skazky by yandex5337

НИК ЙУР

CКАЗКИ

ВОРОНЕЖ ИЗДАТЕЛЬСТВО «ИППОДРОМ» 2019

ОГЛАВЛЕНИЕ СКАЗОЧНЫЙ СЮЖЕТ А КОРОЛЬ-ТО ГОЛЫЙ! КУРОЧКА ГРАБА СКАЗКА О ЗОЛОТОЙ РЫБКЕ МУЖИК И ЗОЛОТАЯ РЫБКА БЛАГОТВОРИТЕЛЬСТВО ЛЮДОЕДА ПЕРЕБИРАЯ КРУПУ… О ГЕНОФОНДЕ НАЦИИ НА РЫБАЛКУ НОВЫЙ ГОД В СКАЗОЧНОМ БОРДЕЛЕ РЭП-КА СУДЬБА ЗМЕЯ ГОРЫНЫЧА СКАЗКА О РАЗДЕЛЕ ПРОДУКЦИИ РЕЗОННЫЙ ВОПРОС СКАЗКА О ЗОЛОТОЙ РЫБКЕ КОТ В МЕШКЕ ЛЮДОЕД И БАНКОМАТ СКАЗОЧНАЯ ДОЛЖНОСТЬ ПОДКРЕПЛЕНИЕ КОШКА В САПОЖКАХ СТАРЫЙ БЕДНЫЙ БУРАТИНО ДРЕМУЧИЕ ВЫБОРЫ БЕССМЕРТНЫЙ ПРАЗДНИК ГОЛЫЙ КОРОЛЬ КАРЬЕРА ЛЮДОЕДА ПРЯМАЯ ЛИНИЯ КОЩЕЯ ГОРШОЧЕК КАШИ ЛЮДОЕД И ПАСТУХ

СКАЗОЧНЫЙ СЮЖЕТ Две Бабы-Яги, старая и молодая, вернулись в свою избушку на курьих ножках, где за печкой спрятался случайно забредший в избушку охотник. Старая Баба-Яга (злобно): — Фу, человеческим духом пахнет! Молодая Баба-Яга (кокетливо, потупив глаза): — Мушшыной пахнет... 10 июня 1992 года

А КОРОЛЬ-ТО ГОЛЫЙ! почти по Андерсену

Мальчик разгласил важнейшую государственную тайну, на которую никто не отважился посягнуть, хотя все видели, что король голый. Мальчик должен быть заключён под стражу, примерно и показательно осуждён и привсенародно казнён путём отсечения головы от тела: не всякого младенца устами глаголет истина и не всякая истина может быть разглашена. 17 июня 1992 года

КУРОЧКА ГРАБА старая сказка на новый лад

Жили-были дед и баба — и была у них Курочка Граба. Внучка у них была с таким прозвищем. «Курочка» — это потому, что внучка в детстве очень любила сказку про курочку Рябу, а «Граба» — это оттого, что внучка клептоманией страдала, то есть была вороватой от природы, 2

крала, сама того не желая, всё, что плохо лежит, — даже если хорошо спрятано. Дед постоянно поддразнивал внучку: «Курочка, снеси яичко!» Внучка на это отвечала, что снесёт при первой же возможности... И долго ли скоро ли, но такая возможность ей представилась: однажды, проснувшись ночью от непонятного шороха, Курочка Граба случайно подглядела, как дед проверял что-то в тайнике, о существовании которого внучка и не подозревала. Улучив момент, когда деда с бабой дома не было, Курочка Граба залезла в тайник и вытащила оттуда чтото завёрнутое в старую грязную тряпку. Развернув свёрток, внучка обнаружила там старинное золотое яйцо. «Вот так дед! — подумала Курочка Граба. — А ведь всё время прибедняется!» Тут внучка вспомнила, что дед ей рассказывал, как, будучи ещё совсем маленьким мальчиком, он в 1917 году всей деревней участвовал в разгроме помещичьей усадьбы. «Наверное, тогда он это яйцо и спёр, — предположила внучка. — Выходит, клептомания у меня — дело наследственное...» Только успела Курочка Граба спрятать золотое яйцо в свою сумку, как вернулись домой дед и баба. Дед, как обычно, стал поддразнивать внучку: — Курочка, снеси яичко! Внучка презрительно посмотрела на него и злобно прошипела: — Снесу, снесу, прямо сейчас снесу!.. Схватив свою сумку и оставив деда с бабой в недоумении, внучка побежала в ближайший ломбард. Там приёмщица глянула на яйцо и сказала: — Похоже, это яйцо фирмы Фаберже. Сейчас я консультанта позову, — и, оглянувшись на внутреннюю дверь ломбарда, приёмщица крикнула: — Товарищ Кошкин, вы здесь требуетесь! Из-за двери приковылял древний старичок и сердито проскрипел: — Сколько раз можно говорить: я не товарищ Кошкин, а князь Мышкин! Тут старичок внезапно увидел яйцо и из последних глаз уставился на него...

Приёмщица обернулась к внучке и, понизив голос, пояснила: — Видите ли, по паспорту он — Кошкин, но в последнее время стал требовать, чтобы его называли Мышкиным, да ещё князем. Говорят, что он действительно князь Мышкин, но в молодости, когда за происхождение сажать и расстреливать начали, он из чувства самосохранения на простой деревенской бабе Кошкиной женился и принял её фамилию — и таким образом единственным из всех князей Мышкиных уцелел. Старик ничего этого не слышал не столько из-за того, что глуховат был, сколько потому, что как заворожённый смотрел на золотое яйцо. Потом он вдруг воскликнул: — Это оно! — Что — «оно»? — не поняли внучка с приёмщицей. — Яйцо!.. фамильное яйцо князей Мышкиных!.. Я этим яйцом тайком в детстве играл и на внутренней поверхности даже маленькую мышку нацарапал, за что сурово наказан был. А потом, в 17-м году, мужики разграбили и сожгли всю усадьбу, ничего не осталось. Мы чудом спастись сумели, а то бы и нас всех уже тогда уничтожили. Старый князь Мышкин протянул трясущуюся дряхлую руку к яйцу, которое внучка неосмотрительно положила на стол. Вдруг лицо князя посерело, он дёрнулся всем своим хилым телом и стал медленно оседать на пол. Протянутая было к яйцу рука безжизненно упала рядом с ним, затем хвостообразным движением смахнула яйцо со стола. Яйцо раскололось на несколько частей. На внутренней поверхности одного из обломков яйца виднелась нацарапанная явно детской рукой мышка... Когда Курочка Граба вернулась домой с кучей денег (она разбитое яйцо как золотой лом продала), дед уже обнаружил пропажу и обрушился на внучку с упрёками. Внучка подробно рассказала о том, что произошло. Дед вдруг расплакался, а за ним и баба. Курочка Граба стала их утешать: — Не плачь, дед, не плачь, баба, — я вам теперь целую кучу яиц принесу, да не золотых, а простых. 12 сентября 1997 (идея); 15 декабря 1998 года

СКАЗКА О ЗОЛОТОЙ РЫБКЕ очень сокращённый вариант

Отвечает старику Золотая Рыбка: — Не печалься, ступай себе с Богом, будет вам новое разбитое корыто. 7 августа 2003 года

МУЖИК И ЗОЛОТАЯ РЫБКА сказка ХХ века

Поймал мужик золотую рыбку. Та, как водится, обещала любых три желания в полной мере исполнить. Мужик был опытный и знал: главное — здоровье, а остальное приложится. Повелел мужик рыбке: — Чтобы у меня было всегда лошадиное здоровье! — Изволь, — отвечает рыбка. Раз! — и вместо мужика стоит здоровенная лошадь с его головой. — Что ты наделала! — орёт на рыбку сидящая на лошадиной шее мужичья голова. — Ты же лошадиное здоровье просил, а лошадиное здоровье бывает только у лошади. — Не надо мне лошадиного здоровья. Хочу, чтобы у меня было здоровье, как у быка. — Но это будет уже второе желание, — возразила рыбка. — Пусть второе, давай только поскорей, а то невмоготу мне тут с этим лошадиным задом стоять, из него, видно, яблоки скоро посыпятся. Два! — вместо лошади возник могучий бык. Опять же с головой мужика. — Дура! — кричит голова. — Что ты мне голову морочишь? Я же сказал: «как у быка», а не «бычье здоровье». Рыбка снова урезонила мужика: — Но здоровье «как у быка» может быть лишь у быка. 5

— Да мне человеческое здоровье нужно! Такое, чтобы длительное время, в самых суровых условиях, в голод и в холод мне всё нипочём. Три! — и мужик в руднике глубоко под землёй. Жуткий холод, у мужика пар изо рта, на бороде и усах сосульки звенят, а мужик в одной рваной рубахе нараспашку, которая на выступающих рёбрах лохмотьями висит. Вокруг мужика окоченевшие трупы других мужиков, околевших от голода, холода и непосильного труда, а мужику всё нипочём. В руках у него кайло, он им руду крошит — никак остановиться не может: здоровье не позволяет. Машет мужик сверкающим даже при тусклом свете кайлом и ругается: — Какого чёрта я у рыбки здоровье выпросил! Было бы у меня обычное здоровье — давно бы отмучился. На кой хрен мне это здоровье!.. И кайло, сверкнув хищным изгибом, вонзилось в руду, словно золотая рыбка в воду нырнула. 29 октября 2003 года

ПЕРЕБИРАЯ КРУПУ... Крупа, казалось бы, лишь то, без чего не сваришь кашу, — хорошую пищу для тела. Но нет! — переборка крупы даёт богатейшую пищу для ума! — и чем сильнее засорена крупа, тем богаче эта пища. Перебираешь крупу — и поневоле думаешь о смысле жизни. Может быть, именно поэтому Золушка так рано поумнела и так быстро поняла, в чём состоит этот смысл. 12 июня 2004 года

О ГЕНОФОНДЕ НАЦИИ Василиса Премудрая чудо как хороша и как нацидея (не «нац-идея», а «наци-дея») просто замечательна! Она не только умна и находчива, но и собой дивно привлекательна: не чета всяким там Брунгильдам-Кримгильдам, во всём их превосходит. Нет никого её лучше для расширенного воспроизводства нации. Остаётся только клонировать её в необходимом количестве с сохранением прежнего качества — и каждую особь осеменить спермой отборных патриотов своего Русского Отечества и родной до боли в щите и мече РПЦеркви, предварительно проверив кандидатов на отсутствии генов пацифизма, госпофигизма и склонности к Западу (западло же им так низко падать!). Больше всего для отбора семенного материала подходят исконно-русские чудо-богатыри Добрыня Никитич и Алёша Попович. Первый княжеского роду, возможно, варяжского происхождения: истинный ариец, значит. К тому же, хоть и в Рязани рождён, но почти киевлянин по прописке, — а это чище, чем питерский уроженец, тем более что Питера тогда и в планах даже не существовало, — и князю Владимиру вроде как родственник. Алёша Попович... Ну, этот вообще без вопросов!.. Но категорически следует запретить использование генов Ильи Муромца! под страхом смертной казни запретить! И вовсе не из-за крестьянского происхождения, а из-за того, что тридцать лет на печи отлёживался, калекой безрукимбезногим искусно прикидывался, чтобы от военной службы откосить. А когда его прозорливые старички-ветераны патриотично разоблачили, спёр у отца коня — и давай куролесить: гражданина татарской национальности страшным пыткам зверски подверг, детей его малых поубивал, тело жене как последний варвар отдавать отказался. Потом со Святым Горцем в драку полез, а до Киева добравшись, местных людишек на социальный бунт подбил и разрушение церковных ценностей учинил — и самого Светлого князя Владимира убить похвалялся, а также незаконную конфискацию госимущества устроил и в кабаке его пропил. А налогов точно не платил! Полный corpus delicti! Нет, такого богатыря нам для размножения нации не требуется! 18 ноября 2005 года 7

НА РЫБАЛКУ сказка-шутка

Пошли как-то Икс, Игрек и Зет на рыбалку. Идут, идут, вдруг видят — навстречу им Рыба-Кит плывёт. Подплывает ближе и глухим утробным голосом говорит: — Возьмите меня с собой — я тоже на рыбалку хочу. А Икс, Игрек и Зет ей отвечают: — Да ты же нам всю рыбу распугаешь! — смотри, какая ты огромная! — а остальную слопаешь. У Рыбы-Кит от возмущения китовый ус яростно зашевелился — да так, что у неё даже голос изменился: — Да не ем я рыбы! — я всякими мелкими рачками питаюсь, которые все вместе «криль» называются. Энциклопедию надо читать, там про меня всё сказано. А рыба-то я только по названию, а по натуре — вылитый чистокровный кит. — А мы не только твою икзетигреклопедию, но и вообще читать не умеем. — Это даже хорошо, что вы читать не умеете, — перебила их Рыба-Кит, — а то про меня ещё очень давно в одной большой и толстой книге написали глупость, что я живого мужика Иону целиком проглотила и три дня у себя в брюхе держала. Так вот неправда это! — никакого мужика я не глотала, а когда он неведомо как внутри меня оказался, он мне всё брюхо оттоптал — да ещё и по нужде там сходил, а есть мне никак не давал: не могла я себе криля через китовый ус нацедить, потому что челюсти-то мне от этого мужика хоть и сводило, но не сводились они от его топанья никак, чтобы цедило образовать. А тех рачков, какие вместе с ним в брюхо попали, он сам же и сожрал, всех дочиста обсосал, а остатки на дно брюха покидал. Насилу я от него избавилась — да и то случайно: проплывала мимо одного острова, плюнула с досады — да вместе со всем накопившимся и этого буяна прямо на остров выплюнула. Так что враки там про меня написаны и сплошная клевета! Как попадётся вам эта книга, так вы про меня в ней не читайте! — всё остальное читайте, а про меня не надо!

— Да мы же тебе уже сказала, мы читать не умеем! — а ты так заболталась, что об этом сразу забыла! Зато мы в математике доки и во многом неизвестном толк знаем! — А вот я вас сейчас проверю! Сколько будет дважды два? — опять утробным голосом спросила Рыба-Кит. Икс, Игрек и Зет подивились способности Рыбы-Кит говорить разными голосами, однако решили, что невежливо оставлять даже столь примитивный математический интерес без элементарного ответа: — О, это очень деликатный вопрос, сразу в лоб на него не ответишь!.. Если принять значение X равному двум, а Y равному X, то Z будет равен удвоенному X, то есть двум X, — при сохранении условия, что X равен Y, или удвоенному Y, то есть двум Y, при том же условии равенства между X и Y — или Y и X, — что, по сути дела, одно и то же при условии равенства между ними. При этих условиях, как знаком умножения ни крути, даже в знак сложения его преврати, произведение будет равно сумме, а сумма произведению. Ответ ясен? Пока Икс, Игрек и Зет хором, рта не раскрывая, как один — и будто никто из них — доносили до Рыбы-Кит свою личную строго математическую логику, Икс всё время старался свести вместе свои растопыренные ножки, чтобы стать выше ростом, — но они у него опять разъезжались в стороны, принижая его усилия, Игрек то и дело приседал на одной-единственной ноге, чтобы хоть своей верхней половиной сравняться с Иксом, а Зет, с колен пытаясь подняться и голову гордо вверх задрать, все силы прилагал к тому, чтобы если не превзойти своих приятелей, вместе взятых, так хоть удвоить их в себе своим ростом. У Рыбы-Кит от услышанной матахинеи и увиденной матгимнастики, от сплошного словоблудия и непрерывных ужимок и прыжков глаза перекосило, челюсти у неё широко распахнулись — и тут из брюха чудища выскочил бодрый мужичок и воскликнул: — Наконец вы показали этой дуре, где настоящие раки зимуют, а не мелкие рачки в её собственном желудочном соке перевариваются! — наконец вы совершенно точно взвесили весь фунт моего лиха и почём он мне обошёлся — как дважды два точно! Икс, Игрек и Зет вытаращили на мужика глаза: — А ты кто? 9

