Журнал Лабиринт №3, 2013 by Journal Labirint

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

СОДЕРЖАНИЕ РЕДАКЦИЯ главный редактор М. Ю. Тимофеев (д-р филос. наук) ответственный секретарь Д. С. Докучаев (канд. филос. наук) редакционная коллегия Д. Н. Замятин (канд. геогр. наук, д-р культурологии) Москва, Россия А. В. Зобнин (канд. ист. наук) Иваново, Россия

3 22 34 44 53

О. В. Карпенко Санкт-Петербург, Россия Т. А. Круглова (д-р филос. наук) Екатеринбург, Россия М. П. Крылов (д-р геогр. наук) Москва, Россия М. А. Литовская (д-р филол. наук) Екатеринбург, Россия А. Г. Манаков(д-р геогр. наук) Псков, Россия

69 88 97 107

111

Д. В. Маслов (канд. экон. наук) Иваново, Россия

124

Б. Оляшек (д-р филол. наук) Лодзь, Польша

Второй международный научный семинар «Проект «Манчестер»: про-

Н. Радич (д-р филос. наук) Белград, Сербия

126 шлое, настоящее и будущее индустриального города» (Иваново, 16-17 мая 2013 года) Д. С. Докучаев

И. Л. Савкина (д-р философии) Тампере, Финляндия

128 Всероссийская научно-практическая конференция с международным уча-

В. М. Тюленев (д-р ист. наук) Иваново, Россия В. П. Хархун (д-р филол. наук) Киев / Нежин, Украина О. В. Шабурова (канд. филос. наук) Екатеринбург, Россия В. Г. Щукин (д-р филол. наук) Краков, Польша

e-mail: editor@journal-labirint.com

ГОРОД/РЕГИОН КАК ПРОСТРАНСТВО СИМВОЛОВ, ОБРАЗОВ И МИФОВ З. Гренбецка Чёрная «Волга» и голые негритянки: современные мифы, городские легенды и слухи о временах Польской Народной Республики (пер. с польского Я. Садовского и М. Ю. Тимофеева) О. Е. Афанасьев, А. В. Троценко Категория «легендарный город» и ее функции для геоисторического региона (на примере Днепровского Надпорожья) С. Н. Третьякова Архангельск. Город на краю Европы М. Н. Крылова Особенности современной коммерческой номинации (на материале ТЦ «Мега», Ростов-на-Дону) В. А. Суковатая Петербургские камни и имперские символы: поэтика и мифология Города О. В. Лысенко Образ жителя провинциального города (по материалам социологических опросов пермяков) ЭССЕ А. Е. Левинтов Гений места, совесть места, проклятые места Л. В. Кузнецова Зооморфное пространство желаний в Петербурге М. Ю. Тимофеев Exegi monumentum (заметки об ивановской городской скульптуре) КАФЕДРА А. В. Зобнин Между организационной процедурой и коллективным выбором: «парадокс ограниченного выбора» в международных консультациях СОБЫТИЯ, ХРОНИКА Международная научная конференция «Художник и музей: пути взаимодействия» (Одесса, 25-27 апреля 2013 года) М. И. Найдорф

130

137 141 145

стием «Пермь как стиль – город как стиль: формирование современной городской идентичности в России» (Пермь, 13-14 июня 2013 года) О. В. Игнатьева РЕФЛЕКСИИ Конференция «Русская литературная классика сегодня: испытания/вызовы мессианизма и массовой культуры» (Институт литературы Болгарской Академии наук, София, 23-25 мая 2013 года) Й. Люцканов, Т. Л. Рыбальченко, О. В. Черкезова, Н. В. Барковская, О. Ю. Багдасарян АННОТАЦИИ SUMMARIES СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ

ISSN 2225-5060 Издатель: Докучаева Наталья Александровна Адрес издательства: 153005, Россия, г. Иваново, улица Шошина 13-56

Электронная копия сетевого научного издания «Лабиринт. Журнал социально-гуманитарных исследований» размещена на сайтах

www.elibrary.ru, www.ceeol.com

www.indexcopernicus.com www.journal-labirint.com

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 ГОРОД/РЕГИОН КАК ПРОСТРАНСТВО СИМВОЛОВ, ОБРАЗОВ И МИФОВ

З. Гренбецка

ЧЁРНАЯ «ВОЛГА» И ГОЛЫЕ НЕГРИТЯНКИ: СОВРЕМЕННЫЕ МИФЫ, ГОРОДСКИЕ ЛЕГЕНДЫ И СЛУХИ О ВРЕМЕНАХ ПОЛЬСКОЙ НАРОДНОЙ РЕСПУБЛИКИ (пер. с польского Я. Садовского и М. Ю. Тимофеева)

Каждый польский ребёнок слышал о «чёрной “Волге”». Якобы именно на этом автомобиле, ездили то ли ксёндзы, то ли монашки, то ли сотрудники госбезопасности, или даже высокопоставленные советские чиновники, которые, соблазнив детей конфетами, похищали их и убивали [21, с. 312-313]. Возможно, здесь проявляется отголосок «легенд о крови» — рассказов о хищениях и убийствах христианских детей, якобы совершаемых евреями, которые затем использовали кровь для приготовления мацы [24]. Байки о «чёрной “Волге”» — один из самых популярных современных нарративов, называемых городскими легендами. Впрочем, в области терминологии современного фольклора царит хаос, отражающий, на мой взгляд, существующие дефиниционные проблемы. Дионизиуш Чубала, главный польский исследователь этого явления, пишет: «В своей работе я употребляю множество терминов. Я говорю: “сплетня”, “слух”, “сенсация”, “новость”, “городская легенда”, “современный миф”. Ранее Дорота Симонидес пользовалась терминами: “рассказ из жизни”, “невероятная история”, “ужасная история”, “вампирическая”, а Чеслав Хернас употреблял словосочетание “легенда факта”. Этот номенклатурный плюрализм указывает на некоторую нашу терминологическую беспомощность, одновременно доказывая необходимость срочного уточнения отдельных понятий» [6, 32]. Также и в английском языке нет в этом плане терминологического единогласия: самые часто употребляемые определения — это «urban legend», «modern legend», «contemporary legend», «rumor legend», «modern myth», «rumor», «gossip». По моему мнению, самая важная опознавательная черта рассказов данного типа — это способ отсылки к их подлинности. К таким способам относится ссылка либо на авторитет лиц известных знакомым рассказчика («это произошло с другом моего друга»), либо на СМИ («я читал об этом в газете», «по телевизору говорили...»). Обращает на это внимание Пётр Лукасевич: «Одним из способов, используемых для доказательства подлинности слуха, является ссылка на его источник. Иногда его сюжет построен

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 таким образом, что в повествовании указывается свидетель описываемых событий для того, чтобы нивелировать возможные сомнения слушателя. Конечно же, анонимность источника, признаваемая иногда характерной чертой таких историй, автоматически не свидетельствует о ложности слуха. Однако ссылка на источник передаваемой информации позволяет перенести на него ответственность за её достоверность, и представить самого себя как исключительно нейтрального посредника. И, тем не менее, при пересказе слухов, ссылка на источник зачастую имеет условный характер. Это лицо либо неизвестное реципиентам данной истории («таксист мне рассказывал»), либо неопределённое («мне рассказывал кто-то, кто был свидетелем...»), или — пусть даже определённое («тётя мне рассказывала»), которая, если исследовать вопрос, вполне может оказаться не столько первоисточником, сколько более ранним звеном в цепи передатчиков» [18, с. 8]. Поэтому наиболее адекватным мне представляется английский термин «foaftale», являющийся сокращением выражения «friend-of-a-friend tale», то есть — «рассказ знакомого моего знакомого». Однако в настоящей статье я буду альтернативно использовать термины, употребляемые Чубалой. У интересующих меня рассказов различная тематика и характер. Я сконцентрируюсь на тех, которые относятся к периоду Польской Народной Республики (и особенно — к коммунистической идеологии и власти, польско-советским отношениям), а также на новейших слухах, возникших в результате катастрофы польского самолёта под Смоленском 10 апреля 2010 года. Последние истории, хотя и не касаются польско-советских отношений, в плане содержания аналогичны мифам времён народной Польши, т.к. основаны на историческом опыте коммунистической эпохи.

Пророчества

Городские легенды или слухи могут иметь профетический характер, предсказывать будущее и объяснять необъяснимое, «описывая или угадывая общественные, экономические и политические события, действия власти, разглашая тайную информацию и т. п.» [18, с. 4]. После окончания Второй мировой войны в Польше царила неуверенность относительно дальнейшей судьбы страны, незыблемости её границ, да и в целом устойчивости мира во всём мире. Это состояние находило своё отражение в повсеместно повторяемых, «проверенных и точных» сведениях о скором вторжении Красной армии и преобразовании Польши в союзную республику СССР. Противоположный слух гласил, в свою очередь, о том, что вскоре начнётся третья мировая война, во время которой США прибегнут к использованию ядерного оружия, вследствие чего наступит ликвидация всего лагеря стран

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

народной демократии в Европе [13]. Это ожидание выражалось также в популярном в то время стишке: «Jedna bomba atomowa i wrócimy znów do Lwowa» («Одна атомная бомба, и мы снова вернёмся во Львов»). Уверенность в том, что надвигается война, возросла в начале 1950-х. Дариуш Ярош и Мария Паштор написали об этом: «Несомненно, больше всего слухов касалось самых важных событий в стране и за рубежом, которые разными способами приковывали внимание широких общественных групп. Их нагромождение в течение короткого времени сказывалось, как правило, на росте кривой, отражающей интенсивность таких нарративов. Без сомнения, именно это происходило во второй половине 1950 года. К этому добавились такие события, как начало войны в Корее (июнь 1950-го), валютная реформа (октябрь-ноябрь 1950-го), Национальная всеобщая перепись (декабрь 1950-го), начало так называемой плановой скупки зерна, растущая волна «локальных чудес» [имеется в виду волна явлений Богоматери и случаев плачущих картин религиозного содержания. Вторая такая волна имела место в начале 1980-х – З.Г.] во всей стране» [13, с. 25]. Именно война в Корее воспринималась как начало нового конфликта всемирного масштаба [13, с. 51-65]. Другие нарративы рассматриваемого типа касались возможной коллективизации сельского хозяйства [13, с. 29-44]. Польша якобы обязалась перед СССР ввести колхозную систему в течение трёх лет [13, с. 30]. Красочно описывалась будущая колхозная жизнь. За едой, дескать, будут ходить с котелками к окошку выдачи пищи, звук звонка будет означать час подъёма, ликвидированы будут нерабочие дни [13, с. 31]. Говорилось и о том, что Рокоссовский был выслан Сталиным в Польшу для того, чтобы ускорить процесс польской коллективизации [13, с. 33], а также о том, что США прибегли к использованию своего политического влияния для того, чтобы противодействовать коллективизации в Польше [13, с. 41]. В своём очерке о цепочке счастья Ян Станислав Быстронь отмечает, что неспокойное переходное время вызывает рост интереса к магии, чудесам пророчествам, «волну давних суеверных практик» [4, с. 79-80]. Представляется естественным, что политическим кризисам сопутствуют современные мифы, пытающиеся предугадать будущее. Также и все катастрофы вызывают волну предсказаний, создаваемых после самого описываемого ими события, как, например, приписывание Нострадамусу пророчества об атаке на Всемирный торговый центр (ВТЦ), добавление новых фрагментов, описывающих падение двух башен, и включающих это событие в систему апокалиптических знаков. Многие истории я слышала во время полевых работ в северо-западной Белоруссии во второй половине 1990-х. Самый популярный гласил, что распад Советского Союза был описан в Библии как одно из

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 событий, предшествующих концу света. Близившийся тогда рубеж тысячелетий сказался на возникновении повествований о конце света в итоге атомной третьей мировой войны, или — чаще — ядерной катастрофы. Дополнительное влияние оказала близость АЭС в литовском Снечкусе, в рассказах о которой на исследуемой мною территории вымерли якобы даже божьи коровки, а рыбы в озере Дрисвяты были огромными и полупрозрачными, так как росли слишком быстро для того, чтобы «наполниться красителем» [11, с. 55]. В свою очередь, после катастрофы АЭС в Чернобыле в Польше рассказывали, что это ЗвездаПолынь из Апокалипсиса, падение которой должно было отравить третью часть воды во всём мире. Следует добавить, что катастрофа в Чернобыле повлияла на возникновение множества текстов детского фольклора, в том числе анекдотов, песен и считалок [16]. Также и катастрофа польского правительственного самолёта под Смоленском вписалась в ряд пророчеств и смыслообразующих событий. Конечно же, как и в случае с ВТЦ, возник сюжет Нострадамуса. В интернете можно прочитать: ««И тогда большая птица упадёт, на ней же будут находиться важные лица непобедимой страны, по стране же, охваченной хаосом и трауром, вражий же захватчик ударит с востока». Далее написано, что стальная птица разделит двух братьев» [20]. Отметим, что на тот же отрывок — о птице, разделяющей двух братьев — ссылались нарративы, возникшие после 11 сентября 2001 года. Стальной птицей должны были быть самолёты террористов, братьями же — две башни ВТЦ. Более того, этот фрагмент был тогда сфальсифицирован, после же смоленской катастрофы — дополнительно улучшен блоггерами. Отрывок о стальной птице, непобедимой стране и восточных захватчиках критически комментирует другой пользователь интернета: «...в то же время Нострадамус ничего такого не написал. Это пророчество “произведено” интернетчиками. Такая была нужда. А раз уж не нашли в пророческих записях соответствующего отрывка, то создали пророчество «по заказу» и приписали её Нострадамусу. И прежде, чем до интернетчиков дошли различные опровержения, они уже успели во всё поверить» [21]. Со скептицизмом относится также к пророчествам Полштофа Цековского: ««Я уверен в одном: нынешний президент не будет уже президентом. Как и его брат — премьер-министром» — это было пророчество из декабря прошлого года [2009 — З.Г.] польского ясновидящего Кшиштофа Яцковского. Того самого, который якобы предвидел мировой кризис. Два года назад у Яцковского было видение, которое сегодня может вызвать удивление. Он говорил о катастрофе самолёта или самолётов, которая повлияет на историю Польши. Согласно проповеди, она должна была произойти на Украине. Потом, как предсказал он, миру угрожает война. Сегодня он подчёркивает, что эти факты необязательно должны быть связаны друг с другом». Далее говорится: «в интервью Фонду

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

“Наутилус” Яцковский рассказывает, как 10 апреля, сразу после трагедии, ему позвонил Анджей Леппер. Он напомнил, что был у него два месяца назад и спрашивал о ближайшем будущем Польши, Яцковский сказал: “вижу спящего Качинского”» [21]. Ссылки на пророчества Яцковского имеются в статье о Фонде «Наутилус», занимающемся сверхъестественными явлениями. Появляются там астрологические подсчёты, указывающие на сходство даты катастрофы и смерти Иоанна Павла II, а также описания личных видений события, присылаемых в Фонд интернетчиками [17]. Для настоящей статьи самым важным представляется соединение смоленской катастрофы и мнимого вторжения с Востока, что, впрочем, связано и с другим сюжетом смоленских urban legends, а именно — приписыванием «заказа» катастрофы властям Российской Федерации. Я вернусь к этому сюжету ниже. «Как после любого ужасного события, так и в этом событии люди ищут различные взаимосвязи. Из-за желания найти ответ о причине необъяснимых событий, они отталкивают от себя рациональные мнения, предпочитая искать правду в видениях, нумерологии, предсказаниях. Под конкретное событие подбирается пророчество, не всегда правдивое» — комментирует смоленские предсказания автор одной из статей в интернете [17]. Порождённые чувством неуверенности, или столкновения с внезапной трагедией сверхъестественные объяснения предопределены потребностью, с одной стороны, обрести ощущение безопасности, которое может обеспечить пророчество, с другой же стороны — создать космический порядок в хаосе, возникающем в период неуверенности или в результате трагедии.

Мифические властелины

Множество городских мифов времён Польской Народной Республики касалось политиков или тогдашних высокопоставленных чиновников — всемогущих «Их». В ситуации отсутствия жёлтой прессы, которая могла бы бесцензурно описывать жизнь коммунистической элиты, распространялись сплетни о ней. Они касались, в первую очередь, романов, богатства и расточительности её представителей. Так, якобы жена Эдварда Герека летала в Париж к парикмахеру и за покупками [5; 6, с. 90], а дверные ручки у них дома были сделаны из золота [6, с. 90]. Премьер-министр Мечислав Раковский якобы женился втайне на певице Ханне Банашак [19, с. 97; 21, с. 330]. Самым известным героем таких пээнэровских слухов был именуемый «красным князем» Анджей Ярошевич — сын премьер-министра Петра Ярошевича. Ему приписывались многочисленные романы (в частности, со звёздами

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 эстрады), скандалы, угоны машин и многочисленные автомобильные аварии [6, с. 90]. Рассказами о нём и по сей день обилует интернет. «У одного из партийных вождей — Петра Ярошевича, был сын, который обожал разбивать автомобили и красть западные машины. Поэтому, по его ходатайству, угон машины в уголовном праве заменили не наказуемой “доверенностью на автомобиль”» [5]. По этому поводу даже есть полемика: «Про сына — это правда. Автомобильный маньяк, делал, что хотел на автозаводе FSO, торговал автомобилями, и даже дождался своего сюжета в сериале “Дом” :) Но не знаю, правда ли это о “доверенности на автомобиль”» [25]. Слухи об Анджее Ярошевиче обсуждались, впрочем, и во времена народной Польши: «Иногда, хотя и редко, можно найти и некую рациональность, как хотя бы в известной волне сплетен о сыне Ярошевича, со ссылкой на мнимый репортаж о нём во французской печати. Такого репортажа никогда не было, хотя в Варшаве можно было наткнуться как на его самиздатовские переводы, так и на французские версии, впрочем — на прекрасном французском языке. Как будто кто-то хотел ударить по премьеру, причём — кто-то, располагающий немалыми средствами» [10, с. 23]. Здесь мы подходим к сплетням на тему о фракционных войнах, и даже о физических столкновениях коммунистических чиновников. Популярным был, например, слух о том, якобы Герек был ранен силезским общественным деятелем по фамилии Грудзень. В городской легенде охотно затрагивались эротико-сенсационные темы. Одна из самых нашумевших сплетен Польской Народной Республики касалась смерти певицы Анны Янтар в авиакатастрофе. Один из вариантов гласил, что катастрофа была «липовым» событием, Янтар же была продана коммунистическими властями в гарем за столько золота, сколько сама весила [6, с. 90]. Добавляли, что не только за золото, но и за снижение цен нефти, и что в часах, подаренных шейхом Иоанну Павлу II, ей удалось контрабандой передать письмо с просьбой о помощи, но Ватикан был не в состоянии помочь [21, с. 318]. Коммунистическим лидерам приписывались также похищения и торговля живым товаром, то есть девушками, продаваемыми в западные публичные дома. Мнимая афера получила даже название «Dziwex» («Шлюхоэкспорт») [6, с. 90]. Якобы коммунистическую чету в правительственном доме отдыха в Арламове обслуживали десять голых негритянок [6, с. 90]. Поэтика этих рассказов наводит мысль сказки тысячи и одной ночи. Ещё более экзотичными, но и зловещими были распространяемые в Польше истории о вождях СССР. Согласно наиболее захватывающим, Брежнева омолаживали кровью польских младенцев [6, с. 89]. К подобным лечебным процедурам прибегали якобы и его преемники, причём в этот раз использовались препараты из эмбрионов польских беременных женщин [6, с. 89].

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

Брежнев, вместе с КГБ, в сотрудничестве с болгарами, был якобы замешан в покушении на Иоанна Павла II. Таким образом, в историях возникает советский сюжет. Он весьма очевиден, когда речь идёт о современных мифах, связанных с коммунистическими «Другими»: «это последовательно реализуемый образ “Их”. Слово “Они” всегда означает верхушку, с позиций которой всё переоценивается — представленные факты, намерения и желания, ибо “Они” в состоянии изменить всё. Главными “Ими” являются как раз те, кто с Востока. Очевидно, что для природы слухов и сплетен этот образ столь же очевиден, как существование рая для верующих» [10, с. 29]. При этом «Другими» могли быть как советские высокопоставленные чиновники, так и сам СССР или «русские вообще». Наиболее показательным в этом отношении является сюжет об экономической эксплуатации Польши Советским Союзом. Рассказывалось об «увиденных собственными глазами» товарах, вывозимых поездами на восток [6, с. 88; 13, с. 111-122; 19, с. 102]. Симулятивный характер экономического обмена между СССР и Польшей нашёл отражение в истории о фуфайке. Якобы её случайно оставил польский железнодорожный рабочий в вагоне с товарами, отправляемыми в СССР. Когда месяц спустя он разгружал вагон с «братской помощью с востока», то увидел в нём свою собственную фуфайку, что должно было означать, что мнимая помощь СССР состоит из польских товаров. Сюжет во всём виноватых русских вернулся в Польшу после авиакатастрофы под Смоленском. Кроме поисков причины катастрофы, заключающейся в нажиме на пилотов со стороны президента Качинского или военной верхушки, кроме версии покушения, найденного на борту тротила и т. п., можно было также услышать, что российская сторона распылила искусственный туман, воспользовалась лазерными лучами или таинственными лучами смерти, что офицеры ФСБ добили на месте происшествия троих уцелевших пассажиров, и наконец — что вся катастрофа была липовой, самолёт был похищен, а его пассажиры — все или, по крайней мере, часть — заключены в неизвестном месте. Последняя версия схожа со слухами об Анне Янтар, а также историей о похищении в Гибралтаре дочери генерала Сикорского, которую затем кто-то якобы видел в одном из советских лагерей. Описываемые городскими легендами коммунистические «Они» имеют также черты мошенников и шпионов. «Одна из наиболее бородатых легенд — про включённый свет в здании ЦК Польской объединённой рабочей партии, горевший до двух часов ночи для того, чтобы показать народу, что Партия усердно работает на его благо» [23]. Этот образ — вечно заботящаяся о народе партийная верхушка — имеет, однако, свою мрачную обрат-

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 ную сторону. Бессонный добрый пастырь превращается во всевидящее око Саурона из Мордора, а коммунистическая Польша представляется страной, где осуществляется тотальный контроль. Ходили слухи, например, о том, что телефонный коммутатор в Варшаве постоянно прослушивается советскими спецслужбами, что позволяет контролировать любого человека [6, с. 89]. Гигантской башней, предназначенной для подслушивания, с радиусом действия во всю Европу, был якобы Дворец культуры и науки в Варшаве. Считали, что в нём находились кабинеты сотрудников НКВД [13, с. 119]. В интернете, в свою очередь, немало историй о польских попытках подслушивать американское посольство в Варшаве: «с подслушиванием якобы вышел скандальчик при строительстве американского посольства. Поляки понапихали там соответствующих устройств, американцы же официально приняли здание, привезли свою команду, которая нашла всё оставленное поляками. Однако, поскольку они не хотели развязать дипломатический скандал, найденную технику отослали на предприятие, строившее здание, в качестве «остатков стройматериалов» [25]. И другой вариант: «в своё время наши службы получили из Москвы новейшее оборудование для подслушивания. Аппаратура сканировала дрожание стёкол. Наши сразу установили её в здании напротив посольства и прицелились в американские окна. И поначалу у них даже всё вроде получалось, но оператор хотел подкрутить чувствительность — и стекло в американском посольстве вдребезги. Американцы сориентировались, поняв в чём дело, и быстро сменили стёкла во всём здании :)» [23]. Эти мифы создают образ коммунистических властей как безнаказанных, всемогущих и всезнающих «Их», не вписывающихся в представление о природе обыкновенных людей. С другой стороны, они указывают также на полное подчинение Польши Советскому Союзу. К этим сюжетам мы ещё вернёмся.

Магическая действительность

Многие городские легенды, касающиеся времён Польской Народной Республики, создают образ удивительной страны, видимой как будто в кривом зеркале, или прямо-таки находящейся по ту сторону зеркала. Более того, все основные реалии этой страны связаны с социалистическим строем — правят ею всемогущие коммунистические вожди, все же события имеют политический характер. Это видно как по тогдашним повествованиям, так и по сегодняшним нарративам, появляющимся в интернете, или рассказываемых нередко очень молодыми людьми, не имеющими никакого опыта тех времён. Притом, хотя образ и бывает похожим, да и современные истории тождественны давним, причины такого взгля-

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

да на действительность — по моему мнению, разные. Причины поисков коммунистическиполитического контекста всех не очевидных явлений времён народной Польши я склонна видеть — подобно другим исследователям этого вопроса — в информационнокоммуникационной монополии коммунистического режима. «Неявная предпосылка такого типа слухов выражается в убеждении, что почва драматических событий общественного значения политически нейтральной не бывает» — отмечает Лукасевич, добавляя, что это касается событий, которые сами по себе неясны [18, с. 13]. На неясность как существенный фактор возникновения слухов обращают внимание также Аллпорт и Постман, причём — как считают они — сама тема должна быть веской как с точки зрения реципиента, так и отправителя сообщения [1]. Дариуш Ярош и Мария Паштор ссылаются на городские легенды, которые придавали политический характер событиям по сути нейтральным [13, с. 13]. Многие «политизированные» устным фольклором события имели место в 1970-х годах. В середине этого десятилетия авиакатастрофа под Краковом была сочтена последствием попытки похитить самолёт по политическим мотивам. В августе 1971-го года Ян Герхард, полковник Народного Войска польского еврейского происхождения, погиб, изрезанный ножом в собственной квартире. Обстоятельства убийства никогда выяснены не были, хотя, скорее всего, они имели семейный характер. Однако слухи связывали преступление с прошлым Герхарда, с его послевоенной деятельностью в армии и в политическом аппарате, в частности в акции «Висла», то есть депортации украинцев и русинов из Бещад в ответ за деятельность Украинской повстанческой армии, а также в казнях членов этой организации. Подобную интерпретацию давних событий можно найти и сегодня в интернете. В частности, живы ещё слухи о причинах взрыва газа в варшавской «Ротонде» — здании государственного сберегательного банка в центре столицы. В итоге взрыва природного газа в феврале 1979 года погибло почти пятьдесят человек. Поиск политических причин происшествия начался непосредственно после трагедии и не прекращается по сей день. Приведём примеры двух современных интернетовских версий. Согласно первой, «взрыв в Ротонде был неудачным результатом покушения на партийный тайный поезд с Брежневым или кем-то важным, который в это время проезжал по железнодорожному туннелю под Ротондой» [5]. Другая городская легенда, возникшая после взрыва газа в Ротонде, связана со зданием Центрального комитета. История гласила, что «это был теракт, но бомба взорвалась “одним перекрёстком ближе” нужного — или “одним дальше”» [2], а должна была попасть в здание ЦК ПОРП.

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 Дополнительным мифогенным фактором был «диссонанс между официальным “миром представлений”, описываемым с помощью новояза, и условиями повседневной жизни миллионов людей, ощущающих результаты деятельности властей, резко расходящейся с официальными декларациями» [13, с. 22]. Это разновидность когнитивного диссонанса Фестингера [8], вызванная политической информационной монополией, пропускающей исключительно те сюжеты, которые вписываются в признаваемый системой образ мира. Следует добавить, что в ситуации, когда официальные источники информации не только не пользуются доверием, но им прямо-таки приписывается лживый характер, растёт доверие к неофициальным источникам, по причине их неофициальности. Лукасевич пишет: «В ситуации, когда специализированные информационные институты пользуются ограниченным доверием, будет укрепляться авторитет вне-институциональных источников. Поэтому информация, получаемая в связи с участием реципиента в неформальном информационном общественном поле, может априори получить статус “правдивости”» [18, с. 6]. В этой связи Крыстына Керстен отмечает, что неофициальный язык «служит тому, чтобы говорить правду, в то время, как официальный служит для её сокрытия» [14, с. 59]. Источники возникновения легенд, сопутствующих некоторым событиям, необязательно должны быть связаны с господствующей системой. «Атмосфера таинственности, нарастающая вокруг драматических событий, не всегда представляет собой результат их рецепции в контексте политических проблем. Её также может вызвать склонность к фабуляции действительности, позволяющей оторваться от будничного быта» [18, с. 13]. Именно таким способом можно интерпретировать различные варианты легенда о похищении Анны Янтар — наряду с ранее упомянутым, демонстрирующим роль партийной верхушки, распространялись также версии о влюблённом шейхе как организаторе похищения [19, с. 97]. Эта тенденция к фабуляции, сопутствующая убеждённости в «странности», «таинственности» и «негласности» коммунистической действительности, породила например, нарратив о тайных знаках со стороны телеведущей («бывшая дикторша польского телевидения Крыстына Лоска якобы передавала узкому кругу посвящённых с помощью цвета платья или цветка, вколотого в платье, будет ли в этот день, в третьем часу ночи, показываться эротический фильм» [5]). Этот слух указывает не только на настороженное отношение коммунистической системы к сексуальности и эротике, но налицо также убежденность людей в существовании скрытых смыслов тогдашней действительности. Пётр Гайдзинский отмечает, что в тоталитарных и авторитарных странах «политическая жизнь и большая часть общественной жизни [выделено — З.Г.] находятся под покровом тайны» [9, с. 57]. На атмосферу таинственности сетовали авторы дневников времён социалистической

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

Польши. Стоит привести слова Стефана Киселевского: «Это невероятная ситуация: какието волки наверху борются зубами за власть, мы же ничего не знаем, мы обречены на слухи и “Свободную Европу”. Абсолютная тайность политической жизни, абсолютное пренебрежение людьми, которых ставят в известность только о том, что выгодно, и тогда, когда это выгодно» [15]. Ещё интереснее отрывок из «Дневников» Марии Домбровской: «Я слышала сплетню, что появилась комета с пятью хвостами, о которой цензура не разрешала писать. Получается, и Вселенная подлежит уже цензуре? Но я думаю, что это всего лишь сплетни» [7]. С убеждением в том, что коммунистические власти держали в тайне все важные для людей события — не только сугубо политические, но и сенсационного характера — я столкнулась уже во время упомянутой экспедиции в Белоруссию. Я там услышала, что коммунистическая верхушка наряду с руководством колхоза скрыли от жителей деревни факт приземления НЛО. «Всё у них было тайное» — подытожил один из моих собеседников [11, с. 87]. Именно такое мышление можно обнаружить и в ныне бытующих в интернете городских легендах о временах народной Польши, представляющих её образ. Как и видно по цитировавшимся примерам, она похожа на сказочную, странную и таинственную страну. Кажется, что молодое поколение, не имеющее собственного опыта жизни в те времена, порой именно таким видит не слишком давнее прошлое.

Мифы Варшавы

Варшава как столица Польши, к тому же воскресшая из пепла как птица-Феникс, обладает собственными городскими мифами. Большинство из них сосредоточено вокруг Дворца культуры и науки, некоторых официальных зданий и специфики восстановления города. Я описывала эти мифы в другом месте, здесь же только приведу отдельные примеры. Прежде всего, Дворец культуры и науки представляется мировой осью Варшавы, а может быть — и всей Польши [3]. Особенно живуч сюжет туннеля, соединяющего Дверец со зданием старого ЦК ПОРП. В другом варианте туннель якобы связывал Дворец с тюрьмой на улице Раковецкой. Упоминался также подземный переход между Бельведером (в котором в 1980-е был кабинет генерала Войцеха Ярузельского) и находящимся напротив посольством СССР. В этих нарративах подземные коридоры преподносятся как таинственная сеть, соединяющая различные центры власти, на символическом же уровне — связи между «Ними», например — Ярузельским с одной стороны и советскими дипломатами с другой [12, с. 143-145]. Впрочем, образ туннеля между Бельведером и посольством

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 СССР выполняет роль связи между Бельведером и Кремлём, мифическим представлением телефонной «горячей линии», соединяющей оба центра власти. Другие «подземные» мифы повествуют о железнодорожной станции под Дворцом культуры. Это напоминает московские нарративы о Метро-2. В плане значения слухи о станции соединяются с нарративами о гигантском противоатомном убежище, расположенном в подземельях ПКиН. Приведём пример из интернета: «к UL [urban legend — З.Г.] о чёрной “Волге” стоит добавить несколько других из ПНР, а именно — из Варшавы. Больше всего это относится к Дворцу культуры, в подземельях которого располагались секретные военные помещения, огромные и прекрасно снабженные (да!) убежища и т. п. Под Дворцом находилась также секретная железнодорожная станция, специальный же туннель вёл из Дворца прямо в здание ЦК» [2]. Или другой вариант: «Очередная легенда: у ПКиН бронированные и крепкие стены, что он может выдержать ядерный удар» [5]. Здесь же мы имеем дело с идеей «Их» власти, тех, кто, располагая большими возможностями (в плане мифа можно бы сказать об их мощи), смогут спастись, сбежать от возможных опасностей — терактов, беспорядков, ядерного конфликта. Причём, раз эти эскапистские подземелья расположены под Дворцом, они в то же время внизу космической оси, которая тоже подконтрольна властям. Одновременно, это также подземелья — переход в другой мир [12, с. 144]. Другой сюжет объединяет повествования о том, что как послевоенное восстановление Варшавы, а так же её план, и даже некоторые инфраструктурные решения удовлетворяли потребностям СССР. Однозначно это выражает часто повторяемая история о том, что Иосиф Сталин предложил польским властям на выбор два подарка для восстанавливаемой столицы: метрополитен или Дворец Культуры. Польская сторона выбрала метро, но в ответ услышала, что советские власти предпочитают, чтобы поляки выбрали дворец. Эта история в Варшаве относится к числу общеизвестных, хотя никто не в состоянии сослаться на источник этого знания. А вот интернетовская версия этой легенды: «Сталин хотел подарить Варшаве либо Дворец Культуры и Науки, либо метро — как дар Советского Союза Польше. По неизвестным причинам, да и неизвестно кто, решил, что это будет Дворец» [5]. О всесилии Советской власти в Варшаве якобы свидетельствовали изменения в маршрутах городского транспорта, проводимые ради удобства советских дипломатов: «трамваи, ходившие по Говорка на Черняковскую и Вилянув, были ликвидированы, так как в находящемся поблизости посольстве СССР были недовольны их шумом...» [5]. Другие истории указывают на приспособленность города к реалиям возможной войны: «дорожный туннель на автомагистрали W-Z должен был быть длиннее, а магистраль за ним должна была круто

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

подниматься к Банковской площади, так как собирались воссоздать здания, стоявшие некогда на улице Медовой. Здания так не были восстановлены, туннель же оказался короче и мостовая не столь крутая, так как хотели русские, планировавшие, чтобы через туннель свободно и быстро могли проезжать танки. Из-за чего и возникла необходимость в меньшем уклоне дороги» [5]. Рассказывали, что широкие Иерусалимские аллеи и улица Маршалковская, пересекающиеся невдалеке от площади Парадов (Дефилад), планировались как добавочный военный аэродром. Все эти нарративы свидетельствуют, с одной стороны, о всемогуществе коммунистических вождей — в данном случае русских, — что должно было создавать образ Польши как не суверенной страны, остающейся советской колонией. С другой стороны, они опять-таки указывают на ПНР как на таинственную страну по ту сторону зеркала, сказочную коммунистическую Утопию, где всё возможно.

