Культура диалога разрешение конфликтов примирение
ДУХ I ЛIТЕРА
УДК 304.2 К906 Культура диалога. Разрешение конфликтов. Примирение / Сост. И. Соломадин. — К.: ДУХ I ЛIТЕРА, 2016. — 264 с. ISBN 978-966-378-458-8 В книге представлены материалы проекта «Культура диалога — разрешение конфликтов — примирение». Проект осуществлен при поддержке Министерства иностранных дел Германии (Auswärtiges Amt) и общества «EuroMaidan NRW e.V.» в рамках программы «Развитие сотрудничества с гражданским обществом в странах Восточного партнерства 2015» («Ausbau der Zusammenarbeit mit der Zivilgesellschaft in den Ländern der Östlichen Partnerschaft 2015»). Авторы статей — философы, социологи, психологи, педагоги, журналисты, писатели, гражданские активисты из Украины, Германии, Великобритании — рассматривают теоретические и практические аспекты организации диалога в условиях кризиса, анализируют роль масс-медиа в ситуациях конфликта, делятся опытом миротворческой деятельности, обсуждают проблемы развития диалогического образования.
Издатели: Константин Сигов и Леонид Финберг Составитель: Игорь Соломадин Корректура: Дмитрий Каратеев Верстка: Валентин Залевский Для оформления обложки использовано изображение картины К.Малевича «Супрематизм» (1917)
ISBN 978-966-378-458-8
© ДУХ I ЛIТЕРА, 2016.
СОДЕРЖАНИЕ Игорь Соломадин. Предисловие . . . . . . . . . . . . . . . . . 5 I. Фило со фия и социология диа лог а Анатолий Ахутин Скандал и внутренняя речь . . . . . . . . . . . . . . . 19 Ирина Берлянд Полемос: сражение и спор . . . . . . . . . . . . . . . . . 30 Оксана Даниленко Экзистенциальные характеристики конфликта как ключ к установлению диалога .38 Ида Ковалева Стихия социальной жизни — повседневность и когнитивный диссонанс . . 56
II. С овр еменные медиа — комм у никации и диа лог
Оливер Бидло Подлинный диалог . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 71 Елена Горошко, Алина Косухина Кризисные коммуникации в эпоху сети Фейсбук . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 92
Лидия Стародубцева Язык и медиа: военно-лингвистический поворот . . . . . . . . . 107 Питер Померанцев Propagandalands . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 114 III. Диа лог в практиках ра зр ешения конфликтов Бернхард Клазен Сложности гуманитарной работы в зоне карабахского конфликта . . . . . . . . . . . . 151 Томас Бремер Примирение между христианами . . . . . . . . . . 157 Максим Жидко Постконфликтный рост . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 181 Максім Ієлігулашвілі Сучасне мистецтво як інструмент та форма діалогу . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 199 IV. Диа лог в педагогиче ских практиках Елена Копина Внедрение культуры диалога в студенческое сообщество . . . . . . . . . . . . . . . . 215 Игорь Соломадин Учиться диалогу, вовлекаясь в диалог . . . . . . 241
Игорь Соломадин Предис ловие Обострение конфликтных ситуаций в различных «горячих точках» мира, а в последнее время и возникновение зон вооруженного противостояния в Европе, в частности, на Востоке Украины, позволяет, перефразируя известные слова Клода Леви-Стросса о гуманитарных науках в современном обществе, сказать — либо XXI век будет веком диалога, либо XXI века не будет. Именно проблеме диалога в современном обществе, перенасыщенном различного рода конфликтами, посвящен предлагаемый вниманию читателей сборник материалов, подготовленных в ходе проекта «Культура диалога. Разрешение конфликтов. Примирение». Проект реализован при поддержке Министерства иностранных дел Германии в партнерстве с ГО «Евромайдан НРВ» в рамках программы «Укрепление сотрудничества с гражданским обществом в странах Восточного партнерства» (Ausbau der Zusammenarbeit mit der Zivilgesellschaft in den Ländern der Östlichen Partnerschaft 2015), мероприятия в рамках проекта проводились сентября по декабрь 2015 года в городе Харькове. В предлагаемом сборнике представлены статьи и записи лекций и дискуссий специалистов разных областей 5
Культура диалога – Решение конфликтов – Примирение
знаний и гуманитарных практик: философов, социологов, журналистов, писателей, педагогов из Украины, Германии, Великобритании. В первом разделе сборника представлены работы, в которых рассматриваются философские и социологические аспекты диалога. Анатолий Ахутин, философ (Киев) в статье «Скан дал и внутренняя речь» рассматривает проблему диалога в контексте европейской культуры, понимаемой «не как смена взглядов и стилей, а как история особого рода “скандалов”, часто отмеченных гибелью скандалистов: явление христианства в языческой Римской империи, возрождение античности в схоластико-готическом мире; новая наука в библейско-аристотелевском мире; авангард в классицизме и далее скандалы романтиков, натуралистов, символистов, футуристов; скандалы сегодняшнего акционизма». Анатолий Ахутин различает два разных понимания диалога: «Один — диалог, ведущий к согласию, другой — диалог растущего разногласия, поскольку в нем выясняется принципиальная разность языков и последних оснований. Один — диалог в разрешаемом, временном конфликте, другой — диалог решающего кризиса, разделения, раз-личения. Такой критический диалог — хорошо, если спор, но скорее всего он чреват скандалом и взрывается им. Именно такой критический диалог монологических миров-смыслов и есть проблема современного глобального и мульти-культурного мира. Тут тоже стоит различать диалог цивилизованного политкорректного сосуществования, и принципиальный диалог фунда6
Игорь Соломадин. Предисловие
