АНЖЕЛЛА ПОДОЛЬСКАЯ «С АКЦЕНТОМ И БЕЗ...» (Проза. Берлин, 2022 г.)

АНЖЕЛЛА ПОДОЛЬСКАЯ С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... Проза Дизайн и вёрстка Автора Берлин 2022

Светлойпамятимоих родителей, с любовью, посвящается…

3 ОТ АВТОРА « …Как легко угадать… что автор – не мужчина! Все Ваши фразы запахиваются налево». Владимир Набоков Нам не дано знать, что в нашей жизни – главное, а что – второстепенное. Тем более, что открывается это, порой, так поздно, что для размышлений остаются лишь одни последствия. Идея, тема, к ещё ненаписанному тексту, иногда вспыхивает в самый неожиданный момент. И замираешь, словно, почуял дичь. «Все это уже тысячу раз было! – останавливаешь себя. – Ну и что? Возможно, удастся привнести что то своё. Пусть написанное, если и не окажется удачей, но, по крайней мере, не вызовет раздражения».Задумываешься о чём угодно, например, о важности мелочей. Память выдаёт и цитаты: «...из какого сора», и заёмные слова (куда ж без заёмных слов?)... И начинаешь стыдиться говорить о мелочах...Да,нам не дано знать, что в нашей жизни – главное, что – второстепенное, что – сложное, что – простое. Бывает, в тексте есть глубина, но нет объёма. Добиваться объёмности умными рассуждениями, словесными выкладками, мне не свойственно.

Анжелла Подольская 4 Эта небольшая книга, на мой взгляд, – не о мелочах. Избранные рассказы написаны в течение последних двадцати семи лет, возможно, кое что в них покажется устаревшим: страна стремительно поменялась, и, порой, возникает ощущение, будто и люди вокруг тоже совершенно другие. Нет, люди – те же, и я – та же, разве чуть постарела. В книге представлены только рассказы, многим героям которых было суждено, волею Провидения, родиться евреями. И совершенно неважно, верит ли кто-то из них в Яхве – Бога Ветхого Завета, или в сына Всевышнего – Иисуса Христа, принесшего нам Благую Весть. Возможно, некоторые не верят ни во что… Но всех их объединяет бегущая по венам кровь… И лишь немногим присуща самоирония... По сути, эта книга – мозаичное панно из разрозненных мыслей и событий, переживаний и впечатлений, из которых складывается картина жизни «На еврейской стороне улицы». А ещё – повод поговорить на «вечные» темы…

ИЗБРАННЫЕ РАССКАЗЫ

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 6 НА МАЛОЙ ЖИТОМИРСКОЙ… «…И как пчелы в улье опустелом, дурно пахнут мертвые слова». Николай Гумилев Двор похож на амфитеатр – по вечерам загораются огни, на подмостках – актёры. Заглавная роль у бабы Хариты. Поджидая своих подружек, в таких, как и у неё сношенных туфлях и платочках, лузгает семечки, сплёвывая шелуху в большую коробку на коленях. Если со стороны улицы не появится чья-либо фигура, или соседи не выйдут во двор – вечер безнадёжно испорчен… Впрочем, это редкость. Прозвище «Информбюро» она получила не зря: обо всех всё знала, всегда была в центре событий. Длинный, кривой нос, тонкие, как суровая нить, губы. Её острые, поблескивающие ртутью, глазки впиваются в любой движущийся силуэт. Зоркое, не дремлющее око. В первой половине дня, не зная устали, несмотря на больные, подагрические ноги, она проверяет все продовольственные магазины в округе. После полудня – законный отдых на лавочке. Ни одно событие во дворе не может укрыться от её глаз. Ни одно не обходится без её участия, будь то свадьба, рождение очередного младенца, либо похороны. Од, побачите! Нинка у подоле принесёть, – оповещает она соседей. Или, Ох, горемычный! Не дотянеть Степаныч до Покровов. Зачастую оказывается права. В пятницу, под вечер, Галька и Василий возвращаются из бани. Гордо вышагивая чуть впереди, Галька хочет поскорее миновать строй любопытных глаз. Васька, не торопясь, вразвалку, поддерживая Гальку за локоток, пожимает руки доминошникам, кивает бабе Харите.

Анжелла Подольская 7 Явилися-не запылилися, – удовлетворённо хмыкая, скрипучим, как не смазанная дверь, голосом бормочет она вслед. Не успевают они скрыться в парадном, как объявляет. – Шичас кунцерт зачнёца. Действительно, спустя пару минут на втором этаже начинается то, о чём предупредила баба Харита. Из распахнутых окон доносятся Галькины стоны и Васькино мычание. Ни орущее радио, включённое Васькой, ни многоголосье многоквартирного дома, ни шум детворы, носящейся по двору, не могут заглушить эти звуки. Доминошники, забыв про игру, достают папиросы. В окнах появляются женские головы. Ни стыда, ни совести, – кричит с пятого этажа Мотя, соседка бабыШо,Хариты.завидки беруть? – смеётся Клава, с третьего. Что вы к ним прицепилися, – вторит ей Шурка, тоже с третьего, но из другого парадного. Нонсенс! Нонсенс! Уму непостижимо, – возмущается, грозясь сообщить в ЖЭК о неподобающем поведении, седовласая Клавдия Петровна, Клодя, как зовут её соседи. Её девственные чувства уязвлены, она со стуком захлопывает створки своего окна. Соседки, свесившись с подоконников, смеются и переговариваются:Какая же Галька всё таки бесстыжая. А Васька, вообще, –круглый дурак. Привёл бабу на двадцать лет моложе. Идиот. Она ему покажет, «за ней не заржавеет». Рога вырастут ещё те. Мало не покажется.Вовремя дискуссии во двор выбегает Полина, многодетная мать:Как не стыдно, – подняв голову, обращается к соседкам. –Устроили цирк. Тут, всё-таки, дети, а вы злословите. – Позвав дочерей, игравших в «жмурки», уводит со двора. «Под занавес», шевеля усиками над ярко красным ртом, в окно выглядывает Лизавета Львовна, с первого:

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 8 Шо раскричалися, а? Глотки, не дай, Бог. Дайте трудящимся отдыхать, наконец! Своим гвалтом развращаете мне детей. Дети – сыновья погодки: Жорка и Борька. Жорке – восемнадцать. Ожидая призыва в армию, устроился на фабрику игрушек. Вечерами и по выходным гоняет в футбол. Младший, Борька, второгодник, застрял в девятом классе. Любит Дюма, читает его целыми«Балбесы!днями. Выродки! Одному футбол подавай, другому – графа Монте-Кристо. «В люди» выйти не хотят. Оно мне надо было? Ну, скажите?» – сокрушается Лизавета Львовна и, пугая сыновей, изображает обморок. Когда Жорка, пламенея рыжей шевелюрой, с мячом в руках, влетает во двор, весь испачканный, с разбитыми коленками, баба Харита моментально просекает траекторию его взгляда в сторону второго этажа. Хлопнув его по заднице, осуждающе поджимает губы:Щас тибе мать задаст. Погоди! Лизка! – кричит она на весь двор. – Прибёгло твое сокровище. Жорка! Где тебя черти носят? – Лизавета Львовна «делает» грозное лицо. – Шоб сейчас мне, – дома. Ещё несколько минут Жорка топчется во дворе, пока не мелькнёт в окне второго этажа Галькин профиль. Перекурив, и доминошники возвращаются к прерванной игре, в окнах исчезают женские головы, и на подоконниках остаётся у кого то «герань», у кого то – «тёщин язык». Постепенно спускаются поздние сумерки, духоту летнего вечера дополняет мяуканье кошек всех пород, «гуляющих сами по себе». Люди разбредаются по коммуналкам. Откуда-то доносятся душераздирающие звуки скандала или патефона. Последней двор покидает баба Харита. У неё во дворе свои симпатии. Шурка – не из их числа. Та живёт в угловом парадном, на

Анжелла Подольская 9 стыке двух домов, которые и образуют двор. Это парадное чёрный ход. У его жильцов есть вход и с улицы. Шурка – партийная, фронтовичка, с крашеными волосами и неизменной папиросой во рту. Водит к себе мужчин. Соблюдая конспирацию, впускает их с улицы, а выпускает через двор. Или наоборот. Шурка подрабатывает шитьём, и то же самое проделывает и с заказчицами, выдавая за подруг. Обшивая многочисленных клиенток, Шурка опасается фининспектора, так как ничего не платит финотделу. Но разве может подобное остаться незамеченным бабойНадоХаритой?отдатьШурке должное – одевается со вкусом. Особая её гордость – чистопородный пудель. Когда она, фигуристая, дородная, выводит его во двор, баба Харита усмехается: Вона, дама из собачкой идёть. Шурка не из тех, кто отмалчивается: Харита! На горшок то ходишь? Или всё своё с собой носишь? Как ни выйду – ты. Людям же от тебя житья нет. Халиганка ты, Шурка! Шалава! Хоть и фронтовичка, а не культурная. Смотри! Од мужиков не только удовольствия, – болезни бывають. Ентим делом ты и на фронте займалася? – не остаётся в долгу баба Харита. Что? – багровеет Шуркино лицо. – Повтори, что сказала! – Она орёт глубоким, трубным голосом, при этом вздымается грудь, на которой красуется ряд орденских колодок. Баба Харита, делая неповторимый жест рукой, который каждый трактует, как ему вздумается, грозится «сообчить» в финотдел, и скрывается со двора, правда, ненадолго. А Шурка направляется к своей подружке Клавке: Скажи! Ну, не ведьма ли? Что я ей сделала? Цепляется, как надоедливая муха. У бабы Хариты никогда не было мужа. «На шо он мине здался?»

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 10 На шо он мине здался?» – огрызается она на вопросы любопытствующих.Глядянанеё, трудно поверить в то, что когда то она была молодой. Ей далеко за восемьдесят, и жизнь её мирно протекала и при царе-батюшке, потом при Советах, при немцах, и снова при Советах. Своё давно «отработала», и теперь «шаркает» в разношенных туфлях, или в валенках, смотря по погоде. Старость встретила не ропща. Проработав дворником, вышла на пенсию, сменила служебную комнатёнку в полуподвале на освободившуюся комнату, светлую и просторную, на пятом этаже. Она первой учуяла явный Жоркин интерес к Гальке. О своём открытии никому не сказала. Ждала продолжения: «Ну, й кино». А кино она очень любила. Не пропуская ни одного фильма, ходила на утренние сеансы по двадцать копеек за билет. Васька-грек, слесарь пятого разряда, был большим любителем женского пола. Крупный, жилистый, с большими руками. Во всём его облике просматривалось что то звериное. Баба Харита его уважала. За силу, основательность, за «цепкость до жизни». По тем временам он считался богатым, владея лучшей во дворе мебелью, пианино, купленным по случаю, единственным во дворе телевизором, марки «КВН», и с линзочкой. По субботам разрешал Харите, приходить на вечернюю передачу. Сама она гостей не любила, к себе не приглашала, но с удовольствием шла к другим. Любила пропустить рюмочку-другую, поесть неизменного винегрету, а иногда – картошечку в мундире с селёдочкой. Закуска была не так важна, главное, чтоб компания хорошая. Острая на язык, она оживляла своим присутствием любые посиделки, даже «молодеж» при ней «притупляла» язычки. Каждое новое Васькино увлечение баба Харита встречала презрительно. Женщины, которых он приводил, были похожи – грудасты, пышнотелы. Его романы – бурные и скоротечные. Когда в его доме появилась Галька, бабу Хариту оторопь взяла: «Ни кожи, ни

Анжелла Подольская 11 рожи. Кости одни. Вкус измянил, чо ли? Не, ента не задержица», –решилаВаськаона.по натуре был щедр: «Для того и деньги, чтоб тратить, –остроумничал перед соседями своей „коронной“ фразой. – Главное, здоровье. Остальное, купим». Исходя из этих принципов, бывшие пассии, живя в его доме, хорошо питались. Не стала исключением и Галька. И очень скоро её «косточки покрылись мясом», взгляд стал более волнующим. Васька не жалел денег – Галька щеголяла в крепдешине и крепмарокене.Былолето. Из некоторых окон лёгкий ветерок разносил по двору аромат вскипающего варенья. Из других – доносились звуки знакомой мелодии:«…Иопять во дворе Нам пластинка поёт И проститься с тобой Всё никак не даёт…» Прошло несколько месяцев, Галька никуда не исчезла, «растопив» Васькино сердце окончательно. Крепдешины сменились шевиотовым макинтошем, вслед за которым ждала своей очереди котиковая шубка, добротные полусапожки. Баба Харита ничего не понимала, её точила обыкновенная бабья ревность. Для неё Галька была, невесть откуда взявшейся, «чувындрой». Некое подобие злорадства она испытывала, наблюдая за страданиями Жорки по Гальке. Наконец, в осенний призыв, совпавший с еврейским Новым Годом, Жорку забрали на армейскую службу. Евреи Малой Житомирской встречают «Рош га Шана»1. Кто-то –никак, как в семье Лизаветы Львовны. Во первых, по причине абсолютной ассимиляции, во вторых, усугублённой тем, что Жорку призвали в армию. Кто то, не афишируя, как Ася, – фарширован-

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 12 ной рыбой и яблоками с мёдом. Впрочем, несмотря на больные ноги, она всегда встречает и «Шаббат»2 с зажжёнными свечами, той же рыбой и куриным бульоном. Иногда удаётся зазвать на обед взрослых сыновей с невестками – не еврейками. Ни сыновья, ни их жёны, «Шаббата» не признают. Тем не менее, с удовольствием поглощают фаршированную рыбу, подсмеиваясь над Асей. Наступившая зима – сурова, на лавочке во дворе не посидишь. День короток, вечерами в окнах мелькают тени... Малая Житомирская как будто впала в зимнюю спячку, нарушаемую, разве что, по воскресеньям визгом саней, доносившихся из скверов, что выше по улице.Итолько баба Харита в старом тулупе протаптывает дорожки от парадного к парадному. И к Асе заходит покалякать, и к Клавке, поучить уму-разуму: «А шоб из Шуркой не водилася. Така дружба до добра не доведёть». На Ваську сердится. С появлением Гальки он больше не приглашает на телевизор, и этого баба Харита ему не прощает. «Ишь! Бегаеть, – смотрит она вслед Гальке. – Прыщиками своими туды сюды трясёть. Ничего! Добегаеться». Тем временем Галькина шубка, как назло, мелькает, каблучки сапожек отбивают дробь, отдающей картечью в голове у бабы Хариты. Вконец рассердившись на Ваську, она покупает маленький «КВН», и тоже с линзочкой. Васька хочет сына, чтоб музыке его учить. Пообещал Гальке, как родит, так в ЗАГС и пойдут. Хоть стараются, пока не получается. Он водит её по врачам. Те руками разводят: «здорова мол». Зима, как и положено, идёт к весне, снега проливаются дождями. С карнизов обваливаются сосульки, в водосточных трубах захлёбывается вода. Середина апреля. Совпали, что случается редко, еврейская и православная Пасхи. Почти никто на Малой Житомирской не задумывается, что за праздник такой – Пасха? В честь чего, почему их две? Ни та, ни другая не поощряются властью, хотя, и власть тоже празднует.

Анжелла Подольская 13 Пекутся куличи и красятся яйца, фаршируется рыба, откуда-то в наволочках приносят мацу. «Опять эти евреи будут есть мацу, замешанную на крови наших младенцев», – бурчат, впрочем, без особой злобы, представители нееврейской национальности. Баба Харита обносит куличами Полину, Клаву и Асю, та в свою очередь угощает соседок фаршированной рыбой. «Очень вкусно, –смакуют они. – Но, какое то не наше, не русское». Вдруг, отслужив только год, из армии возвращается Жорка. Пробыв в госпитале два месяца после ранения из-за кем-то допущенной неосторожности, он комиссован. Странное дело… Уходил пацаном, вернулся – мужчиной. Куда то подевалась его шевелюра и теперь, широко развернув плечи, он сверкает рыжим «бобриком».От всего его вида веет уверенностью человека, который знает, что делать дальше. Возмужал, окреп, смелее стали глаза. Ходит с палочкой, ранение было в ногу. Во дворе его «зауважали». Борька, закончивший, наконец, школу, везде бегает за братом и, последовав его примеру, устроился на механический завод. Изредка Жорка присоединяется к доминошникам. Он не бросает взгляды в сторону второго этажа, но кожей чувствует, что оттуда наблюдают. Он знает – кто. Сердце его ухает и катится куда то вниз. Чиркнув спичкой, закуривает папиросу, создавая видимость, что всецело поглощён игрой.Жорка! Паршивец! Курить мне вздумал? – кричит из окна Лизавета Львовна. – Не посмотрю, что из армии вернулся. Так отделаю, своих не узнаешь. Лизка! Чо на парня завелася? – огрызается баба Харита. – Он у тибе, смотри, какой молодец вымахал? Придвинувшись к Жорке, шепчет на ухо: – Ты, парень, того! Не дури! З Васькой шутки плохи. Враз Жоркаприрежить.сплёвывает под ноги: Пуганый я, баба Харита! Пусть только сунется. Урою. – Под-

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 14 нявшись после игры, он бросает мимолётный взгляд в сторону второго этажа и идёт со двора. Ничто не укрывается от бабы Хариты. Через несколько минут появляется Галька. Не спеша, проходит через двор и, выйдя на улицу, бежит в сторону Владимирской Горки. Там есть одно укромное местечко, известное только им двоим. Галчонок! – Жорка губами осушает льющиеся из её глаз слёзы. Тонкими руками она обхватывает его шею: Жорик! Жорик! – сжимает его ладонь, тянет к себе, погружая его руку в ворох одежды. – Я люблю тебя. Ты мальчик совсем, прошлым летом игрушки делал на фабрике. Как же жить то теперь? Уйти от него не могу. Не проси. Узнает, убьёт тебя. Боюсь я. Пойду,Галька,наверное.подожди! Давай со мной! На БАМ! Что ты! Решайся!Нет…Или– или… Нет, Жорик! Молчи! Побегу я. Ты не ходи за мной. Погоди немного.Отгоняя тревогу, она мчится вниз по улице, чтобы успеть до Васькиного прихода. Баба Харита – во дворе. На посту. Видит, как торопливо вбегает во двор Галька. Как, чуть позже, не спеша, возвращается с работы Васька. «Ой, девка! Ой, бяда-бяда. К Лизке надо. А то поздно будеть», –решается баба Харита. Ах, ты ж сволочь! Чего натворил? Перед соседями меня позорить? Чего наделал, дурья башка? Девок тебе мало? – рыдает Лизавета Львовна и лупит Жорку. – Я тебе когда-нибудь в жизни сделала плохо? Нет? Так я тебе сделаю… Ты у меня месяц на задницу не сядешь. Сына надумал меня лишить? Васька убьёт тебя. Я бы и сама убила. Своими руками… Гад! Гад! Ты перешёл границу… За ней кончается семья. Удары сыплются на Жорку, который выше матери на две головы. Лизавета Львовна хватается за сердце и па-

Анжелла Подольская 15 дает в настоящий обморок. День сменяется ночью. Осень – зимой. В самом конце поздней осени, когда серой коркой покрылись лужи, Жорка укатил на БАМ.АГалька, касаясь сапожком промёрзшей лужи, осторожно идёт по двору. Её шубка не сходится на округлившемся животике. Васька не разрешает ей ходить одной: «Не приведи, Бог, поскользнёшься и «выкинешь». Не дай, Господи!» Он договорился с Лизаветой Львовной, когда у Гальки начнутся схватки, та вызовет «Скорую».УЛизаветы Львовны, единственной во дворе, есть телефон, и все соседи бегают звонить. Правда, есть ещё один, у Клоди, но та раз и навсегда запретила соседям обращаться к ней с подобными просьбами.Зимаивэтом году холодная. Баба Харита, вышагивая по двору, ничего не может разглядеть за соседскими окнами, стёкла которых схвачены кружевом мороза. Глазки её переглядываются, бегают, каждый сам по себе: «Ничаго не видать». Но зима, хочешь – не хочешь, движется к теплу. Вот уже и лёд подтаял. Готовясь к наступающей весне, соседи берутся за генеральные уборки. Пользуя последний выпавший снег, вычищают на нём коврики и половички, и снег из белого превращается в серый, грязный. Грядущие дожди смоют зиму, скоро совсем потеплеет… Распахнутся окна, и в небе, умытом снегами и дождями, задрожит новорождённое, рыжее солнышко… -------------------------------------------------------------------------------------1 «Рош га Шана» – Новый Год в иудаизме. «Шаббат» – суббота в иудаизме.

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 16 НЯНЯ За спиной у моей мамы брюзжала Аделя, говоря о ней, когда сердилась, в третьем лице: Ета дохторша знов крутица на каблук, бижить на свою парсобранию. Там йим чимсь, как намазано... Шо йим муж, рабёнки? Мама, красивая брюнетка, с характером «железной леди», с Аделей в меру терпима. Не прекращая одеваться, оправдывается: Это партийно общественная работа. Понимаете? Об щест ве нна-Шоя! ви мине: «обчествиная, обчествиная?» – не успокаивается Аделя. – У вас симя. Хлебом не корми, дай на парсобрании посидеть. Шишка з ёлка. Ищет себе ходыны. Ну что вы хотите? – не выдерживает мама. Она не повышает голос, но в нём уже проскальзывает раздражение. – Хотите, чтоб меня вышвырнули с работы? Думаете, у меня есть силы возвращаться в клинику? После ночного дежурства я приняла почти тридцать больных. Примчавшись домой, замочила бельё, помогла вам с обедом...Оо!– гремит Аделя. – Как и вам и это наравица? Шо ишо за видумка? Такая нахальства! Ну, я и вас спрашиваю? Они вжэ мине обед наладили. Било би луче, шоб ви на кухне зовсем не зъявлялися. Усе суседи од вас разбигаюца. Шо ви йими командаваете? Шо они и вам, санитарки? На Аделю можна командавать. Аделя – вбирай! Аделя – по очередях стой! Аделя – з имглыком гуляй! – Усё Аделя! Усё! Шо ви и будете делать, если Аделя вернёца на обувный фабрик? До войны я стояла на «процесс», – подразумевая конвейер, возмущается она. – Шо станете и делать? А? Можете не одвечать, я й так знаю. Ви будете сидеть на парсобрании. И зачем ви только вишли замужэм? Шоб я й так жила, не знаю... («Имглык – это я. Не так давно узнала, что это – «Unglück)»1 . Устав пререкаться, мама заканчивает одеваться и молча направляется к выходу. Аделя семенит сзади:

Анжелла Подольская 17 Ви вжэ и зделали причёска, маникьюр? Кода прийдёте? Шо сказать Мише? Знаю, знаю. Йдите вжэ себе, заради Бога! Шоб ви мине били здорови! Мама, целуя меня, уходит. Йдите вже, ради Бога, – копируя Аделю, повторяю вслед за ней и Вдругя. Аделя обрушивается на меня: Имглык! Шо ти и тут стоишь? Од я тибе а щас и дам пара пэч2 , так ти в мине будешь иметь. Зайди в комнат, малохольная! Усё горло в тибе расхристанэ3, т-та-кую моду напридумувала... Ну, шо ти мальчиш? И закрой балькон, а то галабцы набегут, – кричит она, имея в виду голубей, поселившихся у нас на балконе. Тут, о чём-то вспомнив, она бросается в сторону кухни по длинному коридору, вдоль которого, одна за одной, расположены двери комнат наших многочисленных соседей, а стены сплошь увешаны корытами, вёдрами, прочими предметами домашнего обихода. Дополняют картину гирлянды свисающих проводов. Ой, вэй змир4. Забила мине усе памороки5 , кричит Аделя. –Чрез неё усе катлеты чуть не згарэли. Од причепа6 , слышу я, появляясь на пороге кухни. Хочу котлету. Хочу котлету, – хнычу, дёргая Аделю за фартук. Шо тибе и вдруг приспичило? – удивляется она, зная мою способность проспать с котлетой за щекой всю ночь. – Ти зъела балён? Балён – а махае7! Значала зъеш балён, – выталкивает она меня из кухни, шлёпая по мягкому месту. – А-а! – Приговаривает она с придыханием. – Хайсл, шэйнэ мэйдэлэ8! Вернувшись в комнату, я выливаю остывший бульон в фикус и мысленно обдумываю Аделины метаморфозы: «Имглык? Хайсл?» Не понимая значения этих слов, интуитивно улавливала их смысл. Аделя меня любит. Даже когда она «воспитывает» маму, понимаю, что и её она любит. Много раз слышала, как «выступая» перед соседями на кухне, Аделя нахваливала свою «дохторшу»: «Ви знаете

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 18 какая она дохтар? Луче, чем ентат прифесар… У ней – не руки. У ней – золото... Я вам и гаварю... А шоб они у ней никода не болели!»Аделя – моя няня. Не просто няня. Можно сказать – вторая мама. Её появление в нашем доме было чудом. Бабушка, мамина мама, увидев её в «Садике, где фонтан», привела к нам, когда мне было три месяца. После тяжёлого послеродового сепсиса мама целый год Предполагалось,болела. что Аделя пробудет у нас, пока мама не поправится. Жизнь распорядилась иначе: Аделя прожила у нас долгие годы, став членом семьи. Когда мне было одиннадцать, кто то познакомил её с вдовцом, столяром краснодеревщиком, жившим на нашей улице. Мои родители сыграли им свадьбу, и Аделя ушла к своему столяру. Вернулась на обувную фабрику, на «процесс». Но до конца её жизни не порывалась нить, связавшая нас. А пока, воспитывая меня, она была хранительницей домашнего очага. Можно сказать – главой семьи, пользуясь огромным влиянием на моих родителей. Несмотря на то, что в Киеве жила с пятнадцатилетнего возраста, так и не научилась она грамотно говорить по русски. Её язык представлял смесь языков идиш, украинского, русского и ещё, Бог весть, какого. Мама всерьёз опасалась, что я буду говорить, как Будучиона.родом из маленького местечка, Аделя, тем не менее, не верила в Бога, но в Судный день постилась, на Пасху устраивала праздничный обед. Была она малограмотной, едва читала по слогам, знания её представляли собой обрывки народной мудрости, соединённые с различными суевериями, кухонными пересудами и магазинными новостями. Очень некрасивая (это я стала понимать лишь став взрос-

Анжелла Подольская 19 лой), с длинным, вытянутым, подобно лошадиному, лицом, с редкими зубами, маленького роста, сухопарая и быстрая, она успевала всё. Наш тёплый, уютный дом был целиком на ней. Она любила моего отца, заботилась о нём. Приберегала для него лучшее из еды. Во время обеда священнодействовала: нижняя четверть курицы для – Миши. Маме, сестре – по половинке грудки. Мне – крыло. Себе – горло или попку. На следующий день всё повторялось. Курицы должно было хватить на два дня. Когда кто то из нас, протестуя, пытался положить ей ещё кусочек, то получал отпор: «Я вас вмоляю. И шоб мине не било разгуворов». Я очень любила её. Обожала слушать, как своим тонюсеньким голоском, не имея слуха, она напевала: «Здравствуйте, мадам! Я пришёл и к вам. На сердце у меня – сладенько. Словно – мармеладенька».Мнеона казалась красавицей. Часто расчёсывая её редкие, серые волосы, я приговаривала: «Ты – моя красавица, моя – царевна». Мой взгляд падал на её руки, натруженные, морщинистые. Я не понимала, как в эвакуации, о которой она часто вспоминала, по ночам, с ружьём в этих самых руках, она охраняла элеватор? Впрочем, что такое элеватор и эвакуация я тоже не понимала. Пройдёт много лет. Я вырасту, и Аделя будет помогать растить моих детей. Моя любовь к ней передалась и им. Состарившись, она подолгу жила у нас, надолго пережив своего столяра. От былой подвижности ничего не осталось. Да и память её была Бывало,пошатнувшейся.сидянакухне, прихлёбывая чай, который наливала в «блюдко», она рассказывала маме, тоже намного пережившей моего отца, истории, которые я помнила с детства. Истории были одни и те же, в разных вариациях и деталях. Однажды я услышала: Ви знаете? Кода я приехал из эвакуаций, служила у одной

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 20 дохторши. Так она, таки да, била балабатише9. Шоб я и так жила... Аделя! Очнись! – закричала я, вбежав на кухню. – У какой такой докторши? Это же – мама! Это же – я! Да? – по детски удивилась она. – Ти думаешь, я – а мишигинэ10, цудрейтэ11? Я просто немножэчко забилась. Шэйнэ пуным12 , ти нивроку виросла. Любо-дорого посмотреть. А ви помните наша суседка Сима? Она жила и зразу, як войдёшь. Флэйш мит эйгн13 . Она била шикса14, но луче, чем якой нибудь яврей. А ви помните Тиховод, та, шо жила и рядом из Симой? А неряхэ! А щинкирке15! А её муж? Такой себе, «Хаим поволиньке». И ти дружила из мальчиком, а гоем16 , вздыхает она, кряхтя. – Как его звали? Мальчи! Я щас и вспомню... Ой! Готеню17! вздыхает она. Не переставая удивляться, как точно она расставляет акценты, не делая снисхождения, даже одной из наших бывших соседок, которая была моей молочной мамой, я отвожу её в комнату. Укладывая на диван, укрываю пледом. Мир зол зайн18 , гладит она меня по руке. Я целую её морщинистое лицо, слезящиеся глаза. И она засыпает беспокойным сном. Прикладывая палец к губам, призываю всех к тишине: «Аделичка спит. Пусть отдохнёт. Она заслужила это». -------------------------------------------------------------------------------------1 «Unglück» (немец.) – несчастье. 2 «Пэч» (идиш) – шлепок. 3 «Расхристанэ» (рус.) – раскрыто. 4 «Ой, вэй змир» (идиш) – мне плохо. 5 «Памороки» (укр. сленг) – мозги. 6 «Причепа» (укр. сленг) – приставучая. 7 «А махае» (идиш) чудный. 8 «Хайсл, шэйнэ мэйдэлэ» (идиш) – милая, красивая девочка. 9 «Балабатише» (идиш) – хозяйственная. 10 «А мишигине» (идиш) – сумасшедшая.

Анжелла Подольская 21 11 «Цудрейте» (идиш) – чокнутая. 12 «Шейне пуным» (идиш) – красивое лицо. 13 «Флейш мит эйгн» (идиш) – мясо с глазами. 14 «Шикса» (идиш, сленг) – не еврейка. 15 «А щинкирке» (идиш, сленг) – грязнуля. 16 «А гой» (идиш) – инородец. 17 «Готеню» (идиш) – Боже, мой. 18 «Мир зол зайн» (идиш) – пусть твои несчастья перейдут ко мне.

