№44 (ноябрь 2015) by PS литературный журнал

44 2015

! !

В мире предновогодний месяц, а у нас предновогодний номер. Еще рано думать о празднике и чтото загадывать, но можно насладиться новыми и старыми историями из нашего журнала. В ноябрьском номере Вас ждет интервью с одним из наших постоянных авторов - Морганом Роттеном. Его «История одного Андрогинна» публикуется в рубрике Литсериал. Также у нас пополнение в рядах, новый редактор раздела Катерина Львова. Талантливая и красивая девушка. Просим любить и жаловать. А сейчас как всегда, устраиваемся по удобнее и начинаем читать новый номер. К нему подойдет глинтвейн или чай с корицей. ВНИМАНИЕ!!! Журнал является НЕ коммерческим изданием. Все участники журнала работают бесплатно, на добровольных началах. Мы НЕ взимаем плату за публикацию произведений, НЕ производим пересылку номеров авторам с их произведениями и НЕ платим гонорары. Авторские права на размещенные произведения принадлежат их авторам, и защищены Законами об авторском праве Украины и РФ, а так же международными законодательными актами об авторском и смежном правах. Пунктуация и орфография авторов сохранена. ВНИМАНИЕ!!! Некоторые произведения содержат сцены насилия, секса, не пристойного поведения и психологические тяжелые сцены. Поэтому, не рекомендуется для прочтения лицам младше 18 лет. Прочтение возможно с разрешение родителей, опекунов, либо лиц выполняющих их функции.

При копировании материала ссылка на АВТОРА и «Литературное интернет-издание PS» ОБЯЗАТЕЛЬНА!

www.ps-lit-jur.ru

N!"#$ %&&'&( ) * + , -, . /

12 3 4 5 +- ,...

3 7-8+ 9 ,

3 7-8+ : 2 , ...

3 7-8+ ; - < =

3 7-8+ ?8 , -,@ <

3 7-8+ A

; 55 ; 55 -- A ;

B85- + ; 8<

B85- + ; ; 5, +

D , ? + 5

D , ; 8 ,- + 2 ...

D , ;,@+ A, *,F

D , 9 7 8 ,

D , 9 - <

, 9

G+ + H - @ < +

? - )8 A < 5, 8 7 I4

: 7-92

7 I4 ; * 1

7 I4 H&LL MNO&MP&Q

1- + < , BL!ST U&M!L

1- + < , ; 4 - 4V

1- + < , W G - )

B85- + ; G

1- H- 1- +

1- + < ,2 X - 8 8- ,V <

: 92 W

W < G, -

? A-,@+ X - 8< D, V +

- + 7 - 9

: - 7 - D, V +, + 8< * 5 - - )

: + G, W 5 V - <

H - 1- + < Z

107

1- + < ,2 ,- F

109

I 7- ; +) * 8 "G - + 5 "

124

G , - G * @ + G+ +

126

V 2 @

129

G+ + 3

134

G+ + ; ?

139

G+ + * ] + 2 ,

142

^ - @ < D - 8 + < -

148

+ 1 G _

153

^- 7 +

156

^- 7 + W- V -

159

^- 7 + W + - = <...

167

+ 1 G ; 8

171

W - * _ 8

173

1- + B - + < I 5 V

180

1- + + X - I <- 2. ? ,5 * * 8

186

W 7 5 2 - G

191

7 A, : V

195

? Z * 5 5 , +

207

- V . :, -

213

D - W H ,+ H , - 8-

222

1- + +

237

EL G!MN 3 ; ,+

243

В этом предновогоднем номере, мы решили побеседовать с одним из интереснейших людей, писателем Морганом Роттеном, автором «Истории одного Андрогинна», романа который никого не оставил равнодушным. P.S: В твоих романах очень яркие и сильные образы, каждый персонаж играет свою оправданную роль. Они все полностью придуманные или же у них есть прототипы? Морган: Обычно я стараюсь действительно придумать персонажа. Придать ему некой харизмы и узна-

ваемости. И если в случае с моим первым романом я стремился увидеть в своем главном герое того, кого не видел ни в одном другом герое какоголибо произведения, то в случае со вторым романом – наоборот. Я старался поместить в главном герое частичку каждого из нас, чтобы каждый увидел в нем себя, хотя бы отдаленно. Поэтому, я использовал некий прототип реально существующего человека. При этом, главный герой все равно получился по-своему своеобразным и особенным – как любой человек. Поэтому, я бы сказал, что у большинства из моих персонажей прототипов нет. У некоторых есть – но они не явные. P.S: Когда ты начал писать? С чего началось твое творчество? Морган: Это будет очень приятно

вспомнить. Первые попытки что-либо написать я предпринял, наверное, еще в том возрасте, в котором многие начинают предпринимать попытки читать предложениями. Я серьезно. Уже в возрасте 5-6 лет мне было дико интересно, подражая авторам детских рассказов, попробовать написать что-то свое. И я пробовал. Много. Мои рассказы были откровенно глупыми, незамысловатыми и по-детски наивными. Я смеялся, читая их уже в более зрелом возрасте 11-13 лет, в котором, впрочем, продолжал пытаться что-то писать уже более осмысленно, как мне казалось. Но все равно, перечитывая уже эти вещи через пару-тройку лет, я смеялся с тех банальных идей и нелепых моментов, описанных в тех малых произведениях. Даже сейчас я не воспринимаю в серьез то, что написал совсем недавно. И никогда не парюсь об отзывах о моем творчестве. P.S: Как ты считаешь, твое творчество можно отнести к андеграунду? Морган: Пока

мое творчество непопулярно и не является объектом массового потребления – оно относится к андеграунду. Оно перестанет быть андеграундом в тот момент, когда его назначение станет так называемым «для всех», когда оно понравится «большинству» и станет приносить деньги толстосумам. P.S: Между выходами твоих двух романов прошло не так уж много времени. Сколько времени в день ты уделяешь творчеству? Морган: Духовно я всегда в процессе и всегда раздумываю над теми или иными аспектами моих идей, которые то и дело – отсеиваю, развиваю, или убиваю в своей голове. Если оставляю, то долго их вынашиваю. Обычно, дожидаюсь должного настроя и нужной кондиции для их последующей реализации. Это так кажется, что я быстро пишу. На самом деле, у меня уходит уйма времени на преодоление фрустрации перед тем, как начать роман. Начать для меня – это стресс. Всегда очень сложно. В принципе, не главное, сколько

времени в день ты сидишь за столом, вдавливая пальцы в ручку. Сколько страниц ты напишешь сегодня… Я никогда не зацикливался на этом. Обычно я чувствую, что, допустим, на сегодня я «наелся» и понимаю, что нужно оставить на потом. Ведь, переедать – вредно. А спешить – тем более. P.S: Ты писатель, творческий человек. И от себя скажу, что твои произведения вдохновляют. А кто или что вдохновляет тебя? Морган: Раньше я считал, что меня вдохновляет депрессия. Но сейчас я понимаю, что депрессия – это всего лишь то нужное настроение, та нужная кондиция, то состояние, в котором лично мне полагается творить. Мне кажется, что меня вдохновляет природа, деревья, животные, люди, искусство, даже самое обычное событие, которое приключается в жизни. Меня может вдохновить все, что угодно. Даже блюющий посреди улицы бомж. В какой-то мере это так. Я никогда не ищу вдохновения умышленно где-то, в ком-то, или в

чем-то, поскольку не могу определить его граней. Оно приходит ниоткуда, и само находит меня. Его с собой приносит Муза – спонтанная и непредсказуемая, она никогда не спрашивает меня о том, когда мне с ней совокупиться и как я должен кончить, если должен. Я бы хотел добавить кое-что от себя чуть ниже. Вы, ребята, занимаетесь очень важным делом, что тоже вдохновляет. Ведь, Вы делаете это совершенно бескорыстно и лишь с лучшими (истинно созидающими) намерениями. Это очень радует многих людей и меня в том числе. Спасибо Вам за то, что Вы есть и что Вы каждый месяц, ни смотря ни на что и вопреки всему, публикуете Ваш (и Наш) журнал. Это здорово! И здорово, что я Вас знаю! Повторюсь, вы занимаетесь очень важным делом. Благодарим за интересное интервью и теплые слова! Интервью провела Nadin Reeves

Холод терпим мы, славяне, В доме месяц не один. А в причудливом романе Топят де ньгами камин. От Невы и до Кубани Идиотов жалок век, «Идиот» же в том романе Самый умный человек. — Дмитрий Дмитриевич Минаев, «У тебя, бедняк, в кармане...», 1868 Думаю, именно в этих строках заключена главная мысль и идея романа. Действительно, какой душевнобольной смог бы выбросить в огонь деньги, в которых так сильно нуждается? Однако Настасья Филипповна, одна из героинь произведения, воспитанница и любовница Тоцкого, порицаемая своей репутацией и просто несчастная женщина, решила высмеять этим поступком Гаврилу Ардалионовича, который готов был взять ее в жены исключительно

для брака по расчету. Ей не нужны деньги, честь ее порушена и все что ей остается – гордо и вызывающе бросить в камин большую стопку ассигнаций. Эта сцена романа кажется какой-то комичной и глупой, будто Настасья Филипповна «играла на публику», а собравшиеся на ее вечере гости – обычными зрителями. Кто-то восхищается ею, кто-то ее ненавидит за неподобающее поведение и дурную репутацию распутной женщины. Однако только князь Мышкин, «тот самый идиот» смог разглядеть в ней страдание души и как ни странно, ее невинность. Тот самый идиот. Казалось бы, обычный душевнобольной, безнадежный юноша без средств для проживания. Психопат, готовый упасть в любой момент в эпилептическом припадке при большом количестве уважаемых людей. Как же был приятно удив-

лен генерал Епанчин, когда узнал, что у Льва Николаевича красивый каллиграфический почерк. Или как, затаив дыхание, слушали его рассказ о смертной казни преступника Елизавета Прокофьевна Епанчина и три ее замечательные дочери, в особенности, Аглая. Князь наивен, чист и добр, и благодаря этому вскоре он становится уважаемым человеком, которого готовы принять в любом доме Павловска. Все его помыслы – чисты, слова исходят от сердца. Ни тени зависти, ни капли лжи, все только из самых чистых побуждений. Вокруг князя плелось много интриг, людских страстей и уловок, что впору не его называть идиотом, а всех остальных, бывших в его окружении. Потому что эти самые интриги, в конечном счете, пусты, бесполезны и ничтожны. Скажу сразу, роман не просто заслуживает прочтения, он к прочтению обязате-

лен, как и сериал – к просмотру. Федор Михайлович был настоящий психолог человеческой души. И он мастерски передал и раскрыл портрет каждого из действующих героев. Присутствует некоторая «тяжесть», но это свойственно стилю написания автора. В этом романе ведутся философские размышления о том, кто же есть Человек и каким он должен быть. Он изобилует монологами и дает пищу для ума. Очень много полезных цитат и размышлений, обстановка каждого действия расписана в мельчайших подробностях. Роман

достаточно тяжелый, и даже когда наступают благоприятные времена (свидания князя Мышкина и Аглаи Епанчиной, а также их сватовство), в «сказку с хорошим концом» верится трудно. И неспроста… Сюжетная линия романа будет держать вас в напряжении до самого конца. Что касается сериала, на мой взгляд, это самая точная экранизация книги без отступа от самого романа. Да, экранизация вышла достаточно объемной (10 серий по 45-50 минут), но все фразы и реплики героев, их действия пере-

даны дословно. На мой взгляд, лучшего актера на роль князя Мышкина, чем Евгения Миронова, нельзя было найти. Лев Николаевич получился именно таким, как в романе – добрым, простым и сердечным человеком с острым умом. Простоватый, чудаковатый, немножечко больной. Он сразу вызывает симпатию. Сериал получился таким же достаточно мрачным и тяжелым, как и роман, а актерский состав подобран великолепно. Автор: Ахмедова

Расима

Я имя твоё прокляну, Сотру с сотен тёмных надгробий; Ты хуже болезней и болей, Ты злом прожигаешь судьбу. Огнём выжгу имя твоё, Клеймом на податливой коже, Свержённого знак непохожий Уже не сойдёт ни за что. Позорное имя врага С языка моего не сорвётся, Врага, что страшней не найдётся, Мечтаю забыть навсегда. Ты силу сжигаешь дотла; Наполню звериное чрево Я яростью чистого гнева, Лишь больше не знать бы тебя. В кого поселился сердцах, Заранье исход боя знаешь – Не в битве ты тех убиваешь, А раньше, до звона клинка. Их жизни в дрожащих руках – То ты злые судьбы посудишь, То ты без меча врага губишь; И имя твоё будет – страх! Автор: Яна Клыкова

Омут чёрен, ивы статны Хоровод ведут на брежке, Косы веток заплетают, Опускают в глубь неспешно. Воды плотны, воды мутны, И болотом отдают; Окружите тесно, ивы,

Мною свой замкните круг. Омут чёрен, словно тянет… Убегает из-под ног, Вдруг мгновенно исчезает Каменистый бережок. И луна на части бьётся, Потонувши в черноте, В мутном взгляде откликнётся, Расплываясь на воде. Ивы шумны, ивы грозны, Шепчут, под руки ведут, И вдыхаю смрад болотный Вместо воздуха во грудь. Воды чёрны оплетают, Обвивают мой подол, Там внизу, на дне, мерцает Маленький луны оскол. Омут тянет, ум пленяет Хохот ив на бережке, Платье грязью пропитает Топкий ил в одном шажке. И к луне ныряю в воду, Всё мерцающей на дне, Света полон её холод В той безжизненною тьме. Грудь нещадно обжигает Та болотная вода, А в глазах моих мерцает Всё разбитая луна… Омут чёрен, ивы статны Докружат свой хоровод, Косы мне сплетут назавтра Во глуби чернильных вод. Автор: Яна Клыкова

Не гляди на меня ворожбы, Не хочу я с тобою встретиться, Коль меча не вложил я в ножны. Не иди ты моей дорогою, Не тревожь моё сердце вольное, Не лети ты, голубка, соколом

По просторам небес приморным. Не ходи ты со мною по морю, Не смотри мне под руки грубые, Что несут к костру вражьи головы И что рвут беспощадно судьбы. И не видь ты щита багряного, Топора моего ржавевшего; А сходи за травою пряною На речушку бурлящу нежно. Не к чему тебе видеть крови Вместо неба, лазурью ясного, Пусть свирепое, злое море Тебе кажет себя прекрасным. Автор: Яна Клыкова

Струны плакали рвано и слышно едва, Так отчаянно низко летели во мглу, И сегодня в миноре звучала зима, И со снегом этюд уходил в черноту… И ты сил не жалей, ты мне в душу залезь Этим градом холодных и режущих нот, И ты плачь и рычи, словно загнанный зверь, Опьяни меня музыкой, будто вином. Пусть тягуча, как кровь, потечёт твоя песнь, Пусть излечит меня остальному назло. И прошу я: играй! Коль ещё силы есть… И так больно, мой друг, но уже все равно. Ты, прошу, не молчи, ты, прошу, продолжай!.. Ты осколками сыпь мне на раны стекло! Пусть неровно – пустяк – ты скорее играй, Пусть танцует, беснуясь, с зимою оно! И давай же кричи, тому ветру вторя, Выводи до конца этот грустный мотив, И исступленно, бешено бьются сердца, Струна лопнула с визгом… И отзвук затих… И снежинкой упал жалкий вскрик на ладонь, И гитара гудит ещё мрачно, угрюмо; Фитильком обгоревшим остался огонь, Погребенный метелью без лишнего шума. Автор: Яна Клыкова

Сплетёт свой саван белый снег, Укроет раненную душу. Ты успокойся – смерти нет, И вьюгу слушай, только слушай… Послушай песни снеговые И звонкий хохот ледяной; И ничего, теперь отныне Навечно будешь ты со мной. И не прощайся – ещё рано, И рук ты к солнцу не тяни. Вскорь посинеет лик румяный, Вскорь будет некуда идти… Ты не кричи, не будет больно, Тебе я в этом поклянусь, Давай, мой милый, спи спокойно, А я со снегом унесусь. Ты вьюгу слушай, только слушай, Как колыбельную поёт, Как пеленает мягко стужа, Как вихрем нежным обметёт. Не плачь, мой милый, вьюге внемли, Она заботливо, как мать, Укроет мягким снегом земли, Пока ты будешь засыпать… Автор: Яна Клыкова

Ей снился сон. Куски сырого мяса Лежали в странном ресторане по столам. Их смачно жарили и ели папуасы, А сердце разрывалось пополам.