ментальных, мирообразующих смыслов. Там, где речь идет о смысле, о всеобщем благе, об истине, диалог готов сорваться в скандал, скандал перерасти в драку и в войну». «Встреча смысла со смыслом, осмысленная (а не скандальная) встреча универсальных смыслов не может происходить нигде, кроме как в одной голове: в сознании, в уме» — пишет автор, переходя к анализу «культурного устройства нашей собственной мысли», драматургии «внутренней речи-скандала с самим собой». Ирина Берлянд, психолог, методолог «Школы Диалога Культур» (Киев) в статье «Полемос: сражение и спор» анализирует парадоксальную ситуацию, в которой «Настоящий спор — это не только со-перничество, но сотрудничество. Спорящему нужен «другой», потому что без него он не может увидеть и понять свой предмет. Он нужен, чтобы воспроизвести другого в себе, в своей внутренней речи, для того, чтобы получить возможность увидеть то, что его занимает, что необходимо понять, с другой стороны». «Но есть такие ситуации, — пишет Ирина Берлянд, — где мы в споре вынуждены вести себя как на сражении c внешним врагом. Мы отказываемся воспроизводить то, с чем мы сталкиваемся как с противостоящим мнением, в качестве своего другого, в качестве внутреннего голоса; мы находим в себе что-то такое, в чем отказываемся усомниться. … Спор неизбежно превращается в подлинное сражение, когда речь идет об этих последних основаниях. Спор невозможен, возможна только война — или частные, не снимающие проблему, компромиссы и договоренности, но эти компромиссы 7
Культура диалога – Решение конфликтов – Примирение
и договоренности возможны с носителями тех идей, с которыми мы спорим, но не с самими идеями. Трагическая, неразрешимая ситуация». Доктор социологических наук Оксана Даниленко (Харьков) анализирует в своей статье «Экзистенциаль ные характеристики конфликта как ключ к установ лению диалога» социокультурные модели конфликта, представленные в художественной литературе, в фольклоре, а также в текстах интервью, которые проводились с применением авторского лингвоконфликтологичекого метода. По мнению Оксаны Даниленко, этот подход позволил сформировать коллекцию кейсов, которые учитывают проявление экзистенциальных характеристик конфликта, общих или уникальных для той или иной ситуации. В статье доктора социологических наук Иды Ковалевой (Харьков) «Стихия социальной жизни: повсе дневность и когнитивный диссонанс» рассматривается возможная взаимосвязь проблемы стихии социальной жизни, выдвинутой Георгом Зиммелем, с идеями повседневности Альфреда Шютца и теории когнитивного диссонанса Леона Фестингера. Помимо теоретических моментов содержание статьи включает эпизоды из личного жизненного опыта автора. При этом основное внимание сосредотачивается на драматических и кризисных моментах жизненного пути, требующих от личности качественных изменений в поведении, что особенно сложно осуществить в условиях когнитивного диссонанса, в повседневности. 8
Игорь Соломадин. Предисловие
Второй раздел сборника посвящен рассмотрению проблем диалога в контексте современных средств медиа-коммуникации. Раздел открывает работа Оливера Бидло (Oliver Bidlo), исследователя из университета Бохума (Германия), члена Немецкой социологической ассоциации и Общества Мартина Бубера. В статье «Подлинный диалог: выбор между непосред ственным и электронным общением. Диалогические возможности для взаимопонимания и разрешения кон фликтов» Оливер Бидло, опираясь на философию диалога Мартина Бубера и его концепцию подлинного диалога, пробует разобраться, каким образом можно добиться подобного диалога между людьми, и как на основе взаимного обмена мнениями можно разрешать конфликты. Потенциал электронных форм коммуникации с точки зрения диалога и отношений с другим автор анализирует на основе подхода, предложенного чешским медиафилософом Вилемом Флюссером, который перенес идею диалога Мартина Бубера на формы современной сетевой коммуникации. Автор анализирует возможности и риски сетевой коммуникации, поскольку интернет и социальные сети обладают способностью не только объединять людей, но и разъединять и дезинформировать. Но сетевая коммуникация вполне может проложить путь к подлинному диалогу — путь, который должен завершиться настоящими, непосредственными, аутентичными встречами, несущими в себе потенциал восстановления разрушенных мостов к Другому и тем самым — возможность преодоления конфликтов. 9
Культура диалога – Решение конфликтов – Примирение
В статье «Кризисные коммуникации в эпоху сети Фейсбук» профессора Елены Горошко и студентки 5-го курса Национального технического университета «Харьковский политехнический институт» Алины Косухиной анализируются возможности коммуникации, которую авторы называют кризисной, поскольку коммуникация в социальных сетях, как пишут авторы, «все чаще становится конфликтной и кризисной, с одной стороны, а с другой — способствует решению этих же самых конфликтов и кризисов, представляя своеобразную коммуникативную агору XXI века». Авторы приходят к выводу, что «виртуальный мир преобразует и меняет сначала собственное социальное пространство, а затем уже и реальное вокруг нас, что в науке получает новый термин — реальная виртуальность». Лидия Стародубцева, доктор философских наук, историк культуры, профессор Харьковского национального университета им. В. Н. Каразина, в своей статье «Язык и медиа: военно-лингвистический поворот», отмечает, что «мы внезапно оказались в языковом пространстве, пронизанном враждой, агрессией, ненавистью. Почему и как это произошло? Какие трансформации претерпевает язык во время войны? Не переживает ли он своего рода “лингвистическую судорогу”, которая запускает лавинообразные процессы хаотического словообразования: “крымнаш”, “Лугандония”, “майдауны”?» «Военно-лингвистический поворот» в понимании Лидии Стародубцевой — «это событие, в котором рождаются языки войны и разворачиваются войны языков. Он осуществляется, как минимум, на трех уровнях: повседневного опыта, в медиа-пространстве и в литературном 10
Игорь Соломадин. Предисловие
языке, причем границы между ними распахиваются и начинается свободное брожение слов и смыслов». Автор приходит к выводу, что «Язык военного времени служит, скорее, не средством общения, а средством разобщения людей, находящихся по разные стороны поля битвы. Язык по-прежнему служит медиумом, посредником, но не в процессе взаимопонимания людей, а в процессе роста их взаимонепонимания. И, конечно же, язык перестает служить средством развития мышления, скорее, разучивая людей мыслить. Слово становится еще одним типом боевого оружия, а язык — способом эскалации страхов и паник, агрессии и насилия». Как долго это может продолжаться? Изменит ли «военно-лингвистический поворот» будущее языка, или все вернется на круги своя? Автор оставляет эти вопросы открытыми. Питер Померанцев (Peter Pomeranzev), известный журналист, писатель, режиссер (Лондон, Велкобритания) в статье «Propagandalands» рассказывает о своих впечатлениях от поездок на Восток Украины — в Донецкую, Луганскую области, в Харьков. В живой, художественной форме путевого очерка, автор, обладающий острым чутьем к любым проявлениям ангажированной медиа-активности, на конкретных примерах, взятых из жизни, показывает, как пропаганда, язык пропаганды становятся доминирующим фактором жизни людей в условиях военного противостояния, как возникает особая территория, названная автором Propagandalands и какое воздействие она оказывает на жизнь и сознание. В третьем разделе «Диалог в практиках разрешения конфликтов» публикуются работы авторов, которые 11