— Как кто — Иона! — она же вам обо мне только что целую книгу переврала! — и Иона с ненавистью пнул Рыбу-Кит ногой в бок: — У, дура! Рыба-Кит сильно обиделась — аж до того, что у нее, наконец, челюсти свело, — и уплыла восвояси, а мужик Иона продолжил: — Закормила меня своими рачками. Я её прошу — хоть немного рыбки мне поймай, а она всё твердит: «Я рыбу не ловлю — и не ем, поскольку я хоть и рыба, но во мне кит сидит, а кит рыбу не ест, ему по статусу не положено!» Врёт всё она! — и как рыба — и как кит! Жрёт она рыбу! Я только спать улягусь, так она себе сразу рыбы наловит, втихомолку одна сожрёт, а когда я проснусь — рачками закусывает, цедило захлопнув. Ничего с ней поделать не мог! — А кто же тогда кричал: «Возьмите меня с собой на рыбалку»? — Так это я и кричал! — А про то, что рыбу не ест? — А это уже она истошно вопила, чтобы мою свободу слова и цельность выражения моих истинных чувств заглушить, а вместе с ними ещё и растущее из века в век ощущение простого человеческого голода по вполне материальной пище. Ну, так возьмёте меня с собой на рыбалку? — Да пошли! — но только больше без этих глупостей про дважды два, ясно?! — Яснее не бывает! — как дважды два!.. 23 ноября 2005 года

НОВЫЙ ГОД В СКАЗОЧНОМ БОРДЕЛЕ сказка-пародия

Веселье было в самом разгаре. Дед Мерзай и его охочая до развлечений внучка Снегурка старательно выделывались под ёлкой и прикалывались над развешанными на ней пользованными... ну, скажем так — самодельными надувными игрушками, которые громко лопались от проявленного по отношению к ним удовольствия. Головной убор Деда Мерзая был навроде того, что у индейского вождя перед битвой с врагом, — только вместо орлиных перьев торчащие кверху заячьи уши парами вкруговую нашиты. Быстро проникшись атмосферой заведения, Дед Мерзай организовал подъёлочную распродажу подарков из своего объёмистого мешка: раз всё здесь продаётся — значит, и подарки негоже забесплатно отдавать. На продажу он выставил внучку, — продавщицей в смысле. Гости сразу назвали её Продажной Девкой Снегуркой. Покупных подарков из мешка было столь много, что сам собой устроился бал-маскарад: Волк-Сутенёр напропалую обхаживал Рыжую Стерву, одетую простой Лисой-Туткой; Мальчик-с-Пальчиком изображал из себя Гиганта-от-поладо-горшка-ажник-целых-три-вершка — и все блудом; Девочка-Дерьмовочка, на всю ночь Кротом-Банкиром скупленная, умудрялась за его спиной с Богатеньким Буратином флиртовать: у того шнобель прямо из носа торчал; Золушек было хоть пруд у Черепахи Тортиллы заместо лягушек пруди, — но не из-за какого-то жалкого Золотого Ключика, сплошным надувательством оказавшегося, а по причине рваной-драной одежды на пышном теле, чтобы как можно больше прелестей наружу выглядывало: победительнице среди раздето-разодетых Золушек достался специальный приз — фиговый листок, чтобы хоть что-то прикрыть, — и звание «Мисс Ева-Борделева» (так как никакой короны не нашлось, победительница, недолго думая, фиговый листок вместо того, чтобы на положенное место, на неприкрытую макушку торчком налепила, неописуемый восторг балующихся вызвав). Среди мужчин особой популярностью пользовались средневековые одеяния, — но не рыцарские доспехи, а те, 11

которые в обтяжку, из тонкой ткани сшитые, с громадными разноцветными гульфиками, золотой-серебряной нитью расшитые. Из уважения к старости на бал пригласили ветеранов древнейшей профессии — Бабу-Ягу в природной её натуре и Кощея Бессмертного в чисто скелетном виде. Баба-Яга, правда, весь вечер в углу на своей ступе просидела — никто к ней так подойти и не решился, а сама с места стронуться боялась: целую коробку пудры на себя извела и весь карандаш губной помады — только шевельнётся, пудра во все стороны облаком, а помада — вот Яга-дура! — красную взяла! — будто кровавыми каплями на пол шмяк! — вот баловники и думали, что старуха дуба даёт: из неё то ли труха, то ли песок, то ли пыль сыплется — и кровью старая истекать начала. Зато Кощей имел у замаскированных девиц определённый успех: такой живенький, такой бодренький старичок! — с ним что хошь делай — ему всё нипочём, никакая кондрашка его не хватит. Худоват немного — но куда до него иным молодым! Ходили, правда, слухи, что хоть и одно у него яйцо, но оно дороже Золотого Яичка содержательницы борделя Курицы Рябы, которое она в хрустальной шкатулке в несгораемом от любопытства сейфе хранит, а сейф тот крутой Дуб-охранник день и ночь стережёт. А у Ивана-Нудака, главаря сутенёр-бригады, к яйцу Кощееву особый интерес случился: когда в фанты играли, выпало Нудаку иголку в стоге сена сыскать. А где в борделе стог сена найдёшь — не то что иголку в нём? Тут прослышал Иван-Нудак, что у Кощея в яйце есть игла. Правда, она вроде с его концом, — но главное, что игла. Вот бы эту иглу раздобыть. А где её взяли — неважно: кто не верит, пускай сам стог ищет, чтобы доказать, что игла не оттуда. И давай Иван-Нудак к несчастному старцу с неприличными намерениями и грязными намёками приставать — будто нечем ему было более заниматься, как конца Кощеева добиваться. Ведь и не ведал Нудак, что у Кощея при себе ничего, кроме скелета, и не было: яйцо-то ему даже и положить некуда было — да и опасно для жизни яйцо со своей смертью с собой постоянно таскать. Эту опасность всё лицо Кощеево весьма наглядно отображало, особенно когда он руки на впалой груди грозно скрещивал.

Одно время подумывал Кощей жизненно важное для поддержания личного бессмертия яйцо при себе держать, но прикинул, где — и места для яйца так и не подобрал: не за пазуху же, которой нет, его класть! — а за рёбра закладывать как-то не с руки, да и всё равно в самом низу рёбер дно без покрышки — и через кости таза как сквозь землю яйцо провалится и последние плюсны ног вдребезги разнесёт. Кощей был уверен, что игла — в яйце, которое в утке, которая в зайце, который в сундуке, который на высоком дубе. Но Кощей не знал, что всё это утка, но совсем другая: не ведал Кощей, как дела на самом деле обстоят — иначе бы сейчас всеми своими костями от страха трясся, потому что яйцо его бессмертия не в надёжном месте спрятано было, а на виду у всех желающих теперь находится — и каждый-любой на него полюбоваться может. А дело было так: когда прошедшей весной половодье было, реки от изобилия льда и снега разлились настолько, что всё вокруг в сплошной море-окиян превратилось. Дед Мерзай в тот момент на лодке по окрестностям плавал и птичек перелётных постреливал, которым наводнение нипочём оказалось. Плавал, плавал — глядь, а вдали островок из воды чуть видно торчит. Подплывает Мерзай-Дед поближе, приглядывается — посреди острова коряга какая-то, а в ней ящик громадный застрял, на сундук похожий, — и крышка у ящика приоткрыта, а наружу заячьи уши торчат. Взыграло тут у Деда всё внутри: дюже охоч он до зайцев был — а тут как нарочно потонули все, но вот один, видно, успел спастись и в этот сундук-ящик спрятался, а ящиксундук в коряге застрял. Приналёг Мерзай на вёсла, подплыл вплотную — и тут только разглядел, что коряга — не коряга вовсе, а корни громадного дерева, которое вода потоком подмыла, и оно дуба дало, корнями вверх рухнув. Пригляделся Мерзай получше — а это и в самом деле дуб во всей своей могучей натуре, а ящик — действительно сундук, с дуба при его падении рухнувший, но корнями благополучно подхваченный. Но вот уши — точно заячьи: в этом орлиный взор не обманул Деда-Мерзая. Недолго думая, Мерзай хвать зайца за уши — и давай вверх тянуть. А заяц почему-то очень тяжёлым на подъём оказался — не по росту и размеру ушей: будто свинцом налит. Тянул Дед, тянул, — ну чище репы тянул! 13

Вдруг внутри сундука что-то хрястнуло — и зячьи уши вместе с головой у Мерзая в руках остались: за уши тянул — да голову у зайца напрочь оторвал! Мерзай дёрнул так сильно, что спиной на дно лодки завалился, башкой крепко стукнувшись, но остроты зрения так и не потеряв. И тут же видит он своим орлиным взором, что из сундука утка вдруг вылетела и в небо серое взмыла: вот-вот из виду скроется. Мерзай ружжо своё огнедышащее схватил быстро, вскинул — и, не целясь, курок нажал. В небе шар солнцеподобно вспыхнул — и утка замертво, но хорошо прожаренной рядом с Дедом шмякнулсь. Мерзай одним опытным движением содрал с утки её обгоревшую одёжку и голодными зубами вцепился в сладкое тельце жертвы. Куснул посильнее — зубы обо что-то твёрдое стукнули. Разломил Дед утку — а из неё яйцо золотое изячной работы ему прямо на колени вывалилось. Едва колени успел свести, чтобы яйцо на дно лодки не упало и не раскололось. Дед-Мерзай в искусствах докой слыл — и сразу смекнул, что непростое это яйцо, хоть и золотое, — а наверняка фабержачье. Бросил Дед остатки утки скорее за борт — не до еды теперь! — и ну грести! — в центр города, туда, где Музей на отшибе одиноко стоял. Вода стала постепенно спадать, море-окиян опять рекой обычной обернулось, которая Мерзая прямо к парадному подъезду Музея-отшельника доставила. Сдал Мерзай яйцо в Музей за большие деньги: наследственное у меня оно, мол, — но где его на самом деле взял, выдавать не стал. Яйцо музею так понравилось, что он его сразу в витрину за бронированное стекло людям напогляд выставил и деньги за это изрядные кассировал. Вот так у Мерзая с Кощеем поневоле боевая ничья получилась: Мерзай не знал, что за яйцо он нашёл, а Кощей не знал, что яйцо его бессмертия теперь совсем в другом месте хранится... Бордель-бал тем временем набирал обороты: зал ходуном ходил, шампанское рекой лилось. Беззаботному Кощею оно, за неимением усов, прямо в бывший рот сквозь зубы, в вечной улыбке оскаленные, попадало. Баба-Яга не выдержала всеобщего хамского отсутствия внимания к её персоне, гневно стукнула ступой, подкатила на ней к Продажной Девке Снегурке, купила для виду какую-то 14

пустяковую безделицу — и давай несчастную внучкумерзаевку поедом есть, к качеству товара придравшись: вот в прежние, мол, времена я бы тебя за такую дрянь совсем живьём слопала — и не поперхнулась бы ни капельки. Тут Ягу охватил очередной приступ бешенства, она взвихрилась вместе со ступой, обдала всех тучей пыли и облаком пудры и через трубу погасшего к утру камина вылетела к месту постоянного проживания. Подлетая к своей избушке на курьих ножках, Яга с ужасом увидела, что та ходуном ходит и от чоха сотрясается, вот-вот с ног свалится: несчастная где-то подхватила профессиональное заболевание — птичий грипп. 29 ноября 2005 года

РЭП-КА Для обогащения познаний в русском народном творчестве первокурсникам филфака рекомендуется исполнять наиболее известную сказку «Репка» в стиле рэп. Это должно выглядеть примерно так:

Посадил дед рэп-рэп-ку-ку! Выросла рэп-рэп-ка-ка! Большая-пребольшая! — рэп-рэп-у-у! Стал дед рэп-рэп-ку-ку! Рэп-рэп! — тянуть-тянуть! Конец можно чуть изменить, взяв кусочек из «Курочки Рябы»:

Мышка прибежала! — рэп-рэп! Хвостиком махнула! — рэп-рэп! Всех на спину повалила! — рэп-рэп! Рэп-рэп-ка-ка! — из земли-земли-мли! Выско-ко-ко! — чила-ла-ла! Ух ты! — ты-ты! Рэп-рэп! — ка-ка! Мышь-мышь! — ка-ка! — кышь, мышь! 25 марта 2006 года

СУДЬБА ЗМЕЯ ГОРЫНЫЧА современная сказка

Поймали Змея Горыныча. Не в сказке или былине поймали, а в реальном нашем времени. Он за многие столетия столь старым стал, что летать больше не в состоянии был, — вот его из богатырских былин да героических сказок за профнепригодность с треском и вышибли. Мало того что летать перестал, так у него ещё и с головами не всё в порядке было. Вернее, ещё до того с головами не всё в порядке стало, как он летать прекратил. Одна голова, правая, склерозом страдала: пасть разевала, но огонь вовремя изрыгать забывала, — вот эту-то голову русские богатыри в сказках да былинах первой срубали. И летал Змей Горыныч безодноголовым до тех пор, пока правая голова не отрастала, — иначе в другую сказку не приняли бы. Вторую голову, левую, и вовсе инсульт хватил — да так, что она глаза свои безмозглые выпучила и язык окровавленный пионерским галстуком наружу вывалила и за собой повсюду таскала. Кто видел, говорит, что она такой до сих пор осталась. Третья голова единственной из всех голов оставалась, кто со своими обязанностями более-менее справлялся: раз она центральной была и, значит, главной, то кровь из сердца ей в первую очередь в голову шибала, питание мозгу вовремя доставляя. Надо сказать, и с этой головой у Змея Горыныча не всё в порядке было: от пережитого за много столетий тик у неё нервный развился, непроизвольные подергивания снизу вверх. Но делала она это так хитро, что казалось, будто она говорила: «Ого-го! Мы ещё ничего!» Косоглазием эта голова не страдала и не видела, что её товарки вместе со своими шеями совсем почти загнулись, — но боковым зрением всётаки улавливала: что-то с ними не то. Однако нервный тик не позволял ей повернуться ни влево, ни вправо, чтобы проверить свои подозрения. Правда, и богатыри русские за века прошедшие изрядно измельчали, совсем оплешивели — и на князя Владимира в стольном Киев-граде бочку, порохом набитую, то и дело катят, устои государственные подорвать пытаются. Мечи-кладенцы 16

свои в кусты позабросили, всё, что можно — и даже нельзя — на них поклали. Восточными единоборствами да западными противоборствами взамен занялись, — и нет на богатырей этих ни управы, — ни даже приправы, чтобы Змею Горынычу их со вкусом скушать, пока у него хоть одна голова худобедно, но как-то фурычила... Короче говоря, вышибли Змея Горыныча из былин и сказок. Не только с треском вышибли, но и с гортанным выкриком «хэк!». И не мечом, а ногами вышибли. Вылетел Змей Горыныч из сказки — и на грешную землю реальной жизни со всего размаху шлёпнулся... Сквозь тёмное мрачное царство помутившегося, но не совсем угасшего сознания слабым, затухающим лучиком света мелькнуло в еле теплившемся мозгу смутное воспоминание далёкой давности детства, когда он почти совсем ещё бескрылым дракончиком только начал посещать школу Будущего Большого Гада, окончив которую можно было дорасти до наивысшего статуса Великого Дракона. «Гадом буду! Большим Гадом!» — с гордостью подумал тогда юный дракончик, с трудом переползая порог школы с многообещавшим лозунгом над ней: ДРАКОНОМ МОЖЕШЬ ТЫ НЕ БЫТЬ, НО МЁРЗКИМ ГАДОМ БЫТЬ ОБЯЗАН! Тут мозг Змея Горыныча словно молния пронзила: совершенно отчётливо вспомнил он смертоносную строку из древней баллады «О бедном Драконе замолвлю я слово»: И ему на всём скаку Голову срубает! Балладу он слышал от своей любимой учительницы, старой драконихи, один-единственный раз и в первый же школьный день, но запомнил эти строки на всю оставшуюся тысячелетнюю жизнь. Он хорошо помнил, как спрятал тогда свою неокрепшую черепом голову под две остальные и прикрыл их все своими зачаточными крылышками, с которых не все ещё скорлупки от родимого яйца отвалились. Юный дракончик зарыдал, из всех шести глаз полились не по-детски крупные драконьи слёзы — и старая дракониха-учительница 17

