parodii_pritchi

НИК ЙУР

ПАРОДИИ ПРИТЧИ

ВОРОНЕЖ ИЗДАТЕЛЬСТВО «ИППОДРОМ 2019

СОДЕРЖАНИЕ ГДЕ ЖЕ ОН МОЖЕТ БЫТЬ? ОБЕД БЕЗНАЗВАНИЯ ТУЗЕМНАЯ ИСТОРИЯ НА СТЕНЕ ВИСИТ РУЖЬЁ РАЗМЫШЛЕНИЯ К КАРТИНЕ СОННЫЙ ПЕРЕКРЁСТОК ДЕЛА ПАРТЦЕРКОВНЫЕ КЛАРА У КАРЛА УКРАЛА КЛАРНЕТ КАК ТАЙНЫЙ АГЕНТ СТАЛ КОРОЛЁМ ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА КЛОНИРОВАННЫЕ В ОДНОМ АРХИВАЖНОМ АРХИВЕ... БРЕВНОЛИЧ ГЕНЕТИЧЕСКАЯ ПАМЯТЬ ИЛЬИЧИ СИЛА ПРИВЫЧКИ, или ДОЛГ ПЕРЕД РОДИНОЙ КАК ШЕСТЁРКА ХОТЕЛА СТАТЬ ЕДИНИЦЕЙ ВЫБОР ПРЕЗИДЕНТА КООПТАЦИЯ ДВЕ ТЫСЯЧИ ЛЕТ СТАЖА

ОБЛОЖИЛИ РОДИНУ, МАТЬ ВАШУ… ЧТО ТАКОЕ «ХУЖЕ НЕКУДА» И «ЛУЧШЕ НЕ БЫВАЕТ» НЕ С ТОЙ РУКИ ЖЁСТКОСТЬ ТРЕУГОЛЬНИКА ГУЛЯТЬ ТАК ГУЛЯТЬ НАСЛЕДНИК САМЫЙ ЛУЧШИЙ ПАРТИЙНЫЙ БИЛЕТ ТАКИЕ РАЗНЫЕ ПАЧКИ МУЖИК И ДУРАК ТОЧКА, ТОЧКА, ЗАПЯТАЯ ТЕОРИЯ ЗАГОВОРА ШАРФИК ПОСТЕЛЬНОЕ ДЕЛО ФИЛЬМ УЖАСА ДУЭЛЬ И УТКА ЕГО ТОТАЛЬНАЯ ВОЙНА ТЕПЕРЬ МОЖНО СПОКОЙНО СПАТЬ ГОМО САПИЕНС, или ВЕСЬ СВИСТ В ПАР НОВАЯ ШИНЕЛЬ ОТДАМ В НАДЁЖНЫЕ РУКИ! ДУБ-ОСЁЛ И СВИНЬИ БОЛЬШОЙ ИМПЕРСКИЙ СТИЛЬ

ЗАПИСКИ БЫВШЕГО МУЗЕЙЩИКА ЖЕНЩИНА — ЭТО КНИГА ЖИЗНИ ПИДЖАК С ЧУЖОГО ПЛЕЧА ГОМЕРИЧЕСКАЯ СОДОМИЯ МОЛНИЯ! КОВАРНЫЕ ТОЧКИ ПРОСРАЛИ ВСЕ СРОКИ, или ПРЕЗИДЕНТ-ОТМОРОЗОК ПЕТЬКА-ОППОЗИЦЫОНЭР ВАНЬС ЯПОНА ТАЙМ ЧЕРВЯК ПРИШЕЛЬЦЫ КРАЕУГОЛЬНЫЙ КАМЕНЬ ПОГИБЕЛИ ТРУБКА ШПИОНСКИЙ КАМЕНЬ ПРОИСХОЖДЕНИЕ ТРЕУГОЛЬНИКА НОБЕЛЕВКА ЗА ПРЕДАТЕЛЬСТВО ПРЕСТУПЛЕНИЕ РАСКРЫТО ПО ГОРЯЧИМ СЛЕДАМ ИГРА В «КОШКИ-МЫШКИ» РОЯЛЬ В КУСТАХ ПРОКРУСТОВА ЛОЖКА В ДУРДОМЕ © Н. Д. Ярцев, текст, обложка, 2019

ГДЕ ЖЕ ОН МОЖЕТ БЫТЬ? Начальник оперативного штаба по физическому изъятию из жизненного оборота последнего потребителя дурман-воды нажал кнопку — и две тяжёлые створки медленно поползли навстречу друг другу, закрывая собой огромную карту Острова, карту, на которой было всё, что имело четыре стены, пол и потолок. Остров был большим и богатым — и Начальник был тоже большим и богатым. Он был Начальником всего Острова. Уже не первый десяток лет. Уже не помнил, кто сделал его Начальником Острова. И никому в голову не приходило интересоваться этим: Начальник — значит, Начальник. Значит, иначе и быть не могло. Он не был ни добрым, ни жестоким, ни грубым, ни всепрощающим. Он был просто — Начальник. А так как он был Начальником Острова, то должен был думать обо всём и за всех. Ещё не так давно дурман-вода была на Острове первым напитком. Начальник Острова лично следил за тем, чтобы каждый островитант по нескольку раз в день прикладывался к бутылке с дурман-водой и выпивал такое её количество, которого было достаточно, чтобы отупеть, но недостаточно, чтобы перестали слушаться руки и ноги. Начальник Острова со страхом вспоминал тогда те времена, когда дурман-воды на Острове не хватало — и островитанты ходили временами с ясными глазами, внимательно поглядывающими вокруг, и чистыми головами, думающими разные мысли. Отдельные голоса покрикивали уж было, что им нравится иметь размышляющую голову на своих плечах, а не только на плечах Начальника Острова. А один из этих крикунов вообще перестал пить дурман-воду и вскоре домыслился до того, что заявил: Начальник Острова, мол, далеко не самый умный, но зато самый старый на Острове, — и без него, мол, островитантам было бы лучше жить; да и почему из всех островитантов только Начальнику Острова было дано закреплённое в шестой статье островитантской конституции право не потреблять дурман-воды. Этого отщепенца пришлось срочно направить на принудительное выпаивание дурман-водой, чтобы привести

его в нормальное состояние. А крупнейшие специалисты по дурман-воде быстро нашли способ изготовления её с помощью домашней посуды — и с тех пор оставалось только следить за пополнением лавок Острова готовой дурман-водой и компонентами для домашнего её изготовления. Островитанты стали пить днём и ночью, дома и на работе, в постели и за столом, с женщиной и на женщине. Наступило время, когда они уже не могли шевелить ни руками, ни мозгами, проводя всё время в пунктах выдачи дурман-воды или допивая заготовленное впрок домашними способами. Но так как они ничем уже не способны были работать, то на Острове подошли к концу не только запасы дурман-воды, но и всякой пищи вообще. Всё бы ничего — но и для Начальника Острова наступили из-за этого тяжёлые времена: работать на него стало некому. И только тогда он понял, какая угроза нависла над его личной жизнью и безопасностью, — и повелел уничтожить дурман-воду вместе с её носителями, производителями и потребителями: пусть уцелевшие уж лучше думают и работают, чем не думают и не работают. И началась Великая Охота на дурман-водичников. ноябрь 1985 года

ОБЕД Нестерпимо ярко било в глаза полуденное июльское солнце. Буйное разнотравье сильно шибало в нос густыми манящими запахами, заставляло трепетать ноздри и то и дело сглатывать слюну. Подходило время обеда. Михаил Иванович нетерпеливо, но аккуратно срезал траву ножницами, пучок за пучком, мягко обволакивая пальцами нежные, сочные стебельки и листики, которые составляли стелющийся перед его ногами пышный зелёный ковёр. Осторожно складывая добычу в просторную холщовую сумку, а ногами наступая только на выстриженные им участки, Михаил Иванович постепенно продвигался вперёд. Вскоре сумка была полна. Михаил Иванович отыскал тенистое место — под развесистым лопухом размером с дуб —

и поудобнее устроился там, поставив сумку рядом с собой. Потом достал из бокового её отделения несколько бумажных пакетиков и стал размышлять, чем бы ему сегодня полакомиться. «Ага, это я ел вчера. Недурно было, недурно. А вот сейчас, пожалуй, неплохо будет это». — И с мыслью об этом он открыл пакетик, на котором стояли всего лишь три буквы: «МГТ», что расшифровывалось как «мясо говяжье тушёное». Вынув из пакетика большую белую с разноцветными крапинками таблетку, Михаил Иванович проглотил её, запив стаканом воды из свежеоткупоренной бутылки с надписью «Запивка», затем вытащил из сумки пучок сена, тщательно промыл его в банке с водой, но не той, какую он пил, а другой, специально припасённой для мытья. Стряхнув с травы остатки воды, Михаил Иванович стал небольшими порциями запихивать её в рот и старательно пережёвывать все эти стебельки, листики и цветочки, со вкусом проглатывая зеленоватую кашицу. Покончив с одним пучком, он потянулся за вторым, третьим — пока сумка не опустела. Сыто отрыгнув, Михаил Иванович довольно похлопал себя по животу, уселся поудобнее и, закрыв глаза, принялся вслушиваться в свои ощущения. Вот — всё явственнее и явственнее — стал нарастать вкус тушёной говядины, заполняя собой весь рот. «Действует», — удовлетворенно подумал Михаил Иванович. Процесс пищеварения шёл полным ходом. Михаил Иванович вдруг вспомнил давние свои эксперименты, которым он посвящал себя тогда полностью, без остатка. Вспомнил — и усмехнулся: надо же! — отдать половину своей жизни свиньям. Как же он сразу не понял, насколько бесперспективной была та его научная тема — вырастить крылатую всеядную свинью, летающую по помойкам и мусоркам и пожирающую там всё подряд, переваривая при этом пищевые отходы и сортируя своим желудком непищевые, которые бы она удаляла наружу в виде разного рода брикетиков (цветные металлы, чёрные металлы, пластмассы, стекло, щебень, гравий и т. д., и т. п.). То есть задача стояла когда-то перед Михаилом Ивановичем громадная: создать теплокровные летающие комплексы по безотходной переработке отходов. Да не просто комплексы, а такие, какие потом можно было бы под нож пустить — и

наделать из них вкусных колбас, окороков, корейки или ветчины. На худой конец — отбивных с хреном. Всё время что-то не клеилось. То крылья плохо росли, то были слишком малы для такого крупного объекта, как свинья. И ведь с кем он только свинью ни скрещивал. Всех перепробовал, у кого крылья растут. Даже с орлом её спаривал — да только для свиньи и орлиных крыльев маловато оказалось: на тощий желудок она ещё могла подняться в воздух, а вот в свинарник с помойки вернуться уже не выходило — никакие крылья не могли поднять объевшейся свиньи в надпомоечные просторы. Приходилось её потом по всем окрестным помойкам и свалкам разыскивать и пригонять в свинарник, махнув рукой на крылья и на брикетики, которые она успевала к тому времени основательно подрастерять. Да и с брикетиками, честно говоря, не особенно ладилось. Удалось, правда, вывести свинью с желудком, в котором разного рода материалы по нескольким отсекам распределялись, но на выходе из тела свиньи они опять соединялись друг с другом — и брикетики получались дикой смесью из металлов, камня, стекла, бумаги и других материалов. Для переработки таких брикетиков всё равно потребовалось бы целые заводы строить — проще было обойтись вовсе без свиньи, тем более что свинья и без того в дефицит уходила. Словом, продолжались эти «свиные» неурядицы до тех пор, пока Михаилу Ивановичу не пришла в голову замечательная мысль, заключавшаяся в том, что для решения пищевой проблемы следует вообще отказаться от услуг всех домашних животных и птиц. Не надо никаких свиней, коров, овец, кур, гусей и уток! Убрать это промежуточное звено! Человек будет сам поедать то, чем питались до сих пор они, и перерабатывать это своим желудком в свинину, говядину, баранину и птицу разных сортов. Необходимо только создать различные препараты, которые превращали бы пищу животных в пищу людей непосредственно в желудке человека. Ведь корова ест не говядину, а траву — а растёт у неё на боках не трава, а говядина. Вот и надо, чтобы специальные препараты, проглоченные человеком, превращали траву, поедаемую им, в говядину и прочее — прямо в желудке. Очнувшись от воспоминаний, Михаил Иванович целиком отдался процессу пищеварения: всё-таки сено — не говядина, здесь время нужно, чтобы его как следует переварить.

Вскоре на него напала лёгкая дремота, перешедшая в умиротворённый сон. Но вдруг что-то словно толкнуло Михаила Ивановича в бок. Сразу проснувшись, он вскочил на ноги, руки у него непроизвольно потянулись к непокрытой голове и стали тщательно её ощупывать. Затем Михаил Иванович стал на четвереньки и протяжно и жалобно замычал. Солнце больше не пекло. Оно клонилось к закату. идея 12 марта 1986 года; написано 15 марта 1986 года

БЕЗНАЗВАНИЯ Назревает мировая термоядерная война. Руководство партии принимает решение о замораживании эмбрионов наиболее достойных, идеологически выдержанных своих членов, чтобы в далёком будущем снова заселить ими планету. У целого ряда наиболее ответственных товарищей была отобрана сперма по принципу наличия безупречной партийной анкеты и хорошего здоровья: первое было обязательно, второе — не очень (как верно подметил поэт, «в жене ты членом можешь и не быть, но членом партии — обязан»). У другого ряда не менее ответственных парттоварок были взяты яйцеклетки. Оплодотворённые яйцеклетки поместили в специальный бокс со всем необходимым для их развития. Вместе с оплодотворёнными яйцеклетками человека поместили тоже оплодотворённые яйцеклетки собак-овчарок, заранее обученных вскармливать младенцев своим молоком и ухаживать за ними. Капсулы с яйцеклетками овчарок были запрограммированы так, что должны были вывести собак заранее, чтобы они к моменту появления первых людей стали уже взрослыми особями. Сотни лет проходят. Может быть, тысячи. На Земле начинается новая жизнь. Овчарки, как и было предусмотрено, подрастают ко времени выхода человека из капсул с яйцеклетками, кормят младенцев, ухаживают за ними, но...

Здесь возможны три варианта: 1. — собаки рано подыхают; 2. — дичают и сбиваются в стаи; 3. — покорно служат. Начнём с третьего варианта: собаки выкормили и вырастили людей, которые теперь используют собак и как тягловую силу, и для езды, и для добывания пищи (не только ведь люди и собаки будут на планете, кто-то из мелких животных, птиц и гадов тоже выживет!), и для самой пищи. Этот вариант наименее вероятен: такие люди быстро выродятся, — что, впрочем, для оставшейся флоры и фауны было бы самым большим благом. Вариант первый: собаки вырастили людей, но эти безмозглые идиоты быстро довели собак до полного исчезновения: люди эксплуатировали собак до изнеможения, не давали спариваться и размножаться, охотились на своих бывших кормильцев. Оставшись одни, без собак, люди отдают указания друг другу (они же все от тех произошли, кто больше ничего другого делать не умел). Долго так не проживёшь. Вариант второй, наиболее вероятный: собаки вырастили людей и сбежали от них (овчарка ведь — самая умная и сообразительная из собак!). Людям есть нечего, пищу себе добывать они так и не научились, — да и не хотели этому учиться. Кушать хочется, а есть нечего: жрут друг друга поедом. Сначала в переносном смысле, затем — в прямом. На них набрасываются одичавшие и оголодавшие собаки. Дожирают последнего человека. Исчезает последнее сознание. Что дальше — не может быть известно...

4 марта 1987 года

ТУЗЕМНАЯ ИСТОРИЯ Решил один американец (а может, англичанин, а может, австралиец) своего старого друга навестить, который на далёком тихоокеанском острове каким-то начальником работать подрядился. Добрался этот американец (а может, англичанин, а может, австралиец) до острова, нашёл контору, которую его друг возглавляет, видит, на крыльце сидят аборигены, облизываются и сытно отрыгивают: ничего удивительного — сейчас как раз время обеда. Прошёл американец (а может, англичанин, а может, австралиец) мимо них в контору, — никого там нет. Пробковый шлем лежит на столе, — а друга нет. Выходит на крыльцо и спрашивает одного из туземцев: «А где начальник?» — «Начальник пошёл на обед», — слышит он в ответ. Пристроился американец (а может, англичанин, а может, австралиец) под тенистым деревом, ждёт. Проходит час. Друга всё нет. Аборигены разлеглись под другим деревом и подрёмывают. Он подходит к ним и снова задаёт тот же вопрос. Ему недовольно говорят: «Вам же английским языком сказали — начальник пошёл на обед» — и довольно похлопывают себя по животам.

2 октября 1987 года

НА СТЕНЕ ВИСИТ РУЖЬЁ Взял в руки субботний номер «Известий» — почитать что-нибудь лёгкое во время ужина. Раскрыл. Глаза упёрлись в упоминание о чеховском ружье, «которое в первом акте мирно висит на стене, а в пятом стреляет». Пошла мысля — и родилась «пьеса»:

РУЖЬЁ микропьеска «Нельзя ставить на сцене заряженное ружьё, если никто не имеет в виду выстрелить из него». из письма Чехова Лазареву-Грузинскому от 1 ноября 1889 г.

Пьеса в пяти актах с дополнительным Действующие лица: выявляются по ходу действия (хотя по ходу действия выявится только Ведущий)

Акт первый Ведущий констатирующе, с расстановкой. На стене висит ружьё. Акт второй Обнадёживающе, с намёком. На стене пока ещё висит ружьё. Акт третий Несколько недоумевающе. На стене всё ещё висит ружьё. Акт четвёртый С большой степенью удивления, подняв плечи.

На стене до сих пор висит ружьё. Акт пятый, последний Крайне возмущённо, возбуждённо потрясая опущенными книзу кистями рук. Ружьё провисело на стене до конца последнего акта — и не выстрелило! Уходит, безнадёжно махнув рукой. Занавес падает. Раздаётся выстрел. Акт дополнительный Возвращается. Занавес идёт вверх. Громко и радостно, потирая руки. Так как в пьесе ничего и не случилось — ружьё взяло да застрелилось!

3 марта 1991 года

РАЗМЫШЛЕНИЯ К КАРТИНЕ «ГОРЬКИЙ БЕСЕДУЕТ С ЛЕНИНЫМ» Когда был на улице, вспомнил почему-то о передвижной выставке Бориса Щербакова в музее несколько лет назад. Там в качестве «обязаловки» была большая картина, изображавшая Горького в момент его беседы с Лениным. Я курировал тогда передвижные выставки и пожалел её директора — не стал настаивать, чтобы он убрал картину (он сказал, что могут проверить: Ленин должен был обязательно висеть). Теперь тема Горького с Лениным закрутилась в голове. Вернувшись домой, записал сценку.

Горький в разговоре с Лениным постоянно поминает какуюто «Мать». Ленин долго и тупо смотрит мимо Горького в пустоту большой комнаты, костяшками пальцев нервно постукивая по громадному, гулко отвечающему на постукивание столу. Наконец до него доходит, о чём речь, и он торжествующезлобно восклицает: — Твою «Мать», Пешков (Ленин терпеть не может всяких там выпендрёжей с фамилиями и любит называть людей своими именами), я не читал — и читать не собираюсь! Твоя «Мать» — это всего лишь твоя «Мать». А я сейчас выращиваю отца. Отца всех народов.

23 февраля 1995 года

СОННЫЙ ПЕРЕКРЁСТОК В конце учебного 1997 года мои сыновья (старший в восьмом, младший в седьмом классе) пошли в городскую газету для школьников. Газета называлась «ПЕРЕКРЁСТОК». Старший взял свои записи и свежую пьеску «Сон», а младший — несколько небольших сказок. Сейчас уже никто из семьи толком не помнит, каким образом сыновьям стало известно об этой газете: то ли её кто-то в школу принёс; то ли главный редактор газеты по школам ходил в поисках детей, имеющих некоторые литературные способности. На следующий день после похода в «ПЕРЕКРЁСТОК» я записал их впечатления и оформил в виде маленькой пьесы.

Но сначала даю пьеску старшего сына, которую он там читал. СОН пьеса

Действующие лица Владимир Ильич Ленин. Надежда Константиновна Крупская. Леонид Ильич Брежнев. Комендант Кремля. Деятель партии. Действие первое Ленин пишет за столом. Комендант (входит в кабинет Ленина). Владимир Ильич, там к вам красноармеец. Впустить? Ленин (раздумчиво). Впустите. Хотя нет, пошлите его к чёгту! (Продолжает писать.) Комендант (за дверь). Идите к чёрту! (Ленину.) Он не уходит, говорит, что по важному делу. Ленин (кричит). Гасстгелять! Сейчас же! (Продолжает писать.) Комендант уходит. Затем возвращается. Комендант. Владимир Ильич, к вам опять пришли. Какие-то крестьяне. Расстрелять? Ленин (хитро щуря левый глаз). А вы догадливы, батенька! Конечно, гасстгелять! (Продолжает писать.) Комендант снова уходит, но через минуту возвращается. Комендант. Владимир Иль… Ленин (визгливо перебивает). Гасстгелять! Пгямо не дают габотать! Свинство! (Вскакивает.) Комендант (быстро). Там товарищ Крупская!

Ленин (немного успокаиваясь). А, тогда впустите, товагищ! Комендант уходит. Действие второе Ленин нервно ходит по кабинету. Крупская (входит в кабинет). Владимир Ильич, что это такое? (Показывает Ленину какую-то фотографию.) Я возмущена! Немедленно объясните! Ленин (останавливается, садится за стол и берёт у Крупской фотографию). Это мой политический согатник, дгуг — Инесса Агманд. Крупская (возмущённо). А почему в таком виде? Ленин (не зная, что сказать). Это её габочая одежда! Крупская (вне себя). Какая одежда?! — на ней нет вообще никакой одежды!.. Вы развратник, товарищ Ленин! Ленин (кричит). Товагищ Кгупская, отныне вы исключены из гядов пагтии за оскогбление Пгедседателя Совета Нагодных Комиссагов! Крупская (резко). Вы — хам, а не председатель! Ленин (визжит). Убигайтесь! Я вас не знаю — и знать не хочу! Мегзавка! Крупская (тоже визжит). Сам мерзавец!.. Исключить из партии!!! Чтоб тебе в мавзолей переселиться!.. Ленин (деловито). Не волнуйтесь, товагищ Кгупская, мавзолей ещё не постгоен. Обещают чегез пятилетку. Как только закончат, я туда немедленно пегеселюсь. Вдруг в кабинет заглядывает комендант. Ленин (коменданту). Убигайтесь! У нас стгого секгетный газговог! Комендант исчезает. В кабинете неизвестно откуда появляется Брежнев. Брежнев (чмокает челюстью). Что это такое? Кто это в моём кабинете?.. И почему вы (тычет пальцем в Ленина) кричите на

неё (показывает глазами на Крупскую). Как вы смеете кричать на женщину?!. Ленин (оторопело). Вы кто такой?.. (Кричит.) Комендант! (Вбегает комендант.) Что это за скандалист? Убегите его! Комендант пытается увести Брежнева, тот его отпихивает. Крупская (надменно). Я ухожу! Ленин (машет рукой). Чёгт с вами! Вы исключены из пагтии, товагищ Кгупская! (Коменданту.) Вы тоже пговаливайте к чёгту! Крупская демонстративно уходит. Комендант побитой собакой следует за ней. Брежнев удивлённо хлопает глазками. Действие третье Ленин садится за стол. Ленин (ворчит про себя). Чёгт-те что! Сначала скандалистка, затем скандалист! Хамство какое-то! (Брежневу.) Что вам надо, товагищ? Брежнев (недоуменно). Объясните, что это такое? Вы сидите в моём кабинете и ещё выгоняете меня из него! (Внимательно смотрит на Ленина.) Кстати, я вас где-то уже видел. (Вспоминает.) Ах, да! — вы висели вот здесь! (Показывает на стену над Лениным.) В рамке висели. Ленин (начинает нервничать). Нигде я не висел!.. Не мешайте габотать! Брежнев (возмущённо кричит). Да как вы смеете! Убирайтесь из моего кабинета! Ленин (ещё больше нервничая). Кто вы такой? Брежнев (чешет затылок). Я — Брежнев. Ленин (успокаиваясь). А, это вы написали «Сказку о попе и габотнике его Балде»!.. Отличное пгоизведение! Идеологически выдегжанное! Поздгавляю!.. Брежнев (совершенно обалдевает, не знает, что предпринять, затем хватает со стола стакан с водой и выливает воду на голову Ленина). Уйдите немедленно! Исчезните! Мне надо работать!

Ленин стоит, по его лысине и бороде течёт вода. Ленин как бы растворяется в ней и исчезает, оставив после себя лишь еле заметную лужицу на полу. Брежнев ничего этого не замечает, так как, усевшись за стол, роется в бумагах. Найдя нужную, он смотрит в неё и говорит, не поднимая головы. Брежнев. Начинаю приём. (Поднимает голову.) Что вам надо, товарищ? (Обнаруживает, что Ленина нет.) Уже смылся. Утёк… (Зевает,потягивается.) Что-то я устал от всего этого… Надо отдохнуть… (Укладывается на столе, засыпает.) Действие четвёртое Брежнев и Деятель партии. Брежнев спит на столе. Деятель партии будит Брежнева. Деятель партии. Товарищ Брежнев! Вставайте! Вас ждут! Заседание уже началось! Брежнев (садясь на столе). Что такое?!. Кто вы такой?.. (Раздумчиво.) Здесь был товарищ… Он ушёл?.. (Вдруг вспоминает.) Это был Ленин! Меня исключат из партии и расстреляют! (В ужасе.) Какой хоть сейчас год?!. Деятель партии. 1979-й, Леонид Ильич! Брежнев (облегчённо вздыхает). Слава Богу!.. Ленин умер! Это был сон… декабрь 1996—январь 1997 года

ПЕРЕХЛЁСТОК, или Как два брата ходили на литкружок пиэсса

Действующие лица Солутанов — главный редактор газеты «Перехлёсток», 50-55 лет. Бабуинов — член редколлегии, 11 класс. Долгова — член редколлегии, студентка журфака.

Синицын — афорист, 11 класс. Металлист — металлист, 11 класс. Старший брат — 8 класс. Младший брат — 7 класс. Эмильевич — новичок, 7 класс. Перед началом Металлист выпрашивает у всех денег на пиво. Денег ему никто не даёт. Начинается чтение стихов, рассказов. Очередь доходит до Металлиста. Металлист (вызывающе). У меня песня. Исполняется без музыки, без голоса и на коленях. (Сползает на колени, вытягивает вперёд молитвенно сложенные руки и тянет завывающим голосом.) Подайте две с половиной тысячи!.. Опять садится на своё место. Все смеются. Металлист вдруг встаёт и идёт к двери. Выходит. Бабуинов. Дайте ему денег! Металлист (заглядывая в комнату). А что, есть? Синицын. На колени! Металлисту бьют сзади по ногам так, что у него подгибаются колени, и уводят прочь… Некоторое время спустя очередь доходит до новеньких. Младший брат читает свои сказки. Одни говорят, что слишком детские, другие, что слишком мрачные. Старший брат начинает читать свою пьесу «Сон». Зачитывает действующих лиц. Как только проговаривает: «Владимир Ильич Ленин» — все смеются. Бабуинов (перебивает). Это что, прикол?

Старший брат (продолжает). Надежда Конст… Тут вдруг гаснет свет. Младший брат. Вот у нас и погасла лампочка Ильича! Бабуинов (эхом повторяет). Вот у нас и погасла лампочка Ильича! Все громко смеются. Синицын (захлёбываясь от смеха). Ильич вышел из Мавзолея погулять… ха-ха-ха!.. Ильич сбегал из Москвы в Воронеж за лампочкой, ему в гробу дышать темно!.. Бабуинов (эхом). Ильич забрал свою лампочку!.. Младший брат. Ильич, верни нам свою лампочку! Свет загорается снова. Старший брат благополучно дочитывает действующих лиц и прочитывает всю пьесу. Во время чтения все смеются. Но как только старший брат закончил, наступила минута молчания. Бабуинов (прокурорским тоном). Ты не имеешь права смеяться над Лениным, лить на него грязь! Ты плохо знаешь, кто он такой! Это Троцкий, Зиновьев, Каменев могли говорить против Ленина, потому что они жили в одно с ним время, хорошо его знали и сами были выдающимися политическими деятелями. Долгова (назидательно). Надо учиться как минимум в десятом классе, чтобы знать что-то о Ленине! Бабуинов. Надо закончить одиннадцатый класс, учиться на истфаке и читать дополнительную литературу. Это профессора-историки могут ещё смеяться над Лениным!.. Синицын. Это не их даже дело… Бабуинов. Это дело истории — смеяться над Лениным!.. (Обращаясь к старшему брату.) А что плохого лично тебе сделал Ленин?..

Долгова (не дав старшему брату ответить). Я могу много сказать, что Ленин плохого сделал всем нам, но так можно спорить до бесконечности, так что не будем углубляться в политику… Старший брат (тихо младшему брату). Здесь сборище коммунистов, мне здесь делать больше нечего. (Младший брат усмехается.) Солутанов (обращаясь ко всем). Он новенький, он не знал, что у нас нужно политически нейтральное! Давайте говорить конкретно по пьесе. (Обращаясь к старшему брату.) Если хочешь попасть в газету, попытайся написать что-нибудь политически нейтральное и прочитать здесь. Я как главный редактор имею право не пропускать это в газету — и не пропущу. (Пауза.) У тебя есть что-нибудь политически нейтральное? Старший брат. Есть записи. Солутанов. Читай! Старший брат читает записи 1992—1997 годов. Привожу самые короткие:

У Горбачёва не лысина, а глобус. Брат-близнец Дюймовочки — Дюймвовочка. Глас пьющего в пустыне. Выход из положения — роды. Супруги вели себя так, как будто они муж и жена. Человек сетует: «…отец семейства, мать четверых детей…» Головоломка — стена.

— Да, были схватки родовые!.. (из воспоминаний акушера). Лошадь вела осёдланный образ жизни. Инстинкт самохоронения. Уголовная биология: побег корня.

Колобок — головоногий моллюск. У нас два выбора: первое — либо то, либо другое; второе — и то, и другое. Тролляйн — девушка-водитель троллейбуса. Живее всех живых может быть только мёртвый. Сидящий рядом афорист Синицын похохатывает. Бабуинов (возмущённо). Ну вот, наехали и на религию, и на Горбачёва!.. (Старшему брату.) Если ты издеваешься над Лениным, то как ты можешь издеваться над религией?!. Старший брат (тихо младшему брату). Эту газету надо распространять в туалете… Бабуинов (видимо, услышав). Мне всё равно, где газету будут распространять, — лишь бы не в туалете!.. После обсуждения редакционных вопросов Солутанов объявляет, что членам редколлегии и «новым товарищам» (так он выразился) следует остаться. «Новые товарищи» немедленно уходят … Братья подходят к ждущей их на улице маме. Старший брат. Нам тут делать нечего. Здесь явное отклонение в сторону дебилизма и коммунизма… Уходят вместе с мамой. записано отцом «новых товарищей» с их слов на следующий день, 26 мая 1997 года в городе Воронеже

ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА В школе проходят происхождение человека. Мария Степановна говорит, что, по мнению некоторых учёных, все люди произошли от одного человека. Вовочка радостно вопит: — Я знаю, кто этот человек! Это — Ленин!

— Вовочка, кто тебе это сказал?

— В детском садике нам Марьванна говорила про дедушку Ленина, а я сказал, что у меня другой дедушка, — и у Петьки свой есть, и у Катьки свой. А Марьванна сказала, что это личные дедушки, а дедушка Ленин — общий для всех: он всем детям дедушка. Значит, Ленин и есть тот человек, от которого произошли остальные!..

12 июля 1997 года

КЛОНИРОВАННЫЕ крантиутопия

Тихим апрельским вечером 1997-го, незадолго до Пасхи, где-то под Москвой (в прямом, кажись, смысле: под Москвой много чего понастроено) состоялась тайная сходка российского компартруководства с сочувствующими компартии специалистами из НИТЛЕНа (Некрофилического Института Тела Ленина). Компартийцы жаловались, что власть им себе вернуть вооружённым путём не удалось ни в августе 1991-го, ни в октябре 1993-го. Не получилось её захватить и легально, через парламент, — на что ушли тоже две попытки. Осталась последняя, третья. И возможна она будет только осенью текущего года, 80 лет спустя после октябреноября 1917-го. Но для этого необходимо срочно укрепить руководство партии такими видными её деятелями, как Ленин, Сталин, Дзержинский, Свердлов. Учёным в лоб был задан наводящий на скрытый смысл вопрос: — Англичане вон овечку из клетки взрослой овцы вырастили. А вы могли бы, например, козла? Знаете такой способ?

Учёные ответили: — Знаем. Это клонированием называется. То есть методом бесполого размножения. Таким путём, если мы им пойдём, мы сможем не только козла, но и вождя сделать. Впервой, что ль, нам англичан переплёвывать? — наши-то когда-то блоху аглицкую подковали!.. Так что нам даже целое стадо козлов, тем более вождей, по плечу!.. Партруководители повозмущались было, что вождей с козлами сравнивают, но затем махнули рукой: — Ладно, пусть хоть свиньями называют, но чтобы дело было сделано, — и без всяких там козлов: только вождей! — и заказали НИТЛЕНным учёным склонировать основных вождей. Что и как делали учёные, доподлинно неизвестно. Известно только, что генно-клеточного материала им катастрофически не хватило: поскребли они по всем сусекам (вернее, по могилам вождей) и наскребли только столько, что удалось создать лишь по одному экземпляру Сталина, Дзержинского и Свердлова. Хотели и Троцкого склонировать, заполучив его клетки из Мексики под предлогом изучения останков: якобы вопрос о перезахоронении решается! — да Мексика интересоваться стала, с чего это в России вдруг любовью к Троцкому воспылали? — и пришлось Троцкого в покойниках оставить, чтоб не пронюхал никто раньше времени. К тому же НИТЛЕНовцам и так ясно было, чего от Троцкого ждать, — и вдруг его потом опять за границу высылать придётся... и можете себе представить, что будет, если там Лев Давидович снова живьём появится... Кому повезло, так это Владимиру Ильичу: матерьялу хоть отбавляй было, целый труп. Пришлось на дюжине остановиться. Хорошими, правда, вышли лишь три экземпляра, а остальные девять — какими-то недоделанными... Полученные способом ещё чище непорочного зачатия вожди росли как на дрожжах: день шёл за год. Так как присутствие незнакомых людей могло вызвать у свежеиспечённых вождей ведущий к мгновенной гибели шок, лабораторию, где они выращивались, к моменту их созревания оснастили всем необходимым не только для заполнения желудка едой и питьём (вожди никогда не должны испытывать никаких чувств, — тем более чувства голода!), но и для

самостоятельного ознакомления с положением дел в стране и мире. С одноэкземплярными вождями (Сталиным, Дзержинским и Свердловым) особых проблем не было: дойдя до кондиции, они вели себя соответственно имени собственному и наличному имиджу. А вот с дюжиной Ильичей не сразу наладилось: сначала они вразнобой кричали каждый за себя: «Я, пгедсовнагкома Ульянов-Ленин!..» (причём девять недоделанных кричали, естественно, пискляво), но потом из тройки наиболее крепких выделился один самый-самый, который установил диктатуру среди Ильичей и стал говорить от имени и за всех других Ильичей: «Мы, пгедсовнагкома Ульянов-Ленин!..» Остальные вожди давились от смеха, глядя на то, как тройка неугомонных Ильичей носится туда-сюда (Ильич-диктатор посредине, по бокам — Ильичи с левым и правым уклоном), а за ними хвостом девятка недоделанных, — и всё это имеет вид эдакого ильического Змея Горыныча. Одноэкземплярные вожди сразу прозвали между собой построенное таким образом скопище Ильичей Змеем Ильинычем... Пока Ильичи разбирались сами с собой, остальные вожди уже успели ознакомиться с окружающей действительностью — и когда Ильичи оформились, наконец, в Змея Ильиныча, предложили им подивиться на достижения науки и техники. Змей Ильиныч отмахнулся: — В ггобу мы это уже видел! — и сразу приступил к делу: поинтересовался, где сейчас правительство. Ему ответили, что в Белом доме. Змей Ильиныч отреагировал весьма бурно: — Пока мы спал невечным сном, вы на бегега Потомака пегебгаться успели!.. а столицу тоже в Вашингтон пегенесли?.. а все ли Севегоамегиканские Штаты наши?.. а что с Мексикой?.. — и в том же духе. Ильиныча вынуждены были разочаровать, сказав, что ничто никуда не перенесено — и пока непереносимо. А Сталин, вспомнив вынос своего тела из Мавзолея, злорадно добавил, что переносить собираются лишь их, Ильичей, труп. Ленины, нарушив субординацию, хором возжелали осмотреть Мавзолей и своё тело в нём, но Ильич-диктатор сурово оборвал соклеточников: — Сначала дело, а тело потом!