Там было жарко, как от дьявольского пляса, Носилось пламя в ресторане по столам. В огне маячила беззубая гримаса А сердце так же разрывалось пополам. Ей снился сон. А днем она старалась. На тонкой ниточке держалась, как могла. Но та гримаса лишь зловеще ухмылялась И вместо сна пришла сплошная мгла. Автор: Пеппи Пеппиллота

1. Свет милосердия Стремится нашу жизнь гранит Прервать, закончить, огранить, Однако теплится душа И просит об одном: дышать! Дышать рассветом и дождем, Сияньем звездным, летним днем, Закатных сполохов игрой, Прохладой девственно-ночной… Дышать и верить: Божий свет Несет дыханье в бездну лет, Миров, событий, форм и тел, Дыханье — вот души удел! Но как быть тем, кого удел Среди застывших форм и тел? — Самим воскреснуть, чтоб дышать, И к жизни души воскрешать! Ведь тех воскресших душ поток Есть вечной юности залог, Есть свет и смысл любви дорог, Проси — и жизнь подарит Бог! 2. Предвечный Свет Шум времен умолкает, Когда нежной рукой

Бог наш дух погружает В Первосвета покой. Здесь к Отцу возвращенье, Божьей Воли река, Всех миров зарожденье, Смыслов их облака. Здесь, в Божественном Бденьи, Нежным светом объят, Видит дух, в озареньи, Отчих Замыслов сад. 3. Свет несказанный Есть в душе первозданный, Приносящий рассвет, Свет любви несказанный, Самый искренний свет. Из глубин он струится, Из истоков любви, К ним зовет возвратиться, Чтобы дух оживить. Словно вешний подснежник, Свет тот хрупок и мал, Для того, чтоб прилежней Его каждый искал. Автор: Цыплаков Петр Николаевич

В этот сад несказанный, В этот искренний Свет, Беспредельно желанный, Я вошел и согрет Был тончайшим касаньем Переливов любви, Бессловесным взываньем: «Сердца дверь отвори!»

Пусть неясно запомнил Я деревья, кусты, Но я сердце заполнил Нежным возгласом: «Ты!» Ты как воздух струился Меж деревьев, кустов, И в Тебе я продлился, Всех лишившись оков. Что прекрасней быть может Сей святой немоты, Что прозрение множит: Вечный сад — это Ты! Автор: Цыплаков Петр Николаевич

Слово за слово… Тронулся поезд, Оставляя шумливый перрон. Пассажиров в купе моём – трое. Мчит по Крыму московский вагон. За окном и сады, и домишки, И лугов потемневших ковры. Чай в дороге сегодня не лишний – Вечный символ вечерней поры. Зашуршали пакеты со снедью, Вот картошка, котлеты, батон. Зазвучало шутливое «леди», Уловила густой баритон. И дежурный коньяк очень кстати, И наливка домашняя есть. Как по батюшке, милая, звать-то? Мы теперь не чужие, ведь, здесь. Проводник забирает стаканы, Чтобы чаем наполнить опять. Моя станция в графике рано, Чуть забрезжит – и надо вставать.

Что об этом, соседка, толкуешь? Ведь не утро, а ночь впереди. За окном наша крымская туя, Значит юг не совсем позади. За шальным и уютным застольем Разговор потихоньку идёт. Я согласно киваю, и только. Где судьба меня всё-таки ждёт? А попутчик, что рядом со мною, На стоянке купил мне букет, И в вагоне запахло весною. Я ему улыбнулась в ответ. В коридоре ночного вагона Мы смотрели в большое окно. Проплывали чужие перроны, Между ними – полей полотно. Кто он мне – молчаливый попутчик? Я не знаю о нём ничего. Может, это судьба? Может, случай Подарил мне сегодня его. Огоньки незнакомых вокзалов Светят звёздами в синей тиши. До рассвета осталось так мало… Как досадно, что поезд спешит! Автор: Ирина Ханум

Ласкал чинары ветерок, Оса кружила над столом. Был свежим чай и пах пирог Фруктовым джемом. И теплом Осенний воздух обдавал. В цветах орнамента узор На глянце маленьких пиал. Стекались родичи во двор.

Под струйкой нежного луча Блестел, как новый, самовар. На блюде – горкою чак-чак. Была похожа на пожар Пунцово-рыжая листва. За дружным низеньким столом Гостей беседа увлекла О буднях, внуках, о былом. В пиалах – чай, не до краёв, А чайник – полон и горяч. Шумела стайка воробьёв, Терзая высохший калач. Касалось солнышко стола, Пытаясь чай позолотить. Была медовой пахлава И сладкою чурчхелы нить. Слетали листья с алычи, Шуршали тихо под ногой. Отменны были куличи И чай, вселяющий покой. Автор: Ирина Ханум

По сонным улочкам Мисхора Бродили мы когда-то вместе. И он шептал мне нежно – Дора, Без фальши в голосе и лести. И руку брал в свои ладони, Большие, тёплые. А рядом, Казалось мне, что волны стонут И молят искренно – не надо. И лунный свет сливал по каплям Минор томительно-прохладный. Светились окна старой сакли, Увитой густо виноградом.

И ночь была на редкость дивной: Сапфиры звёзд дарили боги. И он шептал мне нежно – Дива, Умышленно меняя слоги. И губы пахли мирабелью, Янтарно-алой сливы соком. И он шептал мне нежно – Белла, И шли стихи её потоком. И мне почудилось, я помню, Что любит он всех женщин мира. И взгляд его, тягуче-томный, Достойным был восточной лиры. И я почувствовала холод От губ и от ладоней тоже. А волны всё бежали к молу, Сомнения нещадно множа. Автор: Ирина Ханум

Южной ночи паутина, Свечки мягкий свет, Книги рукопись, гусиных Пёрышек букет. Кудри чёрные поэта, Смуглая щека. Будут сотканы сонеты, Лирики строка. Русский дух в арапских генах – Кружево чудес. Дивный берег: волны с пеной, Горы до небес. Музы светлая улыбка Всех ценней наград. Плеск, в стихах рождённой, рыбки, Злой Заремы взгляд.

Слёзы чистые фонтана. Зной. Бахчисарай Тонет в зелени платанов, Слышится курай. Смесь реалий и фантазий, Как напор стихий. Из ростков незримой связи Вырастут стихи. Греет согнутую спину Сонный Аю-Даг. Окунь меряет глубины – Лета верный знак. Спелость грозди винограда, Лиственная тень. Крым становится отрадой, Пишется весь день. Средь олив в гурзуфский полдень С лирой говорил. Луч вкраплял в лихие волны Жёлтый свой берилл. Всё любимо и знакомо: Юный кипарис – Друг сердечный рядом с домом, Скал уступы вниз. В час ленивого прибоя Чуть заметный грот – Место неги и покоя Пушкина зовёт. Алым веером закаты, Моря синий цвет, Гальки пёстрые агаты. Лучше Крыма нет. Автор: Ирина Ханум

Осени крымской цветной палантин – Жёлто-багряные, рыжие листья. Красит природа волшебною кистью Шапки дубов, бересклетов, рябин. Старой лозы истончён серпантин, Значит, закончился сбор винограда. Тёплая осень для сердца – отрада, Дождик незваный – седой бедуин. Красные всполохи рослых осин, В даль уходящих сплошным частоколом. Слышится птичье унылое соло, Нитью вплетая в безмолвие сплин. Сочные кисточки диких калин Манят насыщенным ярким кармином. Крик журавлиный всё дальше от Крыма. Вот и не виден белеющий клин. Спелый кизил мне напомнил рубин В маминых старых ажурных серёжках, Пахнет костёр пропечённой картошкой, Грея не хуже, чем дачный камин. Заросли чуть серебристых маслин Выведут нас к опустевшему пляжу, Где только мы и ручная поклажа, Где был до нас только ветер один. Автор: Ирина Ханум

Почему не могут люди мирно жить? Убивают, разрушают, потребляют... Нам Земля дана – Вселенной нить. Чтобы показать, что жизнь – бывает! Как нам повезло увидеть свет, Оценить просторы мироздания!.. Но пока проблем насущней нет: Больше! Больше! Больше обладания! Есть ли многим до Вселенной дело? «Что такого в ней? Фи, ерунда! Я не знаю, завтра что надену! Мне важнее это, понял, да?» «Вечер у меня сегодня занят. Что за чушь? На небо посмотреть? Шёл бы ты отсюда, паря. Я сегодня буду пиво пить». У людей всегда свои проблемы, Крупные, поменьше, или так… Но когда представлю, _где_ мы, Кажется, что остальное всё – пустяк. Но нашлись те, кто ответил: «С радостью! Выглядит волшебно в звёздах небо. Мне приятно, что являюсь частью, Бесконечной, неизведанной Вселенной». Что таит в себе бескрайний космос? Сколько Солнцу нашему светить осталось? Впереди – десятки, тысячи вопросов, А ответов на них пока очень мало… Хочется мне любоваться звёздами И разгадывать загадки мира. Сердцем хочется почувствовать, Что жизнь не проходит мимо. Автор: Ирина Мичурина

Долго смотрит гусь На улетающих птиц. И я загрустил. *** Дым в мерзлом саду. Ветку сливы покинул Предпоследний плод. *** Безмятежен сон У белого кролика. Насыплю овса. *** Так стынут мысли. Дома огонь в очаге Ты нам разожги. *** Устала стоять Виноградная лоза. Тяжелая гроздь. *** Пронзает ноздри Свежесть вспаханной земли. Скоро ляжет снег. *** Знает ветер, что Не скоро встречу тебя. Рвет паутинку. *** Черный лес слился С полем в осеннюю ночь. И только звезды... *** Смотрю, как туча Вот-вот закроет небо. Стадо спешит в хлев. Автор: Игорь Скориков

Большой костер. Пригожая смуглянка Привязана к смоленому столбу. Бежит огонь по простенькой юбчонке. За что ее... – за родинку на лбу. Девчонка стонет. Спекшиеся губы Поцеловал бродяга ветерок И улетел пожаловаться буре Такой картинки выдержать не смог. Вдруг из толпы где замерли зеваки Томительно взглянув на серый дым Шагнул вперед высокий хмурый парень Шагнул вперед стал на глазах седым Он растолкал опешивших монахов И плюнул на ладони палачу Вбежал в огонь горящую невесту Прижал к груди и песню затянул И этой песни солнечные звуки Дышали согревающим теплом Он хрипло пел о лете пел о луге Он пел о том с чем каждый был знаком Но как живой над тихою толпою Вдруг задрожал ломавшийся мотив Два человека на костре горели. И кто-то крикнул: Не забуду их. Автор: Игорь Телицын

Ты знаешь, что я в тебе знаю. Мы тихо устали, нам тошно от этой игры Под шорох шагов и шипованных шин. В затерянном Городе-без-тормозов на задворках какой-то вселенской дыры, Где мыслей мелькание громче клаксонов машин. В том Городе нет приоткрытых дверей, И вихри кленовые в парках уже не танцуют фокстрот. Иголками сотен обид там щетинятся стаи зверей: Идешь на прогулку - и в каждом проулке по паре углей и ощеренный рот. Ты слышишь, что я уже слышу. Придется вернуться опять (мы всегда возвращались на пару сквозь снег и туман) В заброшенный Город... Лишь он нас способен принять И не спрашивать, где мы шатались и что в наших сказках - обман. Мы блудные дети, покинув единственный дом, Уплыли по венам, построив "Титаник" мечты. Как просто прикинуться кем-то, по сути живя за бортом, Храня и лелея осколки своей пустоты. Ты видишь все то, что я вижу. Мы поменялись глазами. Нам не привыкать Вливаться под кожу, под веками строки колоть. Запястья расскажут о том, что пошлость и грех - замыкать Крылатых в оковы цепей и бескрылую плоть. Мы спорим с Всевышним, со Смертью садимся за вист В том Городе драных обоев из кожи на хрупких плечах... Мы продали крест за бутылку, мы пляшем под хохот и свист На грудах костей, обгоревших в нацистских печах. Ты любишь так как я люблю. Не зря. И поэтому мы продолжаем разгон По трассе сто первой за нулевой километр. Кому-то по сердцу карета, кому-то милее дракон; Одних обнимают шипы, других же царапает фетр. Но их не найти в нашем Городе-режущих-струн... Там бегать под пулями, в шелковых лентах, - обычный порок.

Смотри, мы заложники памяти в круге рихтованных рун. Мы все еще живы... (что странно) в том проклятом Городе, где каждый стрелявший - пророк. Автор: Катерина Лёвина

Ты ждешь покаянья под треснувшим флюгером, А Время все медлит ход... Твои украшения - Маузер с Люгером За тридцать девятый год. Хоть раз ошибиться - слепое стремление, Но нет... Ты фатально права И падают гильзы... Твое искупление На 7-92. Мечтать не воспитана, злая да гордая, Тебе бы рапирою стать. Язвительно-острою, каменно-твердою Такой, как учила мать. За словом не прячешься (другие пусть лечатся) И не полезешь в карман (оставь для "успешных", пусть рвутся и мечутся) Хватило и дыр, и ран. Ты резко прощаешься - с той, неизведанной, А Время стоит и ждет... Ты снова рискуешь быть клятой и преданной, Но Рим, наконец, падет. P.S. 7-92 - калибр патронов. Автор: Катерина Лёвина

1. Это зима в конце апреля. Это зима, Кас. Пуля за пулей летят недели не задевая нас. Где-то внизу нам опять не рады, впрочем, не привыкать смертью за жизни ловить награды, да благодать искать. Им не понять тебя, нам их - тоже... Это зима, Кас... Так ведь теплее - душою к коже, и бог не заменит нас. 2. Это зима в конце апреля. Это зима, Дин. Ты расстрелял седьмую неделю и выжил, оставшись один. Они говорили, все будет напрасно, ангелы кляли вас - и вот ты пришел, злой и опасный, в игрушечный Алькатрас, который отныне твой личный квест или личные ад и рай. Твой кинозал на десятки мест (но ближнее не выбирай). Тебе здесь покажут друзей, их смех, счастливых отца и мать... Запомни, запомни до боли всех! Ты так утомился ждать... Пустое занятье - бросаться на стены (особенно стены тюрьмы), стреляться, травиться и вспарывать вены - те, сверху, отныне немы. Которые снизу выбор поганый, хуже тех во сто крат. Придется заштопать саднящие раны и ждать когда явится брат. Под "Цеппелинов" не спится. Ты ставишь бутылку и снова грустишь в окно... Это зима разъедает границы... Третьего вам не дано. 3. Это зима в конце апреля. Это зима, Сэм. Дина не видно седьмую неделю и не слышно. Совсем. Братство убогих избитая тема, проклятых братство - про вас. Ты воскрешаешь прежнего Сэма, честного, без прикрас. Умного мальчика, с целью и совестью, с детской мечтой о любви. Кто бы поверил, что до бессмертия шаг - по колено в крови? Ты усмехаешься, падаешь на спину в кровь- как в вишневый сок... А небо такое панически-ясное... Ну же, смелей, в висок! Поторопись, осталось немного, там тебя ждет брат. Это зима расчищает дорогу... Он тебе будет рад. Автор: Катерина Лёвина

Мы остаёмся такими, какими есть, даже в аду. Алия Андреассен. И в самых безумных своих фантазиях Арне не представлял, что ад может выглядеть так. Здесь не существовало никаких внешних ориентиров, понятия плоскости, верха и низа, правой и левой стороны. Какаято сила просто влекла его вперёд в пространстве. Окружающая атмосфера (это слово приходилось употреблять за неимением лучшего определения) имела тёмно-багровый цвет, а единственным звуком было непрекращающееся потрескивание, будто бы кто-то поджаривал кусок мяса на медленном огне. Под ногами не чувствовалось никакой опоры, тело не нуждалось в ней, чтобы продолжать движение. Впрочем, Арне, хотя он и не мог видеть себя со стороны, подозревал, что ни ног, ни тела у него на самом деле не было. Время от времени (ещё одно потеряв-

шее всякое значение слово) ему навстречу попадались люди из прошлой жизни. Тогда действие силы ненадолго исчезало, и он останавливался на месте. Они о чём-то говорили, а потом неумолимый импульс увлекал его дальше в бездны одиночества. Главной и единственной пыткой ада было то, что в нём ты вечно пребывал наедине с собой. -Привет. - Он резко и неожиданно остановился. В том месте, где только что клубился лишь багровый кисель, появилась обнажённая женщина с вывернутыми назад руками, привязанными к чёрному шесту. Алия не изменилась с того момента, когда они последний раз виделись. Только теперь кожа её была белой и вздувшейся, как кусок сала, на котором бугрились толстые прожилки вен. Длинные тёмные волосы спадали на грудь, а глаза и губы казались чужеродными образованиями на болезненного

вида плоти. -Я ужасна? -Я не знаю. Для этого места, пожалуй, нет. По крайней мере, ты не вызываешь у меня отвращения. Арне говорил правду. В аду никогда не лгут, и этим он выгодно отличается от земной жизни. -Да какая на самом деле разница? Лицо Алии искривилось, и белая плоть с хлюпаньем задрожала. - Нас всё равно нет, и больше уже не будет. Ты, кстати, тоже не красавчик, жаль, что не можешь увидеть себя. Хотя тебе даже идут эти пластины. С ними ты похож на дракона, только гноя многовато. Наверное, удивлён встретить меня? -Честно говоря, не слишком. Я чувствовал, что это произойдёт. Мы оба достаточно нагрешили, чтобы тот, кто всем этим управляет, отправил нас сюда. Я уже успел столкнуться с многими из той жизни и просто ждал, когда мы повстречаемся.

