№76 (июль 2018) by PS литературный журнал

№76 (июль 2018)

Июль - это разгар вечеринки. Солнце, жара, грозы и тропические ливни в северных городах, такое возможно только летом. И преимущественно в июле. Мы не устанем петь оды лету. Оно несется на космической скорости, и мы спешим жить, любить, находить радость в мелочах. Проживаем жизнь полностью, выпиваем ее до капли. Летом можно сидеть с книгой на полу в комнате и читать, смотреть с балконов и крыш на звезды, наслаждаться новой музыкой и фильмами. Летом все звучит подругому. И в голову приходят новые идеи, и мы смелее и не боимся их воплощать. К новому номеру «PS» захватите чай со льдом.

ВНИМАНИЕ!!! Авторские права на размещенные произведения принадлежат их авторам, и защищены Законами об авторском праве Украины и РФ, а так же международными законодательными актами об авторском и смежном правах. Пунктуация и орфография авторов сохранена.

ВНИМАНИЕ!!! Некоторые произведения содержат сцены насилия, секса, не пристойного поведения и психологические тяжелые сцены. Поэтому, не рекомендуется для прочтения лицам младше 18 лет. Прочтение возможно с разрешение родителей, опекунов, либо лиц выполняющих их функции.

Отпечатано в типографии «Успех принт» При копировании материала ссылка на АВТОРА и «Литературное интернетиздание PS» ОБЯЗАТЕЛЬНА!

www.pslit.co.ua

Колонка главного редактора Добрый день! В этот жаркий день мы снова с вами! Сегодня мы поговорим не об обновлениях нашего журнала, а о ваших предложениях. Каждый месяц, мы просим вас помочь нам со сбором статистики и вы активно отзываетесь. В последнем пункте формы мы предлагаем вам оставить свои пожелания по развитию журнала. Темой сегодняшнего разговора станут иллюстрации в номерах. Вы часто пишите, что в номере не хватает иллюстраций. Это так, наш номер состоит лишь из одного текста. Редкие иллюстрации все же мелькают на его страницах, и сейчас мы поясним, почему так. Место в номере. Иллюстрации забирают место у произведений. Как минимум, хорошая иллюстрация займет порядка трети страницы, а это минус полторы тысячи символов (в среднем) текста. Мало это или много - судить нет смысла, так как в журнале публикуются произведения разного объема. Для некоторых это не существенно, а для некоторых и весь объем. К тому же, мы отказались от колонок в номерах. И если раньше еще можно было поместить иллюстрацию, которая будет по ширине занимать не всю страницу, а лишь одну или две колонки из трех, то теперь так уже не получится. Теперь все появляющиеся в номере иллюстрации должны занимать всю ширину текстового поля. Права на иллюстрации. Штатного художника-иллюстратора в журнале нет. Следовательно, чтобы добавить иллюстрацию, редактору следует подобрать подходящую по смыслу картинку в сети, а они (картинки) так же защищены авторским правом, и использовать их просто так, мы не имеем права. Разумеется, вопросы интеллектуальной собственности можно решить, но лучше направить ресурсы на решение других вопросов. Разумеется, в нашем журнале появляются иллюстрации. Это бывает в тех случаях, когда надо перекрыть недостающий объем раздела. К примеру, такое случается в разделе «Фанфик», где публикуется одно или два произведения. Редко, но такое бывает, иллюстрации появляются в других разделах. Но это появление, как уже было сказано, связано с перекрытие недостающего объема. Просто оставить пустой половину страницы мы не можем, а небольшие произведения, чтобы перекрыть этот объем не всегда имеются. Возможно, наш журнал не самый яркий и красочный, нежели другие, но мы делаем акцент именно на произведениях авторов, а не на оформлении их на страницах издания. Ждем от вас новых вопросов и предложений! На этом все! Приятного прочтения! С уважением, главный редактор «Литературного интернет-издания P.S.» Александр Маяков P.S. Кстати, а вы знали, что разбором и распределение произведении для литературного сериала занимается Расима Ахмедова?

Поэзия

«Когда не вижусь» Виктория Ерух

«Я люблю тебя» Виктория Ерух

«Этот мир» Виктория Ерух

«Что ждет в потоке вечности?» Виктория Ерух

«Рабочие будни» Виктория Ерух

«Маски и игры» Виктория Левина

«Хождение по жизненному краю» Виктория Левина

«Доницетти, Доницетти...» Виктория Левина

«Плач по погибшим конникам» Виктория Левина

«На оранжевом поле, пшеничном» Ирина Шмелева

«Отсветило солнце и погасло...» Ирина Шмелева

«Спасибо, Господи тебе...» Ирина Шмелева

«Где нет Любви» Ирина Шмелева

«Но только без тебя» Ирина Шмелева

«Где мне найти слова» Татьяна Уразова

«Она и хмурая, и вовсе не галантна» Татьяна Уразова

«Спасибо всем, кто...» Александр Гудков

«Хлеб» Александр Гудков

«Уже, по сути...» Владимир Васильевский

«Новострой» Владимир Васильевский

«А ведь был июнь. Экзамены» Владимир Васильевский

«И ночь, блестя...» Владимир Васильевский

«В одно предложение» Владимир Васильевский

«Палата» Черный голубь

«И всё равно придёт зима» Людмила Полянкина

«Листопад залихорадило» Нелли Мершон

«Зимою сны короче» Нелли Мершон

«Простуда» Нелли Мершон

«Оставили бы» Нелли Мершон

«Порождение углов» Нелли Мершон

«А зря» Инна Лукашевич

«Весенний вечер» Инна Лукашевич

«Суд жизни» Инна Лукашевич

«Наш разговор» Владимир Калинченко

«Мне пригрезилась роща зеленая...» Ерофеева Надежда

«Вещий сон» Ерофеева Надежда

«Ядовитый мир» Ариозо Мартини

Строка прозы

«Плененный дьявол» Таисий Черный

«Повозка» Таисий Черный

«Сказка про курочку Рябу» Глеб Фалалеев

«Сказка об огниве, Солдате и Псах его верных» Глеб Фалалеев

«Новая сказка про Колобка» Глеб Фалалеев

«Цена выбора» Ева Аленькая

«Лунеанец» Наталья Мор

«Не могу ее простить!» Станислав Климов

«А третья была лишней, развезло...» Станислав Климов

«Жди меня...» Геннадий Крук

«Гришка» Александр Кожейкин

«Мутация» Александр Кожейкин

«Тяжелое сердце» Александр Кожейкин

«Дива» Лада Арий

«В лунном сиянии» Андрей Эйсмонт

«Преданность» Евгения Козачок

«Я отдаю тебе сердце...» Евгения Козачок

«Листочек» Кристина Рабцевич

«Мышонок Ян» Кристина Рабцевич

«Полночь» Алэмэст

«Мы все хотим быть счастливыми» Иван Габов

«Последний день» Иван Яценко

«Недетские ответы на детские вопросы» Морозова Ирина

«Чудо» Морозова Ирина

«Разговоры у подъезда или Мысли вслух одной пенсионерки» Ирэна Илус

«Охота на бабочек» Тим Вандерер

«Сказка о единорогах» Тим Вандерер

«Сказка о страшном звере Ыых» Тим Вандерер

«Дракон. Печальная история» Надежда Ониона

«Встреча» Сокольцов Александр

102

«Жара» Александр Сапшурик

104

«Кошкин Ёж» Ольга Клен

107

«Что такое счастье» Сергей Коротин

108

Литературный сериал

110

«Летописи межмирья» Александр Маяков

110

«Человек, которому нравилось быть грустным» Вячеслав Гаврилов

112

«Ладный свет» Владимир Вейс

117

«Буквы на белом фоне» Александр Маяков

122

«Повесть о голубке» Поташников Григорий

126

«Моё наслаждение» Александр Дрозд

132

«Пиковый туз. Сказка» Фофанов Алексей

138

«А.С. Пушкин. Послесловие» Маргарита Крымская

143

«Возвращение в Карелию или река с простым названьем» Рогозин Владимир

145

Когда не вижусь Виктория Ерух Когда не вижусь я с тобою целый день, Обнять хочу тебя до хруста всех костей. Я мчусь к тебе сквозь бури и дожди, Сметая все вокруг преграды на пути. Я тороплюсь с тобой увидеться скорей, Я жду, когда пройдет рабочий день, Когда я наконец приду домой, И проведу остаток вечера с тобой.

Я люблю тебя Виктория Ерух Я люблю тебя, родной мой человек, Я хочу в твоих объятьях раствориться, Я прожить хочу с тобою целый век, Может больше, если так должно случиться. Я мечтать хочу вдвоём с тобой о нас, Нашем доме, наших детях, наших внуках, Знать о том, что даже в самый скверный час, Не настигнет нас суровая разлука. Пусть твердят, что половинок нет на свете, Ты моё, я это чувствую душой, Ты один из миллиардов на планете, Для меня такой любимый и родной.

Этот мир Виктория Ерух Этот мир полон ярких и радужных красок, Состоит не из чёрных и белых цветов. В этом мире местечко есть даже для сказок, Но не каждый поверить в то чудо готов. Кто-то скажет, что мир наш является серы-м, Но взглянуть нужно просто под нужным угл-ом, Не делить в мире всё лишь на чёрное с бе-лым, Ведь живём мы не в снятом на плёнку кино. Здесь палитра цветов очень многообразна, И мне радостно видеть всю эту красу, Расцветают цветы, св-етит солнышко ясно, А деревья меняют свою вновь листву.

Что ждет в потоке вечности? Виктория Ерух Что ждет в потоке вечности не знаем, Что ждёт за поворотом, не расскажут, Живём мы жизнь и лишь предполагаем, Увидим ли мы тех, кто был так важен. Обнимем ли мы их после разлуки? Расскажем ли о том, что пропустили? Почувствуем ли те родные руки, Что в смертный час, на век мы отпустили? Что ждёт в потоке вечности не знаем, Вернёмся ли на Землю нашу вновь? Взойдём ли мы к вершинам мироздания? Увидим ли мы вновь свою любовь? Быть может пустота за поворотом, Быть может там и нету ничего, Но жизнь идёт, проходят дни и годы, Наш мир меняется и мы идем вперёд. Что ждет в потоке вечности не знаю, Но верю, что сейчас должны одно, Жить в мире, людям боль не причиняя, По чести жить и делать лишь добро. Тогда у нас всегда будет надежда, Что в вечности мы сможем отыскать, Тех, кто был рядом в нашей жизни прежней, Вернуться, повернув то время вспять.

Рабочие будни Виктория Ерух Рабочие будни и кофе с утра, На улице птицы поют, там весна. С восьми до пяти в кабинете сижу, На этот пейзаж я с восторгом гляжу. Работа кипит, документы готовлю, А ящик почтовый мой снова заполнен, Там множество писем, вопросов, задач, Ко мне прилетают они, словно мяч. Наступит обед, посижу в интернете, Я супа поем, помечтаю о лете, Об отпуске, море и галечном пляже, Об отдыхе, что однозначно, так важен.

Скорее уже бы настала суббота, Немного устала от этой работы, Ходить на проекты, писать протоколы, Держать все задачи под личным контролем.

Маски и игры Виктория Левина "Детский уголок". Клод Дебюсси. Ребёнок Клода Дебюсси - его дочурка Шушу*. Фортепианных мук этюд. Затрачен целый день! А солнце золотит в саду и яблони , и груши. И бабочки на лепестки отбрасывают тень. Затем - свобода! Поскорей к слону - и убаюкать. И серенаду кукле спеть, хоть кукла и нема. Потом - январь. Танцует снег. А птицы все - на юге, и только маленький пастух смётся, что зима! Ещё есть друг-полишинель. Секрета не нарушу, если скажу, что от него всё в доме - набекрень! Ребёнок Клода Дебюсси и ученица - Шушу. Фортепианных мук этюд. Затрачен целый день. *Сюита для фортепиано К. Дебюсси "Детский уголок" была написана и опубликована в 1908 году. Композитор посвятил её своей маленькой дочке. Наряду с высокой поэтичностью, Дебюсси привнёс в музыку цикла и шутливую иронию, и мягкий ласковый юмор. Все это показывает его отношение к дочери, к её детским выдумкам. "Петрушка" Игоря Стравинского. Звоны колокольные. Масленица пьяная. Массовы гуляния. Русский балаган. Что в основе ревности? - Перебранка рьяная. (Девушка влюбляется. Он - из мусульман.) Осудили, грешного. Заключили в камеру. Надавали в камере сильных тумаков. Выбрался на волюшку. Возвратился. (Пламенно любит танцовщица не его...) Без дураков и без снисхождения - убивают, милого. Он ведь только кукла - и не более того...* Но на мёртвом личике проступает мимика, а из тушки порванной - светит естество! Отрывайся, кукольный! Жарь и жги Петрушкою! Покажи, как кукольно можешь ты любить! В жизни "фиолетово", - парнем ли, игрушкою... Ведь в стравинской музыке важно - чтобы жить!

*По задумке автора Петрушка, который является набитой опилками балаганный куклой, вдруг обретает человеческие чувства, способность любить, чувствовать одиночество и страсть (1911). "Лунный Пьеро " Арнольда Шёнберга Святы, как распятья, строки, кровь впитавшие поэта, что заклеван черной стаей коршунов, над ним кружащих. Альбер Жиро. "Лунный Пьеро" Трижды семь стихотворений Альбера Жиро. {Афонических строений время не пришло.} Психоделикой, нью-артом экспрессионизм Шёнберга* скандальным актом в воздухе завис... Здесь Пьеро-поэт в подлунном мире, полупсих, "зажигает" вальсом умным и луной висит... Здесь мадонна вырывает сердце из груди, горе матери не тает, вечность впереди... И гигантских чёрных крыльев тень затмит хрусталь... (то ли сказкой, то ли былью, то ль - поэтом стань!) Тёмно-красные рубины смотрят из гробов – выворачивают мимы руки для оков... И клинок, луну разящий, и кресты в крови, всё в синкопе восходящей, дышащей любви! Позабыл на миг кривлянья "лунный" наш Пьеро, время музыки "на грани", видимо, пришло... *Арнольд Шёнберг родился в 1874 году в венском квартале Леопольдштадт (бывшем еврейском гетто) в еврейской семье. Его мать была учительницей фортепиано. Отец был владельцем магазина. Арнольд был в основном музыкантомсамоучкой, бравшим уроки у своего шурина. В 1901-1903 годах жил в Берлине, вёл класс композиции в консерватории Штерна. В 1903 году вернулся в Вену, где работал преподавателем в одной из музыкальных школ. Летом 1910 года создаёт вокально-инструментальный цикл «Лунный Пьеро» ("Pierrot Lunaire"), на стихи Альбера Жиро, используя изобретённый им метод - вокальная речитация, нечто среднее между чтением и пением. В 1910-х годах его музыка была популярна в Берлине в среде экспрессионистов.

Хождение по жизненному краю Виктория Левина Мне объясняет бесконечный Шуман мелодией "Andante Cantabile"*, что так прекрасно в сонме сочетаний несочетаемых, таких, как жизнь и смерть, моё сегодняшнее. (Завтрашние руны

непредсказуемы, внезапны и... дебильны.) Так дай же мне в слезах и состраданьи от красоты виолы умереть! И воспарить! И задохнуться ритмом хождения по жизненному краю, пока душа жива и сопричастна, и различает, где добро и зло, в тягучести смычковых алгоритмов я безвозвратно голову теряю, в слезах, обезоружена, несчастна, склоняю воспалённое чело... Я в центре зала. Для меня творили четыре музыканта. И неважно, что полон зал, что каждому по кромке идти тревожно так же, как и мне. Играют Шумана – "Andante Cantabile". Я проживаю до конца отважно последний полувздох аккордов ломких, осевших в абсолютной тишине. *Анданте (итал. Andante) — музыкальный термин, происходящий от итальянского глагола «andare», означающего в переводе «идти». Кантабиле (итал. cantabile, буквально — «певуче») — певучее исполнение на музыкальных инструментах, подражание пению.

Доницетти, Доницетти... Виктория Левина Доницетти, Доницетти... своды замка, пыль столетий... В прах гармонией сражённый, рукоплещет, стоя, зал... Эта женщина на сцене, руки пали, словно плети, и, безумством поражённый, голос плакал и дрожал... Ах, Лючия, что за козни да дворцовые интриги умыкают жизнь инфанты, обрывают песнь твою! Межусобицы и розни политической квадриги... Я, как ты, под светом рампы перед публикой стою... Не смолкайте, звуки соло, не стелись по сцене платье, прочь прощальные одежды,

что пророчат мой финал! Невозможное тремоло, как последнее объятье обескровленной надежды... Поздно. Занавес упал.

Плач по погибшим конникам Виктория Левина Вариации на тему трио Сергея Рахманинова "Lento lugubre" ("похоронный слышен звон"), 1892 г. И как написано в "Житие Александра Невского", "и бысть сеча зла, и треск от копий ломления, и звук от сечения мечного, яко же и озеру промерзшию двинуться. И не бе видети льду: покры бо ся кровию". Немецкие рыцари потерпели полное поражение. Вопрос о потерях сторон до сих пор является спорным. О русских потерях говорится туманно - "много храбрых воинов пало"… похоронный слышен звон "Lento lugubre" то ли крик а то ли стон сомкнуты губы запредельной скрипки плач вторят аккорды там казнёный и палач конские морды кони Невского во льду склеены гривы там виолончель в бреду несуетливо нот фортепианных лёт смерть подступала уходили все под лёд подняв забрала содрогались телеса тонущей рати уходили в небеса плач и проклятье зал потерянно молчал слёзы как комом пульс у каждого стучал мет-ро-но-мом но последний звук осел снежною пылью тихий ангел пролетел сломлены крылья

На оранжевом поле, пшеничном Ирина Шмелева На оранжевом поле,пшеничном Кое где прорастет василек И морскою волной,бесконечной

Сверху будет играть ветерок. Там ,вдали,одиноко стоящим Ярким,сочным,зеленым пятном Заплутавшее дерево машет Распростертой ветрами листвой. А над морем из поля пшеницы Проплывать облака не спешат И так хочется остановиться И уже никуда не бежать.

Отсветило солнце и погасло... Ирина Шмелева Отсветило солнце и погасло Прожит день и временем забыт. На лоскутном звездном небе ясно Лунный свет направлен,как софит. Теплый ветер нежно обнимая Шепотом листвы заговорит. И моя душа,досель, немая Вновь со мной о счастье говорит.

Спасибо, Господи тебе... Ирина Шмелева Спасибо Господи ,тебе за то,что я одной молитвой К тебе с Надеждою в душе,вновь обретаю смысл жизни. Спасибо Господи,тебе,за то,что ты мне грех простивший Страдал распятый на кресте,Любовь и Истину ,постигший. Спасибо Господи,тебе за Ангелов и за молитву Что берегут нас на земле,как щит от бед в греховной битве. Спасибо Господи,тебе,что мне не все легко дается За ту дорогу,что к тебе,мне освещает лучик солнца. Спасибо Господи,тебе за муки по грехам-раскаяние За тихой осени печаль и Веру,что спасла в отчаянии. Спасибо Господи,тебе,за Крест,за слезы избавления И мудрость, все как есть ,принять-без капли сожаления. За все ,что есть в моей судьбе за все,что я прожить смогу. Спасибо Господи тебе! За все,тебя- благодарю!

Где нет Любви Ирина Шмелева Где нет любви,там нет терпенья Где есть сомненья-нет любви. В глазах усталых,изумление На что,рассчитывали мы? Где есть любовь,там все-возможно! Пусть непонятно,трудно,сложно И что нельзя,вдруг станет-можно. Лишь отказавшись от любви, Сменив ее на корм подножный Прикрывшись паутиной лжи Для нас все, станет-невозможно.

Но только без тебя Ирина Шмелева Я сильная и смелая,во всех делах умелая плечом и словом ,крепкая.Не сладкая,а терпкая. Как буд-то птица вольная,твержу,что всем довольна я... Глаза устало спрятавши,за тень свою попятившись скомкавши душу в катышки,привычно ночь проплакавши В свой новый день вхожу. А мне бы платье старое,содрать с себя и выкрикнуть до посиненья с силою -всю боль и навсегда. И снова быть той милою,бессильной и красивою с живой душой наполненной,но только- без тебя...

Где мне найти слова Татьяна Уразова Когда коварный ветер гнёт деревья, Как мне найти слова, что не дадут сбить с ног. И если бьётся дождь о крыши цепью, Слова, как отыскать средь барабанных строк. Когда мороз скуёт, лютуя, тело, Где откопать слова, бросающие в жар. А распалится солнце оголтело, Где взять слова, что ливнем выльются, как дар. Когда любовь рассеется, как дымка, Где мне найти слова, снимающие боль, Поверить в неслучайную запинку,

Пройти с достоинством печальную юдоль. Когда судьба любовью осчастливит, Как удержать мне искромётные слова, Любви высокой слыша переливы. И слёз не скрыть. Кружится голова. Как мне не растерять желанные слова?

Она и хмурая, и вовсе не галантна Татьяна Уразова Со снежною метлой седая кружит вьюга, Подкидывая снег, с земли его сметая, И завывает горестно на всю округу, Бросаясь на людей, как псов голодных стая. И в эту круговерть меня терзают чувства Любви и ненависти, страха и восторга, Когда наедине с собой борюсь с безумством, Шагнув в неё, как в преисподнюю с порога. Но милостью небес пушистой белой кошкой У ног моих притихла вьюга интриганка, И ласки захотев, совсем не понарошку Мурлыкала о чём-то тихо хулиганка. Мне показала нрав свой зимняя белянка. Она и хмурая, и вовсе не галантна, Дыханье снежное, вертлявая осанка. Какая страстная! И сколько в ней таланта!

Спасибо всем, кто... Александр Гудков Спасибо всем, кто душу бережёт, Кто помнит Чехова слова! Спасибо всем, кто сердце тёплым сохраняет, Кто подберёт любому нужные слова! Спасибо всем, кто Родину чтит, Кто за неё на подвиги готов!

Спасибо всем, кто предков помнит, Кто не забыл сороковых годов! Спасибо всем, кто нравственно растёт, Кто людям радость и улыбки дарит! Спасибо всем, кто этот стих прочтёт, Кто нужные уроки в детстве вспомнит!

Хлеб Александр Гудков Хлеб- кулинарное творение! Вызывает восхищение! Самый главный на столе. Есть и белый, есть и черный, Бородинский, красносельский. Каждый съест свой по душе. Он подарит витамины, Зарядит нас новой силой! Всем, кто делает его, Самый низкий Вам поклон! Бережёт Россию хлеб! Берегите, люди, хлеб!

Уже, по сути... Владимир Васильевский Как ливень света бьет в косяк, И окна по стенам уносит, Так, не стихия, дней сквозняк, Сжигая лес, чернит и гонит осень. Уже по суткам, тайн не разнося, Вершат в лесах тяжелые работы Считают золото. Но распря и грызня У леса с ветром (не избыть заботы). Уже пасутся там, на небесах, Отары туч, отяжеленных снегом. Их остригут - руно падет в леса, И канут золото и распря, будто небыль. Уже, по сути, все готово быть Лицом зимы, и только ждут последних, Отставших, и шумят дубы: "Впредь не спешить, ведь осень - не посредник!".

Но ливень света бьет в косяк И окна по стенам уносит, И, не стихая, дней сквозняк, Сжигая лес, чернит и гонит осень.

Новострой Владимир Васильевский О, нудный этот гул желез подспудных Сквозь дребезжанье дутых стен и звон посуды. Комфорт окон без рам, без форт. Посулы. Весь этот быт удобств-уродств. Простуды. Где тот бревенчатый, от деда, что без ссуды? Чтоб дух сосны, чтоб гуд в печи. И пост, и студень. В мороз, в занос под Рождество в лютую стужу, Чтоб елку из лесу принесть (И не осудят). Чтоб ночь. Чтоб синь. И наст, И иней... Луна пилюлей от тоски. От ностальгии

А ведь был июнь. Экзамены Владимир Васильевский Ты помнишь как все это было? Летний сад. Смеркалось. Скамейка. Стыло лицо и руки, и с тыла Дул ветер, восемнадцатого века. А ведь был июнь. Экзамены. Институт за Лебяжьей канавкой. Замерли грудь и губы, каменные Амур и Психея смеялись украдкой. Бил озноб. Потому что дул ветер. Нет! Потому что пылало впервые На свете солнце. Для нас. В этот вечер. Стихи. Неожиданно - поцелуй в порыве... Кружились деревья, мысли. В Петропавловске десять било. Мы шли. Мы спешили. И вдруг,- вышли. Ты помнишь, помнишь как все это было?!

И ночь, блестя... Владимир Васильевский Я прикасался к тебе Губами. Чуть-чуть, Еле слышно, Едва-едва. И ночь, блестя бессонниц глазами, Уже не однажды, не раз и не два Ссорилась с утром Мглой и лесами, Стыдила рассвет И восход гнала. Я прикасался губами К ключицам. И семенем в землю Сеял слова. Я понимал, Это может случиться! Из прежних обид мы готовы сломать, Как хрупкую и пустую вещицу Творящую завязь. Солгать, И сломать. Я прикасался к губам Губами. Я припадал, склоняясь, К рукам. И ночь, блестя бессонниц глазами, Ссыпала алмазы К твоим ногам. Я понимал... Над мглой и лесами Восход поднимал И ... сметал слова.

В одно предложение Владимир Васильевский Сквозняк метро, грохочущий, Нас разлучает и уносит Тебя, лесную, ту, что хочет еще Брести дождями и не просит

У непогод и осени повременить, Хотя бы на три дня отстать в пути, Ту, что не смела изменить Ход обстоятельств и спасти Дни праздника, что канули опешив, Когда узнали - вновь одним Остаток лета коротать и плеши Куполов поблекших церкви, той сродни Векам и видывавшей виды, Ту, что сама не вынесет обиды Впредь, как услышит, что вины Не минуть за содеянные беды

Палата Черный голубь Я снова в палате за белою ширмой И свет ослепляет пустые глаза Вся жизнь эпизод черно-белого фильма А склянки блестят как во мгле бирюза Свой белый халат аккуратно повешу Перчатки от крови отмою водой Черкну в департамент здоровья депешу И снова в себя я уйду с головой Я помню училище, светлые лица Горящие страстным желаньем помочь Но все это в прошлом, забылись страницы Моих дневников, что я сжег в эту ночь Мне трудно лечить, ведь я сам уже болен И вновь пациенты ложатся под нож Я с ними теряю всю кровь по неволе Совсем не на лекаря стал я похож Сражаясь со смертью, я с ней подружился Во сне мой предшественник, светлая память Все снова и снова в палате упился И вены вскрыв скальпелем принялся ждать Уж слез не осталось спустя эти ночи И руки трясутся как лист на ветру Им всем помогать не осталось уж мочи А труп мой холодный найдут поутру.

И всё равно придёт зима Людмила Полянкина Притихла в сентябре река, и с нею дивная природа молчит и ждёт на склоне года студёных дней издалека. Ни лоно полусонных вод, ни дым сиреневый тумана, наперсник вкрадчивый обмана, печальных мыслей хоровод не скроют: вновь минуло лето. Тускнеет золото кругом. Верна народная примета: вмиг красота исчезнет эта, не дожидаясь холодов. И всё равно придёт зима. Она напомнит о себе так ненавязчиво, спонтанно снежком, кружащим первозданно, в прохладный вечер, в октябре.

Листопад залихорадило Нелли Мершон Листопад залихорадило За углом орало радио Тысяча девятьсот какой - то там Расплескал горластый год Под ногами лужи ойкали Когда молодо не горько ли Сладковатый запах осени Сосен кружащий полёт Бог берёг не бережёного Скок сапожек, капюшон... и к вам Нараспашку дверь тяжёлую Бесшабашный петель скрип... Слепо сложенные валенки А в печи цветочек аленький А в ночи комочек маленький Полыхал… аж... прикури…

Зимою сны короче Нелли Мершон Откуда - то пришла зима Да, кто её и звал - то... Пугающая Как у лба опущенная балка Пугающая... как во сне Распущенный ребёнок И рожи корчащий… и нем И ёжишься спросонок От страшно вялой болтовни Разбуженных обочин Подташнивало… «Ш-ш-ш, усни Зимою сны короче»..

Простуда Нелли Мершон Босые ливни по площадям Таскаясь, лепят пургу Емели И беспощадные здесь... и там Перетираются дни в недели И ветер, что…. оболочки глаз Прозрачней, глаже плодов фейхоа Затрикотажен... Да так алмаз Легко сломается о стекло… А Губам не важно - когда дожди И желобами знобит простуда Миг огроменней, чем Моби Дик А стоит меньше, чем два эскудо Стучат, стучат в пересказе – сос Сны колесом от дыханья… к боли Как будто воздух украл матрос Похоронив в леденящей соли

Оставили бы Нелли Мершон Оставили бы в покое Покой... как когда - то скука Да время летит лихое И двери сорвёт без стука

Казалось... прохлада, дети И чая глоток на вечер... Не сгладила ночь отметин И каждый рывок помечен! Оставили бы... забыли Мечты - это корм вчерашний Кобыле в мандраже мыльном Не снятся былые пашни

Порождение углов Нелли Мершон Во первых он твоя судьба! А если нет... а если анти Когда - то ехали на БАМ Девчонки скручивая бантик Когда - то жёны без любви Рвались в сибирские трущобы Декабрьский... декабристский винт И ненавистные сугробы Когда - то отточив перо Причинно следственные связи Не совпадающих миров Пророчили - из князи в грязи Судьба и честь, и долг... И кровь Размазанная по Сенатской Солдатами. Не пустословь О заварушке этой адской… Любовь последнее из слов Лишь волонтёр высокомерия И неумеренно багров Истёртый жанр лицемерия Мне не остаться без потерь... Я Порождение углов.

А зря Инна Лукашевич Мне жаль, что есть жалость. Боюсь, что есть страх. Сильна я казалось. А вышло не так.

Опять всё прощаю, Себя лишь коря. Забыть обещала. Простила.- А Зря!

Весенний вечер Инна Лукашевич Как пахнет весной этот вечер! И сердце волнуется вновь! Февраль пролетел не замеченным, На землю вернулась любовь. Окутала ночь своей тишью Машины, деревья, дома. Все сказачно спит и не слышно, Как землю ласкает луна. Звезда подмигнула сиянием, Прохладою ветер подул. Наполнилось всё обаянием, Весною мой город вдохнул.

Суд жизни Инна Лукашевич Не обижают безнаказанно. Ничто, нет не уходит в никуда. И это всё, не мною сказанно. Так было, есть и будет так всегда! Напрасно ни одна слеза не падает, Ни одно слово не проходит стороной. И всё, что часто нас совсем не радует, Не возникает просто так, само собой! Случайности, вокруг не происходят, Закономерность окружает нас! Что заслужил, оно тебя находит, Порой не во время, в неподходящий час. И для того, что б позже избежать ответа... Подумай на досуге чем творить. В итоге жизнь тебя приговорит к ответу, А может быть твоим судом начнёт судить!

Наш разговор Владимир Калинченко ...Я бы с Тобой говорил много лет, Не замолкая ни на минуту. Если же Ты замолчишь почему-то, Помню: В Любви всё ж молчания Нет! ...Я бы с Тобой Говорил Много лет, И не желаю прервавшейся Речи, Раз уж Душа Моя вышла навстречу Другу, Который Избавит От бед! ...Я бы С Тобой Говорил Много Лет, Наших Сердец Постоянно Пространство, Речи красивой к чему Нам убранство?! Проще Её И Сердечнее Нет!!..

Мне пригрезилась роща зеленая... Ерофеева Надежда Мне пригрезилась роща зелёная И поляна, цветами усыпана... Под берёзкой стояли влюблённые, Обнимались... Разлука им выпала. Он с тоскою глядел в очи синие Будто небо бездонное в сумерках, Умоляя дождаться, быть сильною... На войну уходил с горькой думою. Он ушёл по дороге извилистой, Растворился как будто с туманами, А она, уповая на милости, Всё читала молитвы охранные. Три дорожки сплела она в косоньку И звала беспрестанно по имени... Он вернулся медвяными росами, У берёзы увидел любимую... Я проснулась от шёпота: "Лапушка, Испекла я любимый твой яблочник". Мне сегодня приснились дед с бабушкой... Это к счастью - большому, внезапному.

Вещий сон Ерофеева Надежда Сковал мороз прозрачным скотчем льдины... Бедняга-лебедь умирал в пруду, А верная лебяжья "половина" Помочь старалась побороть недуг. Отчаянно кружа по водной глади, Что меньше становилась с каждым днём, Лебёдушка решила быть с ним рядом, Когда совсем замёрзнет водоём. Кричала: "Я люблю тебя, мой милый!"На птичьем, лебедином, языке, Как плакальщица-баба голосила: "Нет без тебя мне жизни вдалеке!"

А рядом лис стерёг свою добычу. Еще немного - выбьются из сил... Но крепок был союз сердечек птичьих, Он этот мир о помощи просил... Вот видит сон девчонка из столицы: Знакомый и почти замёрзший пруд, Там лебеди - красивейшие птицы По имени всю ночь её зовут... Спасти любой ценой она решила В беду попавших белых лебедей, Нашла тот пруд и к делу приступила, Неравнодушных собрала людей... Победой увенчались их усилья, И лебеди от смерти спасены! А лИса злость и ярость охватили, И он ни с чем ушёл за валуны... Девчонке неспроста приснились птицы То был счастливый знак её судьбы: Красавицу с фамилией Синица Тогда спасатель Лебедь полюбил…

Ядовитый мир Ариозо Мартини Одену черные перчатки, Для храбрости плесну в стакан, С судьбой, без нравственности в прятки, Сыграю, попаду в капкан. В стенах прокуренного бара, Безумство, порождает страсть. Подруга пьяного гусара, За деньги открывает пасть. Больные разумом поэты, Вкушают ядовитый мир. Долой разумные ответы, У каждого раба кумир. Гипноз, раскованных картинок, Оружие рука берет, В телесной клетке поединок, Смиренный господин, умрет. Изгоя травят, палачами, Разрушен войнами старик. Курю холодными ночами, Из сердца, выпускаю крик.

Плененный дьявол Таисий Черный Джеф попытался перевернуться на другой бок, но это оказалось очень больно. Он тихо застонал и приоткрыл глаза. За окном была ночь. Вернее, полная, кромешная тьма, а по окну тихо-тихо стекали капли, и вообще тишина была почти неправдоподобной, словно бы в батискафе. ― Наверное, часа четыре утра... ― подумал он и все-таки, кряхтя и постанывая, перевернулся. Как ни странно, но шея болела меньше всего. Зато все остальное было словно налито жгучим, тяжелым свинцом, а в голове ухал, отдаваясь рвущими ударами в висках, тяжелый колокол. ― Да что ж такое... ― он снова простонал, но даже перевернуться на живот оказалось невозможно: мешали какие-то трубки. ― Осторожно, прошу вас, ― раздался откуда-то довольно неприятный скрипучий голос. Джеф замер. Он то ли не пришел еще в себя, то ли действительно умер, а, следовательно, тут уже все по-другому, и звуки, в том числе, слышатся как-то иначе. ― Если хотите, я помогу, ― снова раздался тот же голос, ― но думаю, что вам все-таки лучше не вертеться. Обязательно что-нибудь зацепите, не дай бог, конечно. ― Где вы? ― еле слышно прохрипел Джеф. ― Да здесь я, здесь, не волнуйтесь так. Незнакомец, видимо, встал, и Джеф через секунду увидел перед собой склоненного, довольно темнокожего человека в черном костюме и темной рубашке с белой пасторской вставкой в воротнике. ― Кто вы? ― его голос опять прозвучал еле слышно. ― Моя фамилия Шетани,― незнакомец явно уловил взгляд Джефа, который рассматривал его пасторский костюм, ― и я, кроме всего прочего, как вы, наверное, догадались, пастор. Вернее, настоятель в церкви святого Фомы, что неподалеку отсюда. ― А что вы тут делаете? Можно мне немного воды?.. В горле совсем... ― он не договорил. ― Разумеется, ―Шетани прошел к столику у окна, заваленному старыми журналами, каких бывает полно в любом приемном покое или же в парикмахерской. Там же стояли несколько пластиковых бутылок с минеральной водой. Человек в черном с хрустом крутанул белую пробку на одной из них и, налив содержимое в белый пластиковый стакан, поднес Джефу. ― Подождите, подождите, сесть я вам помогу, ―Шетани поставил стакан на тумбочку, и, ухватив Джефа подмышками, довольно легко усадил его на кровати. Джеф взял стакан в руку и, в два глотка осушив содержимое, попросил еще. Шетани кивнул, и вернулся уже вместе со стаканом и бутылкой. ― Спасибо,― сказал Джеф. Он поерзал, подминая подушку. ― А что вы тут делаете? ― Как «что»?― Удивился Шетани. ― Я ваш врач. ― Вот как? Вы же говорили, что вы пастор... ну, или настоятель... ― А что, пастор не может быть врачом? Да будет вам известно, что люди духовного звания встречаются даже в среде физиков, а это, между прочим, не всегда самый гуманный вид человеческой деятельности. ― Да, но в такое время...

― Какое? Три часа пополуночи. Обход я только что закончил и вот иду отдыхать. Ничего больше не хотите? ― Да нет, спасибо...Я и так вас задержал, наверное. ― Ну что за вздор! Это ведь моя работа. Так хотите или нет? ― Нет, я, пожалуй, посплю еще, ― ответил Джеф, покряхтывая и сползая обратно на подушку. ― Благодарю вас, мистер Шетани. Да не за что. Я зайду завтра. Если будут проблемы, зовите меня немедля! Слышите? Немедля! Вот кнопочка у вас над головой, видите? ― Да, да, конечно, ― боль в голове стала утихать, и Джеф почти мгновенно заснул, не заметив даже, когда именно ушел доктор. *** Доктор Шетанипоявился только в обед, как раз когда госпиталь стал понемногу наполняться не вполне аппетитными запахами и звоном посуды. Джеф медленно поедал из пластиковой миски какую-то жидковатую кашу непонятного происхождения. Как сказала медсестра, ничего более жесткого ему пока что есть было нельзя. ― Итак, ― сказал доктор добродушно, влетая в палату. ― Как наши дела? Не хотите ли чего? ― Да нет, ― ответил Джеф, пытаясь сесть. ― Спасибо. Мне уже лучше. ― Ну и славно, ― ответил доктор накачивая манжету аппарата измерения кровяного давления. ― ... Ну и славно... Голову можете повернуть или больно еще? ― Могу, ― ответил Джеф, ― если только не очень быстро. ― Понятно... ― снова задумчиво ответил доктор. ― А как это вообще с вами получилось, если не секрет, конечно? ― Сам до конца не понимаю... ― ответил Джеф. ― Дьявол попутал, видимо... Все как-то катилось, катилось вниз... вот и не выдержал. ― Так не выдержал или дьявол все-таки попутал? ― уточнил доктор Шетани. ― По-моему, это одно и тоже, по сути, - ответил Джеф с некоторым удивлением. ― Допустим. Но с какой стати дьяволу нужно было вас "путать"? ― Ну, вообще-то, это "фигура речи", ― ответил Джеф немного раздраженно. Этот разговор ему уже не нравился. Он не любил, когда его припирают к стенке. ― Как сказать, мой дорогой, как сказать... ― пробормотал доктор, засовывая термометр Джефу в рот. Когда термометр запищал, доктор взял его в руки, записал показания в журнал и снова посмотрел на Джефа. ― Так, говорите, "фигура речи"? А вот многие считают, что дьявол и впрямь всех путает, пытается одурачить. С какой только целью, мне пока еще никто толком не объяснил. По-моему, это просто удобный способ переложить собственную ответственность на кого-то другого: от мелких ошибок, до полнейшего фиаско в какомнибудь деле. Джеф пожал плечами. Он об этом не думал, и его до недавнего времени это вообще не особенно интересовало. ― Что ж, возможно, ― проговорил он. ― В конце концов, кто-то сказал, что самая хитрая уловка дьявола состоит в том, что он убедил людей, будто его нет. ― Не думаю, что "самая", ― ответил доктор. ― Людей можно убедить вообще в чем угодно. Это лишь вопрос времени и денег. Если у вас есть или то или другое, а лучше все вместе, то вы сможете убедить толпу в чем угодно, уверяю вас. В истории таких примеров просто пруд пруди. И дьявол тут опять же совершенно не причем. Люди сами чаще всего желают быть обманутыми. Они даже готовы платить своим покоем и благополучием всего лишь за сказку о том, что этот покой и благополучие когда-нибудь наступит. ― Но ведь были и обратные примеры, когда человек не поддавался "промывке".

― Разумеется. Но ведь мы не об этом, ― доктор повернул к Джефу удивленное лицо. ― Мы ведь о вас, не так ли? ― А что обо мне говорить? Да, я ошибся. Сожалею. ― Неужели? ― Доктор снова повернулся к Джефу. ― Сожалеете? И все? ― А что я еще могу сказать? К чему вообще весь этот разговор, доктор? ― К чему?.. Не знаю... Наверное, вы правы, ни к чему. Все это уже было на моих глазах много-много раз, и, наверное, столько же еще будет. И каждый раз, вынутые из петли, обдолбанные и всякие прочие будут меня уверять, что их кто-то там попутал. Скучно, мой друг, ох, как скучно! ― Скучно? ― Да, мой друг... "мой друг" - это, к слову, тоже фигура речи. Так вот, я хотел сказать, что все это очень-очень скучно. Но это бы еще полбеды... ― доктор взялДжефа за запястье и стал глядеть на секундомер. Затем он продолжил: ― Что бывает особенно странно, так это то, что почти каждый понастоящему верит в какую-то свою неповторимость, уникальность того, что с ним происходит, и что наиболее смехотворно, большинство всерьез полагает, будто их жизнь действительно бесценна... ― А разве нет? ― Понимаете, ―доктор присел на край кровати, ― я, наверное, все-таки должен высказать эту крамольную мысль, несмотря на то, что я врач. Или, быть может, именно потому, что я врач... Так вот, я много думал об этом... Бесконечную ценность имеет лишь абстрактное понятие человеческой жизни. Отсюда и заповедь "Не убий". Но вот, когда идешь от конкретики... Вот, скажем, вы. Допустим, если бы ваш друг пришел минут на пять позже... Могло ведь так быть? Могло, конечно. И что бы изменилось в этом мире? Только то, что не было бы этой беседы. А если бы ее не было, то что? Даничего! Грош цена любому слову или словам. За ними вообще никогда ничего не стоит, кроме желания выпендриться. Большинство языков идет по пути упрощения, сложные понятия, передающие какие-то полутона чувств, духовных принципов, исчезают, и, думается, что лет через сто-двести останется лишь с десяток слов, обозначающих главные физиологические потребности, да еще с десяток для обозначения сторон света и всякого такого. Всего останется, я думаю, где-то двести слов, которые уже не будут выражать никаких сложных понятий, а лишь будут нужны длятого, чтобы сообщить о желании справить нужду или спросить о том, с каким счетом сыграла та или иная команда. И все это, заметьте, на фоне неудержимого желания заявить всему миру о своем величии. ― Ну, это вы уж совсем... ― Нисколько. Оглянитесь вокруг. Потребность утверждать свое величие всегда наступает именно тогда, когда очевидно полнейшее ничтожество, а подчас и необратимая деградация, не так ли? ― Нет, я о том, что, по-вашему, ценность имеет лишь абстрактная идея, а не сам человек. ― Докажите обратное! ― Ну... скажем, во всех религиях признается абсолютная ценность человеческой души, за которую идет бой между богом и сатаной. ― И что? Это помешало какой-нибудь из религий умертвить миллионы конкретных душ? ― Но они не убивали просто так, из чистого злодейства. Они, так сказать, боролись с врагами, врагами их веры. И при этом искренне заблуждались, видимо. ― Я понимаю. Но если ценность души абсолютна, быть может, стоило придумать иные методы борьбы? Скажем, изоляция, ссылка на острова и тому подобное. Следовательно, те, кто проповедует идеи ценности души, сами не особенно в это верят, не так ли? ― Ну, хорошо, а почему тогда говорят, будто дьявол пытается искушать, с

тем, чтобы после скупать души? Это же вечная тема: Фауст и все такое... ― Неужели? И, оставив в покое литературные персонажи, вы могли бы назвать хоть одного человека, кому дьявол предложил бы подобную сделку? ― Нет, но... ― Почему все представляют дьявола в виде собирателя разного хлама, бездарного старьевщика? Зачем дьяволу, например, может понадобиться ваша душа? А? Ответьте! ― Я не знаю... Просто так пишут в книгах. А то, что я сделал... Я был просто в отчаянии... ― Человек в отчаянии дьяволу тем более не интересен, поскольку тут исчезает главная ценность: свобода выбора. Аффект - это не то, это своего рода авария души. Дьяволу же, я думаю, как и богу, впрочем, мог бы быть интересен только полностью осознанный выбор, жертва, если хотите, когда есть, что терять. Понимаете? ― Да, и при том, сколько писателей вдохновлялись этой темой, когда дьявол искушал человека, не так ли? ― Согласен. Но это, повторяю, полная ерунда! Вас лично он в чем-либо искушал? Он толкал вас покупать спиртное? Он подсовывал вам кокаин? Или, может быть, это он шепнул вам лезть в петлю? Если "да", то зачем ему это, как вы думаете? - Нет...но... Не знаю, впрочем... ― Никаких «но»! У вас нет ни одного примера, доказывающего его вмешательство в вашу свободу воли! Ни одного! Или все-таки есть? Джеф отвернулся. ― То-то, молодой человек... ―Шетани встал и подошел к окну. Джеф почувствовал, как к горлу подкатывает ком, и как будто что-то сжимает сердце. Он вдруг ясно осознал, что остался один, что теперь стало намного, намного хуже. Он какое-то время пытался понять, что же именно произошло? Что именно сдавило его сердце? И вдруг понял, что это попросту пропала легкость бытия, с которой прежде он себе прощал любой срыв или каприз, и, напротив, позволял все, что только взбредет в голову, отмахиваясь от каких-то внутренних протестов всегда одними и теми же фразами: "Ай, человек слаб!", "Ничто человеческое мне не чуждо", "Живем один раз", где-то внутри понимая, что после всегда можно будет сказать "Ну, не знаю, как так вышло! Черт попутал..." ― Вот я и говорю, ― продолжал Шетани, ― если в самом деле предположить, что дьявол есть, то его может интересовать только сильная личность, вроде того же Фауста. Личность, которая способна делать выбор и осуществлять задуманное. А все остальное… Это так, никому не интересная слякоть. ― Но ведь мы все что-то выбираем каждый день. Просто иногда этот выбор более, а иногда менее серьезный, разве нет? "Быть или не быть?" - приходится решать крайне редко. ― Не так редко, как вы думаете. Был у меня один случай... Даже не знаю, стоит ли рассказывать...Ну да ладно. Так вот, повстречался мне случайно один человечек. Отравиться хотел снотворным. Но вовремя ко мне привезли, откачали... И стал я с ним разговаривать, как вот теперь с вами. И заявил он мне тогда, мол, безденежье довело до ручки. Мол, будь у него побольше денег, он бы никогда и ни за что таблетки бы глотать не стал. Ладно, дал я ему денег, благо не много-то и нужно было. Ну, вроде как в долг дал, мол, возвратит, когда сможет... Хотя, я прекрасно понимал, что, скорее лабораторная крыса защитит диссертацию по нейробиологии, чем он вернет мне что-либо... Но все оказалось куда смешнее. В тот же день он отправился в какой-то кабак, там, на полученные от меня деньги надрался, что называется "в хлам", и по дороге домой упал в сугроб и замерз. Вы настаиваете на том, что это я его соблазнил так напиться? Я ведь вроде как помочь хотел. А он понимал ли, что делает жизненно важный выбор? Нет, вряд ли... И даже, окажись в тот момент перед ним хоть сам пророк Исайя, разве бы он послушал

его? Никогда и ни за что! Он бы придумал тысячу причин, которые бы объясняли и извиняли его поход в кабак. И это, увы, типично. Именно по этой же причине, кстати говоря, бог так редко присылает на землю пророков. ― Да, история, ― только и сумел ответить Джеф. ― Значит, человек всегда и во всем виноват сам? ― Да, конечно. Но почему же только "виноват"? Человек бывает и триумфатором. Победа над собой это, знаете ли... не вороне средний палец показать... Шетани закашлялся, подошел к столику, и, почти не глядя, налил себе воды. Пил он медленно, делая совсем маленькие глотки и изредка бросая короткие взгляды на Джефа. Затем он продолжил: ― У всякого человека есть тысячи способов понять, что вредно, а что полезно, но, как правило, берет верх не то, что правильно, а то, что чуть красивее "упаковано" или то, что требует наименьших усилий. То есть, то, что диктуется инстинктами, рефлексами и прочими проявлениями зоологического начала. ― Ну, а в моем случае, ― возразил Джеф, ― какие инстинкты, так сказать, возобладали? ― Жалость к самому себе, я думаю. Вы, так сказать, наблюдали разительный диссонанс между желаемым и действительным, вы полагали, что достойны куда более лучезарной участи, в силу все той же своей уникальности... а раз уж реальность не такова, как хочется, то гори она вся синим пламенем! Вы, как и большинство людей, уверены, что жизнь бессмысленна вне удовольствий, и потому с нею не жалко и расстаться. ― Не знаю... ― сказал Джеф задумчиво, ― Не думаю, что я вообще что-то решал в тот момент. Просто было очень плохо, и это все, что я помню... ― Вот как? Ну, хорошо. Предположим, что веревка та при прикосновении била бы вас током. Что бы вы сделали? Стали бы вешаться, во что бы то ни стало все равно или, скажем, бросили бы эту затею, и задумались хотя бы на несколько минут? ― Наверное, задумался бы... ― ответил Джеф, не понимая, к чему тот клонит. ― Значит, все-таки некий выбор, или точнее момент решения присутствовал. Пусть и завуалированный. ― Нет, не думаю. ― Снова ответил Джеф. ― Просто "очень плохо" уже перевалило тогда за некий барьер. Вроде "горизонта событий" в черной дыре. ― Понятно, ― пробормотал Шетани. ― Значит, всё же аффект! А, следовательно, никто вас не подбивал и не искушал, как никто не искушал мост, рухнувший под сильными ударами ветра. Что ж, и так бывает. А раз вы до сих пор не вскрыли себе вены и не выпрыгнули в окно, значит, был просто аффект и миновал, а теперь у вас ремиссия... до следующего раза. ― Что? Какого еще «следующего раза»? ―Джеф поежился. Шетани все стоял у окна, вглядываясь куда-то вдаль, как вдруг дверь шумно отворилась, и в комнату вошли несколько человек: двое в медицинской форме, двое полицейских и один человек в дорогом сером костюме, черной рубашке и темнокрасном галстуке. Последний, видимо, был во всей этой делегации главным. ― А вот и вы! ― сказал он почти ласково, обращаясь к Шетани. На Джефа внимания никто не обращал. Шетани повернулся. С его лицом происходило что-то странное: он то улыбался, оскаливаясь, то вдруг мрачнел и смотрел на пришедших исподлобья. ― Ну что, мой дорогой, ― продолжал человек в сером костюме, ― пойдем домой? А то вы наверняка уже утомили молодого человека. Не так ли? ― Человек повернулся к Джефу. Шетани молчал. Он тяжело дышал, был мрачен, но иногда оскаливался, будто

бы вспомнив что-то забавное. ― Ну, что? Согласны? ― Я никому ничего плохого не сделал, ― процедил Шетани сквозь зубы. ― Ну как же, ― возразил пришелец, ― а кто украл костюм у пастора Бурже? Кто стащил стетоскоп? Кто уже неделю как исчез и не дает о себе знать? На какие средства вы все это время существовали? ― Я все верну, ― снова процедил сквозь зубы Шетани. ― Это понятно, ― ответил серый пришелец. ― А что дальше? Так и будете притворяться дьяволом и надоедать людям своими историями? Шетани опустил голову и стал слегка вздрагивать, словно бы всхлипывая. ― Ну, будет вам, будет! ― продолжал пришелец, ― никто ведь вас не ругает. Просто я хочу, чтобы вы вернулись в клинику, и все. Так как, согласны? Шетани несколько раз мелко и быстро кивнул, а после рванулся к двери. ― Ну вот и хорошо, ― сказал человек в сером и тоже направился к двери. ― Погодите, ― крикнул Джеф, ― что тут происходит? ― Ах, да, простите, ― человек в сером костюме обернулся и затем сделал два шага к постели Джефа. ― Простите, мы не представились. Я профессор Вассерштайн, психиатр и лечащий врач мистера Хирами. ― Как Хирами? Его ведь зовут...Шетани?.. ― Да что вы! Шетани - это "сатана" на суахили. А у моего пациента есть некая проблема с этим персонажем. Он вам не рассказывал о том, как пьянствовал с Нероном и после они устроили пожар в Риме? Или о том, как он подбил Филиппа Красивого расправиться с тамплиерами? ― Да нет... ―Джеф даже немного повеселел. Доктор Вассерштайн довольно формально, но вполне дружелюбно улыбнулся и направился к выходу. Джеф словно бы с облегчением выдохнул и расслабленно улегся на свои подушки. Мир возвращался на круги своя, или просто становился светлее, как и прежде, до всех событий. Профессор Вассерштайн со свитой уже час как ушел, а Джеф все сидел и думал, думал... Ему было теперь легко и хорошо. Шетани с его бреднями уже стал растворяться, словно плохой сон, и на его смену приходили легкие и приятные мысли. А по окну по-прежнему стекали мелкие дождевые капли.

Повозка Таисий Черный (Аркан VII) Сегодня, когда уже смеркалось, я сквозь сон, который только-только коснулся моих глаз, ясно услышал стук копыт. Он раздавался прямо под окнами, перемешиваясь с железным перекатыванием ободьев. Радость охватила меня, наполнила до краев, и я, вскочив с постели, бросился к окну. Мое лицо будто бы и не ощущало жгучего холода белых заиндевелых стекол, мое дыхание затаилось, а глаза напряженно пытались что-нибудь заприметить в холодной черной мгле. Но нет, как и прежде, впереди лежала лишь пустынная улица, наполненная ветром, который бросал между домов холодные лезвия снежинок. Очень скоро я вернулся к себе в постель, не в силах уже более заснуть. Что ж, сегодня опять не повезло. Но это не важно. Ведь и вправду, кто скажет, что я нетерпелив, и что я прежде всякого срока хочу увидеть Священную Долину. Впрочем, если быть до конца честным, не о Долине, конечно, речь. Просто сейчас, как никогда мне нужен совет. Не сочти мои слова как дерзкую самонадеянность, но, похоже, что я уже подошел к финалу. Я многое сде-

лал, и иногда мне даже кажется, что я сделал все. С другой стороны, едва ли можно назвать мою жизнь деланием. Скорее напротив - именно недеяние было целью моего познания на этот раз. В годы молодости мне оставалось лишь удивляться, тщетно пытаясь проникнуть в твой замысел, но после, когда вновь появилась Книга, я стал кое-что понимать. Так, например, постепенно, шаг за шагом, прояснялось, зачем ты прислал меня в этот странный, почти заброшенный город, где живет народ, не имеющий даже имени, почему на короткое время моей жизни я должен был стать одним из них... Что ж, как и всегда, я восторгаюсьтем,что происходит, и не желал бы ничего иного, ибо это лучшее место во Вселенной, куда стоит явиться в седьмой раз... Здесь нет суеты даже в суете, поскольку нет исканий смысла деяний или же скрытого значения слов. Всякий раз, когда я спешил куда-нибудь, уходил ли собирать дрова, или спускался вниз в долину в поисках трав, я обращал внимание на то, что мысли мои текут медленно и спокойно. Я ничем не озабочен, ничего не оставляю на завтра, и ни в чем не знаю нужды. Мое сердце не знает ни тревог, ни печали, ни любви... А когда я просто сижу и смотрю, какоблака рождаются за горизонтом, а затем выплывают, цепляясь за верхушки гор, то невольно ловлю себя на том, что мой разум молчит. Впервые, когда пришло это ощущение, стало немного не по себе. Откровенно говоря, я был настолько обеспокоен, что тотчас вскочил и принялся ощупывать свое тело, ибо оно потеряло на мгновение ощущение себя. Потом пришло другое чувство, которое уже было значительно веселее. Я нашел способ действия в недеянии! Вот она - желанная цель! Или, может быть, ты думаешь, что все мои поиски подобны лжи? Не знаю... Не думаю... Ведь благодаря молчанию разума так много удалось открыть. Я уходил глубокой ночью, бродил среди деревьев и мое сознание молчало, его не отвлекала более дневная болтовня и людская заинтересованность. И когда замолкал внутренний разговор, начинал говорить мой дух. Может быть, я не прав, возможно, что это что-то другое, но ведь в этот раз я был в недеянии, и ты не слал мне советчиков. И тогда, я стал сам себе советчиком. Я останавливал внутри себя течение мыслей, ложился на траву и смотрел в небо. Кругом была глубокая тишина, мирспал, но небо, казалось, грохотало, когда мой дух устремлялся к звездам. Их мигающее, переливающееся безмолвие не было пустым и холодным, напротив, там кругом кипела своя, ни на что не похожая жизнь. Я встречал на востоке каждую из планет, словно закадычного друга, я чувствовал их прикосновение и то, что они хотят сообщить мне. Так проходили дни и недели, и вот произошло нечто странное. Мне даже показалось тогда, что я чувствую твое осуждение. Но понять, в чем же именно, было невозможно, и мое недеяние лишь отражалось темной пустотой в твоем молчании. Так или иначе, но, не найдя ничего лучшего, я перестал говорить с людьми. С одной стороны, я хотел еще больше высвободить свой дух, а с другой, я боялся пропустить хотя бы одно твое слово, которое могло бы стать намеком, указанием дальнейшего пути. Итак, в этот раз, родившись, и став частью маленького безымянного народа, я как будто выпал из него, словно бесполезный зуб. Впрочем, они не обиделись. Знаешь, я люблю их за то, что они похожи на детей. Они доверчивы и почти никогда не лгут, и уж если в их племени кто-нибудь перестает говорить, то они непременно думают, что он заболел. Они приносили мне еду и лекарства. Они кормили меня и врачевали заговорами, подкрепляли силой драгоценных камней, а потом, когда все известные им способы врачевания были испробованы, свыклись, хотя и жалели меня по-прежнему. А я выходил каждую ночь к звездам, и мой дух взлетал ввысь, пролетая вдоль Млечного Пути, касаясь прохладных туманных пятен и обнимая планеты. В то время весь Мир слился для меня воедино, и я уже более не отличал холодную влагу утренней росы от мертвенного света полной Луны, заливающего все вокруг, для меня не было разницы между жаром костра холодной ночью и лучом Марса, что падает из зенита.