Снова обратившись к одноклеточным вождям, Ильиныч продолжил расспросы: — Кгемль у наших?

— Нет, у наших Белый дом.

— Вы не только Амегику взяли, но и их Белый дом с бегегов Потомака на бегега Москвы-геки перенести сумели?!. — а мыто, дугак, сначала думал, что вы столицу в Вашингтон пегенесли!.. ха-ха-ха!.. Змей Ильиныч заливисто-задорно засмеялся хором в двенадцать голосов, но соратники вторично разочаровали Ильиныча... Хотя вся дюжина Ильичей и является совокупностью, называемой Змеем Ильинычем, но всё же каждый из них представляет собой отдельную особь, — и для единства действий надо было, чтобы даже до самого безмозглого Ильича дошло. Поэтому Ильич-диктатор вынужден был дождаться, пока и хвост Змея Ильиныча разберётся, наконец, в обстановке, и только тогда вернулся к делу: — Так, сейчас какой месяц?.. — июль?.. А может, нам в июле попгобовать? — чего же октябгя ждать!..

— Владимиры Ильичи, в июле мы один раз уже пробовали, как раз 80 лет назад, — да ничего не вышло!

— Тогда не вышло, а сейчас вдгуг выйдет!

— А если всё-таки не выйдет — и вам опять в Разливе прятаться придётся, — с кем тогда?..

— А Зиновьев где? — в пгошлый газ я с ним в шалашике валялся!.. Свердлов и Дзержинский пожимают плечами: они о Зиновьеве ничего не знают. Сталин сначала делает вид, что его это не касается, затем раздражённо бросает: — Да расстерелял я этих передателей — как знал, шьто снова передать могут!.. Дзержинский тоскливо напевает: — Не узнает никто, где могилка твоя... Змей Ильиныч скорбно вздыхает: — Мы так и думал, что Иосиф Виссагионович гасстгеливать будет не только интеллигентское говно, но и наших собственных товагищей!.. Ну да ладно: пгедателем больше, пгедателем меньше… — обойдёмся как-нибудь. (Спохватывается.) Однако, как же мы один в шалаше спать будем? Может, кто из вас согласится, товагищи?..

Свердлов испуганно жмётся в угол: его совершенно не удовлетворяет перспектива спать с целым сонмом Ильичей. Дзержинский презрительно щурится: он и не с таким скопищем справиться может — да мараться не хочется. А Сталин злобно шепчет про себя: «Терепеть не магу педерастов!.. группавой секс усытроить захател!.. — херена тебе!..» Змей Ильиныч огорчён, что с ним никто в Разлив не хочет: — Что ж, если что — нам одним в шалаше кантоваться пгидётся... Тут Ильиныч узнаёт, что Россией теперь сибирский мужик правит. Ильиныч в недоумении: — Как?!. — Гаспутина не убили, он в цаги пголез?.. Свердлов успокаивает Ильиныча: — Да убит, убит Распутин! — и Николашки нет: вы же сами велели мне в Свердловск телеграмму отбить, чтобы всех царских ликвидировали!..

— Какой-такой Свегдловск?

— А что вы думаете, стал бы я такую телеграмму в Екатеринбург отбивать, если бы его потом моим именем не назвали?.. Но главное не в этом, а главное в том, что за главного теперь в России именно человек из Екатеринбурга!.. почему Екатеринбурга, а не Свердловска? — да этот новый сибирский мужик отнял у города моё имя, будь он неладен... Но ничего: Дума теперь почти в наших руках — там самой большой, большевистской прямо, фракцией подходящий человек заправляет, ну прямо копия вы, Владимиры Ильичи, когда без бородки и усов были, от Временного правительства скрываючись... Ильиныч оживляется и перебивает: — А что с Вгеменным пгавительством?

— Оно так и есть временное. Правда, последние несколько лет вроде бы как и постоянное…

— А во главе опять Кегенский?

— Нет, этого негодяя не оживляли. Да и далеко он всё равно, в Америке, не достанешь. Вместо него, говорят, какойто Черномыр.

— Тот, что у Пушкина в сказке был?.. Дзержинский возмущённо влезает в разговор: — При чём тут сказки, Владимиры Ильичи? — речь идёт о прозе жизни!.. Сталин осекает Дзержинского:

— Шьто ты, Феликс, к сказике пиривязался!.. Ани (Сталин кивает головой на Ильичей) утопию в жизинь перетварили, а ты сказику какую-та виспомнил!.. Ильиныч продолжает: — А тгидцать тги богатыгя пги нём, пги этом Чегномоге?

— Не знаю насчёт всех, но вот трое явно из сказки: один, гад, рыжий, другой чёрный, а третий — ни тот, ни другой…

— Сегый, что ли?.. — Сегый Волк, да?..

— Да нет, не серый!.. — а если и волк, то только чтоб жилищно-коммунальный бюрократизм выгрызть!.. Ленины погружаются в глубокое раздумье... Сталин, узнав от сотоварищей, что в столице сейчас всеми делами заправляет лысый коренастый человек в кепке, с фамилией, начинающейся на «Л», — и немолодой уже, восклицает: — Немаладой?.. седой, значит... сивый, как гаварица!.. Но ничего, и эту Сивку ми в Горки укатаем!.. Все вожди задумываются над тем, что же делать в сложившейся ситуации. Сталину приходит в голову идея отвлечь товарищей по партии от тяжёлых мыслей самым простым способом, какой только существует в России. Он тщательно обследует помещение лаборатории и быстро находит искомое: похоже, кто-то хорошо знал привычки и намерения любимого вождя и заранее припас всё необходимое. Прижав к животу ящик армянского коньяка, Сталин торжественно возвращается к погрустневшим соратникам. Свердлов и Дзержинский не заставляют себя долго уговаривать: хватают по бутылке и пьют прямо из горла (учёные из НИТЛЕНа, похоже, немного переборщили и слишком осовременили вождей). Но Ильичи отнекиваются: они, мол, к пиву более привычные — да и из горла пить не станут!.. Сталин не намерен пререкаться со всеми Ильичами сразу, он хитро хмыкает в усы и снова уходит в дальний угол лаборатории. Там он быстро, одну за другой, откупоривает дюжину бутылок пива «Бавария» и сливает его в ведро. С ведром, полным пенящегося напитка, и двенадцатью пивными кружками Сталин возвращается к Ильичам, которые, нарушив змейильинычный строй, окружают ведро и жадно поглощают пиво.

— Бавагское! — удовлетворённо крякают все двенадцать.

Сталин еле успевает подносить и откупоривать бутылки с «Баварией»... (Свердлов и Дзержинский уже валяются под хирургическим столом мертвецки пьяные…) Наконец Ленины с осоловевшими глазками и раздутыми животами отваливаются от ведра. Ленину-диктатору с трудом удаётся навести порядок в своих рядах, он выстраивает Ильичей по ранжиру, снова сформировав Змея Ильиныча, и, то и дело икая, спрашивает Сталина, почему тот спаивает всех вождей, а сам спиртного в рот не берёт. Сталин хитро щурит глаза: — Долежен же середи нас хоть адин палитик терезьвым бить!.. Змей Ильиныч, возмутившись коварством своего ученика, рявкает на Сталина: — Блевать мы на вас хотел, Иосиф Виссагионович!.. Строй Змея Ильиныча снова распадается на отдельных Ильичей, которые берут Сталина в кольцо, и действительно блюют на него во все двенадцать глоток то одновременно, то поочерёдно, приговаривая: — Запомни, Йоська: в Госсии тгезвого, — будь он хоть политиком, хоть нет, — непгеменно заблюют со всех стогон!.. Сталин стирает с себя рукавом ленинскую блевотину и злобно бормочет себе под усы что-то о мавзолейных упырях, которых порасплодилось тут на бедную его голову, как собак нерезаных. Ильичи, уловив краями ушей слово «Мавзолей», сразу вспоминают о желании осмотреть собственное тело, от которого все они и произошли. Отлив холодной водой Свердлова и Дзержинского и немного приведя их в чувство, Ленины снова выстраиваются в Змея Ильиныча и вместе с одноклеточными вождями, несмотря на ночное время, отправляются на Красную площадь (Сталин не только хорошо знает все потайные кремлёвские ходы-выходы, но и нащупывает в кармане своего френча заботливо кем-то положенную связку ключей). Обнаружив у Кремлёвской стены целое кладбище, Свердлов недовольно фыркает: — Какой идиот его здесь устроил? — при мне только одна братская могила тут была!.. Сталин недобро косится на Свердлова: — Яков, если ты ещё раз пра идиота скажешь, тебя апять ранище веремени заситрелят — я тебе эта уситрою!..

Свердлов, легкомысленно отмахнувшись от угрозы, поворачивается к Дзержинскому и жалуется ему: — Я уже успел узнать, что новые российские власти не очень берегут революционные памятники. Как говорится в народе — «была бюста — стало пусто». Дзержинский подхватывает: — Был статуй — осталось… — вместо неприличного слова Дзержинский интеллигентно ставит маузером три точки, выстреленные в пространство. Полуночный бой курантов на Спасской башне заглушает хлопки выстрелов... Свердлов с Дзержинским задерживаются у своих могил, продолжая обсуждать проблему памятников, а Сталин сопровождает Змея Ильиныча дальше, к Мавзолею. Зайдя внутрь, Сталин восклицает: — Чую, и маим духом здесь пахнет!.. Ильичи злорадно подхихикивают над ним: — Духом-то, может, и пахнет, а вот ни уха, ни гыла здесь от тебя не осталось!.. Но Сталин на удивление спокоен: он-то знает, что дело у Ленинов идёт к развязке. Ильичи обступают свой собственный труп. Слышны реплики: — Мегзкое згелище!..

— Скукоженный какой-то!.. Ленин-диктатор резюмирует: — В следующий газ завещание написать надо будет, чтобы не было больше этого безобгазия. А то набьют нас вот так всех в один ггоб — и будем мы как сельди в бочке!..

— Как кильки в банке! — подхватывают остальные Ильичи.

— Как шпготы пгибалтийские!..

— А кстати, — обращается Ленин-диктатор к Сталину, — Пгибалтика всё ещё у немцев? — я же её им лично отдал!.. Сталин несколько смутился: — Да вот я дагаварился с таварищем Гитлером из Германии, он мене её веренул, а патом эти перебалты — шьтоб их разенесло! — Перебалтику сибе заберали, перехватизиравали, как сейчас гаварят!.. Пока Ильичи беседовали в Мавзолее со Сталиным, на улице зарядил дождь. Свердлов с Дзержинским промокли насквозь — и вдруг начали разжижаться: их лица сморщиваются, щёки втягиваются; из-под одежды начинает сочиться кровавожёлтая жижа. Свердлов и Дзержинский, делая вихляющие

телодвижения, постепенно оседают. Ручьи жижи текут вовсю. Похоже, соединение молекул между собой непрочным оказалось или укрепиться не успело. (Учёные потом установят, что причина заключалась в алкоголе: пить вождям нельзя было ни капли, так как алкоголь разлагающе действовал на неокрепший ещё организм, — но какой-то вредитель заранее заготовил в лаборатории побольше спиртного.) Вскоре этих несчастных размыло совсем — и они желтоватокрасными ручейками (как понос с кровью!) стали стекать каждый в свою могилу. В конце концов от фигур у могил остаются только кожанка с фуражкой и шинель с будёновкой. В Мавзолее с Лениными тоже происходит неладное. Змей Ильиныч распадается на свои составляющие полностью и окончательно, — даже окрики Ленина-диктатора не помогают. Впрочем, эти окрики становятся всё слабее и слабее... Ильичи катаются от боли клубком по полу (видимо, пиво вызывает несколько иную реакцию, чем коньяк!) и вопят, обращаясь к Сталину: — Иосиф Виссагионович, нет сил больше жить, дайте нам яду!.. Сталин, топорща тараканьи усы, с готовностью убегает прочь и вскоре возвращается с фирменным огнетушителем, на котором написано «Дихлофос». Затаив дыхание, Сталин с удовольствием брызгает вонючей жидкостью на Ильичей. Клубок мгновенно замирает, двенадцать раз испускает дух и медленно оседает, постепенно приобретая форму Мавзолея... Роскомпартруководство, вызванное Сталиным по внутреннему телефону, входит в Мавзолей, обнажает голову и, заливаясь горючими крокодильими слезами, в траурной позе застывает возле Мавзолея во главе со Сталиным, который хмыкает в усы: — Сыработали-таки каньяк сы пивам! — вот шьто значит керугом сваю агентуру иметь!.. Постояв немного молча, Сталин говорит громко, во весь голос: — Не нада печалица, таварищи, не надееся и не жиди, шьто вися жизинь випереди! — за наше, за пиравае дела пара биратися — и пабеда будет за нами!..

27 апреля (идея); 11 июля—4 сентября 1997 года

НЕОБХОДИМЫЕ ПОЯСНЕНИЯ

Сотворение вождей: наливают в колбы питательного раствору, помещают в него генно-клеточный материал; некоторое время спустя содержимое колб тщательно взбалтывается и выливается в прозрачные гробовидные коконы-сосуды размером с человека, затем туда льют вёдрами питательный раствор и засыпают спецдобавки из громадных пакетов с надписями: «Коммунистическая убеждённость», «Верность делу партии», «Революционная бдительность», «Ненависть к врагам революции», «Классовая непримиримость» и т. п. (в разные коконы — в разных пропорциях); всё это тщательно перемешивают, пробуют на вкус, добавляя недостающего и одновременно комментируя («ага, здесь недоверностились, а здесь перебдились!» — и в том же духе); запаивают коконы и подключают шлангпуповину. Регулярный осмотр. Внутри коконов клокочет, пузырится, волнуется. Постепенно успокаивается. Потом внутри кокона становится мутно, затем кокон будто опадает немного и приобретает очертания человеческого тела. Оно растёт, растягивая оболочку кокона. В конце концов кокон лопается — и из него вылезает голенький вождь. Дзержинский, Сталин и Свердлов вылупливаются одновременно (их для этого специально первыми замешивали, чтобы они, на всякий случай, немного раньше Ильичей вылупились), отпускают взаимонасмешливые реплики. Увидев на стене приготовленную для них одежду, бегут туда, поспешно одеваются. В спешке, естественно, схватили не ту. В чужой выглядят смешно: Сталин — в кожанке Свердлова, Дзержинский — во френче Сталина, Свердлов — в шинели Дзержинского. Протирают глаза, меняются одеждой. Оглядывают стену, на которой целый ряд одинаковых костюмов Ильича. В изумлении таращатся на них. Тут их внимание привлекает шум какой-то возни в глубине лаборатории. Идут туда и обнаруживают странную картину: в одном-единственном, но громадном коконе беломясыми червями ползают друг по другу Ильичи (их с большим запасом понамешали, чтобы вернее было). Наконец вылупливается первый, эдакий крепыш-качок; затем из груды тел вылезает Ленин чуть поменьше, с опущенным вниз левым плечом;

следом такой же, но у него опущено правое плечо. (Сталин сразу язвит: один, мол, с левым уклоном, а другой — с правым…) Остальные Ильичи идут один за другим, мал мала меньше. Последний совсем хилый, его ножки рахитичные не держат, он валится вниз — и стадо Ильичей растаптывает несчастного. Вожди, успевшие пересчитать Ильичей, довольны: последний был тринадцатым («чёртова дюжина»!..). Ильичи одеваются. На Ленине-качке костюм трещит по швам, на последнем из Ильичей — висит мешком (НИТЛЕНные учёные недорассчитали: думали, что все одинаковыми получатся), но головы и причёски у всех одинаковые.

5, 9 сентября 1997 года

ДЕЛА ПАРТЦЕРКОВНЫЕ Старый партиец Егор Ильич пришёл в себя после десятилетнего летаргического сна. Очнулся, очухался — и скорее собираться из дому.

— Ты куда? — спрашивают его родные и пришедшие по такому случаю партийные товарищи.

— Как куда? — в партком, партвзносы заплатить за десять лежачих лет, — а то из партии вышибут!

— Да в какой партком? — тебе в церковь скорее надо: свечку поставить да молебен за здравие заказать! Егор Ильич осерчал: — Вы что, сдурели все тут за десять лет? — почему это я вместо парткома в церковь бежать должен?!. Старые партийные товарищи помялись-помялись, но всётаки сказали: — Ты понимаешь, пока ты тут бревном лежал, парткомов как таковых не стало, — они, как бы тебе помягче сказать, по сути дела в церковь переместились: вера у нас прежней осталась, только помещение да иконы поменялись. Егор Ильич начал было возмущаться: как же так, партия, мол, всё время, всю жизнь с религией боролась, а теперь вот в церковь идти требуется, — но партийные товарищи напомнили ему:

— Да мы ведь не с религией боролись, а с конкуренцией в религии. А церковь у нас как запасной вариант стояла, — забыл, что ли, что мы ещё три четверти века назад свою православную церковь создали, под эгидой чекистского щита и меча: так сказать, церковь Красного Христа и Меча, хи-хихи... Егор Ильич был в своё время не последней фигурой в партруководстве и всё это прекрасно, красно-прекрасно, знал. Отправился Егор Ильич в храм Божий. Переступив порог, огляделся кругом и пришёл в полный восторг: — Здорово придумали! — Карла Маркса под Бога-Отца замаскировали, под Святым Духом товарища Сталина разумеют, а Бог-Сын человековоплощённым в виде тела товарища Ленина Иисусом Христом является... Не зная других молитв, кроме своих партийных, Егор Ильич долго кланялся иконам, затем изрёк: — Во имя Карла Маркса и товарища Ленина и товарища Сталина. Аминь.

12 марта 1999 года

КЛАРА У КАРЛА УКРАЛА КЛАРНЕТ Вернулся ветеран партии из санатория и хвастается соседу, тоже ветерану, но труда (физического, разумеется): — Вот, был сейчас в доме отдыха имени санатория Клары Щепкиной!

— Да не Щепкиной, а Цеткин! — поправил ветерана партии сосед и пояснил: — Это такая выдающаяся немецкая революционерка была. А Щепкин — всего лишь великий русский актёр.

— Конечно, конечно, имени Клары Цеткиной! — поспешил исправить свою грубую политическую ошибку старый партиец.

— С чего это вдруг санаторий для ветеранов нашей славной партии в честь какого-то там актёра называть должны? — вот если бы товарищ Щепкин не на сцене для господ играл, а в реальной жизни с дубиной в руках за народное счастье боролся, тогда другое дело, тогда бы мы дубину Щепкина в

музей ревславы поместили и именем этой дубины не только санаторий, но и дом культуры назвали бы.

— Постой, а не эта ли Клара украла у Карла кораллы? — осенило соседа, успевшего вовремя оторвать разошедшегося не на шутку ветерана партии от дубины и снова развернуть его в сторону Цеткин.

— Никаких кораллов Клара у Карла не крала! — оскорбился ветеран партии и назидательно добавил: — Кораллы — вещь дорогая, целый капитал. Карл о капитале только писал, а на самом деле он был гол как сокол — и ему всё время Фридрих со своим капиталом помогал о чужом капитале писать.

— Как же так, — недоуменно воскликнул сосед, — я сам слышал по телевизору об этой краже: фильм уже успели снять!.. Да мы вместе фильм смотрели! — забыл, что ли?.. Ты ещё прибежал тогда ко мне с криком, что у тебя телевизор сломался, а там кино про Карлу показывать должны. Правда, оно тебе не очень понравилось: кино не про Карла оказалось, а про какую-то прекрасную леди не из наших.

— Ах, ты об этом!.. — облегчённо вздохнул ветеран партии.

— Ты ослышался: там говорилось, что как раз Карл у Клары украл кораллы, а Клара у Карла украла кларнет.

— Ну, допустим: кораллы украл Карл, — не унимался сосед.

— Но зачем же Карлу они сдались? — ему ведь Фридрих достаточно для «Капитала» давал, можно было бы и без воровства обойтись: как-то несолидно даже.

— Значит, кораллы Карлу для диктатуры пролетариата потребовались, — внушительно проговорил ветеран партии, — а Фридрих ему только для рекламы капитала денег давал, а на диктатуру Карлу самому трудиться пришлось.

— Ладно, с кораллами мы разобрались, — резюмировал сосед, — а вот на кой ляд Кларе Карлов кларнет понадобился — ума не приложу!.. А главное, зачем самому Карлу этот кларнет?

— Да какой же ты непонятливый! — возмутился ветеран партии. — Карл кто был? — еврейский музыкант! — поэтому играл на еврейских свадьбах и похоронах, инкогнито, разумеется! Сначала он на скрипке играл, но врагов у него поболе, чем у Паганини, — и ему не только струны повыдёргивали, но и всю скрипку из рук дёрнули — хорошо, что не с руками! После этого пришлось ему себе кларнет купить.

Сосед было захихикал, но ветеран партии не дал себя перебить: — Напрасно хихикаешь: Карл сбривал на время игры бороду и усы, оставлял одни лишь пейсы — и играл, играл, играл... Наигравшись капитально и собрав нужную сумму, Карл возвращался в свой кабинет и писал, писал, писал, продолжая «Капитал», пока борода и усы снова не отрастут. А чтобы ты больше дурацких вопросов не задавал, куда Карлу столько денег, скажу сразу, что он как порядочный человек отдавал их своей прислуге, Ленхен, для её ребёнка, которому Карл на свет появиться помог.

— А что, Карл ещё и акушером был?

— Ну, акушерством это, конечно, трудно назвать...

— Понятно, дело житейское: когда ты целыми днями над книгой сидишь, чтобы людей будущего осчастливить, а служанка около твоего носа настоящим задом крутит, — здесь уж ничего не поделаешь! — понимающе кивнул сосед. — Но вот ты мне ещё одно, последнее, разъясни: зачем же Клара украла у Карла этот самый кларнет, лишив Ленхен с её дитём источника существования?

— Так ведь Клара, помимо всего прочего, феминисткой была: это она 8 Марта придумала! А кражей кларнета хотела, наверное, Ленхен от Карла оторвать и в свою компанию перетащить. А ещё кларнет ей, очевидно, для того понадобился, чтобы на очередном своём собрании похоронный марш всемирному капиталу сыграть… Может, она его, кларнет то есть, и не крала, а просто хотела, чтобы Карл пришёл и сам этот марш сыграл, но Карл почему-то не пришёл... — вслух поразмышлял ветеран партии.

— Так как же он 8 Марта на собрании феминистоксоциалисток появиться мог, если сам задолго до запланированного Кларой мероприятия в ящик сыграл — и ему уже не до похоронного марша было, тем более чужого, когда свой сыграть не удалось! — ахнул сосед (как мы помним, тоже ветеран, но физического труда — и без всяких там «разумеется» на этот раз). Ветеран славной нашей партии почесал у себя в затылке: — Да-а?!. — тогда, может, Клара кларнет вовсе и не крала?.. может, её просто оклеветали враги трудового народа?..

4 марта 2000 года

КАК ТАЙНЫЙ АГЕНТ СТАЛ КОРОЛЁМ притча

В одном истинно христианском королевстве, которым правил старый и больной король, чиновники и челядь настолько проворовались, что король помер, а королевству грозило пойти по миру. Спасти положение могла только ускоренная распродажа имущества. Чиновники и челядь собрались вместе и решили поскорее избрать нового правителя. Главным условием было умение совершать успешные торговые сделки. Кандидатов было много, некоторые даже златые горы сулили, но в конце концов осталось двое: палач и тайный агент. Палач был хорош всем: и с плеча рубил, и одежду красивую носил, и ростом был велик, и шмотки своих жертв по хорошей цене сбывал. Тем не менее победил тайный агент: он кого угодно продать мог. А раз так, рассудили все, то и что угодно продаст. Тайный агент стал королём.

1 января 2001 года

В ОДНОМ АРХИВАЖНОМ АРХИВЕ... В одном архиважном архиве идёт инвентаризация. Особо ответственный сотрудник с размаху ставит штамп с надписью «Хранить вечно» на подносимые документы. Почти не глядя и совершенно автоматически. Подносят что-то крупное. Сотрудник замахивается — и рука его вдруг замирает: перед ним труп Ленина. «Тьфу ты! — чуть не шлёпнул!..» — чертыхается чиновник. Он лезет в карман, вытаскивает оттуда спецштамп со словами «Хоронить вечно» и почтительно прикладывается им ко лбу вождя.

вариант:

В одном архиважном архиве идёт инвентаризация. Особо ответственный сотрудник с размаху ставит штамп с надписью «Хранить вечно» на подносимые документы. Почти не глядя и совершенно автоматически. Подносят что-то крупное. Привычно опустив штамп на поднесённую «единицу хранения», чиновник вдруг с ужасом обнаруживает, что перед ним труп Ленина, а слова «Хранить вечно» красуются на лбу вождя. «Надо же! — Ильича пришлёпнул!..» — чертыхается архивист, берёт ручку, зачёркивает «хранить», жирно пишет «хоронить», чуть ниже, над бровями, — «исправленному верить» (исправлениному?), ставит подпись, дату, должность, а ближе к левому виску почтительно вдавливает круглую гербовую печать с двуглавым орлом. Ночью снится ему сон: как будто Ленин раскрыл глаза, глянул с прищуром на чиновника и сказал: «Всё вы сделали пгавильно, догогой товагищ! Главное для нас, большевиков, — учёт и контголь! Но вот какого чёгта вы мне огла цагского в висок втиснули — не пойму! У вас что, новые печати закончились — и вы стагые опять использовать начали?.. Надо было сегпом и молотом мне в висок удагить!..»

17 июня 2001 года

ЕГО ЛЕНИНИАНА

БРЕВНОЛИЧ В творческих планах Егора Исаича Кегебко первым пунктом значилось: Выпукло создать мощный образ бревна с выпирающей из него хитроватой улыбкой Ильича.

Творческие потуги Е. И. Кегебко Процесс образного созидания протекал мучительно: «...выпирающей из него...» ...почему «из него»? — из-под него!.. «...образ бревна с выпирающей из-под него хитроватой улыбкой Ильича...» «...из-под него... Ильича...» ...при чём тут исподнее Ильича?.. ...бревно олицетворяет Ильича — и, значит, на нём, на бревне, исподнее Ильича?..

...или это намёк на то, что Ильич лежит бревном — и потому он в исподнем?.. да-да, в исподнем... и поэтому он в исподнем... ...почему «поэт-тому»? — разве «тому», а не Тому? — чёрному дядюшке Тому, которого уже который век притесняет гидра мирового империализма белый дядя Сэм, разваливший хижину несчастного Тома!.. Так вот для чего несёт бревно товарищ Ленин! — он собирается на Красной площади рядом со своим Мавзолеем новую хижину дяди Тома соорудить!..

21 апреля 2002 года

ГЕНЕТИЧЕСКАЯ ПАМЯТЬ Коммунисты, до которых дошло, что обычным путём их человек в Кремль не попадёт и президентом не станет, решили опять пойти своим путём, благо идти недалеко: чтобы дойти, надо всего лишь клонировать Ильича — и он автоматически займёт своё руководящее место, которое занимал до болезни и омавзолеивания. Дело за малым — получить исходный материал. Но на Ильиче живого места не осталось.

— Есть такое место! — воскликнуло одно из научномарксистских светил. — Это место, на котором он лежит!

— Вы что, постамент клонировать предлагаете? — ужаснулись соратники светила. — Мы, конечно, понимаем, что в Кремле дубов полно, но постамент ведь мраморный: страной краеугольный камень руководить будет?..

— Да нет, вы меня не поняли: я то место в виду имею, на котором обычные люди сидят, а Ильич лежит, — это единственное, что от Ленина в относительной целости осталось. Коммунисты толпой потащились в Мавзолей как раз в тот день, когда вождю мирового пролетариата профилактику делали (врачи были свои и пропустили по блату) — якобы на экскурсию, а на самом деле для того, чтобы прикрыть благое дело от постороннего взгляда, ибо это было такое дело, какое даже своим врагам (ой, врачам! своим врачам!) доверить

нельзя было: каждый из них врагом в любой момент стать мог (кругом враги!). Учёное светило изловчилось и крепко ущипнуло Ильича за попку. Ильич открыл глаза и, хитро прищурившись, заговорщицки прошептал: «Заиггываете, товагищ...» — но тут же опять отключился, так что никто не успел ничего заметить и ничего плохого не подумал... Учёное светило аккуратно вычистило из-под своих проспиртованных ногтей частицы полученного с таким трудом генетического материала и принялось за дело. Клонировано было несколько штук. Сначала произошло ожидаемое: клоны передрались между собой, поубивали друг друга — и остался один-единственный клон, самый живой из живых, самый жестокий и коварный, самый беспринципный и подлый, — как раз то, что нужно. Но далее случилось непредвиденное и страшное: вместо того чтобы сломя охране голову мчаться в Кремль, вышвырнуть оттуда всю президентскую рать и засесть за управление государством (со всеми вытекающими вместе с ратью последствиями), Ильич-клон стремглав понёсся в Мавзолей, выкинул оттуда настоящего Ильича и улёгся на его место: сработала генетическая память.

27 июля 2002 года

Ё. Р. НИКОДИМОВ ИЛЬИЧИ пародия

Революционный Петроград. Солдат с чайником бегает в поисках кипятка по коридорам Смольного. Из-за приоткрытой двери доносится визгливый фальцет: «...гасстгеливать... гаспгавляться беспощадно... чистить согтигы... снабдить жёлтыми билетами... пгинудительные габоты... гасстгеливать на месте...» Через щель виден бледный от страха матрос. Солдат швыряет пустой чайник на пол, срывает с плеча винтовку и врывается в комнату. Обнаружив, что на матроса наседает какой-то невзрачный лысый человечек с рыжеватой бородкой и усами, солдат щёлкает затвором винтовки и направляет её на человечка. Матрос испуганно бросается к солдату: — Что ты, что ты! — это же товарищ Ленин!.. Солдат недоверчиво опускает винтовку и, раскрыв рот, во все глаза глядит на вождя мирового пролетариата: вождь солдату ещё не попадался. Ленин, засунув большие пальцы своих маленьких рук за жилетку, засаленную по причине отсутствия мыла, хитровато щурится и довольно смеётся: — Вот, а вы, товагищ матгос, говогили, что у нас гасстгеливать некому! Убивать, — пожалуйста и сколько угодно, а гасстгеливать — некому! Нет, батенька, вы глубоко заблуждались: гусский мужик очень любит очищать госсийскую землю от всяких вгедных насекомых, особенно если это богатей либо истегички из интеллигенции. Солдат произносит с сильным акцентом: — Я латышский стрелок. И снова замолкает: он всё сказал. Ленин радуется ещё пуще: — Как газ кстати!..Назначаю вас комендантом Смольного!... А то, что вы не из гусских мужиков, даже великолепно: нам ведь с вами и их гасстгеливать пгидётся. А матгос, к несчастью для него, жидковат на гаспгаву со своим бгатом оказался: вгагам, мол, никакой пощады, а своих, тгудовой люд, жалко, даже если это контга...

Тут в комнату вбегает незнакомая солдату женщина и, потрясая сжатыми в кулаки руками, направляется к Ленину. Солдат снова вскидывает винтовку и вопросительно смотрит на вождя. Ленин останавливает солдата: — Нет, пока не надо: это моя жена. Крупская отзывается эхом: — Пока жена... Ну конечно, пока!.. — и чуть не швыряет мужу в лицо какую-то фотографию: — Владимир Ильич, что это такое?.. немедленно объясните! Ленин берёт у Крупской фотографию и с интересом рассматривает её. Потом объявляет: — Это мой политический согатник и дгуг, Инесса Агманд. Крупская возмущённо перебивает мужа: — Да, знаю! Но почему в таком виде? Ленин невпопад брякает: — Это её габочая одежда! Крупская просто вне себя: — Какая одежда?! — на ней нет вообще никакой одежды!.. Вы развратник, товарищ Ленин! Я больше не желаю жить с вами в одной квартире... Ленин обрывает её: — Ну и не живите! Можете хоть сегодня с квагтиры съехать, новый комендант вам охотно поможет. Латышский стрелок берёт под козырёк. Крупская переходит на визг: — Негодяй! Чтоб тебе в Мавзолей переселиться!.. Ленин деловито парирует: — Товагищ Кгупская, вам хогошо известно, что Мавзолей ещё не постгоен. Обещают чегез пятилетку, не ганее: мгамог стгого фондигован. Как только закончат, я туда немедленно пегеселюсь. Комендант уводит Крупскую прочь. Революционный матрос побитой собакой следует за ними. Ленин остаётся один, но ненадолго: в кабинете неведомо откуда появляется Брежнев. И не просто появляется, а, сидя за рабочим столом, чмокающей челюстью строго спрашивает стоящего перед ним Ленина: — Что здесь происходит? Почему такой шум? Что это были за крики и вопли и куда вдруг делись другие люди? Не померещились же мне они!..