-Нагрешили, тот, кто управляет... - лицо Алии исказила гримаса, и по телу пробежала ещё более сильная дрожь. - Откуда ты знаешь, как я жила после тебя? Бог, дьявол, рай, нет ничего, кроме ада, и сюда попадают все, как бы они ни жили до этого. Ты даже здесь не можешь перестать заниматься своей идиотской философией. Я нахлебалась её в своё время, почему мне нужно страдать от твоих умствований и после смерти? Может быть, если бы ты меньше копался в себе и в метафизике, всё могло бы сложиться по

-другому! -А ты, как и раньше, нелогична. Скажи, какая разница, как бы я себя вёл, если, по твоим словам, всё неизбежно заканчивается одним и тем же? Ты что так до сих пор ничего не понял? голос Алии срывался на крик. - Мы остаёмся такими, какими есть, даже в аду. Это вечное проклятие, и от него нет избавления, так устроена эта долбаная вселенная. Как же я тебя ненавижу с твоими поисками смысла во всём! Арне затопила злоба и одновременно страх, что его снова

понесёт дальше, и он не успеет высказать всё то, что так терзало на земле и в аду. Он кричал и кричал в надежде причинить Алии настоящую боль, кричал, не боясь осипнуть и порвать связки. -Наконец-то ты начала говорить что-то разумное. Мы действительно остаёмся такими же. Ты и сейчас пытаешься обвинить меня во всём, найти оправдание своим поступкам, своей гнусности. Вспомни, как ты рассказывала мне о том, как не можешь совладать с собственной природой, про ад в твоём глупом сердце.

Это он толкал тебя в лапы окружающих мужиков? Сколько их было у тебя после меня? Внезапно за спиной Алии один за одним стали появляться шесты с привязанными к ним мужчинами. Всех цветов кожи, юноши и старики, атлеты и толстяки с дряблой кожей. Их было много, слишком много даже для самой распутной женщины, но именно это и вызывало самые тяжкие муки. -А что она видит сейчас за мной? - внезапно подумал Арне. -И это ты говоришь мне про внутренний ад? - Алия дёргала руками, пытаясь освободиться, и чёрный шест раскачивался и скрипел, хотя не было ничего, к чему бы он крепился. - Ты выел

мне мозг разговорами о своей неустроенности и безысходности вместо того, чтобы что -то делать. Ты даже не пытался от этого избавиться, от этих мелких кошмаров, которые ты потом так тщательно записывал. Ну и где теперь твои стихи, где ты сам?! Я правильно сделала, что ушла от тебя. Пошёл прочь, я не хочу тебя видеть! Я не осталась с тобой в жизни, не останусь и в вечности! Боль, обида, ненависть и отчаяние тугим комом спрессовались в сознании Арне. Ком рос, разбухал, а затем словно бы взорвался, разнеся в клочья тело, которого не было. Арне вдруг почувствовал, что вновь обрёл способность ходить. Охваченный лишь одной мыслью,

он сделал шаг по направлению к Алии, а потом ещё один и ещё. Фигура на шесте начала отдаляться, но Арне двигался быстрее, и расстояние между ними медленно сокращалось. Каким-то непостижимым образом он увидел её глаза перед собой. В расширенных зрачках бились злоба и ужас, а где-то глубоко за ними скрывалась надежда. Губы Алии шевелились, намекая на проклятие или на поцелуй. Неожиданно Арне пришло в голову, что ему представился редкий шанс узнать, страшнее ли ад вдвоём ада одиночества, и с этой мыслью он ускорил шаг. Автор: Рубан

Алексей

-Бля, чувак, здорово! -Хайл, - протягиваю я руку. Он ухмыляется, демонстрируя нордическую белизну зубов, лениво приподнимается из-за стола и отвечает на пожатие. Хватка у него крепкая, сразу чувствуется тридцатилетний стаж игры на ударных. Петер Аксель Нагель, сорок один год, женат, есть дочь дошкольного возраста. Официально безработный, на деле играет в пяти или шести проектах. Последний альбом Injury, его основной группы, в прошлом году добрался в норвежских чартах до двенадцатого места. Скажи мне нечто подобное в середине девяностых, я бы долго и безрадостно смеялся. Temporas mutantur на глазах... У него тёмные вьющиеся волосы чуть ниже плеч, обтягивающая чёрная футболка и солнцезащитные очки на затылке (на хрена они ему в такую погоду?). Всё это слабо

коррелирует с образом человека, признанного лучшим барабанщиком скандинавской андеграундной сцены всех времён и народов. В чернушной тусовке его знают как Hellhater`а. Твою мать, порой мне кажется, что кроме меня никто и не подозревает, что "Адский ненавистник" может быть банальным Петером Нагелем. Ничего не имею против кличек, вот только раздражает, когда пафосными именами нарекают сами себя. Прозвище - это отражение натуры, квинтэссенция, выжимка, его нельзя выдумать и носить потом, как медаль. Глядя на легионы Некрозавров, Блэксоулов и Эбиссбатчеров так и представляешь, как глухой ночью пьяным блуждаешь по незнакомым лабиринтам скотобойни. С другой стороны, кто бы выговорил здесь невменяемую славянскую последовательность звуков? А так ты Paranoid, просто

и доступно. -Вмажешь? - Хэлл покачивает перед моими глазами на треть наполненным бокалом. Сегодня он определённо в настроении. Десять лет назад я приехал в Норвегию, годом позже познакомился с ним, но этот тип попрежнему остаётся для меня загадкой. За свою жизнь он прочитал не более пятнадцати книг, школу окончил с результатами, стремящимися к минусу, работал упаковщиком на рыбоконсервном заводе и при этом играл так, что у меня выкручивало позвоночник. "Бля, чувак, здорово", жвачно-алко-табачный коктейль, трёхдневная щетина и звук, от которого хочется слить самого себя в унитаз. Оф корс, и циркового медведя можно научить лабать бласт-бит, а вот попробуй-ка на фоне предынфарктного молотилова кардана вдруг небрежно расписаться по альтам, словно бы походя черкнуть гениальную эпиграмму

в альбом поклонницы. Я, наверное, никогда не смогу мыслить так, хотя технически не слишком уступаю Хэллу в игре. Да, кстати, в своих интервью он всегда называет меня в числе уважаемых коллег по цеху. Откуда берётся такое? Я часто размышляю об этом, особенно когда выпью. Божья искра? Не смешно. Очарование дьяволом? Я никогда по-настоящему не верил ни в рогатого, ни в старикана на облаке или, скажем, в разумную энергию. Ну, тогда, стало быть, всё дело в эволюции, точнее в её капризах. Гениальное объяснение, можешь начислить себе премиальный стакан и прицепить на косуху орден. Короче, Хэлл смотрит на меня через стол и провокационно взбалтывает виски. -Ну и хер с тобой, - поднимаю палец, подавая сигнал официанту. Обслуга здесь уже давно понимает нас на уровне жестов. Через минуту передо мной появляется первая за день сотка. В этом заведении знают, что наливать героям блэк-метал по пятьде-

сят, значит обрекать себя на лишние перемещения. Хорошо знакомое, но от того не менее желанное тепло мгновенно растекается внутри, и я расстёгиваю молнию косухи. Термометр за окном показывает плюс тринадцать по Цельсию. Типичное норвежское лето и типичный норвежский дождь - монотонный, тягучий, бесконечный. Давно, ещё задолго до отъезда, я представлял себе все эти багровые небеса, кровавые закаты и клубящиеся туманы. Реальность оказалась даже более впечатляющей, чем картины воображения, вот только выяснилось, что для того, чтобы избавиться от пустоты, нужно нечто большее. Снова пьём и неспешно трепемся ни о чём. Кажется, мой норвежский скоро превзойдёт Хэллов, если уже не превзошёл. По крайней мере, я не делаю таких явных ошибок в падежных согласованиях. Первое время, конечно, приходилось тяжеловато. Выручало то, что практически всё население здесь худобедно изъясняется по-

английски. Что же до трудностей фонетики и грамматики скандинавских языков... На родине я недаром получил диплом магистра иностранной филологии, да и работоспособностью природа не обделила. Где-то через полгода после приезда я уже мог достаточно сносно общаться с продавцами, водителями автобусов и, само собой, соратниками по чёрному движению. Заказываем ещё по сто. Надо бы чтонибудь съесть, но совершенно нет аппетита. С утра еле заставил себя проглотить два тоста с рыбным паштетом. Запил вчерашним чаем. Язва и последующий цирроз печени - вот то, с чем рано или поздно обязан столкнуться любой уважающий себя блэкер. Хэллу весело. Он рассказывает, как после недавнего концерта Injury в Марселе в гримёрку каким-то образом пробралась в хлам укуренная девка и на жуткой смеси французского и английского умоляла порезать её специально принесённой с собой бритвой. Я слушаю

вполуха, а сам опять думаю, откуда в нём всё это? Никакого тебе тяжёлого детства, алкоголички-матери и садиста-отца, ничем не примечательная семья, даже в церковь по воскресеньям ходили. В одиннадцать Хэллу в руки попадает пластинка Black Sabbath, и его перемыкает. Стучит самодельными палочками по диванным подушкам, книгам и стеклянным банкам, ничего не зная из теории, на слух снимает навороченные нечётные ритмы. Помогает соседям по хозяйству за вознаграждение, все карманные деньги откладывает. Через год покупает первые барабаны. На них страшно смотреть, не то, чтобы стучать, и всё же Хэлл с компанией таких же малолетних придурков начинают собираться на репетиции в гараже чьих-то родителей. Поначалу они играют нечто невразумительное и атональное, длительностью редко превышающее минуту, однако ему это быстро надоедает. Именно в это время на свет появляется "Адский ненавистник", навсегда

оставивший Петера Акселя Нагеля в унылом католическом прошлом. Однажды, никто уже точно и не помнит как, на репетицию к ним попадает похожий на мумию чувак. Это Нильс Стиан Эйтун по кличке Thanatos, ему девятнадцать лет, он играет на бас-гитаре в группе из соседнего городка, и на днях у них должен состояться концерт в одном из полуподпольных клубов. Хэлл, не раздумывая, отправляется на выступление. Действо взрывает ему сознание и, едва вернувшись домой, он объявляет об уходе из коллектива (Devil`s Dogs - пацанов не хватило даже на сколько-нибудь оригинальное название). Теперь каждый день после школы Хэлл ездит к Танатосу. Он часами просиживает на репетициях его группы, а дома усердно разносит барабаны, повторяя и развивая услышанные темы. Уроки кое-как делает в автобусе. Родители не задают излишних вопросов по поводу того, чем он занимается. Кроме Хэлла в семье ещё двое детей, и

предкам достаточно того, что их сын возвращается по вечерам без запаха алкоголя или травы (до этого, впрочем, совсем недалеко). Вскоре Хэлл достигает таких успехов в игре, что Танатос решается на замену барабанщика. Новый драммер тут же берёт быка за рога и выступает с предложением сменить название группы. Действительно, Destruction звучит излишне тривиально. Вариант Injury (слово, увиденное Хэллом на тюбике какой-то мази для заживления ран) принимается благосклонно, и банда вгрызается в репетиции с удвоенной энергией. Танатос пытается присадить Хэйтера на оккультносатанерские темы, однако последнего это не слишком вдохновляет. Он торчит от игры, от энергетики барабанов, и идеология интересует его лишь постольку, поскольку хорошо вписывается в создаваемые им музыкальные вибрации. Следуют десятка три концертов в обшарпанных заведениях. Скромные гонорары за выступле-

ния "Ненавистник" целиком тратит на улучшение инструментов. Хэлл не разделяет убеждения большинства чернушников в том, что чем хуже ты звучишь, тем ты круче, ему хочется играть качественную музыку. Он не задумывается о том, что у чёрного металла отсутствует будущее. Во всей Норвегии число блэкушников не превышает пяти сотен, концерты проходят в глубоком андеграунде, нет ни малейших перспектив развития. Хэлл оканчивает школу и устраивается упаковщиком, чтобы оплачивать крохотную съёмную квартиру. Дальнейшее хорошо известно любому, кто хоть немного интересовался экстремальной музыкой. Самоубийство Дэда, поджоги церквей, многочисленные раны на теле Евронимуса, Викернес становится легендарной фигурой. Блэк-метал в одно мгновение приобретает мегапопулярность. За тысячи километров от эпицентра событий я покупаю кассеты с записями Burzum и Immortal, даже не подозревая, как это изме-

нит всю мою дальнейшую жизнь. Injury, вчера ещё ютившаяся на сценах размером три метра на три, оказывается в числе хэдлайнеров крупнейших европейских тяжевых фестивалей. Хэлл немедля бросает свой завод, навеки утвердившись в статусе безработного, и безраздельно отдаётся ударным. Сейчас у него собственный дом, мини-студия, такая же подвеянная, как и он сам, жена и маленькая дочь, на удивление тихое и милое создание. Хэллов телефон начинает вибрировать. Блэкер с последней моделью IPhone, да ещё и с темой из "Шрека" в качестве мелодии вызова - это покруче коней Апокалипсиса. "Бля, чувак, здорово", тридцать два норвежских зуба, всё как всегда. Хэлл демонстрирует мне экран, но я могу и не смотреть на фотоопределитель, чтобы безошибочно идентифицировать звонящего. Голос, отчётливо звучащий из динамика, невозможно спутать ни с чьим другим. Йорн Кьетил Берген,

сорок четыре года, женат, несколько месяцев назад родилась дочь. Ещё во времена Destruction стал именовать себя Schizophreniac, и это был тот редкий случай, когда блэкушная кличка отвечала действительности. Мать его умерла от вирусного гепатита, когда Йорну едва исполнилось десять. Отец, какой-то там политический деятель местного разлива, вскоре женился повторно. У новоиспечённой супруги было двое детей чуть старше Йорна, и с первых же дней совместного проживание они принялись превращать жизнь сводного брата в кошмар. Будущий Шиз в течение нескольких месяцев молча сносил тычки, уколы и затрещины, а потом на реке один из маленьких ублюдков толкнул его в прорубь. Йорн чудом выбрался из ледяной воды и даже не простудился, однако ничего не сказал старшим. Ночью, дождавшись, пока все в доме уснут, он на цыпочках дошёл до комнаты братьев, зажёг длинную спичку, какие используют для

разжигания каминов, и бросил её внутрь. Ковёр, на который попало пламя, занялся мгновенно. Обошлось без трупов, пожар быстро затушили, но с того времени всяческие издевательства прекратились. Теперь две несостоявшихся жертвы возгорания боялись Шиза, как огня, которым он намеревался их уничтожить. Йорн не отпирался по поводу содеянного, но так никому и не объяснил причины своего поступка. Отец отвёл его к психиатру, тот определил лёгкий невроз и прописал покой вкупе с успокаивающими. Неделю спустя Шиз утром явился в зал собраний своей католической школы, где учащиеся уже выстроились для традиционного исполнения молитвы, подошёл к директору и заявил, что не будет петь. В ответ на недоумённую реплику он просто повернулся и двинулся к выходу. Ошеломлённый директор попытался удержать его за плечо, и тогда Шиз ногтями распорол лицо почётного гражданина города. На этот раз всё

окончилось сменой школы и центром психологической реабилитации. Именно там Шиз познакомился с каким-то типом, который дал ему послушать запиленную кассету. Это был Venom. В тот день Йорн Кьетил Берген умер, а место его занял мизантроп Шизофреньяк. Он доставал где-то ксерокопии писаний Кроули, Остина Османа Спэра и ЛаВея, запоем слушал Merciful Fate и Bathory, долгими холодными вечерами терзал струны подаренной на день рождения гитары. Отец и мачеха, не подозревавшие, чем могут закончиться подобные увлечения, радовались тому, что отпрыск больше не доставлял им беспокойства. В пятнадцать Шиз познакомился с Танатосом. На тот момент последний ещё совмещал насилие над басом с воплями и рыками, но его певческой карьере пришёл конец, едва он услышал Шизовы вокализы. Тот уже тогда обладал достаточно низким для подростка голосом, и никто не ожидал услышать инфернальное вереща-

ние, невероятно громкое и пронзительное, которое понеслось у него из груди, почти заглушая гитарное тремоло. Шиз тут же стал штатным вокалистом Destruction. Гроул, скриминг, всякие шрики и инхэйлы - в то время об этом никто ещё не имел понятия. Тот, кто когда-то был Йорном Кьетилом Бергеном, просто вкладывал в свои выматывающие душу визги всю ненависть, скопившуюся у него в душе за недолгие годы жизни. В семнадцать он впервые попытался вскрыть себе вены (таких попыток у него будет ещё две, обе в состоянии delirium tremens). После трёх недель клиники он навсегда распрощался с домом, где родился, переехал на квартиру к Танатосу и устроился продавцом в продуктовом магазине. Днём он кое-как отстаивал у кассы, вечера же и большую часть ночей проводил на репетициях и концертах, беспрерывно поглощая отвратительного качества пойло. Когда Destruction станет Injury и начнёт собирать большие

