Проект "Манчестер"

Министерство образования и науки Российской Федерации ФГБОУ ВПО «Ивановский государственный университет»

ПРОЕКТ «МАНЧЕСТЕР»: ПРОШЛОЕ, НАСТОЯЩЕЕ И БУДУЩЕЕ ИНДУСТРИАЛЬНОГО ГОРОДА Сборник научных статей

Иваново Издательство «Ивановский государственный университет» 2012

ББК 63.3(2Рос-4Ива)+63.3(2…) П 791 Проект «Манчестер»: прошлое, настоящее и будущее индустриального города : сборник научных статей / под ред. М. Ю. Тимофеева. — Иваново : Иван. гос. ун-т, 2012. — 180 с. — ISBN 978-5-7807-0955-8. В издании представлены статьи участников международного научного семинара «Проект “Манчестер”: прошлое, настоящее и будущее индустриального города», который прошел в городе Иванове в мае 2011 года. В центре внимания исследователей была проблема осмысления истории и культурного наследия индустриальных городов. Для историков, культурологов, филологов, философов, социологов, психологов.

Печатается по решению редакционно-издательского совета Ивановского государственного университета Рецензенты: заведующий Центром гуманитарных исследований пространства Российского научно-исследовательского института культурного и природного наследия им. Д. С. Лихачева, кандидат географических наук, доктор культурологи Д. Н. Замятин профессор кафедры русской литературы ХХ и ХХI вв. Уральского Федерального Университета, главный научный сотрудник сектора истории литературы ИИиА УрО РАН, доктор филологических наук, профессор М. А. Литовская

Автор обложки — С. Е. Короленко (для оформления обложки использовались рисунки тканей 1920—1930-х гг. С. П. Бурылина и Л. Н. Преображенской)

ISBN 978-5-7807-0955-8

2

© ФГБОУ ВПО «Ивановский государственный университет», 2012

Содержание Предисловие ................................................................................................. 4 Степанов А. В. Одна империя, три пути развития ................................. 10 Савкина И. Л. За фабричной заставой: Тампере как Манчестер ........... 28 Тимофеев М. Ю. Иваново как Манчестер: потенциал бренда ............... 41 Смирнов Г. С. Иваново-Вознесенск и ноосферная урбанистика ........... 50 Клейман М. Б. Развитие города Иванова как отражение противоречий советской модели урбанизации ................................ 61 Усманов С. М., Чернопёров В. Л. Русский Манчестер как социокультурное пространство ивановских колхозников ...... 72 Кривцова Л. А. Индустриальный город в палехской лаковой миниатюре 1920—1930-х годов ........................................................ 81 Петрова А. С. Изобразительное искусство в культурном пространстве города (Иваново-Вознесенск / Иваново, 1920—1930 гг.) ................................................................................... 89 Таганов Л. А. Миф о русском Манчестере в стихах ивановских поэтов ............................................................................. 99 Хархун В. П. Образ Донбасса в творчестве Владимира Сосюры ......... 111 Меерович М. Г. Индустриализация как коммунистический проект (промышленность, соцрасселение, соцгород, соцжилище) ......... 120 Шабурова О. В. Трубники, цветники и другие металлурги: семантика и пафос труда в уральском индустриальном городе ........................ 152 Кочухова Е. С. В поисках города-завода: актуализация индустриального наследия Екатеринбурга ............ 164 Сведения об авторах .............................................................................. 177

3

ПРЕДИСЛОВИЕ Идея обсуждения учеными разных специальностей проблем индустриального города возникла весной 2009 года. Профессор университета г. Тампере Арья Розенхольм, принимавшая участие в научной конференции в Иванове, предположила, что текстильное прошлое финского и русского Манчестеров — тема, достойная внимания исследователей в области урбанистики, истории, краеведения, географии, культурологии, социологии, психологии и литературоведения. В мае 2011 года совместными усилиями кафедры философии Ивановского государственного университета и гуманитарного факультета Ивановского государственного химикотехнологического университета удалось провести международный научный семинар «Проект “Манчестер”: прошлое, настоящее и будущее индустриального города». Былая текстильная специализация Манчестеров разных стран (польский Лодзь, финский Тампере, немецкий Хемниц и российский Иваново-Вознесенск) могла бы стать самодостаточной для размышлений о судьбе моноиндустриальных городов. Однако во время подготовки семинара, отталкиваясь от близкого организаторам образа Манчестера, была заявлена широкая тематика, включающая проблемы трансформации индустриального ландшафта, семиотики урбанистических брендов, исторического анализа отечественной модели индустриализации как коммунистического проекта и исследования индустриальных пространств как объекта искусства. К участию в семинаре удалось привлечь внимание историков, краеведов, географов, культурологов, философов, психологов и литературоведов. К сожалению, не все принявшие участие в работе семинара смогли написать тексты на основе своих докладов. Но даже в 4

достаточно камерном виде сборник затрагивает широкий спектр тем, связанных с осмыслением трансформаций городской среды и урбанистических пространств. Сборник открывают статьи, посвященные истории фабричных городов. А. В. Степанов проанализировал сценарии возвышения трех российских текстильных центров (Лодзи, Таммерфорса/Тампере и Иваново-Вознесенска) в конце XIX — начале XX века. Кроме явного сходства, автор обращает внимание и на существенную разницу в концепциях городского развития, которые включали строительство современного жилья, школ, систем водоснабжения, торговых предприятий, общественного транспорта и т. п. В статье дана попытка объяснения того, почему в этих сферах городской жизни ИвановоВознесенск заметно отставал от Тампере и Лодзи. В статье с почти песенным названием «За фабричной заставой: Тампере как Манчестер» И. Л. Савкина рассказывает не только о формировании финского центра текстильной промышленности, об индустриальной и революционной истории города и его месте в финской культуре, но и о тех преобразованиях в городской среде, которые произошли после кризиса в текстильной отрасли. Кроме того, креативный потенциал города показан на примере современного использования бренда «Манчестер»/«Мансе». Бренды города Иванова как русского и красного Манчестера анализируются в статье М. Ю. Тимофеева с позиции возможного их использования в рамках формирования городской идентичности. Автор рассматривает потенциал этих брендов и применительно к развитию индустриального туризма в городе и регионе, сопоставляя Иваново с Лодзью и Тампере, где накоплен большой опыт сохранения и эксплуатации промышленного наследия. Взаимодействие городского пространства с окружающей природной средой для развития индивидуального и коллективного разума — тема статьи Г. С. Смирнова, посвященной ноосферной урбанистике. С точки зрения философа, ноосферная среда иваново-вознесенского пространства сложилась вокруг двух видов промышленно-культурного пространства — про5

мышленного Вознесенского посада и усадебного села Иванова. Складывавшийся десятилетиями баланс, иронично названный автором «Манчестер Юнайтед», в советское и особенно в постсоветское время был нарушен, о чем свидетельствует дисгармоничный облик современного городского ландшафта. Темы антропологического диссонанса и аномальности ивановского пространства в Верхневолжском регионе стали предметом рассмотрения авторов двух следующих статей сборника. М. Б. Клейман с позиции психолога попытался разобраться в уникальности социокультурных метаморфоз, произошедших за столетнюю историю существования города Иванова (Иваново-Вознесенска). Он отмечает, что урбанистические процессы протекали в городе совершенно иным образом, чем в старых губернских центрах. Особое внимание уделено анализу формирования социально-психологического климата Иванова и критериев успешности личности, зафиксированных в установках горожан. В полемической статье об «ивановских колхозниках» историки С. М. Усманов и В. Л. Чернопёров поднимают проблему формирования городской идентичности в ивановском регионе и его административном центре. Уникальность ИвановоВознесенска, по мнению авторов, заключается в том, что процесс урбанизации проходил в нем в ускоренном режиме. Индустриальный подъем опередил формирование городской мещанской среды. В молодом городе не было потомственного купечества и дворянства, которые во Владимире, Костроме и Ярославле выполняли роль морального авторитета, стержня. Стекавшиеся на заработки в Иваново-Вознесенск люмпенизированные крестьянские массы не имели ни образцов для подражания, ни условий для адаптации к новым условиям жизни. Это обстоятельство, по мнению авторов, до настоящего времени формирует габитус ивановского человека. Две статьи сборника посвящены анализу визуального аспекта репрезентаций текстильного города и региона. Свое обращение к рассмотрению образа промышленного города в палехской лаковой миниатюре 1920—1930-х годов Л. А. Кривцова сопровождает репликой о том, что даже тради6

ционное искусство того времени нельзя представить без пафоса индустриализации и социалистической реконструкции. На основе большого материала она попыталась ответить на вопросы о том, в какой степени искусство Палеха было включено в систему художественной интерпретации этих событий и как повлияло близкое соседство Иваново-Вознесенска — третьей пролетарской столицы — на живопись палешан. Следующая статья сборника посвящена анализу воздействия на горожан в этот исторический период различных форм изобразительного искусства. Кроме художественных образов, транслируемых в местной периодической печати ИвановоВознесенска/Иванова, А. С. Петрова исследует и специфический для региона вид искусства — агитационные ткани. За время существования Иваново-Вознесенска/Иванова в нем выросло несколько поколений поэтов, с разной степенью таланта воспроизводивших индустриальный миф города. Это А. Ноздрин, Е. Вихрев, А. Благов, Д. Семеновский, А. Баркова. В своей статье Л. А. Таганов обращает внимание на то, что «красный миф» о русском Манчестере постепенно все в большей и большей степени приобретал характер идеологического клише в творчестве местных авторов. Немногим удалось дать небанальный образ текстильного края, создать собственный миф. Промышленная среда Донбасса нашла отражение в малоизвестной российскому читателю литературной и, в частности, поэтической мифологии. Образ шахтерского края как ключевого форманта украинской метагеографии и геоидеологии в творчестве В. Сосюры рассматривается в статье В. П. Хархун. Эволюция этого образа («Донбасс индивидуального прошлого», «революционный», «промышленный», «военный» Донбасс) связывается с образом «героя места» и локусами индустриального пейзажа. Анализируя индустриализацию как коммунистический проект, известный историк архитектуры М. Г. Меерович выделяет тринадцать ключевых аспектов этого процесса в советской истории («коллективная мудрость», «коммуна», «новый человек», «новая экономическая политика», «воля вместо экономики», «концепция социалистического расселения», «воен7

ное благополучие», «пролетарские ядра», «коллективизация», «жизнедеятельность», «принудительные миграции», «от станка до пиджака» и «соцгород»). Автор констатирует, что общегосударственные программы размещения социалистической промышленности, концепция социалистического расселения, идея соцгорода продолжают существовать и сегодня. Однако опыт из этого уникального социально-культурного эксперимента в ходе современного промышленного переформатирования хозяйства не извлекается. Два последних текста, включенных в сборник, написаны уральскими авторами. Предлагаемые ими кейс-стади в очередной раз показывают близость символических практик освоения места в разных индустриальных локусах. Личная погруженность авторов в материал исследований придает им особую привлекательность. Для Первоуральска — города, о котором идет речь в статье О. В. Шабуровой, одной из таких символических доминант является образ трубников, в соседней Ревде — образ «цветников», то есть тружеников цветной металлургии. В настоящее время метаморфозы металлургической мифологии (черной/грязной и белой/чистой) сделали возможным использование для ее репрезентации гламурных приемов в духе самых продвинутых рекламных технологий. Меткие замечания автора дают понять, что гламурные посылы мало соотносятся с реальностью среды индустриального города. Обострение в последние годы концептуального интереса к индустриальности Екатеринбурга стало предметом внимания Е. С. Кочуховой. Ее анализ «уральскости», отталкиваясь от образа края, (вос)созданного в совместном проекте Л. Парфенова и А. Иванова «Хребет России», сосредотачивается на попытке художественного осмысления индустриального наследия в рамках прошедшей в 2010 году первой индустриальной биеннале современного искусства. История Свердловска ХХ века задает логику восприятия пространства Екатеринбурга — ударные стройки советской власти, заводское пространство, человекстроитель, горожанин-рабочий, город-завод, завод по производству советского человека, завод по производству смыслов.

8

География объектов анализа городской индустриальной среды, представленная в сборнике, заметно шире Манчестеров всех стран. Полагаю, что это не следует считать недостатком книги, как и междисциплинарный характер представленных в ней текстов. Современные проблемы Иванова как города, узнавшего за свою сравнительно короткую историю многие взлеты и падения, могут быть интересны многим. В свою очередь, знакомство с процессами, протекающими в городах с существенно иной индустриальной специализацией, полезно властям и интеллектуалам как российского Манчестера, так и других городов. Осмысление проблем постиндустриального города в широком контексте позволяет увидеть тупики и перспективы развития. М. Ю. Тимофеев, доктор философских наук, профессор кафедры философии Ивановского государственного университета главный редактор журнала социально-гуманитарных исследований «Лабиринт»

9

А. В. Степанов

10

ПРОШЛОЕ, НАСТОЯЩЕЕ И БУДУЩЕЕ ИНДУСТРИАЛЬНОГО ГОРОДА

ПРОЕКТ «МАНЧЕСТЕР»:

ОДНА ИМПЕРИЯ, ТРИ ПУТИ РАЗВИТИЯ К тому времени, когда в разгар Первой мировой войны начался распад Российской империи, в её границах существовали по крайней мере три промышленных центра, которые заслужили у современников название «второго Манчестера». Это были финский Таммерфорс, польский Лодзь и наш Иваново-Вознесенск. В каждом из этих городов основой хозяйственной жизни служила текстильная промышленность, главным образом — производство хлопчатобумажных тканей. Главным рынком сбыта продукции польских, финских и ивановских фабрик оставалась Россия. Примерно одними и теми же были на всех предприятиях поставщики сырья, топлива и оборудования. Таким образом, история словно бы поставила поучительный эксперимент: она предложила посмотреть, чтó в развитии трёх индустриальных центров окажется общим, а что — различным, и какая часть этих различий может быть приписана действию этнических факторов, а какая — иным, прежде всего — социальным, причинам. Для этого рассмотрим вкратце историю превращения трёх городов в промышленные центры. Начнём этот обзор с Лодзи.  Степанов А. В., 2012

Этот город располагался на западной окраине Российской империи — примерно в 120 км от тогдашней границы с Германией. Лодзь известна с XIV века, а права города она получила в 1423 г. Однако её промышленный взлёт начался лишь во второй половине XIX столетия. Известный русский экономист профессор И. И. Янжул утверждал, что ещё в начале 1860-х годов в Лодзи действовало не более десятка фабрик, имевших паровые двигатели; остальные местные предприятия использовали исключительно ручной труд. Первая механическая фабрика открылась в Лодзи в 1854 г.; на ней работало 100 ткацких станков и 18 тыс. веретён. Чуть ранее, в 1850 г., правительство России отменило таможенные сборы, которые прежде взимались с польской продукции, поставляемой на внутренний рынок империи. При этом высокие пошлины на внешних границах страны продолжали защищать всех российских производителей, в том числе и польских, от конкуренции более дешёвых импортных товаров. В 1865 г. Лодзь получила железнодорожное сообщение с внутренними районами России. С конца 1870-х гг., после очередного скачка русских таможенных тарифов, именно в Царство Польское, в том числе — в Лодзь — стали переносить производства те западные промышленные компании, которые хотели остаться на российском рынке. Здесь хочется отметить, что по имеющимся данным общероссийской статистики, производительность труда на текстильных предприятиях Лодзи не всегда превосходила показатели фабрик в великорусских губерниях империи. Так, в 1887 г. на Пфаффендорфской прядильной мануфактуре в Лодзи каждую тысячу веретён обслуживало примерно 9 рабочих; для того времени это был рекорд производительности. Однако на другой лодзинской фабрике, принадлежавшей той же компании, этот показатель составлял 17 прядильщиков на тысячу веретён, на соседнем предприятии другой лодзинской фирмы он был практически таким же (17,3 чел./1 тыс. веретён). Для сравнения: в том же году на фабрике наследников Н. Гарелина в Иваново-Вознесенске каждую тысячу веретён обслуживали 23 прядильщика, а на предприятии Н. Разорёнова и М. Кормилицына под Кинешмой этот показатель почти совпадал с лодзинскими цифрами (18,7 чел/ 1 тыс. веретён).

11

Как бы то, однако, ни было, в 1880-х гг. число фабрик и заводов в Лодзи превысило две сотни, а объём их годовой выработки достиг 55 млн руб. Главными отраслями промышленности в Лодзи тогда были хлопчатобумажная и шерстяная. Наряду с прозвищем «Польский Манчестер», Лодзь в те времена именовали «суконным Клондайком». Число обитателей города также быстро росло. На исходе XVIII в. население Лодзи не достигало и 200 человек; в 1860 г. оно оставалось весьма скромным: 35 тыс. жителей. Однако уже через тридцать лет в Лодзи насчитывалось полтораста тысяч горожан, а к 1900 г. жителей Лодзи стало более двухсот тысяч. Особенно быстро город рос в начале ХХ столетия. Русские справочники утверждают, что в 1908 г. в Лодзи имелось свыше 380 тыс. жителей. По меркам того времени, это был настоящий мегаполис. Важно отметить, что ещё во второй четверти XIX века Лодзь стала превращаться в многонациональный город. После окончания наполеоновских войн император Александр I издал ряд законов, которые облегчили не только приезд в русскую Польшу иностранцев, но и основание ими здесь своих бизнесов. Меры эти имели существенный успех. Так, в 1860 г. из 33 тыс. жителей Лодзи свыше 12 тыс. составляли немцы. В 1893 г. в Лодзи проживало около 62 тыс. католиков (как правило, поляков) и свыше 50 тыс. лютеран и баптистов (в основном, выходцев из Германии). Едва ли не самым выдающимся примером делового успеха лодзинских немцев был Карл Вильгельм Шейблер (1820—1881). Потомок семьи текстильных фабрикантов, он приехал в русскую Польшу в 1848 г. Поначалу Шейблер управлял предприятием своего дяди, который жил в Польше с 1816 г., затем стал владельцем его мануфактуры. В 1852 г. Шейблер выстроил одну из первых в Лодзи механических текстильных фабрик. Предприятие Шейблера начиналось со скромных 34 ткацких станков и паровика мощностью 40 л. с. В течение следующих 20 лет компания Шейблера превратилась в крупное производство. За год до смерти её основателя фирма была преобразована в акционерное общество с уставным капиталом в 9 млн руб. В 1886 г. АО «Карл Шейблер» произвело продукции более чем на 15 млн руб. и заняло по этому показателю первое место среди всех текстильных 12

предприятий Российсклй империи, почти вдвое опередив знаменитую Морозовскую мануфактуру. Карл Шейблер был далеко не единственным лодзинским текстильным фабрикантом немецкого происхождения. Его земляком был, например, Людвиг Гейер, чей дворец и поныне украшает главную улицу Лодзи, а здание бывшей «Белой фабрики» Гейера служит местом размещения экспозиций Музея текстильной промышленности. На рубеже XIX—XX веков в городе вели бизнес и другие «лодзерменши» родом из Германии: Людвиг Мейер, Юлий Гейнцль, Эрнст Киндерманн, Роберт Швейкерт. Другой этнической группой, сыгравшей важную роль в становлении Лодзи как экономического центра, были евреи. Со времён средневековья Польша традиционно служила местом проживания значительной части еврейского населения Центральной Европы. Даже в первой половине XIX в., до начала роста Лодзи, доля евреев в населении города держалась на уровне 10— 20 %. Приток сюда евреев-предпринимателей усилился после того, как в 1892 г. тогдашний генерал-губернатор Москвы великий князь Сергей Александрович повелел выселить из второй столицы России всех иудеев, не имевших законных прав на жительство. Часть из тех, кто попал под действие распоряжения губернатора, переселилась именно в Лодзь и пополнила как её бизнессообщество, так и ряды квалифицированных ремесленников. Доля евреев в населении Лодзи на рубеже веков стала заметно расти: в 1897 г. она почти достигла трети всех жителей города, а в 1910 г. превысила 40 %. В результате, например, в 1914 г. евреям принадлежала здесь треть фабрик, в том числе около 150 текстильных предприятий. Крупнейшим лодзинским текстильным фабрикантом еврейского происхождения был Израиль Калманович Познанский (1833—1900). Достаточно сказать, что принадлежавшее ему предприятие занимало площадь 27 гектаров, на нём трудилось свыше 10 тыс. рабочих и оно считалось одним из крупнейших по размерам в Европе. Фактически владения Познанского были городом внутри города: фабричный посёлок насчитывал более 300 домов, в нём имелись свои улицы, своя трамвайная линия и электростанция. Следует отметить, что старая Лодзь была городом не только ситцевым или суконным. Здесь имелись также предприятия, 13

производившие изделия из льна и шёлка (практически все они принадлежали немецким предпринимателям и носили кустарный характер), а также деревообрабатывающие и иные заведения. Например, в 1887 г. Петроковская губерния занимала первое место по объёму лесопильного производства среди 10 губерний тогдашнего Царства Польского. Столь же значительной была и её доля в местной цементной промышленности. Не будет ошибкой предположить, что значительная часть этих производств действовала в Лодзи или в её окрестностях. Рассмотрим теперь вопрос о том, какого уровня достигло социальное развитие Лодзи к моменту выхода Польши из состава Российской империи, или, иными словами, о том, насколько этот город в действительности, а не только метафорически, стал «польским Манчестером». Тут следует лишь напомнить, что на рубеже XIX—XX вв. английский Манчестер насчитывал свыше полумиллиона жителей и располагал, например, двумя сотнями средних школ, тремя театрами и двумя художественными музеями, не говоря уже о доброй дюжине библиотек, в одной из которых, по преданию, Фридрих Энгельс познакомился с Карлом Марксом. В Лодзи в начале ХХ века имелось около сотни учебных заведений, однако среднее образование давали только две гимназии и два других училища. О качестве образования, которое получали в них, сейчас судить трудно, однако нельзя не припомнить свидетельство того же И. Янжула, который в разговоре с несколькими лодзинскими интеллектуалами обнаружил, что тем не знакомы имена Пушкина и Толстого. К 1914 г. в Лодзи работали четыре больницы, с декабря 1898 г. ходил электрический трамвай (в Петербурге, например, его пустили только в 1907 г.), с 1886 г. действовала телефонная сеть. Ещё в 1888 г. в городе открылся первый профессиональный театр. К услугам горожан и гостей Лодзи имелись сотни современных торговых предприятий, роскошные гостиницы, банки (один из них — Национальный Польский, открывшийся в 1908 г., остаётся крупнейшим в Польше банковским зданием). Лодзь начала ХХ века была также средоточием бурной общественно-политической жизни. Там действовали многие десятки общественных организаций: филантропических, просве14

тительских, национально-религиозных. Существовали в Лодзи и нелегальные группы леворадикального и националистического толка, в частности польские и еврейские. С 1863 г. в городе стала издаваться газета, причём как на польском, так и на немецком языках. Внешний облик Лодзи современники описывали противоречиво. С одной стороны, даже пристрастный наблюдатель не мог не заметить хотя бы несколько из полутора сотен изящных особняков лодзинских толстосумов, равно как и красоту десятков общественных и даже промышленных зданий города. Достаточно сказать, что ряд корпусов местных фабрик был выстроен по проектам известных архитекторов. Однако, с другой стороны, старая Лодзь оставляла у приезжавших из России гостей впечатление одной огромной фабрики, с задымлённым воздухом (на городских предприятиях ежегодно сжигалось до 300 тыс. тонн угля), грязной рекой и главной улицей, которая тянулась на четыре версты. Примерно такою же представлялась Лодзь и некоторым уроженцам самого Царства Польского — например, писателю Владиславу Реймонту (автору романа с ироничным названием «Земля обетованная») или поэту Юлиану Тувиму. Рассмотрим теперь вкратце историю превращения в «Русский Манчестер» другого текстильного центра Российской империи — финского города Тампере, который до 1918 г. официально назывался Таммерфорс. Город был основан по указу короля Швеции Густава III в 1775 г. В 1807 г. Тампере стал частью Российской империи, однако ещё почти сто лет — до 1905 г. — пользовался правом беспошлинного ввоза сырья из-за пределов России. Индустриальный подъём в Тампере начался, когда в 1819 г. сюда приехал шотландский инженер и промышленник Джеймс Финлейсон (Finlayson 1771—1852). До этого он два года вёл бизнес в Петербурге и даже успел познакомиться с императором Александром I. Считается, что именно царь, побывавший в Тампере ещё в 1810 г., посоветовал шотландцу присмотреться к этому финскому местечку. Государь, а вслед за ним и фабрикант оценили потенциал природного дара Таммерфорса: город стоит на берегу быстрой полноводной реки с перепадом уровней воды 18 метров. Русские авторы конца XIX века оценивали энергию водопада Тампереенкоски в 10 тыс. л. с.

15

Поначалу Финлейсон пробовал свои силы в машиностроении. Однако с 1820-х гг. он занялся текстильным производством. В 1835 или 1836 г. фабрику Финлейсона купили два петербургских предпринимателя — лейб-медик императора Николая I Георг Адольф Раух и прибалтийский немец Карл Самуэль Ноттбек. В их руках фабрика сохранила название «Финлейсон», а сам её основатель ещё несколько лет консультировал новых хозяев. Непосредственным же руководителем предприятия вскоре стал сын Карла Ноттбека, который занимал свой пост свыше 50 лет. «Золотой век» «Финлейсона» пришёлся на конец XIX и начало XX столетий. В то время компания считалась крупнейшим промышленным предприятием Скандинавии. Так, в 1870 г. на предприятии была занята четверть всех финских промышленных рабочих. Следует отметить, что наряду с текстильной, в старом Тампере развивались и другие отрасли промышленности. Так, в 1842 г. здесь появилась первая в Финляндии механизированная фабрика по производству бумаги J. C. Franckell & Son. С 1860-х гг. на энергии городского водопада заработало многопрофильное предприятие Tampella. Его хозяевами были два шведа — Gustaf August Wasastjerna и Adolf Törngren. Их завод начался с небольшой мастерской по выплавке железа из болотной руды, однако уже в 1870-е гг. «Тампелла» занялась деревообработкой и машиностроением. К началу ХХ в. предприятие выпускало широкий ассортимент продукции, включая оборудование для производства бумаги и картона, а с 1900 г. также паровозы. Всего к концу XIX века в Тампере насчитывалось почти 300 промышленных предприятий, на которых было занято 6,6 тыс. рабочих. Иными словами, на среднем таммерфорсском предприятии трудилось примерно 23—24 работника. Эта цифра может показаться незначительной, однако следует учесть, что, скажем, в 1898 г. персонал среднестатистической финской фабрики составлял всего 12 работников. При этом население Тампере не достигало и 30 тыс. человек (около 1 % всего населения Вел. Кн. Финляндского, но почти 10 % всех финских горожан). Валовая продукция городских предприятий оценивалась в 8,25 млн руб., а выработка на 1 занятого — в 1238 руб.

16

Последняя известная автору цифра дореволюционного населения Таммерфорса относится к 1908 году. Тогда в городе проживало свыше 41 тыс. чел. Свыше 90 % из них составляли финны. В начале ХХ века муниципальная казна Тампере получала ежегодно доходов почти на 2 млн руб. Иными словами, на каждого горожанина приходилось примерно 50 рублей; за десять лет (1898—1908) эта цифра почти утроилась. Таких богатых городских бюджетов провинциальная Россия тогда просто не знала. Рассмотрим теперь вкратце вопрос о социальном развитии «финского Манчестера» к 1917 г. Каждому, кто побывает в Тампере, непременно бросятся в глаза три вида старых построек, которыми город может гордиться и по сей день: доходные дома, школьные здания и церкви. Не будет преувеличением сказать, что в те времена именно по наличию в городе многоэтажных доходных домов можно было судить и о его общем благополучии, и о распределении достатка среди горожан. Такие дома свидетельствуют, что в Таммерфорсе на рубеже XIX—XX вв. уже сложился многочисленный средний класс — не настолько богатый, чтобы покупать особняки, но достаточно состоятельный, чтобы арендовать комфортабельные квартиры. Не менее важным свидетельством успехов «северного Манчестера» в деле социального развития служат здания училищ и церквей. Если муниципальные власти находят возможным тратить деньги на их сооружение, значит город уже решил самые элементарные жизненные проблемы. Отмечу только два факта. Во-первых, практически все школьные здания столетней давности используются в Тампере и по сей день в своём изначальном качестве, а стало быть — отвечают высоким современным стандартам. Во-вторых, почти все школы строились вместе с домами для учителей. Трудно после этого удивляться тому, что уровень грамотности жителей великого княжества был самым высоким в Российской империи. Что касается церквей в старом Тампере, то достаточно указать на один примечательный факт. Даже в начале ХХ в., когда русская община в городе составляла всего пару сотен человек, для её духовных нужд имелся православный храм — церковь Святого Александра (построена в 1896—1899 гг. по проекту ар17

хитектора Языкова на средства города при участии Св. Синода). Разумеется, не были лишены возможности молитвы и приверженцы лютеранской церкви, к которой тогда принадлежало 98 % населения всей Финляндии. Так, архитектурным символом Тампере заслуженно считается собор Св. Иоанна. Он был построен в 1902—1907 гг. по проекту молодого зодчего Ларса Сонка, который выиграл серьёзный конкурс. Однако общее число церковных зданий в Тампере было явно меньше, чем школ, лицеев и гимназий; последних к 1900 г. насчитывалось 12. В заключение отметим хотя бы некоторые иные примеры урбанистического развития, которые даёт нам история Тампере рубежа XIX—XX вв. Первая механическая водокачка заработала для нужд жителей Таммерфорса ещё в 1835 г. В 1882 г. там появился (пусть и простейший) городской водопровод; тогда это был второй по времени сооружения подобный объект во всей Финляндии. Да и в самой России немногие города могли похвастаться таким современным удобством. В 1894 г. в Тампере была построена первая очередь канализации. В 1898 г. в городе приступила к службе профессиональная пожарная команда. Спустя неполных десять лет для городских огнеборцев было выстроено пожарное депо, которое по сей день украшает центр Тампере. Автором романтической по стилю постройки была Оливия (или Виви) Лён — первая в Финлняндии женщина-архитектор. С 1866 г. в Таммерфорсе издавалась своя газета — Tampereen Sanomat. Заметим, что она печаталась по-фински, хотя официальным языком в Финляндии был тогда шведский. В 1903 г. в Тампере открылся городской театр, для которого построили специальное здание. Напомню: это произошло в городе, население которого едва достигло 40 тысяч жителей. Всё это, конечно, не означает, что до 1917 года Тампере избавился от болезней, порождённых первой волной индустриализации и урбанизации. Значительную часть жилищного фонда города составляли одноэтажные бревенчатые дома с печным отоплением. Бедность оставалась уделом немалой части жителей в целом преуспевавшего Тампере: так, в 1898 г. за общественной помощью обращалось свыше 4 % населения города. Даже после постройки в Тампере современного водопровода там отмечались вспышки тифа (например, в 1916 г.) и иных кишечных заболева18

ний. Как и в Лодзи, воздух здесь был насыщен фабричным дымом, а также специфичным запахом целлюлозно-бумажного производства. Наверно, не стало случайностью, что во время революционных событий 1917—1918 гг. Таммерфорс оказался едва ли не самым «красным» из всех финских городов и познал на своих улицах ужасы пусть и короткой, но отчаянно яростной гражданской войны. Обратимся наконец к истории становления городской жизни в дореволюционном Иваново-Вознесенске. Излагать её в деталях для наших земляков нет особой необходимости. Напомню только, что Иваново-Вознесенск возник в 1871 г., хотя первые мануфактуры появились в нашем краю намного раньше. В начале ХХ века в Иванове насчитывалось 44 промышленных предприятия с числом рабочих порядка 30 тысяч и годовым производством продукции примерно в 2200 руб./чел. Среди этих предприятий тон решительно задавали несколько крупных хлопчатобумажных фабрик; прочие отрасли промышленности были представлены карликовыми «заведениями». На рубеже XIX—ХХ вв. население Иваново-Вознесенска стремительно росло (1890 г. — 40 тыс., 1913 г. — 147 тыс. жителей). Однако количественное развитие города крайне медленно «транслировалось» в его качественное обустройство по современной городской модели. Даже в 1918 г. Иваново-Вознесенск показался приехавшим сюда профессорам Московского университета далеко не Русским Манчестером, а тем, чем он реально и был, — конгломератом сёл. За исключением фабричных цехов и спальных корпусов при них в городе имелось совсем немного каменных зданий; в основном это были церкви. К 1920 г. жилой фонд Иваново-Вознесенска более чем на 90 % состоял из бревенчатых изб, не намного превосходивших по уровню комфорта своих деревенских сестёр. Ни о каких доходных домах для среднего класса наш город тогда не мог и мечтать. Первые многоэтажные «машины для жилья» будут построены в Иванове только во второй половине 1920-х годов. Конечно, эту картину «недоразвившегося Манчестера» следует дополнить, упомянув ради объективности, что в Иваново-Вознесенске уже работали три или четыре современные больницы, велись занятия в трёх гимназиях и в десятке училищ. В го19

роде появились современные торговые предприятия — пассажи и магазины, немного потеснившие в быту состоятельных горожан традиционную лавку. В 1910-е гг. в центре города устроено электрическое освещение, проезжую часть улиц здесь замостили булыжником, а то и брусчаткой. К 1917 г. уже двадцать лет действовала городская телефонная сеть (однако число её абонентов не превысило 700). С 1907 г. издавался ежедневный «Ивановский листок» — типичная для русской провинции коммерческая газета. В 1910-е годы открылось полдюжины кинотеатров, в том числе два двухзальных. В 1913 г. в Иванове трудилось около сотни врачей и фельдшеров, а также свыше двухсот учителей. Однако, приняв во внимание, что речь идёт о промышленно развитом европейском городе начала ХХ века площадью свыше 15 кв. км и с населением порядка 150 тыс. чел., все эти успехи трудно счесть достаточными. Нельзя не отметить, что до 1917 г. в Иваново-Вознесенске так и не появился механический общественный транспорт или современный городской рынок (рынки в Лодзи и Тампере были шедеврами архитектуры своего времени). Без конца откладывалось строительство народного дома (хотя подобные досуговые центры для рабочих уже имелись даже в некоторых фабричных сёлах нашего края), жалкое существование влачила городская библиотека, не вышел за пределы самодеятельности здешний театр. За редким исключением учебные заведения, в том числе гимназии, располагались в тесных приспособленных помещениях, напоминавших в лучшем случае добротные сельские школы. Водопровод, а тем более — городская канализация, оставались предметом почти маниловских мечтаний. Удивляться этому не приходится: доходы городской управы в пересчёте на 1 жителя составили в 1890 г. 2,5 руб., а в 1913 г. — 3,6 руб. Не случайно, что многие социальные объекты (в частности, две лучшие больницы) были построены на средства благотворителей, а не за счёт регулярных поступлений в муниципальную казну. Бросающееся в глаза различие социального обустройства трёх «Русских Манчестеров» на 1914—1917 гг., можно объяснить рядом обстоятельств. Едва ли не важнейшим из них следует признать уровень производительности труда (и общей эффективности производства), который был достигнут на промышленных предприятиях каждого из городов. Чем больше продукции (и 20

меньше брака) производил каждый работник, чем рациональнее использовалось на фабрике топливо или станочный парк — тем больше налогов мог внести владелец этого предприятия в муниципальный бюджет. От этого же показателя напрямую зависела и заработная плата самого рабочего; а чем богаче он был, тем активнее развивались в городе сферы торговли, обслуживания, культуры и досуга. Однако дело здесь не сводилось только к сугубо экономическим факторам. Не меньшую роль играл и ряд субъективных обстоятельств, прежде всего — представления о достойном труженика уровне жизни, которые сложились у фабрикантов и рабочих в каждом из трёх городов. Вероятно, в Лодзи и Таммерфорсе, где крупнейшими предприятиями владели коммерсанты, тесно связанные с Западной Европой (немцы, евреи, шведы), бизнесмены проявляли меньше склонности искусственно сдерживать уровень оплаты труда наёмных работников или уклоняться от взноса своей доли в городской бюджет; фабриканты же ИвановоВознесенска в решении социальных вопросов могли игнорировать «слишком высокие» европейские стандарты. С другой стороны, жители Лодзи или Таммерфорса имели возможность в поисках работы хотя бы на время уехать из родного города в соседние страны (в Германию или Швецию), до которых было, что называется, рукой подать, и там воочию убедиться в том, как может жить человек труда. Более того, они могли и навсегда покинуть Российскую империю: в начале ХХ века именно Польша и Финляндия давали наиболее заметный поток эмиграции из России в США, а наличие в Новом Свете земляческих диаспор облегчало адаптацию переселенцев в иноязычной среде. Давление на рынок труда в Лодзи и Тампере со стороны рабочих, знающих мировую цену на свои руки, не могло не привести к росту заработной платы и как следствие — к развитию всей городской среды обитания. Текстильщики ИвановоВознесенска, которые в поисках лучшей доли могли мигрировать лишь в пределах региона Верхневолжья, довольствовались более низким уровнем оплаты своего труда и примитивной городской инфраструктурой, ибо не знали иной жизни. На формировании городской среды трёх «Русских Манчестеров» влиял также неформальный статус каждого из них в пре21

делах своего этнополитического региона. Лодзь был вторым по числу жителей городом Царства Польского, Тампере — третьим в составе Великого княжества Финляндского. Города такого уровня могли требовать со своих жителей более высокие налоги и тратить их на крупные социальные проекты. В то же время ИвановоВознесенск до 1917 г. оставался безуездным не только по номинальному положению (уездными столицами не являлись и его «побратимы»), но и по негласному рейтингу. Достаточно напомнить, что большинство крупных ивановских фабрикантов жило в Москве или Петербурге — в реальных центрах тогдашнего делового мира России и одновременно в её самых комфортабельных и престижных городах. Обустраивать свою «малую родину» её богатые сыны и дочери успевали далеко не всегда. В любом случае, сравнительная история трёх «Русских Манчестеров» даёт полезный материал для понимания процесса урбанизации в нашей стране и потому заслуживает более глубокого изучения.