Культура диалога – Решение конфликтов – Примирение
непосредственно были свидетелями и участниками международных групп в различных регионах Европы в которых происходили вооруженные конфликты, а также психологов, работающих по авторским методикам. В статье корреспондента берлинской газеты «Тагесцайтунг» Бернхарда Клазена (Bernhard Clasen) «Сложности гуманитарной работы в зоне Карабахского конфликта» рассказывается о его опыте участия в 1993– 2006 гг. в работе «Международной Рабочей группы по поиску без вести пропавших и заложников и освобождению пленных Карабахского конфликта» (МРГ). К сожалению, военный конфликт в Карабахе вновь вспыхнул весной 2016 года. Поэтому опыт работы Международной группы может оказаться полезным и в нынешней ситуации как в Карабахе, так и в других «горячих точках», где происходят вооруженные столкновения, захват пленных и заложников, в частности, и у нас на Донбассе. Историк и теолог Томас Бремер (Thomas Bremer), профессор Мюнстерского университета (Германия), в 1990-е годы находился на Балканах и занимался анализом конфликтных ситуаций в отношениях Церквей и религий во время войн в бывшей Югославии. В сборнике приводится запись его выступления и последующей дискуссии по теме «Примирение между христианами. Церковный аспект в войнах на Балканах 1990-х годов». Особенностью ситуации на Балканах является то, что определение себя как «православного», «католика», «мусульманина» носит не только, а часто и не столько религиозно-церковный характер, сколько национальный. 12
Игорь Соломадин. Предисловие
В последовавшей за лекцией Томаса Бремера дискуссии были подняты вопросы о сходстве и различиях войны в бывшей Югославии и вооруженных конфликтов на Востоке Украины. Это важная тема, так как часто, особенно в Европе и США, вооруженное противостояние в Украине понимается по уже известным, ставшими привычными, шаблонам. Поэтому выступление Томаса Бремера полезно и интересно не только осмыслением опыта церковно-религиозных отношений в войнах на Балканах, но и помогает глубже понять происходящее в Украине, довольно существенно отличающееся от балканского конфликта. Психологические аспекты конфликта и его возможное положительное значение для развития личности, рассматриваются в лекции кандидата психологических наук Максима Жидко (Харьков) «Постконфликтный рост, или Может ли конфликт быть источником развития индивида и группы?» Особое внимание Максим Жидко уделяет проблеме посттравматического роста (ПТР) — «В процессе создания нового внутреннего мира человек движется как бы между Сциллой и Харибдой. Сцилла — это искушение попробовать воссоздать то мировоззрение, то мироощущение, которое было до травматического опыта. Харибда — это искушение поверить, что мир полностью злобен, недружелюбен и неподконтролен. Задача личности в постконфликтный период — со здать такой внутренний мир, который правдоподобен и в котором уютно жить». Автор показывает, какие факторы спсобствуют постконфликтному личностному росту. Осознавать и понимать свои конфликты, сделать из них союзника в работе над собой и инструмент 13
Культура диалога – Решение конфликтов – Примирение
омощи социальным группам вполне по силам каждому п из нас, — утверждает Максим Жидко. Оригинальный подход к пониманию диалога представлен в работе общественного активиста, культуролога и фасилитатора Максима Иелигулашвили. В статье «Сучасне мистецтво як інструмент та форма діалогу» показывается, что «Доволі часто сучасне мистецтво не тільки атракція, але і інструмент, який змушує нас діяти або як мінімум замислитись над ситуацією та особистою позицією в ній. Відповідно цінністю стає не сама робота, а саме емоції та почуття які вона збуджує, питання які вона змушує нас ставити до себе та оточуючих». Автор обращается к различным видам и жанрам современного искусства — театр «вербатим», живопись, акционизм — «Дійсно, сучасне мистецтво дає доволі широкі можливості для дизайну діалогу в умовах конфлікту, який продовжується. Водночас важливо розуміти, що, як і кожен інструмент, він потребує ретельної підготовки та виваженого застосування. Мистецтво у даному випадку є втіленням тенденцій та настроїв, які панують у суспільстві». Последний, четвертый раздел сборника посвящен проблеме диалога в педагогических практиках. Елена Копина, социолог, соавтор, руководитель проекта «Культура диалога. Решение конфликтов. Примирение. Лаборатория Харьков» в статье «Внедрение культуры диалога в студенческое сообщество. Опыт реализации проекта «Культура диалога. Решение конфликтов. Примирение» рассказывает о внедре14
Игорь Соломадин. Предисловие
ния практики диалога в студенческую среду, описывает теоретические основания диалога как способа вмешательства в конфликт; предлагает методические рекомендации для вузов, лидеров молодежных общественных движений по внедрению диалоговых практик для профилактики и урегулирования конфликтов в студенческой среде. Игорь Соломадин, соавтор и координатор проекта «Культура диалога. Решение конфликтов. Примирение. Лаборатория Харьков», историк и педагог, участник инновационного педагогического проекта «Школа диалога культур», в статье «Учиться диалогу, вовлекаясь в диалог» ставит такие вопросы: Актуально ли сегодня диалогическое образование? Возможно ли оно вообще? С чем связаны всплески и угасания общественного интереса к диалогу? Как обстоят дела с развитием и укоренением диалогического образования в странах развитой демократии? Какой опыт диалогического образования накоплен в Украине, и как он соотносится с тем, что сделано в мире? Автор излагает основные наработки, полученные в ходе экспериментально-педагогической работы харьковских учителей в направлении «Школа диалога культур»; анализирует ключевые идеи понимания диалогической педагогики, изложенные в работе американского исследователя, философа образования Николаса Барбалиса. И пытается понять, насколько актуальными являются эти идеи как для развития отечественного подхода к диалогическому образованию, так и для осмысления той ситуации в украинском образовании, которая складывается в новый, поставторитарный период 15