площадки, резанье рук об оплетающую микрофонную стойку колючую проволоку станет Шизовой фирменной фишкой. Однажды он заявил, что если бы периодически не истязал себя, то давно уже был бы в могиле. Я склонен ему верить, ведь и сам знаю, что иногда душевная боль бывает настолько сильной, что заглушить её можно лишь причиняя себе физическую. Уже почти три десятка лет Шиз верещит в Injury, и даже одно время занимался с преподавателем, когда понял, что без использования специальных вокальных техник вскоре напрочь посадит себе связки. С годами он стал умереннее в употреблении алкоголя, не так давно женился на совсем молоденькой девице из провинции, которая тут же забеременела. Пару недель назад я наткнулся в Интернете на интервью, данное по телефону Великим и Ужасным "фронтменом самой титулованной блэкметал банды Европы". Журналистка утверждала, что в голосе Шиза слышалась не-

поддельная теплота, едва речь заходила о его дочери. По-моему, я так и не научился понимать этих людей. Воистину, душа блэкера - потёмки, и это, пожалуй, лучший комментарий по поводу сути феномена норвежского тяжеляка. Ещё в другой жизни при чтении "Lords Of Chaos" меня значительно больше историй о поджогах и убийствах интересовал вопрос о том, что на самом деле стоит за чёрной волной: психические девиации, социальный бунт или всё же проявления деятельности сил зла. Рассуждения о заложенной в генах ненависти к христианству, перегибах католического воспитания, отсутствии у скандинавов чувства юмора мало что объясняли. За годы вращения в тусовке ситуация не особо прояснилась, к тому же, как выяснилось, чернушных типажей было великое множество. -Всё, бля, чувак, давай, - Хэлл заканчивает разговор и кладёт телефон на стол. Оказывается, Шиз по каким-то семейным об-

стоятельствам не сможет посетить сегодня с нами выступление молодой блэковой группы Burning Heavens. Он немного потерял, слышал я пару их демок. Технично, спору нет, но без огонька, и это с таким-то названием. Хотя Рипер утверждает, что у них есть будущее. А пусть бы даже его и не было, я так и так пошёл бы на этот концерт. В городе, где я живу, всё равно больше нечего делать. Моя группа отдыхает после утомительного европейского тура, и остаётся лишь накачиваться виски с утра до вечера. Лучше уж я буду делать это в компании Хэлла и Рипа, чем в пустоте своей квартиры. -Ну что, чувак, ещё по сотке? - вопрошает Хэйтер. Лениво думаю о том, что это будет третья порция, и уже собираюсь кивнуть, как вдруг наше внимание привлекает серый джип, тормозящий у входа в кабак. Открывается дверца и наружу вываливается Свен Эрик Тендер, он же Reaper, сорок два года, разведён, детей нет, владелец "Inferno Records", одной из

крупнейших андеграундных студий звукозаписи в стране. На глаз в нём около двадцати лишних килограмм, он обожает тёмное пиво, мясо с кровью, дурь и несовершеннолетних проституток. А вот я его как раз недолюбливаю. Хэлла, хоть он и местами недалёк, можно уважать за преданность музыке, Шиза, с его суицидальным прошлым и десятками шрамов, в неискренности тоже не обвинишь, а вот Рипер... Рип делец, причём именно такой, каким и положено быть дельцу, нахрапистый, наглый, с поразительным чутьём на выгоду. Блэкметал для него в первую очередь источник дохода, остальное же, типа хайра до задницы, татуировок и пентаграммы на массивной серебряной цепочке не более чем атрибуты профессии. Рип, к слову, самый татуированный из нашей обычной компании, у него расписан весь торс, и руки забиты сплошным узором. Шизу татуировки не нужны - порезы на его тощем теле и вечные круги под глазами впе-

чатляют куда сильнее. У Хэлла на предплечье большое изображение древа Иггдрасиль и языки пламени на запястье. Мою спину украшает перевёрнутый крест, на левом плече чёрная птица, летящая на фоне багрового солнца, на правом - волк, воющий на луну. Крест я делал до эмиграции, птицу и волка уже в Норвегии. Что же до Рипера, то в одном ему надо отдать должное: большинство лучших блэковых альбомов последних двадцати лет вышли на "Inferno Records". Рип вламывается внутрь, с грохотом падает за наш стол и залпом заглатывает принесённый виски. Ему нет нужды беспокоиться по поводу дорожной полиции. Дела у студии идут достаточно хорошо для того, чтобы её владелец мог позволить себе личного шофёра. Выпиваем ещё по сто, и Рип хвастается своей новой пассией. Сомневаюсь, что у неё уже есть паспорт. Жена в своё время ушла от Рипа именно по причине его неуёмного блядства. Последнее, кстати, никогда не

было характерным для чернушного мира. Пьянство, наркота, осквернение церквей, самоубийства и убийства, а вот с развратом как-то не сложилось, а теперь все, кто выжил, и подавно переженились. Хотя изображать дойки на обложках альбомов всё ещё актуально. Наконец, предварительно приобретя в баре бутылку, мы отправляемся к выходу. На улице по-прежнему хлещет дождь. Забираемся в джип, откупориваем. До начала концерта остаётся не менее трёх часов, но Рипу ещё нужно за чем-то заехать в студию. Трогаемся. Прославленный барабанщик и хозяин знаменитой "Inferno Records" пьют и ржут на заднем сиденье, а я сижу рядом с водителем и смотрю в окно сквозь дождевые струи. Заворачиваем за угол и проезжаем мимо "Bang Bang Tattoos". Когда-то здесь работал человек, изобразивший на моём теле птицу и волка. Гуннар Эйнар Shelob Модваер, тридцать пять лет на момент смерти, никогда не был женат,

не имел детей, славился, как непревзойдённый мастер татуировки. Три четверти бойцов передового края чёрной сцены носят на себе рисунки и письмена, родившиеся под его руками. Я знал Шела три года, на протяжении которых этот человек целенаправленно шёл к смерти. Он не вскрывал себе вены и не лез в петлю, но ежедневно принимаемые им дозы алкоголя в сочетании с психотропами не оставляли сомнений в скорой развязке. Он пел и играл на гитаре в малоизвестной Hades Throne, которая в моих глазах выглядела интереснее многих признанных лидеров жанра. Пару раз мне доводилось присутствовать при Шеловых приступах белой горячки. То, что лилось тогда с его губ, было настолько омерзительным и одновременно притягательным, что ты физически не мог заставить себя прервать этот поток воспалённого сознания. Многие демоны, в изобилии населявшие внутреннее психопространство Шела, впоследствии перекочёвывали в песни Hades. Впечатле-

ние, сравнимое разве что с "Hvis Lyset Tar Oss" Burzum. При этом Шел не был кретином или вырожденцем. Он мало говорил о себе, но однажды, когда мы с ним крепко надрались после очередного концерта, признался, что блэк-метал искалечил ему всю жизнь. В юности он хотел стать художником, подавал надежды, но потом, подхваченный волной черноты, бросил училище, освоил работу с машинкой и с головой погрузился в андеграунд. Шел умер от остановки сердца на следующий день после своего тридцатипятилетия. На похоронах я безобразно напился, богохульствовал, а потом с зажатой в кулаке зажигалкой двинулся к кладбищенской часовне. Ребята из Hades скрутили мне руки и положили в багажник чьего-то автомобиля. Я очнулся в кромешной тьме и поначалу решил, что меня по ошибке похоронили заживо вместо Шела. На стук в крышку багажника и страшные ругательства, исторгаемые на родном языке, явились тюремщики, вызволили меня и помогли восстано-

вить провалы в памяти. Затем мы опять напились. Подкатываем к студии, выгружаемся и заходим внутрь. Беру у Рипа ключи и направляюсь прямиком в его кабинет, расположенный в дальнем крыле. Там, не снимая обуви, валюсь на кожаные подушки дивана. От алкоголя в голове стоит лёгкий шум, словно в морской раковине из прошлой жизни. Усталость настолько сильна, что уснуть явно не удастся. Остаётся лишь дождаться этого грёбаного концерта, влить в себя столько, сколько будет лезть, а потом как-то добраться домой и мгновенно отключиться. Есть шанс, что завтра утром я не стану похмеляться, а приму душ, выпью горячего чаю и всё же сяду писать "рыбу" для новой вещи. Всё это, правда, отстоит сейчас от меня на миллионы световых лет. Входит Хэлл. С собой он несёт коробку пиццы и наполовину полную бутылку. Приподнимаюсь и с трудом заставляю себя проглотить пару треугольников, запивая их вискарём. Хэлл уст-

раивается в кресле и начинает о чём-то вещать. Абстрагируюсь и от нечего делать рассматриваю развешанные по стенам сувенирные диски, свидетельствующие об уровне продаж альбомов, записанных в студии. Андеграунд, мать его так! Проходит сколько -то времени. Когда мне уже всерьёз кажется, что я наконец-то попал в ад, и пицца, виски и Хэллов трёп не закончатся никогда, появляется Рип. Допиваем остатки и, слегка покачиваясь, грузимся в джип. Снова ржание на заднем сиденье и барабанящие по стёклам дождевые капли. Возле "Девятого круга", популярного в блэкерской среде клуба, уже толпится немало желающих причаститься таинств бездны. Подъезжаем к служебному входу - генералам чёрной сцены не пристало смешиваться с рядовыми. Идём по коридору, обмениваясь приветствиями со знакомыми, и внезапно я понимаю, что сейчас отключусь, не успев поставить ногу на землю. Резко останавливаюсь, несколько раз мотаю головой. Хэлл

вопросительно смотрит, и я говорю ему продолжать без меня. Они с Рипом удаляются. Я делаю ещё несколько шагов и уже собираюсь свернуть в узкий аппендикс, в конце которого находится подсобка, как вдруг периферическим зрением замечаю её, движущуюся мне прямо навстречу. Она кивает Хэллу и Рипу, подходит всё ближе, а я стою на месте, не в силах пошевелиться. Вот мы оказываемся на одной линии, взгляды наши встречаются, и я улыбаюсь ей той самой улыбкой. Она слегка наклоняет голову и идёт дальше. Ханна Morgana Стьярвинд, двадцать восемь лет, не замужем, детей нет. Очень длинные светлые волосы, серые глаза, шведские корни, три года назад сыграла свой последний концерт на клавишных в составе симфо-блэк группы Desire Noir. В её профессорской семье знали и любили Пруста и Гессе, сама она лет с десяти писала стихи и прозу, а по окончанию школы играючи поступила на престижный факультет искусствоведения. Будучи на первом курсе,

попала в тусовку и стала Морганой. Она не бросала учёбу, очень мало пила, не употребляла наркотики и иронично относилась ко всеобщему увлечению сатанизмом и скандинавским язычеством. Мор сама подошла ко мне на одном из фестивалей и представилась. Она единственная женщина, к которой я чтолибо чувствовал после того, как закрыл за собой дверь в прошлое. Всё произошло очень быстро, с первых же дней знакомства было понятно, что это должно случиться, но вместо эйфории мы получили лишь очередную дозу страданий. По ночам она говорила мне о том, что так упорно искала, я рассказывал о своей жизни до эмиграции, и порой возникало ощущение, что мы на пороге того, чтобы найти ответы на все вопросы. Потом заря рассеивала тьму, волшебство исчезало, и вновь два одиноких человека тщетно пытались объяснить друг другу то, чего не понимали и сами. Наши группы играли на одних сценах, я напивался, и она отвозила меня домой,

никогда ни в чём не упрекая на следующий день. Мы обсуждали законспектированные ею лекции и мои новые тексты. Иногда эти моменты были прекрасными, но чаще, сидя напротив неё за столом, я чувствовал только раздражение и непреодолимое желание нажраться. При этом за всё время отношений у нас не произошло ни одной серьёзной ссоры. Расставаясь, мы почти ничего не говорили, слова перестали быть нам нужными. Перед тем, как покинуть её квартиру, уже стоя на пороге, я обернулся и неожиданно сам для себя улыбнулся. Это была грустная и немного растерянная улыбка, и она ответила на неё, прикрыв на секунду глаза. Мор окончила университет и работала в какой-то государственной культурной организации. Она ещё недолго играла в Desire, и после её ухода группа сильно сдала позиции. Раз в несколько месяцев мы случайно пересекаемся на тусовках, куда она по-прежнему ходит, хоть я не понимаю, зачем, и всегда

здороваемся так, как это произошло только что. Вспоминаю, как несколько дней спустя нашего прощания я сидел вечером на кухне, пил и в очередной раз пытался разобраться в своей жизни. Тогда-то я и подумал, что мне, возможно, даже нравится такое существование, когда не нужно ни за кого нести ответственность, и ты волен сколько угодно квасить и рефлексировать. Хорошенько покрутив в голове эту мысль, я встал из-за стола, разбил бутылку о край раковины и полоснул себя по внешней стороне левой руки. Нет, я не хотел умереть, я никогда не подходил близко к этому краю, мне просто необходимо было заглушить болью осознание того, в чём я так боялся себе признаться. Крови, к моему удивлению, было немного. Я вылил на рану остатки виски из стакана и позвонил в скорую. Меня отвезли в госпиталь и зашили там руку, не задавая лишних вопросов. Дверь в подсобку, к счастью, оказывается незапертой. Не за-

жигая свет, я пролажу между колонок, ощупью нахожу продавленную кровать, непонятно как оказавшуюся здесь много лет назад, и обрушиваюсь на неё, заставляя пружины взвизгнуть. В сознании мелькает мыслишка о том, что неплохо было бы перед сном приложиться к горлышку, и тут же чернота растворяет в себе икону блэкметал... -Как ты думаешь, ты сейчас на пике формы, или тебе ещё есть куда развиваться? -Если это пик, то тогда мне больше нечего делать на сцене. Смысл только в том, чтобы всё время двигаться. Когда я почувствую, что остановился, то уйду из музыки. -И чем ты тогда планируешь заниматься? -Ну, не знаю, может, буду разводить цветы, а может, порежу себе вены. -Ха-ха, отлично... Что ты можешь сказать по поводу вашего последнего альбома? Многие обвиняют банду в том, что вы полностью отошли от традиционной блэковой лирики и сосредоточи-

лись на социальных аспектах жизни, совершенно нехарактерных для этой стилистики. -Я делаю только то, что считает нужным моё внутреннее "я". Раньше мы пели о религии, когда тема манипулирования обществом при помощи веры казалась нам наиболее актуальной. Сейчас меня в большей степени беспокоят вопросы власти и ответственности. -Надо признать, твои тексты никогда не были, скажем... в струе. -Мои тексты такие, какие они есть, я не могу заставить себя писать тем или иным образом, я просто выражаю то, что чувствую. -Что для тебя важнее, музыка или идеология? Лично для меня музыка - это в первую очередь способ пропаганды идей, именно поэтому она должна звучать максимально убедительно. Тем не менее, я не отрицаю творчество, не несущее никакого побудительного заряда. Каждый имеет право просто развлекаться, если ему это по душе.

