PLUG #46, 03.2018 by PLUG

ЖУРНАЛ О ДРУГОЙ КУЛЬТУРЕ

ВЫПУСК 46 / МАРТ 2018

СОДЕРЖАНИЕ 3

ОТ РЕДАКТОРА

ТЕАТР

ТЕПЕРЬ ОФИЦИАЛЬНО: В ЭСТОНИИ ЕСТЬ ТЕАТР МИРОВОГО УРОВНЯ

ПРОЦЕССЫ

ПОЛЬСКИЙ ПЛАКАТ: НЕЖЕЛАННОЕ РАСТЕНИЕ НА ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНЫХ ПУТЯХ

ОПЕРА

ОПЕРА КАК ПОВОД ЗАДУМАТЬСЯ ОБ ЭМИГРАЦИИ

ИНТЕРВЬЮ

АНДРЕЙ КЕДРИН: ОДНОЙ НОГОЙ В УТОПИИ

NEW HORIZONS

ТРУДНАЯ ПРОБЛЕМА СОЗНАНИЯ, ИЛИ КАКОВО БЫТЬ МНОЙ?

ИНТЕРВЬЮ

В ПОИСКАХ БЛИЗКОЙ СЕРДЦУ СТРАНЫ

ЗНАЙ НАШИХ

ЯН КАУС — НЕТИПИЧНЫЙ ПИСАТЕЛЬ

ПРОЗА

ЯН КАУС. ТРИ МИНИАТЮРЫ ИЗ КНИГИ «КАРТА ТАЛЛИННА»

ИСКУССТВО ДУМАТЬ

БАБОЧКИ ВЛАДИМИРА НАБОКОВА

РЕДАКТОРЫ Олеся Ротарь, Дан Ротарь ВЕРСТКА Илья Банд КОРРЕКТОР Екатерина Батракова ИЛЛЮСТРАЦИЯ НА ОБЛОЖКЕ Stan Kalinin Использование материалов журнала возможно только со ссылкой на источник, с указанием номера выпуска и даты публикации. Все права защищены. По вопросам размещения рекламы обращаться по адресу: plug@plug.ee

WWW.PLUG.EE / FACEBOOK/PLUG.EEE

ОТ РЕДАКТОРА

Фото: Диана Дидык

ои страхи о том, что в нашем напрочь визуальном мире длинные тексты никому не нужны, наконец развеялись! Во-первых, я наткнулась на статью, где говорилось, что лонгриды уверенно входят в моду. Хотела бы процитировать ее здесь, но увы, не помню, на каком сайте прочла эту замечательную новость. Стала гуглить и нашла еще более интересную информацию: согласно анализу Центра исследований Пью (Pew Research Center), в нашем смартфоноцентричном мире люди вполне даже читают лонгриды, и предсказания о том, что народ жаждет видеть исключительно картинки и заголовки, не оправдались. Во-вторых, в той самой статье, которую я не могу теперь найти на интернет-просторах, говорилось об американском онлайн-издании Atavist Magazine, которое выпускает всего одну (!) статью в месяц. Свой жанр они определяют как «документальный блокбастер», и их истории сочетают в себе качественную исследовательскую работу и виртуозное владение языком. Авторы Atavist Magazine постоянно получают престижные награды в области публицистики. Не представляю, какая у этого издания бизнес-модель, но смелость забыть о кликах и непрерывно обновляющемся контенте вдохновляет. И в-третьих, один из героев сегодняшнего номера, профессиональный дизайнер, так и сказал: «Я не считаю, что одна картинка говорит больше, чем тысяча слов». И создал свою мультимедийную платформу с лонгридами о жизни в Азии. Пожалуй, при таком раскладе команда ПЛУГа может смело смотреть в будущее! Кстати, с этого года мы выходим один раз в квартал, но наши номера стали толще и увесистее. Всем скорой весны! Олеся Ротарь

#46 / март 2018

ТЕАТР

Иллюстрация: Евгения Назарова / Фото: архив театра No99 / Беседовала: Лийзи Абель Оригинал: Sirp / Перевод вступительного текста: Олеся Ротарь

Теперь официально: в Эстонии есть театр мирового уровня В декабре прошлого года в Риме состоялось вручение европейских театральных премий, которые еще называют «Оскарами» театрального мира. В категории «Новая театральная реальность» лауреатом стал таллиннский театр NO99. Была отмечена неординарная работа актеров, политизированность и поэтичность постановок, большое жанровое разнообразие. Премии за дело всей жизни удостоились Джереми Айронс и Изабель Юппер, приз «Новая театральная реальность» помимо театра NO99 получили Кирилл Серебренников, Сьюзан Кеннеди, Йерни Лоренци, Яэль Ронен и Алессандро Шиаррони. Корреспондент газеты «Сирп» Лийзи Абель побеседовала с членом жюри данных премий, российским театроведом Мариной Давыдовой о современном европейском театре и месте театра NO99 в нем.

ПЛУГ

Театр NO99 — это больше, чем театр. Это художественный эксперимент. Большинство театров работает на бессрочной основе. Труппа же созданного в 2005 году театра NO99 поставит всего 99 спектаклей, и затем театр исчезнет. Это осознанное временное ограничение служит метафорой сущности театрального искусства: после окончания спектакля искусство, увиденное сегодня вечером, растворяется в ночной тиши, и остается лишь воспоминание о пережитом. Театральные произведения невозможно повесить на стену или расставить на музейных полках. Былые заслуги не считаются — все, что есть, оно происходит здесь и сейчас. Художественный почерк театра NO99 в основном формируют постановщики Эне-Лийс Семпер и Тйит Оясоо, в центре происходящего — труппа, на данный момент состоящая из девяти актеров. По форме и содержанию постановки театра NO99 были крайне разными, и эта многогранность осознанна. Стиль этого театра можно охарактеризовать отсутствием единого стиля. Репертуарный театр, работающий в современной театральной эстетике — подобная комбинация довольно необычна даже в международном масштабе.

ТЕАТР Что Вы думаете о премиях в целом? Существует идея, что в искусстве не может быть никакой соревновательности, что это не спортивные состязания, где можно определить, кто быстрее пробежал дистанцию, кто выше прыгнул и так далее. Это так и не так. Как известно, театр вообще начался с соревнований, потому что в античности афинские театральные представления проходили на состязательной основе. Это не означает, что все решения всех тогдашних жюри были правильными. Но так или иначе те произведения, которые до нас дошли, — это действительно по большей части шедевры. Так что выясняется, что состязательность не всегда бессмысленна. Конечно же я знаю, что очень часто тот же Еврипид проигрывал, но в любом случае в истории осталось то, что должно остаться. И в этом есть чтото обнадеживающее. Что особенного в премии «Европа — театру»? Ведь в основном призы дают на фестивалях, либо государство отмечает своих театральных деятелей. Действительно, национальных театральных премий довольно много, они есть в большинстве европейских стран. В отличие от кинофестивалей, где показывают фильмы и жюри присуждает или не присуждает тому или иному фильму

ПЛУГ

какой-то приз, международные театральные фестивали по большей части никаких призов не вручают. Их не вручает Авиньонский фестиваль, не вручает Венский фестиваль, Голландский фестиваль, Эдинбургский фестиваль. Я знаю только один фестиваль первой лиги — BITEF, — который вручает призы, и это все. И в этом смысле международная театральная премия, о которой мы сейчас говорим, как-то компенсирует эту ущербность театральных фестивалей. Что важно, в жюри этой премии представлено по одному человеку от большинства европейских стран. И это даже более репрезентативно, чем международное жюри любого фестиваля, где такая пропорция выдержана не будет. Поэтому их мнение — это мнение, высказанное действительно международным театральным сообществом. Когда Вы смотрите на весь список людей, которые получили эту премию, как он, по Вашему, характеризует современный европейский театр? К сегодняшнему дню этот список весьма репрезентативен. То есть большая часть людей, которые реально определяют лицо современного европейского театра, в нем так или иначе представлены. Есть какой-то процент так сказать шлака, но в общем очень высокий процент того, с чем я как театральный критик внутренне готова согласиться. Что уже радует.

ТЕАТР Но надо понимать, что сама премия претерпела некую эволюцию за время своего существования, потому что существует она уже довольно долго. Я еще застала то время, когда вручали так сказать большую премию «Европа — театру», а также премию «Новая театральная реальность», и это были две очень разные вещи. Премия «Европа — театру» вручалась мэтрам, эта та премия, которая дается по итогам жизни. Например, ее получали Питер Брук, Джорджо Стрелер, Ариана Мнушкина — вот такие фигуры. А «Новая театральная реальность» поддерживала людей молодых и тех, кто еще не стал мэтрами, но обозначил некий важный тренд в современном театре. Иногда это, конечно, размывалось: скажем, Кристоф Марталер и Анатолий Васильев получили премию «Новая театральная реальность», а Лев Додин получил премию «Европа — театру». При этом такой большой разницы в возрасте нет. Спустя какое-то время было принято решение, что премия «Новая театральная реальность» будет вручаться не одному-двум людям, как прежде, а можно будет выдавать сразу шесть премий. Мне кажется, что это было не очень правильное решение, потому что в результате из этих шести премий две так и остались «настоящими», а остальные — это некие политические решения: давно мы не давали театрам, ну я не знаю, Черногории, — надо дать.

А в этом году произошло еще одно важное изменение. Раньше все эти премии присуждало жюри, а сейчас главную премию присуждает практически муниципалитет того города, который организует мероприятие вручения премий. То есть в этом году ее получили даже не режиссеры, а артисты Джереми Айронс и Изабель Юппер. Я их обо-

их очень люблю, но, конечно, это несколько меняет акценты в премии. И теперь «Новая театральная реальность» аккумулировала в себе обе премии — и премию для мэтров, и премию для начинающей молодежи. Большая премия будет уходить артистам со звездным статусом, потому что такова природа политиков, и потом они плохо знают современный театр. Буквально с этого года премия «Новая театральная реальность» практически равняется премии как таковой.

#46 / март 2018

ТЕАТР Помните ли Вы, когда впервые услышали о театре No99? Я увидела этот театр в Петербурге и практически в том же году оказалась в Тарту, где проходил какой-то фестиваль и выступал театр NO99 со своим спектаклем «Как объяснять картины мертвому зайцу» (ориг. «Kuidas seletada pilte surnud jänesele»).

первый ряд театральных событий. Такое нечасто происходит с первого раза. Еще очень поразила абсолютная свобода, с которой существовали артисты, и было видно, что этот спектакль свободно сочинялся. Сразу чувствовалось, что на репетициях было много импровизаций, и что структура позволяет фантазировать внутри репетиционного процесса, что-то придумывать и т. д. Сама структура спектакля для российского контекста тогда была очень необычна — это был театр сочинительский, когда мы не берем пьесу и ее ставим, а сочиняем сами. Вы довольно много видели спектаклей театра NO99, какое чувствуется развитие в течение этого времени?

Какие впечатления были от первой встречи? На тот момент я плохо знала эстонский театр и я просто была поражена тем, как потрясающе работает команда. Я увидела театр, который, с одной стороны, эстонский, и одновременно он сразу был для меня включен в общемировой театральный процесс. Он совершенно естественно был помещен в

ПЛУГ

Есть режиссерские и театральные феномены с очень жестко заданными параметрами. Например, есть театр Эймунтаса Някрошюса, который опознается в первый же момент. А театр NO99 с самого начала был так недогматично сделан, что предполагалось развитие в самые разные стороны. Недавно я приезжала смотреть спектакль «Грязь» (ориг. «Kõnts»). Это уже совсем пластический театр, в котором слово минимизировано. Современный театр вообще предполагает отсутствие каких-то границ между жанрами. И то, что я увидела в театре NO99, было единым пространством креатив-

ТЕАТР ности, куда все может спокойно войти и сосуществовать там. Создатели театра понимают, что просто надо всматриваться в жизнь и видеть, в какой момент и где ты можешь с помощью театральных средств оказать некое воздействие на реальность. Помню фантастический проект «Единая Эстония» (ориг. «Ühtne Eesti»), когда театр решил вторгнуться в политический слой жизни и поменять там что-то своими театральными методами. Постановщики почувствовали, что сейчас должны пойти в эту сторону, а в следующий раз пойдут в совершенно другую. Ведь чего общего между спектаклем «Грязь» и проектом «Единая Эстония»? Практически ничего. И если бы мне сказали, что это работы двух разных театров, я бы поверила. И в этом сила театра NO99. Насколько прибалтийский контекст мог оказать влияние на возникновение подобного театра именно у нас? Это хороший вопрос и не такой простой, как кажется. Современный театральный мир устроен таким образом, что интересный театр и интересный театральный феномен может возникнуть где угодно. Я лично не могу предсказать, где он возникнет в следующий раз. В 70-е годы было понятно, что театр развивается там, где есть мощная театральная культура и традиция,

а если страна не обладает великим театральным прошлым, то там, скорее всего, ничего интересного и не будет. Но сегодня мы видим феномен такой страны как Бельгия. В 70-80-е годы там не было интересного театра, местные режиссеры копировали мизансцены французских и немецких режиссеров. И вдруг в какой-то момент там происходит удивительный взрыв и появляется множество интересных людей: Ян Фабр, Ян Лауэрс, Алан Платель, Люк Персеваль и другие. Поэтому я не могу сказать, что театр NO99 — это прямое порождение эстонской театральной культуры и эстонского контекста. Нет, этот театр создали личности, а роль личности в современном театре исключительно высока. Я воспринимаю театр NO99 как европейский театр с эстонским бэкграундом. Я так же воспринимаю и Саймона МакБерни: он больше, чем британский режиссер, он находится немножко над этим. И вообще, все интересные явления в современном театре поднимаются над своими национальными границами. Но это не значит, что они утрачивают связь со своей почвой, она сохраняется, но просто на каком-то другом уровне. Почему премию «Европа — театру» дали этому театру? Почему, например, не его постановщикам и актерам по отдельности?

