Vasilevich E

52 Norwegian Journal of development of the International Science No 42/2020 или только единственного числа существительных, 2. Белошапкова. В.А. Современный русский а при переводе на русский язык – наоборот. язык. М. 1989 Пример: не было тех нот - tidak ada not (единствен- 3. Валгина. Н.С. Синтаксис современный ноe числo); - за этим смотреть надо - untuk hal ini русский язык. М.1990 (единственноe числo) harus diteliti 4. Вежбицкая А. Понимание культур через  Замена части речи: распространенный посредство ключевых слов. - М., 2001. - С.55. вид грамматической замены. В индонезийкий-рус- 5. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. ских переводах наиболее характерны замены суще- М., 1997. - С.33. ствительного глаголом и прилагательного суще- 6. Соколова.Т.В. Современные проблемы ствительным. Пример: – вам смешно и весело (пре- русского языка. Синтаксис. М. 2006 дикативные неречия)- Anda tertawa dan gembira 7. Соwper. E. A. A Concise Introduction to Syn(прилагательные). tactic theory. The Government Binding Approach. Chi Замена членов предложений: перево- cago. 1992 дится перестройкой всей синтаксической струк- 8. Catford. J.C. A linguitic theory of translation. туры. Пример: Чай был страшно крепкий, не было London. 1969 воды, чтобы его разбавить (сложноподчинённое 9. Кленина.А.В. Простые предложения в руспредложение) - Tehnya sangat kental dan air putih ском языке. М.1989 untuk mencampurnya tidak ada (сложносочиённое 10. Кустова Г.И., Мишина К.И. Синтаксис сопредложение). временный русский язык. М. 2007 11. Лекант. П.А. Современный русский язык. СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ: М. 2002 1. Alwi Hasan., Dardiwidjojo Soenjono, 12. Скобликова. Е.С. Современный русский Lapoliwa Hasan. Tata bahasa baku bahasa Indonesia язык. Синтаксис простого предложения. М.2006 ‘Грамматика индонезийского языка‘. Jakarta. 2003 13. Solohen Moentaha. Bahasa dan Terjemahan ‘Язык и перевод’. Jakarta.2006

THE MOTIVE OF LOVE IN THE STORY OF PAVEL SANAEV “BURY ME BEHIND THE BASEBOARD”

Vasilevich E.

PhD, the Philology Institute of the Kyiv National Taras Shevchenko University orcid.org:0000−0003−0877−007X

МОТИВ ЛЮБВИ В ПОВЕСТИ ПАВЛА САНАЕВА “ПОХОРОНИТЕ МЕНЯ ЗА ПЛИНТУСОМ”

Василевич Е.

к.филол.н., Институт филологии Киевского национального университета имени Тараса Шевченко orcid.org:0000−0003−0877−007X

Abstract

The article is devoted to the allocation of the motive of love in the novel, the methods of modeling of the motive of love, as well as the artistic task solved by the author in the novel with the help of this motive is considered.

Аннотация

Статья посвящена выделению мотива любви в повести, рассматриваются приемы моделирования мотива любви, а также художественная задача, решаемая автором в произведении при помощи данного мотива.

Keywords: “new wave”, literary generation, world picture, transitional thinking, literary character.

Ключевые слова: “новая волна”, литературное поколение, картина мира, переходное мышление, литературный герой.

К дебютной повести Павла Санаева “Похороните меня за плинтусом” сразу было приковано пристальное внимание критиков и литературоведов. История про слабого и больного мальчика, живущего у бабушки, отнявшей его у дочери, повторно вышедшей замуж, и завершающаяся трагически - смертью старухи вызвала противоречивые отзывы у критики, но в основном обращалось внимание на на длящийся и варьирующийся ужас повседневности. В чем виделось продолжение тради-

Norwegian Journal of development of the International Science No 42/2020 53 ции прозы и драматургии “новой волны”. Действи- никого, кроме нее. Если бы ее не стало, я бы безвозтельно, повесть имеет связи с близкой писателю по вратно расстался бы с этим чувством, а если бы ее времени традицией, которую он осваивает, но уже не было, то и я вовсе не знал бы, что это такое, и и видоизменяет. В этом отношении повесть вписы- думал бы, что жизнь нужна только затем, чтобы девается в широкий ряд произведений 1990–2000-х лать уроки, ходить к врачам и пригибаться от багодов, в которых традиция «новой волны» критиче- бушкиных криков. Как это было бы ужасно и как ски перерабатывается, чему посвящены работы здорово, что это было не так. Жизнь нужна была, А.Мережинской [1], Н. Лейдермана и М.Липовец- чтобы переждать врачей, перетерпеть уроки и кого [2], М. Громовой [3], Г. Нефагиной [4] и дру- крики и дождаться Чумочки, которую я так любил» гих. [6: 204].