Повозку я стал ждать уже позже. Не то, чтобы я уже все познал, и теперь знание мне опостылело. Просто в поверьях моего народа есть одна славная легенда. В ней говорится о том, что когда человек завершает какое-нибудь важное дело, ночью приезжает повозка, запряженная крылатыми существами, перевозит его, пока он спит, в Священную Долину, где ему даруют новые предназначения. Затем, он возвращается обратно и просыпается поутру свежий и полный новых идей, готовый к борьбе и устремленный в будущее. Когда же человек умирает, повозка перевозит его далеко-далеко на другую сторону земли, с тем, чтобы, вновь родившись, он познал также и оборотную сторону жизни. Именно тогда я подумал, что может быть, мне стоило бы вместе с повозкой попасть в Священную Долину, чтобы получить какой-нибудь совет о дальнейшем пути? Я сидел и размышлял, сбросив на землю вязанку дров и выдыхая усталость, вцепившуюся в спину и ноги. Я прогонял ее, а она все не уходила. Я прилег на бок, и удивился тому, чего раньше не замечал. Прежде я разделял явления, и таким образом трава для меня была травой, а ветер ветром. Теперь же я увидел все во взаимосвязях, и более ничто не существовало по отдельности, само по себе. Я вдруг ясно увиделдвижение, которое ветер рождает в сине-зеленом ситце медуницы. Как легко и ласково он склоняет ее к земле, а после, такая упругая, она вновь встает, будто бы сила ее вовсе и не касалась. Более того, мягкой молодой траве движение было так желанно, что она охотно подхватывала эту игру, казалось даже, что она искала дружбы с ветром, широко простиравшим свои могучие крылья. Я подумал тогда, что природа проста и совершенна, и нет в ней печали. Ибо поиски дружбы рождают легкость и движение, и потому медуница, веселящаяся на ветру подобна Венере, источающей нежность в лучах Юпитера. Даже противостояние, кажущееся иногда злобным, лишено печали, ибо оно подобно огню, который тоже весел и добр, если посмотреть на него холодной ночью. Беда приходит лишь тогда, когда чаши небесных весов, дрогнув, ползут в ту или иную сторону. В такие времена что-то меняется, просыпаются могучие силы, приходят перемены. И тогда ветер врывается в леса и ломает деревья, он обрушивает на замерзающих путников потоки дождя и снега, он рвет паруса и бросает корабли на рифы. Доброта огня исчезает, и он пляшет по крышам, а удары молний обращают в пепел посевы. Но даже во времена Больших Перемен в природе нет печали. Есть лишь приказ - изменись или умри. Уйди из этих мест или погибни от голода... И кто виноват, если приказ не услышан? Или услышан, но в душу твою заползли сомнения? Приказ, который пришел ко мне, был едва различим. Пожалуй, что это был даже и не приказ, а нечто, похожее на письмо, написанное в мягких осенних тонах. Весть пришла в тот период, когда я осознавал природу Сатурна, собирая растения, которыми он управляет, и, размышляя о силах, сопутствующих одиночеству. Зима тогда только началась, но холода уже остановили ручьи и привели в оцепенение деревья. Я бродил по замерзшей земле, наслаждаясь холодной тишиной, затопившей долину, и одиночеством. На самой оконечности вспаханной борозды, где трава, словно пучки седых волос, окаймляла поле, виднелись, побелевшие от инея, цветы морозника. Казалось бы - это ли не воплощение печали? Серое свинцовое небо и умирающее от холода растение... И я подошел и склонился над ними, отметив, однако, что и на этот раз ошибся, ибо не было уныния в этих серых хрупких цветах. Именно с того дня я и стал ждать повозку, ибо тайна семи планет не достойна ли целой жизни? И вот уже который год ночь подкрадывается изнутри меня, и я чувствую ее приход по тому, что все больше вслушиваюсь в звуки за окном. Веки тяжелеют, и накатывает сон. И вот, где-то за полночь я вновь слышу цокот копыт и перекатывание железных ободьев. Я встаю, хотя тело мое по-прежнему спит, и тихонько иду к окну. Но и сейчас удача улетает вместе с пургой куда-то далеко за горы, и, уже довольно привычно, пользуясь моей задумчивостью, лживая память пытается меня одурачить. Я слышу стихи, соблазняясь мыслью, что они мои, хотя и

знаю, что все это уже было написано давным-давно. Но поделать ничего невозможно, и слова рождаются изнутри, гонимые заунывным воем и постукиванием снега о стекло: "Налетит ветер - и бамбук зашумит. Улетит ветер и бамбук смолкнет. Летящий гусь отразится на поверхности замерзшего пруда. Улетит гусь, и на льду не останется его тени. Достойный размышляет о делах по мере того, как они встают перед ним. Дела пройдут, и сознание его становится пустым."

Сказка про курочку Рябу Глеб Фалалеев А действительно, о чем? Дед с Бабой жили себе с курочкой-пеструшкой, Рябой прозываемой, тихо спокойно без проблем и нервотрепок, а тут, на тебе! То ли облако чернобыльское до деревни ихней докатилось, то ли цунами с Фукусимы накрыло их местожительство, но факт остается фактом: курочка явно мутировала и снесла нечто такое, от чего опупели и Дед, и Баба его. Снесла же она ни много ни мало, а золотое яйцо! У Деда в хате червонец-то золотой редкостью был, а тут цельное золотое яичко! Обрадовались старики! Хорошо! Божий дар до них на старости лет снизошел! Благодать! Да вот только спор промеж них вышел: яичко, оно как, литое, или так просто, скорлупа одна из сусального золота? Стали они, значит, яйцо, Рябой снесенное, об край стола колотить, да по столешнице его туда-сюда перекатывать на предмет проверки на прочность. Вначале Дед силился яйцо раздербанить, затем Баба ему на помощь пришла. Били они его, били, да только толку никакого у них из этого не вышло. ― Говорю я тебе, литое оно! Вот и в наш дом счастье привалило! ― радовалась Баба. ―Легковато, однако, для литья-то будет! ― скептически возражал ей Дед, подкидывая яйцо на шершавой ладони. ― Нам с тобой его и легкого на жизнь хватит! Продать яйцо надобно! ― резонно заметила старуха. ― Да кому ж это мы его здесь продадим? Оглянись вокруг! Нищие все, на наш с тобою манер! Одно слово - дерёвня! ― усомнился Дед, поскребывая заскорузлой пятерней свою изрядно полысевшую черепушку. ― В том то и беда, что некому! ― согласилась Баба. ― Тогда ты вот, что! Собирайся-ка в стольный город Санкт-Петербурх! НемчУра там ученый имеется, Карлой Фабержоем его величают… Ты до него иди! Он, говорят, по золотым яйцам – самый что ни на есть агромадный спец! Самому люмператору он те золотые яйца во дворец поставляет! Карла ентот наше яичко и оценить сможет, и, Бог даст, купит! Глядишь, цену приличную назначит, избенку, вон, подлатаем! А то крышу, небось, лет двадцать не перекрывали, прорехи одни! Эвон! Звезды с небес, как сквозь сито, видать! Стала Баба Деда своего в дальнюю путь-дорогу собирать. Да тут, на беду, Мышка из пОдпола вылезла. Носиком понюхала, усиками пошевелила, глазками черненькими сверкнула, глядит, а на столе маленькое солнышко светится. Любопытство ее тут разобрало: что за чудо такое, шибко блестящее, у стариков в избе завелось? Решила она поближе подойти и получше его разглядеть, пока Дед с Бабой дорожными хлопотами заняты. Сказано – сделано! С пола - на табурет, с табурета – на стол. Вот и у цели почти! В сей момент вопль Бабы раздался:

― Батюшки родные! Дед! Гляди-ка, МышА!!! ― Ату ее! ― истошно заорал во всю силу своих прокуренных легких Дед, немедленно переходя в атаку. Нетвердой старческой рукой пущенный тапок метеором пронесся над столом. Мышка с перепугу сиганула вниз, да вот беда, хвостиком яичко золотое задела, оно со стола на пол упало и разбилось! Плачет Дед (командировка в столицу медным тазом накрылась!), белугой безутешной Баба ревет (немец Фабержой денег теперича на крышу не даст!), а Мышка из норки своей на них поглядывает и думает: ― Право, странные какие существа, эти человеки! Чего же это, вы, дурни старые, плачете? Сами яйцо полчаса мурыжили, а разбить так и не смогли! Я за вас всю работу сделала, а вы – в слезы! Туточки в избу неспешной вальяжной походкой заходит курочка Ряба и произносит свой утешительный спич: ― Не плачь, Дед! Не плачь, Баба! Завтра же снесу вам яичко не мутированное, а простое! Услышав сие, Дед разом слезы с соплями рукавом утер, вытянул в ее сторону свой изъеденный коростой скрюченный застарелой подагрой трудовой старческий перст и изрек: - Ша, Баба! Хватит с нас чудес! Без яиц ентих как-нибудь проживём золотых и обыхновенных! Не первой необходимости сей продукт! И нам он без надобности! А я желаю на ужин супчика куриного наваристого с картошечкой и потрошками! Ежели мучИца в доме имеется, то и лапшичкой неплохо было бы его приправить! Сегодня же! Незамедлительно!!! Приговор сей, окончательный, обжалованию не подлежал и в тот же день Дедом в исполнение был приведен... Супчик же, Бабой сварганенный, малость подгорел по причине ее склеротичности. Деду он не по вкусу пришелся, так что в итоге ближе к вечеру, его Шарик дворовой в охотку схрумкал. Скорлупки же золотые от яичка рябиного, Дед в аккурат собрал, да и сдал втихаря местному лиходеюскупщику драгметаллов по цене лома, а денежку, за них вырученную, в ближайшем шинкЕ пропил с горя за упокой курочкиной души. Такая вот печальная история с ними приключилась!

Сказка об огниве, Солдате и Псах его верных Глеб Фалалеев Помнится, что в далеком счастливом детстве, когда было мне от роду лет эдак 6 – 7, стояла поблизости от нашего дома N-ская войсковая часть, куда мы, сорванцы-пацанята, частенько наведывались, дабы поглазеть на солдат срочной службы, которые для нас были поистине настоящими героями. Какими только качествами мы про себя их не наделяли! И самые честные, и самые смелые, и самые сильные! Одно слово – защитники! Доблестные и бесстрашные! Понятное дело, что восторг наш перед парнями в армейской форме цвета хаки пределов не имел, и были они для нас,чтоназывается, кумирами! Так продолжалось довольно долго, покуда я, немного повзрослев, и грамоте русской обучившись, не принялся по любознательности и пытливости ума своего, книжки читать. Человечек я был еще маленький, а посему книжки читать начал со сказок (ну, наверное, как и все детишки младшего

школьного возраста). Среди прочих попалась мне сказка великого датского сказочника ХансаХристиана Андерсена «Огниво», которая по прочтении разом убила во мне мой светлый солдатский идеал. А дело-то в сказке той обстояло так: шел Солдат по дороге. Шел себе и шел! Откуда шел? Известное дело, с войны! Куда шел? Ну, домой, конечно! Отчего ж ему не поспешать до родных пенатов, которые он давненько не видел! Солдат был самый что ни на есть всамделишный при оружии, то бишь, с саблей. И повстречалась ему на его пути Старуха древняя и донельзя уродливая, ибо сказано в сказке, что губа ее нижняя аж до груди свисала. Ну, а коли бабка страхолюдистая, знать ведьма она (хотелось бы мне глянуть, кого это старость-то красит!), что автором тут же и подтверждено. Старуха вначале Солдату тому дифирамбов напела, а опосля коммерческое предложение сделала: слазить, мол, надо на дерево, и в дупло нырнуть. Да не просто так, не за чем-нибудь пустяковым, а за деньгами! И за все про все бабка ерунду какую-то попросила – огниво, еще ее бабушкой сто лет назад в дупле позабытое, на свет Божий вытащить! Служивый – парень не промах был, тем более, что его подробнейшей инструкцией снабдили о деньгах и их охранителях. Словом, устный договор был заключен к вящему удовольствию обеих сторон! Оказавшись внутри дерева волшебного посреди сокровищ сказочных, обуял героя нашего один из Семи Смертных Грехов, Жадностью прозываемый, и принялся он брать все подряд во всех трех кладовых: вначале медь, затем серебро, а напоследок и до золотишка очередь дошла! Казалось бы, на кой ляд ему дешевый металл? Шел бы сразу в золотую сокровищницу и брал себе деньгИ золотой сколько унести сможет, ан нет, понадобилось ему по жадности своей везде побывать, да плюс еще и беспорядок кругом навести! Словом, хапУга Солдатик наш был первостатейный (небось, из мародеров!)! Как говорят у нас на востоке – Гёрмямишь, то есть – Голодный Глаз, который сколько не корми, все равно не накормишь! Ну, да то не беда! Все мы грешны! Беда опосля случилась, когда Солдат, набитый золотом донельзя (разве что только в рот себе не насыпал!), и чуть про огниво бабкино не позабыв, назад возвернулся! Любопытство его разобрало по возвращении: на кой черт старой карге оно, огниво это самое, понадобилось? Учинил он бабульке допрос с пристрастием, пригрозив, что башку ей снесет, коли та все честно не расскажет. Да не тут-то было! Старушенция крепкой оказалась и ни о чем не обмолвилась. Сказано – сделано! Срубил ей Солдат голову, золотишко на дармовщинку приобретенное в передник покойницы упаковал (точно! Мародер хладнокровный, опыт явно проглядывает!), да и двинулся дальше своей дорогой в родные края, не забыв злосчастное огниво из-за которого бабку порешил, в карман запихнуть… И совесть его при этом за смертоубийство старого человека не заела, ибо, по нашему разумению, ее у Солдата никогда и не было! Идеальный солдат! Ну, как говорится, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается! Но то – в русских народных сказках! У нас же, Солдат - «зашагал прямо в город». Как и у всех деревенщин, в Солдате взыграло ретивое, и решил он всем и во всём себя показать! Денежка неправедная летела направо и налево без счета и удержу. Оно и понятно! Не своим трудом заработанное мало ценится! Зато живи – не хочу! Апартаменты – люкс, еда – по высшему классу! Единственное, что смущает, так сказанное автором слово о том, что Солдат «потребовал все свои любимые блюда – ведь он стал богачом!» Видать на большее фантазии у служивого не хватило! Тут с ним, однако, интересный момент приключился, на который мало кто при прочтении внимание обращает: «Слуга, который чистил приезжим обувь, удивился, что у такого богатого господина такие плохие сапоги, но солдат еще не успел обзавестись новыми» Показательный факт: Солдатик наш и крышей над головой приличной обзавелся, и брюхо деликатесами набил, а вот о внешнем облике своём позаботиться не соизволил! Деревня! Так и не понял, что деньги – ничто, имидж – всё!

Ну да то философия одна! Мы же с вами, дорогой мой читатель, дальше пойдем! «Теперь солдат стал настоящим барином, и ему рассказали … о короле, и о его прелестной дочери принцессе. ― Как бы ее увидать? ― спросил солдат. ― Этого никак нельзя! ― сказали ему. ― Она живет в огромном медном замке, за высокими стенами с башнями. Никто кроме самого короля не смеет ни войти туда, ни выйти оттуда. Потому что королю предсказали, что дочь его выйдет замуж за простого солдата, а короли этого не любят». Поняли всё? Уж коли предсказано, то предсказание исполнять надобно! Тут Солдат наш и навострился к Принцессе подкатить, без всяких яких. Ну, а вдруг Принцесса - уродка какая-нибудь, аль с изъяном непотребным? Откуда о том Солдату знать? Вот и решил он на товар в натуре поглядеть, без посредников. Но как? Денежки закончились, друзья-товарищи – разбежались, из хорОм-аппартАментов пришлось в клоповник какой-то гадкий съехать! Словом, не жизнь, а сплошное страданье! Но Солдат есть Солдат! К невзгодам привычный, на холоде продрогший, с голодом знакомый! Ать-два, ать-два! Лихо дело – не беда! Вскорости в клоповнике своем Солдат настолько поиздержался, что даже на свечу сальную денег у него не было! Надыбил он где-то себе огарочек, да и чиркнул огнивом, чтоб искру выбить, дабы свет зажечь… Раз! И Собака перед ним предстала, та самая, что на медяшках сидела! Два! Другая – из серебряной кладовой прискакала! Три! И в золоте опять Солдатик наш закупался! Тут-то при богатстве таком и о Принцессе вспомнилось, тем более, что Собачки обещались любое его желание исполнить незамедлительно! Достал Солдат из кармана огниво чудесное, ударил разок, Собака из медной комнаты немедля нарисовалась. Чего желаете-с? А пожелал Солдат узреть своими очами ни много, ни мало, а монаршью дочь, что в медном замке томилась! Сказано – сделано! Voila вам Принцесса на тарелочке с голубой каемочкой! Интересно то, что девушка на спине Собаки сидела и спала! Ну да отнесем то к сюжету сказочному! А так как была она прекрасна донельзя, то тут же Солдату захотелось ее поцеловать (хорошо еще чего другого не захотелось, а то ведь от такого «орла», что старым бабкам головы, как капустные кочаны рубит, всего ожидать можно!). К утру, Принцесса до дому вернулась (Pardon, mesami! До замка своего медного!), да немедля отцу с матерью Солдатика и заложила. Не поверили родители в такой реалистичный сон и приставили к дочери старую фрейлину, дабы надзор за ней учинить и до правды-матки докопаться. «И вот ночью опять явилась собака, схватила принцессу и помчалась с ней во всю прыть, но старуха фрейлина надела непромокаемые сапоги и пустилась вдогонку». Судя по всему, августейшая чета снабдила бабушку сапогами-скороходами, ибо собаку она почти догнала у самых дверей солдатского местожительства. Браво, мадам! Собачьи бега вам вполне удались, ибо вы даже крест на дверях оного дома поставили, дабы безошибочно, по адресу вами успешно обозначенному, впоследствии вернуться! Да только собачка-то, хитрее оказалась и, на обратном пути, все ворота в городе «окрестила»! Вполне естественно, что поутру никто ничего толком не понял, виновника ночного демарша не нашли и миссия оказалась не выполненной. Тут уж за дело принялась сама Королева-мать. Ну, как же еще быть, коли доченька ночные рандеву устраивает неизвестно с кем! Непорядок это! Да и неприлично, в конце-то концов, незамужней девушке ночью по улицам в одиночестве шастать! Итак, по словам автора: «… королева была женщина умная, умела не только в каретах разъезжать. Взяла она большие золотые ножницы, изрезала на лоскутки целую штуку шелковой материи, сшила крошечный хорошенький мешочек, насыпала в него мелкой гречневой крупы, привязала его на спину принцессе и потом прорезала в мешочке дырочку, чтобы крупа могла сыпаться на дорогу, по которой ездила принцесса».

Отдадим же должное смекалке Королевы, но про себя заметим следующее: штука материи – это цельный рулон полотна. Каким же терпежом и криворукостью обладать надобно, чтобы извести столько дорогостоящей и редкой материи (шелк в те времена в Европу аж из Китая везли по Великому Шелковому Пути!), чтобы в итоге сшить нечто вроде обыкновенного кисета! Ну да для доченьки драгоценной, конечно же, ничего не жалко, тем более, что казна государственная полна (ножницы -то не простые, а золотые!) и все стерпит! Главное – желанная цель достигнута, ведь «Собака и не заметила, что крупа сыпалась за нею по всей дороге, от самого дворца до окна солдата, куда она прыгнула с принцессой». Итог последнего нелегального вуаяжа наследницы местного престола оказался для нашего героя роковым. Он был препровожден в тюрьму, где его без суда и следствия просто было решено публично повесить, дабы другим неповадно было с Принцессой шашни заводить. Сам Ханс Христиан о том так и говорит: «Засадили его туда и сказали: «Завтра утром тебя повесят!». Сидит, значит, наш Солдат в тюряге, где ему было «темно и скучно», к казни готовится (хошь-не хошь, будет скучно! Дело-то невеселое!), в окошко поглядывает, что на воле творится (мало ведь осталось совсем!). Мальчишечка-сапожник в сей момент по улице пробегает, смышленый такой, ну точь-в-точь наш Солдат в детстве! Тормозит его арестант, просит за огнивом на дом к нему сбегать, а за работу четыре монеты сулит. Мальчонка – добрая душа, сбегал, заказанное принес. Только сомневаюсь я, что Солдат с ним по-чести рассчитался, потому, как не было у него при себе денег, ибо вряд ли тюремщики его карманы не почистили. Собачек своих он в узилище к себе огнивом не вызывал, чтобы финансы пополнить, ведь по жадности своей не привычен был Солдат денег платить за просто так. Да и Андерсен факта оплаты нигде не подтверждает. Так что, по моему разумению, «кинул» мальчишку Солдат. Тем временем приготовления к казни идут полным ходом, за городом скапливаются местные ротозеи, охочие до зрелищ и острых ощущений, виселица окружена солдатами и толпами народа. «Король и королева сидели на роскошном троне прямо против судей и всего королевского совета». Ага! Значит, все ж таки судьи присутствовали, но почему-то не на суде, а на казни! Браво, Король и королевское правосудие! Блеск! Вот уж герой на эшафот взошел, готовясь принять малоприятную смерть от удушья, уже и веревку для него палач намыливает, как тут наш некурящий Солдат (я смею так утверждать, ибо нигде на всем протяжении повествования ни разу не говорится, что он был подвержен этой пагубной привычке!) изъявляет желание в первый и в последний раз в своей жизни покурить. «Король не посмел отказать в этой просьбе», чем и допустил непростительную, прямо-таки фатальную ошибку. Вышибив искру из огнива, Солдат мигом с помощью своих Собачек вышиб дух из королевскогосовета, судей, да и из самого Короля напАру с Королевой, ибо сказано автором, что: "...собаки бросились на судей и на весь королевский совет ... швыряли кверху на несколько сажен, и все падали и разбивались вдребезги!". Одним словом, получился этакий Совет Солдатских и Собачьих Депутатов. весьма скорый на расправу! Узрев такой коленкор, Король взмолился о пощаде: "― Не надо! ― закричал король, но самая большая собака схватила его вместе с королевой и подбросила их кверху вслед за другими". Наверное, после такой процедуры вся окрестность была в кровавых ошмётках! Устрашенные столь дикой картиной солдаты (ну, эти - понятно! Всё ж таки свой человек к власти рвётся!) и народ (а вот тут, немного мутно, потому как народ понятие растяжимое!) безо всякого референдума дружненько проголосовали «ЗА»! «Солдата посадили в королевскую карету, и все три собаки танцевали перед ней и кричали «ура»». Читатель! Представляешь себе картинку с пляшущими волкодавами, гавкаю-

щими «ура»? Весело? Очень! Под конец же еще веселее: «Мальчишки свистели, засунув пальцы в рот, солдаты отдавали честь. Принцесса вышла из своего медного замка и сделалась королевой, чем была очень довольна. Свадебный пир продолжался целую неделю; собаки тоже сидели за столом и таращили глаза». Ай да доченька! Ай да Принцесса! Мало того, что за убивца родителей своих замуж вышла (что вполне объяснимо: из медной башни, да сразу на трон сиганула и, конечно же, тем довольна была!), плюс еще с революционными Собаками, на чьих клыках к власти пришла, за одним столом цельную неделю просидела, что, согласитесь, далеко не каждый выдержит, ибо псиной провоняешь насквозь! К тому же, думается мне, что Солдатское государство, держащееся на Собаках, обеспечило своим подданным поистине Собачью Жизнь! P.S. В связи с вышеизложенным никакие параллели не напрашиваются, уважаемый Читатель? А ты прикинь и подумай! Крепко подумай... Ханс Христиан-то, похоже, провидцем был!

Новая сказка про Колобка Глеб Фалалеев (электротехнический вариант) Жили-были Старик со Старухою. Если по правде сказать, так бедно они жили, голодно, ибо в хате ихней было пусто, хоть шаром покати! Пенсия у них обоих была поминимуму (а коммуналка-то год от году все дорожает!), так как Старуха, кроме как по дому, отродясь нигде не работала, а Старик всю жизнь за трудодни в колхозе батрачил, а как колхозы околхозились, так вообще на все хрен забил с горя. Словом, оголодали совсем старики. Вот как-то раз, когда уж совсем желудок его к позвоночнику прилип, просит старик: ― Испеки, старуха, колобок». ― Из чего печь-то? Муки нету. ― Э-эх, старуха. По коробу поскреби, по сусеку помети; авось муки и наберется. Взяла старуха крылышко, по коробу поскребла, по сусеку помела… и намела крылышком заместо муки целый ком статического электричества! Смотрит она на чудо цветастое, по полу катающееся да искрами пощелкивающее, и диву дается: ни в жисть такого она не видела! Руку к Колобку огненному протянула, чует, жаром он пышет весь! Страшно стало ей тут! Взяла она миску глиняную, аккуратненько Колобка крылышком в неё вкатила, да и выставила его на подоконник остужаться. Катается себе Колобок по миске, не сидится ему на месте, искрами щелкает, всеми цветами радуги переливается! Раскрутился он так, да и сиганул от силы центробежной с подоконника на двор, а от ворот и на дорогу выкатился. Хотя на кой ему дорога-то, когда он чуть-чуть над ней по воздуху плывет на манер шаровой молнии? Катится он этаким макаромпо дороге, а навстречу ему заяц: ― Колобок, колобок! Я тебя съем. ― Не ешь меня, косой зайчик! Я тебе песенку спою, ― сказал колобок и запел: Я по коробу скребен, По сусеку метен, Я на статике мешон,

Напряженьем заряжен, Дурой-бабой я стужон; Старой бабкой был не съеден, Старым дедом был не съеден, А тебе, косоглазый, меня, тем паче, не погрызть! Только Колобок песню свою завершил, коснулся правой лапы Зайца, щелкнул разрядом, да и «отсушил» тому лапу напрочь! Горько заплакал Заяц от боли и захромал по дороге, проклиная себя за опрометчивость, а Колобок дальше покатился! Катится Колобок дальше (сиянием цветным переливается), а навстречу ему волк: ― Колобок, колобок! Я тебя съем! ― Не ешь меня, серый волк! Я тебе песенку спою! Я по коробу скребен, По сусеку метен, Я на статике мешон, Напряженьем заряжен, Дурой-бабой я стужон; Старой бабкой был не съеден, Старым дедом был не съеден, Зайцем местным был не съеден, А тебе, волчина позорный, я и вовсе не по зубам! Подкатился Колобок к левой лапе Волка, да и разрядился маленько! Не своим голосом взвыл серый от боли, аж с ближайшей осины вся листва враз облетела, а Колобок – дальше себе покатился! Катится Колобок по дороге, а сияния в нем уж поменьше стало! И тут навстречу ему медведь: ― Колобок, колобок! Я тебя съем. ― Где тебе, косолапому, съесть меня! Я по коробу скребен, По сусеку метен, Я на статике мешон, Напряженьем заряжен, Дурой-бабой я стужон; Старой бабкой был не съеден, Старым дедом был не съеден, Зайцем местным был не съеден, Серым Волком был не съеден, А от тебя, неуклюжий ты наш, не хитро уйти! Сказал так, разогнался с места, подпрыгнул, да и вжарил Медведю разрядом промеж задних лап! У бедняги от такого маневра глаза на лоб съехали, небо в овчинку скукожилось, а на него самого паралич напал! Герой же наш дальше покатился! Катится, катится Колобок, потускнел совсем! Еле-еле блеклыми всполохами светится, а навстречу ему лиса: ― Здравствуй, колобок! Какой ты хорошенький! Тут Колобок заново завёл старую песню: Я по коробу скребен, По сусеку метен, Я на статике мешон, Напряженьем заряжен, Дурой-бабой я стужон; Старой бабкой был не съеден,

Старым дедом был не съеден, Зайцем местным был не съеден, Серым Волком был не съеден, От Топтыгина ушел я, А от тебя, Патрикеевна, и подавно уйду! ― Какая славная песенка! ― сказала лиса. ― Но ведь я, колобок, стара стала, плохо слышу; сядь-ка на мою мордочкуда и пропой еще разок погромче. «Ага! – обрадовался Колобок. – Вот я сейчас тебе по физиономии и вдарю!». Вскочил он Лисе на морду, только петь принялся, как подкинула она его носом кверху, расзявила пасть, да и проглотила, одни только мелкие искорки вокруг полетели, да кислинка по языку лисьему пошла. «Фу, мерзость! ― подумала про себя Лиса. ― Кислятина одна, как от лимона, а еще и саморекламой занимался, дурак!». И пошла своей дорогой. А погубил Колобка тяжкий грех Самолюбования да Самомнения! Ибо не было при нем зеркала, ни в душе его, ни в натуре, дабы увидеть и оценить себя со стороны трезво и не предвзято!

Цена выбора Ева Аленькая Жизнь поэта и писателя никогда не была приятным и прекрасным времяпрепровождением. Отнюдь. Самый жаркий пожар инквизиций пришелся на двадцатый век. Сколько их было? Десятки? Сотни? Больше? Во сколько раз их было больше?.. И я не говорю про тех, чьи имена выстояли, оказавшись глиной, затвердевшей от прикосновений языков пламени. Не сложно предположить, что олова было больше, и в лучшем случае от него осталась блеклая прозрачная лужица, прилипшая к истории крепко, как к дереву, но и от неё не составляло трудности избавиться, не оставив ничего, даже смутного напоминания. Вы возразите: "Да и пусть, остаются сильнейшие". Эти слова сейчас лишь отображают итог стирания из литературы того или другого поэта, писателя, человека. Люди. За всеми именами стоят люди, у которых рушились судьбы, умирали близкие, отбирали самое ценное. И хотя ссылки, репрессии, гонения не коснулисьнемногих счастливчиков - если о них можно так сказать - эта трагедия в жизни русского человека не становится не народной. Одно дело, когда люди гибнут в битвах, и совсем другое - в мирное время. Можно сказать, что весь облик человека той прекрасной и ужасной эпохи был покалечен, истерзан, измучен. Ведь люди пера это душа народа. И во что ее превратили? Какие-то лохмотья да и только. Что может быть страшнее для автора, чем молчание, когда он слышит голоса привидений своей души, что молят о пощаде, кричат, мучают его?! А он ничего не может сделать. Ни-че-го. Что он скажет призракам своих нерожденных детей, когда они начнут шептать, рассказывать свои истории? "Простите, но меня не печатают, меня запрещают? Меня ненавидят, порой даже не прочитав ни единого слова, соскользнувшего с ваших губ и воплотившегося в моих чернилах на моей бумаге?". И ничто посмертно этого не изменит. Признание таланта после смерти писателя выглядит, как извинение с легким привкусом плевка и крови от ножа в спине; вероятная жизнь после смерти, если смерть - это жизнь; коробка любимых конфет, доставленная тебе, когда ты уже не можешь ее съесть. Признание есть - человека нет. Как вам такая цена за бессмертие?

Лунеанец Наталья Мор Другой, таинственный мир, скрытый за четкими границами реальности, ежесекундно возрождался в калейдоскопе бесчисленных созвездий, разноликих туманностей и одиноких комет. Бесконечная темнота, окутывающая бездыханные просторы галактики, внезапно вспыхивала от массивных взрывов сверхновых, впитывая в себя их останки, и вновь умирала, останавливая время. На спрятанной во тьме стороне ночного светила медленно наступал рассвет: радиоактивные лучи королевы всего Млечного Пути беспощадно обжигали мертвую почву, но не найдя на ней ничего живого, восвояси улетали дальше. Хрупкий серый домишка, простоявший на поверхности мертвой "планеты" не один световой год, незаметно сливался с землёй спутника Голубой планеты. Внутри него, в космической пыли и подпорченной временем утвари, мирно спал последний его житель — Лунеанец. Долгое время он хранил спокойствие родных краев, следил за порядком и ожидал прибытия гостей — космических странников с третьей планеты от Солнца. Размеренные посапывания разносились по всему дряхлому домишке и лениво возвращались эхом к хозяину, заставляя последнего вздрагивать от неприятных шумов. Вдруг заржавевшие игральные кости, что плавно перемещались по древней обители, задрожали и стремительно врезались в накренившийся шкаф, издавая противный звук. Звонкий удар космической машины, соприкасающейся с землёй, заставил затрястись весь дом. Чутко спящий Хранитель, услышав неладное, лениво потянулся, вылез из-под темного одеяла, а затем открыл глаза с белыми зрачками, окантованными чёрными кругами. Спустя несколько секунд, убедившись, что это не шутка, что это не шальной астероид, отбившийся от стаи, пролетел над его домом, и это не заново начавшийся метеоритный дождь, что постоянно пробивал крышу лачуги, он поднялся с кровати. Серая борода, спрятанная до этого момента под подушкой, мягко коснулась пола и поплелась за дряхлым телом Хранителя в сторону перекошенной двери. — Неужели... — прохрипел он, ощущая обжигающую сухость в горле. — Кто бы мог подумать: гости, да в такую рань! Распахнув дверь, одинокий житель "планетки" вышел прямиком в открытый космос: безграничная тьма, под колпаком которой сейчас находилась эта сторона Луны, осторожно его коснулась, а потом, не почувствовав сопротивления, и вовсе поглотила, оставляя привычную обитель позади. Чёрные небеса, словно раскочегаренные угли в камине, мерцали сотнями тысяч разноцветных глаз и рисунков. Острые осколки метеоров и быстрые кометы то и дело пролетали над поверхностью, создавая иллюзию ветра. Ярко-оранжевая ракета, дышащая белоснежным паром и утихающими языками пламени, обосновывалась на новом месте. А каждый шаг, делавшийся Хранителем в её строну, заставлял вздыматься вверх множество мелких песчинок, когда-то прилетевших сюда из далёких галактик. — Ну и ну, — цокнул он, оглядывая сияющего нарушителя спокойствия. Многослойная титановая дверь межгалактического транспорта с шумом распахнулась, выпуская наружу незримую часть Земли, которую тут же поглотила неприветливая атмосфера серого спутника, и человека в скафандре, внимательно оглядывающегося вокруг. Как только машина утихла, а пар иссяк, странник увидел высокого худощавого незнакомца, молча разглядывающего его. В хрупком человеческом сердце, и без того захлёбывающемся кровью от вол-

нения и избытка впечатлений, неприятно закололо, и ясный доселе взгляд помутнился. Холодный ужас неожиданности резко бросил космонавта в пот, а затем опустил его на неродную землю, в холод. Испугавшись, мужчина судорожно попятился назад, но непривычная гравитация не дала ему этого сделать, мгновенно перевернув вверх ногами. — Кто вы?! — выкрикнул он дрожащим голосом, не надеясь на дружелюбность со стороны пришельца. — Лунеанец, — послышалось в ответ. Вселенский путешественник, цепляясь за поручни на ракете, дабы вернутся в привычное положение, тяжело дыша вопросил: — Вы понимаете меня? — Конечно, — спокойно произнёс он, делая шаг вперёд. — Ваш язык и мой язык, — приятный бархатный голос глубокого старика вновь донёсся до чужестранца. Мужчина, совладав, наконец, с притяжением, непрочно встал на ноги, не оставляя попыток устаканить новые познания в голове, дабы позже написать первый рапорт. — Я вас не трону. — Хранитель попытался улыбнуться, но густая борода скрыла все его старания под серым занавесом. "Была не была! — подумал Землянин. — Не для боязни я сюда прилетел: погибну, так погибну, а выживу, так мир родной спасу!". — Вы здесь один? — набравшись храбрости, спросил он. — Давно уж, — ухмыльнулся коренной житель. — Подойди-ка сюда, светает. Бравый космонавт, набравшись смелости отойти от единственного связывающего звена с Землёй, двинулся в сторону пришельца. Шаг за шагом, словно в замедленной съёмке, он приближался к Лунеанцу, прикладывая все силы, чтобы не потерять равновесия. — Я здесь один уж много лет, — начал Хранитель, — следы моего народа сокрыты под этим лунным песком — их хранит космическая бесконечность. Руины городов, что раньше цвели прекрасными цветами, похоронены под застывшей лавой. Гнев Вселенной всегда добирается до таких, как мы. И жизнь моя от этого ещё печальней. Моих друзей уж много лет здесь нет, а я всё жив и охранять планету должен. — Что тут случилось? — одинокий странник, подпрыгнув последний раз, в конце концов оказался на месте. — Война. Всё как всегда — один конец. Они перебивали в своих городах друг друга: друзья, товарищи и братья... безжалостно, все было так кроваво, — голос старца задрожал, а потом и вовсе иссяк. — А что же ты? — А я один. Теперь хранитель мертвой планеты — Лунеанец, — тихо просипел он, безмолвно оплакивая весь мир. — Я с Земли: посланник рушащегося мира... Всё та же война, как ты и говоришь, но у нас есть ещё надежда! — обнадеживающе произнёс он. — Мне велено искать планету, чтоб возродить былое величество человечества! — Надежда есть всегда, вот только так печально... у всех один конец. Смотри! — внезапно воскликнул старец, показывая костлявым пальцем на приближающееся пятно. — Рассвет уж наступает! И Галактическая птица к нам летит! Она красива, ярка и велика — хранительница спокойствия и сна Вселенной. Последний миг, прости меня! Я, Лунеанец, обречён губить неопытных детей чудного мира, что рушат, как и мы тогда, привычный космический быт... — Что это? — заворожено поинтересовался Землянин, уже не слушая старика. — Я же говорил, что вас не трону, — просипел хранитель единственного

спутника третьей планеты. — За меня это сделает природа, уж она-то не потерпит вмешательств. Не мы погибли первыми, не вы погибните последними. Яркая вспышка тысячи маленьких солнц вмиг озарила безмолвное чёрное небо, заявляя о приходе нового утра, новой эры, и также скоро покинула комический мир, оставляя его вновь в одиночестве.

Не могу ее простить! Станислав Климов …Мама всю жизнь строила дом своего женского счастья и поэтому искала себе хорошего мужа, а ей с братьями - отца. О втором пункте поисков, правда, она не сильно заботилась и на нем не зацикливалась, видимо, они - а это дочь семиклассница и два младших братишки дошколенка - не сильно ее волновали и поэтому довольствовались тем, что было. А была неуютная и неухоженная «трешка» в старом деревянном доме с частичными удобствами, промерзающие насквозь в лютые якутские морозы стены и вечно лающие на ближайшей помойке голодные собаки. Все это где-то на задворках столицы мерзлоты и «полюса холода» конца восьмидесятых годов прошлого столетия великой державы «процветающего» коммунизма. Вот и сейчас она жила с очередным их «папой», неказистым, но крепким мужичком, изрядно попивающим «горькую» и после возлияния в свое, казалось, бездонное нутро, приличной дозы поучающим всех троих неродных ему детей, как надо жить. Своих по каким-то причинам ему господь не дал, а, может, и дал да он не знал или не рассказывал, вот и старался уму-разуму учить очередных пришлых в его так называемый дом. Доставалось всегда больше падчерице, потому, что братья были еще совсем маленькими, а ей уже стукнуло «целых одиннадцать». Стараясь ничем его не раздражать «по пустякам», девочка делала в доме все, что могла, по своим силам и возможностям, но всегда чего-то ему не хватало, что-то его в ней не устраивало, а, может… Холодным осенним вечером она возвращалась со второй смены школы домой с замиранием сердца. Мама ушла уже в ночную смену на очередную «денежную» работу, а отчим должен был быть дома. Ветер завывал не хуже голодных псов на городской свалке да возле мусорных баков, коих с переполненными чревами бесчисленное множество стояло и валялось на участке за деревянными домами. Снег уже кое-где начинал пробрасывать свои белесые «рваные» покрывала, сухая земля затвердела прочной корочкой, а не вымерзшие лужи давно покрылись голубоватым льдом. Девочкапродрогла в старом потертом пальтишке из какого-то непонятного то ли меха, то ли материала, в стоптанных осенних сапожках и вязаной шапочке. Да только ее больше не уличный холод морозил, а дрожь внутри нее самой, в ее сердчишке, в чистой теплой душе маленькой девочки, настолько маленькой, что иногда хотелось, что бы ее никто не замечал, ни за что на свете. А рядом беспечно вприпрыжку шла подружка, размахивая новеньким портфелем. ― Маш, ну пойдем ко мне ночевать, прошу тебя, ― уговаривала она свою давнишнюю школьную подружку. ― Мамы нет дома, будет спокойно, поиграем, с братишками моими пообщаемся, ― просила она, а у самой душа не находила себе места, как будто что-то чувствовала детская натура, как будто внутренний девичий голосок подсказывал не идти домой вовсе. ― Не, Дусь, мама не пустит, ― отнекивалась подружка, ― надо уроков много выучить на завтра, да и убираться мне дома с утра перед школой, мама просила вчера. Дуся, находясь в смятении, не могла подыскать подходящих слов для подруги, а признаться в своем внутреннем страхе боялась, вдруг она ее засмеет, да еще

завтра одноклассникам расскажет, какая она, Дуська, трусиха. Только этого ей в классе не хватало, презрения и высмеивания сверстников, которым только дай волю, поиздеваются… Еле слышно, девочка вошла в квартиру, и сразу в нос ударил едкий запах спиртного и табака, внутри стоял серо-белый дым от сигарет, значит, отчим опять пил. Ей сразу захотелось стать невидимым моллюском, спрятаться с головой в панцире раковины, о существовании которых они только сегодня разговаривали на уроке. Но нет, у нее еще маленькие братики, о которых сегодня вечером кроме нее никто не позаботится, нет, нельзя прятаться. Надо просто сделать все быстро и постараться бесшумно, тем более, отчим с кем-то разговаривал по домашнему телефону. Это, кажется, его старшая сестра, сквозь провода всегда чувствовавшая, что брат пьян и за это его ругала, а он в очередной раз оправдывался, боясь просто бросить трубку. Девочка неслышно прошмыгнула в комнату к братишкам и увидела, что они спят, накормлены мамой перед уходом на работу. «Вот и хорошо, пройду тихо и лягу под одеяло, может, не заметит». Какой-то внутренний испуганный голосочек подсказал ей не снимать сапожек, остаться, как есть, только без куртки и шапки, ведь, в случае чего, можно убежать из дому в них. А в случае чего? Она и не понимала, но настырный внутренний голосок, он не молчал, а просил сделать именно так. Дуся натянула просторную ночную рубаху на кофту и залезла под одеяло прямо в сапогах и стареньких выцветших джинсах, оставив поверх него только нос и глаза. Время, казалось, брело целую вечность, сон не шел в маленькое содрогающееся тельце, глаза не закрываясь, смотрели на дверь комнаты и тут в светлом проеме появился он. Уверенно и бесшумно мужчина пробирался вглубь темной комнаты и нагнулся над кроватью, дыхнув в лицо перегаром и табаком. Сердечко ребенка еще сильнее сжалось под одеждой и стало меньше мизиничногоноготочка, а клокотало, словно после долгого бега по кругу на уроке физкультуры. ― Я пришел тебя поцеловать и пожелать спокойной ночи, Дусенька, ― полез своими руками к ней под одеяло отчим, нащупывая многочисленные одежды на теле дрожащей девочки. Его ни капли не смутило то положение, что ребенок одет в джинсы и кофту, что он дрожит, как осиновый лист на ветру и сжавшись всем телом боится даже сопротивляться сильным мужским рукам. Он просто методично нащупывал пояс брюк и стал пытаться стащить их с нее, а она боялась закричать, что бы не испугать уснувших братишек. Отчим стянул с нее джинсы до колен и препятствием стали только сапожки. На ее счастье опять истошно и противно зазвонил домашний телефон, звук которого в эту минуту показался девочке самым приятным и любимым звуком на всей большой планете, на которой до этого момента никто ей не мог помочь. А он помог! Отчим нервно убрал свои руки из-под ее одеяла и, выходя из комнаты, как-то злобно, но тихо и вкрадчиво проговорил: ― Подожди меня, Дусенька, я сейчас приду, подожди, не спи… Девочка не могла успокоиться, дрожала, испугавшись того, что могло произойти в следующую минуту, но даже в такой тревожной ситуации внутренний голосок подсказывал: «Беги скорее, беги, пока он не вернулся!». Как нельзя кстати сапоги оказались на ногах, джинсы привычным движением рук вернулись на пояс и она тихонько соскользнула с кровати на пол. В узкой щели дверного проема на ее силуэт проливался тусклый свет из коридора, и девочка не дыша, не зацепив ни одного предмета скудной мебели комнаты, дошла до двери, а там… Дуся неслась по холодной ночной улице в одной кофточке и джинсах, и только думала о братишках, маленьких своих Айале и Айсене, оставшихся там, в страшной квартире их отчима. Она неслась к материной сестре, своей любимой тетке Мат-

рене и только думала, что бы отчим дольше проболтал по телефону и не настиг ее раньше, чем она прибежит к тетке… Мать не сильно и сокрушалась по исчезновению дочери, не желая слушать ее и сестрины доводы о случившемся, ей надо было устраивать свою жизнь, и, похоже, такая она, ее жизнь, и устраивала… Мы сидим на уютной кухоньке и пьем напиток богов, а за окнами шумит своей ночной летней жизнью выходного дня центральная улица столицы белых снегов и вечной мерзлоты. Симпатичная женщина с азиатским разрезом карих глаз, мама пятерых очаровательных детишек, рассказывая нам свою историю, украдкой смахивает слезы салфеткой: ― А знаете, прошло уже тридцать лет, я все прекрасно помню, понимаю все, а мать простить не могу. Понимаю, что ей хотелось лучшей жизни для себя, но почему же она нас всех тетке не отдала? Тетка же просила. И мои дети сейчас с ней не общаются, я запретила. Мы с моей женой, как можем, пытаемся ее утешить и сгладить ситуацию: ― Дусь, прости ее и легче станет на душе. Прости, а она потом поймет. ― Нет! ― выкрикивает резко она. ― Не могу! Братьям-то она жизни загубила, а меня тетка вырастила, человеком сделала, я ей за это благодарна. А мать не могу простить, что хотите делайте, не могу! Не получилось помочь, уговорить взрослую женщину простить свою мать, мы увели разговор в другую сторону, а потом она призналась, что мы первые люди на ее пути, кому она поведала эту историю своего горемычного детства. Первые! Ладно, жена моя, сослуживица ее, а я эту женщину видел первый раз в жизни и такое откровение… Что это, как не аура, добрая и теплая аура. Такова жизнь…

А третья была лишней, развезло... Станислав Климов В тайге наступило долгожданное лето. Тёплое, разноцветное, жизнерадостное, солнечное. Не шибко балующие местных жителей сады в посёлке всё-таки зацвели кустами жимолости и охты, огороды появились из землицы зелёными хвостиками моркови, картошки и свеклы, начали набирать цвет помидоры и кабачки. Не жизнь, а красота! Тайга, одним словом! А за околицей… ―Мишаня, поехали на Маю, порыбалим, поохотимся, водочки попьём, ― Семён зашёл к другу, окучивающему вылезшие из бороздок кустики картошки, и заговорщицки подмигнул ему левым глазом. ― А что, давай, ― согласился друг, втыкая тяпку в кучу опилок возле сарая, ― что-то моя достала этим огородом, выпить некогда да сети раскинуть пора… Так и порешили, собраться на субботней зорьке, скинуть лодку и со всем снаряжением на пару деньков вверх по Мае-красавице подняться километров на сто. Леса там красивые, места глухие. Рыбы много, да и дичи можно подстрелить втихаря. Может, повезёт, сохатого на зиму заготовить. В жару он на водопой выходит да на другой берег перебирается, охлаждается... ― А горючки много взял? ― спросил Семён своего друга, когда подъехал за его скарбом к воротам дома. ― Да хватит, надеюсь, на пару дней четыре литра, ― отшутился тот, вытаскивая из-за калитки рюкзаки и вваливая их в лодку, стоящую на прицепе.

― Ну и ладненько, ― отозвался Семён, заводя машину и подсчитывая, сколько всего получилось, он же тоже прихватил с собой. Мая, красавица-река, извилистая, своенравная, то быстрая на гравийных и песчаных перекатах, то тихая, лучистая и спокойная на широких плёсах, по которым некогда до самого Аима и Нелькана поднимались танкера и буксиры, путейские теплоходы и коммерсанты с продуктами, горючкой и шмотками для местного таёжного населения. Едут друзья, лавируют берегами, щурятся от поднявшегося над вековыми еловыми и сосновыми вершинами солнышка. Брызги от скоростного мотора, словно переливающийся всеми цветами радуги павлиний хвост остаются сзади, ускоряяи так быстрое движение вверх по реке. Ничего лишнего не стали брать охотникирыболовы или попросту отдыхающие от дел праведных мужики. Только самое необходимое, без чего в тайге не выжить, даже пару обманчивых тёплых солнечных дней да пару прохладных северных ночек. ― Приехали, ― Семён завернул к правому крутому берегу и на малом ходу начал подруливать, стараясь объехать лежащее у берега и зацепившееся за дно огромное дерево, видимо, сваленное большой водой. ― Хорошо-то как, тишина, ляпота. Жены нет, детей нет, кричать от счастья хочется, ― потянулся Мишаня, у которого все члены организма засиделись от долгой езды. ― Да крикни, тайга же вокруг, кто тебя услышит, кроме дичи? ― И то правда, ― поддакнул друг и заорал во всё лужёное горло… Костерок, жареная рыбка и ушица. Над тайгой опускается ночь, и дым стелется по округе, оставляя за собой белёсый хвост, заплетающийся невесомыми чреслами между стволов высоких и стройных берёз и сосен. Друзья коротают ночку в охотничьих байках и разговоре о бабах, водке и злоключениях семейной жизни, не забывая за всё выше названное выпивать горилки, хрустя жареными рыбёшками. Белая ночная марь, не успев скрыться за ближайшей сопкой, вынырнула изпод соседней. Певчие голоса и жужжание назойливых комаров, от которых спасу нет, даже, в самом кострище, начали будить ближайший лес. Друзья мирно в унисон похрапывают возле догорающего костра, укутавшись от комаров во всё, что только оказалось под рукой, не имея физической возможности нырнуть в стоящую за спиной избушку. Солнышко защекотало ноздри и… ― А классно мы с тобой отдохнули, Семён, пара дней пролетела незаметно, сегодня надо домой ехать, ― потягиваясь, Мишаня вылез из своего укрытия, напоминающего спальный мешок. ― Да уж, а сколько мы вчера выпили? Что-то плоховатенько мне, сушнячок мучает, ― Семён еле разодрал слипшиеся глаза и увидел горку пустых бутылок, ― ничего себе! ― А что, рыбка свежая, уточка в шулюмчике, воздух таёжный, так три литра и уговорили, ― спокойно отозвался друг, стоя под соседним деревом. ― Слушай, а на обратный путь осталось? ― озадачился Семён. ― Да, три бутылки я припас на дорожку, не беспокойся. А то ты вчера разошёлся, я еле тебя остановил, знал, что утром хреново будет, спрятал, ― улыбнулся Мишаня, снимая с верёвки полотенце, ―пошли на реку, искупнёмся… Обратная дорога получилась тяжелее, чем предполагалось. Вроде, река сама толкает лодочку вниз по течению. Вроде, день тёплый и спокойный, без ветерка. Вроде, в лодке и улов приличный лежит, и маленько дичи подстрелили. Вроде, мотор мирно урчит, приближая друзей к дому. Щедро одарила тайга охотников и рыболовов. А домой не едется на сухую, хоть, ты тресни! Только отчалили от берега, как Семён загоношился, заёрзал на своём месте: ―Мишань, давай, похмелимся, спасу нет, как сушит во рту. ― Давай, только вот тот перекат пройдём, там плёс длинный будет и похмелимся…

Плёс, длинный и просторный, оказался тихим и приветливым, играя на солнышке золотыми «денежками» капель воды. Уместил в себя и в наших отдыхающих две бутылки оставшегося зелья, а Семён начал хорохориться кого-нибудь подстрелить. Домой без сохатого не желает возвращаться! Охотник он или как, в конце-то концов? Мишаня еле удержал друга не палить «по воробьям почём зря». Не пугать дичь в лесах, может, что и выползет на реку в такой тихий и солнечный денёк. Вдруг, когда и третья бутылка благополучно перебралась вовнутрь охотников, за поворотомреки, где открылся длинный песчаный бережок между обрывами… ― Семён, т-с-с-с, ―Мишаня тише воды ниже травы, сидя в лодке, пытается успокоить друга, - кажись сохатый на водопой вышел. Семён соловелыми глазками повёл в сторону, куда указывал друг и увидел, как приличных размеров сохатый входит в воду. Озираясь рогатой головой вокруг окрестности, он, видимо, выглядывает таких охотников до свежей сохатинкинахаляву, когда она беспомощно переплывает сильную реку. На мгновение и сильно поддатый Семён успокоился, инстинкт охотника сработал чётко… Крупное рогатое животное переплывает реку, шевеля большими ноздрями и пыхтя, выдувая попадающую внутрь воду. Рога, словно ветви деревьев, вздымаются над поверхностью реки. ―Мишаня, давай его за рога привяжем к лодке и подтянем немного к берегу. А там и долбанём, чтоб не тащить самим, ― Семён чуть протрезвел и подал мысль. ― Давай, ―Мишаню тоже слегка развезло от третьей бутылки, но соображал он более-менее нормально. Так и сделали, словно на корабельный кнехт, намотали вокруг рогов верёвку от лодки и стали мотором направлять животное к пологому берегу. Сохатый не сопротивляясь, а только фыркая большими ноздрями, перебирает копытами воду. Берег неумолимо приближался и… Неожиданно для хмельных охотников зверь почувствовал под собой твёрдую почву и оттолкнулся от неё мощными копытами. Лодка сильно дёрнулась и через пару мгновений мотор, работая на малых оборотах, сам хапнул земли и с рёвом выскочил наверх. Охотники испугались, но было уже поздно! Сохатый во всю мощь копыт и во весь испуг за свою жизнь метнулся на берег, таща за собой лодку со всем её содержимым, движимым и недвижимым! Мужики только успели схватиться за борта, что бы не вывалиться. Инстинкт спасения самих себя сработал, даже, в похмельном мозгу обоих… Сохатый нёсся по прибрежному песку, волоча заглохшим мотором по нему же всю лодку с охотниками вместе. Семён и Мишаня перепугались не на шутку, но догадаться выскочить из лодки не смогли, так и сидели, как прикованные, с вытаращенными от испуга глазами. А сильный лесной исполин нёсся до леса. Вот он уже близко и сейчас лодка разобьется о дерево, но… Кусты перед деревьями помешали животному донести свою тяжёлую ношу до толстого ствола, верёвка мгновенно лопнула, когда сохатый продирался сквозь густые заросли шиповника… Его только и след простыл между мощными стволами лесных исполинов… ― Что это было, Мишаня? ― смотрит испуганными глазами «по пять копеек» вслед животному Семён, тихонько говоря окончательно протрезвевшим низким хриплым голосом. ― Что, что? Третья была лишней, вот что. Развезло нас на солнышке, вот и дали маху, ―только и смог промолвить Мишаня. Глубокая борозда в жёлто-беленьком песочке, оставленная винтом мотора, подсказывала друзьям о том, что до воды метров тридцать, и тащить туда лодку придётся на больные головы. Решив маленько передохнуть и переварить такую неудачную охоту, они искупались и развалились на берегу… Солнце перестало сильно жарить бока деревьев и кустов. Друзья, потея и

кряхтя, спустили лодку до воды. Посмотрели винт и решили тихонько ехать дальше, домой, молча, не вспоминая курьёзный случай, надолго засевший в протрезвевших головах. Главное, в посёлке никому не говорить о том, что приключилось на охоте, никому… Засмеют… Однако, холодной снежной зимой, сидя в гараже у Васьки, друга и собутыльника, Семён однажды и проболтался о летних злоключениях на охоте. Так и вышла эта байка о таёжной жизни из той самой тайги и полетела, приукрашенная и расфуфыренная дальше… Дальше… А сколько таких приключений бывает в тайге, одному Байанаю известно да самим нерадивым охотникам и рыболовам…

Жди меня... Геннадий Крук «... По данным ученых, конец света может наступить через...» Бабка Ёшка выключила телевизор и перекрестилась: – Видать, опять врут...Уж чего только не рассказали про этот самый конец! А всё вот никак не наступит...В магазин, что ли, сбегать? А вдруг как спичек не хватит... Совсем поганые стали, чиркаешь-чиркаешь, а не горят! Небось, опять евреи озоруют... Да и свечек пару не мешало бы... Соседка Нинка, хоть и выжила из ума, а соображает! Говорит, свету электрического не будет вовсе, одна темнота! На то он и конец! Ети его мать, слово-то какое срамное, прости Господи! – она еще раз осенила себя крестным знамением и стала неторопливо собираться. Старуха порылась в захламленной кладовке, нашла среди груды никому не нужного старья латанную-перелатанную тряпичную сумку, натужно вздохнула и напялила старый заношенный тулуп. Кряхтя и бормоча под нос проклятья в адрес неизвестных ей злодеев, она вышла из дома и огляделась: опять наступало лето, березы возле дома одевались в зеленый пух молодой листвы, трава, расцвеченная желтками одуванчиков, приятно ласкала взгляд. Бабка Ёшка прищурилась на яркое солнце, громко чихнула и, перекрестившись, двинулась в сторону небольшого поселкового магазина. В нем можно было купить всё, что необходимо простому человеку для встречи Конца света… ... Летят год за годом, а ничего не меняется! Всё, как и раньше! Только молодой она была тогда, Женька Кислицына, красавица и заводила всех девчонок в округе! Была... Годов уж сорок тому... Жестокие тогда бои были! Ничего не осталось от небольшой деревни, затерянной в непроходимых брянских чащобах, ни одного целого дома... Не поймешь, чья взяла, то немцы накатывали, то наши, не замечая полутора – двух десятков людей, что спрятались в землянках да старых погребах... Приютила Женька в лихие военные времена совсем молодого раненого сержанта-бедолагу. Летчиком был, да неудача вышла, сбили фашисты его самолет над лесом, неподалеку от деревни. Навылет осколок прошел, много крови сержант потерял, пока на дереве висел в спутанных стропах парашюта. Рванулась тогда Женька к лесу, да не сподручно одной! Хорошо, подружка Нинка помогла! Вовремя девчонки подоспели, не то быть бы беде... Выбиваясь из сил, притащили раненого в ногу сержанта к Женьке в погреб, возле ее сгоревшего дома. Выхаживала его, как могла...Красивый был парень! Приглянулся он Женьке, планы строила... Немного времени отвела им судьба. Затянулась сержантова рана, и пришла пора догонять свою часть. Ушел рано поутру сержант, унося с собой девичью любовь и уважение, оставляя Женьке надежду и маленького сына, что родился спустя девять месяцев. Николаем, Коленькой, в честь сержанта, и назвала она своего первенца.