#46 / март 2018

ТЕАТР

В данном случае невозможно разграничить людей и театр. И мы, жюри, с самого начала стали рассматривать театр целиком. Еще нужно понимать, как происходит номинация. Любой член жюри может прислать имя человека или название какой-то театральной институции. По всей видимости, тот, кто номинировал театр NO99, вписал имя театра. А что касается самой премии, это же очень длительные споры. Там список номинантов огромный, членов жюри очень много, голосование идет в три этапа. В поддержку Кирилла Серебренникова и

ПЛУГ

театра NO99 я произнесла даже какую-то длинную речь, посвященную сразу им обоим, и сказала, что премия «Новая театральная реальность» предполагает, что номинант изменил вокруг себя театральную реальность и вообще реальность. И в этом смысле созданные данными номинантами театры — это театры, которые изменили театральную реальность своей страны. И со мной практически все согласились.

ТЕАТР Как бы Вы описали актеров театра NO99? Многие говорят об их особой энергии. Это не обычные актеры и актрисы обычного рутинного театра, не лицедеи, которым дается задание и они внутри этого задания существуют. Актер современного театра способен создавать вокруг себя не только энергетическую воронку, но и интеллектуальное пространство. Когда я смотрю на актеров этого театра, я понимаю, что они все личности. Это умные люди, они не исполнители, они сами что-то придумывают внутри спектакля. И хотя в спектаклях театра NO99 артисты часто существуют в виде массовки, тем не менее, это массовка, состоящая из личностей. Как бы Вы описали режиссерский почерк Эне-Лийз Семпер и Тийта Оясоо? По сути я уже ответила на этот вопрос. Это люди, у которых нет единого почерка, и это мне нравится. Есть некоторые общие моменты. Например, структура, в которой нет главных героев, главного и второстепенного. Но это не является чем-то принципиальным. Я вполне могу представить, что они ставят спектакль «Король Лир», в котором есть ведущий артист. В принципе, я все могу представить как часть репертуара этого театра. Когда я иду в театр NO99, всегда есть момент непредсказуемости.

И, подводя итоги, какие на данный момент основные тенденции в современном европейском театре? Одна очень важная тенденция заключается в том, что занимающиеся театром люди начинают создавать некие параллельные миры, в которых живет зритель. Так, например, делает датская группа Signa. Зритель входит в мир, в котором ему предстоит прожить ближайшие несколько часов. Он не просто смотрит спектакль, он существует внутри новой реальности со своими законами. Это то, чего не было 20-30 лет назад, такой театр было сложно себе вообразить. Да, были опыты Ежи Гротовского, но рассчитанные исключительно на членов театрального сообщества. Если говорить о театре NO99, он существует в более традиционном виде, но вот проект «Единая Эстония» — он выплеснулся за пределы театра, растворился в самой жизни. Размывание границы между театром и жизнью — это и есть один из важных трендов современного театра.

#46 / март 2018

ПРОЦЕССЫ

: т : а т к а а к л а п л й п и й к и с к ь с л ь о л ие н е ПоП и т н с е а т р с е а о х енр н

о на ухтя я п аенл т х у ы п н х ж ы о нежнеелж н р оож рд оо дн з о е н л з е е ж л а е н ж на Польский плакат — феномен, о котором мы не можем не рассказать читателям ПЛУГа, хотя вроде он никак не связан с культурной жизнью нашей страны, да и никакого новостного повода тоже нет. Но это настолько круто и вне времени, что молчать нет сил. Именно поляки в 50-60-е годы прошлого столетия задали тон многим направлениям в современном графическом дизайн. Об истории и влиянии польской школы плаката рассказал художник Шимон Кула, который на данный момент творит в Нарвской арт-резиденции.

Беседовала: Олеся Ротарь

Какие ключевые слова для описания польской школы плакатов ты бы назвал? Откуда берет корни этот феномен? Бедность можно рассматривать как один из основных катализаторов творческих импульсов в польском дизайне времен социализма. Это парадоксально, но тогда культура была одной из самых динамично развивающихся областей. Такие мероприятия, как кинофестиваль «Konfrontacje Filmowe» (дословный перевод «Кинополемика»), телепередача «Кабаре пожилых господ» (ориг. «Kabaret Starszych Panów»), фестивали альтернативной музыки, например, Фестиваль студенческой песни (ориг. Festiwal

ПЛУГ

Piosenki Studenckiej), или театральные представления Тадеуша Кантора, Юзефа Шайна, Ежи Гротовского давали почувствовать артистическую свободу и помогали найти способ самовыражения. Нарисованные лучшими художниками плакаты всю эту деятельность сопровождали, и каждый плакат был уникальным. В этом плане плакаты того времени крайне отличаются от современных, которые из-за глобализации становятся все больше и больше похожими по всему миру. Вопреки ограниченным техническим средствам оригинальность была одним из основных принципов польской школы плакатов. Процесс печати был примитивным и одновременно очень

ПРОЦЕССЫ дешевым, поэтому плакаты изготавливались в большом количестве. Они были неотъемлемой частью городского пейзажа. Обычно изначальный проект очень отличался от финального, потому как цвет, бумагу и другие составляющие нужно было приспосабливать к имеющимся ресурсам. Художники должны были учесть эти ограничения и превратить их в преимущества. Правда ли, что творческая энергия художников и публики практически всей страны были сконцентрированы вокруг одного жанра — плаката, рекламирующего культурные события? Таким образом польский народ старался сохранить свою идентичность? Да, это действительно феноменально, насколько необычным по масштабу и влиянию был этот бум плакатов. Публика желала получить доступ к западному искусству или чему-то, что ассоциировалось бы с демократией и свободой. В оккупированном обществе плакаты были голосом независимости, они формировали вокруг себя микросреду, будучи одним из немногих островов свободы и цвета, редко встречавшихся на обычно серых улицах. Польские художники использовали самые базовые техники и инструменты: коллаж, ножницы, клей. Сделанные вручную прототипы были простыми, но крайне инновационными и продуманными. Суровая и сермяжная

Томаш Сарнецкий, «Ровно в полдень». В 1989 году Т. Сарнецкий переделал плакат М. Стахурского к вестерну «Ровно в полдень» (1959) на избирательный плакат движения «Солидарность». Это были первые выборы, на которых «Солидарность» одержала победу.

действительность отражалась в материи плаката. В итоге постеры сыграли свою роль в восстановлении независимости, например, дав мощную и узнаваемую иконографику революционному движению «Солидарность». На мой взгляд, это была уникальная ситуация среди стран бывшего советского блока. Возможно, ее можно сравнить с возрождением народной и классической музыки в

#46 / март 2018

ПРОЦЕССЫ сегодня говорить о таком явлении, как польская школа плакатов? Неужели, как пишет Википедия, все зависело только от одного человека?

Ян Млодоженец, афиша к фильму И. Бергмана «Шепоты и крики»

Эстонии во второй половине XX века. Подобно тому, что происходило в Эстонии, но только в области плаката, в послевоенной Польше было крайне высокое количество талантливых людей, по чьей инициативе создавались творческие общины, школы, отделения дизайна в разных городах по всей стране — в Варшаве, Кракове, Лодзи, Катовицах. Павловский (Pawłowski), Понговский (Pągowski), Томашевский (Tomaszewski), Мрошчак (Mroszczak) заложили основы для новых художественных академий и других образовательных учреждений, во многих из них создание плакатов было центральным предметом. Если бы не было Генриха Томашевского, могли бы мы

ПЛУГ

Безусловно, Томашевский — один и самых известных художников, оставивший после себя внушительное наследие и поколение обученных им фантастических дизайнеров. Это делает его пионером и знаковой фигурой всего движения. Однако одновременно с ним работала большая активная группа выдающихся художников, выбравших плакат своим основным жанром. Все они были заинтересованы в глобальной арт-сцене и достижениях других стран в области дизайна, но в то время не представлялось возможным соревноваться, например, с техническим оснащением таких стран, как Япония. Поэтому польские художники начали исследовать простые техники, которые можно было выполнить вручную, и придерживались минимализма, что вскоре стало их товарным знаком. Очарованные плакатом, в этом жанре начинали работать художники, доселе придерживавшиеся иных форм самовыражения, как пример можно привести Войцеха Фангора (Wojciech Fangor). Сегодня мы бы назвали все это стратегией в духе «сделай сам» — художники создавали свои работы, используя вторичные и дешевые материалы. Томашевский был одним

ПРОЦЕССЫ из самых ярых защитников такого подхода. Он считал, что самое важное — это концепция, посыл, идея. Еще работы Томашевского, а также Вальдемара Свежего (Waldemar Świeży), Анджея Млечко (Andrzej Mleczko), Яна Савки (Jan Sawka), Анджея Чечота (Andrzej Czeczot), полны юмора, который стал основным оружием против пропаганды. Если бы не было госзаказа на плакаты, а также цензуры, то, возможно, польская школа плаката не достигла бы таких высот? Да, в какой-то степени цензура стимулировала выработку культурного адреналина — чем сложнее было критиковать реальность и делать что-то аутентичное, тем более тонкие и оригинальные работы создавались. Бум распространения плакатов пришелся на пик коммунистического режима в Польше. Но в то же время власти должны были учитывать, что народу нужно «хлеба и зрелищ». «Свобода» в сфере плаката и — шире — культуры была своего рода клапаном безопасности, который позволял сохранить режим и избежать забастовок. Такие художники, как Млынарский (Młynarski), Кофта (Kofta) и Леница (Lenica), интеллигентно использовали этот зазор в системе, создавая плакаты и песни, где на первом плане было слово. Лех Древинский, «Ксенофобия»

Почему после развала социалистической системы польское государство не стало поддерживать этот жанр? Как польский плакат приспособился к капиталистическим реалиям? Теперь преобладают частные заказы. Раньше среди художников была высокая конкуренция, потому что госзаказ означал хороший заработок. А сегодня дизайнеры обычно создают ограниченные серии для определенных организаций, их работы не висят на каждой улице города. Информационная революция сильно повлияла на то, как мы воспринимаем плакаты и их функцию — раньше они заменяли веб-сайты. Однако плакаты заинтересовали коллекционеров, которые их ценят так же высоко, как картины и скульптуры.

ПРОЦЕССЫ Почему ты сам не работаешь в жанре плаката?

Лех Древинский, афиша к спектаклю «Пьянь» по Ч. Буковски

И на сегодняшний день у нас есть влиятельная группа художниковплакатистов, которые, однако, опираются на несколько другие принципы в своем творчестве: это Ян Байтлик (Jan Bajtlik), Эдгар Бонк (Edgar Bąk), Петр Грущинский (Piotr Gruszczyński), Стефан Лехвар (Stefan Lechwar).

В художественной академии я учился всего четыре года, и поэтому время для экспериментов с разными жанрами было ограничено. На данный момент я действительно хотел бы изучить традицию польского плаката, сам создавая плакаты или превнося их иконографику в мои картины и инсталляции. Я не думаю, что плакаты утратили свою значимость, просто поменялись их роль и те места, где они вывешены. Насколько я знаю, у нас студия плакатов есть практически в каждой художественной академии, и обычно их оккупируют графические дизайнеры. Там попрежнему обучают характерному подходу к созданию плакатов, так что традиция продолжается и распространяется. И я бы сказал, что многие студенты выбирают именно это направление, потому что так проще заработать деньги, чем будучи традиционным художником.

Есть ли у тебя любимые плакаты? Вальдемар Свежий «Псы войны», Роман Каларус «Любовный напиток», работы Стефана Лехвара .

Давид Рыски (Dawid Ryski), концертный плакат группы Franz Ferdinand

ПЛУГ

ОПЕРА

как повод задуматься об эмиграции

В этом году каждое учреждение культуры старается преподнести столетней Эстонии изысканный подарок. В национальной опере по такому случаю еще 22 сентября 2017 года состоялась премьера оперы Расмуса Пуура «Цвета облаков» (либретто Лаура Ломпера по мотивам одноименной пьесы Яана Круусвалля, постановщик Роман Баскин). Если у Круусвалля действие происходило в 1944 году, когда эстонцы бежали за границу от войны, то Лаур Ломпер решил перенести нас в 1987-1993 годы, тем самым добавив в семейную сагу историю восстановления независимости и лихие 90-е.

аписанная в 1983 году пьеса Яана Круусвалля «Цвета облаков» в свое время наделала много шума из-за антирусского посыла и стала одним из знаковых текстов того периода. Микк Микивер поставил по ней эмоциональный спектакль, который был записан для телевидения, но теперь его показывают нечасто. Сегодня многослойная постановка Микивера напоминает нам о вещах,

которые мы с удовольствием спрятали бы под ковер. Более того, она указывает на то, что отъезды не закончились, что причина уехать все еще есть, и причина эта часто прячется в неумении эстонцев держаться вместе, и что проблему отъездов мы долгое время старались игнорировать. За день до премьеры оперы Расмуса Пуура я встретилась с другом,

#46 / март 2018

Текст: Мария Мёльдер (Sirp, 29.09.17) / Иллюстрация: Василий Бертельс Вступление и перевод: Олеся Ротарь. Перевод осуществлен при поддержке Совета по налогу на азартные игры.

Опера

ОПЕРА

Она устает ждать и отправляется в Швецию, где живет бок о бок с иммигрантами из Сомали и обретает бога.

костями или вместо булки печь ячменные лепешки, и который никогда ничего не выбрасывает, потому что неизвестно, какие времена грядут. Обещание есть картофельную кожуру сбылось, однако по другим причинам: в кожуре много витаминов, она самая полезная часть корнеплода.

