Ирина Языкова
Слово стало плотью. Икона как отражение тайны Боговоплощения И Слово стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его. Ин. 1:14. Основа христианства – тайна Боговоплощения: Невидимый, Непостижимый Бог рождается от Девы как человек, проповедует Евангелие, претерпевает страдания, умирает на Кресте и воскресает. Свидетели Его проповеди, смерти и Воскресения несут Весть о Нем по миру, христианство становится мировой религией и рождает новую культуру и новое искусство, квинтэссенцией которой является икона. Христианство зародилось в еврейской среде, где к искусству было осторожное отношение. Бог дал строгий запрет на Его изображения (Исх. 20:4-5), и потому искусство в Израиле было не визуальным (исключение скиния, храм), а словесным и музыкальным. Первые христиане следовали иудейским обычаям, но уже во втором и третьем поколении возникает изобразительное искусство. Считается, что когда апостол Павел стал проповедовать среди язычников, они принесли в христианскую среду свою культуру. Но это верно лишь отчасти. Семя Благой вести падало на разную почву – иудейскую, языческую – и прорастало, и давало разные плоды. Но то, что содержалось в семени, было, несомненно, более мощным, чем любая почва, и оно формировало новое искусство. Ядро этого семени – тайна Боговоплощения, Весть о Боге, ставшем Человеком для того, чтобы человек стал богом. Именно так суть христианства сформулировал св. Афанасий Великий. Позже св. Григорий Палама назовет процесс спасения человека «обожением» (греч. θέωσις). Ни одна религия не ставит такие задачи. Разделяя мир божественный и человеческий, все религии (от лат. religare – «связывать, соединять») лишь определяют формы взаимодействия с божеством. Так для ислама суть религии, да и самой человеческой жизни сводится к верности Богу и поклонении Ему, потому что расстояние между Богом и человеком непреодолимо. В некоторых религиях возникала мысль о том, что человек может претендовать на равенство с богами, например, Прометей похищает у богов дар бессмертия, но он и наказывается за это. Человек мог освободиться от божественного закона (кармы) и стать независимым от богов, как Будда, но его путь заканчивался растворением в небытии (нирване). 1
Христианство говорит о принципиально иных отношениях человека и Бога. Согласно Евангелию, в основе мира лежит Любовь, и эта Любовь воплощается и отдает себя для того, чтобы научить человека любить, ибо без любви и вечность становится адом, и свобода – проклятием, и жизнь – бессмысленной. Но как все это отражается на искусстве? Вернемся к Ветхому Завету: евреям был дан запрет на изображение Бога, потому что Бог неизмеримо больше всех человеческих представлений, и потому любое Его изображение будет идолом. С этим согласно и христианство. Евангелист Иоанн говорит: «Бога не видел никто никогда» (Ин.1:18а). Бог – это непостижимая тайна, Он не имеет образа, а потому неизобразим. Мне возразят: в истории христианского искусства Запада и Востока немало изображений Бога-Отца. Это, правда. Но это противоречит христианской вере, и потому время от времени Церковь напоминала о том, что вторая Заповедь Декалога не утратила силу.1 И, как бы разрешая это кажущееся противоречие, евангелист Иоанн продолжает: «Единородный Сын сущий в недре Отчем Он явил» (Ин.1:18б). В одной фразе раскрывается тайна Боговоплощения, которая меняет всю структуру вселенной: Невидимый, Непостижимый, не имеющий образа Бог являет Себя в Своем Сыне и приходит к людям как Богочеловек Иисус. Отныне Бог и человек не на разных полюсах мира, но в состоянии Встречи. Этот термин очень любил великий христианский проповедник ХХ века митрополит Антоний Сурожский. Смысл христианства он видел в тайне Встречи Бога и человека – соединение божественной и человеческой природы во Христе, Сыне