АНЖЕЛЛА ПОДОЛЬСКАЯ «MONBIJOUPLATZ или ХРОНИКИ НЕ О ЛЮБВИ». (Эссе; Берлин, 2019

А Н Ж Е Л Л А П ОД ОЛ Ь С К А Я

Родилась в Киеве. В Берлине с 1994 г. Выпускница Киевского Государственного Университета им. Т. Шевченко. Математик-программист. Литературная деятельность началась в 1995 г. Публикации: В альманахах: «Берега» (№№ 1 – 2, 1996, 1997 гг.); «Параллели» (двуязычный, Потсдам, 2001 г.); «До и После» (№№ 1 – 24, 1997 – 2020 гг.); «Третий этаж» (2012, 2013, 2018, 2020 гг.). В сборниках: «Еврейские мотивы» (2011, 2015 гг.); «На еврейской стороне улицы» (2018 г. Берлин), изданном при поддержке Союза Писателей Межнационального Согласия ФРГ. В антологиях русских поэтов Германии: «Ступени» (СПб., Алетейя, 2005 г.), «Четвёртое измерение» (СПб., Алетейя, 2008 г.). Автор книг: «Я не от плоти» (Сборник стихов, Берлин, 2000 г.); Двухтомник избранных произведений: «Черновик чувств» и «Рисунки на песке» (Повести, рассказы, стихи, лирические миниатюры, Берлин, 2016 г.).

M ON BIJOUP L A T Z ИЛИ

Х Р ОНИ К И НЕ О Л Ю Б ВИ

ЭССЕ

2 0 19 – 2 02 0

БЕ РЛ И Н

А Н Ж Е Л Л А П ОД ОЛ Ь С К А Я

M ON BIJOUP L A T Z ИЛИ

Х Р ОНИ К И НЕ О Л Ю Б ВИ

ЭССЕ

2 0 19 – 2 02 0

БЕ РЛ И Н

А Н Ж Е Л Л А П ОД ОЛ Ь С К А Я

M ON BIJ O UP L A T Z ИЛИ

Х Р ОН И К И Н Е О Л Ю Б ВИ ЭССЕ

Дизайн и вёрстка: Игорь Ильин

БЕ РЛ И Н

2 0 19 – 2 02 0

Если жалеть о чём-то, то лишь о том, что так тяжело доходишь до вечных истин. Вера Полозкова

От

П Е Р ВОгО ЛИ ц А

В 1924 г. писатель В. Б. Шкловский написал и опубликовал в Берлине, книгу «ZOO или Письма не о любви», посвятив её Эльзе Триоле. Следуя его приёму, попытаюсь рассказать о Берлинской Литературной Студии с момента моего прихода в неё. Воспоминания не о Берлине, а о событиях, к которым я была причастна, о людях, которые оставили светлый след душе. Три члена Литературной Студии, пришедшие в неё до меня и двое, которые пришли одновременно со мной – живы. Ни один не написал, своего рода, Летопись Студии. По поводу «Летописи», надеюсь, моя ирония понятна. Возможно, это не последовательное повествование, а некая чехарда воспоминаний. Всё-таки прошло четверть века с момента моего прихода в Литературную Студию, но ностальгическое желание вновь вернуться в те годы взяло верх над сомнениями. «Зачем?», – вполне правомерный вопрос. Думаю, чтобы «нынешние» знали и не повторяли наших ошибок, или, наоборот, – захотели бы их повторить. Утренние тротуары берлинских улиц… Базары, осыпанные белыми лепестками цветущих яблонь… Орхидеи – в цветочных магазинах на Unter den Linden… Сиди, смотри на закат… Мне семьдесят лет. Душа моя лежит передо мною… Она уже износилась на сгибах… Сгибали душу смерти друзей… Ошибки. Обиды… И старость, которая всё же пришла… Память разошлась кругами. Круги дошли до каменного берега. Прошлого нет… В. Б. Шкловский M O N B I J O U P L A TZ

ИЛИ

ХРОНИКИ НЕ

ЛЮБВИ

О, Берлин! Где немцы уже не цветут здоровьем. Где, по-прежнему, красотки торгуют собой на Oranienburger Strasse. И всё также на государственном гербе «орлы сидят, подобные вечности…» (В. Ш.). Если вести отсчёт от первой эмигрантской волны, то после падения Берлинской стены, мы – «Четвёртая волна», людей, которые оставили Родину в конце 80-х и 90-х. Все волны – история, длиною в век. Русские – понятие всеобъемлющее. Собственно, – русские и русские евреи. И русские немцы, репатриировавшиеся спустя сотни лет на историческую Родину, однако позиционирующие себя, исключительно, как «немцев». Напрасно. Для коренного населения, все мы – русские, вновь оккупировавшие любимый Deutschland: «Русские опять „взяли“ Берлин». На этот раз – без единого выстрела. «Взяли» всерьёз и надолго. И немцы уже не в первый раз изумлены, ошарашены «интервенцией» с Востока. На улицах – русская речь. Русские газеты, журналы, издательства, рестораны и кафе, русские магазины, где, как ни парадоксально, любит отовариваться коренное население. 1994 год. Ошибаясь и плутая в эмиграции, я очутилась в Берлине. Перед этим – годичная эмиграция в Израиле, который оставил во мне не лучшие воспоминания. Повторяться не стану – об этом написала в своей документально-художественной прозе «По лезвию памяти»1. Уехав с Родины, я так и не приехала в страну «Эмиграция», которая не стала моей: «Меня не греет это солнышко. Цветочки не пахнут» (В. Ш.). В. Ходасевич назвал Берлин «Мачехой российских городов». Хотя в первые, послереволюционные годы Берлин стал своеобразной литературной столицей русской эмиграции, Ходасевич оставался в этом городе чужаком. В своих стихах о Берлине он, который всегда был достаточно желчным лириком, даёт волю своему сарказму: Всё каменное. В каменный пролёт Уходит ночь. В подъездах, у ворот, Как изваянья – слипшиеся пары. И тяжкий вздох. И тяжкий дух сигары. Бренчит о камень ключ, гремит засов.

А Н Ж Е Л Л А ПОД ОЛЬСК А Я

Ходи по камню до пяти часов. Жди: резкий ветер дунет в окарино По скважинам громоздкого Берлина – И грубый день взойдёт из-за домов Над мачехой российских городов.

Мои эмиграции, последовавшие одна за другой, привели к депрессии. Хотелось, укутавшись в туман, затеряться в нём... От окружающей тоски – спрыгнуть со скалы в открытое море... Только не было моря… Это состояние что-то изменило в моём сознании – я начала писать стихи. Как человек в меру образованный, любила литературу, особенно, – поэзию. Многих любимых поэтов читала наизусть. Но никогда в «прошлой» жизни сама не писала. Через год после моего приезда в Берлин, будто кто-то нашептал мне поэтические строки: Я – не от плоти… Я – не от плоти во плоти… И – не от мира… И – не от мира на крови… И – не от слова, Твоего... И – не от дыма без огня... Так может, вовсе нет меня?

Ещё за час до этого в голову не приходило, что могу писать. К моменту моего приезда муж, дочь и внук уже год жили в Берлине. Однажды, гуляя с внуком, муж услышал окрик: «Лёньчик, это ты?» Голос принадлежал жене бывшего соседа по Киеву. Леонид Бердичевский стихи писал с молодых лет. Как-то, послал их в журнал «Юность», откуда получил назидательный отказ зав. отделом «Поэзии»: «Лирика – это баловство, в нынешнее время она не актуальна. В стихах следует отражать социалистическое соревнование трудящихся в борьбе за построение коммунизма, писать о комсомольских стройках, например, о БАМе». В середине 1995 года киевский сосед привёл Бердичевского в Литературную Студию, которая тогда находилась на Monbijou Platz, при JKV2.