Ленин оторопело смотрит на Брежнева и пытается осмыслить ситуацию. Брежнев пристально вглядывается в Ленина: — Мне кажется, я вас знаю: вы мой новый секретарь. А где старый, с грузинской фамилией?.. Как его?.. Он раньше в разведке работал, его по телевизору часто показывали... А, вспомнил: Штырьлидзе. Наверное, партия ему другое секретное задание дала, такое секретное, что даже мне знать не положено... А вот вы, почему вы всех посетителей выгнали? — они что, без записи хотели ко мне на приём проскользнуть?.. Тогда вы правильно сделали… У Ленина лопается терпение: — Пгекгатите свою болтовню и немедленно убигайтесь из моего кабинета, иначе я вызову сейчас охгану — и она вас в два счёта гасстгеляет!.. Брежнев напряжённо вслушивается в речь незнакомца: и голос этот картавый как будто уже слышал, и слова вроде бы только недавно в какой-то книге читал. Он мучительно что-то припоминает, затем, не поворачивая головы, тычет пальцем в стену за собой: — Вы вроде бы там висели. На гвоздике. В рамке. Ленин взбешённо кричит: — Нигде я не висел! Ни на гвоздике, ни в гамке! Я не Иисус Хгистос, чтобы на гвоздиках висеть, я боженек и попов тегпеть не могу!.. Я всё вгемя у стены лежал. Большой. Кгемлевской. Брежнев увещевает Ленина: — Ну что вы так разволновались, товарищ! Успокоитесь! Выпейте вот водички! С этими словами Брежнев наливает полный стакан и протягивает его Ленину. Ленин отталкивает стакан, расплёскивая воду. Брежнев приходит в ярость, выливает остатки вода на лысину Ильича и вопит: — Уйдите немедленно! Мне надо работать! У меня приём! Исчезните!.. Брежнев сердито перебирает лежащие на столе бумаги, отыскивая нужную. Ленин стоит, с его усов и бороды стекает вода, он как бы растворяется в ней и исчезает, оставив после себя лишь еле заметную лужицу на полу. Брежнев ничего этого не видит, так как полностью погружён в изучение какойто бумаги. Наконец он, не отрывая от неё глаз и непроизвольно подражая герою любимого кинофильма

«Операция «Ы» и другие приключения Штирлица», произносит, выставив указательный палец перед собой: — Начинаю приём при ём. То есть при ём принём. Нет, не так: приём при нём. Тут Брежнев поднимает голову и обнаруживает, что незнакомца нет. Он разочарован: — Смылся... Утёк... Устал я что-то от всего этого, надо отдохнуть... Зевнув и потянувшись, Брежнев кладёт голову на раскрытую книгу и засыпает. Спустя некоторое время Брежнев просыпается, будто от толчка в спину. Он рывком выпрямляет её и смотрит в книгу, на которой спал. «Как организовать соревнование», — медленно читает Брежнев. Глянув на обложку книги, Брежнев, будто ужаленный, поворачивается к портрету над своей головой. Из груди Брежнева залпом вырывается вопль: — Это был Ленин! Это Ленин приходил ко мне на приём!.. А я его выгнал!.. Теперь меня исключат из партии и расстреляют... Брежнев в ужасе бьётся головой о стол. Вдруг на глаза ему попадается перекидной календарь. Брежнев таращится на него. Постепенно до Брежнева доходит, какой сейчас год. Брежнев облегчённо вздыхает: — Слава Богу! Ленин умер, очень давно умер! Это был всего лишь сон... Но облегчение длится недолго. Что-то не даёт Брежневу покоя. Его лицо становится озабоченным. Он торопливо поднимает телефонную трубку. Брежнев (в трубку): — Мне Мавзолей!.. Это Мавзолей? Голос в трубке: — Да, Мавзолей. Брежнев: — Это Мавзолей Ленина? Голос в трубке: — Ленина. Брежнев: — Владимира Ильича? Голос в трубке: — Владимира Ильича, Леонид Ильич. Брежнев:

— Скажите, товарищ, товарищ Ленин дома?.. то есть я хотел сказать — в Мавзолее? Голос в трубке (оторопело): — Конечно, в Мавзолее! — а где же ему ещё быть?.. Брежнев: — А чем товарищ Ленин занимается? Голос в трубке (изумлённо): — Как чем?! — лежит!.. Брежнев: — Где лежит? Голос в трубке (рассудительно): — В гробу, как обычно!.. Брежнев: — А вы его сегодня в гробу видели? Голос в трубке (несколько раздражённо): — Видели, конечно, видели!.. Брежнев: — А что, товарищ Ленин всё так и лежит, не встаёт? Голос в трубке (ахает): — Да как же он встанет — он же мёртвый!.. Брежнев (строго, предостерегающе): — Тсс!!! — вы выдаёте страшную государственную тайну: мы ведь всем говорим, что товарищ Ленин и сейчас живее всех живых!.. (Кладёт трубку, потом поднимает глаза на портрет Ленина и грозит ему пальцем.) То-то же!..— напугал ты меня, Ильич, до смерти напугал!.. Вдруг Ленин на портрете сердито сдвигает брови и показывает второму Ильичу кулак. Брежнев снова хватает ещё не остывшую трубку телефона. Испуганно косясь на портрет, Брежнев свирепо кричит в трубку: — Мне срочно охрану Мавзолея!.. Охрана, удвоить караулы вокруг Мавзолея, раздать боевые патроны!.. Ленина из Мавзолея живым не выпускать!..

23 октября — 3 ноября 2002 года Переработка пьесы старшего сына «Сон», включая написанный мной тогда же, в декабре 1996-го—январе 1997-го разговор Брежнева с Мавзолеем.

КОЕ-ЧТО ОБ ЭКОНОМИКЕ — Как организовать соревнование? — спросил дедушка Вова мальчика Лёню.

— Соревнование надо организовать так, чтобы экономика была экономной, — ответствовал мальчик Лёня.

— Нет, не была, а стала, — поправил мальчика дедушка.

— Врёшь ты, дедушка, никогда она не станет экономной, потому что она уже была когда-то экономной, давно ещё, очень давно. Товарищ Гоголь хорошо заметил про верёвочку, что давай, мол, и верёвочку сюда — и верёвочка пригодится. А твой ученик, Ёська, такой неэкономный: лес, говорит, рубят — щепки летят. Какая уж тут экономия?.. ведь каждую щепочку собрать надо, все до одной щепочки собрать, связать — и в печку, для обогрева нашего общего дома: вот тогда экономика, может быть, опять станет экономной…

12 ноября 2002 года

СИЛА ПРИВЫЧКИ, или ДОЛГ ПЕРЕД РОДИНОЙ Сидит мужик на лавочке около деревенского магазинчика и чего-то ждёт. Проходит мимо другой мужик: — Ты чего здесь сидишь?

— Да вот, своей очереди жду. Заглянул этот другой мужик в магазин: там всего полно, покупателей нет, даже мух нет, а продавщица откровенно скучает. Вышел другой мужик наружу и говорит мужику, на лавочке сидящему: — Ты что, спятил? — там же никакой очереди, а полки чем только ни забиты. Может, у тебя денег нет? Так я тебе займу.

— Нет, не надо. Деньги у меня есть. А вот непорядок это, что очереди нет. Тем более что всего полно. Уж лучше бы как раньше: ничего нет, а очередь есть, — да ещё с дракой за

кислый хлеб и пьяным мордобоем за последнюю бутылку «бормотухи». Ушёл другой мужик. Плюнул — и ушёл. А наш мужик всё сидит. Солнце в зенит, солнце на закат, — а он всё сидит. Вдруг из леса выбегает большая толпа туристов: заблудились и три дня по лесу плутали, все припасы давно слопали. Видят — магазин. Бегом к нему. Мужик оживился. Толпа кинулась в магазин. Мужик растёр ногой последнюю выкуренную сигарету, похозяйски обстоятельно смял пустую пачку, деловито швырнул её в кусты — и только после этого вошёл в магазин, культурно поинтересовался, кто последний, и со вздохом облегчения от честно выполненного долга стал в хвост очереди. А когда она, его очередь, подошла, на полках ничего не осталось. Толпа тоже испарилась, оставив его наедине с продавщицей. Мужик не стал обшаривать глазами полки, он и так знал, что толпа всё смела. Но в самом дальнем нижнем тёмном углу мужик углядел-таки буханку хлеба. Тщательно высморкавшись в чистый носовой платок и утерев нос рукавом, мужик несуетливо заказал: — Мне хлеба, одну буханку. Но всё же упрекнул продавщицу: — Ты, Тамарка, никак не отучишься от старорежимной привычки товар прятать. Тамарка вспыхнула, как девочка, краской залилась, хотя была значительно старше мужика и знала его ещё сопливым мальчишкой.

— У неё край отломился. Бракованная. Туристы даже даром отказались брать.

— Ничего. Хоть крысами обгрызенная. Мы привычные, срежем. А водки нет?

— Нет. Эти даже текилу забрали.

— Совсем нет? Нашей, отечественной? Тукилу твою я бы и по телику не стал бы пить.

— Есть початая бутылка: я себе в обед стопку наливала, а остальное домой хотела забрать. Нет, нет, ты не сомневайся, я за неё свои деньги внесла, — торопливо добавила продавщица.

— Давай! — обрадовался мужик, благосклонно выслушав монолог Тамарки. Заплатив за всё сполна, мужик с добычей побежал домой: дождался-таки своей очереди, исполнил долг перед Родиной.

13 декабря 2003 года

КАК ШЕСТЁРКА ХОТЕЛА СТАТЬ ЕДИНИЦЕЙ притча

Шестёрка мечтала стать Единицей. В той Cистеме, в которую входила Шестёрка, Единица была высшей циферной фигурой по очень простой причине: сколько бы ни стояло за Единицей Нулей, она всегда оставалась Единицей, потому что от Нулей — по правилам Cистемы — её отделяла либо запятая, либо даже точка. Вот и мечтала Шестёрка стать такой единственной Единицей: это всё равно как солдат мечтает стать генералом, а если получится — генералиссимусом. Шестёрка выслуживалась и так, и этак, крутилась и так и сяк, но дослужилась только до Девятки: Единица оставалась для бывшей Шестёрки недосягаемой. Служила ставшая Девяткой Шестёрка, служила — дослужилась до двойной Девятки — 99. А под конец службы — и до тройной Девятки — 999. Казалось бы, вот оно, рядом: прибавь к 999 всего лишь одну маленькую единичку, а затем запятой или точкой отдели от впередистоящей большой Единицы — и ты самый первый над всеми Нулями, Девятками и Шестёрками. Но в Системе был свой счёт, никакой маленькой единички в Системе отродясь не было, поэтому и прибавлять к Девяткам было нечего, кроме самих же девяток, но и тех было ограниченное количество, не больше трёх на одну Шестёрку. Так что Шестёрка могла дослужиться лишь до тройной Девятки, это был высший её предел. А Единица была лишь одна, одна на всех. И откуда она бралась, никто не знал. Поговаривали, что она была всегда. Некоторые знатоки утверждали, что Единица была не всегда,

что когда-то всем и вся заправляли Девятки, но потом ниоткуда вдруг выскочила Единица и подмяла всех под себя. Один умник договорился до того, что заявил: Единица — вовсе не Единица, а сплошная фикция, муляж, ничто, по сравнению с которым даже Нули — большие величины. А в этот муляж-футляр Единицы прокралась банальная Шестёрка и вытянулась колом. Но этому умнику всю его фигуру скрутили восьмёркой так, что от него вообще никакой цифры не осталось. Зато положение тройной Девятки 999 стало весьма щекотливым: стоило только не так повернуться, на чёмнибудь споткнуться, оступиться и перевернуться — и три девятки могли быть восприняты как число Антихриста. А тогда следовала неминуемая кара. Кстати, в этом и была причина, почему Шестёрка сразу переходила в Девятку: потому что даже две шестёрки могли зарябить в глазах тремя одинаковыми цифрами, вызывающими нечистые мысли...

9 января 2004 года

ВЫБОР ПРЕЗИДЕНТА пародия

Тов. Циков, председатель Комитета по Избранию Действительно Действующего Президента Константина Ивановича Же во Вновь Действующие Президенты, закрыл «Инструкцию Выборов без выбора», на которой кто-то из хулиганских побуждений, размашисто написав: «Подпоручик Киже», поставил свою подпись: «Ю. Тынянов». Тов. Циков тяжело вздохнул: он расстроен был не подпорченной репутацией «Инструкции», а тем, что Действующий Кандидат, будучи Действующим Президентом, уже которую неделю не выходил на связь, хотя его постоянно видели то там, то сям. Не имело, конечно, никакого значения, где он пребывал в данный конкретный момент единицы времени, наш непревзойдённый в Законе Президент и в тот же миг Истинный Кандидат в Президенты К. И. Же. Даже если он

будет непрестанно находиться в состоянии неопределения нахождения, его команда не перестанет быть его командой и никогда не изменить ему ни с кем, тем более что и изменятьто не с кем: «Закон о Выборах без выбора» автоматически определяет любого претендента на пост Президента как стоящего вне закона и так же автоматически ставит претендента к стенке. Поэтому в претенденты никто даже под страхом смертной казни идти не хочет. Тов. Цикову регулярно докладывали о перемещениях К. И. Же по электоральному пространству страны, но как только тов. Циков прибывал на место, чтобы получить дальнейшие указания, К. И. Же на этом месте уже не оказывалось. Так, в одной очень сельской школе были обнаружены назвавшиеся местными учительницами божьи одуванчики, по вспаханным старостью щекам которых, переливаясь из одной борозды-морщины в другую, текли скупердяйские слёзы. Старушки умиленно повествовали тов. Цикову, что был, мол, трогал нас своими горячими до теплоты руками, сверлил пронизывающим пытливым взором, согревал жаром пылающей от внутренней реакции головы и хладнокровно допытывался, хорошо ли нам живётся. «Мы, — аккуратно промокая слёзы бумажными салфетками, продолжали своё повествование старушки, — не успели все сразу заголосить, что хорошо бы и лучше, но куда уж лучше — лучше уж и некуда, как он исчез». Говорят, в детясли побежал: там детки в это время по расписанию на горшках должны были сидеть, а К. И. Же хотел проверить, соблюдается ли распорядок дня, удобно ли детям сидится, ведь дети, по его же широко известным словам, с детства должны быть приучены основательно сидеть. Тов. Циков побежал в ясли, но опять же опоздал: время, видать, вышло, дети уже в кроватках лежали и спали. Да, горшки были, даже были ещё на месте, полные, дымящиеся паром вышедшей наружу энергии, нянечки ещё не успели их убрать, но К. И. Же опять след простыл. Удовлетворившись, вслед за К. И. Же, созерцанием плодов счастливого детства, тов. Циков быстро нашёл выход: он оказался там же, где и вход, и закрывался той же дверью. Закрыв за собой найденную на том же месте дверь, тов. Циков пустился в дальнейшие поиски. На опушке деревни сидел слепой местный живописец Глазун Софронович Шило-Намыло и методом тык писал всемирно

известный свой шедевр «Стукачи прилетели»: на строгой вертикали сделанного из посконной русской берёзы дуба сидели двуглавые дятлы и раздалбывали в пух и прах отставшую от ствола ветку — и вниз, к толпившимся у корней вертикали свиньям, летели спаренные жёлуди в обрамлении берёзовых серёжек. Слепой художник сказал, что видел, просил попозировать для главного дятла, но не углядел, как К. И. Же упорхнул дальше. «Ничего страшного, — подумал тов. Циков, — завтра К. И. Же опять переизберут, куда денутся, опять он Действительно Действующим Президентом станет, куда мы денемся, а потом ещё дюжину лет беззаботно жить будем. Главное, чтобы люди знали, что его опять где-то видели и что он постоянно по стране избирательно порхает и что-то там щебечет. Тьфу ты, стучит!.. Опять тьфу ты! — совсем меня этот мазила ШилоНамыло с толку сбил! — государственными делами занимается!.. Хорошо, что я сам с собой внутренним голосом разговариваю, а «жучка» внутри меня пока нет». «Заблуждаешься», — подумал «жучок», переползая с одной циковской извилины на другую в поисках удобного для перехвата мысли места. И тов. Циков никогда не узнает, кто подпустил ему «жучка» в самый последний перед выборами момент: божьи ли одуванчики, детки с нянечкой — или Шило-Намыло сослепу.

9—10 февраля 2004 года

КООПТАЦИЯ пародия

— Товарищи, предлагаю кооптировать в наше Небесное Политбюро четвёртого члена — Действующего Президента. Кто «за», кто «против», кто воздержался, принято единогласно, — скороговоркой, не отрывая глаз от бумажки и держа вверх заранее поднятую руку, протараторил Бог-Отец. Бог-Сын сидел в глубокой раздумчивости и силился осмыслить только что сказанное.

Витавший в облаках Святой Дух не успел опуститься даже до Стола Президиума, как предложение Бога-Отца было единогласно Богом-Отцом же проголосовано. Бог-Сын поднял на Отца свои большие печальные глаза, в которых стоял немой вопрос, но Бог-Отец не дал Ему даже рта раскрыть: — Так, будешь возражать, ещё раз на Землю отправлю — и опять в человеческом облике. Бог-Сын тяжело вздохнул и опустил взгляд на свои не совсем затянувшиеся раны — хотя с тех пор прошло без малого две тысячи лет. Всё произошедшее тогда помнилось Им до мельчайших подробностей. Когда Он был человеком, мог бы даже сказать: до конца жизни. На Святого Духа Бог-Отец просто рукой махнул: — Так, будешь выступать, душу из Тебя вытрясу. Гуляй обратно, чтобы и духу Твоего здесь не было. Подпись под указом всё равно я сам, как всегда, за всех троих поставлю. Подполковник политработы Видмедюк проснулся в холодном поту: что это было, кошмарный сон — или?.. Евгений Русланович скорее включил телевизор, настроился на канал Боже-ТВ — и тут же вздохнул с облегчением: всё было по-прежнему, Бог-Отец сидел за Небесным Столом, изучая бумаги, подготовленные для Него Небесной Канцелярией, Бог-Сын задумчиво тыкал Себе пальцем в старые раны, а Святой Дух, похоже, опять витал в Небесах. Е. Р. Видмедюк, будучи действующим подполковником политработы, по привычке переключился на Действующее Силовое ГосТВ — и вздохнул с ещё большим облегчением: Действующий Президент сидел, как обычно, за Канцелярским Столом и, не отрывая глаз от бумажки, монотонно бубнил своё Ежедневное Обращение к народу, всё время подрагивая правой рукой, но в то же время левой рукой удерживая правую от подрагивания. В верхних углах экрана мельтешили неясные белесоватые пятна. «Помехи появились, — подумал Видмедюк. — Надо будет антенну подрегулировать». Подполковник Видмедюк ещё раз облегчил своё дыхание и, повернувшись к столу, нажал на пульте кнопку «выкл.». Подполковнику повезло — он, отворачиваясь от телевизора, не увидел, что в этот момент камера стала быстро отходить от Действующего Президента и дала общий план:

Канцелярский Стол с сидящим за ним Действующим Президентом висит как бы в Космическом Пространстве, а далеко внизу виден шар с очертаниями континентов точь-вточь как на глобусе Земли, который стоит на столе подполковника политработы. Белесоватые пятна в верхних углах телеэкрана, которым Видмедюк не придал значения, стремительно увеличились в размерах и оказались Ангелами Божьими, летящими в сторону Канцелярского Стола с новыми крыльями в своих ангельских ручонках, левым и правым...

25 апреля 2004 года

ДВЕ ТЫСЯЧИ ЛЕТ СТАЖА Иуда воскрес. И как только Иуда воскрес, он сразу же вступил в коммунистическую партию: до него сквозь толщу веков и глыбу тысячелетий дошло молвленное премудрым Зюгадоком слово, что первые христиане являлись коммунистами. Иуда был не только согласен с этим утверждением, Иуда и в самом деле считал себя настоящим коммунистом. И другим завещал считать так — и только так. Повесившись на осине, Иуда так и сказал: «Прошу считать меня коммунистом». И когда Иуда лежал в земле, он мечтал воскреснуть, чтобы снова стать коммунистом. И эта мечта не давала ему спать вечным сном. Из-за того, что земля была слишком сырой, Иуда простудился и стал очень громко чихать. И чох этот был услышан простыми людьми, пришедшими обрабатывать ничейный, по их мнению, участок земли. Люди подумали, что странные звуки, идущие из-под земли, исходят от зарытых там сокровищ, потревоженных кирками и заступами, вгрызавшимися в землю. Люди поспешили выкопать здоровенную яму, но, кроме ожившего мёртвого тела, ничего там не обнаружили. Иуда же не стал мешкать и рассыпаться в благодарностях за освобождение из земного плена, он просто столкнул бедных людей в яму и сразу засыпал её, чтобы сохранить в тайне своё воскрешение. Так сбылась мечта Иуды.

И как только Иуда воскрес, он сразу же вступил в коммунистическую партию, мотивируя это тем, что за ним стоят простые и бедные люди, не давшие ему оторваться от земли-кормилицы. Вступив в компартию, Иуда немедленно записался и в чекисты, следуя завету своего последователя и одновременно предшественника (до иудиного воскресения), что хороший коммунист в то же время есть и хороший чекист. А Иуда всё время хотел стать хорошим, даже отличным, а со временем и почётным чекистом: уж что-что — а доносить он умел как никто другой!.. Коммунисты охотно приняли Иуду в свои ряды. «Первая ласточка!» — гордо хвастались они на каждом шагу по пути куда-то. Куда они шли — никто не знал. Да они и сами толком не знали, куда идут: куда бы ни идти, лишь бы идти, пусть даже вперёд. Главное, чтобы всё время не только сзади, но и позади всех оставаться. Так, на всякий случай: а вдруг все в обратную сторону развернутся, тогда все увидят, что коммунисты — впереди всех. Коммунисты и Христа в свои ряды охотно приняли бы, но Христа, по их агентурным иуданным, чекисты тайно приватизировали. А другие последователи Христа, самые первозванные, воскресать не стали, чтобы в партию зюганутого доктора философии записаться, потому что не были согласны со строго установленным Зюгадоком Премудрым научным фактом о коммунистичности первохристиан. Иуда пользовался среди коммунистов огромным авторитетом. Таким огромным, что руководство партии забеспокоилось: от иуд, выросших в их рядах, избавиться удалось без особых проблем. А вот с настоящим Иудой шутки плохи, он всех насквозь видит, самого Христа вовремя разоблачить сумел, не побоялся вступить с Христом в противостояние ещё почти две тысячи лет тому назад, когда человек, объявивший себя Сыном Божиим, подстрекал местных жителей не только против региональной власти, но и против кесарско-федеральной. Иуда указал тогда Христу на Его недостатки — и не побоялся сообщить об этих недостатках тамошним компетентным органам, которые выдали ему, правда, гонорар в тридцать монет, но он, Иуда, гонорар потом вернул, потому что считал себя идейным коммунистом и честным человеком, не выносящим двуличия и блата высокопоставленного Отца. Гонорар пошёл на

благотворительные цели, а он, Иуда, во всём остался последователен: даже самому себе не спустил отдельные недостатки и некоторые просчёты и собственноручно свёл счёты с жизнью. Партиец с такой биографией и с без малого двухтысячелетним стажем в партии мог претендовать на любой пост как среди коммунистов, так и среди чекистов, — имел даже полное право опять свести их вместе, ибо такое право Иуда получил от самого Сатаны.

11 мая 2004 года

ОБЛОЖИЛИ РОДИНУ, МАТЬ ВАШУ… пасквиль Экс-министр образования Владимир Филиппов выступил с предложением, подкупающим своей простотой: в 18 лет все без исключения юноши должны идти служить в армию, проходя «курс молодого бойца». «Первые шесть месяцев — учебные сборы, а потом два варианта на выбор. Либо дослужить ещё шесть месяцев в воинской части, либо контрактная служба», — заявляет человек, который ещё недавно отвечал за то, чтобы Россия была страной образованных людей. По его мнению, «десятки тысяч школьников поступают в государственные или частные вузы только для того, чтобы не быть призванными в армию», и мириться с этим никак нельзя... «Новая газета» № 20 от 25 марта 2004 года

Подведя итоги первой пятилетки своего правления, высшее росруководство сделало неутешительный вывод: мы облажали... нет! вычеркните! — это описка! даже оговорка! — нас оговорили! — не «мы облажа...», а «мы обло...» — тьфу ты! — опять описка! — надо вот так: «нас обложили». И не просто обложили, а обложили со всех сторон — да так, что не только расшириться не дают, а ещё и обложное кольцо окружения усиленно сжимают. Так что отступать дальше некуда: оказавшись в котле враждебного окружения, не в собственном же соку вариться! Но из резервов осталась только басня Крылова. В смысле — квартет из лебедя, рака, щуки и телеги. Однако истинно русская телега не должна позволять чужим рукам собой

манипулировать и в разные стороны на запчасти к музейным экспонатам растаскивать. Задача стоит единственная: надо напрочь сплотить телегу (или прочно? — как правильно?..), превратить её в локомотив квартета, привязать к ней покрепче вышеозначенную живность, — но не тащиться за ней, куда она в разные стороны потянет, а наоборот — за собой её тянуть, на выход из глобального окружения. А если кто по пути ерепениться начнёт, того и сожрать можно — даже нужно: вся живность съедобная. Кто сказал, что рак не живность?! — тогда и щука не птица, а лебедь не рыба. То есть наоборот. Впрочем, есть можно в любом порядке, в каком что под руку первым по пути попадётся. По пути к выходу из обложного окружения. Итак, приступаем. Нет, не к поеданию живности, привязанной к топорно сделанной телеге, а к выполнению на колесо поставленной задачи: раз расширяться нам не дают, а сжиматься уже некуда (не в чёрную же дыру превращаться!), придётся занять круговую оборону, по периметру окружности сдавливания. Резерв у нас один, зато ресурсов и запасов нам на наш последний век хватит, оружия — горы, бомб, ракет и термояда — выше поехавшей крыши мира и даже Памира. Главное — охранить периметр. Поэтому — в первую голову — студентов всех полов отменяем отсрочкой и срочно призываем в армию. Армируем вообще всё общество, но начать надо именно со студентов как наиболее паразитического элемента и разложителя общественного многочлена. Используя принцип минимальной совместимости, образовать студентов в семейные пары либо — там, где с парностью не выходит — в ячейки общества. Безвозмездно, но на возмездной основе (в смысле: для осуществления возмездия), выдать... нет, не выдать — выдавать властям должны они сами, предварительно разоблачив прокравшегося в пару либо ячейку врага, — а предоставить достаточный для самопрокорма и поставки продовольствия на нужды окружённого государства участки земли вдоль китайской границы (с российской — чтобы не перепутать — стороны, потому что китайцам и без нас земли не хватает), вооружить до зубов (в том числе бороны) оружием огнестрельного и орудиями сельскохозяйственного назначения: пусть работают в поте лица, рожают детей, обучают их обращению с оружием, обхождению с

сельхозинвентарём, внушают крепкую ненависть к врагу, далёкому, и близкому, — и сильную любовь к Матери-Родине. При внушении данного вида любви начинать лучше с самого начала: как только родился младенец, его сразу прикладывают к груди матери или её заменителя, время от времени меняя грудь. На одной груди должно быть вытатуировано: «Моя Родина — СССР!», а на другой: «Убей врага!» — причём врага следует назвать поимённо. Так, переходя от груди к груди, ребёнок быстро и на всю жизнь научается любить и ненавидеть, Родину и врага, одновременно, а в свободное от работы и охраны границы время пусть разучивают всё новые и новые слова Государственного Гимна имени Советской Катюши. Покончив со студентами — а со студенчеством как классом, переключаемся на школьников: образование надо обязательно сделать восьмилетним — с последующим понижение его уровня до уровня чтения непрерывных обращений к нации Постоянного Главы Всего и Вся, а также изучения боевых уставов непосредственно-прямого рукоприкладного действия. А с 15-ти до 18-ти лет круглогодично-трёхлетний «Курс молодого бойца и его боевой подруги» — с упором на пользование спецсредствами противозачаточной защиты в полевых условиях и освоение самоприёма непротивозачатых родов в отдельно отрытом окопе (не в траншее же рожать, обустроенной со всеми удобствами, которые обычно во дворе бывают!..). Наступает необходимоcть создания профессиональной армии. Таковая может быть создана лишь путём наёмывания всего населения, включая детей и не исключая стариков. Основанием для снятия с воинского учёта считается только справка о полном разложении телесно оформленного (то есть в виде автономного человеческого тела) генетического материала в специально отведённой для этого яме. Справки о смерти здесь недостаточно: просто так каждый помереть может! — а ты ещё и разложиться должен, до основания! — это и будет основанием для снятия с учёта. Дети. Дети... дети... Дети, дети. Дети есть дети — ничего с этим не поделаешь. Детям нужны игрушки. Вот игрушки — в наших неуёмно-оборонных руках, с ними что хошь сделать можно. С игрушками, а не с руками. С руками ничего не поделаешь, особенно если они тебя намертво за горло взяли: раньше их надо было обрубать… А вот игрушки — это святое!..

Руки только оторвать можно, а игрушки должны быть такими, чтобы их с руками отрывали, а не руки отдельно. Поэтому детские игрушки должны быть чисто военного характера и воспитывать в ребёнке национал-патриотизм и чувство всеокружённости врагами, а также желание этих врагов убивать — убивать — убивать... Оборона — наша честь, Дело всенародное. Бомбы атомные есть, Есть и водородные.

Для девочек можно сделать исключение: им будет позволено иметь куклы — но непременно в камуфляжной форме. Играть в такие куклы необязательно, достаточно иметь их каждый день перед глазами и знать: скоро и ты будешь носить такую же красивую, но не кукольную, а настоящую форму с боевой раскраской.

Кроме того, каждая девочка должна научиться делать защитный макияж. Нет, не для защиты от солнца, ветра и мороза — лицо землистого цвета лучше с окружающим ландшафтом сливается, — а чтобы сделать камуфляж лица себе и тому парню, который в трудную для Родины минуту рядом с тобой окажется, девочка! Распределив по периметру живой — до поры до времени — автономный унифицированно-униформированный биологический материал, переходим к железной матчасти: повсюду выставляем всякие ракеты любой дальности и самых широких радиусов действия, а по лесам и болотам, по горам, долам, пескам бессрочно высаживаем быстрорастущие термоядерные тополя, под песню в стиле рэп: Посажены глубоко, Летают далеко, На сверхточном гиперзвуке. Вжик! вжик! Попал мужик! Шныряют вбок и вверх до любого континента на любую высоту, — ух ты! — у — ю — юй! Раз от раза курс меняя то на доллар, то на фунт за понюшку табаку — апчхи! — чих! чих! Лихо скорость набирают, перехвата избегая. Бред! бред! Рыщут по всей планете, на нюх чувствуя врага, — ах! ух! в пах — бух! пах — в прах! И кротом внедряясь вмиг для подрыва изнутри, —

трах! бах! — ах! ах!.. Чу! Тих. Стих стих. Под сурдинку тополиного рэпа группа руководящих товарищей дудит в свою трубу: Каждому полковнику — по нефтяной вышке, генералу — по идущей от неё трубе: пусть их каждый нефть качает и на Запад продаёт. Много слишком не продаст, потому что на заглушке спецслужбист свой рубль куёт и при случае всегда крантик вовремя прикроет или набок своротит. Ага, ясно: кто не умеет сам себя обеспечить, тому не место во власти. Враг не дремлет, мы не спим. Для ликвидации внутреннего врага отвести войска из Мятежной провинции под предлогом проведения командноштабных учений — и под тем же предлогом нанести упреждающий безусловно-практический точечный термоядерный удар нашими лучшими посадочными тополями, заранее выведенными на обусловленную нуждой орбиту, с верным курсом куда надо: а то вид с вертолёта столь ужасен, что нормального вида человек совсем не способен вынести подобного ужаса и вынужден ликвидировать весь этот ужасный вид радикально: так, чтобы даже из космоса только идеально ровная, с правильно оплавленными краями, плоская на вид, но вогнутая по факту высокотемпературного воздействия гигантская площадка была видна, площадкавпадина, впоследствии спокойно заполняемая истеречной

водой для достижения плоскостности вида из космоса (перед Всевышним тоже ведь надо отчитаться, что всё в полном ажуре!), а также с целью образования грозного радиоактивного озера, в котором окажется замоченной вся Мятежная провинция, автоматически превратившись в Зону, несовместимую с жизнью. Идея данного мероприятия давно и упорно продвигается в верноподданные и хорошо поддатые массы самыми надёжными нашими людьми с наипервачайшего по крепости духа канала, канально воздействующего на безмозглые умы и безумные сердца телесидельцев. Всё это в целом и комплексе даст нам возможность отрапортовать мировому сообществу о прекращении контртеррористической операции в связи с полной её закруглённостью в виде озера, а также о выводе заранее отведённых оттуда с целью нанесения разового точечного удара войск, ввод которых обратно становится невозможным ввиду невозможности оперировать войсками на дне озера вследствие нехватки дыхательных трубок. Разделавшись с Мятежной провинцией раз и навсегда, займёмся телевидением (впрочем, телевидением мы постоянно занимаемся, но раньше между собой его делили, а теперь будем объединять): Первый и Военный каналы сливаем в один, во главе ставим проверенного товарища, очень ответственного и крайне серьёзного, — и канал ПерВоенКа в постоянном режиме проводит конкурс на звание премьермаршала, что необходимо для осуществления регулярного обновления и непрерывного пополнения высшего правительственно-командного состава. При обсуждении тематики конкурса на Закрытом Совещании возникла небольшая дискуссия — из тёмного угла раздался вдруг писклявый голос: — Предлагаю и на генералиссимуса конкурс объявить!..

— Попрошу без истерики, которую попрошу прекратить! — перебил писклю Ведущий Закрытого Совещания (Зэ-Эс). — Генералиссимус у нас уже есть. Он у нас один на всех — и останется на всех один: мы все как один за ценой не постоим, на том стоять будем, — и так будет постоянно. А сам он стоит того, потому и стоит бюстом возле Мавзолея. Но писклявый голос из тёмного угла не унимался:

— «Фабрика звёзд на погонах» — пошло. Предлагаю соорудить ЛИПРОЗВЁНАПОГО — линию производства звёзд на погонах! Ведущий Зэ-Эс возмутился: — Кто это там всё время что-то предлагает? Время предлагать давно прошло — пора бы это уж запомнить. Настало время исполнять то, что предложено исполнять. А предлагать имею право только Я! Так кто там нарушил Мой завет?.. Разоблачить и ликвидировать... Ведущий Зэ-Эс замялся, подбирая нужное слово, но не стал договаривать: слово «ликвидировать» ему так нравилось, что он не стал затенять его другими словами.

— Это министр труда без зарплаты! — подсказали толковые люди из другого угла. Позже выяснилось, что наиболее толковым оказался министр без труда, но с зарплатой и полной безответственностью за труд. Над министром труда без зарплаты поднялся дикий глумёж.

— Теперь это будет министр не только без зарплаты, но и без труда! — гоготали одни.

— И даже без портфеля! — радостно хихикали другие.

— И вовсе не министр! — хватались за животики третьи.

— И совсем-совсем без жизни! — трясся от смеха уже весь зал. Ведущий Зэ-Эс не стал дожидаться, когда шум стихнет. Он стукнул кулачком, зыркнул глазком и рявкнул голоском: — Кому не интересно — выйти вон! Всем рты закрыть, руки сложить, уши растопырить, сюда смотреть и здесь слушать!.. Где этот мерзавец министр труда без зарплаты? — пусть встанет!.. Надо ликвидировать... Но Ведущий Зэ-Эс бы перебит чьим-то услужливым голосом: — Так он только лежать может: уже ликвидирован по вашему предложению и невставабельно трупом лежит.

— Вы поспешили! Даже не дослушали Моё предложение! Я собирался сказать: ликвидировать его должность... Ну ладно, ничего страшного. Незаменимых людей нет — кроме Меня, разумеется. Дело поправимое: наши доблестные бабыженщины новых придурков нарожают — такова правда жизни. Не захотят — заставим. Изнасилуем, в конце концов, но заставим рожать. Я первым пример подам. А то ведь скоро за Меня и воевать некому станет, неблагодарное население благодаря мне почему-то быстро сокращается.

Желающих дискутировать больше не нашлось... А Главный Конвертационный Банк (ГКБ) тем временем предложил осуществить полную конвертацию рубля в боезапас, для чего требуется немедленно прекратить выпуск и хождение бумажных денег, монеты же не чеканить, а штамповать или даже просто отливать из свинца. Таким образом, с помощью внутренней валюты можно будет защититься от внешнего врага: то есть в случае крайней необходимости при полном израсходовании боезапаса монеты достаточно будет нагреть в подручной посудине и перелить в пули — в смысле отлить из свинца пули, тупицы! — а то, на что вы подумали, это вовсе не пули, а совсем даже гильзы! — а отливать пули — это совсем не то же, чем вы занимаетесь в сортире, замачивая там бандитов: отливать пули у нас каждый мастак.