При этом делался акцент, что в отличие от про- Кроме того, мотив моделируется подтекстом, изведений «натуральной» ветви прозы «новой пониманием читателем истинного смысла поступволны», при описании повседневности акцент сде- ков героев, их отношения друг к другу. Например, лан не на угнетающий быт, безденежье, тесноту в главе «Ссора» дедушка, оскорбленный особенно жизненного пространства, а на психологию героев, агрессивным поведением супруги, уходит из дому, часто на деформацию характеров и на подтекст по- как ему кажется первоначально, надолго. Затем соступков, вскрывающий серьезную экзистенциаль- кращает мыслимый срок наказания до нескольких ную проблематику. Подобный переход из узко со- дней, но в итоге бежит назад, не дождавшись утра, циальной, бытовой сферы в философский дискурс к тому же просит у друга хлебных корочек (которые уже был намечен в единичных ярких произведе- полезны Нине Антоновне) и конфет для «бабки». ниях «новой волны», которые, фактически, указали Подтекст мотива любви могут формировать вектор развития, воспринятый и молодым поколе- другие мотивы, например мотив страха. Сашенька нием писателей [1]. постоянно боится за маму. Причем степень страха

Были установлены связи повести с прозой и за другого определяет уровень любви к нему. Так, драматургией “новой волны”, которая проявляется например, судьба дедушки и бабушки у мальчика в погруженность в повседневность, длящийся и ва- не вызывает опасений, в то время как мысли о маме рьирующийся бытовой ужас. Главным сдвигом на полны тревогой, и в них появляются всевозможные пути преодоления опыта прозы «новой волны» яв- воображаемые угрозы жизни «Чумочки». ляется отказ Павла Санаева от нагнетания ужас- Мотив любви моделируется при помощи приного, односторонних интерпретаций реальности. ема олицетворения. Так, например, Сашенька в Ужас повседневности в произведении уравновеши- каждой вещи, подаренной мамой или имеющей к вается и нейтрализуется позитивными началами ней отношение, видит свою «Чумочку», разговари[5]. вает с этими вещами, наделяет их волшебными

Целью исследования считаем доказательство свойствами. Например, стеклянный шарик преврасуществования в произведении мотива любви и вы- щается в «стеклянную маму», сломанная деталь деление конкретных приемов его моделирования. конструктора вызывает ужас, иллюзию того, что

Мотив любви в повести проявляется открыто, пострадала именно мама, а склеенная деталь обереявственно звучит в авторецепции героев, в своего гается особо, как болевший и выздоровевший челорода исповедях, либо обращенных к слушателям век. Мотив любви концентрирует широкий круг об(например, бабушка адресуется к внуку, дочери, во- разности и подчиняет себе другие мотивы. К такопиет к Богу с мольбой о помощи Сашеньке; де- вым относим «невидимые руки», которые душка раскрывает свое истинное теплое отношение Сашенька мысленно протягивает к маме (наприк жене в исповеди другу; мать Оля признается Нине мер, «Я не решался самовольно встать и выбежать Антоновне, что лишь любовь мужа придает ее в коридор, но я бросился к этому голосу невидижизни смысл; зять пишет письмо тестю, продикто- мыми руками, обнял его, уткнувшись мысленно в ванное стремлением гармонизировать семейные от- тепло щеки <…>» [6: 228]). ношения, и др.), либо же во внутренних монологах Мотив любви контрастно оттеняется мотивом (размышления мальчика). Выражение любви в та- предательства, постоянно звучащем в словах баких формах драматизировано, зачастую экзальти- бушки и трактуемом именно как отсутствие любви, ровано, поскольку вскрывает конфликт между иде- равной той, которую испытывает к своим близким алом и реальностью. Например, любовь к внуку – она. смыл жизни бабушки, болезненно осознающей, что Два полюса – ужаса повседневности и идеала –ответного сильного чувства она не получила ни от получают в повести символическое обозначение: кого («Пойми, лучше б мне в детстве умереть, чем «жизни» и «праздника». Соотношение этих полювсю жизнь без любви прожить <...> Сама любила, сов является конфликтным. Особенностью произкак иступленная, от меня как от чумной бегали <...> ведения является то, что автор демонстрирует не Он последняя любовь моя, задыхаюсь без него. только очевидное их противостояние, но и перевоУродлива я в этой любви, но какая ни есть, а пусть рачивание, что моделирует более сложную картину поживу еще»[2: 266–267]). Точно также определя- мира, чем в прозе «новой волны». Этот механизм ется смысл жизни Сашеньки во внутреннем моно- переворачивания моделируется в большинстве глав логе о любви к матери – «Чумочке» (от переделан- «Похороните меня за плинтусом», что обуславлиного слова «чума», которым Анна Антоновна назы- вает динамику внешнего действия и внутреннего вает дочь). «Я любил Чумочку, любил ее одну и переживания. Приведем примеры.