Лодзь. Фабрика Шейблера

22

Лодзь. Белая фабрика

Лодзь. Фабрика Познанского 23

Лодзь. Гранд Отель

Лодзь. Рынок. Нач. ХХ в.

24

Тампере. Лицей. Нач. ХХ в.

Тампере. Городской театр. Нач. ХХ в.

25

Панорама старого Тампере

Торговая улица в старом Тампере 26

Улочка в старом Тампере

Тампере. Жилая застройка нач. ХХ в.

27

И. Л. Савкина

ПРОШЛОЕ, НАСТОЯЩЕЕ И БУДУЩЕЕ ИНДУСТРИАЛЬНОГО ГОРОДА

ПРОЕКТ «МАНЧЕСТЕР»:

ЗА ФАБРИЧНОЙ ЗАСТАВОЙ: ТАМПЕРЕ КАК МАНЧЕСТЕР Тампере — финский город с населением более двухсот тысяч человек, расположенный в губернии Пирканмаа. В 1775 году шведским королем Густавом III у порога Таммер (Таммеркоски), соединяющего два озера, Нясиярви и Пюхиярви, было основано торговое поселение. Озера с перепадом высоты в 18 метров расположены на расстоянии нескольких километров друг от друга, и потому крутой порог образует нечто вроде водопада. Это давало возможность для строительства мельниц и развития простейших производств. В 1779 году поселение получило статус города. Но до начала XIX века город нельзя было назвать промышленно развитым: здесь были только мануфактуры с несложными машинами, где производили бумагу из ветоши. Все изменилось после того, как спустя десять лет после присоединения Финляндского княжества к России, Тампере в 1819 году посетил царь Александр I и после визита дал ему широкие права вольного города. В 1844 году на восточном берегу порога была построена маленькая доменная печь, потом механическая мастерская и хлопчатобумажная фабрика. В 1861 году они объединились в Хлопчатобумажно Савкина И. Л., 2012 28

Вид Тампере у порога Таммеркоски в 40-е годы XIX века

железноделательное акционерное общество. На предприятиях Тампере в 70-х годах XIX века производили турбины, паровозы, машины, но, прежде всего, ткани. В конце XIX века половина рабочих Тампере трудилась на трех крупнейших предприятиях: хлопчатобумажных фабриках Финлейсон (Finlayson) и Лапиниемминен (Lapinnnieminen) и льнокомбинате. Уже во второй половине XIX века Тампере был городом с самым большим в Финляндии процентом рабочего населения, причем среди рабочих было очень много женщин и детей. В 1860 году, когда население города составляло 5000 человек, на фабрике Финлейсон работало 2000. В 1870—1880-х годах четверть рабочих составляли дети до 15 лет. Рабочий день длился с 5 утра до 19.30 вечера (в 1918 году был введен всеобщий восьмичасовой рабочий день). Когда владельцем и управляющим фабрики стал петербургский промышленник немецкого происхождения Вильгельм фон Ноттбек (Wilhelm fon Nottbeck), фабрика превратилась в своего рода город в городе (1860—1890): она владела не только построенными по английским образцам фабричными корпусами, но и домами для рабочих, магазинами; в фабричном городке была своя школа, детский сад, дом престарелых, больница, церковь, биб29

Заводские здания в центре Тампере (70-е годы XIX века)

лиотека, своя пожарная команда, рабочий хор и театральное общество. В конце XIX века в нескольких километрах от фабрики был возведен рабочий квартал «Амури». Рабочим было выделено 116 участков, где были построены деревянные дома с блоками на четыре семьи с общей кухней. Название «Амури» происходит от слова «Амур», так как в это время некоторые финны уезжали в поисках лучшей доли на другой край империи — на Амур, потому и рабочий квартал на окраине города получил такое название. Во второй половине XIX века в Тампере была сосредоточена почти половина всей финляндской промышленности. Индустриальная мощь города и большая роль текстильного производства стала причиной, почему Тампере начали называть «северным Манчестером» или «финским Манчестером». Славу промышленного, рабочего города Тампере сохраняло и в XX веке, когда в городе активно развивалась металлообработка, машиностроение и бумагоделательная индустрия. В послевоенное время эти традиционные производства постепенно сворачивались, и к концу века Тампере стал известен как центр телекоммуникационной индустрии и информационных технологий.

30

Скульптура «Тампере» (автор Вейно Рауталин, 1934 г.)

В 1934 году возле порога Таммер, между двумя крупнейшими заводскими комплексами «Финлейсон» и «Тампелла» был установлен памятник под названием «Тампере» скульптора Вяйно Рауталин. Скульптура изображала мускулистого рабочего в позе микеле31

анджеловского Давида. Как объясняет комментарий на Интернетсайте, посвященном тамперским памятникам: «Это и был современный Давид, победитель Голиафа, которым в этом случае можно считать Таммеркоски, чья стихия покорилась рабочему Тампере». Сквер, в котором стоит скульптура, называется Рабочим сквером. После открытия памятника 1 мая 1934 года, один критик писал, что энергичность левой руки статуи символизирует рабочий подъем. Однако, скульптор утверждал, что в его работе нет никакого политического символизма, он собирался только прославить Тампере как город рабочих. Название «Финский Манчестер» постоянно употреблялось как в XIX, так и в XX веке, но оно не воспринималось жителями как комплиментарное. По крайней мере в 1938 году газета «Таммеркоски» писала: «когда Тампере называют финским Манчестером, легко возникает ложная картина, совсем к нему не подходящая. Тампере — это не дымный, черный от угольной копоти город с мрачными кирпичными стенами, напротив, он светлый, чистый и красивый». Газета объявила конкурс на новый, говоря современным языком, «слоган» для города, который не отпугивал бы от него туристов. В пример был приведен отзыв американского журналиста, назвавшего Тампере «белым северным Питсбургом», образцовым промышленным городом, свободным от грязи, сажи и пыли. Организаторы конкурса призывали сочинить такой девиз, который «представлял бы Тампере как индустриальный город, но в то же время отражал бы его исключительную природную красоту и красоту, сотворенную человеческими руками». В конкурсе приняли участие 117 человек, которые внесли 314 предложений. Первое место присуждено не было, а на втором месте оказалось предложение мастера Юссе Лайярвинена (Juuse Laijärvinen) Прекрасный город фабрик (Tehtaiden kaunis kaupunki). Другими предложениями были: Самый чистый индустриальный город Финляндии, Светлый город белого угля, Город бездымной мощи, Фабричный город без дыма и копоти. Все предложенные девизы говорили о том, что Тампере не воспринимается как город, покрытый облаком смога и пыли, однако, как пишет автор статьи на Интернет-сайте, посвященном Тамперской истории, Минна Харьюла, нельзя все же утверждать, что Тампере в то время был совершенно бездымным и безопас32

ным городом. Трубы дымили и влияли на здоровье горожан, и особенно это касалось обувной и мыльной фабрик, но не только. На требования жителей района Пююникки уменьшить выбросы из труб расположенного в этом районе предприятия, владельцы завода ответили, что промышленный город без труб не бывает — «дымящие трубы неизбежное маленькое зло». Побороть это зло удалось только во второй половине XX века, однако, новые слоганы не прижились, и Тампере до сих пор именуется во всех туристских путеводителях «финским Манчестером», только смысл этого бренда стал пониматься несколько иначе. Что в настоящее время стоит за понятием «Финский Манчестер» и как «разыгрывает» этот бренд современный Тампере?

Общий вид центра современного Тампере (90-е годы XX в.)

Во-первых, это понятие важно для исторического дискурса, о котором шла речь выше. История Тампере и в научных исследованиях, и в школьных учебниках, и в кратких справках для туристов представляется прежде всего через его индустриальную историю и историю рабочего движения, которая всегда была важной частью жизни города.

33

В Тампере было сильно развито профсоюзное и рабочее движение. В 1880-х годах был основан Рабочий Союз (Työväenyhdistus). Он в частности занимался культурнопросветительской работой, в 1897 году им было принято решение об основании Рабочего театра, который был открыт в 1901 году. Рабочий театр существует и до сих пор, до 1985 года он давал представления в так называемом «Рабочем доме» (там до сих пор работают организации социал-демократической партии и именно там располагается музей Ленина), а с 1985 года в построенном рядом краснокирпичном здании, стилизованном под заводской корпус.

Здание «Рабочего театра» в Тампере

Из-за политической активности рабочих город называли «красным Тампере». Во время гражданской войны в Финляндии (Suomen sisällissota, 28 января — 15 мая 1918 года) пролетарский Тампере был важным центром красной обороны. Сражение за Тампере стало крупнейшим и самым ожесточенным в ходе финской гражданской войны. В нём участвовало 16 000 белых и 14 000 красных. Решающее наступление на центр Тампере нача34

лось ночью 3 апреля сопровождаемое мощной артиллерийской поддержкой. В финской истории это было первое безжалостное сражение в городе: квартал против квартала. Город был взят белофиннами 6 апреля. Несмотря на то, что история писалась с позиции победителей, Тампере все же продолжал носить имя «красного Тампере», по крайней мере в 1970-е годы, здесь было сильно влияние коммунистов и других левых и, например, университет имел неофициальную репутацию «красного». Сейчас все это стало частью истории рабочего города. Например, в апреле 2008 года в память о событиях 1918 в городе было организован «исторический памятный марш» и театрализованная реконструкция событий апреля 1918 года, в которой участвовали горожане, потомки белых и красных, и многие из них изображали своих предков и родственников. Во время этого события в бывших цехах завода Финлейсон подписывали Договор гражданского примирения.

Афиша городского праздника с театрализованной реконструкцией событий гражданской войны 1918 года (2008 г.)

В Тампере много мест, связанных с рабочим движением и его историей: самый старый в стране Рабочий архив, существу35

ющий с 1909 года, Библиотека рабочего движения, Рабочий музей «Цех» (Verstas), который является вторым по размеру музеем Тампере с площадью экспозиции примерно 2000 кв. метров. Рабочий музей находится в центре комплекса на площади Вяйно Линна (1920—1992), классика финской литературы, который долгое время работал чесальщиком на заводе Финлейсон. Только после выхода знаменитого романа «Неизвестный солдат» (1954), он стал настолько финансово обеспечен, что в 1955 году уволился с завода. Существует также музей рабочего квартала «Амури», который рассказывает о повседневной жизни рабочих в конце XIX века.

Музей рабочего быта и рабочей истории Тампере «Цех»

С политической историей рабочего Тампере несомненно связан музей Ленина, который существует с 1956 года именно в 36

Тампере потому, что здесь 1905 году состоялась таммерсфорсская партконференция РСДРП, на которой впервые лично встретились В.И. Ленин и И.В. Сталин. Конференция проходила полулегально в так называемом Рабочем доме, который незадолго до того построили на собственные средства финские пролетарии. Здания бывшего завода Финлейсон тоже отчасти стали музейными. Местом всякого рода гуляний стала Таллипиха (Tallipiha) — это служебные помещения, примыкающие к усадьбе владельцев Финлейсона, которые стали бутиками, сувенирными лавками, кафетериями, в то время как сама усадьба Ноттбекков превратилась в популярный ресторан. Рядом находится фабричная церковь, в которой еще в 1970-годы общей молитвой начинали трудовой день рабочие фабрики. Но в 1981 году она была передана городу, а с 1996 церковь летом и в важнейшие церковные праздники действует как детский кафедральный храм. Главный музейный комплекс Тампере «Ваприикки» (Vapriikki) находится в корпусах бывшего завода «Тампелла». В его постоянной экспозиции, посвященной прошлому и настоящему «Пирканмаа», много места отведено истории «финского Манчестера». Частью музейного комплекса является музей обуви.

Городской музей Вааприикки (Тампере) 37

Как видим, большинство тамперских музеев связано с индустриальной и рабочей историей города и находится в здании бывших заводских корпусов. Это второй важный момент, связанный с современным использованием бренда «Манчестер». Когда начиная с 1920-х годов, но особенно интенсивно и радикально в 1960—1970-х годах, промышленные предприятия начали выводиться из центра города, то сначала предполагалось сносить фабричные корпуса, однако потом решили сделать иначе. В 1990-х годах крупнейшие фабричные комплексы «Финлейсон» и «Тампелла» полностью освободились, и в них стали размещать музеи, театры, конторы, рестораны, кинотеатры и т. д. И краснокирпичные стены и фабричный дизайн внутренних помещений сделали частью особой тамперской городской атмосферы, частью красоты по-тамперски. Более того, новые здания, возводимые рядом, стали стилизовать под «старые стены». «Манчестер-стиль» стал архитектурной особенностью Тампере, придал городу оригинальность, что особо важно в Финляндии, где нет «старины», где городская культура молода и в большинстве городов одинаково прилично-безличны.

Современный вид бывших корпусов завода Финлейсон 38

Третий момент, связанный с использованием бренда «Манчестер», связан с тем, что слово Манчестер, трудно произносимое по-фински, трансформировалось в сленговое Manse.

«Manse» стало прозвищем Тампере и используется как удобный брендовый маркер во многих названиях. Наиболее известный «бренд» музыкальный — Manserock. Рекламный слоган тамперского профтехучилища: Manseen ja maailmalle («Для Тампере (Мансе) и всего мира»). Многочисленные спортивные объединения, магазины, рестораны, акционерные общества и т. д. и т. п. делают слово Manse частью своего наименования и используют в рекламе. Таким образом, Тампере сейчас использует свой Манчестер-бренд.

Рекламы, в которых употребляется сленговое наименование Тампере (Manse)

39

Библиографический список

1. Б/а. Väinö Richard Rautalin (1891—1943) Tampere-veistos. URL: 2.

3.

4.

5.

6.

40

http://www.tampere.fi/ekstrat/vapriikki/patsaat/ (дата обращения: 21.06.2011).

Karhusaari M. Opintoretki nykyajan alkuun: työ, tekniikka ja elämä: opettajan opas Tampereen teollisuusperinteeseen. Tampere : Tampereen kaupunki, 2000. 43 c.

Tuulasvaara-Kaleva T. Teollisuus. URL: http://www.historia.tampere.fi (дата обращения: 21.06.2011) Kurkela I. Amurin kaupunginosan vaihteet 1870—1900. URL: http://www.historia.tampere.fi (дата обращения: 21.06.2011).

Rasila V. Tampereen historia.— Osa II. Tampere : Tampereen kaupunki, 1984. 756 c.

Upton A. F. The Finnish Revolution 1917—1918. Minnesota : University of Minnesota Press, 1980. 608 p.

М. Ю. Тимофеев

ПРОШЛОЕ, НАСТОЯЩЕЕ И БУДУЩЕЕ ИНДУСТРИАЛЬНОГО ГОРОДА

ПРОЕКТ «МАНЧЕСТЕР»:

ИВАНОВО КАК МАНЧЕСТЕР: ПОТЕНЦИАЛ БРЕНДА Название центра английской текстильной индустрии города Манчестера в XVIII—XIX веках стало использоваться для обозначения «профильных» городов в ряде стран Европы. Это саксонский Манчестер (Хемниц), польский (Лодзь), финский (Тампере), французский (Лилль) и русский Манчестер (Иваново-Вознесенск). Робина Макнейл также причисляет к Манчестерам всех стран испанскую Барселону, бельгийский Гент и французский Руан1. В отечественной культуре есть несколько городов, называемых по ассоциации с известными зарубежными прототипами: Петербург — северная Венеция, Вышний Волочек — русская или тверская Венеция, Томск — сибирские Афины, Тольятти — русский Детройт, Челябинск — зауральский Чикаго. В ряде стран можно найти аналоги, отсутствующие в России: Буэнос-Айрес — Париж Южной Америки, Шанхай — Париж Востока. Данная работа посвящена анализу роли бренда Манчестера в позиционировании и репрезентации городского пространства на примере города Иванова. Следует сказать, что у Иванова за бурную, но не очень долгую историю сложились образы, дававшие  Тимофеев М. Ю., 2012 1 McNeil R. The Manchesters of the World // Patrimoine de l’industrie / Industrial Patrimony. 2003. № 10. Р. 27—34.

41

ему на некоторых этапах истории ощутимые преимущества перед конкурентами: русский и красный Манчестер, «город красных ткачей», «кузница пролетарских кадров», «третья пролетарская столица», «столица текстильного края», «родина первого Совета» и, наконец, «город невест». Столичные амбиции зафиксированы на теперь уже бывшем Доме Советов в виде мраморного панно с изречением Ленина: «Пролетариат московский, питерский и иваново-вознесенский… доказал на деле, что никакой ценой не уступит завоевания революции». Хотя город и находится в центре древнего Замосковного края, в отношении архаических артефактов ему явно не повезло2. Он не соответствует древнерусским стандартам соседних губернских центров — Владимира, Костромы, Нижнего Новгорода и Ярославля3. Село Иваново и Вознесенский посад получили в 1871 году статус города и имя Иваново-Вознесенск, уже будучи известными далеко за пределами России текстильными центрами. К 1917 году в городе работало пять заводов и более двадцати фабрик, по числу жителей Иваново-Вознесенск уже тогда опережал губернский Владимир. Часть предприятий после революции была ликвидирована, став «объектами соцкультбыта», некоторые были объединены в более крупные предприятия. За годы советской власти в 1927—1929 годах были построены новые корпуса ряда перепрофилированных предприятий (прядильные фабрики «Красная Талка» и имени Ф. Э. Дзержинского), созданы Меланжевый (1929) и Камвольный (1963) комбинаты, пущены фабрикиавтоматы имени 8 Марта и имени Балашова4. Идея рассмотрения городов как объектов, имеющих товарную ценность, появилась на Западе в конце 1980-х годов5. В 2

См.: Тимофеев М. История формирования семиосферы города Иванова (1917—1991) // Вестн. Иван. ун-та. 2005. № 3. С.78—94.

3 См.: Тимофеев М. Город Иван[off]: этнический фактор в ребрендинге города Иванова // Границы : альманах Центра этнических и национальных исследований ИвГУ. Вып. 1 : Этническая ситуация в Ивановской области. Иваново : Иван. гос. ун-т, 2007. С. 97—103.

4 См.: Балдин К., Семененко А. Иваново: история и современность. Иваново : Ивановская газета,. 1996.

5 См.: Ashworth G., Voogd H. Selling the City: Marketing Approaches in Public Sector Urban Planning. L. : Belhaven, 1990 ; Bailey J. T. Marketing 42

настоящее время маркетингом городов стали активно заниматься и в нашей стране6. Позиционирование мест прочно входит в сферу интересов гуманитарной географии. Так, географ Иван Митин неоднократно отмечал, что каждое место — это не просто реально наблюдаемые объекты, признаки, элементы, характеристики, а совокупность интерпретаций, множество реальностей одного места, существующих в сознании людей7. Принято считать, что «бренд — это набор ассоциаций, возникающих в сознании у потребителей, которые добавляют воспринимаемую ценность товару или услуге»8. Традиционно в понятие бренда включают: 1) сам объект брендинга со всеми его характеристиками, 2) совокупность ожиданий, ассоциаций, воспринимаемых пользователями и приписываемых ими товару (имидж бренда), 3) смысл, который вкладывают в него сами создатели бренда. Когда речь идет о городе, принять во внимание все характеристики объекта брендинга невозможно. При анализе бренда мы сталкиваемся с «изменчивостью-в-постоянстве» или «смещенной преемственностью» — в каждый конкретный момент в сознании потребителей существует определенный ограниченный набор ассоциаций, связанный с брендом, который может изменяться. Как указывает Владимир Каганский, в некоторых регионах и «вторые города» обладают самобытным имиджем и широкой известностью за пределами края9. В Ивановской области ситуаCities in the 80th and Beyond. Chicago : American Economic Development Council, 1989 ; Bradley A., Hall T., Harrison M. Selling Cities — Promoting New Images for Meeting Tourism // Cities. 2002. № 1 ; Meer van der J. The role of city marketing in urban Management. Rotterdam : EURICUR. Erasmus university, 1992 ; Ward S. V. Selling Places: The marketing and Promotion of Towns and Cities 1850—2000. L. : Spon Press, 2004.

6 Визгалов Д. В. Маркетинг города. М. : Институт экономики города, 2008.

7 Митин И. Мифогеография множественных реальностей российских регионов. URL: http://imitin.at.tut.by/BirukovNet.pdf 8 Келлер К. Л. Стратегический брэнд-менеджмент: создание, оценка и управление марочным капиталом. М. : Вильямс, 2005 ; Капферер Ж.-Н. Бренд навсегда. Создание, развитие, поддержка ценности бренда. М. : Вершина, 2007.

9 См., напр.: Каганский В. Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство : сб. ст. М. : Новое лит. обозрение, 2001.

43

ция сложилась таким образом, что самым известным за ее пределами стал маленький городок Плёс с населением две с половиной тысячи жителей. Представление о том, что «брендинг городов — это, в некотором смысле, требование времени, определяемое усиливающейся конкуренцией в условиях глобализации»10, стало определяющим фактором формирования городской политики в разных регионах11. Разработчик четырехмерной модели брендинга Томас Гэд полагает, что бренд города должен быть ориентирован на три целевые группы: «первая — крупные инвесторы, другая — гости города, третья — жители города»12. В первом случае учитывается то, что имидж города формируется на базе распространяемой о нем информации, соответствующих индексов и рейтингов, реально существующих аргументов функционирования и развития городов. Имидж города — один из определяющих факторов маркетинга территории13. Соперничество между близкими географически культурными центрами (такими, например, как Екатеринбург и Пермь, Самара и Саратов) способствует интенсификации поиска особого места в рамках того или иного региона (Урала, Поволжья и т. п.). Как показал опыт разработки эффективной стратегии репрезентации Перми в культурном пространстве России, осуществлявшейся с 2002 года, потенциал города не заинтересовал команду Марата Гельмана. Стремление московских культуртехнологов сделать Пермь российским Бильбао встретило сопротивление местной интеллектуальной элиты, выразителем идей которой стал писатель Алексей Иванов14. Среди невостребованных 10

Гердт Т. Актуальность брендинга городов.

URL: http://www.russbrand.ru/2007/09/13/city-branding001/ 11 См., напр.: Как формируется имидж региона? Или почему Пермь путают с Пензой? URL: http://www.prpc.ru/discuss/image.shtml ; Наша Перьмь. URL: http://www.beriki.ru/2009/05/14/nasha-perm ; Пермь как текст. URL: http://www.perm-txt.ru/ ; Проект «Бренд города. Новый Hижний». URL: http://www.newnn.ru/page/about 12 Агеев С. Формирование идей. URL: http://www.sostav.ru/articles/ 2005/02/07/mark070205-1/ 13 Панкрухин А. Маркетинг территорий. М : РАГС, 2002.

14 Марат Гельман против Алексея Иванова. URL: http://rupo.ru/m/ 1743/marat_gelyman_protiw_alekseya_iwanowa.html 44

культурных мифов оказались образы Перми, к которым Владимир Абашев, один из идеологов проекта «Пермь как текст», относит такие базовые элементы местного текста, как «пермский период», «пермский звериный стиль», «Стефан Пермский», «Ермак», «Сергей Дягилев», «Чехов», «Пастернак». Кроме этого, в историю города включены такие мифологемы, как Пермь — город трех сестер, пастернаковский Юрятин и Пермь-Молотов15. По словам Ролана Барта, город — «это поэма, но поэма не классическая, не такая поэма, где был бы четко выражен сюжет. Это поэма, в которой действуют “означающие”»16. Город как знаковая система может создаваться двояким образом: как от отдельных элементов, субстрата к концепту, так в обратном направлении, от идеи, концепта, структурирующего систему, к субстрату, который он наполняет смыслом. Субстратом может быть физический текст города. Он складывается из зданий, типовые проекты большинства которых удивительным образом разнообразны в деталях; из улиц и площадей, причудливой сеткой наложенных на ландшафт; из разнокалиберных памятников, посвященных порой весьма экзотическим героям; из столбов освещения, телефонных будок, торговых павильонов, трамваев, автомобилей и людей, заполняющих это пространство17. Может им быть и ментальный текст, который формируется мифами места, складывается из множества художественных репрезентаций разных авторов, живших в разные эпохи и оставивших современникам и потомкам свое видение города. Понятие «палимпсест», широко используемое Иваном Митиным, подразумевает именно наслоение смыслов18. Я полагаю, что этот термин вполне приложим и к материальным объектам городского пространства.

15

См.: Абашев В. Пермь как текст: Пермь в русской культуре и литературе XX века. Пермь : Изд-во Перм. гос. ун-та, 2000. 404 с.

16 Барт Р. Семиология и градостроительство // Соврем. архитектура.

1971. № 1. С. 7.

17 Запорожец О., Лавринец Е. Прятки, городки и другие исследовательские игры (Urban Studies: в поисках точки опоры) // Communitas.

2006. № 1.

18 См.: Митин И. Место как палимпсест // 60 параллель. 2008. № 4 (31) ; Митин И. Мифогеография: пространственные образы и множественные реальности // Communitas / Сообщество. 2005. № 2.

45

Первый ивановский бренд — русский Манчестер. Именно индустриальный подъем конца XIX века сформировал лицо города. «С северо-восточной стороны, — писал о ИвановоВознесенске 1880-х годов фабрикант и краевед Я. П. Гарелин, — глазам зрителей представляется прекраснейшая картина: на переднем плане река, по берегам которой в виде гирлянды тянется ряд фабрик, над ними постепенно поднимается город, блестя золочеными главами церквей и выставляя местами высокие фабричные трубы вперемешку с крышами домов»19. Возможно, так и остался бы Иваново-Вознесенск городомфабрикой, подобно тем, о которых во втором томе «Заката Европы» Освальд Шпенглер написал: «Во всех промышленных областях современной Европы и Америки существуют очень большие поселения, не являющиеся, тем не менее, городами. Они центры края, однако внутренне они мира как такового не представляют. У них нет души. Их примитивное население живет всецело крестьянской приземленной жизнью. Сути города для них не существует»20. Однако в бурной истории ХХ века Иваново-Вознесенск смог продемонстрировать свои городские амбиции. В 2000 году куратор проектов Ивановского художественного музея Светлана Воловенская предложила современное прочтение уникальных страниц истории Иваново-Вознесенска. В течение нескольких лет в музее прошли выставки с «говорящими» названиями — «Город-фабрика. Индустриальная утопия», «Революционные мифы», «Коммуна»21. Были организованы экскурсионные маршруты по местным достопримечательностям, которые, выпав из идеологического контекста и будучи включенными в концептуальный музейный контекст, воспринимаются просто как объекты, сохранившие и донесшие до нас дух времени. Идеологические штампы, подобные пассажу «Величайшей святыней ивановцев стал мемориал на реке Талке. Здесь царские палачи 19

Гарелин Я. Город Иваново-Вознесенск, или бывшее село Иваново и Вознесенский посад : в 2 ч. Ч. 1 : Шуя. 1884. С. 5—6.

20 Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. Т. 2 : Всемирно-исторические перспективы / пер. с нем. и примеч. И. И. Маханькова. М. : Мысль. 1998. С. 93.

21 Дмитриев М., Воловенская С. Пейзаж с фабрикой // Региональный альбом. 2007. № 2. С. 8—13.

46

расстреляли собравшихся на митинг пролетариев ИвановоВознесенска»22, вышли на новый уровень восприятия. В год своего столетия Иваново обретает второе дыхание, получив символический статус родины первого в России Иваново-Вознесенского общегородского Совета рабочих депутатов. Доминирование идеологического дискурса способствовало формированию в городе специфического семиотического пространства23. Ударными темпами возводятся монументы в честь революционных событий мая — июля 1905 года, через город проходит туристский маршрут «Золотое кольцо России». Аккумуляция революционной семантики, закрепленной как за дореволюционными, так и за созданными в советское время объектами физического пространства города, привело к перегруженности ею городской семиосферы. Избыточное по своему содержанию символическое пространство можно представить как склад, хранящий огромный «семиотический потенциал, конкретные возможности которого могут или реализоваться, или не реализоваться. Семиотический потенциал зависит от множества распространенных в данное время кодов и от их реализации или нереализации»24. Культуролог Борис Гройс назвал Петербург городомцитатой. Иваново можно считать городом — иллюстрацией советской истории. «Туристам, приезжающим в Иваново, гостеприимные хозяева обязательно покажут Дом Первого Совета — главную достопримечательность города»25, — гласил путеводитель по «Золотому кольцу». Контраст с «главными достопримечательностями» других городов маршрута был разительным, и «третьесортность», «бронзовость» Иванова в «Золотом кольце» становилась очевидной.

22

Бычков Ю., Десятников В. По «Золотому кольцу» России : фотопутеводитель. М. : Изд-во «Планета», 1981. С. 238.

23 См.: Портнов А. Н. Семиотика городской среды: теория и практика // Город и Советы: история, проблемы, перспективы : материалы респ. науч.-практ. конф., 4—6 июня 1991 г. Иваново, 1991. С. 11—14.

24 Лахман Р. Ценностные аспекты семиотики культуры / семиотики текста Юрия Лотмана // Лотмановский сборник. Т. 1. / ред.-сост. Е. Пермяков. М. : ИЦ-Гарант. 1995. С. 199—200.

25 Бычков Ю., Десятников В. Указ. соч. С. 238.

47

Советскость и фабричность более чем на четверть века (с 1960 по 1991 год) становятся неотъемлемыми свойствами города. Именно в начале 1960-х, как бы утверждая, что «у советских собственная гордость», пропагандисты отказываются от сравнения Иванова с Манчестером, утверждая, что «Иваново — не советский Манчестер!», т. к. советская текстильная промышленность по всем показателям обогнала английскую26. Казалось, что советскость может и затмить текстильную ипостась города, и даже вытеснить бренд «города невест», столь милый сердцу мужчин. После распада СССР и кризиса в текстильной промышленности, приведшего к остановке и перепрофилированию производственных сооружений, Иваново в очередной раз становится городом без свойств. Десоветизация городской среды выразилась на знаковом уровне в отказе городских властей от слова «совет» в своем названии и в сокращении наименования Ивановского университета на семь слов. Исчезли надписи «Иваново — родина Первого Совета» с дома на Вокзальной площади и «Музей Первого Совета» с мрачноватого здания на улице, которая все же остается Советской. Советскость в начале XXI века — уходящая натура, превращающаяся с каждым годом в музейный артефакт. Так, в Ульяновске на базе Ленинского мемориала предполагается создать музей советской эпохи. Красный Манчестер вполне мог бы стать серьезным конкурентом. Миф родины первого совета является незаслуженно забытым. Проблема комплексного использования наследия текстильной индустрии стоит не только в Иванове27. Ни индустриальный, ни революционный компонент истории российского Манчестера не включены по большому счету в символическое пространство современного Иванова. Практики преобразования наследия индустриального прошлого в знаковые места постиндустриального настоящего давно осуществляются во многих странах мира28. Это можно 26

Лешуков Т. Текстильный цех республики. М. : 1961. С. 143—153.

Lischner K. R., Bârtsch D., Jossi H. Was tun mit alten Fabriken? Zurich, 1990.