24 мая 2004 года

ЧТО ТАКОЕ «ХУЖЕ НЕКУДА» И «ЛУЧШЕ НЕ БЫВАЕТ» Что такое «хуже некуда»? Это когда дочь — проститутка, обслуживающая исключительно сифилитиков, жена гулящая, спидоносица к тому же, сын законченный наркоман, начавший уже и у соседей промышлять, потому что из своей квартиры всё что можно распродать успел, кроме драного матраца, на котором ты безвыходно лежишь, полностью парализованный, ни рукой, ни ногой пошевелить не в состоянии, а под тобой судно неделю невынесенным подсунуто стоит, и ты неизвестно сколько, сверху ещё и собственной блевотиной залит, в смердящей вони пребываешь, с пустой бутылкой водки во рту вместо соски, а новую, полную, некому тебе в рот засунуть — да и нет её, новой-то! — а эту, как ни старайся, ты даже выплюнуть не можешь. Что такое «лучше не бывает»? Это когда дочь — проститутка, обслуживающая исключительно сифилитиков, жена гулящая, спидоносица к тому же, сын законченный наркоман, начавший уже и у соседей промышлять, потому что из своей квартиры всё что можно распродать успел, кроме драного матраца, на котором

ты безвыходно лежишь, полностью парализованный, ни рукой, ни ногой пошевелить не в состоянии, а под тобой судно неделю невынесенным подсунуто стоит, и ты неизвестно сколько, сверху ещё и собственной блевотиной залит, в смердящей вони пребываешь, с пустой бутылкой водки во рту вместо соски, а новую, полную, некому тебе в рот засунуть — да и нет её, новой-то! — а эту, как ни старайся, ты даже выплюнуть не можешь. И тут, в этот критический момент, появляется нарочный с повесткой от имени вовсе не рядового министра обороны с призывом тебя на трёхлетние военные сборы повышенной сложности в труднодоступной горной местности на самом южном рубеже страны, брезгливо, но с пониманием, выдёргивает у тебя изо рта злосчастную бутылку и, одной рукой плотно зажав себе нос, другой втыкает повестку тебе в зубы, затем, так и не произнеся ни слова, поспешно удаляется, после чего ты, судорожно стиснув зубы, чтобы не выронить бумажку, в них воткнутую, скошенными к кончику носа глазами долго и старательно изучаешь немудрёный текст повестки — и когда до тебя доходит её суровый гражданскоконституционный смысл, ты полной грудью ощущаешь свою нужность твоей неистребимой Родине-Матери, чувствуешь свою сопричастность всем её дерьмовым делам. И, откинув голову, в полузабытьи ждёшь, когда за тобой придут двое с носилками и один с автоматом, чтобы отвезти тебя на высокогорный курорт.

23 июня 2004 года

НЕ С ТОЙ РУКИ…

— Ты что, опять не с той руки встал?

— А ты что? — совсем сдурела? — «не с той ноги» надо говорить! — а то в следующий раз брякнешь, будто я не с той брови поднимаюсь.

— Какой «ноги»?! — ты вчера домой на карачках приполз!

— Неправда! я до двери на своих двоих добрался!

— Не знаю, как до двери, но когда я дверь открыла, ты сразу на руки упал — и так на четвереньках через всю квартиру до спальни и прополз.

— Ты опять всё как всегда переврала! Когда я к двери вплотную приблизился, я на неё немножко руками обопёрся, потому что устал по лестнице вверх добираться: второй этаж — это тебе не шутка, там столько ступенек! — я их всех поштучно руками перещупал и на нюх взял, — а от этого даже у совсем здорового молодого человека дыхание затрудниться может и ноги подкосить, но я как есть мужчина регулярно и основательно лечащийся от страдания разными заболеваниями… в общем, ты когда дверь отворила, я просто руки с неё убрать не успел, ночь ведь была, вечер слишком поздний, и реакция, конечно, тоже запоздалая, — вот и рухнул по твоей вине как подкошенный внутрь — и центр моей тяжести от сотрясения ближе к голове переместился, она и до того тяжёлая была, и я пытался его вниз стряхнуть, но в горизонтальном положении это совсем непросто оказалось, а как только я выпрямиться пытался, центр этой самой тяжести меня опять вниз тянул… вот…

— Всё? выдохся? закончил свою пьяную болтовню? «лечился» он!.. знаем мы эти болезненные наклонности с уклоном в 40°!.. нажрался, а вина моя!.. А если ты в следующий раз на бровях приползёшь, что же мне — про ноги врать? — я, конечно, так и скажу, что ты не с той брови поднялся!

24 июня 2004 года

ЖЁСТКОСТЬ ТРЕУГОЛЬНИКА монодиалог

— Можно ли из треугольника сделать квадрат?

— А чем вас треугольник не устраивает?

— Уж очень он жёсткий, колючий даже: с какой стороны к нему ни подойди, обязательно на угол напорешься, даже если это совсем тупой угол.

— А квадрат чем лучше? — у него же углов больше.

— Квадрат фигура настолько правильная, что у него даже углы все прямые. Не тупые, но и не острые, именно прямые, — чем он безмерно горд: он считает себя несгибаемым. Однако по сравнению с треугольником это более покладистая

фигура: если на одну из вершин квадрата умело надавить, он сложится как миленький и падёт к вашим ногам — делайте с ним тогда что хотите, топчитесь на нём, прыгайте, — всё, он больше не поднимется и будет всю жизнь пресмыкаться у ваших ног. Так что же насчёт треугольника?

— Квадрат из него сделать, конечно, можно: для этого надо четвертовать его и как следует намять ему бока.

— Как можно четвертовать треугольник? — у него же всего лишь три вершины. Может, лучше третировать его?

— Если вы приметесь третировать треугольник, он очень расстроится.

— Вот-вот! — я и имел в виду, что его надо растроить.

— Всё-таки лучше четвертовать: отсечь все три вершины и тем самым раскроить на четыре части.

— А, понял! Но тогда получаются целых три треугольника и шестигранник — и никакого квадрата.

— Ну, допустим, не треугольники, а всего лишь уголки. Главное, чтобы они на дыбы не становились и на пути не стояли. Поэтому их сразу надо замести. В угол. И шестигранника не будет: от обезглавленного треугольника всего лишь тело безвольное в виде трёх отдельных палок останется. Чтобы эти палки в новый треугольник не соединились, надо три распорки поставить — и тогда бывший треугольник в шестигранник превратится. Ему-то и надо намять бока так, чтобы он квадратным стало, вот как ваши глаза сейчас.

— Сомневаюсь, что даже в этом случае квадрат получится.

— А вы не сомневайтесь: если мы из мухи слона делать научились, то из какого-то жалкого недошестигранника покладистый квадрат — плёвое дело.

— Ну а круг из треугольника можно сделать?

— Тем более. Только он получится крайне угловатым. Но это в первое время. Потом пообкатается у нас — и углы поневоле сгладятся. Сначала, как для квадрата, четвертуем его и уголки сразу и в тот же угол заметаем. А телу бывшего треугольника не забудьте как следует бока намять, так, чтобы его стороны дугой гнулись и круговую оборону организовать пытались. Как это у них называется? — возьмёмся за руки, друзья, кажется?.. Главное, не допустить, чтобы они за руки взяться успели. Надо их поодиночке хватать и в бараний рог без церемоний гнуть: поодиночке они настолько беспомощны, что их голыми руками легко возьмёшь. Таким способом у нас

этих козлов целое стадо образовалось, рогами друг друга пинают и в очередь выстраиваются, кому первым блеять разрешат.

12 июля 2004 года

(в редакции от 6 октября 2011 года)

ГУЛЯТЬ ТАК ГУЛЯТЬ притча

Купил себе мужик новую телегу, а похвастаться в своей деревне некому: его здесь как облупленного знали и, его завидев, быстро прятались или скорее прочь бежали. Вспомнил тут мужик, что кто-то его когда-то в соседнюю деревню на свадьбу приглашал — да не просто гостем, а ещё и посажённым отцом. ( Спьяну это, правда, со стороны приглашавшего было, но теперь это неважно.) Запряг мужик в новую телегу старую кобылу — и погнал!.. Подъезжает к соседней деревне — а навстречу похоронная процессия. Мужик поставил телегу поперёк дороги и кричит: — Я к вам на свадьбу приехал, встречайте гостя! А ему в ответ: — Ты что, мужик! — али повылазило? — окстись! — у нас же похороны! — не видишь, что ли?

— Какие, к чёрту, похороны? — меня не на похороны, а на свадьбу звали, — да ещё посажённым отцом! Где тут жених с невестой?

— Да померли оба они! — вот в гробу их вдвоём и везём! Говорят даже, не сами по себе померли, а от твоих деток пострадали: ружьём они в лесу баловались, по нашим мужикам и бабам постреливали — да похвалялись, что двоих сразу одной пулей уложили.

— Ладно, хватит врать и напраслину клеветническую на моих сыновей возводить! Свадьбы хочу! Выкидай покойников из гроба, переворачивай его тут же, на месте: свадебным столом будет! — а заместо жениха с невестой покойники сгодятся: гулять так гулять! — дюже я это дело уважаю!

6 августа 2004 года

НАСЛЕДНИК пародия

В комнату вбежал маленький мальчик и беззаботно запрыгал на одной ножке. Оба его дедушки, недолюбливавшие друг друга, но обожавшие своего внука, со слезами умиления смотрели на сорванца. «По моим стопам пойдёт», — трогательно подумал первый дедушка, в лёгком возбуждении подёргивая себя за рыжеватую бородку. «Нет, по моей дорожке поскачет, раз на одной ноге способен удержаться», — мысленно перебил первого дедушку второй и довольно усмехнулся в свои пышные усы, намертво скрывавшие истинные чувства обладателя этих усов. Тут в комнату, на ходу делая странные жесты руками, будто древнеримскую гимнастику выполняя, стремительным и нервным шагом вошёл третий дед.

— Камераден, — обратился он к двум первым, — сообразить на троих!.. Увидев устремлённые на него две пары недоуменных глаз, третий дедушка пошевелил щёткой волос под бугристым носом и поспешил поправиться: — Я ишчо не хорошо говорить русски, но я хотель сказать, тшто этот мальтшик взять от нас троих самый лютший, тшто ми иметь зделать в наш шизнь. Отшень сообразительный мальтшик! Далеко пойтить!.. Мальчик тем временем никуда не шёл, а всё так же продолжал скакать на одной и той же ножке.

— Ви, товариштш, конетшно, помнить, тшто ми помнить фаш заслук перет наш генераль-штап. Ми тоже помнить, тшто ви хорошё отработать этот деньги, — упёр свой оловянный взор в первого дедушку третий, затем перевёл взгляд на второго и железным, не терпящим возражения голосом проскрежетал: — А с фас, партайгеноссе, у менья разговор коротки: дружьба есть дружьбой, а служьба есть служьбой.

— Служу совместному союзу! — нетерпеливо перебил его второй дед. Третий брезгливо поморщился: — Не перебивать! — не терпеть... как это русски? — холуистфа!.. Я скоро брать этот мальтшик цу мир... к себе нах

Дойтшлант, гдье воспитать его наш совместный дух и наш општший циль. Отчитав «союзника», третий дед снова обратился к первому: — Спасибо вам, товариштш Ленин, за расработка теори унт праксис по созданий партай новый тип! Фаш опыт нам использован, как у вас принят говорить, с лихом. И опять второму деду: — А с фам, партайгеноссе Шталин, у нас иштшо бить спереди большой, зериозны расковор, крупни распорка, как у вас принят говорить. После этого щетинистый, следя за тем, чтобы первых два деда не оказались за спиной, сделал несколько по-военному чётких шагов вбок и ловко развернулся в сторону скакавшего на одной ножке мальчика. Только после этого он раскрыл рот: — Вовотшка, комм цу мир! подойдить ко мнье!— сейтшас ми ехать Запат, тштобы затем обратить сфой взор нах Восток. Услышав эти слова, мальчик твёрдо стал на обе ноги, прижал руки к бёдрам и чётко сказал: — Яволь, майн фюрер! Мальчик оказался очень понятливым и нужный ему язык выучил с лёту.

6 сентября 2004 года

САМЫЙ ЛУЧШИЙ Ты стоишь на самом краю высокой башни — и вдруг бросаешься вниз. Сразу расправляются могучие крылья, которые возносят тебя в поднебесье. Длинный и сильный хвост плавно направляет твой красивый полёт над цветущей долиной. Ты изящно и недосягаемо пролетаешь над злобным, жёлтым в чёрную полоску, тигром, напрасно задравшим вверх голову с разинутой клыкастой пастью. Твоя голова гордо сидит на изящной, цвета индиго, шее, которая плавно переходит в широкую грудь такого же цвета, прочные перья крепких крыл украшены крупными жёлтыми кругами с чёрными овалами внутри, напоминающими громадные грозные глаза диковинного зверя или сказочной птицы. Ты паришь!..

Выбрав безопасную площадку, ты приземляешься. Опускаешь голову, чтобы посмотреть, на чём стоишь, и — о, ужас! — обнаруживаешь под своим туловищем покрытые ороговевшими чешуйками когтистые куриные лапы. Но ужас длится недолго: ты расправляешь веером свой шикарный глазастый хвост — и тут ты уже не просто птица, а великолепный красавец павлин, птица птиц, очей услада в целом, а отдельными перьями — украшение разных шляп и прочих головных уборов и женских причёсок.

22 марта 2005 года

ПАРТИЙНЫЙ БИЛЕТ пародия

Где-то под Сочи, по извилистой горно-лесной дороге, с трудом переваливая с ноги на ногу, бредёт старушка типа «божий одуванчик». Рука её судорожно сжимает прозрачный полиэтиленовый пакет, в котором лежит свежий серый хлеб и заплесневелый партбилет побуревшего от времени красного цвета, с четырьмя буквами на корочке. (Последние две буквы были почти шестьдесят лет назад объявлены Нюрнбегским трибуналом преступными.) Бабка «божоду» погружена в свои мысли — и в такт им шевелит губами. Вдруг из глубины зарослей лещины раздаётся громкий и резкий оклик: — Стой! стрелять буду! Бабулька, всем своим телом крякнув от неожиданности, замирает на месте и, растопырив руки, поднимает их вверх. Пакет летит на землю, из него ещё в воздухе вываливаются хлеб с партбилетом, плюхаются в пыль и грязь только отошедшего от снега апрельского придорожья — и мгновенно становятся неразличимыми по цвету. На дорогу выпрыгивает увешанный гранатами и автоматами мужик в камуфляже и рявкает на бабку: — Ты кто? Бабка, приходя в себя, отвечает эхом: — А ты кто?

Мужик, быстро сообразив, что препирательство бесполезно, наставляет на бабку автомат и, поведя стволом в сторону грязного комка, до недавних пор бывшего обычным серым хлебом, строго спрашивает: — Что это? Бабка так и отвечает, что это хлеб. Камуфляжник недоверчиво смотрит на комок, потом подозрительно на бабку: — А ну-ка подними! Бабка поднимает грязный «кирпич».

— Разломи его! — велит мужик. Бабка злобно смотрит на него, потом скашивает глаза на поднимающийся к её носу ствол и покорно разламывает хлеб на куски. Мужик выхватывает кусок за куском у неё из рук, тщательно выковыривает мякиш, проминает его пальцами, пронюхивает — и после этого с облегчением швыряет обратно в грязь. Покончив с хлебом, мужик тычет стволом туда, где валяется партбилет: — А там что?

— Партбилет! — чтоб тебя разнесло! — злобно выкрикивает старуха.

— Какой партии? — бестолково уточняет мужик. Тут «божий одуванчик» вдруг пришла в ярость: — Да если бы ты, выродок троцкистский, мне этот вопрос в пору моей боевой молодости задал, я бы тебя из наградного пистолета с личной надписью товарища Берии «За образцовое разоблачение врагов народа» на месте без колебания пристрелила. Старая ведьма отчеканила эту тираду таким звонким, чётким голосом, что у мужика мурашки по коже побежали. Он поёжился от испуга, но тут же взял себя в руки, закинул автомат за спину и примирительно пожурил старого товарища: — Что же ты мне сразу не сказала! Нагнувшись за партбилетом, спецназовец, — а теперь не имеет смысла скрывать, кто он такой, — аккуратно вытащил реликвию из грязи, тщательно протёр собственным носовым платком и протянул драгоценную книжицу ветерану органов. Старуха мгновенно подобрела, на её глазах чуть не навернулись давно забытые слёзы, но этого «чуть» она как ветеран, конечно, не допустила: выхватила из рук «коллеги» платок и, поковырявшись им в глазах, коротко пояснила:

— Соринка попала. Затем уже деловито продолжила: — Когда ты в хлебе ковырялся, я без особых претензий: я же в белорусских лесах партизанила и сама нередко тол внутри буханок проносила. Но вот билет — это святое, за него я бы тебе глотку перегрызла, если бы ты его не поднял и не вытер. Мужик предусмотрительно отступил назад. Бабка презрительно усмехнулась: — Ладно, проехали... А щас ты что по лесу шастаешь, железками до соплей обвешанный?

— Ну, тебе по секрету могу сказать: к нашему Самому Лука из Белоруссии по душам поговорить приехал.

— А-а! — так это ты на него охотишься? — догадалась старуха. — Смотри не упусти — как этого рыжего Чубайса недавно упустили, живым уйти дали. Спецназовец ошалело посмотрел на старуху: — Ты чё, бабка, Батька — он же свой.

— Какой он свой! — зашипела ветеранша. — Был бы свой, ещё полтора десятка лет назад партизанский отряд у себя организовал бы и эту чёртову троицу в лесной избушке гранатами бы закидал, страну в целости сохранив. А теперь свою бабу в деревне держит, сам то и дело шайбу бестолку гоняет, к нам побираться приезжает. А ведь мы его ещё десять лет назад хотели главным поставить, чтобы он всеми нами руководил, думали, что он делом занимается... Нет, наш нонешний понадёжней будет. — И безбожный «божий одуванчик», презрительно плюнув себе под ноги, заковыляла дальше. Пройдя несколько шагов, старая энкаведешница обернулась и крикнула вслед хрустящим кустам: — Так смотри — не упусти!

4 апреля 2005 года

ТАКИЕ РАЗНЫЕ ПАЧКИ шутка

Они случайно встретились на улице. Давно не видели друг друга. Он хмуро вытащил из кармана давно начатую пачку сигарет, заглянул в неё и нахмурился ещё больше: на дне пачки валялись два последних, основательно помятых табачных изделия. «Дымная парочка», — горько мелькнуло у него в голове. Она совершенно машинально тоже вытащила из сумочки пачку, смущённо скосила в неё глаза, хотя вполне могла бы не делать этого, так как прекрасно помнила, что там лежал последний тампакс. Она зачем-то вытащила тампакс из пачки, покрутила его между пальцев, затем, словно опомнившись, хотела сунуть его обратно в пачку, но передумала, положила тампакс в карман пальто (последний тампакс — он, как последний патрон, всегда должен быть под рукой и наготове), окончательно опустевшую пачку решительно смяла и точным броском отправила в урну. Он ничего не успел заметить, потому что был занят выковыриванием двух несчастных сигарет из своей пачки и приведением их в потребный вид. Покурили. Он свою последнюю, она его предпоследнюю — как в давно забытые времена. Повздыхали о неудавшейся совместной жизни. Она вытащила из кармана платок, чтобы высморкать нос, — и не заметила, как вместе с платком выскочил тампакс и тихо опустился на грязный и мокрый осенний тротуар. Он вдруг вспомнил, что до сих пор держит смятую пачку зажатой в кулак, швырнул её в сторону урны — как всегда мимо. Разошлись в разные стороны. На следующее утро дворник соединил разбухший почерневший тампакс и развалившуюся сигаретную пачку в чреве битком забитого мусорного бака.

7 ноября 2005 года

МУЖИК И ДУРАК притча

Залез деревенский дурак с пилой, сзади за пояс заткнутой, на дерево, крепко-накрепко привязал себе верёвкой ноги к верхушке, свесился головой вниз, все ветки-сучья, которые поперёк торчали и по которым дурак вверх добирался, подчистую отвалил и ствол до корней оголил. Затем давай ствол прямо у самой земли поперёк пилить. Проходит мимо мужик и говорит: — Ты и в самом деле дурак! — дерево ведь сразу упадёт, как только ты его пилить закончишь! — а ты наверху тоже не удержишься, даже если верёвку отвязать успеешь: вместе с деревом на землю грохнешься и насмерть расшибёшься!

— Иди куда шёл! — отвечает дурак. — Ишь, умный выискался!.. Никуда я не упаду, потому что крепко себя привязал — и отвязать меня никто не сможет!.. А ствол отпиливаю для того, чтобы соки по дереву почём зря тудасюда не гонялись — и чтобы дерево в хорошей кондиции сохранить: а то из земли — я прямо носом чую! — в последнее время через корни в ствол одна зараза прёт! Плюнул мужик с досады и пошёл своей дорогой. Идёт и думает: «А дурак-то — вовсе и не дурак, а настоящий идиот: говорит гладко, вдоль смысла, — а делает наоборот, поперёк смысла». А дурак всё пилил и пилил, пила визжала и стонала... Потом всхлипнула вдруг, будто в последний раз, — и затихла. Послышался страшный шум, перемешанный с диким воплем, — и после этого наступила гнетущая тишина. Мужик даже не вздрогнул. Он замер на мгновение на месте, деловито перекрестился — и, не оглядываясь, зашагал дальше, оставив деревню за спиной...

28 ноября 2005 года

ТОЧКА, ТОЧКА, ЗАПЯТАЯ… Идея мультика, основанного на известной детской считалке:

Точка, точка, запятая, Минус, рожица кривая. Палка, палка, огуречик — Получился человечек! Некто проговаривает слова, а его рука (или просто рука) одновременно рисует. Контур головы делается сразу с ушами, но уши удлинённые вверх и чуть заострённые. Под слово «получился» к «огуречику» приделываются палки-ножки, а произнося «человечек», делают лишний штрих внизу, сбоку «огуречика»: длинную кривую загогулину, очень на хвост похожую.

Как только карандаш (ручка, мелок и т. п.) отрывается от кончика хвоста-загогулины, «человечек», руки вперёд

вытянув, падает на землю — будто карандаш, от бумаги отрываясь, его за «хвост» дёрнул и ничком опрокинул. Тут же перед глазами возникает другой рисунок: «человечек» в горизонтальном положении, но вид не спереди, а сбоку, — и тут оказывается, что это вовсе не «человечек», а собака: просто выступающей вперёд морды-запятой в фас не было видно. Собака с лаем гонится за кем-то, кого не видно. Но можно предположить, что это тот самый «человечек». Вдруг перед мордой собаки стеной возникает жирная вертикальная черта (её на глазах зрителей рисуют) — и «собака» с размаху утыкается мордой в черту-стену, морда как бы сплющивается, «собака» продолжает двигаться по инерции и как бы ползёт по черте вверх. Только «собака» в вертикальном положении оказывается, как черта будто вокруг вертикальной оси на 90° вместе с «собакой» разворачивается — и это уже не «собака», а опять «человечек», одной рукой на черту-стену опирающийся, ногу за ногу небрежно заложив. Хвост «собаки», если задран был, совсем не виден, а если висел, то его кончик неприличным образом между ног торчит (но это только во взрослом варианте мультика). Слышится приближающийся лай, «человечек» испуганно вздрагивает, а так как он в неустойчивом положении стоит, то, пошатнувшись, заваливается вместе с чертой-стеной вбок, инстинктивно вытягивая к черте руки и ноги. Сразу вид сбоку — и теперь это снова «собака»: хвостзагогулина торчком, отчаянно лает на кого-то. Можно эту тему и дальше развивать, но пока не имеет смысла. Рисунки, понятно, схематичные и сделаны на скору руку.

3 декабря 2005 года

ТЕОРИЯ ЗАГОВОРА Нерадивый студент: — Профессор, когда пересдать можно? Профессор раздражённо брякает: — Не знаю, что я вам — справочная КГБ, что ли?

Шутка явно неудачная, но студент принимает её всерьёз и озадаченно чешет себе затылок: — А что, там об этом знают? Профессор обозлён тупостью этого придурка и шипит ему прямо в лицо: — КГБ обо всём знает!.. Студент звонит по телефону доверия, номер которого расклеен повсюду, и деловито спрашивает: — Это справочная? На другом конце провода и не такое слышали, поэтому отвечают в тон звонка: — Справочная.

— КГБ?

— Много знать хотите!

— Нет, совсем немного.

— Выкладывайте поскорей, что у вас там, а то у нас таких выше нашей крыши! — нетерпеливо обрывает студента другой конец провода. Огорошенный таким нелюбезным отношением, студент неуверенно мямлит: — Скажите, пожалуйста, а когда профессору сдать можно? На том конце оживляются: — Вы, наверное, хотели сказать: «Профессора сдать»? — что он там такого натворил?

— Да он у нас «теорию заговора» читает.

— А вы откуда знаете, что он такие вещи читает?

— А я совершенно случайно зашёл как-то в аудиторию, а он за кафедрой стоит и, не поднимая глаз, читает, а все студенты слушают очень внимательно и подробно записывают.

— Да что вы говорите! — вот сволочи! — ни одного заявления на него не поступало, вы первый! Где живёт ваш профессор? — быстро выкладывайте! — его же срочно брать нужно!

— Вы не поняли: не брать, а сдать, — и не его, а ему: я ему сдавать должен!

— Ни в коем случае не сдавайтесь этому заговорщику! Мы вас скоро от него освободим! Спецгруппа уже выехала!

4 декабря 2005 года

ШАРФИК шутка

Подарили мне шарфик эксклюзивный, хорошенький такой — прелесть прямо! — чёрный с бежевым, с бахромой по концам, в кисти забранной. Повесила я его на отдельный большой крючок — и любуюсь издали: ой, до чего же хорош! И вдруг меня в жар кинуло, мысль шальной пулей голову будто насквозь пробила: а подходит он мне — или нет?.. Стала я на него как-то так поглядывать, искоса, с опаской: подойдёт ли? Смотрела-смотрела — потом решилась: а! — где наша не пропадала! Подхожу сама к нему поближе — а он на меня никак не реагирует: ну хоть бы шевельнулся, в конце-то концов! — нет, как висел, так и висит — ноль внимания, метр презрения, с хвостиками! Я как ошпаренная отскакиваю от него на прежнее место. Нет, я так не могу! я не такая! я такого отношения к себе никогда не терпела — и сейчас не потерплю! Ну кто он такой?! — фи, какой-то там шарфик! Да у меня этих шарфиков за мою бурную деловую жизнь столько перебывало, что я со счёту сбилась, — и все за честь почитали со мной близкую дружбу завести, иные прямо с ходу мне сразу на шею вешались, — а тут какой-то блёклый, местами пятнами непонятными пошедший, вид помятый, отталкивающий. Стремительно, чуть не бегом, снова подхожу к нему, вплотную, — а он — вот стервец! — вообще от меня отвернулся, словно ветром его сдуло! Успеваю схватить этого мерзавца за край — и дёргаю что было силы. Чуть пополам не разодрала! И разодрала бы, если бы он за свой крючок цепляться стал. По воздуху негодяя протащила — и на шею себе кинула, даже разбираться не захотела, как он к этому отнесётся. Он замер на мгновение — но я не стала ждать, что дальше будет, — и давай его вокруг шеи наматывать, чтобы потуже было, — не смогла себя сдержать: такое меня зло на него взяло, что задушила бы!

И настолько не сумела себя сдержать, что чувствам полную волю дала — и давай его душить! душить! — за конец, гада, изо всех сил рывками тянуть, туда-сюда за край дёргать. Вдруг чувствую, что задыхаться начинаю: шею чем-то перехватило, горло туго сжало — и вот уже совсем дышать нечем. Ещё чуть-чуть — и замертво свалюсь. Но тут я поняла, сразу поняла, чьих рук это дело: кроме него, больше некому! Из последних сил дотянулась до подлеца и стала его быстро разматывать, чтобы отделаться от него поскорей, отвязаться навеки. Только размотала, совершенно обессиленная, — а он вдруг — вы не поверите! — как шёлковый стал — и нежно так мне на плечи лёг. И тут у меня слёзы из глаз! потоками! Неужели это любовь?..

6 декабря 2005 года

ПОСТЕЛЬНОЕ ДЕЛО притча

Подушку обвинили в излишней наволочности. Прокурором на процессе выступил старый потёртый прикроватный коврик. Он сурово сказал: — Берите пример с меня! Кто только ни вытирал об меня ноги, ни топтал меня, ни заливал уриной, ни опрокидывал мне на голову ночные горшки! Я вынес на себе произвол нескольких поколений, но ни разу не возмутился, не пустил пыль в глаза! Хотя вся моя карьера протекала и проходила на столь низком уровне, я никогда не ронял своего достоинства, не стелился перед вышестоящими, не ползал перед ними на коленях, — я просто и скромно нёс свою нелёгкую, а временами — не буду от вас от всех этого скрывать! — и невыносимо тяжёлую службу. На мне никогда не стояли вазы с цветами — зато нередко мне доставалось от веника и швабры, по мне часто проходилась половая тряпка, стремясь как бы

ненароком задеть меня побольнее, а пылесос временами душу из меня вынимал и чуть не целиком заглатывал. Ничего, выжил, всё стерпел и снёс! Поэтому я никак не приемлю все эти рюши-хрюши, цветочки-муточки, оборочки-шторочки, в которые так любит выряжаться это легкомысленное существо, чтобы после кратковременной ночной работы целыми днями валяться на кровати и красоваться перед другими бездельниками. Исходя из вышеизложенного, требую приговорить подушку к полному разоблачению, лишению всех мягких куриных пёрышек, лёгких пушинок и вывешиванию на жаркое солнышко! Судья-покрывало метался мыслями между подушкой, которая обычно целыми днями лежала на нём, прижимаясь к нему всем своим прекрасным телом, и старым суровым прокурором, тёртым калачом в таких делах: покрывалу намекнули, что в случае оправдательного приговора его могут превратить в половую тряпку.

29 января 2006 года

ФИЛЬМ УЖАСА Вечером по ТВ очередной фильм о том, как некие мерзкие насекомоподобные инопланетные твари в людей вселяются, их в оболочку для себя превращая, — и, в большом количестве размножившись, пытаются захватить власть на Земле.

Предлагаю пародийный сюжет: вместо тварей — множество однородных комплектов, каждый комплект состоит из холодной головы чекиста, его горячего сердца и чистых рук в ослепительно белых перчатках. Всё. Больше ничего. Никакого туловища нет. Голова может перемещаться в любом направлении, без ограничений по высоте: от пола до поднебесья. Руки — только кисти, почти всегда в перчатках. Могут двигаться как угодно, но от головы удаляются лишь на расстояние вытянутой руки. Сердце — там, где ему и положено быть, но висит в пространстве так, чтобы к голове и близко не находиться: не дай Бог с ней соприкоснуться! — в ледышку мгновенно превратишься!

Сердце раскалено до красноты, пышет жаром — поэтому-то голова его к себе и близко не подпускает. Так что дело тут вовсе не в заботе головы о сердце — фиг с ним! — подумаешь, в ледышку превратиться! — главное, голову так растопить может, что от неё только глаза на мокром месте останутся! Голова настолько холодная, что то и дело покрывается коркой льда, спадающего с неё струпьями. Взгляд, который голова бросает на свою жертву, тоже столь холоден, что у несчастной кровь в жилах стынет и парализует жертву. Руки, чистые, в перчатках, остервенело хватают за горло очередную жертву, голова сразу прикладывается к ней всем своим мертвящим хладом, осыпает ледяными струпьями — и жертва замерзает до такой степени, что становится крайне хрупкой и рассыпается в прах,— однако голова, сердце и кисти рук остаются целыми в силу непостижимых сознанием магических законов чекистского клонирования. После этого руки снимают с себя использованные перчатки, довольно потирают друг друга и надевают по паре новых ослепительно белых перчаток. Мир смотрит на эти руки широко распахнутыми от ужаса глазами.

17 февраля 2006 года

ДУЭЛЬ И УТКА шутка

Евгений Онегин вызвал на дуэль Ивана Сусанина. Сусанин по привычке повёл Евгения на болото. Раздались выстрелы. С шумом и хлопом взлетела утка. Вслед ей раздалась народная русская песня «Летят утки». Конец. Тяжело охнув, с душераздирающим грохотом падает занавес. По ту сторону занавеса начинают обмывать выдающийся творческий успех. Раскупоривается бутылка простонародной «Московской». Режется последний солёный огурец. Под малиновый звон подмороженной клюквы развесисто-

разухабисто звучат недозабытые отпетой троицей Евгения, Ивана и Утки «Подмосковные вечера, Рублёвские ночи». От этих вечерних ночей у колосников едет решётка, непогасшие искры любви к театру летят вниз и вспыхивают в ночи огоньками быстротечного пламени — будто болотный газ во мраке окружённой густым лесом трясины загорается. Труппа мрачнеет ещё больше трясины: поллитра выпита без сухого остатка, однако оперная глотка совсем не промочена… Вдруг со стороны служебного входа слышится густой бас главрежа, безбожно фальшивящий «Вдоль по Питерской». Даже Утка затыкает себе уши. Но главреж неспроста фальшивил: из-за его спины выскакивает юркий помреж с бутылкой настоящей «Столичной» в авоське. Онегин и Сусанин почему-то решают выпить на брудершафт — хотя очень давно знают друг друга как облупленные больше даже занозистых досок сцены. Долго и взаимно выясняют, почему именно «на брудершафт», и решают, что слово-то хоть и немецкое, но очень благозвучное — и грех за него не выпить: пьют поэтому не «на брудершафт», а за «брудершафт», — за то, что вначале было слово такое хорошее. Утка идею не поддерживает: она и без того так уже наклюкалась, что носом клюёт. В конце концов накладной нос перевешивает, Утка падает лапками кверху и начинает дико храпеть: Утку — как всегда блестяще — играл старый, но заслуженно народный артист. А ему много не надо, напёрстка хватает: как хватит — так с ног долой! Вот раньше!.. Но мало ли чего было раньше...

25 февраля 2006 года

ЕГО ТОТАЛЬНАЯ ВОЙНА пародия Посылание Гарантом страны в войну от 10 мая помогло мне понять суть его борьбы, кампфа то есть. Раз Гарант требует, чтобы у нас с ним был такая армия, которая способна «одновременно: вести борьбу в глобальном, региональном, а если потребуется, и в нескольких локальных конфликтах» — и при всём при этом «гарантировать безопасность и территориальную целостность России», то такой армией должна стать — и сразу станет — вся страна (правда, если она, территориально огромная, с колен так и не встанет).

А как же иначе воевать одновременно почти со всем миром?

— мало не покажется! — но и армии на это много не будет. Так что опять вставай, страна огромная!.. Впрочем, и вставать необязательно, а некоторым и не придётся: при таком гарантированном раскладе сил все инвалиды и калеки в дело пойдут, военное, — и в бой тоже! А что? — инвалид-колясочник — лучшее транспортное средство для подвозки снарядов к 100-мм пушке! Вы этот снаряд когда-нибудь видели? — вот такая дура! — рыбаки руки в стороны разводят до предела, чтобы похвастаться, какую щуку спымали! — но тяжёл до того, что солдатик его на пупке еле-еле тащит. А колясочнику это — раз плюнуть: поперёк перед своим носом положил — и уперёд! форвертс! стрейт эхед! А слепой? — он же порох горелый за версту чует! — так что ж, зимой на саночках, летом на тележке снаряд всего лишь до пушки не довезёт? — ещё как довезёт! — да ей ещё и сзади вставит — здоровый ведь! — и затвором хищно клацнет, со всего размаху! А глухой?.. это же бесценный стреляла! ему даже за верёвку, к спуску привязанную, дёргать не потребуется! Это его за верёвку дёргать будут, которую ему на шею накинут: дёрг! дёрг! — стрелять, мол, пора! А сам глухой поудобней на станине расположится и будет время от времени кнопку спуска нажимать, когда шеей сигнал дёрга ощутит. А без рук без ног но зрячий одним своим глазом — даже если он у него вообще один (для такого дела как раз один глаз и нужен) — в прицел им намертво вопьётся и врага постоянно выискивать будет. Вы представляете, какая бесценная команда сколачивается, какой незаменимый орудийный расчёт создаётся?