который уже много лет живет за границей и чья связь с родиной становится все более непрочной. Половину представления я думала о том, как же я хочу, чтобы и он увидел этот спектакль, потому как наша встреча закончилась на немного меланхоличной ноте: надо уезжать из Эстонии, зачем оставаться, зачем ехать. Многие темы, которые я, зная пьесу «Цвета облаков», ждала, в опере так озвучены и не были, в лучшем случае, вскользь упоминалось то, почему все-таки герои решают уехать. Внутренняя свобода — вот основная причина (а не деньги), и хотя проживание в негустонаселенной стране имеет кучу преимуществ, именно внутреннюю свободу порой друг другу и запрещают, потому как поди знай, что другие подумают.

Калев (Мати Тури) и Лагле (Янне Шевченко) — два самых ярких персонажа этой оперы, два мечтателя. Брат и сестра очень легко поддаются влиянию, легко впадают в эйфорию от новых идей. Калев еще и болтун: во время поющей революции он играючи покидает ряды компартии и начинает кичиться этим перед родителями. Во время августовского путча он спешит в город и начинает творить там сомнительные вещи. Лагле же не только любит мечтать, она еще и человек действия. Девушка не ждет, пока придут перемены: на волне перестройки она подрывает советские устои, став панком (кстати, впервые вижу, что панки выведены в Эстонии на оперную сцену по делу, а не в качестве обязательного элемента современной постановки). Ее арии о свободе и любви пламенны и одновременно по-детски милы, как будто на мгновение на сцену выскочила Мальвина из «Приключений Буратино». Увы, она устает ждать и отправляется в Швецию, где живет бок о бок с иммигрантами из Сомали и обретает бога. Порядочного трудяги, который будет вспахи-

ГАЛЕРЕЯ ТИПАЖЕЙ ЭСТОНОЗЕМЕЛЬЦЕВ В опере «Цвета облаков» на сцену выходит обычный стойкий эстонец, который видел хорошие и плохие времена, который помнит, каково стоять в очереди за суповыми

#46 / март 2018

ОПЕРА вать и засеивать поля и заготавливать продукты овощеводства, из этих отпрысков не вышло. Самым удивительным персонажем постановки стала супруга Калева русская женщина Мария (в полном напряжения исполнении Юули Лилль-Кёстер). Наверное, впервые на оперной сцене подобным образом раскрывают душу живущего в Эстонии русского человека — и это действительно нежная, чуткая трактовка. Ария Марии, в которой она жалуется, что ее не приглашают на семейное фото, стала, наряду с появлением бабушки Анны (Ита Эвер), одним из самых эмоциональных моментов спектакля. Да, хозяйскому сыну просто выбросить партбилет и «сменить цвет», но что должна сделать его жена, чтобы во время новой эпохи ее приняли за свою?

Раньше я никогда не задумывалась о том, что можно сравнивать стук в дверь тех, кто занимался проведением депортаций, и взимающих долги представителей криминального мира.

Носителями эстонских традиций и духовности Круусвалля-Микивера в основном являются (помимо бабу-

ПЛУГ

шки) отец Каарель (Ясси Захаров) и мать Элль (Хелен Локута). Как и в театральной постановке, на оперной сцене мы видим отца, который часто поднимает на детей голос, и тихую, защищающую своих чад мать. При этом обоих родителей мучает одна и та же тревога: они не понимают поведения своих отпрысков, но, несмотря на это, все же стараются уберечь их от плохого. Наиболее ярко скорбь этих героев выражена в их ансамбле «On sulle mõeldes kodu elus hoitud ja sina sellest midagi ei pea» (дословный перевод: «В заботе о тебе мы берегли этот дом, а тебе до этого нет никакого дела»), который звучит перед отъездом Лагле. Особенно больно, что семья, в пьесе Круусвалля избежавшая депортации, в опере должна в принудительном порядке покинуть родной хутор. Раньше я никогда не задумывалась о том, что можно сравнивать стук в дверь тех, кто занимался проведением депортаций, и взимающих долги представителей криминального мира. Но ведь и правда, их стук одинаково неожиданный и неприятный, а в вину тебе вменяют жизнь или даже просто умение приспособиться к обстоятельствам.

ГОТОВНОСТЬ ВГЛЯДЕТЬСЯ В 90-е На фоне трагедии отпрысков этой семьи рассказывается история восстановления независимости

ОПЕРА Эстонии, и нам показывают ее наиболее важные события. Меня удивило, что композитор Расмус Пуур и либреттист Лаур Ломпер решили закончить действие оперы 1991-м годом, который также является годом рождения композитора (с точки зрения происходящего в опере, конечно же, важнее то, что этот год означает восстановление независимости страны). Я понимаю, что вести повествование до наших дней означало бы встать на скользкую дорожку, но все равно я с любопытством ждала, какие же знаковые исторические события будут освещены следующими (может, введение кроны или гибель «Эстонии»?) и с точки зрения какого героя их преподнесут. Но делать намеки о нашем образе мышления безопасно лишь через призму прошлого, и это удалось блестяще. Возьмем хотя бы второстепенного героя Мадиса (Мати Вайкмаа), который в советское время был тайным агентом КГБ, а с приходом республики выставил свою кандидатуру на парламентских выборах и, под раскаты освобождающего смеха в зрительном зале, намекал на введение бесплатного транспорта.

До сих пор оперы эстонских композиторов, как правило, ограничивались анализом прошлого, настоящее же не трогали.

Ведут ли напряженные времена во внутренней политике и во всем мире к подъему такого жанра как политическая опера? До сих пор оперы эстонских композиторов, как правило, ограничивались анализом прошлого, настоящее же не трогали. Связанная с темой Холокоста опера «Валленберг» Эркки-Свена Тююра, основанная на бестселлере Софи Оксанен, рассказывающая о депортации опера Юри Рейнвере «Очищение», а также благодаря либретто Рейнвере содержащий современные политические аспекты «Пер Гюнт» — премьеры всех этих произведений состоялись за границей. Композитор Мярт-Матис Лилль вместе с либреттистом Яном Каусом и постановщиком Тааго Тубиным в опере «Под огнем» (ориг. «Tulleminek») театра «Ванемуйне» рассматривали под довольно интересным углом общечеловеческие аспекты войны, что, в принципе, немного затрагивает и день сегодняшний, хотя действие спектакля разворачивается во время Первой мировой войны. Войны, репрессии и связанная с ними потерянность волей-неволей являются важной темой для малого народа, и, видимо, это был вопрос времени, когда поющая революция и восстановление независимости найдут отражение в опере. 1980-е ретропоезд уже миновал, и мы как раз прибыли в 1990-е, чтобы проанализировать, что за ад у нас тут начался после того, как мы освободились от оков оккупации.

#46 / март 2018

ОПЕРА Этим же вопросом, в более или менее удобоваримой форме, уже задавались, например, Яак Кальм в фильмах «Диско и ядерная война» (ориг. «Disko ja tummsõda») и «Герои» (ориг. «Sangarid»), Трийн Руумет в ленте «Беспорядочные дни — лихие 90-е» (ориг. «Päevad, mis ajasid segadusse»), телесериал «ЭССР» (ориг. «ENSV»). Схожая тематика будет, скорее всего, и в телесериале «Банк», выход которого ожидается в 2018 году. 1990-е еще не совсем затаскали, а вот 1980-е, пожалуй, уже набили оскомину. Первыми исследованием поющей революции и игр в самостоятельность занялись зарубежные ученые и документалисты, но кажется, что теперь и у нас самих возникла достаточная дистанция с произошедшим. Опера Пуура по сравнению с пьесой Круусвалля показывает нам на одно поколение больше, но ведь на сегодняшний день сменилось еще одно поколение. И будем надеяться, что итоги нашей нынешней жизни подведет уже кто-то третий...

27-ЛЕТНИЙ КОМПОЗИТОР СПРАВИЛСЯ НА ОТЛИЧНО! По сравнению с оперой МяртаМатиса Лилля произведение Расмуса Пуура написано совсем другим почерком. Вмеcто фрагментарных приемов и недомолвок

ПЛУГ

— простая, логичная структура, которую легко проследить. Ведь не имеет смысла делать миф сложным и абстрактным. Мне симпатизирует то, что историю восстановления нашей независимости здесь не стараются приукрасить: люди человечны — со своими благородными идеями и огромными недостатками. Эстонский язык звучит со сцены хорошо и искренне: оказывается, если либреттистыдраматурги умеют работать со словом и ограничиваются родными рифмами, то и в опере о важных вещах можно говорить без художественного приувеличения.

В постановке самое важное, чтобы все было честно и достоверно, и Роману Баскину это удалось.

Мелодичная музыка Пуура проникает в душу и при этом точно передает происходящие события и внутреннюю жизнь героев. Музыка расцвечена известными и менее известными цитатами: например, в сцене молодежных волнений с участием панков можно было различить «Здравствуй, перестройка!» (ориг. «Tere, perestroika!») группы J.M.K.E.; решение Верховного Совета объявить о восстановлении независимости Эстонии становится священным моментом, и это ощущение усиливается за счет использования первых тактов мелодии «Мое отечество — моя

ОПЕРА любовь» (ориг. «Mu isamaa on minu arm») Эрнесакса. В постановке самое важное, чтобы все было честно и достоверно, и Роману Баскину это удалось. В центре просто оформленной сцены башня, выполняющая то функцию маяка, или пограничного сооружения, то дирижерского пульта во время певческого праздника, то киоска, где продают гамбургеры. Вторым местом, где разворачивается действие, является кухня живущей в прибрежной деревне семьи: здесь постоянно работают, например, режут яблоки, прежде чем запихать их в алюминиевую соковарку. На протяжении всего спектакля фоном идет приятно удивляющее своей скромностью видео Арго Валдмаа, в котором из-за облаков «выглядывают» намеки на место действия и базовые сведения о происходящем. Опера Пуура крайне эмоциональна. У меня было хорошее предчувствие уже в тот момент, когда Национальная опера «Эстония» объявила о своем намерении провести конкурс на концепцию оперы: напрямую у композитора оперу ведь заказывают редко, и подобный неожиданный шаг вызвал симпатию. Публично членам Союза композиторов сообщили о конкурсе весной 2014 года. Меня охватила радость, когда выяснилось, что «Эстония» решила отметить 100-летие республики оперой такого молодого, недавно принятого в Союз компози-

торов и пока еще неопытного в плане создания крупных форм композитора. Позже я поняла, что, очевидно, в пользу Пуура говорила его многогранная картина мира и тесные пересечения с литературой и театральной наукой, что крайне помогает при создании оперы. Справиться со свободой, о которой постановщик Роман Баскин говорит в программке, Пууру было несложно, потому как он на собственном опыте знает, как из маленьких вещей вырастают большие. Поэтому хочется надеяться, что эта опера останется в репертуаре театра надолго. Жаль, что сейчас она стоит в программе редко, и это как-то несильно подпитывает мою надежду.

Составить собственное впечатление об опере «Цвета облаков» можно 14 или 19 июня. Билеты лучше покупать заранее: opera.ee

#46 / март 2018

Беседовал Николай Караев / Иллюстрации: Андрей Кедрин

24 ИНТЕРВЬЮ

ПЛУГ

АНДРЕЙ КЕДРИН:

ОДНОЙ НОГОЙ В УТОПИИ

ИНТЕРВЬЮ Художник Андрей Кедрин, друг и иллюстратор журнала ПЛУГ, рассказывает об увлечении Лавкрафтом и советской фантастикой, о своей первой персональной выставке в Тарту и о том, почему в Эстонии художники чаще всего конформисты. Ты очень не любишь себя каклибо позиционировать и говоришь что-то вроде: «Я вижу себя как человека, который рисует». За такими утверждениями обычно скрывается нечто большее. Вот скажи, почему ты человек, который рисует? Мне просто это нравится. Я испытываю потребность рисовать. Если я не рисую хотя бы день, появляется ощущение, что в моей жизни что-то не так. Понятно, что это и практика тоже, но если бы я не получал удовольствия, я бы не заставлял себя этим заниматься. Ты учился в художественном классе, но не блистал... Думаю, моя преподавательница ИЗО сильно удивилась, узнав, что я поступил в Художественную академию. С другой стороны, из моего «художественного класса» творчеством сейчас занимаются единицы. Я — один из этих людей. Каково это, когда очень хочется что-то делать, а ты не блистаешь? Совершенство ведь

недостижимо, это всегда путь без конца. Именно так. Сейчас я организую много мероприятий для молодых художников, потому что пытаюсь восполнить пробелы в их понимании того, что такое «путь художника». В школе и на первых курсах я порой был на грани отчаяния. Я видел, что иногда не тяну что-то технически, в отличие от сокурсников, да и в концептуальном плане не всегда понимал, что именно они делают. Это теперь я знаю, что можно всему научиться, и, если практиковаться, решить любые проблемы. Я стал по-другому относиться к слову «талант»... Есть вообще такая штука, как талант? Есть способность к быстрому обучению. Такого, чтобы человек что-то талантливое делал с нуля, я своими глазами не видел. Может, такие люди и есть — один на миллион. Иногда я говорю кому-то: «У тебя, безусловно, есть талант», — это значит, что люди быстро схватывают что-то. Это не история о

#46 / март 2018

ИНТЕРВЬЮ даре, свалившемся с небес. «Талант» вовсе не означает, что ты будешь успешен. Тут нужна совокупность всего: и черты характера, и ремесло, и удача. Как ты определяешь для себя ступени развития? В какой момент ты говоришь себе: «Да, это для меня новый этап»? Мой путь таков: я обучаюсь новой технике, получаю новые знания, понимаю, что уперся в какое-то препятствие, не могу его обойти. Мне нужно оставить движение в этом направлении на полгода, на год, потом я возвращаюсь и понимаю, что вообще-то я барьер уже перешел, и иду дальше. Это не про руки история, а про голову? Про бессознательное? Естественно. И это удивительное дело, конечно. Многие творческие люди говорят, что им надо «переспать с идеей». Есть еще другой фактор: художник может дойти до высокого технического уровня, но дальше все зависит от твоих идей. Нет своих идей — на этом все и закончится. И это печально. Только что у тебя прошла первая — ретроспективная — выставка в Тарту. Я так понимаю, на ней была представлена эволюция идей... Да, на ней был представлен большой срез различных работ. Этапы там видны четко — видно,

ПЛУГ

какие идеи меня занимали в разное время, какие-то технические барьеры... Скажем, серия чернобелой графики. Я тогда пробовал идти интуитивно, отпускать контроль над работой. Послушал музыку, почитал какую-то книгу и изобразил появившиеся образы. Обычно художники должны или своими глазами увидеть то, что рисуют, или опираться, скажем, на фотографии. У меня тогда был интерес к «интуитивной графике», мне понравился результат, теперь я хочу сделать технически более сложную серию в технике офорта. Поэтому я ездил в Петербург и общался с художниками...

