Плиты и провалы. Андрей Диченко

Пока одинокий психоаналитик исследует феномен цикличности смерти в компании самоубийц, демоны экспериментируют с трансцендентной трансформацией малолетних преступников. В это же время одинокий немой мальчик становится пророком мрачного будущего. Виною тому — неопознанный объект женского пола, произвольно меняющий ход истории и свои имена. «Плиты и провалы» — фантасмагория на грани абсурда, некроромантизм, перерастающий в агрессивную бессмыслицу, или вывернутая наизнанку человеческая фантазия, перешедшея все грани дозволенного.

ПЛИТЫ И ПРОВАЛЫ Андрей Диченко

Андрей Диченко

ПЛИТЫ И ПРОВАЛЫ

Вильнюс Логвинов

2015

ISBN -978-609-8147-27-8 ©Диченко А., 2015 © Logvino Literatūros namai, 2015

Памяти Александра Михайловича Кнебелева, который во всем этом пытался отыскать нечто светлое.

*** Кричала Им вслед «Подавитесь Провалом, Провалитесь плитой... Подо мной одеялом Плита от надгробья Не треснет. Саван Вас не спасет От тех, чей дьявол Ступает по этой земле. Плитопровальная пропасть Во мне.

Общество жаждет Лишь твоей плоти, Но этого мало. Плиты провалы, плиты провалы. Томные взгляды под одеялом Светятся алым. Плиты провалы, Плитопровалы. Ругают тебя, Зарывая в канаву, В плитопровале Плоти кровавых, Юродивых, жалких, Такие подарки Зальются бетоном Без чести и славы. Плиты провалы Плиты провалы, Путь одинокий Той, что рожала Ублюдкам.

Пролог Сутулая женщина, завернутая в разноцветные рваные платки, больше похожие на истрепанную ветошь, шла по извилистой горной тропе. Перед ней простирались лишь заостренные каменные богатыри, воткнутые снежными шапками в небесную длань. Из-за обилия тряпья на ее теле даже вблизи невозможно было сказать, что девушка в лоне своем донашивала плод. Округлость ее живота была спрятана в лохмотьях. Прильнув губами к горному ручью на каменном изгибе, женщина внезапно почувствовала, как некий молот колотится в ее внутренностях. Она ощутила единичный удар, от которого сосуды в глазах полопались, словно трубки, наполненные ртутным паром. В следующую секунду стало так больно, что небо над ее головой обернулось клубами черного дыма, снежные вершины налились кроваво-бордовым цветом, а ручей превратился в поток раскаленной добела лавы. Отмучавшись несколько последних часов на холодной каменистой поверхности, женщина родила девочку, лица которой так и не увидела, а затем умерла.

Часть I Сверхсознание Валерий Владимирович тщательно намыливал руки над раковиной. Из хромированного крана плотной струей лилась горячая вода. Валерию Владимировичу нравилось, когда вода обжигала. Засунешь обе ладони под этот исходящий паром поток и прикусываешь губу, отсчитывая секунды. Максимум три, а потом вспышки перед глазами и приятное покалывание под ногтями и на изгибе кистей. День у него выдался тяжелым из-за большого количества капризных пациентов. Кроме того, невыносимо жаркая погода, томящая духота и скверное настроение, оккупировавшее разум сразу же после пробуждения в мокрых от пота простынях. Но Валерий Владимирович работал психологом, а поэтому не имел права поделиться своими мрачными мыслями с искалеченными посетителями его спартанского кабинета. Чудные люди ежедневно посещали Валерия Владимировича и доносили ему свои странные идеи. Он в ответ кивал головой, писал что-то в своем блокноте, доставал карточки с примитивными рисунками и с помощью аналогий и символов пытался выдумать историю, из-за которой пути посетителя должны были вновь привести его к нему. Вчера — грузная женщина примерно пятидесяти лет. Ей кажется, что муж вскоре зарубит топором внуков. Она тревожно рассказывает об этом, мечась взглядом по крохотному кабинету. Говорит, что не спит ночами и при-

слушивается к храпу подаренного ей судьбой человека. А потом она идет на кухню и ломает ножи, чтобы затем выкинуть их в мусоропровод. Утром муж морщит лоб и, что-то ворча себе под нос, отламывает куски черного хлеба прямо от нетронутой сухой буханки. Ссыпая крошки в ладонь со стола, он зло смотрит на двух близняшек, несущих домой хорошие оценки в дневниках. А она вопрошает, как же мне точно знать, не возьмет ли он камень или табуретку и не стукнет ли по головке маленькое создание? Сначала одно. Потом второе. Ведь он может. Все потому, что защищал родину на самых далеких ее окраинах и там его били без всякой мотивации. Закаляли сталь, как он частенько говорил пьяный. Отсюда и опасности. Сидит взволнованная женщина, вся сотрясаемая самыми противоречивыми чувствами, и рассказывает Валерию Владимировичу, что уже надо бежать, потому что ровно в шесть вечера вернется муж и нужно будет следить за ним. И за детьми. Махнув рукой, она собирается впопыхах и убегает. Слышен только цокот ее каблуков на лестничном пролете. Или позавчера — парень в строгом деловом костюме. Двадцать один год. Мечтает открыть свой банк с броской вывеской сразу после окончания университета. Он считает, что его грязными помыслами в отношении старшей сестры самолично заведует Дьявол. Но ничего не может с собой сделать. Разве что неестественная форма удовлетворения полового влечения ослабит его желание на несколько часов, а потом опять. Рассказывает, как пытался жить в одиночестве и спать с красивыми девушками, которым только-только разрешили совершать акты близости. Но перед глазами — одна лишь сестра. Ее грудь под потоками воды и в белой, словно зефирный мусс, пене, алые губы и глаза такого цвета, какой бывает волна

возле побережья холодного Балтийского моря. Он хочет целовать тело сестры и выражать свою любовь физиологически. Грешно, молодой человек. Очень грешно. Надо подавлять такие желания. Химически или силой воли. Валерий Владимирович пока что не знает, что следует прописать этому мальчишке, не способному обуздать собственную страсть. На прошлой неделе — мужчина. Человек семейный и увлеченный компьютерным проектированием. Считает, что его конкуренты используют психотеррористические методы борьбы с его небольшой фирмой. Хочет набрать бензина в пустую бутылку из-под минералки и жечь их машины. Или взять потертый и пропахший порохом карабин его покойного отца, чтобы стрелять в жен и детей, охочих до чужих способов выживания. Они подгоняют под его двери микроавтобусы с излучателями. Потом умудряются среди ночи внедрять свои нанотехнологические жучки под обои. Приходиться брать спальный мешок и под тиканье настенных часов засыпать в офисе. Просыпаться каждый час и совершать окружные обходы. Но ведь это не так? Всего лишь мания, навеянная часами, проведенными в киберпространстве? «Мания», — говорит ему Валерий Владимирович. И работает с мысленными потоками человека. Поворачивает их, как группа инженеров-энтузиастов загоняет в обратные направления гигантскую рябь течений. Люди посещали Валеру с некой закономерной периодичностью, над которой психолог долго размышлял. Однажды перед сном он даже пришел к выводу, что существует набор демонов, которые просыпаются строго в определенные времена года и начинают обволакивать

своими метафизическими щупальцами слабых. Позже он и вовсе решил, что непременно возьмется за чтение всяких старых текстов, в которых герои мистических кинофильмов ищут ответы на все вопросы. Но реальность была такова, что консультирующий десятки пациентов не смог осилить даже библию. Случалось, что, оплатив в кассе у неразговорчивого консультанта визит, люди приходили единожды. Что-то бормотали, пугались собственной сути и, смущенно попрощавшись, бежали прочь, будто бы ошиблись номером и совершили опрометчивый поступок. Возможно, это было неким кощунством или же обычным жизненным укладом, но во времена своего студенчества, когда Валера посвящался в таинства психологии, его будущая работа казалась более привлекательной. Но психика людей, с которой он сталкивался на протяжении всех этих лет, не была чем-то творческим, экспериментальным, не была пронизана вожделенным эзотеризмом, который он время от времени пытался во всем этом открыть. В его абстрактных видениях работа казалась ржавым механизмом на шестеренках, по бокам которых вольготно проживал сырой мох навязанного свыше мнения. В дверь осторожно постучались. Перед тем как сказать «да» или просто пойти и открыть ее, Валера набрал полные легкие воздуха, будто готовился сказать длинную речь. Быть может, это была уборщица или коллега из его консультационного центра. Однако неведомым чутьем психолог уже догадался, что под конец рабочего дня к нему нагрянул очередной пациент. Внеплановый.

Несмотря на строгий учет, Валера таким не отказывал в надежде, что рука боязливо протянет ему конвертик с незаконным вознаграждением. — Войдите, — монотонно и без всякого энтузиазма произнес Валера. Взору его предстала девушка лет двадцати, с темными вьющимися каштановыми волосами и голубыми, как арктический лед на детских рисунках, глазами. — Здравствуйте. Вы Валерий Владимирович? — застенчиво поинтересовалась девушка. Психолог в ответ лениво кивнул головой и рукой указал на стул, поставленный строго напротив него. В кабинете, кроме стола, двух стульев и полок с бумагами, еще находилась койка. Некоторые клиенты, лежа на ней, бессознательно изливали душу специалисту. Валера же подавлял в себе желание гладить своих посетителей по голове и допускать акты некоторой излишней близости. — Меня зовут Милена. Мама пьяная часто говорила, что в честь миллениума и конца всего… — произнесла девушка и, робко улыбнувшись, подошла к столу. Валера испытал прилив теплоты. Сердце его принялось отбивать скоростной ритм, а ладони покрылись микроскопическими капельками пота. Милена, усевшись поудобнее, посмотрела Валере прямо в глаза, слегка подавшись вперед. Валере показалось, что сейчас она схватит его за галстук и своим ртом вопьется в его щетину и прогрызет щеку насквозь. Чаще всего пациенты были напуганными людьми и оттого никогда не смотрели врачу в глаза. Сейчас же дело обстояло с точностью до наоборот. — Что у вас? — нетактично и неуверенным голосом произнес Валера. Ему стало немного стыдно после грубо брошенного вопроса, и он принялся водить ручкой по ли-

сту бумаги, который специально приготовил для игр на ассоциативное мышление. — Сублимируете? — заигрывающе спросила девушка, глядя на руку психолога. Валера строго на нее посмотрел и сделал вид, что сказанное слово было шуткой, хотя про себя мимоходом подумал, что она слишком много знает. А потому становится опасной для него. — Ничего. Я просто хотела сказать, что мне не дает покоя постоянное ощущение того, что я каждый раз завершаю жизнь самоубийством. — После этих ее слов психолог, возможно, демонстративно, принялся записывать сказанное на изрисованный лист бумаги. Наморщив лоб, он всем своим видом пытался показать авторитетную заинтересованность. Девушка замолчала. Украдкой она поглядывала на записи Валеры. Его корявый почерк на белом листе ее раззадоривал. — Продолжайте говорить, — сухо произнес психолог, не поворачиваясь лицом к девушке. — Ну вот, я каждый раз заканчиваю жизнь самоубийством и понимаю, что это ничего не меняет, — после ее слов наступила небольшая пауза. — Вот, в общем-то, и все, что я хотела вам сказать, уважаемый Валерий Владимирович. — То есть вы хотите сказать, что у вас были попытки самоубийства и они ничего не меняют в вашей жизни? — серьезно спросил психолог и посмотрел на улыбающуюся девушку. Она в ответ рассмеялась. — Нет, вы не совсем меня поняли, Валерий Владимирович. Я завершаю свою жизнь самоубийством, но в ней ничего не меняется. — Девушка с усмешкой смотрела на немного смущенного из-за ее витиеватых формулировок психолога.

— Так вы говорите, что завершали жизнь самоубийством. Но, по всей видимости, вы сами себе это придумали, потому что ваше физическое тело… — он указал рукой на нее. — Собственно, вы сейчас присутствуете здесь и говорите со мной, значит, надо полагать, что в данный момент вы живы и находитесь в сознании, пускай оно несколько иначе воспринимает мир… — Нет, я немного не это имела в виду. Точнее, совсем не это, — Милена закрыла глаза и, ухмыльнувшись, продолжила. — Я хотела сказать, что то, что вокруг меня сейчас происходит — оно нереально. Я думаю, что даже вас сейчас не существует. А все потому? что я убила себя, но ничего не изменилось. А то, что сейчас происходит? — это лишь остаточная реальность, которую я сама себе выдумала и строю ее? как хочу. Как будто книга судьбы раскрыта передо мной, и я на ходу туда пишу то, что хочу, — произнеся это, девушка убрала со лба копну темных волос. — На самом деле то, что вы сейчас говорите, не соответствует реальности. Потому что, скорее всего, ваши слова являются фантазией и не более. Вы сами усложняете себе жизнь, накручиваете, — Валера старался говорить общо, потому что его системный рабочий день закончился. Сейчас ему хотелось одного — поскорее прийти домой и, упав на диван, посмотреть ненавязчивое глупое кино для разгрузки мозга. Несмотря на то, что случай девушки показался ему изначально интересным, в этот вечер он был не совсем готов с ним разбираться на глубинных уровнях. Валера, было, хотел предложить встретиться завтра в неформальной обстановке, как девушка внезапно произнесла: — Ладно, Валерий Владимирович. Я вижу, вы сегодня устали! Я приду в следующий раз, а пока можете обо всем забыть.

Смущенный психолог лишь успел кивнуть головой, но Милена этого не увидела, так как резко выскочила за дверь, будто бы сильно куда-то спешила. Прокрутив в памяти произошедшее, Валера встал из-за стола и накинул на себя легкое пальто. В голове его родилось предположение, что эта девушка на удивление тонко чувствует мысли чужих людей — а значит, она особенная. На мгновение он даже подумал, что вдруг она на самом деле уже видит расписанным свое будущее? Но не настроенный на эзотерические рассуждения, он отсек эти фантастические идеи и вышел из кабинета. Ради интереса Валера решил спуститься к кассе на первом этаже здания, где обычно люди регистрировали и оплачивали услуги психологической помощи. За кассовым аппаратом сидела Марта Васильевна — добродушная женщина средних лет, напоминающая героиню ситуативных социальных драм. Когда Валера подходил к ней, она что-то увлеченно читала, уставившись в мерцающий монитор старого компьютера. — Марта Васильевна, еще раз здравствуйте! — Добрый вечер, Валера! Чего домой не идете? Или уже идете? — ответила Марта Васильевна, не глядя на покидающего работу психолога. — Да вот уже собираюсь! Хотел у вас спросить фамилию девушки, которая сейчас ко мне заходила на прием, с каштановыми волосами такая… Имя редкое — Милена, — произнес Валера. Марта Васильевна оторвала взгляд от монитора и удивленно посмотрела на него. — Да не заходил вроде никто, вы уже заработались, наверное. Последние минут сорок точно никто не заходил. Выходили только, но девушек среди них я не припомню. Все — ваши коллеги.

— Ясно. Спасибо! — Валера не стал вдаваться в подробности и сделал вид, что ничего такого не произошло. То, что сказала увлеченная очередной мыльной оперой кассир, означало только одно — девушка зашла к нему без всякой очереди и записи да еще и мимо центрального входа. Вышла наверняка так же. Вскоре психолог поехал домой, крепко держа черный руль автомобиля. Даже ненавязчивая музыка вечернего радио не могла отвлечь Валеру от раздумий, откуда эта девушка могла знать его по имени и отчеству. По пути домой он иногда перестраивался из одного ряда в другой, периодически сигналил хамоватым автомобилистам и старался внимательно следить за дорогой. Но отвлечься от размышлений про судьбу Милены так и не смог. Приехав домой на окраину большого города, утыканную клонированными многоэтажными домами и замкнутую широкой кольцевой дорогой с вечным шумом, он зашел в подъезд, где в нос тут же ударил острый запах разбросанной по углам хлорной извести. Пройдя мимо сломанного лифта, исписанного черным маркером, он поднялся на четвертый этаж и открыл два замка своей двери. Не разуваясь, Валера прошел на крохотную кухоньку, где три человека уже чувствовали себя в тесноте и, открыв скрипучую дверцу жужжащего холодильника, достал из него тарелку с заранее приготовленной едой. Сняв обувь, он направился по скрипучему полу узкого темного коридора в единственную комнату. Прильнув к дивану, Валера включил телевизор. Показывали сюжет про самоубийц. Мелькали наспех нарезанные кадры из домашней хроники девушек, которые недавно свели счеты с собой. Мужчина вслушивался в слова.

«Одной из спрыгнувших с 10-этажного дома девушек была уроженка Приморского края России, которая вместе с семьей приехала в 2006 году в Беларусь и получила вид на жительство», — сообщили в прокуратуре. Там уточнили, что она училась в одном из университетов Витебска. Вторая девушка, которая спрыгнула с крыши, была учащейся одного из городских училищ». — Родителей жалко… — произнес Валера вслух и включил музыкальный канал. Через несколько месяцев будничной работы Валера уже и позабыл о той странной девушке, которая однажды к нему заглянула. По долгу службы он, конечно же, периодически встречал людей, которые пытались досрочно завершить свой жизненный путь, но те не выглядели жизнерадостными и улыбающимися, коей была загадочная Милена. Те люди напоминали затравленных едким газом истасканных дезертиров, которые ходили по расстрельным коридорам и озирались на каждый шорох. В один из вечеров, когда Валера укладывал в нижний ящик стола нужные бумаги и письменные принадлежности, в дверь постучали. Стук показался ему слишком знакомым и от этого таинственным. Было уже почти семь вечера, и Валера на своем рабочем месте задержался по личным делам, а поэтому гостей не ждал. Он, было, подумал, что кто-то просто ошибся кабинетом, но предчувствие подсказывало, что здесь происходят не совсем внятные вещи, ибо уборщица делала несколько грубых ударов кулаком, а потом безо всяких приглашений открывала деревянную дверь кабинета. Тут же его ждал незваный гость.

Он сказал нетвердое «да», и в кабинет вошла девушка. Высокого роста, с блестящими русыми волосами и зелеными, как у кошки, глазами. — Здравствуйте Валерий Владимирович. Меня зовут Милена, в честь Миллениума. Но я вам уже рассказывала. — Валера удивился и от смятения уронил ручку на пол. — Видите? Ничего ведь не меняется… — Произнесла девушка, горько и безнадежно рассмеявшись.

Огонь горит ярко Валера попытался было собраться и волевым усилием прекратить душевные метания, но въедливый смех девушки настолько его впечатлил, что весь мысленный поток обернулся тотальным смятением. В сознании его наступил полный вакуум, а разум будто бы отформатировался и перезапустился. На какое-то время Валера почувствовал себя маленьким ребенком, запущенным в агрессивную среду злобных взрослых. — Скажите… — хотел спросить Валера, но после первого слова ощутил, что испытывает невероятное состояние, когда сказать в общем-то нечего. — Ничего страшного, Валера, я скоро уйду. Найди меня, пожалуйста, — голос девушки наполнился обреченностью, и она вышла из кабинета, аккуратно закрыв за собой дверь. Никаких шагов и посторонних звуков. Никаких теней. Только замершие стрелки часов. Ветра нет. Кажется, даже солнечный свет был искусственным, словно от лампы, от тысячи ламп, но не от звезды. Все вокруг будто бы обернулось пластиковым, безвкусным, ненатуральным и противоестественным. Валера тяжело сглотнул.

Преодолевая страх, он встал из-за стола и, замерев, вновь попытался прислушаться. Но в ответ — тишина. Мир вокруг словно омертвел. Когда Валера приоткрыл скрипучую дверь, демонстрирующую его взору хорошо освещенный коридор, то не застал там ничего необычного. Кроме фальши. И незримого следа девушки, появившейся из пустоты и в эту же пустоту погрузившуюся. Кажется, он мог ощущать ее и, закрыв глаза, брести сквозь стены и необозримые лабиринты. Спускаясь вниз по крутой бетонной лестнице, Валера наткнулся на уборщицу, которая в ответ на его странноватые вопросы лишь покачала головой и в очередной раз заверила, что происходит что-то неладное. Уборщица распространяла противную злость. Валере казалось, что если он прикоснется к ней, то кожу его начнет окутывать черная несмываемая слизь. От страха превратиться в твердый кокон он вжался в угол коридора. Уборщица, выпрямившись, сверлила его взглядом. Швабра в ее руках была неким жезлом, с помощью которого она могла создать разлом во времени и отправить Валеру туда, откуда возврата нет. Но он ощущал, что время для таких путешествий еще пока не настало. Резко рванув вперед и обогнув уборщицу, Валера бросился к выходу. После встречи с ней он впервые задумался о том, что начинает сомневаться в трезвости своего ума. И, быть может, все сумасшедшие истории, которые ему доводилось слышать во время долгих часов работы, стали какой-то брешью в разуме или сосудом, который где-то там, глубоко, разбился и заражает здоровые клетки. В этот день Валера приехал на работу на общественном транспорте, потому что планировал после встретиться с друзьями и выпить пива в уютной и недорогой забега-

ловке. Однако из-за всех этих обстоятельств он лишь желал почувствовать себя в безопасности. Но вокруг не было людей, за которых можно было бы спрятаться. Все будто бы испарились, побросав свои разноцветные автомобили на причал в вечности. Двигаясь к условному месту встречи с друзьями, Валера обратил внимание на переулок, обрамленный стройными рядами просторных довоенных домов. Зайдя за один такой дом, он увидел несколько подъездов с металлическими дверями и припаркованными практически вплотную автомобилями. Валера решил перевести дух, ибо от всех этих событий у него разболелась голова. Он подошел к детской площадке и уселся на поломанную лавку, слегка присыпанную золотистым речным песком, невесть как тут оказавшимся. Под весом его тела лавка звонко треснула, но на части так и не разломилась. Валера поднял голову к небу и полной грудью вдохнул городской воздух, пропитанный промышленной гарью. Наблюдая за пикирующими на крыши домов стаями ворон, он пытался вспомнить, как выглядела предыдущая девушка. Быть может, все эти события — всего лишь совпадение или какая-либо неудачная шутка, придуманная его же друзьями? Он закрыл глаза и попытался найти что-то общее между двумя девушками. Волосы можно перекрасить, фигуру — подкорректировать, но их лица были абсолютно разными. Когда Валера вновь открыл глаза, в поле зрения попало граффити, которое он сразу не приметил. Показалось, что оно было сделано в то самое мгновение, когда он отвлекся на свои тревожные рассуждения. — Мистика какая-то… Ну никак я не мог его не заметить… — пробубнел себе под нос Валера, встав на ноги. Он начал подходить ближе к надписи.

У Валеры было плохое зрение, отчего он щурился, пытаясь установить, что же сказано на этом отрезке стены. Надпись гласила: «Станция пограничных исследований». По краям были расположены символы, похожие на синтез скандинавских рун и грубой арабской вязи. Валера подошел практически вплотную к стене дома и не придумал ничего лучше, чем прислониться щекой к краске. — Свеженанесенная, — утвердительно произнес он и, чтобы окончательно убедиться в своих догадках, прикоснулся к надписи пальцами. Стена была холодной и шершавой на ощупь. Одернув руку, Валера обнаружил, что ладонь его стала черной, будто весь день он таскал угли из потухшего костра. Салфеток и платка под рукой не было. Буквально в трех метрах от надписи уходили вниз ступеньки, ведущие, вероятно в подвальное помещение дома. Валера аккуратно спустился, ощущая под ногами треск битого стекла. Пористые стены по обе стороны густо обросли рыжим мхом, за которым едва виднелись выцарапанные надписи. Оказавшись внизу, Валера встал напротив деревянной двери, ведущей в сплетение подвальных коммуникаций. Из расщелин тянуло теплом и сыростью. Валера приоткрыл дверь и тут же услышал, как что-то резко побежало прочь от двери. Живое и юркое. Вполне вероятно, что это была одичавшая бездомная собака или кошка, выбравшая подвал своим укрытием… Но топот был такой, будто маленькое существо передвигалось на двух ногах. Валера зашел в подвал, инстинктивно нащупал пластмассовый выключатель, врезанный в кирпичную стенку. Щелчок — и под потолком одинокая лампочка в черном патроне осветила содержимое помещения, больше походившее на заброшенный военный склад.

В подвале стояли плетеные и чем-то набитые округлые мешки, наполненные сыпучим содержимым. Большинство помещений было огорожено металлическими решетками и замкнуто навесными замками. В углу сидели двое детей — мальчик и девочка, которым на вид было не более семи лет. Белокурая девочка обнимала мальчика тоненькими хрупкими ручками, усеянными то ли синяками, то ли следами от комариных укусов. А он, кучерявый как цыган, дрожал, и напуганные голубые глаза пристально смотрели на Валеру. Кажется, он иногда открывал свой рот и хотел закричать, но не мог. Смыкались губы, а взгляд его выдавал подлинные ужас и боль. Девочка же, одетая в легкое, рваное летнее платье, грозно исподлобья смотрела на Валеру. Как и следовало ожидать, первой заговорила именно она. — Что вам нужно в нашем доме? — в ответ Валера выдавил из себя натянутую улыбку и хотел сказать что-нибудь умиротворяющее, чтобы затем подойти к этим детям. Но нет. Маленькие создания вновь атаковали растерянного гостя. — Вы пришли за моим братом, товарищ? — голос ее был тонким и звонким. Он совершенно не сочетался с воинствующим образом этой маленькой подвальной феи. «Товарищ» из уст девочки звучало как призыв к сопротивлению и намек на большой подвиг маленького человечка. Услышав, что говорят о нем, мальчик начал хныкать. Под ним образовалась небольшая лужа, равномерно растекавшаяся по холодной земляной поверхности, вытоптанной тысячами сапог. Валера замер на месте. Девочка в этот момент посмотрела на брата, и мужчина ощутил, каким сердечным был ее взгляд.

— Бедный Владик, не бойся его, — произнесла она и погладила мальчика по грязным, засаленным кудрям. Даже в тусклом свечении волосы его блестели. Мальчик разрыдался пуще прежнего. — Папа, не бей меня, — сквозь всхлипы произнес он. Валера сделал несколько осторожных шагов по направлению к детям, но внезапно девочка превратилась в силуэт чистого света, отчего ему пришлось прикрыть глаза ладонью и инстинктивно отступить. Еще через секунду он содрогнулся от удара по голове, который пришел изнутри, будто бы рванула шальная петарда, запрятанная в сером веществе. С треском качнулся гигантский маятник, интервалы колебания которого отсчитывали внеземное время. А потом — лишь глаза этой девочки, которые, впрочем, можно было легко перепутать со взглядом пантеры, вышедшей на охоту в глубине тропической ночи. Свет в подвале погас, а девочка превратилась в пятигранную звездочку, отливающую синими и красными цветами. Закружившись, она сначала приближаться к неподвижному Валере, а потом прошила его тело насквозь и ушла навылет в иное измерение. Валера упал на земляной пол, от которого пахло мокрой грибковой плесенью. Перед тем как его сознание окончательно эволюционировало в сгустки черной вязкой материи, подавляющей любые признаки привычного существования, он подумал о том, какой же прекрасной была жизнь в его конуре. Теперь Валера явился в новое пространство сторонним наблюдателем. Кроме него, в грязной комнате, где из всей мебели стоял только продавленный диван, были некие невидимые существа, от которых веяло теплом. На диване лежал скулящий мальчик и смотрел в некогда побеленный потолок, похожий теперь на лунный грунт из астрономических атласов. Валера подошел к

мальчику и, нагнувшись, осознал, что тело его в реальности этого юного создания отсутствует. Почувствовав неприятную щекотку в затылке, Валера понял, что это тепловые фантомы, внедренные в эту плоскость из неизвестного источника. Присутствие остаточного человеческого образа, вероятно, раздражало мозговые центры этих организмов. Совершенно неожиданно в комнате оказалась живая уродливая женщина. Она уверенно прошла сквозь Валеру прямиком к кровати. Из всей одежды на ней были только мужские спортивные штаны. Переместившись на несколько шагов, Валера разглядывал ее шершавую кожу, усыпанную большими коричневыми пятнами, напоминавшими ржавчину. В стороне от кровати он заметил новую деталь — на одной из стен черной краской чья-то неуверенная рука нервным почерком вывела слово «Пустота». Ему показалось, что его сознание занесло в обитель призраков. Но в следующую секунду Валера ощутил, что сам является всего лишь призраком в мире тотальной человеческой жестокости. Женщина подошла к кровати мальчика и, нагнувшись, принялась по-звериному принюхиваться, словно в прошлой жизни была ослепшей дворовой кошкой. — Вот же уродец! — вскрикнула она, отдернувшись. В комнате пахло гнилью, дешевым табаком и мочой. — Чертов уродец! — зло повторила женщина и, сжав тощие пальцы в кулак, больно ударила мальчика по животу. Несмотря на глубоко сокрытое чувство абсолютной справедливости, как-то вмешаться в эту ситуацию Валера не мог. Он молча наблюдал как от потока негативной энергии фантомы, которые до этого момента были незримыми, начали превращаться в клубы густого белого дыма.

Перевернувшись на бок, мальчик с сумасшедшими глазами начал плеваться кровью на пол, устланный дырявым линолеумом. Из красных густых плевков складывалась абстрактная мозаика, символизирующая неминуемость смерти. Тяжело вздыхая, мальчик закашлял. Фантомы же окончательно приняли форму грозовых туч молочного оттенка. Все это выглядело так, будто где-то здесь проходили разгерметизированные трубы с выхлопами из взрывоопасной смеси материализованных человеческих чувств. Потеряв интерес к измученному ребенку, женщина развернулась, и перед Валерой предстало нечто с обвисшей и давно потерявшей форму грудью и слипшимися кучерявыми черными волосами. Губы женщины были накрашены едкой красной помадой, сильно контрастирующей с ободранными стенами, а лицом она была очень похожа на обреченного мальчугана. — Что такое? — послышался хриплый голос кого-то наверняка смертельно больного туберкулезом. Противно заскрипел пол и в комнату вошел мужчина в поношенной выцветшей тельняшке. Его округлое глинистое лицо, окутанное глубокими морщинами, украшали черные грубые усы, будто бы проросшие прямиком из ноздрей. Окаймляющие подковой двойной подбородок, они напоминали поломанный трезубец, изъеденный коррозией. — Степан! — грозно произнесла женщина. — Этот костлявый малолетний кретин опять обоссался. — Я не виноват! — в отчаянии крикнул мальчик. Несмотря на необратимость происходящего, он надеялся избежать боли. — Оно само! Само сделалось! Не надо… Но дядя Степа был человеком твердых убеждений. Армия, из которой он с позором был изгнан алкогольным молотом, передислоцировала его тело на улицу. В про-

шлом Степан командовал сотней солдат, а теперь стал никому не нужным отребьем с первичными признаками разумного человека. Забытым и опустившимся, прямо с улицы его забрала к себе измученная опостылевшим бытием женщина. — Ничего ты не понимаешь, сынок… — будто обиженно произнес Степан и со свистом занес над мальчиком армейский пояс с бронзовой тусклой бляхой. Одним стремительным движением руки он перевернул мальчика на живот и принялся наносить глухие удары по его маленькому телу, оставляя болезненные отпечатки кроваво-красных пятиконечных звезд. Изредка бляха попадала по дивану, и тогда раздавался глухой шелест металлических пружин, запрятанных под грубой и мокрой тканью, покрытой причудливыми желтыми разводами. Свист, глухие удары и пугающий старческий хрип мальчугана. Валера хотел собрать всю свою волю в единое силовое поле и сделать хоть какую-то попытку изменить отвратное и чуждое будущее. Съежившись, он очень хотел поверить, что тоже может здесь кричать и чувствовать боль, уготованную невинному больному ребенку. В пик всей этой демонической пляски Валера вдруг понял, что является наполнителем тюбика, который небрежно выдавливается непознанным нажатием извне. Кажется, своими сигналами он все-таки что-то спровоцировал. Он очнулся сидящим на холодном земляном полу подвала. Прямо перед ним стояла девочка. Она смотрела на него, как на поверженного после турнира рыцаря. В ее глазах читалась смесь презрения и удовлетворения. — Не трогай его больше никогда, — слова звучали как предупреждение. Девочка топнула ножкой, всколыхнув пыльный покров этого мрачного места. Валера безмолвно признал, что сейчас он намного слабее ее.

Девочка подошла к напуганному мальчику и, взяв под руки, помогла ему подняться. Пока ошарашенный Валера пытался понять, что вокруг происходит, девочка обняла своего брата, и вдвоем они прошли прямо к выходу. Открыв со скрипом дверь и запустив в подвальные чертоги потоки дневного света, они растворились в городе. Поднявшись на ноги, Валера пошел вслед за ними медленным шагом, оставляя концентрат своих страхов дожидаться новых случайных посетителей этого места. Когда он переступил через порог, ведущий на улицу, первым делом вновь посмотрел на небо. Кажется, над большим городом собиралась гроза. Скоро небесная атака из молний и водяных потоков обрушится на землю и в пространствах между домами станет совсем безлюдно и до мерзости мокро. Валера поднялся по ступенькам, и перед его взором предстало полное отсутствие машин во дворе, а детская площадка выглядела совершенно новой, будто только-только над ней работала бригада строителей и ушла, так и не вытерев с ее пластмассовой поверхности строительную пыль. Удрученный, он побрел вглубь двора в поисках укрытия от грядущего шторма. Где-то между двумя домами, в окнах которых не горел свет, а у подъездов валялись окурки сигарет, он заприметил объект с крышей овальной формы. Под ним виднелись силуэты стоящих там людей. Ускорив шаг, Валера направился к ним в надежде прикоснуться к живым. Как раз в этот момент ударил ливень.

Прародители Под металлическим мухомором стояли три человекообразных существа, облаченных в черные балахоны из блестящей материи, блики на которой мерцали так, будто были мечущимися галактиками, помещенными в двумерное пространство. Существа грелись возле изрешеченной железной бочки, из щелей которой вырывались языки пламени и мгновенно гаснущие яркие искры. Как только Валера зашел под мухомор, взоры человекоподобных существ устремились на него и внезапно шум проливного дождя стих, а на смену ему пришел треск горящих в бочке дров. Обнаружив поблизости постороннего, существа начали вибрировать, словно под балахоном у каждого скрывался стратегический рой ядовитых ос. — Здравствуйте… — несмело произнес Валера и, окинув взглядом силуэты его потенциальных знакомых, добавил, — барышни. Очертания человекоподобных существ действительно напоминали женщин, скрещенных с гигантскими насекомыми. Утонченные черты лица, сухие тонкие губы невыносимо яркого цвета и фасеточные глаза с манящими отблесками. Впрочем, в этих неуловимых взглядах скрывался страх и желание непрерывной атаки. — Вечность — это смерть, Валерий Владимирович, — слащавым голосом сказала одна из них и наклонилась к бочке. Она методично раздувала бесноватое пламя, которое дарило тепло этому укромному местечку в эпицентре дворовой пустоши. Вторая девушка сделала шаг вперед и произнесла: — Меня зовут Сашина Дочь. В этом имени нет никакого смысла и нет никаких тайн, шифровок, посылов, измерений, намеков. Может быть — есть отец и его зна-

чительная, но не большая биологическая составляющая. Впрочем, это формальности и я никогда не видела своего отца. Наверное, он был абсолютом еще до моего рождения. У Сашиной Дочери явно была своя история, детали которой давно позабылись. Третья девушка вслед за своими сестрами сделала шаг вперед и хотела было что-то произнести, но ее перебила раздувавшая пламя. Вознесшись над дымящей бочкой, она прошептала несколько слов, услышать которые было суждено только Валере. — Меня зовут Кисейная Барышня… — теперь ее голос напоминал бурлящий ручей, будто незаметно для всех она набрала в рот талой воды. Голова ее вместе со всеми голосами и звуками переместилась в подвальный водосток с ограниченным пространством для акустики. Валера, почуяв, что новоявленные знакомые расположены к нему, решил все же поинтересоваться именем последней девушки, которая как-то боязливо поглядывала на спину Кисейной Барышни и старалась зарыться в просторный блестящий капюшон. — Третья девушка. Ты самая интересная. Я могу ошибаться. Но думаю именно так. В эту секунду. — Речь Валеры была отрывистой и напоминала попытку перенять стиль общения его новых знакомых со странными наименованиями. — Меня… Меня зовут ЛОМО… — произнесла напуганная собственным именем девушка и в это мгновение Кисейная Барышня протянула к ней руку и что-то сказала на таинственном языке, понять который Валера не мог. Представившись, они вновь встали вокруг горящей бочки. Она же была своеобразным барьером между Валерой и тремя странными девушками с голубыми глазами,

скрывающими фальшивые драгоценности их душ. Дым из бочки также отдавал голубым свечением, будто бы на дне ее был вовсе не огонь, а тоннель в параллельный мир. Валера подошел к бочке и поднес руки к столбу белого дыма. Ладони обдало жаром. Он посмотрел на крышу железного мухомора и прислушался. Казалось, что дождь прошел, но чуждая вибрация по-прежнему мешала спокойствию — Сколько сейчас времени? — невпопад спросил Валера. Но в ответ на это девушки лишь сняли капюшоны. У каждой из них темные волосы с разными оттенками серости были аккуратно уложены и стянуты плотной черной резинкой и из-за нездорового блеска напоминали искусственные. Фасеточные глаза мерцали. Скорее всего, они останутся яркими пятнами даже в кромешной тьме. Поклонившись, будто встретили своего господина, они вновь уставились на Валеру. На всякий случай он обернулся, но ничего, кроме облезлых стен и мокрого асфальта, не увидел. Данный посыл был адресован именно ему. — Что все это значит? — обратился растерянный Валера к своим новым знакомым. В бочке вновь что-то треснуло, и ввысь отправился похожий на горящий алмаз многогранник. — Ваше появление здесь не случайно, — сказала Кисейная Барышня. Вероятно, здесь она была главной, и поэтому ЛОМО ее боялась. — Мы всегда ждали подобного инженера души, — произнесла ЛОМО и с надеждой посмотрела на Кисейную Барышню. Кисейная Барышня кивнула головой, позволив ЛОМО продолжить свою речь. — Вам нужно войти в нас и сделать некоторые конструктивные поправки в архитектуре ядра мышления…

ЛОМО, вероятно, хотела сказать что-то еще, но Кисейная Барышня ударила ее ладонью по щеке, отчего трехмерное пространство реальности, в которой находился Валера, прогнулось, как металлический каркас, попавший в зону повышенного давления. Вибрация от звука соприкосновения двух живых существ насытила пейзаж слишком яркими красками и четкими контурами. Стены домов стали вдруг игрушечными, а небо наполнилось большими уродливыми пикселями, глядеть на которые долго было невыносимо. Кажется, над Валерой навис громадный старый монитор, отражающий примитивные текстуры. ЛОМО показательно взвизгнула и плюхнулась на асфальт, закрыв лицо руками. — Не слушайте ее, мужчина. Она пришла сюда из пограничного мира различных уродств, посему часто несет околесицу. Отец ее не любил. Бил. Помещал в сверхновые и жег, как подлую суку. — После сказанного на лице Кисейной Барышни читалось презрение. Так бывает, когда женщина в одной семье воспитывает родную дочь и приемного сына, притягивающего в дом сплошные проблемы. Кажется, в случае этих трех существ все было гораздо сложнее. На улице начинало смеркаться. Валера подумал, что надо как-то выбираться домой изо всех этих иллюзорных пространств. Он окинул взглядом окрестности, и ему показалось, что чернеть начало вовсе не затянутое облаками небо, а искусственно воссозданные конструкции, которые еще минуту назад были наполнены мягким телевизионным свечением. Ночь в том месте, где он оказался, вовсе не зависела от движения планеты вокруг Солнца. Более того, внутренним взглядом он хорошо видел, что непосредственно

эта местность является центром вселенной и все вращается вокруг нее. Или как-то неправильно — около, вне законов физики. Свет или тьма исходила изнутри, из самых недр, где… — Где располагается самая настоящая Пустота, — продолжила Сашина Дочь. Она прикоснулась тонким указательным пальцем к голове Кисейной Барышни, и та замерла. Затем ее ладонь коснулась лба плачущей ЛОМО, которая сразу же лишилась фасеточных глаз и уснула, усевшись на сухой асфальт и обхватив колени руками. Наверное, в таком положении она ощущала себя абсолютной и защищенной. Вновь начался дождь. Капли били по крыше металлического мухомора и привносили элементы нереальности во все происходящее. Валере казалось, что весь этот треск — едва ощутимое землетрясение, созданное руками подземных чудовищ. Как только Кисейная Барышня погрузилась во что-то, очень похожее на анабиоз, Сашина Дочь заговорила. И голос ее был в меру сладок и приятен. Валера сделал несколько шагов к ЛОМО и Кисейной Барышне, и хотел прикоснуться к их бледным лбам, как сию же секунду запаниковала Сашина Дочь. — Нет! — вскрикнула она и в такт своей речи взмахнула рукой, балансируя на грани прикосновения к собеседнику. — Не вздумай дотрагиваться до них и, тем более, до меня. — Что с ними не так? — недоумевающее спросил Валера. — Они спят. Не трогай их, пожалуйста. И ко мне не прикасайся. — Валера смотрел в глаза своей собеседнице. Ему казалось, что Сашина Дочь жаждет, чтобы он погладил ее своей теплой рукой, выпачканной в черной краске и подвальной пыли. Или, может, чтобы схватил за руку и

вместе они взлетели, а потом отправились гулять вокруг одинокой планеты, а потом в один момент потерялись в космосе. Или сгореть, смешав пепел от дезактивированных тел. — Где я нахожусь? — слегка растерянно спросил Валера. Сашина Дочь с укоризной смотрела на него и ждала следующего хода. Валера же не понимал, что от него хотят и что ему делать. Он резко развернулся и побежал прочь, в сторону прохода между двумя домами, через который он и попал к этой детской площадке. В эти мгновения он подумал, что совершил фатальную ошибку и что может быть еще не поздно вернуться, но… Вот он проем. Валера замер. В проеме виднелся все тот же металлический мухомор и три девушки, две из которых погрузились в состояние анабиоза. Несмотря на порядочное расстояние в несколько десятков метров, он чувствовал, как Сашина Дочь буквально сверлит его своим взглядом, а в бочке по-прежнему разгорается что-то горячее и опасное. «Оно же должно быть позади меня…» — подумал и Валера и обернулся, чтобы вновь побежать в обратном направлении и врезался в кирпичную стену, которой быть не должно. — Глупый Валера. Ну что за болван. Все же повторится! — это был голос Сашиной Дочери. Валере стало страшно. Сердце отбивало хаотичный неконтролируемый ритм, а тело покрылось липким и противным потом. Валере внезапно очень сильно захотелось в душ, но он чувствовал, что все его дела предугадывает и определяет Сашина Дочь. И стоит она прямо за его спиной, одним прикосновением делая статичные окрестности неподвижными во времени. Он вновь будет видеть, как спив-

шийся десантник избивает напуганного мальчика. Или другие вещи из мира насилия, которые сплелись в круговорот. Решив, что прошлого и будущего больше не существует, Валера обернулся с мыслями отдаться этой человекоподобной субстанции. Но, к его разочарованию, Сашина Дочь все так же стояла под металлическим мухомором и не желала протягивать к нему свои руки. Вероятно, физически она не могла находиться под проливным дождем, ибо была заточена в этом круглом пространстве и, быть может, имела способность тайно управлять двумя другими узницами. Оглядевшись, Валера увидел окна, оснащенные черными стеклами. Кажется, редкие обитатели оградились от происходящего здесь. Потом он посмотрел на замурованные подъезды. Рядом с ними должны были быть входы в подвальные сети, но туда будто бы вылили тонны бетона. Даже спрятаться негде. Валера осознал, что единственный выход из этой временной петли — соединиться с Сашиной Дочерью. Решив, что иного ему не дано, он твердым шагом направился к Сашиной Дочери в надежде узнать, что вокруг него происходит и как он сюда попал из странного подвала. Он приблизился к мухомору. Сашина Дочь улыбалась, будто была верной женой офицера военно-морского флота, которая дождалась его из длительного и полного опасностей похода. — Ты завершала жизнь самоубийством? — наобум спросил он, припоминая последние эпизоды своей работы, которые сейчас казались чем-то вроде давно забытых мультфильмов из беззаботного детства. — Ты же знаешь, Валера, что это ни к чему не приводит в итоге, — ответила Сашина Дочь. Валера обратил

внимание, что теперь ее голос стал более походить на человеческий. Появилась интонация. Нечто иноземное укрылось в ее сознании и не проявлялось, по крайней мере, сейчас. — Зачем я тут нужен? Где я? — У каждой из нас своя история, связанная с бесконечной тягой к наслаждению всякого рода живых существ. Ты сейчас находишься в том месте, с которым постоянно пытаешься работать. — Сашина Дочь подошла к двум своим спутницам и прикоснулась ладонями к их лбам. Они ожили. — Тебе нужно увидеть и понять, что ты видишь перед собой. Теперь мы все здесь. Даже ты, — сказала ЛОМО. Говорила она так, будто и вовсе не было никакого диктата со стороны Кисейной Барышни. В это время Кисейная Барышня извлекла из-под балахона несколько черных углей и кинула их в бочку. Из нее повалил черный дым, который обволакивал Валеру, создавая некое подобие кокона. — Теперь твоя очередь понимать, что в нас сокрыто, наш маленький друг. Ведь ты ищешь ответ на свой вопрос? — спросила Сашина Дочь. Валера догадался, что речь идет о духовном объекте, который завершал жизнь самоубийством, но появлялся в его мире в разных образах. Сашина Дочь наконец-то прикоснулась к Валере. Ее палец дотронулся до складки его влажного лба. Валера ощутил, как когтистый демон подкрался к нему, не оставив шансов на сопротивление. Полностью отдавшись Сашиной Дочери, он ощутил в себе острые края большого ветрового стекла, на котором царапинами были изображены фантастические материки и океаны некогда плоского мира. Реки, береговые линии, разломы, неправиль-

ной формы фигуры и абсолютно плоские двухмерные пространства. Демон впился в плечи Валеры, дав крови выплеснуться и каплями упасть на мокрый асфальт. Но боли не было. Одно лишь ощущение, что жизнь из него выкачивают как гной из запущенной раны. Медленно, но необратимо Валера слеп и глох, задыхался. Наконец он почувствовал, как само его тело развалилось на части и рухнуло в пропасть. Высвободилось только сознание, медленно дрейфующее к новым сосудам. То, что раньше было человеком, стало духовным наполнителем безграничных пространств. Оно могло одновременно быть в каждой его точке или же модифицироваться в отдельный нейрон множества тел, что расхаживали и покоились, подчиняясь законам воссозданного ими же общества. Первым пунктом для постижения стал мир объекта «Сашина Дочь».

Объект Сашина Дочь В мире неразумных машин и глупых людей душа объекта «Сашина дочь» принадлежала прекрасной девушке Ане. В солнечный день она шагала по обшарпанному бульвару затхлого восточноевропейского города и, улыбаясь, смотрела в лица прохожих, старясь уловить их бренные мыслишки. Люди шли по своим делам. А когда встречались взглядом с лучезарной Аней, то старались делать вид, что не замечают ее глаз, способных видеть нечто большее, нежели объекты из металла и камня. Будто и не было ее вовсе — такой одной и неповторимой, что искала чистой романтики среди катакомб рутины и мечтаний.

Овеваемая летним ветром, она села на лавочку. Напротив нее будто вылезшее из-под земли возвышалось страшное правительственное здание, основание которого поддерживали величественные колонны, выкрашенные в красный цвет. Крыльцо здания пустовало, и лишь изредка из массивных деревянных дверей, украшенных авторской витиеватой резьбой, появлялись люди и тут же исчезали в толпе. Аня провожала их мысленным добрым напутствием, а они будто чувствовали ее невинную слежку, отворачивались, а затем быстрым шагом удалялись прочь. Изредка проходившие мимо нее старики пытались заглянуть ей в лицо, но, когда встречались с наивным взглядом и нежными чертами, сразу делали вид, что обознались. А Аня улыбалась и не понимала, почему в городе, где проживают миллионы людей, так много одиноких и запуганных. «Может, этот воздух пропитан парами антивещества, от которого людям тяжело дышать и мысли падают на самое дно рассудка?» — думала она и старалась втянуть побольше кислородной смеси, чересчур приправленной выхлопными газами и выбросами мрачных фабрик, которые черными кляксами будто бы наобум были разбросаны по городу неведомой темной силой. На ближайшем перекрестке широких улиц желтым цветом мерцал светофор. Люди, стоявшие возле пешеходного перехода, подозрительно поглядывали из стороны в сторону, пытаясь уловить момент, когда машин будет мало, и тайком перебежать на другую сторону улицы. Кажется, у каждого из них была всего одна цель — скрыться в тесном пространстве квартиры со скрипящим полом, прижав к себе авоськи с нехитрой утварью. А потом так и сидеть, пока не наступит рассвет.

