PLUG #33 by PLUG

ЖУРНАЛ О ДРУГОЙ КУЛЬТУРЕ / ВЫПУСК 33 / СЕНТЯБРЬ 2015

3 ФЕСТИВАЛИ

ОТ РЕДАКТОРА .. HOFF / SONAR / PORI JAZZ / POP-KULTUR

ТЕМА

БЕЖЕНЦЫ: ЗАЧЕМ НАМ ВСЕ ЭТО НУЖНО?

ПРОЦЕССЫ

ВОЙНА БОБРОВ И ЖЕМЧУЖНИЦ

СТИХИ

ВАСИЛИЙ БЕРТЕЛЬС

ТЕАТР

ЧУМ ПОСЕРЕДЬ ПИРА

ЗНАЙ НАШИХ!

КАПЛИНСКИЙ, КАКИМ Я ЕГО НЕ ЗНАЮ

СТИХИ

ЯН КАПЛИНСКИЙ

«БЕЛЫЕ НОЧИ» И «ВИШНЕВЫЙ АД»

РЕДАКТОРЫ Дан Ротарь, Олеся Ротарь ВЕРСТКА Илья Банд КОРРЕКТОР Екатерина Батракова ИЛЛЮСТРАЦИЯ НА ОБЛОЖКЕ Эви Пярн Использование материалов журнала возможно только со ссылкой на источник, с указанием номера выпуска и даты публикации. Все права защищены. По вопросам размещения рекламы обращаться по адресу: plug@plug.ee

WWW.PLUG.EE / FACEBOOK/PLUG.EEE

ОТ РЕДАКТОРА

От ощущения всеобщего хаоса, настигшего нас этим летом, — от напряженной геополитической обстановки до странных климатических изменений — люди вокруг начали потихоньку слетать с катушек. Им вдруг стало нужно срочно что-то менять, быстробыстро рыть подкоп под старое без видения нового. Создается впечатление, что информационная волна накрывает наше подсознание и от нее уже не скрыться. Мы просим вас подумать и записать то, что поможет в такое время сохранять равновесие и удерживаться на гребне волны в такое время. Дополнительную информацию к размышлению ищите на страницах этого номера. Олеся и Дан Ротарь

#33 / сентябрь 2015

Фес ти ва ли

В этом году фестивальный сезон авторы ПЛУГа открыли аж в апреле. И понеслось: Sonar в Барселоне, Pori Jazz в Пори, Pop-Kultur в Берлине... Впечатления об увиденном, услышанном и прочувствованном читайте ниже. И не забудьте пролистать этот номер еще раз в конце января, когда начальник потребует определиться с датами отпуска.

23–26 апреля, Хаапсалу

HÖFF: СТРАХ И ТРЭШ ПО-ХААПСАЛУСКИ Текст: Руслан РХ / Иллюстрация: Cheng Chu

уббота. Встаю в 08:45, кидаю вещи в рюкзак и бегу на вокзал. В автобусе досыпаю. Приехав на место, первым делом вижу скамейку с местными русскими люмпенами. Без проблем нахожу Дом культуры, где в 10-й раз проходит фестиваль фильмов ужасов и фэнтези HÖFF. Основной цвет мероприятия — розовый, символ — одетые как из «Назад в Будущее» чуваки с головами птиц.

ПЛУГ

Получаю аккредитацию, в придачу к которой мне дарят кассету лейбла Trash Can Dance с эстонской инди-музыкой, беру в ближайшем магазе пива и попадаю на шведскую детскую ленту «Мальчик в золотых штанах» (реж. Элла Лемхаген). Как принято у шведов, фильм напрочь социален. Мать оставляет сынаподростка, подрабатывающего на кладбище, на безденежного отца-неудачника, живущего в спальнике. На вторых ролях присутствуют друг-блондин и девочка-

ФЕСТИВАЛИ панкушка с зелеными волосами и рогаткой, демократично одетые полицейские, гангстеры, банкиры и лучший другбомж с маленькой собачкой. Главный герой находит на помойке штаны, где в кармане всегда есть мани. Но, как известно, если где-то прибывает, то в другом месте маячит финансовый кризис. После подали торт на основе черного хлеба и кильки — вкусно. Я почему-то решил, что дальше будет аниме (на самом деле показывали вьетнамский фильм о призраках), и пошел шляться по Хаапсалу. Вернулся в кинозал, а там депрессивный испанский детектив «Миниатюрный остров» (реж. Альберто Родригес). Бедная сельская местность пост-тоталитарной Испании 80-х годов, два циничных «тру детектива» расследуют убийства школьниц. Крепко, напряженно, у всех молоденьких испанок густые черные брови :). Начался массовый приток людей на мероприятие — в этом году фестиваль посетили рекордные три тысячи шестьсот человек. В шесть вечера Свену Грюнбергу вручали премию за дело всей жизни. Это тот самый композитор, который написал музыку к киноленте Григория Кроманова «Отель „У погибшего альпиниста“» (1979). Неземной звуковой ряд к фильму Грюнберг создал, когда ему было всего лишь 22 года. Он также сотрудничал с известным польским режиссером Мареком Пестраком, чей фильм «Заклятие долины змей» (1986), в котором звучит музыка Грюнберга, считался советским эквивалентом «Индианы Джонса».

Последовали наши достижения в области ужастиков — две короткометражки. Одна комедийная, под названием «Недостаток железа» («Rauapuudus», реж. Сандер Яхило): два актера бродят по болотам, один из них — карлик, похожий на чувака из «Корпорации „Святые моторы“». Вторая — довольно предсказуемая пост-апокалиптическая драма «The Most Beautiful Day» («Самый прекрасный день», реж. Эйнар Кууск) про чувака, застрявшего в бункере (присутствуют узнаваемые таллиннские пейзажи). Фильм сделан сразу на английском с эстонскими и русскими субтитрами (респект, ребята), и его можно посмотреть в youtube. Бюджет ленты составил 12 000 евро, и 25-летний Эйнар выступил одновременно в качестве продюсера, сценариста, режиссера, исполнителя главной роли, художника и монтажера. В завершении официальной

#33 / сентябрь 2015

ФЕСТИВАЛИ части с короткой речью выступила руководитель HÖFF Мария, секси блонд в кожштанах, на вид лет 18. Самый популярный фильм этого фестиваля — американский триллер-боевик «Гость» (реж. Адам Вингард) про американского ветерана, который не тот, кем кажется, — я пропустил. Мой выбор пал на эпизоды 5-7 мегапопулярного, трэшевого австралийского сериала «Danger 5» про странноватую пятерку суперагентов. Выглядело это как набор скетчей в эстетике 60-х, Эд Вуд не забыт, все дико неполиткорректно. Около десяти вечера начались т. н. «ужасы». Австралийцы как никто умеют снимать достойное жанровое кино «на коленке», что и было в очередной раз доказано в крутой и самобытной ленте про зомби, отчего-то названной «Лесной змей» (реж. Кия Роуч-Тернер). Прикол, что кровь зомби в этом фильме работает, как бензин. В соседнем зале шел киноальманах «Варварская Мексика»: восемь хоррор-короткометражек по мотивам мексиканского фольклора. Особенно запомнилась мне следующая история: мужик крадет в морге труп, неторопливо везет его к озеру вулканического происхождения. Там при помощи колдовства и собственной крови он оживляет труп, делает из него сначала зомби, а потом вполне себе живого человека. Оживляет он его для того, чтобы вновь жестоко убить. Такая вот кровная месть. Съев солянку, попадаю в реальный видеосалон 80-х: на столиках клетчатая скатерть и лимонад со вкусом бабл-гама. Все дни феста здесь идет ретроспек-

ПЛУГ

тива фильмов студии Cannon Films. Ну ты помнишь: гнусавый голос озвучки, Чак Норрис с огромным пулеметом наперевес, Ван Дамм в прыжке, туалетный юмор комедии «Последний американский девственник». Потом была афтерпати в каком-то баре, вроде А.P.T.E.K. называется. Пью виски, требую у ди-джея поставить «Гражданскую оборону» или «что-нибудь эстонское», а он в основном выбирает международные рок-хиты. Вроде звучат «Гениалисты», пытаюсь выяснить это у соседа, но он отвечает, что в Эстонии разговаривает только на «эстонском эстонском». Благодарю Марию за фест, она говорит «Спасибо!» и что хочет расслабиться, вскакивает с места и начинает истово отжигать под «Smack My Bitch Up». Пью дальше, на часах четыре утра, в хостел смысла идти спать нет — в 6:30 первый автобус. Брожу по пустынному Хаапсалу, где в это время нет не только людей, но и машин, пытаюсь вломиться в какой-то заброшенный дом — не удается :) Пытаюсь спать на лавке. Но вот и автобус. «Отлично съездили, ребята». P.S. Также рекомендую к просмотру ирландский мистический фильм ужасов «Канал», канадскую ленту «Backcountry» о том, как выжить в лесу, и постапокалиптическую стилизацию «Turbo Boy» (производство Канада-Новая Зеландия). Увидимся на торрентах!