Одного, правда, здесь явно не хватает, того, кому шомполом для чистки ствола одно место сначала надраить бы! Но этого «одного» всё равно на все орудийные расчёты не хватит, чтобы им одним целую армию шомполов обслужить. И ещё один мощный резерв: бабы, женщины и девушки — с детишками или без. Их ведь, женщин, поболе половины населения этой несчастной, вечно воюющей то с внешним врагом, то с внутренним, то сама с собой, страны будет — резерв необъятный. Вот Гарант в преддверие организуемой им сверхтотальной войны крепко почуял не только необходимость, но и острую потребность в рождении россиянской женщиной второго на первых порах ребёнка: один ребёнок (лучше пусть это будет девочка — чтоб скорее подросла и быстрее понесла) — для папы, для мамы и для состоящей из них семьи, а второй ребёнок — непременно мальчик — это кинд фюр Путин унд зайнен криг. А теперь представьте себе сугубо мирную, идиллическую картинку: баба, третьим давно брюхатая, на выпирающий вперёд живот автомат пристроила и из него одной рукой по врагу от пуза шмаляет, а второй рукой девочку трёх лет за руку тянет. Девочка, в свою очередь (а не автоматную), коляску игрушечную за собой тащит, но вместо куклы в ней в кружевах гранаты лежат, — там, где у куклы голова, ручки, ножки должны бы быть. Двухлетний сынишка, сопливый карапузик, новый трёхколёсный велосипед только недавно освоив, гордо на нём восседает и, непререкаемо шепелявя: «Я басой! не месай! я сам!.», — с трудом и хрипом налегает на педали: за седлом тяжеленная противотанковая мина привязана. «Это я дедуске Вове подалок везу!» — сипит от натуги малыш. А представьте себе гордость многодетной матери, которая всем своим семейным отделением за недавно погибшего отца и мужа в атаку идёт! Красота! Всё для фронта, всё для победы! *** При переписывании начисто обнаружил листок с первым вариантом окончания текста. В этом варианте после «кинд фюр Путин унд зайнен криг» та же мысль была по-другому изложена. Но он менее интересен:

А потом всей семьёй на вылазку, на природу: в горы, тундру, тайгу, лесостепь, в пески пустыни — кому как с местожительством повезёт. Но непременно всей семьёй. И непременно не пешком, а на технике повышенной проходимости. Если у всех в семье ноги до педалей достают, а руки до рычагов дотягиваются, — самое семье место в танке: не семья, а экипаж машины боевой. А если семья до танка недотягивает, ничего страшного: семейный орудийный расчёт пусть создают и с командой инвалидов в острую конкурентную борьбу за танки противника вступают: папа, конечно, заряжающим, — тут спору нет; сын, куриной слепотой страдающий, орлиным взглядом прицел будет зорко рассматривать; мама, брюхо на девятом месяце наперевес (где уже не просто кинд, а суперкинд для Путин-фюрер), дочку за руку держа, за снарядами с детской коляской туда-сюда гоняет, а девочка в своей игрушечной колясочке гранаты возит, чепчики кружевные на них нацепив: не всё ли ей равно, что возить — гранаты или куклу? — но для Родины вовсе не всё равно! — настоящая русская девочка даже слова такого неприличного — «кукла» — знать не должна! — девочка — будущая подруга бойца и сама боец! — ведь война — это естественное состояние человека — такое же естественное, как беременность для женщины. И автомат Калашникова — наша национальная гордость! — другой у нас нет — и не надо!

22 мая 2006 года

ТЕПЕРЬ МОЖНО СПОКОЙНО СПАТЬ сюжет мультика

Русская бревенчатая изба (или деревянный дом). В самом разгаре долгая холодная зима. Посреди избы русская печь с автоматической загрузкой дров (хозяин-умелец сварганил: у печи стоит контейнер с дровами, сама печь оснащена рукамиманипуляторами; как только температура опускается ниже заданной, руки приходят в движение и загружают в печь очередную порцию дров). Хозяин, сочтя, что теперь он может позволить себе ни о чём не беспокоиться, улёгся на полати спать и заснул настолько крепко, что так и не узнал, что произошло дальше. Когда дрова закончились, а наполнить контейнер было некому (мужик — по разным причинам, которые придумать можно, — допустим, один в то время жил), руки-манипуляторы принялись обшаривать всё вокруг печи и, не найдя ни полена, стали отдирать одну за другой половицы и отправлять их в голодную пасть печи, которая с жадностью проглатывала очередную порцию, отдуваясь чёрным дымом, пыхтя угарным газом и отхаркивая золу с серым пеплом. Вслед за половицами в ход пошла нехитрая, зато деревянная, мебель. Но она быстро кончилась. (Ту мебель, которая рядом с печью стояла, руки ещё раньше половиц «оприходовали».) Руки-манипуляторы, повинуясь заложенной в их память программе обеспечения печи дровами любой ценой, потянулись к брёвнам, из которых была сложена изба, ухватились за одно из них и стали тянуть на себя изо всех сил. Напряжение было столь велико, что печь выдернулась из своего места и стала передвигаться вслед за руками, будучи прочно с ними соединена (шарнирно). Рукам всё-таки удалось одновременно с печью выдернуть и бревно из своего гнезда. С остальными стало проще. Печь ходила теперь вслед за руками, которые щедро кормили её целыми брёвнами. Хозяин, блаженно улыбаясь, непросыпно лежал на печи. Крыша рухнула сама собой, облегчив рукам-манипуляторам их неустанную работу.

Спустя какое-то время от избы, кроме печи и последней порции деревянных остатков внутри неё, ничего уже не осталось. Мороз крепчал. Руки-манипуляторы напрасно шарили по сторонам и тянулись в ночную пустоту: кроме мёрзлой земли и морозного воздуха, ничего вокруг не было. Аккумуляторные батареи манипуляторов питались теплом печи, поэтому по мере её остывания разряжались всё быстрее, вскоре полностью израсходовав накопленную в них энергию. Руки бессильно упали на холодную мёртвую землю и застыли в неподвижности. Хозяин лежал на печи давно окоченевшим трупом. Печь одиноко стояла в ночи, разинув на оставшийся мир чёрную жуткую пасть ужаса. Никто из соседей даже не заметил трагедии: все спокойно спали в своих благоустроенных жилищах.

22 октября 2006 года

ГОМО САПИЕНС, или ВЕСЬ СВИСТ В ПАР В апреле, когда лежал в больнице, жена коротко пересказала мне историю, как пресс-служба губернатора некой недалёкой области обиделась за своего шефа: одна зависящая от власти газета поместила текст про доноров, в качестве иллюстрации — фото губернатора, образцовопоказушно сдающего кровь, а над фото заголовок — «ДОНОР — ЧЕЛОВЕК РАЗУМНЫЙ». Пресс-службу возмутила тесная взаимосвязь между человеком разумным и гомо сапиенсом: губернатор вполне может быть донором, но никак не может быть гомо. Логика у какого-то грамотея из пресс-службы извращённая, даже откровенно перверсная. Следуя такой логике, можно и цвета российского флага оболгать: они, мол, символизируют противостояние белого и красного, а ринуться друг на друга им мешает голубой.

Так как за компьютером я сейчас долго сидеть не в состоянии, приходится по утрам включать телеящик и с садомазохистским упорством давить на кнопки пульта. Прощёлкивая утром 18 мая канал за каналом, на «России» натолкнулся на передачу о «снежном человеке» («Снежный человек. Последние очевидцы»). Посмотрев передачу всего лишь несколько минут, узнал много интересного: это у них, за «бугром», всякие там йети да бигфуты, а у нас это — «хозяин», «старик» (между прочим, Ленина соратники называли Стариком, а Сталина — Хозяином) и самый банальный леший. По-человечески говорить не может, но способен издавать пронзительный свист — как былинный Соловей-разбойник (но о Соловье-разбойнике позже). Предполагается, что все они происходят от побочной ветви развития человека, от гомо троглодитус, человека пещерного то есть. И тут я всё понял. А именно: те, кто нами руководит, действительно не гомо сапиенсы. Вернее, гомо-то они гомо, но не совсем сапиенсы или совсем не сапиенсы. Когда-то я читал материал — и даже фильм документальный видел — об опытах по скрещиванию «лесных людей» с обычным человеком. Проводились эти опыты в СССР в 1930 годах — с целью получения особого типа гуманоидов: сильных, здоровых, выносливых особей, нужных Сталину для особых, требующих именно таких качеств, заданий. В Сибири для этого якобы использовали специально отобранных, но обычных женщин вида гомо сапиенс. Читал также, что давно в Грузии была в горах поймана самка гоминоида, «снежного человека», давшая потомство от обычного мужчины. Было это ещё до революции, когда населения в сельских и отдалённых местностях было больше, а леса гуще. Из всего этого я сделал вывод, что межвидовое скрещивание разных homo было когда-то не таким уж и редким явлением. Происходило это примерно так: какаянибудь неразумная гомо сапиенсиха из местных, заблудившись в лесу, попадала в похотливые волосатые лапы тамошнего лесного троглодита (лешего то есть), он её оплодотворял (отсюда пошло выражение «заблудшая женщина») и отпускал с миром и растущим брюхом.

Несчастная, чтобы избежать позора, отсиживалась гденибудь все девять месяцев, рожала плешивого картавого уродца и подкидывала его в многодетную семью первого попавшегося инспектора народных училищ, пока тот по всей Симбирской губернии мотался. Полученный таким способом ребёнок всей своей гомосапиенсной сущностью стремился к знаниям, выработанным всем человечеством. Другой же сущностью, гомотроглодитной, несчастного мальчика отчаянно и неудержимо тянуло к истокам первобытного человека, в пещеры троглодитизма. Когда мальчик вырос, второе его свойство пересилило первое — и несчастный попытался запихать в пещеры первобытности сначала свою страну, затем весь остальной отставший от пещерного прогресса мир. И таких случаев, как показала реальная жизнь, было до революции очень много, особенно в поволжских лесах и в горах Кавказа. Затем, по мере вырубки лесов теми, кого смешанные homo к этому принудили, и низведения гор до предгорий, число леших сократилось настолько, что в сказках их стало гораздо больше, чем в реальной жизни, — после чего потомки двух видов homo стали смешиваться с homo только вида sapiens, генетически, однако, продолжив линию гомо троглодитус. Поэтому нет ничего удивительного в том, что они отказываются называться гомо сапиенс. А из-за того, что ген лешего-троглодита заставляет помесь двух видов доминировать над обычным гомо сапиенс, то из этой помеси и выработался в конце концов особый вид — гомо начальникус: гены! — ничего не поделаешь! Хотя и выглядят они зачастую как обычные гомо сапиенсы, их всегда выдаёт начальнический блеск в глазах и повелительная строгость взгляда. Вы спросите, а откуда до сих пор коммунисты берутся? — здесь всё просто: это в чистом виде (если такое выражение к ним вообще применимо) гомо троглодитус, измельчавшие в результате многочисленных мутаций настолько, что они лишились волосяного покрова по всему телу, взамен приучившись носить одежду, характерную для гомо сапиенса. Меня в упомянутой мной телепередаче заинтересовало предположение, что былинный Соловей-разбойник,

являющийся несомненной разновидностью гомо троглодитус, свистел не просто так: свист — это один из способов общения на расстоянии, язык устного общения. У пигмеев Африки — недавно по телевизору видел — в языке четыре щёлкающих звука, поэтому про соловьиноразбойничий свист, думаю, правда. Мне теперь стал ясен смысл выражения (которое я и сам то и дело, говоря о власть предержащих, употребляю) «Весь пар в свист ушёл». Если кто помнит, был такой киносюжет о пароходе, который не смог сдвинуться с места, потому что ради показухи весь пар в гудок перевели. Я этот сюжет очень давно видел, но не смог припомнить, где именно. Думал, может, в «Волге-Волге». Специально посмотрел как-то — там нет. Но несколько лет назад случайно увидел по телику этот сюжет. Оказалось, что это знаменитый «Фитиль» начала 1960х. Блестящий минифильм, будто о сегодняшних временах. Нашёл видеоролик. Это «Гудок» 1963 года из «Большого Фитиля», с Николаем Крючковым, с Главной Бабой-Ягой Советского Союза Георгием Милляром и другими. С громадным удовольствием несколько раз посмотрел ролик и постарался как можно подробнее, чтобы не упустить ни одной детали, записать главную сцену: а вдруг ролик недоступен будет.

Летний день. По небу плывут белые и серые облака. Берег довольно широкой реки заполнен окрестным народом. Духовой оркестр играет вальс. У маленькой деревянной пристани под кумачовым транспарантом-растяжкой «ВПЕРЁД, ПРОТИВ ТЕЧЕНИЯ!» стоит сияющий свежей краской небольшой старый пароход с громадными водяными колёсами. На кожухе колеса огромными буквами написано: «СТЕПАН ЛУКИЧ». Капитан судна, выглядев в морской бинокль приближающееся начальство, спешит по сходням ему навстречу. Начальник в виде председателя крупного колхоза, в белой парусиновой фуражке-сталинке и в сопровождении то ли завхоза, то ли счетовода проходит на борт судна, небрежно, не поворачивая головы, сунув руку капитану, и привычно толкает речь: «Товарищи! У нашего колхоза есть теперь собственный водный транспорт... х-г-гм (отхлёбывает из услужливо наполненного стакана какого-то тёмного напитка), который, товарищи, обеспечит нам быстрое и удобное сообщение с любым населённым пунктом в бассейне нашей реки». Воодушевлённый и многочисленный народ на берегу кричит «Ура!». Предколхоза, повернув голову в сторону завхоза, вполголоса

озабоченно интересуется: «Хороший гудок достали?» — «А как же! Как было велено. Наивысшего качества!» — «Смотри! Мне такой гудок нужен, чтоб всюду было слышно: и в районе, и в области… (понизив голос, значительно добавляет) — и даже в Центре!» — «Будет»,— уверенно отвечает завхоз. Снова обращаясь к народу, предколхоза продолжает речь: «Сейчас, товарищи, наш пароход отправится в свой первый рейс! Ура, товарищи, ура!» «Ура-а!» — дружно кричит народ. Оркестр опять играет туш. Предколхоза делает капитану пароходика отмашку рукой, тот усиленно тянет за висящую сверху рукоятку гудка. Раздаётся соловьино-разбойничий свист, сильным ветром валящий народ наземь. Мощный свист, ужасая пасущийся скот, с завываниями несётся по полям и лесам, доходит до высокого (в прямом и переносном смысле) начальства в областном центре. Гудок замолкает, остатки пара со всхлипами выходят из него. Предколхоза одобрительно хлопает завхоза по плечу: «Вот это я понимаю!» — и, довольно потирая руки, добавляет: «Молодец, Степан Лукич!» Затем, пройдя несколько шагов на нос пароходика, хватается левой рукой за хлипкую мачту-флагшток, правую руку по-наполеоновски засовывает за борт пиджака, гордо оглядывает окрестности. Тут раздаётся крик петуха. Предколхоза смотрит на часы и повелевает: «А теперь полный вперёд!» — и знаменитым ленинским жестом выкидывает вперёдвверх левую руку с растопыренными пальцами. «Полный вперёд!» — громким голосом дублирует шефа завхоз. Капитан пароходика командует: «Отдать швартовы!» Раздаётся короткий гудок, матросмашинист поспешно снимает с деревянного кнехта швартовы, капитан восклицает: «Полный вперёд!» Колёса начинают медленно вращаться, пар несколько раз пшикает, остатки пара маленькими порциями выходят из-под колёс, пар шипит в последний раз — и кончается. Колёса останавливаются, пароход так и не сходит с места. Председатель строго спрашивает: «В чём дело?»

— «В чём дело?» — эхом повторяет завхоз. «В чём дело? в чём дело?»

— недовольно вопрошает капитан. Из машинного отделения вылезает машинист и, вытирая ветошью замасленные руки, раздражённо передразнивает капитана: «В чём дело, в чём дело!..» — и, повернувшись к начальству, поясняет: «Пару нет. Весь в гудок вышел»,— после чего вытирает грязной ветошью свою трудовую шею. Капитан тьфукает с досады. Председатель и завхоз одновременно поднимают головы в сторону гудка, затем недоуменно переглядываются. Из трубы валит чёрно-бурый дым, гудок исходит последними клубами пара, брызгает струйками кипятка.

Вот и наши троглодит-начальники весь пар ценой в сотни миллиардов долларов в сплошной свист превратили: свистят войнами, «булавами», полётами к другу Уго, яхтами и зарубежными футбольными и баскетбольными командами, бессмысленными и сумасбродными тратами на зимнюю Олимпиаду в субтропическом городе, на сугубо политические «поточные» газопроводы, на дальневосточный саммит АТЭС, для чего сооружается очередная «потемкинская деревня» русско-островного типа. Свист стоном идёт по всей Руси Великой, разбойничьи сбивая с ног путника на разбитых дорогах необъятной Родины.

18 мая, 19, 21 июня 2010 года

НОВАЯ ШИНЕЛЬ кабы сказка, а то ведь быль

Жил-был чиновник в Санкт-Петербурге, в деле ничтожный, личностью невзрачный: росту маленького, тельцем худенького, волосиками реденькими белесоватого, лобиком низеньким лысоватого, глазками впалыми подслеповатого, щеками ввалившимися морщинистого, лица своего незначительного цветом геморроидального, голосом писклявого, возрасту полувекового, шинелишка на плечах старенькая, ношеная-переношеная, латаная-перелатаная, цвету зелёного, да ещё и сам он утиноносый, будто не в столичном департаменте служил, а на болоте среди вконец оквакевших лягушек обитал. Одним словом, совсем никакой это был чиновник. Да и звали его соответственно: Никакий Никакиевич. Другие чиновники после службы, нередко вместо неё, на озере с удочками сидели и золотых рыбок одну за другой вытаскивали, а Никакию Никакиевичу даже за раками к пиву сходить стыдно было: как завидят его столичные жители в

зелёной куче хламья на плечах, так всяк остроту своего языка показать старается. Обидно было от этого Никакию Никакиевичу, ведь не в частной лавочке он подвизался, протухшей рыбой торгующей, а в одном департаменте. Неважно каком, но государственном! И вот прослышал Никакий Никакиевич, — один древний старичок с другим на скамеечке опытом своей жизни делился, а Никакий Никакиевич как раз в густых кустах позади скамеечки сидел, нет, не из любопытства праздного, а по необходимости, по нужде, так сказать, — что шинель весьма добротного качества можно получить совершенно даром, правда, не совсем безвозмездно, и шинель эта имеет свойство всю дальнейшую жизнь зажиточной сделать, — и старичок прошептал своему приятелю на ушко адрес, где такие шинели выдают. Никакий Никакиевич в этот момент сильно напрягся всеми фибрами души и тела — и внутренним голосом услышал заветный адрес. Поспешно натянув трещавшие гнилыми нитками по всем швам штаны на основательно отощавший за время сидения над государственными бумагами зад, Никакий Никакиевич стремглав помчался по только что вызнанному адресу. Там его приняли очень любезно, не спросив никаких документов, удостоверяющих личность. Напротив, усадили на прочный дубовый стул известного мастера, со спинкой хорошей порезки и подлокотниками, стилизованными под львиные лапы, и сами зачитали Никакию Никакиевичу всю его подноготную, не упуская деталей, каких даже Никакий Никакиевич за собой не знал. Условие получения волшебной шинели было единственным: в заклад бралась душа. Никакий Никакиевич посчитал такое условие настолько смехотворным, что мгновенно поставил свою каллиграфически выписанную фамилию с инициалами под любезно протянутым листом особой, ручной выделки, бумаги, на которой красивым шрифтом с многочисленными угловатыми изгибами в начертании букв и завитушками на их концах заранее был оттиснут немногословный текст, написанный непонятным языком. Однако это нисколько не смутило Никакия Никакиевича: он сразу понял, что ведомство, которое предложило ему столь подкупающую сделку, является тайным и, стало быть, никак не может пользоваться обычным и понятным человеческим языком. Никакий Никакиевич вышел на улицу не через чёрный вход, как он, совершенно естественно, подумал, а через парадный,

распрямившейся грудью вдохнул в себя посвежевший воздух и оглянулся: позади него не было никакого здания, был только сад за чугунной оградой. Летний какой-то сад. Никакий Никакиевич нисколько не удивился открывшемуся обстоятельству, спокойно, даже с достоинством, вошёл в настежь распахнутые ворота, — хотя обычно они были на громадном замке, — и по главной аллее оказавшегося весьма обширным сада вышел к озеру, вокруг которого сидели разные чиновники с удочками, знакомые и незнакомые. При виде Никакия Никакиевича все они дружно вскочили с насиженных мест, подбежали к Никакию Никакиевичу и обступили его со всех сторон, — как и озеро. Никакий Никакиевич глянул на свою шинелишку, всё ту же, ношенуюпереношеную, латаную-перелатаную, того же мерзкого болотного цвета, посмотрел на своё отражение в застывшей отчего-то воде озера: никаких изменений своей внешности он в зеркальной воде не обнаружил. Тут Никакий Никакиевич осознал, что изменения произошли не в нём, — он так и остался невзрачным, низкорослым, ничтожным чиновником, — изменилось отношение к нему, будто и росту он стал высокого, и тела крупного, и наружности значительной, и шинель на плечах лучшей руки портного, с самым дорогим воротником. Никакий Никакиевич понял, что в том странном, вдруг исчезнувшем особняке он получил не новую шинель, а неограниченную никакими рамками власть над людьми. Никакий Никакиевич строго посмотрел на обступивших его чиновников и рявкнул на них невесть откуда взявшимся медвежьим голосом: «А ну-ка все выстроились! в ряд! и подходить по одному, по очереди!» Чиновники послушно выстроились в ряд, вытянулись во фрунт, стали по одному подходить к Никакию Никакиевичу и вываливать наловленных ими золотых рыбок в бездонную бадью, стоявшую рядом с Никакием Никакиевичем. Откуда взялась бадья, никто не знал, однако поинтересоваться этим странным появлением никто и не решился...

18 сентября 2011 года

СТРАННОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ НА ГРАНИЦЕ Пограничники N-ской заставы, тревожной тёмной ночью методично обходя вверенный им кусок рубежа Родины, застукали у столба с двурогим гербом странную сгорбленную фигуру в мешковатой женской одежде. Взять нарушительницу не удалось: несмотря на подозреваемый возраст, старуха, засвёркивая пятками обутых в лапти ног, стремительно смылась в сторону близлежащего дремучего леса, от которого остались одни рожки да ножки, пни да серёжки. Густо политые засохшим берёзовым соком. Сразу организованная погоня никакого ощутимого результата не дала: старуха будто сквозь землю провалилась, в воздухе растворилась. Верный Джульбарс, пущенный по хорошо различимому следу, сразу с него сбился. Мало того: он вернулся к столбу, у которого незадолго до этого возилась старуха, стал на задние лапы, передними же, беспокойно подвывая, принялся царапать столб, словно пытаясь что-то достать с него либо содрать. Когда пограничники подошли к столбу поближе, они обнаружили на нём клочок обгрызенной, грязной бумаги, на котором крупными неровными буквами было написано:

ОТДАМ В НАДЁЖНЫЕ РУКИ! Срочно отдам на перевоспитание собачку! Маленькую, злобную, мерзкую, гадливую. Всех соседей облаяла, кто поближе — руки-ноги берегут, но некоторых всё равно больно цапнуть умудрилась. Домашних вообще за людей не считает, все покусанными ходят. Есть от неё тайком приходится: чуть зазеваешься — лучшие куски со стола стянет, в свой угол затащит, обмызгает, обслюнявит, чуть надкусит и недоеденным на потом оставит. А если подойдёшь — зубы скалит, верхнюю губу раскатывая и набухшие кровью дёсна обнажая. Ножки даже у прочной мебели в труху превратила: зубы-то крепкие, дуб спокойно перегрызают. Меховые изделия, одежда, тапки домашние — ей только на один раз. Гадит где попало: так и не удалось приучить её в пластиковый поддон ходить, который вычистить легко. А самая большая мерзость — нагнуться никак нельзя, чтобы полы помыть, подмести их или просто поднять что-то из рук вывалившееся. Да и как чему-то из рук не вываливаться, когда любую секунду какойнибудь пакости от этого сукина сына ждёшь! И ведь только нагнёшься — эта безбожная тварь тут же подскочит, сзади пристроется, обхватит своими цепкими лапками ногу, руку, даже веник, — и давай туда-сюда

дёргаться: сил-то много, целыми днями в углу лежит, зыркает по сторонам, делает вид, что за порядком следит. Сопит, пыхтит, язык высунув и слюной исходя, — и туда-сюда, туда-сюда! Пока с ног не свалится — ни за что своего похабного дела не бросит. Хорошо хоть — лапы у него коротки, не может он меня за мою тыльную часть обхватить, и писюлёк маловат, а то бы совсем беда была бы... Когда-то взяла его себе глупым слепым щенком, даже не взяла, а силой отняла у дворовых пацанов: они щенка в пруду хотели утопить. Жалко стало — вот и отняла, дура старая. Знала бы, что из него вырастит, — сама утопила бы. Люди добрые, сил больше нет! Заберите от меня это маленькое чудовище! Делайте с ним что хотите, я не буду обращаться в Общество защиты животных, потому что это не младший друг человека, а тварь непонятного происхождения. Чужая какая-то. Вот по телевизору показывают таких, которые на Землю нашу несчастную из Космоса прилетели, чтобы людей в себе подобных злобных тварей превратить и всю планету себе подчинить. Зачем нам чужие твари, мы и от своих никак избавиться не можем. Помогите, люди добрые! Жить больше невмоготу! Баба Руся 26 сентября 2011 года

ДУБ-ОСЁЛ И СВИНЬИ притча

Дуб старательно прикидывался деревом. И это ему долго удавалось. Пока не выяснилось, что на самом деле он осёл. Как вдруг оказалось, падающих с дуба желудей никто никогда не видел, хотя предполагалось, что жёлуди должны были быть: вокруг дуба часто крутились довольные и хрюкающие свиньи. Зато случайно обнаружилось, что из дуба регулярно вываливаются яблоки. Сначала было предположение, что ктото складывал яблоки в дупло, ветер расшатывал дуб — и яблоки из дупла падали на землю. Но когда пригляделись, увидели, что яблоки были конскими. Был бы дуб настоящим деревом, с его ветвей сыпались бы если не жёлуди, так хотя бы каштаны. Пусть и конские.

Так разоблачённый дуб стал тем, кем был от рождения, — ослом. Однако, став ослом, дуб не впал в уныние: там, где нет настоящих лошадей, и осёл за скакуна сойдёт. Со свиньями, которые до того крутились вокруг осла, полагая его дубом, всё было гораздо сложнее. Осёл признался: сначала свиньи не хотели вкушать плодов его жизнедеятельности, однако осёл, искренне считая себя дубом, даже будучи абсолютно уверенным в этом, сумел внушить свиньям, что с дуба могут падать только жёлуди. Свиньи долго не могли привыкнуть к таким желудям, некоторые сдохли от несварения желудка и запора кишок, но молодые поросята уже не знали другой пищи и с огромным удовольствием сжирали конские яблоки. Чтобы не травмировать подрастающее поколение и не ломать сложившейся традиции, было решено не говорить поросятам, что дуб ныне больше не дерево, — и несмышлёныши продолжали крутиться вокруг осла, по-прежнему принимая его за дуб: настоящего дуба они ведь никогда в жизни не видели.

8 октября 2011 года

БОЛЬШОЙ ИМПЕРСКИЙ СТИЛЬ пасквиль

Телевизор я включил как раз в том момент, когда на сцене Большого, отчаянно махая руками, умирал белый лебедь. В этот напряжённый момент, не дав мне досмотреть, чем дело кончится, раздался резкий, нетерпеливый звонок в дверь. До августовского путча история с лебедями казалась мне скучной, после путча я стал относиться к «Лебединому озеру» с понятным омерзением, с трясущихся пальцев немолодых тупорылых мужиков, которые расселись за длинным столом в ряд, перешедшим на изящные ножки маленьких лебедей. Поэтому, как только раздаются первые такты танца эфемерных созданий, мне сразу хочется схватить автомат и всадить очередь хотя бы в телеэкран. Автомата у меня в квартире никогда не было, но желание ощущалось всякий раз, когда.

Впрочем, я уже повторяюсь. Я негромко чертыхнулся и пошёл открывать: в это время, ближе к ночи, ко мне мог ломиться только сосед. И точно: передо мной, в правой руке держа бутылку водки, в левой — два гранёных стакана, стоял он, дядя Вася-сантехник. Я давно заметил, что дядя Вася — правша: он никогда не брал бутылку левой рукой. Дядя Вася приподнял руки вверх и торжественно провозгласил: — Жена ушла! Это дело надо обмыть! В первый раз, давно ещё, только вселившись в свою нынешнюю квартиру, я попался на эту удочку и сочувственно поинтересовался: «Совсем ушла?» — на что сосед снисходительно бросил: «Да нет, к соседке, но надолго», и, оттеснив меня плечом, вошёл в прихожую, ногой захлопнув за собой дверь. С тех пор картина повторялась регулярно. Дядя Вася привычно прошёл в комнату, поставил стаканы на стол и налил себе полный, над вторым стаканом, как обычно, чуть наклонил горлышко бутылки и тут же поднял его обратно: не в коня корм, что напрасно лить, если этот придурок, я то есть, водку не пьёт, ему коньяк или виски подавай, и если с бутылкой этого клопомора прийти, так делить поровну придётся. А так почти вся водочка в одно горло пойдёт. Дядя Вася ещё при Советской власти был воспитан в традиционной ориентации, он считал извращением привычку некоторых пить водку в одиночку, а потребление других спиртных напитков рассматривал как расточительное излишество. Приняв на грудь стакан, дядя Вася сначала занюхал его рукавом, затем взял тонкий ломтик яблока, — его я, хорошо изучив привычки соседа, заранее порезал на дольки, — и отправил в рот. Я за компанию тоже пожевал немного яблока и захотел поделиться с соседом впечатлениями о только что закончившейся реконструкции здания Большого театра: — Вот как раз перед твоим приходом, дядь Вась (мы вообще-то почти ровесники, я даже чуть старше, но с самого начала как-то получилось, что я стал его так называть, вид у него, наверное, соответствующий был), в Большом на сцене лебедь умирал (я ткнул пальцем в сторону включенного телевизора), а на фронтоне переднего фасада вместо

советского герба двуглавого орла поместили. Представляешь?

— на сцене лебедь умирающий в муках предсмертных корчится, а на медальоне в центре тимпана — двуглавый орёл крылья расправил, будто это он лебедя до смерти заклевал… Дядя Вася, успевший к тому времени допить бутылку, вдруг рассвирепел: — Ты мне зубы не заговаривай и рот не затыкай! Типун, значит, мне, на язык, надо понимать?.. Топором грозишь мне язык отрубить? А за что? — я разговора ещё и не начинал, чтобы мне такие угрозы высказывать!.. Я опешил: — Какие угрозы? какой топор, дядь Вась? Я ничего такого не говорил, чтобы ты сразу взъярился.

— Ага, не говорил! а про типун кто сказал? будто я этого слова не знаю! да мне ещё мальчонкой бабушка моя грозила: «Типун тебе на язык!» — и рукой на двор показывала, а там под навесом чурбан с воткнутым в него топором-колуном, которым и дрова рубили, и головы курам тяпали, потому и называли топор ещё типуном, или тяпуном. Ты только что про топор сказал. У меня слух отменный, мне терять его не резон: а то вдруг жена тихонько подкрадётся, когда… ну, сам понимаешь. У меня же тогда кондрашка сразу наступит. Я рассмеялся: — Слушай, дядь Вась, а куры где были? там же, во дворе?

— Ну да, во дворе. А где ж им ещё быть? — пожал плечами сосед.

— Так вот твоя бабушка не о топоре говорила, а о курах, — торжествующе проговорил я. — Типун — это такой нарост на кончике языка курицы или какой другой птицы, хрящеватый. Он мешает ей пищу клевать. Очень неприятная штука, до смерти несчастную может довести.

— Смотри ты! А я всю жизнь думал, что типун — это топор!..

— подивился дядя Вася такому для себя открытию. — Теперь я жене, чуть что, буду желать этот самый типун на язык. Разобравшись с куриным типуном, я продолжил мысль, которая волновала меня: — Обрати внимание, какое интересное совпадение: в Большом на сцене, значит, лебедь умирающая, снаружи наверху орёл (про тимпан я на этот раз не стал ничего говорить, иначе до конца своей мысли не дожил бы), а на Красной площади труп сдохший под рубиновыми звёздами лежит.

Дядя Вася побагровел: — Ты это того, Сергеич, не надо так про вождя-то! Хоть ты и сосед, но врежу я тебе за такие разговоры. Мне Советская власть ничего худого не сделала, одно только хорошее. Я и сейчас неплохо живу, а тогда и вовсе не бедствовал. Советская власть за народ была, а я часть народа, — расчувствовался дядя Вася и вдруг продекламировал: Кремлёвские звёзды над нами горят, повсюду доходит их свет! Хорошая родина есть у ребят, и лучше той родины нет! Я в первом классе тоже учил когда-то наизусть этот совершенно дебильный стишок трижды гимнописца всея Руси, но он вызывает у меня совершенно противоположные чувства. Размолвка с соседом вышла у меня впервые, до сих пор мне из чувства самосохранения... нет, пожалуй, больше из ощущения, что с таким соседом лучше говорить о вещах исключительно бытовых, удавалось избегать политических разговоров. Дядя Вася, он ведь и при Советской власти жил как у Христа за пазухой: сантехник — профессия при всякой власти нужная, а дядя Вася всегда в какой-нибудь жилищной конторе оформлен был, а работал в основном как частник. С чего ему Советскую власть хулить? И сейчас, давно оформив пенсию, при местной жилконторе числится: чтобы знать, где и кому его услуги требуются. Моё молчание дядя Вася истолковал по-своему, вроде как осознание вины, и примирительно проговорил: — Ладно, Сергеич, ты не кручинься (дядя Вася, гордясь тем, что детство провёл в деревне, любил всякие заковыристые слова, считая, что они постоянно связывают его с народом), не печалься, говорю. Советская власть, она отходчивая: вот отошла ненадолго — и снова постепенно возвращается. Только он произнёс эти слова, как в дверь снова позвонили.

— Это она! вернулась! что-то раньше времени, час всего лишь прошёл, — засуетился дядя Вася, поспешно вставил один стакан в другой, надел оба на горло бутылки, засунул её за шкаф, бросив коротко: «Потом заберу», моментально вытащил из кармана какую-то особую жвачку, кинул её в рот и только после это сделал мне отмашку рукой: открывай, мол. Сам уселся в кресло перед телевизором и сделал звук погромче.

Звонок затрезвонил непрерывно и нетерпеливо. Я открыл дверь. На пороге стояла дородная соседка тётя Шура.