Культура диалога – Решение конфликтов – Примирение
истории нашей страны, главной чертой которого автор считает пробуждение и утверждение национального и гражданского достоинства, модернизации экономики и общественной жизни. Сборник статей «Культура диалога. Разрешение конфликтов. Примирение» является, пожалуй, первым междисциплинарным сборником по проблеме диалога в современном украинском обществе. Надеемся, он окажется актуальным и полезным для тех специалистов и заинтересованных читателей, которые стремятся выйти на новый уровень теоретического осмысления и практического применения способов разрешения конфликтов в острых социальных, психологических и политических ситуациях.
16
I Фило с о фия и с оциология диа лога
Анатолий Ахутин Ска нда л и внутренняя речь I. Скандал европейской культуры 1. Есть два, чуть ли не взаимоисключающие понимания диалога: – диалог, в монологическом мире — в мире SENSUS COMMUNIS (здравого смысла), имеющий в виду возможность достижения согласия (примирения, разрешения конфликта). Такова цель объявленного проекта. Предпосылка этого проекта такова: мировоззрения разные, но мир один, тогда возможно рассчитывать на sensus communis, найти общий язык, опереться на общие основания; – диалог монологических миров, то есть смыслов, языков, оснований без чего-то общего. Один — диалог, ведущий к согласию, другой — диалог растущего разногласия, поскольку в нем выясняется принципиальная разность языков и последних оснований. Один — диалог в разрешаемом, временном конфликте, другой — диалог решающего кризиса, разделения, раз-личения. Такой критический диалог — хорошо, если спор, но скорее всего он чреват скандалом и взрывается им. Именно такой критический диалог монологических миров-смыслов и есть проблема современного глобального и мульти-культурного мира. 19
I. Философия и социология диалога
Тут тоже стоит различать диалог цивилизованного, политкорректного сосуществования и принципиальный диалог фундаментальных, мирообразующих смыслов. Там, где речь идет о смысле, о всеобщем благе, об истине, диалог готов сорваться в скандал, скандал перерасти в драку и в войну. 2. Таков не временный конфликт, а принципиальный кризис-суд, разражающийся здесь и сегодня террором и войнами, явными и виртуальными, гибридными и регулярными. Но это кризис не только здесь и теперь, это кризис рождения глобального мира. Замечательный немецкий философ Х. Блюменберг заметил: «Формула, указывающая на открытия, которые вызывают философское брожение нашего столетия такова: мы живем более чем в одном мире». Вопрос, который задает людям бытие в современном мире как мире миров, не только философский вопрос о первых началах, он касается и фундаментальных принципов вероисповеданий. Кардинал Й. Ратцингер (папа Бенедикт XVI — 2005–2013) писал: «Интеркультурность представляется сегодня измерением, необходимым для дискуссии об основных вопросах человеческого бытия, которую невозможно ограничить христианским миром и западной традицией, ставящей во главу угла разум». Там, где встречаются культуры, понятые как целостные смысловые миры (энтелехии), то есть охваченные горизонтом универсальности (понятой религиозно или разумно), встречаются миры и отсутствует тот нейтральный или высший мир, в котором можно согла20
Скандал и внутренняя речь
совать эти универсальные смыслы. Как же, где же возможен разговор о первых началах и последних концах? Возможность такого разговора предполагает некое странное умо-расположение, а именно: по ту сторону ума (или конфессии) своего мира (своей истины, своего блага, своего Бога). Иначе говоря, с-ума-сшествие. Точнее, пребывание на грани ума и безумия, смысла и бессмыслицы, вразумительности и абсурда. Вот, например, как осознается такого рода пограничность: 1 Коринф. 1,23 ημεις δε κηρυσσομεν χριστον εσταυρωμενον ιουδαιοις μεν σκανδαλον ελλησιν δε μωριαν «Мы же проповедуем (возвещаем) Христа распятого, для иудеев “скандал” (шокирующий соблазн, ловушка), для эллинов — глупость». «Что общего у Афин и Иерусалима?», — вспомним мы Тертуллиана. История европейской культуры, которую эпически рассказывают нам историки, это история не смены взглядов и стилей, это история такого рода скандалов, часто отмеченных гибелью скандалистов: явление христианства в языческой Римской империи, возрождение античности в схоластико-готическом мире, новая наука в библейско-аристотелевском мире, авангард в классицизме и далее скандалы романтиков, натуралистов, символистов, футуристов; скандалы сегодняшнего акционизма. 3. Между тем, культура common sens, культура цивилизованного диалога — это идея вполне определен21
I. Философия и социология диалога
ной эпохи европейской культуры, а именно — эпохи европейского Просвещения, как культуры особого рода общения: общения просвещенных людей, то есть свободных от предрассудков и широко мыслящих. Они обмениваются суждениями, с которыми никогда до конца не отождествляются (незаинтересованными), лишенными силы суда, теоретического или этического. Тут нет ничего первого и последнего. Это диалог светских салонов и международных гуманитарных конференций, вроде нашей. Это коммуникация как форма рациональности современного коммуницирующего общества (по идее Ю. Хабермаса). Но события, происходящие за окнами нашего конференц-зала, как нельзя более далеки от рациональной коммуникации. Парадокс нашего диалога состоит в том, что для его участников дело решено, диалог не нужен, осталось примириться. Но там, где диалог жизненно необходим, он оказывается невозможным. Мы можем обсуждать разные «ценности», «ментальности», религиозные системы, — для тех же, чьи ценности обсуждаются, это не ценности, а простая осмысленность жизни. Таким образом, приглашая «носителей ценностей» к цивилизованному диалогу, мы, наоборот, сразу же проводим границу между нами и другими: между культурой диалога как особой культурой: просвещенной цивилизованностью — и — миром других культур, которые заранее отодвигаются в некую не- или недоцивилизованность, потому что они не умеют цивилизованно общаться. Но тем самым мы признаёмся, что все то, что имело (и имеет) значение и силу смыслов жизни, стало для 22