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 22 ШТРИХИ ТОНКИМ ГРИФЕЛЕМ Вчерашний день, став прошлым, распахнул все окна во двор. Первый летний день, и благодарение Богу – суббота. Лёгкий ветерок колышет занавески на окнах, донося аромат утренней выпечки, сгружаемой в булочную. Раннее утро, половина седьмого, двор постепенно просыпается, оглашаясь перекличкой домашних хозяек. Для них утро вовсе не раннее. Кто то уже завтрак приготовил, у кого то борщ к обеду почти готов, кто-то развешивает постиранное бельё. Быт. Сто раз –быт. Куда же от него деваться, хоть и выходной? Странно… Утро пока не нарушено ни зазывающими вскриками старьёвщика, ни матерным словом, этой приправой к любой беседе. И к бытовому разговору, и к высокому «штилю». Все как будто сговорились – в выходной только улыбаться. Солнце медленно движется к зениту, раскаляя воздух. Большая часть горожан устремляется к Днепру. Кто то, спустившись по Владимирской Горке на Подол, направляется через мост на Труханов Остров. Другие на речном трамвайчике доезжают до Довбычки или Воскресенки. А некоторые на Воскресенке пересаживаются на маленький автобус, уже не городской – пригородный. Они спешат на свои дачные участки, которые не так давно стали выделять наЕщёпредприятиях.никтонезнает, что лет через двадцать, после бразильской «Изауры», эти участки станут называть «фазендами». А пока на фазендах ещё нет ни домиков, ни больших фруктовых деревьев. Только сбитые из досок столы, скамьи и созревающие на грядках собственные помидоры. Тысячи ног, рассекая песок, бегут в раскрытые объятия Днепра. Пляж сотрясает смех, визг от встречи с ещё холодной водой, звуки ударов по мячу любителей волейбола. На песке, тут и там, возни-

Анжелла Подольская 23 кают «поляны», завораживая изобилием красок и запахов пищи. Мамаши увещевают свои чада: «Не смотри на солнце, детка. Надень очки. Лучи могут прожечь сетчатку и обесцветить роговицу. Что такое сетчатка? Потом расскажу». Обилие внешнего мира – этот мягкий розовый песок и синее небо мешают внутреннему воображению. Невозможно себе представить, что где то – лучше, чем здесь, что где то – идёт война, кто то недоедает… «До чего дошла эта молодёжь?! Куда катится мир? – в голосе дамы «в летах» еле сдерживаемое возмущение. – Что за купальники? Кто их выпускает? Как можно появляться в общественном месте в подобном виде?» – брезгливо поджимает она губы, не подозревая о грядущей революции нравов, когда «бикини» станут нормой.Номолодёжи плевать на общественное мнение. Праздник жизни во всей полноте бытия, в беспечности: «Сочи? Ялта? Ха… У нас свои „юга“, своя Венеция». Солнце обжигает. Утомляет. И часам к пяти горожане, обгоревшие, разморенные жарой, покидают пляж. Остаются самые заядлые, молодые. Или приезжие. Лето. Такой ослепительный, ярко красный закат. Завтра будет жарко. К вечеру многие улицы как будто вымирают. Зато Крещатик заполняется праздно фланирующей публикой. Кафе переполнены, свободного местечка не достать, и приходится довольствоваться мороженым в вафельном стаканчике. В кинотеатрах много непроданных билетов на вечерние сеансы. Кто же захочет в такой дивный вечер сопереживать героям простеньких сюжетов, пусть даже, строителям комсомольских строек? Ведь до «Сталкера» ещё далеко. Набережная Днепра тоже заполняется тысячной толпой. К причалам, поскрипывающим на воде, один за другим подходят речные теплоходы и, быстро заполняясь людской массой, уносят её в ночь. И только после речной прогулки, уже перед самым сном,

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 24 душу успокаивает мерцание свечи. Она просит тишины и темноты. Хочется быть здесь. И всегда. Житейские истории коммуналок, которые населяют люди разных национальностей, в том числе и еврейской, давно известны, их не счесть. В них всё известно о соседе. В них каждый – свидетель любого события, происходящего за стенкой. Свидетель любой интриги.Говорят: «В каждом дому – всё по свому». И да, и нет. Похожи, похожи между собой ячейки общества. И жизни, зачастую, похожи. И предметы, их окружающие. Почти у всех в комнате главное украшение – сервант. За стеклом сверкают окрашенные кобальтом фарфоровые чашечки с блюдцами, кое у кого и хрустальные фужеры имеются. Нет, их никогда не выносят на кухню, моют в комнате, в тазу со стиральным порошком. И тут же, в другом тазике, ополаскивают. А потом трут, трут до блеска полотенцем. Никто из соседей их не видел, но уверены – они есть. На серванте – обязательные слоники, символизирующие благополучие и долголетие. И хрустальная вазочка, добытая в длинной очереди, где пришлось и локтями поработать. А ещё всевозможные «ути-ути» и «балеринки», задержавшие дыхание в «фуэте». Диван. Обязателен. Тут, как говорится, и «глаз радуется», и отдых. «Два в одном». Над диваном – коврик с двумя лебедями, символом вечной любви и верности. Множество подушечек, вышитых крестиком или гладью, среди которых выделяется «думочка», на которой кукарекает петушок в окружении цыплят. На окнах занавески: кружевные, накрахмаленные, из простой хлопчатобумажной нити, которые при сушке натягивают на специальную раму для придания формы, ведь капрон и нейлон только в проекте.Отмеряя каждые полчаса, подаёт голос «Кукушка». Это она ответственна за время, в которое мы живём, ей и отвечать. И ответит,

Анжелла Подольская 25 неСсомневайтесь.раннегоутра Семён на балконе просматривает газету. Он работает в Дарнице, на вагоноремонтном. И в очереди на двушку стоит. Если честно, ему совсем не хочется переезжать куда-нибудь на массив. В центре всегда свои преимущества. Только вот тёща всё пилит и пилит: «Ты об Аллочке подумал? Я отдала тебе дочь не для этой «трущобы». Сёма – обладатель приличной комнаты с единственным, выходящим во двор балконом, – предметом зависти многочисленных соседей. Такая вот привилегия. Вчерашняя передовица «Киевской правды» оставляет его равнодушным, хотя он не прочь «врезать» этим кровожадным империалистам. Аллочка – аристократка. Таковой себя ощущает. У неё свой, раз и навсегда заведенный, ритуал выходного дня. Она не может отказаться от своих привычек и, выстояв накануне трёхчасовую очередь за любимой «Арабикой», едва открыв глаза, спешит на кухню. Их конфорка, о чудо, не занята, и через несколько мгновений в джезве закипает кофе. Присоединившись к мужу и отгоняя японским веером струйку дыма от табачной взвеси Сёминой папиросы, она пьёт с трудом добытый кофе, вдыхая запах неведомых плантаций.Аллочка пребывала в том возрасте, когда не задумываешься о постоянном, о преходящем, – этих неизбежных категориях жизни. Хотя душа её уже отравлена тоской, страхом перед самой собой, бегством от искушения переступить порог чьей-то чужой квартиры, чтобы отдаться во власть запретных чувств. Сёма? Он хороший, хозяйственный, но не «герой» её романа. Она и не заметила, как оказалась женой. Мама настояла. А Аллочка с детства привыкла во всём слушаться маму… Мужчины. Женщины. Самые разные. Женщины, в основном, полные. И правильно создала их таковыми природа. С нулевым и первым размером бюстгальтера далеко не уедешь. Для продления

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 26 рода нужны широкие бёдра и приличные груди. Но зачем они так шумны, а зачастую, и сварливы? Как хороши женщины, умеющие молчать, «держать» паузу. А некоторым просто противопоказано открывать рот, особенно до замужества. Так недолго и в старых девахМужчины.остаться.А что? Хищники. Их добыча – женщина. Хорошо, если красивая. Умная? Неплохо, но это не столь важно. Руки мужчины тоскуют по женской груди, которая влечёт их в темноту ночи.Итог – счастье. Дети, рождающиеся там, где встречается мужчина и женщина. Такая вот «Ce la vie»1 . Соседи справа – Муся и Арик. Приятная пара. Он зовёт её «толстоножкой» за полные, как у рояля, ноги. В отместку, она его –Васей. Муся – бухгалтер на оптовой базе. Арик – контрабасист Киевской оперетты. Несколько лысоват, небольшого роста, но очень красив. «Мачо»… Тоже слово из будущего. Эсфирь Иосифовна, соседка, всякий раз, сталкиваясь с ним в коридоре, говорит: «Арик! Вы – опасно красивы, на вас просто больно смотреть». От переполняющей гордости, уши его краснеют. К сожалению, зарплата у него небольшая, и в каждый Новый Год он подрабатывает ДедомКормилицаМорозом.семьи – Муся. Миловидна. Моложава, хотя рано поседела. Наверное, оттого, что ревнует своего «красавца» даже к табуретке. Двое детей, Светка-отличница и сын Данька. Не Данька, а «вырванные годы». Он почти заброшен ею, некогда следить и за ним, и за мужем. Не разорваться же. При малейшем подозрении на супружескую измену – непременная буря с заламыванием рук, заканчивающаяся валериановыми каплями. Она никогда не может позволить себе расслабиться –ведь Арик так и норовит свернуть «налево». Но у неё не забалуешь, вмиг ресурс урежет… А без «бабла»… Да, дилемма…

Анжелла Подольская 27 На всё воля Божья. Это лето жаркое. Город полон обещаний. Эта немыслимая красота – сады, парки, фонтаны. Разве они не для нас? Рай на земле. Тело нежится в тепле, а душа… Душа чуть чуть опасается, потому что знает, как тонка грань между Раем и Адом, потому что Рай – он же немножечко и Ад. Для кого – как. И душа трепещет,Житейскиетоскует…истории. Взять, хотя бы, ту же Эсфирь Иосифовну, кассиршу небольшого гастронома на углу улиц Ленина и Пирогова. Типичная еврейка, с острым носом, библейскими глазами и большой родинкой над губой. Фигуристая, с тонкой талией и полными пальцами, уверенно выбивающими чеки на кассовом аппарате.Её лицо озаряется улыбкой, демонстрируя ямочку на щеке, когда она заговорщически сообщает покупателям-соплеменникам: «Наши летают…», – подразумевая космонавта Волынова, как раз совершающего витки вокруг Земли. Её муж, Спиридон Антонович, бывший партийный работник, что не помешало ему остаться порядочным человеком. Эсфирь Иосифовну соседи очень любят. И в квартире, и во дворе. Стоит ей только выйти из дому, как кто-то обнимает её, кто-то «плачется в жилетку», делясь неурядицами. И иногда ей удаётся «склеить» чужие судьбы. И к её мужу соседи относятся с большим почтением, хотя многие, путая их имена, величают главу семьи Эсфирем Спиридоновичем.Ихдети,сыни дочь, в неудержимом приступе веселья похохатывают от подобного казуса. Но Эсфири Иосифовне не до смеха, «склеить» судьбы собственных детей не удаётся. У Лёньки, большого умницы, жизнь не складывается. Сначала завёл роман с балериной из «Оперного», потом женился на другой. Невестка ушла, забрав внучку. А Лара, любимая дочь, выйдя замуж, привела в дом «гоя» Колю. В доме уже есть «гой» – Спира, как называет мужа Эсфирь Иосифовна. Но «гой гою» – рознь. Ну, а Коля – тот ещё антисемит.

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 28 Прелюдия любви… Что может быть восхитительней? Но неужели возможна страсть в этих комнатах коммуналки? Ещё как возможна. Например, кошачья. Кошек в доме много, они неразборчивы в связях, и любовная лихорадка накрывает их с головой. Приблудившихся здесь нет, местные зорко охраняют свою территорию. Им абсолютно не обязательно дожидаться весенне-мартовского периода, и по ночам двор оглашается кошачьими стонами. Всё, как всегда, зов плоти – святое. И виновны в этом Адам и Ева, отведавшие запретный плод. Воскресное утро начинается с затрещин и шлепков. С утра пораньше соседские Миша и Гриша, играя в коридоре в футбол, разбили соседскую лампочку. «Выродки, а не дети. Такие же, как их родители. Что ещё могло у них родиться?» – возмущается Лия, которую бросил муж. Своих детей у неё нет, а чужих она бы… «на пушечный выстрел…» «Горе мне, – вздыхает Шела. – Сплошное наказание. Сил не напасёшься». Руки от бесконечных стирок уже «отваливаются». Только Миша с Гришей из комнаты выйдут, даже не во двор – в коридор, и уже умудряются нашкодить. А сами – чумазые, и штаны порваны. Весь дом на ней. А Лёва, муж, точно третий ребёнок, как всегда, – на диване. Лёва исполняет «генеральную линию партии», то есть наставления своей мамы: «Не мужское это дело – дом. Для того она за тебя замуж шла». И крутится бедная Шела целый день, как заведённая. То, что она работает, и хоть бы полчасика и ей отдохнуть – ни мужа, ни свекровь не интересует. Только всё время Лёвин вопрошающий голос: «Я бы чего нибудь пожрал. Обед скоро?» «Ты бы хоть за детьми присмотрел», – робко просит Шела, в надежде развернуть мысли мужа в другом, кроме еды, направлении. Но напрасно. «Кто их мать? Кто их рожал? Вот и занимайся ими, – кричит Лёва. Как будто он тут вовсе ни при чём. – Так чего там с обедом? Не слышу?»

Анжелла Подольская 29 В те далёкие годы почти никто и не догадывался, лишь самая малая часть, которую теперь называют элитой, что за границей, у «проклятых» империалистов, есть города, где живут сильные и элегантные мужчины, нарядные женщины. Что после полудня они сидят за столиками у ресторанов и, смакуя, пьют маленькими глоточками кофе из крошечных кофейных чашечек. Что у женщин красиво изогнута кисть, тонкая, нежная, а их женская сущность искусно замаскирована. Хотя, настоящий мужчина всё равно угадает её. Что у этих мужчин и женщин, конечно же, исключена отрыжка, плохой запах изо рта, и что ни при каких обстоятельствах они никогда не станут ковырять в зубах или в носу приВпосторонних…своихснах,которые Лия именует про себя «снами с ощущениями», есть всё. Всё то, чего нет в её реальной жизни. И разноцветные огни, и звучащие мужские голоса. Таятся тени, тают, от чего всё её естество изнемогает. После таких снов не хочется просыпаться, открывать глаза. Стыдно. А за стенкой орут эти Миши-Гриши. С тех пор, как Илья ушёл, у неё никого нет. Знала ли она, что у него другая женщина, до того дня, как он объявил о своём уходе? Подозревала? Плакала? Умоляла остаться? Да. И знала. И плакала. И умоляла. Память цепка. А что? Забвение лучше? Радость в печали? Или наоборот? Где же всё то, о чём она читала в романах? Страсть, долг, вина? Ничего нет. Только пресыщение, которое в последнее время по отношению к ней испытывал Илья, опьянённый другой. Нужно непременно съездить на базар. Жарко. И, наверное, уже поспела первая клубника. «Бессарабка»3 исключается. Зарплаты хватит только на полтора захода. «Владимирский»3? Ну, да. Там подешевле будет. Или «Сенной»3 . Нет, лучше, всё же, на «Житний»3 . Разноголосье рынка не передать. Это, конечно, не восточный базар, который показывают в кино. Но тоже, скажу вам… Сказка…

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 30 Чего тут только нет… Руки оборвёшь. А клубника, «гадство», дорогая. И вишня… Кисло-сладкая… И лисички… Ещё зелени, чесночка молодого. Да, и шпинату для зелёного борща, обязательно. Теперь только в мясной ряд, килограмма полтора говядинки… Ой, половина десятого… Дотащить бы… Будет сегодня праздник «живота»…Алик – эстет с маленькой бородкой. В коридоре появляется только, уходя на работу, или возвратившись. Ну… и, конечно, по естественной надобности… Ни на кухне, ни в ванной его никто никогда не видел: «Ни-ни… Противно…» Его мутит от всех этих квартиросъёмщиков, этого «плебса»… Нет. Он – «птица» совсем иного полёта. Эрудит. И угораздило же, окончившего институт в родной Москве, приехать по распределению в этот город с его «гхыканьем» и борщами. Ну и женился на Линочке, коллеге. Не в общежитии же прозябать. Там ещё похлеще, чем здесь. А Линка, дура счастливая, и на рынок сгонять успевает, и готовить, и обихаживать. А утром, ну и перед сном, естественно, миску в комнату тащит и поливает ему на руки из кувшина. «Ничего, ничего. Потерпеть надо. Три годочка быстро пролетят. И не заметит. И в Москву – «матушку»». Все истории начинаются с «однажды». Восторги, слёзы, улыбки… Гадание на кофейной гуще. Вздохи, охи, расставания. Ох, эти женщины. Их разнообразие. Непредсказуемость. «Никто. Никогда. Слышишь, никогда и никто не прикоснётся ко мне кроме него». Он казался ей небожителем. В льняных белоснежных брюках и рубашке (в те годы?), в шляпе и в тёмных очках. Он был, словно с другой планеты, вокруг него витал дух беззаботности. Она никогда не сможет забыть запах шашлыка и вкус ткемали, который они поглощали в придорожном кафе. Но для него помимо красоты была важна особая статусная аура вокруг его спутницы, интеллектуальность, аристократизм, которыми она, увы, не обладала. Простая девочка, каких тысячи. Раздражало и её «девственное» невежество во всём. Он не видел в ней «Галатеи»2, из которой можно было бы

Анжелла Подольская 31 вылепить всё, что угодно. Понимал, что их союз – мезальянс в чистомЧтобывиде.как то смягчить расставание, чтобы не мучили угрызения совести за развращение юности, одел её с ног до головы. Эти обновки раскололи соседей на тех, кто возненавидел, и тех, кто стал искать её дружбы. Она знала, чувствовала, что всё может закончиться в любой момент, или уже закончилось, только она ещё не подозревает об этом. Но, как забыть мужчину с голубыми глазами? Ведь его дыхание оставило следы на её коже. Впрочем, в чём цель несчастья? В философии жизни? Какая, к чёрту, философия, когда горло сводит отчаянием. Да, но в жизни каждый и постановщик, и главное действующее лицо. А сценарий? Кем создаётся сценарий? О! Сценарий! Тот, кто его создаёт, хохочетВсебеззвучно…дорогивели к Крещатику. «Так в семь? Где? – Что «где»? На «Кресте», естественно». Улица как улица. Ничего особенного. Даже и не очень нравилась она нам. Никаких архитектурных наворотов. Пассаж старенький. Консерватория. Нависший над нею Октябрьский дворец. Главпочтамтик с обвалившимся козырьком, убившим человек семь. Ну, горсовет помпезный. «ЦУМ. Напротив – хиленький такой Центральный гастроном. А дальше – «Ленин», поднятой рукой призывающий посетить «Бессарабку»3 . Улица как улица. А нечто магическое в ней было. Прошлое довлело. Возможно – крещение. А мы все – зрители, играющие свои роли в этот отрезок времени. Ну, и ладно. Какая разница? Мы-то родились для любви, чтобы жить вечно. Разве не об этом были пафосные песни, звучавшие по радио и в «Голубом огоньке»? «Мы родились, чтоб сказку сделать былью…» И город, пылая багровыми сумерками, медленно погружаясь в море дрожащих огоньков, плыл к бабьему лету.

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 32 Годы… Другой город. Другие лица. Иные правила жизни, наконец. Тот город, в котором жили, дышали, любили – исчез. Не существует больше. Как не существуют Карфаген, Троя… Возможно, когда нибудь, через тысячи лет, через вечность, его найдут. Раскопают. И сам город, и предметы быта, «кукушку», например. И будут гадать, что за раритет? Город, с которого всё начиналось… Начало Руси… Превратившийся в её задворки, в Малороссию.Многое придётся вспомнить, чтобы вернуться когда нибудь сюда, в город, переполненный нашей любовью и задохнувшийся от ненависти жизни. В котором закоулки памяти сродни артериям, а сама память зыбка и обитает в пространстве, где обретает смысл невидимое. Но это уже совсем иное, иррациональное… -------------------------------------------------------------------------------------1 «Ce la vie» такова жизнь. 2 «Галатея» прекрасная статуя, созданная скульптором Пигмалионом и оживлённая по его мольбам богиней Афродитой. 3 Рынки в городе Киеве.

Анжелла Подольская 33 ДВОЕ Ах ты, глупое Сучество! Ну, иди. Иди к мамочке, моя девочка. Шуша – хо ро шая, хо ро шая, – приговаривала она, гладя собаку, подставившую брюхо хозяйской ласке. Женщина думала, что всё ещё в доме – хозяйка. На самом деле, уже давным-давно эту роль делила с ней найденная на помойке собака помесь болонки и дворняги. С тех пор прошло много лет. Шуша с отвращением вспоминала то далёкое время, когда в поисках еды разгрызала множество мусорных пакетов, выброшенных «глупыми» людьми. Годы, проведённые в богатом доме, сделали её гурманкой – она отъелась, растолстела. До кончиков когтей была предана хозяину, который нашёл и принёс её в дом. Когда он выгуливал её, она так и норовила сунуть нос в мусорный бак. Хозяин отучил Шушу от этой привычки, строго внушая: «Забудь! Ты – не какая то дворняга, а самая настоящая болонка из приличного дома». Если с ней гуляла хозяйка, Шуша терпела, но душа её рвалась домой, к хозяину. Его она обожала. Стоило ему уйти, усаживалась у входной двери. Ничто не могло сдвинуть её с места. Иногда проходили часы, но стоило Шуше учуять его приближение, хотя он только вышел из автобуса в двух кварталах от дома, как она кидалась за его домашними тапками и, возбуждённо выражая нетерпение, подносила их к двери в зубах… Когда они с хозяйкой остались вдвоём, Шуша страдала, не простив ему предательства. Много позднее поняла, что принёс он её специально, предвидя свой скорый уход из этого большого дома ради другой женщины. Переживания её были так велики, что отказавшись от пищи, она похудела: не могла смириться, везде чуя его запах. С трудом выносила хозяйку, её визгливый голос. А уж когда

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 34 та кричала... Особенно, в день его ухода... Шло время, постепенно Шуша отучила хозяйку от крика. Если прежние нотки всё же проскальзывали, собака, вяло мотнув хвостом, уходила прочь, укладываясь в углу под батареей. Всем своим видом она выражала равнодушие и презрение к хозяйским крикам, напоминавшим Шуше о гнусном прошлом: «Аристократка? Да? Ты, я вижу, иначе не привыкла? Забыла, где тебя нашли?» Когда голос хозяйки теплел, тон становился просительным, Шуша выходила из укрытия, но не подходила к ней, долго помня обиду. Со временем, притерпевшись друг к другу, они поладили. Часто заходила соседка, – приносила продукты по заранее выданному хозяйкой списку. Задерживалась, если предлагался чай, к которому непременно прилагалась история о тех заоблачных годах, когда хозяйка молодой специалист, не спрятавшись за спину состоятельных родителей, поехала на периферию и честно отработала три года после окончания мединститута. Всякий раз эта история обрастала новыми подробностями и фантазиями. Сдерживая зевоту, в тысячный раз выслушивая одно и то же, соседка мучительно изображала заинтересованность, которая на деле была только в одном, и Шуша давно это просекла: в страхе потерять побочный заработок. Шуша сочувствовала соседке: «Сколько можно нести этот бред? Даже я знаю всё наизусть и могла бы повторить слово в слово, если бы... Если бы могла говорить…» Иногда, надеясь когда нибудь получить значительное тёткино наследство, у них появлялись хозяйкин двоюродный племянник с женой. Наивные! Всё, на что они могли рассчитывать, – красочные пластмассовые стаканчики из-под давно съеденного йогурта, когда то привезённого мужем из Германии. При прощании хозяйка дарила их «любимому» племяннику.

Анжелла Подольская 35 Во время визита, выдав гостям по половинке голубца, она осведомлялась: «Правда, вкусненько поели и не обожрались?» И вот тут, Шуша была с нею вполне солидарна: «К тятири ятири! Нечего прикармливать нахлебников!» Вообще, Шуша жалела хозяйку: «Как же она постарела…. Чего стоят только её круглые толстые резинки?» Поддерживая свисающие чулки, они оставляли на старом рыхлом теле следы в виде багровых рубцов, которые перед сном хозяйка расчёсывала до крови.Она всё говорила и говорила… Вслушиваясь в её бормотание, в постоянные «если бы», Шуша догадывалась, что та продолжает нескончаемый диалог с мужем, ещё с кем то, кого Шуша не знала. Укладывая расплывшееся тело на подушки, хозяйка шептала: «Одиночество. Гнусное. Огромное. Чёрное. Все, кого любила, предали. Умерли, ушли. Как посмели оставить меня одну? Почему не убедили родить, ведь ребёнок – важнее карьеры, комфорта, собственного покоя? В этом не только моя вина. Что с того, что я отличаю „семнадцатый век“ от „девятнадцатого“, „мейсен“ от „севра“, „севр“ от „копенгагена“? Её взгляд скользил по развешанным подлинникам и мерцавшему антиквариату. При всём желании, это не „проесть“. Кому оставить? Ну не Шуше же, в самом деле? А почему не ей? Из всех только она оказалась преданной, верной». Засыпая, женщина начала храпеть. Так и не привыкнув к её храпу, Шуша ушла спать на кухню, но расстояние в четыре комнаты неКогдаспасало.на следующее утро, сокрушаясь о бессонной ночи, хозяйка жаловалась: «Ни на минуту не сомкнула глаз», не выспавшаяся Шуша обрушилась на неё с таким лаем, что соседи начали барабанить по трубам. Это привело хозяйку в ярость: «Антисемитка! Мерзавка! Ты хо-

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 36 чешь, чтобы нас вышвырнули отсюда? Сейчас же замолчи. У меня от тебя голова раскалывается». «Ой, можно подумать, что у тебя есть голова», – отгавкивалась Шуша.Несмотря на эти мелкие неприятности, они привыкли друг к другу, сознавая взаимную необходимость. Совместная жизнь была размеренной и однообразной. Нехитрое ведение дома, вечерние сериалы, которые, как и хозяйка, Шуша обожала, неизменные вечерние«Гулять,прогулки.Шуша. Гулять», – говорила женщина, и собака усаживалась у входной двери. Она наблюдала, как кряхтя, та с трудом натягивает сапоги, как тяжела старая каракулевая шуба. Одевшись и ярко накрасив губы, хозяйка набрасывала Шуше ошейник с поводком и, закрыв двери, «родную» и вторую, стальную, вела собаку к Налифту.улице, смешно подбрасывая задние лапы и чуть заваливаясь влево женственным крупом, Шуша семенила рядом с хозяйкой, радостно повиливая хвостом... Гордо, с презрением, смотрела на бездомных собак, попадавшихся по пути. При встрече с хозяйскими псами, вскинув голову и следя угловым зрением за произведенным ею впечатлением, она проходила мимо. Но постаревшая Шуша не интересовала псов, и они не только не рвались с поводков, но даже не тявкали в её сторону. Уже давно никто из них не предлагал ей лапу и сердце. При встрече с псами бойцовских пород, Шуша, с тоской глядя им вслед, останавливалась. Из раскрытой пасти капала слюна, она сопротивлялась тянущему поводку. Когда «предмет» страсти исчезал из виду, понурив голову, она послушно следовала за хозяйкой.

Анжелла Подольская 37 Женщина и собака ходили по опустевшим улицам, кружили по близлежащим переулкам, думая о своём, о сокровенном, что, в сущности, было одним и тем же: «Куда мы живём? Куда? Только бы она не „ушла“ первой... Только бы не остаться совсем одинокой».НоЕщёещё…Шуша думала о сахарной косточке, дожидавшейся её дома, на кухне…

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 38 ЯВРЕЙ Саша не знал маму. Она умерла во время родов. Воспитывала его Сирофима – мамина сестра. Саша называл тётю – Симой. Она любила племянника, жалела. Бывало, и сердилась на него, когда болея, не слушался, капризничал, отказывался от приёма лекарств. А ей на работу надо. На стульчике, возле кровати, оставляла два блюдца с таблетками. Не понимавшему ещё в часовых стрелках, объясняла ему, что когда большая будет вот тут, а малая здесь, он должен выпить таблетки из первого блюдца, когда стрелки доберутся вот сюда – из второго, а потом она уже вернётся с работы. Не шали, – просила. – Не забудь, если проголодаешься, – под моей подушкой в одеяле закутана кастрюлька. Там мясо и пюре. И пей чай из Оставлялабанки.книжки с картинками, выходя из квартиры, говорила: К окну не подходи, дует. И не бойся. Поиграешь, поспишь, и я скоро приду. Он не боялся. Наоборот. Ему было уютно. Он даже любил болеть, особенно, когда на улице зима, снег, а он – в постели, ему тепло. В детский сад идти не нужно. Не любил этого. Не было у него там друзей, а взрослые – противные: «то» нельзя, «это». За другими детьми всегда приходили папы и мамы, за ним – Сима. ДетиПочемурасспрашивали:затобойприходит мама? У тебя нет папы? Саша обижался, не отвечал. Хотя, папа у него был, но Саша его почти не знал. Однажды, когда Саша тяжело болел, пришёл какойто дядя и на кухне пил чай с Симой и её подругой. После его ухода Сима сказала подруге: Какой жлоб! Сыну ничего не принёс. Я позвонила, сказала, что

Анжелла Подольская 39 Сашка болен. Зашёл проведать…Так… Походя… Ему не жаль внимания, если оно ничего не стоит. Говорила я Аллочке, не выходи за него… Просила – не оставляй ребёнка, вытрави... Не послушала меня. Полгода не прошло, как он другую завёл. И оправдание придумал: «Против физиологии не попрёшь, – стал просить: – Сима, возьми мальчишку к себе. Зачем ему с мачехой жить?» Кто бы ему Сашку отдал? Хорошо, что мама не дожила. Она бы не вынесла. У неё больное сердце было. У Аллы тоже. Нельзя было ей рожать.Саша лежал в комнате с температурой, всё слышал из-за неплотно прикрытой двери. Жалел, что не удалось увидеть папу. Но всё понял, ведь Сима говорила, что папы у него нет: «Вот завтра спросит: «Зачем врала?»» Он часто разглядывал висевшие на стене фотографии в одинаковых рамочках. Две тёти – мама и бабушка. Бабушка нравилась ему больше, она смотрела на него с улыбкой. А мама Алла – хмурая, с длинноватым носом, похожая на Симу. Саша подходил к зеркалу, сравнивая свой нос с маминым. «Какая она была, мама?» – думал, тоскуя.ССимой мыслями о маме не делился, а о папе спросить забыл. Вниманием тётки обделён не был. У него было много игр, книг, которые Сима читала ему. У Саши была хорошая память, в четыре года сам научился Вундеркиндик,читать.–восторгалась Сима. – Вот стукнет шесть –пойдёшь в школу. Что это, школа? – спрашивал он. А это, как садик, только спать днём не нужно, а ещё там ставят отметки.Нехочу в школу, не хочу. И в сад не пойду больше. Я тебя дома ждать буду. Не выдумывай, – взвизгивала Сима. – Не будешь меня слушаться, в интернат сдам.

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 40 Саша надувался и в кармане скручивал Симе фигу: «Вот тебе». Заодно и её подруге, когда та поддерживала Симу: «Сдай его, сдай. Может, хоть тогда замуж выйдешь». «А... всё равно! – отмахивалась Сима. – Теперь порядочные женщины никому не нужны. Ну, скажи, кого интересует личность? Главное, чтобы ноги от плеч, и родители богатенькие были. У нас – ни того, ни другого. Будем мы с Сашкой век коротать. Да, племяш? – и начинала его обнимать, целовать. Ты мой единственный, маленький мужчина. И нам никто не нужен. Никто, никто, правда?» Саша ничего не понимал в Симином монологе, вырываясь из объятий.Однажды, Сима повела его на балет в оперный театр. «Жизель» – мой любимый, – объявила она ему. Саше в театре не понравилось. Темно, ничего не видно, он крутился, разглядывая всё вокруг. Сиди спокойно, – шепнула Сима. – Тебе что, совсем не интересно? Слышишь, какая дивная музыка? Сима, а эти тёти на сцене порядочные? – громко спросил Саша. – У них же ноги от плеч растут. Сима с негодованием прошептала: Тихо. Замолчи сейчас же. После спектакля, когда они вышли из театра, сказала Саше: Эх, ты! Я хотела тебе подарок сделать. Такой балет… Ты... бездушный... Весь в отца. Тогда Саша вспомнил и закричал: А ты врунья, врунья. Есть у меня папа. Я его люблю. Он лучше тебя. Отведи меня к папе. Сима оторопела, прижав Сашу к себе: Прости меня, прости. Пойдём в кафе. Она завела его в кафе кондитерскую. В кошельке осталась пя-

Анжелла Подольская 41 тёрка до зарплаты: «Дотяну. Гулять, так гулять», – подумала она. Хотелось загладить вину, доставив ему удовольствие. Что хочешь, пирожное или мороженое? Ещё не определился. Ну, определись. Я подожду. Саша выбрал всё. Три вида пирожных, мороженое и молочный коктейль.Какие вкусные, никогда таких не ел. Всё отбивные да котлеты... Мы придём сюда ещё? – спросил он. Придём. Я думаю, что раз в неделю, нет, раз в месяц, мы можем себе это позволить, – пообещала Сима. Сима купила ему «Конструктор». Сначала ему было интересно. Он собирал разные машины, мосты, но потом надоело, и он вернулся к книгам. Ты – будущий мужчина. – Сима попыталась вернуть ему интерес к «Конструктору». – Ты должен развивать в себе технические способности. Хочешь стать инженером, когда вырастешь? Не-а, – ответил Саша. – Я кардиналом хочу. Ришелье. Что? – изумилась она. – Ты сумасшедший. Обычно, каждое лето Симе удавалось вывозить Сашу на природу. Один раз по путёвке была с ним в Евпатории. Когда ему исполнилось шесть с половиной лет, Сима решила, что этой осенью он пойдёт в школу. Летнего отпуска у неё не было – она недавно сменила работу. Решила обратиться к Сашиному отцу. Когда тот пришёл, Саша его рассмотрел. Чо, пацан, растёшь? Молодца! – похвалил отец. Саша прислушивался к разговору Симы с отцом. Я никогда, ни о чём не просила. У меня отпуск в декабре, ребёнка перед школой обязательно оздоровить нужно. Отправь его к своим, в село, – попросила она Сто раз тебе говорил, это посёлок, – обиженно заметил он…

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 42 Какая разница? Там – речка, Южный Буг. Дом у них свой, сад. Раз в жизни внука повидать могут? – не отступала она. Ладно. Созвонюсь со стариками, согласился он. Только не тяни, август – «на носу», – напомнила Сима. Через неделю дядя-папа пришёл опять. Они согласны. Уболтал. Повезёшь? Я не смогу, – сообщил он. И я не смогу. Ничего, он уже взрослый. Посажу его в электричку. Только, пусть встретят на вокзале. Спустя несколько дней Саша ехал в Винницу. Он был горд собой. От внимания попутчиков, которым поручила его Сима, отказался. Не маленький. Едет к дедушке и бабушке. Там речка и огород – вот здорово. Немного волновался – узнают ли его дедушка с бабушкой? Ещё скучал за Симой, прежде не расставался с нею. Ничего, это ненадолго, всего три недели. Он с интересом смотрел в окно и не заметил, как уснул. Очнулся, когда кто то тряс его за плечо. Перед ним стоял маленький, полненький, розовощёкий старичок. Ну, то ты – Сашко? А я – дид Марьян. Пишлы? Нам ще на автобус поспеть Направилисьнадо.кавтобусной остановке. В автобусе было много людей, жарко. Сашу разморило, он хотел спать. Нэ спы, – сказал дед Марьян. – Скоро вжэ Брацлав, нам сходыть.Они вышли из автобуса на площади, где церковь и базарные лотки. Пошли вниз по немощённой улице, по обеим сторонам которой стояли дома, утопающие в садах. Было очень красиво, и воздух напоён ароматом яблок. Марьян, перепрошую! Шо, новый дачник? – окликнул кто-то деда.Та ни, це онук, – отмахнулся дед. – А от, мы и вдома. Заходь, хлопець, – и он распахнул перед Сашей калитку в большой красивый двор. – Миля, Миля! – позвал дед.

Анжелла Подольская 43 Из-за дома вышла женщина с крашеными волосами, в бигудях, тоже какая-то розовая, но помоложе деда Марьяна. Дед Марьян подтолкнул к ней Сашу: То – баба Миля. Поздоровкайся. Здравствуйте, – робко сказал Саша. Так. Прыихав? Ну, якой ты, дай подывлюся? Ой, худющый! Яблука хочешь? Вона, в миске антонувка, дуже пахуча... У цёму роци вродила, а в тому нэ було. Вона через рик на другый яблука дае.СашаЗрозумив?понял, но яблоко взять постеснялся, хоть хотелось. Баба Миля завела его за дом, где была пристройка. Спаты будешь тута, из намы. У доме дачники, пид ногамы у ных не крутыся. В город пиды, паречки нарвы. А то, с дедом йды, скупайся. Уныз по вулици – ричка. В это время во двор вошли какие-то люди. «Дачники», – догадалсяО,Саша.Марьян Васильевич, день добрый! Не виделись с утреца. Водичка сегодня, доложу вам, отменная. А как клевало то, ночью? Успешно? Миличка Миколаевна, у вас осталась рыбка? Продадите к обеду?Ачого ж не продать? Зосталась ишо, – подтвердила она. А это кто? – указывая на Сашу, спросил кто то. Онук прыихав, – ответил дед Марьян. Так у вас и внук есть? А в прошлом году внучка с невесткой отдыхали.Тацеж од тои, од яврейки, – сообщила баба Миля. А... – как-то жалостливо протянул один из дачников. Саша покраснел и, выскочив за калитку, бросился вниз по улице. На берегу было много людей, и на него никто не обратил внимания. «Вот будет тут сидеть и не пойдёт к этой злой бабе Миле. А то, в воду прыгнет, утонет. Назло ей – будет тогда знать. Сима ей все волосы повыдёргивает. Так ей и надо», – увидев подходившего к нему деда Марьяна, Саша хотел вскочить и убежать, но не успел. Дед Марьян, схватив его за руку, усадил рядом на камень.