ИНТЕРВЬЮ Офорты — то есть гравюры на металле? Доска может быть не из металла, а из пластика, но по сути — да. Какой музыкой, какими книгами вдохновлена эта графическая серия? Я тогда много слушал электронномедитативный dark ambient и читал Лавкрафта. «Хребты Безумия», например. У тебя есть портрет Лавкрафта, между прочим. Это дань великому мастеру. Лавкрафт увлекает многих художников. Я в свое время читал его биографию — личность была специфическая и противоречивая. Меня страшно увлекает мир, который создал Лавкрафт, этот протохоррор меня завораживает, я не испытываю к нему отвращения. Ты ассоциируешь себя с какойто школой? Да. По крайней мере, в Эстонии я пытаюсь себя позиционировать как связующее звено между классическим русским академизмом и современной школой, тем самым contemporary art, концептуальным искусством, которое господствует в нашей академии. А это вообще сопрягается? Очень тяжело, но сопрягается. Если с уважением относиться к своему

прошлому и пытаться найти точки соприкосновения, может получиться очень интересный итог. Такие современные художники есть. В Эстонии, может, их и не так много, а в России и на Западе молодые художники делают очень интересные вещи. У тебя есть любимое направление в изобразительном искусстве? Мне нравится модернизм, русский авангард — самое начало, мирискусники, после передвижников, но до того, как начались бесконечные «измы». Это был момент, когда люди попытались отделить искусство от прямой обязанности служения народу, которая в России подразумевалась с петровских еще времен. Мирискусники создавали свой мир, переосмысливали реальность, благодаря им был, по сути, заново открыт Петербург, который до того воспринимался как нечто мрачное и достоевское. Ты рисуешь и пишешь в разных техниках: акварель, графика, масляная живопись... На Востоке считают, что идти можно по одному пути, но не по нескольким. А в твоем случае сказать, что Кедрин — это то-то и то-то, невозможно. Я был бы очень рад, если бы меня могли ассоциировать с каким-то одним направлением. Но я понимаю, что имею право заниматься тем, чем хочу и как хочу. Я сам выбираю

#46 / март 2018

ИНТЕРВЬЮ Ты постоянно что-то организуешь — то воркшопы Wednesday Sketching, то лекции серии New Horizons у себя в студии. Художник, как и писатель, работает все-таки в одиночку, нет? В чем польза от сборищ, посиделок, воркшопов?

технику под конкретные работы, и это в том числе поиск: я учусь работать с разными материалами, я преодолеваю материал. Сейчас меня увлекает акварель, но акварель ведь тоже относят к графике. Но и более классическая, чернобелая графика мне интересна тоже. Одновременно я занимаюсь и масляной живописью, хотя пока мне похвастать особо нечем — мои работы скорее ученические. Надеюсь, в будущем все изменится — я заявлю о себе как о живописце. Это смело — говорить такие вещи. (Смеется.) Я считаю, что так и надо.

ПЛУГ

В книге про историю архипелага Шпицберген написано, что в основном его осваивали «люди, обуреваемые жаждой деятельности», а остальным он и не нужен был. Я тоже обуреваем жаждой деятельности. Я такой... затейник, мне нравится придумывать новые коллективные проекты, и это, кстати, сильно меня отличает от других художников. Я люблю сотрудничать. Если можно сделать что-то интересное и полезное, я стараюсь поучаствовать. Да, многие спрашивали, зачем мне лекции New Horizons, не имеющие прямого отношения к искусству, — но я так создаю мир вокруг себя, форматирую окружающую среду. Искусство ведь делает то же самое. На твоей странице andreikedrin.com выложены портреты разных людей. И это очень неожиданный ряд: поэт Ян Каплинский, политик КенМарти Вахер, бизнесмен Илон Маск, перебежчик Эдвард Сноуден... Они нарисованы по заказу. Я давно и плодотворно сотрудничаю с местными изданиями ПЛУГ и Müürileht,

ИНТЕРВЬЮ для которых эти портреты и были нарисованы. Мне нравится заниматься иллюстрацией, но, увы, в Эстонии это все востребовано куда менее, чем хотелось бы. Ты нарисовал обложку для романа «Аргонавт» Андрея Иванова. Когда ты рисуешь иллюстрацию, кого там больше — тебя или заказчика? С «Аргонавтом» это был идеальный процесс: мы с Андреем встречались, я предложил ему несколько идей, одна из них Андрею понравилась. Кстати, картинка, которую я выставил на сайт, — авторский вариант. Финальный вариант был цветной, мне больше нравится более минималистичный чернобелый, он кажется мне глубже, но это — мое личное мнение. Каковы перспективы художника в Эстонии? Если речь, например, не о продаже своих работ в Старом городе, то куда художник может податься? Возможности есть, но их немного, и исключительно искусством занимаются у нас единицы. Это надо быть деятельным и общительным человеком, и только после этого — хорошим художником. Арт-рынка в стране нет, понимания того, что искусство надо ценить и приобретать, тоже нет. Художник особо никому не нужен. Я конформист, у меня, как и у большинства художников, есть работа, я графический дизайнер, и чем захочу я могу

заниматься в свободное от работы время. Часть художников живут как панки, но это молодые ребята, когда они становятся постарше, бунтарство заканчивается. У тебя в студии на стене висит маленький рисунок цистерны с какими-то трубами. Как бы ты объяснил человеку с улицы, в чем смысл таких работ? Это цистерна в железнодорожном депо в Таллинн-Вяйке. И для меня это — «А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?» Можно назвать это красиво — файнартом, например. Можно вложить в этот предмет концептуальный смысл, сделать серию на тему урбанистики. Я попытался передать свои ощущения при виде этой цистерны. Для меня это — индустриальный дух. Если вы это чувствуете, если для вас такие вещи несут позитивную энергию, значит, это ваше. Надо брать. (Смеется.) Художник должен объяснять свои работы? Я хотел бы, чтобы было по-иному, но с современным искусством такая история, что без листка А4 с изложением концепции ты ничего не поймешь. И кусок сломанной половицы становится искусством. Еще цитата: «В свое творчество я вкладываю высокие гуманистические идеалы: прогресс, наука, познание мира». Сегодня следовать идеалу прогресса и

#46 / март 2018

ИНТЕРВЬЮ науки немодно — такая социальная буча на дворе... Мне просто некуда деться: я вырос на советской фантастике. Целая плеяда талантливых писателей программировала людей будущего. Так вышло, что первые книги, попавшие мне в руки, — из знаменитой подписной серии «Библиотека научной фантастики». Я сам не занимаюсь наукой, но тянусь к ней, пытаюсь ее популяризировать, иллюстрирую какой-то материал... Это мир, к которому я стремлюсь.

ПЛУГ

Но ведь не секрет, что мир, который описывала в 50-е и 60е советская фантастика, мы то ли проскочили, то ли его просто не могло быть. Я понимаю, что это такая сладкая утопия. Окей — я пытаюсь одной ногой жить в этой утопии, а второй в нашем современном мире. Меня привлекает и другая эстетика тоже — дистопия. И все-таки я за прогресс и науку. Что, кстати, сильно удивляет моих коллег-художников...

NEW HORIZONS

Несколько месяцев назад в Старом городе Таллинна, в замке по адресу Уус, 19, начали проходить интеллектуальные тусовки New Horizons. С чаем, печеньками и разговорами об альпинизме, искусственном интеллекте, психогигиене, фэнтези и других увлекательнейших вещах. Чтобы читатели ПЛУГа не оставались в стороне от этого замечательного начинания Андрея Кедрина, докладчики New Horizons будут делиться своими мыслями на страницах журнала. Встречайте и жалуйте — Дмитрий Филимонов. Окончил магистратуру Тартуского университета по экспериментальной психологии и

нейронауке, в рамках дипломной работы исследовал мозг на предмет электрофизиологической основы визуальных образов. Проходил практику в психиатрической больнице Jamejäla на отделении тяжелых психозов. Затем самостоятельно научился программировать и в данный момент трудится разработчиком ПО, понемногу наращивая научную деятельность. Пишет художественные тексты, рисует и моделирует, очень любит философию сознания и психиатрию. Периодически ходит в горы и самостоятельные арктические экспедиции. В данной статье Дмитрий предлагает нам задуматься над тем, что такое сознание.

#46 / март 2018

Текст и иллюстрации: Дмитрий Филимонов

Трудная проблема сознания, или Каково быть мной?

NEW HORIZONS

роде каждый знает, что такое сознание, но что это точно такое — никто. Это, пожалуй, единственный феномен, способный бросить вызов всей современной науке и мировоззрению. Это огромное поле неясности, а значит, консенсуса нет даже по исходным посылкам. Есть, например, те, кто считает, что сознания вообще нет. Ниже — небольшой обзор очень крупной области науки, а в конце — одна из случайно выбранных теорий как пример того, что думают о сознании современные ученые.

ТРУДНАЯ ПРОБЛЕМА СОЗНАНИЯ Проблема сознания существовала с начала письменной истории, а возможно, и раньше. Ее несколько раз забрасывали, затем возрождали под новыми именами. Ранняя ее версия известна как психофизическая проблема, однако она несколько отличалась от описанного в данной статье понятия, поскольку место сознания занимала душа. Довольно сложно восстановить древнее и точное определение души, но, грубо говоря, она трактовалась как источник для анимации, то есть одушевления. Сознание, о котором мы говорим сейчас, возникает во времена Декарта (17 век), разрозненные его атрибуты периодически всплывали в философских текстах уже со времен Гомера. Но именно Декарт,

ПЛУГ

дав определение мысли, указывает не только на ее содержание, но и на нашу рефлексию. Любопытно, что существует мнение, согласно которому сознания когдато не было. Так, ссылаясь на античные тексты, Джулиан Джейнс предлагает бикамеральную гипотезу, и некоторые филологи соглашаются с ним. Действительно, перечитывая «Илиаду», замечаешь одну особенность: всеми действиями сражавшихся в Троянской войне руководили боги, в конце концов сами вступившие в бой. Именно боги внушали храбрость или трусость героям, извне приходили эмоции, включая и знаменитый гнев Ахилла. Джейнс утверждает, что тексты того периода и, разумеется, более ранние, схожи, и предлагает причудливую версию, по которой у людей того времени одно полушарие мозга формировало слуховые галлюцинации, воспринимавшиеся как команды богов, — отсюда термин «бикамеральный». По его мнению, процесс перехода к сознанию происходил в течение нескольких столетий примерно три тысячи лет назад. Тонкая отсылка к этому есть в сериале «Мир Дикого Запада», вопреки ожиданиям оказавшимся чутким и качественным путеводителем по некоторым философским взглядам. Безусловно, вопросами сознания занимались и на Востоке, но это

NEW HORIZONS тема для отдельного разговора. В Европе вслед за Декартом в становлении науки о сознании серьезный вклад внесли Локк, Лейбниц и в особенности Кант, Хомский и Витгенштейн. Традиционно проблемы начинаются уже с определения, и, по правде говоря, беда с четким определением присуща многим психическим процессам, например, интеллекту: история «дефиницию 52-х» по числу подписавшихся под ней профессоров психологии, включавшую около 25 пунктов. Для простоты и ясности условимся, что сознание есть наличие субъективного феноменального опыта. Субъективного, то есть моего личного; феноменального, то есть такого, каким он является нашему восприятию. Однако мне кажется, что вопрос определения не столь важен, ведь интуитивно мы все понимаем, о чем идет речь. Главнейшую — т. н. трудную проблему сознания — в 1994 году сформулировал австралийский философ Дэвид Чалмерс. Звучит она так: 1. КАК что-либо физическое, подобное мозгу, порождает что-то нефизическое, подобное субъективному феноменальному опыту? Как это в принципе возможно? И 2. ПОЧЕМУ? Ведь организм легко

функционирует без субъективного феноменального опыта и, возможно, даже лучше, чем с ним. Трудная проблема возникает при постановке вопроса «почему существует сознание?». Ответ на этот вопрос требует выхода за пределы применения общеизвестных научных методов. По сравнению с ней все остальные проблемы, например, поиск механизмов, отвечающих за возникновение и состояния сознания, являются легкими, поскольку могут быть когда-нибудь решены. При этом трудная проблема базируется на допущении, кажущемся очевидным: у людей есть субъективный феноменальный опыт. Например, «больность» боли или «красность» красного. Подобное феноменальное явление, никак не сводящееся к физическому миру, называют квалиа. Для лучшего понимания приведу классический мысленный эксперимент «Комната Марии», предложенный Ф. Джексоном в 1982 году. Представьте, что девушка-ученый всю жизнь живет в черно-белой комнате, зная все факты о красном цвете. Джексон спраши-вает, что же произойдет, если мы выпустим Марию из ее комнаты в реальный мир, узнает ли она что-нибудь новое? Если узнает, то это подтвердит существование квалиа и будет аргументом против физикализма (взгляда, что все во

#46 / март 2018

NEW HORIZONS Вселенной, включая ментальное, имеет исключительно физическую природу). Джексон считает, что Мария узнает что-то новое, впервые увидев цвет. Еще один сторонник феноменального Томас Нагель написал яркое эссе «Каково быть летучей мышью?», основной тезис которого звучит так: как бы подробно мы ни изучили мозг летучей мыши, нейрон за нейроном, нам никогда не понять, каково быть ею. Для этого надо постепенно сделать так, чтобы наш мозг изменился до мозга летучей мыши. Но тогда мы перестанем быть собой и после не вспомним и не сможем описать пережитое. Важнейшее свойство сознания, — добавляет Нагель, — это специфическое феноменальное ощущение «каково быть мной». Каково быть мной, набирающим текст на клавиатуре? Но у квалиа есть и противники, самый известный из которых — Дэниел Деннет, строящий свою философию на последовательном опровержении феноменального собственным рядом мысленных экспериментов. Согласно его взглядам, сознание сугубо материально, а мы вообще не испытываем ничего из описанного выше. Всему виной — и здесь он повторяет раннего Витгенштейна — размытость языка. Если бы слова были ясными и имели точное значение, многие философские вопросы исчезли бы сами собой.