-ОК, а существуют ли вещи, которые ты бы хотел выразить в своих песнях, но пока не знаешь как? -Да. -И это... -Как жить, когда не знаешь как. -Сильно... Кстати, название твоей группы тоже не совсем, что ли, блэкушное. -На моём родном языке это звучало бы значительно интереснее. Disenchantment, раз-очарование. Ладно, попробую объяснить. В общем, есть enchantment, это когда ты очарован, не доволен, не весел, не умиротворён, а именно очарован, понимаешь? А потом это куда-то исчезает, и всю оставшуюся жизнь ты пытаешься найти очарованию замену, вот только у тебя херово получается. -На обложке последнего альбома Disenchantment изображён какой-то странный механизм. Что это означает? -Как я уже говорил, вся лирика пластинки вращается вокруг темы власти. Мне показалась логичной такая картинка - ну, типа, все мы винтики

или шестерёнки в Системе. Не думаю, что это лучший фронт кавер из когда-либо существовавших, но он, по крайней мере, обоснован. У меня вообще очень специфическое отношение к обложкам. Вершиной в искусстве оформления я считаю "Tonight`s Decision" Katatonia. Там, если помнишь, какойто полупризрачный тип стоит на рельсах и тянет вверх руку, а с неба к нему слетает ворон. Всё это в синечёрных тонах. Здесь валом возможностей для интерпретации. Кто-то увидит самоубийство, а кто-то (я, как ни странно, надежду). -Действительно, странно. А... -А больше всего мне хотелось бы записать альбом под названием "Blackers Smile In The Morning". Там будет фотка разгромленного гостиничного номера - битая посуда, размалёванные стены, всё вверх ногами, и два чувака в корпспейнте смотрят по телеку мульты и лыбятся. -Чудесно. Значит, руки на пенсии ты себе всё-таки резать не

собираешься? -А ты можешь с уверенностью сказать, что с тобой произойдёт ну хотя бы завтра? -Ну да, ты, наверное, прав. И последний вопрос. Рад ли ты, что переехал в Норвегию и сделал здесь карьеру? -Эмиграция позволила мне приобрести важный опыт. Я понял, что от себя никуда не убежишь. Я просыпаюсь резко, словно бы ктото распрямил внутри пружину, вытолкнувшую меня из сна. Вокруг царит кромешный мрак, как в багажнике автомобиля или в гробу, или в космическом вакууме, или в душе блэкера. Наверное, я действительно основательно подорвал себе психику, раз стал раздавать во сне интервью. Я, Николай Александрович Чернов, в тусовке известен как Параноид, тридцать семь лет, не женат, бездетен. Давнымдавно эмигрировал в Норвегию из приморского города в стране, когда-то входившей в состав империи, занимавшей одну шестую часть суши. Потом колосс в одночасье рухнул, лопнула экономика, сдулись дог-

мы. Несладко пришлось всем. Мы, дети перемен, росли в непонятном безвоздушном пространстве, где не существовало ни религии, ни государственности, ни идеалов. Спасибо родным, они сумели дать нам образование и привить какие-то моральные основы, но этого было недостаточно для того, чтобы заполнить пустоту внутри. Кое-кто сумел адаптироваться, вовремя крутнулся, заработал бабок и обрёл покой в лоне семьи. Многие спились, для кого-то наркотический трип стал последним путешествием. Остальные? В пятнадцать я впервые услышал блэк и ощутил, как пустота стала понемногу заполняться. В шестнадцать сел за разбитые барабаны в сыром подвале, превращённом в репточку. Интеллигентные родители не были в восхищении от увлечения единственного чада, однако и не мешали, а порой даже по мере возможностей спонсировали замену порванных пластиков. К тому же чадо без особых проблем поступило на бюджетное отделение факультета иностран-

ной филологии и в течение всех пяти лет обучения демонстрировало неплохие успехи в науках. Параллельно проходили бесконечные репетиции, менялись составы, кропотливо выстраивалось звучание. Несколько любовных разочарований оставили на душе свой след, но никак не повлияли на выбранный курс. Выпускные экзамены прошли почти незаметно, диплом лёг в ящик с прочими документами, пришла пора подумать о карьере. Денег, получаемых за концерты, хватало разве что на алкоголь, потребляемый до, во время и после оных, и я устроился на работу в Бюро переводов. Пять дней в неделю с десяти до шести, среднестатистическая зарплата и труд, не предполагающий творческого подхода. Там, в Бюро, я встретил девушку, с которой, как мне тогда казалось, мог бы разделить свои стремления. В течение года она ходила на все мои концерты, сидела на репетициях, радовалась удачам и поддерживала в часы сомнений. Потом тяжело заболел отец. Двадцать

шесть долгих месяцев он угасал, а мы с мамой хватались за любую возможность заработать денег на лекарства, чтобы хоть немного облегчить его страдания. Квартира пропиталась запахом больницы, я спал по пять часов в сутки, от постоянного нервного напряжения у меня начало дёргаться веко правого глаза. Неожиданно разразился кризис. Выяснилось, что в период финансового краха никого не интересовали ни мои познания в стилистике, ни переводы символистов. Я не могу осуждать её за то, что она, в конце концов, рассталась со мной. Она не была особо меркантильной, ей всего лишь хотелось семьи и простого женского счастья. Не знаю, суждено ли мне гореть за это в аду, но даже в самые чёрные времена я не прекращал играть. Более того, многие вещи, впоследствии вошедшие в репертуар норвежской версии Disenchantment, рождались именно теми бессонными ночами. Потом папа умер. Вернувшись с похорон, я посмотрел на постаревшую лет на пятна-

дцать мать и осознал, что не хочу больше иметь ничего общего с fucking родиной, которая пожирает плоть своих детей, высасывает их кровь, а оставшееся втаптывает в землю, чтобы из перегноя получить себе новую пищу. Я рассказал об этом маме. Она долго плакала и уговаривала меня, и в итоге всё же перебралась в оставшийся от бабушки загородный дом, переписав на моё имя квартиру. Я обменял её на комнату в коммуналке с неплохой доплатой. Полтора года бешеной работы были потрачены на то, чтобы сделать приличные демо-записи, сыграть концерты во всех возможных местах, наладить контакт с болееменее серьёзными продюсерами и убедить их в своей перспективности. Я пёр напролом, заражая всех своим безумием. И всё же то, что я получил вид на жительство в Норвегии, стало для ребят из Disenchantment полнейшей неожиданностью. Ещё более их шокировало моё заявление о том, что группа - это я, и мне же безраздельно принадлежат права на все

композиции. Я улетал в страну бесконечных дождей и кровавых закатов с двумя чемоданами и суммой, позволявшей несколько месяцев жить на съемной квартире при скромном питании. Две недели спустя я уже репетировал хорошо знакомый материал с новым составом, через полгода вышел первый мини-альбом. Мечта, не так давно казавшаяся несбыточной, начинала воплощаться. Прямоугольник света возникает в кромешной тьме, резанув по глазам. В дверном проёме появляется фигура Хэлла. В одной руке у него дымящаяся сигарета, в другой неизменная ёмкость со скотчем. "Бля, чувак, харэ массу давить, они уже начинают", - радостно изрекает лучший барабанщик андеграунда. Я не без труда поднимаюсь на ноги, протискиваюсь мимо "Ненавистника", попутно перехватывая у него бутылку, и начинаю движение туда, откуда доносятся первые, исполненные безысходности и боли ноты. Автор: Алексей Рубан

«И когда наступит день серебра, И кристалл хрусталя будет чист, И тот, кто бежал, Найдёт наконец покой...» Аквариум «Каменный уголь» Моему лучшему другу немного за тридцать, но седина уже давно поселилась в его волосах. Пару дней назад мы гуляли с ним по осеннему парку, радовались возможности провести в кайф несколько часов выходного и время от времени потягивали «Изабеллу» из пла-

стиковой литровой бутылки. Мой друг был в хорошей форме. Одну за другой он выдавал весьма качественные хохмы, и я даже почувствовал возмущение от того, что у меня отнимают пальму первенства в любимом занятии. «Мы – посеребрённая молодёжь», - сказал внезапно мой собеседник, с улыбкой проведя рукой по волосам. Я долго смеялся, а потом задумался над этой удивительно точной метафорой. Действительно, нас никак не отнести к тем самым золотым,

мы не глотаем таблетки в туалетах клубов и не возим в дорогих авто длинноногих спутниц на одну ночь. Мне нравится серебро, в нём есть честность и самодостаточность, в отличие от конформизма жёлтого металла. Вы, конечно, можете придраться к слову «молодёжь», попытаться уличить нас в попытке облегчить свой багаж на пятокдругой лет. Это не так, да и какой смысл лгать самому себе, если внутренний прокурор по-прежнему исправно несёт службу? Думаю, лидер «Сплинов» Саша Васильев прекрасно понял бы то, что я имею в виду. «Любая строка - это шрам на лице, след осколка, засев в голове, он не даст никому постареть»... Очень хочется думать, что

даже перейдя в категорию тех, кому за «...десят», я останусь молодым. За это придётся расплачиваться неустроенностью, духовным сиротством, постоянным ощущением конечности и бессмысленности всего и вся. Но я не хочу, чтобы эта боль проходила, пусть она появляется в самые неподходящие моменты, пусть обжигает, заставляя идти вперёд. Иначе вместо благородного серебра меня покроют бронзой и поставят на полку, где я благополучно буду пылиться и обрастать мхом. Мы – посеребрённая молодёжь, лишённая истории и идеалов, сотни

раз проданная, разочарованная, отчаянно надеющаяся на невозможное чудо. Мы не верим ни священникам, разглагольствующим о небесном рае, ни политикам, обещающим этот рай на земле. Мы идём своим путём, странным и кривым, самым сложным, потому что он свой. Иногда нам случается напиваться, падать и усыпать прямо посреди дороги. Проходит время, бездыханные тела возвращаются к жизни, поднимаются на ноги и движутся дальше. Вместо того, чтобы обустраивать свой быт, посеребрённая молодёжь царапает

стихи на попавшихся под руку клочках бумаги и записывает на дешёвые диктофоны рок-н-ролльные песни. Она сомневается во всём, в первую очередь в себе, и принимает решения руководствуясь интуицией, а не логикой. Она говорит много умных слов, но всякий раз оказывается голой перед лицом любви. Во сне нам видится приход дня серебра. Мы вряд ли дождёмся его наступления наяву, и поэтому просто продолжаем пить вино в парке под осенним небом. Автор: Рубан

Алексей

Был знойный полдень, пытавшийся, казалось, расплавить, растворить все в раскаленном и зыбком июльском мареве. Воистину, это был Час Солнца. Но мне было хорошо. Покачиваясь под вековыми соснами в кресле-качалке на даче, милостиво ограждаемый со всех сторон сосновыми ветками-руками, я блаженствовал. Пьянящий аромат хвои, веяние накопленной соснами за ночь прохлады, игра света в бесконечных лабиринтах сосновых веток, прорывающееся иногда сквозь сосновую прохладу веяние раскаленного полдня — все это склоняло сознание на грань сна и яви, сказки и реальности. А тут еще два луча, прорвавшиеся сквозь хвою, затеяли забавную игру. Один из них упал на мою правую руку, другой — на левую, вот они синхронно поднялись по рукам, брызнули мне в глаза светом, потом

соединились в одно световое пятно, опустились и застыли на солнечном сплетении. Застыли надолго, поэтому постепенно потоки расслабляющей тело, но бодрящей дух энергии пронизали все тело, его наполнила тонкая вибрация, и вот оно словно перестало существовать. Глаза закрылись в истоме, тандем игрунов-лучей поднялся от солнечного сплетения и застыл на полузакрытых глазах — и все, я был уже не здесь, я слился с этими лучами, они стали единственной реальностью моего восприятия, моими глазами и ушами. И вот что я увидел и услышал: СВЕТОЗАР (ангел, пославший правый луч): Брат Кругосвет, а давно ли ты здесь? КРУГОСВЕТ (ангел, пославший левый луч): Давно, брат Светозар, давно, почти что с начала эпохи Великого Рассеяния, когда я и дру-

гие Патриархи были посланы осветить и оживить Пространство, охраняемое Теневым Стражем, всю эту совокупность теневых лабиринтов. СВЕТОЗАР: Так ты один из Патриархов! Слава Отцу нашему Небесному, я нашел тебя! Ведь я, собственно, тоже послан с миссией в это Теневое Пространство, должен реализовать здесь свой опыт Светотворчества, при этом мне сказали, что в дебрях теневых лабиринтов только Патриархи смогут помочь мне понять, что к чему, и обещали тесное взаимодействие с одним из вас. Слава Отцу Небесному, что я так быстро тебя нашел! А то я начал уже теряться, блуждать, все так странно здесь, не то, что дома. Кстати, была ли уже перед твоей посылкой Сфера Пульсирующих Световихрей? Я, собственно, оттуда, там рожден. Здесь, в теневых лабиринтах, начинаю уже тосковать по Сфе-

ре. Какое же это блаженство — лететь в Пульсирующих Световихрях, переплетенных в братском единении, в едином порыве Светотворчества! О, этот танец постоянного обновления, берущий начало в самом средоточии Воли и Сознания Отца нашего Небесного и оформляемый в недрах Солнца! КРУГОСВЕТ: Когда я был послан, Сфера Пульсирующих Световихрей уже была, но она только начинала развиваться. Насколько знаю, цель ее развития — вполне проявить, оформить замысел Отца относительно Пространства, охраняемого Теневым Стражем. Я был послан в это Теневое Пространство для обеспечения в нем единства кругового, повсеместного присутствия Света. Так я должен был подготовить Теневое Пространство к реализации в нем замысла Отца. СВЕТОЗАР: Расскажи подробнее о Теневом Страже. Слышать о нем слышал много, но воочию представить его роль,

видимо, смогу только теперь. Ведь до этого я пребывал только в сфере Света, и мне было трудно представить что-либо противоположное Свету. КРУГОСВЕТ: Должность «Теневой Страж» — это должность царя, правителя теневых, отрицающих Свет сторон нашей жизни. Например, тенью такого светового качества, как «щедрость» является, естественно, «скупость». Щедрость – это щедрое дарение Света, Любви, скупость — улавливание и удержание этого Света и плодов Любви, сопровождаемые нежеланием с кемлибо ими делиться. Совокупность теневых сторон жизни мы и называем Теневым Пространством. Теневой Страж, естественно, полностью подчинен и подотчетен Отцу Небесному, но при этом он осуществляет специальную функцию, которую можно было бы определить, как создание, оформление и сохранение Пространства, в котором личностные свойства Отца Небесного раскрываются через их

теневое отображение, которое хотя и является их отрицанием, но отрицанием подробным, детальным. Таким образом, Отец Небесный, будучи единым, являет и раскрывает нам Себя через детальное множественное отрицание атрибута Своего единства, через детальный теневой анализ, через множество теневых артефактов. СВЕТОЗАР: Брат Кругосвет, такая форма познания Отца Небесного очень грустна и противоестественна для меня! Я привык воспринимать Отца Небесного непосредственно, всем существом своим, сколько вмещаю, а не через теневой портрет Его свойств! КРУГОСВЕТ: Любой дух после появления на свет воспринимает Свет и Любовь Отца Небесного вначале теневым образом, то есть путем восприятия и удержания полученных Света и Любви, без существенной отдачи другим, ибо проявленность этого духа только формируется. Отец Небесный творит нас по Своему образу и подо-

бию. Сотворенность по Его образу означает наличие у каждого из нас, пусть и многократно уменьшенных по масштабам, тех же возможностей и способностей проявления, что есть у Него. Для развития этих, данных при появлении на свет, способностей помнить, мыслить, творить, выбирать, оценивать, сравнивать и все такое прочее, для развития всего этого духу необходим теневой период обучения, когда он в основном воспринимает и удерживает что-то. Сотворенность же по подобию Отца Небесного означает возможность уподобляться Отцу в передаче другим тех Света и Любви, которыми Он нас перед этим

одаривает. Это тебе хорошо знакомо, ибо у таких, как ты, духов, теневой период обуче-

ния очень краток. Ты и такие, как ты, вы почти сразу стремитесь даже немногое пока освоенное сразу использовать для передачи Света и Любви кому-то, вы изначально прозрачны для Света и Любви Отца Небесного. Тем не менее, способности теневого восприятия Света и Любви есть и у вас, они необходимы, чтобы каждый из вас мог формировать уникальный, индивидуальный образ Света и Любви, и потом сразу же этот образ, эти индивидуально окрашенные, личностно преломленные, Свет и Любовь передавать другим. Потому через

таких, как Ты, Отец Небесный тоже раскрывается, но световым, славным образом. Именно ты и подобные тебе формируете Славу Отца Небесного, сложенную из ваших уникальных, индивидуальных образов Света и Любви. СВЕТОЗАР: Благодарю, брат Кругосвет, за то, что в этом, не знаемом мною доселе, Теневом Пространстве помогаешь мне понять мое место. Однако все равно грустно и больно видеть тех духов, которых я вижу здесь, в Теневом Пространстве погруженными в какое-то непонятное и по видимости бесцельное блуждание по теневым лабиринтам. Они, получается, забыли, что это такое — световое, славное восприятие Отца Небесного, неотделимое от передачи другим получаемых от Него Света и Любви? КРУГОСВЕТ: Да, забыли… Но для того мы с тобою сюда и посланы, чтобы кому-то из них напомнить о возможности и необходимости светового, славного

восприятия Отца Небесного, других же заново научить сему. СВЕТОЗАР: Хорошо. Но расскажи мне все-таки, как они оказались в таком состоянии, почему забыли очевидное, приносящее радость, полноту бытия, полноту смысла существования? Как это вообще возможно — не ценить и не хранить благодатность состояния передачи другим даруемого Отцом Небесным? КРУГОСВЕТ: Правильный вопрос. Здесь мы подходим к очень непростым особенностям теневого восприятия духами даруемого Отцом Небесным, особенностям, приводящим к уловлению некоторых из них в лабиринты Теневого Пространства. Чтобы понять более подробно трудности теневой подготовки к последующему служению в Свете, более подробно сформулируем цель этой подготовки. Из уже сказанного мною явно следует, что теневое восприятие духом даруемых Отцом Небесным Света и Любви

необходимо для того, чтобы в многообразии теневых проявлений, через которые раскрывает Себя Отец Небесный, дух мог найти то сочетание атрибутов Отца, раскрываемое пока что теневым образом, которое он, этот дух, призван раскрывать уже бесконечно долго световым, славным образом, передавая другим именно то сочетание оттенков, цветов Света и Любви, которое только он, этот дух и способен световым, славным образом передавать. Живущим на Земле Отец Небесный сообщил об уникальной способности каждого духа вполне определенным, неповторимым образом участвовать в формировании Его Славы, например в таких словах: «И уже не будут учить друг друга, брат брата, и говорить: «познайте Господа», ибо все сами будут знать Меня, от малого до большого, говорит Господь, потому что Я прощу беззакония их и грехов их уже не воспомяну более» (Иер. 31, 34), «Имеющий ухо слышать да слышит, что Дух говорит церквам:

побеждающему дам вкушать сокровенную манну, и дам ему белый камень и на камне написанное новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто получает» (Откр. 2, 17) Упоминаемое здесь «новое имя» и есть то уникальное сочетание атрибутов Отца Небесного, которое данный дух должен всей своей жизнью выражать… Для живущих на Земле понятен будет, наверно, такой образ: в свето-цветовой палитре, используемой духами для славного, светового раскрытия Замысла, Личности Отца Небесного каждый дух может пользоваться только своим сочетанием красок, и никто другой этим сочетанием красок пользоваться не может. Теневому периоду восприятии Отца Небесного в этой картинке соответствует нахождение каждым духом своего сочетания красок, изготовление, «замешивание» этого сочетания и обучение пользованию им для участия в формировании Славы Отца Небесного. Другой образ, также понятный

живущим на Земле: в калейдоскопе Славы Отца, где зеркала — это способности духов воспринимать, отображать в сознании посылаемое Им, в этом калейдоскопе индивидуальности каждого соответствует ровно один фрагмент цветного стекла в воспринимающем Свет донце калейдоскопа, фрагмент строго индивидуальной формы и уникального цветового оттенка. Однако подготовка к столь славному служению происходит все-таки в Теневом Пространстве, в котором каждый дух должен найти свой способ прославления Отца Небесного, не остановившись на полпути и не соблазнившись какими-то промежуточными целями. Почему Отец Небесный сразу не дает каждому подходящее для служения только ему и не ставит сразу на служение? Потому что Ему важно, чтобы каждый дух имел личное желание и опыт отказа от промежуточных форм прославления Отца Небесного ради более совершенных, более точно выражающих

его, духа, уникальный талант по прославлению Отца. Это процесс бесконечный, и каждому духу предстоит неисчислимое число раз менять форму служения, переходя в миры, где все более точно и четко будет проявляться его уникальный духовный талант… Только дух, утвердившийся на этом жертвенном пути, для которого переход из мира в мир становится нормой жизни, только такой дух способен стать вечным обитателем Царства Отца. Главная опасность для тех, кто только утверждается на этом пути — перестать воспринимать Свет непосредственно от Отца Небесного, приняв Свет отраженный и уловленный, далее скажем кем, за Свет, посылаемый Отцом. Это бывает с теми, кто перестает отдавать, перестает уподобляться Отцу Небесному в Любви, ибо только жертвующему Отец Небесный дает Свой Свет непосредственно, как и сказано живущим на Земле: «И отдашь голодному душу твою и

напитаешь душу страдальца: тогда свет твой взойдет во тьме, и мрак твой будет как полдень» (Ис. 58, 10). Не следующих этому улавливают иллюзорное величие, красота промежуточных состояний…Таковые, будучи лишены непосредственной, обновляющей связи с Отцом, застревают в замкнутых мирах, освещаемых уловленным Светом — в теневых лабиринтах. Тем не менее, нам с тобой предстоит помогать духам выходить именно из этих состояний, посему рассмотрим деятельность Теневого Стража, хозяина Теневого Пространства и отличительные особенности этого Пространства более подробно. Рассмотрим отрицание Теневым Стражем таких основных свойств Отца, как Свет, Единение, Любовь. Теневой Страж ограничивает и вместе с тем оформляет распространение Света, воздвигая разного рода препятствия, через это он создает области жизни, где Свет или присутствует частично или как бы почти от-

сутствует – области Тени. Через это он заменяет Световое Единство Теневым Разнообразием. Далее, если для областей Света характерно распространение Света, живая изменчивость, Светотворчество, то для областей Тени характерны захват и удержание Света, придание его присутствию максимально неизменных форм, постоянно длящаяся инспекция неизменности этих форм, создание правил удержания форм и активно действующих центров удержания форм. И если Любовь можно, наверное, определить как силу, стремящуюся объединить все проявления Света, то основное проявление деятельности Теневого Стража заключается в объединении всех проявлений Тени, эту деятельность можно определить как Теневое Администрирование. Теневое Администрирование действует силой, по сути противоположной Любви, поскольку максимально разобщает проявления Света, как бы скрывая, растворяя их в Теневом Разнообра-

зии. И если мы видим, что для центров проявления Света, Любви, Светотворчества характерно взаимное дополнение, то для центров сохранения форм характерна тяга ко взаимному поглощению, если же какието центры сохранения форм и дополняют друг друга, то только будучи поглощены каким-то более сильным центром. Поглощение одним центром сохранения форм другого центра неотделимо от частичного или полного разрушения своеобразия поглощаемого центра. И эта сила, разрушающая своеобразие поглощаемого центра, есть ненависть — сила, противоположная Любви. Таким образом, можно еще и так обрисовать и определить облик Теневого Стража: это деятель, занимающийся Теневым Администрированием и действующий ненавистью, отрицающей Световое Единство и утверждающей централизованное под его управлением Теневое Разнообразие. Таким образом, у Теневого Стража есть определенное Теневое Величие, ко-

торым он может увлекать тех духов, которые перестали отдавать, жертвовать в любви, и из-за этого потеряли живую, обновляющую связь с Отцом Небесным. СВЕТОЗАР: Да, брат Кругосвет, от твоего рассказа о Теневом Страже и об установленных им порядках в Теневом Пространстве что-то мне как-то даже не по себе стало, как будто наизнанку вывернули! Так как же мы будем с тобой взаимодействовать, оживляя Теневое Пространство, просвещая его? КРУГОСВЕТ: Как я уже сказал, мною обеспечено единство кругового, повсеместного присутствия Света в Теневом Пространстве, даже в самых труднодоступных местах его теневых лабиринтов. Основной метод, которым я действовал — я проследил пути рассеяния Света от Единого Источника по теневым лабиринтам и преобразовал знание этих путей в знание путей возвращения к Единому Источнику. После этого я буквально прильнул к каждому

из проявлений Света в Теневом Пространстве, соединив их собой, своим знанием и видением путей их рассеяния от Единого Источника и знанием и видением путей их возвращения к этому Источнику. Непростая задача! Но она выполнена. В итоге мною было порождена среда соединения всех разрозненных, уловленных Теневым Стражем проявлений Света, они все оказались соединены знанием их связи с Отцом Небесным. По отношению к этим проявлениям Света порожденная мною среда их соединения

стала Матерью Смыслов, ибо она является живой памятью о связи каждого такого проявления Света с Отцом Небесным, а значит и о содержащемся в этой связи смысле его существования. И эта порожденная мною Матерь Смыслов, нуждается, как я теперь понимаю, в соединении с тобой, Светозар, несущим живой опыт Светотворчества. Ваш брак, ваша любовь нужны для возвращения к Отцу Небесному уловленных Теневым Стражем проявлений Света, для умножения Славы Отца. После

соединения с тобою Матерь Смыслов получит новое качество и новое имя – Заря Смыслов, ибо станет Зарей воскресения, зарей новой жизни для обитающих в Теневом Пространстве. Таким образом, брат Светозар, мы должны объединить наши усилия, как и полагается Сынам Света. Наши усилия, будучи объединены, преобразят этот Теневой Мир. Да будет сие ко Славе Отца нашего Небесного, благословен Он! Вперед же, ко Славе Отца нашего! Автор: Цыплаков Петр

Вдруг подумалось: рассказывая, на старости лет, о своей жизни, придётся очень часто использовать оборот «с одной и с другой стороны». Даже сейчас, оглядываясь на какие-то моменты из недалёкого прошлого, я могу (приняв, предварительно, позу мыслителя), сказать, что каждое отдельное событие, как и их совокупность, имели одновременно две стороны. Зачастую, положительного и отрицательного характера. Одно вытекало из другого, или же каким-то образом друг друга подкрепляло. Я родился на далёком Севере, где в небе видно северное сияние, овеянное таким количеством романтики и даже мистики. Мы, (я, мама, папа и бабушка), жили в небольшом домике на окраине одного ничем не примечательного селения. Когда в небе появлялось северное

сияние, бабушка ворчала, мама с папой ругались, а я чувствовал, как преображалось моё восприятие мира. Точнее – мирка. Вообще, тот факт, что мои родители ругались, был неоднозначным. Именно с него начинались двойственности. В тех краях люди говорят очень мало, только в случаях крайней необходимости, что ужасно скучно, а во время споров мама и папа выдумывали своеобразные речевые обороты, обмениваясь ими без перерыва около пяти, а то и пятнадцати минут. Я лежал на кровати и наблюдал за развитием родительской беседы, до того они были забавными. С другой стороны, я понимал, что подобные моменты пагубно отражались на семейной жизни, ибо уже очень скоро мама собрала мои и свои вещи в огромный чемодан. Я помню, как сидел дол-

гое время верхом на этом чемодане и не понимал, в чём заключается моя задача. А после к дому подъехала огромная жёлтая машина, в которую мы с мамой уселись. Из-за водительского сиденья ко мне повернулось толстое красное лицо с седой бородой и в странной, съехавшей набок шапке. Лицо слишком членораздельно информировало меня о том, что мы уезжаем в новую жизнь. Я видел, как мама улыбается, что случалось с ней довольно-таки редко, поэтому быстро успокоился. С этим событием у меня действительно началась новая жизнь. Даже не смотря на то, что сама жизнь началась недавно, ведь мне на тот момент было пять лет, я уже успел сменить своё окружение. Теперь мы жили втроём в большом и светлом доме: я, мама и Толстое Лицо

(которого, кстати, звали Седрик, но это мало кого волновало, особенно меня). Снег выпадал раз в год, и то, не держался дольше месяца, превращаясь в мутную кашу. Что же до северного сияния… Толстое Лицо позаботился и об этом. В моей комнате на потолке была точная копия оного, что очень меня раздражало и злило. Я сам себе напоминал пингвина в зоопарке, бездумно глядящего на изображение ледяных глыб на стене вольера. Хотя, я не был злым, скорее наоборот, излишне добрым. Я кормил всех зверей в округе, охотно делился игрушками с соседскими детьми, а их было

очень много (и игрушек, и детей), был вежлив со старшими и читал много книг. Маму я практически не видел, она всё время работала, а Толстое Лицо иногда катал меня на машине и водил на футбол. Я даже стал забывать о тех краях, из которых родом, если бы не одно задание, данное в первый день обучения в школе: рассказать о своём доме. Тогда в голове моей стали всплывать причудливые образы маленького селения. Всё это я перенёс на бумагу, кое-где приукрасив, кое-где добавив тех причудливых оборотов, которые встречал в книжках. Очень

гордо подписав свой листик «Самюэль Бигг», я ждал следующего дня, что бы узнать результаты. Каково же было моё разочарование, когда учительница, прямо возле моей аккуратной подписи начертила свою ужасную единицу, дописав варварским почерком «не понял задания». Именно в тот момент я потерял всяческую надежду извлечь из образования хоть какую-то пользу. Годы шли, и разочарование первоклассника не помешало мне с отличием окончить школу, порадовав тем самым маму и Толстое Лицо. Кстати говоря, отчим, од-

нажды, поинтересовался, почему я так его называю. Пришлось выкручиваться и врать, что он очень напоминает мне индейца, а быть индейцем – честь, как и носить прозвище, подобное индейским именам. Тогда он задумчиво взглянул на меня и нарёк Могучим Тополем. Первое, как и второе – ирония, ибо я никогда не был из числа тех, кого можно назвать «могучим», а на тополя у меня аллергия. Я и не говорил, что Толстое Лицо был дураком. Таким образом, из северного мальчишки я превратился в среднестатистического юношу. Отличали меня только яркоголубые глаза, светлая кожа и чёрные волосы, так редко встречающиеся у каштановорыжих представителей этих краёв. Снова двойственность: за белоснежную кожу меня любили девушки, полагая, что я выгляжу интереснее смуглых парней, но прогулки на солнце всегда заканчивались ожогами, что тут же девушек и отпугивало. Я очень редко вспоминал Север. А даже когда вспоминал,

не заходил дальше вида неба в периоды северного сияния. Кстати говоря, с рисунком на потолке я расправился как только стал достаточно высоким, что бы до него дотягиваться. Теперь там красуются незатейливые ровные полосы всех оттенков белого цвета. Пришло время поступать в университет. Для этого понадобилось покинуть город, который меня, с определённого момента, заставили называть родным. Прокол случился лишь тогда, когда во время заполнения документов вместо привычного и сухого названия мегаполиса я указал крякающее и длинное имя своего загадочного селения. После, правда, перечеркнул, на какую-то секунду почувствовав себя предателем. Нахмурив брови, я ещё тщательнее перечеркнул название деревушки и ровными одинаковыми буквами вывел нужное. После обернулся по сторонам, что бы проверить, не уличил ли меня кто в подмене. Да, я не наигрался в детстве. В день отъезда в другой город я долго

спал и совсем не нервничал, чего не скажешь о маме и Толстом Лице. Они всё время суетились и куда-то спешили, попеременно целуя и обнимая меня, подкладывая в чемодан всё новые и всё более и более ненужные предметы. Мама несколько раз смахивала слёзы, Толстое Лицо тряс мне руку и давал последние наставления. Было приятно и неприятно одновременно. С одной стороны, я чувствовал себя (наконецто) членом семьи, с которым трудно расстаться. Но с другой стороны, меня съедало чувство стыда, ведь я за всё время и пальцем не пошевелил во благо этой самой семьи. Именно потому, по дороге на вокзал, я попросил Седрика (впервые изменив привычной кличке) остановить машину около магазинчика, выскочил и через секунду вернулся с огромным букетов цветом, тут же вручив его матери, от чего она расплакалась ещё больше. Сев в вагон нужного мне поезда, я долго смотрел в окно. Платформа вокзала оставалась всё дальше

и дальше, а вместе с ней и мама, машущая вслед букетом и Толстое Лицо, всеми известными ему жестами желающее мне удачи. В какой-то момент я даже немного прослезился, удивившись тому, как оно, оказывается, бывает. В университете мне сразу понравилось, ведь теперь я мог изучать литературу сколько душе угодно и не отвлекаться на мрачно-серые математические формулы и приторно-алые химические элементы, коими меня так упорно нагружали в школе. Атмосфера неповторимая: в общежитии жизнь кипела, все двигались в каком-то хаотичном порядке и все были искренне этому рады. А в университете царила приятная прохлада, которую впитывали сами студенты, становясь послушными и заинтересованными. Преподаватели любили свои предметы, своих слушателей и, казалось, свою жизнь, (с чем, конечно, каждый из них поспорил бы). Даже тут меня встретили двойственности. Они настолько плотно вошли в мою жизнь, что

и соседи по комнате у меня были близнецами: два одинаковых как две капли воды парня с абсолютно разными характерами. Вся моя университетская жизнь сводилась к вынужденному общению с соседями, запойным чтением книг, иногда довольнотаки бездарных, и редкими вылазками на какие-то вечеринки. Со студенческих гуляний я уходил рано, просидев час-два (из вежливости) на диване со стаканом пива и редко заводя с кемнибудь беседу. Я не был душой компании, скорее, играл роль молчаливого парня, с которым можно поделиться чем угодно, выплакаться в относительно мужественное плечо и больше никогда не встречаться. Изрядно выпившие девушки подсаживались, время от времени, и, не называя своих имён, равно как и не спрашивая моего, вели повествования о несчастной любви или ссорах с родителями. Из их монологов я мог сделать вывод, что истории у людей отличаются одна от другой крайне редко. Парни-громилы

относились ко мне со странной уважительностью, не смотря на то, что я не играл в рок -группе, не покорял женских сердец, не дебоширил, не слыл сорвиголовой и не участвовал в спортивных соревнованиях. Со стороны я выглядел, должно быть, скучным и немного мрачным… да, собственно, так оно и было, до определённого момента. Я из тех людей, которые просто не могут расслабиться, находясь в компании. Виной всему, должно быть, врождённая стеснительность и скромность, но я не мог ни есть не пить в присутствии чьихлибо глаз, пусть даже они не были обращены на меня. Зато в одиночестве я напивался, притом довольно-таки крепко. Мне нравилось бродить по ночным паркам, меряя шагами опустевшие аллеи, отхлёбывать прямо из бутылки красное вино и представлять себя в роли клошара, которому наплевать на всё, кроме алкоголя и сомнительной благополучной жизни на чердаке или в подвале. А потом я возвращался в свою комнату в чистом

и сухом общежитии, укладывался на свежую кровать, немного страдал от очередной двойственности, немного жалел, что держусь особняком, немного мурчал себе под нос песенки собственного сочинения и, наконец, усыпал. По утрам я, как правило, просыпался на час-два раньше, чем того требовало расписание. Я лежал в кровати и думал о себе. Нет, меня нельзя назвать эгоистом, я был бы даже рад, приди мне на ум кто-нибудь другой, но, увы, одиночество брало верх над всем. Никак не получалось ответить на вопрос: «А правильно ли я живу?». От этого становилось грустно, голова болела от количества выпитого на кануне красного вина, ноги гудели от длительной ходьбы, а в душе зияли дыры. Все эти ощущения никак не могли подтолкнуть меня к ответу «Да», но и отрицательный ответ так же не подходил под данную ситуацию. Должно быть, я просто скучал. Соседи по комнате, проснувшись, кидались к окнам, открывая их настежь и выго-