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 44 Ну чого убёг? Рассерчал? Нэ трэба. Баба Миля тилькы з выду строгая. Може, скупнёшься? Чы домой пидэм? С дороги ж прытомывся, та й голодный навжэ? Саша согласно кивнул. Едва вошли во двор, баба Миля накинулась:Ты шо цэ? Я те побегаю! Одвечай потом за нёго. Ты дывыся –ураз до тётки видправлю! Ну ка, рукы мый та пид навес обидаты сидай.Изказанка она разлила дышащий паром, словно живой, яркобордовый борщ с кусками мяса: Йиж, йиж. Та хлиб чосноком потры! Не вмеешь? Вона як, дывыся! Укусно? Ото ж! Чым тебе тая Сима тилькы кормыть, шо ты такый худющый, га? Ну, чого? Чого до парня прывъязалася? – огрызнулся дед Марьян.Атэбэ не спытала, старый! И усё отым очкатым явреям треба знаты. Хто, да шо, да звидкыля. Ото, не пуш шу йих на следушый рик, нэхай у другых сымають. А то, усё йим – тута. И рыбки йим продай, з города усё брать дозволяю. Не пуш-шу бильше. Шо ты до тых явреев прычипылася? Шо воны тоби зробылы? Ты йиж, йиж. – подмигнул дед Марьян Саше. – Слухай но! Виддыхнёшь трошкы, а як солнцэ зайдэ, то на рыбалку зи мною, згода?День был тёплый. Чистый. После обеда баба Миля постелила Саше постель и велела немного отдохнуть. Саша опасался, что проспит рыбалку, но дед Марьян разбудил его, как и обещал: Айда,Айда?– согласился Саша. Ты, того, – сказал дед Марьян, – вденься добрэ, бо на речке в ночиВзявхолодае.удочки, банку с червячками и немного яблок – пошли к реке. Справа от пляжа, где Саша побывал днём, был лодочный причал. Там у деда Марьяна была лодка. Он долго грёб и остано-

Анжелла Подольская 45 вил лодку посреди реки, сбросив грузило. «Южный Буг – большой, широкий, не речка, – большая река», –подумал Саша. Ему было интересно, как клюёт, и он радовался каждой пойманной рыбке. Потом заскучал, у него начали слипаться глаза.Ты,давай! Лягай. – сказал дед Марьян. – Тилькы телогрейку кынь на ногы. Спы, спы. Разбудил его дед, когда светало, и лодка уже стояла у берега. Бачыш, скилькы мы из тобою наловылы? Ото – карасики, а це з вусамы – то сом. А ци – мелочёвка, плотва. Ну, пишлы. А то твоя баба Миля нас заругае. А як поспыш, поснидаем, то в лис сходымо, орехов наберём, лещины. Ты любыш лещину? Дед Марьян, а что это, яврей? – спросил Саша. Удивлённо посмотрев на Сашу, дед сказал: Ну, то нация така. А что это, нация? – Ну, дывыся! Я од, к примеру – поляк. А баба Миля – украинка. А маты твоя яврейкой була. Яврей, это плохо? – тихо переспросил Саша. Ни, нэ дуже. Чому пагано? Алэ й не дуже добрэ. А ты запамьятав, так? Не серчай. Баба Миля, вона на язык гострая. А так – то не. Не росстроюйся: ты ж не зовсим яврей. Ты – ще трошечки поляк, трошечки украинэць. Так що, усё – гаразд. СашаДедвздохнул:Марьян,а сколько мне ночей ещё тут спать, как я домой поеду?Заскучав вже?! Быстро. Ну, пишлы до дому… Когда они вошли во двор, в доме и пристройке было тихо. Только в огороде пел сверчок. Проснувшись около полудня, Саша записал на листке: «Один, день в деревне». Ничего особенного. А дед Марьян хороший. Лучше, чем папа.

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 46 Выйдя во двор, прошмыгнул мимо бабы Мили. Стий! Куды? – окликнула она. На речку, – глядя исподлобья, ответил Саша. Добрэ. Скупныся, и шоб одразу назад. Подбежав к реке, Саша сразу прыгнул в воду. Ох... Мальчик,Хорошо.мальчик! Что ты разбрызгался? Где твоя мама? Не заплывай, там глубоко, – сказала какая то тётя. Немного в стороне, в воде резвились мальчишки, его не позвали. «Ну и не надо. Зато он с дедом Марьяном за орехами в лес пойдёт», думал Саша. В лесу было душно. Они набрали много лещины и шиповника. А шиповник был колюч, и Саша исцарапал руки. То не страшно, – говорил ему дед Марьян. – Вин дуже пользительный. Заварымо тоби кружку. За-пах... И косточкы твои уси разправляться. Дуже сыльным будэш та велыким. Вечером снова отправились на рыбалку. В эту ночь Саша уже не спал. Дед Марьян доверил ему удочку, и Саша не отрывал от неё глаз. Дед Трымайучил:йии нижно, одном пальцем, нэ надавлюй. Говорили шёпотом: «Шоб рыбка не спугалася». Под утро ведро опять было полным. Каждый день баба Миля жарила или тушила рыбу, которую Саша полюбил. Он стал отличать вкус одной от другой, но больше всего нравились сладкие, хрустящие карасики, которых он сам ловил.Три недели незаметно пролетели, и к концу отдыха Саша перестал считать дни. За это время он и дед Марьян привязались друг к другу. Уезжать уже совсем не хотелось, но дома ждали Сима и школа.

Анжелла Подольская 47 Прыйидеш на той рик, чы не? Чы, може, баба Миля тоби не вгодыла? – донимала она, прощаясь. Приеду, – буркнул он. Ото й добре. Та нехай твоя Сима прыйизжае. Кажи, баба Миля прыглашала.КогдадедМарьян посадил его в электричку, то крепко обнял: Ото тута яблучков на дорогу та пырожкы из вышнямы баба Миля напэкла. Ты нэ думай, вона до тэбэ дуже по доброму. Тилькы з выду строгая. Прыйидеш? Приеду. И вы, дедушка, приезжайте. Я буду скучать за вами. Прыйиду, сынок, прыйиду. Он поцеловал Сашу и вышел из вагона.Когда электричка тронулась, дед Марьян замахал рукой, и Саша ещё долго видел его широкополый брыль. Сашка! Ох, и вырос! И загорел как! – расцеловала его Сима, когда он вышел из вагона. – Я костюм тебе для школы купила, вдруг мал будет? Дома, у окна, стоял новый письменный стол, на нём школьные принадлежности. Саша не подошёл к нему. Не стал примерять и школьный костюм. Он стоял у фотографии матери, пристально вглядываясь в её лицо. Сашка, мой руки! Сейчас обедать будем, – крикнула из кухни Сима.Она яврейка? – тихо спросил он. Что? – не расслышала Сима. Она яврейка, яврейка? – громко повторил он вопрос. Сима остановилась на пороге, ошеломлённая вопросом. Она яврейка. Ты тоже яврейка. И ты хотела, чтобы она меня отравила, – закричал он. Что ты несёшь? – побледнела Сима. Я всё слышал. Ты… Ты говорила, чтоб она меня вытравила. И

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 48 я не буду носить очки. Поняла? Никогда. Я не настоящий яврей. Я ещё немного поляк, немного украинец. Поняла? Он заплакал. Сима обняла его и тоже заплакала: Сашенька, родной! Прости. Ну, что ты такое говоришь? Твоя мама была хорошая, очень хорошая. И тебя любила. А я... Я не знала тогда, что ты такой у нас вырастешь. Какой? – сквозь слёзы, всхлипывал Саша. Вот такой… Замечательный, умный мальчик. Будущий кардинал Ришелье…

Анжелла Подольская 49 СОСЛАГАТЕЛЬНОЕ НАКЛОНЕНИЕ Если бы… Самое отвратительное сочетание слов… Несовершённое действие… А ведь прошлое невозможно изменить… Это только кажется, что жизнь – абсолютная категория, словно алфавит: стоит лишь выбрать буквы, расставив их в нужной последовательности.О,если б она была мужчиной, а Оскар, её муж, – женщиной, возможно, всё могло в их семье сложиться иначе… Спрашивается, о чём думал Господь, вкладывая женскую душу в мужское тело, и наоборот? Что теперь рассуждать? Надо «донашивать»… Бессонными ночами ей грезился след детской ступни на мокром песке. Вот если бы у неё был сын, её первенец, которого дал, и тут же отобрал Господь… Если бы Ося не был тогда, как всегда, в командировке… Если бы она, дура молодая, не дожидаясь сильных схваток, сразу вызвала «скорую»… Сколько ещё «если бы», опережая друг друга, теснились в её голове, желая быть высказанными?Значит, так было нужно… Кому? Глаза Бэллы потускнели от выплаканных слёз, которых не осталось. Больше никогда в жизни, ни по какому поводу, не проронила ни слезинки. А если улыбалась, – то улыбка была кривой, сардонической. Зачем Господь так наказал её? Она искала ответы в Библии, и если и находила, то не соглашалась с ними. Это случилось давно, совсем в другой жизни, отделённой жирной чертой от нынешней. Воспоминания будоражили душу, особенно, под утро, когда бессонница... Навсегда лишившись покоя, мысленно разговаривая с сыном, просила у него прощения, скучала по Трёхнему…дочерей, которых впоследствии она благополучно произ-

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 50 вела на свет, любила вполсилы, каждую сравнивая с первенцем. Обретая мудрость души и седину в волосах, взрослела с ними, отражаясь в них, как в зеркале. «Бэлла, Бэлла донна, Бэлла дорогая…», напевал муж, перебирая свои почтовые марки, любуясь ими и раскладывая по кляссерам. Бэлла упрекала мужа, что свою коллекцию он любит больше, чем детей. Ничто не могло омрачить его весёлого нрава. Даже в неприятностях он отыскивал что-то хорошее. «Жизнерадостный идиот», – думала, порой, Бэлла. Большая семья была скреплена её постоянным усердием, как неким веществом. Семья, полностью поглотившая её существование, не оставила выбора состояться в чём-либо ещё. Она никогда не бывала спокойной, постоянно маясь душой. Поводов было предостаточно. Дочери, зятья хотели пожить «для себя» и, словно сговорившись, не хотели рожать. Когда она заводила разговор на эту тему, отмахивались: «Ах, перестань, мама! Кому это нужно в наше время?». Что значит «кому нужно»? Она хотела внука. Не внучку – только внука. Казалось – он заменит сына, непременно будет похожим на него. Муж, которого она призывала в союзники, отвечал всегда что-то невпопад, типа: «Не вмешивайся в их жизнь, дорогая! Теперь молодёжь несколько иная. Всё наладится. У них свои головы».Конечно, какая-нибудь приобретённая им марка, радовала его больше перспективы стать дедушкой. «Филателист недоделанный!», – свирепела она. В доме царил явно выраженный матриархат, вернее, в лице Бэллы властвовал диктат, вызывавший бури, проносившиеся, как сти-

Анжелла Подольская 51 хийные бедствия. В сущности, и Лила, и Соня, и Диана, которая была на выданье, были достойными дочерьми своей матери. Теперь не обойтись повышением голоса, испепеляющим взглядом или шлепком. Бэлле всё чаще приходилось напоминать им о том, кто в доме хозяин. Впрочем, бури затихали столь же внезапно, как и разгорались, все спешили к большому обеденному столу, как к корыту, стремясь ухватить кусок по-слаще. Бэлла напряжённо прислушивалась к тишине ночи, которую наполняли посторонние звуки… Дом спал, похрапывая, постанывая. За стенкой, в духоте и тесноте спален, поскрипывали брачные ложа дочерей. Бэлла не теряла надежду... Старшие, Лила и Соня, были смуглыми, с курчавыми волосами – в мать. Своего Карла, Лила держала на «коротком поводке». А вот Давид, Сонин муж: «Не прочь был брякнуть яйцами налево», как говорил когда-то о себе Эйнштейн. Младшая, Диана, отличалась от сестёр не только внешне. Блондинка, с большими, серыми глазами, тонкая в кости, она нарушала алгоритм, по которому были скроены мать и сёстры. Будто была чуждой породы. Её трудно было представить без книги, в отличие от родных, считавших, что книжку следует иметь одну – сберегательную.ДажеБэлла робела перед младшей дочерью. Напрягая память, пыталась вспомнить, с кем лежала в послеродовой палате. Может быть, подменили ребёнка? Как ни странно, но в её душе именно к Диане теплились более нежные чувства, чем к старшим дочерям. Она не старалась поскорее выдать дочь замуж, предоставив той самой решать, потому что интуитивно чувствовала: Диана выйдет за того, кого выберет сама. Никто из обитателей большого дома, кроме Бэллы, не заметил, как в начале весны округлились Дианины бёдра, просветлело лицо, а порывистая походка сменилась плавной. Бэлла обратила внимание и на то, что Давид перестал исчезать по вечерам. Теперь, про-

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 52 водя дома всё свободное время, был нежен и предупредителен с женой.Только наблюдательная Бэлла заметила те короткие, обжигающие взгляды, точно удары молнии, которыми обменивались зять с младшейИспытавдочерью…ужас,Бэлла была в смятении: «В её семье?» Но в глубине души вынесла вердикт: «Ну, что ж… Если б Соня, эта корова, не раскачивалась так долго… Если б вняла советам матери…» Бэлла не понимала, что за тайна швыряет мужчину и женщину в объятия друг друга? Словно в электрической цепи происходит замыкание, и ток, пробив иной путь, устремляется в неведомое. Из чего соткана ткань любви? Ни в её жизни, ни в жизни старших дочерей, никогда подобного не было. Бэлла хранила молчание. Ждала. Шли дни, недели. Одуряющее лето сменили осенние дожди. Скоро ни для кого уже не было секретом, что в доме ожидается пополнение. Перед Новым годом Диана родила сына, и Бэлла получила долгожданного внука. Никто, кроме неё, Дианы и Давида, не знал, кто отец ребёнка. Все обожали младенца, возились с ним, а старшие дочери хотели усыновить сына сестры. Оскар? Конечно, это событие и для него было из разряда приятных, но всё же не смогло затмить радости по поводу приобретённой уникальнейшей марки с «ошибкой цвета».

Анжелла Подольская 53 ТРИ ПОЛУГРАЦИИ И ДРУГАЯ Наталиша вторую неделю болела, но ни одна из подруг не пришла её проведать. Один раз позвонила Ляля. Муся и Софочка обиделись и принципиально не желали сделать первый шаг к примирению. Наталиша «метала громы и молнии»: «Эти мерзавки решили выступить против меня единым фронтом? Каково?» После злополучного обеда у Муси она тоже была настроена воинственно: «Слава Богу, мне больше не придётся пить Мусин отвратительный кофе и слушать мерзкие разговоры моих „подружек“». Ещё в далёкой молодости пожилые дамы называли друг друга уменьшительными именами. Так, Людмила Николаевна была Лялей, Софья Михайловна – Софочкой, Мария Иосифовна – Мусей, Наталия Ильинична – Наталишей. Много лет они работали вместе, теперь были на пенсии. Одна лишь Муся когда то была замужем, и этот факт поднимал её на недосягаемую высоту в несколько ступеней над подругами, так и оставшихся старыми девами. Ссора случилась из-за сущего пустяка. Месяц назад подруги собрались у Муси. Она была замечательной кулинаркой и, пожалуй, из всех четверых – настоящей хозяйкой. Особым успехом пользовался её чёрный кекс, рецепт которого Муся до конца не разглашала, рассказывая, как надо долго и пышно взбивать белки, о других ингредиентах, последовательности их ввода в тесто, но умалчивая об изюминке рецепта – засахаренном варении.Мусяникогда не скупилась. И в тот раз, была на высоте. Казалось, целая жизнь почти позади, но, как и прежде, она любила чемто удивлять. Хотя бы одно из блюд должно было быть новым. И

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 54 всё это, не считая маслин, языка в мятном соусе, который таял во рту.Как всегда, еда была вкусной, изысканной. Подруги, в полном смысле слова, Очередной«обожрались».выпендрёж,– сказала Наталиша своим, чуть скрипучим голосом, в котором явно ощущался твёрдый стерженёк. Пересели за журнальный столик, Муся подала кофе с рокфором. Вдруг, у Софочки разболелся живот, и она побежала в туалет. О, Софка уже помчалась облегчиться, если при её комплекции можно употребить слово «помчалась». Муся разволновалась, оправдываясь и уверяя, что всё – свежайшее, вчера купленное. Никто и не сомневался, а Наталиша вынесла вердикт:Ничего удивительного. Откуда у неё столько здоровья, чтобы так жрать? За Софкой не угонишься. Только хочешь взять кусочек языка, а она уже отправила последний в свой рот. Муся, у тебя в доме весы имеются? В следующий раз нужно Софку непременно взвешивать, до и после обжираловки. Уверена, весы не выдержат. А, вообще-то, я давно собиралась тебе сказать. Надо отдать должное… Ты, разумеется, – хозяйка... Ничего не скажешь. Правда, кофе – дерьмо. Сколько раз говорила – не бери «Рабусту». «Арабику» покупай. Несколько дороже, но совсем другой аромат. И ещё… Сколько лет ты намерена кормить нас своей фирменной приправой – одними и теми же историями? Я твою жизнь знаю наизусть. Могу написать роман и получить Нобелевскую премию. Сколько раз мы слышали историю о несчастных, замордованных цыплятах, которых резали к твоему свадебному столу? По меньшей мере – тысячу… Вот и сегодня ты не преминула вспомнить… Хотя бы раз в жизни не мешало бы задуматься, что такие подробности во время еды… При чём тут…? – Муся никак не могла взять в толк, какова, собственно, её вина. – Наталиша, ты же сама настояла на сегодняшней встрече… Упрекала, что я давно не принимала…

Анжелла Подольская 55 Ну и что с того? Почему никогда нельзя просто посидеть, поговорить о музыке, например? Почему нужно выслушивать вечные воспоминания о твоих, царство им небесное, многочисленных родственниках? Ну, скажи, сколько можно? «Тубочка, Миронька, Любочка»… И так далее, и тому подобное… А чего стоит твоя присказка: «на долгие годы»… Слова-паразиты… Пора от них избавляться. Послушай, ты же грамотная тётка, столько лет проработала в техотделе среди интеллигентных людей… Но «местечко» так и прёт наружу, дорогая! У меня от твоих разговоров нарушается пищеварение.Девчонки! Пищеварение нарушается у Наталиши, а Софочка из туалета не вылезает, – вставила слово Ляля со своей, как всегда, честной и удовлетворённой улыбкой. Ну, знаешь, Ляля! – брови у Наталиши взметнулись на лоб. –Ты не очень-то отличаешься от Муси. Назойливость твоих экскурсов в прошлое… О том, как была неотразима и неприступна в молодости. Как в тебя влюбился сосед по старой квартире… Потом участковый врач: «Ну, мужчина! Ну, тополь! Ну, кипарис!» – так, кажется, ты о нём отзывалась? А в завершение – какой-то вор, который по закону жанра, прежде, чем влюбиться – стащил твою зарплату из сумочки… Ну, не идиотизм ли? Чем не сюжет для кино? «Оскар» обеспечен. Как будто мы не проработали сорок лет рядом? Весьма сомнительно… Я же знаю всех вас, как облупленных… Софка тоже рассказывала… Тому – «от ворот поворот», этому… А сама, вероятно, по сей день – девственница… Ты сегодня распоясалась без меры, – в дверях появилась Софья. – Что ты строишь из себя аристократку? Чем отличаешься от нас, хотела бы я знать? Браво, девочки! Не прошло и часа, как Софочка, наконец-то, освободила туалет. Позволь и мне воспользоваться! – Наталиша еле-еле разминулась с ней в дверном проёме. Язва! Однозначно. И в молодости была такой же. Маскировалась. А сейчас, так, вообще, старческий маразм… Не зря в Институте её не любили. Всех доставала.

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 56 Уголки Софочкиных губ обиженно опустились, образуя складочки. Глаза наполнились слезами. Она не могла успокоиться. Спустя минуту вернувшаяся Наталиша налила в бокал вина и села в кресло. Вино у Муси было не крепкое, но в голову ударило. Все подруги были полными, и только Наталья Ильинична не раздалась вширь, сохранив сухопарую, как в молодости, фигуру. О чём не преминула заметить: Никто не возражает, что я заняла кресло? Впрочем, ни одна из вас в него не втиснется… Особенно, Софочка. Муся, Софочка и Ляля молча наблюдали за подругой: «Что ещё сегодняНаталишавыкинет?»незаставила себя ждать: Знаешь, Софочка! – ласково начала она. – Не дуйся, улыбнись. Тебе идёт улыбка. Почему ты такая кислая сегодня? У тебя цель –испортить всем настроение? Вообще, я думаю – тебе пора сесть на диету. Хотя бы, немного ограничивать себя. Ты жутко разъелась –настоящая слониха. Вся в перетяжечках, ямочках, точно раскормленный младенец. У тебя, наверное, пятьдесят шестой размер? Или пятьдесят восьмой? Под тобой паркет «ходит», мебель дребезжит…Чтоона ко мне прицепилась? – взвизгнула Софочка. – Вы видите, видите? – повернулась она к Мусе и Ляле. – Почему вы молчите, не скажете, что, на самом деле, о ней думаете? Почему она всю жизнь «тянет одеяло» на себя, по какому праву всех оттесняет на задний план? Никакой деликатности, сочувствия… Её мнение –истина в последней инстанции? Разве это справедливо? Я не молчала, сказала, что думаю. Ты была в туалете, – попыталась оправдаться Ляля. Да всё я слышала, сказала ты, как же… Вы просто её боитесь, как и много лет назад. Можно подумать, премию очередную не выпишет. Так мы – уже давно не в КБ. Ах, Боже, мой! – Наталиша расхохоталась так, что завитые локоны расплелись, а нижний протез чуть не выскочил изо рта. –

Анжелла Подольская 57 Молодец, Софочка! Молодец. Уважаю. Дуры вы, бабы. Как есть –дуры. Нет, ну право же. За сорок лет ничего не изменилось. Помните ходивший о вас троих по Институту анекдот: «Три полуграции. Сначала, они – вышивали. Потом, все трое заболели радикулитом. Теперь – они вяжут». Ну, что смотрите на меня? Разве не так было? Накупили вязальных машин – и вперёд. Весь институт от смеха давился, когда вы щеголяли в одинаковых меланжевых юбках. Хоть бы одна из вас придумала что нибудь индивидуальное, своё. Нет, как под копирку. Зачем было так стараться? Только Муське и удалось мужа найти. Правда, ненадолго… Так наша Мусенька и сейчас хоть куда... А вы, двое? – она устремила свой инквизиторский взгляд на Лялю с Софочкой. – Что за грязно-русый, неопрятный оттенок волос? Неужели нельзя приобрести нормальную краску? Не на базаре – в магазине. «Дешева рыбка – погана юшка», – процитировала Наталиша известную пословицу. Тут уже Софочка не выдержала, «слетела», что называется, с «катушек»:Нет.Вы только посмотрите на этого арбитра. Дорогуша, вот скажи! И краска для волос у тебя – самая самая. И одежда. Глаза –под цвет курточки. И косметика… Штукатурки на лице столько, что на ремонт хватило бы. Тоже мне, девочка. Со спины… Стоит тебе только оглянуться, как иллюзия рассеивается. Знаешь, подруга! Кости ещё никого не прельщали… Ходишь – звенишь. Вот вот рассыплешься. И я тоже напомню известную пословицу: «Докы товстый схуднэ, тонкый – здохнэ». Замолчи и не смей учить меня, как жить. Ты, кажется, периодически посещаешь психолога? Так тебе не психолог нужен – психиатр. Наталиша, не ожидавшая подобного выпада, «и от кого?», от Софочки,Подуматьпобагровела:только. Пришла к Муське в хорошем настроении. Теперь непременно подскочит давление. И всё из-за вас, идиоток. Я напомню… Да, да, напомню. Забыли, кто я? Кто вы? Я никогда не зависела от ваших решений. Забыли, голубушки? Напомнить о временах, когда многие хотели «ходить» у меня в друзьях? Так только с вами, гусынями, угораздило подружиться…

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 58 Муся, до конца не осознавшая всего того, что услышала от Наталиши, раздумывала, сказать что-то, или промолчать? Основной удар выпал Софочке, нужно было бы её защитить, но с другой стороны: «Хозяйке дома не пристало конфликтовать с гостьей… Даже, если эта гостья уже осточертела со своими нравоучениями». Следует сделать небольшое отступление, немного объяснив суть взаимоотношений между дамами, шлейф которых тянулся из прошлого. Ещё тогда их отношения вполне определились. Много лет назад, Наталиша – зам. Зав. «КБ». Одновременно –председатель Месткома Института. В те годы от неё зависело очень многое. Остальные подруги – профорги в своих отделах. Если бы сейчас кто нибудь сказал им, что это они жаждали дружбы Наталиши, они бы рассмеялись. Собственно, на «ниве Месткома» и завязалась дружба. Три членши, поддерживая Наталишу, всегда голосовали «правильно», не оспаривая её решений. Тем более, что эти решения были согласованы с руководством Института.Когда началась эта дружба, каждая из них претендовала на особо доверительные отношения с Наталишей. И Наталиша не обманула ожиданий: и премии, и надбавки к зарплате, и льготные путёвки, полученные в обход действительно нуждавшихся членов профсоюза. Апофеозом этих отношений были подношения со стороны подруг, причём каждая пыталась перещеголять двух других. Принимая очередной подарок, Наталиша не оставалась в долгу: то направление в ведомственный профилакторий, то талоны в продуктовый распределитель, не говоря о глобальной материальной помощи за счёт профсоюза. Таков был расклад в прежние времена. Наталиша дружила, но всё же соблюдала некую дистанцию – положение обязывало. И свой покровительственный тон не утратила до сих пор…

Анжелла Подольская 59 Её лицо дрожало от возмущения, когда вспоминала прошлое. Не требовалось кривить душой – ностальгировала по прежним временам: «Подружки… Показали своё истинное лицо… Когда им что то нужно было, рассыпались „мелким бисером“… Одной – венгерскую жилую комнату помоги достать. Другой – холодильник „ЗИЛ“. Третьей – плиту газовую „Маша“. Видите ли, на своей она уже не может готовить. Забыли… Всё забыли, подружки. Чего без меня стоили? А сколько мужчин, спрашивается, гостило в молодости в Лялиной постели? А жениться – никто не женился. Муся – тоже хороша… Мужа любила… Как же… Это не мешало ей наставлять ему рога. Он и сбежал через несколько лет. Ну, а Софка? Корова – коровой… Ни одной премьеры не пропускает… Театралка… Несёт себя всю жизнь как „хлеб соль“… Да что о них говорить? Идиотки неблагодарные…»Счувствомпрезрения мысленно расправившись с подружками, Наталиша еле скрывала собственную досаду. Много раз подходила к телефону, проверяя, есть ли зуммер, хорошо ли лежит трубка? Телефон был исправен, но упорно безмолвствовал…

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 60 ПРИГЛАШЕНИЕ НА ИСПОВЕДЬ «…Познай самое себя и намели кофе на семь недель». Евгений Шварц «Золушка». Изабэлла Львовна рассматривала себя в зеркале: «Дорогое, любимое, лицо. Постарела? Морщины? Да, не спорит. Но, не старуха, как пытаются внушить деточки. И Лизка, подружка «дорогая». Уму непостижимо. Сговорились и объявили меня, Изу, сумасшедшей. Как вам нравится? Ничего, ничего. Фигу они получат, а не генеральную доверенность на квартиру. Ещё чего? Я собираюсь пожить. И долго. Назло всем. А Лизка? Подруга детства?! Самаясамая. „Ты – не мать. Всегда была для Вадьки и Светки мачехой. Только о себе, драгоценной, всю жизнь волновалась. Кому, как не родным детям, ты обязана оставить квартиру?“ Нет, какова? Она, Лизка, видите ли, давно завещала им свою, однокомнатную. Тоже мне, квартира. На какой-то Барщагоевке1 . Гнать к чёртовой матери. Всю жизнь старается уесть, насмехается, обвиняя в безвкусии, в пристрастии ко всяким рюшам и цветочкам. Это у меня нет вкуса? Ха-ха! Отчего же с самого детства подружка всё копирует? Старается догнать, перегнать? Обидно до слёз. А Вадька и Светка спелись с этой ехидной. Чем больше я доказываю собственную правоту, тем больше вызываю их гомерический смех. Твердят, что я абсолютно не адекватна, выжила из ума, путая прошлое с реальностью, воображаю себя молодой, порхающей бабочкой: „Чего только стоят твои розовая шляпка с букетиком цветов, розовое пальтишко, чулочки, туфли, розовая сумочка?“ издеваются детки. А если моя душа молода? Если я себя так ощущаю? Что же подружка? Защитила? Как бы, не так. Конечно, Лизка –вовсе не дура. Иначе, кто бы с ней дружил столько лет? Но в её глазах никогда „полёта“ не было, даже, тридцать лет назад. Была и

Анжелла Подольская 61 остаётся отличным фоном для меня. Завидуя, искала любой предлог, к чему прицепиться. Хотя, никогда не сознается в этом. Завидовала, что я всю жизнь прожила в центре, а не у „чёрта на куличках“. И на Герку завидовала, который был умнее, интереснее, чем Лизкин муж. Завидовала Геркиному положению в обществе. Тому, что прожил на год дольше, чем её муж. А то, что Герка болел последний год, этой дуре наплевать. Лизкин муж, умер во сне. „Так умирают святые“, заявила „подружка“. Дрянь такая. Почти всю жизнь прожить в столице, но не научиться говорить грамотно по-русски. Послушать только, как она со своим куркулятором2 ходит за покупками? Всё боится, что её обманут. Так кто же идиотка? Это же очевидно, не я. Да, со мной случались казусы. Возможно, смешные. Но „подружка“, вместо того, чтобы сглаживать ситуацию, прожужжала об этом всем уши. Сгладить?! Держи карман шире. Выждет, подлая, когда все насмеются до „потери пульса“, тогда она – тут, как тут. Как много лет назад, когда произошёл случай в трамвае. Я в новом, цвета топлёного молока, роскошном макинтоше, чувствуя себя королевой, стояла у кабины водителя. Ну, чтобы не измять новую вещь. Оглядываясь на сидящую Лизку, ловила широкие улыбки пассажиров. Когда вышли из трамвая, подружка и объявила, что из под макинтоша свисает оторвавшаяся чулочная резинка. Ну? Чтоб у неё только язык отсох. Или другой случай… Как-то Лизка зашла, позвала на прогулку. Ей, этой дуре, всегда невтерпёж. Торопит, напрягает. Схватив висевшую на стуле изумительную шаль, я набросила её на плечи, и мы отправились на Крещатик. Шедшие навстречу люди, оглядываясь, улыбались. И лишь подходя к дому, Лизка, вроде бы, заметила зацепившийся за шаль бюстгальтер. Нужно было тогда же с нею порвать. Змея… Или ещё… Совсем вопиющее хамство. Как то зимой спускались в метро «Ботаническая». На мне пальто с откинутым, оторочен-

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 62 ным норкой, капюшоном. На голове – ушанка из той же норки. Вдруг, какой-то мужчина, пробежав по эскалатору, сдёрнул с головы „норку“. Я помчалась за ним. Лизка что то кричала, но я не разобрала. Обидчика догнала на платформе и, сдёрнув „пыжик“ с его головы, вскочила в отъезжающий поезд, угловым зрением заметив его ошеломлённый взгляд. „Любимая подруга“, успевшая вскочить в вагон через другую дверь, протиснулась сквозь толпу, обрушившись на меня: „Что ты творишь, ненормальная? Уже шапки с мужиков срываешь? Тебе своей мало?“, и вынула из капюшона, повисшую на шляпной резинке, норковую ушанку. Знала, чем „допечь“... Язва… При всяком удобном случае выставляла на посмешище. Ну, почему? Почему я всегда пасовала перед Лизкой? Какую необъяснимую власть имела она надо мной? Всю жизнь поучает, как правильно жить. А сама в одном и том же тазу моет голову и варит варенье. Одной тряпкой протирает пол и газовую плиту. Аккуратистка, недоделанная! У меня в туалете чище, чем у Лизки в комнате. Ещё и огрызается: „Чем ты недовольна? Что я всю жизнь правду говорю?“ Наврёт, придумает… Землю с небом „сводит“… Осуждает за то, что я воспринимаю окружающий мир, как будто он создавался лично для меня. Почему бы нет? И для меня, в том числе. А деточки? Если вдуматься, ничуть не лучше. Последнее готовы вырвать. Спрашивается, почему я должна отдать всё им? Они будут содержать меня? От этих извергов зимой льда не дождаться. Как положиться на них? При этом, все на их стороне. Первая –Лизка. Её послушать, так это я виновна, что у меня не сложились взаимоотношения с детьми. А почему я не должна была позвонить к ним на работу и не рассказать их начальству, как они обращаются с матерью? И что они устроили после этого? Какими словами не обзывали? У меня случился гипертонический криз. Это Лизка натравливает Вадьку и Светку на мать. „Кто сидел с вами, когда вы маленькими были? Лиза. А мамуличка – по театрам, по концертам. Кто витамины приносил, когда болели? Лиза“ и так далее, и тому подобное … У самой детей не было, так наду-

Анжелла Подольская 63 мала моих её отобрать. И на Герку когда то „глаз положила“. Ещё со школы. И так вертелась. И – эдак. Глазки „строила“. Не на того напала. Герочка, как влюбился в меня, так на всю жизнь. Только он, Герик, Георгий Натанович, любимый, единственный, всё понимал. Правда, со своей бешеной ревностью житья не давал, повсюду преследуя тяжёлым взглядом. Стоило хоть одним словечком обмолвиться с каким нибудь мужчиной – скандал. Иногда перед соседями было стыдно. Однажды, чуть не разошлись. Так „подружка“ ликовала: „Нечего с другими флиртовать, когда тебе такой муж достался“. И откуда только она взялась? Появилась в третьем классе, когда её отца перевели из Пензы. Тоже мне, город. Лизку всю жизнь досада брала, что Гера не её выбрал. В школе многие девчонки были в него влюблены, понимая, кто нравится ему. Я от его обжигающих взглядов вся преображалась, не ходила – летала. И только Лизка… Не знала, как побольнее укусить? Совсем озверела, когда мы с Геркой поженились. Глазки закатывала, плечиками пожимала: „Не понимаю, что он в тебе нашёл?“ И к полноте я склонна. И рот от радости „до ушей“, что Геру заарканила. А что его было заарканивать, когда кроме меня он никого не замечал. Почему я всю жизнь терплю эту завистницу, лгунью? Ах! Какие были времена! Каких людей приводил в дом Герочка. Как я гордилась им. Если бы он был жив, Светка и Вадя не позволили б себе так обращаться с матерью. А „подруга“ подзуживает, чтобы они не ценили родную мать. Подмигивает Светке, мол „всё правильно, так ей и надо“. А ведь я ни в чём перед детьми не виновата. И выучили. И на приличную работу устроили. Деньги на кооператив дали. Это ещё при Герочке было. А им всё мало. Складывается впечатление, что Лизка всегда ждала, чтобы у меня испортились отношения с детьми, – от подобной наглости Изабэлла Львовна расплакалась. Откуда в ней столько яда? Как она всё умеет вывернуть в свою пользу. На белое говорит – чёрное, на

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 64 чёрное – белое. Забыла, неблагодарная, что это я мужа ей нашла. Так бы и осталась старой девой. А ещё утверждает, что это у меня, Изы, старческий маразм. Это у неё, Лизки, маразм, в её башке всё перепуталось. Как ей выгодно, так и крутит. А когда открывает рот, так я зажимаю уши пальцами. Слушать – нет сил. Но что удивительно, Лизка мне часто снится. Напасть… Если б порвала с нею много лет назад, хоть во сне был бы от неё покой. Порвать. Раз и навсегда.Адочечка, заглядывая Лизке в рот, верит во все её инсинуации. Не подруга, а кусок малхамувеса3 с вечно самодовольной ухмылкой. Но, все прекрасно знают, что „исправить горбатого может только“…»Изабелла Львовна, наконец, оторвала взгляд от собственного отражения в зеркале. Солнце освещало половину комнаты. Её беспокоила какая-то смутная мысль. Она вспомнила, как в точно такой же солнечный день, Герик, когда уже не вставал, позвал её: «Присядь, моя девочка! Ты скоро останешься одна. Не спорь! Я очень тревожусь за тебя, ты же не приспособлена к жизни. Держись Лизы. Дети выросли. У них своя жизнь, им не до тебя. А Лиза будет надёжной опорой… Как всегда была… Она мудрее, подруга на всеАх,времена».Гера,Гера! – вздохнула Изабэлла Львовна. У неё сохранилась привычка разговаривать с мужем, как будто он находился рядом. Как же ты был наивен. Всю жизнь Лизка к тебе «не ровно дышала». Завидовала нашему счастью, повторяя: «Изка! Сияешь, точно начищенный самовар?» Так-то, мой дорогой! А ведь, даже ты не догадывался, что я всегда старалась выглядеть богаче, счастливей, чем была на самом деле. А Лизка… Да женись ты на ней, и у тебя нашла бы она недостатки. И пилила б… Пилила… А я – никогда. Потому и прожили мы неплохую жизнь. От раздумий её оторвал звонок: Кто там? – поспешила в прихожую. Я,«Принеслаоткрывай!нелёгкая. Только о ней думала, так она „нарисовалась“».

