Леонид Бердичевский
БЕРЛИНСКИЕ ЭТЮДЫ Иллюстрации Ирины Дмитренко Издательство «Хатиква» МОСКВА – БЕРЛИН 2011 1
Л.И.БЕРДИЧЕВСКИИ БЕРЛИНСКИЕ ЭТЮДЫ
ИЛЛЮСТРАЦИИ И.А. ДМИТРЕНКО КОМПЬЮТЕРНАЯ ВЁРСТКА И.С. МАЛКИЭЛЬ Права автора сохранены. При перепечатке ссылка на издание книги обязательна.
2
«Хатиква» Москва – Берлин 2011 Conrad Citydruck Uhlandstrasse 14710719 Berlin-Wilmersdorf Tel (030) 885 23 51 gardun@conrad-citydruck. De
3
Мечусь меж небом и землёй. И мочи нет остановиться, испить мне яду иль водицы в пути меж небом и землёй? Мечусь меж небом и землёй. В восторге Божьего Творенья я сочинил стихотворенье в пути меж небом и землёй. Мечусь. Мечусь. Мечусь… Вместо предисловия
(В первые дни пребывания в Берлине)
РЕФРЕНЫ Мечусь меж небом и землёй. Скольжу, как раненая птица, пытаюсь воздухом напиться в пути меж небом и землёй.
4
Мечусь меж небом и землёй. В тревоге, в вечном непокое, всегда ищу совсем другое в пути меж небом и землёй. Мечусь меж небом и землёй. Без остановки и без меры, мои блужданья Агасфера в пути меж небом и землёй. Мечусь меж небом и землёй. Порой, ловлю себя на мысли, что все труды мои повисли в пути меж небом и землёй. Мечусь меж небом и землёй. И вовсе не по мне рефрены, люблю я в жизни перемены в пути меж небом и землёй. Мечусь меж небом и землёй. Кружит меня в коварном танце фрегат Летучего Голландца в пути меж небом и землёй.
5
МУЗЫКАНТ В Берлинском U-Bahne* играет музыкант, он стар, сутул и немощен, но скрипка его звучит без фальши и без скрипа, – рука тверда, не оскудел талант. Фрагмент из Паганини он играет, смычок то мягко тянется, то вдруг на пиццикато переходит звук, и гром крещендо гулко замирает. 6
Окончил, взял жестянку из-под кофе, и меж рядов прошёл, как по Голгофе, – собрал свой скромный медный гонорар, и скрипку уложил в обтрёпанный футляр, затем, как школьник, нашаливший в классе, взглянул с опаскою, и вышел восвояси. *Берлинское метро
7
РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ВЕЧЕР Все к Виттенберг-плацу спешат посмеяться в Рождественский вечер. Пришли вайнахтсманны,* задорны и пьяны, и широкоплечи. ШАРМАНЩИК 8
На Унтер-ден-Линден, нарядный шарманщик, почтенный проказник, вращает с трубой полированный ящик, сзывая на праздник. Из ящика лихо летят тарантеллы волшебные звуки, им вторят свободно, легко и умело, привычные руки. А рядом, на клетке, сидит обезьянка, – подобье ребёнка, внимательно смотрит она на шарманку, скуля очень тонко. Глазеют прохожие, – как это мило, бросают монетки, к тому же забавно, до слёз насмешила зверушка на клетке. Да, праздник на славу, – он всех приглашает, участвуй, кто хочет, шарманщик, пройдоха, – он вкусы их знает, – поёт и хохочет.
Взгляните-ка, братцы, на Виттенберг-плаце идёт представленье. Все в пёстром наряде, как на маскараде, или на арене. Вот, дамы и герры, без толку и меры, жуют бутерброды. Красотки и франты, пришли эмигранты, кривляки, уроды. Хватившие лишку девчонки, мальчишки, – на кофе гадают. Пьеро с Коломбиной в печали картинной гримасы роняют. Гудят и играют, народ потешают, рыдают паяцы.