ФЕСТИВАЛИ

16–18 июня, Барселона

SONAR: МУЗЫКАЛЬНАЯ ДОРОЖКА В БУДУЩЕЕ Текст: Эви Пярн и Михаил Малкин / Иллюстрация: Эви Пярн

казавшись на фестивале электронной музыки Sonar, где переплетаются новые технологии и современная музыка, с первых шагов понимаешь: вот оно — будущее, вот он — завтрашний день. Сразу за воротами фестиваля, в рамках программы Sonar+D, начиналась выставка последних разработок, касающихся процесса создания музыки. Здесь любой желающий мог практически на ходу записать свой трек, благо соответствую-

щей техники было предостаточно, включая ту, чье предназначение понять людям непосвященным было не так просто. Помимо этого было много всего о визуальных эффектах, креативном программировании и виртуальной реальности и погружении в нее (например, можно было запросто «прогуляться» по Нью-Йорку). Свои разработки представили как студенты, так и состоявшиеся творческие коллективы, инженеры и мультимедиа-художники. Можно было увидеть и дрон величиной с ладонь, и

#33 / сентябрь 2015

ФЕСТИВАЛИ граммофон, работающий через Bluetooth, посетить механизированные представления, прогуляться по 3D-мирам, послушать лекции художников и разработчиков, поучаствовать в мастерклассах и конференциях, представить свой стартап на суд профессионалов или потенциальных инвесторов… Организаторы Sonar сделали так, чтобы каждый гость фестиваля ощутил на себе пользу от новых технологий. Например, здесь нельзя было потерять деньги: с помощью специально разработанного приложения они загружались на особый чип, встроенный в браслет, необходимый для передвижения по территории фестиваля. То тут, то там располагались специальные будки, где свои кровные — наличные или с банковской карточки — можно было перенести на чип. Уже выпито много пива, съеден не один бургер, и на чипе закончились средства? Вопрос нескольких минут — надо только добраться до будки SonarCashless. Загрузил слишком много? Не беда — электронные деньги можно в любой момент обналичить и отправиться тратить их в город. Позаботились организаторы и о повсеместном доступе к интернету, позволяющем постоянно быть в курсе программы мероприятий. Выставка Sonar+D проходила в стенах торгово-выставочного центра «Фира де Барселона», одного из крупнейших в Европе, а во дворе располагалась главная площадка дневной программы. Здесь люди таяли на солнце, сидя на искусственном газоне, пиво лилось рекой, а хот-доги и прочие незамысловатые блюда разлетались только в путь

ПЛУГ

(на заметку практичному читателю: поскольку фестиваль проходит в черте города, то всегда можно отлучиться с территории фестиваля, чтобы перекусить более полезной и дешевой едой). Ну и, разумеется, никуда не девалась толпа, ритмично двигающаяся в такт музыке. Пожалуй, наибольший наплыв у сцены в первый день Sonar (вечерняя программа начиналась со второго дня фестиваля) наблюдался во время выступления неувядающих англичан из Hot Chip. Долго находиться под палящим солнцем — это слишком даже для самого опытного тусовщика, а потому публика с удовольствием растекалась по близлежащим холлам, где выступали коллективы более экспериментальной и танцевальной направленности, а мультимедийные художники делали интерактивные механизированные инсталляции со звуком, движением и картинкой. Здесь же можно было дать передышку не только телу, но и глазам: в одном из концертных залов освещение отсутствовало напрочь, и зрители передвигались практически на ощупь. Это было мило, жарко, быть может, чуточку однообразно. Истинный размах фестиваля Sonar стал очевиден только по прибытии на ночную площадку. Уходящих в отрыв меломанов было настолько много, что оказавшись у одной сцены, добраться в нужный момент на другую площадку было не так просто — проходы в бесконечных лабиринтах из людей практически не оставляли места для маневра. А потому, как и на любом фестивале, стоило заранее составить собственную программу и поглядывать

ФЕСТИВАЛИ на часы. Или расслабиться и просто плыть по волнам из людских потоков. Обладателям журналистских и VIPпропусков было чуть легче: для них существовали отдельные длиннющие коридоры с эскалаторами и «бегущими дорожками». Загадочная Róisín Murphy, брутальный A$AP Rocky, снова заводные Hot Chip. Но главными звездами первого вечера были Die Antwoord — настоящий музыкальный феномен из ЮАР. Десятки тысяч людей, набившиеся в огромный зал, с восторгом приветствовали дерзких и заводных солистов, Ninja и Yolandi, и казалось, что тело переходит в некое состояние невесомости, при котором — в безудержном танце — ногам уже не надо касаться пола. На следующий вечер (всего фестиваль Sonar состоит из трех дней и двух вечеров) программу разбавила классика поп-рока, группа Duran Duran, чье появление в Барселоне, пожалуй, можно сравнить с приездом Льва Лещенко на «Кубану». Забавно, но почему бы и нет? Впрочем, большинство собравшихся ждали другого. Например, не теряющих актуальность Chemical Brothers. Высочайшее качество звука, умопомрачительное световое шоу, а людей в бесконечном зале, кажется, еще больше, чем на Die Antwoord — навскидку добрая половина Ласнамяэ. Еще там был Owen Pallett — канадский композитор и мультиинструменталист, который гармонично сочетает стили барокко, классики, поп-музыки, арт-рока и инди-рока. FKA Twigs — совсем молодая, начинающая певица, автор

песен и танцовщица из Великобритании, поразившая до глубины души. В ее музыке переплетаются меланхоличный и ритмичный трип-хоп, арт-поп, электроника и альтернативный R&B. Хочется упомянуть и Holly Herndon — композитора, мастера импровизации и аудиохудожника из США. Он пишет электронную музыку путем программирования в DAW и MaxMSP, а в визуализированном оформлении шоу опирается на законы актуального сегодня направления пост-интернет. А еще в душу запала Kate Tempset — поэт из Великобритании. Она пишет глубокие злободневные тексты, преподносит их в виде художественной декламации и хип-хопа под актуальные электронные ритмы — такой себе The Streets в женском обличье с типичным британским привкусом (или акцентом) и брутальностью. Нельзя не отметить Squarepusher, DJ Seth Troxler, Kiasmos и Skrillex. Спектр музыкальных направлений на Sonar очень широк, и во главе всего стоит эксперимент, поиск новых звучаний (house, electro, электроника, industrial noise, noise, hip-hop, drum and bass, minimal, hardcore, techno, jungle, breaks, jazz, rock, pop и т. д. ). Здесь можно отчетливо разглядеть мировые тенденции в клубной и электронной музыке, все это из первых рук. Это город в городе, отдельная реальность. Но невозможно объять необъятное, а потому приезду на подобное событие должна предшествовать серьезная подготовка. Обязательно ответь на вопросы «Чего я жду? Что я хочу услышать и увидеть?» и набросай свой план. Удачи в освоении музыкальных просторов!

#33 / сентябрь 2015

ФЕСТИВАЛИ

11–19 июля, Пори

PORI JAZZ: ЗАНИМАЕМ ВТОРОЙ РЯД Текст: Тийна Тамбаум

а фестивале Pori Jazz я живьем услышала джаз-музыку во второй раз в жизни. Известный на весь мир фестиваль отмечал свое 50летие, так что в мир джаза я вошла через что ни на есть парадную дверь. Когда этой весной мы попали в рамках фестиваля Jazzkaar на концерт местных исполнителей, нам достались места во втором ряду. Задним числом я понимаю, что близость к сцене была решающим фактором: со второго ряда видно, как, поддерживая друг с другом связь при помощи взглядов, музыканты создают из блуждающих звуков целостное произведение, или какого физического напряжения требует тот высший пилотаж в исполнении, на который инструменталисты себя добровольно обрекают. Сидя на джазовом концерте у самой сцены, ты наблюдаешь процесс, с которым редко соприкасаешься в жизни и нынешней культуре, — ты становишься свидетелем созидания.

ПЛУГ

Перед поездкой в Пори подготовительную работу мы не проделали: приехали на место, ничего не зная об исполнителях, их стилях и репертуаре. Мы доверились фестивалю и настроились получить трехдневный заряд джаза. Лавируя между четырьмя сценами, вполне можно было организовать себе нон-стоп концерт. Казалось логичным, что на главной сцене, размером с наше Певческое поле, будут выступать самые крутые исполнители, так что в первый день мы именно туда и отправились. Beth Hart, John Hiatt, Caro Emerald... Чтото не так: музыка звучала отличная, но ощущение от происходящего и в подметки не годилось тому, что мне довелось случайно пережить на весеннем Jazzkaar. Хедлайнер вечера Кайли Миноуг окончательно вогнала меня в ступор. Мои ожидания абсолютно не совпадали с программой фестиваля, и поэтому я никак не могла расслабиться и насладиться качественным шоу, со

ФЕСТИВАЛИ старательностью школьницы подготовленным древним австралийским попидолом. Причина разочарования была не в Кайли. К концу первого дня мы, новички на Pori Jazz, наконец поняли, что главная сцена, собирающая более 100 000 зрителей, — это золотая жила для организаторов фестиваля. Даже вход на эту сцену находится в стороне от других площадок, что позволяет, при желании, уберечь уши от звуков джаза. Во второй день мы курсировали между двумя сценами поменьше. Lokkilava и Tedin Teltta располагались напротив друг друга, и когда на одной из них концерт заканчивался, в ту же минуту на другой начиналось следующее выступление. В гуще свинга мы продержались без передышки три часа, после чего душа и тело были опустошены от сопричастности. Слушание джаза сравнимо с занятием спортом: от импровизаций мышцы напрягаются, а дыхание задерживается. Лично мое физическое напряжение возрастает, когда на сцене духовые и контрабас. Я вообще думала, что в другом составе играть джаз невозможно, пока в Пори не столкнулась с выступлением группы, исполняющей электронный джаз. Второй миф, развенчанный в Пори, связан с моим предубеждением, что внешность джазовых певцов должна нести отпечаток их богатого жизненного опыта. Но после того, как слащавый юноша Jarrod Lawson сел за рояль и начал петь, я поняла, что хороший джазовый вокалист не должен быть старым, чернокожим и едким.

Слушая концерт за концертом, я все больше хотела увидеть, как джазовые музыканты репетируют. О чем они договариваются перед тем, как подняться на сцену? О начальной тональности и основных мелодических ходах? Как такое вообще возможно: вроде как, каждый из них играет, что в голову взбредет, пальцы двигаются по струнам и клавишам без оглядки на других, но все вместе это звучит слаженно? Все эти изобретательные ходы, в которых больше пауз, чем нот, заучиваются заранее? Под аккомпанемент этих вопросов мы брели в сторону ночевки после своего первого по-настоящему джазового дня... Сейчас средний возраст публики на Pori Jazz — 40-50 лет. Молодежь от 25 лет и старше, похоже, не может позволить себе дневные билеты за 76 евро и довольствуется бесплатными концертами на Джазовой улице. Чтобы воспитать следующее поколение слушателей, организаторы фестиваля устраивают также бесплатный трехдневный детский фестиваль. В честь 50-летия фестиваля в Художественном музее Пори была открыта обширная выставка об истории этого мероприятия. Когда в 1966 году по инициативе учителя местной музыкальной школы Сеппо Хакала в горуправу на согласование поступил план о проведении двухдневного джазового мероприятия, к всеобщему удивлению было получено разрешение назначить первый день фестиваля аж на субботу. В то время по субботам предполагалось заниматься чтением молитв и поисками внутреннего равновесия. В этот день в

#33 / сентябрь 2015

ФЕСТИВАЛИ городе под строгим запретом было все, хоть как-то связанное с развлечениями. Организаторы мероприятия же в своем ходатайстве назвали джаз изящным искусством, приравняв его к живописи и классической музыке. Таким образом любители поджемить получили прекрасную возможность предаваться своим «медитациям» по субботам. За последние 50 лет джаз обогатился за счет новых инструментов, форм и зву-

чаний, но, на мой взгляд, у представителей этого вида искусства не получится достойно воспользоваться техническим прогрессом: записывать джаз на звуковые носители имеет смысл лишь в целях архивирования. Потому как для восприятия джаза нужен не только слух, но и зрение, обоняние и осязание. Джаз — это творческий процесс, за которым нужно наблюдать со второго ряда.

