№77 (август 2018)
Конец лета. Конец каникул и беззаботности. Время подводить промежуточные итоги и готовится броситься в объятия осени. Для нас лето выдалось жарким во всех отношениях. Радовали новые авторы и интересные произведения. Так же были испытания. И нас, и наших авторов, и читателей. Сейчас все обращено в шутку, но было и не до смеха. «PS» не «Репост»! - звучало на протяжении длительного времени, как лозунг мятежников. Потому что на самом деле мы не «Репост». В связи с этим пришлось много раз отвечать на вопросы и анонимки, и делать это в разных стилях. От делового до цинично-саркастического с разложение всего по полочкам. И в связи с этим, а также и с поступлением оскорблений была закрыта Анонимка. Дай людям полную свободу и с них очень быстро слетят миллиарды лет эволюции и цивилизации, и не важно, сколько у человека образований и чем он занимается. Это подтверждают анонимные сообщения, гарантирующие их автору возможность остаться анонимным и избежать ответственности за свои слова. Однажды Мариной Абрамович провела эксперимент, стала живой статуей и разрешила сделать с собой все что угодно. Рискованный эксперимент. И сначала люди дарили ей цветы, гладили, целовали, а потом ее стали бить, срывать одежду, издеваться. Подробнее об эксперименте можно почитать на просторах Интернета. И, казалось бы, причем здесь журналы и анонимки, в общем-то не причем, причем здесь люди, которым дай волю и они постараются тебя уничтожить, или хотя бы унизить, оскорбить и причинить боль. Интернет дает свободу, такое было долгое время, в сети можно было нести все, что душе угодно и не думать о последствиях, сейчас многое изменилось. Но придумали анонимки. И теперь многие ими пользуются, чтобы освободится от гнева, почувствовать свою силу и значимость. Мы дорожим своими авторами, и мы знаем большинство из них потрясающие писатели и поэты. И желаем им только добра, новых идей, и обрести своего читателя, который будет ждать именно его стихи, рассказы и книги. Думаем, что так и происходит. Надеемся на это. И не хотим, чтобы в нашем журнале, как раковые метастазы расползался неадекват и грубость, не хотим, чтобы те, кто не могут общаться нормально, отравляли существование другим. Официально просим прощения у наших авторов за весь шум из-за анонимных сообщений и грязь, что они с собой принесли. Пусть это останется в прошлом. А наш караван будет идти, а собаки пусть лают. Новый номер журнала вышел! Наши авторы лучшие! А их читатели прекрасны.
Отпечатано в типографии «Успех принт» При копировании материала ссылка на АВТОРА и «Литературное интернетиздание PS» ОБЯЗАТЕЛЬНА!
www.pslit.co.ua
Колонка главного редактора МЫ НЕ РЕПОСТ! И снова здравствуйте! К сожалению, нашу эту встречу придется начать с выкрика. МЫ НЕ РЕПОСТ! А теперь по порядку. Последнее время в анонимных сообщениях, как наших (до их отключения), так и «Репоста» стали все чаще появляться сообщения агрессивного характера. Нас путают. Почему-то некоторые анонимы считают, что «Репост» является дочерним проектом нашего издания. Некоторые уверены в обратном. Но это не так. Мы разные издания. У нас разный подход к работе с аудиторией, концепция, периодичность и так далее. Различий много. Мы схожи лишь в том, что мы литературные журналы. Да, мы сотрудничаем. Плотно сотрудничаем. Но это не говорит о том, что мы одно целое. Нет! И все бы ничего, мало ли, спутал один человек, два, но анонимки идут сплошным потоком и это, если честно, раздражает. Напомню, что анонимные сообщения НИКОГДА не были аналогом службы технической поддержки. Хотите оперативно получить ответ на свой вопрос? Обратитесь к сайту издания. Ответы на многие вопросы даны там. Не нашли ответа на свой вопрос? Что же, бывает. В таком случае, пожалуйста, заполните форму обращения в службу поддержки или же напишите нам в социальных сетях. Как видите, вариантов много. Но, ладно бы, писали вопросы по работе журнала, пожалуйста. Но почему-то идут лишь не обоснованные претензии, причем, в грубой форме. Поверьте, у редакторов нет желания публиковать и тем более отвечать на анонимные сообщения с оскорблениями. Поэтому было принято решение закрыть анонимные сообщения в нашем издании. Но, как это ни удивительно, это не остановило поток анонимок. Если раньше они делились на нас и «Репост», то теперь идут исключительно в «Репост». Чтобы прекратить это, поясним несколько моментов: 1) Мы и «Репост» разные издания. Да, Светлана Миронова, главный редактор журнала «Репост», является приемщиков платежей по каналу «Сбербанка России». Это потом, что других возможностей принимать эти платежи, по ряду причин, у нас нет. Но Светлана Миронова не входит в состав редакции, а лишь выполняет роль финансового посредника на безвозмездной основе. 2) Обложку для «Репоста» делаю я, Александр Маяков. Почему? Потому что у «Репоста» нет возможности это сделать самим и наше издание так помогает им и благодарит за посредничество в финансовом вопросе. 3) На нашем сайте и в нашей группе есть ссылки на «Репост» как на дружественное издание. Это норма при сотрудничестве изданий. Минусом можно назвать лишь то, что мы редко обмениваемся репостами с «Репостом» (да, небольшая игра слов), но мы это исправим. Цель наших изданий — популяризация и развитие литературы. Мы идем к этой цели, но каждый своим путем. Если у вас есть претензии, говорите открыто. Диалог через ширму неприемлем, как для нас, так и для «Репоста». Уважайте других и, в первую очередь, себя. С уважением, главный редактор «Литературного интернет-издания P.S.» Александр Маяков
Поэзия
8
«Тектоника моей души» Ирина Шмелева
8
«В мире одиноких людей» Ирина Шмелева
8
«Ночной этюд» Нелли Мершон
8
«Часы - кузнечик» Нелли Мершон
8
«Кроме» Нелли Мершон
9
«На семи ветрах» Нелли Мершон
9
«Шторм на Тихом океане» Владимир Васильевский
9
«Гневитесь! Радуйтесь!» Владимир Васильевский
10
«Сыну» Владимир Васильевский
10
«Такой как есть» Рок Хулиган
11
«Жду своего назначения» Рок Хулиган
11
«Прощай» Рок Хулиган
11
«Больше никаких- Я» Рок Хулиган
12
«Сны» Рок Хулиган
12
«Здравствуй странник» Волчецкая Кристина
12
«Одинокий» Волчецкая Кристина
13
«Что ты думаешь, что ты знаешь?» Волчецкая Кристина
14
«Маэстро» Ариозо Мартини
14
«Волки - ласковые звери...» Татьяна Половинкина
15
«ASTROPHOBIA» Татьяна Половинкина
15
«Человек» Татьяна Половинкина
15
«Бересклет» Татьяна Половинкина
16
«Сосна кудрявая» Геннадий Попонин
16
«Осень» Елена Тей
17
«Одинокая ночь» Елена Тей
17
«Беженец» Елена Тей
18
«Урок арифметики» Поташников Григорий
18
«Я перепутал сахар с солью» Черкашин Николай
18
«Вся жизнь театр» Черкашин Николай
19
«Белый листок» Черкашин Николай
20
«Сентябрьский дождь» Черкашин Николай
20
«Разговор с Солнцем» Черкашин Николай
21
«Геометрия чувств» Александр Гудков
21
«Тихой болью» Волчецкая Кристина
21
«Любимой женщине-посвящение» Джамалдинов Авхад
22
«Тот звездный миг» Владимир Васильевский
23
«Ангина» Владимир Васильевский
23
«Немец» Ариозо Мартини
24
«Колыбельная» Пайко Татьяна
24
«Забияка» Пайко Татьяна
25
«Душа Убийцы» Алексей Ягунков
26
«Маховик» Янина Погорелова
28
«Ах, святая, бессмертная Русь!» Евгений Сединкин
28
«На реке» Елена Грачева
29
«Цените милых дам» Алекс Никарам
30
«Полынный мёд» Михаил Пучковский
32
«Шупашкар» Михаил Пучковский
32
«Одесский вечер» Михаил Пучковский
33
«Ракета» Михаил Пучковский
33
«Памяти В.Е.М.» Михаил Пучковский
34
«Уходящее лето» Галина Масалова
35
«Если ты по мне затоскуешь...» Роман Керлан
35
«Монах» Роман Керлан
36
«О мне» Мерзлов Анатолий
37
«Дела торговые» Аникин Дмитрий
38
«Листая старые страницы» Зиянова Алина
39
«Четыре письма. По мотивам Анны Карениной Толстого» Ольга Клен
39
«В доме, где вишня цветет» Василиненко Евгения
41
«Объявление в знакомства» Светлана Краскова
42
«Девичьи страдания ретро» Светлана Краскова
42
«Не судите!» Светлана Краскова
43
«Благодарю» Светлана Краскова
43
Строка прозы
44
«Разумный выбор» Инна Нюсьман
44
«Менеджер по счастью» Инна Нюсьман
46
«На смерть!» Инна Нюсьман
48
«Анамнез» Александр Маяков
50
«Король-Солнце» Таисий Черный
52
«Сказка о купчихе-телепатке и служанке ее подлой» Глеб Фалалеев
65
«Там, где меня нет» Евгения Козачок
69
«Экспресс» Роми Ромозов
69
«Список Пересыпкина» Илья Криштул
71
«Киндерхаус» Эдуард Григорян
73
«Сколько нужно времени для того, чтобы исчезнуть?» Виктория Ерух
78
«Преданность» Маша Воробьева
79
«Боги» Дмитрий Бронников
80
«Дом» Анастасия Прокофьева
83
«Про принцессу и принца» Анастасия Прокофьева
84
«Ночь» Анастасия Прокофьева
85
«Осень нашей жизни» Анастасия Прокофьева
86
«Время собирать камни» Анастасия Прокофьева
87
«Анюша» Волчецкая Кристина
88
«Ух, какая женщина!» Вадим Сыван
91
«Ночной корабль» Катерина Обштат
102
«Водяник» Анастасия Рейфшнейдер
103
«Ангел-хранитель» Остапенко Александр
105
«Я перестал убивать лошадей» Вишнесвкий Илья
106
«Во сне» Василиненко Евгения
107
«Маляр» Виктор Украинцев
109
«Двое в моей голове» Ольга Клен
114
«Дефицит» Ольга Клен
115
«Хотите послушать мою историю?» Ольга Клен
116
«Муха» Ольга Клен
117
Литературный сериал
118
«Летописи межмирья» Александр Маяков
118
«Человек, которому нравилось быть грустным» Вячеслав Гаврилов
121
«Буквы на белом фоне» Александр Маяков
123
«Моё наслаждение» Александр Дрозд
128
«Пиковый туз. Сказка» Фофанов Алексей
132
«А.С. Пушкин. Послесловие» Маргарита Крымская
137
«Возвращение в Карелию или река с простым названьем» Рогозин Владимир
141
«Семь футов под килем» Владислав Кураш
148
«Опаленные войной» Олег Русаков
151
Тектоника моей души Ирина Шмелева Тектоника моей души,ее изломы и углы С них кровь сочится-жизни сок Отсчитан каждой встречи срок. А поперечная душа,не за красиво-не спеша, Но навсегда-мой человек,мне продливая счастья век С ладоней напоив и слушав,стал небом-отогревши душу.
В мире одиноких людей Ирина Шмелева В мире одиноких людей живем мы все и дышим холодным воздухом потерь среди сердец ледышек. Всех нас,с душой глухой из камня согреть пытается Любовь ее творение-дар бесценный с рождением,обретаем вновь.
Ночной этюд Нелли Мершон Длинны шеи фонарей А ключицы - под асфальтом Ветер завывает альтом У покинутых дверей Ночь исколотая спит Свесился луны напёрсток И до изжелта отмыт Дышит пёс, и лапой толстой Ловит бабочек во сне Пол потрагивая слабо. Молью траченный корабль Проплывает по стене…
Часы - кузнечик Нелли Мершон Всё врут часы кузнечик Выскакивая прочь Из дому -
8
Скворечник... скворечница - точь в точь! И стрелкам незнакомый трескучий голосок И скучная истома кривит наискосок Большую стрелку клюва И маленькой… ребро. Совсем часам не любо Как тикающий хром перебирает трели И прячется секрет — кузнечик, в самом деле Тебя в скворечне нет?! И врать дана свобода - когда не тот жилец У выхода и входа, и... времени конец...
Кроме Нелли Мершон От монотонных кривотолк Слова шершавостью картонят «А длинноватое пальто?! Да в нём уже и похоронят!» Звонят колокола... не тронь их На склоне звон всегда сильней И ветер в роли звонарей И некуда податься... кроме...
На семи ветрах Нелли Мершон Дом... на семи ветрах Заглушая гром хороводит страх Скособочен весь, и кругом пустырь Ну, откуда спесь... когда столько гирь Звон... перепонки рвёт То ли крик ворон, то ли рубят лёд То ли вслед «постой!» и бывало ведь На душе пустой завывала медь
Шторм на Тихом океане Владимир Васильевский Наката ласковая сила Беду сулила, голося, Срываясь, гасла, пить просила, Полмира в море унося. И гальки дробный цок и клекот, Недобрый ропот тысяч ртов,
9
Грозил вне времени и сроков Неволей скрытых островов. И пены спешное шипенье, Вновь неутешным пеньем вдов, Являло соль многотерпенья, И откровений слов и снов. И валов гулы и обвалы, Вставая фактом бытия, Глуша, внушали на семь баллов Накатом должен быть и я.
Гневитесь! Радуйтесь! Владимир Васильевский Я упаду в твой белый свет С небес, еще морозом пахнущий, Обрушу и рассыплю смех, Как сыплют блеск и треск По стеклам в августе. Я появлюсь внезапно, Как тогда... Гневитесь! Радуйтесь! И позвонив вне завтра, Вне вчера на заспанное "Кто?"- откликнусь: "Здравствуйте!" Я припаду к твоим рукам, К слезам, зачатым в августе. Я вспомню все, и не отдам Тревог твоих твоим глазам. Я так войду. И дух займет от радости.
Сыну Владимир Васильевский Навеное, будут вьюги и дождь, Конечно же, вскроют и вымоют окна. Будут, вне домыслов, ужас и дрожь. Скроют. Подставят. Око - за око. Выпить подвигнут. Беды. И вина. Вины вменят. И отпустят.- Сраженье. Ты, как Орфей, опасайся менад. Мне оставаться - абсурд. Пораженье. Выучись мужеству жить и терпеть. Враг - твой учитель. Друг - разуменье.
10
Имя - лицо твое. Впредь и теперь. (Не обольщайся снискать уваженье.) Выучись чуду горя - не сгорать. Ну же, иди. Сквозь жужжанье и жженье. Правду и совесть творить. Не играть! С богом! Не бойся казаться блаженным.
Такой как есть Рок Хулиган Я повзрослел когда родился, А старость началась с пелёнок. Мне девятнадцать. И чего добился? Снаружи дед, внутри ребёнок. Вы скажете— мои мелодии ужасны. Но в чём их ужас? Вам ли не знать? Что нет в них лжи ушам прекрасной? Я в творчестве не научился лгать. Такой как есть. Берёте?— распишитесь! Или ступайте мимо, не суйте свой пятак. Нет, я не против Бога: верьте и молитесь. Увы, не верю "человекам". Всё. Вот так!
Жду своего назначения Рок Хулиган Не с руки мне о ком-то грезить. Да и не о ком, не о чем, незачем: Плакать, смеяться, драться. То что было- прожевано трижды уже. Я теперь такой скованный, скомканный, Как газета не нужная в нужнике, Жду своего назначения.
Прощай Рок Хулиган Знаю точно, Тебя не забуду я, И ты услышишь Последний мой крик. Из бездны, Иль может реки забвения: "Живи, будь любимою!"
11
Забывая мой призрачный лик... А я, найду себе Здесь гитару. И своим жутким, ПАНКовским пением Распугаю всех Жителей РАЯ, И свяжу струнами Всех адских демонов.
Больше никаких- Я Рок Хулиган Больше никаких- Я, Противоречу себе. Мозг в паутине, Где-то душа, но где? Дышащий, но вряд ли живой, Разбитый рояль. Пишущий, но больше не твой Прости. Прощай!
Сны Рок Хулиган Я спрячусь от Вас В мире из снов. От чужих глаз И от врагов. А в этом сне: Дождь за окном, Лампа во тьме, Я за столом. Прячусь от Вас В мире из снов. От чужих глаз И от врагов.
Здравствуй странник Волчецкая Кристина Здравствуй странник, ты знаешь так много… Расскажи мне чуть – чуть, милый друг. Расскажи, как петляет дорога,
12
Как прекрасно все то, что вокруг. Расскажи, как сгущается вечер, Как туман оплетает траву. Расскажи, я послушаю, молча, А потом, одиноко пойду. Расскажи, как расплещется море, Когда ты, мочишь посох в воде. Расскажи, как рассвет догоняет, Твои ноги, на узкой тропе. Расскажи про росу и про травы, И про птиц, про больших журавлей. Расскажи, я послушаю молча, Про ветра одиноких степей. Про рассветы, закаты и луны, И про ласковый бриз и дожди. Про дома, где встречают сердечно, Ты торопишься? Стой, подожди! Я, еще не узнала, так много, Приоткрой мне, свой главный секрет, Расскажи, куда гонит дорога, Тебя дальше, ну дай мне ответ. Ты, качаешь седой головою, Сам не знаешь! А как же, мечта? Ты уходишь, постой, я с тобою! Я забыла… С тобой, мне нельзя
Одинокий Волчецкая Кристина Одинокий, наивный, игривый, робкий, нежный, веселый, красивый, теплый, ласковый, нетерпеливый, ждущий, жаждущий, трепетно милый и единственно неповторимый, храбрый, яростный, непобедимый, бесконечно родной и любимый, уважаемый, ласковый, нежный, угловатый, неловкий, безбрежный, торопливый, наивный, забавный, безоружный, спокойный и главный, утомленный, усталый, угрюмый, озабоченный, вялый и хмурый, позабытый, печальный, далекий, изможденный, уставший, глубокий, невнимательный, черствый и глупый, жесткий, жадный, отчаянно грубый, злой, упрямый, далекий, притворный, дикий, бешеный, неугомонный, бесшабашный, вульгарный, жестокий, позабытый, опять одинокий…
13
Что ты думаешь, что ты знаешь? Волчецкая Кристина Что ты думаешь, что ты знаешь? Своей силой, меня дразня… Я тобою ль, была ранима? И любила ли, я тебя? В том саду, я ли, плод сорвала, Я ли, слушала хитрых змей? Ненароком, ты был в сторонке, Невиновный, стоишь теперь… Я ли, плакала и терзалась, Я ли, каялась и ждала? А ты, мужественный, ненасытный… Расскажи, как твои дела? И, в врата, мы входили двое, Выходили, по одному... И у каждого, своя ноша, Каждый сам, нес свою суму…
Маэстро Ариозо Мартини Обиды, страсти огорчения, И ваши дивные слова, Скажите! В чём я не права? Меня пленило вдохновения. Из ряда дикости опавшей, Звучала музыка гитар. Я без сомнений очень стар, Из памяти, давно пропавшей, Черпаю музыкальный дар. Глаза ослепли, силуэты, Дождей, мелькают в голове. На бело-каменном столе, Пишу как прежде менуэты. Морщины, шрамы, седина, Я в жизни больше не нужна. Играет нелогичный вой, Отрава. Молния. Покой.
14
Волки - ласковые звери... Татьяна Половинкина Волки - ласковые звери... Дай, поглажу, серый шельма Мягкость сена, прочность шлема По спине рукою мерю. Взгляд - собачий (но не весел) Из-под хмурой хищной брови. Сколько ж ты из горла песен Вывыл! Сколько выпил крови... Снились зори, снились лани И костры в трескучем танце, Жернова в крестьянском ранце, Кляча, дюжащая сани... Серый шельма, дай поглажу Удалую волчью холку! Чем ты страшен? - пусть мне скажут! Страшно может быть и волку.
ASTROPHOBIA Татьяна Половинкина Звёзды, словно в разладе с орбитами, Сюрикенами целятся в горло, Как кураре* и ртуть – ядовитые, Рвут на части и сверлят, как свёрла. Отрекаюсь от ереси зрения. И пока до зари не ослабла, Твердь ночная достойна презрения С телескопом безумного Хаббла. Астрокарлики с хищными пастями Зубоскалят из всех червоточин. Но с одной я звездой в безопасности – Что воспрянет над варварством ночи.
Человек Татьяна Половинкина От денницы понемногу занимался снег. На разбитую дорогу вышел человек:
15
В передёрнутой кофтёнке - даром, что мороз. Присмирелого кутёнка в телогрейке нёс. Дряхло граяли вороны, щёлкал краснотал, И дыханием неровным свёрток трепетал Человеком избран в пару! Человек - кумир! Носом ласковым чубарым одобрял он мир: Пнищ приветливые краги, вешенок искус... В голубом глухом овраге был оставлен груз. И взмывали стоэтажно сосны без границ В глубине белёсых, влажных ищущих зениц.
Бересклет Татьяна Половинкина Северен ветер. В земле бересклет Весь стекленеет. Сердце – не мебель, не терем, не склеп. Сердце – левее. В теле немеет, черствеет без нег Переселенец. Сеет, тем временем, в Сретенье снег Смерть – земледелец.
Сосна кудрявая Геннадий Попонин Стоит на берегу сосна кудрявая На лодке мимо проезжаю на неё гляжу Она стоит такая величавая! Я без ума её как женщину люблю... Стоит на берегу сосна кудрявая На лодке мимо проезжаю на неё гляжу Она стоит такая величавая! Я без ума её как женщину люблю В ней всё как в русской женщине И стать и плоть и бёдра широки Корни держатся земли, как в деревенщине И руки нежные и груди высоки Не рубите мужики сосну на берегу Она потомство даст, будут сосенки Загубите, как будто женщину красивую свою Ветер в кудрях у неё, не споёт уж песенки
16
Осень Елена Тей Осень златовласая обняла за плечи. Но теплей не стало мне: на душе не легче. Поступью игривой, за собой манящей Плащ она накинет в день уже вчерашний. И уронит слёзы, лето вспоминая, Лист подарит жёлтый, что-то напевая. А потом проводит птиц, летящих к югу. Узелок завяжет мне на сердце туго...
Одинокая ночь Елена Тей Какой человек, такая и жизнь, Не хочешь выжить – не борись. Конец жизни – как света конец. Предатель в дружбе, любви – подлец. Нет надежды – нет завтрашнего дня, Нет сегодня – нет тебя, Нет настоящего – всё в бреду. Моё прошлое, будущее – в аду. Мои мысли – мрак,ты в них – свет. В нём для меня места нет. Огарок свечи – остаток судьбы, Расплавленный воск – напрасные мечты, Окурок сигареты – законченный день, Одинокая ночь – судьбы моей тень, Сырая вода – нет огня, Мои чувства – пустая страсть без тебя. Битое стекло – не зажившие раны, Мутное вино – в любви обманы, Прошлого грехи – страшные сны, Ужас в них – потеря – ты, Новый рассвет – новая боль, В холодной крови едкая соль, Нет друзей – есть враги, Есть любовь – это ты, Окурок сигареты – законченный день, Одинокая ночь – судьбы моей тень.
17
Беженец Елена Тей Утратив кров, семью родную, Войною в дальний край гонимый, Он думы тяжкие имеет, Взгляд тусклый, но уж не ранимый. Крыло своё расправит ворон Над пепелищем его дома. Всё, что осталось – дым да порох Свидетелю войны седому.
Урок арифметики Поташников Григорий Положила обезьяна два банана в три кармана. И спросила маму Яна, - Как же так? Ну фокус прямо! Там ведь было два банана, Как же могут два банана помещаться в трех карманах? Ничего - сказала мама, Вот бы если три банана положили в два кармана, То один из трех бананов мог бы выпасть из кармана, И упасть куда-то в яму, и пропасть там как в тумане, И тогда б у нас в кармане не хватало бы банана. Но поскольку два банана положили в три кармана То скажу тебе как мама, На одном из двух бананов вовсе не было карманов! Ой, нет, нет, погодите, тут кажется что-то не то! Ну да, вот как надо Что в одном из трех карманов вовсе не было бананов!
Я перепутал сахар с солью Черкашин Николай Я перепутал сахар с солью, Смешались мысли невпопад, Любовь вдруг оказалась болью, Среди текущих в жизни дат, Не разделил я правду с ложью, Приняв на веру все слова,
18
Наверно было карой божьей, С тобой по жизни вся глава, Наверно просто ошибался, Но не жалею, что любил, С улыбкой утром просыпаясь, Одной надеждой, в жизни жил. Мечтою жил с тобой о счастье, Но всё развеялось, как дым, И те минуты с тобой страсти, Вдруг оказались лишь былым, Всё оказалось лишь прошедшим, Исчезнув просто в никуда, Но тем минутам, вдаль ушедшим, Я буду рад, всю жизнь , всегда, Я буду рад, всему что было, Любви, какой – то неземной, Пусть даже ты, про всё забыла, Но будешь в сердце, ты со мной…
Вся жизнь театр Черкашин Николай Вся жизнь театр, а мы актёры, Играем в жизни просто роль, Но где сценарий, режиссёры? Узнать мне Господи позволь, Кто делит амплуа и сцены? Среди комедий, в жизни драм, Играем мы любовь, измены, А может нет? Куда уж нам… Кому – то, сахар и послаще, Кому – то, лишь на рану соль, А кто – то… видно настоящий, И он живёт, забыв про роль, Живёт всегда, своей душою, Всё принимая так, как есть, Быть может, не хорош собою, Но знает слово в жизни – честь, Играем пьесы по указке, Судьбой написанной для нас, Нам хочется пожить как в сказке, Но ошибаемся не раз,
19
Нам предлагают вжиться в рамки, И быть как тысячи людей, Но кто – то в пешках, кто – то в дамках, Кто послабее, кто мудрей. Вся жизнь театр… а мы актёры, И после окончания пьес, Закроет снова кто – то шторы, И вот уже… театр исчез, Исчезли драма и сатира, Сейчас закат… за ним рассвет, И снова мы найдём кумира, Чтоб был весь мир, теплом согрет
Белый листок Черкашин Николай На белом листе, нет написанных строчек, Рассказов, историй и попросту драм, Он в жизни сначала, всего лишь листочек, И только потом, он расскажет всё нам. Расскажет про веру, надежду, измену, Он сложится в пьесу, рождая любовь, Читая его, мы живём как на сцене, Всё чувствуя вместе, с героями вновь, И так с нами в жизни… слова и поступки, Рисуют наш белый, и чистый листок, Давая нам шанс, хоть немножечко хрупкий, Взрастить в этой жизни, добра вновь росток.
Сентябрьский дождь Черкашин Николай Дохнуло холодом чуть – чуть, Сентябрьский дождь, вновь начинаясь, Стучит мне по стеклу, забудь, И я послушав, всё, прощаюсь, Забуду страстную тебя, Оставив в памяти улыбку, Прости ты Господи меня, За все мои, к тебе ошибки, Забуду горькие слова, И что плохого в жизни было, Пусть донесёт тебе молва, Что чувство в сердце, ещё живо…
20
Сентябрьский ветер наградил, Меня своей, немного грустью, А дождик по стеклу всё бил, И ждал когда, любовь отпустит…
Разговор с Солнцем Черкашин Николай Под утро, свежая прохлада, Мне принесла опять рассвет, Под трели птиц из веток сада, Сказало Солнце мне: «Привет!» Сказало Солнце : Просыпайся, И прогони остаток сна, С тобой я рядом… улыбайся, И жизнью насладись сполна, Ты насладись, сегодня светом, Что я дарю тебе, теплом, Я приласкаю нежно ветром, Ты просыпайся… всё потом…
Геометрия чувств Александр Гудков Линии, черты Трагичных одиночеств Треугольник чувств Влюблённых лиц черты Никогда не пересекутся Одиночества окружности Загадочной наружности Не пересекутся и не столкнутся Линии судьбы В разных направлениях В других траекториях Ах, если бы, а если бы…
Тихой болью Волчецкая Кристина Тихой болью, где-то под ребрами, Ее губы в ночи огонь. Расстилается, размывается,
21
Разрастается эта боль… Пригубленные, затуманены, Два бокала и звон в висках, В эту ночь вся жизнь поменяется, Не смотря на всемирный крах… Окунуться в нее, до одури, Позабыв о кромешной мгле. А потом, умирать в отчаянье, Как артерия на игле. И метаться в холодной комнате, Растворяясь в ней на износ. Вспоминать на губах пылающих, Обжигающий кальвадос… И любить и прощать неистово, И прощать и любить опять. Все что было, забыть и в будущем, Все что будет, не вспоминать. Тихой болью пронзаться, мучиться, И опять кальвадос и ночь. И ее аромат и волосы. И она, убегает прочь… И глаза, под дугой изгибистой, Как луна, и кровавый рот. И опять утопать в забвении, Снова падать и жаждать взлет. Забывать, и рубить швартовы. Снова пить кальвадос в ночи. И писать, ненавидеть, мучиться И листы жечь в огне свечи. Тихой болью, где-то под ребрами, И протяжной, и жгучею. Опоясывает и сковывает, Изгибает и скручивает… Как вмешательство без анестетика, Захлестнула тупая боль. Дезинфекция, аэрация... Через воздух и алкоголь...
Любимой женщине — посвящение Джамалдинов Авхад Рассвет встречая и в зарю на мир прекрасный я взираю И красотою упиваюсь,как будто утренней росой! Как в детстве бегаю-босой,легонько-травушку сминаю И с тихой грустью наблюдаю я четверть века за тобой! Волос твоих роскошных-смоль,слегка,чуть-чуть посеребрилась Сама-почти не изменилась,всё так-же,ты волнуешь кровь!
22
Даруешь мне свою любовь и чтобы в жизни ни случилось Я унесу с собой в могилу,твой образ милый и родной! Когда была ты молодой,недосягаемой казалась Ах,если бы ты только знала,что я и телом,и душой! Хотел,лишь-рядом быть с тобой,мне о любви и не мечталось! Однажды,так случилось-сталось,что стала ты моей судьбой! Твои прекрасные глаза к добру и свету призывают Мой мир,собою заполняют,приносят радость и покой! За счастья миг и каждый вздох,что люди-жизнью называют Навек тебя благославляю,мой нежный ангел-неземной!
Тот звездный миг Владимир Васильевский Ты помнишь дом, хотя и не вчера Счастливый страх оберегали стены, Ты помнишь дом, что на семи ветрах, Где настежь дверь и неуют, и темень, Ничейный дом, где нет ковров-панно, Глубоких кресел - изваяний лени, Где драгоценностей - вечернее окно, Бриллиантовый витраж Вселенной, Случайный дом, означивший тот миг Ведь счастье жить случается не часто Тот звездный миг, напоминавший крик Роженицы, что к тайне "Жизнь" причастна?
Ангина Владимир Васильевский Болезнь и сны необходимы, Непроходимы без боли дни. Хвалы, удачи неоценимы, Как без отдачи за чтивом дни. Озноб бессонниц и прихотливых Иных желаний созревший сплин, Движенье теней, как ход хулимых По стенам в гривах, и чьих-то спин. Миндалин спазмы, висков ломота, И без киота печальный лик, Неправды право, и правды шопот Многотерпенье и смятый крик. Восходов галло, речей сангина, И снам не сгинуть в покое льдин
23
Дней несносимых, как анальгина Сердцебиенье, и страха дым. Чужие зимы в лилово-синем, И жар не снимет неясный зов, Испуга сполох - мгновенный снимок Недопустимых, былых миров. Отпустит к утру и пробужденьем, Иным рожденьем остудит лоб, Отступят боли и воскрешенье, Как облученье, засветит зло.
Немец Ариозо Мартини Ночь, не стынет дуло пистолета, Извивайся девочка, танцуй. Хлеб горячий в грёзах, и котлета, Приклоняйся, фюрера целуй. Боль в сердцах, и ненависть от боли, Не влюбляйся немец-не греши. Мы играем в социуме роли, Поединок долга и души.
Руки плетью, стеком позвоночник, Издевайся, хлынет её кровь. Немец , немец-жалкий полуночник, Растерзал заклятую любовь. Гниль и горечь, раны не зашиты, Претворяйся... Бегство от себя. Спирт и водка в печени элиты, Мы уходим в гнёте декабря.
Колыбельная Пайко Татьяна В океане, где солнце заходит, Где зима не стучалась в окно. Сидит тихо и глаз не отводит, Темно-синее с белым пятно. Там на пляже за пальмой высокой, Близко-близко у самой воды. За скалой, за болотной осокой, Зацветали земные сады.
24
Соловей тишину нарушает, Колыбельную тихо поет. Он поет, о чем ведал и знает. За собой в сладкий садик зовет. Засыпал мотылек на цветочке, Спали птицы ночные немножко. У воды, там, на пальмовой кочке, Не спала только дикая кошка.
Забияка Пайко Татьяна 1. Ничего не менялось, однако, В этом сказочном нашем лесу. Лишь одна там жила забияка, Заплетала на бантик косу. Ее шалости всех веселили, Иногда отгоняли тоску. Как легенды по лесу ходили, По воде, а еще по песку. Но не долго так лес забавлялся, В час теней в тишине и в ночи На поляне никто не остался, Только маленький лучик свечи. 2. Только днем кто-то все же заметил, Что в лесу очень тихо давно. Что случилось - никто не ответил. А в лесу становилось темно. Долго думали и обсуждали, Что случилось и где отыскать. На поляне ее долго ждали. И пытались хоть что-то понять. Тишина дивный лес поглотила, Больше смеха не слышали здесь Всех забота одна захватила Как бы выспаться, как бы поесть. 3. Шли года. Ничего не менялось. Нет веселья и шуток уж нет. То, что было, уже забывалось, Забывалось, что свет это свет.
25
Забияку всем лесом искали, У людей, у воды, на песке. И жуки ничего не сказали. Песню пели о белой тоске. Как-то днем, по поляне отважно Ежик маленький медленно шел. В один миг лес ожил – это важно, От двух слов: «Я нашел! Я нашел!» Тут весь лес на поляну явился, И увидел под ивой косу. Долго-долго потом веселился, Отыскал забияку-лису.
Душа Убийцы Алексей Ягунков Он сидел, в свои раздумья погружён, В руках вертел булатный нож. Сегодня он был снова окружён, От битвы той вновь пробивает дрожь… Да, он сам был виноват, Не тот заказ он выполнять решил. Был Ночи Королю поставлен мат, Противника пешки в коробку легли… Но рядом с ними скоро он будет положен, Хотел бы он того иль нет… Не в состояньи сделать выбор сложный Король уходит, гаснет жизни свет… Ведь ферзь всю партию прошёл лишь для себя, Разменивая пешки на фигуры… Уходит жизнь, глаза ещё блестят, В игре уж короля не будет… Но да, он заслужил такую участь, Хоть вспомнить всех, кого убил… И совесть начинает мучить, Сопротивляться разуму нет сил. «Ты вспомни старого монаха, Которого поджёг лет пять назад… Ведь от него и не осталось праха…» Но губы сжаты и молчат… «А Джонни, что тобой застрелен в полночь? Он в школе тебе другом был…
26
И пусть кричал тебе заказчик, что он - сволочь, Но ты себя за это не простил… Подсыпан яд был юноше младому, Ему ведь лет семнадцать было… На руки матери тот пал со стоном, Закрыл глаза, тело остыло… А тот мужчина, скрытый капюшоном? Когда к нему с ножом ты подошёл, Он защищался, утром в новостях со звоном Всем сообщили, что его срок завершён. Но ты-то помнишь, помнишь все те лица, Которые улыбки ты лишил… А вспомни-ка красивую девицу, Которую жестоко задушил… Она ж тебя любила, и ты помнил Оставленные письма на окне… Но ты убил, лишь ветер стонет О непрожитом свадьбы дне… Душа твоя горит, она пылает! Пылает ярким пламенем зари… Теперь ты сам в мученьях умираешь, Но некому сказать даже: «Умри!» Умри, подлец! Ты это заслужил! Забывшись, душу очернял… И на Суде не хватит лжи, Чтобы ты, грешник, в Рай попал… И даже Дьявол душу не купил… Зачем она нужна Владыке Тьмы? И грош он за неё б не отпустил, Ведь у него уж есть чернь и рабы. Душа, душа дороже всех! А у тебя она как воздух дешева! Она дырява, много в ней прорех, Как пешки рассыпаешь ты слова. Как пешки… Сам-то пешкой был! В руках других их планы выполнял! Быть может, закопают тебя в ил… Но ты и сам от этого устал…» Душа убийцы отлетела из груди, Закончился тот тёмный жизни бал. Последний выдох в памяти сидит, На пол со звоном нож упал…
27
Маховик Янина Погорелова Я прощаюсь с тобою сегодня Как мне вырвать тебя из груди Может встретимся внезапно На твоем новом пути Ты шагаешь от меня Все быстрее вращался маховик Прощальная птица Боится на секунду возвратиться Я лелею воспоминания Истерзанной плотью Померещатся вновь гостье Натянутые лохмотья
Ах, святая, бессмертная Русь! Евгений Сединкин Двадцать лет я по свету скитался, Двадцать лет я чего-то искал На чужбине я чуть не остался Подле моря чужого и скал. Обнимал я красавиц заморских И одежду чужую носил. От улыбок устав бутафорских Я на землю валился без сил. И наелся я яств небывалых И напился диковинных вин, Только счастья от них было мало, Даже если я был не один. Я не раз проходил сквозь туманы, Ночевал, где горит «Южный крест». Оказалось всё это обманом. Нет прекрасней родных моих мест. Повидал нищету я и злато Красоту и уродство чужбин И не жил никогда я богато Хоть судьбы своей был властелин.
28
Часто ночью мне снились березы, Слышал скрипы я снега во сне, Мать старушка являлась сквозь грёзы, Сердце рвалось на части во мне. Так раскинься ж пред мною равнина, По волнам океанским помчусь. Так прими же ты блудного сына Ах, святая, бессмертная Русь!
На реке Елена Грачева на реке туманы стоят который день подряд. а рыбаки всё равно в ряд слетелись да и сидят. вроде не клюёт ни у кого, но у одного - особенно не клюёт. у всех там семьи, и лишь его дома никто не ждёт. и так-то вроде не отличить ну мужики себе, всё одно. а глянешь в глаза - начнёт горчить, как на языке вино. вот он в толпе рыбаков сидит, но насквозь одинок. с Богом мысленно говорит, надеется - где-то есть Бог. "Отче, что же пошло не так? чем же я так уж плох? вроде не сволочь и не дурак, хоть и не без грехов. что там по жизненному пути стоит ли ждать чего? ведь на часах моих без десяти, без десяти ничего. устанешь биться о камни дней, а выдохнуть - нет плеча. одному, понимаешь, оно трудней, наломаешь дров сгоряча. и так счастливым стать захочешь, вдруг вопреки судьбе! " - эй, сосед, что это ты там бормочешь? да я так, самому себе.
29
Цените милых дам Алекс Никарам Бродил по миру странник одинокий И много разных стран увидел он, И мест таких, где пошлость и пороки Являлись будто основной закон. И был герой наш не из робкого десятка, Он от печали точно руки не опустит. Хоть доставалось ему порой не сладко, А сделать мир добрее шанса не упустит. Сам мир к его ногам частенько падал, А солнце мирно уступало ночи. Ведь если странник сильно жаждал, То, точно получал чего захочет. Бывало, конечно, грусть одолевала, И все печали, злости и страдания, Грузились на спину его навалом, Вмиг истребляя цели и желания. Но долго грусти быть не удавалось, Она спокойно уходила далеко. Ведь,ей в замену приходила радость И сердцу становилось так легко. Такой круговорот эмоций очень часто Увидеть можно у любых людей. Но страннику причиной всех ненастий, Как ни странно, стал обычный день. Хотя, возможно, день был необычный, Не даром судьбоностным назван был. И чувствовал себя так непривычно... Наш странник, кажется, кого то полюбил. Он встретил девушку небесной красоты И сердце вдруг забилось быстро очень, И рядом с ней сбывались все его мечты, А день с ней становился дольше ночи. Она была красива,словно ангел с неба. Глазами завлекала и тотчас пленила. В таком капкане странник точно не был, Ведь не одна его еще так не манила. Её улыбка - миллиард жемчужин, Что освещали странника нелегкий путь.
30
Кирпич привязанный к ноге не нужен, Чтобы поуши в любви к ней утонуть. Она причина всех его головоломок, Причина всех раздумий, радости и горя. Она его пушистый маленький котёнок, И та, ради которой было по колено море. Они отлично друг для друга подходили, И вместе узнавали тайны мироздания. Но не всегда они так тихо, мирно жили, Ведь ссора иногда пленила их сознания. И мнения порой их расходились, И не во всем им находился компромисс. Они то ссорились, то опять мирились, То разбегались, то заново сходились. И вот прошли уже года , их не вернуть, А ссоры лишь изрядно поглотили силы. И странник наш не успел моргнуть, Его любовь от ссор слегла в могилу. То был обычный день, каких не мало. Ругались из-за всяких мелочей. Но нервов не хватило и тогда упала Его принцесса, потух огонь ее очей. И долго мучался наш странник, убивался, Но не нашел ответа на вопрос свой, Что без произношения на губах остался: "Почему любимую я не ценил порой?" Не мог поверить он в такое горе, Остался он один дожить свой век. Виной всему ведь стали просто ссоры, Из-за которых гибнет человек. Он не нашел себе прощения в этом мире, И одиночество съедало день за днём. Разделся он и заперся в квартире, И резать руки стал холодным остриём. Он в мир иной ушел со своей любовью, Не в силах был стерперть разлуку с ней. Не смог он жить с сердечной болью, Что отнимала без того так много дней. И к выводу сюжет ведет простому: Что нужно девушек своих любить. И быть покорным одному законуБез ссор нам милых дам ценить.
31
Полынный мёд Михаил Пучковский Заблудилась в полуденных плавнях моя душа. Растворилась в полыни да в зарослях камыша. На безмолвный вопрос не спешит услыхать ответ, Убегая сквозь заросли за куличками вслед. Что там, сердце мое? Не гляди туда, не гляди. Там пологие волны качаются впереди. Там, в кружении чаек, скрывается день и час. То, что было до нас, то же будет и после нас. Уведет нас закатная степь чередою вех. Мы уйдем, а прибой здесь пребудет от века в век. Только ветер вздохнет, не стеная и не спеша. Напитайся незримым покоем, моя душа. Нагулявшись по скатам далеких станичных крыш, Суховей лишь едва шевелит молодой камыш. И сочится, сочится из горьких полынных сот Тишина, как от солнца янтарный и теплый мед.
Шупашкар Михаил Пучковский Обрученное с осенью лето в плену облаков Не слепыми дождями исходит, а соком арбузным. На исходе июль, и игры распорядок таков Снова солнечный шар покатился в закатную лузу. Обреченное лето течет и течет через край, И закат за закатом в оконном стекле догорает. Кто найдет в этом городе душном потерянный рай, Тот не встретит закатов красивее этого рая. Солнце тонет в реке, в небеса выпуская луну, И выходит дозором луна, не спеша и надолго. Кто-то любит всю жизнь этих улиц твоих кривизну, Одинокие ночи встречая над медленной Волгой. В этой тихой ночи не твоим раздаваться шагам, Не тебе запирать себя в цепкой и липкой неволе. Кто-то должен уехать отсюда к другим берегам, Кто-то должен найти свою долю в далеком раздолье.
32
В первых желтых листках тихо тлеет грядущий пожар, И все те же закатные в окнах пылают пожары. Над великой рекой никуда не спешит Шупашкар, Из июля в сентябрь днем и ночью плывут Чебоксары.
Одесский вечер Михаил Пучковский Брожу по узким улочкам Одессы, Вернувшимся из рейса моряком. Как пьянице - стакан, как ксендзу - месса, Мне этот город дорог и знаком. Неспешные вечерние трамваи Звенят о том, что кончилась весна. Сокрытые мне город открывает Полутона. Над зеленью Приморского бульвара Закат венчает чаячий полет. А две слегка растроенных гитары Бренчат про "белый снег и серый лед". Не зная сроков, золотое сердце Болит не о себе, а обо мне. Срываясь, голоса поют о смерти, Но смерти нет. А есть платан, акации и липы, Что сонно тонут в солнечной пыли. Вечерней дымкой легкою облиты Застывшие на рейде корабли, А подворотни арками зевают. Ползут, со звоном стряхивая сон, Неспешные приморские трамваи На Ланжерон.
Ракета Михаил Пучковский Я вижу – мой август летит к сентябрю, И дёргать стоп-краны – нелепо. Ракетой на стапеле, жадно смотрю В ночное бескрайнее небо. Над сонной рекой, над неспешной водой, Туман всё печальней, всё выше. Восходит Юпитер полночной звездой, Антарес мерцает над крышей.
33
Мечтая и мысля, трудясь и любя, Считая преграды мишенью, Ракета едва осознала себя На уровне третьей ступени. Ступень отделится, сгорит, не познав, Что вечным движеньем назвали. Но в сердце ракеты не спит Астронавт, Рука не дрожит на штурвале. А небо, которое жажду, моля, Путём расстилается млечным. Лишь точка отсчета планета Земля, А пункт назначения – Вечность.
Памяти В.Е.М. Михаил Пучковский Соловей на старом кладбище В молодой листве весны. Соловей на старом кладбище, В утешение родным. Соловей над тихой Сетунью Разливается, звенит. На судьбу свою не сетую В подосиновой тени. Под еловыми ладонями, По-над медленной водой, Под раскидистыми кронами, Вот он я – почти седой. А дыхание всё молодо, Сердце бьется в такт шагам. От воды вечерним холодом Так и тянет по ногам. А река журчит, и кажется – Лету трогаю ногой. По каким нездешним пажитям Ты гуляешь, дорогой? Облака к закату грудятся, Даль весенняя свежа. За какой межою трудится Вечно юная душа? Не забыть сиянья млечного На целованном челе. Не развяжется и в Вечности, Что связалось на Земле.
34
Уходящее лето Галина Масалова Как долго уходило лето, Ловя обрывки паутин, В попытке спеть, что недопето, Согреть того, кто вновь один Идёт в осенние аллеи, В горящий золотом закат, Где парус Грея не алеет, Но пишет повесть листопад. Там стонут тонкие рябины, Усталой страсти стынет песнь. Тускнеют алые рубины: По осени уже не цвесть. Хрустит трава, печально, колко, А по ночам грустит капель, И падает безмерно долго Дождём, несущимся в метель
Если ты по мне затоскуешь... Роман Керлан Если в серых рабочих буднях Ты вдруг станешь по мне тосковать, Помни, там, на иссушенном Юге, Тебя ждет мой дом и кровать: Не роскошно и просто убранство, Нет ни золота, ни серебра, И совсем не много пространства, Но зато – пространство добра. Горизонты здесь так широки, Взгляд не выгнать со знойных степей, Он бежит по ним босоногий, Не встречая машин и людей. А слова – так остры, так весомы, Что не хочется говорить, (Даже мысли проносятся звоном) Лишь прислушаться, быть и любить. Здесь луга, ковыли, половицы Сохранили тепло твоих ног, Даже кресло не может проститься,
35
Ну а я, так и вовсе не смог. Вижу в нем твои очертанья… Грубоватый простой интерьер: Ты – изюминка в нем, все старанья, Чтобы сделать оправу тебе. Ювелирная это работа, Сохранять в душе теплоту, Здесь нужна любовь и забота, Нужно гнать из нее темноту; Не стремиться к достойной награде, Забывать «себе» и «свое», Как голодному волку в засаде, Полагаться на нюх и чутьё. Не забыть, записать хоть на лбу те минуты; Зарубить себе на носу: Раз решил ты открыться кому-то, Так отдай все сердце ему. И признанья мои, как сквозь сито, Через версты к тебе долетят, Для такого здесь небо открыто, И синоптики не запретят. А когда ты по мне затоскуешь, Когда слух обратишь к тишине, Помни, я тебя чую, Я люблю и молюсь о тебе.
Монах Роман Керлан Светает. В пыльной темноте Луч света отыскал Смиренный силуэт. Скользнув по дряхлому полу, Избитом сотней лет, Он двинулся к углу И замер на спине. Старик не ждал утра. Он знал: не оживет Забытый монастырь, Не хлынет к утрене народ, Не запоет Псалтырь. Вся братия давно в миру Жует насущный хлеб, И лишь прислужник на полу Блюдет старый Завет. Ах, сколько долгих дней, ночей Он повторял: «Прости», Он четки всё перебирал (Аж пальцы в кровь), Всё умолял: «Спаси».
36
Но годы шли, и жар души Стал – иступленный труд. Уже не ждал монах в глуши, Что его Призовут. В смирении, как пчела в маю, Рогатому на зло Старик все повторял свою, И все твердил одно. И вот, когда весенний свет Полился из окна, Он снова бросил в воду крест Но не увидел дна. В лицо ударил запах трав, Нескошенных лугов (Неужто оказался прав Упрямый богослов?!), На них раскинулись сады, А огненная птица Влекла монаха на пруды, Где мог бы он напиться. И небо в белых облаках Не знало очертанья… Он чувствовал даже в костях Законы Мирозданья. Старик всем сердцем ощущал, Что это – не конец, Он сразу понял, он УЗНАЛ: Его Призвал Отец! Спина обмякла, на полу – Все тот же ранний луч, И только черточки на лбу Исчезли разом прочь. В последний раз к своим губам Он крестик приложил: «Ах, если б еще раз… То снова б так прожил!»
О мне Мерзлов Анатолий Ты не знала моей любви... Были слуги кураж, да страсть... Был аллюр, да не с той ноги... Верна лишь - вороная масть... Под уздцы взяла, не признав,
37
Дикий норов, да вольный дух... Не для выездки, да забав, Скоморошьих над гривой дуг!... На дыбы! Да во весь опор! В степь ночную... В туман... Да тишь... Звезд, покуда хватает взор! И, как в детстве... Летишь! Летишь...
Дела торговые Аникин Дмитрий Как дела, ты спросишь? – Ну как? Торгуем, и торгуют нами, а что успешней, прибыльнее что, не считаю: грустно было б итожить. Пересилить честно своей удачей я стараюсь бедность, а нет удачи – значит, так придется, на срок, до денег честность отставив. Если дело делать, то не стыдиться, не остолбенел мой хребет, не хрустнет – гнется перед сильным, богатым, нужным, перед добычей. Я в ответе перед людьми своими, в остальном свободен – в излишних путах погибает воля, оглядка силы изничтожает. Ты, со стороны на все это глядя, не преувеличь мой злодейский опыт: когда можно – чист, когда нужно – меру я соблюдаю. Хитростью лиса побеждает тигра, но закон у жизни как есть тигриный – только лишь в отсрочках да в отговорках наша свобода.
38
За работой губка прилежно тянет внутрь доступно злато и тяжелеет, не себе стараясь, а ради высших, чуждых корыстей. Хоть бы что оставить, процент себе для жизни одинокой там, за горами, где заходит солнце, где нет нам места, нашим привычкам.
Листая старые страницы Зиянова Алина Листая старые страницы, Я вспоминаю о былом. И не узнать уже те лица, Что в ряд сидят там за углом. Забыто всё, ушло в былое... И не вернуть назад тех дней, Когда гуляли по дороге двое, В тени домов, в тени ветвей. Раскаты грома, свет зари Так были чудны и милы. Ах, звонкий голос ребятни, А звук гитарной той струны?! Да, всё уже прошло, забыто... Под слоем пыли прошлых лет Глядят с улыбкою ребята, Застывшие в шестнадцать лет...
Четыре письма. По мотивам Анны Карениной Толстого Ольга Клен НЕНАПИСАННОЕ ПИСЬМО АННЫ К ВРОНСКОМУ Вы невозможны! Как Вы невозможны! Когда, гарцуя перед взором дам, Небрежно прячете Вы саблю в ножны, Занять Вы можете любой плацдарм. В усах гусарских прячется усмешка, Глаза при этом дерзко холодны. Мой муж, скорей всего, устроил слежку, Но как я жажду Ваших губ родных!
39
Ничто не может стать глухим заслоном, Коль сердце рвется голубем в тисках. Тоска овладевает нежным лоном, И пульсом Ваше имя бьет в висках. Когда мы вместе, годы мчатся мимо! Муж знает все. Он это мне сказал. Коль Вы меня покинете, любимый, Одна дорога будет. На вокзал. НЕНАПИСАННОЕ ПИСЬМО ВРОНСКОГО К АННЕ О, Боже, как Вы хороши! Для женщины краса - немало. Смелы Вы вольностью решить, Кому Вам мужем быть пристало. Свобода мыслей так пленит. Я так хотел объятий Ваших. Но муки жизни - враг ланит, С годами Вы не стали краше. Наскучил мне любовный пыл. Простите ветреную душу! Но в свете интерес остыл, А я, видать, его не лучше. Прошу, не требуйте любви. Она подруга преходяща. Я благодарен, но, увы, Манит всегда все то, что слаще. Вокруг еще так много дел, Еще не меряно соблазнов. Я Вашим сердцем овладел? В том виновата наша праздность. НЕНАПИСАННОЕ ПИСЬМО КАРЕНИНА К АННЕ Как Богом данный муж, имею Вам сказать, Что Ваше поведенье крайне неприлично. Сначала Вы обманом, будто злая тать, С любовником встречались в обществе столичном. Я молча наблюдал, пока Ваш легкий флирт Вмещался в рамки общепринятого светом. Я Вас предупреждал под сенью строгих мирт, Но Вы, как и всегда, пренебрегли советом. Я изгоняю Вас из сердца и семьи. Отныне Ваш удел - бродить всегда снаружи. Прощайте! Время спать, часы идут к семи. Ничто не должно распорядок дня нарушить.