ПЛУГ

Таким образом, есть те, кто трудную проблему отрицает, те, кто модифицирует, и те, кто признает.

ТЕОРИИ СОЗНАНИЯ Я несколько упростил приведенные выше аргументы, как и степень их разработанности. Но суть передана точно. Как и другим изучаемым явлениям, сознанию нужны теории и последних у него много. Почти все они одинаково хороши/плохи, и почти в каждой философия играет ведущую роль. Теория не является абсолютным знанием, это лучшая из возможных версий на данный момент, позволяющая предсказать поведение или свойства объекта. Как же поступить с громадным числом теорий сознания? Во-первых, все теории можно разделить на 1) исключительно философские и 2) современные, объединяющие факты из нескольких дисциплин, таких как экспериментальная психология и нейронаука. Главнейшим их различием являются принятые на веру аксиомы. Когда я однажды думал о них, мне пришла в голову графическая схема, которую я назвал «обреченный квадрат». Углы, лежащие на одной диагонали, — это дуализм и монизм, на другой — идеализм и материализм, а в центральной точке лежат идеи новых мистериан о принципиальной непознаваемости. Все возможные и

NEW HORIZONS

причудливые вариации, гипотезы и трактовки найдут здесь себе место.

всех сторон его окружает «каменное, каменное дно».

Монизм предполагает наличие лишь одной изначальной субстанции, будь то материя или дух, дуализм — двух. Идеализм подразумевает реальность духовного и иллюзорность либо подчиненность материального; материализм, соответственно, наоборот. Идея новых мистериан, последователей Канта, заключается в том, что сознание для нас когнитивно закрыто как вещь-всебе. Мы никогда не постигнем сознание подобно тому, как учебник физики непостижим для гориллы.

Итак, разные теории исходят из сочетания различных предпосылок, которые одинаково недоказуемы. Однако каким бы ни было отношение к трудной проблеме, «легкие» проблемы возможно решить научным методом. Более того, последние несколько лет исследований принесли большой экспериментальный успех.

НАУЧНЫЙ ИНСТРУМЕНТАРИЙ

Обреченный квадрат — как монолит Кубрика — столь же непробиваем для нашего разума, закольцованного в порочный, словно в космической одиссее, круг. Сердце квадрата двулико (точнее, пятилико), «сверху оно набито мягкой травой», а со

Сознание можно рассмотреть как набор аспектов. Помимо феноменальной стороны, то есть субъективного опыта и квалиа, можно выделить функциональную сторону, уровень сознания (бодрствования) и набор условий, без которых оно

#46 / март 2018

NEW HORIZONS невозможно. Последние принято называть нейрокоррелятами, и означает это слово совокупность анатомических зон и физиологических отношений (баланс нейроме-диаторов, частота сигналов, ритм, связность и т. д.), без которых сознание невозможно. Идею нейро-коррелятов сознания поддерживает большинство ученых. К классическим лабораторным методам работы с мозгом принято относить следующие: ЭЭГ, или электроэнцефалография — показывает электрическую активность мозга, снимая показания с электродов на голове. Имеет большую временную точность, но местоположение сигнала размыто из-за «эффектов черепной коробки». МРТ/фМРТ, или магнитнорезонансная томография — показывает уровень активности нервных тканей, например, через разницу потребления кислорода. Имеет большую пространственную точность, но низкую временную. ТМС, или транскраниальная магнитная стимуляция — стимуляция отдельных зон магнитными полями, вызывающая изменение в работе нейронов, усиливая или ослабляя их активность, используется для проверки экспериментальных гипотез. Есть и другие инструменты, однако эти используются чаще всего.

ПЛУГ

В экспериментах испытуемых просят что-либо представить или выполнить какую-нибудь задачу на внимание, память и т. д., измеряя активность мозга и иногда стимулируя отдельные его зоны, а затем сравнивая показатели между собой.

ПРИМЕР ТЕОРИИ СОЗНАНИЯ Я обещал рассказать об одной случайно взятой теории сознания. На что она похожа? Наш герой — Антонио Дамасио, профессор университета Южной Каролины и восхитительного даже с архитектурной точки зрения Института Солка в Калифорнии, а также глава Института мозга и творчества. Он автор ряда новаторских исследований неврологических пациентов, его перу принадлежат такие книги, как «Self comes to Mind: the Consciousness of Human Brain», «Ошибка Декарта» и «Чувство происходящего». Наиболее известен он своей теорией соматических маркеров принятия решения: если говорить просто, то, согласно Дамасио, для мышления необходимы эмоции. Необходимы эмоции и для сознания. Относительно трудной проблемы Дамасио выбирает позицию, где квалиа могут быть объяснены нейробиологией будущего. Самый же яркий и замечательный тезис этой теории в том, что квалиа могут

NEW HORIZONS существовать вне сознания, то есть, не осознаваться! Как же квалиа могут существовать в форме, отличной от сознательной, как вещьв-себе? Дамасио предлагает такой вариант: в мозгу словно проигрывается некий феноменальный фильм, у которого возникает чувство самосознания, то есть осознание того, что именно я его вижу. Эта теория чем-то похожа на теории виртуальной реальности Метцингера / Велманса. Помимо этого Дамасио делит сознание на ядро и расширенное сознание. Первое состоит из отношений «здесь и сейчас» между центром «я», то есть личности, и виртуальными образами объектов в мозге. Второе же действует через всю личную историю, позволяя мысленно путешествовать в прошлое или будущее, предаваться воспоминаниям. Ядро остается стабильным на протяжении всей жизни и не требует других психических процессов, таких как память или мышление.

Эта проблема не проще вопроса о смерти и схожа с ним по масштабу. Ведь все — от постижения далеких звезд до каждодневных дел — начинается отсюда. Вместе с тем множество «легких» проблем уже сдались. Стало, например, известно, что сознание возникает в мозге гораздо раньше по времени, чем мы думали, и в сенсорных отделах коры. И помните, даже случайность приносит удивительные открытия, и доподлинно ясно одно: все только начинается!

О следующих мероприятиях New Horizons можно узнать на facebook.com/nio850.

НАПОСЛЕДОК Этот краткий обзор подходит к концу и единственное его сообщение таково: проблема сознания — центральная для человечества, ответ на нее определит наше место во Вселенной. Так ли много у нас другого, что действительно интереснее и важнее?

#46 / март 2018

с и к о ах п В --изкой сердца н л у р ы т с б --

ИНТЕРВЬЮ

Беседовали: Олеся (О) и Дан Ротарь (Д) / Иллюстрации: Кристина Вербицкая

ПЛУГ

Вырасти в 90-е в Копли, стать в Лондоне графическим дизайнером мирового уровня, уехать на два с половиной года путешествовать по Азии и отказаться от некогда обожаемой профессии. Читайте интервью с Антоном Бурмистровым о том, чем чреват выход из зоны комфорта.

ИНТЕРВЬЮ Д: В какой среде ты рос? У тебя родители — представители творческих профессий?

художником огромна: дизайнер решает проблемы, а художник делает, что ему угодно.

Нет, в этом смысле они вообще ничем не примечательные. Мама в последние годы работала бухгалтером. Отец у меня много профессий сменил. Изначально он учился на милиционера, потом ушел в охрану, но одновременно с этим он рисовал, какое-то время писал иконы для церкви Александра Невского. У меня тоже появился какой-то интерес рисовать, меня послали в художественную школу, ну и особо не налегали. Родители дали мне эту возможность и отпустили меня, и этим они замечательны. Мне нравился только рисунок — гуашью я не особо рисовал, историю искусства вообще не учил. Потом появились компьютерные программы, где можно было рисовать, немного играть со шрифтом и формами. Я пробовал, пробовал, пробовал, появилась до сих пор существующая платформа deviantart, я начал выставлять туда свои работы. Еще был местный сайт «Корчма», созданный в Нарве, туда я тоже заливал свои работы. Таким образом выучил многие инструменты на пять с плюсом. Но дизайн — это совсем другое. Дизайном я начал заниматься уже в университете.

О: Ты из Копли, правильно?

Мы тут недавно ходили в KUMU, и я вообще ничего не понял — искусство мне всегда тяжело давалось. Ведь разница между дизайнером и

Да, с улицы Соо, сейчас в моем доме располагается кафе Tops. Теперь это модный район с модными кафе и барами, а тогда это была рыбацкая деревушка, где жил рабочий люд и любители выпить. Наша семья была исключением. Мой дом детства уже сильно покосился — он очень старый. Д: А в школе у вас была какаято творческая тусовка? Нет, не было. Учился я в 14-й школе и в Каламаяской. О: Вернемся к твоему настоящему. Почему ты два с половиной года назад резко (а может, и нет) решил все поменять? Да, это было резко. Я никогда не сидел и не думал, что хорошо бы уехать надолго путешествовать. Наверное, с одной стороны, это было любопытство. А с другой стороны, у меня как раз тогда закончились отношения, а ведь всегда хочется куда-то рвануть, когда отношения заканчиваются. Правда, на тот момент, когда я в путешествие отправился, я уже встретил свою нынешнюю подругу Сю. До этого я часто устраивал себе длинные уикенды в Европе. Это

#46 / март 2018

ИНТЕРВЬЮ пробудило интерес к путешествиям. И когда у меня появилась полная финансовая свобода, когда я понял, что мне можно очень долго не работать, я начал думать, что делать. Обычно люди сразу же берут ипотеку, а в я выбрал что-то другое. Просто если я их уже один раз заработал своим трудом, то смогу и потом. Тем более эти деньги появились достаточно быстро — за полгода. Правда, я работал по 16-18 часов в день: приезжал в офис в 6 утра, до 10 утра работал над своим проектом, с 10 до 6 на основной работе, с 6 до 12 опять над своим проектом. Иногда спал на работе, чтобы не тратить время на дорогу, хотя охранники выгоняли меня оттуда из-за соображений моей же безопасности. О: Как долго ты готовился к путешествию и выбирал маршрут? Изначально у меня была идея поехать по Транссибирской магистрали. Я думал так: начну поездку с удобств — русский я знаю — и еду в ту сторону, где все более-менее дешево. Плюс в Восточной Азии есть всего две дорогие страны — это Япония и Южная Корея, поэтому я хотел посетить их с самого начала. Так что мой маршрут складывался так: Монголия, Китай, Тайвань, Южная Корея и так далее.

О: То есть определенного интереса к какому-то региону не было? Нет. Я знал, что хочу посетить все страны в Азии — их около 50. О: Были ли у тебя близкие знакомые, которые поступали точно так же — бросали все и уезжали в длительное путешествие? Нет, не было. Д: Нашел ли ты в ходе своих путешествий ту страну, где тебе хотелось бы жить, где тебя все устраивает? Пока не нашел такую. Любая страна по-своему удобна. Но вот такой страны, которая близка моему сердцу, я пока не нашел. Но я заметил, что мне нравятся пустынные места. Монголия, Киргизия — мало людей, вокруг степи, где вообще никто не живет. И Индонезия очень феерическая страна, как из детских книжек про динозавров — вулканы стоят каждые 50 километров. Но чтобы понять, что мне близко, хочу посмотреть еще какой-нибудь другой континент. А если оставаться в Азии, то я бы выбрал Малайзию — там отличная инфраструктура. Жить бы хотел в таком месте, где есть и море, и горы. О: Тогда тебе в Батуми! Да, я думаю съездить в Грузию.

ПЛУГ

ИНТЕРВЬЮ О: А какие места тебя неприятно поразили? Был ли ты предупрежден о каких-то опасностях, или ты просто с ними сталкивался? Не был предупрежден. В части стран — Китае, Японии, Малайзии, Тайланде — мне было несложно, там есть все, что надо, главное, чтобы были деньги. Из опасных ситуаций — я много раз падал с мопеда на проезжую часть, и меня уже давно мог сбить автобус. А я думал: «Ну и фиг с ним». Да, у меня была страховка, но если бы она не была обязательна для того, чтобы ехать на Транссибирском экспрессе, то я бы и не стал ее делать. Потому что мне кажется, что та информация, которую мы получаем, она утрирована. Конечно, я встречал путешественников, которым очень не повезло — например, пришлось оперировать ногу после удара о коралловый риф или кто-то заболел лихорадкой денге. Я привился от парочки болезней и взял с собой таблеток от малярии, но ни разу их не пил, и со мной ничего страшного не происходило. Только один раз я переболел лямблиями, скинул 10 килограмм из-за того, что по десять раз в день ходил в туалет, но антибиотик быстро помог. Я даже знаю, где я ее подцепил — просто когда я вышел из зоны комфорта, я абсолютно потерял бдительность и ел все подряд.