— сердце ведь и у них вовсе не каменное! — сразу прекратила чтение, оказавшееся для её подопечного настоящей пыткой. Баллада так и осталась навсегда недочитанной — и с тех пор Змей Горыныч никогда больше не слышал поэтического рассказа о героической смерти Дракона. Мало того: чтобы не травмировать психику подраставшего поколения, баллада была изъята из школьной библиотеки и привсегадно сожжена огнём из всех трёх пастей Верховного Дракона. Повзрослев и достигнув в своей карьере больших высот, Змей Горыныч, находясь в воздухе, иногда, неожиданно для себя, вспоминал две намертво врезавшихся в память строчки, — и всякий раз он сразу забывал, где находится, закрывал крыльями головы и камнем летел к земле, лишь в самый последний момент мощным инстинктивным взмахом крыльев успевая избежать катастрофы... Давнее воспоминание будто встряхнуло Змея Горыныча, вернуло его к жизни. Чуть отлежавшись и слегка отдышавшись, он приподнял одну из своих голов, среднюю, главную, над двумя остальными, безжизненно на земле сырой лежавшими и от потрясения так в себя и не пришедшими, огляделся по сторонам — ни души. «И хорошо, что ни души, — подумалось Змею Горынычу его единственной хоть что-то соображавшей головой, — а то ведь как раньше было: налетит-наскочит русский богатырь, головушки мои, словно маковки на тереме, посшибаетпосрубает, — да и прочь ускачет». Вздохнул Змей Горыныч тяжким хрипом и спешно пополз на брюхе, будто крокодил речной, прочь от места приземления. Летать рождённый, он ползать должен... Две головы его, так и не вернувшиеся к жизни, болтались по сторонам на дряблых шеях, цеплялись за каждую кочку, всякий кустик, и мешали продвижению вперёд. Змей Горыныч приостановился, завязал шеи узлом и, закинув обе инсультно-склеротических головы себе за спину, продолжил своё прогрессивное движение: надо было срочно найти себе укрытие, где можно было бы отлежаться, отоспаться и подумать о дальнейшем своём житье-бытье в условиях приземлённого существования. 18

Увидел Змей Горыныч большую нору, неизвестно кем вырытую, обрадовался и поспешил в неё залезть. Хоть совсем он сморщенным был на старости лет, удалось ему это с большим трудом. Пригрелся он в норе и заснул, кончиком хвоста, из норы наружу торчавшим, нервно во сне подрыгивая. А владелицей норы той оказалась местная змея, гремучая, должно быть: так она трещала и тарахтела, когда вернулась и непрошеного постояльца у себя застала. Змеюка эта подколодная, причитая, что старый ублюдок её нору до полного безобразия расковырял и пользоваться ею теперь крайне затруднительно, подала на Змея Горыныча в суд, который оказался скорым на расправу. Суд, считавший себя самым гуманным в подлунном мире и даже от закона независимым, приговорил Змея Горыныча к смертной казни через повешение, мотивировав своё решение, исходя из чисто эстетических соображений, следующим образом: если Змея Горыныча расстрелять — кровь из дырок ручьями хлестать будет; если головы отрубить — кровь потоком хлынет. Да и не дело это, чтобы осуждённый сразу умер, в воспитательных целях требуется, чтобы он над своим преступным поведением ещё раз как следует задумался, — тем более что это последний раз в его безалаберной жизни. Вот и было решено: пусть Змей Горыныч повисит в предсмертной задумчивости как можно дольше. Змей Горыныч не так уж глуп оказался, как по сказкам представлялось. «Три ума хорошо, а один лучше», — мелькнуло у него в единственной из соображавших голов, и он попросил палача исполнить последнее желание. — Валяй! — непростительно небрежно бросил палач, поигрывая концом пеньковой верёвки в мускулистых руках. Змей Горыныч утёр прощальную слезу, собиравшуюся выкатиться сразу из обоих глаз, и перешёл на предсмертный хрип — так у него от волнения перехватило горло: — Повесь меня, дружок, за самую короткую шею. Палач хорошо помнил текст приговора — пусть подольше повисит, задумается над содеянным — и криво усмехнулся: — От ответственности быстро уйти хочешь? — не выйдет! А самой короткой шеей у Змея Горыныча была, понятно, та шея, на которой единственная думающая голова восседала:

вся кровь к ней приливала, вот шея кровью набухла и укоротилась. Палач развязал узел из двух тощих и длинных шей, — и обе шеи с безжизненными головами на них плетьми упали на деревянный помост виселицы. Палачу пришлось привязать к перекладине ещё одну верёвку с петлёй: правилами это не возбранялось, правила запрещали вешать второй раз, если в первый раз верёвка не выдержала. И повесили нашего Змея Горыныча за две шеи сразу. Третья, с гордо поднятой головой, бодро торчала между ними. Палач долго наблюдал, когда же казнённый издохнет как собака... ну, не как собака, а как... Так и не придумав, как, палач ушёл на обеденный перерыв: комиссия по повешениям строго следила за соблюдением норм трудового кодекса палача и могла крупно оштрафовать за нарушение рабочего графика. Вернувшись на место казни и на ходу выковыривая из редких жёлтых зубов остатки хот-дога, палач обнаружил вокруг виселицы толпу местных ребятишек: они кормили повеселевшую голову Змея Горыныча разными вкусными вещами и чесали ему чешуйчатую шею. Палач пристроился в тенёчке и продолжал наблюдать за процессом ухода Змея Горыныча на тот свет: вмешиваться в этот процесс палач не имел никакого права. Вечером палач отправился домой, чтобы утром вновь приступить к исполнению своих обязанностей, теперь уже не прямых, а косвенных. Так повторялось изо дня в день. Толпа вокруг Змея Горыныча росла каждый день и как на дрожжах: дети приводили к Змею Горынычу своих родителей, те — своих знакомых и так далее. Конечно, быстро нашёлся человек, организовавший на месте казни свой маленький, но быстро набиравший обороты бизнес. Появились торговые точки с мороженым для детей и цветами для дам, разные там распивочно-закусочные для более серьёзной публики. То и дело подъезжали автобусы с новыми экскурсантами. Кругом царил кемпинг, шоппинг, носомшмыгинг, ушамихлопинг, глазамиморгинг. В воздухе уже носилась идея о прокладке сюда железнодорожной ветки и строительстве международного аэропорта...

О палаче тоже не забыли: почти сразу ему соорудили просторную смотровую будку, в которой он мог бы даже ночевать, и хотели было оформить его дополнительно ночным сторожем. Но палач был потомственным палачом. И отец его был палачом, и дед, и прадед. Палач был палачом до мозга ломаемых костей, до хруста чужих суставов, до боли в стянутой верёвкой шее, — и не мыслил себя никем иным. Поэтому он каждый день приходил к виселице именно как палач и ждал конца собственноручно казнённого. Не только по нормам трудового кодекса, но и по кодексу чести палача он не имел права приступать к исполнение нового приговора, пока полностью не исполнен предыдущий. Всё чаще и чаще палача видели вышатывающимся из привиселичной забегаловки, всё чаще он трупом валялся под хвостом повешенного Змея Горыныча... Одной тёмной ночью палач исчез. Где-то вдали тревожно шумел камыш и гнулись опечаленные деревья. Палач сгинул. Сгинул без всяких следов... Много лет спустя в заброшенной каменоломне нашли лежбище, кострище, моток сгнившей пеньковой верёвки и ржавый топор без топорища, но не обнаружили вокруг ни одной человеческой косточки, даже вставной челюсти с нержавеющими зубами, которыми был так славен сгинувший палач. А что Змей Горыныч? — не знаю. Может, до сих пор висит в центре внимания. Может, обе повешенных шеи давно уже сгнили, отвалились — и Змей Горыныч оказался чист перед законом и живёт где-то среди нас... Всё может быть. Особенно в наше время. Даже то, чего не бывает. 19, 21 мая 2011 года

СКАЗКА О РАЗДЕЛЕ ПРОДУКЦИИ Господа! Позавчера утром, 27 июля дотекающего года, вышло меленькое недоразумение... тьфу ты! описка: маленькое, конечно, но не меленькое. Так вот: недоразумение связано с небольшим пародийным текстом от 23 апреля 2004 года. Вот он:

ХВОСТ ВЫШЕ ГОЛОВЫ Иван-дурак собственноручно подстрелил утку, но яйцо из неё не вывалилось: когда утка упала-таки на землю, оказалось, что это селезень. Тогда Иван-дурак пустился в обратный путь прежней дорогой через пень-колоду, вступил с Бабой-Ягой в сговор о разделе продукции, поставщиком которой был нанят Змей Горыныч. Но договор на поставку продукции был заключён не с головой, а с хвостом: он ведь у Змея Горыныча один, а голов — целых три. Тем более что у хвоста были свои виды на продукцию: он знал в ней толк. Мораль: три головы — хорошо, а один хвост — лучше. Не выходя из квартиры, я решил, невзирая на лица, выяснить, как было понято слово «продукция», поставлять которую должен был Змей Горыныч. К сожалению, мои подозрения оправдались — мне было сказано в лоб (вообще-то прямо в глаза, но они у меня к тому времени на лоб уже успели вылезти), что речь идёт о продуктах питания: другого-де от хвоста ждать нечего. Из невнимательно прочитанного текста были сделаны неправильные выводы, ведь разгадка дана в самом начале: целью Ивана-дурака было яйцо с иглой внутри, но селезни яиц не носят. Зато гады размножаются именно яйцами. Кто не верит, почитайте хотя бы «Роковые яйца» Булгакова. Тем более что вылупившиеся из них ещё в булгаковские времена гады не только выжили, но и размножились до полного беспредела, заполонив собой все сферы жизни. Впрочем, я немного в сторону отклонился... В итоге я решил несколько подробнее рассказать, как всё было на самом деле.

СКАЗКА О РАЗДЕЛЕ ПРОДУКЦИИ Смерть Кощея, как известно, была на кончике иглы. Ивандурак должен был добраться до моря-окияна, на котором остров. На острове том растёт могучий дуб с болтающимся на златых цепях сундуком. Дуб требовалось свалить, сундук с цепей снять, извлечь из сундука зайца, вспороть его, а вылетевшую из нутра зайца утку подстрелить, выковырять из 22

утки яйцо и отломить конец иглы, которую Кощей охранительно запихал туда. Но пока Иван-дурак через пень-колоду, глухой лес да топкое болото добирался до места назначения, в районе моряокияна случилась непогода: буря так ревела, гром так гремел, а молнии так сверкали из мрака ночи, что дуб скрипел и шатался с неимоверной силой. Сундук на цепях, понятно, ходуном ходил. Ходил-ходил — и вдруг распахнулся: Кощей его во время последней проверки, очевидно, плохо закрыл (совсем, значит, зачах над златом, мёртвая хватка ослабла). Воспользовавшись моментом, наружу выскочил заяц, с испугу наткнулся на сук и распорол себе живот, из которого — не будь дура — вылетела утка. И далеко бы она улетела с яйцом внутри, если бы мимо не пролетал Змей Горыныч: он у Кощея патрульным подрабатывал и решил проверить, всё ли после бури в порядке. Главная голова Змея Горыныча засекла утку, хотела было её нежно губами взять и на место водворить (зайца его цепкие лапы уже крепко в когтях держали), как левая голова, вбок в это время смотревшая, повернулась и чисто механически проглотила утку: птицы Змею Горынычу что комары ласточкам, мухи воробьям. Змей Горыныч испугался: ведь Кощей его теперь на куски раздерёт и в потрохах ковыряться примется, чтобы яйцо с иглой оттуда выудить. Полетав немного по озёрам да болотам в поисках подходящей утки, Змей Горыныч вспугнул утиную стаю, с отчаянным кряканьем поднявшуюся в воздух, выхватил из неё экземпляр покрупнее да поярче, — им оказался селезень, но Змей Горыныч плохо разбирался в орнитологии, — запихал птицу в зайца, затем всё вместе — в сундук. Змей Горыныч надеялся, что Кощей не заметит подмены и не заподозрит, что иглы с его смертью на конце в сундуке уже нет. Когда Иван-дурак добрался-таки до дуба, вместо утки из зайца вылетел селезень, из которого никакого яйца вывалиться не могло, хоть на куски селезня режь, хоть по пёрышку перебирай. Загрустил Иван-дурак, запечалился и поплёлся куда ноги несут да глаза глядят — своей дорогой в обратный путь. Тут подлетает к нему Баба Яга в ступе и шамкает своим беззубым ртом: «Я всё видела! Это Змей Горыныч утку проглотил и селезнем заменил! Я всё видела!» 23

Надо сказать, что хотя Баба Яга Ивана-дурака и на дух не переносила, однако в лесу ходили упорные слухи, что Кощей собирается идти на второй срок своего пожизненного бессмертия и намерен увеличить воздушную группировку Змеев Горынычей для охраны острова с дубом: чтобы и мышь не проскочила, птица не пролетела — не то чтобы Иван-дурак через пень-колоду притащился. Царствование Кощеево у всех уже поперёк сказочного горла стояло. Кощей за первый срок своего бессмертия всех лесных обитателей в смертельный страх вогнал и по медвежьим углам раскидал. А у кого и до того был медвежий угол, так и из него выковырял. На что уж Михал Потапыч себя хозяином леса считал, так и того прямо средь зимы из берлоги вытащил и туда отправил, куда даже местный пастух Макар телят не гонял, а берлогу Михала Потапыча в собачью будку превратил и преданного пса Цербера в ней поселил. Леший при одном только упоминании о Кощее до сих пор осиновым листом трясётся и в глухую чащу прятаться бежит, а водяной со страху густо зеленеет и в глубокий омут с головой ныряет. Бабе Яге тоже хотелось под конец сказочной жизни хоть немного полной хозяйкой в дремучем лесу побыть, Кощею Бессмертному не подчиняясь и перед ним ни за что не отчитываясь. Ведь чуть что — к Кощею на доклад. А он глазищи свои пустые в бумажку упрёт и мораль читает. Хотя не до моралей Бабе Яге: избушка у неё совсем плоха стала — грибок съел, брёвна менять надо. Курьи ножки давно ревматизмом страдают и отсохнуть грозят. Да и ступа совсем рассохлась-растрескалась — того и гляди с небес на землю при первом же полёте свалишься и костей не соберёшь. А Иван-дурак с щукой дружит, по щучьему велению у него домашние дела делаются. Может, выпросит через щуку у Золотой Рыбки, её дальней родственницы, новую ступу?.. Так что был у Бабы Яги свой шкурный, корыстный интерес. Вот и вступила она с Иваном-дураком в сговор: он ей брёвна в избушке переберёт и новую ступу по знакомству выпросит, а она ему яйцо с иглой, Змеем Горынычем проглоченное, получить поможет. На том и порешили. Иван-дурак спрятался в избушке на курьих ножках, а Баба Яга как ни в чём не бывало подкатила к Змею Горынычу в

своей старой ступе и напомнила ему, что Кощей Бессмертный велел гадское размножение устроить. Змей Горыныч пререкаться с Бабой Ягой не стал: это Кощей бессмертен, а ему, Змею Горынычу, время от времени размножение требуется. Но и от службы по охране острова с дубом его никто не освобождал. Баба Яга пообещала Змею Горынычу инкубатор для змеевых яиц устроить, в своей избушке: сама могу, мол, и в ступе переночевать, чай, не барыня, а ты своих гадёнышей всё равно сожрёшь, если они у тебя под носом вылупливаться начнут. Змею Горынычу возразить было нечего, водился за ним такой грешок. Лишь самому шибкому он от себя не только ускользнуть и до взрослого состояния вырасти позволял, но самолично, как кошка котёнка, в огнедышащую пасть брал, — огонь сглатывая и в обратном направлении переправляя, чтобы наследника ненароком не поджарить, — и за тёмные леса, неприступные горы переносил, в громадной пещере прятал, чтобы наследника в глубокой тайне вырастить, — и когда время подыхать придёт, в пещеру ту из последних сил заползти, а наследника на волю выпустить... Змей Горыныч и дальше бы свою линию размножения гнул, по одному гадёнышу в живых оставляя, но как тут Кощея ослушаешься: тот и до бессмертия дослужился, и по должности гораздо выше. А Змей Горыныч, даже летая, умудрялся пресмыкаться перед Кощеем Бессмертным: ума для этого много не надо. Впрочем, хорошо (хотя что в этом хорошего) известно: для пресмыкания перед несменяемым начальником требуется гибкость не столько ума, сколько позвоночника. Ах, да! — про Ивана-дурака чуть не забыл! Сидит он в избушке на курьих ножках и ждёт, когда Баба Яга ему яйца таскать начнёт, чтобы одно-единственное из них отобрать, то самое, которое в утке было, а из всех остальных себе яичницы нажарить: еда ведь у Бабы Яги такая, что поешь — и ни жив ни мёртв. Вот сидит и ждёт. Сидит и ждёт. И не известно, дождётся ли? И у моря погоды можно ждать по году... Археологическая справка. Змей Горыныч, судя по всему, был гермафродитом: всю землю учёные в местах его обитания потом изрыли — никаких следов двуполости не нашли, хотя хорошо известно, что Змеи Горынычи на протяжении веков из сказки в сказку 25

перелетали, — а даже самые разгадистые гады столько не живут! — значит, Змеи Горынычи каким-то образом всё-таки размножались. 28—30 июля 2011 года

РЕЗОННЫЙ ВОПРОС У меня возник вопрос: если у людоеда есть жена и она ест его поедом, то как она это делает? — в прямом смысле или в переносном? Мне кажется, есть смысл есть своего мужа в переносном смысле: если она съест мужа в прямом смысле, то его хватит лишь на один раз, а если будет есть в переносном смысле, то ей мужа на всю жизнь хватит. 18 августа 2011 года

СКАЗКА О ЗОЛОТОЙ РЫБКЕ самый сказке конец

Волны ходят ходуном, Море почернело. Недовольна стариком, Рыбка прошипела: — Мало того что ты пожизненно править решил, у меня позволения не спросясь, — так и ещё и бессмертия припёрся у меня выпрашивать! Да пошёл ты! И пошёл старик от сине-чёрного моря. Глядь: опять перед ним землянка, совсем уж развалившаяся, а пред нею даже разбитого корыта не осталось. 30 сентября 2011 года 26

КОТ В МЕШКЕ старая сказка на новый лад

После смерти мельника старший и средний его сын поделили между собой мельницу и осла. Из наследства оставался лишь кот. Решив посмеяться над младшим братом, они засунули кота в мешок и преподнесли его бедняге, оставшемуся без ничего: этому недоумку и кот сойдёт. Кот в мешке оказался Котом в сапогах.