Анжелла Подольская 65 Пока Изабэлла Львовна возилась с дверным замком, «подруга дорогая» за дверью ворковала: Как я рада, что застала тебя. Что у тебя с телефоном? Опять не работает? Я звоню, звоню… Волновалась… Что то мы с тобой в прошлый раз нехорошо расстались… Чмокнув Изабэллу Львовну в щёку, Лиза вошла в квартиру. Темнота в прихожей мешала ей рассмотреть выражение лица подруги:Я торт купила. И пирожки с капустой испекла, твои любимые. Перекусим, пойдём гулять. Изабэлла Львовна не могла вставить ни слова в искренний щебет Лизки. Да и выяснять отношения, вытаскивать былые обиды расхотелось. Это сейчас неуместно. Впрочем, зная характер Лизы, была уверена, что та ещё даст повод разобраться с нею окончательно.Какая же ты красавица, Изка! Годы тебя не берут, дорогая! Изабэлла Львовна, не удержавшись, расплакалась: «Надо же. Заметила, наконец. Не прошло и шестидесяти лет. Мне уже не нужна правда. Нет, ну какая, всё-таки, подлость. Шестьдесят лет издевалась, а теперь и «красавица», и «дорогая»… До слёз таки довела. Что то с Лизкой не так… Вся, как её тортик… Ладно, чёрт с ней».Не мельтеши… Ступай в комнату, – приказала она Лизе. –Чайник поставлю. – С гордо поднятой головой, Изабэлла Львовна направилась на кухню. -------------------------------------------------------------------------------------1 «Барщагоевка» Барщаговка, район в Киеве. 2 «Куркулятор» калькулятор. 3 «Малхамувес» (идиш) – приближающий смерть.

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 66 ЕВРЕЙСКИЙ БАЗАР Кондукторша прокричала: «Евбаз. Евбаз». Ей нет никакого дела, что остановка переименована, что Еврейского базара давно нет. Выйдя из трамвая, Маня подняла глаза и увидела в окне второго этажа, старого деревянного дома, Дору, соседку сестры. Ой! Кого я вижу! – умилённо приветствовала та Маню. – А ваших нету. Я видела, они сели в трамвай. Наверное, поехали на «Сенной»1. Сегодня же пятница. Идите, идите, я открою. Подождёте у Маняменя.не обрадовалась перспективе беседы с Дорой. Знала – та посвятит во все подробности и своей жизни, и жизни многонаселённойВойдяквартиры.водвор,Маня поднялась по кривым ступенькам на некое подобие веранды, где на табурете сидел Додик, муж Доры. Брюки его были подогнуты до колен, а голые ноги опущены в миску с водой, в которую он подливал кипяток из чайника. Наше – вам, – поздоровался он с Маней. – Доба, – так он величал жену, – запретила парить ноги в комнате. У неё уже всё готово к «Шаббату»2. А я могу наляпать на пол. Ей он важнее, чем здоровье мужаТыуже открыл свой рот? Мый ноги, – в проёме открывшейся двери стояла Дора. – Ой! Какое у тебя платичко! Сама сшила? Маня кивнула и прошла вовнутрь. Она не помнила, чтобы переходила с Дорой на «ты»: Я обожду на кухне, не беспокойтесь, – прошла и решительно села у плиты, на которой всегда готовила еду сестра. Ну, шо за новости? Я вот всё думаю: ты – чёрненькая, Розка –блондинистая, с голубыми глазами. Вы от одного папки? Дора, я Вас разочарую, от одного.

Анжелла Подольская 67 Так не бывает, – упорствовала Дора и в своих подозрениях, и в «тыканье». И «Шаббат» твоя сестра не отмечает, и свинину они кушают. Какие же они евреи? А вы отмечаете «Шаббат»? Нет, в нашей семье не принято было. Ага! Зато с радостью встречаете седьмое ноября, «красный день календаря». И по паспорту, ты Мария, – констатировала Дора. – Ладно, скажи, а как ты переносишь выточки? – Она неожиданно сменила тему. – Я вот знаю, как по классически, подмышкой. А если в талию? То как это надо? А крепдешин ты в кусках брала?Крепдешин покупала в «Тканях», на Крещатике. И объяснить Вам перенос выточек на словах не смогу. На Крещатике… – разочарованно поморщилась Дора. – Я себе позволить такое не могу. Мне ораву кормить нужно. Додик не партиец, как твой. Это у тебя и квартира – самостоятельная в самом центре, на Софийской. И сыновья в Автодорожном учатся. Вот мой Матвей «взял» себе шиксу3, так на свадьбу нас с Додиком даже не позвал. Стыдно ему от нас. А Шурочку, внучку, приводит. Это ему не стыдно. А младшенький, Марик? Работать не хочет, ему бы цельный день в шахматы резаться. «Режутся» в домино, шахматы – игра интеллектуальная. Ваш сын мог бы стать гроссмейстером. Роза рассказывала, он очень способный мальчик. Какой ещё «мейстер»? Профессию нормальную получить надо. Вот ты на метраж ткань берёшь, а я – в обрезках. И выгадываю: там – оборочка, там ложная складочка или гесточка4 . Могу и баску пришпандёрить. Из старого халата шью наволочку, из рукавов –кухонные полотенца. А тут, на днях, пришла заказчица: отрез принесла. Костюм заказала. Вы берёте заказы, не зная правил переноса выточек? – от изумления у Мани округлились глаза. Ну и шо? Знаешь, как я крою? Боюсь «зарезать» ткань и делаю большие запасы. На примерке подгоняю. Боже, – произнесла Маня. – Могу себе представить этот костюм.Слушай, Маня! А, может, ты мне раскроишь? Я тебе рубль дам.

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 68 Дора! Я знала, что Вы дама весьма предприимчивая. Но не настолько же. Я и курсы закончила, но шью только себе. Чужую ткань боюсь «зарезать». Ладно, пойду. Передайте Розе, что я заходила.Выйдя на улицу, Маня пошла вверх по направлению к Сенному рынку. На душе был горький осадок от беседы с Дорой: «Да, конечно же, триумф безвкусия, комичности, абсолютного мещанства. Но жаль её». Маня чувствовала себя в чём-то виноватой и перед Дорой, и перед сестрой… В этих старых домах, мимо которых она шла, тоже всё, наверное, как всегда. И перед его обитателями она чувствовала свою вину. «Да что же это, в самом деле? Перед всем миром виновата? За свою, более благополучную, жизнь? Вот и с сестрой, когда встречается, та «держит» паузу, как хорошая актриса. И встречи их становятся всё реже и реже. Тут нет ничьей вины. Тут –судьба…»Дойдядо рынка и не встретив по дороге сестру, Маня прошла до Львовской площади, с облегчением сев в троллейбус в направлении дома… 1 «Сенной» название рынка. «Шаббат» суббота в иудаизме. «Шикса» нееврейка «Гесточка» кокетка, часть кроя.

Анжелла Подольская 69 В НЕКОТОРОМ ЦАРСТВЕ… В НЕКОТОРОМ ГОСУДАРСТВЕ… Наблюдая за игравшей «в классы» внучкой, Бася с сожалением констатировала: «Ничего еврейского. Надо же… Оба сына „взяли“ русских, еврейки им не интересны». Не то, чтоб она была против… Нет… Но при общении с невестками чувствовала себя человеком второго, а то и третьего сорта. Подойди ко мне, – окликнула внучку. – Из носа течёт. Высморкайся.Нехочу. Отстань, – отмахивается та. Что за ребёнок! Всё – назло. «Не хочу, не буду». Иди сюда, говорю.Немешай играть, – продолжает прыгать внучка. Бася встаёт со скамьи, тяжело передвигая больные ноги. Дай нос. Что ты втягиваешь сопли? Фу… Гадость. Ну, давай. Вот… Ещё раз. Умница. Видишь, так лучше? Дай поцелую. Лу чше, лу чше, – передразнивает девочка и вырывается. –Иди сядь, ты старенькая, можешь умереть. Бася обиделась: «Старенькая. Вот ещё. Семьдесят. А в душе –тридцать. Видела бы она меня молодой… Если бы не ноги… Доказала бы и невесточкам… И внукам…» Двор ещё пуст. Будний день. Взрослые работают. Детвора учится. Скоро все сойдутся, начнутся «казаки разбойники», «жмурки», перекличка соседей, музыка. Сейчас ничто не мешает Басе предаваться размышлениям. «Конечно, семьдесят – не пятьдесят, даже не шестьдесят. Что дальше? Рай? На иное категорически не согласна. Там тепло. Райские птички. Ни евреев, ни русских, ни узбеков… Все – равны. Те, которые не грешники. Рай… Интересно, где он находится. И Ад? Ой, брр… Не хочу об этом».

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 70 Взглянув на часы, Бася поднимается и направляется к внучке: Пойдём. Пора обедать и спать. Не буду. Не буду. Мама разрешила не спать. Мама командует у себя дома. Раз сегодня тебя привела, будешь делать то, что я велю. Не пойду, сказала девочка, отбежав на другой конец двора. –Догони, догони. Бася сдерживает слёзы: «Чистое наказание». Она не любит привлекать к себе внимание, но вынуждена прокричать на весь двор: Подойди сюда сейчас же. Не-а, – мотая головой, внучка выжидающе смотрит на Басю. Хорошо, оставайся. Я ухожу. По городу ходят цыгане и крадут маленьких детей. Знаешь, что они с ними делают? Оставайся, увидишь.Угловым зрением следя за внучкой, направляется к парадному. На лице девочки – растерянность. Она срывается с места и бежит за Басей.Бабуля! Что цыгане делают с маленькими детьми? – она с недоверием относится к Басиным историям, но любопытство будоражитПойдём,воображение.мояхорошая! Расскажу, – берёт её за руку, и они поднимаются в квартиру. – Сейчас буду тебя кормить. Ты любишь куриныеСначалакотлетки?расскажи про цыган, – не унимается девочка. Бася не рада, что упомянула цыган. Приносит из кухни миску и кувшин с Вымоемводой:руки. Мы же с тобой аккуратные девочки. Девочки! Ха-ха-ха, – заливается внучка. Ну, вот видишь, я рассмешила тебя. Хочешь, расскажу тебе сказку-быль. Ты будешь есть, я – рассказывать. Давай, – снисходительно соглашается девочка, надкусывая котлету.Нувот, – начинает Бася. – В некотором царстве…

Анжелла Подольская 71 В некотором государстве, – подхватывает внучка… Мы так не договаривались. Ты ешь, я рассказываю. Так вот, много, много лет назад там родился мальчик. Его маму звали Марией.Как мою? – Перебила внучка. Как твою. Не отвлекайся. Мальчика назвали Иисусом. Очень хороший мальчик, послушный, умный. Как звали его папу? Ты снова перебиваешь. Мне трудно рассказывать. Его папу звали… Неважно. Суть не в этом. Мальчик рос, хорошо учился. Многое знал. Однажды он поспорил со своими учителями. Его наказали… Не знаю, был ли виноват мальчик? Он был евреем и… Еврей? – выплюнула котлету внучка. – Маленький… Жадный, хитрый, как его мама и папа? Все евреи плохие. Бася оцепенела, несколько мгновений не могла произнести ни слова:Кто внушил тебе такую гнусную ложь? Разве не знаешь, что твой папа еврей? И я? Ты наполовину еврейка. Ты врёшь, – расплакалась девочка. – Не еврейка я. И папа не еврей.Что здесь происходит?! – на пороге комнаты стояла невестка. Из за спора с внучкой Бася не расслышала, что кто то из соседей открыл дверь жене сына. Что всё это значит, мама? Сколько раз я просила не рассказывать всякую ерунду? К чему эти религиозные бредни? Иисус никогда не был евреем… Смешно говорить об этом… Расскажите об этом папе Карло. И Буратино, заодно. Бредни? Кем же он был, по твоему? – тихо спросила Бася. Не знаю, – смешалась невестка. – Кем бы ни был, но только не евреем.Япрекрасно осознаю, что не являюсь авторитетом для тебя. Но ты же ходишь в Церковь. В Крещение, за святой водой. Или в Пасху, освятить куличи. Спроси у батюшки, кем был Иисус. Библию открой. Евангелие. Там всё написано.

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 72 Евангелия? Чушь несусветная. Зачем мне эти глупости? Нас не этому учили в школе. Так, собирайся, – скомандовала она дочери. МыКогдауходим.заними захлопнулась дверь, Бася заплакала. Сжимая и разжимая кулаки, безмолвно разговаривала с кем-то, подняв глаза к потолку.Тыслышишь меня? Слышишь? – Прижав руки к груди, ждала знака от Того, Кто был над всеми. Её монолог был требовательным, умоляющим, точно от ответа зависела жизнь. И дождалась… Да, услышала… Тот, Кто над всеми, поведал о смехотворности школьных учений… О зыбкости всего, что вокруг… О любви… О вере… О надежде, которая никогда не умирает…

Анжелла Подольская 73 БАБМАНЬ Раздвинув шторы в комнате внука, она подошла к его постели и сбросила с Лёвки одеяло: Солнышко, проснись! Взгляни на часы! Не притворяйся. Давай, давай, поднимайся. А я тебе котлетки поджарю. С хрустящей корочкой, как ты любишь. Врёшь – беззлобно, сквозь сон, сказал Лёва. Вру, – согласилась бабушка. – Забыл, что врач советовал? Ещё чего! Сам пусть худеет. Я думала, ты уже взрослый мальчик.– Меньше думай, Бамань! Вредно для здоровья. Иногда, правда, мозгами пошевелить не лишнее. Но не в этом случае, – зевая и потягиваясь, сказал Лёва. –Нет, серьёзно. Чего ты там сварганила? Творожок сварганила, – перешла бабушка на Лёвин жаргон. –Он у меня получается, как живой, ты же знаешь. В нём много кальция, он необходим твоему растущему организму. Концентрированная польза? – с издёвкой спросил Лёва. – Гадость, та ещё. Ну, не умничай. Вставай. Родители рассвирепеют, если и сегодня в институт не пойдёшь. Не пойду. Надоело. На рынок поеду. Птичий. Что ты там забыл, дуралей? Попугая? Ладно, Ба. На самом интересном месте сон оборвала. Мечту... Давай, шевели копытами. Мне нужно одеться. Ой! Я тебя голышом, что ли, не видела? Этими самыми рученьками и мыла, и пеленала. С самого рождения. Мирронька училась. Должна же я была дать дочери образование? А твой папаша? На Фиму надеяться нечего. Бабманя безнадёжно махнула рукой и вышла из комнаты внука: «Ну, не любит она Фиму. Пусть расстреляют за это. А за что его, спрашивается, любить? За длинный нос? – Почему-то, точная копия такого же носа у внука её вполне устраивала и нисколько не раздражала. Скорее, наоборот. – Да, мальчик полноват. Совершенно прав доктор: Лёвке непременно нужно похудеть. Подумаешь!

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 74 Так не пойдёт он сегодня в институт. Ну и что? Нормальный, здоровый сон семнадцатилетнего мальчишки, до ночи сидящего в Интернете. Мечту ему, видите ли, оборвала… На интересном месте… Знает она эту мечту, Зоську, из одиннадцатой… Которая его бросила, теперь простаивает в парадном с Лёвкиным другом, Жоркой. Друг называется. Таких друзей, она бы… – Бабманя перекрестилась, хотя была чистых кровей еврейкой. – Какая разница? Бог –един для всех. Только каждый идёт к нему своей дорогой». Разве это жизнь? – вздохнула она. А что же, по-твоему? – спросил появившийся на кухне Лёва. Дай ухо, я тебе скажу. ПоНу?моему, это… – она прошептала что то Лёве на ухо. Прикинь… – рассмеялся Лёва. – Это и есть жизнь. Сечёшь? Ну, где обещанные котлеты? Не дури! Ешь творог. Котлеты будут к обеду. Ба! Отвянь, наконец, со своими витаминами. Будут котлеты, тогда и поговорим. – Хлопнув дверью, он ушёл. «У мальчика – душевная травма, – расстроилась Бабманя. – Такой Лёвчик! Такое ясное солнышко! А эта Зоська?! Корчит из себя английскую королеву. Ничего. При встрече она плюнет в её нахальную рожу. Пожалуй, не стоит. Лучше плюнет на её новые, на шпильках, сапоги. А слюна то у неё ядовитая. – Бабманя тихо засмеялась, и в глазах её вспыхнул блеск. Она вспомнила как, разозлившись однажды на Фиму, плюнула в ею же приготовленный зелёный борщ, который подала «любимому» зятю. И Фима, смешно вспоминать – отравился. С ума соскочить можно. – Взяв щётку для пыли, она зашла в комнату внука и, в который раз, восхитилась. – Ну, ты глянь! Учиться не хочет, а в комнате чистота. – Открыла шкаф, в котором царил идеальный порядок. Футболка к футболочке. Майка к маечке. А вещи… Все на отдельных плечиках. – Аккуратист! – От удовольствия она сплюнула и произнесла крепкое словцо. Подойдя к магнитофону, провела пальцем. – Ну, ни пылинки. Повезёт же кому нибудь. Ох, и дура эта Зоська. Счастья своего не понимает. Да, ситуёвина... Даже бывая наедине с

Анжелла Подольская 75 собой, она использовала Лёвкины словечки. Нажала на «PLAY», и по комнате поплыл «Караван». – Как его там? Эли, Эли… А.. забыла... В общем, Дюк. Лёвка его обожает. Ещё он обожает мясо. И свою Зосю». – Бабманя закрыла глаза, расслабилась и, преодолев вместе с «Караваном» пустыню, достигла оазиса. Вспомнив про обещанные котлеты, помчалась на кухню крутить мясо. Часа через два хлопнула входная дверь, и Лёва позвал: Бабмань, иди сюда. Кто это? – удивилась она, увидев в коробке из под обуви маленького щенка. – Почему ты вдруг решил купить собаку? Знаешь, Ба! Это единственный способ быть любимым. За деньги.Хорошая мысль... Но я люблю тебя бесплатно.... Мал ещё мудрецомЧтоТакпритворяться...тоты…Онневырастетвовчарку?ты!Карликовыйпинчер бесстрашный маленький воин с сердцем льва. Познакомься. Это девочка – Зося. Сучка? Ещё одна? Не обижай собачку. Лёва! Зачем ты её так назвал? Нет... Если тебе так легче… Слушай сюда. Ты думай о «сегодня». Забудь о «вчера». Этой польке от тебя нужен был только секс, а ты ещё ребёнок. Ба, я в шоке. Ну, ты и продвинутая! Откуда только нахваталась таких словечек? И определись. То я у тебя взрослый мальчик, то ребёнок. Скажу по секрету, я уже не ребёнок. Запомни. Ладно, Неребёнок. Неси-ка свою Зосю на кухню. В последний раз говорю. Хорошо, что ты больше не будешь таскать розы этой дуре из Этоодиннадцатой.ещёпочему?Тыопрыскивалих Мирриными французскими духами. Да. Чтобы цветы лучше пахли. Ну и дурак. Если бы мать заметила, досталось бы и тебе, и мне. И откуда ты у нас такой? А… Что я спрашиваю? Кого ещё мог сотворить Фима? Имя придумал: Лео, Леонард. Злится, когда я тебя Лёвчиком зову.

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 76 Ба! Тебя что-то не устраивает? Меня всё устраивает. Интересно! Где ты будешь выгуливать Зосю? На Крещатике? Ба, какая разница? И до Владки рукой подать... Ладно, бикицер1. Мой руки, и к столу. И этой дай, Зоське. От удовольствия жмуря глаза, Лёва поглощал котлету за котлетой: Бабмань! Ты настоящий друг, веришь? Верю, не подлизывайся. И особо не увлекайся. Ты не один, родителям оставь. Ну, а суп, как всегда, «в пролёте»? она отодвинула от него миску с котлетами. Дай Хватит,ещё.я сказала. Достаточно. Ты сыт. Хорошо. Ой, как хорошо. В эти минуты Лёва ощущал абсолютное блаженство. Ему казалось, что Зося уплывает от него всё дальше и дальше. Что он её не любит. Почти не любит. Он благодарно улыбался: Бабмань. Расскажи ка мне! Как у тебя было, ну, «это самое», с дедом? Давай, колись! Он был у тебя единственным мужчиной? Фи-и! Циник! О чём ты спрашиваешь старую женщину? Ты, старая?! Не смеши. И не скромничай. А знаешь? Если бы кто то додумался провести конкурс «Мисс Бабушка», первое место было бы за тобой. Не сомневайся. Ну, да. Ну, да. Ты мне зубы не «заговаривай». Лучше ответь, как долго будет длиться твой душевный кризис? Часами лежишь на диване, уставившись в потолок, и слушаешь музыку. Ты, что же? Хочешь увлечь Зоську своим крутым задом? Джаз, это конечно «клёво». Как его там, твоего любимца? Эли?… Ба, ты даёшь! Эллингтон. Никак запомнить не можешь. Ну, пусть, Эллингтон. Это тебе мозгами пошевелить не лишнее. Строишь из себя обиженного, брошенного. Оскорблённая невинность. Умом брать надо. Делом. А Эллингтон никуда не денется. И мне он нравится, но это не мешает жарить для тебя котлеты. Зоська его, видите ли, предала. Ба, давай без фанатизма. Почему ты не любишь женщин?

Анжелла Подольская 77 Это кто женщина? Зоська, что ли? Ой, держите меня. Я зараз впаду. Миленький мой, я хочу, чтобы ты стал самым умным, сильным. С комплексом полноценности. Посмотри на себя. На кого ты похож? «Кефирчик» какой то. Что?! – лицо у Лёвы вытянулось. – Это ты про меня? А про кого ещё? Не про Жорку же твоего. Пусть о нём беспокоится его бабушка. У него нет бабушки, ты же знаешь. Правильно. Пользуйся тем, что у тебя она есть. Маме не до тебя. О Фиме я вообще молчу. Слушай, чему учу. Завтра же пойдёшь в институт. Без разговоров, понял? Ты должен сделать себя сам. Больше некому. Вот тогда и получишь свой градус удовольствия. А не заняться ли тебе верховой ездой? У тебя всё время должны раздуваться ноздри, как у беговой лошади. Бери пример со своей собачки. Пусть и у тебя будет сердце, как у льва. Она взяла щенка на руки. Бесстрашная Зоська зевнула, открыв маленькую пасть, недовольно заворчала, пытаясь высвободиться из цепких рук Посмотри,Бабмани.какаяпривереда! К хозяину тянется. Ну, иди. Иди к Лёве, – отдала Бабманя щенка внуку. Зоська потянулась и, обдав Лёву запахом шерсти и котлет, лизнула его в щеку… -------------------------------------------------------------------------------------1 «Бикицер» (идиш) быстро, мгновенно.

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 78 ТЁТУШКА Женя подставляла лицо ветру, разбрасывавшему дождь по мостовой: «Чем – хуже, тем – лучше». Её единственным желанием было поскорее остаться одной, отгородившись от внешнего мира. Недобрые слова в адрес тётушки рвались наружу, и она награждала её ими. Когда-то мама говорила о младшей сестре: «Поменьше общайся с Диной»... Теперь Женя осознала – мама была права... Тётка жила в огромной четырёхкомнатной квартире элитного дома на пересечении улиц Ленина и Коцюбинского, увенчанного множеством мемориальных досок знавшего не одно поколение знаменитостей.ИгнатийПетрович Осадчий, более известный секретарской деятельностью в Союзе, чем сочинениями о гражданской войне, был женат на Дине Арнольдовне, Жениной тёте. Около двадцати лет назад, увидев её в машбюро, куда, робея, приносил материалы для печати, влюбился с первого взгляда. Красива, умна, прагматична, а главной – её мечтой было стать женой «крупного» чиновника. Что то она в Осадчем тогда разглядела. Когда познакомились, он не был знаменит. Не смутила и разница в возрасте: «Знаменитым она его сделает». Ожидания не обманули. После замужества оставив работу, она стала «женой» писателя, подчинив всё поставленной цели. Несколько лет назад, благодаря её давлению на мужа, он получил секретарскую должность, и они, наконец, переехали в этот престижный дом, известный, как «Дом Писателей». Комфортный интерьер, созданный ею, говорил о незаурядном вкусе. Дом был похож на мечту детства, эклектичен и «абажюрен». Вещи, приобретаемые в комиссионках или сделанные лучшими мастерами, были ручной работы, не создавая ощущения тяжело-

Анжелла Подольская 79 весности. По углам стояли красивые настольные лампы, изысканные торшеры. Когда они были включены, в комнатах мелькали тени, среди которых она ощущала блаженство. В последнее время очередной её целью стало получение мужем литературной премии, и она создавала для его «творчества» все условия.Дети?Их не было. Это требовало самоотдачи: «Жизнь слишком коротка. Тратить её на пелёнки и распашонки? Увольте! – говорила она. – Лучше иметь собачек». Блистая в обществе, она вела светский образ жизни, желая получать от жизни всё самое лучшее. «ДА», как прозвали её в элитных кругах, слыла законодательницей мод, умела одушевлять красивые вещи. У неё были свой парикмахер, модельер, даже места в ложах столичных театров и многое другое. Был и собственный язык, который вначале эпатировал, но потом воспринимался пикантным. «Цвэт, музэй, бэзусловно, навэрно», вот далеко не весь набор, которым она часто шокировала собеседника. По её мнению, эти клише придавали шарм и значимость. На пороге сорокалетия она была всё ещё красивой, холёной женщиной, с хрипловато грудным голосом, манящим, завораживающим, имевшая в прошлом несколько бурных романов, о которых поговаривали шёпотом, но сохранившая мужа. А он, по прежнему, был влюблён в свою Дину. Женя свалилась, как снег на голову. Время от времени нужно было проявлять к ней некоторое внимание. Вскоре «ДА», всё же, оценила присутствие племянницы, которое оказалось кстати. Устраивая званные ужины, она прибегала к её помощи. Эти вечера «ДА» называла литературным салоном. Скорее, он был окололитературным, однако, это не мешало ей чувствовать себя причастной к «большой» литературе. Закончив школу с медалью, Женя приехала поступать в Киев-

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 80 ский Медицинский институт. Остановиться у тёти она могла только на время вступительных экзаменов. Предполагалось – в случае поступления получит место в общежитии. «Ты же понимаешь, – ничуть не оправдываясь, говорила «ДА» старшей сестре, – Игнатий много работает, нуждается в тишине. Женя нам не чужая, но присутствие в доме постороннего его стеснит. Чтобы творить, ему необходим покой. Конечно, девочка будет бывать у нас. Но, постоянно – невозможно. Не обижайся, Соня». Соня не обиделась, она знала младшую сестру. К удивлению тётки, Женя в институт поступила: Не думала… С твоей фамилией? Да ещё с такой библейской внешностью? Но ты не думай, я рада за тебя. Игнатий Петрович, как будто, и не удивился. От души расцеловав Женю, добавил, обращаясь к «ДА»: Ну?! А ты говорила! И никакого национализма. Твердят: блат, блат. Нет, други, мои! Зна ни я! Всё решают только знания. Советской медицине необходимы хорошие врачи, она готовит достойную преемственность. В приёмной комиссии не идиоты сидят. Знаете ли, когда мы нуждаемся в помощи врача, нам безразлично, какая у него, х-м-м… фамилия … Конечно, всякое может случиться... Но, в данном случае... – он ещё долго говорил о нравственности общества, о его достоинствах, и закончил тем, что это событие нужно непременно отметить. – Мамочка, – обратился к жене.–Ужин. Роскошный. Будь любезна, постарайся. Ужин в планы «ДА» не входил, но возражать не стала: «Ну что ж, это повод показать друзьям и «нужным» людям, что Игнатий Петрович в «силе»». Из её завуалированных фраз, недомолвок, многозначительных интонаций, которыми в совершенстве владела, приглашённые пришли к выводу, что поступлению племянницы в медицинский способствовал сам Игнатий Петрович. Стол был, как всегда, хорош, хозяйка – приветливой и щедрой, что, правда, не помешало ей сказать о ком то из гостей после ужи-

Анжелла Подольская 81 на: «Его аппетит просто вульгарен». Через несколько дней получив общежитие, Женя уехала. До начала занятий оставалось десять дней, она хотела провести их дома. Учёба захватила Женю. Институт, с его шумными коридорами, с вечно спешащими студентами, стал своим. Она любила учиться, но и ей, медалистке, первое время было трудно: осунулась, похудела, зазубривая названия множества человеческих косточек. С детства, мечтая стать врачом, с трудом преодолевала тошноту и лёгкое отвращение при посещении анатомички. Вид крови не пугал, но неподвижные и холодные тела… Она успокаивала себя, верила, что привыкнет, когда наблюдала за студентами старших курсов, съедавших свои бутерброды рядом с распластанными телами. Действительно, к концу первого курса привыкла. Второй курс начался с поездки в колхоз – сельское хозяйство старались поддерживать разными способами, один из них – «инъекции» в виде бесплатной работы студентов. Группу разместили в старом, одноэтажном, барачного типа, доме. Каждое утро возили в поле на сбор капусты и моркови. Иногда, помидоров для засолки в небольших цехах. Здесь солили и огурцы, квасили капусту. Процесс сбора и засолки овощей будущими врачами был освоен в полной мере. Труд был тяжёлым, но в радость. Молодость… Всё делали в охотку, с хорошим настроением. Обычно день заканчивался песнями у костра или походами в местный клуб. Месяц промелькнул быстро. На обратном пути, в купе собралось много ребят. Кто-то привёл студентов выпускного курса. Анекдоты на медицинскую тему, смех, лёгкий флирт. Сидя у окна, Женя чувствовала себя неуютно под насмешливым, пристальным взглядом молодого человека, «без пяти минут» врача. Разглядывая девушку с красивым разрезом чёрных удлинённых глаз, похожих на

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 82 две большие капли, с длинной косой поверх грубошерстного свитера, пытался вспомнить, где её видел. Лицо было знакомым, вероятно, встречал в коридорах института. Но сейчас словно увидел впервые.Мужчины никогда не ухаживали за Женей. Что-то останавливало. К ней невозможно было подойти «просто так». Андрея, так звали нового знакомого, искушённого в отношениях с женщинами, покорили невинность и обескураживающая наивность девушки. Что может быть прекрасней зарождения влюблённости? Это чувство заставляет стать лучше даже в собственных глазах. Используя любую возможность, они искали встреч друг с другом. Владимирская Горка, Пуща Водица, стали излюбленными местами ихСтоялауединения.осень и, не разжимая рук, шли они по «октябрю». Хорошо там, где мы вместе. Правда, Андрюша? Правда. Я люблю тебя. Скажи ещё раз, – она шла, пританцовывая. Кружась, разглядывалаПерестань!облака. – смеялся Андрей. – У тебя закружится голова. Ты меняСлышу,слышишь?Андрюша. Ты знаешь… Мне надо тебе сказать… Я тоже хочу тебе сказать… Нет,Говори.сперва ты. Андрюша! Вчера был дождь. Бесконечный. Кстати, как ты относишься к дождю? Он удивлённо взглянул на Женю: КДа,дождю?да.Из маленьких капель: «Кап-кап». Тебе не приходило в голову, как они одиноки? Им плохо. Женя,Каплям.Кому?ты в порядке?