Божьем, сделало возможной Встречу каждой человеческой души с Богом. Через Христа человек и Бог соединены друг с другом. В Ветхом Завете тоже происходили встречи с Богом: праотцы вступали в диалог с Создателем, вспомним Авраама, а пророки слышали Его голос и говорили от Его имени. Но Самого Бога они не видели. Даже Моисею Господь сказал: «лица Моего не можно тебе увидеть, потому что человек не может увидеть Меня и остаться в живых… ты увидишь Меня сзади, а лицо Мое не будет видимо» (Исх. 33:20-23). Но однажды Бог явил Свое Лицо миру: божество и человечество соединились во Иисусе Христе, и через Него мы имеем общение с Отцом. «Я и Отец одно» (Ин. 10:30), «Видевший Меня, видел Отца» (Ин. 14:9) – говорит Христос своим ученикам. И это дает нам возможность Его изображать. «Если ты узрел, что Бестелесный стал человеком ради тебя, ты можешь воспроизвести Его человеческий образ. Если Невидимый, воплотившись,
1
Об этом говорит Орос VII Вселенского собора (787), а также Соборные документы Стоглава (1555) и Большого Московского Сбора (1666-67)
2
стал видимым, ты можешь изобразить подобие Того, Которого видели», – пишет Иоанн Дамаскин.2 Итак, благодаря Боговоплощению мы можем изображать Иисуса Христа. Но если Его человеческий образ изобразим, то божественная природа Его попрежнему остается неизобразимой. Нет ли тут противоречий? Ответ дает христология, утверждая, что во Христе две природы соединены неслиянно и нераздельно. В иконе мы изображаем Христа по человеческой плоти, а Его божеству мы предстоим, ибо оно от Него неотделимо. Для выражения этого двуединства иконописная традиция выработала систему символов и знаков: надписание имени, нимб, мандорла, ассист, цвета одежд и проч. И эта система довольно устойчива на протяжении веков. Как ни странно, в христианском искусстве гораздо меньше единого понимания, как изображать Иисуса Христа по человечеству. Греки изображают Его с чертами человека Средиземноморья, в Древней Руси Спасителю придавали славянские черты, эфиопы и копты пишут его темнокожим, китайцы – с раскосыми глазами, в Новое время Христа представляли в облике европейца и т.д. Мы не найдем единственного идеального образца, хотя, как правило, узнаем этот образ в самых разных и даже экзотических изображениях, потому что икона Христа – это пространство встречи Бога и человека. Мы знаем, что «Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же» (Евр. 3:8), но для каждого встреча с Ним происходит по-своему. И это общее и индивидуальное, всехристианское и национальное, небесное и земное, божественное и человеческое – переплетается в иконе и делает ее особым изображением, ведущим нас за пределы изображенного. Икона изображает не только Христа, но также человека и мир, и множество разных сюжетов. Как это связано с Боговоплощением? Христианская проповедь всегда строилась не столько на доказательстве, сколько – на свидетельстве. Апостолы проповедовали словом и являли братскую любовь («По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» Ин.13:35). Христианское искусство родилось тоже как свидетельство – свидетельство о победе жизни над смертью. Первые христианские изображения находят в катакомбах, в местах захоронений. Но это искусство не мрачное, а радостное, оно не о смерти, а о жизни. И все христианское искусство – мозаики, иконы, фрески, миниатюры, витражи – это тоже свидетельство о жизни Христа, Богоматери, святых, о красоте Царства Божия, которое начинается на земле и продолжается в вечности. Конечно, со временем в искусство входят и другие сюжеты – не только райские, но и адские, не только красота, но и безобразие. Порой Церковь использовала искусство в своих целях («иных страхом спасайте» 2
Преп. Иоанн Дамаскин. Три защитительных слова против порицающих святые иконы или изображения. Троице-Сергиева Лавра., 1993. С. 6.