28 Cultural heritage and preservation / Selinge K.-G., ed. Stockholm, 1994 ; Palmer M., Neaverson P. The social archaeology of the textile industry // From industrial revolution to consumer revolution : Transactions of the 11th International Congress of TICCIH. Leeds, 2001. Р. 47—55.

27

48

обнаружить на примере близких нам географически и исторически Лодзи и Тампере. В финском Тампере — северном Манчестере — в фабричных цехах «Финлейсон» расположены офисы, торговый центр, рестораны, художественные галереи, музеи. Машиностроительный завод «Тампелла» на противоположном берегу реки Тамеркоски стал местом размещения музейного центра «Ваприикки», где находятся музеи транспорта, обуви, финского хоккея. В цехах лодзинской фабрики Израиля Познаньского в настоящее время открыт торгово-культурно-развлекательный центр «Мануфактура». В своей современной части он очень напоминает ивановский «Серебряный город». В старой же — образцы ивановской промышленной архитектуры XIX века, увеличенные в два-три раза. В России пример дают столичные города: в Петербурге это лофт-проекты «Этажи» и «Ткачи», в Москве — «Даниловская мануфактура», «Красная Роза», центры современного искусства — «Винзавод» (2007), «Гараж» (2008), центр творческих индустрий Пroekt_Fabrika (2004). Следует добавить, что текстильная, «манчестерская» ипостась города, хотя и была доминирующей на протяжении более чем столетия, к моменту кризиса и упадка отрасли не была градообразующей. В советское время в городе были построены машиностроительные заводы, продукция которых была известна и за пределами страны. Город стал крупным вузовским центром. К моменту распада СССР в нем кроме упомянутого государственного университета работало еще 6 вузов: энергетический, текстильный, химико-технологический, медицинский, строительный и сельскохозяйственный институты. Обилие в городе студенческой молодежи привело активистов к воплощаемой в настоящее время идее сделать город международной студенческой столицей 2014 года. В рамках этой кампании активно используется слоган «Иваново — город студентов». Перечисленные в статье образы города непротиворечивы и в значительной степени дополняют друг друга. Все это делает возможным использование бренда Манчестер в современной городской политике.

49

Г. С. Смирнов

50

ПРОШЛОЕ, НАСТОЯЩЕЕ И БУДУЩЕЕ ИНДУСТРИАЛЬНОГО ГОРОДА

ПРОЕКТ «МАНЧЕСТЕР»:

ИВАНОВО-ВОЗНЕСЕНСК И НООСФЕРНАЯ УРБАНИСТИКА Немало городов в России могут заявить о себе как о целостной форме миропостроения в архитектурных образах. Прежде всего, таков Санкт-Петербург, задуманный Петром I как «окно в Европу», как новая Россия, как «ноосферное пространство» конкретной эпохи. Но и без этого примера отчетливо видно, что каждая градостроительная структура дает представление об особенностях устройства рационального разума, господствовавшего в разное время. Именно в силу этого обстоятельства каждый город требует к себе пристального внимания и постоянной заботы, чтобы из «глобального мозга» социальной действительности не были стерты «карты старых дорог» и не исчезли «архитектурные нейроны» — здания, которые своим внешним и внутренним обликом кодируют историкокраеведческую и регионально-культурную семиоинформацию. Экология культуры и ноосферная архитектура Со времени Д. С. Лихачева представления об экологии культуры1 глубоко вошли в систему экологического индивидуального и общественного со Смирнов Г. С., 2012 1 Лихачев Д. С. Экология культуры // Заметки о русском. М., 1984.

знания, однако практика новорусской застройки свидетельствует о том, что разрушение архитектурной среды в России идет небывалыми темпами: потеря обществом системной памяти ведет к потере архитектурной системности. «Ноосферное краеведение» — область знаний, которая позволяет увидеть сложнейшие, чаще всего невербализованные, формы личностных и общественных мыслительных процессов, составляющих может быть самые яркие и самые непреодолимые для человека интенциональные формы бытия. Ноосферная история предполагает акцентуализацию многообразия проявлений (опредмечиваний) развития разума в социоприродном универсуме: здания — это своеобразные книги в библиотеке ноосферной истории. Д. С. Лихачев убедительно показал, что коэволюция среды обитания обеспечивается согласованием облика нового сооружения с уже имеющимися в округе зданиями (согласование одних идей с другими идеями). Развивая идеи экологии культуры, следует сделать вывод о том, что архитектурная пантономия — знак благополучной и гармоничной социоприродной среды, которую можно было бы обозначить как ноосферную среду (в ней реализуется триединство «истина — добро — красота»). Укоренение стратегии экологической (шире говоря, биосферной) архитектурности в западной и восточной культурах подталкивает к подобному развитию российскую энвайронментально-экологическую праксиологию: так постепенно формируется теория и практика ноосферной урбанистики. Теория ноосферной урбанистики Ноосферная урбанистика предполагает анализ потенциала окружающей природной и культурной городской среды для развития индивидуального и коллективного разума. Из истории известно, что письменность, государство и развитые социальные структуры появляются в результате возникновения различных модусов городской жизни. Не исключено, что «осевое время» напрямую связано с появлением городов-полисов — нейронных структур коллективного разума, а также аксонов и дендритов — дорог, по которым совершаются информационные взаимодействия между близкими и дальними населенными пунктами. Ноосферная селистика и ноосферная урбанистика естественно дополняют друг друга, что хорошо видно 51

на примере России. Индивидуальному разуму в силу его своеобразной темпоральности более комфортно в селе или деревне (в этом случае надо эксплицировать и тот смысл, что в деревне живут в домах, построенных из дерева, что, как показывает опыт, полезно не только для тела, но и для ума), а коллективный разум предполагает скученную информационную среду, в которой естественные формы передачи информации в естественном языке идут подчас в ураганном режиме (о чем хорошо описано, например, в Библии). Все самые знаменитые представители русской интеллигенции (как ноосферной интеллигенции) имеют истоком своей гениальности — гений места, усадьбу, село или деревню, в которой сформировался особый индивидуальный нусо-дар. Лишь позднее, выпестованная в лоне село-бытия (в лоне матушки природы) ноосферная личность оказывается в плавильном котле городской жизни, и там происходят наиболее существенные этапы трансформации ее ноосферного сознания. Сельско-городские вибрации развивающейся личности — это естественная форма бытия творческого разума: именно в этой геомиграции и совершается по большому счету осмысление постоянно расширяющейся для любого человека многообразной экосреды. Коннотации городского и сельского — универсальная формула ноосферной (социокультурной) динамики, способ преодоления непреодолимого противоречия естественного и искусственного в формах земной жизни. Заметим, что дело здесь не только в рекреационной составляющей, предполагающей релаксацию и отдых после трудов праведных, это форма симультанного бытия человека в двух средах — божественно-природной семиотике и общественногородской информациотике. Ноосферные локусы человеческого геобытия предполагают не только лакуны духа, но и овраги безумия. Ноосферные путе-шествия — это всегда способы считывания вселенского разума со следов его земного пребывания. Разрушение в ХХ веке в России в ходе экстремальной модернизации (индустриализации) сельско-деревенской и церковномонастырской метасред личностного бытия русского человека привело к колоссальным потерям для интеллектуальнокультурного развития общества в целом. Восстановление сельско-городского дуализма человеческой жизни — одна из важнейших задач ноосферного развития и соответственно ноосферной урбанистики. Не случайно за последние 52

двадцать лет восстановление культурных гнезд стало самым значимым предзнаменованием ноосферного возрождения страны из состояния техно-военной Российской империи. Ноосферная урбанистика — иными словами — способ обустройства мира под формы духа, каждая культурная эпоха порождала свои способы интенсификации разума: иногда это было интенсивное развитие индивидуального разума (дворянские усадьбы) иногда — коллективного разума (промышленные города), естественно каждый из этих процессов носил свои георегиональные или социо-культурные особенности. Практика ноосферной урбанистики Именно так формировалась ноосферная среда иванововознесенского пространства. Вокруг двух видов промышленнокультурного пространства — промышленного Вознесенского посада и усадебного села Иваново — сложилась дачно-сельская и садо-парковая инфраструктура. Именно так конкретноисторический русский разум чувствовал себя комфортно в условиях промышленной революции: культура старого и культура нового соприкасались в одном «социальном атоме» города с окрестностями. Акватории рек Уводь, Талка и Харинка — примеры совмещения различных стихий человеческого универсумного (духовно-материального) саморазвития. Город, таким образом, представляет собой своеобразное хранилище коллективного и индивидуального разума — гео-библиотеку форм истины, добра и красоты, доставшихся человеку от «божественной среды». Село-город как техно-антропологический дуализм применительно к России имеет и климатическое измерение, ибо феномен села-дачи связан с летом, а техно-города с зимой, но эта специфика лишь подчеркивает важность разработки многообразных проблем ноосферной урбанистики. Важно иметь в виду еще один аспект урбо-нейронного подобия: некоторые личности своей жизнью привязывают формы локального бытия к пределам глобального сосуществования, такие духовные потоки выливаются в музейные пространства как локусы (хранилища) вселенской мудрости. Ноосферные зерна прорастают по библейской формуле «вышел сеятель сеять».

53

Градостроительный ноосферный концептуализм Ученые Российского государственного научно-исследовательского и проектного института урбанистики, разрабатывая «Концептуальную модель устойчивого пространственного развития Санкт-Петербурга в XXI веке, 2003 год», сформулировали мысль о том, что «возвращение в Санкт-Петербург отдельных столичных функций явится сильнейшим толчком для возрождения города в XXI веке…», ими «предложена программа «СЕВЕРНАЯ СТОЛИЦА» с такими проектами, как «Санкт-Петербург — колыбель Мировой ноосферной революции»…»2. Конечно, мировая ноосферная революция предполагает значительно более широкую семиотическую панораму, но в ней, без сомнения, важное место займет и духовно-архитектурная составляющая. Общеизвестно положение о том, что архитектура — это мысль, застывшая в камне, но как оказывается, смысл этого положения значительно шире, ибо архитектура есть способ выражения геологического мышления человеческой цивилизации. Обретение идентичности Новая философия XXI века, сколь бы она не была отлична от философии прошлых тысячелетий, никогда не сможет отказаться от «артефактов» прежних философских систем, наоборот, вечная философия предполагает их всеобщую актуальность по принципу полноты. Культурная архитектура мира, выражающая не всегда совершенные, но значительно чаще несовершенные формы разумной деятельности человека — предстает как ноосферная история, история человеческого индивидуального и общественного разума и сознания. Очень часто обретение идентичности происходит в процессе сравнения — своего рода географической компаративистики: именно так Иваново-Вознесенск стал себя позиционировать как польский Лодзь и английский Манчестер. Затем формула русский 2

«Концептуальная модель устойчивого пространственного развития Санкт-Петербурга в XXI веке, 2003 год» http://www.urbanistika.ru/ innovation/razvitie-Sankt-Peterburga.php Последнее посещение 27.10.2011.

54

Манчестер превратилась в красный Манчестер… Был момент в истории ивановской промышленности, когда посетители международной машиностроительной выставки, удивившись станкам с числовым программным управлением, прочитали имя «Иваново» по-английски как японское «Уба-хобо». В ходе своего развития красно-кирпичный Манчестер превратился в красно-советский Манчестер, город, в котором социально-политическое развитие двигалось такими же быстрыми темпами, как и промышленно-экономическое развитие. Советская модель управления, очередную 106 годовщину которой мы сегодня отмечаем, стала точным выражением культурной идентичности Замосковного края — региона между Волгой и Окой. Зачем Иваново-Вознесенску был нужен Первый совет рабочих депутатов стало ясно после революции, уже через год организационными усилиями М. В. Фрунзе в Иваново-Вознесенске был открыт первый вуз (переведенный Рижский политехнический институт). Так началась новая история Красного Манчестера, возомнившего себя в ХХ веке русским Кембриджем. Как произошла трансформация английского текстильного Манчестера (выпускавшего знаменитую ткань «манчестер») в английский нобелевский Манчестер в России известно довольно плохо, но логика трансформации от текстильности к инновационости (интеллектуальности и научности) может быть применена и к нынешнему Иваново-Вознесенску, который до сих пор, несмотря на процессы депопуляции и пауперизации коренного населения, как показывает статистика, стоит на третьем месте по числу студентов на душу населения (после Москвы и Томска). Эта интеллектуально-вузовская история началась в Иваново-Вознесенске с деятельности Д. Г. Бурылина, создателя Музея промышленности искусства, ставшего для поколений жителей города окном в мир и даже окном во Вселенную. Так создавались предпосылки трансформации текстильного русского Манчестера в русский Кембридж. Иваново-Вознесенск как современный Манчестер очевидно должен отрабатывать новую программу своего развития — программу культурно-интеллектуального развития, которую в настоящее время следовало бы назвать программой ноосферного регио55

нального развития3. Научно-информационный (графеновый) Манчестер подает пример для Иваново-Вознесенска, который может последовать за своим названным братом, став вновь «льняным» городом, в котором производят «естественные» (натуральные, а не синтетические) ткани, используя не только графеновые, но и иные нанотехнологии (Как известно, в Институте растворов, химуниверситете и текстильной академии такие разработки уже имеют место быть). К сожалению, складывается впечатление, что этот потенциал не нужен современному государству, торгующему нефтью и газом, и расходующему деньги в основном на зимнеолимпийские и футбольные мероприятия. Однако в России все меняется очень быстро и может статься, что образ графенового Манчестера окажется в поднимающихся российских регионах, в том числе и во вновь возрождающемся Иваново-Вознесенске. Какосферная урбанистика Что такое архитектурная какофония в последние 20 лет узнали многие города России: даже Москва не избежала участи некачественного подражания евроремонту и евростандарту. «Точечная застройка» привела к потере архитектурной симфоничности для многих городов, не стал исключением и Иваново-Вознесенск. Термин «какосфера» введен акад. Г. А. Заварзиным. Он понимал под ним превращение планеты в своеобразную помойку, «плохую сферу» как в материальном, так и духовном плане. Борьба какосферы и ноосферы отчетливо видна на пространстве нашего города. На место «идеологической какосферы» (связанной с разрушением религиозно-культовую среды Иваново-Вознесенска) в конце ХХ века приходит «финансово-денежная (инвалютная) какосфера» (связанная с утилитарной перестройкой значительной части старых зданий). Из сотни памятников Иваново-вознесенской архитектуры не уцелело фактически ни одного: все оказались под значи3

Региональное устойчивое развитие : новое видение проблем : материалы науч.-практ. конф. Иваново, 11 мая 1999. Иваново, 2000 ; Региональное устойчивое развитие: комплексные биосферно-ноосферные исследования, проектирование и реализация : материалы науч.-практ. конф. Иваново, 22—24 ноября 2006 г. Иваново, 2007.

56

тельной деструкцией в связи со вкусами «новорусской ментальности»; и природная, и культурная среда в модернизационных схемах оказались незначимым продуктом. Примеры такой архитектурной какофонии особенно видны в центре города: «новодельная» Щудровская палатка, изуродованный дом Куражова, потерявший фасад особняк Гандуриных, «непроходной» старый Пассаж. Этот список можно продолжать и дальше, перечисляя объекты «Черной книги Иваново-Вознесенска».

Усадьба А. М. и С. М. Гандуриных. Фото 1998 г.

Ноосферная урбанистика предполагает, что культурноисторические архитектурные цитаты должны воспроизводиться потомками без существенных искажений, ибо ноосферноархитектурная книга города должна читаться его жителями и гостями как произведение искусства4, а не безграмотное переложение на современный жаргон.

4

Смирнов Г. С. Ноосферный взгляд на краеведение и регионоведение // Юбилейный сборник, посвященный 85-летию Ю. А. Якобсона. Иваново, 2000.

57

Усадьба с испорченным фасадом

Фасад торговых рядов по улице Смирнова (Пассаж). Фото 1988 г.

58

Другой Пассаж

Истоки аттрактора «Манчестер-Юнайтед» Бывшее стародубское княжество, на бывшей территории которого формировался народ, дважды спасший российскую государственность, может рассматриваться как пространство старой русской веры — своеобразного протестантизма с его уникальной трудовой этикой, которая в свою очередь позволила превратиться селу Иваново в крупнейший город региона — ИвановоВознесенск. Акватория старой веры, провинция старого обряда — это те формулы-корни, которые в очередной раз могут оживить силу территориального разума. Культурный проект «Манчестер Юнайтед» для ИвановоВознесенска не просто бренд или тренд, но своего рода странный аттрактор — новая стратегия развития в ХХI веке и третьем тысячелетии. Соединение материальных и духовных тенденций столетнего развития региона предполагает значительные шаги в направлении оптимизации форм вписывания региональной идентичности в систему глобального развития.

59

В 2009 году Ивановский государственный университет отмечал 100-летие со дня рождения первого Иваново-вознесенского философа — Николая Павловича Антонова, и может статься, что именно профессор-философ выбрал наиболее адекватный аттрактор развития нашего города — ноосферный Иваново-Вознесенск5. Город, который осуществлял прорыв к новой жизни в ходе культурной революции, вполне может вспомнить о своих глобальных проектах архитектурного, социального, научного и культурного проектирования глобального ноосферного будущего.

5

Юбилейные Антоновские чтения // Вестник Ивановского государственного университета. 2010. № 2. С. 93—114.

60

М. Б. Клейман

ПРОШЛОЕ, НАСТОЯЩЕЕ И БУДУЩЕЕ ИНДУСТРИАЛЬНОГО ГОРОДА

ПРОЕКТ «МАНЧЕСТЕР»:

РАЗВИТИЕ ГОРОДА ИВАНОВА КАК ОТРАЖЕНИЕ ПРОТИВОРЕЧИЙ СОВЕТСКОЙ МОДЕЛИ УРБАНИЗАЦИИ В наши дни, когда проблема модернизации российского общества стала предметом не только академических, но и политических дискуссий, представляется необходимым анализ тех достижений и нерешённых проблем, которые являются результатом предыдущих попыток перехода от традиционализма к современности в России. Особое место в ряду данных попыток занимает советский период истории нашей страны. Именно тогда основные элементы современности (индустриализация, всеобщая грамотность, создание современной высокоэффективной системы здравоохранения и т. д.) стали неотъемлемыми чертами повседневной жизни России. Однако данные процессы едва ли возможно рассматривать в отрыве от важнейшей составляющей модернизационных процессов — урбанизационного перехода. Данный переход, содержание которого составляет массовое переселение жителей страны из сельской местности в города, происходит в тот момент, когда численность городского населения начинает превышать 50 % от общего количества населения. В СССР подобный переход произошёл в 1950—1970-е годы, хотя его предпосылки были сформированы ранее, в 1930-е гг., т. е. в эпоху фор Клейман М. Б., 2012 61

сированной индустриализации. Сочетание целого ряда специфических черт, отличающих урбанизацию в СССР от аналогичных процессов в других странах, позволяют сделать предположение о существовании особой советской модели урбанизации. Однако необходимо учитывать и то обстоятельство, что после Второй мировой войны данная модель реализовывалась не только в границах России или CССР; она служила своеобразным эталоном для многих стран, вставших на путь «строительства социализма» (на деле, воспроизведения советской модели социализма). Поэтому достижения и проблемы, порождённые советской моделью урбанизации, нашли своё проявление, например, в странах Восточной Европы, о чём мы ещё будем иметь повод упомянуть. Складывание советской модели урбанизации было обусловлено сочетанием целого ряда объективных и субъективных факторов. Важнейшим объективным фактором уместно считать сверхцентрализованную модель управления плановой экономикой в условиях её полного огосударствления. А в качестве главного обстоятельства субъективного характера правомерно рассматривать сознательное стремление создать альтернативу капиталистическому городу с его стихийным развитием, продиктованным соображениями получения максимальной прибыли. Сочетание данных факторов, на наш взгляд, во многом помогает понять сильные и слабые стороны советской модели развития социалистического города. В качестве важнейших достижений советской модели урбанизации уместно отметить попытку целенаправленного развития социальной инфраструктуры, которая сделала бы жизнь горожан по-настоящему комфортной. «Город-сад», о котором мечтали строители Магнитки в стихотворении В. Маяковского, во многом стал реальностью в советский период истории: по количеству зелёных насаждений на душу населения советские города занимали одно из первых мест в мире. В советский период была создана достаточно эффективная система городского транспорта и коммунального хозяйства (не случайно московское метро до сих пор считается одной из лучших подземных дорог мира). Дешёвое и доступное жильё в городе практически решило проблему бездомности, а коммунальные платежи были ничтожно малы.

62

Развитие образования, здравоохранения, науки и культуры также напрямую влияло на качество жизни в городах. Однако подобная модель породила и целый ряд серьёзных проблем в развитии городов, многие из которых были логическим продолжением достижений советской модели урбанизации. Экстенсивное развитие экономики с акцентом не на качественные, а на количественные показатели объективно тормозило автоматизацию производства, что, в свою очередь требовало привлечения большого количества работников низкой квалификации. Исключение составляли лишь предприятия, так или иначе связанные с оборонно-промышленным комплексом, о чём речь пойдёт ниже. Значительная роль данной категории работников в структуре советской экономики (следовательно, и в социальной структуре общества) находила своё отражение также на уровне официальной идеологии и политики практически в течение всего советского периода. Выдвинутые на начальных этапах индустриализации предположения К. Маркса о ведущей роли рабочего класса в развитии общества были возведены в ранг неоспоримых догм. «Диктатура пролетариата» объявлялась единственно возможной формой политического устройства общества в период перехода от капитализма к коммунизму, а сам рабочий класс — гегемоном социального прогресса. На практике же в условиях советского общества это приводило к тому, что образ жизни маргинальных слоёв населения, уже не крестьян, но ещё не горожан, становились своеобразным эталоном, определявшим характер и особенности развития городской среды. По мнению А. С. Ахиезера, «разгром деревни в результате длительной войны между сторонниками и противниками уравнительности и последующая коллективизация привели к тому, что в города хлынула архаичная рабочая сила, десятки миллионов неквалифицированных людей, в значительной степени приверженных дохристианским, догосударственным ценностям, людей, стремящихся в ответ на все свои проблемы возложить бремя решений на тотемаотца-вождя» [1, c. 161]. Другими словами, формы межличностных и социальных связей, традиционно присущие крестьянской общине, переносились в условия города. Такой формой квазиобщинности, на наш взгляд, уместно считать, к примеру, коммунальную квартиру. Вплоть до середины 1960-х годов основная 63

масса горожан проживала именно в подобных квартирах, а определённая часть жителей российских городов и сегодня проживают в коммуналках. «Дух коммуналки», когда человеку практически невозможно было выйти из принудительно заданного для всех общего пространства, пронизывал не только подобные жилища, но, по сути дела, всю городскую среду: общественный транспорт, магазины с их неизбежными в условиях всеобщего дефицита очередями, зоны отдыха и т. д. Во многом такая атмосфера поддерживалась властями, предоставляя в их распоряжение удобные инструменты тотальной слежки и всеобщего контроля над всеми сферами жизни общества. Уместно предположить, что, в силу особенностей своего исторического развития Иваново стал тем городом, где все отмеченные выше черты нашли своё наиболее яркое воплощение. Разумеется, Иваново едва ли возможно назвать социалистическим городом в полном смысле этого слова. В отличие от создававшихся практически на пустом месте преимущественно на востоке и севере страны «городов будущего», наш город имеет достаточно сложную и противоречивую, несмотря на его относительную молодость, историю. Бывшее крепостное село Иваново, положившее начало появившемуся на карте страны в 1871 г. городу Иваново-Вознесенску, представляло собой замкнутую социальную систему традиционного типа с присущей крестьянской общине недоверчивостью ко всему иному, чужому, непонятному. Однако традиционно основным занятием населения здесь был ткацкий промысел, т. е. несельскохозяйственный вид деятельности, что отличало Иваново от сельского поселения в собственном смысле слова. И после 1871 г. Иваново-Вознесенск населяли преимущественно вчерашние крестьяне, большинство из которых обеднели и стали наёмными рабочими на текстильных фабриках. По свидетельству современников, относящемуся к началу ХХ столетия, «классовые противоречия здесь обнаружены до мозга костей: рабочие, угнетённые до последней степени, с одной стороны, и капиталисты-фабриканты, пропитанные самыми грубыми эксплуататорскими инстинктами, — с другой, не имеют между собой никаких переходных слоёв, какие существуют в культурных центрах в лице «общества», «интеллигенции», учащейся молодёжи» [3, c. 173].

64

Таким образом, уместно предположить, что ИвановоВознесенск был одним из тех городов, где, в силу специфических особенностей его развития, те противоречия развития российского общества, которые, в конечном итоге, обусловили Октябрьскую революцию 1917 г., проявлялись в наиболее зримой форме. Не случайно именно здесь в 1905 г. был создан первый в России Совет уполномоченных, который справедливо считается прообразом Советской власти. Он в основном воспроизводил важнейшие черты традиционного механизма осуществления власти в рамках сельской общины. Поэтому отнюдь не случайно большевики рассматривали Иваново-Вознесенск как «город будущего», и после победы Советской власти предприняли попытку создания здесь реальной модели подобного города. Это выразилось, прежде всего, в изменении административного статуса города. В 1918 году безуездный Иваново-Вознесенск стал губернским центром. А уже 11 лет спустя, после окончания гражданской войны, последующего восстановления хозяйства страны и начала форсированной индустриализации, 14 ноября 1929 г. Президиум ВЦИКа принимает постановление об образовании Иваново-Вознесенской промышленной области, в состав которой входили территории современных Ивановской, Владимирской, Костромской и Ярославской областей. Уместно предположить, что таким образом партийно-государственное руководство противопоставляло «город будущего» старым губернским центрам с их значительным удельным весом в дореволюционный период интеллигенции, купечества, духовенства в социальной структуре. Показательно, что после Второй мировой войны подобный опыт был воспринят в качестве эталона в ряде стран Восточной Европы. Например, известный польский социолог Ян Щепаньский в своей книге «Польские судьбы» анализирует пример создания неподалёку от Кракова нового «социалистического» города Нова Гута. По его мнению, во многом это был сознательный вызов властей, попытка противопоставления нового города «буржуазному» Кракову [4, s. 11—23]. Так или иначе, именно в советский период в Иваново-Вознесенске появились такие жизненно необходимые любому крупному городу атрибуты, как водопровод (пущен в действие 8 ноября 1925 г.), канализация 65

(1928 г.) и городской транспорт (в 1926 г. в городе появились первые маршрутные автобусы, а 6 ноября 1934 г. был пущен первый трамвай). В Иваново-Вознесенске/Иванове находят своё воплощение самые смелые футуристические проекты архитекторов той эпохи. На качественно иной уровень, по сравнению с дореволюционным периодом, вышли здравоохранение и, особенно, образование. Ещё в 1915 г. из оккупированной немецкими войсками Риги в Иваново-Вознесенск был эвакуирован Рижский политехнический институт — одно из старейших и наиболее прославленных учебных заведений Российской империи. В 1918 г., по инициативе М. В. Фрунзе на базе его был создан Иваново-Вознесенский политехнический институт. В 1930 г. его факультеты становятся четырьмя самостоятельными вузами: на базе ИВПИ создаются энергетический, химико-технологический, текстильный и сельскохозяйственный институты. В городе создаются педагогический (с 1974 г. Ивановский государственный университет) и медицинский институты. Таким образом, в советский период была создана уникальная вузовская среда города, пожалуй, не имеющая аналогов в России. Но, с другой стороны, именно в Иванове нашли своё наиболее яркое воплощение и негативные аспекты советской модели урбанизации. Экстенсивное развитие экономики с акцентом не на качественные, а на количественные показатели было особенно характерным для предприятий лёгкой промышленности, ибо эта отрасль не входила в систему оборонно-промышленного комплекса. Поэтому кадровый состав работников текстильной промышленности в значительной мере составляли рабочие низкой квалификации. Поскольку эта отрасль в Иванове была традиционно доминирующей, данное обстоятельство во многом стало определяющим для формирования социокультурной среды города в советский период. В частности, даже самые смелые футуристические замыслы архитекторов конца 1920-х — начала 1930-х гг. («дом-подкова», «дом-корабль», «дом коллектива»), по сути, опирались на идею максимально возможного обобществления быта, полного подчинения индивидуального пространства коллективному, и, в конечном итоге, создания гигантской коммунальной квартиры. Последствия данных процессов определяют развитие города и в постсоветский период, оказывая влияние на формирование социально-психологического климата Иванова и, в частно66

сти, такого его важнейшего элемента, как формирование социально желательного идеала успешной личности. Словосочетание «успешная личность» в наши дни широко употребляется и в дискуссиях учёных, и в повседневной речи. При всём разнообразии подходов к рассмотрению данной проблемы, успешность, так или иначе, подразумевает соответствие поведения личности неким социально желательным стереотипам. Интерес к данной проблематике обусловлен всё возрастающим динамизмом развития современного общества, который, в свою очередь, предъявляет всё новые и новые требования к «отдельно взятому» человеку. Однако каковы критерии успешности личности? Каков механизм формирования этих критериев? Думается, что одним из возможных путей решения данных проблем является их рассмотрение в тесной увязке с динамикой формирования социально-психологического климата. По мнению В. В. Новикова, социально-психологический климат представляет собой преобладающий и относительно устойчивый психический настрой коллектива, который находит многообразные формы проявления во всей его жизнедеятельности [2, c. 284—285]. Однако в XXI столетии данная концепция нуждается в дальнейшем творческом развитии. В частности, не следует забывать о том, что динамика межличностного, внутри- и межгруппового взаимодействия на микроуровне (в семье, трудовом или учебном коллективе и т. д.), безусловно, зависит от социально-психологических закономерностей развития «большого» социума. Данные закономерности, в свою очередь, локализованы в пространственно-временных рамках того или иного населённого пункта (в нашем случае, города). Они определяются исторически сложившимися особенностями межличностного, внутри- и межгруппового взаимодействия, а также эмоциональным и предметным настроем жителей того или иного населённого пункта в отношении среды своего обитания. Уместно предположить, что одной из важнейших «составляющих» социально-психологического климата поселения является социальное оценивание — процесс соотнесения поведения и образа жизни личности и социальной группы с социально желательными нормами и стереотипами. Очевидно, что характер и формы данного процесса могут коренным образом различаться в неболь67

шой деревне, где каждый человек на виду, и в огромном мегаполисе с присущим ему анонимным характером социальных связей. Уместно предположить, что формирование критериев успешности личности также во многом обусловлены особенностями социального оценивания в рамках данного населённого пункта. Одним из направлений исследования подобных процессов стал контент-анализ рекламных сообщений, звучащих на волнах радиостанций Иванова и Ярославля, вещающих в FM-диапазоне. За период с мая 2003 г. по настоящее время (апрель 2011 г.) нами было проанализировано 725 сообщений, прозвучавших на волнах ивановских, и 953 — на волнах ярославских радиостанций. Мы обратили внимание на использование некоторых паравербальных (тембр, интонация, мелодика, громкость речи) и вербальных средств передачи информации (определённые смысловые единицы). Анализ данного материала позволяет предположить, что большинство (82 %) рекламных сообщений, звучащих на радиостанциях Ярославля, отличаются ровной интонацией, вокализацией голоса, скоростью речи говорящего. Что касается вербальных средств, то их использование ставит своей целью преимущественно информирование о товарах и услугах, предлагаемых различными фирмами и организациями города. Данная информация достаточно нейтральна в стилистическом отношении, и, следовательно, в отношении образа потенциального потребителя: она акцентирует внимание в основном на свойствах самих товаров и услуг, а также на местонахождении их производителей. При анализе же рекламных сообщений, звучащих на волнах ивановских радиостанций, выявляются достаточно существенные различия. Используемые в 86 % случаев паравербальные средства характеризуются интонацией, вокализацией, скоростью речи, характерными для вербальной агрессии. Что же касается самих вербальных средств передачи информации, то здесь используются определённые стилистические смысловые единицы, создающие образ потенциального потребителя товаров и услуг. Данные сообщения, осознанно или неосознанно, формируют социально желательный идеал авторитарной личности. В данном случае он выражается в образе «нового русского», вульгарного и развязного, для которого буквально всё в жизни продаётся и покупается. Сами же деньги являются лишь инструментальным средством, поз68

воляющим лишний раз подчеркнуть свой социальный статус и добиться власти над людьми. Результаты контент-анализа рекламных сообщений позволяют предположить, что общими характеристиками успешной личности, характерными для Иванова и Ярославля, является ориентация на достижение максимально возможного уровня материального благосостояния. Данное обстоятельство, в свою очередь, является результатом «взрывного» характера рыночных реформ, с которыми столкнулось российское общество в последние два десятилетия. Однако уместно предположить, что образ успешной личности, скрыто присутствующий в рекламных сообщениях ярославских радиостанций, не связан с подчёркнутым демонстрированием внешних атрибутов социального престижа. Успешная личность свободна в выборе стратегий и тактик поведения, а основным критерием успешности является профессиональная и личностная самореализация. Подобный социально желательный идеал успешной личности в определённой мере напоминает представления, присущие европейскому «среднему классу». Данное обстоятельство представляется нам отнюдь не случайным. В силу особенностей своего исторического развития Ярославль в период до 1917 года был одним из своеобразных очагов формирования «среднего класса» в России. Разумеется, после Октябрьской революции данные процессы были насильственно прерваны. Для Ярославля, как и для других городов Советской России, был характерен отмеченный нами ранее бурный рост городского населения за счёт «раскрестьяненных крестьян». Однако развитие индустрии Ярославля имело и свои отличительные особенности. Основные предприятия города, так или иначе, были связаны с оборонно-промышленным комплексом. А, поскольку достижение военно-стратегического паритета с Западом было основной целью развития советской экономики, партийногосударственное руководство старалось обеспечивать высочайший уровень технологической дисциплины на предприятиях оборонного назначения и привлекать туда наиболее квалифицированных и высокообразованных специалистов. Подобную социальную группу правомерно рассматривать как аналог «среднего класса» в советском обществе. В Ярославле достижение этой цели облегчалось исторически сложившимся ещё до революции 69

высоким уровнем производственной и бытовой культуры, а также образования большинства горожан. В конце ХХ столетия эти особенности социальной структуры, в совокупности с полифункциональной структурой промышленности города, повлияли на относительно благоприятные стартовые условия для вхождения в рыночную экономику, превращение его в один из ведущих городов России с точки зрения уровня и качества жизни. Данное обстоятельство, в свою очередь, во многом делает бессмысленным демонстративное афиширование собственного благополучия в качестве основного критерия успешности личности. Что же касается сообщений, звучащих на волнах ивановских радиостанций, то не оставляет ощущение подчинённости идеала успешной личности некоему «категорическому императиву успешности». Представляется, что подобный императив образно выражен в часто звучащей в Иванове народной «формуле успешности»: «Будь попроще, и народ к тебе потянется». На практике эта «формула успешности» зачастую реализуется путём подчёркнутого демонстрирования собственной невоспитанности и бескультурья. Подобно тому, как в первые десятилетия Советской власти многие представители партийно-государственной номенклатуры утверждали при каждом удобном случае, что они «академиев не кончали», и вели себя соответствующим образом, в наши дни многие ивановцы стремятся завоевать признание и авторитет в глазах окружающих с помощью подчёркнуто вульгарной и развязной манеры поведения. Данная манера поведения выражается, в частности, в сквернословии, когда ненормативная лексика используется не в качестве бранных слов, а просто «для украшения» речи в качестве средства повседневного общения. Конечно, в ивановских рекламных роликах ненормативная лексика, к счастью, пока не используется. Но создатели данных роликов, может быть, сами того не желая, часто декларируют, что для достижения успеха вовсе не обязательно быть образованным и воспитанным. Скорее наоборот: чем более вульгарным и развязным является поведение личности, тем более успешной, т. е. материально обеспеченной, она может стать. Здесь главное — казаться, а не быть, и на деле простота выражается в демонстративной вульгарности и развязности, понимаемых как признаки 70

внешнего демократизма и нарочитого стремления не выделяться из толпы в интеллектуальном плане. Уместно предположить, что подобные различия обусловлены исторической спецификой формирования традиций двух городов — Ярославля с его укоренённостью урбанистической ментальности, характерной для представителей «среднего класса», и Иванова, где до сих пор причудливо переплетаются элементы сельского и городского образа жизни. Результатом подобного переплетения является кризис идентичности, характерный для значительного числа жителей Иванова. Внешним выражением данного кризиса является, в том числе, и зачастую не вполне удачная пародия на «гламурный образ жизни» находящейся поблизости Москвы, демонстрируемая в рекламных сообщениях. Однако идеал успешной личности, характерный для Иванова, может измениться, если вузовская среда города с её огромным интеллектуальным потенциалом станет, наконец, социообразующим ядром, определяющим основные тенденции развития города. Библиографический список 1. Ахиезер А. С. Миграция как аспект цивилизационного исследования России // Вестник РФО. 2004. № 1.