Полгодика было сыну, когда пришло письмо с фронта. Руки дрожали от волнения и неожиданности, пока Женька открывала письмо из N-ской полевой почты от незнакомого ей Н.Шишкина. Сердце рванулось из груди, чувствовала, от кого! В письме – фото молодого стройного младшего лейтенанта с орденом на груди. На оборотной стороне наискосок: «Жди меня, и я вернусь. Только очень жди! Твой Николай. 1943 г.» Женька светилась от свалившегося на нее огромного счастья. Скоро уж конец войне. Вернется Коля, нарожаем детей, построим новый дом.... Скорее бы... ... Второе письмо пришло нескоро. Твердым мужским почерком был выписан адрес и фамилия с именем. Внутри – половинка тетрадного листка в линейку: «Уважаемая Евгения, Николай Шишкин геройски погиб при выполнении задания командования... Друг Николая и Ваш. Сергей.» Не верила Женька в гибель Николая, ждала, надеясь на чудо. У Нинки, соседки, полтора года прошло с похоронки, а Мишка вернулся. Искалеченный весь, в ранах и шрамах, но вернулся ведь! И Коленька вернется! Перебрались они с сыном в соседнюю деревню, завели кое-какое хозяйство. Незаметно летели годы. Сын рос толковым серьезным парнем, хорошо учился и, окончив школу, уехал в училище военных летчиков. Старела и Женька, постепенно становясь теткой Евгешей, готовой прийти на помощь в любое время дня и ночи. Одна жила... Поначалу сватались к ней, даже из города приезжали. Но не было сил расстаться со своей надеждой. С годами и свататься перестали. «Чудная!» – говорили. Работала в колхозе, ждала сына – от отпуска до отпуска. Иногда доставала старую выцветшую фотографию и удивлялась сходству отца и сына. То ли ей казалось, то ли действительно – отец и сын были похожи до мельчайших черточек... Сын Николай служил в авиации. Скитался по дальним гарнизонам, звал с собой мать, но Женька ждала... Не могла она уехать, ее Николай обещал вернуться. Семья у сына не сложилась, и расстались молодые, оставив Женьку без внуков. Жизнь катила мимо, тяжелая работа быстро старила некогда красивую, статную Женьку. Постепенно стирались яркие воспоминания прошлого, и только старая фотография иногда возвращала постаревшую женщину в лихие и, по-своему счастливые, молодые годы. Тогда она садилась на лавку, на расстеленный старый отцовский тулуп, на котором они с Николаем полюбили друг друга, переворачивала фотографию и, словно молитву, читала невидящими глазами: «Жди меня...» Шестидесятилетие Евгеши пришло как-то совершенно незаметно, за трудами и заботами, в ожидании приезда сына. Обещал матери! Совсем уж взрослым стал ее меньшой Коленька, летчик, командир! Гордилась она им! Ни у кого в деревне не было сына офицера-летчика! Всё больше простые ребята, пили кто понемногу, а кто и в запой, дрались, охальничали, да по тюрьмам скитались... А ее Коленька – умница, всем в отца пошел! И статью, и делами! Вот только давно уж не приезжал, видно служба не отпускает... А все мысли о нем... Может, даст Бог сыночку любящую жену, и дождется Евгеша внука! Вот, намедни, приснился он ей, будто стоят они вместе с отцом, оба красивые, сильные, и зовут Евгешу к себе... «Мам, я жду тебя! Вот встретились мы с отцом, и тебя зовем!» Долго плакала Евгеша поутру, глядя на прошлогодний, 1984 года, календарь, где карандашом был отмечен день ее рождения. Скоро и Коленька приедет, обещал ведь навестить старую мать! Шли дни, тихо и незаметно прошел день рождения. Сели они вместе с подругой Нинкой, выпили по стопочке красненького, да и разошлись, каждая со своими мыслями. Не приехал Коленька, видать, случилось чего... Евгеша ненароком вспомнила сон, как звали ее к себе сын и муж... Защемило сердце нестерпимо, прилегла на старый тулуп, потихоньку отлегло, как сил набралась. Отпустило... Нинка кстати зашла, платок забыла, старая тетеря! Порассуждали старые подруги о жизни, снах и провидении ... Нинка даже посмеялась над Евгешей, дескать, старая ты стала! Тулуп

свой старый еще на себя напяль – совсем бабкой станешь! И будет Нинка теперь ее звать бабкой Евгешей, а чтоб язык не ломать, то по-простому – бабкой Ёшкой! Так и пошло по деревне новое имя Евгении Николаевны Кислицыной – бабка Ёшка... ...Магазин оказался совсем пустым. Что народу, что товару – никакого. Купив спичек да свечек, бабка Ёшка отправилась домой. Может Нинка прибежит, а может и письмецо от Коленьки прилетит сегодня. Сердце сжалось в предчувствии важных событий! Возле дома увидела бабка Ёшка почтальонку, маленькую, юркую подружку детства Светку. Ушлая была! Говорят, Светка в город к мужикам специально ездила скуку деревенскую развеивать! «Вот и письмо от Коленьки пришло, как знала!» –бабка Ёшка засеменила навстречу Светке, но та полетела мимо, только пробормотав на ходу: «Тебе письмо!». А вот и письмо! Бабка Ёшка посмотрела на конверт, на незнакомый почерк, и старая боль рванула сердце – видела она такое однажды. С трудом передвигая ноги, бабка Ёшка вошла в дом, расстелила на лавке старый тулуп, присела и дрожащими руками распечатала письмо... Шевеля вмиг обсохшим губами, она читала казенную бумагу, которая извещала её, Кислицыну Евгению Ивановну о том, что ее сын, майор Кислицын Николай Николаевич, выполняя боевое задание, верный военной присяге, пал смертью храбрых... Слез не было. Не было ничего, кроме тяжелой каменной боли в груди. Бабка Ёшка повалилась на лавку, судорожно вдохнула кисловатый запах старой овчины и закрыла глаза... Вдали, на вершине горы стояли любимые ею мужчины. «Иди к нам, мама!» – звал один, «Иди ко мне, любимая моя Женечка!» – вторил другой... ... Женька раскинула руки и полетела туда, к ним, в сияющую заоблачную высь...

Гришка Александр Кожейкин Гришка – мальчуган тринадцати лет, худенький, белобрысый и коротко стриженый, постарался проскользнуть незамеченным мимо кухни, где за щербатым столом, мутно уставившись в этикетку початой бутылки водки, сидел угрюмый отец. Сегодня Гришке это удалось, и он пристроился на диване рядом с сестрой Веркой, которая смотрела телевизор. Сестра была на три года старше. Да вот беда: уродилась красивой, но дурочкой. Не смогла освоить не то что чтение и письмо, даже речь, только мычала – довольно или требовательно. Из-за Верки, за которой нужен был постоянный уход, мать устроилась уборщицей, быстро прибиралась «у фирмачей», как она их называла, в здании напротив и скоро возвращалась домой. Этот вечер буднего дня ничем не отличался от таких же вечеров в году, разве что на экране демонстрировалась не двадцать вторая, а какая-нибудь тридцать четвертая серия очередного сериала. Мать в уголке единственной комнаты гладила бельё, стараясь не появляться на крохотной кухне хрущёвки в то время, когда там находился злой глава семейства. Гришка любил будние дни по простой причине: в часы, свободные от школы, в квартире не было отца. Хотя летом и во дворе мальчугану нравилось. Но когда на улице устанавливалась дождливая погода, Гришка удрученно поднимался в тесную клеть квартирки. Выходные в такие хмурые дни превращались для него в сущий ад. Если случалось, что отец замечал его появление, сын старался не вступать в разговор с родителем – это не предвещало ничего хорошего. После обычных вопро-

сов об учёбе, отец в лучшем случае мог ограничиться нравоучением: мол, не будешь хорошо учиться – станешь грузчиком, «как твой батя», а в худшем случае – болезненным кручением уха Гришки. В назидание за давно случившийся проступок. Гришка хорошо помнил, как на вполне безобидный его вопрос, отчего они не ходят теперь на рыбалку, отец разразился нецензурной бранью. Забормотал про какие-то шлагбаумы, про то, где взять бабосы, и про сволочей, которые «все куплены». На просьбу купить удочку глава семейства не ответил, молча плеснув себе в стакан водки и хрустнув солёным огурцом. Допив поллитровку, отец обычно сидел, тупо покачивая головой, слушая радио, а потом в одиннадцатом часу вечера прогонял всех с дивана, выключал телевизор и шёл спать, требуя от матери быстро застелить постель. Это означало полный отбой всему семейству. Гришка быстро расправлял свою койку наверху двухъярусной кровати. Лёжа на спине, он некоторое время смотрел на звёзды, которые можно было наблюдать в узкий промежуток между шторой и стеной. Вспоминал рассказы доброй учительницы Варвары Петровны о далёких мирах, неизвестных планетах. «Интересно, как живут там мыслящие существа, если они есть? – размышлял Гришка, – что они делают, на чем ездят? Может, там не придумали вино и водку, тогда инопланетянам хорошо, особенно их детям». Гришка закрыл глаза и попытался вспомнить то время, когда батя не пил, но у него ничего не вышло. Выходит, отец пил всегда. Он не стеснялся даже бабушки, которая пришла однажды всего лишь на несколько дней в их дом вместе со словом «аборт» и укоризненно высказала зятю всё, что о нём думает. Даже зачем-то сказала про дурочку Верку. Она-то тут каким боком, и как его сестра связана с водкой? Только отец на эти слова так грязно выругался и с такой силой ударил по столу огромным кулаком, что тихая бабушка только глубоко вздохнула. И больше этой темы не касалась. Во всяком случае, Гришка не слышал. Гришка закрыл глаза, и хотел было провалиться в сладкие сны о море, которое он видел по телевизору или помечтать о рыбалке на далёком Иртыше, про который рассказывал Васька во дворе. Однако шепот из другого конца комнаты привлёк его внимание. […] Мужской голос оборвался вместе с глухим ударом. За первым ударом послышался второй, третий. Мать ойкнула от боли. Гришка спрыгнул с кровати и схватил утюг с гладильной доски: – Не тронь мать, гад, убью! Отец огромной глыбой резко приблизился к нему, успел перехватить тонкую руку, а второй рукой нанёс сыну удар, от которого пол поплыл, стены комнаты зашатались, а потом вся квартира провалилась вместе с Гришкой в чёрную яму... ... Сколько времени он провёл без сознания, Гришка не понял. Очнувшись на своём этаже кровати, ощутил сильную боль в скулах и затылке. На голове было мокрое махровое полотенце, которым вытирали руки на кухне. Отец храпел. Мать приглушенно всхлипывала, Верка на нижнем ярусе спала, мыча во сне. Гришка долго ворочался в колючем одеяле жгучей ненависти. А потом всё же привёл в порядок свои мысли, твёрдо решив: «Всё равно убью». *** Утром по дороге в школу он перебрал все известные ему по кинофильмам и рассказам способы лишения людей жизни. И ни один не годился. Ударить кухонным ножом отца явно не получится – если он не спит, легко выбьет нож. А когда дрыхнет – мать рядом. И сон её настолько чуткий – Гришка знает – проснётся, точно не позволит. Да и он тогда при ней не сможет. Вариант отпадает. Пистолет достать? Задача нереальная. Задушить, сбросить с балкона? Нет! Можно было нанять кого-то – так для этого нужны деньги, которых у Гришки нет, и долго ещё не будет.

Решение задачи, над которой Гришка мучительно размышлял на протяжении трех уроков и двух перемен, пришло неожиданно. После окончания математики Ирина Васильевна попросила отнести в кладовую макеты геометрических фигур. Здесь-то Гришка и увидел пакетики, на которых значилась мерзкая мордочка грызуна, и было написано: «Крысиный яд». «А что если...», – мелькнула мысль. Гришка взял один пакетик. Постаравшись придать голосу безразличную интонацию, поинтересовался у старенькой кладовщицы Прасковьи Матвеевны: – Помогает? – Да не то, чтобы... – уклончиво ответила старушка, – поначалу вроде ить попадались дохлые. Но мыши и крысы теперича умные стали, что попало, не жрут. – Прасковья Матвеевна, а можно мне домой один? – робко поинтересовался Гришка, у которого вдруг появилась дерзкая идея. – Да мне нешто жалко, этого добра у нас полно, – улыбнулась старушка, – а что, крысы дома или мыши? – Ага, – соврал Гришка, – крыса. Большая такая. – Ну и ну, – покачала головой Прасковья Матвеевна, – я по телевизиру смотрела передачу, и в Москве оне есть. В метро бегают. Ужос. Гришка кивнул и удалился, спрятав в кармане заветный пакетик. *** Странно, но отец промолчал сегодня вечером при встрече, когда Гришка прошмыгнул мимо. Он даже не удостоил сына взглядом. Глава семьи пил опять водку, закусывая всё теми же огурцами. Гришка прекрасно понимал: утром гад с похмелья пьёт рассол. И никто из семьи не следует его примеру, даже глупая Верка. Вот в банку и надо подсыпать отраву. Пусть сдохнет – как крыса! Задуманное приготовление удалось осуществить легче, чем предполагал Гришка. Отец пошёл в туалет – тут Гришка и поспел. Всю отраву сыпать не стал, ограничился половиной пакетика. Разболтал трёхлитровую банку и успел вернуться в комнату при звуках смываемой воды в санузле. Остальную часть яда Гришка выкинул в унитаз при очередном посещении туалета вместе с пакетиком. А потом вымыл руки и успокоился – концы в воду, и теперь никто не будет их мучить! Время замедлило свой бег, а Гришка поймал себя на странном чувстве облегчения. Так было с ним, когда они всем классом ходили в поход на озеро, и он решил помочь однокласснице Маринке, взял вдобавок к своему и её рюкзак. На привале стало легко, словно он обрёл крылья. Физическое чувство лёгкости было, конечно, другого свойства, но сходство присутствовало. Странно, как быстро прошло это чувство. Ночью Гришка не смог уснуть. На верхнем ярусе кровати словно находился не один, а два Гришки, которые вдруг затеяли меж собой непростой спор. Временами второй Гришка куда-то пропадал. А первому казалось: отец проснётся раньше обычного. Потом выйдет грузно на кухню, вытащив из пожухлого и исцарапанного холодильника банку с ядовитым рассолом.... Рассвет багровым заревом только начинал жмуриться через китайские глазки, когда отец закашлялся, заворочался и, шумно вздыхая, поднялся с дивана. Его шаги доносились до Гришки как в замедленном фрагменте кинофильма: один, второй, третий... Интересно, Гришка никогда не задумывался, сколько шагов от дивана до кухни. Сколько его шагов, сколько шагов взрослого человека... Неожиданно для самого себя Гришка соскочил с кровати, выбежал на кухню и выбил из рук отца банку с рассолом в тот самый момент, когда тот поднёс её к сухим и обветренным губам. Ёмкость разбилась на мелкие кусочки... ... Жидкость струйками стекала под ноги двух людей, стоящих на рассвете друг против друга на тесной кухне одной из бесчисленного множества российских квартир, во многих из которых нисколько не удивились бы этой истории...

Мутация Александр Кожейкин Город был похож на недоношенного ребёнка, который смог увидеть свет, но при рождении получил массу хронических и трудноизлечимых болезней. А когда вырос, с грустью осознал невероятную сложность окончательного оздоровления. Однако не утратил согревающей надежды на чудо. Мало кто будет спорить: в России многие крупные областные центры смотрятся со стороны как недоношенные братья. Может быть, оттого, что все такие города быстро пробуждаются и моментально наполняются злыми и грязными металлическими чудовищами. Что интересно: встречаются там люди, попадающие в неприятные, трагические истории, в которых вдруг проявляют лучшие качества. Можете не поверить, у города есть душа. И она теплеет сразу же, как слышит про очередной такой случай. Герой истории – простой человек, каких миллионы. Со скромным достатком и минимальными запросами. Он ходит на выборы, считает деньги от получки до аванса, ездит на бюджетном автомобиле и давно уже не мечтает ни о чиновничьем трёхэтажном коттедже у озера, ни о дорогой иномарке. Профессия нашего героя массовая. В советское время он мог бы быть инженером, а теперь зовётся менеджером. Имеет ли значение его настоящее имя и фамилия? Думаю, нет. Назовём его Василием Васильевым. *** В то памятное утро Вася сидел на кухне, завтракая холостяцкой яичницей и посматривая в небольшой телевизор. Научно-популярная передача была посвящена мутациям. Ведущая округляла красивые глаза, рассказывая о гигантских крысах, достигших размеров больше кошки, о невероятных тропических пауках размером больше полуметра, которые ловят в свою паутину местных туземцев, высасывая их кровь и мозг. Темнокожие бедолаги боятся вести в джунглях скромную хозяйственную деятельность. Красавица с экрана повествовала о загадочных двухголовых существах уральских пещер и огромных монстрах океанских глубин. Она не упустила возможность привлечь маститых экспертов. Один из них решил до предела сгустить краски и ляпнул невероятное. Мол, вполне возможен трагический вариант развития событий, когда человечество не сможет противодействовать растущей угрозе. И не исключена вероятность того, что люди, не приспособившиеся к изменившейся среде, будут вытеснены другим биологическим видом. «… под воздействием человека появились новые факторы, вызывающие мутации, в первую очередь радиоактивные и химические вещества, влияние которых мы начинаем осознавать только сейчас…» Только сейчас! Это прозвучало зловеще. А ведь всё было так хорошо. Достигнув сорока пяти лет, Василий осознал: судьба была к нему более-менее благосклонна: он не заболел тяжёлой болезнью, не был на войне в «горячих точках», после пяти лет бездетного брака развёлся без особых эксцессов и даже мог считать себя неплохо трудоустроенным – в торговой фирме, где он работал, регулярно платили «белую» зарплату. Жил Васильев в собственной двухкомнатной квартире, которую помогли выменять его благородные родители, переехавшие в однокомнатное жильё. А вместе с тем на его глазах многие одноклассники разбежались по социальной лестнице – вниз и вверх. Кто-то сделал карьеру. Иные спились, а кого-то зарезали, Один чиновник попался на взятке и мотал срок, а другой умер от инсульта на ответственной работе. То же самое случилось с девушками. Что же касается Василия, он по обыкновению был в середняках. Плохо или нет быть серой массой офисного

планктона? Об этом он не задумывался. Бросив взгляд на часы, Васильев быстро допил чай и, набросив куртку, спустился к подъезду. Завёл свой «Рено Логан» и спустя несколько минут выехал привычным маршрутом на работу. Включил радиоприёмник, рассеянно слушая про рост доллара, преступления киевской хунты на Донбассе, катастрофу самолёта в Альпах. И вдруг… Откуда появилась эта собака, он так и не понял. Пересекая дорогу, чудом уворачиваясь от летящих по проспекту машин, несчастное животное оказалось по диагонали у правого колеса его машины. Василий интуитивно понял: их траектории через мгновение пересекутся и взял резко влево. Скрежет металла, звук бьющегося стекла, визг тормозов. Кровь на щеке от порезов стеклом. Шум в ушах... А потом возник водитель пострадавшего огромного джипа, кабаноподобный, злой: – Ты что творишь… Поискал глазами собаку. Да вот же она – живая! Кокер-спаниель, оборванный и грязный. Мечется на противоположной стороне улицы. Потерялась? Бросили? А если я её всё же задел? – Ну, ты попал! На бабки! Нет, ты посмотри! Посмотри, козёл, на мою тачку! Васильев с трудом вылез из покорёженной машины и мимо остолбеневшего пострадавшего водителя направился к собаке. Это был «мальчик». Пёсик радостно завилял хвостом, словно понимая, что человек только что спас его, а может, он просто почувствовал тёплое расположение. Васильев опустил ладонь на его лоб и вздохнул с невероятным облегчением. А потом вернулся к двум стоящим посреди широкого проспекта покорёженным автомобилям. *** Звонок мобильного телефона прозвучал в заранее обозначенное время: – Бабки приготовил? – Да. – И за тачку и за просрочку долга? – Да. Вчера за квартиру со мной рассчитались. – Привезёшь через полчаса, куда в прошлый раз договаривались. – Хорошо. Васильев приспособился открывать побитую дверь и привык, что правое боковое стекло теперь заклеено наглухо полиэтиленовой плёнкой. Город он знал неплохо и вскоре был на месте. Ждать не пришлось – вот и пострадавший – на другой машине, сверкающей никелированными обводами. Василий освободился от объятий своего раненого «железного коня», прихватив потёртый дедушкин кожаный портфельчик, где лежали собранные им деньги. Подошёл к новому знакомому, протянул вещь: – Вот, пересчитайте. Тот взял раритетную сумку. Внимательно посмотрел прямо в глаза Василию: – Молодец. За базар отвечаешь. У Васильева не было желания долго разговаривать, и он сухо бросил: – Всё же пересчитайте. Надеюсь, мы в расчёте? Верзила хмыкнул. И тут неожиданно через не прикрытую до конца покорёженную дверь выскочил тот самый пёс. Подбежал, встал между двумя мужчинами, оскалился, зарычал, потом залаял. – Ух ты! Герой! – не испугался кабаноподобный, – так это была твоя собака? – Нет. С улицы. Но теперь – моя. – Не понял... ты... за бездомного пса вписался? – Вписался, – подтвердил Василий Васильев, которому блатное словечко не-

ожиданно понравилось. – А он – за тебя. Смотри-ка. Тоже вписался. Это по-нашему. Пёс перестал рычать-лаять и наклонил набок голову. – Вован! – верзила подозвал подошедшего крупного парня. – Рынок сегодня забашлял? – Ну! – Давай бабки сюда. Помощник вытащил изящный кейс и протянул шефу. Тот улыбнулся Василию: – Убери грозного пса. Не ровён час – порвёт. Он сам, телохранитель и шофёр в кожаной куртке громко заржали. Кабановидный протянул назад Васильеву дедушкин портфель с деньгами, а потом кейс: – А это тебе на новую тачку. Некрасиво на такой ездить. Васильев стоял, не веря словам своего собеседника. Тот понял, видимо, и подтвердил, протягивая широченную ладонь: – Всё. Замётано. В расчёте. Троица направилась к своей машине. Главный, усаживаясь на заднее сиденье, приоткрыл дверь и чётко произнёс: – Не вздумай бросить пса. Расстреляем прямо у подъезда твоего дома. И умчался вдаль, предоставив Васильеву судить о том, была ли это шутка или грозное предупреждение. А может, случилась мутация другого свойства. Добрая такая мутация. Вы не поверите, и такие бывают. Васильев, выкупивший назад – пусть и с переплатой – свою любимую квартиру, часто ездит с четвероногим другом на озеро на новом, красивом автомобиле и столь же часто задаёт себе этот вопрос. Но пока не знает на него ответа…

Тяжелое сердце Александр Кожейкин Море родилось очень давно и существовало миллионы лет. И уже в ту пору, когда ни суши, ни людей ещё не было, проявляло упрямый и разгульный характер. В глубине необъятной памяти хранилось бесчисленное множество событий. Порой в толщу вод врывались астероиды и другие небесные странники, отчего пучина вздымалась и сердилась. Иногда из тверди планеты вырывалась лава, и тогда возникали новые острова. Море окидывало их удивленным взором и милостиво оставляло в покое, но, разгневавшись, могло проглотить целые континенты. Луна любила море и своей невидимой рукой слегка трепало по щекам берегов веселыми приливами и отливами, зато звезды были далеки. И оттого равнодушны. Какое им дело до моря, которое не могло светить так же ярко и незабываемо. Звезды не знали, что море обладало такой способностью. Вот и сегодня на рассвете оно светило для одного единственного человека. Он вошел в его воды, море приняло тело, подбросило, опустило, шутливо плеснуло в лицо пеной, окатило голову солеными брызгами, а потом успокоилось. Этот пловец нравился морю. Море тоже нравилось пловцу. Их взаимная симпатия расцвела из маленького бутончика в большой и красивый цветок, и даже завистливый ветер, пожелавший испортить их отношения, ничего не смог поделать. Человеку было хорошо в море и у моря, но после встречи с ним он отчего-то возвращался обратно. Шел в шумный и дымный город, который не любил, хотя что-то в этом городе его сильно притягивало. Море тоже не любило город. Он напоминал запуганного, заброшенного и за-

бытого ребенка. Это дитя выросло хилым и больным, его настоящие родители тихо скончались, а приемные были равнодушны, злы и насмешливы. Вскоре они бросили город на произвол судьбы, и появившиеся прыщи были только первыми признаками его грядущего большого нездоровья. Море понимало: человек не любит город, а любит море. Не случайно же он так менялся, когда приходил на берег. Не случайно же так спешил сюда! Человек бросался в волны и словно разрывал путы, стягивающие все его существо. Его пленный дух вырывался на свободу. Пловец не думал о море, оно было естественно как воздух, о котором не думаешь, если он не думает о тебе. Человек не знал, что море научилось читать мысли некоторых людей. Далеко не всех, конечно. Человек плыл размашистым кролем, выдыхая в прозрачную воду, а море улавливало и его давнее разочарование своим нелепым существованием, и стойкое увлечение лазурной бездной. О чем он думал? Наверное, его волновали все те же банальные и известные вопросы. Он думал о том, что всюду эгоизм, и нет ему никакого предела. О том, что густой грим каждодневного людского лицемерия уже не способен скрыть этот порок. Об обмане улыбок и ночных исповедях души. О том, что просто жить по совести – теперь нелегкая задача, и она по плечу не каждому. Он думал, наверное, и о женщинах. Море пыталось отвлечь пловца, демонстрируя все богатство своей живой природы. Однажды оно даже заманило пловца течением на теплое мелководье, где около берега у камней в воде можно было увидеть крабов, креветок раковотшельников, всевозможных интересных рыб – бычков, барабулек, морских игл и других замечательных созданий. А вредную медузу море нарочно отнесло далеко в глубину. Человеку было интересно собирать интересные и такие разные ракушки. Но он всегда спешил по утрам, а вечером, на закате, потенциальные экспонаты коллекции были плохо видны в воде. Море пыталось соблазнить человека своими запахами. Оно знало, что есть такие ароматы, чья власть над людьми очень сильна и попыталось создать именно такой – диковинный. Морю показалось, его усилия не были напрасными, и созданные духи вскружили голову человеку и вошли в его воспоминания. Попала ли в плен душа пловца, море по-прежнему не было уверено. А для чего морю была нужна власть над человеком, понятно. Ведь у него был необычайно упрямый и сильный характер. Но твердый и сильный характер был и у человека. Он не боялся ни пиковых волн, когда заплывал на глубокое место моря, где мыс образовывал своеобразный изгиб на побережье, ни волн, разбивающихся о крутой скалистый берег. Знал направление течений и умел выходить на берег там, где волны мягко гасились о песчаное дно, а вкрапления камней были минимальны. Он умел дышать в воде и не боялся даже опрокидывающихся волн, приходящих с глубокой воды и бьющих о песчаную отмель. Море изучало человека, но и человек изучал его. Спустя совсем короткое время пловец знал многие течения и старался держаться подальше от быстрин. А слабые потоки уже не были для него сильной помехой, он научился избегать попадания в них вблизи от молов, скал или пристаней. Море понимало: человек все больше и больше узнает все его загадки, но при этом весело и снисходительно улыбалось искрящейся лазурью – ведь это был всего лишь человек. Человек научился распознавать мощь волн и их характер, отличая злую волну -убийцу от волны-няньки, мирно качающей и убаюкивающей. Он понял, как море может играть волной, сначала двигая ее на побережье, а потом затягивая обратно на глубоководных участках, образуя стремительные течения, движущиеся по направлению от берега через зону прибоя. Он осознал: такие течения легко заметить, потому

что они образуются на глубокой воде, и в их пределах волны обычно не разбиваются. Также можно заметить пену и течение воды по направлению к открытому морю. Сильные течения были артериями моря, слабые – его капиллярами, и море часто помогало людям подсказкой, окрашивая воду в потоке в другой цвет. Оно говорили неразумным людям: «Смотри внимательнее, ничего не бойся, и с тобой ничего не случится, если ты попадешь в отбойное течение. Не надо с ним попусту бороться, плыви параллельно берегу, лови момент и выходи на побережье в другом месте». Человек понял и эту мысль моря. Со временем море стало для него учителем с раскрытой книгой новых откровений. Каждый день он впитывал в себя новые знания, становясь мудрее, сильнее и добрее. *** Тот короткий период, когда каштаны на набережной южного города мрачнеют и поеживаются от холода, и даже ангелы все реже посещают угрюмые дома, был для моря нелюбимым временем года. Ему не нравился холодный ветер и косые зимние лучи и то, что человек проводит с ним все меньше времени. Ночи становились неприветливыми, и холодные осенние росы были первыми слезами пышной прибрежной растительности. Мир все больше тускнел для моря, несмотря на вечнозеленые деревья на берегу. Этот период не любил и человек. Но в это насупившееся утро море уловило в его настроении не только осеннюю грусть. Море со вздохом заметило, как он разорвал на мелкие клочки фотографию голубоглазой и светловолосой девушки, а потом по шагам и печально захрустевшим, раздавленным мелким ракушкам почувствовало: очень тяжелое у него сердце. А он быстро пронес в себе и погрузил это сердце в воду, будто понимал, что в морской воде оно станет легче, и ему там будет гораздо лучше. Море снова вздохнуло, приняв в свои объятия своего старого друга, а он разрезал воду быстрыми взмахами, удаляясь от берега все дальше и дальше. Если бы человек оглянулся, то смог бы увидеть, что спустя двадцать минут душный город окончательно потерял свои очертания, а еще через двадцать минут превратился в полоску земли, которая с каждой минутой становилась все тоньше и тоньше. Но пловец не оглядывался. Море знало, что он умеет плавать так же хорошо, как люди умеют ходить, и вода не была еще холодна, однако такой поступок в будний день показался необычным и загадочным. Вот и полоска земли исчезла, и теперь во все четыре стороны колыхалась одна древняя стихия. Только это не остановило пловца, который, как одержимый, плыл все дальше и дальше. Море напрягло все свои способности и попыталось прочитать мысли своего знакомого. Но никаких голосов в морском сознании не прозвучало, а вместо этого из лазурной толщи возник портрет незнакомой девушки. Море не разбиралось в лицах людей, но глаза незнакомки понравились – было в них что-то от бездны, и в то же время от них проистекал мягкий солнечный свет. Такие глаза нравятся поэтам и художникам – припомнило море разговор людей на палубе яхты, стоящей на якоре у побережья. Лицо девушки было белым, как полотно. И напомнило морю древнее изваяние, которое оно тысячу лет назад видело на развалинах затопленного им же самим города. Человек смертен, но пытается оставить след в столетиях, рассказав о самых важных своих чувствах, подумало оно тогда. И мечта из камня, и мечта, воплощенная в других человеческих творениях прекрасны, ибо озарены сиянием вечности. В глазах незнакомки море увидело это сияние и тяжко вздохнуло. Так тяжко, что портрет незнакомки заколыхался, и черты его растворились в лазури вод. А может быть, это человек решил выключить сияние этого образа в своем сознании и выключил невидимый рубильник.

Море в себе все видит. Но созерцание изображения девушки отвлекло его, и поэтому оно не увидело, как случилось страшное, непоправимое. Только когда человек стал медленно опускаться в глубину, море осознало: произошло именно то, ради чего человек плыл так долго. Что влекло его сюда? Желание совершить последнюю прогулку? Стремление поговорить с самим собой наедине? Или тяжелое сердце, которое не давало покоя? Море не знало… Оно молилось... Если вам кто-то скажет, мол, у моря нет своего бога, не верьте. Он есть. Мне хочется верить, что далеко не случайно спустя мгновение после того, как в толщу вод погрузилось тело человека, оттуда вынырнул дельфин. Он помчался к поверхности, захватил в свои легкие свежего морского воздуха и умчался прочь, разрезая волну. А море добавило в свою копилку еще одну печальную историю.

Дива Лада Арий Утро нового летнего дня. Город начинает просыпаться... По улице идёт эффектная молодая женщина, держа за руку маленькую белокурую девочку. Они минуют два однотипных дома. Около пункта назначения, серой облезлой пятиэтажки шаги, девочка замедляется. Мать, напротив, ускоряет шаг, поторапливая ребёнка. Входят в подъезд. – Первый этаж! – громко произносит девочка. Поднимаются по лестнице. – Второй! – Дорогая, ускоряемся, Дива не любит опозданий, – говорит женщина. Девочка начинает считать ступеньки. С каждой последующей пропадает желание подниматься вверх. Ноги становятся ватными. На последней ступеньке она сбивается со счёта. Пытается освободиться от материнской руки для того, чтобы спуститься и сосчитать вновь. Ничего не получатся. Перед ними распахивается дверь. Мама целует улыбающуюся Диву, затем дочь, прощается с обеими и убегает на работу. Несколько минут ещё слышен стук её каблучков. Всё тише-тише... Девочка готова броситься вслед за матерью, но Дива закрыла двери на замок, отступать некуда. Капкан! Дива, а точнее, Розалия Львовна, одинокая пожилая еврейка, няня и лучшая приятельница матери девочки. Когда-то, ну очень давно, она была знаменитой оперной певицей. Сейчас о былой славе напоминали афиши, украшавшие прихожую хозяйки и огромный рояль, заполнивший большее пространство одной из комнат квартиры. Когда и где познакомились они с её мамой, девочка не знала. У Розалии Львовны, кроме Юльки(так звали девочку), было несколько подопечных детей возрастом от двух до пяти лет. По сути, эта энергичная женщина организовала мини-детский сад на дому. –Почему мою няню называет Дивой? – спросила однажды Юлька свою мать. –Потому что она невероятная и очень талантливая женщина. – Подрастёшь – узнаешь! – добавил отец. Девчушку их ответ не удовлетворил, своим детским умом она решила, что Розалии Львовна – загадочная женщина, а загадки нужно разгадывать! Вообще-то, Юлька очень любила Диву, хотя та была дамой строгой. Единст-

венное, с чем не могла смириться девочка, так это с тихим часом. Ну не хочет она спать днём! И ещё. Юльке всегда казалось, что всё самое загадочное происходит именно тогда, когда её заставляют спать. Это касалось не только няни, но и её родителей, которые отправляли Юльку с сестрой в детскую именно тогда, когда по телевизору шёл самый интересный фильм! "Сегодня я обязательно узнаю что-то необыкновенное!"- мысленно пообещала себе она. День у Розалии Львовны был расписан поминутно: завтрак, занятия, прогулка, обед, тихий час... На этот раз Юлька решила не спать, а только притвориться спящей и узнать, что же такое – Дива! Когда дети, наконец угомонившись, мирно посапывали в своих кроватках, она встала со своей постели и на цыпочках подошла к плотно закрытой двери. С трудом отворив её, оказалась в коридоре. Прошла ещё немного вперёд. Перед ней опять была дверь. Ох уж эти двери! Приоткрыв её, девочка вошла в комнату с роялем. Розалии Львовны в ней не было. В этот момент откуда-то извне Юлька услышала пение. Балконная дверь была приоткрыта и нечаянный ветерок, приподняв занавес, подсказал девочке, где её няня. Юлька взгромоздилась на подоконник и, затаив дыхание, слушала арию. Чудесный голос, то поднимался высоко к небу, то возвращался на бренную землю, приглашая Юльку совершить дерзкий полёт к прекрасному и до сих пор неведомому. Это были непередаваемые ощущения, девочка хотела, чтобы пение продолжалось. Когда вдруг наступила тишина, Юлька разрыдалась. Она испугалась, что больше никогда в жизни не услышит этого волшебного голоса. Ещё мгновение, и ребёнок оказался в нежных объятиях Розалии Львовны. –Солнышко, что тебя напугало? Это я, твоя няня. Юлька смотрела на Розалию Львовну, как будто видела её впервые. Маленькой ручонкой она попыталась разгладить каждую морщинку на лице пожилой и такой удивительной женщины. Потом поцеловала няню и тихо произнесла: – Нет, ты Дива! Моя любимая Фея!

В лунном сиянии Андрей Эйсмонт Сколько помню, всё моё детство она висела над бабушкиной кроватью в полной недосягаемости. Её изгиб напоминал что-то такое необычайное и грациозное. Она была действительно старинной, о чем свидетельствовали пожелтевшие от времени колки из слоновой кости и потрескавшийся старинный лак, покрывавший корпус в мелкую ажурную сеточку. Когда легкий ветерок игриво залетал в комнату через открытое окошко, её струны издавали нежный и тончайший звук. По крайней мере, мне так всегда казалось. Я лежал на кровати, зажмурив глаза, и постоянно прислушивался к её волшебному голосу. Засыпал и просыпался с уверенностью в том, что она живая и слышит меня. Как мне хотелось взять её в руки. Хотя бы разочек пальчиком коснуться струны, чтобы услышать нежнейший звук. Но мои вполне здравомыслящие родители и особенно бабуля были неумолимы, установив для меня своеобразное табу. Сейчас я понимаю, что они были правы полностью, так как за своё короткое и счастливое детство мне удалось переломать много чего. Всегда меня интересовал

один вопрос: «Что же там внутри?» Думаю, что в таком возрасте этот вопрос интересует всех маленьких и не только озорников, каковым я тогда являлся. Но однажды мои попытки увенчались успехом – я до неё дотянулся! Сколько счастья и сколько радости! Ничего плохого не сделал. Может быть, просто не успел. Вовремя появившаяся бабуля успела выхватить у меня семиструнную подругу, беззлобно проворчав: «Ты смотри, какой музыкант выискался! Подрастёшь, а там видно будет! А пока нельзя!» Гитару перевесили гораздо выше, и я, постоянно взбираясь на бабушкину кровать, вставал на цыпочки и тянул вверх ручонки стараясь дотянуться до волшебного инструмента. «Вот, вот! Старайся, старайся, тянись! Быстрее вырастешь!» – с улыбкой поощряли мои действия и родители, и бабушка. Сколько лет пролетело с того времени! Я держу в руках новенькую шестиструнную гитару, пахнущую ещё заводским лаком. Дочь, окончив медицинский университет и оставшись там,в Томске, на работу купила её себе в надежде, что теперь, наконец, найдётся время научиться игре на ней. Но она явно не угадала. Работы было столько! Она находилась в больнице с восьми утра до восьми вечера, работая на двух участках, да ещё дежурства в выходные! Так и лежала новенькая, яркая, блестящая в чехле и с нетерпением ждала момента, что её кто-нибудь возьмёт в руки. А дождаться так и не могла. Дочь перебралась в Москву, а затем уже в другой город по месту службы мужа, а гитара так и осталась лежать только теперь уже у нас дома. Я держал её в руках, а вспоминал ту, семиструнную старинную. Всю свою жизнь завидовал тем людям, которые владели игрой на гитаре. Они всегда были в центре всеобщего внимания. Им всегда и во всём везло. У них всегда была добрая душа и широкая добродушная улыбка! Может со мной кто и поспорит по этому поводу, но именно такие люди встречались мне. Я всегда мечтал научиться игре на гитаре, но у меня это никак не получалось. Если бы я в своё время сказал об этом родителям… Чем только не занимался: с пяти лет - фигурным катанием, пулевой стрельбой, спортивным ориентированием, туризмом… А вот о гитаре я мог только мечтать, как о чем-то непостижимом и волшебном. Дорос уже того возраста, что на цыпочки можно было не вставать, спокойно протянуть руку и снять гитару со стены. Не было уже моей любимой бабы Феши, некому было бы меня ругать. Она ушла в мир иной осенью, когда вся земля была усыпана золотыми листьями и погода была тёплая-тёплая как в середине лета. Дня через три после похорон я открыл калитку, и весело помахивая ранцем, снятым с плеч ввалился во двор. На скамейке сидела моя старшая сестрёнка Светёлочка вся в слезах. Она приложила палец, к губам предупреждая, чтобы я не шумел, и кивнула, чтобы присел рядом. Из раскрытого окна с проникновенной грустью лилась песня. Доносились чудесные переборы гитары и красивый нежный голос выводил: «В лунном сиянии снег серебрится. Вдоль по дороженьке троечка мчится...» Эту песню я тогда услышал впервые и запомнил на всю свою жизнь. Голос узнал, конечно, сразу! Да я не мог не узнать мамин голос! Домой со Светёлочкой мы зашли минут через десять. Гитара висела на месте. Мама на столе резала лук и у неё из глаз текли слёзы. Отец моей сестрёнки был военным инженером и его срочно откомандировали перед самой войной на демаркацию границы в Белоруссию из Монголии, где они тогда проживали с мамой . Он погиб в первые же дни войны. В молодости мама отлично играла на гитаре и пела. Даже выступала вместе с агитбригадой, но получив похоронку, повесила гитару над бабушкиной кроватью и сказала, что возьмет её в руки тогда, когда вернётся её Вася. Конечно, не вернулся, а она его ждала и ждала…

Ни я, ни моя сестренка об этих маминых способностях в пении и игре на гитаре даже и не подозревали. Спустя годы об этом нам поведала мамина старшая сестра тетя Лида. После долгих лет ожидания мама встретила моего отца. Они поженились. На свет появился я. У нас с сестричкой разница была в пятнадцать лет. Мне в отличие от сверстников повезло. Хотя мои родители были самые старые по сравнению с остальными в классе, зато какая у меня была сестричка-вторая мама! Я тогда купался в ласке и нежности со стороны родителей и сестры. Когда я слышу звон гитары или песню: «В лунном сиянии снег серебрится…» мне сразу же всплывает в памяти старая семиструнная гитара и мамин голос. Давно уже нет рядом ни мамы, ни отца, ни сестрёнки… А память о них живёт, пока живу я. Держу в руках красавицу гитару, и в голову приходит глупая мысль… А что? Может, стоит попробовать и научиться? Неизвестно сколько мне отведено Господом времени! А если ещё успею? Включаю радио... Тишина... А потом вдруг, я вздрогнул от неожиданности! Оттуда из радиоприёмника песня вырвалась наружу: "В лунном сиянии снег серебрится. Вдоль по дороженьке троечка мчится. Динь-динь-динь. Динь-динь-динь колокольчик звенит. Этот звук, этот звон о любви говорит!»

Преданность Евгения Козачок Осень в этом году капризничала. Средина октября, а на улице – ни холодно, ни жарко. Выходишь и не знаешь, что одеть. Утром до косточек пробирает. Днём жарко. К вечеру ещё и ветер норовит под курточку забраться. А потом промчится по лужам, всколыхнёт устоявшуюся поверхность воды и мчится вверх – по веткам деревьев, сбрасывая оставшиеся листья на землю. Осыпаясь, они образовывают под платаном толстый ковёр. По нему стекают капли дождя, превращаясь в маленькие ручейки, стремящиеся вниз к большой луже. Ежедневный, словно по графику, хоровод капель, опускающийся на зонты, утомлял бегущих на работу. Петрович из окна наблюдал, как соседи один за другим выходили из подъезда и, перескакивая через ручейки, бежали, кто к своей машине, а кто на общественный транспорт. Через каких-то двадцать-сорок минут ступеньки отдыхали от бегущих ног, а дверь – от натянутой пружины. Из-за дождей дети не играли на улице, а соседки не сидели на скамейке, делясь новостями. Петровичу стало скучно. Закрыл форточку, решив почаёвничать. Вдруг увидел двух собак, идущих бок о бок. Серая, что была повыше, держала голову прямо и шла по дороге уверенно. Белая перебирала лапами как-то странно, прислонясь к серой. Шли медленно, не обращая внимания на пронзительный ветер и холодный дождь. Временами серая останавливалась, и белая клала голову на шею соседки – отдыхала. Когда странная парочка остановилась напротив его подъезда, Петрович увидел на них ошейники. Стало понятно, что собаки не бродячие. Отдохнули. Серая посмотрела по сторонам и направилась к платану. Белая, прижавшись к её боку, следовала рядом. Подойдя к платану, серая обошла вокруг него и только тогда подтолкнула головой своего друга к той стороне ствола, где была защита от дождя и ветра. Пёс прижался к дереву, а она всем телом прислонилась к нему, согревая. Так они простояли неподвижно, пока не кончился дождь.

Ещё падали с деревьев последние его капли, а серая уже отряхивала их с себя. Потом подошла к белому и головой «прошлась» по его спине, удаляя опавшие листья и влагу. Постояла, прислушалась к чему то и начала разгребать лапами листья. Получилось сухое ложе. Подтолкнула пса к этому ложе. Улеглись рядом, обогревая друг друга. Петрович, наблюдая за ними, забыл и о чае, и о боли в спине. Он пытался вспомнить, чьи это собаки. Не вспомнил. В их дворе уже давно такие не появлялись. И вот появилась эта пара, которая приковала к себе, словно магнитом. День у Петровича пошёл не по его графику. Подходил всё время к окну и смотрел, что они делают и на месте ли? Когда в очередной раз выглянул, то увидел только пса, попрежнему лежащего в листьях. Забеспокоился, что того бросили. Стало так тоскливо на душе, хоть плачь. Вот и пёс, как и он, один остался. Петрович забрал с холодильника оставшиеся две сардельки, отрезал кусок хлеба, набрал воды, взял глубокую миску и пошёл к одинокому псу. Но, выйдя из подъезда, увидел поразившую его картину. Серая собака где-то подобрала старую куртку и, подойдя к лежащему другу, бросила её на него. И снова убежала. Петрович остановился в нерешительности. Не хотел спугнуть больного пса. Пока раздумывал, как подойти, серая возвратилась с куском хлеба в пасти. Положила его возле морды пса, подождала, когда он съест последний кусочек и снова убежала. Чтобы наладить контакт, Петрович начал разговаривать с белым. Тот навострил уши, напрягся, но не поднялся. Положил у самого его носа сардельки, хлеб, налил воду. И только тогда заметил, что пёс слепой. Господи! И у собак, как и у людей, своё горе! Белый к еде не притронулся. Петрович постоял несколько минут и с тяжёлым сердцем побрёл домой. В квартире не сиделось. Собрался за покупками. Благо, что магазин через два дома. Накупил продуктов из расчёта и на собак. У продавщицы попросил большой картонный ящик. Принесла ящик спросив: – Зачем он Вам? -–Двум собакам хочу домик сделать. -– Тогда Вам лучше в хозяйственном магазине взять тару. Там есть прочная упаковка из-под холодильников, стиральных машин. В хозяйственном дали большой ящик, опоясанный металлическими лентами. Еле дотащил его до подъезда. Поставил под свой балкон. Вынес куртку, свитер и дорожку, сплетённую когда-то женой. Постелил всё это в коробке и пошёл к лежащему псу. Хотел перенести его в «домик». Не успел. Прибежала серая, обнюхала пищу, что лежала, подтолкнула сардельку своему другу. Тот съел сразу же. Только после этого и она съела свою порцию. А хлеб чуть поодаль зарыла в листья. Петрович попытался позвать их к себе. Никакой реакции, только плотнее прижались друг к другу. Приручал их к себе постепенно, вынося каждый день им завтрак и ужин. Оставлял всё около домика и уходил. Съедали всё. Но в домик забрались только через неделю, когда пошёл очередной дождь. Балкон предохранял их домик от ветра и дождя. Постепенно и пищу стали брать из рук Петровича. Он присмотрелся к ошейникам. На них были надписи: на ошейнике серой – Джерри, а на белом – Джон. Он прочитал их клички вслух, и Джерри завиляла хвостом, доверчиво уткнулась головой в ногу Петровича. Джон тоже подошёл ближе к нему, но прислонился к подруге. Петрович звал их теперь просто Ри и Джо. И они шли на его зов. За четыре месяца они изменились. Поправились. Стали веселее. Ни на кого никогда не лаяли. Жили спокойно в своём утеплённом домике. Джерри больше не приходилось искать пищу на помойках. Соседи со всех подъездов дома приносили им лакомые косточки, остатки пищи. И удивлялись, что Джерри не ела до тех пор,

пока Джо не окончит трапезу. Она словно ожидала от него заказ на добавку. Добавку Джо не просил, и Ри спокойно съедала то, что оставалось. Она считывала каждое движение Джо и делала всё так, чтобы ему было удобно. Голову его поддерживала, курточкой прикрывала, обводила вокруг всяких препятствий на их пути. Бывало, что они уходили куда-то на целый день. Возвращались к вечеру уставшие и ничего не ели. Лежали в своём домике до утра. Петрович, было, попытался пригласить их к себе. Когда он открыл дверь квартиры, Джерри посмотрела на него такими глазами, словно хотела что-то сказать. Потом, не отходя от двери, заскулила и начала тереться головой об его ноги. Пошла к выходу. Оглянулась. Увидела, что Джо и Петрович стоят на месте – возвратилась. Подошла к Джо прислонилась к нему и повела по ступенькам. Хорошо, что их на первом этаже было мало. Вышли из подъезда втроём. Собаки в домик не пошли, а повели Петровича за собой. Ри всё время приостанавливалась и проверяла – идёт ли он за ними. Пришлось идти рядом, чтобы не волновалась. Шли долго. Петрович несколько раз отдыхал на скамейке то в сквере, то около домов. А собаки ложились у его ног. Любопытство победило усталость. Как же Петрович был удивлён, что собаки привели его к двум могилам на кладбище! На крестах увидел фотографии и надписи: «Ивин Николай Григорьевич» и «Ивина Нина Сергеевна». По датам Петрович определил, что Нина Сергеевна пережила мужа всего на год. Собаки полежали около могил минут пятнадцать. Поднялись и пошли не оглядываясь. Петрович, в смятении, побрёл вслед за ними. Вечером он рассказал соседям о своём странном походе. Тогда Иванович предложил снять с собак ошейники и рассмотреть их хорошо. Может, там есть какие-то сведения о хозяевах собак. Иванович не ошибся. В ошейнике Джона нашли письмо, которое написала Нина Сергеевна: «Люди добрые, если вы читаете письмо, то это значит, что я ушла уже к своему Коленьке, а Джон и Джерри живы. Они брат и сестра. Прошу вас, люди, не оставляйте их одних. Они очень любили нас и любят друг друга. Джон ослеп два года назад. Но Джерри научилась помогать ему. Пожалуйста, не снимайте с них ошейники, чтобы все видели, что они не бездомные. Иначе их могут убить. Джерри тяжело искать одной пищу для Джона. Помогите ей в этом! Спасибо вам, незнакомые добрые люди! Да хранит вас Господь! Ивина Нина Сергеевна». Узнав о письме, которое носил Джо, то даже те соседи дома, что были ранее равнодушны к собакам, не проходили мимо них, чтобы не одарить Джо и Ри добрым словом, колбаской или просто погладить. Преданность и забота Джерри о Джоне поражала. Воображение приписывало им человеческие чувства и ум. Ри понимала каждое движение Джо, прислушивалась к нему, улавливая тончайшие изменения его дыхания. Если он стонет во сне, то Ри начинает лизать ему морду, подталкивать головой, скулить, чтобы убедиться, что он жив и с ним всё в порядке. … Однажды Ри куда-то убежала одна. Джо остался в домике. И непонятно почему он решил сам пройтись. Шёл, не предчувствуя беды, которая оказалась на его пути. Никто из жильцов не заметил, что около пешеходной дорожки за кустом был открыт канализационный люк. Все, кто был дома в этот момент, выбежали на улицу, балкон, услышав душераздирающий вой животного, а потом стон. Толя снял бельевую верёвку, обвязал себе вокруг пояса и попросил мужчин опустить его в люк. Когда подняли их из люка, то на Анатолия страшно было смотреть. Лицо его было словно обескровлено. На спине Джо была рана, но он был жив. Григорий завёл свою машину, чтобы отвезти Джо в ветлечебницу. Но было уже поздно. Через несколько минут Джо не дышал. Клавдия запричитала: – Господи! Что же теперь будет с Джерри, когда она увидит бездыханного

Джо? Никто не заметил, когда появилась Ри. Подбежала к Джо, заскулила, облизывала его голову, толкала носом, стараясь поднять его. Бегала вокруг него, останавливалась, смотрела на людей глазами, полными слёз, прося помощи. Петрович хотел успокоить её, погладить. Но она вся дрожала и не подпускала никого ни к себе, ни к Джо. Стояла и скулила. А потом так завыла, что волосы на голове зашевелились. Невозможно было смотреть на её страдание. Поняв, что Джо не дышит и ей не поднять его, Джерри посмотрела на всех потухшими глазами и ушла. Шла медленно, словно потеряла жизненную силу. Не оглядывалась. Джо увезли за город и закопали. Джерри появилась через два дня. Легла на то место, где последние минуты жизни лежал Джо, и пролежала, не поднимаясь, несколько дней. На воду и пищу даже не смотрела. Потом исчезла и больше никогда не появлялась. Забыть Джона и Джерри не смогли. Особенно скучал по ним Петрович. Попросил, чтобы кто-то выбросил их домик. Сам не смог. … Петровичу снился один и тот же сон: Джерри и дорога, по которой они шли втроём к могилкам Ивиных. Женщины сказали, что сон повторяется не просто так и посоветовали ему сходить на кладбище. Пошёл. Хотел положить цветы на обе могилы. Вдруг заметил, что из-под снега виднеются лапы. Руками разгрёб снег в сторону. Между двумя могилами увидел замёрзшую Джерри. Он понял, что она после смерти хозяев жила только ради Джона. Охраняла его до последнего дыхания, а хозяев - до последнего своего дыхания. Никого не предала!