Анжелла Подольская 83 Она кивнула. Прижалась губами к его плечу, чувствуя его дыхание. Ей хотелось сказать, что любовь – не только родство душ и духовное слияние, а нечто большее… Но как это выразить словами? Мне хочется всегда быть рядом, просыпаясь, видеть твою улыбку. Отдать тебе не только тело, но и мысли, переживания. Всё-всё. Конечно,Веришь?верю, глупенькая! Андрюша! Мне необходимо о тебе знать всё. Даже, когда спишь, хочу знать, что тебе снится. Давай поженимся? Забраковаться? – удивился он. – Сейчас? Рай в шалаше хорош в сказке.Понимаю. Хотя… – в её голосе звучала тревога. Женечка! Мы ещё не состоялись. Многое предстоит. Семья? Не время… Ты озябла. Холодная холодная. С чего ты взял, что я холодная? Ты – ледяная. Нет, мне хорошо! Дай твои руки. Е сли бы остановить время, задержаться в нём… Под этим небом… Что для этого нужно? Ничего... Хочешь, подарю тебе осень, небо? Женька, у тебя удивительные глаза. Ты должна спать, не прикрывая их. Я люблю тебя, Андрюша... Это я тебя люблю. Слышишь? – он потянул носом. НеЧто?!чувствуешь? Запах счастья. Закрывая глаза, она замирала в его объятиях, пока не стихал звон в ушах, не замирало эхо их долгого, слившегося вздоха… В свете солнца, выглядывающего из-за туч, листья горели небывалымПромелькнулаогнём. зима, со снежностью, радостью, трудностями зимней сессии. За нею весна, с расцветшими каштанами, когда всё легко. Любовь ощущалась на вкус, цвет, запах. Женя была счастлива. Судьбы сплелись в одном дыхании. Ведь она – прекрасная женщина, рядом – желанный, любимый мужчина.

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 84 Наступил июль – жаркая пора в жизни студентов. Времени панически не хватало. У неё – летняя сессия, у Андрея – госэкзамены, с последующей ординатурой в одной из клиник Мединститута, поступление в аспирантуру. У тёти Женя бывала редко. Как-то, после посещения косметолога, «ДА» оказалась на «Бессарабке»1 . Захотелось чего-то простого, с огорода, не из распределителя. Неожиданно столкнулась с Женей, сдавшей в тот день предпоследний экзамен. Увидев племянницу в обществе интересного молодого человека, «ДА» забыла, за чем, собственно, забежала на рынок. Мальчик был не то, чтоб красив, но постановка головы и, главное, взгляд, выдавали породу. В глазах светился ум, во всём облике сквозила сила, природная и жаркая, которой хотелось подчиниться.У«ДА» внутри что-то вздрогнуло: Женечка, куда же ты пропала? Я просила тебя хоть изредка позванивать. У меня – сессия, ты знаешь. Остался один экзамен, – пожала плечамиВижу,Женя.вижу, – рассмеялась «ДА» своим волнующим смехом. –Ты не представишь меня своему другу? Женя сердито взглянула на тётку: Изволь. Андрюша, это моя тётушка, Осадчая Дина Арнольдовна. Сорок лет, беспартийная. Образование – среднее, домашняя хозяйка. Муж – секретарь Союза Писателей. А это – Андрей Славута. Двадцать пять, аспирант кафедры сосудистой хирургии. Удовлетворена?Чтостобой? Какая муха тебя укусила? – уязвлённая расставленными акцентами, «ДА» вскинула красиво изогнутые брови. –Позволю заметить, ты переучилась. Стоит немного отдохнуть. Здравствуйте, Андрей. Рада, рада. Приглашаю вас вместе с Женечкой в наш литературный салон. Думаю, это будет небезынтересно. Сейчас много новых веяний в литературе. И без всяких церемоний. У нас всё просто. Правда, Женя? Надеюсь, суббота у вас свободна?

Анжелла Подольская 85 К шести. Ну, всего, – и она умчалась. Однако… – произнёс Андрей, не проронивший до этого ни звука.Онбыл растерян. В воздухе стоял запах французских духов, оставленный «ДА». Подавленная превосходством тётки, достойно вышедшей из неловкой ситуации, Женя отвернулась к прилавку, где в огромных эмалированных кастрюлях пестрела квашеная капуста.Покоштуйте, дуже смачна, – предлагали со всех сторон. Взяв щепотку из протянутой ложки, Женя захрустела белоснежной, с горящими, как рубины клюквинами, капустой. Холодной и отрезвляющей.Явозьму?– Женя вопросительно взглянула на Андрея. Она не знала, что сказать, как развеять создавшуюся неловкость. Мы к тебе? – спросила Андрея, расплатившись за покупку. Знаешь… не получится. На кафедру забежать нужно. Поезжай в общежитие. Освобожусь, позвоню. Может быть, я с тобой? Он посмотрел сквозь неё. Почувствовав его непреодолимое желание остаться одному, она кивнула и побрела к выходу с полиэтиленовым кульком, из которого капал рассол. Андрей не объявился ни в этот день, ни на следующий. «Ничего, ровным счётом ничего не случилось. Занят. Так бывало прежде, –успокаивала себя Женя. – Но мог хотя бы позвонить». Она не могла сосредоточиться. Усилием воли заставила, через два дня последний экзамен. Андрей появился в субботу, дёрганный, с воспалёнными глазами, чего не могли скрыть дымчатые очки. Прости, малыш, замотался. Так сложилось. Жаль. Что экзамен? Пять, как всегда?

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 86 Он погладил её по щеке, но Женя отшатнулась от этого «чужого» прикосновения. Этот его жест был ложью: «Зачем эти руки?» Он забыл поздравить её с позавчерашним днём рождения. Бессмысленно напоминать об этом тому, кто утверждал, что любит. На его лбу выступили капли пота. Ей хотелось приласкать его. Утешить. Или наказать, сделать что-то назло. Наступило молчание, Женя догадывалась отчего: Почему ты молчишь? Разве? С кем ты только что разговаривала? Не притворяйся. Это не в счёт. Я – о другом. К чему слова? Он чувствовал отвращение к самому себе. Мучило сострадание, смешанное с раздражением. Ненавидел себя, почти ненавидел её за бесконечную преданность ему: «Почему она не хочет его понять?» Ты забыл, что я существую? Сними очки, я хочу увидеть твои глаза, – в её голосе было столько горечи, сдерживаемые слёзы. –Что изменилось, Андрюша? Увлёкся «формой», не зная «содержания»? Ей просто скучно жить. Драматургии не хватает, понимаешь? Она сломает тебя. Прекрати. Позволь мне судить об этом. В тебе совсем нет чуткости, – тихо добавил он. Чуткости?! – Ну, как ты не понимаешь, – оборвав себя на полуфразе, он замолчал… «Ведь между нами уже всё не так, как прежде. Это необратимо», – произнести вслух эти слова не смог. Хорошо. Ты имеешь право ничего не объяснять. Но ты пришёл в субботу. Символично, не так ли? Ты действительно намерен туда пойти? Уверяю тебя, к литературе это не имеет никакого отношения. – Она всё ещё не оставляла попыток убедить его в абсурдности этого желания Ну почему же? – устало проговорил Андрей. – Всякий опыт любопытен. Женя усмехнулась: Хочешь знать, что я обо всём думаю? Я нахожу тебя до безумия смешным. Ты делаешь это осмысленно? Бесконечно осмысленно. К тому же, неудобно. Мы обещали, –

Анжелла Подольская 87 он глубоко вздохнул, словно освобождаясь от угрызений совести. Никому и ничего мы не обещали. Ну, что ж… Если тебе необходимо ещё раз повидать мою тётушку, пожалуйста, – не сдерживаясь, резко сказала Женя. Он не ответил. Ровно в шесть они позвонили в квартиру знаменитого дома. Дина Арнольдовна встретила Андрея, как старого знакомого. Поцеловав племянницу, вручила ей подарок ко дню рождения. Женя совсем растерялась от взгляда, которым обменялись тётка с Андреем. Бороться с «ДА» бессмысленно. Она знала, эта борьба обречена на поражение. Тётка – вне конкуренции. Женя посмотрела в зеркало, пытаясь критически оценить себя. Сравнение было не в её пользу. Людей было немного. Спорили о литературе и живописи. Спор был вялым – все поглядывали в сторону столовой, где был накрыт стол. Хозяйка была весела. Совсем позабыла о своём жаргоне, но не преминула мило пошутить над кем то из присутствующих, что его интересует вовсе не пастель, а постель. Под общий хохот пригласила всех к столу. К Игнатию Петровичу весь вечер обращалась подчёркнуто ласково: «Папочка, положить балычок? Ты не устал, дорогой? Может быть, пересесть в кресло? Там удобнее». Андрей не отрывал глаз от Дины Арнольдовны, его преследовал аромат её кожи. В какой-то момент, встретившись с ним взглядом, «ДА» даже испугалась, словно обожглась полыхнувшим огнём. Она не в состоянии была смотреть в его пронзительные глаза, у неё появилось ощущение, что он видит её насквозь. В голове промелькнуло: «Кто же из нас зверь, выслеживающий дичь?» Она предвкушала то, что ощутит в его объятиях. Не боялась показаться смешной, скатиться в пошлость или глупость. Была уверена – он хочет того же. Оба, и Андрей, и «ДА», не заметили, ко-

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 88 гда ушла Женя. Он, вообще, не замечал её весь вечер. То, что происходило с ним сейчас, было нечто другое. Непонятное, глухое, раздражающее чувство. Умом понимал: «Его выбрали». Противиться не было сил. Всё произошло вдруг, случайно, но разве не может быть случайной любовь?Оказавшись, наконец, в своей комнате Женя, не раздеваясь, опустилась на пол. Осталась позади истерика, но ноги не держали. Казалось, мир закончил своё существование. И, хотя, внутренне была готова к произошедшему, всё же потрясённая, не знала, что делать: «Зачем жить? Какое страшное слово «Никогда»». Слез не было. Только пустота, вползающая в сердце. И она – часть этой пустоты, которая затягивала, поглощая всю без остатка. В темноте сухим блеском мерцали Женины глаза. Каждая клеточка тела дрожала: ведь оно ещё помнило его руки, такие родные, скользящие. Хранило тепло недавней близости. Я думала его улыбка настоящая. Лгал, даже себе, – прошептала она. – Притворство. Забыть. Забыть. Я должна быть сильной. БезумствоКазавшаясяжизни.взаимность оказалась беззащитной пред зовом тела. Не вопреки, а потому что. Она сама сплела кружево своей жизни. ТакойЖенянепредсказуемой.думалаотом,что чувства проверяются «На грани». Запретные – дают силы построить собственный мир, где не действуют общепринятые правила. А жизнь… Она всегда даёт почувствовать, как сильна, как в миг способна разрушить всё. Ближе к утру дождь прекратился, насквозь промокшие фонари еще питали ночное пространство тусклым светом. Женя услышала отдалённую музыку, голоса ночной

Анжелла Подольская 89 компании и лёгкий переплёт шагов по мостовой. Мысли смешались, непонятно откуда, в голове сложились строки: «В непредсказуемую жизнь войду. И за собой не затворю я двери. Слепящий дождь по каплям на лету В ладони соберу. Он мне поверит. Капли… Капли…» -------------------------------------------------------------------------------------1 «Бессарабка» рынок.

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 90 У НАС ВО ДВОРЕ… Какой ты ровненький. Хоть на выставку – прямо таки жалко тебя есть, – с каждым блином она разговаривает, как с живым человеком.Раннее утро, но у неё уже пекутся блины. На другой сковороде припасируется лук. Сварена картошка, и Гита Григорьевна, размяв её скалкой, соединяет с луком, солит, перчит – начинка для блинов готова. Она сворачивает блины, аккуратно заправляя углы, чтобы картошка из него не «убежала», и просто, чтобы было красиво. Её бормотание «под нос» можно различить только стоя рядом с нею: Боже ж, ты мой! Один в один. Нет, Ты видишь? Оказывается, я ещё могу делать такую красоту... А Ты… Куда Ты смотришь, Боже!? Я Тебя спрашиваю, куда катится мир!? повторяет она с горечью, поднимая глаза вверх. – Девочки рожают детей! А кому ещё рожать, спрашиваешь? Так не в шестнадцать же… Помнишь, сколько было Саре? Вот, и я говорю! Почему же Ты не хочешь помочь моей Гелочке? Ей – за тридцать… И, хозяйка, и хорошая дочь! Что я тебе рассказываю? Ты же знаешь об этом не хуже меня. А какой она будет женой, матерью!? Сделай же что-нибудь… Помоги ей… Ты же – справедливый Бог. А мой дорогой Сёма! Как ему там у Тебя? Ты про него знаешь? Что он наделал? На кого меня оставил? Ой, я не выдержу… Боже, что Ты киваешь на Гелочку? Да, Ты скажешь! Гелочке надо свою жизнь устраивать… Готеню Готеню!1 Если бы мне когда то сказали, во что я превращусь?! Что Ты с нами делаешь? – Гита Григорьевна сердито пожимает плечами, гремит сковородой и хватается за серце. Она укоризненно молчит... Держит паузу, как хорошая актриса… На улицу она выходит редко, даже по нужде не всегда – туалет находится в глубине двора, до него метров тридцать. А у неё –«ноги»… Она словно срослась со своим стулом, став с ним единым целым. «Да, что ни говори, – подумала Гита Григорьевна. А старость – неисчерпаемый источник злой иронии».

Анжелла Подольская 91 В тёплые дни, когда Гелочка дома, а не в библиотеке, где работает на выдаче книг, то заставляет мать «гулять по-настоящему» выносит во двор стул, ставит его на солнышке возле кустарника и, набросив пуховый платок на плечи Гите Григорьевне, выводит её во двор. Усаживает удобно, основательно. В основном же, прогулки Гиты Григорьевны – на стуле у открытого окна. Из него двор хорошо просматривается. Все его обитатели, как на ладони. «День только начался, а Люся, дочка этой противной Эти и Давида, видно уже успела на Житнем рынке скупиться: вон тащит в обеих руках разбухшие авоськи. Тоже «старая дева», как и Геллочка, и Ривка – Ривалюция Хаимовна, А?! У Давида, кажется, юбилей – надо не забыть поздравить. А это кто? Опять Шурка?! Кто же ещё? Звеня пустыми бутылками, бежит, как обычно, в приёмный пункт стеклотары, чтобы хватило на очередную поллитровку. Где ж это видано: „Еврей –пьяница“? В подворотне пока не валяется... Но, этим ведь может и закончиться. Когда он трезв, клянётся матери, что больше „никогда“, „ни-ни“, но изо дня в день всё продолжается. Бедная Сима, на которую сын не обращает никакого внимания, всё повторяет: „Если б я знала, что ты будешь такой „выродок“, я бы тебя „утонула“ в корыто“. Сима „махнула рукой на любимого сыночка“... А что она может сделать? В угол его уже не поставишь.. .» Полуденное солнце золотит крыши. Жизнь двора – размеренна, неспешна, вероятно, как жизнь всех дворов Подола. Сам двор –довольно большой, образован сплошь старыми, покосившимися, деревянными домишками, некоторые из которых подпёрты громадными брёвнами в ожидании сноса. Под единственным во дворе раскидистым каштаном несколько

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 92 мужчин играют в «Подкидного дурака», философствуя о бессмертии. Кто-то режет за уборной курицу. Кто-то развешивает на верёвках постиранное бельё. Принимая у окна осенние солнечные ванны, Гита Григорьевна смотрит на противоположные стены и, упрямо заглядывая в своё сердце, ищет ответы на вопросы, на которые ей отказывается ответить Бог. «Смешное слово „Перестройка“. Что то новое забрезжило в воздухе… Телевидение… Растущее множество журналов… Невесть откуда взявшиеся экстрасенсы, предвещающие обязательный конец света. Так, может, не стоит ожидать сноса их развалюх и получения нового жилья на Оболони или на Корчеватом, да хоть у „чёрта на куличках“? Или не увидеть им тёплого туалета и до конца жизни выносить ведро в дворовую уборную?» В интерьре двора появляется Марта Гитман в косынке. Форма её квадратной головы обусловлена наличием бигудей, располагающихся рядами ото лба к затылку. Большая женщина с монументальным бюстом и в цветастом халате, из-под полы которого выступает полная белая нога, «плывёт» по двору в направлении туалета. На её лице – ни тени улыбки. В глубине двора вспыхивает скандал: и Марта, и Гражина отказываются пропустить одна другую в туалет. Обеим «приспичило», и тут Марта, изловчившись, воспользовалась минутным замешательством соседки и проскочила вперёд. Хитренькие еврейчики! Всегда норовят обойти, – ругань Гражины разносится по двору. Ох, как же ей хочется сказать нечто большее, применив совсем другие, более оскорбительные слова, но во дворе слишком много евреев, и Гражина во время «прикусывает» свой язычок. Но и сказанного оказывается достаточно…

Анжелла Подольская 93 Ах ты, курва!2 Ах ты, лярва3 ты сдобная… Я тебе покажу «еврейчики»! выскакивает из уборной Марта, но Гражина стоит уже на безопасном от неё расстоянии. Марта возвращается обратно, на весь двор, распекая Гражину: Таки шо она до меня докапывается? А? Как вам ндравится? Если она живёт супротив уборной, так та принадлежит только ей?! И как только «её величеству» понадобится покакать, так таки все должны уступить ей дорогу? Будет мне рассказывать, шо у ней в Лодзи был свой тёплый туалет... Так нехай чешит в свою Лодзь... Каждая муха думает, что она – вертолёт… Гражина кричит что то вслед, но переорать Марту Гитман ещё никому не удавалось. Увидев у окна на втором этаже Гиту Григорьевну, Марта «подобрела»: Как вы себя чувствуете, Гита Григорьевна? Шо-то Вы давно не гуляли у «Вдругдворе…ейпонадобилось узнать, как я себя чувствую», – вздрогнула та, но, всё же горестно вздыхая, изображает обречённость: И не спрашивайте, Марточка! Спину ломит, с утра уже «170 на 110», про ноги, вообще, молчу. Сил – никаких. Удовлетворённая ответом, Марта безразлично кивает: А Вы слышали за конец света? Ай, я Вас умоляю... Вы не права, Гита Григорьевна! У нас во дворе конец света таки уже наступил . И начинает пересказывать о только что случившейся ссоре. К их разговору прислушивается и глуховатая Ивановна. Шикса4 , как называет её Марта Гитман, сидит в тени на лавочке. В наброшенной на плечи телогрейке, с переполненным мусорным ведром,

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 94 она прерывает диалог соседок: Марта! То в Вас гости учора булы? Водку пылы? У парадному нарыгалы? Хто вбыраты буде? – сверлит она её взглядом. Единственным оправданием шума в глазах Ивановны может быть, разве что, гуляние, сопровождаемое писнямы и неумеренным возлиянием.Так,булы гости, пыли, рыгали! Вбыремо. Глуха глуха, а усе чуеш, – кричит Марта в подставленное Ивановной ухо. Гита Григорьевна, пытаясь остановить словоизвержение Марты, придумывает причину: Пойду, прилягу. Что то мне нехорошо… А Вы не верили… Вот, конец света уже и начинается! Несколько раз во двор выбегает Славка, у которой уже от усталости и переутомления вместо лица – «морда». Беспомощно взглянув на группу, обосновавшуюся под каштаном, она скрывается в своём парадном. «Малахольная», крутит пальцем у виска Марта. Но у трепетной и стыдливой Славки – приступ паники. Она решительно отказывается посещать отхожее место, когда поблизости – столько мужчин.Славка работает кассиршей в маленьком продуктовом на углу Константиновской. В их с Жоркой семье, она – «кормилица». И ей приходится уборками подрабатывать у соседей. Ну шо Вы милая, всё работаете и работаете, как «раб на галерах»? – сочуствует ей Марта. – Прямо, как «белочка в колёсике»… Завели бы ребёночка… – советует она. – Скоро рожать уже будет поздно. Конечно, с таким мужем, сто раз подумаешь... Муж Славки кассирши, – Жорка гой,5 лежебока и пьяница, не

Анжелла Подольская 95 любит евреев, что не мешает ему дружить с Шуркой. Видимо пьянство, стирая барьеры, – общенационально. Когда Жорка напивается до «чёртиков», то, заливаясь слезами, гарланит на весь двор: Эсеры! Капланы! Вы стреляли в нашего Ленина. Ему вторит Шурка: Сволочи! И в Ленина, и в Иисуса нашего стреляли! Шо ты завёл свою «любимую пластинку»? Типун тебе на твой паршивый язык, идиот! Ты, шо не знаешь, шо «Ленин – всегда живой, шо Ленин – всегда с тобой. В горе, в надежде и в радости», кричит со второго этажа Марта. Пани Гражина, окна которой смотрят прямо в «сердце» уборной, за что она презирает всех соседей по двору, вставляет пару слов: Вашему Ленину – поделом. А вот за Христа перед Богом ещё всеПравда,ответите...опасаясь попасть «на язычок» Марте, которая спуску ей не даёт, она поддакивает Жорке с Шуркой, когда кроме пьяньчужек во дворе никого нет. Картёжники, устав от «мыслительного тяжёлого процесса», расходятся по домам, освободившееся под каштаном место пустует недолго.Еготут же занимают подростки. В их мечты о счастливом детстве и юности неожиданно врывается искушение в виде плевков: «Кто дальше?» Заплевав всё вокруг, они неожиданно срываются и исчезают со Воспользовавшисьдвора. опустевшим местом под каштаном и относительным затишьем, во дворе появляется Мина, толкая перед собой детскую коляску. Она до сих пор ощущает соседское осуждение за

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 96 родившуюся внебрачную дочь. Гита Григорьевна со своего «наблюдательного поста» окликает её: Миночка, детка! Ну как твоя малышка? Ты уже дала ей имя? Милочка? Ой! Миночка… Милочка… Запутаться же можно… Пусть будет здоровенькой тебе на радость! И Доре! Гита Григорьевна, пожимая плечами, снова поднимает глаза к небу:Ну, и что Ты вытворяешь? Шестнадцатилетние девочки рожают без мужей? В еврейской, добропорядочной семье!? Где такое видано? А Геллочка? А Ривка? А Люся? Тоже мужей не имеют. Ты таки считаешь это справедливо? Когда Ты уже хоть что нибудь скажешь?Частово дворе появляются чужие. Полные, ну очень полные дамы, которые от арки сворачивают налево. Все догадываются: идут заказывать корсет к портному Хаиму. Если сворачивают направо, а эти могут быть разной комплекции, от «в теле» до худосочных, – значит направляются к Нюсе Золотко, которая сошьёт им очередной «шедевр». Нюся, как и Хаим – портниха, обшивает, в основном, заказчиц с Подола. Две швейные машинки для одного двора – перебор. Но Хаим, хотя бы, не нарушает правила – в восемнадцать часов его машинка замолкает. Чего нельзя сказать о Нюсе: ей трудовой кодекс – не указ. И целыми днями, а то и ночами, стрекочет её швейная машинка...Ичтохарактерно, – никто из жителей двора ни к Нюсе, ни к Хаиму за пошивом одежды никогда не обращался. Только всё стихнет, угомонится, как во двор въезжает тележка, которую толкает Гриша. Скрип колёс телеги, гружённой всяким

Анжелла Подольская 97 хламом, загодя оповещает о его появлении. Ему – под шестьдесят, худой, жилистый, маленького роста. У Гриши – многодетная семья, и он не собирается оставлять своё ремесло. Себя называет «Санитаром леса». На самом деле, он – старьёвщик. С криком: «Стары вещи, стары вещи», каждый день обходит он свою часть Подола, который строго поделён между коллегами по ремеслу, такими же старьёвщиками.Объезжаядворы, где его поджидают хозяйки, он точит ножи и ножницы, скупает всякое старьё, и если ему удаётся что-нибудь ещё и продать, то счастью его нет предела. В последнее время Гриша пристрастился собирать макулатуру, и тут его главными конкурентами стали «пионэры». Теперь он кричит во всё горло: «Бумага! Бумага!», собирая по дворам стопки журналов «Блокнот агитатора», «Политучёба», «Под знаменем ленинизма».Новыевремена, новые надежды… Марта Гитман очень гордится своим внуком – Мишечкой. Он –близорук, но в больших очках с толстыми линзами уже умеет хорошо считать деньги. В свете «Перестройки» Мишечка мечтает стать банкиром или «простым миллионером». В школе он учится плохо. Но математику уважает – в будущем нужно будет считать миллионы.КогдаМишечка вырастет, он купит своей бабушке квартиру на Печерск, – рассказывает всем во дворе Марта. Верхний город казался жителям Подола благополучным, богатым и, как принято теперь говорить, респектабельным. Почти каждый житель мечтал, кто вслух, кто про себя, пусть не сейчас, а когда нибудь, перебраться туда, наверх. Пределом мечтаний, особенно, был Печерск, – там обитали богема, высшие должностные

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 98 лица: секретари райкомов, исполкомов, работники торговли и другие «слуги народа», словом – элита. Во дворе посмеивались и напоминали Марте о конце света: Тётя Марта, ну и насмешили… Но Марта никогда за словом в «карман не лезла»: Он таки станет миллионером. И Марта будет жить на Печерск. Вот тогда я посмеюсь… Народ затихает: «С Мартой спорить – „себе дороже“». Бабье лето... Последнее тёплое солнышко. Послеобеденное время приносит с собой умиротворение, тишину… Вот и Давид накануне своего юбилея вышел погреть свои «старые косточки»... Правда, кутается в пальто, которое «несёт» уже летБлижесорок.к вечеру стал моросить дождик. С подозрительно сияющим лицом, в отутюженном костюме, вышел пан Зиновий Варшавский. Его, слегка подпрыгивающая, фигура скрывается в подворотне.Черезнесколько минут появляется пани Гражина, и тоже кудато торопится. Вытянув шею, часто моргает подслеповатыми глазами, в руках она держит распахнутый зонт, вот-вот – взлетит… «То же, мне! Секрет Полишинеля! – думает Гита Григорьевна. –Весь двор знает за их роман. Интеллигентный человек… Что он только нашёл в этой польской антисимитке? Но, как говорится: „Пути Господни неисповедимы... Чудны дела Его…“ Ему оттуда видней... »

Анжелла Подольская --------------------------------------------------------------------------------------99 1 «Готеню Готеню» (идиш) «Боже Боже». 2 «Kurwa» (польск.) – происходит от латинского слова «curva», что значит дословно «кривая». Также означало женщину легких нравов. 3 «Лярва» (польск.) в разговорном русском языке слово может использоваться, как ругательство по отношению к женщине, обозначающее распущенность и невоздержанность в связях. 4 «Шикса» (идиш) не еврейка. 5 «Гой» (идиш) не еврей.

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 100 «ВЕЛИКАЯ ОКТЯБРЬСКАЯ…» Все звали её Ривкой. Но в паспорте, чёрным по бледно-серому было выведено: «Ривалюция Хаимовна». Именно так: через «и» и «а».Вполне объяснимо, что она не испытывала к родителям особой благодарности за данное ей при рождении имя, вызывавшее если не смех окружающих, то их ироничную улыбку. Даже во дворе дразнили: «Вон идёт Великая Октябрьская…» Справедливости ради, – маминой вины в том не было, но и её Ривка не прощала, хотя матери уже десять лет не было. Имя придумал отец – коммунист, участник Финской и Отечественной войн, которому было около семидесяти, но вполне можно было дать все восемьдесят пять. На стене висела пожелтевшая фотография маленького человечка в косоворотке и фуражке, из под которой торчал залихватский казацкий чуб, а на плече красовалась винтовка. Хаим, а по судьбе он был именно «Хаимом», всегда пытался жить жизнью «Ивана» и, несмотря на происхождение, считал себя исконно русским человеком. Вечерами, в будни и в выходные, – обязательная стопочка самогонки к ужину и монологи, бесконечные монологи о войне: Когда после двух месяцев боёв в феврале 40 го мы, наконец, прорвали «Линию Маннергейма»… А под Курском? Мы преподали этим фашистюгам в 43 м достойный урок… Устроили им настоящий Ад… Выпив, он наворачивал по комнате круги, порой, давясь слезами то ли от выпитого, то ли от воспоминаний.

Анжелла Подольская 101 Хаим не признавал национальных блюд, заставляя покойную жену, а теперь и дочь, жарить картошку с салом, варить щи-борщи да каши из перловки. Он был портным, мужским портным. Добротная еврейская специальность. Портными были и его отец, и его дед, шившие только брюки. Хаим пошёл дальше: шил вполне приличные мужские костюмы тройки и корсеты для полных дам. Он пытался приобщить к шитью и Ривку. Но дочь ненавидела кройку и шитьё и, проявив характер, после окончания училища устроилась бухгалтером в ЖЭК. Когда это стало возможным, Ривка изменила в паспорте «Ривалюцию» на «Ривву», за что отец очень обиделся на неё. Почему обиделся? Ведь вскоре и сам, когда жизнь, не вполне справедливая, заставила и его приспосабливаться, из «Хаима» он превратился в «Ефима». Грустно… А что делать? Так Ривалюция Хаимовна стала Риввой Ефимовной. Ну, что же? Вполне «съедобно»… Ей было уже за сорок, и её улыбка поблескивала металлом. Замуж так и не вышла. Куда бы она могла привести мужа? В коммуналку, в двенадцатиметровую комнату в покасившемся деревяном домишке, где и на столе, и на серванте, и на диване были разложены выкройки брюк, рукавов и полочек? Тем не менее, даже сейчас, дочь портного производила впечатление на некоторых пожилых мужчин. У неё был низкий грудной голос, придававший ей некоторое очарование. Не лишена была юмора и самоиронии, но комочки пудры уже утопали в образовавшихся складках шеи. В пыльном кабинете ЖЭК а, сидя перед очередным настороженным посетителем, Ривка закурила, просматривая квитанции его коммунальных платежей: живёт один, снимает комнату на сосед-

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 102 ней улице в коммуналке. За сигаретным дымом она прятала свою неуверенность перед посетителем, вышиванка которого всё время отвлекала её внимание на себя. Она научилась варить щи-борщи… Находила «общий язык» с цифрами, без конца проворачивая ручку счётной машинки… Когда их взгляды встретились, она первой отвела глаза. И тоска, которую она ощутила и попыталась «убить» в своей душе, вновь вернула к жизни, лишив покоя. Ей вдруг представилась какая то другая жизнь. Она придвинула к посетителю пепельницу, предложивСпасибо,Курите.сигарету:дамочка! У меня свои имеются. Вечером того дня, подавляя странное волнение и дрожь в пальцах, она переступила порог его холостяцкой комнаты. В коридор выплёскивались запахи мясной похлебки, спиртовые пары и раскаты соседского Поужинали.хохота.Скудно, молча, с выпивкой. В разжатые зубы вливалась стопка, и ещё, и ещё… На его шее задвигался острый кадык, и губы вплотную прижались к её губам, обдавая перегаром. Кровать со вздохом прогнулась под двумя телами. К этим вздохам периодически присоединялся голос кукушки, каждые пятнадцать минут выскакивавшей из настенных часов. Потом – храп с присвистом.Ривкаудивлённо примеряла на себя эту новую, чужую жизнь. Ночная любовь показалась ей жёсткой, почти невыносимой. Но, в какой то момент она ощутила, что даже счастлива. Боясь спугнуть это внезапное счастье, до утра не сомкнула глаз. Хотя, вероятно оттого, что за стенкой гундосил чей то пьяный голос и раздавался женский плач…

Анжелла Подольская 103 Утром Ривка вышла на кухню, нашла чайник, который едва-едва наполнялся под тоненькой струйкой воды. Вошёл кто-то из соседей, кивнул, не удивившись чужому лицу. От стеснения у неё задрожали руки, она едва зажгла под чайником огонь. Вдруг вспомнила об отце, о котором совсем позабыла со вчерашнего вечера. Ни с кем не простившись, помчалась домой. Отца не было. Во дворе сказали, что всю ночь он искал её, бегая по улицам, Нашла его в местном отделении милиции. Захлёбываясь от слёз, он бросился к ней с объятиями, которые быстро сменились кулаками. За долгие годы Ривка научилась «держать удары судьбы», вовремя уворачиваться от жизненных подножек. Но тут увернуться не успела, пообещав отцу, что больше никогда не исчезнет и не бросит его.Своего случайного мужчину Ривка больше не видела. Куда девался, не знала: «Да, и Бог с ним»… После этого случая она как-то сразу постарела. Внешне в её жизни ничего не изменилось. На работе – счётная машинка, сметы, ведомости… Дома – стареющий отец, не изменявший своим вкусам и привычкам. Деваться было некуда, надо было просто жить… Соприкасаясь с отцом, душой она оставалась где-то далеко… В полуха слушала его нескончаемые воспоминания, которые он извлекал из своей дряхлеющей памяти. Каждый день всё повторялось, «возвращаясь на круги своя». Она с трудом дожидалась момента, когда он, наконец, засыпал. Потом подолгу сидела в темноте у окна. Она не видела старого, опостылевшего двора с его уборной в дальнем углу… Забывала о порой, невыносимых соседях... О польке – Гражине, враждовавшей

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 104 со всеми соседями и с каждым в отдельности… О придурковатой Марте Гитман, которая непременно хочет жить на Печерск... А кто не хочет? Забывала о Шурке и Жорке – дворовых пьяницах... Ей грезились танцплощадка, танцующие девушки и среди них она, – Ривка... Она размышляла о некоей таинственной Книге, которую никто никогда не видел, но в которой всё про всех написано. Конечно, в ней было и её имя… И, наверное, не «Ривалюция».Ривка давилась от слёз. Давилась от горького смеха, застревавшего в груди. За окном продолжалась жизнь. А, может быть, просто иллюзия жизни…

Анжелла Подольская 105 «СЛАДКАЯ ЖИЗНЬ» Из подворотни вышел пан Зиновий. Все называли его паном, оттого, что родом он был из Западной Украины. Он взглянул на часы и открыл большой зонт – моросил дождь. Спустя несколько минут из той же подворотни вынырнула пани Гражина:Каквидите, я пунктуальна. Не опоздаем? Нет. Времени предостаточно. Если бы не дождик, перед фильмой можно было бы прогуляться, а так – придётся довольствоватьсяОсторожнофойе. переступая через лужи, они направились по длинной Константиновской в сторону кинотеатра. Так мы, действительно, идём на Феллини? Фантастика! Какой гений! А каков мужчина! Не понимаю, что он нашёл в этой Мазине? Вокруг него столько красавиц: София Лорэн, Анита Экберг, массаГражина,других…милая! Как говорят: «О вкусах не спорят». К тому же, Мазина – гениальная актриса. Не согласны? Я её не люблю. Пользуется тем, что муж – режиссёр. Я уже сказал: «О вкусах не спорят». Из за того, что кто то её не любит, она не менее гениальна. Мы идём на «Сладкую жизнь». Кстати, в этом фильме Мазины нет, но есть Анита Экберг. Удовлетворены?Спасибо, Вам, дорогой! Какое счастье увидеть эту «сладкую» жизнь, вдохнуть «глоток свежего воздуха» и, наконец, хотя бы на несколько часов абстрагироваться от этого удушающего еврейского окружения.