Аня поднялась с деревянной лавки и грациозной походкой побрела к пешеходному переходу, желая поближе подойти к красному зданию, которого все так боялись и сторонились. Страх, который, быть может, исходил из жерла этой конструкции, был совершенно неприменим к юному восемнадцатилетнему созданию с кроткой улыбкой и роскошными ресницами (что казались магическими в мире полностью стандартизированной неестественной красоты). Подойдя к пешеходному переходу, она посмотрела в обе стороны и, подняв подол длинного бежевого платья, вышитого золотыми нитками, спрыгнула с обочины, окаймленной разбитым бордюром. Ножки ее твердо встали на потрескавшийся асфальт проезжей части, местами испещренный белой разметкой. Быстрым шагом Аня направилась на противоположную сторону улицы, хаотично оглядываясь по сторонам. Быть может, рядом с этим таинственным красным зданием она сможет лучше ощутить его энергетику. Аня подошла к массивным деревянным дверям и прочитала надпись на табличке: «Комитет Добрых Дел». Далее было указано время работы. Как оказалось, данное заведение работало круглосуточно с небольшим техническим перерывом после полуночи. Вроде бы в 00:00 из внутреннего дворика этого имперского строения выезжал грузовик, доверху загруженный отработанным материалом эпохи. Тела, тела, тела. Сплетение холодных рук, синих ног и вспоротых животов. От грузовика пахло. Бывало, он проезжал по улице, а запах его еще долго оставался в качестве свидетельства непрерывного исторического процесса. Ане показалось, что могучие красные колонны вздымаются прямо в небеса и нет конца их пафосному

величию. Девушка спряталась за одной из них. Сразу за ее спиной красовалась черная прямоугольная табличка с мифическими письменами ушедших в небытие поколений. Пока Аня внимательно читала аккуратно выгравированные буквы, сзади к ней бесшумно подкрался человек, который привык работать так, чтобы другие ничего не заметили. Он положил свою шершавую ладонь с пожелтевшими трещинами на хрупкое плечо наивной девушки. От внезапного прикосновения, больше напоминавшего пленение, Аня вздрогнула и, резко развернувшись, прижадась спиной к стене. Перед ней же стоял настоящий богатырь, одетый в тщательно выглаженный черный пиджак с сияющей золотистой бабочкой вместо галстука и белую рубашку, скрывающую грубую кожу, о которую, должно быть, противно тереться щеками. Несмотря на то, что взгляд существа скрывали темные непроглядные очки, душу девушки охватил леденящий ужас. Но мужчина, явно предугадывая ход испуганных мыслей девушки, в ответ лишь улыбнулся. Улыбка его была наигранно-доброй, но Аня сразу поверила, что от этого создания не будет исходить никакого зла. Кажется, в его белых зубах отражалась вся она — беззащитная и нежная, жаждущая лишь стихов и прикосновений. — Здравствуйте, Аня! — сказал он так, будто был знаком с ней со школьной скамьи. Она была отличницей, а он рос жестоким и беспринципным подонком. — Здравствуйте! Вы меня напугали… Кто вы? — Я тот, кто охраняет твой покой дни и ночи напролет! — Вы ангел? — наивно спросила она. — Почти. А теперь пошли со мной! — после этого рычания, внезапно сменившего отточенный баритон до-

броты, мужчина взял девушку за подол платья и поволок мимо стен красного здания. Колонны и парадный вход остались позади. Аню ждала иная судьба. Осознав, что ее положение безнадежно и что граница дозволенного пройдена, Аня отдалась целиком Сплаву_ Свинца_и_Урана и судьбе. Тут же в ее голове завертелись самые страшные картины вполне вероятного будущего. Мужчина завел девушку за угол монументального строения. Пройдя несколько метров вдоль стены, они остановились возле встроенной металлической двери без ручек. Человек достал из кармана своего пиджака маленький молоток с тщательно отполированной деревянной ручкой. Аня испугалась еще сильнее: ей на миг показалось, что человек этим молотком будет методично дробить ее коленные чашечки и ей придется испытать настоящую боль, несущую с собой экзистенциальный ужас. Но мужчина лишь усмехнулся, снова полностью угадав мысли спутницы. Опыт работы научил его тонко улавливать всю невербальную информацию, которую передавали ему в моменты отчаяния робкие девушки. Он с размаху ударил молоточком по двери. Раздался звонкий «бум» и по стенам пошла еле ощутимая вибрация. Аня подумала, что эта странная металлическая дверь была чем-то вроде мембраны между сердцем Комитета Добрых Дел и безжизненным пространством, в котором по несправедливому недоразумению прошло ее детство. Через несколько секунд металлическая дверь отворится, и они оба погрузятся в таинственные темные артерии. — А кровь этого существа из бетона такая же красная, как и у всех смертных? — спросила Аня. Перед тем как ответить, мужчина снял шляпу и стряхнул с нее дурно пахнущие пыльные колбаски. Наверное,

он очень долго находился в чертогах Комитета и ждал появления невинной жертвы. — Она однонаправленная. Как безграничная жертвенность, покоящаяся в женском сердечке. Тук-тук-тук, ох и ах. Понимаешь меня, моя маленькая Аня? — вопрос, который задал человек, был явно риторическим и не подразумевал четкого ответа. Аня покорно кивнула головой, но ее выражение лица, полное досады, говорило о потребности в несколько иных знаниях. Тем временем дверь со скрипом открывалась, приводимая в движение ржавым изношенным механизмом. Сантиметр за сантиметром она обнажала внутренности здания. Любопытная Аня наклонилась вперед, дабы заглянуть внутрь. Мужчина резко одернул девушку и прижался своей щекой к ее лицу. Мягкой и нежной кожей Аня ощутила нечеловеческую грубость и шершавость, присущую пористому бетону, которым заливали братские могилы. Она зажмурилась в ожидании потенциальной боли, но мужчина лишь прошипел: — Ты тромбоцит, а я лимфоцит! После он схватил девушку за плечи и швырнул в темный коридор, распростершийся за отворившейся металлической дверью. Пол коридора был гладким, а сам он напоминал гигантскую овальную трубу, смазанную со всех сторон слизью, отдающей терпким запахом ванили. Аня полетела в неизвестность. Лежа на животе, она несколько минут катилась в самую глубину монументального здания. Так получилось, что Аня свалилась прямо с потолка в небольшую комнату с желтыми обоями и холодным дощатым полом, зияющим глубокими дырами. Сквозь

щели в нем были видны бурные потоки жидкости странной подземной реки. Оттуда веяло смертью и тяжелыми трупными ароматами. В самом центре этой конуры возвышался металлический стул, наглухо прикрученный шурупами к доскам. Настенные часы с черной нечистью вместо кукушки показывали семь вечера. В углу за столом сидел человек, уже знакомый Ане. Над ним висел портрет какого-то тучного генерала, упакованный в пластиковую раму. Девушке показалось, что глаза на портрете куда более живые, чем у сидящего человека. Встав на четвереньки, она первым делом осмотрела свое платье, измазанное красной слизью. Его хотелось снять, но лоскуты испорченной ткани отрывались только вместе с кожей, оголяя нижние слои мягких тканей. Человек, по-прежнему сидя за столом, пристально разглядывал красивое тело прибывшей девушки. Аня же пыталась высматривать что-то в щелях пола, который, быть может, был специально вырезан таким для этого мрачного помещения. «Через эти маленькие щели никак не сбежишь» — подумала она, позабыв о том, что человек читает ее мысли, даже не глядя в глаза. — На стул, тварь! — Человек с грохотом поднялся на ноги, демонстративно шлепнув красной папкой о поверхность стола. Аня сделала вид, что не услышала его. Звуки бурно протекающей подвальной реки привлекали ее. Манили туда, в глубины, в кровяные потоки несправедливо замученных душ. Человек быстрым шагом подошел к Ане и больно схватил ее за волосы. Аня стиснула зубы, но не издала ни единого звука. Однако человек вместе с мыслями улавливал энергию насилия, а поэтому принялся сжимать локоны у самых корней. Растрепанные волосы с треском

рвались. Инстинктивно Аня пыталась обхватить своими тонкими пальчиками жилистое предплечье, но разве управишься с такой силищей в одиночку? Человек швырнул ее к металлическому стулу. Больно ударившись головой о сваренную из арматуры ножку, она поднялась и зачем-то села напротив человека. Разглядывая Аню, он злобно сопел. Аня подумала, что теперь на теле ее останутся синяки, которые можно вскрывать блестящим скальпелем, или же, на худой конец, ключами от платяного шкафчика. Будут красные брызги. — Так-то лучше, — удовлетворенно произнес человек. И уселся обратно на свое место. Открыв красную папку, он сделал ручкой какие-то пометки. В этот момент Аня всматривалась в глаза увековеченного в портрете генерала. Они были живыми и бегали в надежде отыскать выход из замкнутого пространства. Или же в них был помещен инородный объект? Человек за столом явно не усмотрел зарождающуюся жизнь в этом куске пластмассы. — Итак, кто вы такая? — произнес мужчина спокойным голосом, будто и не было никакого насилия в этой маленькой комнатке. — Сашина Дочь, — ответила Аня. Холодный металл, на котором она сейчас сидела, не давал ей покоя. Ворочаясь, она оглядывалась по сторонам в надежде услышать хоть какой-нибудь скрип. Мокрое платье источало пар. Красная слизь постепенно испарялась под действием тепла ее живого тела. — Когда в последний раз имела половой акт с классовым неприятелем и сколько раз достигла точки наивысшего наслаждения? — задал следующий вопрос человек и исподлобья взглянул на поверженную, но отнюдь не сломленную девушку.

— В пятницу. Отдалась три раза одному человеку. И кончила один. — Аня посмотрела на свои ладони, будто они были хранилищем памяти. — Сидеть, сучара! — рявкнул человек. Его охватила ярость. Он швырнул на стол ручку, вероятно, наставив клякс на листе бумаги, и, отодвинув один из ящиков стола, извлек тусклые наручники, источенные тонкими полосами рыжеватой ржавчины. Вновь подойдя к девушке, он заломил ей руки за спину и больно сжал запястья металлическими скобами. Сейчас Аня почувствовала себя совсем беззащитной и поняла, что вскоре придется отдаться судьбе. — Следишь ли ты за гигиеной организма? — с издевкой произнес человек. Теперь он стоял прямо напротив Ани. Не услышав в ответ ничего внятного, он принялся ходить из сторону в сторону, будто был не следователем по особо важным делам, а заложником находящейся в психиатрической лечебнице одиночной камеры. Когда терпение человека лопнуло, он подскочил к Ане и одной рукой стремительно задрал ей платье, а второй безжалостно рванул белые трусики, обнажив своему взору поросль черных кучерявых волос. Аня зажмурилась. Нахлынули воспоминания многолетней давности. Череда звуков и телодвижений. Глаза портретного генерала сфокусировались на происходящем. — Значит… Значит, ты с ними заодно… Вот же сука! — человек плюнул в лицо Ане, будто она приходилась ему неверной женой или опозорившей семью дочерью. — Я вас боюсь… — шепотом сказала Аня, готовая вот-вот расплакаться. Страх Ани только подбадривал человека. Улыбнувшись, он приспустил свои штаны, извлек скукоженный член и подошел ближе к ней. Аня отвернула голову в сторону. Придерживая одной рукой расстег-

нутые штаны, человек ударил ее по лицу. Изо рта и носа девушки струйкой потекла кровь. Большими кляксами она падала на розовое платье и грязный пол. — Кто вы? — с надеждой на прощение спросила Аня, сплевывая кровь. — Моисей Степанович Иванов, майор войск специального назначения, — с гордостью ответил человек. Спущенные трусики Ани находились теперь на уровне ее щиколоток и сплошь были заляпаны кровью. «Это же тот самый человек, который спасает наши жизни во имя добра и света!» — подумала она. Внезапно душа девушки наполнилась озарением. Она поняла всю глумливую суть происходящего. Аня улыбнулась, обнажив ровные и белые зубы, слегка подкрашенные кровавыми разводами. — Вот теперь хорошо! — человек улыбнулся ей в ответ и приставил свой член к ее лицу. Аня покорно взяла пульсирующий орган в рот и голова ее начала двигаться. Языком и губами Аня ощущала всю мощь того прекрасного времени, в котором ей довелось жить. Периодически ей приходилось останавливаться, чтобы сплюнуть смесь из слюны и крови. Второй рукой человек схватил Аню за голову и принялся поступательными движениями наклонять ее к себе в такт совершаемой операции. — Давай! Твори историю, сучара… — произнес он. От наслаждения Моисей Степанович закрыл глаза, и тело его пробирала еле ощутимая дрожь. Тем временем глазами портрета на происходящее смотрел никто не иной, как обреченный Валера, который на мгновения стал сторонним наблюдателем в мире Сашиной Дочери. Он оказался пленен невидимыми границами портрета и стал его живой частью — глазами.

Остальная материя по-прежнему представляла собой мертвечину. Частицы самых разных форм метались вокруг рамы, напоминая знакомое со школьной скамьи броуновское движение. Глаза генерала были единственной возможностью не только увидеть, но и прочувствовать все происходящее в этом замкнутом островке вселенной с душой Сашиной Дочери. Валера пытался кричать и бить энергетическими ударами в незыблемую конструкцию портрета, но его сил и знаний явно не хватало, чтобы прорвать потустороннюю клетку. Тем временем Моисей Степанович почувствовал, как от самых пяток и макушки в центр тела штормовыми волнами стремились последние силы. Его горячая, вязкая жидкость в изобилии заполнила ротовую полость девушки, после чего майор опал на тело Ани и стал совершенно бессильным и бесполезным существом человеческого происхождения. «Вероятно, у вас давно никого не было…» — подумала Аня. Ей стало жалко своего собеседника. Он, наверное, был очень одиноким. Как только первая капля спермы коснулась пола, комнату разразил энергетический вихрь. За миллиардные доли секунды портрет генерала распался на атомы и молекулы, и из недр его выпал маленький Валера. Апробировав существующие законы формирования материи, тело его подверглось интенсивного росту. Злость и ненависть ко всему происходящему превратилась в катализатор. — Что? Что происходит? — в страхе завопил Моисей Степанович, обернувшись. Со спущенными штанами и невесть куда исчезнувшим половым членом он выглядел растерянным. Валера сначала посмотрел на него, а потом на Аню. Она улыбалась.

Внезапно из дырок в полу начали брызгать фонтаны густой и холодной крови, стремительно заполнявшие помещение. Подводные жидкости взбунтовались против такого вторжения и приняли единственно верное решение — уничтожить этот виток спирали бесконечной вселенной. Моисей Степанович схватился за голову и попытался бежать, но единственная дверь приняла форму недостающего фрагмента стены. От безнадежности человек окунулся в кровавый студень, который постепенно вздымался, поглощая все новые и новые сантиметры пространства. Через несколько минут холодные кровяные сгустки грозились заполонить все помещение. Скорее всего, Аня, новорожденный Валера и потухший майор должны были захлебнуться в этом кошмарном коктейле. Валера подошел к прикованной к стулу Ане. Она была спокойной и даже радостной. Он тряхнул ее за плечи: вероятно, хотел унести с собой в лучшие миры. Но ее запястья сжимали наручники, а ключ потерялся на дне новоявленного озера страданий. — Тебе пора уходить, — произнесла Аня. — Мои околоплодные воды скоро погубят здесь все, чтобы родилась новая жизнь! Напоследок она растерянно улыбнулась. Кровавый коктейль уже достиг ее шеи. Тут же Моисей Степанович умер, полностью погрузившись в студень и став его частью, а Валера почувствовал, как неведомая сила тянет его ввысь. Он пытался руками зацепиться за куски рушащегося пространства, но все тщетно: оно навсегда утекало на свалку безвременья, откуда нет пути назад. Полетев вверх вопреки силе тяготения и проломив телом хрупкий потолок комнаты, он до последнего пытался уловить наивный взгляд Ани. Девушка по-прежнему выглядела растерянной.

Валера кричал, но звук не распространялся в вакууме. Его ледяные волны полностью окружили целое и невредимое тело, на котором не было никаких кровавых следов. Аня была первой из созданий, пытавшихся покинуть мир неестественным путем. Но природная закономерность не терпела такого волеизъявления и постоянно возвращала все назад, в те самые мгновения насилия, оставляющих многих наедине со своими страхами. И часто — в вечности.

Две другие Валера очнулся и не увидел ничего. Хотелось дышать. Глубоко и интенсивно. Демонстративно громко дышать, заполняя воздухом легкие. Насыщая кровь кислородом. Отрезвляя уставший разум. Темное помещение, в котором он находился, источало запах пластилина и квашеной капусты. Он попытался оглядеться и, похлопав глазами, подумал, что, наверное, ослеп. Вокруг ничего не было. Тело затекло, и при попытке пошевелиться конечности Валеры будто бы погружались в озера раскаленной докрасна лавы. Едва двигая то рукой, то ногой, он с трудом сдерживал себя от завываний, которые так и просились наружу. Хотелось пить. Дергаясь, он напоминал пациента реанимации, через грудь которого не теряющие надежды врачи порционно пропускали разряды электрического тока. Валера попытался подняться, но неведомые силы будто бы изнутри скрутили все мышцы и сухожилия в крепкий морской узел. Его тело словно приковали к месту громадным смертоносным притяжением. Вале-

ру охватила паника: быть может, он лежит скованный в гробу? Он не мог вспомнить событий, которые с ним происходили всего несколько мгновений назад. Опустив веки, он увидел лицо печальной девушки, чьего имени никак не мог вспомнить. Оно сменялось образами сырых земляных валов, заполненных обнаженными безымянными трупами. Витали какие-то портеры, комнаты, реки со стремительным течением. Внезапно загорелся свет. Вспышками он озарил громадное помещение, где находился Валера. Он приподнял голову и увидел, что лежит на металлической больничной койке и прикован к ней ремнями. Валера посмотрел по сторонам и понял, что в этом просторном помещении множество коек, выстроенных в ряд. На каждой из них покоился человек. Но все они спали и не подавали признаков жизни. Может быть, просто-напросто были мертвы или помещены в состояние принудительной консервации. Вдалеке мерцала слабеющая люминесцентная лампа. Ее тусклый дрожащий свет озарял широкую металлическую дверь, построенную, вероятно, для пропуска грузовиков или здоровенных телег. Скорее всего, это был единственный выход из помещения. — Эй! Есть здесь кто-нибудь? — закричал Валера и закашлялся, будто легкие его изнутри были покрыты слоем пыли. Наверное, он пролежал здесь очень долго. В горле было сухо и жестко. Кожа стала шершавой, как шкура рептилии. Голос Валеры эхом разнесся по помещению. Не получив в ответ никакой реакции, он принялся беспорядочно, что есть мочи кричать, надеясь привлечь к себе хоть чуточку внимания. Голося, он подвергал свои связки жестоким истязаниям, отчего боль стала его шестым чувством и лишь уси-

ливала мощь крика. Может быть, удастся разбудить хотя бы кого-то из этих сотен мертвых, но все еще теплых тел? Неожиданно раздался грохот — металлическая дверь у мерцающей лампы со скрипом отворилась. На фоне черноты виделись размытые контуры человекоподобных существ. Валера умолк и пригляделся. Прищурившись, он заметил, что каждый из силуэтов облачен в белый халат. О чем-то коротко переговорив, посетители этого склада с людьми двинулись шагом к Валере. Предчувствуя неминуемое вмешательство в свое жизненное пространство, он пожалел о том, что призвал на помощь неизвестность. Трое людей подошли к нему, и Валере удалось немного рассмотреть их. Седовласого врача сопровождали две девушки в белых масках, прикрывающих рты. Их безжизненный роботоподобный взгляд словно манил его, таясь в глубине бездонного котла воспоминаний. От такого взгляда становилось не по себе. Хотелось, чтобы спину вытерли сухим и мягким полотенцами. — Почему вы кричите? — слегка поднатужившись, произнес врач. Валера в ответ ничего не говорил, а только лишь тяжело дышал, как после длительной пробежки. Врач достал из кармана фонарик и посветил Валере сначала в один глаз, потом во второй. — Он что, живой? — спросила одна девушка абсолютно механическим голосом. — Заткнись, — коротко ответила вторая. Через несколько секунд она с треском отвесила пощечину своей собеседнице. — Тише, — обернувшись, произнес врач и опять уставился на Валеру. — Значит, ты у нас живой экземпляр, непослушный наш пациент! — бойко произнес он и потрепал Валеру по сальным блестящим волосам, местами сбитым в колту-

ны. Затем врач извлек влажную салфетку из нагрудного кармана своего халата и протер липкие ладони. — Сделайте ему укол и везите в лабораторию! — произнес строго он и медленно удалился в сторону металлической двери. Валера смотрел ему вслед. Из дверной расщелины темное пространство заливал яркий белый свет, за которым не было видно интерьера помещения. Валере показалось, что врач уходит в иное измерение, оставляя его двум человекоподобным существам для трапезы или других жутких развлечений. После того как старый доктор ушел, девушки сорвали с себя маски и уставились на Валеру. Лица их были одинаковыми, как у близнецов или клонов. Прикованный к кровати Валера, разглядывая черты лиц этих созданий, пытался вспомнить, где и при каких обстоятельствах он мог их видеть. Из-за пробелов в ленте его жизненных циклов еще до конца не отпустившая паника сменялась первобытным неконтролируемым страхом. Ему опять захотелось кричать. — Помнишь меня, Валера? — произнесла одна девушка. Следом она распустила свои длинные каштановые волосы, будто этот жест был каким-то тайным знаком. Вторая девушка истерично засмеялась. Кинув на пол сжимающую волосы резинку, она пальцем дотронулась до лба Валеры. Лоб был холодным и мокрым. Острым ногтем на нем можно было рисовать символы, соскребая капельки пота с рыхлыми верхними слоями кожи. После нескольких прикосновений на Валеру снизошло озарение: он восстановил в своей памяти цепочку всех произошедших событий. — Ну, так кто мы такие? — произнесли в один голос девушки. Несмотря на одинаковую внешность, голоса их были разными, и один голос будто бы эхом дополнял

второй, создавая иллюзию вибрации. Умом своим Валера ощутил, что ему дали важнейшее в жизни задание и нужно незамедлительно действовать. Едва осмыслив все происходящее, Валера заговорил: — Изделие номер 100. Кисейная барышня. Агрегат насилия! — Валера ощущал, что не сам произносит эти слова и будто какой-то оператор сейчас колдует над его мозгом и диктует чужую волю. Несмотря на то, что он сказал всего несколько слов, голова его разболелась. Казалось, еще чуть-чуть и черепная коробка разлетится на тысячи мелких фрагментов. Мозговое вещество забрызгает холодный и гладкий пол. — Изделие номер 102. Лло-ло-ло-ло… — Лицо Валеры исказилось, будто бы голову его мяли пальцами как куклу. Стиснув зубы, он резко подался вперед и его обильно стошнило. Желчеподобная субстанция плюхнулась на пол, и остатки ее стекали с подбородка на белую простыню. Между ног Валера ощутил вялую, неприятную боль. Хотелось крепко зажать пах ладонями, но ремни этого сделать не позволяли. От напряжения Валера непроизвольно обмочился, и ему стало стыдно. — Бедный мальчик! — произнесла Кисейная Барышня. — Затравили и испугали! — пальцами руки она убрала с лица распушенные волосы и достала шприц из кармана белого халата. Инъекция содержала голубоватое вязкое вещество, подобное растопленному воску. ЛОМО стояла в стороне и, закусив нижнюю губу, томилась в ожидании укола. — Ну, давай же! — крикнула она, не желая ждать дальше. Внезапно Кисейная Барышня развернулась и всадила шприц прямо в сердце своей сестре-двойняшке. — Что ты… — успела произнести ЛОМО и, прохрипев напоследок на нечеловеческом языке, плашмя упала на пол.

Кисейная Барышня нагнулась над Валерой и посмотрела ему прямо в глаза. Ширма безжизненности испарялась из ее томного взгляда, обнажая рабскую и затравленную душу. — Ты ведь спас ее? — нежным шепотом произнесла она. — Кого? — спросил Валера в надежде на то, что его освободят. — Ну… — задумчиво произнесла Кисейная Барышня. — Ее… Замученную, маленькую и униженную девочку. Спас же? Кажется, Кисейная Барышня совершила фатальный поступок, выполнив свою миссию в этом мире, когда переложила всю ответственность за будущее на плечи другого человека. Валера моргнул глазами, давая понять, что подразумевает положительный ответ. Несмотря на то, что его растерянность во взгляде выдавала незнание всего происходящего, Кисейную Барышню это вполне устроило, и она на прощание поцеловала Валеру в губы. В эти же мгновения все прикованные тела как по команде завыли, и протяжный неприятный вопль наполнил помещение отчаянием. Кисейная Барышня упала замертво следом за своей сестрой. Тела, напоминающие до этого покойников, начали рывками дергаться, инстинктивно пытаясь выбраться. Свет погас. Остался лишь крик и темная пелена перед глазами. Единственным молчащим из сотни пленных был Валера. Вскоре во всеобщем хаосе он всем телом почувствовал топот невидимого великана, а еще через несколько секунд его койка покатилась. В полной темноте. Наверное, куда-то к двери. Сейчас он ощущал, как этот ужасающий крик тянется за ним, словно призрак. Но во-

преки всем законам природы скорость его движения почему-то опережала скорость звука в этом пространстве. Валеру выкатили в продольный коридор. Металлическая дверь за ним захлопнулась, и крики душевно прокаженных остались где-то позади. Теперь он слышал лишь злобный шепот санитаров и слегка приглушенный гул развешанных под потолком тусклых люминесцентных ламп. Где-то со скрипом открылась дверь. Валера откинул голову, чтобы увидеть очередного неприятного человека в белом халате. Из-за перевернутой койки казалось, что седовласый доктор шагает к нему по потолку. Подойдя к мятежному пациенту и нагнувшись над ним, он спросил: — Вы готовы к предстоящей операции? — голос звучал ехидно, с самодовольными нотками. Будто доктор хотел провести операцию, о которой мечтал очень давно и готовился десятилетиями. — Какой операции? — взволнованно спросил Валера, в уме перебирая будущие увечья и уродства. Но доктор в ответ ничего не сказал, а вместо этого достал что-то из кармана и спрятал за своей спиной, будто был озорным школьником. Он улыбался. Улыбка эта вовсе не содержала искренности. Скорее — озаряла сумасшедший разум, несущий страх незнакомому с темными гениями обывателю. Так улыбались только умалишенные маньяки, потрошащие свою очередную жертву кривым кухонным ножом. Доктор сделал инъекцию в сонную артерию своему пациенту. Валера не сопротивлялся. По-прежнему скованный ремнями, он пытался расслабиться, ибо прекрасно осознавал всю безвыходность ситуации. После укола по его кровеносным сосудам будто пропустили электрический ток, и мысленный круговорот

в голове постепенно начал застывать. Появились странные фигуры, парившие в пространстве и принимавшие неведомые формы и цвета. Два санитара медленно покатили обреченного пациента вдоль коридора, и вспышки череды горящих ламп пробуждали его память. Аня. Девушка Аня — школьная любовь осужденного на принудительную медицину внезапно возникла в сознании. Будто она была где-то совсем рядом и со стороны, с телеэкрана наблюдала за происходящим. И в этот же печальный момент в будущем смотрела на видео повтор прошлого, бывшего текущей реальностью для Валеры. Пока его катили среди дверей и пустых носилок, сброшенных в кучу, он пытался заговорить о ней с санитарами, но те были молчаливы и все навязчивые вопросы Валеры попросту игнорировали. — У меня есть девушка Аня, я ее очень люблю… — бубнил, запинаясь, Валера будто читал молитву. Ани давно уже не было с ним. — У нас с Аней будут дети скоро. Очень скоро. — На его реплики санитар глупо улыбался, даже не думая отвечать что-то серьезное. — Моя бабушка родилась в двойне. У нас же будет двойня? Будет? — вопрошал Валера, на что один из санитаров ответил: «Будет, не волнуйся, все у тебя будет». После сказанного оба санитара загоготали, будто слышали такие слова впервые. Валера же на мгновение подумал, что они наделены разумом детей и не понимают дарованного им мира. Не понимают, что можно покорять его тайны. — Я путешествовал в ее сознании… — взволнованно бормотал Валера. — Ведь я же… Я же психоаналитик! — воскликнул он. В этот момент его вкатили в стерильную операционную. Доктор, облаченный в чистую спецодежду, ждал его,

поправляя зеркальные микроскопические очки. Рядом с ним медсестра кропотливо раскладывала блестящие инструменты. В томном ожидании врач потирал руки. Увидев Валеру, он щелкнул пальцами в резиновых перчатках. Валере ослабили ремни и, убедившись, что сопротивляться он не будет, вовсе его освободили. Его переложили на операционный стол и зажгли над головой яркий прожектор. Введенный препарат превратил мышцы в рыхлое тесто, поэтому при всем желании он не мог куда-либо убежать. Сейчас доктор вскроет его черепную коробку, и тогда сознание точно улетучится в совершенно иные, неподвластные простому человеку миры. Доктор аккуратно зажал голову пациента в тиски. Зажужжала медицинская пила. Черепная стружка посыпалась на вымытый пол. Ощущая дребезжание и сомкнув зубы, Валера закрыл глаза и окончательно отдался своим мечтаниям. — Вы достигли чересчур опасных пределов, наш дорогой опытный образец! — поучительно произнес хирург, аккуратно положив срезанный кусок черепа на белую скатерть. Голос его из-за лицевой маски был глухим, будто в рот затолкали кусочки папье-маше. Черепная коробка Валеры раскрылась, и он уже не почувствовал, как врач аккуратно и с любовь принялся удалять ненужные фрагменты почерневшего мозга. Сознание Валеры поднялось ввысь, оставив тело покоиться на операционном столе. Они обезоружили Валеру физически, но не было такого сачка, которым можно уловить его безгранично мощную энергетическую оболочку. Метафизическое естество Валеры поднялось к самому потолку помещения и приметило одинокого паука, что сплел свою ловчую сеть в одном из углов. Паук будто почуял, что сейчас его крохот-

ный хищный разум атакует нечто сверхъестественное и убежал в самый уголок сплетения блестящих нитей. Валера энергетической стрелой ворвался в примитивный организм членистоногого создания с единственной целью — отомстить. Будучи порождением сверхразума, он запросто влиял на всю материю, и за мгновение существо из крохотного превратилось в метровое угрожающее создание, которым, словно подручным роботом, управлял перешедший в иное состояние Валера. Дежурившие возле входа санитары в ужасе помчались прочь, а доктор оказался прижат к противоположной от входа стене. Выругавшись на непонятном языке, он схватил медицинскую пилу в надежде, что сможет совладать с этим порождением иной вселенной. Однако все было тщетно: головотуловище паука издало противный чавкающий звук, и комок паутины врезался в доктора. Понимая, что теперь он полностью обезоружен, врач закричал. Паук подобрался к хирургу поближе и впрыснул в его тело свои пищеварительные соки. Тот захрипел, давясь собственной рвотной массой, ощущая в последние секунды своей жизни, как его тело переваривается изнутри. Покинув оболочку громадного паука, Валера полетел прочь от гигантского медицинского комплекса, сделав напоследок несколько витков вокруг своей планеты, спокойно минуя космический мусор и межзвездную пыль. Вскоре он набрел на странный город с неспокойной атмосферой, которая будто звала в свои глубины. Город оказался маленькой источающей свет энергетической точкой, сокрытой в глубоких, недоступных всему живому, недрах. Валера пеленой опустился на проспекты и площади и уже через несколько секунд сконцентрировался в одном из домов, излучавших странные силовые дуновения.

Сконцентрированное сознание Валеры пулей влетело в грязный подъезд, расписанный символами неизвестного ему примитивного языка. Потоком невидимого ветра, проникавшего сквозь стены, он пробрался за входную дверь, накрепко запертую навесным замком изнутри. В человеческом обиталище было темно, уютно и безопасно. Только одна комната источала еле заметный свет электрической лампочки. В комнате с двумя кроватями и одним письменным столом рассматривал книгу мальчик. Внезапно по его телу пробежала дрожь. Страницы книги принялись сами собой перелистываться. Мальчик поднялся с кровати и, набравшись смелости, произнес несколько нечленораздельных звуков. На его языке это был вопрос. — Что вам надо? И сию же секунду он непроизвольно закрыл глаза, представил коллективное лицо всех героев маминых сказок до того момента, когда она еще не пила. Сверхсознание освобожденного Валеры внедрилось в голову мальчика. Затем в пределах его бурно развивающегося разума у них состоялся диалог. — Как тебя зовут? — Меня зовут Валера, а тебя? — Меня зовут Саша. Ты злой дух? — Нет, не бойся… — Ты всегда будешь со мной разговаривать теперь? — Нет, я исчезну и стану частью тебя — И что тогда будет? У меня будет друг? — Ты будешь способен менять материю и мир. — Тебя послал Сырьевой_Придаток_Двойного_Пульсара? Ты так и не сказал, будем ли мы дружить. — Нет, Саша, Фасеточный_Глаз умер. Конечно, будем.

— Я тоже умру? — Нет. Ты станешь свидетелем рождения дочери. — Зачем нам еще одна дочь? У меня есть сестра… Нам нечего будет есть. — Тише… Внушив последнюю фразу Саше, Валера окончательно влился в сознание мальчика и тот громко икнул. Ему захотелось в туалет. Мальчик отложил в сторону толстую книгу и, прежде чем справлять естественную нужду, снял подаренный бабушкой серебряный крестик. Выкинув его в открытую форточку, Саша вышел в темный коридор с тикающими часами. Он направился в маленькую комнатку с унитазом, по которому всегда ручейком стекала вода из смывного бачка. Из большой комнаты, которую называли не иначе как «залом», слышался затяжной храп его папы. Выйдя из туалета, Саша почувствовал, что стал совершенно другим человеком, проникшим за границы своего привычного мира. Он пытался спросить у Валеры что-то еще, но того будто и след простыл. Еще до конца не веря в произошедшее, мальчик не мог понять, как использовать свои новые способности и что они могут ему подарить. Саша лег под одеяло. Ему приснилась красивая девушка с голубыми глазами и темными локонами прямых и приятных на ощупь волос.

Часть II Сестра не ночует дома Обычно Саша просыпался от того, что папа расталкивал его легкими ударами ладоней, при этом приговаривая: «Саша, вставай, пора ехать в интернат» или «Саша, иди завтракать». На этот раз он проснулся из-за тяжелого запаха чего-то подгоревшего. Он открыл глаза и еще несколько минут смотрел на потолок. В углу среди плесени и грязи сидел паук и смотрел на него. Саша ощущал присутствие этого биологического организма и, кажется, мог даже общаться с ним: — Привет! — бодро произнес Саша и сладко потянулся всем телом. Паук, вероятно почуяв, что его обнаружили, забился за сплетения паутины в самый темный уголок с запрятанными про запас сухими мухами. Саша почувствовал это и немного смутился. Раньше он ничего подобного не замечал и уж тем более не думал, что может посылать невербальные сигналы примитивным организмам. Затем его утренние ощущения пробуждения затмило воспоминание о вчерашнем диалоге с неизвестным гостем. С утра Саша задавался вопросом, а на самом ли деле очеловеченная неизвестность обосновалась в его комнате, или это был фрагмент страшного сна? Он поднялся с кровати и увидел, что сестра уже дома и спит. Саша не услышал, как она вошла в комнату глубокой ночью. Встав на ноги, мальчик сделал несколько шагов по направлению к сестре и указательным пальцем дотронулся до ее лба. — Ай! — вскрикнул он и резко одернул руку. Лоб сестры ожег его, а в голове сразу завертелись образы внеземных чудовищ, которые рвали на части ее нежное тело.

От внезапного вопля сестра проснулась и сонным взглядом посмотрела на брата. — Сашуль, ну ты чего… — невнятно промямлила она и перевернулась на другой бок. Теперь вместо лица Саша мог созерцать лишь россыпь ее темных волос. Мальчик не понял, что произошло, но от сестры исходили эманации темной энергии. Они не собирались ее покидать, а будто заняли свою нишу в глубине душевного пространства и ждали нужного часа для вылазки. Что с этим делать, Саша не знал. В растерянности он пошел на кухню, аккуратно ступая по скрипучему полу. Там у плиты стояла мама и жарила подгоравшие гренки, запах которых разбудил Сашу. Папа сидел за столом и маленькими глотками пил чай из керамической кружки. — Проснулся, Сашка! — сказала мама, повернувшись к сыну. — Так рано же еще! — Рано, черт возьми… — как-то зло произнес папа и посмотрел на Сашу. В это мгновение он почувствовал себя неловко. Будто его вовсе не хотят здесь видеть. Отойдя от плиты, мама подошла к Саше и, обняв его за плечи, усадила на табуретку. — А сеса даше спт буде? — произнес он вслух и удивился. Речь, возникавшая в мыслях, не могла вырваться наружу в первоначальном виде. Вероятно, Саша раньше говорил очень редко или же никто говорить его не учил. Он наморщил лоб, пытаясь вспомнить свою жизнь до момента появления… Появления… — Повлени го? — Он задал вопрос сам себе вслух. Все это время, пока Саша пытался рассуждать, родители напряженно смотрели на него. Затем мама обернулась к отцу и, поставив тарелку с гренками на стол, произнесла: — Он так редко говорит… Что он спросил, ты понял?

Отец в ответ взял гренку и принялся ее жевать. Вероятно, речь мальчишки не вызывала у него удивления или восхищения. — Да кретин он! Хрен поймешь, что сам себе плетет! — сказал он, прожевывая. — Артем! Он наш сын! — с обидой ответила мать. Саша смотрел на нее и испытывал накатывавшее чувство жалости, которое вот-вот должно было разразиться плачем. От мамы исходили тепло и любовь. А вот на отца Саша злился. — Дочь, черт бы ее побрал, шалава, сын придурок! — ругался отец в ванной, и голос его разносился мрачным эхом по всей квартире. Вероятно, он кричал так намеренно, чтобы услышали все: и соседи, и родственники, и сам Процессор_Примитивных_Желаний, наградивший его семью такими подарками. Саша же ощущал, что вмешательство иного в его сознание положило конец прошлой жизни. Воспоминания продолжали улетучиваться одно за другим. На кухню вошла сестра. Лицо ее было бледным и слегка заплывшим. Над скулами огоньками выглядывали два зеленых глаза. Сестра источала негатив. — Доброе утро, — сказала равнодушно мама и поставила еще одну тарелку с гренками. Сестра молча кивнула головой и, пододвинув к себе деревянный стул, уселась в углу стола. — Есть чего попить, холодное? — сиплым голосом произнесла сестра и тут же закашлялась. Каждый ее звонкий грудной звук эхом отдавался в голове Саши. Будто бы кто-то злой и подлый бил ее по позвонкам так, что все тело вздрагивало. Мать молча взяла граненый стакан и наполнила его холодной водой из-под крана.

Взяв стакан, сестра залпом выпила воду и протянула обратно. Сглотнув всю воду и вздохнув, она добавила: — Еще налей… В этот момент из ванны вышел хмурый отец. Вероятно, он питал к дочери ненависть еще большую, чем к Саше. Пробурчав что-то себе под нос, он удалился в зал и принялся одеваться, ибо скоро ему нужно было на работу в литейный цех безликого завода. По крайней мере, там, среди шума, вредных веществ и горячих потоков воздуха, можно было не думать про отравленные угли семейного очага. — А же апа аботае? — произнес Саша и опять задумался о том, как же ему научиться четче выговаривать отдельные звуки и слова. Он был уверен, что это в скором времени получится. Надо только потренироваться и хорошенько обдумать механизм произношения каждого принятого в этой местности звука. — Что? — спросила удивленно мама, повернувшись к сыну. Саша раньше говорил что-то очень редко и чаще всего фразы его были мало похожи на слова. А сегодня за одно только утро он уже два раза произнес что-то с интонацией вопроса. — Он спросил… — как-то растерянно и полушепотом сказала сестра — где работает… Папа. Девушка растерялась главным образом потому, что прекрасно понимала Сашу. А еще оттого, что брат действительно раньше не стремился познавать мир с помощью окружающих его людей. В эти мгновения Саша решил, что раньше он ничего никому не мог сказать, а теперь сестра его полностью понимает. И даже больше, в ушах сестры речь его слышалась абсолютно чистой и свободной. Наверное, сестра — то существо, которое надо беречь, и ночной фантом не просто так выбрал Сашу для модификации.

Мама присела на корточки перед Сашей и, глядя ему прямо в глаза, произнесла: — Папа работает на заводе. И мама работает на заводе! — если бы она сказала что-то еще, то вероятнее всего расплакалась бы. Сестра, в отличие от мамы, просто глазела на Сашу и неспешно жевала гренку. Глядя на лицо мамы, которая в эти мгновения была совсем рядом, Саша почувствовал безграничную любовь к ней. Резко подскочив, он обнял ее двумя руками. Сейчас он прижимал к себе самого близкого на свете человека, и за несколько секунд перед ним прошла вся ее жизнь, основу которой составляла неугасаемая надежда на то, что родной сын когда-нибудь поправится, а дочь Алена… «Значит, так сестру зовут», — уяснил для себя Саша. …А Алена выйдет замуж за порядочного человека и уедет из промзоны в счастливый город с яркой подсветкой зданий и беспечными людьми на улицах. И, возможно, будет так, что больше она никогда не увидит всего этого противоестественного и лишенного всякой красоты убожества, непонятно зачем выстроенного в холодном и практически безжизненном пространстве. Мама все-таки не удержалась и расплакалась, а Саша зажмурил глаза и попытался передать ей часть своей неугасающей светлой энергии. В это мгновение перегорела лампочка, и треснуло оконное стекло. Все решили, что наверняка от мороза на улице. Кухню обдало искрами. Сестра от удивления уронила гренку на промасленный пол. Мелкие катаклизмы этого вполне себе обычного утра сулили большие перемены. Однако единственной, кому можно было доверить сокровенные тайны и устрашающие догадки, была сестра. Но, кажется, она совсем не осознает свое сверхпредназначение.

На кухню вновь зашел отец. Пиджак на нем болтался, а брюки напоминали переделанный в штаны мешок для картошки. — Алена, почему ты вчера так поздно вернулась? — вопрос, адресованный сестре, был, скорее, поводом для начала агрессивных переговоров. На обнимающего маму Сашку отец внимания не обратил. Зато Сашка как-то постеснялся отца и ослабил свои крепкие объятья. — Тебе-то какая разница? — съязвила сестра и демонстративно повернулась к отцу спиной. Перед ней в треснувшем от псионной атаки окне виднелись несколько труб завода, укрытого высоким бетонным ограждением. По обе стороны от него неизвестный архитектор разбросал обшарпанные прямоугольники многоэтажных домов, разделенных кривыми линиями дорог. — Конченая мразь, — подытожил отец и вышел в коридор. Хлопнула входная дверь, и послышались тяжелые шаги по ступенькам, от которых становилось как-то неловко. — Урод чертов! — со слезами в голосе сказала сестра. Сашке захотелось обнять и ее. Он уже было протянул свои руки, но вспомнил про таинственный ожог на пальце. Значит, прикасаться к сестре ему пока что рано. С уходом отца атмосфера на кухне утихомирилась. Саша сжевал несколько подгоревших гренок и запил это все остывшим чаем. Сестра по-прежнему сидела спиной, периодически оборачиваясь и поглядывая то на маму, то на Сашу. Как только мама ушла в комнату переодеваться, сестра вроде как успокоилась и, глубоко вздохнув, пододвинулась к столу и принялась доедать остатки гренок. — Нашу маму зовут Юля, а папу Артем! — сказала она зачем-то. — А тебя назвали Сашкой…

— А ея аву ена? На миг задумавшись, сестра кивнула головой и ответила: — Мама меня так называет. Вообще Лена. — Отпив из кружки остывшего чая, она добавила. — Ты тоже меня можешь называть Аленой… Сашка улыбнулся. Сестра улыбнулась ему в ответ. Она, вероятно, осознала, что ей теперь доверена некая тайна и, подтверждая ход своих мыслей, сказала: — Я никому не проболтаюсь, что ночью ты изменился. Ты даже спал как-то иначе. Сразу обратила внимание. Алена мечтала, что когда-нибудь у нее будет нормальный брат, или просто друг, которому можно так много рассказать. Сейчас Сашка зажил абсолютно новой жизнью, но после слов о том, как кого зовут, девушка не знала, что ему еще можно сообщить. Глядя брату в глаза, она ощущала, что Сашка теперь совсем не тот человек, которого она знала раньше. Душевнобольной ребенок, не способный говорить и ориентироваться в пространстве будто улетучился, но визуально не изменился. — Отведи Сашу в интернат! — крикнула мама из коридора. Сестра явно была недовольна, что ей придется вести брата в место его постоянного заключения, но недовольство тут же сменилось интересом: ведь теперь перед ней совершенно другой человек! — Пошли одеваться, Сашка! — сказала она и махнула рукой в сторону комнаты. В комнате она сняла с себя ночнушку и осталась в одних трусиках. Саша смотрел на большие синяки на ее спине. — О то? — спросил он расстроенно. Сестра опять же прислушалась, потом оглянулась и, поняв, о чем спросил ее Саша, ответила:

— Не обращай внимания. Просто так получилось. Она надела джинсы и свитер, а Саше кинула школьные брюки, разившие мочой, и синюю застиранную рубашку. — Ты учишься в специальной школе для детей с особенностями развития. Там таких, как ты… — сестра замялась и, решив не продолжать, приступила к короткому рассказу о себе. — Я учусь в колледже, через три года стану поваром и отправлюсь работать на чертов завод в столовую… Одевшись, они покинули неуютную квартиру и оказались в подъезде среди наглухо закрытых дверей и неприятного запаха, исходящего из забитого мусоропровода. Рядом с выломанным мусоропроводом валялись гнилые объедки. Они спустились на первый этаж и, распахнув деревянную входную дверь, вышли на улицу. Перед Сашей раскинулось пространство двора, укомплектованное металлической покосившейся горкой, засыпанной снегом песочницей и сломанными качелями. Возле подъездов стояли холодные, мертвые автомобили, а вокруг были точно такие же панельные девятиэтажные дома, занесенные смесью из грязи и снега. От таких открытий Саша растерялся и внезапно остановился. Сестра, сделав несколько шагов вперед, повернулась и махнула Сашке рукой. — Ну ты что, совсем уже что ли? — иронично спросила она. — На остановку пошли! Саша заковылял вслед за сестрой по обмороженному потрескавшемуся асфальту. *** Саша шагал вслед за Аленой, озираясь на серые грозные здания. От них веяло мраком, а в пещерах внутри творились страшные вещи, природу которых распознать

он не мог. Саша был сражен одной только мыслью, что все шагающие люди выходили из подъездов. Каждый из них, словно был уже давно трупом, выходил в городское пространство и двигался в одном направлении — к остановке общественного транспорта. Большинство дверей в подъезды были выломаны, и пугающие внутренности клонированных советскими строителями обиталищ ограничивала лишь темнота. Саша представлял, как можно безнаказанно среди ночи незаметно от всех проникнуть в каждый из этих коридоров иного мира и стоять возле дверей. Слушать странные разговоры, читать непонятные ему надписи и вникать во всю сущность пространства, в котором ему довелось оказаться внезапно и совершенно неподготовленным. Сестра шла на несколько шагов впереди. Она периодически останавливалась и, заприметив, что Саша ведет себя как-то странно, окликала его: — Санек, ну ты чего тут не видел? Тембр голоса сестры оказывал магическое воздействие на его разум. Наверное, он раньше никогда не ощущал своего генетического сходства с ней. Так же, как и не ощущал неполноценность прежнего тела до смутного инцидента с метафизическим странником. Он побежал к сестре, и на миг весь его страх улетучился. Мальчик с разгону врезался в мягкий пуховик, прижавшись головой к животу Алены. От него исходило невероятное и великое, заряженное космической силой. Все запахи, ощущения и букет из каких-то потусторонних мыслей погрузились в общий круговорот отчаяния и страха. Сестра от такой неожиданной реакции брата смутилась и положила руку Саше на голову, случайно сбросив наземь его шапку. Проходящие мимо люди искоса поглядывали на происходящее. Оно словно занозой впивалось

в их привычную утреннюю картину. Саша источал положительную энергию в отношении сестры. Она же была словно зеркалом для него, отвечающим бессознательной взаимностью. Но все равно в глубине своего сознания, где сокрыто первобытное, он ощущал, как взрывается громадная звезда и неизмеримые человеческим умом потоки беспощадной энергии разливаются по вселенной. — Ну что ж мы шапку-то уронили… — с тоской произнесла сестра, и, подняв ее с земли, вновь надела на голову брата, слегка отряхнув от грязного снега. Вероятно, выпачканная вязаная шапка никак не контрастировала с проходящими мимо человеческими фигурами. Толстые и худые, высокие и низкие — они все были серые, злые и некрасивые. Радовало лишь то, что утром эта масса молчала. Иногда отдельные ее представители лишь сердито озирались друг на друга, будто были заключенными на прогулке в тюремном дворике. Саша, глядя на них и даже шарахаясь, чуял, как эта грязь легко может прилипнуть к нему и вызвать такую же мутацию. — То с ими семи? — спросил Саша у сестры. Но Алена лишь пожала плечами. Скорее всего, она впервые не знала ответов на Сашкины вопросы. Они шли по вымощенной битой квадратной плиткой дороге, петляя между домами, словно по лабиринту с невидимыми стенами. Вскоре, обогнув огороженное забором небольшое кирпичное здание, они вышли на оживленную улицу, и тут же череда звуков пронеслась сквозь разум Саши. Это был широкий проспект, названный в честь страшного человека. По нему праздно шагали люди и направлялись к остановкам, построенным наспех из разноцветных кирпичей, накрытых цельным куском ржавой жести. Подъезжающие автобусы забирали часть этой безликой толпы с собой, везя их по неизвестным маршрутам.

