PLUG #34, 11.2015 by PLUG

ПЛУГ. ЖУРНАЛ О ДРУГОЙ КУЛЬТУРЕ / ВЫПУСК 34 / ноябрь 2015

СПЕЦВЫП УСК

СОДЕРЖАНИЕ И нтервью

3 4 12

КНИГИ

Чертова дюжина а льтернативок, которые потрясли мир

Искусство ду м ать

Трудно быть гением

КНИГИ

28 32 38

Времена смерти в русской фантастике

Тема

П Р ОЗ А П Р ОЗ А

ОТ РЕДАКТОРА А льтернативные истории Юри «Гуру фантастики» Ка ллас: от «фантастики возмездия» до а льтернативок мирового уровня

Учебник истории Как-то два в А леппо

Главный редактор Николай Караев Редактор Олеся Ротарь Корректор Екатерина Батракова Верстка Диана Дидык ИЛЛЮСТРАЦИЯ НА ОБЛОЖКЕ Андрей Кедрин Использование материалов журнала возможно только со ссылкой на источник, с указанием номера выпуска и даты публикации. Все права защищены. По вопросам размещения рекламы обращаться по адресу: plug@plug.ee

WWW.PLUG.EE / FACEBOOK/PLUG.EEE

О Т РЕ Д А К Т ОРА

В «Отягощенных злом» Стругацких апостол Иоанн, будущий Богослов, сосланный на остров Патмос, обретает своего рода сатори, проникается всезнанием, и «по мере того, как сознание его наполнялось, по мере того, как вселенная вокруг него и в нем самом становилась все огромнее, все понятнее, все яснее в своих неисчислимых связях, протянутых в прошлое и будущее, все проще в своей неизреченной сложности, — по мере того, как все это происходило, он все тверже укреплялся в мысли, что никаких богов нет и нет демонов, и нет магов и чародеев, что ничего нет, кроме человека, мира и истории». Умные люди давно догадались, что, кроме истории, ничего толком и нет на свете. Любая наука, которую мы изучаем, есть на деле история этой науки: история математики, дошедшей ныне вот до таких высот, история физики, проходящая через Ньютона и Эйнштейна, и так далее. Все, что мы делаем, делается историей моментально.

Этот номер ПЛУГа посвящен не столько другой культуре, сколько другой истории — той, которой не было, но которая могла бы быть, сложись все чуть иначе, в том числе и альтернативной истории Эстонии. Так получилось, что в этот раз мы говорим в основном о литературе, — надеемся, читатель, ты нас простишь. И огромное спасибо Олесе и Дану Ротарь за возможность побыть приглашенным редактором ПЛУГа. Надеюсь, я не злоупотребил их гостеприимством. The rest is history :) Николай Караев

№34 / ноябрь 2015

Иллюстрация: Евгений Красси

И чем больше углубляешься в прошлое, тем лучше понимаешь это ваше настоящее со всеми его девайсами, коктейлями, религиями, «женщинами и пантерами, скрипками и пустынями, шарами и горами».

ТЕМА

Текст: Николай Караев / Иллюстрации: Диана Дидык

ПЛУГ

Чем привлекают нас книги о том, что все могло бы быть по-другому, истории о сражениях, которые мы могли бы выиграть, о людях, которые могли бы выжить, о бабочках, которых чей-то сапог принес в жертву во имя дивного нового мира? Альтернативная история — это уже литературный феномен. Отмахнуться от него так просто не удастся.

ТЕМА «Они трепещут за твоей спиной, возможные варианты твоего прошлого: одни ясноглазые и безумные, другие испуганные и потерянные...». Прошу простить за корявый перевод (стихи Роджера Уотерса переводить без потерь сложно), но эти строки из песни «Your Possible Pasts» с пинкфлойдовской пластинки «The Final Cut» точно отражают ощущение от чтения книг в жанре альтернативной истории. Ну или в поджанре, не суть. У каждого из нас имеется несбывшееся прошлое в тысяче тысяч вариантов. Следовательно, если привлечь законы комбинаторики, еще больше таких прошлых у страны, у народа, у всего мира. What if? Что было бы, если бы? Ну да, если бы да кабы, во рту выросли грибы — гласит поговорка. Если бы у бабушки были яйца, она была бы дедушкой — ржет городской фольклор. История не знает сослагательного наклонения — говорят философы. И, кстати, никогда не узнает. Но помечтать-то можно?..

И грянул гром, и мужики перекрестились Если коротко и сухо, альтернативная история — это художественный текст, в котором описывается отличная от нашей история. Как правило, сочинители отталкиваются от конкретного события, которого, допустим, не было, или оно было, но совсем иное. Точкой бифуркации, создающей историческую «вилку», может стать, в принципе, что угодно. Здесь, кстати, уже кроется важный урок: никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Это постфактум христианство стало крупнейшей мировой религией, а когда ершалаимская толпа кричала «распни его», оравшим и в голову не могло прийти, что какой-то сын плотника, по слухам возомнивший себя царем иудейским, может изменить историю, что триста лет спустя его проповеди станут государственной религией Римской империи, а чуть погодя — и всей Европы. Ну или хлопни кто-нибудь дверью президентской ложи за спиной актера и убийцы Джона Уилкса Бута за секунду до рокового выстрела — и Авраам Линкольн остался бы жив, и кто знает, какой была бы Америка сегодня? В начале был, судя по всему, эффект бабочки из классического рассказа Рэя Брэдбери «И грянул гром»: отправься во времена динозавров, наступи на бабочку — и в твоем настоящем на выборах в США победит президент-фашист. Мы, по сути, ничего не знаем об исторических взаимосвязях: время необратимо, ставить на нем эксперименты типа «что было бы, если бы» невозможно. «Does the flap of a butterfly’s wings in Brazil set off a tornado in Texas?» — спросил в 1972 году на конференции метеоролог Эдвард Лоренц. Может, и правда: сделает бабочка крылышками бяк-бяк-бяк в Бразилии — и торнадо обрушится на Техас? Все зависит в конечном счете от вашей личной теории истории. Если вы считаете, что все зависит от личности, тогда да, бабочки

№34 / ноябрь 2015

ТЕМА могут порождать тайфуны и приводить к власти фашистов. Если вы марксист и уверены, что историю движут массы, а личности всего лишь возникают на гребне общественных волн по мере необходимости, тогда, увы, изменить ничего не выйдет: придушите Гитлера в колыбели — к власти придет какой-нибудь Эрнст Рём, потому что немецкий пролетариат после Мировой войны неизбежно радикализуется и так далее, и так далее. Если вы верите в божественное провидение, то шансов переиграть Бога попросту нет. А еще может оказаться, что мы в силу какого-то сверхзакона действительно живем au meilleur des mondes possibles, то есть в лучшем из возможных миров. Герой романа Стивена Кинга «11/22/63» пытается предотвратить убийство Кеннеди, а история сопротивляется, ставит подножки, бьет из-за угла, и когда герою наконец-то удается спасти президента, по возвращении в настоящее он с ужасом видит, что мир загублен ядерной войной. Примерно то же самое описано в «Седьмой части тьмы» Василия Щепетнева: сохраним жизнь Столыпину — и получим в 1930-е такой кошмар, что лучше бы мы ее не сохраняли. Но, согласитесь, сама идея переиграть историю завораживает. Особенно писателей. Возможности безграничны, нафантазировать можно что угодно, пиши не хочу. В основном писатели от марксизма и прочей философии далеки, им сдается, что первую скрипку играет личный выбор. Искушенные в фантастике люди иногда называют точку бифуркации «узлом Джонбара» по роману Джека Уильямсона «Легион времени». Жил-был мальчик Джон Барр, и однажды перед ним встал выбор: камешек или магнит? Выберет Джон магнит — и сделается ученым, и открытия его приведут человечество к утопии, названной в его честь Джонбаром. Выберет камешек — и проживет никчемную жизнь, и вместо лучезарного Джонбара мир поглотит тьма диктатуры Джирончи. Выбирай, но осторожно. Осторожно, но выбирай. Во Франции альтернативную историю традиционно называют ухронией (uchronie) — по аналогии с утопией. Слово «утопия» происходит от греческих слов «не» и «место», проще говоря, это место, которого нет. Ухрония — такое же время. Приятно думать, что можно вмешаться в историю и, практически ничего не делая, построить в далеком будущем, а то и в настоящем, прекрасный Джонбар вместо унылых предлагаемых обстоятельств. Приятно. Но нет ли здесь своего рода эскапизма, попытки сбежать от своих проблем в иллюзорные миры?

Да здравствует великая ******! К сожалению, очень часто альтернативки — это эскапизм чистой воды. Скажем, фанатеет человек по России, которую мы потеряли. Сделать-то уже ничего нельзя: потеряли великую Россию (одну

ПЛУГ

ТЕМА

сломали, а другую потеряли, скажем так), «просрали все полимеры», как выразился один российский функционер. Нет уж, давайте эту утраченную Россию намечтаем! И человек натурально намёчтывает — в меру ума, стыда и таланта — оную Россию, Америку, Эстонию на книгу, а то и на целую книжную серию. Дальше вопрос только в том, кто от чего тащится. Что было бы, если бы не было перестройки? Великой Отечественной? Февральской и Октябрьской? Если бы турки Мехмеда II не захватили в 1453 году несчастный Константинополь, огрызок былой Византии, если бы Запад пришел на помощь восточному христианству и разгромил Османскую империю? Или наоборот, если бы варвары не взяли Рим, и империя сохранилась бы в языческом варианте до наших дней? Или еще раньше Карфаген одержал бы победу во Второй пунической — и Рима не было бы вовсе? Давайте спасем Александра Македонского. Не станем казнить Иисуса Христа. Поможем Наполеону перезавоевать Европу за сто дней. Зарежем Гитлера в мюнхенской пивной. Вручим императору Николаю Кровавому или товарищу Сталину ядерную бомбу в 1930-х. Как пели в советском мультике «Летучий корабль»: «Ах, если бы сбылась моя мечта, какая жизнь настала бы тогда!..» В рамках одной книги это эскапизм, а когда таких книг — разных, что важно, книг — десятки и сотни — это уже война. Война идей. Если угодно, ментальное поле битвы. Одно дело — просто пофантазировать о том, что было бы, «если бы Александр не умер тогда...» (эссе историка Арнольда Тойнби). Великий полководец переболел малярией, выздоровел, пошел дальше, дошел до Китая, объединил шесть китайских царств, насадил повсюду прогрессивные конфедерации городов, отказался от деспотии в пользу народовластия — и его империя существовала бы веками. Здесь тоже есть идея, но скорее исторического, отвлеченного плана, — преимущества городских союзов перед деспотиями на определенном участке истории.

