ью зо­ву­щая — Ар­ме­ни­я, Ар­ме­ни­я! К тру­бам се­реб­ря­ным Азии веч­но ле­тя­щая — Ар­ме­ни­я, Ар­ме­ни­я! ­Солн­ца пер­сидс­кие день­ги щед­ро раз­да­ри­ва­ю­щая — Ар­ме­ни­я, Ар­ме­ни­я!»

­Вот так русс­кий по­эт Осип Ман­дельш­там опи­сал эту гор­ную ст­ра­ ну, над ко­то­рой ярост­но ве­ют древ­ние вул­ка­ни­чес­кие вет­ры. И уж со­вер­шен­но точ­но, го­лос этой ст­ра­ны — ду­дук. Ты толь­ко пос­лу­шай, как от­ку­да–то воз­но­сят­ся зву­ки ду­ду­ка! Это мо­но­тон­ный гор­ный му­зы­каль­ный инст­ру­мент, чья оди­но­кая ме­ло­дия рас­ка­чи­ва­

65 ­Б ель­г и­я

ет­ся, вьет­ся и кру­жит­ся, слов­но из­ви­ва­ясь по всем гор­ным кря­жам. Трост­ни­ко­вая пас­ту­шес­кая сви­рель с мрач­ным зву­ча­ни­ем, тра­гич­ная и ме­лан­хо­лич­на­я, как сак­со­фон. Ду­дук по­хож на ста­ру­ху–рассказ­чи­цу, го­во­ря­щу­ю: «с­та­рую го­ло­ву мо­е­го от­ца от­ру­би­ли, вай, мы ры­да­ли, что еще нам ос­та­ва­лось? Об­ни­ма­ли друг дру­га, хва­та­лись за зем­лю и пла­ка­ли. И сво­и­ми ру­ка­ми ры­ли яму, что­бы по­хо­ро­нить его». ­Так зву­чит ду­дук. Скорбь ду­ха. В один из тех ве­че­ров, ког­да на всем отс­ве­чи­ва­ют неж­ные сол­неч­ ные бли­ки, мы про­гу­ли­ва­ем­ся с мо­ей дав­ней при­я­тель­ни­цей Ас­ли. Она ро­ди­лась в Стам­бу­ле, но ниг­де не мо­жет най­ти се­бе мес­та. Ни у пле­ме­ни чер­ке­сов, к ко­то­рым при­над­ле­жит ее отец, ни у гре­ко–ев­ рейс­кой род­ни сво­ей ма­те­ри, ни у ос­ман­цев. С­ло­ва Да­ви­да о том, что у Ар­ме­нии ев­ро­пейс­кое ли­цо с ве­ко­вы­ ми мор­щи­на­ми Ази­и, мож­но от­нес­ти и к Ас­ли: по­рой ка­жет­ся, что Бос­фор де­лит ее те­ло над­во­е. Как фи­зик–я­дер­щик она ра­бо­та­ла в ЦЕРН–е — Ев­ро­пейс­ком цент­ре ядер­ных исс­ле­до­ва­ний в при­го­ро­де Же­не­вы, где при­ни­ма­ла учас­тие в ст­ро­и­тельст­ве но­во­го ус­ко­ри­те­ля эле­мен­тар­ных час­тиц, но в один прек­рас­ный день ре­ши­ла бро­сить эту ра­бо­ту и стать пи­са­тель­ни­цей. Не­дав­но за ней це­лую не­де­лю сле­ди­ла по­ли­ци­я, по­то­му что она при­со­е­ди­ни­лась к го­ло­дов­ке в од­ ной из ту­рец­ких тю­рем. Те­перь она ве­сит со­рок че­ты­ре ки­лог­рам­ма и ее уво­ли­ли с ра­бо­ты в га­зе­те.

— В пер­вые дни пре­бы­ва­ния в Ар­ме­нии мне бы­ло пло­хо.

— По­че­му?

— По­то­му что здесь ме­ня восп­ри­ни­ма­ют преж­де все­го как тур­чан­ку. ­Бы­ло ст­ран­но, что за все вре­мя на­ше­го пре­бы­ва­ния в Ар­ме­нии эта те­ма еще ни ра­зу не зат­ра­ги­ва­лась. Ту­рец­ко–ар­мянс­кий воп­рос — дав­ниш­не­е, зас­та­ре­лое и без­на­деж­ное го­ре. На­ча­тый в ап­ре­ле 1915 го­да ос­манс­ки­ми пра­ви­те­ля­ми по­ход про­тив ар­мян был пер­вым в че­ре­де мас­со­вых пог­ро­мов, ко­то­рые по сво­им чу­до­вищ­ным масш­та­ бам ста­ли на­ри­ца­тель­ны­ми для все­го двад­ца­то­го ве­ка. До то­го ар­ мя­не жи­ли в Ана­то­лии как за­жи­точ­ное хрис­ти­анс­кое мень­шинст­во. Од­на­ко Пер­вая ми­ро­вая вой­на соз­да­ла ус­ло­вия для то­го, что­бы их мож­но бы­ло унич­то­жить под лю­бым пред­ло­гом. Из–за то­го, что нес­ коль­ко ар­мянс­ких на­ци­о­на­лис­тов пе­реш­ли на сто­ро­ну Рос­си­и, вся на­ция бы­ла об­ъяв­ле­на вра­гом и изг­на­на на ка­ра­ва­нах или то­вар­ня­ ках для пе­ре­воз­ки ско­та. По пу­ти эти ка­ра­ва­ны час­то под­вер­га­лись

­К а­м ил Ван­х ол

66

на­па­де­ни­ям и унич­то­жа­лись ка­ра­тель­ны­ми от­ря­да­ми. Осо­бо­го вни­ ма­ния на это ник­то не об­ра­щал, вс­ледст­вие че­го по­гиб­ли бо­лее мил­ ли­о­на че­ло­век, что поз­во­ли­ло Гит­ле­ру в 1939 го­ду сар­кас­ти­чес­ки за­ ме­тить: «К­то те­перь вс­по­ми­на­ет о рез­не ар­мян?» Ту­рец­кое пра­ви­тельст­во до сих пор не приз­на­ет со­вер­ше­ние ге­ но­ци­да. Сог­лас­но офи­ци­аль­ной точ­ке зре­ни­я, раз­го­во­ры о ге­но­ци­де ос­кор­би­тель­ны: у Ос­манс­кой им­пе­рии ни­ког­да и в мыс­лях не бы­ло осу­ществ­лять мас­со­вую рез­ню. Они пред­по­чи­та­ют го­во­рить о мас­со­ вой де­пор­та­ци­и: «­Де­пор­та­ция це­лой на­ции — де­ло не­лег­ко­е, и мне бы хо­те­лось, что­бы ее ни­ког­да не бы­ло», — за­я­вил один из спи­ке­ров ту­рец­ко­го пра­ви­тельст­ва. Но, по его сло­вам, нель­зя ис­поль­зо­вать сло­во «­ге­но­цид», по­то­му что это пра­во­вой тер­мин, пред­по­ла­га­ю­щий пред­на­ме­рен­ность и ст­ро­гое со­от­ветст­вие оп­ре­де­лен­ным ус­ло­ви­ям. Ас­ли то­же очень тща­тель­но под­би­ра­ла сло­ва. Она счи­та­ла, что нуж­но учи­ты­вать во­ен­ное по­ло­же­ни­е. В те го­ды Рос­сия на­па­да­ла на Тур­ци­ю, и наш­лись ар­мя­не, за­няв­шие про­русс­кую по­зи­ци­ю. Но она не вп­ра­ве су­дить об этом — это де­ло ис­то­ри­ков, нуж­но отк­рыть дос­ туп к ар­хи­вам, что­бы ис­то­ри­ки смог­ли соб­рать со­от­ветст­ву­ю­щие до­ ку­мен­ты. Как бы там ни бы­ло, это не ком­пен­си­ру­ет боль и ги­бель ты­ся­чи бесс­мыс­лен­ных жертв. И приз­на­ние сво­ей ви­ны — са­мое труд­ное де­ло на све­те. ­Гу­ля­я, мы вы­хо­дим из де­рев­ни, ск­возь прос­вет меж­ду де­рев­ья­ми ви­дим отб­лес­ки гор­но­го озе­ра. Нас­коль­ко хва­та­ет глаз, пе­ред на­ми расс­ти­ла­ет­ся ар­мянс­кое на­гор­ье — су­хая и об­вет­рен­ная зем­ля, пла­ то, к ко­то­ро­му, ес­ли ве­рить древ­ней­ше­му ми­фу, смог при­ча­лить ков­ чег. Ас­ли го­во­рит, что ис­то­рия Ма­лой Азии и без Биб­лии дос­та­точ­но за­мыс­ло­ва­та. Не­дав­но она на­пи­са­ла длин­ный расс­каз об од­ной ма­ ло­а­зи­атс­кой ре­ке, сле­дуя по ее те­че­нию и за ее ис­то­ри­ей вп­лоть до Ва­ви­ло­на. Для Ас­ли прош­лое боль­ше по­хо­же на ст­ран­ное и тем­ное зда­ни­е, в ко­то­рое ты по­па­да­ешь слу­чай­но. По­том она расс­ка­зы­ва­ет о фра­кий­цах, а я об ар­го­нав­тах, и мы при­ са­жи­ва­ем­ся на трав­ку у обо­чи­ны, по­том оче­редь дош­ла и до ее проб­ лем, и я мо­гу лишь слу­шать, не зна­я, чем по­мочь, и толь­ко об­нять ее. Ког­да мы сно­ва под­ни­ма­ем­ся в го­ру, ря­дом с на­ми ос­та­нав­ли­ва­ ет­ся ма­ши­на фис­таш­ко­во­го цве­та. Си­дя­щие в са­ло­не двое муж­чин по­ду­ма­ли, что мы сби­лись с пу­ти, и жес­та­ми приг­ла­ша­ют нас сесть в ма­ши­ну. Ког­да мы вы­хо­дим из ма­ши­ны уже у вхо­да в гос­ти­ни­цу, Ас­

1 2

Стеван Тонтич — боснийский писатель, участник «Литературного ковчега». Цитата из стихотворения Ов. Туманяна «Оплакивание» (1915 г.).

67 ­Б ель­г и­я

ли по­ка­зы­ва­ет мне свои паль­цы: их кон­чи­ки пол­ност­ью по­жел­те­ли. Она на­чи­на­ет оби­жать­ся и разд­ра­жать­ся. Зас­тав­ля­ет ме­ня пой­ти к ор­га­ни­за­то­рам и уточ­нить, мо­жет ли Ас­ли уе­хать пря­мо сей­час и по­ че­му на нуж­ный ей рейс уже нет би­ле­тов?­ О­на до­во­дит ме­ня до бе­ло­го ка­ле­ни­я, но в то же вре­мя я ви­жу, как ст­рах сно­ва под­ни­ма­ет в ней го­ло­ву. Она ухо­дит в свой но­мер. «­Моя кровь по­чер­не­ла», — го­во­рит она. ­Бы­ло без де­ся­ти де­сять. Я по­у­жи­нал шаш­лы­ком, яич­ни­цей и бул­кой. На ми­ну­ту уе­ди­нил­ся в сво­ем но­ме­ре и по­том, спус­ка­ясь по лест­ни­це, вст­ре­тил Сте­ва­на1. Он был вст­ре­во­жен, раск­рас­нел­ся и ку­да–то бе­жал.

— На­ча­лось, — ска­зал он. — Пять ми­нут на­зад бом­би­ли Ка­бул и Кан­да­гар. Я в за­ме­ша­тельст­ве смот­рю ему вс­лед, спус­ка­юсь вниз и от ду­ши ог­ла­шаю сте­ны ма­том. Из те­ле­фон­ной буд­ки в вес­ти­бю­ле зво­ню же­ не, за­ве­ряя ее, что меж­ду Цах­кад­зо­ром и Ка­бу­лом — бо­лее двад­ца­ти ты­сяч ки­ло­мет­ров. Возв­ра­ща­юсь к се­бе в но­мер, где имен­но в этот мо­мент пре­зи­дент Аме­ри­ки выс­ту­па­ет с об­ра­ще­ни­ем к на­ро­ду. Он за­чи­ты­ва­ет пись­мо ка­кой–то де­воч­ки, ко­то­рая пи­шет, что го­то­ва по­ жерт­во­вать сво­им от­цом во имя ро­ди­ны. Пре­зи­дент про­сит Гос­по­да бла­гос­ло­вить Аме­ри­ку. Те­перь они бом­бят и Джа­ла­ла­бад. Во­ен­ная опе­ра­ция на­зы­ва­ет­ся «Enduring freedom» («­Не­сок­ру­ши­мая сво­бо­ да»). Пос­лу­шав но­вос­ти, я вновь вы­шел из ком­на­ты и столк­нул­ся с ки­но­ре­жис­се­ром Да­ви­дом Ма­те­во­ся­ном. Он смот­рит на ме­ня и го­во­ рит: «­Мир пра­ху, си­ро­ты мо­и, нет окон­чан­ья бе­дам, как в век пе­щер­ ный, че­ло­век ос­тал­ся лю­до­е­дом»2. Но ка­кие у не­го при этом бы­ли гла­за! Ка­кой мо­ля­щий взг­ляд! И я вс­по­ми­наю ст­ро­ки ар­мянс­ко­го по­э­та Си­а­ман­то, ко­то­рый в од­ ном из сво­их сти­хот­во­ре­ний опи­сал не­вы­но­си­мое зре­ли­ще: как при­ мер­но двад­цать ар­мя­нок об­ли­ли бен­зи­ном и зас­та­ви­ли тан­це­вать, они бы­ли слов­но бью­щи­е­ся в кон­вуль­си­ях фа­ке­лы. «­Как мне за­ко­ пать свои гла­за, как мне их за­ко­пать, ска­жи…» ­Мы сму­ще­ны, на­ши сло­ва по­мерк­ли. Я вст­ре­во­жен и иду к Сте­ ва­ну в но­мер, что­бы поп­ро­сить сос­та­вить мне ком­па­нию и спус­ тить­ся вниз, но он от­ка­зы­ва­ет­ся, не от­ры­вая взг­ля­да от эк­ра­на. Ме­ня тош­нит от те­ле­ви­зо­ра, мне не нуж­ны мер­ца­ю­щие кар­тин­ки

­К а­м ил Ван­х ол

68

или пра­ви­тельст­вен­ные за­яв­ле­ни­я, я хо­чу ок­ру­жить се­бя жи­вы­ми людь­ми, по­чувст­во­вать теп­ло­т у про­во­ди­мой с ни­ми но­чи. Вы­яс­ ня­ет­ся, что бар в вес­ти­бю­ле зак­рыт, но там все рав­но еще есть на­ род, а в но­ме­ре у ме­ня еще ос­та­лась бу­тыл­ка кон­ья­ка, тут же при­ бав­ля­ют­ся и дру­гие бу­тыл­ки, и вот мы со­би­ра­ем­ся вок­руг этих бу­ты­лок, по гло­точ­кам сма­куя со­дер­жа­ще­е­ся в них пла­мя, пос­те­ пен­но об­во­ла­ки­ва­ю­щее нас бар­хат­ным ог­нем и раз­вя­зы­ва­ю­щее на­ши язы­ки. Ря­дом с рюм­ка­ми ле­жит сбор­ник на­пи­сан­ных в де­ся­ том ве­ке ду­хов­ных сти­хот­во­ре­ний под наз­ва­ни­ем «К­ни­га скор­би». Я ку­пил его в Ере­ва­не в од­ном отк­ры­том до по­лу­но­чи книж­ном ма­га­зи­не, где к то­му же по­да­ва­ли мас­ли­ны в све­же­вы­жа­том гра­ на­то­вом со­ке, ка­жу­щем­ся бе­зо­го­во­роч­но слад­ким и од­нов­ре­мен­ но от­да­ю­щим кис­лин­кой. По­э­зи­я, став­шая убе­жи­щем. ­Го­во­рят, что Бог — это лю­бовь и что ад на­хо­дит­ся меж­ду не­бом и зем­лей, вот по­че­му не­иск­рен­ние мо­лит­вы ос­та­ют­ся без ове­та. А я мол­ча слу­шаю и пы­та­юсь по­нять, как так по­лу­чи­лось, что, нес­мот­ря на со­ветс­кие го­ды, зов ве­ры ос­тал­ся та­ким силь­ным. Я и слы­шу, и пы­та­юсь осоз­нать, нас­коль­ко силь­на здесь хрис­ти­анс­кая ве­ра. Зап­ре­щая ре­ли­ги­ю, ком­му­нис­ты, на­вер­но­е, толь­ко по­мог­ли ей. Ес­ли от­нять у че­ло­ве­ка ил­лю­зи­ю, вмес­то нее воз­ник­нет де­ся­ток дру­гих. А Ана­ит мне расс­ка­зы­ва­ет, что, ког­да она бы­ла ре­бен­ком, ее ро­ди­те­ли ск­ры­ва­ли свою ве­ру от не­е. Это бы­ла вы­нуж­ден­ная пре­ дос­то­рож­ность, пос­коль­ку эта ин­фор­ма­ция бы­ла под зап­ре­том, и они не хо­те­ли об­ре­ме­нять ею ре­бен­ка. Ког­да она раск­ры­ла их тай­ну, то бы­ла прос­то оше­лом­ле­на — не по­ни­ма­ла, как кто–то мо­жет ск­ры­ вать свою глу­бо­кую убеж­ден­ность в чем–то да­же от са­мых близ­ких. Для се­бя она ре­ши­ла, что ни за что так не пос­ту­пит. Она хо­те­ла все­му ми­ру про­де­монст­ри­ро­вать свою ве­ру и сде­ла­ла это, об­вен­чав­шись в церк­ви. Пос­ледст­вия не зас­та­ви­ли се­бя ждать. К ней приш­ли, на­ча­ ли офи­ци­аль­но доп­ра­ши­вать, так что она мог­ла за­быть о кар­ьер­ном рос­те. Тог­да каж­дое отк­ло­не­ние от офи­ци­аль­ной иде­о­ло­гии бы­ло пал­кой, ко­то­рой те­бя мог­ли по­бить. Этой же ноч­ью, чуть поз­же, она ска­за­ла: «­Че­ло­век, ко­то­рый сде­лал те­бе что–то пло­хо­е, ни­ког­да не прос­тит тво­ей снис­хо­ди­тель­нос­ти». На се­кун­ду эти сло­ва по­вис­ли в воз­ду­хе, по­том Да­вид Му­ра­дян что–то про­из­нес на ар­мянс­ком.

— Let it be late, let it be sweet, — так ­пе­ре­ве­ла м­не­Га­я­нэ.

­Пе­ре­вод с ар­мянс­ко­го Ли­лит Ме­лик­се­тян

69 ­Б ель­г и­я

А по­том Да­вид Му­ра­дян дек­ла­ми­ру­ет сти­хи од­но­го пер­сидс­ко­го по­э­та, ро­див­ше­го­ся не­да­ле­ко от Саг­мо­са­ван­ка. Кто–то расс­ка­зы­ва­ет анек­дот про бос­нийс­ко­го му­суль­ма­ни­на, ко­то­рый вы­шел из баш­ни Все­мир­но­го тор­го­во­го цент­ра и, воз­му­ща­ясь, от­рях­нул с се­бя пыль: «­Ка­кой убо­гий аэ­ро­порт». И тут вс­та­ет Да­вид Му­ра­дян. Он вра­ща­ет мед­лен­но кон­ьяк в бо­ ка­ле, по­о­че­ред­но ог­ля­ды­ва­ет нас и за­го­ва­ри­ва­ет. В свя­зи с этим, го­во­рит он, я хо­чу под­нять тост за че­ло­ве­ка, ко­то­ро­го дол­го иг­но­ ри­ро­вал, уни­каль­но­го че­ло­ве­ка, ко­то­рый сво­ей ле­ген­дар­ной ск­ром­ ностью нав­сег­да по­ко­рил серд­ца всех при­сутст­ву­ю­щих, че­ло­ве­ка, ко­ то­ро­го за его ве­ли­ко­ду­шие нуж­но обесс­мер­тить тос­том, — сло­вом, он под­ни­ма­ет тост за са­мо­го се­бя. И так мы про­ве­ли ночь: во­семь то сме­ю­щих­ся, то грус­тя­щих че­ ло­век в тем­ном вес­ти­бю­ле, ко­то­рый прев­ра­тил­ся в прис­та­ни­ще для слу­чай­ных пут­ни­ков в на­хо­дя­щей­ся меж­ду Чер­ным и Кас­пийс­ким мо­ря­ми ст­ра­не, об­ду­ва­е­мой древ­ни­ми вет­ра­ми. Ка­ме­ра от­ъез­жа­ет, на­рас­та­ет­ тем­но­та, на­ши го­ло­са все глу­ше, и от них ос­та­ет­ся толь­ ко эхо, из­лу­ча­е­мое теп­ло, став­шее уже отб­лес­ком дав­не­го прош­ло­го, над ко­то­рым толь­ко вос­по­ми­на­ния вре­мя от вре­ме­ни мо­гут сог­реть свои ла­до­ни. Все так же свер­ка­ют сре­ди скал чер­ные крис­тал­лы об­ си­ди­ан ­ а, ро­див­ше­го­ся от со­ю­за ла­вы и во­ды. Эти крис­тал­лы на­зы­ва­ ют еще ног­тя­ми са­та­ны. ...Д­ва дня спус­тя кто–то со­вер­шен­но сер­ьез­но сп­ро­сил каж­до­го из нас: о чем вы ду­ма­е­те, как толь­ко про­сы­па­е­тесь — о ли­те­ра­ту­ре или о ро­ди­не? И, ко­неч­но, на­шел­ся бе­ло­русс­кий пи­са­тель, ко­то­рый от­ве­тил, что о ро­ди­не. Ког­да я про­сы­па­юсь, я ду­маю сра­зу о мно­гом, но кля­ нусь го­ло­вой мо­е­го со­се­да, что ро­ди­ны в этом спис­ке нет. Сра­зу пос­ле про­буж­де­ния я ред­ко ду­маю о ли­те­ра­ту­ре, хо­тя впол­не ве­ро­ят­но, что по­рой пы­та­юсь спас­ти от заб­ве­ния хо­тя бы об­рыв­ки сво­их снов или вс­пом­нить ка­ку­ю–то кра­си­вую фра­зу. В та­ких слу­ча­ях сло­ва воз­ни­ка­ ют са­ми по се­бе, но обыч­но, про­сы­па­ясь, я ни о чем не ду­ма­ю. Оше­ лом­лен­но ока­зы­ва­юсь в но­вом дне и мол­ча ог­ля­ды­ва­юсь по сто­ро­нам. ­По­ка сно­ва не уви­жу пер­во­го че­ло­ве­ка.

А­л ек­с ей Вар­л а­м ов ­Рос­си­я­

Пи­са­тель, пуб­ли­цист, фи­ло­лог, исс­ле­до­ва­тель ис­то­рии русс­кой ли­те­ра­ту­ры XX ве­ка. ­Ро­дил­ся в 1963 г. в Моск­ве. Окон­чил фи­ло­ло­ги­чес­кий фа­куль­тет Мос­ковс­ко­го го­су­дарст­вен­но­го уни­вер­си­те­та (1985). За­щи­тил кан­ди­датс­кую и док­торс­кую дис­сер­та­ции («­Жизнь как твор­чест­ во в днев­ни­ке и ху­до­жест­вен­ной про­зе Приш­ви­на»). Док­тор фи­ло­ ло­ги­чес­ких на­ук, про­фес­сор МГУ, пре­по­да­ёт русс­кую ли­те­ра­ту­ру на­ча­ла XX ве­ка и од­нов­ре­мен­но ве­дёт твор­чес­кий се­ми­нар в Ли­те­ ра­тур­ном инс­ти­ту­те им. Горь­ко­го. В 1997 г. ра­бо­тал в ка­чест­ве приг­ла­шен­но­го про­фес­со­ра в ря­де уни­вер­си­те­тов США (Н­ью–Йорк, Бос­тон, Стэн­форд, Йель). ­Де­бю­ти­ро­вал как про­за­ик расс­ка­зом «­Та­ра­ка­ны» (1987). Пер­вая кни­га «­Дом в Ос­тож­ье» выш­ла в 1990 го­ду. Из­вест­ность ав­то­ру при­нес­ли ро­ман «­Лох» (1995) и по­весть «­Рож­де­ни­е» (1995), по­бе­див­ шая в кон­кур­се «Ан­ти­бу­кер». Пос­то­ян­ный ав­тор се­рии «­Жизнь за­ ме­ча­тель­ных лю­дей». В се­рии ЖЗЛ А. Вар­ла­мов вы­пус­тил кни­ги о Ми­ха­и­ле Ми­хай­ло­ви­че Приш­ви­не, Алек­санд­ре Гри­не, А.Н. Толс­ том, Гри­го­рии Рас­пу­ти­не, М.А. Бул­га­ко­ве, Анд­рее Пла­то­но­ве. Ч­лен ре­дак­ци­он­ных кол­ле­гий жур­на­лов «­Ли­те­ра­тур­ная уче­ба», «Ок­тябрь», «­Ро­ман–га­зе­та» (с 1998), член жю­ри ли­те­ра­тур­ной пре­мии «Яс­ная По­ля­на». ­Пе­ре­во­дил­ся на не­мец­кий, анг­лийс­кий, сербс­кий, ки­тайс­кий, японс­кий, ар­мянс­кий язы­ки. У­част­ник «­Ли­те­ра­тур­но­го ков­че­га — 2001».

­ДО­ЛЯ АН­ГЕ­ЛОВ1

А­л ек­с ей Вар­л а­м ов

72

­По­пасть в Ар­ме­нию се­год­ня мож­но толь­ко по воз­ду­ху. Из Ше­ре­ мет­ье­ва–1 или Вну­ко­ва. Я уле­тал из Вну­ко­ва бор­том ави­а­ком­па­нии «­Си­бирь». С раз­ни­цей в пять ми­нут вы­ле­та­ют два рей­са: один в Ба­ку, дру­гой в Ере­ван. Нес­коль­ко лет на­зад рей­сы в Ар­ме­нию и Азер­бай­ д­жан отп­рав­ля­ли в раз­ное вре­мя, те­перь не­об­хо­ди­мос­ти раз­во­дить враж­ду­ю­щих со­се­дей по раз­ным уг­лам нет. Ма­лень­кий зал ожи­да­ния бит­ком на­бит чер­но­во­ло­сым на­ро­дом в чер­ной ко­же. Хо­дит ми­ли­ ци­я, но пас­пор­та у лиц кав­казс­кой на­ци­о­наль­нос­ти не про­ве­ря­ют. В аэ­ро­пор­ту они в бе­зо­пас­нос­ти. Ар­мя­не, прав­да, не счи­та­ют се­бя ни кав­казс­ким, ни за­кав­казс­ ким ­на­ро­дом. Они из Пе­ред­ней Ази­и. Се­год­няш­няя Ар­ме­ния — лишь часть боль­шо­го древ­не­го го­су­дарст­ва, не­ког­да по­де­лен­но­го меж­ду во­инст­вен­ны­ми со­се­дя­ми. Ар­мя­не это­го не за­бы­ва­ют — ис­то­рия у них в кро­ви. К нес­част­ью, в обо­их смыс­лах это­го вы­ра­же­ни­я. В Ере­ва­не вы­вес­ки на двух язы­ках: ли­бо на ар­мянс­ком и русс­ком, ли­бо на ар­мянс­ком и анг­лийс­ком. На пер­вый взг­ляд, так идет борь­ ба за ар­мянс­кую ду­шу — чья возь­мет: Рос­сии или За­па­да. Но вер­ней все­го тут рас­чет: ска­жем, все, что свя­за­но с ав­то­мо­би­ля­ми, русс­ко­е, а вот рес­то­ран­ный и гос­ти­нич­ный биз­нес — за­пад­но­е. В Ере­ва­не мно­го пунк­тов по об­ме­ну ва­лю­ты. Да­же боль­ше, чем в Моск­ве. Ва­лю­ту ме­ня­ют, не сп­ра­ши­вая пас­пор­та и не вы­да­вая ни­ка­ ких кви­тан­ций, при­чем, как пра­ви­ло, нес­коль­ки­ми ла­воч­ка­ми вла­ Публикуется по источнику: Варламов А. Доля ангелов // Топос. 10.10.2002 http:// www.topos.ru/article/578, 15.10.2002 http://www.topos.ru/article/593.

1

73 ­Р ос­с и­я­

де­ет один че­ло­век, у ко­то­ро­го клю­чи от сей­фа. А по ули­цам хо­дят за­зы­ва­лы, и курс вез­де при­мер­но один и тот же. По­ли­ции или ох­ран­ ни­ков у вхо­да нет. Но и на­ро­ду в об­мен­ни­ках нем­но­го: пред­ло­же­ние яв­но пре­вы­ша­ет сп­рос. Ар­мянс­кие день­ги на­зы­ва­ют­ся дра­ма­ми. За один рубль да­ют при­ мер­но во­сем­над­цать с по­ло­ви­ной драм или дра­мов — не зна­ю, как пра­виль­но ска­зать. Дол­лар сто­ит пять­сот пять­де­сят. Над сво­ей ва­ лю­той ар­мя­не сме­ют­ся: «­Жить на дра­мы — ме­лод­ра­ма». Во­об­ще, как они жи­вут при без­ра­бо­ти­це, пен­си­ях в де­сять–пят­над­цать дол­ла­ров и зарп­ла­тах в трид­цать–со­рок (э­то ес­ли по­ве­зет) при том, что про­ дук­ты не­нам­но­го де­шев­ле, чем в Рос­си­и, а бен­зин, отоп­ле­ние и свет и то­го до­ро­же, да еще поп­ро­буй в срок ­не зап­ла­ти — отк­лю­чат! — уму не­пос­ти­жи­мо. Но жи­вут!­ Ар­ме­ния во­об­ще не­пос­ти­жи­ма сто­рон­не­му уму. Вещь в се­бе, без­ дон­ный ко­ло­дец, ст­ра­на, обо­со­бив­ша­я­ся от все­го ми­ра го­ра­ми, ве­ рой, ни на что не по­хо­жим ал­фа­ви­том, за­га­доч­ной ре­ли­ги­ей. Ког­да гля­дишь свер­ху на эту выж­жен­ну­ю, пыль­ну­ю, без­ле­сую зем­лю и срав­ни­ва­ешь с со­сед­ней мяг­кой, зе­ле­ной Гру­зи­ей, где пал­ку нуж­ ным кон­цом вотк­ни — вы­рас­тет — ди­ву да­ёшь­ся, ка­кая мо­жет быть здесь жизнь? А по­том ви­дишь древ­ние хра­мы, ру­ко­пи­си, кар­ти­ны, вы­рос­шие бук­валь­но на кам­нях и, как ка­мень, веч­ны­е. Куль­ту­ра, воз­ ник­шая не бла­го­да­ря, но воп­ре­ки. Ст­ра­на, где ле­ни­во­му, расс­лаб­лен­ но­му, ус­туп­чи­во­му че­ло­ве­ку не вы­жить. Гру­зия — празд­ник, Ар­ме­ ния — пост. Рай и изг­на­ние из Ра­я. «...Ар­ме­ни­я, вс­тав на ды­бы, со­би­ра­ет­ся вар­варс­кой мас­сой ка­ менье­в об­ру­шить­ся в гря­ды гру­зинс­ких на­го­рий», — пи­сал Анд­рей Бе­лый. ­Се­год­ня в Ар­ме­нии жи­вут луч­ше, чем в Гру­зи­и. Да­же про­да­ют со­ се­дям элект­ро­э­нер­ги­ю. Воз­мож­но, к ны­неш­не­му вре­ме­ни ар­мянский ха­рак­тер прис­по­соб­лен луч­ше. В то же вре­мя на­ция тор­го­ва­я. По­ку­паю на рын­ке чуч­ке — грец­ кие оре­хи в ви­ног­ра­де.

— Сколь­ко сто­ит?

— Две ты­ся­чи, брат. Луч­ший чуч­ке. Про­буй. П­ро­бую — вкус­но.

— Вз­весь­те од­ну.

А­л ек­с ей Вар­л а­м ов

74

Т­рис­та грам­мов.

— Семь­сот пять­де­сят драм, ува­жа­е­мый. ­Быст­ро счи­таю в уме: — Что–то мно­го, ес­ли по две ты­ся­чи.

— Две с по­ло­ви­ной.

— Ты же го­во­рил две.

— Нет, брат, две с по­ло­ви­ной. ­На рын­ке про­да­ют еще и ры­бу. Ах, ка­кая в Ар­ме­нии ры­ба! Ни­ког­да бы­не по­ду­мал, что она мо­жет быть в этой от­ре­зан­ной от во­ды ст­ра­ не. Ле­жат ­на солн­це фо­рель и си­ги из Се­ва­на, кар­пы — све­жи­е, вя­ле­ ны­е, коп­че­ны­е, хо­лод­но­го коп­че­ни­я, го­ря­че­го, в стек­лян­ных бан­ках мел­кая оран­же­вая ик­ра. Го­во­рят, во вре­мя бло­ка­ды толь­ко ры­бой и спа­са­лись. Ви­ног­рад сто­ит столь­ко же, сколь­ко кар­тош­ка. Де­ше­вы по­ми­до­ры и зе­лень. Но до­воль­но до­ро­гие грец­кие оре­хи. Сп­ра­ши­ ва­ю, сколь­ко сто­ит ки­лог­рамм очи­щен­ных оре­хов.

— Две ты­ся­чи дра­мов. И­ду по рын­ку даль­ше. Воз­ле меш­ка с оре­ха­ми си­дят на кор­точ­ках­ пар­ни, ко­лют оре­хи.

— Сколь­ко сто­ит?

— Ты­ся­чу трис­та.

— Да­вай­те ки­лог­рамм. ­Бе­ру па­кет и про­тя­ги­ваю день­ги.

— Еще ты­ся­чу, ува­жа­е­мый.

— Как так? Вы же ска­за­ли ты­ся­ча трис­та.

— Две ты­ся­чи трис­та за ки­лог­рамм, ува­жа­е­мый. Е­ре­ван го­род зе­ле­ный. Ког­да здесь не бы­ло зи­мой све­та, у нас пе­ ре­да­ва­ли, что в Ере­ва­не вы­ру­би­ли все де­рев­ья. Ви­ди­мо, это все–та­ки пре­у­ве­ли­че­ни­е. Де­рев­ьев мно­го. А еще очень мно­го цве­тов. Од­наж­ ды один за­ме­ча­тель­ный бе­ло­русс­кий по­эт по до­ро­ге в гос­ти ку­пил бу­кет прек­рас­ных круп­ных ро­ма­шек. Хо­зяй­ка бы­ла очень тро­ну­та, а по­эт стал го­во­рить, что та­кие ог­ром­ные ро­маш­ки рас­тут толь­ко в Ар­ме­ни­и.

— Во­об­ще–то эти ро­маш­ки гол­ландс­ки­е, — сму­щен­но ска­за­ла жен­щи­на. В Ере­ва­не мно­го ка­фе и рес­то­ра­нов. Там вкус­но го­то­вят, и сто­ит все не слиш­ком до­ро­го. Но, как и в слу­чае с ва­лю­той, пред­ло­же­ние

75 ­Р ос­с и­я­

пре­вы­ша­ет сп­рос. Мно­гие рес­то­ра­ны без­люд­ны. А еда за­ме­ча­тель­ на­я. Мя­со, ово­щи, зе­лень, ла­ваш. В го­ро­де су­мас­шед­шее дви­же­ни­е. Ма­шин нем­но­го, но пра­вил не соб­лю­да­ет ник­то, и все это на­по­ми­на­ет детс­кий атт­рак­ци­он в пар­ке куль­ту­ры с элект­ро­ав­то­мо­биль­чи­ка­ми, ко­то­рые едут в ка­ком угод­но нап­рав­ле­нии и ра­дост­но стал­ки­ва­ют­ся. Очень до­ро­гой бен­зин: пол­ дол­ла­ра за литр. ­По но­чам в Ере­ван ос­ве­щен по–раз­но­му. По­ка идешь по цент­раль­ ным ули­цам — свет­ло, сто­ит свер­нуть в сто­ро­ну, по­па­да­ешь во ть­му. Еле–е­ле с­ве­тят­ся ред­кие фо­на­ри и ок­на до­мов. У мно­гих про­хо­жих ма­лень­кие фо­на­ри­ки. На ули­цах мно­го фон­та­нов. Т­ри ст­раш­ных бло­кад­ных го­да про­жи­ла Ар­ме­ни­я. Вы­иг­ра­ла тя­ же­лей­шую вой­ну в Ка­ра­ба­хе. По­лу­чи­ла не­за­ви­си­мость. Но по­бе­да в чем–то ока­за­лась пир­ро­вой. Очень мно­го лю­дей уе­ха­ло. За две не­ де­ли я не ви­дел на ули­цах го­ро­да ни од­ной бе­ре­мен­ной жен­щи­ны. Ма­ло де­тей. Но мно­го ни­щих. В от­ли­чие от мос­ковс­ких, они не сто­ят бе­зу­част­но в пе­ре­хо­дах, но под­хо­дят к про­хо­жим и про­сят по­мо­щи. Ми­ли­ция их не тро­га­ет. С ок­ру­жа­ю­щи­ми ст­ра­на­ми от­но­ше­ния у Ар­ме­нии ху­же не­ку­да. Единст­вен­ный со­юз­ник — Иран, с ко­то­рым все­го двад­цать ки­ло­мет­ ров об­щей гра­ни­цы. Ну и еще, ко­неч­но, Рос­си­я. Го­во­рят, ког­да Пу­тин при­е­хал в Ар­ме­ни­ю, то ска­зал при­мер­но так: — Ар­ме­ния за мно­го ве­ков сво­е­го су­щест­во­ва­ния до­ка­за­ла, что мо­жет обой­тись без Рос­си­и. Рос­сия без Ар­ме­нии — нет. Ар­мя­не бы­ли по­ко­ре­ны его вос­точ­ны­ми штуч­ка­ми. ­Пу­ти­на здесь лю­бят. И на­дежд на не­го да­же боль­ше, чем в Рос­си­и. К Ель­ци­ну от­но­сят­ся рав­но­душ­но. О Со­ветс­ком Со­ю­зе вс­по­ми­на­ют без зло­бы, но и без осо­бо­го со­жа­ле­ни­я. Огор­ча­ют­ся от­то­го, что пе­ рес­та­ли при­ез­жать те­ат­ры, не до­хо­дят жур­на­лы и кни­ги. ­По те­ле­ви­зо­ру мож­но пой­мать ос­нов­ные рос­сийс­кие ка­на­лы. Ар­ мянс­кие ка­на­лы по но­чам по­ка­зы­ва­ют за­пад­ные филь­мы, но все на русс­ком язы­ке. Филь­мы рек­ла­мой не пре­ры­ва­ют. Пов­сю­ду иг­ра­ют рос­сийс­кую поп­су. В Хор Ви­ра­пе — древ­нем ар­мянс­ком мо­нас­ты­ре, где в глу­бо­кой яме нес­коль­ко лет про­вел прос­ве­ти­тель Ар­ме­нии Гри­го­рий (по его име­ни ар­мянс­кая цер­ковь на­зы­ва­ет­ся «г­ри­го­ри­анс­кой»), маль­чиш­

А­л ек­с ей Вар­л а­м ов

76

ки про­да­ют ту­рис­там го­лу­бей по дол­ла­ру за шту­ку. Го­лу­бей на­до от­ пус­тить, за­га­дав же­ла­ни­е. Ту­рис­ты по­ку­па­ют птиц не­о­хот­но. Маль­ чиш­ки бук­валь­но прес­ле­ду­ют их по пя­там. Очень жар­ко. Го­лу­би смот­рят на лю­дей с уко­ром. Им все это ­у­жас­но на­до­е­ло. Но все рав­но они возв­ра­ща­ют­ся к сво­им хо­зя­е­вам. С­ра­зу за мо­нас­ты­рем — гра­ни­ца. Вс­па­хан­ная зем­ля, выш­ки, ре­ка ­А­ракс. Гра­ни­цу сов­мест­но ох­ра­ня­ют русс­кие и ар­мя­не. ­По дру­гую сто­ро­ну хол­ма — боль­шое се­ло. В нем шко­ла. Ак­ку­рат­ ны­е,­ чис­тень­кие де­тиш­ки с бе­лы­ми во­рот­нич­ка­ми. Учат русс­кий и анг­лийс­ки­й я­зы­ки. Вст­ре­ча со сту­ден­та­ми го­су­дарст­вен­но­го линг­вис­ти­чес­ко­го уни­ вер­си­те­та име­ни Брю­со­ва. Жиз­не­ра­дост­ны­е, ве­се­лы­е, очень отк­ры­ тые мо­ло­дые лю­ди. Не сму­ща­ясь рек­то­ра, за­да­ют воп­ро­сы, сме­ют­ ся. Это эли­та. По­пасть в уни­вер­си­тет на бесп­лат­ное обу­че­ние очень труд­но (без ре­пе­ти­то­ров ни­как), плат­ное — до­воль­но до­ро­го­е. При боль­ше­ви­ках Ар­ме­ния бы­ла рес­пуб­ли­кой с са­мым вы­со­ким про­цен­ том лю­дей с выс­шим об­ра­зо­ва­ни­ем. И сей­час лю­ди от­ка­зы­ва­ют се­бе во всем, что­бы де­ти мог­ли учить­ся. Мно­гим по­мо­га­ют родст­вен­ни­ки. Б­рю­сов сде­лал для Ар­ме­нии ве­ли­кое де­ло. В 1916 го­ду он соб­рал луч­ших русс­ких по­э­тов сво­е­го вре­ме­ни и уса­дил их за пе­ре­во­ды ар­ мянс­кой по­э­зи­и. Это факт не толь­ко ар­мянс­кой, но и русс­кой куль­ту­ ры. Под од­ной об­лож­кой ока­за­лись Блок и Бу­нин. Не­ве­ро­ят­но!­ Ар­мянс­кие де­вуш­ки очень изящ­ны. Они хо­дят по го­ро­ду, взяв­ шись за ру­ки. Час­то по трое и идут пос­ре­ди ули­цы, так что их не обой­ти. Пар­ней мень­ше. Мно­гие ск­ры­ва­ют­ся от ар­ми­и, по­ряд­ки в ко­то­рой — де­дов­щи­на, вой­на зем­ля­честв — ху­же, чем в рос­сийс­кой. А де­вуш­ки очень ве­се­лые и кра­си­вы­е. Боль­шинст­во брю­нет­ки, чер­ ног­ла­зы­е, с длин­ны­ми рес­ни­ца­ми и са­мы­ми раз­но­об­раз­ны­ми фор­ ма­ми но­сов. Хо­дят в об­тя­ги­ва­ю­щих брю­ках. Жен­щи­ны сред­не­го воз­ рас­та и стар­ше лю­бят чер­ный цвет. Ар­мя­не мно­го ку­рят, и зап­ре­тов на ку­ре­ние ниг­де нет. В про­до­ вольст­вен­ных ма­га­зи­нах сто­ят пе­пель­ни­цы. Толь­ко в ма­га­зи­не иг­ ру­шек по­па­лась над­пись: «­Ку­рить зап­ре­ще­но». Экс­кур­сия на кон­ьяч­ный за­вод — тот са­мый, ко­то­рый в 1928 го­ду от­ка­зал­ся по­се­тить Анд­рей Бе­лый, по­то­му что за­вод свя­зан с царс­ ким ре­жи­мом. В боль­ших по­ме­ще­ни­ях ог­ром­ные ду­бо­вые боч­ки с

77 ­Р ос­с и­я­

вин­ным спир­том. Не­ко­то­рые из них имен­ные — боч­ка Пу­ти­на, боч­ ка Лу­ка­шен­ко, боч­ка Шар­ля Аз­на­ву­ра. На всех боч­ках на­пи­са­ны го­ ды, ког­да спирт за­лит и ког­да его ис­поль­зо­вать. Вст­ре­ча­ют­ся и та­кие да­ты:1950–2000–2050. И вд­руг по­ни­ма­ешь ка­ку­ю–то не­сок­ру­ши­мую уве­рен­ность — выс­то­ит. И ра­зол­ьют этот кон­ьяк. И вып­ьют. Вот, ес­ ли угод­но, один из об­ра­зов Ар­ме­нии — кон­ьяч­ный спирт в ду­бо­вых боч­ках. ­Во вре­мя од­ной из мно­го­чис­лен­ных опе­ра­ций с кон­ьяч­ным спир­ том часть его уле­ту­чи­ва­ет­ся. Ее на­зы­ва­ют до­лей ан­ге­лов. П­ро­из­водст­во кон­ья­ка — из­на­чаль­но ре­мес­ло не ар­мянс­ко­е. За­ вод «А­ра­рат» был ос­но­ван русс­ким предп­ри­ни­ма­те­лем Шус­то­вым. В на­ча­ле де­вя­нос­тых про­из­водст­во приш­ло в упа­док. Па­ру лет на­зад его ку­пи­ли фран­цу­зы. На за­во­де до­воль­ны, у них ед­ва ли не са­мая ста­биль­ная и при­лич­ная зарп­ла­та во всей Ар­ме­ни­и. Ар­мя­не же го­ во­рят, что рань­ше кон­ьяк был луч­ше. И пьют они в ос­нов­ном вод­ку. Свою ар­мянс­ку­ю. Я про­бо­вать не стал — глу­по ехать в Ар­ме­нию и пить вод­ку. Пил кон­ьяк или ви­но. Са­мое из­вест­ная мар­ка «А­ре­ни». Хо­ро­ше­е, крас­но­е, нем­но­го терп­кое ви­но. ­Са­мое пло­до­род­ное мес­то в Ар­ме­нии — Ара­ратс­кая до­ли­на. Там от­но­си­тель­но бо­га­тые се­ла. Вы­ра­щи­ва­ют ви­ног­рад, фрук­ты, ку­ку­ ру­зу, гра­на­ты. Сов­сем иная Ар­ме­ния гор­на­я. Здесь да­же ко­ро­вы эле­ гант­ны, от­то­го что бе­га­ют по ск­ло­нам и жи­вут на под­нож­ном кор­му. Рань­ше, ког­да бы­ли кол­хо­зы и ком­би­кор­ма, в гор­ных ра­йо­нах жи­ ли так­же и обыч­ные туч­ные ко­ро­вы. Пос­ле лик­ви­да­ции кол­хо­зов их раз­да­ли в час­тые ру­ки. Бу­ре­нок тот­час же­отп­ра­ви­ли в го­ры на под­ нож­ный корм: вы­жи­ли да­ле­ко не все. Неч­то по­доб­ное про­ис­хо­дит и с людь­ми. Не толь­ко в Ар­ме­ни­и. ­Зем­ля в Ар­ме­нии в част­ной собст­вен­нос­ти. Раз­дел про­во­ди­ли, ис­ хо­дя из чис­ла едо­ков и по жре­би­ю. В Ере­ва­не есть дом–му­зей Па­рад­жа­но­ва. Его пост­ро­и­ли лет две­ над­цать то­му на­зад по лич­но­му рас­по­ря­же­нию Де­мир­чя­на — тог­ даш­не­го гла­вы рес­пуб­ли­ки.

— Мы силь­но ви­но­ва­ты пе­ред Па­рад­жа­но­вым, — ска­зал он. ­Дом очень прос­тор­ный, кра­си­вый. Он сто­ит на краю Раз­данс­ко­го ущел­ья. Но по­жить в нем ре­жис­сер не ус­пел. В му­зее мно­го его лич­ных ве­щей, ри­сун­ков, сде­лан­ных в тюрь­ме.

А­л ек­с ей Вар­л а­м ов

78

Все это бы­ло вы­ве­зе­но из Тби­ли­си. Гру­зи­ны оби­де­лись. Они счи­та­ют Па­рад­жа­но­ва сво­им. О­би­ды на Кав­ка­зе ужас­ны, как у де­тей. ­По­ра­зи­тель­на, од­на­ко,­судь­ба Де­мир­чя­на. Ком­му­нис­ти­чес­кий ли­ дер бла­го­по­луч­ной сы­той рес­пуб­ли­ки, че­ло­век, про­шед­ший че­рез пот­ря­се­ния вось­ми­де­ся­тых–де­вя­нос­тых го­дов, по­те­ряв­ший власть и сно­ва ею вост­ре­бо­ван­ный. И ка­кой фи­нал — расст­ре­лян в де­мок­ра­ ти­чес­ком пар­ла­мен­те! Ис­то­рия эта по–п­реж­не­му оку­та­на ту­ма­ном, и го­во­рят о ней не­о­хот­но.

— Прав­ды мы все рав­но не уз­на­ем. Ар­мя­не очень по­чи­та­ли сво­е­го преж­не­го ка­то­ли­ко­са Ваз­ге­на I, ко­то­рый возг­лав­лял Ар­мянс­кую Апос­тольс­кую цер­ковь поч­ти со­рок лет. Это был нас­то­я­щий ду­хов­ный ли­дер на­ци­и. Го­во­рят, что его ува­ жа­ли да­же в Крем­ле. При нем был от­рес­тав­ри­ро­ван Ка­фед­раль­ный со­бор в Эч­ми­ад­зи­не, пост­ро­ен­ный в чет­вер­том ве­ке. ­Ны­неш­ний ка­то­ли­кос Га­ре­гин II­ до­воль­но мо­лод. Преж­де он ра­ бо­тал в од­ной из ар­мянс­ких церк­вей в Гер­ма­ни­и. Хо­ро­шо зна­ет ев­ро­ пейс­кие язы­ки. Очень вни­ма­те­лен. В Эч­ми­ад­зи­не — ре­зи­ден­ции ка­то­ли­ко­са всех ар­мян — раз­го­во­рил­ ся с од­ним из дья­ко­нов, сос­то­я­щих при ка­то­ли­ко­се. Сп­ро­сил его, на ка­ ком язы­ке в Ар­ме­нии слу­жат — древ­нем или сов­ре­мен­ном, по­ни­ма­ют ли лю­ди бо­гос­лу­жеб­ный язык и мно­го ли на­ро­ду хо­дит в цер­ковь.

— Слу­жат на древ­нем, все его по­ни­ма­ют, хо­дят в храм сто про­цен­ тов на­се­ле­ни­я, — по–сол­датс­ки от­ве­тил дья­кон. ­По­том ока­за­лось, что все обс­то­ит ина­че, но уве­рен­ность по­ра­зи­ тель­на­я! Или же же­ла­ни­е, что­бы бы­ло так, как я ска­зал. Чер­та на­ци­ о­наль­но­го ха­рак­те­ра. В ар­мянс­кой церк­ви нет икон. В мо­нас­ты­ре Ке­ча­рис один­над­ца­ то­го ве­ка в ал­та­ре вмес­то ико­ны ви­сит реп­ро­дук­ция «­Сикс­тинс­кой ма­дон­ны». Ар­мя­не лю­бят сп­ра­ши­вать, ко­го мы зна­ем из ар­мянс­ких пи­са­те­ лей. Чувст­ву­ешь се­бя, как не вы­у­чив­ший урок школь­ник. У ме­ня был хо­ро­ший друг по­лу­русс­кий–по­лу­ар­мя­нин, с ко­то­рым я не ви­дел­ся очень мно­го лет. В мо­ло­дос­ти он был че­ло­ве­ком бо­гем­ ным, а по окон­ча­нии уни­вер­си­те­та уе­хал в Ере­ван, и сле­ды его за­те­ ря­лись. Го­во­ри­ли, что он слу­жит дья­ко­ном в русс­кой церк­ви, единст­

79 ­Р ос­с и­я­

вен­ной в Ере­ва­не. Я по­пы­тал­ся его ра­зыс­кать. Ока­за­лось, что имен­ но в эти дни он уе­хал в Моск­ву на конг­ресс со­о­те­чест­вен­ни­ков. В на­ча­ле прош­ло­го ве­ка по ини­ци­а­ти­ве По­бе­до­нос­це­ва предп­ри­ ни­ма­лись по­пыт­ки ру­си­фи­ци­ро­вать Ар­ме­ни­ю. В Го­су­дарст­вен­ной кар­тин­ной га­ле­рее Ар­ме­нии есть кар­ти­на, на ко­то­рой изоб­ра­жен ар­ мянс­кий ка­то­ли­кос, а пе­ред ним пись­мо из Пе­тер­бур­га с со­от­ветст­ ву­ю­щи­ми пред­пи­са­ни­я­ми. Ли­цо у ка­то­ли­ко­са го­рест­но, и вы­бор меж­ду Рос­си­ей и сво­им язы­ком для не­го­ у­жа­сен. Это горь­кий факт, но ни­ку­да от не­го не де­нешь­ся. В Ар­ме­нии жи­вут русс­кие мо­ло­ка­не. Они сла­вят­ся тру­до­лю­би­ем, де­ла­ют, нап­ри­мер, от­лич­ные со­лен­ья. Мно­гие муж­чи­ны ра­бо­та­ют ст­ро­ит ­ е­ля­ми. Од­наж­ды я поз­на­ко­мил­ся с русс­кой де­вуш­кой по име­ ни Ле­на. Мне ска­за­ли, что она из сем­ьи мо­ло­кан. Но ока­за­лось, что мо­ло­кан­кой бы­ла толь­ко ее ­ба­буш­ка, да и то весь­ма ус­лов­но. Ле­на за­му­жем за ар­мя­ни­ном. Жи­вут они друж­но, прав­да, собст­вен­но­го до­ ма по­ка нет. Де­тей за­во­дить не то­ро­пят­ся. Од­наж­ды я уви­дел на ули­це пре­зи­ден­та. Это бы­ло воз­ле Опер­но­го те­ат­ра. У под­ъез­да ос­та­но­ви­лось нес­коль­ко ли­му­зи­нов. Пре­зи­дент про­шел ми­мо ред­кой тол­пы — че­ло­век мо­жет быть двад­цать–т­рид­ цать. Лю­ди смот­ре­ли на не­го, а он на них. На мг­но­ве­ние он за­мед­лил шаг, точ­но че­го–то ждал — ка­за­лось, блед­ный, нас­то­ро­жен­ный, как буд­то не­у­ве­рен­ный в се­бе. Ми­ли­ции бы­ло нем­но­го. На­род мол­чал — пре­зи­дент при­ба­вил ша­гу и ск­рыл­ся в две­рях. Сце­на — как от­да­лен­ ное эхо «­Бо­ри­са Го­ду­но­ва». Ар­мя­не о нем раз­но­го мне­ни­я. Од­ни го­во­рят, что он ни­ку­да не го­ дит­ся по срав­не­нию с быв­шим пре­зи­ден­том Ле­во­ном Тер–Пет­ро­ся­ ном, дру­ги­е, что имен­но при нем Ар­ме­ния по­во­ро­ти­лась к Рос­си­и. Он из Ка­ра­ба­ха и не очень хо­ро­шо го­во­рит на ли­те­ра­тур­ном ар­мянс­ком язы­ке — мо­жет быть, от­сю­да не­у­ве­рен­ность в се­бе. За­то на русс­ком сво­бод­но. Са­мое ра­ди­каль­ное мне­ние о нем: ста­нет не ну­жен — сме­ ним. П­ло­щадь пе­ред Опер­ным те­ат­ром, где со­би­рал­ся на ми­тин­ги поч­ти мил­ли­он че­ло­век, ка­жет­ся очень ма­лень­кой. Как мог­ло здесь умес­тить­ся столь­ко лю­дей? Се­год­ня ар­мя­не от по­ли­ти­ки ус­та­ли. У влас­ти своя жизнь, у них — сво­я. Единст­ва в на­ро­де нет. Боль­ше сот­ ни по­ли­ти­чес­ких пар­тий.

А­л ек­с ей Вар­л а­м ов

80

­Тер–Пет­ро­сян жи­вет в от­дель­ном бла­го­уст­ро­ен­ном, хо­ро­шо ох­ра­ ня­е­мом до­ме не­да­ле­ко от зна­ме­ни­то­го фут­боль­но­го ста­ди­о­на «­Раз­ дан». Дом этот был пост­ро­ен в трид­ца­тые го­ды для ко­го–то из пар­ тий­ных де­я­те­лей, впос­ледст­вии реп­рес­си­ро­ван­ных. Выг­ля­дит особ­ няк до­воль­но мрач­но. Экс–п­ре­зи­дент не да­ет ни­ка­ких ин­терв­ью, и его мол­ча­ние силь­но инт­ри­гу­ет здеш­нее об­щест­вен­ное мне­ни­е. ­Фут­бол в Ар­ме­нии в пол­ном упад­ке. А ког­да–то «А­ра­рат» был чем­пи­о­ном ст­ра­ны. Из ар­мянс­ких древ­нос­тей ме­ня боль­ше по­ра­зил ­мо­нас­тырь в Ге­ хар­де. Со­че­та­ние не­ве­ро­ят­но­го тру­до­лю­бия и прос­то­ты. В од­ном из ка­мен­ных при­де­лов те­чет ру­чей — жур­ча­ние во­ды мож­но слу­шать бес­ко­неч­но и жаль уез­жать. Дру­гой при­дел вы­долб­лен в цель­ном кус­ке ска­лы. В мо­нас­ты­ре бо­га­тый улей. Би­тов пи­сал, что имен­но в этом мес­те он по­нял Ар­ме­ни­ю. Ар­ме­нии вез­ло на русс­ких пи­са­те­лей. О ней пи­са­ли ­Анд­рей Бе­ лый, Осип Ман­дельш­там, Ва­си­лий Гросс­ман. Но, воз­мож­но, би­товс­ кая кни­га са­мая луч­ша­я. Осо­бен­но хо­ро­шо то мес­то, где он пи­шет об ар­мянс­ких де­вуш­ках. С той по­ры они силь­но пе­ре­ме­ни­лись. Но толь­ ко в го­ро­дах. В де­рев­не все­то же са­мо­е: де­ся­ти­лет­ние де­воч­ки смот­ рят на при­ез­жих рас­пах­ну­ты­ми гла­за­ми, пят­над­ца­ти­лет­ние про­хо­ дят, не под­ни­мая го­ло­вы. ­Би­тов в Ар­ме­нии — клас­сик. Но ар­мянс­кая мо­ло­дежь его кни­ги не зна­ет. Здесь вы­рос­ло це­лое по­те­рян­ное по­ко­ле­ни­е. Те, чье от­ро­ чест­во приш­лось на бло­кад­ные го­ды. Они учи­лись чи­тать и пи­сать при све­чах. У мно­гих ис­пор­че­но зре­ни­е. ­Ман­дельш­там за­ме­ча­тель­но опи­сал Се­ван: «Е­жед­нев­но, ров­но в пя­том ча­су озе­ро, изо­би­лу­ю­щее фо­ре­ля­ми, за­ки­па­ло, слов­но в не­го бы­ла подб­ро­ше­на боль­шая ще­пот­ка со­ли»1. Я был на Се­ва­не имен­но в это вре­мя. Но озе­ро не за­ки­пе­ло. Очень кра­си­во оно смот­рит­ся с са­мо­ле­та. Ост­ров, на ко­то­ром жил Ман­ дельш­там, дав­но стал по­лу­ост­ро­вом. Те­перь здесь на­хо­дит­ся Дом твор­чест­ва пи­са­те­лей. Д­ру­г ой Дом твор­ч ест­в а — в Цак­хад­з о­р е. Это ку­р орт­н ое мес­ то не­да­ле­ко от Ере­в а­н а, из­в ест­н ое круп­н ой спор­т ив­н ой ба­з ой и Неточная цитата. У О.Мандельштама «Ежедневно, ровно в пятом часу, озеро, изобилующее форелями, закипало, словно в него была подброшена большая щепотка соды». — Прим. ред.

1

81 ­Р ос­с и­я­

гор­но­лыж­ны­ми трас­с а­м и. Ког­да–то здесь тре­н и­р о­ва­л ась сбор­ ная СССР. Ар­мянс­кие пи­са­те­ли в от­ли­чие от рос­сийс­ких по­ру­га­лись не так силь­но. Они бы­ло раз­де­ли­лись, но не­дав­но сно­ва со­е­ди­ни­лись. И до­ мат­вор­чест­ва свои сох­ра­ни­ли. Раз в год мож­но по­лу­чить бесп­лат­ную пу­тев­ку. Но с из­да­ни­я­ми книг де­ло у них обс­то­ит ху­до. Из расс­ка­зов про бло­ка­ду: — Ви­дел, как муж­чи­на ру­бит пи­а­ни­но. Ме­то­дич­но, спо­кой­но. У не­го ­толь­ко что ро­дил­ся внук. В Ере­ва­не есть му­зей детс­ко­го ри­сун­ка. Единст­вен­ный в ми­ре. Возг­лав­ля­ет его по­ра­зи­тель­ный че­ло­век по име­ни Ген­рих Иги­тян. В кон­це вось­ми­де­ся­тых Иги­тян прос­ла­вил­ся тем, что на пер­вом съез­ де на не­го кри­чал­Гор­ба­чев, а он кри­чал на Гор­ба­че­ва. Ген­рих счи­та­ ет, что его му­зей — луч­ше­е, что есть в Ере­ва­не, и все, кто сю­да при­ ез­жа­ют, долж­ны пер­вым де­лом ид­ти в му­зей. Иги­тян ез­дит с выс­ тав­ка­ми по все­му све­ту, о нем мно­го пи­са­ли и пи­шут. Ког­да–то этим му­зе­ем за­ве­до­ва­ла же­на Ген­ри­ха — уди­ви­тель­но оба­я­тель­ная и кра­ си­вая жен­щи­на. В на­ча­ле се­ми­де­ся­тых го­дов она по­гиб­ла в ави­а­ка­ таст­ро­фе в Ба­ту­ми с дву­мя деть­ми. Са­мо­лет уже сел на лет­ное по­ле, но на бор­ту его на­хо­ди­лись чле­ны ка­кой–то лет­ной ко­мис­си­и, ко­то­ рые ска­за­ли, что пи­ло­ты не­дос­та­точ­но чет­ко вы­пол­ни­ли по­сад­ку и потре­бо­ва­ли ее пов­то­рить. Са­мо­лет раз­бил­ся. Ар­мя­не не лю­бят Гор­ба­че­ва и не мо­гут прос­тить ему хамст­ва, ко­то­рое он учи­нил по от­но­ше­нию к Ар­ме­нии в во­семь­де­сят вось­ мом го­ду. Бы­ло ст­раш­ное го­ре — зем­лет­ря­се­ни­е, а он при­е­хал пар­ тий­ным вель­мо­жей учить лю­дей, как жить. За­то здесь очень лю­бят крот­ко­го Рыж­ко­ва. Где–то в Ар­ме­нии ему да­же пос­та­ви­ли па­мят­ник. ­Не­да­ле­ко от Ере­ва­на есть На­уч­ный инс­ти­тут аст­ро­но­ми­чес­ких исс­ле­до­ва­ний. Там, в кра­си­вой мест­нос­ти не­да­ле­ко от язы­чес­ко­ го хра­ма Гар­ни, где го­ры спус­ка­ют­ся в до­ли­ну, ра­бо­та­ет из­вест­ный астро­фи­зик ака­де­мик Гур­за­дян. У нас бы­ла с ним вст­ре­ча. Сре­ди про­ че­го его сп­ро­си­ли, жа­ле­ет­ ли он о рас­па­де СССР. Гур­за­дян от­ве­тил, что жа­ле­ет. По­то­му что имен­но бла­го­да­ря по­тен­ци­а­лу ст­ра­ны бы­ла осу­ществ­ле­на мо­гу­чая кос­ми­чес­кая прог­рам­ма. Ст­ран­ное со­че­та­ние че­ло­ве­чес­кой муд­рос­ти, отк­ры­тос­ти и ка­ко­ го–то прос­то­душ­но­го прак­ти­циз­ма, мо­жет быть, да­же ци­низ­ма. Кто

А­л ек­с ей Вар­л а­м ов

82

да­ет день­ги на на­у­ку, тот и хо­рош. Рань­ше боль­ше­ви­ки, те­перь аме­ ри­кан­цы. Пос­лед­ни­ми он вос­хи­ща­ет­ся без ме­ры.

— Конг­ресс США еди­ног­лас­но вы­де­лил столь­ко–то мил­ли­ар­дов дол­ла­ров д­ля то­го, что­бы осу­щест­вить по­лет к Са­тур­ну. Г­ла­за го­рят, как у ре­бен­ка. А­ка­де­мик убит со­бы­ти­я­ми 11 сен­тяб­ря. Го­во­рит, что это са­мое ст­раш­ное прес­туп­ле­ни­е, со­вер­шен­ное за всю ис­то­рию че­ло­ве­чест­ва. Мысль до­воль­но ст­ран­на­я, осо­бен­но ес­ли вс­пом­нить ис­то­рию Ар­ме­ нии хо­тя бы за пос­лед­ние сто лет. Но со сво­ей ко­ло­коль­ни Гур­за­дян прав: ди­ка­ри вос­поль­зо­ва­лись дос­ти­же­ни­я­ми ци­ви­ли­за­ци­и, для то­ го что­бы эту ци­ви­ли­за­цию унич­то­жить. ­Гур­за­дян расс­ка­зал еще од­ну ин­те­рес­ную ис­то­ри­ю. Ког­да в со­ ро­ко­вые го­ды, аме­ри­кан­цы ста­ли про­во­дить пер­вые опы­ты по соз­да­нию атом­ной бом­бы, то воз­ник­ло опа­се­ни­е, что мо­жет на­ чать­ся цеп­ная ядер­ная ре­ак­ция на всей Зем­ле. Про­из­вес­ти рас­че­ ты бы­ло очень слож­но, комп­ью­те­ров не бы­ло, счи­та­ли на ло­га­ риф­ми­чес­кой ли­ней­ке, и лишь один фи­зик–те­о­ре­тик взял­ся ­за эту за­да­чу. Он счи­тал нес­коль­ко ме­ся­цев, а ос­таль­ные все это вре­мя­ нап­ря­жен­но жда­ли.

— И ка­кая бы­ла ра­дость, — гла­за у ака­де­ми­ка за­си­я­ли, — ког­да ока­за­лось, что про­из­во­дить ис­пы­та­ния мож­но!­ Ес­ли б тот вы­со­ко­ло­бый с ло­га­риф­ми­чес­кой ли­ней­кой ошиб­ся или сде­лал вид, что ошиб­ся, не бы­ло бы Хи­ро­си­мы. Д­ве чер­ные да­ты в ар­мянс­ком ка­лен­да­ре: двад­цать чет­вер­тое ап­ ре­ля и седь­мое де­каб­ря. День па­мя­ти жертв ге­но­ци­да и жертв зем­ лет­ря­се­ния в Спи­та­ке и Ле­ни­на­ка­не. Ар­мя­не не лю­бят жа­ло­вать­ся на жизнь. Но по­го­во­ришь с людь­ ми — без­ра­бо­ти­ца, жес­то­чай­шая эко­но­мия све­та, теп­ла, во­ды. Дать выс­шее об­ра­зо­ва­ние де­тям очень труд­но. Мно­гие жи­вут за счет то­го, что по­сы­ла­ет ди­ас­по­ра. Го­во­рят, что че­ло­ве­ку мож­но по­мочь дво­я­ко: дать удоч­ку или дать ры­бу. Су­дя по все­му, ди­ас­по­ра идет по вто­ро­му пу­ти. В от­но­ше­ни­ях ар­мян и их ди­ас­по­ры нет ни­че­го по­хо­же­го на от­ но­ше­ни­я, ска­жем, ев­ре­ев и Из­ра­и­ля. Да и са­ми за­ру­беж­ные ар­мя­не впер­вые при­ез­жа­ют на ро­ди­ну с опас­кой. Для них она — за­то­нув­ший ков­чег. Сна­ча­ла ком­му­нис­ты, по­том бло­ка­да, по­том ст­рель­ба в пар­

83 ­Р ос­с и­я­

ла­мен­те. А по­то­му ­о­ни очень удив­ля­ют­ся, ког­да ви­дят нор­маль­ный ци­ви­ли­зо­ван­ный го­род. Ко­неч­но, они по­мо­га­ют со­о­те­чест­вен­ни­кам и по­мо­га­ют мно­го. Ст­ро­ят до­ро­ги. Нап­ри­мер, за счет ди­ас­по­ры пост­ ро­е­на до­ро­га в На­гор­ный Ка­ра­бах. В ре­зи­ден­ции ка­то­ли­ко­са есть уди­ви­тель­ный дар — сде­лан­ный из зо­ло­та и дра­го­цен­ных кам­ней ар­мянс­кий ал­фа­вит. Очень мно­го по­дар­ков от за­ру­беж­ных ар­мян в кар­тин­ной га­ле­ре­е. Но вот то­го по­ры­ва, ко­то­рый толк­нул ев­ре­ев вер­нуть­ся на обе­то­ван­ную зем­лю и воп­ре­ки все­му соз­дать свое го­су­ дарст­во, у за­ру­беж­ных ар­мян, ка­жет­ся, нет. ­За­ру­беж­ные ар­мя­не — в ос­нов­ном по­том­ки тех, кто бе­жал и чу­ дом спас­ся от ге­но­ци­да пят­над­ца­то­го го­да. Ге­но­цид для ар­мян — неч­то очень жи­вое и боль­но­е. В 1965–м го­ду в пя­ти­де­ся­ти­лет­нюю го­дов­щи­ну в го­ро­де был пост­ро­ен ме­мо­ри­ал. Он силь­но от­ли­ча­ет­ся от мо­ну­мен­таль­ных ги­ган­тов в Брес­те и Вол­гог­ра­де. Очень че­ло­веч­ ный. Как буд­тост­ро­и­ли не при ком­му­нис­тах. Е­ще од­но на­по­ми­на­ние о ге­но­ци­де — го­ра Ара­рат, ко­то­рая на­хо­ дит­ся на тер­ри­то­рии Тур­ци­и. Ар­мянс­кий пи­са­тель Да­вид Му­ра­дян расс­ка­зы­вал мне, что в со­рок пя­том го­ду Ста­лин со­би­рал­ся от­дать при­каз пе­рей­ти гра­ни­цу Тур­ции и за­нять нес­коль­ко быв­ших про­ вин­ций в За­пад­ной Ар­ме­ни­и. У­же был наз­на­чен сек­ре­тарь рай­ко­ма пар­тии в Эрз­ру­ме, ко­то­рый нес­коль­ко ме­ся­цев по­лу­чал зарп­ла­ту. На го­су­дарст­вен­ной да­че на Се­ва­не ис­то­ри­ки го­то­ви­ли на­уч­ное обос­но­ва­ние при­со­е­ди­не­ния зе­ мель, а по­том из Моск­вы приш­ла шиф­ров­ка — все до­ку­мен­ты сжечь. Ока­за­лось, что этот ва­ри­ант был за­пас­ной на тот слу­чай, ес­ли бы со­ юз­ни­ки от­ка­за­лись приз­нать про­со­ветс­кое пра­ви­тельст­во в Поль­ ше. А муд­рый Чер­чиль пред­ви­дел, что Поль­ша все рав­но ра­но или позд­но уй­дет, и воз­ра­жать не стал. Ду­ра­ка сва­лял Ста­лин: Ара­рат — не Поль­ша, Ара­рат ос­тал­ся бы. ­Воз­ле Ара­ра­та се­год­ня жи­вет мно­го кур­дов, и ту­рец­кие влас­ти об­ъя­ви­ли ра­йон зак­ры­тым. С тер­ри­то­рии Ар­ме­ни­и, с хол­ма, на ко­то­ ром на­хо­дит­ся мо­нас­тырь Хор Ви­рап, вид­на аме­ри­канс­кая во­ен­ная ба­за у под­но­жия го­ры. Раз в год ле­том тур­ки раз­ре­ша­ют всем же­ла­ ю­щим взой­ти на Ара­рат. Юж­ный ск­лон го­ры до­воль­но по­ло­гий и под­нять­ся на вер­ши­ну мож­но без спе­ци­аль­но­го сна­ря­же­ни­я.

А­л ек­с ей Вар­л а­м ов

84

­Го­во­рят, ког­да в Ере­ван при­ез­жа­ли ар­мя­не из Ка­ра­ба­ха и пог­ля­де­ ли на Ара­рат, то воск­лик­ну­ли: — И вы уже столь­ко лет не мо­же­те от­бить этот хол­мик! С­мот­ришь на Ара­рат и ве­ришь: все имен­но так и бы­ло. Все­мир­ ный по­топ, Ной, ков­чег. Го­лубь с олив­ко­вой ветв­ью... О­чень нем­но­гие ст­ра­ны ми­ра приз­на­ли ге­но­цид ар­мян в Тур­ци­и, в то вре­мя как ист­реб­ле­ние ев­ре­ев фа­шис­та­ми — приз­нан­ный факт. Ге­но­цид был прес­туп­ле­ни­ем не ме­нее чу­до­вищ­ным. Сот­ни ты­сяч уби­тых, по­ка­ле­чен­ных, уни­жен­ных, изг­нан­ных лю­дей. Они уми­ра­ ли от го­ло­да и бо­лез­ней, их зак­лю­ча­ли в конц­ла­ге­ря, де­тей ли­ша­ли ве­ры и язы­ка. Жес­то­кость ту­рок бы­ла ка­кой–то би­о­ло­ги­чес­кой. Во вре­мя ге­но­ци­да Тур­цию под­дер­жи­ва­ла Гер­ма­ни­я. Но и она, по­хо­же, не со­би­ра­ет­ся при­но­сить из­ви­не­ни­я. В двад­ца­тые го­ды один из ар­мянс­ких на­ци­о­на­лис­тов в Бер­ли­не заст­ре­лил ми­нист­ра внут­рен­них дел Тур­ци­и, ко­то­рый был по­ви­нен в ге­но­ци­де. На­па­дав­ше­му уда­лось ск­рыть­ся. Но ког­да он шел по ули­ це, до не­го ста­ли до­но­сить­ся возг­ла­сы, что ту­рок лишь ра­нен. Тог­да он вер­нул­ся и выст­ре­лил в ми­нист­ра еще раз. Убий­цу сх­ва­ти­ли, су­ ди­ли и оп­рав­да­ли. Умер он в Аме­ри­ке. Из­ра­иль не приз­на­ет факт ге­но­ци­да ар­мян. Ка­за­лось бы, ев­ре­ям сам Бог ве­лел это приз­нать. Но они не хо­тят пор­тить от­но­ше­ния с Тур­ци­ей, од­ной из нем­но­гих му­суль­манс­ких ст­ран на Ближ­нем Вос­ то­ке, ко­то­рая тер­пи­мо от­но­сит­ся к ев­рейс­ко­му го­су­дарст­ву. Аме­ри­ кан­цам жаль те­рять сво­и­ во­ен­ные ба­зы. Нем­цы лю­бят от­ды­хать в Ана­то­ли­и. У всех свои ин­те­ре­сы. Со­бо­лез­но­ва­ния де­ла­ют­ся в част­ ном по­ряд­ке. У па­мят­ни­ка скор­би — де­рев­ья, по­са­жен­ные аме­ри­ канс­ки­ми конг­ресс­ме­на­ми. Из круп­ных ст­ран За­пад ге­но­цид офи­ци­ аль­но приз­на­ла лишь Фран­ци­я. И как же Тур­ция воз­му­ти­лась!­ Ар­ме­ни­я, на­вер­но­е, единст­вен­ная ст­ра­на в ми­ре, где от­ме­ча­ет­ ся празд­ник пе­ре­вод­чи­ков. Он ус­та­нов­лен в честь пе­ре­во­да Биб­лии на ар­мянс­кий язык, но, по­ми­мо цер­ков­но­го, име­ет и бо­лее ши­ро­кое зна­че­ни­е. Пос­ле празд­нич­но­го бо­гос­лу­же­ния по­э­ты чи­та­ют свои сти­хи, по­том уст­ра­и­ва­ет­ся об­щий стол, за ко­то­рым все рав­ны. В этот день осо­бен­но вс­по­ми­на­ют соз­да­те­ля ар­мянс­ко­го ал­фа­ви­та Мес­ро­ па Маш­то­ца, чьим име­нем наз­ва­на глав­ная ули­ца Ере­ва­на (быв­шая Ста­ли­на, за­тем Ле­ни­на).

85 ­Р ос­с и­я­

Э­та ули­ца ве­дет к Ма­те­на­да­ра­ну — хра­ни­ли­щу древ­них ар­мянс­ ких ру­ко­пи­сей. Ру­ко­пи­си хра­нят­ся под зем­лей, в бун­ке­ре, расс­чи­тан­ ном на то, что­бы вы­дер­жать пря­мое по­па­да­ние бом­бы. То­же — об­раз Ар­ме­ни­и. ­Са­мые из­вест­ные в Ар­ме­нии пи­са­те­ли — Силь­ва Ка­пу­ти­кян и Грант Ма­те­во­сян. Оба дер­жат­ся с не­воз­му­ти­мост­ью и царст­вен­ным дос­то­инст­вом. На­вер­но­е, ког­да–ни­будь их ру­ко­пи­си ока­жут­ся в Ма­ те­на­да­ра­не. В Ар­ме­нии я по­пал на кон­цер­те Спи­ва­ко­ва. Би­ле­ты бы­ли до­воль­ но до­ро­ги­е, но ог­ром­ный зал Кон­сер­ва­то­рии был пе­ре­пол­нен. Воз­ле вхо­да соб­ра­лась мо­ло­дежь, ко­то­рая не смог­ла по­пасть на кон­церт и скан­ди­ро­ва­ла: «С­пи­ва­ков, Спи­ва­ков!» Ма­эст­ро рас­по­ря­дил­ся, что­бы всех про­пус­ти­ли на­га­лер­ку и в про­хо­ды меж­ду ря­да­ми. Иг­ра­ли Рах­ ма­ни­но­ва и Чай­ковс­ко­го. На бис — Ха­ча­ту­ря­на. Пуб­ли­ка не­ис­товст­ во­ва­ла. При­сутст­во­ва­ли пре­зи­дент с же­ной и до­чер­ью, спи­кер, рос­ сийс­кий по­сол. Ар­мя­не Спи­ва­ко­ва обо­жа­ют. Он силь­но под­дер­жал их во вре­мя зем­лет­ря­се­ния и час­то при­ез­жа­ет с кон­цер­та­ми. Ч­то­бы при­ле­теть в Ар­ме­ни­ю, ни­ка­ких спе­ци­аль­ных до­ку­мен­тов граж­да­нам Рос­сии не на­до. А что­бы уле­теть, на­до зап­ла­тить на­лог — де­сять ты­сяч дра­мов. Это нем­но­го мень­ше, чем двад­цать дол­ла­ров. Ин­те­рес­но, что бу­дет с тем, у ко­го та­ких де­нег не най­дет­ся?

Серж Вен­т у­р и­н и Ф­ран­ци­я

­По­эт, пе­да­гог, пе­ре­вод­чик. ­Ро­дил­ся в 1955 г. в Па­ри­же. Проз­ван­ный «К­рас­ным об­ла­ком», Вен­ту­ри­ни в сво­их кни­гах изоб­ра­жа­ет «­борь­бу за су­щест­во­ва­ни­е»: воз­дух, во­да и осо­бен­но огонь име­ют осо­бое зна­че­ние в его про­из­ве­ де­ни­ях.

Poésie du devenir («­по­э­зия ста­нов­ле­ни­я») Сер­жа Вен­ту­ри­ ни на­хо­дит­ся на сты­ке по­э­зии и про­зы, по­ли­ти­ки и фи­ло­со­фи­и. Про­па­ган­ди­ру­ет «­борь­бу за бы­ти­е», в ос­но­ве ко­то­рой за­ло­же­на каж­доднев­ная борь­ба по­э­та за су­щест­во­ва­ние бун­тарс­ко­го, сво­ бод­но­го и все­об­ъем­лю­ще­го сло­ва. Из­ло­жил суть сво­ей «­по­э­зии ста­ нов­ле­ни­я» в пер­вой «К­ни­ге оза­ре­ни­я» (1976–99), где под­верг сом­не­ нию идею гу­ма­низ­ма. Во вто­рой «К­ни­ге оза­ре­ни­я» (2000–2007) эти раз­мыш­ле­ния при­ве­ли по­э­та к идее пост­гу­ма­низ­ма. К кон­цу 2007 г. Вен­ту­ри­ни за­ло­жил ос­но­вы те­о­ри­и, сог­лас­но ко­то­рой меж­ду ви­ димым и не­ви­ди­мым прос­ка­ки­ва­ет крат­кое как вс­пыш­ка ви­де­ние — «т­ранс­ви­ди­мо­е». ­Пе­ре­вел на фран­цузс­кий про­из­ве­де­ния Са­ят–Но­вы, Алек­санд­ра Бло­ка, Ан­ны Ах­ма­то­вой, Еги­ше Ча­рен­ца. У­част­ник «­Ли­те­ра­тур­но­го ков­че­га — 2011».

ОТ ЭРЕ­БУ­НИ ДО ЕРЕ­ВА­НА

Серж Вен­т у­р и­н и

88

­ Е­ре­ван, на­ко­нец я сно­ва те­бя об­рел. По­ка еще не цве­та ме­ди. Зяб­ нешь. Бо­ишь­ся дра­ко­на зи­мы. Ты, кто, од­на­ко, так сто­ек к го­рю, с гру­зом ве­ков на пле­чах. Ст­ре­ла Ци­цер­на­ка­бер­да опа­ля­ет, ее ост­рие прон­за­ет ночь. Ере­ван, я ви­жу пус­тую ра­куш­ку ста­ди­о­на «­Раз­дан», ви­жу твое пок­ры­тое шра­ма­ми, ста­рое ли­цо, твои сне­сен­ные до ос­но­ ва­ния до­ма и ули­цы с но­ве­хонь­ки­ми вит­ри­на­ми — меж­ду со­ветс­ки­ ми вре­ме­на­ми и иг­ро­ка­ми то­го ка­зи­но, ко­то­рое предс­тав­ля­ет на­шу туск­лую жизнь. Вы­хо­жу из му­зея Па­рад­жа­но­ва, и толь­ко ма­лый Ма­ сис снис­хо­дит до то­го, что­бы по­ка­зать мне свой про­филь. Боль­шой Ма­сис уку­тал­ся осен­ни­ми об­ла­ка­ми, он буд­то дрем­лет под сво­и­ми ве­ко­вы­ми пок­ры­ва­ла­ми. Он воз­вы­ша­ет­ся на го­ри­зон­те, и но­вый день за­рож­да­ет­ся мед­лен­но, меш­кая — зах­леб­нув­ший­ся собст­вен­ ной кров­ью, уду­шен­ный ти­ран. С­ко­ро вы­па­дет снег, сво­им бе­лым кро­ше­вом он уже ко­е–г­де при­ сы­пал ок­рест­ные го­ры. Кру­жишь тен­ью по дво­ру, а Сер­гей Па­рад­жа­ нов уле­тел–у­шел в об­ъя­тия сво­ей безг­ра­нич­ной сво­бо­ды и сно­ви­ де­ний о по­ле­тах, сво­е­го во­об­ра­же­ни­я. Ере­ванс­кая ка­ру­сель долж­на кру­тить­ся даль­ше: чувст­ву­ют­ся пер­вые приз­на­ки ко­по­ше­ния за­ рож­да­ю­ще­го­ся глу­хо­го дня. Эти не­о­кон­чен­ные пост­рой­ки мно­гое расска­зы­ва­ют о не­пос­ле­до­ва­тель­ных лю­дях, не спо­соб­ных оп­ра­ вить­ся от сво­ей жаж­ды влас­ти,­ не­на­сыт­но­го ст­рем­ле­ния упить­ся собст­вен­ной мощ­ью — во­век не­у­то­ли­мо­го. П­ри ­том, что мно­гие дав­но ре­ши­ли сло­жить свое ору­жи­е, дру­гие с ро­ко­вой си­лой упорст­ву­ют в осу­ществ­ле­нии сво­ей меч­ты, продле­

вая ее до но­чи и за ее пре­де­ла­ми — звез­дой на­деж­ды. Они зна­ют це­ ну каж­дой про­ли­той кап­ли кро­ви и по­э­то­му от­вер­га­ют участь по­ вер­жен­ных. В сво­ей борь­бе они нас­лаж­да­ют­ся лишь крат­ки­ми пе­ре­ дыш­ка­ми, в са­мом серд­це бит­вы — имен­но здесь они подк­реп­ля­ют сво­ей си­лой и сме­лост­ью собст­вен­ное бесст­ра­ши­е. Об­ще­му сла­бо­во­ лию сло­ва и де­ла нет мес­та в буд­нич­ном по­то­ке жиз­ни. Ес­ли они го­ рят, то сго­ра­ют не на­по­ло­ви­ну. Огонь пи­та­ет их пос­то­ян­но. И ес­ли у них сох­ра­ни­лось ды­ха­ни­е, зна­чит,­ сох­ра­ни­лась и гор­дость жить и уми­рать, пос­коль­ку од­но без дру­го­го не бы­ва­ет.