Алена с Сашей подошли к толпе людей и остановились в ожидании транспорта. Мальчик делал робкие шаги и подходил то к мужчине, закутанному в черный тулуп и меховую шапку, то к грузной женщине в платке и легком пальто, продуваемым кусачим ветром. Люди делали вид, что не замечают маленького обитателя этого наспех и кое-как застроенного пространства. Но Сашка был настойчив, а поэтому люди устремляли свои хищные взоры на него. Каждый раз Саша вздрагивал и чутко улавливал частички мыслей этих существ из плоти и крови. «Сгоревшие яйца будет вонять» Саше почудились обугленные, но еще живые цыплята, парящие над головой грузной неопрятной тети с лицом неестественной, непропорциональной формы. И когда они беспомощно щебетали, женщина закатывала глаза и подавляла их слабое, едва заметное рвение к свободе. «Черт бы побрал эту суку, куда она его спрятала» Эта мысль принадлежала хмурому парню с габаритным черным чемоданом. Он хищными своими глазами впивался в каждый воображаемый кожаный кейс и разрывал его словно дикий бешеный пес затравленного кролика в проволочной клетке. Но вместо кишок, костей и мяса — всего лишь звезды и бесконечная пустота. «Надеюсь, не узнает, тварь этакая». Мужчина пристально разглядывал механические тела стоящих рядом с ним девушек, без предварительных тестов пущенных в эксплуатацию. Саша взглянул на овальное лицо этого полного маний инженера. Несмотря на всю тревогу, царящую у него в голове, внешне он улыбался и был всем доволен. Все эти случайно перехваченные сообщения скатывались в один большой комок и, возможно, даже были гото-

вы захватить Сашку. А потом засосать в металлический автобус, что должен был вот-вот отъехать. Он уже двинулся за людьми, когда Алена схватила брата за капюшон и потащила за собой. Сашка подумал, что вот-вот пропадут знакомые запахи улиц, а вместо них он почует коктейль из человеческих испарений. Чем ближе люди друг к другу, тем более тошно и невыносимо среди их ненависти. — Ну, ты куда идешь, дурак, нам же на трамвай! — несмотря на ее строгий голос и слегка раздраженное выражение лица, Саша ощутил, что в этом мире он все-таки не одинок. И что любимая сестра вовсе не такая, как эти тени в искусственных коконах. Сашка повернулся и, посмотрев на сестру, озарился улыбкой. Она тоже в ответ улыбнулась, но в ее зеленых глазах все равно читалась какая-то тревога и боязнь за обновленного младшего брата. Что там крылось за границами доступного иным умам, Сашка пока не понимал. Сестру же это страшило намного больше, нежели будущее в урбанистической тюрьме. Сашка посмотрел на уходящий автобус и увидел, как после автоматического закрытия дверей на его боку возникла четырехзначная цифра. В это мгновение новое знание пришло к мальчику в голову: цифры отличались от букв. Как — он пока что не мог понять, но точно ощущал, где находятся цифры, а где буквы. — О то? — спросил он у сестры. Та, вырвавшись из плена бренных мыслей, сначала не поняла, что он сказал, но прокрутив его фразу в голове еще раз, догадалась. — 1996. Год сейчас. Выборы скоро будут. Реклама! — без всяких подробностей ответила Алена и, увидев вдалеке медленно тянувшийся трамвай, обрадовалась. Алена с Сашей вошли в прохладный салон. Над головой Саши кто-то расклеил слегка пожеванные белые

листы с текстами и портретами незнакомых ему людей. Лица этих трамвайных героев были едва различимыми из-за низкого качества печати. Саша догадался, что они имели отношение к 1996-ому году, в котором он оказался, и так называемым изменениям исторического значения. Вновь закрыв глаза, он постарался абстрагироваться от хаоса мыслей, которые создавали толпившиеся в трамвае люди, и прикоснулся к напечатанным листкам. Каждый из этих людей обещал, что будет строить будущее, но почему-то Сашке казалось, что все, что они предлагали вместо этого, — лишь черно-белые картинки далекого, омраченного страшными событиями прошлого. Саше стало не по себе. Он видел, что общество, в которое ему довелось попасть, является чистым хаосом. Без всякого намека на порядок и логику, люди в нем никак не могут набраться сил и перевернуть следующую страницу. Где-то на изломе всех этих словесных метаморфоз круг замыкался, и все шло по-новому. Будто все это движение с высоты птичьего полета напоминало множественные молекулы юного бунтующего создания, которое из раза в раз пыталось умертвить свою сущность. Но тщетно. Саша открыл один глаз на следующей остановке. Он посмотрел направо и убедился, что Алена сейчас с ним и тоже смотрит в окно трамвая. Напротив остановки какие-то люди монтировали вывеску магазина, за окнами которого виднелись черные стены. Вероятно, магазин недавно горел. Стоящие неподалеку зеваки беспристрастно наблюдали за трудом других людей. Вскоре трамвай вновь тронулся с места, и сестра положила руку на плечо Сашке. — Пошли, нам выходить на следующей! — произнесла она и взяла Сашу за руку. Они принялись пробиваться сквозь толпу недовольных людей к дверям. От каждого,

по чьей одежде скользил мальчик, исходили непонятные образы. Они накладывались друг на друга и причиняли странную боль. У Саши закружилась голова, и в этот момент он ступил на асфальт, покрытый едкими соляными пятнами. Мимо него проехала машина и чуть не сбила Алену, едва вывернув вправо. Сестра что-то громко прокричала, несколько людей обернулись вслед машине, но ничего не сказали. Растерянная Алена вновь взяла испуганного Сашку за руку, и они пошли к красивому, но обветшалому зданию с кованым еще в старые времена металлическим забором. Возле калитки возвышалась будка с единственным черным окном. Кажется, там была какая-то пропасть или вход в тоннель, ведущий в неизведанные катакомбы. В момент, когда Сашка с сестрой подошли к ней, на них из окна посмотрел уставший человек. Кивнув головой Алене, он лениво выбрался наружу и, подняв воротник заношенного армейского бушлата, галантно открыл скрипучую калитку, на одной из прутьев которой висел ржавый навесной замок. Затем он достал пластиковую ручку и поставил галочку в старом журнале. Человек знал всех мимо проходящих наизусть, а поэтому не требовал имен и фамилий. Слегка подтолкнув Сашу вперед, за ограждение, она застенчиво помахала ему вслед. Саша же, ощущая внутреннее чувство тревоги, глядел сначала на большое каменное четырехэтажное строение, а потом на сестру. Человек в будке что-то нарисовал на настенной мишени, а потом грозно посмотрел на Сашку, будто вовсе не видел в нем человека. Сашка постарался проникнуть в разум Алены и успел только уловить сказанную сестрой про себя фразу «я заберу тебя отсюда».

— Иди уже туда… — зло произнес человек из будки. Саша, не видя путей отступления, зашагал к большим дверям мимо деревьев с опавшими листьями, что проросли когда-то давно прямо сквозь квадратную бетонную плитку. По пути он дотронулся до одного из них, и ему стало так мерзко, будто по артериям его вместо крови медленно ползли анаэробные слизни, оставляющие грязевые следы. Поморщившись, он отпрянул и пошел дальше. Перед входом он обратил внимание на табличку с непонятной надписью: «Психоневрологический интернат №1». Из всей надписи Саша понял только цифру, но и она ничего не могла ему сказать. Он с усилием открыл скрипучую дверь, и в лицо ему дунул теплый воздух, отдающий мерзким запахом ацетона, который, казалось, проникал во все потаенные щели сознания. *** Оказавшись в помещении интерната, Саша огляделся по сторонам, будто был здесь впервые. Вдоль просторных коридоров были расставлены деревянные резные скамьи. Где-то на верхних этажах слышались обрывки человеческих фраз и незнакомые сложные слова. В стены мягкого, небесно-голубого цвета резко врезалась большая, грубо нарисованная картина с обилием красных тонов. По левую сторону от входа на старом кресле сидела грузная женщина средних лет и рассматривала свою физиономию в маленькое зеркальце. Она заметила вошедшего Сашку, но значения его визиту не придала, будто он был здесь дворнягой, о которой все знали, но ввиду ее полной безобидности просто не обращали внимания. Саша ощущал, что очень скоро настанет момент, когда тетка куда-то его унесет.

Пока позволяло время, Саша подошел ближе к картине, чтобы рассмотреть изображенного на ней человека в машине странной формы. «Таких в трамвае не было точно», — подумал Сашка, разглядывая черную машину и столпившихся вокруг нее людей. Сначала он решил, что причиной их собрания был диковинный автомобиль, но потом догадался: взоры были обращены на возвышающегося над толпой злобного и лишенного страха человека с черными прорезями глаз. Он закрыл глаза и приложил ладонь к облупившейся краске. В его голове образовалась поразительной красоты картина. По черному звездному небу проехала эта машина и выстрелила из пушки в космическое пространство. Снаряды устремились в невидимые, а, быть может, и несуществующие мишени. Внезапно колесящая по небесным просторам машина сменилась лицом человека в старомодной, потертой по краям кепке с обкусанным мышами козырьком. Будто человек очень долго спал, прислонясь к стенке то одним виском, то другим, а вокруг бесновались мыши. Лицо замерло прямо над ним. Затем губы его расплылись в улыбке, обнажив страшные кривые желтые зубы с черными вкраплениями. — Запомни, друг мой, Сашка! — слегка картавя и глотая согласные, произнесло оно. — Все это ощущение внутренней свободы личности — всего лишь неудачный эксперимент. Люди изобрели паровую машину, и только потом последовал паровоз! — Но зачем? — спросил Сашка, и лицо почему-то стало обильно потеть. Лоб его морщился, а скулы сокращались в спазматических приступах. Вероятно, лицо хотело измениться, но неведомая тяга лишала такой возможности. Гримаса страха моментально сменила злую улыбку и, когда должен был последовать логически завершаю-

щий сцену вопль, все вдруг растворилось. Саша ощутил, как страшная сила резко рванула его тело назад, прочь от стены. Грубые руки одернули от таинственной картины. От неожиданности Саша инстинктивно принялся кричать. На миг это таинственное нечто отпустило его, и Саша плашмя свалился на пол. Склонившись, над ним стояла грузная вахтерша и прожигала его своим недружелюбным взглядом. Тело ее было подобно взошедшему тесту, зараженному неведомой формой чумы. От него пахло замшелой плесенью. Крепко вцепившись в его застиранную рубаху, тетка одним резким движением поставила мальчишку на ноги, которые от внезапности происходящего стали вдруг ватными. Сашка зажмурился и почувствовал, как эта обвисшая рука отвесила ему затрещину. Вахтерша вновь схватила Сашку за шиворот и понесла куда-то по коридору. На этот раз он молчал, провожая глазами удаляющуюся живую картину. Притащив Сашку к одному из лестничных пролетов, скрытых за стеклянной дверью без ручки, она несколько раз ударила кулаком. Дверь открылась, из-за нее показался молодой парень, мощный торс которого едва помещался в просторный проем. — Кого к нам привели? — спросил он на удивление тонким певучим голосом и посмотрел своими зелеными глазами на Сашку. Мальчик удивился. В этих глазах не было ничего злого и пугающего. По всей видимости, парень очень хотел помочь окружающим его людям, но имел для этого недостаточно знаний. — Чертов недоносок! — зло произнесла женщина и подтолкнула Сашку в спину, чтобы он самостоятельно шел по направлению к стеклянной двери. — Веди его в кубрик, чтобы тут не обосрался!

Тетка развернулась и, лениво покачиваясь, пошла к своему дежурному пункту. — Тварь недотраханная… — с обидой произнес парень, будто сказанные слова были адресованы ему, а не Сашке. Парень взял Сашу на руки. Оказавшись на высоте почти двух метров, мальчик обнял за голову этого великана и ощутил поток странных, но упорядоченных мыслей. Вновь закрыв глаза, он превратился в стрелу и, незаметно пройдя сквозь черепную коробку, принялся осознавать, что такого важного, чего никто не знает, есть во внутреннем мире этого человека. Парень тем временем поднимался по ступенькам на третий этаж. Парня зовут Сергей. Он работает здесь санитаром и учится в медицинском училище. Он смотрит трудные для понимания научные фильмы по психиатрии и мечтает подарить всем окружающим новое свободное сознание будущими научными открытиями. Однако ему здесь не нравится, потому что шатающиеся рядом злобные люди совсем не думают о том, как можно полностью изменить ситуацию. Мигом промчавшись к неведомой планете, которая была чем-то вроде храма знаний Сергея, Сашка обнаружил, что она совершенно безжизненная и на ней пока что ничего нет. А если вдруг случится так, что реки живой воды изрежут этот безжизненный каменный шар, то тут же информация устремится потоками света к яркой звездочке. Пока один конец стрелы внедрился в планету человеческих знаний, второй конец сквозь призму головного мозга Сергея получал необходимые данные об этом месте и здании. Интернат был мысленной психотронной тюрьмой и сюда отправляли детей, которые сбились со стандарт-

ных мысленных циклов и потерялись в безжизненном пространстве. Живут они все на третьем этаже, на втором находятся какие-то научные лаборатории, где уже несколько лет нет ничего интересного, потому что они давно никому не нужны. Саша открыл глаза и вдруг понял, что Сергей остановился. Лоб его внезапно нагрелся, а перед глазами замелькали таинственные блики. Мальчик смутился, потому что слишком сильно наследил в голове этого доброго парня. Сергей поставил Сашку на ноги, а сам сел на корточки и взялся обеими руками за голову, зажмурившись в приступе чего-то похожего на смесь боли и усталости. — Что ж такое творится… — сквозь зубы произнес он, чувствуя, что головной мозг с минуты на минуту разлетится на тысячи фрагментов, испачкав обшарпанные некрашеные стены сырых и холодных лестничных пролетов. Сашке стало стыдно. Сейчас к нему пришло осознание того, что надо установить правила путешествий в миры других людей. Сашка обнял Сергея за голову. Обнаружив медленно зарастающие поврежденные стрелой дыры, в которые тонкой струйкой стекались разного рода болевые энергетические ручьи, мальчик принялся откачивать жидкость обратно в себя, совсем позабыв про планету, которой нужно подарить немножко живой воды. Откачав всю болевую жидкость, Саша почувствовал, что задыхается и его стошнило на пол. Сергей в этот момент, сидя на корточках, смотрел на него изумленно, не понимая, что произошло. Тем не менее, он осознавал, что боль снял этот мальчик, которого весь персонал медицинского комплекса считал психически недоразвитым. — Это ты забрал к себе? — спросил Сергей у Саши, кивком указывая на вязкую жидкость, растекшуюся по полу.

Саша кивнул головой, давая понять, что мыслит он так же, как и все люди, которых в обществе называют «нормальными». Задумавшись и не обращая внимания на лужицу густой рвоты, санитар взял его за руку, и они медленно побрели по лестнице на третий этаж. Остановившись у такой же стеклянной двери без ручки, Сергей посмотрел на Сашку и, прежде чем отворить проход на третий этаж, серьезно посмотрел на мальчика. — Я никому про тебя не скажу. И ты, главное, никому не говори. Здесь очень злые люди. А вообще — возвращайся к своим родителям… — произнес он шепотом. Сашка в ответ кивнул головой, и дверь отворилась. Перед взором мальчика предстал коридор со спальными палатами. Сергей отвел Сашу в одно из этих неуютных и дурно пахнущих помещений, где друг напротив друга стояли старые металлические койки с порванными матрасами. На трех из них лежали дети, которые, вероятно, еще спали. Уложив мальчика, Сергей ушел. Сашка же начал всматриваться в спящие лица его соседей, которых совершенно не волновало происходящее вокруг. Он , было, хотел подойти к каждому и посмотреть их дивные сны, но, вспомнив случай с Сергеем, одумался. В помещении было тихо. Не найдя во внешнем пространстве что-либо интересное, Саша принялся ждать. *** Главный врач психоневрологического интерната, Никитин Ян Федорович, с озабоченным лицом шел по коридору. Не отвечая на приветственные кивки своих коллег, он прошел в свой кабинет и уселся в роскошное кожаное кресло. Несколько лет назад это кресло подарили ему коллеги из далекой страны, и с тех самых пор сидеть на

нем всем остальным запрещалось. На деревянном столе, накрытом куском стекла, лежала папка со стопкой бумажных листов. На глянцевой обложке курсивом было выведено «7-ая Международная научно-практическая конференция психического здоровья». Ян Федорович нахмурил лоб. В стекле виднелись контуры его морщинистого лица и блестящей лысины. Виски покрывали редкие пряди седых волос. Достав блокнот из первого ящика стола, врач сделал какую-то запись, а затем, приложив к уху трубку внутреннего телефона, грозным голосом сообщил: — Лена, руководящий персонал — на совещание. В два часа, скажи всем. — Удостоверившись, что человек на другом конце провода задачу понял, Ян Федорович положил трубку. Долгое время он вынашивал планы изменения мира и, кажется, настал долгожданный момент воплощения его новаторских идей. Весь персонал от уборщиц и до медицинских ученых, обсуждая шепотом его личность, с интересом ждал реформ и изменений. Все знали, что не первый месяц по коридорам ходили странные люди, говорящие на иностранном языке и занимающиеся непонятными вещами. Врачи приветствовали их и между собой шептались. Престарелые медсестры видели в них пришлых оккупантов, поэтому лица этих уставших тружениц набухали злобой, а мысли отсекали всякие благородные побуждения в адрес новых сотрудников. Все ждали перемен, но как только отправная точка была пройдена, в души людей закралось чувство неизбежности и боязнь чего-то нового. Общая конференция врачей по экстренному вызову доктора Никитина означала, что ключевые решения приняты, а значит обратной дороги нет.

Конференц-зал психиатрической больницы был наспех переделан из помещения, где под красными знаменами умаявшиеся люди рассказывали о светлом будущем. Возле окна в стекло билась ленивая муха. Пол сохранил следы от намертво вкрученных некогда парт, выкорчеванных вместе с шурупами и кусками гнилых досок. Глядя в маленькие черные дыры, можно было представить гигантских червей, облюбовавших межэтажные перегородки. Люди в белых халатах с поникшими взглядами деликатно приветствовали друг друга. По возможности каждый считал нужным высказать свое мнение насчет грядущих перемен. Кто-то предполагал, что неизвестных науке больных начнут везти прямо сюда, кто-то говорил о новейшем экспериментальном оборудовании. Иные же заявляли, что на бесправных и обездоленных людях будут испытывать инопланетное оружие и вакцины, от которых смерть становится страшной, а поведение — непредсказуемым. Ян Федорович в конференц-зал зашел последним. Его сопровождал необычного вида человек в черном дорогом костюме и с глазами, сокрытыми темными линзами круглых очков. В отличие от большинства присутствующих, человек щедро улыбался и, рассматривая лица людей, пытался найти ответную улыбку. Тщетно. Как только главврач подошел к деревянной кафедре, наступила тишина. Человек в костюме встал рядом, расправив плечи. — Здравствуйте! Рад представить вам нашего коллегу из далекого общества, победившего бедность, недуги и страдания. Майкл Шехтер! — сказав это, доктор Никитин повернулся к высокопоставленному гостю и повторил предложение на иностранном языке с вынужденными паузами и запинками. Майкл улыбнулся еще сильнее

и помахал ладонью присутствующим. От растерянности люди лениво хлопали в ладоши, словно посетили детский новогодний утренник в одной из школ. — Как вы помните, наш центр психического здоровья человека с момента своего создания участвует в международной программе по социализации лиц с особенностями психофизического развития, — эта фраза была последней, которую Ян Федорович произнес лично от себя. Далее он открыл толстую папку и, достав нужный лист, принялся читать доклад. Большинство медицинских обитателей центра привыкли, что научно-практические конференции — это пустая болтовня, кишащая идеологическими штампами и всем давно известной информацией. На этот же раз все было иначе. Ярче. Война оптимизма и страха внутри каждого человека. Доктор Никитин говорил о том, что важно не противостояние, а партнерство, единение и совместное принятие ключевых решений. Уверенность в собственной правоте пронизывала его и опускалась на присутствующих темной вуалью, которой хотелось удушить. Один из врачей в это время смотрел в окно. Там, вдалеке, за металлической кованой оградой, окаймляющей медицинские корпуса, намертво встал троллейбус, опустив свои черные наэлектризованные усы. Вокруг него шатались люди. А доктор Никитин все продолжал говорить о каких-то клиниках неведомых городов, где патологии уже давно изучены на генетическом уровне, и благодаря богатому опыту этого медицинского учреждения остался один маленький шажок к научному прорыву. Тем временем на детскую площадку вышла девочка с санитаркой. Укутанная в старый, местами рваный ват-

ник, издалека она напоминала потрепанного неуклюжего робота из первых фантастических фильмов. Санитарка усадила ее на металлическую пластинку, служившую сиденьем. Скрип качелей казался сдавленным, будто доносился он не с улицы, а из глубокой подземной пещеры. — И напоследок я хочу сказать, что в сотрудничестве с нашими иностранными коллегами мы начинаем эксперимент по созданию интегрированной зоны обучения детей, — после этой неожиданной новости зал оживился. Никто не представлял, что это за инициатива и как она будет выглядеть. Майкл все еще загадочно улыбался. Первым заговорил заведующий одного из отделений. Средних лет усатый мужчина в пожелтевшем дырявом халате. — Дайте пояснения терминологии, я не совсем пониманию, о чем идет речь… — убедившись, что заданный им вопрос отвечает интересам всей аудитории, он вновь уселся на стул. — Отныне обучение, лечение и воспитание наших подопечных будет проходить совместно с другими детьми. Скажем так, со своими особенностями. Вы прекрасно знаете, что один из корпусов нашего центра был полностью переоборудован и отремонтирован под учебные классы и жилые помещения. Так вот, сегодня вечером сюда привезут, скажем так, проблемных воспитанников из спецпрофтехучилища, — Ян Федорович сделал перерыв и открыл бутылку с минералкой. — В общем, мы разработали совместную программу обучения и социализации детей с особенностями психического развития и детей осужденных… Зал вновь наполнился шепотом протеста. Большинство медицинских специалистов, привыкших к своей рутинной обыденной работе, взволновались. Теперь на их

плечи ложилась ответственность не только за больных детей, но и за малолетних уголовников. Что из этого всего получится, предугадать никто не мог. Вероятно, даже сам Ян Федорович. — Вам сегодня раздадут методические материалы. А в наш центр едет новое оборудование для диагностики. Отправьте санитаров готовить классы и лаборатории для приема первой партии подопечных. Перед тем как уйти, доктор Никитин остановился и, повернувшись к своим коллегам, сказал: — Да. Заведующим отделениями отобрать несколько детей от 9 до 12 лет. Будем формировать экспериментальную группу. Люди покорно закивали головами. Поговорив еще несколько минут, они разошлись заниматься своими привычными делами. Вскоре на огороженную территорию приехала фура, груженная новыми партами, измерительными приборами и коробками со свежеотпечатанной литературой. Доктор Никитин, осматривая свежие психиатрические методички, восхитился их тщательным переводом на его родной язык. Мысли о рассвете науки воодушевляли его. *** В большой комнате на шесть коек Саша был единственным, кто не спал. Потоки мыслей периодически захлестывали его разум. Таблетки запивать хлорированной водой. И течет она по телу, мертвая вода. И все вокруг мертвое, мертвецы повелевают пустотой, дышат и молча лицезреют. А я не такой, у меня есть суть, она пока окружена, но

суть имеет свойство расти. Разрастаться до пределов. Быть предельной. Расти из Пустоты. Прошло пять минут. Саша взял в рот горькую пилюлю из рук молоденькой медсестры. Когда она прикоснулась рукой к его голове, мальчик ощутил ход ее мыслей. Молодую медсестру звали Светой, она мечтала уехать в столицу другой страны, выйти замуж и думала, у какой из подруг одолжить денег на новые туфли. Встретившись взглядом с Сашкой, медсестра почуяла неладное и спешно приставила стакан холодной воды к губам мальчика. Он покорно отпил, но пилюлю глотать не стал. В этом странном синтетическом веществе заключался абсолютно бесполезный для него механизм действия. В палате было шесть кроватей, возле каждой деревянная тумбочка с выцарапанными словами. Энергетика. Созидание. Мистер_Ацетон жив. Я — Мистер_Ацетон. Две койки пустовали и под металлической сеткой, на которой должен был быть матрас, зияла пустота, слегка присыпанная колбасками серой пыли. Саша ощущал в каркасах остатки детских сновидений. Мама, за руки тебя держу. А за нами страшный робот. Весь такой ууууууродливый. Куски металла острые торчат. Кровь на них. Разных пробирок кровь. Мы бежим по кривому тоннелю. Мама, я держу тебя за руку и никому не отдам, моя мама. Нет, мама, он нас догонит, мама, беги, а я на него. Я тебе покажу… …страшные энергетические следы. Наверное, раньше в этой палате творились диковинные вещи, про которые вспомнить мальчик не мог, но четко осязал их во снах. Он разбился о робота, не защитил маму. Прошлое в глубине личности опустошает по ряду причин.

Закрыто и подавляется совершенно новым творением, одаренным внезапным случаем. Возможно, где-то там, в глубинах себя, он ощущал радикальный субъект внешнего поиска. Создание совершенно другого мира, чьи способности в мире людей не могли быть применимы по причине их чужеродности этому месту. Или же Сашка и был тем швом, по которому проходила граница непознанного, а оттого он и мог заглядывать в потустороннее. Но только пока никто не видит. Медсестра. Уйди отсюда. Света. Сношают тебя за твои туфли дурррра. Простите-с, не я. Черт. Откуда столько мыслей в непокрытой голове? В комнате с ним было еще трое детей. Усыпленные сильнодействующими препаратами, они видели тревожные сны и изо всех сил пытались пробудиться, но с рождения программы их развития были нарушены. И сочетание с синтетическими таблетками вовсе делало эти человеческие создания совершенно беспомощными. Создатель сюда не дотягивался, а значит, они была наедине с собой. С людьми, которые решили, что могут внедрять свои примитивные разумы в организмы создателя. Глупые-преглупые создания. Сашка разглядывал водяные разводы на потолке. Причудливые формы ему нравились. Они были яркими, индивидуальными и произвольными. Но совсем безжизненными. Стены комнаты когда-то были покрашены белой краской, а сейчас потрескались и походили на прогорклую глазурь на черствой булочке. Хочется поддеть ее пальцем и аккуратно содрать. Обнажить бетонные перекрытия с надписями мелом. Житттть. Жуть.

Плесень по углам. И подтеки. А возле двери без ручки стояла ржавая раковина и треснувшее зеркало. На окнах с обратной стороны металлические решетки из арматуры. Сварены наспех, но наглухо. Ни за что не подпилишь. Тяжело. Сквозит. Саша вдохнул больничного воздуха и подумал, что хорошо было бы разбить стекло и насладиться всей этой сыростью, а не улавливать ее жалкие ошметки. Лежащие дети были его ровесниками. Пахли кислым молоком и сладкой микстурой. Приторно-сладкой, от которой вяжет и которую не проглотишь, не наморщив лоб. Твоя сестра так глотала. Но сейчас сестра далеко. И не ночует дома. Привстав, Саша стал рассматривать лица соседей по палате. Одна — черноволосая кучерявая девочка с плоским носиком. Глаза закрыты. Ресницы будто вырваны плоскогубцами. Но круглое личико казалось нежным, абсолютно безобидным и его хотелось, едва прикасаясь, целовать. Наверное, такие девочки часто плачут и нуждаются в защите от скверных мальчиков. Сашка закрыл глаза и вышел за пределы своего тела. Переместив свое сознание к двери, он прозондировал наличие живых душ. Кто-то ходил по коридору, заглядывал в окна палат, но был очень далеко. А значит, у Саши есть ровно три минуты на каждого из тех, с кем он лежит. Прикоснуться и считать информацию. Познакомиться. Вдохнуть энергию. Аааахххххххх. Восторг и предвкушение. Вас так много, я один. Или не один. Или был я, а потом пришло оно и вдохнуло в меня. Ахххххххх. Вернувшись в свое тело, он ощутил ломоту в костях. Такие путешествия забирали очень много энергии. Саша

присел на койку. Сетка скрипела. Как пространство, когда по нему со скоростью света летит душа. Тряхнув головой, он подошел сначала к девочке и дотронулся указательным пальцем до ее лба. Горячий такой. А поэтому жирный и причудливый. Саша увидел множество словесных конструкций, которые спиралью витали вокруг огонька ее души. По пути к центру, вместо того, чтобы целыми попасть в лоно творения, они ломались, гнулись, мялись и лишь останки поглощались божественным светом. Саша напрягся. Он представил сознание девочки в глобальном понимании. Попытался увидеть его в отражении зеркала миров. Теоретически он мог что-то в ней изменить, но был еще совсем неопытен, да и к тому же пришлось бы отдать часть своей энергии. А как ее восполнять, Саша не знал. Следующим на кровати спал худой и наголо бритый мальчик. На голове его проступали глубокие шрамы, будто кто-то тщательно прорезал шилом непонятные траектории. Рот был открыт. По уголкам губ стекала слюна. От гнилых зубов исходил дурной запах. В крайне негативной стадии. Так будет со всеми нами. Если не остановимся. Слишком много информации. Саша определил, что его сделали таким. Раньше помыслы его были чисты. Когда он прикоснулся к твердому и холодному лбу мальчика, то ощутил пустую глубокую яму. Давным-давно она была заполнена гремучей вязкой жидкостью грязно-зеленого цвета. Но ее выкачали и наполнили пустотой. Быть может, в трещинах и душевных углублениях внутреннего мира этого человека что-то осталось, но, по сути, он был абсолютно пустым и глубоко искалеченным. От таких картин у Саши испортилось настроение. Впервые за несколько часов своей новой жизни он стол-

кнулся с последствиями человеческой глупости и жестокости. Но больше всего его раздражало, что глупость эта совершается сознательно. Как руководство по особым стандартам равенства. — Глупые-преглупые люди, — сказал вслух Сашка. Ему хотелось плакать от таких внутренних картин, но он сдержался. Мысли о том, что дальше может быть только хуже, подарили ему резервные силы. Третьим обитателем четырех стен специализированного интерната был тоже мальчик. Сашка знал, что будет в нем. И не ошибся. Вечный поиск. Громадные пространства лазури, каждый элемент которого был пропитан жизнью. Желание жить. Безграничная воля, которая никак не могла совладать с бушующим разумом. Мальчик не знал, как ему выразить то, что он… …видит, чувствует, хочет. Злые люди бросили его, но он все равно был преисполнен к любви к ним и уже в возрасте своих 9 лет понимал, что нельзя плодить зло. Химические препараты, вызывающие сон, угнетали его богатую эмоциями личность. Это совсем не то, что было нужно юному созданию. Мальчик был незрячий. И ничего не слышал. Но исключительно по меркам того мира, в котором его накачивали бесполезными лекарствами. В иных измерениях он обладал силой создавать и разрушать бесполезные галактики. Но кому это нужно? Единственное, что у него было, — красочные и фантастические сны, в которых крылась суть мироздания и ответы на абсолютно все вопросы. Мальчик виделся Сашке кем-то вроде промежуточного творения между Буяном_Сиона и человеком. Однажды этот прочный сгусток

энергии чихнул и создал где-то там, далеко у себя, в потаенном уголке, человечество. Зеркальное отражение. Сашка сел на свою койку и расплакался. В коридоре послышался топот ног. Мимо двери прошла группа из врачей, но они даже не посмотрели в Сашкину палату. Он накрылся пледом и попытался уснуть. Сейчас ему казалось, что лучше бы он был таким же овощем, каким его видели люди в прежнем воплощении. Нужно было поспать пару часов. Естественным сном. Ибо в глубине многочисленных зданий крылось ощущение, что скоро многое может измениться. Какая-то муть плавала в умах здешних людей. Словно и детей они теперь не замечали. Или же была угроза намного больше, чем не накормленный таблетками ребенок. На такой тревожной ноте Сашке приснился дядя Валера, которого он опять принял за злого духа из потустороннего мира. Валера стоял стражником в мятом балахоне на черном монолите, парящем в глубинах космоса. Прямо перед ним сидела Сашина сестра — Алена. Полностью обнаженная. Красивая. С большой грудью. Саша не видел в этом ничего постыдного. Моральные ценности общества, вырастившего его сестру, здесь полностью отсутствовали. В тело проникают плохие организмы. Яйцеклетка в опасности, плюется в них раскаленным металлом. Дышит неровно, но они возьмут ее осадой, подчинят. Она ничего не сможет сделать! — Ты меня хочешь покинуть, Валера? — спросил Сашка. Попробовав на вкус осознание материи, ему не хотелось расставаться.

— Нет. Меня уже не существует. Есть только ты и идея вечного поиска дочери. Сашиной Дочери. Понимаешь, о ком я? Сашка покачал головой. Валера надавил на ключицу сестры. Она вскрикнула. — Зачем ты делаешь ей больно? — с недоумением спросил Сашка. — Меня нет! Нет меня! Ты видишь знамение. А меня нет! — грубо ответил Валера и со всей силы ударил девушку по лицу. Она закричала. Саше заложило уши, ему показалось, что голову его положили в металлическую ракету и запустили прямиком на Солнце. Несмотря на пустоту космического пространства, он ощущал то жар, то холод. — Что ты хочешь мне сказать? — Твоя сестра не ночует дома. — Что это значит? — Ее накажут. — Но ведь не ты. Ты же не можешь. Ты не Инжектор_ Механизма. — Он есть вода. — Какая вода? — Вся вода, что течет по земле, под землей, что хранится в других мирах. Есть вода. Мадмуазель_Шмаль. Одаренные водой умирают быстро, но водой порождают будущее. — Я ничего не понял! — в отчаянии крикнул Саша и кулаком ударил Валеру. Но едва прикоснувшись к его образу, он ощутил ледяной ветер. Валера был всего лишь призраком. — Как хочешь! — зло сказал Валера и растворился. На монолитной платформе остался Саша с сестрой. Она ничего не видела и не ощущала. Он обнял ее. Тело сестры

было холодным, будто булыжник во дворе. Они дрейфовали от самой окраины Вселенной к громадной черной дыре. Теплится свет, рождая жизнь. Проект, созданный уродами ради уродов. Они все уничтожат. Обнаружить очаг. Живот источал жар. Но он не был похож на огонь желания или пламя страсти. Это был жар созидания. Оскал земного ядра, благодаря которому все в этом мире вращалось вокруг других миров. — Так значит вот, что ты имел в виду, проказник Валера! — слова мальчика были наполнены неисчерпаемой детской злостью и желанием пустить русло всего сотворенного вспять. У Алены будет ребенок. Алена об этом не знает, но догадывается. Алена не ночевала дома и плохо себя вела и поэтому суждено ей родить на свет мессию. Дочку. И тут Саша понял, что это его дочь. Что Алена умрет, и она может не появиться на свет, а тогда мир просто погибнет. Что Валера как-то связан со всеми этими событиями и подал ему тайный знак, что будущую дочку надо спасти. Сейчас она на черном монолите, который легко может изменить траекторию. Нельзя направлять монолит куда-либо, кроме центра всех событий. Но его вызовут отважные люди, если дочка умрет. Ее душа, погибшая от рук злодеев, станет причиной маршрута в конец времен. — Но как я это сделаю, когда ты сама меня отвела в место, где все закрыто, и злые люди делают страшные уколы? Саша еще крепче обнял свою сестру, про себя виня ее в том, что она отнесла его сюда, когда он так нужен ей за пределами медицинского центра. Нужно спасти дочь. — Мою дочь, понимаешь? — крикнул он и от злости ударил сестру кулаком по голове. И вдруг увидел ее налитые кровью белки глаз и бледную кожу. Монолит подо-

зрительно тряхнуло, словно вагон поезда, наехавший на препятствие. Сашка открыл глаза. Сашке было плохо. Кажется, на мгновение он увидел ее смерть. Один из возможных вариантов развития. Все, что ему нужно было сделать, это дать информационной планете Сергея чуточку воды и как-нибудь сбежать отсюда, спасти сестру и ее будущую дочку. Или хотя бы кого-то из них. *** Скрипнула дверь. Щелчок, а затем комната озарилась ярким светом. Сашка проснулся. Вошли несколько докторов в белых халатах. С ними были трое парней, одетые в черные робы. Их волчьи взгляды рыскали по комнате. Врачи выглядели беспокойными. — Не нравится мне это все. — Сказал один из них, носивший пышные усы. — Тише! — рядом с ним стояла женщина. Средних лет. В мятом и изрядно поношенном халате. Волосы ее были аккуратно заколоты и блестели, словно их намазали силикатным клеем. Саше было тревожно. Он привстал и почувствовал резкий неприятный запах. Как оказалось, прямо в штаны нагадила кучерявая девочка. — Санитаров сюда! — крикнул врач, затем взял ее на руки и понес к раковине. Голова девочки болталась, словно щипцами во сне из нее вытащили позвоночник. Сашке показалась, что сознание ее сейчас очень далеко. За пределами этой комнаты с холодными стенами. Когда с девочки сняли розовые рваные колготки, парни в чер-

ных робах принялись гоготать пуще прежнего, ведя односложные непонятные диалоги. Сняв с нее белье, врач дернул вентиль, и из крана потекла холодная вода. Затем он поместил девочку под струю. От резкой смены температуры ребенок проснулся и принялся истошно мычать. Саша почувствовал боль в ушах и ощутил, как незаметные тиски сдавливают его со всех сторон. Закрыв ладонями уши, он выпучил глаза и хотел было что-то сказать, но на него указал пальцем один из вошедших. Высокий и худой, со злыми глазами и глубоким шрамом на правой щеке, поросшей щетиной. — Смотри, как выпучился, кретин! — все трое загоготали. Врач убрал девочку из-под струи холодной воды. А Сашка тем временем подумал, что вместе мужчины в черных робах представляют страшную силу, справиться с которой он вряд ли сможет. Подоспели санитары. Женщина грозным голосом попросила их убрать постель Лизы. «Значит, тебя зовут Лизой» — подумал про себя Сашка. В одном из санитаров он узнал Сергея. Увидев Сашку, тот кивнул головой. Сашка улыбнулся. Между ними установилась прочная дружеская связь. Пока Лизу переодевали в сухое белье, женщина говорила трем парням в робах о том, что жить они теперь будут в Сашкиной палате, но под строгим надзором санитаров. Внимательно ее слушал только меченый. Двое остальных коротали время, разглядывая небогатый интерьер их нового жилища. Разбудили слепого мальчика. Тот беспомощно размахивал руками в пространстве, будто пытался нащупать что-нибудь живое и теплое. Врач потрепал его по голове. Мальчик поутих.

— Привет, Валера, — коротко и громко сказал врач, хотя прекрасно знал, что мальчик глухой и, наверное, никогда не услышит человеческую речь. «Тоже Валера», — подумал Сашка. А может быть, между именами в пространстве существует некая связь? Или коридор, по которому можно передавать силу совсем без потерь? Это все выглядит примерно как шар энергии, который невидимым лучом соединен с такими же другими шарами. Большими. Необъятными. Но круглыми. Иной формы жизни ведь не может существовать, кроме как сферы. Саша закрыл глаза и вновь погрузился в мир своих странных видений, которые, как он думал, были у него всегда. Сейчас он витал в пустоте мимо громадных шаров, неподвижных и излучающих колоссальную энергию. Каждый шар что-то значил. А вокруг него множество маленьких. Таких же неподвижных. Несмотря на отсутствие тепла, невидимые лучи пронизывали это место. А быть может, если подняться на большую высоту, можно будет увидеть бесконечную панораму звездного неба. Обратно Сашу вернуло прикосновение. Перед ним стоял Сергей. — Замечтался, что ли? — спросил он и расплылся в улыбке. Саша ничего не ответил. Наверное, он раньше не мог этого делать и если бы сказал пару связанных слов, то Сергей бы смутился. Мальчик поднялся с кровати, надел брюки и рубашку. Новоприбывшие сидели на койках и с презрением смотрели на Сашу и остальных ребят. Лизу на руках держал санитар. Валера держался за тумбочку и мечтал еще о нескольких минутах сна. Наголо бритого ребенка звали Васей. Он прижался всем телом к стене и, раскрыв рот, смотрел на парня со

шрамом. Может быть, в этот момент он ощущал какое-то внешнее сходство с ним. Меченый тоже смотрел прямо в глаза маленькому несмышленому существу. Пытался найти там причину для конфликта, но тот в упор не понимал, что тут делают эти страшные люди, а главное — чего хотят. Парень засмеялся. На этот раз это не был гогот. Это был злой смех, несущий обещание. Будто он один в этой палате знал, что всех ждет и что со всеми ними будет. — Идем кушать, — сказал громко Сергей. — А вы уже кушали, юноши, поэтому сидите здесь и никуда не ходите. Услышав слово «кушать», Вася начал кричать. — Ушаааааать! Ушааааать! — от пронзительного его крика казалось, что где-то в глубине сознания Васи затаился оскаленный пес. Такой же наголо стриженный, худой и непонимающий, где он сейчас находится. «Ушаааааать… ушааааааать…. Ушааааать» — эхом звенело в Сашкиной голове. Он представил бесстрашных собак, которых на ракетах отправляли в космос. В гибельную пустоту для всего живого. — Ушять, ушять, ушять, кретин! — повторил один из парней в черных робах. Вася замолчал. — Хули замолчал, ушать, олигофрен! — грубо повторил он, ощущая превосходство. — А ну тихо! — грозно сказал Сергей. Про себя санитар подумал, что заведомо провальный эксперимент ничем хорошим не закончится. Его мнение разделяли большинство тех, кто работал в медицинском центре. Но у Яна Федоровича и его таинственных спонсоров были совершенно иные помыслы. Впрочем, драматическое развитие событий было в их интересах.

В коридоре было шумно и многолюдно. Кроме врачей в белых халатах, ходили военные в черной красивой форме и озабоченные происходящим клерки в выглаженных пиджаках. Все оживленно о чем-то говорили, называли фамилию Никитин и иностранные, малознакомые здешним обитателям слова. Сашке от всего этого стало страшно. Мимо людей под конвоем военных проходили безликие юноши в черных робах. Наверное, их здесь было несколько десятков. Сашка ощущал опасность. Они готовили что-то втайне от всех. Рисковали выйти из-под контроля, и тогда кровавые потоки начнут лить по ступенькам и волны затопят это место. И потом наступит новая алая эра. В коридоре пахло гуталином, человеческим потом и чем-то пряным (наверняка порции супа в алюминиевых мисках). По пути в столовую запах усиливался. Сашке он нравился. Наверное, это было последнее светлое ощущение. Столовая представляла собой совокупность грохота металлических мисок, деревянных столов из ДВП и детей. Разных, абсолютно друг на друга непохожих и с абсолютно непонятными измышлениями. Кто-то ел самостоятельно, щедро зачерпывая кашу алюминиевой ложкой, кто-то смотрел на тарелку полными непонимания глазами. Некоторых кормили санитары. Все это сливалось в единый гул жизни, шедшей чуждым привычной эволюции путем. Саша сел за стол. Напротив него капризную красивую девочку с безжизненным лицом кормил рыжий санитар. Наверное, она ему нравилась, от чего движения его рук были плавными и нежными. Самое страшное для

него было повредить тело девочки. Она же тупо смотрела в пустоту и инстинктивно открывала рот, поглощая кашу. Глядя на нее, Саша на мгновение представил, что, как и его кучерявая соседка, девочка гадит под себя, и ему стало дурно. Отогнав эти мысли прочь, он принялся есть. Самостоятельно. В этот момент Алена сидела в своей комнате и слушала крики отца из-за двери, которую предусмотрительно подперла стулом. На работе отец напился, и поэтому его крик периодически переходил в рев. Алена старалась не плакать, что-то внимательно считая на календарике. В глазах ее был страх, а крики отца остались где-то вдалеке и перешли в перебранку с матерью, кричавшую всякую ересь в ответ. Сплошной ор, где нет правых и виноватых, пелена злобы и агрессии. Непонятные слова мешаются, прикасаясь друг к другу, межуются и порождают уродцев. Уродцы колесят в пространстве, оседая в потаенных уголках человеческой души. — Господи, помоги мне, пожалуйста, только не это! — сказала Алена и положила руку на живот. Она легла на кровать и подумала о самоубийстве. По большому счету в этом мире ее ничего не держало. Разве что братик… Но ведь он ничего не понимает, маленький и глупый ребенок. Блаженный, не способный помыслить о плохом. Алене стало жалко ее братика, и в эти мгновения она подумала о том, что хочет вернуть его домой. Зачем его отправили в это жуткое место? Он же хороший… Ну да — следить за ним надо, но она теперь будет это делать. Алена ощутила, как сильно скучает по брату. Тем временем крики в квартире закончились и наступила тишина.

Будто бы пробудившийся от долгого сна братик неким таинственным образом давал понять, что нельзя так просто взять и прервать две жизни. Сашка в этот момент закончил есть кашу и сел обратно на свое место. Он ждал, что скоро всех поведут по палатам, а там эти новые постояльцы в черных робах уже поджидали своих соседей. В одиночку Саша с ними никогда не справится. Когда его отвели к месту вынужденного ночлега, за окном было совсем темно. Где-то далеко текла жизнь, мелькали огоньки и доносились приглушенные звуки проезжавших автомобилей. А иногда шумел трамвай. На кроватях сидели эти, с плохими аурами. Они смотрели то на Сашу, то на дверь, за которой расхаживали люди в военной форме. Саша пытался внедриться в их глубины. Ощущал, что скоро случится что-то непоправимое. На кровати сидела Лиза и смотрела в стенку. Иногда она вертела головой, издавала нечленораздельные звуки. Саша лег на свою койку, кое-как накрылся пледом и моментально уснул. Во сне он увидел сразу несколько вращающихся колес и подумал, что это вечные двигатели. Но колеса были всего лишь мирами, а вращение означало развитие. Внезапно самое быстрое и большое начало рассыпаться. Части его и фрагменты падали в бесконечную пропасть и скрывались во тьме. Сашка ощутил себя вечностью и существом с тысячью рук одновременно. Он принялся хватать детали и доставать их из таких глубин, которых никогда не достигал свет творения. Собирая из деталей очередную конструкцию, он услышал голос своей кричащей сестры. Алена сидела на подоконнике, свесив ноги.