9
Шуты и жонглёры, на выдумки скоры, на Виттенберг-плаце. В азартном накале, пока не устали, разыгрывать драму, идут, потешаясь, нисколько не маясь, пешком по Ку-дамму* *Рождественский персонаж (Дед Мороз) **(полн . Курфюрстендамм)
10
СЛЕПЕЦ Слепец, – мужик большой и грузный, как медведь, отстукивая дробь по плитам тротуара, несёт с собой тяжёлый запах перегара, и тростью норовит кого-нибудь задеть. Шарахается люд, дорогу уступая, слепец, как будто пил с любым на брудершафт, усталость с горечью и наглостью, смешав, шагает кряжисто по линии трамвая. Вот он уже свернул на угол Рикештрассе, в толпе исчез его массивный силуэт, он тростью всем послал прощальный свой привет, что захлебнулся тут же в уличном экстазе.
11
ЛЕБЕДЬ На Шпрее, под мостом, на водной глади, расправив плавно веера могучих крыл, в нирвану погружась, вокруг не глядя, прекрасный лебедь в собственной усладе, как изваяние из мрамора застыл.
12
Он красотой своею чудотворной так грациозен и, невероятно храбр, среди собратьев лидер он, бесспорно, он смахивает чем-то на валторну, и мейсенский изящный канделябр. Своей доволен, вроде бы, судьбою, готов он под мостом покрасоваться впредь, но осенью, иль раннею зимою, извилистой воздушною строкою, на юг он будет очень счастлив улететь.
ЗАКАТ Закат укрылся горизонтом, и небо сиротливо. Хитёр закат и, явно, он там земле готовит ливень. И ливень мчит широким фронтом по крышам, скамьям, скверам. Так стал закат за горизонтом отпетым лицемером. И до утра, не умолкая, в тандеме с быстрым ветром, проходит жизнь городская, ночным, берлинским летом. Но солнце, с утренним восходом, настойчиво и ярко, лучи швыряет мимоходом, как зайчики, – помарки.
13
РИТМ ДЫХАНИЯ Воздух влагой пропитан, сырость невмоготу, и дыхания ритм задохнулся во рту. Расплескались туманы, зябкий дождь моросит, бормотаньем шамана беспокоит бронхит. 14
Морось кажется вечной, силуэтом дома, в них читается нечто наподобье клейма. Где-то там, на Ванзее*, Зевс, уткнувшись в штурвал, на людей, свирепея, непогоду наслал, а она, как бацилла, подчинилась ему, и Берлин погрузила в сероватую тьму. *Озеро под Берлином
ШЁЛ СНЕГ Шёл снег, не шёл, – летел, спешил, для горожан он был подарком. Казалось, из последних сил бросался он к домам и аркам. Он всех собой хотел обнять, обдать дыханьем белокурым, он утихал, потом опять всех покрывал седым гипюром. И, вроде, нет ему конца, без устали он вниз стремится, с задиристостью сорванца он застилает всю столицу. Кто этот прекратит кураж? На город опустился вечер, и снежный снять ажиотаж, решился для Берлина ветер.
15
СКРИПАЧ Привычно приподнял плечо и инструмент прижал к ключице, и вот уже кружит смычок, над скрипкой быстрокрылой птицей. Затем окинул взором зал, собрал дань зрительских симпатий, и звуками околдовал волшебной музыки Скарлатти. 16
В ней были: судорожный смех, и откровенные соблазны, агония паденья в грех, и сгусток едкого сарказма. Палитры чувственный оскал – зал общее хранил дыханье, а неожиданный финал всех обернул колючей тканью.
17
поющих о чём-то, но часто наскучивших троп, – комедии, фарса, трагедии и мелодрамы.
ВОКЗАЛЫ БЕРЛИНА
Я в них затерялся иголкой в огромном стогу, как старый паяц, я мечусь в этой суетной жизни, и нишу свою я средь них никогда не найду, во всём этом нервном и ярком, живом механизме.