26–28 августа, Берлин

POP-KULTUR: ГОДНАЯ ТУСОВКА В ЛУЧШЕМ ТЕХНО-КЛУБЕ МИРА Текст: Руслан РХ и Елена Рейлент / Иллюстрация: Cheng Chu

уляем по центру Берлина, прямо около Бранденбургских ворот видим Георгиевский и российский флаги и огромный плакат на русском и немецком языках с просьбой лично к В. В. Путину опять ввести войска в Германию, так как здесь «всё ещё фашизм». Рядом с транспарантом стоят мужчина и пара теток за 40, все с георгиевскими ленточками. Мы живем в районе Кройцберг. Именно благодаря ему Берлин считается центром альтернативной культуры Европы. Помимо сквоттеров, художников, артистов, музыкантов и прочей богемы здесь

ПЛУГ

живет много турок (кстати, вежливых). 1 мая здесь происходят «ритуальные столкновения с полицией» (цитата из путеводителя). Дома — как начала прошлого века, так и 60-70–х годов. Все разрисовано граффити, иногда это действительно имеет художественную ценность, чаще — просто мусор. Много милых кафешек, баров и «сделай сам» садов, в которых постройки сбиты из грубых досок, и бурлит культурная жизнь: занятия йогой, концерты, можно вырубить пиццы, купить саженцы и т. д. Таллиннские Kultuurikatla Aed, культурный завод Polymer, творческий городок Telliskivi — теперь я увидел, откуда это все

ФЕСТИВАЛИ

у нас появилось. Отдельно хочется отметить речные каналы. Вдоль них приятно гулять, по ним можно плавать. Некоторые живут прямо здесь, в плавучих домах, на старых баржах. Есть открытые бассейны. Берлин очень зеленый город. Много красивых парков. Часто рядом с церквями. Много велосипедистов. Вот как выглядит типичный «летний» берлинец: парень — татухи по всему телу, майка, шорты, борода, кепка, на ногах кроссовки или ботинки Dr. Martens (никаких сандалий), в руке бутылка пивчанского; девушка — татухи по

всему телу, майка, шорты, на ногах кроссовки или ботинки Dr. Martens (никаких босоножек). Платья? Встречаются редко. Но главное — любая заброшенная постройка становится «сделай сам» клубом с коммерческой составляющей. Так, возможно, произошло и со знаменитым техно–клубом Berghain, куда мы приехали на фестиваль Pop-Kultur. В апреле 2009 года Berghain занял первое место в списке «100 лучших клубов мира» по версии английского журнала DJmag. Бывшая электростанция, внутри

#33 / сентябрь 2015

ФЕСТИВАЛИ неясный свет, оранжевые с черным цвета, на стойках — массивные белые свечи. В клубе несколько концертных площадок, где–то наверху Panorama Bar, где-то глубоко внутри большой «концертный зал» в помещении старого цеха. Постапокалиптичный замок. Респекта к прессе никакого: получил проходку — стой в очереди со всеми. Несколько кордонов обыска. Все, впрочем, вежливо, деловито. Внутри лабиринты, и вообще непонятно, куда идти, чтобы попасть с одной площадки на другую. К тому же работники клуба то открывают, то закрывают какие-то двери, в итоге приходится наобум плутать по коридорам. Съемка внутри клуба запрещена. Этот небольшой нюанс позволяет Berghain поддерживать имидж одного из самых загадочных мест в индустрии ночных клубов. Плюс половину публики не пропускают внутрь. Перед дверью стоит огромная очередь, и в первый день нам тоже пришлось ее отстоять. Правда, к полуночи очереди уже не было (фестиваль начинался в 19:00). Одна девушка не могла из-за этого поверить, что попала в ТОТ САМЫЙ КЛУБ, она вопрошала: «Is it Berghain? Where is the queue?». Из-за огромного количества народа в клубе душно, к тому же там разрешено курить, что стало для нас крайне неприятным сюрпризом. Теперь про артистов. 26 августа. Музыканты Fenster аккомпанируют собственному фильму в стиле трэш скай-фай, сделанному на коленке. Вначале звучат как любительский «Зо-

ПЛУГ

диак», потом немного лучше. Первобытный эйсид–джаз, одним словом, ретрограды. Звук, впрочем, аналоговый, теплый, приятный. Бежим в Panorama Bar, где самобытно, гипнотически, иногда нервно звучит Галя Чикис. Она тоже использует старые приборы. Вокал на русском, но с огромным реверсом, так что язык не имеет значения. Хотя на заднике сцены играет видео с текстами песен на английском. Меняем площадки. Молодые симпатичные девчонки из Hinds самоуверенно пытаются играть рок. Думают, за обаяние можно многое списать. Но не в этом случае. Просто надо научиться играть быстро, и все будет в порядке. Опять Panorama Bar. Живущая в Лондоне Инга Коупленд из Эстонии, она же сестра Артема Астрова Алина, она же экс-Hype Williams, собирает из семплов очень басовитую музыку, проговаривая в микрофон необязательные строчки на английском. После в Panorama Bar начинается дабстеп с заходами в драмчик, звук такой громкости, что пипец, но местным нравится. Идем в основной зал. Isolation Berlin — местные герои играют рок на немецком, и со скоростью у них все в порядке, смесь Pavement и Tocotronic. И наконец, на сцену выходит Owen Pallet и сразу выводит фестиваль на новый уровень. 12 музыкантов, духовые, скрипки, голос, правильный барабанщик, один маленький синтезатор, прекрасные оркестровки, красивая музыка, хоть и без особых гармонических изысков, но

ФЕСТИВАЛИ этого здесь и не надо — все и так отлично. 27 августа. Известный электронный музыкант Herbert представляет свой новый альбом и играет хаус живьем: два ноутбука, тромбонист, певица, певец. Все очень хорошо, но народу слишком много, и не моя это музыка. Neneh Cherry, известная большинству благодаря хиту «7 секунд», совместно с барабанщиком и электронщиком RocketNumberNine и ви-джеем делают зажигательную (слегка убыстренные Massive Attack), качевую, социальную — много феминизма и слова fuck — музыку. Публика настроена очень тепло. 28 августа. Идя в клуб мимо многоэтажек, слышим женский вой, крики, человек тридцать турок носятся по двору, со стороны кажется, что кого-то здесь как минимум убили. Появляется полиция, несмолкающие крики и вопли теперь обращены к ним. Стоим немного. Втыкаем, но ничего не понимаем. Двигаем дальше. В Berghain зацепили угарное шоу от черной пост–хардкор группы Ho99o9 (читается как «хоррор»). Влияние Игги Попа, старого агрессивного хип-хопа, Black Flag и даже скорее Bad Brains очевидны, подача необычна: рок-группа играет с подклада (включая фидбэки гитары в паузах), барабанщик с черным чулком на голове вколачивает сверху, два атлетически сложенных вокалиста в татухах (один с дредами, другой крашеный блондин) делают неистовый душевный и телесный стриптиз. Один под конец шоу абсолютно голый прыгает в толпу.

Наш вечер завершился отличным выступлением Ebony Bones из Лондона. Заправляет всем чернокожая вокалистка, а на барабанах играет Игорь Trip, наш земляк — знаю его с детства, он занимался у меня на гитаре, давно уже живет в Лондоне, три года играет с Ebony Bones. После концерта мы нехило посидели-повспоминали-порассказывали. Музыка Ebony Bones — это современное переосмысление R’n’B и бита 50-60-х, танцевально–электронная, с гаражными гитарными вставками и агрессивным диско–битом. Вокалистка, кстати, одноклассница Эми Вайнхаус, что тоже многое объясняет. Костюмы у группы яркие, в стиле blaxplotation psychedelic futurism. Например, два парня на подпевках вышли в костюмах огромных, похожих на пионы, цветов. На бис вокалистка села за барабаны, а петь (и плясать в обнимку с остальными музыкантами) пришлось… Игорю. P.S. На утро мы узнали, что же там у турок случилось: «Ссора соседей переросла в массовую драку. Участвовало 30 человек. Пострадало семеро». А в целом Берлин для жизни годен.

#33 / сентябрь 2015

Текст: Олеся Ротарь / Иллюстрация: Полина Тикунова

ТЕМА

БЕЖЕНЦЫ: зачем нам все это нужно? В

ечер пятницы. Мы пришли в гости к другу по случаю его дня рождения. Уселись за стол, наполнили бокалы, выпили. Не прошло и 15 минут с начала посиделок, мы даже салаты еще не успели на тарелки положить, а разговор наш уже забурлил вокруг темы эмигрантов, тон беседы стал повышенным. Именно этим мне запомнится лето 2015-го: невозможностью отвернуться от опосредованных войн, которые ведет не твоя страна, но ее партнеры по бизнесу, и невозможностью выбора между человечностью и страхом впустить в дом чужаков. Как нам с этим быть? Желая взглянуть на этот вопрос со стороны, мы попросили Ирину Захаровну Белобровцеву посоветовать к прочтению те литературные произведения, которые затрагивают тему беженцев в современной Европе. Помимо уже знакомой читателям ПЛУГа «скандинавской трилогии» Андрея Иванова («Путешествие Ханумана на Лолланд», «Бизар» и «Исповедь лунатика»), профессор Белобровцева назвала еще три романа. Совсем не простых для восприятия. Но таких нужных.

ПЛУГ

ТЕМА

МИХАИЛ ШИШКИН, «ВЕНЕРИН ВОЛОС» (2005) Михаил Шишкин работал переводчиком для иммиграционных властей Швейцарии, которые рассматривали просьбы о предоставлении политического убежища. Власти пытались определить, какой рассказ подлинный, а какой случился с другим человеком или выдуман. Судьба самого переводчика (в романе «Толмач») и рассказы беженцев послужили источником для значительной части романа «Венерин волос». Как пишет известный критик Майя Кучерская, «бесконечные истории беженцев, просящих политического убежища, переплетаются, прорастают друг в друга — из современной Швейцарии действие переносится в Париж, Россию начала прошлого века или древнюю Персию — и сливаются воедино — в историю любви, без которой невозможен мир. „Венерин волос“ — один из самых ярких романов последних лет, соединяющий завораживающие языковые эксперименты и злободневность, дневники начала прошлого века и рассказы о русской революции, швейцарском рае и чеченском аде. Книга, объясняющая потаенный смысл литературы, да и любого написанного слова».