M O N B I J O U P L A TZ

ИЛИ

ХРОНИКИ НЕ

ЛЮБВИ

РЕ т Р О С П Е К т И ВА : Литературная Студия была организована в 1993 году в Клубе «Диалог» при Русском Доме. Ещё до нашего прихода, руководитель Студии, Александр Лайко, поссорившись с Татьяной Форнер, возглавлявшей «Диалог» – хлопнул дверью. Литературная Студия была вынуждена покинуть Русский Дом и, долго скитаясь, обрела пристанище под крылом JKV, председателем которого была Irenе Runge. Деятельность её была многогранна. Немка, сделавшая многое для русской эмиграции «Четвёртой Волны». Культурными проектами в JKV занимались Алла Киселёва и Игорь Шалмиев – журналисты из Москвы и Баку. Главный редактор журнала «Знамя», Сергей Чупринин, писал: «На протяжении последнего столетия именно Германию с наибольшим правом можно считать «второй Родиной» для сотен, а возможно и тысяч русских писателей. У тех, кто сегодня живёт в Германии, есть мощная традиция, которую можно развивать. Есть аудитория, отзывчивая среда, к которой можно обращаться, ибо, по экспертным оценкам, в Германии осело к нашим дням около двух с половиной миллионов наших бывших соотечественников. И есть, слава Богу, энергия, которая позволяет пишущим по-русски создавать свои ассоциации, затевать литературные журналы и альманахи, устраивать конкурсы и фестивали».

Словно в подтверждение этих слов, члены Литературной Студии собирались в JKV каждую среду. Жизнь сохранила эти «среды» и сегодня. Встречаясь, авторы читали друг другу свои новые тексты, выслушивая иногда вполне справедливую критику, реже – похвалу. Уже позднее, Маргарита Их, рассказала мне, что когда в Студию пришёл Бердичевский и прочёл свои стихи, она сказала: «Дорогие коллеги, поздравляю. У нас появился настоящий поэт». А Александр Лайко, вместо похвалы или критики заметил: «Надо делать книгу». Как-то, придя с очередной литературной встречи, Л. Бердичевский сказал, что JKV хочет издать сборник произведений членов Студии. Средства для издания обещает найти Irenе Runge. Но некому набирать тексты авторов. Он передал мне просьбу – помочь 6

А Н Ж Е Л Л А ПОД ОЛЬСК А Я

в этом. Я согласилась. Своего компьютера у меня ещё не было, я стала приходить в JKV несколько раз в неделю. Текстов было много: не только членов Студии, но и потсдамских авторов.

M on bij o u Pl a t z . Старинный дом. Крутая лестница на второй этаж. Длинный, узкий коридор, ведущий в большую овальную комнату, по одной из стен которой – громадные, в пол, окна. Из комнаты – небольшой переход в бюро для сотрудников. Я намеренно не приходила по средам, опасаясь, что встречу новых коллег мужа. Но однажды, не помню почему, нарушила этот принцип. Набирая текст, услышала, что в бюро зашёл мужчина (Леонид Кац). Он обратился ко мне: «Нам сказали, что здесь находится жена моего друга. У нас сейчас – пауза. Пойдёмте, все хотят с Вами познакомиться». Я последовала за ним. Возникло чувство, что нахожусь под рентгеном: встретили меня несколько пар изучающих глаз. От неловкости не знала, как себя вести. В это время в комнату вошли ещё несколько человек. Один из них, довольно крупный и привлекательный мужчина. Не зная, кто я, сразу же обратился ко мне, как к старой знакомой: «Что Вы будете сегодня читать?» – «Ничего. – ответила я. – Стесняюсь». – «Все стесняются. Значит, договорились – в следующий раз», – резюмировал он. Это был Александр Лайко. Цитата сайта «Русское Литературное эхо»: «Русская неизбывная тоска и скука одолевают. Легко можно понять тех, кто, обалдев от безделья, сел за письменный стол. Надо признать, что человеку, закончившему школу в Советском Союзе, писавшему сочинения и изложения, публиковавшемуся в стенгазетах, а тут ещё, вдруг, опубликовавшемуся в печати, поскольку сейчас, напечатать можно всё, были бы деньги, не мудрено даже и посчитать себя русским писателем. Вот все, умеющие писать по-русски, так и посчитали и считают до сих пор. Раз напечатано, к этому нас приучали, – значит, литература. Но какая?! И книги графоманов заполнили магазины, а читающий народ ужаснулся. Можно ли остановить эту лавину макулатуры? Думаем, что невозможно. Но можно попытаться ей противопоставить более качественную.

M O N B I J O U P L A TZ

ИЛИ

ХРОНИКИ НЕ

ЛЮБВИ

Хочется верить, что читатель разберётся, кто есть кто. Известно, что талантливая литература предполагает талантливого читателя. По нашему общему убеждению, он есть и всегда будет».

Ноябрь, 1995 год. Сама, наверное, не решилась бы… В следующую среду вместе со мной в Студию пришёл ещё один новый автор – Михаил Вайман. Он первым читал свою поэму, которую приняли хорошо. Потом мне дали слово. Кружилась голова, руки были влажными, голос дрожал – я волновалась, как на госэкзаменах в Университете. Прочла шесть-семь стихотворений. Кто-то сказал, что стихи – необычные, неправильной строфики, но неплохие. Кац раскритиковал: «Не соблюдены каноны стихосложения, не выдержаны кончики в рифмах» (любимое его выражение, всегда боролся с кончиками). Последним высказался Лайко: «Стихи – хорошие. А вот это – просто хорошее». И Вайманом, и мною «экзамен» был сдан. Мы стали членами Студии. Кто же населял Литературную Студию в то время? Маргарита Их. Помните, в Малом Театре были «Великие Старухи» – Турчанинова, Рыжова, Гоголева…? Так вот. Маргарита Ильинична Их была «великой старухой» Литературной Студии. А ведь ей в ту пору было всего лишь семьдесят. Грузная, умная, компанейская. Маргоша, как все её называли, писала короткие рассказы. Я назвала её старухой, лишь для того, чтобы обозначить значение Маргариты Их для Студии. На самом деле это определение абсолютно с ней не вязалось. Несмотря на свою полноту, она была легка на подъём, смешлива, заражая всех оптимизмом. Как-то сразу мы стали с нею очень близки. Она требовала, чтобы и я называла её «Маргошей», но я не могла переступить возрастную грань. Выдумщица, фантазёрка, она говорила: «Я – жуткая лгунья. Ни одному моему слову верить нельзя». Конечно же, она утрировала ситуации и использовала их в своих рассказах. Например, придумала, вызывая всеобщий хохот, случай в израильском зоопарке, о том как, глядя на неё, возбудился бегемот. Она первой в Студии издала небольшой сборник рассказов (не считая Лайко и Усача). Свою книжку она назвала «Verschte8