2. Новиков В. В. Социальная психология: феномен и наука. М. : Институт психотерапии, 2003. 343 с.

3. Экземплярский П. М. История города Иванова. Ч. 1. Дооктябрьский период. Иваново : Ивановское книжное издательство, 1958. 395 с.

4. Szczepański J. Polskie losy. Warszawa : BGW, 1993.

71

С. М. Усманов, В. Л. Черноперов

72

ПРОШЛОЕ, НАСТОЯЩЕЕ И БУДУЩЕЕ ИНДУСТРИАЛЬНОГО ГОРОДА

ПРОЕКТ «МАНЧЕСТЕР»:

РУССКИЙ МАНЧЕСТЕР КАК СОЦИОКУЛЬТУРНОЕ ПРОСТРАНСТВО ИВАНОВСКИХ КОЛХОЗНИКОВ Для начала авторы считают необходимым отметить, что предлагаемый текст не претендует на обобщающие соображения и выводы. В данном случае им хотелось бы поделиться лишь некоторыми наблюдениями и впечатлениями, требующими дальнейшей глубокой проверки и уточнений. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что концепт «Ивановский колхозник» встречается в информационном пространстве весьма редко. Обычно поисковые системы выдают лишь два его значения: это названия танковой колонны времен Великой Отечественной войны и газеты Ивановского района нашей области советской эпохи. И всетаки интересующий нас термин является вполне корректным и в более широком значении. Дело в том, что, как убедительно показал М. Ю. Тимофеев, Иваново — это «самый советский город»1. Но где советское (сиречь большевистское), там и колхозное. В самом деле, советская власть без колхозов и колхозников непредста Усманов С. М., Черноперов В. Л., 2012 Тимофеев М. Ю. История формирования семиосферы города Иванова (1917—1991) // Вестн. Иван. гос. ун-та.

2005. № 3. С. 78—94.

1

вима. Да и по сути вряд ли возможна. Ибо колхоз в прямом и переносном смысле — это та матрица, которая является для нее фундаментом. В самом деле, когда большевики еще только утверждали свою власть, главным рычагом их усилий была беднота, которую следовало объединить и указать ей направление движения. Недаром газета «Беднота» была так любима и лелеема «вождем пролетариата». Однако чтобы удержаться у власти на более длительный срок, одних «пролетариев» люмпенского типа большевикам было явно недостаточно. Им надо было подчинить, организовать и вести за собой куда более широкие массы, прежде всего — сельское население. И вот здесь колхозы стали совершенно необходимы, жизненно важны для сохранения советской власти, в особенности для «выработки нового человека из материала предыдущих эпох», как имели обыкновение выражаться вожди большевиков. Причем не только для села. Колхоз стал основой организационной, хозяйственной, да и воспитательной единицей в различных сферах жизни Советской страны. Что там говорить, и по сей день многие государственные учреждения, «фирмы» частных предпринимателей, учебные заведения и учреждения культуры все еще несут на себе это колхозное «клеймо». При этом колхозы неустанно культивировали целый ряд качеств, остро необходимых для успешного выживания всей системы и достижения очередных побед советской власти. Перечислим основные из них: неустанное трудолюбие, исполнительность вплоть до жертвенности, коллективизм, патриотизм. Сами по себе данные качества являются нужными и благотворными для любого общества. Но в советском своем варианте они сочетались с другими, куда менее привлекательными чертами — завистью, нетерпимостью к иному мнению, душевной грубостью и ограниченностью во всех отношениях (прежде всего духовного порядка). Для советского колхозника вообще был очень характерен своеобразный комплекс неполноценности — и по отношению к «бывшим», и применительно к интеллигенции, и уж тем более к иностранцам. Что как бы компенсировалось попытками «самоутвердиться» в жестких и агрессивных формах — там, где это было возможно (по отношению к интеллигентам, к гонимым вла73

стью потомкам бывших «эксплуататорских классов» и — очень редко — к представителям самой советской власти). Вместе с тем для советских колхозников была необходима и своего рода находчивость, своеобразная мелочная практичность. Частично она досталась «от прежних эпох». Во многом же это свойство формировалось жесткими условиями «социалистического строительства», когда выживали, «выгадывали» именно те, кто мог утянуть себе половчее от общего пирога сверх полагающихся ему полуголодных «трудодней». Понятное дело, портрет советского колхозника вообще можно было бы живописать и дальше. Но нам пора переходить к его ивановскому типу. Сразу стоит заметить, что характер «ивановского колхозника» складывался в еще менее благоприятных обстоятельствах, чем во многих других губерниях Российской империи, а потом в областях и республиках Советского Союза. В значительной мере здесь сказалась специфика «Русского Манчестера», т. е. Иваново-Вознесенска. Приведем два красноречивых свидетельства людей, далеко отстоящих друг от друга по социальной лестнице, образованию и политическим взглядам. Первое принадлежит матерой большевичке Цецилии Зеликсон-Бобровской. «ИвановоВознесенск, — вспоминала она, — произвел на меня сильное впечатление. Во время всех своих скитаний по белому свету я никогда не видела столь обнаженного, столь кричащего контраста между нищетой и роскошью. Во всяком благоустроенном городе убогие жилища рабочих заботливо убирались на окраины. ИвановоВознесенск целиком представлял собой такую окраину»2. Вторая зарисовка принадлежит перу известного историка, академика и музейного хранителя Юрия Готье: «Иваново-Вознесенск — очень смешной город. Он весь составился из сел, деревень и фабрик, сросшихся вместе; таким образом получилось нечто до крайности бестолковое и нелепое: город без центра, наполненный лачугами, среди которых изредка возвышаются палаццо… буржуев»3. Как говорится, люди разные, а картина одна.

2

Зеликсон-Бобровская Ц. Среди иваново-вознесенских текстильщиков // Первое столетие. Ярославль, 1971. С. 74.

3 Готье Ю. В. Мои заметки. М., 1997. С. 384.

74

Действительно, город Иваново-Вознесенск (и даже нынешнее Иваново) так и сформировался в достаточной степени как конгломерат «местечек». При том не очень-то обустроенных, хотя бы по мерилам той русской старины, для которой весьма характерны были домовитость, степенность, набожная основательность. Кстати, это кажется не совсем понятным, поскольку в городе доминировали фабриканты старообрядческого типа (пусть частично и перешедшие в единоверие), для которых такая основательность и домовитость была как раз очень родной и близкой. Но ее хватало только для себя и своего круга. И вот строились солидные фабрики, основательные особняки, неплохие реальное училище и женская гимназия. Но «чужаки», иначе говоря наемные рабочие, во многом оказывались уже за пределами отзывчивости этих потомков подвижников «древнего благочестия». Впрочем, почти все храмы Иваново-Вознесенска были воздвигнуты их усердием. В любом случае, Иваново-Вознесенск не имел того стержня, каким в Ярославле было дворянство, а в Костроме — купечество. А потому город был буквально затоплен «голью перекатной», которая стекалась сюда со всех сторон. И это были в своем подавляющем большинстве самые беспокойные, нежелательные или недовольные селяне. Конечно, были и совершенно задавленные нуждой. И для каждого в Иваново-Вознесенске находилось место. Так, на Бакулинскую фабрику, отличавшуюся самым жестоким обращением с рабочими, нанимались те, кто уже был нежелателен для всех остальных фабрикантов. Что из всего этого получилось, видно хотя бы из воспоминаний самих «вожаков» иваново-вознесенских рабочих, занявших видные места в партии большевиков. Так, Михаил Фрунзе признавал, что «общий культурный уровень иваново-вознесенского пролетариата был чрезвычайно низок»4. Озлобленные толпы рабочих составляют постоянный фон воспоминаний Михаила Багаева и Федора Самойлова5. И так далее…

4

Фрунзе М. В. Из воспоминаний // Первое столетие. Ярославль, 1971. С. 61.

5 Багаев М. А. Моя жизнь. Воспоминания ивановца большевикаподпольщика. Иваново, 1949 ; Самойлов Ф. Н. По следам минувшего. М., 1954.

75

Массе малокультурных, чувствующих себя униженными, обездоленных и озлобленных людей обычно нужен лишь предлог для выбрасывания протестных настроений наружу. Революция 1905—1907 гг. позволила это сделать в полном объеме. Причем, по мнению авторов данного материала, еще сохранявшаяся в рабочей среде крестьянская ментальность делать все сообща немало поспособствовала рождению первого в России ИвановоВознесенского общегородского совета рабочих депутатов. Где Советская власть — там колхоз. Важно и то, что жители разрозненных районов-деревень Иваново-Вознесенска в горячие дни 1905 г. почувствовали силу по сути деревенского общинного единения, когда все отвечают за всех, вместе дерутся и могут противостоять внешнему миру. Думается, это и был тот основной багаж знаний, который приобрели местные пролетарии в так называемом университете на Талке. В полной мере они свои знания проявили в период революционных потрясений 1917 г. и, особенно, гражданской войны, став настоящим авангардом советского/большевистского эксперимента. Справедливости ради, правда, стоит отметить, что основная масса иваново-вознесенских рабочих после гражданской войны, что называется, «выпала из обоймы»: кто-то погиб, кто-то умер своей смертью, а кого-то судьба унесла в другие места. Поэтому восстановление в советскую эпоху кадров иваново-вознесенского рабочего люда шло опять за счет сельской бедноты. Причем с созданием в 1918 г. из частей бывших Костромской и Владимирской губерний нашей области этот процесс охватил большие регионы. В Иваново-Вознесенск съезжался бедный и часто недовольный люд буквально со всей центральной России. Как следствие, в городе и области сохранился, с одной стороны, озлобленный, а с другой — стремящийся к разрушению разинскопугачевский дух. Примером служат зарисовки на страницах «Рабочего края» автора(ов), скрывшегося(ихся) под псевдонимом «дед Карандаш», осенью 1923 г. — во время, когда большевики, используя кризис власти в Веймарской республике, начали готовить немецкую и, следовательно, мировую революцию6: «Едва 6

О подготовке большевиками германской революции подробнее см.: Черноперов В. Л. Дипломатическая деятельность В. Л. Коппа и подго76

разнеслись вести о Германии телеграфом и почтой, в Совроссии случилось вот что: все фабрично-заводские рабочие, совслужащие и трудовые слои прочие стали обсуждать на каждом собрании современное положение в Германии. И постановляют на каждом собрании: помочь германскому брату, такому же, как мы, пролетариату. А наше Иваново Красное, для всякой контрреволюции опасное, ежедневно говорит свое веское слово: “В любую минуту готово!”»7. Однако отсутствие активных массовых бунтарских действий немецких бюргеров против своих властей быстро стало раздражать иваново-вознесенских колхозников-рабочих. Примечателен разговор корреспондента литературно-художественного журнала «Красный ткач» с неким рабочим Большой Иваново-Вознесенкой мануфактуры (БИВМ) осенью 1923 г.: «Калинин недавно был. Говорил про немцев. Эх, наших ребят туда бы!... / А что? / Да тянут канитель… Дрожжи что ли у немцев плохие? Тоска»8. Завершение диалога симптоматично. Если нет действия, то лениво-безразличная «тоска». Причем эта «тоска» становится особенно выпуклой на фоне предшествовавшего диалога того же корреспондента также с рабочим БИВМа. На вопрос о заработке тот ответил: «Многосемейному мало, а мне на это хватает…/ Выразительный щелчок пальцем в шею пониже уха»9. Советская власть стремилась сохранять и культивировать отмеченные выше революционные настроения в нашем крае как форму местного патриотизма. Некоторое время она пыталась даже превратить Иваново-Вознесенск в «третью пролетарскую столицу», выстроив совершенно новый «социалистический город». Зримым следствием этой политики стали исчезновение из названия города слова «Вознесенск» и превращение его в сложно определяемое по роду «Иваново», появление зданий в стиле конструктивизма, формирование среды обитания, в центре которой фабрика с фасадом дворца; развитие вузовской системы и т. д. За этим создаваемым образцовым товка большевиками «германского Октября» в 1923 г. : монография. Иваново, 2006. Гл. 1.

7 Дед Карандаш. Раешник веселого ткача // Рабочий край. 1923.

21 окт.

8 М. Без фабриканта (В гостях у красных ткачей Большой ИвановоВознесенской мануфактуры) // Красный ткач. 1923. № 3 (декабрь). С. 6.

9 Там же.

77

центром должна была тянуться и вся образованная новой властью в 1929 г. Ивановская промышленная область (ИПО), в которой старинные русские города оказывались на вторых-третьих ролях. Заметим, что сами же советские руководители к этой идее достаточно быстро остыли. И по мере того как уходила в небытие «ленинская гвардия», теряла свое значение и «третья пролетарская столица». Были тому и объективные основания. Если уж «Страна Советов» действительно хотела бороться против «империалистического окружения», то более значимыми для нее оказывались сформировавшиеся еще до революции мощные индустриальные и научные центры. Если называть только соседние города, то в числе таковых, конечно, были Нижний Новгород (Горький) и Ярославль. Не случайно ярославские земли вместе с костромскими были отделены от ИПО уже в 1936 г. Параллельно шел процесс переселения квалифицированных рабочих кадров из региона в ведущие индустриальные центры, преимущественно в московский, ленинградский, уральский и дальневосточный районы10. Великая Отечественная война окончательно похоронила идею объединения старорусских центров вокруг Иванова. И дело здесь, по-видимому, не только в экономической, управленческой или иной объективной целесообразности. Война заставила советских руководителей обратиться к ценностям глубинной деревенско/патриархальной России. Достаточно вспомнить первые слова председателя Государственного комитета обороны Иосифа Сталина в радиовыступлении 3 июля 1941 г.: «Товарищи! Граждане! Братья и сестры…»11. Не «пролетарии» или «колхозники», а именно так — «граждане» и «братья и сестры», что должно было вызвать соответствующую реакцию на уровне подсознания (или матрицы) у русских и, шире, других народов, открыто исповедовавших в недавнем прошлом Православие, или тех социальных групп, кто принимал прежде всего гражданские ценности в их широком гуманистическом смысле. В этом контексте Иваново, основная часть населения которого не 10

Коровин Н. Р. Миграция населения из Ивановского края и формирование рабочего класса России в 30-е годы ХХ века // Ивановский край: история, религия и культура : сб. ст. / отв. ред. А. А. Корников. Иваново, 1999. С. 50.

11 Выступление И. В. Сталина по радио 3 июля 1941 г. // Сталин И. В. О Великой Отечественной войне. М., 1947. С. 9.

78

имела ни твердых патриархальных, ни гражданских оснований, не вписывалось в новые реалии. Поэтому в 1944 г. от нашей области отделили и владимирские земли. Со второй половины ХХ в. значение Иванова все более умалялось, что привело к наибольшему упадку уже в конце столетия, когда после падения советской власти и область, и город стремительно оказались в «зоне экономического бедствия». И дело тут не только в конъюнктурных проблемах текстильной промышленности или машиностроения, а прежде всего, как любили выражаться в недавнее время, в «человеческом факторе». Точнее говоря, в недостаточности «ивановских колхозников», их ограниченности и неспособности отвечать на «вызовы времени». Проблема в том, что «ивановский колхозник» — это господствующий тип не только в массе ивановцев, но среди тех, кто в конце ХХ — начале XXI в. оказался в управленческих и законодательных структурах. В условиях кардинальных перемен «ивановский колхозник» оказался слишком «простым» и недальновидным. Он был (и есть) слишком заточен на сиюминутную практическую выгоду. А потому очень туго соображает, как сохранить и использовать на общее благо даже такие жемчужины, как Плёс и Палех. Для этого у него слишком узкий кругозор, слишком ограничен он в своем духовном опыте. И здесь мало что изменилось с прежних эпох. По гамбургскому счету к массе ивановцев конца ХХ в. применимы слова иваново-вознесенского поэта-самородка и председателя первого в России совета Авенира Ноздрина, записанные в 1920-е годы: «..мы не умеем показывать гостям своих положительных сторон, ходим вокруг да около, а сущность нашего крепкого бытия как-то нами замалчивается, остается где-то втуне»12, «…где же та живая вода, которая способна была бы оживить… дело? Такой воды пока нет. Возможно, что она находится на глубине артезианских колодцев, а чающие движения этой воды пьют водку, эту нашу старую панацею, целительницу от всех бед и зол, и нам совсем не до артезианских духовных колодцев»13.

12

Ноздрин А. Е. Дневники : двадцатые годы / сост., подгот. текста и вступ. ст. Л. Н. Таганова и З. Я. Холодовой ; коммент. О. К. Переверзева. 2-е изд., испр. и доп. Иваново, 1998. С. 75.

13 Там же. С. 77.

79

Только приход в Ивановскую область «московской команды» в 2005 г. несколько сдвинул дело с мертвой точки. Другой вопрос, какие здесь будут результаты и последствия. Во всяком случае, сегодня из деятельности «москвичей», пытающихся потянуть за собой «ивановских колхозников», сторонний наблюдатель обращает внимание лишь на два направления — последовательную политику сокрытия за крашеными железобетонными заборами, новостройками и подсветками деревенско-окраинной основы Иванова и попытки превратить Плёс в город «приятный во всех отношениях», особенно для элиты. А вот «родимые пятна», оставшиеся от прежних времен, сохранились в толще нынешних генераций жителей области и ее центра. Здесь и грубость, и злоба, и мстительность, и зависть, и сребролюбие, и правовой нигилизм, и лень, и пьянство, и непочтение к старшим, и неуважительное (в лучшем случае насмешливоскептическое) отношение к власти. Все эти качества являются широко распространенными и, что называется, легко узнаваемыми. Хотя, несомненно, имеются и позитивные качества, которые советская власть всячески старалась поддержать, — трудолюбие, коллективизм, исполнительность. Они, действительно, сохранились в большей или меньшей степени. И все же в целом тип «ивановского колхозника» как в прошлом, так и в наши дни, увы, весьма далек от того общерусского образца и идеала, который когда-то Сергей Есенин обозначил так: «Нежность грустная русской души». Может возникнуть и такой вопрос: а как определить водораздел между еще доминирующей массой «ивановских колхозников» и теми, кто уже этот уровень перерос (или же вообще не соответствовал данному нормативу)? Думается, тут есть весьма точный критерий, а именно — отношение к возвращению городу названия «Иваново-Вознесенск». Как раз те, кто хочет оставить название «Иваново», потому что так привычнее, удобнее, дешевле, кто «не понимает, зачем нужна такая канитель», — те еще «колхозники». И дальше пока не пошли. Каков же выход? Думается, первым шагом должно стать избавление от «колхозного» наследия интеллигенции, особенно вузовской, что позволило бы начать прививать высокие духовные и культурные ценности России молодому поколению иваново-вознесенцев.

80

Л. А. Кривцова

ПРОШЛОЕ, НАСТОЯЩЕЕ И БУДУЩЕЕ ИНДУСТРИАЛЬНОГО ГОРОДА

ПРОЕКТ «МАНЧЕСТЕР»:

ИНДУСТРИАЛЬНЫЙ ГОРОД В ПАЛЕХСКОЙ ЛАКОВОЙ МИНИАТЮРЕ 1920—1930-х годов Феномен палехской лаковой миниатюры лишь косвенно относится к теме индустриальных городов. Однако, тот исторический контекст, в котором появилось и существовало первые десятилетия это «чудо, рожденное революцией» нельзя представить без пафоса индустриализации и социалистической реконструкции. В какой степени искусство Палеха было включено в систему художественной интерпретации тех событий? Как влияло близкое соседство Иваново-Вознесенска — третьей пролетарской столицы на живопись палешан? Какие факторы могли влиять на сюжетный ряд палехского искусства? На эти вопросы и постараемся ответить. Необходимо отметить, что сюжетов, связанных с промышленным строительством первых пятилеток крайне мало. Что довольно неожиданно, если учесть, что это искусство официально поддерживалось Москвой и поэтому должно было символически закреплять судьбоносные вехи истории СССР. Для сравнения можно привести в пример деятельность Общества станковистов, вы Кривцова Л. А., 2012 81

ставки которого приходятся на эти же годы. Почему подобных сюжетов немного? Изучая работы палехских художников тех лет, а также архивные документы можно понять, что выбор сюжетов, и в частности сюжетов, современных той эпохе, определялся четырьмя факторами: 1) экономическими; 2) идеологическими; 3) культурными; 4) семиотическими. Палехская лаковая миниатюра, безусловно, вид искусства, рожденный революцией. Точнее, не революцией, а развитием экономической и идеологической ситуаций в начале 20-х годов ХХ века. Изначально Палехская Артель Древней живописи возникла как исключительно коммерческая организация: восемь бывших иконописцев объединились для того, чтобы своим профессиональным трудом зарабатывать себе на хлеб и содержать семьи. Сюжетный ряд первых лет существования палехской миниатюры формировался интересами художников и вкусами заказчиков. Наряду со светскими бытовыми сюжетами гулянок, целующихся пар, песенных русских народных мотивов художники отдавали дань, правда в значительно меньшей степени, и событиям современности — символическому изображению противостояния красных и белых сил в виде почти иконных святых Георгиев Победоносцев и красных пахарей. Обращение к темам советской действительности было не художественной потребностью и не экономической необходимостью, а идеологическим заказом. Так в 1926 году в Артель поступает из Москвы несколько заказов на изготовление письменных приборов для товарищей Рудзутака, Вершинина, Рыкова, Цурюпы. Сюжеты — революционные1. 19 июля 1927 года Анатолий Васильевич Бакушинский, искусствовед, сотрудник Третьяковской галереи, палешанин, посылает в Артель письмо с радостной вестью — получен художественный заказ от особой комиссии при Совнаркоме на сумму 500—600 рублей на изготовление юбилейных изделий. В этом же письме Бакушинский предлагает темы для работ, утвержденные вместе с секретарем комиссии Эфросом (Председателем комиссии был А. В. Луначарский): 1

Государственный архив Ивановской области (далее — ГАИО). Ф. 2977. Оп. 1. Ед. хр. 16. Л. 10.

82

«Парад Красной армии, Манифестация в деревне, Красные и белые (битва), Крестьянское восстание, Октябрьский праздник в деревне, Заседание сельсовета, Деревенский комсомол, Сельско-хоз. коммуна или совхоз (можно показать полевые работы, тракторы …), 9) Изба читальня, 10) Союз крестьян, рабочих, красноармейцев, 11) Советский герб в окружении эмблем труда, 12) Народы Союза, а в центре Советский Герб; (или другая тема на выбор) смычка города и деревни»2. Иван Иванович Голиков выполняет к 10-летию Октября письменный прибор, посвященный Ленину, где Владимир Ильич изображен, выступающим перед рабочими на фоне заводских построек. Показательно соотношение работ на советские темы к другим сюжетам на выставке 1930 года в Ленинграде, проводимой Государственным институтом истории искусств (работы в основном выполнены с 1927 по 1929 год): из 98 экспонатов — лишь 8 произведений на современные темы. На выставке были представлены работы И. М. Баканова «Смычка», А. В. Котухина «Заседание сельсовета» и Н. М. Зиновьева «Комсомол в деревне». Художники-палешане не спешили подчиняться идеологическому заказу, тем более, что заграница, куда отправлялось абсолютное большинство произведений, не требовала советских сюжетов. Напротив, в ноябре 1927 года заведующий художественно-кустарным отделом Нижегородской конторы ГОСТОРГА Фортунат Юлианович Жоховский рекомендует попробовать «для заграницы дать библейских сюжетов вроде «первого поцелуя» Баканова»3. Наиболее удачными в художественном плане стали композиции Ивана Михайловича Баканова «Индустриализация сельского 1) 2) 3) 4) 5) 6) 7) 8)

2 3

ГАИО. Ф. 2977. Оп. 1. Ед. хр. 14. Л. 68. Там же. Ед. хр. 16. Л. 21.

83

хозяйства» (1930 год) и Ивана Петровича Вакурова «Социалистическая реконструкция» (1932 год). Н. М. Зиновьев создает в 1931 году композицию символического звучания «Москва-порт»4. Соотношение новых советских сюжетов и более традиционных для Палеха песенных, и бытовых сохраняется и в 1933 году. По протоколам экспертного жюри при ВСЕКОХУДОЖНИКЕ за январь — октябрь этого года из порядка 2000 изделий только около 1000 произведений соответствовало современной тематики5. В мае 1933 года Правление Всесоюзное Объединение Коверкустэкспорт и Управление Производственными предприятиями ВСЕКОХУДОЖНИКА присылает в Палех производственные тематические задания. «По вопросу о выработке для Палехской Артели Древней живописи производственной тематики, обеспечивающей лучшую реализацию продукции на внешнем рынке …«Коверкустэкспорт» исходя из особенностей данного производства и имеющегося опыта реализации изделий Палехской Артели, предлагает следующие задания. Не стесняя индивидуальной фантазии палехских художников в трактовке избранных ими сюжетов и учитывая свойственные им приемы и живописную традицию, направить их внимание на две основные группы тем — бытовые сцены и сказочный эпос. В части бытовых сцен на ряду с широко-практикуемыми Палехами изображением полевых работ, сбора плодов, крестьянских плясок, игры на музыкальных инструментах, рыбной ловли, охоты и пастбищ, можно рекомендовать ввести темы работ по строительству городов, колхозов плотин, заводов, портов, прокладке дорог и посадке садов. При трактовке этих тем желательно подчеркнуть коллективный характер этих работ, так и применение технических приспособлений и машин, с тем однако, чтобы эти последние (например подъемные краны, тракторы и т. п.) не выпячивались как диковинки, а отводить им то место, какое им определяется общей композицией темы. …желательно чтобы в рисунках были отражены черты характеризующие особенности нашего 4

Бакушинский А. В. Искусство Палеха. М. ; Л. : Academia, 1934. С. 172—176.

5 ГАИО. Ф. 2977. Оп. 1. Ед. хр. 42.

84

советского быта, но следует избегать такой политической заостренности, которая могла бы вызвать заграницей обвинения в политической пропаганде»6. В сентябре-октябре 1933 года произошло значимое событие для судьбы палехского искусства: выставка «Русские художественные лаки», организованная Всекохудожником, после которой прошло Производственное совещание с участием художников, искусствоведов, писателей, представителей экономических структур. Обращение к современным сюжетам, которые требовали вышестоящие инстанции, не было подкреплено реальными условиями для творчества. Эту проблему поднял писатель Ефим Вихрев — «певец Палеха»: «…Палешанам необходимо соответствующие командировки. Они изображают Беломорский канал или Днепрострой, а сами этого канала или Днепростроя не видали. Было бы очень важно побывать им на местах, и для этого необходимо посылать их в командировки»7. На этом же совещании причину отсутствия современных сюжетов, связанных с жизнью советской страны кратко, но точно определяет Яков Ганецкий — член Президиума ВСНХ: «Я глубоко убежден, что искусство Палеха не приостановилось, а возрождается, идет вверх, беда в том, что он почти всю свою продукцию вынужден продавать на внешний рынок и поэтому не в состоянии был в достаточных темпах переключиться в смысле тематики……»8. Итак, производство продукции на экспорт не требовало от художников обращения к темам современности — социалистическая индустриализация оказывалась вне поля эстетических пристрастий зарубежных покупателей. Кроме того, «освоение» индустриальных сюжетов имело и семиотические сложности. Имеется в виду сопротивление изобразительного языка, его неприспособленность к подобной семантике. Безусловно, для художников это представлялось своей интересной художественной задачей, которую, однако, моментально, одним разом решить было невозможно. Несмотря на имеющиеся удачные опыты изображения явлений индустриализации такие как «Первый трактор» 6

Там же. Ед. хр. 41. Л. 50. Там же. Ед. хр. 46. Л. 15.

8 Там же. Л. 36.

7

85

И. П. Вакурова и «Социалистическая стройка» И. В. Маркичева, «Шахтер» И. Дорофеева, к новым сюжетам были чаще всего замечания со стороны экспертного жюри по экспорту при Всекохудожнике (1933 год): «Поединок — Серебряков. В сюжете неудачно решение борьбы красного всадника с белым /неясно кто победит/ Неудачно помещено изображение социалистической стройки под конями. Сельскохозяйственные работы — Баженов П. Д. Приветствовать искания советского орнамента, но в данном случае считать, что орнамент еще не найден. На страже — Бурев Г. К. Отметить положительность сюжета. Предложить автору поискать в архитектуре большего соответствия современности. Аэроплан — Турин Д. М. Предложить автору поработать над рисунком аэроплана /похож на стрекозу/ Считать сюжет неудачным. Предложить артели данный сюжет снять с производства. Рекомендовать молодым начинающим мастерам композиции представлять предварительно в эскизах в оценочную комиссию артели. Восстание (13/110) — Баранов В. М. Неправильно истолкована тема. Вместо восстания получилось подавление восстания. Считать невозможным посылку данного изделия на экспорт. Восстание — Малахов М. Ф. Отметить политическую нечеткость в разработке темы /не известно, на чьей стороне победа. На страже — Дорофеев И. А. Указать на недопустимость в трактовке фигуры и одежды красноармейца непреодоление иконописных форм и приемов / «торока»/ Расправа — Суслов И. П. Нет революционного оправдания изобразительному образу. Разработанный сюжет говорит больше в пользу противника, чем в пользу Революции. Сюжет считать неприемлемым. Кузнецы Мирового Октября — Котухин В. В. Композиция не отвечает теме, механическое истолкование образа. Двусмысленная и потому политически нечетка постановка Ленина на наковальне. По существу сюжет не политический, ибо политические моменты преподнесены случайно и не совсем естественно /книги, фигура Ленина/. Композицию считать неприемлемой и в дальнейшем не воспроизводить.

86

Практикантка — Турин Д. Очень неудачный рисунок трактора, недопустимое натуралистическое изображение труб. Композиция требует доработки. Смычка — Дорофеев. Отметить противоречие между символикой сюжета и жанровой трактовкой его. Авиация — Парилов П. Неприятное соединение старых архитектурных форм с трубами фабрик. Нет яркости в изображении северного сияния. Форма аэроплана неправильна. Отдельные части пейзажа удачны. Пятилетка — Буреев В. К. Тема выражена с недостаточной политической четкостью. Вопрос о посылке на экспорт поставить на решение Правления «ВСЕКОХУДОЖНИКА»9. Следует заметить, что индустриализация в палехской миниатюре не отражена непосредственно, а проявляется через свои результаты: тракторы, комбайны, дымящие вдалеке трубы заводов. Палехская живопись глубоко антропологична, в ней практически не находится места индустриальной архитектуре. Итак, попытки модифицировать изобразительный язык для решения новых сюжетов были, но они носили довольно фрагментарный, переменный характер. Последняя группа факторов — культурные — как их можно обозначить, на наш взгляд, являются наиболее значимыми. Культурные факторы — это уникальное самосознание художников-палешан, сложившееся еще до революции. Сознательно созданный властью миф о художниках Палеха как о крестьянах, не давал понять истинные мотивы этого искусства. В 1932 году Ефим Вихрев очень точно описал отношения Палеха и его большого соседа индустриального Иваново-Вознесенска: «Палех приемный сын Иваново-Вознесенска. Революция, возвысив этот мускулистый город, отдала ему бывшую властительницу его — светлошинельную, исправничью Шую, вместе с ее селами и деревнями. Адресное выражение: «Палех, Иваново-Вознесенской губернии» — это улыбка революции, потому что революция, как бы захотев совершить нечто курьезное, административными узами соединила эти несоразмерные и в количестве и — самое главное — в качестве географические особи.

9

Там же. Ед. хр. 42.

87

Город ситца, город усиленного строительства и великих хозяйственных замыслов и тихое волостное село — правда, электрифицированное и кооперированное — село чудесных художественных замыслов… В столицах Палех знают и ценят больше, чем вся губерния, которая держит у себя за пазухой это странное детище…»10. Культурное противопоставление и даже отторжение стало причиной отсутствия интереса палехских художников к своему ближайшему индустриальному соседу. Редкие работы, посвященные скорее революционному прошлому города (например, работа И. И. Зубкова «Митинг на Талке»), но не его индустриальному прошлому и настоящему. Иваново-Вознесенск не занимал значимого места в художественной картине мира палешан. Итак, палехская лаковая миниатюра, несмотря на широкую официальную поддержку, осталась в стороне от символического воспевания подвигов индустриализации. Ей было предначертано властью стать символом русского народного искусства, но это другая история.