«»

Весь мир — одно целое, сообщающиеся сосуды. Чем сильнее где-то несчастье одних, тем сильнее и острее должны быть счастливы другие. И любить сильнее. Чтобы уравновесить этот мир, чтобы он не перевернулся, как лодка. Нет ничего временного — вот напишешь что-то случайно в детстве вилами на воде, подгребая упавший в пруд мяч, а окажется, что навсегда.

МИХАИЛ ГИГОЛАШВИЛИ, «ТОЛМАЧ» (2003) Михаил Гиголашвили родился в Тбилиси, кандидат филологических наук, автор исследований, посвященных творчеству Достоевского. Ныне живет в Саарбрюккене (Германия), преподает в университете земли Саар. Роман Гиголашвили «Толмач» посвящен проблемам иммигрантов из бывшего Советского Союза. Насмешка над немецкой бюрократической машиной и над бывшими соотечественниками, которые всеми правдами и неправдами пытаются получить статус политических беженцев и заграничный паспорт, остается на удивление человечной, понимающей — скорее усмешкой, нежели насмешкой. В своей рецензии на afisha.ru критик Лев Данилкин пишет: «монологи мнимых беженцев — главный материал романа Гиголашвили, гениального транслятора, запросто штампующего лазерные копии с любого микродиалекта русского языка; такого уха на устную речь не было в отечественной литературе со времен сорокинской „Очереди“.

#33 / сентябрь 2015

ТЕМА Весь этот клуб выдающихся джентльменов — чеченские боевики, дезертиры, коммерсанты, монахи, сумасшедшие, просто прохиндеи — изъясняется по-русски так многообразно, что будто пластинку с голосами диких зверей слушаешь: экзотика, ВДНХ акцентов, интонаций, лексик, фонетических особенностей. Романный трюк Гиголашвили состоит в том, что немцы получают от его героя монохромный белковый концентрат <...>; а читатели — такие же „бывсовлюди“ — лингвистическое мясо, сочащееся ржавой кровью, кишащее микрофлорой, пахнущее невообразимо <...> Два сюжета — черная комедия о Европе в состоянии либерального маразма и галерея лингвистических портретов — сплавляются в один роман через замечательно вырисованную фигуру рассказчика». Книга вышла двумя годами раньше романа «Венерин волос», поэтому некоторые критики осмелились обвинять Шишкина в плагиате. Сам Гиголашвили заявил, что, по его мнению, сходство сюжета объясняется сходством судеб двух авторов-эмигрантов.

«»

ПЛУГ

Шнайдер включил диктофон. Он четко спрашивал, Витас односложно отвечал. Шнайдер успевал на листе записывать даты. Картина такая: в школе учился плохо, был дзюдоистом, не хотел идти в армию, за что и посадили на три года; когда вышел, помогал матери на базаре, а потом опять попал под призыв, но на этот раз его не посадили, а предложили альтернативу: или опять сидеть, но теперь уже как рецидивисту-отказнику, или пойти в спецдивизию, где и добыча есть, и работа не очень пыльная. Пришлось идти воевать. — На чьей стороне? — вежливо осведомился Шнайдер. — На наш-шей! — возмутился Витас, не дав мне доперевести. — Да, но кто это — «наши»?.. Вы же говорите, что родились и жили всю жизнь в Грозном?.. Кто же теперь для вас «наши»: чеченцы или русские? — улыбнулся Шнайдер. — Рус-саки, конечно. Мат-тушка ж у меня русская… Умер-рла, правда… Ни род-дных, ни близких. Все пом-мерли. И хат-та порушена нах-хху…<...> Выяснилось, что Витас служил в дивизии 00. Их забрасывали на парашютах в тыл врага, и они «мочили все, что шевелилось». Шнайдер не понял: — Убивали?.. А если женщины или дети?.. — Баб… упот-требляли, а потом тоже моч-чили… — огрызнулся Витас. — Это тоже переводить? — переспросил я у него негромко. — П-прав, брат-ток. Не надо. Скажи: убив-вали, мол, только врагов роддины. Шнайдер попросил узнать, как ему платили, помесячно или за операцию? И сколько? — За оп-перацию. По трист-та баксов на рыло. — За участие или за убитых? — уточнил Шнайдер. — По-всяк-кому, — буркнул Витас, уставляя оба глаза под стол.

ТЕМА — И сколько времени он так воевал? И где? — Пять лет. В Чечении пог-ганой, — не дожидаясь перевода, выпалил Витас, а мне наконец стало ясно, что немецкий язык он понимает не хуже меня.

ПЕТР АЛЕШКОВСКИЙ, «РЫБА. ИСТОРИЯ ОДНОЙ МИГРАЦИИ» (2006) Петр Алешковский — историк, прозаик, журналист, телеведущий. Роман «Рыба. История одной миграции» повествует о судьбе русской женщины, потоком драматических событий унесенной из Средней Азии в Россию. Прозвище Рыба, прилипшее к героине — несправедливо и обидно: ни холодной, ни бесчувственной ее никак не назовешь. Вера — медсестра по образованию и призванию, переживает несчастье за несчастьем, от изнасилования на заре юности до смерти сына и предательства всех любимых мужчин, стойко несет свой крест и не устает повторять слова своей немудрящей молитвы: «Отче-Бог, помоги им, а мне как хочешь».

«»

Ура-Тюбе мы проехали медленно и чинно, как на параде, чтобы не вызвать подозрений, а как только город остался позади, дядя Степа снова припустил. Чудом не пострадали ни люди, ни машина — пробитое пулей лобовое стекло, четыре дырки в фанерном кунге не в счет — бандиты не ожидали сопротивления. Зафарабад проехали ночью, милицейский пост с приданным ему взводом солдатиков принял мзду и пожелал нам счастливого пути. Таджикистан остался позади. Много раз потом я смотрела на карту, пыталась вспомнить, что и когда происходило в пути. Но все слилось, стерлось — пустые дороги, редкие попутные и встречные машины, люди, бензоколонки, телеги и трактора, волы, лошади, верблюды, отары овец, худые лисы на длинных ногах, провожающие нас настороженным взглядом суслики, застывшие у норок, и парящие в небе степные орлы. Готовка на кострах, вода из алюминиевых канистр, теплая, с привкусом металла, трясущийся пол, застеленный грязными матрасами, мои мальчики, возбужденные и смертельно уставшие, молчаливый Геннадий, Володя и дядя Степа, посменно сидящие за рулем, прибитые и подавленные дядя Костя и тетя Катя. Котяевка — ничем не приметное село. Перевалив границу, мы затормозили у поста ДПС, высыпали из машины и, не сговариваясь, заорали: «Ура!». Патрульные гаишники даже опешили, но, разобравшись в чем дело, посмеялись вместе с нами, пожелали счастья и удачи. Ноев ковчег прибыл в Россию.

#33 / сентябрь 2015

ПРОЦЕССЫ

Текст: Елена Григорьева aka egmg / Иллюстрация: МаГо

Война бобров и жемчужниц

ПЛУГ

В войне бобров и жемчужниц мы были на стороне последних. Бобры гораздо более мобильны, энергичны и харизматичны, а мы — защитники слабых.

ПРОЦЕССЫ

считаю, что лучшее (после Пушкина), что было в школе, — это: 1. дневник с расписанием уроков на каждый день; 2. список рекомендуемой литературы на лето; 3. сочинение на тему «Как я провел лето». Каждый круг лет открывался отчетом о проделанной, так сказать, полевой работе. Отчет — очень важный инструмент саморефлексии, а саморефлексия — инструмент самовозрастания личности. Мы оглядываемся на пройденный отрезок спирали и видим, чего мы достигли и чего мы достигнем в нашем вечно-настоящем. Память — это все. Память — это искусство. Если ее не упражнять, то, как и в любом мастерстве, навыки стремительно отмирают. А за навыками и конечности, которые выполняли эти навыки. Сочинение «Как я провел лето» должно быть добровольной и приятной обязанностью каждого мыслящего существа. Разумеется, его необязательно публиковать, однако всем учителям по профессии я советую регулярно публиковать. И я очень рада, что ПЛУГ решил выделить специальную борозду под это начинание. В своем отчете я хочу рассказать о новом, как мне кажется, отличном лайфхаке, а именно об экологических летучих отрядах семиотиков-спасателей. Я долго не решалась предать свои соображения гласности, потому что это лайфхак высочайшего класса за смешные деньги, а так не бывает, во всяком случае, не бывает долго. Поэтому я прошу

уважаемых читателей распространять эту информацию осторожно и по проверенным каналам. Речь пойдет об экологических толоках ELFI Talgud. Толоки (совместная бесплатная работа на общее благо на лоне природы) проводятся не первый год, русское сообщество в эту активность вовлек тартуский эколог по образованию и убеждениям Александр Шкут. Я была на лесном сенокосе на Сааремаа два года назад. В этом году я приняла участие в толоке, а точнее, в экспедиции в крупнейший заповедник Северной Эстонии Лахемаа. Год нынешний объявлен ELFI Talgud годом текучих вод. Небольшой добровольческий отряд в 12 человек был брошен на разборку бобровых плотин на речке Пудисоо. Плотины приводят к заиливанию дна, тем самым лишая нашу единственную европейскую жемчужницу (Margaritifera margaritifera) пляжей для самовозрастания. Перед отъездом я позвонила своему коллеге зоосемиотику Алексею Туровскому и получила его благословение на спасение на водах. Нас прекрасно поселили, частично мы сами готовили себе еду (среди нас были профессионалы), частично нас кормила хозяйка дома отдыха, ну, или кемпинга Pudisoo Puhkemaja. Это бывшая усадьба со всевозможными подсобными строениями. Территория хутора огромная, с индейским типи посредине. Тут же дуб с полным штабом, лестницами, качелями и канатами, батут, для безопасности детей углубленный в землю. Огромная летняя кухня — каретный сарай в прошлом, забитый живописным