— Та­ков за­кон ог­ня.

Ф­р ан­ц и­я

89

З­ЛО­РАД­НАЯ ИМП­РО­ВИ­ЗА­ЦИ­Я ­Рес­то­ран «­Гус­то», Ере­ван, 25.10.2011 г. ­ е­я­щий нес­част­ье С ­Пож­нет гнев. ­ е­я­щий гнев С Пож­нет вой­ну. ­ е­я­щий боль С ­Пож­нет му­ку.

Серж Вен­т у­р и­н и

90

­ е­я­щий Сер­жа Вен­ту­ри­ни С ­Пож­нет Фран­ци­ю.

­ е­я­щий сво­бод­ную мысль С ­Пож­нет Соп­ро­тив­ле­ни­е.

­РО­ЗЫ ЕРЕ­ВА­НА­

Ар­ме­ни­я, ок­тябрь 2011 г.

­Пе­ре­вод с ар­мянс­ко­го Ли­лит Ме­лик­се­тян

91 Ф­р ан­ц и­я

Я уе­хал с аро­ма­том ере­ванс­ких роз, но са­ми ро­зы ос­та­лись там — на Опер­ной пло­ща­ди. Те­ло мое обожг­лось об них, ког­да те­ла роз ис­под­тиш­ка при­жа­лись к мо­е­му. Я по­чувст­во­вал, как взор­ва­лись их гру­ди — навст­ре­чу мо­е­му те­лу. Ши­ро­ка зем­ля. Я уви­дел их тем­ные сле­зы, ког­да они под­ня­ли гла­за к солн­цу. Я ус­лы­шал бу­рю их сме­ха — пер­вый осен­ний снег. Их жир­ные те­ла выпря­ли жел­тиз­ну. Длин­ные и неж­ные све­чи во мра­ке церк­вей. ­Пер­вые за­мо­роз­ки сб­ро­си­ли зо­ло­то лист­ьев с их кус­тов. Ле­том их ру­ки при­нес­ли мне хо­лод­ную и чис­тую во­ду их род­ни­ка, ко­то­ рый сно­ва и сно­ва воз­рож­да­ет­ся из боль­шо­го­го­лу­бо­го гла­за Се­ва­на. О, стра­на На­и­ри!

— По­ра, — ска­за­ли мне они. — По­ра, — и ве­тер стал вы­ду­вать сло­ва вы­со­ко­гор­ных лу­гов. — По­ра, — пов­то­ря­ли пти­цы в Ци­цер­на­ ка­бер­де. Все ко­ло­ко­ла сле­те­ли. Раз­ве это бы­ло не од­ним пас­халь­ным воск­ре­сен­ьем в Эч­ми­ад­зи­не, ког­да те­бе по­ка­за­лось, что ты вст­ре­тил­ ся с рас­сер­жен­ным Ко­ми­та­сом?­ И зна­чит то был го­лос лишь ут­рен­не­го хо­лод­ка, или не­до­сы­па­ ни­я, ина­че за­чем все твое те­ло зад­ро­жа­ло? Я ус­лы­шал звук тя­же­лой и ст­ре­ми­тель­ной пос­ту­пи зи­мы. Поп­ро­бо­вал на вкус пер­вый снег. ­Пос­мот­рел на Ара­рат — пря­мо в гла­за, в глу­би­ну его глаз, и он при­ветст­во­вал ме­ня с вы­со­ты сво­е­го ст­ро­го­го ве­ли­чи­я. Тог­да я по­ чувст­во­вал дрожь зем­ли и ее баг­ря­но­го, не­ве­ро­ят­но древ­не­го аро­ ма­та под сво­и­ми но­га­ми, чьи ша­ги сти­ра­лись с той поч­вой, ко­то­рая ск­ры­ва­ет­ся в на­ча­ле сна. ­Мое ухо слы­ша­ло так мно­го, но все еще ди­вит­ся звон­ко­му детс­ко­ му сме­ху, зву­ку ко­ле­са, лег­ко­му пе­рез­во­ну вес­ны, рас­сы­пан­но­му по го­рам Кав­ка­за, в то ут­ро пол­ност­ью пок­рыв­шим­ся сне­гом.

­С ерж ван Дайн­х о­в ен ­Ни­дер­лан­ды

­По­эт, про­за­ик, ки­нок­ри­тик и ис­то­рик. ­Ро­дил­ся в 1970 г. в про­мыш­лен­ном го­род­ке в Ни­дер­лан­дах. При­ шел в ли­те­ра­ту­ру на вол­не пос­тин­дуст­ри­аль­ной куль­ту­ры, че­ рез ин­те­рес к ноч­ной жиз­ни («Д­во­рец сна», 1993) и му­зы­ку в сти­ле тех­но («­По­э­ты не тан­цу­ют», 1995). Не до­вольст­ву­ясь обыч­ной пуб­ли­ка­ци­ей сво­их сти­хов, он ис­пол­ня­ет их вжи­ве, соп­ро­вож­дая элект­рон­ной му­зы­кой и ви­де­о­об­ра­за­ми. Яв­ля­ет­ся ос­но­ва­те­лем ху­ до­жест­вен­но­го жур­на­ла «MillenniuM», при­ни­ма­ет учас­тие в ра­ бо­те ря­да бель­гийс­ких и гол­ландс­ких пе­ри­о­ди­чес­ких из­да­ний («de Morgen», «De Groene Amsterdammer», «Vrij Nederland»). Ла­у­ре­ат пре­мии “Nova Malekodonia” (1995), участ­ник «Ев­ро­пейс­ко­го ли­те­ ра­тур­но­го эксп­рес­са 2000»­ Ав­тор 16 книг по­э­зи­и, ху­до­жест­вен­ной и до­ку­мен­таль­ной про­зы. Сре­ди его пос­лед­них книг би­ог­ра­фия Сер­жа Гинз­бур­га («Bittersweet»), ли­ри­чес­кая ав­то­би­ог­ра­фия («What I See I Cannot Be»), пу­те­вая про­за об Ар­ме­нии («Cemetery Of The Alphabet»). У­част­ник «­Ли­те­ра­тур­но­го ков­че­га — 2011» и «­Ли­те­ра­тур­но­го ков­че­га — 2012».

­ЦЕР­КОВ­НЫЙ ДВО­РИК АЛ­ФА­ВИ­ТА 1.

­С ерж ван Дайн­х о­в ен

94

­ ыль­ный го­род Ере­ван уже рас­ка­лен ут­рен­ним солн­цем. Этот П прос­тор­ный го­род, где жи­вет 1.1 мил­ли­о­на че­ло­век, со сво­и­ми ла­ чу­га­ми и тру­що­ба­ми, до­ма­ми и прос­пек­та­ми, рас­по­ло­жен на по­ло­ гой рав­ни­не, на фо­не си­я­ю­щих вер­шин Ма­ло­го Ара­ра­та и Боль­шо­го Ара­ра­та. Сол­неч­ный свет от­ра­жа­ет­ся от сне­га и ль­да, пок­ры­ва­ю­щих вер­ши­ны, дос­ти­га­ю­щие вы­со­ты в 4 и 5 ки­ло­мет­ров со­от­ветст­вен­ но, и соз­да­ет рас­се­ян­ную дым­ку. Хо­тя Ара­рат — серд­це и ду­ша ар­ мянс­ко­го на­ро­да, это серд­це бы­ло жес­то­ко выр­ва­но из те­ла тур­ка­ ми, ко­то­рые бо­лее ве­ка удер­жи­ва­ли гра­ни­цу с Ар­ме­ни­ей гер­ме­тич­ но зак­ры­той. Он слу­жит для ар­мянс­ко­го на­ро­да ис­точ­ни­ком чувств, слад­ких и горь­ких в рав­ной ме­ре: го­рой, сим­во­ли­зи­ру­ю­щей их ду­шу и бла­женст­во, мож­но нас­лаж­дать­ся толь­ко из­да­ли. От­ко­сы и ска­ лис­тые ск­ло­ны ста­ро­го и — по край­ней ме­ре, сог­лас­но не­ко­то­рым ис­точ­ни­кам — все еще дейст­ву­ю­ще­го вул­ка­на и на расс­то­я­нии пок­ ро­ви­тельст­вен­но прос­ти­ра­ют­ся над на­ци­ей, ко­то­рая раз­ви­ва­лась в до­ли­нах и ущел­ьях вок­руг ру­сел его рек. Тем не ме­нее идея приб­ ли­зить­ся к не­му еще тес­нее или под­нять­ся по его ск­ло­нам ка­жет­ся прак­ти­чес­ки не­о­су­щест­ви­мой меч­той. В 2001 го­ду пи­са­тель Ка­мил Ван­хол поз­на­ко­мил ме­ня с ув­ле­ка­ тель­ной ис­то­ри­ей о фла­мандс­ком фран­цис­канс­ком мо­на­хе Вил­ле­ ме Руб­ру­ке1, ко­то­рый пу­те­шест­во­вал с 1253 по 1255, нап­рав­ля­ясь Основные традиционные варианты написания имени на русском: Виллем Рубрук, Гийом де Рубрук, Вильгельм де Рубрук.

1

В русском издании (Гильом де Рубрук «Путешествия в восточные страны». — М.

1997) это Глава LI. Продолжение путешествия по Араксу. О городе Наксуа, о земле Сагенсы и о других местах.

1

95 ­Н и­д ер­л ан­д ы

на Даль­ний Вос­ток с цел­ью дос­тичь сто­ли­цы Мон­гольс­кой им­пе­рии — Ка­ра­ко­ру­ма. Там Руб­рук на­де­ял­ся выз­во­лить двух хрис­ти­анс­ких куп­цов из Сак­со­ни­и, на­хо­див­ших­ся в пле­ну у языч­ни­ков Мон­гольс­ кой им­пе­ри­и, и соз­дать мис­си­ю. За во­сем­над­цать лет до Мар­ко По­ ло Руб­рук про­ло­жил путь в Ки­тай для ре­ли­ги­оз­ных под­виж­ни­ков, ко­то­рые пой­дут по его сто­пам. Его пу­те­шест­вие при­ве­ло его че­рез Кипр в Конс­тан­ти­но­поль, че­рез весь Крымс­кий по­лу­ост­ров к Ба­ку, а за­тем все глуб­же и глуб­же на Вос­ток. Руб­рук про­де­монст­ри­ро­вал луч­шие ка­чест­ва, ока­зав­шись ус­пеш­ным не толь­ко в сво­ем не­ве­ро­ ят­но дол­гом пу­те­шест­вии в Ка­ра­ко­рум, но и су­мев вер­нуть­ся до­мой, где предс­та­вил сво­ем ­ у пок­ро­ви­те­лю, Лю­до­ви­ку IX Фран­цузс­ко­му яр­ кий и под­роб­ный от­чет о сво­ем пу­те­шест­ви­и. В 1254 го­ду, на пу­ти об­рат­но во Фланд­ри­ю, мо­нах и дип­ло­мат про­вел ме­сяц де­кабрь в го­ ро­де «­Нак­су­а» (На­хи­че­ван) в сов­ре­мен­ной Ар­ме­ни­и. В Гла­ве XXXVIII, озаг­лав­лен­ной «­Пу­те­шест­вие из Гир­ка­нии в Три­ по­ли»1, Руб­рук пи­сал: «Вб­ли­зи упо­мя­ну­то­го вы­ше го­ро­да на­хо­дят­ся го­ры, на ко­то­рых, как го­во­рят, опо­чил ков­чег Но­я; этих гор две, од­на по­боль­ше дру­гой; у по­дош­вы их те­чет Аракс. Там на­хо­дит­ся один го­ род по име­ни Це­ма­нум, что зна­чит «­во­семь»; го­во­рят, что он наз­ван так от вось­ми лиц, вы­шед­ших из ков­че­га и пост­ро­ив­ших го­род на боль­шей из гор. Мно­гие пы­та­лись под­нять­ся на го­ру и не мог­ли. И упо­мя­ну­тый епис­коп расс­ка­зал мне, что один мо­нах очень ин­те­ре­ со­вал­ся этим вос­хож­де­ни­ем, но ему явил­ся ан­гел, при­нес ему де­ре­во от ков­че­га и ска­зал, что­бы он боль­ше не тру­дил­ся. Это де­ре­во хра­ ни­лось, как они мне го­во­ри­ли, у них в церк­ви. На взг­ляд эта го­ра не очень вы­со­ка, так что лю­ди мог­ли бы хо­ро­шо под­нять­ся на не­е. Но один с­та­рик при­вел мне дос­та­точ­но убе­ди­тель­ное ос­но­ва­ни­е, по­че­ му ник­то не дол­жен под­ни­мать­ся на не­е. Наз­ва­ние го­ры Мас­сис, и это сло­во на их язы­ке женс­ко­го ро­да. “На Ма­ссис, — ска­зал он, — ник­ то не дол­жен вос­хо­дить, так как это — мать ми­ра”». А мать, как все мы зна­ем, не мо­жет быть по­ко­ре­на... ­Ве­ли­чест­вен­ный Инс­ти­тут древ­них ру­ко­пи­сей Ма­те­на­да­ран име­ ни Мес­ро­па Маш­то­ца, где хра­нит­ся свы­ше 15000 бес­цен­ных ма­нуск­ рип­тов, уце­лев­ших в жест­кой ис­то­рии ар­мянс­ко­го на­ро­да, на­хо­дит­

­С ерж ван Дайн­х о­в ен

96

ся в са­мом цент­ре Ере­ва­на. Чу­дес­ным об­ра­зом, ес­ли по­ду­мать, как час­то ар­мян по­пи­ра­ли, на­сильст­вен­но из­го­ня­ли или прос­то уби­ва­ ли. Ста­рые пе­ре­пис­чи­ки нед­вус­мыс­лен­но на­по­ми­на­ют сво­им чи­та­ те­лям о том ува­же­ни­и, с ко­то­рым­на­до под­хо­дить к чте­нию и ра­бо­те с кни­га­ми. Один из пе­ре­пис­чи­ков умо­ля­ет: «­Во имя люб­ви к Бо­гу! ­Дер­жи­те этот до­ку­мент по­даль­ше от све­чей и мас­ла и бе­ри­те его толь­ко бе­лой тря­пи­цей. По­жа­луйс­та». Это бо­гатст­во ве­ли­ко­леп­но изук­ра­шен­ных книг во мно­гих от­но­ше­ни­ях предс­тав­ля­ет со­бой — вмес­те с го­рой Ара­рат, как бо­лее об­щим сим­во­лом — серд­це ар­мянс­ кой куль­ту­ры. Они на­пи­са­ны ал­фа­ви­том, ко­то­рый мо­нах Мес­роп Маш­тоц, при­над­ле­жа­щий этой куль­ту­ре, соз­дал в 405 г. по прось­бе цер­ков­ных влас­тей.

39 букв ар­мянс­ко­го ал­фа­ви­та, ко­то­рые он соз­дал,­ так же при­чуд­ ли­вы и не­пос­ти­жи­мы как церк­ви и пей­за­жи, ко­то­рые язык пы­та­ет­ся ви­зу­а­ли­зи­ро­вать. Раз­го­вор­ный язык, од­на­ко, обе­зо­ру­жи­ва­ю­ще мя­гок, как буд­то с те­че­ни­ем вре­ме­ни че­ло­ве­чес­кий язык стер ост­рые кра­я, об­ка­тав его о не­бо, как отш­ли­фо­вы­ва­ют­ся ка­меш­ки в ре­ке. Г­роб­ни­ца, цер­ковь и цер­ков­ный двор близ Ере­ва­на бы­ли пос­вя­ще­ны как Мес­ро­ пу Маш­то­цу, так и его ал­фа­ви­ту. В го­ро­де Оша­кан, рас­по­ло­жен­ном на се­ве­ро–за­пад­ном ск­ло­не го­ры Ара­рат, я по­се­тил свя­ты­ню в соп­ро­вож­ де­нии ар­мянс­ко­го ки­но­ре­жис­се­ра, Да­ви­да Ма­те­во­сян, сы­на ­пи­са­те­ля Гран­та Ма­те­во­ся­на, ко­то­ро­го по­чи­тал весь Со­ветс­кий Со­юз. В свя­ти­ли­ще я смот­рю, как групп­ки де­ти­шек вхо­дят в цер­ковь ал­фа­ви­та и по­ки­да­ют свя­тое мес­то оди­на­ко­во дис­цип­ли­ни­ро­ван­ но. Не­ко­то­рые дер­жат­ся за ру­ки, дру­гие не­сут воз­душ­ные ша­ры и цве­ты, ко­то­рые бу­дут поч­ти­тель­но воз­ло­же­ны на мо­ги­лу свя­то­го. Все оде­ты в луч­шую празд­нич­ную одеж­ду. Де­воч­ки в не­у­доб­ных кру­жев­ных плат­ьях, а маль­чи­ки в галс­ту­ках, ко­то­рые конт­рас­ти­ру­ ют с их бе­лы­ми ру­баш­ка­ми, ск­ры­ты­ми под бар­хат­ны­ми жи­ле­та­ми. Это на­по­ми­на­ет мне кос­тюм, в ко­то­рый я был одет к пер­во­му при­ час­тию в 1978 го­ду в церк­ви Ев­ха­рис­тии нап­ро­тив шко­лы Пия X в Ос­се, Се­вер­ном Бра­бан­те. Де­ти про­хо­дят ко­лон­ной че­рез цер­ковь ал­фа­ви­та, мол­ча и поч­ти­тель­но кла­дут бе­лые гвоз­ди­ки на мо­ги­лу Маш­то­ца, ко­то­рый был по­хо­ро­нен здесь, в под­зем­ном ск­ле­пе церк­ ви, пос­ле то­го, как бы­ло за­вер­ше­но ст­ро­и­тельст­во, спус­тя нес­коль­ ко лет пос­ле его смер­ти.

97 ­Н и­д ер­л ан­д ы

­Шум­ная дет­во­ра впер­вые соп­ри­ка­са­ет­ся с труд­но­пос­ти­жи­мым ал­фа­ви­том в са­ду при церк­ви, где рас­по­ла­га­ет­ся ар­мия букв, вы­ре­ зан­ных в кам­не, на­по­ми­ная «А­ли­су в ст­ра­не чу­дес». Всем уче­ни­кам по­ру­че­но по­ис­кать и най­ти пер­вую бук­ву сво­е­го име­ни. Сол­да­ты из кам­ня, об­ле­чен­ные в свои твер­дые мун­ди­ры, сто­ят на­вы­тяж­ку, их мис­сия — яв­лять со­бой мол­ча­ли­вую ар­мию Ко­ро­ля Ал­фа­ви­та. Они не дви­га­ют­ся с мес­та да­же ког­да де­ти, кри­ча от вол­не­ния и во­о­ду­ шев­ле­ни­я, об­ни­ма­ют их, сту­чат­ся в них, пры­га­ют вок­руг, вз­би­ра­ют­ ся на них и да­же пи­на­ют ка­мень. Де­тиш­ки хо­хо­чут. С ди­дак­ти­чес­кой точ­ки зре­ния этот цер­ков­ный дво­рик — аб­со­лют­ное сок­ро­ви­ще. Де­ ти нас­лаж­да­ют­ся этим опы­том, и в то же вре­мя он учит их ува­же­нию к че­му–то, что в лю­бом дру­гом мес­те на зем­ле выз­ва­ло бы у них не­ на­висть или ос­та­ви­ло рав­но­душ­ны­ми в на­ше вре­мя, ког­да де­ти­шек слиш­ком из­ба­ло­ван­но­го ­За­па­да ус­по­ка­и­ва­ют, ис­поль­зуя иг­ро­вые прис­тав­ки. ­На об­рат­ном пу­ти в Ере­ван мы дви­га­лись,­ пов­то­ряя рел­ьеф ми­ фи­чес­кой го­ры Ара, к ко­то­рой од­наж­ды бы­ло при­не­се­но те­ло тез­ки го­ры, древ­не­го ар­мянс­ко­го мо­нар­ха, в на­деж­де, что адс­кие гон­чи­е, вы­ли­зав умер­ше­го ца­ря, су­ме­ют за­ле­чить его ра­ны, и он смо­жет вер­ нуть­ся из пре­ис­под­ней. Они тру­ди­лись нап­рас­но. По­чив­ший­царь не воск­рес из мерт­вых. Ас­си­рийс­кая ца­ри­ца Се­ми­ра­ми­да, пла­ни­ро­вав­ шая за­по­лу­чить ар­мянс­ко­го ца­ря, по­бе­див его в бит­ве, бы­ла бе­зу­ теш­на. ­Да­вид об­ъяс­ня­ет нам, что го­ра прок­ля­та и по сей день. Вих­ри тан­ цу­ют над на­ми. Семь лет на­зад учи­тель­ни­цу, ко­то­рая соп­ро­вож­да­ла сво­их уче­ни­ков на гор­ной про­гул­ке,­ вет­ром снес­ло с го­ры. В мг­но­ ве­ние ока нис­хо­дя­щий воз­душ­ный по­ток с не­о­до­ли­мой си­лой унес ее вниз. Она упа­ла в та­кое ска­лис­то­е, глу­бо­кое ущел­ье, ис­пещ­рен­ное пре­да­тельс­ки­ми рас­се­ли­на­ми, что Да­ви­ду и его ко­ман­де спа­са­те­лей по­на­до­би­лось 5 дней, что­бы най­ти те­ло, ко­то­рое при­зем­ли­лось меж­ ду дву­мя рас­ще­ли­на­ми. В кон­це кон­цов по­требовал­ся вер­то­лет, что­ бы под­нять те­ло из ущел­ья. Да­вид знал ее. Она бы­ла учи­тель­ни­цей его стар­шей до­че­ри Ша­гик, ко­то­рая сей­час изу­ча­ет меж­ду­на­род­ную по­ли­ти­ку в Со­фи­и, в Бол­га­ри­и, и не­ус­тан­но тру­дит­ся для де­мок­ра­ти­ за­ции сво­ей ро­ди­ны.

2.

­С ерж ван Дайн­х о­в ен

98

­ а про­тя­же­нии ве­ков Ар­ме­ния бы­ла од­ним из блес­тя­щих об­раз­ Н цов че­ло­ве­чес­кой куль­ту­ры и ис­то­ри­и. Су­щест­ву­ет, ко­неч­но, апок­ри­ фи­чес­кая ис­то­рия о Но­е, ко­то­рый пос­ле Ве­ли­ко­го по­то­па со сво­им Ков­че­гом За­ве­та и зве­рин­цем прис­тал к ск­ло­ну воз­вы­ша­ю­щей­ся го­ ры Ара­рат. Еще в глу­бо­кой древ­нос­ти, за­дол­го до то­го, как гре­чес­ кая ци­ви­ли­за­ция вс­ту­пи­ла в по­ру сво­е­го расц­ве­та, ар­мянс­кое царст­ во Урар­ту проц­ве­та­ло в этих мес­тах. Бо­лее то­го, в 301 го­ду Ар­ме­ния ста­ла пер­вой ст­ра­ной на Зем­ле, при­няв­шей хрис­ти­анст­во в ка­чест­ве го­су­дарст­вен­ной ре­ли­ги­и. И впос­ледст­вии Ар­ме­ния еще дол­го счи­та­лась сим­во­лом аван­гар­ да и по­чи­та­лась всем ос­таль­ным ми­ром, ин­те­рес ко­то­ро­го вы­зы­ва­ли и ее связь со Свя­той зем­лей, и ее за­мыс­ло­ва­тые кос­тю­мы. Бы­ло вре­мя, ког­да Жан–Жак Рус­со, сле­дуя ар­мянс­кой мо­де, но­сил чал­му и каф­тан, и ког­да вен­цы пи­ли ар­мянс­кий ко­фе, те­ку­щий из ере­ванс­ких ко­фе­ен. Бы­ли и мо­ло­дые пу­те­шест­вен­ни­ки, та­ки­е, как лорд Бай­рон, ко­то­рый счи­тал мод­ным пот­ра­тить вре­мя на то, что­бы при­нять вы­зов изу­че­ ния эк­зо­ти­чес­ки зву­ча­ще­го и не­ве­ро­ят­но труд­но­го язы­ка и ли­те­ра­ту­ ры Ар­ме­ни­и, ос­но­ван­ных на ст­ро­гом 39–бук­вен­ном ал­фа­ви­те, боль­ше по­хо­жем на кли­но­пись в юни­ко­де, чем на сов­ре­мен­ный на­бор букв. К со­жа­ле­ни­ю, да­же та­кое го­су­дарст­во, как Ар­ме­ни­я,­под­вер­же­но то­ му, что ис­то­ри­ки обыч­но рас­це­ни­ва­ют как не­у­мо­ли­мый за­кон ди­а­лек­ ти­ки прог­рес­са1. В двух сло­вах, те, кто был рань­ше на пе­ред­нем кра­е,­ поз­же ока­зы­ва­ют­ся сре­ди отс­та­ю­щих. Каж­дый, кто ког­да–то сто­ял в аван­гар­де, в ка­кой–то мо­мент ис­пы­ты­ва­е­т у­мень­ше­ние инер­ции дви­ же­ния впе­ред: ко­ле­са из­на­ши­ва­ют­ся, рем­ни на­чи­на­ют ржа­веть, нас­ту­ па­ет ус­та­лость, ох­ва­ты­ва­ет оце­пе­не­ние и, на­ко­нец, ­нас­ту­па­ет упа­док. В Ар­ме­нии этот упа­док за­ме­тен пов­сю­ду в со­ци­аль­ной сфе­ре и впол­не ощу­тим. Это вид­но по цве­ту до­мов, вы­бо­и­нам на ас­фаль­те и му­со­ру с мил­ли­о­на­ми цел­ло­фа­но­вых па­ке­тов, ко­то­рые ле­тят по вет­ ру и, ка­жет­ся, ск­возь вре­мя, ро­ят­ся на­до все­ми ок­рест­нос­тя­ми. Вы так­же ощу­ща­е­те за­пах га­ри от под­жи­га­е­мых от­хо­дов и гни­лост­ный ду­шок, за­пол­ня­ю­щий пе­ре­хо­ды и бе­тон­ные зда­ни­я. Термин, предложенный голландским историком Яном Ромейном в его статье «Диа­ лек­тика прогресса». В оригинале: “Wet van de remmende voorsprong», в англоязычной традиции принят перевод «Law of the handicap of a head start”.

1

99 ­Н и­д ер­л ан­д ы

­Го­род Ере­ван уже дав­но пе­ре­шаг­нул при­ят­но ро­ман­ти­чес­кую ста­дию ран­не­го упад­ка. Это рай раз­ло­же­ни­я. Тем не ме­не­е, как из­ вест­но каж­до­му хи­ми­ку, при этой сте­пе­ни раз­ло­же­ния со вре­ме­нем ав­то­ма­ти­чес­ки по­яв­ля­ют­ся но­вые со­е­ди­не­ни­я. Дру­ги­ми сло­ва­ми, эти обс­то­я­тельст­ва, воз­мож­но, зас­лу­жи­ва­ют не­ко­то­рой пе­ча­ли, но, ко­неч­но, не от­ча­я­ни­я. Что–то све­жее и арис­ток­ра­ти­чес­ко­е, не­сом­ нен­но, вновь воз­ни­ка­ет и проц­ве­та­ет на поч­ве это­го, ка­за­лось бы, бес­ко­неч­но­го му­со­роп­ро­во­да, в ко­то­рый мед­лен­но про­дол­жа­ет об­ ру­ши­вать­ся Кав­каз. Од­на­ко то, что про­из­во­дят эти му­со­роп­ро­во­ды сей­час, слиш­ком неп­ри­ят­но для то­го, что­бы быть наз­ван­ным. Каж­дую не­де­лю ди­ зель­ный гру­зо­вик ос­та­нав­ли­ва­ет­ся во дво­ре рас­по­ло­жен­но­го пря­мо за пло­щад­ью Са­ха­ро­ва, в цент­ре го­ро­да, комп­лек­са со­ветс­ких вре­ мен, ко­то­рый мы с мо­ей спут­ни­цей на­зы­ва­ли до­мом во вре­мя на­ше­ го пре­бы­ва­ния в Ере­ва­не. Под­рост­ки и вз­рос­лые муж­чины опус­то­ ша­ют му­со­роп­ро­во­ды, ск­ла­ды­вая со­дер­жи­мое вдоль до­ро­ги. За­тем они чер­па­ют от­хо­ды из зло­вон­ных куч, сло­жен­ных у лест­ниц, ве­ду­ щих в квар­ти­ры, и бро­са­ют в ку­зов вет­хо­го гру­зо­ви­ка с си­лой, от ко­ то­рой нор­маль­ный че­ло­век вы­вих­нул бы ло­коть. От­хо­ды, ко­то­ры­ми про­мах­ну­лись ми­мо це­ли, ле­тят по дво­ру или ос­та­ют­ся по­за­ди, в не­ во­об­ра­зи­мых уг­лах и за­ко­ул­ках жи­ло­го комп­лек­са, или во дво­ре, где на­хо­дит­ся детс­кая пло­щад­ка. В цент­ре комп­лек­са на­хо­дит­ся уз­кая улоч­ка, за­пол­нен­ная ла­воч­ка­ми, тор­гу­ю­щи­ми пред­ме­та­ми пер­вой не­об­хо­ди­мос­ти, вк­лю­чая фрук­ты, хлеб, сыр и Ко­ка–Ко­лу или Пеп­си. Каж­дый раз пос­ле сбо­ра му­со­ра на пло­щад­ке воз­ле до­ма его ос­та­ет­ся боль­ше, чем бы­ло вна­ча­ле. Это, ес­ли мож­но так вы­ра­зить­ся, по­хо­же на мыт­ье по­ла гряз­ной шваб­рой, при отк­ры­том на пол­ную мощ­ность кра­не, из­вер­га­ю­щем не­чис­то­ты. ­Нес­мот­ря на это, Ере­ван яв­ля­ет­ся в то же вре­мя од­ним из са­мых блис­та­тель­ных, оча­ро­ва­тель­ных и вос­хи­ти­тель­ных го­ро­дов, ко­то­ рые мне до­ве­лось по­се­тить ког­да–ли­бо в жиз­ни. Есть мно­жест­во пар­ков с де­ко­ра­тив­ны­ми пру­да­ми и фон­та­нов с пит­ье­вой род­ни­ко­ вой во­дой. В го­ро­де пол­но улич­ных ка­фе, где прос­ты­е, но пи­та­тель­ ные блю­да и ос­ве­жа­ю­щее пи­во «­Ки­ли­ки­я» по­да­ют каж­дый день, круг­ло­су­точ­но. Все жен­щи­ны — без иск­лю­че­ния — де­фи­ли­ру­ют по го­ро­ду эле­гант­но и изыс­кан­но. Они тща­тель­но нак­ра­ше­ны, оде­ты

в платья или ми­ни–юб­ки с кол­гот­ка­ми и ба­лан­си­ру­ют на каб­лу­ках столь же вы­со­ких, сколь и тон­ких. В су­мер­ках вы мо­же­те уви­деть луч­ше­е, что Ере­ван го­тов пред­ло­жить. Это ког­да солн­це са­дит­ся за Ара­рат и Ара­ратс­кую рав­ни­ну, и вы ви­ди­те, как мед­ные от­тен­ки теп­ ле­ю­ще­го све­та ис­че­за­ют за хол­ма­ми, ос­тав­ляя за со­бой ожив­лен­ную тем­но­ту, ко­то­рая ста­но­вит­ся сце­ной для не­о­бык­но­вен­ных го­ро­жан, сиг­на­ля­щих так­си, бол­та­ю­щих де­тей и флир­ту­ю­щих под­рост­ков, за­ яв­ля­ю­щих свои пра­ва на пар­ки и ули­цы.

3.

­С ерж ван Дайн­х о­в ен

100

­ ы ос­тав­ля­ем по­за­ди ржа­вую ере­ванс­кую ка­нат­ную до­ро­гу — она М не ис­поль­зу­ет­ся уже мно­го лет пос­ле тра­ги­чес­ко­го про­ис­шест­ви­я, ког­да ка­би­на упа­ла на зем­лю из–за обор­вав­ше­го­ся ка­бе­ля — и я слы­ шу, как тру­дит­ся ди­зель­ный дви­га­тель в пе­ре­пол­нен­ном мик­ро­ав­то­ бу­се, де­лая все на что он спо­со­бен, что­бы под­нять­ся на ск­лон го­ры. По пу­ти мы про­хо­дим сво­е­об­раз­ную вин­то­вую лест­ни­цу, ко­то­рая под­ни­ ма­ет­ся по пря­мой на бо­лее вы­со­кий уро­вень, пол­ност­ью заст­ро­ен­ный уны­лы­ми со­ветс­ки­ми зда­ни­я­ми. Мы едем ми­мо ноч­но­го клу­ба, сти­ ли­зо­ван­но­го под шот­ландс­кий за­мок, заб­ро­шен­но­го пар­ка атт­рак­ци­ о­нов, на­руж­ной ог­ра­ды зо­о­пар­ка и про­мыш­лен­но­го кар­ье­ра, где гу­ се­нич­ные буль­до­зе­ры за­ня­ты до­бы­чей сыр­ья. По пу­ти все ос­таль­ные пас­са­жи­ры вы­хо­дят на дру­гих ос­та­нов­ках. Я ос­та­юсь единст­вен­ным пу­те­шест­вен­ни­ком, ко­то­ро­го во­ди­тель дол­жен от­вез­ти на вер­ши­ ну го­ры, от­ку­да отк­ры­ва­ет­ся ве­ли­чест­вен­ный вид на ущел­ье Гар­ни. И толь­ко пос­ле то­го, как мы про­ез­жа­ем че­рез тун­нель, до­ро­га ста­но­ вит­ся кру­той и из­ви­лис­той. Пос­лед­ние ос­тав­ши­е­ся сле­ды ве­сен­не­го сне­га свер­ка­ют над на­ми. Ска­лис­тый пей­заж на­по­ми­на­ет пус­тын­ную пла­не­ту, на ко­то­рой все жи­вое бы­ло унич­то­же­но экст­ре­маль­ным взаи­мо­дейст­ви­ем мо­ро­за и теп­ла. Я ви­жу блес­тя­щий сре­ди скал чер­ ный проз­рач­ный об­си­ди­ан, воз­ни­ка­ю­щий, ког­да ла­ва соп­ри­ка­са­ет­ся с во­дой. Эти кам­ни так­же на­зы­ва­ют ног­тя­ми дья­во­ла. ­Мо­ей цел­ью яв­ля­ет­ся об­сер­ва­то­ри­я, ко­то­рая на про­тя­же­нии де­ сяти­ле­тий бы­ла пред­ме­том гор­дос­ти Ар­ме­нии в об­лас­ти аст­ро­но­мии и ра­ке­тост­ро­е­ни­я. На­и­бо­лее важ­ные со­ветс­кие кос­ми­чес­кие ко­раб­ли бы­ли раз­ра­бо­та­ны и улуч­ше­ны на чер­теж­ных дос­ках это­го инс­ти­ту­ та ко­ман­дой блес­тя­щих уче­ных со все­го Вос­точ­но­го бло­ка. Ди­рек­тор

101 ­Н и­д ер­л ан­д ы

нас­то­я­тель­но по­ре­ко­мен­до­вал мне по­се­тить инс­ти­тут, по­ка еще не позд­но. Точ­ный смысл это­го зло­ве­ще зву­ча­ще­го приг­ла­ше­ния стал со­вер­шен­но оче­ви­ден, сто­и­ло не­ког­да из­вест­но­му Инс­ти­ту­ту аст­ро­ фи­зи­ки ока­зать­ся в по­ле зре­ни­я. Ког­да я вы­хо­жу из ав­то­бу­са в мес­те наз­на­че­ни­я, во­ди­тель пре­дос­те­ре­га­ет ме­ня от гюр­зы, иск­лю­чи­тель­но ядо­ви­той га­дю­ки, ко­то­рая во­дит­ся во мно­жест­ве в этих ­мес­тах. Я пот­ря­сен сос­то­я­ни­ем комп­лек­са. Об­сер­ва­то­рия из­лу­ча­ет уг­ро­ жа­ю­щее чувст­во за­пус­те­ни­я. Ку­пол, ка­жет­ся, вот–вот об­ру­шит­ся. Все до еди­ной ад­ми­нист­ра­тив­ные пост­рой­ки по­ки­ну­ты, пов­сю­ду не хва­ та­ет окон и двер­ных ко­ся­ков. Мож­но да­же по­ду­мать, что в комп­лек­се бу­ше­вал по­жар или что зем­лет­ря­се­ние вст­рях­ну­ло ин­тер­ьер зда­ний, ос­та­вив его в пол­ном бес­по­ряд­ке. Пов­сю­ду вид­ны рас­сы­пан­ные до­ ку­мен­ты, об­ру­шив­ши­е­ся шка­фы, и оп­ро­ки­ну­тые сто­лы со стул­ья­ми, гро­моз­дя­щи­е­ся друг на дру­ге. ­Дол­го­вя­зый сек­ре­тарь ве­дет ме­ня на пер­вый этаж, где ди­рек­тор уе­ди­нил­ся в сво­их ра­бо­чих по­ме­ще­ни­ях. Я ви­жу его за вы­ся­щи­ми­ся стоп­ка­ми книг. Ле­вон За­ру­бян уче­ный, аст­ро­фи­зик, ху­дож­ник и по­ чет­ный член Со­ю­за пи­са­те­лей Ар­ме­ни­и. Этот по­жи­лой, на­по­ло­ви­ну глу­хой че­ло­век с по­лу­се­дой бо­ро­дой­жи­вет как оди­но­кий заб­ро­шен­ ный ко­роль в сво­ем об­вет­ша­лом, про­ду­ва­е­мом и сы­ром двор­це, за­ хва­чен­ном при­ро­дой и упад­ком, боль­ше по­хо­жим на сво­е­го соб­ра­та из сказ­ки о Спя­щей Кра­са­ви­це. Ког­да он за­ме­ча­ет мое приб­ли­же­ни­е, по­жи­лой уче­ный не­лов­ко вс­ка­ки­ва­ет, шар­кая идет мне навст­ре­чу и ра­дост­но при­ветст­ву­ет ме­ня. «Ах да... От­лич­но! Я вас ждал. Я так рад, что вы, на­ко­нец, при­е­ха­ли». Я сп­ра­ши­ваю о пла­чев­ном сос­то­я­нии его инс­ти­ту­та. «От­сутст­вие средств. Мы бы­ли пре­дос­тав­ле­ны са­мим се­бе с тех пор, как русс­кие уе­ха­ли». Он с эн­ту­зи­аз­мом по­ка­зы­ва­ет мне са­мые пос­лед­ние изоб­ра­же­ни­я, по­лу­чен­ные с те­лес­ко­па Хаббл, ко­то­рый он усо­вер­шенст­во­вал. На сним­ках Плу­тон — са­мая от­да­лен­ная пла­не­та Сол­неч­ной сис­те­мы. «В­се имен­но так, как я и пред­по­ла­гал. Плу­тон ока­зал­ся двой­ной пла­не­той, а в дейст­ви­тель­нос­ти вов­се да­же и не пла­не­той. Тем не ме­не­е, это по­ра­зи­тель­но — ви­деть изоб­ра­же­ни­я, ко­то­рые все это до­ ка­зы­ва­ют...» ­За­ру­бян ве­дет ме­ня по вин­то­вой лест­ни­це в об­сер­ва­то­ри­ю, ку­

­С ерж ван Дайн­х о­в ен

102

пол ко­то­рой воз­вы­ша­ет­ся пря­мо над его ра­бо­чи­ми ком­на­та­ми. Он лу­чит­ся гор­дост­ью, по­ка­зы­вая те­лес­коп Мер­ка­тор в дейст­ви­и. Этот при­бор оп­ре­де­ля­ет кос­ми­чес­кие лу­чи, ис­поль­зуя це­лую ба­ та­рею элект­рон­но­го обо­ру­до­ва­ни­я. Свет мо­жет быть в даль­ней­ шем про­а­на­ли­зи­ро­ван де­таль­но, с ис­поль­зо­ва­ни­ем алю­ми­ни­е­вой плас­ти­ны, в ко­то­рой прос­вер­ле­ны от­верс­ти­я, со­от­ветст­ву­ю­щие точ­но­му рас­по­ло­же­нию звезд, пла­не­тар­ных сис­тем и ква­за­ров. Алю­ми­ни­ев ­ ая плас­ти­на мо­жет быть при­со­е­ди­не­на од­нов­ре­мен­но к двум от­дель­ным спект­рог­ра­фам че­рез 640 раз­лич­ных ис­точ­ни­ ков све­та, про­хо­дя­щих ск­возь вну­ши­тель­ный пу­чок во­ло­кон­но– оп­ти­чес­ких ка­бе­лей. Т­руд­но по­ве­рить, что этот имп­ро­ви­зи­ро­ван­ный дво­рец яв­ля­ет­ся ко­манд­ным цент­ром од­но­го из са­мых ам­би­ци­оз­ных аст­ро­но­ми­чес­ ких исс­ле­до­ва­ний в ис­то­рии — Про­ек­та За­ру­бя­на–Мер­ка­то­ра. Цель этой ра­бо­ты — оп­ре­де­лить мес­то­по­ло­же­ни­е, яр­кость, из­лу­че­ние и цвет бо­лее мил­ли­о­на не­бес­ных тел на чет­вер­ти не­бес­но­го прост­ ранст­ва, а так­же расс­то­я­ние меж­ду бо­лее чем мил­ли­о­ном звезд­ных сис­тем и ква­за­ров — проб­лес­ко­вых ма­яч­ков, ко­то­рые воз­ни­ка­ют в мес­тах, где чер­ные ды­ры пог­ло­ща­ют звез­ды и газ. Ког­да ра­бо­та бу­ дет за­вер­ше­на, ее ито­гом ста­нет пер­вый стан­дар­ти­зи­ро­ван­ный ат­ лас все­лен­ной, сос­то­я­щий из изоб­ра­же­ний се­вер­но­го не­ба, сде­лан­ ных в пя­ти цве­тах. «­Те­перь, друг мой, я хо­тел бы расс­ка­зать, по­че­му приг­ла­сил вас. Да­вай­те так. Ви­ди­те ли вы эту кап­су­лу?» ­За­ру­бян ука­зы­ва­ет на сто­я­щий пос­ре­ди об­сер­ва­то­рии стек­лян­ ный мо­дуль, со­е­ди­нен­ный с бес­чис­лен­ным мно­жест­вом про­во­дов. «В этой кап­су­ле на­хо­дит­ся спект­рог­раф, ко­то­рый, бе­зус­лов­но, зас­лу­ жи­ва­ет осо­бо­го вни­ма­ни­я, а так­же слу­жит ис­точ­ни­ком бес­по­койст­ ва. УФ–и гам­ма–лу­чи, за­фик­си­ро­ван­ные в са­мом цент­ре Млеч­но­го Пу­ти, по ка­кой–то не­об­ъяс­ни­мой при­чи­не выз­ва­ли оп­ре­де­лен­ные оп­ти­чес­кие и, в ко­неч­ном ито­ге, хи­ми­чес­кие ре­ак­ции на алю­ми­ни­ е­вой по­верх­нос­ти 8,4–мет­ро­во­го со­то­во­го зер­ка­ла би­но­ку­ляр­но­го те­лес­ко­па». «Ч­то имен­но вы име­е­те в ви­ду?» «Хммм... Я не зна­ю, как еще ска­зать. В ка­кой–то мо­мент, толь­ко не­бу из­вест­но по­че­му, спект­ро­метр на­чал ре­а­ги­ро­вать. Ка­жет­ся,

103 ­Н и­д ер­л ан­д ы

что груп­па изоб­ра­же­ний, ко­то­рые нам уда­лось по­лу­чить из чер­ной ды­ры в цент­ре Млеч­но­го Пу­ти, чуть ли не ожи­ла в ка­кой–то сте­пе­ ни. Пос­мот­ри­те. Воз­дейст­вие ра­ди­о­волн, за­фик­си­ро­ван­ных в зо­не вокруг чер­ной ды­ры, при­да­ло ему фор­му зак­ры­то­го глаз». «­Не­ве­ро­ят­но». «Оп­ре­де­лен­но так, но это еще не вся ис­то­ри­я. Этот зак­ры­тый глаз еще и дви­жет­ся». «В са­мом де­ле?!» «Э­то ка­жет­ся не­воз­мож­ным, но про­ис­хо­дит имен­но это. Он ре­а­ ги­ру­ет на оп­ре­де­лен­ные спект­раль­ные воз­дейст­ви­я. Мож­но ска­зать, что он под­ми­ги­ва­ет». Я смот­рю на уче­но­го с не­до­ве­ри­ем. «­Не смот­ри­те на ме­ня, — го­во­рит За­ру­бян нас­та­ви­тель­но. — Вы долж­ны пос­мот­реть на этот глаз. Я по­мес­тил глаз в проз­рач­ную кап­ су­лу, где под­дер­жи­ва­ет­ся пос­то­ян­ная тем­пе­ра­ту­ра в 7 гра­ду­сов по Кель­ви­ну. Это обес­пе­чи­ва­ет иде­аль­ные ус­ло­вия для ра­бо­ты Кос­ми­ чес­ко­го Оку­ляр­но­го Ор­га­низ­ма — или как бы мы ни обоз­на­чи­ли это уст­ройст­во». Я вни­ма­тель­но расс­мат­ри­ваю раз­ме­щен­ный в ин­ку­ба­то­ре объект в фор­ме эл­лип­са, ко­то­рый, ка­жет­ся, слег­ка виб­ри­ру­ет. «С­мот­ри­те спо­кой­но. Смот­ри­те, что про­ис­хо­дит, ког­да я под­ вер­гаю кап­су­лу воз­дейст­вию си­ло­во­го по­ля сол­неч­но­го гам­ма– из­лу­че­ния или рент­ге­ног­ра­фи­чес­ко­го спект­ра фо­но­во­го шу­ма. Смот­ри­те!»­ Я смот­рю, ши­ро­ко раск­рыв рот, как пят­но в ка­ме­ре бесс­пор­но отсту­па­ет от по­луп­роз­рач­ной круг­лой по­верх­нос­ти внут­рен­не­го ор­ га­на толь­ко для то­го, что­бы пок­рыть его сно­ва. «­Вы ви­де­ли это? Глаз мор­га­ет или под­ми­ги­ва­ет». «­Нам? Как вы ду­ма­е­те, он под­ми­ги­ва­ет нам?» «Я ду­ма­ю, друг мой, что он под­ми­ги­ва­ет Все­лен­ной». Я смот­рю в ок­но в изум­ле­ни­и, сос­ре­до­то­чив вни­ма­ние на груп­ пе сво­е­об­раз­ных скаль­ных об­ра­зо­ва­ний, ко­то­рые выг­ля­дят пол­ны­ ми ре­ши­мос­ти ос­во­бо­дить свои кри­вые тор­ча­щие вверх выс­ту­пы от кру­то­го ск­ло­на го­ры. Их оди­но­кие кон­цы нас­та­ви­тель­но ука­зы­ва­ют на не­бе­са, по­доб­но ск­рю­чен­ным паль­цам по­жи­ло­го че­ло­ве­ка. Ра­но или позд­но эти ис­то­чен­ные гро­ма­ды то­же рух­нут, от­ло­мят­ся от гор­

­С ерж ван Дайн­х о­в ен

104

но­го мас­си­ва и рас­сып­лют­ся на бес­чис­лен­ные час­ти и фраг­мен­ты, каж­дый из ко­то­рых не­из­беж­но пос­ле­ду­ет по пу­ти при­тя­же­ни­я. «­Воп­рос, ра­зу­ме­ет­ся, в том, что все это зна­чит?» «­Как вы ду­ма­е­те?» «­Чест­но го­во­ря, я ду­ма­ю, он слу­жит сви­де­тельст­вом в поль­зу мо­ ей по­зи­ци­и, что все­лен­ная под­чи­ня­ет­ся прин­ци­пу са­мо­ор­га­ни­за­ци­и. Все­лен­ная мать са­мой се­бя, пос­то­ян­но да­ю­щая жизнь сво­им де­тям». «В чем же си­ла ре­бен­ка, ко­то­рый воз­ни­ка­ет из комп­лекс­но­го от­ ра­же­ния чер­ной ды­ры?» «Инт­ри­гу­ю­щий воп­рос. По­че­му бы вам не по­ду­мать над этим се­ год­ня ве­че­ром? Воз­мож­но, мы смо­жем об­су­дить этот воп­рос завт­ра. Дай­те се­бе не­ко­то­рое вре­мя, что­бы все это уло­жи­лось в го­ло­ве». ­Вы­хо­дя из инс­ти­ту­та, я чувст­вую не­об­хо­ди­мость прой­ти по ко­ ри­до­рам, ст­ро­е­ни­ям и слу­жеб­ным по­ме­ще­ни­ям об­ру­ши­ва­ю­ще­го­ся зда­ни­я, зах­ва­чен­ным ди­кой еже­ви­кой, кус­та­ми и сор­ня­ка­ми. Наст­ро­ е­ние за­пус­те­ния и оди­но­чест­ва, за­пол­ня­ю­щее это мес­то, на­по­ми­на­ ет фильм «С­тал­кер» Тар­ковс­ко­го. В рас­по­ло­жен­ной на вер­ши­не хол­ ма, нап­ро­тив транс­фор­ма­тор­ной стан­ци­и, сто­рож­ке, пе­ред ко­то­рой рань­ше бы­ла при­пар­ко­ва­на чер­ная Вол­га, ок­на из толс­то­го стек­ла, раз­би­тые вд­ре­без­ги. Жа­во­рон­ки и тря­со­гуз­ки кру­жат над ней. Че­ ло­век с не­че­са­ной коп­ной во­лос сто­ит на тер­ра­се, опи­ра­ясь обе­и­ ми ру­ка­ми на ба­люст­ра­ду. Он одет в чер­ную курт­ку без ру­ка­вов со мно­жест­вом мол­ний и кар­ма­нов, ре­зи­но­вые са­по­ги и ка­муф­ляж­ные брю­ки. Че­ло­век смот­рит на ме­ня. Чер­ные пти­цы от­ды­ха­ют над ним, на ко­сой, прос­мо­лен­ной кры­ше его до­ма. Во­ро­ны. «­Да­вай, за­хо­ди», — го­во­рит муж­чи­на. Я ки­ва­ю. Ког­да под­хо­жу к не­му, слы­шу мно­го­го­ло­сый рык. Ви­жу на ве­ран­де пя­тер­ку се­рых чет­ве­ро­но­гих. Опус­тив хвост, на­вост­рив уши и вы­тя­нув го­ло­ву впе­ред, они нап­ря­жен­но хо­дят ту­да–сю­да. Я зас­ты­ва­ю. «­Не на­до их бо­ять­ся». Я не дви­га­юсь, пос­коль­ку щу­рюсь, что­бы расс­мот­реть жи­вот­ных. Че­ло­век ши­пит, нак­ло­ня­ет­ся и хва­та­ет од­но­го из них за ше­ю. Он и жи­вот­ное ис­че­за­ют в до­ме, за ни­ми сле­ду­ют ос­таль­ны­е. Он по­яв­ля­ ет­ся че­рез ми­ну­ту со­вер­шен­но один. «­За­хо­ди», — пов­то­ря­ет он.

­Пе­ре­вод с анг­лийс­ко­го Ана­ит Та­те­во­сян­

105 ­Н и­д ер­л ан­д ы

Я с опас­кой сле­дую за че­ло­ве­ком. Он приг­ла­ша­ет ме­ня за стол на кух­не. Я ос­мат­ри­ва­юсь в по­ис­ках вол­ков, но их ниг­де не вид­но. Кис­ лый, на­воз­ный за­пах на­пол­ня­ет воз­дух. В уг­лу ком­на­ты я ви­жу не­ боль­шие бе­лые обг­ло­дан­ные кос­ти. Один из во­ро­нов уст­ра­и­ва­ет­ся на ку­хон­ном сто­ле. Пти­ца смот­рит на ме­ня, де­ла­ет нес­коль­ко ша­гов, по­ка не ока­зы­ва­ет­ся на краю и из­да­ет рез­кий крик. «У жи­вот­ных симп­то­мы про­яв­ля­ют­ся рань­ше. Они сби­ва­ют­ся в груп­пы, пре­о­до­ле­ва­ют ро­бость и ищут кон­так­та. Гор­ные ​​о­би­та­те­ли мо­гут про­дер­жать­ся доль­ше всех. У дру­гих жи­вот­ных шан­сов ма­ло. Но все же мно­гие зве­ри из до­ли­ны при­хо­дят сю­да». Я дви­гаю свой ста­кан ту­да–сю­да по сто­лу. Я вы­пил зал­пом свое ви­но, да­же не поп­ро­бо­вав его на са­мом де­ле, и пы­та­юсь до­нес­ти до не­го, что со­би­ра­юсь вс­ко­ре уй­ти, что­бы вер­нуть­ся в Ере­ван до наступ­ле­ния су­ме­рек. Один из вол­ков всо­вы­ва­ет го­ло­ву на кух­ню и за­хо­дит. Волк по­яв­ля­ет­ся у че­ло­ве­ка за спи­ной, так что тот ни­че­го не за­ме­ча­ет. Я чувст­ву­ю, как у ме­ня са­дит­ся го­лос. Волк отк­ры­ва­ет пасть и рас­па­хи­ва­ет че­люс­ти, как буд­то зе­ва­ет. Я ос­то­рож­но кла­ду ста­кан об­рат­но на стол. Че­ло­век бор­мо­чет, что я дол­жен по­дож­дать еще ми­ну­ту. Он вс­та­ет и ша­рит в ящи­ке. Он вы­тас­ки­ва­ет ку­со­чек де­ ре­ва, на ко­то­ром об­раз Ма­рии и ее ре­бен­ка, Сы­на Че­ло­ве­чес­ко­го, в ви­де по­жи­ло­го — поч­ти иноп­ла­нет­но­го — су­щест­ва. Че­ло­век про­ти­ ра­ет ико­ну ру­ка­вом ру­баш­ки. Он це­лу­ет изоб­ра­же­ние и пе­ре­да­ет его мне, го­во­ря: «­Вот. Возь­ми ее. Она при­не­сет те­бе уда­чу, а уда­ча спа­сет те­бя». Я бе­ру ико­ну и смот­рю на нее ка­ко­е–то вре­мя с не­ко­то­рым тре­ пе­том. В тот са­мый мо­мент, ког­да я со­би­ра­юсь про­шеп­тать, что на­ ме­рен уй­ти, он про­во­жа­ет ме­ня из до­ма и го­во­рит: «­Будь ос­то­ро­жен, друг. Вез­де, ку­да мы идем, есть су­щест­ва, наб­лю­да­ю­щие за на­ми».

­Л е­о­н ид Дрань­к о–Май­с юк ­Бе­ла­русь

­По­эт и пуб­ли­цист. ­Ро­дил­ся в 1957 г. в Да­вид–Го­род­ке Сто­линс­ко­го ра­йо­на Брестской об­лас­ти. Окон­чил Ли­те­ра­тур­ный инс­ти­тут им. М.Горь­ко­го в Моск­ве. С 1982 г. — ре­дак­тор из­да­тельст­ва «­Ху­до­жест­вен­ная ли­ те­ра­ту­ра». С 1984 го­да — член Со­ю­за пи­са­те­лей СССР. ­Пер­вые сти­хи опуб­ли­ко­вал в сто­линс­кой ра­йон­ной га­зе­те «­Но­ вос­ти По­лес­ья» в 1972 г. В 1974 г. впер­вые выс­ту­пил в рес­пуб­ли­ канс­кой пе­ча­ти (га­зе­та «К­рас­ная сме­на»). Ав­тор сбор­ни­ков сти­хов «Ст­ран­ник» (1983), «­Над пло­щадью» (1986), «З­десь» (в сбор­ник вош­ли сти­хот­во­ре­ни­я, по­э­мы, эс­се; 1990), «Ак­ро­поль» (1994) и дру­гих. Выс­ту­па­ет как про­за­ик. Ав­тор сбор­ ни­ка «О том, как я» (1992). У­част­ник «­Ли­те­ра­тур­но­го ков­че­га — 2001».

ХА­РАК­ТЕР АР­МЕ­НИ­И1 ­По­э­ма

­Л е­о­н ид Дрань­к о–Май­с юк

108

Я знал: ес­ли бу­ду пи­сать об Ар­ме­ни­и, бу­ду пи­сать о Те­бе, по­то­му что Ты сло­вес­ная ве­щест­вен­ность ар­мянс­ко­го ды­ха­ни­я. В Те­бе я ви­дел Твой на­род... Т­вой на­род не умел жить лег­ко, по­то­му что не за­рил­ся на чу­жо­е; ес­ ли и во­е­вал, то не на­па­дал — за­щи­щал­ся; Бо­га но­сил в серд­це, а день­ги в кар­ма­не, а не на­о­бо­рот; кров­ью пла­тил за то, что­бы чи­тать Еван­ге­ли­е; изоб­рел свой ал­фа­вит, по­то­му что чу­жие бук­вы ца­ра­па­ли нё­бо; в зем­ лет­ря­се­ни­ях ли­шал­ся ис­то­ри­чес­ких сто­лиц, но не те­рял па­мять; в вой­ нах ут­ра­чи­вал зем­ли и мо­ре, од­на­ко не те­рял и не по­те­рял ду­шу; сбор ви­ног­ра­да на­чи­нал толь­ко тог­да, ког­да на Ма­лом Ара­ра­те та­ял снег…­ И где бы ни жил, сво­их де­тей учил своему язы­ку и, слу­ча­лось, на­ зы­вал их Айас­тан… В Тво­ем на­ро­де воз­мож­ное сп­ле­лось с не­воз­мож­ным. В Те­бе так­же. А преж­де все­го — ази­атс­кая лу­на прев­ра­ща­лась в ев­ро­пейс­кий ме­сяц, а Вос­ток ста­но­вил­ся За­па­дом. Я чи­тал ис­то­рию тво­е­го род­но­го Кар­са, что­бы по­нять тот ска­зоч­ный вос­точ­но–за­пад­ный ко­рень, ко­то­рый пи­тал Твое ли­те­ра­тур­ное имя. ­Ты го­во­рил про Карс: мол, го­род был ос­но­ван хал­де­я­ми, а воз­ мож­но, урар­та­ми, но (шут­ли­во уточ­нял!) из это­го ни­че­го не сле­ду­ет, так как от то­го хал­дейс­ко­го или урартс­ко­го по­се­ле­ния прак­ти­чес­ки ни­че­го не ос­та­лось. ­Ве­ро­ят­но по­э­то­му твои се­год­няш­ние уче­ни­ки рас­суж­да­ют имен­ но так: да, ге­ог­ра­фи­чес­ки мы да­ле­ко­ва­то от Ев­ро­пы и сов­сем близ­ко к Ази­и. Да, мы Вос­ток, но мы тот Вос­ток, ко­то­ро­го уже нет... Текст приводится по публикации в журнале «Дружба народов», 2002 г., №4.

1

109 ­Б е­л а­р усь

Кс­та­ти, ме­ня ин­те­ре­со­ва­ло и это: Твоя Ро­ди­на — Ев­ро­па или Ази­я?!­ И что та­кое Ар­ме­ни­я, ес­ли ска­зать од­ним пред­ло­же­ни­ем?..

— По ду­ху мы ев­ро­пей­цы, а по сво­е­му бы­ту все–та­ки, на­вер­но­е, лю­ди Вос­то­ка... — об­ъяс­ня­ла хо­зяй­ка по­э­ти­чес­ких обс­то­я­тельств Ас­мик По­го­ сян, уго­щая ме­ня на бе­ре­гу Арак­са зо­ло­тис­тым ку­ку­руз­ным по­чат­ком.

— Ар­ме­ния это Ев­ро­па с чер­та­ми Ази­и... — про­из­но­ся это, пи­са­ тель Да­вид Му­ра­дян улы­бал­ся улыб­кой са­дов­ни­ка, у ко­то­ро­го ни­ ког­да не уга­са­ет ру­бин си­га­ре­ты, а в са­ду — толь­ко слад­кие яб­ло­ки.

— Мы и Ази­я, и Ев­ро­па. Кор­ни у нас вос­точ­ны­е, а кро­на за­пад­ на­я... — сте­пен­но го­во­рил дип­ло­мат Да­вид Ма­те­во­сян, вру­чая мне в по­да­рок изящ­ное гра­на­то­вое де­рев­це.

— Что та­кое Ар­ме­ни­я, ес­ли ска­зать од­ним пред­ло­же­ни­ем?! Воз­ мож­но, по­це­луй на­ше­го ал­фа­ви­та с ви­ног­рад­ной ло­зой... — го­во­рил, буд­то бы пел, про­за­ик Ле­вон Хе­чо­ян, отк­ры­вая пе­ре­до мной во­ро­та в Цах­кад­зор. ­Мои друз­ья от­ве­ча­ли ста­ра­тель­но и кра­си­во, а мне в их ста­ра­ тель­нос­ти и сти­лис­ти­чес­кой гра­ци­оз­нос­ти слы­шал­ся но­вый от­ те­нок Тво­ей шут­ли­вос­ти, ко­то­рую в сво­ем за­ме­ча­тель­ном ро­ма­не «Стра­на На­и­ри» Ты зас­та­вил выс­ка­зать Ма­ру­кэ Драс­та­ма­тя­на: «Од­ но де­ло мы, дру­гое ев­ро­пей­цы... Да–с...»­ И сло­ва эти проз­ву­ча­ли как эпиг­раф ко все­му то­му, что я во­об­ще ус­лы­шал в Ере­ва­не и в До­ме пи­са­те­лей в Цах­кад­зо­ре: «...З­десь од­ним пред­ло­же­ни­ем не ска­жешь, по­то­му как нам, ар­мя­ нам, при­су­щи пос­то­ян­ные про­ти­во­ре­чи­я... Мы не зна­ем зо­ло­той се­ре­ ди­ны — ес­ли что–ли­бо де­ла­ем хо­ро­шо, то это по­лу­ча­ет­ся очень хо­ро­ шо, а ес­ли де­ла­ем пло­хо, то это сов­сем пло­хо... Мы ли­бо ве­ли­кие пат­ри­ о­ты, ли­бо рав­но­душ­ные обы­ва­те­ли... На­ше ге­ни­аль­ное ис­то­ри­чес­кое нас­ле­дие со­су­щест­ву­ет с на­шим же упад­ком... Мно­гие во­об­ще не ощу­ ща­ют се­бя нас­лед­ни­ка­ми род­ной куль­ту­ры... Са­мок­ри­тич­ность нам не да­ет по­ко­я, и по­то­му нам так уют­но су­щест­во­вать в «ар­мянс­ких» про­из­ве­де­ни­ях Брю­со­ва, Бе­ло­го, Ман­дельш­та­ма, Гросс­ма­на, Би­то­ва и не­у­ют­но жить в прав­де сво­их книг... Мы лю­ди чрез­мер­ных чувств, иног­да рас­те­рян­ны­е, иног­да не­у­ве­рен­ные и все еще ищем се­бя...» ­Ве­ро­ят­но, это пош­ло от Гри­го­ра На­ре­ка­ци — го­во­рить о се­бе без­ жа­лост­но. Од­на­ко та­кое пред­по­ло­же­ние ме­ня не ус­по­ко­и­ло. Я при­е­хал из прост­ранст­ва ис­то­ри­чес­ки раз­во­ро­ван­но­го, и мне бы­ло ст­ран­но, да­же как–то не­лов­ко слы­шать та­ко­е.

­Л е­о­н ид Дрань­к о–Май­с юк

110

­Чуть ли не са­мый древ­ний люд на све­те не зна­ет зо­ло­той се­ре­ди­ ны и все еще в по­ис­ках се­бя?! ­На­ци­я, глу­бо­ко от­лич­ная от иных на­ций, — рав­но­душ­ная и по–бе­ ло­русс­ки не­у­ве­рен­на­я?! ­На­род, ко­то­рый так и не зас­та­ви­ли при­вык­нуть к яр­му ас­си­ми­ля­ ци­и, — на­род не­ре­ши­тель­ный?!­ Я не мог во все это по­ве­рить и прос­то, пе­чаль­но удив­ля­ясь, слу­ шал даль­ше, по­ка не проз­ву­ча­ло: «Ар­ме­ния — тре­во­га зем­ли, ко­то­ рую мы не мо­жем по­нять...»­ Э­то бы­ла по су­щест­ву Твоя мысль, и все ус­лы­шан­ное ра­нее опос­ ре­до­ван­но отк­ры­лось мне че­рез эту мысль в сво­ем ис­тин­ном смыс­ ле: так сме­ло про се­бя и свой на­род, в нес­коль­ко раз пре­у­ве­ли­чи­вая свои не­дос­тат­ки, мо­гут го­во­рить толь­ко царс­кие де­ти. ­Де­ти ра­бов не спо­соб­ны на та­кую иск­рен­ность. ­Царс­кие де­ти го­во­рят так иск­рен­но, по­то­му что уме­ют ду­мать... ­За­вид­ное ис­кусст­во уметь ду­мать — еще од­на пре­лесть Ар­ме­ни­и. Я по­нял это, слу­шая в Инс­ти­ту­те аст­ро­но­ми­чес­ких исс­ле­до­ва­ний се­до­го­ло­во­го аст­ро­фи­зи­ка, влюб­лен­но­го в по­э­зию На­ре­ка­ци и по­хо­ же­го на хрис­ти­анс­ко­го под­виж­ни­ка. ­Дыр­ка в его чер­ном бо­тин­ке — слов­но про­ре­ха в хи­то­не Хрис­та — не пор­ти­ла впе­чат­ле­ния от все­го ус­лы­шан­но­го, а, на­о­бо­рот, де­ла­ла его бо­лее яр­ким. Аст­ро­фи­зик, кс­та­ти, в том поч­тен­ном воз­рас­те, ког­да уже нель­зя за­ни­мать­ся не­дол­го­веч­ны­ми проб­ле­ма­ми, ког­да при­об­ре­та­ет вес и та­кая ме­лочь, как пи­са­тельс­кая ус­та­лость. П­ре­дан­ный за­щит­ник кос­мо­са, он жи­вет меч­той об иде­аль­ном бла­го­родст­ве, приб­ли­зить­ся к ко­то­ро­му мож­но, как он счи­та­ет, толь­ ко кос­ми­чес­ким пу­тем.

— Ведь кос­мос, — го­во­рил уче­ный, — да­ет боль­ший, чем мо­жет дать Зем­ля, масш­таб мыш­ле­ни­я... Ведь толь­ко кос­мос, ко­то­ро­му всег­да тож­дест­вен­на ду­ша че­ло­ве­ка, мо­жет от­ве­тить на воп­рос: от­ ку­да взя­лась жизнь?.. Зем­ля на этот воп­рос ни­ког­да не от­ве­тит... Кос­ мо­сом мож­но вос­пи­ты­вать... И во­об­ще, ес­ли бы лю­ди в пол­ной ме­ре вла­де­ли кос­ми­чес­ким язы­ком, то не до­пус­ти­ли бы то­го, что про­и­ зош­ло в Аме­ри­ке 11 сен­тяб­ря 2001 го­да... ­Пос­лед­ний вы­вод, к сло­ву ска­зать, по­ка­зал­ся ка­кой–то иде­а­лис­ ти­чес­кой пре­у­ве­ли­чен­ност­ью. Ар­мя­нам, вы­хо­дит, при­су­щи не толь­ко пре­у­ве­ли­чен­ные чувст­ва, но и пре­у­ве­ли­чен­ные выс­ка­зы­ва­ни­я.

1 2

Фрик — армянский средневековый поэт XIII — начала XIV века. «Нарек» — так армяне называют «Книгу скорби» Григора Нарекаци.

111 ­Б е­л а­р усь

­ а, при­су­щи — и не толь­ко иде­а­лис­ти­чес­ки­е. Д Ф­рик1 в сво­их «­Жа­ло­бах» про­из­нес: «­Бо­же, ес­ли мой на­род жи­вет не по тво­им за­ко­нам, унич­тожь его!»­ От­ча­я­ние по­э­та по­нят­но: Бог за­бы­вал обе­ре­гать его на­род, и ес­ ли, ка­за­лось бы, ни в чем не по­вин­ный на­род все же сам ви­но­ват в сво­их неп­рек­ра­ща­ю­щих­ся бе­дах, ес­ли его гре­хи тя­же­лее са­мых тя­ же­лых кам­ней, то... Од­на­ко же, на ка­кую вы­со­кую го­ру от­ча­я­ния нуж­но бы­ло взой­ти по­э­ту, ка­кую жгу­чую боль ощу­щать в ду­ше, что­бы на­пи­сать та­ко­е! ­Так же пот­ряс­ла, да­же ис­пу­га­ла из­лиш­няя мрач­ность и сов­ре­ мен­но­го мас­те­ра, мо­е­го лю­би­мо­го про­за­и­ка: «С­ко­ро трет­ья ми­ро­вая вой­на... Бом­бы бу­дут па­дать в цент­ре Ере­ва­на...» С­ка­за­но бы­ло на­вер­ня­ка под впе­чат­ле­ни­ем от не­дав­ней бом­бар­ ди­ров­ки аме­ри­кан­ца­ми Ге­ра­та, но для ме­ня бом­бар­ди­ров­ка Ере­ва­на прос­то выс­шая не­воз­мож­ность. ­Та­ко­го не мо­жет быть! Вп­ро­чем, кто его зна­ет? С­лу­ча­ют­ся на зем­ле и ст­раш­ные чу­де­са. ­Не слу­чай­но дру­гой ар­мянс­кий пи­са­тель в од­ной из сво­их книг расс­ка­зал про мо­ло­до­го ар­мя­ни­на из Аме­ри­ки, ко­то­рый (кс­та­ти, так­же с не­ве­ро­ят­ным пре­у­ве­ли­че­ни­ем) со­об­щил жур­на­лис­там: «­Ко­ неч­но, мои ро­ди­те­ли ар­мя­не, и я то­же по про­ис­хож­де­нию ар­мя­нин. Но это пос­лед­нее прос­то фи­зи­о­ло­ги­чес­кая слу­чай­ность. Счи­таю лиш­ней тра­той вре­ме­ни ло­мать го­ло­ву над тем, из ка­кой ст­ра­ны при­е­хал сю­да мой отец и что там про­ис­хо­ди­ло. Я ро­дил­ся здесь, и я аме­ри­ка­нец. Ес­ли в слу­чае вой­ны мне, лет­чи­ку, при­ка­жут бом­бить Ере­ван, я без ко­ле­ба­ний вы­пол­ню при­каз...»­ О­чень на­де­юсь, что этот за­о­ке­анс­кий пат­ри­от боль­ше так и не под­нял­ся в не­бо, а по сей день вы­пол­ня­ет ра­бо­ту, со­от­ветст­ву­ю­щую его уму, — под­ме­та­ет обыч­ным ве­ни­ком са­мо­лет­ное по­ле...

— Вы бо­и­тесь смер­ти? — сп­ро­сил я у се­до­го аст­ро­фи­зи­ка, обе ла­ до­ни ко­то­ро­го чут­ко ле­жа­ли на раск­ры­том «­На­ре­ке»2.

— Не бо­юсь... Смерть — при­су­щая Все­лен­ной эво­лю­ци­я... Ког­да– ни­будь обя­за­тель­но бу­дет ко­нец Све­та, ко­нец в том смыс­ле, что Все­ лен­ная из­ме­нит­ся... А во­об­ще, с жизн­ью шу­тить нель­зя... В Цах­кад­зо­ре, в этом мо­нас­тырс­ком по­се­ле­ни­и, и в этом пи­са­

­Л е­о­н ид Дрань­к о–Май­с юк

112

тельс­ком до­ме, в ко­то­ром, гля­дя то на Твой брон­зо­вый па­мят­ник, то в тет­радь, я по па­мя­ти за­пи­сы­вал ус­лы­шан­ное в аст­ро­но­ми­чес­ком инс­ти­ту­те, мож­но не толь­ко по­нять и ме­та­фо­ри­чес­ки вы­ко­пать, а да­же зри­тель­но ощу­тить тот ко­рень, из ко­то­ро­го вы­рос­ло Твое имя. Сп­ро­шу у се­бя са­мо­го: по­че­му?­ И от­ве­чу: да ско­рее все­го по­то­му, что здесь, в Цах­кад­зо­ре, у Те­бя бы­ла пос­лед­няя пе­ред арес­том ночь, по­хо­жая на гроб... А такие но­чи го­во­рят о мно­гом и го­во­рят че­рез де­ся­ти­ле­ти­я; они ос­тав­ля­ют на зем­ле же­лез­ные пись­ме­на, а в не­бе ка­мен­ные сле­ды. ­Толь­ко нуж­но уметь их про­чи­тать... ­Сю­да за То­бой приш­ла смерть. И­мен­но здесь яв­но и оп­ре­де­лен­но Ты уви­дел собст­вен­ную по­ги­бель. ­Как мерт­вые зер­на, по­сы­па­лись хрус­та­ли­ки смер­тель­но­го ль­да. К­то лю­бит Те­бя, тот и по сей день слы­шит зло­ве­щий ле­дя­ной звон. А лю­бят Те­бя все, по­то­му что Ты — пе­вец воз­ду­ха Ар­ме­ни­и... С­ле­пые на­чи­на­ют ви­деть снег Ма­си­са, ког­да вс­по­ми­на­ют Твои сти­хи; ста­ри­ки мо­ло­де­ют, ког­да предс­тав­ля­ют Твой нрав; невз­рач­ ные хо­ро­ше­ют, ес­ли про­из­но­сят Твое имя. У та­ких по­э­тов, как Ты, — кра­со­та тра­ге­дии на­чи­на­ет­ся с име­ни, по­то­му что оно — слов­но про­ро­чес­кая кни­га, в ко­то­рой все рас­пи­са­ но да­ле­ко на­пе­ред до са­мой пос­лед­ней звезд­ной кап­ли. Я про­бую пе­ре­вес­ти его на свой язык и чувст­ву­ю, что не спо­со­бен это сде­лать. ­Соз­на­тель­но пу­таю по­э­ти­чес­кую и раз­го­вор­ную лек­си­ку, слов­но кар­теж­ник, та­сую раз­но­маст­ные сло­ва и ни­как не мо­гу най­ти бе­ло­ русс­кое сло­во, точ­но ему со­от­ветст­ву­ю­ще­е. ­Не­ук­ро­ти­мый, не­о­буз­дан­ный, не­у­го­мон­ный, не­у­ем­ный, не­ис­то­ вый, бе­зу­держ­ный, озор­ной, су­масб­род­ный, ог­не­вой, гро­зо­вой, мол­ ни­е­нос­ный, ярост­ный, сви­ре­пый, раз­ъя­рен­ный, злой, не­пос­луш­ный, пыл­кий, ст­раст­ный, ст­роп­ти­вый, сво­ен­рав­ный, шаль­ной... В­се это как буд­то бы то и все — не то. И во­об­ще, мои ста­ра­ния нап­рас­ны, по­то­му что ни­ка­ко­го пе­ре­во­да быть не мо­жет. ­Ты же прев­ра­тил свое имя в яв­ле­ние на­ци­о­наль­но­го пей­за­жа, и в этом смыс­ле ар­мянс­кое пе­ре­во­дит­ся толь­ко на ар­мянс­ко­е, как, напри­мер, бе­ло­русс­кое на бе­ло­русс­ко­е... У­том­лен­на­я, род­ная про­со­дия от­ды­ха­ла на Тво­их гу­бах; жен­щи­ нам, ко­то­рые Те­бя лю­би­ли, сни­лось пер­си­ко­вое бла­женст­во; ве­не­

1 2

Наири — название Армении в памятниках древней письменности. Тикин — обращение к замужней женщине.

113 ­Б е­л а­р усь

ци­анс­кие го­лу­би учи­лись у Те­бя ар­мянс­ко­му язы­ку, и пер­вое сло­во, ко­то­рое они за­пом­ни­ли, бы­ло, на­вер­ня­ка, На­и­ри1... ­Ты Ха­рак­тер Ар­ме­ни­и. ­Ты мно­жест­во ха­рак­те­ров. ­Вот нес­коль­ко за­ри­со­вок–вос­по­ми­на­ний, че­рез ко­то­рые я уви­дел Твое фи­зи­чес­кое су­щест­во­ва­ни­е... В се­ле­нии Гар­ни, в гос­теп­ри­им­ном до­ме ти­кин2 Па­ранд­зем, раз­ го­ва­ри­ваю с ее мо­ло­дым сы­ном.

— Сар­кис, ты кра­си­вый.

— Я зна­ю.

— А те­бе де­вуш­ки го­во­рят, что ты кра­си­вый?

— Я не хо­чу, что­бы они го­во­ри­ли мне, что я кра­си­вый! Не нуж­но ме­ня хва­лить! ­Сар­кис от­ве­тил Тво­и­ми ус­та­ми... В не­мец­ком Дорт­мун­де в оте­ле обок­ра­ли ис­панс­ко­го по­э­та. ­Ле­вон Хе­чо­ян сра­зу же пред­ло­жил огор­чен­но­му ис­пан­цу свои день­ги. У Ле­во­на Твоя щед­рость... В Ри­ге раз­но­я­зыч­ная ли­те­ра­торс­кая тол­па идет в гос­ти — цве­ты для хо­зяй­ки до­ма по­ку­па­ет Да­вид Му­ра­дян. У Да­ви­да Твое бла­го­родст­во... А те­перь и дав­нее вос­по­ми­на­ние — в со­ветс­кой ка­зар­ме сол­дат Дрань­ко–Май­сюк под­рал­ся с сол­да­том Ашо­том Ех­то­ря­ном. ­Пер­вым на­чи­на­ет ми­рить­ся Ашот Ех­то­рян: «Д­рань­ко–Май­сюк, за­пи­ши мой ере­ванс­кий ад­рес...»­ У Ашо­та Твоя от­ход­чи­вость. И са­мое для ме­ня за­по­ми­на­ю­ще­е­ся: в том же древ­нем се­ле­нии Гар­ни вд­руг ста­ло пло­хо ту­рец­кой по­э­тес­се Ас­ли Эр­до­ган, и в гла­зах двух Да­ви­дов (Му­ра­дя­на и Ма­те­во­ся­на) я уви­дел ог­ром­ное бес­по­ койст­во за Ас­ли — Твое бес­по­койст­во. Кс­та­ти, за­бо­та об Ас­ли про­яв­ля­лась и по–д­ру­го­му... О, этот не­за­жи­ва­ю­щий ожог на ар­мянс­ком те­ле от рас­ка­лен­но­го вар­варст­вом ос­манс­ко­го же­ле­за!­ Од­на­ко с ка­кой ве­ли­ко­душ­ной так­тич­ност­ью Да­вид Му­ра­дян пре­ры­вал все раз­го­во­ры об этом вар­варст­ве, ес­ли они на­чи­на­лись в при­сутст­вии Ас­ли. ­Ви­ди­мо, нуж­но здесь ска­зать и о том, что иног­да (в не­дип­ло­ма­ти­

­Л е­о­н ид Дрань­к о–Май­с юк

114

чес­ких си­ту­а­ци­ях!) та­кую так­тич­ность слу­ча­ет­ся до­пол­нять сту­ден­ чес­ким ост­ро­у­ми­ем: «... они ду­ма­ли, что по­бе­дят нас в спо­ре, и по­э­то­му на­ча­ли с то­го, что Ара­рат, мол, на их тер­ри­то­ри­и, и что мы не долж­ны ис­поль­зо­ вать Ара­рат как свою на­ци­о­наль­ную сим­во­ли­ку. А мы им на это ска­ за­ли: вы же на­ри­со­ва­ли ме­сяц на сво­ем фла­ге, хоть ме­сяц при­над­ле­ жит не­бу и все­му че­ло­ве­чест­ву. Тут они и при­молк­ли». ­Как это близ­ко: Ара­рат и ха­рак­тер. В глу­би­не гре­чес­ко­го сло­ва ха­рак­тер, ес­ли это сло­во пи­сать по– бе­ло­русс­ки — характар, анаг­рамм­но жи­вет Ара­рат. ­Так вот, мне ка­жет­ся, я по­нял, ощу­тил, что та­кое ар­мянс­кий ха­ рак­тер; вы­вод мой иде­а­ли­зи­ро­ван­ный: это ког­да поч­ти все (и да­же не­из­быв­ная боль!) урав­но­ве­ши­ва­ет­ся бла­го­родст­вом; это ког­да у воз­ду­ха не за­би­ра­ет­ся воз­дух... ­Ты умел ды­шать, у воз­ду­ха не за­би­рая воз­дух. С детст­ва ды­шал ков­ро­вы­ми узо­ра­ми Кар­са, и уже тог­да пред­ чувст­во­вал, что в Кар­се боль­ше не жить, что его сте­ны обаг­рят­ся род­ной кров­ью, а на жи­вых еще лю­дей ля­жет кро­ва­вая са­жа. ­Как сти­хот­во­ре­ни­е, знал на­и­зусть ис­ламс­кое об­ра­ще­ние к хрис­ ти­а­нам: «­Мы уве­ро­ва­ли в то, что нис­пос­ла­но нам и нис­пос­ла­но вам. И наш Бог, и ваш Бог един, и мы ему пре­да­ем­ся...»­ Об­ра­ще­ние поч­ти что братс­ко­е. ­Не слу­чай­ная же она в ис­ла­ме — кап­ля хрис­ти­анст­ва!­ Од­на­ко не спа­са­ла эта кап­ля — те­ря­лась в бе­зу­мии крас­ных вой­ лоч­ных фе­сок. И об­ра­ще­ние братс­кое то­же не спа­са­ло — раст­во­ря­лось в блес­ке кри­вых са­бель. У­ви­дев сво­и­ми гла­за­ми Дан­тов кре­ма­то­рий, Ты жаж­дал не­вин­но­ му пра­ху дать жизнь в из­му­чен­ном сло­ве. ­Ты знал мно­го то­го, че­го не зна­ют дру­ги­е, но знал и то, что, ска­зав об этом, имя свое уви­дишь на­чер­тан­ным желч­ью на об­си­ди­а­не. ­Те­бе сни­лось: ст­ре­ла с об­си­ди­а­но­вым на­ко­неч­ни­ком по­па­ла в Твое серд­це, но Ты умер не сра­зу, ус­пел сло­жить в па­мя­ти (а пер­вые ст­ро­ки да­же за­пи­сал на сво­ем ис­под­нем кров­ью!) сти­хот­вор­ную но­ вел­лу про за­бав­но­го рим­ля­ни­на Об­си­ди­я, ко­то­рый дал вул­ка­ни­чес­ ко­му стек­лу свое имя и при­вез это стек­ло в Карс, уве­рен­ный, что в Кар­се та­ко­го чу­да нет... С­вои пер­вые сти­хот­вор­ные ст­ро­ки Ты вы­ло­жил гра­на­то­вы­ми

1

Енок — персонаж романа «Страна Наири».