Я отдаю тебе сердце... Евгения Козачок Рассказ посвящается ВАНЕ ДОЦЕНКО - единственному и настоящему другу моего сына, которому он подарил ЖИЗНЬ!!! (в рассказе реальные события) Юра лежал с закрытыми глазами. Я знала, что он не спит. Прошло две недели, как его привезли из областной больницы. Но ни разу в тёмное время суток он не включил свет. Настольная лампа стояла на тумбочке ненужным атрибутом, как и ноутбук. Рядом с диваном на полу валялись записная книжка и ручка. Чей же ещё номер телефона он вычеркнул? И сколько их осталось из двухсот двадцати пяти? Эти телефонные номера и дни рождения напротив я сама диктовала сыну год назад перед очередной очень сложной операцией на позвоночнике. При воспоминании об операциях сердце моё замирает и кровь стынет. В детстве сын почти никогда не болел. Рос здоровым, весёлым, счастливым. Занимался спортом со своим неразлучным другом Сергеем. Однажды на тренировке Юра упал на спину и не смог самостоятельно подняться. Вызвали «скорую». Пролежал три недели в больнице. Стало легче. А через несколько месяцев в спине появилась такая адская боль, что терпеть не было сил. Сделали операцию. Через год – вторую, так как боли возобновились. После второй операции была рядом с сыном. Упросила-таки главврача и заведующего хирургическим отделением, чтобы разрешили ухаживать за Юрой. Уставала от переживаний и напряжения. Стало легче, когда в хирургию пришли несколько студентов на практику. Юра понравился одной из студенток. Парень он красивый, высокий, стройный. Леночка была готова и днём и ночью быть рядом и

выполнять любое его желание и просьбу. Но Юра только хмурился, когда я ему говорила о Леночке, какая она внимательная, красивая и умница. Мне её однокурсницы рассказали, что Лена отличница и что в Юру влюбилась впервые и с первого взгляда. Юра же только расстраивался от этих разговоров. - Мама, ну посуди сама, зачем я ей? У неё это просто увлечение. Она мне тоже нравится. Но я боюсь влюбиться. Вот увидишь, стоит нам из столицы уехать в наш посёлок, как она и не вспомнит обо мне. А это дополнительная боль. Он даже свой номер телефона не хотел ей давать. И Лена попросила у меня. Дала ей и Юрин, и домашний. Перезванивались, переписывались SMS-ми, виделись по скайпу. Лена собиралась приехать к нам. И вдруг – ещё операция и долгое лечение. Эта операция не улучшила его состояния, а сделала инвалидом. После неё он потерял способность ходить и стоять мог не больше получаса. На изменившиеся глаза сына невозможно было смотреть. В них появилась такая тоска и безысходность, что душа болела от жалости и страха за него. По ночам прислушивалась, дышит ли? Каждый день считала таблетки, боялась его отчаянного поступка. Прежде весёлый и улыбчивый, теперь он замкнулся в себе, стал раздражительным. Но, слава Богу, не озлобился. Боялась, что он возненавидит жизнь и мир, в котором живёт, и не сможет нормально общаться и воспринимать счастье и радость других. Как-то заглянула в записную книжку сына. Леночкин телефон был зачеркнут. Значит, и она на его поздравление с Днём рождения не ответила. Он же, как и прежде, поздравлял с днём рождения всех своих одноклассников и знакомых. Но они не отвечали на его поздравления и SMS-ки. И он, прикусив до крови губу, чтобы сдержать крик, вычёркивал очередной телефон. Подняла с пола записную книжку, полистала. Осталось пять телефонов напротив имен: Серёга, Вадим, Николай, Оля, Света. Вадим и Николай – одноклассники. Девушек я не знала. А Серёга – друг детства. С детсада, когда им было по три года от роду. Вот с этих самых трёх лет, с восьми утра, как только воспитательница их посадила за один столик, они стали друзьями и дружат уже двадцать семь лет. Везде вместе: в школе, за одной партой, в спортзале. И только после окончания школы их пути разошлись. Серёжа поступил в университет. А Юра все эти годы работал программистом (спасибо, директор организации разрешил выполнять прежнюю работу дома) и часто лежал в больнице. Серёжа звонил Юре почти каждый день. А когда приезжал на каникулы, то мчался к Юре, рассказывал ему обо всём, тормошил, заставлял делать упражнения, сам делал ему массаж ног, поднимал и выносил на улицу. Усаживал в машину и возил с собой на охоту, на футбол, в город, где учился, к родственникам, на море. Мне всё время звонил, расспрашивая, как Юра, его настроение, не нужна ли помощь. О помощи спрашивал только у меня, потому что Юра наотрез отказывался от любой помощи. Но Серёжа его не слушал. После окончания университета Серёжа стал успешным бизнесменом. Женился на Настеньке, однокурснице. Но ничего не изменилось в отношениях с Юрой. Только теперь они везде ездили втроём. Несмотря на возражения друга, Серёга неизменно покупал три путёвки, три билета, и слушать не хотел его доводы и отговорки. Побывали в Англии, Египте, Турции. Надо было видеть, как Серёга, метр девяносто два сантиметра ростом, носил Юру, как ребёнка, хотя тот чуть ниже его ростом. Но он нёс его бережно от машины до трапа самолёта, потом поднимались по свободном трапу, так как все уступали им дорогу. Настенька бежала рядом, щебетала, улыбалась, старалась сгладить неловкость, которую Юра испытывал оттого, что его нёс друг, от взглядов пассажиров и прохожих. Особенно девушки обращали внимание на красивого парня, который старался не смотреть по сторонам, и… вздыхали. Работа и внимание Серёжи с Настенькой растопили сердце сына. Он повесе-

лел, воспрянул духом, поверил в то, что всё будет хорошо и что он сможет ходить. Но жизнь не спешила радовать его… Неизвестно, что послужило причиной, но в одну из ночей снова появилась адская боль, пришлось вызвать «скорую». В шесть утра прилетел санитарный самолёт с бригадой врачей, и Юра снова улетел в областную больницу. Когда заносили носилки в самолёт, он улыбнулся и сказал: - Мама, ты не волнуйся, всё будет хорошо. Ты же знаешь, какой я цепкий до жизни. Только Серёге ничего не говори. Хорошо? - Хорошо, не скажу. Улетели. Дала волю и слезам, и сердцу. Думала и молила Господа только об одном, чтобы остался живым единственный сыночек и смог ходить. Сказать-то я не сказала, да Серёжа сам утром прибежал встревоженный: - Что с Юрой? Где он? Я чувствую, что ему плохо! Чего уж там было таить. Рассказала всё как есть. Во второй половине дня Серёжа был уже в областной больнице, позвонил мне и сказал: - Тёть Валь, только что переговорил с хирургами, будут делать операцию. Заверили, что операция должна пройти нормально, сердце-то у парня крепкое! Так что не волнуйтесь. Вы же знаете Юру, он сильный. - Господи, Серёжа, снова операция? Когда будут делать, не сказали? Мне ведь надо занять денег на операцию. - Операция уже через четыре часа. Я всё оплатил и буду здесь до конца. Про деньги не думайте, никогда даже не вспоминайте об этом. Договорились? Я Вам обязательно позвоню. После Серёжиного звонка молилась всем святым и Богу с Богородицей, чтобы помогли моему сыночку выжить и победить болезнь. И Господь меня услышал. Серёжа позвонил, что операция прошла успешно, но в больнице придётся побыть несколько месяцев. Четвёртая операция – это серьёзно. Серёжа с Настенькой часто ездили к Юре, покупали лекарства, книги, видео (ноутбук Серёжа отвёз ему сразу после операции). Брали меня с собой к сыночку и запретили даже думать о расходах. Дважды ездила к Юре автобусом, так как Серёжа и Настенька уехали по делам фирмы на два месяца в Германию. Но и оттуда Серёжа часто звонил Юре и мне. Из областной больницы Юру привезла районная «скорая» две недели назад. И все эти дни он не зажигает свет. Лежит с закрытыми глазами, словно боится, открыв их, увидеть свою судьбу, которая так жестоко обошлась с ним. Тихонько прикрыла дверь в его комнату и ушла к себе снова в бессонницу и в боль сердца. Слёз уже нет. Иссякли, когда всю ночь молила Бога и всех святых, чтобы помогли хирургам спасти жизнь моего сыночка. А рано утром мне позвонил Серёжа: - Тёть Валь, мы приехали. Как там Юрка? Хандрит? Ничего, растормошим, развеселим. И ещё я хочу сообщить Вам хорошую новость. Мне удалось найти в Германии клинику и врачей, которые многих уже поставили на ноги с таким диагнозом, как у Юры. Так что есть надежда, что Юра будет ходить как прежде. Вы ему пока не говорите об этом. А то будет, как всегда, возражать, отказываться и сердиться по этому поводу. Он ещё спит? Позвоните мне, когда проснётся. Хорошо? И мы с Настей приедем к вам. Сюрприз ему хотим преподнести. Привезли подарок, о котором он давно мечтал. Тогда же и скажем ему о поездке в Германию. Через три месяца Серёга снова нёс Юру на руках с третьего этажа к машине, а потом к трапу самолёта и в самолёт. И снова Настенька, как всегда, бежала рядом, щебетала, словно птица счастья, улыбалась, подбадривала друзей, которые были одним целым и душой и мыслями. Богом и судьбой была предопределена их дружба. И то, что именно сила дружбы сможет продлить жизнь одному из них.

…Прошло два года. Юра начал ходить без посторонней помощи и даже без трости. Работает. Встречается с чудесной девушкой. Серёга с Настенькой радуются этому счастливому событию так же, как радовались появлению своего первенца, которого назвали Юрием. Приехали к нам с крохой-сыночком, чтобы познакомились и чтобы спросить у Юры: согласен ли он стать крёстным отцом их сына? И Юра, никого не стесняясь, впервые за годы их долгой дружбы заплакал. Плакал долго и надрывно, смывая слезами всю боль, разочарование, отчаяние, очищая своё сердце для радости, счастья и любви. Любви и благодарности к единственному другу, который ни разу его не предал, не огорчил, не сказал плохого слова, а подарил ему ЖИЗНЬ! Плакали все. Только маленький Юрочка улыбался миру, в который пришёл! А большой Юра только и смог сказать: - Боже, Серёга, и ты ещё спрашиваешь? Большего счастья для меня и быть не может! Ты же знаешь, какое у меня здоровое и сильное сердце. И я готов в любую минуту, если понадобится, отдать его вам, чтобы спасти вашу жизнь.

Листочек Кристина Рабцевич − Ах, какая сегодня прекрасная погода! − сказал мальчик Леша, выглядывая в открытое окно жилого дома. На его восторг обращает внимание отец. Он − мужчина высокого роста. У него такие же большие глаза, как у Алешки, и такие же восприимчивые к природной жизни и красоте. Папа подошел к сыну, положил свою широкую ладонь на голову мальчика. Они стояли и смотрели в открытое окно вместе. На улице хозяйничала осень. Ей было некогда. Она торопилась поспеть к древесному балу. Каждое деревце труженица Осень старалась одеть в лучшие золотые платья. Получилось одно загляденье! В каких принцесс они превращались! А проказник-ветер уже был тут как тут. Он не упускал возможности потанцевать с такими хорошенькими красотками. Ветер- кавалер вежливо пригласил на вальс березку. Он закружил ее в танце. Убранство Леди расправилось; взметнулись листочки: красные, желтые, коричневые, переливаясь своим блеском-цветом. А в память об их вальсе, ветер положил к ногам плясуньи букет листочков. И будет она зимой своим подружкам рассказывать о прекрасном древесном бале. − А ты, сын мой, когда-нибудь задумывался над тем, какая жизнь у листочка? − нарушил молчание отец. − Он маленький и беспомощный. Однако тоже способный на многое. Послушай, что я тебе расскажу, и сам убедись в этом: − Раз один путник возвращался из соседнего города. Он шел пешком, а рядом плелась медленно вся навьюченная лошадь различными товарами, подарками. Ехать, сказать, пришлось не в близкую сторону. Измучился наш странник, устал. Погода, к тому же, выдалась засушливая. «Вот у первого дерева присяду» − решил он. Человек приглядел увесистое дерево, что стояло ближе всего к дороге. «Вот, где я смогу отдохнуть, » − обрадовался путник. Ветви дерева свисали низко, но ожидаемой прохлады путник не получал. А палящее солнце продолжало жечь беспощадно. Один Листочек этого дерева видел эту незадачу и, не думая о себе, со всех сил потянулся вниз к человеку. Он продолжал так делать, пока тень от него не легла на лицо путника. Усталый человек вскоре заснул, а листочек охранял его сон. Самому же листочку с каждым часом становилось невыносимо душно, но он как солдат, терпел эти муки ради этого человека.

Незнакомец хорошо выспался, взбодрился и с новыми силами двинулся в путь дальше. Спаситель смотрел вслед удаляющемуся человеку.. У листочка подгорели кончики и вскоре он заболел. Ему становилось все хуже и хуже, он чувствовал, что скоро его конец. Но он не был оставлен. О нем тоже позаботились, так же как он когда-то проявил милосердие и сострадание к человеку. Добро не остается незамеченным и ни куда не пропадает. Да и вообще, разве может что-нибудь скрыться с глаз или что-то пропасть бесследно, а? Ветерок дунул на листочек своим приветом, и он взлетел. − Я лечу! − сказал листочек. Это была высшая награда за ту добродетель, которую он сделал путнику. Ветер его подхватил и бережно носил в своей руке по всему свету. И сейчас, мой дорогой, если ты окажешься в тех краях и увидишь такое увесистое дерево, обязательно отдохни в прохладе заботливой листвы. А когда будешь сидеть под деревом, обрати свой взор вверх и ты увидишь, что тот листочек видит тебя и всегда готов спасти от жары. − Лешин папа замолчал, и снова вернулась приятная тишина. Легкий ветерок играл с волосами на голове мальчика. Этот ветерок ведь тоже все слышал! Он спустился с форточки, где удобно сидел и куда-то стремительно улетел… На край подоконника, возле которого все еще продолжали стоять два человека, сын и папа, плавно опустился желтый кленовый листочек. Он весь светился, была видна каждая его жилка! − Папа, гляди, листочек! − позвал сын. − Вот видишь, ту историю, которую я тебе рассказал, настоящая. Это видать, подарок от самого господина Листьев. − Возьми его. Леша бережно взял листочек, пошел в свою комнату и положил его на стол. Теперь он всегда напоминает о том, что чудеса даже в нашей жизни случаются!

Мышонок Ян Кристина Рабцевич В консерватории небольшого города Бруно жила целая орда мышей. Утром в подвалах они занимались насущными вопросами, а вечером — всей серенькой толпой шли на бал. Одни танцевали так грациозно и старательно, другие — устраивались поудобнее и с закрытыми от удовольствия глазами слушали творения музыкантов. Можно было бы сказать, что они сидели, развесив уши… Замечу вскользь, что каждый вечерний бал был уникальным и незабываемым. Маленький Ян не пропускал ни одного из них. Он находил укромное местечко, где ему никто не мог помешать – и слушал, слушал, слушал…Дорогой читатель, ты наверное уже догадался, что мышонок относился именно к тем, кто сидел, развесив уши. Мышонок грезил о том, как здорово быть хозяином музыкального инструмента и на нем играть! Тогда бы играли не только люди, но и мыши! Наш герой давно знал, что есть в консерватории комната, где стоит пианино. Там день и ночь играет Человек. Маленький Ян любил этого человека. Он исполнял такие мелодичные творения! Но главное – как это у него замечательно получалось! Мышонок решил приходить к нему. Учиться. Но как показаться?.. Ведь некоторые люди бояться мышей! «А не надо показываться, — догадался Ян. — надо просто наблюдать и учиться». … Вот мышонок уже готов внимать. Он следит за каждым движением рук музыканта, его длинных пальцев, почти неуловимых. «Как они бегают»! – восхищается мышонок. - «Да они же танцуют! Вот это открытие! О, так и я смогу»... И он впервые в жизни затанцевал на паркете, тренируясь, чтобы воспроизвести это на

клавиатуре. Ведь прежде он лишь слушал музыку, когда другие – танцевали. Теперь мышонок с нетерпением ждал ухода Человека. Скоро настал час, которого Ян так ждал: пианист покинул свой кабинет. Мышонок, удостоверившись, что все тихо, выполз. Бегом к пианино! Он взобрался на стул, затем прыгнул на клавишу – а она, проказница, пропела. У мышонка сжалось сердце. Он плотно прижал уши и закрыл глаза… Стало тихо. Ян осмотрелся и увидел: на крышке лежит тетрадка с какими-то интересными значками. То так прыгают, то этак… Наш мышонок решил: «Буду повторять за этими значками. Сначала за одним – прыг на клавишу! Затем − на другую!» И пошло дела: прыжок на месте, затем поворот, остановка, опять прыжок… Только клавиши мелькают. Мышонок танцевал с этими загадочными значками. А музыка лилась, как из-под настоящих, человеческих пальцев знаменитого маэстро. Незаметно стало светло — и пришла пора мышонку возвращаться домой. На следующий день Ян решил попробовать другие комбинации со значками: сначала только верхние, а затем — и нижние. И выходило просто изумительно! Так прошло несколько дней, пока не произошло чудо… Рано утром, в первый будний день недели, по обыкновению, пианист пришел в консерваторию давать урок юным дарованиям. Он поприветствовал хранителя ключей, и попросил ключ своего кабинета. − Мистер Рожь, ключ № 18, пожалуйста. Хранитель засуетился. − Вот, держите, — и подал ему изящный ключик, похожий на скрипичный. Пианист уже повернулся, чтоб пройти по коридору и скрыться с глаз, как Рожь не выдержал и с хитринкой промолвил: − Маэстро, вы вчера вечером такую прекрасную комедию сыграли, да так долго, а заслушаться, ну просто восхитительно! И надо же — Вы пришли на работу в воскресенье! − Спасибо, ваша похвала – честь для меня, – ответил пианист. Маэстро удивился — он вчера вечером не был в консерватории. «Наверно, кто-то из моих учеников обзавелся поддельным ключом,» — решил он. И пианист пожелал разузнать, кто это проказничает в его отсутствии. Утром, как обычно, он провел свой урок и ушел. А к вечеру вернулся и тихо начал подходить к своему кабинету. «Да, - подумал он, - кто-то играет, и произведение совсем незнакомое. И так хорошо получается!» Маэстро заглянул в замочную скважину и не поверил своим глазам. Перед ним предстала такая картина: маленькая серенькая мышка очень старательно прыгала по клавишам, поворачивалась так свободно, как в танце, а в конце поклонилась. Это очень позабавило маэстро. Он быстро открыл дверь,− и застал Яна врасплох. А тот застыл на месте и не мог сдвинуться. Ему так не хотелось расставаться с пианино! И он решил показать человеку все, чему научился у него. Ян робко начал свой рассказ: клавиша вправо, вверх, немножко левее… Затем ушки его стали остренькими, носик – влажным, Ян расхрабрился и сыграл все, что он умел и всё, что хотел! А в конце — поклонился маэстро. Маэстро прослезился и не смог удержаться от аплодисментов. − Привет маленький музыкант! Приходи ко мне каждый вечер, мы будем вместе играть. − Пи-пи-пи, - пропищал Ян в знак согласия. Он был рад, теперь у него появился настоящий учитель. Да еще какой! Самый выдающийся пианист и композитор во всем том городе Бруно! С тех пор, когда Маэстро давал сольные концерты, отбоя не было от зрителей. Кто-то приходил посмотреть на дрессированную мышку, а уходил – законченным меломаном. И все стремились взять автограф у Яна, — отпечаток его серой лапки. Самой музыкальной мышиной лапки в мире!

Полночь Алэмэст «Однажды давным-давно...» - так начинается каждая история, которая поведает нам о волшебной стране или мире, кому как угодно... Я приведу несколько примеров вам. Допустим: где короли правят своим королевством; в башне заточена принцесса, что ждёт своего принца на белом коне, и её охраняет дракон; или вселенной, которой нет конца, разные народы, животные, корабли так и бороздят в тёмной глуши космоса. Так вы обычно знакомитесь с историей, что начинается со слов «Однажды давным-давно…». Расскажу я о своей истории тогда, которую вы прочтёте. Само описание далось легко. Я много времени обдумывала эту затею, а сама мысль пришла внезапно, когда прочитала роман Джека Лондона «Мартин Иден» об истории матроса, который открыл в себе писателя. Есть некая доля отражения самого автора. В ней, я познакомилась с замечательным героем, который, не смотря на все свои трудности в жизни, добился успеха. Он вдохновил меня на одну мысль, что нужно добиваться своей цели с малого. Закончив читать роман, я по-другому начала воспринимать истории, где пишут не от души, а о том, как закрыться от реальности. Другими словами, люди не придают значению тому, что действительно происходит в жизни, и пытаются как-то всё сгладить и лишний раз не касаться сие эпопеи жизни. Как там говорилось в книге… Дайте-ка вспомнить… Ах, да! Мартин ужаснулся тому, я полностью поддерживаю его, что было написано в газетах, в журналах, которые он читал, мол, да где тут душа? Пусто, да и только! Никакой жизни! Мартин пытался понять, почему его работы не принимают. А всё почему? Потому что он писал от души. Когда мы читаем, то ощущаем состояние автора, то, что он написал. Если говорить начистоту, то встречаешь такие переживания у главных героев, что задумываешься о том, а что у тебя самого происходит? А те книги, которые написаны под язык общества, не могу читать. Никаким образом. Там нет души. Понимаете? Посему, неважно какой жанр ты читаешь, важно то, как он передан в том или ином произведении. И о жизни Мартин писал. Не в том плане, что, вот жизнь это т.д и т.п. Другими словами, герои не строят «воздушных замков», спускают себя на землю к жизни, то какой она есть, а именно – не без трудностей, которые если не преодолеешь, то не справишься ни с чем. Будь то романы о любви, которые я не могу воспринимать всерьёз. Или же детектив, где расследуют очередное незаконченное дело. Будь-то фэнтези, фантастика и т.д и т.п. Мартин понял, что нужно сие публики, которые будут разбирать его работы как горячие пирожки! Он решил, что, нужны коротенькие истории, к примеру, где нет никаких трудностей. Когда старшая сестра, прочтя его первые работы, сказала, мол, да тут и так в жизни худо и ты тут со своими трудностями! Вроде ничего не упустила и правильно передала свою мысль. Печальный конец у истории Мартина Идена вышел… я последние предложения перечитала два-три раза, казалось, что всё хорошо, всё идёт как надо, но нет… Если бы его кто поддержал в тот момент, то может быть всё обернулось по-другому, а может хуже, кто знает, но речь не об этом. Ребята, если кто читал книгу, то поймут меня, а если ещё не успели, то прочтите. Вы не пожалеете! Спасибо маме, что рассказала про столь поучительную историю, правда это произошло давно, но прочла я Мартина Идена буквально месяц

назад. Поразмышляв о книге, я подумала, что стоит написать небольшую работу и авось кто прочтёт и расскажет другим. Может, есть какие-то недочёты, расскажите о них, бета открыта для вас. Я не могу увидеть всё, что могут увидеть те, кто хорошо видит. Сказать по правде, я не такая как все. В плане здоровья, и это касается зрения. Да, соглашусь, что неважно, здоров ты или нет, ты можешь добиться успеха. И поэтому, я не опускаю руки и дарю вам шанс познакомиться с моей новой работой. «Полночь» прилагается к предыдущим работам, которые вышли объёмными. Я учла тот факт, что, не все могут читать «Большие работы» и поэтому перешла на «Рассказы и т.п», может, так быстрее разогрею интерес у читателей. Сказать по правде, эта история, которую вы прочтете, является Легендой, о которой слагали алхимики в предыдущей работе «Феникс», «Потерянная душа» и других, которые я опубликую позже. Если будет интересно, прочтите, я буду очень рада всем! Буду надеяться, что не пройдёте мимо и с душой отнесётесь к моим трудам. Так же хочу отметить тот факт, что не все могут оценить то, что прочтёте. Я не сто рублей, чтобы меня все любили! Так что, дерзайте! Искренне ваш автор: Alhemist Случайная встреча. Жил садовод в двухэтажном доме. Он у него не такой как все. Стены его жёлтые с бардовой крышей. Дымоход зелёный, рядом на пике вился самолётик с пропеллером. Рамы окон белые. Деревянная дверь. К крыльцу вела дорожка в виде плиток: жёлтой, красной, зелёной и белой. За окнами виднелись светлые плотные шторы. Вокруг всего дома растения, цветы и деревья. Всё компактно и мило смотрелось. Никто не мог пройти мимо двора и не осмотреть, что за высоким кирпичным забором, и пока собака не залает, не уйдут. Верный пёс, породы кане-корсо, чёрного окраса, по кличке Гром, всегда был на своём месте. У него не было будки, он спал на крыльце. В один прекрасный момент, Нэран, так звали садовода, встретил девушку, по имени Джейн. Она ослепила своей красотой его до без памяти! Он готов был на всё, чтобы она полюбила его. Но всё не так-то просто. Нэран разыскал дом Джейн. Он некоторое время проходил мимо или же здоровался, дарил комплименты. Мимоходом осматривал двор. Чем-то похож был на его, только цветов больше, чем деревьев. Сам дом одноэтажный, белый с коричневой крышей. Деревянный окружал весь участок. Он был настолько стар, что за домом видно, как часть забора завалилась на бок. Нэран решил предложить свою помощь Джейн, по поводу забора. На что она немного смутилась. Его нрав её поражал. Конечно, материал для замены забора у неё имелся, нет кому, помочь. В ходе работы выяснилось, что Джейн выросла с бабушкой. Её не стало буквально месяц назад и поэтому Джейн приводит дом в порядок. Нэран твёрдо для себя решил, что будет помогать Джейн, потому что после услышанной истории стало самому тяжело. Он часто пропускал всё через свою душу, чтобы полноценно понять человека. Посему, закончив работу, Джейн пригласила его к себе в дом на чашечку чая, но Нэран вежливо отказался от приглашения, мол, время уже позднее, нужно домой идти, а иначе его сад будет выглядеть худо. Ну не совсем так он выразился. Объяснил, что через пару часов приедет покупатель за своим заказом. Джейн, конечно, всё поняла и пожелала Нэрану хорошего времяпровождения и ещё, что ждёт в гости в субботу или в воскресение, но в будние дни не стоит.

- Я работаю ветеринаром, - был ответ. - Животных люблю! - Хорошо, тогда, жди, скоро буду у порога твоего дома, - обещал Нэран. С того момента прошло две-три недели или больше, всё казалось, случилось только вчера. У Нэрана накопилось много заказов. Даже не получалось толком сесть за стол и покушать, не хватало денег на еду. Он не видел сна ни в одном глазу. Всё принимал заказы и принимался за другие. Что-то денег всё меньше и меньше, что же не так, он не мог этого знать. Сад выглядел сухо и хмуро, что-то мешало процветать ему. Вроде бы заказчики соглашались принять его растения, а вроде и нет. Может, сад заболел? Нэран поглядывал в окно на задний двор. Он стал пустым и безжизненным, только ёлки да берёзы стояли, которым больше лет, чем дому Нэрана. Не дрова же продавать ему! А хотя можно было бы и дрова. Видимо придётся взяться за топор, который использовался прошлой зимой. Нэран горько вздохнул и закрыл лицо ладонями, гадая, что делать дальше. Мысли так и вертелись в голове. Нэран ходил по комнате. Из одного угла в другой. Он почувствовал головокружение и плюхнулся на диван, тяжело вздохнув, махнул рукой вниз и скрючился в позе мыслителя, поднимая глаза к зеркалу рядом с входной дверью. - Стыдно приводить Джейн к себе, - сказал своему отражению он. - Она ведь знает о саде. И правда, так оно и есть. О его саде говорил весь город, в котором он бывал лишь раз, по обещанию - к старшей сестре, Карэн в гости приезжал и то на день рождения. Она понимала, что Нэран не может оставить свой сад без присмотра. Она знала, что если младший брат занялся чем-то, лучше не стоит его тревожить. - Эх, братишка, - вздохнула как-то Карэн. - Пропадёшь ты, как и сад, девушку тебе надо! - Опять ты за своё! - хлопнул по столу он. - Что за критерии чёрт бы его побрал?! Складывается впечатление, что кроме как девушку искать, больше делать нечего. Тот разговор был в прошлом году, а может и в этом, вспомнил Нэран. Сейчас было уже не до этого. Он мыслил, как быть, если Джейн пригласить к себе и не провалиться сквозь землю! Ведь, у неё уже был от него подарок в виде огромного букета цветов и, кто его за язык тянул, похвастался, сказанул-то ведь: - Вот увидишь, у меня их полно! А теперь? Что теперь? Да ничего, одни сорняки, которые нужно выкопать, а иначе всё пропало! И работа, и личная жизнь. Ну, и ну, Нэран себя так загрузил лишними мыслями, что не заметил, как в его дом постучали. Он мигом очнулся и открыл дверь. О, боже! Только не сейчас! Нет-нет! На пороге стояла Джейн, в своём роскошном платье, в котором встретил её в первый раз. Нэран ещё пару секунд глядел на Джейн, будто первый раз встретил, и замешкался. - А ты душка, когда стесняешься, - хихикнула она и зашла за порог. - Может быть, - устало ответил Нэран и закрыл за гостьей дверь. - По чём пришла? Мы ведь договорились, что... - Да-да, я помню, - кивала Джейн, глядя на Нэрана. - Ты сказал, что позовёшь меня, но я решила сделать тебе сюрприз, - улыбнулась она и опустила голову вниз, будто в чём-то провинилась. - Хотела увидеть твой сад! Он так прекрасен, по твоим словам! Любопытство одолело меня. Покажешь? Нэран поник в плечах и зажмурился на пару секунд, чтобы не запутаться в словах, а ещё лучше сказать правду, но получится так, что, когда Джейн войдёт в его сад, то увидит НИЧЕГО и ей покажется, что он хвастун, как и все - на словах только герои, а на деле... Но ведь это совсем не так, нет! - Не сезон, - был ответ. - Народ выкупил всё, что было у меня. Как саранча та, будь они не ладны! Я каждый день слышал стук в дверь, и вечером, мол, мне надо у

вас купить... Так вот, ничего не осталось. Стыдно мне перед тобой... - он подошел к окну и указал на задний двор. Джейн бесшумно ахнула, глядя в него, глаза похожи как у лягушки или совы. Она сдерживала своё удивления, или что-то в этом духе... Не могла понять, почему не хочет осуждать его. Нутро подсказывало, что, Нэран не такой как все, что пытались очаровать её. Да, Джейн девушка видная. Хрупкая внешне. Среднего роста. Худенькая, не совсем худая, как некоторые называли её, а стройная. Каштановые, чем-то похожи на рыжие, волосы свисали на плечи, локоны так и вились от каждого шага. Кожа смуглая, как молоко, не особо лип загар. Личико как личико, но вот глаза! Похожи на серые тучи, которые сгущались на голубом небе. Так и привлекали к себе внимание! Губы с малиновым оттенком. Тонкие брови. Аккуратненький носик. Но вот душа у неё сильная и никого к себе не подпускала, но что-то в этом парне привлекало её. Только не могла понять то именно. Нэран не был даже похож на других молодых людей, которых она видела на улице или просто случайно встречала у своего двора. Он высокий, широкоплечий, немного сутулый, не сказать что худой и не стройный, как-то по-своему хорош, больше жилистый. Кожа очень бледная, чем-то похожа с её кожей. Короткие русые волосы, подстрижены под ёжика. На лице слегка виднелась щетина. Голубые с серыми крапинками глаза, для неё они казались огромными! Вот это да... пронеслась мысль у Джейн, невозможно взгляд от них отвести... Ярко выражены скулы, которые придавали серьёзность. Не сказать, что нос большой, но вот ноздри всё время почему-то часто дышали. Он волнуется? - думала Джейн. А вот губы, очень привлекали её. Интересно, каково это поцеловать их? Хм, этим вопрос задаёт себе не первый раз. Может, это просто симпатия? Или, влюблённость? Она не могла совладать со своим внутренним голосом, который так и норовил вырваться наружу. Что и случилось. Нужно совладать с мыслями, а иначе ничего путного не будет. - Не печалься, - сказала ласково Джейн. - Я верю твоим словам. И всегда им верила. Ни на секунду не усомнилась в них. Так вот, я проходила курсы ботаники и поэтому, показывай, свой чудесный сад! Может, и вылечим его! И правда, через пару месяцев сад пришёл в норму. Даже лучше - чем до этого времени! К концу июля заказам не было и конца! Нэран пообещал, что жениться на Джейн, дружба у них тёплой и откровенной стала. Джейн на это заявление, как и любая девушка, отреагировала с осторожностью, мол, смотри, как бы твои действия не оказались правдой. Но Нэран был настроен решительно и обдумывал мысль о помолвке. Кольцо то ведь нужно, вроде как, да только Нэран по-своему решил предложить руку и сердце своей любимой, и неповторимой Джейн. Прошёл месяц-другой и никто не покупал ничего у Нэрана, мол, да что у вас брать, если всё одно и то же. То ли зависть у людей возникла, то ли появился у Нэрана конкурент. Он этого не знал, и начал думал, как исправить эту ситуацию, чтобы накопить денег на подарок для Джейн. - Пойду-ка, поищу, вдруг, что новое найду, - предупредил он, и поцеловал Джейн в щёку. - В полночь вернусь, жди. Нэран ещё долго бродил по лесу, пока не наткнулся на озеро. Он хотел было разинуть рот, от столь ослепительной красоты, но лишь издал испуганный вздох или задержал дыхание так случилась, сам того не понял, и подходил к месту. Вокруг озера росли алые, розовые, синие, голубые, жёлтые и всякие-всякие цветы, а за ними росли сплошной тёмной полосой деревья. Нэрана ничего больше не удивляло, как цветы! Это ведь, сколько можно у себя посадить! Таких цветов точно ни у кого нет. Да-да! Душа Нэра ликовала, пока подходил к озеру, как вдруг синий свет озарил воду.

Нэран подошёл ближе и глядел на происходящее завороженно. Свет становился ярче, и ярче. Что-то выплывало. По воде шли круги и наконец, из-под дна выросла, если это можно так назвать, огненная роза. Огненная! Понимаете? Такого быть не может, неужто Нэран спит! - Ёлки палки! - ахнул он. Роза увеличилась в размере и распустилась, превращаясь в кулёк, который не утонул, а оставался на плаву. Нэран вытянул голову и пуще прежнего ужаснулся. Младенец глядел на него и улыбался. Лицо его так и сияло от света луны. Он тянул хрупкие ручки к Нэрану. Тот выполз из кустов и взял младенца на руки, начал убаюкивать. - Вот это да, - молвил Нэран. - Мне ведь второй десяток только стукнул, а уже... - голос его стих, и он глядел в ярко-голубые глаза младенца. - Эх, что с тобой делать-то? Сказать по правде, Нэран любил детей. Когда к нему наведывалась, Карэн со своей семьёй, то удивлялся тому, как его любят племянники. Он в тайне мечтал о дружной семье. Но... он не думал том, когда именно. Похоже, Боги милостивы к нему. Ещё не отойдя от озера, Нэран снова увидел свет на глади. Какие-то мутные светлые линии выстраивались в буквы, и Нэран вычитал слова: «Жизнь... приходи сюда ровно через год в это же время» Нэран взглянул на небо. Он хорошо умел считать время по нему. И понял, что на часах полночь. Он не мог совладать с собой. Не знал, что скажет Джен, когда придёт домой. Она ведь у него осталась в гостях. Сегодня у Нэрана день рождения. Он уже наступил. Вот это подарок - так подарок! Придя домой, Нэран рассказал историю Джейн. Она внимательно была шокирована услышанным. Не каждый же день слышишь и видишь такое. Конечно, Джейн не поверила и приревновала, мол, у тебя ребёнок от другой девушки и я не стану с тобою жизнь. Так и случилось. Уже как год, Нэран и Александр, так он назвал малыша, жили вдвоём. Он считал его младшим братом, и покуда было много работы, то Карэн помогала ему. Да, сестра поняла брата с полуслова, всегда на его стороне. Он всегда мог поделиться с ней со всем, что тревожит его, но не мог, до этого момента, пока не появился Александр. За полчаса до полуночи, Нэран разбудил Александра, чтобы пойти с ним на озеро. Карэн крепко спала в кресле качалке, а детвора её уснула на диване. Нэран диву давался своему дому. Сколько в нём места, а всё пусто – как и в его душе. Ночь выдалась холодной. Нэран немного озяб, а вот Александр так и топал рядом. Ему, похоже, холод нипочём был! Дойдя до озера, они присели на сухую траву у берега. Буквально через пару минут на озере снова появился свет, только в тот раз был алый, а в этот раз синий. Александр спрятался за Нэрана и смотрел из-под плеча его. Нэран приобнял малыша и взяв его на руки, подошёл к озеру поближе. Как будто вчера я был здесь, пронеслось в голове у Нэрана. Он опустил Александра на ноги, а сам зашёл по щиколотку в воду. Нет, роза слишком далеко, нужно шагнуть ближе. И вот уже по пояс в воде, Нэран увидел розу, окруженную прозрачным голубым огнём. Он не выдал удивления, а ждал. Роза начала почему-то опускаться на дно и одновременно появлялся малыш. Нэран вовремя среагировал и вынул кулёк из воды. Малыш не издал звука, но его грудка дышала, а веки смежены. - Спи малыш, - шепнул Нэран и прижал его к груди своей. - Ой! - выкрикнул Александр и указывал хрупкой ручкой на воду у своих ног. Нэран поспешил к берегу и, не выйдя из воды, успел прочесть надпись: «Он не один...». Дальше, не было видно. Надпись исчезла. Нэрану не по себе стало от увиденного. Он поглядел на малыша, который даже и не проснулся. Александр любопытно глядел на своего младшего брата и захлопал весело в ладошки. Нэрану ни-

чего не оставалось делать, кроме как улыбнуться. Услышав шорох позади себя, он обернулся и увидел Джейн. Она хотела подойти к Нэрану, но он не проронил ни слова. Младшего держал одной рукой и прижимал к груди, а старшего взял свободной рукой за руку, и твёрдой походкой пошёл домой. Джейн несколько лет проходила мимо дома Нэрана, но так и не осмелилась явиться к нему. Да и он не горел желанием заговорить. Уколола сильно она своими словами тогда. Нэран понял, что в любви важно понимание, если правильно подбирать слова. Гром лаял и лаял. Мимо забора проходила знакомая фигура снова и снова. Нэран воспитывал своих сыновей сам. Они росли у него крепенькими и смышлёными. В один прекрасный момент, когда Александр научился говорить, он по-своему спросил, кто там ходит за забором? Нэран тяжело вздохнул и велел сыну пойти пригласить гостью. Он знал, кто пришёл. Через пару секунд, Джейн вошла с Александром во двор. - Наконец-то ты меня к себе пригласил, - вымолвила робким голосом она. - Ему спасибо скажи, - лишь губами улыбнулся Нэран. А что произошло дальше - это уже другая история…

Мы все хотим быть счастливыми Иван Габов Мы все хотим быть счастливыми Иван Габов не новогодняя феерия I Я лежу в темноте, открыв глаза. Тридцать первое декабря… Мы опять разругались с Юлькой. Вдребезги. Навсегда. Я смотрю в невидимый потолок. Счастья нет. Из сумрака утра проступает серый потолок и безжизненные рожки люстры. Мы все хотим быть счастливыми. Мы должны быть счастливыми. А вдруг счастье тоже - однажды проступит? На фарфоровых плафонах паутина. Где-то за печкой стрекочет сверчок… «Я сижу в своем саду. Горит светильник. Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых. Вместо слабых мира этого и сильных - лишь согласное гуденье насекомых». - Тридцать первое декабря! Да-а… «Стоп... какой к чёрту сверчок? За какой печкой? Я лежу в своей постели в старом кирпичном доме!» Я взлетаю с кровати, накидываю на ходу синий Юлькин китайский халат с красными драконами, выбегаю из спальни в коридор и рву на себя входную дверь… Шурка из соседней шестнадцатиэтажки-муравейника - в большущей чёрной

демисезонной куртке и широченных чёрных штанах - ползает на коленках по нашей площадке. Одной рукой он опирается о бетонный пол, а другой тянет за шкирку дымчатого котёнка. Котёнок мотает головой и отчаянно мяукает. Шурка сопит, рычит, имитируя голосом большую машину. - Ты зачем кота мучаешь, бандит? - Это джип, - отвечает Шурка. - В снегу застрял. - Джип? - удивляюсь я. - Типа «Лаборджини Урус»? - Ага, - кивает Шурка. - А что это? Хватка его на секунду ослабевает, и котёнок, обретя свободу, сбегает вниз. - Ну вот, - раздосадованный мальчик встаёт с колен. - Ты есть хочешь? - спрашиваю я. - Ага, - кивает Шурка, отряхивая штаны. Шурка всегда хочет есть. Бог или жизнь испытывают нас на прочность. Проверяют, на что мы способны. Посылают невзгоды, болезни, утраты. И всё вдруг меняется круто и безвозвратно. Всё вокруг. У меня так случилось два года назад. Когда за рулём большой фуры заснул молодой водитель. Неуправляемая громадина выскочила на встречную полосу, подмяв под себя машину, в которой мои родители спешили в аэропорт - встречать близких друзей... До этого мой мир был полон людей и ярких красок. Кто-то плывёт по течению. «Что я могу?» И падает на самое дно. Другие - озлобляются. Становятся жестокими к окружающим и к себе. И только некоторые способны увидеть сквозь сумрак невзгод своё предназначение, смысл жизни. Тогда-то я впервые и увидел Шурку. Маленький мальчик безутешно плакал. Огромные слёзы бесшумно катились из его больших глаз. «В мире есть кто-то, кто тоже страдает… Может быть, страдает ещё сильнее, чем ты». Шурка всегда хочет есть. Я достаю из холодильника кусок докторской и пять яиц. «Прощай, оливье». Слышу, как Шурка моет руки в ванной. Я стою у плиты над сковородкой. Он подходит к столу, садится на свой стул и смотрит своими глазищами на меня. Я режу батон и не смотрю на него. Просто чувствую это. Наливаю томатный сок в высокий стакан. Ставлю на салфетку тарелку, стакан, кладу рядом вилку и ухожу в ванную. Захожу в кухню минут через пять. Кажется, ничего не изменилось. Шурка сидит на своём стуле, но перед ним на столе - чистые тарелка, стакан, вилка. - Дядя Миша, можно? - спрашивает как обычно Шурка. - Что? - притворяюсь я. Шурка шумно вздыхает и спрашивает обиженно: - Ну как что? - А? - продолжаю притворяться я. Но, слыша нетерпеливое сопение, поспешно добавляю: - Да-да, конечно. Шурка идёт в большую комнату, и через мгновение квартиру наполняют звуки музыки. Шурка играет на стареньком фортепиано. Шопен. Фантазия-экспромт…

Шуркины костлявые предплечья каким-то непонятным нервным способом приводят в движение локти так, что его тонкие и пока не очень длинные пальцы словно скользят по клавишам. Лишь зависая на мгновение. Будто бы подчёркивая определённые ноты. Заставляя звучать их короче или длиннее, тише или громче. Преподаватели, которые учили когда-то меня, взяли Шурку в середине учебного года. Как только увидели это скольжение кистей, испытали напряжённость звуковой кульминации, создаваемой им мелодии. Я тоже ходил в эту школу. Часами изнурял себя труднейшими пассажами. Работал над звуком. Пытался копировать чужую технику… Сейчас Шурке семь лет. Мне - тридцать семь. Но так, как играет Шурка, как он слышит и понимает музыку, я не смогу научиться за всю свою жизнь. Шурка - гений. Шурка может играть сутками напролёт. Но сейчас звуки поглощает тишина. Я заглядываю в комнату. - Дядя Миша, а Дед Мороз - это Бог? - в голосе мальчишки робкая надежда. - Не знаю, - теряюсь я. - Я прошу его вернуть маму и папу… Я смотрю Шурке в глаза и вижу в них боль и тоску старика... Юлька говорит, что я бесхарактерный. - Интеллигентный Михаил Петрович, - говорит она ехидно всякий раз, когда хочет поддеть меня. Когда я не могу починить кран или у меня убегает кофе из турки. Когда я забываю сотовый телефон или зонт. Или, когда у неё просто заканчиваются аргументы. - Тебе нужно поговорить с его приёмными родителями. Объяснить, что Шуре с тобой лучше. Что он прикипел к тебе. А главное - музыка. С тобой он станет великим музыкантом, - она начинает заводиться, её нос и щеки бледнеют, а губы становятся алыми. Я зачарованно смотрю на неё. - Ты же мужик... хоть и... с высшим педагогическим образованием, - кричит Юлька. - Я пробовал. И через районный орган опеки и попечительства, - я начинаю оправдываться. - И что? - Юлька удивлённо вскидывает брови и становится ещё красивее. - Они организовали несколько проверок, - я пожимаю плечами. - Никаких нарушений по уходу или содержанию детей не выявлено... - Не вы-яв-ле-но, - передразнивает Юлька и добавляет: - Ну, дай им денег, в конце концов! - Как ты можешь! - уже кричу я. - А так и могу, - орёт Юлька в ответ и чуть позже тихо произносит: - За счастье нужно бороться. Не на жизнь, а на смерть... Иначе - умрём несчастными... II Активная жизнь муравейника под вечер затихала... В квартире шестьдесят четыре чирикнул вкрадчиво входной звонок. - Лизка, шухер! Опека! - крикнул хозяин - Василий Гузиков. Он вскочил с дивана и выключил телевизор. - Доставай быро конфеты! Да… и мандарины дай им. Лизавета Андреевна - приёмная мать двух девочек-близняшек девяти лет и мальчика семи лет - встрепенулась, проверенным движением отперла дверцу бара и выставила на сервировочный столик у дивана вазу с шоколадными конфетами. Затем прошмыгнула в кухню и сразу же в другую комнату, где три пары глаз уставились

на неё вопросительно и с опаской. Сёстры расположились рядышком за большим столом, читали книгу. Мальчик сидел на нижней полке двухъярусной кровати. По другую сторону стола стояла небольшая тахта. - Эх, сиротинушки вы мои, - пропела Лизка, подошла к детям и сунула каждому в руку по одному маленькому оранжевому приплюснутому плодику. - Кушайте, на здоровье. - Спасибо, мама! - хором ответили дети. В это же время Василий Александрович открыл замок, распахнул входную дверь и замер с широкой улыбкой на круглом лице. На пороге стояли - маленького роста худенький Дед Мороз с молочной бородой, в красном с отороченным белым кантом халате, с длиннющим посохом в правой руке, и высокая Снегурочка в голубом платье до пола и кокошнике - в серебристых звёздах, с голубым бантом в огромной белёсой косе и большим красным мешком за плечами. - Здесь дети прилежные ждут поздравлений? - звонким голосом спросил Дед Мороз. Снегурочка переминалась с ноги на ногу. - Дратуте, - промурлыкал Василий Гузиков и зарделся, отчего стал ещё больше похож на толстого рыжего кота в цветастых шортах и белой футболке в широкую горизонтальную фиолетовую полоску. - Разрешите! - гаркнула мужским голосом Снегурочка и, оттеснив хозяина, шагнула внутрь квартиры. Дед Мороз прошмыгнул следом и через коридор вбежал в ту комнату, где до этого на диване сидела семейная пара, и громко закричал: - Тук-тук-тук! Откройте двери! Отыскал вас еле-еле. Самый добрый Дед Мороз Вам подарки всем принес! Из другой комнаты выскочила Лизка в розовом полупрозрачном пеньюаре, и - замерли в дверях одна над другой - три взволнованно-удивлённых детских головы. «Точно из опеки», - подумал Василий. «Слава богу - не опека… с Васькиной работы», - подумала Лизавета, присаживаясь на край дивана. Снегурочка, завидев детей, пробасила: - Дедушка Мороз, я хотела с детишками поиграть, им загадки загадать! Можно? Дед Мороз, нарезая круги вокруг сервировочного стола, проблеял: - Конечно, внученька! Хозяин с достоинством сел на диван, сложил руки на груди и приготовился смотреть представление. Снегурочка поставила мешок на середину комнаты и, бегло, но цепко осмотрев комнату, проорала: - Из лесу приходит к детям Зимой. Но не бывает летом! Вся в игрушках на иголках Зеленая… большая… - Ёлка, - негромко отозвались дети. - А где же ёлка? - вдруг низким голосом спросила Снегурочка и обратила свой взор на Василия и Лизавету. - Так! - опешил Дед Мороз. - Это что же получается, папаша? - хрипло начала Снегурочка. - А то, что у детей нет ёлки! - прервал её Дед Мороз и взял посох обеими руками.

Шура и близняшки - Таня с Маней выглядывали из-за широкого торса Снегурочки. Дед Мороз, не сводя глаз с Василия и Лизаветы, коротко приказал: - А ну-ка, внученька, раздай подарки детишкам! Широкоплечая Снегурочка послушно вручила каждому ребёнку по небольшому красному мешочку, приговаривая низким мужским баритоном: - С Новым годом поздравляю. Вас любовь, удача ждет. Принесет вам много счастья И успехов Новый год. Хозяин с хозяйкой настороженно поглядывали друг на друга, изредка пожимая плечами. - Вас как зовут, убогонькие? - оскалился Дед Мороз, обращаясь к ним. - Василий Александрович! - гордо молвил хозяин. - Лизавета Андреевна, - промычала хозяйка. - Ну, ребята, - Снегурочка легко подтолкнула детей. - Идите-ка к себе. А мы тут поговорим сейчас... с мальчиком Васей и девочкой Лизой… Ребята послушно удалились. Закрыли двери и, усевшись на пол, принялись разглядывать подарки. - Так, - протянул Дед Мороз, перекидывая посох из правой руки в левую и обратно. - Так-так-так... - Что ж ты, Дедушка Мороз, даже выпить не принёс? - с патетикой поэтической фонетики спросил не ожидающий никакой опасности мальчик Вася. - Ты кем работаешь? - вместо ответа поинтересовался Дед Мороз. - Супер... вайзером по этим… мерчен... дайзерам, - заученная фраза мальчику Васе далась с видимым трудом. - Ты чё, по-русски разучился говорить? - спросил Дед Мороз и сильно ударил посохом мальчика Васю по левому предплечью. - У-у-у, - взревел мальчик Вася. - Больно... - А ты кем работаешь? - спросил Лизу Дед Мороз. - Домохозяйка... мы, - поспешила с ответом Лизавета. - Без-дель-ни-ца, - по слогам протянула Снегурочка. - Вон, - как корова мотнула головой Лиза в сторону детской комнаты. - Мой материнский капитал! Посох взвился верх и замер в миллиметре от головы Лизаветы. - Лизка, вызови полицию, - крикнул Василий. Вж, бум, - посох со свистом разрезал воздух и больно ударил Васю по правому предплечью. - А-а-а, - застонал мальчик Вася. - Вы кто? - испуганно взвыла девочка Лиза. - В Финляндии его называют Йоулупукки, - с готовностью пробасила Снегурочка. - В Финн-бляндии? - икнула Лиза. - Да! - воскликнул Дед Мороз и несильно ткнул посохом в лоб Лизе. - В Англии меня называют Фазер Кристмас, а во Франции - Пэр Ноэль! - Что вы себе позволяете? - тявкнул мальчик Вася, вскочил с дивана, и тут же был отправлен обратно прямым ударом в челюсть с правой руки подоспевшей Снегурочки. - Сиди, жиртрест, - ласково пропел Дед Мороз, покачивая в руках посохом. А мальчику Васе вдруг привидилось, что из-под его красной шапочки торчат в разные стороны два маленьких чёрненьких рожка. А сзади откуда-то внезапно появился короткий чёрный хвост. - Что же вы, гады, над детьми измываетесь? - пропел Дед Мороз. - Даже ёлку

им из лесу не принесли... В комнате повисла гробовая тишина. Лиза, и вправду, словно маленькая девочка, ошарашено смотрела то на Деда Мороза, то на Снегурочку. От напряжения, казалось, вот-вот взорвутся лампочки в люстре... - Мы с внучкой теперь будем следить за вами, - прервал тишину Дед Мороз. Чтобы девочки ни в чём не нуждались. - А Шурка? - спросила Лиза, громко икнула и густо покраснела. - А Шуре нужно заниматься музыкой! И жить с теми, с кем он сам хочет жить. Мальчик Вася глотнул воздуха и жалобно промямлил: - Мне нужно выйти... пи-пи... - Партбилет на стол - и выходи! - сурово огласила приговор Снегурочка. - Не могу, - взмолился мальчик Вася и попробовал привстать. Снегурочка стремительно нагнулась к своему мешку с подарками, быстро выпрямилась и выкрикнула: - Hande nach oben! Мальчик Вася и девочка Лиза оторопело смотрели на Снегурочку. У той на правом плече повис немецкий автомат из фильмов про войну. Правой рукой Снегурочка удерживала автомат за горловину. На ствольной коробке блеснула холодом смерти гравированная надпись «MP.41 Patent Schmeisser». Левой рукой Снегурочка захватила рукоятку заряжания, отвела её назад, и тут же указательный палец левой руки лёг на спусковой крючок. Дед Мороз отскочил с линии огня и крикнул: - Feuer! - А-а-а! - закричала Снегурочка и нажала на спусковой крючок. Грянула длинная автоматная очередь, пустые гильзы звонко ударялись о ламинат. Комнату наполнил едкий густой серый дым. Когда дым рассеялся, в комнате не было ни Деда Мороза, ни Снегурочки... Лизавета Гузикова бросилась в туалет, где её тут же стошнило. Василий Гузиков смотрел на большую лужу перед диваном и никак не мог объяснить - откуда она взялась? Шура, Таня и Маня разглядывали друг у друга дорогие конфеты в красивых разноцветных обёртках... Внизу, под Гузиковыми, в пятьдесят пятой квартире, от выстрелов проснулся алкаш Никаноров. На мгновение он открыл глаза, потёр рукой нос, повернулся на спину и ещё через мгновение громко захрапел. Слева - в шестьдесят третей «вписке», четверо отморозков варили «крокодил». - Ништяк черти катают вату, - заслышав выстрелы, нараспев протянул один. Остальным было не до того. «Гузиковы уже петарды дома взрывают», - снимая бигуди, подумала тётка Нинка - из шестьдесят пятой квартиры - справа. Остальные обитатели муравейника вообще никак не отреагировали... III Я лежу в темноте, открыв глаза. Тридцать первое декабря… Я смотрю в невидимый потолок. Из сумрака утра проступает снежно-белый потолок и золотистые латунные

рожки люстры. Мы все хотим быть счастливыми. Мы должны быть счастливыми! На фарфоровых плафонах паутина. Где-то за печкой стрекочет сверчок… «Я сижу в своем саду. Горит светильник. Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых. Вместо слабых мира этого и сильных - лишь согласное гуденье насекомых». «Стоп... какой к чёрту сверчок? За какой печкой? Я лежу в своей постели в старом кирпичном доме!» Я взлетаю с кровати, накидываю на ходу синий Юлькин китайский халат с красными драконами, выбегаю из спальни в коридор… Шурка в большой комнате в синих спортивках и голубенькой майке с большим пультом в руках бегает за радиоуправляемой красной моделью багги BSD Racing Prime Desert Assault с аккумуляторным двигателем. Он стал чуть реже заниматься музыкой. Его преподаватели говорят, что ничего страшного в этом нет. Говорят, что мальчик пережил много потрясений за этот год. Что он привыкает к новой семье. То есть ко мне... Его игра стала менее нервной, но более чувственной. Хотя разве такое бывает? Мы ползаем вдвоём за моделью, выполненной в масштабе один к десяти. - Неужели некому принести даме кофе в постель? - слышим мы голос Юльки. Мы бежим на кухню. Шурка открывает холодильник, а я ищу банку с молотым кофе. Шурка наливает томатный сок в высокий стакан, а я, открыв крышку, вижу кофе закончился. Я открываю поочерёдно все ящики кухонного гарнитура, и вдруг на пол с грохотом вываливается большой красный мешок. - Что там? - с любопытством спрашивает Шурка. Я заглядываю внутрь: на ствольной коробке блестит холодом смерти гравированная надпись «MP.41 Patent Schmeisser». - Перфоратор, - отвечаю я. - А-а, - говорит Шурка, теряя всякий интерес. - Ну, где вы, мальчики? - кричит Юлька. - Здесь! - кричим мы в ответ и бежим к ней...без кофе.

Последний день Иван Яценко К середине дня мое моральное и физическое самочувствия сильно ухудшились. Я приближался к катастрофе. От отчаяния я уже несколько раз чуть не заплакал. Чувствую как обида и ненависть начинают закипать у меня в висках. Иду курить сигарету. Стоя на курилке и запуская дым себе в лёгкие, я почувствовал, что сейчас упаду в обморок. Но этого не случилось. Я по-прежнему стоял, из последних сил стараясь не отъехать. Все молчат. То, что произошло, будет самым страшным потрясением в их жизни. И в моей тоже. Рядом со всеми стоит О. Она держится спокойно, и я ей восхищаюсь. Но между нами все кончено и все что мне остается – это ловить ее взгляд, полный ненависти и презрения.

В голове продолжается хаос, мысли перескакивают с одной на другую, и сознание наполнятся быстроменяющимися картинками кратковременных размышлений и кусочками прошедшей реальности. Из последних сил я стараюсь сложить свои мысли в систему, но у меня ничего не выходит. Вдруг, мимо курилки проходит моя мачеха. Увидев, что я курю, она бросается ко мне, даёт пощечину и начинает кричать про то, что я трачу последнии деньги отца. Я получаю еще одну пощечину и дохожу до предела терпения. Возможность трезво воспринимать ситуацию пропадает, и я изо всех сил даю мачехе рукой по лицу. На мгновение время останавливается, и я вижу все вокруг: слезы на глазах мачехи, удивление и шок на лицах одноклассников, все тоже спокойствие на прекрасном лице О. И в этот самый миг я понимаю что-то очень важное обо всем нашем мире. Все могло бы быть иначе, моя жизнь могла бы сложиться правильно и аккуратно, как конструктор «Лего» и все оставшееся время я бы говорил о том, как прекрасен мир и что попробовав что-нибудь у тебя обязательно все получится. Но шестеренки сработали иначе и я так не скажу. На секунду я почувствовал счастье, от нахождения ответа на давно мучавший меня вопрос, но внезапно силы начали меня покидать и голова закружилась. Слышу разговоры людей, но не понимаю их смысла, вижу как мачеха бросается ко мне вместе с О. и понимаю, что теряю контроль над миром. Глаза закрываются и мысли летят в пустоту. И вот их нет.