#33 / сентябрь 2015

ПРОЦЕССЫ хламом. Баня у реки, до берега моря пятнадцать минут ходьбы по пахучим лугам. Рай, особенно для детей. В нашей команде было двое и у хозяйки трое. Никаких языковых проблем у детей не возникло. Впрочем, в нашей команде оказались два китайца (один из моих студентов очень вовремя проезжал с другом из Гонконга в Норвегию через Таллинн), так даже у них не было никаких проблем в коммуникации. Мы отлично поработали, разгребая плотины. Мой китаец Кольман стоял в гидрокостюме по грудь в воде. Его друг Йан успел еще накануне прямо по приезде спуститься по канату с дуба, содрав себе всю кожу с ладоней. Бедный никогда в жизни каната не видел, наверное, только в кино. Поэтому его пришлось забинтовать и перевязывать. Мы, кстати, заметно повысили уровень речушки разгребанием плотины. Китайцы решились пойти в баню на третий день, и оба стойко вынесли все необходимые процедуры и ритуалы. Компания подобралась, как водится, самая душевная, но еще и профессионально разнообразная. Было два доктора философии, а также специалист по корейскому языку и культуре, чем ее обширные гуманитарные познания отнюдь не ограничиваются. А еще морской капитан в отставке, как выяснилось, по совместительству отец одного из наших ведущих эстонских актеров. Бывший диджей, студенткаскульптор из Тарту, шеф-повар. Впрочем, у всех, как правило, легенды и занятия временные, как уж получается в наше смутное время. Никакой дискриминации по возрасту: младшему 6, старшему 68, среднему 55. Четыре дня и три

ПЛУГ

ночи на речках, на болотах, по мысам и заливам Лахемаа; трапезы за длинным деревянным столом, у камина с чайкомкофейком, в бане с веничком и под звездами в темной воде заводи. Сумму, которую мы заплатили за это полное счастье, я просто не назову. Пусть меня даже пытают, впрочем, китайцы уже в курсе :). Подобные вылазки прекрасны во многих отношениях. Я надеюсь, что каждый из участников от мала до велика вынес свой персональный, уникальный, офигенный багаж памяти. Я же хочу поделиться своими соображениями. Я сравниваю этот формат с форматом нынешних академических летних школ, и сравнение явно не в пользу последних. Когда-то наши семиотические школы в Кяарику были территорией свободной мысли, где ученые ели за одним столом, как равные, как апостолы в коммуне ранних христиан. Признанный патриарх формальной школы Роман Якобсон и начинающий мальчишка-аспирант Юрий Левин могли затеять спор на тропинке, ведущей от дортуара к озеру. Впрочем, как сообщают нам мемуары, неподалеку от этих тропинок дежурили машины с малоприметными читателями газет. В то время, 60-е ХХ века, летние школы были разумным и человечным противовесом заизвестковавшейся советской академической системе. Здесь, на природе, за одним столом, у одного камина можно было говорить с той степенью свободы, которую каждый сам себе отмерил. Разумеется, чрезвычайно важна была близость природы, что возводило нас к традициям Ликейской рощи и перипатетиков,

ПРОЦЕССЫ сама ходьба по пересеченной местности, горизонты, зелень, воды. Важна была особая «природная», естественная атмосфера этих праздников общения. Однако шли годы, менялась система академических институций. На сегодня летние школы выродились просто в академические пикники разной степени роскошности. Впрочем, все академические форумы на настоящий момент выродились в бессмысленную словесную разминку перед фуршетом: «блаблаблаб кофе блаблаблаблабла ланч блаблблабла кофе блаблаблабла банкет». Специально приставленные магистранты-волонтеры кормят более маститых коллег амброзией с ложечки и лупят по ушам надутыми бычьими пузырями с горохом, чтобы тоскующие после сытного ланча ученые услышали вопрос собеседника, а потом — по губам, чтобы они ответили. Я практически не преувеличиваю, Свифт мне свидетель. Но ведь интеллектуалам, и не только им, надо где-то обмениваться накопленным опытом и информацией. Академические сборища, очевидно, не выполняют больше функцию коммуникативного поля. Там никто не слушает даже себя. Кроме того, хорошо бы интеллектуалам встречаться еще с кем-то кроме себя самих. Они очень любят пнуть «уралвагонзавод» за бескультурье и стадность, но что они знают про этих людей и, главное, откуда? Может быть, как-то постараться найти хотя бы точки соприкосновения? Очень и очень непросто заставить себя соприкоснуться с малознакомой тебе культурой, часто агрессивной. И люди все дальше и дальше замы-

каются в своих коммуникативных пузырьках-монадах. Все дальше и дальше расходятся внутренние картины мира каждого из таких пузырьков. И мир распадается в своих основах. Нужны какие-то «столы переговоров», пункты согласования эгоистических интересов монад. И тогда встает вопрос — где? Нужны специальные коммуникативные пузырьки для общения. Коммуникативные ниши легче всего организовать в виртуальном пространстве, а затем переносить их в конкретное место-время, желательно — приятное. Толоки хороши тем, что позволяют собрать экологически ориентированную команду более или менее одного, но весьма широкого круга. Обычно такой сбор имеет научно обоснованную экологическую цель, требующую коллективного физического труда. Проживание на уровне кемпинга, еда местная, экскурсии, баня, вечера у камина, дети на седьмом небе от счастья. А главное — природа, природа, природа, природа. Наши эстонские болота. Болото — это система.

Присоединяйтесь: www.talgud.ee

#33 / сентябрь 2015

СТИХИ

ПЛУГ

СТИХИ

#33 / сентябрь 2015

ТЕАТР Окончание театрального сезона 2014/2015 в Русском театре ознаменовалось серией премьер, посвященных русской классике: «Вишневый сад» Чехова, «Белые ночи» Достоевского и «Пир во время чумы» Пушкина. Вердикт авторов ПЛУГа, писавших свои рецензии абсолютно независимо друг от друга, не самый утешительный.

«БЕЛЫЕ НОЧИ» ознакомительная Текст: Анастасия Корчинская / Иллюстрация: Евгений Красси

прогулка по Питеру

аще всего классика — вещь безопасная: она всегда уместна, для нее нет возрастных ограничений. На классику можно сходить между делом — развлечься, не опасаясь, что увидишь кошмар, который будет сниться тебе потом ночами. И оттого классика довольно скучна. Причем «Белые ночи» в этом смысле особенно скучны. Для меня эта повесть, написанная мечтателем про мечтателя и для мечтателей, всегда была историей, в которой ничего не происходит. Поэтому и в театр-то на спектакль я пошла исключительно для того, чтоб узнать — как можно два часа разыгрывать на сцене действие совершенно ни о чем? Петербург находится всего в каких-то трехстах километрах от Таллинна, но многие русские из Эстонии никогда не видели его. Для них существует только

ПЛУГ

придуманный Питер — город книг и учебников, величественный, гранитный, холодный и совершенно неподвижный. Иван Стрелкин, режиссер спектакля, легким жестом подменяет наше старое видение Петербурга новым, своим: на нераскрытом пока занавесе он показывает короткий фильм, снятый, похоже, на мобильный телефон. В этом видеопрологе, несмотря на прохладу и балтийский свежий ветерок, светит солнце, живут и радуются люди, а молодые романтичные юноши улыбаются набережным, статуям, своим оставшимся за кадром друзьям и Прекрасным незнакомкам, которых они видят в каждой прохожей. Если смотреть на Петербург глазами Ивана Стрелкина, то нет в нем холода, гранита и чопорности — есть только ожидание чуда. Благодаря игривому режиссерскому введению зрители встречают актеров именно с ожиданием

ТЕАТР

#33 / сентябрь 2015

ТЕАТР чуда в глазах, а не со складкой скуки на губах от пресыщения старомодной классикой. Построенный на сцене Русского театра Петербург скорее похож на волшебную страну, увиденную глазами ребенка: преображенные светом белых ночей, бронзовые и гранитные статуи сходят, сползают и слетают со своих постаментов и на правах почетных жителей города вмешиваются в жизнь молодых, современных нам мечтателей. Главный герой, которого так и зовут — Мечтатель (его играет Александр Жиленко), может с одинаковой долей вероятности быть современником и нам, и Достоевскому. Девушка Настенька в исполнении Алины Кармазиной — персонаж вообще идеализированный: довольно безличный образ героини-незнакомки актуален в любом столетии. Так и получилось, что люди и призраки удобно сосуществуют вне времени, но во вполне определенном пространстве. Молодые и талантливые актеры органично играют, кажется, родственных им по духу персонажей. Несмотря на лаконичность оформления сцены и неброскость костюмов главных героев, благодаря их игре можно совершенно забыться и следить — что же, что же будет дальше, вдруг Настенька все-таки полюбит своего робкого друга?

ПЛУГ

Да, кстати, а что с сюжетом? Оставляет ли он то же впечатление «ни о чем», как когда-то в детстве? Наивные, инфантильно-искренние разговоры двух молодых людей, немного скучные у Достоевского, вдруг оживают: в беседу встревают сфинксы, львы, императрицы и самодержавцы — этакие духи-хранители города. Сюжет развивается в духе road movie: затянувшаяся прогулка, во время которой происходят встречи и расставания, меняются экстерьеры сцен, на секунду присевшие герои вдруг пускаются в пляс, кружа по улицам города. Будто в танце летает Мечтатель вокруг Настеньки, события жизни которой, казалось бы, заурядные, становятся похожими на сказку. Слепая Настенькина бабушка сходна ликом с императрицей Екатериной, что в бронзовых кружевах стоит в Русском музее; жилец, объект Настенькиных вздохов, крылат, как ангел с Дворцовой площади; и все они вьются, танцуя, как если б слова повести Достоевского были не словами, а нотами модной польки. Кстати, о словах. Редко мы, русскоязычные жители нерусского Таллинна, слышим, как говорят на нашем языке чисто, образно и красиво, и на Достоевского ходим именно за тем, чтоб порадовать свой изголодавшийся по русской речи слух.

ТЕАТР Иван Стрелкин же в своих режиссерских отступлениях говорит так складно и красиво, что не отметить этого нельзя: мы здесь уже забыли, что такое интеллигентная, чистая русская речь. Сходить на «Белые ночи» стоит: отвлечься от домашней и рабочей суеты и заб-

лудиться в романтических переулках Петербурга. Послушать рассказ Ивана Стрелкина о городе, в котором он родился. И просто порадовать себя милой доброй постановкой, после которой так легко и тепло на душе.