115 ­Б е­л а­р усь

зер­ныш­ка­ми на ту­фе, а свое пос­лед­нее сти­хот­во­ре­ние на­пи­сал (точ­ но, как в том сне, — кров­ью!) на тю­рем­ной тка­ни; на­пи­сал бук­ва­ми свя­то­го Мес­ро­па Маш­то­ца. Э­ти бук­вы жи­ли в серд­це Бо­га; су­щест­во­ва­ли на кам­не, ме­тал­ле, па­пи­ру­се, пер­га­мен­те, де­ре­ве, паль­мо­вых лист­ьях, коз­ьей шку­ре и, ко­неч­но же, на обыч­ной бу­ма­ге. И вот — на­ча­ли жить и на тю­рем­ной одеж­де. Э­ти бук­вы бы­ли и есть из Бож­ье­го ду­ха, кам­ня, ме­тал­ла, де­ре­ва, гра­на­то­вых зе­рен и Тво­ей кро­ви... В тюрь­ме Ты вс­по­ми­нал ро­ман Пши­бы­шевс­ко­го “HOMO SAPIENS” — кни­гу, ко­то­рая зас­та­ви­ла Те­бя ска­зать са­мо­му се­бе: «Я по­эт...» ­Ког­да–то все Те­бе в ней нра­ви­лось — и ниц­ше­анс­кое су­мас­шест­ ви­е, и раз­ру­ши­тель­ная сво­бо­да, и не­у­ем­ная по­хот­ли­вость глав­но­го ге­ роя Эри­ка Фаль­ка, и его за­бо­та: «­До­ма не­об­хо­ди­мо иметь мор­фий...» ­Те­бя впе­чат­ля­ло прост­ранст­во двой­ной люб­ви, ко­то­рое вы­те­ка­ ло из рис­ко­ван­но­го вы­во­да: «У ме­ня нет со­вес­ти, по­то­му что со­вес­ти нет в при­ро­де...» ­Те­бе за­по­ми­на­лась мысль: «...рев­ность до­во­дит до прес­туп­ле­ни­я...» ­Пу­гал до ужа­са гроб с не­у­мер­шим по­кой­ни­ком, на ко­то­рый во тьме натк­нул­ся эк­заль­ти­ро­ван­ный Эрик Фальк... ­Ты знал: жизнь ме­ня­ет­ся, не ме­ня­ет­ся толь­ко смерть, и не ме­ня­ ет­ся нич­то в судь­бе тех, кто прис­лу­жи­ва­ет смер­ти: тот же гро­бов­щик Енок1 всег­да ос­та­ет­ся на сво­ем мес­те, а ес­ли и не де­ла­ет гро­бы, то сов­сем не­да­ле­ко от сво­ей мас­терс­кой про­да­ет кол­ба­су. В детст­ве те­бя впе­чат­ли­ла неп­ри­выч­ная кар­ти­на: ка­кой–то ста­ рик нес на го­ло­ве жел­тый гро­мозд­кий гроб; нес, вид­но, ко­му–то, а мо­жет, и се­бе. С­та­рик сги­бал­ся под тя­же­лой но­шею в крюк, и ник­то не мог уви­ деть его из­му­чен­но­го ли­ца. У Те­бя же не бы­ло сво­е­го гро­ба — ни жел­то­го, ни чер­но­го, ни лег­ ко­го, ни тя­же­ло­го. ­Толь­ко бы­ла по­хо­жая на не­го, пос­лед­няя пе­ред арес­том ночь в Цах­кад­зо­ре. «­Быть по­хо­ро­нен­ным нуж­но на Ро­ди­не...» — шеп­тал, ос­тав­ляя се­ бе па­рижс­кий цве­ток Ко­ми­та­са. ­Быть по­хо­ро­нен­ным на ро­ди­не зна­чит ощу­щать, как бар­хат не­бес це­лу­ет чер­ные вул­ка­ни­чес­кие бу­сы; вс­по­ми­нать вкус крас­ных ягод

­Л е­о­н ид Дрань­к о–Май­с юк

116

со­бач­ье­го ши­пов­ни­ка; ви­деть, как под ост­ры­ми лез­ви­я­ми пи­ра­ми­ даль­ных то­по­лей па­сут­ся ху­дые ко­ро­вы и ма­лень­кий с бе­лой мор­ доч­кой ага­то­вый ос­ле­нок; на­ко­нец, слу­шать ре­чуш­ку Азат, на ка­ме­ нис­тых бе­ре­гах ко­то­рой ис­че­за­ет тос­ка. ­Быть по­хо­ро­нен­ным на ро­ди­не, ра­до­вать­ся то­му, что здесь ос­та­ют­ ся лю­ди и что они мо­лят­ся Бо­гу; мо­лят­ся вез­де, а в пер­вую оче­редь в Ге­гар­де — в ве­ли­чест­вен­ном кув­ши­не хра­ма, ко­то­рый сп­ря­тан в ска­ ле, и в не­ви­ди­мом мо­ло­ке ко­то­ро­го не то­нет не­ви­ди­мое римс­кое коп­ ье... ­Вез­де по ст­ра­не лю­ди еще и тор­гу­ют. И, как ког­да–то в Тво­ем Кар­се, тор­гу­ют од­нов­ре­мен­но всем: пе­ карь, нап­ри­мер, от­пус­ка­ет не толь­ко ла­ваш, но еще и бен­зин; ба­ка­ лей­щик вмес­те с са­ха­ром и пер­цем — дро­ва и ве­ни­ки; са­дов­ник не толь­ко ви­ног­рад и гра­на­ты, но еще и ук­ра­ше­ния из об­си­ди­а­на; ме­ няль­щик с аме­ри­канс­ки­ми дол­ла­ра­ми и бе­ло­русс­ки­ми «­зай­чи­ка­ми» пред­ла­га­ет кор­си­канс­кие пу­го­ви­цы и си­ци­лийс­кие чул­ки... А маль­чик у до­ро­ги про­да­ет го­луб­ку. Он сын ме­ха­ни­ка, ко­то­рый не­тер­пе­ли­во ожи­да­ет ав­ток­ли­ен­тов воз­ле сво­ей, по все­му вид­но, вре­мен­ной буд­ки–мас­терс­кой, сло­жен­ ной из ши­фер­ных лис­тов... ­За свою го­луб­ку маль­чик про­сит ты­ся­чу дра­мов. ­Дос­таю ты­сяч­ную ку­пю­ру и ви­жу на ней Твой порт­рет.

— Ты зна­ешь, кто это? — сп­ра­ши­ваю ма­лы­ша.

— Наш по­эт...

— Мо­жешь про­честь его сти­хот­во­ре­ни­е? ­Маль­чик чи­та­ет, и я слу­шаю Твой язык, и вок­руг ме­ня все на Тво­ем язы­ке, толь­ко на ши­фер­ной буд­ке–мас­терс­кой над­пи­си ки­рил­лич­ны­е. И как тут не вс­пом­нить ла­воч­ни­ка Або­мар­ша1 — что­бы зав­лечь в свой ма­га­зин как мож­но боль­ше по­ку­па­те­лей, Або­марш од­наж­ды ска­зал са­мо­му се­бе: «­На­до вы­вес­ку пе­ре­де­лать по–русс­ки...»­ Я по­ку­паю го­луб­ку и сра­зу ее вы­пус­ка­ю, и она ле­тит над ска­лой, ко­то­рую сто­ле­тия об­ра­зо­ва­ли из ту­фа, ба­заль­та и гра­ни­та; ле­тит над кир­пич­но–жел­тым, как выж­жен­ная гли­на, прост­ранст­вом, на ко­то­ром единст­вен­ное зе­ле­ное пят­но — куст ги­ги, на­по­ми­на­ю­щий наш мож­же­вель­ник. О­тец маль­чи­ка, отор­вав­шись от сво­ей буд­ки, под­хо­дит ко мне: — У те­бя та­кой не­воз­му­ти­мый вид. Ты свою жизнь про­жил спо­кой­но...

1

­Абомарш — персонаж романа «Страна Наири».

1

­ нд­ра­ник Оза­нян (1865 — 1927) — на­род­ный ге­рой, участ­ник Пер­вой ми­ро­вой вой­ А ны.

117 ­Б е­л а­р усь

И доб­ро­же­ла­тель­но улы­ба­ет­ся. А я сог­ла­ша­юсь и с тем, что я не­воз­му­ти­мый, и с тем, что жизнь свою уже прожил, и хо­чет­ся еще до­ба­вить, что в жиз­ни и ли­те­ра­ту­ре я из­бе­гал и из­бе­гаю все­го нес­по­кой­но­го, но люб­лю его, по­то­му что оно всег­да ме­ня вле­чет... Э­тот ме­ха­ник уме­ет ви­деть. У­меть ви­деть, как и уметь ду­мать, ис­кусст­во так­же для ме­ня за­ вид­но­е, и оно еще од­на до­пол­ни­тель­ная пре­лесть Ар­ме­ни­и. А маль­чик, про­чи­тав сти­хот­во­ре­ни­е, уже сно­ва ме­ня те­ре­бит, на этот раз при­жи­мая к гру­ди ма­лень­ко­го с крас­ным пят­ныш­ком на за­ тыл­ке жу­рав­ли­ка. О­тец сме­ет­ся, одоб­ряя ком­мер­чес­кий та­лант сы­на. Я по­ку­паю и жу­рав­ли­ка и слы­шу груст­ную пес­ню, смысл ко­то­рой мож­но пе­рес­ка­зать раз­ве что так: имя при­ка­са­ет­ся к ми­фу, миф ста­ но­вит­ся му­зы­кой, му­зы­ка вы­ра­жа­ет боль... ­До­ле­тит ли жу­равль до ро­ди­ны, до зем­ли, где мо­раль бесс­мерт­на, по­то­му что она не от че­ло­ве­ка — от Хрис­та... ­На вет­ре­ном от­ро­ге Те­ге­ни­са мы ды­ша­ли ок­тябрьс­кой све­ жестью, и Ле­вон Хе­чо­ян расс­ка­зы­вал о не­дав­ней вой­не, на ко­то­рую отп­ра­вил­ся доб­ро­воль­цем. ­Пой­ти на вой­ну по собст­вен­ной во­ле — это Твой пос­ту­пок; в 1915 го­ду без вся­ко­го при­нуж­де­ния Ты взял ору­жи­е, что­бы род­ное сде­ лать нав­сег­да род­ным. ­Ле­вон расс­ка­зы­вал, как до­во­ди­лось толь­ко охот­нич­ьи­ми руж­ья­ ми ох­ра­нять свои до­ма; как од­наж­ды он, го­лод­ный, съел че­ре­па­ху; как са­мым мо­гу­чим ору­жи­ем в их во­лон­терс­кой дру­жи­не был японс­ кий трак­тор, пе­ре­де­лан­ный в танк. ­Го­во­рил и про плен­ных: хоть еды не хва­та­ло, всег­да на­хо­ди­ли, чем их по­кор­мить, а по­том от­пус­ка­ли, по­то­му что зна­ли: по­беж­да­ет тот, кто от­пус­ка­ет плен­ных на­корм­лен­ны­ми и кто во­ю­ет не за тер­ ри­то­ри­ю, а за свои до­ма. ­Так (соз­на­тель­но или под­соз­на­тель­но) ис­пол­нял­ся за­вет Да­ви­да Са­сун­ци: не уби­вать по­беж­ден­ных, а сде­лать все, что­бы они вер­ну­ лись до­мой; то же, кс­та­ти, за­ве­щал и ге­не­рал Анд­ра­ник1... Э­та вой­на за­кон­чи­лась не­оп­ре­де­лен­ным за­тиш­ьем, а та, Твоя вой­на, — ре­во­лю­ци­ей.

­Л е­о­н ид Дрань­к о–Май­с юк

118

Ст­ро­ка за ст­ро­кой, ст­ро­фа за ст­ро­фой, ст­ра­ни­ца за ст­ра­ни­цей, гла­ва за гла­вой; на­ко­нец, про­из­ве­де­ние за про­из­ве­де­ни­ем — Ты сла­ гал по­э­мы про Ле­ни­на, ста­вил па­мят­ник крас­но­му ца­рю, ко­то­рый ос­ част­ли­вил мир бу­маж­ным бо­гатст­вом сво­бо­ды. И вот в на­ши дни лес ле­нинс­ких па­мят­ни­ков прев­ра­тил­ся в ере­ ванс­кий крест. ­Рож­ден­ный с крес­том в ду­ше, Ты бы не осу­дил это прев­ра­ще­ни­е, так как са­мое цен­ное в Тво­их ком­му­нис­ти­чес­ких по­э­мах — от­сутст­ вие зас­ты­лос­ти. С вы­со­ты ре­во­лю­ци­он­ной ри­то­ри­ки ви­дел приб­ли­же­ние сво­ей ги­бе­ли; да­же знал оп­ре­де­лен­но, что при­дет она в ты­ся­ча де­вять­сот трид­цать седь­мом. От­важ­ный! ­Сам нап­ро­сил­ся, что­бы Те­бя про­ве­ли в че­ка. И про­во­жа­тые отоз­ва­лись, яви­лись в Цах­кад­зор. А, мо­жет, и не сра­зу сю­да — за­е­ха­ли сна­ча­ла в Раз­дан...

— И это то­же Раз­дан?

— Нет, это уже се­ло Мак­ра­ванк. ­Над плос­ки­ми кры­ша­ми плыл бе­лый дым, в де­рев­не пек­ли ла­ваш. ­Чест­но го­во­ря, я не ви­дел, ка­кие они, — кры­ши в Мак­ра­ван­ке; их оку­ты­вал все тот же гус­той ла­ваш­ный дым. ­Но на­вер­ня­ка и здесь, как и в Ара­ратс­кой до­ли­не, кры­ши плос­ кие — на них днем мож­но су­шить фрук­ты, а ноч­ью спать, а ес­ли и не спать, то с них удоб­но смот­реть в зве­ри­ный мрак не­ба. И Ты смот­рел в этот без­дон­ный зве­ри­ный мрак, что гус­тел над го­ри­зон­таль­ны­ми кры­ша­ми, под ко­то­ры­ми лю­би­ли, и ко­ну­со­вид­ны­ ми ку­по­ла­ми, под ко­то­ры­ми мо­ли­лись. ­Ночь бе­ре­ди­ла ду­шу, драз­ни­ла нер­вы, и, вы­ни­мая из кар­ма­на пис­ то­лет, Ты го­во­рил са­мо­му се­бе: «О, нет... Пуш­кин, Лер­мон­тов, Вер­лен, Ма­я­ковс­кий... О, нет, пис­то­лет в ру­ке по­э­та не смерть ко­му–то, а прос­ то ме­талл зло­бы, ко­то­ро­му в оп­ре­де­лен­ный мо­мент не­воз­мож­но ос­ та­вать­ся в мыс­лях, и по­э­то­му он ока­зы­ва­ет­ся в сжа­той ла­до­ни...» Сп­ря­тав ору­жи­е, сп­ра­ши­вал у ль­ва, что сто­ро­жил сад На­а­пе­та Ку­ ча­ка: раз­ве мож­но ду­мать, ес­ли не ду­мать о жен­щи­не?! И сп­ра­ши­вал у ор­ла, ко­то­рый ох­ра­нял ис­точ­ник Гри­го­ра На­ре­ка­ци: раз­ве мож­но ду­мать, ес­ли не ду­мать о Бо­ге?! В­сю­ду по от­ро­гу со­ло­мен­но зо­ло­те­ла верб­люж­ья ко­люч­ка, ск­ром­ но хвас­та­лись зе­ле­ны­ми игол­ка­ми ма­лень­кие ел­ки.

27 де­каб­ря 2001 г.

­Пе­ре­вод с бе­ло­русс­ко­го Вик­то­рии Со­ко­ло­вой Аксель Бакунц (1899–1938) — армянский писатель, замученный в НКВД. ­Ха­ча­тур Або­вян (1809–1848) — ос­но­во­по­лож­ник Но­вой ар­мянс­кой ли­те­ра­ту­ры и Но­ во­го ли­те­ра­тур­но­го язы­ка.

1 2

119 ­Б е­л а­р усь

Оп­ле­тен­ные низ­ко­рос­лым ши­пов­ни­ком, гро­моз­ди­лись поч­ти ку­ би­чес­кие си­не­ва­то­го от­тен­ка ба­заль­то­вые глы­бы. ­Ка­за­лось, из пос­лед­них сил дер­жа­лась за об­ры­вис­тый ск­лон ди­ кая сли­ва, и так же на­туж­но нап­ря­гал свои дре­вес­ные мыш­цы гус­то­ лис­тый орех. А тем вре­ме­нем в Мак­ра­ванк шел че­ло­век с меш­ком за пле­ча­ми; шел кра­си­во и важ­но нес­лыш­ной пос­туп­ью апос­то­ла. ­Че­ло­век за­па­сал на зи­му гру­ши. ­Мы по­дош­ли к де­ре­ву, воз­ле ко­то­ро­го он толь­ко что усердст­во­вал. Э­то бы­ла свет­ла­я, слов­но на­по­ен­ная среб­ро­лит­ным кам­нем гру­ша; сво­и­ми слад­ки­ми соч­ны­ми пло­да­ми она кор­ми­ла не толь­ко лю­дей, а — сов­сем как в про­зе Ак­се­ля Ба­кун­ца1 — еще оле­ней и мед­ве­дей. И, вид­но, вол­ков... В ночь арес­та Те­бе прис­ни­лось се­реб­ря­ное де­ре­во и две­над­цать се­реб­ря­ных вол­ков, в чьих гла­зах пла­ме­не­ло зо­ло­то гор­дос­ти... И я на­ко­нец ощу­тил: Твое ли­те­ра­тур­ное имя — как эта гру­ша, раз­ве что Бог и ди­кие зве­ри мо­гут его по­нять... ­Мы не спе­ша спус­ти­лись с от­ро­га к пи­са­тельс­ко­му до­му, ми­мо не­ зак­ры­той сто­рож­ки по­дош­ли к Тво­е­му па­мят­ни­ку, и Ле­вон по­ло­жил к брон­зо­во­му под­нож­ью алую гроздь ря­би­ны... Т­во­ей мо­ги­лы нет, как нет и Тво­ей ко­лы­бе­ли; единст­вен­но­е, что ос­та­лось в му­зей­ном со­су­де, — зем­ля Кар­са. Вп­ро­чем, нет. ­Мо­ги­ла есть. ­Ты раз­га­дал тай­ну ис­чез­но­ве­ния Ха­ча­ту­ра Або­вя­на2; по­нял, что он ниг­де, кро­ме Ара­ра­та, не мог жить сво­бод­но и по­э­то­му тай­но еще раз взо­шел на Ара­рат и там по­чил. ­На Ара­ра­те об­рел по­кой и Ты...

— Иной раз сп­ра­ши­ва­ют у ме­ня, а по­че­му на па­мят­ни­ке не вы­би­ то имя по­э­та? — это нас ок­лик­нул сто­рож пи­са­тельс­ко­го до­ма. — И я всег­да от­ве­ча­ю: а раз­ве нуж­но на не­бе вы­би­вать, что это не­бо?! А раз­ве нуж­но на зем­ле пи­сать, что это зем­ля?!

В­л а­д и­м ир Еш­к и­л ев ­Ук­ра­и­на

П­ро­за­ик, по­эт, эс­се­ист. ­Ро­дил­ся в 1965 г. в г. Ива­но–Ф­ран­ковск, УССР. Окон­чил ис­то­ ри­чес­кий фа­куль­тет Ива­но–Ф­ран­ковс­ко­го пе­да­го­ги­чес­ко­го инс­ ти­ту­та им. В. Сте­фа­ни­ка. В 1996–1998 гг. из­да­вал не­ре­гу­ляр­ный жур­нал «П­ле­ро­ма», а с 2001 г. — ре­дак­тор ли­те­ра­тур­но­го жур­на­ла «­По­тяг 76», с 2002 г. — жур­на­ла «Ї», с 2006 г. — жур­на­ла «­Київсь­ка Русь», в 2008 г. вы­пус­тил пер­вые но­ме­ра жур­на­лов «С­ноб» и «­Зо­ ло­та кас­та». С 2012 г. — шеф–ре­дак­тор аль­ма­на­ха ме­та­ре­а­лис­ ти­чес­кой ли­те­ра­ту­ры «­Ман­ти­ко­ра», ку­ра­тор фес­ти­ва­ля фан­ тас­ти­ки «­Кар­патс­кая Ман­ти­ко­ра». Ав­тор «ав­торс­ких ко­ло­нок» в ря­де за­пад­но–ук­ра­инс­ких га­зет: «­Пост–Пос­туп», «Львівс­ка га­ зе­та», «­Ре­пор­тер», «­Захід–Пост», а так­же на сай­тах «­Фирт­ка», «­За­хид.нет», «Зб­руч». Ав­тор 9 ро­ма­нов и нес­коль­ких сбор­ни­ков ма­лой про­зы. Пи­шет на русс­ком и ук­ра­инс­ком язы­ках. Его про­из­ве­де­ния пе­ре­во­ди­лись на польс­кий, русс­кий, чешс­кий, не­мец­кий, сер­бо–хор­ватс­кий язы­ки. Член Ас­со­ци­а­ции ук­ра­инс­ких пи­са­те­лей (1997), член На­ци­о­наль­но­ го со­ю­за пи­са­те­лей Ук­ра­и­ны (2012), член Прав­ле­ния Все­ук­ра­инс­ко­ го об­щест­ва лю­би­те­лей фан­тас­ти­ки (ВОЛФ) (2011). У­част­ник «­Ли­те­ра­тур­но­го ков­че­га — 2012».

АР­МЯНС­КОЕ ВРЕ­МЯ

В­л а­д и­м ир Еш­к и­л ев

122

В сдер­жан­ных фор­мах ар­мянс­ких хра­мов бла­го­дать пре­бы­ва­ет ря­ дом с нез­ри­мы­ми энер­ги­я­ми па­мя­ти. Ка­жет­ся, древ­ней­ший мо­но­те­изм Древ­не­го Вос­то­ка от­верг здесь ви­зан­тийс­кую пыш­ность и ос­тал­ся при сво­ей из­на­чаль­ной ст­ро­гос­ти. Пыш­ность при­ли­чест­ву­ет три­ум­фам. А древ­няя пе­чаль про­сит яс­но­го гра­фи­чес­ко­го прост­ранст­ва, ти­хо отстра­ нён­но­го от цве­тис­тос­ти и кус­тис­тос­ти ко­ринфс­ких ка­пи­те­лей. ­Цер­ковь Свя­то­го Сар­ки­са в Ере­ва­не не прос­то сто­ит. Она гос­подст­ ву­ет. Да­же те­перь, тес­ни­мая су­ет­ны­ми, мно­го­о­кон­ны­ми пря­мо­у­голь­ ни­ка­ми жи­лых ст­ро­е­ний, она гос­подст­ву­ет над прост­ранст­вом, над ло­жем Раз­да­на меж «­Ки­ли­ки­ей» и воз­вы­ше­ни­ем Эри­ванс­кой кре­пос­ ти, над прос­пек­том Маш­то­ца и над мос­том Ах­та­нак. Её мо­гу­чие ароч­ ные ни­ши, по­доб­но об­ла­чён­ным в бро­ню пле­чам, зри­мо разд­ви­га­ют го­родс­кой ланд­шафт. И не толь­ко ланд­шафт. Она гос­подст­ву­ет вне вре­ме­ни. В неё вхо­дишь, как во вра­та ино­го ми­ра. Во вра­та осо­бой все­ лен­ной, где ис­то­рия во­и­на–х­рис­ти­а­ни­на, жив­ше­го в чет­вёр­том ве­ке и восс­тав­ше­го про­тив без­бож­но­го им­пе­ра­то­ра, все­го лишь од­на из мно­ гих пе­чаль­ных и ст­ро­гих ис­то­рий. И, воз­мож­но, не са­мая древ­ня­я. Я вхо­жу под сво­ды хра­ма с наст­ро­е­ни­ем ту­рис­та, но они, эти по­ тем­нев­шие от ды­мов и мо­ле­ний сво­ды, быст­ро сти­ра­ют су­ет­ные мыс­ли. Под гро­ма­да­ми по­тем­нев­ше­го кам­ня на­ко­пи­лось слиш­ком мно­го скорб­ной па­мя­ти. И ту­рис­ты здесь не очень–то и умест­ны. Здесь на­до быть или соп­ри­част­ным сок­ро­ви­щу па­мя­ти или же быст­ рее вый­ти на па­перть и разг­ля­ды­вать (фо­тог­ра­фи­ро­вать, ри­со­вать, вды­хать гла­за­ми) си­ре­не­вую гро­ма­ду Ара­ра­та. Я ос­та­юсь под об­те­сан­ны­ми глы­ба­ми ба­заль­та и ту­фа. Я оку­наю во­об­ра­же­ние в мед­лен­ный по­ток ино­го вре­ме­ни. Ме­тав­ре­ме­ни. Один из древ­них по­э­тов наз­вал этот по­ток «­зо­ло­тым хро­нод­ро­мом». Мне не нра­вит­ся при­ла­га­тель­ное «­зо­ло­той». В пер­вом ка­са­нии это сло­во

123 ­У к­р а­и­н а

отс­ве­чи­ва­ет ту­пи­ко­вым блес­ком мо­нет, ко­лец, ку­ло­нов и толь­ко во вто­ром на­чи­на­ет си­ять глу­би­на­ми ста­рой смаль­ты. В мо­их ощу­ще­ ни­ях иное вре­мя соп­ря­га­ет­ся с по­тем­нев­шим лам­пад­ным се­реб­ром или чёр­ной стал­ью гор­ных клин­ков. Хо­тя, воз­мож­но, для это­го хра­ ма «­зо­ло­то» оз­на­ча­ет тот та­инст­вен­ный и свя­щен­ный «ис­тин­ный аб­ри­ко­со­вый» цвет, ко­то­рый упо­ми­на­ет­ся в древ­ней­ших ар­мянс­ких ска­за­ни­ях. Цвет, выб­ран­ный Ар­зу­ха­тун для ал­тар­но­го за­на­ве­са мо­ нас­ты­ря Го­ша­ванк. Пря­мо­го по­том­ка это­го ле­ген­дар­но­го цве­та мы те­перь ви­дим на го­су­дарст­вен­ном фла­ге рес­пуб­ли­ки. Аст­ро­фи­зи­ки го­во­рят, что не­ви­ди­мая гла­зам и при­бо­рам «­тём­ ная ма­те­ри­я» пре­об­ла­да­ет в на­шей все­лен­ной. Что её в че­ты­ре ра­за боль­ше, чем из­вест­ной нам «с­вет­лой» ма­те­ри­и. Что–то подс­ка­зы­ва­ ет мне: так и со вре­ме­нем. Тём­но­го (в смыс­ле не­о­щу­ти­мос­ти и не­ поз­на­нос­ти, а не в смыс­ле цве­та) ме­тав­ре­ме­ни во все­лен­ной боль­ше, нам­но­го боль­ше, чем при­выч­ной не­об­ра­ти­мой пос­ле­до­ва­тель­нос­ти со­бы­тий, име­ну­е­мой «­ли­ней­ным» или обы­ден­ным вре­ме­нем. И его, это тём­ное (и «­веч­но возв­ра­ща­ю­ще­е­ся», как оп­ре­де­лил Ниц­ше) вре­ мя, мож­но по­чувст­во­вать. Слож­но, но мож­но. Мне хо­чет­ся ве­рить, что в тот ок­тябрьс­кий ве­чер в церк­ви Свя­то­го Сар­ки­са для ме­ня отк­ ры­ли пор­тал в ме­тав­ре­мя. ­По­то­му что я ощу­тил зап­ре­дель­но­е. И оно ос­та­нет­ся со мной и во мне до кон­ца дней мо­их. М­не отк­ры­лось, что тём­ная фор­ма вре­ме­ни мо­жет быть очень раз­ ной. Мо­жет быть ук­ра­инс­кой, русс­кой, ки­тайс­кой, ин­дийс­кой, еги­ петс­кой. Она спо­соб­на при­ни­мать в се­бя зна­ки, зву­ки и цве­та пле­мён и на­ро­дов. В церк­ви Свя­то­го Сар­ки­са те­чёт ар­мянс­кое вре­мя. Ско­рость его те­че­ния оп­ре­де­ли­лась мно­го ты­ся­че­ле­тий на­зад, в те ве­ка, ког­да на мес­те те­пе­реш­не­го Хор Ви­ра­па сто­я­ло свя­ти­ли­ще бо­ги­ни Ана­ит, а вок­руг не­го шу­ме­ли ули­цы и пло­ща­ди столь­но­го Ар­та­ша­та. В раз­ные эпо­хи ар­мянс­кое вре­мя пы­та­лись ус­ко­рить или за­мед­ лить. Его по­ток нап­рав­ля­ли в рус­ла им­перс­ких вре­мён, ста­ви­ли на его пу­ти пло­ти­ны ист­реб­ле­ний, ок­ру­жа­ли го­ря­чи­ми коль­ца­ми войн. Древ­них бо­гов за­ме­ни­ли Хрис­тос и апос­то­лы, древ­них ца­рей — по­ ли­ти­ки эпо­хи гло­ба­ли­за­ци­и. Но ар­мянс­кое вре­мя про­дол­жа­ло раз­ ме­ре­но и не­ук­лон­но течь в гря­ду­ще­е. Оно вби­ра­ло в се­бя под­ви­ги ар­мянс­ких прос­ве­ти­те­лей и ге­ро­ев, тру­ды ар­мянс­ких по­э­тов и ст­ро­ и­те­лей, пес­ни и лю­бовь, сло­ва и об­ра­зы. Оно хра­нит па­мять о Но­е­вом ков­че­ге и Тиг­ра­не Ве­ли­ком, о Мес­ро­пе Маш­то­це и То­ро­се Рос­ли­не, об Ова­не­се Ту­ма­ня­не и Ка­то­ли­ко­се Ваз­ге­не Пер­вом. К­люч к тай­не ар­мянс­ко­го вре­ме­ни сп­ря­тан в глу­би­нах ис­то­ри­и. Отб­лес­ки клю­ча ви­дят­ся мне в име­нах и наз­ва­ни­ях. Зварт­ноц — Храм Бдя­щих Сил. Это пре­дель­но ар­мянс­кий об­раз. Бдя­щие Си­лы

В­л а­д и­м ир Еш­к и­л ев

124

жи­вут в по­то­ках ар­мянс­ко­го вре­ме­ни. За­бы­тые и прок­ля­тые язы­чес­ кие бо­ги не ос­та­ви­ли свой на­род и сте­ре­гут бла­го­дат­ную до­ли­ну с трёх вер­шин Свя­щен­но­го тре­у­голь­ни­ка — с Ара­га­ца, Аж­да­а­ка и Ара­ ра­та. В пе­ще­рах Гар­ни и в нед­рах Ге­гамс­ко­го хреб­та всё ещё жи­вы нед­рем­лю­щие древ­ней­шие ду­хи — сви­де­те­ли рож­де­ния ар­мянс­ко­го вре­ме­ни, сви­де­те­ли его ис­точ­ни­ка и его тай­ны. ­За го­ра­ми жи­вут иные на­ро­ды. Их вре­мя те­чёт ина­че. Чьё–то быст­ ре­е, чьё–то за­мер­ло и зас­ну­ло. Всег­да най­дут­ся лю­ди, ко­то­рые ска­жут, что чу­жое вре­мя ин­те­рес­не­е, что в чу­жом вре­ме­ни удоб­нее жить. Мир те­перь ра­зомк­нут, отк­рыт и при­нуж­дён эко­но­ми­кой к об­ще­ни­ю. По­то­ ки вре­мён сме­ши­ва­ют­ся, мут­не­ют, ста­но­вят­ся го­ря­че­е. Воз­ни­ка­ют ча­ со­вые во­до­во­ро­ты, в ко­то­рых то­нут смыс­лы и зах­лё­бы­ва­ет­ся па­мять. Та­ков дух эпо­хи. «И это прой­дёт», — го­во­ри­ла древ­няя муд­рость Вос­ то­ка. Глав­но­е, что­бы ос­нов­ное рус­ло ар­мянс­ко­го вре­ме­ни ос­та­ва­лось чис­тым и с пра­виль­но ук­реп­лён­ны­ми бе­ре­га­ми. Что­бы но­вые смыс­лы но­вых эпох при­хо­ди­ли к веч­ным во­дам с доб­ры­ми на­ме­ре­ни­я­ми. ­Не сле­ду­ет бо­ять­ся но­во­го. Не на­до опа­сать­ся, что влюб­лён­ные ар­ мянс­кие де­вуш­ки и юно­ши за­бу­дут Свя­то­го Сар­ки­са ра­ди Свя­то­го Ва­ лен­ти­на. В не­об­ъят­ном ар­мянс­ком вре­ме­ни най­дёт­ся мес­то для всех свя­тых и всех доб­рых сил. И не на­до ус­ко­рять возв­ра­ще­ние древ­них бо­гов. Они вер­нут­ся в своё вре­мя, и это вре­мя то­же бу­дет ар­мянс­ким. К­то воз­вес­тит их возв­ра­ще­ни­е? ­Мо­жет быть, ли­те­ра­ту­ра? Мо­жет быть, по­э­зи­я? ­Ро­ман­ти­чес­кая тра­ди­ция Абенд­лан­да (За­кат­ной зем­ли, Ев­ро­ пы) ут­верж­да­ет, что по­э­зия — аку­шер­ка на­ци­и. Что имен­но по­э­ ты в каж­дую из эпох вновь и вновь на­хо­дят опор­ное наст­ро­е­ние (Grundstimmung) для рас­чист­ки рус­ла на­ци­о­наль­но­го вре­ме­ни. Для воз­рож­де­ния эт­но­са из не­бы­ти­я, про­буж­де­ния его от ве­ко­вой спяч­ ки. Ког­да сре­ди шу­ма го­ро­дов смол­ка­ют древ­ние «­пес­ни на­род­ной ко­лы­бе­ли», опор­ное наст­ро­е­ние по­э­тов та­инст­вен­ным об­ра­зом подк­лю­ча­ет­ся к ме­тав­ре­ме­ни (и к пре­бы­ва­ю­щей в нём ох­ра­ни­тель­ ной Си­ле) и вы­рав­ни­ва­ет судь­бу на­ро­да. Д­ля это­го об­ра­ща­ют­ся к то­му, что мис­ти­ки на­зы­ва­ют При­сутст­ ви­ем. Как пи­сал Гёль­дер­лин: «­Мы, друг мой, прий­ти опоз­да­ли. Как и ког­да–то про­хо­дит / В иных ми­рах иная эра Бо­гов, / Вмес­ти­ли­ще неж­ное на­ше их вре­ме­ни вмес­тить не спо­соб­но, / Толь­ко в свя­щен­ный осо­бен­ный миг Бо­га при­мет в се­бя че­ло­век». ­Тай­на эма­на­ции При­сутст­ви­я, как го­во­рят фи­ло­со­фы, ус­лож­не­на имен­но на­шим те­пе­реш­ним обы­ден­ным вре­ме­нем — не­со­вер­шен­ным вре­ме­нем ис­ка­ле­чен­ных смыс­лов, ког­да Бо­ги–де­ми­ур­ги бы­лых вре­мён фа­таль­но от­чуж­де­ны от нас. Го­во­рят, что ны­не лю­ди уже не спо­соб­ны

125 ­У к­р а­и­н а

ус­лы­шать зов Бо­гов, не спо­соб­ны по­мочь ог­нен­ног­ла­зо­му Ва­аг­ну–д­ра­ ко­но­бор­цу от­го­нять от бла­го­дат­ной до­ли­ны и по­коя ар­мянс­ко­го вре­ ме­ни хто­ни­чес­ких зме­ев. Толь­ко нас­то­я­щие по­э­ты спо­соб­ны пре­о­до­ леть сте­ны от­чуж­де­ния и вс­ту­пить в бит­ву на сто­ро­не бо­гов. По­э­ты спо­соб­ны чер­пать из древ­ней­ших по­то­ков и воз­рож­дать ро­до­вые смыс­лы на но­вых вит­ках ис­то­ри­чес­кой спи­ра­ли, в но­вых, не­о­жи­дан­ных и неп­редс­ка­зу­е­мых фор­мах. Они не хра­ни­те­ли ре­ки на­ци­о­наль­но­го вре­ме­ни, они, ско­ре­е, во­до­но­сы на её бе­ре­гах. Из пеп­ ла по­э­зии воз­рож­да­ет­ся фе­никс эт­но­са. Это, по­жа­луй, единст­вен­ная не­ли­те­ра­тур­ная проб­ле­ма в ис­то­ри­и, ре­ша­е­мая инст­ру­мен­та­ми ли­ те­ра­ту­ры. Ког­да фе­никс воз­рож­да­ет­ся, его не уз­на­ют те, кто при­вык ощу­щать тра­ди­ци­ю, как удоб­ный ди­ван. Они дос­та­ют из ста­рых шка­ фов по­жел­тев­шие и зап­лес­не­ве­лые гра­вю­ры и срав­ни­ва­ют воз­рож­ дён­но­го фе­ник­са с его древ­ни­ми изоб­ра­же­ни­я­ми. «Э­то не он! Это не он!» — кри­чат лю­ди ди­ван­ной тра­ди­ци­и. — «Это не на­ше!»­ О­ни не по­ни­ма­ют, что жи­вая тра­ди­ция — бит­ва, а не блуж­да­ния вдоль сон­ных вит­рин му­зе­ев. Иног­да в этой бит­ве не зве­нит сталь, а шур­шат ст­ра­ни­цы и щёл­ка­ют кла­ви­ши комп­ью­те­ров. Но смерть в этой бит­ве не ме­нее жес­то­ка, чем под вра­жес­ким клин­ком. ­Так — не ме­чом, а сти­ло­сом — бо­ро­лись сред­не­ве­ко­вые пе­ре­пис­ чи­ки книг. В ст­раш­ном 1348 го­ду, сре­ди на­шест­вий, чу­мы и го­ло­да, пи­ сец От­минс­ко­го мо­нас­ты­ря Нер­сес не от­ры­вал­ся от книж­ных тру­дов. Не о се­бе ду­мал он, а о не­за­кон­чен­ной кни­ге. Боль его рве­ния дош­ла до нас. На по­лях сво­е­го тво­ре­ния Нер­сес на­пи­сал: «Уз­рев вок­руг се­бя бес­чис­лен­ные мёрт­вые те­ла, прев­ра­щал­ся я в зат­рав­лен­но­го зве­ря, ед­ва пре­о­до­ле­вая ст­рах пе­ред смерт­ью — вд­руг не ус­пею за­вер­шить кни­гу». ­Лю­бое вре­мя без­жа­лост­но к нам, смерт­ным. Ран­нех­рис­ти­анс­кие муд­ре­цы, глуб­же всех по­няв­шие это свойст­во вре­ме­ни, глу­бо­ко вчи­ та­лись в ст­ро­ки пя­той гла­вы Пос­ла­ния апос­то­ла Пав­ла к Со­лу­ня­нам: «А про вре­мя и сро­ки нет нуж­ды вам пи­сать, брат­ья. Са­ми ведь зна­е­ те, что день Гос­под­ний при­дёт, как тать ноч­ной». Тут тай­на тём­но­го вре­ме­ни выс­ту­па­ет во все­ленс­кой, хо­лод­ной, от­чуж­дён­ной от на­ших же­ла­ний и мо­ле­ний ипос­та­си. Вст­ре­ча с ней — столк­но­ве­ние че­ло­ве­ чес­ко­го с не­че­ло­ве­чес­ким — всег­да бы­ла, есть и бу­дет ро­ко­вой, ужа­ са­ю­щей и вне­зап­ной. И тут на­ци­о­наль­ное вре­мя ни­чем не по­мо­жет то­му, кто ока­жет­ся пе­ред ли­цом Вре­ме­ни Пред­веч­но­го. Он, как и все смерт­ные от на­ча­ла вре­мён, взой­дёт на ле­дя­ной мост судь­бы и ка­нет в смерть, как и все до не­го и пос­ле не­го. И ни ска­лы Ана­ит близ Ери­зы, ни свя­щен­ные кам­ни Зварт­но­ца не зап­ла­чут о нём.

С­в ант­ь е Лих­т енш­т ейн ­Гер­ма­ни­я

­По­эт, ли­те­ра­ту­ро­вед. ­Ро­ди­лась в Тю­бин­ге­не (Гер­ма­ни­я). С 2007 го­да про­фес­сор в об­лас­ ти ли­те­ра­ту­ры, твор­чест­ва, ме­ди­а–исс­ле­до­ва­ний в Уни­вер­си­те­ те прик­лад­ных исс­ле­до­ва­ний Дюс­сель­дор­фа. С 2007 г. по сей день пре­по­да­ет на ка­фед­ре ли­те­ра­ту­ры, твор­ чес­ко­го пись­ма и исс­ле­до­ва­ний масс–ме­диа Дюс­сель­дорфс­ко­го уни­ вер­си­те­та прик­лад­ных исс­ле­до­ва­ний, Гер­ма­ни­я. Лю­бит экс­пе­ри­ мен­таль­ные под­хо­ды к ху­до­жест­вен­но­му сло­ву, тво­рит за пре­де­ ла­ми при­ня­тых язы­ко­вых норм и пра­вил. ­Фи­ло­софс­кие ис­ка­ния стал­ки­ва­ют­ся в ее по­э­зии с подс­пуд­ны­ми си­ла­ми, за­час­тую да­ле­ки­ми от ло­ги­ки. Линг­вис­ти­чес­кий и син­так­ си­чес­кий ра­ди­ка­лизм ее по­э­зии от­ра­жа­ет чувст­во оди­но­чест­ва в об­щест­ве дру­гих «д­ву­но­гих», к ра­се ко­то­рых она име­ет несчаст­ье при­над­ле­жать. У­част­ни­ца «­Ли­те­ра­тур­но­го ков­че­га — 2011».

PENTECOSTE­1 И­ЛИ­ АБ­РИ­КО­СО­ВАЯ КОС­ТОЧ­КА 1. Ес­ли эта жен­щи­на ­под­по­я­сы­ва­ет­ся ве­рев­кой­ и при­под­ни­ма­ет ­за­на­вес­ку с­де­лан­ную из dessous2 и блед­ных ц­ве­тов­ и­ли за­бы­тых­ от­пе­чат­ков паль­цев ­на но­вых ок­нах­ о­на не смот­рит ск­возь но ­на­би­ра­ет ­тон­ну ­го­лов

С­в ант­ь е Лих­т енш­т ейн

128

1 2

2. ­Луч С­ми­рен­но кло­нит­ся Б­ро­дит по ста­рин­ным

Пятидесятница, Троица, Троицын день (лат.). Все, что от­но­сит­ся к дамс­ко­му ниж­не­му бел­ью (фр.).

­ а­дам что­бы взять С в­се ­со­би­рая сле­зы­ и­дя даль­ше к отк­ры­ти­ям или ­сек­рет­ным мужс­ким­ о­ре­хо­вым де­рев­ьям шел­ко­вич­ным чер­вям ­ки­сей­ным ук­реп­ле­ни­ям д­вор­цам на раз­ра­бот­ках зо­ло­тых рос­сы­пей ­ма­лень­ко­му лас–ве­га­су ­ноч­ным по­ле­там п­ро­дол­жая го­во­рить м­не что­бы я это сох­ра­ни­ла

4. ­Расп­рос­тер­тый рай­ Ар­мия букв Д­лин­ные жел­ты­е С­ве­чи тон­ки­е В гра­на­те ­Зер­ка­ла на ­Ко­же в ряд­ о­ран­же­вые сли­вы ­сор­ван­ны­е

129 ­Г ер­м а­н и­я

3. ­Лег­кая и лю­би­ма­я ­Пер­вая зем­ля С­ло­жен­ная гар­мош­кой бу­ма­га ­Зо­ло­тая и пур­пур­на­я­ Ос­ве­ти гла­ву ­Хол­ма Д­ру­гой мир ­Над вер­ши­ной ­Без вся­ких сом­не­ний ­На­ча­ло в нем са­мом.

5. ­Пос­лед­няя ли­ни­я­ Ис­пещ­ри­ла по­ло­са­ми лист­ья ­Пав­ше­го ду­хом тим­ья­на на об­щей зем­ле ­по­ли­ти­чес­кая ар­хи­тек­ту­ра д­вуст­вор­ча­та­я ш­туч­ка ро­зо­во­ще­ка­я з­на­ет все о сло­вах с­мот­рит те­ле­фе­рик1 ­вол­ну­ясь из–за ше­по­та кам­ней в об­рат­ной пе­ре­мот­ке 6. ­Тер­ри­то­рия ко­лы­бель­ных пост­рой­ка в сти­хах ст­ра­на бе­лых гор ­каж­дая бук­ва это ста­ди­он ­те­лес­но­го Адам с гру­дя­ми ан­гел с опа­ха­лом при­ви­де­ни­е с толс­той ше­ей ­се­ра­пис из бан­ки ­па­лец кле­о­пат­ры ­ге­не­ти­ка слов з­на­ки рук­ а­на­ло­ги­чес­кое пись­мо ­по­у­чи­тель­ный бутл­ Я са­ма с со­бой

С­в ант­ь е Лих­т енш­т ейн

130

1

7. ­По­топ в Лю­ба­ре ­на сем­над­ца­тый день ­седь­мо­го ме­ся­ца ­на шест­над­ца­том ос­ле

­Ка­нат­ная до­ро­га.

­ ес­той по­пыт­ки ш ­на пят­над­ца­той ст­ра­ни­це ­пя­той кни­ги ­на че­тыр­над­ца­том уг­лу ­чет­вер­той зем­ли ­на три­над­ца­том кру­ге т­рет­ье­го че­ло­ве­чест­ва ­на две­над­ца­той по­те­ре в­то­рой ру­ки ­на один­над­ца­том го­ду ­пер­вой ст­ра­ны

9. ­Ря­дом с выс­та­воч­ной вит­ри­ной В двух ша­гах на­ле­во В од­ном шас­се со­ба­ка ­Тан­цу­ет вок­руг ог­ня ­Де­рев­ья и сло­ва Выст­ро­е­ны стыд С­ла­док и по­душ­ки С по­рош­ком ко­ри­цы ­Сол­да­ты и бук­вы мо­ло­ды и бод­ро вы­ша­ги­ва­ют ­по­за­ди гос­ти­ни­цы.

131 ­Г ер­м а­н и­я

8. ­Ва­йоц Дзор­ И­ли пу­зырь­ки док­то­ра Х, ­мы пьем его из бан­ки, мы от­ка­за­лись от пра­ва на про­гул­ки мяг­кость лу­ны т­ри ис­точ­ни­ка во­ды ­раск­ры­ва­ют стиль­ ок­ру­жа­ю­щих хол­мов в­кус яб­лок с­де­лан­ных из сус­ли­ка

10. ­Зем­лет­ря­сен­ье В озе­ре ­Ко­та ­бы­ло од­ним ­раз­де­лен­ным вз­до­хом ­по ту сто­ро­ну гра­ни­цы ­вось­ме­ро бы­ли в бе­зо­пас­нос­ти­ и пост­ро­и­ли лод­ку К­НИ­ГИ КО­ТО­РЫЕ Я ХО­ЧУ НА­ПИ­САТЬ В АР­МЕ­НИ­И

С­в ант­ь е Лих­т енш­т ейн

132

К­ни­га Ал­фа­ви­та К­ни­га Ба­ек К­ни­га Бе­дер К­ни­га Ва­рен­ья К­ни­га Всх­ли­пов К­ни­га Воп­ро­сов К­ни­га Ге­но­ци­да К­ни­га Гру­дей К­ни­га До­рог К­ни­га Дран­ду­ле­тов К­ни­га Дру­го­го К­ни­га Ев­ро­пы К­ни­га Единст­вен­но­го К­ни­га Же­ле­за К­ни­га Зву­ков К­ни­га Зем­лет­ря­се­ний К­ни­га Зе­ни­та К­ни­га Зом­би К­ни­га Ис­точ­ни­ков К­ни­га Клю­ча К­ни­га Ков­че­га К­ни­га Ко­лод­цев К­ни­га Кру­гов К­ни­га Ла­до­ней

1

133 ­Г ер­м а­н и­я

К­ни­га Лен­ты К­ни­га Ме­ня К­ни­га Муд­рос­ти К­ни­га Мыс­ли К­ни­га На­пит­ков К­ни­га Ни­зос­ти К­ни­га Ни­ко­го К­ни­га Не­под­ъем­но­го К­ни­га Ос­лов К­ни­га Пер­вых Ве­щей К­ни­га Пла­ва­ю­ще­го Ко­та К­ни­га Пос­ти­же­ров1 К­ни­га По­це­лу­ев К­ни­га Рент­ге­новс­ких лу­чей К­ни­га Роз К­ни­га Сле­дов К­ни­га Спо­ров К­ни­га Тем К­ни­га Том­ле­ни­я К­ни­га Ту­ман­но­го К­ни­га Уст К­ни­га Ут­ва­ри К­ни­га Фан­то­мов К­ни­га Хол­мов К­ни­га Ца­ря К­ни­га Цен­нос­тей К­ни­га Чу­да­ка К­ни­га Шту­ди­ро­ва­ни­я К­ни­га Ще­кот­ки К­ни­га Эде­ма К­ни­га Юно­го По­ры­ва К­ни­га Яв­ле­ний К­ни­га Яй­ца

­Пе­ре­вод с анг­лийс­ко­го ­А­на­ит Та­те­во­сян

астер, изготавливающий парики, накладные усы, бороды, бакенбарды, ресницы М для актеров.

Я­ц ек Па­ц о­х а ­Поль­ша­

Д­ра­ма­тург, ак­тер и ре­жис­сер. ­Ро­дил­ся в 1953 г. в Вар­ша­ве. Окон­чил ак­терс­кое от­де­ле­ние Вар­ шавс­кой те­ат­раль­ной ака­де­ми­и. Выс­ту­пал в ка­чест­ве ак­те­ра в Поль­ше, Авст­рии и Фран­ци­и. С 1980–х гг. за­нял­ся ре­жис­су­рой и осу­щест­вил 20 пос­та­но­вок в та­ких го­ро­дах, как Ольс­тин, Ка­ли­ца, Буд­го­ц, Белс­то­к, Лод­зь, Вар­ша­ва, Бер­ли­н. В 1993 г. пос­ту­пил в те­атр «Ат­лан­ти­но» в ка­чест­ве ху­до­жест­ вен­но­го ру­ко­во­ди­те­ля. Те­атр при­ни­мал учас­тие в раз­ных те­ат­ раль­ных фес­ти­ва­лях и предс­тав­ле­ни­ях, выс­ту­пал в Лит­ве, Че­хии и Ру­мы­ни­и. Сам Па­цо­ха приг­ла­шал­ся на ра­бо­ту в те­ат­ры Ис­па­ ни­и, Хор­ва­ти­и, Рос­сии и Венг­ри­и. В нас­то­я­щее вре­мя ху­до­жест­вен­ный ру­ко­во­ди­тель меж­ду­на­род­ но­го про­ек­та «­Те­атр–2003». Со­ав­то­ры прог­рам­мы — Пе­тер Са­у­ тер (Эс­то­ни­я), Да­вид Му­ра­дян (Ар­ме­ни­я), Лас­ло Га­ра­ци (Венг­ри­я). У­част­ник «­Ли­те­ра­тур­но­го ков­че­га — 2001».

ВЫ­ХОД, НАЙ­ДЕН­НЫЙ ВЕРБ­ЛЮ­ДОМ (фрагменты путевых заметок)

Я­ц ек Па­ц о­х а

136

Ав­то­бус пре­о­до­ле­ва­ет оче­ред­ной под­ъем. Вок­руг — се­рость впе­ ре­меш­ку с ржав­чи­ной. Осен­няя рас­ти­тель­ность под гус­тым сло­ем пы­ли. Ок­тябрь, но с не­ба льет­ся огонь: ни на­ме­ка на об­лач­ко. Этот ко­лю­чий бе­лый свет вну­ша­ет приш­ло­му се­ве­ря­ни­ну не­об­ъяс­ни­ мый, не­из­быв­ный ст­рах. Как это и ха­рак­тер­но для всех угол­ков ми­ ра, пол­но­ва­тый во­ди­тель с ка­мен­ным без­раз­ли­чи­е­м об­ъез­жал ямы и не­ров­нос­ти. И так, метр за мет­ром, ста­рень­кий, от­жив­ший свой век «и­ка­рус» тя­же­ло полз верх и вниз… ­Мы дви­жем­ся по од­но­му из глав­ных шос­се, ко­то­рое в свое вре­мя бы­ло пост­ро­е­но как ма­гист­раль, по­том раз­де­ле­но па­ра­пе­том; на нем ред­кие до­рож­ные ука­за­те­ли го­лу­бо­го цве­та. Бес­ко­неч­на­я, не­ре­гу­ли­ ру­е­мая ре­ка ас­фаль­та — ни раз­де­ли­тель­ной, ни бо­ко­вой по­ло­сы. На каж­дом ша­гу ост­ров­ки рыт­вин. Предс­тав­ляю сос­то­я­ние во­ди­те­лей, ез­дя­щих по но­чам, ког­да сли­ва­ют­ся чер­но­та ас­фаль­та и по­се­рев­шая ко­рич­не­вая зем­ля обо­чи­ны, а уте­ше­ни­ем слу­жат лишь бе­зоб­лач­ное не­бо да пол­но­лу­ни­е. ­Как бы там ни бы­ло, «­жи­гу­ли» и «­вол­ги» об­го­ня­ют нас, ог­лу­шая ха­рак­тер­ным шу­мом пе­рег­ре­тых мо­то­ров. По­ки­дая про­жа­ри­ва­е­мую бес­по­щад­ным зно­ем сто­ли­цу, они ра­дост­но мчат­ся на се­вер — к зе­ ле­ни и прох­ла­де не ме­нее из­вест­ной сто­ли­цы со­сед­не­го го­су­дарст­ва. Мы так­же час­то под­вер­га­ем­ся ата­кам тя­же­лой ар­тил­ле­рии — не­ мец­ких «­мер­се­де­сов», «BMW»и да­же аме­ри­канс­ких «­лек­су­сов». ­Ни о чем не ду­ма­я, за­дейст­во­вав всю мощь мо­то­ров (а мо­то­ры те

***

…­Пол­ночь. Мы в «З­варт­но­це». Со­вер­ша­ем по­сад­ку — го­во­рят, од­ наж­ды сю­да и ан­гел спус­тил­ся… Еще нем­но­го и са­мо­лет раз­ва­лит­ся, а мо­жет, «­Ту» так со­вер­ша­ет по­сад­ку, или тут за­ме­шан ан­гел. Под­во­

137 ­П оль­ш а­

еще), не ща­дя ма­ши­ны, они мчат­ся со ско­рост­ью сто ки­ло­мет­ров в час (а иног­да и боль­ше), что в этих ус­ло­ви­ях — неп­рос­ти­тель­ное без­ рас­судст­во, и ис­че­за­ют за оче­ред­ным по­во­ро­том, тая в ту­ма­не беск­ рай­не­го го­ри­зон­та…­ От раз­ду­мий ме­ня отв­лек силь­ный тол­чок. Ав­то­бус рез­ко свер­нул вп­ра­во. Спо­койст­ви­е! Во­ди­тель, да­же гла­зом не морг­нув, все с тем же бесст­раст­ным вы­ра­же­ни­ем ли­ца быст­ро–быст­ро кру­тит ба­ран­ ку: мы что–то об­ъез­жа­ем. Из всей на­шей по­лу­сон­ной груп­пы толь­ко я уст­рем­ля­юсь к ле­во­му ок­ну — пос­ре­ди­не пред­по­ла­га­е­мо­го ле­во­ го ря­да шос­се ле­жит боль­шой ка­мень, точ­нее — об­ло­мок ска­лы. По со­седст­ву — еще один, по­мель­че, хо­тя, ко­неч­но, и этот ка­мень яв­но не го­дит­ся для ро­гат­ки. Пе­ред на­ми как буд­то Ма­сис и Сис, прос­то мест­но­го, шос­сей­но­го зна­че­ни­я. Ве­ро­ят­но, они сор­ва­лись со ск­ло­ на воз­вы­ша­ю­щей­ся впе­ре­ди го­ры, бесп­ре­пятст­вен­но пре­о­до­ле­ли ожив­лен­ный от­ре­зок и ока­за­лись на на­шем пу­ти. Ав­то­бус с дос­то­инст­вом возв­ра­ща­ет­ся на свою «ор­би­ту». Во­ди­ тель смот­рит на синь го­ри­зон­та взг­ля­дом му­ми­и, не мор­га­я. Мои спут­ни­ки спят. Ог­ля­ды­ва­юсь: «­жи­гу­ли» и «­вол­ги» бесст­раст­но од­ни за дру­ги­ми пов­то­ря­ют на­шу так­ти­ку — нап­ра­во, на­ле­во, по га­зам, пря­мо. Труд­но при­хо­дит­ся вся­ким «­мер­сам–ш­мер­сам»: сна­ча­ла они рез­ко тор­мо­зят (с­толб пы­ли, на­ка­ля­ю­щи­е­ся тор­мо­за, ну да очень им на­до), по­том визг тор­мо­зов, пе­ре­ход на бо­лее низ­кую пе­ре­да­чу (и­ли ав­то­ма­ти­чес­кая ко­роб­ка пе­ре­дач) и по га­зам — кто их до­го­нит?.. Е­дем по спус­ку, «а­ра­ра­ты» мест­но­го зна­че­ния боль­ше не вид­ны. Из сло­ев го­ря­че­го, под­ра­ги­ва­ю­ще­го воз­ду­ха по­яв­ля­ют­ся и ис­че­за­ют оче­ред­ные ав­то­ма­ши­ны. А я тер­пе­ли­во ж­ду сле­ду­ю­ще­го до­рож­но­го сюрп­ри­за. ­За на­ми ми­раж рас­ка­лен­но­го шос­се, впе­ре­ди — пункт го­су­дарст­вен­ ной ав­то­до­рож­ной инс­пек­ции — зна­ме­ни­тая ГА­И. Ог­ра­ни­че­ние ско­ рости. За­мед­ля­ем­ся. За­хо­тят — ос­та­но­вят, не за­хо­тят — не ос­та­но­вят… …П­ро­е­ха­ли. Не­бо аб­со­лют­но не­из­мен­но.

Я­ц ек Па­ц о­х а

138

зят трап, и мы тут же ока­зы­ва­ем­ся в vip–за­ле — речь о нес­коль­ких участ­ни­ках «­Ли­те­ра­тур­но­го эксп­рес­са»: под сен­ью «З­варт­но­ца» за­ пад­но­ев­ро­пейс­кую ци­ви­ли­за­цию предс­тав­ля­ем не толь­ко мы с Ле­ ней1. Пе­ред на­ми щед­ро нак­ры­тые сто­лы — вы­пив­ка, за­кус­ки, со­ки. Ка­кие уж тут пог­ра­нич­ни­ки, ка­кая та­мо­жен­ная дек­ла­ра­ци­я… Вмес­то это­го све­тя­ще­е­ся от ра­дос­ти мо­ло­дое ли­цо безг­ра­нич­но сос­ку­чив­ ше­го­ся Да­ви­да М. (во­об­ще–то че­ты­ре ча­са ут­ра, ин­те­рес­но, чем он за­ни­мал­ся до че­ты­рех?). Об­ъя­ти­я, мно­жест­во вст­ре­ча­ю­щих. Мой пас­порт унес­ли–п­ро­пе­ча­та­ли–п­ри­нес­ли. Че­мо­дан пос­та­ви­ли ря­дом. Я сму­щен. Са­дим­ся в ма­ши­ны и сно­ва вре­за­ем­ся в ночь… ­Ма­ши­ны м­чат­ся ск­возь ть­му. Сп­ра­ва и сле­ва от Чер­ной Ре­ки — мяг­ко го­во­ря, пло­хо ос­ве­щен­ной до­ро­ги — выс­ка­ки­ва­ют ред­кие «­лу­ на­пар­ки». «Э­то но­во­мод­ные бен­зо­ко­лон­ки», — по­яс­ня­ет во­ди­тель. Они по­хо­жи на мак­до­наль­довс­кие но­во­год­ние ел­ки, «п­ро­рос­ши­е» в девст­вен­ном ле­су. Те­мень. Ка­ка­я–то боль­шая пло­щадь. Гос­ти­ни­ца. «Ос­тавь на­деж­ду всяк сю­да вхо­дя­щий» или «О див­ный но­вый мир»? Че­рез три ча­са вс­та­вать. ***

­ а­те­на­да­ран… На­ци­о­наль­ное хра­ни­ли­ще (Х­ра­ни­ли­ще на­ци­и), М гор­дость всех ар­мян. Во­ис­ти­ну. Впе­чат­ля­ю­щее ст­ро­е­ние в сти­ле соц­ ре­а­лиз­ма. Мрач­но­е, тя­же­ло­вес­но­е, се­ро­е, ог­ром­ное ка­мен­ное зда­ни­е. Пост­ро­е­но в 40–х го­дах, яко­бы в ти­пич­ном ар­мянс­ком сти­ле, хо­тя я не по­нял, в чем про­я­вил­ся этот стиль. М­не ка­жет­ся, что в этой мав­ ри­танс­кой ме­ша­ни­не, пусть кос­вен­но, но не обош­лось без Ио­си­фа В.–ча: на за­ка­те пол­ное ощу­ще­ние Мад­ри­да эпо­хи Фран­ко или вар­ шавс­ко­го квар­та­ла MDM2. Ог­ром­ное соб­ра­ние — ру­ко­пи­си, ру­ко­пи­си, ру­ко­пи­си… по­за­ди нас, спе­ре­ди, свер­ху, сни­зу — вез­де… И я, но­во­ис­пе­чен­ный жур­на­ лист, поч­ти фи­зи­чес­ки ощу­щаю их тя­жесть и сги­ба­юсь под этой тя­ жест­ью. С­коль­ко же лю­дей, мно­гие — с иск­рен­ней пре­дан­ност­ью — по­ко­ле­ние за по­ко­ле­ни­ем пос­вя­ща­ли свою жизнь пе­ре­пи­сы­ва­ни­ю.

Имеется в виду Леонид Дранько–Майсюк — белорусский поэт и публицист, участник «Литературного ковчега 2001».

2 MDM(Marszałkowska Dzielnica Mieszkaniowa) — Мар­шал­ковс­кий жи­лой ра­йон в Вар­ ша­ве, счи­та­ю­щий­ся об­раз­цом ар­хи­тек­ту­ры соц­ре­а­лиз­ма.

1

В со­от­ветст­вии с эпо­хой (фр.). Эл Ор­тер — ле­ген­дар­ный аме­ри­канс­кий лег­ко­ат­лет, че­ты­рехк­рат­ный олим­пийс­кий чем­пи­он (1956, 1960,1964, 1968) по ме­та­нию дис­ка.

1 2

139 ­П оль­ш а­

День и ночь — си­дя, сто­я, ле­жа — ри­со­ва­ли и ри­со­ва­ли. Да–да, в сов­ ре­мен­ном восп­ри­я­тии это ри­со­ва­ни­е. Ри­со­ва­ли с лю­бов­ью, уми­ле­ ни­ем, не­ве­ро­ят­но ров­но и оди­на­ко­во. Че­рез нес­коль­ко де­ся­ти­ле­тий са­мо­от­вер­жен­но­го тру­да они прос­то уми­ра­ли. Ру­ко­пи­си в ос­нов­ном на ар­мянс­ком, но не толь­ко. Сок­ро­ви­ща сво­ ей им­пе­рии нам предс­тав­лял ди­рек­тор — ма­лень­кий, су­хонь­кий, буд­то сам пер­га­мент­ный всез­най­ка. Он сво­бод­но го­во­рил на раз­ных язы­ках, в пе­ре­вод­чи­ке ­нуж­ды не бы­ло. ­Мы бро­дим по за­лам, пред­наз­на­чен­ным для прос­тых смерт­ных, где предс­тав­ле­на толь­ко нич­тож­ная часть кол­лек­ци­и. Са­мые цен­ ные и древ­ние ру­ко­пи­си хра­нят­ся в под­зем­ном от­де­ле­ни­и, при спе­ ци­аль­ной тем­пе­ра­ту­ре и уров­не влаж­нос­ти. За­це­пил­ся взг­ля­дом за на­пи­сан­ный на русс­ком до­ку­мент раз­ме­ром 50х50 см. Пос­ла­ние ца­ря Алек­санд­ра (к сво­е­му сты­ду не пом­ню, ко­то­ро­го по сче­ту) ар­мянс­ ко­му на­ро­ду. Две тре­ти текс­та сос­тав­ля­ет пе­ре­чис­ле­ние ти­ту­лов ца­ря, нес­коль­ких де­сят­ков подв­ласт­ных ему зе­мель, сре­ди ко­то­рых без осо­бо­го тру­да на­хо­жу и свою Ро­ди­ну. За­тем идут из­би­тые фра­ зы: «Е­го Ве­ли­чест­во же­ла­ет тру­до­лю­би­во­му на­ро­ду…», ну вы зна­е­ те, по­ни­ма­е­те — al’epoque1 и т.д., и т.п. Пос­ла­ние окайм­ле­но зо­ло­тым шну­ром тол­щи­ной в два паль­ца, ­кон­цы ко­то­ро­го ск­реп­ле­ны ла­ки­ ро­ван­ной ме­тал­ли­чес­кой пе­чат­ью — то­же по­зо­ло­чен­ным, при­мер­но ки­лог­рам­мо­вым дис­ком, дос­той­ным Эла Ор­те­ра2. «Эх, ну все­го вам доб­ро­го, до­ро­гие друз­ья, у ме­ня уже сос­то­я­лась­ бе­се­да со все­ми вы­ ше­у­по­мя­ну­ты­ми вотчинами…» ­Вы­хо­дим на све­жий воз­дух: все вок­руг свер­ка­ет в лу­чах солн­ца. Бе­зоб­лач­но­е, свет­ло–го­лу­бое не­бо. Пря­мо нап­ро­тив поб­лес­ки­ва­ет сне­го­вая ер­мол­ка Ара­ра­та. В­се­го в нес­коль­ких ки­ло­мет­рах от­сю­да. За мо­ей спи­ной па­мят­ник соз­да­те­лю ар­мянс­кой пись­мен­нос­ти Мес­ ро­пу Маш­то­цу, пе­ре­до мной — мил­ли­он­ный му­ра­вей­ник Ере­ва­на. Е­дем в Свя­той Эч­ми­ад­зин — мест­ный Ва­ти­кан. Мое во­о­ду­шев­ле­ ние в семь­де­сят во­семь раз мень­ше. То ли из–за нех­ват­ки ве­ры, то ли прос­то от пре­бы­ва­ния в нез­на­ко­мой мне куль­ту­ре. ­Цер­ковь то­же осо­бо не впе­чат­ля­ет. По ев­ро­пейс­ким мер­кам она ма­ло­ва­та. По–мо­е­му, это ст­ран­но­е, неп­ро­пор­ци­о­наль­ное ст­ро­е­ни­е.

Я­ц ек Па­ц о­х а

140

При­ме­ча­те­лен ку­пол, вен­ча­ю­щий глав­ный свод, ко­то­рый в со­от­ ветст­вии с ар­мянс­ки­ми тра­ди­ци­я­ми име­ет ко­ни­чес­кую фор­му. Нам об­ъяс­ня­ют, что это ре­зуль­тат сов­ме­ще­ния раз­ных ти­пов ар­хи­тек­ тур­но­го мыш­ле­ни­я. Круг­лый пра­вос­лав­ный ку­пол сим­во­ли­зи­ру­ет внут­рен­нюю сос­ре­до­то­чен­ность, об­ра­щен­ную к внут­рен­не­му ми­ру че­ло­ве­ка мис­ти­чес­кую за­дум­чи­вость и как бы обоб­ща­ет его раз­ мыш­ле­ни­я. Здесь же цент­раль­ный ко­ни­чес­кий ку­пол тя­нет­ся в не­ бо — в кос­мос, ку­да уст­рем­ля­ют­ся на­ши­ду­хов­ны­е, ре­ли­ги­оз­ные по­ мыс­лы, спо­собст­вуя на­ше­му не­пос­редст­вен­но­му об­ще­нию с Аб­со­лю­ том. Этот сво­е­об­раз­ный те­лес­коп «­Хаббл» не осо­бо впе­чат­ля­ет сво­ей плас­ти­кой (кс­та­ти, на­це­лен­ной на за­щи­ту от зем­лет­ря­се­ний), но его­ и­дея са­ма по се­бе соб­лаз­ни­тель­на. За­хо­дим внутрь. Сно­ва ни­че­го не­о­быч­но­го. Фрес­ки в чис­то вос­ точ­ном сти­ле, не очень–то крас­но­ре­чи­вые для нес­пе­ци­а­лис­тов. Ск­ ром­но­е, прос­то­е, тем­ное ст­ро­е­ни­е. В глу­би­не церк­ви ка­кой–то че­ ло­век про­да­ет све­чи. Приб­ли­жа­юсь. Свеч­ка сто­ит двад­цать дра­мов — мень­ше че­ты­рех аме­ри­канс­ких цен­тов, шест­над­цать польс­ких гро­шей. В Эч­ми­ад­зинс­ком ка­фед­раль­ном со­бо­ре ми­лость Бож­ья оце­ не­на не так уж до­ро­го. Слу­жа Выс­ше­му, про­из­во­ди­тель и про­да­вец боль­шо­го дос­тат­ка не за­и­ме­ют. А у ме­ня, из­вест­но­го рас­те­ря­хи, не ока­за­лось мест­ных де­нег — это пер­вый день мо­е­го пре­бы­ва­ния в Ар­ме­ни­и. Ни­чем не мо­гу по­мочь про­дав­цу све­чек и ис­пы­ты­ваю жгу­ чий стыд. Не бу­ду­чи ис­то­во ве­ру­ю­щим, тем не ме­нее уве­рен, что Гос­ подь сей­час ве­ли­ко­душ­но, с иро­нич­ной ус­меш­кой смот­рит на ме­ня свер­ху. Вот те­бе и кос­ми­чес­кая связь. Пос­те­пен­но на­чи­наю по­ни­мать сим­во­ли­ку ст­рук­ту­ры ку­по­ла. Вы­хо­жу из церк­ви еще бо­лее уни­жен­ ным и унич­то­жен­ным. Сто­я­щий в глу­би­не церк­ви про­да­вец све­чей ме­ня да­же не за­ме­тил. Во мне го­раз­до боль­ше бла­го­го­ве­ни­я, чем от за­жи­га­ния свеч­ки. Я, греш­ный, те­перь смот­рю на храм дру­ги­ми гла­ за­ми. Он как–то из­ме­нил­ся. По­хо­ро­шел. И­дем на вст­ре­чу с Вер­хов­ным Пат­ри­ар­хом, Ка­то­ли­ко­сом всех ар­ мян, Его Пре­ос­вя­щенст­вом Га­ре­ги­ном Вто­рым. Меж­ду тем я, как и мно­ги­е, от­но­шусь к дав­ниш­ним языч­ни­кам, у ме­ня свои ан­тик­ле­ри­ каль­ные взг­ля­ды. Вот нас соп­ро­вож­да­ют в не­о­жи­дан­но ма­лень­кий, но оформ­лен­ ный с боль­шим вку­сом зал, уса­жи­ва­ют на расс­тав­лен­ные вдоль

Персонаж сатирического романа польского писателя Витольда Гомбровича «Фердидурка».

2 WASP (польск.) — Варшавская академия художеств.

1

141 ­П оль­ш а­

стены стул­ья. Со сто­ро­ны это, долж­но быть, выг­ля­де­ло до­воль­но за­бав­но: нес­коль­ко по­жи­лых муж­чин и па­ра жен­щин, то­же не пер­ вой мо­ло­дос­ти, смир­но ждут при­хо­да ст­ро­го­го про­фес­со­ра Пим­ки1. Не­о­жи­дан­но, слов­но приз­рак, по­я­вил­ся Ка­то­ли­кос — я не об­ра­тил вни­ма­ния на не­за­мет­ну­ю, бес­шум­но отк­ры­ва­ю­щу­ю­ся дверь. Это был не­вы­со­кий, ск­ром­ный, не­пос­редст­вен­ный и оба­я­тель­ный муж­ чи­на сред­них лет, в очень прос­той ря­се ко­фей­но­го цве­та. Без осо­бых це­ре­мо­ний он при­сел к обыч­но­му пись­мен­но­му сто­лу. Из–за его спи­ны вид­не­ет­ся факс «Panasonic» — точь–в–точь та­кой же, как у ме­ня до­ма. Нап­ря­же­ние мо­мен­таль­но ис­че­за­ет, тень про­фес­со­ра Пим­ки уле­ту­чи­ ва­ет­ся об­рат­но на се­ве­ро–вос­ток. Бе­се­ду­ем на обыч­ны­е, из­би­тые те­мы, о вза­и­мо­иск­лю­ча­ю­щих мо­раль­ных цен­нос­тях. Я пот­ря­сен: пе­ре­вод­чи­ ца се­ла ря­дом с Его Вы­со­коп­ре­ос­вя­щенст­вом и, вы­пол­няя свои не­по­ с­редст­вен­ные обя­зан­нос­ти, по­рой по­во­ра­чи­ва­ет­ся к не­му спи­ной. Но ник­то не об­ра­ща­ет на это вни­ма­ни­я: она прос­то на­и­луч­шим об­ра­зом вы­пол­ня­ет свою ра­бо­ту, по­мо­гая до­нес­ти смысл выс­ка­зы­ва­ний каж­до­ го из нас. Ка­то­ли­кос, си­дя за ши­ро­кой спи­ной пе­ре­вод­чи­цы, без­мя­теж­ но и с улыб­кой на ли­це ожи­дает сво­ей оче­ре­ди, что­бы выс­ка­зать­ся. «­На де­серт» нас ве­дут в му­зей. Нич­то не прив­ле­ка­ет мо­е­го вни­ма­ ни­я, хо­тя оче­ви­ден цен­ный, неп­ре­хо­дя­щий след, ос­тав­лен­ный вих­ря­ ми ис­то­ри­и. Са­мое важ­ное и цен­ное долж­но бы­ло пот­ряс­ти нас под ко­нец. Мо­ло­дой свя­щен­ник с клас­си­чес­кой, кра­си­вой внеш­ностью ду­ хов­но­го ли­ца соп­ро­вож­да­ет нас к уси­лен­но ох­ра­ня­е­мой сте­не. Сей­час мы уви­дим серд­це му­зе­я, гор­дость на­ци­и — ук­ра­шен­ный дра­го­цен­ ны­ми кам­ня­ми, от­ли­тый из чис­то­го зо­ло­та Ар­мянс­кий Ал­фа­вит. Ти­хо и сми­рен­но мы со­би­ра­ем­ся пе­ред этой сте­ной. Юно­ша де­ла­ ет ка­ки­е–то ма­ги­чес­кие пас­сы с сис­те­мой бе­зо­пас­нос­ти и — «­Се­зам, отк­рой­ся!» Две­ри сок­ро­вищ­ни­цы отк­ры­ва­ют­ся бес­шум­но, мед­лен­ но. Бро­са­ет­ся в гла­за ло­го­тип про­из­во­ди­те­ля сей­фов «WERTHEIM» на всех че­ты­рех сталь­ных две­рях. И на их фо­не роб­кий блеск зо­ло­та не в си­лах окон­ча­тель­но по­ко­рить на­ши серд­ца. Вот вам еще один яр­кий при­мер урав­ни­ва­ния в пра­вах раз­ных куль­тур — сов­сем по WASP2. Вы­хо­дим. Жа­ру смяг­ча­ет толь­ко бе­лос­неж­ная вер­ши­на Ара­ра­та, на ко­то­рую мы те­перь то­же смот­рим дру­ги­ми гла­за­ми.

***

Я­ц ек Па­ц о­х а

142

П­ред­се­да­тель НС го­во­рит по–польс­ки — гла­ва столь важ­ной инстан­ции го­во­рит по–польс­ки?! Прав­да, он ска­зал все­го нес­коль­ко слов, но про­из­нес их впол­не ос­мыс­лен­но и очень чис­то. Звез­да сто­ лич­ной сце­ны го­во­рит по–польс­ки, ее муж–пи­са­тель — то­же... Ку­да я по­пал?.. Мы гу­ля­ем по го­ро­ду, оку­тан­но­му ту­ма­ном. Про­хо­дим по од­ной из са­мых бла­го­уст­ро­ен­ных улиц. До­ро­гие ма­га­зи­ны, яр­ко ос­ве­щен­ные ка­фе. Какой–то «­форд–мус­танг» за­нял пе­ше­ход­ный пе­ре­ход. Мо­ло­ дой Да­вид М. смот­рит на го­су­дарст­вен­ные но­мер­ные зна­ки, вы­чис­ ля­ет что–то и при­хо­дит к вы­во­ду, что хо­зя­ин ма­ши­ны да­же за ... не счи­та­ет по­ли­цию — да зд­равст­ву­ет ра­венст­во! По­го­да все та­кая же. Сказ­ка... ­Мы дош­ли за де­сять ми­нут. Гро­мад­ное зда­ние в сти­ле Се­цес­си­и, буд­то Кра­ков эпо­хи Вис­пи­анс­ко­го. Ис­че­за­ем за две­ря­ми. Под­няв­ шись на нес­коль­ко де­сят­ков сту­пе­ней, ока­зы­ва­ем­ся в рос­кош­ном гро­те. Мы в царст­ве АОКС. А­ОКС — это абб­ре­ви­а­ту­ра: «Ар­мянс­кое об­щест­во куль­тур­ных свя­ зей». Ве­ли­чи­на зда­ния и дли­на наз­ва­ния пря­мо про­пор­ци­о­наль­ны. Боль­ши­е–п­ре­боль­шие то ли ком­на­ты, то ли за­лы, раз­но­об­раз­ны­е, не­ве­ро­ят­но вы­со­кие по­тол­ки. Се­цес­си­я... Бес­чис­лен­ные ка­би­не­ты и по­хо­жие на ла­би­ринт ко­ри­до­ры, нем­но­го из­но­шен­ный, во­ще­ный пар­кет (с­по­рим, ник­то не най­дет, где тут ту­а­лет?). Пов­сю­ду свер­ка­ ю­щие люст­ры и не­ог­ра­ни­чен­ное ко­ли­чест­во еды. В угол­ке ор­кестр иг­ра­ет на­ци­о­наль­ные пес­ни. Офи­ци­ан­ты во фра­ках. Прор­ва на­ро­да. И­дет офи­ци­аль­ная часть це­ре­мо­ни­и. На­чи­на­ет­ся пыш­ный при­ем в на­шу честь. (В мо­ем ус­тав­шем сверх ме­ры моз­гу про­рас­та­ет пер­вое зер­но ин­те­ре­са: не­у­же­ли толь­ко в на­шу честь и без ка­кой–то дру­гой це­ли?) Ор­кестр за­вер­ша­ет туш. Тол­па в за­ле все боль­ше. Ка­ким–то чу­дом ни один ста­кан еще не ока­зал­ся на по­лу. Пред­ва­ри­тель­ные выс­туп­ле­ни­я. ­На­ко­нец к де­лу прис­ту­па­ет Ци­це­рон. Ему вы­па­ла неб­ла­го­дар­ная за­да­ча — од­но­го за дру­гим предс­та­вить при­быв­ших из раз­ных ст­ ран, нез­на­ко­мых при­сутст­ву­ю­щим пи­са­те­лей, что он и де­ла­ет, де­ монст­ри­руя вы­со­кую куль­ту­ру и на­хо­дя для каж­до­го осо­бые хва­леб­ ные эпи­те­ты.