№34 / ноябрь 2015

ТЕМА Совсем другое — сочинить хорошую книгу о том, какой была бы жизнь, если бы немцы с японцами победили во Второй мировой («Человек в Высоком замке» Филипа Дика, «Фатерланд» Роберта Харриса). Если бы США были на стороне Третьего рейха — скажем, выбрали бы американским президентом пронацистски настроенного летчика Линдберга («Заговор против Америки» Филипа Рота — читайте в ПЛУГе эссе Андрея Иванова об этом романе). Если бы пакт с фюрером заключила в 1941 году Великобритания (трилогия Джо Уолтона «Полпенни», «Фартинг» и «Половина кроны»). Мы же примерно понимаем, как жили люди в Третьем рейхе; представим теперь, что было бы при таком раскладе в Америке и в Европе. Можно было избежать той войны? Можно. Какой ценой? А вот и вот, полюбуйтесь. Конечно, на одного Филипа Дика приходится десяток унылых авторов (не скажу «писателей»), которые вымёчтывают реваншистские тома о победе конкретного отечества. Итальянец Марио Фарнети в романе «Запад» выписал Италию как сверхдержаву: перед Второй мировой Муссолини догадался провозгласить Италию нейтральной страной, Гитлера взорвал в 1944-м граф фон Штауффенберг, после чего Италия возглавила крестовый поход Европы против СССР и разгромила Сталина, и так далее вплоть до начала 1970-х, когда престарелый дуче по-прежнему у власти, как и его премьер-министр граф Чиано. Италия простирается от Эритреи до Уральских гор — ура, господа! Тут, правда, совершается переворот, и империя уступает место республике... (Фарнети всего этого мало: в другой его книге император Юлиан Отступник не погибает, а отправляется на корабле в Америку и задолго до Колумба строит туземцев, создавая в Новом Свете дубликат Римской империи. Да здравствует великая Италия!)

Самолеты бомбят Нарву В России аналогичных книжек, в которых Сталин дает по зубам всему миру, в последние годы наблюдается множество. Чтобы еще больше усладить читательское эго, главным героем таких опусов становится современный российский человек Василий Пупкин, который на самом деле о-го-го, но обстоятельства, понимаете ли, гнетут Василия, заставляют его зарывать талант полководца/ученого в землю и читать фантастику вместо того, чтобы. Однако настает миг, когда Пупкин попадает в прошлое и становится великим попаданцем. Он добирается до царя или генералиссимуса, вручает им суперсовременное оружие, авансом разоблачает врагов государства и в качестве правой руки вождя или же самолично ведет страну к немереному процветанию. Враги корчатся под мудрым сапогом, будущее светлеет... (Иногда кажется, что жанр дошел до самопародии, но на этом не остановился. «Погибший в 2014 году в

ПЛУГ

ТЕМА боях за Донбасс российский инженер-полковник Петр Дегтярев возрождается весной 1942 года. Казалось бы, очередная затасканная история про попаданца-прогрессора... Но, черт возьми, попробуй измени прошлое, когда ты в теле молодого африканского льва, а твоя Святая Отчизна за тысячи верст!» — а-а-а-а-а!..) Есть книжки про альтернативную победу над врагом и в арсенале эстонской литературы: скажем, роман шведского эстонца Энна Ныу «Торжественный марш» (1968). Это, по сути, влажная мечта эмигранта о том, как Запад взял и растоптал коммунизм на планете. Врач второго батальона третьей бригады Антс Нугер в составе оккупационных сил Союзнической Швеции вступает на эстонскую территорию. «Цепочка за цепочкой атакует Вильянди. Большие низкие S-танки прорываются в Тарту. В Нымме распахивается дверь виллы: “Руки вверх!” Самолеты бомбят Нарву». Союзники возвращают всем независимость и идут на Москву. Нугер видит в бывшей столице бывшего СССР развалины, ни одного целого дома, «кратеры от бомб на улицах», трупы повсюду, на Красной площади нет Кремля — разбомбили весь, и церквей нигде нет, и: «Я должен бы сожалеть, думает он. Но ему не жалко. Вообще. Напротив, он чувствует, что так и должно быть, и он ничего не может сделать с тем, что чувствует. ЭТО ВОТ ЗА ЭСТОНИЮ, ЛАТВИЮ И ЛИТВУ, ЗА ВЕНГРИЮ И ЗА ЧЕХОСЛОВАКИЮ! Радость мести — скверная радость, но ее не притормозишь. Пусть этот город в руинах навеки остается руинами! Для предупреждения несправедливости». Из того же лукошка и политический триллер Айвара Кивисива «Третья Освободительная война» (2012), в которой Путин после Грузии и Украины прет на Эстонию, но... (В ПЛУГе — рассказ Алексея Иванова «Учебник истории» примерно о том же). Где-то между подобной «фантастикой возмездия» и сухими теоретизированиями на тему «что было бы, если бы» с вымышленными приказами забытых вояк и подробными ТТХ каждого орудия (есть, есть люди, которые прутся по таким реконструкциям!) и существует нормальная альтернативная история — в меру идейная, увлекательная и умная.

Война вечных перемен Умная — это важно. Проще всего осуществить механический перенос, скажем, продлить ту же Римскую империю до нашего времени в почти неизмененном виде, но только это же тотальный bullshit: не было в истории стран, в которых хотя бы структуры государственного управления не менялись на протяжении тысячелетий. Не говоря о взаимосвязи технического прогресса и социально-экономического положения. Боюсь, ни одного умища не хватит, чтобы осознать, какой могла бы быть Римская империя, досуществуй она до сегодня. Опять же, одно дело — осторожно предполагать, как Макиавелли в «Рассуждении о первой декаде Тита Ливия»,

№34 / ноябрь 2015

ТЕМА насколько успешной была бы римская армия, заимей она пороховую артиллерию. И совсем другое — смело описывать сенаторов в тогах, скажем, с русифицированными именами, раскатывающих в паровых экипажах по лупанариям так, словно уж в этом-то мире не было ни Саладина, ни Маркса, ни Эйнштейна — и быть не могло. Наивная альтернативка — еще одна крайне популярная крайность, в основном выраженная в триумфальном шествии стимпанка. Редкий стимпанк по-хорошему альтернативен, как, скажем, «Машина различий» Уильяма Гибсона и Брюса Стерлинга. Куда проще взять ключевые образы, засевшие в сознании обывателя, — королева Виктория, Джек-Потрошитель, изобретатель механического компьютера Чарльз Бэббидж — и изобразить скучный паровой Лондон с бессмысленными заговорами и авантюрной фигней. Еще дальше в том же направлении — мэшапы а-ля «Гордость и предубеждение и зомби» или «Андроид Каренина». Тоже ведь альтернативная история с определенной точки зрения, но ничего достойного перечитывания на этом поле пока не произросло. В отличие от направления, которое я назвал бы мета-альтернативой, и которое иногда именуют Changewar, «Война перемен». Это когда идет тотальное сражение за будущее по всей временной оси, осуществляемое какими-то чуть ли не божественными сверхсилами: «Необъятное время» Фрица Лейбера с его Змеями и Пауками, которые бьются друг с другом в точном смысле слова вечно, «Берег динозавров» Кита Лаумера с его Зачисткой Времени, «Конец Вечности» Айзека Азимова с его Вечностью, вмешивающейся в дела обычных людей, Пол Андерсон с «Патрулем Времени», а еще есть война Времени между Галлифреем и далеками в телесериале «Доктор Кто»... Последняя веха на этой дороге — цикл Майкла Муркока о Джерри Корнелиусе, антигерое, рок-музыканте и культурном террористе, который с командой друзей, похожих на персонажей комедии дель арте, делает невесть что и бьется невесть с кем: везет по раздираемой гражданской войной Великобритании труп принцессы Дианы, атакует в лондонских подземельях замок, где засел его сумасшедший братец, ведет на пару с Нестором Махно флот дирижаблей... История слишком хаотична, чтобы иметь какой-нибудь смысл кроме того, который ей придаем мы сами. Война вечна, говорит Муркок, и мы можем надеяться лишь на мгновения отдыха между битвами. Цени их, читатель. They flutter behind you, your possible pasts, some bright-eyed and crazy, some frightened and lost. Альтернативная история — как Золотой Шар: она дает каждому то, чего этому каждому хочется. Можно сбежать в мир патриотической мечты или в благословенную утопию, можно испытать на квазиисторическом полигоне собственную философию, стратегию и тактику, можно доказать что-то себе и людям. Только потом все равно придется выйти из Золотого Шара и вернуться

ПЛУГ

ТЕМА в родную Зону реальности. В ней все будет по-прежнему: вечные перемены, от которых никуда не деться, — но сам ты чуть-чуть изменишься. Может, даже что-то поймешь насчет своего личного выбора. Может, даже задашь себе вопросы, которые стоит задать, чтобы понять, куда идти дальше. Вопросы из той же песни:

Есть только миг между возможным прошлым и возможным будущим. Именно он называется...

№34 / ноябрь 2015

И Н Т Е РВЬЮ

Юри «Гуру фантастики» Каллас: от «фантастики возмездия» Беседовал Николай Караев / Иллюстрация: Андрей Кедрин

до альтернативок мирового уровня

Тех, кто не имеет удовольствия читать на государственном языке Республики, существование объективно прекрасной эстонской фантастики неизменно ставит в тупик. Эстонская литература сама по себе в мире известна — имена Яана Кросса, Мати Унта, Андруса Кивиряхка людям начитанным обычно знакомы, но местная фантастика на иностранные языки не переводится, в том числе тексты в жанре альтернативной истории. Об этом аспекте эстонской ulme рассказывает Юри Каллас, известный в нашем фэндоме как Ulmeguru, — и этим все сказано. Есть страны, в которых альтернативная история более популярна, — Франция, например, — и есть страны, где она почти неизвестна. Насколько альтернативка популярна среди эстонских писателейфантастов? Мои познания в области французской НФ и книги, которые я прочитал, не дают утверждать, что альтернативная история во Франции особенно популярна, однако и в моих знаниях, конечно, могут быть существенные пробелы. Мне кажется, пик популярности альтернативной истории уже позади. Не хочу

ПЛУГ

сказать «лучшие дни», речь именно о шуме вокруг альтернативок, об их популярности. Время от времени говорят, что в фантастике есть четыре основных жанра: SF+F+H и AI, то есть научная фантастика, фэнтези, хоррор и альтернативная история. Это, конечно, глупые разговоры — первые три действительно жанры, а альтернативная история — скорее тема или способ изложения материала, как, например, и киберпанк. Когда мы говорим об альтернативной истории, следует на самом деле различать два ее подвида: претендующая на научность и беллетристическая. Первая, как правило, сводится к описанию од-

И Н Т Е РВЬЮ

№34 / ноябрь 2015

И Н Т Е РВЬЮ У меня есть теория, по которой чем интереснее история страны и чем больше в ней спорных поворотных моментов, тем популярнее в этой стране альтернативки. Верно ли это для Эстонии с ее богатой и неоднозначной историей?

ной или нескольких схем. К сожалению, она не обладает никакими достоинствами, которые могли бы заинтересовать читателя вроде меня. Это такая форма научпопа, временами любопытная, но по большей части обитающая где-то на границе беллетристики. К подобному же явлению я бы отнес и всевозможные романы, которые исправляют так называемую историческую несправедливость. Я имею в виду опусы, в которых художественность и красота альтернативно-исторической конструкции принесены в жертву описанию более верной — с точки зрения автора — исторической реальности. Обычно такие тексты сочиняются слабыми авторами, и чем они слабее, тем больше им хочется подрывать основы и восстанавливать справедливость. Совсем другое дело — литература, сочинители которой ставили перед собой цель написать нечто художественное, и альтернативно-историческая схема для них — это еще один прием, не более того. Возвращаясь к фантастике Эстонии, скажу, что эстонские писатели сочиняют «научную» альтернативную историю, в том числе «фантастику возмездия», однако есть у нас и очень приличная художественная фантастика. Подобные книги можно пересчитать по пальцам двух-трех рук, что с учетом немногочисленности эстонского народа неудивительно.