10

Вихрев Е. Два Палеха // Вихрев Е. Избранные произведения. Иваново, 1961. С. 116—117.

88

А. С. Петрова

ПРОШЛОЕ, НАСТОЯЩЕЕ И БУДУЩЕЕ ИНДУСТРИАЛЬНОГО ГОРОДА

ПРОЕКТ «МАНЧЕСТЕР»:

ИЗОБРАЗИТЕЛЬНОЕ ИСКУССТВО В КУЛЬТУРНОМ ПРОСТРАНСТВЕ ГОРОДА (ИВАНОВО-ВОЗНЕСЕНСК / ИВАНОВО, 1920—1930 гг.) Среди визуальных практик, влияющих на сознание, изобразительное искусство, в разных его формах, в советском государстве являлось основным. В Иваново-Вознесенске (с 1932 г. — Иванове), городе, признанном «третьей пролетарской столицей республики», проекту по формированию «нового человека» отводилась особая роль. Так как впервые послереволюционные десятилетия большая часть населения состояла из неграмотных людей, наиболее доступным и действенным способом пропаганды являлось изобразительное искусство, прежде всего рисунки и карикатура. Они занимали большое место среди текстового материала на страницах местной периодической печати, прежде всего газеты «Рабочий край», распространяемой среди всего населения города. Особую роль в визуальной культуре города как центра текстильного производства страны играли агитационные ткани; меньшее место занимала живопись — процесс развития живописного искусства в Иванове не был последовательным, говорить о сложении в 1920—1930-е годы местной художественной школы в городе не представляется возможным.  Петрова А. С., 2012 89

Одним из важнейших приемов наглядной агитации являлась карикатура. Под карикатурой понимается «изображение, где намеренно создается комический эффект, соединяются реальное и фантастическое, преувеличиваются характерные черты того или иного явления, личности»1. Образы, используемые для карикатур, были, по преимуществу, однотипны и отражали социальные и политические преобразования, происходящие в советском обществе, однако имеющиеся в нашем распоряжении источники позволяют говорить о местной специфике. Очень часто на страницах периодических изданий Иваново-Вознесенска/Иванова 1920—1930-х годов встречаются сюжеты, связанные с темой религии, образы фабрикантов, кулаков, буржуев. Примечательно, что карикатуры чаще всего были приурочены к определенным местным событиям, визуально подчеркивая их смысл и значимость.

Карикатура «Свято место не бывает пусто» («Веселый ткач». 1924. № 2. С. 7)

Наряду с карикатурами, визуализирующими образы представителей конкретных социальных групп, в 1920-е годы типичными 1

Шарова В. Л. Визуализация образа врага в ксенофобном сознании // Визуальный образ (Междисциплинарные исследования) : сб. ст. / отв. ред. И. А. Герасимова. М. : ИФРАН, 2008. С. 196.

90

становятся сатирические рисунки на социальную тематику, использующие характерные для карикатур средства визуального выражения и обладающие подобным эффектом воздействия. Это, например, целая серия «Ивановских картинок» в «Рабочем крае», продемонстрировавшая наиболее актуальные для того периода проблемы: от пьянства и невежества до загрязнения городской среды. Сатирические рисунки сопровождались юмористическими текстами, чаще всего поэтическими, что создавало целостную панораму описываемого события. Например, в поэме С. Челнокова «Нью-Йорк — Иваново» в сатирической форме описывались приключения вернувшегося на родину жителя города; каждая часть поэмы визуально подкреплялась картинками на ту или иную тему, что создавало эффект достоверности событий.

С. Челноков. Поэма «Нью-Йорк — Иваново» (Раб. край. 1924. 24 янв. № 20. С. 4)

Таким образом, карикатуры и сатирические сюжеты, транслируемые посредством местной периодической печати, воспроизводили востребованный в рассматриваемый период социальный миф, основанный на отрицании «буржуазных ценностей», противопоставлении новых ценностей «изжившим» себя ценностям прошлого. Обращение к карикатуре как наиболее выразительному средству противопоставления «свой — чужой», «мы — они» в данный период не случайно, ведь именно в ситуации, когда общество оказалось на перепутье вследствие произошедших 91

социальных катаклизмов для большинства людей необходимо было ощутить себя частью некоего целого, что ярче всего возможно осуществить на основе противопоставления. Именно к этому апеллировала карикатура, создавая мифический образ, призванный олицетворять в коллективном сознании реальный образ представителя из категории «они». В 1930-е годы социальная сатира и карикатуры, посвященные местной проблематике, практически исчезают со страниц периодической печати. Иногда появляются карикатуры на общегосударственные темы: встречаются образы «врага мирового пролетариата» в лице отдельных лиц и даже государств. Однако интересно отметить, что с 1930-х годов начинает активно использоваться другой прием — своеобразная визуализация текста. Это доведенное до предела соединение вербального и визуального, когда вербальные формы конструировались на основе визуальных материалов — рисунков, фотографий и т. д. — что является, по нашему мнению, еще одним подтверждением усиливающейся идеологизации. Таким образом, журнальная и газетная графика в 1920— 1930-е годы использовалась в качестве средства (в риторике того времени уместнее было бы назвать это «орудием») визуальной пропаганды. Полагаем, что посредством художественных образов, транслируемых в местной периодической печати ИвановоВознесенска/Иванова в начальный период становления советского государства в массовое сознание внедрялись стереотипы поведения и морально-нравственные ориентиры, что с нашей точки зрения, приводило к формированию личности «массового типа». Имеющие свойство эстетической ценности карикатуры, фотографии, сатирические рисунки стали особым языком культуры, выразившим и мифическое, и реальное сознание изучаемого времени. Как было сказано ранее, специфическим для Ивановского региона видом искусства, воспринимаемого как часть визуальных стратегий советской власти, являлись агитационные ткани. Об этом свидетельствовала периодическая печать того времени, в которой отмечалось, что «текстильный рисунок является наиболее распространенной среди трудящихся формой искусства»2. В основе агитационных тканей лежал определенный сюжет, а орнамент 2

92

См.: Советский текстиль // Раб. край. 1931. 12 марта, № 66 (3865). С. 3.

вызывал конкретные ассоциации с окружающим миром вещей и событий. Сами названия рисунков — «Трактор», «Индустрия», «Красная прядильщица», «Утро новой жизни» ярко свидетельствовали об их конкретной, связанной с жизнью направленности. Как отмечает И. М. Ясинская, активным агитатором за новую тематику в текстильном рисунке и распространение тканей именно этого направления явилась творческая текстильная секция АХР3. В Иванове отделение АХР было создано в 1926 году; в него вошли уже известные местные рисовальшики, художники-практики С. Бурылин, В. Маслов, О. Богословская и др. Тематические рисунки были достаточно разнообразны. Важно отметить характерную особенность ивановских тканей 1920-х годов: наложение новых сюжетных мотивов на уже выработанную веками композиционную основу. Используя старую, хорошо знакомую композиционную схему, художники часто привносили в нее новую актуальную тематику, сочетая повествовательность с наивной символикой. В духе старых традиционных ивановских ситцев исполнена неизвестным автором ткань с яркими розами в окружении самолетов. При всей условности, присущей подобным работам, нельзя не отметить их большую декоративность, эмоциональность, составляющих суть русских традиционных текстильных узоров.

Ситец агитационный «Цветы и самолеты» 1920-е гг. ИОКМ

3

См.: Ясинская И. М. Советские ткани 1920—1930-х годов. Л. : Художник РСФСР, 1977. С. 10.

93

Наряду с сюжетно-повествовательным способом построения композиции в ивановских тканях использовался другой прием, характерный для начала 1930-х годов — графическое построение композиции на основе сочетания традиционных советских символов. Чаще всего авторы стремились отразить гигантские стройки первых пятилеток, новый советский быт, отказываясь от традиционной «растительной» тематики. По мнению И. М. Ясинской, преобладание графических приемов в агитационных тканях 1930-х годов, связано с чисто функциональными проблемами, так как перед художниками стояла необходимость создания рисунков, сочетающих новаторство с возможностью массового тиражирования узора, когда речь шла о массовых платьевых тканях4. Таким образом, можно констатировать, что способ репрезентации новой реальности, выражаемый в разных художественных формах, таких как карикатура, фотомонтаж, агит-текстиль, основывался однако на сходных приемах — чаще всего методе противопоставления, применяя бинарные оппозиции «старое — новое», «плохое — хорошее» и т. п. Такой способ воздействия на массовое сознание исключал любую возможность «видеть» промежуточный образ; так все «советское» воспринималось в положительном контексте, а «не-советское» только как «антисоветское» в отрицательном контексте. Как отмечалось выше, меньшее место в ряду визуальных стратегий как способа идеологической пропаганды в рассматриваемый период занимала станковая живопись. В 1930-е годы, после провозглашения общего для советского искусства метода социалистического реализма как единственно возможного в художественном творчестве, станковой живописи отводится большее место в деле идеологической пропаганды, однако о сложении особой ивановской художественной школы в этот период не представляется возможным. Как отмечает К. И. Мокров, в середине 1920-х годов художественная жизнь Иваново-Вознесенска отличалась крайней распыленностью: ряд художников группируется вокруг созданного в 1925 году издательства «Основа»; некоторые объединяются в ре4

94

См.: Там же. С. 16.

кламно-издательском бюро «Реклампровинция» при газете «Рабочий край». В 1926 году в Иваново-Вознесенске был образован филиал АХРР, в который приглашались «все художники города, преподаватели ИЗО и лица, вообще причастные к изобразительному искусству»5. Говоря о тенденциях в искусстве 1930-х годов, надо отметить, что первостепенное значение в жанровом отношении отводится тематической картине, а также портрету. Меняется объект изображения: на первое место выходит человек — активный строитель социализма: «В центре работы художника должен быть человек-творец, герой нашего социалистического строительства… Художник может правдиво отображать социалистическое строительство только в том случае, когда он сам является активным строителем этого будущего… Работа наших художников может и должна быть силой, организующее воздействующей на ход социалистического строительства»6. Из вышесказанного следует, что искусство призвано создать новую, символическую реальность, служащую заменителем подлинной реальности, и легитимизировать эту сконструированную реальность, воспевая ее в художественных произведениях. Искусство не просто должно было отражать человека и окружающую его действительность такими, какими они являются, а предлагать образец — какими они должны быть; посредством визуальных образов утверждалась мифологическая реальность, заменяющая действительную. Подчеркнем, что публикации 1930-х годов на темы, касающиеся изобразительного искусства, проникнуты общим настроением эпохи — духом борьбы, соревновательности. Ясно прослеживается линия на усиление идеологического контроля; подчеркивается градация на «свое-чужое»: «За период 1934— 1935 гг. в Иванове и по области должно быть организовано 11 выставок. Главные из них — «Итоги пятилетки Ивановской промышленной области, «15 лет РККА», «Волгострой» и др. Ре5

Цит. по: Мокров К. И. Художники текстильного края. Л. : Художник РСФСР, 1986. С. 26.

6 Художник творит для миллионов // Раб. край. 1934. 24 апр. № 95 (4406). С. 3.

95

шено вызвать на социалистическое соревнование Союз художников ЦЧО и одновременно начать внутриобластное соревнование филиалов и отдельных художников. В качестве премии устанавливается переходящее Красное знамя…»7. Несмотря на немногочисленность имеющихся на сегодняшний день произведений изобразительного искусства тех лет, отсутствие искусствоведческих работ на эту тему, по имеющимся данным, в частности, названиям работ, описываемому сюжетному ряду, мы можем выявить характер визуальных стратегий в области художественного творчества, а также общих тенденциях развития изобразительного искусства в городе. Большинство местных художников принадлежали старой, дореволюционной школе, чаще всего работали в реалистической манере, основными жанрами были портрет и пейзаж, тематических работ было довольно мало. Очевидно, пейзаж и портрет, написанные в духе традиционной живописи, не могли отобразить новый, индустриальный образ города. Однако стоит отметить, что существовали работы, которые формально соответствовали требованиям, предъявляемым к тематике и сюжетному ряду живописных произведений 1920— 1930-х годов. Например, произведения местного художника М. С. Пырина («Красноармейцы за составлением стенгазеты» (1935), «Ивановские новостройки» (1936), «ИВГРЭС» (1936)), который стажировался некоторое время в Париже и воспринял опыт постимпрессионистической школы по сути, отражали меняющуюся социокультурную реальность Иванова, однако, будучи выполненными в достаточно авангардной манере, не вписывались в соцреалистический канон эпохи и не были доступны широким массам населения города. Таким образом, материалы изобразительного искусства в различных его формах как способ визуального воплощения идей и управления сознанием в рассматриваемый период, позволяют нам говорить не только о характере и способах идеологической пропаганды, но и об общих тенденциях в культурной ситуации этого периода. Можно сделать вывод, что специфичность эпохи 7

С. 4.

96

Готовится 11 выставок // Раб. край. 1936. 25 окт., № 246 (4557).

1920—1930-х годов воплощалась не только в устремленности в будущее, но и в желании зафиксировать настоящее, воплощаемое в итогах социалистического строительства. Причем если искусство 1920-х годов, по большей части, было проникнуто пафосом преобразования, движения и развития, в 1930-е годы оно работает «на заказ». Пространство и время идеологизируются и мифологизируются, а реальность, предоставляемая в художественных текстах, воспринимается в качестве более достоверной, чем реально существующая. Главной концепцией произведения становится утверждение ценностей советского строя; тематические выставки, отражающие достижения области в той или иной сфере, визуально утверждали в сознании человека образ нового мира, непосредственным творцом и субъектом которого он является. Примечательно, что именно вопросы формы выходят на первый план, значение тематичности в искусстве превосходит художественное воплощение. Упрощение форм и содержания в искусстве — будь то однозначные образы карикатур, предельная символичность агитационных тканей, сконструированная искусственно реальность фотомонтажа или тематическая живопись, — его общедоступность, понятность логично переводили искусство в ранг массовой культуры. Безусловно, это востребовало в культуре приспособленческие, адаптивные механизмы. Посредством визуальных художественных образов в массовое сознание внедрялись стереотипы поведения и морально-нравственные ориентиры, что формировало тип личности «массового типа». Библиографический список 1. Агеев В. С. Психологическое исследование социальных стереотипов.

URL: http://psyfactor.org/lib/stereotype6.htm (дата обращения: 11.05.2011).

2. Барт Р. Мифологии.

URL: http://lib.socio.msu.ru/l/library/ bart_mifologii_html (дата обращения: 18.05.2011).

3. Бобринская Е. Русский авангард: границы искусства. М. : Новое литературное обозрение, 2006.

4. Голомшток И. Н. Соцреализм и изобразительное искусство // Соцреалистический канон. СПб. : Академический проект, 2000.

5. Зелинский С. А. Информационно-психологическое воздействие на массовое сознание. СПб. : СКИФИЯ, 2008.

97

6. Мокров К. И. Художники текстильного края. Л. : Художник РСФСР, 1986.

7. Хан-Магомедов С. О. Конструктивизм. Концепция формообразования. М. : Стройиздат, 2003.

8. Шарова В. Л. Визуализация образа врага в ксенофобном сознании // Визуальный образ (Междисциплинарные исследования) : сб. ст. / отв. ред. И.А. Герасимова. М.: ИФРАН, 2008.

9. Ясинская И. М. Советские ткани 1920—1930-х годов. Л. : Художник РСФСР, 1977.

98

Л. Н. Таганов

ПРОШЛОЕ, НАСТОЯЩЕЕ И БУДУЩЕЕ ИНДУСТРИАЛЬНОГО ГОРОДА

ПРОЕКТ «МАНЧЕСТЕР»:

МИФ О РУССКОМ МАНЧЕСТЕРЕ В СТИХАХ ИВАНОВСКИХ ПОЭТОВ Литературный миф об Иванове как о русском Манчестере оформляется к середине ХIХ века, когда стало ясно, что ивановское пространство отличается от других мест серединной русской провинции небывалым фабрично-промышленным ростом. Об этом, в частности, писал академик В. П. Безобразов в своем блестящем «физиологическом очерке» «Село Иваново», напечатанном в журнале «Отечественные записки» (1864, № 1), в котором автор констатировал «удивительное сочетание и переплетение давно отжившей для образованных классов русской старины с явлениями самого крайнего мануфактурного индустриализма Европы»1. Далее В. П. Безобразов подчеркивает важную для выдвинутой нами темы специфическую особенность ивановского существования: «Мы до сих пор нигде не замечали таких резких, как в Иванове, проявлений этого общественного, или социального вопроса, этой общечеловеческой вражды между богатством и нищетой. Так и должно быть, ибо нет нигде у нас такого развития индустриализма, как здесь»2.  Таганов Л. Н., 2012 1 Безобразов В. П. Село Иваново. Общественно-физиологический очерк // Отечественные записки. 1864. № 1. С. 299.

2 Там же. С. 285.

99

В сущности первые ивановские писатели (В. А. Рязанцев, Ф. Д. Нефедов) в своих литературных живописаниях о селе Иванове, ставшем впоследствии городом Иваново-Вознесенском, явили наглядное художественное подтверждение тому, о чем писал академик Безобразов. Они стали создателями «черного мифа» о русском Манчестере — этом «чертовом болоте» (Нефедов), «Тихом омуте» (Рязанцев), где жизнь предстает в крайних социальных контрастах как «что-то в высокой степени смешанное и склеенное из крайних разнородных элементов…»3. Зачинателем «черного мифа» о русском Манчестере в поэзии следует считать С. Ф. Рыскина (1859—1895). Он, как и его предшественники, прозаики Рязанцев и Нефедов, создает в своих «Современных балладах» (1880) безотрадную картину ивановской действительности, своеобразную сатирическую хронику жизни русского Манчестера. Здесь властвует фабрикант-душегуб Ванька Каин, дошедший в своей ненасытной жажде наживы, в беспощадной эксплуатации рабочего люда до такой крайней черты, что его проклинает на веки-вечные «чудодей-капитал», которому этот самый Ванька Каин всю жизнь поклонялся. Эпиграфом же ко всем произведениям, в которых предстает «черный миф» о русском Манчестере, могут быть взяты следующие стихотворные строки Рыскина, которыми открывался цикл «Современные баллады»: Манчестера русского трубы дымят, И дым пеленою тяжелой Скрывает усталого солнца закат За близкою рощей сосновой.

Иваново-Вознесенск — черный город, где за тяжелой пеленой дыма не видно солнца. Впоследствии во многих стихах ивановских поэтов так или иначе будет варьироваться этот мотив черного города, но в зависимости от времени, поэтического мироощущения того или иного автора он приобретал разные смыслы. Так, например, еще в дореволюционных стихах Авенира Ноздрина, который, как известно, был председателем Совета рабочих депутатов, возникшего в ходе летней стачки ивановских ткачей в 1905 году, миф о русском Манчестере из черного пре3

100

Нефедов Ф. Д. Избранные произведения. Иваново, 1959. С. 44.

вращается в красный. Ноздрин создает в своей поэзии мифологемы, которые затем при советской власти станут устойчивыми идеологическими символами. Одним из таких символом станет «Красная Талка». Река, которая разделила русский Манчестер на две части: одна — старое Иваново, символом которого была грязная река Уводь, отразившая бесправие рабочих, бесчинство фабрикантов и т. д., другая часть — Талка, символ восставшего народа, порывающего с прежней рабской жизнью: Забыта мещанская рухлядь, Она уходила в бытье. Мы прокляли старую Уводь, На Талку сменили ее.

Так обозначит Ноздрин смену вех в мифе о русском Манчестере в стихах 1905 года (поэма «Ткачи»). В 1935 году поэт создаст стихотворение «Наша Талка», которое станет непременным атрибутом поэтических антологий, выходящих в Иванове в советское время: Наша Талка — малоречье, И Дунаем ей не быть, Но дунаевские речи Нам на ней не позабыть. Пусть речонка маловодна, Но оставлен ею след, Где истории угодно Было вынянчить Совет. Неказистая собою, Речка мирно вдаль текла, И ее вода живою Никогда здесь не слыла. А рабочий наш, как в сказке, Стал на ней совсем живой, Он из ткацкой самотаски Вырос в силу, стал герой.

Кто только из ивановских поэтов после Ноздрина не писал о «Красной Талке», не прославлял героев Первого Совета! Кто не выводил советское настоящее Иваново-Вознесенска с его про101

мышленными и культурными достижениями из красноталкинских истоков! Вот стихи Е. Вихрева, весьма характерные для ивановской поэзии 1920-х годов: …В Иваново-Вознесенске Есть гордость былых побед: На Талке гремели речи, Которых могуче нет. В Иваново-Вознесенске Такие поэты есть, Что камни растают в плаче, Услышав литую песнь. В Иваново-Вознесенске Приземисты и крепки, Воистину человеки — Стальные большевики. («В Иваново-Вознесенске»)

Если стихи Ноздрина, Вихрева при всех художественных несовершенствах несут в себе живость и непосредственность восприятия происходящего, то со временем «красный миф» о русском Манчестере все в большей степени приобретает характер идеологическое клише, в котором полностью теряется творческая индивидуальность автора. Это можно отнести не только к бездарным стихотворцам, но и к одаренным поэтам. Александр Благов — автор замечательной поэмы «Десять писем» (1916), где поэт свободно и раскованно беседует со своим рабочим другом о превратностях жизни, в тридцатые—сороковые годы мог километрами писать стихи типа: «Не забуду Талку, // Где волною жаркой // Речи большевистские лились, // Где за жизнь народную — // Светлую, свободную — // До конца бороться мы клялись, // Годы миновали, — Все свое мы взяли — // Наша вся советская земля: // Дали безграничные, // Корпуса фабричные, // Щедрые колхозные поля » и т. д. С трудом читается сейчас довоенная поэма М. Дудина об Ольге Генкиной, переполненная советскими штампами. Исчезает лирическая непосредственность из тех стихов Г. Серебрякова, где он аттестует себя в качестве внука «красных ткачей»…

102

Полноценный поэтический миф о русском, Красном Манчестере мог состояться лишь тогда, когда поэты вкладывали в него серьезное социально-философское содержание, если в нем превалировало личностное начало. Именно в этом случае Иваново представало в стихах как город со своей неповторимой судьбой, с неповторимыми человеческими характерами, в которых отражалась трагическая суть российского существования. Именно на эту сторону ивановской поэзии обратил внимание один из лучших критиков двадцатых годов А. К. Воронский в своей статье «Песни северного рабочего края» (1921). Обозревая творчество талантливых ивановских поэтов первых лет революции, представлявших, по его мнению, «подлинно рабоче-крестьянский демос», критик писал, что здесь ощутима «боль человеческой души, отравленной городом, оторванной от лесов, приволья степей, тоска искривленного человека по жизни, где нужны не только бетон и сталь, но и цветы, много воздуха, неба, вольного ветра. В этой тяге, в этой тоске и жажде есть своя правда»4. Особое романтическое содержание, особый, если можно выразиться вопрекизм, о котором пишет Воронский, нам хотелось бы показать на примере творчества двух выдающихся поэтов — Дмитрия Семеновского и Анны Барковой, также внесших свой вклад в создание ивановского мифа. Имя Д. Н. Семеновского в советское время часто упоминалось в связи с запиской В. И. Ленина библиотекарю Кремля (1921), где Семеновский с некоторыми другими ивановскими авторами причисляется к «настоящим пролетарским поэтам»5. Однако образцово пролетарского в поэзии Семеновского, в отличие, скажем, от Ноздрина, явно не достает. Проживший большую часть своей жизни в Иванове, он так и не смог приобщиться к фабричной романтике города Первого Совета, хотя революцию поэт принял. Но принял по-своему.

4

Воронский А. Литературно-критические статьи. М., 1983. С. 60. В этой записке говорилось: «Прошу достать (комплект) Рабочий Край в Ив/аново/-Вознесенск. Кружок настоящих пролет/арских/ поэтов. Хвалит Горький: Жижин, Артамонов, Семеновский» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 52. С. 58).

5

103

Для Семеновского революция — это духовное единение, «голубой мост», связующий землю и небо. Это перечеркивание страшного фабричного быта, о котором он писал: В этом городе гари фабричной И кирпичного леса труб Дни и ночи рукой привычной Ткет судьбу свою хмурый труд. Здесь иссохшей заботе все снится Беспокойное пенье гудков. В этом царстве чахотки и ситца Бьюсь и я за кусок и кров.

Написано это в 1924 году, когда набирал обороты миф о Красном Манчестере, когда Иваново — Вознесенск прославлялся как « Город ткачей и поэтов, // Третья России столица, // Родина красных советов, // Нового мира бойница» (А. Ноздрин). Семеновский порой пытался вписаться в хор «настоящих пролетарских поэтов» и пробовал писать гимны фабрике, но получалось в результате нечто сюрреалистическое. Вот, например, финальная строка из стихотворения «Фабрика» (1923): «О фабрика, бетонный поезд, // Я шлю привет твоим огням: // В косматых тучах дыма кроясь, // Ты мчишь рабочих к светлым дням!» Жутковатая картина: рабочие в «косматых тучах дыма» устремляются в будущее. Семеновский, как нам кажется, в середине двадцатых годов вполне мог бы подписаться под следующим высказыванием своего друга юности Сергея Есенина, писавшего в одном из писем 1920-го года: « Мне очень грустно сейчас, что история переживает тяжелую эпоху умерщвления личности как живого. Ведь идет совершенно не тот социализм, о котором я думал, а определенный и нарочитый, как какой-нибудь остров Елены, без славы и без мечтаний. Тесно в нем живому, тесно строящему мост в мир невидимый, ибо строят и взрывают эти мосты из-под ног грядущих поколений»6. После солнечных, согретых братской любовью к людям стихов, после ликующих заявлений: … Я миру в дар несу канон Ласкательных и сладких песен, 6

104

Есенин С. Полн. собр. соч. : в 7 т. М., 1999. С. 116.

Чтоб этот мир узнал, что он Неизглаглаголанно чудесен. Чтоб человек, блажен и свят, Дышал дыханием свободы И, украшая жизни сад, Молился красоте природы, —

после всего этого к Семеновскому приходит осознание краха «голубого моста», краха мечты о лучезарном мире, что особенно наглядно дает о себе знать в стихах, где возникает образ фабричного города. Трагический разрыв мечты и действительности пронизывает маленькую поэму Семеновского «Благовещание», давшую название его первому поэтическому сборнику (1922). В центре поэмы — образ Христа, но не канонического, а Христа, рожденного в краю, где «фабрики-кадила // над чумазым городом льют густую мглу». Этот Христос, готовый принять на себя «все бремя мира, боль и тьму», не был узнан людьми. Его последнее пристанище — сумасшедший дом. Неудивительно, что поэма «Благовещание» больше никогда не перепечатывалась. В «настоящий пролетарский» формат она явно не вписывалась, как не вписывался и цикл «Иконостас» (1913—1921), где главной героиней выступает Богородица, просящая Христа: «Свет свой яви ты загубленной, // Темной, замученной Руси!» Нелегко жилось Дмитрию Николаевичу с его «софийным» началом в городе, где все взывало к классовой ненависти, к победе над непролетарской нечистью. Поэт Благов в стихах 1930-х годов, обращенных к «поэту-меланхолику», то есть Семеновскому, отлучал его от советской нови, ибо: «думы твои — одиночки», «ласка весны и цветочки нашей стройки дороже тебе». Однако Семеновский, несмотря на все превратности жизни, вплоть до тюремных стен, предпочитал оставаться с «мыслями- одиночками», «с ласками весны и цветочками». Выход поэта за пределы официального мифа о Красном Манчестере, выход в природный мир, в чудесную красоту Палеха, на волжские просторы Плеса и Юрьевца содержал в себе попытку, говоря словами А. Солженицына, «жить не по лжи». В итоге поэзия Семеновского остается живой и по сей день.

105

Первая и последняя при жизни поэтическая книга Анны Барковой «Женщина», посвящена ивановскому революционеру Н. А. Жиделеву. «Первую мою книгу, рожденную моей первой любовью, — говорится в посвящении, — отдаю, недоступный, твоим усталым глазам и рукам, измученным на каторге». Судя уже по этому предисловию, Баркова вступает в поэзию как страстный приверженец мифа о Красном Манчестере, революционном городе, несущем миру свет новой жизни. Лирическая героиня с теми, кто взрывает церкви, идет в освободительный бой «с красной звездой на рукаве», кто ощущает себя матерью «несметных поколений». Этот первоначальный революционный запал по-своему отзовется и более поздних стихах, когда Баркова увидит страшную оборотную сторону свершившегося. Отзовется лукаво-ироническим признанием своей приверженности к большевистскому Иванову. Любопытно в этом плане стихотворение «Иваново-Вознесенка»: Ума и годов моих старше Большевицкого города кровь. Врывается буйным маршем Восстание даже в любовь. Целую с враждой и задором, О страсти кричу, как трибун, И порой разожгу из-за вздора На неделю веселый бунт. Но жизнь отдаю не по фунту. Не дразню, издеваясь: лови! Так прости же капельку бунта Моей бестолковой любви.

Большевистское здесь — не идеология, а то извечно бунтарское начало, что, по мнению поэтессы, издавна отличало ивановцев, сообщая им особую конфигурацию душевного устройства, а именно непредсказуемость их поступков, совместимость несовместимого. Тем самым вольно и невольно Баркова развивала первоначальную основу ивановского мифа, согласно которому Иваново — это сочетание несочетаемого. При этом важно подчеркнуть, что персонификацией амбивалентного мифологического ядра становится прежде всего сам характер лирической героини Барковой.

106

Уже в «Женщине» мы обнаруживаем непредсказуемую текучесть души, броски от одного настроения к другому. Ее строки из стихотворения «Душа течет» могут быть поставлены эпиграфом и к первой книге Барковой, и ко всему последующему ее творчеству. Вот и в стихах, непосредственно посвященных родному городу, Баркова с самого начала сталкивает самые разные чувства. С одной стороны: город-бунтарь, восставший против рабской жизни.С другой стороны — предчувствие возмездия над тем, кто, зараженный революционным бунтом, будет раздавлен новой действительностью (см. стихотворения «Казнь», «Предтеча» и др.). Одно из самых «пролеткультовских» стихотворений ранней Барковой «Грядущее» начинается так: Перестаньте верить в деревни. Полевая правда мертва; Эта фабрика с дымом вечерним О грядущем вещает слова <…> Нам люба тишина и ясность, Мы лелеем слабое «я», Неизведанно злую опасность Нам сулит дымовая змея. Эта фабрика «я» раздавит, Наше жалкое «я» слепцов, — Впереди миллионы правят, Пожалеют дети отцов…

Но даже здесь включением местоимения «мы» Баркова вносит ноту все той же текучести души, заставляющую воспринимать неоднозначно смысл данного стихотворения. Встает вопрос: не слишком ли высока цена веры в фабричную действительность, если за нее поэтессе приходится расплачиваться гибелью своего уникального «я». Пройдет не так много времени, и в поэзии Барковой прозвучит душераздирающий вопль того, кто когда-то верил в фабричную трубу, отдал ей душу: Веду классовую борьбу, Молюсь на фабричную трубу. Б-б-б-бу. Я уже давно в бреду. И все еще чего-то жду.

107

У-у-у! И жены были, и дети, И нет ничего на свете. Господи, прошу о чуде: Сделай так, чтобы были люди…

Память об Иваново-Вознесенске входит и в поэзию Барковой гулаговского периода. Причем, образ родного города все в большей степени вписывается теперь в большую историю России, не теряя при этом личностного начала, связанного с трагической судьбой поэтессы: Что в крови прижилось, то не минется, Я и в нежности очень груба. Воспитала меня в провинции В три окошечка мутных изба. Городская изба, не сельская, В ней не пахло медовой травой, Пахло водкой, заботой житейскою, Жизнью злобной, еле живой. Только в книгах раскрылось мне странное Сквозь российскую серую пыль, Сквозь уныние окаянное Мне чужая привиделась быль. Золотая, преступная, гордая Даже в пытке, в огне костра. А у нас обрубали бороды По приказу царя Петра. А у нас на конюшне секли, До сих пор по-иному секут, До сих пор мы горим в нашем пекле И клянем подневольный труд…

К городской избе как точке отсчета жизни автора стягиваются нити суровой российской истории, и это способствует формированию особого типа личности, одновременно грубой и нежной, рвущейся через отрицание «уныния окаянного», через тенеты «подневольного труда» к «чужой были» Еще более выразительна в плане идентификации «ивановского характера» поэтессы глава из гулаговской поэмы Барковой 108

«Первая и вторая», где под «второй» подразумевается сам автор произведения. Именно здесь Баркова создает объемную социальную панораму дореволюционной жизни Иваново-Вознесенска, которая во многом противоречит советским мифам о Красном Манчестере. Начинается «ивановская часть» поэмы с личной ноты: «Итак: она фабричной гарью // С младенческих дышала дней. // Жила в пыли, в тоске, в угаре // Среди ивановских ткачей. // Родимый город, въелся в душу, // Напоминая о себе // Всю жизнь — припадками удушья, // Тупой покорностью судьбе ». Далее идут поэтические кадры, где крупным планом представлена массовая жизнь Иваново-Вознесенска: Там с криком: «Прочь капиталистов!» Хлестали водку, били жен. Потом, смирясь, в рубашке чистой Шли к фабриканту на поклон. «Вставай, проклятьем заклейменный!» — Религиозно пели там. Потом с экстазом за иконой Шли и вопили: «Смерть жидам!»

Давая итоговую оценку представленной в этих стихах ивановской действительности, Баркова пишет: «Вот этот бесполезный ропот // И русской жизни дикий бред // Душою бросили в Европу // Вторую нашу в десять лет». Как и в стихотворении «Что в душе прижилось, то не минется…» поэтесса говорит здесь о тяге к «чужой были», об особом западническом феномене своей творческой личности. Но тема «Россия и Запад в творчестве Барковой» — особая статья. Здесь же скажем только о том, что, несмотря на изначальную тягу к Западу как более свободному для личности пространству, Баркова никогда не переставала себя чувствовать живой частицей трагической русской истории, каким являлся для нее и сам родной город. Таким образом, поэтический миф о русском и Красном Манчестере нельзя свести к каким-то однозначным мифологемам, тем более к единому смыслу. Этот миф, творимый разными талантливыми авторами, объемен и противоречив и заслуживает дальнейшего изучения.

109

Библиографический список 1. Антология поэзии / сост. Л. Н. Таганов. Иваново, 2006.