ЛЮДОЕД И БАНКОМАТ новолюдоедская сказка

Мальчик-с-пальчик подарил великану-людоеду банковскую карту: он её в лесу нашёл, кто-то из грибников, похоже, обронил. Мальчику-с-пальчик она была ни к чему, в карман не помещалась, а от дождя ею прикрываться было неудобно. Людоед был продвинутым: сидел не только в лесу, но и в Интернете, и знал, что такое банковская карта и давно хотел её заполучить. В благодарность он отпустил домой всех братьев Мальчика-с-пальчик, поскорей напялил на ноги семимильные сапоги и помчался в город. Найдя банкомат, Людоед неуклюжими пальцами сунул карту в щель банкомата. Банкомат проглотил карту. Людоед, не раздумывая, сделал ответное глотательное движение. 1 ноября 2011 года

СКАЗОЧНАЯ ДОЛЖНОСТЬ реальная сказка

Внучка, — ей и четырёх нет, — потребовала от дедушки поиграть с ней в «Золотую Рыбку». — Я буду Золотой Рыбкой, а ты меня лови. Принялся дед свою Золотую Рыбку ловить. Раз поймал — она ему новое корыто сделала. Другой раз поймал — избу со светёлкой получил. Третий раз поймал, жалуется: — Совсем старуха моя взбеленилась, мало ей нового корыта да избы со светёлкой, хочет она ещё и столбовой дворянкой стать. Внучка не знает, что такое столбовая дворянка, но не спрашивает, а, с трудом повторяя непонятный термин, обещает сделать старуху столбовой дворянкой. Дед интересуется: — Ну, хорошо, сделаешь ты мою старуху столбовой дворянкой. А я кем буду? — А ты будешь дворником. 19 ноября 2011 года

ПОДКРЕПЛЕНИЕ пародия

Винни-Пух куда-то запропастился. Пятачок искал его по всему лесу, но так и не нашёл: кругом было понарыто столько нор, что Винни-Пух мог любую из них принять за кроличью и полезть в гости — да там и застрять: впервые, что ли? Пятачок пытался дохрюкаться до друга, но голосок у Пятачка был тонким, тихим и вовсе даже неслышным. Если, конечно, отойти от него хотя бы на пару шагов. Вдруг над Пятачком нависла какая-то громадная тень, а на его белую круглую голову капнуло несколько тёплых капель. «Ой, опять, кажется, дождь начинается», — прежде чем поднять голову, успел подумать Пятачок.

Но когда он её всё-таки поднял, то обнаружил над собой вовсе не милую тучку, а страшную, зубастую пасть Волка, из которой на оторопевшего от неожиданности Пятачка падала голодная горячая слюна. Пятачок хотел было испугаться, но не успел. Он слышал о существовании в этих местах злобного, жуткого Волка, но никогда не видел его. Да и друзья Пятачка тоже никогда не видели волка. Как-то они вместе просматривали мультиплицированную кинохронику о своих похождениях, но даже следов этого злодея там не обнаружили. Тогда они решили, что про Волка всё неправда, он только в книжках существует и в рассказах лжецов, якобы пострадавших от этого Волка. А тут Волк собственной персоной, живой, громадный, страшный, никак не книжный или мультяшный. Но Волк поглядел на Пятачка сверху вниз и снисходительно произнёс: — Ну что ты на меня уставился, недомерок. Испугался, небось? Не бойся, я не голоден, есть тебя не буду. Это тебе сказки про меня рассказывали, что я маленьких поросят ем. Я вообще-то хороший, добрый даже. Меня все уважают и любят. У меня даже дедушка в мавзолее лежит. Родной дед. Ты себе можешь это представить? Вот из вашей родни хоть одна свинья где-нибудь посреди площади лежит? — не в магазине окороком, а в усыпальнице, — и не на съедение, а на поклонение. Волк неуклюже скривил свою зубастую пасть в жутковатой ухмылке, изображая крайнюю дружелюбность. «Что бы ещё такое этому обделавшемуся от страха придурку сказать, чтобы он от меня не сбежал: а то брюхо у меня сейчас козлёнком до отказа набито, который от любящей бабушки сбежал: ему, видите ли, в лесу вздумалось погулять! и что от него в результате осталось?..» — подумал Волк — и вдруг из его пасти непроизвольно вырвалось: — А знаешь что! — ты будешь моим подкреплением! — Ка-ка-каким подкреп... подкреплением? — заикающимся от страха языком спросил Пятачок. — Ну да, подкреплением! — самозабвенно принялся врать Волк. — Мне же надо время от времени подкрепить… Волк понял, что не в ту сторону загнул, осёкся и принялся выкручиваться: — Нет, не пить, а есть... то есть, хотел я сказать, есть такая возможность, взять сейчас тебя ко мне подкреплением. Ну да, 29

подкреплением! — обрадовался Волк, что ему удалось вернуться к исходной позиции. — Именно подкреплением! Видишь ли, вон ту деревню, которую ты видишь на пригорке, захватили собаки, мои злейшие враги... Пятачок не видел никакого пригорка, тем более деревни, о существовании которой он и не подозревал, он вообще ничего не видел, кроме пасти Волка, всё ещё нависавшей над круглой белой головой Пятачка, — и понять не мог, как Волку отсюда вообще что-то удавалось видеть, кроме деревьев и трясущегося от страха поросёнка, который думал, что у Волка, очевидно, очень острое зрение, раз Волк даже сквозь густой лес способен что-то видеть, а он, Пятачок, из этого леса носу никогда не высовывал. Волк, между тем, тоже не видел оттуда этой деревни, он просто знал, что она там есть. Когда-то его совсем крохотным, слепым щенком, убив его мать-волчицу, подобрал местный охотник и подложил своей охотничьей собаке, только что ощенившейся суке. Волчонок вырос вместе со всеми щенками, совершенно не боялся людей и хорошо изучил их нравы и привычки. Мало того, он был своим среди местных собак: их держали тогда почти в каждом дворе, для защиты от лис, волков и лихих людей, коих немало было в тех местах. Деревенские собаки считали волчонка такой же собакой, как и они сами: пахло от него собакой, повадки у него были тоже собачьими, шерсть вот серого цвета, но какое это имело значение... Вряд ли волчонок помнил, как он оказался в этой деревне и что случилось когда-то с его матерью, наверняка ничего не помнил, но было нечто такое заложено в его подсознании, что заставило его резко изменить своё поведение: однажды волчонок, — уже не волчонок, а взрослый, сильный, уверенный в себе волк, — проснулся совершенно другим, будто его за ночь подменили. Никто его, конечно, не подменял, и характер его остался прежним, просто подспудные, дремавшие несколько лет силы вырвались наружу, — а с ними и мстительная злоба дикого зверя. Волк набросился на успевшего постареть охотника и перегрыз ему горло. Затем расправился со своими приёмными братьями. Повезло только суке, вскормившей волчонка своим молоком: она сдохла несколько раньше и тем самым избежала такого позора. 30

Деревенских собак волк трогать не стал. Наоборот, он помог им перегрызть ошейники и сорваться с цепи, в прямом и переносном смысле. Собаки были этому только рады: их всю жизнь на цепи держали, объедками кормили, а тут наступила долгожданная свобода! делай что хочешь!.. Власть в деревне перешла в лапы и пасти своры собак во главе с волком. Бывшие хозяева тряслись от страха и стремились забиться в самый дальний, недоступный угол, чтобы спастись от вырвавшегося на свободу зверья. Свора быстро съела в деревне всю живность и стала совершать набеги на соседние деревни: сами ведь собаки ничего не могли выращивать, выхаживать, они могли лишь охранять кого-то или стеречь нажитое добро. Но жители окрестных деревень сумели организовать отпор озверевшей стае, одну собаку даже убили, после чего вся оставшаяся свора вынуждена была вернуться в родную деревню и продолжать терроризировать её жителей. Вскоре волку пришлось пережить серьёзные неприятности: свора нашла себе нового вожака. Это был довольно молодой кобель по кличке Альфа. Альфа был жестоким, злопамятным, не прощавшим ни малейшей обиды кобелём. Когда волк стал вожаком стаи, Альфа был ещё совсем щенком. Но со временем этот щенок превратился, как и полагается, во взрослую собаку, причём непонятно какой породы: маленькие, сверлящие насквозь глазки прятались в глубине скошенного набок черепа, зубы были всегда обнажены и готовы вцепиться в обидчика, среди которых мог оказаться любой, как человек, так и такая же собака. Кобель Альфа настолько не терпел дух соперничества, что даже волку не мог спустить его высокого положения в стае, — и как только почувствовал себя в силе, на глазах всей своры набросился на вожака-волка, в последнее время ставшего сдавать. Волк успел увернуться, — опыт во главе стаи научил его быть изворотливым, — и ушёл в лес. Теперь у него было одно желание: поквитаться с Альфа-вожаком. Но сделать это было невероятно трудно, даже безнадёжно трудно, поэтому волк ограничивался лишь тем, что прокрадывался иногда на край деревни и пытался стянуть там хоть какую-то живность: жители деревни сумели и в таких условиях наладить ведение хозяйства, основная продукция которого всё равно доставалась своре одичавших собак. 31

Бывшему вожаку трудно доставалась роль одинокого волка: и холодно, и голодно. Питаться приходилось обессилевшими зайцами, случайно выпавшими из гнезда птенцами, да вот козлёнок сдуру как-то в лес забрёл. А вот сегодня волку крупно повезло: тупорылый поросёнок под ноги попал. Как бы его не упустить. И Волк положил свою волосатую лапу на голенькое, беленькое плечо Пятачка, подтолкнул его вперёд и, не спуская с плеча Пятачка лапы, двинулся вместе с ним к опушке леса, продолжая излагать Пятачку свою мысль: — Видишь ли, я хочу освободить жителей той деревни, которую ты пока не видишь, но скоро увидишь, от злых, мерзких собак, которые там хозяйничают, но один я, боюсь, не справлюсь, поэтому мне нужно подкрепление. Пятачок и сам не очень любил собак, они сильно гавкали, пугая всех подряд, и норовили укусить за самое мягкое место, каким только Пятачок любил сидеть на траве. А тут ему предлагают стать соратником легендарного Волка. И кто! — сам Волк! Пятачок польщённо продолжил путь под лапой такой знаменитости. Волк вёл Пятачка на подвиг, мурлыча себе под нос какую-то песенку с неразборчивыми словами. Вскоре показался просвет между густо росшими деревьями: вот и опушка. И вдруг под одной громадной елью, покрытой лапами почти до самой земли, Пятачок увидел чьи-то белеющие кости, а рядом пару рожек да ножек. Пятачок с ужасом поднял глаза на Волка, но тот ничего не заметил с высоты своего роста и продолжал мурлыкать себе под нос ту же песенку. Пятачок разобрал из неё несколько слов: «Остались от козлика рожки да ножки...» Пятачка охватил ужас. «Вот какое я для Волка подкрепление! — наконец дошло до глуповатого Пятачка. — Он хочет мной подкрепиться, как тем бедным козликом...» Тут Пятачок увидел чью-то нору, сбросил Волчью лапу со своего плеча и юркнул в эту нору. Волк быстро кинулся за ним, но вход в нору был таким узким, а нора такой глубокой, что Волк, несмотря на все усилия, не смог вытащить Пятачка из его укрытия. Несолоно хлебавши, Волк удалился... — Пятачок! Пятачок! — сквозь сон услышал Пятачок знакомый голос. 32

Пятачок моментально проснулся и с трудом вылез из чужой норы. — Винни! Винни! — завопил он от радости. — Фу, как от тебя воняет! — брезгливо сказал Винни-Пух. — И где твоя белая круглая голова? — вместо неё черт знает что, всё в грязи и непонятных шишках. Долго мне пришлось тебя искать. Спасибо, Сова здесь неподалёку пролетала и тебя увидела, а потом мне сказала, где тебя искать. — Винни, это ты! — задыхаясь от радости, проговорил Пятачок. — А я уж думал, что никогда тебя не увижу. Понимаешь, я пошёл тебя искать, нигде тебя не было видно, ты на мои крики не откликался, вот я всё шёл и шёл вперёд, пока не забрёл на опушку леса... — Какого леса? — удивился Винни-Пух. — У нас тут вроде бы и леса как такового нет. (Винни-Пух любил щегольнуть всякими непонятными, научными выражениями, к коим причислял и многозначительное «как такового».) Пятачок огляделся вокруг и не обнаружил никакого густого леса: обстановка была привычной, всего было понемногу: и холмов, и деревьев, и нор. — Действительно, никакого, — удивлённо сказал Пятачок и продолжил: — Я так долго искал тебя, что забрёл сюда и увидел эту нору. — И Пятачок показал на нору, не будучи уверенным, что нора действительно существует. Но нора действительно была, та самая, из которой только что вылез Пятачок. Пятачок сам удивился такому обстоятельству: — Я подумал, что это ещё одна нора Кролика, захотел проверить, не пошёл ли ты к нему в гости, и залез внутрь. Там никого не было. Но я так сильно устал, что решил немного передохнуть, прежде чем вылезти из норы и продолжить поиски. Я лёг — и заснул, — и Пятачок рассказал Винни-Пуху всё, что произошло перед этим. Винни-Пух, услышав про Волка и про всё остальное, рассмеялся: — Так это же тебе только приснилось! Здесь никогда не было никакого Волка, а там нет никакой деревни, тем более с собаками. Уж я-то точно знаю. Мы же в сказке, а у сказки свои законы. Главный из них: никогда не выходить как из сказки, так и из образа, — и ты будешь жить много-много

поколений людей, которые о тебе прочитают или увидят всех нас в мультике. Винни-Пух сам любил читать и вычитал эту мудрую мысль в какой-то научной книге. — А про серенького козлика тебе твоя бабушка песенку пела! — продолжил Винни-Пух. — Ведь у тебя же была когдато бабушка. А бабушки любят про козлика жалостную песенку петь. Пойдём, тебя теперь долго отмывать придётся: похоже, ты во сне крепко... Винни-Пух пожалел друга и не стал произносить неприличное слово «обделался», но сам факт надо будет смыть... ...Винни-Пух не знал, что если бы они вышли из сказки и вошли в реальную жизнь, всё сразу стало бы по-другому. Пятачок этого тем более не знал. Винни-Пух вырос бы, совершенно забурел, подмял бы под себя всю местность с её окрестностями и создал партию с милым названием БЕЛКА — Большой Единый Лес Коричневых Аборигенов. Пятачок превратился бы в большую обжористую свинью и возглавил Союз театральных деятелей леса, включив в него прежде всего Винни-Пуха... ну, и хватит... Кролик стал бы совсем нудным и всю оставшуюся жизнь собирал с земли упавшие дикие яблоки и, морщась от их кислоты, целыми днями жевал бы их, приговаривая: «Ах, как вкусно» — и предлагал бы другим отведать своих яблок, но все бы только шарахались от такого угощения... Но сказка есть сказка — и ничего этого не произошло и произойти не могло: Винни-Пух, Пятачок, Кролик, Сова и ослик Иа продолжали жить своей сказочной жизнью, не старея ни при переиздании книги о них, ни в давно снятых мультфильмах... ...На владения Винни-Пуха и его друзей опустилась тёмная ночь. Из ночи выплыла сияющая, полная луна и своим светом залила все окрестности подлунного мира. Вдали раздался протяжный, жуткий волчий вой... 23 ноября 2011 года