Мифы Легницы

Легница, город дислокации советских войск, прославленная «маленькая Москва», в силу сложившихся обстоятельств была местом возникновения различных слухов на тему гарнизона, находящихся в городе и его окрестностях граждан СССР и польско-советских отношений. Близость и секретность закрытой части города порождали потребность пополнения знаний слухами. Городские мифы, хотя и рождались в самом городе, распространялись и по другим частям Польши. Многие из них сохранились и по сей день в памяти жителей Легницы. Двадцать лет, которые прошли с момента окончательного выхода советских войск из города (16 сентября 1993), сказались на том, что тема «маленькой Москвы» овеяна многочисленными легендами. Со многими из них я сталкивалась во время проводимых мною с 2010 года исследований памяти о «советских временах» в Легнице. Особенно слухо- и мифогенными являются, конечно же, события драматического характера. К таким событиям относился пожар костёла Св. Иоанна, тушить который помогали советские пожарные. Часть легничан дискредитирует их помощь, считая, что, по сути, они спасали расположенные рядом собственные склады. Склады с оружием — уточняют некоторые. Многие вспоминают советского военного, которые взобрался по громоотводу на колокольню костёла с пожарным шлангом в руке, к чему был якобы принуждён своим командиром под страхом применения оружия. Другие рассказы касаются перестрелки у кафе «WZ». Почти все мои собеседники слышали об этом инциденте и умеют правильно определить его место, но приводимые причины и ход события сильно расходятся. Говорится об убийстве советским солдатом то ли молодого поляка, то ли ещё и его отца, то ли

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 даже об уничтожении всей семьи. Причиной убийства было, по одной из версий — воровство, по другой — месть за обман при заключении сделки, по ещё одной — трагедия произошла по невыясненному стечению обстоятельств. Солдат же то ли покончил с собой, то ли был арестован советским патрулем, то ли пристрелен этим патрулем на месте. Третьим драматическим, мифологизированным событием было самоубийство молодой русской женщины — Лидии Новиковой, случившееся в 1965 году. Оно вызвало волну сплетен о причинах её смерти. Говорилось о романе замужней женщины с поляком — женатым или холостым офицером, который ради неё планировал развестись — или напротив, утверждалось, что роман был разоблачен ревнивой женой поляка, попросившей у польских или советских властей о вмешательстве. Появились также версии о замятом таким образом убийстве, совершённом КГБ — Новикову якобы убили за запрещённую связь. Эта история стала поводом для обращения к этой теме уроженца Легницы режиссёра Вальдемара Кшистека, снявшего фильм «Маленькая Москва». Уверенность в преступной активности КГБ в Легнице можно проследить на примере волны слухов, возникших после эксгумаций, проводившихся в советских секторах городского кладбища на рубеже 2009 и 2010 годов. Тогда ходили слухи, что многие черепа были прострелены, а значит там тайно хоронили жертв казней, совершаемых КГБ. Интересно, что этими жертвами должны были быть не польские, а советские граждане — этот сюжет позволял моим собеседникам подчеркнуть, что советская коммунистическая система была преступной также по отношению и к своим, что порождало чувство солидарности с «простыми русскими». Секретность и ощущение опасности — это также факторы, влияющие на возникновение легницких легенд. В городе говорится о туннеле, ведущем во Вроцлав, построенном ещё во время немецкой оккупации, но используемом СССР для транспортировки танков. Туннель должен был соединять железнодорожный вокзал и советскую больницу. Это напоминает варшавские мифы о тайных переходах, служащих «Им» и «Ими» же контролируемых, причём в Легнице «Ими» являлись граждане СССР. В свою очередь чувство опасности из-за боязни насилия со стороны советских солдат (изнасилований и грабежей), оправданное непосредственно после войны, произвело на свет многочисленные повествования об изнасилованиях и убийствах на советских полигонах и в казармах, расположенных в пригородных лесах. Такие истории можно услышать и сегодня, причём их героинями являются всегда «знакомые моих знакомых». Вариантом этих нарративов были бытующие в детской среде истории о польских детях, застигнутых на территории советского «Квадрата» во время нелегального похода в магазин за конфетами, и затем убитых жандармами. Другой сюжет, связанный с ощущением опасности, образуют слухи о хранении в

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

Легнице и её окрестностях ядерного оружия, в том числе ракет с ядерными боеголовками. Дескать, из-за этого факта американские ракеты были нацелены на Легницу. Если бы тогда разразился вооружённый конфликт, или напрямую началась бы третья мировая война, именно Легница должна была стать первой целью американской атаки. Многие легенды касаются последних лет присутствия Советской армии, когда было уже известно решение о выходе войск. Рассказывается о волне сделок по продаже всего что угодно, в том числе — и прежде всего — оружия. Многие легничане слышали о предлагаемых взамен за разные товары вёдрах гранат, чуть реже — о вёдрах патронов. По слухам, можно было даже купить ракеты и танки, или, по крайней мере, то, что они предлагались советскими военнослужащими потенциальным покупателям. Многие легенды касаются массового слива на землю топлива, что якобы загрязнило почву. Об этих слухах пишет также Чубала [6, с. 89]. Сплетни, собираемые мною в Легнице, касаются также специфического сотрудничества командования Советской армии с церковными властями. Дескать, чердак тогдашнего Дома офицера (сегодняшней епископской курии и духовной семинарии) был целенаправленно подожжён советской стороной для того, чтобы здание проще было передать католической Церкви. Говорится и о том, что священники заказывали у советских офицеров убранство довоенных немецких вилл с территории «Квадрата» (в находящемся в том районе закрытом квартале раньше проживали высшие немецкие офицеры). Немалая часть антикварной мебели якобы была передана некоторым священнослужителям неофициально. Гражданам СССР приписывается разорение сдаваемых зданий — они якобы вырывали из стен кабель и краны, из дверей выкручивали ручки, пробивали отверстия, ведущие в низшие этажи, а затем использовали их в качестве туалетов. Здесь мы имеем дело с типичным для польских urban legends стереотипом русских как диких и не цивилизованных людей [13, с. 111-125]. Впрочем, другие рассказы говорят о том, что разорения осуществлялись самими поляками, части из которых за счёт мародёрства удалось даже скопить средства на запуск собственного бизнеса. Полагаю, что легницкие городские мифы призваны были (отчасти они и ныне продолжают выполнять эту функцию) пополнить недостающую информацию о действиях Советской армии, проникнуть, метафорически выражаясь, в тайну, скрываемую за стеной «Квадрата» и на лесных полигонах. С другой стороны, они выстраивали образ грозных советских «Их», правивших городом, его жителями и пространством — и заодно сводили на нет их величие, ссылаясь на стереотипную дикость русских. Тем самым, городские легенды объясняли действительность, позволяли (и позволяют) ответить на вопрос «Кто такие были эти русские?». Более того, эта напряжённость между образом грозных «Их» и обра-

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 зом простых граждан СССР способствовала возникновению специфичного легницкого гуманизма, чётко различавшего систему и людей, вождей и пешек. Это, в свою очередь, оправдывало и оправдывает все тогдашние неформальные и, прежде всего, коммерческие отношения с советскими людьми, придавая им положительную нравственную оценку, создавая возможность для того, чтобы увидеть человека даже в представителе притесняющей системы, абстрагируясь при этом от всех возможных ассоциаций с коллаборационизмом, сотрудничеством с «врагом». Что интересно, налицо здесь своеобразная гордость жителей Легницы: хотя в их городе и были Чужие, пусть даже надоедливые, но это — по крайней мере — были Чужие действительно важные, присутствие которых повышало статус Легницы. Провинциальный город в легенде приобретало ранг самой важной стратегической цели американских ракет. * * * Аллпорт и Постман считают, что слухи распространяются в связи с ощущаемым обществом недостатком существенной информации, и поэтому они представляют собой клапан безопасности для психико-эмоционального напряжения [1]. Пётр Лукасевич отмечает также, что «Структура общественного строя, препятствующая или делающая невозможной выражение социальной позиции, формирует институциональный контроль поля социальной коммуникации, следствием которого может быть возникновение альтернативной системы распространения информации, пытающейся нейтрализовать этот контроль. В свою очередь, ограничение свободы выражения общественных стремлений и убеждений ведёт к их подавлению, одним же из средств, способствующих освобождению от вызванного этим психологического напряжения, является присутствие в коммуникационном поле отдельных (преувеличенных, вымышленных) сообщений, в содержании которых имеется проекция этого конфликта» [18, с. 15]. Это объясняет феномен распространения городских легенд и слухов в условиях государственной монополии на получение информации, вызывающей закрытость некоторых сфер общественной жизни. Легенды были также оружием борьбы. Керстен отмечает, что слухи, направленные против коммунистической власти, «выражали убеждение, что это чужая власть, навязанная, а значит — были элементом национальной самозащиты» [14, с. 4]. Менее радикальная позиция гласит, что «слухи и сплетни […] не опровергают официальную информацию, а дополняют её, причём это дополнение является спорным» [10, с. 14]. Это связано со своеобразным статусом этих текстов современного фольклора, так как «в слухе и сплетне правдивости сопутствует, как правило, стремление к отрицанию истинности картины мира, существующей в официальном информационном поле» [10, с. 15]. Поэтому они пред-

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

ставляют собой оружие против политической системы и связанной с ней власти. Даже безобидные, казалось бы, сплетни о жёнах госчиновников или таинственных туннелях имеют здесь антикоммунистический характер в том смысле, что они разрушают информационную монополию системы. Но они использовалась и как оружие власти, применяемое в отношении общества или в рамках фракционных разборок. Для этой второй цели, по всей вероятности, использовались (и, наверное, подготавливались) приведённые ранее слухи на тему Анджея Ярошевича. В свою очередь, в 1968 году, скорее всего, целенаправленно рассеивались уличные сплетни, для чего использовались таксисты. Крыстына Керстен пишет об этих событиях: «соответствовала ли действительности информация о таксистах для особых поручений, разносивших слухи в 1968 году — или они сами по себе были лишь сплетней? Сплетней они были наверняка, причём — классической, так как были информацией, неподдающейся верификации, передаваемой из уст в уста, но может быть, были и правдой» [14, с. 5]. Эту мысль следует подчеркнуть: исследуя современные мифы или городские легенды, т.к. мы не можем однозначно утверждать, что они являются правдивыми или ложными. Отнести повествование к жанру современного фольклора позволяет ссылка на авторитет мнимого источника информации — «знакомого моего знакомого», отсутствие добавочной верификации, а также вариации искомого сюжета. В основе слухов могут лежать подлинные события, и в общих чертах они могут быть вполне правдоподобными. Однако их истинность не обязательно должна быть предметом рассмотрения этнолога или фольклориста — намного существеннее для него могут быть социальные функции слухов, и прежде всего выраженных в них образах мира и общественных отношений.

Список литературы и источников

Allport G. W., Postman L. The Psychology of Rumor. — N. Y.: Holt, Rinehart &

Winston, 1948. 2.

Bazyliszek

Re:

Urban

Legends

–

jakie

znacie?

http://forum.gazeta.pl/forum/w,384,29416150,30004864,Re_Urban_Legends_jakie_znacie_.html [17.12.2012] 3.

Benedyktowicz

Widmo

środka

świata.

Przyczynek

antropologii

współczesności // Mitologie popularne. Szkice z antropologii współczesności / red. D. Czaja. — Kraków, 1994.

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 4.

Bystroń J. St. Łańcuch szczęścia // Bystroń J. St. Tematy, które mi odradzano. —

Warszawa: Państwowy Instytut Wydawniczy, 1980. 5.

Corgan,

Re:

Urban

Legends

Warszaw.

http://forum.gazeta.pl/forum/w,51,21798082,21804675,Re_Urban_legends_of_Warsaw_.html [17.12.2012] 6.

Czubala D. Współczesne legendy miejskie. — Katowice: Uniwersytet Śląski,

Dąbrowska M. Dzienniki powojenne 1945-1965. Т. 1. — Warszawa, 1997.

Festinger L. Cognitive dissonance // Scientific American. 1962. № 207(4). — Р.

1993.

93-107. 9.

Gajdziński P. Imperium plotki czyli amerykańskie śniadanie z niemowląt. —

Warszawa: Prószyński i S-ka, 2000. 10.

GF, Plotka o socjalizmie // Plotka a monopol informacji / pod red. S.

Amsterdamskiego, T. Kowalika i K. Wolickiego. — Warszawa: Niezależna Oficyna Wydawnicza 2, 1981. 11.

Grębecka Z. Ludowa wizja komunizmu i propagandy komunistycznej z

Brasławszczyzny z lat 1996-1999 / praca magisterska, maszynopis w archiwum IEiAK UW. — Warszawa, 1999. 12.

Grębecka Z. Axis mundi i rany symboliczne // Pałac Kultury i Nauki. Między

ideologią a masową wyobraźnią / red. Z. Grębecka, J. Sadowski. — Kraków: Oficyna Wydawnicza Muzeum Historycznego Miasta Krakowa, 2007. 13.

Jarosz D., Pasztor M. W krzywym zwierciadle. Polityka władz komunistycznych

w Polsce w świetle plotek i pogłosek z lat 1949-1956. — Warszawa: FAKT, 1995. 14.

Kersten K. Społeczna rola plotki // Plotka a monopol informacji / pod red. S.

Amsterdamskiego, T. Kowalika i K. Wolickiego. — Warszawa: Niezależna Oficyna Wydawnicza 2, 1981. 15.

Kisielewski S. Dzienniki: pisma wybrane. — Warszawa: Iskry, 1996.

16.

Kolbowska E., Nowak K. Reakcje społeczeństwa polskiego na katastrofę w

Czarnobylu // Kultura i Społeczeństwo. 1989. T. 33. № 1 — S. 213-226. 17.

kp,

Smoleńsk.

Katastrofa.

„Ta

tragedia

była

zapisana

liczbach

przepowiedniach”. http://www.wspolczesna.pl/apps/pbcs.dll/article?AID=/20100421/KATASTROFA_SAMOLOTU _PREZYDENCK/937358518 [17.12.2012]

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 18.

Łukasiewicz P. Pogłoska i dowcip polityczny w PRL. Próba analizy

socjologicznej. — Warszawa: In Plus, 1987. 19.

Łukasiewicz P. Porządek społeczny w potocznych wyobrażeniach i przekazach

(spojrzenie na społeczeństwo polskie). — Warszawa, 1991. 20.

Markowska-Kula P. Przepowiednia Nostradamusa o katastrofie w Smoleńsku,

http://www.mmbydgoszcz.pl/301975/2010/4/15/przepowiednia-nostradamusa-o-katastrofie-wsmolensku?category=news [17.12.2012] 21.

Orliński W. Legendy polskie // Barber M. Legendy miejskie. — Warszawa, 2007.

22.

Plęs A. Czy tragedia w Smoleńsku została przepowiedziana? O wizjonerach i

przewidywaniu

katastrof,

http://www.nowiny24.pl/apps/pbcs.dll/article?AID=/20100425/WEEKEND/849873982 [17.12.2012] 23.

Sebpl,

Urban

legends

Warsaw,

http://forum.gazeta.pl/forum/w,51,21798082,21812574,Re_Urban_legends_of_Warsaw_.html?v =2 [17.12.2012] 24.

Tokarska-Bakir J. Legendy o krwi. Antropologia przesądu. —Warszawa:

Wydawnictwo W.A.B., 2008. 25.

tom_aszek,

Re:

Urban

Legends

Warsaw.

http://forum.gazeta.pl/forum/w,51,21798082,21812574,Re_Urban_legends_of_Warsaw_.html?v =2 [17.12.2012]

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

О. Е. Афанасьев, А. В. Троценко

КАТЕГОРИЯ «ЛЕГЕНДАРНЫЙ ГОРОД» И ЕЕ ФУНКЦИИ ДЛЯ ГЕОИСТОРИЧЕСКОГО РЕГИОНА (НА ПРИМЕРЕ ДНЕПРОВСКОГО НАДПОРОЖЬЯ)

Современный ландшафт в географии давно перестал быть просто территорией, превратившись в сложную систему пространственно-смысловых значений. В этом ракурсе в объект географических исследований входят мифические, легендарные географические объекты как сложные пространственно-ментальные системы, основанные на представлениях людей о территориях, на образах мест. Особое место в этих системах занимают «легендарные города» — известные из тех или иных исторических источников населенные пункты, которые на сегодняшний день не локализованы достоверно в пространстве. С ними, как правило, связан огромный информационно-семиотический пласт, являющийся неотъемлемой частью духовной культуры народа. Огромное духовное, сакральное значение для целой плеяды народов и этносов, в те или иные столетия населявших степное пространство Восточной Европы, имел геоисторический регион «Днепровское Надпорожье». И одним из составляющих исторического процесса его освоения и развития стало формирование целого комплекса ментально-семиотических систем («легендарных пространств»). Рассмотрение классификационных характеристик и разновидностей таких пространств как объектов региональной культурной и гуманитарной географии с их иллюстрацией на примере геоисторического региона Днепровское Надпорожье, является целью данной статьи.

«Легендарный ландшафт» как объект культурной географии

Легендарные и мифические ландшафты долгое время являлись объектом изучения культурологии, фольклористики и литературы, истории, иногда даже географы и археологи находили считавшиеся легендарными города и даже страны. Однако на современном этапе развития научной географической мысли понятие «легендарный ландшафт» приобретает совершенно новые значения и трактовки. Сегодня легендарный ландшафт лежит в поле зрения культурной и гуманитарной географии. Это обусловлено, прежде всего, тем, что, с одной стороны, он представляет собой часть духовной нематериальной культуры,

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

выполняя сакральные функции (в этом случае он попадает в поле зрения сакральной географии и географии культуры, а также этнографии и фольклористики), а с другой — «легендарный ландшафт» — это квинтэссенция пространственных представлений, образов и символических систем людей разных исторических эпох. Сегодня появилось еще одно концептуальное направление гуманитарной географии — мифологическая или мифогеография [4, 8, 9], в центре внимания которой находится «множество представлений о ландшафте, анализируемых и синтезируемых в качестве пространственных локальных мифов» [8]. В частности, опираясь на понимание миологического пространства И-Фу Туана [12], один из основоположников мифогеографии И.И. Митин определяет объектом мифогеографии территориально-культурные системы, состоящие из совокупности артефактов и ментифактов, представленных в ландшафте. То есть, территориально-культурная система включает в себя не только (и не столько) территорию, но и представления о ней и ее характеристики, называемые исследователями «пространственным мифом» [8]. В таком случае «легендарный ландшафт» подпадает под категорию территориальнокультурной системы. Но с другой стороны, главная особенность легендарного пространства заключается в том, что оно и до сих пор не имеет точной территориальной привязки, а потому очень условно может считаться территориальной системой. Скорее всего, здесь уместнее говорить о ментально-семиотической системе, имеющей в своей основе представления о ландшафте и придающей существующим в общественной ментальности территориям конкретные «географические» черты, характеристики, сакрально-символические значения и смыслы. Однако при этом существует тесная ассоциативная связь ментальносемиотической и территориально-культурной систем. Это выражается в том, что «легендарный ландшафт» создается путем наложения мифологического пространства на материально-духовную основу (территорию, материальную и нематериальную культуру, а также представления о территории на основе имеющихся знаний). В результате образуется два вида «легендарных пространств», или ментально-семиотических систем: аллегорическая система (когда человеческие представления, взаимоотношения, стремления переносятся на ландшафт, и формируется «легендарное пространство», т.е. своеобразное «одушевление» реального пространства, как, например, гора Олимп, на которой жили древнегреческие боги), и мифо-символическая система (ментальные пространства, на которые без точной географической привязки но с учетом природных и социокультурных условий интерполируются общественные представления об отдаленных территориях). Можно выде-

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 лить множество подкатегорий обозначенных систем, однако реальная географическая основа в той или иной мере присутствует в каждом из видов «легендарных ландшафтов».

Место «легендарных городов» в структуре «легендарных пространств»

Науке известно немало примеров населенных пунктов и территорий, о которых упоминается в тех или иных исторических источниках, но их локализация на местности остается в разряде вероятностных предположений. Большая часть подобных «легендарных пространств» остаются в разряде «преданий истории», но иногда ученым в результате многолетних и кропотливых изысканий, все же, удается отыскать материальные свидетельства их существования на местности. Так, среди известных науке мегахоронимов (названий крупных регионов, территорий, местностей), до сих пор не локализованных в пространстве (категория «мифических стран»), продолжают числиться Атлантида, Гиперборея, Лемурия, Шамбала, Офир, Эльдорадо, Пунт, Туле, Таршиш (Фарсис) и др. В привязке к территории России и сопредельных стран СНГ упоминаются легендарные местности Лукоморье, Белозерье, Гилея, Гиперборея, страна Амазонок, Земля Санникова, остров Руссов и т.д. Практически все подобные «мифические страны» уже давно прочно «прописались» в качестве литературных образов, художественных, театральных, музыкальных, телевизионных мифологем, в изобразительном искусстве и даже материализовались в названиях различного рода организаций и изданий. У некоторых из этих хоронимов имеются конкретные авторы (например, из трудов Платона известна Атлантида, Геродот описал Гилею, о стране Офир упоминается в Библии, Ф. Склейтер выдвинул идею о Лемурии), другие упоминаются в не имеющих автора древних документах или легендах и преданиях, пересказах и мифах, а третьи так и вовсе относятся к категории «вымышленных». Но имеют место примеры и обратного рода, когда долгое время пребывавший в категории предполагаемых или мифических подобный хороним обретал конкретную прописку на карте мира (например, «Terra Australis Incognita», позже материализовавшийся в Антарктиду). Однако куда более многочисленной, сложной и поливариативной является категория объектов, которые следует называть «легендарными городами», т.е. исторически известные, упоминаемые в тех или иных первоисточниках, но достоверно не локализованные и не идентифицированные на местности. Если сравнивать вероятность идентификации в конкретном геопространстве объекты двух названных категорий («легендарные местно-

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

сти» и «легендарные города»), то значительно большей вероятностью перейти в категорию достоверно идентифицированных имеют, конечно же, города. Так, к числу найденных и локализованных на местности «легендарных городов» относятся Херсонес (1827 г.), Карфаген (1858 г.), Троя (1873 г.), Кносс (1900 г.), Хедебю (1930 г.), Сокхоф (1967 г.), Дварка (1979 г.), Юмна (1990 г.), Итиль (2008 г.), и др. Но и сегодня целый ряд исторически засвидетельствованных городов продолжают оставаться в категории «легендарных». Их место в общественном историческом сознании характеризуется континуитетностью, знание о них может иметь устойчивый характер и быть широко известным, но чаще пребывает в категории известности лишь достаточно узкому кругу специалистов (как правило, историкам, историко-географам, этнографам). Тем не менее, в любом случае попытки их пространственной идентификации (имплицитные или эксплицитные) не прекращаются. Для культурной географии «легендарные города» могут составлять один из интереснейших объектов исследования, т.к. концентрируют на себе множество информационных каналов, являются объектами палеогеографических реконструкций геокультурных условий прошлого, отражают накопленные столетиями научные знания (особенно в результате их целенаправленных поисков), довольно часто являются составляющими и народного фольклора и т.д. Таким образом, «легендарные города» являются своеобразными ментальноинформационными «сгустками», репрезентирующими в самом обобщенном виде комплекс историко-географических сведений о регионе, процессах этногенеза, этапах природопользования, в целом — процессе формирования локального компонента антропосферы (т.е. конкретной геоисторической территориальной общности – геоисторического региона). Особого внимания культурной географии требует важнейший компонент рассматриваемого объекта — его легендарная основа. Вследствие отсутствия достоверной территориальной идентификации конкретного «легендарного города», вокруг него может формироваться комплекс прозаической фольклорной информации — легенды, мифы, предания, пересказы и т.п. о происходивших «в незапамятные времена» событиях, главными героями в которых выступают мифические и/или реальные личности и даже целые народы. Исходя из обозначенных характеристик, можно определить «легендарный город» как упоминаемое в исторических источниках поселение, имеющее торгово-ремесленную и военную специализацию, сыгравшее исключительную роль в мировой истории, и вошедшее в историческую память в виде эпического предания (легенды или былины), однако до настоящего момента не локализованное и не подтвержденное историческими артефактами, современными ему.

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

Проблема информационной достоверности «легендарных пространств»

Все ментальное пространство человечества можно условно разделить на три крупных блока: знаемая, незнаемая и воображаемая. Граница между пространствами незнаемым и воображаемым очень размыта, и может сильно варьировать в зависимости от каждого конкретного примера. Незнаемые пространства могут успешно переходить в ментальном восприятии в категорию «знаемых» (вследствие географических открытий или фундаментальных исследований), или наоборот — становиться воображаемыми, как например, Шамбала, Эльдорадо или Лемурия. Однако есть среди воображаемых пространств две очень специфические подкатегории — «мифо-религиозные пространства», не связанные с реальным пространством и лежащие ментально в надматериальной среде, и «изначально воображаемые» — это литературные образы, утопии и политические мифо-территории (например, представление о Стране Пресвитера Иоанна, которое служило предпосылкой для крестовых походов). Процесс формирования мифологической составляющей пространства проходит двумя путями. Первый путь — естественный — основан на когнитивно-психологических основах сознания человека и приводит к обожествлению, одушевлению отдельных составляющих природы, идеализации отдаленных территорий, упрощению реальности в объяснении сложных процессов, и таким образом, к формированию неизвестных и воображаемых пространств. Также в процессе естественного процесса познания территории могут переходить из одних ментальных групп в другие. Второй путь основан на искусственном искажении ментального пространства. Это всевозможные политические, экономические, социо-культурные процессы, приводящие к мифологизации известного пространства для достижения какой-либо конкретной цели. В результате развития отмеченных процессов можно условно выделить группы «легендарных пространств», располагаемых последовательно от вымышленных до реальных, переосмысляемых в зависимости от полноты и достоверности информационных источников и общей предполагаемой реальности их существования (рис. 1).

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

Рис. 1 – Разновидности и степень достоверности «легендарных пространств» (с примерами из геоисторического региона «Днепровское Надпорожье»)

Функции «легендарных городов» для геоисторических регионов

«Легендарные пространства», как правило, не возникали на пустом месте. Информация о них всегда соотносилась с конкретной частью света, и историческими областями. Так, Геродот поместил Гиперборею на север Скифии не случайно, а в результате идеализации древними греками северных варваров, «противоположных» им по географическому положению и предполагаемому укладу жизни. То есть, даже изначально, с первого упоминания легендарной страны, она располагалась в конкретном геоисторическом регионе (идентифицировалась с ним), не имея при этом конкретной территориальной привязки. Потому отсюда вытекает ряд функций, которые играли и продолжают играть легендарные города. 1) Идентификационная — функция, основанная на отображении представлений о геоисторическом регионе (или его части) в цивилизованном мире в прошлые исторические

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 эпохи. Так, например, благодаря информации о Савромаре – городе Амазонок, мы знаем представления древних греков о всем регионе современной Центральной Украины в целом, а Данпарштадт, отображенный в римских хрониках, дает некоторое представление о Среднем Приднепровье и черняховской культуре, отождествляемой современными археологами с готами. 2) Воспитательная функция обусловлена тем, что изначально «легендарные города» были определенным образцом поведения (хорошего или плохого) и политического устройства. Поэтому служили определенным «воспитательным фактором». Сегодня эта функция несколько трансформировалась и факт предполагаемого существования легендарного города скорее воспитывает патриотизм и уважение у современных поколений к своей территории. 3) Когнитивно-гносеологическая функция «легендарных городов» заключается в первую очередь в содержательной привлекательности связанных с ними «легенд», преданий и мифов, накопленных за многие столетия. Это может служить основой для существования целой индустрии по удовлетворению познавательного интереса любых граждан – как жителей самого региона, так и его гостей (часто разрабатываются специальные экспозиции в музеях, создаются реальные и виртуальные экскурсионные маршруты, упоминаются в путеводителях для придания некоей загадочности и «удревления истории» и т.п.). 4) Аттрактивная (или аттрактивно-туристическая) функция выходит из того, что даже мифы сегодня являются туристическим ресурсом. Часто легендарные города и местности, мифические личности и события привлекают туристов больше, чем реальные памятники истории и культуры. Так, можно отметить Лукоморье в Самаре, гору Олимп в Греции, «Замок Дракулы» в Румынии и др. 5) Политико-идеологическая функция очень специфична и заключается в том, что информация о легендарных городах и странах становится механизмом влияния на общественность. К примеру, легенды об атлантах легли в основу нацисткой доктрины, Гиперборея объединяет неоязычников, Старая Самарь позволяет «удревнять» город Екатеринослав-Днепропетровск и возводить его корни к казацкой эпохе, нивелируя тем самым «русский след» в истории Юго-Восточной Украины. Можно выделять и другие функции, которые сегодня может выполнять категория «легендарного города». Но важнейшими из ник, как представляется, являются выше перечисленные. Также важен вопрос методологического определения категории «легендарный город», его признаков и свойств. В частности, о «легендарности» того или иного города свидетельствуют такие признаки, как: 1) высокая степень достоверности первоисточника,

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

где упоминается город впервые; 2) отражение в мифологическом пласте разных народов; 3) неподтверждаемость материальными свидетельствами; 4) не локализованный с точностью, отсутствие точной географической привязки; 5) неотображаемость (или недостоверность и поливариативность локализации) в картографических источниках; 6) устойчивость в исторической памяти; 7) наделение поселения последующими поколениями высокой исторической значимостью. Данная совокупность факторов позволяет в целом безошибочно определять «легендарные города» в любом геоисторическом пространстве. То есть, «легендарный город» — это мифологическая часть пространства, которая на текущий момент не имеет реальной материальной основы или подтверждения. Однако гипотетически она может быть найдена археологическим путем. Важными свойствами легендарного города являются его историческая значимость в прошлом и, как следствие, устойчивая фиксация в исторической памяти. Так, например, известно, что якобы именно легендарный город Эскампей — священный центр Скифской империи, стал местом проведения первой в истории человечества переписи населения, а город Савромара, якобы, был основан осевшими в степях амазонками, которые побороли греков, и завоевали скифов. Легендарный Пересечень, находившийся на пересечении важнейших водных и сухопутных путей, долгие годы выдерживал осаду киевских князей, а из готского Данпарштадта, наоборот, совершались сокрушительные набеги готов на Рим. Следует отметить, что практически всегда история любого «легендарного города» обрастает неправдоподобными подробностями и становится достоянием народного фольклора, поэтому подобные геоисторикокультурологические объекты являются неотъемлемой частью мифологического пласта разных народов. При этом историческая значимость «легендарного города» также объясняется и достоверностью источников, в которых он впервые упоминается. Так, например, Эскампей описан Геродотом, а Пересечень неоднократно упоминается в славянских летописях. Однако сегодня ни один из этих «легендарных городов» не имеет материального подтверждения — нет ни точной географической привязки, ни археологических свидетельств и исторических артефактов, которые бы позволили с точностью определить их местонахождение, получить достоверные сведения об особенностях их развития. К тому же, ни одни из них не нашел своего отображения ни в одном картографическом источнике.

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 Легендарные города Днепровского Надпорожья Геоисторический регион «Днепровское Надпорожье» терриоориально охватывает пространство вдоль среднего течения Днепра, включая современный город Днепропетровск и ниже по течению реки вплоть до острова Хортица. Иногда в него также включают территорию бывшего Великого Луга (ныне затоплен водами Каховского водохранилища) [1]. Указанный регион характеризуется древнейшими формами природопользования, в частности, доказано существование целого ряда поселений древнего человека, начиная со времен раннего палеолита. С тех пор человеческая жизнь (а значит и природопользования) на берегу Днепра не прекращалось. Для этой провинции были присущи все известные исторические формы природопользования, а также процессы их эволюционной трансформации. Особенности поселений и самих людей, обитавших в Днепровском Надпорожье, обуславливались природной средой: Днепровские пороги издавна привлекали людей тем, что даже зимой не покрывались льдом и давали пищу в наиболее голодные сезоны года. Они перекрывали свободный путь по Днепру, здесь возникали переправы и создался своеобразный узел — перекресток дорог, ставший важным фактором формирования сети населенных пунктов. Пути и переправы через Днепр соединялись с путями и переправами через реки Самару и Суру. При впадении Самары и Суры в Днепр на обоих берегах этих рек были древние поселения [6]. Переправы через Днепр и Самару в местности, где расположен современный Днепропетровск, были налажены еще в IV тыс. до н.э. [5]. Вследствие данных особенностей местности к территории геоисторического региона «Днепровское Надпорожье» некоторыми исследователями привязываются ряд «легендарных городов», свидетельства о которых дошли до нас в отдельных древних документах. К. Птолемей еще во II в. указывал ряд знаковых поселений на Днепре, в т.ч. Азагарий — укрепленный город возле первого порога Днепра, который был центром контроля путей к Черному морю, а также с моря на север и запад. Б.А. Рыбаков считает, что Азагарий — это, возможно, обнаруженное археологами укрепленное поселение в с. Башмачка [10]. Но этот вывод больше касается не Башмачанского поселения, а местности ниже устья р. Самары, где действительно начинались пороги [2]. К устью Самары также привязывают легендарный город Амадоку — столицу племени «амадоков-плотогонов», о которых писал Птолемей во II в. Если плоты гнали через пороги, то и Амадока могла располагаться у первого (Кодакского) порога. Сюда пригоняли плоты с севера, со стороны самарских сосновых боров [2]. Историк Екатеринославской епархии Ф. Макаревский утверждает, что в устье Самары находился и сарматский город Савромара [7]. После многих событий, в течение долгих

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

времен пребывания в Восточной Европе, сарматы, как пишет Ф. Макаревский, «... въ началѣ VII в. нашей эры остановились, наконецъ, около Днѣпра ... главное городище ихъ было недалеко отъ Днѣпра — Савромара, въ просторѣчiи называвшаяся — Самарою при рѣкѣ того же имени» [7, с. 38]. Однако остается загадкой, откуда вообще мог знать о Савромаре сам Ф. Макаревский. Исследователь истории сарматов К. Ф. Смирнов на основании археологических данных разработал карту сарматских памятников раннего периода (I – III тыс. до н.э.). Для местности в низине реки Самары они показаны вблизи города Подгородное, сел Соколово, Спасское, Верхняя Маевка, Булаховка. Также одиночные захоронения сарматов вскрыты в левобережной части современного Днепропетровска [2]. Поэтому сарматский город Савромара, вполне возможно, мог располагаться на левом берегу Днепра в устье Самары. По легенде, рассказанной Геродотом, сарматы произошли от племени загадочных амазонок. Воинственное женское племя, обитавшее в Причерноморских степях, порождало многочисленные слухи и мифы в античном мире. В Древней Элладе рассказывали, что амазонки выжигали себе правую грудь, чтобы было легче стрелять из лука и скакать на лошади. По легенде, социальное устройство Савромары было воплощением феминистских утопий: женщины правят, воюют, охотятся, а мужчины ведут домашнее хозяйство. Более того, воительницы не отказывали себе в женских слабостях — они охотно пользовались украшениями, парфюмерией, носили красивую одежду, следили за своей красотой [11]. В скандинавских сагах упоминается страна Рейдголанд и ее столица Данпарштадт, что в переводе означает «Днепровский город», построенный, по преданиям, в виде каменной крепости, в третьей четверти IV в. на месте сожженного славянского укрепления у порогов [10, 11]. В. В. Бинкевич и В. Ф. Камеко высказывают гипотезу относительно государственного образования уличей Артании (VII – VIII вв.) и местоположении ее столицы Арты. Связывая результаты анализа источников с многочисленными достопримечательностями Надпорожья, авторы утверждают: «Столица уличей-русов Арта, возможно, располагалась на Княжем острове и на поселениях в районе переправ через Днепр и Самару. Это могло быть древнее поселение и местонахождение племенного объединения («княжение») уличей» [2, с. 124]. В 922 г. в летописях упоминается главный город уличей — Пересечень [2]. Есть основания полагать, что летописный Пересечень имел последовательно несколько различных мест расположения, и одно из них находилось в пределах современного Днепропетровска. Б. А. Рыбаков считал, что уличский город Пересечень должен был находиться на

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 Днепре южнее Киева. В связи с этим внимание исследователей привлекают остатки большого славянского поселения, которое существовало на песчаных холмах Игреньского полуострова вблизи устья Самары. Если это и не был летописный Пересечень, Игреньское поселение заслуживает на статус города [5]. В 940 г. после трехлетней осады варяжский воевода Свенельд захватил и уничтожил город-столицу уличей Пересечень. На его месте возник «Город русов», в котором селились воины Свенельда, переселялись люди из Киевской земли, а также оставались местные жители, которые хорошо знали здешние места и владели навыками переправ. Здесь появилось ремесленничество, велась торговля, была построена церковь. Город этот, якобы, разрушили татаро-монголы в нач. XIII в. [2]. Существует мнение, что так называемый «Город русов» назывался Немоградом (Новгородом). Император Византии К. Багрянородный утверждал, что русы плывут для торговли в Византию с двух мест: «Одни из Немограда [Новгорода], в котором сидел Сфендослав [Святослав], ... а другие из крепости Милиниски [Смоленска], из Телиуци [Любеча], Чернигоги [Чернигова] и из Вусеграда [Вышгорода]» [3]. Общепринята интерпретация топонима Немоград как Новгорода Великого. Но еще в 1924 г. В.А. Пархоменко утверждал, что Немоград — это иной город, который расположен южнее. В. В. Бинкевич и В. Ф. Камеко предполагают, что Новгородом называли во времена К. Багрянородного (948–952 гг.) город, расположенный перед первым порогом Днепра на Игреньском полуострове [2]. Еще одним доводом в пользу расположения древнего города уличей Пересеченя в пределах современного Днепропетровска, является издавна известный характерный признак этой местности — «пересечение путей», что могло дать название городу во времена «летописных» уличей. Главными путями того времени, упоминаемыми в летописях, были Греческий, Соленый, Железный. Согласно этимологическому словарю летописных географических названий Южной Руси, «Греческий путь» — «вниз по Днепру в Греческую землю», «Соленый» — «Днепром, Самарой, Волчьими Водами, ... до Перекопа, к соленым озерам Крыма», «Железный путь» — «по Левобережью Днепра вниз до моря» [2]. Таким образом, по некоторым гипотезам, на территории Днепровского Надпорожья еще с древних времен существовали поселения и главные города племен, которые сегодня с полным основанием можно относить к категории «легендарные города». Это обуславливалось, прежде всего, природными условиями местности, которые требовали и способствовали постоянному пребыванию здесь населения. Город, который бы здесь возник, был бы центральным для значительного региона, т.к. имел бы самое выгодное стратегическое значение и положение. В результате этого, под действием внешних сил, относительно

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

устойчиво развивающееся поселение постоянно подвергалось бы изменениям и перестраивалось, но жизнь в нем бы не прерывалась. Поэтому вполне вероятно, что непрерывное эволюционное развитие с необходимыми перестройками происходило здесь со времен Великого переселения народов, в эпоху казачества, и далее продолжилось в Екатеринославе и современном Днепропетровске. Таким образом, под «легендарными городами» следует понимать исторически известные, упоминаемые в тех или иных первоисточниках, но достоверно не локализованные и не идентифицированные на местности населенные пункты, обладавшие исключительной значимостью в прошлом и, как следствие, получившие устойчивую фиксацию в исторической памяти населения. Регион Днепровского Надпорожья обладает целой «плеядой» таких ментально-семиотических систем, трудно поддаваемых четкой и конкретной локализации в пространстве. Но при этом уже сегодня «легендарные города» способны выполнять целый ряд функций и ярко позиционировать геоисторический регион с различных позиций. Обозначенная в статье проблематика заслуживает на отдельное комплексное рассмотрение с методологических подходов культурной и гуманитарной географии.

Список литературы и источников

1. Афанасьєв О.Є. Історико-географічний аналіз регіонального природокористування: теорія, методологія, практика: Монографія. — Тернопіль: Видавництво «Крок», 2012. –— 550 с. 2. Бінкевич В. В. «…Град ім’ям Пересічень»: Краєзнавчі нариси про пам’ятки Надпорожжя / В.В. Бінкевич, В. Ф. Камеко. — Д.: Пороги, 2008. — 344 с. 3. Грушевський М.С. Історія України-Руси. У 10-ти т. — Львів-Київ, 1907. Т. 6. — X, 670 с.; 1909. Т. 7. — X, 628 с. 4. Замятин Д. Н. Гуманитарная география [Материалы к словарю гуманитарной географии] / Гуманитарная география. Вып. 2. – М.: Ин-т наследия, 2005 – С. 332-334. 5. Історія міста Дніпропетровська / [За наук. ред. А.Г. Болебруха]. – Д.: Грані, 2006. – 596 с. 6. Кабузан В. М. Заселение Новороссии (Екатеринославской и Херсонской губерний) в XVIII – первой пол. XIX в. (1719–1858 гг.). — М.: Наука, 1976. — 307 с. 7. Макаревскій А.Г. (о. Феодосий). Матеріалы для историко-статистическаго описанія Екатеринославской єпархіи: Церкви и приходы прошедшаго XVIII столҍтія. — Екатеринославъ: Тип. Я. М. Чаусскаго, 1880. — 1080 с.

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 8. Митин И.И. Мифогеография: пространственные мифы и множественные реальности // Communitas. 2005. №2. — С. 12-25. 9. Митин И.И. Мифогеография [Материалы к словарю гуманитарной географии] / Гуманитарная география. Вып. 2. — М.: Ин-т наследия, 2005. –— С. 347-348. 10. Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества ХІІ–ХІІІ вв. — М.: Наука, 1989. — 546 с. 11. Троценко А.В. Легенды города Святой Екатерины. — Тернополь: Изд-во «Крок», 2012. — 324 с. 12. Tuan Yi-Fu. Humanistic geography // Annals of the Association of American Geographers. 1976. Vol. 66. № 2. — P. 266-276.