Вокзалы Берлина, – огромный затейливый круг, по всем направленьям бесчисленных станций названья. здесь часто случаются радости встреч и разлук, – к решеньям приводят они и к случайным свиданьям. 18
Здесь можно увидеть большой оживлённый поток, куда-то спешащий, ничто не желающий слышать: улыбки, гитар перебор и мольбу, и пинок, поклажу толкающих, или шуршащих, как мыши. И вновь убеждаешься мудрости сказанных слов, – каноном звучащих, – пророчество Экклезиаста, – сует суета, – это вечно основа основ, всё прочее, – скопище, разного рода балласта. Вокзалы Берлина – стремительный калейдоскоп, – гримас, типажей и характеров пёстрая гамма,
19
Среди стройных каштановых крон, блюд изысканных, хрупких бокалов, среди мраморных групп на каналах, притаился музей Пергамон*. Мы с тобою идём не спеша, смотрим, словно в страницы альбома, на парадность Берлинского Дома** – в нём всей Пруссии дремлет душа. *Музей античности **Собор с саркофагами прусских королей
ПРОГУЛКА
20
Я. Б.
Мы с тобою идём не спеша по дороге, прочерченной светом. Вот и снова берлинское лето провожает всех, зноем дыша. Вот, ворот Бранденбургских портал, на фронтоне застыла квадрига, ждёт она подходящего мига, чтоб рвануть на стремительный бал. Вот, в квадрат заключённый Рейхстаг, полусферой покрыт он прозрачной, в дымке светится, несколько мрачно, – он – германской державности стяг. Мы с тобою идём не спеша, вот, на Унтер-ден-Линден свернули, – липы в строгом стоят карауле, их торжественность так хороша! Как легки наши праздные дни, вот, на лошади Фридрих Великий, старых зданий волшебные лики и, конечно же, Гумбольдт-уни.
21
В ДАЛЕМЕ Среди дорог и множества проталин меня пути приводят прямо в Далем, здесь в тишине торжественной музейной есть зал, увенчанный полотнами Гольбейна. 22
Всё подчинил себе его могучий гений: характер, колорит, законы светотени. В портретах есть душа и настроенье, – как документ эпохи Возрожденья. Стою часами я благоговейно, здесь, у портретов младшего Гольбейна.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Карлу Абрагаму довоенному уроженцу Берлина
В разноголосье детских голосов, знакомые улавливаю ноты, звучат в них звонко ликованья взлёты, и исчезает призрак катастроф. Солдат не разряжает карабин, и никогда уже нацистский почерк, не повторит кошмар «хрустальной» ночи, и миром дышит будничный Берлин. Детей еврейских вновь задорный смех, как музыка, на улицах Берлина, нет, не забыть погибших здесь безвинно, и всех трагедий лет военных тех. Снимаю шляпу со своих седин за то, что мне ты, одному из многих, без проволочек и условий строгих позволил возвратиться в мой Берлин.
23
БЕРЛИНСКАЯ ЗИМА Зима в Берлине – не моя зима. Здесь, если снег, то крайне скуп и редок, висит он узкой лентой, как тесьма, отделкой белой обнажённых веток. А уж мороз, подавно, редкий гость, он стёкол не касается узором, прозрачного ледка косая гроздь лежит на лужах тоненьким убором. 24
Простоволосы люди в зимний час, им до зимы нет никакого дела. И ворон не по-зимнему горласт, и сойка по-весеннему пропела. Немного бы метельной кутерьмы и холода, что нагоняет слёзы, и снежной разрумяненной зимы, крещенских, обжигающих морозов!
25 ШПИЛИ В Шпрее купались шпили, дружбой связаны верной. лунной влаги попили, перед службой вечерней. Словно легенды и были, вытянув длинные выи, в Шпрее купались шпили, служа свою литургию. Блюдо луны исчезло, – приостановлено штилем. Рассвет легонько забрезжил, – шпили, как будто смыли.