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 106 Эти запахи… Фаршированная рыба, фаршированная шейка… Матка Боска!1 Великая Польша, моя несчастная, загубленная страна… Шопен… Мицкевич… Таких больше нет. Угораздило же! Как несправедливо оказаться в этой глуши, на Подоле, а не где-нибудь на юге Франции, где море и, к тому же, сплошные французы. Не преувеличивайте… Запахи во дворе вполне приемлемые, –возразил пан Зиновий. – Неужели в Лодзи, где Вы родились, не былоБыли,евреев?конечно… Но во время войны их всех… Ах, эти фашисты – настоящие изверги. Так вам жаль погибших? Безусловно, жаль. Но, это же совсем другое… Когда в одном дворе такая концентрация одной национальности – становится невыносимо. Всё же, мы – на Украине! Хотя и украинцы – грязные свиньи. Мало, мало в прошлом били их наши предки. И язык наш они исковеркали, присвоили себе… И земли наши тоже… Вы забываете, пани, что это не они к нам пожаловали, а мы – к ним. Почему же Вы оказались здесь, а не юге Франции? Я же рассказывала. Отец был в Сопротивлении… Когда его забрали в гестапо, я бежала… На запад было нельзя – везде были немцы. Пришлось – на Восток… А Вы, пан Зиновий? Как оказались на этой помойке? Вы такой скрытный, никогда не рассказывали о себе. Мне кажется, что Западная Украина, всё же, намного цивилизованней этой, Восточной… Блеснув стёклами очков, пан Зиновий внимательно посмотрел на спутницу:Признаюсь Вам, пани. Я, знаете ли, еврей. Уехал из родного дома, пережив ужасную драму. Не мог оставаться там, где бендеровцы уничтожили всю мою семью. Вы, еврей? – глаза Гражины расширились от ужаса, который

Анжелла Подольская 107 быстро сменился жалостью, а затем недоверием. Она рассмеялась: Что Вы на себя наговариваете? Разыгрываете? Или испытываетеНо,Нисколько.меня?этогобыть не может. Зиновий Варшавский – еврей? ВыОтчегоЭтоПредставьте.простоневозможно.же?совсемнепохожина еврея. Серьёзно? А на кого же я похож? Вы похожи на нормального, интеллигентного человека. Правда, природа иногда допускает сбои – и в любой нации возможны исключения.Пани!Вы, видимо, – истинная польская аристократка. Думаю, Вам не пристало якшаться с евреем. От них всегда пахнет фаршированной рыбой. Пан Зиновий! Но, я же совсем не это имела в виду… Нет. Именно, это. А я откровенно презираю антисемитизм. Дикость и атавизм! Вы – антисемитка, пани! Обещаю, при встрече во дворе раскланиваться с Вами. Но, «Сладкая жизнь» – не для нас. Протянув ей билеты, пан Зиновий приподнял шляпу и направился к Красной Площади. -------------------------------------------------------------------------------------1 «Матка Боска» «Матерь Божья».

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 108 НЮСЯ ЗОЛОТКО «Золотко» – прозвище, взявшее начало со слов какой-то заказчицы: «Нюся, золотко! Мне платье нужно на послезавтра». Так и повелось. Заказчицы передавали Нюсю одна другой, правда, те, кто понимал толк в шитье, долго у неё не задерживались. Максимум, один-два заказа. Менее привередливые пополняли список постоянных клиенток. Плату она брала умеренную, выполняла заказ к назначенному сроку, ну а качество... это, как говорится: «кому – как…» Нюсю знал весь Подол. К ней приезжали и с Куренёвки. Несмотря на свой, более чем средний, возраст, она оставалась темпераментной женщиной, был такой грех – любила мужчин. Господь, наградив её «лошадиной» внешностью, допустил ещё и излишнюю растительность на лице. Зубы несколько выдавались вперёд, а между двумя центральными была щель, как у известной певицы.Да,Нюся, отнюдь, не была красавицей, никогда не была замужем, но мужчинам нравилась весёлым нравом, и у неё то и дело появлялся новый ухажёр. У Нюси не было особых комплексов, она беспрерывно хохотала по поводу и без оного, но вспомнив о не совсем голливудской улыбке, плотно прикрывала ладонью рот. Себя Нюся называла «модисткой», хотя способна была погубить на корню любую мечту женщины: Это вам не пойдет, прерывала она вдохновенное желание заказчицы о всяких там складочках и воланчиках. Мы пойдём другим путём. И шила, как она знала. А не, как кто то там запланировал.

Анжелла Подольская 109 Чтобы добиться желаемого, заказчице нужно было приложить максимум усилий, или попросту говоря, – «сидеть на голове у модистки».Определяя размеры будущего изделия, Нюся обмеряла заказчиц старым потёртым сантиметром, осуждающе кивая головой: Ну и куда тут ещё воланчики лепить? На такую, извините, попу? Тут надо скромненько, чтоб скрадывало, а не выпячивало. Уговорить она могла кого угодно. В крепдешине и шёлке, шерсти и полиэстере, Нюся понимала приблизительно. У неё на все случаи жизни – и одна толстая игла, и нитки двадцатого размера. Она не понимала, что для шёлка и крепдешина следует взять иглу и нитки по-тоньше. Поэтому сшитые ею из лёгкой ткани платья были стянуты в швах, что она пыталась исправить, разглаживая их через мокрую тряпку горячим утюгом.Авженских фигурах она всегда находила недостатки: Скажите, пожалуйста!? Мадам, что приходила днём, хочет талию. А где я сделаю ей талию? Где? – выпучив глаза и задыхаясь от смеха, Нюся жмёт на педаль своей швейной машинки «Зингер», доставшейся от бабушки. – Толстая, а хочет воланчики. Это же невозможно… Вертишься, вертишься, а где благодарность? Нюся разводит руки в стороны, приглашая очередную клиентку к одностороннему диалогу, в котором клиентка – слушатель. Та молча кивает, рассматривая Нюсино «гнёздышко»: Старенький торшер с бахромой, на полу возле стрекочущей швейной машинки – коврик. Сервант, за стеклом которого – чашки с блюдцами, разные рюмки и, конечно, с поднятыми хоботками слоники, приносящими в дом счастье.

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 110 Мадам, Вы пуговицы купили? Забыли? – Ко всем своим клиенткам, Нюся обращается только так. – Возьмите на столе коробку з под туфель, может, понравятся? Будет на рубль дороже. Коробка – настоящий кладезь всякой всячины. Несметное количество разнокалиберных пуговиц, всяких булавочек, напёрстков, даже золотых. Наконец, и за этой мадам захлопывается дверь, и Нюся показывает вслед закрывшейся двери фигу: Ну и ну... Скупая… А ещё жена директора овощной базы... Аванс не оставила... И зачем я, ненормальная, отдала ей платье? Правда, у меня ещё один её отрез лежит. Никак мадам фасон не придумает... Не расплатится, так увидит она у меня свой отрез, как свою задницу... Скажите, пожалуйста!? У ней нет сейчас денег... И где такое видано, нет денег при муже – директоре овощной базы? Соседи по двору, вынужденные терпеть Нюсину швейную машинку, приводят ей в пример Хаима, швейная машинка которого замолкает в восемнадцать часов: Лучше бы ты выучилась на зубного техника. И во дворе, наконец, стало бы тихо от твоей стрекотни. Но Нюсю не так легко заткнуть. Даже Марту Гитман она иногда «ставит в тупик» своим натиском и остротами: Мадам Марта! Я давно хотела Вам сказать… Вы ещё – «очень» и «очень»! Зачем Вы носите длинный халат? Откройте шею! Откройте ноги! Я сошью Вам роскошное платье... И с декольте... Обязательно, с декольте... Шутница, – смеётся Гита Григорьевна, сидящая у своего у окна. Это не я – шутница. Это жизнь – шутница. И эту жизнь надо жить! – парирует Нюся и уходит дошивать свой очередной «шедевр»…

Анжелла Подольская 111 ЮБИЛЕЙ На свой день рождения Давид заказал Люсе голубцы. Произносил это слово с ударением на «о», как говорили в Радомышле, местечке, где он родился. Стараясь не разбудить Этю, прошаркал на кухню. Старость и подагра мешали отрывать ноги от пола. Кивнув большому казану на столе, ожидавшему голубцев, поднял помойное ведро. Выносить его каждое утро – его обязанность. Сколько раз Люся просила: «Папа, я сама», – но у девочки и так столько забот. Работать, присматривать за ним и Этей, «держать дом». Девочке – скоро сорок. Да, внуков она, вряд ли, подарит. Для него она – красавица, а вот Этя упрекает, что это он испортил дочери жизнь, что Люся – вся в него, с таким же длинным носом до подбородка и «лошадиными» зубами. Какие разные дети. Лёньчик – весь в Этю, а Люся… Героически преодолевая спуск по деревянной лестнице в шесть ступенек, Давид выходит во двор и щурится от солнца. «Им ещё повезло – окна комнат выходят на Константиновскую, только окно кухни во двор. Уборная в глубине двора, до неё метров тридцать.Апани Гражине повезло меньше – её окна упираются прямо в туалет. Может быть, поэтому она не любит евреев? А двор – хорош. Чернобривцы, кустарник. Самодельные качели. Как у них в Радомышле. Можно вообразить, что это и не Киев, не Подол. Чем ему Киев не угодил? Что плохо? Тоже хорошо!» Давид идёт медленно, стараясь не расплескать содержимое ведра – результат ночной нужды. Особенно осторожно, не пролив ни единой капли, нужно идти мимо окон пани: «А то… Лучше не думать… Строит из себя невесть что… Ни с кем во дворе не здорова-

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 112 ется, кроме пана Зиновия. Кто виноват, что она родилась в Лодзи, а жизнь забросила на Подол? Значит – так было кому-то нужно. Уборная – чистая. Наверное, как на Крещатике». Осторожно вылив содержимое, он закрывает дверь на крючок и спускает брюки. Как-то забыл запереть, так Гражина застала его в самый неподходящийОбратныймомент.путь легче. Двор постепенно просыпается. Подойдя к своему парадному их покосившегося, двухэтажного деревянного, дома, Давид видит дочь, входящую с улицы в арку. Он радуется, что опять перехитрил её, вынеся помойное ведро. Люся нагружена тяжёлыми авоськами. Он поднимается вслед за ней в квартиру: «Слава Богу, что у него такая дочка. Не Люся, а –„ураган“. А Лёньчик! Это ж надо, финансист. И большой начальник. Откуда у него, Давида, такой ребёнок? Самый красивый, самый удачный. Спасибо, Господи!» Давид заглядывет в растопыренную торбу: Киця, что сегодня картошка? По двадцать пять копеек. Зато посмотри, розовая, одна в одну. Настоящая «Беллароза» или «Розалинд». Сорта похожи. Зачем нам гниль из магазина по девять? Сами пусть кушают. Рынок дорогой, «страшно кусается»… Люся берёт чистые вёдра: Принесу воды. Киця, зачем два? Тяжело. Лучше сходи второй раз. Она отмахивается и бежит к дворовой колонке. Вынимая продукты, Давид аккуратно раскладывает их на столе. Возвращается Люся: Когда же подойдёт эта сволочная очередь на квартиру? Сил

Анжелла Подольская 113 нет больше. Хоть в Тмутаракань, но чтоб с уборной и водой. Ты, что? Взяла свинину? – бурчит Давид. Папа! Какие голубцы с одной говядиной? Можно подумать мы придерживаемся кошера? Очень плохо, что не придерживаемся. – Новости! Вспомни, что ты ел в своей столовке на заводе? Тебе там кошер подавали? Папа, ты занял весь стол. Надо позавтракать. Мама сейчас встанет. Люсины движения – проворны. Она – чистюля, сказывается её работа диетсестрой на молочной кухне. Промыв гречку, ставит её варить:Базар сегодня! Глаза разбегаются. Всё хотелось взять. Но не дотащить. Хоть раз в жизни Лёнька мог бы помочь. Он же работает, – защищает сына Давид. А я не работаю? Сегодня же суббота. Лишь бы он целует вас… А какОнпомочь…помогает. Вот, когда маме надо было в больницу, устроил в свою, в ведомственную… Я не про это. Завтра придут все на обед. Четыре человека. Четыре рта. Плюс – её родители. Аппетит у всех – дай, Бог! Я не упрекаю, но всё – на одни руки. Тебе не стыдно так о брате? – спрашивает мать, выйдя на кухню. Не стыдно. Мог бы и о сестре позаботиться. Здравствуй, мама! Доброе утро, Этя! – оглядывается Давид Что ты тут болтала о Йоне? Тебе бы поучиться у брата, – перебила она Начинаютсямужа. нравоучения. Вы забыли, что я – уже большая девочка… Вот выйду замуж… Выйди сначала… Да ну вас, – обижается Люся и отворачивается к плите. – Для меня не новость, что Лёнька – ваш любимчик. Приятного аппетита!Давид искусственно подкашливает. Желая прекратить спор, прикладывает палец к губам. Но жена, словно, не замечает:

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 114 Я не хочу слышать ни одного дурного слова о сыне. Такой Йоня! Золото, а не сын. Этя набрасывает на ночную рубашку халат и направляется во двор. Люся смотрит матери вслед: Совсем перестала за собой следить. Нельзя же так. Прямо в халате… Не расчесалась даже. И прохладно уже. Давид горестно вздыхает: Выходной, все ещё спят. Киця, не сердись на мать. Мы уже –старые, больные… – Но ты же не выходишь на люди в кальсонах. Я ещё о го го! – смеётся Давид, пытаясь развеселить дочь. – Я ещё могу и приударить за какой-нибудь старушенцией. Приударь за Гражиной. А, что? Может, она подобреет? Думаешь? Вряд ли. У неё роман с этим бендерой, Зиновием, –говорит Давид, не уловив иронии дочери... Сквозь неприкрытую дверь Люся видит, как мать поднимается по лестнице. И хоть обида ещё не отступила, говорит: Завтракай, мама. Мне нужен стол. А ты сделай нормальное выражение лица. После завтрака Давид уходит в комнату, а Этя остаётся: Я буду помогать. Люся молчит, вернее, заставляет себя промолчать. Не хочется говорить, что от такой помощи ещё больше работы. Кто будет завтра? А ты не знаешь? Твой сын. Внуки. Невестка. Её родители. Где всехДа.Нопосадить?всегдапомещались.Потому,чтоястояла. Я же здесь – не гость.

Анжелла Подольская 115 Что ты всегда недовольна? Это ты недовольна, что бы я ни сделала. И покупаю всегда не то. И готовлю не так. Этя меняет тему разговора: Надо убрать. Бельё сменить. Уберу завтра, с утра. Бельё ещё чистое. Неделю назад меняла. Они же не будут под покрывало заглядывать. Надо сменить. Несвежее… Мама, с тобой спорить… «Себе дороже». Если хочешь, очисть лук.ТыМного.жезнаешь, у меня – больные глаза... Так иди отдыхать! Сама всё успею. Сегодня, главное – голубцы. И пироги ещё спечь. Тесто я замесила перед базаром, на подоконнике уже «вздыхает» и «переговаривается» с фиалками. Твой папа всегда хочет, что посложней. Мне не сложно. Цветы полью и начну. Взглянув в окно, Люся увидела племянника: Генка идёт. Кто?Генка, твой внук. Мама, надо сходить к ЛОР-у… – Геночка! –открыв дверь, расцеловала его Люся. – Кушать хочешь? Я завтракал. Привет, ба. Где Давид? В комнате. Что ты принёс? Деликатесы. На завтра. Мама прислала. Лучше бы твоя маман что-нибудь приготовила, – ворчит Люся. Не надо ничего готовить. Там – буженина и карбонат, балык, и колбасаВотСоветская.ещё.Неготовь, скажешь тоже. Иди, поздоровайся с дедушкойПоцеловав Давида, Гена умчался. Этя расстроенно заморгала: Всё на бегу. Вечно им некогда. Что ты хочешь, Этя? – Давид, всегда на стороне детей и внуков. – Чтоб он сидел и слушал наши жалобы? Скажи спасибо, если он завтра придёт.

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 116 Так, родители! Или в комнату, или – во двор. Вы мешаете. У меня много работы. Мы всем мешаем. Этя, иди, приляг. Я посижу во дворе, покурю.Давид набросил на плечи пальто и вышел из квартиры. Па, я надеюсь, про «покурю»… ты пошутил? Конечно. Это так, для форсу. Спустившись во двор, сел под окном кухни: «Сделать бы одну две затяжки или просто подержать папиросу во рту. – Сунув руку в карман, не нашёл ни „Беломора“, ни спичек. Обнаружил только большую дырку в подкладке. – Ещё весной просил Люсю зашить. Забыла. И он забыл». Сквозь приоткрытое окно, слышит, как дочь «шурует» на кухне. Предствлял её пухленькие пальчики, словно булочки, сладкиепресладкие, посыпанные корицей. Слышал, как проворно ворочают они чугунную сковороду, крутят ручку мясорубки, раскатывают тесто, посыпая мукой, чтобы не прилепало к рукам. «Завтра ему – восемьдесят. Жена, дети, внуки... Что ещё нужно для счастья?» Утром следующего дня звук льющейся в кухне воды разбудил Давида: «Значит Люся уже встала». Чтобы не потревожить жену, тихонько встал, вышел в столовую. Остановился в восхищении. В вазе – белые розы. Они необыкновенно красивы: «Девочка и за цветами успела. Это сколько ж она отдала за них?» Он не хотел помпы, больших трат. Но в глубине души испытывал гордость, оттого, что у него такая дочь. На звук приоткрывшейся в кухню двери, Люся оглянулась и, бросившись к отцу, потёрлась лицом о его небритую щёку:

Анжелла Подольская 117 Поздравляю. Руки мокрые, не могу тебя обнять. Как говорится: «до ста двадцати». Приведи себя в порядок, поешь и немного поможешь...Позавтракав, Давид стал помогать. Сначала снял все кульки с верёвки, протянутой через кухню. Кто-то рассказывал, что за границей не надо стирать кульки, там они – бесплатные. Протёр и расставил по полкам вымытые кастрюли и миски. Хотел вынести во двор ночное ведро, но дочь опередила его. Папа, раздвинь стол в столовой, накрой скатертью. Давид согласно кивает. А розы куда? Цветы поставь на скатерть, в центр стола. Давид приоткрыл дверь в маленькую спальню. Этя уже проснулась и никак не могла справиться с бюстгальтером, путаясь в брительках.Давай помогу, – сел на кровать рядом с женой, поцеловав её в плечо. Потом отвернулся, чтобы она не увидела его слёз. Но она всё понимает: «Годы… Годы» На пороге появляется Люся: Доброе утро, мама! Посмотри, какие цветы! Это – от нас с тобой.Мать устало пожимает плечами: Я не знаю, одеть сразу нарядное белье или подождать позже... Одевай сейчас. Я смочила полотенце, оботрись. Перед приходом гостей оденешь платье. Достань его из шкафа – чтобы хоть немного от твоего нафталина проветрилось. Такая гадость! Моль от него не дохнет, а вещи воняют год. Никаким одеколоном не перебьёшь. Надо разложить лимонные корки, пахло бы так, что душиться не надо. Если успею, потом подглажу. Когда вещь подглажена, она «дышит», как живая!

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 118 Этя обиженно складывает губы: «Если успеет… В прежние времена сама она никогда не ленилась лишний раз погладить, подгладить. Бывало, так накрахмалит, так отутюжит, что белье становилось, как гладкая бумага». Конечно, она любила дочь. Но злилась, что та была копией Давида: «На такую внешность найти любителя – ох, как нелегко. Мужчины сейчас – на вес золота. Самый плюгавенький будет искать себе красавицу. А разве не так было всегда? Лицо в жизни , это –Когдаглавное».придут гости? Приглашали к трём. В четыре, может быть, соберутся. Всегда опаздывают.Этясотвращением опустила глаза на длинные, обвисшие груди и стала протирать под ними мокрым полотенцем. И под мышками. И шею сзади, под волосами. Когда Люся вышла в кухню, Давид шепнул жене: Лёньчик сказал, что приведёт кого-то познакомить с Люсей. Этя согласно кивнула, но не преминула добавить: От меня, как всегда, всё держится в тайне. Сколько пробовали познакомить – и ничего. Может, хоть на этот раз получится. Давид согласно кивнул. Отлегло: «Не взъерепенилась». Он повторил ещё и ещё раз, как заклинание: Хоть бы сладилось… Вышел вслед за дочерью: Помогу тебе ставить на стол, – и вдруг зашёлся в таком кашле, что казалось, будто пол скрипит и кашляет вместе с ним. Папа! – испугалась Люся. – Ты опять курил? Что же ты творишь, ей Богу? Давид виновато засунул папиросу поглубже в карман. Вдруг

Анжелла Подольская 119 стало нестерпимо жаль знакомить Люсю с чужим мужчиной, который может отнять её у него, Давида. Что-то спуталось в его голове, он – то подбоченивался, то щурился, как в молодости. И уже ему, Люся – не Люся, а молодая, чужая женщина: такая неповторимая. Особенная. «Эх... Было бы ему сейчас лет сорок! Она бы у него… Лицо в жизни, это не главное». Давид очнулся на больничной койке. Над ним склонилась дочь: Ах, папа! Мама бывает иногда права. Ты способен испортить любой праздник, даже собственное восьмидесятилетие. Скажи ей, чтобы не сердилась. Скажи, что я люблю её даже больше, чем в Вернёшьсяюности.домой, скажешь ей сам. Я такой дурак! – помрачнел Давид. – Столько денег потрачено впустую... Ты так натрудилась, много наготовила... Теперь всё пропадёт...Почему пропадёт? Мы всё съедим, и сыночку твоему любимому многое отдам. Не волнуйся. О чём ты только думаешь? Киця! А что врачи сказали? Я отсюда выйду? Прекрати, иначе – уйду, и будешь один тут прохлаждаться. Сказали, что тебе категорически нельзя курить, что это обострение твоего хронического заболевания лёгких, – последствия твоей работы с вредными веществами в цеху. Ты же и сам всё знаешь. Острый приступ они сняли. Сделают ещё рентген, какие то другие обследования. Через неделю будешь дома, как молоденький... патисон.Что это, патисон? Ну, это, вроде, огурца, только на западный манер. Давид рассмеялся, и из его грудной клетки вырвались хрипы. В палату вошла медсестра: Уколы. – На крышке от стерилизатора лежали два шприца и три ампулы.ЧтоВыему Антибиотикколете?ипапаверин с дибазолом. Уже поздно, посещение закончено. Вам пора.

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 120 Дочь ушла, медсестра тоже, и Давид по привычке стал искать пачку «Беломора» в кармане больничного халата... Выписали его через две недели, в пятницу. В субботу, рано утром, он вышел на улицу и сел под окном кухни. Это был, своего рода, ритуал: любил посидеть вот так, в тишине, когда все ещё спят.Двор постепенно просыпается, заполняя разноголосьем пространство. Согреваемый последним, осенним теплом, Давид радуется жизни: «Как же хорошо! Ну и что, что дом – остроаварийный, что колонка и уборная – во дворе? Он привык». Запрокинув голову, считает окна во дворе, хотя давно знает, сколько их. Он вспомнил, как они с Этей бежали из Радомышля. Тогда – вечерело. И солнце садилось. За рекой, на другом берегу, за церковью. Они с Этей были из разных, враждующих кланов. Радомышленские Монтекки и Капулетти. Их хотели разлучить. Мысль о побеге возникла спонтанно. И они «вышли в открытую дверь».«Да,она ворчит на его длинный нос, „лошадиные“ зубы. Но всегда была тем островком, который не прогибался, на который он мог опереться. Даже больше, чем на детей. Что, плохо? Ничуть, Счастье!» Последнее, что увидел Давид: необыкновенная для этого времени года синь неб и ярко сверкнувший луч солнца, ослепивший глаза.Вглубине двора жалобно поскрипывали качели, шелестел кустарник…

Анжелла Подольская 121 ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО, НО ЗАКОНЧИТСЯ ПЕЧАЛЬНО Когда наступали тяжёлые дни, и в магазинах города исчезали мука и сахар, куда все мчались? Да, конечно, к товарищу Перчику. И видит Бог, он всегда готов был поделиться последним. Перчик –продавец, бухгалтер и директор в своём маленьком, продовольственном магазинчике, который во всей округе именовали: «У Перчика».Еголюбили, но это не мешало евреям Малой Житомирской шушукаться, что он – выкрест. Пронёсся слух, что в воскресенье ктото видел Перчика на Подоле, в церкви. Значит, он уважает «Отче наш…»1 больше, чем «Кол нидрей…»2, только раз в год читаемую в синагоге, в начале вечерней службы «Йом Кипур»3 . А кто этот «Кто то», который видел? Стало быть, и он? Перчик не был женат. И очень многие женщины хотели бы его «осчастливить», предлагая себя в жёны. Им было всё равно, какой молитве он отдавал предпочтение. Но у него уже были две «дамы сердца». И обе – не еврейки! И этого уже не прощали женщины Малой Житомирской, особенно, другой национальной принадлежности. Потому что, сделав свой выбор, Перчик лишал их призрачной возможности, пусть не сейчас, когда нибудь, уехать из этой страны, в которой каждый – «Друг, товарищ и брат» всем остальным. На самом деле, Перчик не собирался уезжать. Он не хотел проводов в аэропорту. Даже думать об этом было страшно. Его не интересовали разные политические партии, вполне достаточно было одной – «КПСС»4. Не интересовали банки. Хватало и Сберкассы. Что ещё? Да мало ли? Не нужны были ни Средиземноморье, где до «Земли Обетованной» рукой подать, ни Бродвей. Хотелось дышать

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 122 киевским воздухом, ещё не отравленным Чернобылем. По выходным – ездить в Пущу Водицу или на Днепр. Не страдая пока от депрессии, он не нуждался в помощи «тамошних» эскулапов, которые уже умели её лечить. Перчик мечтал, чтобы в его взаимоотношениях с людьми любой национальной принадлежности всё было, как «на чистом сливочном масле». Да… Так хотела его душа. Думая, что впереди всё будет хорошо, не подозревал, что закончится всё печально… -------------------------------------------------------------------------------------1 «Отче наш» молитва в христианстве. Согласно Евангелию, Иисус Христос дал её своим ученикам в ответ на просьбу научить их молитве. Приводится в Евангелиях от Матфея и от Луки. 2 «Кол нидрей» молитва, читаемая в синагоге в начале вечерней службы праздника «Йом-кипур». 3 «Йом Кипур» самый важный из праздников в иудаизме, день поста, покаяния и отпущения грехов. 4 «КПСС» Коммунистическая Партия Советского Союза.