ПЛУГ

Подозреваю, что эта теория неверна, ну или верна, но с оговорками. Прежде всего потому, что львиная доля альтернативных историй пишется на одни и те же темы. У меня нет точной статистики, но впечатление такое, что половина альтернативок топчутся в кругу таких тем, как Вторая мировая война, Гитлер, нацисты и евреи. У американских фантастов в ходу еще тематический коктейль из Войны за независимость, Гражданской войны и рабства. А на постсоциалистическом пространстве обыгрывается история СССР: что было бы, если бы Союз сохранился или не возникал. Стоит добавить, что популярны также жизнь Иисуса и тексты, обыгрывающие христианство. Все прочие исторические события почти не используются. Эстоноязычная альтернативная история почти в том же состоянии. С той разницей, что у нас есть Индрек Харгла, одержимый Средними веками, и большая часть опубликованных у нас альтернативок так или иначе касается европейского Средневековья. Может, тут играет роль известная интернациональность фантастики. И еще каждый писатель-фантаст втайне лелеет надежду, что его книги переведут на английский и он обретет огромную читательскую аудиторию. Надежда, ясно, безосновательная, но она умирает последней, а местным материалом такие надежды не подпитываются.

И Н Т Е РВЬЮ Какие есть альтернативные истории в эстонской фантастике, связанные непосредственно с историей Эстонии? Я с ходу вспомню только роман Тийта Тарлапа про завоевание Европы индейцами и рассказ Яана Каплинского «Закат на берегу Хийумаа» («Loojak Hiiumaa rannal») про буддийскую Эстонию, который читать сложно — он написан, кажется, на островном диалекте... Поскольку Индрек Харгла — альфа и омега эстоноязычной альтернативной истории, начну с его рассказа «Ноябрьский вальс на Старой площади» («Novembrivalss Vanal väljakul»). В нем речь идет о смерти Брежнева и последовавших за ней интригах в коридорах власти, при этом описывается мир с альтернативной историей: СССР не оккупировал Эстонию во время Второй мировой войны, вместо этого немцы зверствовали на эстонской территории еще хуже, чем в нашем мире в Белоруссии, и эстонцы сами по себе оставались «красными». В 1982 году в Москве полным-полно образованных коммунистов из Прибалтики, особенно эстонцев. Рассказ Харглы — единственная альтернативная история на местном материале, которую я бы назвал шедевром. (Еще один автор пишет неожиданный роман или даже трилогию, но об этом тексте можно будет говорить, когда он выйдет. Если все получится). Затем стоит упомянуть цикл романов Марта Лаара «Осенняя война» («Sügissõda»), который пока что не завершен. Будучи по образованию историком, Лаар, увы, махнул рукой на художественность, в результате его цикл являет собой унылую альтернативноисторическую схему, которая больше

опирается на достоверность, чем на эстетику. Поворотный пункт — опять же 1939 год: что можно было сделать по-другому, чтобы события развивались так, как это нужно было эстонцам? Судя по всему, цикл Марта Лаара был написан, чтобы доказать на художественном материале его собственную концепцию истории, и если так, то эту попытку следует считать провалившейся. Вероятно, именно поэтому автор то и дело подчеркивает, что мы имеем дело не с фантастическим романом. Ну или он считает, что в таком виде его мысли выглядят более самобытными. Есть еще роман Тийта Тарлапа «Разделительная линия» («Lõhestusjoon»), в котором индейцы открывают и захватывают Европу. Единственная неподчинившаяся область Европы — это Север, включающий в себя и Эстонию. В романе описано завоевание Севера и местное сопротивление — шпионские игры на всех уровнях. Главный минус Тарлапа — бледная альтернативноисторическая часть: он просто направляет историю по другому пути, ничем это толком не обосновывая и ничего не добавляя. Но в качестве приключенческого романа книга хороша, а для Тарлапа — даже очень хороша. Вот по большому счету и все! Да, есть еще сколько-то романов и рассказов и даже одна пьеса в «сумеречной зоне», на пересечении альтернативной истории, возможных исторических сценариев и простой «фантастики возмездия». Как правило, эти тексты беспомощны с художественной точки зрения, так что очень скоро о них забывают. Обычно авторы таких книг далеки от фэндома, а то и от сочинительства. Круг тем типичен: советская оккупация и все то, что за ней последовало, война с Россией, новая депортация и так далее. Если

№34 / ноябрь 2015

И Н Т Е РВЬЮ прибавить эти тексты, получится, что у нас есть около дюжины альтернативок на местном материале. Как я понимаю, эстонские классики, известные в основном как писатели-реалисты, тоже отдали дань альтернативной истории: самый первый роман Карла Ристикиви «По следам викингов» («Viikingite jälgedes») — это альтернативка, кроме того, литературовед Андрус Орг упоминает в этом контексте «Мальчиков Викмана» («Wikmani poisid») Яана Кросса и «Плохого мальчика» («Paha poiss») Хельги Ныу. Иногда называют альтернативкой роман Энна Ныу «Торжественный марш» («Pidulik marss»)... К высказываниям на эту тему Андруса Орга я отношусь более чем скептически — он считает альтернативной историей и роман Индрека Харгла «Высшая степень свободы» («Vabaduse kõrgeim määr»). Как я понимаю, даже сам автор не смог отыскать для этого романа точку, в которой история пошла по другому пути, хотя, как известно, такая точка и есть первый признак альтернативноисторического текста. Роман Харгла — фэнтези, действие которого происходит в мире, который местами похож на наш. Честно скажу: книги Яана Кросса и супругов Ныу я не читал. Они не в моем вкусе, и главная моя претензия к ним — скучно. Может быть, это тоже альтернативно-исторические романы, а может, они являются таковыми в той же мере, что и «Высшая степень свободы». Что до романа Ристикиви — это книга об эстонских викингах и открытии ими

ПЛУГ

Америки. По крайней мере, таким он мне запомнился. Роман плохой и годится для читателей, которым очень-очень интересен Ристикиви, или для фанатов, жаждущих прочесть всю эстонскую фантастику. Отдельная история — Индрек Харгла, который очень любит историю вообще и альтернативки в частности: «Maris Stella», «Паломничество в Новый Свет» («Palveränd uude maailma»), «Влад» («Vlad») и так далее. Расскажите об этом феномене, пожалуйста. Безусловно, именно Индрек Харгла популяризовал альтернативную историю среди эстонских читателей. Безусловно, он написал больше альтернативок, чем любой другой эстонский писатель. Безусловно, альтернативные истории Индрека Харгла — это достижения мирового уровня. Однако мне как фэну есть в чем эти тексты упрекнуть. Главным образом в двух вещах: фантастики слишком мало, и/или автор топит читателя в именах и датах. Чтобы не быть голословным, приведу три примера. Роман «Паломничество в Новый Свет» — это, надо думать, самая масштабная альтернативная история в эстонской литературе, но меня как читателя страшно огорчало то, что вместо описания этого мира я должен читать о приключениях какой-то бродячей труппы. Больше всего огорчил меня финал: действие перенеслось в Новый Свет, в игру вступили мусульмане — и вдруг все закончилось. Я не являюсь большим поклонником книжных циклов, скорее наоборот, но тут мне не хватило романа-продолжения. Вместо этого мы получили короткий роман, а также рассказ «Cuncti simus

И Н Т Е РВЬЮ concanentes: Ave Maria», о котором я не хотел бы говорить долго — хотя текст очень хорош, в нем нет ни особенной фантастики, ни альтернативной истории... По крайней мере, я их не нашел — видимо, я глуп и не начитан. В рассказе есть знакомая нам по роману бродячая труппа и описание некоего торжества. Ну а очень длинный «короткий» роман «Дом Рамон» («Dom Ramón») впадает в другую крайность: автор обрушивает на читателя вал имен и совсем не художественных, очень сухих описаний исторических событий, так что я читал этот текст, скрежеща зубами. Я ничего не знаю о реальной истории Галиции, и ее альтернативная история осталась для меня необъятным нагромождением слов. К чести Индрека Харгла следует сказать, что у него, если можно так выразиться, великолепный исторический слух, поэтому его альтернативные истории при всей их странности и необычности не кажутся неубедительными. Видимо, этот исторический слух — одна из причин, по которым исторические детективы этого автора про аптекаря Мельхиора столь популярны. Величие и важность Харгла в эстонской литературе представляется в первую очередь именно в том, что он относится к своей работе серьезно: изучает материал, обдумывает его и пишет жанровые тексты безо всякого ложного стыда. В этом смысле он ближе всех других авторов к Карлу Ристикиви. Обоих объединяет также равнодушие к повседневности и бытописательству: что бы ни нашел читатель в их книгах, те, по крайней мере, помогут ему сбежать из серых и пасмурных будней. Какие еще альтернативки на эстонском языке вы бы порекомендовали к прочтению?

Во-первых и главных, я бы посоветовал серию Индрека Харгла о приключениях Френча и Коулу. В ней описывается альтернативный стимпанковский мир, где в XX веке сосуществуют магия и наука, оборотни и дирижабли. Если коротко — техника есть, а технократии нет, мир более архаичный, чем наш, связь с природой сильнее. Сейчас в серии три романа, четвертый в планах или даже пишется. Первую книгу серии «Френч и Коулу» («French ja Koulu») я считаю лучшим романом Индрека Харгла, эту книгу можно читать и отдельно. Еще я порекомендовал бы рассказы Харгла «Некрополь Сьерра-Титауна» («Sierra Titauna nekropol») и «Святой Грааль — 1984» («Püha Graal — 1984»). Не буду портить удовольствие и рассказывать об их содержании, скажу только, что в обоих рассказах речь идет о христианстве.

Переводчик, издатель, редактор и попросту гуру фантастики Юри Каллас родился в 1967 году. Был составителем фантастических сборников в издательствах Elmatar и Fantaasia, часто пишет в сетевом фэнзине Reaktor. Перевел на эстонский язык тексты Аренева, Беляева, Булычева, Варшавского, Говарда, Каттнера, Лавкрафта, Олди, Пелевина, Успенского и других. Написал послесловия к книгам Азимова, Желязны, Хайнлайна, Сильверберга, Брэдбери, Кларка, Дика, Воннегута, Муркока и Тарлапа. Читает фантастику на огромном количестве языков и знает почти все, что можно о ней знать.

№34 / ноябрь 2015

КНИГИ

Чертова±дюжина альтернативок, которые±потрясли±мир Кит Робертс «Павана» (Pavane, 1968)

Филип К. Дик «Человек±в±высоком±замке»

Текст: Николай Караев

(The Man in the High Castle, 1962) Классическая альтернативка (к слову, единственная у автора — до сиквела у него руки не дошли). Страны Оси одержали победу, Северная Америка оккупирована Третьим рейхом и Японской империей. Немцы, уничтожив евреев и негров, насаждают повсюду Ordnung, японцы, напротив, управляют подданными по гуманному конфуцианскому канону, внедряют буддизм и популяризуют гадание на Книге перемен. В Скалистых горах — нейтральной зоне — живет похожий на Дика писатель-фантаст Готорн Абендсен, написавший при помощи «И Цзин» роман о мире, в котором Гитлер проиграл войну. Правда, этот мир тоже не наш. Победу Гитлера впоследствии обыгрывали многие, в том числе Роберт Харрис («Фатерланд») и Андрей Лазарчук («Все, способные держать оружие»), но до метафизических высот Дика не сумел подняться никто. Грядущий телесериал от Amazon (премьера 20 ноября) обещает эту метафизику сохранить в целости и сохранности.