54 Norwegian Journal of development of the International Science No 42/2020

В главе «Цемент» праздничное освобождение талкивает читателя к самостоятельной ее расшиф– бегство с другом от бабушки на запретную терри- ровке, к уяснению характера бабушки, сложной торию соседнего института – оборачивается ужа- диалектики разноречивых начал в картине мира. сом: попаданием в цементную яму, скандалом. В В восприятии Сашеньки «жизнь» и «праздглаве «Парк культуры» редкая и тоже праздничная ник» несовместимы, изначально символизируют прогулка с бабушкой по парку оборачивается быто- непересекающиеся полюса. В мифологизирующем вой «катастрофой» (в сумочке растаяло припасен- сознании ребенка доминирование «жизни» (баное для внука мороженное, подмочив медицинские бушки, болезней, разлук с мамой- «праздником», справки) и вновь скандалом. В главе «Ссора», различных форм принуждения и ограничений) явнапротив, скандал приводит, в конце концов, к про- ляется законом. «Бабушка была моей жизнью, мама яснению доброго, любовного отношения бабушки – редким праздником. У праздника были свои праи дедушки друг к другу. Точно также во многих вила, у жизни свои» [6: 228]. «Мама не могла меня главах традиционный ужас – болезни мальчика – забрать, счастье не могло стать жизнью, и жизнь открывает ему свободу управлять бабушкой, насла- никогда не позволила бы счастью заводить свои ждаться ее вниманием, любовью. При этом меха- правила. Она устанавливала свои, и только им я мог низм подобного переворачивания оказывается для подчиняться, чтобы любить маму, ничего не наруребенка скрытым и тем самым дополнительно шая» [6: 244]. Заметим, что именно так моделируостраняется. Точно так же в композиции произве- ется картина мира в прозе «новой волны» – т.е. бесдения контрастно перемежаются главы об ужасе просветное принуждение, сгибание героя под гнеповседневности («Купание», «Цемент», «Белый по- том ужаса повседневности. Однако вся повесть и толок», «Ссора») и празднике жизни («Железно- особенно ее финал меняют акценты и высвечивают водск», «Чумочка»). Переворачивание полюсов сложную диалектику в отношениях двух полюсов. происходит и в пределах одного эпизода. Напри- Мальчика похищает мама (и это «праздник»), но ремер, в финале главы «Белый потолок» бабушка бенок чувствует, что этот поступок что-то ломает в (озабоченная будущим ребенка, готовящая с ним его мироздании, интуитивно понимает, что «праздвсе уроки, чтобы догнать класс) вначале испыты- ник» оборачивается катастрофой для бабушки, вает ярость от описки «румяняняной зари»: «Га-ад! нарушает логику течения «жизни», которая не Так издеваться! <...> Ты будешь учиться, будешь представляется уже однозначно ужасной. «Я встал учиться?!!». Затем Нина Антоновна впадает в безу- с кресла и прижался к маме, чтобы вознаградить мие или же разыгрывает его, что вполне вероятно себя за все потери счастьем <...> и с ужасом почувпри ее страсти к лицедейству. Возможно, она хочет ствовал, что счастья нет тоже. Я убежал от жизни, преподнести внуку урок, используя иные, чем при- но она осталась внутри меня и не давала счастью вычный крик, средства воздействия. занять свое место. А прежнего места у счастья не