А Н Ж Е Л Л А ПОД ОЛЬСК А Я

hen Sie?» («Вы понимаете?»), в которой очень смешно обыгрывала свою фамилию «Ich». Человека она оценивала с первого взгляда. Её ярлыки были точны, порой – безжалостны, например: «Пирожок без ничего», – охарактеризовала кого-то. Маргоша… Всеобщая любимица ещё не разросшейся Студии. Леонид Усач. Заслуженный артист России, автор и исполнитель юмористических рассказов. Писатель Виктор Ардов называл его (из-за фамилии) «великим однофамильцем» Сталина. Усач ездил к Михаилу Зощенко для передачи тайного «привета» от друзей (баночки мёда и мешочка лука, в котором находились и деньги). В доме у Ардова он встречался со знаменитыми писателями и актёрами. Не стану их перечислять. Мы все о них наслышаны. Усач рассказывал об этом удивительном доме на «легендарной Ордынке». Мы заслушивались – рассказчиком он был неподражаемым. Артистическая карьера Усача началась на войне, где его величали «артистом», а в качестве первого гонорара он получил пять суток ареста. В декабре 1944 г., под Варшавой, в окопах, он рассказал какую-то смешную историю. Бойцы «загоготали» во всё горло. Немцы услышали и открыли огонь по траншеям. Слава Богу, никто не пострадал. Прибежавший командир роты сердито спросил: «По какому случаю ржа?!» Ему ответили: «Товарищ капитан, тут Усач такое рассказал. Удержу не было не рассмеяться». Командир, посмотрев на Усача с ухмылкой, сказал: «Артист. Пять суток ареста». После войны, в оправдание своей клички, Усач закончил Театральное Училище им. Щукина. Но юмор победил – он стал артистом Московской эстрады, хотя и в кино снимался в небольших эпизодических ролях. Уже находясь в Берлине, он издал два небольших сборника: «Закулисные приколы» и «Смех, слезы и др.». Он несколько затянул с эмиграцией – семья должна была выехать на пару лет раньше. Его жена шутила: «Артист ждал присвоения ему звания Заслуженный. Пётр Заманский. Закончил Литературный институт им. Горького. Поэт. Член Союза писателей и драматургов Украины. С жёстким M O N B I J O U P L A TZ

ИЛИ

ХРОНИКИ НЕ

ЛЮБВИ

характером. Честный в литературном творчестве и в общении с людьми, открыто выражавший свое мнение, которое часто шло вразрез с негласными официальными установками по «щекотливым» вопросам, будь то в приватной беседе или в публичном выступлении. Цитирую одно его стихотворение: Я знаю, что в жизни можно прикинуться глуховатым; тихо и осторожно быть всюду не первым, а пятым. А может быть даже двадцатым. А может быть даже – сотым. И не ругаться матом, и не следовать модам. И не шагать проспектом, а петлять переулком. Я знаю таких – с дефектом, подобных пустым шкатулкам.

Александр Лайко. Закончил московский библиотечный институт. Поэт. Член Союза писателей Москвы. В СССР Лайко печатал детские стихи, переводы. Ни одной «взрослой» строки напечатано не было. С середины семидесятых начал публиковаться в русскоязычных эмигрантских альманахах и журналах («22», «Время и мы» и др.) Через несколько лет после эмиграции издал свой первый сборник стихов «Анапские строфы». В начале 1995 г. Лайко вместе со своим другом и соредактором, Андреасом Мазурковым (который до эмиграции работал в «Московском комсомольце), выпустили журнал «Студия». В нём были опубликованы произведения членов тогдашней Литературной Студии. Анна Осмоловская. Поэт и прозаик. Красавица с неповторимой улыбкой, доброжелательная и общительная, с большим шармом и чувством «вкуса» к жизни, к мужчинам. В одежде – всегда что-то воздушное, летящее. Её деликатные, ненавязчивые советы иногда помогали коллегам найти правильный подход при подготовке своих текстов к печати. Фрагмент из её поэмы «Ева»: Старенье, смерть и обновленье. Вот только грусть чуть-чуть берёт,

А Н Ж Е Л Л А ПОД ОЛЬСК А Я

Ведь скоро уж и мой черёд. Но время – вечное движенье, Как замкнутость, как кривизна. И повторится искушенье, Улыбка, кожи белизна, И повторится ожиданье Любви и верного свиданья.

Иосиф Вольфсон. Историк. Директор средней школы. Участник войны. Прозаик. Писал рассказы, преимущественно, о войне. В Берлине был известен, как муж Эры Васильевны Кузнецовой – доктора искусствоведения, автора нескольких серьёзных монографий, заведовавшей до эмиграции отделом в Русском музее в Ленинграде. В последние годы она редко появляется на публике – возраст. Но те, кто в Берлине давно, знают её блистательные лекции по истории искусства, её «язык» стопроцентного эрудита. Вольфсон рассказывал байку из их молодости. В то время, когда они только начали встречаться, вокруг Эры Васильевны «вились» поклонники. Однажды, чтобы рассеять их ряды, он подошёл и спросил: «Эрик! Я сегодня, как всегда, ночую у тебя?» Шутка была оправдана: ряды поклонников рассеялись. Леонид Кац. Писал стихи. Его жена как-то сказала: «Если бы я знала в молодости, кем он станет, я бы подумала… Выходила замуж за кандидата наук, а он оказался простым поэтом…» Григорий Мичник. Уже в то время – достаточно пожилой. Писал прозу. Его интересовали только темы «войны» и Холокоста. Он написал книгу о гетто в городе Станислав, тексты которой я помогла ему набрать на компьютере и откорректировать. Анна Черткова. Подруга Маргариты Ильиничны Их. Писала небольшие рассказы. Антонина Кудрявицкая. Была грамотным редактором и корректором. M O N B I J O U P L A TZ

ИЛИ

ХРОНИКИ НЕ

ЛЮБВИ

Леонид Бердичевский. Закончил Академию художеств в Ленинграде. Служил художником в Русском Академическом Драматическом театре им. Леси Украинки в Киеве. Участник многих художественных выставок. Член нескольких творческих союзов. Член немецкого отделения международного ПЕН клуба «Zentrum Schriftsteller im Exile Deutschsprachiger Länder». Анжелла Подольская. Выпускница Киевского Государственного Университета им. Т. Шевченко. Математик-программист. Михаил Вайман. Врач-стоматолог. Член союза писателей Москвы. *** Мы «влились» в коллектив и, что называется, дружили «домами». Атмосфера в Студии была, почти, семейной. Надо сказать, что все наши дамы были, кто тайно, а кто и нет, увлечены Лайко. Он «купался» в этой любви, делая вид, что не замечает её. А тут подоспел день его рождения. Студийцы решили устроить ему «Бенефис». Все готовились: писались речи, выступления, стихи. Я не умела и не умею писать стихи «на заказ». Не хотелось выглядеть «белой вороной» – для поздравления решила использовать сказку А. С. Пушкина, отрывок из которой по-своему переделала: СКАЗ О СЛАВНОМ ЮБИЛЯРЕ, О ЛАЙКО, О ГОСУДАРЕ Три студицы под окном размечтались вечерком. Расспросите их: «О ком?» – Ну, конечно же, о нём. Всё – о славном юбиляре. О Поэте-государе… «Кабы я была царица, – говорит одна студица, –