40
НЕНАПИСАННОЕ ПИСЬМО СЕРЕЖИ К АННЕ Маман, я жду Вас каждый божий день. Зачем Вы умерли? Мне так папА сказал. Вчера я над кроваткой видел Вашу тень. И Ваши туфельки прошествовали в зал. Вы более не любите меня? Скажите, в чем я провинился? Мам! Вы можете хоть каждый день пенять, Но только возвращайтесь снова к нам. Ой, мамочка, мне плохо без тебя! Я так хочу уснуть под голос твой. И утром поцелуй нести, любя... Мне колыбельную хотя б сегодня спой!
В доме, где вишня цветет Василиненко Евгения В доме, где вишня цветет, И тишина вокруг, В доме том счастье живет, Птиц оно кормит из рук. В доме у счастья камин, Теплый каменный пол, А на полу ковры, Цвета ореховых снов. Под потолком свеча, В хрупком янтарном стекле, Но не одна она, Тысячи на потолке. В доме, где вишня цветет, В дом тот пришла весна, Радостно песни поет, С счастьем венки сплела. Осень приходит в дом, Вишня дает плоды, Счастье их на вино, Пустит к началу зимы. Будет по чашкам лить, И раздавать гостям, Будут вино те пить, Радуясь мелочам.
41
А за окном метет, Ляжет снег до небес, Белым пушистым ковром, За ночь укроет лес. А поутру зима, В теплом песцовом меху, К вишне из леса пойдет, К той, что вся в зимнем цвету. Счастью подарить коньки, Будут в снежки играть, Свяжут из шерсти носки, Вместе весну будут ждать.
Объявление в знакомства Светлана Краскова Пишу в знакомства о себе, (прошу простить мою наивность), что с тихим трепетом в душе надеюсь в тайне на взаимность, что среди строк беззвучных слов услышишь голос сердца нежный и воскресишь мою любовь из пепла умершей надежды.
Девичьи страдания ретро Светлана Краскова Что ж подружки милые сердцем опечалены и глаза красивые слёзы затуманили Под берёзкой белою сядем на скамеечки что ж любовь ты делаешь с сердцем каждой девушки Если тягостно в груди на сердце страдания знайте,нет такой любви без переживания вот она любовь какая необыкновенная счастье штука не простая требует терпения
42
Слёзы вытрите у глаз и печаль развеется счастье будет и у вас надо лишь надеяться!
Не судите! Светлана Краскова Не судите человека за ошибки Не смотрите укоризненно во след Даже если сделал больно слишком Даже если на прощение шансов нет. Осудить всегда намного проще Чем понять и оправдать тогда Когда так обида сердце гложет Что о мести помышляешь иногда. И не видишь выхода другого От обиды свет померк в глазах И с тяжелым сердцем судишь снова Будь-то нет Судьи на небесах. Лучше может подождать немного Может "враг" покаится и сам Встаньте на колени перед Богом Каждому воздастся по делам. Не судите за ошибки строго Будьте милосердными, друзья Помните,мы ходим все под Богом Наш Господь защитник и судья!
Благодарю Светлана Краскова Благодарю тебя, Господь За каждый день,за каждый час За то что Ты сама Любовь И жизнь для каждого из нас! Благодарю что Ты прощал Нас грешных и прощал не раз Что за меня Ты умирал За всех,за каждого из нас! За то что Ты меня избрал За жизнь мою, за то что спас За то что чудно даровал Спасенье-каждому из нас!
43
Разумный выбор Инна Нюсьман Нью-Йорк. Центральный парк. Время только-только перевалило за полдень, солнце успело выйти из зенита. Утро уступает место жаркому дню. Венди Уилсон сидит на лавочке в парке, закинув ногу на ногу, и посматривает на экран своего смартфона. Отвлекшись от чтения, она поднимает голову и видит вдалеке бегущую Монику – свою старую знакомую. Венди снова опускает голову, уставившись на свой телефон, лихорадочно думая лишь о том, чтобы Моника ее не узнала и пробежала мимо. Не то, чтобы Венди не любила Монику либо избегала ее, но они никогда не были подругами и, случайно встретившись, переживали несколько минут неловкого молчания. Но Монику, видимо, это и не напрягало, а вот Венди сейчас старательно делает вид, что не замечает «подругу». Только бы пронесло! Моника в голубеньком спортивном костюмеAdidas, с маленьким рюкзачком, где сбоку в сетчатом кармане припрятана бутылочка воды для пробежки, ай-подом и наушниками Beats на башке подает всем в парке хороший пример, пробегая по аллее трусцой. Венди, все еще буравя взглядом свой телефон, думает: «Господи, зачем я вышла из дома сегодня? В свой выходной!» И тут же вспоминает: «Ах да, здесь же свободный вай-фай! Дожили. Хожу в парк, чтобы посидеть в интернете. Ну, хотя бы не дома в духоте!Надо купить кондиционер». И все-таки, не избежав своей горькой участи, Венди слышит приторный голос Моники, которая слегка запыхалась от пробежки, а прядь ее светленьких волос мило выбилась из прически. - Привет, Венди! – Моника излучает позитив. - Привет, Моника! – ответ Венди ей самой кажется вялым и вымученным. - Не возражаешь, если я присяду, отдышусь? Нужно сделать перерыв. - Окей, - следует сухой ответ Венди. - А ты что здесь делаешь? – спрашивает Моника. - Тут свободный вай-фай, - Венди потрясла телефоном. – Я могу продолжать висеть на фейсбуке или читать, но в то же время находиться не в своей квартире. Разнообразие, а? Моника достает из рюкзака бутылочку, отпивает что-то оранжевое из нее, причмокнув, берет свой смартфон и говорит: - Отлично! Как раз зайду в инстаграм, посмотрю кто у нас тут поделился новыми фотками с утра. Венди вздыхает: - Ты молодец, Моника, бегаешь по утрам. Занимаешься собой… - Ну, что ты, Венди! – манерно отвечает Моника. – Это же все показуха для инстаграм. На самом деле на сегодня моя «программа максимум» выполнена. Я сделала пару удачных фото, так что назад можно уже не бежать, а идти прогулочным шагом. Несколько фото моих новыхкроссовок на фоне изумрудно-зеленой травы, спортивный рюкзак на плече, ну и пару традиционных селфи со слегка измученным лицом и надпись под фото: «утренняя пробежка» - хэштег – устала – хэштег – красота и здоровье – хэштег – нет_ленивым_задницам. Ты знаешь, вести здоровый образ жизни сейчас так модно! Венди открывает рот и понимает, что пожалеет, но задает вопрос: - Но если ты пришла сюда сфотографироваться, зачем ты бежала трусцой?
44
Ты могла бы просто надеть спортивный костюм, сделать фото и, в принципе, не бегать вообще, если тебе это не нужно. Никто ничего бы и не заподозрил. Моника слушает «подругу» с вытаращенными глазами, долго молчит и затем выдает многозначительное: - Э-э-э-э…. Венди пожимает плечами, снова уткнувшись в свой смартфон. Моника после долгой мыслительной фазы, осознавая сказанное Венди, силится пролистать несколько постов в Инстаграме. Вендиговорит: - Слушай, какая все-таки интересная фраза! Сейчас зачитаю: «Как же всетаки жаль, что не существует магазина мозгов. Так хотелось бы сделать кому-то подарок». - Ну, это же ба-я-я-ян ! – мямлит Моника. - Определенно, баян! Но я только сейчас задумалась на эту тему. Смотри! Было бы так прикольно, если бы можно было купить мозг, например, для тех, у кого он отсутствует, либо заменить старый мозг на более усовершенствованный, и действительно сделать такой подарок кому-то на день рождения. Жаль, многие не оценят, наверное, - с грустью заканчивает свое высказывание Венди. - Если бы были магазины с мозгами, я бы точно не вписала такой в свою шоппинг-программу, - отзывается Моника. - Испортить себе аппетит на несколько дней! Ужас! Венди усмехается: - Зря ты так! Вот представь, если бы реально можно было с легкостью пересаживать себе мозг и подключать его. А еще существовали бы специальные носители памяти, чтобы при смене мозга не терять накопленные воспоминания… - Что это ты выдумываешь? - Ну, а что? Было бы неплохо! Заменять никчемные мозги на более стоящие. Я бы не пожалела денег ни для себя, ни для близких, будь у меня возможность вкладывать деньги в мозги. - Странная ты, - Моника смотрит на Венди по-новому. Так, будто видит ее впервые. - Почему же? Мне бы понравился такой шоппинг! Можно было бы повести на такой шоппинг подругу и вместе подобрать ей мозг. А еще, - взахлеб продолжает Венди, - было бы круто, если бы мозг сам выбирал себе носителя, как волшебная палочка выбирает волшебника. Помнишь Гарри Поттера? - Помню, - криво усмехается Моника, заметно погрустнев, но при этом давая прочитать у себя во взгляде «Да что с тобой не так?» - Ты представь: приходишь в магазин мозгов и говоришь – «Хочу стать художником, дайте мне творческий мозг!» А продавец отвечает – «Не Вы выбираете мозг, а он выбирает Вас! Поздравляю, вы можете стать финансистом!». Моника молча слушает, скорчив недовольную гримасу. - О! А если покупаешь мозг на подарок, чтобы кому-то заменить тот, в котором ничего нет, можно выбрать его, прочитав несколько твитов этого человека, и продавец подберет мозг. Точнее, мозг сделает свой выбор. Круто, да? Вряд ли он ошибется! - Да уж, Венди, сложно тебе, наверное! И как ты с этим живешь? С этими словами Моника закидывает рюкзак на плечо, прощается и уходит, оставляя Венди в одиночестве. Моника идет размеренно, уже не ускоряя шаг до бега трусцой. Венди улыбается и думает: «Кажется, я теперь знаю, как можно избежать неловкого молчания!»
45
Менеджер по счастью Инна Нюсьман - Вас интересует такая вакансия в нашей компании? У вас есть опыт в этой сфере? – деловито спросил по телефону потенциальный работодатель. - Нет, опыта нет. Но должность очень интересует. Мы можем поговорить уже на собеседовании? – пошла я ва-банк, чтобы личная встреча состоялась в любом случае. - Что ж, приходите завтра в 12. Адрес я пришлю вам в смс, - ответил работодатель и отключился. Я отложила телефон в сторону и посмотрела в сторону платяного шкафа в мыслях, что же такого надеть, чтобы создать впечатление подходящего на должность человека. Можно подумать, что если уж это крупная серьёзная компания, состоящая из бизнесменов с набитыми документами портфельчиками и пухлыми кошельками, то мне понадобился бы костюм. Но я решила надеть ярко-красное платье. И все это потому что вакансию я выбрала довольно странную: менеджер по счастью. На следующий день, когда я была уже при полном параде, в красном летящем шифоновом платье, я не чувствовала волнения. Знаете, большинство людей ужасно волнуются перед собеседованиями, но не я. Я из тех женщин, для кого самые большие проблемы в жизни создаются из-за любви. Любовный фронт для меня самая важная сфера. Такой уж я человек: когда в любви все хорошо – везде все хорошо, и в карьере тоже. Если же мне не везет в любви, но не везет автоматически и в картах, как говорится. Новая должность меня не очень-то волновала. Не получу ее – найду другую. Менеджерами по счастью не рождаются. Это одна их тысяч новых специальностей, которые приходится выдумывать людям в этом нелегком меняющемся мире, где остановишься на секунду, и будешь уже на 20 шагов позади коллег. Чем больше люди создают вещей, играясь в Бога, тем больше нужно предлогов для того, чтобы как-то ужиться с новыми реалиями и научиться с ними работать. И появляются новые и новые должности. Чаще всего вас уже ищут на вакансию, о существовании которой вы и не догадываетесь. Мне было все равно, получу я эту должность или нет. Я приму оба варианта. Я пошла на собеседование с легкой душой. Я не сомневалась в себе и в своей способности врать. Пока я сидела перед работодателем с фальшивой приклеенной к лицу улыбкой, так что правую часть лица даже немного сводило предательской судорогой, он разглагольствовал: - Знаете, в этом суровом бизнесе, в мире мужчин, в мире денег и политики, сейчас так сложно сохранять позитивный настрой. Бизнесмены устают и угасают, становятся серыми, как их костюмы. Они каждый день видят одно и то же, помноженное на тонны стресса. А если их еще и дома ждет что-то неприятное, то жизнь совсем не мила. Именно поэтому в таких компаниях, как наша, нам нужен менеджер по счастью. Хотя бы один. Я надеюсь, вы понимаете, что конкретно вам нужно делать? Не отлепляя улыбки на все 32 зуба, которые с трудом удерживались пухлыми губами с красной помадой в тон платью, я ответила: - Да, я слышала об этой должности, и я уверена, что у меня хватит позитива и свежих идей, чтобы скрашивать ваши корпоративные будни. Он спросил: - Вы счастливый человек? - Да, - с уверенностью сказала я, - более чем! Я умею строить свое счастье са-
46
ма, каждый день, а не ждать, когда что-то хорошее придет в будущем. Я умею ценить и радоваться каждой мелочи, а не ждать крупного события, чтобы улыбнуться, и я люблю делиться этим с другими. Да, врать я умела, ничего не скажешь. И он сказал мне «да». Ему понравилась моя самоуверенность, мое яркое платье, и даже моя приклеенная улыбка. Он сказал, что на работе мне не только можно, мне даже нужно ходить в яркой одежде, улыбаться, и бегать по офису в припрыжку. Что ж… Я попробую. Когда я врала про то, что сама умею строить свое счастье, в голове роились совершенно другие мысли. В голове были все те же мысли, с которыми я открываю глаза утром, и все те же, с которыми я мучаюсь от бессонницы ночью. Это были те же мысли, которые были в приоритете даже когда я шла на это собеседование, потому что мне было на него плевать. Как плевать и на саму работу. Если мне не хватало денег, я могла обойтись йогуртом, и хватает мне его на целый день. Кстати, именно поэтому я обижалась на подруг, которые говорили, что я ведьма, потому что не полнею. Просто кушать меньше надо. В общем, не работа занимала мои мысли, а мой парень. Наши отношения были больше похожи на связь между преступником и сыщиком, который тратит долгие годы на поимку этого преступника. Так и я. Все, чем я занимаюсь – это пытаюсь уличить его во лжи, в изменах, в пустых обещаниях. И когда я его уличаю, мы скандалим. Я его выгоняю. Но как только он с глазами котика из мультика «Шрэк» приходит просить прощения, чаще всего даже без цветов, я его прощаю. Знаете, чего я боюсь больше всего? Помады. Не своей. Я боюсь увидеть помаду другого цвета на воротнике его рубашки. А еще я боюсь запаха чужих духов. Я боюсь темных волос, потому что сама я блондинка, но вид черного длинного волоса на его одежде может привести меня в ужас. И таких страхов у меня вагон и маленькая тележка. Из-за этих страхов я просыпаюсь ночами, как от кошмарного сна. Просыпаюсь, боясь, что его не будет со мной в постели, потому что он пойдет к другой. Я как Шерлок Холмс в юбке. Только умной меня не назвать. Потому что я задаю ему кучу неудобных вопросов. Я допрашиваю его. Думаю, именно поэтому он мне и изменяет. Одно утешает: я не видела его измен собственными глазами. Не знаю, что было бы со мной, если бы увидела. Мир бы рухнул?? Мой – точно. *** Я работала менеджером по счастью уже год. Хотя не думала, что продержусь и неделю. Я не знала, как я вообще кого-то могу радовать, если мне самой нужен психоаналитик. Каждый день я должна была улыбаться, смеяться, громко и от души, радоваться каждому коллеге, всех обнимать и излучать позитив. Когда я научилась играть эту роль каждый день, это стало моей привычкой. Мне стало легко это делать, потому что это было не искренне, а мышцы лица привыкли улыбаться. Сильная вещь, говорят, мышечная память. Каждый день мне нужно было реализовать в офисе какие-то свои мини-идеи. Это должно было быть что-то развлекательное, но такое, что не сильно отвлекало бы от работы. Кое-что можно было и повторять. Например, пятничный заказ пиццы - это почти традиция. Мини-вечеринки в перерыве или после смены – тоже моя инициатива. Игры. Фитнес-тренер, и тренер по йоге, приглашенные аниматоры на праздники. Костюмированные шоу на новый год и Хэллоуин. Все это организовывала я. А корпоративное радио с позитивными объявлениями и шутками? Каждый мог услышать свое имя в шутовском объявлении. Или смешной прогноз погоды. И все это делала я. А еще?? Если нужно, я могла достать даже щенка или котенка всего на час, чтобы в офисе все растаяли и, вскакивая с рабочих мест, шли гладить это чудо. Сегодня я заказала пиньяту для корпоративной вечеринки в честь окончания рабочей недели. Вот зачем, скажете вы, мужикам в серых костюмах пиньята с детского праздника? Да затем, что они заняты хотя бы даже ее обсуждением, и могут отдохнуть пару минут. А это уже ценно. *** Сегодня был самый тяжелый день для меня. Сегодня мне так тяжело играть в
47
менеджера по счастью. Мне сложно улыбаться, потому что на глаза напрашиваются слезы, и если честно, хочется кричать во все горло. А сегодня пятница, конец рабочей недели. У меня много работы. Мне нужно организовать небольшой корпоратив после смены. Я заказала еду, напитки, украшения для офиса, много одноразовой посуды, и… пиньяту. В конце вечеринки под музыку она лопнет, взорвется тысячами разноцветных конфетти… Буквально вчера случилось то, чего я всегда боялась. На самом деле, это так и работает. То, чего мы боимся, с нами обязательно случается. Я видела моего парня с другой. Да, с брюнеткой. С длинными черными волосами. Она была старше меня. Она носила бежевую помаду, а не красную, как люблю я. У нее был другой парфюм, который я запомнила и возненавидела на всю жизнь. Они не просто были вместе, я случайно стала свидетельницей их близости, когда решила навестить его на работе. Они были в его кабинете. Я открыла двери, а дальше я просто хотела бы ослепнуть. Казалось, что сам вид их интимности был насмешкой над всей моей жизнью. В тот момент, мне показалось, что я пережила клиническую смерть. Самое страшное было видеть, как его руки и губы, касавшиеся меня столько раз, точно также проделывают это с ней. И в этом для него нет никакой разницы. Это ударило меня в сердце так, как бьет пуля, делая сквозную рану. Хотя откуда мне знать, ведь в меня никогда не стреляли! Но боль была такой, что казалось, что кроме нее ничего больше и не существует. Вечеринка всем понравилась. Меня хвалили за радость и инициативность, как делали это почти каждый день. И вот когда играла громко музыка, когда все переговаривались, смеялись и радовались проделанной за неделю работой, раздался хлопок. Это лопнула пиньята, и всем на голову посыпалось яркое конфетти. Вместе с пиньятой лопнуло и мое терпение. Мое сердце сжалось в маленький комочек, и мне стало тяжело дышать. Я вскочила и выбежала из офиса, сопровождаемая недоуменными взглядами коллег. Добежала до туалета, закрылась в кабинке, и, опустившись по стене на корточки, зарыдала, как не рыдала уже давно. Слезы полились из глаз так, что позавидовал бы Ниагарский водопад. Я все делаю масштабно. И улыбаюсь и плачу. Я рыдала так, что меня, наверное, было слышно всей корпорации. Возле умывальников послышались голоса. Новенькая, она пришла в компанию только вчера, спросила у своей наставницы: - Ой, кто же это так плачет? Та спокойно отвечала: - Да это же наш менеджер по счастью.
На смерть! Инна Нюсьман Суета. Шум. Голоса, крики, смех, ругань, слезы, прощания, приветствия. Солянка эмоций и чувств. Автовокзал. Снующие туда-сюда люди. Отходящие и приходящие автобусы ближнего и дальнего следования. Помещение вокзала заполнено людьми. Они повсюду, и все заняты своим делом. Кто-то нервно переминается с ноги на ногу в очереди за билетами в кассы. Ктото просто терпеливо ждет или читает книгу, старухи сидят за кроссвордом. Все кудато бегут, спешат, что-то кричат друг другу. Семьи с детьми самые шумные. Группы студентов, как муравейники, ходят за своими кураторами маленькими островками, готовые отправиться на экскурсию. В стороне от всех стоят парень и девушка, выбиваясь из шумной толпы спокойствием и бездействием. Оба они налегке и никуда не спешат. За плечами только рюкзаки, а в руках по мороженному. Им осталось купить билет на автобус на остаток стипендии и уехать недалеко, но туда, где они еще не
48
были и смогут побыть одни. Как хорошо быть студентом! И билеты тебе дешевле, и комфорта много не надо, да и денег хватает на самый незаурядный отдых, на самый дешевый билет, на мороженное и на презервативы. А большего и не хочется. Они тихонько шепчутся, смеются, целуются. Для этой пары сейчас не существует ничего вокруг, они не замечают суеты и шума. Им кажется, что они на планете одни. Нет вокзала, кишащего людьми и полнящегося звуками. Они молоды, счастливы, они вместе. Они едут неважно куда. Чтобы отдыхать и наслаждаться жизнью. Но внезапно их особую атмосферу нарушает ужасная вонь. Хриплый надтреснутый голос заставляет обоих обернуться: - Ребята, дайте на водку! Радужное настроение молодой пары испускает дух, как сдувающийся шарик. Перед ними – бомж, совершенно неприятный старый дед, стоит с протянутой, черной от грязи, рукой. У него на ладони уже есть несколько монет, но этого катастрофически мало, чтобы вообще что-нибудь купить. Девушка неловко отворачивается от незнакомца, чтобы незаметно прикрыть рукой нос: от незваного гостя разит так, что слезятся глаза. Парень вежливо просит бомжа отойти и не мешать. Бомж отворачивается и продолжает высматривать других - жертв . Дед, совсем скрюченный и настолько грязный, что черный налет на нем кажется его кожей. Штаны еле держатся на тощей фигуре, висят мешком и, видимо, являются для бомжа не только одеждой, но по совместительству еще и туалетом. Руки его трясутся, красные глаза налились кровью, он шамкает беззубым ртом и неприятно хрипит. - Как же нужно не уважать себя, чтобы до такого докатиться? - как можно тише говорит девушка, но, кажется, дед ее слышит. Он снова поворачивается к паре и повторяет свой вопрос: - Ну, ребят, что вам стоит? Дайте на водку! - Эй, дед, не стыдно на водку просить-то? - спросил парень. - Нет, не стыдно. Зато честно! - ответил бомж. Парень с презрением отвернулся и бросил: - Если бы я до такого докатился, я бы не стал так жить. Уж лучше себя убить! Разве это жизнь? Дед посерьёзнел, подошел к парню почти вплотную и сказал: - Да-к мне же водка нужна не просто, чтобы напиться! - Интересно, зачем же еще? - съязвила девушка. - Вы что думаете, я такой дурак, что сам не додумался убить себя? Я и прошу денег на смерть. Так не дает никто! - Ты просил на водку! - напомнил парень. - Да, но это для того, чтобы напиться в стельку, пырнуть себя ножичком и ничего не почувствовать. Истеку кровью, да и дело с концом! Вон, - он указал грязным пальцем на семью с ребенком, - не дали на смерть! Вон те - тоже не дали. Даже умереть нормально не дадут, вот-те на! - развел руками дед. - Это потому, что ты неправильно просишь! - воскликнул парень. – Надо подходить и сразу говорить, что это тебе на смерть, а не на водку . - Но я же все равно на водку собираю. Будет водка – будет и смерть! – дед ударил себя кулаком в грудь. - Ладно, сколько тебе нужно водки, чтобы наверняка? - Ну, а сколько дашь? – оскалился беззубым ртом дед и хитро прищурил глаз. - Вот возьми, на одну бутылку! - парень положил деньги старику на ладонь, стараясь не соприкоснуться с ним пальцами. - Сынок, бутылка – это мало! С моим то опытом! Давай еще, - нагло просил бомж.
49
Парень дал ему денег на вторую бутылку. Бомж пересчитал деньги и сказал: - Давай, малец, еще на третью. Бог любит троицу! Парень поморщился, поколебался и дал бомжу денег на третью бутылку. Тот просиял: - Вот спасибо! Вот это помог старику! Молодец, а? – закричал он так, чтобы его услышали другие. – Вот это подсобил! Вот это дал на смерть! Потом он понизил голос до шепота и сказал: - Смотри мне, парень, если вдруг дойдешь до моего уровня, не забудь выполнить обещание. Не стоит так жить! Это я тебе по собственному опыту говорю! Дед усмехнулся своим беззубым ртом, по-молодецки развернулся и пошел прочь походкой подростка, полного сил, будто за спиной у него вдруг выросли крылья. Голос подала девушка: - И что теперь? Он пошел за водкой, а мы, видимо, идем домой, потому что деньги на билеты мы уже потратили! Все места в автобусе были заняты и оплачены. Автобус тяжело подпрыгивая на мелких выбоинах и пыхтя, отъехал от платформы и скрылся за поворотом, оставляя парня с девушкой одних. Они почему-то улыбались. Улыбались друг другу, своей минутной слабости и глупости, а затем, взявшись за руки, побрели прочь от вокзала.
Анамнез Александр Маяков На часах была половина восьмого вечера. Рабочий день подходил к концу. За окном был прекрасный вечер воскресенья и Балавян Вардан Вирабович уже предвкушал, как придет домой, а жена и молодая невестка накроют на стол. Они сядут ужинать и неспешно обсудят прошедший день. Жена, как всегда, завалит вопросами о работе, кто был сегодня, с чем приходил. Невестка украдкой скажет, что с сыном все в порядке, что контракт его скоро закончится, и он вернется домой живой и невредимый. В дверь деликатно постучали, отрывая старого армянина от раздумий. Недовольно вздохнув, он произнес с небольшим акцентом. – Войдите! Дверь открылась, и в кабинет вошла красивая высокая девушка. Длинные ноги, изящные бедра, прикрытые мини-юбкой. Свободная,слегка прозрачная блузка, под которой виднелся бюстгальтер на небольших грудях. Длинные, до середины спины белые крашеные волосы, с проявляющими черными корнями. Черты лица были немного грубоваты, но это не портило приятного впечатления о девушке, ведь она была искусно накрашена, стараясь скрыть недостатки лица. Вардан даже привстал, приветствуя посетительницу. – Добрый вечер! – улыбаясь, произнесла она. Голос был низким, но Вардан не придал этому значения. Мало ли, какие голоса у девушек. Вон, по радио крутили песню группы «Чили». Так если бы невестка не объяснила, что у них в группе солистка, а не солист, Вардан бы никогда и не подумал, что это девушка поет. – Вардан Вирабович, хирург, чем могу помочь? – улыбаясь, произнес доктор, указывая на стул напротив себя. Цокая каблуками, девушка прошла по кабинету, села на стул и закинула ногу на ногу. Вардан украдкой бросил взгляд на колени в колготках. – Евгения, очень приятно! – улыбаясь, ответила девушка. – Понимаете, тут
50
такое дело, мне нужна справка, подтверждающая мой пол. – Что? – удивился Вардан. Перед ним сидела если не красивая, то точно симпатичная девушка. Каким же надо быть идиотом, чтобы не понять, что это девушка? – Может, вы проведете осмотр, и мы тогда определимся? – заметив растерянность доктора, предложила Евгения. – Да, конечно! – указывая на ширму, за которой стояла кушетка, произнес Вардан. – Прошу! – Благодарю! – ответила Евгения и зашла за ширму. Недоумевая, Вардан открыл ноутбук и принялся заполнять историю болезни. Правда, кроме имени и пола он ничего не мог ввести. И то, последний пункт оказался под вопросом. – Ну вот, доктор, – произнесла Евгения, выходя к Вардану. Доктор снял очки, повернулся и посмотрел на неё. Перед ним стояла его обнаженная пациентка. Она уперла руки в боки и выставила правую ногу вперед, немного поиграв бедрами. Хотя Вардан сразу обратил внимание на её небольшие груди. Первый или второй размер. Скорее второй, так как девушка высокая, метр восемьдесят точно, а может и выше. Вообще, размер груди сильно зависит и от роста девушки. На невысокий девушке шикарно будет смотреться и второй размер, а вот если девушка высокая, то двоечка может и потеряться. Он начал спускаться взглядом ниже. Плоский живот с пирсингом, выбритая зона бикини и… От недоумения и удивления, Вардан снова надел очки. – А… это… – он обвел рукой область паха Евгении, где виднелись обычные, так сказать, мужские половые органы. – Понимаете, доктор, – Евгения… или Евгений, посмотрел… ла на себя сверху, придерживая грудь руками, – мне надо документальное доказательство того, что у меня есть это, – она (пусть будет она) сжала свои груди, – и это, – она повиляла бедрами, заставляя свой член колыхаться из стороны в сторону. – Но зачем? – недоуменно спросил Вардан уже с большим акцентом. – Ну… – протянула Евгения, – надо. – Ну… хорошо, – ответил Вардан. – Спасибо! Я одеваться! – радостно воскликнула Евгения, забегая за ширму. – А еще, доктор! – крикнула она, выглядывая из-за ширмы. – Если что, сиськи силиконовые. – Замечательно! – в шоке воскликнул Вардан, открывая ноутбук. Он так и не знал, что писать. Графа «Жалобы». Евгения была довольна и сиськами и… членом с яйцами. Значит, жалобы отсутствуют. «Анамнез заболевания». Тут сложнее, но Вардан вывел следующее: «Обратилась». Нет, не обратилась, он удалил окончание и исправил - «Обратился в клинику с целью установления пола». «Местные проявления болезни». Доктор призадумался. Евгения как раз оделась и вышла к нему. Сев на тот же стул, она так же закинула ногу на ногуи с улыбкой уставилась на доктора. «Первичные признаки: половой член и яички развиты нормально по мужскому типу. Вторичные признаки: грудь по женскому типу искусственная (силикон)» – выбил он клавишами. «Диагноз: пол мужской» – Простите, как вас зовут полностью, – осторожно спросил он у Евгении. – Евгений Савельевич Мазурко, – с улыбкой ответила Евгения. Он ввел данные в графу «Имя пациента». Пол и так уже определился. Добавив свои имя и фамилию на бланке, Вардан распечатал его, подписал, поставил печатьи протянул Евгении. – Огромное вам спасибо! – прочитав бумагу, радостно воскликнула Евгения. – Вы мне так помогли! Даже не знаю, как благодарить вас!
51
– На рецепции оплатите первичный прием, – произнес Вардан и быстро добавил. – Вторичный не требуется. – Еще раз большое спасибо! – произнесла Евгения и послала доктору воздушный поцелуй. На что доктор смог лишь криво улыбнулся, тихо сказав: «Не за что», а «девушка» тем временем упорхнула из кабинета. – Чего только в жизни не бывает, – переведя дух, тихо произнес Вардан. Да, разговор за ужином предвидится интереснейший.
Король-Солнце Таисий Черный (Аркан XIX - Солнце) Сегодня уже сложно сказать, что именно двигало Егудой в его решении покинуть дом: обида ли за все то презрение, котрое ему довелось испытать, ненависть ли? Да и какая разница? Ясно, что его не любил никто: отец, потому что Егуда слегка прихрамывал от рождения, и потому не годился для карьеры Храмового стражника, задуманной отцом еще до рождения сына. Он положил очень много сил, налаживая соответствующие связи. И, как теперь уже понятно - впустую. Детвора из бедных семей не любила его оттого, что семья Егуды была довольно зажиточной, и им казалось, что он чванится. Хотя, откуда им это могло показаться непонятно, ибо Егуда всегда был очень скромен и покладист. Детвора же из семей побогаче, не любила его потому, что им казалось, что он, по их же словам, был «и нашим и вашим». Это, пожалуй, было верно, поскольку Егуда пытался найти друзей хоть где-то, но не находил их нигде. Шауль и Ешуа держались особняком. У них был свой мир, в который они не впускали никого, и со стороны Егуды, искать их дружбы было бы слишком самонадеяно. Но он все же искал. Он восхищался силой Шауля и умом Ешуа, но ничего более своего восхищения не мог привнести в их союз. Как-то Ешуа насмешливо сказал: - Мы будем с тобой дружить, если скажешь, может ли человек проникать в свое прошлое? - Нет,- уверенно ответил Егуда, которому ответ показался очевидным. И еще он радостно подумал, что, наверное, теперь он, наконец-то нашел друзей. Но Ешуа надменно улыбнулся и спросил: - А почему же тогда мы видим сны о прошлом? Значит, оно где-то есть? - Не знаю...- растерялся Егуда. – А зачем тебе нужно идти в прошлое? - Так мы тебе и сказали!- засмеялись оба. – Вот если скажешь, как человек может проникнуть в прошлое, так и быть – будем с тобой водиться,- и с этими словами они развернулись и побежали вглубь масличного сада. В эту ночь Егуда не спал. Отчаяние и обида сдавливали его грудь, он плакал, иногда, как будто все же засыпал ненадолго, но после все равно просыпался и думал, думал... - Почему все так устроено? Почему, того, кто искренен - все отвергают, а тот, кто лицемерит, бывает обласкан? Со мною что-то не так. Не может быть, чтобы человека не любил вообще никто, даже Бог... Впрочем, мать любила меня, но ее уже пять лет, как нет в живых... Через год мне будет четырнадцать, и по закону я стану полноправным мужчиной, полностью ответственным перед людьми и Богом... Но я не могу быть ответственным по законам, которых я не понимаю. Нет, десять главных законов понятны и очевидны, однако за какую провинность я расплачиваюсь теперь? Я никого не убивал, я не крал, не лжесвидетельствовал... Я, конечно, засматриваюсь иногда на чужих жен, но это со всеми бывает.
52
Он вспомнил, как Шауль с Ешуа обсуждали прелести жены торговца хлебом и даже, как будто, покраснел... В эту ночь он решил, что Ирушалаим для него отныне пуст и более его здесь ничего не держит, ибо в этом городе он не нашел ни правды ни любви. Небо еще не начало сереть, когда он встал и на цыпочках вышел во двор, взял мешок, бросил в него пару лепешек, сорвал с дерева несколько фиг, и, тоже бросив их в мешок, выскользнул за ворота. Впереди лежала неведомая дорога, над которой висели безразличные прохладные звезды. *** Пошло около двадцати лет. Вечный город Ирушалаим жил своей жизнью, и уже давно никто не помнил, что когда-то в семье торговца коврами жил хромой мальчик. Отец Егуды вообще никогда не искал пропавшего сына, и даже думать о нем забыл уже через месяц. С неделю в народе ходила молва, что Егуда сбежал с сирийскими торговцами, другие говорили и вовсе нелепицы вроде того, что мальчика схватили римские солдаты и увезли в Кейсарию... Впрочем, такое случалось, хотя и редко. Так или иначе, но спустя месяц после его исчезновения, уже никто и не вспоминал о том, что он когда-то существовал. Егуда вошел в город через Яффские ворота, с караваном торговцев, к которым подвизался погонщиком. Получив деньги за работу, он двинулся в восточную часть города, где когда-то жил Ешуа и Шауль. Город сильно изменился и Егуда часто останавливался, спрашивая дорогу. Он говорил на родном арамейском, но странный акцент – явно не греческий – выдавал в нем чужака из очень далеких, быть может, даже северных стран. Он миновал Мусорные ворота, обогнул южную стену Храма с воротами для простолюдинов, и вскоре увидел Гефсиманию и Элеонскую гору. Присев на камень у дороги, он стал ждать. Прошло часа два и солнце раскалило дорогу, над которой уже поднимались, словно призраки горячие струйки воздуха. Ешуа он узнал сразу, хоть тот, конечно и сильно изменился за эти двадцать лет. Он узнал его, еще, когда тот выходил из Овечьих ворот, погоняя осла, нагруженного тесом. Ешуа же не узнал Егуду, и уже, было, прошел мимо, когда Егуда окликнул его. - Откуда ты знаешь мое имя, странник? – удивился Ешуа. Егуда молчал, и лишь слегка улыбался. Ешуа явно что-то припоминал, щурил глаза, потирал нос, и было видно, что удивление его растет. Вскоре, он уже смотрел на Егуду, словно бы на призрак: - Егуда?.. Тот только шире улыбнулся. - Но ведь ты... говорили... будто бы... погиб у римлян в плену? - Ну, как видишь, нет, - он подошел слегка хромая к Ешуа и обнял его. Тот высвободился, и снова спросил: - Но как же?.. Где же ты был все это время?.. - Мало двух слов, чтобы вместить в них двадцать лет. Быть может, мало и двадцати вечеров, но я расскажу тебе все, что ты пожелаешь знать. - Твой отец умер семь лет назад...- как бы размышляя, сказал Ешуа.- Кто нынче живет в бывшем твоем доме мне не известно. Если ты хочешь, войди в мой дом и живи, сколько тебе будет нужно... - Спасибо.- Скромно ответил Егуда.- Ты женат? - Конечно. Разве можно мужчине быть не женатым? Мне ведь уже тридцать два... - И дети есть? - Детей Бог все не давал, и вот только четыре месяца, как Мирьям зачала.Ешуа улыбнулся. - Благославенно имя Его...- ответил Егуда, подняв глаза к небу. - Ну, чтоже мы стоим? Пойдем в дом, - и Ешуа хлестнув осла, погнал его
53
вверх по Элеонской горе. *** - И чтоже теперь?- спросил Егуда, подливая вина себе и Ешуа. - Ну, кто знает? Бог отвернулся от нас, и это понятно. Еще пророк Ирмиягу говорил, что Богу противен дым Храмовых жертвенников. Но кто на земле Иудейской слушал пророков? Храм стоит, и дым жертвенников все летит вверх... И Бог лишь смотрит как римляне паганят нашу землю. А может, это Он их и привел? В наказание... - Кто знает, кто знает...- Егуда задумался. - О чем ты думаешь? – спросил Ешуа. - Я думаю о том, что видел в землях северян... А еще... знаешь, я даже в детстве не очень понимал, зачем Богу нужны жертвенные животные? Ведь он их может сотворить сам сколько угодно... Да и человеку не так уж сложно заколоть барашка и бросить его в жертвенное пламя... Так в чем же жертва, если одному это ничего не стоит, а другому попросту не нужно? Другое, дело, если один отдает самое дорогое, что у него есть, и это «дорогое» настолько редкое, что и сам Величайший не может его создать так уж запроста... В этом случае – мне было бы понятно... - А что же Всевышний не мог бы создать? Разве есть такое на земле? - Ты всегда был умен, - ответил Егуда, - ты был всегда гораздо умнее меня. Подумай сам. - А ты точно знаешь, что такое бывает? - Да. Точно.- Егуда откинулся на стену и стал поглаживать бороду. - Что же это... не знаю... может... большой изумруд, величиной с Храм? Нет, это, пожалуй, не трудно для Него... - Ну, хорошо, а мог бы Всевышний создать изумруд, который не смог бы поднять Он сам? - Не шути так...- Ешуа задумался, - хотя... я не знаю... - Хорошо, - Егуда опять склонился над столом, - зачем человек приходит на эту землю? Почему в начале все одинаково слабы, милы и забавны, а после дороги их расходятся, и один становится сильным, другой слабым, один добрым, другой злым? - Ну, и это дело рук Всевышнего... - Значит Всевышний делает людей злыми, а после наказывает за зло? Так? - Нет, злыми они делаются сами...- неуверенно ответил Ешуа. - Вот! Сами! А кого больше на земле? Злых или добрых? Грешников или праведников? - Конечно, праведников меньше,- уверенно ответил Ешуа. - Так не это ли сокровище в глазах Божьих? Если грешников на земле - как булыжников на дороге, а праведников меньше, чем больших изумрудов? Ешуа задумался. - Так ты к чему это говоришь? Уж не хочешь ли ты приносить в жертву праведников? - Нет. Не совсем. Праведник сам должен сделать эту жертву. В этом все дело. Я видел это у северян. Чтобы улучшить «кровь народа», они как бы делают «кровопускание». Для этого избирается лучший из лучших, и если он согласен, он сам ложится на жертвенный камень и уходит к Богу. И отныне его называют не иначе как Король-Солнце, или Спаситель. О нем помнят после многие поколения. Понимаешь? - А кто же его убивает? - Конечно же, жрец, местный первосвященник. Это, кстати, важно. Инаже жертва неотличима от убийства или же гибели на поле брани... - Значит, ты думаешь, что если найти в Иудее праведника, и уговорить его лечь под меч, и уговорить Каифу сделать это... то тогда народ Иудейский будет сво-
54
боден? - Кто знает... Но я видел, как менялась судьба тех людей, ну, у которых я был, как отступала засуха, как они с малыми силами разбивали огромные полчища врагов. Это ли не знак Божий? Ешуа зажег светильник, и масляный дым тонокй черной струйкой устремился к потолку. - Интересно, а вот ты бы смог лечь под меч? - Нет. Мне нельзя. На мне грехи несмываемые. - Грехи? - Да. - Ты убил кого-то? - И это тоже. Но не это главное. Я поклонялся другим богам. Богам северян. Понимаешь? Ешуа медленно сел и глаза его округлились от ужаса: - Да как же ты мог?.. - Как-как... А как бы я иначе узнал о жертве Короля-Солнце? Да и спасение жизни важнее соблюдения субботы, не так ли? - Так... Но... Как же ты теперь? - Да никак... Я сделал это из любви к своему народу, если за это полагаются вечные муки, то так тому и быть. Я знал, на что шел... - И ты знаешь хоть одного праведника? - Да. - И кто это? - Хоть бы и ты... - Я?! – Ешуа был удивлен до крайности. - А почему бы и нет? Насколько я помню, ты был всегда набожен, всегда соблюдал субботу и пост ссудного дня. Ты, хоть и обсуждал прелести чужих жен, но больше из похвальбы, нежели от похоти. Ты не лжесвидетельствовал, не убивал и не крал... Конечно, как и все люди, ты грешен, но твои грехи, в отличие от моих, можно очистить. И тогда ты бы был настоящим правдеником... - Как очистить?- руки Ешуа тряслись. Егуда снова облокотился о стену, и смотрел куда-то в потолок. Он скатывал пальцами из хлеба шарики и отправлял их в рот один за другим, временами запивая вином: - Ты должен поститься сорок дней и ночей, ты должен молиться и ты не должен знать все это время своей жены. - Как поститься? Сорок дней без воды и еды? - Нет. Без воды и еды только три средних дня, все прочие дни ты можешь есть и пить, но только то, что я тебе принесу. - А потом? - А потом, находясь в здравом уме и трезвом рассудке, ты должен будешь принять смерть. От Каифы... - Нет... Я не могу... Мирьям только зачала... Она умрет от горя, и мой первенец.... - Я бы позаботился о них. - Нет... Не знаю... Да и как знать, что ты прав? Почему надо верить каким-то северянам? - Я не уговариваю тебя. Я просто рассказал, что видел. Если ты не чувствуешь в себе сил для такого подвига, я пойду искать другого. Я не вижу иного пути, чтобы прекратить беззакония на земле Иудейской. Как ты сам сказал, Бог отвернулся от нас. Ешуа молчал. Он налил еще вина и молча, не моргая, смотрел на тускловатый язычок пламени.
55
- Давай я завтра соберу друзей, и ты расскажешь о своем знании. И мы поговорим... - Что ж... Завтра так завтра, - тихо ответил Егуда и развалился на лавке, подсунув под голову мешок. *** Завтра наступило. И это была суббота. Делать ничего было нельзя, но можно было предаться беседе. Пришли трое: Шауль – он был теперь писарем в лавке какого -то купца; Матиягу – Егуда тоже знал его с детства, но за двадцать лет он немного осунулся - работа каменщика не самая легкая, и Йоханан –Егуда прежде с ним не встречался. Мирьям принесла хлеба и фруктов, вина и козьего сыра и тотчас удалилась. Ешуа налил всем вина. - Егуда бывал в дальних странах, и он говорит, что знает как изгнать римлян.коротко сказал он собравшимся. Йоханан стал потирать ладони: он предвкушал драку. Егуда, глянув на него, коротко заметил: - Это не заговор. Я не думаю, что римлян можно изгнать силой. - А как же?- удивился Шауль. - Именно для этого я и собрал вас здесь. Чтобы вы узнали... - и Егуда вновь рассказал всем о жертве Короля-Солнце. Все опешили: - Ты хочешь принести в жертву человека? - Нет. Не я. – ответил Егуда устало. И он вновь повторил свои вопросы о праведниках и грешниках и снова доказал, что именно праведники – есть высшее сокровище в глазах Бога. Все молчали. Шауль отламывал хлеб, и, обмакивая его в тарелку с сыром, отправлял кусочки в рот. Йоханан ерзал на скамье – затея ему явно была не по душе. Матиягу молчал. Тишину прервал Егуда: - Я никого ни к чему не принуждаю, ибо весь смысл в том, чтобы это было сделано добровольно и в здравом рассудке... Я пойду дальше. Быть может, в Галилею... Быть может, в Самарию... Не знаю пока. Но думаю, что во всей земле Иудейской есть хотя бы один праведник, кто не побоится смерти и поверит... Он встал. За ним встал Ешуа: - Я пойду с тобой. И если же ты не найдешь никого, более достойного... быть может, тогда... Затем встал Матиягу: - Я пока не очень верю тебе, но после этой встречи, я не смогу больше выкладывать стены римских домов... Я знаю, я буду мучиться оттого, что упустил что-то важное... А может, я и верю тебе... не знаю... Если можно, я пойду с вами и попытаюсь понять... возможно, со временем что-то изменится... Дорога часто приносит понимание. Йоханан же вскочил и сказал: - Я только что получил наследство. Оно не слишком большое, но, на короткое время, думаю, хватит... Кроме того, в дороге бывает много всякого, а кто из вас умеет обращаться с ножом или мечом? Я пойду с вами. Мои деньги – ваши деньги... Шауль молчал. А потом сказал, глядя в пол: - Я с вами не пойду. Я не могу. Но я вас не выдам. Верьте мне. И если что-то когда-то будет от меня зависеть – я ваш раб. *** Четверо странников шли вдоль Галилейского моря. Волны набегали на берег, и у воды было чуть прохладнее, чем у предгорья. Они увидели рыбацкую лодку, и подошли к ней.
56
- Мир вам! – сказал Егуда, - Добрый ли улов? Рыбаки смотрели исподлобья и не отвечали. - Мы просто странники, - сказал Ешуа,- мы хотели пожелать вам удачи... доброго улова... Рыбаки по-прежнему молчали. Йоханан тихо сказал: - Дикие люди эти галилейцы, пойдем отсюда... Но Ешуа сел на прибрежную гальку, и глядя в глаза одному из рыбаков, спросил: - Хочешь ли ты, чтобы римляне ушли из нашей земли? Рыбаки недоверчиво попятились: пришельцы вполне могли оказаться провокаторами, и скажи лишнее слово – тотчас окажешься на виселице. И это еще, в лучшем случае. - Улов не зависит от того, кто именно собирает налоги, - ответил один из рыбаков осторожно. Егуда встал: - Пойдем, - сказал он тихо, - сегодня переночуем где-нибудь здесь, а завтра пойдем в Гамалу. Я слышал, что это добрый город... Рыбаки тихо шептались на каком-то самарийском наречии, а затем тот, кто говорил прежде, видимо, старший, сказал: - Если вы захотите, вы можете переночевать в нашей хижине. Ешуа посмотрел на Егуду и тот кивнул. *** Шимон, так звали старшего из братьев рыбаков, положил на стол лепешек и вяленой рыбы. Все сели за стол и Шимон, преломив хлеб, передал его по кругу. Йоханан достал из мешка флягу с вином. Ели молча, и лишь после того, как фляга обошла второй круг, Шимон спросил: - Что вы ищете в наших краях? - Мы ищем праведника, ответил Ешуа. - Праведника? – удивился Шимон, - здесь? – Он засмелся: - Разве не говорит пословица, что ничего доброго не может прийти из Галилеи? Быть может, вы теряете время? - Не знаю, - ответил Егуда, - мы ищем повсюду... Галилея ничем не хуже других земель. - А зачем вам праведник? - Долго рассказывать...- уклончиво ответил Егуда.- Но только праведник сможет вызвать милость Всевышнего. А только Всевышний может изгнать римлян... Шимон как будто вздрогнул. Эта тема была ему явно не по душе. И он ловко перевел беседу в другое русло: - А кто, по-вашему, праведник? Вот, скажем, я: труд занимает всю мою жизнь, и уже более не остается места даже для мыслей. Сам же по себе труд - дело богоугодное, ибо, не сказал ли Всевышний Адаму, что отныне будешь добывать пищу в поте лица своего? - А помнишь ли ты первую заповедь? – спросил Ешуа.- Остается ли у тебя время для мыслей о Всевышнем? Любишь ли ты его? - Нет,- признался Шимон.- Не остается. Утром у меня бывает только одна мысль, как бы правильнее встать по ветру, чтобы выловить поболее рыбы, а к вечеру я уже вообще не думаю ни о чем... Я даже не могу сказать, когда именно я засыпаю... Но субботу мы чтим. В субботу я думаю... Егуда почувствовал, что на него накатывает «черная волна». Он упал, зубы его стиснулись, он ощутил боль и затем, как всегда, он увидел свет, с появлением которого боль отступала. И как всегда голос... он был везде и нигде, он заполнял все пространство и затапливал смыслом душу. Это даже и не был голос в том смысле, как это понимают люди. Это было нечто вроде мгновенного понимания, которое тот-
57
час заполняет все существо и становится хорошо и спокойно. И более уже нет места неуверенности, сомнениям или роптаниям. Свет заливал всю его душу, а затем он очнулся. Было уже утро. Шимон и его брат Аарон против обыкновения не ушли в море. Они, и все товарищи Егуды сидели у стола и с благоговением и ужасом смотрели на Егуду. Когда он открыл глаза, Ешуа поднес ему чашу воды. - Что это было? – спросил он. - Я не знаю. Это редко бывает. – шепотом ответил Егуда. – Это как будто накатывает какая-то черная волна. - А кто такие «нищие духом»? – спросил Ешуа. - Не знаю...- с удивлением ответил Егуда, но тотчас понял, что это не так. – Впрочем... Я понял, что это то, о чем говорил Шимон – одна из возможных граней праведности. Труд – не хуже, а часто и лучше молитвы... - А почему «кроткие» унаследуют землю? – спросил Матийягу. - Много ли тебе, Матийагу, нужно земли, чтобы отдохнуть? - Нет... - Вот мы и странствуем от места к месту, мы не требуем ничего, и взамен получаем всю землю, на которой побывали когда-либо... Ибо все, что увидено, навсегда остается с тобой. *** Мы сидим в Галилее уже много месяцев, и что? – закричал Йоханан, - деньги на исходе, а мы не знаем главного – КТО? Егуда почувствовал, что снова накатывает волна... Глаза застлало черным, подступила тошнота, но не надолго, всего лишь на мгновение, потом отпустило, но было все равно плохо, хотелось вывернуться из каких-то тисков, закричать, но не хватало воздуха даже на то, чтобы дышать. Потом, как всегда возник свет, и Егуда увидел реку, а рядом, на берегу человека. Он был наг, покрыт болячками и его сотрясала мелкая дрожь... Он также увидел три горы, понял, что это ориентир, а затем настала благость, когда он ощущал себя везде, и ощущал, что голова знает все, несмотря на боль... Знание его было каким-то безграничным и полным, и более уже не оставалось места для вопросов... Миров много... Бог везде и всегда, и он Закон... Звезды горят, подобно масляным светильникам, но горит в них не масло, а нечто, чего на земле почти нет... Болезни возбуждаются маленькими существами, невидимыми глазом... время на земле и на небесах летит с разной скоростью... свет – самое... - А...что? Где я? – Егуда очнулся. - Ты стонал, и ты уже больше суток без сознания... – ответил Матийягу.- Что нового? - Мы уходим...- сжимая виски, ответил Егуда, - на Иордане живет какой-то отшельник. Ответ есть у него. Выходим сегодня. Матийягу пожал плечами – не привыкать. После полудня они двинулись в путь. Несколько часов они шли в тени гор и затем вышли к излучине Иордана. *** Человек сидел на берегу, и, казалось, плакал. Тело его было покрыто болячками, или, быть может, солнечными ожогами. Он был очень худой и будто бы не в себе. Все подошли и окружили безумного. Оказавшись в тени, он оторвал лицо от ладоней и посмотрел мутными глазами по сторонам. - Кто вы? - Ты...Йоханан Пустынник? – спросил Егуда. - Кто вы такие? Я никого не звал! Я никого не хочу видеть! - Я знаю, - ответил Егуда.- Меня послал Он...Егуда многозначительно посмотрел в небо. – Ответь всего на один вопрос, и мы покинем тебя: Кто? Пустынник посмотрел каким-то слепым взглядом, а затем встал, взял Ешуа за
58
рукав, и потащил его к реке. Ешуа не сопротивлялся. Йоханан завел его в реку почти по грудь, а затем стал поливать водой из ладоней... - Вот оно спасение, вот оно, - приговаривал он, - услышал Всевышний меня.... Он поливал Ешуа водой несколько минут, а затем он сказал: - Ступайте и делайте свое дело, ибо я сделал все... – И помедлив, добавил странную фразу, обращаясь почему-то только к Егуде, - Сорок дней и ночей!!! Слышишь? Сорок!!! *** Егуда оставил всех спутников в поселке у Кумрана, а сам полез вместе с Ешуа в гору. Они карабкались несколько часов и после вышли на довольно ровное место, окруженное горами со всех сторон. Они нашли небольшую пещеру, затем собрали немного сухой травы и у строили в пещере ложе. - Все, -сказал Егуда.- здесь ты будешь жить сорок дней и ночей. Ты не должен есть ничего, кроме того, что я принесу, а в особые дни ты не будешь ни есть ни пить вовсе. Он достал из мешка флягу с водой и несколько лепешек: - Это тебе на два дня. Послезавтра я принесу еще. Ты должен добиться внутреннего молчания. Чтобы ни одна мысль не посещала тебя и тогда ты поймешь, что именно ты должен делать, зачем, и каким образом. Если ты не достигнешь внутреннего молчания и не будешь с ним пребывать хотя бы два дня... тогда все это ни к чему. Как добиваться внутреннего молчания, я уже тебе рассказывал. У тебя получится...- и улыбнувшись, он добавил, - король Солнце!... Затем Егуда встал и двинулся обратно в кумранский поселок у подножия гор, где его ждали остальные товарищи. *** Первые дни дались трудно. Голод и жажда бешено терзали тело. Иногда, гдето в пересохшем горле рождались странные картины и выплывали, застилая глаза. Ешуа видел страшные красные города с башнями, конюшнями и дворцами... затем наступало небытие, но не надолго, а затем снова: города, горы... и все красное или жгуче желтое. Он пытался молиться, но сбивался, начинал снова, но, отчаявшись, падал на свое ложе, закрывал глаза и снова и снова погружался в кровавый мрак жажды. Следующие дни дались легче. Ешуа научился экономить воду, и потому уже оставались силы размышлять и предаваться погружению в тишину разума. Это получалось с трудом и лишь на какие-то мгновения, но он снова и снова прогонял назойливые мысли, какие-то обрывки молитв пролетали в голове, всплывали воспоминания, или же выскакивали кем-то когда-то брошенные слова. Затем произошло нечто еще более странное. На какое-то мгновение его разум провалился в тишину, и по телу разлилось нечто вроде теплого отчетливого знания. Ешуа вдруг точно понял, что делает что-то не то, что на самом деле он должен вернуться домой и снова взяться за плотницкий инструмент. Он должен сделать счастливой Мирьям... в общем, делать тут более нечего, пусть Егуда сам сидит, если хочет... Затем он как будто отгонял это чувство, и продолжал ждать тишины. Она накатывала время от времени, и за этим вновь приходило знание, но на сей раз, это уже было что-то другое. Например, Ешуа вдруг почувствовал себя могучим и красивым, он ясно ощутил себя одним из лучших людей в этом мире, а может, и самым лучшим, и также, что за одно это он достоин высочайших наград, почестей и власти, чего-то такого, что недоступно всем прочим, кто еще не познал дыхания Всевышнего. Это было так приятно, так желанно, за это знание хотелось вцепиться и никуда его более не отпускать... Но снова что-то включалось внутри, похожее на тихий настойчивый шепот и Ешуа заставлял себя очнуться, и «знание» снова рассыпалось, словно бы стеклянные осколки окна во время землетрясения. Егуда приходил раз в два дня, приносил воду, лепешки, а иногда и финики.