О: Но все-таки были у тебя какие-то действительно опасные ситуации? Я белый мужчина, не худощавый, плюс у меня выражение лица говорит «не подходи ко мне». На самом-то деле я мишка любезный, но выгляжу, как человек, с которым лучше не связываться. Поэтому мне с моей колокольни сложно судить об опасности — я не чувствовал никакой опасности. О: Где были самые неудобные кровати? Классный вопрос! Я так и не привык спать на китайских кроватях — у них нет матраса, они спят на деревяшках и мешках с гречкой, а бывает и просто на закругленных бревнах. В Японии, вопреки моим ожиданиям, были самые удобные кровати. Спят они на полу, но у них есть коекакие матрасы. В Южной Корее все делают на полу — у них нет ни кроватей, ни стульев. Пол обогревается — эта система обогрева существует у них с древних времен. На ночь тебе еще выдается подогревающийся матрас, и поэтому ты просто кипишь во время сна. О: А где ты останавливался? Отели? Couchsurfing? Я останавливался в хостелах. Через Couchsurfing не хотелось, потому как я ценю личное пространство. Но у них на сайте есть опция «хэнгаут», когда ты не проживаешь у людей, а встречаешься с ними, чтобы

#46 / март 2018

ИНТЕРВЬЮ погулять по городу, и ей я пользовался, потому что хотелось посмотреть нетуристические места. Все ведь бегут по Lonely Planet, а я хотел другого. Кстати, местные, которых я находил через Couchsurfing, тоже следуют Lonely Planet, как будто есть какой-то Большой брат, который всем советует, куда идти. Но много раз я испытывал восторг именно тогда, когда шел напролом, например, в трущобы. Правда, мне там было неудобно находиться, потому что я видел, что люди стыдятся своей нищеты. Основным путеводителем для меня служило мобильное приложение maps.me, на карту которого, как в Google Maps, каждый может нанести понравившееся место. В выбранных мною местах никто не говорил по-английски, условия проживания были очень низкого уровня. Из-за этого своего выбора я очень устал, потому что каждые один-два дня я переезжал на новое место, а там попадал в среду, которая для жизни, в моем представлении, не создана. Там меня кусали клопы, тараканы по мне бегали, презервативы везде валялись, в стенах были дыры и было видно соседей. О: Зачем ты это выбрал? Чтобы не ходить по протоптанному пути, чтобы получить радость от того, что не кто-то мне навязал свою точку зрения о путешествиях, а я выработал ее сам. Поэтому я и не

люблю говорить о путешествиях, потому что мне кажется, что каждый человек должен решать сам. У меня есть только один совет: заставьте себя выйти из зоны комфорта. Только тогда вы получите истинную радость. Д: Где живут самые приятные в общении люди? Кроме Эстонии, конечно. В Тайланде. Это клише, но так оно и есть. А ведь мне есть с чем сравнить. Я заметил, что в каких-то странах люди очень стеснительные, есть места, где люди очень гостеприимные, но они неулыбчивые, есть те, кто считают своим долгом сделать для гостя все возможное — накормить, напоить и еще станцевать перед ним. А в Тайланде люди просто всегда улыбаются, подоброму шутят над тобой — ты ведь такой белый и неуклюжий. О: Кстати, соприкасался ли ты в Японии с тем, что тебя не обслужили из-за того, что ты не японец? Да, было такое, но я не понял почему. Они сказали мне в лицо, что здесь только для японцев, я развернулся и ушел, но подумал, что, может, я что-то неправильно понял. О: Да нет, у них это обычная практика — Япония для японцев. А чему тут удивляться? У них остров

#46 / март 2018

ИНТЕРВЬЮ маленький, нужно пространство для развития, а пространства этого крайне мало. Тем более, что я там был гостем, так что просто должен принять это к сведению. О: Были ли вещи, сталкиваясь с которыми, ты сильно расстраивался? Я малоэмоциональный человек. Однажды рано утром я засунул свою ногу в ботинок и почувствовал чтото мокрое. Посмотрел — оказывается, я раздавил геккона, это такие маленькие миленькие ящерки. Я сильно расстроился из-за этого. А если серьезно, то все зависит от того, с какими предубеждениями ты едешь куда-то. У меня с детства, проведенного в деревянном доме без центрального отопления и горячей воды да еще в 90-е, зона комфорта более жесткая, чем у других. О: А как же голодающие дети в Индии? Если ты не знаешь, почему в какойто стране дети голодают, тебя это расстраивает. А если ты понимаешь почему, и это все отсылает тебя обратно домой в благополучную Европу, то... Ведь кто-то беден, потому что кто-то богат. Но, кстати, я в Индии голодных людей практически не видел — там все постоянно что-то готовят и едят. А больше всего меня в моем путешествии расстроило то, что мою первоначальную картину мира формировали советские атласы,

ПЛУГ

а затем каналы Discovery и National Geographics. И когда я туда поехал, я понял что всего этого больше не существует! Проблема в том, что телевидение, книги, блоги знакомят нас только с тем, что помещается на картинке, а там ведь вокруг еще 360 градусов! Когда я ездил по Китаю, Тайваню, Японии, я не видел ничего из того, что я представлял. Везде железо и бетон, везде машины, люди, много шума. Все современное, а я искал дикое и диковинное, думал, что это еще есть. Везде сплошная коммерциализация. Туристические инфраструктуры развиты так, что ты не можешь просто потеряться, порыбачить — все уже придумано и схвачено. И это меня очень расстраивает. Я обобщаю сейчас, есть, конечно, места, но они не легкодоступны. Поэтому я и говорю, что если ты выйдешь из своей зоны комфорта, то увидишь другую реальность. Я начал ее видеть, к сожалению, только спустя полгода после начала своего путешествия. О: Почему у тебя ушло на осознание этого так много времени? И как ты свернул первый раз с протоптанной тропы? Я все это время пытался понять, что не так. И я по чуть-чуть начал сворачивать в сторону. Первый раз сделал это в Гонконге. Как-то гулял по городу и зашел в дверь, которая вела в магазин, но не пошел в него, а свернул на лестничную клетку и

ИНТЕРВЬЮ пошел до самого верха 40-этажного здания. Поднялся и смотрю — люк на крышу, он оказался открытым, я вышел на крышу, там никого не было, а подо мной расстилался весь хаус Гонконга. И я решил: «Я здесь четыре дня, буду каждый день гулять по крышам». В Макао я поступал так же. Если были домофоны, то я начинал придумывать истории — мол, я к другу, он живет на 42 этаже. При вопросе «как друга зовут?» я убегал. Потом мы уже делали так (через год после моего отъезда ко мне присоединилась моя девушка Сю): если мы нашли в интернете хотя бы три поста о каком-то месте, то мы туда не ехали! О: Как же вы узнавали о местах, о которых ноль информации? Через интернет, читая незнаменитые сайты и блоги. А если информации нет совсем, то мы выбираем на карте, скажем, нейтральную территорию между городами и останавливаемся там в какой-то деревне. Например, фотоэссе о добытчиках соли в Индии так и родилось. Мы приехали в город, который не видел туриста несколько десятков лет, ведь там нет ничего примечательного. И начали спрашивать у местных, чем тут люди занимаются и как живут. Оказалось, что в 40 км от города добывают соль. Местные — самый надежный источник информации: по карте ориентируются не многие, но рукой покажут и направление, и расстояние. Мы засняли эти

соляные поля и одновременно с этим прочитали в интернете o «соляном походе», когда Махатма Ганди прошел пешком 400 км, протестуя против повышения Британией налога на соль. Это разбудило еще больший интерес, и мы побывали в четырех местах производства соли в Индии и сделали на эту тему фотоотчет. Туристов там нет. О: После скольки месяцев путешествия путешествовать расхотелось? Всего я путешествовал 2,5 года, но в тот момент, когда я стал выбираться в неизведанные места, я стал сильно уставать, потому что это очень ресурсозатратно. Поэтому уже спустя полгода я решил, что нужно где-то засесть и записать впечатления — нашел место с быстрым интернетом в Малайзии и стал отдыхать и писать. Да, надо отдыхать, чтобы путешествовать. Д: Когда ты отдыхал от путешествий, ты занимался дизайном? Нет, вообще не занимался. Но я сделал себе блог на английском «Train To Kitezh». У него было около тысячи посетителей в месяц, его нужно было развивать, но потом мы опять поехали путешествовать, и все застопорилось.

#46 / март 2018

ИНТЕРВЬЮ О: При этом у вас со Сю возник еще один проект — кроссмедийная платформа Train Tarte Tales, где вы пишите лонгриды, сопровождая их аудиофайлами и фотографиями. Почему в эпоху твиттера и инстаграмма вы пришли к такому немодному формату? Я не считаю, что одна картинка говорит больше, чем тысяча слов. Мне хотелось пояснить свои фотографии, поделиться своим опытом от увиденного. Ведь люди пролистывают картинки, не обращают внимания на детали, просто ставят like или dislike. А хочется рассказать, какие там были запахи, звуки, температура воздуха. О: Где ты берешь факты для своих историй и где их проверяешь? В интернете, ведь мы не академические тексты пишем, а истории людей, которые нам их и рассказали. Лишь однажды нам понадобились статистические данные — в истории про бездомного бельгийца, который прожил в Индии 57 лет, приехав туда в 18. Еще в 1940-е у него пропал паспорт, и он, по неясным для нас причинам, так его и не восстановил. В свои 75 лет он работает рикшей. Нашли мы его случайно, проходя мимо по улице. Сейчас мы пишем историю про жертвоприношения животных в Непале: нам интересно понять, почему индуизм настолько разнится в Индии и Непале.

ПЛУГ

О: Кто ваши читатели? Те, кто готов уделить 30 минут чтению. И те, кого интересуют социальные проблемы, потому что мы не просто рассказываем истории, а даем контекст. Например, у нас есть история пекаря, который из-за того, что частные лица и мировые компании скупают недвижимость в городе, должен переносить свой бизнес все ближе к трущобам, тем самым теряя клиентов. Многие туристы говорят, что приносят деньги в экономику развивающихся стран, но чтобы так утверждать, тебе точно нужно знать, кому принадлежит турагенство или отель. О: А какие перспективы у вашего сайта? В идеале — писать для крутых журналов, путешествуя по всему миру и ища интересные истории с социальным уклоном. О: Я чуток погуглила и не нашла подобных вашему ресурсов. Вы действительно уникальны? Практически да. Есть еще сайт mapita.com, на котором разные авторы выкладывают свои истории. И истории там просто шикарные!

Посмотреть и почитать: traintartetales.com

ЗНАЙ НАШИХ

Ян Каус — нетипичный писатель этом, например, трогательные детские сказки о прекрасном. И можно наоборот. Не хочу добавить «как Ян Каус», но невольно на это немножко намекаю. Так вот. Знание каких-то биографических сведений об авторе никогда не означает сколько-нибудь глубокого проникновения в особенности его произведений. Тем не менее, в этой рубрике мы говорим, как правило, именно об этих мелких подробностях быта. Почему? Да потому что нам так хочется, потому что мы желаем представить вам авторов живыми людьми с рядом необычных каких-то черт характера или модусом вивенди. И тем самым поспособствовать вашему интересу к их творчеству. Итак, про Яна Кауса я сначала много слышал. Кто-то про него мне постоянно что-то говорил. В основном, в организационном плане. Проходило какое-нибудь

#46 / март 2018

Текст: П.И. Филимонов / Иллюстрация: Майя Мичулис

ак всегда, в рубрике «Знай наших» мы пытаемся представить личный взгляд на эстонских авторов, подойти к вопросу не столько через их творчество, сколько через какие-то моменты лично-бытового взаимодействия. То есть применяем ровно обратный подход по сравнению с тем, что сами периодически на разных углах проповедуем. Теоретически я считаю, что для понимания сути произведений какого-либо автора, для, так сказать, более глубокого в них погружения, знакомство с его биографией не имеет никакой ценности. Хорошие авторы могут иметь самые разные биографии, и это никак не будет сказываться на их творчестве. Можно подвергать свою писательскую жизнь всяческим рискам, связанным с проживанием в современном мире, — отдаваться на благо самым разным веществам и писать при

ЗНАЙ НАШИХ литературное мероприятие — и руку к его организации прикладывал Ян Каус. Кого-то куда-то приглашали — каких-нибудь модных иностранных авторов сюда или, напротив, противоречивых местных авторов за границу — и занимался этим Ян Каус. Притом что на тот момент, когда мне стали про это говорить, Каус уже не занимал никаких официальных постов. Я стал там тусоваться после 2007 года. С 2004 же по 2007 год Каус занимал пост председателя Союза писателей Эстонии. И после того, как пост этот оставил, видимо, по инерции помогал, организовывал, устраивал. Впервые лично я увидел Кауса на фестивале «Suur luuleprõmm», другими словами, «Большой поэтический бах». Был май 2010 года, как подсказывает интернет, было жутко холодно для мая, на Вабадузе вяльяк была установлена стандартная для этой площади переносная эстрада, и эстонские и иностранные авторы что-то такое вещали в микрофон в сопровождении музыкального коллектива. Почти как наш Jam Poets, но ничего общего. Меня тоже взяли прочитать пару каких-то текстов. Кажется, Каус выступал тогда передо мной, может быть, не сразу передо мной, но както близко, за несколько человек. Выступал не один и не со своим творчеством. Дело в том, что Ян Каус известен еще и как переводчик с финского. В частности, он переводил на эстонский самый если не лучший, то уж точно нашумевший

ПЛУГ

финский роман последних лет, «Исповедь» Софи Оксанен. На «Большом бахе» он выступал в качестве переводчика широко известного в узких кругах финского поэта Тапани Киннунена. И тут нужно сделать маленькое отступление и в паре предложений рассказать о том, чем известен Тапани Киннунен. Потому что это неким образом поможет нам получить больше информации о личности Яна Кауса. Тапани Киннунен — это такой финский бюргерский панк, респектабельный финский Буковски. При внешности вполне солидного гражданина страны первого мира пишет он в основном о маргинальных проявлениях человеческой натуры: о бухле, наркотиках, драках и беспорядочных половых связях. Ну и о поисках своего места в этом меняющемся мире, куда ж без этого. Для еще большей наглядности и актуализации образа во время своих публичных выступлений он делает вот что: читает-читает стихи, а потом в конце выступления обязательно обнажается по пояс и надевает на голову черные женские колготки, как делают грабители в разнообразных фильмах. Это действие стало настолько неотъемлемой частью образа Тапани Киннунена, что представить его выступление без этого завершающего аккорда стало просто невозможно. Можно только заключать пари, на каком стихотворении это произойдет или в каком возрасте

ЗНАЙ НАШИХ Тапани перестанет этот проделывать. Пока он не обманывает ожидания публики, делая это всегда, везде, при любых обстоятельствах и погоде. Как, например, группа «Иглс», которая знает, что, «при всем богатстве выбора другой альтернативы нет», и, немного порыпавшись для проформы, все равно начинает фигачить опостылевший самим себе «Отель „Калифорния“».