А Н Ж Е Л Л А ПОД ОЛЬСК А Я

я б для батюшки-Лайко наварила бы пивко. Даже лучше – первачу, угодить ему хочу. И тогда бы я Лайко, знать, понравилась легко». «Кабы я была царица, – молвила друга студица, – я б тогда бородачу испекла бы калачу. И сказала б рифмачу: «Ешь от пуза – не хочу». Ох, умаслила б. Ох, расслабила б. На весь свет его я прославила б». «Кабы я была царица, – третья говорит студица, – я б поэта не поила, я б поэта закормила. Да не пивом с калачами, а лукошком со стихами. Песню дивную сочинила бы… И любовию одарила бы». Только вымолвить успела, дверь, как в сказке, заскрипела. На пороге САМ стоит, – хмур, задумчив и сердит: «Тут, студицы, вам – не забава. Тут, студицы, вам – есть Держава, СТУДИЕЙ величается… Окажите-ка услугу – не ищите мне супругу. Получите мой отказ. И ещё вам – мой наказ: Вы поите меня, да кормите. Христа ради – стихи не пишите. Горше злого первачу Вирши женские, не рифмованные. Не исполнивший наказ Будет выдворен тотчас». Три студицы под окном Загрустили вечерком…

M O N B I J O U P L A TZ

ИЛИ

ХРОНИКИ НЕ

ЛЮБВИ

Кто же мы такие? Рождённые в СССР при социализме, доживающие при капитализме с «человеческим лицом»? Да, с «человеческим». Думаю, нам всем повезло, что мы оказались именно в Германии. Кто-то саркастически улыбнётся при этих словах, но этот «кто-то» не заботится здесь о завтрашнем дне, о «хлебе насущном». Нечего пенять на то, что не все смогли реализовать себя в профессии или реализовали частично… Мы приехали в страну, когда нам уже было далеко «за…» И ничего конкретно полезного дать этой стране не могли. В этих обстоятельствах Литературная Студия вселила в нас надежду, иллюзию некоей нужности и востребованности. Ведь мы, по-прежнему, обладали нашим богатством – русским языком, который здесь, в Эмиграции, воспринимался особенно остро, так как вокруг звучала чужая речь.

А Н Ж Е Л Л А ПОД ОЛЬСК А Я

БЕРЛИНСК Ий

СИН Д РОм

Зачем я пишу эти ХРОНИКИ? И всё – не о любви? По сути, это – лента разрозненных воспоминаний. Пишу из тщеславия? Из желания придать себе значимость? Нет. В первую очередь – в необходимости запечатлеть Время, раздвинув временные рамки и превратив его в некую Константу. Берлин! Твоя земля – невинна, а люди – нет. Ты – город, в котором я живу. Я не люблю тебя. Наверное, это несправедливо. Ты многое дал мне. Но я – консерватор. Почему же живу здесь? Приспособленка? Не боюсь сознаться в этом. Всё описываемое мною могло бы происходить не обязательно в Берлине, а, например, в Нью-Йорке или в Париже. В любом другом городе мира, где сосредоточена эмиграция «Четвёртой Волны». Скорее всего, нечто похожее происходит и там. Но, местом событий этого эссе был и остаётся Берлин. Поэтому – «Берлинский синдром». «Я не буду писать о любви, я буду писать только о погоде» (В. Ш). О погоде в Литературной Студии. Жизнь мелькала между средами в ожидании очередной встречи. Литературная Студия стала Ноевым ковчегом, магнитом, центром притяжения, за который ухватились брошенные в пучину эмиграции люди. Каждую среду мы мчались в JKV. Встречи в Студии стали глотком свежего воздуха, вытаскивая нас из собственной внутренней эмиграции. Замелькали юбилеи: пятидесятилетия, пятидесятипяти-, шестидесяти-... Юбиляры накрывали у себя дома столы... Собиралась шумная компания, давая волю красноречию… Анекдоты, смех, стихи... Казалось, так будет всегда. Любили приходить и ко мне. По поводу, и без. Когда усаживались за стол, Лайко сразу требовал: «Так, хачапури – сюда. Он – мой». А Маргарита Их могла примчаться ко мне в любое время дня, сама или с внуком, который проверял мои шкафы и комоды. Обычно, она звонила и сообщала: «Я соскучилась за твоими отбивными». Кроме всего прочего, я подгоняла по её фигуре одежду, которую она заказывала по Интернету, в магазинах её размер отсутствовал.

M O N B I J O U P L A TZ

ИЛИ

ХРОНИКИ НЕ

ЛЮБВИ

Все – уже немолоды, у каждого – свой недуг. Однажды, из России приехала экстрасенс – светило. Алла Киселёва предложила всем подлечиться и собираться у нас, поскольку наша квартира – самая большая. Приходила весьма внушительная группа коллег. Киселёва и Шалмиев приносили пиво. А я, как обычно, готовила застолье. «Светило» по очереди пользовала всех. На каждого – по полчаса. Когда процесс «исцеления» завершался, с каждого врачующегося собирали по двадцать марок, и экстрасенсше вручалась внушительная сумма. В завершение, все уплетали суп с грибами, голубцы и многое другое. При каждой новой встрече всё повторялось, лишь к застолью предлагалось иное меню. Короче, как говорила Маргарита, «я – выпендривалась». Таких сеансов было немало. Закончилось наше поголовное безумие с открыванием чакр, когда, протрезвев, мы поняли – никто не излечился. Издеваясь над собственной дуростью, осознали, насколько все – внушаемые. Тем временем я закончила набор текстов к сборнику «Берега», для издания которого никак не могли найти деньги. В это же самое время Лайко решил издать второй выпуск журнала «Студия» и попросил меня помочь в наборе текстов. Конечно, я согласилась. Он не хотел, чтобы я занималась этим в JKV и вместе с Андреасом Мазурковым, своим соредактором, привёз компьютер своего сына ко мне домой. Набирала длинную повесть. Имя её автора и название – забыла, помню лишь, что повесть чем-то напоминала произведения Франца Кафки. Лайко попросил для журнала «Студия» мои стихи – те, которые я прочла в день своего появления. Но я уже отдала их для «Берегов» Киселёвой, и предложила ему другие. Однако, он хотел именно те, первые. «Заберите стихи у Аллы, я напечатаю их в «Студии» – требовал он. Посчитав это неэтичным, я отказалась. Думаю, причина была в обострившихся отношениях между JKV и Лайко, а не потому, что ему нравились именно те мои стихи. Каким-то неуловимым образом стал меняться климат в нашем небольшом коллективе. Образовались какие-то группировки: нечто происходило между Киселёвой с Рунге, с одной стороны, и Лайко – с другой…

А Н Ж Е Л Л А ПОД ОЛЬСК А Я

У меня стали вызывать неприятие сентенции Лайко о поэзии: дескать, писать стихи, вообще, не нужно, – всё уже давным-давно написано. К чему тогда нужна была Литературная Студия?! Явное противоречие! Такое же неприятие вызывали его рассуждения о поэтах, например, что Владимир Высоцкий и Булат Окуджава – никакие не поэты. Что поэты, входившие в Лионозовскую группу, где собирался московский андеграунд, намного выше и сильнее в профессиональном плане, чем поэты «Маяковки», т.е. чем Андрей Вознесенский и другие. Разногласия между Лайко и руководством JKV накалялись. В результате – Лайко снова хлопнул дверью (как было упомянуто выше, аналогичная ситуация случилась между Лайко и Татьяной Форнер в клубе «Диалог» при Русском Доме ещё до нашего прихода в Литературную Студию). Перестав приходить в JKV, поддержку он нашёл в лице Усача, который тоже не появлялся. Остальные продолжали по средам посещать JKV. Лайко счёл это предательством. Но, почему-то, только с моей стороны и Бердичевского. Аня Осмоловская, чтобы как-то нас примирить, собрала всех у себя. «Слово за слово» – разразился скандал. Лайко прессовал нас за то, что мы продолжаем ходить в JKV. Мотивация: «Рунге – из „Штази“, а вы туда ходите». Не выдержав криков, я убежала, и уже на автобусной остановке меня нагнали Аня Осмоловская и Таня Лайко. Упросили вернуться. На кухне беседу со мной провёл Усач, уговаривая: «Зачем ты туда ходишь? Какая же ты наивная. Разве не понимаешь? Никакого сборника не будет. Это – крючок, на котором Рунге с Киселёвой держат вас». Я же твёрдо верила – сборник состоится, не хотелось, чтобы пропал мой труд по набору текстов для него. И, вопреки отрицательным прогнозам, сборник «Берега» вышел. А в журнале «Студия» мои стихи так и не появились. Помню замечательную презентацию, которую провела Киселёва в JKV. Было много людей из Берлина и Потсдама. Я была почти счастлива. Вероятно, каждый ощутил бы восторг, увидев свои тексты, впервые в жизни опубликованными. Меж тем, Усач проявил свои организаторские способности в поисках новой площадки для Литературной Студии. Каким обраM O N B I J O U P L A TZ