Вишневый

АД

Я очень долго думала, что же написать о постановке «Вишневого сада» в Русском театре. Долго думала, почти все лето, и решила ничего не писать. Спектакль ругали, много и громко. Спектакль хвалили — вычурно, литературно, фальшиво и подхалимски — Иван Стрелкин онли. А я, пожалуй, промолчу. Спектакль этот довел меня до той степени дурноты, до которой меня не доводило даже штормящее море. Непонятно — то ли медленно вращающимися декорациями, сделанными из частой решетки, то ли убогостью постановки. Неважно чем. Но подступившая дурнота, наравне с чувством отвращения к увиденному в первом акте, заставила меня выскочить из зала. Вылетев пулей в каминный зал, я перевела дыхание и вдруг пересеклась взглядом с удивленной девушкой, сидящей на стуле у дверей в зрительный зал, — той, что проверяла у нас билеты перед началом представления.

— Простите, — сказала я. — Так получилось. Помолчав, я спросила ее, а есть ли у них, технических работников театра, свое мнение о постановках? Женщина ответила, что, разумеется, есть. И как ей, спрашиваю, нравится вот этот вот «Вишневый сад»? — Знаете, — отвечает она, — я ведь не обязана смотреть все постановки. Я лучше посижу здесь, в коридоре, повяжу... Я очень понимаю эту девушку. Сидеть и вязать в сотни раз более достойное и эффективное времяпровождение, чем посещение «Вишневого сада» в постановке Лысова. Вот, собственно, то «ничего», что я хотела бы сказать о чудесной пьесе Чехова, попавшей в руки художественного руководителя Русского театра Эстонии Игоря Лысова.

#33 / сентябрь 2015

ТЕАТР

ЧУМ ПОСЕРЕДЬ

Текст: Елена Григорьева aka egmg / Иллюстрация: Алена Гинейко

На смерть Автора силами Русского театра Эстонии в помещении церкви Св. Екатерины Доминиканского монастыря.

ПЛУГ

ПИРА

ТЕАТР

посмотрела спектакль «Пир во время чумы», где в авторах текста значился Александр Пушкин, а в постановщиках – Игорь Лысов, 5 августа 2015 года. Сегодня 13 августа того же года, и я пишу отчет о просмотренном представлении. Мое впечатление достаточно отстоялось, чтобы выразить свое мнение о спектакле. Первая реакция у меня была на грани истерики. После окончания спектакля я буквально выбежала из зала, изливая на случайных (несчастных!) зрителей поток своего возмущения. К счастью, я бегаю быстро – мне удалось унести ноги из этого зачумленного места представления без особых эксцессов. Я едва сдерживала слезы и гнев, и, насколько я могла судить на бегу, мои сострадальцызрители разделяли эти чувства. Я слышала, как солидная, хорошо одетая дама сказала своим молоденьким спутницам, тоже очень элегантно одетым, что лучше бы они потратили эти деньги на ресторан! Да, несомненно, в ресторане пир в честь Пушкина был бы уместнее. Просто пойти в ресторан, даже в наш «Пушкин», что теперь напротив универа, сесть, вызвать в сети текст Пушкина и насладиться чтением хоть вслух, хоть про себя, хоть в гениальной интерпретации Швейцера. А то и актер Русского театра Сергей Черкасов прочтет лайф хорошо поставленным и прекрасно различимым голосом. Пушкин вездесущ и общедоступен, в том числе и в очень качественном исполнении. Я вообще не представляю, какую отвагу и ответственность надо иметь, чтобы взяться оживить картину Пушкина.

#33 / сентябрь 2015

ТЕАТР

КОНТЕКСТ

Сейчас я успокоилась, но нанесенная мне постановкой травма чрезвычайно велика. Объясню почему. Если в моей логике кто-нибудь заметит лакуны – пусть укажет, будем заполнять вместе. Это не первый спектакль Лысова, который я пережила. Я видела, кажется, все, что он поставил за этот сезон в нашем театре: «Дядя Ваня», «Женитьба», «Вишневый сад» и вот этот – рука не поднимается написать оригинальное авторское название – «Чум в чуме». Все спектакли мертворожденные, распространяющие разрушенное сознание режиссера-постановщика. Но если три первых – просто мертвые, то последний из них уже заразно мертвый. Хочу здесь уточнить, что я стараюсь выступать как независимый эксперт. Поскольку мне никто не платит за мою рецензию, а с режиссером я лично не знакома, то, наверное, я просто высказываю точку зрения исходя из своего культурного опыта и профессиональной квалификации. Прошу учитывать мой статус, когда вы будете читать нижеследующий эпикриз и диагноз. Диагноз: художественный руководитель Русского театра Игорь Лысов профессионально непригоден к занимаемой должности по причине творческой импотенции.

ПЛУГ

Я стала пристальнее наблюдать за нашим театром чуть более двух лет назад. Отчеты я публиковала в ПЛУГе и в своем блоге. Я увидела катастрофическое положение театра и труппы и попыталась разобраться в причинах. Театр не дает сборов, он умирает. Актеры (прекрасная труппа) работают за гроши почти на голом энтузиазме, который буквально чувствуется в каждом их жесте даже в самых провальных постановках. Режиссеры меняются, как мухи на тортике. Только что был модный победитель всяких показушных конкурсов России, гламурный попрыгунчик Марат Гацалов, который наворотил какую-то сумасшедше дорогую железную арматуру в нашем уютном, умеренно, но все же позолоченном, зале для своего проекта «Вавилонская башня». Ну, да. «Скрежет душевный», как услужливо обозначила мемом специально приглашенная из Москвы театральный критик, запомнится нашим бархатным ложам надолго. И вся общественность стонала, что ее не спросили, когда брали Гацалова. Да еще и контракт, как водится, вслепую подписали года на четыре, так что, вполне вероятно, что еще этому Гацалову и должны остались за то, что он нам тут скрежетал.

КТО-ТО ГДЕ-ТО РЕШИЛ: НЕДОСТРОЕННАЯ ГАЦАЛОВЫМ ВАВИЛОНСКАЯ БАШНЯ ДОЛЖНА БЫТЬ ДОСТРОЕНА

ТЕАТР Но – о, чудо! – у нас появляется молодой режиссер Иван Стрелкин. Все его спектакли, которые я видела, блестящие. Все без исключения. Они отличаются прекрасным вкусом и чувством юмора. Образы выпуклые, яркие, запоминающиеся. На пресс-конференции говорит осмысленно и легко. И главное, все его работы, вовсе не простые для понимания и переживания, оставляют светлое чувство. Они, не обольщая попусту, дают надежду. Стрелкин замещает должность главрежа, ура! Но это был лишь малый лучик света в темном царстве. Кто-то где-то решил: недостроенная Гацаловым Вавилонская башня должна быть достроена. И вот откуда ни возьмись новый худрук — Игорь Лысов. Кто такой? Где он все это время (до 68 лет) обитал и что ставил? Его берут без всякого испытательного спектакля, а общественность снова просто ставят перед фактом. Этери Кекелидзе задала Тыну Ленсмету вопрос о том, какие форсмажорные обстоятельства заставили руководство Русского театра нарушить свое собственное торжественное обещание объявить конкурс на должность художественного руководителя. Тыну Ленсмент ответил, что да, случилось форс-мажорное обстоятельство: он познакомился с Игорем. Нам осталось только закрыть рот и проглотить эту пилюлю.

Я присутствовала на инагурационной пресс-конференции. Лысов производил впечатление косноязычного потерянного неудачника несмотря на то, что, вроде, все соответствовало антуражу – небритость, джинсы, фуфайка. Но какие-то пыльные что ли... Лысов, наслышавшись о том, что публика в провинции устала от экспериментов, сразу провозгласил ориентацию на классику. Однако на вопрос, какие вообще он видит задачи современного театра, ничего членораздельного ответить так и не смог. Мальчики-актеры за кулисами недоумевали: разве бывают дети в 68 лет, если до этого никто о тебе вообще ничего не слышал? Нет, не бывают. У Гацалова худо-бедно хоть какая-то легенда была. У этого вообще ничего.

РАЗРУШЕНИЕ ОСНОВ – ЭТО ОБРАЗ ЕГО МЫСЛИ, ЭТО ЕГО ОТНОШЕНИЕ К ПРОЦЕССУ ТВОРЧЕСТВА

Я хочу еще сказать, что бессмыслица, происходящая на сцене, режет всю труппу, режет взаимопонимание между действователями и зрителями, то есть рвет всю ту волшебную ткань театральной иллюзии сотворчества и соучастия между искусством и его наблюдателями. Мне могут сказать: не ходите, если не нравится! Но я, увы, не могу не ходить

#33 / сентябрь 2015

ТЕАТР

АНАЛИЗ

СОВРЕМЕННЫЙ ТЕАТР ПОДЧАС СТАНОВИТСЯ ТАКИМ ИСПЫТАНИЕМ, ЧТО НЕ ВСЯКОМУ ПРОФЕССИОНАЛУ ПОД СИЛУ, А ЧТО УЖ ГОВОРИТЬ О НЕПРОФЕССИОНАЛЬНОМ ЗРИТЕЛЕ

по ряду причин, в основном профессионального характера. Кроме того, а куда вообще ходить-то, если не в театр? Это ведь веками освященная традиция самого культурного светского времяпровождения. Где еще продемонстрировать вечерние туалеты и обменяться поклонами со знакомыми? Все же, если театр начинается с вешалки, хочется, чтобы тебя как минимум не облили чем-нибудь вонючим уже в фойе согласно замыслу какого-нибудь очередного залетного гения, который готов все принести в жертву своей безумной фантазии, начиная с моего кружевного жабо. Современный театр подчас становится таким испытанием, что не всякому профессионалу под силу, а что уж говорить о непрофессиональном зрителе, который просто ходит в театр как в место культурного времяпровождения.