*** Резкое пробуждение. Сашка ощутил жар. Кричала Лиза. Один из чертей в черной робе держал ее голову. Его подельник со шрамом на голове стягивал колготки с девочки. Страшная комната. Колготки на полу. Лиза оказалась голая, а по лицу ее текла кровь. Лизу били, но она просто мычала, не в силах как-либо ответить на агрессию. — Сука, вот животное! — кричит существо в черной робе со шрамом. У него удалили рога, теперь он оскверненный черт. Бывший уголовник снял штаны. Возбужденный, он готов был разорвать Лизу на части. Суть интегрированного процесса образования в том, что мы создаем уникальную модель поведения среди деклассированного элемента. Сюда же входят лица с особенностями психофизического развития, уголовный элемент. Разумеется, для внедрения подобных инноваций в сферу образования и здравоохранения необходимы специально разработанные технологии. Как только меченый вошел в Лизу, палата наполнилась криком. Все вокруг задребезжало. Суть социализации — непрерывный процесс взаимодействия, в котором чуждые элементы находят прочный фундамент для дальнейшего сотрудничества. В этом и есть смысл нашего эксперимента. Двигаясь своим чудовищным естеством внутри Лизы, парень начал свою трансформацию. Кожа его налилась красным, а на руках и шее выскочили гнойные волдыри. Два подельника на мгновения обвились прозрачной слизью и вместо них на грязном кафеле образовались коконы. Маленький Вася на четвереньках пополз по направлению к одному из них. Невидимая

человеческим зрением теплая лужа манила его. Мальчик чувствовал эту силу, сопротивляться которой было бесполезно. Преодолев свой страх, Сашка привстал и несколько раз тряхнул головой. Она болела. Вместо изуродованного преступника над Лизой возвышался озорной и похотливый черт. Лиза пыталась кричать, но своей когтистой лапой он заткнул ей рот. Его дыхание будто бы поглощало все те звуки, которые издавала несчастная девочка. Из коконов вылупились шакалы с человеческими головами и грубо пришитыми к ним волчьими пастями. Едва появившись в новом мире, они увидели маленького Васю и набросились на него. Пустив кровь, мальчик растворился. На кровати безмятежно спал накачанный препаратами Валера. Его будто не существовало в этом рукотворном аду. Даже если наш эксперимент покажет отрицательный результат, мы извлечем из него громадную практическую пользу. Один из шакалов прыгнул на Сашку, но, едва укусив его за руку, принялся скулить. Сашка же ничего не почувствовал. Он смело встал на ноги и сделал несколько шагов по направлению к черту. К этому моменту Лиза уже была мертва. Черт приподнялся, издал нечленораздельный рык и уставился своими красными глазами на Сашку. Глаза мертвой Лизы закатились, между ног образовалось пятно темной крови. — И ты думаешь, что можешь победить меня? — Сашка произнес свою первую осмысленную фразу. Она далась ему тяжело, ведь человеческая речь никогда не исходила из его уст. Черт в ответ что-то прорычал и развернулся к Сашке. Но мальчик не испугался. Закрыв глаза он, сказал:

— Тебя здесь нет… — и эти слова превратились в стремительную черную стрелу, рассекающую пространство. В одно мгновенье палата содрогнулась и отчистилась. Душа Лизы отправилась к скопищу монолитов на окраине Вселенной, черти исчезли, умирающий что-то шептал на своем языке. Ощутив приток внеземной силы, Сашка дотронулся до его лба. Вася упокоился. Последний мальчик открыл глаза и тупо всматривался в пустую комнату, отчищенную от плесени и дьявольских созданий. Сашка обнял его. — Моей сестре нужна помощь… Беги к колесу созидания и останови процесс разрушения нашей сути… — мальчик кивнул головой. Сашка закрыл глаза и своим лбом прикоснулся к его голове. — Я все сделаю, как ты просишь! — произнес воплотившийся в новом разуме. Он встал, поправил свою майку, и через стекло вышел в пространство затихшего города. Сашка, осознавая свою Великую Миссию, решил избавить мир от чертей. А там новообращенный мальчик, может быть, задержит падение Алены. Сашка вышел в коридор. По сторонам валялись окровавленные санитары. Где-то вдалеке слышался топот лап. Стаей бегали шакалы с человечьими головами. В каждой из палат орудовали мускулистые, несущие смерть твари. Здание заполнили крики боли и предсмертные хрипы. Сашка открывал палаты и видел перевоплощенных чертей. Дети были мертвы. Черти тоже, но пребывание их в мире распавшегося колеса явно затянулось. Мальчик закрывал глаза и в эти мгновения где-то взрывались звезды. Космическими лучами божественная сила созидания стекалась в лоно творения. Там был Сашка. Его голова витала в пространстве, обретала странные формы, наблю-

дала за прежними владельцами энергетической сущности среди творящих жизнь агрегатов. Там ему доведется спасти свою сестру. Или потерять все и навсегда. Когда он вошел в обеденный зал, то увидел санитара Сергея. Тот держался за разбитую голову и беззвучно читал молитву. Черти не трогали его. В воздухе был слышен шум вертолета. Сашка поднял свой взор и, пройдя сквозь бетонные перекрытия, увидел начальство, организовавшее весь этот шабаш. Они думали, что перемещение в трехмерном пространстве может их спасти. — Но вас спасет только возможность остановить реальность и попытаться удрать. Но зачем вы летите куда-то далеко в надежде спастись? Спасать этот мир может только одна субстанция, но и ее колесо развалилось и терпит бедствие… Произнеся это, Сашка повернулся к своему выжившему другу-санитару. Тот держался за голову, обводя пространство помутневшим взглядом. Вероятно, произошедшее казалось для него сплошным кошмаром, а сил проснуться и окунуться в привычную реальность не было. — Ты можешь говорить, Сергей? — но тот в ответ только помотал головой. Речь никак ему не давалась. Сашка обнял его за голову и, поднатужившись, влил ему нужные знания. Сергея трясло. В одно мгновение он ощутил себя одновременно всем миром и полной пустотой, лишенной времени. Вот он юный, стоит у стен медучилища и думает о своей возлюбленной. Ей 16, ему 17, и у них не было чего-то, что может навредить великим силам. Только руки, поцелуи и запах роз. (для этого грузишь вторчермет: доказательство любви физический труд на субъект производства) И знания, он ищет их. Не может найти — всюду гру-

100

ды неосознанной информации. Она теряется в лабиринте мозговых извилин и становится чем-то вроде черного облака в океане гнили. Гниль протекает по венам. И система дает сбой. Зависает. «Получай знания, Сережа». Сергей хотел произнести все новые слова сразу, но забыл как. Поток первичной информации фактически лишил его возможности говорить и двигаться. «Ты справишься. Недаром я приземлился здесь». Увлекшись передачей информации, Сашка совсем потерял связь со своей физической оболочкой. Черти стояли позади него. Дышали и ждали момент, когда можно будет разорвать этого пришельца из других измерений. Впрочем, Сашка чувствовал их присутствие. — Вы говорите, что этот мир обречен, и что я ничего не смогу сделать? — сказав это, он обернулся. Сергей упал. Через несколько земных часов он очнется в новом мире. — Вы хотите сказать, что я ничего не смогу здесь изменить. — Не сможешь… сможешь… ожешь… — эхом разнеслась сказанная одной из тварей фраза. Они скалили зубы и размахивали своими лапами, подбираясь к мальчику все ближе. Сашка лишь грустно вздохнул. — Я был на монолите, который стоит на вечном дежурстве и способен проникнуть сюда, разорвав все временные ленты. Так вот. Убирайтесь прочь… — сказал он и махнул рукой. Голова заболела и превратилась в тяжелый булыжник, тянущий Сашку к земле. В палате образовалась огромная воронка, затягивающая всех за далекий предел. Как только последний черт провалился в Пустоту, Сашка сел на пол. Рядом с ним по-прежнему валялся Сергей.

101

— Ладно, Сережа, я пошел за сестрой. А тебе предстоит спасать людей… — произнес мальчик и насупился. — Если я, конечно, смогу удержать колесо этого мира. Он вышел на крыльцо психиатрической клиники. Дул сильный ветер, вокруг не было ни единой живой души. Посреди дороги стоял одинокий трамвай. Возле него черными силуэтами, похожими на пластмассовые шашки, в землю вкопаны были лавки. Складывалось ощущение, что в городе время остановилось, а реальность никак не могла запуститься и барахлила, как стартер отжившего свое автомобиля. Сашка направился к своему дому. Несмотря на то, что он не знал точной дороги, осознание чего-то близкого вело его мимо зданий, улиц, ларьков и остановок. В такт шагам качались ветки деревьев и звенели какие-то металлические конструкции, невесть как оказавшиеся в городе. Алена в этот момент разговаривала с новообращенным. Она приняла умственно отсталого мальчика за ангела, совсем не зная о том, что вход ангелам в устройства колеса был строго-настрого запрещен. Вместе с ними был еще третий — в лоне девушки. Алена хранила в себе Сашину Дочь. Будущее всего человечества. Одушевленный элемент, способный спасти колесо от полного разрушения. Сашка объявился внезапно. Мама с папой спали. Новообращенный получил покой и покинул пространство четырех стен, украшенных плакатами телевизионных звезд и ковром с необычным узором. — Он таит в себе отрицательную энергию… — сказал Сашка сестре и кивнул на ковер. На мгновение ему показалось, что узоры зашевелились. Может быть, они были частью портала в потаенное измерение.

102

— Сашка! Ты чего, заговорил? — Алена обрадовалась. Она крепко обняла брата. Сердце ее громко застучало, и удары его эхом отражались по сваям, вбитым в основу мироздания. Сашка понял, что процесс его уничтожения необратим. В объятиях своего брата Алена умерла. Сашка закричал. Вскоре колесо его мира разрушилось, а субстанция их душ покинула тело маленького ребенка. Оно пыталось угнаться за естеством Сашиной Дочери, но то оказалось проворнее и спряталось в одном из двух оставшихся колес мироздания. Первый мир отставал от текущей реальности на 5 секунд, второй был в стазисе и только-только ожидал своего запуска. Субстанция отправилась в первое колесо. Горизонт озарился множеством ярких вспышек. На высокой орбите планеты из одной точки в другую перемещался гигантский черный монолит. Он был способен вместить все изгнанные души, потому что для своего движения использовал высвобожденную энергию живых существ.

103

Часть III Лучевые машины Времена и Пространства В воздухе было сухо. Капли воды появлялись только в том случае, если странник терял контроль над своим физическим телом или же тело не выдерживало обретенных способностей. Без воды всегда сохранялось спокойствие, и любые метания частиц в попытке обрести живую суть были исключены. В пространстве сияли нити. Похожие на черный кабель, который неизменно сопровождает каждую железную дорогу и упирается в серую подстанцию, закованную в металлический корпус. Не было только людей в грязной униформе с хмурыми лицами. В человеческом мире эти единицы технократической цивилизации дарили искуственный свет изголадавшимся по теплоте земным телам. А тут — сплошая пустота. И свет совсем не согревал. Звук не распространялся. Закинь сюда такое тело из плоти — тут же отдаст всю свою энергию высшему разуму. С подписью «в утиль». Сашка стал водой. Как и Валера. Как и другие, которых с колеса сбросила система. Атомы вращались вокруг его беслотного ядра, но команды собраться в единое тело не поступало. В пространстве царила полная тишина. Остатки разрушенного колеса времени дрейфовали в невесомости на фоне далеких светил, жизни вокруг которых никогда не было. Не в этих пространствах. Лишь редкие радиоволны наступившей катастрофы летели в бесконечные дали, рапортуя мертвому свету о грядущей страшной буре. Сашина Дочь ушла между тремя колесами и теперь в пространстве с его текущей временной лентой ее не най-

104

ти. Она течет, как речка по витиеватому руслу, и не ощущает, что у истоков ее происходят роковые события: будто ядерные заряды испаряют всю воду, и со скоростью света убийственная волна огибает несчастную планету, как только транспортный черный монолит приблизится к ней. А там Сашина Дочь. Смотрит на все своими голубыми глазами и не понимает, что происходит там, глубоко внизу. За картиной мира провалы. И плиты. Провалы. Плиты. «Кажется, меня часто ругали и называли плохими словами, вот теперь я здесь», — подумала эта скверная девочка. Она посмотрела на свои руки и увидела облака. Густые, сложные по форме и приятные на вкус. Как молочная пена в крепком кофе. «Такой разливали в кофейне на улице Освободителей сразу после того, как я увидела красоту своего тела», — шептала она, а в голове вертелся ворох странных картинок. Цветных, черно-белых, в огне и кислоте, в черной краске и красном сиянии. И мешалось, разбавлялось, становилось единой консистенцией. Сашина дочь продолжала терять привычную форму. Ее тело превратилось в тугое сплетение нитей, источающих свет. Еще несколько мгновений и беспощадные протуберанцы выжгут ее изнутри и бесформенными вспышками вырвутся наружу. Лучевые машины в это же время работали. Принимали форму угловатых предметов. Иногда походили на астероиды, а иногда на далекие межпланетные станции. Когда лучевые машины лишались своей исходящей от высшего разума энергии, то принимали пирамидальную форму и дрейфовали миллионы лет, пока на горизонте не появлялись планеты с водой. Вода была их частью, она формировала биологические тела, в которые лучевые машины вкладывали свои коды. Жизненные коды с ограничениями на манипуляции.

105

Когда-то душа Сашки борозидила вокруг черной пирамиды и пыталась считать четкий код, запечатанный иероглифами давно умерших цивилизаций. Так ничего и не поняв, он просил принять себя в пространство этой конструкции, но та оставалась безмолвной. Сашка же надеялся, что случится чудо и черная пирамида остановится, а потом превратится в лучевую машину и начнет плеваться своими нитями. Сначала несколькими, а потом тысячами и миллионами. Но лишенная колеса времени пирамида не хотела принимать заблудшего странника и вливать свои жизненные потоки в новые необжитые миры. Без колеса она, словно сирота в космических масштабах, дрейфовала и шла на непонятный зов, раздающийся за тысячи парсеков отсюда. А Сашка рядом шептал что-то про свою дочь, расщепленную на атомы. Пытался собраться с силами и выстрелить хоть куда-нибудь, чтобы изменить этот фатальный уклад и воспротивиться ему. Валера был на расстоянии миллиардов световых лет от Сашки, но чувствовал его, как ощущает своего близнеца-брата. Любил его и молил высший разум о воссоединении, отгоняя монолиты прочь. Эти единицы абсолютного конца вовсе не радовали его перспективой стать ничем. Одно колесо разрушено. Осталось два. Высший разум молчал. Предательски, цинично. Делал вид, что созданный им мир не существует, да и вообще отрицал всякую ответственность за содеянное. Сознание Сашки подлетело к одной из лучевых машин. Сияющая, красивая. К ней тянуло, но выйти из нее не представлялось возможным. Словно паук-шелкопряд, она создавала световые волны, которые тянулись сквозь галактики и где-то там, далеко, находили нужные точки сборки. В пустоте.

106

А потом эта пустота получала свои геометрические значения, называлась ее ширина и высота. И лучи обволакивали, словно нити, пустоту. Там, в лучевых переплетениях появлялась душа, взрываясь, словно плутоний в ядерной бомбе. Удар — и вот тебе на, — душа и тело рвется наружу, в пространство, говорить на разных языках и держать за руки себе подобных. Ощущать тепло и постоянно думать о том, кто все это создал и почему такие расстояния покрывают этот мертвый мир. Почему на сотни тысяч парсеков вокруг ни единой живой души. А только лучи этих дивных машин. И высший разум. — Это моя сестра, и ее не стало, — произнес Сашка. Он стоял в центре круглого зала, обложенного зеркальной плиткой. В глаза бил невыносимо яркий свет. Сашка боялся повернуть голову, лишь прикрывал ладонями полные слез глаза. Посмотришь вверх — и совсем ослепнешь, если, конечно, глаза действительно существовали. Потому что теперь он не верил, что вообще сейчас существует в том виде, в котором потерял свою сестру. А потом и целый мир на колесе, что развалился сразу после ее ухода. Высший разум в очередной раз предательски промолчал. Внезапно одна из лучевых машин запустилась. «Второе колесо», — подумал Валера. — Второе колесо, — произнес Сашка в зеркальном зале. Незримые агенты присутствия засекли его там, где, по всем расчетам, должна была быть лишь пустота. По аварийной команде вспышки усилились в сотни раз. Звезда превратилась в сверхновую, и сознание мальчика разлетелось на микроскопические фрагменты космической пыли. Если бы Валера обладал своим физическим телом, то уставший и удивленный головной мозг непременно бы разразился чередой болевых слов.

107

Монолит дрейфует, подыскивая новую жертву. Пока они были в едином теле, мальчик стал ему практически родным, и если бы не эти туманные запредельные обстоятельства, то, возможно, они бы собрали все свои силы и внедрились в колесо. Раскрутили его, и все бы стало на свои места. Но Сашина Дочь умерла. Душа ее ускользнула между пальцами создавшего мир и унеслась в самые глубины пространства. Сашка бы поймал свою нерожденную дочку, но временные потоки перепутались, лучи скрестились, и колесо, проклятое круглое колесо из миллиарда сложных деталей рассыпалось. Никаких следов и подтекстов. Просто дыра, в которую затягивало агрегатное состояние сознания. Черная дыра лучевых измерений. Машины неприятно вибрировали. Испускали лучи и падали они в пространство, будто колонны слепящего света. А она, как сладкий свежеприготовленный зефир, падала и билась о коридоры времени. Каждый из них — альтернативная эпоха с непредсказуемыми событиями. Попадешь в коридор, а там нежные человеческие души в антропоморфических скафандрах смотрят на тебя как на пришельца, хотят вникнуть в строение сосудов и провести унификацию. Может быть, через миллионы лет все потоки сольются в один, и тогда теплокровные роботы поймут, что важно единство души, а не разобщенность подстроенных под космические единицы тел. Лучи запустившихся машин вели на планету с одним спутником. В странный город, где отсчет жизни шел по годам с момента явления Спасителя. Кажется, все завертелось в 2009-м. Ноябрь.

108

11 ноября 2009 года Вы знаете, это такое странное ощущение, когда твое тело (которое ты представляешь как бы со стороны, с руками и ногами) обматывается лучами. Гибкими, как детские палочки с подсветкой, которые клоуны раздают в цирке самым маленьким. Старшеклассники потом еще говорили, что стоит их положить в морозильную камеру, как они опять начинают светиться. Лучи цепляются к тебе и фонят. Они сделаны из радиоактивных изотопов. И вот ты лежишь в своей кровати, пытаешься сомкнуть глаза и в пустоте отыскать ответы на тысячи вопросов. Все эти бредовые предложения с вопросительным знаком в конце наседают на тебя, как пепел на остатки города после ядерного удара. А они, лучи, вьются вокруг неправильной паутиной, и пальцами разорвать этот корсет не выходит. Пальцы сами светятся, пропуская мимо себя лучи. Смотришь на них, кусать хочешь. Но нельзя. Лучи залезут в горло и сожмут легкие, как питоны жертву. И станут они не органами для дыхания, а ювелирным памятником альтернативной энергетике. — Кто-нибудь меня слышит? Помогите! — если бы там можно было говорить, эти сигналы напоминали бы такие слова. На самых разных языках. Даст Потрошенный_Физик, поймет кто-нибудь, прилетит на серебристой летающей калоше и спасет. Но остатки разума посылают иные сигналы. Не языковые. Это даже не строго выверенные образы. И не молитвы. Энергетические посылки неизвестному адресату. За край Вселенной. Кто там? Я в домике. Бочке со странной крышкой. Из гнилой черепицы. Моя комната — конура в общежитии. Здесь будущие педагоги превращаются ночью в мясных колобков и катаются по коридорам. Девочка рассказыва-

109

ла про такие в одной далекой области холодной страны. Днем жители пахали землю, а ночью превращались в мясных колобков и охотились на волков в глухих лесах. Перед тем как эти животные попали в красную книгу, стая сбивалась в единый круг и принималась выть. До самого рассвета. А потом колобки опять становились людьми. В комнате отклеились обои. Потому что сырость такая, что под ними живая черная плесень, способная мыслить творчески. Когда я умру, такая же будет в моем теле. Теплая. С неприятным запахом. Будут показывать пальцами и закрывать морщинистые обмороженные лица грязными руками. Руками по локоть в крови. Мне плохо. Я открываю глаза, но не вижу тусклой лампочки. Кажется, когда-то возле моей кровати были окна. Ничего не видно. Только россыпь. Ожившая россыпь побелки. Маленькие частицы приобретают причудливые формы, которых я не видел в учебнике геометрии. Высший разум предательски молчит. Кажется, в командном пункте никого нет. Некому принять мои сигналы. Падаю на пол, отжимаюсь от пола. Плашмя падаю. Как там в армии? Ползком по-пластунски. Но под кроватью только пыль. Я выдыхаю углекислый газ с неприятным запахом. Гниль выдыхаю, и побелка муравьями разбегается. Бабушка говорила, что пыль — это остатки мертвых частей человека. Материальные части ДНК. Собираю ее ладонями. Пылевые колбаски, ими же питаются попавшие в пространство духи. Как только они здесь — стаями бегут красные тараканы. Чуют опасность. Это же не выживание в условиях ядерной войны. Расщепление атомов — слишком просто. А тут ДНК. Я закрываю глаза и переворачиваюсь на спину. Живот начинает болеть. Боль — возвращение в реальность. Принудительное. Меня озаряет: может быть, болью я

110

смогу вернуть свое прежнее состояние. Вспомнить про временной отрезок, если получится. Сделать себе больно и перескочить в прошлое, а потом пережить все заново, только уже с осознанием своих ошибок. Обо всем думается, но таких фрагментов слишком много и все я исправить не смогу. Но ведь можно попытаться? Нет. Не покатит. Слишком мало сил. Сигналы поступают тысячами. Но ответов нет. Где-то там, за семью морями, голодоморами, океанами, братскими могилами есть комната с бетонными стенами. Там вовсе не сыро, как может показаться. Там вообще никак: сухой воздух, которым не дышишь. Никаких запахов, никаких осязаний. Статичное пространство. На одной из стенок тайной комнаты висит портрет известного человека. Напротив портрета — железный стул. Я сотни раз видел во сне эту комнату и человека в наушниках за столом. Седовласый. С мешками под глазами. Зелеными глазами. Смотрел в них, пока он меня не видел. Складывалось ощущение, что никто, кроме него, не понимает этих систем. И уставший, но не побежденный, человек продолжал принимать сигналы, переправлять их дальше и говорить на странных языках с неизвестным абонентом на другом конце провода. Наверное, таких комнат было когда-то много, но сейчас одна, и я стою в ней, а седовласый человек исчез. Если надеть наушники и закрыть глаза, то можно услышать десятки тысяч просьб примчаться и спасти. Но я вовсе не тот, кто должен там работать. Пытаюсь вспомнить известного человека на портрете. Я знаю его, чувствую его взгляд на своей спине. Он — часть моей сути. Инженер биомассы. Или как-то иначе. Про таких говорят — внеземного происхождения. Таких боятся. А мне

111

хочется к нему в голову, там сплошной книжный шкаф на металлических замках. В них ржавчина. — Мы давно знакомы? — портрет молчал. Глаза его только подавали сигналы, что я здесь лишний и лучше бы убирался в свой мир. В свой Город_Пяти_Букв. В свою конуру, где я, вероятно, лежу на полу и глотаю пылевые колбаски. Хочется послать сигнал монолиту, что забирает сошедших с дистанции. Но нужен специальный сигнал и самая мощная в мире установка. Таких на каждой планете по одной — в неисследованных пещерах среди полной темноты. Попробуй отыщи! Сможешь держать весь мир под контролем, если убедишь в правдивости функции окраинных монолитов. — Город этот не мой. Я здесь проездом считай. Из города К. — Меня никто не спрашивал. Рот говорил. Говорил по инерции, пока мозг посылал сигналы. Я смотрю на наушники. Динамики в пластиковой оправе. Обшитые мягкой тканью. Замираешь — тишина. Напрягаешься, чтобы услышать хоть что-нибудь — звука все равно нет. Фокусировка на динамиках, упакованных в пластик. Будто завлекают тебя, просятся на твою голову. Говорят, мол, закрой глаза и отдайся нашим сигналам и тогда познаешь суть. А ты думаешь, что нечисто здесь что-то. Засосет в пространства проводов, и выход найти уже не удастся. Но я в четырех стенах неизвестного командного пункта. И отсюда тоже нет выхода. Когда был жив дед, он прикрепил точно такие же наушники к телевизору. Чтобы смотреть его в тишине, пока все пожилые родственники спали и издавали звуки жизни в бессознательном состоянии. Однажды ночью я зашел к деду в комнату, он сидел в наушниках на табуретке, наблюдал за движением цветных картинок на экране. И смеялся.

112

Дед умер через пять лет. Я, вроде бы, еще жив. Если в комнате никого, то можно произвести операцию. Окончательно решив отмежеваться от отчаянных сигналов SOS, надеваю на голову наушники. Комната исчезает. Миллионы сигналов о спасении проходят через меня, и перегруженное сознание не выдерживает: я хочу сорвать с себя этот чертов передатчик. Но тысячи криков ураганами проносятся вокруг моей сути, не убежишь, так много их в этой пустыне. Только под ногами вместо песка — бесконечный монолит. Может быть, это бетон, но слишком скользкий. Я не вижу, где граница этой посадочной площадки: всюду вихри бесцветной пыли. Хочу бежать — но наступает полная дезориентация. «Ты в колесе, оно функционирует. Правильно сделал, тебя ищут, ты нужен, много времени пройдет. Но ты нужен». *** Сейчас день. Стоим с девочкой на площади. Держимся за руки. Не смотрю на ее грудь, даже на ноги. Ее лицо мне кажется некрасивым. Мы вырастем и будем сладко тереть друг друга частями тела, а пока болтаем возле памятника освободителям и ко мне приходит мысль: А что если на эту территорию придут злые звери, они будут грызть нас возле памятника коллективному солдату? И мы умрем. Наши маленькие кости будут устилать подступы к армейскому монументу. Монумент обрастет мхом. И оружие освободителя тоже обрастет — он будет похожим на пионера с горном. Вместо многочисленных демонстрантов появляются монстры. Бесформенные, как горящие куски китайской пластмассы. Мы делали из таких факелы. Брали старые

113

пластиковые игрушки и поджигали их, а потом пластик капал, и это мы называли бомбардировкой. Уничтожали вражеские муравейники и уходили на дозаправку. Но мы убили только тех, кто на поверхности. Они ведь и в лесу, они в городе. И везде их разведка. Космическая авиация под крестом ангелов из поднебесья. Пилоты сидели в облаках, как в укрытии. Это своего рода бункера, ниже ад, в аду люди, а ниже людей уже ничего нет. Жарко там, никто не выживет. Девочка исчезла. Это был ее сигнал, и сейчас я пытаюсь отследить ее смерть. Слишком сильно болит голова и на том моменте, где душа отделяется от биологии, она пропадает. Я смотрел интересную передачу, когда был маленький. Седовласый дядя в очках говорил, что каждая мысль есть ДНК, и через 40 дней после смерти ДНК распадается и от человека остается только гниль. Душа улетает из гнили. А потом можно читать молитвы. Потом его еще раз показывали — дядя болел раком. Снимали его дома, и я подумал, — стоит же в углу мешок яблок, почему он не кушает яблоки, ведь тогда будут витамины и можно будет жить. И часы у него на руке, кажется, «Электроника». Их надо продать, и будут деньги, а за деньги можно изобрести вакцину от всех болезней. Болит голова. Очень больно. Тело снова в крохотной комнате. Кажется, это только начало. Руки на голове. Сжимаю пальцами ушные раковины. До хруста хрящей. Прямо как на борьбе, где уши ломаются и хрустят как бумага для черчения. Если ее как следует размять руками. — Снимите их с меня… — не могу сказать ровным голосом, поэтому звуки похожи на визг. Зубы крепко стиснуты, будто в челюсть мне вкололи странный препарат.

114

Он сращивает мои отверстия в единую кожистую структуру. Голова превращается в мешок. Лицо с особенностями психофизического развития. *** Одна моя подруга верила в Лесную_Быль по канонам Православия и посещала детский онкологический центр. Она говорила, что многие дети больны не только на клеточном уровне, но и на генетическом. Я уговорил ее на небольшое общение, следующее за актом максимального доверия (или же нежелания говорить правду, подменив одно понятие другим). Предположим, ее зовут Катя. — Почему вы пошли работать туда? — Наверное, у меня было очень много проблем, и я решила, что самое время начать отслеживать, как одна форма жизни пожирает другую форму, и то, что мы называем онкологией, по итогу становится причиной смерти первопричины жизни. Ну, а потом они обе умирают, и есть повод ночью представить, что в чем-то, сопряженном с поеданием белков и выделением кала, есть смысл. — То есть, иными словами, вы ходили наблюдать за тем, как происходит борьба за жизнь в условиях тотального увядания всего биологического тела? — Не знаю, я не считала. Но за все время моей работы умерли несколько десятков маленьких детей. Увядание? Что? — Не важно. (В этот момент мне показалось, что Катя стала напряженной в том месте, которое хочется внимательно изучить с увеличительным стеклом и пристальным ощупыванием). — Вы как-то странно на меня влияете. Я вот смотрю в ваши зеленые глаза… Ну, то есть я говорю зеленые, потому

115

что вы мне так сказали в приватной беседе. На самом деле ваши глаза серые. Так вот, я смотрю в ваши глаза и пытаюсь найти элементы мужской чести. Есть ли у вас честь? (Тут мне захотелось ударить ее, связать и задавать ей вопросы странного содержания, от которых Катя начала бы краснеть и стыдиться. Но ее вера в Православного Мойдодыра меня остановила). — Да, давайте опустим этот момент. Когда вы впервые столкнулись с детьми, что вы ощутили? — Ну не скажу, что я прямо так налетела на них. У нас был психолог — Жанна Валерьевна, она говорила, к кому из детей подходить, что говорить. Некоторые из них были более общительными, некоторые замкнулись в себе. — Эти дети чем-нибудь отличаются, ну, скажем, от тех, что играют в песочнице? — Дети сегодня играют в песочнице? — Ну, я не про детали. Точнее (тут я понимаю, что Катя смотрит на меня с вожделением и хочет, чтобы я видел ее самой_главной_как_царица_льда) я хочу услышать детали от вас, ведь мы говорим про феномен онкологии… — Да, я поняла вас. Или тебя? (оны улыбается) — Меня. — Так вас или тебя? — Тебя. — Вот и отлично. Так вот: у этих детей очень странные глаза. Они многое видели. Как-то я была в компании советских десантников, которые видели смерть своими глазами в далекой Горной_Стране, они смотрели на мою грудь подобным образом. Честно сказать, я в душе своей хотела, чтобы десантники надругались надо мной и сделали из меня Рваный_Полигон. Образца 1996 года. Ведь Реактивная_Жужжащая была живой в тот год?

116

Я промолчал. — Ну, значит, а там дети. И вот они идут, с такими взглядами, как у убийц. Ну, ведь не важно, кого убивать — раковые клетки или людей, да? И идут они к тебе по коридорам и несут в одной руке капельницу, а во второй сжимают крестики. — Химиотерапия — это что? — Это когда они становятся без волос. И плачут много, больно им. Тошнит. В такие тазики пластиковые, красного цвета, из ртов стекается жидкость. Я хочу ее. — Все дети маленькие? — Нет, был мальчик Вова из Восточной_Колонии_ Брома_Подавляющего_Вожделение. Ссыльный потомок ссыльных всезнаек. Точнее, не он, а его родители. Ну и привезли его к нам в медицинский центр. Вова был красивый, и если бы не эти клетки черного цвета в его теле, то занимался бы футболом. И у него было бы много девочек. Однажды я пришла к Вове по совету психологов. Они коллективно решали, кого из нас отправить к Вове. Решили меня. И, значит, я прихожу, а в глазах его полная грусть. Скоро Вове начнут давать много разных таблеток и облучать его невидимыми лучами. Вова лежал под тонкой простыней. Кажется, он был голым. — Вы испытывали чувство жалости? — Вовсе нет. Вова был прямым человеком, открытым. Даже жаль было, когда он умер. В общем, он расплакался и сказал, что у него никогда не было женщины в Библейском понимании этого вопроса. Так как я была в этот момент без Косметической_Процедуры, то постеснялась предоставить ему для соития свое лоно. Он увидел мое смущение или некую задумчивость, и Орган_Стыда его напрягся. Был очень большим. Я испугалась, что если

117

возьму его в Полость_Слюны, он будет двигать руками мою голову очень сильно. Так сильно, что я подавлюсь, и меня стошнит… — Как после химиотерапии? — Нет. — Ладно. — В общем, я решила взять его Химический_Состав в рот, хотя это и противоречит Христианству. Двигался во мне он недолго, почти сразу Дал_Повод_Совести. Стремительно проглатывая его Студень_Смены, я вспомнила Черное море. Когда я была маленькой, то случайно попала ногой в яму недалеко от берега и чуть не утонула. Пытаясь выплыть на берег, я наглоталась морской воды. В тот момент я ощущала примерно то же самое, только вот запах этой жидкости напоминал мне высохшую хлорку. Когда я ходила к своему брату в воинскую часть, в армейском туалете пахло так же. В тот момент я подумала, что солдаты в туалете занимаются Практикой_Рукопашного_Боя и запах хлорки, скажем так, нивелирует запах мужского Чувства_Стыда. Ну и Вова меня гладил по голове, даже называл «моя девочка», хотя это прямое нарушение субординации. А я даже не была мокрой, потому что мысль о Прыжке_в_Омут в Сыром_Погребе мне претила. Это, наверное, потому, что я неспособна получать НЕВЕСОМОСТЬ, как и большинство в моем поколении. — Что было потом? (Катины щеки очень сильно покраснели. Воспоминания вызывали у ее тела ощущение возбуждения, разум отвечал телу чувством стыда). — Потом Вова прошел курс химиотерапии и был совсем слабеньким. Я тоже делала ему это, но Продукт_Токсина был очень мягким, и ему не было от этого хорошо.

118

Но он все же Дал_Просраться_Ядом. ССС-ССС-ССС после сеанса химиотерапии крайне гадкая. И аромат у нее противный. Хочется взять и выплюнуть, что я и делала, а потом вытирала рот простыней. Конечно, там не было раковых клеток после химиотерапии… — А что было? — Аромат смерти. На этом моменте батарейка в моем диктофоне разрядилась, мы говорили еще о каких-то гуманистических ценностях, мировых организациях, правах человека. О Шоколадном_Фурункуле говорить не стали, потому что после сказанного выше Кате было велено молчать и жевать тряпичную ветошь. *** Катя сейчас не придет. Когда-то давно она уехала в сторону кукурузных полей и вышла там замуж. Значит, я совсем один. Через мою голову проходят сигналы и воспоминаниями драматического события я, кажется, их немного заглушил. Посадил этот вражеский беспилотник на запасную площадку своего головного мозга. Вдыхаю. Надо проветрить. На часах 4:54. Кажется, я оказался в пустоте. Здесь нет ничего. Я вижу три колеса и Вселенную. Они такие же, как и в Парке Горького, только двигаются без опор и в каждом миллиард одушевленных деталей. Тут даже времени нет! Такая Пустота, о которой словами не расскажешь, а все потому, что временем управляем не мы! Не я, то есть. И теперь мое сознание тут. Тут. Тут летает мимо звезд. Человек, наверное, должен погрустить или порадоваться — но не могу. Без секунд и минут это невозможно.

119

Поэтому лавируешь и веришь, что когда-нибудь вернешься в реальный мир. Но он далеко и так просто туда не попасть. Там сейчас метафизическая война, и если перенести это все на карту Евразии в 1940-е годы, то мои дивизии стоят где-то под призрачным Дьяволоградом. Цвет и армия пока что не выбраны. Но уже скоро. 11 ноября 2009 года. Я отправился в путешествие по пустоте ровно в 4:54 утра. Подпись «Сашина Дочь». Я ее не знаю. Но чувствую, что это нечто, способное менять время.

120

Математика Коля закончил 4 класса и уже считал себя взрослым. Выпросив у мамы горсть монет, он отправился в городской парк, где на ржавых качелях в форме лодочек сидели кучки детей вперемешку с заехавшими сюда после пар студентами. Как правило, молодежь приезжала в маленький городок на сезонные работы в составе стройотрядов и прочих рабочих бригад. Некоторые посещали своих престарелых родственников. Но Коле не нужны были шумные качели и дребезжащая карусель, выкрашенная зачем-то в желтый цвет. Еле достав до окошка ларька, где сидела молчаливая продавщица, он купил билет на чертово колесо. Вообще, таким маленьким детям нельзя было на аттракционы, но Колю женщина знала, так как он приходил кататься на колесе каждые выходные. Когда он стоял у подножия медленно вращающейся металлической конструкции, дух у него захватывало, а сердце начинало сильно колотиться. В такие мгновения он считал удары и почему-то полагал, что их должно было быть ровно в два раза больше количества секунд в одной минуте. Во время такого подсчета, погружавшего его в состояние глубокой эйфории, он всем телом ощущал, как в самых маленьких сосудах и капиллярах бежит кровь. Обволакивает его органы и доставляет тепло к поверхности кожи. Внутренний мир жил, и, что самое главное, Коля чувствовал каждый элемент этой жизни. Держа в руках заветный билет, криво отпечатанный на пожелтевшем куске бумаге, мальчик забрался в открытую кабинку и взволновано начал озираться по сторонам. Засеянные газонной травой фрагменты земли станови-

121

лись сплошным зеленым полем, а громоздкие аттракционы превращались в миниатюрные игрушки. Нечто подобное, только из дешевого китайского пластика, можно было найти в «Детском мире». Но Коля не любил этот магазин из-за запаха перьевых подушек и хозяйственного мыла. Так пахло в деревне в тот день, когда умерла его бабушка и возле ее соснового гроба построились сотни плохо одетых и грустных людей. Коля ощущал себя среди них лишним, потому что они ничего не понимали в загробной жизни и даже подумать не могли о том, что теперь бабушку нужно не любить, а бояться, ведь рано или поздно она может вернуться и забрать кого-нибудь из них с собой, в темную и страшную Вечность. Бабушка часто виделась ему именно тут, в открытой кабинке чертового колеса. Может быть, потому что высота приближала его тело к Хитиновому_Отложению, а она была рядом с ним, под боком. Через несколько минут Коля почувствовал страх, от которого никак не мог избавиться. Значит, скоро будет самая вершина. Где-то выше, будучи уже возле невидимой небесной границы, кричали студенты ПТУ. Их крики не могли преодолеть барьера гравитации и вместо того, чтобы отправиться в виде зова о помощи в космические дали, отражались от земли и рассеивались в пространстве. Однажды Коле привиделось, что так будет с каждым. Он закрыл глаза и через несколько минут оказался на самой вершине, и в это мгновение все вдруг остановилось. Часто Коле снился один и тот же сон: как на чертовом колесе он находит странный невидимый кристалл, прикоснуться к которому можно, лишь вытянув руку. Если овладеть его магической силой, то можно победить всех хулиганов из соседнего двора и прогнать призраков из

122

сарая на даче. Последние громко кричали по ночам, но никто, кроме Коли, их не слышал. А он лежал на своей кровати и маленькими пальчиками сжимал шерстяное колючее одеяло. И еще бабушка со своим Пенсионным_Волшебником и назойливыми историями о Спасении. Говорила пьяная, что все мы крутимся и поднимаемся к вершине, а там можно либо упасть, либо улететь далеко-далеко. Кристалл сиял прямо над Колиной головой. Голубой, с четкими белыми линиями и множеством острых граней. Он был похож на густое облако, которое можно выпить, притворившись Незнайкой на воздушном шаре. Коля отцепил защитные металлические цепи, встал на ноги и потянулся к кристаллу. А он будто звал его, был живым и желанным, как конфета из жженого сахара. — И полечу я опять к своей бабушке на черном прямоугольном монолите! — сказал он кристаллу, а в голову ему совершенно спонтанно пришла мысль, что математика в школе ему всегда была ненавистна. «Потому что сплошные цифры всегда лгут и не учитывают многомерность пространств и течение времени в каждом из них. Потому что глупые люди не знают о том, что всего миров три, и каждый из них идет друг за дружкой с опозданием в одну секунду». — И можно проникнуть в каждый из них через тебя? — спросил Коля у голубого кристалла. Тот насупился и уже был готов превратиться в страшную яркую сферу, похожую на Луну, как Коля вспомнил уроки поведения на классном часу и тактично извинился. — А теперь прыгай! — сказал кристалл мальчику человеческим голосом. Коля покорно повиновался и сделал шаг за пространство металлической площадки, удерживающей его на платформе кабинки.

123

Душа его переместилась в кристалл за несколько секунд до того, как полное мертвых клеток тело упало на землю. Колесо замерло на месте, а вокруг тела мальчика собралась толпа глупых людей. Находясь в кристалле, Коля не мог понять, почему столько странных эмоций, воплощенных во вспышке яркого синего цвета, источают себя в пространство из этих существ… Ведь есть еще и другие миры. Не желая ощущать на себе прогрессирующую скорбь, на сороковой день своего пребывания в голубом кристалле он стал пассажиром монолита на окраине Вселенной. Теперь его суть следила, как лучевая машина плела нити для душевных оболочек тех, кто остался жить на Земле. Это ему нравилось больше, чем складывать бесполезные и лишенные смысла символы в пустые и безжизненные уравнения.

124

Кристина — Вы бы просто не давали ей этих дурацких газет, а то мало ли что себе девочка надумает… — женщины стояли возле подъезда и вели оживленную беседу на бытовые темы. Тетя Даша была матерью-одиночкой и сама толком не знала, кто отец ее Кристины. Впрочем, Кристину это не особо интересовало, как и прочие элементы ее происхождения и бытия. Целыми днями она читала газеты и плакала после каждой негативной заметки, небрежно составленной охочим до сенсации журналистом. А если она видела репортаж из новостей по телевизору, то полночи из ее комнаты доносились всхлипы безысходности. Сначала удивительные люди в белых халатах говорили, что все это только детские фантазии и как только переходный возраст наберет свои обороты и вклинится в сознание, разум ребенка очистится от посторонней шелухи. Слезы исчезнут, а кирпичные пятиэтажки маленького городка окончательно укоренятся в зрительном пространстве девочки. Или хотя бы их подъезды. Но Кристине исполнилось уже 16 лет, и однажды на уроке по трудовому обучению она выбежала в слезах и проплакала почти полчаса. А все потому, что развязная молодая учительница ненароком обозвала всех людей из Горной Республики бандитами. Но Антонинина Ивановна не знала, что Кристина отдыхала в детском лагере по путевке от маминого завода и познакомилась там с парнем из далекой южной страны. Семья его бежала от войны, а сам он пообещал, что всю свою жизнь под знаменем Бога_Ближнего_Востока будет бороться за мир во всем мире без автоматов и танков.

125

Девочке показалось, что мальчик был весьма дружелюбен и не способен взорвать вагон метро в большом городе или другое место, где часто собираются толпы людей. Кроме этого, он научил девочку плавать и давать сдачи тем, кто хотел без ее согласия облапать молодые незрелые формы. В один прекрасный день она прочитала заметку про странного мальчика в каком-то российском городе. Он сбежал из детского дома через окно, но не разбился, а был подхвачен НЛО. Кристина попыталась представить его и обратиться к высшей силе. Может быть, тот, кто все это создал, наконец-то соизволит ответить на все ее вопросы? Поставив пластмассовую иконку перед собой, она встала на колени и замком сложила руки. По крайней мере, верующие в американских фильмах делали именно так. — Милый боженька, я никогда не знала этого мальчика. Но раз он жил в детском доме, то, наверное, плохо ему там приходилось. Милый боженька, скажи, пожалуйста, правильно ли я рассуждаю, когда читаю заметку про этого мальчика? Потому что в газете нет той дивной энергии, которая заставляет меня плакать, которая выстраивает мнимую связь с далеким космическим аппаратом, забравшим мальчика… Я ведь плачу потому, что к нему подключаюсь, а он передает мне эти чувства и как бы говорит: «Ты, Кристина, должна их подарить состоятельному молодому человеку». Но вот я читаю заметку про этого мальчика, и мне кажется, что он попал сюда совершенно из другого мира и все эти страшные вещи написаны вовсе не про него, а про кого-то другого. Милый боженька, может быть так, что мальчик вовсе не из этого мира, что он вовсе не псих, а тот, кто способен спасти наш мир так, как спас его однажды твой сын?

126

Ответ не заставил себя долго ждать, и вскоре работающая в аварийном режиме лучевая машина с окраины Вселенной отвесила Кристине жирную порцию энергии. Она упала на пол и затряслась в конвульсиях. На шум в комнату пришла мама и, увидев свою дочь в полуобморочном состоянии, принялась бить ее куском провода от старого неработающего фена. Мама вовсе не хотела причинять ей боль, просто беспричинные слезы дочери в ее логических измышлениях должны были иметь причину. «Ну и какая разница, что я потом ее бить буду, когда она плачет, а не перед этим?» — думала мама и что есть силы хлестала Кристину, оставляя на нежной бархатной коже насыщенные красные следы порванных капилляров. Обе они успокоились в один момент. Посмотрели на иконку. Потом друг на друга. В глазах Кристины вспыхнуло просветление. И с первым ее словом оно должно было вырваться наружу, к людям. — Я живу, только чтобы сообщить тебе, что души умирают не за идею, а для того, чтобы дать свою энергию трем поршням, которые крутят колеса наших миров. Древние назвали эти колеса китами, на которых держится мир. Но это всего-навсего неправильный перевод. Сказав это, Кристина замолчала. «Вот теперь заживем», — подумала мама и облегченно вздохнула. С тех самых пор она не произнесла ни единого слова и перестала плакать. На душе у мамы стало как-то спокойнее.

127

Кубики Миша всегда отличался особым видением мира. С самого детства он удивлял учителей своими умозаключениями и заставлял смущенных родителей водить его к людям, которые делали вид, что разбираются в устройстве детских мыслительных механизмов. Те топтались по поверхности его души, но вглубь им залезть не удавалось. Не находя ничего интересного в замкнутом внутреннем пространстве мальчика, они спускали начатое дело на тормозах и убеждали мать с отцом, что все с их единственным сыном в порядке. Миша и без всяких гадалок и просветленных знал, что все с ним хорошо. Удивлял он учителей отнюдь не выдающейся учебой. Даже напротив — отметки в его дневнике могли бы быть намного выше, если бы не квадраты, которые всюду его преследовали. Он рисовал квадраты в тетрадках, рисовал на стенках и ногой на песке, когда всей семьей они выбирались на речку. Будучи веселым, он рассказывал, что весь мир — это один большой квадрат и люди только и способны, что квадраты создавать, потому что живут в комнатах, где четыре стены и четыре угла, а если в большом городе, то в квадратных строениях из плит, разбросанных по квадратным кварталам. Учительница по рисованию пыталась объяснить Мише, что форма квадрата связана с экономией, а не с какой-то мистической целью, но мальчик в ответ лишь надувал щеки и зло смотрел своими зелеными глазами. Ей же не объяснишь, что человеческий Кролик_Из_Шапки тоже на самом деле квадратный? — У вас даже лицо стремится быть квадратом, а вы сейчас говорите мне, что я врун и невежда… — от таких слов учительница краснела и шла смотреть на себя в зер-

128

кало. Но, кроме круглых веснушек и угрей на лице, ничего не было. Миша же знал, что смотреть глобальнее она не умеет, а поэтому нечего с ней вообще общаться. Только расстроится. Но учительница постоянно напрашивалась сама. — И зеркало у вас тоже квадратное… — говорил Миша, уходя из кабинета последним. С Мишей дружила девочка Валя. Невысокая, русоволосая и тоже не от мира сего. В отличие от Миши, она не пыталась озвучить свою точку зрения как можно большему количеству людей, а хранила ее в сердце для одного человека. С малых лет она знала, что им должен был стать Миша. — Ну вот, ты говоришь, что весь мир — это набор квадратов, но ведь тюбики из-под гуаши круглые, и я никогда не видела, чтобы они были квадратными… — Валя сидела за одной партой с Мишей на последнем ряду. Они постоянно перешептывались, от чего оба получали двойки на контрольных и самостоятельных работах. Но учителя не делали им замечаний, а просто закрывали глаза на эту странную пару. Точно так же поступали и остальные одноклассники: Вали и Миши не существовало в их мире. И слава Сыворотке_Молока. — Я рисую акварелью, она в квадратной упаковке, — ответил Миша. — Но в самом квадрате же круглые… — Валя задумалась. — Круглые емкости с краской, в которые мы кисточкой макаем. — Но изначально упаковка-то квадратная… После 9-го класса Валя поступила в техникум в другой город, а Миша остался учиться в школе. Первый месяц они разговаривали по телефону, а потом Валя просто отправляла ему посылки с кофтами, которые вязала сама.