***

­Вот уже сколь­ко ты­сяч раз кру­тят­ся ко­ле­са на­ше­го ав­то­бу­са! Толь­ко зак­ры­лись во­ро­та им­пе­рии ви­ног­рад­но­го спир­та, как мы уже на «п­ья­ном мос­ту». Наз­ва­ние не нуж­да­ет­ся в эти­мо­ло­ги­чес­кой про­ вер­ке — пря­мо нап­ро­тив Вин­ный за­вод. Мы ре­ши­тель­но от­вер­га­ем пред­ло­же­ние о но­вой де­гус­та­ци­и. Ду­бо­вый аро­мат и уда­рив­шие в го­ло­ву «г­ра­ду­сы» тол­ка­ют нас иск­лю­чи­тель­но к ду­хов­ной пи­ще. Ко­ неч­но, по­ка мы не про­го­ло­да­ем­ся. Ко­ле­са ск­ри­пят, по­во­ра­чи­вая на­ле­во, и че­рез нес­коль­ко се­кунд мы ока­зы­ва­ем­ся на хол­ме нап­ро­тив Кон­ьяч­но­го за­во­да. …П­рош­ло все­го пят­над­цать ми­нут, но мы уже в со­вер­шен­но дру­гой ре­аль­нос­ти. Про­ дол­жа­ет­ся нос­таль­ги­чес­кий за­кат все то­го же солн­ца. Стоя на краю тес­ни­ны, смот­рю на по­ка еще зе­ле­ный ск­лон Раз­данс­ко­го ущел­ья, по ко­то­ро­му, ка­жет­ся, все еще бро­дит тень Ди­о­ни­са. По пра­вую сто­ро­ну ущел­ья, то­же зе­ле­ну­ю, на­хо­дит­ся по­лу­заб­ро­шен­ное фут­боль­ное по­

143 ­П оль­ш а­

О­че­редь до­хо­дит до ме­ня. И ког­да зву­чит «­Поль–ша», тон­кое кру­ же­во це­ре­мо­нии рвет­ся нап­рочь. Тол­па гос­тей да­ет тре­щи­ну: бо­га­ тырс­кая фи­гу­ра спи­ке­ра НС нап­рав­ля­ет­ся ко мне. Це­ре­мо­ния пре­ры­ ва­ет­ся. Ци­це­рон пы­та­ет­ся про­дол­жить, уме­ло ис­поль­зуя свое ора­ торс­кое мас­терст­во, но тщет­но — все взг­ля­ды уст­рем­ле­ны на нас. Воп­ре­ки сво­им раз­ме­рам и ску­чен­нос­ти лю­дей, спи­кер быст­ро ока­зы­ва­ет­ся пе­ре­до мной и на до­воль­но бег­лом польс­ком об­ме­ни­ва­ ет­ся со мной мыс­ля­ми. Прос­та­я, неп­ри­нуж­ден­ная бе­се­да, вза­им­ные комп­ли­мен­ты, пох­ло­пы­ва­ния по пле­чу, по­жи­ма­ния рук, и вот Лич­ ность уп­лы­ва­ет об­рат­но — на пред­наз­на­чен­ное для нее мес­то. Эти нес­коль­ко се­кунд по­ка­за­лись мне чет­верт­ью ча­са. У ме­ня зап­ле­та­ ет­ся язык. Я ни­ког­да не вел бе­сед на столь вы­со­ком по­ли­ти­чес­ком уров­не, да еще и в та­ких ус­ло­ви­ях. Соб­рав­ши­е­ся с лю­бо­пытст­вом смот­рят то на ка­ко­го–то по­ля­ка, то на спи­ке­ра пар­ла­мен­та, ко­то­рый уже ус­пел за­нять по­ла­га­ю­ще­е­ся ему цент­раль­ное мес­то и с улыб­кой на ли­це, как и все офи­ци­аль­ные ли­ца, ск­рес­тив ру­ки на жи­во­те, изу­ ча­ет зал. Ци­це­рон ожи­ва­ет и лег­кой шут­кой раз­ря­жа­ет нап­ря­жен­ ность. Show can go on!

Я­ц ек Па­ц о­х а

144

ле — из се­рии «Jurassic Parc»1. По­за­ди нас за­це­пив­ший­ся за кром­ку ущел­ья дом–му­зей Сер­гея Па­рад­жа­но­ва, с еще теп­лы­ми от за­кат­но­го солн­ца ни­зень­ки­ми ка­мен­ны­ми сте­на­ми. В­хо­дим (я улав­ли­ваю ст­ран­ный за­пах — не зна­ю, чем это так пах­ нет). Сно­ва Се­цес­си­я. Тиф­лис на­ча­ла ве­ка, где жи­ли пред­ки ре­жис­се­ра. Элект­ри­чес­кие и ке­ро­си­но­вые лам­пы, на яй­це­вид­ных мас­сив­ных де­ ре­вян­ных сто­лах вы­ши­тые ска­тер­ти, кру­же­ва. Как буд­то в до­ме мо­ ей ба­буш­ки в Шми­е­ло­ве, но по­бо­га­че. Кар­ти­ны, пись­ма, фо­тог­ра­фи­и, на всех сте­нах без иск­лю­че­ния — мно­го­чис­лен­ные кол­ла­жи. Мес­та се­бе не на­хо­жу. На пер­вом эта­же, пе­ре­хо­дя от экс­по­на­та к экс­по­на­ту, стал­ки­ва­юсь с Гран­том Ма­те­во­ся­ном — от­цом мо­е­го дру­га, мо­ло­до­го Да­ви­да М., и од­нов­ре­мен­но жи­вым клас­си­ком ар­мянс­кой ли­те­ра­ту­ ры — а это вам не шут­ки. Так о нем от­зы­ва­ют­ся зна­то­ки, пос­коль­ку я, са­мо­до­воль­ный за­да­ва­ка, не про­чел ни од­ной его кни­ги. Ци­це­рон (как всег­да соб­ран­ный и под­го­тов­лен­ный) со сво­ей врож­ден­ной де­ ли­кат­ност­ью предс­тав­ля­ет ме­ня Мас­те­ру и уда­ля­ет­ся, что­бы по­мочь ос­таль­ным участ­ни­кам на­ла­дить кон­так­ты друг с дру­гом. На­чи­наю до­ку­чать Мас­те­ру пов­сед­нев­ны­ми (чи­тай — глу­пы­ми) те­ма­ми. Он от­ве­ча­ет на прак­ти­чес­ки не­по­нят­ном (из–за про­из­но­ ше­ни­я?) русс­ком, но я же не сом­не­ва­юсь в его бе­зуп­реч­ном зна­нии русс­ко­го. Его мут­ный взг­ляд бро­дит по все­му пер­во­му эта­жу и не де­ла­ет ни­ка­ких, хо­тя бы фор­маль­ных по­пы­ток по­ка­зать ка­кой–то ин­те­рес ко мне. К со­жа­ле­ни­ю, в глу­би­не ду­ши я с ним сог­ла­сен. Я по­ хож на Лот­ту в пер­вый день зна­комст­ва с Гё­те. Ког­да в оче­ред­ной раз взг­ляд олим­пий­ца рав­но­душ­но сколь­зит по мне, я, по воз­мож­нос­ти быст­ро и не­за­мет­но, смы­ва­юсь от­ту­да. И­щу спа­се­ния в расс­мат­ри­ва­нии экс­по­зи­ции на вто­ром эта­же (под­соз­на­тель­но, слов­но по со­ве­ту гос­по­ди­на Ма­те­во­ся­на). Филь­мов Па­рад­жа­но­ва я не пом­ню: слиш­ком дав­но смот­рел. А здесь у ме­ня та­ кая воз­мож­ность от­сутст­ву­ет, ки­но­за­ла нет, хм… собст­вен­но, вре­ме­ ни то­же нет. Он не так уж мно­го сни­мал, на­и­бо­лее из­вест­ных филь­ мов все­го нес­коль­ко. Кри­ти­ки уве­ря­ют, что неп­ло­хих. В кон­це кон­ цов, в пан­те­о­не ми­ро­во­го ки­но та­ких ре­жис­се­ров на­бе­рет­ся боль­ше сот­ни, хо­тя мы, «т­вор­цы», в сво­ей об­лас­ти меч­та­ем ока­зать­ся хо­тя «Парк Юрского периода» (англ.) — научно–фантастический фильм Сти­вена Спилберга.

1

1

«Диалог» и «Творчество» — издававшиеся во Франции журналы на польском языке.

145 ­П оль­ш а­

бы со­ты­ми. Мое вни­ма­ние прив­ле­ка­ет жи­во­пись ав­то­ра, изу­че­ние хро­но­ло­гии ра­бот ко­то­ро­го ос­тав­ляю бо­лее пре­дан­ным его пок­лон­ ни­кам. Па­рад­жа­нов ар­тист муль­ти­жан­ро­вый: он пи­сал, ри­со­вал и, как мно­гие дру­гие та­лант­ли­вые лю­ди то­го вре­ме­ни, си­дел в тюрь­ме. В этом про­ме­жут­ке ва­ял, де­лал кол­ла­жи, ис­поль­зуя все что угод­но: стек­ло, фар­фор, бу­ма­гу, де­ре­во, ме­талл… И все это очень ин­те­рес­но, ост­ро­ум­но и са­мо­быт­но. Кс­та­ти, у не­го есть се­рия порт­ре­тов зна­ме­ни­тых предс­та­ви­те­лей ми­ро­вой куль­ту­ры (с кем пос­част­ли­ви­лось вст­ре­тить­ся ему или ко­ му пос­част­ли­ви­лось вст­ре­тить­ся с ним). Порт­ре­ты — из тех же ос­ кол­ков фар­фо­ра, кру­пи­нок же­ле­за, эма­ли и так да­ле­е. Эти ли­ца, уви­ ден­ные пыт­ли­вым взг­ля­дом ар­тис­та, ме­ня очень впе­чат­ли­ли. Вот те­бе на: Да­ни­эль Ольб­рыхс­кий — зор­ко­е, под­виж­ное и од­нов­ре­мен­ но за­дум­чи­вое ли­цо, об­рам­лен­ное ос­кол­ка­ми ро­зо­во–фи­о­ле­то­во­го фар­фо­ра. Ка­кие цве­та, что за ис­пол­не­ние — ар­мянс­кая ико­на в честь польс­кой ки­ноз­вез­ды! С­пус­ка­юсь на пер­вый этаж, из­да­ле­ка об­хо­дя тот стол, ря­дом с ко­ то­рым выс­ту­па­ет Олим­пи­ец. Не знаю по­че­му, но мне как–то не­лов­ко от на­шей ми­мо­лет­ной вст­ре­чи, не ос­та­вив­шей ни­ка­ко­го сле­да. Я бы с боль­шим удо­вольст­ви­ем при­нял учас­тие в бе­се­де с ним, пусть да­же на ар­мянс­ком. ­Порт­рет Ольб­рыхс­кого не вы­хо­дит у ме­ня из го­ло­вы: очень жаль, что в на­шей ст­ра­не не зна­ют, ка­кое зна­че­ние име­ет сов­ре­мен­ная польс­кая куль­ту­ра к за­па­ду и вос­то­ку от Бу­га. Иг­но­ри­руя сво­е, хва­ лим чу­жо­е. Пи­тер Р. и Ле­ня Д.–М. вс­по­ми­на­ют свои школь­ные «­па­ лом­ни­чест­ва» на кон­цер­ты Не­ме­на и Ро­до­ви­ча. Суп­руг мест­ной те­ ат­раль­ной ди­вы, пи­са­тель, вы­у­чил польс­кий, что­бы про­честь на­ши жур­на­лы «Dialog», «Tworczosc»1. Но, с дру­гой сто­ро­ны, я пло­хо пом­ню филь­мы Па­рад­жа­но­ва — так, ка­кой–то об­щий ви­зу­аль­ный ряд, ме­ ша­ни­на эмо­ций и пе­ре­жи­ва­ний. А вот ли­цо Ольб­рыхс­ко­го, бла­го­да­ря ар­мянс­ко­му фар­фо­ру, вре­за­лось мне в па­мять — уве­рен, на­дол­го. Ли­шен­ные блес­ка гла­за Гран­та Ма­те­во­ся­на вов­се не ли­ше­ны вы­ ра­зи­тель­нос­ти — на­о­бо­рот. Прос­то у об­ла­да­те­ля этих глаз нет же­ла­ ния про­дол­жать на­шу при­ми­тив­ную бе­се­ду. Хо­тя за за­ве­сой отя­же­ лев­ших рес­ниц чи­та­ю: «­Нет, весь я не ум­ру…»

­ ет, нет. Я боль­ше не на­ме­рен вы­пенд­ри­вать­ся. Н Ос­та­ток ве­че­ра я сно­ва про­во­жу, по­пи­вая кон­ьяк. За­ви­дую Па­ рад­жа­но­ву и Ольб­рыхс­ко­му, но не в свя­зи с ки­не­ма­тог­ра­фом, а из–за этих нес­коль­ких ос­кол­ков фар­фо­ра. Смот­рю на сгорб­лен­ную спи­ну от­ца мо­е­го дру­га, ко­то­рый, как и я, ск­ло­нил­ся над фу­же­ром. Гос­по­ди, ну что труд­но­го в том, что­бы нем­но­го пос­ту­чать по комп­ью­тер­ной кла­ви­а­ту­ре… Все, с завт­раш­не­го дня нач­ну вес­ти за­пи­си. Мы пьем прак­ти­чес­ки од­нов­ре­мен­но. ***

Я­ц ек Па­ц о­х а

146

­ Е­ре­ван, центр. Ули­ца, но­ся­щая имя ро­до­на­чаль­ни­ка сов­ре­мен­ … но­го ар­мянс­ко­го язы­ка Ха­ча­ту­ра Або­вя­на. Пом­ни­те быв­ший «­Ха­ ма­дам», этот ма­га­зин, це­ны на про­дук­ты в ко­то­ром воз­буж­да­ли и вы­зы­ва­ли дрожь? Се­год­ня на том же мес­те Детс­кий эс­те­ти­чес­кий центр — от­ку­да ку­да! Хо­тя во мно­гих ст­ра­нах, где я бы­вал, все на­о­ бо­рот: му­зеи прев­ра­ща­ют­ся в ма­га­зи­ны, ар­мя­не про­дол­жа­ют ис­кать свой путь ка­пи­та­лиз­ма. ­Тер­петь не мо­гу детс­кие му­зе­и. При­шел иск­лю­чи­тель­но из веж­ ли­вос­ти, пре­о­до­ле­вая ус­та­лость и лень — прос­то не мог от­ка­зать­ся от приг­ла­ше­ния и не под­чи­нить­ся оба­я­нию Ци­це­ро­на. Как я за­ви­ дую Ас­ли Э., ко­то­рая рав­но­душ­но идет в ка­фе нап­ро­тив. В ко­ри­до­ре нас вст­ре­ча­ет до­род­ный муж­чи­на, ско­рее все­го чуть стар­ше ме­ня. Ти­пич­ный або­ри­ген — с боль­шим жи­во­том, сов­ме­ща­ю­ щий ак­тив­ность и безг­ра­нич­ное че­ло­ве­чес­кое оба­я­ние с гро­мог­лас­ ным сме­хом. Пос­ле обыч­ных при­ветст­вий и зна­комст­ва ока­зы­ва­ем­ ся во вла­де­ни­ях быв­ше­го «­Ха­ма­да­ма». Я пот­ря­сен. То, что предс­тав­ле­но, слиш­ком цен­но. Это не­ве­ро­ят­ но зре­лые и тех­ни­чес­ки слож­ные ра­бо­ты ху­дож­ни­ков–под­рост­ков, а за­час­тую и прос­то де­тей нес­коль­ких лет от ро­ду. Ког­да я чи­таю под ра­бо­та­ми бу­ду­щих ремб­ранд­тов да­ты их рож­де­ни­я, прос­то не ве­рю сво­им гла­зам. Что­бы раз­ве­ять на­ше не­до­у­ме­ни­е, мы об­ра­ща­ем­ся к соп­ро­вож­да­ю­щей нас и ос­тав­ля­ю­щей впе­чат­ле­ние хо­зяй­ки это­го мес­та сим­па­тич­ной улыб­чи­вой жен­щи­не сред­не­го рос­та, ко­то­рая с го­тов­ност­ью от­ве­ча­ет на воп­ро­сы: выс­тав­ля­е­мые ра­бо­ты соб­ра­ны со все­го ми­ра, и хо­тя бы толь­ко по­э­то­му му­зей мож­но счи­тать уни­ каль­ным. Но часть экс­по­на­тов бы­ла соз­да­на в рас­по­ло­жен­ных по

всей рес­пуб­ли­ке фи­ли­а­лах это­го Цент­ра. А о мно­го­чис­лен­нос­ти фи­ ли­а­лов мож­но до­га­дать­ся по ко­ли­чест­ву соз­дан­ных деть­ми и аб­со­ лют­но со­вер­шен­ных как по тех­ни­ке, так и по сво­е­му ху­до­жест­вен­но­ му уров­ню про­из­ве­де­ний — ри­сун­ков, скульп­тур, гра­фи­ки, ба­ти­ка. И в ос­но­ве все­го это­го не при­быль, а че­ло­ве­чес­кая муд­рость, бо­ га­тое во­об­ра­же­ние и тяж­кий труд. Как я уже го­во­рил, у му­зея есть мно­жест­во фи­ли­а­лов по всей рес­пуб­ли­ке, и он под­дер­жи­ва­ет тес­ные свя­зи с за­ру­беж­ьем — эти ра­бо­ты час­то экс­по­ни­ру­ют­ся в раз­ных ст­ ра­нах ми­ра. ***

Memento mori . Сп­ра­ва — за­дум­чи­вый Ара­рат, смот­ря­щий на го­ ри­зонт, вни­зу — не­мы­тый, бес­по­ря­доч­ный, ко­по­ша­щий­ся му­ра­вей­ ник Ере­ва­на. Впе­ре­ди по­хо­жая на эч­ми­ад­зинс­кие ку­по­ла, тя­ну­ща­я­ся в не­бо не­вы­со­ка­я, про­пор­ци­о­наль­ная пи­ра­ми­да. ­По­го­да все та же: бе­зуп­реч­ная не­бес­ная ла­зурь, без­вет­рен­но, вож­де­лен­ное спо­койст­ви­е. С каж­дым ша­гом от­да­ля­юсь от бесс­мыс­лен­ной буд­нич­ной су­е­ты, по­верх­ност­но­го, плос­ко­го внут­рен­не­го бес­по­койст­ва. ­Мед­лю с приб­ли­же­ни­ем. Мои ша­ги по­хо­жи на рит­мич­ное ти­ кан­ье ча­сов. Под­ни­маю го­ло­ву и смот­рю на вон­за­ю­щу­ю­ся в не­бо сте­лу. На пер­вый взг­ляд она не ка­жет­ся вы­со­кой, на­вер­ное из–за сво­ей прос­то­ты. ­По всей дли­не мно­гог­ран­ной пи­ра­ми­ды — под­ни­ма­ю­ща­я­ся вверх тре­щи­на. Из­да­ли она бы­ла не так вид­на, но ког­да смот­ришь вб­ли­зи, то ви­дишь, что у ос­но­ва­ния тре­щи­на до­воль­но ши­ро­ка. Она уст­рем­ ля­ет­ся в не­бо и, на не­ви­ди­мой не­во­о­ру­жен­ным взг­ля­дом вы­со­те, ис­ че­за­ет в крис­таль­ном воз­ду­хе. Вмес­те с ост­ри­ем про­па­да­ет в без­дон­ ной си­не­ве. Т­ре­щи­на сим­во­ли­зи­ру­ет неп­ре­о­до­лен­ную разд­роб­лен­ность ар­ мянс­ко­го на­ро­да. А пи­ра­ми­да — столь же про­дол­жи­тель­ную борь­бу во имя единст­ва, ис­ти­ны и бла­го­денст­ви­я. Я стою пе­ред ме­мо­ри­а­лом жерт­вам ге­но­ци­да ар­мян 1915 го­да. По­хо­жее на трес­нув­шую ду­шу ос­ве­щен­ное ст­ро­е­ние — не единст­вен­ 1

1

Помни о смерти (лат.).

­П оль­ш а­

147

Я­ц ек Па­ц о­х а

148

ный или ос­нов­ной эле­мент ме­мо­ри­аль­но­го комп­лек­са, но, по–мо­е­му, на­и­бо­лее прек­рас­ный. Ар­мянс­кий Сто­ун­хендж… Под сер­до­боль­ной ма­те­ринс­кой сен­ью раск­ры­ва­ю­щих­ся в не­бо, скор­чив­ших­ся от бо­ли ка­мен­ных плит го­рит веч­ный огонь. Вок­руг мо­ре под­час умы­ва­е­мых дож­дем цве­тов, но дождь не в си­лах по­га­сить огонь. ­Му­зей­ный сек­тор — по­лу­тем­ный, мяг­ко ос­ве­щен­ный под­зем­ный зал. Груп­пы школь­ни­ков безз­вуч­но про­хо­дят ря­дом с фо­тог­ра­фи­я­ ми, до­ку­мен­та­ми, па­мят­ка­ми, отоб­ра­жа­ю­щи­ми жизнь их пра­де­дов. Ту жизнь, ко­то­рая сто лет на­зад бы­ла унич­то­же­на. Вро­де бы сре­ ди экс­по­на­тов нет ни­че­го не­о­быч­но­го: сло­ман­ный би­нокль с мо­ нограм­мой, ис­пи­сан­ная кра­си­вым детс­ким по­чер­ком тет­радь по ма­ те­ма­ти­ке, фо­тог­ра­фия ор­кест­ра в ве­сен­нем са­ду, а на со­сед­ней фо­ тог­ра­фии — сто­я­щие у мо­гиль­ных ям, в празд­нич­ной фор­ме, наг­ло смот­ря­щие пря­мо в об­ъек­тив сол­да­ты. Я да­же не чи­таю на­пи­сан­ные на трех язы­ках под­пи­си под фо­тог­ра­фи­я­ми — у ме­ня нет вре­ме­ни. ...Вот ку­да я спе­шу…­ Я ро­дом из та­кой ст­ра­ны, где ме­то­дич­ное убийст­во по­лу­то­ра мил­ ли­о­нов че­ло­век не яв­ля­ет­ся чем–то из ря­да вон. Я вы­хо­жу под зву­ ки бес­по­доб­ной му­зы­ки Ко­ми­та­са: он не вы­дер­жал и со­шел с ума… Ци­це­рон с ка­мен­ной сдер­жан­ност­ью, как тер­пе­ли­вый пес, го­нит к ав­то­бу­су как всег­да разб­ред­ше­е­ся ста­до. Э­та уни­каль­ная свя­ты­ня сво­им ка­мен­ным ве­ли­чи­ем вол­ну­ет и из ав­то­бус­но­го ок­на и зас­тав­ля­ет, что­бы и я ува­жи­тель­нее и поч­ти­ тель­нее смот­рел на нее и пра­виль­но оце­ни­вал за­час­тую ги­перт­ро­ фи­ро­ван­ную эмо­ци­о­наль­ность ере­ванс­ко­го му­ра­вей­ни­ка… ­…Из мо­е­го ил­лю­ми­на­то­ра вид­на синь Се­ва­на — раз­ме­ром с боль­ шую та­рел­ку, — ко­то­рая пе­ре­ли­ва­ет­ся ты­ся­ча­ми бли­ков, ха­о­тич­но отс­ве­чи­ва­ю­щих на ск­ло­нах ок­рест­ных гор. Впе­ре­ди воз­вы­ша­ют­ся пок­ры­тые ль­дом гра­нит­ные вы­си Кав­ка­за. Гру­зия — здесь уже иная зе­лень и дру­гая пыль. В­ре­мя от вре­ме­ни по­па­да­ют­ся тон­кие ка­на­ти­ки до­рог. Нап­ря­гаю зре­ни­е: вд­руг уви­жу тень от мус­тан­га Пят­ни­цы, пы­та­ю­ще­го­ся за­ра­ зить оче­ред­но­го гос­тя вос­хи­ще­ни­ем чу­де­са­ми сво­ей ст­ра­ны. Или, мо­жет, уви­жу те две глы­бы, упав­шие на трас­се из Ере­ва­на в Се­ван, ко­то­рые нес­коль­ки­ми дня­ми рань­ше так мас­терс­ки об­ъе­хал наш во­ ди­тель, — мо­жет, они еще там?

Но ес­ли от та­ких нез­на­чи­тель­ных по­мех мо­жет пе­ре­вер­нуть­ся боль­шу­щий ав­то­бус, то обыч­ный верб­люд сва­лит­ся и по­дав­но… ­Так что, лю­би­мый мой по­эт, да­вай не бу­дем нап­рас­но вол­но­вать­ся о верб­лю­де, это смыш­ле­ное жи­вот­ное най­дет вы­ход и че­рез иголь­ ное уш­ко. Вмес­то это­го да­вай не класть под его ус­та­лые ко­пы­та да­же мел­ких ка­меш­ков: ес­ли не по­мо­жет, то хо­тя бы точ­но не нав­ре­дит... ­Веч­ные ль­ды Каз­бе­ка при­ветст­ву­ют Ара­рат. Про­ле­га­ю­щая меж­ду ни­ми Зем­ля лю­дей1 за­сы­па­ет. Спи спо­кой­но, мой дро­ма­дер, завт­ра ты дол­жен про­дол­жить свой путь — доб­ро­го те­бе пу­ти, будь бди­те­ лен, смот­ри под но­ги… Пусть не отв­ле­ка­ют твое вни­ма­ние вы­со­ко­ мер­ные без­дель­ни­ки и ты шаг за ша­гом дой­дешь до сво­ей це­ли… ­Ты ис­чез по­за­ди са­мо­ле­та, ты стар­ше ме­ня на нес­коль­ко ты­ся­че­ ле­тий. Бе­ре­ги се­бя. А я каж­дое ут­ро бу­ду де­лать за­ряд­ку и, ма­ло ли, мо­жет еще вст­ре­тим­ся… До сви­да­ни­я. ­Пе­ре­вод с ар­мянс­ко­го Ли­лит Ме­лик­се­тян

­П оль­ш а­

149

1

От­сыл­ка к из­вест­ной кни­ге А. де Сент–Эк­зю­пе­ри.

К­л а­у­д ио Поц­ц а­н и ­И­та­ли­я

­По­эт, шо­у­мен и ху­дож­ник. ­Как по­эт поль­зу­ет­ся ши­ро­ким приз­на­ни­ем у се­бя на ро­ди­не и за ее пре­де­ла­ми. Он пе­ри­о­ди­чес­ки предс­тав­ля­ет свою по­э­зию на круп­ ных фес­ти­ва­лях в Ев­ро­пе, Ла­тинс­кой Аме­ри­ке и Ази­и. Его про­из­ ве­де­ния пе­ре­ве­де­ны бо­лее чем на де­сять язы­ков и пуб­ли­ку­ют­ся в са­мых ав­то­ри­тет­ных меж­ду­на­род­ных ли­те­ра­тур­ных жур­на­лах и сбор­ни­ках по­э­зи­и. Ос­но­ва­тель “il circulo de la poesia” — бро­дя­че­го шоу по­э­тов, со­че­та­ю­щих в сво­их предс­тав­ле­ни­ях ма­гию и по­э­зи­ю. У­част­ник «­Ли­те­ра­тур­но­го ков­че­га — 2011» и «­Ли­те­ра­тур­но­го ков­че­га — 2012».

­КАМ­НИ ОБ­РЕ­ТА­ЮТ ЖИЗНЬ ­По­ющ ­ ие фон­та­ны, об­рам­лен­ные кам­ня­ми зда­ний

К­л а­у­д ио Поц­ц а­н и

152

М­не го­во­ри­ли, что это ору­щих кам­ней го­су­дарст­во1, од­на­ко мое пер­вое впе­чат­ле­ние свя­за­но с тем, как из ты­сяч фон­тан­чи­ков на пло­ща­ди, став­шей в су­мер­ках аб­ри­ко­со­вой, ка­за­лось, ис­хо­ди­ли ме­ ло­дич­ные зву­ки, иду­щие из ка­ко­го–то «и­но­го» ми­ра, ко­то­рый нес­ коль­ки­ми дня­ми поз­же я еще бу­ду ис­кать. ­Да­же в наз­в а­н ии прос­п ек­та2, свя­зы­ва­ю ­щ е­г о на­ш у гос­т и­н и­ц у с этим вод­н ым кон­ц ер­т ом, был на­м ек, уво­д я­щ ий нас в сто­р о­н у то­г о ми­р а — ИНОЕ МЕС­ТО, ко­т о­р ое я ос­т а­вил по­з а­д и… Ита­л и­я … Од­на­ко, как это час­т о со мной слу­ч а­е т­ся, имен­н о там моя суть, мои буд­ни. Ар­ме­ния для ме­ня — зем­ная связь меж­ду ИНЫМ МЕС­ТОМ и Hic Et Nunc (з­десь и сей­час), как сон, в ко­то­ром вре­мя и прост­ранст­ во раз­бе­га­ют­ся и ис­че­за­ют, слов­но ртуть, в то вре­мя как ре­аль­ность за­пе­чат­ле­на на кам­нях, и в серд­цах, и на ли­цах жи­те­лей. Эч­ми­а д­зинс­кий со­б ор — пер­в ый пункт это­г о пу­т е­ш ест­ви­я , оли­цет­во­ря­ю ­щ ий мес­т о прис­та­н и­щ а. В ви­д е­н ии Свя­т о­г о Гри­г о­ рия Прос­ве­ти­т е­ля Хрис­т ос со­ш ел с не­бес и ука­з ал мес­т о ст­р о­и ­ тельст­ва со­б о­р а (Hic Et Nunc), и с то­г о дня прост­р анст­во и вре­м я 1 2

Строка О. Мандельштама. Име­ет­ся в ви­ду ули­ца Ита­ли­и.

153 ­И­т а­л и­я

сли­в а­ют­ся здесь, где рас­п о­ла­г а­е т­с я так­же ре­з и­д ен­ц ия Ка­т о­л и­ ко­са всех ар­мян. П­ри­е­хав из ст­ра­ны, в ко­то­рой на­хо­дит­ся Ва­ти­кан, и уже по­э­то­ му бу­ду­чи плен­ни­ком и жерт­вой на­у­ки в воп­ро­сах сем­ьи и люб­ви, по­ли­ти­ки (пом­ни­те Га­ли­ле­я?), я и ви­жу ИНОЕ МЕС­ТО и в сло­вах Га­ ре­ги­на II, ког­да он го­во­рит о меж­куль­тур­ном и меж­ре­ли­ги­оз­ном ди­а­ло­ге. Мне ка­жет­ся, ди­а­лог оз­на­ча­ет нейт­раль­ную по­ло­су меж­ ду мо­и­ми и тво­и­ми убеж­де­ни­я­ми, мо­ей и тво­ей прав­дой — прост­ ранст­во, по ко­то­ро­му мы долж­ны хо­дить ру­ка об ру­ку, да­же ес­ли ду­ма­ем по–раз­но­му. ­Вот еще один мир, ко­то­рый я об­рел в этой ст­ра­не. ­Ве­че­ром мы уже в му­зее Па­рад­жа­но­ва, он ка­жет­ся мне вол­шеб­ ной шка­тул­кой, в ко­то­рой ожи­ва­ют кра­соч­ные ми­ры, нас­то­я­щий та­лант ге­ни­аль­но­го мас­те­ра. Его кол­ла­жи пре­об­ра­жа­ют ис­то­рию и ге­ог­ра­фию в не­кую мо­за­и­ку си­ту­а­ций и по­вест­во­ва­ний. Э­ти ра­бо­ты проч­но прик­реп­ле­ны к сте­нам, но та­кое чувст­во, что они па­рят по до­му, слов­но ле­ту­чие мы­ши. ­На ис­хо­де не­де­ли нас ожи­да­ют го­ры Джер­му­ка, со­ве­туя одеть­ся по­теп­ле­е. ­Но си­ла, пре­о­до­ле­ва­ю­щая прост­ранст­во и вре­мя, сог­ре­ет нас и на этой вы­со­те. Все три дня, про­ве­ден­ных в Джер­му­ке, на вы­со­те 2000 мет­ров над уров­нем мо­ря, я хо­дил лишь в мо­ей же­невс­кой осен­ней блу­зе. ­На ве­ду­щей в Джер­мук до­ро­ге есть две дос­топ­ри­ме­ча­тель­нос­ти. ­Пер­вая — вин­ный за­вод в Аре­ни. Я ро­дом из Бар­до­ли­но — мес­ теч­ка ря­дом с Ве­ро­ной, прос­ла­вив­ше­го­ся од­но­и­мен­ным крас­ным ви­ном. На­ли­чие здесь ви­но­де­лия выз­ва­ло у ме­ня ощу­ще­ние пол­но­ го по­ни­ма­ния и это­го мес­та, и его хо­зя­и­на. Гос­по­дин Си­мо­нян (ес­ли па­мять ме­ня не под­во­дит), муж­чи­на с зор­ким взг­ля­дом, и крест­ья­ не на­по­ми­на­ют мне мо­их дяд­ьев, вы­ра­щи­ва­ю­щих ви­ног­рад на хол­ мах близ озе­ра Гар­да. О­биль­ный стол и двор, зас­тав­лен­ный бу­тыл­ка­ми, ко­то­рые ст­ре­ ми­тель­но опо­рож­ня­ют­ся, под­ня­ли мне наст­ро­е­ние и поз­во­ли­ли вни­ ма­тель­нее ос­мот­реть вто­рую дос­топ­ри­ме­ча­тель­ность — Но­ра­ванк. Уже его вход­ная дверь по­ра­жа­ет дву­мя реб­рис­ты­ми выс­ту­па­ми.

­По при­ез­де в Джер­мук за­ме­ча­ешь, что воз­дух ста­но­вит­ся чрез­ вы­чай­но ст­ран­ным для та­ко­го как я, при­выч­но­го к со­ло­но­ва­тос­ти мо­ря че­ло­ве­ка. Да­же не зна­ю, толь­ко ли неп­ри­выч­ная для ме­ня раз­ни­ца в 2000 м выз­ва­ла это ст­ран­ное чувст­во. Ды­ха­ние мое зат­руд­ни­лось, я ощу­ щал шум кро­ви, те­ку­щей по мо­им ве­нам. Как буд­то я приб­ли­зил­ся к ИНО­МУ МЕС­ТУ. По­то­лок не­ба был ни­же. Мы в хол­ле гос­ти­ни­цы. За­ва­ли­ва­ем сто­лы сво­и­ми за­пи­ся­ми, кни­га­ми, лист­ка­ми. Ли­те­ра­т ур­ный ков­чег, ков­чег, воз­ник­ший сре­ ди гор Джер­му­ка, изоб­ра­жа­ю­щий об­ра­зы гря­ду­ще­го, что­бы быть го­то­вы­ми, ког­да во­ды ока­жут­ся бла­гоп­ри­ят­ны­ми, и мы ста­нем лег­че плыть по мо­рям куль­т у­ры. Идеи нас еще боль­ше сб­ли­жа­ют, и да­же раз­ные язы­ки ка­жут­ся не столь да­ле­ки­ми друг от дру­га. Д­жер­мук­

К­л а­у­д ио Поц­ц а­н и

154

Ог­ром­ная ста­рая гос­ти­ни­ца, ка­жу­ща­я­ся заб­ро­шен­ной. Она ца­ рит на краю про­пас­ти, по­ка мы пеш­ком спус­ка­ем­ся на экс­кур­сию к во­до­па­дам. На од­ном из де­рев­ьев, рас­т у­щих вдоль руч­ья, ви­сит ржа­вая рек­лам­ная таб­лич­ка с но­ме­ром так­си–сер­ви­са. ­Не­у­же­ли приз­ра­ки гос­ти­ни­цы, слов­но со­шед­шие из «­Си­я­ни­я»1, бу­дут ждать это так­си без­лун­ны­ми но­ча­ми? ­Ве­че­ре­ет. На об­рат­ном пу­ти мне ка­жет­ся, что я ви­жу в э­том бе­ тон­ном монст­ре нес­коль­ко ос­ве­щен­ных окон. А еще чу­дит­ся, что ви­жу две фи­гу­ры, дви­жу­щи­е­ся там. Зд­рав­ни­ца Джер­му­ка­

От вы­со­ты моя кровь вс­ки­па­ет. Врач го­во­рит, что у ме­ня очень по­вы­си­лось дав­ле­ние и бу­дет луч­ше, ес­ли я воз­дер­жусь от тер­ми­ чес­ких ванн. Он счи­та­ет, что­ мас­саж и кис­ло­род­ная те­ра­пия це­ле­ со­об­раз­не­е.

1

Имеется в виду фильм Стэнли Кубрика «Сияние», снятый по роману Стивена Кинга.

155 ­И­т а­л и­я

­Пер­вое мне по­нят­но, нас­чет вто­ро­го врач го­во­рит: «Э­то зна­чит пог­ло­щать кис­ло­род, слов­но яй­цо». Фор­му­ли­ров­ка, ко­то­ра­я, с од­ ной сто­ро­ны, вы­зы­ва­ет ин­те­рес, а с дру­гой — бес­по­койст­во. ­Тем не ме­нее я предс­тав­ляю се­бя пог­ло­ща­ю­щим пла­то Джер­му­ ка, его го­ры и во­до­па­ды, да­же монст­ру­оз­ную гос­ти­ни­цу… и все это — внут­ри яй­ца. ­Мас­са­жист — не­вы­со­кий муж­чи­на, смуг­лый и мус­ку­лис­тый, на­ по­ми­на­ет мне ан­тич­ных бор­цов. ­Мас­си­ру­я, он нег­ром­ко раз­го­ва­ри­ва­ет сам с со­бой. Бог весть о чем. На­де­юсь, он не име­ет ни­че­го про­тив Ита­лии и итал­ьян­цев, ина­че в его ру­ках я бы зап­рос­то стал очень удоб­ным коз­лом от­пу­ ще­ни­я. ­На­ко­нец я вхо­жу в кис­ло­род­ную ком­на­ту. Из од­ной тру­бы вы­хо­ дит что–то вро­де вз­би­то­го бел­ка, мед­сест­ра на­пол­ня­ет этим ста­кан и, улы­ба­ясь, про­тя­ги­ва­ет мне. За се­кун­ды съе­даю кис­ло­род–яй­цо. Ес­ли бы и все­лен­ную бы­ло так лег­ко прог­ло­тить…­ Ав­то­бус с по­э­та­ми едет вверх. Ка­жет­ся, что мы на рав­ни­не, но я не за­бы­ва­ю, что мы на вы­со­те 2000 мет­ров. Расс­ти­ла­ю­щи­е­ся пус­ ты­ни с из­ред­ка вид­не­ю­щи­ми­ся ста­да­ми. Кам­ни, кам­ни, кам­ни… В­не­зап­но из окон ав­то­бу­са на­чи­на­ют вид­неть­ся ущел­ья и рельефы. ­Ни­ког­да та­ко­го не ви­дел. ­Со всей си­лой власт­ву­ет от­сутст­вие вре­ме­ни и энер­ги­и. Ар­ме­ния — гран­ди­оз­ный па­мят­ник беск­рай­ним ска­лам. О­на нас­толь­ко вы­ра­же­но са­мо­быт­на, что мо­жет поз­во­лить пред­ ла­гать се­бя те­бе. А нес­коль­ко ча­сов спус­тя… Зо­рац Ка­рер. Их срав­ни­ва­ют со Сто­ун­хед­жем. Пред­по­ла­га­ет­ся, что это древ­ няя об­сер­ва­то­ри­я, мес­то­по­ло­же­ние ко­то­рой, как мне ка­жет­ся, выб­ ра­но не слу­чай­но. Ес­ли да­же та­кой сов­ре­мен­ный че­ло­век, как я, про­чувст­во­вал, как по­ток энер­гии прев­ра­ща­ет­ся в спо­соб­ность ори­ен­ти­ро­вать­ся и восп­ри­ни­мать вре­мя, то предс­тав­ля­ю, нас­коль­ко вол­шеб­ное это мес­то для тех, кто лю­бит при­ро­ду. ­Ко­за пре­ры­ва­ет мои мыс­ли, сп­рав­ля­я­нуж­ду ря­дом с мо­но­ли­том. Э­ти кам­ни ожи­ва­ют по но­чам, взяв­шись за ру­ки, они ста­но­вят­ся

К­л а­у­д ио Поц­ц а­н и

156

до­ро­гой, ве­ду­щей в ИНОЕ МЕС­ТО. Ко­за смот­рит на ме­ня, со­об­ща­ет, что сог­лас­на, и уда­ля­ет­ся. ­Та­тевс­кий мо­нас­тырь, слов­но сон, воз­ни­ка­ет из рас­ка­чи­ва­ю­ щей­ся над Во­ро­танс­ким ущел­ьем ка­нат­ки. Это са­мая длин­ная ка­ нат­ная до­ро­га в ми­ре. ­Как расс­ка­за­ли свя­щен­ни­ки, предс­тав­ля­ю­щие нам ис­то­рию мо­ нас­ты­ря, сто­ле­тия на­зад здесь был уни­вер­си­тет. Ар­ка пе­рек­ры­ва­ет один из вхо­дов. ­Во дво­ре, слов­но мет­ро­ном,­ рас­ка­чи­ва­ет­ся ко­лон­на, вы­со­та ко­ то­рой боль­ше 10 мет­ров. Мы же мо­жем слы­шать эту му­зы­ку лишь в уме. Я под­ни­маю с зем­ли ос­ко­лок кам­ня. Сколь­ко же лет он ждал мо­ их кар­ма­нов! ­До­ма я по­ло­жу его в круж­ку на хо­ло­диль­ни­ке — ря­дом с ра­ко­ви­ ной, при­ве­зен­ной с ку­бинс­ко­го ост­ро­ва Ка­йо Лар­го: мне нра­вят­ся не­ве­ро­ят­ные со­че­та­ни­я. С­толь же не­ве­ро­ят­ным мне ка­жет­ся му­зей ру­ко­пи­сей и ми­ни­ а­тюр — Ма­те­на­да­ран. Ма­те­на­да­ран — бо­га­тей­ший ск­рип­то­рий в ми­ре, где хра­нит­ся 17500 ру­ко­пи­сей, ох­ва­ты­ва­ю­щих ис­то­ри­ю, геогра­фи­ю, грам­ма­ти­ку, фи­ло­со­фи­ю, пра­во, ме­ди­ци­ну, ма­те­ма­ти­ку, кос­мо­ло­ги­ю, ка­лен­да­ри, ал­хи­ми­ю, ли­те­ра­ту­ру, ис­то­рию ис­кусств, ми­ни­а­тю­ру, му­зы­ку, пе­ре­вод­ную ли­те­ра­ту­ру. Я раз­мыш­ляю о сож­жен­ной Алек­санд­рийс­кой биб­ли­о­те­ке: «Ах, как бы­ло бы чу­дес­но, ес­ли бы су­щест­во­ва­ли ко­пии этих дра­го­цен­ ных ори­ги­на­лов». Вст­ре­ча со сту­ден­та­ми, изу­ча­ю­щи­ми итал­ьянс­кий, вну­ша­ет мне эн­ту­зи­азм, ко­то­рым я ст­рем­люсь по­де­лить­ся. Кро­ме то­го, я не пре­ по­да­ва­тель, я по­эт. И да­же ес­ли ме­ня час­то приг­ла­ша­ют выс­ту­пить с лек­ци­ей, я пред­по­чи­таю раз­го­во­рить по­э­тов при по­мо­щи их же слов, ни­че­го не при­бав­ля­я. Му­зей ге­но­ци­да на­от­машь бьет меня по ли­цу. Я боль­ше не мо­гу сле­дить за экс­кур­со­во­дом, расс­ка­зы­ва­ю­щим о тра­ги­чес­ких со­бы­ ти­ях той рез­ни, и на­чи­наю расс­мат­ри­вать ар­хив­ные фо­тог­ра­фии и ма­те­ри­а­лы.

­Чувст­ву­ю, как по ще­ке ти­хо ска­ты­ва­ет­ся сле­за, до­хо­дит до губ и за­дер­жи­ва­ет­ся там в раз­дум­ье. Стал­ки­ва­ясь с не­ко­то­ры­ми со­бы­ти­ я­ми, ли­ша­ешь­ся да­ра ре­чи. Все это про­и­зош­ло, по­то­му что не наш­ лось пра­виль­ных слов, спо­соб­ных это ос­та­но­вить. ­Ког­да че­ло­ве­чест­ву не­че­го ска­зать, на­чи­на­ет­ся на­си­ли­е. С­на­ру­жи за­ме­чаю от­сутст­вие де­ре­ва, по­са­жен­но­го от име­ни Ита­ли­и. Я да­же не хо­чу спо­рить со сво­ей ст­ра­ной. Она ка­жет­ся мне еще даль­ше. ­Пе­ре­вод с ар­мянс­ко­го Ли­лит Ме­лик­се­тян

­И­т а­л и­я

157

­М а­р е Са­б о­л от­н и Эс­то­ни­я

П­ро­за­ик, ли­те­ра­тур­ный кри­тик. ­Ро­ди­лась в 1990 г. в Тал­лин­не. Учи­лась в гим­на­зии им. Гус­та­ва Адоль­фа 1997–2009. По сос­то­я­нию на 2010 г. учи­лась в Тал­линнс­ ком уни­вер­си­те­те на от­де­ле­нии ро­манс­ких язы­ков и куль­тур. ­Ли­те­ра­тур­ную де­я­тель­ность на­ча­ла в 2006 г., на­пи­сан­ным ею в 15 лет ро­ма­ном «­Ре­мень бе­зо­пас­нос­ти» (“Kirjaklambritestvőő”), удос­то­ив­шим­ся вто­рой пре­мии на кон­кур­се на­чи­на­ю­щих пи­са­те­ лей, ор­га­ни­зо­ван­ном Меж­ду­на­род­ным ко­ми­те­том по кни­гам для юно­шест­ва (IBBY). В кни­ге расс­ка­зы­ва­лось о юно­шес­кой деп­рес­си­и, оди­но­чест­ве и СПИ­Де. Ро­ман так­же стал ос­но­вой пос­та­нов­ки: прем­ье­ра сос­то­я­лась в ап­ре­ле 2010 г. и удос­то­и­лась ав­то­ри­тет­ной пре­мии “Salme Reek”. Вто­рая кни­га пи­са­тель­ни­цы — «­Поч­ти че­ло­ век» (“Peaaegu inimene”) — бы­ла опуб­ли­ко­ва­на в мае 2011 г. Кни­га ос­но­ва­на на ре­аль­ных со­бы­ти­ях и в ней расс­ка­зы­ва­ет­ся о борь­бе го­родс­кой мо­ло­де­жи за вы­жи­ва­ни­е. Ма­ре Са­бо­лот­ни пуб­ли­ку­ет так­же расс­ка­зы и ли­те­ра­тур­но– к­ри­ти­чес­кие стат­ьи в га­зе­тах и жур­на­лах. У­част­ни­ца «­Ли­те­ра­тур­но­го ков­че­га — 2011».

­НА­ШИ МЕТ­РИ­КИ ЗЕ­ЛЕ­НО­ГО ЦВЕ­ТА

­М а­р е Са­б о­л от­н и

160

­На­ши мет­ри­ки зе­ле­но­го цве­та. У мно­гих из нас бы­ли си­ние пас­ пор­та, ко­то­рые те­перь за­ме­не­ны крас­ны­ми. У на­ших ро­ди­те­лей бы­ли крас­ные пас­пор­та. Две крас­ные те­ни — та­кие раз­ны­е. Вп­ро­чем, раз­ве? Ч­то бы­ло за­па­дом, ста­ло вос­то­ком. Что бы­ло вос­то­ком, ста­ло за­ па­дом. Все пе­ре­вер­ну­лось с ног на го­ло­ву. Все то же са­мо­е, но с точ­ ност­ью до на­о­бо­рот. Мы ни­ког­да не ви­де­ли тот мир, в ко­то­ром жи­ли они. На­ше детст­ во сов­па­ло с ним по вре­ме­ни, но в дейст­ви­тель­нос­ти бы­ло уже аб­со­ лют­но иным. Мы зна­ем мульт­филь­мы, кни­ги, иг­руш­ки и так да­ле­е, но со­вер­шен­но неп­ри­част­ны к ощу­ще­ни­ю. ­Долж­но быть, мне бы­ло все­го нес­коль­ко лет от­ро­ду. Я не пом­ню, о чем я поп­ро­си­ла, но ма­ма вы­нуж­де­на бы­ла мне об­ъяс­нить, что сей­ час у нас нет де­нег, что па­па каж­дый день идет на ра­бо­ту, но ему не пла­тят. Я сп­ро­си­ла: «А за­чем он тог­да хо­дит на ра­бо­ту?» ­По­ня­ла лет че­рез де­сять.

­ ое имя М В мо­ей дву­я­зыч­ной мет­ри­ке есть и мес­то для «с­ред­не­го» име­ни. Это имя мо­е­го от­ца — Рейн. Но не Рей­нов­на или что–то в этом ро­де. Имен­но Рейн. По­то­му что на этой бу­маж­ке долж­ны бы­ли что–то на­ пи­сать. Ду­ма­ю, у мно­гих из нас есть эти фаль­ши­вые «с­ред­ни­е» име­ на — от­чест­ва, ко­то­рые в дейст­ви­тель­нос­ти ни­ког­да не су­щест­во­ва­ ли. Тем не ме­нее бу­маж­ки нуж­но за­пол­нять. И фор­ма их за­пол­не­ния приш­ла к нам из Моск­вы.

­ а­пи­та­лизм К ­Мое детст­во бы­ло яко­бы свет­лым. Ле­то я про­во­ди­ла в де­рев­не, у ба­буш­ки и ку­зи­ны. Там дейст­ви­тель­но ни­че­го не из­ме­ни­лось. Но вот в го­ро­де все на­ча­ло ст­ре­ми­тель­но ме­нять­ся. ­Мои иг­руш­ки и ве­щи в ос­нов­ном бы­ли ис­поль­зо­ван­ны­ми: у меня

161 Эс­т о­н и­я

И­ног­да лю­ди ду­ма­ют, что у ме­ня русс­кая фа­ми­ли­я. Иног­да прос­то не зна­ют. В со­ветс­кие вре­ме­на она мне долж­ным об­ра­зом не пос­лу­жи­ла, по­то­му что не бы­ла русс­кой. А в пе­ри­од но­вой рес­пуб­ли­ки я с ней на­ му­чи­лась, по­то­му что­о­на и не эс­тонс­ка­я. Родст­вен­ни­ки мне расс­ка­зы­ ва­ли, как по–раз­но­му пи­са­лась на­ша фа­ми­лия в их пас­пор­тах. Те­перь ее пи­шут, не ко­вер­ка­я, но ник­то не мо­жет про­из­нес­ти ее пра­виль­но. Из­на­чаль­но фа­ми­лия Sabolotny ­бы­ла русс­кой — За­бо­лот­ной, За­ бо­лот­ная — для жен­щин. Она оз­на­ча­ет «­за бо­ло­том». Дом мо­их пред­ ков на­хо­дил­ся где–то за бо­ло­том. И ког­да хо­зя­ев долж­ны бы­ли как– то наз­вать, им да­ли имя За­бо­лот­ны­е. Я ви­де­ла это бо­ло­то и клад­би­ ще пе­ред ним: фа­ми­лия яв­но мог­ла ока­зать­ся и по­ху­же. В пе­ри­од Пер­вой рес­пуб­ли­ки, 1918–1939 го­да, лю­ди ста­ли «эс­то­ ни­зи­ро­вать» свои фа­ми­ли­и. Все –бер­ги ста­ли –ма­а­ги. Фло­рен ста­ли Ли­ля­ми. И так да­ле­е. Ес­ли пе­ре­вод был неб­ла­гоз­ву­чен, во­об­ра­же­ние поз­во­ля­ло выб­рать лю­бое имя. М­не­ния мо­ей род­ни в этом воп­ро­се раз­ни­лись. Не­ко­то­рые пе­ре­ве­ ли свою фа­ми­лию на эс­тонс­кий и ста­ли Зо­о­та­га или Зо­о­та­гун. У мо­е­го пра­де­да–ве­ли­ка­на бы­ла ле­со­пил­ка, но­сив­шая его имя: он бо­ял­ся, что ес­ли сме­нит свое имя, то по­те­ря­ет кли­ен­тов. Осо­бой нуж­ды в пол­ном пе­ре­во­де не бы­ло. Ему не хо­те­лось, что­бы фа­ми­лия зву­ча­ла нас­толь­ ко по–русс­ки, и он за­ме­нил окон­ча­ние «ой» на «и». Его сест­ра ска­за­ла, что ва­ри­ант с «и» очень вуль­га­рен, и прос­то вы­ки­ну­ла бук­ву «о». ­Ре­бен­ком я за­ме­ти­ла, что ес­ли до­ба­вить па­ру–т­рой­ку букв к «SONY», то по­лу­чит­ся «Sabolotny». ­Ког­да ты неп­ра­виль­но пи­шешь или про­из­но­сишь имя, оно ста­ но­вит­ся смеш­ным. Как пра­ви­ло, я к это­му при­вык­ла. Обыч­но я спо­ кой­но на это отк­ли­ка­юсь и ли­бо исп­рав­ля­ю, ли­бо во­об­ще ни­как не ре­а­ги­ру­ю. Но иног­да я чувст­ву­ю, что лю­ди на­роч­но ко­вер­ка­ют мою фа­ми­ли­ю. Фа­ми­лия лег­ко поз­во­ля­ет под­раз­нить ме­ня. И ес­ли та­кое слу­ча­ет­ся — ни­ког­да не за­бы­ва­ю.

­М а­р е Са­б о­л от­н и

162

бы­ла стар­шая сест­ра и я до­на­ши­ва­ла за ней. На­вер­но­е, мне бы­ло го­да три или че­ты­ре, ког­да в мо­ей жиз­ни по­я­ви­лась Им­би. Им­би — крас­ная плю­ше­вая обез­ьян­ка с длин­ным хвос­том–со­сис­кой. К нам в гос­ти приш­ли па­пи­ны друз­ья, фин­ны, и по­да­ри­ли мне ее. Я бы­ла так ра­да, что заг­ра­бас­та­ла иг­руш­ку и кру­жи­ла с ней до по­те­ри рав­но­ве­ си­я. Я наз­ва­ла ее Им­би по име­ни мо­ей лю­би­мой вос­пи­та­тель­ни­цы де­тя­сель, тех са­мых, из ко­то­рых вс­ко­ре уже долж­на бы­ла вый­ти. Но все бы­ло в по­ряд­ке, по­ка со мной бы­ла обез­ьян­ка, а вмес­те с ней — не по­ки­да­ю­щая ме­ня час­ти­ца Им­би. Я бы­ла до­воль­но ск­ром­ным и сдер­жан­ным ре­бен­ком, по­ка ­не под­па­ла под вли­я­ни­е. На свое пя­ти­ле­тие я по­лу­чи­ла в по­да­рок Бар­ би. Нас­то­я­щую Бар­би! Отец при­вез ее из­ Фин­лян­ди­и. И еще два на­ ря­да. У сест­ры в ящи­ке хра­ни­лись две ста­рень­кие Бар­би, она дав­но не иг­ра­лась с ни­ми, но для ме­ня они бы­ли до­ро­же зо­ло­та. Сест­ра не раз­ре­ша­ла мне при­ка­сать­ся к ним. Но ког­да у ме­ня по­я­ви­лась собст­ вен­ная Бар­би, мне бы­ло поз­во­ле­но иног­да иг­рать и с ее кук­ла­ми. ­Моя Бар­би бы­ла вы­со­кой блон­дин­кой, но я счи­та­ла ее толс­той. Моя сест­ра–под­рос­ток, сер­ди­лась на то, что я счи­таю ку­кол толс­ты­ ми, и об­ъяс­ня­ла, что у всех них фи­гу­ра — иде­ал, на­вя­зы­ва­е­мый нам муж­чи­на­ми, ко­то­ро­го, од­на­ко, ни од­на жен­щи­на дос­тичь не в сос­то­я­ ни­и. Это обес­ку­ра­жи­ва­ло,­по­э­то­му я по­ду­ма­ла, что вы­рас­ту и из пух­ ло­го ре­бен­ка прев­ра­щусь в са­мую кра­си­вую жен­щи­ну в ми­ре. Тем не ме­нее я все еще лю­би­ла свою Бар­би. Иг­рать с ней бы­ло труд­но: она бы­ла та­кой хруп­кой, а я бо­я­лась ее сло­мать. ­Че­рез пять лет моя Бар­би поч­ти об­лы­се­ла. И та­ких ку­кол у ме­ня бы­ло боль­ше. Вдо­ба­вок еще и ог­ром­ная сум­ка, на­би­тая ку­коль­ны­ми на­ря­да­ми и иг­руш­ка­ми. Моя сест­ра боль­ше не ин­те­ре­со­ва­лась сво­и­ ми Бар­би. Я и их прак­ти­чес­ки рас­ко­лош­ма­ти­ла. ­Как мог­ла та­кая дра­го­цен­ная вещь стать му­со­ром?­ Я за­мет­но из­ме­ни­лась, ког­да пош­ла в шко­лу. В мо­ем клас­се бы­ли очень бо­га­тые де­ти. Это пред­по­ла­га­ло пос­то­ян­ную кон­ку­рен­ци­ю. У ме­ня то­же долж­но бы­ло быть все, как у них, и да­же боль­ше,­боль­ше, боль­ше… БОЛЬ­ШЕ! Кук­лы Бар­би, на­ря­ды, иг­руш­ки, нак­лей­ки — с­ти­ ке­ры. О, эта са­га со сти­ке­ра­ми! Бы­ли спе­ци­аль­ные аль­бо­мы для сти­ ке­ров. Я счи­та­ла, что это ту­пость и что в них сти­ке­ры пор­тят­ся. Свои сти­ке­ры я хра­ни­ла в осо­бой ко­роб­ке. Я лю­би­ла свою ко­роб­ку! Но вы­

163 Эс­т о­н и­я

нуж­де­на бы­ла ее по­ме­нять, по­то­му что для но­вых сти­ке­ров мне нуж­ но бы­ло хра­ни­ли­ще по­луч­ше. И по­э­то­му мне приш­лось уп­ра­ши­вать ма­му ку­пить мне спе­ци­аль­ный аль­бом, что­бы хра­нить в нем сти­ке­ ры, по­лу­чен­ные в по­да­рок. С­ко­ро у ме­ня уже бы­ло семь та­ких аль­бо­мов! А моя ко­роб­ка ока­ за­лась в му­сор­ке. С­коль­ко же бы­ло соб­лаз­нов! Нап­ри­мер, та­ма­го­чи. Это был вир­ ту­аль­ный до­маш­ний пи­то­мец, ко­то­ро­го ты дол­жен был кор­мить, иг­рать с ним, чис­тить и т.д. Что­бы за­по­лу­чить его, как и для все­го ос­таль­но­го, пот­ре­бо­ва­лось не­ко­то­рое вре­мя. В дейст­ви­тель­нос­ти ма­ма ни­че­го мне не по­ку­па­ла без то­го, что­бы я ка­ко­е–то вре­мя не уп­ра­ши­ва­ла ее. ­Но ког­да на­ко­нец у ме­ня по­я­вил­ся та­ма­го­чи… Ско­ро их ста­ло боль­ше. Од­но­го из них я опять по­лу­чи­ла в по­да­рок из Фин­лян­ди­и, и он был со­вер­шен­но уни­каль­ным вир­ту­аль­ным пи­том­цем, го­раз­до боль­ше ос­таль­ных. К­то не пом­нит Фар­би? Я–то точ­но не за­бу­ду эту де­биль­ную со­ву. По­то­му что у ме­ня ни­ког­да ее не бы­ло. Она сто­и­ла до­ро­го, 800 крон. Но вот это бы­ла НАС­ТО­Я­ЩАЯ вещь! И она бы­ла у всех. Да­же не­и­му­ щие де­ти, ко­то­рые обыч­но не ша­га­ли в но­гу с мо­дой, в ито­ге по­лу­ча­ ли свою иди­отс­кую со­ву и при­но­си­ли в шко­лу. Я на­пи­са­ла длин­ное пись­мо Сан­те, вып­ра­ши­вая Фар­би. Я на­пи­са­ла сло­во «­ФАР­БИ», раск­ ра­сив каж­дую бук­ву в раз­ный цвет. ­Но по­лу­чи­ла вся­кий му­сор на 800 крон. Ог­ром­ную ку­чу му­со­ра и ни­ка­кой Фар­би. ­Так уж слу­чи­лось. Пре­хо­дя­щие соб­лаз­ны не ис­ся­ка­ли… до тех пор, по­ка я не окон­чи­ла эту ту­пую шко­лу. Я да­же не ста­ну расс­ка­зы­вать ис­то­рию «А у ко­го са­мый кру­той iPod?». ­Сей­час мне стыд­но, что в шко­ле я бы­ла нас­толь­ко жал­кой. Прос­то мне хо­те­лось, что­бы ме­ня приз­на­ли. В дейст­ви­тель­нос­ти это­го так и не про­и­зош­ло. Я бы­ла дру­гой и зна­ла это, они то­же. Да­же те­перь я не зна­ю, как го­во­рить с людь­ми вро­де них. Нуж­но прос­то приз­нать, что они дру­ги­е. Они лю­бят раз­ные ве­щи, ма­ши­ны, клу­бы и про­че­е. Чи­та­ ют две книж­ки в го­ду, ес­ли для раз­но­об­ра­зия ре­ша­ют пос­вя­тить этот год об­ра­зо­ва­ни­ю. Они хо­дят в шко­лу, что­бы об­щать­ся, и так да­ле­е.

­М а­р е Са­б о­л от­н и

164

­ е­ле­ви­зор­ Т У нас был чер­но–бе­лый те­ле­ви­зор, ко­то­рый мы от­да­ли те­те, как толь­ко ку­пи­ли се­бе но­вый. Он на­зы­вал­ся «Г­рюн­дик». ­Не пом­ню, ког­да мы ку­пи­ли ви­де­о­маг­ни­то­фон, но он был у нас с не­за­па­мят­ных вре­мен. И я по­лю­би­ла смот­реть по не­му муль­ти­ки. Вс­ко­ре в мо­ем шка­фу об­ра­зо­ва­лась очень сим­па­тич­ная кол­лек­ция дис­не­евс­ких мульт­филь­мов. На Цент­раль­ном рын­ке, что на­хо­дил­ся нап­ро­тив на­ше­го до­ма, они сто­и­ли до­воль­но де­ше­во. Мой отец до сих пор взд­ра­ги­ва­ет, сто­ит ко­му–ни­будь про­из­нес­ти при нем сло­во «­дал­ма­ти­нец». Я не лю­би­ла про­сы­пать­ся ра­но ут­ром и ид­ти в дет­сад. Ма­ма вы­нуж­де­на бы­ла от­во­дить ме­ня до сво­е­го ухо­да на ра­бо­т у, так что я всег­да ока­зы­ва­лась там пер­вой. У ос­таль­ных де­тей ма­мы то­же ра­бо­та­ли, но моя ма­ма всег­да долж­на бы­ла быть на ра­бо­те к вось­ ми ут­ра. Раз­бу­дить ме­ня, одеть и вы­вес­ти из до­ма всег­да бы­ло проб­ле­ма­тич­но. Я вос­хи­ща­юсь пос­ле­до­ва­тель­ност­ью мо­ей ма­мы, по­то­му что ей пот­ре­бо­ва­лись го­ды, что­бы ос­та­вить по­пыт­ки на­ деть на ме­ня шерс­тя­ные со­ветс­кие кол­гот­ки, ко­то­рые ко­ло­лись и вы­зы­ва­ли зуд. ­Но в те­че­ние не­де­ли бы­ло два дня, в ко­то­рые я всег­да про­сы­па­ лась рань­ше всех: суб­бо­та и воск­ре­сен­ье. Ос­таль­ным хо­те­лось спать, так что мне раз­ре­ша­ли ут­ром смот­реть те­ле­ви­зор до тех пор, по­ка сем­ья окон­ча­тель­но не прос­нет­ся. ­По­ня­тия не име­ю, что тог­да по­ка­зы­ва­ли, по­ла­га­ю, что мульт­ филь­мы. ­Вот так те­ле­ви­зор стал мне трет­ьим ро­ди­те­лем — тем, ко­то­ро­го я по­ни­ма­ла луч­ше, чем пер­вых двух. В со­ветс­кий пе­ри­од на се­ве­ре Эс­то­нии лю­ди мог­ли смот­реть финс­кое те­ле­ви­де­ни­е. Бы­ли спе­ци­аль­ные ан­тен­ны, уси­ли­ва­ю­щие те­ле­ви­зи­он­ный сиг­нал, а с дру­гой сто­ро­ны по­мо­га­ла финс­кая те­ лестан­ци­я, рас­по­ло­жен­ная близ­ко к бе­ре­гу, сиг­на­лы ко­то­рой до­хо­ ди­ли и до нас. Пра­ви­тельст­во по­пы­та­лось бо­роть­ся с этим, но тщет­ но. Лю­ди смот­ре­ли за­пад­ное те­ле­ви­де­ни­е, да­же спе­ци­аль­но ез­ди­ли на се­вер, что­бы пос­мот­реть, го­во­ри­ли об этом. Ни­че­го бо­лее близ­ко­ го к сво­бо­де у них не бы­ло. В 1988 го­ду финс­кое те­ле­ви­де­ние по­ка­за­ло что–то нас­толь­ко не­

165 Эс­т о­н и­я

о­быч­но­е, что лю­ди го­во­ри­ли об этом не­де­ля­ми и спе­ци­аль­но раз­ра­ ба­ты­ва­ли пла­ны по­ез­док на се­вер. Был по­ка­зан фран­цузс­кий эро­ти­ чес­кий фильм «Эм­ма­ну­эль», ко­то­рый пот­ря­сал Вос­ток еще нес­коль­ ко не­дель. Ни­че­го по­доб­но­го ник­то рань­ше не ви­дел. Пор­но! Да еще и за­пад­но­е! ­Хо­дит мно­жест­во слу­хов о де­тях по­ко­ле­ния «Эм­ма­ну­э­ли». ­Лю­ди смот­ре­ли «­Дал­лас», «­Ры­царь до­рог», «­Дерз­кие и кра­си­вы­е» и так да­ле­е. Мно­гое из то­го, что пред­ла­га­лось финс­ким те­ле­ви­де­ни­ ем, бы­ло по–нас­то­я­ще­му дра­го­цен­ным. Я не ди­тя эпо­хи «Эм­ма­ну­э­ли», и да­же не ди­тя «­По­ю­щей ре­во­лю­ ци­и». Я ди­тя «­те­перь–и­ли–ни­ког­да». Мои ро­ди­те­ли жда­ли луч­ших вре­мен. Ко­то­рые так и не нас­ту­пи­ли. Но го­ды на­кап­ли­ва­лись, ти­ка­я, как бом­ба. И они вы­нуж­де­ны бы­ли ре­шать: за­вес­ти ре­бен­ка те­перь или ни­ког­да. Они и за­ве­ли. Си­ту­а­ция дейст­ви­тель­но ос­лож­ни­лась, и че­рез год бы­ла про­возг­ла­ше­на не­за­ви­си­мость. Ни еды. Ни де­нег. Ни­че­го. Нас­та­ли са­мые труд­ные вре­ме­на для это­го по­ко­ле­ни­я. Я за­ме­ти­ла, что лю­ди мо­е­го по­ко­ле­ния нес­коль­ко сла­бее или бо­лез­нен­не­е. Не зна­ю, свя­за­но ли это с со­ци­аль­ны­ми ус­ ло­ви­я­ми на­ше­го детст­ва, но факт, что мно­гие из нас из­мо­та­ны боль­ ше­о­быч­но­го. Я ни­че­го не знаю о цен­нос­ти те­ле­ви­де­ни­я. Для ме­ня ес­тест­ вен­но ви­деть весь мир че­рез ко­роб­ку. «­Дал­лас», «­Ры­царь до­рог», «­Дерз­кие и кра­си­вы­е», «­Ко­ман­да “А”»и дру­гие филь­мы и шоу уже обес­це­ни­лись от бес­ко­неч­но­го мель­ка­ния на эк­ра­нах те­ле­ви­зо­ ров. Ког­да ка­ко­е–то шоу за­кан­чи­ва­лось, его пов­то­ря­ли сно­ва и сно­ва. И так го­да­ми. Лич­но я боль­ше все­го лю­би­ла смот­реть «­Ры­ ца­ря до­рог». О, как я лю­би­ла этот се­ри­ал… и ма­ши­ну… и пар­ня. Я да­же за­пи­са­ла не­ко­то­рые эпи­зо­ды, что­бы бес­ко­неч­но пе­рес­мат­ ри­вать. ­Как–то сест­ра мне ска­за­ла, что на За­па­де есть те­ле­ка­нал, по ко­ то­ро­му весь день кру­тят мульт­филь­мы. Я ей не по­ве­ри­ла. Прос­то не­воз­мож­но, что­бы та­кая хо­ро­шая вещь ока­за­лась прав­дой. По­том она ска­за­ла, что та­кой ка­нал есть уже и в Эс­то­ни­и, но, к со­жа­ле­ни­ю, ве­ща­ние иск­лю­чи­тель­но на анг­лийс­ком. В дейст­ви­тель­нос­ти я ей не по­ве­ри­ла, хо­тя и на­де­я­лась, что все это прав­да, по­ка не подк­лю­чи­ли ка­бель­ное те­ле­ви­де­ни­е. Мне бы­ло де­сять лет.

Я ста­ла все боль­ше и боль­ше за­си­жи­вать­ся пе­ред те­ле­ви­зо­ром. Я не зна­ла де­тей на­ше­го квар­та­ла, иног­да да­же ог­ля­ды­ва­лась по сто­ ро­нам, что­бы уви­деть: а долж­на ли я бы­ла их знать, бы­ли ли груп­пы де­тей, ко­то­рые иг­ра­ли и иг­но­ри­ро­ва­ли ме­ня?.. Но не бы­ло ни ком­па­ ний, ни де­тей. Все те де­ти, с ко­то­ры­ми я хо­ди­ла в са­дик, ли­бо жи­ли да­ле­ко, ли­бо пе­ре­е­ха­ли. Моя шко­ла то­же бы­ла да­ле­ко. Боль­шинст­во мо­их од­нок­ласс­ни­ков жи­ли не ря­дом со шко­лой, как долж­но бы­ло быть, а прос­то пос­ту­пи­ли «­на дру­гих ос­но­ва­ни­ях». ­По­э­то­му мои од­нок­ласс­ни­ки жи­ли в раз­ных кон­цах ог­ром­но­го го­ ро­да. У ме­ня бы­ли школь­ные друз­ья, иног­да мы хо­ди­ли друг к дру­гу в гос­ти. Но мне все рав­но хва­та­ло вре­ме­ни на те­ле­ви­зор, при­чем все боль­ше и боль­ше. Те­ле­ви­де­ние бы­ло ин­те­рес­ным. И я бла­го­да­ря не­ му неп­ло­хо вы­у­чи­ла анг­лийс­кий. И на­у­чи­лась жиз­ни.

­М а­р е Са­б о­л от­н и

166

С­ВОД­НЫЕ СЕСТ­РЫ В НО­ВОЙ ЖИЗ­НИ ­ оль­ное эс­се на ос­но­ве за­ме­ток о мо­ем пу­те­шест­вии в Ар­ме­нию В 21–28 ок­тяб­ря 2011 г.

167 Эс­т о­н и­я

­Ког­да мы при­бы­ли в Ар­ме­ни­ю, я бы­ла… ус­тав­шей. На ча­сах бы­ло 5 ут­ра, то есть в Эс­то­нии бы­ло два но­чи. Ког­да я со сли­па­ю­щи­ми­ся гла­за­ми как–то выб­ра­лась из аэ­ро­пор­та, то­аб­со­лют­но не со­об­ра­жа­ ла: я уже в сво­ей пос­те­ли или еще нет. Мне нуж­но бы­ло спо­кой­но прий­ти в се­бя, по­то­му что очень уж я за­пу­та­лась в этой су­то­ло­ке. Дав­но не бы­ва­ла в та­ких аэ­ро­пор­тах, где у ме­ня не бы­ло граж­данст­ва или че­го–то в этом ро­де. Я не мог­ла прос­то вый­ти: нуж­но бы­ло по­ ка­зать пас­порт и об­ъяс­нить при­чи­ны, по­бу­див­шие ме­ня при­е­хать в эту ст­ра­ну. Де­вуш­ка на пас­порт­ном конт­ро­ле бы­ла при­мер­но мо­е­го воз­рас­та, и вид у нее был, как у ме­ня в Тал­лин­не, — пло­хой вид, ус­ тав­ший и не­до­воль­ный. Че­го я ожи­да­ла? А я не зна­ла, че­го ожи­дать. ­Моя ос­нов­ная ин­фор­ма­ция об Ар­ме­нии зак­лю­ча­лась в том, что это пост­со­ветс­кая ст­ра­на. Я бы­ва­ла в Ев­ро­пе в ст­ра­нах быв­ше­го соц­ла­ге­ря: в ст­ра­нах Бал­ти­и, Поль­ше, Рес­пуб­ли­ке Че­хи­я, Сло­ва­кии и Венг­ри­и. Пос­лед­ни­е, вп­ро­чем, от­ли­ча­лись от нас, они не бы­ли в сос­та­ве СССР так дол­го, как мы. Я это сра­зу за­ме­ти­ла, ког­да в 16 лет по­се­ти­ла Пра­гу. Для нас, бал­тий­цев, бы­ла и про­дол­жа­ет ос­та­вать­ся раз­ни­ца. Быть пост­со­ветс­ки­ми зна­чи­ло, что у нас не­дав­нее об­щее прош­ ло­е, и мы мо­жем по­нять ст­ра­ну и ее граж­дан. Это мне подс­ка­зы­ва­ло, что Ар­ме­ния и Эс­то­ния прош­ли че­рез оди­на­ко­вые ис­пы­та­ни­я, что

­М а­р е Са­б о­л от­н и

168

они воль­но или не­воль­но ста­ли сест­ра­ми. Это го­во­ри­ло мне го­раз­до боль­ше, чем це­лая стат­ья в «­Ви­ки­пе­ди­и». В­то­рая вещь, ко­то­рую я уз­на­ла об Ар­ме­ни­и, в дейст­ви­тель­нос­ти бы­ла свя­за­на с Гру­зи­ей. Отец был пер­вым, кто расс­ка­зал мне о Гру­ зии и по­ка­зал ее на кар­те. Это бы­ло очень дав­но, мо­жет, он бы­вал там, да­же не пом­ню. Знаю толь­ко, что тог­да я по­ду­ма­ла: «­Как же да­ ле­ко эта Гру­зи­я, на дру­гом краю зем­ли». ­Мои предс­тав­ле­ния из­ме­ни­лись зна­чи­тель­но поз­же, в пе­ри­од нап­ря­жен­нос­ти, при­вед­ший к вой­не меж­ду Гру­зи­ей и Рос­си­ей, ког­ да все га­зе­ты вне­зап­но на­вод­ни­лись ис­то­ри­я­ми о гру­зи­но–эс­тонс­ кой друж­бе. «Г­ру­зия и Эс­то­ния — близ­кие друз­ья, — со­об­ща­ли га­зе­ ты, — и всег­да так и бы­ло». «­Мы две ма­лень­кие на­ции со схо­жей ис­ то­ри­ей, фак­ти­чес­ки — сест­ры», ну и так да­ле­е. «­Как мы мо­жем быть сест­ра­ми, — ду­ма­ла я, — ког­да Гру­зия так да­ле­ко?» По­том я сно­ва заг­ля­ну­ла в кар­ту и обом­ле­ла: Гру­зия все еще бы­ла на том же мес­те, гра­ни­чи­ла с Рос­си­ей, Ар­ме­ни­ей, Тур­ци­ей и Азер­байд­жа­ном. Но она пе­рес­та­ла быть та­кой­да­ле­кой. Т­ре­тий важ­ный факт зак­лю­чал­ся в том, что Ар­ме­ния — хрис­ти­ анс­кая ст­ра­на. Эс­то­ния ст­ра­на ате­ис­ти­чес­ка­я, тем не ме­нее это по­че­ му–то важ­но. Это го­во­рит мне о чем–то, че­го я да­же не по­ни­маю или о чем ни­ког­да и не за­ду­мы­ва­лась. ­Не­пос­редст­вен­но пе­ред пу­те­шест­ви­ем я уз­на­ла еще об од­ном: ар­ мянс­кий вхо­дит в ин­до­ев­ро­пейс­кую груп­пу язы­ков. Древ­ние хрис­ ти­анс­кие тра­ди­ци­и, ин­до­ев­ро­пейс­кий язык и участь приг­ра­нич­ной ст­ра­ны в Со­ветс­ком Со­ю­зе… Не ста­ну пе­ре­чис­лять при­чи­ны, по ко­то­ рым эти фак­ты сде­ла­ли для меня Ар­ме­нию ст­ра­ной–за­гад­кой, в ко­ то­рую обя­за­тель­но нуж­но бы­ло съез­дить. Че­го я ожи­да­ла? В дейст­ ви­тель­нос­ти — ни­че­го, но на­де­я­лась отк­рыть для се­бя от­ли­ча­ю­щу­ ю­ся от мо­ей, но од­нов­ре­мен­но не­ве­ро­ят­но схо­жую с ней ст­ра­ну. ­Пос­лед­ней, на­и­бо­лее сму­ща­ю­щей и ст­ран­ной вещ­ью во всем этом бы­ло Ар­мянс­кое ра­ди­о. Анек­до­ты, свя­зан­ные с ад­ре­со­ван­ны­ми ему воп­ро­са­ми слу­ша­те­лей. Как пра­ви­ло, это бы­ли со­ци­аль­но–са­ти­ри­ чес­кие шут­ки. «Э­то Ар­мянс­кое ра­ди­о. Слу­ша­те­ли сп­ра­ши­ва­ют: “Чем от­ли­ча­ют­ся конс­ти­ту­ции США и СССР. Ведь обе га­ран­ти­ру­ют сво­бо­ду выс­ка­зы­ва­ний”. — “Да, но аме­ри­канс­кая конс­ти­ту­ция га­ран­ти­ру­ет­ся сво­бо­ду и пос­ле то­го, как вы выс­ка­же­тесь”». Зат­ра­ги­ва­лись и бо­лее

169 Эс­т о­н и­я

об­щие те­мы: «У Ар­мянс­ко­го ра­дио сп­ра­ши­ва­ют: “С­пать с отк­ры­тым ок­ном по­лез­но?” — “Да, но с же­ной — луч­ше”». Э­ти анек­до­ты расс­ка­зы­ва­лись еще в де­вя­нос­ты­е, по­э­то­му я слы­ ша­ла их с детст­ва. К со­жа­ле­ни­ю, ни­ког­да не уточ­ня­ла, по­че­му речь всег­да шла имен­но об ар­мянс­ком ра­дио и по­че­му воп­ро­сы и от­ве­ты бы­ли та­ки­ми смеш­ны­ми. С го­да­ми я за­бы­ла о них и вс­пом­ни­ла уже пе­ред пу­те­шест­ви­ем, сно­ва и сно­ва за­да­ва­ясь воп­ро­са­ми скон­фу­ жен­но­го ре­бен­ка о том, по­че­му ар­мя­не соз­да­ли столь­ко анек­до­тов п­рак­ти­чес­ки обо всех ас­пек­тах жиз­ни Со­ветс­ко­го Со­ю­за. И­так, я при­е­ха­ла в на­хо­дя­щу­ю­ся не столь да­ле­ко ст­ра­ну, сог­лас­ но не­ко­то­рым фак­там — по­хо­жую на мою и, как ут­верж­да­лось, со схо­жим чувст­вом юмо­ра, но я еще не зна­ла, че­го ждать в дейст­ви­ тель­нос­ти. Нас­коль­ко это бы­ло воз­мож­но, я вы­чи­та­ла мак­си­мум ин­фор­ма­ции из Ин­тер­не­та, рассп­ро­си­ла род­ных и дру­зей, но ник­ то там не бы­вал. Все пост­со­ветс­кие ст­ра­ны внут­рен­не схо­жи, хо­тя вро­де долж­ны бы­ли бы силь­но от­ли­чать­ся. Вхо­дя в тал­линнс­кий аэ­ро­порт, че­ло­век мо­жет да­же не по­чувст­во­вать раз­ни­цы, сот­ руд­ни­ки бе­зо­пас­нос­ти ка­жут­ся ужас­но ст­ро­ги­ми, но все впол­не сов­ре­мен­но и выг­ля­дит как долж­но. Сна­ру­жи то­же так: у так­си и марш­ру­ток сов­ре­мен­ный вид, сам го­род сов­ре­ме­нен, все ма­ши­ ны — но­вень­ки­е, це­ны — вы­со­ки­е, ну и так да­ле­е. За двад­цать лет Эс­то­нии уда­лось соз­дать се­бе хо­ро­ший имидж, во вся­ком слу­ча­е, это ка­са­ет­ся круп­ных го­ро­дов Лат­вии и Лит­вы. Но ког­да ты пе­ре­ се­ка­ешь гра­ни­цу Фин­лян­дии или Поль­ши, что–то ме­ня­ет­ся, и не впол­не по­нят­но, что имен­но. Е­ре­ванс­кий аэ­ро­порт выг­ля­дел не­ким со­ветс­ким кли­ше, не­воль­ но вы­зы­ва­ю­щим смех. Мес­то бы­ло ст­ро­го­е, на ли­цах лю­дей бы­ло та­ кое вы­ра­же­ни­е, ка­кое я, как пос­то­рон­ний прив­кус, рань­ше ви­де­ла в дру­гих пост­со­ветс­ких ст­ра­нах, в том чис­ле — сво­ей, и о ко­то­ром в ос­нов­ном уз­на­ва­ла из книг. Вы­ра­же­ни­е, вну­ша­ю­щее ст­рах. Но при этом все бы­ло впол­не сов­ре­мен­ным и кра­си­вым. ­Нас вст­ре­ча­ли оба­я­тель­ный юно­ша–с­ту­дент и во­ди­тель, ко­то­рый расс­ка­зал, что тер­ми­нал — но­ве­хонь­кий, отк­рыл­ся все­го нес­коль­ко не­дель на­зад. Дейст­ви­тель­но, я вы­нуж­де­на бы­ла ис­кать пе­пель­ни­цу для сво­ей си­га­ре­ты и в ито­ге об­на­ру­жи­ла штук де­сять у вхо­да: их толь­ко–толь­ко долж­ны бы­ли раз­мес­тить.