Анжелла Подольская 123 «В ЛЕСУ РОДИЛАСЬ ЁЛОЧКА…» Едва войдя в квартиру, он понял, что в доме – гость. Из гостиной доносился оживлённый разговор, к голосам родителей примешивался ещё чей то, смутно знакомый. Боб, ты? – окликнул голос матери. Да, Какмам.хорошо. А мы тебя заждались. Иди к нам. Только не забудь, пожалуйста, надеть комнатные туфли. Переступив порог, он попытался спрятать глупую улыбку, вопросительно посмотрев на гостью. Боренька, помнишь Ирочку? Нет? Тогда познакомься. Ира работала с нами, вернее в папином отделе. И мы были с ней дружны. А это – Борис, наш сын. Единственная радость и гордость. Впрочем, все родители похожи. И мы – не исключение. Боренька, представляешь? У Ирочки – трое детей. Трое! Такая редкость в наше время.Оторопевший, он стоял в дверях, переводя взгляд с родителей на Ирину, которая также казалось смущена. Они «познакомились». Чай. Сейчас будем пить чай, – ворковала Римма Марковна. –Ян, будь любезен, поставь чайник. У нас и вкусненькое к чаю кое что есть. Солнышко, как прошёл день? – обратилась она к сыну. –Устал? Когда же, наконец, подумаешь о себе? Из за работы не можешь устроить личную жизнь. Ирочка, понимаете? Весь отдел – на нём. Никто не работает. Мало того, и по ночам он пропадает на работе. А если случается чудо и он – дома, то они и тут «достают», всё время трезвонят. Что за программисты, которые без него не в состоянии справиться ни с одной аварийной ситуацией? Какие то постоянные «АВ ND-ы», и он вынужден вызывать такси, мчаться среди ночи... Знаю, дорогой! Сейчас скажешь, что я преувеличиваю. Но поверьте, Ира. Только преуменьшаю. Мам, явный перебор. И другие работают, я ведущий, на мне

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 124 ответственности больше, – не очень уверенно попытался возразить Борис.Ты думаешь, я сплю, не слышу, как по телефону руководишь этими, так называемыми «специалистами», «спасаешь» систему? А если этого недостаточно, то летишь туда сам? Нет, мой мальчик! Оседлали и ножки свесили. А ты везёшь… Интересно, что они станут делать, если уедешь? Транспорт в «горловине»1 остановится, – рассмеялся он. Вот вот. И чтоб вы не сомневались – остановится. Ну, ладно, хватит об этом. Вот уедешь, тогда посмотрим. Вот и папа. Прошу к чаю.За чаем с овсяным печеньем говорили о разном, но разговор всё время возвращался к Борису. Римма Марковна не могла не говорить о горячо любимом сыне: Вы знаете, Ирочка! Боренька у нас поздний ребёнок, и мы многое вложили в него. Он ведь очень способный, во всём опережал сверстников. В два года уже читал. Когда ему было три, и приходили гости, мы надевали ему костюмчик с матросским воротничком, ставили на табурет, и он пел. И как пел… Вот, послушайте...Мама, прошу, не нужно, – уже всерьёз запротестовал Борис. Отстань! Что ты заладил: «не нужно, не нужно». Мне лучше знать. Ведь Ирочке интересно, правда? Римма Марковна включила магнитофон, и со старой бобины «Маяка» донёсся слабый, детский голос: «В лесу родилась ёлочка. В лесу она росла. Зимой и летом стройная, Зелёная была…» Римма Марковна торжествующе улыбалась. В её глазах блестели слезы. Вскоре гостья собралась уходить. Спасибо, что навестили! Что не забываете стариков. Звоните. И всем от нас привет. Боренька проводит вас. И, пожалуйста, не

Анжелла Подольская 125 задерживайся, – велела сыну Римма Марковна. Наконец, за ними захлопнулась дверь . Вызвали лифт. Молча, вышли на улицу. Зачем пришла? – нарушил молчание Борис. Твоя мать болела. Мне захотелось её навестить. Могла бы позвонить. Вовсе не обязательно приходить, – упорствовал он. Но ты пропал, не звонишь. Тебе стал безразличен собственный сын? – усмехнулась она. Ира, прошу, не начинай. Я страшно занят, ты же слышала? Ну, да. Всё держится только на тебе. Ты незаменимый, да? Просто противно слушать. –Зачем ты пришла? – взорвался он. – Не смей в подобном тоне говорить о моей матери. Я и не собиралась трогать твою мать. Но все время слушать о твоей гениальности… Уж извини. Уши «вянут». Ха-ха-ха! «В лесу родилась ёлочка…» А я-то недоумевала, отчего Игорь всё время напевает эту песенку. Оказывается, гены... Ира, это становится невыносимым. Или оставь подобный тон, или…Или что? Может быть, совершишь, наконец, какой-нибудь неординарный поступок? Да ты предсказуем, друг мой, на все «сто». Они не заметили, как подошли к автобусной остановке. Так когда позвонишь? – спросила она. Позвоню. Но подумай! Игорь уже большой, многое понимает. Тебе нужны неприятности? Это мои проблемы, ясно? Ну, хорошо, не кричи, – устало произнёс он. – Я позвоню. Что дальше?Встретимся, поговорим. Ведь есть о чём, ты согласен? Игорь так вырос. И все больше похож на тебя. Ты доволен? На прошлой неделе я притащила его фотографии на работу, так наши бабы сказали, что он – копия Якова Наумовича. Ха-ха-ха! Что? – ужаснулся Борис. – Да ты с ума сошла! Проговорилась? Никому я ничего не говорила. Просто, Игорь очень похож на тебя, а ты – на своего папочку. Хорошо ещё, что не связали Игоря

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 126 с тобой. Впрочем, я всё свела к шутке. Бабы похохмили и забыли. А если не забыли? И это дойдёт до родителей? – не унимался Борис.Ну, и что? Подумаешь! Хотя бы раз в жизни мог твой отец заинтересоваться другой женщиной? – хохотала Ира. Ты что, законченная идиотка? Не вмешивай моих родителей. Подумай лучше о своем муже. Серьёзно? Хорошо, подумаю, – зловеще прошептала Ира. –Только смотри, не пожалей об этом. Борис покрылся испариной. В этот момент он ненавидел её. Ненавидел собственного сына. Наконец, подошёл автобус. Ирина обернулась:Ну,давай! Так, когда позвонишь? Завтра, – покорно ответил он. Она уехала. А он всё стоял, не в силах сдвинуться с места. Потом побрёл домой. «Как всё опротивело. Родители донимают с женитьбой – хотят внуков. Их можно понять. Интересно, что бы они сказали, узнав об Игоре? А недавно мать, напрямую спросила, все ли у меня в порядке с „этим“. Может быть, не женится, потому что «чего-то» не может. Заверил, что с „этим“ у меня всё в порядке, пообещал всерьёз задуматься о личной жизни. Может, предъявить им Игоря, чтоб отстали? Ах, да, Игорь... » Мысли вернулись к Ире. Игорю – три. А началось все в августе 86-Шестидесятилетиего... отца отмечали в ресторане. Был приглашён весь его отдел. Там они и познакомились. Собственно, она даже не понравилась ему. Всё – просто. Стояла невыносимая жара. Незадолго до этого закончилась его последняя романтическая связь. Хотелось отвлечься... Они танцевали... Ну, а дальше… Всё покатилось, как снежный ком – стали встречаться. Она проявляла инициативу, находила разные способы для встреч. Как ей это удавалось? Ведь у неё – муж, две дочери. Впрочем, его это не касалось... Нет, нельзя сказать, что совсем не хотел этого... Но месяца через

Анжелла Подольская 127 три и эта связь стала тяготить, надоело… И он оборвал отношения...Спустя год она позвонила. Настояла на встрече и предъявила фотографию трёхмесячного младенца: «Вот – возьми на память. Это – твой сын». Он не поверил, рассмеялся ей в лицо: «К чему эта комедия? Чего добивается?» – «Ты что? – сказала она. – У тебя же четыре глаза. Ты слеп? Не думай, что мне сильно хотелось оставить память о тебе. Когда узнала, что беременна, было поздно что-либо предпринимать. Тебе не звонила, чтоб не травмировать твою впечатлительную душу. Сюрприз хотела сделать. Не видишь, он – вылитый ты? Может, хочешь анализ на ДНК? Я не против». Шок!… Тогда, три года назад, он действительно испытал настоящий шок, который со временем ослабел, почти исчез, но не рассосался совсем. Как мина замедленного действия. Все эти три года она терзает, звонит, требует встреч с нею, с ребёнком... И он приходит, мучительно следя за часовой стрелкой, ожидая любого предлога, чтобы поскорей улизнуть. Игорь – славный малыш, но Борис, ничего не чувствовал к нему. «Но сегодня... Этот визит в дом... Угрозы... » Мурашки опять пробежали по телу... Борис вошёл в квартиру, и родители тут же устремились к нему: Почему так долго? Мы начали волноваться. Ну, скажи, о чём ты думаешь? Тебе – почти тридцать два. В твоём возрасте уже имеют семью, детей. Ну, посмотри… Вот у Ирочки – целых трое. Две девочки и чудный мальчик. Дружная семья, всегда вместе и... Что такое?! Что ты себе позволяешь?! Более не в силах сдерживаться и выносить очередной монолог матери, он сорвался на крик и хлопнул дверью. Рухнул на диван, закрыл глаза: «Нервы – на пределе. Устал… Что дальше? Так про-

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 128 должаться не может. Уехать? Все едут... Вот и друзья... Кто-то уехал, кто-то собирается. Да, что-то надо делать. К чему тянуть? Да, завтра же, ещё раз серьёзно поговорит с родителями. Ехать. Нужно ехать. Господи! Может быть, хотя бы там, она меня не достанет…», – уже засыпая, подумал он… -------------------------------------------------------------------------------------1 «Горловина» сортировочная горка на сортировочных станциях.

Анжелла Подольская 129 ВВЕРХ-ВНИЗ ПО ЛЕСТНИЦЕ… «Таинственной невстречи Пустынны торжества…» Анна Ахматова Август. Тот самый, беспощадно жаркий. Не просто – выжженная трава и рано пожелтевшие листья. Жара пропахла горечью, вытеснив все другие запахи, даже выхлопные газы. Раскалённый асфальт добавлял пекла, тень – не спасала. Каждый новый день приносил всё больше и больше градусов ртутного столбца, не давая даже короткую передышку, со злой, почти садистской, фантазией добавляя нюансы: «вот вам сухая, а вот – и влажная жара», когда по ночам постельное бельё становится мокрым и в лёгких не хватает воздуха. Несмотря на испепеляющую погоду, день рождения сына Ариадна Петровна, как обычно, готовилась отметить широко. Многие годы её кулинарные изыски соперничали друг с другом, но венчал праздничный стол всегда фирменный наполеон, которому не было равных.Правда, список гостей, которые могли бы по достоинству его оценить, был невелик: двоюродная сестра хозяйки дома и соседка, с которой она поддерживала приятельские отношения. Возраст Сергея приближался к возрасту Иисуса Христа. Распятие ему не грозило, наоборот, у Ариадны Петровны были грандиозные планы на будущее сына. Отца он не знал – тот ушёл от матери ещё до его рождения. Полностью растворившись в профессии, Сергей не любил шумных компаний. Друзей у него не было. Позади – успешная защита кандидатской по прикладной математике и линейному программированию, впереди – работа над докторской. Мать надеялась, что

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 130 сын на этом не остановится, ей виделись его профессорская должность, члена-корреспондента, а там, гляди… Ну, что тут говорить… Она гордилась сыном. В последнее время транзиторные1 прыжки её давления перешли в стойкую гипертензию. Это стало волновать Ариадну Петровну: «Что станется с сыном, если случится криз? Кто позаботится о нём?» Она гнала от себя эти мысли, но они упорно возвращались. Прежде она вполне одобряла его холостяцкую жизнь, не желая сына с кем-либо делить, хотя знала, что у него давно есть женщина, с которой он иногда встречался. Теперь решила: пришло время познакомиться, и предложила сыну пригласить её на день рождения:Регина? Что это за имя? Нерусское… Ты никогда не говорил, что так её зовут… Ты не спрашивала… Разве у тебя нет знакомой с другим именем? С другим нет, – «успокоил» немногословный сын. Жара, плюс – горячая плита на кухне не могли изменить раз и навсегда устоявшийся ритуал. Но что-то в этот раз было не так. Тесто прилипало к рукам, хотя и «выдержало» положенное время в холодильнике, как того требовал рецепт приготовления слоёных коржей. Но готовые коржи, с которыми она обращалась как с хрустальной вазой, рассыпались в руках. «Всё из за этого имени, даже тесто противится», – была раздражена Ариадна Петровна. В день рождения сына она надела выходное платье из красного панбархата. Взбила волосы и уложила их высоко: «Только короны не хватает», – промелькнуло в голове. Своим видом хотела поразить нежеланную гостью и сразу обозначить свой статус в этом доме.Девушка оказалась не носатой, не очкастой, но вполне определённой национальной принадлежности – с оливковой кожей и черносливовыми глазами. Ариадна Петровна хоть и старалась быть

Анжелла Подольская 131 вежливой, но приветственные слова не сочетались с жёстким выражением её лица. Едва войдя в квартиру, Регина сразу ощутила очевидную, хотя и тщательно скрываемую, неприязнь. Несмотря на жару, её как будто обдало ледяным холодом. Было неуютно ощущать себя под постоянно прищуренным взглядом, словно под оптическим прицелом. Только рукопожатие Сергея служило Регине поддержкой. Да, фирменный наполеон не вполне удался. Во всём Ариадна Петровна винила Регину, подкладывая той очередной кусочек: Впервые… Впервые так распадается… Наверное, что-то случилось с газовой плитой… Но всё равно – вкусный, не правда ли? А ваша мама печёт наполеон? Или предпочитает, как у вас заведено, фаршированную щуку? Ариадна Петровна! – Регина отодвинула тарелку. – Я у вас в гостях… Уважаю вашего сына… Потому не стану дерзить… Нет… Наполеон не в приоритете в нашей семье. Моей бабушки давно нет… Во время войны «газовые печи» работали исправно… Она осталась там… Мама родилась в лагере… Нацистские ублюдки не успели уничтожить детский блок… Или вы не считаете фашистов ублюдками? Знаешь, Серёжа, – не прерывая тихого и монотонно звучавшего голоса, Регина встала. – Я задыхаюсь... И не потому, что за окнами – тридцать восемь… Даже кондиционер не в силах поглотить дух крематория, витающий в этой комнате… Страшно… Сергей попытался удержать Регину, но она направилась к двери. Он вышёл следом за нею. Всю дорогу шли молча, потом он прервал тягостное молчание: Мать же ничего особенного не имела в виду! Перестань! Подумаешь, «фаршированная рыба»… Ты действительно не понимаешь? Не уловил подтекста? А взгляд? Как она смотрела на меня весь вечер? Не преувеличивай… Тебе показалось…

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 132 Если бы… Я пойму, если ты не захочешь больше встречаться или передумаешь уезжать… Не надейся, не передумаю. Я никогда прежде не рассказывала тебе… Это было спрятано в глубине души… Знаешь, имя мне дала мама. Она хотела, чтобы по жизни я чувствовала себя, если не королевой, ну ты понимаешь… Смешно, не правда ли? Я никогда не чувствовала себя «приближённой к императору». О том, что не такая, как все, знала с трёх лет. Не понимала, что такое «национальность». Просто ощущала свою нехорошую особость. Это всегда довлело. Война была далеко, но я ощущала её близость… Как ощущаешь жар печи, пусть и погасшей. Представь: ребёнок, мать которого всю жизнь казнит себя, что в лагере погибла её мама? Разве можно было что то изменить – ведь ей было всего три, когда их освободили… Но до сих пор она считает себя предательницей, что если бы постаралась, то непременно спасла бы её… Своё гипертрофированное чувство вины мама внушила и мне… Было стыдно: я – жива, в косичках –банты, а бабушка – там, в вечной темноте... Не понимала, что моей вины в её смерти и миллионов других – нет, ведь родилась спустя двадцать лет после войны. Всё это развило комплексы. Как после этого можно относиться к жизни проще, всё вокруг любить? Знаешь, в детстве я считала, что раз мы не такие, как все, то всё, что с нами произошло – правильно… У меня в начальных классах была подружка. Однажды она сказала о какой то девочке: «Ты представляешь, она – еврейка! Какой ужас… Ты ведь тоже еврейка, но для меня – всё равно лучше других девчонок!» И я, идиотка, гордилась, была ей благодарна за эти слова, не понимая, что это оскорбительно…Янезнал,что у тебя внутри такая боль, – глухо прервал Сергей. Боль осталась… Но справедливости ради: я не всегда была несчастным ребёнком. Всегда находилось какое-то противоядие, например, в виде похвалы порядочных учителей. С детства мама твердила, что я должна учиться лучше, чем другие, что нужно трудиться «на прокурора». В том смысле, чтобы никто и никогда не смог бы предъявить мне какие либо обвинения. Конечно, её психика пострадала – она и в самом деле думала, что дав мне имя «Ре-

Анжелла Подольская 133 гина» сможет коренным образом повлиять на мою судьбу. Когда я подросла и кое-что стала понимать в жизни, придумала для себя наивную теорию об особой миссии еврейства: Моисей, Соломон, Маркс, Эйнштейн… Ну, и другие... Читал ли ты когда-нибудь о «Правилах Жизни»2 самого мудрого из правителей в истории – царя Соломона? Мудрость, проверенная веками... Метко, лаконично, заставляет задуматься! Я даже их заучила… Послушай! «Проходя мимо нищих – делись. Проходя мимо юных – не злись. Проходя мимо старых – склонись. Проходя мимо кладбищ – присядь. Проходя мимо памяти – вспомни. Проходя мимо матери – встань. Проходя мимо родичей – помни. Проходя мимо знаний – возьми. Проходя мимо лености – вздрогни. Проходя мимо праздных – твори. Проходя мимо павших – запомни. Проходя мимо мудрых – постой. Проходя мимо глупых – не слушай. Проходя мимо счастья – ликуй. Проходя мимо щедрых – откушай. Проходя мимо чести – храни. Проходя мимо долга – не прячься. Проходя мимо слова – держи. Проходя мимо чувств – не стесняйся. Проходя мимо женщин – не льсти. Проходя мимо славы – не тешься. Проходя мимо правды – не лги. Проходя мимо грешных – надейся. Проходя мимо страсти – уйди. Проходя мимо ссоры – не ссорься.

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 134 Проходя мимо лести – молчи. Проходя мимо совести – бойся. Проходя мимо пьянства – не пей. Проходя мимо гнева – смиряйся. Проходя мимо горя – всплакни. Проходя мимо боли – мужайся. Проходя мимо лжи – не молчи. Проходя мимо наглых – скажи. Проходя мимо сирых – потраться. Проходя мимо власти – не верь. Проходя мимо смерти – не бойся. Проходя мимо жизни – живи. Проходя мимо Бога – откройся». Регина надолго замолчала, словно окаменев. На фоне темнеющего неба её тонкий профиль вырисовывался старинной фреской самойПослеСуламифи.днярождения сын замкнулся и несколько отдалился от матери, объявив, что собирается жениться на Регине, и предложил матери подумать о совместном отъезде за границу. Впервые за тридцать три года она ощутила его сопротивление –прежде он всегда был ведомым. Теперь ведущую роль у неё явно пытались отобрать, но она, не выпуская, крепко держала её. Ариадна Петровна! – обращаясь к матери по имени отчеству, говорил Сергей. – Вы всю жизнь делаете из меня «маменькиного» сынка. А я – мужчина. Какой ты мужчина? Ты ещё совсем глупенький мальчик. Ариадна Петровна не собиралась так просто сдаваться: «Уедет он, как же… Невеста? Гнать… Гнать её. Пока жива – не позволю… Что он только в ней нашёл? Смуглая, худая, лопатки торчат… А как же докторская? Профессорская должность?» Но, одно дело –размышлять, придумывая стратегические планы, совсем иное –осуществить их. Нужна была новая тактика поведения, но она пока не знала – какая.

Анжелла Подольская 135 Так я могу спокойно стареть с тобой? – вкрадчиво спрашивала она сына. Да, да. Не смотри так на меня… Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. И знаешь – я не люблю сюрпризы. Особенно, такого рода, какой предлагаешь ты. Люди должны вступать в брак со своими соплеменниками. Иначе – будущее непредсказуемо.Ты– с русо пепельными волосами и она – с иссиня чёрными. Чем очаровала тебя эта иудейская красавица? Что может вас объединять? Зов плоти? Так это быстро пройдёт, поверь своей матери. А что дальше? Разве ты сможешь жить в стране, где её собратья по крови постоянно бормочут свои молитвы и раскачиваются из стороны в Покасторону?ониповеряют Господу свои просьбы, тебе придётся всё начинать заново и бороться за выживание. Ты готов к этому? Очень скоро всё окружающее начнёт тебя раздражать, и всё закончится взаимной ненавистью. Человек может преодолеть большие трудности, лишь испытывая огромную, всепоглощающую любовь, которую, зная твой флегматичный характер, мой любимый сын, я в тебе не наблюдаю. И что меня, не скрою, особенно радует… Сам подумай. Ты уже не ребёнок. Так, день за днём, словно каплю за каплей, «вливала» она «яд» в уши сына. Дух борьбы бодрил, она не собиралась уступать. Не найдя ничего лучшего, Ариадна Петровна «слегла» с очередным кризом, сочтя «ухудшение» своего самочувствие хорошим предлогом для воздействия на сознание сына: Я совершенно расклеилась. Меня можно просто соскребать с пола.Как только она слышала, что сын договаривается по телефону о встрече с Региной, тотчас вызывала «скорую», жалуясь на сильные боли за грудиной, головокружение и страшную слабость. Очередная бригада «скорой», ничего опасного не обнаружив и сделав Ариадне Петровне инъекцию папаверина, но шпы и дибазола, уезжала. Дошло до того, что некоторые бригады, не единожды побы-

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 136 вав у Ариадны Петровны, отказывались ехать на очередной вызов. Вновь и вновь вызываемые врачи уверяли, что инфаркт – у неё в «голове», кололи что то успокоительное и советовали обратиться к психотерапевту. Она же обвиняла врачей, настаивая, что они просмотрели у неё инфаркт или инсульт. Сергея состояние матери беспокоило – он не мог понять, что с ней происходит, не догадывался, что она «играет» спектакль только для одного зрителя, для него. Своей двоюродной сестре, приходившей её навестить, Ариадна Петровна шёпотом говорила: «Он никогда на ней не женится. Только когда у меня тут волосы вырастут», – водя пальцем по своейСоветладони.сестры: «не вмешиваться, не ломать сыну жизнь», Ариадна Петровна ожесточённо отвергала: Ты с ума сошла? Зачем ему эта израэлитка? Вот доберусь до её цыплячьей шейки и буду крутить до тех пор, пока не завяжу в узел. При этом она осознавала, что сын не может неотрывно при ней находиться.Ступайна работу, ею нельзя рисковать, – настаивала она. – А я справлюсь. Если что случится, то сразу перезвоню тебе. Только, пожалуйста, после работы немедленно возвращайся. От долгого лежания у неё немело всё тело. Она хотела встать, размяться, привести себя в порядок. Но Сергей, не зная истинного состояния матери, успокаивал её: Не волнуйся. Договорился, что какое-то время поработаю дома. За тобой нужен уход. Только бы всё закончилось хорошо… Перестань причитать, как старый хасид у Стены Плача. Я пока ещё жива, – раздражалась всё больше Ариадна Петровна. Когда он выходил за продуктами, она вскакивала, бегала по квартире, едва успевая запрыгнуть снова в постель, услышав поворот ключа в замочной скважине.

Анжелла Подольская 137 Во время редких встреч с Региной, Сергей часто молчал, погружённый в себя. Сомнения терзали его, он уже не знал, чего хочет на самомСережа,деле.ты не передумал? Возможно, нам всё же расписаться? Может быть, тебе сменить фамилию на мою, чтобы было легче при оформлении бумаг? Может быть, ты посоветуешь и обрезание сделать? Ну, не обижайся. Пожалуйста. Если хочешь, я пока не поеду. Конечно, буду скучать по маме, но ведь со мной будешь ты. Нет, поезжай. Понимаешь, я не могу сейчас думать ни о чём другом? Мать серьёзно больна. Даже докторская повисла… Ну, хорошо. Давай только распишемся, чтобы потом, когда всё наладится, тебе было легче ко мне приехать. Сергей уступил. Они расписались: быстро, буднично, без свидетелей. Матери он ничего не сказал. Ариадна Петровна по-прежнему играла свою роль. Но видимо, мысли материализуются. То ли мозг, то ли подсознание сыграли с ней злую шутку, превратив игру в реальность. Ей действительно стало плохо, необходимость в притворстве отпала. Очередная бригада «скорой» что-то заподозрив, увезла её в больницу. Диагностировали ишемическую болезнь сердца. Потом открылся «Ящик Пандоры» – болезни появлялись одна за другой: проблемы с ногами, желудком. Словом, расцвёл целый букет болезней, выпестованный ею. Ариадна Петровна запаниковала, всё время просилась в больницу: там много чужой боли, в которой можно раствориться, стать частью общей беды. Периодически её клали в стационар, но очередное лечение помогало всё меньше. Во всей этой суете незаметно промелькнул год. В день отъезда Регину провожали единственная подруга и Сергей. Рейс – после полуночи, и, обнявшись с Региной, подруга умчалась на последний автобус.

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 138 Оставшись вдвоём, Сергей вымученно произнёс: Сейчас я нужен маме, понимаешь? Приеду позже. Обязательно приеду…Тысам-то веришь в это? У тебя зависимость от матери. Точно по Фрейду «Эдипов комплекс», – при рождении твоя пуповина не отделилась. Или плацента. Мать не может существовать без тебя, как и ты без неё. Когда мы встретились… сто лет назад… я обрела какую то особенную надежду. Но как-то быстро её потеряла. Теперь знаю, не нужно искать опору в чём-то внешнем. Кроме нас самих никто нам не поможет. Надеюсь – то ли глобальная удача, то ли большой провал или какой нибудь другой толчок научат меня и подвигнут на дальнейшую жизнь. Мы были вместе почти три года. Все – вместе. Ты, твоя работа, твоя мама, навсегда усвоенные тобою привычки и я – где-то там, на последнем месте. Сохранять радостный вид, когда слишком много печали? Как это? Всё так очевидно... Мы то «поднимались», то «спускались» по нашей «лестнице жизни». Теперь «лестница» теряется во мраке… «Ступенька за ступенькой»… «Хэппи энд» не предвидится… Это –наш «Анти-Голливуд»! Серёжа, родной! Давай обойдёмся без прощальных фраз, обещаний… Это – навсегда... Давай просто помолчим…Черезнесколько минут Регина улыбнулась и шагнула в неизвестность…АСергейостался стоять, словно на краю пропасти, всматриваясь в черноту ночи… У Ариадны Петровны, вдобавок, развился склероз. У неё, никогда прежде не жаловавшейся на память. Изо дня в день она бубнила одно и то же, сыпала медицинскими терминами и всё настойчивей требовала, чтобы ей кололи всё подряд. Болезни затягивали всё

Анжелла Подольская 139 глубже – она не в состоянии была понять, что сама отворила им дорогу.Ссыном она почти не разговаривала, разве что о том, чем заправить куриный бульон – вермишелью или рисом. Забывала, что он уже выводил её на прогулку, едва придя с которой снова начинала одеваться. Бесконечно говорила и говорила о еде, что было странно. Её память стала избирательной, однако сохранив, что и в какие годы можно было купить, что было дефицитом, какие были цены. Она очень много плакала. Сергей боялся женских слёз и прятался отЧтоматери.его жизнь? Он превратился в няньку при старухе матери. Боялся признаться, что почти возненавидел её. Он совсем перестал работать над докторской, всё задуманное пошло прахом. Любой возразил бы, что сам такую жизнь выбрал, и он не смог бы объяснить – почему. Только понимал, что хочет остаться хорошим сыном, именно потому, что мать с детства лепила из него гения. Надо отдавать долги. Такая вот изощрённая месть самому себе. В последние дни она перестала плакать, не узнавала его, только неистово повторяя его имя. Перед самым концом сознание, вдруг, к ней вернулось. Она остановила на сыне бегающий взгляд и… расхохоталась.Какжеты на него похож… – простонала, собрав последние силы.На кого, мама? На Сергейнего…таки не узнал, на кого же он похож. После ухода Ариадны Петровны он испытал чувство облегчения и свободы. До последних дней, когда была ещё в сознании, она красила губы яркой помадой и пила крепкий чай. Внутри чашек всегда оставался коричневый налет, а по краям – малиновые отпечатки. Сергей брезгливо оттирал чашки порошком и жёсткой мочалкой. В доме был полнейший разгром, но разбирать вещи матери он не стал – вроде бы так рано нельзя.

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 140 В этом хаосе затерялся его паспорт, который вдруг понадобился. «И хорошо, – подумалось ему. – Надо сходить в паспортное бюро, заказать новый. И без штампа о женитьбе». Череда всех событий оставила его равнодушным ко всему происходящему. Видимо таким образом подсознание защищалось от «излишков». Иногда ему думалось, что он, даже, счастлив. Счастлив, что душа матери, наконец, обрела покой. Что у Регины, он надеялся, скорее всего, всё сложилось хорошо. Сергей так и не узнал, что у них родилась дочь. Регина ни разу не позвонила и не сообщила ему об этом. Вряд ли, он часто о ней вспоминал. Иногда её образ всплывал в памяти, и он думал: «Господи, как же легко жить! Дышать полной грудью… А ведь мама была права… По-настоящему я не любил… Наверное, это было всего лишь иллюзией… И Бог простит… И не отвернётся, у него много других, более важных дел…» ------------------------------------------------------------------------------------1 Медицинский термин, когда гипертония чередуется с гипотонией. 2 Правила были начертаны на кольце царя Соломона (жил в 972932 гг. до н.э.), сын царя Давида. (Царь Соломон на древне еврейском – Шломо, на греческом Σαλωμών, Σολωμών, на латыни – Solomon, на арабском, в Коране, Сулейман). Сайт Isralove (https://isralove.org).

Анжелла Подольская 141 ТЕЛЕГРАММА Всё было похоже на анекдот, либо на чью-либо злую шутку, если бы не было правдой. Встряхивая головой, Ира пыталась заставить себя «проснуться». Увы... Это был не сон. Телеграмма, которую ей вручили час назад – реальность. Набирая номер Сергея, в который раз выслушивала вежливое предложение автоответчика: «оставить сообщение». Швыряла трубку, рискуя разбить телефон. Впадала в оцепенение, бессмысленно оглядывая комнату, в которой уже не пахло жильём и уютом, а многочисленные коробки с вещами подчёркивали временность происходящего. Впечатление усиливалось, лежавшим посреди комнаты с «алчно распахнутой пастью», как у крокодила, громадным, чёрным чемоданом. Телеграмма изменила всё. Перечитала телеграмму, смысл которой не доходил до сердца. «Предали?! Вышвырнули?!» Жизнь теряла прежний смысл. Пустота. Снова набрала Сергея. Услышав его голос, с трудом сдержала слёзы: Ты получил телеграмму? Не Понятно.понял…Сэкономили, сволочи... Ладно. Приезжай. Разберёмся. Что Приезжай.сэкономили?Этобыла ваша идея. Вернее Милкина. Не тяни, приезжай.Сталанабирать Иерусалим. Прорваться – невозможно. Набрала междугородку, сделав срочный заказ. Отмеряя шагами комнату, прислушивалась к шагам в парадном: « Где же он, Господи?» Наконец в дверь позвонили. Войдя, Сергей вздрогнул: на Ирином лице столько отчаяния, точно она неизлечимо больна. Оно, как будто, вывернуто наизнанку, словно перелицовано.

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 142 Приехал?! Только не свались в обморок. Я заказала разговор. Пусть сами обо всём скажут. Хочу услышать его голос. Прочитав телеграмму, Сергей ощутил странный холод в желудке. Замечательно? – спросила Ира с издёвкой. Не кричи... – поморщился он. – Набрать не получается? Попробуй сам. Её настроение менялось. От плача переходила к неприглядным подробностям своей семейной жизни. Разъярённая, походила на фурию. С растёкшейся под припухшими глазами тушью была жалкой и агрессивной одновременно. Всё равно туда поеду и убью его. А её... Не знаю, что я с ней сделаю, – кричала она. «Как Лёнька мог на ней жениться?» – промелькнуло в голове у Сергея. Но потом с изумлением понял, что телеграмма в одночасье превратила её в одинокую, несчастную женщину. И весь этот бранный поток лишь способ разобраться с жизненной ситуацией. О себе он не думал. Отупел, монотонно проговаривая какие-то слова утешения, убеждая не столько её, но и себя: Ещё ничего точно не известно. Возможно, это какая то ошибка, так бывает… Сейчас поговорим с ними, всё прояснится… Прояснится? – закричала она. – Как бы не так. Это Милка придумала. То, что Лёнька должен ехать первым. Проложить дорогу, как гениальный компьютерщик. То, что мы должны «вывезти вас на себе», чтоб дружба не распалась. Задумала: разводы, женитьбы... Бегала, оформляла… Откуда энергия бралась? Всё взяла на себя, «бедняжка»... Я-то, дура... Не поняла. Не почувствовала. Что же теперь? ДлинныйСкажи...звонокоборвал её монолог, она схватила трубку: Алло! Да, да, заказывала. Алло, алло! Лёня! Кто это? Мне нужен Лёня. Алло, алло!

Анжелла Подольская 143 Сообразив, что с ней говорят на иврите, отдала трубку Сергею. Сказав на английском не более десяти слов, он положил трубку, откинулся в кресле и закрыл глаза. Что они сказали? Ничего. Это посторонние люди. Живут в этой квартире около месяца. О Лёне с Милой им неизвестно. То есть, как? Откуда я знаю? – взорвался Сергей. – И, вообще, я устал... Устал? – разрыдалась она. – До тебя дошёл смысл телеграммы? Что делать со всем этим? – она повела рукой в сторону коробок и чемоданов. – Что делать с днями, ночами? Надо ехать к Милкиной матери. Она не может не знать, где её дочь. Ну, поедем. Ну, узнаем, – перебил он. – Дальше то, что? Ехать туда, убивать их? Ты отступаешься? Как же Мила? Она – твоя жена. Ира! – перебил он. – Я сейчас плохо соображаю. Помню только, в Милиных глазах всегда была пропасть. Пугающая даль, в которой я боялся заблудиться. Говорят, женщина раскрывается после тридцати. Мне кажется, этот рубеж моя бывшая жена преодолела. Помочь ей в этом удалось не мне... Хаха... Ха ха ха... Слушай! – Ира была в бешенстве. – Что ты несёшь? Какая даль? Это она от тебя рванула в даль. Ты собираешься что-то делать?УСергея разболелась голова. Кровь в висках пульсировала так сильно, казалось: вот вот лопнет, расколется. Глядя на Иру, снова расхохотался злым, жестоким смехом: Я тебе не «скорая помощь». Да, да! – на его глазах выступили слёзы, смех перешёл в надрывный кашель. Немного успокоившись, сказал: – Прости. Я немного не в себе... – он покрутил пальцем у виска. – А знаешь! По видимому, их отношения начались ещё здесь. А мы с тобой ничего не заподозрили. Не хотели замечать. Нас интересовала «солнечная сторона улицы». В «тёмные переулки» мы предпочитали не заглядывать. Но путь обычно пролегает и через них. Ты всегда упрекала меня, что я слишком много философствую. Рискну ещё разок, напоследок. Видишь ли, как бы это объяснить? В большей мере даже себе. Случившееся – либо

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 144 наказание за прошлое, либо щедрый подарок. Мне приятнее думать, что второе. Милочка! Она нынче жена друга. Да и я теперь женат на другой женщине, Ирине… Мне бы с этим разобраться. И существует ли истина, одна на всех? Да! Создавшуюся ситуацию они использовали на все «сто». Я бы даже сказал – артистично. Где телеграмма? – он поискал её глазами. – Вот... Взгляни… Лаконично, предельно ясно: «К нам можете не приезжать. И поздравьте – у нас родился сын».

Анжелла Подольская 145 ЯРИДА Конец марта. По израильским понятиям – конец зимы. Плюс пятнадцать. Последние капли последнего дождя. Насытившись влажностью знойных месяцев, с наступлением следующей зимы дождь вновь с силой обрушит потоки на эту землю. Сегодня вечером «заходит» «Песах»1 . « Ерев хаг»2. Сегодня – двадцать шестое. Странно... Ведь и приехала двадцать шестого… Сегодня, ещё до наступления праздника, «Ани ярадти ми Исраэл» – я покидаю его, буквально – спускаюсь. Потому что «алия» репатриация, и «оле» – репатриант, происходят от глагола «лаалот» – восхождение к Израилю, как к вершине мира. «Ярида», происходящее от «ларедет» – спуск с этой вершины. Сегодня уезжаю – так сложилось… Предваряя вопросы типа «Отчего предаю Израиль?», отвечаю: «Кто ты, требующий ответа? Вообразил, что стану оправдываться? Я себя предала, когда оторвалась от своих корней, от дома, от любимой работы. Израиль не предаю. Был чужим. И останется… Вероятно, под каким-то гипнозом решилась на приезд сюда. Восток. Абсолютный и враждебный. С присущим ему менталитетом, как бы ни пытался «играть» в Запад. И я не нужна Израилю. Ни я, ни мои мозги... Служить удобрением для будущих поколений?Всё,Увольте!начтоздесь могу рассчитывать – «никайон»3 . Эту черту не преодолеть. «Хабибим»4! Надеюсь, поймёте иронию – я не считаю вас дорогими. Много чести. Мыть, скрести – приучена лишь за собою.Годи четыре месяца – день в день. За этот маленький, но безумно долгий, отрезок времени я вторично поднимусь на борт самолёта. Как душа это выдержит?

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 146 Приехали втроём, уезжаем вдвоём. Маму оставляю здесь. Навсегда. В этой земле. Прости, мама! Ну, ты знаешь – за всё. За то, что ехать сюда не хотела, но, ради меня поехала. За то, что спасти тебя не смогла. И ещё за многое... Всё – вдруг. Внезапно. Даже осознать не успела, когда с сильными болями привезла тебя в больницу «Вольфсон», на границе Тель Авива и Бат Яма. Четыре часа, стонущую, тебя продержали в приёмном отделении. Не могли решить: принимать, не принимать? А я – рядом, не в силах помочь. Видя, как приходят на «своих двух» местные «больные», как их тут же направляют в соответствующие отделения, я взрываюсь, кричу, плачу. И получаю вполне вразумительный, враждебный ответ: «Твоя мама не умирает. Тебе что-то не нравится? „Лех ле Руссиа“5». Всё это комментируется словами, что у них есть более тяжёлые больные… Мама умерла на следующий день. Как забыть? Простить? Как любить тебя, Израиль? Никогда… Уезжаю не только из за этого. Слишком многое не приемлю в тебе, Израиль! Ты – загадка! Отчего так любишь «алию»? В целом, как явление? Но конкретного «оле» лишаешь своей любви? То,Парадокс.чтокаждый русский, т.е. еврей из России – потенциальный вор, проститутка, мафиози – твои дети впитывают с молоком матерей либо усваивают это из прессы, вещающей об этом взахлёб. Зачем же, Израиль, так не любишь нас? Зачем, используя возможное и невозможное, призывал к себе? Бессмысленно... Мы – не стадо. Во всяком случае, я не из их числа и способна от тебя освободиться.