ИЛИ

ХРОНИКИ НЕ

ЛЮБВИ

зом ему удалось уговорить Форнер вернуть Литературную Студию в клуб «Диалог», не знаю. Она согласилась, но ограничила количество встреч до двух раз в месяц. Ему удалось получить разрешение два раза в месяц собираться и в Общине на Фазаненштрассе. В 1996 г. в Литературную Студию пришла Генриетта Ляховицкая. У неё в Ленинграде уже были публикации в различных жанрах в разных изданиях. Временной отрезок 1995-1997 годов оказался насыщенным и радостью приобретения новых друзей, и разочарованием в некоторых из них. Жизнь сняла розовые очки с моих глаз. Раздвинуть временные рамки мне не удалось. И категория Время, безусловно, не Константа, а Переменная. Оно менялось, вместе с ним – мы. Отныне мы собирались на двух площадках: в Русском Доме, в большой комнате, называемой «Прессцентром»; и на Фазаненштрассе – в классе, где преподавали немецкий язык. Но и на Monbijou Platz, всё же, приходило ещё несколько человек, что вызывало раздражение Лайко. Именно на Фазаненштрассе мы решили в складчину издать свой личный, ни от кого не зависящий, сборник. Название «До и После» предложил Усач, имея в виду до и после эмиграции. Приняли единогласно. «Кто будет набирать тексты?» – «Как, кто? Естественно – Подольская». Я не сопротивлялась. Наоборот, с радостью. У меня уже был компьютер – работа закипела. Для суперобложки к сборнику Миша Погребинский (художник-иллюстратор, приятель Бердичевского) сделал дружеские шаржи авторов. Свои рассказы к сборнику принесла и Алла Киселёва. «Опоздала», – резюмировал Лайко. В то же самое время и JKV готовил к выпуску «Берега 2», в наборе текстов которого я тоже принимала участие. Чтобы ускорить процесс издания второго выпуска, Алла Киселёва предложила мне взять всё под контроль. Лето. Усач, главный редактор сборника «До и После», уехал в отпуск. Разъехались и другие члены избранной редколлегии, кроме Бердичевского. К нам домой привезли тираж. 18

А Н Ж Е Л Л А ПОД ОЛЬСК А Я

И… «О, ужас!» Люди, которых для издания сборника нашёл Усач, оказались абсолютно некомпетентными. Весь тираж был испорчен: внутри каждой книги пустые страницы, перепутана нумерация, сплошные ошибки, словом – хаос. В панике, день за днём, мы проверяли каждую книгу, фиксируя все нарушения. Связались с подрядчиками... Недовольные, они отказывались признать свои ошибки, тем не менее, мы заставили их переделать тираж. И всё это – в отсутствие главных действующих лиц редколлегии – Лайко и других свадебных генералов… К приезду отдохнувших – всех ожидал исправленный тираж «До и После» у нас дома. Возобновились студийные встречи. То лето выдалось знойным. Все – в максимально лёгкой одежде… И тут, снова удар… Кто-то из сотрудников Общины заметил на шее Маргариты Их крест. «Finita la commedia» – нас выгнали с Фазаненштрассе. И Усач – снова в поиске... Ему удалось обаять председателя Берлинского отделения ZWST (Благотворительного Еврейского Общества Германии) Иосифа Варди, который разрешил два раза в месяц собираться в ZWST на Ораниенбургерштрассе. Впредь Маргарита прятала крест под блузой. Мы – обладатели изданного нами сборника, который показал серьёзность наших намерений – заниматься здесь, в эмиграции, литературной деятельностью. Благодаря этому сборнику Варди и пошёл нам навстречу. В ZWST состоялась презентация «До и После», которую вёл Усач. Полные энтузиазма мы были готовы приступить к подготовке второго выпуска. Все надеялись, что, как и прежде, я буду заниматься набором текстов. Тут уже я взвыла… Объяснив коллегам по литературному цеху, что не безразмерно бескорыстна, M O N B I J O U P L A TZ

ИЛИ

ХРОНИКИ НЕ

ЛЮБВИ

предложила подключить к этому другого человека. Уже заранее принесла свои рассказы для публикации Алла Киселёва. Лайко ей отказал. И тут понеслось та-ко-е… Повторять, услышанные в её адрес безобразные эпитеты, не стану. Но, в то же время, он попытался вставить в сборник рассказы своего знакомого, которого никто из нас никогда не видел, ведь Иосиф Варди пообещал финансировать второй выпуск «До и После». Кроме меня человека, занимавшегося набором текстов к альманаху, никто не знал, а я отказалась передать ему рассказы незнакомца, объяснив Лайко, что если в публикации отказано Киселёвой, то и о незнакомце не может быть и речи. Трудно передать его возмущение, откровенную ярость. Неожиданно Иосиф Варди выдвинул вполне разумное требование: поскольку два раза в месяц мы собирались в клубе «Диалог» при Русском Доме, то половину финансирования издания сборника должен взять на себя «Диалог». И ещё… Варди хотел какой-либо отдачи от нас, например, в виде литературных вечеров. И это стало последней каплей… Во время очередной встречи, Лайко вскочил, заявив, что «Три прихлопа – два притопа» – его не интересуют и, что приходить сюда, на Ораниенбургерштрассе, он более не намерен. Он снова хлопнул дверью! Тем самым поставив Литературную Студию вновь перед выбором… В третий раз! С тех пор, по его собственному высказыванию, со мной и Бердичевским он более не ручкается. Стало очевидно, раскол – неизбежен. Нужно было спасать обещанное Варди финансирование для издания второго выпуска «До и После», тем более, что сборник был уже почти свёрстан. Я позвонила Иосифу Варди и попросила его о встрече. С собой взяла Генриетту Ляховицкую для «поддержки штанов». Варди был уже осведомлён о конфликте и поэтому не удивился нашему визиту. Я объяснила ему, что мы хотим создать клуб, для этого нам необходимо своё помещение, которое стало бы нашим творческим домом. Варди проговорил с нами часа два. Потом водил по зданию, показывая разные комнаты. На одной из них мы остановили свой выбор.