59
Ешуа уже почти не ощущал голода, но жажда время от времени еще давала о себе знать. Они не разговаривали, ибо на десятый день Егуда сказал, что Ешуа должен остаток поста хранить молчание. Так прошло еще несколько дней, и Ешуа уже мог хранить молчание разума несколько часов. Странные приступы знания уже не накатывали, но иногда приходило нечто еще более удивительное. На какие-то мгновения Ешуа вдруг ощущал, что знает все. Он чувствовал себя как бы «всегда и везде», вопросы более не возникали потому, что не могли возникнуть, как не возникали они у него в мастерской, когда нужно было заточить стамеску или же наладить топор. Он знал, как движутся соки внутри цветка, поскольку он сам был цветком, он знал, почему горит огонь, поскольку он в это время и сам был огнем... Он был не только всеми людьми стразу с их странностями, страстями и секретами, но он был и городами... он был планетами – теперь он уже знал, что их великое множество, звездами и всеми мирами – видимыми и невидимыми... Однако, когда это состояние проходило, он осознавал, что не понимает главного: что ему делать, зачем и как? Зачем Всевышнему, подарившему ему великие знания, нужна его маленькая ничтожная жизнь? На третий день самого строгого поста, когда жажда уже стала понемногу одолевать, он снова предался молитве и снова, уже почти без труда погрузился в Великую Тишину Мира... И его разум вдруг понял, что он был прежде всеми вещами, предметами, он постигал величие мира сотворенных вещей, но никогда не сливался с миром чувств и мыслей. Он вдруг ощутил, что не понимает, что такое боль, тоска или же отчаяние. Его пронизывало всего лишь одно чувство, которому люди не дали название, ибо никогда его не испытывали и это ощущение отдаленно напоминало любовь. Но это одновременно не было похоже на симпатию, приязнь, влечение или же расположение. Это было похоже на счастье, но как бы счастье ниоткуда. Это не было счастье обладания или же радостью свершения. Это было скорее нечто отдаленно напоминавшее радость причастности к чему-то великому, понимания чего-то грандиозного от чего прежде виделись лишь ничтожные фрагменты, это было счастьем участия в чем-то, где ты можешь отдать себя без остатка. Ешуа вдруг понял, если уместно здесь это слово, что даже самые мудрые книги знают о целях Всевышнего и о нем самом не более, чем воробей знает о том зачем и как нужно выплавлять золото и свинец. Он увидел, что само слово «жертва» - есть жалкая попытка людей принизить Всевышнего до своей природы. Он ощутил всем своим огромным и все расширяющимся разумом что фраза «Всевышний неопределим и непознаваем», как фразу, которая все равно пытается определить суть Всевышнего, и он только теперь начинал ощущать НАСКОЛЬКО ВСЕВЫШНИЙ НЕОПРЕДЕЛИМ... Он чувствовал, что, несмотря на то, что он – Ешуа теперь «всегда и везде», он, все же, лишен пока знания о том, насколько Всевышний неопределим и велик. Но он уже понимал, что жертва как таковая, то есть добровольная потеря жизни Ему, Всевышнему не нужна. Он уже отчетливо видел, что смерть – это не конец, а начало, и что это есть дверь, которую открыть дано не всем, но не по причине глупости или слабости, а лишь по причине нежелания. Ешуа также ощутил, насколько важным является это знание, и что его нельзя передать, простым рассказом. Его можно получить, только прикоснувшись к нему... Он так же понял, что это знание страшно сложно перенести в мир повседневности, и что оно будет мгновенно искажено в тот момент, когда он вернется в мир людей. Как научиться тому, чтобы знание не исчезало, чтобы состояние Знания не проходило хотя бы в главном?.. Да, жертва – это, по сути, испытание того, можешь ли ты удержать главное Знание. Если человек испытывает страх смерти, то его смерть так и остается таковой. Если страх смерти не возникает или же отступает, вытесняемый Знанием, если Знание вытесняет даже боль - ибо обладающий знанием видит ее иллюзорность, и таким образом перестанет ее испытывать - то это и есть совершенство. А, становясь совершенен, такой человек неизбежно сливается с Разу-
60
мом Всевышнего, становится частью Его сознания, а это влечет величайшую Радость. И Радость Всевышнего выглядит для простых несовершенных людей, окружавших прежде обретшего Знание, как милость, дарование чего-то или же исполнение желаний... Ешуа очнулся. Теперь он уже знал все. *** Настал последний день. Егуда пришел и увидел, что за десять последних дней Ешуа не прикоснулся ни к одной из лепешек и не выпил ни глотка воды. Тогда он понял, что цель достигнута: Ешуа говорил с Богом... Он положил ему руку на плечо и сказал: - Нам пора... Сказанное слово показалось Ешуа таким уродливым, таким никчемным, но он понимал, что это неизбежно в этом мире, и что это уже не имеет никакого значения. *** Через два дня все прибыли в Ирушалаим и остановились в доме Йоханана. Ешуа настоял на том, чтобы более не встречаться с Мирьям, ибо это может причинить ей боль. До великого праздника Песах оставалось четыре дня. Почти не сговариваясь, все хранили молчание, явно ничего не понимая, иногда перешептывались, но, видя огромные перемены, произошедшие в Ешуа, с расспросами не приставали. Егуда всех усадил за стол и сказал: - Вы все разойдетесь по разным частям города и начнете рассказывать всюду, что видели Мессию, что он уже здесь и что в Песах свершится чудо. Люди будут требовать показать его. Вы скажете, что он придет в Гефсиманский сад за два дня до праздника. Через два дня мы должны будем встретиться здесь, и я укажу на Ешуа как на Мессию. Храмовая стража нас схватит, но вскоре отпустит, поскольку мы просто притворимся фанатиками, а Ешуа должен будет настаивать на том, что он Мессия. Тогда Каифа – ибо только он имеет полномочия – отправит прошение Пилату о казни «самозванца». Пилат, понятно, даже разбираться не будет и подпишет. Таким образом, Ешуа будет казнен, то есть, фактически убит руками Каифы, и таким образом, жертва Короля Солнце будет принесена. Все молчали. Ешуа встал и сказал: - С Богом! Ступайте... Все встали и молча двинулись к двери, временами бросая через плечи короткие взгляды, полные страха и восхищения. *** - Я видел его! - Кричал Йоханан на площади. – Это Мессия! Он делает вино из воды, он накормил пятью хлебами большую толпу! Он оживляет мертвецов, изгоняет бесов и исцеляет больных! - Так покажи его!- требовала толпа. - Он придет!- кричал Йоханан, - он будет через два дня в Гефсиманском саду! Из толпы незаметно отделился человек небольшого роста в темном хитоне и направился в сторону Храма. *** - Мессия пришел, - говорил Матиягу торговцу-горшечнику, - я видел, как он очищал прокаженных и лечил расслабленных! - Но может, он просто великий врач? – сомневался горшечник. - Даже самый великий врач не может оживлять мертвых, а он оживил мертвого Лазаря, когда тот уже был три дня в гробе! Горшечник покачал головой и стал толкать свою тележку под гору. От греха подальше. *** - Я простой рыбак из Галилеи, - говорил Шимон толпе на базаре, - я не обу-
61
чался грамоте и не читал книг, потому я не знаю, как должен выглядеть Мессия. Но я думаю, что только Мессия может ходить по воде и усмирять бурю! - Он что ходил по воде? – недоверчиво переговаривались в толпе.- Расскажи, как это было? - Ночью мы плыли на другую сторону Галилейского моря, как вдруг поднялся ветер. Лодку стало захлестывать водой, парус трепало с бешенной силой. Я и мой брат, мы испугались и легли на дно лодки, готовые умереть, как вдруг Он встал, вознес руки к небу и ветер стих! - Не может такого быть – кричали в толпе. - Не могло, да... Но Он пришел, и многое стало возможным! - А как он ходил по воде?- крикнул кто-то из толпы. - Мы ушли как-то в море ловить рыбу, а он догнал нас... ну, он прибежал к нашей лодке по воде! А потом еще он меня взял и говорит, мол, и ты так сможешь. Но, я не смог, и чуть не утонул... Толпа разделилась на две части. Некоторые не верили и кричали, что такого не может быть, другие же восторженно требовали показать Мессию, дабы поклониться ему. Шимон сказал: - Через два дня он придет в Гефсиманский сад... там его можно будет увидеть. *** Через два дня большая толпа собралась у Гефсиманского сада. Слева от толпы подходил отряд легких римских пехотинцев, а справа человек десять из числа Храмовой стражи. - Так, где же Мессия? – кричали в толпе. - Где он?... Иешуа спускался по тропе, за ним шагах в двадцати шли Шиомн, Йоханан и Матийягу. Подойдя к толпе, Ешуа остановился и обвел всех взглядом. Шимон подошел сзади, положил руку на плечо Ешуа и громко сказал: - Это он!! Из отряда Храмовой стражи вышел Егуда. Он подошел к Ешуа, поцеловал его в лоб и прошептал: - Час пробил. С Богом! *** - Так ты Мессия? – спрашивал Каифа. - Да.- ответил Ешуа, - но мы с тобой говорим похожими, но все же разными словами. - Что это? Еще один набрался «мудрости» у языческих схоластов? - Моя мудрость не от людей. – ответил Ешуа. - Знаешь ли ты, что полагается за богохульство? - Да. Но я не богохульствую. - Тогда тебе нечего бояться. Если ты прав, то Всевышний, да будет благословенно Его имя, не допустит твоей смерти на кресте. А ты умрешь именно на кресте. Об этом я позабочусь! Ешуа улыбнулся: - Что ж... Каифа поднял руку, и Ешуа увели. *** - Так ты Мессия? – повторил вопрос Пилат. - Да. - Тогда почему твой Бог не заберет тебя отсюда? - Потому что Он привел меня сюда. - Зачем? - Боюсь, что мне не хватит времени, чтобы объяснить тебе все. Но я бы попытался, если бы ты согласился поститься, молиться и молчать сорок дней и сорок но-
62
чей. Пилат оскалился: - Да... Меньше всех в этом городе я люблю этого борова Каифу, но дерзость твоя неслыханна и я готов исполнить его просьбу. Для начала я тебе преподам урок, а после мы продолжим. Пилат дал знак страже и Ешуа увели в подвал под дворцом. Его долго били, привязав за руки к кольцам в стене. Пол был черным от крови многих несчастных, пытаемых прежде. Было темно, и лишь тени маслянных светильников колыхались по стенам. Первый удар пронзил Ешуа словно молния и он на мгновение престал видеть. Из горла вырвался хрип, ибо сила боли была такой. Что парализовала даже голос. Затем второй удар, третий... Ешуа словно бы провалился в пропасть и видел свою боль как бы со стороны. Она была безобразна, она была похожа на лимонную молнию с обугленными краями, она издавала острый неприятный запах, но все это было как бы в стороне. Ешуа сумел найти в себе силы и раствориться в Знании и потому он не ощущал, он пытался понять боль. Но понимать там было нечего, ибо она была примитивна и безобразна, если так вообще можно говорить о том, чего, в сущности, вообще не бывает. И Ешуа вдруг понял, что понять боль также бессмысленно, как пытаться измерить вес у тени. Он очнулся, когда на него вылили ведро холодной воды, открыл глаза и увидел, что его тело все сплошь сочится кровью, что левая рука не двигается, а один глаз почти ничего не видит. Кровь была повсюду и отовсюду сочилась ненависть: черная, мерзко пахнущая и колючая... На него накинули власяницу, и тогда Ешуа все же ощутил жгучую боль. Он уже был здесь, в мире сотворенных вещей, примитивном и, сплошь состоящим даже не из ощущений, а из призраков, теней, каких-то идей, беспорядочно колеблющихся в складках сумеречного сознания. Одной из таких зловещих теней была боль, которая теперь затопляла все его тело, как бы угрожая отделить то, настоящее сознание от мира чистого Знания. Ешуа привели на балкон к Пилату. Тот взглянул, и тихо прорычал в сторону стражи: - Я же приказывал не калечить! Стражники опустили головы и сделали несколько шагов назад, почтенно сложив руки на груди. Пилат резко развернулся и вышел на балкон, где бесновалась толпа. - Я разобрал дело этого... – он указал на Ешуа, - человека. И мне все равно как он себя называет, ибо я уважаю ваших богов, но не верю в них. Однако, я подверг его наказанию за дерзость и полагаю, что оно было даже более сурово, нежели того требует закон Рима. Потому, я предлагаю решить его судьбу вам. Посмотрите на его раны, - Пилат сделал жест рукой и с Ешуа сорвали власяницу и стали поворачивать его, показывая толпе раны на спине, боках и животе. - Если вы сочтете его достойным смерти, то это будет уже ваше, а не мое решение. Толпа бесновалась с еще большей силой и теперь через шум отчетливо слышались крики: - Распни его! Распни! - Ну что же, - сказал он. – Я - воин, а не палач. И это ваш закон позволяет казнить невиновных. Я же отмыл свою душу. Кровь его теперь переходит на ваши руки. *** Казнь прошла быстро. Из-за жары на Голгофу почти никто не пришел. Палачи умело сделали свое дело и вскоре крест, с прибитым на него телом Ешуа был установлен. Он закрыл глаза и превозмогая нестерпимую боль, стал пытаться раствориться в чистом Знании. Это было так трудно, ибо тело терзала не только боль ран, но и нестерпимое огненное солнце, мухи и жажда. Но он стал понемногу разделять
63
то, что затапливало разум. Жажда – это кровавые дворцы, а боль – это ярко фиолетовые молнии... И вот он вновь увидел все безобразие боли, теперь она была не лимонная, а какая-то багрово-фиолетовая, и края у нее были не обуглены, а более походили на бахрому из живых червей... Понемногу стало получаться очистить разум, мысли застыли, и фиолетовые молнии и кровавые дворцы уже смотрелись как бы издалека. Забрезжил свет, и появилось то самое чувство, похожее на любовь... *** Всех отпустили, и только Йоханан, отрубивший стражнику ухо, остался за решеткой. Его каждый день водили на допрос, но он молчал. Вопросы были одни и те же: - Кем тебе приходится осужденный Ешуа? Почему ты осмелился отбивать его у стражи? Откуда ты родом? И все в таком же духе. Йоханан врал, и каждый раз разное. Ему было все равно, что будет с ним, он ненавидел Каифу, римлян, его интересовало только то, что стало с Ешуа и Егудой, но ответов на эти вопросы он не находил. Его лишили еды и сна, вернее ему давали еду, но ровно столько, чтобы он постоянно ощущал голод. Однако, все было без толку: узнать от него не удавалось ничего. И вот один раз, когда он, обезумев от безсонья, нес уже откровенную околесицу, ему дали поспать несколько часов. Йоханан проспав совсем немного, стал вдруг метаться по полу, рвать на себе одежду и кричать что-то совсем уже непонятное, постоянно упоминая какого-то короля по имени Солнце... Об этом доложили Каифе и он приказал выбить из подследственного показания о короле Солнце: кто это и где он? Каифа попросту испугался, он подумал, что вдруг где-то какой-то самозванец собирает войско, с тем, чтобы пойти войной за Иудейский престол, пустой уже несколько лет по смерти Ирода. Де факто, сегодня он, Каифа, был и священником и царем. И, понятно, что наследникам Ирода, о которых ходили упорные слухи, он совсем не был бы рад. Йоханана долго пытали огнем, сожгли на нем почти всю кожу, били палками по пяткам, от чего его на допросы уже приходилось приносить. И на сороковой день мучений, он уже обезумел окончательно. Он попеременно плакал и смеялся, он угрожал вечными муками Каифе и всем вокруг, он призывал войска ангелов, и предрекал смерть Ирушалаиму. Он кричал, что упадет звезда Полынь, и что вода вокруг станет горькой... и затем снова огонь, побои, он забывался и сквозь отчаянную постоянную боль, он слышал один и тот же вопрос: - Кто такой король Солнце? Вскоре Каифе доложили, что подследственный окончательно сошел с ума, и что его речам, видимо, уже боле нельзя доверять. Он говорит, что король Солнце – это недавно казненный Иешуа, и что это была жертва, поскольку Всевышнему уже неугодны ягнята и голуби. Он еще также сказал, что предводителем этого тайного заговора был тот самый Егуда, что указал нам на Ешуа. Возможно ли такое? Однако Каифа задумался. Он понял все и понял, что проглядел главное. Первым делом, он приказал разыскать Егуду, и тот был пойман через четыре дня. Остальных не нашли, а может, и не очень искали. *** Каифа помолчал. Затем продолжил: - Как уже было сказано, ты повинен в тяжком преступлении, ибо ты пытался подменить языческой жертвой, жертвы Храма, ты сам в этом признался. Твой друг умер не только мучительной, но и позорной смертью, и ты, вероятно, надеешься также обрести в народе ореол героя-мученика. Но этого не произойдет. Я уже позаботился об этом. Мои люди уже распускают слух, что ты предал своего друга на поругание римлянам всего за тридцать динариев... Каифа вперил свой взгляд в Егуду. - Но и это еще не все. Сегодня ночью тебя повесят на дереве у дороги, и мои
64
люди после распустят слух, что ты совершил еще более тяжкий грех - самоубийство, ибо не вынес позора. Таким образом, можешь ли ты надеяться на добрую память? Не думаю... Ты улыбаешься? Губы Егуды и в самом деле тронула улыбка. Он снова собирался в дорогу, тяжкую и на сей раз уже безвозвратную. И он – правда - не слушал Каифу. Он прощался со своим народом, который так и не сумел его полюбить.
Сказка о купчихетелепатке и служанке ее подлой Глеб Фалалеев (очень страшная сказка!) Среди множества сказок, опубликованных великим собирателем русского народного фольклора Александром Николаевичем Афанасьевым, привлекла мое внимание одна - про купеческую дочь и служанку ее. Привлекла же она меня не столько сюжетом занимательным, сколько безудержной своею жестокостью и садомазохизмом. Начиналось же все довольно банально. Жил был купчина богатый и дочку имел он – красавицу писанную. Но не в этом суть, а в том, что, как водится порядочному торговому человеку, путешествовал наш шибко обеспеченный папаша по долам и весям, городам и странам по своим, одному ему известным, коммерческим делам. Попал же он как-то в царство одно, привез местному самодержцу «красный товар и стал ему отдавать. Изымел с ним царь таково слово: - Что, - говорит, - я по себе невесты не найду? Вот купец и стал говорить этому царю: - У меня есть дочка хорошА; так хорошА, что человек ни вздумает, то она узнает!» Родитель явно не промах был и в отношении дитяти своего, проявил истинно деловой менеджерский подход: коли сам товара не похвалишь, никто за тебя хвалить его не будет! Задуматься бы тут царю: а нужна ли ему жена, которая узнает, что человек ни вздумает (то есть явно на лицо экстрасенсорные телепатические способности!), али нет? Ну, скажите мне на милость, какому такому мужу приятно будет, коли жена наперед все его мысли прочтет? Есть такие мужья? Нема таковых! Ибо только дурак, у коего в башке мыслей, как у курицы, согласится на то, чтобы в ней, без его ведома, посторонние копались! А тем более – жена! Но царек наш, толи головешкой слаб был, толи на прелести купчихины, папенькой расхваленные, клюнул, да только «… царь часа часовать не стал (что по-нашему, по-простецкому, тут же будет!), написал письмо и скричал своим господам жандармам: - Ступайте вы к этому купцу и отдайте это письмо купеческой дочери! – а в письме написано: «Убирайся (то есть, собирайся) венчаться». Хорошенькое дело! Культурные люди в таких случаях сватов засылают, сговор ведут, а царек туземный – жандармов посылает! Дикарь прям какой-то, а не царь! Сразу понятно, что под венец девку силком волокли, ибо далее сказано в сказке, что: «Взяла купеческая дочь это письмо в руки, залилась слезами и стала убираться (то бишь, собираться, значит, в дальнюю путь-дорогу, в жизнь подневоль-
65
ную!)…» Ну, так как девку молодую да красивую одну в путешествие не спровадишь, то вместе с нею служанка поехала. Да не просто служанка, а «…никто эту служанку не разгадает с купеческой дочерью: потому не разгадает, что обе на одно лицо.» Чем дальше, тем интереснее становится! Так выходит, что купчиха со служанкою своею – близнецы оказываются! Принарядилися в одинаковые платья и не отличишь! Да и чего отличать-то, ежели царь-жених ни разу невесту свою не видел! А вот про самого купца совсем уж нехорошие мысли в голову приходят! То ли он вторую дочь с левакА прижил, а посему и служанкой при законной дочери пристроил, то ли из двух дочек-близняшек одну зачумарИл до состояния домовой прислуги! Да то не нашего ума дело будет, потому, как особого значения для нас сей факт не имеет, а купцу – Бог судья! Словом, убравшись в одинаковое платье, двинулись наши девицы в путь к царю иноземному венчаться. Судя по всему, морем плыли, потому как оказалась вся компания с жандармами вместе на острове, по которому дочь купеческая (с подачи служанки своей) отправилась прогуляться. Променад сей окончился для одной из них фатально ибо «…усыпила служанка купеческую дочь сонным зельем, вырезала у ней глаза и положила в карманчик (с ума сойти можно, какое самообладание для этого иметь надобно!)» После сего, злодейства, явилась она, подлая, к охранителям своим «…и говорит: - Господа жандармы! Уходилась (утонула, то есть) нА морЕ моя служанка.» Ну, жандарм, он – человек служилый, малость тупорылый! Говорит ему старшина: «Бурундук – птичка!», значит – птичка! И никаких проблем! Вот они и в ответ: «- Нам лишь бы ты была жива, а эта крестьянка вовсе не нужна!» (и к чему тут разбираться, когда обе с лица, как две капли воды, схожи. Да и рАвно одеты! Мать родная, и та, промеж них - запутается!) Короче говоря, осталась купеческая дочь в слепоте и темноте на острове помирать, а провожатые её далее к царю поехали. По прибытии любезной ему женской персоны, царь немедля же и оженился! Одного только самодержец никак в толк взять не мог! Ему вроде бы умную бабу в жены обещали, со способностями, а тут – дура дурой жена! Не то что чужих мыслей не прочтет, а со своими никак не сладит! Точно купец-кидала попался! Залежалый худой товарец царю всучил! На острову же брошенная, очухалась несчастная купеческая дочь после служанкиной анестезии и операции зверской, смотрит вокруг, а гляди ни гляди, не видать ни зги, потому, как глаз-то нету! Слава Богу, хоть уши на месте и слуха изверги не лишили! Хоть и не видит она, но слышит, и то уже плюс! Так вот услышала наша слепенькая купчиха, как старичок скотину пасет, да и напросилась к нему в избушку его бедную на постой. Дедушка (добрая душа!) в просьбе ее не отказал (хоть и увечная, а все ж вдвоем жизнь коротать веселее!), как родную принял! Прошло сколько-то времени, засылает слепая купчиха деда в лавку и велит тому взять там шелку да бархату в долг. Сказано в сказке, что никто из богатых старику в долг ничего не дал. И только в бедной лавке на слово ему поверили и требуемое выдали (одного только не уразумею: отколь в бедной лавке бархаты и шелка? Товар-то редкий по тем временам, да дорогой!). Словом, получив заказ свой, принялась увечная наша за шитье, не знаю, как у нее, слепой, это получалось, но сказано ею было дословно следующее: « - Дедушка, ложись спать и ухом не веди; а мне что день, что ночь – всё равно! И стала из бархату и шелку царскую корону шить; вышила такую хорошую корону, что глядеть – не наглядишься.» Как только старик с утра зенки продрал, спроводила она его к царю с наказом, чтоб корону передал, а в качестве оплаты глаз просил и ни на что другое не со-
66
глашался! Царю корона по сердцу пришлась и «… скричал он своим жандармам: - Подите у пленного солдата вырежьте глаз!» (вот гад-то! Человека увечить за ради прихоти своей!) И тут (о чудо!) проявила царица истинное человеколюбие и милость к побежденному, не стала калечить человека невинного, а вынула глаз и отдала его царю. Удивиться бы тому, отколь у жены его человечьи глаза по карманам рассованы, ан нет! Обрадовался царь несказанно: « - Ах, как ты меня выручила, царевнушка! – и отдал старику этот глаз.» Таким вот макаром вернул старик глаз хозяйке. «Вот она приняла у него, вышла на зОрю, поплевала на глазок, приставила и стала видеть.» Но одноглазая-то много ли увидит? Непременно надобно и второй глазик назад возвернуть! Начинается все по-новой. Шьет девица еще одну корону, краше прежней, и посылает дедулю к царю за вторым глазом. Самодержец не против покупки и: «…сейчас посылает вырезать глаз у пленного, а супруга царёва тут же и вынимает другой глазок. Царь очень обрадовался, благодарит ее: - Ах, как ты меня, матушка, выручила этим глазком!» Опять же про себя отметим, что вторично царица человеколюбие и гуманность проявляет! Не позволяет царю-садисту подневольных людей калечить! Тем же временем: «Спрашивает царь старичка: - Где ты, старичок, берешь эти короны?» Ему бы, дураку, лучше поинтересоваться из каких таких запасов жинка его человечьи глаза на свет божий вытаскивает? Ан, нет! Его всё короны интересуют! Дед, на Бога сославшись, ответил неопределенно, да и ушел восвояси. Купеческая же дочь опять поплевала на глазок, да и прозрела на все сто процентов (очень мне все это напомнило историю о том, как некий бродячий проповедник из Назарета, плевки свои с грязью смешавши, слепого от рождения мазью той исцелил)! Как только с увечьем было покончено, превратилась старикова хибара в стеклянный дом, а девушка наша «завела … гулянья». Видать с размахом баба гуляла, коли сам царь к ней в гости пожаловал, а, погостив, с ответным визитом к себе пригласил. Уж больно ему прием понравился, аж царице взахлёб рассказал: « - Ах, матушка, какой в этом месте дом и какая в нём девица! Кто что ни вздумает, то она узнает!» Ну, то что царь дураком был, о том я, кажется, писал. А тут уж совсем рехнулся, сдал симпатяшку с потрохами, потому как: «Царица догадалась и говорит сама себе: «Это, верно, она, которой я глаза вырезала!» Царек же повадился в гости на гулянья ездить периодически, да к себе в хоромы царские зазывать, что царице явно не по нутру пришлось. Девушке же нашей видать вскоре совсем неудобно стало ему отказывать, а посему стала она собираться в последний путь (ибо знала куда едет!) и говорит благодетелю своему: « - Прощай! Вот тебе сундук денег (вот это да! Вроде бы ни про какие накопления речи не велось, а тут, бац! и сундук денег! Действительно - сказка!): до дна его не добирай – всегда будет полон. Ляжешь ты спать в своем стеклянном дому, а встанешь в избушке своей. Вот я в гости поеду; меня вживе не будет – убьют и в мелкие части изрубят; ты встань по утру, сделай гробок, собери мои косточки и похорони. Старичок заплакал об ней. Тем же часом жандармы (ох уж мне эти жандармы -посыльные!) приехали, посадили ее и повезли. Привозят ее в гости, а царица на нее и не смотрит (еще бы! Царь-то, похоже, в загул подался, какой жене это понравится?) – сейчас застрелила бы ее.» Женщины по природе своей единоличники и делиться тем, что своим считают, не склонны… Как два медведя в одной берлоге не живут, так и две бабы одного мужика не делят! А тем более, когда мужик этот по занимаемой должности - царь!
67
Понятное дело, что супруга царская решила избавиться от соперницы радикально – через смертоубийство: «Вот и вышла царица на двор и говорит жандармам: - Как вы эту девку домой повезете, так тут же иссеките ее на мясные части и выньте у нее сердце да привезите ко мне! Повезли они купеческую дочь домой и разговаривают с ней быстро; а она уж знает (сказано ведь было, что телепат!), что они хочут делать, и говорит им: - Секите ж меня скорее!» Ежели кто мне и скажет, что это не садо-мазо, то я готов спорить. Судя же по всему, дважды повторять ей не пришлось, и усердные жандармы нашинковали беднягу на бефстроганов, филей с костями в навоз (вот уроды!) закопали, а сердце ее, горемычное, изъяли и царице-злыдне принесли. Та, не долго думая, закатала сердце в яйцо и в карман спрятала (что за дурные манеры у монаршьей жены! То - глаза по карманам рассовывает, то - сердце в яйце прячет и снова в карман! Сундуков что ли во дворце не имелось и кладовых? Сердце человеческое - штуковина довольно объёмистая, так что яйцо царице, небось понадобилось страусиное!) Дедок - благодетель купеческий, как проснулся в своей нищенской хибаре, так сразу все и просёк: «Сделал гроб и пошел искать ее; нашел в навозе, разрыл, собрал все части, положил их в гроб и похоронил у себя.» Царь же, как обычно, к полюбовнице своей собрался. Да не тут-то было! Ни дворца стеклянного, ни девицы. Один лишь сад прекрасный над могилой ее за ночь вырос. Вернулся царь во дворец, обо всем супруге своей доложил. Та, недолго думая, отрядила верных жандармов с наказом чудо-сад вырубить. Принялись они за дело, а сад возьми, да и окаменей! Затупилися враз топоры жандармские, а саду волшебному хоть бы хны! Царька же непоседливого, в сад каменный, как магнитом тянет, неймется ему! Ходил он, бродил промеж окаменелостей и увидел пацаненка малого, столь пригожего, что немедля его «привез в свои палаты и говорит царице: - Смотри, матушка, не расквили его.» Шельмец же, скандалистом оказался первостатейным и в крик ударился ни с того ни с сего! Канючил так, что как ни развлекали его – все едино орет истошно без отдыху и перекуров! Царица в карманах своих пошарила, да и отдала огольцу яйцо страусиное, в коем сердце купчихино было запрятано! А тому – только того и надобно было! Схватил он царский подарок, да и подался в бега: сначала - во двор, со двора - на улицу, с улицы – в чисто поле, а оттуда – в каменный сад ломанулся! Царь – за ним во всю прыть! В саду, видать, мальчишка сердце на место возвернул, да и обратился в девицу. Тут правда вся и открылась царю, потому как во дворец он вернулся уж не один, а с дочерью купеческой напАру. Царица, повинилась во всех грехах своих в надежде видать на прощение царское и милость купеческую. Да только пустые надежды то были, потому, как купчиха служанке своей все грехи ее смертные зАраз припомнила, а «царь и говорит: - Жандармы! Вырежьте же теперь и царице глаза (это той-то, с кем столь недавно миловался и «матушкой» величал! Вот она – мужняя верность!) и пустите ее в поля!» Далее, совсем уж страшное приключилось! Ибо: «Вырезали ей глаза, привязали к коням и пустили в поля. Размыкали (то есть, разорвали) ее кони по чистому полю. А царь с младой царицею (служанка-то что, разве стара была? Думается, что нет, просто царь – кобелина видать был отменный!) стали жить да поживать, добра наживать. Царь ею завсегда любовался и в золоте водил». Вот уж воистину: око за око – зуб за зуб без всяких компромиссов и скидок! А еще говорят, что на чужом горе счастья не построишь! Еще как построишь! Да не простое, а сказочное!
68
Там, где меня нет Евгения Козачок Время суток определяет рассвет и закат. Ночной промежуток – попытка уснуть, забыться, заглушить воспоминания. Что четыре утра понятно по предрассветной дымке осветившей квадрат на стене от некогда очень дорогой картины. Еще немного, и рассвет полностью вольется в квартиру, раскрывая тайны бытия. Быт – кричаще нищ! После обмена квартиры в элитном районе на «гостинку», оставшиеся ещё канделябр (женщина с кувшином), красивое бра, инкрустированный камнями телефон из Индии (все это в аукционных домах «Гемос» или «Корнес» стоило бы тысячи долларов) продала за гроши. Сняты со стены в роскошных багетных рамках фотографии – путеводители прежней жизни: Индия, Франция, Италия, Острова Океании, парусник (продан при жизни мужа). Багет – обменян на продукты. Фотографии и альбомы – в картонной коробке. Неприкосновенен и свят – шкаф. В нем летне-зимняя одежда от кутюр из Парижа и Италии. Они до последнего дыхания – выход в общество людей. Около пяти утра. Чтобы встать, подтянулась к веревке, привязанной к спинке железной кровати. Посидела, открыв возможность правильному току крови. Протопала в ванную – к живительной, освежающей воде. Ради нее и квартиры – все утренне-дневные усилия. Зеркала нет. Испещренное глубокими морщинами когда-то очень красивое лицо не должны видеть глаза. Одела теперешнюю одежду, взяла соответствующую сумку и отправилась засветло, чтобы никто не видел, к мусорным бакам. Там стоит картонная коробка на два отделения – для пищи и бутылок. Вся жизнь в двух картонных коробках: в одной – визуальное воспоминание, в другой – продление жизни. Горек чужой хлеб и тяжелы ступени чужого крыльца (хорошо, что первый этаж). Пища - для себя, бутылки - для оплаты жилья и воды. На телефон (вызвать «скорую») и свет (отрезали) – не получается. Возвратилась. Одела парижско-итальянские одежду, сложила в соответствующую сумку бутылки. Вышла из подъезда с высоко поднятой головой и, сдерживая крик боли, прямой спиной. В руке… красивая сумка. И не дай Бог, чтобы кто-то догадался или узнал о ее содержимом и о её жизни! Неприлично! Никто не должен знать, что ЕЁ НЕТ В ТОЙ ПРЕКРАСНОЙ ЖИЗНИ!!! «Уехала» жить за границу – на остров… ЗАБВЕНИЯ.
Экспресс Роми Ромозов Джонни то и дело поглядывал на входную дверь, соединяющую тамбуры и вагоны в экспресс-шатле. Через эту дверь проходят контролеры, проверяющие билеты, и Джонни точно знал, что они должны появиться минут через 10-15 после старта экспресса. Он так же знал, что билеты у пассажиров в основном не проверяют, ну может быть у одного –двоих выборочно из всего состава. Какова вероятность, что билет проверят именно у него? Шанс один из двух тысяч. Джонни эта мысль немного успокоила. Он в очередной раз оглядел себя. Новые начищенные туфли, чистые брюки и дорогая куртка, лицо выбрито, волосы уложены в модную прическу. Джон-
69
ни выглядел как один из многих франтов в этом экспрессе, заподозрить, что на самом деле он чернорабочий и возвращается на выходные домой с угольного предприятия, было сложно. На самом деле разницы между разодетым франтом в дорогой одежде и рабочим в поношенной робе нет, если оплачен проезд. Но как раз проезд Джонни и не оплатил. Поездка в таком экспрессе стоила полугодовой ставки Джонни, и он просто был не в состоянии потратить такую уйму денег всего лишь на одну поезду, пускай и на поездку домой. Он снова перевел взгляд на дверь и увидел, как они открылись, и в вагон зашли контролеры. Их было двое. Впереди шла женщина лет сорока, а за ней мужчина -охранник, на вид лет 25-ти, как было и самому Джонни. Женщина неспешно шла по узкому проходу вагона между кресел с пассажирами, с каждым пассажиром здоровалась, а иногда задерживалась у кого-нибудь, видимо предлагая различные напитки или закуски. Джонни по-чувствовал, как ладони у него стали влажными и холодными, но он постарался придать своему лицу как можно более беззаботное выражение. Женщина поравнялась с Джонни и поздоровалась обычным дружелюбным тоном. Джонни на мгновение окинул ее взглядом и поздоровался в ответ. Женщина чуть помедлила и поинтересовалась, не нужно ли Джонни что-то из напитков? - Нет, спасибо. – Ответил Джонни, - мне и так очень комфортно, - он одарил женщину лучезарной улыбкой. Она секунду помедлила и предложила Джонни плед. – Большое спасибо, но мне действительно очень комфортно и ничего не требуется, - Джонни, мягко улыбаясь, посмотрел ей в лицо. – Могу я посмотреть на Ваш билет? - произнесла женщина тихо. Джонни весь похолодел, он почувствовал, что руки предательски начали дрожать. – Да, конечно, - он, улыбаясь, протянул ей электронную карточку билета. Женщина взяла билет и провела им по сканеру. – Здесь написано, - произнесла она, - что этот билет на одну поездку, и он был куплен на Земле и на нем зафиксирован выход на станции Зета. Билет более не действителен, но, может быть, Вы предъявили мне не тот билет? Пожалуйста, посмотрите повнимательнее. Ее тон выказывал искреннюю доброжелательность. У Джонни другого билета не было. Да и этот недействительный билет он не покупал, а подобрал на улице чей-то выброшенный, около выхода через турникеты на станции Зета. – Нет, другого билета у меня нет, - ответил Джонни все еще улыбаясь, - видимо я про-сто забыл его купить, - он хлопнул себя по лбу, - я могу оплатить проезд Вам сейчас, я знаю, что Вы предоставляете такую услугу. – Женщина помолчала. – Предоставляем, - ответила она, - но только при поездке с Земли, а не наоборот, как в данном случае. На Земле нет турникетов т.к. пассажиров очень много, и мы не хотим допускать давки и очередей. А вот станция Зета оборудована турникетами, и попасть на платформу без билета невозможно. Только если Вы не прошли через соседнее депо для товарных вагонов. Джонни возразить было нечего. Именно так он и сделал, как и сказала женщина, он прошел в экспресс через товарное депо, где билет стоит копейки, на таких товарных поездах добираются домой со станции Зета все работяги. Только вот товарный состав тратит около полутора суток на дорогу, а экспресс всего около 6-ти часов. Женщина обернулась к охраннику. – Грег, - позвала она, - подойди. Грег подошел и уставился на Джонни, - Что, это твой очередной зайчик, Макс? – спросил он у женщины. – Та просто кивнула и пошла дальше по коридорчику к следующим пассажирам. – Поднимайтесь, пожалуйста, и возьмите весь свой багаж, - обратился Грег к Джонни. У Джонни из багажа была только легкая сумка, он взял ее и поднялся сам. – Сэр, пройдемте, - охранник чуть отступил, пропуская Джонни впереди себя. – Идемте вперед. Они шли по коридору между кресел с пассажирами в противоположную сторону от Макс к последнему вагону. Джонни чуть обернулся и спросил, - Как она догадалась? – Грег рассмеялся. – По-тому что она экстрасенс. Нам незачем проверять билеты у каждого пассажира. Это неделикатно и заставляет их смущаться, а
70
кое-кого и просто доводит до бешенства. После не-скольких таких инцидентов компания приняла решение обновить группу контролеров, такими как Макс. Джонни этого не знал, и тупо покачал головой в знак согласия. – Я просто спешил на день рождения своего сына, - пробормотал он. – Что? – переспросил Грег, - Я не слышу. – Джонни повторил чуть громче, - У моего сына день рождения сегодня, один год исполняется, я просто хотел успеть к празднику, вот и все. – Грег промолчал. Они дошли до конца состава и остановились перед последними створками. – Согласно закону федерации от 3005 года, - начала Грег, - за безбилетный проезд в общественном транспорте полагается принудительное снятие пассажира и его багажа с маршрута. – Вы знакомы с данным законом? – Да, - промолвил Джонни. – В принципе мне все равно, - продолжил Грег, - знакомы Вы ли с ним или нет, благодаря поправке №1 Вы можете и не знать этого, но я Вас обязан высадить. Он продолжил, - Согласно поправке №2 вся информация с начала проверки билета пассажира фиксируется на магнитный носитель, и после высадки предоставляется его родственникам, проведите, пожалуйста, большим пальцем вот здесь, - Грег протянул Джонни маленькую камеру-сенсор. После того, как Джонни провел пальцем, Грег нажал на кнопку на двери и створки разъехались. – Проходите, сэр. Джонни зашел и услышал, как створки за ним закрылись, и он остался один в не-большом пространстве в последнем вагоне состава. Грег нажал другую кнопку, чуть правее от первой и Джонни увидел напротив себя зияющую черноту. В следующую секунду его вместе с его сумкой выбросило в открытый космос.