В БОТАНИЧЕСКОМ САДУ Среди жёлтых листьев клёна лист один, ещё зелёный, нам судьбою сохранён. Всех красивей и изящней, зависть пожелтевшей чащи, – им гордится старый клён. 26
КЛИМАТ Я люблю весеннее утро, я люблю осеннюю зиму, мне подарком, эти минуты преподносит берлинский климат. Я люблю в такую погоду, принимая её, как вызов, лишь себе самому в угоду приносить стихами сюрпризы. Наслаждаясь природы пьянством, наблюдая её перепады, заполнять бумаги пространство, – цепью строчек, – себе же в награду.
С разных точек, он повсюду изумляет изумрудом, в жёлто-розовом бреду. На ветру, как в пьяной пляску, он кружит волшебной сказкой, в ботаническом саду.
27
остался этим действом, он весьма, доволен, затем размеренно направился в свой дом. Стихами новыми он одарил тетрадь, лекарство принял перед сном, и съел свой ужин. Исчерпан длинный день, он плотно был загружен… Кто этот Некто? Я. Мне незачем скрывать.
ВЕЧЕРНИЙ БЕРЛИН 28
На полной скорости с автомобильных фар. разбрызган жёлтый свет по сонному проспекту. Ссутулясь, движется по тротуару Некто, презревши тишину, закутав горло в шарф. Он устно рифм строй заковывал в слова, ямбических столбцов распределял страницы, экспромтом это лишь и может появиться, и голову сверлить, как чудо волшебства. Вот, обнаружен бар, что спрятан за углом, сжевал там бутерброд, и выпил алкоголя, –
29
ПОГОДА Зима опять явилась к нам, покрыла простынёю белой земли распластанное тело, похоронив осенний хлам. Повисла клочьями с дерев, тесьмой карнизы оттенила, как будто весь запас белила в её бездонный брошен зев. 30
И тут же зимней сказки грусть, с тобой мы ощутили разом, мгновенно сняв веселья спазм, сопровождал нас снега хруст. Всё пролетело, как во сне, зиме пришла пора иссякнуть, растаял снег, просохла слякоть, дорогу уступив весне. А что весна? Сведёт с ума, возьмётся щекотать нам нервы, мы отдадимся этой стерве, и снова нас спасёт зима.
БЕРЛИНСКОЕ НЕБО Наблюдаю, словно извне, расплескалось небо в окне живописною панорамой. Шумно я бултыхаюсь в нём, согреваемый тёплым днём, в переплёте оконной рамы. Небо – нынче моя мишень, стоит преодолеть ступень, облака вереницей длинной, приглашают меня: полёт совершить прямо в небосвод, над простором всего Берлина. Ведь туда бесплатный билет, но обратно дороги нет, – стану там Летучим Голландцем, – вечным спутником всех планет. По прошествии многих лет перестану быть иностранцем.
31
ВЕЧЕРОМ Я люблю вечерами один побродить просто так, беспричинно. Нарушая дорожную, строгую нить, по дорогам Берлина. После долгого и многослойного дня, окунуться в беспечность. Тишиной, одиночество тронет меня, и, возможно, подлечит. 32
Позабуду дневные заботы и грусть, разогну свою спину. Рассмотрю я всерьёз, или мельком вгляжусь, в облик улиц Берлина.
33
РАССВЕТ
А. П.
Сер и скучен рассвет, и агонией сморщена осень. Листопадовый бред свистом ветер по улицам носит. АВГУСТ
34
Ежегодно, регулярно, по Берлину прошагав, свой показывает нрав август, – месяц календарный. Он сперва молниеносно, укрощая спесь жары, вас излечит от хандры, – вразумительно и просто. Подготовит к новолунью свой кураж во весь размах, и оставит в дураках осень, – рыжую колдунью. В гром осенних ораторий ноту летнюю введёт, тем отсрочит свой уход, за свои права поспорит. Ведь слывёт он августейшим среди месяцев иных… На год отпуск взял, притих он для поступи дальнейшей.
Полуночь –полутьма, но закаты кроваво-багровы. Всё застелит зима белой тканью своих драпировок. Даже лёгкий мороз, – долгожданный подарок Берлину, для прохожих – наркоз, что толкает их в зимнему сплину, Не грусти, проживём, с Божьей помощью перезимуем. Тёплым солнечным днём по зиме мы ещё затоскуем.