ПЛУГ

Таков контекст, то есть обстоятельства рассматриваемого авторского текста. Обозначим еще раз все ступени авторства: «Пир во время чумы» А. С. Пушкина в постановке И. Лысова силами Русского театра Эстонии. Что такое текст? Текст – это завершенное высказывание. Завершенность обеспечивает композиционную целостность и развитие текста. Эта завершенность условна в каждом конкретном случае и материале. Начало и конец – условные ориентиры, позволяющие провести коллективный эксперимент по построению вероятностного воображаемого мира. В театре, как ни в каком другом искусстве, очевиден тот факт, что любое произведение и любое творчество – это работа коллективного разума, распределенного по локальным телам. Это дополнительная система нематериальных связей между материальными объектами. В случае с театром мы входим одновременно во все слои мироустройства, мы видим, как строится мир, и сами принимаем участие в этом процессе. Это как бы такой алхимический пузырь – колба по созданию нового текста, а если повезет, то и организма. Потому что не всякий текст становится живым организмом. Как и в природе. Организмом становится только тот текст, который прочно закрепляется в памяти культуры и приносит свои плоды в умах следующих поколений. И вот перед нами два текста: одноактная пьеса Пушкина и спектакль Лысова. Роль режиссера-постановщика, на мой

ТЕАТР взгляд, вторична по отношению к текстуисходнику. Конечно, если интерпретатор не оживит текст своей интерпретацией, текст останется в зародыше, но и зародыш зародышу рознь. Я считаю, что задачей интерпретатора является уважительное восстановление замысла автора источника. В противном случае будет непонятно, с кем именно вступает в диалог интерпретатор-постановщик до того, как спектакль будет представлен публике. Работа постановщика, по идее, должна начинаться с очень внимательного чтения текста-источника. Если это пьеса, то автор предполагает уже ее постановку, то есть дает некоторые ориентиры, как он представляет себе сцену. Пьеса не сводится к словесной канве, едва ли не большее значение зачастую имеет именно расстановка фигур в воображаемом пространстве зала. Текст пьесы можно сравнить с партитурой возможного представления. Эту партитуру должны изучить все создатели спектакля: в идеале в зале сидят не менее просвещенные, чем постановщик, зрители, которые тоже внимательно читали исходник, видели его в нескольких воплощениях, составили сами себе свой образ и теперь могут его со знанием дела сравнить с новой представленной интерпретацией. Но все же в театре предварительное знание текста источника мне представляется излишним: спектакль как действо должен воздействовать безо всякой предварительной информации о предстоящем. Поэтому, как минимум, текст должен быть достаточно хорошо слышен со сцены. И не надо меня уве-

В РЕЗУЛЬТАТЕ НА СЦЕНЕ ПЕРСОНАЖИ, ПРОПИСАННЫЕ ПУШКИНЫМ, СМЕШАЛИСЬ С ПЕРСОНАЖАМИ, БОРМОЧУЩИМИ ЧТО-ТО НЕ ПО-РУССКИ

рять, что таинственная недосказанность и жизнеподобие здесь могут быть достаточным основанием для безобразно проговоренных реплик. Спектакль Лысова показал, что он не смог достаточно адекватно прочесть текст Пушкина и донести его замысел до зрителя, не в последнюю очередь потому, что практически ничего нельзя было разобрать из того, что произносилось на сцене. В спектакле используется два основных языка – русский и эстонский, пару раз откуда-то сверху непонятный персонаж разражается английскими монологами, и инвектива Священника почему-то произносится еще и по-французски. Мотивацию введения языка титульной нации я не обсуждаю, однако укажу на то, что не все было продублировано на эстонский. Почему? Почему уж тогда не все? Мотивацию введения английского я с некоторой натяжкой обнаруживаю в указании Пушкина на его источник: «Из Вильсоновой трагедии: The city of the plague». Но откуда французский? Почему только на один монолог? Почему не немецкий?

#33 / сентябрь 2015

ТЕАТР В результате на сцене персонажи, прописанные Пушкиным, смешались с персонажами, бормочущими что-то не по-русски. То ли те же самые, то ли какие-то иные. Я понимаю – Вавилонское столпотворение – оно вполне отражает нашу реальность. Но все же у Пушкина была мысль, вполне доходчиво выраженная и развитая в тексте. Если бы я эту мысль не знала, я бы ее никогда не нашла в спектакле, представленном Лысовым. Одноактная пьеса Пушкина «Пир во время чумы» является частью более обширного проекта «Маленьких трагедий», который в свою очередь связан множественными нитями как с поэтическим, так и с прозаическим творчеством Пушкина и – шире – с мировой литературной и фольклорной традицией. В «Маленьких трагедиях» Пушкин в элегантной симулятивной игре представляет очень мощные культурологические обобщения – результат огромной читательской аналитической работы. Как показывают исследователипушкиноведы, в «трагедиях» проигрываются типические культурные ситуации, взятые в предельной кульминационной

СОБСТВЕННО, ИЗ ТАКИХ ПОМИНАЛЬНЫХ ТРИЗН ВЫРАСТАЕТ МИСТЕРИЯ ПРОТОТЕАТРА, ВЫРАСТАЕТ ВСЯ КУЛЬТУРА ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ПАМЯТИ

ПЛУГ

точке конфликта двух противонаправленных сил или, если угодно, идеологий. В основе каждого из конфликтов противостояние смерти и жизни, живого и мертвого, их взаимопревращение. Каждая трагедия в заглавии содержит диалектическую пару: «Скупой рыцарь», «Моцарт и Сальери», «Каменный гость», «Пир во время чумы». (Заметим в скобках, что к этому ряду примыкают и такие тексты, как «Золотой петушок», «Медный всадник» и «Пиковая дама»). «Пир» венчает квадригу и, при всем моем уважении к Пушкину, ссылающемуся на Вильсона, я ясно вижу, что в основании этой пьесы лежит мем Державина «Где стол был яств, там гроб стоит», который уводит нас в эмблематическую традицию барокко и memento mori, ну и далее к поминальным тризнам наших предков, праздновавшим смерть как новое рождение души. Собственно, из таких поминальных тризн вырастает мистерия прототеатра, вырастает вся культура человеческой памяти. Стол, кстати, не был предусмотрен в реквизите спектакля. Сидели кто где и кто на чем. А стол на тризне неслучаен. Стол задал бы совершенно определенную матрицу пространственного чтения спектакля. Возможно, именно этой матрицы и хотел избежать режиссер, разрушая хорошо всем знакомое пространство Тайной вечери. Режиссер постоянно разрушает базовые ориентиры опознания традиции. Это не просто тенденция или стиль: разрушение основ – это образ его мысли, это его отношение к процессу творчества. Но нельзя

ТЕАТР творить, только разрушая. Надо еще и предлагать свое решение, желательно лучшее. Сколько я ни напрягала свой аналитический аппарат, я так и не увидела никакой собственной позиции или мысли Лысова. Все его спектакли после всплеска возмущения явными преступлениями против вкуса и элементарных правил работы с драматургическим материалом оставляют тягостное недоумение: зачем все это? Все эти несчастные, орущие на сцене, и несчастные, недоумевающие в зале? Хороший текст строится на крепкой интриге противостояния хотя бы двух равносильных героев. Этот закон сродни закону природы: он имеет прямое отношение к инстинкту выживания лучшего и невыживания худшего. Этот поединок и есть Суд Божий. И мы видим, насколько объективно представляет Пушкин столь противоположные позиции, их системные логики, что мы не можем вместе с автором вынести никакого окончательного судебного решения. Пережив бурю эмоций от когнитивного диссонанса к другому когнитивному диссонансу, мы не можем вынести оценки героям, при том что моральная проблема нами осознана и даже прочувствована. «Ужасный век, ужасные сердца», «гений и злодейство – две вещи несовместные», «я гибну, донна Анна!» – это не приговоры, это признание бессилия Судьи перед Судьбой. Это бессилие рассудка оборачивается авторской силой – безусловной убедительностью всех образов.

ОСОБЕННО МЕНЯ ПОКОРОБИЛО ГЛАМУРНОЕ СВАДЕБНОЕ ПЛАТЬЕ НА ПРИЗРАКЕ МАТИЛЬДЫ

«Пир во время чумы» предлагает агон двух равноправных позиций в ситуации катастрофы. Эта катастрофа помещается в условное средневековье. Герои предстают перед смертельным испытанием – Божьим Судом. Песня Мери вводит в контекст происходящего. Затем Председатель и Священник произносят аргументы в пользу своей программы поведения. Мужская пара дублируется в женской: Мери и Луиза. Мери при этом удваивается в призраках Дженни и Матильды. Пьеса включает в себя три основных програмных эпизода с остановкой – интермедией – после песни Мери, когда проезжает телега. Динамику развития текста можно буквально выстроить по хронометру. Лысов, помимо того, что игнорировал прозрачную членораздельность пушкинского текста, игнорировал и гармоничную условность времени происходящего. Герои одеты как попало, кто в фуражку, кто в тельняшку, а кто и в перьях. Почему один в фуражку, а другой в тельняшку, догадываться мне было просто лень. Особенно меня покоробило гламурное свадебное платье на призраке Матильды. Вот если бы Лысов поработал не с языком, которого он, разумеется, не знает, а с изобразительным

#33 / сентябрь 2015

ТЕАТР материалом эстонской культуры, он мог бы использовать в оформлении спектакля аллюзии на Вийральта, очень сходные по мотивам с пушкинским текстом, но основанные на материале буржуазной Первой Эстонской Республики.

ДЕЙСТВО НАНОСИТ ПСИХИЧЕСКУЮ ТРАВМУ, НЕ ДАВАЯ НИКАКОЙ НАДЕЖДЫ НА ЕЕ РАЗРЕШЕНИЕ

Точно рассчитанный авторский ритмический рисунок реплик и монологов немилосердно, но, главное, немотивированно режется Лысовым на корню. В этой каше играть невозможно. Актеры и не играют, они просто орут свои реплики на том языке, на котором им почему-то велели. Использование нескольких яыков может быть очень удачным, если оно работает на понимание. В спектакле Лысова все наоборот. Языки накладываются друг на друга, размывая основу – канву вербального агона, размазывая интригу в шумовых и световых эффектах. Все, что было наработано гением Пушкина, – все его обобщения, типажи, характеры, их баланс и красота – все просто было пущено на фарш из плохоразличимых звуков и образов. При этом режиссер не предлагает ничего взамен. Действо наносит психическую травму, не давая никакой надежды на ее разрешение. Да-да. «Вавилонская башня 3», так и не поставленная прошлым лету-

ПЛУГ

ном, прорвалась по закону троицы уже у преемника. Мое заключение таково: Лысов не умеет читать авторскую партитуру. Этот человек профессионально непригоден. Разумеется, отсюда следует несколько вопросов: ? Я предлагаю читателям самим заполнить строчки. Полагаю, что подобную несправедливость нельзя терпеть молча. От своего лица эксперта по искусству и семиотике требую, чтобы контракт с Игорем Лысовым был расторгнут. И я настоятельно рекомендую назначить Ивана Стрелкина художественным руководителем театра. За этот вердикт я отвечаю своей сертифицированной квалификацией. Интересно узнать, какие сертификаты могут представить Игорь Лысов и Тыну Ленсмент? И совсем напоследок: разрушение системной коллективной картины мира заразно. Из истории мы знаем о задокументированных ментальных эпидемиях саморазрушения целых наций и народов. Выявление агентов саморазрушения на ранних стадиях есть необходимое условие культурной гигиены.