Список Пересыпкина Илья Криштул Олег Пересыпкин спокойно лежал на диване и под бурчание телевизора читал Достоевского, когда тот – телевизор, а не Достоевский - сказал ему страшную вещь. «Двадцать первого декабря 2012 года, согласно календарю майя, наступит Конец Света. Человечество должно быть готово к этому…» - так сказал телевизор. Пересыпкин отложил книгу и сел. Потом снова лёг и позвал любимую жену Иру. Любимая жена на зов откликнулась и повернулась к Пересыпкину. Оказывается, она лежала рядом и тоже всё слышала. - Сегодня какой день? – спросил Пересыпкин. - Четверг, ты же Достоевского по четвергам читаешь. А год 2011. Интересно, квартплата из-за этих май не увеличится? - Какая квартплата?! Жить год остался! – вскипел Пересыпкин: - Число какое сегодня? Он всегда вскипал, когда разговаривал с любимой женой, так как считал её женщиной недалёкой. Можно сказать, даже близкой. - Пятнадцатое декабря. Больше года ещё жить, за электричество только заплатить надо до четырнадцатого, а то придут эти ацтеки с майями из «Мосэнерго», конец света и наступит. Будешь телевизор в темноте смотреть… - и жена снова отвернулась. Пересыпкин встал и заходил по квартире. Год плюс несколько дней! Всего год и несколько дней до Апокалипсиса, до крушения всего, до мировой катастрофы, до гибели всех живущих на планете Земля существ, включая и его, Пересыпкина, существо вместе с женой. Тут Пересыпкин остановился и взглянул на безмятежную Иру. Был бы он индейцем майя, конечно, он бы тоже устроил Конец Света, но выборочно. Зачем же всех уничтожать, есть же милые люди, а есть отвратительные. Пересыпкин снова посмотрел на жену и вдруг понял, как он должен прожить этот год,
71
завершающий великую историю человечества. Во-первых, он его должен прожить отдельно от любимой жены Иры, а во-вторых… Что во-вторых, Олег Пересыпкин ещё не знал, но смутные и, несмотря на смутность, очень смелые мысли уже заползали в его мозг, где превращались в откровенные картинки. На первой из них обнажённая юная дева наливала Пересыпкину холодную водку, а на второй – подавала малосольный огурчик. Остальные мысли в картинки ещё не оформились, но Пересыпкину хватило и двух первых. Загвоздка была только в одном – в отсутствии этих дурацких бумажек, на которых помешены все люди и которые двадцать первого декабря 2012 года вместе со всеми белковыми телами превратятся в космическую труху… Гениальный план созрел у Пересыпкина через полчаса и на его претворение в жизнь оставалась ещё целая неделя. Составив небольшой список, Пересыпкин отправил жену в магазин и взялся за телефон. Под первым номером в списке значился бывший однокурсник по институту Боря Куперман, ныне преуспевающий бизнесмен и владелец заводов-пароходов. - Здравствуй, Боря! – издалека начал разговор Пересыпкин: - Как здоровье, как дети? Налоговая не беспокоит? А печень? Убедившись, что Купермана ничего, кроме его звонка, не беспокоит, Пересыпкин перешёл к делу. - Я, Боря, бизнес начинаю. У меня есть земля, буду на ней строить гусиную ферму. Производство безотходное, помёт – удобрение, пух – пуховики, печень – деликатес, мясо – еда. Перья пойдут на сувенирные ручки и вееры, клювы на эксклюзивные бельевые прищепки, зубы на ожерелья, гусиные лапки на конфеты, а больше с гусей и взять нечего. – Пересыпкин говорил деловито и с внутренней верой в успех: - Контракты я уже подписал – с помётной фабрикой, с деликатесной, с ожерельевой… Очень прошу у тебя ссуду. Деньги нужны двадцать второго декабря и на год под любые проценты. Двадцать второго декабря 2012 года ты озолотишься… То ли Куперман был благодушно настроен, то ли сыграло свою роль студенческое братство, но, не обратив внимания на гусиные зубы и конфеты из лапок, он согласился ссудить Пересыпкину денег и велел подъехать за ними двадцать второго декабря с утра. Куперманы тоже не ангелы и иногда ошибаются, что бы там про них не болтали злые языки, а окрылённый удачей Пересыпкин сразу набрал телефон второго номера из своего списка, тоже однокурсника Димы Лубчева. С ним разговор пошёл как по маслу. Пересыпкин рассказал про гусиную ферму, которую они открывают вместе с Куперманом, рассказал про гусиные лапки, про контракт с ожерельевой фабрикой и спросил, не хочет ли Лубчев поучаствовать деньгами. Лубчев, услышав фамилию Куперман, согласился и двадцать второго декабря тоже обещал выделить необходимую сумму, на год и под сто процентов годовых. Дальше в списке Пересыпкина был банк БТВ, который под залог Пересыпинской квартиры был готов дать денег даже на ферму по выращиванию ослов из индюков, ещё несколько однокурсников, одноклассников и просто знакомых. Всё прошло гладко, осечка случилась лишь со старой подругой по фамилии Бунеева, которая сказала, что с удовольствием даст Пересыпкину сто тысяч евро взаймы, если он вернёт триста рублей, взятые на один день в 1998 году. Двадцать второго декабря, объехав всех своих кредиторов, Олег Пересыпкин вернулся домой и заперся в ванной комнате. Он долго сидел, глядя на вываленную прямо в ванну кучу денег, потом три раза пересчитал их, потом ещё три раза и ещё. Сумма не уменьшалась, евротуман перед глазами Пересыпкина не рассеивался, а в его душе… Что происходило в его душе знает, наверное, только простой сомалийский пират Абдурахман, как-то притащивший к своей хижине танкер с нефтью. Он тоже долго сидел на пеньке перед танкером, а потом зашёл в хижину и повесился. Пересыпкин судьбу пирата повторять не стал. Он поднялся, взял несколько купюр и вышел из ванной. Отдав деньги жене, он попросил её пойти заплатить за свет и на-
72
вестить какую-нибудь подругу. Как только дверь за женой захлопнулась, Пересыпкин стал вести образ жизни, подобающий его новому статусу. Миллионер не может себе позволить грызть сухарики и запивать их дешёвым пивом, поэтому он заказал по телефону суши и водки, по интернету швейцарские часы за тысячу рублей и сел в кресло перед телевизором. А потом была встреча Нового года. Были юные сорокалетние девы, наливающие холодную водку и засовывающие в рот Пересыпкину малосольные огурцы. Была драка между девами и женой Ирой, в которой победили девы. Была полиция, вызванная соседями. Была попытка улететь вместе с девами и полицией в Париж, закончившаяся в ресторане Ярославского вокзала. И, конечно, были караоке, танцы на столах, чаевые официантам, стрельба из шампанского и поездки куда-то на такси. А второго января деньги у Олега Пересыпкина кончились. Совсем. До Конца Света оставалось триста пятьдесят три дня… И он наступил утром двадцать второго декабря 2012 года вместе со звонком в дверь. Индейцы майя ошиблись всего на несколько часов. Когда Олег Пересыпкин, всю ночь сидевший на кухне в ожидании Армагеддона, посмотрел в глазок, ему стало понятно, что Конец Света, как он и хотел, будет выборочным. Он наступит не для всех, а только для него, для Олега Пересыпкина и прямо сейчас. За дверью стоял мрачный Боря Куперман, за ним Дима Лубчев, по лестнице поднимались ребята из банка БТВ, а из лифта выходили остальные, упомянутые в списке Пересыпкина. На вентиляторном заводе, принадлежащем Борису Куперману, работает странный человек по прозвищу «индеец майя». Должность его называется «круглосуточный дворник-посыльный-вахтёр-мойщик машин», он ни с кем не общается, никогда не улыбается и очень не любит, когда подвыпивший Боря ловит его и кормит паштетом из гусиной печени. Вырвавшись от Купермана, он убегает в свою каморку, запирается там, вытирает слёзы и вынимает исчёрканную карандашом книгу предсказаний Нострадамуса. «В августе 2013 года с неба упадёт Звезда и всё исчезнет. Новым правителем Мира станет мужчина из северной страны, и звать его будут Олег Пересыпающий» - читает он вслух один из катренов Нострадамуса в своём переводе и подходит к настенному календарю. Никто из живущих на планете людей не ждёт так наступления августа, как он, странный человек с вентиляторного завода по прозвищу «индеец майя». И никто из живущих на планете людей не будет так разочарован этим августом… А Нострадамусу-то что, Нострадамус и предположить не мог, что его похмельные сны, которые он записывал по просьбе своего лечащего нарколога, будут через века переводить на русский язык, продавать отдельными книгами, чего-то там расшифровывать и на что -то надеяться, надеяться, надеяться…
Киндерхаус Эдуард Григорян Линия фронта медленно, но неуклонно продвигалась на запад. Шли ожесточенные бои. Враг казалось, железными когтями вцепился в нашу землю и не хотел отступать. Но выбиваемый метр за метром в жестоких схватках, оставлял за собой взорванные дороги, мосты, выжженные города и села, растерзанную русскую землю. Озлобленный бесславным финалом войны, не щадил никого, испепеляя все живое смрадным дыханием смерти. Стояла зима 1944 года. Войска Красной армии теснили врага к западным рубежам нашей Родины. Февраль радовал приближением весны и новой жизни во имя и ради которой шли в бой не щадя себя русские воины. В окрестностях городка Вырицы Ленинградской области на берегу реки Оредеж в укрепленном расположении находился окруженный лесами немецкий гарни-
73
зон. Но он возник здесь не случайно. Вот уже четыре года гарнизон осуществлял охрану специального детского дома. По-немецки называемого киндерхаус. Но никакого специального детского дома там не было. Там был концлагерь для советских детей от четырех до четырнадцати лет. Немцы забирали регулярно у ребятишек кровь. Для нужд военного госпиталя в Вырице. Туда доставляли раненных немецких солдат и офицеров с западного фронта. Единственный вход в киндерхаус был через большие металлические ворота для транспорта и калитку. У ворот контрольно-пропускной пункт. Страшное место, огороженное забором, опутанным колючей проволокой. Наблюдательные вышки по периметру. Длинное двухэтажное, серое здание с зарешеченными окнами. В левом крыле первого этажа лаборатория. Остальная часть и второй этаж - палаты для детей. Везде строгий порядок и неуютная холодная чистота. Не слышно детского смеха, разговоров, не видно играющих детей. Гнетущая тишина. В 1941 году там было пятьсот детей. В 1944 году в феврале, когда 220 танковая бригада готовилась к наступлению на Вырицу, там оставалось всего сорок ребятишек. *** Уже вечерело, когда с лязгом открылись железные ворота. На территорию в сопровождении двух мотоциклов с пулеметами на колясках въехал черный штабной опель. Из машины вылез высокий штурмбанфюрер СС. На ходу поправляя меховой воротник форменной куртки, он быстро проследовал в административный флигель. Толстый ефрейтор Штейн, дежуривший на входе, притопывая от холода, негромко окликнул часового на воротах: - Хенрик, ты видел, сам майор из штаба пожаловал, не иначе что-то очень важное? - Может, будет пополнение для нашего «санатория»? - он криво усмехнулся. - Я слышал, финский корпус отбросил русских далеко за Оредеж. Штейн хотел сказать Хенрику, что пора бы и перестать верить в эти сказки и начинать собирать чемоданы. Но вместо этого достал из кармана оставшийся с обеда бутерброд и стал его жевать. Он всегда что-то жевал, когда нервничал. Набирал лишние килограммы и пенял на плохую наследственность. Визит майора был коротким. Штейн только успел проглотить последний кусок, как в дверях появился важный пассажир опеля. Цокая сапогами по каменному крыльцу, офицер запрыгнул в автомобиль и опель скрылся за воротами. Дер артц (главный врач) киндерхауса Кёлер, худой пожилой мужчина лицом, походивший на хорька или крысу, остался в кабинете один. В воздухе еще долго витал аромат дорогого мужского парфюма уехавшего штурмбанфюрера. Кёлер еще раз внимательно ознакомился с документом. Затем сложил его и убрал в нагрудный карман френча. Встал из-за стола, поглядел в окно и запер дверь кабинета. Открыв потайной сейф в стене за картиной, извлек увесистый мешочек из плотной ткани. «Положительные отходы» - так он цинично называл содержимое мешочка: ювелирные изделия, золотые вставные зубы, драгоценные камни. Все накопленное им за время деловых поездок в концентрационный лагерь в Гатчине. Он спрятал мешочек в специально подшитый им накануне внутренний карман утепленного кожаного плаща. Чиркнув спичкой, сжег в маленькой печке несколько папок с документами. Оделся и вышел из флигеля в сторону детского дома. *** Тетя Марыся, польская военнопленная была одной из трех оставшихся при детях сиделок. Пожилая женщина, потерявшая семью во время бомбежки в первые дни войны. Марыся сидела в палате на краешке кровати возле окна и гладила лежащего на ней мальчика по светлым волосам. Другие дети спали или просто лежали, уставившись в потолок бесцветными глазами. - Ванюша попей бульончику, – тихо просила Марыся, держа во второй руке
74
кружку с мясным отваром. - Не ест? – в палату, стараясь не шуметь, вошла вторая воспитательница. - Не хочет, Зоя, уже второй день как пошел, - печально ответила женщина. Ваня был последний из детей, привезенных в киндерхаус в 1941 году. Круглолицый, розовощекий ребенок превратился в бледное тщедушное создание. Он и не рос совсем, в свои девять едва тянул на семилетний возраст. Здесь это было обычно, обычно для остальных таких же исхудавших ребятишек. Для тех сорока кто еще оставался жить. Умирать стали, когда была увеличена норма забора крови. Маленькие тела не успевали вырабатывать норму этой чудовищной фабрики. Они постепенно угасали, тая как тонкие свечки. Один за другим стали тихо засыпать в своих маленьких кроватках, навсегда. Начиная с февраля 1943 года, когда Красная армия, разбив фашистов под Сталинградом, шла на запад. - Что, бьют вас фашистских гадов наши солдаты? Бейте родные, бейте до Победы! – приговаривала в душе Марыся. И плакала ночами, жалея ребятишек. Не в силах помочь. *** Еще раньше в 1943 году, одна из воспитательниц решила спасти детей. Миновав ограждение, через лес уйти к Ленинграду до линии фронта. Тогда еще дети не были так ослаблены. За несколько дней до этого, ночью она сделала лаз, отодвинув доску в дальнем конце забора. И однажды вывела с десяток ребятишек в темную осеннюю ночь. Но им не повезло. Попав в паутину проволочного сигнального семафора, беглецы обнаружили себя. Погоня была недолгой. Детей отправили обратно. А в осеннем лесу прозвучала короткая автоматная очередь. *** Не заходя внутрь, в палату заглянула третья воспитательница по имени Эльза. Светловолосая, лет около сорока. - Послушайте, – сказала она с небольшим акцентом. - Тебе чего? – повернулись обе женщины. Без видимых причин они почему-то не доверяли ей. Может быть виною уроженки Вырицы, по фамилии Нойманн были ее немецкие корни. Может быть, то, что без особой необходимости она появилась здесь несколько месяцев назад. Как раз, когда ненужных пустеющему дому воспитателей угнали в Германию. Женщины сторонились ее. - Пришел дер артц, он приказывает быстро всем спускаться к нему, – сказала Эльза. Марыся и Зоя удивленно переглянулись. На часах была половина восьмого. В такое время вечером Кёлер никогда не посещал киндерхаус. В корпусе находилась только дежурная сестра из немецкого медперсонала. Зная жесткий нрав главного врача, женщины сразу поднялись и поспешили в лабораторию. Войдя в ярко освещенное помещение ординаторской, они встали в одну шеренгу. Такой был порядок. Кёлер расхаживал по кабинету, вертя в руках изящную трость. Его колючий взгляд пронзал словно кинжал, вселяя страх наказания за любое неповиновение. Он никогда не церемонился с теми, кто был ему не угоден или проявлял непослушание. Женщины молчали, покорно склонив головы. - Завтра к девяти утра из госпиталя придет машина. К этому времени подготовьте детей, мы у них возьмем кровь, и они уснут без всякой боли, – сказал он порусски. Кёлер сделал паузу, с пренебрежением посмотрел на женщин и витиевато добавил: - Завтра всем будет очень, очень хорошо. У Марыси больно кольнуло где-то под сердцем. *** Едва только Кёлер вышел за порог, а Эльза поднялась в палаты, Зоя разрыда-
75
лась на плече у Марыси. - Что теперь будет, Марыся? Как помочь ребятишкам? Да, надо было искать выход. Всего двенадцать часов оставалось до страшных событий. Но что они могли две пожилые женщины? Марыся знала, что за рекой в сопках есть небольшой партизанский отряд. Эсэсовцы периодически прочесывали окрестные леса, но отряду всякий раз удавалось уходить, избегая прямого столкновения. Хорошо знавшая немецкий язык она как-то раз случайно подслушала телефонный разговор. Немцы готовили очередной рейд за Оредеж в верховья белого ключа, где по последним данным находились партизаны. Ей это мало о чем говорило. В местных лесах она совсем не ориентировалась, как и Зоя, которая была коренной Ленинградкой. Но где то теплился в душе Марыси огонек неугасающей надежды. Наконец она решилась. - Зоя, ты можешь позвать сюда Эльзу? *** - Как ты могла ей поверить, Марыся? Ведь мы даже не знаем ее толком. А если она выдаст и нас и партизан? - Нет, не выдаст, Зоя, – женщина пристально посмотрела в окно, в темную пропасть ночи, где растворилась в углу забора Эльза – знаю, что не выдаст. - Она же немка? - Нету, Зоя у фашистов национальности, потому-что нелюди они. - А если с вышки заметят? - Греются они, в блокгаузе сидят, сейчас как раз вечерний кофе у них. Зоя отвернулась к стене и заплакала, едва слышно читая молитву. *** А Эльза бежала от дерева, к дереву, увязая в снегу и в сугробах, избегая открытых мест. Полная луна в небе стала ей помощницей, только когда женщина перешла по льду реку. Шансы встретить здесь фашистов были невелики. Примерно через пять километров будет приток Оредежа - Белый ключ. Но это если берегом, а по лесу ближе, гораздо ближе. Эльза вспомнила далекое мирное время. Студенческие каникулы, когда на лодках ходили сплавом по реке. Рыбачили, пели песни, сидели у костра. Как давно это было… В валенки, за пояс и в рукава забился снег. Но она не чувствовала холода. Порой ей даже казалось, что снег обжигает ее нежную кожу. Только бы не зря, только бы отряд оказался там, куда она бежала. А партизаны помогут, не бросят в беде. Огромные заснеженные ели, как молчаливые великаны, в оцепенении стояли кругом. Путь ее пошел вверх к истоку Белого ключа. Эльза все чаще стала задыхаться на этой неясной дистанции, чувствуя, как силы постепенно покидают её. Несколько раз она, оступившись, упала. Ушибла плечо. Главное не подвернуть ногу, подумала она, тогда все пропало. Пустота безмолвного леса стала пугать ее. Ни следов, ни тропки. Неужели нет здесь никого? Ледяным холодом закралось в душу отчаяние. Только воля несла ее вперед не позволяя сдаться. И когда Эльзе стало казаться, что лес кругом совсем одинаковый, такой же, как и был вначале, ее ноздри жадно вдохнули дымок далекого таежного костра. *** Маленькие часики на руке, довоенный подарок мужа показывали половину двенадцатого ночи, когда она нашла местных партизан. Весь отряд из шестнадцати человек без труда разместился в старом охотничьем зимовье. И с ходу не успев перевести дыхание выпалила: - Ребятишек фашисты усыпят, помогите. Командир отряда, крепкий мужчина средних лет вначале не поверил Эльзе. Смутил его ее немецкий акцент. Но когда он выслушал до конца эту печальную историю, сомнения его рассеялись, как утренний туман. Командир был опытный. Никакой враг не смог бы передать ту боль, с которой Эльза рассказала им обо всем. На-
76
до было выручать ребятишек. Но командир понимал также, что отряду, в котором было всего восемь боеспособных мужчин, а остальные только старики, женщины и дети, нечего было противопоставить немецкому гарнизону в открытом бою. Тем более вывести через лес сорок ослабленных детей. Отряд занимался в основном разведкой и подрывом вражеских эшелонов, избегая огневого столкновения с врагом. - Отряд маленький, что мы восемь бойцов можем сделать против немецкого гарнизона? - Но детей жалко! - Надо помочь, но как? Задумался командир. Тогда до линии фронта, где стояли наши части, от Вырицы было сорок километров. - Михась, - подозвал к себе командир одного из разведчиков, невысокого ладного парня в белом полушубке. - Ты из охотников, местный. Беги сейчас ночью, перейди линию фронта, найди красноармейскую часть, скажи, чтобы помогли выручить детей. Михась молча кивнул. Командир вытащил из кобуры трофейный Вальтер и отдал парню. И партизан побежал. Сорок километров по лесу, по снегу, тропами, бежал бегом, непрерывно с двенадцати ночи до пяти утра. Будто гнал на затянувшейся охоте неведомого дикого зверя. Перейдя линию фронта, во мгле февральской ночи разведчик увидел расплывчатые очертания бронетехники. Это было расположение 220 танковой бригады. - Стой, кто идет?! – грозно окликнул его замаскированный часовой. *** Они остались в армейской палатке вдвоем. Потрескивали дрова в жарко натопленной печке-буржуйке. Хлопал от ветра брезентовый тент над головой. А они стояли друг напротив друга. Строгий и подтянутый, седой полковник – командир танковой бригады и безусый еще, совсем молодой парень, в распахнутом полушубке и съехавшей набекрень меховой шапке. - Воспитательница сказала, что немцы утром заберут у ребятишек кровь, и они умрут. А ребятишки эти и так слабые были, их никуда тащить нельзя было, зимой. Воцарилась немая психологическая сцена. Стоит партизан и смотрит в глаза комбригу. С надеждой. Ждет помощи. Больше никто не поможет. А командир бригады смотрит ему в глаза и думает: «Как же я без приказа штаба армии брошу бригаду неизвестно куда в тыл к немцам, ночью. А если там засады? А если там орудия? Что станет с бригадой? И вообще в армии порядок. Там нельзя просто, куда захотел туда и пошел, поехал, приказ должен быть, командования» Вот стоят и смотрят друг другу в глаза. Потом командирское сердце дрогнуло: - Ладно! Дежурному: - Поднимай командиров рот. Через десять минут собрались. Объяснил задачу. - Вот партизан, поведет нас по лесным дорогам в Вырицу, сорок километров марша. Надо выручить ребятишек. Выставили колонну. В первом танке командир бригады в люке и партизан как проводник. И бригада помчалась в шестом часу утра. Вот они успели эти сорок километров по лесам промчаться за два часа. С ходу ворвались в Вырицу. Комбриговский танк, развернув башню, протаранил железные ворота. Несколько выстрелов. Немецкое охранение было смято. Пока немцы приходили в себя, танки подкатили прямо к детскому дому. Медсестры разбежались по лаборатории. Как крыса, забившись под стол, спрятался в своем ка-
77
бинете Кёлер. Под прикрытием шквального пулеметного огня выскочил из танка Михась и бросился в дом. Вслед за ним еще с десяток танкистов из других машин. Ребятишек туда - в башню. И воспитательниц туда же. Взревели двигатели. Несколько выстрелов и колонна танков умчалась в лес. Через линию фронта, вернулись обратно. Ребятишек и воспитательниц высадили. Местным жительницам, женщинам отдали. Комбриг приказал дозаправить танки топливом. И тут прозвучал приказ: - Бригада выступает не на Вырицу, а гораздо западнее, в обход реки Луги пойдет. А ребятишки были уже на нашей советской территории. Вот такая была история. Вы знаете, наверно комбригу влетело бы все-таки. Время было крутое. Могли и в штрафную роту отправить. Могли и расстрелять. Кто его знает. Война ведь шла – насмерть. Но начались марши, бои. Гибли танкисты. Гибли танки. И все это позабылось. Командование, так и не узнало о ночном рейде в Вырицу.
Сколько нужно времени для того, чтобы исчезнуть? Виктория Ерух Порассуждаем на тему:- "Сколько времени нужно для того, чтобы исчезнуть? " На мой взгляд, полностью исчезнуть, не оставив ни единого следа, не удастся никому и ничему в целом мире. Ситуация номер один.- Человек может уехать в другую страну, изменить внешность, сменить номер телефона, удалиться из социальных сетей, но это ему не поможет. Он навсегда останется в памяти людей, которые его знали. А если взять в расчёт то, что человек - это социальное животное, он не сможет быть совершенно один и обязательно приобретёт новых знакомых. Из этого следует вывод, что от всех не убежишь. Следующая ситуация. Если вас бросил любимый человек или предал друг, вы можете не видеть и не слышать друг о друге, но всё же память о прошлом останется внутри вас навсегда и удалить её, нажав кнопку "delete" не удастся. Тоже самое можно сказать и о тех людях, которые умерли. Их нет рядом, мы не можем с ними поговорить, обнять, увидеть, но память о них будет всегда жить внутри тех людей, которые их знали, а их частица будет жить вечно в их детях, внуках, правнуках и так далее. Следующий момент, касается творческих людей. Художники, поэты, писатели, актеры, артисты, скульпторы будут вечно жить в своих произведениях искусства. То же самое касается и научных деятелей и изобретателей. То, что они создали, является важной составляющей научного прогресса, и без их изобретений нас не было бы там, где мы есть сейчас. А теперь вернемся в далёкие времена, когда на свете жили динозавры. Мы их не видели лично, но, тем не менее, с их участием создаются фильмы и мультфильмы, скульптуры и роботы. Даже целые парк Юрского периода и его копии, которые впечатляют своими масштабами и многообразием флоры и фауны, а также разнообразными видами динозавров. Таким образом, они не исчезли навсегда, они живы в различных видах творчества.
78
Пусть время не возобновляемый ресурс, имеющий свойство менять наше мировоззрение, но зато память это что-то вечное, что хранит в себе целую историю мира до и во время, а в дальнейшем и после нашей эры.
Преданность Маша Воробьева Темные тучи сгущались над морем. Было объявлено штурмовое предупреждение, поэтому все люди уже разошлись, и на берегу не было ни души. Только мужчина Художник стоял вблизи воды, вдыхая запах бриза. Бушующее море вдохновляло его как ничто другое. Огромные волны ударялись друг о друга. Никогда он не видел такого гневного неба. Прежде спокойная водная гладь теперь становилась источником смерти. Но Художник не уходил до последнего, изображая на холсте темные густые тучи и пугающие волны. Только когда ветер стал особенно сильным, что сносил мольберт и краски, мужчина собрался уходить с берега в дом. Но когда он уже почти ушел с пляжа, его взор упал на собаку, лежавшую в опасной близости с водой. Когда -то белая шерстка животного стала темной и грязной, мордочка и живот были все в песка. Она дрожала от холода, но даже сильнейший ветер и пугающие раскаты грома не могли заставить ее уйти. Художник подошел ближе к собаке, которая лежала сзакрытыми глазами, не двигаясь. На секунду мужчине показалось, что она умерла, но собака раскрыла глаза и обернулась, услыхав шаги рядом с собой. Животное с равнодушием посмотрела на Художника и обратно вернула свой взгляд на штормовое море. Ее глаза были словно присыпанные пеплом, наполненные смертельной тоской и болью. В них трудно было смотреть без сочувствия. Мужчина присел рядом с собакой и погладил ее за ушком. Животное глубоко вздохнуло, что на душе стало еще тяжелее. - Извините за беспокойство, но вам лучше пройти в дом пока шторм не начался. Художник обернулся и увидел сзади себя юношу лет девятнадцати. Это был сын женщины, у которой он снимал комнату в доме на время отпуска. - Да, я сейчас зайду.- ответил Художник. - Вижу вы обратили внимание на Дейзи. Необыкновенно добрая и храбрая собака. Она спасла не одну жизнь. - А почему она сидит тут на берегу, а не в тепле дома. - Ее хозяин утонул в этом море. Это произошло лет семь назад, я был мальчишкой. Он был рыбаком и попал в самый центр такого урагана. На следующий день на берег выбросило лишь обломки его яхты. С тех пор Дейзи не уходит отсюда. Юноша присел с другого бока собаки и с любовью стал гладить жесткую от грязи шерсть. Дейзи положила мордочку к нему на колени и прижалась всем телом. - Лет пять назад,- нарушил тишину парень,- она спасла шестилетнего ребенка. Его мама на секунду отвлеклась, а мальчишка сразу побежал в море, но, видимо, не догадывался какое оно глубокое. Он запаниковал и стал захлебываться водой. Но Дейзи вовремя успела вытащить его из воды пока не стало слишком поздно. Мама мальчика хотела забрать к себя жить ее и даже увезла собой в другой город в 200 километрах отсюда. Мы, наконец, подумали, что у собаки появился новый дом, но каково было наше удивление, когда она прибежала сюда обратно через несколько недель. Странно, что Дейзи спасла несколько жизней, но никто не в силах спасти ее от невыносимой тоски.- юноша замолк на некоторое время, но вскоре снова заговорил.- В все же идемте в дом. Сейчас опасно находиться рядом с морем.
79
- Хорошо, приятель. Я сейчас зайду следом за тобой. Юноша удалился, а Художник опять начал гладить собаку. Дейзи устало прикрыла глаза и погрузилась в сон. Жизнь стала понемногу покидать ослабшее тело. Вскоре мужчина заметил, что она перестала дышать. Он в последний раз погладил Дейзи за ушком и удалился с берега, когда дождь хлынул стеной. После этого Художник на протяжении долгого времени пытался изобразить эти глаза преданной собаки, которая до последнего вздоха ждала своего хозяина, но никакие краски и никакое умение не могли передать всю эту боль, наполнявшую эти верные глаза.
Боги Дмитрий Бронников - Мы созвали свою пресс-конференцию, чтобы представить созданную лучшими умами Земли поистине фантастическую модель мира, - начал свое выступление известный ученый. - Она новое слово, нет, даже новая книга в научных достижениях. Мы не просто перевернули страницу развития земного разума, мы приступили к написанию нового тома, который способен изменить сознание человечества, историю, всю жизнь. Это поистине знаменательный день для науки, для всей Земли, торжество технологий и человеческого разума. Впрочем, все по-порядку. - Группа гениальных ученых, программистов, техников, физиков, биологов и многих других представителей науки трудилась над созданием модели мира почти два десятилетия. И вот наконец мы достигли успеха. Мы создали модель мира, которую обозначили как "Мир-Б". Теперь подробнее, хотя трудно будет объяснить в двух словах людям, далеким от науки, всю суть модели, как она работает и из чего состоит. - Скажем так, модель представляет собой совокупность специальной программы и супермашины, суперкомпьютера, хотя называть ее так будет не совсем верно, она заключает в себе очень многое, достижения почти всех направлений науки. Сейчас мы ее включим и запустим программу, и вы воочию сможете убедиться в ее возможностях. В глубокой тишине ученый вскрыл запечатанный прозрачный контейнер, в котором находился пульт управления, нажал на одну единственную кнопку и провозгласил: - И да будет Мир! Тот час перед глазами любопытствующих корреспондентов, собравшихся со всех уголков планеты, на невидимом экране, будто из воздуха возникло изображение. Перед зрителями предстали кадры ужасающей катастрофы, происходившей на неведомой планете. Красные потоки лавы извергались повсеместно, с неба падали огромные камни, все было в загазованном дыму и напоминало собой апокалипсис. Но то, наоборот, было созданием нового мира - Мира-"Б". - Вот такие примерно события происходили и на нашей планете четыре с половиной миллиарда лет назад, так создавалась Земля, которую в нашем случае можно назвать "Мир-А". Через несколько миллиардов лет тут появятся первые зачатки биологической жизни, ну а потом все пойдет по уже известной истории Земли. Появятся микроорганизмы, первые существа, первые цивилизации... - Можно вопрос? - раздалось из зала. - Спрашивайте, для этого мы и собрались здесь. - А если вы что-то не учли в своей программе и биологическая жизнь так и не появится? - Мы это предусмотрели, существует возможность нашего вмешательства,
80
корректировки событий. Не появятся биологические организмы в ходе естественного развития программы, мы поможем им создаться. То же будет, если по каким-то причинам не произойдет зарождение разума либо развитие прекратится вовсе. Мы вмешаемся и все исправим. - То есть, будут в Мире-"Б" и гигантские насекомые, и динозавры. - Ну... в том виде, в каком они были на Земле, возможно, да и скорее всего нет. У Мира-"Б" свой путь развития. Но смею вас уверить, будут и здесь свои необычные создания и монстры. - И человек? - На определенном этапе мы позаботимся об этом, если в ходе эволюции он сам по себе не возникнет. Но опять же, это не значит, что вершина творения будет полностью походить на нас с вами. Возможно, что его вид будет для нас непросто необычен, а даже отталкивающе-ужасен. Ну и соответственно история Мира-"Б" пойдет по своему собственному пути. Для того и была создана модель, чтобы посмотреть как развивалась или как еще могла развиться Земля, изучить подробно все стадии развития. При, замечу, минимальном нашем участии. - А где этот Мир-"Б" находится, только на экране или в какой-то засекреченной лаборатории? - Везде и нигде. Это уже наша маленькая научная тайна. В данном случае он на экране, но можно попасть и вовнутрь, надев на себя специальный костюм и шлем на голову, который создаст эффект непосредственного присутствия уже в самом мире. Можно будет даже потрогать предметы, они будут вполне естественно выглядеть. Но в данный момент, как вы сами понимаете, во-первых - делать там нечего, во -вторых - опасно. Да и лишний раз наше присутствие в этом мире скажется на его развитии не лучшим образом. - То есть, когда там сформируется природа и появятся динозавры, можно, если гипотетически, устраивать даже ознакомительные экскурсии в Мир-"Б". - Можно, но не нужно. Мы будем следить за развитием со стороны. - А как быть со временем? Боюсь к тому моменту, когда в Мире-"Б" появятся первые биологические существа, от нашего мира уже ничего не останется. - Останется. Время нами трансформировано для удобства наблюдения. Саму возможность такой трансформации я вам объяснить не смогу, скажу так, время до появления первых микроорганизмов нами будет воспринято как тридцать земных лет, то есть в нашем Мире-"А" пройдет тридцать лет. Но замечу, надев шлем и спецкостюм, вы уже будете воспринимать время по местному времени Мира-"Б", извините за тавтологию. А местное время Мира-"Б", опять же, будет равно земному. Вот такие метаморфозы времени. Поэтому долго там находиться нежелательно, человеческий мозг болезненно будет воспринимать временные сдвиги. - О-го-го, так это целая машина времени получается? - Да, по отношению к Миру-"Б", пожалуй, подобный термин можно применить. Ну а если вы имеете в виду Землю, то нет. Ни в прошлое Земли, ни в будущее с помощью данного способа трансформации времени мы попасть не сможем. По отношению к Земле данный способ не применим, наука еще не достигла такого развития, чтобы в буквальном смысле научиться путешествовать во времени. Мир-"Б" хоть и будет иметь много общего с земным, но он никак не Земля. Мир-"Б" это лишь достижение науки, достижение человеческого разума, искусственно созданный нами мир модель, понимаете, модель! Тогда как нас с вами создал Бог, мы суть божественного проявления. - Нус, господа, процесс пошел, более подробно вы сможете ознакомиться с нашей работой в специально выпущенной по этому поводу книге. Периодически мы будем дополнять исследования специальными отчётами, с которыми в открытом доступе сможет ознакомиться любой желающий. Раз в пять-десять лет мы будем собирать пресс-конференцию, говорить о развитии Мира-"Б" и отвечать на возникшие
81
вопросы. - Извините, последний вопрос. Получается, что, создав Мир-"Б", мы примерили на себя личину Бога. Мы стали богами, по крайней мере для Мира-"Б"? - Извините, данный вопрос выходит за рамки нашего общения, он некорректен по многим, в том числе и по морально-этическим соображениям. На выходе из зала молодого человека, задавшего последний вопрос, догнал какой-то странный незнакомец. Он склонился к самому уху корреспондента и прошептал: - Если, дай Бог, мы с вами будем живы и встретимся лет этак через пятьдесят, то я вам открою небольшой секрет, касающийся богов... Не успел молодой человек отреагировать на слова незнакомца, как тот тут же растворился в толпе. --В Мире-"Б" прошло пять миллиардов лет. Как и было предсказано, при некотором участии ученых, при небольшом их вмешательстве, в Мире-"Б" появились свои разумные существа, которые можно было охарактеризовать как венец творения. Они были в чем-то похожи на людей, в чем -то не совсем, они прожили свою историю развития, свои войны, катастрофы, упадки и возрождения. Они делали свои открытия, развели свой первый огонь, выплавили из металла орудие труда, познали электричество, создали компьютер и...в один прекрасный день собрались на уже свою собственную пресс-конференцию. - Наши лучшие умы создали некую модель мира, в чем-то схожего с нашим, в чем-то нет, - произнес известный ученый. - Назвали ее мы "Мир-В". Почему не "А" или не "Б", исходя из логики и алфавита, не смогу ответить, название неожиданно пришло в голову руководителю нашего проекта. Мир-"В" в чем-то повторит историю развития нашего мира, но во многом будет свой собственный. Мы создали эффект трансформации времени, так что довольно легко сможем наблюдать за развитием нового мира. Также с помощью специального костюма мы можем ощутить эффект присутствия *** - Внимание, я нажимаю на кнопку. И да создастся новый мир... *** В Мире-"В" прошло около пяти миллиардов лет. Уже малопохожие на людей Земли разумные существа созвали свою прессконференцию, дабы представить созданную ими модель мира, которую они назвали "Мир-Г"... - И да возникнет мир... *** В Мире-"Г" прошло несколько миллиардов лет. Совсем непохожие на людей существа созвали пресс-конференцию... *** В Мире-"Д" прошло сколько-то миллиардов лет... И был создан Мир-"Е"... *** В Мире-"Е"... *** В Мире-"Я" на духовном уровне тонких субстанций, обладающих поистине безграничными, невообразимыми возможностями, была созвана пресс-конференция. - Мы создали модель мира... Долго думали, какую форму ему придать, и решили, пусть это будут простейшие разумные существа, назовем их люди, а модель "Мир-А", в соответствии с нашим замыслом начала примитивных форм разума... И создал Бог Землю... ***
82
Через несколько десятков лет уже постаревший корреспондент после очередной пресс-конференции, посвященной развитию Мира-"Б" неожиданно повстречал незнакомца, который некогда сказал ему странные слова. Незнакомец сам подошел к корреспонденту, напомнил о себе и произнес: - Я вижу, в Мире-"Б" произошли заметные сдвиги, они у себя там создают уже собственную модель мира. - А почему бы и нет, - ответил корреспондент. - Они разумные существа, даже в чем-то превзошли нас в развитии, их супермашина уже не такая громоздкая, как наша... А в чем ,собственно говоря, был обещанный вами секрет, раскройте уж тайну богов... - Вы разве ничего до сих пор не поняли? Корреспондент пожал плечами. Незнакомец хитро прищурился и чуть слышно произнес: - Мы настолько оказались богами, что создали сами себя... Замкнутый круг богов...
Дом Анастасия Прокофьева Наша память. Наши корни. Наша изначальность. Мы называем домом то, что не даёт потеряться в круговороте событий и впечатлений. Мы стремимся домой со всех концов Земли в надежде обрести долгожданный покой, согреть замёрзшие ладони и души. Мой дом остался в прошлом. Он похоронен под грудой воспоминаний и с регулярной периодичностью проявляется во снах. Зима. Не такая как последние несколько лет, а настоящая, с сугробами до самых окон. Я возвращаюсь из школы. Морозный воздух заполняет легкие, покалывает кожу, заставляет растирать заледеневшие ладони (Не люблю перчатки – да-да, ощущения не те!). Я протягиваю руку, чтобы открыть дверь. Металлическая ручка, холодно. Дом встречает терпким запахом догорающих в печи дров и свежезаваренного чая. В нём просторно, свободно и радостно, он пропитан светом и теплом. Я снимаю ворох зимних атрибутов и из человека-капусты превращаюсь в обычную 9летнюю девочку. Забираюсь с ногами в кресло, беру со стола книгу, открываю на случайно выбранной странице и начинаю читать. Потом было много переездов, чужих квартир, чужих людей. Декорации жизни. А дом так и остался неизменным, правда, исключительно в моей памяти. Совсем недавно я разговаривала с одним интересным человеком обо всём на свете, в том числе и про дома. И чем больше он говорил, тем яснее в моём воображении проявлялся красивый двухэтажный дом. Большой, светлый, просторный, с кухней, выходящей на веранду. С яблоневыми деревьями, ветви которых почти касаются земли. Летняя мебель из плетеной лозы белого цвета. Запах лета, свежескошенной травы, чёрного чая, обжигающего руки. Яркие краски бело-голубого неба. Солнце, пробивающееся сквозь листву деревьев, заставляет щуриться и смеяться от беззаботного счастья. Ветер едва касается моих коротко стриженых волос. Я сижу в кресле, подобрав под себя ноги, и читаю. Картины сменяют друг друга так стремительно, воображение сплетается с реальностью, создавая параллельный мир оживших желаний. Дом – это мы сами. Сначала убегаем подобно бунтующим подросткам, потом, повзрослев, возвращаемся. Мы называем домом не стены, мебель и забитую хламом кладовую. Наш дом – наша память, реальная или нет, значения не имеет, ведь если в это веришь, значит это реально.
83
Про принцессу и принца Анастасия Прокофьева Жила-была принцесса. Самая обычная, принцесса как принцесса, в платье и с косами до пяток. По наступлению восемнадцатилетия король с королевой выделили ей отдельную башню со всеми удобствами, а чтобы не скучала, подарили дракона. Самого обычного, с чешуёй и пламенем. Принцесса, как и множество других принцесс, ждала своего принца, который прискачет в доспехах на белом коне, победит дракона, освободит её и увезёт в закат. Ждать-то, конечно, ждала, только какой смысл в пустом ожидании? Да и драконом жертвовать как-то не хотелось – а что, собеседник интересный, в шахматы вечерами можно поиграть или в Playstation, да и понадежней неведомых принцев будет, друг всё-таки. И вот проснулась однажды принцесса и решила, что надо что-то в жизни менять. И даже поменяв 20 баксов, не успокоилась. Подумала, чем бы таким интересным заняться? И остановила свой выбор на спорте. А что? Не всем же в кринолинах на балах танцевать и демонстративно в обмороки падать. А так и с фигурой всё в порядке будет, и принцессконкуренток устранить можно. Поизучали с драконом программы разные, комнату под спортзал оборудовали, тренажёры через интернет заказали. В общем, душевно так получилось. Король с королевой новое увлечение дочери не оценили, сделали выговор дракону, дескать плохо следит, и вдогонку снабдили несколькими наборами для вышивания крестиком – пусть доча на дочу похожа будет. Принцесса посмотрела на наборы, посмотрела на дракона, собрала всё и выбросила в окно. Дракон понимающе кивнул (хороший всё-таки друг, надежный). Так у них и повелось. Принцесса либо книги читает, либо качается. Дракон, как любой уважающий себя дракон, пугает окрестные деревни, ворует овец и дышит огнём. А вечерами то в Playstation рубятся, то смотрят кино интересное, похрустывая хлебцами. И оба абсолютно счастливы. И жил в соседнем королевстве принц. Самый обычный, принц как принц, с щитом, мечом и доспехами в шкафу. По наступлению восемнадцатилетия король с королевой выделили ему отдельный замок со всеми удобствами, а чтобы сынок без присмотра не остался, отдали лучшего дракона королевства. Принц, как и множество других принцев, должен был найти принцессу, освободить её из заточения в башне, охраняемой драконом, и увезти на белом коне в закат. Должен-то, конечно, должен, но только это король с королевой давно за него решили. И с чего ему вдруг срываться из своего благоустроенного замка, мчаться непонятно куда ради неведомой принцессы? Еще и с драконом сражаться - он-то в чём виноват? И вот проснулся однажды принц и решил, что надо что-то в жизни менять. Подумал, чем бы таким интересным заняться? Посёрфил по просторам интернета и выбрал единоборства. А что? Не всем же в короне на троне сидеть! Это сейчас между королевствами перемирие, а вдруг война? А так с фигурой всё в порядке будет, да и принцессы любят сильных парней с кубиками на прессе. Отстроили совместно с драконом целое помещение, теоретическою базу изучили, мечей всяких понатаскали, оборудование установили. Сыновей графов, лордов и князей пригласили. В общем, душевно так получилось. Король с королевой новое увлечение сына не оценили. В самом деле, вроде бы взрослый принц, ему жениться давно пора, да наследников королевству подарить, а он с мечом наперевес по матам скачет. Детский сад, да и только! Сделали выговор дракону и вдогонку снабдили стопкой книг про настоящего мужчину и иде-
84
ального отца. Принц посмотрел на книги, посмотрел на дракона, собрал всё и сдал в королевскую библиотеку. Не сжигать же, не Средневековье все-таки. Так у них и повелось. Принц либо качается, либо с друзьями-принцами из соседних королевств на охоту ездит. Дракон, как и любой уважающий себя дракон, принца в его начинаниях поддерживает (друг – он и на то и друг). А вечерами то в World of Tanks, то в Fifa на Playstation играют, то книги читают, то фильмы интересные смотрят. И оба абсолютно счастливы. Мораль: не торопитесь выполнять чужие сценарии. Быть может тогда и спасать вас никому не придется.
Ночь Анастасия Прокофьева Цикличность жизни. Каждый вторник я возвращаюсь с тренировки одним и тем же маршрутом. Прислонившись к окну маршрутки, слушая гитарное соло Whitesnake, я вижу всю ту же дорогу, что и неделю, месяц, год назад. Ночь ложится на плечи мягким пледом. Её цвет – красный. Габариты машин, огни супермаркетов, ресторанов, светофоров отражаются волной воспоминаний о точно таких же ночах. В них ленту дороги пронзает свет фар, а сквозь незакрытое окно прорывается летний ветер. На этой дороге мы одни. Мысли вспыхивают и угасают, унося каждого в свой собственный ад. Ночь срывает покровы, разбрасывая клочья по деревьям и обочинам трассы. Только ты и я – два чужих друг другу человека. Когда я только-только получила права, то училась водить исключительно ночью. Включала транс, вдавливала педаль в пол и ездила без целей и планов. Без результата, без пунктов А и Б. Только я, машина, дорога, музыка и ночь. Я хорошо помню те две недели. Помню ощущение полёта, свободы и абсолютного счастья от слияния с техникой и ночью. Ты словно сама становишься одним пульсирующим механическим сердцем, оголенным нервом, огненно-красным габаритом. Тебе больше не нужно притворяться хорошей, милой, доброй, вежливой, участливой. Ночь страстна и безумна в своей обнаженности чувств. Я жалею о ночах, потраченных впустую. Ускользающих из памяти, как все когда-то важные и любимые люди в нашей жизни. Они растворяются в облаке воспоминаний, превращаясь в неясный идеализированный образ. Наша память услужливо стирает всё плохое, все ссоры, обиды и недопонимания, предлагая дать прошлому еще один шанс. Иллюзорность ночи – прошлому нельзя давать шанс, иначе оно поглотит вас как Веном Человека-Паука и будет сводить с ума день за днём. Ночь струится по пальцам, обволакивает разум, сглаживает острые углы нашей искалеченной психики, позволяя укутаться в неё как в теплое одеяло. Накрыться с головой, улететь по волнам памяти в ту единственную ночь из далекого будущего, где мы нашли друг друга. Где я перестала ошибаться, а ты научился любить. Сотни вариантов будущего и ни одного – настоящего. Мир иллюзий, напрасных ожиданий. Мир дневных людей. Мир, в котором я никак не могу тебя найти, в котором я устала в тебя верить. Ночь предлагает выбор и ответы, что растворятся в первом рассветном луче. Наши маски лежат на столе в терпеливом ожидании утра. Время нашей свободы истекло. Время и стекло. До новых ночей, друзья!
85
Осень нашей жизни Анастасия Прокофьева Все персонажи являются вымышленными, и любое совпадение с реально живущими или жившими людьми случайно. Ты помнишь молодость? Помнишь нас, таких беззаботно счастливых? Помнишь нашу первую встречу? Я так долго ждала тебя. Искала, находила, ошибалась, теряла и вновь искала. Узнавая твои черты в других людях, наивно полагала, что всё, наконец-то ты рядом. Но тебя не было. А я верила, что ты есть, верила, что также ищешь меня в других. Что также разуверился во всех и в себе. Когда мы нашли друг друга, наступила осень. Аллеи города превратились в огненно-золотой ковёр, который так приятно шуршит под ногами, навевая мысли о теплом пледе и кружке горячего кофе. Когда мы нашли друг друга, всё встало на свои места. Не было ни трудностей, ни проблем, ни разочарований. Вернее, всё это было, но для нас это больше не было проблемой. Мы оба знали, что сумеем преодолеть любую преграду, любое непонимание, если смогли преодолеть годы одиночества и потерь. Проживая год за годом рядом с тобой, я поражалась, насколько бедна и скучна была жизнь. Ты научил меня смеяться. Научил преодолевать страхи, быть сильной. Я научила тебя жить чувствами, не бояться любить. Мы оба учились жить, словно только что пришли в этот мир. Каждый раз, глядя на россыпь весёлых морщинок, разбегающихся из уголков твоих глаз, я понимала, что нет на земле кого-то более удивительного и близкого, чем ты. Наши дети выросли. Ты помнишь, как мы оба противились их появлению? Говорили, что счастье – это мы сами. Что мы не сможем любить кого-то также сильно, как любим друг друга. Что не готовы, что не сумеем стать достойными родителями. Наши дети выросли. Они счастливы и любимы, у них свои семьи. Наши дети стали счастливыми, целостными, сильными. Пример наших отношений вдохновлял их на самые безумные поступки и замыслы, ведь в жизни возможно всё. Наступила осень нашей жизни и сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что каждый наш шаг, каждая ошибка, каждое достижение было лишь частью того пути, что изначально выбран нами. Что мы нашли друг друга только тогда, когда сами этого искренне захотели. Мы оба состарились и в нынешней бабушке вряд ли кто-то мог бы узнать рыжеволосую девушку со смеющимися глазами и ямочками на щеках. Да и ты, мой любимый, уже не такой молодой и сильный, как прежде. Но любовь, соединившая нас тем осенним днем, по-прежнему свежа и молода. И ты по-прежнему прекрасен. Осень нашей жизни. Нахлынувшие воспоминания. Мы сидим на крыльце дома, пьем обжигающий кофе и смотрим, как листья берёз неспешно кружатся, падая к ногам. Впереди ещё целый день, наполненный светом, теплотой и радостью. День, сотканный из сиюминутных моментов, простейших, обыденных, но очень важных для нас обоих. Я держу тебя за руку, и целый мир рассыпается на части от бесконечного восторга узнавания. Наша с тобой жизнь была сложной. Мы оба – порядком изломанные, недоверчивые, упрямые эгоисты. Видимо, любовь и правда творит чудеса. Я держу тебя за руку. Осень нашей жизни подходит к концу. Да, мой любимый, но до зимы ещё далеко. Всё ещё впереди.
86
Время собирать камни Анастасия Прокофьева Когда у человека появляется хотя бы секунда свободного времени, в голову начинают приходить весьма интересные мысли. В зависимости от внутреннего состояния, человек либо придаёт этому значение, либо пропускает мысли мимо подобно стайке пролетающих осенних листьев. В какой-то момент нашей жизни проходит время раздать долги. И не только финансовые, хотя с ними тоже не стоит затягивать. И речь сейчас не о долгах, которые нам навязывает общество. Долг родине (когда мы успели ей задолжать?), долг родителям за воспитание и заботу (это был выбор самих родителей), долг обществу в виде работы, семьи и детей (тут, как в сексе, главное - обоюдное желание). Единственный, кто может решать, должны ли мы что-то или не должны – это мы сами. В наших силах расставить приоритеты, отделить зёрна от плевел, снять с пьедесталов идолов с облупившейся краской и пустотой в глазах. Психологи настоятельно рекомендуют завершать гештальты. Полностью с ними согласна. Завершённые гештальты – это самый гармоничный путь развития личности. Правда, есть тут небольшой подвох. Как и большинство людей, мы вбираем понемногу от окружающих и зачастую не осознаём, где же наши мысли и желания, а где навязанные ценности. И есть риск завершения чужих гештальтов, забывая про свои. Сегодня я решила завершить все незаконченные, невыясненные, несложившиеся отношения. И речь сейчас не только про любовь, но и про дружбу, общение и вообще взаимодействие с окружающей действительностью. Я решила поставить точку. Хватит уже ходить по кругу, гоняясь за прошлым, выискивая в настоящем точные копии бывших возлюбленных. Хватит переживать одну и ту же боль, называя это притиркой характеров. Любовь не приносит боли, вас обманули. Если в отношениях вам больно, плохо, унизительно – уходите. Поблагодарите человека за всё хорошее, что было когда-то и уходите. Иначе все ваши поиски и обретение себя разлетятся на тысячи осколков исковерканной психики и израненной души. Хватит называть дружбой однобокое общение 90 на 10%, где про вас вспоминают, только когда одиноко и совсем уж никто на звонки не отвечает. Если вы не можете приехать с бутылкой вина в 3 часа ночи к другу, чтобы поплакаться или посмеяться, то это не дружба. В своём безмерном эгоизме мы забываем об уважении и доверии, а ведь это важные качества человека. Хватит лгать самим себе, убеждать потерпеть, подождать. Хватит цепляться за людей, как маленькие дети цепляются за руку матери. Никто не будет с нами возиться и растить подобно хрупкому цветку в оранжерее. Мы одни и всегда будем одни. С любыми людьми, в любой ситуации. Потому что такова наша изначальная природа. Я гуляла по стадиону, смотрела на хмурое небо, вдыхала прозрачный осенний воздух и мысленно завершала всё, что было не сказано, не сделано. Или сказано и сделано, но не так и не с теми. Пожелания сказаны, подарки розданы. Прощальные взгляды, объятия, рукопожатия, ночные смс. Мы не помним, с чего всё начинается и не понимаем, когда всё заканчивается. Мы меняем одиночество на труп отношений. Мы храним этого Франкенштейна в надежде однажды оживить, но смерть – всегда смерть и угасшие чувства никогда не воскреснут. Я решила поставить точку. Универсальную, на все случаи жизни. Поставить
87
точку и двигаться дальше. В одиночестве или в компании людей. Быть чем-то большим и лучшим, чем сейчас. И если в мою жизнь начнет стучаться прошлое, то притворюсь, что меня нет дома и поставлю еще один замок на дверь. Потому что девушкам вредно таскать тяжести, особенно если это тяжесть нереализованных желаний и утраченных иллюзий. Я прощаюсь с прошлым ради поиска настоящего в ком-то и чём-то другом. Там, где стану наконец-то счастливой, ибо это моё самое сильное, самое заветное, и возможно, единственно важное желание.
Анюша Волчецкая Кристина Сильные, молодые ноги быстро несли Анюшу, прочь из темного густого леса. Где-то позади, будто подгоняя девушку, гулко ухал филин. По босым ногам больно хлестали колючие ветки.Распушенные волосы цеплялись за кустарник, росший вдоль озера. Анюша поскользнулась на сырой траве, будто кто-то, одернул ее за подол рубашки. Не удержавшись, она кубарем полетела под откос, к озеру. Взлетели испуганные птицы, сердце билось бешено, будто разрывая щемящую от страха девичью грудь. «Как же страшно! »,- успела подумать девушка, пока кубарем летела вниз. «А что, если это леший, дернул меня за подол, а если нет, так сейчас водяной утянет!». Анюша уткнулась в колючую травяную кочку. Обессилев, она покорно ждала своей участи, но не леший, не водяной, не собирались трогать девушку. Анюша встала, посмотрела на расцарапанные ноги, порванный подол рубашки и заплакала. «Плачь не плачь, а дело заканчивать нужно…» – подумала девушка. Детство ее, прошло в маленькой деревушке, с самого малого возраста Анюша училась, несмотря на то, что мать ее, была совсем не грамотной. деревенским ребятишкам, не когда спать до обеда, нужно родителям по хозяйству помогать. Анюша, тоже помогала, собирала травы, коренья, вместе со своей матерью. Мать Анюши, Прасковья, была знахаркой, ее боялись и уважали в деревне. Лечила Прасковья травами чудодейственными, настойками, знала заговоры, знала все наперед, все ведала, да мало кому правду говорила. Да и кому нужна дурная весть, а в добрый час, люди к ней не шли. Сидит, бывало Анюша, чертит угольком на доске, буквы или цифры, довольная, счастливая. «Я, говорит, матушка, доктором буду, как ты, лечить всех буду. Только меня люди боятся не будут! Вот, доктор , в деревню приезжал, так его, ни кто не боялся, а почему, тебя бояться?». Вздыхала Прасковья, глядя на дочь печальными глазами, «Потому и бояться, что не понимают, что зла я им не делаю. Если люди, чего то не понимают, то начинают бояться». Чего не понимают люди, Анюша уже не слышала, взобравшись на печку, она уже тихо сопела в обнимку, состарым ободранным котом. Шло время, Анюша выросла, и уехала в город, как и хотела учиться на доктора. Мать старела, все чаще звала дочь, вернуться обратно в деревню. - Кто примет мои знания, мою силу, коли тебя рядом не будет? - Говорила Прасковья, Анюше. Да только, Анюша и слышать ни чего об этом не хотела: - Не буду я, принимать твою силу, не жди, другая у меня судьба! Ну что, счастливо ты живешь? Да от тебя все шарахаются, когда ты в деревню выходишь, кто крестится, кто плюется! Разве это, ты заслужила, ночи не спала, лечила, людям помогала? Я так, не хочу! - Да, не жду я добра от людей. И ты не жди! Если дана мне сила - лечить, так я и лечу. Мать моя - лечила, бабка - лечила, и ты доченька тоже от судьбы своей не уйдешь, тоже лечить будешь! - Буду, да не так, как ты, мне твои заговоры, наговоры не нужны. Я мама, лю-
88
дей лекарствами лечить буду! - Ну что, даром спорить, время все по местам расставит. Приговорила Прасковья, поглаживая руками густые русые косы дочери. Так и вышло, зимой совсем слегла Прасковья, не вставала уже, пришлось Анюше с города домой возвращаться. Плакала Анюша, да слезами тут не поможешь. Решила, поправится мать, тогда и вернется в училище. Шли дни, недели, месяцы, мать не вставала, все хуже и хуже, ей становилось. Плакала Анюша, от жалости к матери, от жалости к себе. Плакала и поила мать травами заготовленными летом, читала старинные наговоры, веря, в то, что если таблетки не помогают, травы и коренья, к весне, уж точно поднимут мать на ноги. Но мать и к весне не выздоровела. - Долго я буду мучиться. Возьми мой дар, и я уйду спокойно. - Не могу я матушка, не хочу! Отворачивалась Прасковья к стене, и только часто вздыхала и стонала. Однажды, не выдержав материных мучений, Анюша сдалась. - Что, мне, нужно сделать, что бы принять твой дар? Спросила Анюша у матери. - Ни чего, ты им уже владеешь, смирись с ним, сила твоя усилиться, а когда меня не станет, моя сила к тебе перейдет. Мать рассказала, что должна сделать Анюша, что бы пройти обряд посвящения, который в свое время прошла сама. Как и говорила Прасковья, стоило Анюше согласиться, как мать успокоилась, она больше не стонала и не мучилась. Умерла она тихо, не слышно, ночью, когда Анюша спала. Похоронив мать, Анюша собралась в город, но уехать не смогла, что-то постоянно задерживало ее в деревне. То, не на чем, было выбраться, все дороги размыло проливными дождями, и телеги и лошади, вязли в грязи. А потом, сама Анюша слегла с сильной лихорадкой, вспомнила Анюша слова матери, о том, что время все решит само. Плакала Анюша, но надеялась вернуться к учебе. Вскоре, Анюше стали снится пророческие сны, чаще всего, они касались деревенских знакомых, Анюша пыталась помочь им. Как могла, старалась предупредить их, о беде, если знала, как её избежать. Вскоре, к Анюше пошли деревенские бабы, кто жаловался на соседей, кто приходил заговаривать больные зубы, кто то, просил сделать заговор на любовь. Сама себе, дивилась Анюша, помнила она, все заговоры, что шептала покойная матушка, знала все, свойства целебных трав, что пучками, весели по всему ее дому. Со временем, смерилась Анюша, с долей своей свыклась.Сама видела что, помогают ее травки, помогают ее слова приворотные. Уже не одна свадьба сыграна была в деревне, после того, как прибегали к ней тайком, со слезами, молодые девки. Но, после каждого, кого принимала Анюша, болела она сильно, лежнем лежала, будто силы с нее ветром выдувало. Знала Анюша, что не выполнен обряд, потому, нет на ней никакой защиты. Поднялась Анюша, осмотрелась, ни кого вокруг, папоротник в руках измялся, пока кубарем с пригорка летела, колени ободраны, рубаха в клочья, ну да, не беда это. Светать скоро будет, вот это беда! Успеть нужно, если не успеет, год ждать придется, «ведьмин день» раз в году. Собрала Анюша упавшие листья папоротника и пошла по тропинке в сторону деревни. На конце деревни стояла заброшенная изба, баня старая, чуть живая, туда и направилась Анюша. Там за баней, лежала в лопухах, припрятанная заранее, черная, издохшая кошка. Нащупав и подобрав в темноте кошку, она ступила за порог бани. В холодной, не топленой бане, кошку надлежало вымыть и попарить папоротниковым веником, собранным, только что, в лесу, что Анюша и сделала. Сердце ее, билось бешено, мерещились тени в маленьком, закопченном окошке бани, слышались шорохи. Но Анюша не отступала, и провела обряд в точности, как и наказывала покойная мать. Мать наказала, не обращать внимания на шорохи и звуки, провести обряд и закопать кошку за баней, а на обратной дороге, не оборачиваться, не разговаривать не с кем, а придя домой, не ложится спать, до
89
первых петухов. Вышла Анюша, из бани, закопала кошку, то есть, старого черного кота, Кот этот, последнее время, был еле живой, он не вставал уже недели две, был слеп, и ни чего не ел. Анюше не пришлось его убивать, как того, требовал обряд. Кот издох сам, совсем накануне «ведьминого» дня. Анюша сочла, что это знак, и что, медлить больше нельзя. Когда Анюша закопала кота, она пошла в сторону дома. На улице было жарко, легкий туман клубился по дороге. Рубашка на Анюше, совсем промокла в бане и прилипала к ногам. Анюша торопилась, скоро будет светать. Вдруг, закричал первый петух, Анюша вздрогнула, и пошла быстрее, еще поворот, потом еще один, вот она уже и на окраине деревни, возле своей землянки. Вдруг, позади, послышался лошадиный топот, конюх лошадей гонит, успела подумать Анюша. - Эге, гей! Анюша! Иди прочь с дороги! Лошадиный топот был совсем рядом, еще секунда, и затопчут Анюшу кони. Уже и пыль столбом встала перед глазами девушки, еще секунда… - Эге, гей! Обернулась Анюша, никого не было позади, только полная луна одиноко смотрела в след испуганной девушки. Утром, Анюшу нашел деревенский пастух, она лежала на дороге, совсем не далеко от своей землянки. Она была без сознания, вся в пыли, в изодранной ночной рубашке, босая и грязная. Анюша встала, и пошла в сторону дома, ни чего не объясняя, удивленному пастуху. Может быть, обряд был совершен не верно, и нужно было все-таки ей самой убить злополучную черную кошку, может, оттого что Анюша повернулась на топот вымышленных лошадей, но с тех пор, в полнолуние, Анюша напрочь теряла свой разум. Так, из молодой,красивой, подающей надежды студентки превратилась Анюша в деревенскую ведунью. Неумолимо шло время, утекало, как утекают воды быстрых и стремительных рек, Анюша старела, и не было рядом ни кого, кто мог бы, скрасить ее одинокие будни. Анюша, так и жила на окраине деревни, в старой, обмазанной глиной землянке. С ней, жила целая свора собак: маленькие и большие, белые и черные, пестрые, брошенные и беспризорные,все они, приходили к ее дому, за пристанищем и оставались у нее навсегда. Если кто то, подходил к ее худому плетню, собаки громко лаяли и пугали народ. Однажды, к забору подошла девочка, маленькая, не местная, она знала, что, за забором, живет странная женщина. Знала, и то, что, все в деревне называют ее ведьмой. Еще, девочка знала, что зовут ее Анюша и она доводится ей дальней родственницей. Мать не велела ей уходить далеко от дома, но девочке очень уж хотелось увидеть эту женщину. Старшая сестра пугала ее, она говорила, что у Анюши есть хвост, а еще, что она по ночам превращается в разных животных. Говорила что, Анюша, может кур подрать, превратившись в дикого зверя. Ну а если, кому птицей в окно залетит, так тому, точно горе будет. Много чего, рассказывала старшая сестра, маленькой девочке. Правда не очень то, девочка верила во все эти сказки, но очень хотелось ей, самой, на Анюшу, хоть глазком взглянуть. Вот и ушла она, одна, из дома. Дошла до землянки Анюши, плетень хоть и старый, да высокий, выше девочки, заглядывала она в щели, да так, ни чего не увидела. Тогда она, к калитке подошла,калитку толкнула, та открылась. Девочка прошла внутрь двора. Только ступила, как свора собак на нее кинулась. Девочка так испугалась, что дар речи потеряла, собаки лают, скалятся, одна за ботинок схватила, рычит, не отпускает. Заплакала девочка, к забору пятится, а там крапива, высокая, сама не поняла она, как от калитки ее собаки отогнали. Вдруг из избушки женщина вышла, сама, не высокая, в платке белом, в цветном длинном сарафане, совсем как другие, деревенские бабы, и вовсе на ведьму не похожа. Лицо доброе, красивое. Замахала руками, закричала на собак, так они, прочь от девочки тут же отбежали. Женщина к девочке подбежала, за ручки взяла, спрашивает:
90
- Испугали тебя, маленькая? Девочка только головой мотает, да, мол, испугалась. - Не бойся, я тебе, такую ниточку повяжу, что тебя больше, не один зверь не тронет! Достала Анюша клубочек маленький из кармана, и на ручке девочки завязала, пошептала что то. Девочка успокоилась, осмелела, говорит Анюше: - А ты, мне - родня! - А я, знаю! Говорит Анюша, а сама улыбается. Я, много чего знаю. А сама, девочку за плетень вывела и домой отправила. Беги! Далеко от дома то, не уходи! – говорит. А девочке, любопытно, почему, Анюша,совсем, не страшная? Совсем на ведьму или бабу ягу не похожа. Вот она и говорит: - А ты, летать умеешь? Смеется в ответ Анюша. - Беги! Вот рассмешила! – говорит. А вечером, она в гости к той самой родне наведалась, шаньги напекла, угощала. Полнолуние тогда было. Шаньги она, керосином смазала. Девочка выросла, помнила она Анюшу, не обманула та, не одна собака больше девочку не укусила. Бывало, кидались, да как кипятком ошпаренные, от нее убегали. А Анюша, жила долго, людей лечила, говорили, что колдовала. Замуж Анюша, так и не вышла, хотя и красавица была, всех мужиков деревенских, она, насквозь видела, да и мужики ее боялись. Так, одна одинешенька, она и прожила свой век. Умерла в одиночестве. Когда люди, заметили, что Анюша не выходит, к ней в избушку зайти хотели, да собаки не впустили. А когда все-таки зашли, не нашли Анюшу, видно, голодные псы ее съели, так, что и косточек не осталось. Страшная, смерть постигла Анюшу, мучительная. Детей у Анюши не было, видимо, решила она, дар свой с собой забрать. Знала Анюша, все наперед, да видно не хотела, детям своим, судьбы такой.