С.Н. Третьякова АРХАНГЕЛЬСК. ГОРОД НА КРАЮ ЕВРОПЫ

Любой исторический город несет в себе те или иные следы своего прошлого. Это памятные места, архитектурные сооружения, старые названия и т.п. Но это могут быть и культурные коды, знаки, символы, образы. Н.П. Анциферов главным в понимании города считал познание его «души» на основе единства его исторического развития, природы, архитектурного пейзажа, духовной жизни. Душу города можно почувствовать через его «запахи, звуки, краски, формы, игру света и тени, пространство» [1]. Признаем ограниченность восприятия города как «цельного культурно-исторического организма» иностранными посетителями, но одновременно это и «свежий» взгляд со стороны, подмечающий главное и необычное. Поэтому наблюдения иностранцев, несмотря на свойственные им недостатки, позволяют создать образ(ы) города. Значительное число описаний дореволюционного Архангельска принадлежит перу английских авторов. В результате экспедиции Уоллоби-Ченслера 1553 г., когда англичане появились в Белом море, были установлены дипломатические и торговые отношения между Москвой и Лондоном. Поэтому Архангельск для англичан был особым городом и те из них, кто прибывал сюда в XIX – начале XX вв., имели определенное представление об истории города. Журналист У. Диксон утверждал, что «порт и город Архангельск обязан своим рождением английской авантюре, а процветанием – английской торговле». А свя-

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

щенник А. Бодди даже в названии своей книги [4] отразил, что это путешествие по древнему торговому пути от Арктического моря до Москвы. Поэтому понятен интерес англичан к Архангельску. Но, как часто бывает, реальность оказывалась иной. Так для английской дамы (не назвавшей своего имени), которая побывала здесь в середине XIX в., город не оправдал ожиданий. «Архангельск, который хотя и является столицей губернии и главным портом на Севере России, никоим образом не соответствует ожиданиям иностранца, который видел только крупные буквы, напечатанные на карте». Город представлял собой длинную улицу из мрачных деревянных домов, в основном темно-серого или черного цветов, с ярко белыми оконными рамами и дверьми. Единственно сносными зданиями были (как во всех русских провинциальных городах) правительственные учреждения, гимназия и церкви. «Более жалкого места, которое именует себя городом, невозможно представить» [6, с.19]. Население Архангельска составляло примерно 25 тыс. человек, включая иностранцев и чиновников. Это было «ужасно унылое место», как его характеризует автор. Внешние описания города у всех авторов довольно похожи. Представьте, предлагает Диксон читателю, «огромное зеленое болото вдоль берега темной широкой реки, с глиняными холмами, выходящими тут и там на поверхность из торфа и трясины; поместите на эти возвышения глины здания; раскрасьте здания фресками, увенчайте их куполами и крестами; поместите в пространство между церквами и монастырями стены и доски, чтобы разграничить землю для садов, улиц и дворов; проведите две прямых линии длиной тричетыре мили от Кузнечевской церкви к монастырю св. Михаила, соедините эти линии и реку дюжиной проездов; раскрасьте стены церквей и монастырей белым цветом, а купола зеленым и голубым; окружите деревянные дома садом; поставьте герань и олеандр на каждое окно; оставьте растущую на улицах траву – и вы получите Архангельск». Автор выделил центральную часть, где «живописной группой» располагались общественные здания: пожарная вышка, кафедральный собор, городской совет, суд, дом губернатора, музей. Здания новые, но выглядят грубо. Коллекция в музее бедная, позолота на соборе богатая [5, с. 26]. В 1910 г. в Архангельск прибыл молодой британский писатель С. Грэхем, чтобы совершить путешествие по Русскому Северу. Он описывает Архангельск как красивый город, вытянувшийся на семь верст в длину, со множеством церквей, на золоченых куполах которых играет солнце. Дома и тротуары сделаны из «некрашеных и грубо обделанных сосновых бревен» [7, с. 11]. Предприниматель А. Летбридж также отмечает, что Архан-

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 гельск, вместе с пригородом Соломбала, в действительности состоит из одной длиной улицы – Троицкой, которая протянулась на расстоянии семи миль [8, с. 34]. Сравним вышеприведенные характеристики с описанием Архангельска, сделанного голландцем К. де Бруини в самом начале XVIII в. «Город расположен вдоль берега реки на три или четыре часа ходьбы, а в ширину не свыше четверти часа. … Что до зданий, все дома этого города построены из дерева, или, лучше сказать, из бревен, необыкновенно на вид толстых, что кажется чрезвычайно странным снаружи для зрителя. Однако же есть и хорошие дома внутри, снабженные порядочными покоями, в особенности принадлежащие иностранным купцам. … Улицы здесь покрыты ломаными бревнами и так опасны для проходящих по ним, что постоянно находишься в опасности упасть. Вдобавок в городе находятся беспорядочно разбросанные развалины домов и бревна после пожара. Но снег, выпадающий зимою, уравнивает и сглаживает все» [2, с. 39-41]. Пространство города формировалось природным ландшафтом, в котором главное место отводилось Северной Двине. Грэхем сравнивает ее с Темзой (Двина в три раза шире, чем Темза, чище и быстрее), а Диксон – с Миссури (такие же низкие зеленые берега и острова). Двина – это главная транспортная артерия. В описаниях авторов: «свистят беспрестанно пассажирские пароходы, отправляющиеся к островам Белого моря или прибрежным селениям, вверх и вниз по реке буксиры тащат целые острова сосновых бревен» [7, с. 11]. По реке идет «сплав плотов древесины и плашкоутов, заполненных овсом или рожью», содержимое в Архангельске перегружают на иностранные суда, а сами плашкоуты затем разбирают и тут же продают [5, с. 23]. Проплывают мимо местные барки безвкусно раскрашенные. Их грубые украшения походили на китайские джонки — в форме змеи, рыбы, грифона и других подобных существ, мачты украшены красными вымпелами, развивающимися на ветру. Тяжелые одномачтовые суда с квадратными парусами напоминали саксонские лодки тысячелетней давности на старых открытках. Их груз состоял из жира, овчины, необработанных шкур, неприятные запахи которых доносило ветром. Лодочник, чисто русской расы без примеси татарской крови, в живописной одежде, пел монотонную и печальную песню [6, с. 18-19]. С реки открывается вид на город, точнее Архангельск смотрит на Двину. Плывя вдоль города, Грэхем видит: кафедральный собор, сады, домик Петра, старую городскую тюрьму с черными обгоревшими стенами и пустыми окнами (видимо речь идет о разрушенной части Гостиных дворов), красивые пригороды, где живут немцы. Река и соединяла, и разделяла. Попасть в город можно было только по воде – морем или рекой, и даже те путешественники, кто приезжал по железной дороге Вологда-

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

Архангельск построенной в конце XIX в., сталкивались с этой проблемой, так как дорога доходила только до левого берега. В сам город нужно было переправляться вновь через Двину. Когда же начинался ледоход, то приходилось ждать, либо рисковать. Англичанка пишет о ледоходе на Северной Двине как об очень впечатляющем зрелище, которое не сравнить по силе с ледоходом на Неве [6, с. 223]. Огромные льдины причудливой формы, сокрушая все на своем пути, рвутся на морской простор. Иногда льды несут с собой какоенибудь суденышко или вырванные с корнем деревья. Нередко происходят и несчастные случаи. Вода (река, море) и лес давали жизнь городу, но они же несли и главную ему угрозу. Город не раз горел. Все авторы, прямо или косвенно, упоминают о таком бедствии для деревянного города как пожар, видят их следы. А весной, когда лед тает, то Соломбалу («деревню на воде») затапливает, и жители вынуждены передвигаться на лодках. Из-за ледохода приходилось каждое лето строить новый мост, чтобы соединить город и Соломбальский остров (заметим, что стационарные мосты в городе появились только во второй половине XX в.). Город возник как крепость и порт, в том месте, где можно было «наблюдать за иноземцами и вести торговлю». Архангельск, как поясняет Диксон, является единственным русским морским портом России. Астрахань — это татарский, Одесса — итальянский, Рига — ливонский, а Гельсингфорс — финский порты. Ни один из этих выходов к морю не является по настоящему русским. Завоеванные мечом, они таким же образом могут быть и потеряны. Но это не будет большой бедой для России, уверен автор, так как Архангельск является ее единственной дорогой к морю, выходом к северным водам. Это выход, «данный ей Богом и который не может быть забран человеком» [5, с. 27]. Архангельск отличался от большинства провинциальных городов тем, что был космополитичен. Это порт, переполненный судами всех национальностей, чувствуешь, что находишься «на верхушке Европы», пишет Грэхем. Помимо торговцев и моряков, приплывающих каждую навигацию, в городе постоянно проживало много иностранцев, ставших русскими поданными. Исторически здесь сформировалась своя Немецкая слобода. Одним из главных притягательных мест в городе была Набережная, на которой «кипит жизнь; грузят лес, выгружают рыбу, на деревянных пристанях женщины моют треску. Мерно ударяя веслами, плывут из деревень, расположенных по ту сторону реки, девушки. Пристани кишат паломниками, разыскивающими суда, идущие в Соловецкий монастырь. На рынке около сотни лавчонок толкутся норвежцы, шотландцы, а на прилавках лежат та-

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 кие странные товары, как пирог с треской, посуда из березовой коры, трубки из рыбной кости, изображение святых, тряпье для бедных богомольцев» [7, с.11]. Летбридж также был согласен, что самым интересным местом для гостей является рынок и его окрестности. Рынки Парижа, Лондона и Рима далеко уступают ему по живописности. Рынок, или как его называют, базар, начинается в середине улицы и спускается вниз, к воде, затем заворачивает за угол и продолжается снова. Церковные колокольни и мачты качающихся рыболовных судов образуют фон. Здесь можно найти практически все. Но наиболее интересными товарами для иностранца были сделанные из бересты — плетеная обувь, корзины всех размеров, большие корзины с крышками (короба), которые носят крестьяне, резные коробочки, сделанные долгими зимними вечерами [8, с. 35-36]. Автор купил плетеный короб, который напоминал ему о домашней атмосфере Архангельска. Бодди, естественно, отметил, что на рынке продают изображения святых (Sviatye Obraza), выполненные на дереве или бумаге для простых крестьян, и дорогие массивные иконы в ризах. В описаниях иностранных авторов неизбежно возникает образ сакрального пространства. Путешественников поражало множество церквей, разноцветных куполов и золотых шпилей. Такое скопление религиозных зданий, считает Диксон, не имеет никакой пропорции с количеством жителей. Если смотреть издалека, то купола и башни Архангельска, скорее, создают ему вид некоего священного восточного города, чем торгового места [5, с. 26-27]. Но при этом Летбридж высказывает мнение, что красивых церквей в Архангельске нет (большинство иностранцев придерживаются сходного мнения). Лишь одна небольшая церковь была очень трогательна – часовня, сооруженная на пристани в Соломбале на пожертвования моряков. Внутри ему запомнилась большая аллегорическая картина, изображающая как дева Мария помогает спасать тонущих моряков. Видно, что морская тематика в городе встречалась повсюду. Кроме того, автор не любил заходить в небольшие церкви из-за запахов овчины и трески, исходящих от северных мужиков, так как даже пустая церковь продолжала «благоухать» этими ароматами [8, с. 34-35; 9, с. 191]. По наблюдениям Бодди любимым святым у русских является св. Николай, покровитель моряков и детей (Санта-Клаус), и всех людей в целом. О св. Николае пишет и Диксон, отмечая, что он почитается всеми русскими, но с особенным пылом в этих северных широтах. Здесь это святой мореплавателей и помощник путешественников. Его имя и образ в этой северной пустыне встречается чаще, чем где-либо еще. Что нашло свое отражение и в

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

топонимике местности – Никольский рукав Северной Двины, Никольский остров в дельте, его имя носит старейший монастырь в этом районе [5, с. 21]. Своеобразными символами опасной и тяжелой жизни северных моряков были деревянные «мемориальные» кресты, поставленные по случаю спасения или гибели мореплавателей вдоль морского побережья и устья Двины. Их не могли не заметить путешественники, предпринимавшие плавание по Белому морю. В городе летом собиралось множество паломников из разных мест, чтобы попасть Соловецкий монастырь. Посадка пилигримов, в их грязных разноцветных одеждах, представляла примечательную «картину жизни за кулисами цивилизованной Европы», так же как и само судно, принадлежащее монастырю. Вся его команда, начиная с капитана до юнги, состояла из одних монахов. «Длинноволосые, в синих старомодных подрясниках, перехваченных у талии поясом, они представляли живописную картину» [7, с. 11-12]. Бодди обратил внимание на то, что повсюду на улицах или при входе в общественные здания можно видеть большую икону с горящей перед ней лампадкой, и крестьянина, молящегося перед ней [4, с. 47]. Эту черту Архангельска подметил и Летбридж. «Снаружи многие здания украшены большими святыми картинами, перед которыми постоянно горят лампадки. Спешащая толпа находит время остановиться, люди благоговейно шепчут молитву и крестятся, прежде чем продолжить свой путь» [8, с. 34]. Сакральным было само имя города, названного в честь св. Михаила Архангела. Отметим, что в английском языке город так и именуют — Archangel. Диксон поясняет, что город назван по Михайло-Архангельскому монастырю, но название слишком громоздкое, поэтому русские моряки сократили его до последнего слова. Англичане оставили бы первую часть — Св. Михаила, рассуждает Диксон, но русские избегают использовать имя «предводителя небесного воинства». Для них Михаил не является обычным святым, он архангел, величайший из небесных сил, ему посвящают монастыри и церкви, например главный собор в Москве, а Михаил и так подразумевается, а кто еще это может быть? [5, с. 28]. Возможно, завершает Диксон свое описание Архангельска и его истории, с западной точки зрения в Архангельске слишком много куполов, с западной точки зрения город – это «склад овса и смолы, досок и шкур», но для местных жителей — это «дом архангела, порт Соловков, ворота Бога». А Грэхем именно на Севере увидел наиболее яркое воплощение образа «Святой Руси». Авторы выделяют два имени в истории города — Ивана Грозного, по указу которого город был основан, и Петра I, который был здесь несколько раз. Однако время от этих эпох почти ничего не оставило. Напоминают о пребывании Петра I в этих местах крест, постав-

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 ленный царем в честь спасения на берегу моря и перенесенный позже в кафедральный собор, а также домик Петра I. Другой известной для иностранцев личностью, связанной с Севером, был М.В. Ломоносов. Они знают, что «жители здешнего края произвели на свет гениального мальчикакрестьянина Михаила Ломоносова», правда, воспринимают его в первую очередь как «великого русского поэта». Некоторые даже посетили его родину. Диксона очень удивил памятник Ломоносову, установленный в Архангельске, который изображал поэта в античном стиле. Он недоумевает, подчеркивая несоответствие между «сыном моряка, писавшем поэмы на русском языке» и его образом поэта в античной тоге, а также неуместность такого памятника в «городе монастырей и торговли» [5, с. 196]. Остальные авторы обошли своим вниманием этот действительно необычный памятник, который тогда располагался в самом центре города. Образ жизни города определяли два времени года – лето/зима (белые ночи/темнота). Грэхем приехал в Архангельск с юга России, в край, где «в течение двух месяцев в году стоит непрерывный день и в течение двух месяцев тянется бесконечная ночь», когда летом «в час ночи можно читать с той же легкостью, как и в час пополудни». Именно летом городская жизнь бурлила. Совершенно другое впечатление город производил на путешественников, которые оказывались в нем в зимнее время. Обратимся еще раз к запискам англичанки, которая провела здесь зиму, длившуюся, по ее словам, почти восемь месяцев. Она рисует картину «спящего» города. Было очень тоскливо, и поддерживала лишь надежда, что лето когда-нибудь все равно наступит. Очень страдала от низкого неба, коротких дневных часов, а сильный холод замораживал всю энергию. И постоянно вспоминала «очаровательную Англию». Но так как бесполезно было бороться против этих несчастий, пришлось «покориться судьбе». Жить приходилось преимущественно при свете свечей. Монотонное существование иногда разнообразилось поездками на санях или чопорным балом у губернатора провинции. Некоторым развлечением стал приезд в Архангельск нескольких самоедов, которые «пришли из своей далекой страны, чтобы избежать суровости своего холодного климата. Условно говоря, Архангельск для них был Неаполем, так как здесь ртуть замерзает только иногда» [6, с.19-20]. Но и она, при всем своем скептицизме, иногда не могла скрыть своего восхищения красотой зимних (но все-таки монотонно белых) пейзажей. Летбридж дает примерно такую же характеристику зимнего города, правда с большей долей симпатии. «Зимой на улицах лежат высокие сугробы, а река покрывается льдом. Солнце показывается всего на несколько часов, и Архангельск спит. В клубах купцы бес-

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

конечно играют в карты, а крестьяне дремлют на печах, пока не придет весна». Зима это и время общения, когда каждый стремится познакомиться с кем-то еще, поговорить о делах, бизнесе, успехах и неудачах, совсем как в большой семье. Когда наступает апрель, появляются первые признаки жизни. Лед тает и ломается, на Северной Двине начинается ледоход. «Архангельск протирает глаза, зевает, потягивается и просыпается». В маленьком парке всю ночь играет оркестр, кафе переполнены людьми и даже птицы чирикают и щебечут при неестественном свете белых ночей. Лето такое короткое, что природа «вынуждена работать сверхурочно, чтобы произвести прекрасное впечатление» [9, с. 187-188]. Правда в отношении суровости северной зимы автор пытается развеять устойчивый миф. В Англии само слово «Архангельск» вызывает в воображении вид людей «с красными носами, укутанных в меха и дрожащих». Некоторые представляют, что и в июле здесь «неприятно холодно». В действительности же, это распространенное мнение является ошибочным, утверждает Летбридж. Реальность совсем другая, в Архангельске редко бывают холода, в то время как летом часто жарко [8, с. 2]. Но вот Диксон рассказы о замерших во льду иностранных кораблях в Белом море в разгар лета приводит, и море именует не иначе как Polar Sea, Frozen Sea. Природа, действительно, во многом определила своеобразие и особенность Архангельского края. Регион, центром которого Архангельск являлся, иностранцы описывают как край земли, удаленный от центра России (даже для самих русских) и отделенный от него бескрайними лесами. А на север и восток от стен Архангельска простирается «пустыня льда и снега», где нет ни деревень, ни дорог, ни полей. Город примостился на узкой полоске земли вдоль берега Двины, упираясь с одной стороны в болота и тундру, где живут уже самоеды, а с другой — в студеное Белое море. Но при этом большинство авторов развивает мысль, что этот северный край является заповедной территорией, где не было ни чужеземных завоеваний, ни крепостного права. Именно здесь сохранилась «чистая славянская раса», родная речь и древние традиции. «Они никогда не склонялись под татарским игом, не научились подчиняться немцам. У них не было ни господ, ни рабов. Они держались своей древней жизни». Диксон объясняет этот феномен не только удаленным расположением, но и тем обстоятельством, что эта территория была колонизирована Великим Новгородом, когда он еще являлся свободным городом, и его колонии сохранили эту «хартию вольности». Поэтому «изучение России должно начинаться с северной ее полосы» [5, с.15]. Грэхем также не случайно оказался в Архангельске. До этого британский путешественник уже провел около года в России, но его друзья считали, что ему следует поехать

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 на Север, «где подлинная Россия сохранилась в лесах как во льду, где нет ни железных дорог, ни контактов с современным миром XX века» [7, с. 8]. Летбридж рассуждая о притягательности Русского Севера, акцентирует на том, что из-за суровых природных условий эта территория не привлекала богатых землевладельцев, поэтому была «возможность расти сильным, свободным, независимым. Русский северянин — это в высшей степени образец гуманизма» [8, с. 6]. Но с другой стороны, отдаленность города привела к тому, что Архангельск являлся фронтиром, местом ссылки политических, что отмечено в большинстве сочинений. В недавние времена нередко можно было услышать такую характеристику Архангельска — «треска, доска и тоска». Иностранные авторы вряд ли были знакомы с таким мнением, но у всех прослеживается некоторое разочарование от первой встречи с городом, они явно ожидали увидеть нечто большее. Понятно, что восприятие всегда очень субъективно и зависит от многих обстоятельств. Отметим также, что женский и мужской образы города отличались. Напомним, что для англичанки это был унылый город, сходное мнение высказывает и попутчица Летбриджа из Польши, которая очень удивлялась, зачем он едет в Архангельск, когда «есть целый мир». Однако если на одних путешественников город не произвел впечатления, то в памяти других он сохранил свой особый облик. Основными характеристиками Архангельска для английских наблюдателей являются река, которая была частью города, множество судов и рынок, много иностранцев и одновременно большое количество церквей, религиозность жителей, деревянные дома и мостовые, и, конечно же, белые ночи или долгая зима. Это и открытый для контактов портовый город, но одновременно и изолированный (льдами, лесами, болотами, расстояниями). Это город на границе природы и культуры. Архангельску очень соответствуют строки Ю.М. Лотмана, которые он писал о Петербурге. Эксцентрический город расположен «на краю» культурного пространства: на берегу моря, в устье реки. Здесь актуализируется не антитеза «земля/небо», а оппозиция «естественное — искусственное». Это город, созданный вопреки Природе и находящийся в борьбе с нею. Если «концентрические» структуры тяготеют к замкнутости, выделению из окружения, которое оценивается как враждебное, то эксцентрические — к разомкнутости, открытости и культурным контактам [3, с. 209]. Архангельск включал в себя разные образы, неслучайно пространство города ограничивалось с одной стороны монастырем, а с другой — Соломбалой, где была сосредоточена портовая жизнь. Эти образы не изменились на протяжении почти столетия. По описаниям чувствуется дух пусть провинциального, но какого-то особенного города.

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 Город был наполнен своими особыми звуками и запахами, красками и архитектур-

ными формами непривычными для западного человека. Архангельск для Диксона не является «портом и городом в том смысле, какими являются Гамбург и Гуль, где есть множество доков и ангаров, домов, складов, идет активная торговля. Архангельск же — это лагерь хижин, скопившихся вокруг группы колоколен, куполов и шпилей» [5, с. 26]. И дело не только во внешнем виде, но и в отсутствии привычного для европейца комфорта. Нет (в их представлении) причалов и пирсов, нормальных трапов для спуска на берег, плохие дороги и гостиницы. Перефразируя известную поговорку, можно сказать: «что для англичанина плохо, то для архангелогородца было привычно». Диксон проводит аналогии с Востоком, другие авторы — с древней Англией. Но в тоже время эта непохожесть для ряда наблюдателей создавала особый, даже мистический образ города. Обратим внимание на названия книг иностранных авторов — «Свободная Россия», «Новая Россия», «Неизвестная Россия», «Душа русского». С одной стороны это свидетельствовало о новой тенденции пересмотра традиционного образа России в глазах британцев. С другой, об увлечении загадочной русской душой, которая стала особенно популярна в Британии в начале XX в. под влиянием русской литературы. Поэтому описания самого города (его достопримечательностей) у путешественников и уходят на второй план, принимая во внимание их убежденность, что все русские провинциальные города одинаковы. Грэхем был уверен, что «город имеет душу», но не каждому дано это понять. Можно остановиться в отеле в Архангельске или совершить поездку по стране и не увидеть ничего, кроме местного колорита. Бьющая ключом жизнь — это только пелена, непознанная жизнь лежит за поверхностью. Архангельск — мистический город, возможно на такой образ повлияло «странное впечатление спящего города белой ночью» [7, с. 13]. Летбридж также считал, что есть что-то особенно сокровенное в городе, что придает Архангельску собственное очарование, «которое ни время, ни расстояние не могут стереть». Но в отличие от Грэхема, ему кажется, что это «частично из-за семимесячной зимы». В расположении Архангельске нет ничего величественного, здесь нет ни холмов, ни скал. Ряды низких деревянных домов спускаются к воде от сосен, окаймляющих край тундры. Его улицы, как и в большинстве русских городов, непропорционально широки и плохо мощены. В нем нет богатства Южной России и мало черт процветающей Сибири. Несмотря на эти недостатки, у него есть свое очарование и дружелюбие. Простые рыбаки и охотники дают ему сердечность, которой так не хватает британской цивилизации [9, с. 186-188].

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

Список литературы и источников

1. Анциферов Н.П. Душа Петербурга [Электронный ресурс] — Режим доступа: http://www.gramotey.com/?open_file=1269041149 (дата обращения 12.03.2013). 2. Бруин де К. Путешествие в Московию // Россия XVIII в. глазами иностранцев. — Л.: Лениздат, 1989. —– С. 17-188. 3. Лотман Ю.М. Символика Петербурга и проблемы семиотики города // Лотман Ю.М. История и типология русской культуры. — СПб.: «Искусство – СПБ», 2002. — С. 208-220. 4. Boddy A. With Russian Pilgrims being on account of a Sojourn in the White Sea Monastery and a Journey by the Old Trade Route From the Arctic Sea to Moscow. — L.: Wells Gardner, Darton & CO., 1892. — XII, 347 p. 5. Dixon W.H. Free Russia. — N. Y.: Harper & Brothers, 1870. — X, 359 p. 6. The English Woman in Russia: Impressions of the Society and Manners of the Russians at Home. — N. Y.: C. Scribner, 1855. — 316 p. 7. Graham S. Undiscovered Russia. — L.: J. Lane, 1912. — XVI, 337 p. 8. Lethbridge A. The New Russia from the White Sea to the Siberian Steppe. – L.: Mills and Boon, Ltd, 1915. – XV, 309 p. 9. Lethbridge M., Lethbridge A. The Soul of the Russian. — L., N. Y.: J. Lane Company, 1916. — X, 238 p.

М. Н. Крылова ОСОБЕННОСТИ СОВРЕМЕННОЙ КОММЕРЧЕСКОЙ НОМИНАЦИИ (НА МАТЕРИАЛЕ ТЦ «МЕГА», РОСТОВ-НА-ДОНУ)

Коммерческая номинация — это названия магазинов, учреждений и товаров, которые преследуют коммерческие цели — служат продвижению товара, услуги и т. п. на рынке. Одним из актуальных современных терминов для обозначения коммерческих онимов является термин «прагматонимы». Формирующиеся рыночные отношения окунули нас в море коммерческих наименований, призванных привлечь наше внимание к товару, магазину, заставить купить товар.

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

Целая армия специалистов (психологи, социологи) работает над коммерческой номинацией, конструирует наименования, опираясь на давно используемые на Западе и адаптируемые сейчас для России правила и законы. Удачное коммерческое наименование способно повысить продажи, и это уже достаточное основание как для того, чтобы данные номинации изучать, так и для того, чтобы над ними работать. Что представляет собой современная коммерческая номинация с лингвистической точки зрения, оказывает ли она планируемое влияние на потенциального покупателя? Нас привлекло локализованное в пределах одного торгового центра (ТЦ «Мега», Ростов-на-Дону) поле коммерческой номинации, анализируя которое мы ставили перед собой цели: проследить количественную и качественную динамику коммерческой номинации (на материале двух срезов — 2008 и 2013 года); оценить соотношение заимствованных и русских наименований; оценить воздействие с помощью современных коммерческих наименований на покупателя, на его желание приобрести товар; сформулировать ряд правил конструирования прагматонимов. Проблема коммерческих наименований не первое десятилетие привлекает внимание лингвистов, известны исследования этой области номинации, проводившиеся Н.А. Гусейновой, Г.С. Куликовой, М.Е. Новичихиной, О.Б. Сиротининой, Т.В. Шмелёвой, Т.В. Щербаковой, О.Е. Яковлевой и др. Для учёных очевиден прогресс данной отрасли наименований, наблюдаемый с распространением в России рыночных отношений. Т.В. Шмелёва отмечает, что «взрывообразный рост числа объектов, требующих собственных имён, вызывает увеличение ономастикона (в первую очередь, городского) и расширение диапазона ономастической техники, или языковых средств производства онимов» [5, с. 6]. В то же время назвать тему коммерческой номинации достаточно разработанной нельзя, так как в силу своей неоднородности и прикладного характера прагматонимы остаются вне пределов внимания большинства учёных. Динамика же коммерческой номинации в пределах одного торгового центра вообще ранее не исследовалась. Особенно часто внимание учёных обращается к выбору при номинации русского или иноязычного слова, кириллической или глаголической формы графической записи наименования. Это, действительно, важнейшая проблема. Хочется сразу отметить, что никто из исследователей не призывает к отказу от иноязычных коммерческих наименований, что, естественно, невозможно с учётом происходящей глобализации. Г. С. Куликова отмечает: «Понятно, что включение иноязычных номинаций в язык современного города обусловлено процессом интеграции России в мировую экономику. Однако зарубежный опыт формирования “языка улицы” свидетельствует о возможности исключить или максимально огра-

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 ничить применение в городских номинациях иноязычных слов» [2, с. 330]. В российских условиях, при отсутствии механизмов административного регулирования, процесс коммерческой номинации носит преимущественно стихийный характер, живо реагируя на веяния времени, изменения уровня образованности и культуры современного потребителя товаров, тенденцию к расслоению общества и под. В этой связи коммерческие наименования, их состав, этимология, динамика могут быть одним из показателей состояния современного русского языка, его подверженности влияниям, умения реагировать на чуждые элементы и развиваться, вырабатывая новые самостоятельные единицы. Количественные данные, обнаруженные нами при сопоставлении коммерческих названий разного типа в ТЦ «Мега» в 2008 и 2013 году, отмечены в таблице 1.

Таблица 1 – Количество коммерческих наименований, различных по происхождению и написанию Количество, примеры

Тип наименования

2008 г.

Иностранные наименования, написанные полностью на иностранном языке

137:

2013 г. Accesso-

ries zone

Русские наименования

42:

Bugatti Детский

мир Иностранные наименования, написанные по-русски Наименования, написанные по-русски с

39:

Золотая

стрекоза 7:

Ашан,

9: Сбарро

ИКЕА 2: Блинкоff

включением иноязычных компонентов Названия, представляющие собой адреса

Adidas,

104:

кар-

маNов 2: Foto.ru

–

2: Zimaletto

2: Acoola

Наименования, состоящие из цифр

1: 3'15''

2: 36,6

Наименования из букв и цифр

1: Е2О

–

Всего

194

157

в Интернете Русские наименования, написанные латиницей

Как показывает таблица, количественно преобладающими, основными являются первые три группы наименований. Рассмотрим их более подробно. Во-первых, нас интересует

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

процентное отношение наименований каждой группы от общего количества наименований, которое позволит увидеть количественную динамику (таблица 2).

Таблица 2 – Количество (в %) основных групп коммерческих наименований Тип наименования

Количество 2008 г.

2013 г.

Русские наименования

Иностранные наименования, написанные

Иностранные наименования, написанные полностью на иностранном языке

по-русски

Количественный анализ показывает, что за прошедшие пять лет стало больше названий русских и написанных кириллицей. Изменения не такие уж значительные, но зато стабильные, по всем группам наименований. Это говорит о постепенной адаптации рынка названий брендов к условиям российской реальности, о действии процессов русификации. Рассмотрим качественный состав наименований. Иностранные бренды в этой связи интересуют нас менее. Их состав представляет собой некий усреднённый и оправданный глобализацией набор названий, которые могли бы быть обнаружены в любом торговом центре Европы. Н. А. Гусейнова называет среди целей таких наименований унификацию с международными системами, экономию речевых средств, рекламные цели [1, с. 142]. Нужно отметить, что столь значительное количество иноязычных наименований магазинов не отражает в полной мере общую картину современной коммерческой номинации. Такое преобладание характерно именно для торгового центра типа «Мега», позиционируемого как «семейный» и специализирующегося на «одежде и обуви для всей семьи». Специалисты отмечают, что «магазины, торгующие модной одеждой, обувью, косметикой, носят иноязычное название чаще, чем, скажем, торгующие рыбацкими принадлежностями <…> Это, видимо, объясняется традиционностью и конкретной направленностью интереса потенциального покупателя» [2, с. 331]. Увеличившееся же количество иностранных наименований, написанных по-русски, можно оценить как «реверанс» со стороны западных брендов, их желание более органично влиться в местный рынок, стать ближе российскому потребителю. Интересно, что такое номинативное поведение характерно для наиболее известных, популярных, демократичных брендов: Ашан, ИКЕА, Л`Этуаль, Леруа Мерлен, Линзмастер, Макдоналдс и др. Дан-

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 ные наименования можно охарактеризовать как варваризмы – адаптированные к русскоязычному написанию слова других языков. Названия западных фирм вырабатывались постепенно в течение десятилетий. Их формирование и последующие изменения происходили в связи с теми процессами, которые наблюдались в то время в экономике и политике. Происходят они и сейчас, демонстрируя поступательный и достаточно медленный процесс. Массив русских коммерческих наименований не имел и по-прежнему не имеет времени для постепенного формирования. Экономические изменения, произошедшие в нашей стране в 90-е годы и наблюдаемые до сих пор, диктуют быстрые действия. Именно поэтому названия и отражают достаточно ярко тенденции современной языковой ситуации. Рассмотрим группы, выделяющиеся внутри написанных по-русски коммерческих наименований по структуре, семантике и происхождению: 1. Наименования из одного русского слова немногочисленны. По частеречной принадлежности в качестве названий чаще всего выбираются имена существительные (Буква, Вещь! Косметичка, Секундочку, Цифроград, Шоколадница), реже встречаются субстантивированные прилагательные (Связной, Цифровой), единичен глагол (Смотри). Для названий этого типа характерны динамичность и метафоричность, с их помощью можно немедленно привлечь внимание потенциального покупателя. Наименования делятся на более информативные и менее информативные, цель первых – сразу дать какую-то информацию о товаре (Цифроград, Цифровой, Шоколадница); цель вторых – заинтриговать покупателя, который, видя название, ещё не знает, что продаётся в магазине, но может догадаться по названию (Вещь! – магазин одежды, Буква – книжный магазин, Секундочку – сервисная мастерская и под.). 2. Наименования, представляющие собой классические словосочетания с подчинительной связью двух компонентов – русских слов. По типу связи компонентов и структуре они делятся на типы: – согласование: прилагательное + существительное (Белый ветер, Восточный Базар, Высшая Лига, Детская страна, Детский мир, Джинсовая Симфония, Золотая стрекоза, Идеальная чашка, Проворный ткачик, Сонная галерея, Часовой двор); – управление: существительное + существительное (Планета колготок, Республика игр, Созвездие красоты); числительное + существительное (5 карманов, Семь пядей); – примыкание: 1С: Интерес, Доктор Столетов, Яшма Золото. Такие названия единичны, что может свидетельствовать о слабой выраженности грамматической тенденции к аналитизму на фоне синтетического характера русского языка.

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 Названия этого типа также различаются уровнем информативности, многие из них

предлагают покупателю догадаться по названию о том, что продаётся в магазине (Созвездие красоты – средства для ухода за лицом, телом, волосами, Проворный ткачик – ателье срочного ремонта одежды). Есть и, на наш взгляд, неудачное с точки зрения соотнесения значения сочетания и продаваемого товара наименование: Золотая стрекоза – магазин нижнего белья. Среди данных названий особо выделяются такие, для которых характерна гиперболизация, или «стремление к гигантизму» [2, с. 333]. В них используются слова мир, планета, республика и под., призванные «улучшить» образ фирмы, закрепить бренд в сознании потребителя как значительную, большую и перспективную компанию. Например: Детская страна, Детский мир, Планета колготок, Республика игр, Созвездие красоты и др. Нужно признать, что по большей части такие претенциозные названия обозначают действительно большие магазины, часто – торговые сети, и гигантизм в данном случае соответствует размерам и степени престижности торговой марки. Наблюдается и противоположная тенденция – стремление создать естественную, простую номинацию, приблизившись тем самым к простому человеку: Идеальная чашка, Проворный ткачик. Она выражена слабее, чем гиперболизация, что связано, по-видимому, со спецификой торгового центра. 3. Названия в дореволюционном или советском стиле: Русская Ювелирная Компания, Московский Ювелирный Завод, Сбербанк, Детский мир и под. В советском стиле звучат и аббревиатуры: МТС, Спортмастер. Выбирая такие названия для торговых марок и магазинов, коммерсанты справедливо полагают, что с их помощью можно повысить авторитет бренда, так как в сознании потребителя существует представление о том, что до революции и в советское время производились товары и оказывались услуги, по качеству превосходящие современные. При этом названия такого типа подразделяются на две группы: наименования, действительно имеющие значительную историю (Московский Ювелирный Завод, Сбербанк), и наименования, стилизованные под имеющие многолетние традиции (Русская Ювелирная Компания). 4. Заимствованные слова, отчётливо ощущаемые как иностранные: Бюстье, Кутюрье, Эконика, Экспедиция, Элегант и под., в том числе названия, комбинирующие русскую и заимствованную часть (слово): Телемаг, Евросеть, Зообум, М.Видео, Арбат Престиж, Сити Обувь, Кофейная Кантата и под. Коммерческая номинация быстро реагирует на всё модное, выделяющееся на общем фоне. Этим, видимо, и объясняется выбор в качестве названий или компонентов названий необрусевших заимствованных слов. При этом неред-

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 ко «активизация рекламной функции коммерческого наименования сопровождается подавлением его информативной функции» [2, с. 333]. Нужно отметить, что происходит это далеко не всегда, из примеров, приведённых выше, полностью неинформативным является только название Эконика (сеть салонов женской обуви). 5. Имена собственные, основная группа среди которых – прецедентные имена: исторических персонажей (Андерсен), литературных героев (Турандот). Встречается также комбинация красивого имени со словом, характеризующим товар (Бижутерия Анна). Для наименования может быть сконструирована фамилия, указывающая на предлагаемый товар, например, Пан Чемодан, Блинкофф (сеть кафе быстрого питания, основное блюдо – блины). Показательно, что в 2008 году последнее наименование сочетало кириллические буквы с латиницей (Блинкоff), а теперь пишется полностью по-русски, демонстрируя один из примеров русификации названий. Названия товаров и магазинов, связываемые с фамилиями (реальными или вымышленными) призваны в сознании покупателя, по мнению О.Е. Яковлевой, ассоциироваться с традиционностью, высоким качеством, ответственностью производителя (продавца) [7, с. 97]. В условиях развития частного предпринимательства названия часто включают имена владельцев бизнеса, членов их семей и под. (магазин «Александра», закусочная «У Рафика»). Показательно, что в ТЦ «Мега» мы подобных названий не встречаем, что, повидимому, связано с представленностью в торговом центре только крупных компаний, прибегающим к такому типу наименований значительно реже. Среди имён преимущественно выбираются иностранные, что может объясняться модой на всё зарубежное, стремлением повысить статус своего товара и под. 6. Наименования российских фирм, написанные по-русски, но звучащие явно на западный манер и не вызывающие изначально в сознании потребителя явных ассоциаций. Например, Беталинк, Ростик’с и др. Г.С. Куликова пишет по этому поводу: «Погоня за красивым, по мнению номинаторов, названием порой делает его с точки зрения потребителя немотивированным и ничего не сообщающим о характере предлагаемого товара» [, 331]. Таких наименований немного, их нельзя назвать психологически успешными, для нового бренда на этапе становления они могут быть даже сдерживающим фактором, однако позже, когда фирма уже зарекомендовала себя на рынке, они становятся узнаваемыми, как произошло, к примеру, с сетью Ростик’с. Остальные группы наименований представлены одним-двумя названиями: – каламбурные образования: Для Души и Душа;

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 – прецедентные имена, в частности название мультфильма: 38 попугаев. Сюда же

можно отнести уже рассмотренные выше названия магазинов Андерсен, Турандот, Арбат Престиж; – названия из одной буквы: Ж. Каждое из этих названий по-своему интересно. Для души и душа – это парономазия – фигура речи, состоящая в образном, каламбурном сближении слов вследствие сходства их звучания. Прецедентные имена символизируют общность культурных кодов предпринимателя и потребителя и поэтому должны вызывать интерес к бренду. По замечанию О.Е. Яковлевой, «такое имя уже само по себе выполняет функции ассоциативного контекста» [7, с. 100]. Буква Ж в названии интригует и одновременно вызывает комические ассоциации, на самом же деле это название магазина обуви, причём как женской, так и мужской. Хочется остановиться также на двух типах названий, выделенных нами в особые группы по признаку сочетания русских и заимствованных элементов. Во-первых, это наименования, комбинирующие буквы кириллицы и латиницы, причём их графика может и измениться: 2008 год – 5 карманов, Блинкоff; 2013 год – 5 кармаNов, Блинкофф. Вовторых, русские наименования, написанные латиницей: Zimaletto (зима-лето) и Acoola (акула), Kira Plastinina (фирма дизайнера Киры Пластининой). Данные названия также являются русскими по происхождению и представляют собой достаточно интересную языковую игру на графическом уровне, демонстрируя живой характер русского языка, его динамику, творческий подход к его развитию со стороны брендмейкеров. В названии люди воспринимают два самостоятельных аспекта: смысл и впечатление. Впечатление складывается из ощущений человека, который впервые слышит или читает незнакомое слово – то есть набор букв, из которых это слово состоит, звуков, а также эмоциональных образов, которые эти буквы и звуки вызывают. От впечатления от названия часто зависит успешность коммерческого предприятия, по словам Т. В. Щербаковой, «в условиях рыночной экономики и свободной конкуренции выбор удачного названия для коммерческого предприятия является своего рода залогом выживания на рынке» [6, с. 115], поэтому наименованиям брендов и магазинов уделяется всё большее внимание. Попробуем выделить недостатки и достоинства проанализированных выше коммерческих наименований с точки зрения рядового потребителя. К недостаткам можно отнести: –

непонятность названия из-за его иноязычного характера;

–

недостаточная информативность (отсутствие связи между названием и тем, что продаётся).