— Ты что долго не открывал, Петрович, — недовольно пробурчала она. — Мой у тебя? небось водку трескали? — И она поводила своими подозрительными ноздрями перед моим лицом, но не смогла учуять то, чего не было: дядя Вася успел и те капли допить, что во второй стакан по недоразумению попали. Тётя Шура, хорошо зная моё отчество, упорно называла меня «Петровичем»: увидев однажды по телевизору какого-то мужчину в очках и лысине и с именем Петрович, который говорил совершенно непонятные её вещи, тётя Шура и меня по аналогии стала величать Петровичем. Это было вроде клейма, которое она ставила на любого подобного мужчину. Мне и самому как-то пришлось в этом убедиться: мы с приятелем поневоле мимо неё проходили, когда она привычно на лавочке возле нашего подъезда сидела и с товаркамипенсионерками никого из проходящих мимо без язвительной реплики не пропускала. Вот и моему приятелю она кинула: «Смотри-ка! ещё один Петрович!» Я вовремя сунул приятелю кулак в бок, чтобы он язык прикусил, а потом уже объяснил, что да как. Сам я с тётей Шурой, зная её вздорный и склочный характер, никогда не связывался. Из случайных проговорок дяди Васи во время его «собутыльных» визитов ко мне я знал, что во времена застоя тётя Шура пробавлялась тем, что покупала где-то вещи, бывшие в её городе в дефиците, и перепродавала их у себя дороже. Сейчас это называется мелким бизнесом, частным, даже индивидуальным, предпринимательством, а тогда называли спекуляцией. Однажды, в хорошем подпитии и долгом отсутствии жены, дядя Вася в подробностях рассказал, что году в 1970-м, в июле месяце, они вдвоём, он тогда как раз отпуск летом взял, ездили в Гагру, где тётя Шура, увидев у продовольственного магазинчика памятник Шота Руставели, гордо сказала: «Это мой тёзка, Шуро Раставели!». Потом она, поставив мужа в очередь, накупила в местном универмаге бархатных ковриков немыслимой расцветки и рисунка и сбыла их в родном городе, в который торговые организации не удосужились завести южных шедевров прикладного искусства с лебедиными озёрами и старинными замками. Говорят, что тётя Шура при желании и стукнуть куда следует способна

была, но я вёл себя с ней настолько осторожно, что настучать она могла только мужу — да и то лишь по физиономии. Дядя Вася, дожевав жвачку, обернулся и с деланным радушием пригласил жену войти: — Заходи! Тут как раз самое интересное, я увлёкся, не услышал, как ты звонишь. Тетя Шура не стала церемониться: — Дыхни! — потребовала она. Дядя Вася изобразил покорность и с готовностью дыхнул. На его жену понеслась гамма невообразимых запахов, напрочь заглушивших водочный. Всякими там алкозельтцерами и прочей новомодной дрянью он не пользовался принципиально: кайф портят. Главное — запах перебить. Когда семейная парочка покинула мои пенаты, по телевизору началась финальная часть празднества. Посмотрев пару минут, я чуть не сплюнул: давно я не видел такой концентрированной пошлости, такого изощрённого китча. Новоимперский стиль, что тут поделаешь.

28—29 октября 2011 года

ЗАПИСКИ БЫВШЕГО МУЗЕЙЩИКА вымышленная история

В квартире Сергея Фёдоровича раздался телефонный звонок, с обычного, городского телефона. Мобильник у него был, но для улицы, так сказать, когда уходил по делам. Сергей Фёдорович взял трубку и услышал незнакомый женский голос: — Алё? это оценщик? я по вашему объявлению.

— Нет, это эксперт по фарфоро-фаянсовым изделиям, — ответил Сергей Фёдорович.

— Не всё ли равно! — пожал плечами женский голос по ту сторону трубки. — Мне посмотреть пару вещичек. Когда вы сможете прийти? Это совсем ненадолго. Сергей Фёдорович мог прийти в любой момент, но, чтобы набить себе хоть чуточку цены, сказал:

— У меня как раз перерыв. Если вы недалеко живёте, я мог бы заехать на пять минут. Женский голос назвал адрес: это было в нескольких минутах ходьбы. Сергей Фёдорович сказал: — Хорошо, я скоро буду. Очень удобно, что до вас недалеко: машину брать не стану, а то возле вас без проблем вряд ли припаркуешься. Сергей Фёдорович соврал: машины у него никогда не было и не предвиделось. В объявлении, которое он время от времени размещал в дешёвых рекламных газетах, значилось: «выездной эксперт по фарфоро-фаянсовым изделиям», — хотя следовало читать: «приходящий». Сергей Фёдорович не был специалистом в том деле, за которое взялся. Когда-то он работал в музее и набил себе глаз, руку и голову отрывочными знаниями из разных областей искусства. Пенсии постоянно не хватало, поэтому приходилось браться за всякую работу, которая была хоть как-то по плечу. Он оправдывал свой дилетантизм тем, что сейчас всё начальство — сплошные дилетанты. Учились когдато одному, осваивали другое дело, в итоге занимаются тем, в чём ни ухо ни рыло: как включишь телевизор, так на экране одни говорящие свиные рожи, прости Господи. Или хорьки вонючие, а то и просто крысиные физиономии. Помесь паноптикума со зверинцем, одним словом. Размышляя таким образом, Сергей Фёдорович уже входил в подъезд многоэтажного дома в квартале от себя. Он знал этот дом, когда-то не раз в нём бывал: в доме, сначала кооперативном, теперь в частной собственности советского по своей сути профессорско-преподавательского состава, жила вся верхушка местного университета с чадами, домочадцами и бывшими жёнами. В последнем Сергей Фёдорович смог убедиться почти немедленно, однако не сразу. Дверь ему открыла полная блондинка весьма посредственных лет, которые она тщательно скрывала макияжем, искусно наложенным на былую привлекательность. Дама не стала терять драгоценного времени, расценки были известны ей из газет, и с ходу сказала: — Мне от покойного мужа досталось несколько древних вещичек, не могли бы вы, уважаемый оценщик...

— Эксперт, — поправил её Сергей Фёдорович.

— ...не могли бы вы сказать, сколько мне за них удастся получить, чтобы выправить могилку моего незабываемого мужа, профессора... — И она назвала фамилию, хорошо знакомую Сергею Фёдоровичу. Ну, не то чтобы он был хорошо знаком с покойным, напротив, он с ним сталкивался только на лекциях и семинарах по диамату: Сергей Фёдорович как студент, профессор N., понятно, как преподаватель. Позже, когда Сергей Фёдорович окончил университет и смог пристроиться в политехнический старшим лаборантом и даже получил немного часов, случилась та история, над которой смеялся весь город. Немолодой профессор истфака, — поговаривали, что из дворян, — преподававший диалектический материализм, единственную марксистско-ленинскую «науку», где давались хоть какие-то домарксистские знания, овдовел и стал привлекательным объектом для некоторых одарённых всеми женскими качествами особ, желавших стать ещё и особами, приближёнными к профессорскому телу. Первенство одержала опытная студентка, не захотевшая ехать по распределению в деревню. Выигрыш получался двойным: и в городе остаётся, и сразу в профессорши попадает, никаких диссертаций не надо. После того как юная особа окольцевала профессора, какой-то юморист пустил шутку: за гонорею, которой наградила профессора N. студентка имярек, учёный совет университета постановил присвоить ему почётное звание «доктор honoris causa». Скандал, за неимением более крупных происшествий, получился тогда грандиозным. Начинающей жене профессора пришлось принести справку из кожно-венерологичекого диспансера, что никакой гонореи у неё отродясь не бывало. Профессор пообещал набить шутнику морду совершенно материальным способом, без всякой там диалектики, как только узнает, кто он. Шутник попросил распределить его в противоположный конец страны. Всё это были слухи — и вот теперь Сергей Фёдорович стоял перед объектом этих слухов. Сквозь очки в металлической, под золото, оправе, середины 1970-х годов XX века, хорошей сохранности, Сергей Фёдорович внимательно посмотрел на даму и ничего не сказал, потому что сказать было нечего. Дама пригласила «оценщика» пройти в комнату, где на столе уже стояли требующие экспертной оценки предметы. Их

было немного, всего лишь два, остальное, как понял Сергей Фёдорович, дама продала без него. Окинув комнату взглядом опытного экспозиционера, Сергей Фёдорович сразу вспомнил старый, с длинной бородой, анекдот о профессоре и красавице: знаменитый профессор был очень умным, но жутко некрасивым, а известная красавица, напротив, ужасно глупой. И вот эта красавица предложила профессору жениться на ней: дети, мол, будут красивыми в меня, а умными в вас. Профессор предположил противоположный вариант. Но вот здесь, похоже, был третий вариант: детей не было никаких, ни умных, ни глупых. От умных детей, покинувших родные стены, остаются пустые книжные шкафы, от глупых — свадебные фотографии в пошлых рамках.

— Меня интересует вот эта тарелка. Должно быть, очень дорогая, старинная вещь. Покупатели, которые были до вас, даже не знали, сколько за неё дать, поэтому не предложили ничего, — показала дама на громадное блюдо, в котором Сергей Фёдорович сразу угадал мейсенский фарфор, образчик поточного довоенного производства: небогатая подглазурная роспись кобальтом, цветочки-мотылёчки. Перевернув тарелку, он показал даме на два скрещенных синих меча самого простого начертания и сказал: — Видите, уважаемая, вот это клеймо говорит о том, что блюдо было сделано после 1934 года. По-видимому, было вывезено из Германии после войны в качестве трофея. Советую показать его в комиссионке: сейчас есть у нас любители на такого рода антиквариат. Дама согласно кивнула головой и показала на второй предмет, японскую вазу.

— Что мне делать с этой рухлядью? Видите, она вся в трещинах, каркелюр называется, — блеснула дама знанием терминологии.

— Кракелюр, — механически поправил Сергей Фёдорович, но тут же спохватился и поправил самого себя: — Цек то есть. Это очень дорогая ваза, предположительно XVIII век. Её, очевидно, японцы какому-то нацистскому бонзе подарили, а наши трофейнули.

— Какой цех? — поинтересовалась дама, удивившись способности «оценщика» с ходу определять даже цех фарфорового завода, где была изготовлена ваза.

И тут Сергей Фёдорович понял, в чём заключается причина смерти профессора: несчастный помер, не выдержав изощрённой глупости своей жены. Сергей Фёдорович хотел было пошутить, сравнить цек с дорогим пеньюаром, который не остывшая после ванной пышнотелая красотка надевает на разгорячённое тело, однако пеньюар оказывается некачественной китайской подделкой и, быстро высохнув, буквально расползается у красотки на плечах, но Сергея Фёдоровича настолько вывела из себя эта набитая глупостями дура, что, не успев придержать язык, он брякнул: — Цек получается, когда фарфоровое изделие случайно роняют на пол: глазурь не выдерживает удара и растрескивается на мелкие кусочки. Дама просияла, и, не говоря ни слова, побежала в соседнюю комнату. Вернувшись оттуда с большой фарфоровой вазой откровенно свежайшей выпечки, дама без колебаний шваркнула ею об пол. Ваза, конечно, сразу разлетелась на куски. Дама издала разочарованный вопль и подняла глаза на Сергея Фёдоровича: — Как же так! я хотела каркелюрчику, то есть цеху, на вазу немного навести, её покойному мужу на юбилей преподнесли, и в комиссионку сдать. В итоге ни мужа, ни вазы, ни памяти о нём. Сергей Фёдорович понял, что гонорара ему сегодня не видать, даже гонореи не получишь, и что надо срочно сматываться. Ругая себя за несдержанность, но радуясь, что дама не стала грозить ему расправой, он поспешил к выходу. В прихожей взгляд Сергея Фёдоровича упал на тумбочку перед зеркалом: на ней он углядел тюбик с кремом известной американской компании. «Смотри ты! дура дурой, а косметика у неё приличная», — подумал он, выходя из квартиры. Его жена пользовалась косметикой этой компании, поэтому он был немного в курсе: вкус у жены был отменный, это он понял давно, сразу же после знакомства с ней. Сам он предпочитал один-единственный крем. Крем после бритья, с витамином F, фабрики «Свобода». Крем был выгоден в прямом смысле со всех сторон: можно было густо смазывать растрескавшиеся руки или, например, отмороженные уши,

свои, а не те, из которых когда-то, в далёкие советские времена, холодец варили. Правда, от жирной пищи пришлось в конце концов отказаться, чтобы лишний вес не набирать, больше на овощи налегать, кефирчик с обезжиренным творожком, постное куриное мясо. А щуку — ни-ни! Крем не ахти какой, временами просто дрянь, однако Сергею Фёдоровичу с давних пор импонировало слово «свобода». О, это сладкое слово «свобода», la dulce palabra libertad, как в том псевдолатиноамериканском советском фильме начала 1970-х. Как хотелось бы Сергею Фёдоровичу вслед за героями фильма вырыть под границей тоннель и сбежать из тюрьмы, гордо именуемой «лагерем социализма». Может быть, именно поэтому, лет десять назад впервые увидев западногерманский фильм «Туннель», фильм о том, как в 1961 году, сразу после возведения берлинской стены, люди всеми способами пытались покинуть «социалистическую Родину» и сбежать на Запад, Сергей Фёдорович понял: это его фильм, это он сам, — ощущение было физическим, — роет туннель и прорывается на Запад. Историю, изложенную в фильме, Сергей Фёдорович уже читал ранее, кажется, в газете «Известия», в те времена, когда она была ещё приличной газетой, а не грязной бумагой для подтирки гебистской задницы. В 1964 году, через три года после событий фильма, Сергей Фёдорович, тогда просто шестнадцатилетний парень Сергей, был один день в Берлине, Восточном, разумеется, и смотрел на Бранденбургские ворота, ничего не зная о стене. Полковник, командир воинской части, в которой служил отец десятиклассника Сергея, на своей «Волге» отправился в Берлин, чтобы зарегистрировать в советском консульстве рождение третьего ребёнка, и взял с собой на экскурсию свою дочь и этого парня, приехавшего на каникулы к родителям в ГДР из, как тогда выражались юнцы, Союза. Уже в столице Восточной Германии полковник мимоходом сказал, что если сесть в трамвай, можно оказаться в Западном Берлине. О стене он ничего не сказал. Вернувшись домой, Сергей Фёдорович специально вытащил из шкафа портфель с фотографиями, где полковник снял его рядом со своей «Волгой» и дочерью в центре Берлина: вот

стоит он, с фотоаппаратом «ФЭД-3» в руках, в синей эф-дэйотовской форменной рубашке с закатанными рукавами (но без эмблемы: немцы требовали её с рукава спарывать), в чёрных брюках дудочкой, остроносых туфлях, по виду от немца не отличить; а вот Бранденбургские ворота: снимок он сделал между двумя мужскими головами (они на переднем плане), на среднем плане — ограждение из металлических труб, невысокое, с метр, белой и красной (?— фото чёрнобелое) красками выкрашено; перед ограждением семейка стоит: пара лет за тридцать, мальчик-подросток между родителями на ограждении примостился, рядом с женщиной — пожилая немка в очках, судя по всему, её мать (мужа рядом нет, погиб, наверное); за ограждением никого, кроме солдата, стоящего спиной ко всем, с автоматом за плечами; вдали Бранденбургские ворота, а за ними... да, действительно, бетонная стена, Сергей Фёдорович раньше как-то не обращал внимания, тогда он и в самом деле о ней не знал, никто из взрослых не удосужился хоть что-то рассказать. Сергей Фёдорович с тоской подумал: «Вот бы вернуться в то время и на ходу прыгнуть в вагончик трамвая, направляющегося в Западный Берлин...»

30 октября 2011 года

БАРЫШНЯ И ПУШКИН почти приличный анекдот

Некая барышня постоянно приставала к Пушкину, чтобы он преподал ей основы стихосложения и написал в её девичий альбом какие-нибудь стихи. Бала не проходило без её приставаний. В конце концов Пушкин не выдержал, завёл барышню в укромный уголок и стал писать, поясняя стихотворные размеры. И не только стихотворные: Пушкину очень хотелось досадить барышне так, чтобы она отстала. Поэтому Пушкин сразу взял быка за рога. То есть корову за вымя.

Простой вот ямб. А вот хорей... Вы мне отдайтесь поскорей. Вот вам анапест. Или анапест. Богатый выбор, как из двух невест. Коль скоро обратились к анапесту… Нет-нет! та рифма тут не к месту. Мой длинный дактиль, как бы палец. По женску телу он страдалец. И напоследок — амфибрахий: Скорей возьми меня ты за... за... за ухо. Барышня взяла Пушкина за что надо. Ей это очень понравилось. Зато Пушкину не очень. Всё остальное понравилось, но рифма оказалась неудачной: ...ий/...уй. Даже ухо не спасло двустишие. Пушкин был так огорчён, что перестал писать стихи. С тех пор и не пишет: ни одного не написал.

14 октября 2011 года

БАРЫШНЯ И ПУШКИН (продолжение) Александр Сергеевич, наглядно разъяснив барышне, которая даже на балах приставала к нему, чтобы он преподал ей основы стихосложения, разницу между ямбом, хореем, анапестом, дактилем, тем более амфибрахием, устроил маленький экзамен, после которого заключил: Не может ямба от хорея, Как я ни бьюсь тут, отличить.

Тем не менее Александр Сергеевич выполнил незатейливую просьбу барышни и, заведя её в укромный уголок, беглым почерком написал в пухлый девичий альбом длинный стишок. Пока барышня, морща лобик и напрягая мозги, по слогам разбирала антикварный почерк поэта, Пушкин, которому нечем было заняться, от скуки овладел барышней. Барышня, будучи полностью погружённой в изучение пушкинских стихотворных размеров, не сразу обратила внимание на то, что с ней делает поэт. Когда же до неё наконец дошло. что с ней происходит, барышня, получившая хорошее воспитание, деликатно залепетала: — Извините, что вмешиваюсь... боюсь вас прервать... может быть, это не совсем моё дело... я, конечно, могу не вникать, но мне кажется... Барышня смущённо замялась, подыскивая подходящее слово, затем договорила: — ...мне кажется, что вы меня имеете. Поэт, не бросая увлекательного занятия, раздражённо пробормотал: — Что имею, то и имею. За неимением гербовой пишут на простой.

1 ноября 2011 года

ЖЕНЩИНА — ЭТО КНИГА ЖИЗНИ Женщина — это книга жизни, подаренная нам судьбой: раскрыл книгу — и читай её, пользуйся ей сколько влезет или вписывай в неё новую страницу. Но какие же они разные, эти книги! Подходишь к полке: о, это любимая книга, до дыр зачитанная, от корки до корки. Но то и дело берёшь её в руки, пролистываешь снова и снова, тщательно разглаживая завернувшиеся кое-где уголки, смотришь на пожелтелые от времени страницы, упиваешься чуть не наизусть выученным текстом.

Вот старая книга, бумага уже пожелтела. Запах какой-то особенный. Нет, не затхлый, как бывает у книг, хранившихся в сыром подвале или на чердаке дома позапрошлого века, ветрами продуваемого, дождями омываемого. У этой книги запах чьей-то прошедшей жизни. Дарственная надпись, затёртая закладка (часто её, книгу эту, похоже, читали). А это что? Страницы слиплись, с трудом раскрываются... Ну конечно, засушенные цветы! Слежавшаяся, высохшая любовь... Вернее, один-единственный цветок. Крепко его чем-то прижали, под прессом будто держали, чтобы в книге досушить. Похож на хризантему. Ацвили-и уш давно-о хи-ри-зан-тэ-э-мы в садю-ю… А вот просто красавица!

HENRI-FRÉDÉRIC AMIEL FRAGMENTS D’UN JOURNAL INTIME TOME I GENÈVE 1887 Форзац с симметричным синим растительным орнаментом по золотому фону; на красном кожаном корешке семь поперечных рубцов — чтобы книга из рук не вырвалась; шёлковое ляссе, трёхцветное: зелёная полоска, жёлтая, между ними узенькая красная; обрез книжного блока золочёный. Как сказал бы, облизнувшись, Ипполит Матвеевич, «же не манж па...» Говорят, что по книгам даже гадать можно, открывая первую попавшуюся книгу наугад, по седьмой строчке левой страницы. Лучше всего вроде бы по «Евгению Онегину» гадать (знатоки утверждают, что там рассказывается о крутом чуваке, боссе мафии: «Мой дядя самых честных правил — и уважать себя заставил...») Попробую.

«Конечно, зона комфорта расширяется, и внешнее намерение постепенно делает свое дело. Но...» Нет, это явно не «Евгений Онегин». Впрочем, неважно — кто именно. Загадочность-то какая! Только это «но» портит всю картину. Вот сижу я в Парижу, над собою громко ржу… Прохожу мимо книжного шкафа и слышу истошный вопль: — Не смотрите на меня! Мне стыдно! Я голая женщина!

Я даже не оборачиваюсь, не то что бегу схватить вопиющую книгу и трясущимися руками раскрыть её: знакомый трюк, на самом деле это вполне себе одетый мужчина с усами косит под дурика, потому что сумасшедший дом — это в Советской России единственное место, где может жить нормальный человек.

О, какая книга! Верх совершенства, обнажённая красота. И ведь знает, что неотразимо красива, — и поэтому при всяком удобном, тем более неудобном, случае старается продемонстрировать эту свою открытую взгляду красоту совершенства, раскрыть её глазам человеческим. Особенно если ничего другого за душой не имеется: надела шикарную обложку, а как только раскрыла рот... «Дура, закрой рот!..», — по этому, очевидно, поводу воскликнул классик. Сначала Он создал сразу пару, и мужчину, и женщину. Почувствовав, что напрасно сразу двоих сотворил, без опытного образца, сделал перезагрузку системы и начал с самого начала: наскрёб земли в пригоршню, плюнул в неё смачно, на скорую руку слепил человека, посмотрел на творение скороспелых рук своих и ахнул: там торчит, сям выпирает, а это что у него между ног такое жуткое болтается?

— вообще безобразие, похабень какая-то. Таким только мужчина может быть. Нет, надо ему в пару нечто противоположное, уравновешивающее, но чтобы плоть одна была: иначе как они друг к другу прилепятся? Из головы ему пару создать? — нет, пожалуй: будет у него на шее сидеть и понукать, а про вторую голову забыть велит: зачем-де тебе своя голова на плечах, когда я за тебя думать и житейские вопросы решать буду. Из печёнки тоже негоже: будет у него всю жизнь в печёнках сидеть. Всего у него по одному, максимум по паре. Ага! рёбер у него много! Выломал у этого чудища угловатого ребро — что может быть нейтральней! — правда, оно одним своим концом вверх загнуто... — а, ерунда! — показалось! — тем более другого выбора всё равно нет. Ах, эти рёбрышки, бараньи! — зажаренные над раскалёнными углями, с капающим на угли жиром, заставляющим их вспыхивать от зависти, — нет ничего вкуснее!.. впрочем, это уже моё отклонение от темы. На чём там Создатель остановился, когда я Его так неуместно перебил?.. ах, да, на сотворении женщины, вершины Его творения.

Создал Он её и, учтя все недостатки предыдущего образца, упрятал у нового человека все выступающие части внутрь, для чего, правда, пришлось несколько расширить ему, то есть ей, бёдра и сотворил два чудных полукружия позади, так сказать, бёдер: творить так творить!.. немного сузил плечи, выдавив грудь вперёд.

— А ничего, — удовлетворённо оглядев Своё лучшее, до сих пор непревзойдённое никем произведение Божественного искусства, воскликнул Творец, — неплохо получилось, даже соблазнительно, как раз округлостей у предыдущего типа и не хватало. Многие мне за это создание до конца жизни останутся благодарны. Да что там благодарны! — молиться на Меня будут. Эх, было бы Мне лет поменьше, Сам бы за ней приударил. А что? Эти, который греческие да римские, с маленькой буквы, потому что как собак нерезаных их развелось, тоже мне, боги называются, ни одной юбки из фиговых листьев не пропустят, и кем только ни прикидываются, никакой солидности.

— Зря Ты над ними столько колдуешь, обманут они Тебя, особенно эта, — прошипел голос из густой кроны дерева посреди райского сада.

— Сам, гад, всё наперёд знаю, — не оборачиваясь, бросил Создатель невидимому голосу. — Это эксперимент. Не получится — отменю его. Вот что Я действительно зря сделал — поспешил в свою записную книжку занести, что сотворил их по Своему образу и подобию: на это несоответствие Мне потом долго пенять будут. Но теперь ничего нельзя поделать: если написанное пером даже топором не вырубишь, то Слово Моё до конца рода человеческого останется. «Космология»: «Если у вашего нового любовника есть жена, попросите его срочно подарить ей такие же духи, какие он только что подарил вам. Этим вы одной хлопушкой прихлопните сразу двух мух: жена вашего нового любовника подумает, что муж всё так же любит её, а сама будет пахнуть такими же духами, запаха которых её муж нахватался от вас, — и в чём не заподозрит своего мужа». Что за чёрт? Какая же это «Космология»? Бред какой-то звезданутой сивой кобылы.

Ещё раз бросаешь взгляд на обложку и вздыхаешь с облегчением: это не «Космология», а «Косметика»: жена, похоже, книгу читала, а на свою полку поставить забыла. Что ж, у каждого свой космос: у кого взгляд в глубь Вселенной, а кто дальше своего напудренного носа ничего не видит. А вот особая книга, очень увлекательная:

И вот однажды её вызвало высокое начальство.

— Поедете в Женеву по соответствующей легенде. Там познакомитесь с генералом «Х», который работает в генеральном штабе и тесно сотрудничает с немцами. Станете его любовницей. Нам нужны секретные сведения о его работе и о намерениях Германии в отношении Франции и Швейцарии. Вам понятно?

— Да, понятно. А обязательно становиться генеральской любовницей, без этого нельзя?

—Нет, нельзя, без этого невозможно выполнить задание.

— Хорошо, я поеду в Женеву, стану генеральской любовницей, раз без этого нельзя, выполню задание, а потом застрелюсь.

Вот это книга, вот это я понимаю! Только в такой книге может быть написано, что в СССР секса нет. Есть всё: и любовь к Родине, и любовь к вождю, и любовь к партии, и даже любовь к разным мужчинам, не исключая мужа, но секса нет. А сейчас что? — причапает расхристанная манька в какойнибудь задрипанный Лондон, раскроет пошире свой скверно напечатанный порнографический журнальчик и вопить примется: подходи-налетай, задаром отдаю, эх, раз, ещё раз, ещё много, много раз!

И что? Таким манькам и у них в базарный день грош цена — и выкинут эту самодельную порнографию в родную типографию: перенабор сделайте, но у себя оставьте... Эх, раз! Ещё раз, ещё много, много раз!

3, 5—8 ноября 2011 года

ПИДЖАК С ЧУЖОГО ПЛЕЧА пародия

Вот как раньше было, в недавние советские времена? — придёт какой-нибудь служащий, некий Ксан Ксаныч, рабочим утром в обычную, но большую, контору, повесит пиджак на спинку стула — и обширными коридорами конторы отправится по своим неотложным делам. Может и на улицу выскочить, если пропускной режим в конторе отменён либо его никогда и не было, а с собой прихватит заграничную курточку, лёгкую и тонкую, в ведомственную газету завёрнутую: так, на всякий случай. И вот понадобился этот Ксан Ксаныч кому-то по работе. Неважно, кому: начальнику ли, коллеге ли, — какое это имеет значение? Впрочем, что там скрывать, когда речь идёт о невзрачном очкарике-трудоголике из соседнего отдела. Заглядывает очкарик в комнату, где стул Ксан Ксаныча обитает, интересуется его местонахождением. Не стула, конечно, стул Ксан Ксаныча этот человек и сам видит, а владельца висящего на стуле пиджака.

— Тут где-то, — отвечают очкарику, — раз пиджак висит, значит, на работе: на работе он всегда по делам бегает. Ушёл очкарик в свою комнату, в соседний отдел: — Потом ещё забегу, так ему и передайте, если до меня вернётся. Сослуживцы положили на стол Ксан Ксаныча бумаги, — сам увидит, что к чему, — да ненароком задели правый рукав так, что он лёг на стол. Немного погодя снова заглядывает в комнату тот самый очкарик, что недавно Ксан Ксанычем интересовался. С порога

да от излишней близорукости видит, что Ксан Ксаныч на месте и весь в работу ушёл: низко наклонился над столом и рукой по бумагам водит. Обрадовался человек, воскликнул: — Ксан Ксаныч, я к вам! Подходит ближе — что за чертовщина! — головы-то у пиджака, то есть у Ксан Ксаныча, нет! А рука продолжает ходить по бумаге. «Такое со мной впервые, — думает очкарик. — Вот о носе я читал, давно, правда, как он от своего владельца сбежал и чиновником в Петербурге устроился. Про тень, которая от своего хозяина отделилась и над ним возвысилась, — тоже слышал. Но то были всё-таки свой нос и своя тень, это ещё как-то понять можно, а тут совершенно чужой пиджак, — не в нём же Ксан Ксаныч родился, он его всего лишь купил, — расселся за столом Ксан Ксаныча и работает за него! Что за дьявольщина?» И уж когда очкарик подошёл к столу вплотную, обнаружил, что никакой мистики тут нет: на столе не рука Ксан Ксаныча, а пустой рукав его пиджака, слегка движимый сквозняком, беспрепятственно гуляющим по комнате. Ушёл человек, досадливо махнув рукой. Обещал ещё раз, под конец рабочего дня, заглянуть: дело на завтра откладывать не хочется. Вот и обеденное время подошло. Или просто перерыв решили устроить. В общем, открыли окно, чтобы как следует проветрить помещение. Свежий ветер, ворвавшись в комнату, встретил на своём пути пиджак Ксан Ксаныча и решительно распахнул его — и тут обнаружилось, что у пиджака ничего за душой. Что там за душой! — внутри пиджака вообще ничего не оказалось. То он висел такой солидный, объёмистый, с широкими плечами, отутюженными лацканами, на одном из которых красовался новенький значок «Трудовые резервы», — и вдруг выясняется, что это только снаружи пиджак производил впечатление солидности: внутри его заполняла пустота, почти Торричеллиева. Очкарик из соседнего отдела снова заглянул в комнату. Пиджак его теперь не интересовал, загадка была разгадана ещё днём. Не смотря в сторону пиджака, человек поинтересовался упавшим голосом: — Что, так и не появился?

— Да вы не волнуйтесь, появится ещё, — сказала одна словоохотливая коллега Ксан Ксаныча, — он обычно к самому звонку прибегает, чтобы схватить пиджак и с нами подосвиданиться. Вы здесь, похоже, человек новый, не знаете, что Ксан Ксаныча везде в нашей конторе застать можно, только не на рабочем месте. В столовую небось не заглядывали? и в курилку не догадались? — где наши мужчины не столько курят, сколько анекдоты травят. В тупичке тоже не были? — теннисный стол там без дела не стоит. Много у нас есть уголков, где Ксан Ксаныча можно застать. Только на рабочем месте его ещё никому застать не удалось. Ксан Ксаныча даже уволить как-то пытались, но так и не нашли, махнули рукой и оставили это бесполезное занятие.

— Да мне же рабочий вопрос надо было срочно решить, а не в теннис этот чёртов сыграть! — вырвалось у очкарикатрудоголика из соседнего отдела.

— Что же вы сразу не сказали: по поводу рабочего вопроса к нашему Ксан Ксанычу обращаться бесполезно. Мы с ним уже много лет в этой конторе вместе — и ни разу ещё не было, чтобы Ксан Ксаныч хоть один рабочий вопрос разрешил. Еле ощутимый сквозняк с трудом продирался сквозь мириады нервных пылинок. Одно только прикосновения тонкой струи воздуха заставляло каждое из этих невесомых созданий брезгливо шарахаться в сторону, чтобы, прижавшись на мгновение к такой же пугливой соседке, пропустить наглеца мимо себя и вернуться на прежнее место. Косые лучи солнца, к концу дня имевшего привычку склоняться к западу, будто изнутри освещали столб нежных пылинок, беспокойно колыхавшийся посреди комнаты, превращая воздух в какое-то призрачное марево... И в этот миг, нарушая благостность завершающегося рабочего дня, дверь стремительно распахнулась, в неё влетел энергичный немолодой человек, ни на кого не глядя, пронёсся к своему столу, рывком сдёрнул со спинки стула свой пиджак, весь день охранявший рабочие место Ксан Ксаныча, и, на ходу крикнув: «Всеобщий привет! Завтра как всегда!», исчез, будто его в комнате никогда и не было. Очкарик из соседнего отдела, так и не подняв свой упавший голос, повесил голову и понуро побрёл к двери...

11 ноября 2011 года

ГОМЕРИЧЕСКАЯ СОДОМИЯ

Сенат США разрешил американским военным секс с животными.

NEWSru.com, 9 декабря 2011 года

СОДОМИРУЮЩИЙ ЗАПАД Народ одной большой великой державы стал единым целым и постоянно служил в армии. Это резко облегчало всем жизнь, потому что Конституцией можно было не пользоваться, — и бедняжка в конце концов самоупразднилась, наложив на себя обе переплётных крышки. Вместо глав Конституции действовали различные уставы, основным из которых был Устав повальной службы. Для облегчения сексуальной жизни был создан Устав половой службы. Призывники первым делом учились отдавать честь первому встречному старшему по званию, в результате чего утренний путь от казармы до столовой им удавалось преодолевать лишь к вечеру, поэтому весь дневной рацион приходилось съедать в один присест. Для сексуального удовлетворения разрешалось использовать всё, что мало-мальски двигалось, хорошо стояло, плохо лежало или как попало сидело. В частности, разрешён был брак с надувными резиновыми куклами и матрацами. При этом позволено было усыновлять/удочерять кукол Барби в первом случае и подушку во втором случае, но при обязательном условии, что подушка будет в наволочке, дабы предотвратить вероятность возникновения подушкофилии. Особыми привилегиями пользовались геи и лесбиянки. Геям рекомендовано было в обязательном порядке усыновлять мальчиков, преимущественно из других, менее развитых в этом отношении стран, чтобы вывести их (мальчиков, конечно) к вершинам цивилизации. Лесбиянкам позволили брать на воспитание всех детей подряд, но мальчики должны были пройти процедуру

оскопления, для чего приглашались натаскавшиеся на этом специалисты из прогрессирующей Московии. Наиболее подходящими для содомия животными были объявлены козлы и ослы, причём некоторые из последних отличались от остальных тем, что носили генеральские погоны. Одно только попало под строжайший запрет — постыдный и безобразный секс с женщиной: человек, который совершает вагинальный половой акт с особой противоположного пола, по недоразумению называемой женщиной, тут же попадает под военный трибунал в составе осла, козла, мартышки, ну и конечно, мишки. Приговор приводится в исполнение знаменитым доктором Писюлькиным. Запрет стал возможен благодаря сенсационной находке, сделанной на днях в американском захолустье. На полуразвалившейся тумбочке тамошнего мотеля во время косметической уборки помещения была найдена чудом сохранившаяся древняя книга, в которой спешно вызванным на место всемирным учёным удалось обнаружить тщательно скрывавшуюся тайну происхождения женщины: оказывается, она была на скору руку сляпана из ребра мужчины, то есть когда-то являлась его неотъемлемой частью, которую у него всё-таки отняли. Но ведь мужчина — тоже человек в некотором роде. И как может полнокровный человек вступать в половую связь с собственным ребром, пусть даже и бывшим? Это противно само по себе и противно сути человека. Поэтому консилиум учёных в категорической форме постановил запретить половое сношение мужчины с бывшим его ребром, вплоть до применения самых крайних мер.

10 декабря 2011 года

МОЛНИЯ! Перехвачен строго секретный разговор двух особо высокоподставленных персон, раскрывающий кухню принятия чрезвычайно важных решений. Мне первому удалось просмотреть видеозапись наблюдения и прослушать аудиозапись. Вот расшифровка разговора.

Безлюдный городской парк. Тщательно расчищенная аллея. Громадный куст посреди аллеи. Напротив, на фонарном столбе, висит видеокамера наружного наблюдения. Вдалеке показывается велосипед с двумя головами, возвышающимися над ним. Тандем останавливается возле куста.

— Ну, как ты там?

— Так же, как ты на моём месте.

— Что ты думаешь...

— А чё тут думать, когда дело делать надо, даже если оно маленькое! А то привыкли говорить: моё дело маленькое! — и совсем ничего делать не хотят.

— Да нет, я не о том, — ведь я то же дело делаю, что и ты, — я о другом: о наших Болотниковых.

— Ты о «Наших» — или о тех, кто на Болотной без делу болтался?

— Конечно, об этих бездельниках! Что делать будем?

— А ты что предлагаешь?

— Слух надо пустить, будто в арочные металлодетекторы вмонтированы устройства, облучающие оппозиционеров на уровне чуть ниже пояса, что делает их бесплодными.

— Их усилия бесплодными?