Скандал и внутренняя речь
нас — в нашей собственной цивилизации — только «ценностями», от которых мы просвещенно отстранены. Мы будто говорим миру: Человек цивилизованного диалога — пуст: он нейтрально космополитичен, его светскость не атеистична, а секулярна, религиозно безразлична, он изъясняется языком международного ученого воляпюка с его дискурсами, нарративами, парадигмами, фреймами, социетальными трендами и пр. Ничего странного в том, что мы с вами услышим со стороны тех, кого мы приглашаем к диалогу: «Средний европеец — человек гедонистического потребительства, готовая жертва в войнах духа. … В глазах других, неевропейских народов, Европа выглядит пристанищем безбожных недалеких гедонистов, не видящих дальше своего носа. Очевидно, что такую Европу ждет только смерть. Поэтому формальные европейские ценности не имеют никакой перспективы в мире. Что ж, говорят “дикари”, у них чистые сортиры. У них есть международное право и межконтинентальные ракеты. Но ради чего живут эти люди? В сущности, их жизнь совершенно бессмысленна. И “дикари” действительно рассуждают мудро. Они знают, что такой способ существования обречен. Хотя бы потому, что он чреват глобальной техногенной катастрофой». Два сочинения знаменуют и заключают в себе этот раскол, это противоборство, этот скандал европейской мысли. «Кризис современного мира» Р. Генона (1928 г.) и «Кризис европейского человечества и философия» (май 35-го, Венские доклады Э. Гуссерля). 23
I. Философия и социология диалога
Р. Генон — основоположник «неотрадиционализма». В 1912 г. он принял ислам, поскольку увидел в нем ближайшее воплощение своих идей. Здесь мы найдем первый источник и идейные основы той войны, которая бушует у нас за окнами. В 20-е годы, среди интеллектуалов русской эмиграции возникла концепция «евразийства», то есть резкого поворота от европейской культуры к Востоку. Идеологи «русского мира» (А. Бородай, А. Проханов, А. Дугин) возглавляют теперь неоевразийство. Вот вам вторая армия, которая воюет не только против Украины, но на территории Украины против Европы. Перед нами скандал европейской культуры. Военными усилиями можно принудить противника к переговорам и договорам, но отнюдь не к диалогу, потому что столкнулись культура диалога с культурой, принципиально не диалогизирующей. Впрочем, культура, которую теперь мы называем европейской, своеобразна тем, что скандал, с-умасшествие, кризис-суд присутствует в ее культурном средоточии. Она сама себе и варварство и культ, и «Восток» и «Запад», на протяжении своей истории она переживает отбрасывание к началам цивилизованности, и возведение в монокульт, и утверждение последних концов («конец истории»). В ней уже встретились боги, человечности, фундаменты. Этот мир всячески сообщен себе и разнообразно мобилен. Соответственно, перед нами разные эпизоды всемирного скандала (соблазна, ловушек). 24
Скандал и внутренняя речь
II. От скандала к внутренней речи. Пока мы смотрим по сторонам, разговариваем с друзьями и договариваемся с врагами, дело кажется трудным, но разрешимым. Но есть место, есть собрание персонажей, где невозможно отделаться переговорами и договорами. 1. Где же происходят эти встречи (если и когда происходят)? Встреча смысла со смыслом, осмысленная (а не скандальная) встреча универсальных смыслов не может происходить нигде, кроме как в одной голове: в сознании, в уме. Но как же быть с диалогом, ежемгновенно грозящим разразиться скандалом? Тут нам понадобятся романы Достоевского в трактовке М. Бахтина. Скандал — главное событие романов Достоевского. Первое, что рушится в скандале, — условности цивилизованного общения. Рушится этикет, приличия, социальная иерархия, дезавуируются социальные роли, спадают маски. Человек как бы обнажается до «всего лишь человека». Но и этого недостаточно: его персональные обличья тоже не идентичны с ним: один и тот же человек — проститутка/праведница, любящий/ ненавистник, преступник/палач… В результате стирается граница между участником скандала и самим скандалом. Открывается, что скандал давно уже идет в душе и голове героя. Это не диалог, это скандал чужих голосов во мне, — чужих, то есть каждый со своим началом и концом, в мире своей идеи, 25
I. Философия и социология диалога
но во мне, это мои голоса, с каждым из них я могу отождествиться. М. Бахтин: «Сознающее и судящее “я” и мир как его объект даны здесь не в единственном, а во множественном числе <…> Вместо отношения сознающего и судящего “я” к миру в центре его творчества стала проблема взаимоотношений этих сознающих и судящих “я” <и их миров> между собою» (6, 114). 2. На состояние скандала, неизбежную скандальность искомого диалога указывает и другое важное обстоятельство: характер вовлеченности участников диалога. Диалог о первых основаниях и последних смыслах крайне далек от просвещенной незаинтересованности цивилизованной беседы. Это даже не сократический разговор на пути к суду. Это привлеченность к суду, где возможны приговоры, но отсутствуют судьи, потому что судьи и подсудимые, обвинители и защитники меняются местами. В нем под вопросом само бытие участника и не только участника. 3. Приговор касается решающих сюжетов. Л. Шестов: «Страшный суд, которым мучилось так средневековье и о котором так основательно забыла наша современность, вовсе не есть выдумка корыстных и невежественных монахов. Страшный суд — величайшая реальность … На страшном суде решается, быть или не быть свободе воли, бессмертию души — быть или не быть душе. И даже бытие Бога еще, быть может, не решено. И Бог ждет, как каждая живая человеческая душа, последнего приговора» (Лев Шестов. На весах Иова1) Шестов Л. Соч. в двух томах. Т. 2. М. 1993. С. 153.