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 Проведённый анализ названий магазинов ТЦ «Мега» показывает, что современная отечественная коммерческая номинация постепенно преодолевает эти недостатки: количество иноязычных названий сократилось, неинформативных русских наименований также немного. Для коммерческой номинации вообще характерен ещё один недостаток – низкая культура названия (орфографические ошибки, использование жаргонизмов и просторечий и под.), который не актуален для наименований магазинов в данном торговом центре. Перед нами пример того, как высокая статусность и претенциозность предприятия играют на повышение культуры русского языка. Среди достоинств рассмотренных русских коммерческих названий можно выделить: –

краткость;

–

образность большей части наименований;

–

стремление к языковой игре;

–

наличие коннотаций культурного характера;

–

умение давать дозированную информацию о предлагаемом товаре: не назвать его прямо и в то же время вполне доходчиво намекнуть.

В условиях, когда «не существует определённых правил, согласно которым то или иное слово должно появиться в качестве названия» [6, с. 115], данные характеристики можно расценить как примерные правила русской коммерческой номинации. Думается, что их соблюдение способно обеспечить успех вновь создаваемых прагматонимов. Отрадно, что в сфере коммерческой номинации ТЦ «Мега» (Ростов-на-Дону) они в основном соблюдаются, причём динамику названий с 2008 по 2013 годы можно назвать положительной.

Список литературы и источников

Гусейнова Н. А. Роль заимствований в коммерческой номинации (на материале

наименований предприятий общественного питания и сферы услуг) / Н. А. Гусейнова // Филология – культурология: диалог наук: Материалы II научной интернет-конференции с международным участием. — Одинцово: АНОО ОГИ, 2012. — С. 136–142. 2.

Куликова Г. С. Русские и иноязычные коммерческие номинации (на материале го-

родских наименований Саратова) // Проблемы речевой коммуникации: Межвуз. сб. науч. тр. / Под ред. М. А. Кормилицыной, О. Б. Сиротининой. — Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2008. Вып. 8. Материалы Междунар. науч-практ. конф. «Современное состояние русской речи: эволюция, тенденции, прогнозы». — С. 329–335.

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 3.

Новичихина М. Е. Из опыта экспериментального исследования коммерческих

названий // Вопросы психолингвистики. 2007. № 5. — С. 70–77. 4.

Сиротинина О. Б. Языковой облик г. Саратова // Разновидности городской устной

речи. — М.: Наука, 1988. — С. 247–253. 5.

Шмелёва Т. В. Алфавит в ономастиконе // Российский лингвистический ежегодник.

— Красноярск, 2006. Вып 1 (8). — С. 6–12. 6.

Щербакова Т. В. «Аномалии» формы и содержания в коммерческой номинации /

Т.В. Щербакова // Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 17 (155). Филология. Искусствоведение. Вып. 32. — С. 115–118. Яковлева О. Е. Коммерческая номинация в рамках дифференцированного семиотического подхода // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: история, филология. 2006. Т. 5. № 2. — С. 96–103.

В.А. Суковатая ПЕТЕРБУРГСКИЕ КАМНИ И ИМПЕРСКИЕ СИМВОЛЫ: ПОЭТИКА И МИФОЛОГИЯ ГОРОДА

В результате индустриальной революции и активной урбанизации, с расширением функций и роли городов как составляющих производственного комплекса и репрезентантов власти, Город приобретает особое место в культурном сознании Х1Х века: писатели, философы, ученые все больше внимания уделяют внутренней жизни города, рассматривая его как «социальный организм». Это не значит, что городов не было в Средневековье и эпоху Барокко: первые города в Европе датируют эпохой неолита (современная Греция, Турция) [3. с. 15-18]. Однако, если преимущественным видом поселения в эпоху Средневековья или Барокко были деревни, городки, тесно связанные с натуральным хозяйством, помещичьи усадьбы, то, начиная с ХIХ века Город возникает как новый социо-культурный феномен, вбирая внутрь себя массы людей из предместий, требуя от них нового типа работы (на производстве) и нового образа жизни (очень скученного), и взамен предоставляя им

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 новые типы развлечений, самореализации, создавая новые типы профессий и услуг, а также новые культурные символы и знаки. Город превращается в самостоятельного героя, мифологизируя пространства, времена и события, связанные с тем или иным городским топосом. По мнению Н. П. Анциферова [1], «прочитывание» топографии города дает возможность познать психологические настроения общества и даже идеологические особенности текущего момента. В художественное и массовое сознание Города входят как самостоятельные архетипы «Лондон Диккенса», «Петербург Пушкина и Достоевского», «Дублин Джойса», «Париж Золя», др. По мнению М. С. Кагана, можно вычленить четыре фактора, которые формируют «мифо-поэтику» Города [4]: во-первых, это ландшафт и климат, которые создают своего рода «природный» фон, в «декорациях» разворачивается социальная деятельность человека (лазурное небо и море Италии создает один тип настроения и образ итальянских городов, в то время, как низкое небо Петербурга и частые дожди подсознательно и даже физически располагают к совершенно иному восприятию окружающего мира); во-вторых, это социальный статус Города (столица или провинция) и специфика профессиональной деятельности горожан, которая определяет особенности образа жизни каждого города. Третий фактор, о котором упоминают многие другие исследователи [9; 11], это архитектурный облик города, который создает определенное психо-эмоциональное настроение как жителей, так и приезжих. Архитектурный облик особенно важен, так как, с одной стороны, он наиболее изменчив, так как подвержен влиянию архитектурной моды, социальным и природным катаклизмам; с другой стороны, каменные здания, ставшие основой городского строительства начиная уже с ХVП века, позволяют сохранять определенные формы и символы достаточно длительное время, проносить психологическое настроение каменных форм сквозь века (подобно «Вечному Риму» или «свободной Венеции»). На наш взгляд, в этом аспекте можно рассматривать и тематические группы наименований (топонимов) и самих архитектурных строений, которые изначально направлены на создание определенной атмосферы города, как, например, «Новая Голландия» в Санкт-Петербурге (спроектированный Петром Первым), включающий комплекс зданий и названий, с активной отсылкой к образу Амстердама. Четвертый фактор, который формирует мифопоэтический образ Города, это — художественные образы литературы, искусства, кино (то есть виртуальное пространство Города), которые создают и сохраняют «городские символы», которые, в свою очередь, формируют «колорит Города» и его «прецедентные тексты» [5]: Собор Парижской Богоматери в Париже; статуя Свободы в Нью-Йорке; Эйфелева башня в Париже; Зимний дворец в Пе-

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

тербурге. Можно сказать, что в конце концов, имя Города перестает дифференцироваться с реальностью, происходит своего рода сращение символа (означающего), архитектурных строений и пространств (означаемого) и определенного типа коннотирования (эмоционального наслоения, «поэтической добавки», которая и превращает архитектурный объект в символ). Коннотация создает двуплановость высказывания: с одной стороны, передается информация об объективном мире или явлении, с другой стороны, вносится субъективная оценка этого явления, характерная для определенной национальной или социальной группы [12]. Городское пространство начинает рассматриваться как способ отображения национально-культурного мировоззрения и психологических особенностей каждого этноса, как особый структурный механизм, способный производить собственные «типы поведения», определенный характер жителей, тип повседневности. Более того, перемещаясь из одного текста в другой городской топоним сохранял за собой весь «шлейф» символических значений и коннотаций, которые уже были ему переданы в предыдущих произведениях. Именно в Х1Х веке появляются первые научные работы по социологии города: в частности, широкую известность получает 17-томное исследование англичанина Чальза Бута «Жизнь и труд населения Лондона» (1886-1903) [14], посвященное, в первую очередь, проблемам занятости и бедности, уровнем рождаемости, инвалидности и смертности жителей разных районов Лондона, с подробными картами, отражающими уровень социального благополучия (нищеты или криминализации) отдельных улиц. Важно отметить, что в Англии исследование Бута имело вполне реальные социальные и политические результаты: став членом Королевской комиссии, занимавшейся проблемами бедных, он в 1908 способствовал принятию первого в истории указа о пенсиях по возрасту, которые выплачивались рабочим в городах. Хотя подобного научного исследования никогда не проводилось в России, однако идея описания городского пространства с точки зрения его социальных, имущественных иерархий и степени криминальной безопасности, тем не менее, была реализована, хотя и в трансформированной, литературной форме: это роман Всеволода Крестовского «Петербургские трущобы» (1864 - 1866), с говорящим подзаголовком «Книга о голодных и сытых». В этом романе, в значительной степени раскрывающему и пере-воссоздающему «мифопоэтику» криминального Петербурга, городских окраин и центральных улиц – «витрин» города, контраст социальных «низов» и «верхов» имперской столицы. Важно отметить, что «Петербургские трущобы» возникли как отклик на роман «Парижские тайны» Эжена Сю (1842-1843), также посвященному социальной жизни разных слоев французской столицы. В этом же ряду произведений о Городе можно рассматривать «Чрево Парижа»

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 Эмиля Золя, «Собор Парижской Богоматери» Виктора Гюго, «Невский проспект» Николая Гоголя, «Приключения Оливера Твиста» Чарльза Диккенса, петербургские романы Федора Достоевского и многотомную эпопею Оноре де Бальзака. Появление мифологемы Города в культурном сознании становится основой очень важных изменений в последующем литературном развитии: в частности, в развитии таких новых жанров как «детектив», «криминальная новелла», «детский роман», «индустриальная повесть», «городская повесть». Именно резкая урбанизация и обнищание значительных слоев английского населения в результате промышленного развития, использование детского и женского труда на опасных производствах (заводах, шахтах), несправедливость распределения социальных благ, особенно заметная в ситуации города, становятся «социальными условиями» и сюжетом в большинстве «городских романов» Ч. Диккенса, в детективных новеллах А. Конан-Дойля и А. Кристи, в авантюрно-криминальных повестях У. Коллинза, А. Дюма, О. Уайльда и Р.Л. Стивенсона. Большинство событий в произведениях этих (и других) авторов происходит на фоне городских соборов и ратушей, богатых особняков и заброшенных заводов, мелких магазинчиков и ремесленных производств, дорогих ресторанов и китайских курилен опиума, воровских подвалов и портовых мастерских, иммигрантских кварталов и работных домов, то есть, всего комплекса большого промышленного города и его «социального ландшафта», который, по большому счету, составляли «люди и камни», «люди на фоне камне», то есть соединение в одном произведении психоэмоциональных образов городской архитектуры с поступками и жестами людей в каменном окружении улиц. (В дальнейшем, мы бы хотели сделать акцент на этом, камень и наличие каменных зданий играют особую роль в создании мифопоэтики Города). Именно камни и каменные дома становятся способом сохранить культурную и социальную память прошлого. Если обратиться к сугубо российскому контексту, то на наш взгляд, правомерно выделить две основные линии в изображении города: первую мы условно назовем «ностальгической» и сошлемся на статью В. Г. Щукина под говорящим названием «Поэзия усадьбы и проза трущобы» [13]. В своей работе Щукин доказывает, что модернизация России ХIХ века коснулась в первую очередь «дворянской интеллигенции», цивилизационная ориентация которой была «почвенническая», в результате чего «идеал фешенебельности» нашел благодатную почву не в городском хронотопе, а в деревенской усадьбе, жители которой (как хозяева-дворяне, так и крестьяне и крепостные) идеализировались, как истинные носители «русскости» и «вселенской гармонии» (Н. Гоголь «Старосветские помещики», Л. Толстой «Война и мир», И. Тургенев «Дворянское гнездо», А. Чехов «Вишневый сад»).

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

Противопоставлялся усадебному «раю» хронотоп Города в совершенно определенных символах, отражающих крестовое членение пространства: с одной стороны, это то, что мы бы назвали «социальным хронотопом» – гостиная, спальня, улица, рынок, полицейский участок, тюрьма; с другой стороны, это то, что можно обозначить как «сакральный хронотоп»: небо — чердак — гостиная — подвал — могила, что имеет и определенную морально-психологическую окрашенность. Однако существовала и другая линия в изображении Города, и ее мы бы условно назвали «имперской»: в рамках этого направления Город мыслился не как «обитель зла» и «место погибели души человеческой» (то есть род социальной антиутопии), а как утопия нового мироустройства, в которой, в соответствии с ренессансным оптимизмом деятельности, человек мыслится как всемогущий демиург, способный создать Город вопреки неблагоприятным природным и внешнеполитическим условиям, и, более того, утвердить его как символ государственной или национальной славы. Первенство в создании этой линии в русской мифологии о Городе, принадлежит, без сомнения, А. С. Пушкину с его поэмой «Медный всадник», посвященной конфликту между каменным истуканом, олицетворяющим величие российской империи, необузданными стихиями природы, способными снести любое произведение человеческих рук, и мещанином, рядовым жителем великой империи, который находится под «двойным ударом»: буйства природных катаклизмов и давления империи, защищающий свое могущество, но не «маленького человека». В этой поэме заложены основные мотивы петербургской символики в образе Невы, «реки жизни» «реки смерти» аллюзивно сопоставимой то с водами Стикса, то с первородным Океаном, то приобретающей облик древних чудовищ — Сциллы и Харибды, между которыми мечется одинокий путник в поисках собственного духи пути и утверждения права на частную жизнь. По мнению Ю. М. Лотмана [6], саму символику городов можно разделить на два типа: город, занимающий концентрическое пространство, сформировавшийся естественным путем, словно кольца на деревьях, примером которого может служить Москва, выросшая в огромный город как бы «натуральным» путем, когда каждый новый приток населения формировал свое пространство вокруг Центра. В противовес Москве, Петербург – город возникший «искусственным» путем, по плану, вне учета естественных географических условий, даже вопреки им. Он построен геометрически, а не концентрически, и это аналог искусственно созданной вселенной, когда архитектор (или заказчик) выступают в роли демиурга, создавая мир заново, видя город как возможность для себя вступить в борьбу с природой, то есть, на наш взгляд, принимая подсознательно, своего рода, «богоборческие

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 функции». В этот же период формируется литературная мифологема русскости как «душевности» и «сердечности», которая в художественном и философском сознании связывается прежде всего с Москвой, в противовес Петербургу, как городу «выморочном», «вымышленному», «умственному», «призрачному» (что получило яркое воплощение в невских повестях Н. В. Гоголя). Именно второй тип построения города, в частности, Петербурга вызывает к жизни наибольшее количество городской мифологии и легенд [10]. Сама искусственность возникновения Петербурга — «на крови и костях», «по воле сверху», словно по божественному велению, его особое географическое положение (белые ночи, туманы, наводнения), этническая неоднородность – обеспечили Петербургу особое место в российском философско-художественном самосознании. В произведениях петербургских писателей, особенно ХIХ века вполне отчетливо выстраиваются антитезы: Невский проспект — Васильевский остров, роскошь — нищета, театральность — искренность, злодейство — сострадание. Осознание петербургской специфики входит глубоко в самосознание самого города, Петербург, как символ Российской власти и «имперскости», противопоставляется Москве как символу русской культуры. Архетип Петербурга в культурном сознании эпохи был изначально противоречив, на что указал Пушкин в начале «Медного всадника»:

На берегу пустынных волн Стоял он, дум великих полн, И в даль глядел. Пред ним широко Река неслася; бедный челн По ней стремился одиноко... …И думал он: Отсель грозить мы будем шведу, Здесь будет город заложен Назло надменному соседу. Природой здесь нам суждено В Европу прорубить окно… …Прошло сто лет - и юный град, Полнощных стран краса и диво, Из тьмы лесов, из топи блат Вознесся пышно, горделиво; …По оживленным берегам

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 Громады стройные теснятся Дворцов и башен; корабли Толпой со всех концов земли К богатым пристаням стремятся; В гранит оделася Нева;

… Люблю тебя, Петра творенье, Люблю твой строгий, стройный вид, Невы державное теченье, Береговой ее гранит, Твоих оград узор чугунный, Твоих задумчивых ночей Прозрачный сумрак, блеск безлунный, Когда я в комнате моей Пишу, читаю без лампады, И ясны спящие громады Пустынных улиц, и светла Адмиралтейская игла… …Красуйся, град Петров, и стой Неколебимо, как Россия, Да умирится же с тобой И побежденная стихия… (А. Пушкин «Медный всадник»)

В этом фрагменте обозначены символы имперскости — через стилистику глаголов и метафор с подчеркнуто амбициозной, воинственной окраской: “...отсель грозить мы будем...”, “город заложен назло надменному соседу...”, “...в Европу прорубить окно”, “Ногою твердой стать при море) “юный град... вознёсся пышно, горделиво”, “Россия снова торжествует”, “красуйся, град Петров, и стой Неколебимо, как Россия...” и т д. В поэме Пушкина архетип Невы как реки «между Жизнью и Смертью» формируется семантикой стихийности, превосходящей человеческие возможности контроля: “Нева, взломав лёд ...”, “Нева металась...”, “...сердито бился дождь”, “стучал, выл,... одолел”, “река... свирепела,... остервенела,... клокотала”, “клубиться”, “кинуться на город” и т. д. Пушкин в петербургской картине мира как бы канонизирует идеал имперской власти и всемогущества,

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 обращенный к архетипу победы вечности над природной стихией и выраженный в образах каменной незыблемости. Следует отметить, что Город как символ государственной власти и ее триумфа становятся чрезвычайно важен в системе формирующейся империи, сам принцип которой основан на доминации метрополийного центра и подчинении удаленных от него территорий (провинций). В частности, Шон Печейс указывает [16, с. 58-59], что уже в начале Х1Х века формируются сложные отношения между литературой и идеологией империализма: литература становится основным репрезентантом «имперского мировоззрения» и именно благодаря литературе эта идея (в частности, мифологема «британскости», миф о «британском джентльмене», т.д.) была инкорпорирована в общественное бессознательное. В первой половине Х1Х столетия империя была скорее «воображаемой», и большинство населения самих империй очень смутно представляло себе социально-культурное и практическое значение слова «империя» [17, с. 153-155], и именно литература создала пояснительные паттерны «имперских практик» и сыграла роль модели осмысления действительности, в которых Центр метрополии (столица) был реферирован семантикой «дома», «истинности», «силы», в то время как периферийный Другой – семантикой «бегства», «девиации», «слабости». Литература создавалась в столицах, и потому не удивительно, что А. С. Пушкин упоен мощью и триумфом нарождающейся российской государственности периода Петра I, отождествляя «родину» и «государство». Это уже гораздо позже, зрелый и «обласканный» властью Пушкин, идеал свободы частной жизни и «самостоянья» человека ставит превыше величья власти и пишет в «Отрывках из Путешествия Онегина»: Мои желания — покой, Да щей горшок, да сам большой. (VI, 200-201) Если следовать мысли поэта, то зрелая личность проявляет силу духа в отказе от абстрактной Свободы (для всех) ради конкретной независимости (ради внутренней гармонии). Развитие личной духовности может лежать вне магистральных путей поколения, что не должно обесценивать индивидуальную этику. У позднего Пушкина образ Медного Всадника, символа абсолютной Власти и необузданной стихии, воплощающей то ли народный бунт, то ли разгул страстей оказываются одинаково враждебны субъекту, стремящемуся к сохранению права на частную жизнь при наличии «сильной» государственности. Однако, можно утверждать, что в текстах ХVШ и Х1Х веков внутренний смысл Петербурга в коллективном бессознательном сохранял свою антитетичность исключительно в пространстве оппозиции власть — безвластие, державная мощь — иноземные влияния,

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

что характерно для раннемодерных обществ с еще формирующейся государственностью. К началу XX века Петербург символизировал, с одной стороны, триумф российской культуры, высшей степени духовности, когда открываются дальние горизонты национального и государственного развития; с другой стороны, «мифологизация» истории возникновения Петербурга, его архитектурной, идеологической символики привели к тому, что за ним закрепился ореол центра зла, смерти и бесчеловечности, где мера страдания превысила пределы человеческих возможностей. Мифологема Петербурга основывается на мифологемах камня и воды, которые с одной стороны, апеллируют к «памяти» (камень) и «смерти» (вода), а с другой стороны – к незыблемости (окаменению) и движению (изменчивости). С точки зрения культурного бессознательного, для формирующейся русской государственности Петровской эпохи было важно утверждение собственной значимости в глазах внешнего наблюдателя — Другого, признание своей безупречности и господства. Ощущение непрочности власти, зыбкости порядка и существование вызывает стремление идентифицировать свой «образ-Я» с обликами культур, концептуализирующими абсолют могущества, власти и силы. Такой культурой, в наивысшей степени воплощающей принципы «контролировать» и «господствовать», на наш взгляд, можно считать Древний Египет, в котором идея государственного триумфа, выраженного через сакральные камни (пирамиды, гробницы, культовые здания), представлена с наибольшей силой. В петербургских текстах можно идентифицировать и аллюзии к священной реке (Нил в Древнем Египте, Нева — в русской литературе «имперской ориентации»), что, на наш взгляд, роднит эти два типа власти. В мифопоэтике Петербурга важным является тот факт, что незыблемость камня преодолевает природное буйство воды (реки), и утверждает свое рукотвореное, неподвластное времени, превосходство. Именно идея сакрализации камней, символизирующих вневременной характер империи, характерна, на наш взгляд, для петербургского (и древнеегипетского) мифопоэтического образа. Именно древнеегипетская цивилизация первая достигла имперского могущества среди других рабовладельческих государств и на протяжении многих столетий европейской истории символизировала облик безраздельной власти и священной державности, запечетленных при помощи каменных творений. Когда речь идет о символизме камня в контексте власти, сразу можно найти мотив камня, который связан с государственной властью. Во-первых, камень часто, из-за его прочности и неизменности, ассоциируют с идеей Вечности. Во-вторых, камень также является связью между предельными элементами, категориями прошлого и будущего, минимума и максимуму. Также камень как символ сакральности, часто служит знаком присутствия демиурга, Творца, трансцендентного мисти-

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 ческого Бога, символом власти Бога. В библейской традиции мотив священного камня имеет большое значение. Камни — это и «дом Божий» («встал Иаков рано утром, и взял камень, Который положил он себя в изголовье, и поставил его памятником, и возлил елей на верх его. И Нарек (Иаков) имя месту тому Вефиль (Дом Божий)» [Бытие 28 11-28]), и естественный алтарь для обозначения места встречи с Богом. Кроме символики «Божьего Дома» и «Алтаря», камень символизировал и саму сущность Бога, а как сказано, «живой камень» — это Иисус Христос [I Петр 2,4], как символ незыблемости, прочности, источник духовной силы [Кор. 10,4]. Библейский символизм камня представлен еще в одной евангельской цитате: «Ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада НЕ одолеют ее» [Мф. 16, 18]. И именно в этом выражении можно выделить символ «основополагающего» или «первого» камня, хранящего на себе печать власти Творца. Таким образом, аппеляция к камню, это своего рода аппеляция к вечности, к первооснове, к власти, дарованной небесами. Камень символизирует преемственность власти, освященная временем. Делая мотив сакральных камней одним из главных, Пушкин, тем самым, как бы предлагает соединяет образ Петербурга и российской государственной власти и представляет их как один из «вечных» составляющих элементов российской культуры. На наш взгляд, образы власти, репрезентированные символикой петербургской архитектуры и мифопоэтики, достаточно близко сопоставимы с образами древнеегипетского державного могущества. Древнеегипетская идентичность, осознающая себя в терминах «незыблемости» и «тотальности», породила особый стиль искусства и уникальные феномены культуры — мумификацию умерших, строительство “домов вечности” — пирамид, внушающих ужас самому Времени. Целью древнеегипетского искусства было не отображение жизни, а сохранение единообразия, непреклонного перед переменами. В бессознательном Древнего Египта Другой всегда мыслится как отсутствующий, ибо он, будучи вестником иного мира, обозначал смерть. Смерть и ее носители — мертвецы, вызывали чрезвычайный страх у простых египтян, и многие их действия в повседневной жизни были обусловлены этим страхом и попыткой «задобрить» могущественным и зловредных покойников [7, с. 324-326]. Само искусство Древнего Египта выросло из религиозных представлений египтян. Так как египетская культура имела религиозное происхождение, то и магическая картина мира нашла свое художественное отображение в определенного типа изображениях человеческих фигур и животных, геометрических орнаментах. Например, визуально особенности древнеегипетской картины мира можно обнаружить, в частности, в доминировании профильных изображений в живописи и во взгляде изображенных фигур, устремлённом не на зрителя — потенциального Другого, а в невидимую бесконечность, к

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

высшей идее, абсолюту, игнорируя и повседневность, и даже смерть. При этом ноги людей на древнеегипетских фресках твёрдо упираются на землю обоими ступнями, их не сдвинешь, не пошатнёшь, и это тоже символизация тотальной прочности и мощи власти, которая страшась природной смертности, игнорирует ее. Как пишет Манфред Луркер [15], древнеегипетское искусство стремится вырвать изображаемые вещи из потока времени и перевести их в бесконечную форму бытия. Древнеегипетская державная тоталитарность, воплощенная в концептах «сакральности», «каноничности», «незыблемости», покоилась накрепко спаянной, прочно организованной государственной машине, мощь которой как бы гарантировала уверенность и удовлетворение амбиций каждому её «винтику» — жителю страны. Можно предположить, что «государство-монолит» оказываются необходимыми в обществе со слабыми традициями гражданского индивидуализма. Возможность почувствовать себя одним из тех, кто составляет аппарат государства, даёт такому индивиду или социуму иллюзию авторитета и успеха. Быть «в массе» и «с массами», осознавать себя частичкой непомерной силы рождают потребность в «сильной руке», в тотальной идеологизации. То, что петербургская мифопоэтика имеет аллюзии с древнеегипетской сакральной властью вечности, можно обнаружить, внимательно анализируя творчество поэтов последующих поколений. По мнению В. Н. Топорова, в каждом новом тексте Петербург возникает как цитата, помещенная в специфическое пространство, причем как цитата, стремящаяся превзойти оригинал [10]. Например, на амбициозность и тоталитарность петербургской картины мира косвенным образом указывает цитата из Осипа Мандельштама, восходящая к древнеегипетским аллюзиям: «С миром державным я был лишь ребячески связан. Устриц боялся и на гвардейцев смотрел исподлобья... Я не стоял под египетским портиком банка...» . Однако самосознание XX века, прошедшее ужасы революций и войн, настроено гораздо более скептически по отношению к тоталитарной незыблемой власти, претендующей на вечность. Культурная память новой эпохи вобрала знание трагических событий русской истории, что привело к расколу традиций имперского мышления и появлению образов антигуманной «каменной власти», родились метафоры, акцентирующие не “блеск” и “триумф” империи, а ее убийственный характер. Происходит переосмысление имперских образов петербургской мифопоэтики, которые актуализируют образ городасмерти, подобно «городам мертвых» Древнего Египта: Я вернулся в мой город, знакомый до слез, До прожилок, до детских припухлых желез… …Петербург! я еще не хочу умирать!

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 У тебя телефонов моих номера. …Петербург! У меня еще есть адреса, По которым найду мертвецов голоса… …И всю ночь напролет жду гостей дорогих, Шевеля кандалами цепочек дверных… (выделено мной, В.С.)

(Осип Мандельштам «Ленинград», Декабрь 1930)

Как известно, Города мертвых располагались в западной части древнеегипетских поселений, в силу того, что солнце садилось на западе, и Запад рассматривался как направление в мир умерших. Как пишут исследователи [8, с. 305-310], страх перед местью «неспокойных мертвецов» был столь велик, что заставлял египетские семейства посещать Города мертвых, переплывая Нил на лодках, и оставляя своим умершим родственникам воду, угощения и просьбы и помощи. Именно образ древнеегипетского Города мертвых, вызывавающего страх у живых своей непредсказуемостью и неизбежностью, возникает в стихотворении Мандельштама, написанного уже после начала сталинских репрессий. Возникновение тесной ассоциативной связи образа Петербурга-Ленинграда с городом — репрессий подтверждает и тот факт, что главным локусом Ленинграда 1930-х гг. становится тюрьма «Кресты», которая многими поэтами поколения О. Мандельштама (А. Ахматовой, Б. Пастернаком) как символ Распятия [2], жертвы, «гранитного города славы и беды». С этого момента, на наш взгляд, усиливается коннотация «обреченного города», символа, свидетельствующего о «закате империи» и опасности тотальной власти. Еще один пример деконструкции петербургской мифологемы власти мы видим в стихотворении И. Бродского «Почти элегия»: В былые дни и я пережидал холодный дождь под колоннадой Биржи. И полагал, что это — Божий дар. И, может быть, не ошибался. Был же и я когда-то счастлив. Жил в плену у ангелов. Ходил на вурдалаков… (Иосиф Бродский «Почти элегия», осень 1968)

Мифопоэтика Петербурга позволяет рассматривать Биржу как один из составляющих элементов мифологического ряда Невский, Исаакий, Адмиралтейство, тесно связан-

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

ных с пушкинской и гоголевской эпохой. Само здание Биржи украшают ростральные колонны, то есть колонны, сделанные в форме носовой части древнего корабля. В Древнем Риме такими носами захваченных вражеских судов украшали трибуны форума. Таким образом, архитектурный классицизм петербургской Биржи соотносится с великолепием Древнего Рима периода расцвета. Ростральная колоннада Биржи может быть ассоциирована и как символ петербургского великолепия, равного римскому, пришедшему также в упадок. Перекрестная рифма и соседство концептов божий дар — Биржа вызывает в памяти еще один ряд ассоциаций: под «божьим даром» русские поэты, начиная с Пушкина, подразумевают творчество, поэтическую одаренность, однако близость этого словосочетания к концепту Биржа как бы захватывает и его в свое семантическое поле. Таким образом, прошлое (имперское) величие Биржи сопрягается с ушедшим величием Древнего Рима, и с эмоцией «божьего дара» как идеализации этого прошлого величия и ностальгического разочарования в нем. Ушедшая культура великой империи — это время юношеского счастья лирического героя, которое возникает от избытка сил и веры, даже в моменты, когда субъект «пережидал холодный дождь». Однако с узнаванием «внутренней механики» власти происходит разочарование в ее внешних символах величия, и восхищение имперскими колоннами и древнеегипетскими портиками ассоциируется с периодом наивного детства — «детства» гражданского общества, в том числе. Обратимся к еще одному известному произведению ХХ века, которое как бы завершает линию «имперского восхищения» и ностальгии по былому величию: Он был рожден имперской стать столицей. В нем этим смыслом все озарено. И он с иною ролью примириться Не может. И не сможет все равно.

Он отдал дань надеждам и страданьям. Но прежний смысл в нем все же не ослаб. Имперской власти не хватает зданьям. Имперской властью грезит Главный штаб.

Им целый век в иной эпохе прожит. А он грустит, хоть эта грусть - смешна. Но камень изменить лица не может. Какие б не настали времена.

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

В нем смысл один - неистребимый, главный. Как в нас всегда одна и та же кровь. И Ленинграду снится скипетр державный, Как женщине покинутой - любовь. (выделено мной, В.С.)

(Наум Коржавин «Ленинград», 1960)

С одной стороны, в этом стихотворении можно увидеть ностальгию переименованного Петербурга-Ленинграда по своему прежнему названию. Однако с другой стороны, переименование означает и внесение новых коннотаций и символических смыслов: город «имперской славы» в середине ХХ века репрезентировался новой властью как город «советской славы», город победившей революции и пережитой блокады. Однако в поэтике стихотворения происходит сопротивление «советскому» пространству города, которое должно было сформироваться в результате переименований: нанизывание стилистически высокой («державной») лексики: Главный штаб, имперская столица, рифмовка словосочетаний смысл главный — скипетр державный, настраивает на восприятие Ленинграда как «пушкинского» Петербурга, Города Медного всадника эпохи петровских преобразований и имперского расширения. Наум Коржавин, как и Пушкин, и Мандельштам, и Ахматова до него, обращает внимание на камни, которые и являются хранителями памяти былых свершений, и по мысли поэта, именно камни (здания) ностальгируют о своем прошлом имперском величии и сохраняют притязания прошлого. Точно так же как человек не способен изменить свое происхождение и предназначение, Ленинград, как город с сильной эмоциональной энергетикой и символизмом камней не может изменить своей внутренней сути, и потому по-прежнему мечтает об имперской славе (как женщина о любви), хотя сама империя не только пала, но и лишилась ореола восхищения: современное семантическое поле концепта империя включает не только мощь, величие, власть, превосходство, сила, государство, т.д., но и тирания, деспотия, колонии, война, др. Если подводить итоги данного исследования, то можно сделать несколько выводов: 1) в ХIХ веке феномен городской жизни и городской повседневности начинает вызывать повышенное внимание социологов, философов, писателей, поэтов, журналистов, что стимулировало появление определенных мифо-поэтических комплексов и концептуальносемантических полей, связанных с городами, обладающими наиболее высоким уровнем событийности и (то есть, событий, обладающих культурной значимостью, семиотикой и

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

высокой эмоциональностью); в современной России это прежде всего Петербург (Ленинград), Москва, Волгоград (Сталинград) и ряд других, обладающих разной коннотативной историей; 2) мифопоэтические комплексы, формирующие символику города, обусловлены на только хронотопом самого Города и событийностью его жизни, сколько представленностью данного Города в семиотическом пространстве культуры и его способностью продуцировать прецедентные тексты — устойчивые словосочетания с использованием урбанонима, ассоциирующегося с определенным социо-культурным явлением или эмоциональным состоянием (например, «петербургские мосты», «подмосковные вечера», «ивановские ситцы», др.); 3) мифопоэтика Петербурга с активной имперской семантикой была сформирована в значительной степени в поэзии А. С. Пушкина и продолжена литературной традицией Х1Х века, отвечая интеллектуальным и политическим потребностям определенной части русской интеллигенции начала-середины Х1Х века; однако параллельно с «триумфальноимперской» мифопоэтикой в русской литературе возникает литературная деконструкция имперских идеалов и формирование мощной антиимперской идеологии в описании Петербурга; 4) на основании концептуально-семантического анализа можно утверждать, что «имперская мифопоэтика» Петербурга была сформирована под сильным влиянием культурных представлений о тотальной и всепроникающей государственной власти Древнего Египта (и других мировых империй, в частности, Древнего Рима); архитектурная образность петербургских зданий ориентирована на древнеегипетскую образность, основанную на жесткой антитезе жизни и смерти, отказе от прошлого во имя будущего и памяти вечности; именно сакрализация каменных образов лежит в основании «имперской» символики Петербурга; 5) в ХХ веке мифопоэтика Петербурга изменяется под влиянием социальнополитических событий и общественных настроений; империя, уже не российская, а советская, ассоциируется у поэтов середины ХХ века с репрессиями и деспотией, не столько выражением триумфа и мощи, сколько механизмом «надзора и наказания», что коннотирует городские символы «высшей власти» негативно-иронически; культурное расставание с имперским прошлым происходит через дистанцирование и рефлексию событий, их эмоциональное «очищение» и рефлексию.