129

На каждой их них были узоры из квадратов разных цветов и размеров. В ответ на это Миша повесил фотографию маленькой Вали над кроватью и всегда просыпался, когда она, будучи совсем еще юной и глупой, проводила ночи со старшекурсниками. В такие моменты квадраты будто вращались вокруг его головы, и если бы он обладал реакцией уличного кота, то запросто мог бы поймать этот черный набор едва заметных линий зубами. Бывало, квадраты не витали над ним целыми неделями и даже месяцами. «Может, она где-то там ждет меня, я должен приехать и спасти ее?» Миша часто думал о том, что, может быть, Валя в прошлой жизни была черным квадратом Малевича и сейчас ему просто надо следовать за ней, и тогда он найдет искомый смысл? Но с девочками у Миши не складывалось. Вскоре Валя перестала приезжать на выходные. А все потому, что родители ее развелись и разъехались по разным городам, продав нажитую совместным трудом трехкомнатную квартиру. Папа — в далекую страну, где жили люди с другим цветом кожи, а мама — в город с техникумом на главной площади. С тех пор взрослые парни в кровати Вали больше не появлялись, а на Мишу нахлынула тоска. Не выдержав, на свое шестнадцатилетие он выточил 4 кубика разных цветов и каждому их них дал свое имя. «Ты, красный, будешь Авелем». «Ты, черный, будешь Каином». «Ты, белый, будешь Моисеем». «Ты, зеленый, будешь Авраамом». Он читал про эти имена в книгах прямоугольной формы с толстой кожаной обложкой и хотя не знал их тайно-

130

го смысла, но подозревал, что носили их люди предельно важные и о квадратуре мира осведомленные. В эту ночь он лег спать поздно, предварительно разрисовав очередной альбом для черчения квадратами. Внезапно разноцветные кубики ожили и принялись метаться по квартире, врезаясь то в стену, то в семейный портрет, то вовсе в обложки фантастических книг. Кажется, в постели у Вали все же кто-то объявился, но он не был и близко похожим по силе на тех хлюпиков, которые раньше там гостили. — Кажется, это конец… — успел произнести Миша. Затем все 4 квадрата собрались в единый непробиваемый куб неопределенного цвета и врезались на околосветовой скорости в череп Миши. Это произошло в один момент, когда семя неизвестного дурно пахнущего человека проникло в лоно его пока что живой подруги. Наверное, она была пьяна, поэтому ощутила только неприятный жар, а после и вовсе уснула без мыслей о том, что может забеременеть. Жизнь в ее теле зародилась в момент смерти друга детства. Через два месяца в очереди женской консультации она встретила странного вида девушку с растерянным взглядом и твердым намерением покончить с собой. Когда девушка вышла из холодного кабинета злого врача, то шепотом произнесла: «Саша меня не поймет, но так дальше нельзя». Кажется, ее ребенок умрет вместе с ней в едином полете. Валя подумала, что своего ей нужно будет доносить за двоих. Миша точно бы это одобрил.

131

Дашины мужчины Первого Дашиного мужчину звали Костиком. Ему было 16 лет, он занимался спортом и мечтал, что будет работать на атомной станции среди сложных компьютеров и масштабных металлических конструкций. Его убил второй Дашин мужчина, всадив нож в живот и повернув несколько раз. С Дашей второй мужчина был после этого всего лишь несколько дней, и за это время она успела ему отдаться два раза, будучи совершенно невинной. Во время своего первого познания мужчины она думала о ноже, который резал кишки Костика и разделила для себя два типа боли. Один теплый: это когда тебе больно, кровь горячая, и ты понимаешь, что скоро переправишься на чертово колесо под третьим номером. Второй тип — тупой: когда просто больно, но ты знаешь, что в распределитель под номером три не попадешь, потому что тебя удерживает в этом мире лучевая машина. Когда Даша смотрела на людей, она видела светящиеся нити, которые сохраняли души в теле и тем самым не позволяли им переправиться на чертовы колеса. Вскоре в ее квартире появились суровые люди в милицейской форме и забрали второго мужчину. Кажется, его звали Ваней. Между собой милиционеры называли Ваню «мокрушником». Тот лишь матерился и затихал с каждым новым ударом резиновой дубинкой по голове. Даша ощущала тупую боль в теле мокрушника Вани, но лучи, охватывающие его тело, не разрывались. А потом его приговорили к высшей мере. И после суда Даша ушла домой, а через несколько дней ей приснилось, как они держатся за руки и идут по темному коридору, а потом Ваня, ничего не говоря, страшно улыбается, и кожа его начинает светиться. Трескается, хлопьями падает на

132

сырой пол и растекается светящейся лучевой водой по углам. Так Вани не стало. Через месяц Даше исполнилось 18 лет. Вскоре она познакомилась с третьим мужчиной, который называл себя поэтом и даже рифмовал какие-то слова, записанные в ряд неровных строчек. Он не прикасался к Дашиному лону и воспринимал исключительно ее образ, совсем упуская из внимания тело. Когда Даша обнимала его, то ощущала, как энергетические нити лучевых машин греют низ ее живота и даже готовы разорваться под давлением ее желания. Но третий мужчина не впускал ее к себе, отчего Даша плакала темными ночами и спрашивала Господа, почему чувства любви, которые приходят по лучам в ее бренное тело, не могут найти своего отражения. Господь предательски молчал, и Даша было решила, что он умер, как внезапно в одну из летних ночей все ее тело скрючилось в едином болевом приступе. Даша ощутила, как одно из колес мироздания разрушилось и луч, питающий ее тело из далекого космоса, скоро иссякнет. Не зная, как поступать в такой ситуации, Даша расплакалась и сквозь слезы попыталась приготовить себя к неминуемой встрече в Пустоте со своими мужчинами. «Может быть, там Костик и мокрушник Ваня играют в шашки на меня. И кто из них одержит победу, тот и будет владеть моим телом в вечности. Придется терпеть тупую боль. Но что такое тупая боль, когда чертово колесо разрушено, а два оставшихся работают в усиленном режиме?» Разбудил Дашу голос из Пустоты. Психоаналитик Валера говорил голосом мальчика, неспособного произносить гласные буквы и сложные предложения. Оставалось

133

понимать только его интонации. Именно они сказали Даше, что движется что-то страшное. Что-то запредельное, представить которое целиком невозможно, — разум давал сбои, и из носа текла кровь. Через несколько секунд Даша вдруг поняла, что все вокруг мертвы, а в Пустоте ходят странные теневые создания, не способные найти свою дорогу к колесу. Но все они разом почувствовали, что третьего колеса не стало и лучевые машины искрами разлетелись в пространстве. Значит, теперь в пространстве есть светящиеся маркеры. Значит, кто-то может их заметить. Значит, плохие и хорошие могут выбраться и сесть в кабинку двух колес. Значит, начнется что-то страшное и Господь с этим разбираться не будет. Не выдержав ужаса собственных мыслей, Даша умерла в тот момент, когда нить перестала обволакивать ее тело и часть души просочилась на пол через возникшие бреши. Вскоре от ее внутреннего мира ничего не осталось, и ее суть рассеялась в пространстве. Где-то далеко психоаналитик Валера плакал, а расщепленный на элементарные частицы мальчик Сашка окончательно утратил веру в то, что может собраться.

134

Лица приятелей Володя Кашин внезапно понял, что лица людей ему стали противны. Он смотрел на своих одноклассников, учительницу русского языка, физрука и не видел ничего, кроме морд демонов и чудовищ, чередующихся с секундной скоростью. Сначала Володя не обращал на это внимания: садился за последнюю парту, исправно выполнял приказы этих человекоподобных существ и старался поменьше с ними говорить: загробные звуки их глоток портили аппетит. А когда он долго не кушал, то становился хмурым и чем-то на них похожим. Еще через неделю после обнаружения этой метаморфозы Володя забыл имена своих одноклассников. Череда смазанных лиц слилась в единый образ, поэтому обращался Володя исключительно на «ты», да и то в крайне редком случае, которых за последующие после первой недели дни было совсем немного. «Все вы здесь одинаковые», — говорил он шепотом самому себе и замыкался в пространстве своей личности. Родители его, слава Провинции_Тумана, по-прежнему оставались людьми, но они почти не интересовались душевным состоянием юного школьника, отчего тот запирался в своей комнате и подолгу смотрел на себя в зеркало. Он пытался заглянуть в глаза и, запомнив их свечение, опускал веки и представлял, как проваливается в отражающую поверхность. Несколько минут полета среди угловатых стен с непонятными древними орнаментами — и перед ним маленькая комната с белыми стенами и ярким больничным светом. Там жила его постоянная подруга по имени Света, с которой Володя говорил о человеческих плотских желаниях, смысле жизни и безгра-

135

ничной фантазии, способной унести разум за границы Вселенной. Собственно, имя Света он дал ей самостоятельно, когда впервые оказался в комнате и увидел это создание на холодном полу. Оно не молило о помощи и не взывало к раскаянию, но требовало к себе внимания. — Ну вот, знаешь, бывает, ты видишь эту странную девочку. Тело ее красивое такое, хочется к нему прикасаться, обнимать его, водить языком между лопаток. Да, именно между лопаток. А потом посмотришь в глаза девочке, а там смеются демоны. И много их, тысячи три за день, наверное, меняются. Я бы и дальше на них смотрел, но устаю очень сильно. Понимаешь же, что вокруг много таких демонов, целых 26 в классе, а теперь еще Татьяна Петровна к этому всему подключилась. — Исповеди Володи обычно находили отклик в виде мычания. Зазеркальная подруга не могла отвечать мальчику человеческим языком, а порой и произносить звуки. Когда ее туловище было не способно к аудиовизуальному контакту, оно покрывалась черными пятнами. Для того чтобы не ставить своего посетителя в неловкое положение и дать ему понять непосредственное участие и присутствие Светы в его жизни. Вообще, Света вовсе не походила на человека, а была чем-то средним между обезьяной, дельфином и кольцевым червем. — Мой маленький дождевой червячок! — говорил с любовью Володя, когда обнимал ее и прикасался щекой к ее влажному холодному телу. Света все понимала, но ответить понятным для Володи языком так и не смогла. Володя же, сколько ни пытался, так и не смог дешифровать ее странный язык. В такие моменты все ее естество дрожало, и мальчик напитывался положительной энергией, но вовсе не от

136

звуков. В момент кульминации у него шла кровь из носа, и он спешно покидал зеркало. Усевшись на заправленную кровать, Володя открывал книгу детских сказок. Не для чтения. Картинки причудливых персонажей нравились ему, и он считал, что если вынесет из зеркала достаточно энергии, то сможет оживить их, а потом подарить своей подруге. Володя догадывался, что девочки любят подарки. А в том, что Света девочка, он вообще не сомневался. Однажды в воскресенье Володя кушал грибы на ужин, и на душе его было неспокойно. Сонный и уставший, он собрался в школу и уже в классе внезапно понял, что демоны смогли договориться между собой и сейчас будут его делать таким же, как и они. Весь понедельник в перерывах между уроками одноклассники окружали его парту, кидались в него ручками, истошно лаяли и выли, а иногда швыряли клубы огня, которые разбивались о защитную ауру Володи. Володя терпел, сжав кулаки под партой. Изредка он пытался закрыться и смягчить последствия ударов, но это вызывало у демонов еще большую злость. Руками он отбиться не смог, а потратить энергию, предназначенную для детской книги сказок, не хотел. Минуты в школе теперь превратились для него в долгие часы пыток. Учителя, стоявшие в демонической иерархии на самом верху, всячески потворствовали демонизации Володи и на происходящее закрывали глаза, ехидно усмехаясь в кожистые складки псевдогуб и скрюченные хелицеры. Избитый, он вновь пришел в свою квартиру, переступил через пьяного отца в коридоре и направился в спальню. Прибежать и упасть в объятия зеркала как можно быстрее. Наверное, Света ждет его целыми днями и отчаянно просит оставаться здесь как можно дольше.

137

На этот раз Володя решил максимально сблизиться с ней и, перед тем как подойти к зеркалу, разделся. Вскоре он снова был со Светой. Их укрывала непроницаемая темнота, похожая на разгоряченную сырую землю. Они обнимались, урчали. На этот раз Володя мычал, а Света пыталась произносить человеческие слова и ее дельфиний нос, покрытый черными обезьяньими копнами волос, обильно выделял желтоватую слизь радости. Володя губами примыкал к этой слизи и представлял, как страстно целует ее, если бы она была, к примеру, его одноклассницей с красивой фигурой. — И ты бы была такая же, как она, только я бы отвинтил ей демоническую голову. А на ее место слепил бы тебе что-нибудь. Или же достаточно твоей дельфиньей головы. Ну, я бы, может, только надел на тебя красную шапочку. Или балаклаву. В таких шапочках солдаты у нас ловили тех, кто торгует странными порошками. Только вот лови не лови, а они все равно все демонами стали — и солдаты, и торговцы. Володя стал грустным, а Света пыталась его утешить, как умела. Терлась о него, тыкалась носом в живот и чтото урчала. Володя решил, что она пытается рассказать стихотворение, и улыбнулся. На следующее утро одноклассники за школой очень сильно избили Володю. И когда он лежал на стадионе лицом вверх и смотрел на небо, удары вызывали у него страшные вспышки. Рождались мысли о том, что сейчас он проходит стадию мучений, после которых навсегда останется со своей Светой и не будет больше никого. Ну и что, что она не похожа на всех остальных девочек? Зато есть большая любовь! С этой мыслью он закрыл глаза, и одноклассники, решив, что Володе стало совсем худо, удалились прочь. Ког-

138

да он вернулся домой, то в глазах его застыл ужас: пьяный отец разбил зеркало, и осколки разлетелись по полу. Да так, что теперь уж никогда не собрать. Володя со злостью схватил два осколка, сжав их в кулаках. Затем он направился на кухню, где отец в одиночестве дремал на табурете, и перерезал ему горло. Светлая артериальная кровь брызнула на стол, смешиваясь с водкой в граненом стакане. Володя попробовал получившийся коктейль, скривился, но залпом допил остатки отдающей железом жидкости. После этого он поднял с пола большой кусок зеркала, пускающий сразу несколько солнечных зайчиков по стене, и с силой воткнул себе его сначала в один глаз, затем во второй. Глазная жидкость потекла по щекам вместо слез. Володя ослеп. Зато теперь он больше не видел демонических лиц, а обостренный слух позволял ему среди всех звуков различать плач его маленькой Светы, оставшейся за непостижимым рубежом.

139

Центрифуги Каждое лето Семен приезжал к своей бабушке в деревню. Там вместе со всей сельской детворой они собирали грибы, купались в местной речке, окаймленной лесом, и обследовали окрестности. Однажды Семен вместе со своим другой Славой в лесу наткнулись на странное строение, напоминающее землянку. Только вот дверь в это сооружение была металлической, запаянной снаружи сварочным аппаратом. Семен прислонил ухо и почувствовал манящее дребезжание. Слава же хлопал глазами и внезапно почувствовал, как на него накатывает страх. На веснушчатом лбу выступили капельки пота, дыхание участилось. Мальчик впервые в своей жизни ощутил панику. — Сема, пошли отсюда, а? — с надеждой произнес Слава. А когда понял, что металлическая дверь не хочет отпускать юного искателя приключений, то молча ретировался в сторону деревни. Будучи уже дома, он так и не понял, что подвигло его оставить друга наедине с неизвестностью. Может быть, трусость? Семен же продолжил слушать таинственное дребезжание, и время для него стало таким тягучим и незаметным, что потеряло всякую связь с внешним миром. Усталость накатила только поздним вечером, когда совсем стемнело, а лес наполнился ночными звуками. Отряхнувшись и помассировав затекшее плечо, он заковылял в бабушкин дом. Переполошенные родственники появлению Семена обрадовались. Впрочем, особо за него они не беспокоились. Семен же выглядел задумчивым, в голове его была гулкая пустота. Разум его отныне был занят странными звуками, исходившими из глубины подземелья. Поэтому

140

вся деятельность мальчугана теперь свелась к извлечению информации из местных старожилов. — Там военные какие-то были лет 20 назад, мамка твоя еще в школу ходила. Дед бы больше сказал, да в земле уже давно лежит. Ну, к Степану зайди, в доме супротив коровника заброшенного живет, он там им яблоки приносил и зверье разное… — за вечерним чаем бабушка ответила на вопросы Семена. Говор ее в этот вечер был спокойным и невозмутимым, будто тот был не мальчиком из большого города, а следователем по особо важным делам, стоящим на грани раскрытия грандиозного преступления. На следующее утро Семен не пошел купаться вместе с другими ребятами. Он сдержанно поприветствовал своих друзей, косо посмотрел на Славу (тот сделал вид, что ничего не случилось) и отправился в заброшенный коровник, где они пару лет назад играли в прятки и войнушку. Рядом с ним обитал дед Степан. Тот косил траву и разбирал на кирпичи фрагменты полуобвалившихся стен, покрытых мхом и плесенью. Бабушка рассказывала, что дед Степан жил в этой деревне с самого ее, бабушкиного, рождения в 1944 году, когда ушли солдаты в красивой форме. А вместе с ними и души прежних жильцов, отправленных на небеса в клубах черного дыма. Дед Степан был тогда совсем маленьким и смог укрыться от солдат. Об этом он никогда не вспоминал, разве что заикался, когда на его голову из Пустоты падали воспоминания и жгли. В такие моменты дед Степан дергался и глаза его закатывались, отчего ближайшие несколько минут местные предпочитали его не трогать. Семен застал деда сидящим на деревянной лавке близ слегка покосившейся ветхой хаты. Из доморощенного табака тот скручивал папиросу.

141

— Здрасте! — бойко произнес Семен, отчего старик даже вздрогнул и рассыпал табак. Заглянув под лавку, он махнул рукой и протянул мальчику руку. — Привет, Сема, как жизнь молодая? — Я по делу, деда Степа. Я нашел странное сооружение на опушке, в километрах двух от реки, если идти на север между дорогой на Понятичи и Златоустье. Там какая-то дверь металлическая, а за ней странные шумы. — Центрифуги, — сухо ответил дед Степан. Достав изза пазухи табаку, он все же скрутил папиросу и принялся пускать клубы сизого дыма. В это время Семен обдумывал новое слово. Что такое «центрифуга», он не знал. Кажется, когда-то к ним в город приезжал лунапарк и взрослые так называли большой аттракцион, после которого многих стошнило. Та центрифуга Семену не понравилась. Мальчик спрашивал деда о том, что скрывалось за этим странным словом. Но дед всячески отнекивался и обмолвился лишь о том, что когда-то здесь искали чтото военные, а потом ученые, а после люди в желтых защитных костюмах и вовсе решили запаять к чертям это странное подземелье, из которого доносилось таинственное дребезжание. В этот вечер Семен не пошел к загадочной центрифуге. Он отправился к клубу, где собиралась окрестная молодежь и под популярную музыку с местной радиостанции танцевала. Семен танцы не любил. В поле его зрения попала заезжая пышногрудая девушка лет 16. Кажется, ее звали Ксюшей. Семен уселся на большой валун, на котором некий умелец выгравировал надпись «Дом культуры», и принялся наблюдать за ней по старой привычке. Внезапно Ксюша посмотрела на Семена, тот хотел было сорваться и убежать, но Ксюшин взгляд будто приказывал ему оставаться на месте.

142

Вскоре она подошла. Семен почувствовал странное возбуждение. Но не в стыдном месте, а внутри своей черепной коробки. Кажется, Ксюша тоже видела центрифугу. — Ты тоже? — коротко спросил Семен. — Да, — ответила Ксюша, прекрасно понимая, о чем идет речь. — Ну, тогда пошли. — Идем. Они шли проселочной дорогой. Ксюша периодически спотыкалась. В такие моменты Семен хватал ее за локоть. Когда окончательно стемнело, они набрели на металлическую дверь. Гул был таким сильным, что голоса их казались слегка приглушенными и пропущенными сквозь странную пространственную призму. — Там другое измерение? — спросил Семен. Он надеялся, что Ксюша давно уже изучала этот объект. — Вход в Пустоту. Затем она взяла Семена за руку, и щеками они прижались к заветной двери. Семен почувствовал, как кожа его превращается в ржавчину и на молекулярном уровне он становится единым целым со своей новообретенной спутницей. Вскоре их тела окончательно слились в начальное вещество и упали в длинный коридор, на дне которого находилось планетарное ядро, представленной душой всего живого на земле. Вокруг того, что было раньше головным мозгом Семена, витали миллионы слов на разных языках, и все они говорили о том, что некая таинственная сила сжимает сейчас временное кольцо, и что очень скоро в мир спустятся темные стражи и начнут забирать ни в чем не повинные души. Оказалось, что все созданное и отстроенное во Вселенной стало ненужным из-за случайной ошибки, по стечению обстоятельств допущенной создателем.

143

Через час они вместе с Ксюшей вернулись обратно. Вибрация центрифуги прекратилась, а мысли Семена стали мрачными. Он замкнулся в себе. Ксюша же начала вести распутный образ жизни и часто беременела. И когда каждый раз недоношенное тело маленького существа вместе с кровью появлялось из ее вагины на свет, она повторяла, что отдала свою душу во имя сохранения последних мгновений жизни. Впрочем, ей все равно никто не верил.

144

29 марта 2013 Это как закрыть глаза, увидеть сразу несколько галактик спиралевидной формы и ощутить: здесь такая Пустота, что даже времени нет. В этом-то вся и проблема: нет времени — значит, нет ощущений. И попадаешь ты в это пространство точно с тем чувством, с которым пересек мнимую границу между человеческим миром и тем, где ничего живого нет. Сугубо процессы обслуживания этой маленькой точки с биологической жизнью. Жизнь там, где я был, казалась, конечно же, крохотной. Это потому что мои глаза видели только предметы, и разумом я пытался рассчитать расстояния между ними. А Пустота — огромная машина по производству энергии для жизни. И когда я ощутил, как вся эта схема проходит через меня, стало совсем не по себе от таких объемов информации. Страшно? Вовсе нет. Это как будто ты мальчик из маленькой деревни, идешь по густо застроенному району большого города, и от однотипных зданий, одинаковых магазинов у тебя кружится голова. Хочется сесть на корточки, закрыть глаза и дышать как можно глубже. Накачать в себя больше воздуха, вырасти в несколько раз и представить, что все вокруг — это не более чем конструктор, через который глаза могут видеть, а сердце ощущать нужный путь. И вот оно там — теплится, отдает красным свечением, и ты движешься к своей цели. Хочешь протянуть руки и обнять, погрузить в себя. Целиком отдаться светлым переживаниям. Но тебе не дают. Используют непонятные схемы порабощения. И вот ты просчитался, и твой ведомый объект теперь не более чем иллюзия. А ты споткнулся и летишь в мутные воды сточной канавы. В водоворот.

145

Выбираешься из одного, следом попадаешь во второй. Злишься от осознания, что с тобой играют, как с куклой. Подвергают сеансам целенаправленной экзекуции. Но ты ведь не сдашься, правда? Даже зная, что смерть теперь неизбежна, продолжаешь сражаться. Канава пропадает из поля зрения. Вот я — человек, стою на двух ногах. Подо мною дощатый пол. Вокруг — четыре бетонные стены, выкрашенные красным цветом. Кровь не видна, но пятна ее издают сладкий запах и приносят гнетущее чувство безысходности. Где-то за одной из четырех стен теплится тот красный огонек, к которому шагал я мимо однотипных построек. Несколько метров на разгон, удар головой. Стену не пробьешь, но ведь всегда стоит пытаться? Во время этого ритуала невольно оглядываешься — за тобой наблюдают из фантастических невидимых телескопов, и самое важное — не оплошать. Поэтому и бьешься, пока не умрешь. Тот, кто все это начал с тобой, прекрасно видит, как ты умираешь. Точнее — отправляешься в далекое путешествие длиною в вечность. Улетаешь на самую окраину Вселенной. Смеется, потому что несколько десятков земных лет он будет радоваться своему достижению. Будет боготворить хитро продуманный план моей ликвидации, хотя он даже частично не может ощутить весь глобальный божественный замысел по созданию чего-то живого и самодостаточного. Пустяки. В Пустоте вместе со звездами витают знания. Иногда они врезаются в нашу планету. Точнее, разум биологического рода поглощает это знание и, пропустив через себя, рождает гениальное изобретение. Таким образом, суще-

146

ства, созданные по образу и подобию (как мы считаем) Шефа_Киселя, творят. Тут оказалось, что все не совсем так. Между биологическими роботами и Гнойным_Конденсатом был промежуточный элемент. Кто Они — мы уже давно позабыли, но именно Они и создали нас. Именно Они были сотворены по Его подобию. Именно Они были частью Вселенской гармонии. А мы? Мы — это часть их всенадеянности и веры в свою божественность. Лишенные сути, но зараженные поверхностью идеи Промежуточных, мы стали чем-то вроде Вавилонской башни. Но не рассыпались под тяжестью времени, а начали расползаться, как черная едкая муть, отрезающая способность воспринимать цвета и запахи. А тут? Тут, наверное, холодно. И кругом останки воды в виде атомов. И множество важных знаний. Первое — вода давно уже умерла, и вся система работает в автономном режиме. Второе — мир состоит из трех вращающихся колес. Каждое из колес производит лучевые машины. Каждая лучевая машина оберегает тела от изъятия души. Люди взрослого мира этого не ощущают, дети же постоянно чувствуют, как лучи обволакивают их тела, отчего некоторые их поступки совершенно нелогичны. Третье — что-то случилось с третьим колесом, вроде бы оно рассыпалось и по всему пространство разносится эхо крика. Четвертое — выбраться отсюда невозможно. Вот и человек здесь. Бывает, встречаю присутствие иных. С двух других колес. Они отстают на несколько секунд от моего мира и изредка свободные радикалы умудряются спрыгнуть с одного и перебраться на второе. Но сейчас одно колесо по непонятной причине подверглось

147

разрушению, и нет такого наделенного высшей силой техника, который сможет это исправить. Мне кажется, что мастер, прокатившийся на черном монолите, мог бы это исправить. Вот что-то изменилось. Вспыхнул огонек на горизонте событий (весьма условно, ибо видеть не могу, только ощущать все или ничего). Оно к нему. А потом еще один. И третий. Такое ощущение, что на шею накинули петлю. Заарканили. И тянут куда-то. Ведь могу перегрызть эти волокна и дальше парить там, куда попадаешь только после смерти. Но нет. Что-то есть чуждое в этих огоньках. Будто кто-то, кроме человека, заметил конец всего и вместо бездействия взял на себя роль спасителя. Черт знает, какая точка. Знание, что ощущаю себя. Свое тело. Кажется, очень медленно прошла первая секунда. Появилось время? Не может быть. И после очередной вспышки вижу громадную червоточину. В нее уже кто-то падал.

148

Возвращение Холодно. Кажется, что на дворе все тот же ноябрь, и с утра покрытая инеем плитка не внушает оптимизма. Я сжимаюсь, машинально накидываю капюшон на голову и сажусь на землю. Упал бы на спину, да за моей спиной оказалась кромка парапета. Не могу дышать, и оттого страшно. Но ощущаю ледяной и чистый воздух кожей лица. Будто до этого момента она была в пробирке с питательным раствором и вдруг безжалостно выброшена на грубо отесанные минские улицы злым ветрам на растерзание. Если я сейчас заплачу, то слезы замерзнут, а глаза перестанут видеть, и опять буду лицезреть только первоначальную материю (именно она была со мной в Пустоте каждый момент безвременья). Площадь какого-то Поэта. За моей спиной он в каменном воплощении сидит и думает о грустном. А я прижимаюсь спиной к парапету и чувствую, что меня сейчас вырвет. Темно-серая жидкость прямо из моего желудка, а потом лающий кашель и первые глотки воздуха. Жидкость быстро впитывается в зазоры между аккуратно уложенной плиткой, и вместе с ней уходят последние мысли о том, что есть еще что-то там, за пределом. «Как я сюда попал, черт возьми?» Это первое, что пришло в голову. Но постановка вопроса в корне неверная. «Как я туда попал?» Вот это уже правильнее. Я помню эту площадь в ноябре 2009 года. Помню мгновение, когда монолит вышел на высокую орбиту, а я бежал будто бы по посадочной полосе, которая за мной распадалась на большие куски и падала в бездну. Пони-

149

маю, что спасения нет и разрушение меня настигло, — закрываю глаза и готовлюсь к очень сильной боли. Меня высадили из монолита, чтобы не оставлять в состоянии покоя. Но действительно ничего нет. Наступает внезапная тишина. Только один фрагмент. Девушка в красной кофте. На голове капюшон (такие обычно носят школьники, катающиеся на скейтах в подземных переходах). Ее волосы окрашены в черный цвет, а глаза грустны и наполнены слезами. Идет дождь, и я чувствую, как хочу прикоснуться к промокшим волосам, спрятанным под куском толстой ткани. Она не защищает от воды во время ливней. Ее зовут Аня. Да, и глаза ее полны обиды. Она говорит, что ничего не сможет с этим сделать. А я одет все так же — черная куртка, светлые джинсы, какие-то старые кеды, в которых холодно. Совсем пацаном выгляжу. Она, наверное, думает, способен ли я защитить ее? А я в этот момент понимаю, что очень хочу ее защищать, но у меня ничего не получится. Четыре тени схватили меня, подкравшись со спины. За руки схватили и потянули по дренажному каналу делать спектральные анализы. Пришлось сказать Ане, что нет ничего вечного и что обязательно придет момент расплаты, после которого наступит равновесие. РАВНОВЕСИЕ!!! Но какое кому дело до глобальных мировых войнушек, когда прямо перед твоими глазами разворачивается бездонная личная трагедия? И вот, значит, тени. Как они выглядят, не знает даже Аня. Но она чувствует, что они меня тянут, а в груди ее что-то тяжелое. «Тебя же не заберут, моя девочка».

150

Она знает, что останется здесь, а я — уже отработанный материал. Двое за руки, остальные подхватывают меня за торс и волокут. В бетонной комнате ждали, что буду сопротивляться. Ибо весь этот спектакль видел Кукловод. Но теперь тело в том пространстве, где даже его руки не могут манипулировать местными обитателями. Здесь может быть только Аня, мой сконцентрированный образ. Будет ждать, пока не вернусь вновь из плена плотного вещества неизвестного генезиса. А, может, постареет и умрет невинной, потому что я не прикасался к ней там, где нельзя. Ощущал лишь ее теплоту и знал, что там не будет других мужчин. «Куда вы меня тащите, черти?» Но черти остались позади, на верхних уровнях мироздания. Их прислал Кукловод, и они орали под моими окнами, жалобно стонали, когда их черепные коробки ломались под ударами чугунного молота. Потом Аня. Аню они взяли и сказали мне, чтобы сдавался. Черный монолит. Высокая орбита. Он не появится без сигнала от энергетического кристалла. Значит, кто-то запустил и система, отряхнув шестеренки от пыли, запускается. А человек? Знал, что не умру и стану ее мужчиной. Отдался теням, а Аня осталась в точке отправления. Оправившись от тошноты, я осмотрелся вокруг. Люди не обращали на меня внимания. Но ведь должен объявиться тот, кто объяснит, что тут произошло и каким образом тело оказалось вновь в той точке, из которой тени унесли меня в катакомбы Пустоты. Воссозданная вплоть до единой молекулы копия. Точная копия. Остановилась машина. Черного цвета. Собрана точно не на этих землях. Из нее когда-то выходили люди в

151

кожаных куртках и стреляли на поражение. Спонтанное видение. Как будто глазом моргнул, и картинка сразу переменилась. В салоне две девушки. — Садись быстрее, — говорит одна. Негромко. Но я понимаю, что должен подчиниться, ибо по их воле теперь здесь. Встал, хрустнув коленями, и запрыгнул на заднее сидение. Мы тронулись и, подрезав какого-то деда за рулем старого автомобиля, помчались по улице вдоль добротно выкрашенных новостроек и припаркованных на обочине иномарок. — Кисейная барышня… — сказала русоволосая девушка, сидевшая за рулем. Другая назвала себя ЛОМО. Ее округлое лицо напоминало мне лицо принцессы из советских мультипликационных сказок. Только в глазах вместо глубины целомудрия был сплошной болевой концентрат. — Ты пришел сюда из Пустоты по звездным маркерам, — сказала ЛОМО. — Кроме этого, тебя поместили туда по катакомбным ходам… — вторила ей Кисейная Барышня. — Будучи в Пустоте, ты приобрел силу настраивать, — спокойно произнесла ЛОМО. — А теперь ты нужен нам здесь, ибо близок монолит, — подытожила Кисейная Барышня. Внезапно я ощутил, что очень сильно хочу спать. Я закрыл глаза. Казалось, что тело положили на больничную койку и повезли куда-то прочь от света. Я развалился на заднем сиденье машины, а ЛОМО прибавила газа. Кисейная Барышня облегченно вздохнула и произнесла: — Ну все, сейчас начнется. Она не соврала.

152

Допрос с пристрастием И снова снится площадь, с которой меня только что увезли. Здание полиграфического комбината с темными стеклами и высокие постройки, похожие на кукурузу. Они возвышаются по обе стороны улицы Погибшей Партизанки и напоминают старые инопланетные передатчики, которые скоро включатся и призовут на орбиту нашей несчастной планеты армаду космических крейсеров. А пока там молодежь. Пьет на лестничных площадках, задымляет пространство и произносит нелепые признания друг другу. Продолжение жизни. Крайние, закулисные формы этого прискорбного факта динамики человеческой цивилизации. Я не среди них. Но тогда где? Иду по площади быстрыми шагами. Живой. Свою энергию распыляю на людей, которые рядом. Смотрят себе под нос, закрываются шарфами и берегут некрасивые тела под убогой одеждой. Неужели моя Аня среди них? Неужели она украдкой также будет смотреть и бояться, когда я подойду вплотную, чтобы заглянуть в душу? Один, второй, третий… Подбегаю к каждому, но они отпрыгивают, будто я не человек вовсе, а демон из их детских кошмаров. Потом оборачиваются и, убедившись в реальности моего существования, ускоряют шаг, шепча проклятия. Я пытаюсь пробиться к ним, но сам не уверен, что попал в нужную реальность. Все такое фальшивое. Сел на асфальт. С закрытыми глазами легче считать секунды и понимать, что весь этот временной поток — грубо натянутая лента, по которой всех гоняют как бездушную скотину. Потом становится так больно и холодно, что каждый вдох — это укол чем-то острым и раскаленным. Тело твое

153

тем временем уже обросло льдом и служит чем-то вроде устрашающего памятника в назидание рабам. Они бродят рядом и видят в этой глыбе (которая была раньше мной) результат сопротивления. Потом идут по своим дорогам, на обочинах которых так много пыли и совсем нет крестов с распятыми борцами за мгновения внутренней свободы. — Я — Спартак! — кричу. Раздается эхо. Люди молчат. Оно будто обходит их стороной и ударяется в курсирующий одинокий трамвай. Тот дрожит и уносится прочь на повышенной скорости. Опять один. — Я — Спартак! — это уже что-то вроде игры. Какой финал — неясно. Ясно только то, что сейчас проект монолита не в своей тарелке и крики эти — всего лишь шорох магнитной ленты. Вот и первые позывные о фальши. Сгущаются тучи, одиноко стою среди черного поля. Вспаханного, но пока еще пустого. Напротив меня две девушки. Вспышки света. После каждой секундной вспышки их расположение в пространстве меняется. Моя задача — их ликвидировать, и, кажется, я единственный способен на это. Ибо монолит повторил мой программный код с неподвластными осознанию изменениями. Я становлюсь радаром круглой светящейся формы, и если бы все это происходило несколькими десятилетиями ранее, суровые военные приняли бы меня за летающую тарелку. Сражался бы с ракетами, а не фантомными явлениями. Я становлюсь радаром и лучом света пронзаю небо. Но промах. Молний все больше, а меня все меньше. Придется увеличиваться до сверхновой и выжигать окружающий мир тотальным пламенем возмездия. На это не хватает сил.

154

Блокираторы прямоугольной формы. Как палаты и пациенты, крестики нолики. Лопаюсь и разлетаюсь тысячами звезд по пространству, и в этот миг буря утихает, а две девушки в красных платьях говорят, что они не путаны, а мои матери. Каждая частично. Одна — сердце. Вторая — разум. Есть еще третья, которая подарила мне тело. Но с ней сейчас беда. — Вставай! — и я нахожусь в состоянии левитации на какой-то кухне с газовой плитой. Если отмотать несколько лет назад, то можно увидеть, как она обогащала героином вены молодых радикалов. Но сейчас тишина. — Иди к нам! — голос женский, но иной. Они хотят меня совратить. Понравилось тело, которое я им не дарил. И тут плашмя падаю на пол. Болит правый бок, в правом легком застряли колючие подшипники. Их нельзя выпускать, иначе две барышни возьмут в плен и тоже смогут летать, и тогда я лишусь своего последнего преимущества. Удары ладонями по щекам. Бьет девочка, не жалеет своего небольшого количества сил. В итоге я сел на табуретку. Кажется, час назад меня везли на машине в глубины города, а потом я уснул и очнулся уже здесь. Под платьями двух дам нет нижнего белья, но ничего не просвечивается. Непредусмотрительное размножение отменено. Это меня обескураживает. А потом стыдит. Слишком давно не испытывал плотских ощущений. — Я все понимаю, — говорит Кисейная Барышня. — В Пустоте нет плоти, — произносит следом за ней ЛОМО. — Только бескрайняя плоть. — Кисейная Барышня в

155

плохом расположении духа, отчего слова ее несут негативный заряд. — Именно, — завершив этот поток нелепой информации, ЛОМО снимает с себя платье и ее метаморфическое тело принимает облик журнальной модели, на животе которой еще не обсохло масло. Не выбрита, отчего стесняется. Но ведь это моя фантазия, и в данном случае я с ней делаю все, что захочу. Удовлетворить плотские желания, скопившиеся в безвременье Пустоты. Моя органика набухает и раздваивается. И еще раз. И еще раз. Итого — восемь различных набухших концов и крепкие руки. Кисейная Барышня жмется в углу, прикрыв рот ладонью. Глаза напуганные, как у мартышки, на которой испытали секретный вирус. Но жертва не она. — Гидра! Гидра! Гидра! — доносится глухое мычание. Ладонь закрывает губы, но смысл слов понятен. Я пытаюсь возразить, убедить их, что это всего лишь щупальца. Но осьминоги не умеют говорить. Щупальца проникают в лоно ЛОМО и на спине ее выступают темные надписи. Все как одна — ЛОНО ЛОМО ЛОНО ЛОМО ЛОНО ЛОМО Появляются с каждой фрикцией, умноженной на восемь. Странная черная жидкость полилась на ее ухоженные волосы, как только тело превратилось в черную дыру. Оно лишь вблизи напоминало человека, а издалека — портал в иное измерение для девушек с хорошей фигурой. И вход только по одному. Строго. Эякуляция на восемь стволов не порождает беременность. Пустота подарила мне мудрость, а она не приходит, когда ты находишься во власти основного инстинкта. ЛОМО успокоилась. Кисейная Барышня плачет, но так надо. Никто ничего не сможет с ней поделать.

156

А теперь настает время узнать, для чего меня сюда привели. Кисейная Барышня надевает платье и мгновенно толстеет. ЛОМО смотрится в битое зеркало и беззвучно спрашивает: «Не осыпались ли ресницы?». Но нет, все в норме, я сажусь на деревянную табуретку. На плите греется суп. Пока он не закипит, есть время поговорить о том, что ждет впереди наши души.

157

Экзопланета Для того чтобы я осознал весь масштаб произошедшего за время нахождения в Пустоте, ЛОМО усилием мысли превращает меня в экзопланету. Кисейная Барышня на релятивистской скорости запускает новое газовое тело на окраины Вселенной, и там передо мной открывается чудовищная, необозримая перспектива. Операция прошла небрежно. Вместе с моей сутью к планете прикрепились некоторые элементы человеческого прошлого. Вокруг летали сложные спутники. Они были громадными мышечно-эластичными трубчатыми образованиями, разными по размеру и слегка различными по форме, но все равно большими и страшными. Мое человеческое любопытство отвлекалось на десятки этих бездн с волосяными узорами, отражающими свет сгустками слизи, и я то и дело оставлял созданное Продуктами_Сухого_Горения где-то позади. — Не смотри на них… — твердила ЛОМО откуда-то издалека. Сначала я подумал, что со мной заговорила одна из Верхних_Границ, но эти красные элементы материи были безмолвны. — Твоя фантазия здесь мертва, потому что ты — свидетель в этой проекции. Оставь весь свой страх, свои потери, свои потери, потери, потери… — голос Кисейной Барышни зациклился, и я было хотел снова превратиться в осьминога и погрузиться в отверстия ее прекрасного бренного тела, но спутницы ограничивали меня в действиях. И остались только проблемы. «Аня…» — произнес голос, но мой сигнал — это вовсе не человеческий тип мышления. И среди органов лона своей возлюбленной девочки я не наблюдал. Кажется,

158

кто-то сильно разозлил моих двух новых спутниц и силой притяжения они потянули меня к звезде, вокруг которой вращалось мое новое воплощение. Сплетения мышц горели, а звезда жгла мою атмосферу и метановые реки, омывающие безжизненные берега поверхности. «Им же больно!» — кричу я Кисейной Барышне, но она в ярости взрывает дальние звезды и Вселенные. А что если там была жизнь и сейчас одним махом она превратила в пепел все, чего добился процесс эволюции? Будто читая мои мысли, со мной говорит ЛОМО. «Никакой эволюции не было, мой маленький мальчик. Был только ВОЛК_Вода_Вода_КОТ. Он создал нас троих по образу и подобию». «Была Сашина Дочь, ЛОМО и Кисейная Барышня. На нас держался мир, и каждой в пустом сквере на окраине Вселенной было выделено колесо времени и парк лучевых машин, плетущих души». Кисейная Барышня вроде как остыла, а у меня в голове все равно только моя Аня. Она сейчас на земле, и ее обесчестили десантники из Черного_Монолита_Квадрат_Куб. «Тррраааххаают», — визг систем размножения. Последняя, самая грузная, вспыхнула и, потеряв равновесие, метеором рухнула на мою поверхность. Это как комариный укус. Или анализ простаты в кабинете уролога. Ощущение инородного вторжения, от которого текут слезы и ощущаешь себя униженным. «А потом одна из наших обезумела и захотела на своем колесе истории создать живых существ по своему образу и подобию. Но эти глупые создания оказались слишком слабыми и похоронили все, что было связано с нами

159

тремя. Они решили, что наш папочка сделал сразу их в обход нас и пожелали ему отсосать у самого себя». Кисейная барышня опять завелась, но оставила меня на устойчивой орбите. Я же хотел бунтовать против нее и взрывать звезды. Просто так. «И представляешь, мой мальчик, она взяла и спустилась к людям, оставив свое колесо без присмотра. А оно возьми да сломайся. И летают теперь потухшие лучевые машины в пространстве, а эта дурочка шляется по чужим пространствам, и поймать мы ее не можем. Там, где она сейчас находится, сеется жестокость, ибо человеческая цивилизация при столкновении с прообразом включает защитную реакцию, а она действует вне согласия с разумом». Кисейная барышня глубоко вздохнула, отчего метеоритное поле превратилось в пыль. Кажется, меня ждала такая же судьба. «И теперь она разделилась на 3 фрагмента, и нам надо ее найти. Обычные люди не способны прыгать из потока в поток, но ты побывал в Пустоте и вынес оттуда немного знаний в своей умной головке. Сейчас мы сделаем из тебя передатчик, и в наших крепких объятиях ты должен будешь перехватить эту скверную девочку и вернуть сюда!» — А иначе что? — спросил я, и в атмосфере моей начались грозы и ураганы, а разбившаяся окаменелость, которая раньше была покоренной женской тайной, начала источать страшный вирус вселенского сифилиса. — А иначе этот вирус распространится повсюду… — и передо мной уже не стояла стройная девочка, которую можно было любить. Вместо нее возник кусок угля, сочащийся вонючей кровью. Он дышал и дергался, а потом стал разлагаться прямо на моих глазах. Я испугался и оказался в чистом поле посреди свежескошенных снопов золотистой пшеницы.

160

Грудь обнаженной ЛОМО была перетянута куском какой-то грязной тряпки, которая смотрелась дико на фоне плавных линий ее фигуры. — Вы обе красивые, но мне нужна моя Аня, иначе я никуда не поеду и не буду ничего вам передавать. Но это всего лишь слова. Они не обещали мне все вернуть, а просто хотят использовать в своих целях. Говорят, что люди очень жестокие и пожирают друг друга, но ведь это всего лишь слова, давным-давно придуманные и от частого повторения утратившие первоначальный смысл. Интересно, каков истинный облик этих созданий? Я вижу сейчас двух девушек, и когда они злятся, то превращаются в бесформенные куски мертвого мерзопакостного материала. Но мы-то ведь еще живы? — Твоего мира больше нет. И Аня умерла. А до нее Валера, избранный первым. А потом странный забитый мальчик. Тоже не выдержал своей миссии. Но они хотя бы попытались, а что готов делать ты? Я почему-то даже не расстроился из-за того, что никогда больше не увижу свою девочку. Все равно, пока математик и властелин куба был в Пустоте, время сожрало весь наш урожай. — Не весь. Сашина Дочь положила его в свою сумочку и сейчас прыгает по отработанным схемам формирования временной ленты. А ты можешь нырять за ней. Спасешь Сашку и Валеру. И сейчас умом понимаю, что мне ничего не остается, кроме как повиноваться воле этих промежуточных материалов божественного творения. Десант_Монолита_Бороздит_В_Незнании. Им нужна точная система координат и очень мощный сигнал.

161

— Ладно… — я едва успеваю дать свое согласие, как тело мое оказывается на кушетке. Привязанное к металлической кровати. Лежу на сетке. Проволока больно впивается в мою спину. Затем боль исчезает, а вместо нее в паховой области появляется дополнительный набор хромосом, увеличенных до размеров глазных яблок. — А вот сейчас ты узнаешь истинное предназначение этого предмета. — Обе мои спутницы становятся блондинками и близняшками. Им по 16, их груди упруги, а животики блестят, словно наполированы смесью из кокосового масла и человеческой [Средство_Для_Познания_Свободы]. Синхронно они садятся на мои Коники_Ежики, и я выдыхаю остатки своего сознания. Значит, начинаем делать временные перехваты и искать зацепки для возвращения Сашиной Дочери в околобожественное пространство. А что если Сашина Дочь — это и есть моя Аня? Этого не может быть. Аня — отправь их в ад. Пошли сигнал с помощью антенны, исходящей прямиком из ядра нашей планеты.