1
26
Скандал и внутренняя речь
На этот суд привлечена теперь и сама «способность суждения». Сочинение, из которого я привел цитату, называется «На весах Иова». На этих весах взвешиваются теперь суждения богословов, проповедников, философов, ученых. 4. Нам трудно вообразить международную конференцию, собравшуюся у ног Иова вместе с его благочестивыми друзьями, но я говорю не о конференции, а об аудитории гораздо более узкой: о культурном устройстве нашей собственной мысли. «Мышление, — говорит Платон, — это безмолвный разговор души с самой собой о том, о чем она думает». Если наш ум озадачен современным миром, вся его скандальная мультикультурность должна как-то вторгнуться в наше сознание и мысль. Нет, кажется, ничего более противоположного, чем площадной скандал и внутренняя жизни нашего молчаливого разговора с самим собой. Нет такой интимности в человеческих отношениях, каковая существует в наших внутренних разговорах, где таится такое, что ни один не выпустит на свет из потемок своей души. «Молчи, — говорит поэт, — молчи, скрывайся и таи…». «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку…». На улице толпа, а мы не находим эту толпу в себе. Но из чего же состоят наши лирические разговоры наедине с собой? 5. Михаил Бахтин показал, как роман Нового времени собирает социум, сводит его персонажей в диалог. Социум нашего мира это глобальный мир культурных миров, чужих друг другу. В романах Достоевского этот 27
I. Философия и социология диалога
диалог разрастается в противостояние людей-идей. Сведение взаимоисключающих идей в одно пространство достигает у Достоевского предела в том, что помещается в одну голову, и они исходят, как бы эманируют, из этой головы в особые персонажи-идеи. Таково отношение Ставрогина и «бесов». Само мышление развертывается как скандал с самим собой в своих подпольях. «Записки из подполья», каморка («гроб») Раскольникова, голова Ставрогина, выпускающая «бесов», действующих в мире. Сам Достоевский — как площадной скандал российской жизни: журнальная полемика (где «меж детей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней он») — романы — «трагическое недоумение». «Молчаливый диалог души с самой собой» человека, озадаченного «первым и последним», развертывается в подполье, где голоса мыслителей и самого Писания звучат как голоса скандалистов: протестант Лютер, прибивающий на замковой церкви в Виттенберге свои тезисы, а затем сжигающий папскую буллу о его отлучении, многоименный Киркегор, «философствующий молотом» Ницше, Паскаль со своим «Бог Авраама, Исаака и Иакова, а не бог философов!». Другая атмосфера разговора, другое умо-расположение: радикальный вопрос задается не в богословии, не в метафизике и не в науке, сколь бы «строгой» она ни была, а на пепелище Иова или «за коньячком» у Карамазовых. Сюда — в каморку «подпольного» человека, в русский трактир, в келью отчаявшегося монаха, на суд Иова — вызываются духи великих богословов и метафизиков, здесь привлекаются к ответу Аристотель, Фома Аквинский, Спиноза, Кант, Гегель, Гуссерль… 28
Скандал и внутренняя речь
6. Каковы условия и драматургия такой внутренней речи-скандала (с самим собой): (1) это разговор предельных голосов, «соблазнов», «ловушек», которые имеют форму не мнений, не идей, а персон: вера/безверие, преступление/наказание, жизнь/смерть, любовь/ненависть… это не просто несовпадение с собой, но раздвоение на противоположности, как персональные возможности быть самим собою; (2) это мысль на грани не только с речью, но и с поступком (убийство, самоубийство, уход в монастырь, на каторгу…); эта внутренняя речь не может завершиться высказыванием мнения, но поступком; но тогда диалог — мысль — прерывается; (3) это мысль в состоянии трагической амехании, ее поступающее действие подобно действию-остановке; (4) наконец, в такой обнаженности и предельности, мысль сталкивается с предельным противостоянием тому, что именуется злом. Буквально иконой такого противостояния я считаю акцию Петра Андреевича Павленского: «Горящие врата ада». Мы могли бы сказать: «Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?» (1.Коринф. 15, 55), но смерть тут, и ад никуда не делся.