— Нет, их самих: а нечего позволять оппозиции размножаться!

— Гениальная идея! Впрочем, постой!..

— Я и так стою.

— Нет, я не об этом, я о другом: а почему только припугнуть? — а нахрен нам новые поколения оппозиционеров? Вот представь себе: оба мы старенькие, на ногах еле стоим, но руль управления государством в своих руках держим по-прежнему цепко, а на улицах бушуют многочисленные толпы сопливой оппозиционной поросли. Предлагаю срочно оснастить арки металлоискателей настоящими устройствами: чтобы у оппозиции ни ху... (в этот

момент откуда-то раздаются заглушающие слово звуки: пип... пип... пип...). Что за чёрт? — это ты там пикаешь?

— Нет, я тут, как и ты, писаю, а не пикаю. А что?

— Да вот, слова по-русски сказать не дают. Повторяю: чтобы у оппозиции ни ху... (резкие звуки «пип... пип... пип...» повторяются) не стояло. Не понимаю, кто меня постоянно запикивает? — я же русский человек, так что имею полное право разговаривать по-русски. А то этот всем известный идиот чешет языком по-русски «Перелазьте, перелазьте, что вы встали как бараны, еб... (пип... пип... пип...) ...ный в рот» направо и налево, делая вид, что ни ху... (пип... пип... пип...) не знает о прослушке, а я себе и слова приличного позволить не могу. Так вот: обрезать так обрезать! — и радикально! чтобы никакого потомства!

— Ты знаешь, мне кажется, что эта идея не совсем нова: я помню, как в одном старом документальном фильме о нацистской Германии показывали подобное, относительно определённой нации.

— Опять ты со своей излишней щепетильностью! Положительный опыт всегда приемлем, если он направлен на благо страны. Вот меня, например, постоянно укоряли, что я детей газами травил, огнемётом сжигал. А при чём тут какието дети, если речь шла о сохранении чести и достоинства нашего с тобой государства. А нынешняя оппозиция кормится из рук нашего злейшего врага, подрывает устои, пытается разрушить то, что мы тысячу лет создавали.

— Ну да, ты, как всегда, прав: не отказываемся же мы от автомобиля «форд» только потому, что Генри Форд был такойсякой и в начале 1920-х усердно пропагандировал антисемитизм.

— Я всегда знал, что ты меня с полуслова понимаешь. Россия для меня превыше всего. Слава России! — и говоривший, быстрым движением застегнув ширинку, выбросил натренированный кулак перед собой. Партнёр поспешил сделать то же самое, но был прерван косым взглядом: — Ты свою белую ленточку сначала спрячь, а потом салютуй. Ну-ка, ещё раз! — И оба в едином порыве ещё раз прославили Россию, после чего уселись на велосипед и укатили в даль светлую, потому что даже темнеть ещё не начинало.

Когда вдали затих скрип цепи и стук педалей, куст, возле которого тандемщики только что изливали свои искренние чувства, внезапно ожил, встал и опустил ветки. Немолодой сотрудник охраны сбросил с себя мудрёную маскировку и сплюнул с досады: «Обоссали с ног до головы! Хорошо хоть наряд у меня непромокаемый. Нет, надо прослушку слить и на ту сторону заранее перебежать, а то висеть мне на фонаре, как этой видеокамере. Кстати, её тоже надо с собой прихватить». Сотрудник этот всю жизнь занимался прослушкой и по мере необходимости запикивал неприличные слова. Сила привычки оказалась неистребимой, поэтому у него с губ непроизвольно срывалось крамольное «пип... пип... пип...». Ну ничего он с собой не мог поделать! Теперь вот сидит напротив меня и плачется мне в жилетку.

22 декабря 2011 года

КОВАРНЫЕ ТОЧКИ шутка

Народный артист, переигравший всех, даже ныне покойного Штирлица, закатил под изрядно облысевший лоб осоловевшие от перенасыщенной жизни маслянистые глазки, ёршиком для мытья бутылок прочистил своё лужёное горло, откашлялся, отхаркался, отплёвываться не стал, дабы не повредить съёмочную аппаратуру, и подобающим жестом показал, что готов. Кинорежиссёр, ещё в юности вдоль и поперёк исшагавший столицу, а теперь изготовившийся снимать судьбоносное чтение глав биографической книги одного очень известного деятеля, зычным капитанским голосом отдал команду «Мотор!» — и народный артист, набрав в прокуренные лёгкие побольше наэлектризованного ответственностью момента воздуха, слегка надтреснутым бархатистым басом торжественно-радостно проговорил: — В столице он осёл давно...

Висевший за народным артистом плешивый Портрет с маленькими рыбьими глазками и утиным носом недовольно свёл брови к переносице и упулил свой сверлящий взгляд прямо в затылок оплошавшего артиста. Кинорежиссёр мгновенно прекратил съёмку, вытащил из аппарата видеозапись крамольных слов, засунул их себе в рот, тщательно разжевал и проглотил, подумав про себя: «Уж в моём дерьме никто ковыряться не станет», — и только после этого чуть не с кулаками накинулся на артиста, который, хоть и народный, но стоял перед ним дурак дураком: — Ты что несёшь? кто осёл? — и, понизив голос до свистящего шёпота, продолжил: — Это он (режиссёр украдкой показал глазами на Портрет) осёл? Где ты это вычитал? Народный протянул ему книгу. Там было написано: «В столице он осел давно...» Режиссёр рассвирепел: — «Осел», а не «осёл»! Это ты осёл! — до сих пор читать правильно не научился! (Режиссёр хотел было съязвить: «Мартышка к старости слаба глазами стала...», — но тут же прикусил язык и опасливо покосился на Портрет: не дай Бог, Он эти слова на свой счёт примет...) Народный виновато, но обидчиво возразил: — Читать я умею, это они точки над «ё» не ставят, а мне «осёл» гораздо чаще попадается, чем «осел», — вот я по привычке так и прочитал. Режиссёр выхватил книгу из рук народного и принялся лихорадочно просматривать страницу за страницей: действительно, «ё» не попадалось нигде. Ладно, этот народный осёл так прочитал, фильм переснять можно, тем более что и переснимать пока нечего, а как с тиражом быть, книгу ведь сразу в миллион экземпляров напечатали, по всем школам разослали, чтобы дети Житие Главного Лица с младых ногтей изучали, а фильм и должен был продемонстрировать, с каким выражением эту почти святую книгу читать следует. Идея всенародной читки Жития Главного Лица принадлежала самому режиссёру. Он помнил оглушительный успех предыдущих чтений, случившихся в эпоху Расцвета Застоя, когда штандартенфюрер Штирлиц, за выполненное с честью задание партии награждённый званием Героя СС, не

слезая с экрана телевизора, зачитывал строки бестселлера «Как целиной пробраться на малую землю по большому счёту». Статистическими органами дознания было тогда зафиксировано возникновение острого салфеточного дефицита: салфетки раскупались ещё до поступления очередной партии в магазины и растаскивались с полиграфических комбинатов, где их изготавливали из остатков газетной бумаги. В Политбюро даже ставился вопрос о переоборудовании кроватного завода с выпуска пулемётов на производство многоразовых салфеток отжимного действия: секретные сотрудники сообщали изо всех углов и подворотен страны, что народ во время просмотра читаемых орденоносным Штирлицем глав про целину, малую землю и большой счёт утирает салфетками влагу, выступающую из разных отверстий лица, а затем, не в силах донести скомканные мокрые салфетки до мусорного ведра с унитазом, у кого он есть, унифицированный таз этот, швыряют их, салфетки то есть, в открытые форточки, в результате чего даже летом вокруг домов селян и многоэтажек горожан грибами после дождя растут бумажные сугробы. Злые языки, правда, утверждали, что салфетками не лицо со всеми его отверстиями промокали, а экраны телевизоров оттирали: они после каждого чтения были покрыты липким слоем позеленевшей от злобы слюны, но кто же поверит злым языкам. Режиссёр нажал потайную кнопку мобильника. Спутник на орбите дёрнулся от испуга, замер на месте и тут же сделал нужное подключение, мгновенно блокировав все остальные линии связи. Зашифрованным голосом переговорив с кем-то потусторонним, режиссёр обернулся просветлённым лицом к угасающему народному артисту (спутник тем временем облегчённо двинулся по орбите дальше): — Всё в порядке, тираж изымут, кремируют и напечатают новый, уже с точками. В ближайшие минуты будет подписан указ об обязательности проставления точек над «ё», а в Уголовном кодексе появится статья о наказании за это преступление непроставления. Пока учи текст: будем переснимать.

21 февраля 2012 года

ПРОСРАЛИ ВСЕ СРОКИ, или ПРЕЗИДЕНТ-ОТМОРОЗОК Пресса оценила фразу Путина: он сможет править до 2024 года минимум. А то и до 2042-го Путин… заявил вчера в Думе: «По поводу того, чтобы убрать из Конституции два срока подряд, а сделать просто два срока, — я считаю, что это разумно, вполне можно подумать, мы это должны сделать вместе со всеми фракциями». При этом он добавил: «Мы же взрослые люди, понимаем, о чём говорим. С того момента, когда он будет принят, у меня есть возможность работать сейчас и следующий срок — здесь проблем нет. Но если ситуация позволит, если я захочу». …премьер не исключил для себя возможности в 2018 году участвовать в выборах президента, при этом, впрочем, не указав, что такое намерение в данный момент присутствует. Однако поправка начнёт действовать только со следующего президентского срока, то есть с 2018 года, а значит, этот срок будет считаться для Путина первым. А значит, в 2024 году он, теоретически, сможет вновь баллотироваться в президенты. www.newsru.com/russia/12apr2012/putsrok.html

Следующей поправкой в Конституцию будет, по логике вещей, такая:

Статья 81 2. Президентом Российской Федерации может быть избран свежезамороженный неразложившийся труп гражданина Российской Федерации не моложе 35 лет, постоянно проживающий в Российской Федерации не менее 10 лет. Конституционный Суд с мумией товарища Зорькина во главе примет эпохуальное решение, что таковой труп с полным на то основанием может приравниваться ко всякому другому гражданину вышеозначенной Федерации с параметрами, указанными в п. 2. ст. 81 бездействующей Конституции и

считаться полноправным живым трупом до момента его полного разложения. Вот этого момента будущая оппозиция не должна прошляпить, — раз до сих пор всё бездарно просрала: требуется не допустить в далёком будущем внесения во всё ту же Конституцию поправки, что сборище полностью разложившихся атомов и молекул бывшего свежезамороженного трупа тоже может считаться законным претендентом на занятие поста Президента РФ. Поэтому надо уже сейчас в глубоко законспирированных катакомбных условиях сформировать наследственную спецбригаду смертников по разморозке трупа вечного Президента РФ: в подходящий момент потребуется не только проникнуть внутрь оболочки, поддерживающей свежесть заморозки трупа, но и жаром своего сердца растопить лёд и хлад, не дающие трупу разлагаться. Но сначала надо постараться протащить необходимую поправку, — хотя это будет весьма непросто, потому что все изменения будут блокироваться вполне конституционными выкриками: «Только через мой труп!»

P. S. Я преднамеренно не стал вдаваться в детали трупного правления, здесь как раз ничего сложного нет — при нынешнем-то развитии науки, техники и наличии навозной кучи референтов и помощников, — тем более что накоплен колоссальный опыт фактического правления страной выпотрошенным полуразложившимся мавзолейным трупом и совсем разложившимся мертвецом рядом с ним. Нами до сих пор правят трупы — эка невидаль! — одним правящим трупом для будущих поколений больше будет!..

12 апреля 2012 года

ПЕТЬКА-ОППОЗИЦЫОНЭР почти современная история

Петька стремительным шагом вошёл в избу, в которой располагался штаб Чапаева, решительной рукой схватил первый попавший под неё стул, поставил его спинкой к столу, за которым сидел комдив, уселся на него верхом, будто на боевого коня, и уставился Чапаеву прямо в слегка прищуренные глаза. Тот молча ухмыльнулся в свои густые, ухарски закрученные вверх усы: «Хорошо хоть на стул забрякался! А мог бы ведь мне прямо на шею сесть: с него станется — у него дури много». Налив Петьке чаю, Чапаев ещё более молчаливым жестом пододвинул стакан своему ординарцу. Петька брезгливо отодвинул стакан в сторону и отчеканил: — Нет, Василий Иванович, ты меня чаем не купишь! Я теперь оппозиция — и ничего от власти брать не желаю. Ты мне моё, в честном бою добытое, отдай — вот такая моя позиция! Чапаев только что сбежал из академии и поэтому знал, что такое «позиция» и что такое «оппозиция»: ты занимаешь позицию по эту сторону фронта, а противник — по другую, но противоположную тебе. Исходя из свежеполученных академических знаний, Чапаев снисходительно бросил Петьке: — То, что ты супротив меня сидишь, ещё не значит, что ты — оппозиция. Петька хотел было разразиться тирадой, но Чапаев увещевающее поднял раскрытую ладонь и продолжил: — Давай разберём всё по порядку. Ты вот с кем воюешь, с красными, что ли? Петька чуть не задохнулся от возмущения: — Да ты что, Василий Иванович! — как же это я с красными воюю, когда я сам красный! — и как это я сам против себя воевать могу? Да я всю жизнь с белыми воюю. Вот даже в октябре 1993-го я с комкором Макашовым белых в Москве бить ходил, а потом свой подвиг во всех подробностях описал.

— Так! — удовлетворённо пристукнул Чапаев ладошкой по столу. — С белыми мы с тобой, слава Богу, быстро

разобрались. Поскакали дальше. Вот что ты насчёт грузинских меньшевиков сказать имеешь? — ты что, на их стороне? Петькино лицо налилось кровью: — Да я этих грузинцев собственными бы руками!.. но вот не довелось мне, без меня их раздолбали: не могу же я на два фронта сразу воевать. Впрочем, — тут Петькино лицо просияло возвышенным чувством, — я героизм наших воинов в книжке «Разгром грузинских захватчиков под Цхинвали» описал.

— Ну а что ты об американских интервентах скажешь, а, Петька? Может, друзья они нам? — ехидно поинтересовался Чапаев.

— Да ты что, издеваешься надо мной, Василий Иванович! — да никогда они нашими друзьями не были — и не будут. Вот недавно ихний посол к нам на Волгу приехать собирался и помощь мне лично предлагал. Я отказался и этого посла куда подальше послал. Так и сказал: «У нас свои проблемы, но помощь от тех, кто демократизировал Ливию, нами не востребована».

— Так, и с наглыми американскими интервентами разобрались, — констатировал Чапаев и задал вопрос прямо в лоб: — А может, ты против товарища Ленина что имеешь? Ты ему в оппозицию подался? Петька на мгновение потерял дар речи и только беспомощно хватал воздух широко раскрытым от негодования ртом. Волевым усилием овладев собой, Петька затараторил: — Да ты что, Василий Иванович! — да как ты можешь! — да чтобы я!.. да ни в жисть!.. Товарищ Ленин для меня выше святого. Ты мне товарища Ленина, Василий Иванович, не трожь! Это вокруг него люди не те могут быть, а товарищ Ленин — он же навсегда! Товарища Ленина неправильно настраивает окружение. Я уверен, что товарищ Ленин, как человек, обладающий очень здравым мышлением, скоро увидит, что его загнали в ситуацию, которая для него является неблагоприятной. Поэтому я убедительно прошу не вмешивать сюда отношение к вождю мирового пролетариата. Это ты, Василий Иванович, в, допустим, Волге потонуть можешь, а товарищ Ленин живым вечно будет!.. Чапаев довольно потёр рука об руку и подытожил: — Так мы же с тобой по всем позициям никакой оппозиции не имеем! — чего же ты мне голову морочишь?

Петька нахмурился и выдавил из себя: — Мне комиссар наш, товарищ Фурманов, не разрешает с Анкой спать: это, говорит, моя законная жена — и только я имею на неё мужское право. Затем, разгорячившись, Петька продолжил: — А какое такое право, когда сейчас полная свобода прав и желаний? Да и Анка мне явную симпатию выказывает, недавно вот по морде со всего размаху врезала, когда я её поцеловать пытался: нравлюсь я ей, значит. Чапаев стукнул себя по лбу: — Вот оно что!.. Как это я раньше не догадался?.. Теперь ясно, почему у тебя вид как у блудливого мартовского кота: отощал весь, щёки ввалились — будто не жрёшь ты ничего.

— Да мне уже сорок дней в рот ничего не лезет, — признался Петька и решительно закончил: — Да и не буду я ничего есть, с голоду лучше сдохну, чем от своего отступлю. В общем, так, Василий Иванович, пока товарищ Фурманов мне с Анкой спать не разрешит, я буду в оппозиции. Чапаев нахмурился: — Так ить комиссар и мне с его женой спать не разрешил, — что ж, и мне теперь в оппозиции Советской власти в лице комиссара, которого она прислала, находиться? Я и так уже просил, чтобы Фурманова в другую дивизию перевели: а то личный состав моральному разложению подвержен. И запомни, Петька, любовная тоска не имеет никакого классового оправдания, мы с этим буржуазным пережитком должны покончить раз и навсегда! — а для чего же тогда революцию делали? Ты бы ещё слёзы по ночам пускал и сопли кулаком по щекам размазывал. Тоже мне! — боец Красной Армии!.. А по отношению к Анке мы с тобой друг другу никак не оппозиция, а как бы соратники... Чапаев не успел закончить эту важную мысль из-за шума во дворе. Выглянув в окно, комдив обнаружил, что перед избой навалом было бойцов его дивизии, а вокруг них бегала шустрая белая собачонка с задранным хвостом и своим непрерывным тявканьем подбадривала собравшихся. Причиной непривычного ажиотажа был граммофон, который красноармейцы захватили во время ночной атаки на позиции белочехов. Граммофон был с одной-единственной пластинкой, зато целой. Нашёлся и умелец, хорошо знавший, как это чудо

буржуйской техники заставить работать на благо трудового народа. После нескольких манипуляций из широкого раструба вырвался низкий женский голос и запел непонятные слова:

Liebeskummer lohnt sich nicht, my Darling, Schade um die Tränen in der Nacht, Liebeskummer lohnt sich nicht, my Darling, Weil schon morgen dein Herz darüber lacht.

Тут к толпе подошёл комиссар дивизии и пояснил, что это старый немецкий шлягер, в котором говориться о том, что любовная тоска никак не оправдывает себя. Чапаев смущённо крякнул и закрыл окно.

14 апреля 2012 года

ВАНЬС ЯПОНА ТАЙМ пародия Дело было глубокой древностью. Настолько глубокой, что ни один ещё не смог выбраться из её глубин и рассказать о событиях, произошедших неизвестно когда. Поэтому не остаётся ничего другого, как высосать историю из собственного пальца и выдать её за подлинную: подлей историй не бывает.

Шабаш в здании суда имени Великого Хама был в полном разгаре. Судья, в высокой чёрной цилиндрической шляпе на непокрытой голове, без малейшего признака слабоумия в орлиных глазах, длинными хищными пальцами, утыканными золотыми печатками, ловко перебирал массивные глиняные таблички царя Хама-Раппи, на которых кириллической клинописью были выдавлены слова приговора. Злобная собака мужской породы с налитыми ботоксом маленькими глазками пристально следила за тем, чтобы три женщины, обвинённые в колдовстве, не выбрались из громадного стеклянного куба, заполненного водой до самых

их подбородков, — что вынуждало подсудимых постоянно задирать голову и судорожным раскрытием рта жадно хватать очередной глоток воздуха. Устав держать головы над водой, женщины на некоторое время превращались в рыбок и отдыхали, кругами плавая по квадрату периметра куба. Но вода была настолько затхлой, что женщины снова обретали свой обычный облик и снова стояли, задрав голову над опостылевшей водой. Преступление, которое совершили эти три нечестивицы, было страшным и каралось гораздо суровее убийства: накануне подсудимые пробрались в храм Хама-Раппи, куда женщинам категорически возбранялось даже заглядывать, и принялись просить Высшее Божество избавить страну от бессердечного, злобного, коварного и мстительного царя Хама-Раппи, а когда жрецы попытались схватить их, кощунницы подбежали к ритуальному аквариуму, стоявшему посреди храма, и прыгнули в него, на лету превратившись в рыбок. Уйдя от погони не совсем обычным способом, рыбки принялись дерзко задирать хвосты, чем осквернили храм, отмыть который можно было только тяжестью строгого наказания. Выкурить преступниц из аквариума оказалось делом совсем несложным: достаточно было подсыпать туда щепотку нюхательного табаку — и рыбки, расчихавшись, опрометью выскочили наружу, сразу обернувшись женщинами. Дойдя до определённого момента в глиняных закорючках, судья вдруг сорвал с головы шляпу, обнажив при этом медный цвет своих седеющих волос, моментально прогрыз в огромном поле шляпы сразу четыре дыры и натянул на голову ниже подбородка. Сверкая сквозь рваные дыры правоверными глазами, судья принялся выкрикивать разные неприличные слова и делать всеми членами своего справедливого тела непристойные движения, призванные иллюстрировать поведение трёх подсудимых в храме Хама-Раппи. Судейский молоток, лежавший на столе среди глиняных табличек, не выдержал кощунства, покраснел, затем раскалился добела, прожёг столешницу и провалился в преисподнюю. Раздался еле слышный всплеск — и над столом зависло грибовидное облачко зловонной серы. Пёс, до сего момента то и дело гавкавший на подсудимых и тех, кто им сочувствовал, вдруг замолчал, потянул носом и —

хорошо, что в тот момент в его сторону никто не смотрел, — превратился в Сатану, начинающего подниматься с колен. Однако облачко быстро втянулось обратно (в преисподней расходных материалов никогда не хватало и по судам их растаскивать не резон был) — и собака снова стала милым злобным пёсиком с могучими челюстями и мёртвой хваткой. Представление, устроенное судьёй, настолько развеселило то стоявших с задранными кверху головами, то плававших в воде подсудимых, что они радостно приняли три отводимых им сжигания на костре за два. На улице перед глинобитным зданием суда имени Великого Хама тем временем буйствовал карнавал. Особенно популярными были разноцветные колпаки с прорезями для глаз — вроде тех, что палачи на голову надевают. Слугарей царя эти колпаки почему-то особенно раздражали — и за ними велась настоящая охота. Обладателя такого колпака хватали, разоблачали — а так как им непременно оказывалась женщина, то она подлежала строгому наказанию по закону, запрещавшему особам немужского пола заниматься не только благородным ремеслом лишения человека головы, но даже надеванием на свою голову того, что предназначено было для сокрытия от посторонних глаз непритязательного лица палача. С колпаками было покончено быстро, несмотря на то, что за одной из обладательниц палаческого головного убора пришлось побегать по гостеприимному забору посольства тарабарского государства, имевшего неосторожность избрать местом своего пребывания позицию как раз напротив здания суда. Сразу после этого всеобщее внимание переключилось на новое развлечение: под ногами благородных, но близоруких слугарей великого царя Хама-Раппи болталась злобная кудлатая собачонка неизвестной ублюдочной породы и старалась ущемить достоинство сих мужественных защитников справедливого, хотя и с некоторой придурью, закона путём зажатия их конечностей промежностью своих зубов. Когда собачонку изловили, она встала с четверенек, до которых умудрилась опуститься, и оказалась бывшим чемпионом самого древнего из миров по какому-то мату. К тому же шерсть собачонки кишела блохами, активно проявлявшими свою жизненную позицию по отношению ко

всем тем, кто был несогласен с ними, и страдавшими повышенным уровнем притязаний на волосяной покров окруживших собачонку слугарей, некоторые из которых начали переминаться с ноги на ноги, чтобы избавиться от назойливых насекомых. Осознав, наконец, что меры нужны более радикальные, слугари царя схватили собачонку за все четыре лапы, включая хвост, и потащили к закрытой карете с надписью: «Только для блох и собак!» Изнутри сразу послышался отчаянный собачий визг, сопровождаемый щёлканьем ногтями и треском лопавшихся от удовольствия прыгучих насекомых. Вечерело. Спускались древние сумерки. Развлечения, казалось, все закончились, женщин-рыбок вместе с их аквариумом наружу ещё не выносили — и толпа приуныла. Вдруг вдалеке, ловко лавируя между повозками, предназначенными для служебных нужд слугарей, показалась женская фигура в длинном, до пят, белом платье с цветными аппликациями жёлтого и оранжевого цветов — и, самое чудовищное, чёрным колпаком, натянутым на голову до самого выреза платья. Женщина была крупной, она яростно размахивала руками и низким грубым голосом выкрикивала нечленораздельные ругательства, единственно понятное из которых звучало как «путана». Слугари сразу напряглись, изготовились для пресечения дерзкой выходки и ждали, когда женщина приблизится на требуемое законом расстояние. Женщина, не сбавляя хода, не переставая отчаянно жестикулировать и выкрикивать непонятные ругательства, стремительно надвигалась на высокого толстобрюхого слугаря, широко расставленными ногами попиравшего середину улицы, очевидно, приняв его за главного. Темнота наступила внезапно. Улицу, суд, людей, всё окружающее пространство в мгновение ока накрыл мрак, присущий временам древневосточных деспотий и самых тёмных средних веков. Удивительного в этом ничего не было: яркий свет современной цивилизации отсутствовал в те времена, а светлое будущее им не светило. Слугари поспешили зажечь заранее приготовленные факелы и при их тусклом, колеблющемся огне увидели, что на голове странной женщины, которая находилась уже прямо перед ними, не обычный мешковатый колпак, а плотно натянутый на

голову и шею чёрный чулок, в котором были сделаны прорези не только для глаз, но и для рта: крупные белые зубы сверкали перламутром и отбрасывали свет факелов в лица слугарей. Улучив подходящий момент, двое слугарей ловко заломили руки женщины ей за спину. Толстобрюхий слугарь тотчас вытянул свою руку на длину собственного брюха, которое мешало ему подойти к женщине поближе, и ногтями принялся сдирать чулок с её головы. Чулок почему-то не поддавался — будто намертво к коже прирос. Вдруг он окрасился в красный цвет, а женщина, взвыв от непонятной боли, со всего размаху врезала толстобрюхому слугарю по носу так, что из него стали сползать на губы и подбородок два кровавых ручья. Неизвестно, сколько мимолётных мгновений оставалось жить взбунтовавшейся чужестранке, но именно в этот момент над головами присутствовавших возник яркий свет и раздался непонятный шум, будто гигантские птицы крыльями захлопали. Все, кроме странной женщины, сразу пали ниц и опустили головы, полагая, что Высшее Существо почтило их своим присутствием, однако это было не Высшее Существо, а увенчанный лаврами всемогущий министр забугорных дел: с неба на землю слетали два громадных орла, державших в своих клювах верёвку, прикреплённую к парадной корзине, украшенной цветами и освещённой множеством факелов. Орлы бережно опустили корзину прямо перед женщиной в белом. Министр вылез из корзины, которую орлы поспешили поднять на крышу судебного здания, после чего они уселись рядом с ней, отвернув друг от друга свои мощные клювы. Женщина, увидев министра, обрадовалась и, пытаясь что-то объяснять ему, принялась быстро тараторить на непонятном языке (с использованием того же слова, похожего по звучанию на «путана»). Она показывала рукой то на здание суда, то на толстобрюхого слугаря, всё ещё лежавшего у ног женщины и министра, то на своё закрытое чулком лицо с выпуклыми красными полосками на нём. Министр понимающе кивал головой: он знал как мыслимые, так и немыслимые языки мира, включая факинг инглиш, поэтому быстро ухватывал суть дела. Почтительно выслушав женщину, министр велел толстобрюхому поднять голову и тихо, чтобы не слышали остальные, сказал, что это не женщина, а вождь далёкого

африканского государства Того-Нетого, прибывший к великому царю Хаму-Раппи с дружественным визитом, но решивший сначала посетить судебный процесс, будучи наслышанным о нём в своих горячих тропиках благодаря непрерывному грохоту там-тамов, разносивших подробности происшествия на многие тысячи стадий вокруг. Вождь Того-Нетого снова принялся с жаром что-то втолковывать министру, тыча пальцем в сторону толстобрюхого и почему-то облизываясь. Министр молча слушал вождя и всё больше мрачнел. Наконец он так же молча кивнул головой и велел толстобрюхому встать. Твёрдо глядя ему прямо в глаза, министр тихо, но внушительно сказал: — Именем царя Хама-Рапппи я поручаю тебе выполнить чрезвычайно важную миссию. Тебе предстоит сопроводить нашего великого друга, вождя Того-Нетого, на его родину, чтобы убедиться, что по дороге с ним ничего не случится. За выполнение этого задания ты получишь высшую награду нашего богоподобного царя Хама-Раппи — орден с отпечатком на глине его мизинца. Министр заранее пожал руку мужественного слугаря и сразу отвернулся, не желая показать слегка выступившую из глаза слезу: не мог же министр сказать толстобрюхому, что домой тот больше никогда не вернётся, что сложить свои белые косточки ему предстоит на чужбине. Покончив с отдачей высочайшего распоряжения, министр негромко свистнул орлам, сидевшим на крыше здания суда. Орлы сразу расправили свои могучие крылья, чуть поднялись вместе с корзиной и мягко опустили её прямо перед министром и вождём. Сии важные персоны залезли в корзину — и орлы взмыли вверх, унося их прочь от суда, в сторону дворца Хама-Раппи. По дороге во дворец, которая освещалась множеством факелов, министр успел побеседовать с вождём и узнал некоторые важные детали визита. Дело в том, что вождь не случайно решил посетить государство великого Хама-Раппи самолично. По дипломатическим там-там-каналам было договорено, что государство Того-Нетого признает принадлежащими государству царя Хама-Раппи недавно захваченные в результате кратковременной, но кровопролитной войны чужие

территории, взамен получив трёх ведьм, до глубины бездонной души оскорбивших великого богоподобного царя в храме его же имени. Вождь возмущённо сказал министру, что в его стране в незапамятные времена было покончено с варварским обычаем сжигать ведьм на костре, а обуглившиеся останки зарывать в землю. Такая бесчеловечная процедура, применявшаяся сторонниками господствовавшего когда-то верования, давно была отменена, приверженцы дикого верования уничтожены и понесли соответствующее наказание. Высокий гость великого богоподобного царя Хама-Раппи, сверкая эмалью белых зубов и белками глаз, негодующе размахивал руками и то и дело повторял: — Не понимаю, что это за богомерзкое верование такое, когда хорошо прожаренных женщин зарывают в землю вместо того, чтобы культурненько и цивилизованно скушать их за праздничным костром! Немного успокоившись, вождь продолжил: — Хорошо, что в лице вашего богоподобного царя ХамаРаппи я нашёл понимающего мои запросы великого собрата, который заранее, — я же прекрасно знаю, что суд у вас тоже пустая формальность, — согласился отдать мне приговорённых к поджариванию на костре неисправимых грешниц. Я осознаю, насколько это большая жертва со стороны великого Хама-Раппи, который ради нашей вечной и нерасторжимой дружбы решился на лишение себя удовольствия самолично насладиться нежным, сочным мясом так низко падших женщин. Вот почему я сразу помчался к зданию суда, чтобы своими глазами увидеть предмет моего будущего пиршества. Но тот безмозглый толстобрюхий не позволил мне пройти в зал суда, хотя я ещё издали простым и понятным человеческим языком разъяснил ему цель моего визита. Наш строгий закон требует в первую очередь принять вовнутрь того человека, который нанёс тебе кровную обиду, тем более что обида была даже кровавой. Спасибо тебе, о великий министр, что ты сразу согласился отдать мне этого мерзавца в придачу к тем трём ведьмам. Министру оставалось только дипломатично пожать плечами: ради великой дружбы и не на такое пойдёшь.

20—22 августа 2012 года

ЧЕРВЯК притча

Пошёл как-то мужик на рыбалку. Места там были богатые, озёра и реки рыбой полны, леса всякого зверья, грибов да ягод — успевай только добывать, ловить и собирать. Сначала надо было мужику червей накопать — на берегу реки ли, озера ли, совсем не важно, это к делу не относится. Копнул мужик, перевернул ком земли, а в нём червей целая пригоршня, жирных, толстых, извивающихся. Кинул их в банку. Копнул другой раз — ещё больше червей набрал. Копнул в третий раз — ни одного червяка. Что такое? куда они подевались? Скинул мужик с лопаты ком земли — а из него вдруг червяк выползает. Но не такой, какие до него были, а маленький, бледненький, тощенький. Разозлился мужик и хотел было этого уродца ногой с досады в мокрое место растереть, но показалось ему, что червяк посмотрел на него пронизывающим взглядом и строго сказал: «Не смей меня уничтожать, я дракон». «Что за наваждение» — подумал мужик, однако не стал давить этого наглого червяка ногой, — почему, и сам не мог понять, — а бросил его в ту же банку, в которой другие червяки горсткой копошились, и снова принялся копать землю в поисках наживки для рыбы. Червяков опять было много, но когда мужик подошёл к банке, чтобы бросить в неё очередную порцию, он обнаружил банку пустой, за исключением разве что одного червяка, того самого. Причём червяк этот показался мужику несколько подросшим и даже обнаруживающим в передней своей части нечто похожее на голову, хотя мужик твёрдо знал, что никакой головы у червяков нет и быть не может: не змеи же они, в самом деле. «Расползлись в разные стороны, — подумал мужик, — прыткие ведь, не то что этот заморыш», — и кинул в банку новую порцию червяков. Тут случилось такое, отчего у мужика мурашки по коже побежали: мерзкое создание, неподвижно лежавшее на дне банки, вдруг оживилось и накинулось на свежих червяков, проглотив их один за другим.

Мужик выронил банку из рук и побежал куда глаза глядят. Потом, опомнившись и отдышавшись, решил вернуться и раздавить маленькую гадину, пока она больших бед не наделала. Нашёл банку, а в ней червяка, своими очертаниями уже действительно походившего на крошечного дракончика из сказок, которые мужику в детстве рассказывали. Подивился мужик, что гадёныш из банки не уполз, будто дожидался, что за ним вернутся. Хотел было мужик червяка из банки вытряхнуть и ногой в землю втереть, да не стал этого делать. «Вдруг уползти успеет, — подумал мужик, плотно закрыл банку крышкой и понёс домой: — Курам кину, чтобы они его склевали, — так надёжней будет». Вернулся домой, вытряхнул червяка перед курами, но те вдруг испуганно кинулись врассыпную, вместе со своими цыплятами, а червяк, прямо на глазах превратившийся в маленького дракончика с ужасной раскрытой пастью, схватил одного замешкавшегося цыплёнка и мигом проглотил его, после чего стал гоняться за остальными цыплятами, один за другим исчезавшими в его ненасытной утробе. За цыплятами последовали и куры. Дракончик рос не по дням и по часам, а по минутам, даже секундам, и прямо на глазах остолбеневшего от ужаса мужика превращался в чудовище. Немного опомнившись, мужик забежал в избу и запер дверь на засов. Баба, жена его, была дома, но ничего не могла добиться от мужа: тот только руками бестолково махал и, мыча нечто нечленораздельное, головой показывал в сторону двери, из-за которой доносились предсмертные крики домашней живности. Баба выглянула в окно и завопила от страха: по двору носилось какое-то чудовище на коротких кривых ногах и пожирало всё, что там было: поросят, свинью, телёнка, бычка, корову, лошадь. Кого не могло целиком проглотить, раздирало на куски, но ни на миг не прекращало свой кровавый пир. Вскоре с живностью было покончено. Тут баба вспомнила, что дети с утра побежали на луг играть и вот-вот должны были вернуться. Мужик обхватил жену руками, пытаясь удержать её, но обезумевшая женщина вырвалась из крепких мужских объятий, открыла дверь и выскочила из избы спасать детей.