3
Иуд.1,23)», а нередко в нем побеждали человеческие фантазии. Но не забудем, что любое человеческое творчество это всегда видение «сквозь тусклое стекло» (1Кор.13,12 ). «Икона ничего не изображает, она являет нам Царство Божие» – так говорит современный иконописец архим. Зинон (Теодор). Икона не претендует на отражение полноты этого Царства, она просто поворачивает нас к нему и предлагает в него всматриваться и взаимодействовать с ним. Как икона являет нам Царство? Она показывает мир преображенным, человека обожженным, тварь спасенной. Икона дает человеку новую оптику, помогая видеть не только материальное, но и духовное. Для этого создавался символический язык иконы. Если мы посмотрим на эволюцию иконописного языка, то увидим что она шла от античного натурализма к утонченному символизму. В этом можно убедиться, сравнив синайские иконы VI века с искусством Византии XII-XIV вв. Символизмом проникнуто также искусство Древней Руси, Грузии, Каппадокии, романское и готическое искусство Европы. Христианское искусство развивалось по мере развития Церкви. Когда христиане были гонимы, оно обходилось без храмов, икон, пышных обрядов. После Миланского эдикта 313 года, прекратившего гонения, искусство расцвело в большом многообразии форм и стилей, школ и традиций. При этом христиане не изобретали ничего нового, они использовали то, что наработало искусство предшествующих традиций или окружающей их культуры. Но они вносили во все свое содержание, и это в корне меняло искусство. Например, в Древнем Риме часто использовали мозаику для украшения храмов, вилл, терм. Это были напольные мозаики с орнаментами, сценами игры и охоты, знаками зодиака и проч. Христиане тоже стали украшать свои храмы мозаикой, но поместили ее на своды, и она приобрела иной смысл, став выражением сияющей красоты Небесного Царства. В Откровении Иоанна Богослова Горний Иерусалим описан как город, сложенный из драгоценных камней и улица его «чистое золото, как прозрачное стекло» (Откр. 21:21). Византийские мастера добивались в мозаике потрясающих эффектов, вспомним неземной красоты мозаики св. Софии Константинопольской, Равенны, Сицилии, Венеции. Язык красоты в христианском искусстве стал главным способом выражения божественного. Но красоту ценило и античное искусство. В Древней Греции эталоном красоты было человеческое тело, и лучшим скульпторам – Фидию, Поликлету, Праксителю – удавалось показать его совершенство. Однако античные статуи – это застывшая красота, не имеющая тепла жизни. Это тело без души. Лица греческих статуй прекрасны, но безлики, в них нет личности. А у Ники Самофракийской вообще нет лица и 4
даже головы, но нас это не смущает, статуя прекрасна, потому что прекрасно ее тело, словно облегаемое влажными одеждами. Для иконы главное не тело, а лик, в нем выражена и красота, и смысл. А тело, по слову апостола Павла, лишь храм живущего в нем духа (1Кор.6:19), сосуд, к тому же немощный и хрупкий (2Кор. 4:7). Красота тела – не вечна, оно болеет, стареет и умирает. Икона изображает не столько внешний облик человека, сколько его духовную глубину, в которой перед лицом Бога человек обретает свое лицо, становится личностью. Но и тут христиане не были первыми: в Фаюмском портрете тоже главное лицо, и в широко раскрытых глазах виден внутренний мир человека, его эмоции и чаяния. Однако икона изображает не нюансы человеческой психики, а лик духовно преображенного человека. Если Христос – Бог вочеловечившийся, то святой – это обожившийся человек. Именно это призваны передать иконы Богоматери и святых. Икона святого – это не портрет, потому что потрет – это наше представление о человеке, икона – это образ человека, каким его знает и любит Бог, и каким он стал в своей любви к Богу. Святой – это не обязательно герой и даже, может быть, не праведник, но тот, кто последовал за Христом, доверился Ему, и в нем отразился образ Христа. Апостол Павел задолго до иконописания писал своим ученикам: «Дети мои, я снова в муках рождения, покуда не изобразится в вас Христос» (Гал. 4,19). Это и есть принцип иконы, где образ указывает на первообраз. В основе этого лежит тайна Боговоплощения и тайна человеческого обожения.
5