Ух, какая женщина! Вадим Сыван В настоящее время я – совсем не женатый мужчина. Почему так получилось – это тема для отдельного рассказа. В-общем, я, достигнув возраста ровно в треть столетия, то есть тридцати трёх лет и четырёх месяцев, пока холостякую. Меня это устраивает. Мою маму – нет. Женщин на работе, которых мы сегодня 7 марта поздравили всем нашим мужским коллективом – тоже устраивает; много у нас незамужних и разведённых женщин. Но я жениться не тороплюсь. Среди коллег женского пола пару я себе пока не нашёл. Вот такой я привередливый. Вот такой принципиальный. После поздравления женщин, когда в обеденный перерыв отгремело застолье с многократными «Ура!» в честь наших женщин, я поехал домой никуда не торопясь. Цветы для мамы уже стоят в банке в квартире соседа Ивана. Он любезно согласился временно подержать их у себя, благо, его жена с детьми уехала к родственникам. Сев в электричку, я вставил в уши наушники и стал, слушая песни, сочинять стихи. Люблю я этим делом в электричке заниматься. Отключаюсь от мира, и занимаюсь, и сочиняю… Пишу в блокнотик, чтобы потом перенести готовое в свой домашний компьютер. Пока ехал, песни сменялись одна за другой, а потом я аж усмехнулся, так как после прозвучавшей песни со словами «Младший лейтенант – парень моло-
91
дой…» зазвучала песня «Полковнику никто не пишет», а после неё – «Настоящий полковник». Я хоть и относительно молод, но дослужившись до звания полковник, уволился из армии. Никак с армией и своей службой в спецназе не мог жениться. Пять раз свадьбы расстраивались по моей вине (точнее – по служебной). В последний раз – пять лет назад, так вообще уже шёл я в ЗАГС, где меня ждала невеста, но по тревожному звонку оперативного дежурного пришлось срочно прибыть в часть и уехать в служебную командировку. Кто с таким необязательным человеком жить будет? И единственная жена, откровенно говоря, из-за моей непредсказуемой службы сбежала от меня к полковнику-штабисту (а я тогда ещё только капитаном был). Вот и решил я свою женитьбу отложить до лучших времён. Лучшие времена почему-то пока игнорировали меня и не спешили ко мне приходить. Нет, у меня было всё необходимое для семейной жизни: двухкомнатная квартира в престижном районе ближайшего Подмосковья, машина (на которой я почти не ездил), хорошая работа с приличной зарплатой, но это ещё не нормальная личная жизнь, а так – прелюдия… Вот и моя станция! Как раз к этому времени я уже закончил сочинять стишок, посвящённый в канун 8 Марта, естественно, ей – армии. На перроне было к моему удивлению немного пассажиров, и я в полголоса запел вместе с певцом зазвучавшую в наушниках песню «Ах, какая женщина!». Очень уж нравится мне эта песня. Почему бы не подпеть певцу? И вдруг меня сзади за локоть кто-то прихватил. Я резко (как учили в спецназе) обернулся и увидел улыбающуюся симпатичную женщину, которую только что обогнал. Правда, что она симпатичная, я до этого не знал, но понял, что это я её обогнал, по её пальто. Она что-то мне сказала, но я совершенно не расслышал, так как музыка у меня в наушниках выставлена на довольно громкий уровень. Пришлось скинуть один наушник: –Извините, что Вы спросили? Я не расслышал. –Мужчина, это Вы про меня сейчас пели «Ах, какая женщина – мне б такую!»? Собравшись было автоматически ответить, что это я просто подпеваю, я взглянул в её глаза и почему-то ляпнул: –А про кого же ещё! –Понятно. За свои слова отвечать надо! Мужик сказал, мужик сделал! – она мило улыбнулась, сложив губы в бантик. Руки её были заняты цветами и бумажным пакетом, в котором, похоже, лежали подарки. Кивнув на поклажу, я спросил с серьёзным видом: –Это Вас на работе с наступающим Международным женским днём поздравили? –Ну да! И не только с 8 Марта. –Что значит – «не только»? Попрошу выражёвываться ясней. Вам тут – не армия! Она улыбнулась и протянула мне цветы: –Не поможете донести? А то ветер меня с цветами сдувает, как пушинку. Цветы моментально оказались в моих руках, хотя я и не собирался их брать. –А что же – муж?! Не мог встретить? – я уже приревновал этого гипотетического мужа к ней. –Чей муж? Если Вы – про меня, то я не замужем. А мужей подруг к провожанию меня до дома как-то неприлично вызывать. –Ясно и понятно. Только не понятно про «не только». –У меня завтра, 8 Марта, и день рождения. Вот так мне не повезло. Может, уже пойдём, а не будем здесь на ветру стоять? Дельная мысль. Я согласно кивнул. Любимая песня в наушнике закончилась
92
и началась новая песня «Остановите музыку!..» Так я и сделал – остановил музыку, нажав на «паузу». Вместо музыки в голове зазвучал внутренний голос: «Оно тебе надо?! Жалеть не будешь?» –Посмотрим, – ответил я вслух внутреннему голосу. –На кого Вы хотите посмотреть? – приятно и как-то загадочно улыбнулась женщина. –Ну, не на себя же! На себя я уже не раз смотрел… –Что-нибудь интересное хоть раз видели? –Военная тайна! Пока идём, я предлагаю перейти на… (тут я поперхнулся от сильного ветрюги, неожиданно застрявшего в моём горле). –На бег? – она улыбнулась (приятная у неё улыбка, и щербинка между верхними зубами даже красит эту улыбку). –Предлагаю перейти на «ты»! Вы – не против? Она оглянулась по сторонам, будто кого-то поискала, и серьёзным шёпотом сказала: «Мы – не против!» Настала моя очередь улыбнуться. Кажется, мы с ней – одного поля ягоды. Она – не только симпатично-умная, но ещё и со здоровым чувством юмора. Меня это сильно обрадовало. А ветер, действительно, сильный дует: меня из-за букетов, находящихся в прозрачных кульках, парусило, чуть ли не разворачивая… и всё почему-то в сторону этой симпатично-юморной женщины. –А может, познакомимся, наконец-то? – эту фразу мы сказали одновременно и расхохотались на всю улицу. Я решил представиться первым: –Александр (-дра), – мы опять произнесли свои имена практически одновременно, и вновь рассмеялись. –Если так и дальше пойдёт, то нам не о чем будет разговаривать, – глядя мне в глаза, с лукавой улыбкой сказала Саша. Обалдеть! Буквально те же слова и я только что собирался сказать, но что-то меня удержало. Я лишь посмотрел на неё и покачал головой, цокнув при этом языком. –Ты что, хотел то же самое сказать? –Так точно! Саша с интересом взглянула в моё лицо, чуть обогнав меня: –Ты не военный, случайно? –Уже нет… Так, с армии привычка осталась (почему-то не захотелось ей говорить, что я ещё полгода назад был кадровым военным, так как на «гражданке» не все относятся к отставным военным как к нормальным людям, считая их солдафонами с единственной извилиной в голове, и то – от кривой пули). –А я – всё ещё при погонах. Тут настала моя очередь взглянуть её в лицо с удивлением, для чего мне пришлось чуть обогнать её: –Да неужели? И звание есть? –Есть. –И сколько звёздочек на погонах? –Пока – одна, а дослужусь ли до большего числа – не уверена. –Младший прапорщик? Улыбнувшись сомкнутыми губами, она кивнула: «Почти. Офицерское у меня звание, Саша». –Ага, значит – младший лейтенант, –Угадал. Только с двумя просветами погоны. –Ух, ты! Ух, какая женщина! «Товарищ майор», разрешите, я так буду обра-
93
щаться к Вам при моих близких? – перефразировал я цитату из фильма «Бриллиантовая рука». Она гордо задрала нос и… споткнулась. Я успел подставить согнутую руку, за которую она ухватилась и удержалась от падения вперёд. Мы рассмеялись. Пока смеялись, поскользнулся и я. Теперь уже Саша нас обоих кое-как удержала. Рука у неё довольно-таки крепкая, не юморная. Гололёд, надо сказать, тоже был нешуточный. Мы шли и болтали обо всём, кроме как о нас самих: о прошедшей недавно зимней Олимпиаде в Сочи, о ситуации на Украине, и начали говорить о несовершенстве защиты наших мобильных телефонов от прослушиваний и наших компьютеров от подсматриваний, как вдруг у меня зазвонил мобильный телефон. Звонил мой друг, бывший сослуживец Виктор Зайцев. Мы его звали просто Вик. Он уволился с военной службы раньше меня на год. Эх, не вовремя ты звонишь, братан! Но раз он звонит, значит, ему что-то срочно сейчас надо от меня. –Привет, Вик! С праздником (это мы так обычно шутим с ним на 8 Марта). Что случилось? –Привет, Сань! С праздником и тебя! Ты не мог бы ко мне зайти? –Прямо сейчас, что ли? А завтра нельзя? – я глянул на Сашу; недавняя улыбка сошла с её лица. –Да, сейчас! Срочно поговорить надо! Неотложно! Ни вчера, ни завтра, а именно сейчас, Саня! Если Вик зовёт, наверняка у него – что-то серьёзное. Я вздохнул, взглянул на пригорюнившуюся Александру, но сказал в трубку: –Жди! Минут через 7-8 буду. Выключив телефон, я не глядя на Сашу произнёс: –Саш, меня тут древний друг срочно хочет увидеть; какой-то неотложный у него разговор. Саша, тоже не глядя на меня, произнесла в сторону с натянутой улыбкой: –Вика – это твой древний друг? Я поняла, она тут рядом живёт? Ах, так вот в чём дело?! Вот почему она огорчилась. Я даже немного развеселился: –Вик – это Вик, а не Вика. То есть – Виктор он. Витёк. Его с детства все называют Вик. Мы с ним в школе учились вместе, а потом… в армии были вместе. И сейчас часто встречаемся. У него жена в роддоме на сохранении – должна со дня на день родить. А вдруг уже родила? Хотя говорили, что дней через 5 ждать. Ведь бывает же досрочное …? –Увольнение бывает досрочное, – Саша опять приятно улыбнулась. –Рождение досрочное… Саш, Вик живёт в следующем доме! Давай, я тебя до твоего дома провожу… Если ты не против, конечно. –А меня уже провожать не надо. Мы пришли. Это – мой дом. Вот, второй подъезд, седьмой этаж. –Ясно. А я живу через два дома отсель. В нашем доме ветеринарный пункт «Кот и Пёс» находится. Знаешь такой? Она кивнула. –Саш, а я как-то раньше тебя не встречал. Я здесь уже шесть лет живу. –А я тебя два раза видела уже. Здесь же я живу всего пятый месяц. Два года с мужем после развода никак не могли найти подходящий размен. У него теперь однокомнатная квартира в Москве, а у меня тут – двухкомнатная. Будет желание – звони! –А ты после… «этого»… и телефон свой дашь? –Нет, телефон я тебе свой не дам – самой ещё пригодиться, а вот номер телефона записывай, тёзка… Хотя, учитывая сегодняшнюю срочность встречи, ты уже
94
вряд ли позвонишь… Я неопределённо пожал плечами и записал номер на сигаретной пачке, а Саше сунул свою визитку (недавно впервые я обзавёлся личными визитками). У её подъезда мы попрощались глазами. Она грустно улыбнулась, да и у меня улыбка была не слаще. Всю дорогу до подъезда Вика я думал о ней: «Приятная женщина! Симпатичная. Да какой там – симпатичная… Красивая!» Мне такие нравились, но раньше как-то не получалось с женщинами такого типа завязать отношения, потому что все они уже были замужем. Моя жена была совершенно иного типа, и почему мы с ней сошлись – только Богу известно. Или дьяволу… Вика я увидел курящим в лоджии. Он вяло помахал мне рукой… Через пару минут мы обнялись у его двери. От Вика исходило амбре. Он был одет в трико и камуфляжный свитер. До сих пор носит! Уволившись на год раньше меня, Вик уже успел жениться, и сейчас ждал прибавления в семье. Первенца. Врачи обещали дочку, чему Вик был ужасно рад и уже накупил разных платьиц, держа их у меня дома, так как его супруга Галина говорила, что заранее покупать одежду детям – плохая примета… Запашок на кухне – ещё тот!.. На столе стояла двухлитровая пластиковая бутыль с живым пивом, а ещё точно такая же, но пустая, валялась возле мойки. На столе в блюдцах были выложены нарезки сыра и копчённой колбаски, а также стояло полбанки маринованных огурцов, которые Вик доставал, по-видимому, пальцами, так как вилки на столе я не увидел. –Сань, пива будешь? –Вик, ты же знаешь – я не «пивец»! –Да помню я, помню. Посиди хотя бы рядом. Слушай, а у меня виски есть, но я «ерша» делать себе не хочу, в то усну быстро… Ты будешь виски? –Не буду! Что у тебя за срочняк? –Переживаю я, Саня. Галочку час назад повезли в родильное помещение. Она успела мне позвонить. Посиди со мной, а то меня колбасит отчего-то… –Вик, ты сорвал мне романтическое свидание. Пришлось скоропостижно прервать провожание и идти караулить тебя. Тебе не совестно, братан? –Ой, как мне совестно, ой, как стыдно!.. – он обхватил голову руками. – Но боязно мне, Сань! Ты уж извини меня! Но кому же мне ещё звонить?! Остальные, сам знаешь, – либо на службе, либо далече… – он икнул и добавил: – живут… А что за женщина? Я её знаю? Как зовут? – Зовут её Александрой. Скорее всего, ты её не знаешь. А что она за женщина – пока и сам не знаю. Где-то кем-то служит при погонах. Майор. –Ого! Как и я. И это всё, что ты знаешь об этой женщине? –Да мы познакомились минут 20 назад лишь на платформе. –Поздравляю! Ты уже начал знакомиться в транспорте (эту фразу он явно стырил из фильма «Москва слезам не верит»). –Сам от себя не ожидал такого (поддержал я шутку). А вообще-то, платформа – это уже не транспорт. А ты что – против, чтобы я с кем-нибудь знакомился? –Да ты что, Саня! Я наоборот – только «за»! Вот поэтому я тебе и позвонил, – тут он вдруг резко покачнулся, но облокотившись на кухонный стол, устоял на ногах. – Говорю же, что меня колбасит… Он медленно присел на стул, боясь сесть мимо. –Тебе поспать, братан, не мешало бы. А то завтра будешь никакой. Чего это тебя так с одной бутылки повело?! –С одной… Ещё пара бутылок в мусорном ведре валяется… Я уже полдня на взводе. Какие-то там у Галочки проблемы, вот и … переживаю (он вновь икнул) … Потом глубоко вобрав в себя воздух, он резко выдохнул и наполнил бокал пи-
95
вом. –Да ты же говорил, что её только час назад увезли, а тут уже – полдня… –Саня, ей уже давно плохо было, а в роддоме поздравительные мероприятия начались – все врачи ушли отмечать…А её попросили потерпеть… Представляешь, бардак – как на войне!.. –Представляю, Вик. Мне точно так же один раз в госпитале помереть не дали: на 23 февраля ушли все на поздравительные мероприятия, а меня тюкнуло… Очнулся в реанимации. А потом мне один генерал-медик сказал: «А если бы вовремя врачи стали оказывать помощь, то, возможно, и не очухался бы вовсе… А так организм сам включил внутренние резервы…» И так бывает… Вик махом выдул бокал пива и закусил поочерёдно сыром и колбаской. А потом, подперев щёку рукой, прикрыл глаза. Через минуту он засопел. Подождав минут пять, я сгрёб его в охапку, и отнёс на до сих пор не заправленный диван, укрыл его одеялом, предварительно сняв с него тапочки, выключил работающий вхолостую телевизор, и вышел из квартиры. Замок запирался автоматически. Куда пойти: домой или?.. Меня терзали смутные сомнения, что если я пойду к «или» – то примет ли она меня? Дома же, кроме кота, никого нет. Кота мама уже покормила, о чём ещё час назад скинула мне смс-ку, и ушла в свою квартиру, расположенную не так уж далеко от моего дома. Она поменяла нашу бывшую квартиру в Москве на эту, чтобы быть поближе ко мне. Я был не против. Пойду-ка я домой., телек посмотрю… Дорога к дому шла мимо дома, где мы расстались с Александрой… А, будь что будет! По морде не дадут, с лестницы не спустят, а остальное – мелочи! Остановившись у её подъезда, я достал пачку сигарет… Ёлки-палки, ну вот какая последняя цифра?! То ли 3, то ли – 8, то ли – 9. Кто так пишет-то?!.. Набрав «тройку», я аж отпрянул от трубки телефона, услышав густой бас: –Я слушаю тебя, крошка!.. Улыбнувшись, я набрал новый номер с «восьмёркой» на конце. Женский миловидный голосок: –Доставка пиццы! Что бы Вы хотели заказать? Мне расхотелось куда-либо ещё звонить. С досадой сунув телефон в карман, я двинулся от подъезда в сторону своего дома, как вдруг услышал женский голос сверху: –Саша! Она улыбалась, выглядывая из лоджии на седьмом этаже. –Ты не мне звонил случайно? Глупо улыбнувшись, я утвердительно кивнул. –На домофоне набери 77 – дверь и откроется. Все сомнения по поводу «домой или…» сами собой разрешились. За этой подъездной дверью меня ждала новая неизвестная жизнь. Стало даже как-то боязно, будто я стоял перед порталом в какой-то иной мир. Дважды нажав на цифру 7, дверь после щелчка приоткрылась, и я шагнул в портал. Когда открылась дверь квартиры номер семьдесят семь, то первое, что я увидел, были две остроторчащие груди, упрятанные за бронежилетом, то есть за блузкой нежно салатового цвета. Между чуть ли не отрывающимися на груди пуговицами маняще розовели части двух персиков… Я чуть не застонал от восторга. Потом я увидел её глаза. Честно говоря, если бы не этот взгляд, то я бы скорее всего позорно бежал бы с поля боя, так как эти «персики» произвели на меня эффект двух гранат, разрывающих моё тело на куски. А так хочется ещё пожить, господа-товарищисударыни!.. Но во взгляде Александры читалось всё: и приглашение, и умиротворяющее спокойствие, и мудрость, и смешинки, и… желание, и… много ещё чего читалось. Я переступил порог, перейдя Рубикон. Дверь за моей спиной захлопнулась. «То ли ещё будет, ой-ё-ёй!..»
96
Никакой романтичной музыки в квартире не было слышно; лишь телевизор еле слышно бухтел, рассказывая вечерние новости. На кухне весь обеденный стол был завален цветами и обрезками стеблей. Часть цветов уже стояла в вазе и в банках. –Я ставила цветы на подоконник лоджии, как увидела тебя… А вот цветы уже некуда ставить, – она улыбнулась как-то виновато. – И вот так – каждый год к 8 Марта! А потом в течение года – тишь да гладь, да Божья благодать. Изредка сама себе покупала понравившийся цветочек. Муж вообще цветов не дарил, говорил – деньги в мусорное ведро! Старался только необходимое для семьи покупать к 8 Марта и, соответственно, ко дню рождения: пылесос, кастрюли-сковородки, кухонные комбайны, миксеры… –Саш, бутылки пустые пластиковые есть у тебя? –Да, под ванной стоят… С водой – на случай отключения воды держу, и для полива цветов отстаиваю воду. –Освобождай! Я нарежу вазочек. Через пару минут она принесла на кухню пять пустых двухлитровых бутылки. Постаравшись покрасивее обрезать, я сделал нечто наподобие вазочек, насыпал в каждую по пол-ложки сахару и вместил все цветы. Получилось, на мой взгляд, неплохо. –Ужинать будешь? Только не говори «да», а то у меня и угостить-то толком нечем! –Обязательно буду! –Ой, а у меня же пельмени есть. Я и забыла про них… К Новому году сама лепила. –Отлично! С голодным желудком мужчине только на бой с врагом идти хорошо, чтобы злее был! С армии это помню… Мы ведь не собираемся бороться? Саша, доставая большую тарелку с пельменями из морозилки, находившейся в нижней части холодильника, аж замерла, согнувшись, при этом в заднем разрезе узкой чёрной юбки я увидел ноги (вот, постой в таком положении ещё!). Саша улыбнулась сама себе, и тихо произнесла: –Посмотрим!.. –На кого ты хочешь посмотреть? – вернул я ей её же вопрос, не сводя глаз с заманчивых ног. –Военная тайна! – вернула она мне мой же ответ. – Саша, ты вино красное будешь или виски? У меня виски есть. И здесь предлагают виски!.. –Ни того, ни другого! На работе я уже тяпнул несколько рюмок. Пьяный, я даю волю рукам. –Всегда? – помешивая пельмени, Саша обернулась с интересом ко мне. –Изредка. Поэтому стараюсь держать свои руки в руках… –А я вина выпью. Ты – не против? –Конечно, не против! Мне даже любопытно посмотреть на тебя пьяную! Она промолчала, опять улыбнувшись «бантиком». Перед ужином я снял свой пиджак и повесил его на спинку стула. Наш ужин проходил в английском классическом стиле – молча, степенно и даже как-то чопорно мы работали вилками. Приходилось принимать пищу не как дома, второпях, а именно степенно и аккуратно подносить вилку ко рту. Не люблю я этого!.. Ну вот!.. Так же степенно масляная капля с пельмешки, нанизанной на вилку, капнула мне на рубашку… Едрёна корень! Ну её на фиг, эту степенность!.. Быстро закинув оставшиеся в тарелке пельмени в рот, я, улыбнувшись и поблагодарив Сашу, не в английском классическом стиле, то есть, не дождавшись, пока она доест, привстал, и сконфуженно сказал:
97
–Я отлучусь в ванную? Застираю пятно. –Позволь это сделать мне!.. – она улыбнулась. –Ну, вот почему именно я посадил каплю, а не ты?! –Ты хочешь, чтобы я тоже измазала блузку? –И юбку, – моментально добавил я. –Иди, неряха, стирай рубаху! – она вышла из-за стола и стала загружать посуду в посудомоечную машину. –Ого! Если в ход пошли стихи, значит, шансы не плохи!.. –Шансы… – Саша шутливо пробурчала. В ванной я быстро вытащив рубаху из брюк, и хотел уже было расстёгивать пуговки, но зашедшая следом Александра отстранила мои руки и стала сама медленно расстёгивать на моей рубахе пуговки. Я вдруг почувствовал, как мужская сила с каждым прикосновением этой женщины ко мне вливалась в меня вместе с покиданием сил к сопротивлению. –Товарищ майор, надеюсь, Вы понимаете, что делаете?! Я ведь за себя не ручаюсь. –Ничего я не понимаю. Я – пьяная… и тоже за себя не ручаюсь. Саша была на голову ниже меня. Я неожиданно для себя чмокнул её в тёмную макушку, а она, расстегнув последнюю пуговицу и распахнув мою рубаху на груди, поцеловала меня в левый сосок. Это «завело» меня ещё больше. И вдруг она замерла, а потом погладила мой шрам под правой ключицей: –Что это? Ранение? –Да в армии ещё… Бандитская пуля, – попытался я отшутиться. Она приподнялась на цыпочки и поцеловала прямо в шрам. А потом подняла на меня свои глаза. Ух, какие глаза! Я прижал эту милую женщину к себе. –Подожди! Давай, сначала рубаху застираю, а потом… – она не договорила, что будет потом, и я, покорно освобождая рукава, стал ломать себе голову, что же будет «потом». Через три минуты полностью мокрая моя рубаха висела на раскладной сушилке. Я бы, конечно, застирал не всю рубаху, а только масляное пятнышко. Вот как я теперь пойду домой? Да в пиджаке на голый торс и пойду. Тут недалеко топать, не замёрзну! …Никуда в этот вечер я, естественно, не пошёл. Потому что сначала был перенос женского тела из ванной в спальню, затем медленное снятие салатовой блузки и чёрной юбки с одновременным ласканием желанной женщины и получением взаимных ласк, а потом было «потом», после чего мы лежали на спинах утомлённые и довольные и собой, и друг другом, и теми обстоятельствами, что нас свели. Я даже масляной каплей был доволен. Александра приподнялась на локте, вновь потихоньку потрогала мой шрам: –Саш, откуда у тебя сквозное пулевое ранение? –Это под Самашками в Чечне зацепило. В 1995-ом году. –А на руке? –В двухтысячном году в Грозном. –Так ты сколько лет был в армии? –Да меня на второй год за плохое поведение оставляли, – пошутил я. Мне совершенно не хотелось говорить о своей службе. –Я тоже была в Грозном в двухтысячном году. Тогда я ещё прапорщиком была и служила в МЧС в Центре спецназа «Лидер». Слышал о таком? –И однажды даже был там на сводном учении. Тир мне в «Лидере» понравился. Да и вообще, классный у вас Центр! Только он ведь как-то по- другому называется, не – Центр спецназа. –Он изначально был создан Правительством России как Центр специального
98
назначения, а потом Шойгу его переименовал в Центр по проведению спасательных операций особого риска. Я недавно оттуда перевелась в центральный аппарат МЧС. –Товарищ майор, а кем Вы служили? –Я всё время прослужила в десантном отделении. Я ведь – мастер спорта международного класса по парашютному спорту. Но недавно пришлось завязать с прыжками – врачи категорически запретили. К тому же я – спасатель 1 класса. Много где на чрезвычайках пришлось побывать. Мне почему-то тоже захотелось открыться этой милой мужественной женщине: –А я – из «Вымпела». Полковник запаса. Уволился полгода назад по состоянию здоровья как негодный к военной службе – сердце стало шалить. Можно было, конечно, договориться послужить на штабной службе, но это – не моё. Пенсию какую-никакую заработал. –У меня тоже выработан пенсион, но продолжаю служить. Куда я пойду на гражданке со своими навыками? В аэроклуб – и то нельзя. Хотя у меня и фельдшерское образование, но практики уже много лет никакой нету. Мы с мужем вместе служили. Он старше меня на 5 лет. А года три назад он нашёл себе новую подругу на 12 лет его моложе. Два года с ними в одной квартире прожила. Представляешь?! Они ночью любовью занимаются, а потом в ванную бегут, а мне всё слышно. – Саша, немного помолчав, продолжила: – Но квартиру мы с ним вместе заработали, когда стали трёхкратными чемпионами мира. Нам её бывший мэр Москвы Лужков лично выделил. Жили в Коньково. А сейчас я не жалею, что сюда переехала. Здесь воздух чище. Я вроде даже болеть реже стала… Саш, а ты много раз бывал в горячих точках? –Было дело, Сашенька! Да всё – в прошлом. По ночам лишь иногда возвращается пережитое. Она вновь поцеловала меня сначала в шрам, а потом в сосок. –Никогда не думала, что смогу первой предложить познакомиться. Обычно мужчины со мной первыми заговаривали или пытались познакомиться… Старею, наверное… Сама себя не узнаю сегодня. Я резко, но осторожно перевернул «старуху» на спину и стал целовать сначала в губы, потом в шею, грудь и живот. Сашенька прикрыла глаза и часто задышала приоткрытым ртом. При моих поцелуях низа живота она застонала. Не торопя события, одной рукой я нежно стал поглаживать поочерёдно её соски, а другой рукой – под коленкой, постепенно продвигая руку всё выше и выше. Её ноги медленно уступали моей руке, приподнимаясь. И вдруг она резко села на меня и, наклонившись, стала целовать моё тело. Настала моя очередь блаженно застонать… Сейчас, во втором акте, передо мной, а точнее – на мне, была совершенно другая женщина – более раскрепощённая, более эротичная, и даже более желанная, чем в первом акте… Ух, какая женщина!.. Потом мы с ней почти до трёх ночи проговорили обо всём, кроме политики, погоды, экономики, науки и… наших дальнейших совместных отношений. Последняя тема нами даже не затрагивалась, а деликатно обходилась стороной. …Проснулся я в 7 утра. Обычно в это время я уже трясусь в электричке на работу. Рядом со мной, уткнувшись носом в моё плечо, сладко и смешно спала Сашенька. Тёмные волосы разметались по плечам. Надо идти кормить кота. Я догадывался, что он возмущён моим отсутствием, ведь за последнее время он привык, что я каждую ночь ночую дома. Извини, кот, загулял твой хозяин! Сам понимаешь, март месяц! Я нежно поцеловал Сашеньку в выглядывающее из-под одеяла плечо, а сам тихо выскользнул с кровати. От моего поцелуя эта милая женщина улыбнулась во сне и в ответ кого-то (хочется верить, что меня) поцеловала. Странно, наша одежда
99
вчера вечером беспризорно была сброшена с тел на пол, а сегодня всё аккуратно лежит на стуле. Наверное, Сашенька ночью вставала, а я даже не услышал. Прихватив свою одежду, я на цыпочках прошёл в ванную комнату, где слегка умывшись, быстро оделся. Рубаха уже высохла. Обойдёмся без глажки. Не на торжественное собрание иду, а домой. На мобильнике булькнул сигнал пришедшего смс. Вик сообщил, что родилась Александра, вес 4 кг, рост 55 см. Много это или мало, я уже не знаю, потому что уже забыл, какие у друзей уже давно рождались ребятишки, но на всякий случай отписал ответ: «Поздравляю вас, братан! Скоро буду!» Зайдя на кухню, я на салфетке написал Сашеньке записку, что вынужден временно отлучиться по двум причинам: поздравить маму с 8 Марта, и Вика – с днём рождения дочери Александры. И только после написания последних слов до меня дошло, что дочка Вика – тоже Сашенька, и что день рождения у неё тоже 8 марта. Надо же! …Дома первым делом я покормил кота Лео. Этот рыжий гладкошёрстный микролев живёт со мной уже восьмой год; любит спать у меня в ногах, но не любит, когда я вдруг пинаюсь. Лео, если чем-то недоволен, задирает хвост, который аж дрожит от возмущения, и что-то бормочет, ходя взад-вперёд. Вот и сейчас он высказал мне свои недовольства, мол, приходится тут спать одному и прислушиваться к каждому шороху. Я погладил его спинку. От удовольствия Лео сначала выгнул горб, а потом, урча, выгнул спину. Всё, мы помирились! Зарядку делать не было никакого желания, и я лишь для проформы немного повертел тело в разные стороны и помахал руками. Всё, товарищи, на сегодня хватит! После этого я нормально умылся, почистил зубы и побрился. Выпив кофе с бутербродами, я надел джинсы, футболку, поверх которой накинул флисовую курточку на молнии, накинул пуховик, обулся, взял коробки с детской коляской и пошёл поздравлять друга. Вик встретил меня радостно-осоловело. Ну и рожа у тебя, Зайцев! Его лицо было опухшим и глаза были красные. –Сань, представляешь, я ровно в час ночи проснулся, будто кто меня толкнул, а через пять минут Галинка звонит и говорит, что полчаса назад как родила. Оо-о! Это в коробках – коляска? –Ага! А в этой маленькой – автомобильное кресло-люлька. –Саня, спасибище! Слушай, будешь крёстным? – разворачивая упаковки, он с ожиданием ответа глянул на меня. –Серьёзный вопрос. Конечно, буду! Не забудь только заранее предупредить, хотя бы за неделю. –Классно! Галчонок говорила, что мы тебе куму подыщем незамужнюю и достойную, а вдруг у вас с ней что-нибудь и получится… Знаешь ведь поговорку: «Что за кума, коль под кумом не была!», – он заразительно засмеялся. Я улыбнулся. –Посмотрим, Вик. –Да уж, там есть на что посмотреть! Я пару раз видел её. Руки так и чешутся, так и хочется ущипнуть за все выпуклости… – он вновь заразительно захохотал, но осёкся: – Ой, гоню пургу! А вдруг у вас и впрямь получиться с ней… –Вик, ты только за меня не решай. Ты же знаешь, не люблю я этого! –Помню, помню… – Вик немного помолчал, а потом смущённым голосом спросил: – Сань, а ты вчера приходил ко мне, или мне это приснилось? –Да-а, здорово тебе вчера пиво в голову ударило! Был я у тебя вчера вечером, успокойся! –Слава Богу! А то я уже подумал, что у меня глюки. –Вик, мне надо маму поздравить, а потом я пойду поздравить одну женщину с двойным праздником – у неё тоже сегодня день рождения. Если ты не помнишь, то я напоминаю, что её зовут Сашенька, Александра.
100
Он на мгновение замер, потом же радостно улыбнулся: –Вспомнил! Ты вчера говорил, что познакомился с ней в транспорте. –Почти. На платформе. –Что, вот прямо так взял и смело познакомился? –Ну, ты же меня знаешь… –В том-то и дело, что знаю… Сань, придёшь вечером? Пивка попьём… живого, Сань, не баночного. –То-то я смотрю, ты от живого пива еле живой, – усмехнулся я. –Да это я вчера напереживался больше. –Ну, ладно, папаша, пошёл я! От слова «папаша» Вик аж расцвёл, глаза заблестели, и даже плечи у него распрямились. Крылья что ли расти начали? …Забрав у соседа Ивана цветы, я сходил к маме, поздравил её, вручил открытку и конверт с внушительной суммой для «купить себе то, чего на свою пенсию она сама никогда не купит», и пошёл в супермаркет. В гастрономическом отделе я купил красного вина, пару коробок конфет и шоколадок, а также разной снеди, после чего зашёл в цветочный отдел. Там я выбрал роскошный букет, приобрёл три больших вазы под старину, а также купил открытку, куда тут же написал экспромтом поздравительное восьмистишие. До подъезда Сашеньки я с этими покупками дошёл кое-как – вазы лежали как-то неудобно, хотелось донести их целыми, и из-за этого приходилось оттопыривать руку, а тут ещё – цветы и пара пакетов с продуктами… Вот и второй подъезд! После набора на домофоне номера её квартиры, мне никто не ответил. Тогда я позвонил Сашеньке по телефону. Вновь никто не ответил. Вот куда теперь с этими покупками деваться?! Вдруг она к подругам уехала или ещё куда-нибудь… В театр какой-нибудь… Через минуту она сама мне перезвонила: –Саш, ты звонил… Я у парикмахера. –Понятно! А я – у твоего подъезда. –Саш, ты меня обязательно дождись! Скоро буду, – услышал я обрадованный голос на том конце провода. Сразу стало веселее и интереснее жить. Я поискал глазами лавочку или столик. Напрасно! С досадой подумалось: «Ну, кто так строит?! Нормальному человеку даже приткнуться некуда. Новостройки, это тебе – не старые дворы!» «Скоро» длилось полтора часа. Наконец, я увидел, как ко мне, истомившемуся пустым стоянием и искурившему от безделья три сигареты, шла Сашенька. На её счастливом лице сияла обворожительная улыбка. Её причёска изменилась кардинально: она остригла бывшие до плеч волосы, но стала ещё привлекательнее. Я сам себе позавидовал, что знаю эту красиво-умную женщину, которая всего-то на полтора года старше меня. –Что это? – увидев кучу свёртков, спросила с удивлением она. – Цветы – это мне?! –Цветы – только тебе! А вазы... и всё такое… тоже тебе! Ты такая… сексапильная стала! –Правда?! – Она довольно тряхнула новой укладкой и чмокнула меня в щёку. – А я утром сначала расстроилась, когда проснулась и не увидела тебя. Думала, что уже навсегда ушёл. А потом увидела записку. –Пойдём рвать эту записку, а то на меня уже жильцы подозрительно смотрят. –Ну, да! Особенно одна молодая жилица с первого подъезда, – Сашенька довольно улыбнулась. – А записку я рвать не позволю! Пойдём продолжать мероприятие, полковник?! Сегодня я тебя больше уже не отпущу!.. У меня от предстоящего «мероприятия» сладко заныло в районе сердца и пониже живота. Ух, какая женщина!
101
Ночной корабль Катерина Обштат Ребята выбежали на берег как раз вовремя. Высокие темные паруса просвечивались насквозь ненавязчивым светом молодой, еле виднеющейся в наступивших сумерках, луны. Корабль возвращался в гавань после долгого плавания в далеких северных водах. С палубы слышались крики матросов и юнг, издали казавшихся тенями, юрко шастающими под тяжелым брезентом парусов и паутиной канатов. Ребята глядели во все глаза. Никогда они еще не видели такого большого корабля. Маленькие лодочки и небольшие суда часто приплывали и отплывали, вываливая на сушу сети с разнообразием морских рыб, устриц, крабов и креветок, но впервые они видели у своих берегов то, что без преувеличений можно было бы назвать грозой морей. А корабль приближался к берегу, темные очертания его становились все четче. Крики на палубе поубавились, затем и вовсе стихли, юркие тени перестали носиться под накрытием парусов. Затихло все. Ребята стояли молча. Что-то было не так. Никто, кроме них, не пришел встречать корабль. Не было ни привычного шума моряков, напевавших песни по возвращении, ни радостных ликований их жен и детей. Куда-то пропали лавочники, в основном скупавшие и перепродававшие привезенное (купленное или украденное) добро. Затихли даже птицы, собаки в селении перестали лаять. Тишина резала молодые уши. А корабль все приближался. Теперь перед ребятами стояла гора из мокрых, почерневших досок, что сходились на носу в огромную драконью морду с раскрытой пастью – вместилищем огромных деревянных зубов. Корабль остановился в нескольких метрах от берега. Зашел на мелководье, казалось, даже слишком. Любой мальчишка в деревне знал, что корабль не может подходить настолько близко к берегу. Его лучше пришвартовать подальше, а затем доплыть до берега на шлюпках. Но до этого корабля, казалось, было рукой подать, и один из ребят смело ступил в воду. Темное дерево корабля было влажным, но теплым на ощупь, словно нагретым на ярком солнце. Но солнца не было, лишь тонкий серп луны все ярче проступал на темнеющем небе. Луна не была теплой. Луна была безразличной. Поднимаясь по тросу на палубу, парень удивился абсолютной тиши вокруг. Казалось, даже море успокоилось. Штиль. Полный, абсолютный, будто непреодолимый штиль. На палубе никого не было, из трюма не долетало ни звука. Не было даже отсвета от какой-либо свечи либо факела. Выдравшись на нос, мальчишка позвал друзей за собой. Те сомневались. Негоже было ступать на чужой корабль, но кровь была горяча. Немного помявшись на берегу, они все же прыгнули в воду и стали подниматься наверх, облепив канат, словно мухи, обмениваясь при этом восторженными криками и удивленными взглядами. Когда все были уже наверху, дверь трюма неслышно скользнула в сторону, но никто из ребят не заметил этого, пребывая в пылу оживленного обсуждения неожиданного приключения. За общим смехом и шутками никто не услышал тяжелых шагов, мерно пошаркивающих по деревянной палубе. Никто не услышал таинственного шепота и ответного отвратного смешка.
102
«Добро пожаловать в команду», - прошелестел ветер. Поросший мхом штурвал мягко повернул вправо. Ребята не сразу осознали, что корабль отходит от берега, настолько тихо, плавно и незаметно началось его движение. Когда же они поняли, дороги назад уже не было. Наутро команда рыболовного судна обнаружила восемь молодых ребяческих тел, плавно покачивающихся на бирюзовых волнах в лиге от берега. Все они утонули одновременно, будто совершив массовое самоубийство. Никто так и не понял, что зазвало их на глубину. Никто так и не узнал, что души их увез ночной корабль.
Водяник Анастасия Рейфшнейдер Жил-был пастух. Занимался он тем, чем и принято заниматься пастухам - пас большое стадо коз, в полях с беспокойной зеленой травой, что волнами колышется под теплым летним ветром, налетевшего из темного леса, видневшегося на горизонте. Был у пастуха сын - самый маленький, самый младшенький во всей округе. Худенький, юркенький, с копной светлых нечесаных волос, босичком он стремительно несся по песчаным дорогам и не боялись пятки его острых камней - привыкший был. Звали пастушьего сына Акамир - необычное имя для их местности, излишне вычурное. Услышала матушка то имя от заезжих торговцев, вот и решила так назвать младшенького. В тот день рано утром отец с сыном выгнали стадо коз на зеленые поля - васильковые луга. Солнце тоже встало спозаранку и уже начинало припекать. Весело бегал Акамир - любовался синим простором неба, свободой и бесконечными россыпями ярких летних даров - нежными ромашками, задумчивыми колокольчиками, голубыми глазками васильков...Толстые шмели деловито перелетали с цветка на цветок, громко жужжа. Медовый аромат рассыпался по округе. Между тем прошло некоторое время и обнаружил пастух, что далеко они удалились от обычных мест пастбища - а коз необходимо было напоить в такую жару. Но нигде не виднелась спасительная влага - ни прудочка, ни какой-либо речушки. Подозвал отец сына, что беззаботно кружился, вспугивая робких бабочек и говорит ему: -До этой поры жил ты без хлопот и забот - а теперь-ка потрудись. Добеги до того леса на горизонте и глянь - говорят там была речушка. Ежели не пересохла - так лети стрелой обратно. Да поспеши - не то козы заболеют. Улыбнулся Акамир и хвать - что твой поезд - помчался вперед, только пятки сверкают. Ветер теплый в лицо плюёт, бабочки да жуки от неожиданности по бокам вспрыгивают, вспархивают. Небо синее, несется над головой - стало Акамиру казаться, что сами белые легкие облака он перегоняет. Вот и темный лес. Слышится здесь стук дятла, шелестение молчаливых листьев, треск и хруст опавших веточек под лапами лесных невидимых зверей. Зашел Акамир в чащу - смотрит, где мха больше и листья зеленее - там значит, и вода ближе. Вокруг остались мохнатые ели - колки их иголки и тяжелы шишки. Шаг приглушает сухой ковер из опавшей пожелтевшей хвои. Смотрит Акамир вверх - неба не видать. Стало ему казаться, что извечно он тут бродит кругами - ели все как одна, одинаковые, словно зеркала друг напротив
103
друга наставили. Закружилась голова у мальчонки - упал он на хвойный ковер и закрыл глаза. Проносятся где-то в вышине белые облака - догнали его, теперь перегоняют. Вдруг услышал он тихий звук вдали - как будто плескание какое-то. Сел с надеждой и молчит - слушает. Так и есть. Плещет где-то вода. Что такое? Неужто река? На цыпочках зашагал Акамир, чтобы не потерять драгоценный звук. А вода все ближе и ближе. Ели сухие сменились колючими зарослями - перелезает через них мальчонка, а ветки царапают, как когти впиваются. Воздух прохладой наполнился. Шаг, второй и остановился Акамир на берегу быстрой речушки-непересыхайки. Как посмотрел, где вода громко плещет так и замер. Старые ветки колючего кустарника упали на дно, завязли в густом иле и образовали решетку - ловушку. В эту ловушку и угодила рыба - огромный усатый сом с выпученными красными глазами. Дергается он, тяжелым хвостом хлопает - но выбраться из клетки не может. Страшно подойти к сому - большой, свирепый и угрюмый. Повернул было Акамир обратно - чтобы вернутся к отцу, но вдруг вспомнил наставление, что повторяли старики изо дня в день - самое страшное преступление - оставить беззащитного без помощи - трусливо убежать, приберегая силу и смелость для беззаботных развлечений. Вздохнул Акамир, но, что поделать? Шагнул он в быстрый поток воды - оказалась она на удивление ледяной - да такой, что зубы застучали. Нагнулся Акамир, схватил сома за склизкие бока, поднял и бросил в поток, а ловушку из веток разрушил. Утонули в густом иле колючие палки. Хотел было выйти - ан нет. Коварным оказался ил - засосал его маленькие ноги как в болото. Все глубже и глубже погружаются ноги — вот уж до колен засосало. Дергается Акамир - а все бесполезно - застрял он - ровно как сом в клетке. Проносятся над головой белые безразличные облака - куда несутся лишь Богам то известно. Решил Акамир что, пропал. Закрыл глаза ладонями и прощается уж мысленно с родным домом, отцом да матушкой. Отец укоризненно головой качает - подвел ты меня, а вокруг козы бегают и блеют жалобно - воды просят... -Эх! - вдруг послышался рядом громкий хлюп. Открыл глаза Акамир и видит - в реке образовалась воронка. Хлюпает она, крутится стремительно и вот - показывается из нее угрюмая морда сома с красными глазами. -Неужто доесть меня приплыл? - вскричал Акамир. Но тут смотрит - выныривает сом, а на склизкой спине его восседает верхом старичок-боровичок. Борода длинная и запутанная - вся в водорослях и тине. Глаза зеленые сверкают страшным потусторонним огнем, кожа синяя, нос свисает до подбородка. На голове шапка старая, покрытая раковинками маленькими. На корявых пальцах ползают черные улитки и пиявки. Рубаха на нем из старой мешковины - вся в дырах и пахнет рыбой. -Кто это? - подумалось Акамиру - Как он на сому сидит и под водой плавает? Неужто это... Между тем старик верхом на рыбине подплыл, протянул руку, корявыми пальцами хвать мальчонку за шиворот и вытянул из коварного ильного болота. Поднял его над собой и смотрит-рассматривает. -Спас ты моего друга верного - пробулькал Водяной - Сома моего любимого. Без него не рассекать мне водяную гладь так быстро - стар я уже. За это отпускаю тебя с миром - но больше не попадайся - не всегда я такой добрый. Швырнул на берег мальчонку и нырнул обратно в воронку. Та покрутилась, покрутилась, да и пропала совсем. Дрожит Акамир - не то от страха, не то от холода. Наконец собрался с силами и побрел по берегу - авось выйдет куда.
104
Так и вышел - речушка свернула из леса и увидел он поля расписные с дарами летними - цветами. А на горизонте - стадо коз и отец. Побежал он к отцу, только пятки сверкают - а сам весь в иле да водорослях. Отвели они коз к водопою, рассказал Акамир отцу про сома и старика, а тот отвечает: -Чудес не бывает, а если бывает,то лишь во снах чудных. Утомился, вот и приснился тебе Водяник, хозяин и смотритель этой реки. В сказках он такой и есть в тине да улитках весь, верхом на соме. Но разве ж то бывает - чтоб человек да на соме верхом?... -Бывает...- прошептал сам себе Акамир и загадочно улыбнулся. Солнце уже переставало припекать. Весело бегал мальчонкас запутанными светлыми волосами - любовался синим простором неба, свободой и бесконечными россыпями ярких летних даров - нежными ромашками, задумчивыми колокольчиками, голубыми глазками васильков...Толстые шмели деловито перелетали с цветка на цветок, громко жужжа. Медовый аромат рассыпался по округе.
Ангел-хранитель Остапенко Александр «Ангел Господень ополчается вокруг боящихся Его и избавляет их». (Псалтирь 33:8) Пожилой мужчина шел по тротуару, а за ним, сзади и чуть правее, не отступая ни на шаг шествовал ангел-хранитель. Впереди, шли ремонтные работы. Тротуарная плитка сменилась жидкой грязью. Мужчина искоса глянув, через правое плечо, предложил: - Давай перейдем на другую сторону? Ангел запнулся. Поначалу он подумал, что мужчина обращался к самому себе, что это мысли вслух. Или это он обратился к кому другому? Ангел закрутил головой. Улица была пустынна, кругом ни души. - Это вы мне? - удивился ангел. - Да. - мужчина спокойно стоял, разглядывая ангела в его кипенно-белых одеждах. - Но как? Но почему? - удивился тот. - Вы не должны меня видеть! - Не должен. - согласился мужчина. - Но, вижу… Они неторопливо перешли улицу, на другой стороне ремонтные работы еще не начинались и можно было идти по улице, не страшась испачкаться. - Видишь ли…- начал мужчина. - Когда я прошел Афганистан без единой царапины, мне говорили, что меня оберегает ангел-хранитель. Когда, я избежал плена в Сомали, мне мои товарищи твердили о том же, но я смеялся. Когда попал в аварию в которой погибли все, кроме меня, когда чуть не сгорел в пожаре, когда перенес два тяжелейших инфаркта, мне долдонили тоже самое, но я уже не смеялся. Я задумался. А потом стал верить, что ты у меня есть. И чем больше я верил, тем чаще я стал оглядываться через правое плечо в надежде увидеть тебя. Прошло время, и я стал замечать краем глаза твое присутствие. Ангел заинтересовано ускорил шаг, сократив положенную по инструкции дистанцию. - Вначале мне показалось что-то белое, на самой периферии моего зрения. Одеяния, подумалось мне. Точно, они. Стал косить глаза чаще, и пару раз в поле зрения мне попали твои белоснежные крылья. А сегодня утром проснулся и увидел, как ты сидел в изголовье моей кровати, понял, что ты не спал всю ночь, следил за мной,
105
за моим сердцем, чтобы его неровный бег не остановился. Верно? Ангел кивнул. Так и было. Сегодня ночью старое, изношенное сердце сорвалось в аритмию, и мужчина заворочался во сне, хрипя и хватая ртом воздух. Еле удалось отвадить старуху с косой, убедив ее, что еще не время. - Я хотел сказать тебе спасибо мой ангел. - серьезно сообщил мужчина. - И поговорить с тобой… просто так, за жизнь. Мужчина улыбнулся, ангел тоже, машинально подхватывая его под руку, чтобы пойти с ним в ногу дальше. Им было сегодня о чем поговорить...
Я перестал убивать лошадей Вишнесвкий Илья - Вы много курите,- сказала она. - Это вредно. Я отшутился в ответ: - Знаете, капля никотина убивает лошадь. Столько содержится примерно в четырех сигаретах. То есть за день я убиваю трех-четырех лошадей. За месяц- неплохих размеров табун. Заметили, как мало стало лошадей на улицах? *** Стены просторного зала украшены еловыми ветвями. Белое пространство потолка делят на квадраты потемневшие почти до черноты балки перекрытий. Огромная люстра блистает огнями , покачивая хрустальными иглами на раскинутых в стороны золотых лапах. Шум голосов, смех нарядных дам и звон бокалов с шампанским. Белоснежная рубашка, сиреневый смокинг, в левой руке –бокал, в правой – сигарета. Я с наслаждением курю, выпуская дым вверх. Голова слегка кружится, пальцы дрожат. Ноздри ощущают сладкий дурман , на языке – привкус мокрой бумаги и табачной смолы. Недолго же я продержался! Боль колет грудь, и я мысленно пытаюсь ее успокоить. В конце концов, рано или поздно… И я затягиваюсь, обхватив губами сигаретный фильтр, снова и снова глубоко вдыхая сиреневый дым… … И просыпаюсь. В комнате темно и холодно. Пахнет табаком. Я откидываю одеяло, бреду к окну, закрываю форточку и возвращаюсь обратно в постель. Этот сон про сиреневый смокинг и зал, где потолок украшен потемневшими от времени деревянными балками, грезится мне, когда кто-то из соседей курит на балконе. Дым лезет в мою спальню и мне опять снится, что я закурил. Скоро уже четыре года, как я выкурил свою последнюю сигарету, но каждый раз я пугаюсь во сне своей слабости и просыпаюсь. Как же красив этот сиреневый , гладкий, приталенный смокинг! Я обнимаю подушку и закрываю глаза. *** Она курила тонкие, с золотым ободком «Данхилл» и держала сигарету длинными бледными пальцами, направляя тлеющий малиновым угольком кончик вверх, как это делают все женщины. *** -Наверное, тебе легче бросить меня, чем свои сигареты,- сказала она однажды
106
–Пообещай мне одну вещь. -Какую? – спросил я, шутливо поцеловав ее в щеку.- Только не проси, чтобы мне не снился сиреневый смокинг. Помнишь, я тебе рассказывал – он снится мне каждый раз, как я бросаю курить. Она грустно улыбнулась. -Ты невозможен. Как только ты придумал такой идиотский цвет для смокинга? - Тогда о чем ты хотела просить? Она немного помолчала, а потом произнесла: - Когда решишь бросить меня, пожалуйста, не жалей и не пытайся вернуть. *** Светлым июльским днем я увидел ее из окна своей машины. Она шла по тротуару, держа за руку сынишку, в свободной руке держала телефон и что-то говорила в трубку, улыбаясь невидимому собеседнику. Маленький мальчик капризничал и упирался, смешно перебирая маленькими ножками вслед за мамой. Мне показалось, что она была счастлива. *** Через пару лет, осенью, мы с приятелями устроили пикник у меня на даче. Пили коньяк, болтали, вспоминая молодость. - Помнишь Ирку? - спросил вдруг Серега. Он с аппетитом жевал шашлык, не забывая про лук и зелень. Я старательно наморщил лоб, изображая копание в слишком загруженной памяти. - Да вроде. Красивая была женщина. Не видел ее случайно? Серега прожевал кусок и, глядя на мангал, равнодушно отозвался: - Умерла. За месяц сгорела. Очень быстро. Рак. Я машинально спросил: - А когда? Давно? - Да уж года два. Я думал, ты знаешь... Да-а, а шашлычок славный получился! Давай-ка, брат, за старые времена! *** В парке, у реки, опять появились лошади, на которых счастливые родители катают своих детишек. Дети крепко держатся за кожаное седло и, замерев, качаются медленно и величаво вслед за поступью животных. Морды лошадей выражают такую серьезность и важность, что я едва удерживаюсь от улыбки. Пони кажется меньше собственного седла.