ПЛУГ

Тоже классика жанра: что стало бы с Англией и Европой, если бы Непобедимая армада испанской короны оказалась действительно непобедимой? Елизавету казнили, англиканскую церковь упразднили, Реформацию раздавили, в результате в 1968 году Европа по-прежнему поделена на королевства и управляется Ватиканом и его верной Инквизицией. Католический диктат не способствует ни прогрессу, ни развитию капитализма, но истина много сложнее: в этом мире не было ни Освенцима, ни Бабьего Яра, ни Гулага. Впрочем, есть ли разница, если старый машинист паровоза все равно умирает от рака? Роман написан в лучших традициях английской прозы и, к слову, просто отменно переведен на русский. Среди похожих книг — «Трансатлантический туннель, ура!» Гарри Гаррисона — куда более юморная история о том, что Америка так и не стала независимой, а туннель между Лондоном и колонией строит в 1970-х годах потомок некогда казненного изменника Джорджа Вашингтона...

Борис Штерн «Второе±июля±четвертого года» (1994) Блестящая новелла, написанная в форме эссе с подзаголовком «Новейшие материалы к биографии Чехова». Точка расхождения

КНИГИ проста: 2 июля 1904 года умер Максим Горький, а Антон Чехов здравствовал еще сорок лет. Он пережил революции, получил Нобелевскую премию, не любил советскую власть и одним своим присутствием, одним авторитетом изменил историю. «В 1941 году при захвате немцами Крыма его не решились эвакуировать из Ялты, а Черчилль, Рузвельт и Киров предупредили немецкое командование, что они собственноручно расстреляют того, кто позволит себе хоть словом обидеть Чехова. Немецкие солдаты и офицеры боялись появляться в районе чеховской дачи... Все было ясно. Миссия Чехова была выполнена. Фашизм был раздавлен, а коммунизм решили тихо свернуть». Позднее Штерн написал толстый альтернативноисторический роман «Эфиоп», который мог бы стать русским «Улиссом», но, увы, так и не стал. Небольшое «Второе июля четвертого года» лучше и сильнее.

Майкл Муркок «Глориана» (Gloriana, 1978) Одна из самых странных альтернативных историй: перед нами елизаветинская Англия, но вместо Елизаветы I на троне — Глориана, великая королева, над чьей империей никогда не заходит солнце. Дворец Глорианы похож на Горменгаст Мервина Пика (которому и посвящен роман), королеву окружает рой блестящих придворных — от доктора Джона Ди до адмирала-пирата Тома Ффинна, прообразом которого был сэр Уолтер Рэли. И все в Альбионе было бы славно и здорово, если бы не Королевское Затруднение, оно же Проклятие: несмотря на все ухищрения, Глориана не знает, что такое оргазм. Отсюда подзаголовок: «The Unfulfill’d Queen», то есть «Королева, не вкусившая радостей плоти» (и неудовлетворенная, и неисполнившаяся). Барочновычурный текст, написанный, в том числе, по мотивам «Королевы фей» Эдмунда Спенсера, — местами скорее фантазия, чем альтернативка. В похожем ключе, хотя и на совершенно ином материале, сочинил «Сагу об Элвине» Орсон Скотт Кард: его герой похож на основателя мормонизма Джозефа Смита, при этом действие происходит в мире, где есть магия, а среди героев присутствуют Уильям Блейк, Жильбер Лафайет, Наполеон, Текумзе и другие.

Уильям Гибсон, Брюс Стерлинг «Машина±различий» (The Difference Engine, 1990) Ученый Чарльз Бэббидж строил механический дифференциальный исчислитель, а построил искусственный интеллект. Его ученица Ада Лавлейс стала «королевой машин» и первым программистом-клакером. Ее отец, поэт Байрон, не погиб в греческих болотах, а сделался премьер-министром Британской империи, в которой к власти пришли технократы. Среди героев — скандальный журналист Бенджамин Дизраэли и секретный агент Лоуренс Олифант, перекочевавшие на страницы романа из реальной истории, а также персонажи книги Дизраэли «Сибил». Гибсон и Стерлинг, отцы киберпанка, явно решили раз и навсегда закрыть этим романом тему другого «панка» — парового — и им это вполне удалось. Из похожих книг выделяется «Ангел Паскуале» Пола Макоули: журналист и сыщик Макиавелли пытается спасти от смерти Леонардо да Винчи, наводнившего мир своими машинами...

Майкл Чабон «Союз±еврейских полисменов» (The Yiddish Policemen’s Union, 2007) Накануне Второй мировой войны президент Рузвельт все-таки решился спасти европейских евреев и отдал им Аляску — не навсегда, а временно. Теперь в этом штате говорят на идиш и сохраняют традиции местечек Восточной Европы, которая в нашем мире погибла в печах Холокоста. Израиля не существует, реликвии Иудеи в руках палестинцев, между тем срок аренды Аляски заканчивается. Полисмен Меир Ландсман расследует убийство шахматиста, казалось бы, не имеющее отношения к большой поли-

№34 / ноябрь 2015

КНИГИ тике... Идея романа пришла к Чабону, когда он купил самоучитель идиша с фразами типа «когда ближайший рейс на Нью-Йорк?», которые в реальности не имеют никакого смысла: страны, в которой говорили бы на этом языке, не существует. Самоучитель словно выпал из другого мира, о котором вполне стоило написать роман!

лыке (Пекине) и Каракоруме, — сплотившее навеки русских, китайцев и много кого еще. Здесь царят веротерпимость и мультикультурность, но время от времени невежественные люди — не плохие, потому что плохих людей не бывает, а именно непрозревшие — пытаются разрушить ордусский миропорядок. Тогда на их пути встает чиновник Управления этического надзора Богдан Рухович Оуянцев-Сю и сыщик Управления внешней охраны Багатур Лобо... Семь романов, написанных китаистами-фантастами Игорем Алимовым и Вячеславом Рыбаковым, — это редкий пример альтернативки, в которой хочется жить. Рыбаков, кроме прочего, написал в жанре альтернативной истории хороший роман «Гравилет “Цесаревич”» и прекрасный рассказ «Давние потери».

Владимир Ропшинов «Князь±механический» (2013) В 1917 году никаких революций не было. Петроград 1922 года выглядит городом-призраком: над ним кружат полицейские цеппелины, которые расстреливают преступников с воздуха, в центре города высится гигантская башня непонятного назначения, под землей таинственный злодей превращает людей в механических солдат-зомби. Императору, который подавил несколько бунтов, снятся убитые рабочие. Зловещие тени Вавилона встают над миром, и противостоять им вынужден вернувшийся с японского фронта великий князь Олег Романов, у которого вместо сердца буквально пламенный мотор. Одна из лучших альтернативок на материале истории ценна тем, что ее автор иллюзий не питает: попытки перейти в лучший мир часто оборачиваются дорогой в ад.

Хольм ван Зайчик «Плохих±людей±нет. Евразийская±симфония»

Л. Спрэг де Камп «Да±не±опустится±тьма» (Lest Darkness Fall, 1939) Американский археолог, путешествуя по муссолиниевской Италии, непонятным образом перемещается в Рим 535 года н. э. накануне войны ромеев с готами, в результате которой наступит Средневековье, называемое Темным. Американец быстро осознает, что именно надо сделать, чтобы предотвратить Темные века, и начинает действовать. Одна из самых веселых и умных альтернативок всех времен и народов.

Владимир Набоков

(2000-2005)

«Ада,±или±Радости±страсти»

Союз Александра Невского и его побратима хана Сартака оказался воистину нерушимым: Орда и Русь слились в необъятную Ордусь, сверхгосударство аж с тремя столицами — в Александрии Невской (Петербурге), Ханба-

Вторая попытка Набокова проникнуть на территорию фантастики (первая — рассказ «Ланс» о современном астронавте). Действие романа происходит на Анти-Терре, она же

ПЛУГ

(1969)

КНИГИ Демония, где запрещено электричество, а аналоги телевизоров и телефонов работают на воде. Мир поделен между Британской империей и страной Эстотией, напоминающей сразу и Россию, и США; на территории СССР господствует Орда, отделенная от мира Золотым занавесом; против татар Эстотия ведет Вторую крымскую войну. Главный герой Ван работает с психически больными людьми, галлюцинирующими видениями нашего мира. Естественно, роман — совсем не об альтернативной истории, но и тут фантазия Набокову не отказывает.

камикадзе Акира Куросава сходятся на льду, и Достоевский победил бы, если бы не загадочное лицо подо льдом... В конце 11-минутного мультика конькобежцы встречаются в гастрономе «Елисеевский», который стоит там, где в нашей реальности до сих пор расположен Мавзолей. По абсурдности происходящее напоминает роман Бориса Штерна «Эфиоп», на страницах которого запросто беседуют Окуджава и Муссолини, и сборник «Метатемпоральный детектив» Майкла Муркока, особенно рассказ «Сад наслаждений Фелипе Саджитариуса», в котором все нацистские бонзы превращаются в мелких склочных буржуа (какими они, собственно, и были). И все-таки жаль, что такого прошлого даже и быть не могло.

«Хранители» (Алан Мур и Дэйв Гиббонс, 1987; фильм Зака Снайдера, 2009)

Василий Аксенов «Остров±Крым» (1979) Здешняя альтернативная история всем обязана вполне альтернативной географии: Крым — не полуостров, а остров, на который после Октябрьской революции бежали Врангель и прочие белогвардейцы примерно так же, как в нашей реальности гоминьдановцы во главе с Чан Кайши уплыли в свое время на Формозу, ныне известную как Тайвань. Другая параллель — осажденный социализмом Западный Берлин. Дворянин Лучников (с инициалами Андрея Тарковского) организует Союз Общей Судьбы ради присоединения Крыма к России — и все заверте...

«Красные±ворота±Расёмон»

США избавляются от хиппи, побеждают во Вьетнамской войне и избирают Никсона на третий срок, и все благодаря супергеройскому отряду Хранителей, который оберегает Америку от коммунистов, анархистов и демократов. Правда, истинный супергерой здесь — только Доктор Манхэттен, зато его способности превосходят даже способности Супермена. Роршах, Озимандия, Комедиант, Ночная Сова и Шелковый Призрак перекраивают историю — но кто спасет их от них самих? «Хранители» — самый известный альтернативно-исторический комикс (на втором месте — «Приключения Лютера Аркрайта» Брайана Тэлбота про Войну перемен по всей оси континуума). А еще «Хранителям», безусловно, повезло с экранизацией. В кино альтернативка — гость редкий, из достойных просмотра фильмов выделяется лента Алексея Федорченко «Первые на Луне» про то, как советские люди слетали на Луну еще в 1939 году.