Недетские ответы на детские вопросы Морозова Ирина Легкие трепетные крылья с силой бились о прутья клетки, стремясь вырваться за ее пределы. Крылья любят свободу. Им опора невидимый воздух. Их домом было небо. Они не признавали тонкой, но прочной преграды между ними и свободой. И бились, бились об эту преграду, пытаясь ее преодолеть. Откуда она? Ее не должно здесь быть. Еще немного усилий. Вот сейчас ее чары рассыплются и небо вновь примет их в свои объятья. Но преграда не отступала и крылья устало прятались за спину. Зачем они, если нельзя взлететь? Смутная унылая тревога вползала в душу. Но откуда-то долетал бесконечно ласковый голос и успокаивал: “Что ты плачешь, что ты трепещешь, птичка моя. Успокойся. Оглядись. Эта клетка теперь и есть твой мир. Оглядись вокруг. Он прекрасен”. И в смутном сумраке крылатого пространства рождаются вопросы: – Кто я? – Кто я? – Кто я? *** – Ты та, кто рождает из себя формы. А форма – это то, из чего ты сейчас пытаешься выбраться. Ты думаешь, что это клетка. Но нет, это не ты так думаешь, это бунтующий дух в тебе не признает ограничений и рвется наружу. Ты должна усми-

рить его. Смотри вниз, смотри вдаль. Не рвись вверх. Небо пусто. А вокруг, здесь на земле, смотри как много всего. Камни, трава, цветы, деревья, люди, звери. Смотри как много всего. Наши глаза это видят. Они жадно вбирают все это в себя, впитывают и несут душе радость и наслаждение. Радость и наслаждение от бесконечной красоты разнообразного многообразия форм земных, от лиц любимых и любимых тел. Они несут успокоение душе, мятущейся в тревоге, обнаруживая опору, устойчивость и надежность в земных формах. Смотри как все крепко вокруг и неизменно. Твоя клетка – это твое тело. Оно еще маленькое и угловатое, но смотри, какое складное и ладное. Ноги твои всегда имеют под собой могучую опору и, отталкиваясь от нее, пешком, бегом и вприпрыжку легко несут тебя в любую сторону этого чудесного мира. Только не смотри в небо. Оно пусто. Руки твои всего коснуться могут, всего, до чего дотянутся. И это прекрасно. Прекрасно держать в руке спелое яблоко, чувствуя его тяжесть и спокойную безмятежную гладкость. И здорово держать увертливого пушистого котенка, вырывающегося из твоих объятий и злобно шипящего на тебя. А потом выпустить его и радостно смеяться над его игривыми проделками. Но это не все. Твое тело будет расти и становиться все выше и крепче. Все выше ты будешь подниматься от надежной земли. Но не смотри в небо. Забудь про него. Оно пусто. Твои ноги будут становиться все стройнее. Твои руки все нежнее и сильнее. Твое тело нальется животворящим соком. Твое лоно однажды станет местом зарождения другой жизни, другой формы, другого тела. И еще одна душа слетит с пустых небес в это тельце и в нем явится в этот мир. – Но мне страшно. Рыба в твоем туеске бьет хвостом и жадно раскрывает рот. Задыхается она. Вырваться хочет, освободиться. Улететь из рук твоих. Уплыть в море глубокое. Ты ее пожаришь нам на ужин и рыбы не будет. Вдруг однажды ктонибудь и меня зажмет в своих огромных руках и меня больше не будет? – Однажды всех нас не будет. Формы ветшают и разрушаются. Тела стареют и умирают. Не вечны они. Всё, что однажды родилось, однажды умрет. Но пока в телах живет любовь, земля не останется пуста. Соки жизни будут будить семена и вызывать в мир все новые и новые формы. – А я? Что будет со мной, когда я умру? – Ты вернешься в небо и увидишь, как прекрасна его пустота. *** Море лениво лизало желтый песок. Его сонная тишина была обманчива. Ласковая безмятежная бескрайность легкой рябью выдавала свое дыхание. Тихим и спокойным было оно сейчас. И с берега не было видно всех его бесконечных глубин. Только угадывалась огромная тайна в этих глубинах, возможно опасная, а может прекрасная. Стихия, живая и подвижная, неукротимая, крылась в ней. Лошадь с повозкой стояла у крыльца дома. Мощное животное давно покорилось и подчинилось человеку. У него нет своей дороги. Его дороги – это всегда дороги человека. Что она знает о свободе? Помнит ли силу резвых ног, что будто крылья носили юного жеребенка по лугам и долинам? А душа в юном теле еще помнит о своих крыльях. – Кто я? Что мне здесь делать? – капризный вопрос в огромных детских глазах. Отец смотрит на дочь с любовью и беспокойством. “Цыпленок мой маленький. Подрастешь немножко и сила твоя из твоих неве-

домых темных глубин поднимется на поверхность и расцветет как водная лилия невиданным цветом земной и неземной красоты. В глазах будет она светиться, улыбкой манить, лукавыми движениями привязывать. Примирит она твою душу с твоим телом, но и закабалит ее. Погрузит в водную стихию чувств, отправит разыскивать там сокровища. И разыщет, и достанет, и с их помощью повелевать сердцем мужчины станет. Ну а дальше, кому как повезет. Найдешь свою мелодию, сумеешь пропеть ее, станешь музой и художницею. Ну а нет, увядающая красота утянет тебя на дно омута, из которого поднялась. Тревожусь я за тебя, краса моя ненаглядная. Как уберечь душу твою от алчности? Как сохранить глазки твои, уже капризные, в чистоте и покое? Простой я крестьянин, а в тебе, мне чувствуется, дремлют невиданной силы страсти. В глубинах океанских, в черных водных безднах сокрыты они пока. Но придет время и раскроется она. И выпустит бури и шторма на поверхность. Будут они заливать берега твоей жизни. Будут в брызги разбивать твою душу о твердые скалы. Пеной легкой и пьянящей ты станешь. Красота твоя той пене будет подобна”. В рыжих кудряшках запуталось солнце, хорошенький носик упрямо вздернут, прелестные губки капризно кривятся. – Хочу уехать отсюда, уплыть с тем кораблем. Хочу, чтобы волна журчала за кормой и ветер дул в паруса, и несли бы меня в неведомые города и страны. Молчит отец, хмурится. Думает. “Уедешь однажды. Не смогу удержать, как бы не хотелось мне этого. Но не сейчас. А сейчас подарком отвлеку, сказкой развлеку, мечту твою убаюкаю”. *** Еще бескрайней и глубже, чем море, была бескрайность и высота неба. Птицам только казалось, что они тут хозяева. Но на самом деле они летали вдоль узкой кромки этой бескрайности, прислонившейся к земле и воде. Птицы жались к земле. Их свобода – всего лишь низ неба. Выше них плывут бесформенные облака. В отличие от птиц они свободны и от формы. Она у них еще есть, но они уже легко ее меняют. Но и они не знают о высоте неба. Свет Солнца заливает землю. Он льется с небес, из голубой высоты. Всем дарит свое тепло. Камень ли это, травинка, зверь ли, человек, одинаково всем светит Солнце, не делает различий, не избирает любимчиков. На дне неба под этим светом живет мир форм. Рождается, растет, плодится, умирает. – Кто я? Зачем я здесь? – Ты сила и мужество этого мира, мой мальчик. Здесь, на земле, тебе никогда не удастся забыть о небе. И чем сильнее ты будешь привязываться к земле, тем сильнее тебя будет тянуть небо. Нужно мужество, чтобы не испугаться этих тисков. Нужна сила, чтобы соединить в себе тяготение земли и призыв небес. За этим ты здесь. Я мать. Я всегда буду помнить о пуповине, что соединяла тебя со мной. Но ты должен порвать эту память и забыть о ней. Иначе не дотянуться тебе до неба. Однажды сильнее меня окажется другая женщина и ты уйдешь с ней. Путы ее станут крепче моих. Ее силой будет ее слабость. Поддашься ей и мужество оставит тебя. Помни о небе. Без этой памяти ты не сохранишь свою силу. В его высоте есть Солнце. Без него невозможно развитие и продолжение жизни здесь, на земле. Но для развития и продолжения жизни рода человеческого нужен иной Свет, Свет нетленный, Свет Вечности. Ищи его, приноси на землю и сей семе-

на его среди людей. Для этого ты здесь. Помни о небе. Без него жизнь человеческая пуста. В его высотах сокровища духа. Силой духа отыскиваются они. Мужество приносит их на землю. И жизнь обретает смысл и полноту. – Как же добраться мне до них? Я же не птица. Чудятся мне крылья за спиной, но нет их у меня. Как подняться до неба? Как разыскать сокровища? – Сложно это, сын мой. Не знаю я ответа. Но говорят, есть лестницы в небо. Их искать ты должен, по ним подниматься. Учителя помогут тебе найти дорогу, но духовные сокровища ты сам должен будешь отыскать. *** Затихают птицы в клетках, успокаиваются. Складывают покорно крылья. Начинают чирикать и щебетать. Привыкают. Обживутся совсем. Землю будут считать своей родиной. Но время от времени небо будет восхищать их своей красотой и высотой. И крылья снова будут трепетать. И тосковать и плакать будет душа. И тоска эта будет светлой, а слезы сладкими.

Чудо Морозова Ирина Священник устало поднялся с колен. Он безо всякой надежды смотрел на свечу, стоящую на алтаре. Он уже почти знал, что сегодня она не загорится. Священник медленно перевел взгляд со свечи на лампаду. Огня в ней тоже не было. Большая, старинная, искусно сделанная древними мастерами, серебряная лампада должна была освещать потемневший и уже почти неразличимый Его лик. И сейчас, в отсутствии света в лампаде, на старой чудотворной иконе священник не различал даже Его глаз. Эти глаза всегда давали ему силу. Всегда. А сейчас, когда ему так необходима помощь, он не видел их. Священник оглянулся. Храм был пуст. Сегодня Великая Суббота, а в Храм на самую главную молитву года опять никто не пришел. Священник был последним служителем Храма. Все, с кем он начинал свои служения, умерли. Новые не приходили. Ему так и не удавалось найти преемника. А горожане в Храме не появлялись давно. Очень давно. Город был недалеко от Храма. В те годы, когда священник еще ходил в Город на поиски своего приемника, он, выходя их Храма на рассвете, к закату пешком добирался до него. А если воспользоваться любым видом транспорта, дорога от Города до Храма не займет больше часа. Однако никакой транспорт в эту сторону не ходил. И все потому, что между Городом и Храмом оказалась широкая и бесконечно длинная зона Отчуждения. Эти зоны возникали вокруг любого города. Сначала это были маленькие куски, небольшие островки отчуждения. Но по мере того, как рос и развивался город, росло и увеличивалось количество таких зон вокруг него. Разрастаясь, зоны сливались друг с другом, образуя гигантские мрачные трущобные окраины города. Они были тенью Города, его отходами, его отбросами, его мусором. В зонах отчуждения находились автоматические или полуавтоматические заводы по переработке мусора, который в невероятно огромных количествах ежедневно, ежечасно, ежеминутно прозводил любой город. Эти территории, залитые в асфальт и бетон, застроенные серыми, однотипными зданиями, которые соединялись уродливыми транспортерами, производили гнетущее впечатление. Горы мусора и снующие около них неказистые роботыманипуляторы еще больше усугубляли состояние скуки, тоски и уныния у всякого,

кто попадал сюда. Именно поэтому всякий здравомыслящий горожанин избегал тех дорог, которые проходили через зоны отчуждения. Со временем дороги местами разрушились, местами по чьей-то воле соединились в новые плутающие трассы. Места эти становились не только скучными, но и небезопасными. О них ходила дурная слава. Люди, обслуживающие зону, ездили туда небольшими бригадами, хорошо вооруженными и только по определенному хорошо известному маршруту. Впрочем, с этими бригадами ничего никогда не случалось. Но слухи о таинственных существах-мутантах, живущих в зоне отчуждения, давно стали городской легендой. Священник устало осматривал огромное, пустое, постепенно погружающееся во тьму, внутреннее пространство Храма. Когда-то очень много веков назад ежегодно в Великую Субботу Храм заполнялся многотысячной толпой. Люди, стоявшие в Храме и на площади перед ним, с надеждой ждали великого чуда – схождения Благодатного Огня. Древнее пророчество гласило, что тот год, в который этого не случится, станет последним. И люди страстно и покаянно молились и Он зажигал для них этот Огонь. Но годы шли, шли века. Исчезали болезни, сглаживались конфликты, человеческие взаимоотношения становились все более гармоничными и совершенными, жизнь комфортной и удобной. Все меньше и меньше людей приходило в Храм. И, наконец, в Храме остались только священники, те, кто обязан был хранить и воспроизводить древние традиции. А потом и священников в Храме стало все меньше и меньше. Все меньше находилось желающих посвятить свою жизнь служению Ему. И вот несколько лет назад он остался один. Священник вздохнул. С каждым годом все сложнее и сложнее ему давалась эта самая главная ежегодная молитва. С каждым годом он все раньше начинал ее и позднее заканчивал. И все-таки каждый год Огонь зажигался, заполняя невыразимой радостью его душу. Священник зажигал лампаду перед Его ликом. И это была единственная лампада, для которой все еще сходил благодатный Огонь. Больше никто не приходил в Храм за Огнем и не разносил его по своим домам. Неугасимая лампада горела весь год. Священник внимательно следил, чтобы в ней никогда не кончалось масло. Но за сорок дней до Великой Субботы лампада гасла. Она гасла сама. Никто никогда не тушил ее. Все собирались в этот день в Храме и безмолвно следили, как медленно, словно внутри себя не находя сил для продолжения горения, гас огонек в лампаде, до краев заполненной маслом. И наступали сорок дней тревожного ожидания и непрестанной молитвы. В этом году, когда лампада потухла, старого священника охватил ужас: “Все. Она больше не загорится”, – пронеслось в голове и отчаяние сжало сердце. Сорок дней священник усердно молился. Сегодня ночью он не спал и с первыми лучами солнца пришел в Храм. И вот день уже заканчивался. Еще немного и мир погрузится в темноту. Священник опустился на каменную ступеньку. “Зачем все это?” – подумал он и даже не испугался. Когда впервые несколько лет назад эта мысль пронеслась в его голове, он долго с ощущением страшного непоправимого греха замаливал ее. А сейчас он был равнодушно спокоен. “Когда она возникла первый раз? Да, да. В тот год, когда я сделал последнюю попытку отыскать себе преемника”. В тот день священник долго ходил по городу, разговаривал со многими людьми и приглашал их прийти в Храм. Его слушали внимательно и с интересом, с удовольствием расспрашивали, но прийти в Храм отказывались. Всех устраивала привычная, комфортная жизнь в Городе. И никто не собирался менять городские удобства на аскетизм священнического служения. Старый священник очень ярко припомнил ту, самую сложную его беседу с юношей-студентом. Молодой человек с необычно синими, очень внимательными и

живыми глазами долго и заинтересованно расспрашивал о Храме, о древних традициях и обычаях, о его служении. Юноша был будущим архитектором, очень любопытным и критически настроенным. – Зачем ты все это делаешь? – спросил он. – Что делаю? – не понял священник. – Ну, молишься. Совершаешь какие-то ненужные ритуалы, обряды, непонятные действия. Это ведь бессмысленно и бесполезно. – Это делали всегда. – Да всегда. И всегда это было ненужно и бесполезно. Только раньше этого не знали и верили, что что-то при этих действиях происходит. А теперь все всё знают. Знают, как надо строить, как синтезировать материалы, как лечить и предотвращать болезни, как не допускать конфликтов и разлада. Мир живет в гармонии по законам, которые он познал и которые он установил для себя. – Но что-то ведь осталось непознанным, – возразил священник. – Нельзя познать всё. – Несомненно осталось. Но всему свое время. Со временем будет познано все. Человечество раскроет абсолютно все тайны природы. – Познать можно законы, но есть еще великая тайна свободы, которая способна творить чудо. – Чудо – это просто очень редкие природные явления, настолько редкие, что за ними с трудом можно увидеть закономерности. Но я уверен, что любому чуду со временем найдется объяснение. – Есть ежегодное чудо. В Великую Субботу в пустом и темном Храме сам собой зажигается Огонь. Это происходит уже много тысячелетий. И никто не знает, как он загорается. Священники хранят и передают из поколения в поколение древнее пророчество: тот год, когда Огонь не сойдет с небес, будет последним для человечества. – И вы в это верите? – Да. Иначе бы я не молился о его схождении. – А вы бросьте молиться. Пусть один год чуда не случится. И мы посмотрим, что же произойдет, – с азартом предложил молодой человек. – Вы мизантроп? Хотите заката человеческой эры? – удивился священник. – Да почему вы решили, что эра человеческая закатится? Это всего лишь ваши безумные фантазии. Не более того. Почему он решил? Священник много раз возвращался к этому вопросу. Он ведь знал, что не все пророчества исполнялись. Он знал, что время пророчеств прошло. Он знал, что отношения с миром сложнее любых пророчеств. Он давно снисходительно улыбался любым попыткам подогнать события прошлого и настоящего под пророчества древние и современные. Но в это единственное древнее пророчество о конце человеческой эры он верил. Да, верил. Иначе, зачем это ежегодное чудо? Зачем? Не затем же, чтобы осветить смыслом его жизнь и служение? Или все же только ради этого? Так из года в год мучился этим вопросом священник. И эти сомнения подрывали силу его веры. И чтобы ее восстановить, с каждым годом ему все усиленней приходилось молиться. И вот сегодня… сегодня он понял, что все напрасно. Огонь больше никогда не сойдет на свечу, стоящую на алтаре. Он не знал, последний ли это год человечества, но он знал, что это его последний год. Ему больше незачем было жить. Священник почувствовал смертельную тоску уставшего тела. И в глубине этой тоски он отчетливо различил желание вернуться в алтарь и снова молиться. Уставшее тело все еще сопротивлялось смерти. Священник усмехнулся. Поздно. Встал и пошел к выходу. В огромном дверном проеме Храме на фоне догорающего рыжего заката появились три силуэта. Священник никак не мог разобрать, кто это. Низкое солнце било

в глаза и на его фоне три растрепанные маленькие фигуры виделись черными тенями. Он подошел ближе. Перед ним были дети. Два мальчика и девочка. Одетые в лохмотья, они стояли, держась за руки. Взгляд огромных карих глаз девочки был какой-то необычный, нездешний. Мальчик постарше смотрел цепко и настороженно. Тот, который был между ними, не смотрел вовсе. Он был слеп. Его веки срослись и он словно бы спал. – Что вам здесь нужно? – растерянно спросил священник. – Где ваши родители? – У нас нет родителей, – ответил за всех старший мальчик. – У всех есть родители. – Арагон тоже так говорит. – Кто такой Арагон? – Он из Города. – А вы откуда? – Мы из зоны. – Как из зоны? Но там же никто не живет. Тем более дети. – Мы там живем. Мы мутанты. Старший мальчик помолчал. Посмотрел на своих спутников. – Эльза не может спать по ночам. Она все время что-то видит и должна об этом рассказывать. Иначе с ней случаются припадки. Тео слеп, но зато многое слышат. Он даже мысли слышит иногда. А я… со мной тоже что-то не так. Не так… Священник украдкой рассматривал уродливое лицо мальчика, боясь ненароком выдать взглядом брезгливую жалость. Священник молчал. Что делать с этими детьми, он не знал. Тем более это его последний год. – Мы все равно там погибнем. Там все гибнут. Арагон велел нам искать Храм. Он сказал, там есть священник и он поможет, – сказал Тео. Священник вздохнул. – А где Арагон? – Он остался в зоне, в лаборатории, где над нами, мутантами, проводят какието опыты. У него там дела. Он ищет своего сына. Но он тоже хотел прийти сюда. – Он смотрит на меня, – сказала Эльза. – Кто? Девочка смотрела в глубь Храма и тихо, робко улыбалась. Священник тоже посмотрел туда. В раскрытую алтарную дверь было видно свечу. Она горела. Горела и лампада перед Его ликом, освещая все понимающие, все любящие глаза. Тихая волна радости всколыхнула душу священника и спустилась куда-то в ее глубины, и принесла туда свет Благодатного Огня. – Пойдемте. Священник взял три свечки, зажег их от алтарной свечи и дал детям. Они стояли посреди Храма, а он молился в алтаре и благодарил Его за радость. Потом с зажженными свечами они вышли из Храма и в сгустившейся темноте пошли к жилому зданию. Из темноты к ним шагнула еще одна тень. Священник встал, загородив собой детей. – Это Арагон, – сказал старший мальчик. – Вы меня помните? – спросил Арагон. – Однажды в Городе вы говорили мне о чуде. Тогда мне казалось, что чудеса в нашем мире больше не нужны. И вы последний странный чудак, хранящий в них веру. Потом… случилось много разного… непонятного … трагичного … страшного… Я часто вспоминал тот разговор. И … мне очень нужно сейчас чудо… Священник поднес свечу к его лицу. Он узнал его, хотя страдания вырезали печаль и тоску на его лице и посеребрили волосы.

– Я тоже часто вспоминал тот разговор. И сегодня чудо Он явил для тебя. На, – священник отдал Арагону свою свечу. А сам пошел вперед по знакомым мощеным тропинкам. За ним в темноте двигались четыре маленьких трепетных огонька. Четыре слабых огонька надежды.

Разговоры у подъезда или Мысли вслух одной пенсионерки Ирэна Илус Понедельник, 22 января Ох, сегодня понедельник, говорят, день тяжелый, а мне за пенсией идти. Надо завести себе карту, чтобы пенсия сама ко мне приходила. Вон, Ивановна из третьей квартиры, уже год не ходит. Вернее, по улице она ходит: в магазин там или в собес. За пенсией она не ходит, ей внук карту оформил, красивую, "пенсионное счастье" называется. Можно выбрать любого дизайна: хоть в цветочек, хоть в горошек или фото любимого котика разместить. Надо и мне такую, с мордой Барсика на фоне заката. А что, очень удобно: тычешь кошачьей мордой в банкомат, а он тебе вместо фиги деньги даёт. Или в магазине сунешь под нос кассирше с вечно недовольным лицом, и не надо сдачу копеечную в кошелёк пихать. Всё, решила: стану продвинутой, пойду в ногу со временем, чем я хуже Ивановны. Она, кстати, на пять лет меня старше и платки носит. Их у неё на все случаи жизни: в собес в полоску надевает, боевой расцветки, в магазин — коричневый, метафора её пенсии, а ежели праздник какой — повяжет себе голову радужным. Я платки не люблю, от них деревенщиной пахнет. А я всё-таки дама городская. Ой, заболталась, мне же за пенсией надо. А то народу понабежит, не протолкнёшься, да и шляпку мою помять могут. Вторник, 23 января Занялась фитнесом поневоле: сломался лифт, и мне пришлось подниматься пешком на девятый этаж. Для фигуры это, конечно, полезно, но вот для моего артрита сущее испытание. На третьем этаже сердце колотилось в ритме Рамштайн (есть такая лающая группа, слышала у внука в плеере), на четвёртом губы начали синеть, а на пятом ноги мои встали. Стоят и всё. Хорошо, что соседка вышла мусор выкинуть (ладно хоть не баба с пустым ведром), увидела мой столбняк и воды принесла. Отпила я живительной водицы и в путь-дорогу собралась. Когда я поднялась на свой девятый этаж, разве что финишной ленточки не хватало: лицо красное, дыхание трудное, походка тяжёлая — ну сущая бегунья-спринтерша! Трясущимися руками отворила врата рая и без сил рухнула на коридорную банкетку. Всё-таки в моём возрасте надо носки вязать, а не ставить марафонские рекорды. Среда, 24 января Валидол мне под язык! С утра на меня низвергся соседский водопад! Прихожу утром на кухню, а с потолка весенняя капель. Подставляя тазики под водные канонады, я радовалась, что не затеяла ремонт этой осенью, как планировал мой сын, а перенесла на весну. "Это новожители с десятого этажа", решила я и, вооружившись словарным гневом, отправилась "на разборки". Открыла мне дверь серая мадам, с тряпками в руках и испуганным видом: видимо, мои боевые победы над собесом бы-

стро распространились по подъезду. Сзади неё трясся мужичонка в трениках на голое пузо, эдакий типичный представитель подкаблучного диванодава. Они долго извинялись, а я сетовала на маленькую пенсию и большие расходы. Порешили дело миром: они мне ремонт на кухне, я им фирменный пирог с вареньем. Пятница, 26 января Пятница! Танцуем твист! Эх, как в молодости я танцевала. Помню, приду на площадку в крепдешиновом платье, оркестр настраивается, публика собирается, лампочки Ильича светят синим и красным, комары пищат. Какой-нибудь кавалер норовит в танце оттоптать мои лакированные туфли своей неуклюжестью. Аромат жасмина и «красной Москвы». «Снова замерло всё до рассвета, дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь…» А сейчас что? «Николай, Николай, не смогу разлюбить твой лали-ла-лай!» Тьфу, срамота! Как не гляну в телевизор, сплошные пОпы: попэстрада, поп-музыка, попкорн. А, нет, последнее – это еда. Вот раньше были передачи «Вокруг света», «Кабачок 13 стульев», «Утренняя почта». А тут включила «Здоровье», а там геморрой огурцами лечат, да уриной умываются. Ой, в аптеку же надо, допинг купить. Тут давеча у наших спортсменов нашли этот, как его, бульоний, нет, ментолий. А, запамятовала! Мельдоний! Ну, я, слава богу, не спортсменка, а то с таким набором лекарств в моём организме не то что до Олимпиады, вообще до спорта не допустили бы. Понедельник, 29 января Вчера заходил сосед. В гости. Сначала ему соль нужна была. Потом газета с программой понадобилась. Я поняла, что он просто моих пирогов с чаем хочет, пригласила. Он бодренький такой старичок, лет восьмидесяти. Живет один, скучно, вот иногда ко мне одним глазом заглядывает: второй у него стеклянный, не видит. Я дама, конечно, тоже не молодая, но неинтересно мне с ним. Об артритах и больных почках я и с Ивановной по телефону могу поговорить. А о новом веянии моды ходьба с палками на свежем воздухе - мой старичок не в курсе. У нас полдома с палками ходит: кто со спортивными, кто с медицинскими, даже один слепой есть. Я тоже решила вступить в ряды бодрствующих бабушек, купила финские палки, жду, когда Ивановна созреет. Ой, она очень трудная. В смысле, на подъем. Конечно, 110 кг трудно с кровати поднять. Я ей и предложила заняться полезными прогулками. Как представлю: Ивановна в платке расцветки триколора, обтягивающем трико и с палками, аж смех берет. Но надо. Движение – это жизнь, а нам еще пожить хочется. 1 февраля Завтра у внука день рождения. Парню 17 лет стукнет, надеюсь, не по голове. Нынче молодежь хорошая, не знаю, почему её ругают. Вон, Сашка из первого подъезда, всегда здоровается, здоровья, стало быть, желает. Хороший мальчик. Наверное, не курит. Курить сейчас не модно, сейчас новое веяние: палки электронные сосать. Сунут в зубы, аж дым клубами валит. Хоттабычи. Ох, как там мой сосед-«хоттабыч» поживает? За солью не приходит, газет не просит. Пеку пироги, аромат по всему дому расстилается, не идёт на нюх. Надо сходить, проведать: 80 лет как-никак. А внучку 17 завтра. Совсем большой. 2 февраля Шумно отметили день рождения внука. Пришла я к ним нарядная, пироги принесла, с вареньем. В подарок денег дала, пусть побалует себя конфетами. Деликатес пробовала, «суши» называется. Невестка дала палки в руки. Я их вертела, вертела, как барабанщик рок-группы, да и взяла вилку. Так-то привычнее еду есть. Не знаю, как эти китайцы всё палочками едят: и рис, и лапшу, и бульон. Видать, из-за того стройные, что вечно не доедают: много ли палочками щей нахлебаешься. А су-

ши эти ничего, вкусные. Хотя, рисовую кашу с рыбой можно и в тарелку положить, а не крутить рулетами. Невестка причёску новую завернула: обрезала с одной стороны волосы до уха, будто Ван Гог на него прицеливался. Ну и мода сейчас: с виду, вроде, все волосы на месте, а как поднимут, а там плешь творческая в виде бабочки или паука какого. Я в молодости на папильотки крутила или пивом брызгала, больше никак не мучила свои косы. А нет, пергидролем поливала. А сейчас в любом салоне, как хочешь, намалюют: хоть черной, хоть зеленой. И идет такая Мальвина по городу или царевна-лягушка. Ещё мода пошла на седые волосы у молодых. Получается, я в тренде. 3 февраля. Сегодня ходила в поликлинику. То ли суши на меня подействовали, то ли погода, разболелся живот, анализы всё утро шли. Врач сказал «а что вы хотите, возраст!», выписал таблетки и отправил в аптеку. Так обидно стало, первый раз старухой назвали. К косметологу, что ли сходить, уколоться? Вон, Примадонна всея Руси, всё молодится. Чем я хуже? Глядишь, и я в замок к принцу перееду. 10 февраля Нашла в кладовке старые журналы по вязанию. Давно не брала я в руки «шашки». Это теперь называется «хэнд мэйд». Сейчас многое странными словами обозвали. Клининговая компания - а по сути, бабы со швабрами и тряпками. Или «офис-менеджер». Вот что за зверь? Обыкновенный завхоз с функцией секретаря. А ругательное слово «мерчендайзер», чтоб его! Вот знала Клавка из сельмага, что через тридцать лет она будет откликаться на это прозвище? Надо в магазин сходить, а то мыши в холодильнике смеются. Да и Барсик косо поглядывает в мою сторону, надо колбаской задобрить. 15 февраля Ох, погода нынче хорошая. «Мороз и солнце, день чудесный», пойду, что ль, кости разомну. Палки финские так и стоят в углу: Ивановна всё не созреет составить мне компанию, курага старая. Вот что за женщина? Как на собес войной идти, так меня на подмогу зовёт, а как я ей полезное предложение делаю, она в кусты, носки вязать. Но ничего, врагу не сдаётся наш гордый Варяг, пойдёт старая со мной за здоровым образом жизни. 23 февраля Красный день календаря. Поздравила своих мужичков с праздником. Сыну купила подушку с фотомордой оленя. Я без намёка, просто, понравился, как живой глаза таращит. А что рога ветвистые, так это для пущей красоты. Внуку связала тельняшку, пусть привыкает, скоро в армию идти. Служить – это нужное дело. Там из птенцов в орлов превращаются, ну или в дятлов. Знала я в молодости одного прапорщика. Так, дружили взглядами на жизнь. Не всегда понимала, о чем он говорит, будто ребус разгадывала. Жаловался, что крутится как «белка в проруби», а начальство «и ухом не моргнёт». Ох, надо же к соседу заглянуть, поздравить. Он хоть не прапорщик, но в армии служил. Испеку садкие погоны, порадую старика. 1 марта Вот и весна наступила, правда, календарная: снег всё больше и больше прибывает небесными электричками. Ездили с сыном в культурную столицу. От незнания местности, он подключил электронного подсказчика. Спустя время металлический женский голос поведал, что мы «прибыли к месту назначения». Глянула в окно, а справа кладбище. Странный намек от железяки. Туда я пока билет не купила, а только в театр, который слева. Как я люблю театр. В молодости играла в народном, имени директора магазина. Днём он директорствовал, а вечером режиссировал с на-

ми. Ставили «Мастера и Маргариту», я кота Бегемота играла: только моя комплекция подходила под типаж. Это я потом, со временем постройнела до размеров престарелой балерины. 8 марта Ну что, девочки-пенсионерки, вот и наш праздник. С утра сходила, поздравила Ивановну, платок оренбургский подарила. Хоть и весна на её горбатом носу, а она ещё та мерзлявка, в смысле, мёрзнет постоянно. Я ей говорю: «Давай, закаляться будем, растираниями займемся, ЗОЖ – наше всё!». А она этого «ЗОЖа не понимает и знать его не хочет», возраст, видите ли, не тот. А сын с невесткой мне путёвку выходного дня подарили, сплавили, так сказать, за здоровьем в СПА-отель. Чего там только не предлагают: и улиток на морду лица, и пиявок на всё тело, рыбыкосметологи есть, ну те, которые от голода даже на мои старые ноги кинутся. Вот только с Барсиком туда нельзя, вдруг улиток этих слопает. Придётся соседа просить присматривать одним глазком, который не стеклянный. Пойду чемодан собирать, да пирог просительный для соседа печь. 12 марта СПА-отдых это, я вам скажу, нечто. Лежишь себе, ничего не делаешь, с тобой разные манипуляции проводят. Еда в ресторане, халат с тапочками выдали красивый, водные процедуры в бассейне. Массажистка мой артрит так размяла, что я на велотренажере победила бы в Тур де Франс. Помолодела лет на десять и душой, и телом. Надо почаще устраивать себе оздоровительную вылазку. И Ивановну с собой возьму, пускай понежит свое дряблое тело в минеральных водах, да разомнёт престарелые кости на беговой дорожке. А то она со времен Сталина гантели в руках не держала. 15 марта Сегодня заболел Барсик: на улице март, а он лежит и ухом не ведёт. Позвонила айболиту, попереживала. Доктор рекомендовал кошку показать, можно в телевизоре, а если не поможет, к нему на аудиенцию принести. Тычу барсиковой мордой в экран, там как раз реклама кошачьего корма шла, с котом в главной роли. Ноль внимания, только котозависть к мастерству пушистого актёра проснулась. Отправилась я тогда вместе с ним в поликлинику. Там какого только зверья не принесли: и котысобаки, и слизни огромные, хохотины, кажется, даже змеюку зелёную с ногами приволокли. Все переговариваются по-своему: кто щебечет, кто фырчит, а один человечьим голосом орёт «мало!». Барсик мой уши прижал, хвост распушил, усы в сторону, глаза в шоке. Доктор осмотрел со всех сторон, хвост потрогал, лапы измерил, назначил капли для поднятия кошачьего настроения. Надо теперь в аптеке затариться: мне от артрита, Барсику для счастья. 18 марта Настал важный день для страны – выбираем руководителя всея Россия. Я тоже решила выполнить свой патриотический долг и отправилась на избирательный пункт. Народу – тьма, музыка играет, шары висят, в воздухе витает аромат бесплатных булочек. Думала, кому отдать свой голос (руку и сердце не предлагаю): за нового, за старого или за старого нового. По телевизору их всех показывали. Один с усами очень понравился. Был у меня в молодости усач. Неоднозначный мужчина. Помню, сидим, чай пьем с ватрушками, а творожные крошки снегом опадают на его командирские усы. Посмотрела я на его сугробы, представила: как будем целоваться, а с его усов корм мне в рот падать начнет, так сразу перехотелось мне с ним чаи распивать. Как отрезало. С тех пор мужа своего покойного каждый день бриться заставляла. А в бюллетене птичкой пометила прежнего: пусть уж будет всё по-старому.

Охота на бабочек Тим Вандерер Ждать в очереди Стас не любил. Более того, длинные очереди, в которой томительное ожидание длится и длится, превращая минуты в часы, его просто бесили. И ведь кажется, он охотник с многолетним стажем, столько часов проведший в засадах, в ожидании добычи, должен быть готовым ждать, ан нет! Никогда не получалось у него абстрагироваться и представить себя не в приемной бюро по выдачи лицензий, а где-то в сельве, лежащим в густых, пахучих папоротниках в томительном ожидании, глядя в прицел. И где-то на далекой планете, и в этом душном помещении время тянулось и тянулось, только удовольствие от этого томительного ожидания казалось таким разным… Стас неловко повернулся в скрипучем кресле, невольно задевая соседа по несчастью слева. Тот, брызгая слюной, рассказывал кому-то еще о предыдущей охоте на Пандоре, размахом рук показывая голову тахорга, которого он добыл в прошлой экспедиции. Голова была огромна, рук катастрофически не хватало. Стас пробормотал извинения, с негодованием отвернувшись от удачливого охотника. Сейчас бы зарядить свою трехствольную «Тайгу», да всадить разрывную пулю в бездушный автомат, в стене напротив, что в своем электронном брюхе анализирует, согласовывает, проверяет данные о нем, чтобы потом бездушным голосом позвать его и выдать, наконец, после часов ожидания, вожделенную лицензию. Стас так размечтался, что невольно поднял правую руку, указательным пальцем трогая невидимый курок. Сосед справа заметил это движение. Ему тоже было скучно. Он наклонился к Стасу: - Извините, а вы случайно не летите на «Железяку»? Стас покосился на говорящего. Тонкое, костистое лицо, волевой подбородок, жесткий взгляд. Нутром, Стас почувствовал в нем старого вояку, чином не меньше полковника. Разумеется в отставке. Чины из действующей армии не могли получать лицензию. Где же он служил, что выйдя на пенсии, так и не потерял вкуса к убийству? Штабник, сражавшийся против потенциального противника лишь в виртуальных играх? - «Железяка» это планета? - переспросил Стас, опуская руку. - Разумеется, - кивнул «полковник», доставая сигару. Впрочем, курить в помещении было нельзя - вояка лишь откусил кончик, и стал жевать сигару. Еще один любитель поболтать, констатировал Стас, теряя всякий интерес к собеседнику. Впрочем, полковника это не остановило. - «Железяка» разумеется не официальное название. В мою бытность бригадным генералом, у нее было другое именование. «Ого! Генерал!» невольно подумал Стас, краем уха слушая вояку о войне двадцатилетней давности. - После первой фазы военной операции, все живое на планете было уничтожено. Казалось компания с успехом завершена! Но, последние из оставшихся живых запрограммировали своих роботов на сопротивление нам. Во второй фазе, нам пришлось воевать с искусственный интеллектом, который на своих полностью автономных заводах, запрятанных глубоко под землей создавал и создавал боевые машины, одна ужасней другой. А я то думал, что человека в его изобретательной жестокости переплюнуть никто не может! Тут он закашлял. Бронхит курильщика наверное. - Войну мы, конечно выиграли. Таково официальное коммюнике. Однако планета до сих пор в карантине, и некоторые заводы еще работают, порождая совершенные машины убийств. Лицензию даю только военным. Охота на взбесившиеся робо-

ты и механизмы, для которых война все еще продолжается, это я вам скажу не совсем тоже самое, что и охота на боадилов… Стас уже его не слушал. На пластиковым номерке в его руке чернела цифра шестьдесят семь. Та же цифра высветилась на электронном «лбу» бездушной машины с мерцающим экраном интеркома. Стас весь подобрался. Вот оно! Наконец его томительное трехчасовое ожидание закончилось! Когда лишенный эмоций голос произнес его имя и фамилию, Стас почти пожалел о той мысли, что пару минут назад хотел прострелить автомат. - Это вас? - спросил охотник на роботов. Стас кивнул подскакивая и хватаясь за ручки двух здоровых чемоданов, его багажа. - Вы везунчик! - сухо прокомментировал генерал. - Кстати куда вы направляетесь? Боюсь я был невежлив, все рассказывал и рассказывал о себе и не поинтересовался вашими планами. На кого вам посчастливиться поохотится? На тахоргов? На крайт-драконов? Или это будут аркадские вепри? Стас отрицательно кивнул головой. - Я энтомолог, - только и сказал он, устремляясь к машине, выдающий лицензии. Планета Элизиум встретила Стаса отличной погодой. Окинув взором округлую полянку, поросшую цветами, так похожими на его родные, земные подсолнухи, он достал из чемодана приманку. Сетчатый контейнер, Стас задержав дыхание, открыл и тут же отбросил далеко в сторону. Легкий ветерок, дующий в сторону от него, все равно не спас обоняние охотника от мерзкого, сладковатого запаха. Ничего не поделаешь, инопланетные чешуекрылые летят на этот «аромат» как земные пчелы на мед. Стас снял «Тайгу» с предохранителя, передергивая затвор, посылая разрывные пули в стволы. Вовремя! Стас, охотник с многолетним стажем, чуял, что добыча где-то рядом. И вот он, долгожданный момент! Стоило пробираться лесом два дня, что бы найти место лежки Brachiocellos Amazing-Gigantica… Треск и хруст сломанного дерева, заставил вскинуть ружье. На фоне древесной кроны распростерлись восьмиметровые крылья, покрытые плотными, чешуйками, по прочности не уступающие кевлару. Один ленивый взмах ими, и крылатый монстр, взмыл над лесом. Голова бабочки, увенчанное четырьмя фасеточными глазами, высмотрели маленькую фигурки внизу, от которой так аппетитно пахло. Скрученный хоботок, усеянный шипами, напрягся в предвкушении сладкой плоти, сегментированное брюшко запульсировало выпуская покрытое зеленой слизью жало. «А бабочка крылышками бяк-бяк-бяк» - немузыкально, но с воодушевлением пропел слова старинной песенки Стас, ловя в коллиматорный прицел первый шейный сегмент.

Сказка о единорогах Тим Вандерер Кто помнит те стародавние времена, когда еще по свету бродил последний зверь Ыых? В то благодатное время эльфы еще пребывали полновластными хозяевами лесов, а единороги – степей и полей… Как эльфы были благороднейшими из всех народов, так единороги были наипрекраснейшими из всех животных. Грациозные белоснежные существа, с закрученным спиралью рогом на лбу, они паслись на бескрайних лугах. Их грива цвета лунного света, влажные бархатные глаза и гордая стать восхищали поэтичных эльфов. В их честь сам медоречивый эльф Стесис,непревзойденный рифмоплет, сочинял сонеты! Но роковой час для них пробил, когда из чащи Темного леса вышел первый человек и стал набирать свою силу. Злобный, властный и жестокий человек был не похож на благородных эль-

фов. Громкоголосый, он, с хвастливой песней на губах, тут же стал вырубать прекрасные леса, чтобы на берегах голубых озер поставить свои жилища. Некогда синее небо затянулось клубами черного дыма кострищ. Благодатная тишина священных рощ уступила гортанным крикам черноволосых женщин... Эльфы ушли из этого мира. Утонченность и смелость уступила наглости и грубости. Остальные народы признали силу человека. Дикие животные и те покорились ему. А кто не покорился – погиб от человеческих рук. Даже последний зверь Ыых, наводящий на всех страх, и тот нашел свой конец на копье человека. Из его чешуйчатой шкуры сделали доспехи, ибо новоявленный миру человек был существом воинственным и все покоряющим. И только единороги до последнего не давались в руки человека. Соревнуясь с вольным ветром, они по-прежнему были властителями степей. Справившись с троллями и эльфами, мантикорами и драконами, человек задумал покорить и этих вольнолюбивых животных. Чтобы добиться своего люди выстроились в цепь, с волосяными арканами в руках с одного края степей. Затем с другого края степь была подожжена. Чуткие животные, почуяв опасность, забеспокоились. Вожакам многочисленных стад было ясно, что выхода нет - скоро на их морды накинут узду и сделают невольниками. С мукой во взгляде они мчались прочь от жгущего огня, навстречу унизительному плену, на ходу обламывая свои тонкие, и такие хрупкие, рога! Пусть им не избежать плена, но главная драгоценность этих животных - острый рог человеку не достанется. Всем известно, что спирально закрученный рог, измельченный в порошок, мог очистить отравленную змеиным ядом воду и залечить любые смертельные раны. К тому же сломанный рог, как жест любого побежденного, но не сдавшегося добровольно был понятен даже человеку. В ярости оттого, что ему не удалось завладеть чудодейственным лекарством, человек мстя, все же поработил степных скакунов. Они стали смиренно возить для него тяжелые грузы, носить наездников на своей спине. От дыма и копоти горящей степи молочно белая стать единорогов потеряла свою чистоту, от огня укоротился роскошный хвост, от быстрого бега по раскаленном земле раздвоенные, как у антилопы копытца превратились в грубые, массивные копыта. И пока сильна власть человеческая над ними, не вернется прошлая их стать, не будет расти чудодейственный рог. Кто знает, когда эти молчаливые животные вновь обретут былую свободу, и мы снова увидим на горизонте стадо мчащихся куда-то белогривых скакунов с рогом во лбу? А пока этого не случилось, посмотрите в глаза уставшему от работы коню и углядите спрятанное там благородство единорога.

Сказка о страшном звере Ыых Тим Вандерер Кто не слышал о страшном звере Ыых? Его имя с благоговением произносят эльфы, самые бесстрашные тролли падают ниц при упоминании имени зверя, птицы в лесу смолкают в испуге, когда слышали ужасающее пыхтение его в густых кустах. Грозный его рык «Ыых! Ы-ы-ы-х!» раздается то и дело в лесных чащобах, почти всегда по ночам. Но какой имеет облик, этот страшный зверь не может сказать никто. Те, кому удавалось увидеть его либо погибали от ужаса, либо сходили с ума и рассказывали совершенно удивительные вещи. Так говорили, что в длину он имеет тридцать локтей, глаза его как раскаленные угли костра, а чешуйчатая кожа источает

зловонный яд. Что от его взгляда все превращается в камень, а от его крика кровь в жилах сворачивается подобно прокисшему молоку. Но так это или нет, никто не знает. Как известно у страха глаза велики, и, наверное, поэтому рассказы о звере Ыых один страшнее и неправдоподобнее другого. Лишь эльфы, эти бессмертные создания, что-то определенно знали об этом звере. Знали, но не говорили об этом никому. Такой уж они народ. Когда-то в наидревнейшие времена по велению богов землю стали населять множество удивительных зверей. Среди них был и зверь Ыых. Поначалу этих страшных зверей было предостаточно, но потом, после разделения всех разумных существ на народы, они стали исчезать. Что послужило этому причиной нам не известно, но пришло однажды то время, когда в лесах остался последний зверь Ыых. Для всех народов и существ, и это было много. Именем зверя пугали детей, из-за него боялись лишний раз появляться в лесу в безлунную ночь. Ему предписывалось множество страшных бед. Если погибал единорог, случалась засуха или оказывались сломанными золотолистые рододендроны в священных рощах, виной всему этому считали зверя Ыых. Но если однажды набраться храбрости, и взобравшись на дерево в самую глухую, темную ночь, то можно легко разгадать тайну страшного зверя Ыых. Только, что бы его приманить нужно у подножия дерева обронить лепестки роз и жасмина. Уж очень он любит кататься по ним, с сопением вдыхая цветочные ароматы. И если повезет (и если ты не испугаешься!) то вскоре можно услышать шаркающие неторопливо шаги, загребающие опавшие прошлогодние листья, почувствовать тонкий, чуть резкий запах. С придыханием произнесенное «Ы-ы-ы-х!» подскажет, что это именно тот, кого ты поджидал. Не издавая ни звука, чтобы не спугнуть зверя, можно послушать, как он по-стариковски кашляет, пыхтит и вздыхает. Всласть покатавшись в ароматных листьях, он опять громко вздохнет, посетует на непрекращающийся насморк и напоследок всплакнет от тоски. Ведь он последний из своего рода. Больше не осталось ни его братьев, ни сестер. Не с кем ему поговорить, все его бояться, и придумывают разные небылицы о нем. А так иногда ему хочется рассказать о звездах, что сверкающей гроздью висят над головой, поведать о своей заветной мечте или посетовать на плохие погоды! И разносится его тоскливое «Ы-ы-ы-х!» в ночи, так похожее на горестное «Э-э-э-х!».

Дракон. Печальная история Надежда Ониона На краю мира, где свинцовое низкое небо нависало над землей, в окружении недосягаемых горных пиков высилась башня. Это величественное сооружение построили люди очень-очень давно. Когда-то оно было частью крепости; и люди щедро полили его подножье своей кровью. Но те времена давно прошли, и от крепости остался лишь обугленный остов и эта самая полуразрушенная башня. Теперь здесь жил Дракон. Он обитал в трапезном зале, в стене которого расползалась прореха, открывающая вид на небо. Во всей башне лишь это помещение подходило Дракону размером. И узкая спираль лестницы, и крошечные клетушки комнат для прислуги, и спальни, располагающиеся на верхних этажах, были для зверя недоступны. Потому они были неприкосновенной территорией другой обитательницы башни — Принцессы.

Тягостным выдалось пробуждение Дракона в то осеннее утро. Холодный ветер приносил с собой запах дальних стран, а свинцовое небо давило как-то особенно ощутимо. Все звало зверя отправиться в полет, далеко-далеко, за край горизонта... Когда-то в прошлом, в былые времена, Дракон не задумываясь поддался бы этому зову. Но не теперь. Он многое повидал в своей жизни — и хотел увидеть еще больше. Ему было интересно все — изгибы рек, перекрученные линии горных хребтов, заплатки полей... Но особенно - скопления человеческого жилья, забавно суетливые и привычно огрызающиеся писком голосов и уколами стрел. Дракон всегда любил людей, интересовался ими. Хотя эти занимательные хрупкие существа совершенно не были приспособлены для его восхищения. Зверь когда-то заплатил за свое нелепое увлечение левым глазом — один недружелюбный человеческий экземпляр воткнул свою, увенчанную металлом, палку, чудищу прямо в глазницу. Охваченный болью зверь вслепую отмахнулся от обидчика — и, конечно, раздавил его. С тех пор Дракон предпочитал наблюдать за людьми сверху, с безопасного расстояния. До тех пор, пока не повстречал впервые Принцессу... Дракон привычно облизал то место, где когда-то располагался его левый глаз, и поднялся. Сегодня зверя ждали не полеты. Он не мог себе позволить такой роскоши. Нужно было многое сделать. Его питомица Принцесса требовала постоянного ухода. Она вообще была удивительно нежной и хрупкой — потому и нельзя было улетать надолго. Но вот уже был растоплен очаг, а пахнущая смолой груда веток и стволов в углу залы чуть не сровнялась с Драконом размерами. Вот уже разорванная на части туша козы ждала, когда ловкие руки Принцессы насадят ее на вертел. А человеческая самка все не спускалась. -Принцесса! - позвал Дракон. Гулкая тишина была ему ответом. Что же, такое тоже иногда случалось. Хандра иной раз одолевала самку. Она злилась на Дракона — за то, что тот похитил ее. За то, что заставил забыть прошлую роскошь, сломал мечты и стремления. Перековеркал жизнь. Так она говорила. Но Принцесса не умела долго выносить одиночество — и потому зверь не сомневался, что вскоре самка опять придет к нему; снова начнет лихорадочно сыпать словами, обвинениями, обрывками старых легенд и историй. Дракон любил это. Больше этого он любил только когда она ему пела... В общем, зверь не придал внимания отсутствию Принцессы. Он просто лег рядом с очагом и принялся завороженно наблюдать за причудливой пляской языков пламени. И вспоминать. Вспоминать события далекого прошлого. Зачем он вообще похитил Принцессу? Сейчас зверь не мог в точности воскресить в сознании былые мысли и чувства. Это случилось осенью, в одно из очередных путешествий Дракона. Он забрался очень далеко от дома — дальше, чем когда-либо. Пушистые комки леса напоминали сверху сбившихся в отару разноцветных овец — кажется, Дракону даже пришла в голову веселая мысль попробовать их на вкус. И там, среди деревьев, зверь обнаружил поселение. Огромный город — спутанный клубок улиц простирался от горизонта до горизонта! А в центре этого клубка была дырка, напоминающая след от копыта, обведенная по контуру затейливым резным домом в целых пять этажей! Вроде бы, Дракону стало любопытно, что это за странность такая. Он снизился над ней, накрывая площадь своей тенью. Крошечные точки людей беспорядочно метались. Привычным веером прошлись по груди зверя колкие стрелы, не принося, впрочем, никакого вреда. Большая часть точек-людей была невзрачной, серой. Но попадались и другие, яркие. Дракон снизился над одной из таких точек, разглядывая. Неимоверно широкая красная юбка обрамляла запрокинутое вверх лицо. Зверь не помнил, как и почему решился забрать это экзотическое создание

100

себе... Погрузившись в воспоминания Дракон сам не заметил, как задремал. И во сне снова увидел Принцессу — такой, какой та была в их первую общую зиму. Со сверкающими лихорадочным румянцем щеками и быстрыми злыми словами. Сняв свою яркую красную шкурку самка оказалась довольно блеклой, но Дракону все равно нравилась ее масть. Принцесса напоминала зверю сосну в наполненном солнцем прозрачном бору. Здесь, в холодных северных землях, она согревала глаз. И от нее приятно пахло. И она умела говорить — раньше, до встречи с Принцессой, зверь не знал, что люди тоже это умеют, как и драконы. Во сне Принцесса куталась в козьи шкуры и восклицала, глядя куда-то мимо своего похитителя: «Зачем ты сделал это со мной? Я должна была выйти замуж за принца! Это было моей судьбой! Я создана для этого! Чтобы блистать... Чтобы править... Меня учили этому с детства. Этикет, музыка, история. Но теперь я оказалась здесь. Зачем ты похитил меня? Зачем ты похитил меня?» И Дракон вновь задумался — действительно, зачем? Он не знал, никогда понастоящему не знал. Но мысль о том, чтобы отпустить самку, вернуть, исключить ее из своей жизни, пробуждала где-то глубоко внутри зверя протест. Глухим рычанием отвечал ящер Принцессе на этот вопрос. Вначале она пугалась, но потом перестала обращать внимание. «В легендах часто так бывает — дракон похищает принцессу и держит ее в заточении. А потом приходит принц и спасает несчастную. И все счастливы. Такая ведь чушь! Я всегда считала, что это полнейший бред. Зачем дракону принцесса? Он вполне может закусить и селянкой; на вкус мы едва ли сильно отличаемся. Но даже если чудище и избрало бы для своей трапезы именно принцессу — неужели не найдется, кому ее защитить и спасти? Ведь в ее родном королевстве не может не быть войска... Но вот я здесь. Я — Принцесса, и меня в заточении держит ужасный Дракон. И никто не спешит меня спасать. Как в нелепой детской сказке!..» В ту первую зиму человеческая самка много плакала — вот и теперь, во сне, ее глаза заблестели влагой. «Может, - произнесла Принцесса сквозь слезы, - Принц все же придет спасти меня? Эй, чудище! Не смей убивать принца, если он за мной придет! Не смей, слышишь?!.. Обещай мне, тварь! Обещай!..» «Докатилась... Требую клятв от дракона. Принцесса драная. В козьих шкурах. Стираю, готовлю, убираю. Руки как у прачки, волосы — пакля... Принцесса...» В этот момент Дракону очень захотелось утешить его питомицу. И он с усилием проговорил: -Обещаю. Не трону принца. Ошеломленный взгляд был ему наградой. Раньше зверь не говорил с Принцессой. Он вообще как-то отвык за годы одинокой жизни от разговоров. Лишь в раннем детстве, в родной пещере он беседовал с матерью и братьями. Но это было слишком давно, целые века тому назад. -Ты разговариваешь?! - воскликнула самка изумленно тогда, в реальности. Но теперь, во сне, она промолчала, и только лицо ее вдруг изменилось, сморщилось, становясь таким, к какому Дракон уже успел привыкнуть. Волосы выцвели, черты заострились. Теперь на зверя смотрела старуха — и он вдруг понял, что это лишь сон. И проснулся. Пламя в очаге успело догореть, пока хищник спал. Но туша козы осталась нетронутой. Принцесса так и не спустилась к нему. Это было странно. Такого не случалось уже очень давно. Дракон вновь позвал. И опять. Затем, напряженно вслушиваясь тишину, зверь вдруг осознал, что давно уже не слышал шаркающих шагов самки и ее неизменного спутника в последние годы - кашля. А потом он уловил запах. Тонкий сладкий запах смерти, слабо разли-

101

чимый за вонью лежащей неподалеку козы, но вполне недвусмысленный для тонкого нюха дракона. «Это конец», - всплыло в его голове. Конечно, Дракон знал, что рано или поздно его питомица умрет — и скорее рано, чем поздно. Такова уж природа людей. И все-таки это оказалось для него неожиданностью. Желание улететь отсюда, улететь навсегда, стало вдруг невероятно сильным. Это был уже не просто зов осени, не просто манящий запах дальних стран. Что-то гораздо более сильное. Дракон рванулся навстречу темнеющему небу, наружу, вон. Но уже в воздухе, пролетая над знакомыми до последней трещинки скалами, зверь вдруг остро ощутил себя маленьким и беззащитным — незнакомое доселе чувство. «Кто же отправляется в путь на ночь глядя?» - подумал Дракон, - «Переночую здесь, а утром отправлюсь в путь». Зверь уснул только перед рассветом. А утром, когда он проснулся, шел дождь. Удивительно тоскливый и лишающий сил. Он все шел и шел, серыми струями пронзая небо насквозь. И Дракону уже не хотелось никуда лететь — у него не было сил даже на то, чтобы поднять голову. Зверь не улетел ни тогда, ни назавтра, ни через неделю. Через некоторое время запах разлагающегося тела Принцессы, казалось, заполнил существо Дракона до краев, не оставляя места ни для каких мыслей. Шло время. Дождливую хмурую осень сменила не менее хмурая снежная зима. И вот однажды к башне подъехал принц на своем могучем белом как снег скакуне. Он ворвался в залу с обнаженным мечом в руках и провозгласил: -Я пришел освободить Принцессу, и я убью тебя, чудище! Дракон закрыл глаза и подумал: «Вот это, действительно, конец».