КОШКА В САПОЖКАХ почти сказка

Было у мельника три сына: старший, самый умный, средний, весьма посредственный, и младший, совсем придурковатый. Этот младший всё время попадал в разные ситуации, настолько нелепые, что мельника они ужасно смешили. Однажды старый мельник так сильно рассмеялся, что хохотал до упаду и умер. От смеха, конечно. Старшему его сыну досталась, как и полагается, мельница, среднему, естественно, осёл, а младшему — кошка, которая жила на мельнице и ловила мышей. Кошка, конечно, вытребовала себе сапожки и направилась прямиком к людоеду в его замок: она была кошка себе на уме и не стала придерживаться традиционного набора сказочных процедур. И верно: если уж брать быка, то сразу за рога! Великан-людоед, живший в том замке, был большим ортодоксом и одновременно мистиком. Он придерживался старого доброго лозунга «Всё, что сказка наметила, — выполним!». Поэтому, увидев Кошку в сапожках, Людоед опережающими темпами деловито предложил ей: — Могу заделаться львом или слоном. — Ах, оставьте ваших глупостей! — презрительно сказала Кошка в сапожках и сразу перешла к делу: — В мышку, я надеюсь, вы ещё не разучились превращаться? Людоед задрожал от страха: он понял, что это конец. Он так надеялся, что всё пойдёт по писанному в сказке и что ему достанутся ещё несколько чудных мгновений сказочной жизни, которые он потом будет сладостно вспоминать в потустороннем мире, но судьба в виде этого жалкого маленького существа в красных сапожках с опушкой из рыбьего меха, от которого шёл невыветрившийся тухлый запах, топором зависла над его могучей шеей. Однако Людоед понимал, что даже ему не дано противостоять Судьбе и изменить ход событий, поэтому Людоед покорно превратился в мышку. — Вот и чудненько! — воскликнула Кошка в сапожках, облизнулась и непререкаемым тоном сказала: — Надеюсь, после того, как вы побывали в шкуре мышки, вам не составит труда превратиться в кошку... я имела в виду, в кота. 35

Людоед невероятно обрадовался такому пожеланию и поспешил обернуться котом, пока Кошка в сапожках не передумала и не набросилась на него. Кошка в сапожках критическим взглядом осмотрела коталюдоеда от усов до кончика хвоста и осталась довольна. — То, что надо, — сказала она и почему-то перешла на ты: — Теперь мы будем жить вместе: ты на мне женишься. Но при непременном условии, что ты больше не будешь ни в кого превращаться. Иначе я сама превращу тебя в мышку и съем. Кошка не могла никого в кого-то превращать, она сказала это для острастки, но кот-людоед был так рад, что его не только не съели, но и оставили в живых, и согласился на все выдвинутые Кошкой в сапожках условия совместного проживания. — Что ж, — сказала Кошка в сапожках, — жилплощадью ты, муженёк, обеспечен, финансовые и материальные ресурсы имеются: нам до конца жизни хватит. И вот ещё что: людей ты теперь есть не будешь! Кот, бывший людоед, заикнулся было, что у него природа такая, а против природы не попрёшь, но супруга таким косым взглядом глянула на него, что Кот вынужден был признать: да, люди ему теперь не по зубам. — Да ты не огорчайся, милый, — заметив скисшую морду мужа, поспешила успокоить его Кошка в сапожках. — Мы разведём в подвале нашего замка много мышей — и ты будешь ловить их: уверяю тебя, мыши ничуть не хуже людей, даже вкуснее. Некоторых мышек я позволю тебе преподнести мне на ужин. Кошка, конечно, не знала, каковы люди на вкус, но мышейто она на мельнице вдоволь наловилась. Тут Кот-бывший-людоед вспомнил вдруг о хозяине своей супруги и осторожно поинтересовался у неё: — А как же твой хозяин? — ведь по сказке он должен был в мой замок вселиться. — Нашёл о ком вспоминать! — презрительно сказала Кошка в сапожках. — Забудь о нём. Впрочем, я знаю, чем занять этого придурка: пусть твоё стадо коров пасёт, а два раза в день их доит, утром и вечером. Люблю парное молоко. Кошка в сапожках действительно любила парное молоко, хотя пила его всего один раз в жизни. 24 ноября 2011 года 36

СТАРЫЙ БЕДНЫЙ БУРАТИНО сказка-пародия

Буратино, сидевший на краю своей скрипучей деревянной кровати, не стал тянуть время. Он упёр стиснутые кулаки позади себя на соломенный матрац, посмотрел сначала налево, затем направо и не терпящим пререкания голосом тихо, но строго скомандовал: — Ну-ка, встали! все сразу! После чего рывком, оттолкнувшись кулаками от матраца, поднялся на раскачивающихся ногах. Руки воспротивились было указанию, но вынуждены были последовать за всеми остальными членами тела. Гвоздики, которыми папа Карло когда-то скрепил ему суставы конечностей между собой, были стальными и со временем проржавели настолько, что суставы сгибались и разгибались с большим трудом, обещая в скорости совсем загнуться, — вот и приходилось во всём соблюдать осторожность. Да и как было гвоздикам не проржаветь, когда Буратино в самом начале его кукольной жизни безжалостным образом сбросили с моста в глубокий грязный пруд, к тому времени превратившийся в кишащее пиявками болото?.. Балансируя руками, чтобы не потерять равновесия, Буратино сделал шаг правой ногой, затем подтянул вперёд левую и, осторожно переступая с ноги на ногу, покачиваясь при этом корпусом, начал своё ежедневное путешествие по крохотной каморке, доставшейся ему в наследство от папы Карло. Путешествие было коротким, но долгим: надо было всего лишь подойти к стене с нарисованным на холсте очагом, а затем, уже под вечер, успеть вернуться обратно, к кровати, — но длилось это ежедневное путешествие столько времени, что перед глазами несчастного Буратино успевала мелькнуть вся его жизнь. «Лучше бы я так и остался поленом, — нередко думал Буратино. — Давно бы сожгли меня в очаге — и не было бы никаких мучений». Снова и снова, каждый день, прокручивались в его деревянной голове быстротечные события давней молодости. Другой бы сошёл с ума, живи он подобным образом, но у 37

Буратино из мозгов была лишь одна извилина, которая загнулась так, что крючком зацепилась за сучок в голове — и сойти с этого крючка уж никак не могла. Никаких событий в жизни Буратино с тех пор больше не происходило, а раз так, то ни о чём другом ему думать и не требовалось. Буратино подошёл к ветхому холсту на стене, выгоревшему от времени, а не от когда-то нарисованного очага с огнём: за этим холстом скрывалось самое большое разочарование Буратино в жизни. Нет, не люди и не куклы, — все они так или иначе были марионетками, — а именно дверца, неприглядно видневшаяся сквозь громадные дыры холста. Всякий раз Буратино с грустной усмешкой вспоминал, как после стольких злоключений вся их шумная, весёлая компания подошла к этому холсту, как папа Карло рывком содрал собственноручно нарисованное изображение огня, потому что Буратино пообещал папе Карло настоящий очаг с чугунным котелком и горячей бараньей похлёбкой. После этого Буратино под громкие, продолжительные аплодисменты всей кукольной труппы вручил папе Карло ключ от новой жизни. Когда смахнули паутину, затянувшую всё пространство за холстом, обнаружили, что дубовая дверца усилена по углам квадратными стальными клеймами, на каждом из которых особым топориком было вырублено изображение мужской головы. На верхнем левом клейме отчётливо был виден величественный старик с пышным седым волосяным покровом лица и головы, ему корреспондировал импозантный мужчина с зачёсанными назад волосами, с усами и густой бородой; нижнее левое клеймо изображало невзрачного лысого человечишку с обычными усами и картавой бородкой, а внизу справа строго смотрел на всех коротковолосый усач. В центре дверцы красовались четыре громадные буквы МЭЛС, явно содержавшие какое-то древнее заклинание. Прежде чем вставить ключик в замочную скважину, папа Карло поднял его вверх и торжественно произнёс: — Эту дверцу, по семейной легенде, когда-то своими руками поставил сюда мой предок, в честь которого меня и назвали. Тех, кто сумеет открыть дверцу и проникнуть за неё, ожидает неслыханное счастье. Но ключик был выкраден злыми людьми и надолго пропал из виду. И вот этот ключ у меня в руке.

Вперёд, друзья! — И с этими словами папа Карло повернул ключик в замке и рукой надавил на дверцу. Дверца распахивалась мучительно медленно, издавая какой-то жуткий скрип, складывавшийся в неизвестную мелодию. Папа Карло, похоже, узнал эту мелодию, потому что он, пока открывалась дверца, стоял навытяжку, — как обычно стоят, когда исполняется государственный гимн, — и шевелил губами, явно напевая незабытые слова. Заворожённые странным поведением папы Карло, Буратино и его кукольные собратья не отрывали от старика глаз, но как только жуткий скрип закончился, вся честная компания ринулась вниз по лестнице, находившейся за дверцей. Вскоре, спотыкаясь и падая, куклы оказались внизу, у подножия лестницы. Первым кубарем скатился чёрный пудель Артемон. Кругом было темно, воздух был сырым, затхлым и вонючим. Когда глаза кукол чуть приноровились к темноте, оказалось, что находится компания в каком-то тёмном и сыром подвале, а вовсе не в царстве лучистого света и повального счастья. Мало того, куклы с ужасом обнаружили, что изо всех углов подвала на них взирают усатые и носатые существа с оскаленными острыми зубами, а посреди подвала в позе полководца стоит хорошо знакомая Буратино крыса Шушера. Пудель Артемон, обладавший безумной отвагой, храбро кинулся на Шушеру, но та ловко увернулась и откусила Артемону шикарную кисточку его хвоста, лишив пуделя главной гордости и достоинства. Артемон взвизгнул от дикой боли и пулей пронёсся по лестнице вверх, чуть не свалив папу Карло, который, так и не успев спуститься вниз, широко раскрытыми глазами смотрел на происходившее. Когда куклы опомнились и поспешили вслед за Артемоном, папа Карло осел на ступеньку и медленно завалился на спину. Буратино подбежал к нему и с помощью друзей втащил папу Карло обратно в каморку. И вовремя: следом за куклами неумолимым серым потоком стремительно текло крысиное племя во главе с Шушерой. Буратино успел закрыть дверцу перед самым носом страшной крысы и повернуть ключ. При этом хиленькая головка ключа отломилась — и тут обнаружилось, что ключик был не золотым, а железным, покрытым позолотой, которая сползла с ключа после первого же его использования.

Папа Карло прохрипел что-то непонятное, его рука приподнялась в сторону дверцы, но тут же бессильно рухнула на пол, — и непонятно было, то ли папа Карло безнадёжно махнул рукой, то ли она сама описала такую дугу отчаяния. Папа Карло закрыл глаза и больше никогда не открывал их: сердце старого шарманщика не выдержало позора, доставшегося ему от далёкого предка. Буратино, словно обезумев от глубокого горя и свалившегося на него разочарования в жизни, вытаращенными глазами озирался по сторонам. Наконец взгляд его остановился в углу каморки: там лежал молоток, то самый, который он швырял в Говорящего Сверчка и чуть не прибил его. Буратино кинулся к молотку, схватил его, вернулся к дверце и принялся яростно лупить им по клеймам с изображением четырёх таинственных персон, пока не превратил стальное лицо каждого в неузнаваемую лепёшку, затем опять закрыл дверцу куском старого холста с нарисованным на нём очагом. «Finita la comedia», — с горечью подумал он на родном языке, но вслух не произнёс ни слова. Куклы, понурив головы, одна за другой потянулись к выходу: теперь, когда надежды на лучшую жизнь рухнули вместе с рукой папы Карло, им не оставалось ничего другого, как вернуться в театр ненавистного Карабаса Барабаса. Арлекин, которому возвращаться в кукольный театр было незачем, обозвал бывших коллег баранами, Пьеро лишь развёл руками, а Мальвина печально хлопала своими громадными глазами, до краёв заполненными примитивными рифмами Пьеро и своими собственными слезами. Непрестанно вывший от дикой боли пудель Артемон вызвал у друзей такое сильное сочувствие, что они стали наперебой выражать его несчастному псу, — чем вдруг привели его в такую ярость, что он злобно облаял всех, кроме Буратино. Куклы обиделись на пуделя и покинули каморку папы Карло. Артемон, продолжая зализывать кровоточащую рану, побитой собакой вышел вслед за бывшими собратьями по кукольному театру: их пути теперь разошлись окончательно. Прошло очень много лет. Карабас Барабас умер, оставив кукольный театр Дуремару на попечение.

Дуремар правил театром привычными методами: пообещал поставить любой непослушной кукле особую пиявку, сосущую не только кровь, но и жизненные соки вообще. Кукольный народец играл с тех пор не за совесть, а за страх. Зрителям было всё равно, что заставляет марионеток дёргать руками и ногами. К тому же куклы стали так потешно трястись и всем телом, что это было сочтено крупной режиссёрской находкой нового хозяина театра. Некоторое время спустя Дуремар взлетел на вершину власти и в самом Тарабарском королевстве: королю как-то понадобились лечебные пиявки, Дуремар отобрал самых свежих и лучших — в результате король, которого патентованные лекари никак не могли избавить от тяжёлого недуга, впервые за долгое время почувствовал себя человеком и, не имея наследников, назначил Дуремара своим преемником. Вскоре после этого король умер, сразу после очередного сеанса лечения пиявками. Придворные подозрительно косились на Дуремара, было проведено обследование каждой пиявки. Дуремар, чтобы снять с себя подозрение, предложил облепить его теми самыми пиявками, что были оторваны от королевского тела. Дуремар знал, на что шёл: единственную ядовитую пиявку, которая отправила короля на тот свет, Дуремар незаметно снял с короля и уничтожил, когда тот был ещё жив и болтал со своим преемником о государственных делах. В итоге установить истинную причину смерти короля оказалось невозможно, и в некрологе среди прочего было написано: «Наш славный король так сильно болел за судьбы Отечества, что у него не выдержало его большое и доброе сердце». Всё это было, конечно, враньём, но ради блага страны полагалось говорить не правду, а то, что шло на поддержание авторитета государства. Заполучив неограниченную власть, Дуремар, этот жалкий плешивый человечишка с утиным носом и маленькими оловянными глазками, вырастил особую разновидность пиявок, с помощью которых правил королевством. Это были отборные, крупные пиявки; они были заключены в специальные капсулы-скафандры, наполненные выдержанной в самом гнилом болоте водой, передвигались самостоятельно и по команде Дуремара нападали на любого неугодного, высасывая у него кровь до последней капли.