29
Ирина Берлянд Полемо с: сражение и спор Греческое слово πόλεμος переводится как сражение, война, вражда, спор, конфликт, диспут. Я хочу поразмышлять о двух полюсах этого поля значений: сражение (война, вражда) и спор. Они кажутся полярными потому прежде всего, что сражение представляется нам чем-то нежелательным, разрушительным и опасным, а спор скорее наоборот, необходимым и конструктивным — в споре, как часто говорят, рождается истина. (Если использовать термины конфликтологии, то можно сказать, что сражение — это конфликт с нулевой суммой выигрыша, при котором выигрыш одной из сторон является проигрышем другой, а спор — конфликт с ненулевой суммой выигрыша, в которых выиграть могут обе стороны.) Спор — это то, что мы любим, в чем охотно участвуем, что считаем необходимым; сражение — то, чего стараемся избегать. В ситуациях раскола общества, серьезных конфликтов мы стараемся по возможности перевести сражение — в спор. Важно поэтому понять, что их объединяет, что различает, и когда возможен спор, не переходящий в сражение. Сначала о том, что объединяет эти полюса. Если присмотреться к внутренней форме и употреблению соответствующих и связанных с ними семантически слов в европейских языках, то мы увидим, чем 30
Полемос: сражение и спор
именно язык сближает эти понятия. В словоупотреблении они довольно близки, можно воспринимать слово «сражение» как метафору спора. Мы говорим: победить в споре, выиграть спор, противник в споре. Но сближает и внутрення форма некоторых относящихся к делу слов. Оп-понент (в споре) — стоящий напротив; противник — то же самое; английское ad-versary, итальянское avversario, французское adversaire от лат. adversus — повернутый к, стоящий напротив. Со-перники — связанные прей (пря — бой, сражение); между ними — рас-пря. Приставка со- соединяет (как и в слове конфликт, с латинской соединительной приставкой con-), приставка рас- разъединяет. Эти языковые сближения обнаруживает общее: речь идет о событии, в котором есть два участника, повернутые друг к другу, стоящие не рядом, но против друг друга, лицом друг к другу (to face; кон-фронтация); противо-стоящие; этим противостоянием соединенные и разъединенные. Это характерно как для спора, так и для сражения. И спорящие, и сражающиеся объединены общим событием, которое их связывает; связь эта бывает очень прочна, прочнее дружеской, до нераздельности («обнявшись крепче двух друзей», говорит герой лермонтовской поэмы «Мцыри» о своей битве с барсом). Более того, участники полемоса могут быть самим этим полемосом — а значит, в каком-то отношении друг другом — порождены (мне не раз приходилось слышать от украинцев, что «Путин создал украинскую нацию»). Тут можно вспомнить Гераклита: «Война (πόλεμος) — отец всех, царь всех: одних она обнаруживает богами 31
I. Философия и социология диалога
(бессмертными), других — людьми (смертными), одних творит рабами, других — свободными». Враги, соперники, оппоненты, антагонисты изначально похожи: они претендуют на одно и то же. Мы сражаемся — и мы спорим — потому что мы заинтересованы в чем-то одном. Но сам полемос — сражение или спор — еще дополнительно уподобляет противостоящих друг другу, до неразличимости (из той же поэмы «Мцыри»: «И я был страшен в этот миг; / Как барс пустынный, зол и дик, / Я пламенел, визжал, как он; / Как будто сам я был рожден / В семействе барсов и волков / Под свежим пологом лесов. / Казалось, что слова людей / Забыл я — и в груди моей / Родился тот ужасный крик, / Как будто с детства мой язык /К иному звуку не привык»). Важно отличить сражение и спор от похожих ситуаций, где тоже есть противостояние двух сторон, — это ситуации суда или состязания. Они отличаются от ситуаций сражения и спора очевидно большей ритуализацией и явными конвенциональными правилами. Но главное другое — в этих ситуациях есть некто третий, не участвующий в противостоянии, но выносящий вердикт об его исходе: в суде это судья, в состязании арбитр. Эта «третья сторона», которая стороной противостояния не является, собственного интереса не имеет, находится вне самого события противостояния. События, которые меня интересуют, принципиально отличаются тем, что все решается самим событием, нет третьей стороны, которая, не участвуя в нем, выносила бы вердикт, стояла бы над схваткой; задача разрешения — дело самих сражающихся, спорящих, тяжущихся. Спорящие имеют общий предмет — они спорят о чем-то — как и сражающиеся: они тоже сражаются 32
Полемос: сражение и спор
за что-то, предмет у них тоже общий. Но спор существенно отличается от сражения: спорящие ищут истину, на которую ни у кого нет изначального права. Можно было бы сказать, что мы имеем дело с ненулевым общим выигрышем, что выигрывают оба, но на самом деле вопрос о выигрыше тут не стоит. Настоящий спор — это не только со-перничество, но со-трудничество. Спорящему нужен «другой», потому что без него он не может увидеть и понять свой предмет. Он нужен, чтобы воспроизвести другого в себе, в своей внутренней речи, для того, чтобы получить возможность увидеть то, что его занимает, что необходимо понять, с другой стороны. Внешний, противо-стоящий, стоящий напротив другой нужен для того, чтобы, погрузив его в свою внутреннюю речь, выстроить подлинный спор — разговор с самим собой. В отличие от ситуации с Мцыри, который уподобляется противнику, чтобы победить его, но после победы к нему возвращается человеческий язык, — спорящий, даже устранив оппонента физически, не может избавиться от него внутри себя, если мысль не разрешена. Спор с внешним оппонентом превращается в спор с самим собой. Тут необходимо отделить то, что я называю спором, от политкорректного «обмена мнениями»: я признаю право любого иметь мнения, отличные от моих; я радостно приветствую человека, высказывающего эти мнения; каждый из нас принимает другого как носителя другого мнения, другой точки зрения — но мы не спорим, мы остаемся в рамках обмена мнениями, мы не уничтожаем друг друга, не боремся, но и не продвигаемся — вместо одного мнения у нас теперь несколько. 33