Анжелла Подольская 147 Жизнь мудрее, распорядилась иначе. К счастью, половина семьи не здесь, не на «Земле Обетованной». Мы умны задним числом. Близкие? Или репатриация? Я выбираю – первое. И плюю на то, что обо мне Провожаетподумают.сестрас семейством. Просили, на день отложить отъезд, чтобы праздник вместе отметить. Задыхаюсь от окружающей действительности, от всего, что окружает. «Песах» отметят без меня, когда буду в воздухе. «Хаг самеах»6. Праздники люблю из детства. К ним привыкла. Что может сравниться с Новым Годом, запахом хвои, потрескиванием снега подБортногами?самолета. Смеющиеся немцы туристы, возвращающиеся домой. На душе – «пустыня»… Киев… Лод… Берлин... Путешественница. Взлетаем. Дружные аплодисменты вознаграждают пилотов. Немцы поют: «Аллилуйя». Отчего у меня так ноет сердце, горло сводит судорогой? В иллюминаторе уплывает земля, к которой ещё недавно стремилась. Ну, прощай! Кого, чего мне жаль? Зачем совершаем ошибки? Чтобы лучше познать жизнь? ----------------------------------------------------------------------------------1 «Песах» (ивр.) еврейская Пасха. 2 «Ерев хаг» (ивр.) канун Пасхи. 3 «Никайон» (ивр.) уборка чужой квартиры. 4 «Хабибим» (араб.) «дорогие». 5 «Лех ле Руссиа» (ивр.) «отправляйтесь в Россию». 6 «Хаг самеах» (ивр.) весёлого праздника.

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 148 УРАВНЕНИЕ СО ВСЕМИ ИЗВЕСТНЫМИ Таня прислушалась к шагам мужа. Он ходил по балкону, курил. Сознавала, что она стала тяготить и раздражать его. Спрашивала себя: «Почему?» Внутренний голос отвечал: «Ты знаешь». Да, она знала... Любовь к восемнадцатилетнему мальчику – безумие. Ещё большее безумие – замужество. Она научила его целоваться, научила искусству любви. Вскоре поняла – из её мести его отцу возникло нечто новое, без чего стало трудно жить. Вопреки логике, выстроила отношения там, где, по определению, они не могли возникнуть, и сейчас терпели крах, несмотря на все её усилия.Оба будто пробудились от сна, в котором были счастливы. Различие в том, что он желал пробуждения, она – нет. Ещё совсем недавно она трепала его рыжие волосы. Говорила: «Мы никому-никому не откроем только нам известный секрет любви. Мы успели всё, кроме одного – надоесть друг другу. Помнишь, как всё началось?» «Как лавина, – смеялся в ответ. Настигла, поглотила. Я люблю тебя, Танюша»... Теперь не говорил таких слов. Постепенно перестал впускать её в свой внутренний мир. Она чувствовала – их брак не спасёт ни прошлая, сексуальная гармония, ни горячо любимый сын, сладко посапывающий в соседней комнате. С каждой минутой Рыжий, как называла она мужа, отдалялся всё дальше... Она просто хотела быть счастливой, но события с математической точностью отнимали такую возможность. Как проявляющаяся на негативе фотография, всплывало в памяти прошлое, которое невозможно было отменить – оно всегда будет стоять между ними. Тень его отца, с которым у неё был продолжительный роман. Их связь оборвалась, она поставила любовника перед выбором – он

Анжелла Подольская 149 отказался оставить семью. Оттого ли, что не любил достаточно сильно или просто не терпел ультиматумов. Был сильно уязвлён своей отставкой, которая пробудила в нём угасшее чувство. Но было поздно: Таня стала женой его Ситуациясына.стала настолько невыносимой, что Таня настояла на эмиграции. Рыжий, первой женщиной которого она стала, ради любви был готов на всё: на разрыв с родителями, на эмиграцию, до конца не сознавая, что она означает на самом деле. Чувство «одной группы крови» слабело с каждым днём. Он тосковал по родительскому дому. По сути, был совсем ребёнком, двадцати трёхлетним, но ребёнком. Она, перешагнувшая тридцатилетний рубеж, испытывала к нему и материнские чувства. Шутка, что у неё двое детей, ранее забавлявшая, сейчас его злила. Теперь она обдумывала каждое своё слово. Ведь никогда не знаешь заранее, какую цепочку событий оно может выстроить, куда может привести... Слово – первично… Оборвав свой внутренний монолог, вышла на балкон: О чём молчишь, Рыжий? Не называй меня Рыжим. Сколько раз просил, – раздражённо сказалРаньшеон. тебе нравилось. Я лишь хотела… Ладно, не буду. Пусть так. Скажи... Что мне сделать, чтобы тебе было хорошо? Чтобы успокоился? Исчезнуть? Давай поживём врозь. На расстоянии поймёшь, нужны ли мы с Димкой тебе? – она намеренно упомянула о сыне, зная о любви Гены к нему. Бессмысленный разговор, Таня. Сейчас, когда мне надо ехать в аэропорт? Намеренно затеяла? Знаешь, это невозможно. Мы не можем снять ещё одну квартиру. Что я смогу понять? Что нового открыть для Послушай,себя?–сдерживая слёзы, перебила Таня. – Я ничего не

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 150 затеяла. Ты толкаешь меня в разные стороны, и это, как паутина. Я так больше не могу, пойми. Нам следует пожить отдельно, хотя бы на время её приезда – она же ненавидит меня. Я прекрасно знаю, что ты скажешь: я сделала несчастной твою мать, отобрав мужа, а затем сына. Согласна, у неё есть основания. Но ты? Съедаешь себя, меня… Понимаю, у нас не ординарный брак. Но, если бы он был таковым – от скуки можно было бы умереть. И потом... Я же обо всём тебе рассказала. Не скрыла. Я перечеркнула прошлое. Если бы речь шла не о твоём отце, тебе было бы легче? Таня придвинулась, пытаясь его обнять. Уклонившись, он сказал:Прошу! Дай мне побыть одному. Скоро выезжать. Я не нужна тебе? Совсем? – не дожидаясь ответа, вернулась в комнату, оставив его наедине с внезапно надвинувшейся ночью. Только несколько минут назад ещё было светло. Здесь, в Иерусалиме, ночь наступает мгновенно. Увидев, что в спальне погас свет, он прошёл на кухню, сварил крепкий кофе: «Этой ночью ему не уснуть, и смысла нет – скоро выезжать. Кофе и сигарета вот всё, что сейчас нужно». Он не мог представить, что через несколько часов встретится с матерью, которую не видел несколько лет. Которую обожал. Разрыв с нею ещё несколько месяцев назад казался вечным. Выйдя на балкон, прислушался. Из-за раскинувшегося за дорогой пустыря, огибавшей их дом, доносилось монотонное пение –молитва.БетЛэхем. «Как на этой земле всё близко, рядом... Противостояние народов, корнями уходящее в неоднозначное прошлое. Как соединить несоединимое? Возможно ли? Если в собственной семье вряд ли удастся найти компромисс, примирив отца с матерью, мать с женой, жену и отца. Где моё место в этом распадающемся квадрате?»

Анжелла Подольская 151 Поёжился, вспомнив события пятилетней давности, когда объявил родителям о намерении жениться. Отец побелел, только желваки задёргались. Не сказав ни слова, заперся в своей комнате. Мама... Страшно вспомнить. Рыдая, колотила дверь мужа: «Негодяй, мерзавец! Подложил мальчику свою девку. Бог не простит. Никогда…» Кричала ему, своему любимому сыну: «Ненавижу, так же, как и твоего отца. Убирайся! Вон из моей жизни!» Его реакцией стал резкий скачок адреналина – голос стал резким, визгливым. Не помнил, что кричал матери в ответ, а когда ошеломлённые от сказанных друг другу страшных слов остановились, поняли – достигли черты… Двое мать и сын, безумно любящие друг друга, преступили порог дозволенного... В то время он совсем не сознавал, каким ударом для матери, ещё красивой сорокалетней женщины, стал его роман...Впамяти всплыло время, когда он замечал, что отношения между родителями сильно изменились. Они стали жить в разных комнатах. Иногда эти периоды сменялись согласием, потом он понял, согласие это было показным, под нажимом матери, которая скрывала от сына семейный разлад. Исчезновения отца объясняла командировками.Вовремя«очередной» командировки случайно встретил отца в кафе. Тот был не один, несколько смутившись, представил сыну спутницу. Это была Таня. От её насмешливого взгляда он покраснел, как краснеют только рыжеволосые.Черезнесколько дней Таня позвонила с просьбой о встрече, и он сразу узнал её хрипловатый, грудной, голос. Она хотела объясниться по поводу отношений с его отцом, но неожиданно встреча приняла другую окраску. Об отце было сказано всего несколько

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 152 слов, исчезла неловкость, отпала разница в возрасте. Остались двое, он и Событияона.развивались стремительно, как в калейдоскопе. Разрыв с родителями, рождение сына. Затем – брак, эмиграция. Первые дни на этой земле, подобные шоку, казались ирреальными. Как во сне: «стоит проснуться, и всё встанет на свои места». Постепенно втягиваясь в здешнюю жизнь, не переставал жить с ощущением временности происходящего. Постоянное копание в себе. Разладившиеся взаимоотношения с Таней, сложные, мучительные, запутанные, в которых он винил больше себя, только усиливали это ощущение. Он любил её, но в душе возникло нечто, что оскорбляло и мучило. Он ревновал её к прошлому. Если бы тогда был другой мужчина, не отец, всё было бы проще. Последнее время радость приносили редкие минуты общения с сыном, маленьким Рыжиком, скопировавшим его со стопроцентной точностью. Работа, в том числе, «чёрная», сводили к минимуму эти минуты. Постоянная нехватка денег, экономия во всём, лишали рассудка. Счета, счета… Абсолютно за всё. Удивляло их отсутствие за воздух…Легенда о «Рае в шалаше» потерпела крах. И не только от навалившихся трудностей. Он осознавал своё предвзятое отношение к Тане, но ничего не мог поделать, лелея в душе любовь-ненависть. Оттого, что она оставалась по прежнему нежной, любящей, ненавидел себя ещё больше. Его мучили противоречия. Её голос, прежде манящий – раздражал, хотелось бежать: «Расстаться? Но как жить без неё?» Всё казалось ошибкой – любовь, приезд в эту страну. Он с нетерпением ожидал, но в то же время боялся встречи с матерью,

Анжелла Подольская 153 которая ехала в гости. Несколько месяцев назад, когда она позвонила, и он услышал родной голос, у него как будто остановилось сердце. Как соединить разорванные нити? Что впереди? Допив кофе, он вышел из квартиры, тихо прикрыв за собой дверь. Иерусалимская ночь была холодной и ясной. До рассвета оставалось ещё несколько часов. Он сел в машину и взглянул на небо, усыпанное тысячами звёзд, где про всех всё написано… Прошлое, настоящее, будущее. Нужно лишь уметь это прочесть. Завёл машину и медленно двинулся в аэропорт…

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 154 ЖИЗНЕННЫЙ ЦЕНЗ На мониторе появился номер рейса, приближая минуту, когда она останется одна. Номер рейса, перемещаясь, занял первую строчку монитора. Наверное, самолёт уже выруливает на взлётную полосу и оторвётся от земли – остаются лишь мгновения... До боли в глазах всматривалась в светящийся зелёный экран. Строчка исчезла. Выйдя из здания аэропорта, направилась к рейсовому автобусу. Время обрело какие то размытые формы. Его было много и не осталось совсем: «Я не поеду домой. Что мне делать в пустой квартире? Лучше к морю». Рассеянно следя за пробегающим в окне пейзажем, очнулась, когда автобус выскочил на «Аялон»1. Вскоре въехал по громадным виадукам на последний этаж «Таханы Мерказит»2, одной из самых больших в мире автобусных станций. «Зачем маленькой стране громадная автобусная станция? Комплекс маленького человека? Спустившись в подвальный этаж, пересела на рейсовый автобус до Бат-Яма. – Только бы дождаться звонка от детей. Только б дождаться. Остальное – потом...» Вышла у моря. Осень. Купальный сезон позади. Людей мало. Тишина. Ленивый всплеск волн. Она намеренно свела к минимуму прощание с детьми. Боялась сорваться, расплакаться. Нужно было дать им возможность спокойно улететь. «Впрочем, какое тут спокойствие? Эти два года... Слава Богу, их сердца не ожесточились... Хотелось вернуть им надежду. Не стоит думать о том, что они почувствуют, узнав о случившемся. Это будет потом… Уверена – сын поймёт… Не осудит… Только бы дождаться звонка... Кто виноват, что невестка не еврейка? Почему любимый внук, по здешним законам, русский, чужой в этой стране? Они надеялась, что обретут себя на „Земле Обетованной“. Не случилось… Не хватило пресловутого «савланута»3? Я не желаю, чтобы дети съели предназначенный им „кусок дерьма“, прежде, чем встанут на ноги. Вечная, пресловутая, „графа“. Продолжала бы

Анжелла Подольская 155 жена сына мыть парадные со своим музыкальным образованием? Но внук навсегда остался бы здесь чужим. Правда, если бы невестка... Если бы, что? Почему девочка должна отречься от веры отцов? Абсурд... Океан абсурда…» «Удивительно пахнет море! Ласковое, нежное солнце. Ещё совсем недавно оно было таким беспощадным. Но теперь – осень. Последняя... Нет, нет, всё правильно. Я обязана была настоять, и настояла, чтобы дети воспользовались шансом изменить что либо в своей жизни. Было бы эгоизмом тормозить их из за моего возраста, из-за того, что посольство Канады отказало мне в визе. Всё правильно. Что это? Захотелось есть? Неужели в состоянии сейчас есть? Дети в воздухе... Для меня всё заканчивается... Проза жизни...»Решительно поднявшись со скамьи, пересекла набережную, направившись к ближайшему кафе. За два года, не попробовала питы, полой лепёшки, внутрь которой закладывается определённый вид мяса с овощами. С питой в руке вернулась на скамью. «Вкусно. Так на чём же остановилась? Да... Вся жизнь посвящена сыну. Господи! Ни о чём не жалею... Главное – сын. Умный, хороший мальчик. Как трудно было убедить его в необходимости отъезда. Убедить, что потом, когда появится возможность, он обязательно возьмёт меня к себе. Врач анестезиолог, не сумевший пробиться даже на курсы для подтверждения своего диплома. Перебиваться от заработка к заработку... Если бы не моё собственное пособие и „парадные“, которые ожесточённо мыла невестка – им нечего было бы есть. Нет... Всё правильно... А пока... Как же с этимСолнце,справиться?»клонившееся к горизонту, плескалось в прохладной воде. Почти Рай. «Как же я сентиментальна. До глупости. Возраст. А душа? Рост печали – великолепное средство для роста души... Но зачем эта музыка?! Отключите музыку!»

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 156 Не было сил слушать эту восточную музыку, высыпавшая на набережную толпа, гул, смех заглушили успокаивающий плеск волн.«СколькоСтемнело.япросидела тут, предаваясь мыслям? Потеряла счёт времени… – Встав, оглянулась на море, – Прощай! Я... Я тороплюсь…»Неоглядываясь, направилась к автобусной остановке. Прождав минут десять, вспомнила, что сейчас «Шиши Шабат»4. Наступила суббота, автобусы не ходят. А до её «Хашмонаим»5 минут двадцать. Насколько позволял возраст, быстро пошла пешком. На улицах людно. Из проносившихся машин доносилась музыка. Подумав о том, как несхожи здешние города, вспомнила шутку: «Иерусалим молится, Хайфа работает, Тель Авив, частью которого был и Бат-Ям, гуляет». Войдя в квартиру, остро ощутила одиночество. Разбросанные вещи напоминали о недавних сборах. Переходя из комнаты в комнату, взглядом вбирала каждую мелочь, стараясь запомнить... Ни разу не присев, ходила по квартире, пока ночью не раздался долгожданный звонок. Сняв трубку, услышала родной голос: Мамочка, долетели… Всё нормально... Ты у меня умница. Действуй по составленному плану. Не расслабляйся. Прежде всего, пересдай квартиру, сними комнату. Старайся быть «на людях». Ты меняСлышу,слышишь?родной мой! Не волнуйся. Всё будет хорошо. Ты прости меня... За всё… О чём ты? Ты прости... При первой же возможности... Я всё сделаю... Ты будешь с нами. Веришь? Верю, дорогой! Я люблю тебя. Прости... Всё, всё… Обнимаю… Я – с вами. Навсегда… Положила трубку. «Кажется, всё. Более нечего ожидать. Что ждёт меня „там“? Всё? Ничто? Сердце измотало. Я больше не могу. Не хочу. Нельзя тянуть... Иначе, не хватит мужества…»

Анжелла Подольская 157 Она вышла на балкон. Ночь накрыла крыши. С изумлением подумала, что в такую минуту, способна ещё о чём-то размышлять. «Нельзя. Промедление... Но как? Как это сделать? Шаг, всего шаг... – Не сдерживаясь, заплакала.– Господи! Прости... Прости, что в такую минуту обращаюсь к тебе. Помоги переступить через это... » Она молилась, хотя ни единого слова молитвы не знала. Слёзы очищения не помогали. И чувство тихой радости не возникало. Содрогаясь от ужаса, представила своё тело, падение которого возмутит ночь. Встав на скамеечку, попыталась перебросить его через перила. Но руки, проклятые руки, отказывались повиноваться разуму. Вцепившись в перила, они не разжимались. Наклонившись, кусала руки, кусала до крови. Они словно окаменели: «Я не могу?! Не хочу?! Не в состоянии расстаться с этой никчёмной жизнью?! – В какой-то момент сознание обожгла мысль: Что же я делаю? Что творю? Хочу навсегда оставить в сердце сына неизбывную боль, чувство вины? Безумие…» Измотанная, опустошённая борьбой с собой, опустилась на каменный пол балкона и взглянула на звёздное небо… Очнулась, когда ранние лучи солнца коснулись лица. Взгляд остановился на руках. В синяках и кровоподтёках, руки сильно болели.«Такя жива? » еле сдерживая рыдания, поднялась и вышла на улицу.Ранняя суббота. Тихо и безлюдно. А небо... Небо было таким синим, каким может быть только в странах Средиземноморья. «Радоваться… Каждой минуте. Радоваться, что настало утро. Что оно есть. Лучшие часы жизни – утренние. Ждать… Нужно ждать…»

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 158 Она плакала и улыбалась. Состояние какой-то детской уверенности, что впереди будет только хорошее, входило в душу. Она шла к морю.. Шла слушать море… ---------------------------------------------------------------------1 «Аялон» (ивр.) название шоссе. 2 «Тахана Мерказит» (ивр.) – автобусная станция. 3 «Савланут» (ивр.) терпение. 4 «Шиши Шабат» (ивр.) вечер пятницы. 5 «Хашмонаим» (ивр.) название улицы.

Анжелла Подольская 159 ДУША Сестре Её душа зависла над Иудейской пустыней. Витая над Землёй Обетованной, она видела, как самолёты летают туда-сюда. Ей уже не нужен самолёт, чтобы долетев до Синая, снова возвратиться в Иерусалим, залететь в свой дом, присесть на комоде. Дождаться, когда проснутся внуки и съедят свежую клубнику. В последнее время, когда Душа ещё обитала в своём теле, ей снились покойники. Говорили – к долгой жизни. Не получилось. Да, и не хотелось... Душа стремилась поскорей к мужу, который оставил её десять лет назад... Но сама мысль: «Оторваться от детей» была ещё невыносимей. Она привыкла «держать руку на пульсе»... Когда спрашивали, нравится ли ей в Израиле, мотала головой: «Что тут может нравиться? Здесь остались те, которым не к кому и некуда возвращаться». Вспомнила, как привезли её к Мёртвому морю: «Зачем столько соли? Разве мало её в душе?» В супермаркетах с недоверием смотрела на продукты с чужим вкусом, принюхивалась к чужим запахам. Консерватор. Любила только то, что сопровождало в прежней жизни. Здесь не любила ничего, кроме мужа, детей, внуков: «Хвала Богу! Внуками не обидел. К сожалению, все – мальчики. Кто то отслужил в армии, кто то – служит. Им тут нравится. Они – дома». Покой у неё был, вот только радости – не было. Каждый год она вычёркивала из записной книжки телефонные номера, теперь кто-

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 160 то вычеркнет её номер из своей. Раньше нужно было крутить диск телефона, теперь нажимать на кнопочки. Бесконечные: «Как дела? Как жизнь?» Сейчас она могла бы рассказать, что не так уж всё страшно. А тогда: «Ой, я тебя умоляю! Хорошая медицина? Только бы резать». Встрепенулась Душа, полетела дальше. Туда, где когда то был настоящий дом. Трамвайную линию заменили маршруткой. Но в доме всё по Промелькнулостарому.перед глазами прошлое. Дети, больные ушки, участковый врач, рецепт лечения свой, собственный: компресс из муки, мёда, подсолнечного масла. На ночь. За две ночи от воспаления не оставалось следа. Конечно, напрягали бесконечные «Достать». Теперь лучше? Всего столько, что невозможно сделав выбор, остановиться на чёмлибоТогда...конкретном…Тогда «гнездо» разрасталось, становилось тесным, «птенцы» огрызались, хлопали дверьми, уходили, но всегда возвращались...Потом – возникшие «Свободы», враждебные лица, которых становилось всё больше. Думалось: «Что-то ещё можно изменить...» Разъезжались друзья. Потянулись дети. Разлука с ними оказалась немыслимой. И они с мужем двинулись вдогонку. Ему нравилось здесь жить, гордился выращиваемым им виноградом, наслаждаясь невыносимой жарой, этим палящим солнцем, которое убило его. Гордился он и своими детьми. «Состоялись». Можно было

Анжелла Подольская 161 сказать и так. Они стали другими, насмешливыми. Теперь всё знают лучше. Все – за одним столом. Потом стол нужно было раздвигать – рождались новые внуки. Одна за другой следовали «Брит Милы»1, «Бар/Бат мицвы»2 ... Сейчас одно место за столом освободилось. Наступила тишина... А на их улице продолжает звучать музыка, все танцуют и поют «Хава Нагилу»3 , воздевая руки к небесам и выкрикивая что то невнятное.Идаже сюда, к облакам, доносится аромат соли Мёртвого моря, которое она так и не сумела полюбить. Аромат, щекочущий нёбо… А мимо летит самолёт. Сидя у окна, кто то горюет или радуется, то ли, от великой скорби, то ли, от великой радости… -------------------------------------------------------------------------------------1 «Брит Мила» (ивр.) Иудейский обряд: хирургическая операция обрезания в иудаизме. Символ завета между Богом и народом. 2 «Бар / Бат-мицва» (ивр.) Иудейские обряды: «Сын / Дочьзаповеди» при достижении мальчика или девочки религиозного совершеннолетия. 3 «Хава Нагила» (ивр.) еврейская песня «Давайте радоваться».

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 162 МОЯ УЛИЦА Захватив с собой дождь и сырость с берегов Шпрее, я приехала к берегам Днепра. Едва опомнившись от дружеских объятий, спешу на свиданье с улицей детства и юности. От неё до Крещатика рукой подать. Малая Житомирская, средняя из лучей, восходящих от площади Независимости, некогда Калинина, в прошлом веке Думской. Улицы, как люди, меняли имена, приспосабливались, порой возвращаясь к истокам. Не избежала этой участи и Малая Житомирская. Подолгу стою перед каждым домом, что сохранила память. Пытаюсь запомнить эти мгновенья, чтобы потом возвращаться к ним. Вспомнив нечто – смеюсь, и прохожие, недоумённо оглядываясь, пожимают плечами. Улыбаюсь и плачу, но слёзы остаются внутри, а на лице сохраняю «лицо». Центральная Городская Баня. Возможна ли в городе не городская? Когда появились отдельные квартиры, бани отдали им пальму первенства. Но и сейчас есть люди, предпочитающие «баню», хотя это уже другая история, своего рода – ритуал. А в те недалёкие времена, когда отдельных ванн не было, за двадцать копеек мы получали отдельный шкафчик, тазик и воду в нашей, почти домашней, бане. Сквозь пар, в тумане, как в замедленном танце, проступали, двигались тела, худые и полные, красивые и не очень, получая свою долю чистоты и удовольствия. На улице всё понятно, до боли, узнаваемо. Чуть выше, в первом этаже окна зарешечены. Некогда, здесь жил и работал Лазарь краснодеревщик, кустарь-одиночка. Он мог сделать или отреставрировать любую мебель – ему было подвластно всё. Дверь его мастерской никогда не закрывалась, был слышен стон рубанка. Лазарь Всегда напевал. Текст песни был немногословен, постоянно, изо

Анжелла Подольская 163 дня в день, из года в год, звучало: «…Полюбил карьтошьки, карьтошьки немножьки, Каврядский жюк. Полюбил карьтошьки, карьтошьки немножьки, Каврядский жюк...» Напротив, в глубине двора, жил Лёнька, слесарь газовщик нашего ЖЭК а, по кличке «Газ». Много лет спустя, я увидела в городе мужчину. Он был весь какой то добротный, напыжившийся. Однако... каков? Ничего общего с тем, двадцатилетней давности, «Газом». Скользнув по мне взглядом, он отвёл глаза. Не узнал, не захотел узнать? Я не подошла, неловко было… Да и что бы сказала: «О, Лёня Газ, бравший бесконечные трёшки?» Поднимаюсь дальше по гористой улице. Знакомый винный магазинчик в полуподвале, где раньше была сапожная мастерская. Сапожника звали Изей, красив, как Апполон, одевался, как денди. Когда шёл по Крещатику, элегантный и вальяжный, – его сопровождала толпа женщин, думая, что он – актёр или, по крайней мере,Какиностранец. -то, к маме пришла приятельница. Она была взволнована. «Ама, да что же это? – прошептала задыхаясь. – Я зашла в вашу сапожную мастерскую и, вдруг, выходит этот, помнишь, я тебе о нём рассказывала, который на Омара Шарифа похож? Он снился мне по ночам. А он? Простой сапожник?!» Мама рассмеялась: «Такой уж простой? Кстати, советую тебе удалить его из снов. У него жена – Фридочка, живут за углом. Если узнает, что он тебе снится…» Я не могла понять, как мамина подруга могла сравнить Изю с Омаром Шарифом? Смешно. Особенно, когда Изя раскрывал рот, чтобы что то сказать. Мне было около шестнадцати, когда занесла в сапожную туфли. Изя знал меня с детства, а тут будто увидел впервые: «Козочка, окинул меня влажным взглядом, от которо-

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 164 го мне стало не по себе. Зайди в половине седьмого. Я поставлю такие набойки – подружки позавидуют. Не ходить – летать будешь».Яиронично поинтересовалась: «Но ведь мастерская до шести?» Обувь на следующий день забрала мама. С тех пор, встречая меня на улице, Изя отворачивался. Напротив винного магазинчика – дом, в котором я родилась. Захожу в каменный колодец нашего двора, нахожу свои окна. Коммунальная квартира, семь семей, более тридцати человек. В кухне, десяти метров, – три плиты, семь крошечных столиков. Даже не столиков, тумбочек. В длинном коридоре – туалет, к нему по утрам – очередь, каждый со своим сиденьем. Сейчас понимаю, как это было унизительно, но тогда все были непритязательны, не зная другой жизни. У каждой семьи – своя лампочка в туалете, на кухне, в коридоре. Как ни странно, все жили дружно, хотя люди были разного возраста и интеллекта. Самой старой из соседей была баба Харита, с длинным носом, на конце которого всегда висела капля. Своё прозвище «Информбюро» она получила не только за то, что всегда знала, что и где можно было купить, но также и мельчайшие подробности о многочисленных жителях дома. Самыми младшими в квартире были я и Серёжа, с ним мы дружили с «пелёнок». Тётя Вера, его мама, звала меня «нэвисточкой». Часто взрослые, подтрунивая, говорили: «Серёга, вона ж погана, нашо вона тоби?» Серёжка огрызался: «Ни, гарна. Вона дуже лоука».Когда мы подросли, Серёжка влюбился в известную киевскую певицу Эльгу Аренс, жившую в бельэтаже, в единственной отдельной квартире дома. Простаивая по ночам на улице, он караулил её возвращения с очередным поклонником. Муж певицы отшучивался перед соседями: «Эльгины кавалеры так и падают шта-

Анжелла Подольская 165 белями. Я едва успеваю их поднимать». Тётя Вера, обливаясь слезами, кричала, что старая б…. приворожила сына. Вскоре Серёжу забрали в армию, откуда, благополучно отслужив три года, он вернулся с молоденькой женой. Тёти Верины страхи оказались напрасными… Ностальгия… Где вы, детство, юность, со своими радостями, беззаботностью? Улетучились… Выше моего парадного, был продовольственный магазинчик, знаменитый на всю округу, своего рода – «Елисеевский». «У Перчика», – называл его народ. Магазин – малюсенький, более четырёх пяти покупателей не вмещал. Но с какой теплотой всех обслуживал единственный продавец, он же – директор и бухгалтер, по фамилии Перчик. «Ой, у Перчика сегодня изумительная селёдка». Или: «Вы слышали, Перчик завёз чудную халву?» Или: «У Перчика – масло, вологодское. Везде дают по полкило, а он – сколько хочешь». Или... Невозможно припомнить бесконечные «или». К нему можно было обратиться с любой просьбой: «Товарищ Перчик, войдите в наше положение – отдаём нашу девочку замуж, а магазины – пусты...» И Перчик доставал, добывал. Маленький, на коротких ножках, лысоватый, доброжелательный… Над магазином жила моя учительница музыки. Жаль, мама не сумела преодолеть моё нежелание серьёзно относиться к музыке. Приятели родителей подшучивали надо мной: «Ну ка, детка, сыграй нам эту «новую» вещичку – полонез Огинского». И несколько лет я играла «полонез». Сейчас, стоя под окнами, прислушиваюсь. Окна молчат, не звучат гаммы, не слышны этюды Шуберта… Поднимаюсь по улице, она заканчивается двумя скверами по обе

Избранные рассказы/С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... 166 её стороны. Сквером, где фонтан и сквером, где качели, в зимнее время превращавшихся в снежные горки, заполнявшиеся хохотом детворы и визгом саней. Упирается Малая Житомирская в печально знаменитый дом по улице Владимирской, но сохранивший своё старое название, ставшее нарицательным: «Короленко 15». Здесь находится МВД, а прежде были ГПУ, во время войны – гестапо. Ну что ж! На улице, как и в семье – не без урода. И, вдруг, нечаянная радость! Хотя, лукавлю, прекрасно зная, что откроется моему взору. – Величественный и неповторимый Софийский Собор. «София», как, по домашнему, мы звали его. Здесь прошло детство, здесь гуляли с нами наши няни, сюда мы сбегали из школы.Я любуюсь экстерьером «Софии», её мозаикой, выложенной золотой сканью. И снова ощущаю себя школьницей под столетним дубом в этой святой тишине. А «София», всё так же молода и прекрасна, как тысячу лет назад…

167 ТВОРЧЕСКАЯ БИОГРАФИЯ Родилась в Киеве. В Берлине с 1994 года. Выпускница Киевского Государственного Университета им. Т. Шевченко. Математик-программист. Литературная деятельность началась в 1995 году. Публикации: В альманахах: «Берега» (№№ 1 2, 1996, 1997 гг.); «Параллели» (двуязычный, Потсдам, 2001 г.); «До и После» (№№ 1 – 25, 1997 2021 гг.); «Третий этаж» (2012, 2013, 2018, 2020 гг.) В сборниках: «Еврейские мотивы» (2011, 2015 гг.); «На еврейской стороне улицы» (2018 г. Берлин), изданном при поддержке Союза Писателей Межнационального Согласия ФРГ. В антологиях русских поэтов Германии: «Ступени» (СПб., АлеАлетейя, 2005 г.), «Четвёртое измерение» (СПб., Алетейя, 2008 г.). Автор книг: «Я не от плоти» (Сборник стихов, Берлин, 2000 г.); Двухтомник избранных произведений: «Черновик чувств» и «Рисунки на песке» (Повести, рассказы, лирические миниатюры, стихи, Берлин, 2016 г.); «Monbijouplatz или хроники не о любви» (Эссе; Берлин, 2019 2020 гг.); Двухтомник избранных произведений: «Лоскутное одеяло» (Роман, повести) и «Достучаться до небес» (Рассказы, лирические миниатюры, стихи, переводы); Берлин, 2022 г.).

168 ОГЛАВЛЕНИЕ С АКЦЕНТОМ И БЕЗ... Проза ОтПосвящениеавтора ИЗБРАННЫЕ РАССКАЗЫ На Малой Житомирской ШтрихиНяня тонким грифелем СослагательноеЯврейДвое наклонение Три полуграции и другая Приглашение на исповедь Еврейский базар В некотором царстве... В некотором государстве… УТётушкаБабманьнасводворе «Великая Октябрьская» «Сладкая жизнь» Нюся ВсёЮбилейЗолоткобудетхорошо, но закончится печально «В лесу родилась ёлочка…» Вверх-вниз по лестнице УравнениеЯридаТелеграммасо всеми известными Жизненный ценз МояДушаулица 1621591541481451411291231211111081051009078736966605349383322166532

169 ТВОРЧЕСКАЯ БИОГРАФИЯ 167