А Н Ж Е Л Л А ПОД ОЛЬСК А Я

Так, в конце 1997 года, родился Клуб Литературы и Искусства – первый клуб, созданный при ZWST. Варди более не требовал, чтобы половину денег на издание сборника взял на себя клуб «Диалог». В Клуб приходили все, кроме Лайко, Усача, Их и Ваймана (с двумя последними мы были особенно дружны). Из этой четвёрки в разное время вернулись трое. Маргарита Их по возвращении, сказала: «Если бы я смогла, то встала бы перед вами на колени». Плакала и говорила, что была не права и наивна. В начале 2000-х, спустя несколько лет, вдруг позвонил Усач. Пригласил на свой юбилей (семьдесят пять лет). «Не хочу умирать, не помирившись с вами», – сказал он. Конечно же, мы пошли. Вернулся и Вайман. Лишь Лайко остался непримирим. Где только мог нелицеприятно отзывался о нас. Лгал, что мы, такие-сякие, украли у него сборник «До и После» – у него, у человека, не приложившего ни грамма труда ни к набору текстов, ни к их корректуре и редактуре, ни к самому изданию первого выпуска «До и После». Ведь ни автором, ни членом редколлегии второго выпуска «До и После» он уже не был. Много лет мы хранили молчание, публично о нём никогда ничего дурного не произносили. Уже в то время многое к его человеческому портрету добавил Андреас Мазурков, бывший соредактор Лайко, который после выхода второго номера «Студии» окончательно порвал с ним все отношения… Недавно (не прошло и двадцати четырёх лет) я узнала, что же послужило поводом к конфликту между Лайко и JKV. Узнала, при чьей поддержке, а именно, кто способствовал финансированию первого номера «Студии», соредакторами которого были Лайко и Андреас Мазурков. Попросту говоря, узнала, кто нашёл средства на издание… Это знание повергло меня в шок. Не стану раскрывать источник – он прекрасно известен Лайко. Как же соотносятся с этим все его давнишние лозунги и мотивации? Я давно не уважаю Лайко, но теперь моё Неуважение превратилось в полное Отрицание этого человека.

M O N B I J O U P L A TZ

ИЛИ

ХРОНИКИ НЕ

ЛЮБВИ

С высоты пройденных лет – жаль, что распалась та, первая, Литературная Студия. Потому что и я сыграла в этом некую роль, добиваясь справедливости. МХАТ распался (!), что же говорить о людях, оказавшихся в эмиграции, которая, порой, расставляет не самые лучшие акценты. С другой стороны, этот раскол дал ростки к образованию многих литературных групп в Берлине. В нашем случае, с Божьей помощью (роль, почти Бога, досталась Иосифу Варди) – Клуб Литературы и Искусства встал на ноги, расширялся, а сборник «До и После» стал ежегодным Альманахом. Более, чем за два десятилетия через Клуб и Альманах прошло много людей (приблизительно – 280 человек). Среди них были и более талантливые, и менее. Кто-то задержался в Клубе на долгие годы, став хорошим писателем. Кто-то стал небольшим эпизодом. Вот лишь небольшой перечень имён тех, кто пришёл в Клуб в последующие годы, оставив след в Клубе и в дальнейших выпусках Альманаха: 1997 г. – Михаил Погребинский – прозаик, художник. 1998 г. – Альфред Ходорковский – поэт, прозаик, переводчик; Яна Кутин – прозаик, публицист; Борис Черепашенец – прозаик. 1999 г. – Михаил Эненштейн – прозаик. 2000 г. – Елена Ещенко – прозаик; Марк Шейнбаум – прозаик, публицист, переводчик. 2001 г. – Любовь Рейнгач – поэтесса; Вячеслав Демидов – публицист, прозаик; Станислав Львович – поэт, прозаик. 2002 г. – Мина Полянская – прозаик, публицист. 2003 г. – Михаил Верник – прозаик; Олег Никогосян – поэт, публицист; Борис Рохлин – прозаик. 2004 г. – Фридрих Горенштейн – прозаик; Марина Авербух – поэтесса, прозаик; Олесь Таранович (Эротич) – публицист. 2005 г. – Кирилл Романовский – поэт; Нора Гайдукова – поэтесса, прозаик, переводчик; Валерий Матэтский – поэт, прозаик, переводчик, художник. 22

А Н Ж Е Л Л А ПОД ОЛЬСК А Я

2006 г. – Игорь Коган – поэт, прозаик, режиссёр; Альберт Леин – поэт; Дмитрий Бобышев – поэт. 2007 г. – Тамара Жирмундская – поэтесса; Радмила Шевченко – поэтесса; Елена Зельгер – поэтесса, прозаик, переводчик, художник; Константин Кербель – прозаик, поэт. 2010 г. – Дмитрий Борисов – прозаик, режиссёр, сценарист; Елена Ямова – прозаик; Владимир Сергиенко – прозаик; Регина Лихтман – прозаик. 2011 г. – Борис Альтшулер – прозаик, публицист. 2014 г. – Давид Братславер – поэт. 2015 г. – Саади Исаков – журналист, прозаик, публицист. 2016 г. – Грета Ионкис – публицист; Марина Овчарова – поэтесса, прозаик, художник; Игорь Ильин – художник, веб-дизайнер, создатель сайта: «Клуб Литературы и Искусства. Ежегодный литературный Аьманах «ДО и ПОСЛЕ». 2017 г. – Масуд Панахи – прозаик, режиссёр анимационных фильмов; Михаил Пикер – поэт, прозаик; Регина Кон – переводчик, публицист. 2018 г. – Борис Шапиро – поэт, переводчик, прозаик; Людмила Кузнецова – прозаик. 2019 г. – Игорь Черкасский – прозаик.

M O N B I J O U P L A TZ

ИЛИ

ХРОНИКИ НЕ

ЛЮБВИ

Ложь успевает обойти полмира, пока правда надевает штаны. Уинстон Черчилль

м О й «О т В Е т

чЕм БЕРЛЕНА м»

К сожалению, необходимо упомянуть и тех, которых, как сорняки в огороде, вышвырнула из памяти. Словно, побывав на приёме у психоаналитика: высказаться и забыть… Вспоминается один постыдный эпизод, который произошёл в Клубе приблизительно в 2007–2008 гг. Во время очередных чтений некто, назовём его N., представил свой новый рассказ. Очень хороший. Слушая, я вдруг поняла, что мне знаком сюжет, но не смогла вспомнить, откуда. Когда чтение закончилось, поднялся Кирилл Романовский и, обратившись к N., сказал: «Очень Вас прошу! Скажите нам, что Вы пошутили. Ведь этот рассказ называется „Человек с юга“, и он принадлежит известному британскому писателю и сценаристу, – Роальду Далю». В этот момент я осознала, почему мне знаком сюжет: ведь именно он послужил сценарием к одной из четырёх новелл в фильме «Четыре комнаты», снятому в Голливуде режиссёром Квентином Тарантино, с Тимом Ротом в главной роли. Разразился скандал – N. утверждал, что рассказ принадлежит ему, и требовал изгнания Кирилла Романовского из Клуба за клевету. Однако, несколько человек, в том числе и я, подтвердили правдивость сказанного Романовским. Оскорбившись, N. покинул Клуб. Ненадолго… Впоследствии, при каждом очередном его чтении, возникало подозрение: не украден ли и этот текст? Подозревали не напрасно. Уже много позднее он выдал рассказ Александра Каневского за свой, о чём мы и узнали вскоре (см. ниже). Для Литературного Щипача – соблазнительно украсть чужое произведение. Своего рода – Литературная Клептомания. Жаль тратить слова, но важно, чтобы правда ещё о некоторых фигурантах стала достоянием общественности. Не стану марать своё эссе их истинными именами. Не буду изощряться и в остроумии,