(реж. Александр Татарский и Валентин Телегин, 2002) Редчайший образец альтернативно-исторической мультипликации, сделанной не в Японии. Зато о японцах. После того, как 31 декабря 1945 года Япония и СССР победили фашистскую Колумбию, японцы стали частыми гостями в СССР. Советский геройконькобежец Игорь Достоевский и бывший

№34 / ноябрь 2015

Искусство ду м ать

Трудно быть гением

Текст: Андрей Иванов / Иллюстрация: Cheng Chu

Эссе о «Заговоре против Америки» Филипа Рота

ПЛУГ

Искусство ду м ать

илип Рот — великий американский писатель, один из живых классиков наших дней, который — по слухам — неоднократно был номинирован на Нобелевскую премию по литературе. Его роман «Заговор против Америки» был бы великим американским романом, если б в нем речь шла о настоящей Америке, иными словами, если б «Заговор» не был написан в жанре альтернативной истории. В эссе The Story Behind ‘The Plot Against America’ (опубликовано 19 сентября 2004 года — приблизительно за месяц до появления книги в продаже — в «Нью-Йорк Таймс»). Филип Рот признался, что идея романа возникла, когда он прочитал в гранках автобиографии Артура Шлезингера-младшего, что в 1940 году некоторые радикалы прочили в кандидаты на пост президента США авиатора Чарльза Линдберга, известного не только своими дальними перелетами (первым в одиночку перелетел через Атлантический океан), но и сомнительными связями с немецкими нацистами. Прочитал и задумался: «А что если б им это удалось?», и Линдберг стал бы президентом... Собственно, так и родилась книга, которую Рот писал на протяжении трех лет, в нее он вложил свое детство, свои воспоминания, и она принесла ему неожиданный успех и две литературные премии: Джеймса Фенимора Купера за лучшую историческую прозу и The Sidewise Awards for Alternate History (вручается за лучшие тексты в жанре альтернативной истории, названа в честь рассказа фантаста Мюррея Лейнстера). Также роман был в финале престижной Мемориальной премии Джона Кэмпбелла за лучший научнофантастический роман, хотя «Заговор»

трудно назвать научно-фантастическим романом, так как Рот использует исторические изменения затем, чтобы на фоне ужасом и уродством фашизма искаженной Америки вновь ярко и во множестве мельчайших деталей рассказать о переживаниях еврея, который ощущает себя чужим в обществе... то есть о себе, о своей семье, в общем, как всегда у Рота, его герои-евреи нигде, даже в Израиле (кругом люди — и все евреи!), не ощущают себя дома (в «Заговоре» гитлеровский комитет «Америка прежде всего» придумал для евреев программу переселения из крупных городов в глубинку). В романе Салмана Рушди «Земля под ее ногами» один из персонажей цитирует Еврипида — May the gods save me from becoming a stateless refugee! 1 . У Рота эта цитата развернута на весь роман: что если некоторые граждане в результате отчуждения отчизны станут гонимыми беженцами, в то время как для прочих граждан государство никуда не денется, по отношению к ним оно не изменится? В «Заговоре», как и в других романах, автор болезненно переживает свое еврейское бытие, свое being a Jew, и окружающих героя евреев он втягивает в то же состояние, в те же переживания, на этот раз придумав идеальные условия для возникновения этих переживаний. Он изображает драму на фоне изменений в государстве (евреи и фашистская Америка), которое — увы — существует в альтернативной истории, что само по себе казалось мне отклонением от давно выбранного Ротом курса. То и дело я ловил себя на мысли, что заставляю себя потворствовать вымыслу Рота. Как бывает во сне, когда убеждаешь себя «это перекошенное здание — мой дом» (тот, кто уезжал далеко и надолго, знает,

О пусть, пусть никогда не стану города я лишенной! («Медея», пер. Иннокентия Анненского).

№34 / ноябрь 2015

Искусство ду м ать насколько бывают болезненными и навязчивыми такие сны), так и я себе твердил: it’s Philip Roth... it is that Roth who... но не верилось, что это тот самый Рот, который написал Portnoy’s Complaint, The Breast, The Dying Animal, I Married a Communist, Sabbath Theater, American Pastoral etc., etc. — что ни роман, то шедевр. (За редким исключением: не люблю The Ghost Writer, Everyman, The Human Stain — хотя даже эти романы я ставлю значительно выше «Заговора»). В большинстве романов Рот ограничивает себя одним персонажем, как правило, сексуально озабоченным, если не одержимым; он пишет о его ничтожных страстях так, как писал Босх свои великие шедевры, то с размахом Кафки превращает своего персонажа в млечную железу в романе «Грудь», то превзойдет Джойса в сцене мастурбации на кладбище в «Театре Шаббата». Несомненно, лучше всего Роту удается писать о темных закутках человеческой души, о звериной похоти, о затухающем либидо дряхлеющего тела (с какой нежностью Цукерман оборачивает свой орган в бинты и ваты, сравнивая его с хот-догом!), его героем всегда был изгой, одиночка, а не социум или часть социума. К сожалению, весь эротизм в «Заговоре» выплескивается фейерверком чуть ли не над всей Америкой, и, естественно, его не хватает: запал, который мог когда-то толкать персонажей Рота на безумные, отвратительно-гротескные поступки или превращать героев в монстров, в альтернативно-историческом романе распыляется, как спрей, — пшик, и его нет! Нет прежнего вулканического эффекта. К тому же все им описанное (выдуманное для американских евреев) случилось на самом деле на другом

континенте. Вот нацистская Германия нападает на СССР, и «альтернативный» президент Соединенных Штатов Линдберг провозглашает фюрера великим борцом с большевизмом, «которому весь мир должен быть благодарен». Но это не работает, поскольку мы помним подобные высказывания: например, Д. С. Мережковский говорил о «подвиге, взятом на себя Германией в Святом Крестовом походе против большевизма». Я спрашивал себя: зачем писать еще один роман, когда уже есть «У нас это невозможно» и «Человек в Высоком замке»2? И «Заговор против Америки» мне представлялся прогулкой по старому мемориалу, но под ручку с Филипом Ротом, который убеждает меня, что мы блуждаем по фашистской Америке. Мы поднимаемся на колесе обозрения, и ничего, кроме миражей и макетов, выстроенных стилистическими ухищрениями, я не вижу. Правда, эти миражи величиной с Белый дом и Статую Свободы, но забыть, что все это мираж, невозможно. Вижу парад кукольных солдатиков, вижу фанерные танки с запряженными внутри них лошадьми, в небе парят подвешенные на тросы алюминиевые самолетики. В смущении отвожу взгляд, смотрю на моего спутника и хочу сказать, что фашизм в его романе не выглядит фашизмом, это парад ряженых, выставка ужасов, по которой мы летим в вагонетке, как в пещере страха, — Рот хохочет, я притворяюсь, будто мне страшно, стыдливо опускаю глаза. Мне неловко за автора... Начинаю его оправдывать, выискиваю что-нибудь, что могло бы мне объяснить: почему, собственно, писатель,

Романы Синклера Льюиса о приходе к власти в США президента-фашиста и Филипа К. Дика о победе стран Оси во Второй мировой войне.

ПЛУГ

Искусство ду м ать которого я люблю, уважаю, которым восхищаюсь, взялся за это многокилометровое кино, которое не производит на меня должного эффекта? Высматриваю знакомые удары кисти или что-нибудь новое, чего не было в других романах. Радостно набрасываюсь на каждый эффектный трюк. Приветствую метафоры. Осторожно тяну ниточку мысли, убеждаю себя: нет, альтернативная история — ерунда, уловка, Рот не об этом пишет... конечно, как часто у него, речь об отношениях между человеком и государством, между евреем и страной эмигрантов, в которой еврей внезапно перестает ощущать себя полноправным гражданином, перестает быть американцем, утрачивает покой, чувство защищенности, превращаясь в мишень. Отчуждение страны! Извечный вопрос: может ли человек доверять государству? Что там правительство припасло? Что ожидает наших детей? Каких монстров выводят в тайных идеологических лабораториях? Какой вирус выпустят завтра на свободу? Да! Точно! Гениально! И тут же возникает встречный вопрос: а нужно ли писать альтернативную историю объемом в полтыщи страниц, чтобы заставить читателя задаваться этими вопросами? Нужно ли выплескивать свой дар, умение, чтобы написать такой грандиозный роман? Of course, рычит мой спутник. Look at the scope! Да, такого панорамного полотна Филип Рот, кажется, еще не писал. Обомлев от восторга, читаю, как на марках страстного юного филателиста поверх американских ландшафтов и портретов проступают свастики. Восхищаюсь описанием быта еврейской семьи (узнаю родителей Рота, вспоминаю и

Portnoy’s Complaint и Patrimony). Путешествую с ними по Америке. В каждой главе распахиваются бездны энциклопедических сведений. Предвоенная Америка, показанная изнутри семейства Ротов, восхищает, как и сама идея

невольно воскликнешь: ах, как могла бы эта сцена украсить другой роман!.. создать альтернативную историю на руинах собственной! Смело! Внимательно слушаю повествователя, совсем еще маленького Филипа Рота. Стесняюсь перебивать, но... внутренний голос шепчет: ничтожные человеческие страстишки в прозе Рота восхищали меня больше! Нет, не перебиваю, слушаю. Автору было 70 лет, когда он писал «Заговор», писал три года, три года... Молчу из уважения. Вспоминаю ненароком, как Филип Рот в одном из интервью на вопрос «зачем Вы пишете?» ответил: «Просто не знаю, как еще убить время». Но — молчу. На каждой странице автор демонстрирует эрудицию, великолепное знание истории Америки — да, я знаю, что Филип Рот знает Америку, он давно доказал всему миру, что знает американцев. Вижу, как выпукло описан Чарльз «Линди» Линдберг. Персонаж получился ничуть не менее гротескный, чем диктатор Падук в романе Bend Sinister Владимира Набокова. Линдберг, эдакий американский Покрышкин, бравый, суховатый, лаконичный: «Голосуй за Линдберга или голосуй за войну!» —

№34 / ноябрь 2015

Искусство ду м ать завороженный его трюками и фантастическими перелетами, американский народ голосует за него, и фашист становится президентом. Персонажи, персонажи, штат за штатом... Всюду алмазные россыпи. Великий Рот в ударе на каждой странице! Ловкость, с какой он помещает картину вымышленной смерти Уолтера Уинчелла (предварительно сделав скандального журналюгу, который на самом деле дожил до 1972 года, кандидатом в президенты) в один ряд с историческими покушениями (убийство Уильяма Мак-Кинли, покушение на Франклина Рузвельта, убийство Роберта Кеннеди), можно сравнить с ловкостью Хана ван Меегерена (легендарный фальсификатор писал под Яна Вермеера настолько искусно, что одна из его подделок — «Христос в Эммаусе» — висела в роттердамском музее, и если б не фантастическая сделка с Герингом... ну, это уже другая история, отнюдь не альтернативная). Более того, сообщение о покушении и смерти кандидата в президенты Уолтера Уинчелла передают по радио, прерывая репортаж пятой финальной игры Мировой серии между «Кардиналами» и «Янки» (матч описан с исторической достоверностью). Мастер детали, Филип Рот без труда погружает меня в мир своей реальности, я не сопротивляюсь, наоборот — жмурюсь от удовольствия, как любитель наркоза, который с готовностью закрывает глаза, когда ему говорят: считайте про себя до десяти... Вот раздают листовки с правилами поведения во время погрома — трогательная, трагикомическая и вполне в духе Америки деталь: я сам как-то, лет семь назад, будучи в Америке по случайному приглашению, во время пандемии птичьего гриппа столкнулся с подобными американскими листовками, содержавшими пошаговые детальные инструк-

ПЛУГ

ции и правила поведения при появлении первых признаков заболевания. Носовой платок, привязанный к ручке костыля, торчащей из машины. Безногий калека по имени Роберт, обладающий феноменальной памятью на счета бейсбольных баталий, — по субботам, когда он встречал на улицах офисных служащих сообщениями о результатах матчей, ему доставалось мелочи больше, чем в другие дни. Строгая медсестра с материнской нежностью в голосе разъясняет мальчикам, почему их двоюродный брат Элвин, вернувшийся с войны на одной ноге, сердится на жизнь, в которой все идет не так, как хотелось бы, и ты веришь: да, все правильно... Но дальше читаешь о том, как еврейское население Америки объединяется в союзы сопротивления, вооружаясь кто чем, читаешь о спекулянтах, которые обеспечивают евреев посильной защитой, и — не веришь. И потом, почему только евреи? А где афроамериканцы? Где индейцы? Где ирландцы? Почему вся Америка дружно сплотилась против евреев? И книга, расшатанная такими соображениями, разваливается... начинаешь сомневаться в каждом слове автора (повествователь становится прозрачней лиценциата Видриеры): даже не веришь, что где-то в Европе идет война... потому что в мире «Заговора против Америки» не может быть ни войны, ни мальчика с марками, ни появляющихся на этих марках свастик, ни сотрясения мозга, ни отнятой снарядом ноги, ни тем более убийства Уолтера Уинчелла, радиоскандалиста, потаскуна и пьяницы, которому никто в жизни не позволил бы выдвинуть свою кандидатуру в президенты, более того — ему такая шальная мысль не пришла бы в голову, разве что в фантастической альтернативной реальности «Заговора против Америки» Филипа Рота.