2. Безобразов В. П. Село Иваново. Общественно-физиологический очерк // Отечественные записки. 1864. № 1.

3. Воронский А. Литературно-критические статьи. М., 1983.

4. Есенин С. Полн. собр. соч. : в 7 т. М., 1999.

5. Ленин В. И. Полн. собр. соч. : в 55 т. М., 1990. Т. 52.

6. Нефедов Ф. Д. Избранные произведения. Иваново, 1959.

7. Таганов Л. Н. «Ивановский миф» и литература. Иваново, 2006.

110

В. П. Хархун

ПРОШЛОЕ, НАСТОЯЩЕЕ И БУДУЩЕЕ ИНДУСТРИАЛЬНОГО ГОРОДА

ПРОЕКТ «МАНЧЕСТЕР»:

ОБРАЗ ДОНБАССА В ТВОРЧЕСТВЕ ВЛАДИМИРА СОСЮРЫ Тема Донбасса — одна из основных в творчестве Владимира Сосюры, поэтому она активно изучалась в литературоведении. Следует вспомнить исследования Г. Рудницкой [6], Е. Радченко [5], В. Моренца [4] и др. Литературоведческий анализ в основном был ориентирован на тематический и образный уровень, что в некотором смысле ограничивает результативность исследования: рецепция Донбасса в поэзии В. Сосюры имеет более сложную природу и связана со спецификой моделирования художественного мира. Советская кодификация В. Сосюры, оформленная в перифразе «сын шахтерского края» (Сторона шахтарська, / Син твій, син твій я!), кроме лозунговой семантики, открывает интерпретационную перспективу, нацеленную на выявление системообразующих уровней творчества поэта. Цель нашей статьи — анализ образа Донбасса в контексте метагеографии и геоидеологий, сконструированных в творчестве поэта. Этот подход, кроме прочего, позволяет определить специфику В. Сосюры в контексте соцреалистического канона. Моделирование геоидеологий свидетельствует о «соцреалистическом» статусе поэта, создание персональной метагеографии — о его постоянном «выходе» из зоны соцреализма.  Хархун В. П., 2012 111

Донетчина, Донбасс — это ключевой географический код индивидуальной истории В. Сосюры. Его универсальность подчеркивают биографические данные: поэт родился на Донбассе, но в 22 года навсегда его покинул, время от времени приезжая, как, например, в 1952—1953 гг., когда собирал материал для новых сборников стихов. В. Сосюра живет в Одессе, Харькове, Киеве, Уфе, Москве, но эти топонимы появляются в его поэзии очень редко. В то же время частотность топонимов, репрезентирующих Донетчину, очень высока, как и их численность. В поэзии В. Сосюры вспоминаются Третья Рота, Дебальцево, Лисиче, Артемовка, Рубежное, Володино, Кабанное, Сватово, Юзовка, Белая Гора, станция Яма, речки Белая, Бахмутка, Донец и др. Символическое пребывание в географическом пространстве Донетчины свидетельствует о том, что оно, персонифицируя индивидуальное прошлое поэта, навсегда остается его духовной Родиной, которую он никогда не покидает. У Сосюры формирование образа Донетчины связано с созданием персональной метагеографии — «сгущением мифов и архетипов мест и территорий» [1, с. 40]. Образногеографическими и локально-мифологическими стержнями сосюринской метагеографии выступают речка Донец и завод (прежде всего содовый, на котором поэт работал в детстве и отрочестве). Они направлены на конструирование современной картины мира, предусматривающей слияние образов природного ландшафта и индустриального пространства, которое обозначает синкретическое единство бытия. Функциональная заданность этих образов определяется на трех уровнях. Во-первых, они создают топографический (пейзажный) уровень картины мира: «Де Дінець і заводу огні, над посьолком задумалась осінь» [7, с. 149]1. Во-вторых, они формируют сферу онтологии, которая маркируется мифологическими интенциями. Известно, что речка — это элемент сакральной топографии, она «стержень вселенной, мирового пути» [3, с. 374]. Все большие речки каждого ареала (Хуанхэ, Янцзы, Меконг, Ганг, Инд, Тигр, Евфрат, Волга, Днепр, Обь, Амур, Амазонка и др.) сакрализировались и были введены в ми1

Тут и далее в круглых скобках указываем том и страницу этого издания.

112

фологические мотивы. Региональность относительно маленького Донца фиксирует пограничный статус речки в онтологической сфере сосюринского мифа: она рубеж между своим и чужим пространством. Космогонический пафос образа завода связан с мотивом культурного упорядочивания пространства, его внутреннего наполнения. Приоритетный прием в создании образа — персонификация, нацеленная на формирование идеи индустриального величия («спадає дим розвіяний, безсилий, що лине в даль з міцних грудей заводу» [3, с. 61] и идеологическую мотивировку («завод став членом РКП» ([1, с. 168]. В-третьих, доминирование образов Донца и завода определяет специфику антропологического уровня картины мира, который проектируется на образ лирического героя, максимально приближенный к авторскому «я», выступающему в данном случае «героем места» — ключевым компонентом метагеографического каркаса. В. Сосюра создает авторский мифопроект, вызванный необходимостью саморепрезентации. Начальная точка — рождение — проявляется в мифеме купания, потому что «мотив вступления в реку означает начало важного дела, подвиг; переправа через реку — завершение подвига, обретение нового статуса, новой жизни» [3, с. 376]. В поэме «Красногвардеец» герой некоторое время боится зайти в воду, опасаясь малярии. Переборов страх и зайдя в воду Донца, лирический герой открывает для себя сакральное содержание этого события: Вода! Ти нам неначе мати… Вода — живого джерело, як і моє ясне село, куди прийшов я, щоб співати, і мій завод, і рейок дзвін, що мчать за сонцем навздогін… Вода! Ти нам неначе мати [2, с. 242].

Образ воды (Донца)-матери дополняется образом заводаотца («Заводе, тату мій!.. Мов блудний син, до тебе вернувся знову я з благанням на вустах» [1, 25]), создающих мифопоэтический образ семьи. Он всячески интимизируется и поэтизируется, благодаря, в частности, клишированным эпитетам «любимый», 113

«родной», «золотой», которые употребляются для характеристики и Донца, и завода. Следующая инициация — процесс становления и духовного взросления героя. Вода как «символ жизненной силы души» (К. Г. Юнг) в этом контексте определяет первый уровень самоидентификации: Мій завод, я знов такий залізний і дзвеню, лунаю молотком [1, с. 167].

Третья инициация — самоопределение: из «сына» Донца и завода формируется поет, имеющий «горн шахтерский» и «шахтерскую музу», назначение которых — воспевать родной край. Эти две инициации — становление и самоопределение героя — базовый лирический сюжет всего творчества Сосюры, повторяющийся через ритуальный феномен «вечного возвращения» в «Донбасс индивидуального прошлого». Такое «возвращение» тем более значимо, если учитывать горький опыт проживания В. Сосюры на Донбассе. Многодетная семья Сосюр жила очень бедно, ютилась в хворостянке (дом из хвороста), В. Сосюра вынужден оставить учебу, тяжело работать на содовом заводе и шахте, чтобы прокормить семью после смерти отца [2]. Однако в художественном мире поэта, зараженном мифической семантикой, родной край связан с «золотым веком» детства й отрочества, и поэтому он воспринимается как сакральная история, признанная «истинной» самим Сосюрой. Миф «Донбасса как индивидуального прошлого» — ключевой для всего творчества В. Сосюры. Появление других рецептивных моделей определяется хронологически. Они создаются в результате компромисса с требованиями времени, часто — с приоритетами советской идеологии, поэтому можно утверждать, что В. Сосюра вырабатывает «идеологии пространства» (геоидеологии). Хронологически первая из них связана с образом «революционного Донбасса». Сосюра изображает его как арену политической борьбы, с экспрессионистической насыщенностью рассказывает о социальном противостоянии, о боях с деникинцами и петлюровцами. Он также обращает внимание на социальные преобразования, происходящие на Донетчине, в частности появление рабочих клубов, шахткомов, организация партактивов. Но самое 114

важное задание в конструировании образа революционного Донбасса — осмысление прихода героя, выходца из шахтерского края, в революцию. Особенность этого задания состоит в том, что оно имеет ярко выраженный автобиографический характер и предопределено необходимостью выработать парадигму самореперезентации. Каждая декада творчества В. Сосюры ознаменована появлением поэмы, в которой поэт «переписывает» свой приход в революцию. Логика конструирования персональной истории обусловлена переходом от семантики «красного ренессанса» до советизации лирического «я» и его жизнеописания. То есть уже в этой модели рецепции Донбасса чувствуется ген советского идеологизма. Эта геоидеологическая модель примечательна также появлением другого «героя места»: впервые Сосюра пробует создать образ шахтера как «типичного представителя рабочего класса Донбасса». Поэт использует распространенный советский сюжет, показывая процесс формирования социального сознания, связанного с овладением основ ленинизма, организаторской работой в шахткоме, отказом от любимой девушки, продиктованным идеологической целесообразностью. Рецептивная модель революционного Донбасса не резонирует ключевой («Донбасс индивидуального прошлого»), наоборот, дополняет ее социальным звучанием. Следующая — «Донбасс индустриального величия», — выработанная в основном в 30-х годах, отличается. Это прочитывается на всех уровнях. Вопервых, изменяются базовые топонимы. До этого образ Донетчины фиксировался в географических локусах (названиях населенных пунктов, водоемов) и индустриальных деталях (шахты, копры, терриконы, трубы завода). Теперь доминирует топоним «Донетчина» как кодификат определенной территории — родного края. Вытеснение донецких локусов происходит также благодаря приоритетному статусу собирательных названий «Советская Украина», «Отчизна», «Родина», значительно позже —Советский Союз. Исчезновение реальной донецкой географии синхронизируется с усилением геоидеологии: Донбасс представлен как символ индустриального прогресса советской страны. Во-вторых, изменяется образ картины мира. Его специфику определяет приоритет идеологем индустриализма: «залізобетон115

ний юний світ» [2, с. 53]. Онтологическая модель характеризуется доминированием мотива радостного труда: «Тільки в праці життя» [2, с. 53]. Антропологическая модель определяется семантикой техницизма: «В ритмі машин виростає всесвітня людина» [2, с. 53]. Происходят изменения в корреляции «я» и «мы». Если в «Красной зиме» (1921) лирическое «я» сливается «с народа «мы» святым» [1, с. 20], но никогда не теряет конкретности и индивидуальных черт, то в стихотворении «Мастерская» (1932) «я» выступает деперсонализированной частью «миллионного потока». Наконец, модифицируется духовный мир человека: «що продукт виробничих відносин «душа», знаєм ми» [2, с. 54]. Идеологически-индустриальное наполнение образа картины мира создается с помощью определенных приемов. Вместо интимизации и поэтизации, характерных для модели «Донбасс индивидуального прошлого», тут преобладает семантика милитаризма (атака, крепость, борьба, удар, боевой поход, легионно), техницизма (цех, мастерская, могучие машины, ритм машин, струнное шоссе, молнии авто), гиперболизма (всемирное счастье, миллионный поток). В-третьих, изменились принципы моделирования «героя места». Если раньше доминировало авторское «я» или обобщенный образ конкретного социального типажа (шахтера), то теперь превалирует принцип авторитета, нацеленный на конструирование советской агиографии. Сосюра создает своеобразную аллею героев, представляющих донецкий край: Ворошилов («Ворошилов (отрывок из поэмы», «Песня о Ворошилове»), Артем («Донецкое солнце в вышине»), Стаханов («Киев»), позже — молодогвардейцы («Бессмертные»). Предназначение рецептивной модели «Донбасс индустриального величия» — служить сюжетным и образным каркасом для производства других. В частности, речь идет о формировании модели «военного Донбасса» в годы Второй мировой войны. Ее характеризуют три ключевые тенденции. Во-первых, расширение географии. В произведениях Сосюры появляются топонимы «Россия», «Москва», «Алтай», «Урал», «Азия», «Башкирия», «Белоруссия» и др. В этом контексте Донетчина выступает частью великого целого. Во-вторых, формируется персонифицированный образ Донетчины как мужественного воина («І Донеччи116

на люба до бою, до останнього бою встає» [3, с. 12]). В-третьих, создается новый типаж «героя места» — это земляк-побратим, который защищает Родину и которому поэт шлет самые искренние слова поддержки. Стилистическими приоритетами в создании модели «военный Донбасс» выступают интимизация в обращении к землякам-братьям, романтизация военного подвига и драматизм в изображении военных будней. В 1940-х годах Сосюра возвращается к моделированию «Донбасса индустриального величия», наполняя ее, в отличии от 1930-х, территориальной конкретикой. В структурировании картины мира происходят кардинальные изменения. Ключевым кодом индустриального величия выступает шахта, образ которой в предыдущих рецептивных моделях популярным не был. Шахта истолковывается как символ радостного труда, утверждение победы человека над природой и дорога в будущее. Соответственно формируется образ «героя места» — шахтера (стихотворение «Шахтер»). Он создается согласно ключевым постулатам советского мифотворчества: как культурный герой, который «солнечный огонь, загустевший в черный камень» добывает в «подземной глубине», он «звезды засветил над родными копрами, и со звездами Кремля сплелись их огни». Шахтер предстает как «хозяин» своей земли и «подземный брат» поэта, дополняя таким образом «сосюринскую семью». В 1950-х годах формирование модели «Донбасс индустриального величия» превращается в целенаправленный государственный проект. В 1950 году В. Сосюра вместе с другими советскими писателями пишет обращение к работникам литературы и искусства с установкой на более глубокое воспроизведение в художественных образах жизни работников социалистического Донбасса («Уславимо героїчну працю шахтарів», «Литературная газета», 31 августа) [2, с. 136]. В 1952 году Сосюра практически реализует это лозунг, на несколько месяцев выезжает в Донбасс с целью ознакомления с послевоенным индустриальным прогрессом. В результате появляется сборник «За мир», который можно рассматривать как определяющий в осмыслении модели «Донбасс индустриального величия». Его специфику определяют несколько советских идеологем, связанных с государственной политикой оптимизации шах117

терского труда, точнее — со способами ее репрезентации средствами искусства для дополнительной популяризации:  улучшение условий работы шахтера, машинизация, приходящая на смену «черному труду»;  ударный труд как норма для шахтера;  приход в «шахтерскую семью» представителей других регионов, особенно девушек из Западной Украины;  улучшение материального состояния шахтеров;  образ шахтерских детей — «будущих воинов труда». Убедительность и художественная достоверность модели «Донбасс индустриального величия» в поэтическом сборнике «За мир» предопределяется непосредственным опытом поэта, его жизненными впечатлениями как очевидца послевоенного Донбасса. Он опоэтизировал производительный процесс, создал индивидуализированные портреты шахтеров, лиризировал бытовые подробности (покупка машины, игры шахтеров с девушками на досуге). В конце 1950-х в начале 1960-х В. Сосюра, как и другие представители его литературного поколения, в частности М. Рыльский и М. Бажан, переживает период «третьего цветения». В творчестве В. Сосюры это отмечено повторной универсализацией модели «Донбасс индивидуального прошлого», к которой присоединяются мотивы тотальной ностальгии стареющего поэта, для которого вглядывание в Донетчину — это способ ревитализации его духовной истории. Поэтому еще сильнее становятся старания Сосюры воспевать родной край, послужить ему своей музой: Донеччино моя! Я б хтів співать про тебе, аж поки тихий зір, мій зір погасне в млі!.. І долі кращої мені в житті не треба, і щастя більшого не треба на землі [4, с. 251].

Итак, диахронный уровень творчества В. Сосюры характеризуется доминированием рецептивной модели «Донбасс индивидуального прошлого». К ней «приживляются» другие — «революционный», «военный», «индустриальный» Донбасс, — которые либо абсорбируют у предыдущей базовые компоненты, либо постулируют другие. В обоих случаях они «вторичны», «исторически заангажированы». Истинный смысл Донбасса 118

В. Сосюры кроется в его индивидуальной памяти: это «золотой век» духовной жизни поэта, в котором он пребывал на протяжении всего своего творчества. Библиографический список 1. Замятин Д. Тотальное пространство: к антропологии индустриальных ландшафтов // 1 Уральская индустриальная биеннале современного искусства. Специальные проекты / куратор Алиса Прудникова. Екатеринбург, 2010. С. 34—41.

2. Сосюра Володимир. Життя і творчість у документах, фотографіях, ілюстраціях / упор. Ю. С. Бурляй, І. І. Гончаренко, Є. Є. Радченко, В. В. Сосюра. К. : Радянська школа, 1978. 143 с.

3. Мифы народов мира : энцикл. в двух томах. Т. 2. К—Я / за ред. С. А. Токарева. М. : Сов. энциклопедия, 1982. 718 с.

4. Моренець В. Володимир Сосюра. Нарис життя і творчості. К. : Видавництво художньої літератури «Дніпро», 1990. 262 с.

5. Радченко Є. Володимир Сосюра. Літературно-критичний нарис. К. : Радянський письменник, 1967. С. 170—177.

6. Рудницька Г. Поезія шахтарської праці // Володимиру Сосюрі. Збірник присвячений шістдесятиріччю з дня народження і сорокаріччю літературної діяльності поета. К. : Радянський письменник, 1958. С. 178—193.

7. Сосюра В. Твори в чотирьох томах. К. : Видавництво художньої літератури «Дніпро», 1986.

119

М. Г. Меерович

120

ПРОШЛОЕ, НАСТОЯЩЕЕ И БУДУЩЕЕ ИНДУСТРИАЛЬНОГО ГОРОДА

ПРОЕКТ «МАНЧЕСТЕР»:

ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ КАК КОММУНИСТИЧЕСКИЙ ПРОЕКТ (промышленность, соцрасселение, соцгород, соцжилище) Большевики мечтали изменить ход истории, сформировать новую цивилизацию. И они это сделали! Большевики прекрасно понимали, что для мировой конкуренции стране, руководимой ими, необходимо иметь три согласованные друг с другом вещи: государственный аппарат, экономические механизмы и население. Но совершенно иные, нежели те, что достались им в наследство от царского режима. В послереволюционной России и население не соответствовало целям, выдвинутым большевиками, и государственный аппарат был не в состоянии исполнять то, что требовала от него партия, и экономические механизмы были так раскритикованы марксистами, что следовало немедленно «выбросить их на помойку истории» и создавать абсолютно новые. Все нуждалось в коренном преобразовании. Проект № 1. «Коллективная мудрость» Большевикам всегда был остро необходим «управленческий ресурс». Несмотря на то что к концу 1917 г. в партии насчитывалось около 400 000 чел., старых большевиков — ветеранов партии, вступивших в нее еще до революции, в 1922 г.  Меерович М. Г., 2012

(то есть после полного завершения гражданской войны) было всего лишь 12 000. Это 0,0001 % от числа населения страны. Единственное, что они могли сделать, это перенести на устройство структуры партийного управления населением опыт руководства своими подпольными боевыми бригадами. И большевики сформировали эту структуру и этот ресурс: «ленинский призыв» 1925 г. привел в партию еще 500 000 новых членов, а потом еще и еще... Расширение численного состава, укрепление исполнительской вертикали, создание того, что сейчас принято называть «социальными лифтами», то есть возможностей резкого взлета в карьере при условии принятия на себя нужных правил поведения и неукоснительного их исполнения, плюс жесткая многоуровневая иерархическая структура, руководимая лидерами, которые в каждом управленческом слое подчинялись лидерам вышележащего уровня, — все это позволило сформировать структуру управления, пронизывающую всю толщу населения. В деревне, правда, добиться этого было значительно сложнее, чем в городе, но в конечном счете большевики справились и с этим. Кроме оптимальной численности «партии власти» и четкого структурного построения ее исполнительской вертикали, большевикам нужна была слаженная работа по переводу решений, принимаемых высшем эшелоном власти, в государственные планы и программы, а также эффективно действующая система каналов передачи приказов вниз, к органам, осуществляющим непосредственное исполнение. И они путем проб и ошибок эту вертикаль все-таки сформировали. Сначала были упразднены военно-революционные комитеты — боевые органы, возникшие во время переворота. Затем вместо них была создана система советов рабочих, солдатских, крестьянских и батрацких депутатов — органов местного самоуправления. Причем, поскольку пролетариат рассматривался как костяк народных масс, как ядро военных (и трудовых) подразделений, мобилизуемых из местного населения местными же советами, было осуществлено «перераспределение административных функций между отдельными пунктами губерний и уездов» так, чтобы переместить центры управленческих ареалов в промышленные города. Советам сначала дают «столько полномочий, сколько они могут взять» и даже позволяют немного побороться друг с дру121

гом за перераспределение административных функций между отдельными пунктами губерний и уездов и за изменение административных границ. Им даже предлагается «хозяйственно… конкурировать и бороться за пограничные районы с хозяйственными центрами соседних областей». Но этот проект оказывается не слишком удачным, так как в итоге складывается конгломерат чересчур своевольных самоуправляющихся территорий, «самостийных коммун», без горизонтальных экономических связей и с явно выраженным противостоянием любому воздействию свыше. Поэтому на смену ему тут же идет другой проект, «централизованный», — высшая власть усиливает свою диктатуру, «реформирует и упорядочивает» существующую систему советов, то есть жестко подчиняет их центру. В итоге создается институт государственного аппарата управления, накрепко сращенного с партийным. В нем все устроено очень оригинальным образом. Не просто как на Западе, а в сравнении с европейскими демократическими институтами много лучше и демократичнее. Правда, так оно только выглядит. А функционирует «с точностью до наоборот». На самом деле те законодательные и исполнительные органы, которые по Конституции именуются высшими органами власти (ЦИК и СНК СССР, ВЦИК и СНК РСФСР, СТО и др.), лишены законодательных функций и лишь доводят до практического воплощения те распоряжения и директивы, которые принимает подлинное руководства страной — Политбюро ЦК ВКП(б), Оргбюро, Секретариат ЦК ВКП(б). Этот «хамелеонский окрас» становится присущ практически всем проектам, порождаемым советским режимом. Как, впрочем, и ему самому. В нем идея выражает одни смыслы, а воплощает совсем другие. Цель выглядит одним образом, но предполагает достижение совершенно иного. Провозглашаются одни задачи, а преследуются совершенно другие. Говорится одно, думается второе, а делается при этом третье. Подобная перманентная фиктивно-декоративная маскировка реальных смыслов, целей и задач любого социального проекта составляет неизменный компонент «дизайна советской власти».

122

Проект № 2. «Коммуна» Перемещение центров власти в промышленные ареалы и соответствующая корректировка административно-территориальных границ позволяют большевикам приступить к следующему шагу формирования общегосударственной организационно-управленческой структуры — созданию единой распределительной системы.

16 марта 1919 г. выходит декрет СНК «О потребительских коммунах»1, который приказывает: «…для распределения продовольствия и предметов первой необходимости создать единый распределительный аппарат». «В городах и фабрично-заводских центрах, независимо от их размеров, образуется единая Потребительская Коммуна… в сельских местностях каждый распределительный пункт может или составлять самостоятельную потребительскую коммуну, или входить в состав единой Коммуны, охватывающей целый район. <…> В Потребительскую Коммуну включается все население данной местности. Каждый гражданин обязан стать членом Коммуны и приписаться к одному из ее распределительных пунктов». Потребительские коммуны (как и любые другие фрагменты советской управленческой системы) объединяются в иерархическую структуру с единым центром — Центральным союзом потребительских коммун («Центросоюзом»). Кстати, «коммуна» рассматривается как единственная форма организации бытовых, производственных, снабженческих процессов — распределения жилья, продуктов и вещей, предоставления мест труда и т. п. Поэтому деятельность по территориальной организации производства и распределения, в том числе по эксплуатации и обслуживанию жилья, благоустройству городов, энергоснабжению, противопожарным мероприятиям, инфраструктурному обеспечению быта (трамваи, водоснабжение, ассенизация, прачечные, бани, скотобойни и проч.), начинает именоваться «коммунальной». А все в целом — «коммунальным хозяйством». Именно отсюда и произрастает название той системы, которая успешно просуществовала в СССР 70 лет и которую сегодня безуспешно пытаются реформировать, возлагая на собственника обязанность платить за все, но лишая его при этом реальных рычагов истребования исполнения обязательств со стороны якобы «управляющей» компании.

1

СУ РСФСР. 1919. Отд. 1. № 28. Ст. 315.

123

Проект № 3. «Новый человек» В начале века почти очевидным казалось, что хозяйственные системы должны быть организованы сознательно, то есть за счет определенных знаний, а не сами собой под воздействием стихийных «экономических», «товарно-денежных» отношений. Причем теоретики марксизма распространили этот принцип не только на деятельность, но и на жизнь, рассматривая ее как нечто искусственно организуемое для обслуживания процессов производства, устроенное так, чтобы «восстанавливать силы трудящихся для полноценного отправления обязательной трудовой повинности». Даже специальное слово стали употреблять для обозначения единства производственной деятельности и организуемой при ней жизни — «жизнедеятельность». Все неконтролируемые проявления жизни должны были быть исключены. Расписывалось и регламентировалось даже свободное время: «ничегонеделание» должно было заменяться обязательными занятиями — спортом, кружками, наукой. Население о таких теоретических представлениях почти ничего не знало. Но было очевидно, что особого восторга от такой предлагаемой ему «жизни», в большинстве своем оно испытывать не станет. Поэтому его ждал следующий проект — «социально-культурная переработка». Первый шаг на пути преобразования населения под такую жизнь состоял в том, что насильственно была изменена социальная структура общества — вместо «мещан», «помещиков», «дворян», «купцов», «офицеров царской армии», «буржуев» (то есть владельцев фабрик и заводов) и многих других различных понятий, за каждым из которых стоял довольно специфичный образ жизни, поведения, работы, времяпрепровождения, смыслов существования, амбиций, были сформированы совершенно иные: «совслужащий», «партиец», «высокий партиец», «красный директор», «комсомолец», «пионер», «потомственный пролетарий» и др. В этой новой структуре даже те понятия, которые совпадали по названию с дореволюционными («рабочий», «крестьянин», «интеллигент»), обретали совершенно иное содержание. Потому что большевики поставили перед собой и успешно достигли цели создания такого типа человека, для которого образ жизни, уна124

следованный от прошлого, постепенно утрачивал всякое значение — «современность отрицала прошлое». Этот тип человека был постоянно открыт для новых форм коллективного сосуществования, способен принять новый стиль трудового поведения, готов занимать места в совершенно по-новому сформированных производственных структурах и неразрывно связанных с ними процессах повседневности и прикладывать усилия, чтобы постоянно обновлять их. Кстати, именно эта установка на «отрицание прошлого ради прогресса» остается до сих пор одним из неосознанных пережитков советской идеологии, который приводит к постоянному реформированию всего вокруг и, в частности, уничтожению исторических центров российских городов (ради «благоустройства и борьбы с трущобами»). Цель «создания нового человека» во многом была вызвана негативным отношением теоретиков большевизма к традиционному укладу труда российского пролетариата, общинному способу сосуществования людей (причем не только в деревне, но в городах — в рабочих казармах фабрик и заводов) и в целом к менталитету российского народа, который, по мнению вождей большевизма, необходимо было постоянно принуждать к требуемой трудовой и социальной организации. Основным средством для выработки новых психофизических черт населения становится производственно-бытовая среда. Она осознанно превращается в механизм дисциплинирования, принуждения, самопреобразования. И здесь тотчас возникают серьезные трудности, потому что люди стремятся выскользнуть из-под внешнего прессинга. Они не желают дисциплинироваться. Не хотят меняться. Не рвутся вырабатывать в себе «нового человека». Они пьют, прогуливают, лодырничают и лоботрясничают. Бросают работу. И вообще, пытаются обеспечить себя пропитанием другими способами. Нужно накрепко привязать их к месту предполагаемой «социально-культурной переработки», к месту труда. Роль привязки человека к производству начинает играть «распределительная система». Распределяется все — продукты, товары, услуги, льготы по старости и выслуге, пособия по инвалидности, текущее медицинское обслуживание, удовольствия, возможность получить образование. Все, что составляет «жизненный прожиточный оптимум». Распределительная система вы125

нуждает людей держаться за место работы и терпеть все, что связано с пребыванием в членах трудо-бытового коллектива. Распределительная система была придумана не случайно. И не вынужденно, как это объясняют некоторые историки, — якобы в результате дефицита товаров, продуктов, высококачественных услуг и проч. Она была сформирована сознательно и целенаправленно, как специфическая форма организационно-управленческого и административно-бытового воздействия на людей. Кстати, НЭП продемонстрировал, что без нее вполне можно обойтись. Именно поэтому он был так нетерпим для власти. Но выдержки большевикам было не занимать. Введение НЭПа не отменило распределительной системы, они существовали параллельно, но, как только накопились ресурсы для следующего общегосударственного рывка — в индустриализацию, от НЭПа немедленно избавились, усилив и укрепив распределительную систему как средство привязки человека к месту работы. Здесь следует сделать отступление, чтобы разъяснить еще одно заблуждение историков-политологов — о вынужденном введении советской властью НЭПа, об отказе большевиков от своего курса, об осознанной ими необходимости вернуть дореволюционные частнокапиталистические отношения, чтобы «выйти из кризиса, в котором они оказались по собственной вине». Все это лживое объяснение советского времени, миф, призванный сокрыть истинное положение дел, умолчать о еще одном гениальном советском проекте под названием «новая экономическая политика». Проект № 4. «Новая экономическая политика» Еще в начале 1920-х гг. буржуазными учеными-экономистами, согласившимися сотрудничать с советской властью, был сделан интереснейший вывод, исходивший из анализа состояния промышленного потенциала СССР. Он говорил о том, что советской власти не нужно вкладывать средства в восстановление существующих предприятий, направлять усилия на их технологическое переоборудование, так как отечественная промышленность уже безнадежно отстала от западной. При этом вообще не вкладывать средства в существующую промышленность нельзя, ибо без внешнего финансирования и материально-технического 126

обеспечения она не способна самостоятельно функционировать. Нужно поддерживать существующие промышленные предприятия умеренными материально-финансовыми вложениями, чтобы не дать одновременно обрушиться всей системе промышленного производства, и терпеливо дожидаться, пока в течение ближайших 5—10 лет она окончательно выработает свой технический ресурс и постепенно выйдет из строя. А за это время следует, не торопясь, накопить силы и средства для того, чтобы, приобретя на Западе самые передовые технологии, возвести современнейшие промышленные предприятия и тем самым создать передовую индустрию. Хотя самым оптимальным вариантом было бы вообще не тратить государственных средств на существующие предприятия. Но при этом все же каким-то чудесным образом обеспечить финансирование доживающих свой век производств из каких-то неизвестных источников. Заметим, что высшее руководство страны восприняло эту рекомендацию. И придумало абсолютно нетривиальный способ поддержать существующую промышленность, не тратя ни копейки государственных средств. И не побоялось для этого публично сделать вид, что якобы отступило от своих базовых принципов. Оно ввело «новую экономическую политику». То есть вернуло в повседневную жизнь тот тип экономических процессов, к которому было привычно население. Отобранные государством фабрики и заводы стали сдаваться в аренду тем, кто умел и еще не забыл, как ими управлять. Появилась возможность частных строительных инициатив. Возможность для частного финансирования и снабжения производства. Мгновенно восстановили свою деятельность розничные торговцы, реанимировав множественные мелкие, но в массе своей широкоохватные саморегулируемые процессы продуктового и товарного оборота. Имевшиеся на руках деньги стали активно вовлекаться в хозяйственное использование... И все это было лишь искусственно запущенной программой для формирования внегосударственного, внебюджетного источника поступления денег и активности людей в существующее промышленное производство с целью его временного поддержания. При этом большевики ни на шаг не отступали от своей главной цели — формирования структуры диктаторского управления 127

страной. Власть с зубовным скрежетом выдержала требуемую паузу — позволила НЭПу существовать, поддерживая и активизируя всю хозяйственно-экономическую сферу. Причем она позволила ему просуществовать ровно столько, сколько было необходимо для внебюджетной подпитки тихо умирающей промышленности. А затем искусственно обанкротила крупные процветающие предприятия, завладела и стала руководить теми, которым за счет привлечения современных западных технологий удалось стать передовыми, задавила частную «кооперативную» торговлю — вернула все обратно, исключительно в свои руки. И объявила о «логическом» завершении «новой политики»2. А также о старте еще более новой — общегосударственном создании всей промышленности заново, формировании современной военнопромышленной индустрии, призванной стать маховиком развития всего гражданского производства. Это был следующий шаг в развертывании советского проекта. Он был назван «индустриализация». Проект № 5. «Воля вместо экономики» А пока шел НЭП, параллельно с ним, все эти годы главный орган государственного планирования (Госплан) занимался еще одним глобальным проектом — проектом единой общегосударственной системы размещения промышленности и населения по территории страны. Причем трудности разработки этого проекта были превеликими, так как пример решения подобной задачи сотрудникам Госплана подсмотреть было абсолютно негде — «практический социализм» они создавали впервые в мире. Нужно было увязать воедино все множественные составляющие — ресурсы, технологии, людей, квалификацию исполнителей, образование, управление, транспорт, энергоносители, политические амбиции, теоретические заповеди… Нужно было придумать законы и правила, которые еще не существовали в обществе. Поэтому ход, которым шла работа, в методическом плане был верен и прост: взять описание капитализма и на основе его критики 2

И. В. Сталин сказал об этом на конференции аграрников-марксистов 27 декабря 1929 г.