Дуремар стал столь могущественен, что все в королевстве боялись его, но ничего не могли поделать против безжалостных пиявок, которым Дуремар предоставил полную свободу действий. Буратино, после смерти папы Карло никогда больше не покидавший каморки под лестницей, знал о событиях в королевстве лишь по рассказам некоторых своих старых приятелей, да и те давно перестали к нему забегать, боясь ненароком попасться дуремаровским кровососам. Кое-какие обрывочные сведения просачивались сквозь крохотное окошко под потолком каморки: оно выходило на тротуар — и позволяло услышать различные выкрики, отдельные слова и даже обрывки разговоров, когда кто-то ненароком останавливался напротив каморки, чтобы переброситься парой слов со случайно встреченным знакомым — и тут же бежать дальше. В конце концов из этих обрывков, отдельных слов и выкриков Буратино составил мозаичную картину событий. Мальвина, когда-то девочка с голубыми волосами, превратилась в городскую сумасшедшую и всеобщее посмешище. Ко всем она приставала со своим настойчивым пожеланием содержать руки в чистоте, даже к безруким пиявкам, шарахавшимся от неё как от зачумлённой, а Буратино продолжала терзать требованием поделиться с каким-то Некто яблоками, которые Буратино сроду в руках не держал, и признать все свои ошибки, допущенные в молодости. Когда Мальвина заглянула в окошко Буратино в последний раз, не так давно, в яркий солнечный день, Буратино был поражён: фарфоровая голова Мальвины растрескалась настолько, что трещинки казались глубокими морщинами, а пучки прелой ваты, которой при изготовлении куклы было набито пухленькое тельце, торчали теперь изо всех дыр полуистлевшего платья Мальвины. Буратино и в этот раз не стал возражать Мальвине: хотя обвинения казались ему вздорными и беспочвенными, бывшую красотку было жаль не только по-кукольному, но и чисто по-человечески. Пьеро, и в юности не совсем адекватно воспринимавший действительность, докатился теперь до того, что нахваливал марионеточную жизнь при Карабасе Барабасе: тогда-де 42

царствовали дисциплина и порядок, а те, кто честно выполнял свой долг, неизбежно получали по заслугам. Усиливавшаяся бледность Пьеро стала предметом обсуждений и пересудов: все жалели бедняжку, полагая, это пиявки то и дело высасывают из героического, удалого Пьеро последние соки, — хотя сам Пьеро и не скрывал, что намеренно морит себя голодом, таким образом протестуя против отказа Дуремара вернуть королевство во времена Карабаса Барабаса. Арлекин стал всеобщим любимцем кукол-марионеток и марионеточного населения королевства, потому что он обещал всем всё и сразу, но как только ему удастся победить несменяемого правителя Дуремара: все будут здоровы, счастливы, иметь кучу денег, спасённых Арлекином от разворовывания людьми Дуремара. Марионеточному клоуну охотно верили и предлагали ему стать новым вождём королевства, не понимая, что пытаются вырастить очередного Дракона, который, придя к власти, станет руководствоваться теми же методами правления, что и Карабас Барабас и сменивший его Дуремар. Сам Дуремар, прекрасно владевший законами власти Дракона, смотрел на все ухищрения Арлекина с усмешкой: взять власть он, конечно, возьмёт, да кто же ему её добровольно отдаст, а если недобровольно, на то полчища особых пиявок заранее заготовлены, хорошо упитанных, основательно оснащённых и добротно обмундированных. О двух старых ворах и бандитах, лисе Алисе и коте Базилио, сквозь окошко тоже просочились кое-какие сведения: при Дуремаре им совсем не требовалось заманивать простачков в Страну Дураков на Поле Чудес, потому что само королевство было превращено в страну сплошных идиотов и повальных дураков, которые добровольно несли двум жуликам последние сбережения и убеждали других, что честнее этой умудрённой богатым жизненным опытом благородной пары нет никого на свете. Лиса Алиса и кот Базилио, втихую роя друг другу яму, на публике старательно поддерживали сложившееся о них представление. Так в раздумьях прошёл очередной день. Буратино снова приковылял к своей кровати, неспешно, в три приёма, добрался до изголовья, прячущегося за книжным шкафом с «Азбукой», которую он купил себе уже в зрелом возрасте, но так и не научился читать, уселся прямым углом, 43

спиной опершись о каменную стену, и вперил свои немигающие глаза в крохотное окошко под потолком каморки. По ту сторону окошка бушевало полнолуние — и сияющая самодовольством Луна пыталась хоть одним своим краешком влезть внутрь крохотного жилища, чтобы подбодрить старую деревянную куклу, которую неумолимая жизнь оставила с носом. Откуда-то издали послышался вой собаки. Похоже, это был Артемон, так и не примирившийся с потерей пышного кончика своего хвоста. Буратино тоже хотелось бы завыть — хоть по-собачьи, хоть по-волчьи. Но Буратино разучился даже говорить, а выть он никогда и не умел: теперь он способен был только думать. ...Всю ночь просидев углом на своей скрипучей деревянной кровати с соломенным матрацем, Буратино широко раскрытыми глазами встретил очередной пасмурный рассвет... 7—13 января 2012 года

ДРЕМУЧИЕ ВЫБОРЫ сказка-притча

В одном Очень Дремучем Лесу должны были состояться выборы его Хозяина. На этот чрезвычайно важный пост претендовало шестеро, однако основных претендентов было трое: Кощей Бессмертный, уже давно глумившийся над лесом и его обитателями, а распродажу ценной общественной древесины превративший в личный бизнес, который приносил ему столько злата, что он над ним совсем зачах и сморщился и без того крохотным личиком; Баба-Яга, всю жизнь безнаказанно поедавшая маленьких детей, а свою избушку на курьих ножках превратившая в некое подобие мавзолея, в котором играла роль вечно живого покойника; Людоед, питавшийся первыми встречными заблудшими людьми. Вторая троица состояла из Лешего, о котором никто ничего толком не знал и на вопрос, что собой представляет Леший, отвечал уклончиво: «А леший его знает!», особо настойчивых в желании добиться более определённого ответа отправляя по тому же адресу: «А пошёл ты к лешему!», — и Водяного, имевшего свойством вдруг исчезать в глубинах болота, а потом неожиданно для всех снова всплывавшего на поверхность, — что вызывало вопрос, а всплывёт ли он в следующий раз. Последней в этой троице была Русалка, такая чистенькая, что до слёз её было жалко. Но Русалка вследствие своей конституции страдала выборочной непроходимостью, поэтому вскоре была снята с дистанции под надуманным предлогом, что она умеет лишь хвостом вертеть и повсюду его за собой таскает, тем самым создавая себе препятствия при общении с обитателями Леса, а уютно ей лишь в море, где она себя чувствует как рыба в воде, но не всякий же лесной обитатель в состоянии наведываться к морю, где эта Русалка иногда забирается на приморский дуб и на некоторое время пристраивается на его ветвях. Обитатели Дремучего Леса, давно жаждавшие избавиться от вечного господства Кощея Бессмертного, стали то там, то сям собираться кучками и обсуждать, кого следует предпочесть. 45

Навалом было умников, предлагавших голосовать за любого, кроме Кощея. Рассуждали примерно так: Баба-Яга, конечно, старая стерва, много кровушки попила у наших детушек, но она же не с утра до вечера ими питается, глянь на неё, усохла даже, бедняжка, недоедаючи, да и ест-то она лишь малых детей, а не взрослых людей, что тут особенного, бабы новых понарожают, ничего с ними не сделается, бабам для здоровья полезно рожать, да и мужикам сплошное удовольствие, мягко говоря... Или вот Людоед. Он тоже не подарок, сволочь изрядная, хам, грубиян, обжора и пьяница, но чаще посторонних в пищу употребляет, хоть, правду говоря, и своих иногда прихватывает, когда никого больше под рукой не оказывается, однако и Людоед не вечен, если ему получилось бы мяукающее домашнее животное с ушами и хвостом незаметно подсунуть... На худой конец, и за Лешего с Водяным можно свой голос отдать, коли кому они по нраву пришлись. Иван-дурак был в ужасе от таких рассуждений. Он криком кричал: «Опомнитесь, граждане дремучие! У вас что, совсем мозгов нет? Как можно за Бабу-Ягу либо Людоеда голосовать! Вы ни знать ни помнить не хотите, сколько горя нам эти мерзавцы причинили? Если уж выбирать из всех зол, так надо на самом маленьком остановиться. Решить, кто нам больше подходит, Леший или Водяной, которые не без недостатков, однако не вечные, а главное, ни детей, ни взрослых не едят». Но никто Ивана-дурака даже слушать не хотел, все себя гораздо умнее считали... Победил, конечно, опять Кощей Бессмертный. Теперь он будет править до конца. По крайней мере, до конца своего бессмертия. 24 января 2012 года

БЕССМЕРТНЫЙ ПРАЗДНИК Кощею Бессмертному в кои-то веки вздумалось поздравить Бабу Ягу с 8 Марта. Взял он мобильник в руки, — Иван-дурак давеча обронил, по дубам в лесу лазучи, — набрал нужный номер и радостно прохрипел: — Поздравляю тебя с праздником! Баба Яга подняла у себя в избушке телефонную трубку и возмутилась: леший его знает, кто звонит, телефон-то у неё допотопный, без определителя номера, а голоса шефа она по телефону никогда не слышала. — Ты бы хоть представился! — недовольно буркнула она. — Да как же я могу преставиться, когда я бессмертный! — недопоняв, ошалело пробормотал Кощей и выронил мобильник из костлявых рук. 8 марта 2012 года

ГОЛЫЙ КОРОЛЬ, или ДЕТСКИЙ ПОРНОЭКСТРЕМИЗМ АНДЕРСЕНА — Да ведь он же совсем голый! — закричал вдруг какой-то маленький мальчик. — Послушайте-ка, что говорит невинный младенец! — сказал его отец, и все стали шёпотом передавать друг другу слова ребёнка. — Да ведь он совсем голый! — закричал наконец весь народ. И королю стало жутко: ему казалось, что они правы, но надо же было довести церемонию до конца! И он выступал под своим балдахином ещё величавее, а камергеры шли за ним, поддерживая мантию, которой не было.

Ханс Кристиан Андерсен. Новое платье короля

Граждане бдят и не выказывают никакого намерения прекратить своё патриотическое бдение. Наоборот, с каждым новым днём неистово наращивают усилия, отчего бдунов у нас нынче столько развелось, что хоть страну ими вместо осиновых кольев огораживай. 47

Этот вывод был подтверждён буквально только что далеко не последней в бдущем государстве инстанцией, а именно прокуратурой, которая по заявлению одного из таких бдящих граждан решила проверить сказку Андерсена «Новое платье короля» на предмет присутствия в ней экстремизма и детской порнографии. Некий неизвестный широкой и глубокой общественности гражданин Бдюкин убедительно показал наличие в сказке явных и недвусмысленных квалификационных признаков как первого, так и последнего. В частности, имеется прилагательное «голый» и существительное «мальчик», что в совокупности вызывает очень откровенные и неприличные ассоциации. Кроме того, сказка открыто призывает к массовому, даже всенародному бунту, выражающемуся в поддержке мерзкого, гадкого мальчишки, полностью разоблачившего короля, который всю свою жизнь подвизался на поприще служения неблагодарному, как вдруг выяснилось, народу и, несмотря ни на что, намерен довести своё правое дело до конца сказки. Прокурорская проверка быстро и полностью подтвердила выводы истинного гражданина и незаурядного патриота, после чего дело было незамедлительно передано в суд. Суд оказался скорым и, как обычно, справедливым в нужную сторону. Фраза «Да ведь он же совсем голый!» была признана судебной тройкой непозволительно дерзкой, местами даже кощунственной и, несомненно, богохульной (то есть нарушающей непреложную истину, что всякая власть от Бога), а посему недопустимо экстремистской, подстрекающей совсем ещё юное поколение к ничем не прикрытому сопротивлению высшей власти и побуждающей народ к единодушному выступлению против закона и порядка. Сцена с описанием шествующего при исполнении своих прямых должностных обязанностей короля, который, вопреки фактам, подтверждённым придворными, оказался якобы гол, то есть не носил на своём теле никаких признаков одежды, была сочтена клеветнической и ни в коей мере не соответствующей действительности. В итоге глумливая сказка заштатного лгуна и выдумщика Андерсена была объявлена экстремистским произведением с явными элементами жёсткой детской порнографии и запрещена к чтению на всей территории необъятной страны. Все экземпляры запретного пасквиля подлежали 48

немедленному изъятию из библиотек и книжных магазинов с незамедлительным их уничтожением путём сожжения и последующего утопления пепла в самых зловонных сортирах, а хранение тома зловредного датчанишки на домашних книжных полках должно было неукоснительно караться двухлетним сроком заключения в самых мордующих лагерях, расположенных в гнусных комариных краях. В отношении мальчика были приняты особые меры. — Двушечки тут будет мало, — процедила сквозь пожелтевшие от напряжённой трудовой деятельности зубы судья Фемида Вурдалаковна Упырёва и всей своей костлявой пятернёй влепила мальчику из сказки Андерсена полновесный срок. На чей-то недоуменный вопрос, а где же мальчик и был ли он, Фемида Вурдалаковна внушительно изрекла: «Был бы срок, а мальчик найдётся». В город Копенгаген отправили снаряжённую совковыми лопатами спецгруппу, которая должна была выковырять из подземного убежища гражданина Андерсена, Ханса Кристиана, подозреваемого в организации тяжкого преступления, и живым или мёртвым доставить его в закрытом от посторонних глаз портативном транспортном средстве в прокуратуру для проведения необходимых следственных действий. Тайная операция прошла успешно. По вскрытии крышки гроба подозреваемый Андерсен никакого сопротивления не оказал, однако долго прикидывался отошедшим в мир иной и пытался не подавать никаких признаков жизни, тем не менее под давлением опрокинувшихся на него из мусорного телеящика неопровержимых доказательств был вынужден подписать собственноручно написанные им признательные показания, которые любезно согласились продиктовать ему лучшие следователи великой страны, после чего был предупреждён, что при необходимости он будет снова доставлен на допрос, а в случае неявки это может произойти даже принудительно. В случае же рецидива, то есть продолжения гражданином Андерсеном его преступной деятельности, он может быть объявлен в международный розыск, и никакие ссылки на всемирную известность, тем более попытки скрыться за границей потустороннего мира, не спасут его от справедливого возмездия и карающего меча. Гражданин Андерсен никаких возражений не высказал и претензий не предъявил. Мало того, за всё время 49

следственных действий он не проронил ни звука, а своё согласие выражал недвусмысленным скрипом костей. На первый раз гражданин Андерсен отделался лёгким испугом и был тем же путём переправлен к месту постоянного пребывания и успешно внедрён в неуспевшую остыть могилу. Утром следующего дня враждебные датские газеты раструбили на весь мир неподтверждённый никакими утками лживый слух о том, что могила якобы великого сказочника была ночью якобы осквернена, однако проведённая методом эксгумации проверка показала, что у гражданина Андерсена никаких жалоб и нареканий на применяемые к нему условия содержания не имеется, после чего вышеупомянутый гражданин снова получил возможность благополучно скрыться под надгробной плитой. 3 ноября 2012 года

КАРЬЕРА ЛЮДОЕДА сказка-пародия

В одном дремучем лесу жил когда-то Людоед. Посреди леса возвышался покрытый густой растительностью холм, на котором Людоед и выстроил себе из древних валунов дом, скорее похожий на крепость. Там, на холме, Людоеду и безопасно было, и окрестности во все стороны хорошо просматривались: а вдруг пропитание по дороге едет. Лес был полон разнообразной дичи, но Людоед на неё не обращал никакого внимания: что он, зверь какой-то, оленями да зайчиками пробавляться? Благородная натура Людоеда мыслила себя исключительно человеческими категориями. Людоед был хорош собой: громадного роста, с широкими плечами, могучим торсом и мускулистыми конечностями. Голова Людоеда сидела на короткой, но мощной шее. Громадный череп был скошен в сторону узкого лба. Надбровные дуги сильно выдавались вперёд и нависали над маленькими, утопленными глубоко в череп глазами. Словом, людоед как людоед. Обычный сказочный людоед, потреблявший людей в сыром виде: так лучше сохранялись витамины, микроэлементы и прочие питательные вещества. Людоеду было неловко признаться в этом самому себе, но где-то в глубине души он ощущал, что питает к людям некоторую слабость. За время своей долгой, непростой, но насыщенной жизни Людоед хорошо научился разбираться в людях и знал в них толк, с презрением относился к бестолковым — у тех и перевариваться-то по-человечески не получалось, они становились другим поперёк пути, хотя желудочно-кишечный тракт даже у Людоеда не большая дорога, на которой случайного путника с ножом в руке поджидают, а дорога жизни: по ней, несмотря ни на какие обстоятельства, надо спокойно и с достоинством дойти до самого конца. Однажды Людоед нутром ощутил мысль, шедшую из глубины его желудка: все знания, умения, навыки и качества съеденных передаются тому, кто хорошо переварил их материальную основу. В тот раз Людоед, очевидно, перекусил весьма неглупым человеком. Овладев таким знанием, Людоед 51

принялся усиленно разнообразить меню, стараясь оснастить свою натуру самыми необычными человеческими характерами: от этого она становилась гораздо богаче. В итоге Людоед стал много знать, многое уметь. Его принялась мучить жажда деятельности, но чем утолить эту жажду, Людоед не знал. Местные жители его давно перестали интересовать. Когдато, в молодости и по неопытности, ещё начинающим в своей нелёгкой и ответственной профессии поддержания рода человеческого в надлежащем состоянии, Людоед поленился далеко идти и съел крестьянина из деревеньки возле леса. Крестьянин оказался жилистым, костлявым и настолько невкусным, что Людоед зарёкся впредь прикасаться к сельским жителям — и они, распознав отсутствие интереса к ним с его стороны, стали безбоязненно ходить в лес по грибы и ягоды. Правда, охотиться в лесу они не решались, боясь потревожить покой отдыхавшего днём грозного соседа, даже силки на мелкую дичь не ставили: вдруг Людоед споткнётся, беды тогда не миновать. Как-то раз произошло непредвиденное: из города, служившего одновременно и столицей, прискакал некий самоуверенный человек и пошёл в лес поохотиться. Местные жители пытались отговорить его от безумного шага, но столичная штучка не сочла нужным прислушаться к разумным доводам: «Что мне какой-то ваш провинциальный людоед, когда со мной сам Правитель за ручку здоровается?» В лесу поднялась пальба, которая разбудила Людоеда, отдыхавшего после ночной трапезы. Людоед спустился с холма, чтобы выяснить причину столь странного шума и грохота, — и тут же напоролся на охотника. Тот был не робкого десятка, направил своё ружьё прямо на Людоеда, однако тот, придя в ярость от столь наглого поведения, двумя пальцами выхватил из рук возмутителя покоя ружьё, свернул его петлёй, швырнул в кусты, а самого негодяя взял за шкирку и мгновенно отправил в свой широко раскрытый рот. Если бы Людоед знал, что это за человек, он вряд ли стал бы глотать его, а просто прихлопнул как ничтожное насекомое. Вскоре Людоед почувствовал несварение желудка: поганый городской охотник был, вероятно, из тех людишек, есть которых было противопоказано. Людоед промучился несколько дней, пока не избавился от несъедобного мерзавца естественным образом. Есть Людоеду не хотелось, он просто 52