Искусство ду м ать Даже драма Элвина (двоюродный брат повествователя), который отправился на войну, а, вернувшись в кресле-каталке с колобашкой вместо ноги, сделался зятем мафиози, злым калекой-раздолбаем, с удовольствием глотающим роскошь, нажитую махинациями, проституцией, крышеванием игорных заведений и рэкетом, драма бывшего добровольца, который за семейным ужином плюет в лицо дяде, упрекая весь еврейский род (как если б сам был не еврей) в том, что из-за евреев — и дяди лично — он лишился ноги (будто не сам бежал из дома в канадский полк), эта сильная драма вывернутого, пережеванного войной героя, отдавшего войне вместе с ногой все героическое, красиво раскрашенная искусно поставленной кровавой дракой между дядей и племянником («кровопролитие в доме — это все равно как увидеть одежду на ветвях деревьев после взрыва»), разбивается вдребезги и превращается в лукаво выложенную стеклянную мозаику. Стоит только вспомнить, что этот роман — альтернативная история, небыль, сказка, и невольно воскликнешь: ах, как могла бы эта сцена украсить другой роман!.. другой, с подлинными героями, у которых были бы прототипы, которые жили на самом деле! Кажется, Филип Рот достиг того уровня владения словом, когда, глядя на искусство с головокружительной высоты, мастер поддается соблазну и верит, будто может писать о чем угодно всегда сильно и убедительно, что и становится

его ахиллесовой пятой: он с блеском пишет безупречный роман, замысел которого не стоит ни времени, ни сил, ни изящества на него израсходованных. Честное слово, лучше б автор с тем же блеском написал о евреях, которые в те же дни умирали в Германии, Польше, Литве и других странах, охваченных войной Европы... Но, во-первых, о них уж написали другие, во-вторых, он пишет об Америке! Он не признается в иносказательности, но с давних пор в литературе высматривают тень или отблеск современности. Филип Рот не мог не помнить об этом дополнительном, мнимом измерении, в которое критики с гиканьем и сиганули. Более того, автор сам заблаговременно приотворил дверцу, выступив в «Нью-Йорк Таймс» с изящным «предисловием» (см. выше), которое закончил словами бессмертного: «And now Aristophanes, who surely must be God, has given us George W. Bush, a man unfit to run a hardware store let alone a nation like this one, and who has merely reaffirmed for me the maxim that informed the writing of all these books and that makes our lives as Americans as precarious as anyone else’s: all the assurances are provisional, even here in a 200-year-old democracy. We are ambushed, even as free Americans in a powerful republic armed to the teeth, by the unpredictability that is history...»3. Теперь, сколь категорично ни открещивался бы автор от параллели с нашей реальностью, от нее не уйти; леса, которые он возвел вдоль стен своего романа, стоят тут намертво.

И вот Аристофан, который наверняка является Богом, даровал нам Джорджа Буша-мл., человека, неспособного руководить компьютерным салоном, не говоря о такой стране, и лишь подтвердившего максиму, которая воодушевляла меня на сочинение всех моих книг и делает наши американские жизни столь же рискованными, как все остальные: любые гарантии носят временный характер — даже в нашей 200-летней демократии. Пусть мы свободные американцы в мощной, вооруженной до зубов республике, нас так или иначе поджидает в засаде непредсказуемость, имя которой — история...

№34 / ноябрь 2015

КНИГИ

Времена смерти в русской фантастике В этот раз мы пройдемся плугом по плодородным черноземам русской фантастики. Книги, о которых пойдет речь, не новые, но тем не менее для нас они важны. Пристегивайте ремни к своим компенсирующим креслам — впереди нас ждет пиратская романтика и несколько видов тщательно отобранной специально для вас до- и сверхсветовой наркомании. истериков и психопатов из приведенной выше цитаты. Знакомьтесь, это военные астронавты группы F, специального подразделения военного флота Земли.

Текст: Алексей Иванов / Иллюстрация: МаГо

«Мы банда истериков и психопатов, Жан-Поль. И в бассейне у нас hui нарисован». В принципе, «Экипаж» — это вполне себе морская баллада, только вместо океана — суровый вакуум. Средней удаленности будущее принесло землянам многие беды: война Венеры с Землей закончилась объявлением независимости последней, и колыбель человечества залечивает оставшиеся после нехилой заварушки раны. По сути, Земля превращена в огромный кооператив, в котором обитают не граждане, а акционеры. Посреди всего этого pizdeca отчаянно пытается выжить плеяда главгероев — та самая банда

ПЛУГ

В этом романе автор реализует себя как баталист без страха и упрека: эскадренные сражения круизеров, дестроеров и батлшипов просто ослепляют. Внимательный читатель найдет множество отсылок к классике научной фантастики. Олег Дивов вообще автор без тормозов: пишет он очень увлеченно, прямо-таки запойно. Так же он и читается. В «Лучшем экипаже Солнечной» он реализует идею книги «двойного перевода» — она как бы написана на английском, а многочисленные русские slova, произносимые тут и там gerojami, написаны корявицей. Герои романа очень выпуклы и заставляют влюбиться в себя буквально с пер-

КНИГИ

№34 / ноябрь 2015

КНИГИ

вых строк — посудите сами: у нас есть маловменяемый адмирал Рашен, долбанутая на всю башку корабельный психолог, ранимый техник, устраивающий периодически массовое выпиливание супостатов и, конечно, hitrozhopyj еврей. И еще корабль по имени «Муад’диб» по прозвищу «Тушканчик». Книга подходит для всех возрастов, полов и ориентаций. Орошение страниц скупыми и не очень слезами гарантировано даже при пятом и восьмом прочтении. Если бы по «ЛЭС» сняли фильм, то я бы, не сомневаясь, предал Star Wars. Вот такая huinja. Продолжения нет и не будет. Дивов сам так сказал.

«Кратко отчитавшись и подробно, по пунктам, описав намеченные эволюции, я переключаю климатизацию и электропитание спецкостюма на автоном, в четвертый раз проверяю герметичность (под двусторонним давлением, из костюма наружу и из фала в костюм) и отсоединяю фал от нагрудного гнезда на кирасе. Фал я не прибираю, пусть болтается, смотаю на обрате». В 2006 году Жарковский яркой кометой пролетел мимо нас, и пока совсем не ясно, когда же она — его комета — к

ПЛУГ

нам вернется. «Времена смерти» — это лишь первая часть трилогии. Роман обрывается как разбомбленный мост, на который наполз густой туман. Продолжение мы ждем вот уже почти 10 лет. Если честно, то в том, что на самом деле в романе происходит, ты, мой дорогой хипстер, наверное, с первого раза разобраться не сможешь. Повествование, наполненное НЁХ, интригами и взрывными декомпрессиями (зачем в космосе пистолет?), нанизано на оригинальный синтаксис и сдобрено выжигающим мозг жаргоном. Космачи тянут Трассу, следуя воле Императора Александра Галактики. Зачем на самом деле все это происходит и как так вышло — автор умалчивает. Но это, в общем-то, и неважно, потому что на последней полусотне страниц читателя ждет нечто очень непонятное, но очень интересное. Книга выстроена вокруг чтения дневника главным героем. Любители настольных ролевых игр прекрасно знают этот прием: «Вы очнулись, вы не знаете, кто вы, где вы и как сюда попали». Это спорный прием для автора, но как мы можем судить по этому действительно непростому тексту, он оказывается вполне оправдан. При этом в романе присутствуют гектолитры самогона, почти свободная любовь, много непонятного, еще больше непонятного, чуть-чуть пафоса и ходячие мертвецы.

КНИГИ

Продолжение — ждем, ждем, ждем. Уже без нетерпения ждем. Стоически ждем. Очень надеемся.

— Что... — судорожно сглотнула она, — что я должна сделать? — Для начала я хотел бы уточнить ваше положение в лориенской иерархии. — А разве оно им неизвестно?.. — Только со слов Элоара, а он — согласитесь — мог просто набивать себе цену как заложнику. Им нужно знать, насколько вы могущественны: клофоэль — ранг, а не специализация, нет? Если вы занимаетесь ерундой вроде воспитания принцев или церемониала, то иметь с вами дело они полагают бессмысленным. — Я — клофоэль Мира. — Ага... то есть в свите Владычицы вы ведаете вопросами дипломатии, разведки и — шире — эльфийской экспансии в Средиземье?

противоречие с текстом и фактами оригинала, но делающий одно очень важное допущение: все было совсем не так. Историю пишут победители, и рафинированная слезная картинка, которую мы наблюдаем в конце трилогии Толкина, — лишь миф, написанный победителями. В реальности «ПК» Мордор был продвинутым технократическим государством, при управлении которым использовался научный подход. Также вовсю развивались технологии — у них был даже рабочий прототип планера! Страшась быстро развивающегося соседа, эльфы, изображенные у Еськова фашистами-традиционалистами, развязывают блицкриг и оккупируют Мордор, сея разрушение и заливая города кровью. В «ПК» присутствуют ходячие мертвецы (куда же без них), палантиры, Кольцо, орк-спецназовец и умопомрачительное количество различного кидалова. Автор подарил нам прекрасный текст, который интересно читать и перечитывать. Продолжения нет и не будет. Хотя Еськов и не зарекался.

Последняя степень толкиенутости обычно описывается фразой «Был я в этом Средиземье, там все совсем не так, как у Толкина». Именно такую патологию Еськов берет в своем романе за точку отсчета. «Кольценосец» — это классический апокриф, не вступающий в

№34 / ноябрь 2015

Текст: Алексей Иванов / Иллюстрация: Cheng Chu

32 П Р ОЗ А

ПЛУГ

П Р ОЗ А

Учебник истории Примечание автора. Нижеследующий текст построен на транслируемых на протяжении последних лет страхах. Эти страхи нам щедро раздают в газетах и журналах; политики и так называемые эксперты истерят на телевидении и радио. Я решил довести это варево, состоящее из незнания матчасти, манипулирования и откровенного идиотизма, до точки кипения и подать на стол.