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 Список литературы и источников 1. Анциферов Н.П. Пути изучение города как социального организма: Опыт комплексного подхода. — Л., 1925. — 148 с. 2. Бурдина С.В. «Реквием» А. Ахматовой как «петербургский текст» русской литературы // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 2003. № 5. — С. 148-158. 3. Гимбутас М. Цивилизация Великой Богини: Мир Древней Европы: пер. с англ. — М.: РОССПЭН, 2006. — 572 с. 4. Каган М.С. Град Петров в истории русской культуры. — СПб.: Паритет, 2006. — 480 с. 5. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. — М.: Издательство ЛКИ, 2010. — 264 с. 6. Лотман Ю. М. Символика Петербурга и проблемы семиотики города // Труды по знаковым системам. — Тарту: изд-во Тартуского ун-та, 1984. - Вып. 18. — С. 30-45. 7. Монтэ П. Египет Рамсесов: пер. с фр. — М. : Наука, 1989. — 376 с. 8. Токарев С. А. Религия в истории народов мира. — М.: Изд-во политической литературы, 1976. — 576 с. 9. Топоров В. Н. Пространство и текст // Текст: семантика и структура / Акад. наук СССР, Ин-т славяноведения и балканистики / отв. ред. Т. В. Цивьян.— М.: Наука, 1983. — С. 227-284. 10. Топоров В. Н. Петербург и «Петербургский текст русской литературы» // Труды по знаковым системам. — Тарту: Изд-во Тартуского ун-та. 1984. Вып. 18. — С. 3-29. 11. Самарина Н. Г. Ростов и Ярославль: культурная память или культурный проект? // Диалог со временем. 2012. Вып. 38. — С. 289-298. 12. Телия В. Н. Коннотативный аспект семантики номинативных единиц. — М.: Наука, 1986. — 143 с. 13. Щукин В. Г. Поэзия усадьбы и проза трущобы // Из истории русской культуры. Том V. ХIХ век. — М: «Языки русской культуры», 1996. — С. 574-588 14. Booth Ch. Life & Labour of the People in London. — Vol. 1. — L.: Forgotten Books, 2012. — 294 p. 15. Lurker M. The gods and symbols of ancient Egypt: An illustrated dictionary. — L.: Thames and Hudson, 1980. — 142 p. 16. Purchase S. Key concepts in Victorian literature. — Houndmills: Palgrave Macmillan, 2006. — 282 p. 17. The Victorian Literature / Warwick A., Willis M. (eds.) — L.: Continuum Books, 2008. — 258 p.

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 О. В. Лысенко

ОБРАЗ ЖИТЕЛЯ ПРОВИНЦИАЛЬНОГО ГОРОДА (ПО МАТЕРИАЛАМ СОЦИОЛОГИЧЕСКИХ ОПРОСОВ ПЕРМЯКОВ)1

Изучение и описание локальных городских сообществ неминуемо выводит нас на проблему городской идентичности, а вместе с тем, на необходимость изучения тех образов, которые бытуют в массовом сознании городских жителей. Именно образ (точнее — самообраз) жителей города лежит в основе многих поведенческих и дискурсивных практик, которым мы фиксируем в повседневной жизни. Данная статья посвящена анализу содержания тех качеств и характеристик, которыми себя наделяют жители одного из больших уральских городов, сопоставлению этого самообраза с образами жителей других городов, и вытекающим из этого практикам взаимодействия локального сообщества с внешним миром. Статья написана по материалам социологического исследования «Пермь как стиль», проведенного в декабре 2012 года. Всего было опрошено 996 жителей Перми по квотной поло-возрастной и территориальной выборке методом стандартизированного интервью. Статистическая погрешность исследования составляет 3,5 %.

Проблемы конструирования образа

Меньше всего хотелось бы уподобится тем многочисленным авторам, которые любят рассуждать о «характере» народа или сообщества, как о некотором заданном «ментальном» образе, постигаемом очередным гением и обязательном для исполнения всеми остальными. Слишком часто такого рода рассуждения становятся спекуляцией «читателей в среде иного класса». Поэтому оговоримся сразу — данная статья написана с позиций конструктивизма, согласно которому «все сообщества крупнее первобытных деревень, объединенных контактом лицом-к-лицу (а, может быть, даже и они), — воображаемые» [1, с. 31]. Это означает, что нет и не может быть единого, универсального, разделяемого всеми образа этого сообщества, ибо, как говорил Б. Андерсон применительно к сообществам национальным, «члены даже самой маленькой нации никогда не будут знать большинства своих собратьев-по-нации, встречаться с ними или даже слышать о них, в то время как в умах каждого из них живет образ их общности». Аналогично дело обстоит и с городскими 1

Материал подготовлен в рамках проекта № 034-ф Программы стратегического развития Пермского государственного гуманитарно-педагогического университета

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 сообществами: все, кто считает себя пермяками, тем самым утверждают свое единство с другими пермяками. Но вряд ли они сойдутся во мнении, кто есть этот «типичный пермяк», как он выглядит, что он ест, и как он поступает. И, тем не менее, все они участвуют, кто сознательно, а кто неосознанно, в формировании этого «воображаемого» пермяка. Несмотря на очевидный стихийный эссенциализм носителей этих образов, именно они (образы) выступают теми «кирпичиками», из которых конструируется идентичность. Другая важная оговорка касается социологического приема, с помощью которого образ пермяка реконструировался. Пожалуй, в рамках любого локального или территориального сообщества на протяжении его существования создаются тексты, содержащие попытки определить себя через те или иные черты, найти тот самый «характер», который должен все «объяснить». Но стоит ли их рассматривать как единственный и самый достоверный источник идентичности? Вряд ли. Скорее перед нами мифы, причем литературные, созданные мифотворцами «локальности», а если пользоваться языком теории стиля Л. Г. Ионина — доктрины, объясняющие и навязывающие пермскую идентичность. В слова «миф» и «мифитворцы» мы не вкладываем никакого негативного смысла. В современной гуманитарной литературе «миф» и «вымысел» давно не синонимы (см., например, работы Р. Барта, А. Ф. Лосева, Ф. Х. Кессиди). Многие творят локальные мифы талантливо и красиво, и не менее талантливо их навязывают. Но очевидно, что литературный миф и массовое сознание — не одно и тоже. В рамках данной статьи нам было интереснее исследовать образы «пермяка», сложившиеся в массовом сознании. Бывает и так, что мифы невзначай проникают под личиной «научных истин» в социологические опросы. В этом случае социолог берет их за исходную гипотезу и загоняет в виде вариантов ответа на вопрос, тем самым неосознанно заставляя респондента выбирать «наиболее правильный ответ» из числа предложенных, тем самым невольно программируя конечные результаты. Проблема эта давно известна в социологии. [7, с. 262-271] Чтобы ее избежать и попытаться максимально точно, без искажений, выяснить содержание самоописательного образа «пермяка», мы прибегли к технике открытого вопроса, что, на наш взгляд, корректнее. Уже упомянутый Б. Андерсон, критикуя некоторых своих коллег за чрезмерный пафос разоблачения «выдуманных сообществ», утверждает, что «сообщества следует различать не по их ложности/подлинности, а по тому стилю, в котором они воображаются» [1, с. 31]. Вот и попробуем восстановить этот самый стиль, опираясь в первую очередь не на тексты пермских мифотворцев, сколь бы значимыми и увлекательными они не были, а на представления самих пермяков. И сделаем мы это с трех разных позиций: самоописание

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

пермяков, сопоставление образа пермяков с образом столичных жителей, сопоставление образа пермяков с образом жителей других городов.

«Пермяк обыкновенный»: между похвалой и осуждением

В рамках проведенного исследования всем опрошенным было предложено ответить на вопрос: «Какие качества, на ваш взгляд, свойственны пермякам?». Подсказок при этом не давалось: каждый мог на свой вкус назвать не более пяти качеств, без каких бы то ни было дополнительных вводных. Всего подобные ответы записаны у 77 % опрошенных. Анализ этих ответов мы начнем с вещей абстрактных, но весьма красноречивых, а именно — с вопроса, какие оценочные коннотации (положительные или отрицательные) преобладают в самоописании пермского жителя. В таблице 1 представлено распределение этих качеств по условной шкале «положительные-нейтральные-негативные». Там же приведены и наиболее типичные примеры таких качеств. В категорию нейтральных мы занесли те качества, которые не поддаются однозначной оценочной трактовке. Всего при интервьюировании было записано 1601 качество. Конечно, оценивая те или иные качества как положительные или негативные, мы рискуем вызвать упрек в субъективности. Но делать нечего, такова цена любого анализа.

Таблица 1. Коннотации качеств пермяков Характер высказываний

% от общего числа высказываний

Положительные качества (дружелюбные, открытые, добрые, доброжелательные, трудолюбивые, гостеприимные, отзывчивые, ответственные) Нейтральные качества (простые, доверчивые, наивные, с особенностями речи, терпеливые, спокойные) Негативные качества (некультурные, грубые, беспардонные, пьющие, суровые, скрытные, мрачные, безразличные, равнодушные)

60,9

13,1

26,0

Как видно из таблицы, большинство упомянутых качеств вполне доброжелательны. Это говорит об общем положительном тоне пермской городской идентичности и пермского стиля, по крайней мере, в массовом сознании. Тем не менее, четвертая часть всех ка-

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 честв имеют негативные коннотации, что лишний раз подтверждает уже высказанную выше мысль о противоречивости образа пермяка. Это можно проверить и другим образом: подсчитав, сколько человек из опрошенных предпочитают характеризовать пермяков только негативно, сколько позитивно, и сколько людей выдают смешанные характеристики.

Таблица 2. Соотношение групп пермяков, назвавших позитивные/негативные /нейтральные качества Названы качества пермяков:

Респондентов, абс.

Только положительные

424

55,9

Нейтральные и положительные

5,5

Только нейтральные

8,3

Нейтральные и негативные

1,4

Только отрицательные

150

19,8

Положительные и негативные

8,7

Положительные, нейтральные и негативные

0,4

759

100,0

Такой расклад еще лучше показывает сложившуюся поляризацию мнений. Более половины опрошенных предпочитают описывать пермяков (и себя в том числе) только через положительные качества. Этот тон преобладает в сознании жителей Перми. И только пятая часть опрошенных называет исключительно негативные качества. Что характерно, сочетания положительных, негативных и нейтральных качеств встречаются гораздо реже — у 16 % опрошенных. Самое простое объяснение этому – «всяк кулик свое болото хвалит». Но проблема, стоящая за этими цифрами, гораздо сложнее и тоньше. Во-первых, изначально такое положительное самоописание было неочевидным: если посмотреть большинство пермских блогов, пермских СМИ, пермской литературы последних десятилетий, если весь этот контент принять за чистую монету – нужно было ожидать совсем другого образа: мрачного, самоуничижительного, мазохистского. Но, тем не менее, пермяки показывают себя в большинстве своем нормальными людьми, без особых «кризисов идентичностей» и комплексов неполноценности. Пермское сообщество (в принципе) сообщество здоровое. И даже негативных замечаний присутствует в самый раз — сколько нужно для нормальной самокритичности.

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 Во-вторых, хотя большинство качеств, продиктованных нашими собеседниками, но-

сит положительную окраску, они отнюдь не единообразны, а потому поддаются дальнейшей интерпретации. Чем мы дальше и займемся. Для того, чтобы получить какую-то логически согласованную картину образа «пермяка», необходимо классифицировать все указанные качества. На первом уровне анализа все качества были сгруппированы по смыслу. Всего таких групп набралось 29; каждая из них содержит разное количество качеств, близких по семантическому значению. Вдобавок к ним пришлось выделить 4 группы качеств по остаточному принципу, объединив разные, редко встречаемые качества (не чаще 1-3-х раз), в категории «иные положительные», «иные отрицательные» и «иные нейтральные», а также создав отдельную группу, включающую указание на отсутствие у пермяков специфических качеств в категорию «нет особенностей». На втором уровне анализа мы разделили все группы качеств на блоки, объединенные сферой деятельности. Мы получили: коммуникативный блок, куда вошли качества, имеющие отношение к сфере межличностного и межгруппового общения; деловой блок, объединивший качества, так или иначе соотносящиеся к сфере работы, профессии, бизнеса; блок с условным названием «качества культуры поведения», включающий качества, описывающие ценности и нормы повседневной культуры в самом обыденном значении; блок «динамические качества», содержащий качества, характеризующие темп жизни, скорость реакций, экспрессивность «пермяков»; блок «иные качества»; блок «нейтральные качества». Далее, на третьем этапе мы разделили все группы качеств внутри каждого блока (за исключением последнего) на положительные и негативные. Кроме того, в рамках таблицы мы постарались расположить группы противопоставленных качеств напротив друг друга, насколько это было возможно. Для наглядности полученный результат отражен в таблице 3.

Таблица 3. Пермская матрица самоописания (% от числа ответивших, сумма > 100 %, так как респонденты могли указать несколько качеств) Блок «Коммуникативные качества» Группы положительных качеств:

Группы негативных качеств:

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 Добрые, доброжелательные Дружелюбные, открытые Отзывчивые Гостеприимные Общительные, коммуникабельные Веселые, жизнерадостные Дружные Итого:

20,9 14 7,5 6,8 3,4 3,3 2,4 58,3

Блок «Деловые качества» Группы положительных качеств: Трудолюбивые Ответственные, деловые, серьезные Умные Честные, прямые, искренние

18,1 5,8 0,5 4,1

Итого: Блок «Динамические качества» Группа высоких динамических ка-

5,5

честв

Суровые Вспыльчивые, нервозные

0,8 0,8

Активные, подвижные 3,8 3,8 % 2,1 1,7 0,6 17,3 21,7 Блок «Нейтральные качества» Простые, доверчивые, наивные Особенности говора Иное нейтральное Нет особенностей

15,7

Группы негативных качеств: Ленивые, нетрудолюбивые

% 3,8

Глупые, тупые, тугодумы Хитрые, воры Упрямые, упертые Пассивные, нерешительные Итого:

0,5 0,6 1,7 1,7 7,7

Группы негативных качеств: Некультурные, грубые, беспардонные Пьющие Итого:

Итого: Блок «Иные качества» Группы положительных качеств: Сильные, мужественные Любящие город, родину Чувство собственного достоинства, гордость Иное положительное Итого:

3,3 5,8 5

Итого: %

Настойчивые, упорные 2,8 Итого: 30,8 Блок «Качества культуры поведения» Группы положительных качеств: Культурные, вежливые 3,8

Злые, агрессивные Скрытные, замкнутые, мрачные Безразличные, равнодушные

% 10,1 2,5 12,6

Группы низких динамических качества Апатичные, заторможенные, сдержанные Спокойные, мирные Итого:

4,9 5,0 9,9

Группы негативных качеств: Мягкие, нерешительные

% 2,1

Иное негативное Итого:

9,8 10, 2 8,8 2,6 9,8 2,5

Самыми большими оказались блоки качеств, посвященных коммуникации (указали 74 % опрошенных) и деловой сфере (38,5 % отпрошенных). Респондентов, указавших на качества повседневной культуры, равно как и на динамические качества, оказалось меньше, но тоже достаточно много — 18,1 % и 13,7 %. Кроме того, выделяется по численности группа «Простые, наивные, доверчивые» - 8,8 %. Очевидно, это говорит о том, что жители Перми склонны замечать особенности «пермяка» в сферах общения, работы, на улице, в скорости реакций, в доверчивости. Напомним, что это был открытый вопрос, и ответы можно было давать самые разнообраз-

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

ные. Сам факт того, что подавляющее большинство пермских жителей предпочли использовать качества именно этих типов, говорит о том, что пермское «мы» переживается как пространственно-временное, личностно окрашенное, взаимодействующее преимущественно по горизонтали сообщество. Это условное «братство», которое до некоторой степени отменяет внутреннюю социальную иерархию, уравнивая бедных и богатых (ни одного упоминания), начальников и подчиненных (всего одна-две ссылки на карьеризм), умных и дураков (всего 0,5 % упоминаний!). Проведенная классификация позволяет выделить сферы, в которых жители Перми склонны оценивать себя позитивно, и сферы, где преобладает негативная идентификация1. Так, «пермяк», по мнению опрошенных, прежде всего, силен во взаимоотношениях: он добр, дружелюбен, открыт, отзывчив и гостеприимен. Эти группы качеств упоминаемы наиболее часто. Именно в коммуникативном блоке перевес положительных качеств над негативными наиболее заметен — 58,3 % против 15,7 %, почти в 4 раза. Картину здесь смазывают только противоречия по поводу открытости и отзывчивости: соотношение между утверждающими и оспаривающими именно эти качества, заметно меньше — 14 % против 5,8 % (соотношение 2,4/1), и 7,5 % против 5 % (соотношение 1,5/1). Закрытость при этом приобретает конкретные черты — три раза наши собеседники видели в пермяках "что-то кержацкое". Зато доброта почти не оспаривается (против только 3,3 %, а «за» — почти 21 %). То есть, быть хорошим человеком для пермяков гораздо важнее, чем быть богатым или знаменитым. Не меньший перевес положительные качества получают и в деловой сфере – 30,8 % против 7,7 % (соотношение 4/1). Прежде всего, пермяки считают себя очень трудолюбивыми (18,1 %, оспаривают всего 3,8 %, соотношение 4,8/1). Важны и такие качества, как «Ответственные, деловые, серьезные» (5,8 %, против нет), «честные, прямые, искренние» (4,1 %, против – 0,6 %). Зато настойчивость и ум оцениваются куда скромнее — всего 2,8 % и 0,5 % соответственно. При этом положительная оценка упорства часто переходит в негативное упрямство (1,7 %), либо вообще оспаривается (пассивность, нерешительность — 1,7), а качество «ум» полностью дезавуируется оценкой «глупые, тупые» — 0,5 %. В общем, не считают себя пермяки ни упорными, ни умными. А вот по поводу культуры поведения и активности преобладают мнения отрицательные. Сколько ни говорили про «Пермь — культурную столицу Европы», сколько ни вешали плакатов, призывающих не мусорить и не совершать иных некультурных действий, убедить пермяков в своей культурности не удалось. 10,1 % всех ответивших на этот во1

Термин «негативная идентификация» мы используем здесь в том значении, которое в него вложил Э. Эриксон, то есть как негативную самооценку [11, с. 34].

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 прос считают отличительной чертой пермяков грубость, мат, хамство и беспардонность. Если к этому добавить еще и мнение 2,5 % респондентов о пермском пьянстве, то мы получим аж 12,6 % негативных оценок. Высокую культуру и вежливость отмечают всего 5,5 % респондентов. Не лучше обстоит дело и с динамическими свойствами пермяков. Лишь 3,8 % всех ответивших считают активность и подвижность характерным пермским качеством, а им противостоят 9,9 % тех, кто в пермяках видят сдержанность, спокойствие, терпеливость. Так что обобщенный «пермяк», реконструируемый из данных опроса, есть человек добрый, открытый, трудолюбивый, хотя и слегка пассивный, но не без грубости и замкнутости. Не плохой, в целом, образ. Еще интереснее проследить, как различные качества локализуются в социальном пространстве, выяснить, кто и какие качества пермяков называет наиболее часто. Все группы качеств можно разбить на три категории: качества, которые в большей степени разделяются чаще теми, кто себя называет «пермяком», нежели теми, кто себя пермяком не считает, качества, одинаково признаваемые и «пермяками» и не «пермяками», и качества, чаще называемые жителями Перми, себя к «пермякам» не относящими. Почти все приведенные в таблице качества набрали больше 3,5 %, то есть вышли за пределы статистической погрешности.

Таблица 4. Сопряженность качеств «пермяка» с пермской идентичностью Считаете ли вы себя Какие качества, на ваш взгляд, свойственны перком?, % мякам? Скорее да Скорее Да нет Качества, чаще указываемые «пермяками»: 1. Дружелюбные, открытые 16 11 9 2. Добрые, доброжелательные 21 24 17 3. Трудолюбивые 20 13 17 4. Гостеприимные 8 4 7 5. Ответственные, деловые, серьезные 5 11 9 6. Терпеливые, мирные 5 5 0 7. Честные, прямые, искренние 5 3 0 8. Активные, подвижные 4 5 0 9. Культурные, вежливые 4 2 2 10. Иное позитивное 18 15 15 Качества, указываемые «пермяками» и «не пермяками» практически с одинаковой частотой: 1. Ленивые, нетрудолюбивые 4 3 4 2. Отзывчивые 8 5 9 3.Спокойные, сдержанные 4 8 2 4. Простые, доверчивые, наивные 10 8 7 Качества, чаще указываемые «не пермяками»: 1. Некультурные, грубые, беспардонность, хамство 10 10 13 2. Пьющие 2 2 7 3. Скрытные, замкнутые, мрачные, хмурые 6 8 2

пермяНет

Всего

4 21 8 0 0 4 0 4 0 13

14 21 18 7 6 5 4 4 4 17

0 8 4 4

4 8 5 9

13 4 13

10 3 6

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 4. Безразличные, равнодушные 5. Злые, агрессивные 6. Иное нейтральное 7. Иное негативное 8. Нет особенностей

5 3 10 8 2

7 2 9 12 2

4 4 13 17 4

8 8 8 21 4

5 3 10 10 3

Что бросается в глаза: «пермяки» думают о себе лучше, чем «не пермяки». Почти все значимые положительные качества, такие как «доброта», «дружелюбие», «открытость», «трудолюбие» и «гостеприимность» — чаще отмечаются «пермяками», нежели людьми, не обладающими пермской идентичностью. Зато почти все негативные качества, типа «некультурные», «скрытные», «безразличные», «пьющие» и проч. гораздо чаще воспроизводятся «не пермяками». Мнения обеих групп респондентов сошлись только в 4-х качествах: «простые, доверчивые, наивные», «отзывчивые», «спокойные, сдержанные» и «ленивые». Две из них — нейтральные, одна — положительная и одно — негативная. Можно сделать два промежуточных вывода. Первый: «пермяки» (то есть не просто жители Перми, а люди, себя пермяками считающие) на самом деле о себе еще более высокого мнения, чем это могло показаться с самого начала. Вторая: стороннему наблюдателю (а среди «не пермяков» много недавно переехавших жить в город и родившихся вне Перми), пермяки не кажутся такими уж «хорошими». Можно выделить и другие факторы, влияющие на упоминаемость респондентами тех или иных качеств. Так, женщины в целом чаще называют положительные качества «пермяков», особенно — доброту, открытость, гостеприимство. Мужчины, напротив, более критичны, особенно по поводу пермской наивности и равнодушия. Единственное негативное качество, чаще отмечаемое женщинами — бескультурье. Возраст респондентов тоже влияет на их оценки. Люди старше 60 лет более лояльны к «пермякам», чаще упоминая хорошие коммуникативные качества. У молодежи, напротив, чаще встречаются упоминания хмурости, мрачности, агрессивности «пермяков». Наконец, люди с низкими социальными позициями (неполное среднее образование, низкий доход, отнесение себя к низшему слою, безработные или перебивающиеся временным заработками) более критичны, в то время как представители средних и высших слоев достаточно высоко оценивают «пермяков» почти по всем позициям. Что, кстати, свидетельствует о том, что «пермскость» в представлении большинства опрошенных есть качество эссенциалистское, приписанное, но при этом еще и достигаемое, проблематичное, возникающее вместе с известными социальными достижениями.

Образы «другого»: «пермяк» между столицами и деревней

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

Л Гудков, известный российский социолог, руководитель аналитического института «Левада-центр», в своей книге «Негативная идентичность» утверждает, что особенностью российского способа идентификации является «негативная проекция на "чужих" тех ценностей, которые не признаются за представителями собственной этносоциальной группы», иначе говоря — определение себя через образ «другого». [4, с. 182]. Мысль интересная, хотя и не бесспорная. Как замечает Елена Заяц в рецензии на эту же книгу, «может оказаться так, что фигура другого («чужого», «врага») определяет понятие идентичности вообще (не только российской, но и западной) и формирование никакой национальной идентичности вне этой фигуры просто невозможно» [5]. Соглашаясь с ней, мы, тем не менее, не хотели бы отказываться от приема сопоставления образа «пермяка» с образами других локальных сообществ, хотя бы в силу того, что такие сопоставления делаются самими жителями довольно часто. Этот анализ необходим нам для выявления очертаний того социального пространства страны, в которое погружено любое локальное сообщество И вновь оговоримся, чтобы не быть понятыми превратно: образы «москвичей», «петербуржцев», жителей Екатеринбурга и иных городов, анализируемых в этой главе, являются исключительно конструкциями представлений опрошенных нами респондентов, причем пермских, и не могут быть интерпретированы как реальные черты «характера» этих локальных сообществ. Скорее ответы наших респондентов говорят о них самих. Чтобы хотя бы частично избежать влияния медийных мифов на образы других городских сообществ, мы анализировали ответы только тех опрошенных, кто часто посещал эти города. Таковых оказалось немало. Пермяки сохраняют достаточно тесные связи со многими городами и регионами России и Пермского края. Только 4,8 % респондентов заявили, что они нигде не были.

Таблица 5. Распределение ответов на вопрос: «В каких городах (регионах) России вы часто бывали (жили, посещали во время командировок, ездили туда к родственникам)»?

1. Москва

28,3

2. Санкт-Петербург

22,5

3. Екатеринбург

25,1

4. Казань

7,4

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 5. Киров

6,7

6. Челябинск

5,7

7. Ижевск

4,5

5. Уфа

3,2

8. Иные крупные города Приволжского федерального округа

10,1

7. Иные крупные города Уральского федерального округа

4,6

8. Иные крупные города России

21,7

9. Города-курорты

12,5

10. Города Пермского края

12,6

11. Небольшие города вне Пермского края

11,6

12. Нигде не был

4,8

Чтобы не загромождать статью, для анализа мы выбрали наиболее часто называемые позиции: две столицы (Москва и Санкт-Петербург), Екатеринбург, крупные города Приволжского федерального округа (включая Казань, Уфу, Киров, Ижевск, Самару, Нижний Новгород, Саратов, Ульяновск и др.) и города Пермского края. Представляется, что этих точек будет достаточно, чтобы построить своеобразную ментальную карту, хотя и без визуализации в прямом смысле этого слова. А поскольку мы выстраиваем образы идентичностей, то в анализе целесообразно сопоставить образы жителей разных городов с образом самих «пермяков». Для начала проведем простой подсчет пропорций положительных, нейтральных и негативных качеств, которые наши респонденты увидели у жителей других городов. Здесь значимы три вывода: 1. Хуже «пермяков» только «москвичи». Только у жителей столицы негативные качества намного превосходят положительные. В образах жителей всех других городов положительные качества преобладают. 2. Несомненным моральным авторитетом для «пермяков» являются «петербуржцы» (жители Санкт-Петербурга), в образе которых негативных качеств почти нет, а положительные на 20 процентных пунктов опережают число положительных «пермских качеств». Далее идет Екатеринбург и другие города. 3. На фоне образов жителей других городов самоописание «пермяков» выглядит существенно хуже. Даже у жителей городов Пермского края, к которым естественно было бы ожидать некоторого высокомерия, негативных качеств нашлось существенно меньше (13 % против 21 % негативных качеств у пермяков).

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

Таблица 6. Коннотации качеств жителей различных городов Какие качества, на Город, % по столбцу ваш взгляд, свойственны 1.Москва 2. Санкт- 3. Екатерин- 8. Города 9. Города 10. Пермь жителям этих городов? (хаПетербург бург ПриволПермского рактер высказываний) жского ФО края Положительные каче31,6 85,7 71,7 70,1 64,3 60,9 ства 12,8 10,1 13,1 18,2 21,9 10,6 Нейтральные качества 55,6 3,6 8,4 8,8 13,3 26,0 Негативные качества 0,6 6,8 2,9 0,5 2,5 Нет особенностей

Получается, что оптимистичный вывод первой части этой главы относительно здорового самоощущения «пермяков» следует несколько разбавить: где-то глубоко внутри некоторую свою ущербность «пермяки» все-таки чувствуют. Можно, конечно, списать это на ряд обстоятельств. Многие из тех, кто отвечал на этот вопрос оценивают города, в которых они родились и выросли, где у них есть родственники, друзья, коллеги – отсюда и перенос хороших впечатлений на всех жителей в целом. Но эти объяснения вывод не перечеркивают, факт остается фактом: с точки зрения самих жителей Пермь на ментальной карте страны - не самое лучшее место. Перейдем теперь к содержательному анализу образов горожан и начнем со столиц. Москва в сознании «пермяков» является антиподом Перми, причем по большинству качеств. Столицу нашей страны всегда двусмысленно оценивали в провинции, но сегодня можно сказать, что ее просто боятся. «Высокомерные» (20,3 %), «беспардонные» (15,7 %), «жадные» (8,7 %) и «недружелюбные» (8,1 %) «москвичи» даже в своих лучших качествах представляют опасность за счет своей «активности» (18 %). Эта «активность и энергичность» — единственное из положительных качеств, которое респонденты указывают существенно чаще, чем в самоописании (там – всего 3,8 %). Предмет мечтаний и зависти, раздражения и страхов («придут москвичи и китайцы, и все захватят» — так выражали пермские предприниматели одну из самых своих распространенных фобий в 2008 году, давая интервью в рамках социологического исследования [2, с. 22]), Москва предстает здесь зловещим воплощением Мегаполиса вообще, символом слепых сил глобализации, сосредоточием хищных сил, которые за тобой следят, тебя оценивают, презирают, и, при этом, покушаются на тебя и твое имущество. Самая подходящая метафора в адрес Москвы — «делец», «деляга», «коммерс»1. Даже деловые качества и трудолюбие, воплощение индустриальных добродетелей, даже «культура», атрибут столичности, отрица1

«Коммерс» — достаточно распространенное сленговое словечко, особенно в малых городах края. Имеет ярко выраженную негативную коннотацию.

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

ются за «москвичами». В таком отношении к «москвичам», пожалуй, ярче всего проявляется пермская недоурбанизированность и провинциализм, страх перед новыми реалиями жизни и желание отгородиться от современности. Иное дело — Санкт-Петербург. Главным достоинством его жителей является, несомненно, культура (об этом сказали 45,5 % всех упомянувших о нем). У «петербуржцев», несомненно, выше, чем у «пермяков» проявляются такие качества, как дружелюбие (20 %), гостеприимство (13,9 %), отзывчивость (10,3 %). Вообще, можно подумать, что именно этот город воспринимается жителями Перми как настоящая столица, дружелюбная ко всем россиянам, воплощающая в себе лучшие черты «имперской старины»: интеллигентность, праздность (всего 3,6 % отмечают в «петербуржцах» трудолюбие), степенность (всего 1,2 % опрошенных отметили активность и энергичность), творческое начало (это качество вообще применяется только к петербуржцам и свердловчанам). Даже в названиях СанктПетербурга респонденты умудрились выразить свое особое отношение: примерно половина назвавших этот город окрестили его «Питер», а еще треть — «Ленинград». Объяснений такому отношению можно дать много. Прежде всего, на наш взгляд, это связано с закрепленными в исторической памяти связями между Пермью и северной столицей: основатель Перми В. Татищев — «птенец гнезда Петрова», в годы Великой отечественной войны в Пермь эвакуируются завод им. Кирова, театр оперы и балета и хореографическое училище: все действует до сих пор, и до сих пор связывается с Санкт-Петербургом.

Таблица 7. Сопоставление качеств «пермяков» и качеств жителей других городов. Какие качества, на ваш взгляд, свойственны жителям этих городов? 1 Дружелюбные, открытые 2 Добрые, доброжелательные 3 Трудолюбивые 4 Гостеприимные 5 Отзывчивые 6 Культурные, вежливые 7 Ответственные, деловые, серьезные 11 Любящие город, родину 13 Активные, энергичные, подвижные

Город, от числа ответивших % по столбцу 1.Москва 2. Санкт3. Екатерин8. Города ПриПетербург бург волжского ФО

9. Города Пермского края

10. Пермь

0,6

17,2

14,4

1,2

21,8

15,4

24,8

30,8

20,9

1,7

3,6

16,8

7,6

11,5

18,1

2,3

13,9

10,5

18,5

13,5

6,8

1,2

10,3

5,6

5,7

10,6

7,5

2,3

45,5

5,6

5,7

5,8

3,8

4,7

1,8

3,5

3,2

5,8

1,2

4,2

0,7

0,6

1,7

1,2

5,6

0,6

3,8

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 14 Спокойные, сдержанные 19 Простые, доверчивые, наивные

3,6

1,4

10,2

7,7

4,9

3,6

6,3

6,4

11,5

8,8

0,7

1,9

5,8

2,9

10,1

5,8

2,5

22 Скрытные, замкнутые, мрачные 1,7 23 Некультурные, грубые, беспардонные, хамство 24 Пьющие 25 Безразличные, равнодушные

15,7

1,2

2,1 0,6

5,2

1,2

1,4

0,6

0,7

1,3

27 Злые, агрессивные, жестокие 7 28 Жадные, скупые 29 Высокомерные, склонные к зазнайству, самовлюбленные 31 Недружелюбные 34 Иное, нейтральное 35 Иное, позитивное 36 Иное, негативное 37 Нет особенностей

8,7

1,9

1,3

20,3

1,8

8,1

1,2

19,2

12,1

19,1 20,4

3,3 1,2

2,1 0,6

11,9

10,9

18,2

12,4

32,6

39,9

34,2

27,8

40,4

1,8

6,3

8,3

10,6

11,5

1,2

11,2

5,1

2,5

Екатеринбург — несомненное alter ego Перми. О противостоянии этих городов, возникшем еще в XIX веке, написано много и подробно [6, с. 314-315]. Столь же нескончаемы рассуждения о «разнице менталитетов». Обычно эти разговоры сводятся к тому, что за Екатеринбургом признается большая «столичность», «деловая хватка», в то время как Пермь воспринимается в большей степени провинцией [10]. По обилию публикаций создается впечатление, что «пермяки» и «екатеринбуржцы» должны быть, как минимум, людьми с разных планет. Однако данные нашего опроса если что-то и подтверждают, то наличие тесной связи между городами. По частоте посещений Екатеринбург опережает даже Питер. Содержание образа «екатеринбуржцев» и «пермяков» практически одинаково, колебания между качествами, как правило, не превышают пределы погрешности. Да, общее число положительных жителей Екатеринбурга выше, а негативных ниже. Да, чувствуется некоторая общая «ущербность» самоописания «пермяков» на фоне образа соседей по Уралу. Но всё же жители Перми чувствуют себя гораздо ближе к Екатеринбургу, чем к другим городам России, а разница между образами проявляется скорее в количественном, нежели в качественном аспекте. Например, оценка трудолюбия екатеринбужцев — 16,8 %

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

(у «пермяков» — 18 %, у жителей других городов — всего 7,6 %), оценка гостеприимства — 10,5 % (у «пермяков» — 6,8 %, у жителей других городов — 18,5 %). Единственная группа качеств, заметно уступающая им — «некультурность», 10 % «пермяков» называют эти качества применительно к себе, и только 2,1 % — применительно к жителям Екатеринбурга (упоминание этого качества в адрес других городов вообще отсутствует). Последнее, что стоит отметить — сравнение качеств «пермяков» и жителей Пермского края. Что характерно — отношение со стороны «пермяков» к своим соседям по региону неоднозначно. С одной стороны, судя по отношению негативных и положительных качеств (таблица 5), это отношение нельзя назвать плохим. С другой стороны, в нем явно прочитывается комплекс «старшего брата», «горожанина». Так, в описании жителей Пермского края чаще, чем в описании «пермяков», упоминаются такие качества, как «доброта», «гостеприимство», «простота, доверчивость и наивность», «отзывчивость», то есть типично «деревенское» сочетание добродетелей. Наряду с этим, «пермяки» склонны недооценивать трудолюбие жителей Пермского края, их динамичность, ответственность и деловитость — качества «городские». И уж тем более «свысока» звучат более частые упреки в том, что жители пермской глубинки «чаще пьют». При этом нельзя сказать, что «пермяки» относятся к своим соседям по региону плохо, скорее — свысока. Надо сказать, что жители края это чувствуют, и в ответ тоже повышают градус критичности. Напомним, что среди «не пермяков» много приехавших именно из городов Пермского края. Судя по их ответам, проанализированным в первой половине этой главы, «пермяки» в глазах выходцев из края выглядят примерно так же, как «москвичи» в глазах «пермяков». Что особенно интересно, отношение к жителям городов Поволжья (а здесь наиболее часто отмечаются Казань, Киров и Ижевск) примерно такое же, как к жителям из городов края. Все эти выводы подсказывают нам, что в основу ментальной карты образов горожан России, каковой она может быть в сознании пермяков, ложатся два критерия: уровень урбанизированности и уровень позитивности. Оба критерия, разумеется, условные и сложносоставные. Под урбанизированностью мы понимаем наличие современных (качеств индустриальной эпохи), в первую очередь – активность, энергичность, деловитость, трудолюбие. Под позитивностью мы понимаем наличие коммуникативных качеств, доброжелательность, отзывчивость, гостеприимство и т.д. Если расположить хотя бы только рассматриваемые нами города в сконструированном таким образом пространстве, мы получим интересную схему.