162

Часть VI Радиоперехват 90 000 Томаш отчаянно барабанил в деревянную дверь домика на самой окраине поселка. Про себя же он истерично нашептывал скомканные слова, сложенные в небрежные предложения. Будто боялся разбудить спящих людей, несмотря на громкий шум. Ночью в деревне всегда было тихо. Разве что какая-нибудь псина, услышав посторонние звуки, принималась громко лаять. Иногда же по тихим ночным улочкам гулял ветер, что прилетал с далеких гор и нес с собой поток бодрящей свежести. Томаш любил весенний ветер, но сейчас было совсем не до него. Просветление Томаша достигло той фазы, когда привычный уклад жизни должен был быть разрушен мгновенными решительными действиями. — Ну же, Яна! Открывай! — окончательно отчаявшись, Томаш что было сил ударил кулаком в дверь. Кажется, что-то треснуло. В ответ на это в доме послышалась возня, а в темноте за окнами возникло слабое свечение. Яна зажгла керосиновый фонарь. В голову Томашу пришла мысль, что именно сейчас все и начнется. Дверь отворилось со скрипом, и перед Томашем предстала Яна. В одной просторной ночной рубашке, скрывавшей плавные изгибы ее юного тела. Наспех расчесав локоны черных волос, она с непониманием посмотрела на ошалевшего Томаша и вместо приветствия грозно приставила указательный палец к губам. Удивительно, но шум не разбудил мать Яны. Осознав, что перед ней стоит мальчик, пусть и хорошо знакомый, рукой Яна прикрыла грудь, что придавала вожделенный рельеф ее облаченному в ткань телу.

163

— Яна, надо бежать! Оно снизошло, и мы станем свободны! — Томаш от радости обнял свою сонную подругу. Она же поначалу не поняла, о чем идет речь, и оттолкнула Томаша. Сейчас по отношению к нему она ощущала только злость. Но через несколько мгновений светлые чувства к этому деревенскому хулигану победили, и, приблизившись губами к его уху, она прошептала: — Куда бежать? — Ко мне обратились властители и сказали, что на дне пещеры заработал кристалл, и нужно послать им образец. Они говорили, что, если мы не сделаем этого, демоны в черных одеяниях увезут наши души в далекие края, а потом придут красные дьяволята и доедят все, что останется. Честно, я видел властителей, общался с ними и даже отдал им свою плоть на пробу, но моя не подошла. Тогда они сказали, что нужен объект, которой красотой своей олицетворяет богатый край Моравии и кто вышел из священной пещеры в края обетованные. Яна действительно таинственным образом была рождена в одной из пещер, в которые десятилетия назад зачем-то забрела ее немногословная мама. Поэтому горы манили ее. Гул ветров на вершинах складывался в мелодию, и когда она закрывала глаза, то странными фантомными картинками этот гул проходил мимо ее фантазии. Она никак не могла уловить, что же это за знаки и символы? Оказалось, что это десятки морских коников, что скакали на восток. Про восток Яна знала, что там находится Большая_ Страна_Полная_Живыми_Трупами. И сейчас злые люди в красивой форме льют там кровь и хотят оседлать ее морских коников, но они пошли не туда и совершенно промахнулись. Энергия морских коников была точно здесь, в одной из пещер, а вовсе не в страшных болотах

164

с тяжелым воздухом, коих было много в большой стране на востоке. Монолит_Манит_Яна Пока Яна размышляла над словами Томаша, тот сделал несколько шагов назад, раскинул руки и, обратившись к черному звездному небу, издал вой. Безмолвные черные горы Моравии будто забирали этот вой к себе, питались им и увлекали юношу в свои необитаемые пространства. В этот момент по телу Яны прошла легкая дрожь, и в глубине своей души она ощутила панический страх, который, словно ураган, рвался наружу и был готов захлестнуть ее целиком. Томаш нашел лабиринт, ведущий в ту самую пещеру с красным кристаллом! И морские чудики тоже оттуда, из него. И если Томаш знает, где он находится, то, может, страшная война в большой стране остановится? От таких мыслей у нее перехватывало дыхание. Но прежде чем она уже была готова решиться на далекое и опасное путешествие вместе с Томашом, тишину ночного неба нарушил страшный гул приближающихся бомбовозов. Значит, пора было убираться прочь из этой деревни с первыми лучами солнца. Шел апрель 1945 года. *** Черные демоны прилетели в Моравию на самолетах. Несмотря на то, что головы их скрывали уродливые маски, они виделись немногим свидетелям бледнолицыми и злыми. В черных, поглощающих свет одеждах ровным шагом они двинулись в сторону деревни. За их спинами большие самолеты поднялись в воздух и отправились на

165

восток, туда, где стояли армии большой страны, которая вот-вот настигнет черных демонов. Но даже эти колонны страшных танков и миллионы солдат с оружием окажутся бессильны, если черные демоны схватят маленькую моравскую девочку. Колонна из пяти охотников растянулась на несколько десятков метров и по неизведанным лесным тропам отправилась в путь. Словно дикие звери, они шли по столетнему мху и огибали ровные стволы сосен. Не издавая ни единого звука, медленно продвигаясь к цели, готовые разрушить любую преграду на своем пути. Природа же, встречаясь с этими безднолазами, замирала и задыхалась от смертоносных миазмов, что невольно распыляли затянутые в кожаную униформу тела. Бежали прочь дикие звери. Ягоды и листья стройных кустарников превращались в гниль и, высохшие, падали наземь. А дыхание потусторонних оруженосцев разносило в воздухе запах сырости, знакомой каждому опытному гробовщику. Дыхание смерти. К утру первая пятерка достигла деревни. Томаш с Яной ушли раньше всего на несколько часов, а поэтому сердцами своими ощущали всю ту боль, с которой столкнутся их родные и соседи. Когда руки этих человекоподобных существ в военной форме постучались в дверь первого крестьянского дома, в сердце юного Томаша будто бы вонзилась острая и ржавая игла, от которой дыхание становилось частым и неровным, а в голову лезли мысли о неизбежности смерти. Томаш ощутил, как демоны одним прикосновением превращают крестьян в пепел, кружащийся в воздухе серыми нитями. Сначала они жгли людей в большой стране, а теперь самолеты принесли их сюда.

166

Томаш сморщился от страшной боли, когда его витальное тело переместилось в центр бойни и ощутило, как визжат напуганные коровы, бегущие в страхе прочь со своих подворий. Но все тщетно — живые существа, попавшие в поле зрение мерзких тварей, становились рабами. До самого момента воцарения гармонии. Но если они поймают Яну, то ничего хорошего точно не случится. Мальчику стало очень жутко только лишь от мысли, что черные демоны окажутся сейчас с ним рядом и он ничего не сможет сделать. Да, в тех странных видениях он ощутил, из чего сделаны эти полководцы агонии и смерти. Он даже понимал, как с ними бороться, но никак не мог найти в себе этот рычажок, который бы переключил его душу из режима бесплотных мечтаний в режим борьбы, при котором он способен дать отпор порождениям Пустоты. — Что с тобой, Томаш? — спросила взволнованная Яна, подхватив своего защитника под руки. Томаш пытался что-то объяснить, но отдельные слова никак не хотели выстраиваться в предложения и походили на бормотание душевнобольного в момент его просветления. Томаш лег на сырую землю и уткнулся лицом в промозглый мох. Он почувствовал, как загорается один дом за другим, а часть большой истории его детства попросту стирается. Теперь там будет пустырь из черной земли, от которой несколько десятков лет суждено вонять гарью. Даже дикие звери начнут обходить его стороной, а случайные заезжие гости ощутят там тошноту и желание поскорее убраться прочь. Лучевая машина разворачивает пушку в область Моравии. Конкуренция видов достигает кульминации. — Они будут умертвлять все, к чему прикоснутся. Будут идти за нами, пока не настигнут тебя и не заберут в

167

свои чертоги Пустоты… — Томаш ощущал на себе всю тяжесть выпавшей ему миссии и в этот момент проклинал самого Господа за нелепое представление о девушке, которая жила в соседнем доме. Почему именно сейчас, когда так мало еды и идет война? Почему эти черные демоны так быстро добрались и, словно гончие, следуют по проторенным двумя подростками тропинкам? Яна, чувствуя тревогу своего защитника, промолчала. Она помогла Томашу встать на ноги, а затем бегом, совершенно не экономя свои силы, они направились к древним пещерам, в которых тысячелетиями хранилась истина. Кристаллическая_радиостанция_манит. Через несколько часов в сожженную деревню вошли люди на танках с красными флагами. Каждый из командиров ощутил страх, но выношенная за годы войны ненависть подавляла его. Один из них, коренастый гладко выбритый мужчина, ходил растерянно по черной выжженной земле и оглядывался по сторонам, будто ощущал отщепенцев Пустоты, побывавших здесь. Взгляд его устремился в горы, и командир хотел было пуститься за скрывшимся отрядом в погоню, но долг велел ему двигаться дальше, громя солдат вражеской армии. Колонна тронулась, утрамбовывая землю человеческой пылью и превращая органическое месиво в липкую серую грязь. Яна ощущала движение металлических гусениц и тяжкие вздохи земли, прогнувшейся под тоннами брони освободителей. В моменты своего наибольшего единения с божественным пространством она видела миллионами глаз обреченных людей. Чувствовала, как теплились надежды на лучшее будущее. Рыла руками мерзлую землю и облизывала холодный камень пещеры, с высокого

168

потолка которой падали прозрачные ледяные капли. Но сколько ни рой, если ты не знаешь верного пути в комнаты этой древней пещеры, никогда не сможешь остановить мясорубку. Вот и солдаты, которые несли с собой возмездие, убивали врага, но сами заражались вирусом жестокости. Несмотря на свой юный возраст, Яна понимала, что так будет продолжаться вечно, если она не доберется до основания древней пещеры. Но если доберется, это движение в никуда остановится и жертвы обретут освобождение, а виновные будут наказаны. До пещер было еще далеко. За спинами Томаша и Яны небо затягивал черный дым. Кажется, их знакомые теперь уж точно мертвы, но один из них — бывалый воин — смог забрать с собой черного демона, и их орда взвыла от злости. Горы же в знак своего презрения к внеземным интервентам не стали отражать их голоса. — Там нас ждет спасение… — говорил Томаш в чаще леса. От его слов разлетались птицы, а лицо Яны озарялось невинной улыбкой. Она не знала мужчины, поэтому внезапно начала смотреть на своего спутника с интересом. На мгновение девушка закрыла глаза и вместо морских коников увидела внезапно концентрацию силы и отваги. Это был Томаш. Всевидящий Томаш, который стал бесстрашным и вернулся в реальность из недалекого будущего. Яна поняла, что она проводник зачерпнутой силы, и дотронулась указательным пальцем до горячего лба мальчишки. Глаза его загорелись. По спине Томаша побежали мурашки, а в ребрах он почувствовал приятную щекотку. Томаш олицетворял доблесть, от которой отняли первобытный страх.

169

Через несколько километров плутания в густом лесном массиве ноги беглецов ступили на холодные горные тропы. — Ты слышишь дыхание этих гор? — спросила взволнованная Яна. На мгновение она остановилась и опять закрыла глаза. Но на этот раз ни морские коники, ни спасители ей не явились. Кажется, фрагменты будущего, прошлого и реальности достигли точки своего скрещивания. На этом перепутье — она, взволнованная маленькая принцесса. — Только не смотри назад. Там Пустота. — Томаш и сам было хотел обернуться, но знал, что в таком случае черные демоны одним прыжком настигнут его спутницу и заберут к себе ее душу. Ему же они швырнут обезображенное безжизненное тело. Для развлечения. Сразу после того, как отнимут его человеческое естество. *** Черные демоны явились из Пустоты. В горной расщелине в самом сердце Евразии, далеко на востоке, их обнаружила тайная засекреченная группа из лучших солдат черной империи. Где-то позади был Дьяволоград и бесконечные воздушные бои над просторами обреченного континента. Но настоящая цель всей этой кампании заключалась в пробуждении стражей. Руками спящего чудовища они могли останавливать временные потоки. Пробудившись, черные демоны перебили солдат, превратив их тела в пыль и забрав души. В этот момент каждый из их проклятой гвардии осознал, что их воплощение было задумано задолго до начавшейся бойни. Тот, кто послал на пустоши своих солдат, знал про черных демонов и миссию низвержения в Хаос всего живого на земле.

170

Они сели в черные самолеты и полетели прямо к тому, кто возжелал их восшествия и не боялся дыхания этих существ. Эти поселенцы пылающих недр вовсе не походили на людей, а были пришельцами из ночных кошмаров, воплощенными в реальность. У них не было лиц — каждый, кто пытался различить черты этих тварей, терял свой разум, а потом умирал в страшном бреду, которой не заканчивался со смертью, а становился вечным изваянием покалеченной души. *** Когда-то один из них был Змеем и мог легко одолеть неказистое двуногое существо с примитивным складом ума, которое, к тому же, периодически задыхалось, ломало себе кости и страдало от отсутствия смысла своего существования. Но подобный акт оставил бы его одного наедине с неодушевленным безжизненным пространством и тянущим вниз грузом совершенных ошибок . Но потом, когда То_Что_Есть_Вода уверовал в энергию чистоты, то понял, что способен творить исключительные чудеса для всего живого. Он решил приступить к своей финальной задумке и создать самое сложное математическое уравнение, предела совершенству которому не будет. Набор многочленов и знаков сможет одним лишь легким взмахом руки превращать нематериальные пространства в строгие потоки энергии жизни. Оно, наконец, вместо него сможет давать жизнь, наделенную великим разумом и красотой. Наверное, это можно было назвать магией. Или чудом. Невидимые руки складывали атомы в сложные структуры. Заряженные на распространение, они оживали и

171

начинали причудливо танцевать. Скреплялись между собой, формировали сложные союзы и выливались в исключительно нежное создание. Водянистый_Грязный_ Лед глядел на свое творение и не мог поверить, что такая нежная, хрупкая и совершенная организация жизни сможет заменить его. И он назвал первое свое творение ЛОМО. Величественная и честная, она расхаживала по колесу своего мира, и когда находилась в его наивысшей точке, кричала, восторгаясь сущим. Но конструкция головного мозга этого создания не могла позволить в одиночестве править Вселенной, поэтому Льдинка_Льдинка_Льдинка воплотил свой второй прототип. Наверное, когда их станет двое, они больше не будут нуждаться в его постоянном контроле и сами смогут исправлять во временных потоках ошибки, допущенные из-за старости и самонадеянной простоты привычных действий. Второе создание получилось намного сложнее по своей внутренней структуре, но физически гораздо более слабым. И назвал Пористый_Кусок_Эскимо это создание Кисейной Барышней. Нежная, с непредсказуемым и вполне человеческим характером, разгоняла она свое колесо до умопомрачения или же вообще останавливала его, наслаждаясь неподвижностью подвластных ей миров. Изредка встречаясь с ЛОМО среди ледяных высот, они говорили на сложных языках и взывали к Господу, просили дать им третью подругу, которая сможет стать судьей непростых отношений субъектов единой Вселенной. Самую лучшую, генетически идеальную и одинаково верную обеим сестру. Стар был Сжиженный_Завсегдатай_Камеры_Креазота и ощущал приближение смерти от достижения конеч-

172

ности всего. Из последних сил поднял он множество своих чудесных рук. Разрывая миллиарды своих сухожилий и сверкая поверженными сверхновыми, создал он Сашину Дочь. Шептал ей перед смертью в Абсолюте, что должна она стать третьим элементом существования всего живого и доверил ей самое большое колесо, внутри которого бороздил бесполезные пространства человек. Но не успел Господь заложить в свое последнее творение черты строгости и дальновидения, как взял, да и помер. Она вошла в свое колесо, вся легкомысленная и полная веры в человечество, и не стала слушаться старших сестер, а наделила человека свободой воли. Он гладил ее волосы, рассказывал сказки на ночь и примитивным телом своим вызывал внутри всплески высшего наслаждения. Называл ее шепотом по имени, а она улыбалась в ответ и лишь иногда убегала за пределы своего колеса повидаться с сестрами. Они же, обидевшись на любимое предсмертное создание отца, бросили малютку на произвол судьбы и не сказали, что нельзя нырять часто в пространство колеса, ибо временные потоки уносят далеко, а лучевые машины перестают плести созвездия, если не находят объект своего поклонения. К тому же человек — он натворит много глупостей, если красавица Сашина Дочь будет прыгать по планетарным системам и надеяться лишь на его очень ограниченный разум. За каждым шагом Сашиной Дочери следовали черные демоны, о которых человек ничего не знал. Да и сама Сашина Дочь иногда ощущала чей-то пристальный взгляд, но всякий раз списывала это на присутствие эманаций покойного отца. Каждый раз, когда она возвращалась в колесо, прокручивала временной поток и видела странный мир, который совсем не был идеальным и ки-

173

шел злостью и ненавистью. Сашина Дочь упорно не могла понять, что же такое должно свершиться, чтобы в далеком будущем через миллиарды лет люди начали делать большие космические корабли и пытаться достигнуть окраин мира. А еще — убивать друг друга. Топоры_Веревка_Прорубь На всякий случай в трех временных отрезках она оставила частичку себя, воплощенную в таких же биологических девочках, в которых напрочь отсутствовала ее возможность преодолевать пространства и крутить колесо. — Это странное курирование душ… — говорила Сашина Дочь человеку, когда они занимались любовью и видели, как вокруг них по орбитам времени следуют голубые сферы и ныряют, словно дельфины, в темные небеса, а потом опять всплывают, ожидая перерождения. Но однажды один из черных демонов прикинулся человеком и совратил несчастное существо. Долго кричал пораженный объект, который ничего не смог поделать. Билась в конвульсиях Сашина Дочь, взывая к далеким сестрам… Но все было тщетно. — Страшные ошибки, уродства, выродки… — кричала оскверненная прародительница человеческой красоты, когда видела эти летающие и возникшие из ниоткуда комки ужаса. Она взяла за руку своего мужчину, и они вместе спустились на планету, полную воды, случайно впустив пятерку страшных существ, которые стремглав укрылись в одном из горных массивов среди пауков и плотоядных насекомых. Ужаснулась в тот момент Сашина Дочь, потому что больше не могла вернуться в свое Колесо и запустить заново лучевую машину. Стало страшно ей, отчего спря-

174

талась она за плечи мужчины и принялась рожать ему подобных созданий, вызывая разрыв гармонических экспонент. Через много лет в этом пространстве все существа будут ее далекими предками, и родится их миллиарды. Но где-то там, в потоке, зреют несколько воплощенных ею идентичных организмов. Такие же красивые девочки, способные когда-нибудь все изменить, чтобы исчезла ее страшная реальность. Плакала ЛОМО. Кричала от злости Кисейная Барышня. Но ничего сделать с кошмаром, лишенным временного потока, они не могли. А Сашина Дочь, понимая краткотечность ей отведенного, завещала своим будущим сынам и дочерям найти ее фрагменты в далеком будущем. Потом, после смерти Сашиной Дочери и человека, который звал ее нежно «Первая», на землю начали являться странные Кондитерские_Сласти_Для_Игр_в_Бога, принявшие учение девочки, но не способные воплотить его из-за ограниченности мужского тела. В одно мгновение в разгар человеческой бойни черноволосая девушка Яна ощутила на себе естество самой первой прародительницы из далеких пространств, в которые ее нужно было непременно вернуть. Она бежала сейчас вслед за Томашом в поисках какого-то кристалла с непроизносимым именем. Ей надо было покинуть три измерения воображения, в которое запрыгнуло ее бессознательное воплощение и отправить сигнал двум своим далеким сестрам на окраине Вселенной. Ведь если они получат коды доступа в этот мир, то смогут победить черных демонов и вернуть Сашину Дочь к себе. Обман_Тревога_Сенсация Дочери_Мертвы Траектория_Монолита_Ложная Требуй_Запрос_Координат

175

Яна понимала, что таких, как она, где-то в будущем будет еще две. Они еще не родились, а им уже поручили такие сложные миссии. Но не дремали черные демоны и через своих ставленников разыскали блестящие золотистые следы, а потом отправили в погоню самые страшные свои творения, лишенные чувств, человеческого зрения и желания создавать что-то новое. Сплошные разрушения и беды, воспринятые как вещи должные, стали спутниками жизни девушек и мужчин всех времен, но не было среди них наследниц Сашиной Дочери, а значит тщетной и бесполезной была задумка этих тварей. Впятером они пришли на эту землю за несколько лет до того, как Яна ощутила себя озаренной. Красивые, как атлеты, и бесчувственные, как античные статуи, они принимали форму людей, но никогда не могли ими стать из-за бесконечной ненависти. Впятером рыщут они, пронзая мертвыми взглядами живую материю. Воют собаки, кричат люди, когда эта пятерка подбирается все ближе к их затравленным душам. Все сутулые, укутанные в глухие плащи. Сытые кошмарами твари. Не нуждаются в еде и воде, даже не дышат земным воздухом, ибо нет атмосферы в их родных краях. Лица скрыты резиновыми масками, не пропускающими земную пыль в их атрофированные почерневшие легкие. Гуляют черные демоны по Моравским проталинам. Улавливают присутствие чего-то высшего, но далеко-далеко, ибо не оборачивается смелая Яна и не дает повода обнаружить себя. Значит, не сделать им финального рывка в пространстве, чтобы схватить силой этой нежное тело с душой спасительницы. Значит, приходится идти лесами, оскверняя землю.

176

*** Достигнув черного жерла бесконечной пещеры, Томаш взял за руку свою спутницу. Темная и гладкая брешь будто призывала его укрыться в ее холодных пространствах. Обещала, что спасет маленькую девочку, а его предаст вечности или, на худой конец, сделает защитником. Через все тело Томаша прошла неприятная дрожь. Ноги стали ватными и показались ему неподъемными колоннами, выточенными из черного мрамора. Словно сторонний инженер своего организма, вбивал он их в каменную поверхность, преодолевая метровые толщи покрова. От такого энергетического колебания Томаш терял сознание и видел, как голубое утреннее небо внезапно становится громадным аквариумом с пустотой вместо воды. — Сейчас оно упадет на нас и накроет стеклянным куполом… — голос Томаша стал необычайно низким, словно начищенный сапог солдата миллионной армии придавил его горло. — Или посыплется осколками, порежет нас на части, и черные демоны будут жрать нашу плоть. Фрагментарно. Яна же, обняв за шею своего временно павшего спутника, поцеловала его в губы, и мгновенно глаза парня вспыхнули бесконечной силой. Аквариум разлетелся. Томаш обрел едва заметную голубую ауру. Яна ужаснулась этой мгновенной метаморфозе. Куски льда посыпались с небес, чудесным образом минуя два юных тела. — Я один смогу победить всех черных демонов! — вскрикнул Томаш. В это же мгновение над головами молодых путников показались беспроглядные силуэты двух рычащих истребителей, следующих в далекий крупный город защищать пошатнувшиеся рубежи империи.

177

Лицо Томаша озарила таинственная улыбка. Не проронив ни единого слова, он взмыл в небеса и со скоростью света вклинился в одну машину. Истребитель стал сплошным светом, а потом превратился в пепел. Затем концентрация вездесущего возмездия Томаша нагнала второй самолет. Пилот, пытаясь в крутом пике уйти от непонятного сияния с человеческими контурами, потерял управление в момент осознания бесполезности своей миссии. Попросив прощения у Зефирного_Господина напоследок, тело его превратилось в прах, развеянный ветром над горной долиной. Томаш вернулся к Яне с небес. В теле мальчугана, кроме юношеской отваги и веры в свою праведную миссию, образовалась бесконечная сила, с помощью которой он мог обратить в антиматерию любое создание Печного_Камня и его побочные продукты. Прильнув к Яне, Томаш обнял ее и хотел целовать, ощущать ладонями тепло ее организма и черпать энергию, умножая себя и доводя до бесконечности. В отражении ее глаз он видел множественность своих ликов. Смотрел, как лица возведенных в геометрическую прогрессию Томашей крутятся по орбите бытия и готовы в любую секунду перестроиться в стрелу, что пронзит угольное сердце мрака. Яна испугалась такого присутствия рядом со своим невинным телом, а поэтому осторожно произнесла: — Они следуют за нами, береги свои силы, Томаш, или нам не спастись. Мальчик с горящими глазами кивнул головой, и они сделали шаг в темное пространство пещерного лабиринта. Оказавшись под покровом из миллионов тонн твердой породы, Томаш щекой прижался к холодной поверхности своей владычицы, и вежливо попросил разреше-

178

ния на штурм последнего рубежа. Пещера отозвалась эхом нераспознаваемого человеческим ухом звука. Томаш засиял. *** — Теперь я могу видеть в темноте, моя спасительница… — произнес смелый мальчишка и закрыл глаза. Вместе с Яной они разулись и медленными шажками принялись продвигаться по каменным коридорам, стены которых омыла влага, пахнущая талыми водами. Томаш прикоснулся щекой к холодной стене, а потом прильнул языком к каплям соленого конденсата. Несмотря на кромешную темноту, это место казалось ему скоплением ярких частиц, которые в едином потоке движутся к глубокому центру. Таинственному природному сокровищу с реками и озерами для жизни всех организмов. — Здесь появились люди. Тут раньше были кожаные коконы, а потом их всех активировали, и люди повели свой род от первоначальной особы женского пола. — Сказал Томаш, размахивая руками и демонстрируя абсолютно невероятные траектории. — Такой же, как и я? — спросила Яна в недоумении. — Она не такая, как ты, но в тебе есть часть ее. Мы должны выиграть на этом временном отрезке, чтобы ее второе явление красоты через десятилетие смогло обрести частичку совершенного создания. — Внезапно Томаш положил ладони на свои глаза, и ускорил шаг. Яна бросилась за ним. — А что, если мы проиграем? — спросила она, пытаясь взглядом в темноте уловить хотя бы лучик света, который тысячелетиями не проникал в эти места. — Мы не можем. Если они убьют твой фрагмент сей-

179

час, в других временных отрезках случится большая трагедия, и мы не сможем собрать Сашину Дочь. Всевышний мертв, а значит, воссоздать заново Хаос никто не сможет. — И наступит эра Пустоты? На этот риторический вопрос Яны Томаш ничего не ответил. Девочка ощутила, что ее спутник беспокоится, а поэтому решила, что впредь не будет задавать ему вопросы про малопонятные ей самой вещи. *** Видеть в темноте у Яны по-прежнему не получалось, а поэтому она крепко держала Томаша за руку и про себя нашептывала заученные в детстве молитвы. Девочка вспоминала, как священник в каменной церкви говорил ей, что только добро и терпение может спасти человека. В финале этой речи она потеряла сознание. Витая где-то у вершин позолоченных куполов, она представляла себя громадным белым облаком, которое со скоростью звука летает над поверхностью земли и изымает злые помыслы у всех плохих людей. А потом все злодеи собираются в большие орды и начинают стрелять по ней золотыми стрелами из металлических арбалетов. Секут стрелы облачко, образуют маленькие бреши, через которые слезится паровая масса. Облачко чернеет от злости. Превращается в грозовую тучу и наказывает орды злых людей огненным градом. Вместе со злыми гибнут и добрые, а лиственные леса и дома с соломенными крышами превращаются в черный уголь. Вздымаются клубами дыма к облачку и возмущаются, мол, за что ты нас погубила? Зачем была облачком, а стала тучей с огненными шарами? Когда же она пришла в себя от нескольких пощечин испуганного взрослого человека, то ответила пастырю,

180

что общалась с Кубиком_Рубика. Точнее, с тем, что от него осталось. «Эхо Молочного_Коктейля», — сказала Яна и от стыда покраснела. Но увидев, что пастырь не будет бить ее своей тростью, она прошептала, что в будущем ученые засекут с помощью больших космических машин это таинственное «Облако_Аммиака (способное мыслить)», но ничего не смогут с ним сделать. Седовласый пастырь был человеком суровым и догматичным, но к крайностям детской фантазии относился с пониманием и после всего сказанного отвел маленькую Яну к лекарю. Прежде чем требовательный лекарь померил ребенку температуру и давление, а после попросил рассказать, что же случилось. Пастырь ответил, что во время утренних духовных бесед маленькая пани Яна просто потеряла сознание и душой своей витала по храму, мелькая в умах каждого прихожанина образом светлого ангела. Но круглые щечки девочки были румяны, а лицо сияло полной доброты улыбкой. Не было ни головных болей, ни бледного цвета кожи, который так часто бывает спутником болезненных состояний. — Что же случилось, пани Яна? — спросил лекарь, попутно рассматривая упаковки с приятно пахнувшими белыми порошками. — Понимаете, пан лекарь, в один момент я поняла, что мое тело взял сам Продавец_Мороженого. Но это был не он, я услышала только его эхо. И поняла, что скоро умные люди среди звезд это все осознают. Но злые люди не хотели моего понимания, а поэтому начали издеваться. И мне пришлось стать облачком, а потом почему-то тучей, и сражаться с ними. Ну вот, а потом меня разбудили. Доктор покивал головой, сделал вид, что все прекрасно понял и отпустил девочку домой. Она была абсолютно здоровой.

181

*** Через семь лет в родную деревню девочки приехали люди на стальных машинах. Она смотрела на проезжающие танки, грозных солдат в черных касках и представляла, что, может быть, пройдет гроза и в каждого такого оловянного стойкого богатыря ударит молния, отчего он вдруг станет добрым. Снимет каску, а вместо страшной формы и автомата наденет красивый праздничный костюм. Или расплавится и потечет между колосьями пшеницы, а потом возродится хлебами в мисках и будет съеден. — Ведь если они сделали такие большие танки, почему они не могут сделать аппарат, чтобы мы все полетели к звездам? — негодовала Яна, расспрашивая тревожную мать. Мама молчала. Она гладила избитого солдатскими ногами отца, который поначалу хрипел, произнося по отдельности не связанные между собой ругательства, а потом и вовсе умер к утру, отплевываясь кровью. Яна разрыдалась, а потом целый день проспала, пока несчастная мать и старший брат омывали тело отца и закапывали его в землю. Вскоре исчез и брат. Мать же, сидя у керосиновой лампы, проклинала новых хозяев и периодически брала Яну на руки. Говорила девочке, что скоро это все закончится и наступит совершенно новая жизнь, когда какой-то там маршал придет на эту землю и прогонит захватчиков. — А где этот маршал? — спрашивала Яна, думая, что все это какая-то сказка и человек со звонкой фамилией придет в ее деревню в компании светлячков и пухленьких серых белок. — На востоке, ловит громадных механических пауков и выбрасывает их на тот свет… — отвечала мать.

182

— Навсегда выбрасывает? — Навсегда. *** Яна прижималась к теплому Томашу, а тот, кажется, оторвался от земли и полз по стенам, словно ящер. Она же стала легкой, как пылинка, и всюду за ним следовала, будто была воздушным шариком из сверхтонкого прозрачного материала. — Томаш, ты чувствуешь? — спросила Яна в мгновение, когда волна страха внезапно подкосила ее ноги. Пятеро черных демонов нашли вход в ущелье. Пещера плевалась, когда мертворожденные запрыгнули в нее, испаряя всю влагу и оскверняя чистоту вековых камней. — Я могу их всех победить, — твердо и самоуверенно заявил мальчишка. Но он не учел, что маленькая Яна хоть и ощущает телом своим таящееся в глубинах пещеры совершенство, но совсем не сможет найти свой путь в темноте. Сам же Томаш мог ощущать приблизительную геометрию пространства только с закрытыми глазами. «Пространственная недоработка», — подумал Томаш и вдруг понял, что потерял Яну. *** Он оказался один в страшной комнате, где стены были покрыты черной плесенью, похожей на шоколадный крем, который он так любил намазывать на белый хлеб еще до военного лихолетья. Он сделал несколько шагов и увидел, что комната создана вокруг него искусственно, и прогибается под каждым его шагом. Томаш подошел к одной из стен и принялся пальцам вырисовы-

183

вать странные знаки, будто спонтанно стал обладателем древней дочеловеческой письменности, которую сам понять не мог. Несколько закорючек засветились, а после исчезли, и на их месте появилась деревянная дверь, пахнущая древесными опилками и едким лаком. Томаш вошел внутрь и увидел уборную с белым унитазом, покрытым местами слоем ржавчины, осыпавшейся с железного потолка. На дне унитаза зияла черная дыра, заполненная густой жидкостью, похожей на нефть. Томаш окунул палец в жидкость, и внезапно она поползла, словно полчище микроскопических насекомых, по его руке. Томаш испугался и хотел было бежать, но отворенная за ним дверь привела его в новый зал с большим количеством ослепительных шаров, витающих в пространстве без гравитации и атмосферы. Томаш почувствовал, как его легкие сдавливаются, а нефтяной унитазный раствор покрыл его тело черной пленкой, через которую не проходил свет и воздух. Кожей он ощущал, как тысячи тараканьих лапок создают комплексное ощущение неприязни. Душа его полна была желанием стать громадным сапогом и раздавить эту свору мерзких насекомых. Открыв рот за несколько секунд до удушья, Томаш прокричал в пустоту, чтобы черные демоны шли прочь и отстали от него. В этот момент пространство смялось как бумажный кубик, и над ним вместо воображаемой яркой Луны появилась голова Яны. Губы ее сложились в трубочку и подули в лицо Томаша потоком теплого воздуха, вдоволь насыщенного кислородом. — Вставай, нам надо идти по коридорам, иначе Пустота… — сказала Яна потерявшему сознание спутнику. Несмотря на полную тьму, прикасаясь ладонями к его

184

лицу, она пыталась увидеть эти мальчишеские гримасы бесконечной отваги. — Ты опять разбудила меня… Это все черные демоны. Пытаются проникнуть в мою голову. У них насекомые и запах гнили. Микроскопические создания для переработки живого в пыль. — Томаш привстал на колени и вновь закрыл глаза, чтобы увидеть секретную тропу. Но на этот раз ему пришлось действовать скрытно, потому что громадный шар абсолютного зла катился за ними. *** Через несколько часов после погружения в подземное пространство Томаша и Яны черные демоны набрели на расщелину, от которой тянуло тысячелетней сыростью. Впятером они окружили пропасть и поочередно наклоняли головы, мертвыми светящимися глазами заглядывая в это пространство. — Там, конечно, точка, — произнес первый демон. Слегка сутулый, он периодически поглядывал по сторонам, всюду выискивая потенциальную опасность. — Проводник вместе с ней. Зрит в ночи. Быстрее. Сильнее. Чем каждый в одиночку. Не справиться, — голос второго был похож на чириканье злого воробья гигантских размеров. Один из черных демонов отлучился и, обхватив двумя руками ель, впился в нее зубами. Посыпались иголки. За несколько секунд дерево высохло и рассыпалось в труху. Отряхнув черные перчатки, плотно облегающие ладони, демон вернулся в круг своих соратников. — Нужно пополнение жизни. Там ничего живого для пополнения. Только воин и фрагментарная единица. Фрагментарную единицу задержать.

185

— Там все живое. На дне жизнь. Избранница доберется, и мы снова проиграем, — произнес четвертый черный демон. На это сутулый рявкнул, источая смрадный аромат смерти: — Значит, надо объединяться. Обладатель требовал. Задержать. Доставить. Жизни там нет. Есть кристаллы. Перехватить. Иначе активируют прямоугольные монолиты. И в пустоту. Нам нельзя. Фрагментарная единица уйдет на 40 земных лет вперед. Не успеем. Придется терять. Последний, похожий на гигантское желе Черный Демон сбросил с себя тяжелую шинель и остался в одном черном кителе, с нашитыми на него черепами и металлическими шипами вместо погон. Обхватив руками двух рядом стоящих соратников, он заурчал. Остальные тоже принялись обнимать друг друга за плечи и, сошедшись в единый круг, слились единым утробным воем. Через несколько секунд их вой превратился в злобный рык стада бешенных животных. Черные демоны, словно гимнасты, из своих тел слепили единый ком, который был будто выплавлен из черного снега или отлит из гудрона. — Единый организм. Вперед. — Донеслось от черного кома и, прокатившись по земле несколько метров, он упал в расщелину. На месте маршрута осталась лишь зловонная выгоревшая земля, на которой уже никогда не будет расти ничего живого. *** — Они теперь здесь, совсем близко! — Томаш остановился и крепко сжал ладонь Яны. Она же глазами искала свою суть в пустоте, поэтому слова мальчишки прошли

186

где-то на фоне и не были подвергнуты сиюминутному осмыслению. — И даже в краю наползающей тьмы, за гранью смертельного круга с тобою вовек не расстанемся мы… Яна словно очнулась, но так и не сумела различить свет в темных коридорах среди сталактитов и подземных ручейков. — Тихо, Томаш! Мы уже близко… — после этих слов она взяла вторую ладонь Томаша и положила на свою упругую грудь. А затем губами она прикоснулась к его лицу и принялась целовать его. Громадные шахматные фигуры начали двигаться по доскам, наглухо вшитым каменистую землю. После каждого хода пешек, слонов и ферзей далекое эхо что-то комментировало, но не для человеческих существ. Томаш явился древним божеством на плоском прямоугольном фрагменте материи и пытался запомнить комбинации ровно шестиста шахматных полей. Над ним кружила черная ворона и периодически садилась на плечо. Своими поросшими шерстью руками он демонстрировал вороне язык жестов. Но та лишь повторяла заученные слова. «Пустота». «Темнота». «Обратимость». Каждый раз, когда птица комбинировала эти слова, шахматы на досках меняли свои положения с оглушающим грохотом. Будто где-то в горах сходила лавина. — Горы… — произнес Томаш и подумал о Яне, которая, может быть, уже движется на пути к кристаллам. — Я ведь уже в будущем, ворон? «Обратимость». «Пустота». «Темнота».

187

В разреженном воздухе неизвестной пустынной планеты раздался грохот. Началась сухая гроза, из-за которой своими шестью руками Томаш был вынужден укрыть лицо. Молнии били по его телу, царапая и обжигая. Ворона же спряталась в его открытый беззубый рот и что-то там сама себе выклевывала. Томаш решил ее проглотить. И как только его челюсти сомкнулись, к нему вернулось его прежнее, доисторическое сознание. «Обратимость». «Нам ведь все равно уже нечего терять, и вот мы с тобой уже едины. Без жидкостей и выбросов веществ в кровь. Но хотя бы так. А ты остановишь их. В то время как я стану жертвой. Представляешь, в какие дали меня отбросит судьба Вселенной? Нет. И я не представляю. А ты, Яна, почти как божество, а точнее — фрагментарное божество, которое стремится к своим цельным сестрам. Знаешь, я много думал о том, что будет, если тебя убью я. Но ведь это невыполнимая операция, потому что случай противоречит логике времени. Все хотят тебя убить, потому что твоя старшая прародительница Сашина Дочь сбежала со своего колеса и теперь всем угрожает большая беда». Ощутив поцелуй Яны, Томаш внезапно понял, что почти выполнил свою миссию. А если же дело движется к финалу, то значит, любые жертвы могут быть оправданы спасением мира. Внезапно до слуха двух ментально влюбленных докатилось эхо приближения демонического шара. Но теперь они не нуждались в диалогах, а могли общаться с помощью мыслей. Томаш сжал что было мочи свои глаза и попытался передать Яне возможность видеть в темноте, чтобы можно было разделиться, ибо сильна была коалиция демонической нечисти.

188

«Их пятеро. Целых пять. Они убили всех в нашей деревне. Они разрушали на востоке целые города, в их недрах миллионы душ. И еще миллиарды будут, даже если тебе повезет меня переправить за границы их досягаемости. Ты думаешь, что сможешь их одолеть, мой любимый Томаш». Яна на мгновение увидела вспышку внутри своего разума, но она была короткой и стремительной. Ей причудилось, что ее погрузили в пространство, где в свободном полете крутились шесть волчков. Один белый, все остальные черные. И вот она, словно каменная балерина, крутится волчком по своей траектории, а за ней эта пятерка незнакомцев овальной формы. Каждый из них хочет предугадать движения предыдущего, но это невозможно, потому что наверху облачный Томаш нитями сбивает им пути. Томаш умеет вращать. Томаш умеет укрывать белый волчок от напастей Пустоты. Но это там. А здесь Томаш ощутил боль во всех частях своего тела и глубоко вздохнул, открыв глаза. «Что ты задумал, мой мальчик?» Томашу опять стало плохо, и его ноги начали терять связь с поверхностью. Сверхчеловеческие способности не были предназначены для гибкого тела, а поэтому разум наполняли странные, причудливые видения. Если бы у Яны была возможность видеть в темноте, то не только мыслями ощутила бы она грозную ухмылку этого дерзкого мальчугана, который взял да и превратился в безжалостного воина светлых потоков в своем очередном внутреннем воплощении. И вот он возвышается на пересечении лучей, как скульптура, над которой не властны никакие бомбовые удары и штурмы. Томаш делает первый шаг в зоне невесомости, и лучи следуют вместе с ним, оставляя центр скрещивания под его ступня-

189

ми. Куда бы он ни пошел — энергия всегда с ним. Черные демоны, как тараканы, мечутся между лучами. Юркие, прозорливые, так и норовят забежать в суставы и сосуды его тела и изнутри сожрать разум Томаша. Не победить, а обратить в свою веру. Хлопая глазами в темноте, воин разволновался. Враги чудились ему везде. Он отчаянно размахивал руками, пока Яна плотно держалась за его торс. Понимая, что ничего хорошего из этого не выйдет, он решился на радикальный поступок. Разозленный Томаш поднял с земли острый камешек и изо всех сил вонзил его сначала в один глаз, а потом во второй. Глазные яблоки лопнули, словно недоваренные яйца. Соленая жидкость потекла по щекам Томаша. Он ни слова не сказал, а затем грубо взял за волосы Яну, от чего она пронзительно вскрикнула. Томаш прислонил ее лицо сначала к одной своей щеке, потом ко второй. Ему стало неуютно. Яна ощутила, как глазная жидкость будто делает ее гигантской лампочкой в форме человеческого тела. Как молекулы Томаша, небрежно извлеченные, всасываются кожей и открывают новые каналы познания. От обилия образов и вспышек, у девушки закружилась голова. «Теперь я сама могу себе освещать путь». — Теперь можешь. — В голос произнес Томаш. — Иди по коридорам в ту сторону, которая усиливает твое свечение, и скоро мы с тобой встретимся. «Ты ведь победишь, Томаш? Я очень жду тебя. Нам нужна эта победа». Томаш позади Яны. С помощью своих новых возможностей в желтоватом сиянии она увидела неровные стены петляющего по путаному маршруту подземелья.

190

*** Черные демоны выкатились в едином шаре в громадную полость, по дну которой проходил узенький горный ручей. В нем же Томаш омывал свое лицо, ощущая каждый миллиметр происходящего в этом громадном пространстве. Почувствовав присутствие Томаша на стометровой глубине, демоны выстроились в ряд, как солдаты. — Мы вызываем тебя. — Сказал сутулый. Он же был предводителем всей этой карательной команды из неизвестных миров. Томаш попытался представить, как выглядят эти существа в своем родном мире, но в голову лезли только бесформенные груды каких-то метеоритных обломков, случайно обретших деструктивное сознание. Омыв свое лицо холодной водой из каменной утробы, Томаш вытянулся во весь рост и улыбнулся. Несмотря на то, что свое зрение он подарил Яне, каждый из черных демонов четко ощущался им в пространстве. — Я имею право выбрать сначала одного из вас для поединка, — Томаш сделал шаг вперед. Бессмертные создания не хотели играть по правилам дерзкого мальчишки. В их скудном злобном представлении он был существом низшего порядка. Насекомым, которое следовало раздавить. Тем не менее, каждый из Пустотных существ ощущал от него инстинктивную опасность. — Что ж, тогда я сейчас убью вас всех. После этих слов Томаш встал на колени и, раскинув руки, замычал, будто был одушевленным пионерским горном, заселенным метафизическими призраками из глубин земной коры. И в ответ на клич горы зашумели, а с потолка громадного зала посыпались острые камни, подобные метеоритам. Демоны вновь взялись за руки и

191

тут же превратились в громадный монолитный треугольник, острие которого рассекало каждый падающий кусок твердой породы. Впрочем, Томаш не отчаивался. Прекрасно маневрируя между каменными наростами, он разогнался и всем своим телом ворвался в пространство треугольника. Демоны разлетелись в разные стороны, а воздух пещеры рассекли электрические разряды. — Силы. Не оценили. Переходим. К поглощению, — произнес сутулый предводитель и резким движением руки сорвал с себя резиновую маску. За ней показалось нечто круглое, похожее по форме на бильярдный шар черного цвета. Но только вместо привычной физиономии была бесконечная пустота, втягивающая в себя жизненное пространство. Его примеру последовали остальные служители темного культа. Кажется, перевес теперь был на их стороне. Ухватившись обеими руками за сталактит, Томаш вырвал его из поверхности пещеры. Каменный нарост в руках воина превратился в светящийся кулон разрушительной силы. Томаш тут же нанес удар одному из порождений Пустоты. Черный Демон отлетел назад и упал прямиком в горный подземный ручей. Заговоренная вода ручья растапливала тело черного демона. Словно сделанный изо льда, он пытался выползти на сухую поверхность, но конечности его растекались и таяли. Черный Демон издал звук, похожий на визг подстреленной дворняги, но уже через несколько секунд на поверхности ручья осталось бесформенное жирное пятно черного цвета. Воды уносили его следы к заветному кристаллу радиопотока. Где-то там, в далеком лабиринте, к нему в одиночку пыталась добраться Яна. Томаш надеял-

192

ся, что вскоре они снова встретятся, и эти темные стражи оставят в покое их души. Вдруг один из Черных демонов вспорхнул и превратился в шар яркого света, похожего на газовый фонарик. Пораженный убийственными лучами, Томаш бросил кусок каменой породы и инстинктивно закрыл свое лицо руками, совершенно не ожидая подобной атаки. Он потерял равновесие, и в голову закрался страх поражения. Все перевернулось с ног на голову. В подтверждение своих мыслей он получил удар чем-то твердым прямо в лоб, от чего упал на спину. Сутулый предводитель Пустоты аккуратно взял его голову двумя руками и острым ножом разрезал Томашу горло. Не убирая ладоней от своих выколотых глаз, Томаш захрипел и из последних сил, стиснув зубы, подался вперед. Но все тщетно. Кровь его фонтаном била по скалистой поверхности пещеры. Сверхновая погасла, распавшись на молекулы. Оставив Томаша умирать в полной темноте, Черные Демоны отправились в поисках Яны. *** Яна ощутила смерть своего защитника, как только спустилась из очередной влажной полости в тоннель, будто специально выточенный искусными мастерами под ее рост. В отличие от скалистых стен полостей, тоннель был гладкий на ощупь и, вероятно, содержал на своих стенах непонятные многозначительные письмена. Но те частицы света, которые в строгом порядке следовали по тоннелю, не могли осветить всех его закоулков. В сердце Яны кольнуло, и она упала на колени. Энергия Томаша где-то неподалеку стекала на холодное дно.

193

Там, за ручьем, Черные Демоны победили этого самоуверенного мальчишку. Значит, теперь они придут за ней. Перепуганная, она поползла по тоннелю. Частицы, словно взбешенные пчелы, начали суетиться в пространстве и напоминали столетнюю светящуюся пыль, поднятую стремительными потоками теплого воздуха. «Позади меня сейчас образуется всасывающая брешь, потому что они уже победили Томаша и сейчас идут за мной». Яна не оборачивалась. Полости и пространства поглощались темнотой. Три победителя через несколько минут будут в тоннеле. Маленькая и беззащитная девочка хотела стать чем-нибудь легким и с крыльями, чтобы оторваться от земли и летучей мышью врезаться в кристалл. Улететь ради идеи оставить все это позади. Петля времени забросила ее к далекой и вряд ли родной матери всех матерей — Сашиной Дочери. «Тоннель сказаний», — случайно пришло словосочетание в ее голову. «Отсюда началось человечество. Несмелое, выбиралось оно на свет из каменной утробы и щурилось, когда лучи солнца жгли сетчатку глаз. Соленые слезы капали на поросшую мхом землю. И люди принялись рыть землю ладонями, сгорая в лучах солнца». Появилось красное свечение — что-то большое и манящее ютилось в конце тоннеля. Яна хотела протянуть обе руки и отдаться этому свету. Или стать большой миской манной каши, чтобы растечься по стенкам и увязнуть. Быть может, это странное свечение способно защитить? Она закрыла глаза и, спонтанно передвигаясь от одного угла к другому, уже была готова прыгнуть и влиться в состав источника безмерных мечтаний, как в спину ей ударил горячий воздух.