День X. 4 утра, причал Нарва-Йыэсуу Удивлению Петровича не было предела. То, что он сначала принял за рыбацкие лодки, оказалось, по всей видимости, вполне боевыми машинами. Высунувшись из устья Россони, они, пользуясь течением, которое как раз повернуло в Нарову, деловито на одиннадцати узлах пошли прямо в сторону причала. — Наши в городе, — пробормотал Петрович. Логика последних выпусков новостей, что называется, догнала рыбака. Все встало на свои места, как в детской

№34 / ноябрь 2015

П Р ОЗ А игре «пятнашки». Скорее машинально он достал из кармана телефон и даже не удивился, увидев, что поля нет. Сам Петрович служил в золотые годы в Монголии и про РЭБ знал то, что положено знать старшему сержанту из расчета ЗРК. Тем временем вся четверка машин добулькала до берега и стала выползать на пляжик. Петрович поймал себя на мысли, что русские броники похожи на стаю собак: вылезли из воды и остановились отряхнуть шерсть. Выехали метров на тридцать от уреза воды и, урча моторами, синхронно встали. До Петровича донеслись далекие раскаты. В этот момент телефон выдал вибрацию: через озверевший трафик мобильной сети, уже, кстати, прореженной на северо-востоке Эстонии специальными проволочными кассетами, прорвалось-таки сообщение от дружины Союза обороны. Штаб дружины предписывал со всей скоростью явиться на ближайшую базу спасателей — у тех была хоть какаято защищенная связь, да и по молчаливому соглашению спасатели брали на себя организацию транспорта до точек формирования диверсионно-партизанских групп. Потарахтев вхолостую минутки три, амфибии стали в колонну и, не открывая люков, двинули в сторону улицы Вабадузе. Ближе к центру города, на месте старой аптеки, дорогу смело перегородила патрульная машина. Пара полицейских — парень лет тридцати и прошлогодняя выпускница местной школы МВД — лихорадочно придумывали способ не слиться в безнадежной перестрелке с тридцатимиллиметровыми автоматами универсального комплекса городского боя «Лепесток». Еще хотелось бы сохранить лицо. — Пусть они предложат нам сложить оружие. А? Как думаешь, предложат? — Паша, а может, дробовик из машины достать? У нас же пять медвежьих патронов есть. — Дура ты, Катька. Эта штука из нас фарш за полсекунды сделает. Сама подумай, сейчас такое начнется. Мародеры, бабушки с инфарктами. Мы ой как нужны будем. Головная машина остановилась метрах в семи от полицейского автомобиля. На башне открылся люк, и из него показался лейтенант Гаврилов, уроженец Е-бурга. — Ребята, вы по-русски могете? — Можем. И вынуждены требовать, чтобы вы покинули технику и, сложив личное оружие на землю, построились у стены магазина. Именем Эстонской Республики, — совсем уж неуверенно прибавил Паша.

ПЛУГ

П Р ОЗ А Гаврилов широко ухмыльнулся и обратился к полицейским с контрпредложением. — Смотрите, расклад такой. Отойдите от тачки, стволы в кобуры уберите. Перед нами задача, и мы ее решаем. Для проформы и протокола я головной машиной цепану вашу колымагу, чтобы нормально смотрелась и на ходу была. На том и разойдемся, соотечественники.

День Х, полдень. Минная гавань, Таллин В порту срочники тушили три катера. Поговаривали о вертолетах. Якобы кто-то слышал стрекот или типа того. Три катера-тральщика горели бодренько. Чем попали, кто? Кто — известно, а чем? К тушению разлившегося дизтоплива приступила команда с двумя пеномашинами. По всей видимости, русские вообще не тронули аэропорт имени Леннарта Мери — служба спасения прислала из аэропорта еще четыре пеномашины. Примерно через четыре часа пожар был потушен. Утром Х+1 дня в Таллинскую гавань зашли легкие силы Балтийского флота. Кадр, сделанный Марко Хейко с собачьего пляжа, — эсминец, фрегат и три катера на фоне Сити и Старичка — моментально стал классикой. В этот момент все осознали то, что история нас ничему не учит.

День Х, 13 часов. Высоты Синимяэ и окрестности Очень быстро стало ясно, что русские с высот не уйдут. После того как на основной трассе эсирнская мини-колонна из трех джипов с установленными на них «джавелинами» попала в минно-взрывную засаду, хозяева поля решили откатиться назад. Развернув основные силы к позиции «юго-запад» относительно высот и разместив минометы, Михайлов приказал выдвинуть на передний край группы корректировки, а восемь (шесть родных плюс две буксируемого усиления) «джавелинов» разместить метрах в ста вглубь от смотрящего на высоты леска. Штаб бригады передал, что речь идет о четырех амфибиях без какого-либо усиления, так что Михайлов планировал разведку силами доступных ему четырех БПЛА и — при выявлении позиций вражеских машин — нанести по ним удар управляемыми ракетами с закрытых позиций. За десять минут до готовности ракетного удара по перекрестку трассы Петербург — Таллин рядом с поселком отработали минометы. Не то чтобы в этом был какой-то толк, но как отвлечение внимания вполне подошло, да и по самому поселку и даже в близости от него 120-мм работать не могли по определению.

№34 / ноябрь 2015

П Р ОЗ А Михайлов проиграл Гаврилову только полтемпа. За две-три минуты до готовности к удару со стороны солнца послышался характерный стрекот, и Михайлов, объявив огонь ракетчиков по готовности, занялся созерцанием работы трех своих расчетов ПЗРК. Принимая во внимание ландшафт, надо отметить, что работа вертолетчиков была непростой. Прятаться перед выходом на цель тут было фактически негде. Складок местности не наблюдалось, поэтому командир тактической группы, состоявшей из двух звеньев КА-52 по четыре машины, остановился на ударе обоими звеньями со стороны солнца. Учитывая то, что одна машина из каждого звена вынуждена была покинуть строй и взять курс на базу, не долетев до цели около двадцати километров, — у одной из КАшек ушла в офлайн главная система контроля огня, а вторая показала недопустимые параметры перегрева турбины — фронт эстонской противотанковой роты штурмовали три машины, а на уже опустевшую позицию 120-мм минометов вышли три. Внезапности достигнуть не удалось, и одна из машин первого звена, задачей которого была штурмовка переднего края изготовившейся к броску на Синимяэские высоты усиленной роты Вируского батальона, получила (ракету) из ПЗРК. — Звезда-лидер, я звезда-два, получил стрелу, иду на вынужденную, — раздался в эфире уверенный голос пилота. По тону сообщения можно было заключить, что лейтенант Семенов не только невредим, но и рассчитывает посадить машину у своих. Спустя секунду после опознания отработанной позиции, третья машина звена доложила об обнаружении колонны машин с прицепами. Одновременно с двойкой Семенова по переднему краю Вируского батальона заработали и три тридцатимиллиметровых автомата «Лепесток» мобильной группы. После минометного удара Гаврилов сразу вызвал вертолеты. Пять минут хода, две минуты на работу — семь минут отпущено Вируской роте, но за эти семь минут можно многое сделать. Приказав сменить позиции на запасные, Гаврилов заслушал рапорт третьей машины, попавшей под залп тяжелых минометов: два близких разрыва, контуженный, боеготовность норма, шесть попаданий в полотно шоссе, объезжать придется. Огонь три машины из поселка открыли одновременно со штурмовкой КАшек. Далее наблюдалась классическая картина современного скоротечного огневого взаимодействия. За последующие две минуты были выпущены полторы тысячи 30-мм снарядов, несколько десятков ПТУР, до сотни НУРСов и пара-тройка зенитных ракет.

ПЛУГ

П Р ОЗ А Отходящая от «фронта» минометная батарея была атакована тремя машинами с подвесными орудийными контейнерами, КАшки еще добавили неуправляемыми ракетами. Двенадцать убитых и шесть из тринадцати машин оставила батарея под Хундинурга. Во время этой атаки одна из КАшек выхватила универсальную мини-ракету из «Карла-Густава» — 84-мм смарт-боеприпас дорулил на низколетящий вертолет, но свалить его, конечно, не смог. Впрочем, машина вывалилась из строя и на максимальной скорости ушла на восток, так и не отстреляв полный комплект.. В Синимяэ чадила амфибия: два «джавелина» сдетонировали над моторным отделением. Результат — четыре тяжелых, один двухсотый. Вирусцы потеряли еще семь убитыми и две ракетных установки. После этого Михайлов открытым текстом вызвал командира русской группы. — Мы уважаем вашу работу и работу ваших солдат. Мы готовы взять в плен ваших офицеров и обращаться с ними, как с людьми. Ваши рядовые будут разоружены, и их дни в плену будут оплачены по ставке. Русские, захватывающие Эстонию, остановитесь. Ответ Гаврилова был менее пафосен, чем предложение эстонского офицера, зато более прагматичен. — Смотри, капитан. Расклад такой. Завтра оккупация, не жги больше парней. Оставьте на поле минометы и отходите в расположение. У тебя уже тут на рапорт, поезжай — пиши! Ну а вообще, если я ближе километра что увижу... Послезавтра, лейтенант, мы же с тобой в штабе будем сидеть и твои колеса оставшиеся подсчитывать. В общем, открывай, сова, медведь пришел.

День Х, 16 часов, Район Тоомпеа, Таллин Пройдя над пляжем Пирита, 24-ый заложил и с кабрирования, по-пижонски занес управляемую ФАБ-250 прямо в штаб Союза обороны. Акт это был сугубо ритуальный, ибо к тому моменту уже шестой час связь давили так, что оперативно доставлять инфо можно было, в общем-то, только лазером. В штабе в этот момент не было даже сторожа. Расположенный через дорогу памятник адмиралу Питке не пострадал.