128

(уже проделанной основоположниками марксизма-ленинизма) построить теоретико-гипотетические положения «социализма». Согласно буржуазным экономическим теориям, от которых отталкивались разработчики «российского социализма», сформулированные в их рамках экономические законы размещения промышленности и производительных сил были одинаковы для различных стран, универсальны. С этой «универсальностью», «неизменностью», «надысторичностью», «вечной повторяемостью» экономических законов старой буржуазной науки и борется советская власть. Она требует, чтобы обслуживающие ее ученые рассматривали СССР как страну, к которой нельзя подходить с буржуазной меркой. Она ставит задачу теоретически разработать внутреннее устройство совершенно нового типа общества — «внеэкономического» — и, соответственно, новые социальные (тоже внеэкономические) законы его существования. Замечу, что с современной научной точки зрения это правильная позиция — законы социальной организации и экономические закономерности не являются чем-то постоянным и неизменным. Они изменяются и трансформируются, как и любые иные закономерности социальной и экономической организации. И мыслительное (теоретическое) описание этих законов также не является постоянным. Всякая теория верна с точностью до тех условий и допущений, в рамках которых она появилась, так как мышление реалистично лишь постольку, поскольку существует материальная действительность (и, в частности, конституирующие ее социально-организационные структуры), которая поддерживает его правдоподобность. Как только эта действительность (структуры) изменяется, исчезает и тот тип мышления, который все это обеспечивал. В этом понимании и заключаются кардинальное различие естественнонаучного и «искусственно-технического» подходов и отличие природных явлений от социальных. В этом заключена великая преобразующая мощь проектного подхода в практическом изменении социально-экономической действительности. Но эта методологическая точка зрения станет привычной и очевидной для интеллектуальной мысли лишь в середине XX века. И во многом благодаря появлению советского мегапроекта. А в 1920—1930-е гг. вопрос об изменяемости научных постулатов 129

под задачи социально-экономического преобразования действительности, о прикладном характере теоретических знаний и различной их приложимости в разных «общественно-исторических практиках» еще только лишь ставился. «Обладает ли человеческое мышление предметной истинностью, вовсе не вопрос теории, — верно отмечает К. Маркс, — а практический вопрос». Изменяется практика, изменяется и знание — оно перестает быть истинным. То же самое происходит и со всеми экономическими теориями, выросшими на почве одних социальных условий, в ситуациях с другими социальными условиями. Истинность их положений определяется не логикой теоретических доказательств и строгостью понятийных конструкций, а эффективностью практики осуществления социальных действий. В том числе и политической практикой (принятием определенных решений), и организационно-управленческой практикой (созданием механизмов их реализации), и общественной практикой (последующим практическим воплощением этих решений). Общественно-политическая практика, осуществляемая советской властью, полностью опровергла теории буржуазной экономики и экономической географии, до этого объяснявшие устройство мира и правившие им. Новая социалистическая теория размещения промышленности и населения по территории страны изначально, на уровне идеологических и методологических предпосылок, была сформирована как противостоящая капиталистическим теориям. Она а) отвергала «эволюционные» изменения; б) провозглашала приоритет искусственных (революционных) общественных изменений; в) предписывала формировать основы размещения советских производительных сил, кардинально отличающиеся от закономерностей размещения при капитализме. Итак. Капитализм неразрывно связан с отделением города от деревни. Социализм — со стиранием границ между городом и деревней. При капитализме отдельные отрасли производства (в результате территориального разделения труда) прикрепляются к отдельным областям страны. При социализме отдельные районы не должны специализироваться по какой-нибудь одной отрасли промышленности либо земледелия, так как это может придать им «независимость».

130

При капитализме размещение нового производства тяготеет к источнику рабочей силы, сосредоточенной в крупных городах. При социализме, наоборот, новые промышленные центры предлагается строить подле мест добычи и переработки сырья, здесь же следует возводить новые поселения и сюда же перемещать новые трудовые ресурсы. Советская власть сознательно отказывается от выявленной капиталистическими экономистами закономерности приближения производств к местам расположения дешевой рабочей силы. Формируя новый цивилизационный порядок, она принимает установку на искусственное формирование контингентов дешевой рабочей силы с принудительным перемещением ее в те места, где в ней есть потребность. В СССР, в отличие от перенаселенной Европы, особое значение имеет осуществление контроля над гигантскими безлюдными территориями окраинных частей страны. «Удержание территорий» советская власть станет осуществлять через их хозяйственно-промышленное освоение. И здесь советская власть вновь проектно создает, а затем практически воплощает концепцию, не имеющую исторических аналогов, — концепцию социалистического расселения. Диаметрально противоположную всем законам капитализма. Проект № 6. «Концепция социалистического расселения» Расселенческая градостроительная политика советской власти была предельно инновационной, потому что не имела цивилизационных прецедентов. Она основывалась на никогда ранее не существовавшем решении — передать целиком отдельные сферы деятельности и связанные с их реализацией крупные фрагменты территории страны во владение государственным хозяйствующим «субъектам». Таковыми становятся ВСНХ, ведающий всем новым промышленным (прежде всего военным) строительством и связанным с ним гражданским строительством; Главное управление коммунального хозяйства НКВД (ГУКХ НКВД), которому поручается владеть всем жилым фондом и всей коммунальной инфраструктурой в существующих городах. Чуть позже к ним присоединяется еще один общегосударственный 131

«субъект» — Главное управление лагерей (ГУЛАГ), которому вверяются строительство транспортных коммуникаций, первичное освоение территорий и ресурсодобыча. Именно эти «субъекты», воплощая государственные интересы, выступают распорядителями государственных финансов и трудовых ресурсов. И отчаянно борются за материальные и человеческие ресурсы и деньги. Но это уже другой рассказ. Согласно концепции социалистического расселения население должно двигаться вслед за размещением новых производств и вслед за ним быть равномерно распределенным по территории страны. Концепция соцрасселения утверждает ценность строительства новых поселений как мест, свободных от стереотипов прежнего образа жизни, старого характера межличностных отношений, старых форм деятельности, старой культуры, — то есть, в целом, как поселений совершенно иного типа, нежели существующие города. Ее главная задача — материализовать новые формы организации деятельности и жизни. Концепция исходит из принципа искусственного прикрепления к месту работы больших масс людей. Удержание нужного количества рабочей силы в нужном месте осуществляется за счет привязки их пропиской, выдачей продовольственных карточек, наделением жилищем из государственных фондов, медицинским обслуживанием исключительно по месту работы, обучением детей исключительно по месту проживания и т. п. За единицу нормативных вычислений потребного количества населения принимается специфическая расчетная единица — «рабочий». Новые поселения призваны создавать с прилегающими к ним сельскохозяйственными зонами единые территориальнопроизводственные системы город — деревня с постоянным производственно-хозяйственным обменом: город снабжает деревню конкретным планово изготавливаемым ассортиментом промышленной продукции; деревня обеспечивает город сельскохозяйственной продукцией в количестве, гарантирующем ее полное употребление. Процесс втягивания сельскохозяйственных территорий и проживающего на них крестьянского населения в сферу организационно-управленческого влияния создаваемых индустриальных центров, а фактически в культурную и политическую зависимость и подчинение им, начинает трактоваться как практи132

ческое исполнение теоретических постулатов о «стирании границ между городом и деревней». Важной организационно-управленческой функцией соцрасселения является обеспечение военно-мобилизационной составляющей процесса коллективизации. Новые поселения не только предоставляют выдавливаемым из деревни крестьянам возможность занять рабочие места в промышленной индустрии, но и осуществляют за счет них комплектование личного состава дислоцированных в них военных формирований. Прибывающие в город массы крестьянского населения разделяются на два потока. Из одного, состоящего из «необразованных и политически ненадежных» крестьян осуществляется пополнение дислоцированных на данной территории подразделений пехоты и кавалерии (не требующих никакой изначальной квалификации новобранцев). Из другого, который составляют крестьяне, уже прошедшие «школу индустриального производства» (то есть «опролетаренные», организационно подготовленные, технически грамотные и т. п.), комплектуются передовые технические соединения — моторизованные и механизированные. Армия тоже эффективное средство «социально-культурной переработки» населения. Кроме этого, новые поселения, являясь центрами окружающих их непролетарских ареалов и выполняя по отношению к ним функцию сосредоточения органов руководства, одновременно выступают форпостами размещения контингентов силовых ведомств, предназначенных для подавления потенциально возможного внутреннего сопротивления, как в самих городах, так и на прилегающих сельскохозяйственных территориях. Поэтому величина соцгородов определяется в том числе исходя из способности содержать определенную «массу» этих контингентов, поскольку подразделения ОГПУ и милиции (как, впрочем, и регулярные военные формирования) могут располагаться в населенных пунктах лишь при условии наличия в них достаточного количества производящего и обслуживающего населения. Таким образом, концепция социалистического расселения проектно размечает границы районов нового расселения и обеспечивает установление в них оптимальной численности населения различных категорий «функционального предназначения». То же самое происходит и в отношении внутренней планировки 133

новых поселений, которые в своей структуре (на ином иерархическом уровне) также реализуют принцип мобилизационнопартийного членения городской территории. Заметим, что в программах проектирования соцгородов предусматривается обязательное размещение в них военных частей. Принимая любые стратегические решения, разработчики первого в СССР государственного плана построения социализма неуклонно исходят из идеи необходимости принудительного управления процессами деятельности людей. Мировоззренчески за этой идеей стоит методологический тезис о том, что «развитие» должно быть искусственно организуемым процессом, то есть социальные идеи необходимо претворять целенаправленно и сразу. Проектное мышление полностью реализовало себя и в этой методологии, и в этих идеях. Проект № 7. «Военное благополучие» Советская власть в любых своих решениях принципиально не основывалась на постулатах «экономической эффективности», выработанных буржуазной наукой. Она решительно опиралась на постулат «социальной целесообразности». Модель экономики, создание которой требовалось от плановых органов, должна была предусматривать осуществление индустриализации, основанной прежде всего на запланированных к достижению на конец первой пятилетки показателях мощности военной промышленности, называемой оборонной. Кроме того, она должна была предвосхитить, в большей или меньшей степени, вероятностные структурные изменения народного хозяйства, необходимые для победы в будущей войне. Гражданская работа Госплана тем самым все в большей степени вынуждена была руководствоваться целями развития военнопромышленного комплекса. Кстати, в апреле 1928 г. для облегчения и упрощения включения военного содержания в разработку программы индустриализации принимается решение об участии военных представителей во всех стадиях разработки народнохозяйственного плана. Все без исключения проекты первого пятилетнего плана, начиная с середины 1928 г. вплоть до окончательной версии 1929 г., теперь проверяются и визируются военными.

134

При этом территориальная организация народного хозяйства по требованиям военных начинает осуществляться с учетом того, что многие существующие оборонные предприятия находятся в недопустимой близости от границ. Поэтому при принятии стратегических решений о расположении новых объектов военнопромышленного комплекса и — шире — о размещении производительных сил по территории страны предлагается создание второго стратегического эшелона оборонных предприятий на Урале; а далее развертывание третьего, и четвертого, и пятого — в Казахстане, Сибири, на Алтае, Дальнем Востоке. Волевое размещение Кузнецкстроя, Магнитки, Уралмаша и других производств на Урале, Алтае, в Сибири, не слишком удобное в отношении отсутствия потребных транспортных коммуникаций, не слишком выгодное из-за дальних перевозок угля, не слишком очевидное из-за дефицита местных трудовых ресурсов, с точки зрения обороноспособности страны оказывается даже более чем целесообразным (причем невзирая на любые затраты). Прежде всего потому, что на тот период до Урала, а тем более до Сибири, ни один самолет ни одного вероятного противника долететь не способен — даже у самых мощных европейских бомбардировщиков не хватает ресурса дальности беспосадочного перелета (с учетом необходимости возвращения на аэродромы базирования). С этой точки зрения государственные планы по равномерному рассредоточению производств и населения по территории страны оказываются весьма позитивными — такая «система расселения бесконечно затрудняет задачу разгрома (с воздуха или химической атакой) населенного района необходимостью для противника бить по рассредоточенным, рассеянным целям, минимальнейшего эффекта действия в случае нападения в этих условиях…»3. Итак, в советском мегапроекте используются принципиально иные, нежели в капитализме, базовые критерии принятия 3

Значение социалистической планировки расселения с точки зрения интересов военной обороны // Современная архитектура. 1930. № 6. С. 15 ; см. также: Кожевников М. А. Воздушно-химическая война и планировка городов // Строительная промышленность. 1927. № 3. С. 205— 209 ; Его же. Воздушно-химическая война и тип городских зданий // Там же. № 8. С. 544—548.

135

решений по размещению и развитию производства. Если в капитализме таковым является понятие «экономической выгоды», то есть капиталистические предприятия размещаются в тех местах, где обеспечиваются наименьшие издержки производства (включая расходы на транспорт), то в условиях социализма следование государственной цели оказывается весомее издержек производства. Здесь расчет подчинен воле, а предприятия размещаются не там, где выгодно, а там, где нужно (исходя, например, из целей обороноспособности, экономической независимости страны или удержания окраинных территорий). Если в капиталистической теории строительство новых производств тяготеет к существующим транспортным артериям, то в социалистической практике, с точностью до наоборот, строящиеся транспортные коммуникации тяготеют к производству. И если того требуют нужды промышленности, то к конкретному месту, невзирая на трудоемкость и финансовые затраты, тянутся железнодорожные ветки и магистрали, строятся автомобильные дороги, роются водные каналы и создается инфраструктура для трассировки авиалиний. Новые населенные пункты возникают в рамках программы индустриализации не сами по себе, а в строгом соответствии со структурой производства, в которой промышленные предприятия в этот период рассматриваются как главные пункты «потребления и распределения». Именно они получают сырье, перерабатывают его, получают компоненты и комплектующие, производят продукцию и отправляют ее дальше по цепочке производственного цикла, включаются в финансовые потоки и бюджетное распределение ресурсов, получают продукты питания и вещевое довольствие, распределяют их по своим работникам и т. д. Интенсивность потребления и распределения зависит от величины (мощности) градообразующего предприятия, то есть от значения его в общегосударственной структуре народного хозяйства. Все эти факторы учитываются при установлении нового административного деления.

136

Проект № 8. «Пролетарские ядра» Придумав в первые дни своего воцарения инновационные принципы административно-территориального устройства страны и даже успев осуществить пробный натурный «эскиз», советская власть в середине 1920-х гг. опять оказывается перед задачей переработки их под новые задачи — развертывания военной индустрии. Теперь необходимо сформировать административнотерриториальное устройство таким образом, чтобы обеспечить партийно-государственное руководство военно- и трудомобилизационными образованиями, формируемыми из проживающего на конкретных территориях пролетарского (с его руководящей и организующей ролью) и непролетарского населения. Для этого территория страны вновь перекраивается, расчленяясь на единицы с самодостаточным производственным циклом, соразмерные друг другу по количеству населения и обладающие а) промышленно-пролетарским «ядром», б) зоной размещения населения, привязанного к производству (промышленному и сельскохозяйственному), в) сырьевыми регионами, обеспечивающими производство, г) обслуживающими производство транспортными ареалами, д) распределительной системой. Иерархически выстроенная система партийных организаций, осуществляющая управление не только населением, но и хозяйственно-производственными процессами, предполагает приведение партийных организаций одного уровня в хотя бы приблизительное равенство по численности своих членов. Это связано с необходимостью разбить организуемое этими партийными ячейками население на тоже примерно равные части. Поэтому пропорционирование, с одной стороны, численности членов партии, распределенных по территории, а с другой стороны — беспартийной и, как следствие, малосознательной части населения, охватываемой организующим влиянием этих членов партии и мобилизуемой в случае необходимости на выполнение военных или трудовых задач, оказывается определяющим при установлении размеров новых административно-территориальных единиц. Оно «мельче нарезано» там, где населения больше, и крупнее — там, где населения меньше.

137

Создание нового административно-территориального устройства призвано прежде всего обеспечить воплощение планов индустриализации. Поэтому оно решает две основные задачи: 1) реформирование существующей в европейской части страны структуры управления территориями — здесь старое административное деление перекраивается в целях выделения пролетарских центров и тяготеющих к ним зон сельскохозяйственного населения; 2) формирование в отдаленных, слабозаселенных и неосвоенных районах новой иерархически устроенной партийногосударственной структуры руководства-подчинения, призванной концентрировать, организовывать и направлять финансовые, материальные, человеческие и прочие ресурсы на достижение производственных целей сверхбыстрыми темпами. В роли «пролетарских центров» — ядер новых административно-территориальных образований — выступают поселения особого типа — «соцгорода». Их создание — следующий шаг советского мегапроекта. Проект № 9. «Коллективизация» Главным человеческим ресурсом для выращивания «нового» человека — исполнителя планов индустриализации — были крестьяне. В послереволюционный период из примерно 120 млн населения России они составляли 5/6. Большую часть их следовало насильственно оторвать от земли и «преобразовать». Их предстояло из людей со специфическим («крестьянским») типом мышления, способностью к сезонной концентрации сил и такому же их восстановлению, «природным» восприятием времени, общинным стилем труда и поведения, морали и мировоззрения превратить в «пролетария» — человека, оперирующего точными отрезками пространства и времени, способного существовать в хронотопе и темпоритме повседневного трудового напряжения и такого же восстановления сил, умеющего овладевать стремительно усложняющейся современной техникой, разделяющего ценности технологически организованного промышленного производства, способного искренне радоваться включению в реформируемую извне социальную действительность, способного быть включенным в высокоорганизованные интеллекту138

альные и трудовые усилия огромных масс людей, способного напряженно трудиться над узким фрагментом коллективного продукта, не видя и не воспринимая целого и т. п. Развитие народа следовало осуществлять через изменение порядка его жизни и образа сознания. В этом большевики не были оригинальны. В определенном роде они продолжали традиции просветительства, и не только российского. Но в отличие от романтического антикапитализма европейского культурного авангарда осуществляли это исключительно в принудительных формах. А как еще — спрашивали Ленин и Горький — можно использовать для строительства коммунизма «ту массу человеческого материала», которая была испорчена «веками рабства, страданий и капитализма»? Только через целенаправленное преобразование. Только через создание новой среды обитания, которая станет для вчерашних рабов механизмом постоянного дисциплинарного принуждения к духовному и физиологическому самоизменению, в которой будет происходить их ежедневное перерождение. Идеология принудительного преобразования общества была теоретически обоснована лидерами большевизма. Еще в 1920 г. Н. Бухарин писал, что «государственная власть пролетариата, его диктатура, само советское государство служат фактором разрушения старых экономических связей и создания новых». А осуществляется это благодаря «концентрированному насилию», которое обращается не только на буржуазию, но и вовнутрь, являясь фактором «самоорганизации и принудительной самодисциплины трудящихся». «Верно!» — пометил В. Ленин эту мысль, подчеркнув слово «вовнутрь» и перенеся в словах «самодисциплины трудящихся», за счет выделения чертой, акцент на «…дисциплины трудящихся». Большевики искренне верили в то, что только благодаря «концентрированному насилию» можно было заставить население работать больше, нежели это было ему нужно для обеспечения собственного существования. Только так можно заставить людей осваивать большие пространства бедной страны с малоэффективными традиционными технологиями и примитивной производственной культурой. И на фоне этой убежденности власть принимает вполне логичное (с точки зрения ленинской теории и идеологии) решение об 139

использовании труда заключенных. А впоследствии целенаправленно организует поступление необходимого количества дешевого и мобильного ресурса заключенных для освоения отдаленных и экстремальных по климатическим условиям частей страны. И это тоже проектное решение: постановка цели — анализ исходной ситуации — оценка наличных ресурсов — принятие решения — перевод решения в систему сомасштабных исполнителю задач — определение средств, необходимых для решения задач. Идеология большевиков изменяла отношение государства к народу. Понимание его как естественно существующего, самовоспроизводящегося и саморазвивающегося образования было сознательно заменено большевиками на «целевое», проектное отношение — народ начинал искусственно изменяться под требования нового строя, создаваться заново, как «более активный, способный к поддержанию нового порядка», управляемый и исполнительный. С укреплением сталинского режима эта проектная составляющая все более усиливалась, так как происходило все более массовое разрушение естественных основ жизни. А это, в свою очередь, вызывало вынужденное появление и совершенствование различных технологий удержания населения в требуемом состоянии. Ф. Энгельс писал о том, что в пролетарском государстве «только созданный современной крупной промышленностью, освобожденный от… цепей… которые приковывали его к земле, и согнанный в большие города пролетариат в состоянии совершить великий социальный переворот…». В СССР миллионы душ российского крестьянства, «освобожденные» в результате принудительной коллективизации от «цепей, приковывавших их к земле», будут согнаны на стройки социализма, «опролетарены» посредством включения их в трудобытовые коллективы и превращены тем самым в основной трудовой ресурс индустриализации, обеспечивая практическое воплощение постулата Ф. Энгельса о необходимости направить пролетариат на «свершение великого социального переворота». А ключевую роль в процессе сосредоточения свободной части рабочих рук (в отличие от подневольных трудовых контингентов ГУЛАГа) в городах-новостройках при объектах современной крупной промышленности станет играть сознательно поддерживаемый дефи140

цит жилья. Расчет был верен — именно дефицит жилья позволил ведомствам быть застрахованными от текучести рабочей силы. Советская жилищная политика превратила «крышу над головой» в средство прикрепления людей к месту работы, так как получить ее можно было только из рук администрации заводов и советских учреждений. Проектная мощь большевиков состояла в том, что они смогли научить себя «превращать философские идеи в гвозди», то есть смогли воплотить заповеди марксизма-ленинизма в практику реальных действий по преобразованию мира, довести интеллектуальные доктрины до вида конкретных программ и форм социальной организации, до формирования определенного типа поведения, до материализации в конкретном устройстве системы управления и заводских технологиях. Постулаты марксизма-ленинизма давали советской власти фундаментальное понимание законов развития человеческой цивилизации, критерии проверки принимаемых стратегических решений. Природа советской власти наиболее ярко выразила себя в сталинизме. Явленная в этот период всесокрушающая воля и созданный ею мощнейший исполнительский механизм представляют собой уникальное явление, до сих пор сокрытое завесой тайны, потому что устройство его так детально и не изучено. Раньше было невозможно, да и сейчас мало кто изучает, потому что больше исследуются феномены, трогающие любого нормального человека, — ужасы террора, система ГУЛАГ, героизм в Великой Отечественной войне и т. п. Как следствие, пружины сталинской системы управления до сих пор остаются скрытыми. Проект № 10. «Жизнедеятельность» Концепция социалистического расселения, в соответствии с основополагающим принципом «жизнь должна обеспечивать способность трудиться», утверждает главенство целенаправленно организуемой производственной деятельности, а селитьбу при ней рассматривает исключительно как подчиненную вещь— обслуживающую производство. В ее рамках место работы трактуется как главный источник укорененности людей в жизни. Оно призвано выполнять 141

следующие функции: а) распределять среди трудящихся на нем (и, соответственно, членов их семей) средства к существованию (выплачивать заработную плату, предоставлять жилье из государственных фондов, осуществлять продуктовое и вещевое снабжение); б) предоставлять социальные блага (детский сад, школу, поликлинику, санаторий, турбазу и т. д.); в) организовывать досуг; г) наделять привилегиями (поощрять жилищем улучшенного качества или увеличенной площади, выдачей улучшенных продовольственных пайков, предоставлением персонального автомобиля и проч.); д) формировать отношения между людьми на основе включенности в социальные группы внутри организаций и т. д. Совершенно официально, даже законодательно, в этот список включены: «… а) денежная плата; б) квартира, отопление, освещение, водопровод; в) предметы продовольствия и потребления; г) производственная одежда, внеплановые выдачи и т. п.; д) парикмахерские, бани, театр; е) продукты с огородов и советских хозяйств; ж) все осуществляемые предприятиями и учреждениями затраты по организации быта и прочие услуги, предоставляемые коммунальными отделами; е) средства передвижения (билеты по железной дороге, выделение по месту работы, в случае надобности, грузовых автомобилей, оплата проезда к месту работы на трамвае и проч.); ж) семейные пайки и другие дополнения к заработной плате, выдаваемые по месту работы семьям рабочих и служащих»4. Все это делается для того, чтобы неразрывно привязать человека к месту работы. Но самым главным средством такой привязки советская власть делает… крышу над головой. Стремясь ликвидировать все «буржуазное», советская власть, в качество основополагающего принципа своей жилищной политики, провозгласила и твердой рукой последовательно реализовала отмену частной собственности на недвижимость. И ввела вместо нее особый вид собственности — государственную. В нескольких ее проявлениях: государственно-ведомственную, государственно-ведомственно-кооперативную, государственно-муниципальную.

4

142

СУ РСФСР. 1921. Отд. 1. № 67. Ст. 513. С. 629.

Ведомственная собственность на жилье изначально рассматривалась и использовалась советской властью как мощное средство трудового дисциплинирования. Использовалась она также и как средство исключения какого бы то ни было недовольства (или сопротивления) со стороны рабочих — к любому сотруднику, неудовлетворенному условиями труда, или глупыми распоряжениями начальства, или несправедливостью при расчете заработной платы — чем угодно, мог быть не только приклеен моральный ярлык «возмутителя спокойствия», но применен зловещий законодательно введенный термин «дезорганизатор производства», влекущий за собой увольнение с работы. И самое страшное последствие увольнения — немедленное выселение прямо на улицу. При отсутствии собственного жилища, в климатических условиях России, где под пальмой не перезимуешь, подобная угроза становилась важнейшим стимулом в самокорректировке сознания и повседневного поведения. Советское ведомственное жилье позволяло держать рабочих в подчинении и зависимости значительно более успешно, чем фабрично-капиталистическое. Потому что изначально и вполне осмысленно приспособлялось к этой задаче. В труде «К жилищному вопросу» Ф. Энгельс произносит слова, способные стать эпиграфом ко всей советской жилищной политике: «…государство, эксплуатирующее крестьян и рабочих, не заинтересовано в устранении жилищной нужды, так как она способствует принуждению рабочих к труду и послушанию». Советское государство, эксплуатировавшее крестьян и рабочих в значительно большей мере, чем капиталистическое, также не было заинтересовано в устранении жилищной нужды, потому что дефицит жилья был прекрасным средством принуждения рабочих и к труду, и к послушанию. Жилищная нужда в идеологии и практике советской жилищной политики была сознательно превращена из явления, с которым нужно бороться, в эффективное средство принуждения к вводимым свыше формам организации производственной деятельности и вменяемому извне образу жизни.

143

Проект № 11. «Принудительные миграции» Расселенческая политика советского государства фактически с первых лет его существования осуществлялась как репрессивная. Она основывалась на принудительных миграциях трудомобилизованного гражданского населения, контингентов красноармейцев, специалистов и квалифицированных рабочих, спецпереселенцев, заключенных и многих других категорий населения. Целью расселенческой доктрины большевиков было удержание под своим контролем малонаселенных окраинных территорий страны, а также обеспечение трудовыми ресурсами отдаленных мест добычи полезных ископаемых и возводимых подле них предприятий военно-промышленного комплекса. До сих пор остается слишком много «почему». Почему в принудительной переселенческой политике государства существовал приоритет «переселения» перед «заселением», то есть почему важнее было принудительно переместить трудоспособное население в новые места обитания, нежели стимулировать добровольные перемещения в те же самые места? Почему принудительно направляемый поток переселенцев намного опережал колонизационные возможности территории? Почему формы хозяйственного освоения не предполагали рачительного отношения к территории? Почему с такой небрежностью и ошибочностью выбирались места размещения новых поселений — спецпоселений, лагпунктов, соцпоселков, то есть почему выбор территории под возведение города диктовался исключительно схемой размещения промышленных предприятий и игнорировал ресурсы места, конкретику окружающей среды, потенциал культуры населения и иные особенности ситуации? Проектное сознание выражает себя в том, что, понимая, что проблема, на которой оно сосредоточено, не имеет образцов решения, оно порождает инновационное решение, а затем переводит его в систему последовательных действий. Большевики сделали способность к проектированию основой своей управленческой деятельности. Прежде философы лишь разъясняли, как устроен мир, а большевики взялись практически переделать его. Так, например, в своей работе «Развитие капитализма в России» В. И. Ленин указывал на то, что лишь крупное машинное произ144

водство способно «преобразовать прежнего земледельца в фабричного рабочего», лишь механическое производство способно «отрывать рабочих от земли»5. Проектная идея, которую извлекут из этого анализа большевики, будет состоять в том, что только фабрика и завод способны вырывать население из патриархального уклада деревенской жизни, придавать ему импульс в формировании новых форм организации трудовой деятельности и бытового существования. Причем реализационная составляющая этого проекта коснется не только взрослого мужского населения, из которого и будут формироваться основные трудовые контингенты, но также и женщин, и подростков, и детей, являющихся не менее важным материалом социальной переработки, чем мужская часть населения. Об этом, опять же, еще В. И. Ленин писал: «…говоря о преобразовании фабрикой условий жизни населения, необходимо заметить, что привлечение к производству женщин и подростков есть явление в основе своей прогрессивное». Этот проектный постулат в послереволюционный период также ляжет в основу производственной и тесно связанной с ней жилищной политики. Он предопределит расчетные формулы определения потребности социалистических рабочих поселков и соцгородов в количественном и качественном составе населения и вызовет необходимость перемещения в новые места обитания и женщин, и детей. Проект № 12. «От станка до пиджака» Советская власть сознательно осуществила «отрыв рабочего от сковывающей его собственности на недвижимость и землю». Она боролась с возможностью горожан владеть индивидуальным жилищем и собственным участком земли. Потому что собственное жилище и собственная земля позволяли людям жить независимо ни от кого и самостоятельно худо-бедно прокармливать себя и членов своей семьи за счет возделываемого огорода и содержания домашней скотины. Произведенная большевиками муниципализа5

Ленин В. И. Развитие капитализма в России // Полн. собр. соч. Т. 3. С. 537—539.

145

ция городской недвижимости, насильственное лишение людей возможности иметь клочок земли ставили городское население (и рабочих, и служащих, и неработающих — всех) в абсолютно зависимое от власти положение. Что, как следствие, создавало основы формирования нового типа социальной соорганизации населения — «трудо-бытовых коллективов» — основных единиц советского производства (и промышленного, и интеллектуального). Восстанавливая в первые послереволюционные годы промышленные предприятия или сооружая новые фабрики, электростанции и металлургические заводы, государство, в лице наркоматов, станет предоставлять рабочим земельные участки и ссуды для строительства жилья и даже возводить целые поселения для рабочих, в которых жилище будет находиться в безраздельной собственности администрации промышленных предприятий. И вселяться в него рабочие и служащие станут лишь на время работы на данном предприятии. Строительство новых производств вне существующих городов есть умозрительно сформированная и искусственно реализованная тенденция. Ее идеологическое обоснование покоится в трудах В. И. Ленина, который, анализируя положение рабочего класса в России, указывал на то, что фабричная промышленность с особенной быстротой распространяется вне городов — «создает новые фабричные центры и быстрее толкает их вперед, нежели городские». Стратегия индустриального развития СССР будет впоследствии основана именно на этой тенденции — новые промышленные предприятия станут располагаться вне существующих городов, «на пустом месте», вблизи мест добычи сырья или в местах размещения воинских контингентов. Именно «новые фабрично-заводские центры» станут рассматриваться властью как ядра административного управления крупными фрагментами территории страны, как места распространения новых технологий и образцов трудовой деятельности, культуры и быта. И лишь с превращением промышленных предприятий в крупные производственные комплексы поселки непроизвольно станут перерастать в поселения с численностью 80— 100—250—300 тыс. чел., превращаясь в города. И здесь советская власть вновь породит уникальный проект под названием «соцгород».