194

«Запах сгоревшей свиньи. Сгоревшая свинья, что ты от меня хочешь? Зачем идешь за мной? Отпусти! Почему нет? Вы все теперь будете раздирать меня на части. Сначала заберете мою невинность. Потом начнете насиловать тело уже после первостепенного акта. А после я стану одной из вас и перестану различать добро и зло? Нет уж, лучше умереть». Так пахло, когда дедушка Йозеф смолил заколотую хрюшку. Яне было жалко этих милых существ, от чего мясо ела она крайне редко и с большим нежеланием. Но тот запах гари вызывал жалость. Этот, достигший тоннеля, нес в себе только смерть. Конец. Перед глазами девушки — громадное озеро и красный кристалл в самом его центре. Пространство бесконечности со следами самого Вафельного_Стаканчика. «Дочь. Дочь. Дочь. Дочь…» «Почему именно дочь?» В голову Яны врывается сотни ее имен на самых разных языках. Теперь она — часть Вселенной. Она сделала шаг в озеро. Вода, будто хищник, обволакивала ее ноги и покрывала тело вопреки закону тяготения. Кристалл засиял спонтанными вспышками. Он очень долго ждал ее прихода и манил к себе. Яна закрыла глаза и пошла к нему навстречу, постепенно погружаясь в воду. Кристалл напоминал застывшую гуашь, которую хотелось расцарапывать острием булавки, погружаясь вглубь. *** «Я и не знал, что смерть — это так тепло и необычайно сладко». Томаш лежал на холодной поверхности внутри каменного лабиринта. Сначала немели конечности — будто и не

195

было их. Не согнуть пальцы — плавно набегающие волны теплоты двигались от самых кончиков ногтей к сердцу. Пошевелиться он не мог из-за томительной слабости, которая жаром расплескивалась из его вспоротой шеи. Последними остатками своего разума он ощутил, как Яна вошла в озеро чудес и что Черные Демоны сейчас настигнут ее. Скорее всего, смогут сделать с ней и кристаллом что-то страшное. Огоньком промелькнула тревога. Но Томаш был бессилен что-то предпринять. Стало быть, он просто умрет и уже из Пустоты сможет посмотреть на то, как падет последний мир живых существ. Внезапно струйка его красной крови достигла ручья и, окрасив его воды, вызвала необычную тряску пещеры. Перед тем как душа Томаша покинула его умирающее тело, он почувствовал внедрение пещеры в его рассудок. Она будто бы оживала от прилива биологического материала защитника. Испытав боль от тысячи иголок под своей кожей, он оторвался от земли и, словно невидимый человеческому глазу сгусток тумана, направился к ручью, окропленному его кровью. Туман души Томаша осел в ручье и влился в воды пещерной реки. Теперь он сам стал пещерой. В самом сердце — Яна и три черных демона. Они уже выбрались из тоннеля и вот-вот настигнут ее. Она не ощущает их прибытия, ею владеет красный кристалл. Своей новой каменной сутью Томаш отправил потоки воли прямиком в космос, где полоса из каменных метеоритов кружила вокруг атмосферы и ждала сигнала. «Так вот оно какое, древнее оружие, — повелевание космическими объектами». Получив ментальный сигнал из пещеры, десятки болидов стремительно направились к поверхности планеты.

196

*** Черные демоны покинули тоннель. Их головы, словно выточенные из черного мрамора, заблестели от красного свечения кристалла. Всего в нескольких десятках метров по колено в ледяной воде шагала к нему Яна. — Вожделенная. Чистая. Третья божественная. Проект создателя. Захватить. Сутулый сделал несколько шагов вперед, в то время как два его подчиненных остались на своем месте. За каждым из них тянулись протуберанцы черной материи, которые будто развевались под дуновением неосязаемого ветра. Частички света остановились за их спинами вместе с потоком времени. Внезапно пространство затряслось от сильного удара о поверхность. Как будто сотни авиационных бомб закопались в землю и в одно мгновение взорвались. С верхней кромки посыпались камни. «Теперь можно обернуться», — подумала Яна и замерла на месте. Томаш был рядом. Одновременно в ее сердце и вокруг, в этой некогда мертвой каменной породе. Вода становилась теплой, приятной. В нее хотелось погрузиться. Яна развернулась и взглядом встретилась с сутулым черным демоном. Он скинул с себя форму и стал всего лишь контуром человеческого тела, обрамляющим провал в бездну. Сплошная безжизненная тень, которая зачем-то поднялась с земли и принялась путешествовать, принося в окружающий мир смертельный ужас. Пещера затряслась вновь. Два демона сутулого поежились. Но вышедшему на поединок с Яной лидеру уже не было до них дела. Спонтанному оживлению пещеры он не придал значения.

197

«Кажется. Сейчас все это. Закончится». Обрывки мыслей. Третий приступ пещерного землетрясения, кристалл принялся источать жар, к которому тянуло, а с потолка темную полость осветил луч света. *** Жители окрестных поселков наблюдали чудо: с небес на землю гроздьями летели метеориты, оставляя белоснежные следы на голубом небосводе. С грохотом они падали вниз, ударной волной сносили деревья и оставляли глубокие воронки в земляном покрове. И вот один из болидов врезался в землю и пробил вход к ледяному озеру, пустив яркие лучи солнечного света в это тысячелетнее царство мрака, где миллионы лет жил красный кристалл. Свет ударил прямиком в двух черных демонов. Лица их, лишенные масок, столкнулись с лучами солнца и растворились. Истрепанная форма свалилась на землю, будто была до этого натянута на мыльные пузыри, враз лопнувшие от резкого перепада давления. Сутулый оглянулся на своих пораженных соратников и быстрым шагом направился к Яне, оставляя после себя едкие черные следы. Она же развернулась и побежала к красному кристаллу. Там ее ждало спасение. *** Став частью пещеры, Томаш ощущал ее громадные масштабы и сложную структуру, продуманную до последней мелочи. Пещера была целостным храмом, в то время как красный кристалл — громадной антенной. Где-то

198

там, на окраинах космоса ждала своего часа неведомая армада, что курсировала по удаленной орбите в ожидании сигнала тревоги. Со сверхсветовой скоростью она прибудет на землю и принесет покой. Не будет больше великих потрясений, черных демонов и мертвых лучевых машин, отправившихся в пустоту. Сутулый попытался одним прыжком догнать девчонку, когда дно озеро затряслось и черного демона окружили водяные стражи. Они были подобны гигантским каплям, застывшим в невесомости, и казалось, что на ощупь эти древние охранники вовсе не мокрые, а твердые, как сталь. Пять водяных существ сомкнулись над демоном и забрали его в свои владения. Перед самым своим исчезновением он стал свидетелем Яниной трансформации. В последнем своем прыжке Яна достигла кристалла, и облегчение сменило череду дурных мыслей и нелепых опасений. Тело ее начало превращаться в жидкость, которая словно переливалась из головы в мерцающий кристалл. Свечение прекратилось. Пещера вновь содрогнулась в тектонических спазмах, а кристалл принялся расти в размерах и терять свою прежнюю форму. Став чем-то вроде огромной красной пирамиды, он поднялся на несколько метров над поверхностью озера, а потом произошел взрыв с ослепительной вспышкой. Из пробитой астероидами дыры вырвался столп красного пламени, который, впрочем, уже через несколько секунд погас, оставив после себя оплавленную каменную породу и теплую землю, от которой шел пар. Сознание Томаша, удостоверившись, что сигнал отправлен и через несколько десятков земных лет прибудет по назначению, уснуло. Яна же после превращения в чистую созидательную энергию стала частью сигнала и летела к истокам божественной сути.

199

Где-то там ей предназначено было стать реинкарнацией одной из трех сестер-хранительниц Вселенной. В последние секунды превращения в безвременье она увидела свое земное имя, написанное наоборот. В этом отражении «Яна» звучала как «Аня». Прямоугольные монолиты, курсирующие на окраинах Вселенной, внезапно изменили курс и направились к источнику сигнала.

200

Часть V Покаянные письма

Поминки Прямоугольная коробка из твердого и пахучего дерева выкрашена липким черным лаком. Внутри она выложена ватой и обита поверху мягкой тканью красного цвета. Мое тело в ней. Безмолвное, с закрытыми глазами, среди тишины. Надо мной красуется большая люстра со сложным переплетением стеклянных трубок и лампочек. Этот свет слепит даже сквозь кожу век. Хочется дышать, но легкие мертвы. Сердце не перекачивает кровь по гнилым венам. Остатки разума носятся шариками энергии внутри кожаного чехла с волосяным покровом. Но тело мертво, а значит, путь наружу последним живым частицам сознания отрезан. Только внутрь. Впрочем, информация от внешних источников пока доступна. Пока не погасили люстру. Вокруг моего дубового гроба с вылощенным телом сидят две девушки. Они окидывают жалкие останки грустным взглядом. Смотрят на пах, а потом на губу. Их мысли схожи, как и лица — овальные полигоны с пологими лбами и угловатыми челюстями. Есть в них некая природная грубость и покорное принятие неизбежности. Смерти в пределах статистической нормы. Но они молчат. Если бы случайный работник музея смерти заглянул в этот прощальный зал, то наверняка бы подумал эти девушки — сестры. Старшей из них 25 лет. Младшей всего лишь 19.

201

Старшая уже ощущала проросшее семя в сокрытом лоне. Вторая мечтала о детях. Старшая уже сделала насильственное умерщвление плода. Младшая походила на скромную студентку филологического факультета, которая пишет в блокнотик стихи и старается не думать о неизбежности работать учителем русского языка в глухой деревне где-нибудь на границе с Зоной_Тотального_Бедствия. Где из всех учеников только два живых тела и тысячи теней, блуждающих по густым лесам и необжитым пущам с дикими зверьми. Начинаются поминки. Обе девушки встали, так и не заметив друг друга. Сделали несколько шагов и вплотную приблизились к гробу. — Надо целовать в лоб… — произносит неведомый голос, источник которого спрятался где-то за люстрой. « Гроб… Гроб… гроб…» Это разносится эхо в замкнутых помещениях. Ощущать его после десятилетий вакуума — подарок судьбы. Оно реальностью врезается в меня, в мою душу. Подбивает, словно чумазый хулиган-мальчишка, на слепой бунт всех против всех. Старшая не плачет. Только смотрит. Протягивает руку и хочет прикоснуться, но ее тонкие пальцы с неестественно синей кожей вновь прячутся в глубокий карман голубого пальто. Там теплее. От тела веет смертоносным холодом, который, словно вирус, проникает через клетки кожи и уносит за собой в Пустоту. Вторая начинает плакать. В ее руках теплится жизнь. Теплые и эти руки. Хочется держать их и вести девушку среди хаотичных толп злых людей. Гулять с ней вдоль геометрически правильных улиц, целовать в щеки и гово-

202

рить приятные слова, от которых становится так тепло и легко. Старшую зовут Аня. Младшую так же. И они совсем не сестры. Поэтому и не видят друг друга. Потому что дубовый гроб с телом — это предмет не окружающей реальности, а таинственного слоя межвременья. Аня по левую сторону уже перешагнула через мою память и оторвалась далеко-далеко от наших совместных воспоминаний и прожитых страшных дней. Аня по правую сторону еще находится в этом кошмаре. Пока что огненным катком он давит ее светлые чувства, которые немного позже высвободятся морщинами на нежном личике. Серые глаза не меняются. Катятся девичьи глаза по горке, отделанной бледной кожей. Ускоряются согласно законам физики, а вскоре и вовсе забывают все эти незыблемые постулаты времени-пространства. Звезды из бледных точек становятся яркими линиями, огибающими остатки жизни. — Привет! — шепчет мне глазное яблоко. Объект моего бывшего существования не может видеть зачинателя диалога, но ощущает непригодную для питья влагу, обволакивающую роговицу. Хочется лизнуть это раздутое яблоко языком и почувствовать привкус соли. Потом поскрипеть зубами, крепко зажмуриться и кусать, кусать, кусать. Пока не лопнет и не потечет. На волнах глазной жидкости прокатиться по центру Вселенной. И ощущать Аню за спиной. Которой 19. И которой 25. Они отходят от гроба, и голос человека продолжает кричать. Но из-за несовершенства получается лишь собачий лай, переходящий в рваный вой. — Кажется, что я что-то начинаю слышать, — говорит постаревшая за несколько мгновений Аня. Секунду назад ей было всего лишь 25 лет.

203

Внезапно запускается граммофон с двумя рупорами, направленными в противоположные стороны. Поверхность его сияет тусклым блеском. Этот блеск пугал и, казалось, не отражал предметы, а поглощал их. После же выдавал совершенно демонические картинки. Результат переработки увиденного в своих недрах, соседствующих с адскими чертогами. Тело покойника в дубовом гробу принимало звуковые сигналы вместе с двумя девушками. Они до этого момента и не подозревали, что находятся в непосредственной близости. — Объект 1.0, подтвердите ваше наличие в зоне конфликта. Юная Аня, услышав подобную команду, неожиданно расплакалась. По виду старшей можно было сказать, что она вообще ничего не слышала,и в этот момент либо грезила о светлом будущем, либо вспоминала идеализированное прошлое, будущее вслед за которым не наступило. — Объект 6.0 в зоне готовности. — Слышится механический голос из первого рупора. Вместе с искрами, произнесенными словами и пеплом сожженных писем из него доносится смрад. Вероятно, временной тоннель проходит рядом с трубой, забитой мокрым песком. Вроде бы, где-то по соседству с пространственной червоточиной неизвестные строители возвели ныне пустующее общежитие. Жизнь там остановилась с наступлением мерзлоты. А вот грязевые потоки в трубах продолжали циркулировать по оставленной системе и даже сами того не желая порождали зародыши живых организмов, не наделенных способностью чувствовать. Старшая Аня уселась на корточки. Труп из дубового гроба поднялся и ожившими, но все еще холодными рука-

204

ми отряхнул пиджак от столетней пыли. Но это был не я, а всего лишь программа, способная объяснять. Прототип, перенявший часть моих поверхностных мыслей для объяснения девочкам сути происходящего. — Поминки начинаются! — гласят два рупора одновременно, и девчонки глотают смрадный воздух. Труп смеется и достает из кармана колоду карт в полиэтиленовой упаковке. Колода напоминает пульт от телевизора, упакованный дедушкой в бумажный пакет из-под свежевыпеченного батона. Хочется взять его и переключить канал, но батарейки давно сели, а альтернативный источник энергии вызывает продолжительные головные боли. Девочки замечают друг друга, отвлекаются от биологического манекена и пытаются делать вид, что где-то друг друга уже видели, но событие это давно стерто из короткой девичьей памяти и восстановить его без емких словесных конструкций не представляется возможным. — Это Аня. Ей 19 лет. Она была влюблена в поэта и восхищалась его стройными рифмами. Отдавалась ему [мысленно] в стенах студенческого общежития и познавала таинства грехопадения [678 678 678]. Внезапно героиня этого короткого монолога покраснела. Ее новообретенная собеседница лишь кивнула головой, потому что с ней было то же самое. Точнее, она и была этой Аней всего каких-то шесть лет назад. — Не зеркало ли ты? — спросила младшая. — Вовсе нет, я Аня, мне 25 лет, и я смутно помню, что меня связывало с этим… — кивком головы она указала на манекен из дубового гроба, который тряс головой и плевался пеной, словно пытался справиться с затяжным приступом. — С этим манекеном, который когда-то… Который когда-то был человеком, способным победить Мистера_Ацетона. Нечто не_мое еще теплилось в глубине,

205

но настолько далеко отошло от нужной траектории, что замерзло, взорвалось и распалось на маленькие атомы. — Он был моим хорошим другом и часто называл меня плохими словами. Бил, угрожал, что наведет порчу и ножом снимет с меня верхний слой кожи, — говорила младшенькая Аня, не переставая плакать. — Я все это проходила. — Отвечала старшая. — Но что… — Я все это проходила. — Ты ведь? — Я все это проходила. — Но… — Я все это проходила… Где-то вдалеке играет ритмичная музыка, на фоне которой звучат странные слова: И удивляться не станешь — ты знаешь, Что нет поворота назад… Где-то за городом, очень недорого, Ты отправляешься в ад… Впрочем, всего через несколько мгновений временной поток настолько сильно ускорился, что песня и голоса этих озорных близняшек из разных пространств (но с единой историей) превратились в скрежет ржавой иглы по заезженной пластинке. Аня, которой 25, давно уже старуха. Аня, которой 19, умерла в 25. Перед своей смертью они играли раковыми опухолями в футбол и часто целовались, словно были не подругами, а страстными любовницами, борющимися против природного естества. В какой-то момент эти две бестии уселись в гроб с бальзамированным телом возлюбленного мальчишки, в голове которого отсутствовал мозг. То есть эта серая масса когда-то нахо-

206

дилась в черепной коробке, но неизвестные патологоанатомы из земных недр утащили его к себе. И вот в дубовом гробу шальные барышни и тело, изрекающее слова по заведомо известному алгоритму. Как же тут не полететь через слои атмосферы в неизвестность? Только вперед! В это же время Победитель_Ацетонового_Монстра пытался вырваться из бетонного бункера и вернуться хотя бы к одной из них, пока они были молоды. Но, кажется, Этот_Скверный_Мальчик был обречен на вечность, и все, что оставалось с ними, — это пластиковый манекен, лишенный чувств, но с такими же первобытными повадками. Манекен в дубовом гробу продолжал что-то бормотать про поминки. Впрочем, на поминках эти две сущности и познакомились. Потом, когда одно из временных колес остановилось, а его вдохновительница (имя ей — Сашина Дочь) начала прыгать через скакалку, обрекая все вокруг на страшную неразбериху, я погрузился в искусственную кому собственных воспоминаний, где девятнадцатилетняя Аня только-только задумала наш разрыв и отдалилась от меня. На память нам остались покаянные письма, искаженные строгой цензурой секретных комитетов и таящие в себе странные знания. Разуму почему-то верилось, что если суть этих писем все же прояснится в глубоко личном метафизическом пространстве, Сашина Дочь одумается и вновь наступит равновесие. Письма стопкой лежали на деревянной парте. Такие обычно покупали владельцы дешевых забегаловок на окраинах атлантических мегаполисов. Читаемыми из них можно было назвать всего четыре. Остальные же представляли собой тщательно расчерченные оби-

207

таемые миры, если смотреть на них с позиции четырех мертвых планет. Поэтому только четыре чертовых письма. Где-то там, в машине с мрачным человеком, названным в честь убийцы, ехала Аня. Обветренные губы произносили ее имя, а строчки из писем переносили комнатные события параллельных миров на жизнь одинокого странника, утерявшего суть своего существования. Параллельно этим событиям история завертелась в сибирском Бийске, укутанном Алтайскими горами и извечно свежим морозным воздухом.

208

Бийская принцесса 17.11.1988 Привет, мой дорогой и любимый мальчик! Хочется так много тебе написать, но каждый раз, когда ручка попадает ко мне в ладони, строчки расплываются перед моими глазами и мне кажется, я должна взять ручку в кулак и молотить по листу бумаги. Наверное, это не спасет тебе жизнь в рядах советской армии, но я хотя бы пытаюсь. Сейчас такая глубокая ночь, что если выйти на улицу, можно потерять фрагменты своей души. Поэтому я взяла в рот несколько обтертых камешков с берега реки и перекатываю их языком. Весь рот мой наполнен камешками. Ты, наверное, хочешь услышать, что я очень сильно люблю тебя, мой великий защитник. Это действительно так. Недавно я шла по мокрой мостовой, и твой старый друг Семен, облаченный в милицейскую форму, остановил меня жестом. Он осмотрел меня с ног до головы и попросил, чтобы я подняла свою юбку. Так велел ему внутренний закон справедливости. Я не ношу исподнего, но ослушаться стража порядка и закадычного друга моего бойца я никак не могла. Семен смотрел на мое лоно всего лишь несколько секунд, а потом я ощутила, как душа выветривается из его голубых глаз. Вроде бы он ушел и, будучи дома, долго смотрел на себя в зеркало. Не понимал, что произошло на самом деле. Не хочу тебя расстраивать, мой любимый и дорогой, но теперь Семена с нами больше нет. Шагнул за пределы этот рыжеволосый малютка. Ты, наверное, хочешь знать, что делает твоя мама. Так вот каждый вечер она выходит из вашего ветхого дома и гоняет старой метлой обнаглевших голубей. Вроде бы еще громко их отчитывает, но это уже никого не

209

волнует. Каждую пятницу она идет в ботанический сад и собирает красивые букеты вечноцветущих видов. Далее ее ждет монолитный памятник, который когда-то славил нашу державу. Просит у него защиты, но имя Пробкового_Дерева никогда не произносит. Хотя мне определенно кажется, что она одна из немногих, кто действительно знает, как оно звучит. Принял ли ты воинскую присягу, мой маленький задорный мальчик? Мне видится теперь, как ты стоишь на табуретке посреди казармы и танцуешь, закрыв глаза. На грани провала танцуешь, а остальные ребята со всего Союза сидят на корточках и аплодируют. У меня тут появилась подруга. Она невысокого роста и постоянно вырывает клоки волос из своей шевелюры. Бровей и ресниц у нее нет. Говорит, сожгла их во время какой-то блокады. Давнее событие, во время которого я была в утробе своей обреченной матери. А такие, как ты, мой маленький мальчик, массово принимали присягу и шли по вырытым в земле каналам на встречу с ямами. Тела их сыпались в эти глубокие расщелины и когда наполняли собой емкости до самых краев, генералы за круглыми столами отмечали победу на очередном этапе грандиозного противостояния. У меня всегда было плохо с историей, но, кажется, ям таких было всего пять, а дальше шла лестница в коммунизм. Это, кстати, вранье, что его так и не построили. Моя новая подруга не верит в эту идею и часто говорит, что все мы обречены. В эти моменты я облизываю ее бугристую кожу на безволосом черепе и представляю Луну, сделанную из пористого сыра. Соленая Луна и такая мятежная подруга. Все это теперь очень близко для меня. Настолько близко, что сердце мое стучит, словно отбойник у матерого шахтера в закупоренной фистуле малоприятной планетарной системы.

210

Мне снятся страшные сны. Но о них я расскажу тебе потом, когда увижу полный цикл их появления в моей голове. А пока что служи, мой любимый. Защищай страну. Тем более, что режиссеры хотят показывать нам страшные кинофильмы. Первое письмо всегда самое трудное, потому что хочется в общих чертах рассказать как можно больше, но получается как всегда очень мало и крайне размыто. Вместе с этими листиками с микроскопическими вкраплениями грязи я шлю тебе свой запах. Не покидай меня хотя бы в мыслях, и скоро весь этот уклад обернется равнобедренным треугольником нашего единства. Целую. Твоя принцесса.

30.11.1988 Привет, моя дорогая маленькая девочка. Я практически не получил твое письмо, так как великие люди сожгли его в котельной и мне пришлось целые сутки при свете свечи собирать кусочки истлевшей бумаги и вглядываться в завихрения твоего восхитительного почерка. Я не совсем понял, что происходит в нашем маленьком местечке, но мне кажется, что ощущаю стук твоего сердца и шелковую поверхность кожи на твоей спине. Знаешь, тут все не так, как я себе представлял. Тем не менее, я даю волю своим чувствам и когда глажу по коротко остриженной голове забитого прикладами мальчика, думаю о тебе. Мы все здесь ровесники, и у каждого тело спрятано под черной одеждой. Тот, кто говорит, что на наших душах ставят какие-то эксперименты, сразу же исчезает. Потому что глупый и не знает, что никакой души не существует, а весь кровоток — это всего лишь

211

остаток электричества, которое нас заряжает. Мы здесь проводники мира и солнечные батареи одновременно. Конденсируем туман, в котором хочется обниматься и целовать друг друга в губы. Да, да, именно в губы! Я так тебя целовал под недостроенным эстакадным мостом, а потом ты захотела в туалет, и божественное журчание заставило меня поверить в искренность моих чувств. Тут у меня появились новые друзья. Все как один — пророки. Одного зовут Илья, он из какой-то Страны_ Льдов_и_Похоти, которую мы так и не смогли найти на карте. Он говорит, что эта страна находится с обратной стороны. Поверив ему, я слегка поддел карту за уголок и аккуратно приподнял ее. Действительно, в стенке зияла большая дыра, из которой сквозняком дул теплый воздух. Илья качал головой и просил никому не рассказывать его тайну. Но мы ведь с ним друзья, и поэтому я, вырезав на груди своей красную звезду, клятвенно пообещал оставить все между нами (чтобы, не дай Малиновый_Пиджак, не узнали деды). Да, ты не считаешься, потому что сейчас далеко и уклад твоих дел совершенно не совпадает с местными порядками. Еще у нас были первые масштабные учения. Нас, всех кто осеннего призыва, выстроили перед огромным деревянным корытом. Из ржавого рупора донесся приказ, что мы теперь свиньи и должны уничтожить биологические отходы зубами. Тем временем корыто наполнилось черной вязкой жидкостью, похожей на теплую кровь. Помнишь, когда дядя Ваня освежевывал поросенка, он давал нам пить кровь из граненого стакана? Так вот, я был этой освежеванной свиньей и ощущал, как течет жизнь за забором воинской части и как черная вязкая жидкость готовила меня к смерти, обволакивая кишки. Разумеется, только за Родину. Ведь иная смерть не имеет смысла.

212

Потом мы долго бегали друг за другом и даже кусались. Зубами чумазые существа в зеленых лохмотьях сорвали несколько пуговиц моего бушлата. Я плакал, но все равно думал о тебе. Напоследок нас выпороли и отпустили добывать себе настоящую еду. Тут очень мало бумаги, моя дорогая принцесса, поэтому наверняка я буду отвечать тебе очень редко. Меня пугает грядущая зима. Кажется, что она заберет мои пальцы, и мне придется мазать кровью свои ладони и писать на пыльных стенах призывы к изменению существующих жизненных укладов. Но, сказать по-честному, я искренне верю, что до такого душеприкладства у нас не дойдет. Твой боец.

17.11.1988 Я сижу одна и думаю, что ты делаешь на окраине нашей страны в день своего рождения? Тебе уже девятнадцать лет! У меня в голове не укладывается, мой боец. Я помню тот вечер, когда Наталья Сергеевна устроила чаепитие в классе и кинула в жестяное ведро кипятильник. То самое ведро, с помощью которого технички развоздушивают одинаково холодные батареи. Мы выстроились вокруг него, держа в руках граненые стаканы. Мне было очень страшно. Что если я не смогу удержать стакан в руках, когда в него будет литься кипяток? Кем я тогда стану в глазах моих сверстников, в твоих глазах, наконец? Но все обошлось. Помню, как ощущала тепло твоей руки, мы смотрели друг на друга и думали, что никто не узнает про нашу тайную связь. Они же все ходили вокруг, словно раненые призраки, распыляющие свою энергию в никуда. Обреченные на смерть. Но в твоих глазах я видела жизнь. И ей же ты отвечал.

213

Этот славный день, когда мы вместе ходили по набережной, и ты молчал, а я выла, словно была птицей с иных планет, доставленной капсулой на корабле «Союз». Интернациональный голубь мира на термоядерном реакторе. Ты так смеешься, что я краснею… Ладно, это все сентиментальная шалость. Уж прости меня, мой ты дорогой боец. Просто тебя нет уже больше месяца, не будет еще 19, и это такая тоска. Тем более что нас всех собирают в кинотеатрах и показывают страшные фильмы про вспышки света, стирающие живые тела с карт. Мне опять стало страшно. Это как гвозди, которые бьют в спину, и ты во время приступов боли не можешь понять, сколько ударов еще придется пережить. Но я терпела. Пока ты там сражаешься, у меня появилось новое увлечение. Точнее, в моем образе и теле одинокий дядя с кистью нашел смысл своего существования. Представляю, как ты сейчас заревновал, и, чтобы не читать дальше, выколол штык-ножом свои зеленые глаза. Но не беспокойся, мой боец! Это всего лишь художник, и он пьет портвейн. Мутно-розовый портвейн, который оставляет несмываемые следы на одежде. Поэтому его дряблое тело всегда на расстоянии одной руки от меня. Каждый четверг я буду ходить к нему, садиться на оплеванную тремя поколениями писателей табуретку и раздвигать свои ноги. Я нагая перед ним, но недосягаемая. Он смотрит на мое лоно, облизывает сухие губы. Проходит одна минута, потом вторая, и тут я вижу, как его глаза сияют Орионом и он принимается хаотично расписывать холст геометрическими фигурами идеальной формы. Он говорит, что это картины. Я же считаю, что это миры.

214

Он говорит, что мир создан тремя женщинами. Я же не знаю, что ему на это ответить. Очень скучаю по тебе, мой дорогой и мужественный защитник Отчества. Уничтожай мои письма, иначе они могут узнать про нашу связь. Целую тебя, мой боец.

30.12.1988 Привет, моя маленькая принцесса! Носительница такой родной и дорогой теплоты. Ты не поверишь, каждую ночь перед отбоем я закрываю глаза и куда-то лечу. Кажется, что к свету, но вокруг такой холод, что язык прилипает к дулу. Сплю я на куче отобранных у населения книг в твердом переплете. Сплошная классика, смысл в которой нам искать воспрещено. Когда пришло твое письмо, я уже отпраздновал свой день рождения. Мои новые товарищи подарили мне автомат с целым рожком боевых патронов и отправили в деревню. Но я не видел там ничего живого. И тем более вещей, от которых можно защититься автоматом. Только картофельные поля, полные гнили. Представляешь, священный кирзовый сапог утопает по самую голень. Это то самое чувство, когда ты солдат. Стоишь посреди поля и понимаешь, что вокруг на тысячи километров ни единой души — только мертвые овощи в состоянии распада. И тридцать патронов у тебя в рожке. По кому стрелять? Нет целей. Нет мишеней. Тогда я понял, что стал совсем взрослый. Стал мужчиной. Чтобы вернуться в красиво расшитой форме и громко, кроваво и настойчиво оплодотворять твою матку. Она мне, кстати, снилась. Противная такая, желтого цвета. Как речная жаба. Я ловил речных жаб, когда был маленький и скарм-

215

ливал их священному колодцу, воды из которого не смели отпить люди из нашей деревни. Говорят, что скоро ударят страшные холода и вся гниль превратится в сплошное монолитное покрытие, на которое пилоты с континента будут сажать самолеты и загружать их биологическим материалом. Я никогда в своей жизни не видел самолеты. Но наши старослужащие товарищи говорят, что от этого явления лопаются барабанные перепонки и кровь стекается к паху. Так липко, что фуфайка прилипает к телу и оторвать ее можно только с кожей. Это про монолиты. Грязь застывает — они взмывают в космическое пространство, чтобы патрулировать рубежи среди вечной мерзлоты. Мне не страшно. Я хочу увидеть самолеты. Может быть, даже сесть в кабину к пилоту и прилететь к тебе на свидание. Выгрузить танк из отсека и приехать к твоему дому. Расстрелять художника, вкусившего твоих гениталий. И замолчать. Тишину хочу. Запаха домашней еды и отсутствия масла на потрескавшихся мозолях. Масло тут везде и проникает во все щели. Чтобы мы оставляли свои следы и не скрывались дальше четырех тысяч километров. Недавно я лизал землю. Она на вкус не такая сладкая, как беляши из буфета, но заставляет задуматься о происходящем вокруг. Я вот пишу тебе сейчас эти строчки, а сержант тем временем вбегает в казарму и зовет всех нас строиться на плацу. Может быть, самолеты прилетели? Твой боец.

14.02.1989 Привет, мой маленький принц! Не сочти это мое обращение за грубость или фамиль-

216

ярность. Просто я в кои-то веки добралась до этой книги, о которой сейчас столько шума в прессе. Честно говоря, я так ничего и не поняла, кроме того, что мальчишка на потерянной планете — это ты. Читала твои впечатления про самолет и, честно, мне очень не хочется, чтобы его винты рвали твои ушки. Как же мы будем жить и растить наших детей, если ты перестанешь слышать? Другое дело — я могу придумать, что наш папа был на потустороннем фронте и сражался с силами зла, чтобы мы жили. Мне снился жизненный процесс. Кроме того, что это сплошная вода, так это еще и веревки из неочищенного льна. Веревками связаны наши рты, и мы грызем их резцами. Сначала молочными, потом коренными — но это все бесполезно. Течешь ты потом, жмуришься от усилий, тужишься как стахановец, а в итоге пузатый смотритель сначала своими руками ест куриные ножки, а потом жирными пальцами лапает тебя за грудь. Проникает в интимные места и дышит в шею. Становится щекотно. Истерический смех такой, будто я школьница, которой надели портфель на голову и насилуют. Мне без тебя холодно очень. Я чувствую, когда ты с мотыгой сражаешься против орд колорадских жуков и грудью стоишь, чтобы не прошли они в наши города и не съели наших детей. У меня тут произошел случай, про который я бы тебе никогда не рассказала, будь я все той же беспечной школьницей. Я часто выхожу по утрам в пространство нашего города. Даже знаю лица большинства обитателей, и по их завистливым взглядам уже научилась читать мысли. Они потоком сливаются в воронку моего черепа, а потом меня тошнит звездочками и манными комочками. Хорошо, что ты меня не видишь. Но в этот раз я не встретила мысленной грязи, а лишь одинокого солдата с пистолетом ТТ в

217

правой руке. Его глаза горели. Он хотел спрятаться во мне, но был уже слишком большим и перезрелым для утробного покоя. Я взяла его за руку, и мы спустились в один из подвалов, где всегда было сыро и территорию контролировали гигантские пауки, свившие свои гнезда в переплетении труб и теплоузлов. Как только безымянный боец уселся на коробку изпод овощей, я аккуратно сняла с него сапоги. В нос ударил елейный запах портянки. И мысли о тебе, мой дорогой мальчик. Горячий живот и тонкие губы мои совокупились с его эрегированным естеством. И этот головокружительный запах портянки, прошедшей десятки километров по нашему бездорожью. Не ревнуй, мой маленький принц. В мыслях моих все равно только ты. Но этот боец — он стал частью меня, приоткрыл страшную тайну, за которую погиб Мальчиш-Кибальчиш. Этого путника потом все же схватили и, кажется, расстреляли. Я смотрела ему вслед. Один из милиционеров обернулся на меня и свирепо огрызнулся. В это мгновения мне стало так одиноко, что захотелось удавиться. Надеюсь, ты ответишь мне скоро. Скучаю. Твоя принцесса.

25.04.1989 Что же ты со мной делаешь, моя маленькая девочка… Мне кажется, что внутри моей головы рвутся снаряды и осколками через кожу ранят других. Какие художники? Какие бойцы? Это всего лишь дезертиры! Теперь у меня есть автомат и несколько человек в подчинении. Первые теплые трупы, глаза которых закатились, а спины обожжены. Гладишь их, как большие куски пористого сыра. Кожа снимается легко, словно с

218

маринованного помидора (их так вкусно делает твоя мама). У нас была тревога и выход в Пустоту, за пределы колючей проволоки, защищающей бетонные стены толщиной в несколько метров. Мы, сонные и замученные, усталые и злые, бездомные и агрессивные, схватили металлические прутья, гири, веревки и построились в одну шеренгу. Нам раздали куски черствого хлеба и фляги, заполненные ржавой водой. И все. Дальше — грузовики с деревянными кузовами и тряска. Кажется, на полигоне испытывали какое-то новое оружие, от которого остался лишь трупный запах. Так пахли в гараже кабачки, которые превратились в плесень от невыносимой жары нашего прошлого лета. Я тут отмечен у прапорщика в журнале отличником, потому что беспощаден к врагами народа и добр к простым людям, которых тут немного. Поэтому мне опять дали мой именной автомат с засечками на потертом прикладе. Кажется, до этого оружием владел настоящий герой. По слухам, он гордо входил в ворота нашего прямоугольного ограждения. Наше первое задание — это отдельная тема. Точнее, не могу сказать, что оно именно «наше», потому что принимал участие в нем только я и одушевленный мотоцикл «Вавилон_Четыре», у которого нет человеческого имени. Пришла шифровка по тревоге, что крестьяне за несколько десятков километров отравлены и нужно их предупредить об опасности. Получив путевой лист, от которого пахло табаком и пивом, я вскочил на седло, зажег фары и поехал за территорию части по дороге, похожей на бесконечно длинного червя, замученного муравьиными укусами. Петлял мимо сухих деревьев и скрипучих дощатых мостов, проходил ледяные ручьи и даже однажды пил

219

кровь неизвестного животного. Когда тело мое ощутило потоки тепла, пришло осознание: нужная деревня близко и надо набраться смелости, чтобы обо всем там всем рассказать. Вскоре на горизонте появилось сияние, а в моем мотоцикле закончился бензин. Он был такой горячий, что обжег мою голень, и с нее слезла кожа. Ничего, заживет. Посреди деревни сияло притягательное марево. Нечто похожее мне довелось увидеть в фильме про ядерную войну (так рвутся заряды света и тепла над сонными городами). Я подошел ближе и увидел крестьян, которые, сидя на корточках и поддерживая друг друга за плечи, ходили вокруг столпа этого неведомого огня, чуждого воинской присяге. Как только я оказался в зоне их ощущений, они молча встали и разошлись по траекториям броуновского движения. Вокруг росла розовая пшеница, которую своими грубыми руками они срывали, и складывали в снопы. Отравленная пшеница. Ни в коем случае нельзя было дать возможности съесть ее этим босоногим нищим труженикам села. Их было 600 человек. А у меня всего тридцать патронов, выписанных в тире с пьяным майором Косолаповым. Я убил 23 человека патронами. Остальных зарезал штык-ножом. Под конец всего этого сакрального ритуала мой штык стал горячим, а весь столп света переместился в мои глаза. Стало темно. Даже горящие крестьянские хаты не могли дать прежнего света. Однако я все видел, и теперь, как ты понимаешь, иными глазами. Я вернулся в часть пешком совершенно другим человеком к утру следующего дня. За это меня посадили на гауптвахту. Но о ней я тебе расскажу в следующем письме. Твой просветленный боец.

220

27.05.1989 Тут май, а мне кажется, что пляшет смерть. И водит хороводы вокруг моего тела. Пока ты там защищаешь темную Родину, мое тело несколько раз было изнасиловано. Сначала это были тени без отражения в зеркале. Потом земляные звери. Они набросились на меня, когда я обоняла первые весенние цветы на лужайке имени нашего единства. Третьим приходящим в мой мир стал человек без лица. Он похож на обезображенный мозг, лишенный черепной коробки. Грузный и неприятный. Сопел и тянул ко мне свои руки, а я даже ничего сделать не могла. Отмахивалась от него, как от роя килограммовых жирных мух. Но все тщетно! Он просто взял меня и погрузил в себя, в то время как люди обходили наше насильственное сплетение стороной. Люди. Я теперь ненавижу людей. А это — нечто следующее в их ступени эволюции. Сплошное уродство. Гадость. Плесень из грязной банки с клубничным вареньем. Грязь из-под милицейских сапог. Вонь бездомных созданий в казематах сырых крепостей. Понимаешь, дорогой мой защитник Родины, эта тварь, кроме телесных терзаний, положила меня на раскаленный асфальт и, сорвав ошметки подаренного мамой бежевого платья, принялась сосать мою энергию. Я била своими ладонями наросты на его уродливой голове, смахивающей на мутирующую картошку. Я кусала его жировые складки, которые на вкус были как соляные камушки из выработанных шахт. Но ему без разницы. Весь ущерб был покрыт сполна высосанной из меня энергией. Сначала он сожрал мою оболочку. И я стала пахнуть, как протухшее куриное яйцо в забитом едой холодильнике. Потом он принялся пить мою кровь и травить

221

эритроциты парами какой-то диковинной ртути, совсем не похожей на ее земной аналог. Я терпела, хоть и глаза мои перестали видеть и слух стал улавливать странные эхо-сигналы из космоса. Несмотря на постоянную динамику моего уничтожения, я пыталась задуматься, кто же этот странный путешественник, который нагнал меня в темное время суток прямо за детским садиком? Там не распивали крепкие напитки ядовитого цвета молодые люди. Там не гуляли с собаками представители элиты города. Там вообще никого, кроме нас, не было. И на всем пути я будто чувствовала его шаги за своей спиной. Ощущала, как под черным пальто вибрировало сплетение из червей. Черви сыпались из его штанин и тут же закапывались в землю, образуя черный след его траектории. Также в небесах летали стратегические бомбардировщики, оставляя в воздушном пространстве четкие прямые линии облачных разводов. И вот черви становятся длинными, как растянутая американская жвачка, и оклеивают меня. Потом кладут на землю. И все, что я тебе говорила, они делают, управляя разумом существа. Все, что со мной сделали, ты можешь прочитать, перечитав написанное выше. А потом… Я ничего не помню! Мой любимый боец, мне хочется, чтобы я сейчас уснула и ты пришел. Взял меня на руки, как компьютер, и нажал несколько кнопок. Вдохнул в мои легкие энергии и окутал проводами ноги. Чтобы пошел ток. И чтобы я дергалась вся, будто пущенная единой цепочкой через высоковольтную линию! Но только пустота, мой боец, вокруг меня. Безграничная пустота. Смотришь в ее пространство в поисках хотя бы горизонта. А там только тьма.

222

Я теперь нефтяной поток, который переработают на бензин и мазут. Заправят мной металлические танки, и такие, как ты, молодцы начнут сминать гусеницами непокорные народы. Мой внутренний мир высосал этот вампир, а потом он воспарит над землей и начнет ей плеваться. Сгустки энергии накроют целые деревни, целые городские микрорайоны, и все живущие там люди превратятся в его рабов. И тогда лед тронется. Прости меня, мой боец, но теперь мне очень сложно говорить о том, что же будет дальше. Наверное, я буду не в силах тебя дождаться с далекого фронта и пойду по рукам нечистоплотных игроков в карты. И когда-нибудь судьбой мне будет уготовано оказаться на праздничном столе твоего комбата. Вкуси же мое лоно, мой боец. И мы станем счастливыми птичками в ясном небе над изумрудной гладью вод Индийского океана. Это я, твоя оскверненная возлюбленная, которая когда-то была принцессой. Жаль, что ты не можешь сейчас чувствовать, как по моим горячим щекам лавой текут слезы. Жаль, что не можешь головой окунуться в мою магму и сыграть в футбол с ребятами из твоего взвода моим раскаленным металлическим ядром. Пусть будет трагедия.

11.11.1989 Сейчас 4:54 утра. Я вернулся с острова в Горной_Низине, где дышат Аргоном. Меня и моих ребят перебросили на секретный объект Аральск-6. Вдоль пыльных дорог выставлены ржавые вертолеты без лопастей. Изредка по этим дорогам ездят черные машины с высокопоставленными армейскими генералами. От шин остаются следы

223

на дороге. Причудливые дорожки из треугольников и ромбиков, которые выглядят сплошной и непрерывной линией. Мне кажется, что так же начиналась жизнь в нашей Вселенной: летела единым объектом в космосе, оставляя причудливые угловатые следы в пространстве. Мы — это всего лишь след. Со мной делали страшные вещи. Я один остался живым. Нас посадили на остров вместе с обезьянами. Ты смеешься, но этих человекоподобных существ доставляли на остров прямо из Зоопарков_Равенства! Бедные маленькие зверушки, они кричали, бегали и плакали. Наверное, они одни знали, что всех нас ждет. Земля шевелилась. Сначала в нескольких точках появились насыпи, подобные земляным горочкам, среди которых мы в детстве играли в войнушку. А потом из них показались странные шлюзы с керамическим покрытием. Слышалось шипение. А обезьянки прятались друг за дружку, своими черными глазками искали самого сильного в стае, рыли землю волосатыми ручками. Сторонились нас, советских солдат — не привыкших трусить перед выпадавшими на нашу долю опасностями. А мы что? Мы смотрели, как обреченные мученики, на эти шахты, до боли сжимая оружие в руках. Пошел ядовитый оранжевый газ, от которого появились нарывы. Пузыри на коже, похожие на сочный фрукт с прозрачной коркой, готовой вот-вот лопнуть. Ткнешь в него металлической иголкой — и потечет почти прозрачная вязкая жидкость, слегка подкрашенная черными сгустками крови. Разорвали свои нарывы обезьяны и умерли. Упали советские воины и тоже умерли. А я стоял. Нарывы появлялись на моем теле, а потом опадали и превращались

224

в воду. Наступила тишина. Я ходил и звал своих товарищей, но никто мне так и не ответил. Кажется, среди всего нашего боевого братства я остался один. В один момент я даже решился попробовать на вкус кровь отравленной обезьяны, но тут послышался шелест вертолетных лопастей. Сюда шла группа важных людей для оценки результатов деятельности. А я живой! Не вписываюсь в логику партийной линии? Мне пришлось упасть и, набрав в рот земли, думать о спасении человечества Всевышним. Но они, те, кто сошел с борта винтокрылой машины, быстро увидели мою светлую кожу без нарывов и ссадин. Направили свои автоматы, и я от испуга закричал. И тогда умерли все. Мне пришлось сесть в пустой вертолет и двигаться прочь от Аральска-6. Теперь я помазанник самого всевышнего и никто не сможет меня остановить. Дорогая моя принцесса! Я уже спешу к тебе и подхвачу твое хрупкое и желанное тело, когда ты будешь на последнем издыхании.

25.11.1989 Приезжай, как только сможешь. Я умерла. Твоя Сашина Дочь.

225

Часть VI Житие Михаила Вавилова

Хорошие сны По узкой лесной просеке шли два человека. Ровным, размеренным шагом, брели они по песчаному грунту и под ногами этих людей изредка хрустели сухие еловые ветки, опавшие с прилегающих кривых деревьев. Каждый раз, когда беспокойные порывы ветра качали высокие стволы сопок, они останавливались и всматривались в небо. Там — ни единого облачка. Их было двое. Один — в солдатской потрепанной форме и прохудившихся кирзовых сапогах. Второй — ребенок в грязных обносках. Мальчик в большом и просторном для него свитере, напоминавшем декоративную кольчугу из кинематографических реконструкций. — Я устал. — Говорит мальчик и садится на теплый песок. В лесу сейчас свежо и пахнет пряными травами. Мальчик смотрит на гриб и хочет сбить его. Но нет сил, чтобы подняться и совершить удар ногой. Или же гриб посылает мальчику тайные сигналы. — Я очень сильно устал… — опять говорит мальчик и на этот раз сообщает эту весть грибу, который опрометчиво высунулся из-под земной корки прямо посреди просеки. — Был бы ты в лесу, дорогой грибочек, и никто бы тебя не тронул… Солдат подхватил мальчика и посадил его к себе на плечи. Теперь мальчик пятками ритмично бил его в грудь,

226

укрытую мягким бушлатом. Если им укрыться ночью, то будет тепло. Солдат же никогда не замерзал, потому что попал в этот лес из какого-то секретного полигона с выжженной земли. Мальчику он сказал, что еще немного — и они найдут все ответы. На плече солдата болтался потрепанный автомат Всем_Известной_Модели с потертым деревянным прикладом. Полный рожок патронов, и еще несколько в дырявом полевом рюкзаке болотно-зеленого цвета. — Потерпи, Сашка, скоро мы найдем Мишу Вавилова и тогда все будет, как и раньше… — солдат старался не говорить во время движения, так как потом он задыхался, пытаясь рассказать сказку на ночь или какую-то историю из нескольких своих прошлых жизней. Их у солдата было целых три. Или четыре. Или даже пять. Сашка совсем запутался в этих историях, но точно помнил, что через одну из его жизней этот солдат уже прошел. В момент, когда Сашка был совсем другим и не похожим на всех мальчиков, Валера пришел к нему прямо в разум и преобразовал. С тех пор Сашка начал мучиться мыслями, видеть всех людей насквозь и накрываться черной пеленой неприятных ощущений. Впрочем, его мучения закончились, как только он вышел в пустоту из-за неудачного стечения обстоятельств в его интернате. Где-то близ Сашки умерла в утробе его сестры Сашина Дочь. И цивилизация Сашки закончилась. Прямо возле лица солдата в его первом воплощении Сашина Дочь пустилась в бега. И умерла цивилизация его первого воплощения. Потом они пытались вдвоем поймать эту непокорную создательницу Вселенной, но и там были лишь следы ее изящной маленькой ножки. И еще запах. Запах карамели и шоколада, которыми кормили по выходным в холодных детских садах и просторных солдатских казармах.