№34 / ноябрь 2015

Текст: П.И. Филимонов / Иллюстрация: Алена Гинейко

38 П Р ОЗ А

ПЛУГ

Как-то двавАлеппо

П Р ОЗ А

ван закончил намаз и поспешил обратно в подвал. Сегодня пока еще не бомбили, но вот именно — пока. В последнее время не проходило суток, чтобы эти ПРАГРУшечные не налетали. Все шло к тому, что Самару федералам не удержать. Честно говоря, совсем не хотелось думать, что будет в этом случае. Что там думать — всем известно, что в этом случае будет. Кровавые кадры из Екатеринбурга обошли недавно все информационные каналы близлежащих территорий. Повзрывали все мечети, камня на камне не оставили от святынь. Как у них руки не отсохли вообще. Это самым первым делом. У них тактика такая, как рассказывала вчера Ирада Зейналова, самая объективная журналистка федерального телевидения из тех, кого шариат позволяет смотреть. Взгляд такой у нее пронзительный еще из-под бурки, сразу видно, что от сердца говорит, переживает за свои слова. И ответить готова, если что. По глазам видно, что красавица. Повезло мужу, наверное. Иван усилием воли оборвал мечтания. Не дело о чужих женах мечтать, о своих думать надо. От Кирилла второй день никаких вестей. Вайбер молчит, СМСки в Алеппо давно, как говорят, не проходят. Как у него там — непонятно. Удалось ему добраться, не удалось ему добраться? Как узнать? Ситуация приближалась к критической, надвигались холода, калорифер в подвале был на последнем издыхании, да и c едой становилось все напряженнее. Картошка пока еще оставалась, но скоро и она померзнет. Конечно, по городу бегали какие-то бесхозные свиньи, и мулла на днях сказал, что вынужденное нарушение харама не будет считаться грехом, но Иван не собирался на это идти. Детям еще, если совсем голодно будет, можно разрешить. Себе же — нет. Он решил держаться до последнего. Вон Ирада вчера сказала, что эти, ПРАГРУшечные, чего делают. После того, как взрывают мечети, народ, естественно, впадает в панику, начинает метаться без молитвы-то надлежащей. Тогда они уничтожают запасы продовольствия или, во всяком случае, берут под свой контроль. Потом забивают этих свиней, которых много по всей стране, и устраивают на главной площади пир. То есть как — пир. Святотатство, кощунство и пытку устраивают, а не пир, поправился в мыслях Иван и сглотнул подступившую голодную слюну. Они — даже подумать, не то что вымолвить, страшно — заставляют под дулами автоматов свинину есть. Хорошая проверка на прочность и веру. Смерть или позор. Ясно, что для настоящего борца вопрос не стоит. Но как же много, он слышал, сомневающихся и колеблющихся. Они-то, ПРАГРУшники эти, тоже хитрые. Не сразу пировать зовут, сначала несколько дней голодом поморят. И когда

№34 / ноябрь 2015

П Р ОЗ А невтерпеж уже, а помолиться толком негде, утешения и укрепления не найти, вот тогда и начинают иблисы свое искушение. Все-таки надо отдать должное врагу, подумал Иван. Что-что, а дураками их назвать нельзя. Тем более что мулл и имамов они первыми берут. По официальной версии — в ямах держат. Но Иван их официальным версиям не слишком верит. Он Ираде верит. Ирада говорит, что, по нашим сведениям, они... ой, нет, такого и вымолвить даже нельзя. Делают с ними то, что, по их нечистой легенде, сделали с этим их лжепророком. На горе его прибили к двум доскам. Растянули между ними, как барана, когда режут. И поделом. Иван не то бы еще с ним сделал, если бы мог. Сколько народу с толку сбил, от истинной веры отвратил. Нечистую пищу есть позволил, на женщин открыто смотреть. Ну а что уж потом с его учением сделали, так тому мы теперь все свидетели. Черти им в аду, а не православное государство. Тоже выдумали, недоноски. На исконных территориях правоверных ересь свою распространять. Выжигать, только выжигать. Так что правильно сейчас Мусульманская лига договорилась наконец их бомбить. Тяжело приходится Ивану да и всем жителям атакуемых территорий. Бомбят с обеих сторон, а ПРАГРУшники еще на земле жмут. Очень страшно за детей. Когда они из подвала-то вылезали в последний раз? Да и вообще, что это за жизнь — в подвале? Иван вздохнул и признался себе примерно в сорок шестой раз, что надо валить. Понятно, что там, в прекрасном, пахнущем каштанами и акациями Алеппо мало кто будет рад их появлению. В последний раз, когда ему удавалось связаться с Кириллом, тот сообщил, что в городе массовые беспорядки. Протестуют против таких, как они с Иваном. Они там живут не тужат, чего бы им и не протестовать. Нефть, климат — все удовольствия. И ПРАГРУшников в помине нет. ПРАГРУшники туда вряд ли сунутся, по крайней мере, в ближайшее время. Им на своих-то подконтрольных территориях удержаться бы. Чуть они ослабят где хватку — новые какие-то банды лезут. Какойто Корпус Готфрида Бульонского еще объявился, говорят. Дисциплинированные и хорошо обученные бойцы, говорят. За веру много не трут, просто в расход пускают, если кто не покрестится в течение пятнадцати минут. Но с ПРАГРУшниками у них какие-то идеологические расхождения. Иван точно не знал, не разбирался он в этих внутрихристианских тонкостях. Не то пророки у них разные, не то имамы. Или как там они у них называются. А в Алеппо кто ж спрашивать будет. Понятно, что для них теперь любой русский — ПРАГРУшник. Боятся их, как огня. И правильно боятся. Иван и сам их боялся. Да и кто не боялся бы. Особенно женщин их. С пронзительными открытыми лицами. C нечистым мясом, нанизанным на вертел, которое они для смущения населения носят в руках. С запахом алкоголя изо рта. Со своими огромными тяже-

ПЛУГ

П Р ОЗ А лыми крестами в вырезах гимнастерок. Сколько ты продержишься? Ну, день. Ну, два. Ну, неделю. Ну, месяц. А потом рано или поздно выдашь себя, гримаса отвращения продернется по твоему лицу, и они заметят, обязательно заметят, если только не будут валяться пьяные под забором. Это у них такой отдых после боев. Наглотаются своего алкоголя и спят. Прямо на улице, бывает. Пока лето в Самаре, можно. Бежать, конечно, сложно. Сначала по суше как-то до Одессы добраться. Это самая сложная часть пути. Кирилл говорит, большая часть лир у него на это ушла. Слишком опасно, слишком много ПРАГРУшников вокруг. Прикидываться приходится, а на это не всегда нервов хватает. Хвала Аллаху, дети пока малые, не соображают ничего. Им что чистое мясо, что нечистое — было бы только сытно. Редко едят досыта, что уж тут говорить. И Иван держится, пока не передает им мудрость. Вот доберутся до места, немного осмотрятся, потом уже можно будет и к мулле их отвести. Он их и очистит заодно, если вдруг случится в пути согрешить. От Одессы, говорят, уже проще. Там путь проторенный. Стандартная такса за место на палубе. До самой Латакии, говорят, можно доплыть, не меняя корабля. Ну а там уже контроль пройдешь — и дорога на Алеппо свободна. Если деньги останутся, можно даже и с комфортом доехать. Если только переночевать будет где. Поэтому Иван очень надеялся на Кирилла. Власти Алеппо не пускали в город тех, у кого не было места для ночлега. Гостиницы не считались. В город можно было въехать, только если у тебя была договоренность с кем-то из тех жителей, которые там уже оказались. Ну, или жили изначально. В зависимости от срока проживания горожанина, который дает письменное согласие тебя приютить, тебе и самому дают вид на жительство. Если горожанин жил в Алеппо до начала Первой Православной войны, можно аж на десять лет получить разрешение. Если же, как Кирилл, сам прорвался в город в течение последнего месяца, разрешение выдавалось на полгода. Но это ничего, главное только добраться дотуда, пролезть, проникнуть, просочиться, а там уже как-нибудь ввинтимся, размышлял Иван. Там уже мы приткнемся как-нибудь. Хорошие четкоделы, в конце концов, везде нужны. Днем с огнем отрывали раньше, до войны. А значит, и там будут отрывать. Так что с детьми проблем быть не должно. С женами вот сложнее. Ну ладно, Катерина еще сможет как-то притвориться, она, в конце концов, танцовщицей была в Жигулевском серале, какие-то навыки лицедейства должны были сохраниться. А вот остальные... Наивные они у него и чистые. Таких и брал. За то и любил. Ладно, ничего, как-нибудь прорвемся. Только надо с Кириллом связаться обязательно, узнать, как идти, дошел ли он, сможет ли он его приютить с женами и все такое. Кириллу-то хорошо, он еще не успел ни одной жены взять.

№34 / ноябрь 2015

П Р ОЗ А Был один вариант. Нужно было идти к Нестору. Нестор давно говорил, что в тот момент, когда технологии начнут отказывать, пусть все обращаются к нему. У Нестора была последняя голубятня в городе. И когда только еще начинали не то что постреливать, а всего лишь побрехивать в социальных сетях, он как-то догадался и полностью поменял контингент своих пернатых. Теперь у него были исключительно почтовые голуби. Потому что четвертая мировая будет с палками, как написал когда-то великий ибн Раззак. Избитая цитата, конечно, но такая верная. Это время уже практически наступило. Во всяком случае, в сфере средств связи. Нет, надо на что-то уже решаться. Иван посмотрел на спящих детей, на копошащихся с разными домашними делами жен, мысленно благословил их и полез наверх. — Барана принес? — меланхолично поинтересовался Нестор. О его голубях знал весь город, и ему тоже не поздоровилось бы, если бы эти ПРАГРУшники все-таки взяли Самару. Хотя что значит «если»? К сожалению, они ее, скорее всего, возьмут. Притом в ближайшее время. Так что спокойствие Нестора перед надвигающейся катастрофой было удивительным. — Откуда сейчас барана брать? — попытался Иван воззвать к разуму голубиного олигарха. — Давай так: ты мне сейчас голубя, а я тебе потом двух баранов. — Когда потом? — После войны. — Смешной человек. После войны больше не будет. Не будет такого времени. Понимаешь? Иван не понимал. Как человек солидный и семейный, он продолжал надеяться на лучшее. Ему казалось, что пока есть Алеппо, пока есть этот далекий обетованный край, все еще обратимо, все еще можно вернуть к тому состоянию, как было, когда не было никакого Православного Государства России и Украины, и христиане казались просто милыми чудаками и чужаками, которые, пусть их, живут где-то там рядом, только бы не лезли со своими заповедями. Но, как гласит известный закон имама аль-Марфи, все то плохое, что может случиться, так или иначе случается. И они полезли. Каким-то образом ему удалось уломать Нестора, и тот согласился на четырех баранов когда-нибудь потом, когда Иван доберется до Алеппо. — Все там будем, рано или поздно, — задумчиво сказал Нестор. — Выбора другого нет. Или там, или в земле. Ты обращаться-то с ними умеешь? Иван не умел, и за краткий курс обучения Нестор прибавил еще

ПЛУГ

П Р ОЗ А пятого барана. Отчего-то Ивана это ничуть не разозлило, хотя обычно он жутко не любил торгашей. Эти пять баранов казались чем-то настолько далеким, что пока никак не укладывались в голове и не вызывали никакого беспокойства. Да и потом в Алеппо, говорят, можно быстро заработать приличные деньги. За месяц люди себе состояния сколачивают. Главное — исправно носить номарху. Если ежемесячно носить номарху оговоренную сумму, глаза его будут оставаться закрытыми во многих случаях, когда их не стоило бы закрывать. Ладно, неважно. Идеальных стран не существует, и это настолько маленькое зло по сравнению с тем варварством, которое творят эти гяуры, что нисколько не пятнает ту мечту, которую Иван успел сложить у себя в голове. Осталось написать Кириллу и успеть дождаться его ответа. Нестор сказал, что у голубя займет десять-пятнадцать дней добраться до Алеппо и обратно. Нужно было придумать, как бы изложить все свое накопившееся беспокойство на короткой полоске бумаги, поскольку ее еще нужно было спрятать голубю под крыло. Какими бы упертыми дебилами не были эти православные, все-таки дураками их считать нельзя. За голубями, как говорили в Самаре, они соображают наблюдать, и если вдруг случится какому-то лететь слишком тяжело или просто случайно опуститься на их позиции — пиши пропало. Перехватят. А ты сиди, надейся и жди, что письмо твое дойдет. Но на каждое действие есть противодействие, и Нестор показал Ивану, как именно прятать маленькую свернутую в трубку бумажку голубю под крыло так, чтобы даже в бинокль послания было не разглядеть. А всех подряд птиц они, как надеялся Нестор, пока еще не ловят. Иван развернул специально заготовленную полоску бумаги, задумавшись, поблуждал глазами по потолку, погрыз ручку и принялся писать: «!йом тарб ллириК»

№34 / ноябрь 2015