I. Философия и социология диалога
В споре, о котором речь, который я назвала подлинным спором, спорящий человек не может оставаться при своем мнении, признавая, что у других — другие мнения, принимая их к сведению, но не сталкивая со своими. Спор требует разрешения, и терпимость к чужому мнению не помогает. В споре необходимо людей, иначе мыслящих, понять, именно понять, а не просто принять к сведению, не считаться с фактом их существования, не наблюдать и изучать с интересом их позицию, отличную от своей, как энтомолог с большим интересом наблюдает разных насекомых, не исследовать генезис этих взглядов, не вежливо и политкорректно общаться с такими людьми, признавая за ними право на их взгляды и образ жизни, а понять, то есть услышать в их позиции что-то важное и необходимое для меня, что-то значимое для человека вообще — а значит, усомниться в своем. В предельном споре, когда речь идет о последних вопросах, не о частных мнениях, но о чем-то неотделимом от самого человека (такие ситуации мы можем видеть у Достоевского, прочитанного через Бахтина). Этот внутренний спор неизбежно превращается в сражение — но уже в сражение с самим собой. Но есть такие ситуации, где мы в споре вынуждены вести себя как на сражении c внешним врагом. Мы отказываемся воспроизводить то, с чем мы сталкиваемся как с противостоящим мнением, в качестве своего другого, в качестве внутреннего голоса; мы находим в себе что-то такое, в чем отказываемся усомниться. Наверное, многие из нас бывали в такой ситуации. Я приведу один из примеров. 35 лет назад Институт пересмотра истории (Institute for Historical Review, сущ. в 1978 г.), расположенный 34
Полемос: сражение и спор
в американском штате Калифорния, распространил во всех изданиях сообщение, что готов выплатить 50 тысяч долларов любому, кому удастся предоставить доказательства того, что евреев убивали газом в Освенциме. Институт пересмотра истории отрицает Холокост, привлекает антисемитов и нацистов. В Европе, как известно, законом запрещено публичное отрицание Холокоста, но в США действует 1-я поправка, запрещающая ограничивать свободу слова. Главный тезис Института состоит в том, что Холокост недоказуем. Это их пари было вызовом. Американец Мел Мермельштейн принял вызов. Мел перебрался в США после окончания Второй мировой войны. Его семья погибла в Освенциме, отец перед смертью завещал сыновьям представить миру свидетельства преступлений нацистов. Мел был единственным выжившим членом семьи. Он основал в стране Музей Холокоста, наполненный памятными вещами о людях, которые умерли в лагерях: фотографиями жертв, списками имен, обрывками одежды, кусками колючей проволоки, сложенными в форме Звезды Давида. Кроме того, Мермельштейн время от времени читал в местных школах о собственном опыте в Освенциме. Он принял вызов, представив нотариально заверенный документ, что его депортировали в Освенцим и что он был свидетелем, как нацисты отправили его мать и двух сестёр в газовую камеру номер пять. ИПИ отказался принять эти доказательства и платить вознаграждение. Тогда Мермельштейн подал иск в суд Лос Анжелоса с требованием выплатить ему указанное вознаграждение и компенсацию за моральный ущерб. Его многие отговаривали — слишком велика была цена проигрыша (понятно, что речь идет не о судебных издержках). 35
I. Философия и социология диалога
Суд при рассмотрении дела принял сторону Мермельштейна. Судья Томас Т. Джонсон заявил, что убийство газом евреев в Освенциме летом 1944 года является доказанным фактом. Согласно судебному решению, принятому в июле 1985 года, ИПИ выплатил Мермельштейну 90 тысяч долларов и опубликовал письмо с персональными извинениями. Решение суда было выполнено1. Я говорила выше, что настоящий спор не может быть решен третьей стороной. К этому случаю это также относится тоже. Подлинный спор был не о сумме в 50000 долл., а о Холокосте, суд же решал вопрос не о том, был ли Холокост, а о сумме, которую Институт должен был выплатить заявителю. Ясно, что решение суда не убедило оппонента Мелмерштейна. Институт существует до сих пор, имеет сайт, издает книги и пересматривает историю. Ясно, что речь идет не о доказанности каких-то отдельных фактов, а о косвенном оправдании Холокоста. И ясно, что человек, подобный Мермельштейну, посвятивший жизнь распространению правды о Холокосте, не мог вместе со своими оппонентами искать истину, не мог погрузить их аргументы в свою внутреннюю речь, усомниться в своей правде и начать внутренний спор с самим собой на эту тему. Ясно также, что он не мог удержаться от спора-сражения. Такого же рода многочисленные в России ТВдискуссии о сталинских репрессиях — они не могут превратиться в настоящий спор, за каждой из спорящих сторон стоит нечто такое, что воспринимается 1 См.: http://www.jewish.ru/history/hatred/2015/11/ news994331537.php
36
Полемос: сражение и спор
как абсолютное, как то, в чем усомниться невозможно, что можно только отстаивать как последнюю правду. «Я здесь стою и не могу иначе». Такие споры — непременно сражения, причем сражения не внутренние. Они не могут восприниматься как общий поиск истины, они воспринимаются каждой стороной как сопротивление неприемлемому. Мы не можем учитывать «чужую правду», мы понимаем ее как абсолютную неправду. В этом сопротивлении нельзя выиграть, но одновременно от него нельзя отказаться. Это — предельное противостояние, где невозможно то, что мы привыкли называть спором. В таких случаях говорят, что есть какие-то абсолютные ценности, которые мы не можем поставить под вопрос, усомниться в которых значит отказаться от себя. Но парадокс в том, что именно они-то и нуждаются в обосновании больше всего, так как на них все держится. Спор неизбежно превращается в подлинное сражение, когда речь идет об этих последних основаниях. Спор невозможен, возможна только война — или частные, не снимающие проблему, компромиссы и договоренности, но эти компромиссы и договоренности возможны с носителями тех идей, с которыми мы спорим, но не с самими идеями. Трагическая, неразрешимая ситуация.
37