Во сне Василиненко Евгения Однажды мне снился сон. Я была большой рыжей лисицей, с белой пушистой грудкой и пушистыми ушами. Я морщила длинный нос, чувствуя запахи, и махала хвостом, выражая эмоции. Я прижимала уши, когда мне что-то не нравилось, и щурила глаза, когда солнце светило в них особо ярко. У меня была стая. Нас было много: таких же больших рыжих лисиц. Я помню только их, своих родных и близких друзей. Я не помнила, было ли среди нас предательство, притворство и злоба. Мы не знали слов, только прикосновения и звуки. Когда мы хотели передать свою любовь, то прикасались к ушам друг друга, согревали дыханием наши мордочки и смотрели прямо в глаза, ловя отражение друг друга, чувствуя и понимая, как никто не мог.
107
Мы бежали по заснеженному лесу в ярких рыжих шубках. Из наших ртов вырывались облачка пара, мы устали, но продолжали бежать. Глаза ярко сверкали зеленью разных оттенков. Мы бежали и бежали. Вокруг менялись сезоны и пейзажи. Был зимний лес , свежий и светлый, холодный и колючий, пахнущий хвоей и легкостью. Потом весенняя степь, свободная и чистая, бескрайняя, и пустая, но будто дышащая всем своим естеством. Летний город, душный и дурно пахнущий, но и в нем было свое очарование, почти неуловимое, мистическое, но оставившее надолго в изумрудных глазах свой отпечаток. Потом была осень, но была она в пустыне, сухой и жаркой, чей зной буквально высасывал всю влагу, в песках которой так часто тонули лапы, бури которой так часто сбивали нас с пути и лишали друзей. Мы бежали и бежали, вслед за временами года, оставляя везде наши следы, но, нигде не бывая дважды. Казалось, мы бежали вокруг света. И мир этот был бесконечен. А нас становилось все больше и больше. Наша стая уже не могла уместиться в поле моего зрения. Мы все смотрели вперёд и никто не оглядывались назад. Если кто-то отставал, вся стая прекращала бег и ждала запоздавшего. Иногда, мы уходили, так его и не дождавшись. И грусть потери ложилась на нас, и мы пели. Пели песню нашего уважения и скорби. Затем снова бежали и место ушедшего занимали другие. Наш путь был вечен и я не задумывались, почему мы бежим. Так было правильно, мы должны были бежать, просто должны были. Никто не говорил нам этого, но мы чувствовали это, где-то очень глубок внутри себя. И мы точно знали, что мир нас ждал, и мы к нему приходили. Может, наш бег заставлял его вращаться, а может, согревал, может наши следы дарили новую жизнь, а может надежду. Я часто задумывалась, почему бежим лишь мы. Ведь это нужно всем, но бежим только мы. Правда, иногда, совсем редко, бежали не только мы. С нами бежали люди. Они быстро уставали и мы не ждали их, они не были частью стаи, мы не верили в них, не любили их, но люди бежали. Однажды один паренек бежал со мною наравне целый день, а затем упал. В его ясных, серых, как осеннее небо над нами, глазах было столько счастья. Он бежал, задыхаясь, но из последних сил хватаясь за этот бег, будто добрался до долгожданной свободы. До счастья! Мы оставили его, оставили лежать в куче пестрых листьев, под мелким дождем. Оставили его, как оставляли сотни других. И мне бы было их жалко, если бы не то яркое и чистое выражение счастья на их лицах. Я никогда не видела ночи. Мы обгоняли ее, следуя за ярким солнцем, и я всегда мечтала увидеть звезды, луну и темное небо. Мне хотелось лечь на спину, поджав лапы и долго смотреть в небо, темное и бархатное, но недосягаемое. Однажды, я увидела рядом с одной из нас маленьких лисят. Не в первый раз я слышала веселое тявканье, но это был первый раз, когда я обратила внимание на тех, кто их издавал. Пять рыжих комочков бежали за нами и радостно хватали всех за кончики хвостов, смешно морщились и принюхивались к нам. Они были такими смешными и нежными. Вся стая смотрела на них, радостно блестя глазами, и помогая им бежать. Мне хотелось подойти к ним и лизнуть, прижаться мордой к их маленьким мордочкам и дернуть за ухо, вызывая на себя яростное, но по-детски смешное рыканье. С этой минуты я забыла про звезды. Я хотела, чтобы рядом со мной были точно такие же лисята. И они появились. Маленькие, нежные, пушистые. Они росли и бежали рядом со мной. День за днем, год за годом я наблюдала за ними, радовалась и дарила им тепло. Мои лисята, мои маленькие лисята. Я была счастлива. Странно, впервые я так четко осознала, что была счастлива, так ярко поняла это. Счастье мое длилось долгие годы, но я их не считала. Я всегда бежала впереди стаи, будто вела всех за собой, будто руководила ими всеми, но неожиданно начала отставать. Все дальше и дальше, я уходила к самому концу. Бежать становилось тяжело, воздуха не хватало, а лапы подкашивались все чаще. Неужели это конец? Это случилось в самый разгар осени. Мы бежали в дивном кленовом лесу.
108
Красно-желтые яркие деревья, пестрый шелестящий ковер под лапами и запах прелой листвы. В этом осеннем великолепии я и упала. Попыталась встать, но лапы дрожали и подкашивались. Из горла вырвался сдавленный вой. Стая остановилась и долго смотрела на меня, пока я беспомощно скользила лапами по листьям и тихо скулила. Лисы медленно подошли ко мне. Я замерла, обессиленная и потерявшая надежду. Каждая лиса по разу коснулась своим носом моего и попрощалась, в глазах каждой была грусть и тоска. А потом, вся стая отошла от меня и завыла. Тихо и грустно, но так, чтобы слышал весь лес. И я почувствовала, как лес дрогнул, осыпая остатки своего золотого великолепия, как небо заплакало вмести со всеми нами, проливая на нас свои слезы. Они ушли. И я не обижалась, они должны были идти. А я лежала в листьях, укрытая ими и смотрела на темнеющее небо. Это было прекрасно, я видела звезды. Темно-синее, словно бархатное небо, яркие светлячки-звезды... это было прекрасно, даже прекрасней чем день. Мне не хотелось закрывать глаза, потому что там была темнота, там не было звезд. Но мои веки тяжелели и сон, теплой рукой закрыл их. Вечный, спокойный сон. А лисы все бежали, вперед и вперед, оставляя за собой своих друзей и родных, преследуя неведомые цели, ведомые лишь долгом и верой, верой в то, что они делали.
Маляр Виктор Украинцев Давно это было... Но, было так ярко, что до сих пор стоит перед глазами и забыть этот эпизод, значит обидеть воспоминание и красочность череды рассказов яркого и самобытного времени. Большую часть детства, лет до двенадцати, я проводил в селе у деда и бабушки. Так как, родители тогда били молодые,а их родители живые и относительно здоровые, и им хватало сил, и желания смотреть за внуками. Тем самым, помогая своим чадам так же преследуя и свои шкурные интересы видеть внучат, регулярно одаривая их своей безграничной любовью. Но в нашей молодой ячейке общества я не был единственным ребенком, была сестренка на два года младше, вот она то и жила с родителями. А я был отправлен в трудовой и не очень уж простой лагерь, мои, тогда молодые родители естественно нас, ну меня и бабушку с дедом навещали регулярно, ну там, деньжат, если надо подбросить или вкусняшек привезти, коих, в местном СИЛЬПО, не водилось. Да когда мне исполнилось шесть годков, я пошел в сельскую школу, так дед решил, пока я мелкий, первые три класса я должен был отсидеть в сельской школе, чисто из самых благих побуждений, мол, здесь все свои. Да и продукты не магазинные, не чего ему мелкому по городским улицам шастать, цыгане украдут еще. Но тут, правды ради, надобно отметить, что мои, папа с мамой все- таки делали попытку меня приобщить к цивилизации. Было мне тогда годика четыре, решили, они меня у деда с бабкой попытаться выкрасть, сославшись на то, что мне надо, там прививку сделать и врачу показать. А сами меня уже в детский сад оформили, даже и не знаю, что их на это с подвигло. Я их спрашивал потом, но они и сами не знали, зачем меня надо было в сад отдавать. Пошел я значит в сад, но не надолго хватило меня, на неделю. Если коротко, то мне пробили голову маленьким гвоздиком, точнее меня ударили по голове маленькой палкой, отвалившейся от забора, а в ней торчал маленький гвоздик. Ситуация была простенькая, в группе в которую я попал, было пятнадцать детей, девочек и мальчиков, но суть именно в мальчике, точнее в его
109
маме. Его мама была воспитателем в нашей группе, естественно, что все самое лучшее; игрушки там сладости, повкуснее, все доставалось ему первым, а нам она говорила, что мы лучшего не заслуживаем. Мы не послушные и плохо себя ведем, и поэтому не заслуживаем, то, что заслуживает ее милый послушный и самый умный сынок. Обидно было очень, мне. Я ж тогда не догонял, что дело не в мальчике, а в его бестолковой маме, но обиду выместил я на нем. В тот день его мамы не было, она по каким-то своим делам взяла выходной. Я, естественно, видя, что в этот день у нас другая воспитательница, вернее это была воспитатель другой группы, просто, присматривала за нами, забегая, в нашу группу время от времени. В тот день я его поколотил, сразу после завтрака, но, он, поплакав, жаловаться не пошел, чем в дальнейшем и заслужил мое уважение. Перед сном нас вывели гулять на территорию, там он и нашел эту палку с торчащим в ней гвоздиком, и, подкараулив меня, треснул со всей силы ею мне по голове, и аккурат, тем местом, где был гвоздик, поранив мне им голову. Ну а дальше кровь, испуганные воспитатели, орущая заведующая, медсестра с дрожащими руками, обрабатывающая мне рану, в завершение всего, вызванные с работы родители, в общем, решили после этого, что мне надо подрасти, прежде чем коллектив меня должен воспитать. Естественно, что подрастать, мне было дозволено, у бабушки с дедушкой. Кстати я этого мальчика не сдал, сказал, что сам случайно упал на палку. Ну, вот так я благополучно проводил свое раннее детство, в трудах и хлопотах по хозяйству. Когда был совсем мелким, лет пять мне было, доверено пасти гусят, гонять их на пруд и оберегать пока они меленькие от всяких зверьков типа, кошек, хорьков и другой хвостатой и пернатой живности, которая не прочь полакомиться нежным мясом, маленьких птенцов гуся. Ну а как исполнилось мне годков восемь, то мне была доверена корова, в мои обязанности входило по утрам, а это обычно часиков к семи утра надо было пригнать ее на место общего сбора стада, откуда всех согнанных коров с округи, забирал пастух. Потом он стадо отгонял на пастбище и в обед пригонял обратно на место общего сбора, где буренок встречали, каждый, свою кормилицу, и гнали домой для обеденной дойки. Бабушка доила корову, процесс весь занимал около часа, и бегом обратно, к пастуху на место общего сбора, откуда он их угонял, теперь уже до вечера. Скажу, что и встречать и выгонять к пастуху было обязательно, так как, после того как пастух их собирал и угонял на выпас, то он за них отвечал. А когда пригонял на место сбора, то теперь за нее ответственен хозяин животного, или тот, кто встречает. Я вам скажу, что смотреть за коровой дело крайне ответственное. Так как, животное с характером и порядочно шкодливое, если без присмотра, то может залезть в чужой огород или сад, не столько сожрет, как потопчет, потом крику да ругани не оберешься, так, что за нашей Лысухой, так кликали нашу коровенку, глаз да глаз нужен был. Для полноты картины, надо описать, дедушку и бабушку, чтобы вы имели представление, как и почему и в дальнейшем мои все поступки и от чего я отталкивался. Сейчас бы сказали, чем он руководствовался в своих поступках. А руководствовался я здравым смыслом и страхом перед дедом. Дед Дима, высокий, мощный, лысоватый старик на одной ноге. Он прошедший, две войны, для теперешней молодежи я эти войны перечислю, они их могут и не знать. Финская война, так называемая, (1939-1940) которая длилась год. Деда тогда молодого призвали в красную армию, по призыву, уже был призывного возраста. И потом Великая Отечественная Война (1941-1945).Комиссовали его в 1943 году уже без ноги, надо отметить, что ноги у него не было полностью, так сказать отрезали по самые помидоры). Так вот, ходил он на протезе и с палочкой, а если не на протезе, то передвигался с костылем. И бабушка Настя, милая, добрая, кроткая женщина, перенесшая все возможное и невозможное, что выпало на ее не легкую долю. Надо сказать, что
110
кроме моей мамы у них еще были дети, мои родные дяди и тетя. И пережить им вместе довелось, я вам скажу, ой, как не мало, чего одна война стояла, бабка ведь в оккупации была. Дед перед самой войной в отпуск приезжал, а ка уехал, сразу немец напал, не когда было уезжать, да и некуда, ведь в 1942 году моя мама родилась, и уже был старший брат, дядя Толик, ему тоже годика четыре всего было. Так, что бабушке не сладко пришлось, во все военное и послевоенное время. Да и дед нраву был не простого, грубоватый, требовательный, но очень справедливый. Он на все руки мастер и каменщик, и печник за пчелами ходил, летом; а зимой шил куртки, шапки, телогрейки, ватные валенки, да еще и хозяйство держали. Про корову и домашнюю птицу я уже рассказал, но были еще и кролики и поросята обязательно, как же в доме без мяса и сала. Вот так и жили, трудились да детям помогали. Я для чего сделал этот краткий экскурс, что бы картина была более ясная, кто и что, и как повлияло на мое воспитание и в будущем на восстановление моей личности и на совершение, моих поступков в обозримом будущем. Так вот, дед был глубоко убежден, что человек, который не делает ничего полезного в своей жизни, просто – трутень, и куска хлеба не достоин. Естественно, что в таком ключе он воспитал и своих детей, а теперь принялся за внуков, прививая нам любовь к полезному труду и чувство ответственности за то, что ты делаешь. Все мои вышеописанные послушания я должен был выполнять, старательно и с чувством удовлетворена, что и я полезен, маленький человечек, этому большому миру. То есть, я ем свой хлеб недаром. Ну а за провинности, или какие оплошности, конечно же, следовали неминуемые наказания, так и за старания поощрения. Вот в таком полу спартанском ключе, из меня делал мужчину, мой любимый дед, светлая ему память. Ну а теперь ближе, как говориться, к теме. Рос я вместе с сельскими мальчишками, компашка я вам скажу, у нас на улице подобралась знатная, причем мы все были разного возраста от шести лет, это самому младшему в нашей шайке и до четырнадцати это был, наш вожак звали его - Вовой. Было лето, разгар. Поспели всевозможные ягоды, одним словом - рай. Мы бегали по улице и обносили все ничейные вишни и кусты с малиной, смородиной, крыжовником ну и с другими вкусными ягодами, названий которых я мог и не перечислить в виду их большого количества. Хотя у каждого из нас в наших собственных дворах этого добра было полно, ан нет, чужое всегда слаще и побольше, да и повкуснее. Так, что как только, темнота окутывала огороды, мы шастали по чужим участкам, втайне от родных, конечно, прознай об этом мой дед, быть мне с синей жопой и ни сесть недели две. Так и у остальных пацанов, родитель их за это по головке не погладили бы. Поэтому в таких мероприятиях участвовали те, у которых на заднице бала самая толстая кожа. Нас было, человек пять иногда четыре как у кого получалось. Мне уже тогда было лет восемь, ну и парням тоже примерно, где то так, кому десять, кому одиннадцать, ну а Вовке, как я уже сказал все четырнадцать. Он у нас и был заводилой и мозгом всех ночных налетов на чужие огороды. Парень он был для нас крайне авторитетный, закончил он восемь классов школы и уже пошел в училище железнодорожное учиться на помощника машиниста. Рукастый был, делал рогатки убойные, таких как у него рогаток не было ни у кого по дальности и меткости стрельбы. А луки со стрелами ну прям как в кино про Робин Гуда. Сами понимаете, для нас сельской босоты это был предел мечтаний, исключая велосипед, конечно, то был верх технического блаженства в нашем понимании. Впоследствии Володька пошел работать в органы, окончил школу милиции и работал в уголовном розыске, но это будет намного позже. Ну а сейчас он был обычный, рукастый, раздолбай затейник, заводила местной шантрапы. И дальнейшие события способствовали получению соответствующего прозвища, которое к нему прилипло сразу же. Вот об этом я вам и пытаюсь поведать. Значит самые твердожопые из нас шкодничали по чужим садам и огородам. В очередной темный вечер мы решили наведаться к местному спекулянту садоводу,
111
который сам выращивал все от живности до овощей и фруктов и продавал все это на городском рынке. Это сейчас стало понятно, что он никакой не спекулянт, а простой работяга, зарабатывающий на жизнь своим трудом. А теперешние уважаемые бизнесмены, как их принято сейчас называть, и есть настоящие спекулянты-торгаши, перепродающие все направо и налево. Но это стало ясно только сейчас а в советское время именно тех кто торговал на рынке в народе и называли спекулянтами, не зависимо от того торгует он своим или чужим добром. Так вот, намылились мы, значит, к этому дядьке кусты обносить, дождались, когда все улягутся и потушат свет, разведали, как и где сидит собака и какой длины у пса поводок, и с какой стороны лучше зайти, чтобы остаться незамеченными. Все, операция под кодовым названием «Чужой огород» началась. Залезли, как положено с огорода, где растительность погуще и поползли к кустам смородины, они, кстати, и закрывали нас от собаки и от окон дома, которые выходили на огород. Подползли и стали обрывать, и в рот запихивать, тут я поворачиваю голову и вижу, метрах в трех от нас под грушевым деревом стоит бидон, такая алюминиевая фляга, литров на сорок. Я толкаю Володьку и показываю, вон, мол, смотри, он увидел, аж приподнялся. - Брагу, наверное, выставили охлаждаться, прошептал он. Надо стащить… - Давайте за мной, хватаем и ходу. Ну, мы подползли поближе, но ты ж ее по земле не потащишь она тяжелая да еще почти полная, килограмм все сорок в ней и было. - Сейчас все подрываемся на ноги, хватаем флягу и бегом по огороду в кусты, а там по улице под деревьями до ближайшего колодца. Он даже не заметил, от возбуждения, как из шепота перешел на полный голос. Залаял пес, зажегся в окне свет, мы были на грани провала… Времени на раздумья вообще не было, мы дружно схватили этот тяжеленный бидон и ходу через огород по ранее оговоренному маршруту. Мы бежали, сбивая и царапая себе, руки и ноги, в полной уверенности, что за нами погоня, мчали, что есть духу, а от тяжести вылезли глаза и вытягивались руки, но никто не отстал, не упал и не бросил, все героически терпели и перли. Никто из нас даже и представить не мог, чем нам будет полезно содержимое этой фляги, кроме Вовки, конечно, и мы свято верили в то, что он знает, и несли, превозмогая самих себя. Когда мы, убежав с огорода и перебежав улицу, спрятались за придорожными кленами, Вовка скомандовал привал. Мы бросили эту тяжесть и сами опали возле нее. - Пойду, гляну все ли спокойно, сказал Вова. И ушел в направлении дороги, вернулся минут, через пять. Мы конечно своим геройским марш-броском, через огороды и кусты, наделали шуму, собаки со всей улицы словно соревновались, кто громче лает. - Надо обождать. Мудро заметил наш главарь. - А потом потихоньку потащим флягу к колодцу. - А, что мы с ней будем там делать? Задал я резонный вопрос, который нас всех жутко интересовал. Я до сих пор помню выражение Вовкиного лица - это было, конечно, шедеврально оно одновременно выражало гордость, которая его распирала и прищур простого и загадочного лукавства, мол, вы сейчас шкеты такое попробуете, это вам не газировка. - Пить брагу, многозначительно сказал он. - Из вас кто-то пил вообще? Спросил он. Мы замахали головами, мол, не…, брагу никто из нас точно не пробовал. Мне, конечно, иногда перепадало немного пива и то, как дед добрый, но чтобы брагу, я и не думал, что есть такой напиток и ее вообще пьют, обычно из нее гнали самогон. Но раз Вовка говорит, что пьют, значит надо попробовать. Потом перед остальными будем хвастать, что пробовали бражку, а они нет.
112
Собаки затихли. - Ну, пошли, а то скоро по домам надо расходиться, и нас искать начнут. Скомандовал Вовка. Встали, и потащили бидон к колодцу, метров триста до него было. Казалось, что фляга стала еще тяжелее, чем была, вообще не возможно ее стало тащить. -Может, мы немного отольем, этой браги, легче будет, нам все равно всей не выпить. Жалобно предложил я, уж больно тяжело мне было. - Нет ни в коем случае.Со знанием дела ответил Вовка. - Открывать нельзя, а то выдохнется, и станет не такой как надо, я то знаю. - Так давайте здесь ее попробуем. Предложил Игорь, еще один из участников нашей воровской консистории. - Как тут, нельзя тут, вода нужна, чтобы запить, да и кружка возле колодца есть, ты же в бидон голову совать не будешь, чтобы попить? Его резонные ответы нас успокоили, да и колодец уже был совсем близко, мы умолкли и, кряхтя и сопя, тянули эту тяжесть к заветной воде. К этому времени тучи ушли луна хоть, и была не полная, но светила ярко. Мы, наконец, дотащили флягу и взгромоздили ее на скамейку у колодца, на которую ставят люди ведра, когда воду достают. Кружка была к колодцу пристегнута цепью, ну, чтобы не уперли не хорошие люди, потому как из самого ведра пить студеную колодезную воду не особо удобно. Ну, вот и свершилось. Вовка, самолично, вытащил ведро воды, с деловитым видом открыл флягу и зачерпнул из нее кружкой, зачем то зажмурился, выдохнул, открыл рот и поднес кружку ко рту, и на его лицо потекла известь. Да, да в бидоне оказалась обычная гашеная известка, которой в саду подмазывают деревья от вредителей. Вовка при свете луны с молочным от извести лицом и полным ртом этой гадости, выглядел потрясающе. То, что он плюючись орал не передать словами, ну чисто - маляр! Так с той поры это прозвище к нему и прилепилось, да так, что как известь не смоешь. Рот, он, конечно, себе обжег, но немного, хорошо известка было гашеной, да и он сверху зачерпнул, где было воды больше, вся густота внизу осталась, и глаза не повредил, он их перед этим зажмурил, вот и Бог миловал. Было и страшно, и смешно, мы конечно сразу же разбежались, бросив флягу возле колодца. Володька на людях не показывался недели две, а может и дольше. В нашей компании уже все знали, что Володька – маляр. Мы конечно по малолетству не догоняли всей опасности, которая могла грозить Вовке от извести, но поржали мы конечно над ним от души. А так как с этим ворованным бидоном шуму я вам скажу было много, по селу ползли слухи, что кто - то специально приезжает и ворует по ночам домашнюю утварь, да так что и собаки не успевают заметить. И все начали все прятать и на ночь отпускать собак с привязи, так что все вечерние вылазки мы прекратили, да и без Вовки, никакого удовольствия. Рассказы о том, как Вован, известку пил, даже мне, свидетелю этого эпохального для Вовы события уже пересказывали другие люди, да как! Что, мол, Вова с кем - то на спор, на целую бутылку водки поспорил, что выпьет краску, и выпил, ну и еще в том же духе много разных историй мне приходилось слышать, почему ему присвоили такую кличку знатную – МАЛЯР. А правду знали, только четыре человека включая самого героя. Сначала конечно мы доказывали, как на самом деле было, но в свете массы возникших всевозможных сплетен, наша история не стала официальной версией, не дотягивала, все поверили в историю с краской на спор. И ее принял, как основную даже сам Володька. Конечно же, мы выросли, пару раз случалось так, что собирались вместе и вспоминали, наши приключения, но Володька, сказал тогда, что про флягу помнит, а об известке нет, все-таки это была краска на спор, за бутылку водки...
113
Двое в моей голове Ольга Клен "Когда доберусь до аптеки, нужно будет обязательно купить лекарство, быстро снижающее давление", - после гипертонического криза, я безучастно стояла около окна, и обрывки мыслей медленно стекали внутри черепушки, - "Как же оно называется?" - Цианистый калий, - услужливо прозвучало откуда-то слева. - Да не оригинальничай ты! - мгновенный ответ справа. - Еще выдай шутку с бородой про гильотину, являющуюся радикальным средством от головной боли. Как же мне надоел твой черный юмор! - А мне - твое ханжество! - отразил удар левосторонний. - Как же с тобой скучно! - Зато с тобой - обхохочешься. Любимая шутка - торт в лицо или падающие на скользкой дороге люди. - Да, если ты на эту дорогу соломку не подстелешь, - не остался в долгу левосторонний. "Эй! А я вам не мешаю? Ничего, что я тут, а вы для своей беседы арендуете мою голову?" Собеседники обиженно умолкли, бурча себе под нос (а мне - в голову) что-то типа "могла бы сделать вид, что не слышит, как это бывает всегда, когда мы предлагаем дельные вещи. Ей подсказываешь, а она - в упор не слышит, делает по-своему! Зато сейчас слух обострился". Оба голоса, уютно устроившись на моих плечах, кажется, на время угомонились. Забитая таблетками, головная боль притупилась и затаилась в надежде реванша где-то в глубине черепа. Пойти прилечь? Может, удастся поспать, хотя, подушка, наверняка, будет колючей, а одеяло - кусачим. Вспомнились эти слова из старого мультика, и как-то посветлело на душе. - Слушай, насчет соломки-то мы не договорили, - театральный шопот слева прервал детские воспоминания, - и не жаль тебе сил? Ведь я все равно что-нибудь да придумаю. - Какого чер...ш-ш-ш-ш... Зачем ты в прошлый раз под мою соломку перетащил камень, и наша подопечная, упав и ударившись, сломала ребро. Я тогда два месяца держал ее на весу по ночам, чтобы она могла поспать. - Да мне в то время нужно было отлучиться. Боялся, что, здоровые, вы тут без меня дел наворочаете... - Обошлись бы как-нибудь, - просвистела шпилька справа. - А вот скажи, тогда, в молодости, зачем ты ей кофе на юбку пролил? Она опоздала на автобус, а в следующем познакомилась с совершенным негодяем, влюбилась... Сколько горя ей это знакомство принесло! - Да тот первый автобус в аварию попал. Она бы не выжила. Да ты и сам знаешь. Мне пришлось бы новую подопечную искать, а я не люблю менять местожительство. - Если ты так печешься о нашей подопечной, что ж тогда, 15 лет назад, напустил на ее магазинчик шесть проверок за один месяц? Кто ж это выдержит! Пришлось закрыть собственное дело. Осталась без средств к существованию. - Помнишь, в то время рэкет на нее наезжал? Полгода с охраной ездила. - Ну было такое. И что? - Если бы не закрыла магазинчик, братки через два месяца стреляли бы в нее и тяжело ранили. Полгода - на выздоровление. Магазинчик все равно не удалось бы
114
спасти. Да еще и долг по налогам не выплатить. Итог - тюрьма. А я, знаешь, ни больниц, ни тюрем не люблю. Пахнет там не по-домашнему, да и наших с тобой коллег там, как грязи, того и гляди, - крылом заденут. "Вот вы тут болтаете, а сейчас всех ваших на собрание вызывают. Кто не прибудет, в наказание сошлют людьми на Землю сроком на целую человеческую жизнь", - решила я избавиться от говорунов. Наступила резкая тишина. "Кажется, на время будет тихо", - я с удовольствием повернулась на правый бок, в предвкушении лечебного сна. - Поаккуратнее можно? - голос справа был на месте.- Чуть крыло не подмяла! Ложилась бы на левый бок, там все равно сейчас никого нет, улетучился на собрание. "А ты почему здесь?" - Ну как же я тебя одну оставлю? Вы же, люди, словно дети. Ни на минуту нельзя вас без догляда бросить, все норовите покалечиться. Спи уж, выздоравливай! И так тепло на душе стало!!!
Дефицит Ольга Клен Прогулка по ближайшему парку запланирована не была. Да и какая прогулка, если день забит под завязку, перекусить некогда! Ну вот, опять забыла позвонить сыну и спросить, дома ли он, поел или нет. Так. Всё... "Если голова не справляется, нужно дать ей отдых, ведь за дурной головой и нам нет покоя", - решили мои ноги, и я с удивлением обнаружила себя в магазинчике, покупающей булочки и молоко. Не успев ответить на резонный вопрос: "Зачем?", я уже входила в близлежащий парк. Здесь, буквально в десятках метров от неповторимого броуновского движения улиц, было тихо, величаво и ... торжественно. Нестись на всех парусах казалось неприличным. Скорость снизилась сама собой, и вскоре я уже смогла любоваться перспективой парковой аллеи, глотать взахлёб чистый, свежий воздух... Мне нужна скамейка! Я ведь могу перекусить здесь, к тому же свежие булочки уже начали соблазнять мой скукоженный желудок таким ароматом! Скамейка нашлась тут же, но не была пустой: на дальнем её конце примостилась девчушка. Синева огромного банта плавно перетекала в цвет глаз. Она выплескивалась наружу мировой скорбью всех десятилетних. - Скажите, у вас нет лишнего времени? - в голосе из-под банта теплилась надежда. - Лишнего времени? - вопрос застал меня врасплох, но дальнейшее предложение вообще лишило меня дара речи. - Вы не думайте, я не за так прошу, у меня есть денежка, - кулачок раскрылся, и на ладошке вспыхнула монетка. - То есть ты хочешь купить у меня лишнее время? - только и вымолвила я. - Да! Понимаете, мои мама и папа всё время говорят, что у них нет лишнего времени. А я так хочу, чтобы оно у них появилось! Тогда я смогла бы рассказать маме, почему не хочу носить этот дурацкий бант для маленьких, посидеть у папы на коленях и крепко-крепко обнимать его. А вчера я познакомилась с рыжей собачкой, которая дружит с маленьким котенком. Я хотела рассказать о них маме с папой, но так и уснула, не дождавшись их с работы. И сказку на ночь пришлось читать самой. Нет, не подумайте, я умею читать, но очень люблю слушать папин голос. Тогда и сны другие снятся, сказочные. А как я хочу сходить вместе с мамой и папой в зоопарк! Но у них никогда нет лишнего времени... - И поэтому ты пришла в парк? Чтобы купить лишнее время?
115
- Да, здесь, в парке я обязательно найду того, у кого оно есть. Я пробовала останавливать людей там, на улице, - бант качнулся в сторону гудящего центра города, - но ни один взрослый даже не ответил мне. Наверно, у них вообще нет времени, даже простого. А здесь, в парке, люди не бегут, значит, просто время у них есть точно. Может, и лишнее у кого-нибудь найдется. - А эти деньги родители тебе на обед дали? Кивок бантом был мне ответом. - Знаешь, лишнего времени у меня, действительно, нет. А вот булочки с молоком имеются. Садись, подкрепись, - я выложила на скамейку пакет из магазина, - а мне, прости, очень нужно сейчас увидеть своего сына и обсудить с ним проблему дефицита времени.
Хотите послушать мою историю? Ольга Клен - Хотите послушать мою историю? -донеслось из темного складского нутра. Этот вопрос вызвал на себя залп молодого, здорового смеха. - Ну какая у тебя может быть история, если ты, так же, как и все мы, даже штампа о продаже в паспорте не имеешь! - оправившись от хохота первым, пренебрежительно откликнулся модифицированный черно-белый бытовой мусорник, один из многих сотен одинаковых емкостей для бытовых отходов, мечтающих побыстрее вырваться в самостоятельную жизнь. - Дело в том, что в прошлой жизни я тоже был мусорником, и у меня почемуто сохранилась память об этом периоде. Голоса и смех угомонились: все ж какое-то развлечение на скучном складе! - Тогда я был простеньким ведерком с крышечкой и педалькой, эту мою шляпку поднимающей. Но какой сверкающей была эта педалька! И каким красивым, зелененьким был я! - у мусорника от воспоминаний мечтательно приподнялась автоматическая крышка. - Так вот...(крышка разочарованно хлопнулась на прежнее место). Я помню день, когда счастливые молодожены купили меня и торжественно внесли в еще необустроенную квартирку. На кухне, кроме стола и пары табуреток, еще ничего не было. Я занял самое лучшее место! Около белой раковины! Первое время я, нет-нет, да и ловил на себе счастливые взгляды хозяев. А может, эти взгляды были адресованы не мне, но счастье всегда щедро выплескивает себя на окружающий мир. Работы было немного: меня часто выносили погулять, мыли чудесным шампунем. Но такая жизнь продолжалась недолго: через год обо мне все чаще стали забывать. Неделями я стоял переполненный, покрылся пятнами, от меня стало дурно пахнуть... Счастье из молодой семьи куда-то исчезло. Муж все чаще стал приходить домой поздно, и от него шел неприятный запах, точно такой, как от пустых бутылок, засунутых в меня. На кухне стали слышаться крики и ругань. Вот тогда доставалось и мне: почему-то я всегда был последним аргументом в ссорах. - На кухне такая грязь! Даже мусорник не вынесен! - бросал муж, и я тут же получал пинок в свой пластмассовый бок. - Это я его должна выносить?! Что же ты тогда будешь делать? - жена припечатывала своим кулачком по моей крышке. И вот однажды нашей совместной жизни пришел конец. В гневе муж схватил меня и выкинул через открытое окно. От падения у меня сломался бок и отвалилась
116
крышка. Лежа на газоне, я видел, как через полчаса муж вышел из подъезда с чемоданом в руке. У окна на кухне плакала жена. На следующий день меня увезли на переработку. Так вот о чем я думаю... Не я ли стал причиной всех несчастий в этой молодой семье?
Муха Ольга Клен Надоедливая, противная муха разбудила Игоря задолго до звонка будильника. Не проснуться было невозможно: словно микроскопический бомбардировщик, она гудела возле самого уха, совершала несанкционированную посадку на лицо, путалась в густоте волос... Сначала Игорь отмахивался от нее рукою, но вместе с мухой улетел и сон. Приятные сновидения так и не вернулись, чего не скажешь о мухе. Игорь спрыгнул с кровати, и через полчаса уже сидел в любимом автомобиле, направляясь в рабочий день. "Ну вот, в кои веки приеду в контору раньше, чем начальник", - с каким-то мстительным удовольствием подумал Игорь, вспоминая ежедневный взгляд этого самого вершителя судеб, когда Игорь соревновался в беге с секундной стрелкой часов. Размышления его прервал странный скрежет металла слева. Краем глаза Игорь заметил мчащийся на него грузовик... - Нет!!! Скорее - "в домик"! - испорченное интернетной жизнью сознание включило свою программу. Жужжащая тварь кружилась над спящим Игорем и норовила отнять у него самые драгоценные минуты начинающегося дня. Надо сказать, это у нее получилось. Игорь открыл глаза, и сначала постарался поймать муху лежа. Спать с каждой минутой хотелось все меньше, чего не скажешь о желании поймать нахалку. В погоне за мухой проснулся древний инстинкт охотника: завалить ее было делом чести! Пробегая мимо заверещавшего будильника, Игорь машинально прихлопнул его, перепутав с будущей жертвой. Муха, казалось, от смеха надорвала животник и издевательски уселась на карающую руку. Погоня закончилась ничем: муха, вдоволь поиздевавшись над человеком, улетела в открытую форточку. В проигрыше остался Игорь. Он упустил добычу, что не способствовало хорошему настроению, разбил будильник и очень опаздывал на работу. "О, как суров будет взгляд начальника!" - просверлила дырку в мозгу мысль, очень похожая на зубную боль, - "Придется поднажать!" Игорь давил на газ, от чего любимый автомобиль начал говорить с ним на повышенных тонах. И вдруг замолчал. Совсем. По инерции машина неслась вперед, но уже по странной траектории, в которой финишной чертой маячил столб... - Нет!!! Скорее - "в домик"! - клик в сознании, и ты спасен. Игорь проснулся от странного звука: будильник не звонил, а жужжал, словно большая муха. Удивленный, он открыл глаза, но чуда не произошло: будильник не сошел с ума и звонил, как положено, а разбудившее жужжание исходило от живой, блестящей мухи, выбирающей свободное местечко для приземления на ухе Игоря. Привычным движением Игорь соскочил с кровати, по пути отмахнувшись от насекомого и устремился по отработанному до мелочей маршруту: ванная - кухня прихожая. И вдруг мужчина остановился, вернулся в спальню с блюдечком, на дне которого растекалась капля меда, и, оставив лакомство на тумбочке возле кровати, улыбаясь, вышел из дома. Прошел мимо любимого автомобиля, удивленно смотревшего ему вслед, и скрылся в направлении автобусной остановки. На работу Игорь приехал вовремя. И все хорошо было в этот день, если бы не холодок внутри живота, пронзивший Игоря в момент, когда автобус проезжал мимо какой-то страшной аварии...
117
Летописи межмирья Александр Маяков Тот же день… Межмирье. Гием де Грант Мир минотавров поражал. Теперь я понимаю, откуда появился жанр стимпанк. Высокие дома викторианской эпохи, заводы, дымящие клубами дыма, минотавры. Как я уже говорил, видеть быкоподобное существо во вполне человеческой одежде, странно и смешно, но так оно и было. Но все по порядку. Пройдя через портал, мы оказались… в канализации. Смрад стоял такой, что дышать было тяжело. Если бы не Хана со своими заклинаниями ветра, не знаю, выбрались бы мы. Кстати, а вы знали, что все древне чтецы? Да, у каждого из них своя стихия, но они все чтецы. К примеру, Хана чтец книги Ветра. Даи чтец книги Льда. Для меня это было неожиданностью, ведь в отличие от Элизабет они не призывают призрачные книги, для своей магии. Точнее, призывают, но не в бою. Элизабет редкий маг призыва, призывающий книжных персонажей для сражения. Древние же читали призрачные книги вне боя. Мария обнаружила, что Хана в окружении света читала призрачную книгу. Как пояснила сама древняя, удовлетворив любопытство Марии, так древние познают свою магию. Элизабет уже не использовала свой амулет, с помощью которого мы нашли ключ Даи. Пятеро древних сами чувствовали местонахождения ключа. Но проблема была не в поиске ключа, а в другом. Мир минотавров – закрыт. Они смогли предотвратить вторжение Союза, сохранив частичный нейтралитет. За Союз, как и за любую другую организацию, сражаются их наемники. Технологии своего мира они используют крайне редко, предпочитая в бою компенсировать это слаженностью и силой. Поэтому, первое, что с нами случилось, не успели мы полюбоваться красотами мира пара, как попытка нашего ареста. К нам подошли стражники и культурно сказали: - Не с места! Вы арестованы! Это вызвало противоположную реакцию у древних. Пятеро стражников были немедленно закованы в лед и убиты. То же заклинание, что и в Подводном городе: лед изменил форму, разорвав пленников. Такое дерзкое поведение сразу вызвало панику. Сам факт появления пришельцев – событие из ряда вон выходящие, а еще и агрессии. Простой люд с улиц как ветром сдуло. Минотавры в платьях и старомодных фраках улепетывали на всех парах. Вместо них появились вполне обычные солдаты в серой форме и чем-то напоминающим огнемет. Только это был… паромет. Он выбрасывал струю пара вперед. Пар был очень горячим, так как попавший в струю пара голубь сварился за две секунды. Эта атака не причинила нам вреда, так как Хана успела создать нечто напоминающее щит, вокруг нас. Вокруг каждого завертелся небольшой смерч, отталкивающий все, что пыталось навредить извне. Исами в тот же момент обрушил на парометчиков молнии. Но это не помогло. Точнее, от парометчиков мы избавились, но в небе над нами уже кружились несколько дирижаблей, и с них высаживался десант. И это не все. К нам по земле шли роботы на треногах. Такие, как в романе Уельса «Война миров». Только меньше размером, не выше второго этажа. Их остановила Элизабет. Брусчатка площади разверзлась и из недр земли на поверхность вырвалась галера. Галера плыла в камнях брусчатки как в море. Её носовые орудия разносили в щепки паровых ро-
118
ботов. Пытающиеся спастись пилоты попадали под лучи света, которые обрушивал на них Фудо. Свет падал вертикально с неба, как будто с орбиты по пилотам били лазеры. Только это были не лазеры спутников, а магия древнего мага. - Мы так и не продвинемся. – Произнесла Мария. Сейчас мы находились под защитой Ханы и могли спокойно говорить. Маленькая девочка держала купол над нами. В бою были только древние и галера, призванная Элизабет. Если не ошибаюсь, это древний миф вампиров. Земная галера. Он чем-то похож на историю про Летучего голландца. Раньше, до появления земной коры, земля была разделена на острова, которые плавали в огромном океане. Землей правила богиня земли, водой морская богиня. Люди почитали их в равной степени, но морская богиня считала это не справедливостью. Воды больше, значит и её власть должна быть сильнее. Но люди, на то и люди, чтобы любить всех богов. Но история этой галеры начинается с одного юноши. Он совершил кражу, чтобы угодить любимой девушке. Его поймали и сослали на галеры. Он надеялся, что любимая ждет его, но как бы не так. Она вышла замуж за капитана этой галеры. И тогда парень, который отбывал наказание в загребных этой галеры, убивает капитана. Умирая, капитан проклинает этого юношу. Морская богиня, которая в этот момент проплывала мимо, услышала проклятье и обрекла юношу на скитания по морям. Он должен был отплавать в одиночку на галере тысячу лет, не имея права обрести покой. Но выдержал только десять. Он повернул галеру к берегу, надеясь увидеть свою любимую. Морская богиня пришла в ярость, узнав, что он нарушил договор. Она выкинула его галеру на берег, надеясь, что он разобьется и погибнет. Богиня земли спасла его. Частично из жалости, частично из-за ненависти к морской богине. Морская богиня разгневанная такой дерзостью богиней земли. Она пригласила богиню земли к себе и развеяла её тело, состоящие из песчинок, морскими волнами. Песчинки рассыпались под водой и образовали морское дно, соединив все островки земли. Умирая, богиня земли наделила галеру свойством плавать в земле, так же свободно, как и в воде. За это юноша поклялся собрать команду и повести свою галеру против морской богини. Пока он не соберет команду, путь в море ему закрыт. Это древня легенда. Говорят, она существовала в мире вампиров еще до падения их мира и его перерождения. Именно эту легенду и использовала Элизабет, чтобы поддержать нашу атаку. - Продвинемся. – Ответил я. Хотя, мы практически не продвигались. Древние изничтожали любого, кто оказывал сопротивление, но так как таких было много, мы просто стояли на месте. Но продолжалось это еще не долго. Буквально через пять минут интенсивность атак упала. И нас уже практически никто не атаковал. Конечно, это стоило больших разрушений и жертв. Галера перепахала несколько кварталов, превратив их в месиво из грязи, бетона, железа и плоти. Там и тут лежали изуродованные тела. Кто был закован в лед, кто поджарен светом Фудо или молнией Исами. Дирижабли, которые сбивал Акено, лежали искореженные и разорванные струями воды. После древних были хаос и разруха. Гражданские пытались бежать. Некоторые военные с ними. О сопротивлении уже не было и речи. Вдали виднелась армада дирижаблей. Но не таких, которые высаживали десант, а более крупных. Видимо, мы разбили местные силы правопорядка, и им на помощь спешила армия. Вот теперь Хана показала свое истинное лицо. Под ногами девочки завертелись вихри, которые подняли её над землей. Она полетела вперед, навстречу с армадой. И ситуация, что была пару часов назад в межмирье, повторилась. Маленькая волшебница с легкостью уничтожала огромные корабли. Дирижабли маневрировали, стреляли в девочку из пушек, но воздушные потоки закручивали их, заставляли падать, сталкиваться.
119
- Идем, - махнул рукой Фудо. – Пусть ребенок развеется. - Да, - поддержала его Даи. – Пусть развлечется, то она только и делает, что в библиотеке сидит. Это выглядело жутко. Как будто суровые родители дали своему ребенку вольную и милое дитя играется с большими боевыми кораблями, уничтожая их. А родители с умилением за этим наблюдают. - Мир сошел с ума. – Тихо произнес я. Слава богам, меня никто не услышал. Древние шли уверено, они знали, где ключ. Город опустел. Выжившие солдаты смогли эвакуировать жителей. Мы прошли зону боевых действий и просто шли по пустым улицам. Кое-где нам попадались трупы минотавров, горящие машины. Эвакуация не была организованной, это было простым бегством, но все же. Жертв как в подводном городе не будет. Что это? Я сожалею? Мне стало жалко этих полулюдей, полукоров? Абсурд! Я иду в одном ряду с древними магами, которые сотрут старые миру и возродят свой мир. Этим существам, что сейчас бегут из города все равно суждено погибнуть. Так какая разница, когда они умрут, сейчас или при объединении осколков? Во мне не сможет быть не капли жалости! Я Ланселот! Я рыцарь нового мира! И мне плевать на старые миры! Они лишь осколки. Ты веришь в эти слова, Гием? Неужели ты так проникся идеями Культа? Нет, ты просто решил поиграть в богов. Ты воскрешаешь богов, ты спишь со жрицей этих богов. Вот и все. Ты выбрал одну из сторон и просто играешь. Играешь с жизнями всех существ всех миров, с чувствами тех, кто тебя любит. Ты играешь даже с самим собой. И эта резня, всего лишь игра. Мы вошли в здание городского музея и прошли в главный зал. Кстати, если бы не кавалерийский шаг древних, этим походом в музей можно было бы насладится. Здесь описывалась вся история минотавров. От древних времен, до сегодняшнего дня. Ключ находился на постаменте. Как и в той пещере, только в более модерновом. Фудо прошел напролом, сметая небольшую декоративную ограду, и сорвал ключ с постамента. Послышалась сирена, но на звон тревоги никто не пришел. Хана, наигравшись с дирижаблями, вошла в зал под звон сирены. - Какой ужасный аккомпанемент. – Скучно произнесла она. - Мы можем сменить обстановку! – Произнесла Элизабет, взмахнув мечом. В пространстве открылся разрез, через который было видно межмирье. - Замечательно. – Произнесла девочка и взмахнула руками. Нас подхватили воздушные потоки и вынесли в межмирье. Хана доставила нас прямо к порталу, где остались грифоны. - Домой или к пирамиде? – Спросил я. - Разумеется к пирамиде, мальчик. – С улыбкой произнесла Даи. К пирамиде, так к пирамиде. - Стой, Даи! – Остановил её Фудо. – Мы не сможем пробудить Маи. - Да, Фудо прав! – Подержал его Исами. – Среди нас нет нужного мага. - Книга Сна. – Загадочно произнесла Даи. - Вы о чем? – Удивлено спросил я. Если честно, я не понимал, о чем они. - Нам нужен вампир. – Внезапно произнесла Хана. – Тот, что помогал нам. Где он? - Алир? – Удивилась Мария. – А чем он нам поможет? - Маи повелевает сном! – Ответила Хана. Видимо, это должно было нам все объяснить. Но лично я так ничего и не понял. Судя по выражению лица Марии, она тоже. - Нейроконтроль? – Уточнила Элизабет.
120
- Вы называете это так. – Кивнула Хана. – Вы считали, что сами создали магию сна, но вы только воспользовались чужими знаниями, не более. - Бывает. – Развела руками Мария. Хана пропустила её реплику мимо ушей. - Прекрасно, я уже соскучился по Прометею и его кислой роже. – Честно ответил я. Как бы мне был неприятен этот старый кровосос, но союз с ним мне… нам нужен. Вот и узнаем, до чего договорились отец с сыном.
Человек, которому нравилось быть грустным Вячеслав Гаврилов Он обнаружил, что утром и вечером они шёпотом молятся, взявшись за руки. Сначала Валентин даже испугался, случайно увидев отражение в коридорном зеркале, которое стояло в таком положении, что позволяло видеть часть комнаты. Но потом испытал странную тёплую нежность, словно они малые дети, тайком сделавшие хорошее дело, а он мудрый отец, решивший в будущем вознаградить их невзначай, будто не зная о поступке. Они прожили вчетвером несколько дней: девочка ходила в школу, мама уходила вместе с ней, но возвращалась гораздо позже, принося с собой пакет продуктов, не смотря на горячие протесты хозяина квартиры. Но готовить ей не давали, Олеся из-за каких-то чудовищных метаморфозов вдруг полюбила готовить, и к тому моменту, как книжник просыпался, на плите уже стояла сковородка жаренной картошки, или яичница, или оладья, а кухня перешла в полное и безраздельное владение гостьи, даже ночевать она стала там, попросив Валентина переселиться в рабочую комнату. Это было невероятно, феноменально, невиданно, далеко от привычной и предсказуемой жизни. Все ужились, и все друг с другом общались. Олеся вновь просила дать ей пожить здесь ещё какое-то время, потому что там всё достало и опротивело. И в этот раз он сказал да без тяжёлых компромиссов внутри себя, потому что, не смотря на всё плохое, он иногда тосковал по хорошим моментам их совместной жизни. И однажды они снова поговорили откровенно. - Валя, мне некуда возвращаться, там я никому не нужна. – спокойная, расслабленная обречённость – не та интонация, какую можно было ожидать от этой женщины. – Я бы сама с радостью сбежала, только не умею, решимости нет. Так тут хоть к тебе… - Знаешь, я не считаю, что нам стоит сходиться, потому что я больше не хочу быть в браке. Но против того, что ты живёшь с нами, я ничего не имею. Здесь ты другая будто. - Я окончательно свихнулась, Валя. Сама себя не понимаю. Ты мне говоришь такие вещи, а я рада. - Потому что мы оба жили пустой, фальшивой жизнью, у нас ничего не было. А сейчас у меня есть свобода жить так, как я хочу, делать так, как я хочу, проводить время с теми, с кем я хочу. Я работаю на фрилансе, достаточно зарабатываю, могу пойти погулять в любой момент. Тут знаешь что мне удалось организовать? Целое сообщество людей, готовых делиться вещами. Всегда мечтал сделать что-то подобное, но я даже не могу представить, что стал бы этим заниматься там. Там… всё както не так, и жизнь другая. - А я хочу найти себя. Ты меня бросил, и я поняла, насколько в моей жизни
121
больше ничего нет. Пустышка, полая внутри. - В той жизни слишком много должен. - Да, Валя. - И если не соответствуешь – коришь себя, и начинаешь искать виноватых в своих промахах. Я о тебе. - Я знаю, что обо мне. – и после паузы продолжила. – Знаешь, мне понятно, что чувства между нами уже давно не было, ни от тебя, ни от меня. Потому-то меня так всё злило, и ты был холоден. И, чтобы ты не подумал чего, не для того, чтобы сходиться вновь, я приехала. Мне ответы нужны, просто увидеть, как ты живёшь, и чем. - И что это тебе даст? - Не знаю. Увижу, чем могут жить люди, кроме как работой или семьёй. - Ты теперь убедилась, что я ушёл не к женщине, а просто захотел перемен? - Да. Прости за всё, Валя. За всё плохое, за все скандалы. Я тут нахожусь, и у меня мир в душе. А дома я одна. Знаешь, как тяжело отвечать на все эти вопросы – где твой муж? Почему мы его давно не видели? Вы что, развелись? И их плотоядные улыбочки за маской сочувствия. Я понимаю, что в общении могу быть не самым приятным человеком, но таким образом вымещать свою злобу… - Они не тебе это адресуют, а скорее себе. Вот, посмотрите, я прежняя, с мужем, не развелась. - Мне тошно. В этой жизни есть обречённость быть привязанной к людям, которых ты терпеть не можешь, потому что они твои коллеги, начальники, соседи. Просто мясорубка для души, тебя перемалывают, а потом ты уже теряешь все силы что-то менять в жизни. - Так сложилось у тебя, сочувствую. - Я бы убежала куда-нибудь, но не могу, духу нет. А вдруг там ещё хуже? Как я буду зарабатывать? Что делать с квартирой, котами? - Ты завела котов? Мило. - Да, двух. - Если хочешь перемен, надо сжигать мосты – задумчиво, как бы отстранённо начал Валентин. – Раз – и будь что будет. Я даже город, куда поеду, на вокзале выбрал, по табло. - Несколько дней назад я бы назвала тебя придурком, но теперь… Я тебя уважаю. Они невесело засмеялись. - Я не так прожил свою жизнь, а ты меня уважаешь. - Нас бы никто не понял, Валь. Из твоих друзей, из моих. - Так может, им хорошо? Их всё устраивает? Только мы такие. - Лишние на празднике жизни? - Почему же? Нет. Люди, которые просто хотят жить по-иному. - Кстати, я уволилась с работы. Совсем. Мне почему-то было стыдно об этом сказать сразу. - Да, это было моим первым действием. - Я так долго не могла решиться… Я и сейчас не решилась. И, наверное, так долго не смогу. Мне надо разобраться в себе. - Уверен, разберёшься. Было сказано много сокровенного, тех слов, которые зрели внутри каждого все годы совместной жизни, ни разу не прорвавшись. Но когда это, наконец, произошло, словно порвалась вязкая и холодная пелена, мешающая говорить откровенно. - Прости меня за всё ещё раз, Валя. - Давно простил. И ты меня. - Простила.