­М а­р е Са­б о­л от­н и

170

В­ре­ме­ни на­би­рать­ся впе­чат­ле­ний не хва­та­ло: мы долж­ны бы­ ли ехать в Джер­мук, вдо­гон­ку ос­таль­ным. Бы­ла се­ре­ди­на но­чи, но еще мож­но бы­ло что–то разг­ля­деть. Мы вы­е­ха­ли из Ере­ва­на по заст­ро­ен­но­му зда­ни­я­ми ка­зи­но прос­пек­т у, до­воль­но быст­ро до­ е­ха­ли до двус­то­рон­ней трас­сы, су­щест­во­ва­ние и при­лич­ное сос­ то­я­ние ко­то­рой ме­ня уди­ви­ли. В Эс­то­нии двус­то­рон­ние трас­сы вст­ре­ча­ют­ся не так уж час­то, и сос­то­я­ние всех до­рог — те­ма для пос­то­ян­но­го бес­по­койст­ва, пос­коль­ку снег не­щад­но пор­тит все то, что мы ст­ро­им. ­Ма­не­ра вож­де­ния бы­ла и за­бав­ной, и в то же вре­мя вы­зы­ва­ю­щей бес­по­койст­во. Во–пер­вых, ма­ши­на еха­ла до­воль­но быст­ро, во–в­то­ рых — по цент­ру трас­сы, во из­бе­жа­ние столк­но­ве­ния с ди­ки­ми жи­ вот­ны­ми. У нас то­же есть проб­ле­мы с ди­ки­ми жи­вот­ны­ми, но в Эс­то­ нии ник­то не ез­дит по­се­ре­ди­не трас­сы, осо­бен­но — двус­то­рон­ней. На до­ро­ге есть бе­лая раз­де­ли­тель­ная ли­ни­я. В во­семь ут­ра Джер­мук при­ветст­во­вал нас хо­лод­ным и мо­роз­ ным, све­жим гор­ным воз­ду­хом. Еще один миф ис­па­рил­ся: мне всег­да ка­за­лось, что на юге долж­но быть теп­ло. В глу­би­не ду­ши я от­ка­зы­ ва­лась в это по­ве­рить. Есть го­ры или нет — все рав­но на юге долж­но быть теп­ло. Хо­тя ле­чеб­ный ку­рорт Джер­мук теп­лом нас не сог­рел, но по­ка­зал дру­гой мир. Ко­неч­но, пер­вый день про­шел под за­ве­сой ус­та­лос­ти, но све­жий, бод­ря­щий гор­ный воз­дух восс­та­но­вил мои си­ лы дос­та­точ­но для то­го, что­бы я бы­ла спо­соб­на вос­хи­щать­ся. Мне до­воль­но труд­но смот­реть на что–то, и хо­тя у ме­ня очень чувст­ви­ тель­ные гла­за, мне ни­ког­да и в го­ло­ву не при­хо­ди­ло брать с со­бой сол­неч­ные оч­ки. Солн­це ме­ся­ца­ми иг­но­ри­ро­ва­ло Эс­то­ни­ю, и ст­ран­ но бы ду­мать, что где–то мо­жет быть столь­ко сол­неч­но­го све­та, что мне за­хо­те­лось бы за­те­нить его. ­Нам по­ка­за­ли гор­ный ланд­шафт и са­мые зна­чи­мые мес­та в ок­ ру­ге. На под­ъем­ни­ке для лыж­ни­ков нас про­ка­ти­ли над до­ли­ной — во вре­мя это­го пу­те­шест­вия ли­ца эс­тон­цев по­зе­ле­не­ли от ст­ра­ха. Еще двад­цать че­ты­ре ча­са на­зад я бы­ла на уров­не мо­ря, а те­перь вы­ше на 3000 мет­ров. Под теп­лым солн­цем я ски­ну­ла курт­ку,­ по­ сто­я­ла на ск­ло­не го­ры в од­ной ру­баш­ке, по­ды­ша­ла це­леб­ным воз­ ду­хом и по­за­ви­до­ва­ла. Бы­ло так хо­ро­шо, так хо­ро­шо, что я хо­те­ла бы ос­тать­ся здесь по­доль­ше. В со­ветс­кой ре­а­лис­ти­чес­кой про­фес­

171 Эс­т о­н и­я

си­о­наль­ной ли­те­ра­ту­ре бы­ло та­кое сло­во — «­ту­сик», пу­тев­ка. Это бы­ла та­кая шту­ка, ко­то­рой мож­но бы­ло удос­то­ить­ся за хо­ро­шую ра­бо­ту, и ес­ли те­бе это уда­ва­лось, она поз­во­ля­ла те­бе по­е­хать в от­ пуск, вос­поль­зо­вать­ся гос­ти­ни­цей и т.д. Я предс­тав­ля­ла се­бе мно­ жест­во мест, ку­да мож­но бы­ло съез­дить, зас­лу­жив пу­тев­ку, и Джер­ мук был очень по­хож на них. ­Там был пот­ря­са­ю­щий кли­мат, но по ка­ким–то не­по­нят­ным при­чи­нам Джер­мук не был долж­ным об­ра­зом на­пол­нен ту­рис­та­ ми. На ск­ло­не сто­я­ла ог­ром­ная заб­ро­шен­ная гос­ти­ни­ца. Во­об­ще бы­ло мно­го заб­ро­шен­ных пост­ро­ек, да­же от­но­си­тель­но но­вых, да­же та­ких, ко­то­ры­е, ка­жет­ся, пред­наз­на­ча­лись для ту­рис­тов. Поб­ли­зос­ти бы­ли дейст­ву­ю­щие гос­ти­ни­цы и цент­ры от­ды­ха, ко­ то­рые то­же слож­но бы­ло наз­вать мно­го­люд­ны­ми. Я так и не по­ ня­ла по­че­му. У Ар­ме­нии есть все то, че­го нет у Эс­то­ни­и: го­ры, солн­це, теп­ло. У Эс­то­нии есть все то, че­го нет у Ар­ме­ни­и: мо­ре, рав­ни­ны, су­ро­ вые зи­мы. По су­ти, я бы­ла уве­ре­на, что ге­ог­ра­фи­чес­ки мы по­ляр­ны друг дру­гу, но все еще бы­ла ре­ши­тель­но наст­ро­е­на най­ти те чер­ты сходст­ва, ко­то­рые за­ве­до­мо пред­по­ла­га­лись. Пер­вая осо­бен­ность, прив­лек­шая мое вни­ма­ни­е, зак­лю­ча­лась в том, что еда бы­ла зна­ко­мой. Мне и в го­ло­ву не при­хо­ди­ло, как да­ле­ко мо­гут расп­рост­ра­нить­ся ка­ки­е–то блю­да в пре­де­лах Со­ю­ за. Дейст­ви­тель­но, что–то из то­го, что мы ели в Эс­то­ни­и, приш­ло к нам из­да­ле­ка. Нап­ри­мер, греч­ка всег­да ка­за­лась мне по­доз­ри­ тель­ной, хо­тя она не так чуж­да нам. Речь не толь­ко об инг­ре­ди­ ен­тах, но и о прос­то­те и су­ти ре­цеп­тов, обус­лов­лен­ных в ос­нов­ ном нех­ват­кой еды. Расп­рост­ра­не­ние по­лу­чи­ли и мно­гие ре­цеп­ты сла­вянс­кой кух­ни: борщ, со­лян­ка, бли­ны, пель­ме­ни и так да­ле­е. И еще, ко­неч­но, пи­тей­ная куль­т у­ра, оди­на­ко­вая на всем со­ветс­ ком прост­ранст­ве. Зна­ме­ни­тый ар­мянс­кий кон­ьяк. Бы­ло при­ят­но на­хо­дить­ся в чу­жой ст­ра­не без расст­ройст­ва ор­га­низ­ма. Все это де­ла­ет Ар­ме­нию очень род­ной. ­Во–в­то­рых, я все вре­мя за­ме­ча­ла, что Ар­ме­ния пол­на ве­ща­ми, ко­то­рых в Эс­то­нии уже не вст­ре­тишь под дав­ле­ни­ем так на­зы­ва­ е­мых ев­рос­тан­дар­тов: при­до­рож­ные ларь­ки, ма­лень­кие за­ку­соч­ ные и так да­ле­е. А так­же все то, что мы отб­ро­си­ли из–за не­на­вис­

­М а­р е Са­б о­л от­н и

172

ти, все то, что бы­ло «­русс­ким». Ма­ши­ны — яр­кий то­му при­мер. Для обыч­но­го эс­тон­ца ма­ши­на важ­нее квар­ти­ры: она де­монст­ри­ру­ет сос­то­я­тель­ность вла­дель­ца. Обыч­ный эс­то­нец ско­рее пред­поч­тет жить в ма­лень­кой квар­тир­ке, чем во­дить пло­хую ма­ши­ну. А здесь та же си­т у­а­ци­я, что и в Бель­ги­и, где ма­ши­ны име­ют чис­то прак­ ти­чес­кое зна­че­ни­е, и ста­ры­е, по­ко­ре­жен­ные ма­ши­ны — обыч­ное яв­ле­ни­е. Се­год­ня в Эс­то­нии мно­го но­вых ма­шин, но ес­ли де­нег на но­вую не хва­та­ет и вы­нуж­ден­но нуж­но сми­рить­ся с по­куп­кой уже ис­поль­зо­ван­ной, то это хо­тя бы долж­на быть за­пад­ная мар­ка. При­ но­вом по­ряд­ке все «­жи­гу­ли», «­моск­ви­чи», «­за­по­рож­цы» и про­чие мар­ки с­та­ли ис­че­зать со ско­рост­ью све­та и те­перь прев­ра­ти­лись в ра­ри­те­ты. С дру­гой сто­ро­ны, Ар­ме­ния предс­та­ла пе­ред на­ми с ули­ца­ми, где са­мый до­ро­гой «­лек­сус» и «­жи­гу­ли» едут бок о бок, свя­зан­ные од­ной ве­рев­кой. Ули­цы на­пом­ни­ли мне Эс­то­нию 90–ых, где так­же мож­но бы­ло вст­ре­тить, ка­жет­ся, все ма­ши­ны, соз­дан­ные за пре­ды­ду­щие трид­цать лет. Ос­нов­ной конт­раст, ко­неч­но, был за­мет­нее в Ере­ва­не, а жизнь в де­рев­нях рез­ко от­ли­ча­лась. ­Су­щест­ву­ют не­кие об­щие со­ци­аль­ные проб­ле­мы. Пе­ре­би­ра­ю­ще­ е­ся в сто­ли­цу на­се­ле­ние — од­на из та­ких об­щих проб­лем для Ар­ме­ нии и Эс­то­ни­и. Жизнь и день­ги в сто­ли­це, а де­рев­ня заб­ро­ше­на, ос­ тав­ле­на на про­из­вол судь­бы. В обе­их ст­ра­нах треть на­се­ле­ния жи­вет в сто­ли­це. Не зна­ю, что по это­му по­во­ду ду­ма­ют ар­мя­не, но эс­тон­цы пред­по­чи­та­ют ютить­ся в ма­лень­кой квар­ти­ре на ок­ра­и­не Тал­лин­ на, не­же­ли жить в боль­шом до­ме в де­рев­не. По­доб­ное пе­ре­се­ле­ние соз­да­ло та­кую си­ту­а­ци­ю, ког­да очень труд­но вер­нуть­ся в де­рев­ню, а из–за нех­ват­ки лю­дей там прос­то не­воз­мож­но обес­пе­чить не­об­хо­ди­ мые ус­ло­вия и ра­бо­ту. Поч­то­вые от­де­ле­ния зак­ры­лись, де­ре­венс­кие ма­га­зи­ны вы­ми­ра­ют один за дру­гим, не­дав­но из–за не­дос­тат­ка ра­ бо­ты бы­ли зак­ры­ты мно­гие от­де­ле­ния по­жар­ной служ­бы. Единст­ вен­но­е, что бы­ло в Эс­то­нии сде­ла­но для улуч­ше­ния ус­ло­вий жиз­ни в де­рев­не — ре­фор­ма инф­раст­рук­ту­ры: да­же в не­боль­ших на­се­лен­ ных пунк­тах до­ро­ги в уди­ви­тель­но хо­ро­шем сос­то­я­ни­и. Та­ко­ва на­ша ны­неш­няя дейст­ви­тель­ность. Ар­ме­ния на­п ом­н и­ла мне Эс­т о­н ию и на­п у­г а­л а перс­п ек­т и­вой пов­т о­ре­ния си­т у­а ­ц и­и, ч­т о, фак­ти­ч ес­к и, уже про­и с­хо­д ит. Мне

173 Эс­т о­н и­я

ска­з а­ли, что эмиг­р а­ц ия дос­ти­г а­е т здесь ги­г антс­к их масш­т а­бов, вдо­ба­вок, на­се­ле­ние пе­р е­е з­ж а­е т в сто­ли­ц у, как буд­т о ос­т аль­н ая ст­р а­на за­р а­же­на. Е­ще од­ной ана­ло­гич­ной с на­ми на­ци­о­наль­ной ду­рост­ью по­ка­за­ лась мне жад­ность — тот прин­цип, сог­лас­но ко­то­ро­му нуж­но сра­зу же за­ха­пать мак­си­мум де­нег, не ду­мая о бу­ду­щем. Все, что свя­за­но с ту­риз­мом, до­ро­го. На­вер­но­е, в этом од­на из при­чин то­го, что ту­рис­ тов так ма­ло. Жад­ность — часть че­ло­ве­чес­кой на­ту­ры, ко­то­рая са­ма по се­бе все­об­ща и, од­нов­ре­мен­но, сво­е­об­раз­на для обе­их на­ций. Я уз­на­ла мно­жест­во та­ких лю­дей, но не все их сто­ро­ны. Я по­ни­ма­ла и в то же вре­мя не по­ни­ма­ла их. М­не бро­си­лось в гла­за, что ар­мя­не, ка­за­лось, аб­со­лют­но не враж­ деб­но наст­ро­е­ны к русс­ким. В Эс­то­нии еще не за­жи­ли бо­лез­нен­ ные ра­ны не­дав­не­го прош­ло­го, и лег­че все­го об­ви­нять за это русс­ ких. Внут­ри го­су­дарст­ва ин­тег­ра­ция дейст­ву­ет до­воль­но неп­ло­хо, по край­ней ме­ре в тех об­лас­тях, где сме­ша­ны лю­ди раз­но­го про­ис­ хож­де­ни­я. От­ли­чия меж­ду людь­ми с раз­ны­ми кор­ня­ми сти­ра­ют­ся, пос­коль­ку не­ко­то­рые ин­тег­ри­ру­ют­ся, а дру­гие ус­по­ка­и­ва­ют­ся и приспо­саб­ли­ва­ют­ся друг к дру­гу. Но гнев в ад­рес Рос­сии ни­ку­да не дел­ся — она тот ко­зел от­пу­ще­ни­я, ко­то­рый об­ви­ня­ет­ся во всех нес­ част­ьях и прош­ло­го ве­ка, и пре­ды­ду­щих. Ар­мя­не хо­ро­шо го­во­ри­ли по–русс­ки, и мне не по­ка­за­лось, что они име­ют что–то про­тив Рос­сии или русс­кой куль­ту­ры. По ра­дио да­же зву­ча­ли русс­кие пес­ни, хо­тя русс­ких в Ар­ме­нии ма­ло. И еще од­но су­щест­вен­ное от­ли­чие в от­но­ше­нии к ис­то­ри­и. Ар­мя­ не очень гор­дят­ся сво­ей доб­лест­ной ис­то­ри­ей, ис­то­ки ко­то­рой те­ря­ ют­ся в глу­би­не ве­ков, ка­жет­ся да­же, что са­мо ощу­ще­ние этой ве­ли­ кой сла­вы за спи­ной при­да­ет им сил. В Эс­то­нии в дейст­ви­тель­нос­ти у нас не так мно­го по­во­дов пох­вас­тать: обыч­но, го­во­ря об ис­то­ри­и, мы жа­лу­ем­ся на нем­цев, шве­дов, русс­ких и ос­таль­ных, ко­то­рые не да­ва­ли нам за­ни­мать­ся сво­им де­лом. На то, как они на­вя­за­ли нам ре­ли­ги­ю, при­выч­ки и кровь, как они по­ра­бо­ти­ли нас на ве­ка и как захва­ти­ли на­шу зем­лю и так да­ле­е. Мы ни­ког­да ни­ко­му не поз­во­ля­ ем оши­бить­ся по по­во­ду хо­тя бы од­но­го не­га­тив­но­го фак­та и долж­ ны пос­то­ян­но поп­рав­лять их. У нас боль­ше при­ня­то жа­ло­вать­ся, чем го­во­рить о сво­их по­бе­дах. В ис­то­рии Ар­ме­нии то­же есть очень тем­

­М а­р е Са­б о­л от­н и

174

ная ст­ра­ни­ца — ге­но­цид. Ка­жет­ся, очень важ­но, что­бы все его приз­ на­ли и осу­ди­ли. Бы­ли мо­мен­ты, ког­да ка­за­лось, что для ар­мян это важ­не­е, чем вся их ос­таль­ная ис­то­ри­я. Ар­мя­не ос­тав­ля­ют впе­чат­ле­ние ис­то­во ве­ру­ю­щих лю­дей, хо­тя пуб­лич­но они свою ве­ру не очень вы­пя­чи­ва­ли. С од­ной сто­ро­ны, это бы­ло еще од­но от­ли­чи­е, а с дру­гой — сходст­во меж­ду на­ми. Эс­тон­цы бы­ли языч­ни­ка­ми, по­ка чу­же­зем­ные за­во­е­ва­те­ли не на­вя­за­ли нам чу­же­зем­ную ре­ли­гию — вна­ча­ле прос­то хрис­ти­анст­во, по­том лю­те­ ранст­во, пра­вос­ла­ви­е, сно­ва лю­те­ранст­во. Тол­пе ре­гу­ляр­но ме­ня­ли ве­ру. Для нас это бы­ло чем–то чу­жим, что в дейст­ви­тель­нос­ти так и не при­жи­лось, и ате­ис­ти­чес­ко­му со­ветс­ко­му пра­ви­тельст­ву сте­реть ве­ру бы­ло лег­че лег­ко­го. Хо­тя не­дав­ние исс­ле­до­ва­ния по­ка­за­ли, что эс­тон­цы очень ду­хов­ны и не­ко­то­рые да­же ве­рят в не­зем­ную си­лу, од­на­ко счи­та­ет­ся, что мы бли­же к ве­ре в зем­но­е. Тем не ме­нее это неч­то та­ко­е, что пот­ре­бу­ет сто­ле­тий раз­ви­ти­я, ес­ли оно во­об­ще бу­ дет иметь мес­то. ­Бу­ду­чи столь древ­ней тра­ди­ци­ей, ре­ли­гия для ар­мян го­раз­до важ­не­е. Су­щест­ву­ет да­же ле­ген­да, что ар­мянс­кие церк­ви об­ла­да­ют чу­дот­вор­ным дейст­ви­ем. У ме­ня не мно­го ма­те­ри­а­ла для со­пос­тав­ ле­ни­я, пос­коль­ку всег­да из­бе­га­ла церк­вей, по­то­му что, ког­да я за­хо­ жу в цер­ковь, мне всег­да не по се­бе и хо­чет­ся уй­ти. Да­же на по­хо­ро­ нах сво­ей те­ти, стоя в церк­ви, я чувст­во­ва­ла се­бя прес­туп­ни­цей. Но точ­но зна­ю, что цент­раль­ный со­бор мо­нас­тырс­ко­го комп­лек­са Та­тев — мес­то, где я впер­вые пос­та­ви­ла свеч­ку, по­то­му что это пер­вая цер­ ковь, ко­то­рая по­ка­за­лась мне гос­теп­ри­им­ной. П­ро­ве­ден­ное в Ар­ме­нии вре­мя зас­та­ви­ло ме­ня мно­го раз­мыш­ лять о вли­я­нии со­ветс­кой эпо­хи. Что об­ще­го бы­ло бы меж­ду Ар­ ме­ни­ей и Эс­то­ни­ей, не будь Со­ветс­ко­го Со­ю­за? Как я уже го­во­ри­ ла, в ге­ог­ра­фи­чес­ком пла­не мы про­ти­во­по­лож­ны друг дру­гу. Да и в ис­то­ри­чес­ком то­же, по­то­му что ког­да часть на­ших пред­ков очи­ ща­ла Бал­тийс­кое мо­ре от тю­ле­ней, а ос­таль­ные еще се­ли­лись на Ура­ле, ар­мя­не уже ст­ро­и­ли го­ро­да. Те­перь они жи­вут в сво­их го­ рах, хрис­ти­а­не, го­во­ря­щие на ин­до­ев­ро­пейс­ком язы­ке и пи­шу­щие при по­мо­щи собст­вен­но­го ал­фа­ви­та. С дру­гой сто­ро­ны, Эс­то­ния — пре­и­му­щест­вен­но ате­ис­ти­чес­кая ст­ра­на, а на­ши ве­ру­ю­щие — лю­те­ра­не или пра­вос­лав­ны­е, мы го­во­рим на уг­ро–финс­ком язы­

­Пе­ре­вод с анг­лийс­ко­го Ли­лит Ме­лик­се­тян

175 Эс­т о­н и­я

ке, ко­то­рый за­пи­сы­ва­ем ла­ти­ни­цей. От­ли­чия меж­ду людь­ми ка­ са­лись не толь­ко куль­т у­ры, но да­же об­ще­го об­ли­ка: они смуг­лы­е, мы блед­ны­е, они вс­пыль­чи­вы­е, мы вхо­дим в чис­ло са­мых сон­ных и хо­лод­ных су­ществ на этой пла­не­те. Здо­ро­ва­ясь при вст­ре­че, они це­лу­ют­ся, а мы на се­кун­ду за­ми­ра­ем, оце­ни­вая не­об­хо­ди­мость ру­ ко­по­жа­ти­я. И все–та­ки Ар­ме­ния по­ка­за­лась мне род­нее лю­бой за­ пад­но­ев­ро­пейс­кой ст­ра­ны. Ар­ме­ния и Эс­то­ния дейст­ви­тель­но по­хо­жи, хо­тя во мно­гом от­ли­ ча­ют­ся друг от дру­га. Са­мым важ­ным сходст­вом мож­но счи­тать те пять­де­сят лет, в те­че­ние ко­то­рых мы вхо­ди­ли в од­ну и ту же сем­ью. С со­ветс­кой эпо­хой со­седст­ву­ет вре­мя, ко­то­рое нуж­но, что­бы оп­ра­ вить­ся от не­е, вре­мя, в ко­то­ром мы те­перь жи­вем, и бу­ду­ще­е, ко­то­ рое еще впе­ре­ди. Прос­то Эс­то­ния и Ар­ме­ния выб­ра­ли се­бе слег­ка от­ ли­ча­ю­щи­е­ся нап­рав­ле­ни­я, но це­ли у них об­щи­е. Про­дол­жим ли мы об­щий путь или на­ши пу­ти ра­зой­дут­ся на ка­ком–то слу­чай­ном уг­лу? Бу­дем ли мы в сос­то­я­нии еще че­рез пять­де­сят лет обе­дать за об­щим сто­лом?

­П е­т ер Са­у­т ер ­Эс­то­ни­я

­Пе­ре­вод­чик, дра­ма­тург, сце­на­рист и жур­на­лист. ­Ро­дил­ся в 1962 г. в Тал­лин­не. По­лу­чил ак­терс­кое и ре­жис­серс­кое об­ра­зо­ва­ни­е. В 1988 г. де­бю­ти­ро­вал в ка­чест­ве пи­са­те­ля в ли­те­ра­ тур­ном жур­на­ле «Vikerkaar». Ра­бо­тал в ка­чест­ве ре­дак­то­ра, ко­пи­ рай­те­ра, жур­на­лис­та и пи­са­те­ля в Тал­лин­не. Его про­во­ка­ци­он­ная про­за зат­ра­ги­ва­ет пре­и­му­щест­вен­но эк­зис­тен­ци­аль­ные воп­ро­сы, со­че­тая в се­бе эле­мен­ты гро­тес­ка и аб­сур­да. Ав­тор мно­жест­ва книг, в том чис­ле «Ин­ди­го», «К­ни­ги для ма­ лень­ких лен­тя­ев», ко­то­рые пе­ре­ве­де­ны на ла­тышс­кий и шведс­кий язы­ки, а так­же книг «­Чер­ный Пе­тер», «­Моя ме­лан­хо­лич­ная ма­ лыш­ка», «Ф­лирт с Буд­дой», «Ис­панс­кие са­по­ги и гла­за». У­част­ник «­Ли­те­ра­тур­но­го ков­че­га — 2011».

П­ЛЫ­ВЯ С ГО­РОЙ ­ ос­вя­ща­ет­ся ани­ма­ци­он­но­му филь­му «­Битлз» «­Жел­тая под­вод­ная П лод­ка» и ро­ма­ну Ри­чар­да Бро­ти­га­на «­Ры­бал­ка в Аме­ри­ке»

­П е­т ер Са­у­т ер

178

­ ер­вое впе­чат­ле­ни­е П ­Мы се­ли в са­мо­лет, я выс­мор­кал­ся и по­чувст­во­вал неч­то ст­ран­ но­е. Пос­мот­рел на Ло­ру, но она бы­ла, как всег­да, спо­кой­на.

— Ло­ра, ты чувст­ву­ешь, что мы в чем–то боль­шем, чем прос­то са­ мо­лет?

— Это твое дав­ниш­нее ощу­ще­ни­е. Мы внут­ри ис­то­ри­и.

— Да, но на этот раз ис­то­рия дру­га­я. Ло­ра выг­ля­ну­ла из ил­лю­ми­на­то­ра.

— Пос­мот­ри, мы в об­ла­ках, и да­же вы­ше них. Как буд­то это ко­ рабль, мол­ча­ли­во плы­ву­щий над ват­ны­ми ша­ра­ми.

— Да. ­Тог­да я был чу­жест­ран­цем. Не знал, что это мог­ло быть пер­вым при­ветст­ви­ем Плы­ву­щей Го­ры.

­ ос­ти­ни­ца «А­ра­рат»­ Г Я был ус­тав­шим и ту­по смот­рел на ад­ми­нист­ра­то­ра. Ло­ра спа­ла на хо­ду. Она мас­тер это­го де­ла.

— Что еще я мо­гу для вас сде­лать? — сп­ро­си­ла сто­я­щая у стой­ки де­вуш­ка.

— Ска­жи­те, что в Ар­ме­нии важ­нее все­го?

— Не зна­ю. Мо­жет, вы са­ми и вы­яс­ни­те?

— Кс­та­ти, а са­у­на у вас есть?

— Есть. У ме­ня от этой ин­фор­ма­ции отк­ры­лось вто­рое ды­ха­ни­е. Ло­ра ус­ ну­ла, а я по­шел в са­у­ну. И я там был не один. В зда­нии нап­ро­тив рас­ по­ла­гал­ся банк с ог­ром­ны­ми ок­на­ми. Я был в бас­сей­не, го­лы­шом, и смот­рел на си­дя­щих за пись­мен­ны­ми сто­ла­ми лю­дей, а они смот­ре­ ли на ме­ня. Это бы­ло не­чест­но. Но, мо­жет, они то­же хо­ро­шо про­во­ ди­ли вре­мя? ­По­том я уви­дел ко­го–то еще. Ко­го–то ги­гантс­ко­го. В от­ра­же­нии на чис­тей­ших ок­нах бан­ка.

— Зд­равст­вуй­те, — ска­зал я, — вы ведь не про­тив, что я го­лый?­ О­на был не про­тив. Она са­ма бы­ла об­на­же­на.

— Я на­де­юсь, мы с ва­ми най­дем об­щий язык. О­на прос­то пос­мот­ре­ла на ме­ня слов­но из­да­ле­ка. Хо­тя бы­ла близ­ ко. Она — Плы­ву­щая Го­ра. ­Да, я вс­пом­нил, иног­да Ло­ра смот­ре­ла на ме­ня имен­но так.

179 ­Э с­т о­н и­я

­Завт­рак с Плы­ву­щей Го­рой ­ а завт­ра­ком я все еще был нем­но­го сон­ным. По­пы­тал­ся сос­ре­ З до­то­чить­ся на сво­ем овощ­ном са­ла­те и со­ке. До на­ча­ла еды у ме­ня с ни­ми сос­то­я­лась ко­рот­кая дру­жес­кая бе­се­да. Ну, в об­щем, речь шла о том,­ как я бу­ду их есть, и как ме­ня бу­дут есть чер­ви, и как, ког­да я сгни­ю, ово­щи вос­поль­зу­ют­ся мо­им ист­лев­шим те­лом. Са­лат как буд­ то сог­ла­сил­ся, хо­тя и ока­зал­ся не осо­бым лю­би­те­лем по­бол­тать. Увы, я не мог го­во­рить по–ар­мянс­ки. Как уж тут са­ла­ту ме­ня по­нять?! ­По­том у ме­ня по­я­ви­лось та­кое чувст­во, буд­то кто–то сто­ит за мо­ ей спи­ной. Во–пер­вых, я вы­нуж­ден был по­вер­нуть­ся — так, как ког­ да за то­бой сле­дят. И дейст­ви­тель­но, за спи­ной кто–то был, и он быст­ро от­вел взгляд. Я не знал его воз­рас­та, на­ци­о­наль­нос­ти и да­же по­ла. Но он был хо­ро­ шо одет и ка­зал­ся нес­коль­ко рас­се­ян­ным. Я ре­шил, что за­го­во­рить с ним не бу­дет ошиб­кой. Не хва­та­ло лишь по­во­да на­чать раз­го­вор.

— Пос­лу­шай­те, у вас есть что–то об­щее с Плы­ву­щей Го­рой, не так ли? Из­ви­ни­те, ес­ли я слиш­ком на­вяз­чив.

— Аа­а­ам, ерр, хмм, — ска­за­ла Плы­ву­щая Го­ра и от­ку­си­ла еще один ку­со­чек кру­ас­са­на.

­П е­т ер Са­у­т ер

180

— А мо­жет, вы и есть Плы­ву­щая Го­ра?

— Аа­ам, эрр…

— Всег­да меч­тал вст­ре­тить­ся с ва­ми. Кс­та­ти, вы зна­ко­мы с Фуд­ зи­я­мой? Ко­неч­но, она во мно­гих ки­ло­мет­рах от­сю­да. П­лы­ву­щая Го­ра мот­ну­ла го­ло­вой.

— То есть меж­ду ва­ми нет ни­ка­кой свя­зи. Прос­то вы нем­но­го по­ хо­жи. Точ­но не ста­рые родст­вен­ни­ки?­ О­на по­жа­ла пле­ча­ми. Я до­пил ко­фе.

— Зна­чит, го­ру Му­на­ма­ги1 вы то­же не бу­де­те знать. Она в Эс­то­ ни­и. Лад­но, спа­си­бо за бе­се­ду. Я очень нуж­дал­ся в ней. Хо­ро­ше­го вам дня. П­лы­ву­щая Го­ра прос­то веж­ли­во пос­мот­ре­ла на ме­ня, пос­коль­ку все еще до­е­да­ла кру­ас­сан. Я во­шел в лифт и на ми­ну­ту при­за­ду­мал­ся: «­На ка­ком язы­ке я раз­го­ва­ри­вал с Плы­ву­щей Го­рой?» Но не смог вс­пом­нить. Вп­ро­чем, ка­кая раз­ни­ца. Мы же по­ни­ма­ли друг дру­га.

­ о­куп­ки­ П Я по­шел за по­куп­ка­ми. ­Ког­да ос­мот­рел­ся вок­руг, го­ло­ва пош­ла кру­гом. С каж­дой пол­ки на ме­ня смот­рел мой зна­ко­мый.

— Что вам пред­ло­жить? — сп­ро­си­ла про­дав­щи­ца.

— Плы­ву­щую Го­ру, — про­буб­нил я.

— Кон­ьяк или во­ду? — уточ­ни­ла про­дав­щи­ца. Я чуть бы­ло не ска­зал, что пов­се­мест­ное при­сутст­вие Плы­ву­щей Го­ры вы­зы­ва­ет у ме­ня го­ло­вок­ру­же­ни­е. Ес­ли бы с каж­дой пол­ки на ме­ня смот­ре­ло мое ли­цо — бы­ло бы то же са­мо­е. П­ро­дав­щи­ца тер­пе­ли­во жда­ла.

— Прос­ти­те, — про­мям­лил я, — гля­дя на вас, я за­был, за­чем при­шел.

— Ни­ка­ких проб­лем. Обыч­но так и бы­ва­ет.

— А ес­ли я возь­му по­нем­но­гу все­го, на чем есть Плы­ву­щая Го­ра?

— Это­го бу­дет мно­го. Вы смо­же­те унес­ти? Вы со­би­ра­е­те эти­кет­ ки? Суур–Мунамяги — самая высокая точка Эстонии; высота — 318 метров над уровнем моря.

1

181 ­Э с­т о­н и­я

— Нет, нет, я ни­че­го не кол­лек­ци­о­ни­ру­ю. Раз­ве что мг­но­ве­ни­я, мыс­ли и лю­дей.

— А где вы хра­ни­те свою кол­лек­ци­ю?

— Не зна­ю. Я со­би­раю их, а по­том сно­ва те­ря­ю.

— Ви­ди­мо, это ва­ше ос­нов­ное за­ня­ти­е. У нее бы­ло вре­мя по­бол­тать со мной. Она бы­ла доб­ро­же­ла­тель­ на. Я за­ме­тил, что в ма­га­зи­не бы­ли и дру­ги­е, веж­ли­во ожи­дав­шие по­сети­те­ли.

— Пос­лу­шай­те, а я мо­гу взять и то, и дру­го­е? Бу­тыл­ку во­ды и коньяк.

— Во­ду и кон­ьяк с Плы­ву­щей Го­рой?

— Да, по­жа­луйс­та. ­ У­рок тан­ца­ Я си­дел в хол­ле и не очень по­ни­мал, что я там де­ла­ю. Ве­ро­ят­но, ждал ко­го–то, но ко­го? Ми­мо про­хо­ди­ли лю­ди, но, ка­жет­ся, ник­то ме­ ня не уз­на­вал. Ник­то. Хо­ро­шо быть чу­жа­ком. ­По­до­шел к зер­ка­лу, пос­мот­рел­ся в не­го, что­бы по­нять: уз­наю ли я са­мо­го се­бя? Во мне смут­но брез­жи­ла мысль о том, что, воз­мож­но, Плы­ву­щая Го­ра пос­мот­рит на ме­ня из зер­ка­ла. Та­кая ог­ром­на­я, что не мо­жет умес­тить­ся в зер­ка­ле. ­Но нет, так был кто–то дру­гой. Чу­жак. Да, в нем бы­ло что–то зна­ ко­мо­е, что–то, что я пом­нил из прош­ло­го. Но бы­ла и ка­ка­я–то ст­ран­ ная чер­та. Ин­те­рес­но, не­у­же­ли я зап­лыл так да­ле­ко? Есть ли у ме­ня кар­та и ком­пас, что­бы най­ти об­рат­ную до­ро­гу? И хо­чу ли я вер­нуть­ ся? Ес­ли нет, то где я дол­жен быть? Прос­то плыть се­бе? По­че­му бы и нет. В зер­ка­ле от­ра­жа­лась и Ло­ра. Ну да, мы же вмес­те, раз­ве нет?

— Ра­да те­бя ви­деть. Хо­ро­шо про­вел вре­мя?

— Я прос­то тан­це­вал. Учил ар­мянс­кие тан­цы.

— С Плы­ву­щей Го­рой?

— Нет, я плыл один.

— Здесь то же са­мо­е. Го­ра здесь то­же од­на. Ты в ка­ком–то смыс­ле один. И я здесь оди­но­ка. Что за тре­у­голь­ник.

— Хо­ро­шо быть од­но­му, ког­да ты в хо­ро­шей ком­па­ни­и.

— Точ­но.

­П е­т ер Са­у­т ер

182

С­тек­ло ­Ло­ра за­ша­га­ла пря­ми­ком к стек­лян­ной две­ри ка­фе “Le Boheme” и у­па­ла. Я пос­мот­рел. Ее гла­за бы­ли зак­ры­ты. И она улы­ба­лась. ­По­дош­ли две офи­ци­ант­ки. Они то­же улы­ба­лись, но в то же вре­мя бы­ли обес­по­ко­е­ны.

— При­нес­ти во­ды?­ Я ко­ле­бал­ся.

— Воз­мож­но. Но не спе­ши­те. Ка­жет­ся, она в хо­ро­шем мес­те. ­Ло­ра со вз­до­хом отк­ры­ла гла­за.И как буд­то бы­ла ра­зо­ча­ро­ва­на тем, что вер­ну­лась.

— На этот раз ты не­дол­го пу­те­шест­во­ва­ла.

— Нет.

— Ты долж­на но­сить на се­бе таб­лич­ку «П­рось­ба не бес­по­ко­ить», ес­ли те­бе нуж­но ока­зать­ся еще даль­ше. ­По­мог ей вс­тать. Ин­те­рес­но, где она по­бы­ва­ла? В Эс­то­ни­и? На Плы­ву­щей Го­ре?

— Где ты бы­ла?

— Здесь.

— Ты улыб­ну­лась.

— Я хо­те­ла уме­реть, улы­ба­ясь.

— По­нят­но. Мы за­ша­га­ли, и я по­ду­мал об улыб­ках. Мо­на Ли­за улы­ба­лась, пос­ коль­ку толь­ко что по­лу­чи­ла во­ди­тельс­кие пра­ва. Ло­ра улы­ба­лась толь­ко тог­да, ког­да ва­ля­ла ду­ра­ка или бы­ла при смер­ти. Плы­ву­щая Го­ра то­же так улы­ба­лась. Ра­дост­ная ли это бы­ла улыб­ка, или груст­ на­я, или не­ле­па­я? Тор­жест­вен­на­я? Ло­ма­на­я? В чем–то убеж­да­ю­ща­я? Отк­ры­та­я? По­ня­тия не име­ю. Воп­рос за­ве­до­мо ли­шен смыс­ла: «Из­ ви­ни­те, по­че­му вы улы­ба­е­тесь?»­ Я вз­дох­нул. Это мог быть чис­то эс­тонс­кий воп­рос. Хо­тел бы я быть нас­толь­ко эс­тон­цем? Не уве­рен. ­ ак­си к Плы­ву­щей Го­ре Т — В ка­кое так­си нам сесть?

— Я пред­по­чи­таю ста­рень­кие «­ла­ды». У мо­е­го от­ца бы­ла та­ка­я.

— А те­перь она где?

— По­ня­тия не име­ю. Я ее раз­бил. К со­жа­ле­ни­ю. Де­сять лет она

183 ­Э с­т о­н и­я

ва­ля­лась у нас на зад­нем дво­ре. Па­па скон­чал­ся. Я ма­ши­ну от­ре­мон­ ти­ро­вать не мог. Ну, брат ее и выб­ро­сил. ­Мы се­ли в ста­рень­кую «­ла­ду».

— К Плы­ву­щей Го­ре, по­жа­луйс­та, — ска­зал я во­ди­те­лю. ­Во­ди­тель кив­нул, и мы по­е­ха­ли. Ноч­ью Ере­ван был ос­ве­щен. Я про­но­сил­ся че­рез свое детст­во. Ку­да я до­бе­русь, ес­ли бу­ду ехать и ехать ск­возь вре­мя об­рат­но?­ Че­рез детст­во и даль­ше. Бу­дет ли это тем­но­та?

— Во сколь­ко обой­дет­ся до­е­хать до го­ры? — сп­ро­сил я во­ди­те­ля.

— Обыч­но я не бе­ру де­нег с лю­дей, об­ра­тив­ших­ся с та­кой прось­ бой. Это бу­дет бесп­лат­но. Вы пря­мо на вер­ши­ну хо­ти­те под­нять­ся?

— Ээ­э…­ Я за­ко­ле­бал­ся и взг­ля­нул на Ло­ру, она под­миг­ну­ла.

— Да, по­жа­луйс­та, до са­мой вер­ши­ны. Я глот­нул из бу­тыл­ки. И по­це­ло­вал Ло­ру.

— По­че­му мы не ку­пи­ли по­дер­жан­ную «­ла­ду», ког­да по­же­ни­ лись? Мне бы по­дош­ло.

— Твой «­су­ба­ру» дос­та­точ­но стар. Ста­ро­мо­ден.

— А я сам?

— И ты.

— И до­воль­но гряз­ный.

— Ма­ши­на бы­ла не та­кой уж и гряз­ной.

— Вер­но. В лю­бом слу­ча­е, был дожд­ли­вый день. Ал­ли­лу­йя. ­Те­перь так­си еха­ло во ть­ме, дви­га­ясь по не­ров­ной до­ро­ге. Но очень плав­но. Ло­ра приль­ну­ла к ок­ну, что­бы разг­ля­деть все вб­ли­зи.

— Ты за­ме­ча­ешь ка­ки­е–ни­будь об­ла­ка?

— Нет.

— А звез­ды? Лу­ну? Гра­ни­цу с Тур­ци­ей?

— Аб­со­лют­но ни­че­го. Пол­ней­шая те­мень.

— Так я и знал. Мы на вер­ном пу­ти. О­на сос­кольз­ну­ла с мо­их ко­лен и зас­ну­ла. В ка­кой–то мо­мент я то­же зад­ре­мал. Прос­нул­ся, ког­да по­нял, что ма­ши­на ос­та­но­ви­лась.

— До­е­ха­ли? ­Во­ди­тель уми­рот­во­рен­но ку­рил.

— Да.

— Ту­да, ку­да хо­те­ли до­е­хать?

— Да, вы на вер­ши­не. Я пос­мот­рел на Ло­ру и за­хо­тел отк­рыть дверь. Сна­ру­жи бы­ло тем­ но, я ни­че­го не ви­дел.

— По­дож­ди­те, — ска­зал во­ди­тель, — здесь нель­зя вы­хо­дить. Я не мо­гу это­го поз­во­лить. Опас­но. ­Се­кун­ду я раз­ду­мы­вал.

— Лад­но. Зна­чит, мы прос­то долж­ны вер­нуть­ся? ­Во­ди­тель кив­нул.

— Это бы­ло бы ра­зум­но.

— А час­то лю­ди хо­тят под­нять­ся имен­но на вер­ши­ну? — спросил я.

— Пос­то­ян­но.

­П е­т ер Са­у­т ер

184

­ у­зей­ М Я хо­тел по­лу­чить по­боль­ше ин­фор­ма­ции о Плы­ву­щей Го­ре и по­ шел в му­зей.

— Есть здесь Плы­ву­щая Го­ра? ­Не знаю да­же, ожи­дал ли я, что го­ра ока­жет­ся экс­кур­со­во­дом в му­зе­е.

— Плы­ву­щая Го­ра? Она ста­ра­я?

— Ду­ма­ю, да.

— Но у нас та­кой нет. Она жи­ва или мерт­ва?

— Ду­ма­ю, жи­ва.

— Мо­жет, в зо­о­пар­ке? Где вы ее ви­де­ли?

— Прак­ти­чес­ки вез­де.

— Мо­жет, она в пу­ти и еще не до­е­ха­ла сю­да?

— Воз­мож­но. Я ог­ля­дел­ся вок­руг. Ста­рые мо­не­ты и ва­зы. Ста­рые мыс­ли, чувст­ ва и ст­рас­ти. Ста­рые смех и сле­зы. А по­том я уви­дел Плы­ву­щую Го­ру. Она бы­ла за ок­ном и улы­ба­лась мне.

— Ты не мо­жешь прос­то умес­тить­ся в му­зей? — сп­ро­сил я. ­Да­же ес­ли она от­ве­ти­ла, я не расс­лы­шал. Меж­ду на­ми бы­ло стек­ ло. «И­так, — по­ду­мал я, — не­у­же­ли я сей­час на ви­ду в му­зе­е, а Плы­ву­ щая Го­ра бро­дит по древ­не­му и доб­ро­му Ере­ва­ну и хо­ро­шо про­во­дит вре­мя?» Взял свой пид­жак и вы­шел из му­зе­я, что­бы най­ти Плы­ву­ щую Го­ру в го­ро­де.

185 ­Э с­т о­н и­я

­Раз­го­вор с ар­мянс­ким дру­гом­ Я нем­но­го вол­но­вал­ся: — Я чувст­ву­ю, что Плы­ву­щая Го­ра сле­дит за мной. Мне нуж­но к пси­хи­ат­ру? ­Мой друг ка­зал­ся не­воз­му­ти­мым.

— В ка­ком ви­де она те­бе яв­ля­ет­ся? Опи­ши.

— Ну, плы­вет. Кра­си­ва­я. Мир­на­я.

— Не за­го­ва­ри­ва­ет с то­бой?

— У ме­ня та­кое чувст­во, что мо­жет и за­го­во­рить. Но до сих пор и сло­ва не про­ро­ни­ла.

— Нем­но­го сма­хи­ва­ет на Жел­тую под­вод­ную лод­ку?

— Воз­мож­но, меж­ду ни­ми есть ка­ка­я–то связь.

— Бес­по­ко­ишь­ся?

— Не столь­ко бес­по­ко­юсь, сколь­ко…

— Ты не бо­ишь­ся Го­ры?

— Нет–нет, она наст­ро­е­на дру­же­люб­но. Я не зна­ю, она ди­кая или до­маш­ня­я, но вид у нее доб­ро­же­ла­тель­ный.

— Тог­да в чем проб­ле­ма?

— Я бо­юсь, что все это плод мо­е­го во­об­ра­же­ни­я. Что я…

— Со­шел с ума?

— Ну да, или прос­то слиш­ком уг­лу­бил­ся…

— А я ду­ма­ю, Го­ра дейст­ви­тель­но сле­дит за то­бой. Здесь это со­ вер­шен­но ес­тест­вен­но.

— Хо­чешь ска­зать, что Го­ра мо­жет сле­дить и за мест­ны­ми?

— Имен­но. Ско­рее ты мо­жешь по­чувст­во­вать се­бя изб­ран­ным.

— А что обыч­но про­ис­хо­дит с те­ми, за кем Го­ра сле­дит?

— Труд­но ска­зать. Не­ко­то­рые об­ре­та­ют счаст­ье, дру­ги­е…

— Хо­ч ешь ска­з ать, это мо­ж ет быть по­хо­ж е на зо­н у в «С­т ал­ ке­р е»?

— Или на Бо­га. Иног­да ка­жет­ся, что она по­мо­га­ет нам в труд­ных си­ту­а­ци­ях. А по­том сно­ва ус­та­ет, ску­ча­ет и не хо­чет иметь с на­ми ни­ че­го об­ще­го. ­Во вре­мя на­ше­г о раз­г о­в о­р а я был уве­р ен, что Плы­ву­щ ая Го­ ра где–то слы­шит нас. И не про­тив. Я на­де­я л­ся, что ес­л и не мой друг, то хо­тя бы Плы­в у­щ ая Го­р а даст мне нуж­н ый от­вет. Но она мол­ча­ла.

­П е­т ер Са­у­т ер

186

Д­жер­мук ­Мы гу­ля­ли по хол­мам.

— Ты ког­да–ни­будь хо­те­ла по­те­рять­ся? — сп­ро­сил я у Ло­ры.

— За­чем?

— По­то­му что ес­ли ты не по­те­ря­ешь­ся, то ни­че­го не смо­жешь най­ти.

— Се­год­ня я наш­ла мо­нет­ку.

— По­ка­жи. ­Ло­ра про­ве­ри­ла кар­ма­ны.

— Ку­да–то я ее по­ло­жи­ла…

— Я имел в ви­ду, что ког­да ты те­ря­ешь­ся, ты дол­жен об­рес­ти ве­ру.

— Ког­да я те­ря­юсь, я хо­чу пла­кать.

— Плачь. По­том пе­рес­тань. Ког­да ты по­те­ря­ешь­ся, весь мир бу­дет тво­им. По­те­ряй­ся и дой­ди ту­да. По­те­ряй свой дом и най­ди мир.

— Не хо­чу. Я сор­вал джер­мукс­кий цве­ток и про­тя­нул его Ло­ре. Она не взя­ла.

— Не ду­ма­ю, что весь мир ждет ме­ня. Я взг­ля­нул на холм. Там воз­вы­ша­лась гос­ти­ни­ца–п­риз­рак.

— Не уве­рен, что здесь смо­гу уви­деть Плы­ву­щую Го­ру.

— Те­бя же бес­по­ко­и­ло, что о­на пов­сю­ду сле­дит за то­бой.

— Зна­ю.

— А те­перь хо­чешь, что­бы она вер­ну­лась? ­Ло­ра взя­ла цве­ток из мо­их рук.

— Да.

— На­вер­но­е, она бу­дет ждать нас в ба­ре в хол­ле, ког­да мы до­бе­ рем­ся до мес­та.

— Ве­ро­ят­но.

В пос­те­ли с Плы­ву­щей Го­рой ­Мы с Ло­рой лег­ли в пос­тель в гос­ти­ни­це «А­ра­рат».

— И ка­кие у те­бя пла­ны? — зев­ну­ла Ло­ра.

— Пос­мот­рим, су­мею ли я най­ти Плы­ву­щую Го­ру?

— Но где ты ее бу­дешь ис­кать? Под оде­я­лом?

— Не зна­ю. Мо­жет, она са­ма к нам при­дет, ког­да мы зак­ро­ем гла­за. Пос­те­пен­но.

— Да­вай поп­ро­бу­ем. ­Мы дол­го пы­та­лись. Сна­ча­ла так, по­том этак. И зас­ну­ли.

Ут­ром, ког­да Ло­ра пош­ла в душ, она по­ка­за­лась мне обес­по­ко­ен­ной.

— О чем ты ду­ма­ешь?

— Не мо­гу вс­пом­нить, вче­ра ноч­ью мы доб­ра­лись до Плы­ву­щей Го­ры или нет?

— И я не пом­ню. Мо­жет, и доб­ра­лись. Чувст­ву­ю, что доб­ра­лись.

— Не нуж­но слиш­ком час­то ту­да ид­ти. Не каж­дую ночь.

— Вер­но. Так это пос­то­ян­но бу­дет ин­те­рес­ным прик­лю­че­ни­ем. Я еще нем­но­го посп­лю, по­ка ты бу­дешь при­ни­мать душ. Аль­пи­низм — уто­ми­тель­ный вид спор­та.

­Раз­го­вор на ули­це­ Я ос­та­но­вил на ули­це ка­ко­го–то пар­ня и поп­ро­сил огонь­ка.

— Не подс­ка­жешь, как най­ти до­ро­гу в порт?

— Вы име­е­те в ви­ду ту­да, где есть ко­раб­ли? Озе­ро Се­ван?

— Вс­тав­шие на якорь ко­раб­ли. Да.

Ваур Афанасьев — эстонский писатель, режиссер и музыкант, один из участников «Литературного ковчега».

1

187 ­Э с­т о­н и­я

­Та­вер­на — Что бу­де­те за­ка­зы­вать?­ О­фи­ци­ант­ка — ста­ро­мод­ная жен­щи­на в бе­лом пе­ред­ни­ке, с блок­ но­том и руч­кой. Я и Ва­ур1 пе­рег­ля­ну­лись, за­мер­ли и сер­ьез­но кив­ну­ли друг дру­гу.

— Нам обо­им — Плы­ву­щую Го­ру. Со всем, что к ней по­ла­га­ет­ся. С­та­ро­мод­ная офи­ци­ант­ка сра­зу все по­ня­ла и за­пи­са­ла в блок­но­ те: «…­со всем, что по­ла­га­ет­ся». П­лы­ву­щая Го­ра бы­ла боль­шой. Не­ко­то­рое вре­мя я не ви­дел Ва­у­ра с дру­гой сто­ро­ны Го­ры. Толь­ко слы­шал, как он чав­кал и икал. Брал что–то от­сю­да, от­ту­да, ел, пил, так же об­щал­ся с Ва­у­ром. Пос­те­пен­но он сно­ва стал час­тич­но ви­ден, но как бы ск­возь пу­шис­тое об­ла­ко.

— Бо­юсь, всю го­ру нам не одо­леть, — за­ме­тил Ва­ур, — мы при­ выч­нее к мень­шим вы­со­там. ­Рот мой был по­лон чем–то вкус­ным, не име­ю­щим наз­ва­ни­я, и я не мог от­ве­тить. Вс­пом­нил и то смут­но, по­то­му что все мои вос­по­ми­ на­ния уга­са­ли,­ па­ра­мет­ры са­мой вы­со­кой вер­ши­ны в Эс­то­ни­и, Су­ур Му­на­ма­ги, — 318 мет­ров. Я под­нял бо­кал и пред­ло­жил тост.

­П е­т ер Са­у­т ер

188

— Но в Ере­ва­не­ нет пор­та. Или в Ар­ме­ни­и. Ког­да–то мы вла­де­ли мо­ря­ми, но не те­перь.

— А ку­да они по­де­ва­лись?

— Ис­чез­ли. Я за­тя­нул­ся ды­мом.

— Вы хо­ти­те ска­зать, что я прос­то дол­жен плыть, но не смо­гу заб­ ро­сить якорь?

— Ду­ма­ю, что да.

— А вы са­ми ког­да–ни­будь за­ки­ды­ва­ли якорь? В прош­лом? В бу­ ду­щем? На вос­то­ке? На за­па­де? На пе­ре­пут­ье? В сем­ье?

— Еще нет. Прос­ти­те, но я вас не по­ни­ма­ю. Что я дол­жен был за­ ки­нуть?­ Я по­чувст­во­вал, что слиш­ком мно­го бол­та­ю, но пос­коль­ку па­рень от­ве­чал мне доб­ро­же­ла­тель­но, я про­дол­жил.

— Эта ва­ша Плы­ву­щая Го­ра и свя­зан­ный с ней ко­рабль. Вам не ка­жет­ся, что од­наж­ды они мо­гут сд­ви­нуть­ся и уп­лыть?

— Но ку­да?

— А–а, вы счи­та­е­те, что раз вы здесь, то дру­гих мест нет?

— Ве­ро­ят­но.

— Спа­си­бо, что да­ли при­ку­рить.

— По­жа­луйс­та. Я вы­пус­тил дым изо рта и ос­тал­ся там же, где и рань­ше. Они здесь. И я здесь. Раз­ве? П­ла­ва­ни­е ­Де­ся­ти­лет­ний маль­чик осед­лал ос­ла, дер­жась за од­ну уз­деч­ку. Я сп­рав­лял нуж­ду на пус­той ули­це. ­За мной бы­ли скаль­ные глы­бы. Бы­ла зме­я, под­ни­ма­ю­щая го­лов­ку на пыль­ной до­ро­ге. ­За глы­ба­ми был Та­тевс­кий мо­нас­тырь. ­Ты плы­ла за ок­ном. «­По­дож­ди», — про­мям­лил я. ­Ты прос­то мол­ча про­дол­жи­ла свой путь. Я отк­рыл ок­но и об­на­ру­жил стек­лян­ную дверь. За двер­ью проплы­ва­ла ты.

— Эй, пос­лу­шай, — ска­зал я.

­ ы про­дол­жи­ла свой путь. Т Я от­во­рил дверь. От­ку­да–то свер­ху лил­ся свет. За­ря?­ Я вка­раб­кал­ся на­верх и доб­рал­ся до са­мо­го кра­я. Я был на кром­ ке древ­ней ва­зы. Она бы­ла в том му­зе­е, где я уже бы­вал. Слу­чай­но спрыг­нул на пол и вы­шел из му­зе­я. ­Был сол­неч­ный день, и я вы­пил ко­фе. С­де­лал гло­ток — бы­ло при­ят­но. Я не был уве­рен, что не на­хо­жусь в еще боль­шем му­зе­е. И ес­ли да, то хо­чу ли я тут ос­та­вать­ся?

С­вист­ У­ли­цы. У жен­щин бы­ла та­кая по­ход­ка, слов­но они нес­ли цве­ты. Или ре­ бен­ка. Муж­чи­ны же вы­ша­ги­ва­ли, буд­то шли на свадь­бу. И тут я ус­лы­шал свист. Гром­кий и гор­дый.

189 ­Э с­т о­н и­я

­ ым на бал­ко­не Д ­Мы ку­ри­ли на бал­ко­не Да­ви­да. Клу­бы ды­ма пол­ност­ью ок­ру­жи­ли Да­ви­да — вид­не­лась толь­ко его ма­куш­ка. Я ус­лы­шал про­ник­но­вен­ ный го­лос, до­но­ся­щий­ся из ды­ма.

— Ты ви­дишь Го­ру?

— Мне ка­жет­ся, я ви­жу толь­ко ее часть — ту, что выг­ля­ды­ва­ет из–за об­ла­ков.

— Зна­чит, ты ви­дел ее це­ли­ком. Вер­ши­на — луч­шая ее часть.

— А ни­зи­на?

— Но­ги. Что та­кое но­ги? Но­ги есть у всех, — и он про­вел бо­тин­ ком по кам­ню, как буд­то в тан­це, — важ­на вер­ши­на.

— Го­во­рят, Плы­ву­щая Го­ра вам­не при­над­ле­жит.

— Плы­ву­щие Го­ры не мо­гут ко­му–то при­над­ле­жать. Ты мо­жешь ска­зать, ко­му при­над­ле­жат твои мыс­ли?­ Я за­тя­нул­ся си­га­ре­той и за­ду­мал­ся: —­Не мо­гу: у ме­ня всег­да бы­ло та­кое чувст­во, что мыс­ли прос­то по­яв­ля­ют­ся са­ми по се­бе, и я так и не уз­нал, кто мо­жет быть их хо­ зя­и­ном.

— Ви­дишь, — расс­ме­ял­ся и за­каш­лял­ся Да­вид, — а вид Го­ры не­ сом­нен­но при­над­ле­жит нам. И мы ни­ког­да не смог­ли бы ее про­дать, да­же ес­ли бы за­хо­те­ли. Она прос­то ос­та­ет­ся с на­ми.

­Но го­ло­вы не по­вер­нул. «П­лы­ву­щая Го­ра свис­теть не бу­дет, — по­ ду­мал я, — с ка­кой ста­ти?» С­но­ва свист. Ог­ля­нул­ся. ­Ни­ко­го. «­Ты же всег­да хо­тел быть ни­кем, — по­ду­мал я, — так не­у­же­ли те­ перь ты не об­ра­ду­ешь­ся то­му, что ник­то те­бе свис­тит? Дру­гой ник­то. Твой друг». Я за­ло­жил два паль­ца в рот и свист­нул в от­вет: «Ф­ью­ю­ю­ю...» ­Муж­чи­ны и жен­щи­ны ос­та­но­ви­лись и пос­мот­ре­ли на ме­ня. Я мед­лен­но вы­нул паль­цы изо рта.

— Прос­то свис­тел Плы­ву­щей Го­ре. На вся­кий слу­чай. ­Муж­чи­ны и жен­щи­ны ни­че­го не по­ня­ли. От­вер­ну­лись и за­ша­га­ли даль­ше. ­Жен­щи­ны — слов­но нес­ли цве­ты. Или ре­бен­ка. Муж­чи­ны — буд­то шли на свадь­бу. П­лы­ву­щая Го­ра в Тал­лин­не

­П е­т ер Са­у­т ер

190

В Тал­лин­не у ме­ня по­рой воз­ни­ка­ло чувст­во, что Плы­ву­щая Го­ ра где–то ря­дом, хо­тя я ее и не ви­дел. Иног­да я чувст­во­вал, что она толь­ко что ск­ры­лась за уг­лом или ды­шит мне в спи­ну. Ло­ра ис­пы­ты­ ва­ла то же чувст­во.

— Воз­мож­но ли, — сп­ро­сил я Ло­ру, — что Плы­ву­щая Го­ра ка­ким– то об­ра­зом пе­реб­ра­лась с на­ми в Тал­линн?

— Без би­ле­та?

— Да. Не ду­ма­ю, что пу­те­шест­вие вмес­те с ба­га­жом дос­та­ви­ло бы ей не­у­добст­во.

— Пи­ло­ты иног­да ви­дят ст­ран­ные ве­щи, плы­ву­щие ря­дом с са­мо­ ле­та­ми. Но в та­ком слу­чае в Ере­ва­не не ос­та­лось бы Плы­ву­щей Го­ры. А им тог­да что де­лать?

— А мо­жет, Плы­ву­щая Го­ра спо­соб­на од­нов­ре­мен­но быть в раз­ ных мес­тах?

— То есть как ес­ли бы мы подх­ва­ти­ли бо­лезнь? Синд­ром Плы­ву­ щей Го­ры?

— Воз­мож­но.

Я отх­леб­нул из ста­ка­на и вык­лю­чил свет. И уви­дел Плы­ву­щую Го­ ру. В ту­ма­не и об­ла­ках, как всег­да.

— Где это я?

— Ты во сне.

— Вот по­че­му Плы­ву­щая Го­ра здесь, со мной. Я рад но­вой вст­ре­че. Ты мо­жешь ос­тать­ся со мной, ког­да я прос­нусь? П­лы­ву­щая Го­ра лишь улыб­ну­лась.

— Лад­но, — сог­ла­сил­ся я, — иног­да бу­ду на­ве­щать те­бя здесь. ­По­том Плы­ву­щая Го­ра впер­вые под­ня­ла ру­ку, при­ветст­вен­но по­ ма­ха­ла и под­миг­ну­ла мне. ­Ког­да я прос­нул­ся, пра­вая грудь Ло­ры бы­ла в мо­ей ле­вой ру­ке. Она то­же бы­ла мяг­кой и при­вет­ли­вой.

­Пе­ре­вод с анг­лийс­ко­го Ли­лит Ме­лик­се­тян

191 ­Э с­т о­н и­я

­Сис­си и Плы­ву­щая Го­ра ­ ис­си влез­ла в пос­тель и поп­ро­си­ла, что­бы я расс­ка­зал ей что–ни­ С будь.

— О чем те­бе расс­ка­зать?

— О Плы­ву­щей Го­ре.

— С ка­ких пор ты зна­ешь о Плы­ву­щей Го­ре, Сис­ка?

— Не зна­ю. По­э­то­му и про­шу расс­ка­зать.

— Хм... ­Сис­си выг­ля­де­ла ум­ни­цей, и я по­нял, что она зна­ет о Плы­ву­щей Го­ре боль­ше ме­ня. Но от­ку­да? А мо­жет, она о мно­гом зна­ет боль­ше ме­ня?

— Лад­но, — по­жал я пле­ча­ми, — что конк­рет­но ты хо­чешь знать?

— Ска­жи, кто жи­вет на Плы­ву­щей Го­ре?

— Один по­жи­лой че­ло­век. И очень кра­си­вые звез­ды. Днем звез­ды спят, а ноч­ью ока­зы­ва­ют­ся на не­бе.

— Но каж­дую ночь я не ви­жу все звез­ды.

— По­том они уст­ра­и­ва­ют ве­че­рин­ку на Го­ре. Эх, ша­лун­ьи. Они пок­ры­ва­ют не­бо об­ла­ка­ми...

И­г орь Сид ­Рос­си­я­

­Пи­са­тель, по­эт, ор­га­ни­за­тор меж­ду­на­род­ных куль­тур­ных про­ ек­тов, пу­те­шест­вен­ник. ­Ро­дил­ся в 1963 г. в Кры­му. Бу­ду­чи би­о­ло­гом по об­ра­зо­ва­ни­ю, по­ бы­вал в на­уч­но–исс­ле­до­ва­тельс­ких экс­пе­ди­ци­ях во мно­гих ст­ра­нах и на ост­ро­вах тро­пи­чес­кой зо­ны, а так­же Ан­тарк­ти­ки. Ос­но­ва­ тель Русс­ко­го клу­ба дру­зей Ма­да­гас­ка­ра. Глав­ный ре­дак­тор ин­ тер­нет–пор­та­ла «Africana.ru». Ор­га­ни­за­тор мно­гих ли­те­ра­тур­ных и куль­тур­ных про­ек­тов в Рос­сии и Ук­ра­и­не: «К­рымс­ко­го ге­о­по­э­ти­чес­ко­го клу­ба» в Моск­ве, «­Бос­форс­ко­го фо­ру­ма сов­ре­мен­ной куль­ту­ры» в Кры­му, фес­ти­ва­ лей аф­ри­канс­кой куль­ту­ры, пер­вой и вто­рой меж­ду­на­род­ной кон­ фе­рен­ции по ге­о­по­э­ти­ке (1996, 2009). О­пуб­ли­ко­вал ряд по­э­ти­чес­ких сбор­ни­ков, а так­же пе­ре­во­дов сов­ре­мен­ной ук­ра­инс­кой ли­те­ра­ту­ры (Ю­рий Анд­ру­хо­вич, Сер­гей Жа­дан и т.д.). Сос­та­ви­тель и из­да­тель пер­вой «­Ге­о­по­э­ти­чес­кой ан­то­ло­ги­и» (2012), пер­вой ау­ди­о–ан­то­ло­гии русс­кой по­э­зии (http:// liter.net/SPA). Так­же ра­бо­та­ет в жан­ре ви­де­о–по­э­зии (http://liter. net/videopoem). Ч­лен Русс­ко­го ПЕН–к­лу­ба. У­част­ник «­Ли­те­ра­тур­но­го ков­че­га — 2012».

ОСТ­РОВ АР­МЕ­НИ­Я ­Ге­о­по­э­ти­ка ас­ке­зы

И­г орь Сид

194

­ ер­вое чувст­во при пер­вом ви­зи­те в Ар­ме­нию два го­да на­зад, на П Фо­рум пе­ре­вод­чи­ков и из­да­те­лей — бо­ле­вой шок. Ка­за­лось бы — пе­ре­из­бы­ток солн­ца, за­га­доч­ны­е, плав­ные фрак­таль­ные ст­рук­ту­ры хол­мов и гор­ных це­пей, га­лак­ти­чес­кие кон­ту­ры Ара­ра­та, ан­гельс­ки прек­рас­ные женс­кие ли­ца и чер­товс­ки ин­тел­лек­ту­аль­ные мужс­ки­е, раз­ноц­вет­ье трав и дре­вес­ных крон. Но на фо­не это­го — па­ни­чес­кое ти­кан­ье в вис­ках: Ст­ра­на без мо­ря!.. Пер­вая мысль, сх­ва­тив­шись за го­ло­ву: «­Бо­же! Как они с этим жи­вут?..» Т­рав­ма

Ст­ра­да­ет ведь преж­де все­го эко­но­ми­ка, ст­ра­на поч­ти об­ре­че­на на бед­ность: нет морс­кой тор­гов­ли, нет морс­ко­го тран­зи­та, нет морс­ ко­го ту­риз­ма. Но пос­лед­нее име­ет и пси­хо­ло­ги­чес­кое из­ме­ре­ни­е: от­сутст­ву­ет ду­шес­па­си­тель­ная морс­кая эс­те­ти­ка и ду­хо­под­ъём­ная морс­кая эк­зо­ти­ка... Нет ко­рал­ло­вых ри­фов — кро­ме, быть мо­жет, не­уз­на­ва­е­мых, мил­ ли­о­но­лет­ни­ми тек­то­ни­чес­ки­ми про­цес­са­ми воз­не­сён­ных на плос­ ко­гор­ье, древ­ней­ших ри­фо­вых от­ло­же­ний. Нет пальм, пос­коль­ку кли­мат кон­ти­нен­таль­ный, и они не вы­дер­жи­ва­ют здеш­них зим. Нет фло­та, кро­ме раз­ве что ка­те­ров на гор­ном озе­ре Се­ван да вод­ных ве­ ло­си­пе­дов на лес­ном озе­ре под Ди­ли­жа­ном.

Э­то, ко­неч­но, су­гу­бо лич­но­е. Ста­рый мо­ряк и, вро­де бы, пу­те­шест­ вен­ник, в свои 47 умуд­рил­ся впер­вые ока­зать­ся в го­су­дарст­ве с иск­ лю­чи­тель­но су­хо­пут­ны­ми гра­ни­ца­ми. И сра­зу впал в неп­ри­выч­ную деп­рес­си­ю, по­ме­шав­шую пол­но­цен­но­му восп­ри­я­тию ст­ра­ны с пер­ во­го за­хо­да. Т­рав­ма, од­на­ко, боль­ше го­во­рит не о ст­ра­не по­се­ще­ни­я, а о стран­нос­тях по­се­тив­ше­го. Ес­ли рань­ше ни­ког­да не бы­вал в чис­то ма­те­ри­ко­вых го­су­дарст­вах — зна­чит, сам под­би­рал та­кие марш­ру­ты. Ни Мон­го­ли­и, ни Венг­ри­и, ни Бо­ли­ви­и, ни Ма­ли... Зна­ чит, прос­то под­соз­на­тель­но бо­ял­ся этой трав­мы. И что это за пу­ те­шест­вен­ник, ко­то­рый всег­да вы­би­ра­ет са­мый ком­форт­ный и без­бо­лез­нен­ный путь? П­ро­жект

195 ­Р ос­с и­я­

Д­ля то­го и нуж­ны пу­те­шест­ви­я, что­бы боль­ше уз­на­вать о се­бе са­мом... И всё же в этом ощу­ще­нии бы­ло что–то об­ъек­тив­но­е. Ког­да ре­шил­ся по­де­лить­ся им — сей­час, во вто­рой при­езд — с мест­ны­ми, от­зыв был со­чувст­вен­ный и ме­лан­хо­ли­чес­кий. Оба­я­тель­ный мо­ло­ дой ли­те­ра­тор Ар­мен О. про­из­нёс сле­ду­ю­ще­е: «­Да, это проб­ле­ма. Здесь мно­гие так счи­та­ют. Мы так и го­во­рим: мы, ар­мя­не, по­то­му и та­кие нес­част­ны­е, что у нас нет мо­ря!» Нес­част­ных лиц в Ар­ме­нии за два пу­те­шест­вия вст­ре­тить не уда­ лось. Но пи­са­те­ли уме­ют — и учат уметь — чи­тать меж­ду ст­рок, им всег­да хо­чет­ся ве­рить. Пер­вая от­вет­ная эмо­ци­я: ук­расть для Ар­ме­нии мо­ре! Про­рыть под­зем­ный ход хо­тя бы к Кас­пийс­ко­му, а ещё луч­ше к Чёр­но­му или Сре­ди­зем­но­му. Про­пус­тить, как бы­ло при­ня­то у фан­тас­тов (а ещё у бреж­невс­ких про­жек­тё­ров), нит­ку мо­реп­ро­во­да под по­верх­ност­ью со­сед­них ст­ран. Пе­ре­ка­чать сю­да хо­тя бы па­ру за­ли­вов и ли­ма­нов. Прев­ра­тить часть го­су­дарст­вен­ной гра­ни­цы в эф­фект­ное скаль­ное по­бе­реж­ье, в гро­ты, фьор­ды и пля­жи. Или по–д­ру­го­му (ес­ли мо­ре не идёт к нам, то мы идём к не­му!): под­нять тер­ри­то­рию на домк­ра­ ты, как пе­ре­ме­ща­ют ста­рин­ные зда­ния и мос­ты, от­вез­ти по пе­ред­ виж­ным рель­сам на тёп­лое ин­до­о­ке­анс­кое мел­ко­вод­ье, на лю­би­мые бан­ки Мас­ка­ренс­ко­го пла­то. Был бы прек­рас­ный, отк­ры­тый все­му

ми­ру ост­ров Ар­ме­ни­я... Ге­о­по­э­ти­ка поз­во­ля­ет оп­ро­вер­гать и от­ме­ нять не толь­ко ге­о­по­ли­ти­ку, но и са­му Ге­ог­ра­фи­ю. Прав­да, при этом мо­жет са­ма прев­ра­щать­ся во что–то дру­го­е, как в дан­ном слу­чае в та­лас­со­по­эт ­ и­ку. Пер­вая зд­ра­вая ку­ра­торс­кая мысль: вы­во­зить, на ка­ко­е–то вре­мя, хо­тя бы мест­ных по­э­тов (у про­за­и­ков и ху­дож­ни­ков, те­о­ре­ти­чес­ки, иног­да бы­ва­ют собст­вен­ные день­ги) на ми­ро­вые по­бе­реж­ья. Ещё не про­ект, но уже поч­ти кон­цеп­ци­я. Сра­зу предс­та­вил се­бе бо­е­вую спецг­руп­пу ар­мянс­ких по­э­тов–ак­ва­лан­гис­тов, про­би­ра­ю­щих­ся к Майа­ми–бич из глу­би­ны, че­рез за­рос­ли морс­ких ане­мо­нов и морс­ кой ка­пус­ты. Ас­ке­за

И­г орь Сид

196

Но ведь ни­ка­кой ка­таст­ро­фы, воз­ра­зят мне, в от­сутст­вии морс­ ких гра­ниц нет и быть не долж­но. Бо­лее то­го, ма­те­ри­ко­вость ст­ра­ны мо­жет быть пред­на­ме­рен­ной, кон­цеп­ту­аль­ной, сох­ра­нять­ся и восп­ ро­из­во­дить­ся в мен­та­ли­те­те её жи­те­лей и вы­ход­цев из не­ё. Або­ри­ге­ ны Ски­фии счи­та­ли мо­ре­хо­дов–эл­ли­нов су­мас­шед­ши­ми и сме­я­лись над их лю­бов­ью к Та­лас­се. По­че­му ст­ра­на, не имев­шая мо­ря, долж­на по ней тос­ко­вать?.. Су­хо­пут­ная Бель­гия в эпо­ху ко­ло­ни­а­лиз­ма за­во­ё­вы­ва­ла в Аф­ри­ ке, сог­лас­но ка­ким–то сво­им пред­поч­те­ни­ям, не ок­ра­и­ны ма­те­ри­ка, а имен­но серд­це­ви­ну. Про­ек­ци­ей им­перс­кой Бель­гии на Чёр­ном кон­ ти­нен­те ста­ло — в ме­та­фи­зи­чес­ком пла­не — Серд­це Ть­мы, а в фи­ зи­чес­ком — боль­шое Кон­го, яв­но по слу­чай­нос­ти сох­ра­нив­шее кро­ шеч­ный, тес­ный вы­ход к Ат­лан­ти­ке. Но у Ар­ме­ни­и–то, как раз, на са­мом де­ле преж­де бы­ло мо­ре! И да­ же два, ес­ли не три — те са­мые Кас­пийс­ко­е, Чёр­но­е, Сре­ди­зем­но­е. Не­за­дол­го до Рож­де­ния Хрис­то­ва за­во­е­ва­тель Тиг­ран Ве­ли­кий рас­ ши­рил ст­ра­ну, до­был для неё вы­хо­ды к бас­сей­ну Ми­ро­во­го оке­а­на — на пол­ты­ся­чи с лиш­ним лет. А пос­ле рас­па­да Ве­ли­кой Ар­ме­нии дол­ го сох­ра­ня­лась, под име­нем Ки­ли­ки­и, её сре­ди­зем­но­морс­кая часть. От­сю­да эта па­мять и эта тос­ка, эта фан­том­ная боль. М­не ка­жет­ся, что от­сутст­вие ре­ван­шистс­ких ам­би­ций по воз­ в­ра­ще­нию сво­их дав­них при­морс­ких зе­мель — раз­но­вид­ность

ас­ке­зы, под­лин­но­го са­мо­ог­ра­ни­че­ни­я. По­лу­за­мет­но­е, рав­но­мер­ ное ст­ра­да­ние без мо­ря, ес­ли та­ко­вое ст­ра­да­ние дейст­ви­тель­но име­ет мес­то, фор­ми­ру­ет, вос­пи­ты­ва­ет оп­ре­де­лён­ным об­ра­зом на­ци­о­наль­ный дух. Ас­ке­за ста­но­вит­ся за­ло­гом внут­рен­ней си­лы. Ар­мя­нин, ока­зав­шись в ди­ас­по­ре, де­монст­ри­ру­ет за­час­т ую ес­ли не по­вы­шен­ную энер­ги­ю, то по­вы­шен­ную вы­жи­ва­е­мость и жиз­ нен­ную проч­ность. Я стал ус­мат­ри­вать приз­на­ки этой пло­дот­вор­ной ас­ке­зы в раз­ ных осо­бен­нос­тях ми­ра ма­лень­кой ар­мянс­кой мет­ро­по­ли­и. Х­ра­мы и ал­фа­вит

197 ­Р ос­с и­я­

В­то­рой мой ви­зит в Ар­ме­нию был свя­зан с про­ек­том «­Ли­те­ра­тур­ ный ков­чег». Двад­цать с лиш­ним пи­са­те­лей из 17 ст­ран Ев­ра­зии пу­ те­шест­ву­ют пол­ме­ся­ца по ар­мянс­кой час­ти безб­реж­но­го Ар­мянс­ко­ го на­гор­ья, ежед­нев­но по­се­щая но­вые церк­ви, мо­нас­ты­ри и му­зе­и. Я сей­час не о том, что нас­то­я­щий, иде­аль­ный фес­ти­валь дол­жен быть мак­си­маль­но приб­ли­жён к экс­пе­ди­ци­и, и от­пус­кать сво­их участ­ни­ ков на ро­ди­ну по­лу­па­ра­ли­зо­ван­ны­ми от заш­ка­ли­ва­ю­щих вос­тор­гов и ин­фор­ма­ци­он­ной пе­рег­руз­ки, вы­жа­ты­ми, как ли­мон. Я о том, что ар­мянс­кое хрис­ти­анст­во в сво­ём клас­си­чес­ком ви­де де­монст­ри­ру­ет всё ту же ас­ке­зу. Эти по­лу­то­ра­ты­ся­че­лет­ние хра­мы, ли­шён­ные ка­ ких–ли­бо ук­ра­ше­ний, с го­лы­ми ка­мен­ны­ми сте­на­ми и по­тол­ка­ми, иног­да прос­то вы­руб­лен­ные в цель­ной ска­ле, оли­цет­во­ря­ют со­бой бесп­ри­мес­ную ду­хов­ность, не за­мут­нён­ную де­ко­ра­тив­ны­ми из­ли­ шест­ва­ми и рос­кош­ью. Ес­ли хо­тя бы ме­та­фо­ри­чес­ки вер­но ста­рое детс­кое срав­не­ние хра­ма со звез­до­лё­том или кос­мо­пор­том, то мож­ но пред­по­ло­жить, что зо­ло­то и всё про­чее утя­же­ля­ет ко­рабль, ме­ша­ ет ему вз­ле­теть… А ещё — ар­мянс­кий ал­фа­вит. Чет­верть ве­ка на­зад, в пер­вой сво­ей на­уч­ной ко­ман­ди­ров­ке, я ра­бо­тал ме­сяц на по­бе­реж­ье Аб­ха­зии и в те­че­ние од­нод­нев­ной по­езд­ки в Тби­ли­си за ка­ки­ми–то под­пи­ся­ми и пе­ча­тя­ми вы­у­чил гру­зинс­кий ал­фа­вит. Раз­гад­ка мол­ни­е­нос­нос­ ти, воз­мож­но, в де­лах сер­деч­ных: про аз­бу­ку ме­ня кон­суль­ти­ро­ва­ла юная тби­лисс­кая пе­ви­ца На­та, ко­то­рую не­об­хо­ди­мо бы­ло сра­зить сво­и­ми яко­бы уни­каль­ны­ми спо­соб­нос­тя­ми. По­доб­ных линг­вис­ти­

И­г орь Сид

198

чес­ких блицк­ри­гов боль­ше не пов­то­ря­лось; во вся­ком слу­ча­е, ал­фа­ вит ар­мянс­кий мне так до сих пор и не дал­ся. Как за­ме­тил пол­ве­ка на­зад Анд­рей Би­тов, эти бук­вы — слов­ но ка­мен­ны­е. Они так по­хо­жи на кли­но­пись, слег­ка сг­ла­жен­ную нак­ло­ном ру­ки рез­чи­ка в сто­ро­ну пер­во­го в ис­то­рии кур­си­ва. Но глав­но­е, что по­ра­зи­ло ме­ня сей­час (дол­го же до ме­ня до­хо­ди­ло!)

— это ар­мянс­ко­го ал­фа­ви­та труд­но­дос­т уп­ность. Бук­вы, по­да­рен­ ные Мес­ро­пом Маш­то­цем сво­е­му на­ро­ду, го­раз­до силь­нее по­хо­жи меж­ду со­бой, чем бук­вы дру­гих соз­дан­ных им ал­фа­ви­тов, ал­банс­ ко­го и гру­зинс­ко­го. Они ря­бят и сли­ва­ют­ся в гла­зах не­пос­вя­щён­ но­го, со всей оче­вид­ност­ью по­ка­зы­ва­я, что смысл текс­та по–нас­ то­я­ще­му за­шиф­ро­ван. Раз­ли­че­ние ли­тер тре­бу­ет до­пол­ни­тель­ ных уси­лий. В дру­гих куль­т у­рах, во вся­ком слу­чае в сов­ре­мен­ных, ни­че­го по­хо­же­го нет. Я сп­ра­ши­вал ар­мян об этом. Ник­то не сог­ла­сил­ся со мной. «­Ни­че­ го ст­раш­но­го, — го­во­рят. — Мы с детст­ва это раз­ли­ча­ем и чи­та­ем…» Но за­кон­но пред­по­ло­жить, что че­ло­век, в ран­нем воз­рас­те пре­о­до­ лев­ший этот пси­хо­ло­ги­чес­кий бар­ьер, а по­том всю жизнь уси­лен­но кон­цент­ри­ру­ю­щий вни­ма­ние для восп­ри­я­тия ин­фор­ма­ци­и, по­лу­ча­ ет не­ко­то­рую до­пол­ни­тель­ную ин­тел­лек­ту­аль­ную за­кал­ку, при­под­ ни­ма­ю­щую его над те­ми, ко­му чи­тать на сво­их язы­ках лег­ко и воль­ гот­но. Вп­лот­ную к не­до­ся­га­е­мо­му

В Биб­лии Ар­ме­ния воз­ни­ка­ет, в том чис­ле, под име­нем «ст­ра­ны Ара­рат». Пер­вый по­ко­ри­тель биб­лейс­кой вы­со­ты ка­пи­тан Ной — на­ ци­о­наль­ный ге­рой ар­мянс­кой ми­фо­ло­гии и, по­жа­луй да­же, офи­ци­ аль­ной ис­то­ри­и. Го­ра Ара­рат изоб­ра­же­на на го­су­дарст­вен­ном гер­бе Ар­ме­ни­и. Но для граж­дан Ар­ме­нии по­се­ще­ние да­же под­нож­ья сво­ей ге­раль­ди­чес­кой го­ры силь­но зат­руд­не­но. Го­ра Ара­рат уже дос­та­точ­ но дав­но рас­по­ло­же­на в дру­гом го­су­дарст­ве. У ук­ра­инс­ко­го пи­са­те­ля Юрия Анд­ру­хо­ви­ча есть эс­се сов­сем о дру­гих ве­щах с суг­гес­тив­ным заг­ла­ви­ем «Вп­лот­ную к не­до­ся­га­е­мо­ му». Сло­во­со­че­та­ни­е, пре­дель­но точ­но вы­ра­жа­ю­щее вза­и­мо­от­но­ше­ ния ар­мян и ар­мянс­кой на­ци­о­наль­ной го­ры.

Су­щест­ву­ет до­гад­ка, что имен­но ве­ли­чест­вен­ный, кос­ми­чес­кий ги­гант Ара­рат впер­вые по­ро­дил у лю­дей об­раз и идею не­до­ся­га­е­мо­ го и не­пос­ти­жи­мо­го Бо­га. Од­на­ко пос­коль­ку Ара­рат сос­то­ит из двух раз­дель­ных вул­ка­ни­чес­ких пи­ков, ос­но­вой он мог пос­лу­жить ско­рее для ду­а­лис­ти­чес­ких куль­тов. Но ак­ту­аль­ный спор о том, ка­кая из вер­шин, бо­лее вы­со­кая и глад­кая или бо­лее низ­кая и ост­ра­я, со­от­ ветст­ву­ют мужс­ко­му, а ка­кая женс­ко­му Бо­гу, мож­но ос­та­вить те­о­ло­ гам и куль­ту­ро­ло­гам. А вот в том, что Ара­рат стал для ар­мян труд­но­дос­ти­жи­мым, ви­ дит­ся боль­шой ре­ли­ги­оз­ный и фи­ло­софс­кий смысл. Для жи­те­лей дру­гих ст­ран это ту­рис­ти­чес­кий и аль­пи­нистс­кий об­ъект, Го­ра Ноя, Го­ра Бо­ли или прос­то Кри­вая Го­ра. Для жи­те­лей Ар­ме­нии это их глав­ная и свя­щен­ная го­ра, ко­то­рая им не при­над­ле­жит. Поч­ти пре­ дель­на­я, со­вер­шен­ная в сво­ей мно­гоз­нач­нос­ти ас­ке­за.