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

Схема. 1. Образы жителей других городов России в сознании «пермяка»

На этой схеме Пермь занимает промежуточное положение, между столицами и Екатеринбургом с одной стороны, и городами Поволжья и собственной провинцией с другой. То есть, жители Перми, хотя и относятся к себе с большей критичностью, чем к другим, однако, не числят себя в разряде «отсталых», заштатных городов. На роль последних у них приготовлены города малые и, отчасти, соседи, в первую очередь — Киров и Ижевск. Правда, и урбанизм Перми особого рода — не московский, и даже не петербуржский — а иной, построенный на трудолюбии и отношениях. Поэтому окончательным итоговым образом «пермяка» мы можем считать образ доброжелательного, трудолюбивого горожанина, которому все же недостает культуры и энергичности, который не любит «москвичей», восхищается «петербуржцем», слегка завидует екатеринбурожцам и снисходителен к «провинциалам». Таким образом, через исследование самообраза пермяков мы приходим к некоторым выводам, имеющим отношение ко всей системе территориальных идентичностей со-

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

временного российского общества, и можем выдвинуть некоторые гипотезы, требующие дальнейшего эмпирического подтверждения. Во-первых, можно утверждать, что локальные сообщества, судя по Перми, выстраивают своеобразную систему защиты от внешнего мира, во многом аналогичную «комплексу почвенничества», существовавшему в России в XIX веке. Признавая за столицей (Москвой) ее большую урбанизированность и «продвинутость» в овладении современными механизмами успеха, жители провинциальных городов оценивают это как безусловную опасность, угрожающую их привычному укладу жизни. В ответ они могут противопоставить собственный самообраз, в котором смешаны элементы традиционализма, индустриальной (точнее даже — заводской) культуры, и даже определенной «столичности». Этот самообраз выстраивается по принципу «мы не хуже, мы другие». Прямым следствием такого самообраза является локальный фундаментализм [9], проявляющийся в неприятии всего нового, ультрасовременного (искусства, стиля жизни, рыночных, то есть, конкурентных ценностей). Локальный фундаментализм характерен для всех слоев общества, но особенно ярко он проявляется в средних, образованных слоях пермского сообщества [9]. По большему счету, это еще одно проявление глокализации, то есть вызванной глобальными процессами актуализации в массовом сознании проблематики местного, локального. Город с его жителями, воспринимаемыми как самые главные и значимые «свои», оказываются едва ли не последними рубежами обороны против внешнего мира, в котором Москва, заграница, непонятные силы глобальных экономических и политических процессов трудно различимы и одинаково страшны. Единственное светлое пятно в этом внешнем мире — Санкт-Петербург, сливающийся с символами славного прошлого, столица бывшая, а потому не опасная, объект ностальгического восхищения. Одновременно с этим Пермь включена в логику центростремительных потоков. Комплекс столичности, столь нелюбимый в «москвичах», пермяки легко воспроизводят в отношении жителей малых городов края и даже городов-соседей по Приволжскому округу. Что интересно, этот снобизм тоньше чувствуют именно приезжие, но не сами «пермяки». Последние скорее видят себя непризнанной столицей, форпостом некоей европейской, индустриальной культуры, что особенно усиливается в связи с фактом соседства с многими национальными субъектами Российской Федерации (Удмуртия, Республика Башкирия, Татарстан) и, следовательно, накладывающимся снобизмом в отношении представителей иных национальностей [8]. Тут уместно будет выдвинуть еще одну гипотезу. За счет относительной удаленности Перми от столиц миграционный поток наиболее образованных, квалифицированных и успешных граждан здесь не так высок, как, например, в централь-

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 ных регионах страны. Укореняясь в местном сообществе, они и задают мотив исключительности, претензии города на особый статус. Эта гипотеза подкрепляется простым наблюдением: чем дальше от столиц на восток, тем сильнее выражены амбиции и городских элит, и городских сообществ на столичность (Екатеринбург — столица Урала, Тюмень — столица нефти и газа, Красноярск и Новосибирск — две соперничающие столицы Сибири и т.д.). Впрочем, без подтверждения эмпирическим материалом она остается просто красивым предположением.

Список литературы и источников

1. Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма / Пер. с англ. — М.: КАНОН-ПРЕСС-Ц, Кучково поле, 2001. — 288 с. 2. Аношкин А. А. Фобии в российской предпринимательской культуре: культурологический анализ нарратива / Автореф. дис. ... канд. культурологии. — Пермь, 2009. — 22 с. 3. В Парме. Путевые очерки русских писателей о Перми и Прикамье / Состав. Н.Ф. Аверина. — Пермь: Пермское книжное издательство. 1988. — 265 с. 4. Гудков Л. Негативная идентичность. Статьи 1997-2002 годов. —М.: Новое литературное обозрение, «ВЦИОМ-А», 2004. — 816 с. 5. Заяц Е. Печали негативности и радости идентичности // Синий диван. URL: http://sinijdivan.narod.ru/sd6rez1.htm. (дата обращения 8.05.2013) 6. Иванов А. Message: Чусовая. — СПб.: Издательский дом «Азбука – классика», 2007. — 367 с. 7. Начала практической социологии / Ленуар Р., Мерлье Д., Пэнто Л., Шампань П. Пер. с франц. — М.: Институт экспериментальной социлогии; СПб.: Алетейя, 2001. — 410 с. 8. Национальный вопрос в городском сообществе. Социокультурные характеристики межнациональных отношений в большом уральском городе на исходе ХХ века / О. Л. Лейбович, В. Н.Стегний, А. Н. Кабацков, О. В. Лысенко, Н. В. Шушкова. — Пермь: РИО ПГТУ, 2003. — 328 с. 9. Пермь как стиль. Презентации пермской городской идентичности / под ред. О. В. Лысенко, Е. Г. Трегубовой. — Пермь: ПГГПУ, 2013. — 267 с.

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 10. Ребята, давайте уже наконец закончим войну между Екатеринбургом и Пермью??? / сайт. URL: http://www.samolen.ru/pages/14/2200/. (дата обращения 10.05.2013). 11. Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. — М.: Издательская группа Прогресс, 1996. — 453 с.

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 ЭССЕ

А.Е. Левинтов ГЕНИЙ МЕСТА, СОВЕСТЬ МЕСТА, ПРОКЛЯТЫЕ МЕСТА

Гений, совесть и демон

Благодаря тому, что Платон не построил стройной понятийно-философской системы о гении, как сделано им было относительно государства, человека, Бога, землеведения, астрономии, знания и т.д., то во многих диалогах он лишь касается этой темы, почти всегда передавая “право голоса” своему Учителю Сократу, и таким образом лишь намечает некоторые стороны этой идеи, оставляя нам простор для продолжений. Важнейшими из этих идей, по его мнению, являются: 

гении — побочные дети богов1;



гении представляют собой нечто среднее между богами и

людьми. Их назначение — «быть истолкователями и посредниками между людьми и богами, передавая богам молитвы и жертвы людей, а людям наказы богов и вознаграждения за жертвы. Пребывая посредине, они заполняют промежуток между теми и и другими, так что Вселенная связана внутренней связью, благодаря им возможны всякие прорицания, жреческое искусство и вообще все, что относится к жертвоприношениям, таинствам, пророчеству и чародейству. Не соприкасаясь с людьми, боги общаются и беседуют с ними только через посредство гениев — и наяву и во сне. И кто сведущ в подобных делах, тот человек божественный, а сведущий во всем прочем, будь то какое-либо искусство или ремесло, просто ремесленник. Гении эти многочисленны и разнообразны»2; 

гений подает знамения человеку, которым необходимо следо-

вать, он является как бы внутренним голосом3; 

гений сопровождает бессмертную душу человека при рожде-

нии и после смерти, ведя сложным путем и образом на суд, после которого оставляет ее1; 1

Платон. Апология Сократа // Платон. Собр. соч. в 4 т. Т. 1. — М.: Мысль, 1990. — С. 70 – 96. Платон. Пир // Платон. Собр. соч. в 4 т. Т. 2. М.: Мысль, 1993. С. 81 – 134. 3 Платон. Апология Сократа, Федр, Теэтет // Платон. Собр. соч. в 4 т. Т. 1-2. — М.: Мысль, 1990, 1993. 2

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 

«наши союзники — это боги, а равным образом и гении, мы же

в свою очередь — достояние тех и других»2; 

гении занимают в духовной иерархии срединное положение

между звездами и полубогами, они — «виновники истолкований; их надо усердно почитать молитвами за их благие вещания… даже их близкое присутствие для нас неявно. [они] причастны удивительной разумности, так как это племя понятливое и памятливое»3.

Важно, что лишь в отечественном платоноведении и науке о мифологии «гений» (дословно «порождающий») впрямую синонимизируется с «демоном» (дайменом), олицетворяющим злой рок, тяжкую судьбу и неотвратимый удел несчастий. Зло, по Платону, бесплодно, и это обеспечивает Добру победу. Демон сопровождает нас лишь на коротком отрезке жизни и представляет собой испытание нас судьбой. Строго говоря, природа гения у Платона сродни совести (со-вести) как каналу коммуникации между монадой души и всеобщим Духом. В этом смысле со-весть стоит над индивидуальной и коллективной (общественной) моралью и нравственностью. Совесть может также интерпретироваться как вмененные нам на генетическом уровне культурные нормы (европейская версия совести) или память о прошлых инкарнациях (восточная версия совести). Тема совести представляется не только близкой теме гения, но и не менее важной. По мнению Ю. Бородая4, человек произошел от совести: бесконечного переживания отцеубийства из эротических побуждений. Близких взглядов придерживается Владимир Лефевр5, который, продолжая мысль Достоевского о том, что граница Добра и зла проходит через человека, доказывает и утверждает этическую асимметрию мира (Добра в мире 0.62 и зла лишь 0.38) и ответственность человека за эту асимметрию. Следование совести, таким образом, является не только нравственным императивом каждого, но и является космическим требованием.

Платон. Федон // Платон. Собр. соч. в 4 т. Т. 2. — М.: Мысль, 1993. — С. 7 – 80. Платон. Законы // Платон. Собр. соч. в 4 т. Т. 4. — М.: Мысль, 1994. — С. 71 – 437. 3 Платон. Послезаконие // Платон. Собр. соч. в 4 т. Т. 4. — М.: Мысль, 1994. — С. 438 – 459. 4 Бородай Ю. От фантазии к реальности. (Происхождение нравственности). — М.: ИФ РАН, 1995. — 270 стр. 5 Lefebre V. The golden section and an algebraic model of ethical cognition // Journal of mathematical psychology. 1985. № 29. — Р. 289-310. 2

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 «Гений места» за счет собственного обитания обеспечивает обитаемость данного места. Более того, он — носитель и проводник обетования людям данного места, того, что М. Хайдеггер называл Gegnet, es gibt, данность, дано. Данность, по Хайдеггеру, представлена вовсе не ресурсами (то, что плохо лежит, то есть удобно расположено) или условиями жизнедеятельности («естественными производительными силами», как совсем еще недавно писалось и говорилось). «Данность» представляет собой герменевтический круг понимаемого и осваиваемого мира, выйти за который невозможно, но который можно бесконечно глубоко понимать и осваивать. Данность места определяет не только и не столько границы этой местности, сколько ее содержание, впечатываемые человеческим пониманием и деятельностью следы истории. Данность представляет собой своеобразную символическую действительность места, запечатленность места, его достопримечательность и одухотворенность. «Гений места», постоянно интерпретируясь в месте, тем самым проявляется и закрепляется в культуре: местная культура выступает с одной стороны как образцы духовных интерпретаций, с другой — как социальные нормы («нравы и обычаи», по выражению Геродота). «Гений места», будь то город или местность («topos» по-гречески, «cite» по латыни — город, место, ситуация), не просто порождающий фактор, это — регионобразующий или градообразующий фактор, то есть фактор формирования образа, некоей духовной проекции места, его одухотворения. «Гений места» — своеобразная совесть места, указующая не столько на то, что можно здесь делать, сколько предостерегающая от этически невозможные действия. В этом смысле «гений места» отличается от «совести места», взыскующей о Добре, и несет на себе также онтологию и имя места. «Совесть места» в свое время не допустила реализации проекта затопления Куликова поля под водохранилище гидроэлектростанции. Идея одухотворения места присуща и язычеству и тотемным примитивным культам, и христианству, и иудаизму, и исламу, и особенно восточным религиям и мировоззренческим системам (буддизм, синтоизм, дзен, конфуцианство) — в разных формах и проявлениях, но с одним и тем же неизменным смыслом. Духовные покровители, патроны, отцы, святые — все они обеспечивают духовный диалог, связь между людьми и той духовной силой, которая признается в этом месте за Бога. Во многих культурах границу города отмечали так: ставили по периметру храма лучших лучников и по тем точкам, куда падали стрелы, возводили городские стены, чтобы

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

храм был недоступен для вражеских стрел. Сказка о Царевне-лягушке присутствует в фольклоре многих народов. Первосвященник Малхиседек еще во времена Авраама устанавливает на скале, служившей языческим жертвенником, первую скинию, а место Салем начинает называться Иерусалимом («Город Бога»). Позже на этой скале сооружаются последовательно Храм Соломона, Храм Ирода Великого, мусульманская святыня Эль Кобре (с этого места конь вознес Магомета на небо, где Аллах дал пророку Коран). «Гений места» Иерусалима и всего этого региона несомненен — здесь зародились все три мировые религии, здесь человечество получило свои важнейшие заветы, здесь ему было дано. По сути, нам, вероятно, никогда не удастся узнать, как и когда возник «гений места» Иерусалима и Иудеи, но ясно, что он будет сопровождать это место и после его гибели (Иерусалим, кстати, погибал два раза, Тит Флавий даже пропахал плугом город, что означало, по римским понятиям и верованиям, конец городской истории, но то, что оказалось справедливо для Карфагена, не смогло преодолеть силы Иерусалимского «гения места»). Во многих случаях «гений места» хранится в топонимах — от сакральных (Партенид, Афины, Тринидад и т.п.) до бытовых (Варшава, Игарка и т.п.) или героических (Париж, Рим, Александрия и т.п.). Правда, за многими топонимами не стоит ничего, кроме тщеславия и других человеческих слабостей. Таковы топонимы Санкт-Петербург (уж если апостол Андрей признан патроном России, то почему новая столица должна называться не в его честь, а в честь брата Андрея — апостола Петра?) и все Петропавловски, возникшие с досады на собственную мать с ее Екатеринбургом, Екатеринославом, Екатеринодаром и прочими. Прямой противоположностью осиянных «гением места» являются табуированные места, где запрещена полностью или в значительной степени всякая человеческая деятельность или даже его присутствие. Чаще всего — это места захоронений предков, очаги катастроф и грехов. Одно из наиболее известных табуированных мест — Содом и Гоморра на берегу южной части Мертвого моря, от Авраамовых времен до наших дней смердящее серой и газами, вошедшее в разные языки и культуры как символ грехопадения. Обычно проклятые места расположены вблизи священных и добрых мест, но ассиметрично меньше их. Так, возле латвийской Аглоне, самой восточной точки явления Богородицы в католическом мире, находится небольшое лесное озеро Мертвое: здесь не селятся птицы, а все попытки людей обосноваться на его берегах заканчиваются трагически. Табуированные места также хранятся в топонимах, например, «Самотлор» — «Мертвая вода», «Нерюнгри» — «Место смерти зверя» и т.д.

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 Места совести — места покаяния, метанойи. Катарсис, ремиссия, очищение — вот основные духовные функции этих мест. Уникальным в этом отношении является поле Армагеддон. Реальная битва Иисуса Навина с филистимлянами и апокалипсическая “последняя битва” Добра и зла делают это место одновременно существующим в реальном историческом мире и в виртуальном мире грядущего. Эта двойственность позволяет видному современному талмудисту Адину Штайнзальцу утверждать, что битва при Армагеддоне не прекращается и проходит через каждого человека, ответственного и за себя и за весь мир в победе Добра или зла каждую настоящую секунду существования.

Богом забытые места

Разумеется, далеко не все города и веси одухотворены. В монотонной структуре абсолютного большинства американских городов независимо от их размеров и функций — даунтаун, мотор-сити, шопинг-центр, чайнатаун, оздоровительный комплекс, малоэтажная селитьба (и в каждом городе — одна и та же инфраструктура, складывающаяся из сетевых бизнесов: Макдональдс и прочие fast food, бензозаправки, авторемонт и торговля автомобилями, торговые плазы сетевых магазиновмонстров, придорожные мотели и отели, банки, аэродромы с аэропортами, церкви протестантских конфессий, прачечные), все это пронизано иерархированной дорожно-уличной сетью, а церкви, независимо от рода конфессии, выполняют социальные клубно-семейные функции и не несут на себе печати и отголоска святости и гениальности места. Здесь нет места «гению места» — не до него было при освоении, тем более уж не до него сейчас, а индейских «гениев места» истребили вместе с индейцами. По совсем другим причинам нет «гения места» и в большинстве советских или осовеченных городов, отличающихся не менее удручающей монотонностью инфраструктуры (соборно-партийная площадь с «белым домом» и памятником вождю, промзона, барачная и полубарачная селитьба типа «черемушек», гарнизон, запретка) — здесь властвует демонический дух войны, ГУЛАГа, разрушений и страданий. В Богом забытых местах одинаково скучно и тоскливо — будь то ПошехоноВолодарск, Курьяново в Москве или Рассел, затонувший в канзасских подсолнухах. По большей части подобного рода места утомляют однообразием топонимов. Здесь уместно сослаться на статью П. Ильина о советских топонимах, а также напомнить, что только в одной Калифорнии имеется несколько городов под названием Марина, по всем США разбросаны Bunker Hill, Одессы и прочие калиброванные названия.

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 «Гений места», «совесть места», «демон места», конечно, оставляют свои следы и

отметины на земле, но имеют духовный, а потому, по выражению Г. Костинского1, «вертикальный» характер. Здесь, в мифах, истории, легендах, эсхатологических ожиданиях и пророчествах, и следует их искать, образно говоря, совершать вертикальные путешествия, экспедиции и исследования, а не елозить по поверхности.

Виртуальные места

Наконец, существуют «виртуальные места и города», осененные «гением места», но не реализованные или даже не предназначенные для реализации. Таков «Новый Иерусалим, новое море и новая земля» в Апокалипсисе Иоанна Богослова, таково Беловодье Рериха, Касталия Германа Гессе, Утопия Томаса Мора. Хоббитания Толкиена, Страна Оз Фрэнка Баума, Зурбаган и Лисс Александра Грина и другие миры. Как и мнимые числа относительно натуральных, виртуальные страны, города и местности, представляют собой множество, на порядок большее, чем реальные населенные места.

Региональные духовные диалоги

Региональный мир и мир городов гетерархичны — одно и то же место может лежать в совершенно разных социо-культурных координатах. Поле Армаггеддон принадлежит само себе, Иудее, Ближнему Востоку и Средиземноморью — как минимум четырем регионам. Кунцево сохраняет себя как город, входит в черту Москвы и является также частью Московской агломерации. С этой точки зрения «гении места» находятся в непрерывном диалоге между собой в некоторых, наиболее напряженных духовно местах. Таков диалог «гениев места» Барселоны, где мрачно-возвышенный антропософический вулкан творчества по имени Гауди спорит с архитектором Барселоны, Пикассо переговаривается с Веласкесом, а Готико — с безудержным Сальватором Дали. Хуан Миро, Казальс, предприниматели «Caha de penciones» и клуб любителей Рамблы с Кайфующей Жирафой — все это конкорданс «гениев места» по имени Каталонский модерн. И вместе с тем — это Испания, где в жарком мареве Андалусии под одной из площадей Севильи распростерт прах Мурильо, над площадью Америк носятся белоснежные голуби, в тиши Алькасара таится романтическая любовь, у входа на стадион — отважный Эскамильо, рядом с табачной фабрикой — Кармен, 1

Костинский Г. Д. Когда земля была квадратной // География. 1997. № 34. — С. 32 – 36.

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 в тени склонившихся в сиесте ив над Гвадалквивиром в сладчайшей неге спит обворожительная и живая студентка, в Севильском соборе покоится одна из версий Колумба, в каждом кабачке слышится смех дона Жуана и Фигаро, а пропотевшие солью виноградники и сырые подвалы Хереса-де-ла-Фронтеры творят самое фантастическое вино в мире. А ведь еще есть в Испании Кастилья — страна замков, есть Страна басков, есть Валенсия, холмы Ла Манчи, есть Тарифа, столица ветров, где на одном пляже табличка «Атлантический океан», а на соседнем — «Средиземное море», Толедо и все это — впечатляющий хор солирующих и концертирующих между собой выразительных и прекрасных «гениев мест». Этот не всегда явно слышимый говор «гениев места» и составляет духовную канву города и края. Каждый мальчишка крошечной Кармел мечтает стихами Робинсона Джефферса о том, чтобы орел исклевал его тело. Этот пацан, смотря на Волчий мыс, видит «Остров сокровищ» Роберта Стивенсона. И точно также его сверстник из Сан-Франциско овеян духом фотинайнеров, головокружительных искателей золота.

Резюме: конструктивы региональной политики и проектирования

С точки зрения региональных исследований и перспективных разработок все сказанное выше может быть собрано в следующую таблицу, позволяющую ориентировать внимание на духовную подоплеку объекта изучения и преобразований:

“гений места” “гений и

без место без ге- демонические

“совесть места”

места”

(вир- ния

(табуирован-

туальные

ные) места

страны и города) святость

легенда, миф

Подвиг

Миссия

программа,

+ +

проект трагедия проклятие

+ +

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 Проектируя город или регион, версию его размещения, его будущее, — знаем ли мы

его гения и\или демона? его внеисторическую суть и судьбу? — Это более необходимо, чем инженерные изыскания и роза ветров. Эпоха «голубых городов» и БАМов из никуда в никуда прошла. Перед нами стоит проблема эвакуаций и сселений. Откуда, из каких проклятых и демонических мест, забытых Богом и не посещаемых гением и совестью, надо вывозить людей, а, главное, как (проектно как?) нам возвращать людей в нормальные места обитания? Построить город и заселить любую местность можно. Но перед глазами стоит июньский ослепительный заснеженный мрак Каеркана, что по дороге на Норильск. В блистающей снегом и солнцем ночи стоят страшных цветов и нагромождений дома, все в угольной пыли. Гремят циклопы заполярного производства, а вон там, где все еще огорожено колючкой, была зона для доходяг, откуда уж никто не возвращался и не подавал знаков и признаков своего печального существования. Построить и заселить любую местность можно, но будет ли это градо- и регионообразованием? Другими словами — будет ли этот место или город образ и, стало быть, будет ли происходить интепретационный процесс формирования образа (а не московских дразнилок типа Орехово-Кокосово, Чёртаново, Паскудниково и Большая Людоедская (улица Миклухо-Маклая))? Нужны ли еще жертвы проклятым местам, жертвы, имен и судеб которых мы не знаем и знать не можем, но обрекаем их на Балхаш и Чернобыль? Построить и заселить любую местность можно, но человек предназначен не в жертву демонам и не в позабытье периферийной рутины, а в диалог с Богом и нуждается в «гении места». Это шанс стать человеком каждому. КРАТЕРНОЕ ОЗЕРО На самом дне Под кобальтовой толщей Трехротый Сатана Изжевывает трех Великих грешников: Иуду, Каина и Брута. Он изрыгает их Изжеванные души, Чтоб вновь жевать И больше ничего. Все остальное мертво

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 И позабыто навсегда. Под толщей вод, Замерзшим Вельзевулом Пустое ничего, Расплавленная магма, Кипящая от ненависти к миру. На диком остром Острове Волшебном Топорщатся проросшие Сквозь твердь деревья. С круч голых не бегут Ручьи, и птицы не взлетают, Здесь гнезд не вьют, И каждой капли яд Тяжелых мертвых вод Убьет любого — но никто ни разу Тех мертвых вод не достигал И жажду избавления от жизни Не утолял. Безоблачное небо, Бесстрастная луна И даже солнце лишь отражаются, Не заходя сюда. И ты не заходи.

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 Л. В. Кузнецова ЗООМОРФНОЕ ПРОСТРАНСТВО ЖЕЛАНИЙ В ПЕТЕРБУРГЕ

В Санкт-Петербурге, благодаря легенде об ожившем во время наводнения Медном всаднике, бытует миф, что памятники в случае крайней необходимости способны влиять на жизнь горожан. Таким образом, в массовом сознании петербуржцев они наделяются особыми свойствами. Среди таких городских памятников можно выделить интересную группу — изваяния животных, которые, по поверьям людей, могут исполнять желания, если произвести с ними некоторые ритуальные действия. Животные пришли из разных времен и сфер (классическая литература, местная история, популярные мифы, песни, художественный кинематограф, детская мультипликация), поделили между собой пространство города, создав при этом нечто новое — пространство желаний. Какими животными сформировано пространство Петербурга? Традиционный для символики России образ медведя здесь отсутствует. Медведи есть во многих других старых традиционных русских городах, но в Петербурге изваяний медведей нет. Животные, исполняющие желания в городе на Неве — это: конь Медного всадника, львиные маски на стрелке Васильевского острова, сфинксы из Египта и грифоны возле них, грифоны на Банковском мосту, собака с фотографом, собака Гаврюша, собака Му-му, кот Елисей, кошка Василиса, лев-лягушка, маленькая птичка Чижик-Пыжик, заяц у Петропавловской крепости и бегемотиха Тоня. Конечно, в городе есть много других скульптур животных (больше всего львов и коней), но традиции загадывать желания и просить о помощи закрепились только за этими зооморфными персонажами. Все скульптурные изображения животных, которые исполняют желания, располагаются в центре города, как правило, недалеко от воды. По одному, двум, максимум трем на каждом острове. И между собой они разделены водой. Конь Медного всадника (пл. Декабристов) Памятник Петру Великому в виде всадника, поднимающего коня на дыбы, был создан 7 августа 1782 года по велению Екатерины II французским скульптором Этьеном Фальконе. Задние копыта коня попирают змею — традиционный символ зла. Есть такое предание: чтобы приезжему человеку хорошо устроиться в Питере, нужно выполнить ритуал. Встать под вытянутой рукой Петра I и попросить, чтобы он вас бла-

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 гословил и дал разрешение проживать в городе [3, с. 25]. Как Петр I победил стихию, выстроив город на болоте, так и современные люди могут справиться с неожиданно возникающими неприятностями в Петербурге и почувствовать себя «на коне». Конь Петра, попирающий змею, в таком случае сулит приезжим успех, оберегает их жизненный путь от невзгод большого города. Не случайно именно подковы коня раньше вешали над дверьми, чтобы злая сила не могла попасть в дом. Императору на коне не кидают монет, конфет или других традиционных подношений. Их помощь не купишь. Для исполнения желания важна лишь ваша искренность и преданность городу, в котором вы хотите обжиться. Собака с фотографом (ул. Малая Садовая, д. 3) «Памятник Петербургскому фотографу», «Фотограф с собакой» или «Фотограф на Малой Садовой» — дань памяти знаменитому фотографу XIX века Карлу Карловичу Булле. На Малой Садовой в доме № 3 в начале XX века располагалось фотоателье знаменитой династии фотомастеров Булла. И с фотографом, и с его собакой связаны местные поверья. Если сфотографироваться с фотографом, взяв его под правую руку, такая фотография непременно принесет удачу [3, с. 6; 4; 5]. Для финансового благополучия нужно потереть мизинец фотографа [3, с. 6] или «помириться» с ним за мизинец [5]. Если потереть фотографу нос, он избавит от бед [3, с. 6]. Вы «утрете нос» всем своим проблемам. На счастье можно подержаться за язык у бульдога [5] или нежно погладить язык, чтобы собака уберегла от плохого и исполнила желания [3, с. 6]. Студенты гладят ее язык, чтобы легко прошли экзамены. Зимой петербуржцы вяжут зимний костюм для бульдога, укутывают его в шарфик, часто надевают шапочки. При этом забота людей совершенно не распространяется на фотографа, которого даже не моют и не чистят, потирают лишь его мизинец. Только бульдог выглядит начищенным, «наглаженным» руками людей, облюбованным. Его милость опять-таки не покупается за деньги. Он заботится о благополучии людей, а они в качестве ответного подарка заботятся о его здоровье и чистоте. Собака Гаврюша (ул. Правды, д. 13, в сквере)

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 Памятник «Добрая собака», «Бродячая собака», «Памятник собаке Гаврюше», «Гаврюша» или «Нюша» выполнен скульптором Виктором Сиваковым и сначала установлен в октябре 1999 года на Малой Садовой, а потом перевезен на улицу Правды в сквер у Санкт-Петербургского института кино и телевидения. Причиной тому были

ночные шумные тусовки молодежи вокруг скульптуры и вандализм. [2] Памятник стал настоящим местом паломничества туристов и жителей СанктПетербурга. Некоторые горожане считают, что Гаврюша может помочь в достижении каких-либо целей. Например, сдать сессию на отлично или найти хорошую работу [3, с. 45; 5]. Это место стало своеобразным музеем под открытым небом. Когда-то стены вокруг собаки были исписаны пожеланиями, потом у нее появился «Почтовый ящик мечты», куда можно опускать письма и записки со своей просьбой и пожеланиями [3, с. 45; 4]. Таким образом, добрая собака Гаврюша как бы «очеловечивается». Считается, что она умеет читать. Кроме того, если у вас нет под рукой ручки или карандаша и бумаги, можно прошептать что-то ей на ухо [4]. Она понимает человеческий язык и исполняет сказанное. Также Гаврюше можно положить в рот сладкую конфету и потереть нос [3, с. 45], произнося или обдумывая желание. Деньги добрая собака не принимает. Собака Му-му (пл. Тургенева, ул. Садовая, д. 94/23) Открытие литературного памятника собаке Му-му состоялось 25 марта 2004 года и было приурочено к 150летию со дня выхода в свет знаменитого произведения И.С. Тургенева, опубликованного в журнале «Современник» в марте 1854 года. Скульптура отлита из чугуна и представляет собой собачку, свернувшуюся у сапог Герасима. Художественным

руководителем

проекта является Лев Hемировский. Памятник Му-му находится на площади Тургенева, у входа в клуб-кафе «Муму». Собака лежит на пороге этого кафе рядом с сапогами и повешенным сюртуком своего хозяина. Кажется, будто сам Герасим зашел пообедать, а его любимица осталась ждать хозяина у входа и охранять его одежду [3, с. 49].

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 Если вы хотите, чтобы вам кто-то был предан, человек или животное, назовите или задумайте его имя и киньте монетку в сапог. Если женского пола — в левый, если мужского — в правый. Или напишите имя на бумажке и положите в соответствующий сапог [3, с. 49]. Получается, что эта собака тоже умеет читать и понимает человеческий язык, несмотря на то, что ее хозяин Герасим был глухонемым и неграмотным. Деньги кидают в сапоги Герасима, а не Му-му. Она собирает деньги для своего бедного хозяина, а не для себя. Ее преданность деньгами не покупается. Кот Елисей (ул. Малая Садовая, д. 8) Скульптура бронзового кота Елисея установлена в Татьянин день 25 января 2000 года на уровне второго этажа Елисеевского магазина на Малой Садовой. Автором идеи является Сергей Лебедев, скульптором — Владимир Петровичев. Скульптура имеет высоту 33 сантиметров и весит 25 килограмм. По преданию кот Елисей спас сотрудников Елисеевского магазина от пожара. Когда начался пожар, он предупредил их своим поведением. Раньше после установки памятника каждый день из окна коту выставляли миску с молоком [3, с. 7]. Теперь ему кидают монетки снизу, с пешеходной зоны. Кто окажется метким и сумеет докинуть монетку до постамента Елисея, и она останется там, тому обязательно повезет или загаданное желание исполнится [2]. Студенты просят у него о благополучной сдаче экзаменов [3, с. 7], от избавления от «хвостов» [5]. Надо лишь закинуть монетку. Кошка Василиса (ул. Малая Садовая, д. 3) Памятник подруге кота Елисея кошке Василисе был открыт 1 апреля 2000 года напротив своего друга, на карнизе противоположного здания на малой Садовой, на фасаде дома № 3. Автор идеи и скульптор тот же, что и у кота Елисея. Существует версия, что кот Елисей и кошка Василиса — это памятники ярославским кошкам, завезенным в Ленинград в годы блокады, для спасения города от заполонивших его крыс [2; 3, с. 8]. В город привезли четыре вагона дымчатых кошек. Эшелон с «мяука-

100

101

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

ющей дивизией», как прозвали ленинградцы этих кошек, стал очищать город от грызунов. К моменту прорыва блокады практически все подвалы были очищены от крыс [3, с. 8]. Может быть, с этими представлениями связана традиция студентов просить у кошек избавления от хвостов. Хвост здесь — почти крыса крыса, и кошки помогают с ними расправиться. Имена Елисею и Василисе выбирали всеобщими усилиями петербуржцев. Изначально памятники были безымянными. Для поиска имен был объявлен специальный конкурс [5]. По примете, Василиса так же исполняет желания, как и Елисей, если подкинутая монетка останется на ее постаменте. Но желания, связанные с этим памятником, получают некоторую специализацию, локализацию. «Если вы хотите от чего-то избавиться в своей жизни, загадайте желание и бросьте монету кошке Василисе» [3, с. 8]. Кошки отвечают за желания, связанные не с получением чего-либо, а с избавление от неприятностей и проблем, помогают получить независимость, свободу. Лев-лягушка (Петровская наб., д. 6) Две статуи «Лев-лягушка» или «Памятник Ши-Цза» когда-то находились в городе Гирине, в Маньчжурии. Их предполагалось установить в храме генерала Чана. Однако после смерти генерала новый губернатор Гирина подарил их приамурскому генерал-губернатору Н.И. Гродекову. Тот в свою очередь подарил статуи Санкт-Петербургу. На Петровскую набережную их установили в 1907 году [3, с. 55]. Памятник представляет собой гордых льва-папу и льва-маму, у которой под ногами сидит львенок. Эти статуи охраняют семейный очаг. Если хотите мира в своем доме, попросите у них [3, с. 55]. Львиные маски (на стрелке Васильевского острова) «Львиные маски» или «Барельефы гривастых львов» с тяжелыми причальными кольцами в зубах расположены на гранитной стене спуска к воде на стрелке Васильевского острова. В день свадьбы в знак предстоящего счастливого совместного плавания молодожены должны вместе подержаться за кольцо [5] или поцеловать одного из львов в нос [4]. Таким образом, эти львы, как и памятник Лев-лягушка, отвечают за желания, связанные с семейным благополучием. Сфинксы из Египта (Университетская наб., д. 17, у Академии художеств)

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 Знаменитые фигуры Сфинксов, возраст которых почти 3500 лет установлены в Петербурге на набережной напротив здания Академии Художеств. В переводе с греческого слово Сфинкс значит «удушающий дух смерти», его статуя маркировала собой переход в царство мертвых. В Древнем Египте сфинкса изображали как существо с телом льва и головой человека как символ бога солнца и мудрого царствования. Изваяния были обнаружены при раскопках на месте Фив — древней столицы Египта в 1820 году. Река Нил разделяла город на две части. На восточном берегу находились жилые дома горожан и знати, а также дворцы фараонов. На западном располагались кладбища и заупокойные храмы фараонов. Египтяне верили, что эти каменные стражи обладают таинственной силой и могут защитить гробницу фараона или храм от враждебных сил. Обычно на лбах статуй фараонов всегда помещали украшение в виде извивающегося урея (кобры), он считался защитником и покровителем фараонов, а также священным животным. На сфинксах в Петербурге головы змей отбиты. Считается, что если почесать сфинксов за ухом и загадать желание, оно непременно исполнится в течение года [3, с. 24]. Грифоны возле сфинксов (Университетская наб., д. 17, у Академии художеств) Напротив Академии Художеств рядом со сфинксами установлены две фигуры «счастливых» Грифонов, к которым многие жители Петербурга обращаются за помощью: Грифоны исполняют желания. По одной версии, можно загадать желание, положив ладонь на голову или в пасть Грифону и повернувшись к куполам Исаакиевского собора. Это нужно сделать в полночь, лучше в полнолуние [4]. По другой версии, чтобы загадать желание, нужно погладить Грифона по голове, глядя в глаза ближайшему сфинксу. При этом другой рукой необходимо держать грифона за правый зуб [3, с. 34] (еще по одной версии — гладить ему крылья). Тогда вас ждет счастливая жизнь [5].

Грифоны на Банковском мосту (канал Грибоедова, д. 28) Банковский мост соединяет Казанский и Спасский острова через канал Грибоедова и нахо-

102

103

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

дится напротив здания Ассигнационного банка, которому он обязан своим названием. Четыре статуи Грифонов с золотыми крыльями оказались на Банковском мосту не случайно: согласно мифам, они являлись хранителями золота [3, с. 41]. Согласно местным поверьям, Грифоны, помогают решить денежные проблемы. По одной версии, необходимо поцеловать златокрылого полу-льва полу-орла чуть выше хвоста или положить монетку на одну из его лап [5]. По другой версии, можно разбогатеть, потерев лапу любого Грифона [3, с. 41]. По третьей версии, капитал приумножится, если потереть его золотые крылья [4]. Также просто проходя по Банковскому мосту, нужно попросить повышения зарплаты или успехов в своем деле [3, с. 41]. Если положить руку в пасть одного из крылатых существ и загадать желание – оно сбудется [4]. Птичка Чижик-Пыжик (наб. Реки Фонтанки, д. 6, у Инженерного моста) Самый маленький памятник в Петербурге, всего 11 сантиметров в высоту, был установлен 20 ноября 1994 года во время проведения фестиваля сатиры и юмора «Золотой Остап». Памятник Чижику-Пыжику находится на реке Фонтанке почти у самой воды на постаменте, рядом с Пантелеймоновским мостом недалеко от Инженерного замка. Расположение памятника не случайно. Он находится рядом с бывшим Императорским училищем правоведения, студенты которого носили мундиры желтозеленого цвета, напоминающие окраску чижа, а зимой пыжиковые шапки, за что были прозваны "чижиками-пыжиками". Неподалеку от училища находился полуподвальный кабак купца Нефедова, который тайно посещали учащиеся. Именно тогда и появилась известная всем песенка: Чижик-пыжик где ты был? На Фонтанке водку пил. Выпил рюмку, выпил две, Закружилось в голове [2]. Существует несколько традиций, связанных с этим памятником. Можно загадать желание, бросая монетку на постамент, где сидит Чижик-Пыжик. Оно исполнится, если монетка удержится на постаменте [2; 4], ударится о клюв птички [4; 5] либо о голову [3, с. 14]. Монетка, оставшаяся лежать на постаменте, может еще сулить успех в делах, удачу, счастье [2; 3, с. 14]. Молодожены на веревочке спускают к птичке рюмку со спиртным и аккуратно чокаются о клюв, произнося тост-пожелание. Это должно принести счастье и долголетие семейной жизни [5; 3, с. 14].

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 Заяц у Петропавловской крепости (Иоанновский мост, у Каменноостровского пр.) Скульптура «Зайчик, спасшийся от наводнения» или «Заяц Арсений» была установлена 7 мая 2003 года и находится у Петропавловской крепости около Иоанновского моста, соединяющего Петроградскую сторону с островом, на котором расположена Петропавловская крепость. Существует легенда, что во время наводнения некий зайчик попал в сапог Петра I и таким образом спасся. Поэтому остров, на котором расположена Петропавловская крепость, был назван Заячьм [2; 3, с. 53]. Наличие монет на постаменте этого маленького памятника говорит об уже сложившейся традиции. Тем, кто бросил монеты и попал к заячьим лапам, это приносит удачу [5] или исполнение загаданного желания [3, с. 53]. Бегемотиха Тоня (Университетская наб., д. 11, во дворе филологического факультета СПбГУ) Скульптура «Бегемот» или «Бегемотиха Тоня» была установлена 14 октября 2005 года во дворе филологического

факультета

Петербургского

Санкт-

государственного

университета. По легенде в XVIII веке влюбленная пара была разлучена по воле родителей. С горя они бросились в Неву, но, согласно этой истории, в Неве пару столетий назад водились бегемоты. Девушка схватилась за правое ухо проплывающей бегемотихи, а юноша — за левое, и так влюбленные доплыли до берега и спаслись [5; 3, с. 32]. И теперь девушка, которая мечтает найти жениха, должна подержаться за правое ухо бегемотихи или потереть его, а молодой человек, если он хочет жениться — за левое [2; 3, с. 32; 4; 5]. Также есть и вариант продолжения традиции: если потереть бегемотихе Тоне животик, то это поможет забеременеть [3, с. 32]. Постоянное наличие денег на постаменте говорит о том, что студенты, очевидно, не верят в «бесплатное» исполнение желаний и предпочитают оставлять бегемотихе монетки.