И, как вы понимаете, в тот холодный майский день 2010 года на площади Свободы Тапани Киннунен поступил точно так же. На последнем стихотворении разоблачился и напялил колготки на голову. А выступал он с переводчиком, Яном, значит, Каусом. Выступление выглядело следующим образом: сначала прочитывался один текст на родном для автора языке, потом, не отходя от кассы, сразу же зачитывался тот же текст в переводе на эстонский. И вот я к чему ударился в это длинное лирическое отступление. Каус не надевал на голову ни чулок, ни колготок. Каус не раздевался догола ни сверху, ни снизу. Он даже, кажется, не ставил ногу на монитор, как сделал переводимый им Тапани Киннунен. Но по экспрессии и эмоции исполнения его перевод был стопроцентно адекватен. Ему как-то удалось поймать эту Киннуненскую волну, не подвергая себя никаким принудительным метаморфозам. Так я впервые увидел Яна Кауса живьем и моментально его зауважал. Именно вот за это умение. Потом я узнал его со второй стороны. А потом еще и с третьей. Это помимо, собственно, его творчества, которое заслуживает отдельного разговора. Вторая сторона была такой. На протяжении двух с лишним лет я был соведущим в серии мероприятий «Литературное кафе», делавшихся на европейское бабло. Суть мероприятия заключалась в том, что

#46 / март 2018

ЗНАЙ НАШИХ раз в месяц в одном из кафе Таллинна (и один раз в Тарту) проводились открытые беседы на выбранную авторами концепции тему. Сначала это была литература разных стран Европы с упором на конкретные имена и книги. Потом темы стали более широкими и привязанными то к жанрам литературы, то к каким-то книгам, связанным между собой ассоциативно. Бесед за вечер бывало две, каждая минут по 40-45. В перерывах звучала музыка, тоже каким-то ассоциативным образом связанная с темой вечера. Длилось все это два, а то и два с лишним часа и было самым посещаемым литературным мероприятием, в котором я когдалибо в жизни принимал участие. То ли из-за того, что всем зрителям предоставляли бесплатное бухло и закуски, то ли из-за того, что открытые интервьюеры и их гости говорили интересные, содержательные и захватывающие вещи, богато разбавляя свои беседы искрометным интеллектуальным юмором. Я, конечно, склоняюсь ко второй версии. Не помню, о чем я говорил конкретно с Каусом. Скорее всего, о финской литературе, в которой он специалист. Суть в том, что вот мы о чем-то окололитературном говорили, вот он отвечал на мои вопросы и уверенно отбивался от моих иронических комментариев. Обычно с прочими собеседниками на этом дело и кончалось, но не с Каусом. После нашего разговора он вернулся домой, видимо, много думал, видимо, наш разговор и те

ПЛУГ

вопросы, которые я больше от балды, чтобы протянуть положенные мне 40 минут, задавал, не давали ему покоя, так что он что-то обдумал, подумал, передумал и прислал мне письмо с какими-то дополнительными соображениями по поводу тех тем, которые мы с ним обсуждали публично. Такое было в первый и последний раз за время этих моих бесед. Еще из этого же самого публичного интервью запомнилось мне следующее. Я, особенно в начале своей карьеры публичного интервьюера на окололитературные темы, порядочно нервничал (все-таки мне надо было публично говорить не на родном языке, и хотелось говорить правильно) и для плавности речи выпивал некоторое количество предоставляемого организаторами халявного вина. Как правило, тем же занимались и мои собеседники. Кто до, кто с чистой совестью после выступления. Предлагал я и Каусу. Но он сказал, что не пьет. Вообще. Ничего и никогда. И это не по состоянию здоровья, а сознательное взвешенное решение. И что он нетипичный литератор в этом смысле. И посмотрел на меня с ироническим презрением. Заслуженным, подчеркиваю. И еще об одной ипостаси Яна Кауса. Самой чудесной, на мой взгляд. Которая делает из него не просто нетипичного литератора, а такого, которых нужно искать днем с двухсотваттовыми лампочками. Как-

ЗНАЙ НАШИХ то недавно я запаниковал. Со мной, надо сказать, это случается часто, а в связи с литературой так и подавно. Запаниковал вот отчего: моя рукопись лежала в одном уважаемом издательстве и не двигалась с места. Проходили месяцы и даже годы. Мне обещали и писали, что мной занимаются, но поступки их, а точнее, отсутствие поступков, говорили об обратном. И, разумеется, мной овладела паника. Паника того рода, что я ужасный автор, никому не интересно, что я пишу, меня больше никогда и нигде не напечатают да и печатают-то только из жалости. И я, во избежание всех этих придуманных мной самим же ужасов, стал дергаться и спрашивать у всех подряд о том, в какое бы новое издательство мне сунуться, где были бы мне рады или, по крайней мере, сделали бы вид. Пометался туда, пометался сюда, а потом какая-то добрая душа мне возьми и скажи, чтобы я спросил у Яна Кауса, мол, он знает пароль и видит ориентир. Я обычно так не делаю, мне кажется это крайне бестактным, навязыванием себя людям и прочее, но когда в игру вступает паника, любые другие соображения бессильны. Я написал Яну. И он мне ответил. Ответил подробно, успокаивая меня, что коллеги по цеху должны помогать друг другу и ничего такого тут нет. Написал причем мне так, что я решил воспользоваться его советом, воспользовался и не пожалел.

Месяца, наверное, через четыре после той нашей переписки с Яном книга вышла. Получается, Ян Каус конкретно приложил руку к публикации моего последнего романа на эстонском языке. И как я после этого могу к нему относиться? И кто бы, кроме него, из известных мне литераторов, еще дал бы настолько же дельный, верный и разложенный по полочкам совет? Так вот и получается, что в совокупности со всем вышеперечисленным, таких, как Ян, писателей больше нет. Он уникум. По отношению к жизни и к коллегам хотя бы. Сам Ян пишет философскую лирику, не слишком эмоциональную, быть может, но, несомненно, заставляющую задуматься и посмотреть на вещи с другой стороны. Ну и прозу, но о прозе я, к сожалению, пока судить не могу, впрочем, вот прямо здесь и сейчас торжественно обязуюсь ознакомиться. Получается, что как своим поведением, так и произведениями он как бы говорит желающим слушать его: «А вот бывает еще и так. Не обязательно все должно быть так, как вы привыкли. Всегда есть второй выход. А часто даже и второй вход». Только много ли таких, желающих его слушать?

#46 / март 2018

ПРОЗА

Перевод: П.И. Филимонов / Иллюстрация: Майя Мичулис

Ян Каус

ПЛУГ

Три миниатюры из книги «Карта Таллинна» (2014)

ПРОЗА

Улица Койду

Koidu tänav

У них была своя компания, они часто ходили друг к другу в гости, после школы, и тогда, когда чьинибудь родители уходили из дома. Но один из них никогда не приглашал друзей к себе, хотя сам охотно бывал в гостях у друзей, обильно там ел, при возможности даже оставался на ночь. У него они никог-да не были. Кто его знает, почему он не приглашал. Может, они были настолько бедными, что в доме не было приличной мебели, а обои были безнадежно заляпаны? Его мать, правда, оставляла хорошее впечатление, была представитель-ной, моложавой, умела поддержать разговор, уже в советское время выглядела так, словно бы приехала откуда-то из-за границы. А может быть, наоборот, у них дома было много ценностей, вдруг они не хотели, чтобы какие-то типы лапали их ракушки, новый магнитофон или заграничный хрусталь, разбавляли тонкие наливки водой из-под крана. Снаружи дом выглядел вполне нормально. Они даже не знали, где окна их друга, на каком этаже он живет. Никто спрашивать не стал — так и не узнали. И пусть так и остается.

Neil oli oma kamp, nad käisid sageli üksteise juures, pärast kooli ja siis, kui kellelgi vanemad kodust ära läksid. Aga üks neist ei kutsunud kunagi sõpru enda poole, kuigi sõpradel viibis ta külas meeleldi, sõi seal korralikult, jäi võimaluse korral isegi ööseks. Nad polnud kunagi tema juures käinud. Mine tea, miks ta ei kutsunud. Äkki olid nad nii vaesed, et toas polnud korralikku mööblitki ja tapeet oli lootusetult pleekinud? Tema ema jättis küll hea mulje, esinduslik, nooruslik, hea suhtleja, nägi juba nõukogude ajal välja, justkui oleks tulnud kusagilt välismaalt. Võib-olla oli vastupidi, äkki oli neil kodus palju väärtuslikke asju, äkki nad ei soovinud, et mingid tüübid hakkaksid merikarpe, uut makki või välismaa kristalli käperdama, peeneid napse kraaniveega lahjendama. Maja nägi väljastpoolt ka üsna normaalne välja. Nad ei teadnud isegi, millised on sõbra aknad, mitmendal korrusel ta elab. Keegi ei hakanud küsima ka — jäigi küsimata. Ja las jäädagi.

#46 / март 2018

ПРОЗА

Улица Палласти

Pallasti tänav

Во времена средней школы у его друга был странный телевизор. Черно-белый, как и большинство в те времена, в черно-белой квартире черно-белого района. У некоторых людей побогаче или у тех, у кого были знакомства, были уже, наверное, цветные телевизоры, это было круто, примерно как пару десятков лет спустя, когда человека побогаче узнавали по тому, что в его кармане топорщился переносной телефон. Родители друга были не бог знает какие важные люди, самые обыкновенные служащие. И был у них такой телевизор, который искажал тела. Смотрели они у друга в основном финские каналы, вечером по субботам показывали «Полицию Майами». Кинескоп старого телевизора странно растягивал тела Крокетта и Таббса, головы их становились ужасно длинными, а ноги — неестественно короткими. Как у персонажей мультфильма. Словно бы у телевизора было хорошее чувство юмора. Сейчас всё, разумеется, лучше — от общественного устройства до телевизоров. Машины удобнее. Больше не демонстрируют свой характер так часто. Столько очертаний размылось: тот парень, с которым стояли в очереди за пивом на улице Вилмси; девушка на вечеринке, на спине которой он держал свою потную руку; имя красивой практикантки по немецкому языку — а вот туманная картинка одного старого телевизора не размывается.

Keskkooli ajal oli ta sõbral imelik televiisor. Mustvalge nagu sel ajal enamasti, mustvalge linnaosa mustvalges korteris. Mõnel jõukamal või tutvustega inimesel oli vist juba ka värvitelekas, see oli kõva sõna, umbes nagu paarkümmend aastat hiljem, kui rikkam inimene tunti ära tänu sellele, et tema taskus pungitas kaasaskantav telefon. Sõbra vanemad polnud vist teab mis tähtsad, täitsa tavalised teenistujad. Igatahes oli neil televiisor, mis moonutas kehasid. Nad vaatasid sõbra juures enamasti Soome kanaleid, laupäeva õhtuti tuli „Miami Vice“. Vana teleka kineskoop venitas Crocketti ja Tubbsi kehad imelikult välja, nende pead moondusid kohutavalt pikaks, jalad aga ebaloomulikult lühikeseks. Nagu multifilmitegelased. Justkui olnuks telekal terav huumorimeel. Tänapäeval on muidugi kõik parem, ühiskonnakorrast telekateni. Masinad on mugavamad. Ei näita enam nii palju iseloomu. Nii paljud piirjooned on ähmastunud — too kutt, kellega koos sai Vilmsi tänaval õllesabas seistud; tüdruk diskol, kelle seljal hoidis ta oma higist kätt; ilusa saksa keelt andnud praktikandi nimi —, aga ühe vana teleka udune pilt mitte.

ПЛУГ

ПРОЗА

Улица, название которой знаем только мы Я ничего не имел бы против, если бы на мое окно была наклеена карта моих чувств. Из окна спальни виден верхний мигающий огонек телебашни. Он подошел бы для того, чтобы пульсировать на этой оконной карте, обозначать то место, где сходятся все улицы. Перекресток тысячи улиц. Всегда, когда я еду домой по Пирита теэ, среди искусственных холмов Маарьямяэ можно на пару секунд разглядеть мигающий огонек телебашни. Для меня он всегда был первым подтверждением того, что я нахожусь на пути в самое лучшее место назначения на свете. Уже поздно, Ты, должно быть, спишь, — если только сводные хоры муугаских собак не помешали Тебе уснуть — мальчики тоже уронили свои рыльца в солому, такси спешит, сворачивает с Пирита теэ по направлению к клоостриметсаским виражам, и вот телебашня уже гордо возвышается прямо передо мной, приветствует приближающихся к ней во всей своей высоте. Может, и Ты сейчас смотришь на эти огни. Да это, пожалуй, сейчас и не имеет значения, потому что я вот-вот буду на месте.

Tänav, mille nime teame ainult meie Mul poleks selle vastu midagi, kui mu aknale oleks kleebitud mu tunnete kaart. Magamistoa aknast paistab teletorni ülemine vilkuv tuli. See sobiks aknakaardile tuksuma, tähistama kohta, kus kohtuvad kõik tänavad. Tuhande tänava ristmik. Alati, kui sõidan Pirita teed pidi koju, võib Maarjamäe tehisküngaste vahelt näha paariks sekundiks teletorni vilkuvat tuld. Mulle on see alati olnud esimeseks kinnituseks, et olen teel parimasse reisisihtkohta maailmas. On hilja, Sa vist magad juba — kui Muuga koerte ühendkoorid pole Sind ärkvel hoidnud —, poisid on ka juba oma kärsad põhku vajutanud, takso kihutab, pöörab Pirita teelt Kloostrimetsa kurvide suunas ja nüüd seisab teletorn juba uhkelt otse ees, tervitab liginejaid kogu pikkuses. Ehk vaatad Sinagi neid tulesid. Ega vist polegi sel praegu tähtsust, sest olen kohe kohal.