122
Буквы на белом фоне Александр Маяков VI - Прости, Ира, но я должен был так сделать. – извиняющимся тоном говорил седовласый мужчина в очках. - Я доверяла тебе как другу, - тихо произнесла Ирина Алексеевна. - Сама понимаешь, у тебя здесь бардак. – продолжил он. Я стоял в двух метрах и готов был разбить ему морду. - Условия содержания отвратные! – возмущалась очкастая сучка, которую Михаил Степанович назвал Оксана Леонидовна. Самой лет тридцать – тридцать пять, но выглядит она отвратно. Волосы крашены в белый, хотя натуральный цвет черный. Видно по корням. Макияж больше напоминает работу маляра-штукатура. Лицо напудрено настолько, что на местах складок от мимики пудра осыпалась. Красная помада сильно выделала губы. Тени, сиреневого цвета, были не просто украшением век, а представляли из себя настоящий боевой раскрас на всю верхнюю часть лица. - Здесь когда последний раз делался ремонт?! – не унималась сучка. - Вы сначала деньги на этот ремонт выделите, а потом рот открывайте. – ответил я. - Сергей! – одернула меня Ирина Алексеевна. Да, да, да, понимаю, что лучше молчать, но эта сучка из социальной защиты меня уже достала. Сегодня она и знакомый Ирины Алексеевны с самого утра приперлись и закатили скандал. Точнее, скандал закатила эта сучка. Дело в том, что Ирина Алексеевна обратилась к знакомому акушеру за консультацией. Она надеялась, что он надежный человек, но оказалось наоборот. Этот придурок сдал нас в горздрав. Те уже промыли мозги Ирине Алексеевне по телефону. Да так промыли, что на прошлой смене Марине пришлось откачивать нашего главврача валерьянкой и валокордином. Эх, доведут женщину до могилы. Ей богу! Тьфу, тьфу, тьфу, лишь бы не накликать. А сегодня он приперся с представителем социальной защиты. Горздрав решил сам не заморачиватся и спихнул это на соцзащиту. - Вы поосторожней с высказываниями, молодой человек. – язвито произнесла сучка, глядя на меня. - Да помоложе некоторых, - ответил я. - Сергей! – Ирина Алексеевна снова одернула меня. - Где залетевшая? – спросила сучка у Ирины Алексеевны. - Беременная. – поправил я и пошел к комнате Кати. – За мной! -Я бы попросила… - начала возмущаться сучка. - Да завались ты уже! – через плечо процедил я. Реально достала! В комнате уже была Марина, она разговаривала с Катей, нежно поглаживая её по руке. Антон сидел рядом и держал Катю за руку. Теперь они вообще были неразлучны. Антон покидал Катю только по необходимости: физиологическая потребность, сон. А так все время с ней. Знаете, это так мило! Неизвестно почему, но здесь был и Палыч. - Вот наша Катя! - улыбаясь, произнес я. Сучка долго и с нескрываемым отвращением смотрела на Катю и Антона. Потом выдала: - Хорошо, забираем. Подготовьте к транспортировке. Михаил Степанович, обратилась она к своему спутнику, другу Ирины Алексеевны, - помогите санита-
123
рам с больной. - Сама ты больная! – заорала Марина. - Что вы себе позволяет?! – возмутилась сучка. - Что надо! – орала Марина. Ирина Алексевна схватилась за сердце. Михаил Степанович платочком вытирал пот со лба. Нервничает, засранец, нервничает. - Ирина Алексеевна, с вами все в порядке? – спросил я у главврача, а сам стоял между сучкой и кроватей Кати. Антон так же развернул свою коляску, но Катя держала его крепко, не давая вмешаться в конфликт. - Нормально, Сережа, нормально. – тихо ответила Ирина Алексеевна. Её знакомый искоса смотрел на нас, но стоял смирно. - Если вы будете препятствовать, я вызову полицию! – заорала сучка. - Полицию? – переспросила Марина. – Сейчас тебе будет полиция! Она пулей выбежала из комнаты и побежала куда-то по коридору. Сучка сначала испугалась, дернулась, когда Марина мимо неё пробежала, но потом только плечом повела. - Больная! – произнесла она и сделала шаг в сторону кровати. Палыч, что до этого сидел на стуле, резко встал и перегородил ей путь с разводным ключом в руках. - Не так быстро, мадам! – произнес он, вертя у неё перед носом ключом. - Что? – испугано спросила сучка, пятясь. – Вы что, ударите женщину?! - Мадам, - с улыбкой произнес Палыч, - у меня есть два принципа: я не бью женщин и не мараю руки о дерьмо. А вот женщина вы или дерьмо, решать вам! Сучка приняла слова Палыча с достоинством. Только лишь желваками на лице поиграла. - Хорошо, - процедила она. – Я еще вернусь. Она резко развернулась и пошла прочь. - Пронесло. – опускаясь на стул, произнесла Ирина Алексеевна. - Как вы? – я бросился к ней. Вид у нашего главврача был не важный: бледная, за сердце держится. - Нормально, - отмахнулась она. – Давление скакнуло, вот и все. Сейчас таблеточку глотну, отпустит. - Сейчас я тебе сделаю полицию! – с этими словами Марина влетела в комнату с вилами наперевес. Зачем в приюте для инвалидов вилы я и сам не знал, но они были. И каждый год на инвентаризации, будь она проклята, их наличие проверяли. - Не поняла, а где эта… коза? – недоуменно спросила Марина. - Ушла, но обещала вернуться. - ответил я, помогая Ирине Алексеевне подняться. - Тьфу ты! – в сердцах бросила Марина, ставя вилы в угол комнаты. – Давайте помогу, - она подхватила Ирину Алексеевну с другой стороны. - Да отпустите вы меня! – возмутилась она, вырываясь из наших рук. - Ира… - начал Михаил Степанович. - Миша, не надо. – покачала головой Ирина Алексеевна. – Ты уже все сделал, слова лишние. *** После всего произошедшего, Ирина Алексеевна отпустила нас с Мариной со смены, вызвав на дежурство Вадима и Костю. Те не спорили. Все-таки, их косяк. Марина быстро собралась, чмокнула меня в щеку и убежала, даже не сказав ничего. Как будто у неё появились срочные дела. Я даже расстроился. Честно, надеялся, что мы поедем ко мне или к ней, но не судьба. У нас с ней были странные отношения. Они и раньше были не нормальными, все-таки заниматься сексом в туалете, это как-то не правильно, что ли. А сейчас… Встречаемся, спим, но иногда она про-
124
сто пропадает. Берет и убегает вот так. Не знаю, может у женщин так принято, кто знает. До Марины у меня толком не было серьезных отношений. - Серьезные отношения, паря, это когда жениться надумал, а остальное это блядки. – пояснил Палыч. – Вот у меня тоже блядки были, а потом серьезные отношения из-за большой любви к продукции завода ЗАЗ. Мы сидели у него в коморке и ждали окончания рабочего дня. После сегодняшнего происшествия надо было снять стресс. А так как снятие стресса с Мариной сорвалось, то оставался только один вариант: напиться с Палычем. Денег, конечно, кот наплакал, но Палыч сказал, что у него есть один беспроигрышный вариант. Только мне надо делать все, как он скажет и не задавать лишних вопросов. Поэтому после работы мы, захватив косу и вилы, которыми днем размахивала Марина, пошли к Палычу домой. Жил он недалеко от приюта. - Располагайся! – хозяйским жестом, Палыч пригласил меня в свою квартиру. По сути, она ничем не отличалась от моей до того, как туда пришла Марина. Такой же бардак, даже запах. Только теперь он был мне не приятен. Нет, не то что бы я раньше получал удовольствия от запаха пропотевшего белья и грязных носков, просто я не замечал его. Для меня он стал привычным, даже родным. Запах моего дома. - Так, - пока я рассматривал одну единственную комнату, Палыч рылся в своем шкафу. – Это мене, - сказал он, доставая старый потертый плащ. Он не рассыпался только потому, что плащевка прочный и надежный материал. А так ему было лет и лет. То, что он старше меня, это точно. - А это тебе! - он протянул мне другой плащ. Вид у него был лучше, чем у первого. Только вот пуговицы были пришиты на женскую сторону. - Это же женский плащ. – произнес я. - Ну да, от жены остался. Не все шмотье она забрать успела. – пояснил Палыч. – Да ты бери, там все равно, на какую сторону у тебя пуговицы. С сомнением я взял плащ в руки. - Давай, натягивай. – подбодрил меня Палыч. - Прямо на куртку? – спросил я. - Ну, - протянул Палыч. – Тут где-то с полчаса идти, если не замерзнешь, можешь так, на свитер. Мы там все равно их снимать не будем. Так что надевай. Как сказал Иван Васильевич Бунша: «Меня терзают смутные сомнения». Смахивало на дешевый маскарад, но я надел плащ и мы отправились. Так как уже была вторая половина декабря, и темнело рано, шли мы, фактически, в полной темноте. Частный сектор, куда мы забрели, освещался слабо. Если быть точным, на улице, по которой мы шли, горели только два фонаря из десяти. Шли мы больше чем полчаса, порядка сорока минут. Подошли к старому одноэтажному дому. Палыч смело зашел в калитку, я же покосился на будку. - Собаки здесь нет, - ответил Палыч через плечо. – Померла. Сам хоронил. - Ага, - кивнул я. Палыч подошел к двери и осторожно постучал. Первые минуты никто не отвечал. Хотя в окнах были отблески света, но плотные шторы не позволяли что-либо разглядеть. Потом у двери послышались тихие шаги, и дверь со скрипом открылась. На пороге стояла скрюченная старушка в старом затертом халате, надетым поверх старого свитера. Видимо, свитер был один в её гардеробе, и она его берегла, надевая сверху столь же старый халат. Щурясь через очки, она посмотрела на нас. - Здравствуйте, Ираида Львовна. – ласковым голосом произнес Палыч, держа перед собой косу. - Вы? – взволновано спросила старушка. - Да, - с улыбкой ответил Палыч. – Не переживайте, - заверил он её, - не по делу. Просто, были недалеко, решили заскочить. Вот, - указал он на меня, - стажера
125
дали. Ученика, так сказать. - А… - осматривая меня, протянула старушка. – Ну, проходите, не на пороге же вас держать. Мы прошли в дом. Он был старым и запущенным. Видимо у старушки не было сил даже толком его убрать, не говоря уже о ремонте. В углах у потолка виднелась паутина. Пока я осматривал небольшую комнату, старушка начала суетится, и накрывать на стол. Из холодильника (кстати, новой модели) стала доставать не богатую снедь. - А где можно руки… - начал я, но Палыч меня перебил. - Садись, - говорит, - не на работе, руки мыть. Старушка испугалась, когда я за руки заикнулся. - Простите, - промямлил я, глядя на старушку. Недоумевая, в чем дело, я сел за стол. Накрыт он был не плохо. Стояла бутылка водки «Хортица». Не плохое сочетание цены и качества. Нарезана была селедка. Правда, вид был не первой свежести, видимо, старушка сама её ела уже несколько дней. Пенсия-то, поди, небольшая, не разгуляешься. Так же старушка достала консервацию. Две пол-литровые баночки. Одна с огурцами, другая с помидорами. Вот, собственно, и весь стол. Палыч умелым движением сорвал акцизную марку, пломбу на дозаторе и, подкрутив крышку, стал разливать. На два стакана. Мне и себе. Старушка не пила, да и посуду себе не ставила. - А вы не к соседям часом? – спросила старушка, наклонившись к Палычу. Он как раз махнул стакан и потянулся за закуской. - Нет, - жуя кусочек селедки, ответил Палыч. – Просто по дороге выпало, а так, - он махнул рукой куда-то вдаль, - квартала три, четыре. - Ясно. – Ответила старушка. – Тяжелая у вас работа. - Да, - кивнул Палыч. – Вот, - показал он на меня, - напарника дали. Стажера, точнее. Старушка молча кивала и печально смотрела на нас. Странная ситуация, но я, как и условились, не задавал лишних вопросов. - Молодой, не опытный, - говорил он, а я молча жевал помидоры. Вкусные, что ни говори. - Что ему, всего вторую сотню лет разменял. На этих словах я чуть не подавился. Точнее, даже поперхнулся рассолом с помидора. - Палыч, - закашлявшись, я хотел спросить, что же он несет, но Палыч снова меня перебил, не дав закончить фразу. - Спокойно, Сигизмунд, - на полном серьезе произнес он, - Ираида Львовна в курсе наших дел. - А Палыч, это ваше отчество? – изумленно спросила старушка. - Да, - гордо кивнул Палыч. – Я своих корней не стесняюсь, как некоторые. - Да, вы правы, Искандер Палыч, - произнесла старушка, - корней стесняться нельзя. Услышав имя, я прыснул смехом. Но так как я закрылся стаканом с водкой, старушка и Палыч подумали, что я снова поперхнулся. - Да вы не спешите, у вас-то времени много, - произнесла мне старушка. – Это у меня его в обрез. После этой фразы она как-то сникла, и тихо сказав: «Я сейчас, на минутку», ушла в другую комнату. - Палыч, что за херня? – шепотом я спросил у Палыча. - Серега, все под контролем. – заплетающимся языком, ответил собутыльник. – Вопросы – потом, не сейчас.
126
Не сейчас, так не сейчас. Пока хозяйки не было, я решил размять ноги и встал побродить по комнате. Палыч уже в наглую пил, не наливая мне. Комната была небольшой, но заставлена мебелью. Старая тахта, стол, пара стульев. На стене висел выцветший ковер с изображением медвежат, играющих в лесу у поваленного дерева. - …да светится имя твое, да прибудет царствие твое… - донесся до меня голос старушки. Она была в соседней комнате. Дверь туда была открыта. В комнате было темно, но я смог разглядеть старушечью фигуру, что стояла на коленях. Да она же молится! С чего бы? Неужели наш визит её так напугал? От Палыча сейчас ничего не добьешься, он уже в зюзю. Чтобы не мешать, я отошел чуть в сторону и продолжил разглядывать ковер. Закончив молитву, она вышла из комнаты со второй бутылкой водки. - Вот, - протянула она, - к столу. - Да, спасибо, - хрипло ответил я и вернулся к столу. *** Навеселе я добрел до своего дома. Хорошо, что маршрутки еще ходили, а то пришлось бы ночевать в приюте. А вот дома меня ждал сюрприз. Точнее, в подъезде на ступеньках. Прислонившись к стене, там задремала Марина в обнимку с дорожной сумкой. - Куда собралась, красавица? – поставив вилы к стене, произнес я. Марина резко открыла глаза и, зевнув, спросила: - Ты где был? – она покосилась на вилы. - Да так, - отмахнулся я. – С Палычем кое-куда ходили. - Ага, - кивнула Марина, - чую, разит от тебя. - Ну, выпили немного, чего тут такого? – улыбнулся я. – Куда ты собраласьто? - К тебе, - серьезно ответила она. - В смысле? – переспросил я. - Ну, к тебе, - произнесла она, поднимаясь со ступенек. Пьяным мозгом я пытался сообразить, о чем она говорит. Сумка, подъезд, поздний час, сонная девушка. - Марин, ты это... – начал мямлить я. Если честно, я был рад такому повороту событий. Мне хорошо с ней, ей хорошо со мной. Почему бы нам не жить вместе? Странно это для парня в двадцать с небольшим. Ладно, с большим. Большим, не в том смысле, а в смысле лет. В общем, я был рад. - Ой, да ладно, - махнула рукой она. – Я тут вещичек прихватила на первое время, - она указала на сумку, - не все, конечно, но этого пока достаточно. Я взял сумку и пошел открывать. - Вилы захвати. – сказал я Марине. - Буйный не выскакивал? – кивнул я в сторону квартиры неадекватного соседа. - Нет, - зевая, ответил Марина. И тут, как говорится, помяни. Дверь соседа открылась и оттуда высунулась его старческая недовольная морда. - Какого хрена тут?! – начал, было, он, но Марина перехватила вилы двумя руками, развернулась к нему и, наставив их на него, спросила: - Проблемы?! – странно, если не страшно, даже, было слышать интонации гопника из подворотни из уст Марины. Конечно, все мы не святые, но все же. - Да я… это… - опешил старик. А Марина, сделав полуоборот, древком вил захлопнула его дверь. Прямо у соседа перед носом. - Ахринеть, - распахивая свою дверь, восхищено произнес я. - Чтоб ты без меня делал, - с улыбкой произнесла Марина, входя в квартиру.
127
Моё наслаждение Александр Дрозд Глава 4. Альрауне Она сейчас здесь, со мной, я чувствую её дыхание, согревающее меня до глубины души, нет ни малейшего желания пропустить это мгновение. Ты не умрешь, не умрёшь никогда, до последнего удара моего сердца будешь всегда со мной, навсегда. Девочка-смерть, убивающая меня, ежеминутно заставляющая воскресать снова и снова, убивающая - словно надоевшую игрушку, закинутую в угол, а в хорошем настроении снова пришедшую на память тебе - и найденную заново. Ты проживёшь тысячу лет, пока есть твой образ в моей душе, настолько бессмертной и неуязвимой, насколько моя любовь несоизмерима с миллионом выводов философов и писателей о вечном, неумирающем чувстве. Сердце обливается кровью; я вижу тебя в девушке, сидящей рядом: твой взгляд, скулы, тело, всё реально в моей действительности; она поддерживает смысл моего бытия, не давая ране перестать кровоточить, подкармливая иллюзией сознание, бережно съедая во мне человечность. Прижимаясь к тебе, согревая её, одновременно отравляя себя ядовитой желчью от нежелаемого осознания того, что ты - девочка-яд, может быть, и не вспоминаешь, не думаешь обо мне. Увожу свой взгляд от сладкого внушения реальности, где передо мной не ты, а другая, не нашедшая своей настоящей любви, заслуживающая самые страшные муки ада за то, что не пыталась даже найти её. И теперь она тешит себя объедками чужого стола, чем-то уподобившись тебе, а после она будет жалеть о случившемся, узнав, что не любит того, кому отдала себя без остатка. С человеком хорошо, уютно, интересно, и все сразу говорят, что вот она - любовь. Готов отдаться первому встречному, в миг потеряв всё то, что имеешь, чем дорожил, списывая безумия на страсть, а выдуманную страсть на любовь, растворившуюся на утро. Да, это мой выбор, чтобы не стала ты той, что по пробуждении окажется для меня чужим человеком, чтобы не была она на твоём месте после. Я готов к этому испытанию ради настоящей любви, что так жестоко преподносит мне наказания быть сейчас не с тобой, искушая меня своей многоликостью. Но рядом со мной ты, желанная, с того самого времени, как впервые встретил тебя; греховно, и одновременно - непорочно явилась ты передо мной. Руки не слушаются обессиленного разума, как бы ни хотел отречься от затёртых до дыр воспоминаний, всплывают они в образе тени перед глазами. Ладонь скользнула по нежной словно шёлк щеке, коснулась кончиков твоих волос и прошла по шее, спускаясь по бархатной коже плеча. Взгляд, который преследует меня всё моё существование, насмешливый, бесстрашный, будто сама судьба смотрит сквозь твои зрачки, играет со мной. Всё естество, которым обладал мужчина, не могло бы смириться с таким бессовестным взглядом амазонки. Утешаю себя иллюзорной мыслью о неком главенствующем, самоутверждающемся положении мужского начала, прильнули губы к плечу, ставшему на миг иконой моего странного культа, самопожертвования тела своего. Принимая любовь одной женщины, думать в этот момент о другой не является ли это моим наказанием, искуплением грехов за действия мои - отдаваться телом своим, но не мыслью? Если бы это была ты, ринулась ли так страстно в обжигающую пучину любви, позволила ли пользоваться собой как куклой? Нет, я так не думаю. Ты ядовита, стоит мужчине побыть с тобой рядом пару минут, как он попадает во власть твое-
128
го отравляющего «Я». Медленно, но целеустремленно погибаю от желания овладеть тобой без осознания, что ты никогда не будешь с тем, кто собственноручно становится исполнителем твоих капризов, рабом твоей прихоти. Девочка-смерть готова ради забавы натравить своих ручных псов друг на друга, наградой за что станет им радость спать у ее ног, охраняя сон своей хозяйки. Если бы взять шанс, данный моей фантазией, и посмотреть в глубь твоего мира, прокрасться в самые потаённые твои страхи и увидеть среди безмятежного хаоса, заставляющего мучится, словно в золотой клетке, возведённой мной самим, заставляя себя сладострастно изображать любовь к другой, представлять эту несчастную тобой - что можешь чувствовать ты? Что с той стороны, невидимой, скрытой от глаз, возможной нежности твоей, ласки? Стороны, не изведанной никем, где твои сны; чего ты боишься - или страстно желаешь - на самом деле? Ведь гдето там, внутри себя, в этих уголках неизвестности, за глазами, смотрящими на меня без опасения как на стадо обожателей, ведомое тобой, ты все равно боишься меня, хоть и приписала имя моё в список, который уже выбросила в долгий ящик. Любишь, не зная того, что я думаю о тебе, лишь чувствуя это бессмысленное покалывание в груди, озноб, проникший в глубину твоего подсознания, не узнавая во сне мой силуэт, который забываешь по пробуждении. Ведь и я люблю тебя - так сильно, что могу появиться именно там, где хоть что-нибудь ассоциируется со мной в твоих воспоминаниях. И буду любить другую, заменяя тебя ею, отдавая ей всю ласку, предназначенную тебе, целовать твой образ в похожих на твои чертах её, схожих с тобою повадках. Люби меня, нашедшая во мне свой идеал возлюбленного, и я отплачу лаской, уготованной для другой, люби меня, как любит всевышнего ангела ядовитый, извергающий пламя змей. Но позволь лишь быть в этом упоении змеем, ведь я знаю, кто передо мной на самом деле. Глава 5. На дне Пронизывающий взгляд не давал согреться ни телу, ни разуму, единственное, о чём он думал, было всего лишь два вопроса: как? и почему? Неужели он переусердствовал в ненавистной ему самому безудержной страсти? Он не мог её задушить, не мог, потому что, в каком бы гневе ни был, никогда не поднял бы руки на женщину, даже несмотря на смерть, постоянно присутствовавшую в его жизни с тех самых пор, как началась война. Они уснули вместе; он провалился в глубокий сон - и пушечный выстрел не смог бы разбудить его - именно на том самом месте, где и проснулся теперь. Следов удушья не было, отсутствовали синяки на теле, лишь пара размазанных капель высохшей крови выделялась на внутренней стороне бедра. Шокированный, с дикой скоростью он оделся, не понимая, что произошло, может он и виновен в чём-то, но нет мотива, ничего нет. Оставалось одно: идти дальше навстречу своей цели, казавшейся так близко. Теперь недалеко было море, пропитывающее своей солью и прохладой воздух на несколько километров. Чувство преследования осторожно подсказывало человеку, что нельзя хоронить и прятать тело невинной любовницы в лесу; возможно, именно сейчас его однополчане прочёсывают лес, выискивая следы своего дезертира, а мёртвое тело девушки не даст иного повода, как объявить о розыске сбежавшего убийцы. - Ты стремилась к морю всю свою жизнь, – промолвил странник холодному и словно спящему телу прекрасной незнакомки. Она казалась совершенно другой при свете утреннего солнца, её вид угнетал только тем, что такая красота предназначена для смерти, и никогда для жизни. Привстав, он укутал брезентовым плащом бездыханность, что спала сном вечно-
129
сти. Укрыл, будто холодно ей, забыв осторожность, забыв дневной свет, пугающий его больше чем смерть, взял на руки недавно ещё дышавшую девушку и продолжил путь к морю, до которого, как он считал, они должны дойти вместе. Внутри оставалось чувство незыблемого проклятия, повисшего над его головой среди мира, от которого он отрёкся ради любви во благо смерти. «Не может быть жизни без смерти, она теряет свой смысл», - размышлял он, неся её на руках. Пытался вспомнить, что мог забыть он в ночных грёзах, казавшихся реальностью, и так легко превратившихся в сказку, фантазию, при солнечном свете. Не было большей тяжести на душе, чем винить себя в том, чего не помнишь; шаг за шагом твердил это про себя обессиленный, всем безвестный человек, неся мёртвое тело той, что, как и он, была отчуждена от этой жизни. Тропа лесной чащи была для них домом. Осенний порывистый ветер швырял ему в лицо только что опавшую листву, сорвавшуюся с деревьев; каждому здесь было своё место, и живому, и мёртвому; только под свет встающего солнца можно прочувствовать горечь раскаяния, расплаты за чувство, которому нет объяснения. - Я знаю, ты слышишь меня, там, где тебе всё равно, что я говорю. Я всего лишь хотел исповедаться пред тобой, - смотря в её застывшее лицо, почти сломавшийся от собственного уныния и безысходности, проговорил он. - Когда бы нас ни встретила на своём пути столь беспризорная любовь, на этом свете или ином, на земле без страдания, твоя и моя душа, я надеюсь, будут к ней готовы всеми сторонами своей человеческой сущности. Как к восходу дня, без которого, знаю наверняка, в этом мире не будет жизни. Я буду знать, как выглядит чувство, не передаваемое словами, не имеющее слов и звуков. Оно схоже с твоим лицом при жизни, испуганным и пленённым очарованием огня, на который хочется лететь даже при осознании ошибочности действия, решительного шага навстречу смыслу своей жизни, названного в честь всех ласк и удовольствий от угнетения себя, самой тяжёлой плетью. В ожидании награды за страдания, но получивший лишь душевную боль и вечное предвкушение объятий человека, которого ждёшь всю жизнь, знаю теперь, как жестока может быть радость от предсказуемого, но не менее от этого дикого, яростного зверя, вырвавшегося из своей клетки, погубившего тебя и страдающего от невозможности дать тебе то, чего ты заслуживаешь. Понятнее становится мне то, за что полюблю всей своей тоской и отчаянием такую же как ты, необъяснимо ведомую, но ведущую за собой меня, когда найду её, не жалея ни сил, ни времени. Поверь мне, найду, сыщу её наверняка, как бы ни пытался сражаться с невидимым врагом внутри себя, расчленяющим мои желания и веру, вдохновляющим меня на столь мелкий подвиг с этой многоликой любовью, готовой уничтожить всё на своём пути. Меняя свои требования, как и свои лица, она доберётся, достанет меня повсеместно, накинув на меня волчью сеть, и я не буду противиться прихоти её. Унижаясь, скорбя по жертвам своим, войдёт пленённый тобой раб в сердце новой счастливицы, ради которой продолжаю путь, взамен того, чтобы дохнуть как тварь, упав, будто насекомое, кверху брюхом. Единственное, что я могу обещать тебе - не встречусь на пути твоем. Дойдя до берега с его размытыми обрывами, он остановился, встал на одно колено, чтобы передохнуть, не выпуская из рук безжизненного тела, созерцал горизонт, разделявший мир пополам. Начался дождь, сильный порывистый ветер ударом волны оросил уставшего беглеца солёной влагой. Осень стирала остатки лета, обещая предстоящий шторм. - Клянусь тебе, – отдышавшись, пробормотал он вслух, смотря ей в лицо, и снова задумчиво продолжил свой путь по берегу в поиске какой-нибудь рыбацкой лодки, мысленно погрузившись в себя. - Клянусь, - повторил он, - что никогда, нигде ты не услышишь о моём существовании. Лишь во снах своих, где бы ни была
130
твоя душа, в ином мире, кошмарном сне, на дне его, ежели опустишься столь неимоверно далеко, mein´ Liebe, на самом дне, во мраке вины моей пред тобой. К вечеру погода стала напоминать бурю. Пугающая своей необузданностью, она расхлёстывала воду вперемешку с опавшей листвой, сорванной ветром с ближайших деревьев. Он не мог остановиться, не достигнув цели, терзая себя, единственного живого человека, блуждающего по опасному в такие моменты берегу с телом юной девушки на руках, спавшей своим беспробудным сном, неподвластным пробуждению. Она единственная, кто возлюбил его, кто понимал тяжесть, возложенную ему на плечи; смерть всегда приходит вовремя, она не позволяет нам пойти против судьбы, забирая тех, кто способен перевернуть смысл нашего пути, переиначивая цвет однотонных черно-белых линий. Старая развалина, спасавшая кого-то от голода, была именно тем, что он искал на протяжении всего дня; её не выбросили, а оставили как по случаю, вёсла лежали внутри заваленной на бок шаланды. Он оттащил её к воде, уложил туда мертвую. Резкими усилиями спустил лодку на воду, забрался внутрь, с усилием от постоянно качающих посудину волн. Несколько неловких движений вёслами - и они тронулись в открытое водное пространство, как можно дальше от этих краёв, отвергших его, оставив лишь воспоминания горечи от нестерпимого разочарования в глубине души. Они плыли в бесконечность, постоянно останавливаясь выгребать воды со дна лодки; он ударял вёслами по играющим словно с куклой волнам и обдумывал собственные поступки. Она лежала к нему лицом, опираясь спиной на вторую банку судёнышка, склонив голову на плечо, словно слушала его мысли, замечая каждый вдох, выходивший из легких её избранника. А избранник думал о той, для кого он готов переплыть море, лишь бы закончилось его проклятье, от которого он бежал. Да, когда бы нас ни встретила настолько желанная и востребованная всеми любовь, по крайней мере, я буду знать, на что она похожа: как две капли воды она похожа на тебя своими повадками и зеркальным отражением при свете луны. Она создана для меня, с рождения своего ожидала именно меня. Неподдельными чувствами даёт она понять мне, что моя, всецело принадлежит и повинуется малейшему движению руки, трепеща, возбуждаясь от приятной для неё выполняемой задачи, награждая себя саму ласками, адресованными не ей, но полюбит так же как и ты, всей своей сущностью. Сама скинет своё платье и взойдёт на «эшафот», не желая того своей душой, при боли, причинённой мной, будет радоваться моему мгновенному счастью. И я, только я уничтожу её, утоплю в море своей никчемности для тебя, во имя тебя, делая столь недостойные поступки лишь ради мысли, что, может быть, это доставит тебе удовольствие, утоплю за то, что я ещё тебя люблю. Лодка еле держалась на воде, ещё немного - и волны, больше неё в несколько раз, накроют своей массой нелепого морехода вместе с его спутницей. - Мein´ Liebe, - повторял он, сражаясь с неутихающей стихией; пытаясь одновременно грести вёслами и вычерпывать воду, которая заполняла судно быстрее, чем он мог её убирать. - Мein´ Liebe, - с этими словами взяв тело девушки, он попытался вытолкнуть его за борт, лодку стало качать сильнее, буря не утихала. Даже мысли о спасении не летали у него в голове, не было ничего, кроме благодарности стихии за помощь в том, чтобы утопить их обоих. Видимо, это конец, избавление от мучительных фраз, застрявших у него в голове, о которых сейчас, наконец, он не думал. В доли секунды море перевернуло старую шаланду. Неловкого, но достаточно сильного удара края старого дерева по голове было достаточно, чтобы оглушить его. Их тела плавно вспорхнули, как птицы на небе, они шли на дно, одновременно взмахивая руками под волнением моря, будто в полете идя на своё погребение, она увидела то, что станет её приютом после жизни, колыбелью для них обоих.
131
Пиковый туз. Сказка Фофанов Алексей Тут он взглянул на нее – видит – она напряглась вся, сжалась. Глаза опустила, лицо-то ровно посерело даже, как пеплом присыпано.Так и ждет будто, чего-то он теперь скажет. Аж скулы на лице выступили, обострились, и ноздри подрагивают. Ну, право слово, словно ей помирать а не ему. Он насмелился да и выпалил: - А хочу я с тобой, девушка, грех совершить! Сказал и голова кругом пошла от дерзости своей. Все ж таки смерть – не простая девица. Исподлобья взглядывает на нее – не осердится ли? Не взовьется ли в гневе? Видит – она румянцем залилась, аж вспыхнула вся. Лицо так и осветилось. Встает из-за стола, глазищи распахнуты, ресницы пушистые кверху взлетели. - Не зря, - говорит – я ждала тебя! Надеялась, верила. Не ошиблась я в тебе. Ишь чего пожелал! Скажу теперь тебе, солдат, все скажу. Были у меня возлюбленные. Были. И я ведь любви открыта. Ты не ревнуй. Давно это было, когда последний то же, что и ты пожелал. Ваших-то человечьих нитей коротких много осеклось с тех пор. Тут беспокоиться нечего. Считай – ты как первый. Он и не знает – верить, не верить тому, что услышал. Мысли все уплыли кудато. В ушах звон. Думать неохота. Только одно и гудит в голове – Да неуж, вот сейчас -то оно и будет? А она берет его за плечо и толкает тихонько из-за стола к занавесям бархатным, под которые ступени мраморные ныряют, ведут куда-то, во впадину какую-то глубокую, что он слева приметил, еще как вошел. Раздвигает руками те занавеси – там постеля широкая, ослепительной чистоты. Кровать из темного дерева, то ли камня, на спинке – опять золоченые змеи выгнулись. Пол из мраморных плит. Тут она рукой возле шеи провела – платье вниз огненной волной – ш-ш-ших!- будто пламя опавшее. Солдат вовсе осмелел – сапоги долой. Ему амуничку скинуть – миг один. А она и обруч свой снимает с головы, кладет тихонько на плиты мраморные. Легла перед ним нагая. Смотрит солдат: кожа золотистая, свежая, вся- то она ею будто медом чистым, прозрачным , будто светом облита – так и сияет. А душистая – сил нет. Земляникой лесной пахнет. Книзу живота – волосков шелковистая тонкая струйка сбегает. Сосцы словно скудель мягкая – столь нежны, а грудь крепкая да тугая – только что не звенит под его рукой. Ровно колокола гулкие, ну право. Да тело-то теплое ,горячее даже – под ключицами, во впадинах – будто и бьется что-то, толкает его пальцы. Неуж сердце? – думает солдат. Да не может такого быть! Да что ж это? - Да полно, - говорит – да смерть ли ты? Не дурачишь ли меня? Охота тебе насмехаться. Да где это видано, чтоб смерть такая была? Она смеется: « Да смерть, смерть. Ну что? Хорошо ли разглядел? Нравлюсь ли?» - А что это за пятнышко у тебя на плече? Будто ранка горит. - Погоди, скоро узнаешь. Так тебе все враз и скажи. Может, след поцелуя на память храню. И еще пуще смехом заливается. Да вдруг посерьезнела и говорит: « Только ты его пока остерегись. Лицом опасайся касаться. Не хочу этого, Павел, нет. Потом это, потом, не сейчас. Ты не думай ничего. Ты у меня как первый. Я же твоя. Иди ко мне.» И пошла у них любовь. Солдат оборвался мыслями совсем, и себя не помнит, не сознает. Будто с яру его кинули и ударился он крепко затылком. Долго так было. Как закончили – откинулись оба на спину. Лежат взмокшие. Пусто, покойно и хорошо ему. Радостно под небом ночным звездным. Он приподнялся, говорит чуть с запинкой: «В-вот что хотел спросить, ты прости. Не шибко я ловок с вашим братом-то обходиться. Может, ну-у, ежели чего … Ты прости, знаешь, ежели чего не так. Не обессудь. Ну что я там, на войне-то? Только девок в солдатских борделях и видал. Не то это все. Невеста была у меня, да уж так давно, что я и думать о ней забыл». Она
132
смотрит на него а у самой глаза так и лучатся. - Ничего ты не понимаешь, - говорит. Не та-ак! Замолчи уж, пожалуй, замолчи вовсе. - Не та-ак! Все я знаю, Павлуша, все знаю. И про молодость твою и про войну. - Ты будто родня, право. И верно, все про меня знаешь. - А я тебе родня и есть. Да, правда, - усмехается – кому я и не родня. Не признают только меня, отчего-то, за родню. Ты вот один. И не спрашивай боле ничего. Не так! Ишь чего удумал. Вот глупый-то. Да со словами этими взяла его руку и к лицу прижала, а ему свою на губы кладет – молчи, мол, молчи, не спрашивай. Дай отдохнуть. - Устала что ли? - Смертельно, - говорит – и в ладонь ему смеется щекотно. - Да ты у меня и правда шутница! Вот не думал, не гадал, что смерть у меня такая развеселая будет. А как же мне называть-то тебя? Смертью теперь и неохота. Может, тиной болотной? – и подмигивает ей. - Нет, - отвечает – тиной не надо – и смехом заливается. Подумай. На что голова тебе? Орехи колоть? Он спрашивает: « Может, по-заморски как-нибудь?» - Да уж, как нето зови. Только Смертушей не зови. Как вы своих-то – Марфуша, да Катюша. А то еще хуже – Смертушка! Я этого смерть как не люблю! Он засмеялся, а про себя думает: « Ну вот и ладно, вот и хорошо, оттаяла совсем. А то все была ровно тетива настороженная. Резвится – чисто дите! Пусть хоть кому-то, хоть смерти своей радость доставил – и то ладно. Вот жуть! И во сне, право, такое не увидишь. Ах, ты, моя Смерту… Тьфу ты, мать честная!- спохватился. Чуть было не ввернул ту Смертушку несчастную, пропади она пропадом!» Глядит – она уж хохочет. Мысли-то все читает. - Да ну тебя к лешему! – говорит. Да тебя, шалунью, так и подмывает каким нето словом этаким назвать. - Нет уж! – она отвечает – я уж и сама придумала. Ежели ты и дальше так будешь «нетакать», как давеча, так ты меня, пожалуй, Кончиной зови, - и снова- прысь ему в ладошку. Солдат усмехается про себя: « Ну слава те! И вправду будто не оплошал. Вишь – вся цветет». Она говорит: « Да, да. Спасибо тебе. И верно ведь, цвету». Он аж глазами захлопал – Опять! Да что ж это? Она улыбается – я ж говорила тебе. Так они поболтали еще, солдат чувствует – глаза слипаются – сон-то свое берет, будь ты со смертью бок о бок, хоть с кем – да и задремал. Только недолго ему спать пришлось. Чует сквозь сон- она в плечо ему сзади уткнулась ( как это он не приметил во сне, что спиной к ней повернулся?), щекочет волосами своими, крутит головой. Да будто… плачет? Что же это? И верно ведь- слезы! Вся спина у него мокрая. Он к ней оборачивается, не знает, что и сказать. Взял – да рукой и погладил по голове. - Да что с тобой? Что это, вдруг, удумала плакать? Что стряслось-то? Она пуще, да в рыдания уж вся исходит. Трясется – только плечи вздрагивают – горячие, чисто огонь. И лицо все вспухло от слез, и подушка – гляди-кось – мокрая. Ответить и то ничего не может толком. Он ее успокаивать – Ну, будет, мол. Чего ты? Чего сырость разводишь? Утонем ведь. Эх ты, пушистая ты моя головушка, чем я тебя обидел? Ну-кось, говори скорее. Она чуть не в крик от этих слов: « Ох, Павлик, Павлик, Па-а-авлик! Что ж ты де-е-елаешь-то со мной? Ну что? Как же я теперь без тебя буду? Зачем ты пришел? Ну скажи, зачем? Лучше б и не приходил уж!» И так все убивается. Как поостыла малость, успокоилась, говорит ему: «Полюбила ведь я тебя, Павлуша. Мне худо без тебя будет. Ой, как худо. Не смогу я. Я без тебя помру». Он аж оторопел. В мыслях все перемешалось. Вот те раз! Смерть – да и помрет. Ну и дела. Ну, уж это ты завернула, девонька. От наших баб, верно, голосить –то выучилась. Да и не диво. С кем поживешь – переймешь. Однако ж, как быть-то? - Не знаю я, - она кричит – ничего я не знаю! Ну, что же мне делать, что делать, Павлуша? Как быть? Ну, скажи, как? Не молчи только! Вдруг вскочила на колени на постеле. Щеки пылают, в глазах –черти огнен-
133
ные. Растрепалась вся. Слезы чуть не вмиг обсохли на лице, как на камне раскаленном. Говорит запальчиво: « Павлуша! А скажи, смог бы ты полюбить меня? Не лги только, подумай. Не жалости прошу. Ведь я знаю – ты добрый, хоть тебе и убивать довелось, отнимать от жизни. Но то не вам решать – чего можно отнять у нее, чего нельзя. Не вам! Дурни только думают, что они все могут. Ничего они не могут! Хозяева жизни! Она, она, жизнь-гадюка, ваша хозяйка! Разве ваша сила – это сила? Тля одна! Ты не таков – ты убивал, да выстрелом кажным и себя убил незнамо сколь раз. Знал, чуял устав энтот страшный, вам неведомый, что вами правит и не кичился силенкой своей блошиной, а токмо мертвел весь. Намучила она тебя, жизнь твоя, да и ты ее всю истерзал глазами своими мертвыми. Она тебя уж не полюбит. Скажи теперь, скажи, смог бы ты полюбить меня? Ты прости, что я сорвалась, в слезы кинулась. Ты и теперь меня, смерть свою, жалеешь, да только не этого мне надо. Иначе не выйдет, что я задумала. Я, Павлик, дитя хочу родить от простого смертного.» Выпалила это – да и грохнулась на постелю лицом вниз, будто и вправду померла. У Павла аж дыхание перехватило: « Как? Что это? Что это он слышит? Неуж и такое возможно? Нет, нет, быть не может! Нет!» – и головой закрутил. Остыл, полежал. « Эх, покурить бы, - думает – да поразмыслить, что ж это такое изделается, если…» Да некогда. Она ждет. Вдруг ругнул себя: « Ах, ты Павлуха, чугунок ты обгорелый! Девица ждет, а ты! Увяз, совсем увяз, по самую ось, как трехдюймовка в рытвине дорожной. А и чего, говоря по совести? После всех таких-то событиев пугаться и вовсе глупо, дивиться- тем паче. Понятие о том, чего может быть, чего не может, он давно потерял, а все мнется, точно жеребец стреноженный. Эх, натура ты человеческая! А это – что она просит – верно, выше его разумения». - Решился, - говорит .Скажу! Да будь ты хоть смерть, хоть кто. Мне все едино. Да за тебя, девонька, сто жизней отдать не жалко. Буду тебя любить! Да тебя, такую, и любить-то нетрудно. Сказал так и опять мыслями срезался. « Елки зеленые! – думает – да ведь мне ж помирать! Или я уж помер? Нет, ни черта я все же не понимаю. Ежели помер – то и вовсе ладно. Вот она, значить, какая, смерть. А мы-то боялись – - Стару-у-уха, костля-а-авая… Тьфу! Эх, жаль – и рассказать никому не смогу. Или – это только у меня она такая?» Она голову поднимает, говорит тихо: « Подумай еще. Крепко подумай. Уж так,чтоб опосля раздумки не было. Страшное дело я задумала. Не знаю и сама, что из этого выйдет. Но, и как прежде боле не могу. Силы мои на исходе. Пойдешь ли за мной? От слов своих не откажешься? Назад не оглянешься? Если пойдешь – я тебе верна буду навеки. Не предам , не покину. Я не ваши бабы. Им что дюж – то и муж. Моя любовь навсегда. В земле тебе, пойдешь если, тогда уж не гнить, не быть похоронену по-людски. Отведу тебя туда, где и сама живу. Подумай! Твоя воля. Цвет в поле – человек в воле. Откажешься – винить не стану, неволить не буду. Ни единым словом не упрекну. Спасибо и на том, что было. Кровь только твою себе заберу. Ни за что не отдам! Буду вспоминать тебя да пить ее досыта.» Стыдно ему сделалось. - Сказал уж раз! – говорит. И будет на том. Все! Отрезано! Ответь-ка лучше – не вовсе я дурень, пойму уж как нето – отчего это ты такое надумала? Ведь странно. Ты ж смерть. Рази смерть рожает? - То-то и оно, что я все могу, ты же видишь. Ты, однако ж, рассуди – дрова в огне гибнут – тепло родят. Вода умирает – лед родится. Мой труд это, моя забота. Через мое чрево проходят. Ни дерева, ни звери, ни птицы не клянут меня. От начала мира и шли мы с жизнью рука об руку, в согласии, покуда вы, люди, не появились. Ох, на горе мне, на радость ей, гадюке! Мучаю я их, вишь ты, больно им помирать. Скривила губы язвительно, помолчала. Потом встрепенулась: « Павлик, а вот скажи по совести, согласились бы вы без меня-то жить? Нет ведь. То и обидно , что все клянете меня – бесплодная! Проклятущая! А ведь не я вас мучаю! Не я! Да разве мертвому больно? До той поры только больно, покуда он в ее власти, в ее змеиной. Я-то жалею вас, выкупаю у этой злыдни. Кости ваши. Ровно они чего-то стоят!»
134
Смерть усмехнулась горько и продолжала: «Она торгуется еще, тянет. Иной раз такую цену заломит! Знает, подлая, что я богата. Плачу за вас по последнему счету, по крайнему. Кого она больше намучила – за того больше выторгует. Так что видишь, мил друг Павлуша, цену себе наказывать – то не ваша забота. Про то – высока ли она, низка ли на Свете Белом – про то не вам знать. Эх, вы, люди, люди! Судить беретесь, а не ведаете ничего.» Она умолкла, голову опустила, А Павел думает: « Эк разбирает ее, во распечаловалась.Ну, заполошная. Да речи-то все какие горькие. А, может, и права она? Видать, наболело». Она вдруг как взовьется: « Наболело! Не знаю я боли! Не знаю. Ты не суди тоже о том, чего не разумеешь!» Потом притихла и говорит: « Ну, ты прости, Павлик, не серчай. Просто, тут-то, верно, тайна ее, змеюки, и сокрыта. Страшная, неведомая. Боль-то она причинять вам умеет, знает это ремесло. Мне все тайны открыты, окромя одной – тайны боли. Вот ты мне и помоги.. Ответь, ну отчего ей все ваши улыбки да радости? Она кого-то, глядишь, заморила, плутовка, да мне же еще и продала на покой – ан, нет – жизнь любая, смерть проклятая. Ну,ну ответь, отчего вы ее всегда выбираете? Еще ладно бы те, к кому она ластится, кому кажный-то день как светлый праздничек. Да и тут ее ласки до поры. А то, иной раз, глядишь - скривится вся, скукожится, ровно живот ей прикрутило, злодейке, да с мытом и вынесло оттуда нелепицу – каприз ее глупый вылепится, будто нескладная игрушка – так, для нехорошей забавы. И к делу его никак не пристроишь – и дела, и помыслы жалки – ан нет! – и тот за жизнь цепляется, за подол ее держится. А то еще страшнее бывает, - смерть приглушила дыхание и продолжала чуть не шепотом – словно в тяжком, черном бреду, словно в лютой болезни, измышляет она самые тайные, самые темные свои прихоти, да в этаком обличье и выплюнет их; будто всю жолочь набравшуюся, все презрение к вам, дурням, выхаркнет – родится в мир ублюдок; тело страшнее зла, а душа живая, теплая – болит. Глазища в пол-лица на Белый Свет смотрят – сплошная мука; я ему как милость, а и он – уйди, смерть проклятая! Мамка ему вторит – Моя кровиночка! В муках рожала! Не отдам свою боль! И тут она, змея, меня одолевает. Любите вы ее, как и владык своих косопузых, что в землю кладут вас тысячами, а вы: « Слава! Слава! Еще! Еще! Мало крови! Мало!» Она фыркнула презрительно: « Повели-и –ители… От елки до березы – только что и мир ваш! Ответь мне, солдат – ведь ты солдат! – отчего вы друг дружку убиваете да потом жизнь покойников оплакиваете аж горше своей? Отчего детей на свет рожаете, зная, что ждет их, может, не удача, а боль и страх? Отчего, как жизнь доведет до края – только я подойду – вы меня гоните? Может, жалость моя глупая зряшная?» И так все спрашивает его, сама лицом занялась вся, как алая заря, аж вымокла от собственного жара. Выдыхает слова чуть не в лоб, прямо ошпаривает дыханием. Павел слушает, весь съежившись, думает: « Господи! Во полыхает! Прямо допрос учинила. Знать, не только мы на своих-то вопросах болтаемся, точно рыба на крючке. Даже смерть зацепило. Что ж ответить-то?» Собрался с мыслями. – Да я и сам,говорит – толком не знаю. Только я так думаю – в чугунке вода кипит – так через край и хлещет. Так и жизнь наша. Кипит, кипит, а чего кипит? Я уж в окопах думал о том, как нас огнем поливали. Они пуще нас поливают – они через наш край перехлестнутся, коли мы – то мы через ихний. А отчего да почему, да кем под чугунком тем обгорелым огонь зажжен – то кипятку неведомо. Наше дело кипятковое – пузыри пущать. Вздохнул, головой покачал. Потом говорит: « Кипеть-то больно, ох как больно! Да и загасить ведь нельзя. Обеда не сваришь. Вот и рожаем помаленьку, подливаем в чугунок тот. Ай, да что говорить об ентом. Уж как можем, так и проживаемся. Лучшее-то верно, что нажили – у цветков прощенья просить за то, что сорвали, а у людей за то, что убили. Больно на страдания глядеть, да кто я? Сам душегуб не из последних». Умолк он, задумался. Повременив, говорит негромко: « Вот вызнать бы, что за варево такое диковинное варится, что столько кипятку изведено? За что воюем? За что цену такую страшную платим? Кабы вызнать! Да где мне, капле малой. Бурли знай, покуда не выпаришься». Усмехнулся: « Я так уж, вроде и выпа-
135
рился, дымом пошел. Все! Был солдат Павлуха да весь вышел. Твой теперь». Она всполахивается: « Павлик, а я? А как же я? А боль? На что она вам? На что? Ты мой, говоришь? И я вся твоя. Но тайна-то ее, гадины, в чем? Не ответил ты мне. И я не знаю. Помоги мне. Ваши бабы в муках рожают и счастливы. Еще и благодарят ее. Уу-ух, змея, обманщица! Так хочу же и я знать, что такое боль, что это за радость такая, что не можете вы отодраться от нее, как не можете и кожу свою скинуть! Как ваши бабы! И я так хочу! От простого смертного. Знаю, чую – изменится что-то на Свете Белом, коли сама смерть страдание узнает. Капля этой муки чашу переполнит». Павел чуть огорошен ее нахлывами. Смотрит на нее уж с восхищением. Себе на ум – А ведь и верно. Гляди-ко. Она большого счастья стоит. Пойду за ней, куда бы ни повела. Во баба! Огня-то в ней сколько! - Да, верно, - отвечает. Все понял. Ну, ты и задумала! - Что задумала – то задумала. Идем! - Да куда же? Ты оденься хоть. Простынешь. Она как зальется: « Ой, не могу. Ну все! Уморил! Смерть уморил. Просты-ыынешь! Ах ты, мой заботливый. Я простыну. Нет, ничего, прости. Не смеюсь больше. Радостно мне это слышать, наоборот. Ты теперь надо мной властен. Я оденусь, все как скажешь. Ты и сам не ведаешь, что обрел моей любовью. Не быть теперь вмешанным в могилу костям твоим. Не быть! Не будут тревожить их, на потеху себе, ведьмы ночные. Не достанешься и червям. Ни ты, ни тело твое. Слушай, чего дальше скажу. Слушай и запоминай. Как пойдем – наперед меня ни за что не выходи. Иди сзади, на шаг отступив. По краю пойдем- осторожен будь. Упадешь – я не спасу. Не удивляйся, страх не допускай в сердце, ежели я тебе не такой там покажусь, как теперь. Но я , тебя-то любя, не шибко и переменюсь. Какой полюбил меня – такой и будешь видеть. А главное – назад не оглядайся. Ну, тут я за тебя покойна: чего тебе там, назади-то?» - Да, - отвечает Павел. Слушаю я все. Все понял. Знаешь, напоследок спрошу – я страсть любопытный. Помнишь, как я вошел? - Помню, конечно помню. - Прости, может пустяк спрашиваю, - входил- окна были, крыша на доме. Что мы с тобой под открытым небом любились-то, ровно пастух с пастушкой? Зачем так? Она смеется: Так ведь и этого ничего нет, - отвечает – и рукой по горнице обводит. Ты глазам-то верь, да не совсем. Ты отныне от елки до березы да от окна до окна ходить не будешь. Иная у тебя дорога: на что тебе двери да крыши? А чем тебе небо звездное не нравится? Ты ж любил сызмальства на него глядеть, ай разлюбил? Эх, люди вы, люди! Что это зрение ваше за неловкость такая, что вы в малые-то годы правил себе навыдумываете- как да на что смотреть, а потом – лекари этакие! – от них же зелье целебное друг дружке советуете, ровно больным. Да зовете это разумным! Ну, уж будет. Готов ли? - Да. Готов. Веди. - Идем. Встала она, зашептала негромко, нараспев: Прочь изгоняю я с болью твоей Страх – ледяную змею – из-под кожи; Тьмой укрываю от мира людейПусть тебя зрячий увидеть не сможет!-
- И ладонью ему по глазам провела. Зацвело все перед взором у Павла, розовый поплыл туман; все гуще, все красней; крики какие-то слышны отдаленные- то ли он сам кричит, то ли его окликают. Под грудью сосет до тошноты, в висках сдавило, да так жутко, что сил нет терпеть. Словно ему голову внутрь ее же самой вминают. Бабах! – и отпустило разом. И пропал он, пропал совсем.