35
БЕРЛИНСКАЯ ЛАЗУРЬ Укрыта пеленой берлинская лазурь из мешковины, – драпировкой рваной, и стаи туч друг к другу жмутся рьяно, на небе блики робкие шафрана… Укрыта пеленой берлинская лазурь, и, кажется, вот-вот начнётся приступ бурь.
36
Лазейку отыскав, прорвался солнца луч, и заметался нервно по орбите, вшил в темноту свои златые нити, он откровенно выступил, как мститель… Лазейку отыскав, прорвался солнца луч, небесную лазурь освободив от туч. И, в общем-то, совсем не в этом суть, а в том, что проявив великодушье, озябшие, согрело солнце души, дыханье неба помогло подслушать… И, в общем-то, совсем не в этом суть, а стало легче разглядеть свой путь.
СОСЕД В песне слов не применяет, тем прохожих веселя, но от края и до края весь Берлин, – его земля. И мотив его несложен: тру-ля-ля да тру-ля-ля, звуки эти часто множит начиная их с нуля. Пьян с утра он, – ну и что же, обносился, – не беда, синяки плывут по коже украшением «труда» Явно, море по колено, сырость лишь бросает в дрожь, он не терпит откровенно, суесловие и ложь. Птицы, кошки и собаки с ним всегда накоротке, не замечен в шумной драке, частый гость он в кабаке. Грусть растает от привета наших улиц короля. Так проходит жизнь соседа по прозванью тру-ля-ля.
37
У ВИТРИНЫ
38
СОНЕТ УТРА
В ночном Берлине свет за счёт витрин, – разумно, и к тому же, экономно. Стоит бродяга, нищий и бездомный на Hermannstrasse он совсем один.
Люблю берлинский дымчатый экран – домов и кирх застывших, силуэты. Понуро ночь глядит анахоретом, проваливаясь в утренний туман.
Он окунулся, словно в мир иной, – где всё ему напоминает праздник. Глаз скачет в такт слюне по пище разной, – по блюдам с изощрённою едой.
Природа в разноцветье разодета, и горизонт окрасился в шафран, а заспанные лица горожан слегка румяны от дыханья лета.
Вот, что бродяге подарил Берлин ненадолго, чтоб успокоить голод. Улыбчивее показался город, – в тумане грёз, при роскоши витрин.
В автобусе, что полон до отказа, досматривает сны людская масса, – все начеку, чтоб вовремя сойти, вот, кто-то ищет новости в газете, глотает кухен* с кофе по пути, здесь всё, чтобы найти приют в сонете *пирог
39
ФОНТАН НА АЛЕКСЕ*
40
Перехлёсты фонтана, – великие римские цифры. То ли темпом игры, то ль полётами, слажены в рифмы – всё стараются нам подчеркнуть своей ярости прыть. Разноцветною радугой струи на солнце сверкают. Явно, та победит, кто себя предъявила, как Каин, та, кто Авель судьбой, станет воду сражённую пить. Впрочем, что из того… продолжаются струй перехлёсты, угадать победителя в их марафоне не просто. Небо, им подмигнув, указало в пространстве мишень. Бьют не кирхе часы, приближая нас, к солнца, закату, и фонтанные струи опустятся вниз виновато… Сожалею о том, что закончен божественный день *Александрплац
ДОЖДИ С крыш на балкон, к оконной раме, дожди витийствуют стихами, ритмичный соблюдая звук. Вот, сила дождевая, вражья! Никак дыханье не налажу, в душе не остужу испуг. И, кажется, здесь кара Божья из неба к своему подножью спешит, и не идёт на спад. Сыт город этим общепитом, все нахлебались с аппетитом, умыт Берлин. Хоть на парад!
41
* * * Дождя завершена игра. Вот, еле слышен ветра шёпот. И начинает небо штопать, костёла острая игла.
42
Окрашен в кобальт небосвод, народа высыпала масса, его тягучая замазка плывёт, – дышать невпроворот. Все марафоном, напрямик, как предлагают улиц стрелы, и только я толкаю тело, как мне начертано, в тупик.