­Р ос­с и­я­

199

С­т е­в ан Тон­т ич ­Бос­ни­я

­По­эт, пуб­ли­цист и фи­ло­соф. ­Ро­дил­ся в 1946 г. в го­ро­де Санс­ки–Мост. Изу­чал фи­ло­со­фию и со­ци­о­ло­гию в Са­ра­евс­ком уни­вер­си­те­те. Ра­бо­тал в Са­ра­е­во как ре­ дак­тор. О­пуб­ли­ко­вал один­над­цать книг сти­хов, ро­ман и два сбор­ни­ка эс­се, выс­ту­пал как сос­та­ви­тель ан­то­ло­гий сов­ре­мен­ной сербс­кой, хор­ватс­кой и бос­нийс­кой по­э­зии ХХ ве­ка. В 1993–2002 гг. жил в Гер­ма­нии в изг­на­ни­и, пос­ле че­го сно­ва вер­ нул­ся в Са­ра­е­во. Ак­тив­но пе­ре­во­дил с не­мец­ко­го на сербс­кий, в том чис­ле ро­ман не­мец­кой пи­са­тель­ни­цы Крис­ты Вольф «­Нет мес­та. Ниг­де». Об­ла­да­тель ря­да ли­те­ра­тур­ных пре­мий, в том чис­ле пре­мии Мус­ра­ра (1985), пре­мии Са­ра­е­во (1987), пре­мии Но­во­го Са­да «Zmaj» (1994), гей­дель­бергс­кой пре­мии «­Ли­те­ра­ту­ра в изг­на­ни­и», по­ощ­ри­ тель­ной пре­мии Ба­варс­кой ака­де­мии изящ­ных ис­кусств. У­част­ник «­Ли­те­ра­тур­но­го ков­че­га — 2001».

С­КА­ЗА­НИЕ ВО СЛА­ВУ АРА­РА­ТА1

С­т е­в ан Тон­т ич

202

­ о­се­ще­ние Ар­ме­нии в сос­та­ве груп­пы из три­над­ца­ти ев­ро­пейс­ П ких пи­са­те­лей ста­ло не толь­ко для ме­ня, но и для всех нас отк­ры­ ти­ем та­кой прос­той, но по­ра­зи­тель­ной ст­ра­ны. До тех пор я поч­ти ни­че­го не знал про Ар­ме­нию и, толь­ко за­но­во пе­ре­чи­тав ар­мянс­кую по­э­зи­ю, за­ме­ча­тель­ные пу­те­вые за­мет­ки Оси­па Ман­дельш­та­ма, от­ рыв­ки из ро­ма­на Фран­ца Вер­фе­ля «­Со­рок дней Му­­са–да­га» и цикл очер­ков об Ар­ме­ни­и, из­дан­ных на не­мец­ком, смог предс­та­вить, о ка­ кой ст­ра­не идет речь. В ге­ог­ра­фи­чес­ком от­но­ше­нии тер­ри­то­рия Ар­ме­нии от­ли­ча­ет­ся рез­ки­ми конт­рас­та­ми. Все­мо­гущ Соз­да­тель, сот­во­рив­ший ско­ван­ ный веч­ны­ми сне­га­ми и лед­ни­ка­ми биб­лейс­кий Ара­рат и пло­до­ род­ную рав­ни­ну, ко­то­ра­я, по су­щест­ву, кор­мит це­лую ст­ра­ну. На Ар­ мянс­ком на­гор­ье, ко­то­рое го­раз­до об­шир­нее сов­ре­мен­ной ст­ра­ны, на­о­бо­рот, пре­об­ла­да­ют пе­пель­ные хол­мы и го­ры, пок­ры­тые убо­гой рас­ти­тель­ност­ью и ред­ки­ми ле­са­ми. Ар­мянс­кое пре­да­ние гла­сит, что Тво­рец пот­ра­тил на Ар­ме­нию от­хо­ды сво­е­го ст­ро­и­тель­но­го ма­ те­ри­а­ла, бес­чис­лен­ное мно­жест­во кам­ней. Их в са­мом де­ле мно­го и раз­но­го про­ис­хож­де­ни­я: жел­то­ва­тый, крас­но­ва­тый, фи­о­ле­то­вый туф, чер­ный об­си­ди­ан и еще мно­жест­во дру­гих. Один из чле­нов на­ шей де­ле­га­ци­и, бол­гарс­кий пи­са­тель Ге­ор­гий Бо­ри­сов, об­на­ру­жил этот чер­ный и блес­тя­щий, но та­кой прив­ле­ка­тель­ный от­те­нок в гла­ зах ар­мянс­ких де­ву­шек, вни­ма­ни­ем ко­то­рых пы­та­лись зав­ла­деть и дру­гие пу­те­шест­вен­ни­ки — Ште­фан, Ле­о­нид, Серж... Публикуется по источнику: Тонтич С. Сказание во славу Арарата // Литературная Армения.

1

203 ­Б ос­н и­я

Э­та не слиш­ком бла­го­дат­ная тер­ри­то­рия со сле­да­ми тек­то­ни­чес­ ких ка­так­лиз­мов, став­шая к то­му же аре­ной столк­но­ве­ний ев­ро­пейс­ кой и ази­атс­кой ци­ви­ли­за­ций, но­сит от­пе­чат­ки гу­би­тель­ных на­шест­ вий и не­ис­чис­ли­мых бедст­вий, прес­ле­ду­ю­щих ее на всем про­тя­же­ нии ее ис­то­ри­и. От не­ког­да мо­гу­щест­вен­но­го Ар­мянс­ко­го царст­ва, прости­рав­ше­го­ся меж­ду Чер­ным, Кас­пийс­ким и Сре­ди­зем­ным мо­ря­ ми, уце­ле­ла лишь ма­лень­кая часть. За­пад­ная Ар­ме­ния и, в част­нос­ти, го­ра Ара­рат — свя­тая свя­тых каж­до­го ар­мя­ни­на — на­хо­дит­ся на тер­ ри­то­рии сов­ре­мен­ной Тур­ци­и. Из­вест­но, что тур­ки в го­ды Пер­вой ми­ ро­вой вой­ны со­вер­ши­ли бесп­ре­це­дент­ное зло­де­я­ние про­тив ар­мян, о ко­то­ром в нас­то­я­щее вре­мя от­ка­зы­ва­ют­ся вс­по­ми­нать. Бо­лее то­го, они от­ри­ца­ют сам этот факт, из­бе­гая пос­мот­реть прав­де в ли­цо. В кон­ це XIX ве­ка, в ос­нов­ном в 1915–18–м го­дах, тур­ки унич­то­жи­ли око­ло двух мил­ли­о­нов ар­мян, мно­гих изг­на­ли с зем­ли их пред­ков. В се­год­ няш­ней Ар­ме­нии жи­вут при­мер­но три мил­ли­о­на ар­мян, тог­да как чис­ло рас­се­ян­ных по все­му ми­ру — по–ар­мянс­ки в спюр­ке — до­хо­дит до вось­ми мил­ли­о­нов. Часть на­се­ле­ния Ар­ме­нии и се­год­ня по­ки­да­ет свою до­ве­ден­ную до край­ней ни­ще­ты ст­ра­ну. Пос­ле про­возг­ла­ше­ния су­ве­ре­ни­те­та на­род Ар­ме­ни­и, ко­то­рая вхо­ди­ла в сос­тав быв­ше­го Со­ ветс­ко­го Со­ю­за, об­рел толь­ко ста­тус не­за­ви­си­мос­ти, при этом обе­ щан­ные ему ре­фор­мы здесь поч­ти не осу­ществ­ля­ют­ся. Как и дру­гие пост­ком­му­нис­ти­чес­кие рес­пуб­ли­ки, Ар­ме­ния до­ро­го расп­ла­чи­ва­ет­ся за пе­ре­ход­ный пе­ри­од, обус­лов­лен­ный за­пад­ной дик­тов­кой.

2001 год для ар­мян был юби­лей­ным: от­ме­ча­лось 1700–ле­тие при­ня­тия хрис­ти­анст­ва в Ар­ме­ни­и. На­и­бо­лее из­вест­ные из ее куль­ тур­ных сок­ро­вищ — мо­нас­ты­ри и церк­ви. В Свя­том Эч­ми­ад­зи­не мы бы­ли приг­ла­ше­ны в ре­зи­ден­цию пред­во­ди­те­ля Ар­мянс­кой Апос­ тольс­кой церк­ви — Ка­то­ли­ко­са всех ар­мян. Ар­мя­не по пра­ву гор­дят­ся сво­ей пись­мен­ност­ью, ко­то­рую соз­дал в на­ча­ле V ве­ка свя­щен­ник Мес­роп Маш­тоц, а пос­ле вмес­те с уче­ни­ ка­ми пе­ре­вел на ар­мянс­кий Биб­ли­ю, за что и был при­чис­лен к ли­ку свя­тых. 13 ок­тяб­ря в се­ле Оша­кан мы при­ня­ли учас­тие в Празд­ни­ ке пе­ре­вод­чи­ка, по­доб­но­го ко­то­ро­му, по–ви­ди­мо­му, нет ни у ка­ко­го дру­го­го на­ро­да. Т­руд­но в рам­ках ко­рот­ких за­ри­со­вок упо­мя­нуть все по­ра­зив­шие нас в Ар­ме­нии чу­де­са. Са­мо со­бой, не­за­бы­ва­е­мо дру­же­лю­бие на­ших хо­зя­ев и со­бе­сед­ни­ков. Я, бал­ка­нец, чувст­во­вал се­бя на этой зем­ле

как свой, близ­кий. И во имя все­го то­го, сви­де­те­лем че­му ока­зал­ся, я с ра­дост­ью го­тов при­нять приг­ла­ше­ние сно­ва по­се­тить Ар­ме­ни­ю. ***

С­т е­в ан Тон­т ич

204

­ ос­ле возв­ра­ще­ния из Ар­ме­нии я под­го­то­вил ре­пор­таж для П програм­мы ра­ди­ос­тан­ции “Deutsche Welle” в Кель­не, ко­то­рая идет на сербс­ком язы­ке. Что хо­чет­ся до­ба­вить к не­му сей­час, в фев­ра­ле 2002 го­да? Мно­гие под­роб­нос­ти, от­но­ся­щи­е­ся к ли­те­ра­ту­ре, быть мо­жет и са­мые цен­ны­е, увы, не бы­ли за­пи­са­ны; дру­гие впе­чат­ле­ния на­вер­ ня­ка за­та­и­лись в глу­бо­ких ск­лад­ках мо­ей па­мя­ти. Сто­ит упо­мя­нуть, что пос­ле де­вя­ти лет эмиг­ра­ции я ре­шил вер­нуть­ся в род­ное Са­ра­ е­во. Язы­ко­вые и бы­то­вые раз­ли­чи­я, не­сом­нен­но, всег­да ока­зы­ва­ют пси­хо­ло­ги­чес­кое вли­я­ние на эмо­ции и па­мять. И, од­на­ко, мно­гие ли­ ца, со­бы­тия и вст­ре­чи от­пе­ча­та­лись в мо­ем соз­на­нии с не­туск­не­ю­ щей яр­кост­ью как на­по­ми­на­ние о бес­ко­неч­но дол­гом свер­ка­ю­щем ле­те и хрус­таль­ных бу­си­нах ок­тябрьс­ких дней. В то вре­мя я час­то разг­ля­ды­вал один су­ве­нир с че­тырь­мя столб­ца­ми ар­мянс­ко­го ал­фа­ ви­та — по де­вять букв в каж­дом. Ду­бо­вая до­щеч­ка с вы­ре­зан­ны­ми на ней ар­мянс­ки­ми пись­ме­на­ми на­по­ми­на­ла па­мят­ник ар­мянс­кой аз­бу­ке, ус­та­нов­лен­ный в Оша­ка­не. Эти бук­вы для ме­ня — не­пос­ ти­жи­мые зна­ки, за­га­доч­ный код, ко­то­рым за­пи­сы­ва­лась ду­хов­ная куль­ту­ра ар­мянс­ко­го на­ро­да. Нес­мот­ря на дру­же­люб­ное и сер­деч­ное от­но­ше­ние ар­мян, эти нез­на­ко­мые ге­ни­аль­но сот­во­рен­ные бук­вы про­дол­жа­ют ос­та­вать­ся для нас не­дос­туп­ны­ми ли­бо лишь слег­ка п­ри­отк­ры­ва­ют за­ве­су. И тем не ме­нее бал­кан­ца ох­ва­ты­ва­ет чувст­во, что меж­ду его ду­шой и ду­шой ар­мя­ни­на нет су­щест­вен­ных от­ли­чий. Не­сом­нен­но, та­кое впе­чат­ле­ние вы­не­сут ско­рее серб, грек, бол­га­ рин, чем, ска­жем, ту­рок. Та­ко­ва сло­жив­ша­я­ся ре­аль­ность. ***

П­риг­ла­ше­ние по­се­тить Ар­ме­нию мы по­лу­чи­ли как участ­ни­ки «­Ли­те­ра­тур­но­го эксп­рес­са “Ев­ро­па–2000”», ко­то­рый ор­га­ни­зо­ва­ло бер­линс­кое об­ъе­ди­не­ние “Literatur Werkstatt”. Ере­ван из­ъя­вил же­ ла­ние приг­ла­сить ев­ро­пейс­ких пи­са­те­лей в Ар­ме­ни­ю, став та­ким об­ра­зом пра­воп­ре­ем­ни­ком это­го пу­те­шест­ви­я. Приг­ла­ше­ны бы­ли Энн Ха­вер­ти (Ир­лан­ди­я), Ка­мил Ван­хол (Бель­ги­я), Серж ван Дайн­ хо­вен (Ни­дер­лан­ды), Ште­фан Шп­рен­гер (Лих­тенш­тейн), Эсад Ба­ба­

205 ­Б ос­н и­я

чич (С­ло­ве­ни­я), Пе­тер Рац (Венг­ри­я), Яцек Па­цо­ха (Поль­ша), Ле­о­нид Дрань­ко–Май­сюк (Бе­ла­русь), Ге­ор­гий Бо­ри­сов (Бол­га­ри­я), Ас­ли Эр­ до­ган (Тур­ци­я), Алек­сей Вар­ла­мов (Рос­си­я) и я, ваш по­кор­ный слу­га. Ес­тест­вен­но, с на­ми бы­ли ар­мян­с­кие предс­та­ви­те­ли «­Ли­те­ра­тур­но­ го эксп­рес­са» — Да­вид Му­ра­дян и Ле­вон Хе­чо­ян с соп­ро­вож­дав­шим их Да­ви­дом Ма­те­во­ся­ном. Две край­ние про­ти­во­по­лож­нос­ти ар­мянс­ ко­го ду­ха: ве­сель­ча­ки Му­ра­дян и Ма­те­во­сян — с од­ной сто­ро­ны, и ме­лан­хо­лич­ный Хе­чо­ян — с дру­гой, поль­зо­ва­лись при­язн­ью всех пас­са­жи­ров на­ше­го «­ков­че­га». Хо­те­лось вновь вст­ре­тить­ся с ни­ми. О­сип Ман­дельш­там в сво­их за­мет­ках, ко­то­рые на­зы­ва­лись «­Пу­те­ шест­вие в Ар­ме­ни­ю», с боль­шой сим­па­ти­ей опи­сы­ва­ет осо­бен­нос­ти на­ци­о­наль­но­го ха­рак­те­ра ар­мян: «­Нет ни­че­го бо­лее по­у­чи­тель­но­го и ра­дост­но­го, чем пог­ру­же­ние се­бя в об­щест­во лю­дей со­вер­шен­но иной ра­сы, ко­то­рую ува­жа­ешь, ко­то­рой со­чувст­ву­ешь, ко­то­рой вчу­ же гор­дишь­ся. Жиз­нен­ное на­пол­не­ние ар­мян, их гру­бая лас­ко­вость, их бла­го­род­ная тру­до­вая кость, их не­из­ъяс­ни­мое отв­ра­ще­ние ко вся­кой ме­та­фи­зи­ке и прек­рас­ная фа­мил­ьяр­ность с ми­ром ре­аль­ных ве­щей — все это го­во­ри­ло мне: ты бодрст­ву­ешь, не бой­ся сво­е­го вре­ ме­ни, не лу­кавь...»­ И вот я, со сво­ей дерз­кой ак­тив­ност­ью, ока­зал­ся в сре­де на­ро­да, ко­то­рый ­не жи­вет ни по вок­заль­ным, ни по ка­би­нет­ным ча­сам, а су­ гу­бо по сол­неч­ным, ка­кие я ви­дел на раз­ва­ли­нах Зварт­но­ца в ви­де ор­на­мен­таль­ных ро­зе­ток, вы­се­чен­ных на ко­ле­се или на кам­не. ­Не сви­де­тельст­ву­ют ли доб­ро­же­ла­тель­ность и дру­же­лю­бие ар­ мян о сту­де­ных вет­рах и ура­га­нах, ко­то­рые хлес­та­ли этот на­род на про­тя­же­нии всей его ис­то­ри­и? Да­ро­ван­ную ему зем­лю с ее су­ро­вым ланд­шаф­том не­сом­нен­но мож­но счи­тать биб­лейс­кой. ­На­ше ст­ранст­вие име­но­ва­лось «­Ли­те­ра­тур­ным ков­че­гом». Это как бы на­по­ми­на­ло о Но­е­вом ков­че­ге, при­ю­тив­шем­ся на вер­ши­не Ара­ра­та. Од­на­ко мы го­раз­до ча­ще за­ду­мы­ва­лись о по­то­пе ар­мянс­кой ис­то­ри­и, чем о все­мир­ном биб­лейс­ком по­то­пе. На ге­ог­ра­фи­чес­кой кар­те се­год­няш­няя Ар­ме­ния на­по­ми­на­ет ма­лень­кий ост­ро­вок — ст­ра­на–ре­ликт, уце­лев­шая с до­по­топ­ных вре­мен. В мен­та­ли­тет ар­ мян креп­ко впа­я­на ис­то­ри­чес­кая па­мять об ут­ра­чен­ном мо­гу­щест­ве и сла­ве, к ко­то­рым при­ме­ши­ва­ет­ся соз­на­ние мис­сии во вре­ме­ни и прост­ранст­ве. Сов­ре­мен­ная ар­мянс­кая ду­хов­ная куль­ту­ра от­нюдь не ог­ра­ни­чи­ва­ет­ся тер­ри­то­ри­ей ны­неш­ней Ар­ме­ни­и. Но­си­те­ли

этой куль­ту­ры рас­се­я­ны по раз­ным кон­ти­нен­там Зем­ли. Ар­мя­нин — боль­шой пат­ри­от и кос­мо­по­лит од­нов­ре­мен­но. Он уме­ет со­раз­ ме­рять свое бы­тие с при­ме­та­ми вре­ме­ни как по обыч­ным, так и по сол­неч­ным ча­сам. Пре­хо­дя­щее же для ар­мянс­кой судь­бы или, ина­че, веч­ное оп­ре­де­ля­ет­ся по взг­ля­ду на не­бо над вер­ши­ной Ара­ра­та. ***

С­т е­в ан Тон­т ич

206

­Пу­те­шест­вуя по Ар­ме­ни­и, мы час­то ори­ен­ти­ро­ва­лись по вы­со­те Ара­ра­та (5165 мет­ров), ко­то­рый, по­доб­но ко­лон­не, под­дер­жи­ва­ет не­ бос­вод. Рел­ьеф Ар­ме­нии сво­ей пер­воз­дан­ной не­у­мо­ли­мост­ью и тек­то­ ни­чес­кой бес­по­ря­доч­ност­ью и се­год­ня на­по­ми­на­ет не­за­вер­шен­ную дра­му биб­лейс­ко­го сот­во­ре­ния ми­ра. При­реч­ные куль­ти­ви­ро­ван­ные и озе­ле­нен­ные прост­ранст­ва, ко­то­рые ка­жут­ся по­рож­де­ни­ем ты­ся­че­ ле­тий, соз­да­ны ру­ка­ми ар­мян, со­дейст­ву­ю­щих тем са­мым со­зи­да­нию Твор­ца. Про­ти­во­ре­чи­вой гар­мо­ни­ей при­род­но­го и ру­кот­вор­но­го и обус­лов­ле­ны кра­со­та и оча­ро­ва­ние зем­ли ар­мянс­кой. Б­ли­же все­го к го­ре Ара­рат мы ока­за­лись при по­се­ще­нии од­но­го из са­мых древ­них ар­мянс­ких свя­ти­лищ — Хор Ви­ра­па. По при­ка­зу ца­ря Тр­да­та Трет­ье­го в эту тем­ную яму был бро­шен на дол­гие го­ды хрис­ти­анс­кий про­зе­лит Гри­гор Прос­ве­ти­тель. Сог­лас­но пре­да­ни­ю, в 300–м го­ду Тр­дат за­бо­лел, и го­ло­ва его прев­ра­ти­лась в сви­ну­ю. Сест­ ре Тр­да­та прис­нил­ся сон, что ца­ря мо­жет ис­це­лить толь­ко Прос­ве­ ти­тель, и Тр­дат вы­пус­тил его из ямы. Кре­щен­ный Прос­ве­ти­те­лем, Тр­дат об­ра­тил­ся в хрис­ти­анс­кую ве­ру. Та­к в 301 го­ду хрис­ти­анст­во в Ар­ме­нии бы­ло про­возг­ла­ше­но го­су­дарст­вен­ной ре­ли­ги­ей. ***

П­рес­толь­ный град Ар­мянс­кой Апос­тольс­кой церк­ви Свя­той Эч­ ми­ад­зин сим­во­ли­зи­ру­ет мес­то со­шест­вия с не­бес еди­но­род­но­го сы­ на Бо­жи­я. ­Пос­ле при­е­ма, уст­ро­ен­но­го в ре­зи­ден­ции ка­то­ли­ко­са, нас про­во­ ди­ли в сок­ро­вищ­ни­цу дра­го­цен­ных и свя­щен­ных ре­лик­вий, где мы уз­ре­ли ук­реп­лен­ный на мра­мор­ной пли­те рос­кош­ный зо­ло­той крест и от­ли­тые из зо­ло­та бук­вы ар­мянс­ко­го ал­фа­ви­та. На эту свя­ты­ню пот­ра­че­но око­ло 50 ки­лог­рам­мов зо­ло­та. Ее по­да­ри­ли Пер­во­прес­ толь­но­му Эч­ми­ад­зи­ну бо­га­тые за­ру­беж­ные ар­мя­не. Ве­лик культ свя­щен­но­го крес­та и ар­мянс­ких пись­мен. Это са­мое крас­но­ре­чи­вое

207 ­Б ос­н и­я

сви­де­тельст­во то­го, как ар­мя­не до­ро­жат ре­лик­ви­я­ми, сим­во­ли­зи­ру­ ю­щи­ми на­ци­о­наль­ную куль­ту­ру. Од­но из чу­дес ар­мянс­кой ар­хи­тек­ту­ры — Ге­гардс­кий мо­нас­тырь, ос­но­ван­ный в XIII ве­ке. Он пост­ро­ен в труд­но­дос­туп­ном ущел­ье. Стро­и­тельст­во вна­ча­ле ве­лось у под­но­жия кру­тых, от­вес­ных уте­сов, на ка­ме­нис­том плос­ко­гор­ье, а позд­нее уг­лу­би­лось в нед­ра ска­лы. Ге­ гард оз­на­ча­ет «с­вя­тое коп­ье». В ар­мянс­ких мо­нас­ты­рях как фрес­ки, так и ико­ны до­воль­но ред­ ки. Мо­жет, в этом при­чи­на то­го, что здесь от­сутст­ву­ет внут­рен­няя яр­кость, при­су­щая пра­во­с­лав­ным со­бо­рам. По­э­то­му ка­жет­ся, что ар­ мянс­кие хра­мы ближе к про­тес­тантс­ким. По всем приз­на­кам, не­ко­ то­рые хра­мы в со­ветс­кое вре­мя бы­ли пре­да­ны заб­ве­нию и да­же пол­ ност­ью заб­ро­ше­ны и толь­ко те­перь на­ча­ли восс­та­нав­ли­вать­ся. Нап­ ри­мер, мо­на­с­тырь, пост­ро­ен­ный в IX ве­ке на Се­ванс­ком по­лу­ост­ро­ве. В прош­лом он на­хо­дил­ся на ост­ро­ве, ко­то­рый в ре­зуль­та­те па­де­ния уров­ня Се­ва­на дав­но прев­ра­тил­ся в по­лу­ост­ров. Од­на из са­мых за­ме­ ча­тель­ных ст­ра­ниц ис­то­рии это­го ост­ро­ва — бит­ва кня­зя, а позд­нее ца­ря Ашо­та Ер­ка­та (Же­лез­но­го) про­тив арабс­ких зах­ват­чи­ков в 925 го­ду. При­мер­но в ста мет­рах от мо­нас­ты­ря на­хо­дит­ся Дом твор­чест­ ва Со­ю­за пи­са­те­лей Ар­ме­ни­и, ко­то­рый так­же до сни­же­ния уров­ня Се­ва­на рас­по­ла­гал­ся на бе­ре­гу озе­ра. ­Не­да­ле­ко от Се­ва­на, в труд­ноп­ро­из­но­си­мом для ме­ня Цах­кад­зо­ре у ар­мянс­ких пи­са­те­лей есть еще один Дом твор­чест­ва, ко­то­рый был пост­ро­ен в го­ды со­ветс­кой влас­ти, ког­да го­су­дарст­во за­бо­ти­лось о соз­да­нии ком­фор­та для ли­те­ра­тур­ных де­я­те­лей. В про­дол­же­ние трех дней, про­ве­ден­ных в Цах­кад­зо­ре, те­мой на­ ших дис­кус­сий бы­ла на­ци­о­наль­ная ли­те­ра­ту­ра и ее вза­и­мо­от­но­ше­ ния с ев­ро­пейс­кой, це­ли «­Ли­те­ра­тур­но­го эксп­рес­са» и проб­ле­мы пе­ре­во­да. Мы от­ве­ча­ли на воп­ро­сы жур­на­лис­тов. Мно­гих ин­те­ре­со­ ва­ли ис­тин­ные при­чи­ны югос­лавс­кой вой­ны, ны­неш­няя си­ту­а­ция в Сер­би­и, и я да­вал на эти воп­ро­сы ис­чер­пы­ва­ю­щие от­ве­ты. Из цах­ кад­зорс­ких вст­реч в мо­ей па­мя­ти ос­та­лась по­э­тес­са Ана­ит. Од­наж­ ды мы про­си­де­ли всю ночь до расс­ве­та, вку­ша­ли за­ме­ча­тель­ный ар­мянс­кий кон­ьяк и слу­ша­ли ее сти­хи на ар­мянс­ком с ком­мен­та­ри­я­ ми зла­то­ус­та Да­ви­да Му­ра­дя­на на русс­ком. Еще пом­ню, я сыг­рал две пар­тии в шах­ма­ты с од­ним се­ми­лет­ним маль­чу­га­ном, из ко­то­ро­го, быть мо­жет, вы­рас­тет но­вый Тиг­ран Пет­ро­сян.

***

С­т е­в ан Тон­т ич

208

В Ере­ва­не мы жи­ли в гос­ти­ни­це «Э­ре­бу­ни», по со­седст­ву с Пло­ щад­ью рес­пуб­ли­ки, ко­то­рая рань­ше но­си­ла имя Ле­ни­на. Здесь не так дав­но еще сто­ял его па­мят­ник. Древ­ний го­род Эре­бу­ни был ос­но­ван на тер­ри­то­рии ны­неш­ней ар­мянс­кой сто­ли­цы в 782 г. до н.э. Се­год­ ня в Ере­ва­не про­жи­ва­ет поч­ти мил­ли­он че­ло­век, то есть каж­дый тре­тий жи­тель рес­пуб­ли­ки — ере­ва­нец. Го­род пос­те­пен­но прев­ра­ ща­ет­ся в тя­го­те­ю­щий к за­па­ду по­лис с сов­ре­мен­ны­ми ка­фе и рес­то­ ра­на­ми, пунк­та­ми об­ме­на ва­лю­ты и ма­га­зи­на­ми. По­ра­жа­ет оби­лие фон­та­нов и фон­тан­чи­ков. Хо­зя­е­ва ста­ра­лись по­ка­зать нам са­мые зна­чи­тель­ные оча­ги на­ци­о­наль­ной куль­ту­ры, из ко­то­рых осо­бен­но впе­чат­ля­ю­щим, без сом­не­ни­я, был Центр изу­че­ния древ­них ру­ко­пи­ сей Ма­те­на­да­ран, в бо­га­тей­шем ар­хи­ве ко­то­ро­го хра­нят­ся ты­ся­чи ма­нуск­рип­тов и раз­ные экс­по­на­ты да­же V–VI ве­ков. Часть их предс­ тав­ле­на в пос­то­ян­но дейст­ву­ю­щей экс­по­зи­ции Ма­те­на­да­ра­на. Из оча­гов куль­ту­ры я бы вы­де­лил так­же до­ма–му­зеи вы­да­ю­ще­ го­ся де­я­те­ля ис­кусст­ва ХХ ве­ка Сер­гея Па­рад­жа­но­ва и, к со­жа­ле­ни­ю, ма­ло из­вест­но­го в Сер­бии по­э­та Еги­ше Ча­рен­ца. Па­рад­жа­нов не ус­ пел по­се­лить­ся в до­ме, пост­ро­ен­ном для не­го и став­шем му­зе­ем, соб­ра­ние экс­по­на­тов ко­то­ро­го позд­нее до­пол­ни­лось лен­та­ми соз­ дан­ных им ки­но­филь­мов и жи­во­пис­ью. Та­лант­ли­вей­ший Ча­ренц — са­мое тра­ги­чес­кое оли­цет­во­ре­ние той час­ти ар­мянс­кой ин­тел­ли­ген­ ци­и, ко­то­рая ста­ла жерт­вой ста­линс­ких реп­рес­сий. В 1937–м жизнь со­ро­ка­лет­не­го по­э­та жес­то­ко обор­ва­лась. Его каз­ни­ли. Па­ла­чи, его со­о­те­чест­вен­ни­ки, прис­пеш­ни­ки кро­ва­во­го ста­линс­ко­го ре­жи­ма, позд­нее са­ми удос­то­и­лись той же судь­бы. Сре­ди книг, сох­ра­нив­ших­ ся в биб­ли­о­те­ке Ча­рен­ца, я за­ме­тил то­мик изб­ран­но­го сербс­кой ге­ ро­и­чес­кой эпи­ки на русс­ком язы­ке. На фо­тог­ра­фи­ях Ча­ренц — ху­до­ ща­вый мо­ло­дой че­ло­век с оду­хот­во­рен­ным, прос­вет­лен­ным и в то же вре­мя уди­ви­тель­но во­ле­вым ли­цом. Хруп­кий, но нес­ги­ба­е­мый. ­Наш пе­ре­вод­чик со­об­щил нам, что не­дав­но отк­ры­та но­вая звез­да, ко­то­рой да­ли имя «­Ча­ренц–100». Это иск­ря­ще­е­ся зер­ныш­ко в га­лак­ ти­ке не­сом­нен­но отк­ры­ли ар­мянс­кие аст­ро­но­мы. ­Мы слы­ша­ли, что у ар­мян боль­шие зас­лу­ги в об­лас­ти кос­ми­чес­ кой фи­зи­ки. В быв­шем Со­ветс­ком Со­ю­зе ар­мя­не в этой об­лас­ти пре­ вос­хо­ди­ли да­же рос­си­ян, не го­во­ря уже о дру­гих со­ветс­ких рес­пуб­ ли­ках. Сви­де­те­ля­ми это­му мы ста­ли в Гар­ни, в Инс­ти­ту­те кос­ми­чес­

209 ­Б ос­н и­я

ких исс­ле­до­ва­ний. Из­вест­ный ака­де­мик Гур­за­дян с во­о­ду­шев­ле­ни­ем зна­ко­мил нас с проб­ле­ма­ми раз­ви­тия кос­ми­чес­ких прог­рамм. Пос­ле про­возг­ла­ше­ния не­за­ви­си­мос­ти у Ар­ме­нии нет фи­нан­со­вых средств для осу­ществ­ле­ния важ­ней­ших исс­ле­до­ва­ний. Ака­де­мик с ра­дост­ью со­об­щил нам, что Со­е­ди­нен­ные Шта­ты пре­дос­та­ви­ли кос­ми­чес­ко­му цент­ру один мил­ли­он дол­ла­ров для про­дол­же­ния исс­ле­до­ва­ний. По­ ра­зи­тель­на ве­ра сим­па­тич­но­го ака­де­ми­ка в мощь че­ло­ве­чес­ко­го ра­ зу­ма и важ­ней­шую роль гу­ма­низ­ма в на­уч­ных отк­ры­ти­ях, ко­то­рую он раз­де­ля­ет с уче­ны­ми раз­ных ст­ран ми­ра. К со­жа­ле­ни­ю, мне не уда­лось сп­ро­сить, что он ду­ма­ет об аме­ри­канс­ких «з­везд­ных вой­нах» и о то­ таль­ном во­ен­ном конт­ро­ле зем­ли из кос­мо­са. Аме­ри­кан­цы имен­но в это вре­мя про­из­во­ди­ли воз­душ­ные на­ле­ты на Аф­га­нис­тан. Од­на­ко са­мые впе­чат­ля­ю­щие и пот­ряс­шие нас экс­по­на­ты мы уви­де­ли в дру­гом му­зее — Ар­мянс­ко­го ге­но­ци­да по со­седст­ву с ме­ мо­ри­а­лом па­мя­ти жертв ге­но­ци­да на од­ном из хол­мов Ере­ва­на. На до­ку­мен­таль­ных фо­тог­ра­фи­ях бы­ли за­пе­чат­ле­ны зло­де­я­ния ту­рок, изг­на­ние ар­мян, пыт­ки и каз­ни. Все это соп­ро­вож­да­лось му­зы­кой сви­де­те­ля ст­раш­ных со­бы­тий — ком­по­зи­то­ра Ко­ми­та­са. Предс­тав­ ля­ю, ка­кие чувст­ва в этих сте­нах ис­пы­та­ла Ас­ли Эр­до­ган, ко­то­рая кри­ти­чес­ки от­но­сит­ся к по­ли­ти­ке, про­во­ди­мой ту­рец­ки­ми влас­тя­ ми. Она подт­вер­ди­ла то, о чем нам бы­ло дав­но из­вест­но: в Тур­ции прес­ле­ду­ют­ся не толь­ко курдс­кие ли­де­ры, отс­та­и­ва­ю­щие пра­ва сво­ е­го на­ро­да, но и мно­гие прог­рес­сив­ные ту­рец­кие ина­ко­мыс­ля­щие — в част­нос­ти, пи­са­те­ли и жур­на­лис­ты. ­Пос­то­ян­ная уг­ро­за, ис­хо­дя­щая от со­сед­ней ст­ра­ны — по­бор­ни­цы во­инст­ву­ю­ще­го ис­ла­ма, зас­тав­ля­ет ар­мян, вку­сив­ших спол­на горь­ кую ча­шу ста­ли­низ­ма и боль­ше­виз­ма, все же упо­вать на Рос­сию как на мо­гу­щест­вен­ный оп­лот хрис­ти­анст­ва. В­се ар­мя­не го­во­рят по–русс­ки, а мно­ги­е, осо­бен­но мо­ло­дежь, зна­ ют так­же анг­лийс­кий. В уни­вер­си­те­те иност­ран­ных язы­ков нам бы­ ла пре­дос­тав­ле­на воз­мож­ность выс­ту­пить пе­ред сту­ден­та­ми — их око­ло пя­ти­сот — и по­бе­се­до­вать с ни­ми. Уни­вер­си­тет но­сит имя Ва­ ле­рия Брю­со­ва, внес­ше­го не­о­це­ни­мый вк­лад в ар­мянс­кую ли­те­ра­ту­ ру и куль­ту­ру: он вмес­те с дру­ги­ми вы­да­ю­щи­ми­ся русс­ки­ми по­э­та­ми прош­ло­го ве­ка пе­ре­вел и из­дал ан­то­ло­гию ар­мянс­кой по­э­зии с древ­ ней­ших вре­мен и до ХХ сто­ле­ти­я. Русс­кий и се­год­ня не­ред­ко слу­жит язы­ком–пос­ред­ни­ком для ар­мянс­ких ав­то­ров.

***

С­т е­в ан Тон­т ич

210

­Русс­кий про­за­ик но­во­го по­ко­ле­ния Алек­сей Вар­ла­мов об­ра­тил­ся к ар­мянс­ким кол­ле­гам с ти­пич­но русс­ким воп­ро­сом: ста­ла ли не­за­ ви­си­мость для Ар­ме­нии единст­вен­ным и на­и­луч­шим ва­ри­ан­том ре­ ше­ния мно­гих проб­лем, ес­ли при­нять во вни­ма­ние су­щест­ву­ю­щий се­год­ня в ст­ра­не уро­вень бед­нос­ти? Не вс­по­ми­на­ют ли ар­мя­не в этих ус­ло­ви­ях с нос­таль­ги­ей со­ветс­кие вре­ме­на? Сра­зу же пос­ле­до­вал от­ вет: нет, нос­таль­гии нет, как нет и ка­ко­го–ли­бо про­ти­вос­то­я­ния го­ су­дарст­вен­ной не­за­ви­си­мос­ти. Су­щест­ву­ет не­до­вольст­во со­ци­аль­но обез­до­лен­ных сло­ев и сп­ра­вед­ли­вая кри­ти­ка в ад­рес пра­ви­тельст­ва и пра­вя­щих пар­тий за пус­тые обе­ща­ни­я. Власт­ью фак­ти­чес­ки рас­по­ ря­жа­ют­ся но­во­ис­пе­чен­ные толс­то­су­мы, а так­же бос­сы сом­ни­тель­ но­го про­ис­хож­де­ния и мо­раль­но­го об­ли­ка. Я уве­рен, что Да­вид Ма­ те­во­сян и его за­пад­ный кол­ле­га, сим­па­тич­ный Серж ван Дайн­хо­вен, не ока­жут­ся в ря­ду ну­во­ри­шей. Они ос­но­ва­ли об­ъе­ди­нен­ную му­зы­ каль­ную фир­му, и их единст­вен­ное бо­гатст­во — друж­ба, ко­то­рой они вер­ны с пер­вой на­шей вст­ре­чи в «­Ли­те­ра­тур­ном эксп­рес­се». Теп­лое от­но­ше­ние ар­мян ко мне я чувст­во­вал здесь каж­дую ми­ну­ту, и не по­то­му толь­ко, что сам я был наст­ро­ен к ним дру­же­люб­но или же от­то­го, что я — лич­ность осо­бен­на­я, предс­тав­ля­ю­щая ка­ку­ю–то цен­ ность, а прос­то по­то­му, что при­над­ле­жу к на­ро­ду со схо­жей судь­бой, к ко­то­ро­му ар­мя­не из­дав­на пи­та­ли сим­па­ти­ю. Пом­ню, с ка­ким вос­хи­ щен­ным и прос­вет­лен­ным ли­цом из­вест­ная по­э­тес­са Силь­ва Ка­пу­ти­ кян расс­ка­зы­ва­ла о вст­ре­чах с на­шей лю­би­мой Де­сан­кой Мак­си­мо­вич. ­По­эт Баб­кен Си­мо­нян — единст­вен­ный под­виж­ник, свя­зу­ю­щий ар­мян­с­кую ли­те­ра­ту­ру и сербс­кое по­э­ти­чес­кое сло­во. Раз­го­ва­ри­ вая на серб­с­ком и об­ща­ясь с сер­ба­ми, Баб­кен как буд­то на­хо­дит­ся в род­ном до­ме. С удо­вольст­ви­ем расс­ка­зы­ва­ет он о го­дах, про­жи­тых в Белг­ра­де, и о по­езд­ках по Сер­би­и. Его по­э­ти­чес­кие тво­ре­ни­я, пос­ вя­щен­ные Сер­би­и, про­ник­ну­ты вос­тор­гом и тре­пе­том и пол­ны под­ черк­ну­той чувст­вен­нос­ти. Д­ва из пос­лед­них трех ве­че­ров в Ар­ме­нии ме­ня «­по­хи­щал» Да­вид Му­ра­дян — по су­гу­бо лич­ным мо­ти­вам. Я был гос­тем его сем­ьи, где, по­ми­мо теп­ло­го дру­жес­ко­го от­но­ше­ни­я, спол­на ис­пы­тал оба­я­ние ар­мянс­ко­го гос­теп­ри­имст­ва. Бе­ло­рус Ле­о­нид и русс­кий Алек­сей, ко­ то­рых под­дер­жи­ва­ли Авер­тин, Ко­ля и я, ед­ва ус­пе­ва­ли сле­до­вать за рит­мом неп­рев­зой­ден­но­го та­ма­ды — хо­зя­и­на до­ма.

***

­Пе­ре­вод с сербс­ко­го Ве­ры Ас­ла­нян

211 ­Б ос­н и­я

­То, что ар­мя­не за­ме­ча­тель­ные ви­но­де­лы и име­ют тра­ди­ци­он­ ные ри­ту­а­лы зас­тол­ья, нам бы­ло дав­но из­вест­но, но все это еще раз подтвер­ди­лось при по­се­ще­нии кон­ьяч­но­го за­во­да. Там пе­ред де­гус­ та­ци­ей и уго­ще­ни­ем нас оз­на­ко­ми­ли с тех­но­ло­ги­ей пе­ре­гон­ки кон­ ья­ка, но доль­ше все­го мы за­дер­жа­лись у од­ной из бо­чек, воз­раст кон­ья­ка в ко­то­рой нас­чи­ты­вал сто лет. Ни­че­го не ска­жешь, рос­кош­ ный юби­лей, осо­бен­но ес­ли учесть вой­ны, ре­во­лю­ции и пот­ря­се­ния сто­ле­ти­я. На од­ной боч­ке, ем­кост­ью око­ло 200 лит­ров, бы­ла при­би­ та таб­лич­ка с име­нем ­по­ку­па­те­ля: пре­зи­дент Фран­ции Жак Ши­рак. Дру­гие две боч­ки, сто­я­щие ря­дом, слов­но сим­во­ли­зи­ро­ва­ли двух сла­вянс­ких брат­ьев — Пу­ти­на и Лу­ка­шен­ко. ­Не­ко­то­рые «­пас­са­жи­ры» на­ше­го «­ков­че­га», ве­ро­ят­но под воз­ дейст­ви­ем кон­ья­ка, спо­до­би­лись да­же влю­бить­ся. ­Но са­мым га­лант­ным ры­ца­рем сре­ди нас не­сом­нен­но ока­зал­ся по­ляк Яцек. На пос­лед­нем, про­щаль­ном ве­че­ре, он под­нес рос­кош­ ные бу­ке­ты всем при­сутст­ву­ю­щим жен­щи­нам. «­Те­перь уже нет ни­ ка­ких сом­не­ний в том, — ска­зал я ему, — что Поль­ша ста­нет дос­той­ ным чле­ном Ев­ро­со­ю­за». И под ко­нец од­на ис­то­рия во сла­ву Ара­ра­та. ­Ху­дож­ник Ваг­рам Ару­тю­нян расс­ка­зы­вал, что в детст­ве жил в ра­йо­не Ере­ва­на, от­ку­да осо­бен­но хо­ро­шо вид­ны вер­ши­ны свя­щен­ ной го­ры. Го­во­рил, что в дожд­ли­вые дни в лу­жах, об­ра­зо­вав­ших­ся на до­ро­гах, от­чет­ли­во от­ра­жа­лось не­бо и вер­ши­ны Ара­ра­та. И хо­тя его туф­ли при ходь­бе про­мо­ка­ли, он на­роч­но шле­пал по лу­жам, ох­ ва­чен­ный меч­той под­нять­ся на вер­ши­ну Ара­ра­та. При­чем но­ро­вил пер­вым шаг­нуть в лу­жу, по­ка дру­гие не за­му­ти­ли ее. Ар­мян, ко­то­рые бы­ли вы­нуж­де­ны по­ки­нуть свою ро­ди­ну, веч­но му­ча­ет один воп­рос: «Вп­ра­ве ли я по­ки­нуть Ара­рат?» И ка­жет­ся, что без ар­мян ни Ара­рат не бу­дет та­ким ве­ли­ча­вым, ни мир преж­ним — и это по сей день не­ос­по­ри­мая ис­ти­на.

Анн Ха­в ер­т и ­Ир­лан­дия

­Пи­са­тель­ни­ца, сце­на­рист и жур­на­лист­ка. ­Ро­ди­лась в 1959 г. в го­ро­де Хо­лик­рос, Тип­пе­ре­ри. Вы­пуск­ни­ца Сор­боннс­ко­го уни­вер­си­те­та. В 1992 г. по­лу­чи­ла сти­пен­дию Ев­ро­пейс­кой ки­нош­ко­лы Эбель­ тоф­та, Да­ни­я. Ав­тор ря­да ро­ма­нов, в том чис­ле «О­дин день в ро­ли тиг­ра», «­На са­мом краю по­це­лу­я», «С­во­бод­но и лег­ко», сбор­ни­ка сти­хов и про­зы «К­ра­со­та Лу­ны» (1999), ки­нос­це­на­ри­ев и т.д. Об­ла­да­тель­ни­ца ря­да ли­те­ра­тур­ных пре­мий, в том чис­ле “Arts Council Bursaries” (1988, 1993, 1998), «­ Ро­ ни» (1997), “Whitbread” (1998), “Aristeion” (1998) и др. Ее про­из­ве­де­ния пе­ре­ве­де­ны на ис­панс­кий, пор­ту­гальс­кий, не­ мец­кий и ар­мянс­кий язы­ки. У­част­ни­ца «­Ли­те­ра­тур­но­го ков­че­га — 2001».

АР­МЕ­НИЯ БАЙ­РО­НА­ ­ а расс­ве­те, Н п­рос­нув­шись ра­но, ­Бай­рон поп­лыл к Свя­то­му Ла­за­рю. С­то­я­ла мрач­ная зи­ма­ и год ты­ся­ча во­семь­сот и да­же двад­цать пер­вый,­ а пос­ре­ди за­ли­ва ма­лень­кий ост­ров — ар­мянс­кий мо­нас­тырь.

Анн Ха­в ер­т и

214

Ч­то за жаж­да его ох­ва­ти­ла – и­зу­чить древ­ний, нез­на­ко­мый язык, ­жест­кий, как под­вод­ный риф, с ко­то­рым он столк­нул­ся в ту­ма­не, г­ре­бя оди­но­ко и упор­но.

­ о­неч­но, он не пре­ус­пел, К ­но кто бы ни был — ед­ва ли смог это сде­лать в зим­ней мг­ле, г­де ис­че­за­ла влаж­ная лу­на,­ а уси­лия по изу­че­нию но­во­го ал­фа­ви­та­ он оп­ре­де­лил как Ва­тер­ло­о, ­то есть по­ра­же­ни­е, ина­че го­во­ря. ­ о­на­хи эк­за­ме­но­ва­ли его,­ М а по­том расс­ка­зы­ва­ли, ч­то ро­ди­на все­го че­ло­ве­чест­ва­ уг­не­те­на пер­са­ми и тур­ка­ми, ­по­э­то­му бесп­лод­на сей­час и пус­тын­на.

­ о­эт все за­пи­сы­вал,­ П а свя­тые от­цы бо­я­лись, ч­то эти за­пи­си вый­дут в свет,­ и сат­ра­пы или па­ши, ­воз­мож­но, за­хо­тят отмс­тить.

­РАЙС­КИЙ КРАЙ ­ Я еще не про­чи­та­ла ­пе­ре­пис­ку лор­да Бай­ро­на,­ и у ме­ня не бы­ло ни ма­лей­ше­го­ о­жи­да­ния райс­ко­го кра­я, ­не го­во­ря уже о том, ч­то вре­мя ­бы­ло триж­ды не­под­хо­дя­щим для даль­них пу­те­шест­вий, ­так что ум­ные и роб­ки­е

215 ­И р­л ан­д ия

­ оль­ше он не хо­дил грес­ти. Б И под ар­ка­ми Свя­то­го Мар­ка ­час­то вс­по­ми­нал свой урок–Ва­тер­ло­о. ­По­э­то­му он на­пи­сал, ч­то в да­ле­кой–да­ле­кой Ар­ме­ни­и ­был до­ис­то­ри­чес­кий рай, ­ту­да до­ле­тел Но­ев го­лубь, ­ког­да отс­ту­пи­ли во­ды­ от баг­ря­ных за­кав­казс­ких гор. ­ И мне вы­па­ла по­хо­жая судь­ба. ­Но я заш­ла даль­ше Бай­ро­на, ­пос­коль­ку в этот год — две ты­ся­чи пер­вый – ­доб­рать­ся до рая бы­ло лег­че лег­ко­го,­ и, бро­дя по ули­цам,­ я уви­де­ла иду­щие навст­ре­чу ико­ны... Э­то бы­ли ар­мя­не.

Анн Ха­в ер­т и

216

с­та­ра­тель­но свер­ну­ли­ и от­ло­жи­ли свои би­ле­ти­ки,­ и ос­та­лись в теп­лень­ких квар­ти­рах,­ у­по­вая на се­мей­ные оча­ги... ­ А я, ­по­на­де­яв­шись на свою судь­бу, ­ле­та­ла по не­бе­сам,­ и ме­ня ок­ру­жа­ли пас­са­жи­ры из ар­мянс­кой ди­ас­по­ры, ­на пле­чи ко­то­рых бы­ли неб­реж­но наб­ро­ше­ны ­курт­ки с яр­лы­ка­ми Раль­фа Ло­ре­на, в то вре­мя как вни­зу ­бы­ли оку­тан­ные мра­ком во­ды мо­ря, зо­ву­ще­го­ся Чер­ным, ­Ван и Эрз­рум­ и кос­ти род­ных пред­ков — му­че­ни­ков, ­мер­ца­ющ ­ ие ужа­са­ю­щим блес­ком в лун­ном си­я­ни­и, ­по­доб­но лу­ча­щим­ся над Кав­казс­ки­ми го­ра­ми ­да­ле­ким звез­дам... ­ И так, ­по­на­де­яв­шись на свою судь­бу­ и не ду­мая о райс­ких вра­тах,­ я ме­ри­ла не­бес­ные до­ро­ги, ­ког­да там, вни­зу, ­под дро­жа­щи­ми крыл­ья­ми са­мо­ле­та­ я уло­ви­ла ал­маз­ную вс­пыш­ку в­не­зап­но про­я­вив­ших­ся и ши­ро­ко рас­ки­нув­ших­ся­ и­дил­ли­чес­ких ферм, — вот она, Свя­тая Зем­ля — ­та­ка­я, ка­кой предс­тав­ля­ет­ся в детс­ком во­об­ра­же­ни­и­ и­ли на жи­во­пис­ных Рож­дест­венс­ких отк­рыт­ках, ­толь­ко — пол­ност­ью об­ле­че­на в дым­ку–ки­сею вос­точ­ной пред­расс­вет­ной мг­лы... «Е­ре­ван», — бор­мо­чет кто–то,­ и наш ков­чег

­ а­ко­нец до­би­ра­ет­ся до сво­е­го прис­та­ни­ща,­ н и я сту­па­ю ­на ох­рис­тую зем­лю Ази­и, ­ко­то­рая буд­то за­ме­ша­на ­на вол­шеб­ных чу­до­дейст­вен­ных по­рош­ках, п­ро­сы­пав­ших­ся из меш­ков ска­зоч­ных тор­гов­цев. ­ Я вды­хаю за­пах этой зем­ли,­ и, хо­тя ни­ког­да не ви­де­ла верб­лю­дов, ­чувст­вую ход ка­ра­ва­на­ и аро­мат рас­пы­лен­ной в воз­ду­хе ро­зо­вой во­ды...

­МУД­РОСТЬ

­ аз в три го­да Р ­бе­решь чер­ное мы­ло­ и мо­ешь ков­ры в сво­ем до­ме (как и мно­гие ве­щи, ­мы­ло, на­зы­ва­ю­ще­е­ся «­чер­ным», на са­мом де­ле ко­рич­не­во­е),­ а сва­деб­ная ма­ши­на ­нес­коль­ко раз об­ъез­жа­ет пло­щадь,­ ог­лу­ша­ю­ще сиг­на­ля.

­ о­ло­до­же­нам М ­по­сы­ла­ют толь­ко но­ве­шень­кие ве­щи,­ а вов­се не те пред­ме­ты, ч­то ис­поль­зо­ва­лись в от­чем до­ме, ­хо­тя, в лю­бом слу­ча­е,

217 ­И р­л ан­д ия

­ аж­до­му — свой хлеб. К ­раз­де­ли ла­ваш, ­Пос­коль­ку тог­да мо­жешь быть уве­рен, Ч­то с дру­гом у те­бя не бу­дет раз­ла­да...

­ е­вес­та мо­жет из се­мей­ной ут­ва­ри н в­зять ка­ку­ю–то часть, ­вот хоть с крас­ны­ми цве­точ­ка­ми гла­зу­ро­ван­ны­е ­бе­лые та­рел­ки ки­тайс­ки­е, ­куп­лен­ные в Рос­си­и в те са­мые го­ды, ког­да ки­тайс­кое не по­ощ­ря­лось,­ и сп­ря­тан­ные под кро­ват­ью... ­ А пос­ле сва­деб­но­го зас­тол­ья к­рас­ное яб­ло­ко ­долж­но ос­та­вить свой след ­на бе­лой прос­ты­не – с­ви­де­тельст­во не­вин­нос­ти (как вез­де).

Анн Ха­в ер­т и

218

Кс­та­ти,­ о­бя­за­тель­но очис­ти­те свою та­рел­ку,­ и­на­че в ней ­не от­ра­зит­ся ­ли­цо ва­ше­го же­ни­ха (бу­ду­ще­го), а кро­ме то­го,­ ес­ли при воз­жи­га­нии ла­да­на ва­ша та­рел­ка трес­ка­ет­ся,­ э­то хо­ро­ший знак, чтоб вы зна­ли, ­пос­коль­ку подс­ка­зы­ва­ет, что не­чисть сги­ну­ла–ка­ну­ла... ­ ак­же — об аро­ма­тах: Т ­са­мый при­ят­ный, ка­кой вы мо­же­те ощу­тить до­ма, — э­то де­ше­вые ду­хи, фран­цузс­ки­е­ и­ли при­ве­зен­ные из При­бал­ти­ки. З­най­те так­же, ч­то лист­ья оре­ха ­за­щи­ща­ют от мо­ли, ч­то ре­бен­ка на­до на­кор­мить спа­сом, ч­то­бы не бо­лел жи­во­тик,­ а в те­че­ние дня ­нуж­но есть раз в че­ты­ре ча­са,­

и не сто­ит в это вре­мя го­да п­ла­вать в озе­ре Се­ван, ­си­не­ва ко­то­ро­го от­ра­жа­ет гла­за Бо­га, ­по­ку­да из­во­ра­чи­ва­ет­ся са­та­на, ­за­пу­ты­ва­ясь меж­ду не­бом и зем­лей.

­АЙ­РЕН (На­а­пе­ту Ку­ча­ку) В Древ­ней Ар­ме­ни­и ­Ва­ша воз­люб­лен­на­я В­сег­да вы­ды­ха­ла нек­тар, ­Вы­жа­тый из ты­сяч роз,­ А из ее по­це­лу­ев ­Тек­ло ви­но юга,­ И Вы пи­са­ли, ч­то ког­да расс­те­ги­ва­лись пу­го­ви­цы с­тес­ня­ю­ще­го ее гиб­кий и тон­кий стан плат­ья, г­ру­ди пос­вер­ки­ва­ли ра­дост­ным си­я­ни­ем, ­как толь­ко что от­ку­шен­ное слад­кое яб­ло­ко,

219 ­И р­л ан­д ия

­ о­ро­шень­ко за­пом­ни­те, Х Ч­то из церк­ви на­до вы­хо­дить ­Как ца­рю или ца­ри­це, Ч­ьи об­ра­зы всег­да с ва­ми,­ И нель­зя за­жи­гать све­чу, ­Куп­лен­ную на чу­жие день­ги,­ И, ус­тав, не ло­жи­тесь под орех, по­то­му что это де­ре­во ­Вы­ды­ха­ет ядо­ви­тый газ, ­Но под ин­жир ­Мо­же­те сме­ло ло­жить­ся­ И пи­сать сти­хи, В то вре­мя как сек­ре­ты ака­ци­и, ки­па­ри­са и лав­ра В­се еще жаж­дут быть раск­ры­ты­ми...

Анн Ха­в ер­т и

220

з­ ас­тав­ляя поб­лед­нев­шую от рев­нос­ти лу­ну в­ре­мя от вре­ме­ни подс­мат­ри­вать ск­возь пыш­ные кро­ны шел­ко­виц. Ах, не го­во­ри­те, про­шу Вас,­ Об уже прев­ра­тив­шем­ся в ук­сус ви­не­ И­ли раз­но­об­раз­ных сор­ня­ках. ­Поз­воль­те приз­нать­ся, ч­то не­час­тое возв­ра­ще­ние ко мне это­го мо­ло­до­го че­ло­ве­ка по­хо­же на ге­ро­ин, пред­ла­га­е­мый в бе­лых бу­маж­ных кон­вер­тах, ­ко­то­рый мы по­ку­па­ли в мрач­ные и прес­мы­ка­ю­щи­е­ся дни, ­буд­то мс­тя сво­е­му бедст­вен­но­му по­ло­же­ни­ю,­ а Ва­ша дру­гая лю­бовь — ред­кая вещь, как пер­вый ли­ку­ю­щий та­нец шам­панс­ко­го в бо­ка­ле – п­ред­ве­ща­ю­щая счаст­ье пов­сед­нев­ность, ­пол­ная пе­ны ил­лю­зий.

­ТА­МА­ДА ­ Ар­ме­ни­я, ­Ты для мо­ей му­зы ­По­да­ри­ла мне но­вый при­ют:­ Ог­ром­ные тык­вы и изум­руд­ная зе­лень, ­Ро­зо­вые кам­ни, гор­чич­но–жел­тая зем­ля, С­ка­лы чер­но­ка­ле­ные и до­ро­ги ста­ро­дав­ни­е,­ Об­мак­ну­тые в клу­бы пы­ли. ­ а­ре­ни­я­ми тво­их зе­фи­ров П ­неж­но вы­ды­ха­ет Вос­ток, ­на вер­ши­нах гро­моз­дя­щих­ся гор ­воск­ре­са­ет Ази­я,­ а эти го­ры вы­со­ки и не­по­ко­ле­би­мы, — на­ве­ки зас­тыв­ший шелк,

­ аз­ло­жен­ный тя­же­лы­ми па­ке­та­ми, р в то вре­мя как твоя ду­ша ­пол­на сост­ра­да­ния и ми­ло­сер­ди­я.

221 ­И р­л ан­д ия

С­ре­ди тво­их райс­ких яств ­каж­дый день вку­шаю мо­лоч­ный вкус пер­воз­дан­нос­ти, в­хо­жу в ис­то­ча­ю­щие мрак пе­ще­ры тво­их церк­вей, г­де пре­да­ва­лись ас­ке­зе твои мо­на­хи, ­во имя све­то­муд­рос­ти тво­ре­ни­я,­ а по­том­ о­щу­пы­ваю пле­те­ние тво­их ро­зо­вых крест–кам­ней, ­ко­то­ры­е, об­ло­ко­тив­шись о сте­ны, ­расс­ка­зы­ва­ют о тво­их вз­ле­тах и па­де­ни­ях, — э­то веч­ное вра­ще­ние ко­ле­са фор­ту­ны... ­ А сей­час, ­как со­се­ди тво­их прош­лых вре­мен, ­мол­ча­ли­во тор­чат­ ос­тат­ки со­ветс­ко­го пе­ри­о­да — ды­ря­вые тру­боп­ро­во­ды­ и по­лу­жи­вые за­во­ды... ­ Ар­ме­ни­я, Ар­ме­ни­я... ч­то ты бу­дешь сно­ва соз­да­вать в этих на­ших ве­кос­мен­ных вре­ме­нах? М­не ос­та­ет­ся по­же­лать те­бе от все­го серд­ца, ч­то­бы по тво­ей зем­ле хо­ди­ли ­муд­рые и сме­лые ду­хом му­жи, ­та­кие как Грант Ма­те­во­сян,­ и не­по­топ­ля­е­мо жиз­не­ра­дост­ны­е, ­ка­ким был Па­рад­жа­нов Сер­гей,­ я же­ла­ю, ч­то­бы у те­бя бы­ли бла­гоп­рис­той­ные ру­ко­во­ди­те­ли, ­ко­неч­но — здо­ров­ья­ и пос­ле все­го это­го... ­нес­коль­ко... ­по­лей для голь­фа.

­СУ­ВЕ­НИ­РЫ

Анн Ха­в ер­т и

222

­ и­че­го, Н ­пусть тем­но–к­рас­ный сок­ ос­та­вит след на мо­ей бе­лой верх­ней одеж­де, ­ко­то­рую я на­де­ла в Ере­ва­не, в тот са­мый ве­чер, ­ког­да раз­ре­за­ла гра­нат, ­ко­ро­ну ар­мянс­ких вла­дык... ­Ни­че­го, ­пусть сок те­чет, ­нес­мот­ря на упор­ные пре­дуп­реж­де­ни­я, ч­то его след не отс­ти­ра­ет­ся уже ни­ког­да... ­кап­ля тем­но–к­рас­но­го гра­на­то­во­го со­ка, ­ко­то­рый уже не смо­жешь сте­реть,­ а ар­мя­не, вот, го­во­рят, ч­то это след гре­ха ­на заб­луд­ших ду­шах...

­ а, и по сей день Д ­на ру­ка­ве ос­та­лась блед­но–ро­зо­вая пе­чать,­ яр­кая па­мят­ная над­пись­ о том осен­нем ве­че­ре, ­ког­да дом Да­ви­да Му­ра­дя­на, ка­за­лось, бур­лил с­ре­ди став­ших мо­рем бу­ке­тов роз,­ а мы вку­ша­ли гра­нат­ и ва­рен­ье из зе­ле­ных оре­хов, ­бо­го­у­год­ные об­лат­ки, ­по­дан­ные в ро­зет­ках. Э­то был тот са­мый час, ­ког­да Ле­о­нид пел бе­ло­русс­кие пес­ни,­ а Да­вид, в от­вет, ­ту са­мую ме­ло­ди­ю, ­ко­то­рую я впер­вые ус­лы­ша­ла в Минс­ке,­ е­ще по­зап­рош­лым ле­том... ­

Я зна­ю:­ э­ти об­ра­зы еще дол­го бу­дут по­се­щать ме­ня, ­как чис­тей­ши­е­ и див­но­со­вер­шен­ны­е г­ре­хи...

­ЖЕНС­КИЙ ЗАЛ ОЖИ­ДА­НИ­Я: СТАН­ЦИЯ ТЕР­ЛЕС

В крас­ном паль­то де­вуш­ка возв­ра­ща­лась в Дуб­лин. ­Ка­кой–то нез­на­ко­мец, быть мо­жет, уви­дел ее ли­цо В зер­ка­ле, при­че­сы­ва­ясь, и за­ме­тил: «­По­езд опаз­ды­ва­ет». Моя мать, предс­тав­ляю се­бе, сог­ла­си­лась, ­Как всег­да, веж­ли­во и рас­се­ян­но. Толь­ко на миг я — это она. ­Но то, что она ска­за­ла или по­ду­ма­ла — по­те­ря­но, ес­ли взг­ля­ну на­зад.

­О­НА МЕЧ­ТА­ЕТ О СТИ­РАЛЬ­НОЙ МА­ШИ­НЕ ­ ос­мот­ри­те на не­е. Горь­кий урок — с ре­во­лю­ци­он­ным усер­ди­ем. П ­Пос­та­рев­шие ко­ле­ни — в за­мерз­шей гря­зи, на бе­ре­гу ре­ки. Б­лес­тя­щий пла­ток под­чер­ки­ва­ет ее за­мерз­ши­е, глу­хие уши. У нее бы­ла и ме­хо­вая шап­ка, но Бо­рис увез ее в Си­бирь. В по­лын­ье она сти­ра­ет одеж­ду вну­ка, ­Паль­цы — крас­ны­е, как раск­ра­шен­ная сдо­ба.

223 ­И р­л ан­д ия

­ о­лод­ный как бо­чо­нок для пах­тан­ья, го­лый как ко­со­гор... Х ­Дым сож­жен­ной тра­вы и за­пах зи­мы... ­Рань­ше, чем я, ее уз­на­ла эта ком­на­та, С­тул, и сте­ны цве­та мас­ла, и обо­и. ­Ду­хи за­пол­ни­ли ком­на­ту, ров­но час С­на­ру­жи го­лос воз­му­щал­ся — по­езд опоз­дал — Чер­нень­кая со­бач­ка за­виз­жа­ла, приз­рач­ный ­Дед мой кив­нул. Они то­же прош­ли.

П­редс­тавь­те — она меч­та­ет о сти­раль­ной ма­ши­не. ­Как–то позд­ней вес­ной на най­ден­ный на ули­це дол­лар­ О­на ку­пи­ла из­весть и по­бе­ли­ла под­ъезд. ­Но нуж­но еще как сле­ду­ет по­те­реть. А меч­та этой зи­мы — мы­ло и со­сис­ки. ­Жизнь в пол­ной ме­ре прош­ла сто­ро­ной. Уже две ре­во­лю­ци­и. ­Как яр­кие об­ла­ка в ап­рельс­ком не­бе, свер­ка­ю­щие сло­ва К ней об­ра­ще­ны. У нее был один гос­по­дин. С гру­зом ты­ся­че­ле­тия на пле­чах она го­ло­да­ет и мерз­нет, С­то­нет боль­ше, чем ее баб­ка, ко­то­ру­ю­ О­на ед­ва пом­нит. Рож­ден­ная в 1847–ом.

П­РИ­ГО­ТОВ­ЛЕ­НИЯ К ПРИ­НЯ­ТИЮ ДУ­ШИ

Анн Ха­в ер­т и

224

Д­ля Су­ин­бёр­на Сай­монс ­Расс­та­вил ан­ге­лов В три ря­да,­ Уст­ро­ил, что­бы Гё­те ­Был там ­Во гла­ве Г­руп­пы ожи­да­ю­щих.

­ о­да­валь­щи­ков Фер­нет–Б­ран­ка П О­пи­у­ма и ин­дю­шач­ьих но­жек – Я­дов, ко­то­рые по­э­ты ис­поль­зу­ют на зем­ле, Ч­то­бы дос­тичь не­бес, Он не упо­мя­нул. ­Как зна­ток, он по­ни­мал, Ч­то пос­ле пу­те­шест­ви­я ­По­э­ты бу­дут жить В эфи­ре друг дру­га. Д­ля то­го, что­бы вст­ре­тить­ О­быч­ную ду­шу,­

Есть ста­рый доб­рый сбор В­сей род­ни, ­Те­туш­ка, что­бы взять те­бя за ру­ку,­ И улыб­ка дав­ней воз­люб­лен­ной, Ч­то­бы ос­ве­тить тро­пу К Род­но­му Бла­женст­ву.

­Пе­ре­вод с анг­лийс­ко­го Ана­ит Та­те­во­сян

225 ­И р­л ан­д ия

­ ак обыч­но, я хо­чу все:­ К Э­фир и очаг. Ч­то­бы все бы­ли там: ­Гё­те и ба­буш­ка, ­Тот юно­ша, ко­то­рый­ У­мер во Фран­ци­и, В оди­но­кой Пос­те­ли под бал­да­хи­ном, ­Бе­жал бы с Ра­ди­ге ­По бе­ре­гу на­ше­го рая – И тот, ко­то­рый ­За­перт в мо­ем серд­це. ­ И­де­аль­ный уни­вер­си­тет Д­ля лю­бя­щих изб­ран­ни­ков. Ц­ве­те­ние мо­е­го пер­во­го ­Чах­ло­го го­да в Три­ни­ти. ­Дя­дя плы­вет че­рез пло­щадь, Ч­то­бы пе­ре­ки­нуть­ся сло­веч­ком с Ме­ри Энн, ­Ко­то­рую Бра­у­нинг, ко­неч­но, З­на­ет как Джорд­жа.

­В и­к а Чем­б ар­ц е­в а ­Мол­до­ва

По­эт, про­за­ик, пе­ре­вод­чик. Ро­ди­лась в Ки­ши­не­ве. Ав­тор по­э­ти­чес­кой кни­ги «­Те­бе...» (Ки­ ши­нев, 2010). По­э­зия и про­за пуб­ли­ко­ва­лись в ли­те­ра­тур­ных жур­ на­лах и кол­лек­тив­ных сбор­ни­ках Мол­да­ви­и, Рос­сии и др. Один из ав­то­ров, пе­ре­вод­чи­ков и сос­та­ви­те­лей би­линг­вы сов­ре­мен­ной ар­ мянс­кой /­ русс­кой по­э­зии «­Бук­вы на кам­нях» (2013), ав­тор русс­ко­го пе­ре­во­да по­э­ти­чес­кой кни­ги Кла­у­дио Поц­ца­ни «Ստվերի քայլերթը / La marcia dell’ombra / Марш те­ни» (2013). Член Ас­со­ци­а­ции русс­ких пи­са­те­лей Мол­до­вы (2009), Со­ю­за пи­са­те­лей Моск­вы (2011). Ла­у­ ре­ат меж­ду­на­род­ной ли­те­ра­тур­ной пре­мии «­Се­реб­ря­ный ст­ре­лец 2010», VIII Меж­ду­на­род­но­го ли­те­ра­тур­но­го Во­ло­шинс­ко­го кон­кур­ са (ко­рот­кая про­за, 2010), V меж­ду­на­род­но­го кон­кур­са мо­ло­дых рос­сийс­ких по­э­тов за­ру­беж­ья «­Ве­тер ст­ранст­вий» (2010), ка­захс­ танс­кой ли­те­ра­тур­ной пре­мии «Ал­тын Ка­лам–2011» в но­ми­на­ции «И­ност­ран­ная ли­те­ра­ту­ра», дип­ло­мант и фи­на­лист меж­ду­на­род­ ных ли­те­ра­тур­ных кон­кур­сов и фес­ти­ва­лей. ­По­э­зия и про­за пе­ре­во­ди­лись на ар­мянс­кий, уз­бекс­кий и ру­мынс­ кий язы­ки. ­Пе­ре­во­дит по­э­зию с ар­мянс­ко­го, тад­жикс­ко­го, итал­ьянс­ко­го и ру­мынс­ко­го язы­ков. У­част­ни­ца «­Ли­те­ра­тур­но­го ков­че­га — 2012».

ПИСЬ­МА С КОВ­ЧЕ­ГА1 (г­ла­вы из кни­ги) ­ О снах из солн­ца, или Тга джан (­без ад­ре­са­та)

­В и­к а Чем­б ар­ц е­в а

228

— Ари ма­ма­йи мот, тга джан! Ари­и­и, арии ма­ма­йи мот, пу­чу­рэс2!.. ..М­не сни­лось детст­во. Без­за­бот­но сбе­га­ло оно с го­ры, и ру­ки ма­ те­ри об­ни­ма­ли его, и гу­бы её, гор­ча­щие по­лын­ью и пах­ну­щие зем­ля­ ни­кой, це­ло­ва­ли тёп­лую ма­куш­ку, сог­ре­тую солн­цем.. По изум­руд­но­му ск­ло­ну бе­жит ре­бё­нок. Он бе­жит, кры­ла­то рас­ ки­нув ру­ки. «­Ма­ма, ма­ма, смот­ри, я пти­ца! Ма­ма, ло­ви ме­ня, ма­ма! Я пой­мал на хол­ме ве­тер!! Я не­су те­бе ка­муш­ки в кар­ма­нах! Ло­ви, ло­ ви ме­ня, ма­ма! Я не­су те­бе ве­тер! Пой­ма­ешь его?!» И он раск­ры­ва­ет креп­ко сжа­тые ку­лач­ки, от­пус­ка­ет, подб­ра­сы­ва­ет ве­тер в ли­цо ма­ те­ри, ра­дост­но сме­ясь. И она рас­па­хи­ва­ет ему навст­ре­чу об­ъя­ти­я. Подх­ва­ты­ва­ет его, раск­рас­нев­ше­го­ся и до­вер­чи­во­го. И кру­жит, кру­ жит, креп­ко при­жи­мая к сво­ей гру­ди. Кру­жит, кру­жит.. ­Го­ры вра­ща­ют­ся, слов­но цвет­ная юла, рас­тут, смы­ка­ют­ся над го­ ло­вой: крас­ный, зе­лё­ный, зо­ло­той, ро­зо­вый, крас­ный, зе­лё­ный, зо­ло­той.. Она, юна­я, сме­ю­ща­я­ся, за­ми­ра­ет, ещё креп­че при­жи­мая сы­на. И зем­ля кру­тит­ся. Кру­тит­ся зем­ля. Не ухо­дя из–под ног. И го­ры. Го­ры вы­со­о­о­о­ ки­е­е­е! Об­ни­ма­ют, обе­ре­га­ют, смы­ка­ют­ся над го­ло­вой. Их го­ры. «­Го­ры, тга джан, на­ши го­ры, — на­пе­ва­ет мать на уш­ко сы­ну, с Авторская пунктуация носит концептуальный характер и оставлена без изменений. — Прим. ред.

2 И­ди к ма­ме, маль­чик. Иди к ма­ме, ма­лыш (арм.). — Здесь и да­лее в текс­те «­Пи­сем с Ков­че­га» прим. ав­то­ра.

1

неж­ност­ью ба­ю­кая его. — Не­бо соз­да­ло солн­це и ве­тер. Солн­це уро­ ди­лось с из­мен­чи­вым ха­рак­те­ром — то по­ка­жет­ся, то уй­дёт по сво­ им де­лам вос­во­я­си. Ве­тер уро­дил­ся су­масб­род­ным и лег­ко­мыс­лен­ным — без­за­бот­но го­ня­ет ко­чу­ю­щие об­ла­ка над Ма­си­сом. Зем­ля соз­да­ла лю­дей и го­ры. Лю­ди уро­ди­лись с ду­шой от Бо­га, лю­бов­ью в серд­це и тос­кой по до­му. А го­ры уро­ди­лись пос­то­ян­ны­ми и пре­дан­ны­ми Ма­ те­ри. Сколь­ко бы ка­муш­ков твои ма­лень­кие руч­ки ни наб­ра­ли в твои кар­ма­ны, хо­ги джан, — эти го­ры не унес­ти с со­бой с этой зем­ли. Не пе­ре­нес­ти. Эти го­ры, ма­лыш, ду­ша с тос­кой по до­му и Ма­те­ри мо­ жет но­сить в серд­це. А оно по­том са­мо при­во­дит об­рат­но». О­на ука­чи­ва­ет и це­лу­ет его в кур­ча­вую влаж­ную ма­куш­ку, тёп­ лу­ю, пах­ну­щую чаб­ре­цом и солн­цем.1

P.S. Ар­мянс­кие сны нач­нут снить­ся за­дол­го до то­го, как я сно­ва вер­нусь в Ар­ме­ни­ю.. Я пи­шу во сне сти­хи на ар­мянс­ком. Вс­лух, пос­ре­ди но­чи, про­го­ ва­ри­ваю их и тем са­мым пу­гаю кош­ку. Ут­ром, в по­лус­не, про­дол­жаю пов­то­рять сло­ва, ко­то­рые с про­буж­де­ни­ем ста­но­вят­ся все бо­лее не­ по­нят­ны­ми. Во сне же я пою ус­лы­шан­ную ког­да–то пе­сен­ку. На ар­

1

Армянская народная песенка.

229 ­М ол­д о­в а

..А­рэв, Арэв ари дус1. Солн­це, Солн­це, вы­хо­ди, ­Кез бе­рел енк ач­ки лус. п­ри­нес­ли те­бе бла­гую весть. Ко Ку­ри­кэ–Лу­сэн­кан, Т­воя сест­рич­ка Лу­на бе­рец ча­мич ми аман. п­ри­нес­ла та­ре­лоч­ку изю­ма. ­Бац ере­сэд Аре­гак, Отк­рой ли­цо, Сол­ныш­ко, ми бурр ча­мич кез ктам. дам те­бе горст­ку изю­ма. Ах, Аре­вин ха­пе­цинк, Ах, об­ма­ну­ли мы Солн­це, Д­жан Аре­вин ха­пе­цинк, Д­жан, об­ма­ну­ли мы Солн­це, Ах, об­ма­ну­ли мы Солн­це Ах Аре­вин ха­пе­цинк,­ ­Да из–за об­ла­ка вы­ма­ни­ли, Ам­пи та­киц Ха­не­цинк, Из–за об­ла­ка вы­ма­ни­ли!.. Ам­пи та­киц Ха­не­цинк.. И ве­ки его мед­лен­но сме­жа­ют­ся под длин­ны­ми, заг­ну­ты­ми квер­ху рес­ ни­ца­ми. Он ло­вит кра­еш­ком взг­ля­да её ли­цо и тут же те­ря­ет его сре­ди плы­ву­щих над го­ло­вой об­ла­ков. И уже ли­цо её ста­но­вит­ся круг­лым и лу­ чис­тым, и ти­хий её го­лос, слов­но ве­те­рок в вет­вях реч­ной ивы, ше­ве­лит его во­ло­сы, и ему ка­жет­ся, что это са­ми го­ры на сво­их гор­ба­тых зе­лё­ных хреб­тах, буд­то не­ви­дан­ные ска­зоч­ные верб­лю­ды, по­ка­чи­ва­ют и ве­зут его вы­со­ко–вы­со­ко. Вы­ше об­ла­ков. Вы­ше Ма­си­са. К са–а–а­мо­му солн­цу.. ..А­рев, Арев ари дус..

­В и­к а Чем­б ар­ц е­в а

230

мянс­ком. И — пом­нишь — те мои прош­ло­год­ние сны? Пом­нишь, как по­том они сбы­ва­лись!.. Те­перь вот, этот маль­чик, бе­гу­щий навст­ре­ чу.. ма­те­ри ли сво­ей, сво­им ли го­рам и зем­ле, солн­цу ли, мне ли? А мо­жет, во сне я и есть тот са­мый маль­чик. В­се эти сны.. всё это ощу­ще­ние все­об­ъем­лю­ще­го све­та и ти­хо­го по­ко­я. Ког­да, зна­ешь, — про­сы­па­ясь, ты всё ещё не мо­жешь пе­рей­ти окон­ча­тель­но в ут­ро. Про­дол­жа­ешь пре­бы­вать в том чис­том прост­ ранст­ве пе­ре­пол­ня­ю­щей не­из­ме­ри­мой люб­ви. Че­рез нес­коль­ко не­дель пос­ле сна о маль­чи­ке, по до­ро­ге на ра­бо­ ту, ск­возь ме­ло­дию в на­уш­ни­ках я ус­лы­ша­ла нез­на­ко­мую (да нет же, те­перь уже зна­ко­му­ю!) речь. При­выч­ные для Ере­ва­на сло­ва удив­ лён­ны­ми звон­ки­ми мо­нет­ка­ми па­да­ли в те­ку­чую ок­тябрьс­кую ре­ку ки­ши­нёвс­кой ули­цы: «­Да­во! Ари–и–и, ари­и–и ма­ма­йи мот, пу­чу­рэс! Ари–и–и ма­ма­йи мот, тга джан!» Я вы­ну­ла на­уш­ни­ки — не по­ка­за­лось ли?! Но нет. Хо­лё­ная мо­ло­жа­вая жен­щи­на, по всей ви­ди­мос­ти ба­буш­ка, не­тер­пе­ли­во жда­ла, ког­да улы­ба­ ю­ща­я­ся де­вуш­ка пе­рес­та­нет тис­кать и кру­жить в сво­их об­ъя­ти­ях и на­ко­ нец опус­тит на зем­лю за­ли­ва­ю­ще­го­ся сме­хом кур­ча­во­го тем­но­во­ло­со­го маль­чон­ку: «­Ду! Ду! Ду им хо­гин эс, джан им, джа­ник–д­жа–а–ан!» Моя улыб­ка. От­ра­же­ние их ра­дос­ти. С­ле­пое пред­расс­вет­ье, или Ко­ло­коль­чи­ки ту­ма­на (ад­ре­сат не­раз­бор­чи­во)­

И вот, год спус­тя, сно­ва тот же зна­ко­мый воз­дух, ко­то­рым с непри­выч­ки зах­лё­бы­ва­ешь­ся. Ран­ний Зварт­ноц пе­ре­лив­ча­то звон­ кий и пти­чий. Зве­ня­щий. ­Нас вст­ре­ча­ют. «­До Ди­ли­жа­на не близ­ко, и вы смо­же­те пос­пать в до­ро­ге. Мы по­е­дем на двух ма­ши­нах», — го­во­рит де­вуш­ка–во­лон­тёр, жес­том приг­ла­шая при­со­е­ди­нить­ся к нам ещё од­ну по­пут­чи­цу. «Ин­ те­рес­но, от­ку­да я зна­ю, что она ру­мын­ка», — ус­пе­ва­ет пром­чать­ся у ме­ня в го­ло­ве, преж­де чем я об­ра­ща­юсь с воп­ро­сом на ру­мынс­ком к сред­не­го рос­та ст­рой­ной брю­нет­ке: «­Вы из Ру­мы­ни­и?» Она нес­ коль­ко удив­ле­на, но ут­вер­ди­тель­но ки­ва­ет го­ло­вой и, уз­нав, что я из Мол­да­ви­и, на­чи­на­ет быст­ро с мяг­ким не на­шим ак­цен­том расс­ка­ зы­вать, как до­ле­те­ла. Её зо­вут Рук­санд­ра. По­том, по до­ро­ге, она ска­ жет ока­зав­шей­ся с нею в од­ной ма­ши­не Ру­зан­не, что имя их — од­но и то же имя и оз­на­ча­ет — «с­вет», а ещё — «п­рек­рас­ный цве­ток» и — «­дан­ная Бо­гом». И мы по­е­дем.

в­доль уга­са­ ю­щих ог­ней ере­ванс­ко­го лас–ве­га­са..

­ и­но­вав пре­ м дут­рен­нее бор­мо­та­ние улиц

с­ он­ные ок­ра­ и­ны

д­рем­лю­щие кам­ни обо­ чин ­до­ро­гу.. ­Мы едем. В Ди­ли­жан..