104

105

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 Местный стихийно сложившийся зоопарк в виде памятников покрывает простран-

ство желаний по зонам. За семейное благополучие отвечают львы, бегемот и птица. За то, чтобы устроиться в городе — конь. За избавление от плохого — кот и кошка, преданность — собака, успешную сдачу экзаменов — кот и кошка, финансовое благополучие — грифоны. В большинстве случаев для получения желаемого животному нужно потереть определенную часть тела или подержаться за нее, а если памятник находится вне зоны тактильной досягаемости — бросить монетку. И чем меньше животное, тем скорее люди хотят одарить его деньгами: их «принимают» коты, Чижик-Пыжик и заяц. Чаще желания исполняются бесплатно, но прослеживается определенная закономерность: если желание конкретно, его пишут, произносят или задумывают, а монетки бросают просто на удачу, часто без конкретизации, в какой именно области хочется получить эту удачу. И.П. Смирнов, описывая дискурсивные отображения Петербурга в литературе и культуре, отмечает тенденцию в оценочном осмыслении пространства города, состоящую в строгом делении Петербурга на две части: левобережную и правобережную витальную и мортальную [6]. «По ходу разрастания Петербурга некогда недоразвившиеся, не реализовавшие свое большое предназначение Городская стена и Васильевский остров, а вместе с ними — по заразительной смежности — также Выборгская сторона и обе Охты сделались подобием некрополя» [6, с. 223]. По мнению И.П. Смирнова, на левом берегу Большой Невы Петербург повернут к ней правительственными зданиями (Зимний дворец, Сенат и Синод; в большевистский период сюда присовокупился Смольный монастырь) и представительствами чужих государств. А на правом берегу располагаются разнообразные входы в царство смерти (вынесенное по приказу Петра на Охту опасное пороховое производство; знакомящая посетителей с монстрами Кунсткамера, Кронверкский арсенал, тюрьмы, дом политкаторжан; Петропавловская крепость с императорскими гробницами, казематами для государственных преступников и пыточными камерами и т. д.). В литературном дискурсе XIX века смерть не вторгается в имперское пространство левого берега. Изменение позиции правого и левого берегов И.П. Смирнов обнаруживает лишь после революции 1917 года. Интересно, что памятники животным, воздвигнутые в основном уже в XXI веке, поддерживают традицию разделения города на два пространства. Почти все дикие или мифические животные находятся на правом берегу Невы, в царстве мертвых, а все домашние, прирученные человеком — на левом, в царстве живых. В мортальном пространстве правого берега Невы стоят Сфинксы с грифонами, бегемотиха, львиные маски, левлягушка. Исключение составляет лишь заяц, но он установлен прямо в воде и потому,

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 можно сказать, не принадлежит этому пространству. В витальном пространстве левого берега Невы живут конь, все собаки, Чижик-Пыжик, кот и кошка. И есть опять одно исключение — грифоны на Банковском мосту. Здесь важно, что они установлены именно на мосту, почти над водой, на месте перехода из одного мира в другой и потому могут терять строгую закрепленность за какой-то одной территорией. Итак, расположение памятников по пространству Петербурга следует консервативной традиции. Однако желания, загадываемые животным, спорят с покорным разделением Петербурга на мертвую и живую зону. У тех памятников, которые располагаются на правом берегу Невы, просят чаще всего того, что продлевает жизнь: жениться, выйти замуж, семейного благополучия и семейного счастья. Сиюминутные желания, замкнутые на одном индивиде — для памятников левого берега Невы: разбогатеть, успешно сдать экзамены, избавиться от какой-то беды и т.п. Россия — Восток, но Петербург — самый европейский город России. Именно в нем сходятся восточные и западные мифы, что особенно показательно в социальной практике отношения к памятникам животным. Запад противопоставляет человека и природу, и человек подстраивает природу под себя. Восток ориентируется на нерасчлененность человека и природы и учит человека «вписываться» в природу. Животные противопоставлены человеку как часть природы. В Петербурге они, как маленькие боги, способны исполнять людские желания. Но памятники — это продукт деятельности и фантазии самого человека. Таким образом, они совмещают в себе идею антропоцентризма (пропагандируемую Западом) и теоцентризма (пропагандируемую Востоком), предполагающую в основе мироздания некую высшую трансцендентную волю, а призвание человека — научиться распознавать эту волю, «входить» в нее и творить ее как свою собственную.

Список литературы и источников

1. Аксенова Е. Где загадать желание в Санкт-Петербурге? // ШколаЖизни.ру. Познавательный журнал. — Режим доступа: http://shkolazhizni.ru/archive/0/n-24103/ 2. Городская скульптура. Необычные памятники Санкт-Петербурга // On-lineПетербург. — Режим доступа: http://www.on-line.spb.ru/architecture/sculpture/ 3. Кулеша В. И. Путеводитель желаний. — СПб.: Издательство «Полярная звезда», 2010. — 64 с. 4. Места, где сбываются желания. Санкт-Петербург // Fоursquаrе. — Режим доступа: https://ru.foursquare.com/4sqru/list/места-где-сбываются-желания-санктпетербург

106

107

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 5. Приметы Санкт-Петербурга // Привет Питер. Сайт-путеводитель по Санкт-

Петербургу. — Режим доступа: http://www.hellopiter.ru/Primeti.html 6. Смирнов И. П. Петербург: город мертвых и город живых // Смирнов И.П. Генезис. Философские очерки по социокультурной начинательности. — СПб.: Алетейя, 2006. — С. 222-235.

М. Ю. Тимофеев EXEGI MONUMENTUM (ЗАМЕТКИ ОБ ИВАНОВСКОЙ ГОРОДСКОЙ СКУЛЬПТУРЕ)

На книжных прилавках нет книги «1000 памятников, которые стоит увидеть, прежде чем умрешь». Эти объекты являются частью разного рода мест, иногда почти незаметными, потаёнными, подобно Чижику-Пыжику у Михайловского замка в Петербурге, порой же доминирующими над городским ландшафтом как Родина-Мать на Мамаевом кургане или Христос Искупитель на горе Корковаду. Насколько неслучайны памятники, скульптурные изображения в городской среде? В какой степени с их помощью формируется то, что можно назвать старомодным словосочетанием «дух места»? Какую роль играют они в создании и трансляции образа города? Пытаясь найти ответы на эти вопросы, видимо, особо следует выделить памятники основателям городов или же новоявленным гениям места. Последнее обстоятельство в отечественной культуре нередко связано с изменением топонима. В результате в городской среде соседствуют «всесоюзный староста» Калинин с князем Михаилом Тверским, большевик Загорский с преподобным Сергием Радонежским, Яков Свердлов с Татищевым и де Гениным и т.д. В Иванове подобная бинарность отсутствует, хотя дореволюционный «русский Манчестер» и принято противопоставлять Манчестеру красному — советскому, а Иваново Иваново-Вознесенску, хотя потеря второй части имени произошла в 1934 году, когда революционные страницы уже были вписаны в историю города. Памятник одному из инициаторов придания селу Иванову и Вознесенскому Посаду городского статуса — фабриканту и меценату Якову Петровичу Гарелину был открыт в 2011 году. Место для его установки было выбрано весьма интересное. Грузная фигура в стоящем на постаменте кресле, разме-

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 щённая в сквере около площади Революции и напоминающая образ драматурга Островского у Малого театра, оказалась расположена наискосок от памятника борцам революции 1905 года и напротив гранитного куба — мемориального знака в память о расстреле демонстрации рабочих 10 августа 1915 года. Площадь в очередной раз оказалась пространством противостояния труда и капитала, правда, на сей раз сугубо символически. За более чем столетнюю историю за Ивановом закрепились образы города текстильного, революционного и женского. Эти ипостаси замысловато переплетены между собой в культурном тексте. Здесь принято гордится тем, что промышленное поселение, через 25 лет после получения городского статуса, превосходило по числу жителей губернский Владимир. Однако лишь в 1918 году безуездный город становится центром новой Иваново-Вознесенской губернии. Памятник её основателю — Михаилу Васильевичу Фрунзе — поставили в 1957 году в сквере возле цирка, ничуть не смущаясь такого сближенья. Думаю, что об очень немногих памятниках можно сказать, что они стали «неотъемлемой частью городской среды». Сама эта фигура речи как бы предполагает, что изъять монумент из ландшафта невозможно. А вот желание избавиться от присутствия некоторых творений у некоторых горожан порой возникает. Иногда это проблема исключительно эстетических предпочтений, как в случае неприятия москвичами некоторых работ Зураба Церетели. Нередко скульпторы, как сообщают СМИ, преподносят плоды своих трудов в «подарок городу». Как тут не вспомнить историю про данайцев… Есть такие подарки и в Иванове. Одним из последних является памятник родившемуся в городе барду Аркадию Северному. Создавался он для Санкт-Петербурга, но в итоге оказался рядом со старейшим сохранившимся каменным сооружением села Иванова — Щудровской палаткой. Однако самый впечатляющий дар город получил после того, как руководство Одессы отказалось от скульптурной композиции «Поднимающий знамя», установленной в итоге на ивановской площади Революции. Выполненные в суровом стиле босоногие пролетарии не могут не вызывать сочувствие. Отсутствие обуви, вполне оправданное в иных климатических условиях, в центре России выглядит, по меньшей мере, странно. Визуальный образ памятника широко тиражировался в годы, когда Иваново позиционировалось как Родина Первого Совета. Его силуэт можно было

108

109

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

обнаружить на очень разных носителях — от значков до холщёвых сумок. Примечательно, что многие советские монументы не учитываются в обзорах некоторых интернет-ресурсов, хотя в них присутствуют памятники, находящиеся за городской чертой [2]. Скульптура «Молодым революционеркам текстильного края» уже не самый оригинальный памятник в городе. Её расположение на Вокзальной площади, помимо прочего, предполагает определённую связь с убийством Ольги Генкиной, произошедшим в октябре 1905 года у старого здания железнодорожного вокзала в двухстах шагах от современного монумента. Полицейские тогда обнаружили оружие и патроны в сданном в камеру хранения багаже юной подпольщицы, а узнавшие об этом черносотенцы, прибывшие к моменту её возвращения, устроили над ней расправу. Однако возвышающаяся на постаменте голова — образ условный, а не исторически-конкретный. Да и выполнен он совсем нереалистично, Трудно предположить, в чём заключается смысл разновекторных направлений развевающихся волос и шарфа. По версии одной студентки — это монументальное воплощение идеи фиксатора для волос «Тафт — три погоды»… В 2004 году изображение памятника вошло в композицию почтовой марки, посвящённой Ивановской области. Кроме того, есть у нее, как у визитной карточки, иконы города, в силу расположения на Вокзальной площади, еще одно достоинство — она символизирует для приезжающих «женскость» Иванова, олицетворяет образ «города невест». Для данных размышлений значимо то, что некоторые гости города, никогда не слышавшие о Генкиной, принимают этот странный женский образ за памятник невесте. Именно этот образ ожидаем в городе. Безусловно, идея создания такого памятника, что называется, давно витает в воздухе. Несколько лет назад в твиттере губернатора даже появилась фотография его макета. Однако не сложилось — невесты в городе есть, а памятника нет… Был и ещё один масштабный проект, претендующий на материализацию градообразующего образа — создание памятника текстилю [1]. Указывалась даже дата его открытия — осень 2008 года. Пять лет спустя можно с уверенностью сказать, что такой памятник вполне могли бы заменить, например, краснокирпичные корпуса Большой иванововознесенской мануфактуры, являющиеся своего рода «лицом города». Я уже достаточно много писал про ивановские памятники [4, 5]. Можно утверждать, что ни робкие опыты стрит-арта [3], ни включение в городскую среду объектов

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 весьма инородных (голова Есенина) или странных («мемориальный камень Пушкину» [2] или памятник гармони) не способствуют гармонизации городского пространства в рамках существующих долгие годы мифологем советского Манчестера невест.

Список литературы и источников

Начинается

конкурс

проектов

ивановского

памятника

текстилю

http://www.chastnik.ru/info.html?section=1&id=27023&module=6 2. Памятники и монументы Иваново. http://www.ivanovograd.ru/monuments.htm 3. Сделанный из водопроводных труб памятник известному изобретателю появился в Иванове. http://www.chastnik.ru/2012/07/16/3293282/ 4. Тимофеев М. Ю. Советскость Манчестера невест: инвентаризация городских брендов // Неизреченное слово: мемориальный сборник памяти профессора А. Н. Портнова. Иваново: Изд-во Иван. гос. ун-та, 2012. — С. 209- 231. 5. Тимофеев М. Страшно далеки… // Наша родина – Иваново-Вознесенск. 2007. № 4. — С. 9 – 12.

110

111

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 КАФЕДРА

А.В. Зобнин

МЕЖДУ ОРГАНИЗАЦИОННОЙ ПРОЦЕДУРОЙ И КОЛЛЕКТИВНЫМ ВЫБОРОМ: «ПАРАДОКС ОГРАНИЧЕННОГО ВЫБОРА» В МЕЖДУНАРОДНЫХ КОНСУЛЬТАЦИЯХ

Обнаружение и формулировка «парадокса ограниченного выбора» в международных консультациях

«Парадокс ограниченного выбора» (англ. “bounded choice paradox”) был выявлен в ходе проведения в 2007-2008 гг. научного исследования «Теория и методология анализа международных консультаций» [1]. Основанием для обнаружения парадокса стало несоответствие индексов технологической и индивидуальной эффективности (сокр. ИТЭФ и ИИЭФ) консультационных процессов в международных межправительственных организациях (НАТО, ОВД, ОБСЕ, ШОС, СНГ) при сходных условиях функционирования указанной формы международной социально-политической коммуникации. Анализ уровня совокупной эффективности международных консультаций показал высокие показатели ИТЭФ (достигающие 95-100%, что значительно выше нормальных значений совокупной эффективности в 55-60%) при достаточно низких показателях ИИЭФ (в пределах от 1 до 10%) и низкой психологической удовлетворённости участников консультационных процессов их итоговыми результатами (не более 15%) в консультативных и исполнительных органах НАТО, ОВД и ОБСЕ. В то же время низкие показатели обоих индексов отмечались в консультативных структурах ШОС и СНГ. Для объяснения указанного логического противоречия необходимо проанализировать процедурные особенности и используемые правила принятия коллективных организационных решений в консультативных и исполнительных органах международных межправительственных организаций. В отличие от международных переговоров, в ходе которых политические решения разрабатываются и принимаются, в международных консультациях участники лишь формируют предпочтения слабого или сильного порядка с учётом набора представленных ор-

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 ганизаторами консультации альтернатив (вариантов выбора), а решения принимают уже за пределами консультативных структур межправительственных организаций. Умелое использование в процессе международной консультации средств и приёмов «мягкого» убеждения и иных несиловых методов приводит к расширению числа возможных вариантов выхода из проблемной ситуации, уходу от диктата теоремы Нобелевского лауреата по экономике 1972 года К.Дж. Эрроу и нормализации эффективности консультационных механизмов в пределах возможно допустимого уровня [6, 7]. Факторный анализ взаимодействия процедурных и личностных элементов международной консультации даёт нам простейшую цепочку зависимости трёх факторов (рис. 1), где единственный личностный фактор (индивидуальная полезность выбора) находится в строгой зависимости от двух процедурных факторов (правила принятия решений в группе участников и совокупной эффективности консультации). Рисунок 1. Модель взаимодействия индивидуальных и процессуальных факторов механизма международной консультации Условные обозначения к схеме: 1 — поле индивидуальных факторов информационнопсихологического пространства 2 — поле процедурных факторов информационнопсихологического пространства E — совокупная эффективность международной консультации R — правила принятия организационных решений (международного типа) F — функция индивидуальной полезности (общественного благосостояния) I — индекс индивидуальной эффективности международной консультации (ИИЭФ) PG — психологические и гендерные манипуляции Ps — индивидуальные компоненты поведения (мотивы, потребности, интересы, цели и позиции индивидов-участников консультации) T — индекс технологической эффективности международной консультации (ИТЭФ) Et — этические (политико-культурные) ограничения и правила поведения участников P — процедурные особенности ИПП МК — информационно-психологическое пространство международной консультации Input — входящие сигналы из внешней среды (информационно-психологическое или силовое влияние) Output — исходящие сигналы в виде решений и действий участников международной консультации T, I — интегральные (искусственные) факторы, объединяющие ряд признаков в количественном исчислении R, E, F — системообразующие элементы модели

Опираясь на представленную факторную модель, формулируем ключевое положение «парадокса ограниченного выбора», которое гласит:

Если в процессе социально-политической коммуникации предпочтения её участника (-ов) формируются при полном доминировании процедурных факторов, то имеет место упорядоченный выбор при ограниченном наборе заданных альтернатив

112

113

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

«Парадокс ограниченного выбора» и «парадокс свободы выбора»: сравнительный анализ

«Парадокс

ограниченного

выбора»

процессе

международной

социально-

политической коммуникации подтверждается исследованиями американского социолога Барри Шварца [13, 14, 15], являющегося автором концепции «парадокса свободы выбора», суть которой сводится к утверждению, что в современных экономических условиях более успешными (эффективными) оказываются решения, предполагающие для потребителей либо ограниченный выбор между альтернативами, либо полное отсутствие выбора. Получается, что ограниченность есть причина эффективности, как бы парадоксально это не звучало (рис. 2).

Рисунок 2. Схема-интерпретация «парадокса свободы выбора» («парадокса Барри Шварца») 1. Индивидуальная психологическая усталость от свободы выбора

2. Ограничение свободы индивидуального выбора

3. Повышение эффективности индивидуального выбора

4. Повышение индивидуальной психологической удовлетворённости от процесса выбора

Результаты работ Б. Шварца частично подтверждены прикладными исследованиями группы швейцарских учёных под руководством П. Тодда [12]. В то же время следует заметить, что интерпретация «парадокса свободы выбора» находится в отличной от результатов настоящего исследования плоскости (табл. 1).

Таблица 1. Сравнение интерпретаций «парадокса ограниченного выбора» и «парадокса свободы выбора»

Критерии сравнения / Парадок-

«Парадокс свободы выбора»

сы

«Парадокс ограниченного выбора»

1. Научные области применения

Когнитивная психология, эконо-

Прикладная политология, полити-

интерпретаций

мическая социология, экономиче-

ческая коммуникативистика, ми-

ская политология

ровая политика и международные отношения

2. Структура объекта приложения

Индивидуальная (индивид)

Коллективная

организационная

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 парадокса 3. Условия существования пара-

(группа индивидов, организация) Не выявлены

Наличие

докса

определённых

правил

принятия коллективных решений и организационных процедур (в частности, консенсуса)

4. Интерпретация парадокса

В современных экономических

Если в процессе международной

условиях более успешными (эф-

социально-политической

фективными) оказываются реше-

никации предпочтения её участ-

ния, предполагающие для потре-

ника(-ов) формируются при пол-

бителей либо ограниченный вы-

ном доминировании процедурных

бор между альтернативами, либо

факторов, то имеет место упоря-

полное отсутствие выбора. Ука-

доченный выбор при ограничен-

занный феномен также заключа-

ном наборе заданных альтернатив

комму-

ется в своеобразной «усталости» от неограниченного выбора: когда для удовлетворения простых потребностей необходимо принимать сложные решения 5. Ключевое следствие парадокса

Эффективность

является

след-

ствием ограниченности выбора

Ограниченность выбора приводит к манипулированию индивидуальными предпочтениями

6. Возможность дальнейшей фор-

Не

представляется

возможным

мализации и квантификации ин-

ввиду низкой структурированно-

терпретации парадокса

сти содержательных компонентов

Существует

Таким образом, сравнительный анализ двух интерпретаций показывает сходство парадоксов только в одном показателе, который в обеих концепциях формулируется как «ограниченность выбора», что позволяет отнести исследуемое явление к парадигме ограниченной рациональности в теории принятия политических решений, родоначальником которой считается Г. Саймон.

«Парадокс ограниченного выбора» и манипулирование предпочтениями участников международной консультации

Так или иначе, «парадокс ограниченного выбора» является производной теоремы К.Дж. Эрроу, соблюдается в международных межправительственных и неправительственных организациях, где в процедурах принятия коллективных организационных решений используются правила консенсуса, диктатуры и олигархии.

114

115

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 Однако если изначально из механизма международной консультации исключить ред-

ко используемые диктаторские, олигархические и дипольные процедуры, всегда найдётся ситуация, когда участнику консультации при передаче политической информации будет выгодно исказить её, чтобы увеличить размер собственных выгод через уменьшение размера информационных потерь. Таким образом, мы попадаем в так называемый «тупик Гиббарда» (теорема А. Гиббарда) [9, 10, 11], суть которого сводится к следующему утверждению: Пусть А — конечное множество, а Р — множество всех слабых (или линейных) порядков на А. Если f : P N  A — неманипулируемый механизм, то либо f – диктаторский, либо образ f состоит из двух элементов [8, 16]. Получается, что при исключении фактически неиспользуемых в международных консультациях дипольных и диктаторских процедур, механизм консультации изначально подвержен как внешнему, так и внутреннему манипулированию. Значимость ситуации манипулирования заключается в том, что если участники переговорного процесса изначально подготовлены к возможно жёсткому соприкосновению переговорных стратегий и позиций, то участники консультации, только находясь на стадии формирования представлений о предмете консультации и проблемной ситуации, излишне восприимчивы к оказываемому информационному влиянию извне, что в отечественной и зарубежной политической науке получило обозначение информационной силы. Анализ используемых в международных правительственных организациях консультационных процедур показывает существование следующих типов манипулирования результатами голосования участников международной консультации: 1) манипулирование со стороны участника консультации или манипулирование предпочтениями (оно может осуществляться в том случае, когда участнику выгоднее исказить собственные предпочтения, чем представить истинные); 2) манипулирование со стороны организатора или манипулирование правилами (оно может осуществляться организаторами консультации посредством выдвижения нового правила (принципа) голосования, в том числе предложения о голосовании за альтернативы в определённой последовательности); 3) манипулирование может исходить одновременно и со стороны участника, и со стороны организаторов консультации путём выдвижения новых альтернатив или изменения формы представления рассматриваемых вариантов.

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 Соотношение типов и форм манипулирования выбором представлено в таблице 2, составленной по материалам исследований ведущего научного сотрудника Лаборатории №25 Института проблем управления им. В.А. Трапезникова РАН, к.т.н. З.М. Лезиной [5].

Таблица 2. Типы и формы манипулирования выбором в международных межправительственных организациях

Форма

манипулиро-

Объект манипулиро-

Описание ситуации мани-

Тип

вания выбором

вания

пулирования выбором

ния

Манипулирование

Правило голосования

Изменение правила принятия

Манипулирование ор-

организационного решения в

ганизатора

правилами

принятия

организационных

ре-

манипулирова-

ходе голосования или введе-

шений

ние дополнительных правил и процедур отбора голосов.

Манипулирование

Организационные про-

Процедура голосования по-

Смешанное манипули-

процедурами принятия

цедуры

строена таким образом, что

рование

организационных

ре-

множество голосующих ис-

шений

кусственно

организатором

разбивается

на

несколько

подмножеств и производится раздельное голосование по некоторому новому правилу, как правило, бинарному. Манипулирование

Альтернативы

набором альтернатив

анты выбора)

(вари-

Искусственное

увеличение

или уменьшение множества

Смешанное манипулирование

представленных на голосование альтернатив, пользование

также ис-

голосующими

универсальных или уникальных критериев оценки вариантов решения. В этой ситуации возможно и использование ложного критерия оценки альтернатив или формирование рассматриваемых альтернатив попарно. Манипулирование ин-

Индивидуальные

Оказание

дивидуальными пред-

предпочтения

психологического влияния на

почтениями ков

участни-

информационно-

индивидуальные

предпочте-

ния в случае, если они не

Манипулирование участника

116

117

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 сформированы

участником

окончательно, либо временное

изменение

структуры

предпочтений при выявленных и сформированных предпочтениях.

Манипулирование со стороны участника является наиболее распространённым и наименее изученным, учитывая, что манипулирование со стороны организатора нередко запрещено действующими международными нормами, регулирующими правила принятия решений и закрепляющими отсутствие возможности смены этих правил в процессе голосования в структурах международных организаций. При этом следует различать манипулирование со стороны участника индивидуального и коалиционного (манипулирование во временной коалиции) типов.

Объяснение «парадокса ограниченного выбора» и применение полученного знания в современной дипломатической практике

Условием существования «парадокса ограниченного выбора» в процессе международной социально-политической коммуникации является наличие консенсуса как ключевого правила принятия организационных решений. В современной политической науке принято считать, что консенсус является наименее манипулируемым правилом и не позволяет участникам консультации или иной формы дипломатической коммуникации воздействовать на принятие решения другими участниками. В действительности такие процедурные ограничения расширяют вероятность манипулирования индивидуальными предпочтениями участников коммуникации, а неисполнение ранее принятых соглашений и договоренностей повышает индивидуальную эффективность (психологическую удовлетворенность) консультационных процессов (рис. 3).

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

Рисунок 3. Схема-интерпретация «парадокса ограниченного выбора»

Исторически с 1950-х гг. эффективность определялась как одно из ключевых свойств международной консультации и со временем превратилась в фактор, оказывающий регулируемое влияние на ход консультационного процесса. Обнаружена прямая зависимость технологической эффективности консультаций, измеряемой в настоящем исследовании индексом технологической эффективности, от степени манипулирования правилами принятия организационных решений. Консенсус наряду с правилом диктатуры и правилом Нэнсона относится к наименее манипулируемым правилам по шкале Нитцана-Келли, что не даёт возможности участникам консультации изменять консультационные нормы и процедуры для реализации своих частных интересов (осознанных потребностей). При этом нельзя с полной уверенностью утверждать о том, что одно правило принятия решений более или менее подвержено манипулированию, зависящему в том числе и от количества участников консультации, психологических характеристик участников, способов расширения их индивидуальных предпочтений. «Парадокс ограниченного выбора» не позволяет сторонам участвовать в формировании новых политических альтернатив, то есть в процедурном расширении индивидуальных предпочтений. Таким образом, единственным способом увеличения индивидуальных выгод в процессе проведения консультации

118

119

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

остаётся изменение количества её участников, а также образование постоянных и/или временных коалиций. Стороны изначально предполагают о наличии процедурных ограничений и пытаются формально соглашаться со всеми принимаемыми в ходе консультации решениями (навязанными предпочтениями), не имея намерения их полного исполнения. Этим объясняется присутствие в современной политической науке устойчивого представления о международной консультации как самой необязывающей форме социальнополитической коммуникации. Стороны пользуются тем, что принятые совместные решения зачастую не оформляются на бумаге в виде соглашений или договорённостей. С другой стороны, самым простым способом изменить предпочтения участников остаётся использование поведенческой стратегии ухода/ультиматума с последующим выходом из состава участников — это наиболее популярные стратегии у ряда стран-членов СНГ (Украины, Республики Узбекистан, Республики Молдовы, Грузии, Туркменистана, Азербайджанской Республики). С позиции технологической эффективности консультационных механизмов, «парадокс ограниченного выбора» — это не просто доминирование процедурных факторов над индивидуальными, а прямое следствие ограничений рациональной логики в формировании правил принятия коллективных организационных решений. Индикатором действия рациональных ограничений выступает индивидуальная эффективность международной консультации, измеряемая в настоящем исследовании индексом индивидуальной эффективности и прямопропорциональная степени манипулирования индивидуальными предпочтениями участников консультации. Индексы технологической и индивидуальной эффективности международной консультации являются количественными составляющими (измерителями) совокупной эффективности консультационного процесса. В итоге определяется простая функциональная зависимость, где совокупная эффективность международной консультации прямопропорциональна сумме индексов индивидуальной эффективности каждого из участников консультации и обратнопропорциональна индексу технологической эффективности консультации (7.1).

 Ei

Ec 

n1

(1)

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 где n – количество участников международной консультации, Ec — совокупная эффективность международной консультации, Ein — индекс индивидуальной эффективности международной консультации конкретного участника консультации n, Et — индекс технологической эффективности международной консультации. Модель функциональной зависимости совокупной эффективности международной консультации от степени удовлетворения индивидуальных предпочтений участников консультации и специфики правил принятия коллективных организационных решений (1) может применяться не только к консультационным органам, в которых консенсус является ключевым правилом принятия коллективных решений, но и к другим органам, использующим иные правила принятия решений, и позволяет сформировать следующие рекомендации. Итоговые рекомендации Для повышения совокупной эффективности международных консультаций в международных межправительственных организациях, где Российская Федерация присутствует в качестве полноправного партнёра и участника (СНГ, ШОС, ОБСЕ), на организационном уровне необходимо предпринять следующие действия: 1) внести изменения в существующие в межправительственных организациях консультационные процедуры в сторону полной или частичной замены консенсуса как базового правила принятия коллективных организационных решений на более манипулируемые (по шкале Нитцана-Келли) со стороны участников правила — простое большинство, квалифицированное большинство и т.п. 2) при формировании новых консультативных органов и определении их полномочий заложить в нормативно-правовую основу органа следующую оптимальную схему принятия коллективных организационных решений: простое большинство – для принятия решений по организационным вопросам, квалифицированное большинство (3/4 от общего количества участников) – для принятия решений по основным содержательным вопросам повестки дня, консенсус – для утверждения методических рекомендаций. 3) проводить отбор правил принятия коллективных организационных решений с учётом количества потенциальных участников консультативных органов международных межправительственных организаций по следующей схеме: консенсус — 1-5 участников, квалифицированное большинство (3/4) — 6-13 участников, простое большинство — 14 и более участников. 4) обобщив положения рекомендаций № 2 и № 3, использовать матрицу (табл. 3) для выбора правила принятия коллективного организационного решения, максимизирующего

120

121

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

совокупную эффективность консультационных механизмов в консультативных органах международных межправительственных организаций и минимизирующего возможность манипулирования правилом принятия решений со стороны организатора консультативного форума (председателя консультативного органа).

Таблица 3 Матрица отбора правил принятия коллективных организационных решений в зависимости от количества участников консультативного органа и уровня рассматриваемых вопросов

Количество

участ- Рекомендации

ников консультатив-

Основные

вопросы Организационные

повестки дня

вопросы

ного органа, чел. / Уровень рассматриваемых вопросов 1-5

Консенсус

6-13

Квалифицированное большинство (3/4)

14 и более

Простое

большин-

ство

5) ввести дополнительные процедуры согласования предмета консультации (рабочей повестки дня) с участниками консультации, в том числе внедрить процедуры очного обсуждения повестки дня последующих плановых заседаний консультативных органов всеми участвующими сторонами. 6) максимально использовать возможность участия в работе консультативных органов международных межправительственных организаций наблюдателей, в том числе из государств, не являющихся членами организаций, с последующим наделением их полномочиями участия в дискуссиях и формировании дополнительных альтернативных решений при рассмотрении значимых политических вопросов (указанная позитивная практика существует с 2011 г. в структурах ШОС, она позволяет ослабить действие аксиомы независимости от посторонних альтернатив). 7) предусмотреть процедурную возможность изменения официального статуса участника на наблюдателя в одностороннем порядке по инициативе члена консультативного органа (применять частную разновидность стратегии ухода).

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 8) более детально анализировать прецеденты использования участниками консультативных органов «особого мнения», регулярно проводить рассмотрение оговорок и примечаний к заключаемым в рамках консультативных органов и организаций нормативноправовым документам. 9) не использовать в процессе консультации стратегию ухода/ультиматума и стратегию имитации, уменьшающих в одностороннем порядке количество участников консультационного взаимодействия и усиливающих воздействие «парадокса ограниченного выбора» на участников международной консультации. 10) в случае использования одним из участников международной консультации стратегии ультиматума стремиться не принимать предложенные им альтернативные варианты решения проблемной ситуации, а формировать и выдвигать собственные (отличные от предложенных) альтернативы. 11) не препятствовать формированию среди участников консультационных процессов неформальных (временных или постоянных) коалиций в процессе проведения международных консультаций для активизации и развития диалоговых форм взаимодействия. 12) при рассмотрении комплексных вопросов предмета международной консультации привлекать к участию в дискуссии экспертов внешнеполитических и дипломатических ведомств. Возможным негативным результатом повышения совокупной эффективности международных консультаций в международных межправительственных организациях может стать снижение прогнозируемости результатов деятельности консультативных органов, однако этот эффект будет компенсироваться повышением удовлетворённости государствучастников работой самой организации. В то же время данные рекомендации могут быть положены в основу стратегии внешнеполитического организационного поведения, поскольку обладают признаками, необходимыми для органичной трансформации рекомендаций в стратегию, а именно причинно-следственностью, системностью и адресностью.

Список литературы и источников

Зобнин А.В. Теория и методология анализа международных консультаций. — Иваново: Издательство Ивановского государственного университета, 2008. — 160 с.

Зобнин А.В. Политические консультации в международно-политическом дискурсе // Международные процессы. 2007. №2. — С. 64-74.

122

123 3.

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 Зобнин А.В. Информационно-психологическое пространство международной консультации // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2009. № 4. — С. 260-266.

Зобнин А.В. Проблема эффективности международных консультаций в исполнительных органах Содружества Независимых Государств // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2012. № 2 (1). — С. 332-336.

Лезина З.М. Манипулирование выбором вариантов // Автоматика и телемеханика. 1992. №4. — С. 5-22.

Эрроу К. Коллективный выбор и индивидуальные ценности: пер. с англ. / науч. ред., авт. предисл., послесл. Ф.Т. Алескеров. — М.: Издательский дом ГУ ВШЭ, 2004. — 204 с.

Arrow K. Social Choice and Individual Values. — New Haven, Conn.: Yale University Press, 1963. — 136 p.

Barbera S. Strategy-proofness and Pivotal Voters: A Direct Proof of the GibbardSatterthwaite Theorem // International Economic Review. Vol. 24. № 2 (June 1983). — P. 413-417.

Gibbard A. Manipulation of Schemes that Mix Voting with Chance // Econometrica. 1977. Vol. 45. № 3. — P. 665-681.

10.

Gibbard A. Thinking How to Live. — N.Y.; L.: Harvard University Press, 2003. — 321 p.

11.

Gibbard A. Social Choice and the Arrow Conditions. For the Joint Seminar of Kenneth Arrow, John Rowls, and Amartya Sen. Harvard University, Autumn Semester, 1968-69. — Ann Arbor: University of Michigan, 2010. — 22 p.

12.

Scheibehenne B, Greifeneder R., Todd P. Can There Ever Be Too Many Options? A MetaAnalytic Review of Choice Overload // Journal of Consumer Research. 2000. October. — P. 409-425.

13.

Schwartz B. Self-Determination: The Tyranny of Freedom // American Psychologist. 2000. Vol. 55. № 1. — P. 79-88.

14.

Schwartz B. The Paradox of Choice: Why More Is Less. — N.Y.: Harper Collins, 2004. — 304 p.

15.

Schwartz B., Ward A., Monterosso J., Lyubomirski S., White K., Lehman D.R. Maximizing versus Satisficing: Happiness Is a Matter of Choice // Personality and Social Psychology. 2002. Vol. 83. № 5. —мP. 1178-1197.

16.

Unwin N. Norms and Negotiation: A Problem for Gibbard’s Logic // Philosophical Quarterly. Vol. 51. № 202 (January 2001). — P. 60-76.

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 СОБЫТИЯ, ХРОНИКА

МЕЖДУНАРОДНАЯ НАУЧНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ «ХУДОЖНИК И МУЗЕЙ: ПУТИ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ» (ОДЕССА, 25-27 АПРЕЛЯ 2013 ГОДА)

Апрельскую конференцию «Художник и музей: пути взаимодействия» в Одессе организовали совместно кафедра культурологии гуманитарного факультета Одесского национального политехнического университета и Музей современного искусства Одессы. На обеих площадках за три рабочих дня прозвучали более сорока выступлений. В целом это массив можно тематически разделить на две группы. К одной группе можно отнести, можно сказать, «отчеты о проделанной работе». Это были сообщения о задуманных или осуществленных проектах, о том, как данный музей осуществляет образование, воспитание и развлечение посетителей. Показывали фото интерьеров, занятий с детьми и взрослыми, фото удачных выставок и презентаций. Тон повествований был преимущественно практический, мажорный, и докладчиков приветствовали искренними аплодисментами. О проблемах в приличном обществе теперь не говорят, но, если всё-таки упоминали, то две основные — нехватку денег и посетителей. Соответственно, из осмысленных целей подразумевались прежде всего привлечение средств и привлечение зрителей. Вторая группа докладов была более теоретического свойства и фокусировалась вокруг понятия «музейное пространство». Наряду с «белым кубом» музейных комнат, которые нужно так или иначе организовать (по аналогии с «белым листом», на котором пишут сочиняемый текст), в докладах обсуждались иные пространства для экспонирования, в том числе городские улицы («street-art») и временные «экспериментальные площадки» для разовых художественных акций, концепция «динамичного музея», самоуправляемые выставочные «artist-run spaces». Шла речь и о театрализации музейного пространства и «перформативном повороте» в современном искусстве и, следовательно, новых требованиях к его музейному представлению. Обсуждалось также пространство виртуально представленного реального и собственно виртуального музея, правда, только с точки зрения преимуществ, которые даёт Сеть: общедоступности и интерактивности в рассмотрении виртуальных артефактов или копий музейных объектов. Сущность современного музея прямо не обсуждалась, но проблема фоново присутствовала во многих выступлениях. Для примера приведу три радикальных высказывания:

124

125

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 – Классический музей — хранитель ценностей, мертвая зона. – В street-art’e «художники превращают в музей любое место». – В современном искусстве нужно говорить не о вещи искусства, а событии искус-

ства (перформанс, художественная акция, проект и т.п.). Преобладающее мнение о сущности современного музея состояло по-видимому, в том, что это — выставочное помещение, приспособленное для демонстрации особого рода объектов со свойствами, присущими «современному искусству» или «contemporary art» — дефиниции эти, впрочем, не обсуждались, использовались как самоочевидные и полностью синонимичные, — то есть не совсем музей в привычном смысле этого слова. Тема «художник и музей» лучше всего была прослежена в историко-архивных биографических исследованиях относящихся к персоналиям первой половины ХХ века. Взаимодействие художника и музея в новейшее время было представлено, в основном, как приобретение работ тех авторов, которые пользуются устойчивой и широкой известностью. Как можно было заметить, известность эта, в большинстве случаев, происходит из признания в мировых культурных центрах и как бы «возвращается» на их родину в форме запаздывающего интереса. Характерно употребление таких выражений, как «классики 1980-х», «классики 1990-х». Видно, что понятие «классика» в сознании современных музейных работников радикально изменилось. Отдельным предметом обсуждения оказалась проблема экспертизы. Кто и на каком основании решает, что покупать в коллекцию музея? Понятно, что, если нет канона, то нет и эксперта. Поэтому процессы отбора, оценки, признания определяются в огромной степени ситуативными факторами. Но другая сторона состоит в том, что ошибки выбора, с точки зрения построения коллекций, не столь уж фатальны. Концепция содержания современного музея (в поле дискуссий) «зависла» между практиками постоянной, временной или постоянно сменяемой экспозициями. Поскольку концепт «современный» остаётся не отрефлектированным, мысль пытается опереться на простую хронологию. Но в этом случае современным будет всё время другой экспонируемый материал, тогда как за музеем всё еще оставляют функцию хранения и собирания. Еще одна проблема современного музея — предмет архивирования и музеефикации. По мере того, как в современной практике вещь искусства оказывается потесненной событием искусства, встаёт вопрос об архивировании события (обычно, однократного). Тут требуются совершенно новые, не сформировавшиеся еще, принципы отбора, методики, техники и средства музеефикации.