146

Проект № 13. «Соцгород» Социалистические города — замкнутые жилые образования при промышленных предприятиях. Они призваны быть «пролетарским центром», «ядром» прилегающей территории и окружающих сельскохозяйственных поселений. Соцгорода выполняют роль «опорных пунктов» нового расселения. Они предназначены принимать, размещать и трудоустраивать массы «новых трудящихся» — отрываемых от земли и вовлекаемых в промышленное производство крестьян, прибывающих в город и вливающихся в трудо-бытовые коллективы. Соцгород имеет стабильные размеры и фиксированное количество населения, производное от количества рабочих мест на фабрике (заводе). Промышленное предприятие не только определяет смысл существования соцгорода, но и, как правило, задает его композицию, в частности расположение общественного центра, ориентацию улиц, направления основных пешеходных путей, расположение зеленой зоны и т. п. Основной силой осуществления любых организационноуправленческих мероприятий в соцгородах являются трудящиеся промышленных предприятий (управляемые партийными организациями этих предприятий). А все прочие категории городского населения — служащие, трудящиеся предприятий непромышленного профиля и прочие — объединяются вокруг них. Это отражается в обязательной планировочной разбивке селитьбы на трехуровневую иерархическую структуру: жилой дом — жилой квартал — жилой район. Специфика планировки соцгорода определяется также тем, что в нем, в отличие от капиталистического города, заложен совершенно иной механизм жизнеобеспечения: а) ликвидирована свободная мелкая частная торговля, б) ликвидирован мелкий бизнес бытовых услуг, в) уничтожены частные виды транспорта, г) ликвидировано индивидуальное предпринимательство в сфере досуга и отдыха и т. п. Взамен этого сформирована всеохватывающая и многофакторная распределительная система — продуктов, вещей, медицинского обеспечения, услуг (прачечные, бани, фабрики-кухни, столовые, больницы, детские учреждения и проч.) и т. п. Кстати, советской власти впервые в истории урбани147

зации пришлось изобретать правила размещения в городе объектов распределительной системы и нормативно решать вопросы их связи с жилищем. Система сетевого обслуживания соцгорода, разработанная в рамках советского градостроительного нормирования, практически идеально обеспечивала жизненно необходимый минимум всех видов хозяйственного и культурного снабжения: сеть связи (почта, телеграф, радио); сеть жилищ (общежития, гостиницы, коммуналки, индивидуальные квартиры); сеть питания («центральный пищевой комбинат», фабрика-кухня, столовые-распределители на предприятиях, в учреждениях и жилых комбинатах, территориальные столовые); сеть санитарно-гигиенического обслуживания; сеть санитарнотехнического обслуживания; сеть распределителей продуктов широкого потребления; сеть соцвоса (социалистического воспитания), детского дошкольного обслуживания; сеть политехнического обучения (школы I и II ступеней, ремесленные школы, учебно-производственные мастерские, «фабзавы-втузы», вузы); сеть культурного и общественно-политического обслуживания; сеть физкультурного обслуживания (квартальные спортивные площадки и площадки при комбинатах, квартальные, при школах и втузах, на градообразующих предприятиях, районные стадионы и, центральный стадион с дворцом физкультуры, общегородской физкультурный центр для объединения и направления всей работы); сеть медицинского обслуживания (фельдшерские пункты, диспансеры, больницы, санатории, курорты). По такому же принципу формировались и технические системы — канализации, водопровода, дорожно-транспортная. Соцгород имел строгую иерархию общественных пространств: а) общегородской центр с главной площадью (с расположением на ней важнейших городских объектов советского, партийного, социально-культурного назначения); б) центры планировочных элементов жилой зоны с второстепенными площадями; в) внутриквартальные (дворовые) общественные пространства (с расположением на них агитационно-спортивных сооружений), г) придомовые (с устройством при жилых домах детских площадок); сеть детских заведений: а) школы, б) детские сады, в) ясли, г) учебно-производственные учреждения; систему объектов здравоохранения; систему объектов обслуживания: а) объекты общегородского значения, б) объекты квартального значения, 148

в) учреждения обслуживания, размещаемые в жилых домах (в специально отводимых для этого помещениях первых этажей); систему зеленых зон (поясов, коридоров): а) внутренние — парки, скверы бульвары и проч., б) внешние (окружающие) зеленые зоны. Жилище в соцгороде, в противоположность капиталистическим поселениям, где оно выступало объектом покупки, владения или аренды и было предметом персонального распоряжения квартировладельца или заботы квартиросъемщика, является предметом исключительного владения и распоряжения государства. В частности, оно сооружается по инициативе государства и за его счет, ремонтируется, распределяется и находится в конечном счете в его безраздельной собственности. «Соцжилище» используется как один из элементов распределительной системы и предмет снабжения населения. Основным типом жилья, возводимого в рамках государственных строительных программ в соцгородах, является многоэтажное многоквартирное жилище покомнатно-посемейного заселения (строительство индивидуального жилья законодательно исключается). Выводы Никакими доводами нельзя оправдать террор против какого-либо. Тем более против собственного народа. И сталинскому режиму нет и никогда не будет морального оправдания. Но как бы ни оценивались сегодня итоги индустриализации, теория размещения социалистической промышленности, стратегия принудительных миграций, концепция социалистического расселения, система советского школьного и вузовского образования, идея соцпоселений и соцжилища и т. д., нельзя не признать одного — это были общегосударственные программы, сначала умозрительно придуманные, а затем неуклонно и последовательно материально воплощенные. И что особенно важно, индустриализация, действительно, сыграла роль маховика производственно-технического развития страны, а теория размещения социалистической промышленности, концепция социалистического расселения, идея соцгорода продолжают существовать и сегодня. Конечно, так они уже не называются, но сознательной и целенаправленной альтернативы им пока не выработано, и в ре149

зультате сегодняшний характер территориальной организации общества, стратегия освоения сырьевых районов, а также тип размещения новых поселений на новых территориях — подле добывающих и перерабатывающих предприятий — концептуально мало чем отличается от постулатов, регулировавших практику территориального освоения в 1920—1930-х гг. и в послевоенный период. И сегодня, как следствие, эти постулаты продолжают определять характер формирования и существования городской культуры, межличностных и групповых отношений; степень сознательности в отношении населения к среде своего обитания; состояние общественных инициатив по повышению качества жизни и уровня городской среды. И возможно, будут определять еще долгое время, так как поселения создают и сохраняют свою жизнетворную энергетику в гораздо большем масштабе времени, нежели человеческая жизнь. Дополнение Здесь возникает тонкая материя смыслов и содержаний, связанная с сегодняшней необходимостью проектирования будущего (в том числе индустриального и постиндустриального). Очень специфические за время советского проектного эксперимента сформировались идеология развития, население, административно-территориальное устройство страны, формы организации трудовых и бытовых процессов (за несколько поколений ставшие устойчиво-традиционными), принципы устройства «вертикали власти», траектории финансовых потоков и принципы их распределения, ценности жизненного уклада, идеалы и социальные ориентации, степень интеллектуальной свободы и способы публичного обсуждения проблем и действий власти, а также многое другое. И все это важные части национального суверенитета. Все попытки их перестройки последних лет не дали кардинальных импульсов для нового понимания цивилизационной миссии России. Понятно, что во многом их состояние не удовлетворяет чаяниям о будущем. И ясно, что многое нужно трансформировать. Только непонятно как! По аналогии с имеющимися образцами и опытом советской индустриализации действовать не получается. Западные (и восточные) модели неприменимы ни к че150

му отечественному. И прежде всего потому, что никакое государство не может быть суверенным, если для определения способа жизни своего народа использует понятия и категории, которые по своей природе происходят из ценностей и содержания жизни другого народа. Сегодня опыт и история Советского Союза оцениваются, в основном, крайне негативно. И никто не изучает историю страны как первого социального проекта, в котором все стороны жизни и деятельности формировались целенаправленно, сознательно и поновому. Никто не говорит, что СССР — это первое в истории человеческой цивилизации полностью искусственное общество. Опыт социально-культурного программно-проектного эксперимента, переработавшего менталитет целого народа в ходе промышленного переформатирования хозяйства, не извлекается. А он крайне необходим сейчас, когда нужно вновь начинать проектировать, то есть искать решения, не имеющие аналогов. Особенно в условиях, когда Россия «экономически» стоит в капитализме, «социально» крепко увязла в устаревших общественных реалиях, доставшихся от СССР, а «культурно» либо с восторгом растворяется в чужих образцах, либо ежедневно безвозвратно теряет под напором отечественного хапужничества и разрушительства. Россия сегодня нуждается в том, чтобы проектировать, а затем действовать — последовательно и точно двигаясь к достижению поставленной цели. Россия сегодня нуждается в искусственном сотворении, поскольку сама собой, естественным образом, выжить уже не в состоянии.

151

О. В. Шабурова

ПРОШЛОЕ, НАСТОЯЩЕЕ И БУДУЩЕЕ ИНДУСТРИАЛЬНОГО ГОРОДА

ПРОЕКТ «МАНЧЕСТЕР»:

ТРУБНИКИ, ЦВЕТНИКИ И ДРУГИЕ МЕТАЛЛУРГИ: СЕМАНТИКА И ПАФОС ТРУДА В УРАЛЬСКОМ ИНДУСТРИАЛЬНОМ ГОРОДЕ Обращение к проблеме трансформаций индустриальных городов России в разломе советское/постсоветское обязательно вовлекает в анализ историю уральских индустриальных городов. Эта история весьма показательна для таких исследовательских проектов. Ведь именно Урал привычно воспринимают как «опорный край державы», гигантский край заводов и шахт. От демидовских и строгановских заводов один за другим идут этапы развития горнозаводского Урала, формируется представление об особой «уральской матрице» (А. Иванов). Прочно мифологизированный каркас (обязательно следует отметить особую роль творчества П. П. Бажова) строится на фигуре мастерового человека, на семантике и ценностях промышленного труда. Уральская индустриализация имеет несколько весьма характерных периодов и может служить образцом «сплава» советского-индустриального. Соответственно, она же весьма наглядно выявляет травмы перехода к новой реальности. Концепт постиндустриального общества, которым часто описывается современность, здесь вряд ли подходит. Что происходит с символическими простран Шабурова О. В., 2012 152

ствами уральского индустриального города по мере истощения и самого производства, и организующей его цельность базовой идеологемы труда? Попытку такого анализа мы произведем в исследовании жизни одного уральского города — Первоуральска. Первоуральск предстает как типичный результат социалистического индустриального проекта. В истоках завода и города — демидовский Васильево-Шайтанский завод, на базе которого в 30-е годы ХХ века развернется мощнейшая стройка и возникнет собственно город Первоуральск. Градообразующим предприятием станет гигант трубной промышленности первоуральский Новотрубный завод. Какое-то время сохранялся и старый демидовский завод и его называли Старотрубный. Параллельно росли в городе и другие крупные заводы (Динасовый, Хромпик и др.) Но название городу дал именно Новотрубный завод. Он был первым в стране заводом, производящим цельнокатаные трубы. Отсюда и название города Первоуральск. Заметим сразу, что местная мифология делает здесь интересный зигзаг — трактовка названия «Первоуральск» смещается к воспеванию роли Первого. Так, например, в самодеятельных гимнах города часто встречается такое объяснение названия: Первоуральск — значит первый во всем. Соответственно, и жителям города предлагается быть такими «первыми во всем». Конструируя пространство города-завода, советская власть работала в полном соответствии со своей идеологической парадигмой, где в основе — концепт труда, трудового подвига во имя светлого будущего. Базовая ценность труда и трудовых свершений отливалась в форму — организацию пространства с закреплением на этом пространстве данной символики. В полном соответствии с описанной П. Бурдье властью номинации1. Город в своих делениях-разметках и семиотическом оформлении полно выражал пафос и поэтику труда. Начинался город с землянок и бараков, но даже это скученное и убогое жилье получало знаковые названия — Трудпоселок, поселок Самстрой. Потом начал строиться более комфортный Техгород (жилье для специалистов), а затем шло возведение основной части города, которую назвали Соцгородом. Она полностью соответствовала разработанной к тому времени концепции соцгородов.

1

См.: Бурдье П. Социология политики. М. : Socio-Logos, 1993.

153

Далее символическое пространство города-завода фиксировалось через понятную всем стратегию названий — универсальные для всех советских городов улицы Строителей и Токарей на Урале обязательно дополняются улицей Металлургов. Есть она и в Первоуральске, и в Екатеринбурге и др. уральских городах. Для металлургических городов и этого оказывается недостаточно — более специализированная, «точечная» идентичность закрепляется такими названиями улиц, которые считываются всеми местными, но не всегда прочитываются чужими. Так вот для Первоуральска одной из таких символически доминантных улиц является улица Трубников. Именно трубники — адресаты, носители и герои этой мифологии. Аббревиатура НТЗ (Новотрубный завод) и слово «трубники» — самые частотные символизации в пространстве этого города. Жители города в такой логике все определяются как «трубники», а такая номинация становится по сути формой «навязанной идентичности» (говоря языком М. Фуко). «Трубники» оказываются тотальны. Стадион «Уральский трубник», заводская газета «Уральский трубник», «вывеска» города — знаменитая хоккейная команда «Уральский трубник» и пр. В оформлении города (то, что раньше называли « наглядная агитация» я бы обозначила шире — социальный дизайн) везде присутствуют изображения труб. Одно из воспоминаний детства — ансамбль скрипачей Дворца культуры Новотрубного завода пригласили на областное телевидение. Участникам, детям и подросткам, срочно нашли в костюмерных старые платья балетной студии, обрядили, как в «Шопениане», и отправили на запись. Мы предвкушали свои первые «15 минут славы». Каково же было изумление, когда мы увидели, что в кадре нас «накрыли» видом работающего трубопрокатного стана. На зрителя шел поток труб, а под ним в какой-то дымке маячили девочки со скрипочками и звучала «Поэма» Фибиха. Не только образы, но даже порой и звуки города были связаны с трубной темой. Зимой по воскресеньям в городе «происходил» один звук, который слышен был практически в любой точке города. Его ни с чем нельзя сравнить. Это был резкий мощный гул тысяч мужских глоток. Когда он звучал, в любом месте откликались словами: «О! Наши забили!». Это была игра той самой хоккейной команды «Уральский трубник», входившей в 154

высшую лигу по хоккею с мячом. Детище легендарного директора завода Ф. А. Данилова было не только гордостью города, но и маркером позитивной коллективной идентичности, особенно мужской. В эти зимние воскресенья почти все мужчины и мальчики города доставали валенки и тулупы и отправлялись на стадион. Заметим, что сейчас олигархи покупают английские или американские спортивные клубы. В символический же капитал советского индустриального города обязательно входили свои спортивные герои, помогавшие цементировать идентичность и региональную, и профессиональную (металлурги, трубники, шинники и пр.). Отметим, что работа с символическим капиталом советского спорта одновременно выступала важнейшей гендерной технологией по производству советской мужественности. В том же Первоуральске несколько поколений мальчиков занимались тяжелой атлетикой и в городе вырос свой чемпион мира по тяжелой атлетике — слесарь Новотрубного завода В. Колотов. Надо ли говорить, что идеологическая машина извлекла из этого факта все возможные символические ресурсы. Рядом с Первоуральском находится другой металлургический город — Ревда. Они так близко, что их можно было бы воспринимать как Довиль и Трувиль, но уральские индустриальные города не могут принять такое сравнение в принципе. Два металлургических города находятся в сложных, если не сказать, враждебных отношениях. Дело в том, что градообразующим предприятием Ревды является СУМЗ — Средне-Уральский медеплавильный завод. Это одно из самых вредных производств. Роза ветров устроена таким образом, что основные выбросы идут на Первоуральск. Он много лет признается одним из самых экологически тяжелых городов. В Ревде по той же логике, что и в Первоуральске организовано символическое пространство. Попав в Ревду, я была совершенно поражена тем, что центральная улица носит название «Цветников». Мое первоуральское сознание просто возмутилось: «Они столько лет нас травят и при этом так любят цветочки, что дают такое название центральной улице». Конечно же, «цветники» — это их «трубники». Ведущее предприятие цветной металлургии противостояло (буквально — стояло напротив) городу черной металлургии Первоуральску. Здесь, помимо символической игры с колористикой металлургии, мы открываем еще один срез в организации советского 155

иерархического пространства. Пирамида советской индустрии завершалась соответствующими министерствами. Так вот Первоуральск был в подчинении министерства черной металлургии, а Ревда — министерства цветной металлургии. Так и визуально они предстают в ландшафте — черный Первоуральск и Ревда с ее цветными дымами. Эта картина не изменилась и сегодня, только первоуральский Новотрубный завод оказался в руках одной олигархической группы, а Ревда — другой. Перестроечные годы Новотрубный завод, а, следовательно, и город переживали очень тяжело. У проходных стояли подозрительные люди и за копейки скупали у рабочих их ваучеры. Завод оказался в чьих-то чужих руках, неоднократно переходил из рук в руки. В какие-то периоды он просто тихо погибал, а город ветшал и разрушался. Пафос труда и коллективного созидания истаял, но основные символические метки советского/ индустриального остались. В них уже нет той символической энергии, которая выступала мобилизующей силой. Аббревиатура НТЗ исчезла в последние годы, завод был поглощен своим челябинским конкурентом, и стало это все называться « Группа ЧПТЗ». Что может быть с индустриально-советским наследием наших городов? Какие аксиологические модели могут быть предложены для жизни такого города в настоящее время? Кто и что предложит этим людям и городам взамен той поэтики труда и коллективности? Нам представляется, что в этих процессах просматривается та же логика, которая определила отношение к советскому в целом. Здесь обнаруживаются две линии — либо руинизация советского (и тихое умирание), либо попытка коммерциализации советского в форме его гламуризации2. Выбранный мною объект — город Первоуральск — является характерным примером странного сочетания обеих линий. Что касается первой линии — руинизации — то ее хорошо видно на общем состоянии города. Обветшала не только идеология, материализация этих процессов — на самих стенах домов. Фрагмент стены дома, на котором я фотографирую табличку с названием улицы и номером дома, оказывается ярким и самодо2

См.: Шабурова О. Гламур по-уральски: поиск ценностных моделей в глянцевой журналистике региона // Образ достойной жизни в современных российских СМИ : сб. ст. Екатеринбург : Изд-во Урал. ун-та, 2008.

156

статочным примером этой разрухи. Бодрые слова «трубники», «металлурги», «цветники» и «обогатители» смотрятся теперь печально (см. фото 1, 2, 3, 4). Идеологический заряд из этих слов ушел, великая утопия труда опошлилась, осталось только тихо умирать. Характерно, что вышедшая недавно работа известных исследователей М. Мееровича, Е. Коньшиной и Д. Хмельницкого называется «Кладбище соцгородов. Градостроительная политика в СССР 1928—1931 гг.». Сейчас впору писать работу под названием «Соцгорода как кладбище»3. Процесс тотальной гламуризации советского и коммерциализации ностальгии мы рассматривали ранее4. Идеология гламура оказалась тотальной, гламуризации подвергаются и завод, и церковь, и школа. Казалось бы, трудно подвергнуть огламуриванию сферу тяжелого и грязного металлургического труда. Однако, такие попытки на Новотрубном были предприняты еще несколько лет назад. Традиционная Аллея героев труда перед центральной проходной завода предстала в неожиданном виде. Передовики производства прошли через современную гламурную фотосессию и предстали в виде джазовых музыкантов, — стильные и современные. И теперь это была не «Доска почета», а фотогалерея «Лидеры» (см. фото 5, 6, 7, 8). Заводская составляющая осталась неким модным фоном, а люди — рабочие завода — предстали как типичные модели глянцевых журналов. Смотрелось это странно, возникал диссонанс с теми пространствами, в которые это было помещено, то есть с самим городом и заводом. По-настоящему символическая революция началась на заводе недавно, после объединения с челябинским заводом. Новые владельцы выдвинули стратегию развития этого производства и это, видимо, хорошо. Не так много у нас примеров серьезных прорывов в модернизации производств. На территории Новотрубного появился даже новый завод, на открытие которого приезжал премьерминистр. Это предприятие заявлено как флагман новой высокотех3

Меерович М., Коньшина Е., Хмельницкий Д. Кладбище соцгородов: градостроительная политика в СССР 1928—1932 гг. М. : Росспэн, 2011.

4 См.: Шабурова О. Ностальгия: стратегии коммерциализации, или Советское в гламуре // Советское прошлое и культура настоящего: монография : в 2 т. / отв. ред. Н. А. Купина, О. А. Михайлова. Екатеринбург : Изд-во Урал. ун-та, 2009.

157

нологичной металлургии. Но город не так радостно отнесся к появлению нового завода — еще более обострился вопрос экологии. Ведь челябинские хозяева вынесли это производство в Первоуральск, обезопасив свои территории. Поэтому для владельцев корпорации особенно важно убедить рабочих и всех жителей города в приоритетах своей стратегии. И здесь в работу включаются все ресурсы гламура как идеологии консюмеристского общества. Для нас важным является то, как неожиданно и агрессивно выстраивается риторика, претендующая на оформление новой линии идентичности для завода и города. Пиар-обеспечение новой индустриальной политики в Первоуральске построено на новой краске. Буквально. На смену образам черной (грязной) металлургии предлагается белая (чистая) металлургия. Проект так и называется «Белая металлургия». Вообще в стилистике новой идеологии масштабно используются гламурные приемы — в, частности, эффектные названия в духе самых продвинутых рекламных технологий. Например, новый завод не называется уныло «цех номер такой-то», а называется он «Железный озон 32», новое производство этой корпорации в Челябинске называется «Высота 239». Вот такая эстетизация грязного металлургического дела. Продвижение концепта белой металлургии развернуто по всем фронтам: баннеры по всему городу, реклама новой образовательной программы «Будущее белой металлургии», соответствующее наполнение праздника города и Дня металлурга и пр. Недавно компания ЧПТЗ выпустила фильм «Белая металлургия. Железный Озон 32», который по формату напоминает спецвыпуск программы «Discovery». Гламурные посылы должны были как-то соотнестись с реальностью, но для гламура как раз характерна практика, которую когда-то называли «лакировка действительности». А как же труд? Реальное металлургическое производство? Идеологов новой стратегии это не смущает, они, кажется, очень воодушевлены. На корпоративном новогоднем празднике директор завода сказал следующее: «Мы объявили новую философию труда и назвали ее «белой металлургией». По восточному календарю наступающий год — год белого или металлического кролика. А значит, он будет успешным для нас, белых металлургов»5. Как будет дальше развиваться город-завод? Преодолеет ли белая металлургия распад советского индустриального наследия?

5

158

Челябинский трубопрокатный завод. http:// www. chtpz.ru

Сможет ли дать новый импульс самому труду? Пока же «белые металлурги» живут на ветшающей улице Трубников, — так сходятся советское и постсоветское, индустриальное и постиндустриальное в пространстве одного уральского города.

Город Первоуральск

Город Первоуральск 159

Город Ревда

Город Ревда 160

Фотогалерея «Лидеры»

161

Фотогалерея «Лидеры»

162

Фотогалерея «Лидеры» 163

Е. С. Кочухова

164

ПРОШЛОЕ, НАСТОЯЩЕЕ И БУДУЩЕЕ ИНДУСТРИАЛЬНОГО ГОРОДА

ПРОЕКТ «МАНЧЕСТЕР»:

В ПОИСКАХ ГОРОДА-ЗАВОДА: АКТУАЛИЗАЦИЯ ИНДУСТРИАЛЬНОГО НАСЛЕДИЯ ЕКАТЕРИНБУРГА Индустриальная история Екатеринбурга начинается в 1723 году. С завидной постоянностью — из поколения в поколение — жители города воспроизводят ее. Концентрация индустриальных логик на квадратный метр города весьма высока, однако они часто остаются незаметными в силу того, что стали «сами собой разумеющимися». Это пульсирующие и весьма смыслоемкие пространства, их проблематизация позволяет выявить новые логики развития Екатеринбурга и одновременно закрепляет силу индустриальной мифологии, все настойчивее высвечивая ее в ландшафте. Обострение концептуального интереса к индустриальности Екатеринбурга в течение 2010 года имело несколько отчетливых проявлений. Впечатляющая наглядность и в то же время сокрытость от постороннего взгляда индустриального наследия Урала становится отправной точкой для двух непростых проектов. В контексте «уральскости», (вос)созданной в совместном проекте Леонида Парфенова и Алексея Иванова «Хребет России», Екатеринбург предстает  Кочухова Е. С., 2012

как город-завод, не теряющий своей связи с горой и рекой, несмотря на наступление эпохи информационных технологий. А. Иванов в тексте книги «Хребет России» тонко мифологизирует Урал, плотью вписывая горнозаводскую державу в ландшафт. «Главная мировоззренческая суть горнозаводской цивилизации заключалась в том, что заводы важнее человеческих душ. Такая установка — языческая. Она прочитывается даже в структуре селения. Завод — в центре. Как храм. Только на заводе не божья благодать, а языческие стихии огня, воды, земли и воздуха» [1, c. 87]. Ссылки на языческие практики и исторически сложившуюся культуру обработки металлов пронизывают книгу Алексея Иванова. Мастера, герои, дикое счастье, неволя — компоненты горнозаводской матрицы, которые преобразуют друг друга согласно генокоду ландшафта. Автор закольцовывает идеи и сюжеты, отправляя читателя в бесконечное путешествие по Уралу. В тексте выделены (в фильме интонировались ведущими) ключевые слова; при беглом прочтении они формируют образ заводского Урала, не отсылая напрямую ни к заводам, ни к промышленному производству. Из этого мифологического ряда «преобразование» и «ресурс» — наиболее близкие к производству термины. Однако характер производственных отношений, специфика индустриальной истории края выражены в метафоре жертвы. «В центре — пруд. Под плотиной завод. Через плотину идёт главная улица. На выезде с плотины площадь, где стоят храм, контора заводчика, лавки купцов, вокруг — дома». «Крест — символ жертвы. Но в его сердце — завод, значит, окрестное селение предназначено в жертву языческим стихиям»1. Взрывы горнозаводской породы, прорубание шахт, удары молота, ежедневное жертвование сил и выбор неволи — этот травматический опыт индустриального развития дореволюционного Урала транслируется на советскую эпоху без существенных смысловых изменений — лишь увеличенный в масштабе и катастрофичности.

1

Как нигде, понимаешь это в Екатеринбурге в жару, дождь и снегопады — жаркое летнее солнце, ливни или, как обычно неожиданные, зимние снегопады, расплавляя асфальт, превращая дороги в реки или заметая тротуары и проезжую часть, превращают город в пространство, крайне некомфортное для жизни.

165

1. Вид на реку Исеть, проходящую через плотину первого екатеринбургского завода. (http://foto.germany.ru/albums/2/1/341821/Ekaterinburg_1404.jpg)

Книга и особенно фильм «Хребет России» (ре)конструируют промышленный образ Урала в целом и Екатеринбурга в частности. Будучи квинтэссенцией горнозаводской державы, он выступает в качестве символа власти. Используя логику сопоставления Санкт-Петербурга и Екатеринбурга, А. Иванов прописывает: «Близ Уктуса Татищев закладывает другую столицу — Екатеринбург, город-завод. Екатеринбург переформатирует заводское дело в промышленность, и тоже в виде империи» [1, c. 89]. Екатеринбург стягивает характеристики центра горнозаводской жизни, жертвующей человеком ради производства. Образ складывается достаточно жесткий, эта авторская репрезентация города, углубляясь в историю места, очень удачно находит то старое/новое «само собой разумеющееся», позволяющее создать насыщенное, непростое пространство.

166

Индустриальные ландшафты города, вписанные в повседневные маршруты горожан, вдруг проступают сквозь обыденность, это ломает привычную оптику. Пространство становится более концентрированным, и, кажется, в стуке колес трамвая, проезжающего по плотине, звучит отголосок заводской истории города. Перекрестком индустриальных смыслов для Алексея Иванова является именно плотина первого завода Екатеринбурга, который репрезентирует собой все остальные заводские пространства в силу логики центра, символизируя человеческую жертву производству, воплощая индустриальную переработку ресурса в продукт. На деле этот центр остается пустым. Завода давно нет, плотина вхолостую сбрасывает воду, промышленные предприятия, действующие в Екатеринбурге, работают по другим технологиям. Идея города-завода оказывается действительно емкой — с весны 2010 года ГЦСИ Екатеринбурга готовит информационную, интеллектуальную, материальную базу для проведения первой индустриальной биеннале современного искусства. Акцент на подвигах первой пятилетки задает логику восприятия пространства Екатеринбурга — ударные стройки советской власти, заводское пространство, человек-строитель, горожанин-рабочий, город-завод. Завод по производству советского человека, завод по производству смыслов. В программных документах биеннале кураторы прямо прописывают эти логики репрезентации города. Иронизируя по поводу обоснованности претензий города на создание креативной экономики, кураторы берут на себя роль передовиков интеллектуального производства, открыто заявляя, что «биеннале — временная фабрика агитпропа». «Бывший Свердловск, когда-то колыбель советской модернизации, а ныне узловая станция сырьевой экономики новой России и место аккумуляции капитала, последовавшей за шоковой приватизацией, страстно жаждет забыть свое прошлое и изобрести новое будущее» [2, c. 30] — первое, что мы читаем о Екатеринбурге во введении к программному каталогу биеннале. Заигрывая с индустриальным контекстом и метафорой ударного труда, кураторы всерьез стремятся запустить процессы симуляции, актуализировать проблему копирования и тиражирования объектов искусства. Стремятся, вполне в духе прогрессистских 167

логик, показать городу его новое будущее, подыграть его снам. Индустриальные пространства Екатеринбурга вмещают проекты биеннале и деконструируют пафос кураторов. Современное искусство, как показали экспертные обсуждения на вернисажной неделе и исследовательский семинар по итогам биеннале, было поглощено заводскими пространствами, умеющими держать удар. Экспертная позиция кураторов («Мы снабдили все произведения на выставке подробным описанием их производства» [2, c. 34]) эфемерна в огромных индустриальных пространствах. «Сегодня образы крадут, вырывают из контекста и приспосабливают к своим нуждам» [Там же], — просветительски отмечают кураторы, не обращая внимания на то, что способ репродуцирования индустриальных образов, выбранный ими, проигрывает конкретным стенам здания типографии или улицам завода ВИЗ-Сталь. В программном каталоге биеннале авторы проговорились также о романтичности индустриальных образов — это стремление к совершенству, к прекрасному будущему, прогрессистская заманчивая логика. Идея проскользнула между строк как одна из тех, в которых стоит сомневаться. В концептуальном плане эта необходимость сомнения была серьезно оспорена Т. А. Кругловой в докладе, представленном на вернисажной неделе биеннале: возвышенная идея труда оказывалась необходимым ресурсом индустриализации. Иронизируя над наивностью романтических устремлений создателей новой советской промышленности, сами кураторы биеннале организуют ночные экскурсии по заводу ВИЗ-Сталь. Инсталляции, представленные там, очень ярко — огнями на фоне темного неба — свидетельствуют о разрыве миров, демонстрируя идеальные, недоступные обывателям разряды молнии, лунный свет и фантастический замок — развалины старого заводского корпуса. Мифологизированное индустриальное ускользает от определения как в проекте «Хребет России», так и на первой уральской биеннале современного искусства. Проект «Хребет России» и Уральская индустриальная биеннале современного искусства, играя с понятием индустриального, находят собственные основания в истории пространства, затем погружают в эту историю зрителей/читателей/посетителей, проблематизируя привычные им места. Мощь индустриальных пространств и глубина смыслов, 168

вскрываемых исследователями, меняют ракурс видения на привычное и обыденное, выводят городскую реальность за рамки «само собой разумеющегося». В книге Алексея Иванова комплекс общих представлений о производстве, машинах, заводе дается через неспецифическую для индустриальной проблематики лексику, что позволяет автору выстроить многомерную, сложную мифологию. В случае с биеннале об индустриальные пространства Екатеринбурга разбиваются стройные планы и удачные интеллектуальные находки кураторов — их идеи сами порождены индустриальной логикой2, а потому подлежат сравнению с реальностью заводских пространств. Сравнение — в пользу Екатеринбурга. Так тщательно неопределенный в этих проектах концепт индустриального — важный элемент репрезентации Екатеринбурга. Можно, перечислив все производственные площадки города, их мощности и потенциал, указав на бурное строительство, сославшись на возрастающее число автомобилей на душу населения, дать картину индустриального города. Эта количественная, вещная логика будет отвечать замыслу; однако от нее ускользают проекты, освещенные в докладе. Для осмысления целей и способов использования индустриальных пространств Екатеринбурга нужно сфокусироваться на изменении порядка взаимодействий людей. Каждый человек, заинтересовавшийся проектом «Хребет России» или биеннале, меняет на некоторое время восприятие окружающего пространства и транслирует новые смыслы. Новые идеалы, новые цели, интересующие человека, изменяющиеся технологии, создаваемые и используемые людьми, реализуются, опредмечиваются — и создают новые пространства, изменяя логику их представления, описания, использования. Индустриальные пространства можно легко вычленить, ориентируясь на характеристики соответствующего типа соци2

Согласно программному каталогу биеннале, кураторы рассматривают Екатеринбург как товар с определенными качествами и потребительскими свойствами. В предисловии они прямо заявляют: там, где большие деньги, обязательно возникает современное искусство. Тиражирование вещей, знаний, культурных образцов — главная находка кураторов — следует индустриальной логике массового производства.

169

альности: в городе работают заводы и фабрики, на первое мая выстраиваются ряды рабочих и служащих, мотивированных ранним воскресным утром убедительной галочкой напротив фамилии в списке, на центральных улицах, расчерченных как по линейке, скапливаются в часы пик пробки, а машины, конечно, имеют преимущество перед пешеходами и велосипедистами, сохраняется жесткое деление на центр — периферию, выражающееся в транспортной доступности, стоимости жилья. Но все эти пространства начинают перерабатываться и переосмысляться в новых практиках, причем весьма интенсивно. На бетонных заборах, огораживающих стройки, систематически рисуют «длинные истории Екатеринбурга»; преподаватели и студенты архитектурной академии начинают популяризировать тему конструктивизма Свердловска 1930-х годов; в здании киностудии проводится несколько Ural F. Week — пустующие павильоны оказались хорошо приспособлены к этому формату; 1—2 мая 2011 года эта же площадка стала местом проведения SUM — выставки молодых дизайнеров; после нескольких арт-заводов, проведенных в стенах камвольного комбината, организуется индустриальная биеннале. Индустриальные пространства Екатеринбурга становятся материалом и смысловой рамкой для обновления представлений о городе, но интенсивно воплощается только стратегия переработки конкретных индустриальных площадок под временные выставочные пространства. Объемы промышленных зданий не используются еще для жилья. Специфика металлургического производства не позволяет создать исторические заводские музеи, где посетитель участвует в получении продукта. Река, протекая через весь город с севера на юг, так и не вписывается в повседневные маршруты горожан. Тяжеловесны индустриальные пространства Екатеринбурга; они требуют значительных усилий по переосмыслению и переработке. Библиографический список 1. Иванов А. Хребет России. СПб. : Азбука-классика, 2010.

2. Первая Уральская индустриальная биеннале современного искусства. Ударники мобильных образов. Основной проект / под ред. Е. Деготь, К. Космина, Д. Риффа. М., 2010.

170

2. Проект «Красное красное» в заброшенном корпусе завода ВИЗ-Сталь (здесь и далее фото автора) 171

3—5. Молния на действующей градирне завода ВИЗ-Сталь

172

4

173

5

174

6—7. «Частная луна» внутри градирна завода ВИЗ-Сталь 175

7

176

СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ КЛЕЙМАН Марк Борисович — кандидат психологических наук, доцент Ивановского государственного химикотехнологического университета КОЧУХОВА Елена Сергеевна — аспирантка кафедры социальной философии Уральского государственного университета им. А. М. Горького (Екатеринбург) КРИВЦОВА Людмила Алексеевна — кандидат философских наук, доцент гуманитарного факультета Ивановского государственного химико-технологического университета МЕЕРОВИЧ Марк Григорьевич — доктор исторических наук, профессор Иркутского государственного технического университета, академик Международной академии наук о природе и обществе, член-корреспондент Российской академии архитектуры и строительных наук, член Союза архитекторов России, член Союза дизайнеров России, членкорреспондент Международной академии архитектуры ПЕТРОВА Анастасия Сергеевна — аспирантка факультета истории искусства Российского государственного гуманитарного университета (Москва) САВКИНА Ирина Леонардовна — доктор философии, лектор отделения русского языка и культуры университета Тампере (Финляндия) СМИРНОВ Григорий Станиславович — доктор философских наук, профессор Ивановского государственного университета 177

СТЕПАНОВ Аркадий Владимирович — кандидат исторических наук, доцент Ивановского государственного университета ТАГАНОВ Леонид Николаевич — доктор филологических наук, профессор Ивановского государственного университета ТИМОФЕЕВ Михаил Юрьевич — доктор философских наук, профессор Ивановского государственного университета, главный редактор журнала социально-гуманитарных исследований «Лабиринт» УСМАНОВ Сергей Махмудович — доктор исторических наук, профессор Ивановского государственного университета, руководитель Лаборатории постсоветских исследований ХАРХУН Валентина Петровна — доктор филологических наук, доцент кафедры украинской литературы Нежинского государственного университета имени Николая Гоголя, старший научный сотрудник Института литературы им. Т. Г. Шевченко НАН Украины (Киев, Украина) ЧЕРНОПЁРОВ Василий Львович — доктор исторических наук, профессор Ивановского государственного университета ШАБУРОВА Ольга Викторовна — кандидат философских наук, доцент кафедры социальной философии философского факультета Уральского государственного университета (Екатеринбург)

178

ПРОЕКТ «МАНЧЕСТЕР»: ПРОШЛОЕ, НАСТОЯЩЕЕ И БУДУЩЕЕ ИНДУСТРИАЛЬНОГО ГОРОДА Сборник научных статей Издается в авторской редакции Директор издательства Л. В. Михеева Корректор О. Я. Литвак Технический редактор И. С. Сибирева Компьютерная верстка Т. Б. Земсковой Электронное издание. Подписано в печать 11.05.2012 г. Уч.-изд. л. 7,5. Издательство «Ивановский государственный университет»  153025 Иваново, ул. Ермака, 39  (4932) 93-43-41 E-mail: publisher@ivanovo.ac.ru