Каплинский, каким я его не знаю В

этом году произошло событие посвоему эпохальное. Не знаю, что будет дальше и во что это выльется, но факт остается фактом. «Русскую премию» по литературе, премию, которую можно считать главной для русскопишущих авторов, проживающих за пределами России, получил эстонский поэт Яан Каплински или, как он сам решил, его русскоязычная ипостась Ян Каплинский. Примечательно здесь то, что Каплинский стал первым получившим эту премию человеком, для которого русский не является родным языком. Я не знаю точно, но наверняка такие прецеденты были и раньше, не могли не быть. Есть масса африканских и карибских писателей, пишущих на английском, который для них тоже не является родным. Наверняка ктонибудь когда-нибудь из них да отхватывал какую-нибудь престижную премию для англоязычных писателей. С «Русской премией» такое произошло впервые. Не думаю, что это скоро повторится. Я думаю, что имя Яна Каплинского многие слышали, но мало кто на самом деле представляет, о ком идет речь. Что в наше аб-

солютно нелитературноцентричное время совершенно нормально. Мы не должны знать писателей, а уж тем более поэтов, в лицо. Они не должны становиться трибунами или вести народ с баррикад на другие баррикады. Сейчас всё постепенно идет к тому, что люди литературы становятся очень избранной, так или иначе вымирающей кастой, доступ в которую открыт только неленивым посвященным. И то, что происходит там, внутри, крайне редко выплескивается наружу. Герметический саморазрушающийся мир. И этом мире тоже есть свои титаны, свои фигуры, сравнимые по величине, даже не знаю, ну, с Джеком Николсоном здесь. С Томом Уэйтсом и Леонардом Коэном вместе взятыми. С Арво Пяртом в другом таком же замкнутом герметическом мирке. Есть фигуры, о которых можно спорить. Есть фигуры, которые можно считать дутыми и положить значительное количество лет на их развенчивание. Ничего не добьешься, понятно, но жизнь на эти несколько лет наполнится осмысленной борьбой с ветряными мельницами. И есть другие фигуры. Банально Пушкин. (Хотя я знаю

#33 / сентябрь 2015

Текст: П.И. Филимонов / Иллюстрации: Андрей Кедрин

ЗНАЙ НАШИХ!

человека, который честно анализирует Пушкина и считает его посредственным поэтом). Банально Пастернак. Банально Бродский. О Яне Каплинском как-то даже и нет никакой полемики. Он есть, а полемики нет. Скорее всего, она была в начале его литера-

ПЛУГ

турной карьеры (употреблю этот неудачный термин вместо еще более неудачного «творческого пути», потому что такими словами разговаривают только в некрологах и на творческих вечерах застывших в колонных залах мэтров — что, в сущности, одно и то же). Сейчас полемики нет. Есть Ян Каплинский. Он получил «Русскую премию» за

ЗНАЙ НАШИХ! сборник стихов «Белые бабочки ночи». Стихи изначально писались Яном в старой — дореволюционной — орфографии. С ерами, ятями, фитами и ижицами. Под давлением редакторов сборника Ян пошел на то, чтобы издать его в двух вариантах — авторском, в старой орфографии, и, скажем, конвенциональном, который намного удобнее читать. О чем Ян Каплинский пишет свои стихи? Сейчас уже по большей части только о жизни, о смерти, о вечности и о бессмертии. Пересказывать стихи — дело бесполезное. Скажу только, что впечатление у меня от этого сборника осталось очень своеобразное. Как Ницше говорил про бездну — вот самое оно. Пока ты читаешь эту книгу, ты смотришь в нее, в бездну, когда ты закрываешь и откладываешь сборник, бездна заглядывает в тебя. Не страшно, но чувствуешь какую-то обреченность, что ли. И в обреченности этой тоже нет никакого страха. Покойное такое всезнание. Человеку семьдесят четыре года, что вы хотите. Он купается нагишом и матерится так, что дай бог каждому. Он продолжает получать удовольствие от жизни, но при этом смотрит и немножко дальше нее. Этот текст писать несколько сложнее, чем предыдущие для этой рубрики. По двум причинам. Во-первых, как я уже упоминал выше, что ты можешь написать об облаке? О дожде? О лесе? Они есть. Нужно быть каким-нибудь Виталием Бианки или Михаилом Пришвиным, чтобы рассусоливать про травинки на протяжении шестидесяти страниц текста. Ян Каплинский — явление. Явление настолько автономное и самодостаточное, что можно создать целый научноисследовательский институт по изучению его личности и творчества, и все равно там ничего не смогут до конца объяснить и классифицировать. Чего же вы хотите от одного бедного меня? Не могу сказать, что

я прямо поклонник-поклонник его стихов, что я прямо готов цитировать их по памяти часами напролет, стоит разбудить меня среди ночи. Но и снова — не обязательно знать наизусть каждое дерево в лесу, чтобы относиться к лесу, как минимум, с уважением. Поглотит — фиг найдешься. Второй причиной, по которой этот текст дается мне сложнее, чем предыдущие, является придуманный мной себе самому формат. Обычно я пишу о своих личных контактах с авторами, пытаюсь оживить скучный литературный треп подробностями из реальной жизни. В случае с Каплинским этого не получится. С Каплинским у меня связаны ровно две истории. Сейчас я их, разумеется, вывалю на суд читателя, но прошу заранее прощения — ничего фееричного и выдающегося там не было. Характерное — быть может. Итак, история первая. Как-то летом я гостил в Вырумаа у Котюхов. Еще с нами был Андрей Хвостов. Теоретически мы должны были заниматься выправкой моего перевода той рукописи, которая потом стала порусски называться «Страстями по Силламяэ». Это была очень странная поездка, во многом из-за того, что мы постоянно кудато перемещались на машине Игоря, эти наши полеты во сне и наяву были хаотичны и беспорядочны, получалось такое своеобразное миниатюрное керуаковское On the Road. Это было мое первое посещение Выру и его окрестностей, и Игорь стремился по максимому искупать меня в туристической программе. Во время очередного из наших перемещений ему в голову пришла идея. — Здесь недалеко дом Каплинского. Поедем к нему в гости, — предложил наш радушный хозяин.

#33 / сентябрь 2015

ЗНАЙ НАШИХ! Мы мялись в том смысле, что, может быть, это будет неудобно, что мы заявимся к живому классику без приглашения, да и что мы будем там делать — сидеть и философствовать? На что Котюх ответил, что это все ничего, что к Каплинскому только так все и приезжают, что он дико гостеприимный и будет только рад пообщаться с молодежью. Это для читателей ПЛУГа я взрослый скучный мужчина, для семидесятижеслишнимлетнего Каплинского даже Хвостов еще молодежь. К счастью, мы всетаки убедили Котюха хотя бы позвонить мэтру перед тем, как нагрянуть. К еще большему счастью, Каплинский оказался в те дни где-то за границей. Вторая история случилась немного позже. Я принимал какое-то маленькое участие в редактировании тех самых «Белых бабочек ночи», в приведении их в полное соответствие с нормами русского языка. И когда книга вышла, опять же Игорь Котюх счел необходимым меня с Каплинским познакомить. Произошло это как-то по случаю, никак не было специально обставлено, так что получилось вполне естественно, не надуманно. Во время прошлогоднего фестиваля HeadRead я забежал в ресторан «Pegasus» что-то от Игоря получить, какуюто очередную бонусную кружку, не помню точно. А во время HeadRead в «Pegasus» литераторы буквально застят солнце. Их там несметные полчища, благо в эту неделю они могут благополучно питаться и выпивать там по скидонам. В числе прочих там сидел и Каплинский. Игорь Котюх представил меня как человека, принимавшего участие в редактировании сборника. И Ян вскочил со своего места (напомню, ему за семьдесят и он живой классик), долго тряс мне руку, благодарил, словно бы я сделал для него бог знает что. Было жутко неудобно. Я внес туда буквально несколько косметических поправок, никакой моей

ПЛУГ

заслуги в этой книге нет. Что же тогда, интересно, Каплинский сказал тем людям, которые действительно вынесли на своих плечах основную тяжесть по редактированию? Страшно представить, какими благодарностями он их осыпал. Но живым классикам не только дозволяется, от них даже как будто и требуется иметь свои причуды. В этом смысле я не могу рассказать про Каплинского ничего более увлекательного. Разве что только, что писать по-русски он, собственно, начал из чувства протеста, после одного опрометчивого высказывания нашего президента. Наверное, это тоже что-то о нем говорит. Ян Каплинский не останавливается. Хотел бы я в его возрасте иметь столько же энергии, столько же жизнелюбия, столько же желания не останавливаться на достигнутом. Это, наверное, самое главное — никто бы не осудил живого классика, если бы он в какой-то момент выдохнул и почил бы на лаврах, благосклонно принимая поклонение молодых коллег и специально выведенных для изучения его произведений филологов мира. В конце концов, он достаточно поработал за свою длинную жизнь. Но Ян не желает отдыхать. Он вынашивает и воплощает новые проекты, готовит новые сборники, словом, двигается дальше. И это прекрасно.

К ПРОЧТЕНИЮ: Ян Каплинский, «Белые бабочки ночи», Таллинн: Kite, 2014 www.oblaka.ee: спецпроект «Ян Каплинский — лауреат „Русской премии 2015“»

СТИХИ *** Все дороги ведут-уводят в прошлое лесные тропы и стёжки у озера млечный путь и птичья дорога лыжня древнего богатыря следы небесного оленя наши следы под светлым июньским небом следы ветра на пруду где отражаются ночные серебристые облака муравьиные следы на обветшавших осиновых листьях ледяные узоры на окне такие же неповторимые как наша жизнь как наши пути-дороги в прошлое в небытие

#33 / сентябрь 2015