#46 / март 2018

Текст: Елена Скульская / Иллюстрация: Ксения Касьян

ИСКУССТВО ДУМАТЬ

Ранее мы уже публиковали в ПЛУГе главы на тот момент еще не изданной книги Елены Скульской «Любовь в русской литературе». Сборник рассказов внимательного и эрудированного читателя увидел свет в феврале этого года. Начинается книга со вступительного слова автора, и значится там следующее:

нужна, и она стала мимикрировать, выбрасывая на поверхность ядовитые цветы чернобыльских метафор и революционной жестокости. И любовь ее была светла, как лезвие ножа, нашедшее уютные ножны раны. Литература, которую убивали, загоняли в подполье, гноили в лагерях, вынуждали покидать родину.

«Любовь в русской литературе, как в древнегреческой трагедии, стоит на перекрестке долга и запрета почти весь золотой — XIX век. Долг сильнее и долговечнее любви, но запрет тем и хорош, что против него можно восстать и погибнуть, как древние герои. Шекспир оглядывался на античность и воспринял ее уроки, а русская классика приняла его вместе с его уроками и с теми новыми нагромождениями соблазнов, которые он возвел вокруг запретов (Шекспир — один из самых русских писателей; ни в одной из мировых литератур вы не найдете так много ссылок на него, цитат, игр с его героями).

Еще — несколько новинок XXI века, показавшиеся мне значительными.

От XIX века мы перейдем к веку XX, когда литература оказалась не

ПЛУГ

Я расскажу вам двадцать четыре истории любви в русской литературе — не те, что приключились с самими писателями, а только с их героями». Читатели ПЛУГа уже знакомы с историями идеальной семейной жизни Ильи и Захара (И. Гончаров «Обломов») и медового месяца Патрика и Энгельберта в Сталинской Советской Социалистической Республике (В. Сорокин «Теллурия»). В этом номере представляем вашему вниманию размышления на тему одного из самых скандальных романов XX века.

ИСКУССТВО ДУМАТЬ

Бабочки Владимира Набокова Великий русский эмигрант Владимир Набоков (1899—1977) был не только уникальным писателем: ему удалось без потерь перейти с русского языка на английский (его попытку пытался потом повторить Иосиф Бродский, но его английские стихи вызывали насмешку, лекции — раздражение студентов, а проза не умела скрыть того, что писатель думает на другом языке), но и выдающимся энтомологом, специалистом по бабочкам, сделавшим настоящее открытие: он поновому сумел посмотреть на гениталии самцов бабочек-голубянок и изменил их классификацию.

Долгие годы он читал лекции по русской и мировой литературе в Америке. И вот еще одна характерная его особенность: он изощренно доказывал творческую несостоятельность именно тех писателей, которым откровенно подражал. Особенной его мишенью был Франц Кафка, — под влиянием его романа «Процесс» Набоков написал свой знаменитый детектив «Приглашение на казнь». Но в жуках и бабочках Набоков разбирался лучше, чем Кафка, а потому смело ругал рассказ «Превращение» Кафки, где герой просыпается утром неким насекомым. Набоков это насекомое подробно разбирает и приходит к выводу, что подобного жука в природе не существует, а потому Кафка — плохой писатель. Хотя любому ясно, что ужас превращения именно в том, что насекомое представить невозможно. Вторым совершенно непригодным писателем был, по мнению Набокова, Федор Достоевский: именно Достоевский подарил Набокову смелость и безоглядную дерзость в описаниях эротического влечения взрослого мужчины к ребенку. Растленные, изнасилованные, измученные, склоненные к самоубийствам девочки постоянно и навязчиво мелькают в разных книгах Достоевского. В «Преступлении и наказании» читателю является девочка пяти (!) лет: «... ее губки раздвигаются в улыбку, кончики губок вздрагивают, как бы еще сдерживаясь. Но вот уже она совсем перестала сдерживаться; это уже смех, явный смех; что-то нахальное, вызывающее

#46 / март 2018

ИСКУССТВО ДУМАТЬ светится в этом не детском лице; это разврат, это лицо камелии, нахальное лицо продажной камелии из француженок. Вот уже совсем не таясь, открываются оба глаза: они обводят его огненным и бесстыдным взглядом, они зовут его, смеются...». Многочисленные девочки Достоевского перешли на страницы книг Набокова, но сознаться в этом было невозможно: Набоков утверждал, что Достоевский не сумел описать даже первое падение Сонечки Мармеладовой, решившей стать проституткой, чтобы прокормить семью. Пошла куда-то в ночь, а вернулась с деньгами. Вот и все! Плохо! Владимир Набоков получил всемирное признание благодаря роману «Лолита». Гумберт Гумберт, сорокалетний профессор, влюбляется в двенадцатилетнюю девочку и, чтобы обладать ею, женится на ее матери, от которой затем избавляется, получая девочку в полное свое пользование. Набоков, несомненно, много лет вынашивал идею книги, ее сюжет пересказан еще в его романе «Дар», юное эротичное существо бродит по его стихам, маня и терзая воображение. Сегодня, наверное, не найти литератора, который бы не придумал какой-то тайный смысл, зашифрованный в этой истории. Одни пишут, что в Лолите Набоков отразил собирательный образ Америки — манящей, непостижимой, пуританской, невинной и одновременно порочной и развратной, всякая близость с которой несет человеку гибель. Другие настаивают на том, что роман — суть эротический болезненный сон, от которого человек пробуждается, с облегчением понимая, что не нарушил нравственный закон, не посягнул на ребенка в реальности. Третьи приводят реальные случаи сексуальной близости или попыток близости взрослых мужчин с детьми, оправданные тем, что подобные поступки были мощнейшим стимулом для творчества: тут и сомнительные игры Льюиса Кэрролла с фотоаппаратом — он фотографировал обнаженных девочек, писал им нежные письма и дарил подарки, и женитьба Эдгара Аллана По на тринадцатилетней… Я лично долгое время полагала, что этим романом Набоков хотел доказать, что осуществленная любовь заведомо невозможна в этом мире, что на пути истинной любви всегда стоят неодолимые препятствия. Если любой любовный роман строится на преодолении этих самых препятствий, то поэтическое сознание, поднимаясь до вершин древнегреческой трагедии, отдает на волю Рока и само влечение и наказание за него. Возьмем, например, хотя бы древнюю историю Федры: она полюбила своего

#46 / март 2018

ИСКУССТВО ДУМАТЬ пасынка Ипполита, она противилась своему чувству, сколько могла, но боги были сильнее — она искала близости с Ипполитом, получила отказ, оклеветала Ипполита, обрекла его на гибель и погибла сама. То есть мне казалось, что под видом психического отклонения — желания нарушить табу — кроется разговор о безнадежности, бессмысленности и краткости человеческой жизни. О том, что человек никогда не получает того, что жаждет, а получив — гибнет. Ведь и в «Лолите», в конце концов, погибли все: и первая любовь Гумберта Аннабель, и мать Лолиты, и сама Лолита, умершая в семнадцать лет во время родов, и Гумберт Гумберт — в тюрьме от сердечного приступа, и изощренный соперник Гумберта Куильти — его убил Гумберт. Эта гора трупов — мертворожденные мечты, сладостный обман, внутри которого таится яд. В каком-то смысле мы все похожи на царя Эдипа; он ведет следствие, чтобы любой ценой выяснить, кто же убил его отца. Следствие длится, запутывается, заходит в тупик, но, в конце концов, Эдипу суждено узнать, что убийца отца — он сам! Да, не будем заниматься сексопатологией и вопросами химической кастрации, наша тема — любовь, а не страсть, неодолимый эротический позыв. А любовь Гумберт Гумберт испытывает к Лолите, когда ей уже семнадцать лет, когда она уже некрасива, когда она беременна и замужем за глухим парнем, пришедшим с корейской войны. «… и вот она была передо мной, уже потрепанная, с уже не детскими вспухшими жилами на узких руках, с гусиными пупырышками на бледной коже предплечьев, с неёмкими «обезьянними ушами», с небритыми подмышками, вот она полулежала передо мной (моя Лолита!), безнадежно увядшая в семнадцать лет, с этим младенцем в ней… и я глядел, и не мог наглядеться, и знал — столь же твердо, как то, что умру, — что я люблю ее больше всего, что когда-либо видел или мог вообразить на этом свете, или мечтал увидеть на том… Грех, который я, бывало, лелеял в спутанных лозах сердца… сократился до своей сущности: до бесплодного и эгоистического порока; и его-то я вычеркивал и проклинал». Парадоксально: очистившись внутренне от греха, покаявшись в нем, Гумберт Гумберт моментально собирается в дорогу, чтобы найти и убить Куильти — своего соперника, но и собрата по тому же самому греху; просто Куильти относится цинично к происходящему, а Гумберт Гумберт — страдальчески. В Мексике еще и в XVIII веке считали, что нужно лить на грудь крутой кипяток, чтобы вернуть к жизни остановившееся сердце. «Лолита» действительно обжигает кипятком такой степени откровенности и

ПЛУГ

ИСКУССТВО ДУМАТЬ исповедальности, что начинаешь ужасаться уже не книжным, а реальным тайнам, которые окружают тебя со всех сторон. Мне довелось пить чай и слушать исповедь человека, который согласился на убийство собственной матери и был в соседней комнате, когда его товарищ зарезал ее, а потом этого товарища он зарубил топором. И на все у него были причины и объяснения, и по всему выходило, что человек он не плохой, но попавший в скверные обстоятельства. Он труп товарища спустил по реке, а маму — «все-таки родная кровь» — закопал под окнами своего дома. И еще я видела документальный фильм, где член бандитской группировки рассказывал, как ему поручили во время ограбления задушить малолетних детей. «Вы думаете мне легко было? Я их прижал подушкой к полу, а они не умирают, не умирают — и все тут. Какая-то мистика, я даже испугался. А их мама спрашивает: Вы их убьете?! Что я могу сказать бедной женщине? — я взял и ударил ее ногой в лицо...» То есть получается, что логика повествования человеческая, интонация человеческая, каждое слово в отдельности человеческое, а все вместе складывается в картину ада, и эта картина ада начинает тебя терзать так, как будто ты ее сам организовал. Фактически так и есть с «Лолитой»: она написана столь виртуозно, поэтично, напряженно, что уже один только ее ритм не дает остановиться, читаешь дальше и дальше и невольно, получается, становишься соучастником преступления, поскольку не можешь его прекратить хотя бы тем, что захлопнешь книгу! Всякая великая литература учит добру; литература не стремится к этому и не ставит себе такой задачи, но все равно учит добру. То, что в «Лолите» описан путь от страсти к любви — несомненно, но ведь любовь совершенно не обязательно является путем к добру. Значит, в «Лолите» есть еще одна какая-то заветная тайна, которую мы не замечаем или не можем объяснить, поскольку мы ведь не будем спорить, что книга замечательная. А пути к добру в ней — не найти! У меня нет однозначного ответа на вопросы о нравственности «Лолиты». Но есть предположения. Одно из них: герой Набокова или сам Набоков сознался в том, в чем ни один человек никогда и никому не сознается. И сознался столь художественно достоверно, что эта история почему-то касается всех нас. Скажем так — нашей совести. Далее: «Не судите, да не судимы будете» — эту заповедь, по-моему, не смог соблюсти ни один человек в мире, разве что совершенно равнодушные люди... Имею в виду не готовность к попустительству,

#46 / март 2018

ИСКУССТВО ДУМАТЬ но постоянную готовность повернуть свои глаза зрачками в душу, как советовал Гамлет Гертруде. И еще: мы всегда посягаем на свободу другого человека своей любовью, мы эгоистично стараемся лишить его индивидуальности, потеснить его сущность, преступно стараемся сделать его частью себя. К тому же любовь всегда ставит нас вне общества, вне нормы, она есть форма болезни, одержимости, лихорадки. Даже если речь идет о всепоглощающей любви к Богу: человек отказывается от жизни в миру, от земных благ, уходит в монастырь, в пустыню, становится молчальником… Один из величайших драматургов мира, американец Эдвард Олби, написал пьесу по роману Владимира Набокова, несколько режиссеров, включая Стэнли Кубрика, поставили по роману фильмы. Но вот что удивительно: ни одна попытка реализовать «Лолиту» в зримом мире не была удачной. Ни один режиссер не мог взять двенадцатилетнюю девочку и соединить ее в эротических сценах со взрослым мужчиной. Невозможным оказалось показать и взрослого мужчину, вожделеющего к ребенку. Это было невозможно эстетически (эстетика, тем самым, непременно включает в себя этику). Значит все-таки этот роман следует сравнить с «Превращением» Кафки, где человек становится насекомым, но само насекомое мы представить себе реально не можем. «Лолита» — это то, что не надо наполнять живой плотью и кровью, ее нельзя ни сфотографировать, ни вывести на экран, ни увидеть на сцене, ее можно только читать или слушать музыку этого текста, выстроенного по законам поэтической партитуры. Есть вещи, которые переходят черту дозволенного, с ними нужно обращаться очень аккуратно, в них заложена бомба и, читая, следует ее осторожно обезвреживать, чтобы не погибнуть, а жить дальше, перетерпев приступ тахикардии. Впрочем, в случае с Набоковым лучше сравнивать «Лолиту» с бабочками: с ними нужно обращаться крайне бережно — их очень легко покалечить, погубить, только попытаешься нанизать бабочку на булавку смысла, как она уже мертва!

ПЛУГ