пролежал всё это время на кровати, принимая внутрь только воду. Совершенно обессилев, Людоед заснул богатырским сном. И долго бы он спал, но вдруг вскочил с неотвязчивой мыслью, что ему надо срочно вступить в партию. Когда Людоед выходил по ночам на окраину города и перехватывал там зазевавшихся людишек, он видел огромный стенд с надписью:

СЛАВА ПРАВЯЩЕЙ ПАРТИИ! Потом похожий стенд появился возле его леса. На стенде было написано: «Этот лес вырастила, тот холм насыпала, а постройки на нём возвела Правящая Партия!» Людоед, конечно, возмутился такому бесстыдству: сколько он себя помнил, лес и холм были вечно, а уж дом-крепость он построил своими собственными трудовыми руками. Стенд он, конечно, выдернул с корнем и втоптал в землю, однако с тех пор какая-то неясная мысль время от времени сверлила его мозг — и вот теперь он понял, что это было желание вступить в партию: судя по всему, мерзавец, которого он съел, был как раз членом партии, да, похоже, далеко не рядовым. Людоед, не мешкая, отправился в город и подал заявление о приёме в партию. Она только называлась Правящей Партией. На самом деле никаких других партий в государстве не было, но её члены пользовались преимуществами, недоступными простым гражданам. Бессменный Правитель страны нисколько не испугался Людоеда, он был хорошо знаком с другими людоедами, стоявшими во главе дружественных государств. Присутствие Людоеда в Партии возвысило бы Правителя страны в глазах народа и окружающего мира: Людоед кого угодно с потрохами съесть мог, а такие деятели Партии нужны. Немедленно был назначен чрезвычайный съезд Партии. Правитель сам в ней не состоял, но Партией руководил: такие вот были странности в том государстве. Впрочем, странностей тогда было много, но не о них речь. С трудом подобрали подходящее помещение: габариты у Людоеда были несколько нестандартными. Людоеду пришлось присутствовать на съезде с наклонённой головой, иначе она упёрлась бы в потолок. Впечатление было такое, будто Людоед кланяется всем делегатам съезда.

В центре зала срочно расчистили площадку и постелили на ней толстый ковёр, на который торжественно уселся Людоед. И всё равно его голова возвышалась над остальными участниками съезда. Воспользовавшись этим обстоятельством, Людоед крутил головой в разные стороны, разглядываю публику. Делегаты съезда и в самом деле напоминали публику, пришедшую поглазеть на Людоеда, о котором ходили самые страшные слухи, но который оказался таким вот в доску своим душкой. Женщины, стараясь понравиться Людоеду, надели лучшие свои платья, сделали модные прически, надушились дорогими духами. Людоед, поглядывая на упитанных, откормленных дамочек, тайком глотал слюну, одновременно воротя нос от густого приторного запаха духов и недовольно морщась при взгляде на причёски. Да, с этим ничего нельзя было поделать: у Людоеда на всё свои взгляды! Съезд прошёл быстро, ведь на повестке был одинединственный вопрос. Правитель пожал руку свежему члену Правящей Партии и поспешил удалиться, уводя с собой свиту. Остальные делегаты съезда радостной толпой обступили Людоеда, наперебой поздравляя своего нового товарища по партии. Людоед, польщённый вниманием, пригласил присутствовавших на приём в его честь, пообещав коллегам щедрое угощение. Ничего дурного не подозревавшие делегаты с радость приняли приглашение. На следующий день кавалькады всадников и вереницы карет поднимались по лесной дороге на холм и подъезжали к дому Людоеда. Приветливый хозяин стоял в дверях и по одному пропускал гостей внутрь, предупредив предварительно: «Дамы — вперёд!» Когда толпа стала напирать, стараясь поскорее попасть внутрь, Людоед рявкнул на неё: «Не спешите, все там будете! Вас много, а я — один!» Пропустив последнего гостя, Людоед действительно остался один, с громадным, набитым до отказа брюхом, и блуждающей по лицу довольной улыбкой: такая трапеза у Людоеда была впервые в жизни. Правитель страны, узнав о недостаче делегатов прошедшего съезда, не очень огорчился: главное, что Людоед его не трогает, так что можно простить ему мелкие слабости, у кого их нет. 54

Став членом Правящей Партии, Людоед решил стать ещё и парламентарием. Вся власть в том государстве принадлежала Правителю, однако в глазах окружающего мира Правитель хотел выглядеть идущим в ногу со временем, поэтому всегда имел под рукой парламент, как бы принимающий законы, те самые, которые секретарь Правителя писал под его диктовку. Так как некоторые из внезапно ушедших в мир иной делегатов съезда были ещё и членами парламента, вакансий открылось сразу несколько, и Людоед вскоре стал депутатом с присущим ему мандатом. После этого ряды депутатов стали стремительно редеть: каждый день кого-то недосчитывались, особенно после обеденного перерыва. Правителю доложили об этой странности, но тот лишь рукой махнул: одним парламентарием больше, другим меньше — главное, что дело делается, законы принимаются исправно и незамедлительно. К тому же траты на содержание прежнего состава парламента были избыточными, спасибо Людоеду хотя бы за резкое сокращение этих расходов. Вскоре Людоед остался один. Зал заседаний парламента полностью очистили, в центре его поставили громадное кресло, на котором в гордом одиночестве восседал Людоед и единогласно принимал один драконовский закон за другим: хорошо известно, что драконовские законы лучше всего выходят из-под рук людоедов. В довершение всего Людоед принял местную веру. Специально для него построили громадный храм в центре столицы, предварительно снеся несколько старинных особняков и разобрав древние руины. Людоед научился правильной рукой держать свечку и осенять себя крестным знамением. Единственное, что до глубины души удручало правоверного Людоеда, — необходимость регулярно соблюдать посты: плоть людоедская никак не хотела подчиняться этим строгим требованиям, что приводило Людоеда к невыносимо глубоким нравственным страданиям и занижению самооценки. 20—21 ноября 2012 года

ПРЯМАЯ ЛИНИЯ КОЩЕЯ сказка-пародия

До Кощея Бессмертного дошли слухи о разных там небылицах, которые народ в своих сказках о нём повторяет. Обидно стало Кощею от такой несправедливости — и решил он с народом напрямую пообщаться, наветы отмести и на вопросы острые ответить: пусть все знают, что не злодей он сказочный, а реальный жизненный персонаж, о благе своих подопечных заботящийся и строгость только к врагамнедругам народа применяющий. Обернулся Кощей вороном чёрным, полетел к лесу дремучему, сел на ель самую высокую и прокаркал приглашение на встречу с вечным властителем всех вод, лесов, земель и поднебесья. Три раза пришлось ему приглашение прокаркать, прежде чем обитатели лесные и болотные принялись на большой поляне собираться: никогда прежде такого не было, никто и поверить такому не мог, но любопытство одержало верх. Только Мужик, пахавший землю на окраине своей деревни, однако недалеко от леса, не бросил своего труда, мало того — даже голову на звук приглашения не повернул... Когда на поляне собрались разнородные представители лесного мира и принялись, кто с надеждой, кто с усмешкой, кто скептически, ожидать появление Высокого Начальства, ворон вдруг камнем ринулся с ели на землю, стукнулся о неё — и на глазах изумлённой публики обернулся Кощеем Бессмертным. Все так и ахнули: никто не думал, что Кощей перед ними самолично явится. Первым взял слово Зайка-Побегайка. Не переставая грызть морковку, Заяц пожаловался на свою тяжёлую и смертельно опасную жизнь: — Отчего имеется такая несправедливость? — я вот морковкой довольствуюсь да капустой, да травкой разной, а товарищ Волк меня скушать хочет, совсем озверелый у него на меня взгляд. Волк, пасть которого с капающей слюной нависала прямо над ушами Зайца, дёрнулся от неожиданности и 56

несправедливой наглости Косого. Судорожно сглотнув слюну, Волк огрызнулся: — Тамбовский заяц тебе товарищ, а не я! Затем, обратившись в сторону Кощея, Волк посетовал: — Природа моя такая, чтобы зайцами питаться, а против природы не попрёшь! Я бы и рад вегетарианцем стать, но у меня от травы сплошное несварение желудка и заворот кишок. К тому же я в лесу санитаром служу: если этим зайцам позволить, они так расплодятся, что от леса ни травки бархатистой, ни листочка зелёного не оставят. Поэтому я лишних зайцев ради общего блага и устраняю. Кощею такая аргументация понравилась — и он стал на сторону Волка: — А ты, Заяц, где эту морковку взял? — сам, что ли, вырастил?— небось у Мужика в огороде стянул, а теперь тут о несправедливости толкуешь. Справедливость в том состоит, что ты морковку и капусту ешь, а Волк — тебя. Таков миропорядок — и нарушать его я никому не позволю. Приободрённый Волк придвинулся к Зайцу вплотную и лапами обхватил уши несчастного, прошептав в одно из них: — Мы с тобой дискуссию немного позже продолжим. Неожиданно за Зайца вступилась Лиса: — Кощеюшка, а нельзя ли выделить в лесу полянку, на которой бы зайцы траву мирно поедать могли и беспрепятственно размножаться? Волк молча подивился сметливости Лисы: «Ишь, чего удумала! — чтобы зайцы плодились несметно, а Лиса их беспрепятственно кушала, ведь кто тогда заметит пропажу: зайцем больше, зайцем меньше». Но Кощея слова Лисы привели в восторг: — Вот она, истинная забота о ближнем своём! — с умилением в голосе воскликнул Кощей. Заяц, воспользовавшись замешательством Волка, выпростал свои уши из расслабившихся волчих лап, отполз от неминуемой смерти на другой конец поляны, хрустнул морковкой и выкрикнул: — А Медведь у Мужика тоже поворовывает. Намедни у Мужика целый воз репы прямо с поля угнал и в одиночку слопал, а надысь к нему в малинник забрался и спелую малину поел. А когда Мужик за ним с дубьём из избы выскочил, с перепугу известной болезнью заболел и всю малину... ну, это... запачкал! 57

Медведь побагровел от столь наглой клеветы. — «Намедни! надысь!» — передразнил он Зайца. — Нахватался у Мужика разных слов, а правильно применить их не можешь! Это давно было, в прошлом году — и неправда: возок сам с пригорка скатился, я его Мужику в целости и сохранности вернул. А малинник я Мужику проредить помог — и удобрил заодно: теперь там малина с яблоко размером. Перебранку Зайца с Медведем оборвала прискакавшая из ближайшего болота Лягушка. Она культурно подняла свою зелёную лапку и проквакала свой интерес: — Недавно одну из наших товарок замуж взяли: стрела издалека прилетела, за ней молодец приятной наружности явился и лягушку, рядом с которой стрела плавала, с собой забрал, отчего она, бают, красной девицей обернулась. Нельзя ли и нам такое волшебство сотворить? — ты же, Кощей, на всякое способен. Кощей сразу понял, о чём глупая Лягушка речь вела, хотел было от неё мокрое место оставить, но сдержался, побелел лишь так, что кости сквозь пергамент кожи светиться начали. — То была разовая акция, — сказал он. — Лягушка до превращения девицей была и слишком много о себе воображала. Вот я в наказание за излишнюю гордыню и применил к ней суровую воспитательную меру, влепил ей три года пребывания в лягушачьей коже. Лягушка разочарованно махнула той же лапкой, поскакала обратно, нырнула в болото и от обиды за свою нескладную жизнь принялась пускать пузыри... Сорока, нетерпеливо перелетавшая с дерева на дерево, в конце концов не удержалась от желания продемонстрировать свою осведомлённость и затараторила во весь клюв: — Я знаю, я знаю, что это за лягушка и кто этот молодец! Ты дочь свою в лягушачью кожу засунул за то, что она умнее тебя оказалась, а ты этого не терпишь — и даже родную дочь не пожалел. А молодец тот — Иван-Царевич, который погибелью твоей стать мог, вот ты его в темницу и бросил! А ещё ты русалок в болото к лягушкам запихал — и всего лишь за то, что они, на твой любимый дуб забравшись, хвостами немного помахали. А русалкам морской простор требуется и чистая вода, в болоте они просто задыхаются. Кощей собрался уж было опять вороном обернуться и Сороку до смерти заклевать, но слов трескучих никак не воротишь, это тебе не воробьёв ловить! — и Кощей, стараясь 58

быть предельно сдержанным и вежливым, принялся излагать своё понимание ситуации: — Видите ли, уважаемая Сорока, вы, как всегда переврали: слышали звон — да не знаете, где он. Русалки эти на мой любимый дуб забрались, хвосты неприлично задирали и песенки непристойные про меня пели. Пришлось похабных девиц немного уму-разуму поучить. Как только они покаются в совершённой гнусности, так я их сразу на волю морскую выпущу. Но они ведь каяться не собираются, поэтому воли и не заслуживают. Иван же Царевич, которого вы назвали «молодцем», никакой вовсе не молодец, а банальный вор: он постоянно крал деревья в лесу и продавал их на брёвна гораздо ниже себестоимости. А недавно и вовсе возмутительный случай произошёл: выходили из избы здоровенные жлобы и порубили все дубы на гробы. Разве так можно? Тут раскрыла рот молча стоявшая до сих пор в стороне Баба-Яга: — Опять завёл старую песню! знаю я её, слышала не раз! Но уж ежели порубили, значит, потребность в гробах агромадная: население-то у тебя под властью чище мух мрёт. Ты со всеми соседями перессорился и войны против них воюешь — оттого бабы и рожать меньше стали. Я по тому сужу, что детишек малых моим гусям-лебедям всё труднее отыскать и печь поэтому топить всё реже приходится. А Ваню-Царевича ты не просто так в темницу кинул, он только к одному дубу подбирался, твоему заветному, на котором сундук с зайцем, уткой и яйцом с иголкой внутри находится. Ты власть больше смерти потерять боишься, вот всех конкурентов под разными предлогами и устраняешь. Совсем над златом зачах, никому своими богатствами попользоваться не позволяешь. Кощей понял, от кого исходили сведения о возможности устроить конец его власти, однако сделал вид, что слова Бабы-Яги не таят в себе ни толики правды, и приготовился снисходительно выслушать окончание монолога выжившей из ума старухи. А Баба-Яга неожиданно перешла к совсем другой теме: — Ты скажи мне лучше, раз всемогущим слывёшь, вот ветер со вчерашнего дня по лесу такой гуляет, что моя избушка ходуном ходит и на страдающих ревматизмом курьих ножках с трудом удерживается, оттого печь нормально растопить не