136
А.С. Пушкин. Послесловие Маргарита Крымская 3 О да, я весь противоречье: И счастлив я, и слёзы лью. Цени же двойственность мою! Она не разума увечьем, Но дарованьем Близнецам Предназначается извечно, Как совесть – сущим подлецам. Казнить – не миловать. А память Всё злое дольше бережёт, И с каждым днём сильнее жжёт. И мук душевных не убавить, Хотя, прозревши наконец, Воскликнешь: «Злая не судьба ведь, То я – бесстыдный, злой подлец!» Кровавым мальчикам исчезнуть И после смерти не дано: Всё раскалённо веретно Души наматывает бездну, Как нескончаемую нить, И угрызенье бесполезно – За казнь положено казнить… О, я горел неоднократно – В раздорах сердца и ума… Измлада посох и сума Просились в руки – от разврата И себялюбия щиты, Но я бежал трудов их ратных, Страшась духовной нищеты. Я верил в то, что обеднею Без жизни жаркой кутерьмы И что глаголом жечь умы, Сердца людские – только с нею Сплетясь в одно удастся мне, И что поэзии сильнее Блистать – очищенной в огне. Ума добиться ли блистанья, Стремясь к ученью взаперти? В богатстве книг тебе найти Чужих пожаров описанье. Но скуден собственный твой клад,
137
Когда живого полыханья Бежит затворнический хлад. А я горел, богат рекою Вина, друзей, и дам, и шлюх, И морем гневных оплеух (Подчас не мысленных – рукою Дарёных оберегом в путь), И океаном непокоя, Не утомляющим ничуть. Покой и воля – злым уделом Мужей истлевших иль седых Тогда казались мне. Из них Лишь волю жаждали – и тело, И ум, и сердце… Волен, юн И счастлив был я – нравом смелым И лиры дерзостию струн! О вольнодумие златое, Богатство младости любой! Какой птенец не рвётся в бой – Завоевать простор, бедою Не озадачивая ум? Взлететь – желание простое Растит в себе и вольнодум. И неспроста! Взлетишь – замечен: Двором, издателем, толпой... И кредитор уж не скупой, И цензор делом обеспечен, И, благодетельствуя, слух Летает по свету, и нечем Вязать его свободный дух… Ничто в сей жизни не случайно: Фемида слухам ли вняла Иль постелилась суща мгла Авроры светлыми очами – Разумно всё. «Живи!» иль «Сгинь!» – Всё Бог велит, коль отмечаем, Что древних не было богинь. Веленьем Божьим был я сослан Служить отечеству вдали От той волнующей земли, Где аскетические сосны И величавые дубы Не затеряться в тропах косных Молили путь моей судьбы. Не затерялся он. На юге Всё возбуждало интерес: И саблей машущий черкес, И песня-плач его подруги, И вкус молдавского вина,
138
И ветер в парусе упругом, И черноморская волна… Всё занимательно и ново: Чужой земли иной уклад, Чужого неба аромат, Чужих корней и дум основы… Бесценна пища для ума И поэтического слова! А дома – плакали: «Тюрьма!» Приятны были сожаленья Друзей и некоторых дам, У коих отнят был «Адам» С его проклятым вожделеньем. (Вполне естественно проклясть Невозвратимые явленья – И здравомыслие, и страсть…) Приятно было и сознанье Моей опасности для тех, Кто признавал: поэта смех Над властью – стоящий изгнанья! Не тот ли признан и теперь, Кто предназначен для закланья – Как огрызающийся зверь? И я искал подобной славы, Ещё во младости поняв: Ни снисхожденье знатных пав И ни успех у кур безглавых, Разумно мыслящих на вид, Не есть для памятника сплавы, Кой мне воздвигнуть предстоит. Да, к честолюбию презреньем Не наделил меня Господь. Хвала ему! И ум, и плоть Готовя лишь для удобренья Могильных трав, какой пиит Убьёт забывчивое время И бремя тленности презрит? Знакомы были мне пииты, Монахинь девственных скромней. Хвалу воздал им Гименей За дар трудиться плодовито! А на Парнасе их плоды, Иного рода, – позабыты. И помнишь ты – мои труды! Господь заботлив – за работу Вознаграждает всякий раз.
139
Но, коль ты в лености увяз И не содвинешь ни на йоту Свой ложно скромный афедрон, Не жди от Господа заботы – Ленив окажется и он. Однако знал я и нескромных Любимцев Неба – мне под стать, Не устававших хлопотать (И пред толпой, и пред короной), Чтоб стих, подчас и неумел, Не постной трапезой – скоромным И людным пиром загудел. А я – завидовал. И зависть Гремела пушечной пальбой: «Ужель, Создатель, ты слепой? Где свежесть? Лёгкость? – Показались! Где мыслей тонкие штрихи? Тут испражненья звуков запись, А не божественны стихи!» Ты удивлён? Какая жалость. А мне Сальери естество Понятно было. Оттого – Легко «Трагедия» рождалась. Но живо моцартовский пыл, Его беспечность, смех и шалость Со мною всяк отождествил! И лишь питомец просвещенья Узрел единую медаль... Сальери – вот моя печаль И грех, всё ждущий отпущенья… Хоть чёрной зависти предмет Отнюдь не гений был – уменье Блистать, пленяя высший свет. Грешил и будучи в изгнанье… Но там я много размышлял О том, что всяк не-идеал На совершенство с содроганьем Глядит и жаждет днём с огнём Его не видеть очертанья, Поскольку грех свой видит в нём. Что мир вокруг? – Лишь отраженье Твоей изменчивой души. Преобразить её спеши, Коль мира ждёшь преображенья. Вглядишься в мир – отыщешь зло, В душе просящее сожженья, Чтоб всюду сделалось светло…
140
Возвращение в Карелию или река с простым названьем Рогозин Владимир Ничто не вечно в этом мире… Но отдых-то отдыхом, а надо двигаться дальше. Шпонки ещё оставались в запасе, так же как и шплинты. Значит можно двигать дальше. Наутро был традиционный (я о порядке вылезания из палаток) подъем. Был поднят флаг эскадры. Был отдан приветственный салют ему.Согласно внезапно явившейся миру традиции, были сделаны ставки на порядок явления миру из палаток остававшихся в «резерве» членов эскадры. Ни одна из ставок вновь не сыграла. Да и пусть себе спят. Эскадру ждал переход в конец Энгозера, проход остатков плотины, посещение местного «мотомузея», поиск места стоянки в Чогозере. Приключения Шплинтика и Шпонки… Собравшись, «Голубой щенок» и «Синий ад» двинулись в путь, оглашая округу мерным рокотом работающих лодочных моторов. Забегая вперед скажу, что в этот день «Голубой щенок» успешно справился с ещё тремя шпонками. Общий счет достиг четырех. Более шпонок для уничтожения ему не понадобилось. Хотя не было стоянки, где не были бы безжалостно выявлены, вытащены и отформованы гвозди соответствующего диаметра в качестве заготовок для шпонок. Плавно скользили суда по водной глади. Народ уже более грамотно распределял нагрузку по палубам, учитывая былой опыт. Ширина водной глади постепенно сокращалась – начинался участок озера с весьма изрезанной береговой линией, усеянный островами различного размера, полностью исключавшими всякую прямую оптическую видимость сквозного прохода. Здесь хочется оговориться, что с первой стоянки в озере появилась не вполне здоровая традиция – выход со стоянки на маршрут не ранее… 14:00. В конечном итоге именно это и оказало неисправимое действие на весь график похода в целом. Сумерки и локальное похолодание начинались после 19:00. В 20:00 лагерь должен уже стоять и быть уже оборудованным. Итого не более 5 часов хода в день. Большие озера заканчивались. Моторы были скорее в помощь лишь на открытых пространствах, чем основным способом перемещения по водоему. Так что эпоха «халявы под мотором» потихонечку стала сходить на нет. Но в этот день суда благополучно добрались до видимого чуть слева среднего по размеру острова, что означало непосредственную близость к остаткам разрушенной плотины, которая является створом между Энгозером и Пайозером. Миновав на веслах недлинный перекат, суда причалили к левому берегу. В давние времена здесь стояла рыбацкая изба, впоследствии ещё и баня. Жил здесь человек по имени Женя (Евгений). Изба принадлежала рыбацкой артели. Женя коротал «вынужденную изоляцию от общества» - досиживал свой срок. Не было ни одного похода, чтобы я не проведал его в своем путешествии. Теперь поляна использовалась лишь для перекусов туристами. Словно в память о прошлом на берегу остался лишь мотоцикл или пожалуй все то, что осталось от него. Вот всё, что осталось к августу 2016 года от заимки Евгения. Спасибо ему, что был в моей жизни. Были задумки встать на месте, где в 2012 году стоял командор-проводник с
141
лагерем «Азаровцев». Однако направление ветра и ширина водоема в этом месте не предвещали хорошей и спокойной стоянки. Поэтому, да еще и потому, что «Голубой щенок» за поворотом налево в протоку из Пайозера в Чогозеро снес еще целых три шпонки, а запас их был равен нулю в тот момент, вновь был применен способ «бокового» буксирования. Сказалась очевидная, но пока не всеми признанная, разница в загрузках судов и подвеске самих моторов. Эскадра, приметив на мысу левого берега неплохую оборудованную стоянку, приняла коллегиальное решение об остановке на ночлег. Так и было сделано. Вид песчаной косы и просьбы членов экипажей убеждали в обязательности обустройства бани на следующий день, реальной коллективной рыбалки на некоторые виды снастей – одним словом ДНЕВКИ. Эй, дневальный!!! Следуя этим пожеланиям и устремлениям, на песчаной косе была собрана походная баня «Берендей» и в ней смонтирована походно-банная печь «Горыныч» от Юрия Корсакова из Питера. Было высмотрено и определено место предполагаемой постановки сетей, до этого момента ехавшие в рюкзаках. Была извлечена из них же и надувная лодка «Уфимка-22». Всё было оснащено, изготовлено и подготовлено. Для подъема духа, его выравнивания с некоей единой константой, была затеяна и НЕчайная церемония: «ну, за баню», «ну, за сети», «ну, за рыбалку», «ну, за дневку», «ну, за удачу», «ну, за…». Печь уже топилась, выпуская свой дух и едва приметный дымок в карельское небо, одновременно предупреждая окружающий мир о присутствии людей крепкого духа. Одновременно с растопкой печи велась и заготовка дровяного запаса для неё. Рыбаки распределили исполняемые ими роли в вояже к мысу берега напротив. Вопреки всем обыкновениям, поставка нехитрой снасти выполнялась… самим адмираблем, что было само по себе уникальным явлением. Без излишней спешки, неторопливо и вдумчиво, сети были расставлены лучом по прямой от берега в центр озера, с небольшим уклоном в сторону лагерной стоянки. Глубина озера вселяла уверенность в правильности выбора места и направления. Проверка снастей велась с интервалом в 2-3 часа, что позволяло не нарушать и такие компоненты, как НЕчайная церемония, прием пищи и прочие мирские радости. Лагерь отдыхал и развлекался. Как можно на берегу оставаться безучастным к окружающему тебя прекрасному миру под названием «Отпуск в Карелии»? Боевой дух команды вновь стабилизировался на высокой отметке и был един. Банька томилась, топясь на береговом песочке. Палатки стояли чинно и ровно. Подмокшие и свежевыстиранные вещи плавно, раскачиваясь на натянутой между береговыми соснами шнуре, дружелюбно помахивали озеру, птицам, береговой траве, плывущим неспешно по небу облакам и уходящему спасть солнцу. Рукава футболок раскачивались в каком -то неведомом миру танце подобно маленьким балеринам. Это была последняя или крайняя из ранее планируемых дневок на маршруте эскадры. Ещё одна, но уже резервная дневка, при её возможности и благополучном стечении всех обстоятельств, должна была бы быть уже на Белом море. Ночь не спеша всё надвигалась на лагерь. Лишь рыбаки иногда бегали на лодке для проверки сетей и выемки попавшейся в них рыбы. Всё шло своим чередом, что радовало. В сети рыба шла весьма неспешно. В основном попадались парами окуни – большой и средний. Под берегом было вообще почти пусто. Но даже такой улов вселял надежду на удачный исход мероприятия под звучным названием – рыбалка. Был и достаточно забавный случай с один из двух «береговых» рыбаков. Нечастым гостем в его руках было удилище. Взяв с собою оснащенный маленькой блесной спиннинг, первый же заброс позволил ему забросить приманку неожиданно для удившего очень далеко. Как в байке: «забросил старик свой невод в море – забросил нахрен…». Узел, до сей поры имевшийся на леске, позволял лишь носить блесну с собою, но никоим образом не забрасывать её в водоем. У второго рыбака леска постоянно рвалась именно в месте вязки самого узла, оставляя приманку на месте её паде-
142
ния или зацепа. На берегу был открыт мастер-класс, изучены основные способы и приемы вязки снастей к несущей леске, что позволило… несколько сократить потери приманок по неосторожности или невнимательности. Привозимый улов без промедлений вычищался и готовился ребятами к последующей кулинарной обработке. Было приятно наблюдать за довольными уловом лицами. Уха, жаренка, маринад и многие другие способы и рецепты приготовления добытой рыбы сражались в головах гурманов и поваров друг с другом. Так что впереди был только один выход – ловить, ловить, ловить… Ну это действо многим откровенно нравилось. Нравилось ходить на лодке по зеркальной глади озера под веслами. Нравилось трогать сеть, приподнимая её над водой, в случае удачи, ощущать биение рыбы в полотне. Нравился и сам вид лагеря со стороны. Вид топящейся банной печи с дымком над трубою. Вид людей ходящих по лагерю или береговым камням. Нравилось наблюдать за светилом, плавно присаживающимся на макушки деревьев… Дорогого стоит вынуть рыбину из самолично удачно поставленной сети! Сжимая добычу в одной руке, снимать с неё накинутые на тушку ячейки, оставляя их по возможности целыми и хотя бы неповрежденными. Радость от улова можно отдаленно сравнить разве что с успехом в деле всей своей жизни! Кто сам рыбачил, тот поймет… Именно это и происходило на озере. Были и радость от улова, и бережное вызволение из сетевого плена добычи, и кулинарные изыски на берегу у очага. Рыбалка – состоялась, согласно планам и приложенным к тому усилиям. Все старания по транспортировке к воде снастей, судов и потраченное на сам процесс время доставили массу удовольствия рыбакам. Так держать!!! Таковы были итоги рыбалки. Всё сложилось донельзя удачно в пользу рыбачивших ребят. Природа северного края была более благосклонна к неленивым туристам, чем могло ими ожидаться от неё. Самим ребятам, очевидно, предстоит задуматься о специализированном «рыбацком лагере» с выездом к водоему. Может это и станет их первый двухфазный выезд в Карелию с целью порыбачить как на озерах, так и на море. Так завершалась самая удачная дневка эскадры на маршруте. На следующий день ребятам предстоял переход в Пильдозеро или дальше за него по маршруту. Но это будет лишь завтра. Сегодня еще будут и посиделки, и поедалки, и НЕчайная церемония. Своё право на это они вполне заслужили. Труба зовёт… Следующее за днём днёвки утро мало чем отличалось от многих, уже виденных ранее. Всё тот же порядок появления вне палатки на поляне у костра членов экипажей. Всё также не сыграла, пожалуй, ни одна из ставок по порядку подъема «сплюх -ближебок». Это вовсе не удивляло. Погода «шептала», никто не зудел над ухом (ушами). Надо кому-то – так и скажут… Оставалось лишь проснуться, собрать у упаковать сети, собрать надувную лодку в упаковку, разобрать банные печь и палатку. НЕчайная церемония. Табакокурение. Вглядывание вдаль туда, где облака зацепились краями за верхушки елей и сосен. Эскадра собралась и двинулась дальше, стремясь ближе к морю. Предстоял первый день «негладкой воды», названной по состоянию в этом году – поход по россыпям или «садам камней». Впереди их ожидало первое на пути следования препятствие – шивера между Чогозером и Пильдозером. Итак, в путь!!! на часах было уже многим более 14:00) Всё перекаты, да перекаты, послать бы их по адресу… Пильдозеро всегда славилось своей хорошей рыбалкой. Разделенное огромным островом, который перерезался старой автомобильной дорогой от Мурманской трассы до поселка Энгозеро почти на две равные части. Правая протока к месту выхода реки из озера была значительно более длинной, чем левая, в которую и предстояло попасть ребятам. Единственное, что раньше осложняло данный фарватер, так это то,
143
что вход к мосту и выход от моста ранее упомянутой дороги был практически не виден с воды. Озеро плотно зарастало высокой водной растительностью. Грести было сложно. Мелко. Много камней. Но перед этим, ребятам предстояло еще миновать створ давно порушенной плотины или старого моста на выходе из Чогозера, а затем пройти мелководную шиверу, названную когда-то кем-то из столичных туристов «Порог Довгальский» в память о большой пробоине в байдарке, полученной при взятии её владельцем судна Борисом Довгаль из самодеятельного турклуба «СКИФЫ». Уже только сам подход к началу препятствия вызвал нервную дрожь в руках, как у опытных туристов, так и только начинающих свой путь в этом виде спорта, или досуга. Тут уж каждый решает для себя сам. Невысокий уровень воды просто гарантировал невозможность «чистого» прохода сквозь препятствие. Так оно и было впоследствии. Ещё беззлобно ругаясь втихую, садясь почти намертво на каждом, кто четном, кто нечетном камне туристы прыгали то с судов на воду, то забирались из воды обратно на свои места. Со стороны это выглядело презабавно. В нижней части шиверы им встретились два экипажа байдарочников, поднимавшие (проводившие) свои лодки вручную вверх по течению. Матросы экипажей обносили часть вещей по берегу. Катамараны вызвали у них нешуточные недоумение и восторг, но скорее всего только отчасти. Скорее всего, это было жалостью к владельцам столь больших и тяжело нагруженных судов. С разной степенью успешности взятия данного препятствия, суда вывалились из этой мелководной шиверы. Экипажи зачалили свои суда на правом берегу. Мужчины кинулись сливать балласт из изношенных от леденящего душу страха нервов. Над низкорослым таежным подлеском вновь взметнулись ввысь две грациозные женские… ммм… попочки. Так обычно и выглядела женская часть коллектива во время краткосрочных остановок на берегу на «подышать» и «поразмяться». Это не зависело от чувства голода, давности процесса приема пищи. Это просто было нечто. Нечто необъяснимое. От них наверняка даже независящее. Может жадность, может страсть к поеданию, может вековой голод по подножному корму. Вполне допускаю, что кто-нибудь из них не видел в своей жизни такого количества спелых ягод, да ещё и на выбор: черника, голубика, морошка, пикша. Даже если б можно было не смотреть в их сторону (а такое вообще возможно?), по синим пальцам, ладоням, губам и языкам, можно было безошибочно угадать кто, где и чем занимался во время передышки. Мне сдается одно, что если бы всё то, что они поедали не отрываясь от кустов, они складывали в емкости, чтобы вывезти домой столь драгоценные припасы, то водителям пришлось бы обменять свои авто на грузовик. А если бы из этого сбора приготовить компот – все стали бы обыкновенными… опоссумами. Хорошо ещё, что этот год в Карелии был фантастически урожайным по дарам природы. Пусть хоть здесь наедятся вдоволь! К слову сказать, именно в этом месте маршрута произошла единственная встреча туристов с представителем животного мира Карелии. На выходе в озеро, с левого берега в районе травяной растительности реку перешел настоящий … олень! Попытки догнать его по берегу и заснять таежного красавца успеха не имели. Т.е. сама попытка с треском, треском ломаемого ногами мчавшихся на встречу со зверем туристов, провалилась. Олень – животное внимательное и осторожное, а по длине ног своих он явно намного превышал такой же параметр наших фотографов, даже если просуммировать эти показатели. Но ребята видели это чудо своими глазами… Проход был найден, хоть и вопреки терзавшим командора-проводника сомнениям. Само озеро было пройдено под мотором. Наверное, сказалась непривычка грести по открытой воде или банальная лень многих. Но чем ближе суда подходили к перемычке с мостом, тем тревожнее становилось. Видневшееся издали немного отличалось от ранее виденного в этом же месте. Ведущий эскадру, подойдя вплотную к берегу и сойдя с судна, пошёл осмотреться «на месте». Уже вовсю задувал юго-западный ветер. Вдали виднелся край грозового
144
фронта с темными столбами падающей сверху воды – непременно быть дождю. Взору ведущего открылась унылая и печальная картина. Фронтальная часть некогда двухпролетного мостика обвалилась прямо в воду, наглухо перекрыв проход даже воде, что было видно и по давним донным илистым отложениям, которые раньше вымывались потоком бегущей под мостом воды. Сам мост был провален и разрушен. Некое подобие временного настила было уложено поверх этих останцев. Моста больше нет. Сквозной проход по воде – немыслим. Только обнос через дорогу. Таков был печальный итог разведки. Глядя на часы, на небо, на мост, зная характер берегов дальней части озера, командор-проводник принял единственно верное для себя и гарантировавшее остальным нормальный отдых решение – лагерю стоять прямо на дороге, благо дров вокруг было достаточно, на самой дороге вполне можно было набрать и грибов. Но скольких же усилий ему стоило убедить в этом остальных! Глядя на «радостные, горящие взоры» других участников экспедиции, избалованных уже роскошными озерными стоянками с панорамными видами, говорить с ними о чем-то и убеждать их в своей правоте - казалось просто бессмысленным занятием. Пойдя на хитрость, и шепотом изложив адмираблю всё своё видение внезапно возникших проблем и сложностей, командор-проводник удалился влево по дороге для отправления обыкновенных нужд, а на самом деле, чтобы вновь остаться одному и вспомнить былое с ним именно в этих краях. Попутно собрав немного подосиновиков, что росли прямо на дороге, он вернулся к месту остановки эскадры уже в сопровождении сына, вышедшим навстречу и обеспокоенным долгим отсутствием отца. На этом пути он смогли побыть вдвоем и немного поболтать о своих секретах не стесняясь. Наверное увещевания и уговоры (хоть их и не было, была лишь констатация фактов на основе собственного опыта), оказалили-таки своёправильное действие на коллектив. Скрипя зубами, разбирались суда, ставились палатки, готовился ужин. Народ вновь ринулся отдыхать по-полной. Примерно через час по скатам палаток забарабанили капли дождя. Он был не особенно долгим, хоть и сильным. Стало ясным, что идти на поводу коллектива и продолжать маршрут по настоянию экипажей, означало бы оказаться мокрыми до ниток под самый вечер, ставить лагерь по темноте на мокром месте с мокрыми же дровами. Командор-проводник сначала устало выдохнул, стряхнув с себя груз сомнений в правильности принятого решения, затем облегченно – потому что оказался прав. Кто водил в своей жизни туристские группы тот наверняка знает, что правильнее не выбираться ценой неимоверных усилий из непростой ситуации, в которую загнал себя сам, а не дать ситуации загнать себя в те условия, из которых потом следует героически выкарабкиваться. Как-то так. Лагерь, поужинав, отошел ко сну. НЕчайная церемония была перенесена за «дверь без надписи». Так закончился этот ходовой день. Прощайте спокойные воды… Следующее утро оказалось ласковым по погоде. Подъем происходил в не раз виденном ранее ключе. Время думать о графике для многих еще не настало, или просто вовсе не хотели думать об этом. Паковались катамараны. Вчерашнее напряжение и недовольство стоянкой улетучились за ночь сами собой. В очередной раз были найдены и собраны грибы, коих оказалось немало в этом месте на полотне и рядышком с самой дорогой. Впереди предстоял еще переход судов по заросшему травой озеру к выходу из него дальше в реку. Закончив завтрак и окончательно загрузив катамараны, команда немного отдохнула от трапезы, сфотографировалась на память о стоянке и нехотя побрела к своим судам. Команда знала, что мотор станет доступен лишь там – за горизонтом, где должна была оборваться сплошная на вид полоса густой растительности. Вот чтобы они делали, если бы всё это было ещё вчера, после волока через полотно автодороги, да ещё и под дождем под конец дня с усталыми руками под приближающийся вечер? Интересно знать! Но скучно - точно не было бы. Суда двинулась дальше в путь…
145
Юнга, перед отплытием от берега, немного взгрустнул. Это был его третий поход в Карелию. Десятый водный поход за свои неполные двенадцать лет. Может и он уже, подобно своему отцу, пытается составить свою «книгу памяти» о своей Карелии? Как знать… Но, видимо ему на и самом деле интересно запомнить всё в деталях. Разглядеть всё вокруг. Это было бы его отцу большим и добрым подарком. Умение видеть. Желание понять и запомнить. Двенадцать лет – не так уж и мало… Отец был бы весьма польщен уж одним тем, что удалось привить парню любовь и бережное отношение к природе, окружающей нас. Пусть так и будет. Где были, где? – на Пильде!!! Прощальный взгляд в ту сторону, где закончилось их доселе «спокойное плавание» по тихим и ласковым водам верхней группы озер. Впереди ребят ожидали, ощетинившись камнями многочисленные шиверы, перекаты, порожки и пороги. Покинув зону зарастания озера, ребята запустили один из моторов и двумя судами стали потихоньку двигаться к выходу реки из дальнего правого угла на озере. Ветер был несильным, волна – невысока, суда шли размеренно и уверенно под одним мотором. Обогнув остров слева по курсу, суда приметили створ выхода реки. Был совершен маленький променад по берегу. Кто-то осматривал выходную шиверку, кто-то поедал спелую растительность (когда желудь спелый, так его всякая свинья любит), кто-то осматривал стоянку на предмет наличия гвоздей подходящего диаметра в качестве заготовок для шпонок гребных винтов. Командор-проводник ходил последнее время немного сгорбившись, держась за поясницу. Пошел уже второй день, как у него изрядно болела спина, неосторожно где-то потянутая в этом путешествии. Но становилось понемногу легче днем – в делах заботах и движении. Да ещё один близкий друг отыскал в своих запасах перцовый пластырь и наклеил его на поясницу, а другой дал средство, которым иногда пользовался сам в подобных случаях. От одной этой мысли становилось теплее на душе. Мысли о том, что кто-то помнит и заботится. Но время краткого отдыха подошло к концу и эскадра вновь рванула на веслах в дивный «сад камней» - переходную шиверу из Пильдозера в реку в направлении Синдамозера. Шивера не была сверхмерно сложной, но… После очередной посадки на камень, боцман судна был вновь изгнан с палубы снимать свой баллон с камня, что ему уже удавалось и не раз – посадить на камень именно свой баллон и снять его и катамаран в целом на чистую воду. Надо заметить, что на «Голубом щенке», даже при полностью поднятом на оси моторе, гребной винт этого несчастного движителя не выходил из воды полностью НИ-КОГ-ДА, оставаясь под водой на уровне 10-15 сантиметров от поверхности... Это его и погубило в конечном итоге. Очередной сброс боцманом баллона с камня на воду привел к упору гребного винта в рядом расположенный камень. А последующий бросок, или прыжок «в седло» стокилограммового тела боцмана просто-напросто обломили поворотный кронштейн мотора относительно транцевого сегмента всей сборки. Экипажу с трудом удалось в самой шивере удержать оборванный мотор в надводном положении (по одной руке от двух человек с каждой стороны) и втащить несчастное тело движителя на палубу. Был тут же устроен НЕчайный блиц-прием в память о помощнике. Это означало, что остаток пути эскадре придется идти под ОДНИМ мотором. Искренне жаль! Разборок по этому поводу не последовало ни на воде, ни на суше. Оставалось на стоянке решать столь внезапно возникшую проблему своими силами, так как другой мотор также вызывал серьезные нарекания – не держал обороты, плакал бензином. Два мотора – две проблемы. Бог милостив лишь потому, что этот участок реки характерен почти полным отсутствием течения, красивыми явно кишащими рыбой старицами и заводками, и одним весьма любопытным участком. Река делает плавный поворот налево, а кажется, что вода уходит направо – уровень воды оптически кажется там более низким. В незапамятном году, командор-проводник уже совершил подобную ошибку и попытался отыскать там продолжение реки, но из этого ничего не вышло. Вот и на этот раз,
146
«Голубой щенок» порывался, но уже в одиночку, отыскать там проход или его отсутствие. Вернувшись на истинный курс, эскадра повернула уже налево, и недалеко от поворота было принято решение вставать на стоянку, так как уже вечерело, холодало. А место было вполне подходящее для лагеря. Впереди ждало Синдамозеро, а лезть в него под вечер, без моторов, не зная ветро-волновой обстановки – чистой воды безумие. Так на левом берегу реки, метрах в восьмистах от входа в озеро, на большой поляне с банной печкой-каменкой под каркасом и появился лагерь наших путешественников. Командой даже было принято решение воплотить мечту о бане в реальность, невзирая на время суток. Видимо кто-то, не станем говорить кто именно, хотя это и был …, изрядно промерз на ветру или в воде, либо… блохи заели. Был даже демонтирован её старый каркас и безжалостно сожжен в печи. Двое ребят более двух часов пилили, кололи, таскали и подкладывали в топку плоды своих трудов – ДРОВА. Лагерь был установлен быстро и без проблем. Бане поздней ночью – быть. Утром – ревизия состояния и ремонт одного из лодочных моторов. Дел хватало на всех. Не была забыта и традиционная НЕчайная церемония. Ночные беготня по поляне, всплески воды, покряхтывания, визжание и вопли «Хорошо-то как…», на которые местное эхо привычно отзывалось «… твою мать…», однозначно свидетельствовали об успехе затеянного мероприятия. За ребят просто было радостно. Огорчала лишь совершенная внезапная никчемность отремонтированной дома, бережно возимой и таскаемой с собою печи «Горыныч». Чистыми и согретыми, испив горячего чая и прочих радостей, ребята расползлись спать по заранее подготовленным для сна палаткам. Юнга тихонько вполз в палатку, залез беззвучно в спальник, прижался к еще не заснувшему отцу и поделился своим восторгом от полуночной бани и купания в реке. Ему очень понравилось помогать в заготовке дров, протапливанию бани. Ему понравилась и сам процесс парения в бане. Отец уткнулся носом в пахнущие дымом и шампунем волосы своего пацана, ощутив запах родного тела, прижал его плотнее к себе и спокойно уснул практически одновременно с ним. Было глубоко за полночь. Лагерь стих. Утро выдалось ветренным. Адмираблю пришлось приложить немало усилий в поисках той самой «заветной» головки для торцевого ключа, столь необходимого для ремонта моторов. Было решено исправный поворотный узел с мотора «Синего ада» перебросить на исправный мотор с «Голубого щенка». Что и было сделано капитанами и мотористами. Перебросив необходимую деталь с одного мотора на другой, парни поняли одно: теперь один мотор на всю эскадру. Вновь состоялись неспешные и тягуче-задумчивые сборы. Вновь не сыграла ставка на подъем «сплюх-ближебок» ранее юнги, чей покой охранял сам командорпроводник. Вновь на стойбище были обнаружены столь необходимые моторам гвозди нужного для шпонок размера. Обычное утро. Обычные дела. Глядя на небо, слушая ветер, командор-проводник пытался представить себе ветро-волновую ситуацию на ближних к команде озерах: Синдамозере и Мурамозере. Эти озера были последними из числа больших и широких на маршруте следования команды. Оба озера предстояло пересечь по их длинной оси. Причем в относительно встречных направлениях. Синдамозеро - по диагонали с северо-востока на юго-запад, Мурамозеро – с запада на восток. Сборы заканчивались. Вещи укладывались и вязались на рамы катамаранов. Последние сборы ягод (прямо в рот). Последние на этой стоянке кадры на все подручные фотосредства. Пора в путь! Спасибо стоянке за баню, тепло, простор и своевременность. Увидимся еще не раз… Наш курс незыблем, нам всё до фени!.. «это было и остается лозунгом на все время похода» В спину крепкий норд-вест, мачты приняли вес…
147
День выдался ясным, но ветренным. Озеро начиналось метрах в восьмистах от покинутого недавно лагеря. Ветер дул в лицо именно с нашего курса навстречу судам. Предстоял непростой озерный переход по Синдамозеру. Брызги волн постоянно окатывали как сидящих впереди на баллонах, так и сидевших сзади на корме. Мотор трудился – истинный работяга!!! Суда медленно, но неуклонно продвигались вперед, стараясь прижиматься ближе к левым мысам береговой линии озера. Там, за очередным из мысов, судам предстояло повернуть налево и начать своё движение в почти обратном направлении - к выходу из озера в протоку, которая и вела в Мурамозеро. Мокро, холодно, ветрено. Брызги окатывали с ног до головы. На пути следования встречались каменные сходы мысовых оконечностей далеко в воду, завершаясь мелководными грядами под водой. Они грозились вывести из строя последнюю надежду ребят – единственный оставшийся в живых мотор. Приходилось отводить суда дальше в озеро, чтобы обойти опасные места. Одна из девчонок с «Синего ада», в порыве наплыва переполнявших её эмоций, внезапно вспомнила знаменитую сцену из кинофильма «Титаник» и, встав во весь свой рост, высоко вскинув руки, сжимавшие мокрую футболку, навстречу солнцу, небу и ветру – просто поплыла над озером, волнами, над суетой… Вот это эмоции!!! Вот связка из двух катамаранов, завидев прямо по курсу противоположный берег, не доходя до него метров триста, совершила-таки столь долгожданный поворот налево. Теперь ветер стал почти попутным. Плыть стало ощутимо легче. Можно было даже членам экипажей и передохнуть немного от ветра, брызг в лицо и качки. Снова проплывали перед взором камни, пустующие береговые стоянки. На этот раз предстояло, дойдя до оконечности правого берега, совершить резкий поворот направо, сразу за его мысом и плыть уже в обратном направлении. В этом месте озеро внезапно превратилось в протоку, соединявшую Синдамозеро с более крупным Мурамозером. Метров через триста на правом берегу был небольшой, но очень нужный ребятам в тот момент мыс и бухточка со штилевой зоной стоячей воды. Было принято решение размяться и обсохнуть на берегу – вдали виднелась незанятая стоянка с очагом. А для чего нужен очаг? Конечно для огня! Промокшей команде огонь, его тепло и приличный ветер с озера могли дать поистине уникальную возможность – обсохнуть и отогреться. Огонь был разведён практически мгновенно. Сказывалось появление устойчивых навыков этого процесса за время похода. А если сидеть у огня, то что? Правильно! Были извлечены съестные припасы и иже с ними… Перекус, солнышко и тепло вновь оживили продрогших туристов. Они, отогревшиеся и уже расслабленные, вновь стали бродить по берегу и тайге в окрестностях лагеря в поисках… чего поесть. Уникальное свойство многих из них – я ем, пока не засну, я сплю, пока не проголодаюсь. НЕчайный блиц-церемониал. Неспешный перекур после перекуса. Таежный перекус подножным кормом. В общем – пересидели, обсохли, насытились и успокоили расшатанные судами и волнами нервы.
Семь футов под килем Владислав Кураш Человек из ниоткуда Мы познакомились с Филиппом в "Гамбринусе". Он захаживал туда выпить кружку тёмного пива с матросами и послушать Сашку скрипача. Аэлите он сразу не понравился, а мне показался интересным и начитанным. Он знал уйму невероятных историй, и порой мне казалось, что многое из того, что он рассказывал, было с ним. Он появился в Одессе незадолго до нашего приезда. Поговаривали, что он приплыл на "Бегущей" из Марокко. Ещё поговаривали, что он чертовски богат. Больше никто ничего о нём не знал. Филипп был лет на десять старше меня, но выглядел очень молодо и казался
148
совсем юнцом. Хотя на самом деле ему было далеко за тридцать. В Одессе он вёл праздный образ жизни и ничем определённым не занимался. По крайней мере, у меня создавалось такое впечатление. Среди его знакомых были самые разнообразнейшие люди. Начиная от очень влиятельных и уважаемых горожан, заканчивая весьма сомнительными личностями. Ходили слухи, что сам генерал-губернатор покровительствовал ему. А ещё ходили слухи, что у него были какие-то тёмные делишки с Мишей Японцем и Сашей Казачинским. Но это были только лишь слухи. Филипп водил дружбу со многими одесскими знаменитостями. Он часто появлялся на людях в обществе Лейзера Вайсбейна, Жени Катаева и Ильи Файнзильберга. Он много читал и очень любил театр. А оперу и балет любил особо страстно. Филипп тонко чувствовал музыку, чудесно пел и на всех балах в Воронцовском дворце был первым танцором. Видели бы вы, как он выплясывал джигу с английскими матросами в "Гамбринусе" при тусклом свете газовых рожков, в смраде угара и режущем глаза сигаретном дыму, под завывающие звуки Сашкиной скрипки и дикие вопли разгулявшейся пьяной толпы. Филипп был большим ценителем и знатоком балета. О балете он мог говорить часами. Достаточно было его только затронуть. И он пускался в бесконечные рассказы о мастерстве своих кумиров и о том, как они виртуозно проделывают всяческие бизе, пируэты, ранверсе и кабриоли. Порой он утомлял нас своими разговорами о балете. Его кумирами были Роберт Баланотти и Петя Павлов, танцоры балетной труппы Одесского театра оперы и балета. Филипп не пропускал ни одного спектакля с их участием. Гримёрки, где они готовились к выступлениям, заваливал цветами. Дарил им дорогие подарки. Катал их по Французскому бульвару и центральным улицам города на своём шикарном "fiat zero", возил в Аркадию, в загородные рестораны, к цыганам. Судачили, что у Филиппа с этими двумя мальчиками были не совсем нормальные любовные отношения. Но я ничего странного, подтверждающего разговоры, не замечал. Напротив, я не раз был свидетелем того, как он ухлёстывал и волочился за дамами. Причём, зачастую небезуспешно. Филипп нравился женщинам. Конечно же, ведь он был красавцем и щёголем. Одевался Филипп дорого и со вкусом. Все свои костюмы заказывал у самых лучших одесских портных. Любил драгоценные украшения и роскошь. Он роскошествовал, как сибарит, швыряя деньгами налево и направо, тратя их бездумно и без особого сожаления. Я, кажется, уже говорил, что он выглядел не по годам молодо. На вид ему было лет двадцать, не больше. Многие из тех, кто не знал Филиппа, поначалу ошибочно принимали его за недоросля. Каково же было их удивление, когда они знакомились с Филиппом поближе. Под обманчивой юношеской внешностью крылись мужская зрелость, уверенность в себе и богатый жизненный опыт. Филипп был очень красив. Даже огромный шрам на шее совершенно не портил Филиппа. На его крепком мускулистом закалённом теле было немало подобных отметин. Филипп не особо любил распространятся о себе и о своём прошлом, поэтому я мог лишь догадываться, в каких передрягах и переплётах ему довелось побывать. Судя по всему, жизнь изрядно его потрепала. Филипп был силён, как буйвол. К тому же он превосходно боксировал. Один раз я видел, как он дерётся. Это было в "Гамбринусе". Наверняка, вы все помните то легендарное побоище между русскими матросами и испанскими моряками. Только благодаря Филиппу удалось вытеснить превосходивших численностью испанцев из "Гамбринуса" и одержать победу. Точно молния, он бросался на испанских моряков и лез в самую гущу драки, прямо на ножи, кастеты и разбитые бутылки. Не выдер-
149
живая его напора, испанцы рассыпались от него в стороны и, как снопы, валились со сломанными носами, челюстями и рёбрами. В его руках была неимовернейшая сила. Филипп не переставал удивлять меня многогранностью и разносторонностью своих интересов и увлечений. Он был очень своеобразной и неординарной личностью. За это некоторые из наших общих знакомых (в их числе была и Аэлита) его недолюбливали. Мне же Филипп нравился. Он подкупал меня душевной простотой и открытостью. Филипп жил недалеко от нас, поэтому мы виделись с ним практически каждый день и вместе проводили очень много времени. Наше знакомство незаметно переросло в более близкие отношения. Неприязнь Аэлиты к Филиппу со временем прошла, и она стала относиться к нему намного терпимей. Меня это очень радовало, поскольку я всё больше и больше проникался к Филиппу искренними дружескими чувствами. Филипп снимал дорогие апартаменты на Греческой площади в доходном доме Маюрова. Из окон его огромной двухэтажной квартиры открывался вид на Дерибасовскую, книжный рынок, круглый дом и Александровский проспект. Обычно утром мы встречались с Филиппом на Екатерининской и вместе шли завтракать к Робину. По дороге к Робину, на углу Екатерининской и Дерибасовской, возле дома Вагнера, я покупал у цветочниц Аэлите букетик цветов. За завтраком у Робина к нам присоединялись Макс Фрайман и Ирини Цакни. Макс был известным одесским лапетутником, он держал контору, которая выдавала ссуды под залог и под вексельные обязательства, занимался частными кредитными операциями и ворочал большими деньжищами на Новой Бирже. С Филиппом у них были не просто дружеские отношения. Они частенько вместе ездили в порт, на конюшенные склады и в Банкирский торговый дом. При посторонних они старались не заводить деловых разговоров, но по всему было видно, что их связывали общие коммерческие интересы. Макс был из бедной еврейской семьи. Но благодаря незаурядному уму и огромному везению в свои двадцать пять он добился всего: и признания, и богатства, и уважения. Ирини, худая, темнолицая, большеглазая, длинноносая гречанка, была его невестой. Вот уже несколько лет они жили вместе на шикарной даче Макса в Отраде. Они любили друг друга и собирались обвенчаться по православному обычаю в Троицкой церкви, так как Ирини была православной. Родители и родственники Макса были против брака с иноверкой. Они категорически настаивали на том, чтобы Макс порвал с ней. В случае неповиновения Максу грозило отлучение от семьи и общины. Но любовь к Ирини была сильнее религиозных предрассудков - Макс довольно иронично воспринимал угрозы родственников и, не смотря ни на что, был твёрдо намерен жениться на Ирини. После завтрака мы играли с Филиппом и Максом несколько партий в шахматы и отправлялись на прогулку. Мы шли по Екатерининской в направлении Николаевского бульвара. Возле доходного дома госпожи Бродской сворачивали в Воронцовский переулок и по переулку следовали до Воронцовского дворца. Постояв немного у Воронцовской колоннады, откуда хорошо был виден весь Одесский залив, очертания мыса Северный Одесский, Куяльницко-Хаджибейская пересыпь, за которой прятались лиманы, торговый порт, молы, гавани, волноломы, портовая техника, пришвартованные суда, Воронцовский маяк, прогулявшись по оранжереям, где выращивались экзотические растения и тропические фрукты, мы шли дальше по Николаевскому бульвару, мимо Потёмкинской лестницы, бронзового Дюка, памятника Пушкину, 250-пудовой пушки с английского фрегата "Тигр", мимо Старой Биржи. Возле Английского клуба и оперного театра мы сворачивали на Ланжероновскую и по Ланжероновской шли к Фанкони обедать. После обеда ещё какое-то время
150
мы проводили у Фанкони. Ирини и Аэлита - в дамском зале. Мы с Филиппом и Максом - в бильярдной за игрой в карамболь. Распоряжался и прислуживал в бильярдной наш хороший приятель маркёр Моня. Тот самый Моня, "об чей хребет в одной из пьяных драк сломали кий" и "вдарили по кумполу бутылкой", о котором в подворотнях вся одесская дворовая шпана пела блатные песни. У Фанкони мы расставались до вечера. Филипп с Максом уезжали по делам. Ирини на извозчике отправлялась на дачу в Отраду. А мы с Аэлитой шли к себе домой. Наша квартира находилась в двух шагах от Фанкони, в доходном доме Маврокордато, на Греческой улице. По дороге домой мы заходили в кондитерскую и покупали кремовые миндальные пирожные. В газетном киоске я брал "Голос Одессы" и "Одесский курьер". Откупорив бутылку Бужоле, устроившись в удобном плетёном кресле на балконе, я погружался в чтение газет. Аэлита приносила мне на подносе фрукты, пирожные, заварник с зелёным чаем "Да Хуан Пао" и устраивалась рядом со мной в кресле-качалке. Когда солнце скатывалось за крыши домов на Ришельевской, мы начинали собираться на вечернюю прогулку. У Кузнецова мы встречались с Филиппом, Максом и Ирини и все вместе ужинали. После ужина мы шли прогуливаться в городской сад, оттуда в сад Пале-Рояль, а оттуда в оперу или в Английский клуб. Обычно наша вечерняя прогулка заканчивалась в "Гамбринусе". Мы любили заглянуть туда ненадолго и окунуться в будоражащую атмосферу пьяного кутежа и разгула.
Опаленные войной Олег Русаков ГЛАВА № 1. АЛЕКСЕЙ. Ноги не находили опору, тело съёживало снаружи и вздыбливалось изнутри, как будто тебя накачивали воздухом за один гигантский качек огромного органа. Свист летящих снарядов сливался многоголосьем в один протяжный рев. Землетрясение от взрывов выбивало из-под ног основание окопа. Стоя на корточках непроизвольно открывая рот, как учили, Алексей получил в глотку горсть земли, отскочившей от дна окопа, и скрепя ею на зубах пытался найти место в гремящем пространстве не начавшегося боя. Курсант пытался взять себя в руки и осознать, что же с ним происходит, но очередной взрыв останавливал мысли, превращая их в прах. Вспомнить, понять, что надо делать в ситуации реального боя было почти невозможно. От страха и потери ориентации, мельком посмотрел на небо чудесного летнего дня и увидел, как в воздушной голубизне солнечного томления между маленькими облачками, под грохот и тряску всего на свете, летят комья земли сначала с одной стороны, потом с другой заслоняя божественную радость жизни. Эти комья врезаются друг в друга, размахивая зеленой травой как холодным оружием и рубя все на своем пути, разлетаясь на мелкие кусочки черной жирной земли, с силой ударяют по днищу, стенкам траншеи, по спинам лежащих, стоящих, сидящих живых и уже мертвых. «…Не смотри наверх!!!»: прозвенело в затуманенном мозгу парня и, получив прямо в лицо сильный удар комком земли с крутящейся травой, Леха упал на дно окопа, одной рукой не отпуская винтовку, другой прижимая каску к голове, как будто она должна была отлететь в сторону после каждого очередного взрыва.
151
Лицо саднило и хотелось спрятать его в скатку шинели. Ткнув в нее, саднящую половину лица, Алексей почувствовал тепло и вязкую влагу крови на жестком войлоке обмундирования. Он провел рукой по лицу. Щека под глазницей была сильно и глубоко треснута после хлесткого удара землей. Боли не было, она не могла быть в том ужасе артобстрела, который происходил вокруг, все чувства превратились в инстинкт самосохранения. Сколько длился артобстрел, определить было невозможно, казалось, прошло несколько часов и огромная часть жизни, для многих последняя часть жизни. Никто из курсантов не мог представить, что прошло всего лишь… шесть, семь минут… с начала ада, до момента, когда грохот и землетрясение прекратилось после последнего… запоздавшего… взрыва… Солнце с трудом, через поднятую в воздух землю дотягивалось до окопов. … В ушах звенела тишина… Взвесь из потревоженной взрывами земли, висевшая между небом и землей быстро оседала на окопы и бойцов, лежавших в их чреве. Алексей заставил себя оторваться от дна траншеи и, стряхивая с себя весомые и помельче кучки земли, пытался наладить зрение забитыми пылью газами. Воздух при этом был наполнен запахом сгоревшего пороха и пылью, был тяжелым и металлическим на вкус, такой запах не терпят женщины и дети. Приклад и ствол винтовки застрял под прилетевшей землей, и надо было чуть дернуть оружие, что бы оно высвободилось от объятий окопа. Отряхиваясь от жирной земли, Леша пытался определить ранен он или нет. Через внутреннюю диагностику собственных усилий самосохранения он инстинктивно ощущал, что самая главная опасность находится за бруствером окопа и неосознанно приподнялся посмотреть в сторону немца. На их позиции чуть ли не в парадном строю, за танками двигались автоматчики врага. Не щадя гусеницами и сапогами еще зеленую, но уже желтеющую рожь немцы шли пешком, играючи постреливая из автоматов и пушек танков без обнаружения цели, как будто балуясь оружием. Зрение Алексея прозрело после кромешной пыли артиллерийского обстрела, и он отчетливо видел улыбающиеся лица немецких солдат, как будто они абсолютно уверены в своей безопасности. До них было далеко, но уже близко. Широков посмотрел по сторонам определяя, что делать в следующие пару секунд. На бруствере окопа кроме его каски не было видно ни одной головы, лишь метрах в пятнадцати от него за бруствером лежал убитый курсант, взрывом выброшенный из окопа при прямом попадании снаряда. - Немцы-ы!!!… - заорал Алексей во всю глотку. Это единственное, что пришло в его, раздавленную взрывами, голову, когда он подсознательно понял, никто кроме него еще не знает о приближении врага, не отошел от столбняка адских воздействий артобстрела. Полу оглохшее дно окопа зашевелилось, курсанты начали подниматься изпод земли, занимая места для принятия боя, отряхивая винтовки. Алексей прицелился в немецкого автоматчика и выстрелил. Через секунду автоматчик замер, улыбка застыла на довольном лице фрица, он припал на колени с остекленевшим взглядом, и ткнулся мордой в зелень, исчезнув в озимой ржи посеянной русскими крестьянами. Широков перезарядил винтовку, прицелился, выстрелил. Перезарядил, прицелился, выстрелил… Окоп с курсантами неровно, но уверенно вышибал пехоту из строя танков. Не зря парни проводили время на стрельбищах. Через минуту первые расчеты гранатомётчиков открыли огонь и по танкам, которые приблизились уже к нашему окопу метров до пятидесяти. В течении следующей минуты на поле брани у первого танка лопнула гусеница, над двигателями двух танков появился черный дым. Наступающие серые пехотинцы перестали улыбаться. Ощутимые потери и крики раненых немцев вселяли ужас в привыкших маршем одерживать победы в Европе фашистских оккупантов. Когда Алексей срезал выстрелом машущего пистолетом офицера, немецкая пехота дрогнула, и активно попятилась назад к своим исходным позициям, продолжая по-прежнему терять во ржи солдат с
152
закатанными по локоть рукавами серых гимнастерок. Танки, прячась за подбитыми машинами, тоже откатились назад к лесу, где могли укрыться в недосягаемости гранатометчиков. Через двадцать минут полевые укрепления курсантов по новой вспахивала немецкая артиллерия. Фашисты неумолимо стремились перемолоть силу и дух советских обороняющихся подразделений. Затем взломать оборону моторизированными колоннами появившихся откуда-то обороняющихся. Немцы не планировали встретить сопротивление Советских войск после разгрома группой «Север» вермахта группировки Северо-западного фронта в приграничных сражениях и неорганизованного отступления остатков Северо-западного фронта РККА. Так начиналась недолгая оборона Пскова и далее героическая оборона Великих Лук. 4го июля 1941 года Алексей Иванович Широков встретился в бою с гитлеровскими захватчиками в составе сводной группы курсантов военно-пехотных училищ. Он пропал без вести в самом начале войны. Неудавшаяся атака авангарда 4й танковой группы вермахта (командующий — генерал-полковник Э. Гёпнер – три танковые и три моторизированные дивизии) на сводную группу курсантов псковских и великолукских военно-пехотных училищ, приостановила продвижение немецкой группировки на Псков приблизительно на сутки. 8го июля 1941 года Псков был оставлен войсками 41-го стрелкового корпуса РККА под командованием генерал-майора И. С. Кособуцкого, приговоренного в дальнейшем к расстрелу. Через неделю приговор был изменен на 10 лет лагерей. В октябре 1942 года И. С. Кособуцкий был освобождён и принял участие в сражениях Великой Отечественной войны, с 1944 года — генерал-лейтенант. Леше Широкову успешно удалось поступление в Великолукское военнопехотное училище летом 1940 года. Не требовали от поступающих безукоризненного знания математики и физики, силенкой и сноровкой он был не обделен, нужные и полезные школьные предметы историю и литературу любил и знал не плохо. Особенно важным, в те годы, было понимание текущего момента и твое место в событиях текущего момента, что у комсомольца Широкова так же получалось хорошо. Отец Алексея, ветеран первой мировой, дважды кавалер ордена георгиевского креста, будучи обычным крестьянином за два года боев сумел дослужиться до унтер-офицера царской армии. Несмотря на то, что советская власть не приветствовала ничего царского и религиозного, на деревне уважали Ивана Егоровича, который, не смотря ни на коммунистов, ни на комсомольцев, тем более что ими были и старшие дети Широкова Ивана Егоровича, носил царские ордена, полученные за героизм и кровь в первой мировой войне с гордостью, и никто не смел упрекнуть его в этом. Алексей, как и его братья, в глубине души хотел приблизиться к военной славе своего отца. Алексей очень хотел стать офицером, офицеры были в почете, а если повезет поучаствовать в освободительной войне, помогая дружественному народу, то и героем можно стать, как Батя. 15-го июня 1941 года, после сдачи последнего экзамена за первый курс, курсантов вывезли на учения в полевые лагеря. Именно там молодые люди узнали о начале (впоследствии Великой Отечественной) Войны с германцами. Там происходило лихорадочное формирование сводных курсантских отрядов и их вооружение. Не предполагали командиры, что буквально за неделю фашисты смогут от границы дойти аж до самого Пскова, но именно так и произошло. И надо было кем-то остановить немцев, чтобы дать возможность войскам 41-го стрелкового корпуса развернуться для обороны Пскова, разгружаясь с колес железной дороги. Как и многие его товарищи, Алексей сгорел в первые дни войны. Только весной 1942 года на порог дома его семьи в Кушелово пришло извещение о том, что он пропал без вести.
153
Над номером работали: Александр Маяков—главный редактор Надежда Леонычева—старший редактор Расима Ахмедова—редактор Элина Ким—редактор-корректор