няя из помещения исходящий от меня запах вчерашнего благополучного пьяницыклошара. Я обиженно брёл в ванную, а они всё размахивали руками в воздухе, как бы давая воображаемые пощёчины моему амбре. Уже через час я занимал своё место в аудитории, чего бы точно не сделал вчерашний благополучный клошар. А жаль. Вот тут было бы логично рассказать о том, как Север снова вернулся в мою жизнь. А произошло это одним октябрьским вечером, когда я мирно сидел в кафетерии, перелистывая свой ежедневник. На одной из страничек у меня были выписаны фамилии всех преподавателей, предметы которых я слушал на своём курсе. Среди прочих мне в глаза бросилось «Бигг». Неужели, тут есть мой однофамилец? Это, надо сказать, явление довольно-таки редкое, особенно для подобной фамилии. На тот момент я не придал этому факту значения, но в преподавателя стал вглядываться всё пристальнее и пристальнее. Пытался по-

нять, почему один только взгляд на него порождает у меня в голове целый рад ассоциаций с далёким Севером, заставляя сжавшиеся в глубине памяти картинки разворачиваться в целые сюжеты, схваченные ещё детским сознанием. Нетрудно догадаться, что преподаватель истории оказался моим отцом. Это был высокий и стройный мужчина пятидесяти лет. Одевался всегда аккуратно, говорил негромко, но очень уверенно, вызывая уважение у студентов. Гладко выбрит, рубахи выглажены, автомобиль тщательно вымыт и так далее. Побеседовав с одним из старшекурсников, я узнал, что профессор Бигг приехал с Севера достаточно давно, живёт один, каждое утро гуляет с собакой и раз в год выезжает в санаторий. Я ничего не предпринимал, кроме робкого пересаживания на первую парту с любимой последней во время лекций профессора Бигга. На самом деле, я ждал чего-то, непонятно чего. И дождался зимней сессии. Во время экзамена по ис-

тории меня жутко колотило от нервов, чего не случалось никогда ранее, хотя предмет я знал отлично, ведь учил его с особым старанием по сразу нескольким, вполне понятным причинам. Вот я захожу в аудиторию, сражусь за стол напротив профессора и замираю. – Фамилия. – бесстрастно произносит преподаватель не отрывая глаз от бланка. – Бигг. – Нет, не моя фамилия, Ваша. – Моя фамилия Бигг. Профессор взглянул на меня поверх очков. Какое-то время мы сидели молча, а после, он, словно пробудившись от короткого сна, стал задавать мне вопросы по предмету, на которые я с удовольствием отвечал, чувствуя гордость и за себя и за экзаменующего одновременно. После того, как в бланке против моей фамилии образовалась отметка «отлично», профессор предложил встретиться вечером в кафетерии, на что я, не раздумывая, дал согласие. Нервы, вызванные экзаменом, сменились на нервы от предвку-

шения предстоящей встречи. В назначенное время я вошёл в кафетерий и обнаружил там профессора Бигга, поменявшего привычный строгий костюм на мягкий синий свитер. Разговор шёл очень легко и непринуждённо. Он интересовался моими увлечениями, моей жизнью в мегаполисе, людьми, с которыми я общаюсь и впечатлениями от университета. После, мы стали обсуждать музыку и литературу. Нет ничего удивительного в том, что наши вкусы совпадали практически полностью, и мне становилось всё сложнее обращаться к своему родителю (а в этом у меня уже не было никаких сомнений) на «Вы», соблюдая субординацию. И тут я сделал первый, наверное, во всей жизни решительный шаг – я заговорил на давно забытом диалекте тех краёв, из которых прибыл. Точнее, из которых мы оба прибыли. Ответом на это мне стало приглашение переместиться домой к профессору. Он жил (и живёт по сей день) в неболь-

шом доме на одной из самых тихих улиц. Как только мы вошли, профессор сделал мне чаю, усадил на мягкий уютный диван, а сам взял в руки гитару и принялся наигрывать хорошо знакомые нам обоим мелодии. Лёд растаял и мы, улыбаясь до ушей, горланили песни, прерываясь на рассказывание забавных историй и бородатых анекдотов. Пришло время идти домой, и, уже стоя на пороге, я во второй раз понял, что должен предпринять ещё как минимум одно решительное действие. – Спокойной ночи, Самюэль. – Доброй ночи, папа. Нас обоих дёрнуло от моего обращения. Профессор похлопал меня по плечу, грустно улыбнулся и сказал, что я могу заходить к нему в любое время. Всю ночь мне снился Север, бабушка и большие мягкие свитера. На следующий день, я позвонил матери и попросил её приехать в гости. Ошеломлённая подобной просьбой, она примчалась уже через не-

сколько часов. Я обнял маму и тут же почувствовал неладное. Неладным я решил назвать небольшое вздутие на её животе, за которым скрывалась зарождающаяся жизнь. Мама долго расспрашивала о том, как идут мои дела, а я хвастался успехами в учёбе. Концентрация решительных действий просто зашкалила, когда я показал ей бланк с полученными во время сессии баллами. Около предмета «история», мелким невзрачным шрифтом красовалась фамилия профессора – Бигг. Она-то и привлекла мамино внимание, сразу возымев нужный эффект. – Смотри, Сэм, твой однофамилец. – Да, забавно вышло. Я с ним, кстати, вчера поговорил по душам. Отличный человек, оказалось, у нас очень много общих интересов. – жаль, что в детстве я никогда не играл в актёра. – Вот оно что… Откуда он родом? – а мама, видимо, никогда не играла в детектива. Нам обоим всё стало ясно, но эта ясность никак не по-

влияла на дальнейшее развитие событий. Я всё так же общался с профессором Биггом, стараясь избегать в речи обращений, мама жила в мегаполисе с Толстым Лицом и носила под сердцем маленькую, как позже выяснилось, девочку, мою будущую сестру Линду. Тем временем, я влюбился в свою однокурсницу, которая тут же разбила мне сердце, продемонстрировав очередную двойственность. Если бы не её холодность, я бы не написал под влиянием неразделённой любви свой первый рассказ. Удивительно: люди, порой, всю свою жизнь сосредотачивают вокруг предмета обожания, а я, пострадав ночь, плодом которой стал рассказ, забыл свою возлюбленную, с таким жаром возносимую в каждой строке произведения, позже опубликованного в местной газете и принёсшего мне славу литератора и любовных дел мастера. Лиза же (именно так её звали), наоборот, прониклась светлым чувством и сломя голову побежа-

ла ко мне, но я был холоден и чёрств, начав роман с другой своей однокурсницей. Всё от того, что в детстве я никогда не играл в Дон Жуана. Что касается рассказов и повестей, написанных моею рукой… Я не был награждён особым талантом, честно говоря. Создавая образы героев, я всё пытался наделить их какиминибудь особенными качествами, какие читатель стал бы непременно примерять на себя, но ничего не получалось. Все персонажи, как один, походили друг на друга, были плоскими и неживыми. Они напоминали мне актёров из рекламных роликов, только вместо моющих средств и банок с кофе я вкладывал в их руки печаль, пистолеты, ножи, букеты цветов (гораздо реже), судейские молотки и корабельные штурвалы. С Джулией я связал себя узами брака, как только окончил университет. С отличием, кстати. Свадьба была в меру пышной и спокойной, без ссор, как это часто бывает, без разногласий и нер-

вов. Сердце ёкнуло лишь раз, когда во время составления списка приглашённых моя будущая супруга предложила позвать профессора Бигга, зная о нашем с ним близком общении, но не ведая, что за ним кроется. Джулия знала обо мне довольно-таки мало, что спасало наш союз от прений. Мы любили друг друга, это я могу сказать с уверенностью, но мы не теряли голов, ведь я всё время старался поддерживать нужный уровень «севера» в наших отношениях. По крайне мере, ей нравились отдельно взятые фразы их моих рассказов. Вкусы в музыке и кино полностью совпадали, хотя у меня не раз возникало ощущение, что девушка идёт на уступки, думая, в первую очередь, о моём благополучии. Я тоже хотел идти на уступки, но повода всё никак не находилось – Джулия была идеальна. Однажды, когда мы зашли в супермаркет, у нас завязался спор на тему того, какой сок лучше, с мякотью или без. Я настаивал на соке без мякоти, но моя подруга была непреклонна. Тогда я бы

мог отступиться, признать её правоту и купить целый ящик вражеского густого сока, но не сделал этого. Угадайте, что, в итоге, было поставлено на кассу? Правильно, сок без мякоти. В такие моменты я чувствовал себя большим капризным ребёнком, а Джулия представлялась мне мудрой и доброй нянькой. А профессор Бигг действительно попал в список приглашённых и не без удовольствия прибыл на торжество. Всю ночь он сидел особняком, изредка впуская в своё личное пространство уже бывших студентов. Видимо, это у нас с ним семейное. Под утро состоялась беседа, в которой он не скупился на «сынок», «родной» и «какой ты у меня молодец». Я боялся заплакать, но светлых эмоций не сдерживал, хотя бы из благодарности к человеку, который в течение всей моей университетской жизни брал на себя роль наставника и просветителя, неустанно читая мои, порой, лишённые смысла рассказы и добросовестно правя их.

На следующий день я застал отца, (теперь я даже в мыслях не боялся так его называть), за беседой с матерью. Они сидели за столом, друг напротив друга и о чём-то беседовали. Разговор их не был похож на те, что мне доводилось слышать в детстве, но я, по уже забытому обычаю, притаился за дверью и вникал в каждое сказанное слово. – Ты даже не пытался нам писать. – как -то обречённо, но абсолютно беззлобно говорила мама. – Как, если я не знал, куда вас увёз этот тип на своей огромной жёлтой машине? – Ты был знаком с Седриком, он так много делал для нашей деревушки – С Седриком я действительно был знаком. Да, он принёс в наш лексикон слово «меценат». Оба тихонько засмеялись. – Как ты живёшь, Борис? – Спокойно живу. Студенты, работа, отдых в санатории раз в год. – Всё так же любишь порядок? – Больше прежне-

го. И они снова заулыбались. Потом воцарилась полная тишина, казалось, никто не решался её прервать. Никто, кроме Толстого Лица, который так некстати вошёл в комнату. Дальше я ничего не слушал, точнее – не слышал. Я поспешил к своей новоиспечённой жене, которая ещё спала, утомлённая праздником. Усевшись у изголовья кровати, я легонько поцеловал её в щёку, зная, что от этого она проснётся гораздо быстрее, чем от любых криков, топота и звона всех в мире будильников. Джулия слегка приоткрыла глаза и взяла меня за руку, в знак того, что готова слушать. – Знаешь, я же никогда не рассказывал тебе о том месте, из которого прибыл. – И сейчас, конечно же, самое время. – улыбнулась она. – Да. Так вот. Представь себе снег, много снега, он простирается на мили и мили за горизонт. Представила? А теперь с несколько десятков маленьких чёрных домиков, из труб которых день и ночь стру-

ится густой дым, рассеиваясь в вечно чёрном небе. И северное сияние. Оно переливается всеми красками, струится над Землёй, а ты смотришь из маленького окошка, что над кроватью, плотно укутавшись в несколько слоёв одеял, и думаешь, будто это творение твоих рук. Даже не рук, а мыслей. Мама что-то готовит на кухне, бабушка мирно спит в кресле, а папа читает книгу, нарушая тишину звуком переворачивающихся страниц. Ты воображаешь, что там, снаружи, бродят огромные животные с косматой гривой, большими глазами и острыми, как мечи, когтями. Но они совсем не страшные, даже добрые. Они умеют разговаривать человеческим голосом, если сильно попросить. Можно покататься у них на спине, прижавшись к тёплой гриве, но для этого нужно угостить их супом из рыбы. На самом деле, суп из рыбы они, наверное, не очень любят, но ничего другого ты им предложить не можешь, ведь и сам не знаешь отличных от ухи яств. Так тянутся твои дни, мало чем

отличаясь друг от дуга. Иногда, папа читает тебе книгу про революции, но это совсем не интересно, и ты просишь рассказать его про Африку, далёкую и немного страшную. Тогда тебе начинает казаться, что там, сразу за горизонтом, там, где заканчивается снег (хотя поверить в то, что он заканчивается, очень сложно), лежит песок, растут загадочные пальмы, летают пёстрые птицы, и плещется огромный океан. Ты слабо представляешь себе это зрелище и боишься, что однажды утром обнаружишь за окном именно такой пейзаж. Боишься и одновременно того желаешь, ведь жизнь так скучна и однообразна. Всё построено на двойственностях, кроме северного сияния. Оно – воплощение однозначного добра, по крайней мере, для тебя. Оно бесконечное, молчаливое, такое, каким должно быть, каким должен быть весь мир и ты сам. Представляешь, Джулия, ну ты представляешь? Автор: Блюмберг

Алина

Алексей зашел в курилку, достал сигарету. Прикурил. Открыл окно. Внутрь вошел свежий весенний воздух. Чем-то ему нравилось курение, то ли давало по мозгам после трудного рабочего дня, то ли давало эффект, что делаешь что-то очень важное и значительное, когда с умным видом затягиваешься и выпускаешь дым. «Да, устал. День закончился. Надо бы сегодня отдохнуть…. Поехать, что ли бабу снять, пятница всетаки. А в пятницу как известно… ну, да пятница сама по себе уже повод. Самое главное узнать профессию. Если бухгалтер, то … , – он улыбнулся – Мне на работе своих хватает… Увидеть бы ее сегодня». Каждый вечер она всегда выходила в семь минут седьмого. В это время она была у лифта. Почему так – не понятно, то ли ехала к мужу, а в десять минут ее ждала машина у

крыльца, то ли еще почему. – Все имеет свое объяснение, – произнес он как-то философски и выпустил дым. Они всегда перебрасывались парой предложений. Алексей рассказывал какой-то анекдот, она смеялась. « Боже, какая это была улыбка! Жена президента компании! В нее даже влюбиться страшно. Не по чину. Приятная женщина, конечно. Не чета своему дебилу. Хотя не мне это решать. Я ведь в мальчиках не разбираюсь» – ему понравилась своя же шутка. Он докурил сигарету и бросил ее в урну. Должность старшего бухгалтера требовала от него соответствующего внешнего вида: и костюм стильный, и рубашка белоснежная, и галстук желтый в черный горошек. В общем, все довольно стандартно. Хотя на его атлетической фигуре все это смотрелось куда лучше, чем на других. И

столь простые, классические вещи казались довольно изысканными. Он вернулся в кабинет и как всегда галантно попрощался с коллегами, те натужились от деланных лицемерных улыбок и изрекли: – До завтра, Алексей. У лифта ее не было. "Наверное, поехала раньше или позже", – он подождал ее еще две минуты, уступив место коллегам из других отделов, и в следующем уже спускался сам. «А ведь мечты сбываются, я всегда хотел работать в крупном бизнес-центре, ездить вот на таком лифте «прозрачном» и смотреть свысока на все, что видно, - машины припаркованные, людей, спешащих на работу или с работы»,осматривая местную панораму думал он. Огромное белое здание бизнес-центра в тридцать этажей воз-

вышалось над всеми остальными постройками. Стояло оно чуть поодаль от них. И тянулась к нему огромная парковка, окутывая его со всех сторон бесчисленным множеством машин. Он часто оборачивался, когда шел с работы и глядел на него. Не нравился ему этот «белый монстр». Да и по сравнению с ним он сам был какой-то маленькой букашкой в огромном слаженном механизме по зарабатыванию денег для «дяди». А хотелось.. хотелось… ух.. чего только хотелось. Весь день: циферки, бумажки, отчеты, оборотки. Работа - дом. Побурлила бы жизнь, что ли. Скукота! «Ну, сниму я сейчас бабу. Накидаюсь с друзьями. Буду набирать ее телефон, и сбрасывать с последний цифры. И что?» Он подошел к своей машине и снял с сигнализации. Аккуратно выехал и через две минуты уже мчал по центральной улице. «Ну что, дорогой Алексей Аркадьевич, значит снимаем бабу…» «Значит снимаем». У отеля

«Мегаполис» он свернул и спустился вниз к ресторану, расположенному в том же здании, но с тыльной стороны. Долго крутился на парковке в надежде найти хоть какое- нибудь свободное место. Все никак не получалось. Тут ему уступил место черный "мерс", выезжающий, как всегда, величаво и грациозно. В такие моменты ему почему-то всегда вспоминался один анекдот: "Мерс" не мог проехать дорогу, ему заслоняла "Тойота Прадо". Из "мерса" выглядывал мужик и кричал в сторону "Тойоты": "Эй, ты, на уазике! Дай проехать!" Алексей кивнул хозяину "мерса" в знак благодарности и стал парковаться. Выйдя из машины, он осмотрелся по сторонам. Не было никого. "То ли все уже снимают баб, а я только приперся. Гм". Тут он услышал какие-то крики. – Мальчики, прекратите! – он оглянулся. – Я никуда не поеду!!! Голос был очень знакомый и крик был где-то за углом. Он поставил машину на