Встреча Сокольцов Александр - Саня. Са-ня! Привет! Неужели не узнаешь меня? «Как же он меня напугал. Вот дурак! Кто это? Я его в первый раз вижу. Кожаная куртка с меховым воротником, огромная шапка, тоже из меха. Из моих старых знакомых никто так не одевался. Может давний заказчик?» - Нет, извините, но я не припомню, что бы был знаком с Вами. Может быть я выполнял Ваш заказ? Понимаете, всех в голове не удержишь, много кому дома делал… - Ха-ха-ха! Да ты чего? Это же я, Колька, одноклассник твой. За одной партой всю школу просидели. А ты строителем заделался? «Нет. Не может быть. Только не он! И секунды не хочу находиться с ним рядом! Мне пришлось перевестись в десятом классе в школу на окраине города. И все из-за него. Моя жизнь могла сложиться совершенно по-другому!» -А, Николай Зотов. Ну здравствуй. «Чего он так улыбается? При нашей последней встрече, его хорошее настроение чуть не отправило на тот свет с десяток человек.» - «Здравствуй», «Николай». Будто мы чужие люди. Давай обнимемся! Уже десять лет как не виделись. «Еще бы десять тебя не видеть, а лучше уже никогда. Ох. Будто удав пытается сломать в «объятьях» твой хребет.» Ну, рассказывай, Саня. Ты строитель? Архитектор? Какие ты там дома делаешь? Может мне организуешь маленькую стройку с большой скидкой? Ха-ха-ха! «Ему лишь бы веселиться. Какой был в школе, такой и остался. «Хи-хи» да

102

«Ха-ха», а мне приходилось отдуваться. «Саша, Коле нужен помощник и друг. Ты мальчик серьезный и твоей ответственностью будет помощь своему товарищу». А я эту ношу для себя просил? В начале искренне пытался ему помочь, но он все веселился и по итогу сразу же получил пару. Кто же оказался виноват? Саша! Я был вынужден все делать за него. Кто знает, быть может, если бы не тот пожар, то я бы так и возился бы с ним по инерции? ...» - Ау! Прием с Земли! Ты куда улетел? - Да… Да. Задумался на секунду. На самом деле, я не строитель. Я занимаюсь… Занимался оформлением интерьеров. - Ого! Ну ты даешь. Почему бросил? Решил не страдать ерундой, а взяться за настоящее дело? Ха-ха! Вот как я. Перевожу лес из пункта А в пункт Б. Выгодное предприятие. Особенно, если удается продать вагон-другой материала в обход. Только тсс! Я ничего не говорил. Ха-ха-ха! «Нисколько не удивлен. Это в его стиле. Лишь бы мухлевать! Как в тот роковой день. Мне надоело, что он сидит у меня на шее и я отказался ему помогать на итоговом тесте. Он тогда задорно улыбнулся и молча ушел. Я наивно подумал, что Коля наконец решил взять на себя ответственность и… Подожди!» - «Ерундой»?! По-твоему воровать лес вагонами и есть «Настоящее дело»?! А когда об этом узнают, ты все свалишь на другого? Как ты делал уже раньше? Думал я забуду? Из-за тебя я даже летом ношу перчатки! Мне повезло, что мышцы были не повреждены, а пострадала только кожа! Я вытащил тебя из этого пекла! Спас тебя! А что ты? Все свалил на меня! И тебе поверили. Как и всегда. Я постоянно отдувался за твои проделки! Меня с позором выгнали из школы или может ты забыл об этом? Мне пришлось ежемесячно посещать детскую комнату милиции и психолога! Повезло, что не отправили в колонию, хотя в начале этот вопрос активно обсуждался! - Я… Ты… Прости меня! «Он плачет?! Я всегда считал, что его слезные железы атрофированы, как и чувство стыда.» - Я уже давно хотел с тобой увидеться. Спустя год после окончания школы я позвонил тебе, но тут же бросил трубку. Потом я нашел в себе мужество, но… Телефон уже не обслуживался. Я пришел к твоему дому, но дверь открыли незнакомые люди. Так я узнал, что вы с семьей уже как год переехали. Прошло целых пять лет и тут мне звонит Лена Леонтьева, наша староста, помнишь? Она сказала, что организовывает встречу одноклассников. Тогда я понял, что это мой шанс. Именно там я смогу найти тебя, но не тут то было. Ты не пришел. Тогда я понял, как это было глупо. Все ведь считали, что это ты устроил пожар. Саня… Я признался, рассказал правду, а в ответ получил тишину такую, какой я еще ни разу в жизни не слышал. Все отвернулись от меня и я с позором ушел. «Он говорил, а его голос все сильнее дрожал. Я не верил своим глазам, ведь привык, что такие люди, как Коля, только и умеют, что пользоваться другими, а потом вытирать о них ноги. Я всегда считал, что «шагать по трупам» и не испытывать угрызений совести, это в их натуре, в их сущности, которую уже не изменить.» - Саня, это еще не все. Это я виноват в том, что тебе пришлось закрыть свое дело… -Подожди. Ты как-то причастен к погрому в том доме? - Да… Нет… И нет и да. После встречи одноклассников я стал искать тебя в интернете и наткнулся на твой сайт. Увидел, кем ты работаешь и решил помочь. Дать крупный заказ. У меня был знакомый бизнесмен. Он в серьез тобой заинтересовался… Саша, я не знал, что он банкрот и решит провернуть аферу со страховкой дома. Это только стечение обстоятельств. Так не должно было произойти! Все должно было быть по-другому… Прости меня! Я прошу, прости! «Я не знал, что ему ответить. В течении десяти лет не мог простить, все таил злобу, а сейчас, он, виновник тех событий, убивает мою ненависть. Ее больше нет, на

103

ее место пришла жалость. Коля все эти года мучился от чувства стыда. Воспоминания душили, резали и рвали его душу все это время. Мне стало все равно, что его попытка помочь, разрушила мое дело. Я все же нашел себе место, остался на плаву, всегда оставался. Коля, пожар, разгромленный дом – все это закалило меня.» - Коля, все в порядке. Никто никому ничего не должен. Я протянул ему руку. Он посмотрел на меня озадаченным взглядом, но пожал ее. Спустя пару секунд, я отпустил его, засунул руки в карманы пальто и пошел дальше по улице. Коля остался позади.

Жара Александр Сапшурик Город, пропитанный смогом, задыхался и мучительно ждал спасения в виде дождя или хотя бы ветра. Насыщенный испарениями воздух заполнял подвалы, подъезды, легко проникал в квартиры нижних этажей, поднимался выше. Жара и безветрие действовали заодно, и не было никакой возможности обновить эту проклятую атмосферу. Немногочисленные автомобили, раскалённые как изнутри, так и снаружи, только создавали иллюзию воздействия на липкую плотную среду, и своими выхлопами лишь дополнительно усугубляли ситуацию. Постепенно к мутному застоявшемуся воздуху стала подмешиваться темнота. День иссякал. Но облегчения от желанной вечерней прохлады не случилось. Наоборот, утомлённое сознание теперь не могло опереться хотя бы на мнимый вид свежести за окном. И рождало внутренних демонов... Я вышел из дома. За углом тайно грешила соседская девочка. Причёска под эмо. Чёрные, зло раскрашенные глаза. Маечка, совсем не на вырост, скорее наоборот. Настолько энергично затягивается сигаретой, что сгорая, та потрескивает. Впрочем, эти звуки могла издавать сама юная соседка: от наслаждения и суетливой поспешности. Я внутренне усмехаясь представил, что хрустят её молодые челюсти, сдавливая вожделенную дурь. Девчонка дёрнулась, увидев приближающегося мужчину. Явно спутала со своим отцом, которого очень боялась. Узнав меня, облегчённо пыхнула дымом и снова погрузилась в мир искусственно созданных ощущений. Видно, её молодой организм легко преодолевал губительное воздействие сомнительной субстанции, представляющей собой смесь смога и табачного зелья. Хорошо, если только табачного, без этих современных модных примесей. - Здрасти, дядя Женя. Отцу не расскажете?... - А тебя только это может остановить в стремлении загнуться раньше времени? - неожиданно выплеснул я на ребёнка своё раздражение. - Просто жизнь такая, дядь Женя. И потом, каникулы же, - виновато опустила она к заплёванному асфальту взгляд ярких, чуть затуманенных дымком глаз. - В школе ещё учишься? - Учусь. - И в каком таком классе?- съехидничал я. - В девятый перевели,- пыталась она задобрить меня вежливым тоном. - А за что?- продолжал я выдавливать из себя яд. Кажется, я добился своего - её благодушное настроение растворилось вместе с последней струйкой дыма. Знал же, что она учится плохо. И она знала, что я знаю. Обиделась, решила не отвечать. Да ещё уходя, вмяла в стену окурок, по-своему обозначив тленность окружающего мира: нашего нового дома, собственного здоровья, да и вообще - бытия. Как она может учиться, если травится с юных лет? Родители

104

простые, если не сказать - совсем упрощённые. Пьют. Как освоить школьную программу в этом окружении и подобном образе жизни? А ведь глаза у девочки умные... Я уже собирался вернуться и продолжить злиться на мир в одиночестве, как к двери подъезда рыча и покачиваясь на волнах потрескавшегося асфальта, подъехало такси. Автомобиль обдал дополнительным жаром от двигателя и выпустил потных пассажиров. За ними из салона вылетели звуки музыки, порождаемые раскрасневшейся магнитолой. На меня всегда удивительным образом действовало сочетание такси и музыки, особенно при плохом настроении. Хотелось умчаться куда-нибудь - сменить обстановку, компанию, взглянуть на недружественный мир под другим углом. Проверив карман, я вопросительно посмотрел на таксиста. Тот мгновенно определил во мне клиента. - Куда вам? - До Лавочкина довезёте?- спросил я, подспудно желая получить отказ. - Двести,- равнодушно бросил водитель, кивком небритого подбородка приглашая в салон. В машине ещё было время, чтобы усомниться в необходимости поездки, пока таксист крестясь, прикладывался к рабочему месту: ключ зажигания, передача, руль. Жалко, нет кондиционера. Хотя есть движение воздуха через открытые окна, куда испаряясь, улетучивался мой пот. И не только от жары, ещё от волнения. А волновался я оттого, что на улице Лавочкина живёт одна девушка. Это к ней я так спонтанно собрался. Мы недавно поссорились, я не звонил три дня. А всё это ревность, сидевшая во мне давно и прочно. Ещё с рождения. - Это ужасное, постыдное чувство. Обидное и устаревшее, как из старинных романов,- говорила Наташа. - Настоящую любовь всегда сопровождает ревность, - говорил я. - Словно огромную рыбу в океане сопровождают маленькие рыбки. Они разные. Но одна из них, это точно ревность. - Главное, чтобы ревность не превратилась в большую рыбу, а любовь в маленькую,-с грустью повторяла мне моя девушка. В автомобиле я несколько раз взглянул в зеркало. Потрогал лицо, проверяя степень побритости. - Заедем в круглосуточный магазин цветов, - предложил таксисту. - Понимаю,- кивнул тот. Извиняться легче с цветами. Правда, на такой жаре они быстро засохнут. Но это даже лучше - возможно так быстрее забудется обида. Таксист не взял денег за добавку к маршруту. И правда, понимает. Я решил пока не звонить Наташе. Вдруг магазин не работает, или растения погибли от жары и смога. А без цветов я как охотник без ружья или плотник без топора. Что за сравнения, и вообще - что за настроение сегодня?... Не смог из-за смога... Удастся ли найти цветы? Вроде приметы: любит - не любит. А что, если ромашек купить? Или диких нарвать, они выносливее. Да и дешевле... Улыбаясь своим мыслям, я зашёл в цветочный магазин. Пёстрая одежда продавщицы делала её незаметной среди цветов. Скучающая дама с цепким взглядом глянула на меня с нескрываемым интересом. Видно тоже всё понимает про меня. Ещё бы. Наступает ночь. Самое время просить прощения с букетом в руках. - А ромашек нет?- осторожно спросил я, побаиваясь её всевидящих очков. - На розах тоже можно погадать,- выдала она тайну. - Только возьмите побольше. - И как гадать? - Если две недели простоят и не завянут, любовь есть. - В такую жару - две недели? - Правильно. Любви же не существует. Мужской - так точно. Какие вам?

105

- Теперь всё равно. Можно вот, по девяносто. Семь штук. Обнимая розы, прохладные после магазинного холодильника, я подошёл к дому Наташи. Теперь можно звонить. Нет, не получится. Батарея телефона испустила свой электрохимический дух. Каким рассеянным я стал. Забываю заряжать карманного приятеля - и рублями, и ампер-часами. Пойду так, напролом. Я же с букетом. Увидит меня, потного и усталого, оценит. Скажу, что шёл к ней сквозь леса и поля. Жаль, что в руках не ромашки. Свет ещё живёт в её окне. Хорошо, что завтра выходной. Она дома, и надеюсь одна. Ну, вот! Ещё одна жертва моей ревности: волнуясь, я слишком сильно сжал стебелёк одной из роз. Дверь открыла быстро, словно ждала. Тоненькая, в уютном домашнем халатике. Без косметики глаза кажутся роднее. Улыбнулась смущённо и радостно. И сразу пригласила на кухню сразиться с жарой с помощью чая. Захотелось её обнять. Но только вот, беда. Даже издалека я увидел на столе открытую банку с вишнёвым вареньем. Невольно оглянулся. Никого. Значит, недавно был мужчина. Я же знаю - моя милая нежная девушка не умеет открывать такие банки. Это подруга, у которой, кажется, родственники в деревне, подарила ей недавно несколько таких. Она всегда просила меня их откупоривать. Звонила: "Приезжай, я хочу чаю с вареньем, а банки открывать не умею". И я приезжал, открывал. И потом мы слипались в сладком вишнёвом поцелуе, словно малыши в детском саду. Почему-то мне в такой момент всегда вспоминалось это милое заведение. А сейчас из глубин бессознательного выплыл демон. Демон ревности. Ведь кто-то открыл варенье. Вежливо так, с ехидной улыбкой. "Пока, мол, ты там чего-то себе воображаешь, меня попросили тут открыть баночку." Эти слова, обозначенные на крышке вмятинами разной формы и глубины, читались очень явно. Словно были написаны понятными лишь мне знаками - что-то навроде китайских иероглифов. И было видно, что почерк мужской. Демон стремительно душил мой разум, менял голос на более грубый, вызывал дрожь в руках, всё ещё державших уже совсем тёплые цветы. - Я на минуту. Это тебе,- протянул я букет красивой изменщице. Кажется, цветы стали вянуть прямо у неё в руках... - Ты... не останешься? - робко спросила она. - Нет,- гордо ответил я, ныряя в дверь.- Привет открывателям банок! - Женя, вернись,- её слова разбивались о лестничные площадки и разлетались по этажам, ненароком попадая в квартиры засыпающих соседей. Изнуряемый внешним и внутренним жаром, я долго не мог заснуть. Думал о ней и о злополучной банке с вареньем, открытой неизвестно кем и незнамо с какой целью. Конечно, цель - не содержимое, какое бы вкусное оно не было... К утру демон ревности не исчез. Наоборот, к нему прибавился демон упрямства. Всё! Больше никаких такси, цветов и всё понимающих продавщиц. Хорошо, хоть жара немного спала. Терзаемый набором самых негативных мыслей, я вышел во двор. Как-то вдруг захотелось заговорить, всё равно с кем. Телефон я выключил, опасаясь, что позвонит она, любительница сладкого. Чтобы врать, врать! А за дверью подъезда снова скрывалась эта юная особа - моя соседка с дымящейся сигаретой в губах, подведенных чёрным. Теперь даже она не казалась такой уж грешницей. - О, опять ты. - Доброе утро, дядя Женя! - Здравствуй. Извини, тебя, кажется, Аня зовут?- пытался я отвлечься от демонов, всё ещё сопровождавших меня. - Точно. А куда это вы вчера так поздно ездили? Да, и спасибо, что не сказали отцу... - Тебе сколько лет, Аня?

106

- Четырнадцать. - А ты умеешь открывать банки с металлическими крышками? - Чего там открывать, вы что? - А вот некоторые взрослые барышни не умеют... Не знаю, что побудило меня рассказать ей о случившемся. Безысходная тоска? Тайное желание сочувствия? И это у девчонки, не отягощённой собственными душевными переживаниями, живущей так легко и свободно. А вот взрослому человеку не стал бы рассказывать... - Вы курите? - Нет. К сожалению... - На всякий случай спросила. У меня кончились. И денег нет. Приходится вон, окурки... Вы знаете, дядь Женя. Сдаётся мне, что ваша девушка сама умеет открывать эти банки. - Почему же тогда... - Да она просто хотела сделать вам приятное. Типа, вы такой умелый мужчина и всё такое. Как вы не понимаете? Я удивлённо смотрел на собеседницу. Четырнадцать лет. А как рассудила, разобралась, поняла. Девочка, не ладившая с математикой. Но будущая женщина, уже разбирающаяся в жизни. А со мной что? Великовозрастная глупость, жара или всё тот же демон всеобъемлющей ревности? Я рванулся вперёд, лихорадочно доставая телефон и отыскивая номер Наташи. Вернулся назад. - Вот, возьми... на мороженое. - Тут много. - Не простудись. Прилетевший откуда-то сверху, с небес, ветерок быстро наполнял застоявшийся воздух исцеляющей свежестью. Жара спадала. И наверняка цветы, стоящие где-то на улице Лавочкина рядом с вишнёвым вареньем, чувствовали теперь себя значительно лучше. Те розы, что по мнению одной цветочницы так восприимчивы к человеческим чувствам. Было самое время в этом убедиться.

Кошкин Ёж Ольга Клен Авдей наслаждался тишиной и одиночеством. Такое счастье выпадает редко, только когда возмутительница спокойствия, вот уже скоро как 30 лет законная жена Любаня отправляется на несколько дней в город навести порядок у детей. Вот тогда весь окружающий мир, ни на минуту не останавливающий своего движения из-за неуемной жизнедеятельности Любани, перемещается в городскую квартиру сына Тихона и невестушки Веры. А в Березовке в кои веки наступает долгожданная тишина. Авдей лежал на кровати и слушал жужжание мухи на оконном стекле. Он бы мог поклясться, что различал даже звук царапающих скользкую поверхность лапок. Телевизор не включался в такие дни, чтобы не спугнуть блаженство. Когда стемнело, Авдей не помнит, наверно, был в нирванне. Очнулся он от странного света, исходившего от окна, недавно затоптанного мухой. Голубой источник находился где-то сразу под окном. Он двигался. И освещал, о ужас, худую фигуру в капюшоне на половину лица. - Египетские казни! - прошелестел одними губами дед. - Живой вампир. Мысли столпились на выходе из головы и ринулись вон, топча друг друга: закрыта ли дверь, спасет ли нательный крестик, умрет ли он от укуса сразу или еще помучается? - Это он по мою душу, - печально вошла в мозг через правое ухо чья-то фраза,

107

попутно растолкав по углам сознанья обрывки собственных мыслей. - Кошкин ёж! - путано закричал Авдей, одновременно поднимаясь над кроватью. Нет, он не вставал с кровати как принято у людей, а именно приподнимался параллельно лежака. Таких йоговских способностей за ним раньше не водилось. Повторить такое еще раз он вряд ли сможет. - Ты кто? - Авдей осторожно спросил у голоса, напрочь забыв о вампире. - А что, мне новое имя нравится - Кошкин Ёж. Вот так и называй, а мое настоящее имя ты просто не выговоришь. Я - самый редкий в мире покемон. Стук в окно заставил вспомнить о вампире. - Только не выдавай меня ему, я не хочу в телефон, - захлюпал носом Кошкин Ёж. - И никакой это не вампир, а чеканутый охотник за покемонами. К утру на поле за домом собралась компания уткнувшихся в телефоны вампироподобных, человек пять. Они в недоумении тыкали пальчиками в мобильник и не могли понять, куда делась добыча. Своего покемончика дед Авдей, знамо дело, не выдал захватчикам. Он вспомнил о свинцовом ящичке, без дела хранящемся в чулане и поселил туда Кошкина Ёжика, водрузив его на прикроватную тумбочку. В эту ночь оба спали как новорожденные. Невидимый друг иногда вытекал из ящика и разминался, гоняя по полю охотников. Несколько раз исчезал надолго. Но все равно всегда возвращался к Авдею в свинцовый ящик. Только здесь он был в полной безопасности. Металл его защищал или доброе сердце Авдея, в этом история не разбирается.

Что такое счастье Сергей Коротин Где то в российской глубинке, на деревенской автобусной остановке ждали районного автобуса три человека. Женщина средних лет в платочке сидела на лавочке, молодой парень в тренировочных штанах и сланцах с усталым видом опирался на забор, другой парень в городской одежде нервно ходил туда – обратно. К остановке подошел еще отъезжающий - мужчина лет далеко за сорок в дорогом охотничьем костюме с рюкзаком. - Ну как, Степановна, автобус был? – обратился он к сидящей женщине. - Да вот, только прошел, на почту проехал. - Ага. Значит, назад минут через двадцать будет. Парень в шлепках оживился, - А здесь магазин поблизости есть? - Да вон там, за углом, - махнул рукой охотник . Парень припустил легкой трусцой. Второй парень тоже быстро пошел куда-то. Охотник в недоумении спросил у Степановны, - Не местный, что ли? А почему в таком виде? - Так его в таком виде к нам в больницу привезли из общежития тех, кто мост ремонтирует. Чуть не сдох там от пьянки. Через пять минут парень вернулся с пивом. Откупорил с смачным хлопком, сделал глоток и довольно вздохнул, - Эх, вот оно, счастье. Охотник довольно презрительно посмотрел на него, - И это все, что тебе нужно для счастья? - Ну, сейчас конкретно – да. - Так и жизнь пропьешь – не заметишь. Сколько лет то тебе, а уже пьяница. Что ты можешь знать о счастье? Охотник подождал ответа на свой риторический вопрос, парень молчал, тогда он продолжил, - Счастье – это добиться того о чем мечтал, это семья, дом, работа любимая.

108

Посмотри на меня, я сам себя сделал. У меня своя фирма, особняк, дети в Лондоне учатся – все сам, пахал как лошадь. И мир весь объездил. - Чего же Вас в эту глушь занесло? – парень усмехнулся. Охотник нахмурился. - Да вот, брата навещаю. Он вроде тебя только с водкой счастлив. - Да с чего Вы решили, что я пьяница, я мало пью, это у меня травма производственная вышла. - Как так? - Да работяги, кто на мосту пашут – пьют без перерыва, даже начальство. Я, как непривыкший, и не выдержал, здоровье подвело. Ну, рассчитали меня, так я даже рад. Домой поеду, к девушке своей. Он помолчал немного, а потом сказал с вызовом, - А я вот с Вами не согласный вообще. Я как лошадь работать не желаю. И мне дома хорошо, с подругой моей. У нас там места такие – никакой заграницы не захочешь. Работы вот только нет, приходится по вахтам этим пьяным мотаться. А так у меня есть все, считай – счастлив. Тут Степановна хлопнула ладонями по коленкам и сказала, - Гляжу я на вас – что малый дурак, что старый. Да счастье – это когда несчастья нет! Вот соседка моя, Нюра, вот ведь что у нее случилось то. Жила - не тужила, ну ругались часто с зятем, да с дочкой – всего и делов. А намедни зять по пьянке дочку то убил! Случайно, ударил в ссоре, да та упала плохо и шею сломала. Теперь, дочку - на кладбище, зятя – в тюрьму, внучку – в детский дом, Нюрку – в богадельню, потому ее от всего паралич разбил! Я навещала ее, дак ужас, лежит, ревет, а когда говорит, рот набок кривит – половина то в параличе. Говорит, «дура, ой дура я была – все у бога денег просила, а не мира в семью. Да со своими собачилась, счастья своего не видела. А теперь что - помирать только». Вот вам и счастье. Или вот, другой парнишка то, только что убежал, Мишкой звать, чего он побежал то? Он в город звонить побежал, мобильные то здесь не берут. А у нас телефон сломан, так он все равно бегает, думает починили. Горе у него, у ребенка рак крови нашли, сейчас на полном обследовании. И первый у него от рака умер, в четыре года, жена чуть в психушку не угодила. А другому тоже четыре теперь, они с ним на даче тут отдыхали. Мишка только от прошлого отошел, улыбаться стал. А сейчас он здесь зачем? Дачу продавать. Говорит, все деньги на лечение пойдут, еще и не хватит. Вот вам счастье. Она замолчала. - Да, - сказал охотник после паузы, - мудрая ты женщина. Михаил вернулся и все прекратили разговор. Тут из-за поворота показался человек, он бежал к остановке и что-то кричал. Подбежав поближе, совсем запыхавшись, еле выговорил, - Мишка, срочно звони в больницу. До меня смогли дозвониться твои, просили передать – ошиблись врачи вроде с диагнозом. Михаил несколько секунд стоял неподвижно, потом закрутился, бросился бежать куда-то. - Стой! – вскрикнул охотник, - у меня спутниковый телефон, на, звони! Михаил выхватил у него телефон и кое-как набрал номер больницы. Спросил, потом долго слушал, вставляя короткие вопросы, - а как же анализ крови… Общий не показал, другая причина.… А результаты пункции…. Сто процентов? Потом он выключил телефон и медленно протянул его владельцу, застывшим взглядом смотря перед собой. - Ошибка говорят.… Мой сын здоров. Потом он опустился на колени и согнулся, упершись лбом в песок и закричал. И далеко по округе раздавался крик самого счастливого человек на земле.

109

Летописи межмирья Александр Маяков 3 месяц 514 год с м.п. (август 2012 года н.э)… Межмирье. Инквизитор Алексей Итоги игры на Арене: выбитый зуб у королевы, вывихнутое плечо у Клодеса, ну и по мелочи у всех остальных. Конечно, в тот же вечер Варинас все это починил, но все равно. И вот, спустя три дня, я отправился с Клодесом к неизвестному порталу. Пятьсот гвардейцев и отряд «Вергилий». Этого достаточно, чтобы противостоять любому противнику. Ну, кроме древних, разумеется. Первые два дня прошли без приключений, мы прошли сектора контроля наг и кобольдов, нейтральную территорию. И вот должны были приблизиться к порталу. - Такая орда. – Произнес я, когда Клодес подлетел поближе. - Приказ Варинаса. – Ответил вампир. – Мы должны сотню оставить на охранение клириков. - А не много, сотня? – Спросил я. Мой отряд был самым малочисленным, всего десять человек. - Не знаю, - пожал плечами вампир. – Опять же… - Приказ Варинаса. – Добавил я. - Да, - улыбнулся генерал. – Приказ Варинаса. Знаешь, все так быстро происходит… - Боитесь? – Спросил я. - Да, боюсь. – Честно ответил он. – У меня скоро будет семья, племянники вот родились. - Меня тоже иногда гложет. – Разоткровенничал я. – Когда вижу Лори, Анжелику. - Да, - начал Клодес, но договорить ему не дали. К нам возвращался боец авангарда. - Засада! – Кричал он. – Впереди засада! Гвардеец был ранен, он еле держался в седле. Если бы не ремни, он свалился бы в межмирье. - Целителя, быстро! – Скомандовал Клодес. - Генерал, засада! – Твердил гвардеец. Он был совсем плох, стал заваливаться на один бок. Клодес отстегнул свои ремни, поднялся в полный рост в седле и запрыгнул на грифона с раненым. Тот уже стал неспокойным с истекающим кровью пилотом. Клодес перехватил поводья и повел грифона к ближайшей скале. - Целителя за генералом, остальным держать оборону возле этого острова! – Отдавал команды я, а сам спикировал к раненому. Армада развернулась и стала наматывать круги вокруг островка. Клодес уже был возле раненого. Там же были и целители. Манвелий с клириками стояли в стороне. - Что с ним? – Спросил я. - Тяжелые ранения. В него стреляли несколькими магиями одновременно. – Пояснил целитель. – Вот, след от магии льда, а это… шипы какого-то растения. - Гием… - тихо произнес я. - Что? - Тихо переспросил Клодес. Солдат потерял сознание, но был жив. Его товарищи, видимо, пали. - Лед и растения – это Гием. Там Культ. Клодес выслушал меня молча и несколько минут молчал, взвешивая инфор-

110

мацию. - Оставить десятерых для охраны целителей и раненого! – Скомандовал генерал. – Сбросить обоз! Мы идем в атаку! - Это… - Да, инквизитор, Культу зачем-то понадобился этот портал. – Перебил меня генерал, и, повернувшись к клирикам, произнес. – Вам лучше остаться здесь. Если что, обеспечите оборону. - Хорошо. – Кивнул Манвелий. - В седла! – Скомандовал Клодес. * * * Тот же день… Межмирье. Гием де Грант Точка входа в мир минотавров оказалась старым порталом. Конечно, Элизабет могла с легкостью «разрезать» пространство и мы прошли бы, но Хана решили изучить портал более подробно. Другие древние, которые в этот раз решили нас сопроводить, просто… устроили пикник! Да, да, они устроили пикник. Уселись на земле и стали болтать о том и о сем. Простая великосветская беседа. Элизабет сидела вместе с ними. Она как раз прихватила еды и всех угощала. Мария посмотрела на это с сарказмом, но уселась рядом. Минору бродил по острову и высматривал какие-то травы. Дарий делал вид, что следит за обстановкой, а Сей с интересом наблюдал за действиями Ханы. Девочка, раскрыв магический круг, исследовала портал. Только я был не у дел. Я прошелся по острову. Элизабет и Мария мило беседуют. Что за абсурд! Я сплю с ними обоими, но люблю другую. Как это вообще называется? - Всадники! – Закричал Гнолл. – К нам летят всадники! Я обернулся на крик. К нам действительно летело трое всадников на грифонах. Черная форма, алебарды за плечами… гвардейцы? Но откуда… Анклав. - Это разведка Анклава! – Крикнул я, выбрасывая руки вперед. Ледяные клинки полетели во всадников. Двое из них камнем полетели вниз. Один смог уклонится, но его зацепило. Он резко развернулся и полетел прочь. Минору выпрыгнул вперед и что-то бросил в него. Это были семена, в воздухе они раскрылись и между нами и ним вырос терновый куст. Стебли с шипами на бешеной скорости полетели вперед и вонзились ему в спину. Его спас грифон, к которому он был пристегнут. Животное вырвало пилота из оков. Я хотел его снова атаковать, но Даи меня остановила. - Если это разведка, то он привет сюда основные силы. – Пояснила она. - У тебя руки чешутся? – Спросила Мария. Элизабет гневно посмотрела на неё. Честно, меня эти игры в гнев и милость уже достали и вызывают не беспокойство за целостность нашей организации, а смех. - Сейчас вы узрите мощь магов древних. – Произнес Исами, почесывая свою бородку. * * * Противник не заставил себя ждать. Это было настоящее полчище всадников. Их были сотни. - Мать вашу… - присвистнул я. Мария подошла ко мне и прижалась. Элизабет лишь снисходительно хмыкнула. Культ вообще был спокоен, только Минору перекинулся в оборотня. Древние стали в странный порядок. Акено, Хана и Исами стали кругом и взялись за руки. Они стали читать заклинание. Над ними стали вращаться… облака. Облака в межмирье! Где никогда не было облаков и туч. Облака стали темнеть и превращаться в дождевые тучи. А Фудо и Даи уже атаковали противника. Фудо поднял руки к небу, и сияние

111

искривилось, стало не изогнутым, а прямым. Его цвета стали переливаться с неимоверной скоростью, потом резко стали яркими, превратились в свет, и ударили в правый фланг противника. Там, где была большая группа всадников, не осталось ничего, даже пепла. Даи просто посмотрела на армаду, усмехнулась и провела правой рукой по своему бедру. На левом фланге противника свирепствовала вьюга, сметая всадников. Туча над троицей стала с невероятной скоростью расти. Буквально за несколько секунд она увеличилась в размерах и закрыла почти все видимое пространство неба. Отряды противника стали отступать, но с неба на них обрушился гром, ливень и шквальный ветер. Что бы защитить нас от ветра, Минору перекинулся обратно в человека и создал над нами шатер из деревьев. Не правильно прятаться от грозы под деревьями, но сейчас это единственный выход. С гвардией творилось черт пойми что, всадников кидал ветер, испепелял гром, ливень обрушивал их вниз силой воды. Пятеро древних в одну минуту смели огромную армаду Анклава. Небольшой группе всадников удалось улизнуть, но древних это не волновало. - Они расскажут о нашей силе. – Философски изрек Фудо. - Круто! – Восхищено произнесла Мария. - Да, это круто! – С Сарказмом ответила Элизабет. Но Мария этого не слышала, она восхищено смотрела на древних. * * * Тот же день… Межмирье. Инквизитор Алексей Нас разбили, мы отступали с остатками. Уцелел только я, Клодес, отряд «Вергилий» и несколько гвардейцев. - Возвращаемся в Новый Долан! – Командовал Клодес, когда мы прибыли на остров, где оставили клириков. – Немедленно! Все, не задавая вопросов, кинулись в седла. - Культ? – Спросил меня Манвелий. Я смог только кивнуть в ответ. Что я мог сказать? Что нас смели в считанные минуты, а мы не смогли даже приблизиться к противнику? Их было только пятеро. Пятеро! Это даже не половина. Что же нас ждет впереди? Мы направились обратно.

Человек, которому нравилось быть грустным Вячеслав Гаврилов Всё-таки есть в провинциальных городах черта, раздражающая сбежавшего в них жителя мегаполиса – маленькие расстояния. Затеряться сложно, надолго забыться, глядя сквозь окно заполненного транспорта на то и дело меняющиеся урбанистские пейзажи. Движение, не важно, куда, а именно как процесс, помогает таким людям, как Валентин погружаться в себя, отдыхать. Столичное метро, автобус, идущий с одного конца гигантского района в другой – здесь этого нет. И тем удивительнее было книжнику вспомнить эти состояния, пусть и ненадолго. А после, когда поездка закончилась, он слегка разочарованно встал с нагретого сидения и приготовился сойти, взглядом показав своим спутникам, что пора.

112

За год можно сильно измениться, что бы там не говорили профессиональные психологи и другие знайки: когда тасуется уклад жизни, вынимаешь себя сам из привычной среды, вольно-невольно приспосабливаешь свои плавники к хождению по сухой почве, или крылья для глубоководного плавания. Только мёртвый человек, или уставший от жизни, останется лежать на песке и погибать под лучами идущей жизни, надеясь на чудо и спасительный прилив. Или даже совсем без надежды. Но он изменился, причём дважды, вначале по своей воле, а потом тогда, когда они украли его грусть. - У вас хорошая жена? – Люся вырвала книжника из раздумий. - Ну… Она хорошо готовит. – Валентин потерялся, ответить на такой вопрос однозначно нельзя, потому как сказать «да» он не смог бы никогда, но любое «нет» потребовало бы длительных объяснений, которых мужчина не хотел. - А дети ваши в школу ходят, как я? - Нет, они выросли и уже работают. - Ого, так они взрослые… Книжник никак, ну ни в какую не выглядел на свои 40 с небольшим. И под такими расспросами он невольно вспомнил о своём возрасте, но равнодушно, без сожаления или гордости за прожитые года, а как к факту. В душе мужчина считал себя молодым, вечно 25-летним пареньком, и даже подрастающие дети с щетиной на лице его в этом не разубедили. - … Она, наверное, красивая – мечтательно, как о чём-то далёком и недоступном, из мира витрин или сказок, сказала Люся. А её собеседник не хотел, чтобы разговор шёл дальше в том же направлении, и решил отмолчаться. Они уже входили во двор. Обледенелые лавочки, деревья с ветками, обвешанными мёрзлой жижей из воды, выхлопов и грязи, застывшей на морозе – всё было привычно для Валентина, а его спутникам нет: они вели себя странно, особенно мать, заметно нервничавшая. Через какое-то время она даже заговорила. - Я была здесь когда-то. - Дворы у нас в стране все похожи – ответил ей книжник. – Один от другого не отличишь. А если и вправду была, так и что в этом такого? - Мне здесь не понравилось – закончила разговор женщина, отвернувшись от собеседника. Ещё издали можно было различить одинокую фигуру у самого подъезда, которая, не смотря на холод, сидела без подкладки на одубевшей лавочке. Нина Ивановна, собственной персоной, давненько её тут не было видно после того случая. Она с удивлением впилась глазами в странную процессию, видя Валентина с кем-то ещё, что совсем не было привычно для пенсионерки. И даже будто немного приподнялась на лавочке, рассматривая всех. - Здравствуйте, Нина Ивановна! – поприветствовал её мужчина, на ходу вытаскивая ключи из кармана. - Погоди – остановила она его, не поздоровавшись. – Это ты к нам семейство своё перевозишь? Какая девочка красивая… Как тебя зовут то? - Люся – слегка польщённая, ответила дочка. - Люська! А я баба Нина. Отродясь у нас тут не было красивых девочек, все фифы гордые, да злые. Странное поведение пенсионерки обескуражило Валентина. - Эх, красивая, на моего сыночка даже чем-то похожа. Был бы он поумнее, женился бы, да и внучка бы у меня на старость появилась, красивая, как ты… И внезапно, будто кто-то отрубил питание, бабка потеряла всякий интерес к нам, уставившись куда-то вдаль с отсутствующим видом. Уже входя в подъезд, книжник бросил ей через плечо тихо «Всего доброго», а она будто и не заметила этих слов. Ну и чудная же она старуха! Вскоре они оказались на этаже, и мужчина, перед тем как открывать дверь,

113

немного замешкался, прислушиваясь, есть ли шевеление за ней. По всей видимости, в квартире кто-то сидел совсем тихо, или там не было никого. «Была не была», - сказал про себя Валентин, и, открыв настежь дверь, пропустил своих спутников вперёд. - Здесь я и живу. Проходите, куртки вешайте сюда, ботинки в тот угол. В квартире нигде не горел свет. Скинув с себя верхнюю одежду, книжник отправил мать с дочкой в большую комнату, располагаться и разбирать свои вещи, а сам пошёл на кухню ставить чай. И невольно вскрикнул – жена всё это время сидела в темноте за столом, дожидаясь его возвращения. Мужчина был уверен, что она ушла по своим делам или вообще уехала из города. - Познакомишь меня со своей новой семьёй? – ехидно спросила она. - Это не моя семья, они друзья, им негде жить. - Зови их сюда – опять этот командный голос, опять эти деланные манеры! Валентину это очень не понравилось, но всё же он позвал Люсю с матерью в комнату. - Это Юля, а это Люся. Знакомьтесь, это моя… жена, Олеся. - А это мой разлюбимый муж Валя – с нотками истерики перехватила она. – Очень приятно! Ей не стали отвечать, потому что вела себя гостья отвратительно: интонациями, жестами и общим тоном разговора она показывала собеседникам свой издевательский настрой. Даже для осознанного оскорбления этого было много. - Сколько тебе лет, девочка? – после короткой паузы вновь загудела она. - Восемь. - Значит, последние восемь лет ты жил на две семьи, уже тогда решив от меня уйти. Так? - Я с ними познакомился всего два месяца назад – усталым тоном отсёк нападки книжник. - Ну а ты, красавица – Олеся обратилась к матери – что скажешь? - Мы с ним на собрании увиделись – ответила Юля своей пугающей речью. Жена застыла, выпучив глаза, с недоумением и страхом. Вид страдающего недугом человека почти на всех действует негативно, вызывая жалость, в определённых случаях брезгливость, у отзывчивых людей начинается суетливый порыв сделать хоть что-то. Олеся же просто потеряла дар речи, не двигаясь и, казалось, даже не дыша. - Им негде жить – повторил Валентин. – У этих людей трудная судьба, а я вызвался помочь. - Помочь… а я думала, это твоя любовница – выйдя из ступора, почему то шёпотом сказала гостья. Она и верила, и не верила тому, с чем столкнулась. Ей казалось, что здесь, в эту минуту разыгрался циничный спектакль, где она, единственный зритель, беспардонно одурачена, да так, что расскажи кому – будут смеяться. Но с другой стороны вся её выстроенная месяцами версия терпит крах. Ну не может же мужчина жить с больной женщиной, и уж тем более прижить от неё детей! По крайней мере такой, как её муж. - Они… давно у тебя?.. - Только что – мужчина не улыбнулся после фразы. Олеся на какое-то время окончательно выключилась из беседы, переваривая произошедшее. За это время все успели рассесться, а книжник поставил чайник, достал припасённые конфеты (ещё с того времени, как мама с дочкой пропали), и с облегчением завёл разговор ни о чём с Люсей, изредка переключаясь взглядом на бывшую жену. Иногда, при определённых обстоятельствах, сразу после заминки или неловкой ситуации общение может пойти непринуждённо, когда все собеседники понастоящему расслаблены и расположены говорить. Так и произошло на этой скромной, но прибранной и ухоженной кухне, и лишним здесь, на празднике жизни был не

114

Валентин, как всё время своей жизни тут, а приехавшая издалека Олеся, сломленная одиночеством и приближающейся старостью. Даже сейчас между бывшими супругами наблюдалось некое сходство: в жестах, немного внешне они походили друг на друга. Со стороны кто-то бы даже увидел их родственниками, которые всю жизнь провели вместе, очень устали друг от друга, но всё равно сохранили между собой тёплые чувства, однако при случае припомнят всё и будут беспощадно высмеивать за прошлые прегрешения. Эдакие постаревшие брат с сестрой. Но итог жизни что того, что другой был неутешителен – никто не нашёл себе надёжной опоры в жизни. Да и книжник толком смог стать на пусть и зыбкую и ненадёжную, но осязаемую твердь только тогда, когда они украли у него грусть. В остальном ничего ценного, что бы кто-то из них старался беречь, чем бы жил, мечтал. Сплошная инерция, вот только мужчину с его меланхолической жаждой перемен она выбросила на другой конец страны, а жену отправила вслед за ним. Иначе и быть не могло. - Мы здесь будем все вместе жить? – внезапно, прорвав пелену болтовни, спросила девочка, и этим самым вывела из ступора Олесю. - Я билет пока не покупала – с какой-то неуместной обречённостью в голосе ответила она. - Оставайся пока, я тебе постелю в моей рабочей комнате. Ты же ещё вроде со мной поговорить о чём-то хотела. Она устало кивнула, откинувшись на спинку стула. - Мы не будем тебе мешать, мы тихие – тут же поддержала женщину Люся. – И не храпим ночью. А вот дядя Валя храпит, я утром слышала, и так сильно! – все невольно улыбнулись запальчивости девчушки. Мать с дочкой, не сговариваясь, стали покидать кухню, и младшая, выйдя, тут же вернулась и сообщила, что они будут в комнате, сумки разберут, уроки вместе сделают. А чай, что остался стыть на столе, они допьют потом, холодный же вкуснее с сахаром. Настало то самое время серьёзного разговора и объяснений. - Валь, зачем ты так со мной поступил? Что я тебе сделала такого? – слабым, бесцветным голосом начала Олеся. – Разве я плохая жена? Разве я плохо к тебе относилась? - Ох… - книжнику приходилось использовать все свои запасы самообладания, чтобы в его ответах не чувствовалась раздражительность учителя, который в сотый раз вынужден проговаривать очевидные вещи, без надежны, что на этот раз он будет услышан. – Давай попробуем взглянуть на ситуацию абстрактно, будто ты не ты, и я не я. Просто любая пара, живущая вместе. Представила? - Я тебе конкретный вопрос задала… - И я на него отвечаю. Мы с тобой сейчас выстроим семейную модель, такую, как была у нас, с другими людьми. Вот представь – мужчина в браке уже много лет, подросли дети, пролетело время, и его почти ни разу не спросили «Почему ты грустный?», «Тебя что-то беспокоит?», «Расскажи, почему тебе нехорошо на душе?». Не важно, какие были проблемы, надуманные, реальные или ничтожные. Мужа об этом никогда не спрашивали, не считали нужным. - Сам бы мог рассказать – уже не так устало, но заметно злее вставила женщина. - Не мог, ему хотелось видеть интерес к себе, видеть, что его хоть немного ценят. Да и любят, в конце концов. Но его никто ни о чём не спрашивал, зато требовали очень многого. Внимания, ресурсов, времени. И при этом бесконечно упрекали во всём. - Ты сам в этом виноват! – резко переключилась с абстракций на жизнь собеседница, а потом издевательским тоном, нарочито спокойно, передразнивая Валентина, продолжила. – В жене давно перестали видеть женщину, замечать её красоту.

115

Ей не говорили «Ты красивая», «Ты замечательно выглядишь», вместо этого сидели за книжками и рассказывали о том, какой женский пол иррациональный. - Ты передёргиваешь! - Ты тоже! - Ладно, давай попробуем с другого захода. Постарайся пока воздержаться от обвинений, мы же просто смотрим на модель семьи со стороны. Не забывай, это абстрактные люди, мы их не знаем, они не похожи на нас ни в чём… - Тогда они, наверное, счастливы – перебила Олеся. – Давай лучше о нас, без всякой твоей зауми. - Хорошо, я устал от нашего брака, меня доконала ругань, ссоры, невнимание и бесконечные требования. Я пытался говорить мягче, но ты мне не дала этого сделать. - Я, по-твоему, плохая жена? - Да – злорадно, с удовольствием сказал Валентин. Несколько лет он хотел, нет, мечтал когда-нибудь высказать это ей в лицо, зная, сколько боли способна причинить женщине эта фраза. Но не решался, давил душевные порывы, загоняя себя всё глубже и глубже в голубоватый мрак грусти. А теперь это было торжество всего сдержанного, невысказанного, непрощённого, прорвавшегося сквозь годы обид и раздражения. - Я?! Избалованные русские мужики, вам всё не так! Стараешься, убиваешься… - Олеся, я сам себе есть готовил последние несколько лет, и тебе тоже. - И чего? Не переломился! Жив, цел, ходишь и разговариваешь. А спихнуть всю бытовуху на женщин – это ли не показатель плохого безразличного мужа? - Я не мог выносить этого вечно. - Чего не мог? Готовить, посуду мыть? А ведь мы так и живём, постоянно, изо дня в день! Но подожди, ты хочешь сказать, что из-за этого ушёл? - Нет. - Тогда объясни мне, почему. Книжник был не расположен к таким разговорам с самого утра, как увидел оставленную спутницу жизни в своей квартире. Да и что можно сказать на такие вопрошания? Любой ответ, даже самый правдивый, нисколько не удовлетворит эту женщину, а станет лишь началом новой спирали упрёков, обвинений и ругани. Для Валентина её приезд вообще представлялся абсолютно бессмысленной затеей, он знал, что так всё и будет идти, но почему-то уступил, позволил остаться у себя, чтобы теперь, под вечер, вернуться на машине времени на полтора года назад в эпицентр того, от чего ему удалось сбежать. - Олеся, тебе так сложно это объяснить… - А ты попытайся, без своих абстрактных моделей. - Я ушёл от ругани, от твоего постоянного недовольства, от того, что я не мог в своём доме чувствовать себя комфортно. От твоей крикливости, от твоих запросов и придирок. Если бы ты была хорошей женой, ты бы постоянно не нагнетала обстановку. - Если бы ты был хорошим мужем, то не нагнетала бы. Когда мы с тобой ходили куда-нибудь вместе, а? Когда ты мне делал знаки внимания сам, без того, чтобы я тебе напоминала?... - Этот разговор бессмыслен, мы ни до чего не договоримся сейчас. Ты хочешь услышать причину, которую не примешь. - С тобой просто невозможно общаться… - Давай попробуем пока не говорить об этом? Если продолжим, мы поссоримся, ты не выдержишь, соберёшь вещи и уедешь. Хотя на свадьбу деньги у тебя. - Ты поразительно хладнокровен, горделиво не закрываешься в ванной, предлагаешь разумные вещи. Что же ты раньше таким не был?

116

- Потому что я целый год этого не слышал, отдохнул. - Ладно – вдруг с не свойственной ей спокойной интонацией сказала Олеся. – Я сюда не для ругани приехала. Давай забудем о всём, что мы сейчас обсуждали. У меня сейчас такой период в жизни, когда необходима смена обстановки, чтобы разобраться в себе. Я могу несколько дней пожить у тебя? - Да, можешь – не без колебаний ответил Валентин, сам удивляясь своей мягкости. - Отлично! И иногда мы просто будем разговаривать, когда ты не будешь занят. Только скажи, где здесь можно денежный перевод сыну перевести. - Скажу. Только… - Что? - Да ладно, пустяк. Пойду выделю тогда тебе постельное бельё.

Ладный свет Владимир Вейс Выбор судьбы Очищение «Это мой второй дневник о событиях и на Земле, и на Нибиру. И когда я вновь занялся этими записями, Радда лишь улыбнулась, помятую о моих заверениях больше не вести дневники. Первое время нам хотелось как можно быстрее вернуться на Землю. - Успеется, зачем прерывать события, которые уже идут полным ходом, - успокаивала нас Мгама, - а домой вы вернётесь, никто из окружающихне поймёт ситуации и не придаст значения, были ли вы рядом или нет. И разве вам плохо здесь? На это отрицательно ответить было трудно, потому что о таком роскошном существовании, в котором отсутствовали любые организации, плохой транспорт, очереди, скачки цен, перебои энергии, тепла, а приветствовались различные изыскания, учение и преподавание, можно было только мечтать. И на наш вопрос, в каких событиях мы участвуем, Мгама не давала прямого ответа. В общем-то, скучать было некогда. Радда работала в лаборатории института Славянистики и всегда возвращалась домой в приподнятом настроении от вклада в науку: каждый её доклад всегда отмечался восторженными благодарностями коллег. Я преподавал в школе детям, избравшим специализацию изучения жизни на Земле ХIХ-ХХ веков. И, надо сказать, здешние девятилетние ребятишки знали о нас больше, чем мы сами о себе в своё время. Мама окунулась в ясельное и дошкольное воспитание, объединившись с такими же бабушками, как она сама. И у неё была ещё одна причина, по которой мы не торопились на Землю. Моя мама стала выглядеть лет на двадцать моложе, словно время пошло вспять, и она физически чувствовала, что молодеет, что может «догнать» своих подруг по работе, хотя женщины рядом по внешности приходились ей дочками. Ростик рос быстро, уверенно. Он явно намного опережал по развитию своих сверстников на Земле, и, в первую очередь, тем, что для своего возраста смотрел на мир осмысленными глазами. Он не был капризен и воспринимал общение с собой, как с равным... Да, таким был мир на Нибиру. Где-то через полгода пребывания «в плену» у Мгамы, она объявила, что нас

117

приглашают на конференцию о будущем Земли. Там мы познакомились с Максимилианом. …Мгама, вечно молодая и позитивная при любом раскладе событий, встретила нас в Холле Раздумий одного из центральных общественных зданий планеты. По крайней мере, я так понял перевод с нибируийского слово название храма «Воштелан» - Иштеус Воштелан. Впрочем, мы с Раддой особо не вдавались в особенности языка планеты-близнеца Земли. Но на ум часто приходил вопрос, а существовала ли эта планета в действительности, если о ней молчат земные астрономы, цикличность вращения Земли и сила её тяготения ничем не выдают присутствие массы иной планеты. В своих догадках, где находимся мы, пришли к выводу, что Нибиру не существует, а все наши ощущения вызваны каким-то гипнотическим влиянием иной цивилизации. Другими словами, мы решили, что попали на Тот Свет. И в разговоре с Максимилианом выяснилось, что все гости Нибиру думают также. …Мы находились в Холле, наблюдая прибытие пар мужчин и женщин, словно на балу у Сатаны в «Мастере и Маргарите». Только европейцы, азиаты, негры, австралийцы, эскимосы и многие, многие другие не выскакивали из гробов, а прибывали на террапланах, которые опускались в холл, как на площадку для вертолётов. Максимилиан стоял ближе всех к нам, оттеснённый все прибывающим потоком участников события. Он добродушно улыбнулся, представился клерком рейнского банка и подвёл свою супругу Розалию: - Принцесса Силезская. Мы познакомились в экспедиции в IX век. У нас дочь Агнесса. - Вас тоже пригласили в Нибиру? Почти насильно? Максимилиан улыбнулся той улыбкой, которая объясняет ответ: - Как и всех сюда прибывших. - Вы от Мгамы обо всём узнали? - У нас с Розалией другой куратор, Вектор, но, как я вижу, он более разговорчив, чем ваша дама. - Так в чём причина нашего пребывания здесь? - Размножение, мы создаём здесь будущую расу Земли. - Другими словами, здесь своеобразный Ноев Ковчег. Ждём, когда нашу матушку планету скроет вода, и мы пустимся в поисках Земли Обетованной? - Что-то вроде того. - Но мы можем вернуться сейчас на Землю? - Вполне, хотя, по заверениям кураторов в том, что смысла в возвращении нет, потому что проект, запущенный нибируийцами, грандиозен. И мы все в нём участвуем. - В каком качестве? Мы статисты или разумные участники? - Отвечу, что всё просто: наши жёны уже забеременели, но каким образом, известно лишь нашим хозяевам. - А ты знаешь об этом Розалия? – в тихой панике спросила Радда свою новую подругу. - А ты нет, Радда? - Я знаю, что в положении, Антон знает. Но я ни с кем, кроме него… Розалия грустно улыбнулась: - Ты так чувствуешь. Но они каким-то образом повлияли на нас и внесли клетки мужчин. - Мгама, - подозвал к себе Антон нибируийку, - у нас сейчас интересная беседа. Не хотите ли принять в ней участие? - Все уже задействованы в ней. Ваши разговоры при встречах друг с другом

118

и есть начало конференции. - И всё, что мы успели услышать, правда? – воскликнула Радда. - Вы нас обрюхатили как на животноводческой ферме? - Не так уж прост этот процесс, как вы его себе представляете, - ответила Мгама и обратилась к собравшимся. - Кто из вас объяснит русским и немцам, что происходит? - Я, - привлёк к себе внимание эскимос. – Меня зовут Оранга, супругу – Коклей. Во-первых, имена ваши не совсем совпадают с земными, кроме некоторых. Вовторых, степень информированности о программе, в которой мы все участвуем, различна в силу эмоциональности каждой пары. И мы все понимаем, это необходимо для рационального восприятия фактов. В-третьих, цивилизацию на Земле не спасти самим землянам. Из-за Украины и других стран, уже идёт, вернее, закончилась, Третья Мировая война. Планета пуста и сейчас Нибиру ведёт дезактивацию всего сущего на ней. Земля выглядит Марсом. Через какое-то время, а это может быть десятки, а то и сотни лет, всё войдёт в норму. И мы все высадимся там, где были когда -то наши страны. Поселимся в самых безопасных от радиации местах. На Земле будет создан первозданный мир. Мы будем теми, кто возродит цивилизацию в новых условиях. - В это невозможно поверить! – воскликнули почти все, собравшиеся на конференцию. Мужчина, стоявший рядом с Мгамой, вероятно Вектор, распростёртой рукой привлёк внимание: - Смотрите! На одной из стен холла, ставшей большим экраном, развернулась картина последних часов планеты Земля. На кнопку ядерной атаки в каком-то истеричном безумии нажал один британский политик. В считанные часы страны и континенты «освобождались» от цивилизации. И не было места, которого не тронула бы атака оружия обычного и массового поражения. Зал притих. - Вся история Земли – это постоянное движение народов. А вы особый народ! Вы новая цивилизация, и вашим главным языком станет нибируийский, - гордо ответил Вектор. - Ваш мир уже замешан в животах наших жён, - усмехнулся Максимилиан. - Но вы, выбирая их, не погнушались естественными генетическими скрещениями, а в вашем случае, ваши женщины не предавали мужей. Именно ваши мужчины были подвергнуты небольшим операциям, - вступил в разговор ещё один красивый участник конференции. – Я Сумеон, избранный руководителем этого проекта. - Мы все здесь, и Мгама, и Вектор, и другие кураторы, имеем земное происхождение. Истинные нибируийцы не взялись бы за это. Да, да, как подумал один из вас, Антон, они, то есть нибируийцы, очень щепетильны и у них другие приоритеты в жизни. - Нам только наблюдать и ничего не делать? – спросила одна из японок в кимоно, назвавшейся Ти-Ка-Ной. - Это их нирвана, - ответила ещё одна куратор, и все обратили на неё внимание, заметив при этом, что каждая женщина кажется красивее других. – Я Леона, сопредседатель проекта. - А кто докажет, что, показанный нам фильм реален? – поинтересовался муж японки. Он представился Ёко-Матой. - Рассаживайтесь в свои террапланы, - предложил Сумеон. Лучше бы этого экскурса конференции на Землю не было! Мы смотрели с высоты полёта на родную изуродованную планету, стараясь предполагать, над каким городом, над какой страной зависли.

119

- Это всё ваша генетическая жадность, - торжествующе обличал низменность земных страстей Сумеон, - жадность до личных благ и корпоративных устремлений! - Впрочем, вы другие, а ваши дети уже лишены низменных чувств и предпосылок к ним. Вы будущее Новой Земли! - торжественно провозгласила Леона. - Зачем мы вам нужны, - устало указала на Землю чернокожая женщина. Она даже забыла представиться. – Подо мной Эфиопия. Я её узнала по очертаниям берегов. Белые между собой дрались, но мы причём? - В тебе белый ребёнок, женщина, - заметил Сумеон. – Но у него душа истинного эфиопа и индейца… - Коктейль из рас… - начал было Максимилиан. - Нет, соединение рас, - Сумеон был почти горд точным определением своего дела. - Вам, которые «лучше» и смелее нибируийцев, всё равно, что разрушены наши дома, уничтожены прекрасные люди, знаменитые земляне? - Не выдержал я. Вы хлопочете о прекрасном будущем Земли за счёт жизни миллиардов людей. Такими же идеями руководствовались многие «избранные» Земли – Гитлер, Пиночет, Пол-Пот. И это ваши хозяева, «настоящие» нибируийцы, позволяют вам сотворять, как малым детям? Они, представители неизвестной нам цивилизации, настолько гуманны, что заводят здесь резервации для гениев Добра и Злодейства, играют с ними в игрушки, уничтожают тела людей как мусор, не задумываясь об истоках нравственности? Каковы наставники, таковы и их ученики!? Мы, - я переглянулся с женой, Максимилианом, Розалией и другими участниками конференции, - уходим отсюда. Верните нас по нашим домам в наше время! Лучше мы сгорим в пламени Третьей Мировой, чем наблюдать за гибелью дома по имени Земля! Многие из нас, женщин и мужчин, уже видели в своих веках погромы, слышали визгливые лозунги во имя счастья избранных! - А как же ваши дети, которые здесь на Нибиру показали выдающиеся способности, - спросила Мгама, от её постоянного радушия не осталось и следа. Напрягся и Сумеон, да и другие «не местные» тоже поразились настроениям избранных. - Вы все грамотные люди, - чуть ли не заплакала Радда, - неужели не понимаете ужасную сущность вашего эксперимента? Да, здесь прекрасно и безмятежно жить! Но вы уже своими действиями разрушаете идиллию самого совершенного общества. Скачкообразное развитие детей приводит к потере нравственных качеств человечества! Чем заполняются пустоты во время скачков: или елейным уводом от действительности или человеконенавистнической идеологией? - Это вы Радда? – удивилась Мгама. – Вы бы давно закончили своё существование в сексуальном плену половцев. Избитая, развращённая и физически размытая… - Мгама, а кто вы? – спросил я. - Вечно улыбающаяся, а, по сути, никчёмный бюрократ от Нибиру! Парижская революция во имя светлого будущего Франции показала всю красоту и несовершенство людей, разбуженные инстинкты черни, готовой только убивать. И то же повторилось в России, когда пустоты скачков залили цементом идеологии. Не вы ли вечно живущие, столкнули нацизм и коммунизм? И, вероятно, потирали руки… Я не успел закончить свою обличительную речь, как в центре холла появился новый участник дискуссии. Все кураторы затихли, благоговейно склонив головы перед новым участником конференции. По виду это был человек, но вся его светлая сущность заставляла преклонить перед ним колени, целовать его одежду и внимательно внимать каждому его слову. И в то же время было ясно, что он не потерпит никакого унизительного по-

120

читания. В холле пронеслось: «Ярило». Лицо Радды мгновенно преобразилось. Всё, что говорилось в её детстве о богах Древней Руси, вновь всколыхнулось наивной непосредственностью. Она бросилась к новому участнику конференции: - О, Ярило! Как я рада зреть тебя и почтить славовеличием! - А, это ты, Радда, - улыбнулся Ярило так, что её перед глазами пронеслись образы матери и отца, братьев и сёстры, - ты счастлива со своим мужем и Ростиславом! - Да, светлый наш батюшка! Я буду ещё более счастлива, когда появится моё второе дитя! И оно будет нашим с Антоном! Ярило поднял руки: - Идите ко мне, дети мои земные! Я благословляю на жизнь славную русичей и еже с ними! Мы с Раддой подошли к нему. Отпустив нас с миром Ярило провозгласил: - Я единственный житель Нибиру. А все остальные здесь набраны мной. - Скажи…- начал, было Максимилиан. - Я знаю, о чём ты. Перед Максимилианом и другими европейцами Ярило предстал Христом. Перед мусульманами стал Аллахом, перед восточными людьми – Буддой. Перед евреями Яхве с торой. И так каждый землянин увидел в нём своего Бога. - Дети мои, будьте покойны, помощники мои, испытывали вас. Мы не дадим прерваться Сущности Земли. Всё хорошо на вашей планете. Ваши истинные тела находятся в вами оставленных местах. Вы все живы, если так можно сказать о земном или ином существовании. Жизнь во Вселенной неистребима и вечна. И все мы проходим круги своя Совершенствования и приближения к Вечному Свету. Я сам не совершенен до идеала, потому что его не может быть без веры в него. Не ругайте ваших кураторов, они славные помощники. Возвращайтесь к себе и живите своей жизнью каждый. Да, вы избраны, но не каждый из вас пройдёт путь, предначертанный Судьбой при рождении. И это не беда, а несчастья в Забвении корней своих. Вы соединены с прошлыми поколениями по… вашему же выбору, как мечтатели, как активные и неиспорченные и будущие люди. И вам моё-наше явление станет лишь сном, поддерживавшим вас в вере в себя! На этом я пока заканчиваю свой дневник. Мы снова на Земле и, конечно, войны не было. Сейчас уже 2015 год, июль. Мы, все пятеро, отдыхаем в Крыму, в Судаке. Место здесь прекрасное. Воздух в санатории бесподобен. Наш Ростислав бегает по дорожкам парка, борется с волнами Чёрного моря. А его сестрёнка Веда пока ползает под пристальным вниманием моей мамы. Мы, взрослые, ждём, когда на Украине воцарится мир, ждём, когда от Днепра до Амура, от Полесья, Крыма до Камчатки придёт понимание, что все мы славяне. *** Антон перечитал свой дневник. Была глубокая ночь. Он с нежностью взглянул на спящих Радду и сына. Он знал, что в своей комнате спит мать. Он знал, что его дневник обязательно исчезнет: затеряется и истлеет. И он утром проснётся полный новых планов, идей и чувств. И он будет следовать Той Истине, которую услышал, узрел, которая не допустит исчезновения такого Великого Состояния, как Жизнь! Москва-Самара-Судак 2010-2016 г.г.