до­ро­гой.. в до­ро­ге.. г­ла­за не­за­ мет­но зак­ро­ ют­ся и, не­о­жи­дан­ но прос­нув­ шись поз­же, ис­пу­ган­но вск­рик­ну от мельк­нув­ ших навст­ре­ чу фар, и тут же, ус­ ты­див­шись, заж­му рот ­до­ро­гой.. в до­ро­ге.. ­Мы едем. В Ди­ли­жан..

по­ка­за­лось, что во­ди­тель то­же ус­нул, и дви­жет­ся по вст­реч­ной по­ло­се, по­то­му что сле­ва — уже бе­тон­ная обо­чи­на с де­ рев­ца­ми,­ а сп­ра­ва — ещё од­на по­ло­са дви­ же­ни­я. ­ о неп­ре­ н рыв­ный бе­тон­ный па­ ра­пет лишь раз­де­ля­ет смеж­ные про­ез­жие час­ти ши­ро­ кой трас­сы, а ос­ле­пив­ши­е, раз­бу­див­шие ме­ня фа­ры – ма­ши­на на вст­реч­ ной, но по ту сто­ро­ну па­ра­пе­та. ­Мы едем. В Ди­ли­жан..

теп­ло ма­ шин­ной ут­ро­бы «­Хо­ро­шо, ч­то ник­то ­не ус­лы­шал ­ ой вопль» м ­ ус­пе­ваю по­ду­мать пе­ред тем, как сно­ва пог­ру­зить­ся в утя­же­ля­ ю­щую ве­ки дре­мо­ту ­Мы едем. В Ди­ли­жан..

п­риг­лу­шен­ ный звук ра­ди­о взд­ра­ги­ва­ние уро­нен­ной на пле­чо го­ ло­вы к­ру­тые по­во­ ро­ты ­ е­ка прис­ло­ щ нён­ная к хо­лод­ной вла­ге с­тек­ла р­ аз­ре­жен­ный ту­ман с­ ер­пан­тин гор­ной до­ ро­ги б­лед­не­ю­щее сле­пое пред­ расс­вет­ье ­Мы едем. В Ди­ли­жан..

­Мы едем. В Ди­ли­жан. «­Ди–ли–ди–ли–ди–ли–д­жан» — ко­ло­коль­чи­ ком поз­вя­ки­ва­ет мой сон. И мы едем. Мы едем. Едемммм.. ..Мы въе­ха­ли в Ди­ли­жан, ус­тав плу­тать по ран­не­му ут­рен­не­му ту­ма­ну, осев­ше­му на сер­пан­тин до­ро­ги. Слов­но на про­яв­ля­ю­щей­ся фо­тог­ра­фи­и, ск­возь бе­лё­сую не­ве­со­мость на­ча­ли прос­ту­пать чер­ты до­мов, зяб­ко жму­щих­ся на ск­ло­нах друг к дру­гу; сон­но рас­ка­чи­ва­ ю­ща­яс­ я блед­но–и­зум­руд­ная пе­ле­на ле­са; ка­ме­нис­тая обо­чи­на, ло­но

231 ­М ол­д о­в а

И мы по­е­ дем.

до­ли­ны и про­тя­ну­тые вверх ху­дые длин­ные ру­ки де­рев­ьев, уба­ю­ки­ ва­ю­щие в кро­нах не­бо. Гос­ти­ни­ца на хол­ме. Мы рас­хо­дим­ся по но­ме­рам, до­го­во­рив­шись, что я раз­бу­жу Ру­зан­ну к на­ча­лу кон­фе­рен­ци­и. А до на­ча­ла кон­фе­рен­ ции ча­са три с по­ло­ви­ной. Пос­пать удаст­ся все­го ка­ку­ю–то ма­лость: зас­нуть и мг­но­вен­но прос­нуть­ся. Но — Ди­ли­жан! Раск­ры­ваю ок­но, вы­хо­жу на бал­кон, зак­ры­ваю гла­за, прис­лу­ши­ва­ясь.

­В и­к а Чем­б ар­ц е­в а

232

­ и­ши­на. Т ­Поб­лед­нев­шая ночь на тер­ра­се бал­ко­на. Ск­возь зак­ры­тые ве­ки раз­ре­жен­ный воз­дух сколь­зит зо­ло­тис­тым све­чен­ьем, и плы­ вут во­ло­о­кие тём­ные ры­бы зрач­ков и пуг­ли­вою стай­кой дро­жат плав­ни­ка­ми на ра­дуж­ке глаз. ­ И зву­чан­ье нез­ри­мой ре­ки — ко­ло­коль­чик ту­ма­на, пе­ву­чие гор­ные во­ды – ­Ди­лид­жан, ди–ли–д­жан–ди–ли–д­жан–д­жан–д­жан–д­жан. ­ Э­то кап­ля расс­ве­та те­чёт по ще­ке, ­ро­зо­вея стыд­ли­вост­ью юного солн­ца. ­ Э­то пти­ца за­ри, слов­но пер­ья кры­ла, об­ро­нив­шая день. ­ Э­то ве­тер ле­ни­во ка­ча­ет свой хвой­ный пре­дут­рен­ний ве­ер. ­ Э­то рябь об­ла­ков в про­яс­нив­шей­ся си­ни клу­бит­ся не­бес­ной ота­рой – ­ко­ло­коль­чик ту­ма­на, пе­ву­чие гор­ные во­ды – ­Ди­лид­жан, ди–ли–д­жан–ди–ли–д­жан–д­жан–д­жан–д­жан. ­Ти­ши­на..

..Пе­ред кон­фе­рен­ци­ей я всё–та­ки не доз­во­ни­лась до Ру­зи­ка. Я чест­но на­би­ра­ла её но­мер нес­коль­ко раз под­ряд, но труб­ку ник­то не под­ни­мал. Я да­же ти­хонь­ко пос­ту­ча­ла в дверь её ком­на­ты. Но бе­зус­ пеш­но. «С­ко­рее все­го, она уже спус­ти­лась к завт­ра­ку, и это я всё про­ зе­ва­ла», — по­ду­ма­ла я, как раз по­жерт­во­вав­шая завт­ра­ком в поль­зу ко­рот­ко­го сна. «­Но, мо­жет быть, всё–та­ки, спит», — пред­ло­жи­ла се­ бе ва­ри­ант в оп­рав­дан­ье. Я вс­пом­ни­ла, как без­мя­теж­но спа­ла она в Лип­ках. И ког­да ут­ром зве­нел бу­диль­ник, де­воч­ка моя про­сы­па­лась и, сон­на­я, что–то сп­ра­ши­ва­ла по–ар­мянс­ки. Я улы­ба­лась, ожи­да­я, по­ ка она окон­ча­тель­но прос­нёт­ся. «­Ме­ня по ут­рам бу­дит ма­ма», — сму­ ща­лась она. Так про­сы­па­ют­ся, на­вер­но­е, толь­ко ан­ге­лы и де­ти. Те, у ко­го нет сде­лок с этим вре­ме­нем и нет дол­гов пе­ред прост­ранст­вом..

Мой ми­лый ку­чуч­ный1 ан­гел, но­вый день на­чал­ся, про­сы­пай­ся, у нас наз­на­че­но сви­да­ние с Ди­ли­жа­ном! ­ ом­нишь, что го­во­ри­ли ге­рои «­Ми­ми­но»: П — У нас в Ди­ли­жа­не, в кух­не, отк­ры­ва­ешь прос­той кран — во­да те­чёт, вто­рое мес­то за­ни­ма­ет в ми­ре!

— А пер­вая в Е­ре­ва­не, да?

— Нет, в Сан–Ф­ран­цис­ко..

А­ра­ра­ту Ма­си­со­во, Бо­гу Бо­го­во, или Цавд та­нэм (ад­ре­сат не­раз­бор­чи­во. без да­ты)

З­на­ешь, ког­да в прош­лом го­ду Ара­рат не отк­ры­вал­ся, я всё пе­ре­ жи­ва­ла, что так ни­ког­да и не уви­жу его. Бы­ло тоск­ли­во, и хо­те­лось ти­ хонь­ко, не­за­мет­но от дру­гих, жа­леть се­бя. А по­том я при­ду­ма­ла се­бе улов­ку, за­це­пив­шись за чью–то об­ро­нен­ную фра­зу, — он не отк­рыл­ся для то­го, что­бы я сно­ва при­е­ха­ла. Та­кая мол­ча­ли­ва­я, нез­ри­мая сдел­ка.

1

Ру­си­фи­ци­ро­ван­ное от ар­мянс­ко­го «­куд­ря­вый».

233 ­М ол­д о­в а

­ о­да в Ди­ли­жа­не, дейст­ви­тель­но, вкус­на­я, пря­мо из кра­на. А уж В из фон­тан­чи­ка скульп­тур­ной ком­по­зи­ции ге­ро­ям «­Ми­ми­но» — чис­ тый нек­тар. Ру­бик джан Ха­чи­кян не сов­рал дру­гу Ва­ли­ко. ­Ког­да ве­че­ром мы бу­дем возв­ра­щать­ся в гос­ти­ни­цу, я, на­ко­нец, уви­жу ре­ку. Агс­тев. Это её эхо слы­ша­лось мне ут­ром с тер­ра­сы. Это её уп­ру­гие во­ды зве­не­ли ко­ло­коль­чи­ка­ми ту­ма­на. Реч­ная во­да всег­ да не­об­ъяс­ни­мо вле­чёт к се­бе. Ес­ли дол­го смот­реть на во­ды, ст­ре­ ми­тель­но бе­гу­щие по ка­ме­нис­то­му дну, в тех мес­тах, где осо­бо вы­ со­кие кам­ни об­ра­зу­ют бе­лё­сые шлей­фы ст­рем­нин, вд­руг ло­вишь се­бя на ощу­ще­ни­и, что ре­ка по­вер­ну­ла вс­пять. Как ры­ба на не­рест, спе­шит она вверх. И уже ни­как не пе­ре­у­бе­дить ра­зум — соп­ро­тив­ле­ ние ка­мен­ной прег­ра­де соз­да­ёт ви­зу­аль­ный об­ман об­рат­но­го нап­ рав­ле­ния дви­же­ния во­ды. Слов­но за­то­ры, по­ро­ги и кам­ни пы­та­ют­ся восп­ре­пятст­во­вать и зас­та­вить ре­ку течь мед­лен­не­е, ус­ми­рить её сво­ен­рав­ность, ог­ра­ни­чить, нап­ра­вить те­чен­ье по рус­лу, а она уп­ря­ мо, буд­то бы в от­мест­ку, те­чёт воп­ре­ки се­бе. Я, под­чи­нив­шись этой из­веч­ной иг­ре, бу­ду дол­го не­от­рыв­но смот­реть, как вверх, к ле­сис­ тым уз­ким ущел­ьям, к ис­то­кам, сов­сем вы­би­ва­ясь из сил, зве­нит по кам­ням про­тив сво­е­го же те­че­ния уп­ря­ми­ца Агс­тев.

­Ког­да впер­вые за лен­та­ми та­ю­щих об­ла­ков на­ча­ла об­на­жать­ся Его ман­ти­я, я заж­му­ри­ла гла­за: «­Нет! Нет! НЕ–е–е–е–т! Не хо­чу Его ви­деть! Я ХО­ЧУ вер­нуть­ся — вот это глав­но­е! Сно­ва сно­ва сно­ва сно­ ва сно­ва и сно­ва и ещё ещё ещё ещё..» ­ у­дик с улыб­кой: Р — Там сп­ра­ва отк­ры­ва­ет­ся то, на что те­бе смот­реть ну ни­как нель­зя.

­В и­к а Чем­б ар­ц е­в а

234

­ о отор­вать взг­ляд от это­го на­важ­де­ния уже не­воз­мож­но. Н ­Из раз­го­во­ров с Фа­ри­том: — По­ра­зи­тель­но!

— Та­кое не­зем­ное ве­ли­чи­е.

— По­че­му ты ду­ма­ешь?..

— Она нас­толь­ко пот­ря­са­ю­ща?

— Мо­жет, по­то­му..

— Что мы при­вык­ли ви­деть го­ры в це­поч­ке?

— Гря­дой?

— А тут она предс­та­ёт еди­ни­цей.

— Той са­мой конс­тант­ной ос­ью.

— На ко­то­рую всё опи­ра­ет­ся.

— И вок­руг ко­то­рой всё су­щест­ву­ет.

— Да, ес­ли и был Ков­чег..

— То он дол­жен был при­ча­лить имен­но к этой го­ре!

— Ни к ка­кой дру­гой в ми­ре. ..Ду­мал ли ты ког­да–ни­будь о Бо­ге? Кто он, ка­кой, и где представ­ лял ты его, ког­да пы­тал­ся отыс­кать вов­не? Где–то там, в не­бе. Вы­ со­ко и все­ви­дя­ще. Вез­де­су­ще. Не­дос­ти­жи­мо да­ле­ко и од­нов­ре­мен­ но нас­толь­ко внут­ри тво­ей су­ти, что ста­но­вит­ся труд­но ды­шать от осоз­на­ни­я. Так и с Ара­ра­том. Ког­да од­наж­ды он отк­ро­ет­ся те­бе, ты пой­мёшь, что уже ни­ког­да не отст­ра­нить­ся от ощу­ще­ния его при­ сутст­вия во всём, что бу­дет ок­ру­жать и сос­тав­лять твою жизнь. Конс­тан­та. Серд­це уха­ет вмес­те с ды­ха­ни­ем в низ жи­во­та. И нап­рав­ле­ние взг­ля­да на­чи­на­ет сли­вать­ся с нап­рав­ле­ни­ем дви­же­ния об­ла­ков. Где окан­чи­ва­ет­ся ман­тия Ма­си­са? И где на­чи­на­ет­ся не­бо, ко­то­рое — вез­ де­су­щий Бог?

235 ­М ол­д о­в а

По­том я всё вре­мя уже бу­ду за­ме­чать его плы­ву­щее све­че­ни­е, где бы ни на­хо­ди­лась. И нез­ри­мо ощу­щать тог­да, ког­да он бу­дет за­на­ве­ шен лос­ку­та­ми хму­рых за­дум­чи­вых дней. По­че­му эта го­ра так не по­хо­жа на все ви­ден­ные мною рань­ше? По­че­му она, так мощ­но сра­щи­вая те­бя с зем­лёй, с цик­лич­ным дви­ же­ни­ем по замк­ну­той ок­руж­нос­ти собст­вен­ной жиз­ни, до­ка­зы­вая бессмыс­лен­ную ме­лоч­ность пов­сед­нев­нос­ти, всё же ок­ры­ля­ет шан­ сом отор­вать­ся от щу­па­лец вре­ме­ни и прост­ранст­ва и под­нять­ся вверх, над со­бой, дой­ти до са­мо­го края вер­ши­ны — (се­бя?) — и про­ дол­жать ид­ти даль­ше, вы­ше, за пре­де­лы. И вот Ара­рат сто­ит — ря­дом, толь­ко ру­ку про­тя­ни и кос­нёшь­ся. И да­ле­ко нас­толь­ко, что да­же на фо­тог­ра­фи­ях на его фо­не ты слов­но нич­тож­ная со­рин­ка. Или вд­руг вы­рас­та­ешь вро­вень с его вер­ши­ной. Но это толь­ко ты ме­ня­ешь­ся. Ара­рат пос­то­я­нен. И не­дос­ти­жим. Как Бог. Он толь­ко мо­жет по­мочь те­бе чуть воз­вы­сить­ся над собст­вен­ ной тво­ей сут­ью, ок­ры­лить­ся, до­тя­нуть­ся до не­бес, или, на­о­бо­рот, — опус­тить­ся, приг­нуть­ся, сли­ва­ясь с этой зем­лёй, от­ку­да и при­шел, по ко­то­рой и хо­дить, ис­ти­рая по­дош­вы. ­Че­ло­ве­ку свойст­вен­но де­лить вре­мя на пе­ри­о­ды. Пе­ри­о­ды — до, меж­ду и пос­ле. Так лег­че удер­жать­ся в ощу­ще­нии собст­вен­но­го су­ щест­во­ва­ни­я. Меж­ду пер­вой и вто­рой по­езд­ка­ми бы­ло пре­до­щу­ще­ние Ара­ра­та. И те­перь всё де­лит­ся на пе­ри­о­ды — до Ара­ра­та, и пос­ле.. М­не снил­ся сон, в ко­то­ром я пи­са­ла эти са­мые ст­ро­ки. Я ви­де­ла, как за ок­ном вы­рас­та­ло ут­ро. Вы­рас­та­ло Ма­си­сом на го­ри­зон­те. Ма­ си­сом, ко­то­ро­го я ещё не ви­де­ла на­я­ву. И я тог­даш­ня­я, из сна, ду­ма­ла — мы бы­ли всег­да и зна­ли, что уви­дим­ся, не зна­ли лишь сро­ков. И вот про­ис­хо­ди­ло вре­мя, лю­ди, ст­ра­ны, со­бы­тия и дру­гие го­ры мо­ей жиз­ни. Но я не мог­ла знать, что это всё бу­дет обоз­на­че­но для ме­ ня вре­ме­нем­ до. И Ара­рат мне отк­рыл­ся. И те­перь я жи­ву вре­ме­нем меж­ду, по­то­му что уже точ­но зна­ю, что сно­ва уви­жу сли­ва­ю­щий­ся с кра­ем об­ла­ков снег на Его пле­чах. ..А ст­ри­жи ле­та­ют — по­ры­вис­то ст­ри­гут низ­кий вяз­кий воз­дух се­ре­ди­ны не­ба. И вот — мёрт­вая ба­боч­ка в тра­ве под но­га­ми. Рас­сы­ па­ет­ся в прах зо­ло­тис­той пыль­цою тон­кий ле­пес­ток её кры­лыш­ка. Осень. На ду­ше и в дви­же­нии воз­ду­ха. Осень во всём. Как об­ъяс­нить не­вы­но­си­мую тос­ку, нак­ры­ва­ю­щую плот­ным

оде­я­лом, под ко­то­рым не про­ды­шать­ся? Всю Ар­ме­нию хо­чет­ся пла­ кать. И мне не вып­ла­кать её из се­бя. Фан­том­ные бо­ли о не­ве­до­мом ут­ра­чен­ном. Зи­я­ю­щая ра­на за­бы­то­го — в глу­би­нах под­соз­на­ни­я. Я не зна­ю, о чём бо­лит моя ду­ша на этой зем­ле. Но я хо­чу вс­пом­нить. Вспом­нить се­бя и её.

— Цавд та­нэм — уне­су твою боль.. ­ Ар­ме­ния без Ара­ра­та. И од­нов­ре­мен­но — не­раз­рыв­но с ним. Мо­жет, имен­но для то­го — ду­маю я — что­бы осоз­на­вать соп­ри­част­ность обе­их сто­рон. При­ни­мать. Со­пе­ре­жи­вать, приз­на­вая чу­жую боль сво­ей. И про­ щать. И ра­ди это­го, ра­ди бу­ду­ще­го, про­дол­жать дви­же­ние жиз­ни. Сим­ вол Ар­ме­ни­и, на­хо­дя­щий­ся на тер­ри­то­рии чу­жо­го, нед­ру­жест­вен­но­го го­су­дарст­ва. Мо­жет, имен­но — при­ми­ря­ю­щий сим­вол. Ми­ло­серд­ный бо­жест­вен­ный за­мы­сел. Обо­ю­до­ост­рая вер­ши­на еди­не­ни­я.

­В и­к а Чем­б ар­ц е­в а

236

В фев­ра­ле ту­рец­кая га­зе­та «Milliyet» со­об­щи­ла о не­ве­ро­ят­ной друж­бе: «­Кош­ка, жи­ву­щая на бе­ре­гу озе­ра Ван у се­ла Чи­то­рен, под­ру­жи­ лась с ли­сой. Вот уже боль­ше го­да они вмес­те про­во­дят дни, вмес­ те едят и иг­ра­ют, по­ра­жая сво­ей друж­бой мест­ных ры­ба­ков. “С по­доб­ным в сво­ей жиз­ни я вст­ре­ча­юсь впер­вы­е. Ви­дел, как дру­жат счи­та­ю­щи­е­ся вра­га­ми со­ба­ка и кош­ка, но что­бы дру­жи­ли ли­са и кош­ка — это не­ве­ро­ят­но”, — с удив­ле­ни­ем ска­зал кор­рес­пон­ден­ту один из ванс­ких ры­ба­ков». И я по­ду­ма­ла, а вд­руг ког­да–ни­будь слу­чит­ся не­ве­ро­ят­ное и счи­ та­ю­щи­е­ся вра­га­ми сто­ро­ны при­дут к при­ми­ре­нию и друж­бе. Дай Бог! Во всём при­сутст­вие Гос­по­да. И нет ни­че­го вов­не, что не бы­ло бы част­ью на­шей су­ти. И нет ни­че­го в нас, что не бы­ло бы сос­тав­ля­ю­ щей внеш­не­го. И вер­ши­на лю­бой го­ры — лишь ниж­няя сту­пень к не­бу. К Бо­гу? И ес­ли Бог — суть лю­бовь, то лю­бые пе­чаль и ут­ра­та — для то­го, что­бы кто–то од­наж­ды ска­зал те­бе: Цавд та­нэм. Взг­ляд сфинк­са, или Вре­ме­ни нет (­без да­ты)

­Хо­чу по­де­лить­ся с то­бой од­ной осо­бен­ност­ью, ко­то­рая не да­ва­ла мне по­коя и о ко­то­рой я дол­го раз­мыш­ля­ла. Мои ар­мянс­кие друз­ья, об­ ъяс­няя рас­по­ло­же­ние че­го–ли­бо в го­ро­де, всег­да поль­зу­ют­ся ка­те­го­ри­

ей оп­ре­де­ле­ния расс­то­я­ни­я. Но это же ло­гич­но, ска­жет лю­бой че­ло­век. Сог­лас­на. Но.. Но, го­во­ря о расс­то­я­нии меж­ду сво­им до­мом и мес­том ра­бо­ты, нап­ри­мер, я ска­жу: «Э­то не­да­ле­ко, все­го в се­ми ми­ну­тах ходь­ бы». И так ска­жет боль­шинст­во ки­ши­нёв­цев. По край­ней ме­ре, все мои зна­ко­мые в мо­ём го­ро­де ме­рят расс­то­я­ние вре­ме­нем, зат­ра­чи­ва­е­мым на пре­о­до­ле­ние это­го са­мо­го расс­то­я­ни­я. Ко­неч­но, ес­ли толь­ко речь не идёт о даль­ней до­ро­ге. Тог­да, из ос­то­рож­но­го су­е­ве­ри­я, они пред­по­чи­ та­ют го­во­рить о при­бы­тии в пункт наз­на­че­ни­я, на­зы­вая ко­ли­чест­во ос­ тав­ших­ся до это­го пунк­та ки­ло­мет­ров. Ну, ма­ло ли что мо­жет прик­лю­ чить­ся в до­ро­ге, и это пов­ли­я­ет на вре­мя! А так, сто ки­ло­мет­ров — они всег­да сто ки­ло­мет­ров, и ни на ми­ну­ту боль­ше. Смайл. Од­на­ко.

1

Как ты? Что есть (как дела)? Спешишь? Пойдём кофе выпьем! (арм.)

237 ­М ол­д о­в а

Из раз­го­во­ра на ки­ши­нёвс­кой ули­це: — Ска­жи­те, по­жа­луйс­та, да­ле­ко ли до Выс­та­воч­но­го Цент­ра Брын­кушь?

— От­сю­да ми­нут с пят­над­цать бу­дет. ­ Из раз­го­во­ра на ере­ванс­кой ули­це: — Ска­жи­те, по­жа­луйс­та, да­ле­ко ли до Цент­ра сов­ре­мен­но­го ис­ кусст­ва «Н­пак»?

— От­сю­да с ки­ло­метр бу­дет. ­ И то вер­но. Ма­ло ли ко­го из зна­ко­мых мо­жешь вст­ре­тить на ере­ ванс­кой ули­це по до­ро­ге к это­му са­мо­му «Н­па­ку»! «Инч­пэс эс? Инч ка? Шта­пум эс? Гнанк сурч хмэнк!»1 Ка­кое уж тут вре­мя! М­не не да­ва­ла по­коя эта раз­ни­ца. Обе ст­ра­ны с ма­лень­кой тер­ри­ то­ри­ей. Ты­ся­ча­ми ки­ло­мет­ров не из­ме­ря­ют­ся. Их мож­но об­ъе­хать за очень ко­рот­кий срок, за оп­ре­де­лён­ное ко­ли­чест­во вре­ме­ни. По­че­му же тог­да од­ни го­во­рят о расс­то­я­ни­и, ис­поль­зуя вре­менну́ю ка­те­го­ ри­ю, дру­гие — прост­ранст­вен­ну­ю? И всё же прос­ле­жи­ва­ют­ся об­щие тен­ден­ции — нем­цы при­выч­ но счи­та­ют­ся са­мой пунк­ту­аль­ной на­ци­ей, хо­тя нель­зя ска­зать од­ нознач­но, что пунк­ту­аль­ность или её от­сутст­вие — чер­та, при­су­щая це­ло­му на­ро­ду. Это ско­рее ин­ди­ви­ду­аль­ная осо­бен­ность. Ещё и за­ ви­ся­щая от обс­то­я­тельств. Мне, нап­ри­мер, свойст­вен­но од­нов­ре­ мен­но и то и дру­го­е. В оп­ре­де­лён­ные мес­та я без­на­дёж­но опаз­ды­

­В и­к а Чем­б ар­ц е­в а

238

ва­ю. В дру­гие при­хо­жу за­ве­до­мо рань­ше. И ни­че­го с этим по­де­лать не мо­гу. На­тя­ну­тый смайл. Возв­ра­ща­ясь к осо­бен­нос­тям на­ци­о­наль­но­го вре­мя­о­щу­ще­ния и вре­мя­расп­ре­де­ле­ни­я, ска­жу, что на мол­давс­кую свадь­бу, нап­ри­мер, приз­на­ком «уч­ти­вос­ти и ува­же­ни­я» счи­та­ет­ся опоз­дать ча­са на два. По­ка на­наш­ка1 при­чёс­ку де­ла­ет, гос­ти за стол не са­дят­ся. А при­чёс­ку она де­ла­ет до–о–ол­го и тща–а–а­тель­но. Смайл. В ос­таль­ном мол­давс­ кие тра­ди­ции не до­хо­дят до край­нос­тей в от­но­ше­ни­ях со вре­ме­нем. Че­го — да прос­тят ме­ня мои друз­ья — я не за­ме­ти­ла в ар­мянс­ких при­выч­ках. Иск­лю­че­ни­я, ра­зу­ме­ет­ся, слу­ча­ют­ся. Но они по­ка­за­лись мне не­на­вяз­чи­во ред­ки­ми, но за­то аб­со­лют­но бе­зуп­реч­ны­ми. Ни од­ но ме­роп­ри­я­тие не на­чи­на­лось в зап­ла­ни­ро­ван­ное вре­мя. От кон­фе­ рен­ции и по­куп­ки в пос­лед­ний мо­мент би­ле­тов, до по­хо­дов в гос­ти и сро­ков вы­пус­ка сбор­ни­ка. И тут то­же вы­нуж­де­на ста­вить ши­ро–о– о­кий смайл, смысл ко­то­ро­го бу­дет по­ня­тен осо­бо приб­ли­жён­ным к про­ек­ту «­Бук­вы на кам­нях»2. П­ро­дол­жая пы­тать­ся най­ти об­ъяс­не­ние это­му па­ра­док­су, я вни­ ма­тель­но вы­лав­ли­ва­ла ма­лей­шие ло­ги­чес­кие связ­ки, ко­то­рые мог­ ли бы под­толк­нуть ме­ня к от­ве­ту. Х­рис­ти­анст­во приш­ло в Ар­ме­нию в пер­вом ве­ке но­вой эры. А в на­ ча­ле чет­вёр­то­го ве­ка она ста­ла пер­вым хрис­ти­анс­ким го­су­дарст­вом в ми­ре, пос­ле то­го как царь Тр­дат III п­ро­возг­ла­сил хрис­ти­анст­во го­су­ дарст­вен­ной ре­ли­ги­ей. Вс­мат­ри­ва­ясь в клад­ку кам­ней и осы­па­ю­щу­ю­ ся пыль у сте­ны ка­ко­го–ни­будь ар­мянс­ко­го хра­ма, чьё вре­мя соз­да­ния обоз­на­че­но (с­лож­но во­об­ра­зить!) IV–V ве­ка­ми, с тру­дом про­би­ва­ешь­ ся соз­на­ни­ем ск­возь эту тол­щу сто­ле­тий. И не мо­жешь по­ве­рить, что при­ка­са­ешь­ся к то­му вре­ме­ни, а оно при­ка­са­ет­ся к те­бе. ­ Из раз­го­во­ров с Да­ви­дом: — ..но они же уже опоз­да­ли на пол­то­ра ча­са!

— У под­но­жия Ара­ра­та веч­ность. Час ту­да, час сю­да — в срав­не­ нии с этим та­кая ма­лость, что это уже прос­то не име­ет зна­че­ни­я. П­ре­бы­ваю в та­ком язы­ко­вом сме­ше­нии и вре­менно́й плот­нос­ти сме­ны со­бы­тий, что уже не ус­пе­ваю по­нять, на ка­ком язы­ке ду­ма­ю, в ка­ ­По­са­жё­на­я ­мать в мол­давс­ком сва­деб­ном об­ря­де. Сборник современной армянской/русской поэзии, составителем которой является автор этих строк.

1 2

239 ­М ол­д о­в а

ком нап­рав­ле­нии и с ка­кой ско­рост­ью дви­га­юсь. Го­ло­ва кру́гом. Круго́м — ва­ви­лон и ков­чег. Что, в об­щем–то, в дан­ный мо­мент аб­со­лют­но со­ от­ветст­ву­ет мо­ей дейст­ви­тель­нос­ти. Го­во­рю на ут­ра­чен­ном анг­лийс­ ком, ру­мынс­кий так до кон­ца и не вы­у­чи­ла, во сне вто­ро­пях пи­шу сти­хи на ар­мянс­ком, че­му на русс­ком очень удив­ля­юсь при про­буж­де­ни­и. З­на­ко­мим­ся с Лас­ло. Он — тран­силь­ванс­кий ар­мя­нин. При­е­хал из Ру­ мы­нии нес­коль­ко лет на­зад. Он ра­бо­та­ет в Ма­те­на­да­ра­не и за­ни­ма­ет­ся пе­ре­во­да­ми с вен­герс­ко­го. На на­ши рассп­ро­сы — на сме­си ар­мянс­ко­го, ру­мынс­ко­го и анг­лийс­ко­го, — как он ока­зал­ся в Ар­ме­ни­и, от­ве­ча­ет: — Я — ар­мя­нин. Уз­нал слу­чай­но об этом от ба­буш­ки, бу­ду­чи уже в соз­на­тель­ном воз­рас­те, и очень оби­дел­ся на род­ных за то, что от ме­ня это ск­ры­ва­ли. Я за­хо­тел вер­нуть­ся. При­е­хал в Ере­ван, ос­тал­ся, вы­у­чил язык, и вот — жи­ву.

— А как дав­но вы уе­ха­ли?

— Во­семь­сот лет на­зад, — не ме­няя ин­то­на­ци­и, лег­ко про­из­но­сит Лас­ло. Ка­жет­ся, па­у­за на­ше­го не­до­у­ме­ния тя­ну­лась дол­го, как ве­ре­ни­ца жиз­ней тех, кто по­ки­нул эту зем­лю для то­го, что­бы зов кро­ви вер­нул сю­да од­но­го из их по­том­ков.. ­ Из раз­го­во­ра с Ови­ком: — Ты пра­ва, го­во­ря о на­ших от­но­ше­ни­ях со вре­ме­нем. Это как взгляд сфинк­са. Ар­мя­не — вне вре­ме­ни, мы вы­па­ли из не­го. И еще. Те­ пе­реш­ний ар­мя­нин та­кой же, как 3000 лет на­зад, или 2000 лет на­зад, или 1000, или 500 лет. Зна­ешь, что по­ра­зи­тель­но в ис­то­рии ар­мянс­ ко­го на­ро­да? Ес­ли, чи­тая ар­мянс­кую кни­гу, зак­рыть го­ды и не­ко­то­ рые не­ис­поль­зу­е­мые те­перь име­на, ты не пой­мешь, о ка­ком вре­ме­ни идет речь. Ар­мя­нин — это по­ра­зи­тель­ное со­че­та­ние на­ив­нос­ти и муд­рос­ти, лов­кос­ти и хит­рос­ти, и, на­о­бо­рот, — иск­рен­ней отк­ры­ тос­ти и ду­шев­нос­ти. Ар­мя­нин — это конт­раст. Вче­ра пе­рес­мат­ри­ вал фильм «­Мы и на­ши го­ры». Вот ЭТИ ар­мя­не — Ре­ваз, Аваг, дру­гие пас­ту­хи — они не ме­ня­ют­ся, они — конс­тан­та.

— Да, че­ло­век, жи­ву­щий на зем­ле и зем­лёй, не ме­ня­ет­ся, ста­но­ вит­ся её ос­ью.

— По­э­то­му — веч­ность.. ­ И од­наж­ды я вд­руг по­ня­ла — у ар­мян прос­то свои от­но­ше­ния со вре­ме­нем. Не оно ими уп­рав­ля­ет — они им. И от­ме­ря­ют ему его

ста­тус. Мно­го–ма­ло. Во­семь­сот лет — это мно­го или ма­ло? Не­из­ме­ ри­мо мно­го для од­ной че­ло­ве­чес­кой жиз­ни. И нич­тож­но ма­ло, для то­го, что­бы вер­нуть­ся до­мой. С­но­ва о, или Один мой зна­ко­мый пи­са­тель (13 ..та, без ад­ре­са­та)

­В и­к а Чем­б ар­ц е­в а

240

З­на­ешь, один мой зна­ко­мый пи­са­тель хо­дит на сви­да­ни­я. ­Он чувст­ву­ет се­бя проз­рач­ным и лёг­ким. Яс­ным ка­ким–то. И поч­ ти не­ве­со­мым. Про­ни­ца­е­мым. Да­же ук­рад­кой смот­рит на свои рас­то­ пы­рен­ные паль­цы. Все на мес­те. Пять и пять. Впол­не ма­те­ри­аль­ны­е. Прав­да, чуть озяб­ши­е. Но так бы­ва­ет. Так иног­да бы­ва­ет. В на­ча­ле вес­ны. Ког­да ночь ухо­дит в бес­сон­ни­цу. Ког­да мно­го ко­фе. И мно­ го си­га­рет ког­да. И про­яс­ня­ю­щий­ся расс­вет. И раз­ре­жен­ный воз­дух ран­них зву­ков го­ро­да. И где–то ря­дом — го­ры. Го­ры. ­Се­год­ня он уви­дел её. Пер­вой из всех уви­дел. Ут­рен­ню­ю. Ран­ню­ю. Те­перь — всё. Те­перь спо­кой­но мож­но ид­ти до­мой. От­сы­пать­ся. На ду­ ше сол­неч­но и ос­мыс­лен­но. От этой вст­ре­чи. И — лег­ко. Как воз­душ­ но­му ша­ри­ку на при­вя­зи взг­ля­да. Нич­то не дер­жит, но связь. Связь. Он идёт до­мой и вд­руг по­ни­ма­ет, что ти­хонь­ко что–то на­пе­ва­ет. Ти­хо–ти­хо. Что­бы ник­то не ус­лы­шал. Его ти­хо­го счаст­ья не за­ме­тил. И улыб­ки, об­ра­щён­ной внутрь. В­ре­мя от вре­ме­ни он обо­ра­чи­ва­ет­ся, что­бы убе­дить­ся. Да. Да! Там она, там. Сто­ит. Си­я­ет. Се­год­ня осо­бен­но хо­ро­ша. «В­сё–та­ки жизнь уда­ёт­ся. Уда­ёт­ся жить!» — ду­ма­ет он, пе­ре­се­кая ми­га­ю­щий жёл­тым мол­ча­ни­ем пе­рек­рёс­ток. С­во­ра­чи­вая в про­у­лок, сно­ва ог­ля­ды­ва­ет­ся. На­пос­ле­док. Смот­рит. Нить взг­ля­да на при­вя­зи. Воз­душ­ный ша­рик вдо­ха. Она так и сто­ит на том же са­мом мес­те. Же­лан­на­я. Не­дос­ти­жи­ма­я. Род­на­я. Чу­жа­я. Ос­ ле­пи­тель­на­я. ­Е­щё од­на чаш­ка креп­ко­го, креп­чай­ше­го ко­фе. Па­да­ю­щее в пус­то­ ту вре­мя, раз­де­лён­ное на шесть глу­бо­ких за­тя­жек. На бал­ко­не нап­ро­тив ссу­ту­лив­ша­я­ся жен­щи­на за­ме­та­ет что–то упор­но и сос­ре­до­то­чен­но, по­ка­чи­ва­ясь кор­пу­сом в такт дви­же­нию мет­лы. Сп­ра­ва из ок­на слы­шит­ся мер­ный ск­рип — ст­ру­на со све­же­ выс­ти­ран­ным бел­ьём пе­ву­че тя­нет­ся к цент­ру дво­ра. Бел­ьё взд­ра­ги­ ва­ет, на мо­мент за­ми­ра­ет, мел­ко сот­ря­са­ясь, — по­доб­но ма­ри­о­нет­ кам на ни­тях кук­ло­во­да — и сно­ва пус­ка­ет­ся в путь. Пёст­рые лос­ку­ты

не­ба. На со­сед­нее де­ре­во рез­во вз­бе­га­ет кош­ка и, лов­ко прыг­нув, ока­зы­ва­ет­ся на низ­кой кры­ше га­ра­жа, при­мы­ка­ю­ще­го к под­ъез­ду. Он зна­ет эту кош­ку. Кош­ка эта жи­вёт под му­сор­ны­ми ба­ка­ми тут же во дво­ре. Кор­мит­ся ми­лост­ью жиль­цов ок­рест­ных до­мов. Ше­лу­ди­ ва­я, вз­ъе­ро­шен­на­я, со смеш­ной по­ло­сой на пра­вой по­ло­вин­ке но­са. От это­го мор­доч­ка её ка­жет­ся кур­но­сой и веч­но ко­со ух­мы­ля­ю­щей­ ся. Вот и те­перь она, сост­ро­ив кри­вую ус­меш­ку, прис­таль­но ус­та­ви­ лась на не­го. Вре­мя па­да­ет в за­мер­шую пус­то­ту ко­шач­ье­го взг­ля­да. Он ту­шит оку­рок.

241 ­М ол­д о­в а

— У ме­ня сво­е­об­раз­ные от­но­ше­ния со вре­ме­нем.

— Это впол­не по­нят­но. Вре­мя во­об­ще сво­е­об­раз­ная шту­ка. То его не хва­та­ет. То оно ле­тит. То нуж­но до­жи­дать­ся, по­ка оно прой­дёт, что­бы из­ле­чить­ся. То оно — день­ги. Раз­ве это воз­мож­но, ес­ли его в прин­ци­пе нет как та­ко­во­го? Вре­мя при­ду­ма­ли лю­ди, что­бы как–то упо­ря­до­чить своё су­щест­во­ва­ни­е.

— …………

— Но ес­ли вре­ме­ни нет, ку­да ухо­дит то, ко­то­рое меж на­ми? А ку­ да ухо­дят ча­сы, ког­да при пе­ре­лё­те ты по­па­да­ешь не толь­ко в дру­гой ча­со­вой по­яс, но ещё и в тот са­мый — имен­но тот — день, ког­да пе­ ре­хо­дят с зим­не­го вре­ме­ни на лет­не­е, или с лет­не­го на зим­не­е? Лад­но бы, те­бе до­ба­ви­лось. А ес­ли на­о­бо­рот! Где? Ска­жи мне, где ока­зы­ва­ ет­ся это твоё вре­мя? И ку­да ухо­дят неп­ро­жи­тые ча­сы?

— Вре­мя ир­ра­ци­о­наль­но. Всег­да.

— Вре­мя–то ир­ра­ци­о­наль­но, да! Но от­но­ше­ния с ним мо­гут быть ра­ци­о­наль­ны­ми.

— Хм..да. Толь­ко хо­те­лось не об этом. Я всё вре­мя све­ряю ча­сы. Ес­ли их нес­коль­ко, вре­мя на них долж­но сов­па­дать. Те­ле­фон, комп­ью­ тер, на­руч­ны­е.

— А ес­ли это ци­ферб­лат Да­ли? Те­ку­чий, транс­фор­ми­ру­ю­щий­ся.

— О, это во­об­ще па­ни­ка! Ха­ос!

— Мяг­кое вза­и­мо­пе­ре­те­ка­ние форм.. Ме­ня во вре­мя вы­со­кой тем­ пе­ра­ту­ры в детст­ве прес­ле­до­ва­ли та­кие пе­ре­хо­ды. Сни­лись сны, по­ хо­жие на кар­ти­ны Да­ли. Но это бы­ли пе­ре­хо­ды от фор­мы к зву­ку — как ес­ли бы, пла­вясь, ча­сы, вил­ки, уши, не толь­ко фор­му ме­ня­ли, а вы­хо­ди­ли на дру­гую то­наль­ность в зву­ча­ни­и.

— Пу­га­ю­щий сон Саль­ва­то­ре. Нуж­на ка­ка­я–то ус­той­чи­ва­я, не­ зыб­ле­мая конс­тан­та. При­вя­зан­ность.

— Од­наж­ды я ви­де­ла, как ухо­ди­ла тень но­чи в пред­гор­ьях Ала­та­у. Пос­те­пен­но, ме­няя крас­ки, сме­щая конт­рас­ты. Ут­ро раз­де­ва­ло го­ры по­нем­но­гу. Мед­лен­но, но нас­той­чи­во ос­во­бож­да­я. От ско­ван­ной ка­ мен­ной си­не­вы до зо­ло­тис­то­го на­го­го све­че­ни­я. Конт­раст хо­лод­но­ го и тёп­ло­го. Замк­ну­той не­из­ве­дан­нос­ти и рас­пах­ну­той об­ман­чи­вой дос­туп­нос­ти.. Тог­да, на расс­ве­те, на ск­лон приш­ли три ко­бы­ли­цы. Пе­га­я, бе­лая и во­ро­на­я. Ти­хи­е, мед­лен­но дви­га­лись они по тём­но­му ск­ ло­ну ут­ра, увя­зая длин­ны­ми, дол­ги­ми но­га­ми в тра­вах, слов­но во сне. Солн­це полз­ло по от­ко­су. Не­ук­лон­но. Сос­ре­до­то­чен­но. Плав­но. Чёт­ кой по­ло­сой от­де­ляя свет от тем­но­ты. И они то­же ме­ня­лись с лу­ча­ ми солн­ца. Слов­но про­яв­ля­ясь из не­га­ти­вов, они ожи­ва­ли, при­хо­дя в дви­же­ни­е. Дви­же­ние вре­ме­ни, и три ко­бы­ли­цы на расс­вет­ном ск­ло­не. Пе­га­я, бе­лая и во­ро­на­я. И во всём этом бы­ло та­кое ощу­ще­ние смыс­ла. Ощу­ще­ние не­об­хо­ди­мос­ти быть, жить..

­В и­к а Чем­б ар­ц е­в а

242

­ ень уже с ут­ра ка­кой–то не та­кой. Всё, вро­де бы, при­выч­но. По Д дав­но из­вест­но­му, от­ра­бо­тан­но­му ал­го­рит­му. По стёр­шей по­дош­вы до­ро­ге — из до­ма на ра­бо­ту. Ут­рен­ний ки­вок со­се­ду. Пер­ма­нент­но про­ти­ра­ю­щая ок­на жен­щи­на в па­рик­ма­херс­кой на уг­лу. То­роп­ли­вое пе­ре­се­че­ние тро­ту­а­ра на­ис­ко­сок. Один пе­рек­рёс­ток, дру­гой. Но не хва­та­ет. Но­ет где–то в глу­би­не. Нас­той­чи­во. Он пы­тал­ся. Но оно про­дол­жа­ет уво­дить в сто­ро­ну. Он пы­тал­ся не смот­реть ту­да. По­то­му что уже опаз­ды­ва­ет. По­то­му что не­бо се­ро­е. И день се­рый. И всё вок­руг се­ро­е. Да­же ро­зо­вый туф зда­ний сер. И лю­ди. Уны­лы­е. Ус­ тав­шие уже с ут­ра, се­рые лю­ди в се­рых ко­по­ша­щих­ся мыс­лях. Но он сла­бый. Пе­ред этим он бес­си­лен. И он смот­рит в ту сто­ро­ну. В сто­ро­ну той ули­цы, ко­то­рая пер­пен­ди­ку­ля­ром об­ра­зу­ет угол квар­ та­ла. Но уже точ­но не ус­пе­ва­ет. Нет, точ­но не ус­пе­ва­ет. Вре­мя сно­ва па­да­ет в пус­то­ту. ­Он раз­во­ра­чи­ва­ет­ся и, ус­ко­рив шаг, нап­рав­ля­ет­ся к пе­ре­хо­ду. И.. Яр­кий ульт­ра­ма­рин! Пос­ре­ди все­го се­ро­го. Пос­ре­ди все­го это­го се­ ро­го наст­ро­е­ни­я, в от­да­ле­нии от не­го, сто­ит вы­со­кая де­вуш­ка. Сто­ ит у све­то­фо­ра, ожи­дая зе­лё­но­го. То и де­ло обо­ра­чи­ва­ясь, гля­дя то на од­ну, то на дру­гую сто­ро­ны до­ро­ги. Длин­но­во­ло­са­я. С зим­ней пер­ла­мут­ро­вой проз­рач­ност­ью в ли­це. С по­во­ло­кой в гла­зах. Ро­зо­ во–пер­си­ко­вым ру­мян­цем. Ве­тер подх­ва­ты­ва­ет её тон­кий ульт­ра­ма­ ри­но­вый шар­фик, сме­ши­ва­ет с во­ло­са­ми, и они вмес­те вьют­ся, пе­

..Нуж­на ка­ка­я–то ус­той­чи­вая конс­тан­та. При­вя­зан­ность. Хо­тя бы та­ка­я, как нить воз­душ­но­го ша­ра. Что­бы за­дер­жать вре­мя. Удер­ жать­ся в нём. ­Ра­бо­чий день. Гу­де­ние по­то­лоч­ных ламп. Лов­кий доб­ро­душ­ный пинг–понг шу­ток кол­лег. Ос­тыв­ший ко­фе. Он уже триж­ды вы­хо­дил ку­рить. Прис­лу­ши­ва­ясь, вы­хо­дил на сту­ пе­ни. Уси­ли­ем во­ли зас­тав­ляя се­бя не смот­реть на ча­сы. Тос­ка. Тос­ка и уны­ни­е. И се­рость. Обесц­ве­чи­ва­ю­щая се­рость не­за­дав­ше­го­ся дня. К две­над­ца­ти он не вы­дер­жи­ва­ет. На­ки­ды­вая на хо­ду курт­ку, вы­ хо­дит.

— Ку­да это он? — сп­ра­ши­ва­ет но­вень­кий па­ре­нёк из от­де­ла.

— А, по­шёл на свою лю­бо­вать­ся, — пос­ме­и­ва­ют­ся из–за со­сед­не­ го мо­ни­то­ра. ­О­дин пе­рек­рёс­ток, дру­гой. От ут­рен­не­го ульт­ра­ма­ри­на не ос­та­ лось и от­тен­ка вос­по­ми­на­ни­я. Он то­ро­пит­ся. То­ро­пит­ся уви­деть. Её. Вся эта нап­ря­жён­ная нер­воз­ность. Неп­ри­ка­ян­ность и ощу­ще­ние по­

243 ­М ол­д о­в а

рек­ру­чи­ва­ясь в воз­ду­хе. Он вы­па­да­ет из ал­го­рит­ма. Па­да­ет в пус­то­ту вре­ме­ни. Он лю­бу­ет­ся. Она ка­жет­ся ему фе­йер­вер­ком, кон­цент­ра­ци­ ей цве­та в этом се­ром се­год­ня. Де­вуш­ка нес­коль­ко раз об­ма­ты­ва­ет во­ло­сы вок­руг ру­ки и пы­та­ет­ся зап­ра­вить их за во­рот­ник жа­ке­та. Бе­зус­пеш­но. Во­ло­сы уп­ру­ги­ми зме­я­ми рас­пол­за­ют­ся из–под во­ро­та и рас­те­ка­ют­ся по пле­чам. В­ре­мя? Сколь­ко прош­ло? Се­кун­да? Де­сять? Как дав­но го­рит зе­лё­ный? Он не за­ме­тил да­же, как улыб­ка са­моз­ва­но по­се­ли­лась в угол­ках губ. Де­вуш­ка схо­дит с тро­ту­а­ра и ско­рым ша­гом пе­ре­хо­дит ули­цу, свер­нув нап­ра­во. Шарф. По­рыв вет­ра не­сёт его в про­ти­во­по­лож­ную сто­ро­ну. Ту­да, к не­му, спе­ша­ще­му на ра­бо­ту. О­на обо­ра­чи­ва­ет­ся. Он ос­та­нав­ли­ва­ет­ся. Гла­за их вст­ре­ча­ют­ся. Они идут навст­ре­чу друг дру­гу. Мол­ча­ние их пе­ре­пол­ня­ет­ся.. Нет! Стоп, это что–то опе­ре­точ­но­е. Это не здесь. Это не о них. Не в этом вре­ме­ни. Он пе­ре­да­ёт ей шарф. Она пос­пеш­но бла­го­да­рит. Вб­ли­зи ока­зы­ ва­ет­ся, что на её жа­ке­те не­дос­та­ёт сред­ней пу­го­ви­цы, уз­кие кис­ ти рук крас­ны и об­вет­ре­ны, а гла­за — гла­за с по­во­ло­кой до­воль­но небреж­но под­ве­де­ны, да и шар­фик не пер­вой све­жес­ти. И всё. Всё, рас­ша­ты­ва­ясь, мерк­нет. Мерк­нет и на­чи­на­ет рас­пол­ зать­ся. Вре­мя, во­ло­са­ми зме­я­ще­е­ся на вет­ру.

­В и­к а Чем­б ар­ц е­в а

244

те­ри. Всё это толь­ко по­то­му, что се­год­ня он её не уви­дел! Она его не вст­ре­ти­ла се­год­ня. Не по­я­ви­лась. ­Быст­рым ша­гом вдоль тро­ту­а­ра, враз­рез с тол­пой. Лёд вдоль поз­во­ ноч­ни­ка. Хо­лод­ный пот ла­до­ней. Пе­рек­рёс­ток. Сли­я­ни­е: Ханд­жя­на — Са­ ят Но­ва. Там, где глу­хо и гул­ко те­чёт Ге­тар. Ут­рен­ний ве­тер, сме­нив­ший­ ся днев­ным шти­лем. И толь­ко–толь­ко на­чи­на­ю­щее отк­ры­вать­ся не­бо. О­на. Там. В мис­ти­чес­ком зо­ло­том све­че­ни­и. Пот­ря­са­ю­ща­я. Ве­ли­ ко­леп­на­я. Ве­ли­чест­вен­на­я. Вне­зап­на­я. Об­на­жён­ная солн­цу и вет­ру. С раз­ве­ва­ю­щим­ся об­лач­ным шар­фом. Зем­ная и не­бес­на­я. Его конс­ тан­та. Его Го­ра. В­ре­мя вз­ле­та­ет мо­тыль­ко­вым тре­пе­том вверх в поз­во­ноч­ник. Он улы­ба­ет­ся. Чуть но­ет в за­тыл­ке. Там, где та­кая ма­лень­кая впа­дин­ка. Так всег­да бы­ва­ет. Ког­да то­мишь­ся в тос­ке. И ког­да вне­зап­но уви­ дишь то, что дол­го ждал. И ког­да да­же чуть боль­ше, чем ожи­дал уви­ деть — вд­руг ви­дишь. ­Дос­та­ёт си­га­ре­ты. «В­сё в по­ряд­ке. Она на мес­те. Убе­ди­тель­ное до­ ка­за­тельст­во собст­вен­но­го су­щест­во­ва­ни­я. Ведь ес­ли есть Го­ра, зна­ чит, кто–то на неё обя­за­тель­но дол­жен смот­реть. И ес­ли есть кто–то, смот­ря­щий на го­ру, зна­чит, обя­за­тель­но долж­на быть Го­ра. Ведь нуж­на ка­ка­я–то ус­той­чи­вая конс­тан­та. Хо­тя бы та­кая тон­ка­я, как нить воз­душ­но­го ша­ра. Что­бы за­дер­жать вре­мя. Удер­жать­ся в нём». ­О­дин мой зна­ко­мый ере­ванс­кий пи­са­тель.. ­Ар­ка Ча­рен­ца, или Све­то­па­де­ние не­бес (­се­ре­ди­на ок­тяб­ря, год не­раз­бор­чи­во, без ад­ре­са­та) ­ од на­зад до­ро­га в Ге­хард раст­во­ря­лась в ту­ма­не, раз­ли­том, как рюм­ Г ка раз­бав­лен­ной ани­сов­ки. Не­о­жи­дан­но навст­ре­чу вып­лы­ва­ли ота­ры овец, и толь­ко звон ко­ло­коль­чи­ков, от­да­ля­ю­щий­ся и близ­кий, на­по­ми­ нал о том, что за пе­ле­ной этих об­ла­ков, сби­тых в гус­тую пе­ну ту­ма­на, — го­ры. Но обо всём этом мож­но бы­ло лишь до­га­ды­вать­ся. И Ара­ратс­кая до­ли­на так и ос­та­лась тог­да для ме­ня не­ма­те­ри­а­ли­зо­ван­ным зву­ком.

— Не за­будь­те же по­ка­зать нам Ар­ку Ча­рен­ца! — поп­ро­си­ла я, пе­ ре­чи­тав­шая на­ка­ну­не по­езд­ки «У­ро­ки Ар­ме­ни­и» Би­то­ва. Ли­лит: — Я мог­ла бы мах­нуть вам ру­кой в лю­бом нап­рав­ле­ни­и, го­во­ря, что это там. В та­ком сп­лош­ном ту­ма­не это оди­на­ко­во бесс­мыс­ лен­но..

245 ­М ол­д о­в а

И вот, год спус­тя, я у Ар­ки Ча­рен­ца. Сон­ный бес­сол­неч­ный день. Ка­меш­ки под но­га­ми с ти­хим ше­ лес­том ссы­па­ют­ся вниз вдоль тро­пин­ки. Я хо­чу за­дер­жать мо­мент и ста­ра­юсь отс­тать от всех. Пре­до­жи­да­ние нер­ви­ру­ю­ще на­рас­та­ет и поч­ти зве­нит в мо­ей го­ло­ве. Пти­ца, с шу­мом вс­порх­нув­шая с кус­та ши­пов­ни­ка. Яго­ды, про­дол­жа­ю­щие кро­ва­во ка­чать­ся на вет­ке. Па­у­ за меж­ду по­ры­ва­ми вет­ра — мо­мент сле­ду­ю­ще­го уда­ра серд­ца. Шаг. Удар. Сно­ва шаг. Сно­ва удар. Ес­ли бы Бог ис­кал мес­то по­коя для гла­за и ду­ха, да­же Он не на­шел бы луч­ше­го. Меж­ду ар­кой и до­ли­ной — сме­ще­ние и сме­ше­ние прост­ ранств. Вре­мя, па­дая тут с вы­со­ты, ста­но­вит­ся вер­ти­каль­ным и ос­та­ нав­ли­ва­ет­ся. Ар­ка и мир за ней — пор­тал меж­ду вре­ме­нем и бесс­ло­ вес­ным пос­ти­же­ни­ем бы­ти­я. Там, вни­зу, гли­нис­то мор­щат­ся вол­ны хол­мов. Беск­рай­ний рай до­ли­ны с за­па­ян­ным в ян­тарь ок­тябрьс­ким отс­ве­том. Дно мо­ря, ушед­ше­го в по­ис­ках па­мя­ти о се­бе. А­ра­ра­та не вид­но. Се­год­ня ме­ня это ра­ду­ет. Го­ра воб­ра­ла бы цвет это­го не­ве­ро­ят­но­го мер­ца­ю­ще­го воз­ду­ха. Под­не­бес­ное све­че­ние солн­ца, ос­леп­ше­го от зем­но­го ве­ли­ко­ле­пи­я. А свет этот та­кой.. та­ кой.. мм.. как па­де­ние ми­ра. Нес­по­кой­ный и од­нов­ре­мен­но не­ве­ро­ят­ но ст­рой­ный и ст­ро­гий. Тя­гу­чий, как мёд, как медь, зо­ло­тис­то–ох­ря­ ной. Гус­той, но лёг­кий. Не­ве­со­мый. Нас­то­ян­ный на тра­вах с хол­мов и мер­ном по­ка­чи­ва­нии ло­зы, об­ду­ва­е­мой вет­ром. ­Но слиш­ком мно­го го­ло­сов. Слиш­ком гро­мок при­бой чу­жих эмо­ций. Я хо­чу ос­тать­ся од­на. От­хо­жу. Прис­ло­ня­юсь к сте­не, зак­ры­ваю гла­за. И точ­ка опо­ры ста­но­вит­ся не­о­щу­ти­ма. Пус­то­та. И да­же мысль об этой пус­то­те раз­гу­ли­ва­ет по по­ло­му мо­е­му су­щест­ву, уда­ря­ясь из­нут­ри о суть фор­мы. Но и од­нов­ре­мен­ная пе­ре­пол­нен­ность. Па­ре­ние на мес­те. По­кой­ная сво­бо­да безг­ра­нич­нос­ти. Та­кое ред­кое сос­то­я­ние сли­я­ния и уми­рот­во­ре­ни­я. Да, имен­но уми­рот­во­ре­ния — это то сло­во, ко­то­рое поз­же за­хо­чет­ся отыс­кать для опи­са­ния то­го сос­то­я­ни­я. Для об­ъяс­не­ ния са­мой се­бе ощу­ще­ния это­го мес­та. Этой до­ли­ны. И этой ар­ки.. И это по­хо­же на лю­бовь. Но раз­ве мо­жет быть ина­че в от­но­ше­ни­ях с этой ст­ ра­ной. Я не чувст­вую се­бя част­ью Ар­ме­ни­и, я всё вре­мя но­шу её внут­ри, я пе­ре­пол­не­на ею. Цавд та­нем. Как же хо­чет­ся пла­кать и жа­леть. Ком ту­го­го зву­ка сво­ра­чи­ва­ет­ся ко­ко­ном шел­коп­ря­да в гор­ле. По ка­мен­ной сте­не пол­зёт вверх жук–сол­да­тик. За­ми­ра­ет. Чёр­ные глазки́ на его крас­ном пан­ци­ре не­от­рыв­но сле­дят за мо­и­ми гла­за­ми.

..но го­ло­са ­но ве­тер в во­ло­сах ­но лю­ди, их на­зой­ли­вые мыс­ли ­но па­мять так об­ры­воч­но лег­ка ­би­ен­ье си­ней жил­ки у вис­ка и лег­кое па­де­ние рес­ни­цы..

­В и­к а Чем­б ар­ц е­в а

246

Буд­то пе­ре­ду­мав, он вы­хо­дит из оце­пе­не­ния и ме­ня­ет нап­рав­ле­ние дви­же­ни­я. По вы­щерб­лен­ным уг­луб­ле­ни­ям, слов­но по гли­ня­ным ули­ цам не­ви­ди­мых го­ро­дов, пол­зёт он к не­ве­до­мой мне це­ли. Не так ли он полз по фа­ра­о­но­вым пес­кам при Ту­тан­ха­мо­не? Не он ли за­ми­рал в ла­би­рин­тах меж ка­мен­ных плит древ­ней Ар­ме­ни­и? Ка­кая мис­сия на не­го воз­ло­же­на? И по­че­му нам нуж­но бы­ло вст­ре­тить­ся и осоз­нать су­ щест­во­ва­ние друг дру­га имен­но сей­час и имен­но здесь? И как же мы жи­ли до это­го? Не зная друг о дру­ге. И что из­ме­нит­ся от это­го те­перь? Ка­кой из сис­тем те­о­рии ха­о­са мы с ним под­чи­ня­ем­ся? Ощу­ще­ние се­бя вд­руг ме­ня­ет­ся. Мир вы­рас­та­ет с не­ве­ро­ят­ной ско­рост­ью и об­ру­ши­ ва­ет­ся, пе­ре­во­ра­чи­ва­ет­ся, как ог­ром­ная пи­а­ла. И я ста­нов­люсь не­раз­ ли­чи­мо ма­лой. Мень­ше это­го жу­ка, мель­че пес­чин­ки, осы­па­ю­щей­ся с этой сте­ны под вет­ром. Я — мо­мент па­де­ния рес­ни­цы. Пре­хо­дя­щая сос­тав­ля­ю­щая вре­ме­ни. И всё за­ми­ра­ет. Как в иг­ре «­Мо­ре вол­ну­ет­ся» — и Ара­ратс­кая до­ли­на, и эти кам­ни, и эта вож­де­лен­ная не­ве­ро­ят­ная Го­ра, и да­же этот жук. Под этой ча­рен­цевс­кой ар­кой, за ней и внут­ри не­ё, всё зас­ты­ва­ет вы­ре­зан­ным из хро­ник слай­дом. Они бы­ли и бу­дут. Бу­дут всег­да. Тут. Веч­ны и неп­ре­хо­дя­щи. И так долж­но быть.

­ и­ца букв, порт­рет ху­дож­ник_Ов, или Нем­но­го о вер­либ­ре Л (без да­ты, ад­ре­сат раз­мыт)­ Ар­мянс­кие бук­вы не­ве­ро­ят­но точ­но от­ра­жаю фо­не­ти­ку ар­мянс­ ко­го язы­ка. Мес­ро­по–бук­вы1 ­толь­ко на пер­вый взг­ляд ка­жут­ся оди­ на­ко­вы­ми. У каж­дой из них своё ли­цо и свой го­лос. И своя ис­то­ри­я. Мо­нах Мес­роп Маш­тоц ­пос­вя­тил свою жизнь про­по­ве­до­ва­нию и расп­рост­ра­не­нию хрис­ти­анст­ва в Ар­ме­ни­и. Один из его уче­ни­ков – Месроп Маштоц — (IV–V вв. н.э.) лингвист, создатель армянского алфавита, осново­ полож­ник армянской литературы и письменности, национальной школы и педаго­ гической мысли, просветитель, миссионер, переводчик Библии, теолог, основатель армянской патристики, святой Армянской Апостольской церкви и Армянской Католической церкви.

1

Хо­ре­на­ци — поз­же на­пи­шет в сво­их тру­дах о проб­ле­ме, под­толк­нув­ шей Маш­то­ца к соз­да­нию но­во­го ал­фа­ви­та:

«..Од­на­ко во вре­мя сво­е­го про­по­вед­ни­чест­ва бла­жен­ный Мес­роп ис­пы­ты­вал не­ма­ло труд­нос­тей, ибо он был од­нов­ре­мен­но и чте­ цом, и пе­ре­вод­чи­ком. Ес­ли же чи­тал кто–ли­бо дру­гой, а его при этом не бы­ло, то на­род ни­че­го не по­ни­мал за от­сутст­ви­ем пе­ре­вод­чи­ка. По­э­то­му он за­мыс­лил изоб­рес­ти пись­ме­на для ар­мянс­ко­го язы­ка и, все­це­ло от­дав­шись это­му де­лу, тяж­ко тру­дил­ся, пе­ре­би­рая раз­ные спо­со­бы»1.

1

Хоренаци, «История Армении», кн. III, гл. 47.

247 ­М ол­д о­в а

­ и­ог­раф Маш­то­ца пи­сал: Б «.. б­ла­жен­ный Маш­тоц, по ве­ле­нию ца­ря (В­рам­ша­пу­ха) и с сог­ла­ сия свя­то­го Са­а­ка, взял с со­бой груп­пу от­ро­ков и, прос­тив­шись свя­ щен­ным лоб­за­ни­ем, дви­нул­ся в путь в пя­том го­ду царст­во­ва­ния ца­ря ар­мянс­ко­го Врам­ша­пу­ха и при­был в ст­ра­ну Ара­ма, в два си­рийс­ких го­ро­да, из ко­их пер­вый на­зы­ва­ет­ся Эдес­сой, а вто­рой — Ами­дом. Предста­вил­ся он (Маш­тоц) свя­тым епис­ко­пам (э­тих го­ро­дов), пер­ во­го из них зва­ли Ба­би­ла­сом, вто­ро­го — Ака­ки­ем. Они вмес­те с ду­хов­ ным причт­ом и княз­ья­ми этих го­ро­дов выш­ли навст­ре­чу и, ока­зав мно­го по­чес­тей при­быв­шим, по­за­бо­ти­лись о них, как по­до­ба­ет но­ся­ щим имя Хрис­та. А лю­бя­щий сво­их уче­ни­ков вар­да­пет (Маш­тоц), раз­ де­лив на две груп­пы от­ро­ков, по­е­хав­ших с ним, пос­та­вил од­них (и­зу­ чать) си­рийс­кую пись­мен­ность (в го­ро­де Эдес­се), а дру­гих отп­ра­вил от­ту­да в го­род Са­мо­сат (и­зу­чать) гре­чес­кую пись­мен­ность». В 405–406 го­ду Маш­тоц соз­даст 36–бук­вен­ный ар­мянс­кий ал­фа­вит. По­ря­док ар­мянс­ких букв и их фор­ма дейст­ви­тель­но на­во­дят на мысль о том, что ос­но­вой для них пос­лу­жил гре­чес­кий ал­фа­вит. Но в гре­чес­ ком все­го 22 зна­ка, ар­мянс­кий же язык нас­чи­ты­вал боль­шее ко­ли­чест­ во зву­ков, и по­то­му бы­ли при­ду­ма­ны до­пол­ни­тель­ные 14 зна­ков. Ещё три, не­дос­та­ю­щие для пол­но­го зву­ча­ния бук­вы, по­я­вят­ся го­раз­до поз­ же, при­мер­но в XII ве­ке. В ар­мянс­ком ал­фа­ви­те ­нет ди­ак­ри­ти­чес­ких зна­ков — он за­ме­ча­тель­ным об­ра­зом от­ра­жа­ет фо­не­ти­ку ар­мянс­ко­го язы­ка. Уни­каль­ность мес­ро­по­ва ал­фа­ви­та ещё и в том, что его бук­вы и их на­пи­са­ние дош­ли до на­ших дней прак­ти­чес­ки в не­из­мен­ном ви­де. Пы­та­ясь про­честь и за­пом­нить ар­мянс­кие бук­вы, по­ни­ма­ю, что

­В и­к а Чем­б ар­ц е­в а

248

бо­лее ло­гич­ных сим­во­лов для пе­ре­да­чи имен­но этих зву­ков и быть не мог­ло. Иде­аль­ная гар­мо­ния зву­ка и сим­во­ла. Так час­то бы­ва­ет и с че­ло­ве­чес­ки­ми ли­ца­ми: «Ей очень к ли­цу её имя» или «У не­го всё на­ пи­са­но на ли­це». Ар­но ри­су­ет ли­ца бук­ва­ми. Нет, не по­ду­май, это не моя неб­реж­ ность в от­но­ше­ни­ях со сло­ва­ми. Он дейст­ви­тель­но ск­ла­ды­ва­ет порт­ре­ты из букв ар­мянс­ко­го ал­фа­ви­та. И по­лу­ча­ет­ся у не­го очень здо­ро­во! Он уло­вил гар­мо­нию черт и букв, так же как в своё вре­мя Маш­тоц ус­лы­шал и восп­ро­из­вёл гар­мо­нию зву­ка и бук­вы. От­лич­ ная идея и, в не­ко­то­ром смыс­ле, про­дол­же­ние тра­ди­ций нас­то­я­ ще­го сы­на сво­е­го на­ро­да. Прав­да, в мо­ём соз­на­нии сам Ар­но и то, что он де­ла­ет, ни­как не впи­сы­ва­ют­ся в еди­ный порт­рет ху­дож­ни­ка. Смайл. Бук­вы, хоть и плас­тич­ны, всё же, по–мо­е­му, слиш­ком ста­ тич­ны. Ар­но на­по­ми­на­ет мне веч­ный ис­точ­ник дви­же­ни­я. Это­му, на­вер­но, спо­собст­ву­ет и его те­лос­ло­же­ние — длин­ные ру­ки, ар­ шин­ные но­ги, еже­се­кунд­но ме­ня­ю­ще­е­ся вы­ра­же­ние ли­ца, раз­ные сте­пе­ни улыб­ки — всё в нём слов­но жи­вёт в пос­то­ян­ном бро­у­новс­ ком дви­же­ни­и. Ещё один боль­шо–ой смайл. Бук­вен­ные порт­ре­ты ков­че­гов­цев то­же плас­тич­ны. И ди­на­мич­ ны, ст­ре­ми­тель­ны. С раз­ных ра­кур­сов смот­рят они на ме­ня раз­ны­ми вы­ра­же­ни­я­ми лиц. Так и ка­жет­ся — лёг­кое слу­чай­ное ду­но­ве­ни­е, и все бук­вы пе­ре­мес­тят­ся, раз­ле­тят­ся, ув­ле­кая за со­бой и ме­няя от­пе­ ча­ток эмо­ций на изоб­ра­же­ни­и. Ар­но не прос­то сос­та­вил порт­ре­ты — он соз­дал своё наст­ро­е­ние и зву­ча­ние букв, свой но­вый ал­фа­вит — ин­ди­ви­ду­аль­ный для каж­до­го ли­ца. По­хож ли мой бук­вен­ный порт­ рет на ме­ня? Эмо­ци­о­наль­ное сос­то­я­ние мо­мен­та Ар­но уло­вил точ­но! ..«­Наб­лю­да­тель» — ок­рес­ти­ла я мо­ло­до­го че­ло­ве­ка, си­дев­ше­го на кон­фе­рен­ции в глу­би­не за­ла так, что­бы мож­но бы­ло удер­жи­вать в по­ле сво­е­го прис­таль­но­го зре­ния всех си­дя­щих. Поз­же, тем же ве­че­ром, он под­сел к нам, го­ря­чо об­суж­дав­шим воп­ро­сы сов­ре­мен­ной ар­мянс­кой по­э­зии и проб­ле­мы обез­ли­чи­ва­ния текс­тов у мо­ло­дых ав­то­ров. Выс­ка­ зав до­воль­но ин­те­рес­ную точ­ку зре­ния и бу­ду­чи впол­не в те­ме, он лег­ ко влил­ся в наш с Ру­ди­ком и Ваг­ра­мом раз­го­вор о фор­ме и со­дер­жа­ни­и: — Ес­ли взять де­сять текс­тов мо­ло­дых по­э­тов из раз­ных ст­ран и уб­рать име­на, ско­рее все­го, ты не най­дёшь от­ли­чий и вряд ли смо­ жешь по­нять, ка­кой на­ци­о­наль­нос­ти ав­тор.

1

Грант Матевосян «О стилизации» (1965 г.) — эссе.

249 ­М ол­д о­в а

— Да, об этом хо­ро­шо на­пи­сал Ки­рилл Ко­вальд­жи в стат­ье о сов­ ре­мен­ном вер­либ­ре.

— Но в чём же при­чи­на от­сутст­вия на­ци­о­наль­но­го са­мо­оп­ре­де­ле­ ния в по­э­зии мо­ло­дых? Это дейст­ви­тель­но тен­ден­ци­я? У вас это проб­ ле­ма, на ко­то­рую сто­ит об­ра­щать вни­ма­ние или от­пе­ча­ток вре­ме­ни?

— Ду­ма­ю, это по­пыт­ка выр­вать­ся из кон­текс­та вре­ме­ни и мес­ та. По­э­зия преж­не­го пе­ри­о­да бы­ла слиш­ком пат­ри­о­тич­на. Сей­час идёт сме­на по­ня­тий, пе­ре­ос­мыс­ле­ни­е.

— Тут ещё и ст­рем­ле­ние к под­ра­жа­ни­ю. Элю­ар, Пре­вер, Уит­мен — мо­ло­дые ори­ен­ти­ро­ва­ны в боль­шинст­ве сво­ём на эту по­э­зи­ю.

— Или на на­ших шес­ти­де­сят­ни­ков — Ован­не­са Гри­го­ря­на, нап­ри­ мер. Но по­ка ещё ред­ко ко­му уда­ёт­ся оз­ву­чить свой собст­вен­ный го­ лос. По­ка боль­шинст­во из них пы­та­ет­ся пе­ре­петь мас­те­ра.

— По­чи­тай­те эс­се Гран­та Ма­те­во­ся­на1 — «...С­ти­ли­за­ция — вер­ ная смерть ли­те­ра­ту­ры...». Ими­та­ци­я, сти­ли­за­ци­я, под­ра­жа­ние при­во­дят к мерт­во­рож­ден­ным сти­хам.

— Но тог­да вер­либр в ар­мянс­кой по­э­зии — это вре­мен­ное яв­ле­ние или — пе­ре­ход­ная фор­ма?

— Это толь­ко ка­жу­ща­я­ся прос­то­та, на ко­то­рую они ве­дут­ся. Сна­ча­ла нуж­но ос­ва­и­вать рит­ми­ку, а по­том уже ид­ти к вер­либ­ру.

— Это как в мас­терст­ве ху­дож­ни­ка: для то­го, что­бы най­ти своё нап­рав­ле­ни­е, нуж­но сна­ча­ла на­у­чить­ся ака­де­ми­чес­ко­му ри­сун­ку. Фор­ма рож­да­ет со­дер­жа­ни­е, и об­рат­но: от со­дер­жа­ния к фор­ме.

— Мно­гие ду­ма­ют, что прос­тое фик­си­ро­ва­ние по­то­ка соз­на­ния уже мо­жет счи­тать­ся вер­либ­ром. Но и тут важ­на внут­рен­няя и внеш­няя на­пол­нен­ность.

— И в та­ком слу­ча­е, что здесь оп­ре­де­ля­ю­щее — ус­ло­ви­я, вре­мя, сто­рон­нее вли­я­ни­е? Кон­текст, ко­то­рый то­же обус­лав­ли­ва­ет фор­му?

— Ин­ди­ви­ду­аль­ность. Возь­мём для срав­не­ния са­жен­цы раз­ных пло­до­вых де­рев­ьев — аб­ри­ко­са, виш­ни, яб­ло­ни. Они из­на­чаль­но не­сут в се­бе раз­ность фор­мы и са­мо­оп­ре­де­ле­ни­е, хо­тя ус­ло­вия для их вы­ра­ щи­ва­ния не от­ли­ча­ют­ся. Так и с мо­ло­ды­ми по­э­та­ми и ху­дож­ни­ка­ми — ес­ли есть ин­ди­ви­ду­аль­ность, она прос­ле­жи­ва­ет­ся из­на­чаль­но.

— То есть вре­мя и ус­ло­вия — не име­ют зна­че­ни­я.

— Кон­текст вре­ме­ни всег­да об­щий, но кор­ни про­рас­та­ют вг­лубь. Взять Мар­ке­са и Бул­га­ко­ва — они раз­ны­е, но из од­но­го кон­текс­та.

— А во­об­ще мо­ло­дая ли­те­ра­ту­ра по­хо­жа на до­ро­гу и блуж­да­ние в не­из­вест­нос­ти. У на­ча­ла пу­ти не зна­ешь, что бу­дет бли­же к го­ри­зон­ ту. И это, мне ка­жет­ся, не за­ви­сит от ге­ог­ра­фи­чес­ко­го кон­текс­та.

­В и­к а Чем­б ар­ц е­в а

250

Я так и не су­ме­ла тог­да за­по­доз­рить в нём ху­дож­ни­ка, по­ду­ма­ ла — ещё один из на­шей пи­шу­щей бра­ти­и. Толь­ко дня два спус­тя, за­ме­тив в его ру­ках план­шет и ка­ран­даш, я по­ня­ла при­ро­ду его наб­ лю­да­тель­нос­ти.

— Овик, — предс­тав­ля­ет­ся он, — Ован­нес, Ов. В нём нет ст­ре­ми­тель­но­го дви­же­ния Ар­но, он пос­ле­до­ва­те­лен, спо­ко­ен и вдум­чив. Но нет в нём и за­нуд­ной мед­ли­тель­нос­ти. Ско­ ре­е, он ра­ци­о­наль­но сдер­жан. М­но­го­ча­со­вые изу­че­ния не толь­ко лиц, но че­ло­ве­ка в це­лом — до ню­ан­сов, до слу­чай­ных се­кунд­ных дви­же­ний, жес­тов, при­вы­чек, осо­ бен­нос­ти по­ход­ки, темб­ра го­ло­са, ма­не­ры есть и оде­вать­ся. Ов пре­ дель­но вни­ма­те­лен ко все­му. Наб­рос­ки, шт­ри­хи, на­мёт­ки, чер­но­вые порт­ре­ты. Как со­би­ра­ние в ко­пил­ку ме­ло­чей для то­го, что­бы по­том, поз­же, раск­рыв своё сок­ро­ ви­ще на­е­ди­не, прев­ра­тить его в иную фор­му. Гра­фи­чес­кие порт­ре­ты по­я­вят­ся не сра­зу. Ме­сяц спус­тя Ован­нес ста­нет вык­ла­ды­вать часть из них на Facebook.. И­ног­да мне ка­за­лось, что он смог пе­ре­дать в порт­ре­тах го­раз­до боль­ше, чем вы­ра­жа­ли ли­ца. Смог пре­о­до­леть ка­ки­е–то внут­рен­ние бар­ье­ры ду­ши. Ка­за­лось бы — шарж. За­чем ус­лож­нять, от­но­сясь к не­ му сер­ьез­но? Но кон­текст, в ко­то­рый впи­сы­ва­ет Ов сво­их пер­со­на­жей, сни­ма­ет не­нуж­ные мас­ки, раск­ры­вая что–то из глу­би­ны под­соз­на­ни­я. Воз­мож­но, кто–то не сог­ла­сит­ся со мной. В осо­бен­нос­ти те, ко­му не пон­ра­ви­лись их порт­ре­ты. О, бу­дем чест­ны — всег­да хо­чет­ся ви­ деть се­бя с луч­ше­го ра­кур­са и хо­тя бы чу­точ­ку кра­си­ве­е, чем мы есть на са­мом де­ле. Ну да, в наб­рос­ке, ко­то­рый Овик по­ка­зал мне, я се­бя то­же не уз­на­ла при всём об­щем сходст­ве. Но ведь речь идёт о шар­ же. И по­том, ана­ли­зи­руя свою пер­вую ре­ак­ци­ю, я по­ня­ла — он прав. Су­мел уло­вить то, что боль­ше все­го мне в се­бе не нра­вит­ся и ме­нее все­го хо­те­лось бы, что­бы за­ме­ча­ли во мне дру­ги­е. То, что он де­ла­ет, мож­но наз­вать пси­хо­ло­ги­чес­ким порт­ре­том. А в иных слу­ча­ях и пси­хо­те­ра­пев­ти­чес­ким. Кро­ме поч­ти фо­тог­ра­фи­ чес­ко­го сходст­ва, Ован­нес за­ме­ча­ет и пе­ре­но­сит на бу­ма­гу чер­ты,

ко­то­рые мы в се­бе от­ри­ца­ем. Или же иг­но­ри­ру­ем в бо­яз­ни ка­зать­ ся смеш­ны­ми, сла­бы­ми, уяз­ви­мы­ми. А ещё то, че­го мно­гим из нас не хва­та­ет, — ве­ру в се­бя, уве­рен­ность в том, что нет ни­че­го не­воз­ мож­но­го, что мож­но поз­во­лить се­бе сме­лость са­мо­и­ро­ни­и, су­масб­ родст­во и лег­ко­мыс­лен­ность. Вз­мах вол­шеб­ной па­лоч­ки. Вер­тя­щий­ ся зонт Оле–Лу­ко­йе. Грусть об ут­ра­чен­ном. Ра­дость не­дос­ти­жи­мо­го. Об­ре­те­ние це­лост­нос­ти. Свет­лые от­пе­чат­ки кры­ла­тых душ. Ов наб­лю­да­тель и фи­ло­соф. Он при­ду­мал свою ра­ци­о­наль­ную сис­ те­му че­ло­ве­чес­ко­го бы­ти­я, раз­де­лив её по прин­ци­пу, по­доб­но­му пи­ра­ ми­де Мас­ло­у. Что–то в ней мне ка­жет­ся спор­ным, что–то со­вер­шен­ным. Раз­ни­ца в опы­те. И в кон­текс­те, в ко­то­ром каж­дый из нас пре­бы­ва­ет.

Яр­кие по­э­ты — ху­дож­ни­ки сло­ва. Ра­бо­ты Ови­ка — изоб­ра­зи­тель­ ная по­э­зи­я. Ме­та­ме­та­фо­ры сим­во­лиз­ма. Он мно­го­лик и раз­ноп­ла­ нов. Пер­со­на­лис­ти­чен и не­из­ре­чён. Тай­но­пись его ра­бот да­ёт воз­ мож­ность безг­ра­нич­но­го счи­ты­ва­ния смыс­лов. От спо­кой­ной, по­хо­ жей на да­гер­ро­ти­пы, пас­те­ли ста­ро­го Ере­ва­на до эмо­ци­о­наль­но­го вз­ры­ва кра­сок в бе­зы­мян­ном женс­ком порт­ре­те. От лёг­ко­вес­ной проз­рач­ной без­мя­теж­нос­ти до бру­таль­но­го эро­тиз­ма, скон­цент­ри­ ро­ван­но­го в фор­ме и ди­на­мич­ной на­сы­щен­нос­ти ком­по­зи­ци­и. Поч­ ти ван­го­говс­кий Про­ванс и сколь­зя­щий по ла­ван­до­вой ре­ке чёлн, дом, де­ре­во, смя­тые прос­ты­ни, пус­тая пан­цир­ная кро­вать — сим­во­ лы те­че­ния жиз­ни, оди­но­чест­ва от­сутст­ву­ю­ще­го на кар­ти­не че­ло­ ве­ка. Про­тя­ну­тая из си­ней тем­но­ты вре­ме­ни ру­ка, взг­ляд, и го­ло­ва кру́гом от уз­на­ва­ни­я, и все­лен­ные соз­на­ни­я, и узы, за­мы­ка­ю­щи­е,

251 ­М ол­д о­в а

Из раз­го­во­ров с Ован­не­сом: — Лю­ди де­лят­ся на наб­лю­да­те­лей и наб­лю­да­е­мых. Пер­вых — еди­ ни­цы, пос­лед­ние — не­ис­чис­ли­мы.

— Пер­вым да­но заг­ля­нуть за по­ло­ги тай­ны. Пос­лед­ним ид­ти по тон­не­лю в тем­но­те.

— Ты из пер­вых. Я слы­шал твои сти­хи и ви­дел — ты за­ме­ти­ла это­го жу­ка на сте­не.