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 В итоге можно сказать, что, если судить по состоявшейся конференции, музей в современном значении приобрел черты чего-то промежуточного между Дворцом культуры и Диснейлендом. Обращенный к публике, которую музей хочет обучать и развлекать, музей ищет у современных художников средства, способствующие достижению этих целей. Участники дискуссии высказались в том смысле, что ожидания, адресованные современному музею, перегружают его разнообразными и противоречивыми функциями, и было бы справедливо разделить их между разного рода институциями. Что, надо думать, и произойдет в недалеком будущем.

М. И. Найдорф

ВТОРОЙ МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ СЕМИНАР «ПРОЕКТ «МАНЧЕСТЕР»: ПРОШЛОЕ, НАСТОЯЩЕЕ И БУДУЩЕЕ ИНДУСТРИАЛЬНОГО ГОРОДА» (ИВАНОВО, 16-17 МАЯ 2013 ГОДА) Два года назад город Иваново стал местом проведения научного семинара, посвящённого проблеме эволюции промышленного города. Тогда организаторы отталкивались от образа Манчестера, как проекта моноиндустриального (текстильного) города, реализованного в разных странах. Второй международный семинар поставил на повестку дня более широкий круг вопросов: индустриальный ландшафт в постиндустриальном контексте; эксплуатация индустриального пространства; идеология и мифология индустриальных ландшафтов в искусстве и других символических практиках; город-фабрика/город-завод: опыт и перспективы индустриального туризма; Человек городской и человек индустриальный (антропологический и социально-психологические аспекты существования в индустриальной

среде);

быт

бытие:

знаково-

символические коды индустриальных ландшафтов.

126

127

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 Заявки на работу в семинаре поступили более чем от пятидесяти участников. Доехать до Иваново смогла половина. Тем не менее, график работы был достаточно плотным. Первый день работы открылся пленарным заседанием, на котором с докладами выступили члены редак-

ционной коллегии журнала «Лабиринт» Дмитрий Замятин (РосНИИ культурного наследия им. Д. С. Лихачева) с докладом «Индустриальный ландшафт: воображение пространства и постгородское развитие» и Михаил Крылов (Институт географии РАН) с докладом «Трансформация идентичности в индустриально-городской среде». Далее была организована работа по секциям. Первые шесть секций прошли в Музее промышленности и искусства им. Д. Г. Бурылина и в Музее ивановского ситца. Седьмая, заключительная секция, состоялась во второй день семинара на базе Музея первого Совета. Там же прошел и Круглый стол на тему «(Пост)индустриальный город: поле взаимодействия власти, бизнеса, жителей и туристов». Итогам семинара будет посвящен второй печатный номер журнала «Лабиринт» за 2013 год и первый электронный номер за 2014 год. В них широкой научной общественности будут представлены подробные материалы выступлений участников. Д.С. Докучаев

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 ВСЕРОССИЙСКАЯ НАУЧНО-ПРАКТИЧЕСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ С МЕЖДУНАРОДНЫМ УЧАСТИЕМ «ПЕРМЬ КАК СТИЛЬ – ГОРОД КАК СТИЛЬ: ФОРМИРОВАНИЕ СОВРЕМЕННОЙ ГОРОДСКОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ В РОССИИ» (ПЕРМЬ, 13–14 ИЮНЯ 2013 ГОДА) В рамках празднования 290-летия города Перми на базе Пермского государственного гуманитарно-педагогического университета при поддержке Министерства культуры, молодежной политики и массовых коммуникаций Пермского края проходила конференция «Город как стиль — Пермь как стиль: формирование современной городской идентичности». Любые городские и региональные проекты в сфере культуры, экономики или политики, так или иначе, касаются проблем территориальной идентичности. Идет ли речь о брендинге городов или о решении социальных проблем, о планировании городских территорий или о местных политических элитах, научное сообщество, власть и общественность не могут избежать обсуждения содержания идентичности и ее представления внешнему наблюдателю. С другой стороны, дискурс локальной идентичности находится пока на стадии формирования и является ареной борьбы между разными силами. Популярный среди региональных и городских властей брендинг города встречает резкий отпор у представителей местных сообществ, обеспокоенных отказом властей поддерживать традиционные культурные институты. Перераспределение финансовых потоков в городе критикуется сторонниками социальной справедливости. И каждая из сторон в этих спорах предъявляет свой запрос на определение городской идентичности. Идентичность, предъявленная внешнему наблюдателю через ряд презентаций, становится стилем, сконструированной формой самоподачи. В глобализированном мире локальные артефакты, паттерны и диалекты становятся элементом стратегии выживания, частью символического капитала, стилем. Целью конференции «Город как стиль — Пермь как стиль: формирование современной городской идентичности» являлся анализ содержания, механизмов продвижения локальных и региональных идентичностей, характерных не только для Перми, но и для других городов России и зарубежья. В работе конференции приняли участие ученые из разных городов России, а также Украины и Казахстана, эксперты по проблемам региональной идентичности, городской культуры, культурной географии: Д Н. Замятин, доктор культурологии, заведующий Центром гуманитарных исследований пространства Россий-

128

129

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

ского научно-исследовательского института культурного и природного наследия им. Д. С. Лихачева; М. Ю. Тимофеев, доктор философских наук, профессор Ивановского государственного университета, главный редактор сетевого научного издания «Лабиринт. Журнал социально-гуманитарных исследований»; М. Л. Магидович, доктор социологических наук, профессор Санкт-Петербургского государственного университета, директор Центра социологии искусства; Е. Г. Трубина, доктор философских наук, профессор Уральского государственного университета. На конференции состоялась презентация монографий, подготовленных и изданных благодаря поддержке Министерства культуры, молодежной политики и массовых коммуникаций Пермского края: «Пермь как стиль: презентации пермской городской идентичности», «По-пермски глядя: Пермь глазами ученых». Также на конференции в формате круглых столов обсуждались особенности экономической культуры и поведения пермяков, проблемы, связанные с тем, как успешно реализоваться в Перми, как представить город перед внешним миром, а так же подводились итоги и рассматривались перспективы развития проекта «Пермь глазами ученых». Итогом конференции стало издание сборника статей участников конференции и продолжение сотрудничества специалистов по городской тематике из разных регионов страны и зарубежья. О.В. Игнатьева

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 РЕФЛЕКСИИ

Конференция «Русская литературная классика сегодня: испытания/вызовы мессианизма и массовой культуры» (Институт литературы Болгарской Академии наук, София, 23-25 мая 2013 года)

1. Вступительные заметки с точки зрения организаторов

Организаторы (Йордан Люцканов, Радостин Русев, Христо Манолакев) попытались найти смысл в промежуточной, между Россией и Западом, позиции болгарской русистики, надеясь на резонанс не только в России и на Западе, но и в странах Юго-Восточной и «Восточно-Центральной» Европы, по большому счету похожих на Болгарию. Трудно не заподозрить здесь проекции на «объект» условий своего собственного существования. А также трудно не признать, что удачный выбор ненадуманного «объекта» укоренен во вне-ситуационной промежуточности, или даже маргинальности, позиции выбравших его. Перефокусируясь на «объект», можно сказать, что мы были озабочены не только и не столько изменившимся статусом русской литературной классики в постсоветской России и посткоммунистической

Восточной

Европе,

сколько

изменившимся

статусом

академического литературоведения. Не только падением престижности литературы и литературоведения, но и релятивизацией истины (не интеллегентской ли позднесоветской эпохи?) о должной автономности искусства и науки. Сетовать по поводу ушедшего казалось, конечно, непродуктивным, а радоваться настоящему не находили достаточно оснований. Пытаясь понять свою и своих хронологических современников не-уникальность — мы предложили своим коллегам и попытались очертить некие предыдущие «диспозиции», обрекающие власть, литературу и литературоведение, рынок на взаимодействие. Короче, мы надеялись вывести «портреты» продуктивной промежуточности литературы и литературоведения из опыта российской современности, а также из опыта внеположенных

ей

окраин,

аналогов

предвосхищений

(эмигрантских,

«ближнезарубежных», подсоветских). Наши исследовательские и «менеджерские» (менеджеров от науки) надежды и наш вызов

русистской

коллегии

вылились

громоздкий

коллективный

манифест,

распространяемый эпистолярно, затем сузились до объявления, опубликованного на

130

131

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

«Рутении» и других сайтах, наконец дошли до минимализма сортировки докладов и композиционного решения такого своего рода хэппенинга, как конференция. Некоторые

(под)темы

поставить

на

обсуждение

не

удалось:

например,

инструментализацию не православия, а мультикультурализма, в целях легитимации российской государственности и сотворения новой российской идентичности и возможность давления на литературу/литературоведение как раз с этой позиции. (Нам не удалось также понять, слабосильна ли идеология мультикультурализма в поле российской культуры или малозаметна с точки зрения российского литературоведения). А другие (под)темы не были удостоены того (в количественном отношении) внимания, на которое мы надеялись: литературоведческая авторефлексия. Что касается статуса классической литературы и академического литературоведения, мы давали себе отчета в удобоприменимости теории поля культурного производства Пьера Бурдье. Постепенно мы пришли к выводу о принципиальной значимости трех факторов гетерономии, или трех агенсов/агентов покушения на автономию литературы и литературоведения:

рынка,

власти

и параллельного

(художественного)

дискурса,

притязающего на гегемонию или хотя бы доминацию. Применительно к концу ХХ-го и началу ХХІ-го веков, такового кандидата в гегемоны можно узнать, прежде всего, в телевидении и в кино. Что касается «покушения» на «автономию», мы — равно как и другие участники конференции, о чем можно судить хотя бы из части докладов — постарались не забыть и об исторической подвижности автономии поля литературы, и о небеспредпосылочности веры в должную автономность и в последнюю утонченность литературы и литературоведения, и о возможности конверсировать эту веру в предмет купли-продажи. Постепенно выяснялось, что писательскому и литературоведческому притязанию на автономность и соответствующему этому притязанию самосознанию можно примерить конкретный мировоззренческий и философский «изм», а именно – персонализм. Мы искушались догадкой, что персонализм — имманантное для полей литературы и гуманитаристики философское исповедание. Но в рамках обсуждений вынести свою догадку на суд участников не удалось. Предложения о докладах были распределены в несколько тематических групп. В рамках первого дня были прочитаны доклады по темам «Канонизация, деканонизация, реканонизация писательства и литературы в современной России»; «Как современная литература пользуется классической литературой»; «С тех берегов: русская классическая литература между рынком и государством в 1930-е годы, преимущественно в эмиграции»

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 (слово «преимущественно» оказалось лишним). Рабочий день кончился презентацией новых болгарских книг об эмиграции первой волны. В рамках второго дня, Дня славянской письменности и культуры, были прочитаны доклады по теме «Мессианизм и классическая литература». Участникам была раздана распечатка небольшого эссе Христо Манолакева на тему праздника и его смысла для формирования новоболгарской идентичности. Участникам было устроено испытание музыкой — они прослушали болгарский гимн святым братьям Кириллу и Мефодию, созданный в конце ХІХ века (стихи Стояна Михайловского, музыка Панайота Пипкова), а после того чех Томаш Гланц полу-прочитал, полу-сымпровизировал небольшую лекцию на тему сотворения славянства и славянской взаимности путем «метанойи». Третий день был самым тяжелым: «В состоянии ли современное литературоведение рассмотреть и осмыслить собственные предпосылки в подходе к классической литературе?»; «Русская классическая литература в интертексте современной

зарубежной

литературы»;

«Как

кино

пользуется

классической

литературой?»; «Сфокусирован ли современный медиацентризм, подобно традиционному литературоцентризму, на персоне автора?». Й. Люцканов

2. Размышления о пользе конференции для исследователя современной литературы

Конференция в Софии оказалась интереснее как раз в том аспекте, который не акцентирован в названии «Русская классическая литература сегодня: испытания/вызовы мессианизма и массовой культуры» — в аспекте роли канона в развитии литературы и искусства в целом. Безусловно, важная задача литературоведения — описание состояния художественной словесности в современной социокультурной ситуации, фиксация и типологизация реального состояния феноменов искусства вне их оценки. Однако, находясь внутри литературного процесса, исследователь неизбежно начинает занимать оценочную позицию, позицию критика, а не исследователя. Эта позиция была заметна во многих докладах, ставивших конкретные проблемы воздействия массовой литературы на художественный процесс в современной культуре, особенно в докладах, исследующих «использование» литературы в массовых кино- и телеформах (сериалах). Кажется, такая охранительная позиция выдаёт мессианистские представления литературоведов о статусе словесного искусства среди искусств, а в частности — о статусе классической литературы в современной литературе и современном искусстве. Констатация кризиса высокого статуса литера-

132

133

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

туры справедлива и соответствует современной социокультурной ситуации, однако научное понимание момента предполагает более универсальную позицию: знание всей глубины истории развития культуры и словесности. Глубокая перспектива убеждает, во-первых, что канон всегда подвергается «переписыванию», перекодировке на язык читателя, на уровень его понимания, на коды той культуры, которая господствует в определённое время, а затем меняется. Даже канонизированные сакральные тексты транспонировались в массовой культуре в вертепные представления (аналог современных телесериалов), во множество вариантов житийных сюжетов, в контаминацию канонических образов и т.п. Вовторых, сам канон меняется даже внутри традиции, в канонический ряд классических, то есть образцовых, произведений включаются новые образцы, из этого ряда исключаются (намеренно или незаметно) прежние почитаемые тексты в связи либо с историческими изменениями смысловых ценностей, либо с изменением художественного языка. В-третьих, канон и ряд классических форм меняются в эпохи социальных и культурных сломов, ведущих к смене религиозной или, как в современную эпоху, цивилизационной парадигмы. Очевидно, что слово в древние эпохи синкретического искусства потеснило визуальные и аудиальные формы, чему способствовала письменность, фиксировавшая авторский текст, а не исполнение некоего инварианта текста. Современная информационная революция вернулась к визуальным и аудиальным формам, превращая слово в условный «сценарий» для разной интерпретации, подобно нотной записи, неспособной установить даже заявленные темп, тембр и прочие способы извлечения звука и смысла. В ситуации, называемой некоторыми исследователями «новой первобытной культурой», статус классики и канона меняется, существование художественного феномена определяется его функционированием, трансляцией в последующих культурных эпохах и интерпретациях. Более глобален, нов и актуален четвёртый аспект проблемы существования классики и канона — разрушение традиции, вызванное глобализацией человеческой цивилизации, то, что констатировали сторонники мультикультурализма. Контаминация канонов внутри одной традиции не разрушает культурные коды, как речевые варианты (дискурсы) не разрушают языка (структурные законы мышления). Иное при смешении разных «языков», культурных законов, когда возникает не вариативное, а дезориентированное видение мира. Конференция в Софии показывает, что разговор о судьбе классики должен быть продолжен, чтобы не ограничивать его современной ситуацией, чтобы не ограничивать его «дурным» влиянием массовой культуры, а развернуть к проблеме высокой и истинно художественной литературы (которая представлена и беллетристикой в позитивном смысле термина). Сами художники, не только под влиянием читательского «спроса» или соци-

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 ального «заказа», но и по законам неизбежного использования предшествовавшего художественного языка, «переписывают» классические образцы в разных целях: учёбы, но и пародирования, то есть низвержения канона (напомним только имена признанных классиков Шекспира и Пушкина). И в современной русской литературе обнаруживаются не только формы профанации классики под влиянием культуры потребления, не только паразитирование на классике ради успеха нового автора, но и формы диалога с классикой, интерпретации классики, подразумевающих достойный спор современника с предшественниками. Нужно признавать право не на поклонение, а на поиск смыслов и на несогласие. Конференция поставила и собственно литературоведческие, методологические проблемы. Эта постановка проблемы (например, Т. Гланцем), что канон делают не только читатели, не только художники, но и литературоведы, заставляет вернуться и к идее ответственности филологов за судьбу классики, и к идее опасности мессианской позиции учёного, живущего в пространстве собственных ценностей и не способного по этой причине объяснить реальные механизмы функционирования классики в любую и, в частности, в современную эпоху. Т. Л. Рыбальченко

3. Соображения преимущественно по дискуссии об экранизации классики

В рамках состоявшейся на конференции дискуссии о проблемах экранизации русской классики выявилось два подхода. С одной стороны, это попытки семиоэстетического анализа, связанные с разработкой языка сравнительного исследования кино и литературного текстов, c уточнением научно-терминологического аппарата, систематизацией представлений о способах и приемах визуальной перекодировки литературного источника. В этой связи хотелось бы отметить интересные замечания Л. Кузнецовой о путях и формах визуализации житийного канона в современном российском артхаусном кино, детальные наблюдения над поэтикой кинотекста в докладе А. Меньщиковой — эффект «наложения хронотопов», способы визуализации метафоры, приемы эмоционального монтажа как попытки кинопроекции поэтического дискурса. С другой стороны, давал о себе знать и менее актуальный на сегодняшний день в науке — социологизированный подход к проблеме интерпретации литературного текста. Подобный взгляд в большей степени акцентирует идеологическую мотивацию и общественный резонанс состоявшегося кино события, нежели эстетическую природу эксплици-

134

135

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

рованного в нем художественного диалога. При всей несомненной важности анализа статистических данных, опросов общественного мнения и т. д. нельзя не отметить, что базирующиеся исключительно на такой основе концептуальные суждения о закономерностях развития национального художественного сознания, об эстетическом своеобразии замысла и почерка режиссера, а также, любые другие профессиональные суждения о качестве экранной интерпретации неизбежно страдают односторонностью. Они носят, скорее, «вкусовой» характер, явно нуждаясь в дополнительной эстетической аргументации, построенной на исследовании собственно художественных закономерностей и приемов визуализации литературного первоисточника (креативных и коммуникативных стратегий текста, принципов режиссуры, актерского мастерства и т. д.). В общетеоретическом и методологическом плане наибольший интерес вызвали доклады: 1) Т. Гланца — развитие идеи необходимости «новых точек опоры», новой аксиологии, сменяющей эпоху «смерти автора»; концепция «транснациональной» природы нового литературного канона и необходимости поиска соответствующих способов освоения чужого культурного опыта; 2) Х. Манолакева — размышления о кризисе национального канона русской классической литературы и попытках его восстановления за счет идеологической смены интерпретационного кода (от марксистско-ленинского — к церковноправославному); 3) М. Литовской — о формах и результатах легитимизации массовой литературы в современном российском школьном и вузовском образовании. Безусловным достоинством состоявшейся конференции является широта и разнообразие затронутых на ней проблем, объединенных единой научной концепцией. Остается только еще раз поблагодарить организаторов за хронометрическую четкость проведения заседаний, позволившую (вне секционного разделения) выслушать выступления всех участников. О. В. Черкезова

4. Общее впечатление о конференции

В ходе конференции обсуждались две взаимосвязанные проблемы: динамика функционирования классического канона и влияние массового искусства на модификацию канона классической литературы. Томаш Гланц заострил теоретические аспекты проблемы общественного функционирования канона; наиболее продуктивными видятся изложенные докладчиком идеи транснационального и персонального канона, а также обозначенные тенденции использования канона в современной литературе. Впрочем, по мнению иссле-

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 дователя, термин «канон» применительно к актуальной литературе является метафорой. Радостин Русев сопоставил формы и результаты давления на писателя со стороны тоталитарного государства и со стороны сегодняшнего рыночного общества и информационных технологий. В докладах участников конференции обозначились два взгляда на бытование классического канона в современной литературе: недопустимость деконструкции классического канона и приятие игровой трансформации канона в современной литературе (поскольку «карнавализация» канона позволяет развести понятия авторитета и авторитарности). Впрочем, доклад Т. Кругловой продемонстрировал «усреднение» канона в условиях реставрационного поворота в культурной жизни России последних лет, что приводит к семантической неопределенности и тривиальности произведений. Очень интересным показался блок докладов, связанных с функционированием канона русской классики в литературах Болгарии, Грузии, Литвы. По-своему механизм адаптации классического канона в массовом искусстве был раскрыт в докладах, посвященных опытам экранизации классики, оцененных участниками конференции весьма неоднозначно. Несмотря на то, что почти в каждом докладе звучало определение классики или канона, разговор об «относительности» этого термина так и не состоялся. По умолчанию было принято определение классического канона как корпуса «образцовых» текстов, однако в действительности с ним не все ясно, поскольку любой канон предполагает наличие ядра и периферии – порой довольно размытой. Выступления обошли стороной дискуссию о текстах, включаемых в «русский канон» (в том числе, о текстах ХХ века). И в докладах, и в дискуссиях речь шла в основном о «центральных авторах», чьи имена были обозначены в открывающем конференцию выступлении М. Тимофеева. Почти не обсуждались внеэстетические факторы, оказывающие влияние на формирование и изменение канона, т.е. разговор не перешел в «социологическое» измерение, хотя в нем разработка проблемы канона могла бы оказаться не менее продуктивной. В целом, конференция была плодотворной, заострила ряд теоретических и историколитературных проблем, связанных с жизнью литературного канона. Вероятно, дальнейшая научная разработка проблемы классического канона в современном социокультурном контексте позволит обрисовать контуры той «невидимой руки» (по выражению Т. Гланца), которая формирует канон, лежащий в основании «этнопоэтики» и системы ценностных ориентаций. Н. В. Барковская, О. Ю. Багдасарян

136

137

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 АННОТАЦИИ

Гренбецка З. Чёрная «Волга» и голые негритянки: современные мифы, городские легенды и слухи о временах Польской Народной Республики

Ключевые слова: Польская Народная Республика, городские истории, мифология, посткоммунизм, Легница, Варшава, Смоленск, польско-советские отношения, польскороссийские отношения.

В статье анализируются городские истории, мифы, легенды и слухи Польши времён коммунистического режима (касающиеся, в частности, польско-советских отношений) на примере Варшавы и Легницы, а также слухи, возникшие в результате катастрофы польского самолёта под Смоленском 10 апреля 2010 года.

Афанасьев О.Е., Троценко А.В. Категория «легендарный город» и ее функции для геоисторического региона (на примере Днепровского Надпорожья).

Ключевые слова: легендарное пространство, легендарный ландшафт, легендарный город, ментально-семиотические системы, Днепровское Надпорожье.

Рассмотрены категории «легендарное пространство», «легендарный ландшафт» и «легендарный город» как объекты научного интереса культурной и гуманитарной географии. Приводится авторская классификация «легендарных пространств» с примерами из геоисторического региона «Днепровское Надпорожье». Очерчена проблематика информационной достоверности категорий «легендарный город» и «легендарное пространство», определены функции и значимость «легендарных городов» для геоисторических регионов. Выделены два вида «легендарных пространств» или ментально-семиотических систем. Под «легендарными городами» предложено понимать исторически известные, упоминаемые в тех или иных первоисточниках, но достоверно не локализованные и не идентифицированные на местности населенные пункты, обладавшие исключительной значимостью в прошлом и, как следствие, получившие устойчивую фиксацию в исторической памяти населения. Описаны научные представления о вероятностных локализациях ряда легендарных городов Днепровского Надпорожья.

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 Третьякова С.Н. Архангельск. Город на краю Европы

Ключевые слова: Архангельск, Русский Север, портовый город, провинциальный город, образ России, душа города, пространство города.

В статье рассматриваются образы дореволюционного Архангельска, который был первым морским портом России. Исследование базируется на сочинениях английских путешественников XIX – начала XX вв. Для иностранных авторов Архангельск – это главные северные ворота России, город на краю природы и культуры, центр края, где сохранилась настоящая Россия. Образы Архангельска были разными: город-порт, деревянный город, деловой и спящий, космополитичный и сакральный.

Крылова М.Н. Особенности современной коммерческой номинации (на материале ТЦ «Мега», ростов-на-дону)

Ключевые слова: коммерческая номинация, прагматонимы, заимствованное слово, русское слово, прецедентное имя, каламбур.

В статье рассматривается такой тип прагматонимов (коммерческих наименований), как названия магазинов. Анализ динамики прагматонимов в пределах ТЦ «Мега» (Ростов-наДону) показал, что с 2008 по 2013 годы сократилось количество иноязычных названий. Анализ русских коммерческих наименований позволил отметить преобладание названий из одного-двух русских слов, написанных чаще всего кириллицей. При их создании используются различные грамматические модели, заимствованные слова и имена собственные. Среди достоинств большинства рассмотренных русских коммерческих названий можно выделить краткость, образность большей части наименований, стремление к языковой игре, наличие коннотаций культурного характера, информативность. Итогом статьи являются рекомендации по конструированию прагматонимов.

138

139

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

Суковатая В.А. Петербургские камни и имперские символы: поэтика и мифология Города

Ключевые слова: поэтика, мифология, город, архитектура, Санкт-Петербург

В статье анализируются причины общественного и художественного интереса к феномену Города, в частности, на примере Санкт-Петербурга. Рассмотрены литературные источники мифопоэтики Петербурга, два направления в изображении Города. Актуальность статьи обусловлена материалом, который не исследовался раннее в кросскультурном и концептуально-семантическом аспекте, а также результатами, полученными в результате исследования: образы «империи» формируется в значительной степени символизмом архитектуры, «священных камней», которые хранят память о прошлом.

Лысенко О.В. Образ жителя провинциального города (по материалам социологических опросов пермяков)

Ключевые слова: Конструктивизм, образ, самообраз, локальные сообщества, городская идентичность, глокализация, городской стиль, урбанизм, социология города.

Статья посвящена анализу образа жителей большего провинциального города (Перми). Самообраз рассматривается автором как элемент презентации и конструирования идентичности локального сообщества, и выступает концептом, объясняющим некоторые особенности городских практик и дискурсов. Образ жителя Перми сочетает в себе противоречивый комплекс страха перед столицами с одной стороны, и самоутверждения над соседними городами с другой, и является следствием процессов глокализации. Статья написана на материалах социологического исследования «Пермь как стиль».

Кузнецова Л. В. Зооморфное пространство желаний в Петербурге

Ключевые слова: Петербург, желание, животные, памятники животным, пространство

В статье описываются коллективные представления о трех видах пространств Петербурга: 1) пространство желаний (чего больше всего хотят жители Петербурга, каким

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 желаниям они воздвигают памятники); 2) зооморфное пространство (почему именно такие животные выбраны в качестве исполнителей желаний и какие функции закреплены за каждым зооморфным персонажем); 3) пространство города (в каких именно местах был воздвигнут памятник тому или иному животному и как в результате сформировалась общая топография желаний всего города).

Зобнин А.В. Между организационной процедурой и коллективным выбором: «парадокс ограниченного выбора» в международных консультациях

Ключевые слова: международная консультация, «парадокс ограниченного выбора», «парадокс свободы выбора», консенсус, международная межправительственная организация, международные социально-политические коммуникации, Б. Шварц, К. Эрроу, А. Гиббард.

Статья посвящена анализу и объяснению «парадокса ограниченного выбора», выявленного в международных консультациях, функционирующих в международных межправительственных организациях — НАТО, ОВД, ОБСЕ, ШОС, СНГ. Проведено сравнение «парадокса ограниченного выбора» с «парадоксом свободы выбора», обнаруженного американским социологом Барри Шварцем.

140

141

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 SUMMARIES

Zuzanna Grenbetska. Black “Volga” and naked Negresses: modern myths, urban legends, and rumours about the times of People’s Republic of Poland

Key Words: People’s Republic of Poland, urban stories, post-communism, Legnica, Warsaw, Smolensk, Polish-Soviet relations, Polish-Russian relations

The article analyses urban stories, myths, legends, and rumours of Poland of the communist times (particularly devoted to the Polish-Soviet relations) on the example of Warsaw and Legnica, and the rumours appeared as the result of the Polish plane crash near Smolensk at April 10, 2010.

Oleg Afanasiev, Alexandra Trotsenko The category “legendary city” and its functions for geohistorical region (on example Dnieper Nadporozhe*)). *)

Dnieper Nadporozhe means geohistorical region on the territory before Dnieper rapids.

Key words: the legendary space, the legendary landscape legendary city mental-semiosis systems, Dnieper Nadporozhe.

The category of "legendary space", "legendary landscape" and "legendary city" as objects of scientific interest in the cultural and human geography are considered. Authorial classification of "legendary spaces" with examples from the region geohistorical" Dnieper Nadporozhe" is represented The problems of information reliability of categories "legendary city" and "the legendary space", the functions and importance of "urban legends" for geohistorical regions are outlined. Two types of "legendary spaces" or mental-semiotic systems are identified. Under the "legendary cities" is proposed to understand the category settlements, that historically known, mentioned in various primary sources, but does not authentically localized, not identified on the territory, had exceptional significance in the past and, as a consequence, had got obtain a stable fixation in the historical memory of the people. The scientific concepts of probabilistic localization of the legendary cities Nadporozhya Dnieper are describes.

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 Svetlana Tretyakova. Archangel. Town at Europe`s End.

Keywords: Archangel, Russian North, seaport, provincial town, image of Russia, city soul, urban space.

Article deals with the images of pre-revolutionary Archangel which was the first Russian seaport and is based on narrations by English travelers in XIX – early XXth century. Archangel is described as main Russian Northern gateway, at the border of culture and nature, as the center of province where real Russia was conserved “in woods as in ice”. Foreign images of Archangel differ: seaport, wooden town, busy and sleepy, cosmopolitan and sacred place.

Maria Krylova. Features of modern commercial nomination (based on the shopping center "Mega", Rostov-on-Don)

Keywords: commercial nomination, pragmatonim, loan word, russian word, precedent name, wordplay.

The article deals such type of pragmatonims (commercial names), as the names of stores. Analysis of the dynamics of pragmatonims within the shopping center "Mega" (Rostov-on-Don) showed that from 2008 to 2013 reduced the number of foreign-language titles. The analysis of Russian commercial names allowed to note the prevalence of the names of one or two Russian words, written mostly in Cyrillic. When creating them using various grammatical models borrowed words and proper names. Among the advantages of the majority of the considered Russian commercial names can distinguish short, much of the figurativeness of names, the pursuit of language game, the presence of cultural connotations, the informativeness. The outcome of the paper are recommendations on designing of pragmatonims.

Viktoria Sukovataya. The Peterburg Stones and the imperial symbols: the poetics and mythology of City.

Keywords: mythopoetics, Petersburg, the City

142

143

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

The article is devoted to analyzes of the social and artistic interest in the phenomenon of the City, in particular, on material of St. Petersburg. There are investigated the literatury sources of the Petersburg mythopoetics, and two directions in the picturing of the City. The actuality of article is stipulated by a novelty of material which has not been studied previously in a cross-cultural and conceptual-semantic aspect, as well as the results obtained from the studies: the images of the "empire" is formed to a symbolism of architecture, the "sacred stones" in which the memory of the past is saved.

Oleg Lysenko. The image of the provincial town dweller (based on the sociological surveys of perm dwellers)

Key words: Constructivism, image, self-imagination, local communities, urban identity, glocalization, urban style, urbanism, urban sociology.

The article is devoted to the analysis of the big provincial town (Perm) dwellers’ way of life. Selfimagination is considered by the author as an element of a local community identity presentation and construction, and acts as a concept explaining some peculiarities of the urban practices and discourses. The image of Perm dweller contains a contradictory complex of fear of the capitals on the one hand, and self-assertion over the neighbor towns on the other hand, and is a consequence of the processes of glocalization. The article is based on the materials of sociological research “Perm as a style”.

Lidiya Kouznetsova. Zoomorphic wish space in St. Petersburg

Key words: St. Petersburg, wish, animals, monuments to the animals, space

The article describes collective ideas about three kinds of St. Petersburg spaces: 1) the space of wishes (the strongest wishes of St. Petersburg dwellers, the wishes they raise monuments for); 2) zoomorphic space (why these animals are chosen as wishmasters, and which functions each zoomorphic character has); 3) urban space (in what place the monument to this or that animal was raised, and how the wish topography of the city was formed).

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

Alex Zobnin. Between Organizational Procedure and Collective Choice: “Bounded Choice Paradox” in International Consultations

Key words: international consultation, “bounded choice paradox”, “paradox of choice”, consensus, international intergovernmental organization, international socio-political communications, B. Schwartz, K. Arrow, A. Gibbard. “Bounded choice paradox” is in the center of this article. Analyzes and explains this phenomenon in international consultations, which uses in international intergovernmental organizations like NATO, OWP, OSCE, SOC, CIS. Compares “bounded choice paradox” and “paradox of choice”, which discovered by the American sociologist Barry Schwartz.

144

145

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ

Афанасьев Олег Евгеньевич (Днепропетровск, Украина) — кандидат географических наук, доцент кафедры физической и экономической географии Днепропетровского национального университета имени Олеся Гончара. E-mail: olafn_dp@mail.ru

Багдасарян Ольга Юрьевна (Екатеринбург, Россия) — кандидат филологических наук, доцент кафедры современной русской литературы Уральского государственного педагогического университета. E-mail: obagdasar@gmail.com

Барковская Нина Владимировна (Екатеринбург, Россия) — доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой современной русской литературы Уральского государственного педагогического университета. E-mail: n_barkovskaya@list.ru

Гренбецка Зузанна (Варшава, Польша) — Ph.D., доцент кафедры современной культуры

Института

польской

культуры

Варшавского

университета.

E-mail:

zuzannagrebecka@poczta.onet.pl

Докучаев Денис Сергеевич (Иваново, Россия) — кандидат философских наук, ответственный секретарь сетевого научного издания «Лабиринт. Журнал социальногуманитарных исследований». E-mail: den-dokuchaev@mail.ru

Зобнин Алексей Владимирович (Иваново, Россия) — кандидат исторических наук, директор ГБУ Ивановской области «Ивановский государственный историкокраеведческий музей им. Д. Г. Бурылина». E-mail: alexzobnin1982@gmail.com

Игнатьева Оксана Валерьевна (Пермь, Россия) — кандидат исторических наук, заведующая

кафедрой

культурологии

Пермского

государственного

гуманитарно-

педагогического университета. E-mail: ignatieva2007@rambler.ru

Кузнецова Лидия Витальевна (Санкт-Петербург, Россия) — кандидат филологических наук, старший преподаватель Санкт-Петербургского государственного университета. E-mail: LK13005@mail.ru

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013 Крылова Мария Николаевна (Зерноград, Россия) — кандидат филологических наук, доцент кафедры профессиональной педагогики и психологии ФГБОУ ВПО «АзовоЧерноморская государственная агроинженерная академия». E-mail: krylovamn@inbox.ru

Левинтов Александр Евгеньевич (Москва, Россия) — кандидат географических наук, ведущий научный сотрудник Академии Народного Хозяйства и Государственной Службы при Президенте РФ. E-mail: alevintov44@gmail.com

Лысенко Олег Владиславович (Пермь, Россия) — кандидат социологических наук,

доцент

кафедры

культурологии

Пермского государственного гуманитарно-

педагогического университета. E-mail: oleg-lysenko@yandex.ru

Люцканов Йордан (София, Болгария) — доктор по русской литературе, главный ассистент сектора сравнительного литературоведения Института литературы Болгарской Академии наук. E-mail: yljuckanov@gmail.com

Найдорф Марк Исаакович (Одесса, Украина) — кандидат философских наук, доцент кафедры культурологии и искусствознания Одесского национального политехнического университета. E-mail: markseged@gmail.com

Рыбальченко Татьяна Леонидовна (Томск, Россия) — кандидат филологических наук, доцент Томского государственного университета. E-mail: talery.48@mail.ru

Садовский Якуб (Краков, Польша) — доктор исторических наук, директор Института

истории

Папского

университета

Иоанна

Павла

Кракове.

E-mail:

jakub.sadowski@upjp2.edu.pl

Суковатая Виктория Анатольевна (Харьков, Украина) — доктор философских наук, профессор кафедры теории культуры и философии науки Харьковского Национального университета им. В. Н. Каразина. E-mail: gekata2000@mail.ru

Тимофеев Михаил Юрьевич (Иваново, Россия) — доктор философских наук, профессор кафедры философии Ивановского государственного университета, главный редактор журнала «Лабиринт». E-mail: editor@journal-labirint.com

146

147

ЛАБИРИНТ. ЖУРНАЛ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ №3, 2013

Третьякова Светлана Николаевна (Северодвинск, Россия) — кандидат исторических наук, доцент, Северодвинский филиал Северного (Арктического) федерального университета им. М.В. Ломоносова. E-mail: swetsn@mail.ru

Троценко Александра Владиславовна (Днепропетровск, Украина) — кандидат географических наук, доцент кафедры физической и экономической географии Днепропетровского национального университета имени Олеся Гончара. E-mail: slimm_82@mail.ru

Черкезова филологических

Ольга наук,

Владимировна доцент

кафедры

(Екатеринбург, истории

Россия)

искусств

государственного театрального университета. E-mail: jefody@mail.ru

—

кандидат

Екатеринбургского