Мужик услышал со двора страшный, захлёбывающийся женский вопль. Сразу всё затихло… Вдруг вдали послышались радостные детские голоса. Мужик выскочил во двор, чтобы предупредить детей, — и в этот миг над его головой нависла страшная пасть громадного злобного дракона с множеством острых зубов в ней, с которых капала свежая кровь. Мораль: если бы мужик сразу, как только почуял неладное, наживил этого червяка на крючок и закинул удочку в реку, какая-нибудь крупная рыба непременно проглотила бы наживку, а мужик бы и рыбу поймал, и от дракона в зачаточном его состоянии избавился бы.

31 октября 2012 года

ПРИШЕЛЬЦЫ притча

В одной стране была столица. Страна была немаленькой, столица тоже большой. Всё было бы хорошо, если бы власть в столице не захватили пришельцы из другого города. Поначалу их присутствие в столице было незаметным — что неудивительно, ведь служили они в тайной полиции, а там умеют скрывать не только свои мысли, но и свою сущность. Вот так, потихоньку да постепенно, заняли эти пришельцы все ключевые посты столицы. И ничего столичные жители не могли с ними поделать, потому что выборы всегда превращались в фарс и оборачивались в пользу пришельцев, а всяческие попытки протестовать заканчивались одинаково: сотрудники явной полиции немилосердно разгоняли их, а сотрудники тайной полиции хватали зачинщиков протеста, после чего те исчезали бесследно. В конце концов терпение жителей столицы лопнуло и они, предварительно сговорившись друг с другом, в один прекрасный день всеми высыпали на улицы города и устроили всенародный сход, на котором провозгласили столицу

независимым государством. Ни полиция, ни армия ничего не смогли поделать: в городе было буквально ни пройти ни проехать. Даже танки сразу бы застряли в жутком месиве раздавленных тел, поэтому победа столичных жителей произошла совершенно бескровно. Следом за провозглашением независимости участники всенародного схода постановили признать пришельцев, узурпировавших власть, агентами иностранного государства, что повлекло за собой изгнание пришельцев в их родной город: это было самым страшным наказанием, какое можно было только придумать. Принудительно депортированные из столицы-государства члены преступной шайки пришельцев побитыми собаками явились в родной город и пытались захватить там власть. Но им сразу сказали: «Вы здесь теперь никто и делиться властью мы с вами не желаем». Свергнутые и изгнанные пытались вразумить местных наглецов напоминанием, что власть они получили не столько от Бога, сколько от них, когда они были на самом верху городского правления, но в ответ получили только унижения и оскорбления. Выехать за границу бывшим правителям тоже не удалось: в заграницах как раз был принят закон, запрещавший пускать их в пределы своих стран, мало того, лишавший их всего недвижимого имущества и денежных накоплений, полученных неправедными способами. Путь у бывших пришельцев остался один: идти к храму. Делать они ничего толком не умели, способны были только языком непрестанно трепать да баклуши бить, вот и подались они к паперти, согнали с неё многочисленных профессиональных нищих и банальных попрошаек, заняли ещё не остывшие места и принялись клянчить милостыню у тех, кто им только недавно почитал за честь в ножки низко кланяться. Забавно было случайному прохожему наблюдать, с каким ожесточением и злобой, одаривая друг друга тумаками и обмениваясь пинками, бывшие властители громадного государства дерутся между собой за монету, брошенную сердобольной старушкой.

8 декабря 2012 года

КРАЕУГОЛЬНЫЙ КАМЕНЬ ПОГИБЕЛИ притча

В одной богатой деревне на берегу широкой реки жил мужичок посредственного возраста и небольшого росту. Глазки у мужичка были невыразительные, рыбьи, глубоко посаженные, нос и вовсе утиный, да и голос крякающий. Но не это беда, а то было плохо, что мужичок был задиристый, злопамятный и мстительный — сам к кому-нибудь по совершенно пустячному делу пристанет, а чуть что не по его, так жилистыми своими кулаками размахивать принимается, необыкновенный напор выказывая, отчего и сильные, рослые мужики отступать предпочитали: ненароком зашибёшь забияку, потом всю остальную жизнь на каторге промаешься. Зато мужичок после очередного своего «подвига» ходил по деревне и бахвалился, как он одним махом семерых побивахом. А уж если кто из соседей кинет случайно камушек в его огород, так он нарочно камней побольше по округе соберёт — и огород обидчика в каменную пустыню превратит. Словом, совсем это был вздорный и никчёмный мужичок, к настоящему делу неприспособленный. Оттого и изба его постепенно в негодность приходила: один её угол ниже завалинки опустился, другой, напротив, к небу задрался, будто защиты от бездарного хозяина вымаливая; брёвна из пазов повылезали, а солома на крыше рваными клочьями висела. Виной тому был худой фундамент, на котором дед мужичка свою избу когда-то поставил. Мужичок понимал, что изба вот-вот совсем развалится, и решил, прежде чем её перестраивать, надёжный краеугольный камень подобрать, который его избе прочную опору даст. А на другом берегу реки стоял когда-то громадный каменный дом, в котором этот мужичок и родился. Дом выглядел когда-то настолько прочным, что, казалось, не века, так тысячелетия простоит. И вдруг этот дом развалился в одночасье: фундамент из песка и глины был сделан — и дом не выдержал собственной тяжести, рухнул сам по себе,

жильцы еле успели из него выскочить, когда всё в нём скрипеть и стонать принялось, по стыкам громадными трещинами расползаясь. Мужичок вынужден был переселиться в избу своего деда по ту сторону реки, но всю жизнь сохранял уверенность, что его родной дом развалили злостные супостаты, а фундамент прочным был, с надёжным краеугольным камнем в основе. Вот и решил мужичок за краеугольным тем камнем на другой берег реки перебраться и под разваливающуюся избу поместить. Переплыл он реку на хлипкой своей лодчонке, отыскал заветный тот камень, перевязал пеньковой верёвкой крест-накрест, взялся за конец верёвки и, надрываясь от натуги, приволок его к лодке и погрузил в неё. Лодка сильно осела под такой тяжестью, но мужичок, не обращая на это внимания, погрёб к своему берегу. А лодку мужичок тоже неухоженной держал, не конопатил, не смолил, отчего она совсем рассохлась и доски у неё чуть шире щелей были. И принялась лодка воды всё больше и больше набирать. Ещё до середины реки не доплыла, а уже тонуть стала. Мужичок видит, дело плохо, схватил конец верёвки, которой краеугольный камень перевязан был, сделал из неё петлю и себе на шею накинул: если лодка потонет, так хоть камень спасти. Лодка, понятное дело, быстро воды набралась и пошла ко дну. Мужичок давай руками изо всех сил грести, но камень на шее упорно тянул его вниз. Мужичок был настолько упёртым, что никогда не признавал своей неправоты и не стал снимать петлю с шеи. Вместо этого он закричал благим матом на все окрестности, моля о помощи. Мужики, бабы, дети — все, кто был в это время в деревне, кинулись к реке. Видят, в самом глубоком месте мужичок тот вздорный барахтается и будто что-то его за собой на дно тянет. Пригляделись — а на шее у мужичка верёвка.

— Ты что, топиться решил и даже камень себе на шею повесил? — в шутку кричат ему с берега. А мужичок из последних сил им в ответ: — Ничего не топиться, наоборот, новую жизнь начать. А на шее у меня действительно камень, только особый, краеугольный.

— Скинь сейчас же верёвку с шеи, ты уже захлёбываешься, сейчас потонешь, — кричат ему, но мужик упирается: — Без этого камня мне не жить. Спасите меня.

Деревенские мужики, хоть и не любили они этого никудышного мужичка, однако рассудили: — Разве мы нехристи какие? — кинулись по своим лодкам и давай изо всех сил к тонущему грести. Один из мужиков издали крикнул ему: — Моли Бога, чтобы мы успели. Мужичок был настолько дурным, что действительно принялся осенять себя крестным знамением, левой рукой не переставая грести. Через несколько мгновений от него остались только пузыри на воде. Когда мужики подплыли, лопнул как раз последний пузырь. Мужики решили всё-таки вытащить утопленника, зацепили его одежду баграми и, тужась, вытащили мужичка на поверхность. Мужичок совсем не дышал, видно было, что он уже испустил дух. Однако на шее его болталась роковая верёвка, мешавшая втянуть обмякшее тело мужичка в лодку, ведь конец верёвки уходил глубоко вниз. Мужики хотели было скинуть верёвку в воду, но любопытство взяло верх: а что же за камень такой убийственной силы утянул мужичка на тот свет? Мужики поднапряглись, вытащили громадный гранитный камень с острыми углами и погрузили его в одну из лодок, рассудив: ты мужичка утопил, ты будешь ему надгробием. Поп отказался отпевать мужичка, посчитав его самоубивцем. Пришлось похоронить мужичка на далёкой и безлюдной окраине деревни, куда даже волки заглядывать опасались. С облегчением, что избавились от никчёмного земляка, закопали его, привалили сверху краеугольный камень, протёрли его пучком мха — и обнаружили на камне какую-то надпись, незаметную до сих пор. На камне вилами было начертано одно из имён Сатаны:

СТАЛИН 21 декабря 2012 года

ТРУБКА пародия

Президент молчаливыми, но решительными шагами ходил по своему кремлёвскому кабинету. Каждый последующий шаг был строго выверен и логично вписывался в цепочку предыдущих. Вдруг президент остановился, подошёл к столу и благоговейно взял в руки лежавшую на нём трубку. Она была точной копией любимой сталинской трубки и сделана по личному заказу. Нет, президент не курил: просто наличие трубки придавало ему ещё больше уверенности в том, что он ведёт страну верной дорогой. Трубка была осязаемым связующим звеном между прошлым и настоящим. Настолько осязаемым, что последнее время президент всё чаще и чаще прибегал к помощи трубки. Из шкатулки на столе президент взял маленькую таблетку сухого спирта, зажёг его и положил в металлическую вставку в чашке трубки, затем выловил из той же шкатулки небольшой липкий кусочек ладана и бросил его на горящий синеватым пламенем сухой спирт, после чего аккуратно положил трубку на стол и опустился в кресло неподалёку. Задумчиво широко расставив ноги, президент поправил галстук так, чтобы он смотрел строго вниз, и откинулся туловищем на спинку кресла. «Галстук всё-таки лучше шарфа, — подумал президент, — галстук своим острым концом всегда показывает нужное направление движения, а с шарфом на шее даже на байке не особо покатаешься: развевался, развевался на ветру — а потом раз! — под колесо попал — и всё! — стоп!.. Да и в ванную с шарфом на шее опасно заходить». Вскоре президент уже втягивал в себя дурманящий дымок ладана — и чувство удовлетворения и успокоения всё глубже охватывало кремлёвского обитателя. Президент закрыл глаза и мысленным взором охватил проделанную за чёртову дюжину лет каторжную работу. Прежде всего надо было показать всем, кто в государстве

теперь настоящий хозяин и каким путём он поведёт страну куда следует. Лучшим способом было возвращение старого славного сталинского гимна — и это возвращение триумфально состоялось, несмотря на вопли и стенания отдельных отщепенцев. Далее следовало восстановить опробованную во времена гимна вертикаль власти. В конце концов и это удалось сделать без особых проблем. Правда, некоторые из насаженных на властную вертикаль настолько расслабились, что стали позволять себя получать излишнее удовольствие. Пришлось напомнить им, что всё позволено только одному человеку. Напоминать им, кто этот человек, уже не требовалось. Мысль президента обратилась к текущей современности: «Так, я вернул народу незаслуженно у него отобранное звание Героя труда и велел возродить комплекс ГТО. Ведь что такое «ГТО»? — это «Готов к труду и обороне». Мне нужны хорошо физически подготовленные солдаты для фронта и беспрекословные труженики в тылу. Как говорится, любой мир заканчивается войной. А что толку от этих яйцеголовых хомячков и офисного планктона? Им бы только недовольство моим правлением показать. Ишь, нацепят себе гондонов на грудь и думают, что умнее всех! Будто не знают, что презервативы не на грудь вешают, а совсем на другое место натягивают! Кстати, надо будет указом запретить использование презервативов не по назначению, штрафик ощутимый за это налагать, а за использование по назначению двушечкой карать: они мне всю демографию коту под хвост пускают. Таскаются по улицам, требуют, чтобы с ними поговорили. А с кем там говорить? — там же не с кем разговаривать: ни одного человека, одна флора да фауна». Трубка перестала источать сладковатый дымок. Президент встал, вытряхнул остатки ладана в пепельницу и подумал: «Трубка всё-таки удобней шапки Мономаха. Не будешь же целыми днями в шапке по Кремлю неприкаянно бродить: она хоть и дубликат, мне на полтинник подаренный, однако на голове столько же места занимает, сколько и настоящая, и глаза охраны сильно уж мозолит. Не дай Бог, за персонажа фильма про Ивана Васильевича примут, — римейк вдруг снимается, а кто-то из актёров так заигрался, что от съёмочной группы неположенно отстал, — и из кремлёвских покоев взашей вытолкают. А трубка компактна и надёжна: с тех пор, как я её завёл, ни разу не подвела».

Тут президент вспомнил, что один раз всё-таки подвела: в первый же день он её себе в карман положил и ходил так некоторое время по Кремлю, потом вспомнил про неё, сунул руку в карман, нащупал там трубку, принялся нежно её поглаживать — и вдруг перехватил недоуменный взгляд одного из сотрудников охраны, направленный ниже президентского пояса. Пришлось тут же вытащить руку из кармана, вместе с трубкой, разумеется, и, пальцами обхватив её чашку, прицелиться в охранника, будто пистолет в руке держа. Охранник понимающе улыбнулся, но некоторое время спустя исчез из поля зрения: говорят, с ним необратимый сердечный приступ случился, — но это уже к делу не относится. С тех пор президент, когда очень хотелось иметь близость с трубкой, клал её себе только в карман пиджака. Закончив вспоминать, президент вернулся к текущему моменту: надо было срочно продиктовать текст нового, подводящего заключительные итоги указа. Президент любил диктовать текст очередного указа, зажав чашку трубки в кулак, а чубук пропустив между указательным и средним пальцем так, что наружу торчал один лишь мундштук. Тыкающим движением руки президент подкреплял весомость своих слов, хотя издали могло показаться, что он то ли фигу неизвестно кому показывает, то ли некоему невидимому врагу мундштуком в пах или в глаз попасть старается. Президент принялся рассуждать: «Вот когда я в ГДР служил, какой у них тогда гимн был? — мелодия та же, а слова другие. Пели: «Deutschland, einig Vaterland» — «Германия, единое отечество». И что из этого «единого отечества» в итоге получилось? — оно стало единым, но только с другого конца, западного. Как бы и с Россией этого не произошло. У нас тоже было и «Единство», и «Отечество», слившиеся в «Единую Россию». Ставка на неё себя изжила. Я сейчас больше непосредственно на народ опираюсь, так надёжней. Народу у меня на целый фронт набралось, который так и называется: народный. Следовательно, надо отказываться от западных наименований и переходить к своим, опробованным временем. Зачем нам нужны министры? Раз фронт народный, значит, нам нужны народные комиссары. Начну поэтому с самого главного: воссоздам хорошо себя зарекомендовавший Народный комиссариат внутренних дел».

И президент вызвал к себе своего секретаря, которому продиктовал текст указа:

УКАЗ ПРЕЗИДЕНТА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ О воссоздании Народного комиссариата внутренних дел (НКВД) В целях повышения общественной значимости, престижа самоотверженного и доблестного труда работников специальных служб, правоохранительных и внутренних органов постановляю: 1. Воссоздать Народный комиссариат внутренних дел (НКВД).

2. Передать воссозданному НКВД все министерства и ведомства согласно структуре предвоенного времени.

3. Переименовать Федеральную службу исполнения наказаний (ФСИН) в Главное управление лагерей и мест заключения (ГУЛаг).

4. Назначить тов. имярек главой НКВД с присвоением ему звания Генеральный комиссар государственной безопасности.

5. Настоящий Указ вступает в силу со дня его подписания. Президент Российской Федерации Москва, Кремль 31 марта 2013 года 31 марта — 1 апреля 2013 года

ШПИОНСКИЙ КАМЕНЬ пародия

Американская разведка СРУ весьма удачно завербовала некоего Сизифа для выполнения задания чрезвычайной важности: он должен был вкатить громадный шпионский камень на самую высокую вершину мира. В камень была вмонтирована аппаратура, позволяющая держать под контролем всё воздушное, космическое, надводное и подводное пространство земного шара. У Сизифа уже был некоторый опыт по этой части, поэтому он с готовностью принялся за выполнение задания. Сизифа оснастили двумя длинноволосыми париками, способными сделать его совершенно неузнаваемым и абсолютно незаметным на фоне любой горы. Один парик был темнее самой мрачной ночи, другой светлее самого яркого дня. Ни у кого из знакомых Сизифа таких париков отродясь не водилось, так что ему было бы чем похвастаться. Напялив чёрный парик на голову, а светлый положив за пазуху, Сизиф с наступлением сумерек приступил к своей непростой миссии. Зажатый зубами фонарик помогал безошибочно ориентироваться на местности, карта которой была напечатана на футболке, входившей в комплект разведывательного оснащения. Шпионский камень был заранее доставлен к подножию горы и страстно ждал прикосновения рук легендарного Сизифа. Сизиф без особого труда вкатил камень до середины горы, но тут из-за неё вдруг выглянуло солнце — и Сизифу пришлось немедленно выключить фонарик и сменить чёрный парик на светлый, который делал агента менее заметным на фоне сверкающих снегом вершин. Сизиф уже почти вкатил камень на самый верх высочайшей горы, как тот сорвался и покатился вниз. Хорошо, что Сизиф, наученный предыдущим горьким опытом, успел отскочить в сторону и на первый раз отделался лишь лёгким испугом. Сизиф спустился к камню и снова принялся вкатывать его в гору. Так повторялось раз за разом.

Камень оттоптал Сизифу ноги, основательно врезал по печёнкам, отдавил грудь, превратил его пальцы в лепёшки, помял и растрепал парик, но не заставил Сизифа отказаться от выполнения возложенной на него миссии. В конце концов камень оказался на вершине горы — и Сизиф с чувством выполненного долга отправился на заслуженный отдых. Оба бесценных парика были оставлены ему в качестве награды за его труд. Сизифу снилось, что в голове его что-то стучит. «Шифровку передают, наверное», — подумал Сизиф, не в состоянии отринуть от себя профессиональный сон. Стук настойчиво повторялся. Снова и снова. У Сизифа голова от него уже начала раскалываться, как он проснулся. Над ним стояла жена, в ярости била его головой о стенку отеля и ругалась что было мочи: — Никак тебя, сволочь, разбудить не могу! Не для того мы в кои-то веки на отдых в Грецию выбрались, чтобы ты вином дармовым нажирался и по телевизору новости из России смотрел! Он, видите ли, не может надолго отрываться от Родины! Вставай скорее, на пляж давно пора! Ол инклудит! ол инклудит! — выучил два слова по-английски — да и те со своим алкоголическим акцентом. Мужик встал с тюфячка у стены, на котором заснул поздно ночью, немного не дотянув до кровати с женой… Впрочем, может, он и дотянул, но жена его оттуда вышвырнула, а вслед запустила тюфяком, лежавшим вместо мужа на его неразобранной половине кровати. Тюфяк, судя по всему, оказался расторопнее мужика, опередил его по воздуху и удачно приземлился прямо у стены. Мужику оставалось только упереться в неё всем своим непослушным телом и тихо сползти вниз, прямо на гостеприимный тюфяк. Встав с тюфячка, мужик принялся переобуваться в плавки. Тут взгляд его упал на журнальный столик. На столике лежали два парика, тёмный и светлый, фонарик, план города, в котором они отдыхали, дешёвый школьный компас и надорванная пачка денег. «Неужели, пока я спал, жена по магазинам ходила? Она же всю жизнь мечтала купить себе два именно таких парика?» — подумал мужик.

15 мая 2013 года

ИЗ ИСТОРИИ ГЕОМЕТРИИ

ПРОИСХОЖДЕНИЕ ТРЕУГОЛЬНИКА шутка

В глубокой древности, когда люди ещё не знали никаких геометрических фигур, между двумя годными для проживания местностями вроде оазисов лежала гипотенуза. Она была длинной, прямой как стрела и по ней очень удобно было передвигаться из одной местности в другую и обратно. Люди и звери с удовольствием ходили по гипотенузе туда-сюда, даже если в этом не было особой необходимости. Недалеко от гипотенузы находилось большое болото. В нём жил громадный, толстый и ленивый гиппопотам. Целыми днями он лежал в болоте, выставив наружи одни глаза, и наблюдал за происходившим вокруг. Лишь после захода солнца он выкарабкивался на берег и набивал своё ненасытное брюхо сочной травой. Удаляться от болота он не решался — да и не было в этом необходимости: густая, сочная трава росла лишь рядом с болотом. Однажды гиппопотаму, перед глазами которого то и дело мелькали довольные люди и сытые звери, беззаботно перемещавшиеся по гипотенузе, пришло в голову тоже пройтись по ней. Никогда раньше такая мысль гиппопотаму в голову не приходила, потому что ему и без гипотенузы жилось неплохо, а тут вдруг пришла. И ничего гиппопотам не мог поделать с этой мыслью, настойчиво свербившей его маленький мозг. Гиппопотаму очень не хотелось вылезать из своего болота солнечным днём. Да и в ливень, весьма редкий для тех мест, он не всегда выкарабкивался на берег, чтобы насладиться бьющими по толстой коже упругими струями воды. Но тут терпение гиппопотама совсем лопнуло, он уже не мог сдержать своё желание. Гиппопотам на глазах у всех неожиданно вылез из болота и направился прямиком к гипотенузе. При виде громадного, ужасного гиппопотама люди и звери, в это время находившиеся на ней, в страхе разбежались в разные стороны и попрятались кто где мог.

Не успел гиппопотам пройти по гипотенузе и пары шагов, как она с ужасающим треском переломилась под его тяжестью — и гиппопотам рухнул на землю. Поспешно встав на все свои четыре колоннообразные ноги, гиппопотам что было мочи ринулся к родному болоту и нырнул в самую его глубину. Когда люди, прятавшиеся в самых разных укрытиях, увидели, что гиппопотам сбежал с места происшествия, они подошли к обезображенной, разломленной на две части гипотенузе, посокрушались немного, но тут же созвали других людей — и они общими усилиями, используя палки в качестве рычагов, передвинули части гипотенузы подальше от болота с глупым бегемотом, положили их под прямым углом друг к другу и назвали эти два куска бывшей гипотенузы катетами. Правда, начала катетов несколько отдалились от тех двух удобных для проживания местностей, но это было не беда: люди, а за ними и звери, постепенно привыкли перемещаться по новому, не слишком удобному маршруту. Так продолжалось довольно долго, пока кто-то из людей не предложил построить новую гипотенузу: всё-таки по ней удобней ходить взад и вперёд. Да и гиппопотам был с тех пор настолько напуган, что в сторону катетов даже и не смотрел, а пастись выходил только на противоположный от бывшей гипотенузы берег болота. Сказано — сделано. Люди сразу принялись за дело, тем более что особых занятий у них и не было. Общими усилиями люди сделали новую гипотенузу, надставили оба катета, получившиеся из старой гипотенузы, и остались очень довольны результатами своего труда: теперь из одного места в другое можно было попасть любым путём, как по катетам, так и по гипотенузе. Некий мудрый старец, внимательно наблюдавший за процессом работы, воскликнул, когда она была завершена: «Смотрите! Катеты составили угол. А теперь, когда гипотенуза готова, появились ещё два угла. Я назову эту фигуру треугольником!» Так был открыт треугольник, одна из самых простых геометрических фигур.

16 июня 2013 года

НОБЕЛЕВКА ЗА ПРЕДАТЕЛЬСТВО притча

Иуда Искариот, услышав, что за предательство можно схлопотать не жалкие тридцать сребреников, а целую Нобелевскую премию мира, мгновенно взбодрился, гордо поднял поникшую было под осиной голову, скинул удавку с шеи, потуже затянул ремни сандалий на впалых ногах и через века и столетия, а временами даже тысячелетия, марафонским шагом ринулся на север: уж кто-кто, а Иуда должен был быть первым в очереди на премию. Продолжая считать себя поборником прав человека и защитником верховенства демократии и не собираясь отказываться от этой деятельности, Иуда последними словами выругал себя за минутную слабость раскаяния: ведь он разоблачил диссидента, открыто выступавшего с богохульными подстрекательствами и намеревавшегося совершить попытку узурпации власти, а также разрушить храм Божий, — чему имелись неопровержимые свидетельства. Заскочив по дороге в храм, где первосвященники и старейшины решали судьбу монет, валявшихся на полу, Иуда торопливо собрал их в тряпицу и с достоинством сказал остолбеневшим вышеупомянутым гражданам: «Честно заработанное! Имею полное право! Это мне на транспортные расходы». После чего продолжил свой нелёгкий путь к славе за предательство, ставшее теперь доблестью.

15 июля 2013 года

ПРЕСТУПЛЕНИЕ РАСКРЫТО ПО ГОРЯЧИМ СЛЕДАМ пародия

Банда грабителей в непроницаемо чёрных масках напала на известного предпринимателя в тот момент, когда он мирно сидел у себя дома за рабочим столом. Банда была опытной и успешно преодолела все препятствия в виде охраны, автоматической системы слежения и лазерного контроля пространства вокруг предпринимателя. Но и тот не был шит лыком: крупных сумм наличных он у себя дома давно не держал, только на мелкие карманные расходы. Предприниматель спокойно вытащил из обширного кармана уютного домашнего халата чековую книжку и вежливо поинтересовался у джентльменов, какой суммой они хотели бы обладать и в какой валюте: евро или долларах — а может быть, в родных рублях. Налётчики, перебивая друг друга, завопили, что только в долларах США и никак не меньше, а сумма должна быть как можно больше. Предприниматель выписал бандитам чек на предъявителя с такой цифрой, что одному из бандитов стало дурно, и он чуть не потерял сознание. Схватив чек, вся банда исчезла так же, как и появилась: ни один охранник ничего не заподозрил, ни один лазерный луч не шелохнулся, ни одна собака не гавкнула. Бандиты, не снимая масок, ломанулись в банк, находившийся буквально через дорогу, и потребовали немедленно обналичить чек. Сумма была столь внушительной, что кассиру пришлось вытащить из сейфа практически все упаковки с долларами, всех достоинств — от сотни до последнего доллара. Это заняло несколько больше времени, чем на то рассчитывали бандиты: полиция, поднятая предпринимателем по тревоге, успела блокировать банк. Бандитам пришлось побросать сумки, набитые долларами, и с полуденным боем часов в вестибюле банка прорываться из окружения, — что им успешно удалось. Через считанные минуты полиция отрапортовала прибывшим на место происшествия телевизионщикам, что преступление раскрыто по горячим следам: установлены личности всех подозреваемых, — и это было весьма нетрудно, так как их изображения фигурируют на всех банкнотах.

Представитель прокуратуры добавил, что пока они проходят как свидетели по делу и в качестве таковых обязательно будут допрошены, даже если придётся осуществить принудительный их привод. После этого будет решаться вопрос, переводить ли их в статус подозреваемых в пособничестве совершению преступления.

16 июля 2013 года

ИГРА В «КОШКИ-МЫШКИ» притча

Когда-то, очень давно, я наблюдал за игрой в «кошкимышки». В самом её натуральном виде. Кошка поймала мышку, но не стала её сразу есть, а принялась неторопливо забавляться своей жертвой. Удобно устроившись на животе и расставив передние лапы, кошка выпустила мышку из пасти. Мышка несколько мгновений сидела неподвижно, затем, посчитав, очевидно, что свободна, мелкими торопливыми шажочками засеменила прочь от кошки. Не тут-то было! Кошка моментально сгребла мышку лапой и водворила на место. Так повторилось несколько раз — и всякий раз попытки мышки убежать кончались неудачей. Потом кошка нежно обхватила мышку лапами, перевалилась на спину и принялась любоваться своей жертвой. Налюбовавшись, кошка снова перевернулась на живот и выпустила мышку из лап. Мышка опять попыталась убежать... Наигравшись вдоволь, кошка с аппетитом сожрала мышку. Вот так и жизнь играет с нами свою игру в «кошки-мышки». А в рамках этой игры отдельные правители тоже позволяют себе поиграть с некоторыми людьми в «кошки-мышки»: то схватят, то отпустят — но никогда не выпустят из мёртвой хватки цепких лап.

19 июля 2013 года

РОЯЛЬ В КУСТАХ грустная история

Когда Одно Очень Значительное Лицо заканчивало своё очередное историческое выступление перед особо отобранной публикой, выступление, происходившее на фоне задника с нарисованными на нём тонкими, беззащитными, дрожащими от неведомого страха берёзками, из-за кустов, неподвижной декорацией стоявших сбоку сцены, перед изумлёнными зрителями должен был появиться рояль. Так было всегда. Очень Значительное Лицо садилось за рояль и одним пальцем триумфально, правда, фальшиво, наигрывало незатейливую мелодию, нечто вроде «Чижика-Пыжика» или песенки о родине, которая начинается то ли с берёзки, то ли с осины. Но на этот раз рояль почему-то не появился. В тот момент, когда рояль должны были выкатить из-за кустов, раздался грохот, странное, всхлипывающее дзиньканье металлических струн, будто издававших последний стон, а следом — напряжённая тишина. Помощники Лица кинулись за кусты — и обнаружили рояль валявшимся на боку ножками вверх. Мало того, вдребезги пьяным. Пьяным настолько, что рояль не мог пошевелить ни одной клавишей. Помощники так и доложили Очень Значительному Лицу, что рояль мертвецки пьян. Лицо не поверило: «Как это рояль может быть пьяным? — впервые слышу, чтобы рояли пили. То, что музыканты пьют, обычное дело, но чтобы рояль, или там какой другой музыкальный инструмент, напивался до потери сознания, — такое мне встречается впервые. Очень сомнительно это». Помощники заверили Очень Значительное Лицо, что у нас ничего невозможного нет, у нас даже то произойти может, что нигде и никогда не случалось. Делать было нечего, эффектная концовка сорвалась. Очень Значительное Лицо пожало плечами и завершило своё выступление традиционным пожеланием успехов в работе и счастья в личной жизни.

Когда-то, в очень далёкой молодости, этому роялю прочили большое будущее. Говорили, что у него по сравнению с его собратьями хорошее звучание. И молодой, начинающий рояль мечтал о том, что на нём будет играть какой-нибудь знаменитый музыкант, играть так, чтобы даже глухой мог прочувствовать всю мощь Бетховена, услышать пылкое сердце Шопена, на худой конец — ощутить глубину Чайковского. Но всё сложилось иначе: судьба отвела ему жалкую роль рояля в кустах. Очень — и не очень — Значительные Лица время от времени менялись, незатейливые мелодии, которые они одним пальцем бойко отбарабанивали по его клавишам, тоже, — и лишь его жалкая роль рояля в кустах оставалась неизменной. В молодости он пытался взбрыкнуть педалями, лягнуть ножками тех, кто выкатывал его из-за кустов, но после того, как его отвезли в одну известную ремонтную мастерскую, где недвусмысленно пообещали повыбивать все клавиши, а самого пустить на растопку, рояль смирился с предначертанной ему печальной участью и покорно подставлял свои талантливые клавиши под бездарные пальцы разных Значительных Лиц, которые игрой на нём хотели продемонстрировать ещё большую свою значительность. В конце концов рояль не выдержал — и от безысходности напился так, как не напивался никогда в жизни, напился так, что рухнул набок, в последний раз тоскливо звякнув туго, как нервы, натянутыми струнами и волной перебрав клавиши, все до одной. Впрочем, откуда известно, что рояль напился? Вполне возможно, что его просто оклеветали, чтобы не вылезла наружу истинная причина столь печальной кончины бедолаги. Скорее всего, разбитое вдребезги сердце рояля не выдержало доставшейся на его долю подлости жизни. Кто говорит, что у рояля нет — и не может быть — сердца, у того у самого нет сердца. Один только камень. Да и тот за пазухой.

4, 6 сентября 2013 года

МИФЫ ДРЕВНЕЙ ГРЕЦИИ ПРОКРУСТОВА ЛОЖКА Многим известно выражение «Прокрустово ложе», но мало кто знает, что у разбойника Прокруста была ещё и любимая ложка, из которой он самолично кормил забредших к нему путников. Прокруст был очень гостеприимным хозяином: прежде чем предложить уставшему и наверняка голодному путнику своё ложе для отдыха, набирал полную ложку каши и просил гостя как можно шире раскрыть рот. Если рот оказывался маловат, Прокруст любезно делал в нём надрезы в обе стороны, если рот был слишком велик, Прокруст самыми суровыми нитками зашивал его до нужного размера. «Всему должна быть мера», — твёрдо знал Прокруст.

9 сентября 2013 года

В ДУРДОМЕ В одном большом захолустном дурдоме царило некоторое оживление: главврач неожиданно объявил психам, что готовится новый распорядок дня и всякий обитатель дурдома может внести свои бесценные предложения по его усовершенствованию и тем самым улучшению жизни в психушке. Психи были этому жутко рады. Причина оказалась простой: главврач сего весьма богоугодного заведения был настолько стар и руководил дурдомом столь бездарно, что даже самый тихий псих начал буйно роптать на свою несчастную жизнь. Правда, «буйно» — слишком громко сказано: своё недовольство он выражал молча, ночью и накрыв голову подушкой. Давние обитатели дурдома помнили те времена, когда их жалкая обитель была неожиданно ввергнута в хаос

демократии — им вдруг предложили самим выбирать нового главврача. Претендентов было трое: повидавший виды гинеколог, пронырливый проктолог и начинающий мозгоправ. Психи, естественно, остановились на третьем. Сначала дела шли в гору: кормить стали лучше, набитые соломой колючие тюфяки заменили на ватные матрацы, раз в год стали давать стакан прокисшего молока. Но со временем всё покатилось вниз: вернулись прежние драные тюфяки, плохая еда, исчезло молоко. Главврач обнаглел настолько, что стал обворовывать дурдом совершенно открыто, никого не стесняясь. Да и кого ему было стесняться? — два злобных бугая-санитара за один только косой взгляд могли переломать недовольному руки-ноги. Даже то, что просто молча отвернулся в присутствии главврача, расценивалось как покушение на его жизнь. Вот поэтому психи и обрадовались предложению главврача. Они хотели изменить распорядок дня так, чтобы их жизнь стала лучше. Психи собрались в столовой. Один из них предложил выпить за успех их дела, которое не считал безнадёжным. Психи схватили пластиковые стаканчики и выстроились в очередь к водопроводному крану в углу столовой. Набрав в стаканчики ржавой, дурно пахнувшей воды, психи чокнулись и принялись за дело. Наперебой сыпались предложения: потребовать назначения нового главврача, кандидатуру которого должны были утвердить психи; вернуть ватные матрацы; раз в год давать стакан прокисшего молока. С фантазией у психов дело обстояло не лучшим образом, поэтому им пришлось основательно поднапрячься, чтобы придумать ещё хоть что-то. Тужились психи, тужились, напрягая свои извилины так, что они совсем выпрямились, — и вдруг все разом сорвались с места и, обгоняя друг друга, понеслись в общедоступное заведение крайней нужды: вода в кране была, очевидно, такого качества, что подействовала как мощное слабительное. Когда совершенно опустошённые психи покинули наконец всем известное и крайне популярное заведение и вернулись в столовую, их там ждало настоящее потрясение: на стене столовой висел громадный, оправленный в массивную позолоченную раму новый распорядок дня. В нём был всего лишь один пункт:

Я ОСТАНУСЬ ГЛАВВРАЧОМ ДУРДОМА, ПОКА ВЫ ВСЕ НЕ СДОХНЕТЕ! Психи тяжело вздохнули, напились ржавой воды из-под крана и, понуро опустив головы, молча потянулись в общедоступное заведение крайней нужды...

22 января 2020 года