— Ты то­же наб­лю­да­тель. Я ви­жу, как ты чи­та­ешь лю­дей по их ли­цам.

— Нас­то­я­щий порт­рет мож­но на­пи­сать толь­ко тог­да, ког­да сло­жит­ся ди­а­лог с внут­рен­ней сут­ью че­ло­ве­ка.

— Мой порт­рет в тво­их наб­рос­ках не по­хож на ме­ня.

— Я всё ещё пы­та­юсь по­нять твой ал­фа­вит..

ск­ры­ва­ю­щие не­дос­ка­зан­ность. Пас­мур­ный рай но­вых го­родс­ких ок­ ра­ин жиз­ни и крас­ная ра­дость воз­душ­но­го змея (ка­ра­мель­ный пе­ ту­шок) детст­ва. Кисть (с­чи­ты­ва­е­мая как омо­ним), — про­тя­ну­тая к Ми­ке­ланд­же­ло ск­возь раз­ло­мы и тре­щи­ны вре­ме­ни, при­ем­ни­чест­ во. Фи­ло­со­фия и ми­фо­ло­ги­я. Сколь­ко же ми­ров зву­чат и мер­ца­ют в прост­ранст­вах его все­лен­ных? ­Се­год­ня, в тот са­мый мо­мент, ког­да я пи­са­ла эту гла­ву, у Ован­не­са и Ру­зан­ны ро­дил­ся сын Ар­но! Сим­во­лич­ный синх­ро­низм. Ещё один ар­мянс­кий ху­дож­ник? По­эт? Фи­ло­соф? Мо­жет быть. И дай Бог! ­ пож­ник без са­пог, об­ла­ка на ве­рёв­ке, или Как быст­ро соб­ Са­ рать че­мо­дан в ере­ванс­ком дво­ре (да­та и ад­ре­сат не­раз­бор­чи­во)

­В и­к а Чем­б ар­ц е­в а

252

­Пи­са­ла ли я те­бе об осо­бен­нос­тях ар­мянс­ких дво­ров? Вп­ро­чем, ду­ше мо­ей осо­бен­но всё, что свя­за­но с Ар­ме­ни­ей. Смайл. Д­ня за два до от­ъез­да у ме­ня сло­мал­ся че­мо­дан. Сра­зу в нес­коль­ких мес­тах. Без­на­дёж­но. Нуж­но бы­ло сроч­но что–то при­ду­мать. Ли­бо ку­ пить но­вый, ли­бо ка­ким–то об­ра­зом по­чи­нить ста­рый. По­ка, пе­рес­ка­ ки­вая че­рез поч­ти вы­сох­шие лу­жи, я со­об­ра­жа­ла, где и как мне ре­шить свою проб­ле­му, пря­мо в глу­би­не дво­ра бук­валь­но ма­те­ри­а­ли­зо­ва­лась са­пож­ная мас­терс­кая с об­ъяв­ле­ни­ем о ре­мон­те че­мо­да­нов. Прост­ранст­ во в оче­ред­ной раз мол­ни­е­нос­но от­ре­а­ги­ро­ва­ло на мой зап­рос.. В уз­ком, на­по­ми­на­ю­щем ва­гон­чик по­ме­ще­ни­и, сто­я­ла су­ме­реч­ ная ду­хо­та. От­ку­да–то приг­лу­шён­но та­ра­то­рил при­ём­ник, пе­ре­ме­ жая гор­тан­ную речь с тя­гу­чей ме­ло­ди­ей ду­ду­ка. По­жи­лой мас­тер ко­ вы­рял­ся в де­ре­вян­ном лот­ке с фур­ни­ту­рой, не то­ро­пясь об­ра­тить на ме­ня вни­ма­ни­е. Я поч­ти­тель­но жда­ла ау­ди­ен­ци­и, да­вая вре­мя для ут­верж­де­ния его ста­ту­са. На­ко­нец он со­из­во­лил за­ме­тить моё пе­ре­ ми­на­ю­ще­е­ся с но­ги на но­гу при­сутст­ви­е.

— Вы мог­ли бы пос­мот­реть мой че­мо­дан? Вы ведь чи­ни­те че­мо­ да­ны?

— Ха, — от­ве­тил мас­тер, под­ра­зу­ме­вая под этим вов­се не нас­меш­ ку, а ко­рот­кое ар­мянс­кое да. Вп­ро­чем, при­вык­нув к по­лум­ра­ку, я по­ня­ла, нас­коль­ко глу­по проз­ву­чал здесь мой воп­рос. В этой са­пож­ной мас­терс­кой я не за­ме­ ти­ла ни од­ной (!) па­ры обу­ви. Са­пож­ник без са­пог. Сум­ки с вы­ва­ли­ва­

..Я выг­ля­ды­ваю из Ле­нуш­ки­но­го ок­на, не под­ъе­ха­ла ли ма­ши­на. Мы ждём Ле­во­на и Ксю­шу, с ко­то­ры­ми со­би­ра­лись се­год­ня по­е­хать в 1

Спасибо (тюркск.).

253 ­М ол­д о­в а

ю­щим­ся нут­ром и раз­ъе­хав­ши­ми­ся мол­ни­я­ми, ос­кал раз­но­маст­ных че­мо­да­нов, вы­во­док раз­зя­вив­ших рты ба­у­лов и стай­ка зон­тов, на­по­ ми­на­ю­щих раст­рё­пан­ных во­рон, пав­ших смерт­ью храб­рых от ког­тей мя­у­ка­ю­щих дво­ро­вых хищ­ни­ков. ­Мас­тер с ми­ну­ту разг­ля­ды­вал мой че­мо­дан, пост­ра­дав­ший в не­ рав­ной сх­ват­ке с аэ­ро­пор­товс­ким все­мир­ным кла­ном груз­чи­ков. Не­до­воль­но по­цо­кал язы­ком, бо­ко­вым зре­ни­ем оце­ни­вая ме­ня и од­ нов­ре­мен­но при­ки­ды­ва­я, сколь­ко мож­но бу­дет сод­рать за ре­а­би­ли­ та­ци­он­ные про­це­ду­ры над уми­ра­ю­щим. За­тем он под­нял на ме­ня пе­ чаль­ные свои гла­за и, не морг­нув, за­ло­мил та­кую це­ну, ко­то­рую го­да два на­зад я зап­ла­ти­ла за этот са­мый че­мо­дан в его быт­ность ми­лым но­вень­ким крас­ным ак­сес­су­а­ром к мо­е­му шар­фи­ку. И на­чал­ся торг. О, ды­ша­щие зно­ем, ог­лу­ша­ю­щие та­ра­барс­ким го­мо­ном ба­за­ры Са­мар­кан­да, Таш­кен­та и Ду­шан­бе! О ле­ни­во–д­рем­лю­щи­е, лу­ка­вые рын­ки Стам­бу­ла! О, ис­ку­шен­ные в хит­рос­ти про­дав­цы из уй­гурс­ких квар­та­лов Урум­чи! Хва­ла и рах­мат1 вам за от­лич­ные уро­ки вос­точ­но­ го тор­га! Я бы­ла при­леж­ной уче­ни­цей! Не бу­ду опи­сы­вать в де­та­лях, как и по сколь­ко — слов­но пя­ди ро­ ди­мой зем­ли — каж­дая из сто­рон ус­ту­па­ла ар­мянс­кие денз­на­ки про­ тив­ни­ку. А так­же про­мол­чу о нес­коль­ких мо­их по­пыт­ках де­монст­ра­ тив­но­го де­зер­тирст­ва и от­вет­ных под­ня­ти­ях бе­ло­го фла­га со сто­ро­ ны неп­ри­я­те­ля: — Ма­ма джан! Вуй! Уп­рям­ьэц ка­кой, слу­ший! Скол­ка сам ти даш? Так те­бе ни ма­гу ат­пус­кат! Чи­лав­ьэк к мне в мастрс­кой двер пос­ ту­чал, за­шёль­ся! Как ат­пус­кат прос­та? Тем бо­ли та­кой дьэ­вушь­ка! Прост так от­ре­ман­тир­ью, да! И ми­нут че­рез де­сять но­вых нас­туп­ле­ний и конт­ра­так мы с че­мо­ дан­ных дел мас­те­ром сош­лись на при­ем­ле­мой для на­ших су­ве­ре­ни­ те­тов сум­ме. К сло­ву, она сос­тав­ля­ла про­цен­тов двад­цать от пер­во­ на­чаль­но зап­ро­шен­ной. К обо­юд­но­му удо­вольст­ви­ю. Че­мо­дан, кс­та­ти, он от­ре­мон­ти­ро­вал от­лич­но. За что ог­ром­ное спа­си­бо! ­Но это не всё о че­мо­да­нах и толь­ко слег­ка о дво­рах. Смайл.

­В и­к а Чем­б ар­ц е­в а

254

Хар­берд. Но их по­ка нет. И взг­ляд мой на­чи­на­ет сколь­зить по уг­ло­ва­ тым выс­ту­пам и сг­ла­жен­ным ок­руг­лос­тям ере­ванс­ко­го дво­ра. Ог­ром­ный кот в чёр­ном фра­ке, бе­лос­неж­ной ма­ниш­ке и бе­лых же штиб­ле­тах кра­дёт­ся по низ­кой кры­ше нап­ро­тив. Вы­жи­да­ю­ще ло­ жится мор­дой на ши­фер­ную по­верх­ность, яв­но под­ка­ра­у­ли­вая ко­го–то. Ага! Вз­мах ла­пы. Вс­порх­нув­ший го­лубь. Не ус­пел наш со­лист Опе­ры и усом по­вес­ти. Но сох­ра­не­ние собст­вен­но­го дос­то­инст­ва пе­ред пуб­ли­ кой — глав­ная чер­та звезд. И ко­тя­ра де­ла­ет вид, что прос­то от не­че­го де­лать мах­нул ла­пой в сто­ро­ну пер­на­то­го со­се­да, так, мол, — прос­то по­тя­нул­ся, да! По­том пе­ре­во­ра­чи­ва­ет­ся на спи­ну и бла­жен­но жму­рясь, ка­та­ет­ся из сто­ро­ны в сто­ро­ну под блек­лы­ми осен­ни­ми лу­ча­ми. Лас­ка­ю­ще–в­лаж­ное солн­це. Ста­рень­кий жи­гу­лё­нок с ис­па­ри­ной на стёк­лах — как в «­Ти­та­ни­ке» — под са­мую кры­шу за­бит гра­на­та­ ми, го­то­вы­ми взор­вать­ся лип­ким ру­би­но­вым со­ком. Про­да­вец–во­ ди­тель ста­ра­тель­но про­ти­ра­ет ве­тош­ью зрач­ки подс­ле­по­ва­тых фар. Под по­ры­вом сла­бо­го ве­тер­ка ко­лы­шут­ся груз­ны­ми серь­га­ми проз­ рач­ные ян­тар­ные грозд­ья не­соб­ран­но­го ви­ног­ра­да. По­ка­тые кры­ши га­ра­жей. Чир­ка­ю­щее чи­ри­кан­ье. Ощу­ще­ние за­мер­ше­го вре­ме­ни. Так мог­ло быть и де­сять и семь­де­сят лет на­зад. Пос­ре­ди дво­ра — шест для суш­ки бел­ья. Столб яр­ма­роч­но­го ба­ ла­га­на. Центр все­лен­ной. От не­го к бал­ко­нам раз­ных эта­жей всех до­ мов по пе­ри­мет­ру, лу­ча­ми про­тя­ну­ты ме­тал­ли­чес­кие ст­ру­ны. Ут­ром ст­вор­ки бал­кон­ных окон от­во­ря­ют­ся под му­зы­ку вра­ща­ю­щих­ся ро­ ли­ков–кол­ков. Хо­зяй­ки вы­ве­ши­ва­ют бел­ьё. Те­ку­чий воз­дух. Ск­воз­ня­ки в про­ул­ке меж до­ма­ми. И, ка­жет­ся, гир­лян­ды сох­ну­ще­го бел­ья зак­ру­чи­ва­ют вок­руг дво­ро­во­го стерж­ня ог­ром­ную ту­гую пру­жи­ну. Мель­те­ша­щий цвет­ной хо­ро­вод. Лечь на зем­лю и, зап­ро­ки­нув го­ло­ву, не­от­рыв­но сле­дить, как лёг­ кая ткань при­чуд­ли­во ст­ру­ит­ся в не­ве­со­мом тон­ком дви­же­нии вет­ ра, мед­лен­но и плав­но при­под­ни­ма­ет­ся, ст­ре­ми­тель­но об­ры­ва­ет­ся вниз тре­пе­щу­щи­ми хлопка́ми и ба­ю­ка­ю­щи­ми шо­ро­ха­ми. Пёст­рые об­ла­ка. Го­ло­вок­ру­же­ние лос­кут­но­го не­ба ере­ванс­кой осе­ни.

­ ы спус­ка­ем­ся к под­ъез­ду. Ре­бя­та уже при­е­ха­ли. Со­би­ра­ем­ся М сесть в ма­ши­ну, но глас из под­не­бес­ья зас­тав­ля­ет нас за­ме­реть: — Ери­та­сард! ­За­ди­ра­ем го­ло­вы. Из ок­на пос­лед­не­го эта­жа поч­ти це­ли­ком вы­су­ ну­лась нез­на­ко­мая вск­ло­ко­чен­ная тё­туш­ка:

Г­де ещё, кро­ме ере­ванс­ко­го дво­ра, мог­ло та­кое про­ис­хо­дить? И кто ещё, ска­жи мне, кро­ме ере­ван­ца, отк­лик­нул­ся бы на этот под­не­ бес­ный осен­ний крик уле­та­ю­щей в иные края ку­ри­цы пти­цы? Смайл. Я люб­лю этот Го­род!.. ­ Ут­ро пос­ле раз­лу­ки, или День пер­вый (­пол­го­да спус­тя, ап­рель, без ад­ре­са­та)

­ ер­вое — уви­деть его! П П­ря­мо нап­ро­тив ок­на. Весь. ВЕСЬ. Отк­ры­тый си­я­ю­щий. Ара­рат. Ты ждал? Я — жда­ла.. ­Лю­бит ли кто–то те­бя так же, как я?­ У­ли­ца ут­рен­не ожи­ва­ет. ­Го­род. Твой ту­фо­вый лик пе­ре­до мно­ю. Твой ка­мен­ный про­филь. Я так ску­ча­ла.

1 2

Молодой человек (арм.). Спа­си­бо (арм.).

255 ­М ол­д о­в а

— Ери­та­сард1! Ери­та­сард! Да, да, вы! Вы мог­ли бы по­мочь мне зак­рыть че­мо­дан? — пе­рек­ри­ки­вая пти­чий го­мон дво­ра, об­ра­ща­ет­ся она к нам, оп­ре­де­лён­но имея в ви­ду Ле­во­на. Не­до­у­мён­но пе­рег­ля­ды­ ва­ем­ся, сдер­жи­вая смеш­ки. Лё­ва по­жи­ма­ет пле­ча­ми и, ух­мыль­нув­ шись, нап­рав­ля­ет­ся к до­му. О­жи­да­ние за­тя­ги­ва­ет­ся. Вс­мат­ри­ва­ем­ся в тём­ный под­ъезд­ный про­ём, но Ле­во­на всё нет. На­ко­нец, ми­нут че­рез пят­над­цать, он по­ яв­ля­ет­ся нес­коль­ко вз­ъе­ро­шен­ный и по­ро­зо­вев­ший. Мы на­чи­на­ем подт­ру­ни­вать над ним, в крас­ках опи­сы­ва­я, что мог­ло по­на­до­бить­ся тё­туш­ке от та­ко­го кра­сав­ца, и как он удов­лет­во­рил её прось­бу. Он от­ма­хи­ва­ет­ся: — Чёрт по­бе­ри, эта куд­ря­вая ку­ри­ца, по­хо­же, ре­ши­ла заб­рать с со­бой весь Ере­ван и Ар­ме­нию в при­да­чу! Бог зна­ет, что она на­пи­ха­ла в свой че­мо­дан! Там и в два–то не умес­ти­лось бы всё это шмот­ьё. Но, ни­че­го, я за­пи­хал и ко­е–как зак­рыл его — пин­ка­ми, при­дав­ли­ва­ни­ем и на­се­да­ни­ем. И без ком­мен­та­ри­ев, по­жа­луйс­та, а то я ви­жу, как ра­ дост­но вы об­суж­да­ли тут, чем я за­ни­мал­ся там. Всё это все­го за один шно­ра­ка­лу­цюн2. На­де­юсь, этот чёр­тов че­мо­дан не раз­ва­лит­ся, ког­да она с ним ста­нет спус­кать­ся по лест­ни­цам.

— О, не ст­раш­но, у Ле­ну­си­ка во дво­ре есть чу­дес­ная са­пож­ная мас­терс­ка­я!.. — на­иг­ран­но–с­му­щён­ным го­ло­сом про­возг­ла­шаю я.

­В и­к а Чем­б ар­ц е­в а

256

­По­че­му ок­на в гос­ти­ни­цах всег­да отк­ры­ва­ют­ся вер­ти­каль­но, не да­вая воз­мож­нос­ти вдох­нуть этот воз­дух те­ку­чий пол­ной груд­ью?! Я гу­ля­ла бы по уз­ко­му бал­кон­чи­ку. Я хо­ди­ла бы по это­му кар­ни­зу и ды­ша­ла бы каж­дым тво­им вдо­хом.. Но, да, по­ни­ма­ю, — из–за рис­ка са­мо­у­бийств. Сни­мут но­мер и сб­ро­сят­ся, не вы­не­ся этой веч­ной кра­со­ ты, ощу­щая свою мел­кость ря­дом с этой ве­ли­чест­вен­ност­ью и внев­ре­ мен­ност­ью. Смерть для од­ной из глав ро­ма­на о люб­ви и оди­но­чест­ве. ­Во­рон сел на де­ре­во, за­те­ряв­шись в зе­ле­ни вет­вей. ­Ма­ма­ша с ко­ляс­кой. Пар­ни гром­ко сме­ют­ся на уг­лу ули­цы. Го­ло­са ко­ри­дор­но­го эха. ­День. Я улы­ба­юсь. Не мол­чи. Толь­ко го­во­ри со мной. Каж­дое ут­ро, от­во­дя прочь покро­вы об­ла­ков, го­во­ри со мной. И я бу­ду слу­шать, вни­мать те­бе па­у­за­ми меж­ду би­ен­ья­ми серд­ца. Ты ску­чал?­ Я — ску­ча­ла. ­ ер­си­ки над сто­лом, Грант, или Мои ми­мо­лёт­ные по­це­лу­и П (на­ча­ло вес­ны. те­бе. до вост­ре­бо­ва­ни­я)

С­то­ит. Спи­ной к све­ту. У раск­ры­то­го ок­на, прис­ло­нив­шись к высту­па­ю­ще­му по­до­кон­ни­ку. Мол­чит. Щу­рит­ся от ед­ко­го, жа­ля­ще­го гла­за ды­ма сво­ей веч­ной си­га­ре­ты глу­бо­ко меж паль­ца­ми. Вг­ля­ды­ ва­ет­ся. В ме­ня вг­ля­ды­ва­ет­ся. Изу­ча­ю­ще. Слов­но со­би­ра­ет­ся вс­пом­ нить, но ни­как не мо­жет. Со­би­ра­ет­ся. И не мо­жет. И ос­тав­ля­ет это за­ня­ти­е. Под­хо­дит к сто­лу и под­тал­ки­ва­ет ко мне два пер­си­ка на ма­ лень­ком фар­фо­ро­вом блюд­це. Два пер­си­ка из ком­по­та.

— Ешь. Твёр­ды­е. Как све­жи­е. Вес­ной та­ких боль­ше ниг­де не попро­бу­ешь. Б­люд­це сов­сем кро­шеч­но­е. Под влаж­ны­ми бо­ка­ми пер­си­ков его не вид­но, они слов­но в воз­ду­хе над сто­лом по­вис­ли.

— Я не люб­лю.

— Прос­то поп­ро­буй. Бе­ру пер­сик с блюд­ца, и об­на­жа­ет­ся бе­лая без­за­щит­ность фар­ фо­ра. Мел­кие цве­точ­ки по кра­ям — си­ний, ро­зо­вый, зе­лё­ный. Вязь вес­ны. Я над­ку­сы­ваю со­ча­щу­ю­ся мя­коть и ду­ма­ю. Я ду­ма­ю, как же об­ра­тить­ся к не­му — на вы, на ты?

— Ты мне снишь­ся, или это на­я­ву?

— За­ви­сит от то­го, спишь ли ты в этот мо­мент.

— Не зна­ю, — по­жи­маю пле­ча­ми сов­сем по–детс­ки. — Мож­но ру­ ку те­бе по­жать?­ Он про­тя­ги­ва­ет ру­ку, чуть вы­вер­нув ла­дон­ью вверх. Дот­ра­ги­ва­ юсь. Тёп­ла­я. Боль­ша­я. Су­хо­ва­та­я, но мяг­ка­я. Тёп­ла­я. Твёр­да­я. Силь­ ная ру­ка.

— Ты что–то пи­шешь?

— Я всег­да что–то пи­шу, ког­да пи­шет­ся. Те­перь всег­да пи­шет­ся.

— Расс­каз? По­весть?

— Расс­каз. Но длин­ный. Кто–то, мо­жет, ска­жет — по­весть.

— О чём?

257 ­М ол­д о­в а

— Мо­жешь на «­ты», — про­из­но­сит в ту же се­кун­ду он, буд­то ус­пев про­честь мои мыс­ли.

— Это блюд­це, оно ведь из то­го сер­ви­за?

— Да, это из то­го, ко­то­рый Да­вид раз­бил.

— Он те­бя лю­бит.

— Он — мой сын. ­Мол­чим. Я пы­та­юсь разг­ля­деть его гла­за. Но из–за бью­ще­го ему в спи­ну све­та глаз не вид­но. То есть гла­за–то вид­ны, но вы­ра­же­ния их мне не по­нять. Что он ду­ма­ет, как ме­ня ви­дит, как восп­ри­ни­ма­ет? Хо­чет­ся, что­бы при­нял. На­вер­но­е, при­ни­ма­ет, раз при­шел. Или раз приш­ла я. В эту ком­на­ту, из ок­на ко­то­рой го­ры за го­ро­дом вид­ны. Го­ры и ст­рой­ка. Но­вые до­ма. Как в филь­ме с Мкрт­чя­ном, том, где он от­ца се­мейст­ва иг­ра­ет.

— Нем­но­го ме­лан­хо­лич­но­го и слиш­ком мяг­ко­те­ло­го от­ца, — сно­ ва чи­та­ет мои мыс­ли он.

— По­жа­луй, — толь­ко и на­хо­жу, что от­ве­тить я. — Но Мгер, Мгер всег­да хо­рош!

— Да, Мгер. Мгер.. С­но­ва мол­чим. За­пу­тав­шись в што­ре, у ок­на зве­нит на­зой­ли­во му­ха. Он са­дит­ся как–то бо­ком. На не­у­доб­ный с ви­ду стул. С ред­ки­ ми пе­рек­ла­ди­на­ми в спин­ке. Со­ветс­кий та­кой, без­ли­кий стул, ка­ких бы­ло сот­ни, тог­да, ког­да мы жи­ли в од­ной ещё ст­ра­не, в од­ном с ним вре­ме­ни жи­ли. Са­дит­ся, за­ки­нув но­гу на но­гу, сно­ва за­ку­ри­ва­ет, и я на­ко­нец ви­жу его ли­цо. Гла­за. Боль­ше все­го в его ли­це глаз.

­В и­к а Чем­б ар­ц е­в а

258

— Че­ло­век ухо­дит со сво­ей зем­ли, жи­вёт, ду­ма­ет, что всё хо­ро­ шо. Всё преж­нее за­быв, жи­вёт. Всё за­но­во на­чал, ка­жет­ся ему. Жи­вёт, жи­вёт. Но вот по­ни­ма­ет, что ни счаст­ья, ни ра­дос­ти не чувст­ву­ет. И хо­ро­шо вро­де всё. И об­жил­ся и уст­ро­ил­ся вро­де. Удач­ли­вый вро­де. Де­ти, же­на, по­ло­же­ни­е. Но всё ему ку­сок сте­ны снит­ся. Ос­тав­ший­ся от ста­ро­го до­ма на ок­ра­и­не его род­но­го се­ла об­ло­мок сте­ны. Не­боль­ шой та­кой ку­сок. Не весь дом, а все­го — кам­ни осы­па­ю­щи­е­ся, да тра­ ва, про­рас­та­ю­щая меж клад­кой. И так этот сон ду­шу ему те­ре­бит. Так тос­ку­ет он, про­сы­па­ясь. Так нес­по­кой­но ему. Ма­ет­но. И вот он ре­ша­ ет вер­нуть­ся. Вер­нуть­ся, что­бы по­нять, что его дер­жит, что не да­ёт ему по­ко­я, что не от­пус­ка­ет. Возв­ра­ща­ет­ся и ви­дит, что то­го его се­ла, что бы­ло, уже нет. Наз­ва­ния да­же не ос­та­лось. И его ник­то не уз­на­ёт. И он ни­ко­го не уз­на­ёт. Лю­ди дру­ги­е. Ли­ца дру­ги­е. Ст­ра­на дру­га­я. Да­ же пах­нет и зву­чит его се­ло уже ина­че. Да и от до­ма, от сте­ны этой, что сни­лась, от си­лы, три кам­ня по зем­ле разб­ро­сан­ных ос­та­лось. И сад­ня­щая ма­е­та его не про­хо­дит. И по­ни­ма­ет он тог­да, что тос­ка эта о нём са­мом. О том, ко­то­ро­го уже то­же нет.

— Груст­но, — го­во­рю я.

— Не бо­лее груст­но, чем са­ма жизнь и тос­ка по ней, — от­ве­ча­ет он. От ск­воз­ня­ка при­под­ни­ма­ет­ся край што­ры. Му­ха, на­ко­нец, выс­ во­бож­да­ет­ся из сво­е­го пле­на. А он сно­ва пы­та­ет­ся при­ку­рить. Но за­ жи­гал­ка не­исп­рав­на. Он, раз­до­са­до­ван­ный, отк­ла­ды­ва­ет её, реб­ром ла­до­ни сд­ви­гая к краю сто­ла. Про­тя­ги­ва­ет ру­ку к ко­роб­ку, встря­хи­ ва­ет его, что­бы убе­дить­ся, что спич­ки есть. Есть. Но все­го три. Чир­ ка­ет. Спич­ка, не ус­пев раз­го­реть­ся, гас­нет. Сле­ду­ю­щая ло­ма­ет­ся. Трет­ья раз­го­ра­ет­ся яр­ко, но он как–то не­лов­ко дер­жит си­га­ре­ту, она прок­ру­чи­ва­ет­ся и выс­каль­зы­ва­ет. Он, всп­лес­нув ру­кой, ро­ня­ет си­ га­ре­ту, и в это вре­мя спич­ка то­же гас­нет. Пос­лед­няя спич­ка из ко­ роб­ка. И тут я ви­жу, что он расст­ро­ен, как маль­чик. Расст­ро­ен сво­ей не­лов­кост­ью. Тем, что до­сад­но про­па­ла спич­ка. И те­перь уже, в этой ком­на­те с ви­дом на го­род и ст­рой­ку, вряд ли есть ещё ко­ро­бок. И ему стыд­но за эту не­лов­кость. А во мне под­ни­ма­ет­ся та­кая вол­на жа­ лос­ти к не­му. И не к не­му да­же, а к то­му, что та­кие обс­то­я­тельст­ва. Не­ле­пым сте­че­ни­ем сво­им сде­ла­ли его не­лов­ким. Мне бы хо­те­лось, что­бы он был толь­ко силь­ным. Иде­а­лом, мне бы хо­те­лось, что­бы он был. Но — слу­чай­ность. И вот, он сла­бый. Не­лов­кий. Не­и­де­аль­ный. А я это за­ме­ти­ла. За­ме­ти­ла, и мне жал­ко его. И се­бя жал­ко. Жал­ко то­го,

1

Анаит Баяндур — переводчик ряда произведений Гранта Матевосяна.

259 ­М ол­д о­в а

что он зна­ет, что я зна­ю. Жал­ко, что эта ме­лочь сде­ла­ла его сла­бым. Бес­по­мощ­ным его в мо­их гла­зах сде­ла­ла. И мне жал­ко его и се­бя, жа­ ле­ю­щую его и всё по­ни­ма­ю­щу­ю. До слёз. Его не­и­де­аль­ность по­ни­ ма­ю­щу­ю. И он пы­та­ет­ся улыб­нуть­ся. Сла­бо так улыб­нуть­ся. Да­же нем­но­го за­ис­ки­ва­ю­ще как буд­то. Он не мо­жет быть сла­бым. В та­кой ме­ло­чи — не мо­жет. Но я ему в от­вет то­же улы­ба­юсь. Хоть он и раз­ вен­чан уже. Хоть он те­перь для ме­ня не не­бо­жи­тель, а прос­той, та­ кой же, как все, — прос­той и ря­дом. Дот­ро­нуть­ся мож­но, нас­коль­ко прос­той и ря­дом. Слё­зы те­кут, а я улы­ба­юсь.

— При­дёт­ся бро­сить на вре­мя, — го­во­рю я ему ск­возь слё­зы.

— Да, — сме­ет­ся он, — ско­рее ум­ру, чем бро­шу, но при­дёт­ся.

— Ска­жи, ты ведь зна­ешь — за­чем я?

— Кни­га, — те­перь он сер­ьёз­но смот­рит мне пря­мо в гла­за. — Кни­га.

— Что кни­га? Твоя кни­га? Моя кни­га? Пе­ре­во­ды?.. Что?

— А это уже те­бе ре­шать. На это ты са­ма от­ве­тишь. Я опус­каю гла­за. Му­ха сно­ва на­чи­на­ет во­зить­ся в за­на­вес­ке. Я ду­ ма­ла, она дав­но уле­те­ла.

— Зна­ешь, ког­да я пи­шу или ког­да пе­ре­во­жу, я по­том во сне хо­жу по бук­вам. По бук­вам и ст­роч­кам хо­жу. Бы­ва­ет так у те­бя? А я выб­рать­ ся не мо­гу. Хо­жу по ним, чи­та­ю, пи­шу даль­ше, а выб­рать­ся не мо­гу. Те­ ря­юсь в меж­дуст­ро­чи­ях. И смот­рю на се­бя од­нов­ре­мен­но со сто­ро­ны. На бре­ду­щую сре­ди букв и слов се­бя. Ещё так бы­ва­ет, ког­да чи­та­ю. Ког­да мно­го чи­таю то­го, кто пи­шет нас­толь­ко жи­вые сло­ва, что вхо­ди и жи­ви, ды­ши прост­ранст­вом этим. Как в до­ме жи­ви. Вот те­бя я так же чи­та­ю. Пью те­бя прос­то. Ды­шу тво­им всем.. А! — вд­руг спох­ва­ты­ ва­юсь я. — А как же мы с то­бой раз­го­ва­ри­ва­ем? На ка­ком язы­ке мы с то­бой сей­час го­во­рим? На русс­ком? На ар­мянс­ком? Но я ар­мянс­кий не зна­ю. И ты, вро­де, мне на русс­ком не от­ве­чал. Как же я те­бя по­ни­ма­ю? Он толь­ко гла­за­ми в от­вет теп­ле­ет. И ла­до­ни — паль­цы меж паль­ ца­ми — на сто­ле ск­ла­ды­ва­ет, чуть вы­тя­нув ру­ки впе­рёд. И паль­цы у не­го то­же — длин­ные и силь­ны­е. Креп­ки­е, кра­си­вые паль­цы. И то­же чуть улы­ба­ют­ся, как буд­то.

— Ана­ит1 те­бя хо­ро­шо пе­ре­ве­ла. Хо­ро­шо мож­но пе­ре­вес­ти толь­ ко, ес­ли лю­бишь. Или с ав­то­ром ро­ман, или с его текс­та­ми ро­ман. Ина­че не бы­ва­ет. Ина­че пе­ре­вод мёрт­вый. Пус­той и бесц­вет­ный пе­

­В и­к а Чем­б ар­ц е­в а

260

ре­вод ина­че. И текст мёртв и ав­то­ру смерть в та­ком пе­ре­во­де. У Ана­ ит ро­ман с тво­ей про­зой. Это сра­зу чувст­ву­ешь. Ког­да те­бя в её пе­ ре­во­де чи­та­ешь, пря­мо ощу­ща­ешь, как она пе­ре­пол­не­на бы­ла, ког­да пе­ре­во­ди­ла. Ле­тать на­чи­на­ешь вмес­те с ней. И чувст­ву­ешь, что ей это в кайф бы­ло. Что пе­ре­во­дить бы­ло в кайф! Я бы те­бя то­же хо­ ро­шо пе­ре­ве­ла. По­то­му что мне то­же в кайф. По­то­му что я то­же ле­ та­ю. Жи­ву и ды­шу в прост­ранст­ве тво­е­го расс­ка­за. А ещё боль­шим кай­фом бы­ло бы чи­тать те­бя на ар­мянс­ком. Та­ко­го, ка­кой толь­ко ты есть. Без чьей–то ещё кай­фо­вой люб­ви, без ро­ма­на с тво­ей про­зой. В ори­ги­на­ле. От ав­то­ра. С его ин­то­на­ци­я­ми. Толь­ко я ар­мянс­ко­го не зна­ю.. Все же, ска­жи, на ка­ком язы­ке мы с то­бою сей­час го­во­рим?!

— Раз­ве те­бе важ­но, на ка­ком язы­ке го­во­рить? Важ­но по­ни­мать. Ты же по­ни­ма­ешь? Это важ­но.

— На­вер­но. Как же мы не вст­ре­ти­лись рань­ше! А так — раз­ми­ну­ лись те­перь.

— Прос­то твоя до­ро­га в дру­гом вре­ме­ни, де­воч­ка.. Он, сме­нив по­зу, сно­ва за­ки­ды­ва­ет но­гу на но­гу, и я за­ме­чаю его ого­лив­шу­ю­ся ло­дыж­ку. Не всю ло­дыж­ку, а уз­кую по­лос­ку блед­ной ко­жи над ре­зин­кой нос­ка, в про­ме­жут­ке до края брю­чи­ны. И это так.. без­за­щит­но. Тро­га­тель­но так. И это так вд­руг ме­ня вол­ну­ет. Вот эта жи­вая по­лос­ка пло­ти. И в этом нет ни­ка­ко­го эро­тиз­ма, ни­ка­ко­ го под­текс­та в этом нет. Я прос­то вд­руг по­ни­ма­ю, что мы смерт­ны. Что эта по­лос­ка пло­ти — до­ка­за­тельст­во на­шей уяз­ви­мос­ти. На­шей не­веч­нос­ти до­ка­за­тельст­во. Смер­ти на­шей до­ка­за­тельст­во. И я пре­ ис­пол­ня­юсь неж­нос­ти к не­му. Люб­ви и неж­нос­ти. Как к от­цу. Как к род­но­му. Как к смерт­но­му. И хо­чет­ся при­жать­ся к не­му, сп­ря­тать­ся, утк­нуть­ся в не­го. Вжать­ся и вжить­ся хо­чет­ся. И го­во­рить. Пла­кать и го­во­рить что–то. Что–то очень важ­ное го­во­рить ему. Жа­ло­вать­ся и жа­леть. Но слов нет. И мыс­лей нет. Они раз­ле­та­ют­ся ку­да–то, раз­би­ ва­ют­ся вд­ре­без­ги. И при­жать­ся я не мо­гу. Я бо­юсь ка­зать­ся сла­бой. И я прос­то смот­рю на не­го влаж­ны­ми гла­за­ми.

— Джан, джан, джан, — го­во­рит он. — Возь­ми пер­сик. Па­ра нуж­ на. Один не бе­рёт­ся. При­ме­та та­ка­я. И ещё — кни­га. Ты не за­будь об этом, лад­но?.. ­Я смот­рю на не­го, на не­го — ве­ли­ко­го и не­дос­ти­жи­мо­го, та­ко­го близ­ко­го и род­но­го сей­час. Я вос­хи­ща­юсь им и прек­ло­ня­юсь пе­ред его ге­ни­ем. Я раз­ры­ва­е­ма дво­я­ки­ми чувст­ва­ми к не­му. И по­ни­ма­ю,

что меж­ду на­ми есть гра­ни­ца. По­ла, воз­рас­та, вре­ме­ни. И ещё. Ещё че­го–то, по­ка неп­ре­о­до­ли­мо­го. И, вот, со­вер­шен­но рас­те­ряв се­бя сре­ди всех этих чувств и слов, я вд­руг от­ве­чаю ему: — ..мои ми­мо­лёт­ные по­це­лу­и1.. — по­то­му что ни мень­ше, ни боль­ ше слов у ме­ня не ос­та­лось. ­ он во сне, или До­ро­га в Но­ра­ванк С (­се­ре­ди­на но­яб­ря, год не­раз­бор­чи­во, без ад­ре­са­та)

­ ы едем дол­го. Ро­берт ве­дёт ма­ши­ну спо­кой­но и уве­рен­но. Пей­ М заж ме­ня­ет­ся так ст­ре­ми­тель­но, слов­но я пе­ре­лис­ты­ваю ка­лен­дарь с луч­ши­ми ви­да­ми. И не ус­пе­ва­ешь по­ве­рить, что всё это на про­тя­же­нии ка­ких–то 120 ки­ло­мет­ров. От се­рой — цве­та ка­ме­нис­той пы­ли — рав­ ни­ны до тем­не­ю­щих хол­мов, от зо­ло­тис­тых аб­ри­ко­со­вых рощ до мель­ ка­ю­щих — в ге­о­мет­ри­чес­кой вы­ве­рен­нос­ти — ви­ног­рад­ни­ков, от шум­ ных но­ро­вис­тых ре­чек до зас­тыв­ших в без­мол­вии ска­лис­тых об­ры­вов. Ро­берт — наш фо­тог­раф с фо­ру­ма2 и Ков­че­га3. Но это ра­бо­та. А се­

Цитата из одноимённого рассказа Гранта Матевосяна: «..Это означало, что есть на свете другой, совершенно особый мир — мир букв и книг, где живут все те слова и мысли, которые есть в душе..»

2 Имеется в виду Форум переводчиков и издателей СНГ и стран Балтии, ежегодно проводимый в Ереване.

3 «Литературный ковчег» — международный литературный фестиваль, проводимый в Армении.

1

261 ­М ол­д о­в а

­ об­ко мо­ро­ся­щий дождь. Тёп­лый, но уже шеп­чу­щий о приб­ли­ Р же­нии хо­ло­дов, се­ро­го не­ба и дол­го­го мол­ча­ния зи­мы. Со­би­ра­юсь се­год­ня прос­то гу­лять по го­ро­ду, в оди­но­чест­ве со­зер­цая Ере­ван. За­дер­жав­шись на уг­лу ули­цы, ре­шаю в ка­кую же сто­ро­ну пой­ти. И это про­мед­ле­ние уди­ви­тель­ным об­ра­зом сме­ня­ет­ся для ме­ня перс­ пек­ти­вой со­вер­шен­но дру­гой про­гул­ки — навст­ре­чу мне пе­ре­хо­дит до­ро­гу Ру­дик: — Ку­да се­год­ня со­би­ра­ешь­ся?

— По­ка не ре­ши­ла.

— Ты бы­ла в Но­ра­ван­ке?

— Нет.

— Хо­чешь по­е­хать? Толь­ко нуж­но быст­ро ре­шить. Мы с Иго­рем и Ро­бер­том до­го­во­ри­лись се­год­ня съез­дить ту­да. Ро­берт нас на сво­ей ма­ши­не от­ве­зёт.

— Ну ко­неч­но, ес­ли возь­мё­те ме­ня с со­бой.

— Тог­да пош­ли, че­рез пол­ча­са вы­ез­жа­ем.

­В и­к а Чем­б ар­ц е­в а

262

годня у не­го вы­ход­ной. По су­ти же он наш за­ме­ча­тель­ный друг, не прос­ то по–ар­мянс­ки гос­теп­ри­им­ный, но с удо­вольст­ви­ем де­ля­щий­ся тем, что ра­ду­ет его са­мо­го. Как за­бот­ли­вый отец с гор­дост­ью и уми­ле­ни­ем по­ка­зы­ва­ет фо­тог­ра­фии лю­би­мо­го сы­на, по­вест­вуя о до­ро­гих серд­цу эта­пах вз­рос­ле­ния сво­е­го ча­да, так и Ро­берт всю до­ро­гу, не умол­ка­я, расс­ка­зы­ва­ет нам о мес­тах, ко­то­рые мы про­ез­жа­ем, об­ра­щая вни­ма­ние и ос­та­нав­ли­ва­ясь в осо­бо жи­во­пис­ных, сде­лать нес­коль­ко сним­ков.

— Ви­де­ли, там об­ла­ка ка­ки­е, да? Не раз­ли­чишь — где не­бо на­чи­ на­ет­ся, а где зем­ля ещё..

— Ма­ма джан! Ос­та­но­вим­ся, да. Мес­то ка­кое кра­си­во­е! Цвет ка­ кой, а! Зо­ло­то чис­то­е! С это­го ра­кур­са сни­май, Игорь джан, да, так луч­ше все­го по­лу­чит­ся — и до­ли­ну с са­дом бу­дет вид­но, и цер­ковь на хол­ме зах­ва­тишь..

— Во–от там вот, ви­дишь, Вик джан, да — Ча­нах­чи — се­ло, в ко­то­ ром Се­вак ро­дил­ся. Там же он и по­хо­ро­нен. Ты, ка­жет­ся, пе­ре­во­ди­ла его сти­хи?..

— Ара, я зи­мой сю­да при­ез­жал сни­мать. Во­об­ще, слу­шай, та­кая кра­со­та, да!..

— Э! Смот­ри, ви­дишь, там ск­лон го­ры что–то пе­ре­ре­за­ет тём­но­е, да. Это тро­па. Ос­ли­ная тро­па, да. У ос­ла, хоть он глу­пым счи­та­ет­ся, своя хит­рость есть. Ара, он всег­да ко­рот­кий путь вы­би­ра­ет. Так тро­ па в го­рах и об­ра­зу­ет­ся, и лю­ди по ней по­том хо­дят.. ­ о­ры ста­но­вят­ся бли­же и вы­ше. Их ост­рые греб­ни по­хо­дят на ис­ Г пещ­рён­ные ск­лад­ча­ты­ми на­рос­та­ми ту­ло­ви­ща ги­гантс­ких до­ис­то­ ри­чес­ких реп­ти­лий. Их цвет ме­ня­ет­ся на бо­лее глу­бо­кий гус­то–ро­ зо­вый. Их ри­су­нок де­ла­ет­ся бо­лее вы­ра­жен­ным и вер­ти­каль­ным. И вот, ска­лы на­чи­на­ют приб­ли­жать­ся и вс­ко­ре об­ра­зу­ют вдоль до­ро­ги вы­со­кий ко­ри­дор.

— Мы за­е­дем сей­час к мо­е­му дру­гу. Он нам ужин го­то­вит — ры­бу в то­ни­ре1 сде­ла­ют, там, зе­лень, аве­лук2 — лю­би­те? — ла­ваш–ма­ваш, то, сё. Мы за­е­дем, поз­до­ро­ва­ем­ся и в мо­нас­тырь по­е­дем, а на об­рат­ ном пу­ти они нас ждать бу­дут. У них что–то вро­де хар­чев­ни у до­ро­ ги. Пря­мо в ска­ле, да. Се­мей­ный биз­нес. Всё по–до­маш­не­му. Све­жее и вкус­но­е. Нас­то­я­щая ар­мянс­кая кух­ня, да!­ 1 2

Тонир (арм.) — печь–жаровня, вырытая в земле для приготовления пищи. ­А­ве­лук — конс­кий ща­вель. В Ар­ме­нии очень по­пу­ляр­ны блю­да из лист­ьев аве­лу­ка.

­По­ка ре­ша­ет­ся воп­рос с тра­пе­зой, я спус­ка­юсь к ре­чуш­ке и иду вдоль не­е. Ока­зы­ва­юсь на­е­ди­не с ус­коль­за­ю­щим за го­ру днём. Го­ло­ са мо­их спут­ни­ков пос­те­пен­но сти­ха­ют, и ос­та­ёт­ся толь­ко плеск и шеп­чу­щее пе­ре­ру­ги­ва­ние те­че­ния с ка­муш­ка­ми. Ч­то–то не­у­ло­ви­мо по­хо­жее мель­ка­ет в па­мя­ти. Да! Мес­то уди­ви­ тель­но по­хо­же на ущел­ье у ре­ки в пред­гор­ьях Джун­гарс­ко­го Ала­та­у. Этой осен­ью. На за­ка­те. В зо­ло­тис­том све­че­нии сен­тяб­ря. То же уга­ са­ние зву­ков, те же кам­ни под но­га­ми и то же ощу­ще­ние аб­со­лют­ной отст­ра­нён­нос­ти от ми­ра. Толь­ко ска­лы дру­ги­е. Та­ко­го цве­та боль­ше ниг­де я не ви­де­ла. По­рыв вет­ра швы­ря­ет в ли­цо пес­чин­ки. Мед­лен­но пол­зут об­ла­ка, зак­лю­чён­ные в обоз­ри­мый пе­ри­метр не­ба. В нерв­ном рас­ка­чи­ва­нии меж кам­ней гнут­ся тра­вин­ки. Звя­ка­ет ско­ба на двер­це прист­рой­ки. Но все эти зву­ки еди­нич­ны. Обо­соб­ле­ны. Выч­ле­не­ны из пер­воз­дан­ ной ти­ши­ны ок­ру­жа­ю­щих гор. Слов­но бы ино­го ми­ра, кро­ме это­го,

263 ­М ол­д о­в а

Ос­та­нав­ли­ва­ем­ся. Спус­ка­ем­ся к под­но­жию го­ры. Нас вст­ре­ча­ет хо­ зя­ин, жмёт всем по оче­ре­ди ру­ки, приг­ла­ша­ет вой­ти. Уз­кий де­ре­вян­ ный мос­тик над уз­кой же ст­ре­ми­тель­ной ре­чуш­кой. Пря­мо в ска­ле не­боль­шое по­ме­ще­ни­е, собст­вен­но са­ма хар­чев­ня. Лав­ки, покры­тые до­мот­ка­ны­ми ков­ра­ми с пёст­рым ор­на­мен­том, рез­ной ко­со­бо­кий стуль­чик, длин­ные низ­кие сто­лы, раз­но­об­раз­ная де­ре­вян­ная ут­варь, стоп­ки прик­ры­то­го чис­тым по­ло­тен­цем ла­ва­ша на тре­нож­ни­ке из не­ об­ра­бо­тан­но­го де­ре­ва. Ти­хая жен­щи­на ск­ло­ня­ет го­ло­ву, при­ветст­вуя нас, и про­дол­жа­ет су­е­тить­ся на кух­не, рас­по­ло­жен­ной тут же, за не­вы­ со­кой ­бар­ной стой­кой. Не­боль­шая ком­па­ния с деть­ми — по­хо­же, то­же ка­ки­е–то зна­ко­мые хо­зя­ев — уже вс­та­ют из–за сто­ла.

— Сле­ды на сто­ле на ули­це ви­ди­те, да? Мед­ве­жо­нок при­хо­дил, — сме­ёт­ся хо­зя­ин.

— Вард­гез джан, мы в Но­ра­ванк по­е­дем, на об­рат­ном пу­ти вер­нём­ся.

— Да, ждать вас бу­ду. Ры­бу сде­ла­ем. На той не­де­ле то­же русс­кие бы­ли. Ки­нош­ни­ки. Тот, ко­то­рый «Ас­су» сни­мал, ре­жис­сёр. Не пом­ню, имя его как, да. И гру­зин один, то­же из ки­нош­ных. Обе­да­ли у нас. По­ том то­же в Но­ра­ванк еха­ли, да.

— Со­лов­ьёв, — подс­ка­зы­ва­ем.

— Да, он, ка­жет­ся, — не­у­ве­рен­но от­ве­ча­ет Вард­гез, — а гру­зи­на не вс­пом­ню, как фа­ми­ли­я.

­В и­к а Чем­б ар­ц е­в а

264

не су­щест­ву­ет. И да­же предс­та­вить не­воз­мож­но, что где–то сей­час не­сёт­ся вре­мя, су­е­та и спеш­ка, мил­ли­о­ны лю­дей с шум­ным ро­ем собст­вен­ных мыс­лей, за­бот и обя­зан­нос­тей. С чем–то бо­лее важ­ным, чем это те­че­ние ма­лень­кой ре­ки, ко­то­рая и не ре­ка вов­се, а так — не­ боль­шой ру­че­ёк, с кру­тым шум­ным нра­вом. И вот то, что он бе­жит тут — жиз­нен­но и важ­но. И вет­ка над во­дой ка­ча­ет­ся лишь в до­ка­за­ тельст­во мо­е­го су­щест­во­ва­ни­я. Ви­жу я эту вет­ку и ду­ма­ю: «И вет­ка эта, и эти ска­лы, и эта ре­чуш­ка, бы­ли до ме­ня мно­гие сот­ни, ты­ся­чи лет. И, мо­жет быть, вот в та­ком же мг­но­ве­нии кто–то не­во­об­ра­зи­мо да­лё­кий за­мер и, гля­дя на всё это, за­ду­мал­ся мо­ей мысл­ью: “Я жи­ву, и так не­вы­но­си­мо прек­ра­сен мир этот!”, и по­шел по ос­ли­ной тро­пе вы­ше в го­ры до­бы­вать тру­дом хлеб свой на­сущ­ный». На серд­це сно­ва ста­но­вит­ся груст­но. И не об­ъять, не вдох­нуть и не вы­дох­нуть всю эту ок­ру­жа­ю­щую кра­со­ту. Ибо пе­ре­пол­ня­ет она грудь до бо­ли, до ра­дос­ти, сво­ей не­пос­ти­жи­мост­ью. И не срод­ни ли это чувст­ву люб­ви? Пов­то­рим­ся ли мы в ком–то? Не­у­же­ли весь этот внут­ рен­ний свет угас­нет с на­шей пос­лед­ней мысл­ью? И не­у­же­ли энер­ги­я, рож­дён­ная лю­бов­ью и лю­бо­ва­ни­ем, с ухо­дом че­ло­ве­ка ос­ты­ва­ет, ис­че­ зая бесс­лед­но? Или возв­ра­ща­ет­ся об­рат­но к Бо­гу? Как оди­но­ко, долж­ но быть, бу­дет ему без нас гля­деть на эту зем­лю.. Так же и этим ска­лам. Сколь­ко ви­де­ли и слы­ша­ли они? Сколь­ко рук при­ка­са­лось к этим кам­ ням, сколь­ко жиз­ней про­хо­ди­ло ми­мо, сколь­ко троп про­ло­же­но бы­ло на пу­ти к вер­ши­нам. И груст­но ос­та­вать­ся им без­молв­ны­ми наб­лю­да­ те­ля­ми в не­воз­мож­нос­ти пой­ти за вре­ме­нем сле­дом. И вот я стою пос­ре­ди это­го вре­ме­ни. На до­ро­ге к Но­ра­ван­ку. И нет внеш­не­го ми­ра. Есть толь­ко этот воз­дух. Воз–Дух. Дух это­го мо­ мен­та. И это­го мес­та дух. Ды­ха­ние све­же­ис­пе­чён­но­го ла­ва­ша. Вз­до­хи вет­ра. Жа­ло­бы ог­ня за зас­лон­кой. Ше­лест бе­зы­мян­ной тра­вы и мол­ ча­ние скал. Вре­мя ос­та­нов­ле­но. И оно мчит­ся. С та­кой ско­рост­ью, что мне толь­ко ка­жет­ся, что я в ре­аль­нос­ти. На са­мом же де­ле я буд­то бы сп­лю. Как Чжу­ан–ц­зы. И во сне ви­жу сон о том, что мне снит­ся, что я стою у до­ро­ги в Но­ра­ванк. ­ урб Аст­ва­ца­цин, Око Гос­по­да, или Пё­рыш­ко в ла­до­ни С (п­ро­дол­же­ние пре­ды­ду­ще­го пись­ма, да­та та же)

­Нес­коль­ки­ми дня­ми поз­же, по­гу­ляв по цент­ру Ере­ва­на, я бу­ду си­ деть в ка­фе с ми­лой Ару­сик и Мад­ле­ной. И Мад­ле­на бу­дет расска­зы­

­ о по­ка мы, на вре­мя поп­ро­щав­шись с Вард­ге­зом, се­ли в ма­ши­ну, Н что­бы дви­нуть­ся даль­ше в глубь ска­лис­то­го ко­ри­до­ра. До­ро­га ст­ру­ и­лась и из­ви­ва­лась за на­ми, и ска­лы буд­то пе­ре­ме­ща­лись, на­ви­са­ли и смы­ка­лись, зас­ло­няя со­бой вы­ход из ущел­ья. И ос­та­ва­лось лишь дви­гать­ся впе­рёд. По до­ро­ге в Но­ра­ванк. ­Но­ра­ванк с ар­мянс­ко­го — «­но­вый мо­нас­тырь». Ле­ген­да гла­сит, что зна­ме­ни­тый мас­тер Мо­мик, за­ни­мав­ший по­чёт­ную долж­ность зод­че­го при дво­ре кня­зей Ор­бе­ля­нов, вла­дев­ших Сю­никс­ким к­ра­ ем, по­лю­бил дочь од­но­го из кня­зей. Княж­на от­ве­ти­ла мас­те­ру вза­ им­ност­ью. Вст­ре­во­жен­ный судь­бой до­че­ри князь приг­ла­сил Мо­ми­ ка к бе­се­де и ска­зал: «­По­лу­чишь мою дочь в жё­ны, толь­ко ес­ли за три го­да, без чьей бы то ни бы­ло по­мо­щи, су­ме­ешь пост­ро­ить в этих мес­тах са­мый кра­си­вый но­вый мо­нас­тырь». Влюб­лён­но­му ни­че­го не ос­та­ва­лось, как, сог­ла­сив­шись, при­нять­ся за ст­ро­и­тельст­во. Чуть ме­ Тимпан — в архитектуре — внутреннее поле фронтона, треугольной, полукруглой и др. формы, оформленное скульптурным, живописным или мозаичным изображением какого–либо религиозного (или иного) сюжета.

1

265 ­М ол­д о­в а

вать о Но­ра­ван­ке. Она бу­дет го­во­рить о тим­па­не1 пар­но­го ок­на над двер­ью, о том, что ст­ро­и­тельст­во комп­лек­са ста­ло в своё вре­мя но­ вым сло­вом в ар­мянс­кой ар­хи­тек­ту­ре, о про­пор­ци­ях хра­ма, об изоб­ ра­же­нии Спа­си­те­ля и мно­гом дру­гом. Ув­ле­чён­но, в под­роб­нос­тях. И это бу­дет не прос­то де­жур­ный оз­на­ко­ми­тель­ный расс­каз экс­кур­со­ во­да. Это бу­дет же­ла­ние по­де­лить­ся сво­им лю­би­мым, тем, что осо­ бен­но до­ро­го, тем, чем гор­дишь­ся и хра­нишь для то­го, что­бы неп­ре­ мен­но по­ка­зать друз­ьям. И тог­да они, в свою оче­редь, то­же на­чи­на­ ют ис­пы­ты­вать гор­дость за сво­их дру­зей и их та­кую не­ве­ро­ят­ну­ю, уди­ви­тель­но кра­си­ву­ю, гос­теп­ри­им­ную ст­ра­ну. Та­кую гор­дость, ко­то­рой по­том за­хо­чет­ся де­лить­ся уже со сво­и­ми друз­ья­ми, где–то да­ле­ко, сов­сем в дру­гих ши­ро­тах, сов­сем в дру­гом ми­ро­по­ни­ма­ни­и, дру­гих тра­ди­ци­ях и дру­гой куль­ту­ре. По­де­лить­ся так, что­бы они то­ же за­хо­те­ли всё это уви­деть сво­и­ми гла­за­ми, за­ра­нее по­лю­бив.

— Но­ра­ванк — моё лю­би­мое мес­то в Ар­ме­ни­и, — ска­жет Мад­ле­ на. — Да­ле­ко­ва­то от Ере­ва­на, но сто­ит то­го, что­бы ту­да вре­мя от вре­ ме­ни ез­дить. Уди­ви­тель­ной си­лы мес­то! Ни на что у нас не по­хо­же­е. Пон­ра­ви­лось те­бе, да? Да, мне пон­ра­ви­лось. Очень. Вп­ро­чем, ес­ли уж отк­ро­вен­но — есть ли хоть что–то в Ар­ме­ни­и, что не пон­ра­ви­лось бы мне?!..

нее чем за три го­да Мо­мик воз­вел не­о­бы­чай­ной кра­со­ты мо­нас­тырь. Ос­та­ва­лось до­де­лать са­мую ма­лость. Но раз­до­са­до­ван­ный тем, что при­дёт­ся вы­пол­нять свою часть до­го­во­ра, князь по­дос­лал к Мо­ми­ку сво­е­го слу­гу. Тот, ис­пол­няя при­каз хо­зя­и­на, столк­нул мас­те­ра с мо­ нас­тырс­ко­го ку­по­ла. «И, — гла­сит ле­ген­да, — пос­лед­ний об­те­сан­ ный Мо­ми­ком ка­мень стал его надг­ро­би­ем».. Од­на­ко скеп­ти­ки раз­ вен­чи­ва­ют ле­ген­ду. В 1339 го­ду, ко вре­ме­ни воз­ве­де­ния Но­ра­ван­ка, Мо­мик дол­жен был быть уже в весь­ма поч­тен­ном воз­рас­те, и вряд ли князь мог обе­щать дочь в же­ны стар­цу.

­В и­к а Чем­б ар­ц е­в а

266

..Чем бо­лее от­да­ля­лись мы от мес­та пос­лед­ней ос­та­нов­ки у Вард­ге­за, тем от­вес­нее и крас­нее ста­но­ви­лись го­ры. Ко­е–г­де просве­чи­ва­ли зе­ле­но­ва­тые жил­ки дру­гой по­ро­ды. И тог­да ка­за­ лось, что ска­лы кро­во­то­чат. Зе­лё­ные ско­лы ска­лы, со­ча­щи­е­ся кро­ ва­вы­ми сле­за­ми. Не­о­жи­дан­н о, за кру­тым вит­ком сер­п ан­т и­н а, ма­т е­р и­а ­л и­з о­ва­ лась пло­щад­ка с хра­м ом. Сна­ч а­ла он по­к а­з ал­ся не­р аз­л и­ч и­м ым — ка­мен­ная клад­ка стен сли­в а­л ась с цве­т ом ок­ру­ж а­ю ­щ их скал. Храм слов­н о бы вып­л ыл на нас из от­вес­н ых глыб. На вы­со­ком выс­т у­пе сто­я л он, зас­тав­л яя каж­до­г о при­ш ед­ш е­г о об­р а­щ ать гла­ за вверх. Ту­да, где ко­н у­с о­о б­р аз­н ый ку­п ол, увен­ч ан­н ый крес­т ом, ука­зы­вал на не­б о. Мы под­ни­ма­ем­ся на пло­щад­ку к мо­нас­ты­рю, и пер­вым де­лом я от­пи­ваю вкус­ней­шей ле­дя­ной во­ды из сто­я­ще­го у во­рот пул­пу­ла­ка1. Вы­ис­ки­вая взг­ля­дом под но­га­ми ин­те­рес­ный ка­му­шек, ко­то­рый я за­бе­ру от­сю­да на па­мять, мед­лен­но бре­ду к са­мо­му гран­ди­оз­но­му ст­ро­е­нию Но­ра­ван­ка — церк­ви Сурб Аст­ва­ца­цин, или Бур­те­ла­шен. Бур­те­ла­шен зна­чит «­пост­ро­ен­ная Бур­те­лом, кня­зем Ор­бе­ля­ном». Имен­но эта цер­ковь бы­ла пос­лед­ним ст­ро­е­ни­ем, воз­ве­дён­ным Мо­ ми­ком. Два яру­са окан­чи­ва­ют­ся ро­тон­дой из нес­коль­ких ко­лонн. По внеш­не­му фа­са­ду ди­а­го­наль­но вз­бе­га­ют сим­мет­рич­ные уз­кие кон­ соль­ные лест­ни­цы. Ко­неч­но же, мы с Си­дом со­би­ра­ем­ся взоб­рать­ся по ним в по­ми­наль­ное по­ме­ще­ние вто­ро­го яру­са. Од­на­ко это не так

1

­ Пул­пула́к (цай­тахпю́р) — пит­ье­вой фон­тан­чик. Наз­ва­ни­е «­пул­пу­лак» п­ро­ис­хо­дит от зву­ка жур­ча­ния во­ды – «­пул–пул», ког­да она вып­лёс­ки­ва­ет­ся из гор­лыш­ка, и от сло­ ва «ак» (арм. Ակ) — по–ар­мянс­ки «ис­точ­ник». Боль­шинст­во пул­пу­ла­ков ус­та­нов­ле­но от­дель­но, од­на­ко су­щест­ву­ют пул­пу­ла­ки, со­е­ди­нён­ные с хач­ка­ра­ми, ча­ще все­го — в па­мять об умер­ших. Счи­та­ет­ся, что, под­хо­дя пить во­ду, вы тем са­мым по­ми­на­е­те усоп­ше­го, в чью честь пос­тав­лен пул­пу­лак.

1

Боязнь высоты.

267 ­М ол­д о­в а

лег­ко, как ка­жет­ся сни­зу. Лест­ни­цы до­воль­но уз­кие и кру­ты­е, ни­ка­ ких пе­рил или че­го–то хоть сколь­ко–ли­бо на­по­ми­на­ю­ще­го оны­е. А в од­ном мес­те нуж­но, из­лов­чив­шись, вы­вер­нуть­ся так, что­бы не за­це­ пить­ся го­ло­вой о на­ви­са­ю­щий кар­низ и не сор­вать­ся вниз. В об­щем– то, до­ро­га к Бо­гу и не долж­на быть лёг­кой. К счаст­ью, нам с Иго­рем уда­ёт­ся про­де­лать этот путь без ущер­ба собст­вен­ной це­лост­нос­ти. Во всех от­но­ше­ни­ях. В­нут­ри по­кой­но и свет­ло. День вхо­дит в храм ск­возь ок­на под ку­ по­лом и по обе сто­ро­ны стен. Пах­нет оп­лав­лен­ным вос­ком, и на­мо­ лен­ные ка­мен­ные сте­ны ка­жут­ся тёп­лы­ми. Мед­лен­но по­ка­чи­ва­ет­ся на вет­ру ук­реп­лён­ная в ку­по­ле цепь. С­пус­кать­ся, ко­неч­но же, го­раз­до тя­же­ле­е. Нуж­но прис­по­со­бить те­ло к узос­ти сту­пе­ней и свык­нуть­ся с вы­со­той. За­ня­тие не для ст­ ра­да­ю­щих ак­ро­фо­би­ей1. И я по­ни­ма­ю, что схо­дить нуж­но так же, как и под­ни­ма­лась, что­бы не по­те­рять рав­но­ве­си­е, то есть — ли­цом к лест­ни­це, а не на­о­бо­рот. И в этом то­же, ви­ди­мо, есть свой смысл. Спус­ка­ясь так, че­ло­век слов­но бы про­дол­жа­ет мо­лит­ву и каж­дый раз бьёт пок­лон каж­дой сту­пе­ни, ока­зы­ва­ю­щей­ся вы­ше. Отк­ла­ни­ва­ет­ся. Чуть пос­то­яв на пло­щад­ке пе­ред Аст­ва­ца­цин, ук­рад­кой разг­ля­ды­ ваю при­бы­ва­ю­щих на­ряд­ных лю­дей. По то­му, нас­коль­ко по­хо­жи их ли­ца, мож­но пред­по­ло­жить, что они родст­вен­ни­ки. Ви­ди­мо, при­е­ха­ ли со­вер­шить ка­кой–то об­ряд. Крес­ти­ны? Вен­ча­ни­е? А мо­жет, прос­то се­мей­ный празд­ник. Нап­ри­мер, счаст­ли­вое окон­ча­ние ст­ро­и­тельст­ва но­во­го до­ма. Или бла­го­по­луч­ное выз­до­ров­ле­ние гла­вы се­мейст­ва. Уто­лив своё лю­бо­пытст­во, иду к бо­лее низ­кой Сурб Ка­ра­пет.

— Её пост­ро­и­ли в на­ча­ле XII ве­ка по ука­зу Ли­па­ри­та Ор­бе­ля­на, чуть се­вер­нее раз­ва­лин древ­не­го хра­ма, но­сив­ше­го то же наз­ва­ние и раз­ру­шен­но­го зем­лет­ря­се­ни­ем, — го­во­рит Ру­дик. — Об­ра­ти­те вни­ ма­ние на тим­пан. Вик джан, за­ме­тишь от­ли­чие от все­го то­го, что ты ви­де­ла на на­ших мо­нас­ты­рях рань­ше?

— Что имен­но?

— Ну, ты смот­ри вни­ма­тель­нее и уви­дишь са­ма, — хит­ро улы­ба­ет­ся он. Я вг­ля­ды­ва­юсь в тим­пан над двер­ью. Рел­ьеф­ное изоб­ра­же­ние Бо­ га От­ца. Кап­ля, сте­ка­ю­щая по его ле­вой ще­ке. Изоб­ра­же­ние — об­ ра­ще­ние к че­ло­ве­чест­ву, соз­дан­но­му по об­ра­зу и по­до­бию Его из люб­ви и пе­ча­ли. Пра­вой ру­кой Он бла­гос­лов­ля­ет рас­пя­тие Хрис­та,

­В и­к а Чем­б ар­ц е­в а

268

а в ле­вой дер­жит го­ло­ву Ада­ма — на­по­ми­на­ние о смер­ти, вы­ше ко­ то­рой па­рит го­лубь — Свя­той дух. Асим­мет­рич­ная ком­по­зи­ция со сце­ной рас­пя­тия урав­но­ве­ше­на го­лу­бем–се­ра­фи­мом и выг­ну­ты­ми над­пи­ся­ми, за­пол­ня­ю­щи­ми прост­ранст­во. Всё гар­мо­нич­но. Но глав­ ное — гла­за! Они мин­да­ле­вид­ны и по­хо­дят на мон­гольс­ки­е. Так вот в чём раз­ли­чи­е! Все гла­за изоб­ра­жён­ных на ба­рел­ье­фах Но­ра­ван­ка свя­тых — имен­но та­кой фор­мы. И это нес­лу­чай­но. Та­кая хит­рость ста­ла единст­вен­ной воз­мож­ност­ью сох­ра­нить свя­ты­ни от мон­го­лов, по­ко­рив­ших Ар­ме­нию в 1236 го­ду. «­Пос­мот­ри­те, — слов­но го­во­ри­ли ли­ца с ба­рел­ье­фов за­во­е­ва­те­лям, — мы по­хо­жи на вас и ва­ших бо­гов. Раз­ру­шить жи­ли­ще бо­гов зна­чит нав­лечь на се­бя их бес­по­щад­ный гнев!» В­хо­дим в ши­ро­кий зал че­рез ис­кус­но ук­ра­шен­ную резь­бой дверь. Сна­ру­жи мне ка­за­лось, что по­ме­ще­ние долж­но быть тес­ным. Но тут прос­тор­но. И каж­дый шаг от­да­ёт­ся гу­де­ни­ем пот­ре­во­жен­ных кам­ней.

— Ви­дишь? Там, на по­тол­ке, чуть пра­вее от цент­ра, да. Ви­дишь или нет? — сп­ра­ши­ва­ет Ро­берт, сле­дя за мо­им взг­ля­дом. — Лик Ии­ су­са там ви­дишь?

— Да, — го­во­рю я, вг­ля­ды­ва­ясь в по­тем­нев­шие от свеч­ной ко­по­ти пе­рек­ры­ти­я.

— Чэ1! Это не там, ку­да смот­ришь. Э! Ду во­чинч эл чэс тес­нум! Ни­ че­го ты не ви­дишь, — те­ряя тер­пе­ни­е, го­во­рит фо­тог­раф. — Да­вай сю­да свою ка­ме­ру, я нап­рав­лю об­ъек­тив, а ты смот­ри и пы­тай­ся уви­ деть, да. Я сно­ва вг­ля­ды­ва­юсь в тём­ные раз­во­ды по­тол­ка, изо всех сил ста­ ра­ясь уви­деть, и мне жал­ко ра­зо­ча­ро­вать его — он же на­де­ет­ся, что я то­же сра­зу уви­жу это чу­до! А я смот­рю в уже при­це­лен­ный об­ъек­ тив и сно­ва ни­че­го не раз­ли­ча­ю. И мне хо­чет­ся быть луч­ше, чем на са­мом де­ле я есть. Про­зор­ли­ве­е. И хо­чет­ся по­ра­до­вать Ро­бер­та. И я сно­ва злюсь на се­бя. Но уже не за то, что не мо­гу уви­деть, а за то, что пы­та­юсь быть не со­бо­ю, же­лая не ра­зо­ча­ро­вать ок­ру­жа­ю­щих. Ша­ги от се­бя и ми­мо. Двойст­вен­ность как осо­бен­ность на­ту­ры. Од­на­ко, рас­кон­цент­ри­ро­вав взг­ляд, я пой­ма­ла в расп­лыв­ший­ся фо­кус сна­ча­ла пе­чаль Его глу­бо­ких глаз, алый, чуть при­отк­ры­тый, шеп­чу­щий рот, а по­том и всё изоб­ра­же­ние це­ли­ком. Да, это был лик Ии­су­са! Ни­ка­ких сом­не­ний.

1

Нет (арм.).

— Я ви­жу!

— А! — толь­ко и смог всп­лес­нуть ру­ка­ми в от­вет до­воль­ный Ро­берт.

­ о­лу­би­ное око Гос­по­да Г с­ле­за, мо­ля­щая о нас ­пё­рыш­ко в ла­до­ни ­Но­ра­ванк

­Ко­ми­тас в вет­вях, или Мир и лю­бовь (ок­тябрь, год не­раз­бор­чи­во. без ад­ре­са­та) П­рош­ло­год­няя вст­ре­ча — пер­вая — с Эч­ми­ад­зи­ном ос­та­ви­ла в па­ мя­ти яр­кий жёл­тый цвет. Ара­рат не отк­рыл­ся, и всю до­ро­гу из Ере­ва­ на я тщет­но вы­во­ра­чи­ва­ла го­ло­ву в сто­ро­ну пред­по­ла­га­е­мых вер­шин. Ва­гар­ша­пат мол­ча­ли­во от­ды­хал. Ощу­ща­лась суб­бо­та, пе­ре­ва­лив­

269 ­М ол­д о­в а

С­вет льёт­ся. Че­ты­ре вы­тя­ну­тых ок­на ку­по­ла, че­ты­ре по сто­ро­ нам све­та в сте­нах. Уз­ки­е, без стё­кол. Ос­во­бож­да­ю­щие из за­то­че­ния внут­рен­нюю хра­мо­вую ть­му, ос­ве­ща­ю­щие сво­ды, ука­зу­ю­щие нап­ рав­ле­ние мо­лит­вам. В вер­ти­каль од­но­го из про­ё­мов заг­ля­ды­ва­ют пёст­рые кус­ты со ск­ло­на со­вер­шен­но близ­кой — ру­кой до­тя­нуть­ся — ска­лы. Игорь и Ру­дик вы­хо­дят. А ме­ня что–то удер­жи­ва­ет. Слов­но бы ещё че­го–то жду. Зак­ры­ваю гла­за. Отк­ры­ваю их, ког­да ша­ги мо­ их спут­ни­ков за­ти­ха­ют сна­ру­жи. И тог­да это спус­ка­ет­ся, снис­хо­дит с хра­мо­вых стен, из под­ку­пол­ья — осо­бый, вы­пук­лый и об­ъём­ный звук, скон­цент­ри­ро­ван­ный внут­ри про­пи­тан­но­го ла­да­ном и вос­ком за­ла. Ощу­ще­ние замк­ну­тос­ти и отор­ван­нос­ти от все­го внеш­не­го ми­ ра. Пол­ная пог­ло­щён­ность прост­ранст­вом и зву­ком. И шум­ные ап­ло­ дис­мен­ты го­лу­би­ных крыл­ьев. Не­ве­ро­ят­ное их, из­ред­ка взд­ра­ги­ва­ ю­ще­е, вор­ко­ва­ни­е. И ко­рот­кие по­лё­ты от сте­ны к сте­не, слов­но бы стеж­ка­ми, стя­ги­ва­ю­щие ма­те­рию вы­со­ко­го воз­ду­ха. Я жду. Жду ка­ко­го–то зна­ка. И, зап­ро­ки­нув го­ло­ву, стою в са­мом цент­ре цер­ков­но­го за­ла. И вот, слов­но бы из ни­от­ку­да, в лёг­ком па­ ре­ни­и, на мою про­тя­ну­тую ла­донь опус­ка­ет­ся кро­хот­ная пу­шин­ка. «­Пё­рыш­ко. Пусть упа­дёт пё­рыш­ко. Про­шу, бла­гос­ло­ви ме­ня, дай мне этот знак. Дай мне увез­ти его с со­бой..» — об­ра­ща­юсь к шум­ но­му под­ку­полью. И в это же мг­но­ве­ни­е, ст­ре­ми­тель­но зак­ру­чи­ва­ е­мое по спи­ра­ли по­то­ком не­ве­со­мо­го све­та, в ла­донь мою осе­да­ет бе­лос­неж­ное пе­ро.

­В и­к а Чем­б ар­ц е­в а

270

шая за пол­день. Од­на из тех, что бы­ва­ют меж се­зо­на­ми, ког­да ти­ши­ на пус­то­го, вы­вет­рен­но­го дня раз­бав­ле­на ред­ки­ми лу­ча­ми ос­ты­ва­ ю­ще­го солн­ца. Ког­да все се­мей­ные де­ла и обя­за­тельст­ва на­вес­тить родст­вен­ни­ков уже вы­пол­не­ны, ког­да толь­ко и ос­та­ёт­ся, что нес­ пеш­но прой­тись по ули­це, раз­мыш­ляя о том, как не­за­мет­но быст­ро сно­ва про­мельк­ну­ло рас­ка­лён­но­е, ка­зав­ше­е­ся нес­кон­ча­е­мым ле­то, и как дол­го те­перь бу­дет тя­нуть­ся бесц­вет­ье зи­мы. ­По до­ро­ге к глав­но­му вхо­ду каж­дый невз­рач­ный ка­ме­шек под но­ га­ми ка­жет­ся ве­ли­чест­вен­ным об­лом­ком преж­них им­пе­рий. Что же го­во­рить о кро­шеч­ном зе­ле­но­ва­том ос­кол­ке об­си­ди­а­на, туск­ло блес­ нув­шем в пы­ли! Ко­неч­но, он тут же отп­рав­ля­ет­ся ко мне в кар­ман — вот так и пе­ре­ве­зу с со­бой всю Ар­ме­ни­ю! У обо­чи­ны — ос­ле­пи­тель­но жёл­тое де­ре­во, на­вы­лет прон­зён­ное солн­цем. И ти­ши­на. Ти­ши­на. ­Мощь Эч­ми­ад­зинс­ко­го со­бо­ра при­дав­ли­ва­ет к зем­ле. Ка­жусь се­ бе ма­лень­кой вы­пав­шей из гнез­да птич­кой. Ищу взг­ля­дом то, за что смо­гу за­це­пить­ся, что­бы вз­ле­теть. И на­хо­жу — ка­ча­е­мая вет­ром лам­ па­да над вхо­дом. Мер­но, за­дум­чи­во под­да­ёт­ся она по­ры­вам сла­бо­го ск­воз­ня­ка, ни на мг­но­ве­ние не за­мед­ля­ясь. И толь­ко по это­му её ка­ ча­нию мож­но за­ме­тить те­че­ние вре­ме­ни. От­ре­зок от точ­ки до точ­ки = один вре­мен­ной цикл. В­нут­рен­нее ве­ли­ко­ле­пие слиш­ком слож­но об­ъять. Взг­ляд ус­та­ёт от рос­ко­ши и вос­хи­ще­ни­я. Смот­рю гла­за­ми, восп­ри­ни­маю серд­цем. Но тя­жесть не от­пус­ка­ет. Вы­хо­жу, прик­ла­ды­ваю ру­ку к внеш­ней сте­ не, бла­го­го­вей­но зак­ры­ваю гла­за. Всё, что не ус­пе­ла про­чувст­во­вать, пе­ре­даст­ся че­рез это ка­са­ни­е. Д­рем­лет ск­лад­ча­тый оп­лы­ва­ю­щий ст­вол древ­ней чи­на­ры напро­ тив вхо­да. Её уп­ру­гие зе­лё­ные ли­тав­ры вто­рят то за­ти­ха­ю­щей, то на­би­ра­ю­щей си­лу пес­не вет­ра. Как же по­хо­жа она на чи­на­ры Таш­ кен­та, Ду­шан­бе и Са­мар­кан­да, на пла­та­ны Лон­до­на и Ри­ма. И на мой за­о­кон­ный пла­тан, что вот уже ко­то­рую не­де­лю в этой зас­тыв­шей за­тя­нув­шей­ся во вре­ме­ни осе­ни ше­лес­тит му­ми­я­ми пер­га­мент­ной лист­вы во дво­ре. У них од­но родст­во, хоть и зву­чат они на раз­ные го­ло­са. Как лю­ди. Мы все — оди­на­ко­во раз­ны­е. ­Цер­ковь Свя­той Га­я­нэ ук­ра­ше­на сна­ру­жи дву­мя сва­деб­ны­ми про­ цес­си­я­ми. Жаль, вов­нутрь вой­ти не по­лу­чит­ся. Не­у­доб­но ме­шать об­ря­ ду вен­ча­ни­я. Счаст­ье в гла­зах мо­ло­до­жё­нов не за­ви­сит от на­ци­о­наль­ нос­ти. Ко­ри­дор из цве­тов точ­но та­кой же, как на мол­давс­ких свадь­бах.

..По­том, год спус­тя, был Ков­чег. И отк­ры­тый Ара­рат. И вер­ти­каль лу­чей, слов­но коп­ья не­бес­ны­е, прон­за­ла ту­чи. И цве­ли цве­ты со­бор­ но­го са­да. И со­чил­ся их слад­ко­ва­тый на­мо­лен­ный, нас­то­ян­ный на солн­це аро­мат, про­ни­кая ск­возь ко­жу, опу­ты­вая во­ло­сы, заг­ля­ды­вая в ду­шу. И пул­пу­лак у хач­ка­ра сту­дё­ной кап­лей хо­ло­дил гу­бы. И был прос­тор­ный зал но­вой биб­ли­о­те­ки. И дол­гое эхо слов ар­хи­е­пис­ко­па На­та­на: «­Не­си­те мир ту­да, где нет ми­ра. И лю­бовь, ту­да, где нет люб­ви. И стань­те са­ми ми­ром, там, где он ну­жен. И будь­те са­ма лю­бовь, там, где нет её. И не­си­те лю­бовь во всех её про­яв­ле­ни­ях, ибо всё че­ ло­ве­чес­кое в вас».

1

Собор Рождества Христова — Центральный кафедральный собор Кишинёва.

271 ­М ол­д о­в а

Да и ли­ца же­ни­ха и не­вес­ты впол­не смот­ре­лись бы на фо­не со­бо­ра Naşterea Domnului1. Ли­ца влюб­лён­ных всег­да и вез­де смот­рят­ся. У по­лу­раз­ру­шен­ной, или, на­о­бо­рот, на­по­ло­ви­ну выст­ро­ен­ной сте­ны трёхц­вет­ная кош­ка. Ос­та­но­ви­лась. При­се­ла. За­ду­ма­лась, вни­ ма­тель­но гля­дя ск­возь прост­ранст­во. По­ка она, как–то по–о­со­бо­му мя­ук­нув, не ис­чез­ла меж ка­мен­ных за­ва­лов, ус­пе­ваю пой­мать её в об­ъек­тив фо­то­ап­па­ра­та, вс­по­ми­ная ман­дельш­та­мовс­ко­е: «­ди­кая кош­ка — ар­мянс­кая речь». У­лич­ные ря­же­ные ка­на­то­ход­цы на­чи­на­ют ис­то­вее бить в ба­ра­ба­ ны и кла­цать та­рел­ка­ми при приб­ли­же­нии по­тен­ци­аль­ной пуб­ли­ки. Но ра­зо­ча­ро­ван­но об­ры­ва­ют предс­тав­ле­ни­е, ви­дя уже уда­ля­ю­щи­е­ся спи­ны. И с эн­ту­зи­аз­мом сно­ва при­ни­ма­ют­ся за де­ло, за­ви­дев но­вых про­хо­жих. Но так же быст­ро ох­ла­де­ва­ют, за­ме­тив пол­ное от­сутст­вие ин­те­ре­са к ним. Как по­хо­же это на при­бой да­лё­кой ме­ло­дии ск­возь по­ме­хи ста­рень­ко­го тран­зис­то­ра — то на­вяз­чи­во втор­га­ет­ся, за­по­ ло­нив со­бой эфир, то, зах­леб­нув­шись собст­вен­ным зву­ком, не­о­жи­ дан­но гас­нет. В серд­це­ви­не пе­рек­рёст­ка — в раз­дум­ьях ск­ло­нив­ший го­ло­ву Ко­ ми­тас. Я смот­рю на не­го с про­ти­во­по­лож­ной сто­ро­ны ули­цы ск­возь взд­ра­ги­ва­ю­щий жас­ми­но­вый куст. И Ко­ми­тас — ве­ли­кий Ко­ми­тас!

— уме­ща­ет­ся в пол­ный рост все­го меж­ду дву­мя то­нень­ки­ми ве­точ­ ка­ми, слов­но в фо­то­рам­ке. И это то­же ме­ра. От­но­си­тель­ная еди­ни­ца из­ме­ре­ния ве­ли­чин. Как ма­ло нуж­но ве­ли­чи­ю, и сколь ве­ли­кое уме­ ща­ет­ся в ма­лом.

(зарубежные писатели об Армении)

ԱՐԱՐԱՏՅԱՆ ՁԳՈՂԱԿԱՆՈՒԹՅՈՒՆ (օտարազգի գրողները Հայաստանի մասին) Գրական տապան (ռուսերեն) «Վերնատուն» հրատարակչություն, Երևան, 2013

Руководитель проекта Асмик Погосян Главный консультант

Давид Мурадян

Состaвитель Нерсес Тер–Варданян Редакторы

Лилит Меликсетян,

Анаит Татевосян Дизайн обложки Ара Багдасарян

Печать офсетная. Формат 70х100 1/16. Бумага офсетная. Объем 17 печ. л.. Тираж 1500. Отпечатано в типографии ООО “Зангак–97”.