121

Буквы на белом фоне Александр Маяков V - Поехали ко мне. – сказала Марина, когда мы вышли из приюта. Вадим с Костей хотели нас остановить, что-то объяснить, но Марина отрезала: «Отвалите, мы устали» и они отстали. Пока мы ехали, она молчала. Я сам не знал, что говорить. Ситуация, мягко говоря, плачевная. Да, дети это хорошо, дети это цветы жизни, но не в положении наших подопечных. А крайних найдут быстро, спустят всех собак на Ирину Алексеевну и все. Нас паровозом уволят. И гласность. Уж СМИ раздуют эту историю. По рассказам Марины, я думал они живут в старой части в одной из сталинок, но она, оказывается, живет в том же спальном районе, что и я. Только я за железнодорожным мостом, а она, не доезжая до него, недалеко от детской поликлиники. - А почему ты в приют пошла работать, а не в поликлинику или роддом? – спросил я, когда мы заходили в подъезд. Роддом был в двух шагах от детской поликлиники. Там же не далеко была и станция скорой помощи. А чуть дальше от дороги, возле балки, был морг. Мы его с пацанами еще в детстве нашли, когда по балке гуляли и вышли на него. Ничего такого в нем не было. Просто табличка с надписью «Морг». Мы, конечно, были малыми и испугались. Ну, дурные были и решили, что оттуда призраки и зомби повалят. Марина не ответила, просто молча стала открывать тяжелую металлическую дверь. За ней оказалась еще одна дверь с кучей замков. - Проходи, - тихо сказала она. Когда я вошел, она закрыла дверь и не смогла сдерживаться. - Придурки! Идиоты! Педарасы долбанные! У самих детей нет, вот и выделываются! – выпалила она, бросив сумку и курточку на тумбочку, и обутая прошла на кухню. Я был в шоке и просто прошел за ней. Марина сняла куртку и бросила её на кухонный диванчик. - Ну да, поступили они глупо, но педиками-то их за что обзывать? – начал я. – Просто, идиоты. Или как я сказал… - Да педики они самые настоящие, - перебила меня Марина. – Голубые, геи, как хочешь, называй. Живут они вместе. Сколько их знаю. – посмотрев на меня, она удивленно спросила. – Ты чего? Не знаю, что было написано у меня на лице, но внутри я охреневал так, что это не передать цензурной речью. А поток матов выплескивать не хотелось. - Ты не знал? – спросила она. - Неа. – покачал головой я. - Странно. – произнесла Марина, включая электрочайник. Вода в нем была и свежую она не наливала. – Они этого не скрывают. По Костику и так видно, что он пассив. Машинально я вспомнил Костю. Было в его манере общаться что-то женственное. Хотя внешне ни он, не Вадик никак на геев не смахивали. К тому же… - Бред! – отмахнулся я. – Я летом с ними на рыбалку ездил! - Ты рыбак? – удивилась Марина. -Нет, - ответил я. – Рыбу ловил Вадим, а мы с Костей костер разводил там, салатики резали, такое. - Теперь это так называется? - усмехнулась Марина. - Да нормальные они! – насмешка девушки меня взбесила. – Нормальные! Мы

122

даже в одной палатке спали! Я и они! - А я с ними в гей-клуб ходила. – спокойно ответила она и пока я офигивал снова, добавила, - куртку снимай и руки мой, сейчас чай сделаю. - А что ты там делала? – спросил я. - Отбивалась от приставаний лесбиянок. – заваривая чай, произнесла Марина. – Вот же, переобуться забыла! – она вышла в коридор, чтобы снять сапоги. Я проследовал за ней, чтобы самому разуться и снять курточку. - Еще до твоего появления в приюте. – начала рассказ Марина. – Я тогда с родителями в очередной раз разругалась и поехала в центр погулять. «Там уж точно знакомых не встречу» - думала я. Но встретила Вадима с Костей. Поздоровались, разговорились. Они спросили, куда я иду, сказала, что сама не знаю. Они и предложили сходить в одно интересное место. Я и согласилась. - Просто так? – удивился я. - Ой, папу мне тут не включай только! – скривилась Марина. – Я взрослая девочка. К тому же тогда была на нервах и готова была пойти куда угодно и с кем угодно. Не говоря уже про двух пидарасов. - Подожди, ты тогда уже знала, что они геи? – спросил я, когда мы возвращались на кухню. - Блин, да я же сказала, что они не скрывали! – возмутилась Марина. – Да, знала. В общем, пошли мы. Заходим в один из дворов и подходим к двери бронированной. Вадим в звонок позвонил, нам мордоворот открыл. Костя с ним сю-сю, мусю, чмоки, чмоки. Мордовороту пофиг, лицо как камень. В общем, Вадим объяснил, что я с ними, меня и пропустили. Я сидел и недоумевал. Девушка, с которой я спал, с упоением рассказывала о том, как посетила гей-клуб. Затащи они меня туда, я бы с моста сбросился. А эта... одно слово, женщина. - Оказалось это закрытый гей-клуб. – продолжала Марина. - «Амадеус» называется. В тот день там был вечер трансиков. - Кого? – Переспросил я. - Транссексуалов. – пояснила она. – Это мужики, которые бабами наряжаются. Прикольно так! Они там танцуют, оттягиваются по полной. И не скажешь что это мужики. Нет, есть, конечно, по которым видно. Ну, качки такие в платьях и макияже на скорую руку. А есть и такие, что реально красивые. Красивее некоторых женщин. - Что, завидуешь переодетым мужикам? – ехидно спросил я. - Угу, - отпивая чай, кивнула Марина. Я опешил. - Что, правда? – переспросил я. - Представь. – ответила она. – Были и такие. Одежда не из дешевых, брендовая. Макияж и завивка мастерские. Именно завивка! Не парик, а собственные длинные волосы. Фигурка точеная. Понятно, что сиськи муляж, подкладки в лифчике, но задницы накаченные капец! Единственное что выдает, голос. Хоть как не понижай, а бас и баритон проскакивают. Потом я уже вспомнил, что у мужчин и так низкие голоса. Высокие это у женщин. Так что трансам надо не понижать, а повышать голос. Хотя, повышать голос – это кричать. А тут с тембром связано. В общем, не важно. В тот момент меня интересовал другой вопрос, который и я задал Марине: - А лесбиянки что? Приставали? – с улыбкой спросил я. В голове вырисовывалась пикантная картина. Марина и еще одна дамочка в нижнем белье, кувыркаются в постели. Так и хочется присоединиться. - Было дело. – ответила Марина. – А ты чего так завелся? – посмотрев на меня, спросила Марина. - Ничего я не завелся. – отмахнулся я. - Ага, я вижу. – кивнула Марина. – Весь красный и улыбка до ушей. Что ты там себе нафантазировал? Меня с лесбой в исподнем на койке?

123

- Ты что, читаешь мысли? – изумился я. - Нет, - улыбнулась Марина, - просто у вас, мужиков, мысли все в одном русле. Вы презираете геев, но когда речь заходит о лесбиянках, у вас в штанах начинается движение. Я молча кивнул. Да, было дело дрочил на лесбиянок. В порно фильмах они всегда такие классные. Мне, как мужчине, даже приятней смотреть порно про лесбиянок. Не очень приятно смотреть, как на экране один мужик долбит бабу, а ты как будто наблюдаешь из-под шторки. С лесбиянками проще. Можно просто дрочить на них, а можно и представить себя вместе с ними. - Попил чай? – спросила Марина. - А… ага, - жуя печень, кивнул я. - Тогда пошли. – произнесла она, вставая из-за стола. - Куда? – удивленно спросил я. - Покажу тебе свою комнату и кровать. – улыбнулась Марина. – Все эта история с геями и беременностью немного вымотала меня, надо расслабиться. - А, понятно, - в ответ улыбнулся я. *** Квартира была четырехкомнатная. Такая с длинным коридором и комнатами по сторонам. А напротив входа, в противоположной части коридора, туалет и ванная. То ли киевский, то ли чешский проект. Скорее, киевский. Не помню, вечно их путаю. Комната Марины была большой спальней, как она сказала. Маленькая была переоборудована под отцовский кабинет, а в комнате напротив гостиной, была спальня родителей. Хоромы, что ни говори, моя берлога и в подметки не годится. Про чистоту молчу, я в родном доме такой чистоты не видел, не говоря уже про халупу, в которой живу. Хотя моя мама настоящий фанат чистоты. Каждую неделю тотальная уборка, по праздникам генеральная с выбиванием ковров. И то на неделе, в будние дни, пыль оседала небольшим слоем на мебели. Это бесило мою маму, и она с криками заставляла меня или папу вытирать её. Здесь же была стерильная чистота. Ни пылинки, ничего. Все вычищено, все на своих местах. Даже у родителей в доме был небольшой элемент хаоса в виде брошенных отцом где-то на видном месте носков. Сейчас в комнате Марины тоже были элементы хаоса. Наша одежда, смятая постель на раскладном диване. - Как думаешь, ей позволят родить? – спросила Марина. - Не знаю, - ответил я. Я действительно не знал, что ей ответить. К вопросу деторождения я относился просто: залетела – рожай. Но в нашем случае ситуация не простая. - Я тоже. – ответила она, водя пальцем на узору на спинке дивана. Она лежала ко мне спиной, но так как я сидел на диване, мы могли вести беседу, видя друг друга боковым зрением. - Я даже не знаю, родит ли. – вздохнув, произнесла Марина. - Почему? – наивно спросил я. Сама Ирина Алексеевна не уверена в этом. Марина села, обхватив руками ноги. Одеяло сползло и она, так же как и я, обнаженная сидела на диване. - Понимаешь,– начала она, - есть случаи, когда женщина рожала с диагнозом ДЦП. Есть случаи, когда женщина рожала с синдромом Дауна. Но я еще ни разу не слышала, чтобы женщина, у которой и ДЦП, и синдром Дауна, смогла родить. Для здоровой женщины беременность испытание, а тут… - Ой, да ладно! – махнул рукой я, поднимаясь с дивана. – Сделали из родов культ! Стонете, что рожать тяжело! Больно вам! Вам природа дала возможность дать жизнь! - Ты чего? – испугано спросила Марина. - А ничего! – ответил я, расхаживая по комнате. Не знаю почему, но слова

124

Марины завели меня. Действительно, создали из материнства что-то сродни религии. А женщину возвели в ранг великомученицы. В интернете только и читаешь, как это тяжко выносить ребенка, какие страдания это женщине приносит. А роды это вообще! Проще в ад смотаться, чем ребенка родить. Бесит! - Ну да, есть идиотки. – Улыбнулась Марина, после того как я все это сказал ей. - Но знаешь, - продолжила она, закутываясь в одеяло, - если женщина хочет, она родит. Да, это муки. Как тебе объяснить? – задумалась она и резко выпалила. – Да сядь ты! Ходишь тут, трясешь… он у тебя вон, скукожился весь. Или трусы надень, или дуй ко мне под одеяло, тут тепло! Только после её слов до меня дошло, что я хожу голый по комнате и молча залез к ней под одеяло. - Беременность – это ряд изменений в организме женщины. – продолжила Марина. - Изменения проходят не без последствий. Да, это естественный процесс, но для женщины это испытание. Особенно для современной, привыкшей к удобствам цивилизации и попадающей в наш роддом. Ты видел наш приют, в роддомах не лучше. Многие еще боятся боли. А Катя… Марина замолчала. Тема не из приятных. - Ну, мы поможем. – решил подбодрить её я. – Нас-то сколько! - Из тюрьмы не так легко помочь. – произнесла Марина. - В смысле? – переспросил я. - Наши подопечные ограничены в своей дееспособности. – ответила она. Заумная фраза слишком сложна для моего мозга, и я просто выдал: - Че? - Прости, - произнесла она, опуская голову мне на плечо, - я забыла, что ты у нас простой парень. Проще некуда. - Давай без подколов! – с обидой произнес я. Не хватало, чтобы Маринка еще надо мной смеялась. Да, институтов не кончали! - Смотри, с юридической точки зрения, все люди, когда им стукнет восемнадцать лет, становятся дееспособными. То есть в полной мере отвечают за свои поступки перед законом. Так же они получают ряд прав. К примеру, голосование на выборах. - Толку от тех выборов. – усмехнулся я. - Ну, да, я тоже в сортах дерьма не разбираюсь, - ответила Марина, и как ни в чем не бывало, продолжила. – Но, если по ряду причин, в нашем случае это тяжелые врожденные заболевания, человек не может давать отчет в своих действиях, его дееспособность ограничивают. Либо вообще признают недееспособным. Наши подопечные частично ограничены в дееспособности. Некоторые из них, к примеру, пытаются разбираться в сортах дерьма. Но толку в этом, как ты сказал, нет. - Подожди, - пытался разобраться я, - то есть ты хочешь сказать, что нас могут посадить за то, что мы помогли Кати и Антону? Но они же сами не могут. - Да, - кивнула Марина. – Но выглядит это иначе. Здоровые девки и мужики использовали инвалидов в целях удовлетворения своих сексуальных извращенных наклонностей. А беременность можно списать на махинации. За рождения ребенка полагаются выплаты. - Я знаю, но так ведь эти выплаты пойдут на помощь ребенку. Там, памперсы всякие. - Подгузники. – поправила меня Марина. - Да какая разница, - отмахнулся я. - Большая, - ответила девушка, - «Памперсы» – это фирма производитель. А подгузники – это то, что эта фирма производит. Не надо путать понятия. «Умная, да?» - хотелось сказать мне, но я промолчал. - Ты прав, эти деньги не просто так блажь государства помочь молодой семье,

125

эти средства реально нужны для обеспечения ребенка. Но сам понимаешь, в нашей стране махинации крутить могут только чиновники. - Но это же не махинации! – возмутился я. - Это ты так считаешь, - спокойно ответила Марина. – А когда придут разбираться, что к чему, это станет махинациями. «Тырить бабки из бюджета и строить из себя святых» - такой девиз наших чиновников. Нас завалят проверками, возможно, привлекут к уголовной ответственности. - Сгущаешь краски. – ответил я. - Нисколько. – с улыбкой произнесла Марина. Ситуация, описанная Мариной, была ужасной. Я ничего дурного в ребенке Кати и Антона не вижу. Но система. Даже не знаю, чего конкретно система. Здесь намешана нравственность, забота о ближнем, которая, по сути, только вредит этому самому ближнему. У нас по соседству жила семья. Родители пьющие, дети попрошайничают. В один прекрасный день, социальные службы вспомнили про семью, приехали, забрали детей. Отец семейства, в пьяном угаре, кинулся на них. Полиция еле оттащила. Дети на весь двор кричали, что не хотят уходить от родителей, просили вернуть их к матери. А мать, рыдала навзрыд. Слезы катились по пропитому лицу. Детей тогда увезли силком. Весь двор это видел. Через неделю, все трое вернулись. Сами, сбежали. Их потом снова пытались забрать, но тщетно. Возможно, и мы сможем победить систему.

Повесть о голубке Поташников Григорий Глава 1. Прошло два года. Лена заканчивала второй класс. Девочка оказалась способной, и учеба давалась ей легко. Преподаватель пения нашла у нее способности и посоветовала родителям отдать ребенка в музыкальную школу. В доме появилось хорошее пианино, и Лена часами наигрывала гаммы - домашние задания. Кажется, у нее неплохо получалось, в музыкальной школе не могли ею нахвалиться. Однако другой школьный преподаватель, учитель физкультуры, сетовал, что девочка отстает в физическом развитии, полтора года инвалидности дают о себе знать и ребенок не может выполнять упражнения, которые легко удаются ее сверстницам. Учитель настоятельно рекомендовал маме отдать девочку в какую-нибудь физкультурную секцию, не спортивную, а именно физкультурную, чтобы компенсировать недостаток движений. Долгое время родители не могли сделать выбор. Самое главное - это должно понравиться дочери, быть ей по душе, ни в коем случае нельзя заставлять. Но девочка не проявила особого энтузиазма, ни к плавательному бассейну, ни к катку. Во всех этих секциях было много детей, с которыми пришлось бы близко общаться, а это для Лены не годилось. Девочка росла неконтактным ребенком, в школе не смогла ни с кем близко подружиться, в подвижных детских играх участие не принимала, держалась замкнуто, особняком. Была она неловкая, неуклюжая, и потому стеснительная, а в таком возрасте дети этого не любят. И только в музыке ребенок находила удовлетворение, в музыкальной школе все обстояло хорошо, там Лена завела несколько подруг, такие же, как она сама и, кажется, только с ними ей и было комфортно. А родители мечтали видеть свою дочь другой, нормальным, живым и веселым ребенком, такой, какой она была давно, при редких встречах с мальчиком Мишей, своей «голубкой». У мамы перед глазами неотрывно стояла картина в больничной палате, когда Миша подбрасывал Лену и опять ловил, а та, закрыв глаза, визжа-

126

ла от восторга и на лице ее была искренняя неподдельная радость. С тех пор такого лица мама у своей дочери не видела. От Миши не было никаких вестей. Несмотря на то, что инспектор Тараторкина обещала маме Лены сообщить, как только что-нибудь станет известно, мама не выдерживала и сама ей несколько раз звонила. Но той сказать было нечего. Да это и неудивительно. Ведь в свое время выяснилось, что в последний вечер перед выпиской к Мише приходил какой-то мальчик. Дежурная сестра случайно услышала обрывки нескольких фраз из их разговора. Посетитель, воспитанник детского дома, возбужденно рассказывал Мише, что директор приготовил ему «особую» встречу. Так что пусть тот лучше не появляется, если хочет остаться целым и невредимым. После этого мальчику ничего не оставалось, как сбежать. Надежды Тараторкиной, что Миша придет попрощаться с Леной, не оправдались, тот не появился. Очевидно, он понял, что его там ждут, и боязнь быть опять водворенным в ненавистный ему детский дом перевесила все остальное. И все-таки оставалась слабая надежда, что со временем мальчик как-то себя проявит. В первое время, когда эта надежда еще была реальной, между родителями произошел важный разговор. Мама убеждала мужа, что им надо забрать Мишу к себе в семью, усыновить его. Это в первую очередь необходимо для их дочери Лены, которая растет какой-то не такой. И появление в их семье мальчика, которого она так полюбила, наверняка окажет на нее благотворное влияние. Пусть он спасет ее еще раз! Кроме того, это решит проблему детского дома, Мише не надо будет туда возвращаться, а, следовательно, бегать от людей. Жена, невольно, уже начала переживать за мальчика как за своего родного сына. Муж долго колебался но, в конце концов, с доводами жены согласился. Но все это было только пустыми пожеланиями. Мальчик Миша вестей о себе не подавал. Глава 2. Как-то вечером по телевизору была передача об Измайловском парке, показывали лошадей, и конные прогулки детей на пони. Лена оживилась, с интересом смотрела на экран заблестевшими глазами, и вдруг воскликнула – «Ой мама, смотри какие красивые лошадки! Вот бы на них покататься». Родители переглянулись, пошептались о чем-то друг с другом и тогда папа предложил: А знаешь Леночка, давай завтра семейный выход устроим и съездим туда. На колесе обозрения покатаемся, на лошадках. -Ура! - закричала девочка и бросилась папе на шею. - Ну вот и договорились. Решено – воскликнул отец. На следующий день погода выдалась прекрасной, Измайловский парк блистал зеленью. После круга на колесе обозрения семья Муромских направилась к месту прогулок на пони. Родители попросили у сотрудника аттракциона выбрать для Лены самую смирную лошадь, ведь для их дочери это впервые. Конюх обернулся к конюшне и крикнул: - Эй там, выведи Воронка! В проеме появилась фигура подростка с жеребенком. Вдруг мальчик замер как вкопанный, секунду постоял, и быстро метнулся обратно. В воротах осталась только маленькая лошадка. Она смирно стояла на месте где ее оставили, и только иногда пофыркивала и встряхивала красивой рыжей гривой. – Странно, что это с ним, - буркнул конюх. Он подождал некоторое время, потом решил. – Ладно, тогда я сам покатаю. Обычно мой помощник это делает, но я вижу, что-то с ним приключилось. Он взял лошадку под уздцы и подвел ее к девочке. Папа осторожно посадил Лену на небольшое седло, и конюх повел лошадь с маленькой всадницей к прогулочной дорожке. Рядом шел отец. Лицо девочки сияло,

127

большие голубые глаза с гордостью смотрели по сторонам, - смотрите все, на какой красивой лошади я еду! Мама издалека с удовольствием наблюдала за этой картиной. Кажется, ее дочери наконец-то что-то по-настоящему понравилось. Может на этот раз удастся записать ее в детскую конно-спортивную секцию. Никто не заметил, как из дверей конюшни вынырнула чья-то фигурка. Она быстрой тенью метнулась вперед и присела впереди за густым кустом, которые в изобилии росли по краям прогулочной дорожки. Юная всадница должна была скоро мимо этого места проехать. И в этот момент мирную тишину воскресного парка вспорол громкий звук то ли взрыва то ли выстрела, в первый момент никто ничего не понял. Потом оказалось что поблизости не в меру расшалившаяся и, кажется, не совсем трезвая молодежь взорвала петарду. Лошадка под Леной всхрапнула и попыталась подняться на дыбы, однако шедшие рядом конюх и отец девочки быстро ее усмирили. Но на этом неприятности не кончились. Впереди послышался треск кустов. Это какой-то испуганный взрывом жеребец ломился через заросли. Вырвавшись на прогулочную дорожку, лошадь понеслась вперед прямо на группу растерявшихся людей. Беда казалось неизбежной. И вдруг из-за кустов метнулась какая-то фигура. Это оказался мальчишка лет 14-15. Прыгнув вперед, он ухватился за уздцы лошади и повис на них. Огромный, черный как смоль жеребец громко заржал и встал на дыбы. При этом он яростно мотал головой из стороны в сторону, пытаясь освободиться от вцепившегося в него человека. Мальчишка мотался вместе с лошадью, но повод не оставлял. Наконец жеребец устал и упал на передние ноги, копыта звонко ударились о гравий. Обессиленный мальчик рухнул вниз прямо под лошадь. И тут жеребец внезапно успокоился. Он только глухо всхрапывал и мотал головой, но вперед на лежащего перед ним человека не пошел. К неподвижному мальчику подбежали отец Лены и конюх. Первым успел отец. Он низко наклонился над лежащей фигурой и вдруг замер. Часть 5. На московском базаре Глава 1 А теперь вернемся на два года назад. Покинув больницу, Миша не знал, куда направиться. Очень хотелось проведать Лену, но мальчик не решался, понимал, его там ждут, и могут схватить. Он бездумно побрел куда глаза гладят, и вдруг обнаружил себя у дома Лены. Оказалось, ноги сами принесли его к заветному месту. Ну что же, делать нечего, так тому и быть. Взобравшись на знакомый чердак, он подошел к окошку и выглянул. Балкон был пуст, девочки не было. Мальчик сел на перевернутый ящик и задумался. Что же ему дальше делать, куда идти? Непонятно! Снова прибиваться к беспризорникам Миша категорически не желал. Хватит с него криминала. Ладно, поживу пока здесь, - решил он, - только надо себя вести тихо, чтобы бы никто ничего не заметил. Все, решено. На знакомом базаре его согласились временно взять сторожем и одновременно грузчиком в одну из лавок. Практически ничего не платили, «за харчи». Но деваться было некуда, пришлось согласиться. О документах никто не спрашивал, только велели не слишком мозолить глаза, если какая проверка, от него тут же откажутся, скажут, бегает тут какой-то малец, неизвестно откуда взялся, мы его подкармливаем. Но работать приходилось по полной, особенно грузчиком. Ничего, паренек он был крепенький, справлялся. С чердака мальчик наблюдал за Леной, как она идет в школу, возвращается домой, выходит погулять в сквер возле церкви. И всегда одна. А где же друзья, под-

128

руги-одноклассницы? - недоумевал он. Через некоторое время из квартиры зазвучало пианино, кто-то наигрывал музыкальные гаммы, из «мирного времени» Миша знал, что это такое. Потом он увидел Лену во дворе с нотными тетрадями в пакете. Ага, значит в музыкальную школу отдали – понял мальчик. – Молодец Ленка, музыкантом будешь! Так он и жил на чердаке тихо, мирно, стараясь поменьше попадаться кому-либо на глаза. И все бы ничего, но тут… Глава 2 Как-то днем, бегая с тяжелыми ящиками от фуры к магазину и обратно, Миша спиной почувствовал чей-то недобрый взгляд. Обернуться не мог, груз не давал. Так и добежал с ящиком до входа не оглядываясь. Возвращаясь к фуре, внимательно осмотрелся вокруг. Никого. Только вдали за торговыми рядами мелькнула чья-то тень и пропала. Ну и ладно, померещилось. Но вечером, на выходе из базара ему навстречу вышел незнакомый паренек. - Дай закурить! – нагло потребовал он. - Не курю. Миша хотел было прошмыгнуть мимо, но тут из-за дерева появилась группа мальчишек постарше. Впереди был рослый широкоплечий парень лет 16-17, в правой руке раскачивалась велосипедная цепь. - Ну почему ты хамишь ребенку! – последовал вопрос. Миша не ответил. Он узнал переднего. Это был главарь банды беспризорников, в которой мальчик еще сам недавно промышлял, сильный и жестокий, только такие и становятся главарями. В банде его звали Павло, он был родом с Украины, кто-то ему говорил, что настоящая его фамилия – Павлюк. Парень имел одну отличительную особенность, - совершенно бесцветные глаза, когда он злился, они становились белесыми и наводили страх на окружающих. Павло понял, что его узнали, немного помедлил и заговорил. - Ну то що, Мишко, - Миша вспомнил, главарь переходил на украинский, всякий раз когда злился, и вообще мешал русские и украинские слова. - Це ти, а то мені кажуть, тут якийсь хлопчина з’явився невідомий, мені цікаво стало, хто ж то є, ось я и побажав подивитися, а це ти! Що ж ти, бісова дитина, сам не прийшов до нас, га? А зараз вже запізно, зараз настав час відповісти, за все що накоїв. - Ты никак предъяву мне собираешься кидать, ну так говори, чтобы все слышали. У меня от пацанов секретов нет. Что же я такое, по-твоему, натворил? Находясь в банде, Миша усвоил воровской сленг и старался говорить на нем. Это было необходимо, чтобы его признавали своим. - А то, – тут Павло перешел на русский,- ты же нашу хазу спалил, ментов навел. И все из-за этой своей малявки. Костьку Филина помнишь, так его замели. Мы встигли втекти, нас попередили. А ты як раз перед цим і зник невідомо куди, разом зі своєю шмакодявкой, тільки коляску и залишив, тобто виходить, ти ж і навів. - Да я ни сном ни духом, гадом буду. - А хто ж тоді? - А я знаю? - Брешешь! Докажи! - На, гляди, - Миша задрал рубашку. На животе алел жуткий шрам, и видны были следы швов. - Это цыган Яшка меня ножом. Из-за Ленки. Они ж хотели ее у нас отобрать и продать, я ж тебе тогда говорил, ты что, забыл? Вот я и вернул ее папе с мамой. Благо она уже тогда на ноги встала. А Яшка мне за это перо в бок. Я вообще чуть кони не двинул, лепилы чудом вытащили. Павло помолчал. - Ну, дела… И как это тогда у тебя получилось на ноги ее поставить, досі не

129

второпаю. Ты прям кудесник, - парень оглядел сгрудившихся вокруг мальчишек, пытаясь понять их настроение. Ребята молчали, по их лицам было видно, что они сочувствуют Мише, шрам произвел впечатление. Ну, добре. Може воно й так. Павло опять замолчал, немного подумал, спрятал в карман велосипедную цепь, и продолжил. - А сейчас у меня к тебе базар есть. Відійдемо трохи. Они зашли в глухой проулок, недалеко от базарных ворот, присели на корточки и закурили. - Розумієш, тут ми одну справу замутили. А я відразу тебе згадав, ти нам повинен допомогти, тоді і гуляй, бажаєш, залишайся з нами, бажаєш, сваливай. Твоя справа. Але допомогти повинен. - А что, надо? - Я узнал, за декілька днів в одному укромному місті з’явиться купа грошей. Розумієш, це «чорний нал», якщо їх поцупити, никто к ментам не попрется, себе дороже. Так просто туда не попасть, но я проверял, в окошко этой комнаты можно с крыши пробраться, я тебе завтра все покажу. Никому из наших это не под силу, ты же у нас был самый ловкий, вон даже свою девку на горбу таскал по церковным колокольням. Павло рассмеялся, его всегда бесцветные глаза вдруг весело засверкали. Ой, не можу, как вспомню, умори! Як згадаю її обличчя, там, нагорі… Мабуть тому вона і одужала, хто зна… Ладно, короче. Поможешь? А я тебе и долю отстегну, солидную. По рукам? – Павло протянул свою руку, похожую на грабли, и окинул сидящего перед ним мальчика долгим испытывающим взглядом. - А ведь он меня кончит после дела – вдруг отчетливо понял Миша. - Зачем ему лишний свидетель, тем более такой ненадежный как я. Он же проницательный, понимает, я не их поля ягода, все равно или поздно уйду. Точно кончит. Потому и щедрый такой, долю предлагает. Но сейчас нельзя подавать вид, что я его раскусил. Сейчас – нельзя! Потому что тогда он может убить меня прямо здесь. Слишком много он мне рассказал, что бы просто так взять и отпустить. Сейчас надо соглашаться. А потом, улучшив момент, он сбежит. - Хорошо, по рукам, - и Миша слегка хлопнул ладонью по протянутой ему руке. - Ну ось і добре. А зараз підемо, трохи відпочинемо – поднялся Павло. Глава 3 Ночь была темной.Тучи плотно закрыли небо, не было ни луны, ни звезд. Большое неуклюжее здание угрюмо возвышалось над стройными торговыми рядами московского базара. То были то ли какие-то склады, то ли другие хозяйственные постройки, кто его знает. Тишина. Сторож мирно спал в своей подсобке. И вдруг на крыше послышались чьи-то крадущиеся шаги. Постороннему наблюдателю, даже если бы он и был, ничего не разглядеть. Шаги осторожно приблизились к краю и замерли. Чей-то шепот: - Ну що завмер. Он бачиш, труба водосточная спускается вниз по фасаду. Ты не тяжелый, она тебя выдержит. Там справа буде маленьке віконце, Туда и залезешь. Вперед! В этот момент луна вышла из-за туч и ярко осветила все вокруг. Над кромкой крыши появилась чья-то голова, это оказался мальчик. Он посмотрел вниз, внимательно разглядывая предстоящий путь. Потом голова исчезла. Опять тишина. - Ну що знов таке? Чого стоїмо? Уперед кажу! - Погоди, не гони. Примериться надо. - Та чого там примірятися. Уперед! А не то... Так с Мишей Павло еще не разговаривал. Все. Карты открылись, его раскусили. Дальше медлить было нельзя. Мальчик постарался вспомнить уроки по вос-

130

точным единоборствам, которые когда-то давал ему отец. Он выпрямился, стал в позицию. Руки вперед, ладонями вниз. Тело расслаблено, но готово к бою. Противник заметил его приготовления. Глаза Павла сверкнули в лунном свете. - Ах, он ти як. Ну що ж, давай подивимось, на що ти здатний. Стоящая здесь же группа подростков из банды быстро окружила пару и приготовилась наблюдать увлекательное зрелище. В руках Павла опять появилась велосипедная цепь. Он закрутил ею над головой, готовясь к нападению. - Лучше всего поймать врага на встречном движении. Так удар будет сильнее, - прозвучал в голове мальчика голос отца. У Миши даже мелькнула мысль, отец где-то рядом и дает ему советы. В этот момент Павло бросился на противника и нанес хлесткий удар цепью. Миша резко дернул готовой пытаясь увернуться, но сделал это недостаточно быстро. Жгучая боль обожгла ухо. Одновременно с этим, мальчик двинулся вперед и нанес быстрый удар тыльной стороной ладони противнику в шею, прямо в кадык. Раздался булькающий звук. Павло отлетел назад к выступающему из крыши дымоходу, и медленно сполз по стенке вниз. При этом он мотал головой из стороны в сторону, но не мог произнести ни слова, доносился только хрип. Миша не стал ждать, пока вся остальная свора на него насядет. Резким движением он буквально взлетел над преграждающим ему путь дымоходом и помчался вперед перепрыгивая через лежащие на крыше куски толя и прочие груды строительного мусора. Когда-то, через много лет, то, что сейчас делал Миша, назовут «паркуром», но в те времена и слова такого не знали. Просто мальчик в пограничном городке часто тренировался на полосе препятствий и показывал неплохие результаты. Он даже не глянул, кинулись ли за ним мальчишки или нет. Быстро спустился вниз и пошел прочь. Возвращаться на чердак было нельзя. Надо было срочно уходить, уходить подальше от этого гиблого места, подальше от этого проклятого базара, где убили его мать, и где чуть было не погиб он сам. Прощай Лена, прощай любимая сестренка, мы с тобой больше не увидимся – мысленно произнес он. Миша уже знал куда идти. Работая в лавке, он услышал от кого-то рассказ о том, что на краю города, в Измайловском парке есть большое конное хозяйство, там много лошадей. А на заставе, где служил его отец, тоже были лошади, и мальчик с детства возился с ними, мыл их в ближайшей реке, лихо скакал без седла. Так что лошадей он знал хорошо. Там наверняка для него найдется какаянибудь работа и жилье. Глава 4 последняя Отец девочки низко наклонился над лежащей фигурой и вдруг замер. Перед ним лежал Миша, теперь уже дважды спаситель его дочери! - Наташа, иди сюда, посмотри. Ведь это Миша, мальчик Миша, он опять спас нашу Лену! - закричал отец, подзывая жену. Наталья Михайловна подбежала к столпившимся людям, наклонилась и только руками всплеснула. В самом деле, мальчик Миша. Прямо какой-то ангел-хранитель для нашей Леночки. Как только появляется опасность, приходит мальчик Миша и спасает. Но что это с ним? Что с ним произошло? В этот момент Миша зашевелился и застонал. Все опять над ним наклонились

131

- Где Лена, Лена где? Она не пострадала? - приподняв голову, мальчик настойчиво спрашивал у обступивших его людей. Наталья Михайловна села прямо на землю и положила голову Миши себе на колени. Она поглаживая ее и приговаривала: - С ней все в порядке, с ней все хорошо. И с тобой тоже будет все хорошо. Слышишь сынок? Все будет хорошо!

Моё наслаждение Александр Дрозд Глава 2. Секрет Не важно, сколько прошло времени, что произошло за все наши пропущенные друг для друга годы, как много мы потеряли, как мало осталось в прошлом. И я хотел бы забыть эти несколько врезавшихся в память мгновений, но все равно вызываю их образ в своей голове. Я, таким образом, издеваюсь над самим собой за свои ошибки, за поступки, непростительные мне, словно и после смерти буду идти - и думать о тебе. Нет, я не жалуюсь, привычной стала мысль о тебе, и не о чем думать, когда всё что нужно от жизни - это иметь возможность увидеть тебя. Жаль, что понял я это слишком поздно, но всему своё время. Меняются пейзажи; времена года, по смыслу своему одинаковые во всём, неразумные, но целеустремлённые; шаги, теряющие такт от усталости. Я иду, не понимая, что стою на месте. Возможно, это рок - избегать паршивого бытия, оканчивающегося в подобных ситуациях разве что пулей, а может и хуже, оставаясь в живых, с нетерпением дожидаться собственной кончины от неосуществлённого смысла своей жизни. Ведь смысл оказывается во власти круговорота вопросов: возможно ли? зачем мне это? вдруг это самовнушение? и самовнушение ли это? ...Неистребимый плод фантазии, одолевающий помимо сердца всё существо моей души вплоть до разума, разрушающий действительность и умение владеть собой. Уже три недели иду по прямой, боюсь каждого шума, каждого живого человеческого звука, скитаюсь по залитым кровью полям и сёлам, где не осталось жизни - иначе не могу. Я беглец, дезертир, загнанный своей надеждой, желанием найти смысл моего существования в угол, я пытаюсь найти этот смысл в твоих глазах. Не знаю пути, продвигаюсь сквозь вечную тьму в редкие моменты, когда светит солнце, выискиваю свет его, который подскажет мне направление. Страха нет. Но мне боязно от мысли, что не смогу пройти свой путь до конца, и ещё я трясусь от мысли о самом пугающем: увидеть тебя не такой, какой думал увидеть, не такой, какая ты есть в моей голове. Думаю о тебе - и спрашиваю небеса: «Думаешь ли ты обо мне в этот момент, хочешь ли видеть меня, помнишь, или не вспоминаешь, и что будет при нашей встрече?». Уверенный в своём превосходстве, как напыщенный, горделивый петух, самонадеянно уверяю себя, что может быть иначе, чем в кошмарах. Все потаённые фантазии, рождаемые желанием, лишают терпения, открывается второе дыхание, хочется как можно скорее найти тебя. Предвкушаю сладость губ твоих, страсть, что очарует нас, впрыскивая в наши вены великую любовь. Как же я похож в эти мгновения на четырнадцатилетнего мальчишку, никогда не видевшего в жизни женщины во всей красоте, не имеющего понятия, как ты божественна своими изгибами линий, нравом львицы, которая прячется в душе у каждой женщины, грациозно, как кошка, выгибая спину. Желание обладать каждой клеткой твоего тела доходит до сумасшествия, омрачает возможность преобладать над тобой, вызывает лишь массу негативных эмоций и агрессию, выплёскиваемые на родных мне

132

людей. Но возраст уже не тот и успокоить свои нервы не на ком, просто иду, спотыкаюсь от овладевшей мною усталости, тороплюсь, насколько это возможно. Да, жизнь такова, что за все, даже с виду незначительные, ошибки приходится платить. Сам ввёл себя в безвыходное положение, сам оттолкнул тебя, сделав тебе, может, гораздо больнее, чем больно мне от осознания своих неправильных действий. Теперь не могу простить себе это, но время лечит, и ты всё забыла, но я не могу отпустить тебя из своего сердца. Мой эгоизм вновь оправдывает меня, подтверждая лишь твою вину. Это ты закрыла своё сердце, хладнокровно, не думая, навесила на него цепи, даже понимая, что никто больше не сделает тебя счастливой, накинула на них замок фальши, угнетающей нас обоих. И как бы ни хотел, ни пытался я войти в твою душу, нет возможности. Как же я мог это допустить? Когда-то мы нравились друг другу, может – любила? Хотя было ли чувство? Может быть, всего лишь играла, словно со щенком, которого тебе никогда не подарят? Такое забыть невозможно... Схожу с ума от раздирающей боли в груди, отчаиваюсь и единственным выходом вижу - взломать твой секрет, разорвать те оковы, добиться возможности стоя на коленях задать единственный вопрос, мучающий меня, моё сознание, с того момента как мы перестали видеть друг друга. И в воображении вновь слышу твой голос, вижу твоё лицо, тело. Ты предстаёшь всегда по-разному, никогда не похожа сама на себя. Снова и снова прокручиваю в сознании слова, что скажу тебе, анализирую твой предполагаемый ответ. Память выдаёт лишь понимание: кто ты - и какое всё-таки ничтожное существо я - боготворящее , ставящее тебя на пьедестал, молящееся твоему снисхождению. Реализм отрывает глаза: естественно, ты, боясь одиночества как огня, не можешь жить одна. Как хочется оказаться на его месте, быть им, страстно целовать твою шею, руки, грудь, и как болезненно, до дрожи в ногах, мечтается увидеть его уничтоженное, бездыханное, втоптанное в грязь тело - и танцевать на его прахе в лунном сиянии ночи, вместе с тобой. Ненависть проходит. Низкая самооценка снова занимает своё место. Так нельзя, и виновен в этом только я, не появившись тогда, на следующий день, у твоего порога. Смятение чувств и злость путают все действительные и нереальные события, может, и усталость дает о себе знать. Ночь закончилась, и скоро рассвет. Надо искать себе место, где можно укрыться; они все будут искать меня: свои, что стали врагами, чужие, что остаются врагами; нет больше мира, осталась ты, недостижимая моя цель. Ты виновата, я думаю, что предал тебя, но ты не имеешь понятия, какую цену я заплатил. Никто кроме тебя, лишь одна ты можешь ответить на столь мучительный для меня вопрос: «Любишь ли меня до сих пор, простишь ли мне мои грехи, желаешь ли быть со мной?» Но нет, наверное, я самоубийца, решившийся на столь решительный шаг, это и есть моё наказание. Да, я романтик, искалеченный собственным эгоизмом, живущим в каждом из нас. И, чёрт возьми, о чём я думаю?! Ты даже не посмотришь в мою сторону, отвернёшь нос, будто не знаешь меня. Либо я буду мчаться к тебе и без единого угрызения совести взломаю твой секрет, который так глубоко запрятан от меня. Я буду тратить все силы, восполняя их ненавистью к тому, кого обожаешь; заставляя твои невинные с виду глаза плакать; изощрённо вынуждая тебя толкать истинную правду на эшафот. Либо применю другой способ, который, скорее всего, не даст желаемого результата. Лживые, дурманящие голову и всё бытие уста произнесут ключевые слова от истомы, которая терзала сердце на протяжении долгих лет, чувствуя отвращение к каждому слогу, звуку, воздуху, выходящему из твоих лёгких, и я не поверю не единому слову. Да, я романтик, что болен тобой; отчаявшись, ищу свою музу, и чем больше провожу времени в поиске, тем больше сомнений и злости проявляется вместо желания любить; как опытный убийца, подкрадываясь со спины, бьёт моя ненависть по остывающему доверию к твоему образу. Фантазия рисует иной сценарий продолже-

133

ния: ты начнёшь умолять поверить тебе - и я сдамся, ведь ты уже моя полностью, только изредка будет вспоминаться, как ловко пленила меня, как обвела вокруг пальца. Секретов станет больше: где ты была? что делала? с кем общалась? И жизнь станет невыносима, иначе не может быть. Я был неправ, ты существо, не желающее ответить мне взаимностью, но я добьюсь своего. Если этой ночью тебе не спится и раздражает шум в твоей голове, шорох, скрежет, что спускается по тёмным уголкам твоей спальни, скрипя когтями в гробовой тишине, то лучше тебе помолиться своему богу, хоть он и не защитит от стремления проникнуть к тебе сквозь стены, воздух и твои мысли. Как невиданный науке жук, живущий всегда рядом, в закоулках потаенного страха, порождённого немыслимым желанием, я иду к тебе. Я ползу на своих бесчисленных лапах, проникая сквозь щели между окон, в замочную скважину последней двери, что открывает путь к ответу, ожидаю момента, чтобы понять твой секрет, ставший для меня смыслом всего сущего. Тебе страшно и непривычно стыдно? Уничтожаешь все, что может мне сказать о твоих мыслях, окутываешь их белоснежным забвением, не подозревая моего стремления постичь их. Ты напрасно отрываешь своим игрушкам головы, не ведая силы, порождённой ненавистью, лишь за то, что есть любовь к тебе. Поздно закрывать рты окружающим людям, мне это не важно, даже сквозь подушку слышу то, что хочу слышать. Невозможно спрятаться — всё, что желаю, будет моим. Пытаешься сопротивляться, и, тем не менее, неоднократно причиняешь себе боль, даря мне блаженство, подпитываемое нежеланием сдаться, воспламеняя неизлечимую болезнь влечения к тебе, заставляя моё тело двигаться только вперёд, навстречу тебе, сквозь наше общее наказание. Глава 3. Красная Шапочка Насколько возможна роковая встреча? Кто-то ответит, что это невозможно вовсе - может быть, один случай на миллион, хотя и это всё выдумки и свою судьбу мы пишем сами, а кто-то скажет, что всё в нашей жизни предначертано кем-то или чем-то. Когда женщина отдаёт своё тело за деньги, это ли судьба? Судьба - когда умирают дети? Возможно. Но возможно, это не предначертание судьбы, а всего лишь потребность нашей души осознать то или иное, оставить после себя что-то - и умереть, исполнив своё предназначение или предначертание судьбы. Во время войны и разрушений, бесчинств и отчаяния многое меняется. Лишь тот факт, что два совершенно незнакомых человека могут встретиться ночью, в лесу, без единой мысли ограбить или напасть друг на друга в более изощренных целях... В густой чаще деревьев, будь то сосны или ели, во мху или зарослях кустарника на земле, в осеннем запахе, навевающем воспоминания о первом десятке лет жизни, в свете луны, отдающей тусклым оттенком серебра, может прийти в голову много вопросов. Он - всего лишь человек, как сотни ему подобных, она - несчастная девушка лет двадцати, прекрасная внешне, но, несмотря на это, не легкомысленна, а целомудренна. Возможно, даже более, чем все её сверстницы, имеющие в этом возрасте семью и не по одному ребёнку. Воздействие неких факторов воспитания или невыносимой жестокости со стороны ровесников в юном возрасте? Предполагать можно многое, насколько хватит фантазии. Встретились они, и словно по линиям судьбы их встреча произошла в столь неудобном для романтического столкновения месте. Это судьба? Может, всё же случайное совпадение?! Решит каждый для себя сам. Позже . Превозмогая усталость, он обращает внимание лишь на то, что под ногами; бросает взгляд на тропу и движение ботинок, а слух его улавливает шаги, разбрасывающие опавшую листву, и шорох пожелтевшей травы. Но в кромешной тьме, освещённой полумесяцем, его бледным, будто почерневшее серебро, свечением, их силуэты пересеклись. Невозможно сказать, кто первый заметил в темноте фигуру другого

134

- их разделяло приблизительно пятьдесят шагов. Она испугалась беглого преступника. Не могла открыть рта и дать понять, что сама бежит от своей совести, стыда и тяжкого презрения к себе, поселившегося у неё в душе. Ему не нужно было объяснять, что лишнее движение вперёд даст отрицательный эффект, и фигура, стоящая у него на пути, станет инстинктивно звать на помощь, или произведёт выстрел из оружия, возможно лежавшего за пазухой. Страха не было, не было и чувства конца, только лёгкая эйфория обессилившего от голода организма. Она стояла как вкопанная, не имея понятия, что произойдёт в ближайшие секунды; он молчал минуту, предполагая и высчитывая следующее действие. Двух шагов назад было достаточно, чтобы её голос произнёс: - Постойте, - на почти непонятном, забытом для его слуха польском языке. Пожалуйста, проводите меня. - Интонация дрожащего, прекрасного голоса подразумевала фразу: «Мне страшно». Словно по велению чьей-то немыслимой силы, он подошёл к ней ближе. Её очертания стали чётче: сапоги даже в темноте выделялись своей ухоженной лакированной кожей, и дальше - ослепляющее своей красотой женское тело, высоко поставленная грудь, скрывавшаяся под полушубком на два размера больше её самой, длинные волосы, большие серые глаза, этого ненасытного до амурных дел светила. Взяв нежную руку так, что указательный палец прильнул к её запястью, он чувствовал через пульс, как сердце трепетно билось в груди от неизвестного ей до этого прикосновения, будто не дотрагивались другие мужчины до её рук с уважением, а может и вовсе не ласкали этих нежных кистей, пальцев, ладоней. - Провожу, - плохо говоря на польском языке, но хорошо понимая его, с неким радостным блеском в глазах, не отпуская её руки, произнес человек. - Туда. Там море. - Девушка указала путь, при этом её учащённый пульс стал успокаиваться. - Море? - удивился он. - Не думаю, что в это время кто-то может тебя ждать. Она лишь взглянула ему в глаза, дав понять, что не слишком хорошо поняла его речи. - Пойдём, - произнесла она. Путь оказался неблизким; по пути они пытались понять разноязычный разговор друг друга, всё так же держась за руки. Он нежился от приятного тепла её ладони, от присутствия так близко первого человека, разговаривающего с ним за последнее время. Она - скорее от ощущения надёжности: возле него страх улетучивался; хотелось идти и идти, ощущая возрастающую симпатию к незнакомцу. При свете луны она казалась ангелом, спустившемся к нему с небес. Идя рядом по дороге, обещающей спасение души, срывая цветы и подбирая в темноте нужный колорит для не большого букета, мило, без волнения, с половины понятных фраз, рассказывала, что нормальная жизнь кончилась, когда начался голод, земли не приносили урожая, а всё, чему удавалось вырасти, забирало государство - на нужды армии. Единственным способ прокормить родственников и себя являлась продажа собственного тела в грязных кабаках здешних сёл и деревень, лишь солдаты имели возможность тратить деньги на все, что есть внутри этих злачных заведений. Практически все молодые женщины, несмотря на свою невинность или замужество, посещали местные забегаловки. Их можно понять - голод всегда доводит до отчаяния. Что было дальше весьма предсказуемо. Целомудрие, наивное представление о действительности... Она не смогла перебороть свою гордость. У каждого человека своя правда... Он слушал не перебивая, не понимая целостно предложений, но видел, как важно для неё выговорить своё горе. Близкие на тот момент люди порицали её, насильно заставляли заработать на кусок хлеба подобным способом, о котором не раскроет она секрета до конца своих дней, лишь открыв, что подобное доходило вплоть до унижения лишь за то, что не могла предать то, во что верила. Она не убежала из собственного ада, её выгнали самые родные люди, о которых по стечению обстоятельств не упомянула даже имён, они умерли для неё в тот же момент, как она исчезла для них.

135

Она говорила об отце, которого не стало в начале войны, что он рассказывал, будто в море ждёт её новая жизнь; боясь потерять единственную дочь, он не пускал её так далеко от себя. Теперь его нет, и некому ставить перед ней преграды, и это единственная цель в скитаниях проклятой жизни. Большинство слов осталось ему непонятными, но главная часть её переживаний была отчётливо видна. «Никто не имеет права осуждать действия человека, если вредят они только ему, - подумал странник. - Можно лишь попытаться переубедить». Единственную здравую мысль он вложил в слова: - А как же любовь? Неужели не было ни одного достойного твоего внимания поклонника? - Он протянул ей только что сорванный цветок виолы. Вплетя в букет-венок принятый цветок, собеседница ответила спокойным, слегка потухшим голосом: - Нет, я не знаю, что это такое, – И, не останавливаясь, продолжила путь. Изумлённый, ошарашенный таким спокойным ответом, забыв на миг о страхе, он воскликнул: - О, как ты можешь жить без любви, не познав этого чувства! - не заметив, как говорит на незнакомом ей языке. - Без тепла милого тебе спутника жизни, чьё обожание хоть и не вечно, но миг, который вы проведёте вместе, всегда будет согревать твою душу?! Взглянув в её испуганные глаза человека, не понявшего ни единого слова, он спокойно переспросил: - Неужели ты не испытывала любви, ласки, когда ты хочешь отдать другому человеку всю себя, и готова взлететь на небо от ощущения блаженства, когда ему хорошо, почувствовать, как его тело сливается с твоим воедино? От этого у тебя вырастают крылья, и хочется плакать, но не от боли, а от счастья, которое переливается в тебе через край, или что-то подобное? В полном смятении, не зная, что ответить собеседнику, она спросила: - А ты, ты любил кого-нибудь? Мужчина поднял, задумавшись, голову, и посмотрел на луну. - Для каждого любовь дана своя, не вправе я объяснять и рассказывать свои чувства, но, как для любого человека, моя любовь останется со мной, это в некотором роде смысл моего никчемного существования. Моя любовь съедает остатки души, не давая ни малейшего шанса на спасение, из-за любви я лишился места в жизни. - Немного промолчав, человек добавил тихим и очень низким голосом: - Или в смерти. Весь мой взвод пропал на полях сражения, а я самым низким и подлым способом оставил их перед лицом неизвестности. Она слушала, не перебивая, чувствуя и понимая, с какой тяжестью в голосе незнакомец делился с ней своей историей. - Из-за любви я лишился себя, своего имени, своих родителей и человеческой радости. Ради того, чтобы хоть на долю мгновения увидеть... - Закрыв глаза, он продолжал: - Я презираю любовь, её и себя лишь за то, что не возненавидел это чувство раньше, и теперь в своём отчаянном предвкушении надежды я томлюсь словно в клетке, не сопротивляясь и радуясь этому. Обессилив от долгого путешествия, мужчина присел и, немного отдышавшись и выдержав паузу, продолжал: - Как больно, если нет любви, но гораздо мучительнее, когда это чувство умирает. - Я никого не люблю, - произнесла девушка, - и никогда не была любима, возможно, это мой удел, неужели никогда не почувствую, что это такое?! - Слезы скатились по её щекам, - Но глядя на тебя, мне действительно делается больно, больно, что не суждено мне мучиться, как мучаются все, верующие в любовь. Подняв взор от земли, резко дёрнув головой, человек перевёл своё внимание на слёзы, скатывающиеся с прелестных щёк на землю. Она увидела, как не похожий

136

на её собеседника лик, но совершенно не пугающий, а скорее, пленяющий добротой своей и видимой заботой, смотрел будто сквозь неё. - Не плачь, всё позади, - промолвил он, не отдавая отчёта своим словам, не заметив, какой сильной, полной смысла фразой остались слова в голове несчастной девочки, - ты вся дрожишь. Его правая рука нежно прикоснулась к её ладони, нежным усилием притягивая девушку к себе, не сопротивляясь, как по предсказуемому сценарию, она повиновалась. Он молча обнял ее, растирая ей плечи и замёрзшие руки. Немного согревшись от общего тепла и сблизившись духовно, прогнав в душах страх и недоверие, вызвав тем самым великую усталость, они решили, что ничего не оставалось, как остановиться на ночлег. - Надо поспать и набраться сил, у нас долгий путь впереди, - прогнав мёртвую тишину, нарушаемую лишь звуками опадающей листвы, произнесла она. Уставший путник встал, снимая с себя потёртую шинель. Резким движением встряхнув, расположил защищающее от холода одеяние на пока ещё не остывшую землю, расправил его циновкой вверх. - Если ты не будешь против, давай ляжем рядом, будет не так холодно, - произнёс тихо человек, пытаясь не оскорбить почти не известных ему польских обычаев. Он встал к ночному сиянию так, чтобы Луна осветила его глаза, и они заворожили её разум, ибо заманчиво притягивали к своей чистоте. Словно под влиянием светила, что всегда шло рядом с Землёй, не отдавая отчёта своим действиям, она подошла к нему, дотронувшись кончиками пальцев до его лица. Мгновение, и за рукой последовали горячие, полные страсти губы. Только происки Луны, лишь они могли настолько сблизить двоих совершенно незнакомых людей, разной судьбы, характеров и взглядов на веру. Тело дрожало от страха неизведанного, рассказов о начальной боли, от страха унижения, стыда, но остановиться не было ни единой возможности. Чувствуя тепло мужчины, она расслабилась. Тепло мужчины, которого она надеялась встретить, о котором мечтала и немного боялась. Он имел над ней власть, а она, словно связанная в своих действиях по рукам и ногам невидимой нитью, не могла воспротивиться его холодным, но нежным губам. «Вот от чего берёг меня отец, - думала она, - неужели единственный, самый родной человек мог так жестоко поступить со мной, ограждая от любви, всего, чем я жила и мечтала, неужели это и есть то плохое, что пророчили мне с детства?!». Этот момент настал, как его ни откладывай, и она уже была не против, лишь коря себя за то, что не ушла из дома раньше. Она словно вспорхнула, расправляя невидимые крылья, на его руках, он нежно уложил трепещущее от желания тело на сооружённое ложе, спрятавшись за высоким, образованным травой и кустами укрытием, произнеся опять на непонятном ей языке слова: - Никогда не забуду, как ты жила без любви. Страсть овладела его разумом, он целовал её руки, шею, отодвигаясь от предстоящего безумия, пытаясь неким образом дать понять, что не желает зла, дать себе время, чтобы обдумать то, что любит другую, но страсть была неопровержима, благословляя любовь в диком её проявлении. Разум её прояснился после неловкого его движения спустить руку чуть ниже талии. Испугавшись предстоящего, она растерянно попыталась вырваться из любовной прелюдии. Мужчина, полностью владея ситуацией, схватил нежные руки за запястья и поднял их вверх над головой пленённой девы. Невменяемое состояние случайного знакомого стало пугать целомудренную жертву ещё больше. Словно бешеное, сердце билось у неё в груди, от страха и немыслимых ласок, чуть не взрываясь под натиском желания и страха перед неизведанными ощущениями. Отбиваясь ногами, умоляя остановиться, но не останавливаясь сама, целовала она его. Медленно развела ноги, продолжая умолять не делать того, что может привести к непоправимым последствиям. Голодный любовник, ослабив руку, державшую сделавшиеся словно ватными запястья, медленно провёл по её

137

одежде, освободив задыхающуюся от волнения грудь. Освободившись от оков, стесняющих движение, девушка истерически произвела несколько ударов по нависшим над ней плечам. И через минуту, не сопротивляясь уже, руками обвила его шею, прижала к себе настолько сильно, что сама стала задыхаться от нависшего тела партнёра, от тяжести столь приятной, что не хотелось дышать вовсе, а пролежать под мужским гнётом целую вечность. Сквозь экстаз радости она почувствовала боль, немыслимую, невыносимую, будто её разорвало изнутри; лишь глоток воздуха позволил забыться, и боль стала стихать под движениями тел. Эйфория достигла глубины их чувств, боль незаметно ушла, так же как и страх, о котором она думала, в голове не было ни малейшего остатка, который мог бы вызвать это неприятное чувство. Было другое, одолевающее, наполняющее через край её тело, словно вместе с кислородом вырывалось оно у неё из груди, задевая голосовые связки, производя на свет стоны. Движения любовника стали сильнее, грубее, но это лишь стало разжигать томление души, хотелось взлететь, бёдра задвигались в такт с его мужественным телом. Вот ещё совсем немного - и она полетела, вспорхнув, словно птица, видя всё над собой, слыша его тяжёлое дыхание, стук сердец в тишине, ритмичный и быстрый, пока он не стал медленно успокаиваться. Он откинулся на спину, изнемогая от усталости, чуть перевернувшись на бок, обняв уснувшее её тело. Ведь она путь свой закончила, испытав столь искомую любовь, которой она боялась как греха, оказавшуюся её смыслом жизни, её спасением.