получается, а без печи какое удовольствие в жизни немолодой одинокой женщины? Можешь ты ветер своей властью унять? — Пускать ветры я ещё могу, — смущённо проговорил Кощей, — а вот утихомиривать их как-то не получается: это стихия, а стихия не мне подвластна. — И Кощей ткнул костлявой рукой в небо. — А ты бы обратился к Создателю по-свойски, вы вроде бы оба бессмертные, — сказала Баба-Яга, невежливо ткнув помелищем туда же. Кощей хорошо знал своё самое уязвимое место, таящееся в игле и делавшее бессмертие весьма условным, и понимал, что Тот, Который над всеми, не бессмертен, а вечен: Он никогда не рождался, но существовал всегда — и всегда будет существовать. Однако такие тонкости никому не должны быть известны, иначе его власти скоро конец, поэтому Кощей скромно сказал: — Меня Ему ещё не представили. — А ты бы сам преставился, — прошамкала беззубым ртом Баба-Яга. — Как же я могу преставиться, когда я бессмертный?! — изумился Кощей. Баба-Яга на непонятливость Кощея только рукой махнула: что делать, если у неё к старости дефект дикции развился и она вместо «представился» прошамкала «преставился». Не теряя времени на оправдания, Баба-Яга решила вдруг напомнить Кощею, что и она не лыком шита, а тоже властные полномочия имеет: — Ты вот, Кощей, думаешь, что ты один здесь полный хозяин. Ну да, это, может, и так, но в лесу я хозяйка, тоже ветвь власти, как-никак! С Кощея вмиг слетела напускная респектабельность. Он стукнул посохом о землю так, что ступа с Бабой-Ягой на месте подпрыгнула, представители местного народонаселения от страха присели, и возмущённо рявкнул на несчастную старуху: — Хозяйки леса она, ветвь власти!.. Сучье племя ты, а не ветвь власти! Кто Ваньке-царевичу волшебный клубок дал, чтобы до моих секретов добраться и меня с трона свергнуть? Не ты ли, старая карга? Неспроста ты за него заступаешься: он тебе за пособничество дуб мой неприкосновенный на дрова пустить сулил. Заруби себе на носу: тут везде я единственный хозяин! моё слово — закон, хоть и неписаный. Я, если захочу, 60

все деревья в твоём лесу с корнем вырву и такое с ними сотворю, что не только ветки на ветке, но и щепки на щепке от него не останется. Вот тогда я посмотрю, чего ты хозяйка. Горы мусора ты хозяйкой станешь! Доведённый Бабой-Ягой до белого каления, Кощей оборвал свою прямую линию общения с местным населением, — уж слишком прямой эта линия получилась! — снова обернулся чёрным вороном и полетел к острову с неприступным убежищем: не дай Бог, пока он тут разглагольствовал, Ваньку-Царевича какие-нибудь негодяи освободили — и он к дубу Кощееву подбирается, власть захватить намереваясь... Мужик, оттого ли, что и не подозревал, какие страсти у него за спиной в лесу бушуют, то ли оттого, что ему эти сказочные страсти совсем безразличны были, продолжал пахать своё поле, так ни разу к лесу и не обернувшись: ему дурью маяться некогда было. 26, 29 апреля 2013 года

ГОРШОЧЕК КАШИ сказка-пародия

В одной далёкой стране жил когда-то старичок. Страна была маленькой, а старичок — стареньким. Но была у старичка внучка, очень любившая навещать своего дедушку. И дедушка всякий раз готовил ей сюрприз — небольшой подарок самого разного свойства: дешёвые бусы, переводные картинки, красивую открытку и тому подобное. Но особенно внучка любила книжки: их дедушка сначала прочитывал вслух, усадив внучку рядом с собой, затем торжественно вручал книжку внучке и, выйдя на порог своего маленького, уютного домика, взглядом провожал её, когда она пускалась в обратный путь. А идти ей было недалеко, на соседнюю улицу. Однажды дедушка приготовил внучке особый подарок — сказку братьев Гримм «Горшочек каши», с великолепными иллюстрациями известного художника. Это та самая сказка, в которой волшебный горшочек, стоит ему сказать: «Раз, два, три, горшочек, вари!», варит вкусную, сладкую кашу, а чтобы он больше не варил, надо сказать: «Раз, два, три, больше не вари!» Когда внучка пришла к дедушке в очередной раз, старичок прочитал её сказку, вместе с ней полюбовался иллюстрациями и, как обычно, подарил книжку. Внучка не терпелось побежать домой, чтобы похвастаться маме чудесным подарком. Дедушка не стал удерживать внучку. Погода была прекрасной: сияло яркое солнце, на небе не было ни тучки, тепло и доброта пронизывали, казалось, всё вокруг. Дедушка взглядом проводил внучку и пошёл отдыхать: он был настолько стареньким, что его организму требовался дневной сон. Дедушка улёгся на кушетку и почти сразу заснул. И тут ему приснилось... Но прежде чем рассказать, что именно ему приснилось, надо отвлечься ненадолго и сообщить кое-что о правителе той далёкой страны.

Хотя страна была маленькой, правитель был тоже почему-то маленьким, хотя маленьким странам вообще-то полагается крупный правитель, для солидности, так сказать. А этот правитель был мало того что небольшого росту, прямо карликом казался, — так был ещё и плешивым, злобным, коварным и мстительным. Но главной его особенностью была следующая: всё, что этот правитель задумывал или к чему прикасался руками, превращалось в полную свою противоположность. Добро превращалось в зло, верность — в подлость, дружба — в раболепие, прочные вещи рассыпались в его руках в пыль и прах, а грязь и гниль сверкали в его руках так, будто были сплошь золотом и алмазами. Теперь, после такого короткого пояснения, можно вернуться к дедушке и его сну. А сон оказался весьма странным: старичку приснилось, будто горшочек, способный варить вкусную и сладкую кашу, оказался вдруг в руках у правителя. Правитель надеялся с помощью этого горшочка постоянно кормить своих подданных, которые должны были пребывать из-за этого в вечной благодарности к своему благодетелю и непрестанно восхвалять его за безмерную щедрость. Но правитель забыл, что ему не следовало брать горшочек в свои руки, а делать большое и благородное дело руками одного из своих приближённых. Вернее, правитель не забыл, он просто не хотел, чтобы столь важное дело было совершено кем-то другим, а не им лично. Будучи крайне самоуверенным, правитель всегда считал, что все пакости, которые происходили с тем, что он задумывал, к чему прикасался, — это всё происки злобных врагов из соседних государств, наводнивших его маленькую, безобидную страну своей агентурой, постоянно строившей козни и непрерывно делавшей разные пакости. Приняв строгий указ об изоляции выявленных шпионов и диверсантов в каталажках, казематах и клозетах, правитель посчитал, что в этот-то раз ничего особенного не произойдёт, — и самонадеянно взял волшебный горшочек в руки, приказав ему: «Раз, два, три, горшочек, вари!» Придворные, с фарфоровыми блюдами и ложками фамильного серебра обступившие правителя в ожидании

первой порции вкусной каши, нетерпеливо ждали, когда же горшочек начнёт варить. Вскоре внутри горшочка что-то забулькало, заурчало, зафырчало. Придворные приготовились к появлению из горшочка ароматного пара, а затем и самой каши, но вдруг ощутили своими тонкими ноздрями идущую непонятно откуда мерзкую вонь. Все стали оглядываться вокруг в поисках источника этого отвратительного запаха, но, ничего подозрительного не обнаружив, разом повернулись к горшочку: стало ясно, что вонь исходила из горшочка. В этот момент из горшочка вместо сладкой вкусной каши стала вылезать непонятная субстанция коричневого, почти чёрного цвета. Она источала настолько зловонный запах, что сомнений не было: это была не каша, а самые натуральные фекалии. Первый придворный испуганно посоветовал правителю скорее сказать волшебные слова «Раз, два, три, больше не вари!», но правитель яростно замотал головой: он никогда не отменял своих приказаний и указов, потому что считал их абсолютно верными и подлежащими неукоснительному исполнению. Вместо произнесения слов, отменяющих повеление горшочку варить, правитель поспешно поставил его на мраморный пол перед своим троном, брезгливо зажал нос надушенным дорогим платочком и жестом велел начальнику охраны удалить горшочек с глаз своих долой и вон из дворца. Начальник охраны мгновенно исполнил приказ правителя, схватил горшочек рукавицами, сделанными из шкуры ежа, бегом пробежал через всю парадную залу, оставляя за собой след мерзкой, источающей зловоние фекальной массы, которую горшочек не переставал производить, выбежал из дворца и бросил горшочек на парковую дорожку, ярко освещённую полной луной. К его удивлению, горшочек не разбился, а скатился вниз с холма, на котором стоял дворец, и продолжил источать из себя фекалии. Они потоком понеслись вниз, туда, где находился городок. Жители его мирно спали и ничего не подозревали. А так как городок был расположен в долине, то вскоре зловонные массы полностью затопили его со всех сторон — и лишь немногим обывателям удалось спастись, продравшись на волю сквозь мерзкую жижу...

Вот такой жуткий сон приснился старичку. В ужасе проснувшись, старичок обнаружил, что, вопреки обыкновению, проспал целый день и весь вечер. За окном была почему-то сплошная темень, даже свет луны или блеск звёзд не проникали сквозь него. Старичок поспешно встал, подошёл к двери, чтобы выглянуть на улицу и выяснить, почему сквозь окно не светит луна, не блещут звёзды, но дверь была будто заперта снаружи. Старичок поднажал на неё, но дверь не открывалась. Мало того, из щелей вокруг двери стала неожиданно вползать в домик какая-то мерзкая субстанция коричневого до черноты цвета, издававшая отвратительную фекальную вонь. Вдруг за спиной старичка послышался странный, нараставший шум. Он шёл со стороны очага. Старичок повернул голову и обомлел: из очага неостановимым потоком внезапно полилась та же зловонная субстанция... 18 августа 2013 года

ЛЮДОЕД И ПАСТУХ притча

На крутом холме, возвышавшимся над окрестными селениями, стоял громадный замок. Он принадлежал немилосердному правителю тех мест. Правитель держал подвластное ему население в постоянном страхе и за малейшую провинность жестоко расправлялся с простонародьем. Каждый вечер правитель со своей многочисленной охраной обильно трапезничал в замке. Туши хорошо прожаренного над огнём мяса лежали на столах, вино лилось рекой. Мясо добывал правитель не только охотой, богатой в тех местах, но и самым немудрёным способом: он регулярно объезжал свои владения и у тех жителей, которые держали овец и не успевали спрятать их в надёжном месте, забирал всех до единой и сгонял в своё обширное стадо. Овцы были в тех местах главным богатством простонародья: они давали шерсть, молоко, а по особо торжественным случаям и мясо, поэтому владелец нескольких овец считался весьма зажиточным человеком. Стадом овец правителя успешно управлял старый, опытный пастух. Никто, кроме него, не мог справиться с таким огромным стадом, — и правитель был доволен его работой. И вот однажды среди несчастных жителей пронёсся слух, что неведомо откуда появившийся человек высокого роста и невероятной силы в одиночку справился с ненавистным властителем и его прислужниками, а тела их сбросил в быструю реку, протекавшую под холмом. Река сразу унесла их прочь, так что от мучителей и следа не осталось. Совершив долгожданное возмездие, отважный незнакомец стал жить в этом замке на правах победителя зла. Благодарные жители поспешили нарядиться в лучшие свои одежды, приготовили самые лакомые кушанья, собрались все вместе и отправились к замку, чтобы поблагодарить освободителя. Дождавшись, когда герой выйдет к ним, чтобы принять угощения, жители стали наперебой превозносить его подвиг. 66

Их освободитель, не взглянув на кушанья, приготовленные с особым старанием, внимательно осмотрел восторженную толпу, остановил свой взгляд на самом упитанном из жителей, схватил его за шею и свернул её набок. Несчастный мгновенно испустил дух. Остальные жители оцепенели от страха. Не обращая на них внимания и так и не проронив ни слова, победитель прежнего правителя повернулся и вскоре исчез за мощными дверями замка, утащив с собой тело умерщвлённого им жителя. Тут с толпы спало оцепенение и все, расталкивая друг друга, бросились врассыпную: сразу стало понятно, что новый владелец замка — не кто иной, как самый настоящий людоед, о котором иногда ходили неясные, но страшные слухи. Слухам тем, впрочем, никто не верил, ведь живых свидетелей существования людоеда просто не было. Ошеломлённые сделанным ими открытием, люди забились в свои жилища, подвалы, спрятались в пещерах, — и везде тряслись от страха. Немного успокоившись и рассудив, что людоед всех сразу не съест, а жить дальше как-то надо, обыватели постепенно приспособились к новым условиям существования. Одни, те, у кого были овцы, отогнали их подальше от замка, спрятали в пещерах и пасли на дальних пастбищах, другие просто перешли на ночной образ жизни. Главное было — не попадаться людоеду на глаза. Подремав после сытного обеда, людоед поднялся на самую высокую башню замка и принялся оглядывать окрестности. Внимание людоеда, обладавшего орлиным зрением, привлекло стадо овец на далёком лугу и бегущие к стаду люди. Людоед увидел, что это, судя по всему, те самые жители, которые недавно пытались приветствовать его как победителя, затем трусливо убежали прочь. Жители возбуждённо взмахивали руками, показывали в сторону замка, затем забирали одну или несколько овец и спешили отогнать их кто куда. Вскоре у пастуха осталось совсем небольшое стадо. Людоед, конечно, сразу догадался, что местные жители нажаловались пастуху на него, их освободителя от ига прежнего правителя. «Эти жалкие людишки определённо считают, что раз я людоед, то хорошего от меня ничего не жди. Они предали идеалы свободы и независимости, за которые, конечно, иногда приходится расплачиваться даже собственной жизнью. 67

Пастуха они почему-то не опасаются, — хотя он наверняка зарезал бы и съел их овец, — а меня боятся пуще смерти», — с горечью подумал людоед. И тут ему пришла в голову блестящая идея: «А что, если я назовусь пастухом?» Нет, людоед не собирался становиться пастухом и пасти овец, он просто хотел перестать называться людоедом: людей это, судя по всему, сильно отпугивает. А звание пастуха, наоборот, очень привлекательно для простонародья и говорит о демократичности того, кто его носит. И людоед поспешил туда, где находилось стадо овец. Пастух, завидев людоеда, пал на колени в ожидании скорой смерти: от местных жителей он уже знал, что случилось у замка и кто теперь его владелец. Но людоед сразу успокоил пастуха: — Не волнуйся, я не собираюсь тебя есть. Посмотри на себя: ты старый, жилистый, откровенно невкусный. Зачем мне тебя есть, когда тут полно другой человеческой живности? Я пришёл к тебе с предложением. Давай меняться: ты будешь людоедом, а я — пастухом. Пастух не посмел перечить людоеду и стал прощаться со своим стадом. — Ты меня не понял, — низким утробным голосом засмеялся людоед. — Неужели ты думаешь, что я стану есть твоих мерзких, вонючих овец? Всё останется по-прежнему: ты так и будешь пасти своих овец, а я — жить в замке и питаться глупыми людьми. Только называться ты будешь людоедом, а я — пастухом. Надоело мне слышать одно и то же: прячьтесь кто куда — людоед идёт! А ведь пастуха можно сравнить с пастырем человеческих душ, защитником стада людей, — и это звучит гордо! Про себя же людоед подумал: «Пастырь не только человеческих душ, но и тел, печёнок и селезёнок. Не понимают люди своего счастья, ведь чем раньше я их съем, тем раньше они отмучаются в этой жизни — и не придётся им больше ни добывать себе пропитание тяжёлым каждодневным трудом, ни прятаться в страхе от меня, как они прятались от предыдущего владельца замка». И людоед велел пастуху сообщить всем, что отныне его, людоеда, следует называть только пастухом. Наказание за ослушание будет самым суровым. И запретил пастуху впредь именоваться пастухом, только людоедом. 68

Когда людоед удалился к себе в замок, трясущийся от страха бывший пастух поспешил в ближайшее селение и выполнил строгое указание людоеда, попросив сообщить эту новость жителям всех остальных селений. Люди были в недоумении, но страх перед неизбежным за ослушание наказанием не оставлял им другого выбора, кроме как называть теперь безжалостного людоеда простым и добрым пастухом. Время от времени в тех краях появлялись путешественники из дальних стран, интересовавшиеся разными древностями и красивыми пейзажами. Увидев на холме старинный замок, чужестранцы спрашивали местных жителей, кому принадлежит этот замок и можно ли его осмотреть. Любопытствующим, стыдливо пряча глаза, отвечали, что раньше замком владел злой правитель, а теперь там обитает простой пастух. Ничего не подозревающие любители старины удивлялись этому обстоятельству и спешили осмотреть замок и поговорить с его нынешним жильцом. Обратно не возвращался никто... Нет, не то чтобы местное население было настолько жестоким. Просто у людей срабатывал инстинкт самосохранения, и они все рассуждали примерно одинаково: «Пусть уж лучше сначала этот незнакомец пойдёт людоеду на обед, чем я, а мне ещё детей растить, пищу семье тяжким трудом добывать, так что я успею достаться злодею, а этому чужаку, видно, не терпится». Могло показаться странным, но у многих жителей тех далёких мест время от времени стала мелькать в голове одинаковая мысль: «Предыдущий владелец замка был хоть и жестоким, но отнимал у нас только овец и приглянувшееся ему имущество, а людоед, велевший называть себя пастухом и считающий себя добрым пастырем, отнимает наши жизни, будто мы не люди, а овцы». 24—25 сентября 2013 года