А Н Ж Е Л Л А ПОД ОЛЬСК А Я

придумывая меткие, подчас, жёсткие прозвища, как сделала это Кира Сапгир для героев своей книги «Дисси-блюз». Например, Эдуард Лимонов в её повествовании существует под псевдонимом Пэдуарда Архидеева. В «Дисси-блюз» автор обнажает перед читателем жизнь и нравы известных эмигрантов «Третьей Волны». Несмотря на жёсткую оценку автором героев «Дисси-блюз», имена многих из них навсегда останутся в литературе, делая ей честь. Фигурантам это не грозит. Я наделяю их теми псевдонимами, под которыми они вполне узнаваемы, поскольку являются ими по жизни. Так называемая, электронщица, имевшая весьма приблизительное отношение к электронике и писавшая стихи, годившиеся, разве что, для школьной стенгазеты. Но об ушедших: «Либо – хорошо. Либо – ничего». Да упокоится душа её с миром. Кукольница – её перу принадлежат стихи, типа: Маша села на горшок, – /Вот и кончился стишок. По своей внутренней сути, кукольница – завистница и сплетница. Способна, за глаза, очернить даже наилучшую подругу-лекторшу, стряпающую из Интернета свои докладики для чтения, (одного и того же), в разных местах, где собираются очень пожилые люди, которые не могут самостоятельно получить эту информацию из Всемирной Сети. Существует выражение: «чёрная вдова». По аналогии, кукольница – «чёрная подруга». Так, после своего появления в Клубе, она прилепилась к Маргарите Их. Вскоре Маргарита умерла. Когда в Клуб пришла Регина Лихтман, кукольница прилепилась и к ней. Регина тоже умерла. Потом кукольница прилепилась к электронщице – и той не стало. Совпадения? Возможно... Но жизненный слепок выглядит именно так. Эпиграммка: Кануло в Лету её мастерство – Померкли Handmake-персонажи. С посрЕдственностЯми явилось родство – Не бывать уж былым вернисажам.

M O N B I J O U P L A TZ

ИЛИ

ХРОНИКИ НЕ

ЛЮБВИ

Доцент – Скандального склада человек с комплексом «Наполеона», именовавший себя, исключительно, как «доцент высшей школы». Скрипачка – назвать её так – грешить против истины. Массажистка – новоиспечённая пИсательница, нахальная и амбициозная, неумная, лживая и двуличная – называла электронщицу хазерыной (жлобыхой), но спустя какое-то время целовалась с ней. Массажистка всегда возмущалась, если кто-то упоминал, что по профессии она – массажист, и именовала себя, не иначе, как медик с экстрасенсорными способностями. Эти способности я опробовала на себе – она их когда-то мне навязала. Как говорила великая Ахматова (правда, в применении к литературе): «…оно тут не стояло». Данное выражение в полной мере можно отнести и к экстрасенсорным способностям, и к пИсательским потугам массажистки. Эпиграммка: Злобненькая ящерица – На «каблук крутящаяся». В её зубах – цветочек лилии. Но проклятья у ней – в изобилии. Шляпница – лживая, тщеславная парвеню, изощрённо хитрая и пронырливая, способная «без мыла» пролезть в любую щель. При этом, с комплексом фонтанирующей бездарности и безвкусия во всём, как, например, в её стишатах: Не одесситка? Что ещё за мансы! Подумаешь, А хитцин паровоз! Где б я не родилась – то лишь нюансы, И спорный закрываю я вопрос. «Ха-ха-ха…» – членше фейкового союза пИисателей (зарегистрирован 13 июля 2012 г.), который на самом деле является проектом (междусобойчиком) двух сайтов: Проза.ру и Стихи.ру. Членство в нём зиждется на человеческих амбициях и тщеславии. Когда-то я попыталась объяснить шляпнице, что настоящий Союз писателей России: «СП России», он же – преемник «СП СССР». У желающего стать членом «СП России» должны быть две-три изданных книги. Также его поступление в Союз должны рекомен26

А Н Ж Е Л Л А ПОД ОЛЬСК А Я

довать члены «СП России» (не менее двух человек). Заявление претендента сначала рассматривается на региональном уровне, где живёт соискатель. Его принимают в местный Союз. И лишь потом членство в Союзе рассматривается на уровне всей России. Длится это довольно долго, год-два, а то и более. Фейковый же союз рассылает письма пользователям его сайтов: Проза.ру и Стихи.ру, предлагая вступить в свои ряды людям, у которых нет печатных изданий. Нонсенс… В 2014 году у шляпницы не было даже её бездарной книги, не имеющей к литературе никакого отношения и появившейся лишь спустя год. («Книга – это приговор её автору, приговор объективный и не подлежащий обжалованию» – И. Шевелев). «Ха-ха-ха…» – номинантке фейкового конкурса. Заведомо вводя людей в заблуждение, она выдаёт понятие номинантства за лауреатство, хотя даже в этом, фейковом, союзе, номинантов – сотни, а лауреатов – трое. Но шляпница даже к этой тройке близко не приблизилась. Однажды, мне переслали письмо (к сожалению, я не сохранила его, а то привела бы дословно), в котором шляпница написала: «…я всегда и во всём – первая. Вплоть до того, что стоит мне зайти в какой-нибудь магазин и взять в руки любой товар, как моментально сбегаются люди, выстраивается очередь, и все хотят купить именно этот товар». Если судить о шляпнице более пристрастно, создаётся впечатление, что никаким интеллектом она не отягощена и что в своей жизни внимательно прочла только книгу: «Три поросёнка». Эпиграммка: Боже! А, номинанткэ! А, поэтессэ! – Подумаешь, «А hиц ин паровоз!» И хохочут Молдаванка и Пересыпь: «Что за мансы?» Это же – Привоз. Литературный Щипач 2 – лживый певец еврейских местечек, многократно пойманный на литературном воровстве. Мне всегда были омерзительны люди подобного толка. С первых дней появления в Клубе, неоднократно демонстрировал, что не прочь «позаимствовать» чужое литературное произведение. Однажды настаивал, что рассказ «Здравствуй, город Кишинёв!» принадлежит именно ему. Но ведь когда-то тот же самый рассказ под названием M O N B I J O U P L A TZ

ИЛИ

ХРОНИКИ НЕ

ЛЮБВИ

«Мишка-чекист», был представлен N., Литературным Щипачом 1 (см. выше). Когда же в ноябре 2015 года этот рассказ был опубликован в ежемесячной газете «Еврейская панорама», и его автором оказался, не кто иной, как Александр Каневский (!), то припёртый к стенке Литературный Щипач 2, измыслил новую ложь: якобы, это Александр Каневский украл рассказ, когда тот был послан ему на рецензию. Каково?! Для двух Литературных Щипачей один и тот же рассказ Александра Каневского оказался лакомым кусочком. Эпиграммка: Оба стоят особой историйки – Не боятся потери лица. Лямзят тексты с чужой территорийки – Мне не жаль для них мата словца! Во главе примитивной, псевдолитературной тусовки – «десанта бАльшого корабля», как они сами себя именуют, поставлен Литературный Щипач 2. Ха-ха-ха… Вообразив, что способны, фигуранты покусились на издание сборника, в том числе, с множеством семейных фотографий, с кулинарными рецептиками и т. д. При этом, решили, что чем сборник объёмней, тем лучше, надеясь, что количество страниц перейдёт в качество. Смехотворно. Не перейдёт! Я называю его «берлинским мусоросборником». Чувство брезгливости останавливает взять его в руки – могу себе представить этот телефонный справочник. От бездарностей и выскочек всегда слишком много пены. Можно разобраться и с, так называемым, «творчеством» каждого из них, но стоит ли тратить на это время? К «берлинскому мусоросборнику» в виде эпиграфа вполне подойдут стишата вышеупомянутой шляпницы: «Что ещё за мансы!/Подумаешь, А хитцин паровоз!..» Как сказала бы великая Раневская, «берлинский мусоросборник» – плевок в Вечность. Как смешны заигравшиеся в «литературу». Их жалкие потуги не тянут на «окололитературу». И удел их – разливать чай, шить шапочки, куховарить, ведь на большее они не способны. Хотя и от их стряпни «шелепы зводыть» («челюсти сводит»). «Литературное заимствование» в этой группировке достигло 28