Пиковый туз. Сказка Фофанов Алексей Красивая полянка, круглая, будто циркулем прочерчена. В лунном свете трава серебристая на ней так и переливается. Смотрит – а дальше дороги-то и нету. Лес черной стеной стоит. Со всех сторон, кольцом обступил. Вершин черные зубья в небо оскалены, как сумрачные утесы. - Ну, - думает – нет уж. Дальше не пойду. Тут и заночую. Устал. Мягкая трава душистая всюду – чего лучше и желать. Ранец под голову положу, да и подремлю покудова. Сказано-сделано. И только эдак приладился, да головой пока крутил, чтоб поудобней пристроить - ан, смотрит – что за чудеса? Дом каменный на середине поляны. Окна золотым светом горят. Да большой дом, крыша высо-о-окая. Как же он прежде-то его не увидал. Засмеялся солдат: « Совсем грустьтоска меня придушила – так затуманился мыслями, что этакую хоромину не приметил. Ну, что ж, хорошо. Туда и попрошусь на ночлег.» Поднялся он и пошел к дому. Подходит – видит – дверь широкая. В двери кольцо железное мерцаетблестит. Только руку протянул - дверь та сама, тихо, без скрипа, отворилась. Шагнул внутрь – светом озарено. Просторная горница, пол застелен мягкими коврами малиновыми. На середине – плиты высокие белого камня. Ложе нето какое, то ли еще что? В углу женщина за прялкой, в руках веретенце. Нитку тянет, улыбается чему-то краешком губ, будто в задумчивости. Наряд на ней – не видывал такого он никогда – платье, то ли просто материи отрез- на шее блестящим обручем прихвачен и льется свободно ткань к ногам, свивается алыми струями. Рубиновая ткань, яркая – так и горит, так и плавится , будто свежая кровь на снегу, на коже той женщины. И прозрачная ткань: и грудь налитая и все тело скрозь нее видны. Руки, плечи нагие, кожа ровная, золотистая. Одним словом – соблазн, соблазн да и только, невозможный соблазн. Все углядел солдат, все высмотрел: и что пальчики хрупкие, нежные, однако и сила в них чувствуется и сноровка- ишь, как нитку-то гладко перебирает! – и что под левой ключицей, на плече, пятнышко круглое (родинка, что ли?) – платье-то прозрачное, так видно. И что струйки голубые на руках от работы выплелись, охватили их, как тонкие ручейки – и то усмотрел. Опамятовался, да и спохватился, что поздоро-

138

ваться позабыл. Смутился совсем. Неловко все же, какая она ни будь красавица, однако что ж он стоит, пялится, рот разинувши, точно балда, недоумок какой. Оно, конешно, солдату при виде таких-то прелестей извинительно, но и невежей быть не пристало. - Здравствуй, - говорит- хозяюшка, прости, что без спросу вошел – тут у тебя отворено. Не думай худого. Странно тут у тебя, я и оторопел малость. Еще и в лицо твое не глянул. Она лицо поднимает, улыбается приветливо. Видит – девушкато молоденькая совсем, ан не ледащая хворостина. Тело такое богатое ей даже чуток и не по возрасту. Лицо светлое, щеки чуть только тронуты румянцем, лоб открытый чистый. А волосы! И слов нет описать. Водопад золотой! Так и льются на плечи. Пушистые- страсть! – на кончиках осеклись, капельками свет в них повис, как жемчужные зерна. На голове у девушки обруч серебряный тонкий – змейка скрутилась колечком – глаз у нее – красный камень стеклистый. А у самой-то глаза большущие, серые, глубокие и хоть, лицо, вроде, улыбчивое, а глазах тревога как- будто, боль какая-то затаенная. Пятнышком темным дрожит, не четыре стороны разливается. Словно крестом черным перекрещены глаза той болью. Да, будто… Видел он где-то уже эти глаза! Да вот где и когда? Словно заноза его кольнула. Он даже вздрогнул малость. А она говорит: «Здравствуй, солдат. Ты не смущайся, что загляделся на меня, поздороваться позабыл сразу. Я тебя и не виню. Жизнь у тебя была нелегкая, отчего бы тебе на меня и не глядеть. Что я тебе приглянулась, меня и не обижает. Женщина ведь я все же. Какой женщине не лестно, когда она нравится, а парень ты пригожий. И характером и статью не обделен. И разумом, Бог миловал, не обидел. Бедовал много, а беда ум-то родит. Натерпелся от жизни, притомился слегка. Отдохни, садись, поговорим. Найдем уж о чем. Ты не дурак, да и я не глупа, вот разговор и сладим. Угощу тебя и вином и ужином, хоть и поздним. Так время у нас и потечет, за разговором-то. Ночь до-о-олгая. Садись, солдат, отдыхай.» Оглянулся он- куда бы присесть – сзади стул золоченый. Он и сел. Оглядывается уж повнимательней. Странно все! Ни свечей не видать, ни лучины, а светом озарено. Ровным, темноватым, таинственным и непонятно, откуда он и льется. Подходил к дому – точно помнит – были окна – а теперь и нету. Стены обиты серебряной тканью мерцающей и чего только не выткано на ней: и звери, и птицы, и растения, цветы, деревья, узоры; переплетаются, все стены секут от пола до потолка, теснят друг дружку, переливаются блеском металлическим, будто кованые. Налево посмотрел – ступени розового камня ныряют под красный бархат тяжелый, от потолка спадающий. Впадина какая, что ли, нето проем? Что там у нее? Задрал голову кверху – Мать честная! Да что ж это? Была крыша, как подходил – что он, слепой, что ли? – а теперь и нету ничего. Небо ночное над головой и – через весь простор, наискось – Путь Млечный разлегся. Звездочки ярче, чем обычно вспыхивают, как играючи, а туман вековечного пути звездного розоветь начал, красноватым светом да недобрым наливаться. Солдат думает: « Непонятно все. Тревожно как-то. Но, одначе, устал я уже и удивляться. Может, я сплю, так пускай будет, что будет. Не все ли мне едино – чего во сне не привидится. Токмо… чего ж такой сон-от странный. Да страшноватый чуток, по правде говоря. К чему бы? Вот еще « пироги с лягушатиной». Наснится же разного». А девушка говорит: «Не тревожься ты. Что ты все тревожишься? Затуманенный какой-то. Взгляни хоть, что тебе наготовила. Так ждала тебя, а ты. В лицо даже мне не смотришь». И опускает голову, чуть печальная будто. Солдат думает тогда: « Хм! Как это ждала? Она меня, вишь ты, ждала. Откуда знала? Неладно тут что-то». И взглядывает на нее беспокойно. Она сидит перед ним печальная, красивая, руки опустила. Говорит тихо: «Не удивляйся, что незваного ждала. Желанный гость зову не ждет». Тот думает про себя: « Ждала, говоришь? Что ж, тем лучше. Ждала, стало быть. А я-то все маюсь – где я тебя видел? Ну что ж, ладно. Давай, ставь свои угощения, тина болотная, прости на худом слове. Потом уж наломаюсь, припомню, где видел. А я-то сробел было сперва – думаю – как на ночлег к такой проситься? Одна в

139

дому, да того и гляди в грех введет. Ишь – под платьем-то ничего, окромя ее самой, а сама такова, что все царицы перед ей – тьфу! Гляди – как кошка лесная так и гнется в талии, а на грудь, кажись, чашу вина поставь и не расплескается ведь. Трудно с такой в одном дому ночь поврозь коротать, а за приют, за ласку недобром тоже не отплатишь. Солдату с девицей силком управляться – чести мало. Ладно же, девушка, давай поговорим. Что у тебя на уме? Занятно знать». Глядь – она рядом – меж ними столик кудрявый – и чего только нет на нем! Весь взлохмачен яствами, аж взмок от них, так и бурлит: пеной черной мглистой виноград громоздится, дыни в соках остекленели, оплывают, персики, чуть не с голову, дуются из вазочек щеками плюшевыми румяными, и окорок розовый напластован ломтями вольно, от сердца и много еще, много всего…Духом аж до потолка метет по горнице, голову пьянит. Меж этой горой – кувшин высокий серебряный, два бокала в рубинах. Солдат сидит – только что не кожей ароматы вдыхает. Еще не пил, не ел, а уж сыт. Взяла она бокал, другой ему подает. « Возьми, - говорит – солдат. Давай выпьем за встречу, за то, что встретились мы, наконец, с тобой». Он принял бокал, выпил глоток, и она пригубила. Солдат чувствует – пьяное вино. Немного и выпил, а отлегло от сердца, спокойно стало на душе. Он и говорит: « Спасибо тебе за приют, за ласку. Давно так никто не привечал. А нельзя ли мне до утра остаться, переночевать. Ты не бойся, худого тебе не будет. Я, вишь ты, шел лесом да заплутал. Потом на дорогу какую-то вышел. Она и привела меня к дому твоему». Та усмехается горьковато: « Странные вы какие -то, люди. Трудно мне с вами. Не знаете простого – своих дорог. Куда хотел – туда и пришел. Или же, может, ты… не хотел?» И в глаза ему заглядывает тревожно. Он вдруг смутился: «Д-да, нет, - говорит – отчего же? Хотел, не хотел. Не знаю я. Но, куда ж это, однако, я вышел-то? На какую такую дорогу?» - А вышел ты, солдат, - отвечает она – на дорогу мою. На дорогу ту, у которой начала нет, а конец в могиле пустой. А вывели тебя слуги мои – лживые ночные огни. Посмотри на меня, посмотри хорошенько, сердцем посмотри, не глазами. Нешто не признаешь? И лицо к нему придвигает ближе. А глаза-то серые бездонные боль так и темнит: и надежда там, и тревога и страх. Будто спрашивает что-то темным взглядом своим изболевшимся. Смотрит солдат – ну чего же, ясно, красивая девушка.Смотрел ведь ужо. Чего еще? Теперь, правда, как он отдохнул, да робость первую скинул, так и видит – носик чуть вздернутый, ротик, может, чуть широковат. Так, самую малость. Чуть-чуть совсем. Только от этого она ему еще милей показалась. Родней как-то. Вот, только, что ж это она речи такие странные произносит? Не в себе что ли? Да страшные. Где ж тут могила? Говорит ей: « Верно, лицо мне твое знакомо, девушка. Не припомню токмо, где видел тебя. Да я вообще не припомню, когда вашего брата, баб, видел в остатний раз. Я, вишь ты, видел все больше, как война - матушка выправляет ваши глупости – крикунов тех беспокойных, что вы нарожали, в покойничков благостных обряжает». Призадумался, помолчал немного, потом подмигивает ей : «Не люблю вас, баб, ежели по совести». - Отчего же, - она спрашивает. Он смеется : « Да карахтер у меня беспокойный – покойников страсть не люблю. А через вас-то их больно много получается – рожаете все, рожаете – все вам мало, еще подавай. Жадные вы, куриные ваши мозги, тля вас заешь». Видит – она как -будто чуть затуманилась от этих слов. « Ну, брось,- говорит – Ништо. Не обижайся». Она отвечает тихо : « Я не обижаюсь. Я не рожала». - Ну и не надо. Горя на свете меньше будет. Вот меня матушка зачем родила? Ничего руками своими не изготовил, а разрушать уж мастер. И на руки свои посмотрел, скривился. - Но это так, треплюсь я. Ты меня не больно-то слушай. Не мне вас судить. Рожайте, рожайте, ваше дело бабье. Может, чего путнее и выйдет. А ежели

140

сурьезно, прости, не припомню, где видел тебя. Разве в лазарете. Токмо там-то сестрицы милосердные, покой наш храня, в крахтмальное упакованы – одни носы наружу. Заулыбался солдат, глаза прищурил, на грудь ей посмотрел. – Ежели б такая «бомбина» в лазарет угодила, я бы, уж верно, упомнил. Немилосердно этак-то, середи ранетых, убогеньких. И смеется опять: « Ну не серчай. Треплюсь это я сызнова. Языком чешу. Не знаю, чего и нашло вдруг. Где уж мне упомнить. Я и сам там был упакован – токмо што нос и торчал. Носом много ли упомнишь. Какая вонь от бинтов – помню». Принахмурился вновь. – Прости, девушка. Не припомню, где видел тебя. Видно, на память мою клочья серые нависли. - Да-а, - вздыхает она – вот и ты, и ты не можешь, не хочешь меня признать. Да я ведь СМЕРТЬ ТВОЯ, Павлуша. Я тебя ждала, лгать не стану. Не лжива. Ни жеманства, ни лукавства во мне. Одна правда. Хотела тебе понравиться, к чему скрывать – и плечами поводит – вот наряд такой и выбрала. Знала, чего тебе после войны той грязной, слякотной захочется. И грудь немножко прикрывает, розовеет щеками – извини, мол, для тебя ведь. Солдат думает : « Бедная девушка! Верно, все же не в себе. Шут ее знает, откудова она такая здесь? Лесникова дочка, что ли? Напухла тут, верно, без женихов-то в лесу и тронулась умом. Но…имя знает! Откуда?» Она усмехается нерадостно: « Я все про тебя знаю, Павел. Ты еще и подумать не успел – а уж я знаю наперед. Да кому ж знать, как не мне? Кто еще тебя поймет, как я? Кто пожалеет? Один ты на Белом Свете. Да и я… Ну, после об этом. А, может, и вовсе не надо. Не знаю. Как сам захочешь», - и вздыхает, глаза опустив. - А отчего ж ты так хороша, - он спрашивает – коли ты смерть? Да молоденькая такая? Да ну тебя! И смеется – Вот шутница малиновая, лакомый мермелад. Меня разыгрывать! Солдата! Смерти я не видел! – Знаешь, - говорит – брось это! Я, верно, забылся да в голос набормотал, про женихов-то. Извиняй, бывает у меня. Однако о смерти со мной – не надо энтого. Тебе, хохотушка малиновая, не приведи Господь ее встретить. И пальцы к глазам приложил : друг его с лицом ополовиненным зачервонел, задымился, заалел перед глазами кровавым пятном. Потом отнял руки разом, говорит резко: « И будет на том! Как смерть выглядит я знаю». Она потупилась. - На войне другое дело, Павлуша, - отвечает мягко – там вы меня боялись. На войне смерть лютая. А насчет знакомства, да о том, что молоденькая… Ну, не будем об этом пока. Может, потом уж как-нибудь. Да вдруг на него взглядывает лукаво.« А ты что ж, ай глазам своим не веришь?» - спрашивает. - Верю. - А чего ж дивишься? Однако, припомни, мил дружочек – ты как шел ко мне через лес, так что подумал? А-а? То-то, милый. Сколь ваши глаза-то стоят – будто не знаешь? Вещи-то простые. Верю, верю! – право, как дите. Ай не поумнел еще? Ну? Ты ведь не дурачок у меня, Павлуша. Не могу я злом за добро-то платить. Не люблю вас, людей. Не всех, правда. Не часто от вас доброе слово услышишь, ох, как нечасто. Помолчала, потом говорит: « А ты и сейчас, кода я ужо ткрылась тебе, что я смерть твоя, меня пожалел, смерть свою пожалел. Бедная девушка! – кто подумал? Нет уж, верно, ты очень добрый, да умный. Немного таких.» - Да обнаковенный, - отвечает. Токмо вот устал малость. Да и передумал, и пережил и правда вдосталь. Не таким стал, как хотел когда-то, не помню уж и когда. Давно это было. Чего там, в этом мокром-то возрасте, не намечтаешь? С кем не было? И огуречки молоденькие вкусней, с пупырышками. Смешны-ые, лягушата этакие – прыг на вилочку – да и смолотил. Посерьезнел вдруг. – Люди мы. Больно нам на вилочку – только и вся разница. Может, я и не так прожил, не знаю. Может война тому виной, может я и сам в чем…Пустое это все. Пустая маета. Каким родился – таким и пригодился – не все ж моя воля. Солдат я – вот и весь сказ! Однако ж… рановато мне, вроде, умирать-то, не стар еще. На фронте не убили, а тут… Она руку поднимает, а в ней нить оборванная. Кончик разлохматился, висит. - А вот она, - говорит – твоя ниточка. Оборвалась. Рано, не рано, однако ж, сам

141

видишь. Прости. Над этим и я не властна. Люб ты мне больно, Павлуша, чего таиться? Заулыбалась вся : « Только не называй меня боле тиной болотной, ладно. Видишь – я не шибко-то на нее похожа – и смеется – я уж себе цену знаю – не то что ваши девицы». Павел обомлел – Боже ты мой! – думает. Сплю ли я , нет ли – она ведь и во сне и в яви приходит, ей все едино. Любой балбес полусонный понял бы уж давно. Притих. Сидит, молчит. Потом на нее глаза поднял – она тоже притихшая. Ждет. Поднял он голову к небу, на звезды глянул, вдохнул воздуху ночного свежего полную грудь и выдохнул разом: - Э-эх-х! Ну что ж, коли так, бери меня! Со всем добром, нажитым и ненажитым- кисет да табачок- всего и добра. Токмо недостоин я красоты такой. Уж больно ты хороша! Не обессудь, но так к сердцу бы и прижал. Она просветлела, смеется: « Много ты знаешь! А я вот знаю. Тебе и самому невдомек- какой ты. Не ты меня – я тебя достойна должна быть. И буду! Спасибо тебе, что не страшишься, не клянешь меня. Я ведь вся твоя. Ты волен мне приказать – я уйду. И ниточку подвяжу. Обманула я тебя все-таки, Павлушенька, прости- голос у нее вдруг осекся, потеплел – Это, верно, просто слабость женская. Уловка. Редко лгу, очень редко. Верь мне. Уж больно не хотелось тебя отпускать. Так мне хорошо с тобой, покойно, светло», – и голову опускает. Потом подняла высоко: « Но больше не стану хитрить! Решай, Павлуша, сам! Хочешь, я уйду?» - Нет, оставайся, что ты. И мне ведь с тобой хорошо. Ни кем и не было, пожалуй,этак-то. Усмехнулся горько про себя: « Господи, - думает – надо ж, угораздило тебя, Павлуха, кочерга ты гнутая, чугунок обгорелый, где доброты сыскал! У смерти своей! И то – мед есть- в улей лезть. Ах, ты, лаковая моя могилка, блюдце расписное. Никогда б не подумал». Вдруг опять засумлевался, потом думает: «Ладно. Подыграю ей. Что толку талдычить одно – не верю да не верю. Что он? Колотушка деревянная? Что ее тревожить зря? Так и разговора не свяжешь и не вызнаешь ничего толком». Поднял голову и спрашивает: « Однако ж, ведь не один же я у тебя? Ведь помирают же люди. Я думал – смерть одна на весь Белый Свет.» Она глаза опустила: « Хорошо, что спросил, Павел. Сейчас и ответ получишь. Странный ты какой. Все еще не веришь. Шел ко мне по дороге – не видел, что на ней и пыль еще не остыла? Она никогда и не ложится на дороге той. Хочешь – загляни в свою могилу – что там?» Встала и вышла на середину комнаты, к плитам тем каменным, что ложем ему незастеленным представились. Рукой его манит – Иди! Подходит он ближе, видит – крышка на плите тяжелая, кованого железа, кольцо в ней опять. Широкое, витое – в виде змейки, как и на голове у нее. Только на волосах змейка тоненькая, чудная, а эта страшная. Спинищу темную выгнула, пастью свой хвост закусила. Глаза – зеленые камни тусклые. И будто вся горница и небо ночное отражаются в глубине глаз тех, тенью плывут. Аж пошатнуло его. Вроде не робкий, а и сам не понял, отчего. Она говорит тихо: - Берись за кольцо. Открывай. Он с духом собрался да и потянул. Без шороха крышка отлегла, плавно, словно и не весит нисколь. Дохнуло ему в лицо сладковатым, на поле брани привычным. Помутнело в голове. Поплыли вновь перед взором поля бескрайние, просторные, копотью черной взвихрилось над ними воронье, оседая густо на мокрую землю… Поля, поля… Плывут без конца и края, дымы встают и звенит, звенит, звенит над полями черная, укутавшая небо и солнце гарь, и звон тот болью в ушах отдается… Крепко, видать, засела в памяти война! Головой тряхнул, отогнал видение, смотрит вниз – вот так диво! Внизу, под ним, деревня родная. Словно бы он, как птица, с неба ее видит. Березняк с детства знакомый на краю деревни. Кладбище деревенское, где отца хоронили. Только, пом-

142

нит, как хоронили его – привольное было кладбище, зеленое, места тьма. Отцу-то без стеснения выбирали, где могилку рыть. А теперь – мать честная! Кресты теснятся, ровно камыш сухой. Могилку отца-то уже и не углядишь. Она за плечо его трогает тихонько: « Свою видишь?» - Где же? - А вон, на краю, за оградой, на берегу реки. Глядит – верно. Под березой, наособицу от всего-то погоста, яма свежая, только вырыта. Луна ярко светит. Все видать, до дна. Пустая яма. В грудку земли лопаты воткнуты и нету никого. На самом краю, на высоком берегу реки, под березою, над обрывом, откуда еще в детстве, еще пацаном он головой вниз в речку сигал. - Видишь, - она говорит – только тут место и осталось. Многие по этой дороге прошли, пока ты воевал. Ох, многие. Веришь ли мне теперь? Одна я на вас, да привечаю всех по-разному. Сдавило ему грудь. – Да, - отвечает – вижу. Верю. Дозволь, я закрою ее, чугунину эту твою темную. Побуду еще с тобой. И вздыхает. - Конечно, Павлик. Ночь долгая. Не спеши. Сели они вновь. Он уж невесел. - Что, - спрашивает она – загрустил? Выпей вина еще. Чудное вино. И яств моих не отведал. Ты прежде таких и не видывал. Поешь, порадуй меня. Он отвечает: « А что же! И выпью!» А у самого в глазах черные огоньки пляшут, зайчиками прыгают. - От слова свово не отказываюсь. Все равно ты люба мне. Давай веселиться будем. И пить . И от блюд твоих не откажусь. Не зря ж ты старалась. Хоть раз – да отведаю таких чудес. Она говорит: « Вот, Павел. Ты и сам не знаешь, что ты за человек. А ведь смерть весельем встречать – немалое мужество надо. Немногие могут эдак то. Я тебе низко кланяюсь и любое твое желание исполню. Одно только. Последнее. Заветное. Говори. Воля твоя».

А.С. Пушкин. Послесловие Маргарита Крымская «Не дознавайся, правду ль шепчут Давно слетевшие с земли, Но их глаголам сумасшедшим Душою знающей внемли!» М. Крымская «Внимает он привычным ухом Свист; Марает он единым духом Лист; Потом всему терзает свету Слух; Потом печатает – и в Лету Бух!» А. С. Пушкин «История стихотворца» «Люди пользуются умом лишь для того, чтобы оправдать свои несправедливости, и языком лишь для того, чтобы скрывать свои мысли». Вольтер «Каплун и пулярка» («Диалоги»)

143

1 Я жил однажды под луной – Мальчишка, юноша, мужчина, – Влеком любовию земной, Но с лет младых и до кончины Любим поэзией одной. Она была мне и жена, И дух бесплотный серафима: То чудодейственно нежна, Как поцелуй, то нестерпима, Как скука, страсти лишена. Она и мать моя была, И дочь: то ласково-покорна, То непреклонна и бела В ожесточенье непритворном, Мечты сжигающем дотла. Она была и верный друг, И враг, верней любой науки: То жадно ищущая рук Касаний пламенных, то руки Искусно вяжущая вдруг. Она была мне и война, И мир: то зла на пересуды, То неожиданно смирна И водружающая всюду Добросердечья знамена. Она, поэзия моя, Была лекарство и отрава. Их для бессрочного питья Перемешал Творец на славу В одном сосуде бытия. Но всякой жажде – срок земной: Я всё испил и стал испитым. И нет поэзии со мной – Она ушла к иным пиитам, Живущим ею под луной... 2 Я жил? О нет! Живу доселе: В людских сердцах навек осели Глаголы, свившие словесность И не познавшие безвестность. Язык мой жив, хоть немотою Давно я скован за чертою Мирских страданий и утех. Однако нем я не для всех.

144

Тебе глашу: я счастлив, где бы Ни обитал по воле Неба! За поколеньем поколенье Хранит от сора и забвенья Мой путь до точки невозврата, Глупцу, невежде и собрату По интеллекту и перу Гласящий: весь я не умру. Сбылось пророчество: я вечен И почитаньем обеспечен; Тропа ко мне не зарастает… Хоть так отличен от Христа я! Собрат ли ты, глупец иль неуч, Не почитай теперь за мелочь Сей необычный разговор: Он – откровение, не сор. Не я, кто сладко спит в могиле, Тебе поведает о были И небылицах, сотворённых Из наблюдений немудрёных И перемудренных итогов, Но я, кто кается во многом И плачет, памятью души И в горней мучимый глуши…

Возвращение в Карелию или река с простым названьем Рогозин Владимир Ты помнишь, как всё начиналось? По волнам моей памяти… Тот след на воде... Нечасто удается сохранить в себе желание оставить след в памяти, будь она своя или чужая. Я веду речь о пройденных маршрутах, посещенных местах, людях, с кем довелось повстречаться, фотоальбомах, заметках в виде повестей о былых событиях. Карелия лично мне тем и дорога, что являет собой, созданный самой природой, живой дневник всей моей жизни, начиная со студенческой поры. В далеком теперь уже 1980 году здесь состоялось моё первое знакомство с этим неповторимым краем. Студенческая походная группа, по случайным обстоятельствам, изменила свой ранее предполагавшийся маршрут по реке Охта на связку оз. Энгозеро – р. Воньга до моста ж/д у ст. Воньга. Всё здесь и началось, словно в песне «Ты помнишь, как всё начиналось» группы А.Макаревича.

145

Ах, эти сборы, сборы… Всему начало это сборы. Было всего два человека, которым было невтерпеж вновь побывать в земле обетованной для туриста-водника. Мешало исполнению их желаний абсолютно всё, начиная от смены мест работы, непростого финансового положения накануне, неуверенности в предстоящем отпуске до суматохи в формировании команды… Внезапно случилось событие, которое положило конец одним проблемам – был одобрен отпуск одному из них, у которого было основное групповое снаряжение. Затем случилось другое событие – попутчик из предыдущего похода помог залатать часть финансовой бреши другого участника, который полагал, что сможет провести группу по выбранному ею маршруту, благо дотошно знал и любил тот самый маршрут, хоть и снялся с него в 2012-м году по понятным теперь многим причинам. Одним словом – машина сборов, подготовки провианта и снаряжения, составления графика похода заработала-таки на полную мощность. Долгими вечерами велись оживленные переговоры в сети по нюансам путешествия. Народ то присоединялся, то вываливался из состава команды. В последние два-три дня июля состав команды был утвержден и признан окончательным. Их было семеро. Вариант доставки экипажей и снаряжения был избран автомобильным, так как с покупкой билетов на поезд они уже опоздали, да и попутно чтобы избежать ещё и дополнительных расходов там, на месте прибытия. Но жизнь сложнее, чем кажется, а люди скрытнее и хитрее… Поход начался с серии опозданий. Сначала один решил перенести выезд на целых полдня, затем другая пара опоздала на целых три часа к месту сбора… Но всё же встреча на Эльбе состоялась. Два автомобиля забитые вещами и телами встали рядом на месте совместного старта в направлении Севера. Сама дорога была вроде ничем особо непримечательна, не считая её неизведанности вторым водителем. Мелькали города, деревни, поля и леса за окнами мчавшихся автомобилей. Потихонечку смеркалось. Задача состояла в том, чтобы уже сегодня (пусть оно будет уже и завтра) увидеть вывеску «РЕСПУБЛИКА КАРЕЛИЯ», доехать до известного одному из них места с маленькими уютными домиками с возможностью ночлега за весьма разумные деньги. Дорога оказалась в меру тяжелой – ближе к полуночи дальнобойщики покинули трассу и на ней оставались лишь «неугомонные малыши» вроде них. К слову сказать, за всё время путешествия их «конвой» был остановлен всего лишь один раз, да и то за полсотни верст до финиша всей поездки одного из автоэкипажей, и только с целью проведения плановой проверки документов, а поездка была неблизкой – около 3.900 км. пути по асфальту, просто дорогам, грейдерам разной степени запущенности и откровенно забытым богом и людьми. Уже рассвело, когда конвой поравнялся-таки с перетяжкой над дорожным полотном с заветной надписью «РЕСПУБЛИКА КАРЕЛИЯ». Ещё несколько километров трассы «КОЛА», поворот налево и с километр до долгожданной надписи «КЕМПИНГ ОЛОНЕЦ». Издавна радушные хозяева поселения любезно выделили туристам всё то, что оставалось незанятым на тот момент – один трехместный домик на семерых. Наскоро перекусив и «отведав», накурившись вдоволь на свежем воздухе, все замерли в ожидании чуда – сна, но не тут-то было. Три пассажира одного из автомобилей, напрочь отказывались угомониться и ложиться спать – сказался переизбыток сна в авто во время езды. Пришлось вопреки настрою, явно повышая голос, просто-напросто изгнать непосед в «свой угол». Тех самых троих отрядили спать в «дальнюю», юнга был уложен на лавку в углу у окна, двое улеглись на одну койку, а ещё один водитель предпочел ночевку в своем автомобиле. Сон был столь желанным и необходимым для водителей, что сразу после укладки тел в горизонтальное положение легко взял верх. Карельская ночь так коротка и быстротечна! Уже рассвело, когда лагерь ту-

146

ристов мирно и крепко спал. Поутру водители и пассажиры очнулись под лучами теплого и ласкового северного солнца, согревавшего их жильё. Задача состояла в том, чтобы в этот день, пользуясь остатками белых ночей добраться до места стапеля на оз. Энгозеро. Водителям ещё предстояло докупить недостающие продукты в соседнем городе Олонец, что они и проделали с утра, прихватив с собой юнгу эскадры. Магазин «МАГНИТ» полностью подошел для этой цели – продукты были докуплены с приличным запасом. Неспешно «позавтракав» (времени было чуть более 9-ти утра) и наскоро собрав вещи, экипажи машин продолжили свой путь дальше на север в край озер и рек. Пейзаж за окном подтверждал успешное движение в северном направлении едва приметной сменой характера лесов с приладожских на южнокарельский. Всё чаще стали мелькать названия населенных пунктов с финно-угорскими отголосками и приставками «озеро». Названия проезжаемых рек так и вовсе вызывали восторг! Погода, как и в начале маршрута в районе «Завидово», где мы видели последствия шквального ветра и ливня, начинала явно меняться. На каждом участке пути, который проходил в непосредственной близости от больших водоемов сродни Ладоге, Онеге подтверждала серьезное намерение природы перенести по воздуху побольше влаги. Тучи висели низко, порывы ветра были ощутимы внутри автомобилей, дождь сменялся с едва приметного на почти сплошной ливень, как в районе села «Матросы». Но всё же, миновав все повороты к столице республики – городу Петрозаводск, выпустила конвой из своих объятий и даже милостиво дала возможность перекусить на свежем воздухе в н.п. «Янишполе». Пончики и прочие мирские шалости подняли боевой дух автоколонны, а подбиравшийся грозовой фронт спастаки придорожное кафе от полного и бежалостного разорения голодными туристами – колонна продолжила свой путь, работники кафе – облегченно вздохнули, перекрестясь… Верной дорогой идете, товарищи… Весь последующий путь вселял оптимизм в сердца – там, далеко у горизонта, обрывалась сплошная цепь туч и даже облаков. Что ж, мы движемся верным путем! Вперед и только вперед!!! Не всяк поймет… Старинные и приятные слуху местного жителя, да и стародавних посетителей края, названия: Кондопога, Кивач, Медвежья гора, Сегежа. Как много могут напоминать они знающему! А вот и он – Беломорск. Это означает, что впереди самый непростой участок пути от Кеми до Лоухов. Кемь, просто Кемь. Не зная «приватной» транскрипции этого названия, мало кто и что поймет. А всё кончается, кончается, кончается… Здесь стоит рассказать о неких нюансах, подстерегающих гореавтовладельцев на трассе. Кемь – к… такой-то матери. Да-да, именно так расшифровывают название города на Белом море даже сами местные. Участок от Кеми до Лоухов самый пропащий в плане отсутствия топливных заправок и наличия уверенной сотовой связи! Горе тому, кто остался без топлива в баке… Остается только надеяться лишь на сочувствие да помощь соучастников по движению. Обычно, на автозаправке в поселке «Пушной» (а их стало уже две), опытными водителями производится крайняя заправка баков авто «до полной». Наполняются топливом резервные канистры, но наши знакомые «ни такие»! Ну я прям обомлел… Новобранец-водитель описываемой нами колонны получил урок уже чуть раньше, немного отъехав от Медвежьегорска. Хорошо ещё, что не подвела сотовая связь. Со словами «я встал» он дозвонился до впереди идущей машины, которая после небольшой словесной перепалки в нелицеприятном стиле заверила его, что доедет до ближайшей заправки и вернется к нему с топливом. Водитель горе-машины

147

лишь смущенно-гневно-оправдываясь лепетал: «…ну как же так? На сто километров ни одной заправки ведь!!!». Получив утвердительный ответ на его предположение об отсутствии заправок и невысказанное вслух предположение о собственном раздолбайстве (а он был предупрежден о возможности топливных проблем на трассе, ему ничего не оставалось, как просто стоять на обочине дороги и ждать… Ждать «помощи зала». Так, сделав крюк длиной в 130 километров, впереди едущая машина часа через полтора-два застыла около заглохшей и вручила что-то много более вкусное на тот момент времени – не спирт, нет - БЕНЗИН!!! В качестве благодарности водителю спасающего авто была сломана заливная воронка))) Будем надеяться, что урок был получен серьезный, а выводы сделаны верные. Колонна из двух авто вновь сорвалась с места к той заветной заправке и далее… Кемска волость? – Да забирай! Получив достойный урок, были совершены заправки баков обоих автомобилей и трех канистр (с учетом потребностей лодочных моторов) на той заправкеспасительнице, на дальней из двух в пос.Пушной, была примечена не столь давно появившаяся заправка слева на трассе сразу после поворота на г.Кемь. Попытка заменить сломанную воронку в операции по спасению невинных душ не удалась, к великому сожалению… Каждой речке поклонюсь… По пути водителем едущего впереди авто были поприветствованы троекратным «би-би-би» знакомые и пройденные им раньше реки: р.В.Куземка, р.Кузема, р.Поньгома. Были отмечен расстояния от Кемского поворота до: поворот на пос.Кузема – 65 км., поворот на старую дорогу на пос.Энгозеро – 90 км., поворот на нынешнюю дорогу до пос.Энгозеро – 149 км.. А где дорога?!! В 23:00 машину застыли сразу после поворота на пос.Энгозеро. Народ вышел размяться и оправиться. На предложение «забыть-забить» на ГИБДД, ДПС и прочие погоны реакции не последовало… Пятьдесят шесть километров грейдера. Немногие «цивилизованные» водители могут представить себе в деталях такую дорогу, да ещё и в ночи. Пора явных «белых ночей» в Карелии уже миновала. Остались лишь «светлые». Но при активном участии пассажиров, отмечавших километровые символы на придорожных столбах, водители уверенно двигались по бесхитростной дороге дальше и дальше в ночь. Home, my sweet home… В 00:02 машины въехали на территорию поселка Энгозеро, проехали в конец поселка вдоль ж/д путей до переезда, воспользовались им и вернулись на 300 метров в направлении поселка, затем свернув налево, выехали к берегу озера около вышки сотовой связи, названной впоследствии «гирляндой», «елкой с огоньками». На поляне на берегу озера уже горел костер, стояли две палатки, разбросаны вещи и собирались две байдарки. А я лягу-прилягу, наплевать на работу… Это были прибывшие к месту сбора судов часом ранее четверка отважных из Белоруссии. Ребята с приличным стажем хождения, как выяснилось из неторопливой беседы с их адмиралом. На эту реку шли впервые. Уточнили детали предстоящей «мясорубки» с водой, погодой и картой. Ребята с истинно правильными туристическими манерами! Они тут же, завидев таких же туристов, предложили вновь прибывшим попутчикам встать лагерем рядом с ними, предложив девушкам отогреться у костра, да и готовить пищу на их очаге!!! Это было восхитительно. Приятно согрел душу командора-проводника сам факт того, что живы ещё туристические традиции и отношения. Построю дом себе я из консервных банок… Оставалось лишь построить своё жилище «в три наката» на поляне. Тройной

148

накат тут же был весьма успешно произведен за столь неоспоримые теперь уже факты, такие как: «ну, за тут», «ну, за здесь», «ну, с приплыездом». Дальше команда рванулась ставить «домики для того, чтобы просто…». Адмирабль ставил свою 6-ти местку, влюбленные свою «однослойную малышку» разместили поодаль ото всех поближе к берегу, командор-проводник с юнгой ставили свой «сарайчик» возле своего авто. На вопрос адмирабля (на флаге эскадры им было когда-то написано белым по-тряпичному «Греби …»): «А на хрена я свой такой большой сарай припер?» им был получен довольно резкий на тот момент ответ: «Чтобы было, а нам так удобнее и приятнее, чтобы не в гостях, а в своём…». Смутил лишь вопрос адмирабля: «А нет ли у Вас запасного коврика для сна? У нас не хватает одного для одного из нас…». Такой вопрос обычно не возникает ни с чего. Был приготовлен неопределенный во времени названием (переужин, недозавтрак, недополученное в пути питание) прием горячей пищи. Было не очень-то жарко, да и усталость от дороги быстро сломили дух сопротивлявщихся приближающемуся сну. Лагерь вновь приехавших туристов стал затихать. Лишь соседи-белорусы, закончив сбор судов и предварительную паковку вещей, пересели к огню и начали свою «вечерю». Никто никому не мешал. У каждого свой график жизни и движения по ней. Всё было крайне пристойно и благочинно. Нас утро встречает прохладой… Утро было приятным, отчасти солнечным и теплым по северным меркам. Жужжа молниями на разных (в том числе и двусмысленных) элементах туристической экипировки, из палаток начали вылезать слегка помятые долгой дорогой, карельскими камнями, тонкими ковриками для сна и подушками из подручных средств тела и лица. Потягиваясь и радуясь наступившему утру, они начинали озираться, оглядываться вокруг себя, хватать фототехнику и метаться вокруг разглядывая, примечая и фотографируя увиденное вокруг себя… Для многих из них это было их первое свидание с Карелией воочию. В это утро проснувшимися туристами была также обнаружена стоянка былинных «сплюх-ленивцев» семейства ближебоковых. Их нехитрое жилище вполне напоминало полноценную туристическую палатку. Всё оставшееся время похода утренняя пора была посвящена наблюдению за диковинными существами, достойными истинно искреннего удивления, восхищения, сожаления за свою жажду жизни и сна. Впоследствии даже делались ставки на время ожидаемого подъема. Ни одна из сделанных ставок так и не сыграла… Солдаты в путь, в путь, в путь… День обещал выглядеть непростым для водителей авто. Им предстоял неблизкий перегон автомобилей в точку завершения активной части маршрута – деревню Поньгома на берегу Белого моря. Это обратная дорога длиной 56 километров грейдера до мурманской трассы, 84 километра самого тракта, 48 километра грейдера до пос.Кузема, а одну из них загнать в саму деревню Поньгома, а это ещё дополнительные 10 километров местного грейдера. Итого водителей ожидала дорога длиной в двести километров с преобладанием грейдеров со всеми вытекающими. Ходящий трижды в неделю (по вторникам, четвергам и воскресеньям) пригородный электропоезд из Куземы в Энгозеро, должен был во вторник утром вернуть водителей, отправившись со станции назначения в 7:45. Чтобы успеть совершить задуманное, водителям предстояло: не праздновать «праздник свободы от ГИБДД», лечь спать пораньше, чтобы быть в форме к двум часам ночи и не позднее трех ночи стартовать из Энгозера к Беломорскому побережью. Нет прекрасней и мудрее средства от тревог, чем ночная песня шин… Пункт первый плана удалось осуществить полностью (ну почти), пункты второй и третийтого же плана – просто полностью))). В три часа, оставив добровольного помощника «на хозяйстве», договорившись созвониться в случае возникновения нештатной ситуации, ребята двинулись в путь. В поселке видели ночную

149

(03ч 04мин) погрузку собранных-принятых у населения даров тайги – ягод. Обратная дорога оказалась значительно более простой: уже рассвело, машины были пустыми, водители выспались. Доехали до трассы весело и шустро. На участке самой трассы второму водителю было чуть сложней – дорога укачивала-убаюкивала. Так добрались до поворота на Кузему, где существует неверное обозначение длины дистанции – взамен 48 километров реальных на указателе указано значение 38 километров. А снег сошел вместе с асфальтом… Ты помнишь, Алеша, дороги… Смоленщины?.. О чем это я? Да, всё обстояло именно так. На начало августа 2016, данная дорога осталась, пожалуй, к великому сожалению лишь на карте. Сказать что дорогу размыло было бы неверным. Дорогу просто-напросто смыло зимой, паводком, болотами и дождями. Обнажились плиты на полотне, валуны. Количество промоин превышало всё виденное на ней же раньше в течение многих лет. Обнажились старые участки гатей, вымощенные полусгнившими стволами. Уповая на надежность подвесок, машинам никак не удавалось превысить предел скорости передвижения по той дороге в 10 километров в час. Лишь пообвыкнув и приноровившись, машины поехали веселее. Образ дороги, бережно хранимый в памяти, ну никак не соответствовал видимому сегодня. По обочинам то тут, то там виднелась крупногабаритная дорожная техника, запаркованная прямо в кустах. Видимо иногда велся реальный ремонт той самой дороги. Дважды попались участки в 200-300 метров наспех присыпанные ещё не укатанным слоем свежего песка. Машинки радостно «завиляли» хвостиками, стараясь не засесть в песчаной западне. Но вот и он – правый поворот к р.Березовка. Вскоре после моста через реку показались крайние строения некогда богатого поселения Кузема. Здесь стоял вертолетный полк в былые времена, магазинов более одного (целых три). Был некогда и собственный ВОЕНТОРГ. Ничто не вечно под луной. Машины рванули дальше вперед – к морю. Проехали реки Шоньга и Поньгома. Даже чуть-чуть поностальгировали, глядя на последнюю из них. Была на то своя причина у водителей и просто людей. Приехав к знакомому домику в деревне, удалось выманить ранним утром из своего жилья селянку, которая указала место парковки автомобиля, дала телефоны свой и супруга, на случай непогоды на море, с заверениями обязательно вывезти туристов из морской губы р.Воньга при любом раскладе (если доберемся хотя до того места). Ну что же, одна машина встала на заслуженный отдых у палисадника знакомого дома чуть сбоку. Вторая рванула в обратный путь, теперь уже к станции в поселке, чтоб там отдыхать, дожидаясь нашего возвращения. Немного помыкавшись по спящему посёлку было решено оставить её прямо у лестницы ведущей на перрон для пассажиров. Сменив городскую обувь на походную, выпив по рюмке НЕчая (благо с собой было прихвачено и это), прихватив по банке пива, друзья устало поднялись на перрон и доверили свои уставшие зады местной станционной лавочке. Пригородный поезд прибыл вовремя. Усевшись в вагон, друзья отведали благородного пенного напитка и воскурили палочки отдыха от дел. Минут через десять они были «обилечены» бригадой весьма привлекательных кассиров (кассирок). Ехать еще почти час. За разговорами время летело незаметно. Вот уже под мостом проползли знакомые им уже реки Кузема, Воньга на выходе из порога Ассу. Дальше Энгозеро. Поезд медленно притормаживал неведомо где и с него высаживались местные собиратели ягод. Ведь не спится кому-то?!! Наконец поезд замер в ожидании окончания высадки пассажиров на станции Энгозеро. Всё. Дальше из техники у отпускников только фото, видео, телефоны да лодочные моторы. Они же - нищие! Теперь всё сами, да сами… Дойдя до магазина и найдя его ещё закрытым (до открытия оставался целый час), получив клятвы в не-

150

взятии «в рот», друзья двинулись к своему лагерю, из которого уехали более 6 часов назад. Один из тех ребят в очередной раз сделал вывод, что будет притворяться, что верит заверениям таким, как «в рот – ни-ни». О сколько раз такое уже было. Он чувствовал угрозу себе, своим запасам сигарет… Холодок пробежался по спине и он нервно пожал плечами. Время покажет. Бывало всякое, но ЭТО – каждый раз. Ты проснешься на рассвете… Лагерь ещё мирно спал. Лишь лагерный дежурный вскипятил воды, да накормил нехитро, да с возвращенцами «рюмкой чая» поделился. Немного поболтав, ребята были им отпущены «с миром» ко сну. Часа четыре длилось счастье. Спать лёжа – это просто счастье (это будет многим позже)!!! А белорусы нас уже оставили, отчалив в озеро… Добрый им путь и удачи в нем! Эти летние дожди… Суда уже были собраны окончательно. Поэтому подъем и упаковка вещей тянулись как-бы нехотя, неспешно, неторопливо, между делом, вдумчиво… Число эпитетов процессу можно продолжать до бесконечности! Мешки, коробки, поддоны, вещи и прочий нехитрый скарб туриста-водника (килограмм этак по двадцатьтридцать на одни плечи) медленно и печально исчезал в недрах несметного количества сумок, мешков, гермомешков и просто рюкзаков. Все проснулись окончательно уже. И даже те – былинно-неведомые ранее. Приятно было видеть, что народ выспался и посвежел. Навеска моторов, изготовление «вонючей смеси», раздача оной по моторам, приготовление расходной порции того же свойства, но уже в другую тару. Обычный ритуал сборов. На горизонте завиднелось это… То с финской стороны на нас надвигается… Вот не хотелось бы… А может всё же мимо… А может промахнется? Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Да вот те на - держи!!! Чему уж быть, того никак… Над головами разверзлись хляби небесные (по предварительному сговору с небесной канцелярией – ну чтоб малиной не казалось), и на уже подготовленные к отправке в путь суда, ещё не полностью «загидренных» туристов обрушились капли, много капель, ну очень-очень много капель – просто ливень!!! Вода в озере закипела от такого нашествия. Но сильные ливни уж очень быстротечны. Минут через десять дождь стал затихать, а через двадцать – вовсе прекратился. Так появились у команды первые снимки радуги над озером и над поселком, которые столь любезно встретили и приютили. Команда заняла места на своих палубах, согласно судовому расписанию. Забурчали запущенные на холостых оборотах моторы, на предварительно отведенных от берега судах. Два катамарана потихоньку стали удаляться от берега, прощаясь с ним на уже неопределенное время. Врагу не сдается наш гордый…!!! Уже первые сотня-другая метров пути под мотором выявили… неполное соответствие весовых и габаритных показателей одного из судов к самому факту дальнейшего плавания. Опорная «транцевая» доска выполняла несколько иную функцию – собрать воды побольше и… вернуть её, но не в озеро, а на палубу судна. Волна от ливня на озере ещё не вполне улеглась, и это только добавляло «мокрого кайфа»! Недоумение рулевого было вполне оправданным. При всей видимой правильности компоновки элементов груза на палубе, что-то явно было не так. Однажды, вконец измучившись, мотор чихнул напоследок и вовсе заглох. Путем взывания к небесам, справедливости и жалости, да к праотцам, удалось его вновь оживить. Он, недовольно буркнув, продолжил нести наши тощие (не все правда) задницы дальше к разливу или «широкому» на озере. Лишь через много дней ответ был получен. Без хирургии, без вскрытия, методом беззлобного допроса: «Господи, да сколько ж ты весишь? Сколько?!! - Да под сотню. Просто меня никто раньше об этом не спросил…». Но это было многим позже.

151

Раскинулось море широко, и волны… Волна стихала, привычка рулить правильно возвращалась и головное судно пошло уже не так нервно, чего нельзя было сказать о догоняющем. Скорость движения оказалась вполне приемлимой для данного вида судна. Появились не то чтобы просветы на небесах, стали видны легкие беззлобные облака, солнце стали высушивать всё лежащее на палубах. Перед самым разливом окончился бензин в баке головного катамарана. Пристав к островку, ребята стали ожидать отставших. Молодость категорично-безжалостна… Через десять минут или около того команда воссоединилась на береговых камнях и вышла поразмяться на них, да поговорить, да поблагодарить небеса за милость в свой адрес. Безо всякой учтивости была вслух высказана версия, что один из катамаранов явно перегружен, что «идется ему плохо», в ответ на что ведущий вторую (головную) машину резонно и учтиво «пожалел» упрекающего. На том упреки и разборки и были отложены «до выяснения», то бишь до вечера. Вторично залив горючее в баки, катамараны рванулись на самое широкое место озера чуть левее обычного курса, которое местные жители так и называют – «широкое». Зеркало вполне успокоившегося после грозы озера позволяло развить весьма приличную для такой загрузки судов скорость. Мимо проплывали острова различного размера, одинокие надводные камни-останцы. Картина завораживающая и умиротворяющая. Ведущий караван решил в этот раз пойти путем отличным от прошлоразового. Навыки ориентирования и подробная карта вполне позволяли такую шалость. Головное судно достаточно прилично обгоняло идущее сзади по курсу, что позволило снизить обороты двигателя и идти в более комфортной акустической обстановке. Попутно велась фото-видео съемка с борта. Ничто не предвещало беды. Но, метров за 100 от ближайшего по курсу острова, мотор неожиданно взревел и поднял произвольно свои обороты сам безо всяких видимых на то причин. Попытка поиграться оборотами и поворотом на транце самого мотора выявила и причину – скончалась шпонка гребного винта. Как так-то? Отчего и с какой кстати? Мотор ни подбросило на оси, не было слышно даже и звука удара о подводный предмет, а вот шпонка – погибла в неравном бою не то с водой, не то со временем. Но позже появилась версия, что шпонка погибла в неравном бою со спиной проплывавшей под катамараном гигантской рыбы или местного чудовища, обитавшего в водах огромного озера. Так или иначе, но в стапятидесяти метрах от ближайшего берега острова, «Голубой щенок» встал намертво, бессильно качаясь на волнах. Далее я стану называть одно из судов «Голубой щенок», другое «Синий ад», поскольку на нем восседал сам адмирабль. Идущие сзади, поравнявшись, поинтересовались причиной внезапной остановки. Получив достаточно пространную для них и не вполне определенную версию ответа от моториста, второй экипаж вдоволь потешил себя за своё второе место в этой необъявленной гонке. Потоки шуток и подколов, упреки и подозрения. Венцом односторонней полемики стала знаковая фраза: «…ты просто х..нёй страдаешь». В попытке расслышать ответ повторно, хоть услышанное было итак понятно, он прозвучал столь же безаппеляционно и однозначно, подобно не диагнозу, но анамнезу - ответ про «страдания». Всё сразу встало… на свои места. Виновный был уличен и обличен. Наказание просто неминуемо! Аж спина вспотела… Но всё же пострадавшее судно было милостиво взято на боковой буксир и пройдя вдоль кромки острова не более 500 метров, взору кочевников открылась вполне приличная и частично оборудованная стоянка. Было принято коллегиальное решение – здесь будет лагерь! Береговые камни этого гостеприимного берега, баллоны катамарана на момент высадки были столь мокры и скользки, что произошло падение в воду одного из членов экипажа «голубого щенка». Волна и качка на озере сделали свое черное дело и его просто

152

«укачало». Ему помогли подняться... На этом месте я прерву, пожалуй, пересказ событий этого дня. Моторист лидировавшего доселе «Голубого щенка» быстро завершив разгрузку судна, поставил палатку и скрылся «за дверью без надписи», прихватив с собою юнгу. В этот вечер его больше не видели. Лишь поздним вечером, а точнее «заполночь», кто-то попытался проникнуть за дверь «без надписи», утверждая, что у него есть «гостевая карта», в ответ на что ему "учтиво и тактично" пояснили, что данная «гостевая карта» оформлена с явными нарушениями и является недействительной на момент запроса. Гость вынужден был ретироваться, коротая ночь у костра под звуки собственной гитары, оказывая гостеприимство внезапным ночным посетителям нашего бивака. Утро красит нежным светом… Утро. Прекрасное неспешное утро – это когда просыпаешься не от звонка в …, а когда реально высыпаешься. Оценка пройденного накануне расстояния и теперешнее местоположение выявила солидное опережение предусмотренного походного графика движения по маршруту, что позволяет такую шалость, как встать когда хочется. Юнга безмятежно спал в согретой солнцем палатке, широко раскинув руки. Мужской же коллектив был в боеготовности в полном составе (ну почти). Каким окажется день, что принесет нового, какая будет погода – уже не волновало ровным счетом никого. Лагерь стоит, команда отдыхает, погода и продуктовый запас к тому вполне располагают. Один ремонтировал своё судно, другой фотографировал окрестности, третий мыл голову, четвертый рыбачил (но это позже) – все были заняты своим любимым делом и никто никому не мешал. Самый приятный облик лагеря (со стороны, по крайней мере). Это – его величество ОТДЫХ. Редкая возможность отдать себя в руки ничегонеделания (в привычном, или обыденном смысле). На этой стоянке успех ожидал и одного из двух рыбаков – была поймана первая рыбина убедительно не помещавшаяся в спичечный коробок. Неспешное купание. Мытьё голов и волос на них. Фотосессии и селфисессии на всем, что было рядом. Тогда же произошло негласное открытие селфи-группы или клуба «Сделай с собою это сам». Прошедшей ночью в гостях у ребят побывали и гости с ближнего берега. Архангельские ребята должны были выезжать на следующий день и потому оставили, ставшие уже ненужными им, первую щуку и случайно попавшую в их сети гагару. Плотный запах варящихся птицы, компота, жарящихся картофеля и рыбы окутал стойбище. Текли обильно слюни в ожидании… Непринимавшие участия в «празднике кухни» или «кулинарном поединке» нервно пили НЕчай. К вечеру был сломан первый «ковшик». Чувствовалось явное присутствие мощной поддержки со стороны «кулинарного техникума». Вчерашний неудачливый гость получил разъяснения по вчерашнему инциденту, а затем официальное подтверждение брони на место для проживания в палатке «без надписи». Одним словом – страсти поутихли. Эмоции положительные взяли верх над негативом, усталостью и вчерашним «эмоциональным всплеском». А жизнь-то налаживается! Совершив короткий марш-бросок к оставленной архангелогородцами стоянке, наши ребята совершили её окончательное варварское разграбление. Были вывезены все оставшиеся дрова и, что оказалось весьма кстати, костровой мангал столь нужного им размера. Мангал тот служил верой и правдой ребятам до самого конца похода и остался на «вечную стоянку» на биваке на берегу Белого моря. За что ему низкий поклон и спасибо за верную службу и тягу к путешествиям. Обед, ужин, посиделки, НЕчайная церемония. Солнце клонилось к закату. Уставшие, и притом отдохнувшие туристы разошлись по домикам и сытые желудки и уставшие зады и ноги приковали к НЕпастельным принадлежностям. Лагерь стих.

153

Над номером работали: Александр Маяков—главный редактор Надежда Леонычева—старший редактор Расима Ахмедова—редактор Элина Ким—редактор-корректор