43
ДЕКАБРЬ Дождь угасает понемногу, как музыкант, фальшивит. С утра предстал он длинноногим, лихим, бравурным ливнем. А к вечеру, – совсем, как карлик, с поникшей головою, и сыплет, словно через марлю, он манною крупою… 44
НА ВАНЗЕЕ Луна распласталась на глади Ванзее, полощется жёлтой заплатой. Лежит и не тонет, и сладостно млеет, вдыхая ночей ароматы. И дела ей нет, что у берега пару в мечту она ввергла задорно. Лишились они разговорного дара, под шёпоты влаги озёрной. Ванзее окрашено праздником лунным, и только, как будто случайно, здесь тёмные блики, как древние руны, в свои посвящает их тайны.
Так ковыляет по Берлину декабрь, походкой вялой, прохожие с угрюмой миной бредут, куда попало. И просят угостить морозом, о снеге и не мыслят, но календарь им виртуозно зимы листает числа.
45
Женщины ль, дети ль и старики ли, – всех., без разбора,. молодчики били. Не пощадили они синагогу, – думали к Богу отрезать дорогу… Не было в мире в то время жесточе этой «хрустальной» растерзанной ночи.
БАЛЛАДА О НОЧНОМ БЕРЛИНЕ – Ночью Берлин вы хоть раз разглядели? – Ночью мы нежимся в тёплой постели. – Мне очень жаль, совершенно напрасно выглядит город ночами прекрасно. Он под луной утопает в покое, – только во сне можно видеть такое. 46
Шпрее, то долго молчит нарочито, то ударяется в плиты гранита. В ночь, фонарей погасили бутоны, лип и берёз успокоились кроны. Кнайпы закрылись и в парках безлюдье, и отдыхают заботы и судьбы. Замерло всё, как на старой картине, лунною ночью в уснувшем Берлине… Примем мы лунную ночь за основу в месяц ноябрь года тридцать восьмого. Время дрожало, рыдало в Берлине, в свастике город был, как в паутине. Лунною ночью евреев громили, немцев травили в нацистской бацилле. В окна домов, в магазинов витрины, камни летели под хохот звериный.
47
ИЮЛЬ, 2011 Весь день жара. Дожди к исходу дня. И испарением исходят лужи, и перепады головами кружат, и мучает душевная возня.
48
Таким капризным выдался июль. Берлина жители не виноваты, что к вечеру туман белесоватый на город опускает серый тюль. К концу июля неба синь ясна. Понятно: август за июль в ответе, – он у людей в большом авторитете, в нём солнце ярче и круглей луна.
49
ОГЛАВЛЕНИЕ
ОДА БЕРЛИНУ Бер-лин – ритмичный колокольный звон. два вздоха для рожденья мыслей многих. И возникают тысячи имён, которые берут меня в полон, от слёз восторга к горечи ожога.
50
Бер-лин – закладывает уши звон, от нрава предостаточно крутого, когда парил над миром твой грифон, шёл напролом безжалостный тевтон, чеканным шагом сапога литого. Бер-лин – ты очень многого достиг, и мир воспринимал сквозь мира призму, ты уничтожил память о фашизме, и вновь обрёл свой человечный лик. Европы центром ты, всемирно, признан. Бер-лин – я слышу твой воскресный звон, теперь мою он не тревожит душу, готов его еженедельно слушать, не разрушает он мой мирный сон, с утра я шлю тебе, Берлин, поклон…
Рефрены (вместо предисловия) Музыкант Шарманщик Рождественский вечер Слепец Лебедь Закат Ритм дыхания Шёл снег Скрипач Вокзалы Берлина Прогулка В Далеме Возвращение Берлинская зима Шпили Климат В ботаническом саду Поздняя осень Вечерний Берлин. Погода Берлинское небо Вечером Август Рассвет Берлинская лазурь Сосед. У витрины Сонет утра Фонтан на Алексе Дожди (1-2) На Ванзее Декабрь Баллада о ночном Берлине Июль, 2011 Ода Берлину
51