А Н Ж Е Л Л А ПОД ОЛЬСК А Я

апогея, стало, своего рода, религией, которую они исповедуют. Они попытались украсть у Клуба Литературы и Искусства концепцию Альманаха «До и После», но не способны даже грамотно её скопировать – для этого следует обладать творческим потенциалом, который у них отсутствует. И свои групповые фото они сделали в тех же местах и в тех же позициях, какие были у нас. Поэтому мы избавились от тех своих групповых фотографий, чтобы нас никто не спутал с этой тусовочкой. Они украли у Клуба Литературы и Искусства даже наших трёх авторов, ушедших в мир иной. На презентации «берлинского мусоросборника» (примитивная, низкопробная презентация – это отдельная песня), шляпница заявила, что они, в том числе И. Коган, – авторы их «мусоросборника», хотя тех уже давно не было в живых. Явная фальсификация. Между тем, Коган презирал шляпницу, массажистку, Литературного Щипача 2, и шляпнице было прекрасно это известно, во всяком случае, о его презрении к ней лично. И массажистка, и шляпница не брезгуют доносами. Первая – состряпала оный на Клуб Литературы и Искусства, вторая – на Е. Лурье, обвинив её, чуть ли не, в доведении до инфаркта и больницы. Бездарности, да ещё и провокаторы. Я не удивлена этой всеобъемлющей, изощрённой ложью. Такова их идеология. Абсолютная безнравственность и позор! Я – не злопыхатель, не свожу личные счёты. Мои намерения – иные. Чтобы массажистка – не напяливала маску писательницы, шляпница – не мнила себя поэтессой. Чтобы каждый, кто прочтёт эти строки, знал в лицо литературных воришек, и прятал свои «литературные кошельки» подальше от них. Не «посыпаю голову пеплом» и не беру свои слова обратно. Всё рассказанное мною – правда. Не в моём характере лгать, да я бы и не рискнула. Ведь живы свидетели описываемых мною событий. В энциклопедии обозначено, что интеллигенция – это слой людей, профессионально занимающихся умственным, преимущественно сложным, творческим трудом. В моральном смысле интеллигенция – воплощение высокой нравственности. Фигуранты этому определению не соответствуют. Боясь оставаться самими собой, они охотнее носят маски, чем собственные M O N B I J O U P L A TZ

ИЛИ

ХРОНИКИ НЕ

ЛЮБВИ

лица. И придумывают правила, которые заменяют им лица. Но любой маскарад всегда заканчивается. Ромен Гари (Роман Лейбович Кацев) – французский писатель, кинорежиссёр, дважды лауреат Гонкуровской премии (хотя она присуждается только один раз), в одном из своих произведений сказал: «Он достиг возраста, когда у человека уже окончательное лицо». Фигурантам своих окончательных лиц уже не поменять, не стереть с них ложь и бездарность, как бы ни пыжились, какую бы значимость себе не придавали. Бездарности остаются бездарностями, а ложь так въелась в их сознание, что стало вторым «я». «Никто не застрахован от ошибок. Никто не обязан быть героем. У всех есть право на слабость. Мы совершаем глупости. Но настоящий дурак никогда не поймёт, что он – дурак. Убеждённый мерзавец никогда не признает, что он – мерзавец. Предатель никогда не сознается, что он – предатель. И с одной стороны, человеку всегда надо дать шанс на раскаяние, а с другой – большая ошибка относиться к мерзавцам и предателям, как к нормальным людям, тщась что-то им объяснить и ждать от них покаяния, хотя бы внутреннего». Пока мы раскрывали перед ними свою душу, тратили на них своё время (корректируя и редактируя текстики фигурантов) – их подлость и беспринципность расцвели ярким цветом. Они абсолютно лишены такого чувства, как благодарность. Они не научились стыдиться. Со временем, мы поняли, что следует беречь себя. Слава Богу, не слишком поздно! Поняли, что искореняя зло, следует создать такие условия, чтобы исчезли подобные личности, очистив воздух и пространство. Верю в закон бумеранга. У каждого – свой путь и свои бумеранги. Клуб продолжает жить, став в профессиональном плане намного сильнее. Альманах «До и После» уверенно движется к своему 25-летнему юбилею. Если вдуматься, Четверть Века – это, более, чем серьёзно. Рассказывая о современной жизни эмигрантов, об истории жизни прошлых поколений, Альманах сохраняет для будущего живую память о них. С каждым годом Альманах становится всё солидней. За долгие годы у него сложились своя концепция, свой стиль. 30

А Н Ж Е Л Л А ПОД ОЛЬСК А Я

Начиная с четвёртого номера, кроме привычных Поэзии и Прозы, появились разделы Публицистики и Новых Переводов. Хотя, «Поэзия и Проза» – главнейший раздел. Именно в нём – живая первоначальная литературная ткань. Дай Бог, чтобы она, как можно дольше не ветшала. Начиная с восьмого номера Альманах оформляется (в формах изобразительного искусства) работами еврейских, малоизвестных или забытых, художников. На его обложках и страницах появились репродукции их работ: рисунков, экслибрисов, акварелей. Также в раздел Публицистики каждого из выпусков Альманаха помещаются искусствоведческие заметки с обзором жизни и творчества того художника, работами которого оформлен данный выпуск Альманаха. Это превратилось в традицию, сохраняемую во всех последующих номерах Альманаха, что позволило создать своеобразную галерею еврейских мастеров изобразительного искусства. Название «До и После» постепенно обрело более ёмкое, чем первоначальное, связанное лишь с эмиграцией, значение. Оно охватывает всё более широкий спектр событий и имён, как прошлого, так и настоящего. К большому сожалению, последнее десятилетие – десятилетие потерь. Ушли из жизни многие, любимые нами, талантливые авторы. Горько, но изменить что-либо не в наших силах. Оптимизма добавляет то, что на смену им в Клуб приходят новые, более молодые, творческие прозаики и поэты. Преемственность существует. Мы надеемся, вернее, верим: «Всё сложится. И пусть подобное притянется к подобному. И пусть свои – найдут своих». Использованные материалы: – «ZOO или Письма не о любви». В.Б. Шкловский. – «Мачеха российских городов: Берлин глазами Ходасевича». – «Зарубежье. Русская литература сегодня», С. И. Чупринин, главный редактор журнала «Знамя». – Сайт «Литературное эхо». 1

Двухтомник избранных произведений: «Черновик чувств» и «Рисунки на песке» (Повести, рассказы, стихи, лирические Миниатюры; Берлин, 2016 г.); JKV (Jüdische Kulturverein Berlin) – Еврейское Культурное Объединение.

M O N B I J O U P L A TZ

ИЛИ

ХРОНИКИ НЕ

ЛЮБВИ

Ог Л А ВЛ Е Н И Е От

ПЕР ВОгО ЛИцА

БЕРЛИНСКИй мОй «О т ВЕ т

СИНДРОм чЕмБЕРЛЕНА м»

3 15 24

А Н Ж Е Л Л А ПОД ОЛЬСК А Я