«–Ах... –тихо и невнятно простонала бабушка. было. Невидимые руки хотели обнять маму <...> и – Баба, что ты <...> не могли, зная, что почему-то не имеют на это пока – Уйди... мальчик... – с трудом проговорила ба- права. Я тревожно думал, что надо скорее вернуть бушка, делая уда- все обратно, и понял, что тогда это право вовсе рение на последнем слове <...> Я не знаю уйдет от них навсегда» [6: 283]. тебя... Я не бабушка, у меня нет внука. Мальчик не в силах сам преодолеть этот кон<...> Потом убедившись, видимо, что я фликт и уходит от него в болезнь, забытье. За него действительно не знаком ей, она снова откинулась все решают мать и отчим. Но показательно, что назад <...> прорыв к новому, более взрослому пониманию – Баба! Бабонька! Ты что, меня не видишь? Оч- жизни и самоопределению как раз лежит через пренись! Что с тобой?!! одоление резкого противопоставления «праздника» – Довел до ручки, вот со мной что! – ответила и «жизни». бабушка и вдруг неожиданно легко встала. – И сам финал произведения моделирует сложУчишься из-под палки, изводишь до смерти. Ни- ные эмоции и поливариантные оценки. С одной чего, тебе мои слезы боком вылезут. «Румяняня- стороны, мать и мальчик ведут себя решительно, ной...» – передразнила она. – Болван» [6: 46]. отстаивая свою самость, и это ко благу. Но с другой

Однако завершается эпизод полным поворо- – их поступок убивает бабушку. Гармонию в сложтом от ужаса к благостности любви. Бабушка, ном переплетении «жизни» и «праздника» устанавскрывшись от внука, в своем монологе переходит ливают лишь финальное прощение, слезы любви и от ярости к отчаянию, а затем к молитве: «Прости покаяния на похоронах самой несчастной и демоГосподи! Прости грешную. Прости, но дай мне нической героини произведения. силы влачить этот тяжкий крест или пошли мне Выводы. Мотив любви в повести проявляется смерть! Ну что мне с этой сволочью делать?! Как центральным. Он формируется рядом приемов: аввыдержать?! Как на себя руки не наложить?!». торецепцией, моделируется подтекстом, формиру-

Я молчал. Мне еще надо было делать матема- ется и оттеняется другими мотивами (страх, предатику за три дня» [6: 46]. тельство) В произведении моделируются два кон-

Последнее замечание мальчика, явно не пони- трастных полюса интерпретации реальности. На мающего смысл происходящего и механизм смены одном собрано все негативное: роковые обстояужасного и хорошего, остраняет ситуацию и под- тельства, жизненная детерминированность, разрыв

Norwegian Journal of development of the International Science No 42/2020 55 коммуникации между близкими людьми, внутрен- 2. Лейдерман Н.Л., Липовецкий М.Н. Соврение деформации личности, всевозможные страхи и менная русская литература: 1950–1990-е годы: др. На другом – любовь, жизненная активность, са- Учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений: В 2 моутверждение, причем второй полюс, в отличие от т. – Т. 2: 1968–1990. – М.: Издательский центр прозы «новой волны», представлен не менее ярко, «Академия», 2003. чем первый, что свидетельствует о более оптими- 3. Громова М. Русская драматургия конца ХХ стичном мировосприятии молодого поколения пи- – начала XXI века: Учеб. по- собие / М.И. Громова сателей, о формировании в их произведениях иной, – 3-е изд., испр., доп. – М.: Флинта: Наука, 2007. светлой и устойчивой картины мира. Таким обра- 4. Нефагина Г.Л. Русская проза конца ХХ зом, П. Санаев предлагает более сложную концеп- века: Учеб. пособие / Г.Л. Нефа- гина. – 2-е изд. –цию реальности, совмещающую различные начала М.: Флинта: Наука, 2005. при доминировании идеи любви. 5. Василевич Е.А. Традиции и новаторство в повести Павла Санаева “Похороните меня за плинСПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ: тусом”. Norwegian Journal of development of the In1. Мережинская А.Ю. Художественная пара- ternational Science No 41 vol 3 / 2020 - стр 54-58. дигма переходной культурной эпохи. Русская проза 6. Санаев П. Похороните меня за плинтусом 80–90-х годов ХХ века: Монография. – К.: ИПЦ // Павел Санаев. – м.: Аст: Астрель; Владимир: аКт, «Киевский университет», 2001. 2008. – с. 224–225.