227

Но и в этот раз Сашина Дочь, о природе которой было совсем ничего не известно, ускользнула от них. Потом пути этих двух людей разошлись: Сашка прозябал в космическом пространстве и был неуклюжим метеоритом, а солдат отправился в десантный отряд монолита. Солдата звали Валера. Через несколько часов они вышли на большую поляну, поросшую сорняком. Где-то вдалеке виднелась черная точка. Валера улыбнулся. — Мы уже пришли? — в голосе мальчика промелькнули нотки надежды. Он сейчас себя ощущал космонавтом, который вот-вот оторвется от земной поверхности, и с высокой орбиты будет рассматривать планету в голубом свечении. Черная точка действительно была похожей на планету. — Почти что, уже скоро! — приободрившись, ответил Валера. От радости мальчик снял с Валеры пилотку и принялся трепать его засаленные волосы. Валера смеялся то ли от щекотки, то ли от радости. Сашка по-прежнему сидел на плечах у солдата, который твердым шагом ступал по полю, подминая траву. Оглядываясь по сторонам, он ощущал, как тысячи глаз смотрят на них с опаской. Не звери. И не люди. Некие гибриды. Или просто жертвы неудачных божественных превращений. — Я ведь тоже зачем-то был нужен? — внезапно спросил Сашка. — В смысле? — услышав вопрос, Валера приподнял голову и посмотрел на восседающего мальчугана. Его не по-детски задумчивое лицо вызывало у него улыбку. — Ну, когда ты еще не появился во мне, а моя сестра не стала беременной тем, кого мы ищем… Меня ведь тоже создали не таким. Глупым создали. И я ведь нужен был, да?

228

Валера ответил не сразу. Подумав несколько секунд о чем-то своем, он произнес: — Если тебя создал Месье_Карбюраторная_Смазка, значит, ты зачем-то ему нужен был. — Нужен был… — прошептал Сашка. Черная точка тем временем начала обретать шарообразную форму, будто была она зависшим над полем НЛО. — Это такой волшебный шарик? — спросил взволнованный Сашка. Ему не верилось, что после долгой прогулки сквозь неизведанные пространства они, наконец, достигли финальной точки. — Да, — ответил Валера. Затем он снял со своих плеч мальчика и, поставив его на ноги, взял в руки автомат. На всякий случай он передернул затвор. Вдруг из высоких зарослей в небо взмыла стая черных птиц. С шумом, подобным шуршанию сотни бумажных листов. — Почему ты не стал стрелять в эти черные пятна? — сказав, Сашка потряс своим кулачком в сторону птиц. Он не испугался, но испытал прилив злости, которая теплотой отозвалась внизу его живота. Ноги стали слабыми, и захотелось уснуть. — Почему ты не стрелял, Валера? Они же уносят наши сознания. Валера ощутил, что не может говорить. Будто птицы напали на его лицо, за считанные секунды выклевали язык и унесли его далеко. Он выпустил автомат из рук, и тот, болтаясь, повис на его плече. Приложив ладони ко рту, он принялся мычать и пытаться произносить нечленораздельные звуки. — Почему, почему ты не стал стрелять в эти комки ночи, Валера? — кричал Сашка. А его взрослый друг в солдатской форме уже упал на колени.

229

— Валера! Валера! — кричал Сашка и тряс его за плечи. Автомат бился об его трясущееся тело и уже был готов ожить и начать стрелять по дезертиру и странному мальчику из далекого города, как внезапно черный шар со скрипом двинулся в пространстве. И все замерло. С ужасом в глазах замер Валера. Удивленный Сашка за секунду до момента тишины устремил свой взгляд к шару. Тот пленил его. Остановив время, шар начал движение к двум неопознанным телам. С каждым новым метром он становился все больше и, казалось, поглощал солнечные лучи своим непробиваемым массивом. Когда Сашка и Валера прозрели, то от испуга упали навзничь, так ничего и не сказав. Шар же с интервалом в несколько секунд несколько раз щелкнул. И в момент этих щелчков всему миру казалось, что вопреки всем законам физики наступила ночь. Шар поздоровался со странниками. — Здравствуйте, — произнес Сашка и, встав на ноги, поклонился шару. Затем со своих грязных штанишек он принялся отряхивать жирные земляные пятна. Валера зачем-то снял со своего плеча ремень с автоматом и в ту же секунду выкинул его. Затем они оба протянули руки к шару и ощутили, как тела их превратились в чистую энергию, которая под действием земной гравитации стремится к самому ядру планеты. Там же и находились покои Михаила Вавилова.

230

В гостях у Миши В центре комнаты Миши Вавилова стояла большая двуспальная кровать. Стены украшали несколько пустых книжных полок и круглое зеркало, похожее на вертолетный иллюминатор. Из-за толстого слоя пыли отражения в нем становились совершенно неразличимыми и оставляли мнимому отраженному бесконечное пространство для фантазии. Подойдя к зеркалу, Сашка долго что-то рассматривал и лицо его стало грустным. Сашка хотел было плюнуть в эту пыльную гладь, но Валера его остановил. Подставив указательный палец к потрескавшимся губам, он произнес продолжительное «ш-ш-ш-ш-ш». Мальчик обернулся. Напротив кровати стояли два деревянных стула. На одном из них сидел Валера в новенькой солдатской форме. На второе только что со скрипом взобрался Сашка. Так же, как и Валера, он уселся, выпрямив спину. Руки его были в карманах сотканных вручную штанишек. Двое присутствующих в комнате сидели напротив кровати, по центру которой на спине лежал Михаил Вавилов. На расстоянии нескольких метров он походил на великана, усопшего тысячелетия назад и потерявшего душу. Но Миша был живым человеком. Его могучая грудь ритмично вздымалась под толстым красным пледом, вышитым черными квадратами. — Миша Вавилов уснул сразу после великого распада, — прошептал Валера. — А когда это все случилось? — спросил Сашка и повернул к нему голову. Мальчик боялся разбудить хозяина комнаты, а поэтому коленки его всякий раз дрожали. Разум же рисовал диковинные трансформации вокруг таинственного черного шара.

231

— Много лет назад. — Валера отвечал с неохотой и был хмурым. Сашка, который некоторое время назад умел погружаться в разумы людей, предполагал, что его спутник страшно боится ожидания. Пока он находился рядом, Сашке было интересно. И где-то в уголках его сознания иногда появлялось тайное желание подойти к спящему богатырю Мише и разбудить его, потрясти за плечи или попрыгать на его животе. Вероятно, он такой же упругий, как батут в спортивной секции города Барнаула. — Я родился в 1991 году в большом городе Холодное_Плато, — зачем-то сказал вслух Сашка. — Представляешь, я родился в 1991 году и ничего об этом не знал. Пока мы шли, я не думал, где я родился, и не знал, зачем я родился. А потом вот эти все события, путешествия по сказочному миру Пустоты, и потом ты опять здесь, Валера… — Сашка начал говорить. Говорить много о том, чего раньше не помнил. Или о том, что было зарыто глубоко в его памяти, когда он был еще совсем несмышленым и из всех земных существ мог доверить свои потоки мыслей только сестре. Она его понимала. И теперь ее не стало. Валера не смотрел на Сашку. Его взгляд был устремлен на Михаила Вавилова. Валера думал о том, что хочет убить его, раскромсать и вернуть все, как было. Вернуть себя, не познавшего иные материи, в уютное кресло штатного психолога. Говорить с навязчивыми пациентками о тяжелых материальных положениях и регулярных побоях в семейных кругах. Всматриваться в глубокие вырезы и желанные декольте, а после облизывать губы, смоченные холодным чаем. Они приходили, смотрели оленьими глазами на него, как на спасителя. А он, глупый, даже и не подозревал, что среди этого биологического потока затесалось само совершенство — Сашина Дочь.

232

Не видел он в этой обреченной девочке душу самого Деда_Мороза_Древней_Книги. Может быть, тогда, если бы он отговорил ее от рокового поступка, не пришлось бы лавировать между временными потоками и вселяться своим нутром в мыслительные процессы юродивых обитателей злого мира. Но все это было позади. Налепленные на смерч информации неопрятные куски белой ткани, исписанные нечитаемыми иероглифами мертвых цивилизаций. Сашка смотрел на Валеру, а тот изо всей силы сжимал глаза. Возле век образовывались складочки, похожие на большие рубцы или морщины уставшего от всего человека. — Тебе больно? — опрометчиво спросил Сашка. Внезапно Валера открыл глаза и, вдохнув пыльного воздуха с ароматом вечности, успокоился. Посмотрев на Сашку, он ощутил в нем некую преемственность. Несмотря на то, что мальчик внешне был непохожим на него, в его разуме осталась часть Валеры. Мальчик стал полностью самостоятельным, а вот Валера зависел от него, ибо видел в этом незрелом, но смелом создании свою защиту. — Сашка, ты — та часть мира, благодаря которой мы покончим со всем этим! — произнес Валера и потрепал мальца по волосам. Гладко уложенные сальные волосы в этот момент стали похожими на дикий степной куст, который давненько не видел проливных дождей. Сашка улыбнулся. Валера рукой указал на зеркало. Обернувшись, Сашка через слои пыли увидел странное манящее свечение. Встав со скрипучего деревянного стула, он прислонился руками к стенке и уткнулся лбом в зеркало. За ним к стенам комнаты приближалось огромное слепящее светило. Оно манило в свое нутро. Тянуло, будто приторная кон-

233

фета во рту, которая сладким водянистым потоком растекалась по нежным полостям. Сашка почувствовал, что в это мгновение он хочет ослепнуть, погрузиться глазами в тень и, не видя громадные размеры светила, проглотить его. Следом встал со стула Валера. Закрыв глаза, он обнял Сашку и будто бы знал, что через несколько секунд все закончится. Как только светило достигло поверхности зеркала, комната превратилась в сплошной незримый блик, от которого не было ощутимой теплоты, но была необъятная нежность. Слепой солдат и мальчик с обожженным лицом плавали в нем, как в океане, и интуитивно ощущали, что гдето неподалеку находится парящая в невесомости кровать с Михаилом Вавиловым. Словно астероид, он дрейфовал вокруг обожженных созиданием путников. Подул ветер, и клубы пыли оторвались от поверхности пола, образовав несколько воронок. Одна из них устремилась на кровать к Михаилу Вавилову, к его черным, будто бы вымазанным мазутом ноздрям. Михаил, будучи еще во сне, чихнул. Стены комнаты задрожали. Зеркало треснуло и издало противный писк, подобный воплям кролика. Сашка и Валера отпряли от него. Их головы лишились рта, носа и глаз. Волосы выгорели. Интуитивно они уселись на стулья. Вместо человеческих голов на их плечах возвышались кожистые мешочки, похожие на подкожные нарывы с затвердевшим гноем. Казалось, что сейчас потолок оторвется и громадные пальцы проникнут в эту комнату, выдавив мозг голов, как гной. Михаил открыл глаза. Глубоко зевнув, он потянулся, совершенно не обращая внимания на своих онемевших гостей. Будто все так и должно было быть.

234

Скинув красный плед на пол, пробужденный богатырь обнажил грязно-белую простынь с четким отпечатком от его долгого сна. — Сколько же я проспал, мои дорогие гости? — обратился он к яйцеголовым мутантам. Те в ответ лишь закивали головами и что-то промычали. — Ну надо же! — подытожил Михаил Вавилов и, подойдя к зеркалу, разбил его. Образовалась дыра, через которую виднелись яркие звезды. Из пространства веяло холодом. Вернувшись к кровати, Вавилов уселся на нее прямо напротив гостей. От его пристального взгляда кожа их головоподобных отростков начала потеть. Если у них был разум, то в нем сейчас рождались самые волнующие мысли. Как гениальные идеи у первооткрывателя. Завидев беспокойство своих посетителей, Михаил Вавилов оторвал кусок простыни и протер ими кожу от пота. — Так зачем же вы пришли? — произнес Миша и приподнялся. Кожистые отростки внезапно затряслись, будто за кожей находилось только что застывшее молочное желе, колыхающееся от каждого прикосновения. Подойдя вплотную к биологическим телам того, что когда-то было Сашкой и Валерой, он положил свои ладони на их головы и со всей силы столкнул друг о друга. Короткий звук стремительного взмаха и хлопок. На полу в комнате лежало два трупа, из голов которых текла грязно-желтая жидкость, похожая на растекшийся по полу яичный желток, подкрашенный зеленкой. — А теперь заново! — крикнул Михаил Вавилов. Уже через несколько секунд он просунул свою голову в отверстие, которое еще совсем недавно прикрывало зеркало, и бранил на неизвестном языке мертвое космическое пространство.

235

На желтоватой жидкости тем временем показались первые росточки диковинных деревьев с фиолетовой корой и белыми листьями. Ежесекундно два деревца прибавляли по несколько сантиметров и ветви их расползались по комнате, тянулись к неведомому светилу. Когда Вавилов обернулся, он увидел пронизанные стеблями трупы и красивые деревья, в тени которых хорошо слагались стихи и придумывались небывалые истории. Вавилов уселся под деревьями и закрыл глаза. Улыбнувшись, он сказал: — А теперь вы узнаете то, зачем сюда пришли. Пока я спал, мне снились удивительные сны. Я называл их хорошими снами.

236

Сон-1: Явь Сначала была темнота, и мне казалось, что это просто глаза потеряли способность видеть. А потом будто бы я оказался в кубе из тонированного стекла, черное напыление которого растаяло под воздействием неосязаемых лучей. Сначала перед моим взором появились деревянные парты, потрепанные по углам, будто неведомый зверь стальными зубами погрыз их, как вафлю с халвой. Потом на блестящих деревянных стульях с металлическими каркасами появились коконы, подобные цветущим подсолнухам. Через несколько секунд они стали моими одноклассниками. За учительским столом напротив черной доски, покрытой меловой крошкой, сидела тетушка с грустными глазами. Кажется, в своей тетрадке в клеточку она рисовала квадраты разных размеров, которые затем замазывала черными чернилами. Справа от меня что-то чиркал на белоснежном листике мой сосед Вовка Яровой. Впереди Леха Чекалов и Кирилл Пирогов. Изредка они переглядывались. А еще реже Кирилл смотрел сначала на безмолвную учительницу, а потом что-то шептал своему соседу по парте. Услышав шепот, учительница грозно приподнимала голову и зрачки ее превращались в черные квадраты. Или, может, мы все в этом душном помещении были квадратами, которые отражались в глазах. В общем, Кирилл вновь замолчал и уткнулся в свой листик. Я не видел в тот момент его лица, но, вероятно, оно было разочарованным. Как же он выглядел? Я этого не знал. Точнее, оно еще не снизошло до меня. Всего в классе было 13 парт — и все они были заняты тихими и покорными детьми. Я один среди 26 этих биологически

237

несовершенных организмов. Вдруг приходит понимание, что самостоятельная работа продолжается, а это значит, мне нужно взять в руки перо и начинать делать примитивные расчеты. Мой листик был чистым, как снежные поля над сибирскими пространствами? Кстати, вы были в Холодном_ Плато? Ездили на промерзших тепловозах между нашими большими городами? И вот ты в вагоне, под двумя пледами, смотришь в окно с ледяным узором и видишь, как поезд плавно петляет, огибая сокрытые снежным покровом неизведанные препятствия. А потом вокзал и морозный воздух. Если ты вышел на закованный в настовую корку перрон без шапки, то минут через двадцать будет болеть голова. У меня не болела — я ведь уроженец Холодного_ Плато. Что мне, человеку из мерзлоты, холод уличный. Наверное, мне следовало взять ручку и что-то написать на листике. Но вместо нее передо мной лежал только миниатюрный трехкубовый шприц. Такой можно было без труда отыскать в каждом подъезде нашего небольшого города. Пустой шприц, давным-давно распакованный. Моя мама перед походом в школу обработала его спиртом, и поэтому он был стерильным. Даже отражал потолок, ошметками пластмассы на котором провисали люминесцентные лампы. Жгут лежит в моем портфеле, который достался мне в наследство от покойного отца. В тусклом освещении по вечерам он похож на черную змею. Ей с упехом можно пугать девочек. Они кричат, и от этого крика трясутся стекла. За ними от наших тактильных ощущений спрятался целый мир живых. Когда жгут в руках, я обматываю им предплечье, а потом секунд тридцать сжимаю и разжимаю свой кулачок. Каждое сжатие — капилляры наливаются кровью, в мышцах приятное покалывание,

238

а на душе — легкая волнительность. Забор крови — это всегда очень серьезно. Самостоятельная работа продолжается. Вены готовы. Просвечиваются неровными туннелями под тонкой розовой кожей. Мягкой кожей, с посевом блеклых волосков. Их даже и не заметишь при беглом обзоре конечностей. И вот, свершается: тонкая иголочка пробивает упругие стенки мягких тканей. Контроль: первые пару капель заполняют ограниченное пространство пластиковой емкости. Кончик жгута держишь зубами и невольно сжимаешь его сильнее. Главное, не напрягать руку, а то будет боль. Нудная физическая боль. — Вавилов! Что ты там делаешь? — учительница злится. Ей кажется, что сейчас я испачкаю парту капельками венозной крови. Манипулируя пальцами левой руки, я наполняю полный шприц крови, открываю рот, и жгут бесшумно падает на парту. Несколько капель крови будто бы светятся и требуют солнечных лучей для кровавых зайчиков. Но на лицезрение искусства у меня нет времени: я слизываю несколько кровавых капель. И в этот момент надо мной нависает учительница. Склонив голову, она, как палач, смотрит на меня. Хочется подняться и целовать. Целоваться языками. Как в фильмах на кассетах. — У меня полная ручка чернил! Я буду писать самостоятельную работу. — Кажется, ее такой ответ устраивает. И моего соседа тоже. Он с презрением смотрит на меня, этот хитрец в нашем городке. Смотрит, а потом выводит цифры и латинские буквы. Я тоже начинаю рисовать. Брызгами крови. Она быстро сворачивается и медленно сохнет. Получаются разводы, похожие на те, которые появляются на небе после

239

полета магистрального бомбардировщика. Конденсационные следы. И вот из кривых линий на листочке получается многогранник. И я знаю, что если пальцем сделать дырку в центре, то холод другого измерения создаст тонкий слой инея на моем ногте. Я делаю дырку, но это злит моего соседа по парте. Он швыряет ручку на пол так, что она ломается, и следующим своим действием имитирует тупой удар по моему округлому лицу. Я якобы падаю со стула, и на шум оборачиваются Леха Чекалов и Кирилл Пирогов. Леха берет чернильницу с кровью и выливает на мои русые волосы. Кирилл вытирает ноги о мой синий школьный пиджак. Я один в таком пиджаке, ибо такие больше не шьют: в 1989 мама купила мне его на вырост и как раз сейчас он стал идеальным. А теперь этот изверг, которого я постоянно презирал, его измазал. Что я скажу своей маме? Приходит учительница. Все расселись и делают вид, что ничего такого не произошло. Я лежу на деревянном полу. Мне всегда казалось, что он пахнет краской, но он источает запах земли и младенческого пота. Как пары от кипящего кислого молочка. Учительница берет меня за волосы и тянет к двери. Я кричу, но никто на это не обращает внимание. Только одна девочка. Смотрит влюбленными глазами. Переживает. Думает, что смотрит на меня в последний раз. — Аня! Мы все спасемся! — кричу я, но меня бьют ноги тех, чьи лица я не вижу. Только Аня. Моя темноволосая Аня с заплаканными глазами. Закрывается дверь, и мы стоим на пороге глубокого бассейна, заполненного сырой нефтью. Мои ноги связаны, на моем лице ссадины и царапины. Хочется снять

240

кожу с лица и начать ее зализывать от ран, как собака. Дворовая собака. Ведь ее поливают кипятком злые и жадные повара из грязных заведений кабацкого типа. В зале темнота. В зале пустота. Но нефть колышется, будто в бездонном бассейне присутствует некая тектоническая деятельность. Я, Миша Вавилов, пытаюсь найти в этом бассейне свое отражение. Учительница толкает меня в это пространство. Кажется, за ее спиной стоят мои одноклассники. Имена трех я помню, остальные — нет. И еще Аня. Но ее тоже нет. Аня осталась в воспоминаниях. Оказавшись в нефтяном искусственном озере, я вдруг понимаю, что это то же самое, что и кровь. Что черная вязкая нефть — это всего лишь нелепый кинематографический штамп, о котором на протяжении столетий нам врали. Нефть — металлическая на вкус, как кровь. О, святые углеводороды! Какими же глупцами явилась на земной шар твоя паства. — Проси все, что хочешь, дорогой мой Миша Вавилов. — Нефть вещает мне голосом Лехи Чекалова. Но лицо у нее Кирилла. У нее нет голоса, но есть некие сигналы, которые формируют образы из остатков моих недавних событий. — Миша Вавилов! Ты сильнее всех! Посмотри на себя — каков ты богатырь. Высокий, коренастый, голубоглазый. Как казак из Свободной_Страны. Как варвар, поработивший Эпицентр_Неона тысячелетия назад. — Принеси сюда Аню… — говорю я нефти, и она начинает вибрировать. Она — это бормашина в гнилом зубе. Нефтяном зубе. И является Аня. Боже мой! Какая это большая ошибка, отдать объект своего вожделения враждебной и агрессивной среде.

241

Аня барахтается, глотает нефть и вот-вот умрет с черной вязкой жидкостью в легких. Виной тому — мое безрассудство и безграничные возможности жидкости Всевышнего. Я не думаю в эти моменты о спасении. Скорее — всплывают нелепые моменты. На дворе весна. Я молодой. Аня невинная. Я короткостриженный блондин. Она брюнетка, которая на всех цветных фотографиях выглядит, как актриса. Я беру ее за руку. Она отвечает, что прикосновения физически сильных заставляют ее дрожать. И на спине появляются мурашки, будто на ступни капает ледяная вода. Я рассказываю, что ученые ищут воду на Марсе, потому что там была жизнь. Она отвечает, что жизни не существует. Я молчу. С тех пор прошли световые годы, и мы здесь, в озере нефти. В стенах школы. Я познал суть, и поэтому буду вечно живым. Аня умирает. Аню заберут. Во второй раз. Потому что ее отца зовут Александром — из-за какой-то нелепости. Потому что призвание Александра — создавать биологически совершенные организмы и, как вирусы, внедрять их во временные потоки. Но что-то пошло не так. Заполучив Аню, я прошу у нефти, чтобы ноги мои стали сплошным ракетным двигателем, заправленным твердым химическим топливом. Так и происходит. Тяжелое ощущение металла в голенях. За сотые доли секунды я хватаю скользкое Анино тело. Вязкая жидкость в ее глазах, она не видит меня. Поэтому боится. Вырывается в попытках выжить. Но я заковал ее в свои объятия. И тут — старт! Три сотые доли секунды, и с третьей космической скоростью мы отправляемся прочь из школьного бассейна, пробивая головами навесные потолки здания. Удар. Удар. И еще удар. Безвоздушное пространство приветствует нас.

242

Мои одноклассники обречены. А Аня нет. Аня будет жить. Капли нефти принимают форму шариков. Как медузы в океанских глубинах. У них не хочется просить исполнения желания. Аня узнает меня. Я — ее личный человек-ракета, и мы улетаем прочь, огибая мертвые астероиды и разоренные планеты с метановыми атмосферами. — Кто. Ты. Такой? — произносит она отрывисто, а потом губами всасывается в мой рот, потому что там есть кислород. Холодная слюна кажется ей знакомой. Она сладкая, будто последние часы я сосал дешевые малиновые карамельки. Аня успокаивается, и становится младенцем у груди собственной матери. Но ее мать теперь далеко. Проходит «время», и мы находим пригодную планету с собственной атмосферой и густой растительностью вдоль речных берегов. Тут она будет в безопасности. Тут есть много еды, а животные смотрят на это создание с интересом. Еще несколько лет здесь не будет людей, а потом резко наступит 1978 год, и она окажется прилежной ученицей в одном из холодных городов. В Бийске. Там же я стану ракетой, чтобы периодически посещать космическое пространство и привозить оттуда нужные вещи. Аня меня забудет. Я ее нет. Потому что все предметы, которые попадают в ее поле зрения, становятся явью. А все, что с другой стороны, — просто материя, лишенная времени. Аня не будет ждать меня. Но пока жив, я буду стараться ради ее благополучия. Но, к несчастью, иглами в глазные яблоки вонзается злое время. И наступает эра неизвестности.

243

*** Как только губы Михаила Вавилова сомкнулись после продолжительного рассказа, он обратил внимание на солидно прибавившие в росте деревья. Они дали плоды, подобные изношенным мячам для гандбола. На зеленой шершавой кожуре отчетливо прослеживались глазные впадины и выпуклые ровные носы. Будто под этой тонкой кожурой скрывалась настоящая глиняная скульптура человеческих праотцев. — Абсолютно точно уверяю вас, что вы будете жить! Но перед тем как ваши наполненные соком клетки охватит гнилостное разложение, я должен успеть рассказать вам про свои хорошие сны! — было непонятно, с кем общался Михаил Вавилов. То ли это были деревья, то ли плоды. Все-таки была одна большая разница между этими биологически активными субъектами. Так наступила эра второго сна.

244

Сон 2: Провалы Миши Вы не поверите, но второй сон наступил сразу после того, как я уснул. Перед этим я вышел из своего дома из-за большой грозы, коей никто из нашего поселка не видел. Мы собрались около нашей речки все: фельдшер дядя Вова, ссыльная учительница Антонина Арсеньева, двоечник Ванька Погорелов и его пьющий отец Федор. Остальные в нашем поселке умерли. Федор был трезв и говорил мудрые слова. Антонина Арсеньева мечтала о новой доске, по которой можно будет рисовать цветными мелками. Фельдшер дядя Вова шепотом матерился на двоечника Ваньку, за то, что тот исписал перочинным ножичком бревна его покосившегося сарая. Я же с Ванькой не разговаривал, потому что он поставил мне фингал под глаз. На учительницу тоже был зол: она наорала на меня за плохое сочинение на тему нашего отечества. Кажется, ей не понравилось мое понимание стихотворений Нетипичного_Поэта. Враждебные и страшные стихотворения. Слишком странные и стройные для наших покосившихся пространств. Мне кажется, что наша маленькая деревня никогда не видела такой грозы, а поэтому в минуты грома и неразберихи все жили как в последний раз. Ливень не был похожим на капли воды, которые сплошным потоком омывали земляной покров планеты. Это были водяные нити, которые будто бы сформировали маленькие овальные коридоры по связи небес и недр. — Я давно ждал этого момента, — произнес алкоголик Федор. На его морщинистом и шершавом лице проступила улыбка. Смахнув ладонью воду с жестких седых усов, он пошел топиться в реку. Его унесло течением.

245

— Убили! — крикнула Антонина Арсеньева. В знак протеста она разорвала свое платье, сшитое вручную из восточного головного платка. Услышав треск черных нитей, оживился двоечник Ванька. Признаться, я очень хотел, чтобы он вслед за своим тихим пьющим отцом отдал свое тело реке, но на эту жизнь у него были другие планы. Он завороженно смотрел на полуголую учительницу. Вглядывался в сплетение мокрого кружевного белья и, не выдержав напряжения, рванулся к ней. Он вцепился зубами в ее трусы. Учительница вскрикнула и, резко обернувшись, не удержала равновесия, тоже упала в реку. Течение унесло ее. Завидев, как ловко Ванька разделался со своим деревенским протагонистом, фельдшер дядя Вова достал из мокрого рукава скальпель и мастерски метнул его в тело двоечника. Но не тут-то было: плохой поступок Ваньки обнажил его дальнейшие намерения, и от летального исхода его спасла сама госпожа смерть: громадный черный ворон схватил своими металлическими когтями кричащего Ваньку и унес в неизвестном направлении, скрывшись за тучами. Тут я понял, что в глаза мои затекла вода и что остались мы с фельдшером одни. Вскоре ливень кончился, и в моей голове начали происходить странные вещи: я начал видеть мир в розовом цвете. Розовые деревья, розовая вода, розовое солнце и грязные облака с розовым оттенком. Если бы не мое пространственное восприятие, то стало бы все непроходимой розовой массой. Это как погрузили мое тело в эластичное розовое желе. В нем приходилось осуществлять процессы жизнедеятельности. Самое странное, что я начал видеть розовые силуэты мертвецов из нашей деревни. Бабку Авдотью. Она помер-

246

ла от ядовитого нароста на голове, Абрама Витальевича — цитолога из Котлетного_Града, невесть как попавшего в нашу деревню и покусанного овчаркой Сайдой. А после школьники-добровольцы строем ушли покорять Сытый_Остров, но так и не вернулись. Они такие смешные, украдкой подбираются к дверям хат с заколоченными окнами, пытаются проникнуть, чураются мироточащих икон из алюминия и убегают обратно в реку. Тогда я понял, что вся наша жизнь — это сплошная вода. Где она протекает, там и феноменальное скопление призраков. Но если одна река впадает во вторую, то страшные сечи случаются в этих пространствах. Бывает, оно все выпадает в шары, за которыми гоняются собаки, от которых умирают люди. В общем, все стало розовой пустотой. И в ней я ходил с сачком, как девочка. Ловил им бабочек, как ботаник. Был как настоящий Месье_Ацетон, которому было доступно сталкивать между собой метеориты и, вдыхая полученную космическую пыль, чихать. Чихнул один раз — и на тебе сразу трех дочерей. Старшую покорную, среднюю обычную, младшую — гуляющую вредину. Ей нравится, как через ее органику проходят временные потоки. В общем, все это розовое месиво доставляло мне сплошные хлопоты, и часто я путал стены с дверями, бился головой, плакал от боли и был готов пустить себе кровь. Но она тоже была розовой. Я решил рассказать об этом своему единственному собеседнику на расстоянии ближайших ста километров — дяде Вове. Когда я зашел к нему кибитку, лишенную колес и внутренней кожаной отделки, он бряцал какими-то металлическими инструментами и был похожим на постоянно подтекающую сметану, на которую не действовала сила

247

притяжения, от чего вся эта молочная масса стала обладать уникальной кровеносной системой и принимать любые геометрические формы. Во время моего визита дядя Вова стал пирамидальным конусом с одним большим ртом где-то в центре. Звуки из этого пространства с кривыми зубами были некими утробными и пещерными. После каждого слова слышалось эхо. — Дядя Вова, я вижу мир только розовым. Мне очень страшно: кажется, скоро все вокруг станет единым розовым пространством… — я не смог сдержать розовых слез. Они потекли по моим круглым щекам. Я утер их розовыми кулаками. Дядя Вова в ответ сначала булькал несколько минут, а потом изрек странное предположение: — У тебя, Михаил, вместо мозга образовалось… женское стыдное... Ну, ты понял. Нужно вести тебя в центр. Лечить, пока оно окончательно не поработило твое восприятие. — Подытожив, дядя Вова превратился в лужу розовой слякоти и просочился через щели кибитки на улицу. Вроде бы он сегодня собирался на охоту. Я же опешил от таких новостей. Всю жизнь ощущать себя эрекцией в мужском мире, фантазировать про учительницу, получать тумаки от двоечника Ваньки и тут — на тебе! Первичный признак женщины вместо головного мозга. От волнения я схватился обеими руками за голову. Трепал себя по русым волосам, которые в зеркале виделись мне ярко-розовыми. Бился головой о стену кибитки, а выйдя на улицу, колотил себя куском прогнившей фанеры. Но все тщетно: фанера ломалась, а я не находил в себе сил раз и навсегда разобраться с этим вопросом. Дело в том, что я никогда не видел обнаженных женщин. Ванька как-то говорил, что оно похоже на розу в

248

сметане. Но при синтезе этих двух органических организмов я видел лишь кочан капусты. Вкусной и хрустящей белой капусты. Так это получается, что поеду я в центр, а там доктора, в том числе и женского пола, будут резать мою капусту и хрустеть? Это… как бы его назвать… вообще никак… вместо головы. Ну уж нет! Постойте! Дядя Вова всего лишь фельдшер, он не может знать наверняка обо всем, что сейчас во мне таится. Усевшись на сырую розовую землю, я ощутил, как некая влага при обильном мыслительном процессе заполняет мою черепную коробку. Как хочется вскрыть этот толстый череп и чесать мозг тяпкой, которой покойная Авдотья пропалывала клубнику! Но никак на это нет сил. Единственный вариант — топиться в розовой реке. Заполнять порозовевшие легкие этой противной водой с моллюсками и бактериями. Сырой водой, которую даже кипяченой пить никак нельзя. Вытошнит. Розовой блевотой. Стану, как дядя Вова, передвигаться в агрегатном состоянии лужи и действовать на нервы Пустоте. Внезапно я услышал, как завелся двигатель нашей деревенской машины скорой помощи. По идее, на ней должны были доставлять беременных в центр. Но учительница умерла, а Ванька так и не достиг полового созревания. Кажется, сейчас дядя Вова повезет меня к врачам. Боже мой, только бы не сойти с ума… Машина подъезжает и останавливается рядом со мной. Становится страшно, потому что до этого я всего два раза ездил на машине и меня трясло, а потом опять тошнило. Не люблю тошноту, от нее жжет горло. Нельзя есть горячее и перец. Дядя Вова теперь — розовый комок. Сказочный персонаж. Влился в салон машины, как древесная смола. Мы начинаем быстро ехать, и меня опять укачивает. Справа

249

и слева лес, от которого исходит слишком много звуков. Даже несмотря на то, что окна закрыты, их все равно слишком много. Приходится судорожно озираться — будто бы со всех сторон следят тысячи глаз и ты под прицелом. В городе нас ждет несколько человек, которые держат носилки и махают нам руками. Впервые подумалось, что надо бежать отсюда. Но уже поздно. Машина останавливается возле людей, и меня выгружают на носилки. Тело не двигается, рот кричит. Они улыбаются, смотрят в мои глаза по очереди и норовят заглянуть в рот, будто я мошенник и что-то там прячу. На меня направили лампу. Доктора надели халаты. Среди них женщина с грязным лицом. Она не улыбается. Глаза ее походят на потемневшие монеты. Она — вообще не человек. Чтобы как-то отвлечься, я смотрю на потолок операционной. Он сделан в форме шахматной доски. — Эх, стать бы сейчас королевой, да на темной стороне! — говорю не этим людям, а себе. Они переглянулись между собой, и давай хохотать. Противный такой смех, похожий на скрежет неисправных шестерен в деформированных конструкциях. Глушит. — Сейчас мы сделаем операцию на твоем позвоночнике, и ты больше никогда не сможешь шевелиться… — говорит эта женщина механическим голосом. Уверен, что вместо легких у нее паровые механизмы, лишенные живых клеток. Лишь зажмуриваю глаза. Несколько скальпелей врезаются в мою спину, режут нервы, разрывают их. Отнялись ноги. Потом руки. И речь. И теперь я — сплошное месиво, способное трезво мыслить. Еще несколько росчерков скальпелем — и я слепой. Потом немой. Чувствую, что люди где-то рядом. Слышу звуки, но не понимаю смысла этих коротких предложений.

250

Женщина с пчелиными фасеточными глазами опускается и говорит, что теперь у меня очень много времени для того, чтобы подумать обо всем происходящем. Взяв напоследок образец моего незрелого семени, она говорит, что вскоре родится дочь. Но отцом признают не меня, ибо я и так отец всего сущего на земле. *** Закончив со вторым сном, Миша обратил внимание на плоды. На них в виде складок и углублений без труда можно было различить знакомые черты лица двух незваных гостей. Протянув руку, он дотронулся до кожуры этих желанных плодов. На ощупь она была похожей на пожеванную бумагу, которую очень хотелось опустить в воду и мять в руках до получения плотной консистенции. — Как из обносков! — бодро сказал Вавилов и усмехнулся. Облизав губы, он объявил о скором финале своих видений. Маленькие зеленые листики, похожие на окурки от сигареты, зашевелились. Наступила эра третьего сна.

251

Сон-3: Сашина дочь На земле нас осталось очень малое количество — десять или пятнадцать. Небольшая такая толпа, с высоты птичьего полета походившая на маленький муравейник. Пока все умирало, он взял и внезапно вырос в самом центре. Выжженная земля кругом, и мы бегаем по ней трусцой, будто не хотим испугать Ржавых_Бездельников. Каждый из нас подсознательно хочет бури, но никто не готов на себя взять роль лидера в этой программе зова перемен. И вот я, Миша Вавилов, среди этих людей. Ощущаю свою причастность к общему делу. Высокий и худой. В одной белой майке. Она на мне то мокнет, то сохнет. Со щетиной и гнилыми зубами. Стараюсь не дышать на людей, потому что им противно. Если что-то говорю, то поднимаю голову вверх и произношу это небу или солнцу. Но шепотом. В пустыне нельзя кричать. Иначе далекая река, к которой следует наша небольшая группа выживших одиночек, станет всего лишь толстым слоем чернозема, на котором никогда ничего не растет. Никто не знает, почему оно так. Но все следуют этому обычаю. Слева от меня женщина. Я не знаю, сколько ей лет, но ее лицо покрыто морщинами. Черные мешки под глазами. В волосы будто бы впутаны локоны седины. Она говорит, что живая. Ей не отвечают. Передо мной — парень. Приземистый. Худенький. Но в нем есть сила. Это чувствуется, когда мальчик поднимает руку и показывает кулак неизвестности. Крепко его сжимает. Сожми он его чуть сильнее, острые ногти вопьются в шершавую ладонь и польются капельки крови. Возможно, это будут первые капли жидкости на этой земле. Мертвой земле.

252

Самый первый — чьего лица я никогда не видел, останавливается. Мне становится тепло. В мой живот только что зашили керосиновую лампу, и она протекает, заполняя полость моего желудка чем-то горячим. Обжигающим. От этого хочется избавиться, как от черного налета смолянистого мазута. Хочется засунуть в горло щетку и выскрести его. Встать на руки и трястись, чтобы изо рта посыпалось фрагментами это чувство обреченности. «Сашина Дочь… Сашина Дочь… Сашина Дочь….» — послышался ропот от первых. Мы, естественно, тоже открыли рты и принялись шептать это сошедшее с небес словосочетание. Мне стало страшно. И захотелось убежать. Но деваться было уже некуда — будущее наступило. Люди начали падать. Из них являлись лучи света, устремленные в небо. Небо, которое еще несколько минут назад было синим и на фоне которого на веки вечные зависли несколько небесных тел разной степени яркости, очертилось большим грозовым облаком. Темно-серым, страшным и грохочущим. Падают женщины, падают мужчины. Упала девушка Аня, тело которой было желанным. Упал грозный мальчишка. От остаточной злости его луч жизни стал ярко-красным. Упали все, кроме меня. Стиснув зубы, я представлял космические скорости и состояние безвременья. Примерял на себя тела самых разных животных и микроорганизмов, но остался в своем теле. — Я Михаил Вавилов. Гражданин Соборной_Системы, патриот и коммунист, желающий всем великой участи. — Без всякого желания говорить, рот мой произнес эти строки. Облако жило. Облако посылало сигналы в мой головной мозг. И слова мои были лаконичным и нужным ответом. Раздался гром. Уши заложило, будто за эти

253

мгновения в них образовалась колония плотных грибов с твердыми шляпками. Мизинцы не пролазили в ушные раковины и все, что я мог сделать, — так это открыть свой рот с гнилыми зубами и закричать, надеясь услышать хотя бы эхо. Но в ответ — только гром. И столпы воды. Передо мной — настоящий дождь. Я бегу по земле и хочу прыгать — кругом вода! Можно облизывать губы, сосуды в которых тут же наливаются влагой. — Спасибо, Аня! — кричу я облаку. Образ в ответ улыбается, и в землю бьют молнию, оставляя черные воронки в сплошном грязевом пространстве. Прыгаю среди моментально возникших грязевых озер, и кажется, умею телом лавировать среди водяных линий. — Да здравствует жизнь! — слышится крик, и вот оно, эхо среди грома. — Да здравствует Аня! — облако дает еще больше воды. — Да здравствуйте Родильная_Палата_Палат! — эта фраза была последней, которую у меня получилось сказать. Мои руки начали хрустеть. Ребра превратились в пластилин. Их можно мять руками. Ноги стали подобными на рыбий хвост. Человеческая речь забылась и осталась во мне лишь каким-то рудиментарным геном, больше не участвовавшем в процессе эволюции. После все конечности покрылись чешуей, глаза увидели абсолютно новые краски, а уши слышали писки и ворчание за сотни километров от моей локации. Кругом началась жизнь. Нет рук и ног. Только чешуя, подобная титановой кольчуге и внутренним органам, работающим в полной гармонии.

254

Меня обнаружат. Придется зарываться в землю. Зарываться в землю и ждать своего времени. Своего времени. Пропадает голос, но время идет. И сон мой будет долгим. *** В этот момент Михаил Вавилов будто бы прозревает. Его лицо становится грозным. Глаза наливаются кровью. Перед ним лишь деревце с двумя сочными, едва ли не перезрелыми плодами, которые хочется откусить. Впиться зубами и высосать весь сок. Плоды трескаются. В этот момент Михаил Вавилов хватает голову Валеры и грызет ее. Там, где должен быть рот, образуется зияющая дыра и из нее капает малиновый сок. Обглодав Валеру, Михаил Вавилов швыряет огрызок и берется за то, что раньше было Сашкой. — Свеженький, как почки набухшие… — перед тем как укусить его за темечко, скованное упругой кожурой, Михаил облизывает макушку плода. Прижимает его к щеке, а потом срывает двумя руками и кусает. Рот заполняется белым соком. В мыслях — только взрывы и бесконечная концентрация человеческой боли. Ее становится так много, что Михаил бросает надкушенный плод на землю и пытается красными ладонями закрыть уши. Но все тщетно — агония сейчас в его глубине. Михаил хватается за вздутый живот. — Кажется, все… Съеденные куски плодов превращаются в критическую массу, и частицы внутри Михаила Вавилова начинают спешно делиться, высвобождая громадные порции энергии под первобытный грохот сотен термоядерных

255

взрывов. Вавилова рвет на части, кровь мгновенно превращается в пар и разрастается яркой желтой плазмой по пространству. Вскоре от него остается лишь столп плотной микроскопической золы, а пространства заливаются бесконечно громадным количеством энергии, вьющейся вокруг столпа, словно механический питон, растущий в длину в геометрической прогрессии. Царит разрушение. И нет больше ни Сашки, ни Валеры, ни Михаила Вавилова. Только чистая, никем не совращенная Сашина Дочь, готовая начать все заново.

256

Эпилог В комнате пахнет банными березовыми вениками, маслом и ацетоном. Ремонт тут еще не закончен, но уже одни запахи сулят собой жизненный круговорт, полный забот и хлопот. Дверь блестит. Совсем недавно она была покрыта лаком, а поэтому лучше к ней не прикасаться — останутся следы. Но на ней все равно отпечаток пальцев. Такой правильный и четкий, будто кто-то нарочно приложил руку к этой двери. Я внимательно смотрю на этот отпечаток и вспоминаю, что кажется, я здесь не один. Дверь со скрипом открывается и передо мной предстает небольшое пространство, обитое со всех сторон стекольными рамами. Из этой веранды виднеется полянка, укрытая зеленой, будто бы пластиковой травой и несколько цветущих яблонь. Они вкусно пахнут, и на их фоне хочется фотографироваться. Наш участок окаймлен зеленым металлическим забором, сварганином из ворованной жести. На полянке Аня расстелила цветное покрывало, похожее на искривленную в пространстве радугу. — Аня! — кричу я этой девушке, но она меня не слышит, потому что я в закрытом помещении, а двери, чтобы выйти к ней, нет. Комната за мной осталась в прошлом и больше мне не доступна. Даже не хочется оборачиваться на дверь, потому что наверняка вместо нее такая же сплошная стекольная рама, через которую можно увидеть солнечный свет, но никак не ощутить тепло. Кулаком я разбиваю стекло. Оно сыплется на деревянный скрипучий пол, пропитанный черным отработанным маслом. Я едва успеваю убрать ногу, чтобы не поцарапаться. Стекло падает с приятным звоном, знаменующим перемены. Аня снимает темные очки и смотрит

257

удивленно. Впрочем, ее зеленые глаза всегда таили в себе непрерывное удивление всему, что попадало в разум. Но на этот раз она всего лишь удивилась звуку битого стекла. — Ты чего хулиганишь? — как же я рад слышать ее голос. Он такой нежный, и сразу становится тепло в груди. Кажется, что это тепло, будто гейзер, бьет изнутри и капельками дрожи разлетается по кончикам пальцев, ступням и мочкам ушей. Я ничего не отвечаю этой принцессе с гладкой кожей и влажными губами, а просто подхожу к ней и целую. Сначала в щеки, потом в лоб, потом… — Что такое? — спрашивает она и, смущенная, улыбается. В ответ я тоже улыбаюсь и не знаю, что могу ей сказать. Просто смотрю на ее тело, практически лишенное одежды. Только лишь розовый купальник, из-за которого она похожа на пошлую школьницу. Я беру Аню за руку. Она встает и ничего мне говорит, будто все понимает. Слышны раскаты грома, и кажется, что звуковые волны сейчас станут каменными и размолотят наши тела в фарш. Передо мной стоит мотоцикл «Вавилон_Четыре» с черным бензобаком, на который рука неизвестного мастера нанесла древние инопланетные письмена. Из-за этого старый и шумный байк стал для меня чем-то сакральным и даже мистическим. Настоящим неодушевленным спасителем из шестеренок и металла. Перед тем как сесть на мотоцикл и умчаться прочь, я снимаю замок с металлических ворот и ударом ноги бью по монолитной калитке. С противным скрежетом и осыпающейся из завесов ржавчиной она открывает нам путь на ровную дорогу. Здесь совсем недавно уложили асфальт.

258

Снова гром. На этот раз он подобен залпу реактивной артиллерии. Синхронно с Аней мы оборачиваемся на Восток. Туда, где раньше рос густой лес, наполненный резкими запахами, хищными животными, толстым и жестким как щетина мхом. Леса больше не было. Неба тоже не было. Несколько черных монолитов разных размеров с обрубленными углами плыли по небу прямо на нас, словно были дирижаблями из другого измерения. Преодоляя километр за километром, они сминали небеса и сжирали линию горизонта, оставляя после себя абсолютную пустоту. Я был вместе с Аней. Поэтому мне не было страшно. Прикусив нижнюю губу и глубоко вздохнув, она обеими руками обхватила меня за талию и прижалась к моей спине. Я ощущал ее грудь. Чувствовал биение сердца. И, заведя мотоцикл, мы поехали на всей скорости по дороге, неизвестно куда ведущей. Перед нами простиралась бесконечная пустыня. За нашими спинами — изуродованные блоки нового, темного мира, жизнь в котором скорее всего так никогда и не зародится. Минск, 11 ноября 2009 — 1 сентября 2014

259

CОДЕРЖАНИЕ: Пролог . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 4 Часть I Психоаналитик. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 5 Часть II Сестра не ночует дома . . . . . . . . . . . . . . . . . 43 Часть III Лучевые машины . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 80 Часть VI Радиоперехват 90 000. . . . . . . . . . . . . . . . . 131 Часть V Покаянные письма . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 159 Часть VI Житие Михаила Вавилова . . . . . . . . . . . . . 178 Эпилог . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 202

260

Литературно-художественное издание

Андрей Диченко

ПЛИТЫ И ПРОВАЛЫ

Редактор: Сергей Астапенко Корректоры: Светлана Леонова, Вера Жидолович Рисунок обложки: Ирина Курбацкая Дизайн обложки и верстка: Владимир Ждан

Подписано в печать 00.00.0000 г. Формат 84х108 Артикул. Тираж. Заказ №. Logvino Literatūros namai

261