сигнализацию и спешно направился на крик. Завернув за угол, он увидел силуэты четверых мужчин и женщину. Ее усиленно пытались запихнуть в машину, а она упиралась, что есть силы. – Помочь запихнуть? От такого неожиданного вопроса все замерли. Женщина взглянула на него уже практически из самой машины. – Леша? – спросила женщина. – Валя? "Значит, все-таки спустилась раньше. Правильно, что я не стал ждать ее дальше", – почему-то в такой ситуации пролетела у него в голове эта мысль. – Слышь, ты, остряк! Тебя тоже трахнуть? – шутку мужчины плотного телосложения оценили его спутники, один из которых, судя по одежде и по манерам держаться, был иностранцем. – Пшел отсюда, – продолжил здоровяк, надвигающийся на него. Подпустив его довольно близко, Алексей отскочил и нанес ему удар в пах. Тот скрючился от боли и упал на асфальт. На

него тут же направился его дружок с ножом в руке. Алексей увернулся от ножа, выхватил его и вставил нападавшему в ногу. Закричал от боли уже второй. С оставшимися было куда проще. Тот, который иностранец, отпустил Валентину и попятился назад. Чтоб уж наверняка не было проблем, Алексей ударил его ногой в живот. Тот стал «матюкаться» на родном языке и упал. Четвертый же их напарник заявил: – Я из-за бабы рихтовать себе рожу не собираюсь, – и убежал. Алексей схватил Валю за руку, та почему-то схватила какойто портфель, стоявший на капоте машины ее обидчиков, и они побе-

жали, что есть силы. Несмотря на опасность, которая над ними нависла, Алексей все же успел обратить внимание на ее роскошный внешний вид: мини- юбка, мало что прикрывающая, при ее - то шикарных бедрах, блузка с открытой грудью и туфельки на высоком каблуке, которые то и дело мешали бежать. – Подожди, – нервно сказала она, – у меня туфля соскочила. – Ну, давай! – подгонял он ее. Они забежали за один ряд машин и укрылись там. – Вроде никого. Алексей выглянул, и они побежали уже к его черной "шкоде". С места двинулись резко, а у самого выезда с парковки от-

куда ни возьмись нарисовался человек, преграждая им путь. Алексей не стал сбавлять скорость, а наоборот, даже прибавил ее. – Вы что! Мы же его раздавим!!! – закричала Валя, пытаясь его остановить. Алексей не реагировал. Перед самим столкновением молодой человек с матом отпрыгнул в сторону. – Не надо позволять себя шантажировать никогда, – Алексей взглянул в боковое стекло. – Хвост. Не успели! Тьфу ты! За ними гнался черный "лексус", причем на большой скорости. Валя взглянула на машину, следующую за ними, затем на Алексея. – Сейчас не бой-

тесь и тихонько сидите, – произнес он оценивая обстановку. Он свернул в соседний квартал, затем проехал еще немного, свернул в один переулок, там было три арки. Они заехали в одну из них, и Алексей скомандовал: – Быстренько выходим. Только тихо! Во двор заехало две машины. Из них вышло человек восемь мужчин и двинулись в направлении этих трех арок. Алексей осмотрелся, в арке был вход в один из подъездов. Они вбежали туда и замерли у открытой двери. К ним в арку зашли двое и встали у этого подъезда. Один другому сказал: – Найдем их, я этому мужику рожу отряхтую. Телку трахнем, а спишем на … на что- нибудь. Тот стоял и ехидно улыбался. Услышав такое, Алексей подошел чуть ближе и нанес из-за угла удар ногой в голову одному, выскочил и ударил кулаком в печень второго. Те согнулись. – Так, быстро! Кто нас пасет?!!! – сказал Алексей. – Я не скажу, –

ответил один из них – Ответ не полный! – сказал Алексей и нанес еще один удар в живот. Тот согнулся и стал харкать. Из внутреннего кармана пиджака одного из незнакомцев Алексей вытащил удостоверение….. "спецназ ГРУ". – е… мать! Он быстро схватил Валю и они понеслись к своей машине что есть духу. У нее опять спала туфелька. Алексей наклонился и со всей злости швырнул обе туфли в сторону. – Я вам новые куплю, ну, если зарплата позволит. – Две штуки баксов! Купишь ты мне… – Вы хотите сейчас об этом поговорить!– рявкнул он на нее. Они все же сели в машину и тихонько уехали из-под носа у догоняющих. Уже на трассе Алексей вздохнул. Ночь, трасса была пустая, когда- никогда проезжала одна машина по встречной. Его взгляд упал на дипломат, который лежал у Вали на коленях. – А что это за дипломат? – он включил в машине свет. – Я не знаю, я взяла его там, в пере-

улке у этих мужиков, которые меня схватили, – взволнованно ответила Валя. – Откройте что там? Валя открыла маленький кожаный красный дипломат – Ой, там какие-то чертежи, – она перевернула один из них, затем взяла в руки другой. Он посмотрел на ее ноги. "Какие роскошные бедра и эта миниюбка, там под ней, наверное, то, чего я никогда не видел!" думал он. Увидев его взгляд, она деликатно заметила: – Давай немного позже, ага, – и сказочно улыбнулась. – Вон там есть накидка для сильно сексуальных попутчиц! Накинь ее на ноги! – крикнул он. – Я сосредоточиться не могу! Извините, – добавил он уже спокойнее. – Я просто сильно волнуюсь, а с вашими ногами я не смогу следить за дорогой. – Да, простите. – Так что там? – смотрел Алексей уже на дорогу. – Ах, да, – она опять взглянула на

чертежи. – Леш, – она протянула ему один из – гриф них, "совершенно секретно". Это чертежи новой секретной подводной лодки, – она с ужасом и недоумением произносила эти слова – Тьфу ты!!! Мы вляпались в шпионскую историю!!! За один миг!!!– Алексей рассмеялся и ударил ладонью по рулю. – За всю жизнь не попадешь в такую историю, а тут за одну ночь!!! Н-да. Классно! – Да, уж, – поддержала она. – А что вы там делали? – спросил он у Вали. – Леш, давай на "ты"? – предложила она. – Давай, – он взглянул на нее, потом опять на трассу. – Что ты там делала? – Долго рассказывать, – она замялась и спросила в ответ. – А ты? – А… ну… я – на этот раз замялся он. – Долго рассказывать. Она в ответ улыбнулась –Ты знаешь, кто нас пасет?– она взглянула на него. Он ответил спокойным тоном

– Спецназ ГРУ. – Что такое ГРУ? – Главное! Разведывательное! Управление! России! – Елки-палки!!! – она схватилась за голову. – Да уж, это точно. – Ну, ничего, – начала она – Нас ведь пасут, значит, мы просто остановимся и отдадим этот чертов дипломат! Да? – обнадеживающе спросила она. – Ты слышала беседу этих двух бойцов? А? – он пристально взглянул на нее, нахмурив брови, потом опять на дорогу. Они уже подъезжали к окружной трассе. – Да, но… – Я думаю, я отвезу тебя на дачу, ее никто не знает, а потом я возьму этот чемодан, пойду и сдам, а ты будешь в безопасности. – Нет, я схватила этот чертов дипломат, я его и отнесу! Зачем тебя еще впутывать в эту историю? – она на мгновение задержала на нем свой взгляд– Леша, ты кто? – Бухгалтер, – с удивлением ответил он, в общем, понимая,

почему она спрашивает. – А откуда ты так хорошо дерешься? – Я собирался поступать в ГРУ. Не прошел спарринги, и ориентирование на местности попросту говоря. Она удивленно повела бровями. – Ну, у нас всегда так!– продолжил Алексей – Это ж Россия. Кстати, расскажи, что это за люди? – Я пришла в этот ресторан, – начала она, – села за один из столиков, ко мне подошли двое и попросили разрешения присесть. Один из них был американец, как я поняла из диалога, жил он в этом отеле… Слева от них начинался лес, справа остался маленький спальный район города. Алексей вез ее на свою дачу. Ее мало кто знал, он думал оставить ее там, а самому направиться в ФСБ России. – Вот, ну, а потом, – продолжила она, – они поволокли меня на улицу. Ну, дальше ты все видел. – У кого из них был красный дипломат?

– У американца, – ответила она. – Да-а, – Алексей вздохнул. Они немного помолчали, как вдруг увидели впереди пост ГАИ. – О! Ну все! Сейчас отдадим им чертежи, и все – мы свободны, – оживленно заговорила она. С надеждой в глазах глядя на Алексея. – Здесь никогда не было поста ГАИ, – спокойно ответил он. – Леш, – она взяла его за рукав, – ну что, ты серьезно? – Нет, ну я знаю эту дорогу. – Леш, – дергала она его за рукав, – сейчас час пятнадцать ночи. Ты мог и ошибиться. Им, наверное, сообщили по рации, дали указания забрать портфель и все. Не дрейф малыш!- хлопнула она его по плечу – Ой, Валь! – Алексей разволновался, – плохая эта идея! Тем временем пост ГАИ был все ближе, и они уже увидели инспектора, машущего им палочкой. Алексей напряженно думал: останавливаться или нет. – Ладно, хорошо, я тебя послушаю! – от

нервного напряжения он даже крикнул. – Да все будет нормально! – она хлопнула его по плечу. – Хорошо, – недовольно ответил Алексей, он откинулся на кресло, – останавливаюсь. К ним подошел гаишник, мужчина средних лет, худощавый, с фуражкой, сдвинутой на макушку. – Ну что, добегались? – с этими словами постучал он палочкой по стеклу. Алексей посмотрел, за ним шел еще один гаишник, грузный мужчина с большим лицом, держа в руках какие-то бумаги. Он шел степенно, никуда не торопясь, переваливаясь с ноги на ногу. Он указал подчиненному рукой «мол, выводи их». Алексей и Валя послушно вышли. – Ух, ты, – два гаишника замерли, разглядывая прелести Валентины. Она эффектно прошагала в их сторону виляя бедрами. – Лейтенант Петренко, – представился старший. – Поступила ориентировка на вас. Документы! Алексей полез во внутренний карман

пиджака. Недалеко раздался рев машины – к ним кто-то еще приближался, причем из лесополосы. Появилась тонированная "девятка". Из нее вышло трое мужчин с автоматами. Они открыли огонь по всем сразу. – Цэ що такэ? – спросил лейтенант Петренко… Это были его последние слова. Очередью с автомата он и помощник были убиты. Алексей в это время с Валей отпрыгнули в сторону и прятались за машиной гаишников. – О Господи! Живые люди! Живые люди и все!!!! – она схватилась за голову и стала кричать. – Надо было мне, дуре, тебя послушать!!! Леша, прости!!! Алексей сохранял хладнокровие. Он буквально потянул ее по земле к своей машине. – Валь, ну!!! – Да, да, да Лешенька бегу! – сквозь слезы проговорила она Она встала и побежала вслед за ним. Вскоре тонированная девятка начала их настигать. Из нее раздалась автоматная очередь.

– Пригнись живо! – он наклонил ее голову вниз. Посыпалось битое стекло. Машину повело, но Алексей резко вывернул. – Ничего, сейчас свернем в спальный район. Там мы с ними разберемся. Я этот район хорошо знаю. Они въехали в микрорайон и Алексей сразу свернул в его глубь. Мелькали какие -то переулки, дворы, мусорные баки. – Интересно, а это кто? – так и не разгибаясь, спросила Валя. – Думаю, хозяева дипломата. Машина попрежнему следовала за ними. Они опять свернули. – Валя, есть одна идейка. В конце этого микрорайона есть трасса, которая расположена на мосту. Ведут к ней всего лишь две дороги. По одной из них поеду я. Мне хотелось бы, чтобы и они поехали по этой же. Значит, на второй дороге – она идет сверху вниз – тебе нужно будет скинуть ряд бочек – там пивной склад. Бочки покатятся вниз, значит, они вывернут и поедут по той дороге, что и я, а там я с ними сам раз-

берусь. – Ничего не поняла, но я согласна. Алексей улыбнулся, ему понравился ее ответ. Они умело скрылись от преследователей. Она побежала к этим бочкам и что есть силы сдвинула их с места. Они покатились вниз. В это время тонированная девятка прибавила ходу, и тут же на них налетел Алексей на своей "шкоде" и стал прижимать их к краю трассы, за которой обрыв. Те открыли огонь, но, тем не менее, c третьего раза он сбил их машину в обрыв с моста. Раздался оглушительный взрыв и в небо поднялся столб огня. Он глубоко вздохнул. Через какое-то время к нему подбежала Валя, тяжело дыша, и облокотилась на машину. Алексей поставил авто на ручник и вышел. – Знаешь, я уже устал бегать всю эту ночь! Пошли они все! Давай передохнем, – он сильно хлопнул дверью. Достал из кармана пачку сигарет и вытянул одну из них. – Ты куришь? – спросил он у нее. – Только когда на отдыхе, – ответила она

и потянулась за сигаретой. Он в ответ повел бровями (мол, да, логично, мы ведь на отдыхе). – А я – когда стресс сильный, но это бывает редко. Ну, раз в квартал, – он улыбнулся при этих словах, намекая на квартальный отчет. – Ты знаешь, она так орет! Я ее крик просто не выношу! – Наш главбух? – удивленно спросила она, – истеричка больная! Дура! Мой-то ей такие бабки платит. Было видно, что она испачкалась, опрокидывая бочки. Он достал платок и протянул ей. – А что ты там делал ? – спросила она. – Ты знаешь, я хотел снять бабу, – Алексей выпустил дым. Она улыбнулась и тихонько сказала – Я шла туда снять мужика, мой-то мне изменяет! – она пристально взглянула ему в глаза. – Изменяет тебе!!!? – он прикрикнул. – Да, представляешь? Я-то сдуру решила отомстить, вот и вырядилась так, а по-

том уже опомнилась, как это все-таки глупо, но было уж сильно поздно, хорошо хоть ты подоспел. Они оба положили руки на машину и уставились куда-то вдаль. – Рассвет скоро, – сказал он. – Я в этой беготне так… Она договорила сама. – Ты хотел сказать "не снял бабу"? А я не сняла мужика, что же делать? – Я знаю, что делать, – он подошел ближе и слегка коснулся губами кончиков ее губ. – Я уверена, надо достигать своих маленьких целей. С этими словами она обняла его. И на десять минут они обо всем забыли. – Боже, как же не хочется никуда ехать. Давай останемся здесь, - она потянулась в машине и уставилась в потолок. – На нас гайцов повесят, вот увидишь. – Боже, какая ночь! Я даже не ожидала. Давай выкинем на хрен этот чемодан… – Дипломат, – спокойно поправил он

ее серьезным тоном. – Да, надо одеваться и ехать, – заключила она, недовольно одевая на себя лифчик. Алексей был одет через сорок пять секунд. Она хлопнула его по ягодицам. – В армии так научился или с бабами на заднем сиденье? – лукаво спросила она. Он взглянул на ее челку, упавшую на глаза, на маленький лифчик, пытавший сдержать такую грудь, и ненадолго задержал взгляд. – Нет, Леш, надо ехать. Далеко твоя дача?– она быстро оделась и села рядом с ним. – Нет, уже скоро будем на месте. Думаю, там нас никто не найдет. Там с виду и не скажешь, что за деревьями домик. – Вот и чудненько. Погнали. Они прибавили скорость. – Не думала, что бухгалтер – такая сексуальная профессия, – немного помолчав, сказала Валя, застегивая на блузке пуговицу. Он не то чтобы улыбнулся, он просто расцвел от таких ком-

плиментов. Вскоре они заехали в поселок, расположенный в лесу. Слева и справа от них располагались маленькие одноэтажные домики. Стая местных собак увидев ранних гостей уцепилась за машиной охаяв громким лаем. Из-за отсутствия дороги в поселке машину немного потрясло. Свернув на соседнюю улицу Алексей затормозил. – Ну, здесь же ничего нет! – оценив увиденное, заявила Валентина. – Вот и все так считают, поэтому нас тут не найдут. Они зашли за деревья, которые создавали видимость того, что за ними лесополоса и больше ничего, а там оказался дом и маленький сад. – Слушай, и правда кажется, что за этими деревьями начинается лес, – она остановилась и взглянула на его машину. – Да, машину ты побил здорово, конечно! – Ну, куда ж деваться!– он развел руками. Они направились внутрь дома. Потянув-

шись, Алексей достал спрятанный ключ над дверью. Войдя, он включил свет и перед ее глазами предстала маленькая и уютная комната посередине которой стоял дубовый стол, за столом в углу холодильник, слева располагался камин у стены, а за ним начиналась спальня. – Присаживайся, – указал он на стул – Я все сделаю сам. Она присела. – А что у тебя есть, что поесть? – Ну, конечно, – он улыбнулся, открыв двери холодильника. Она взяла тряпку и вытерла со стола. Вскоре на нем появилось все: и балык, и бутерброды с красной икрой, салат из помидоров, сыр, семга и бутылка вина. – Ты волшебник, – сказала она, раскрыв рот, глядя на все это изобилие. – Погоди! – он напряженно взглянул в окно – Там кто то есть. Она вздрогнула. – Я хочу принести тебе цветы, – сказал и взял ее за руку. – У меня тут такие розы. – Блин, Леша!.. Я испугалась– стала воз-

мущаться Валя– Беги я тебя жду. Он кивнул. –Я быстро. На веранде он взял нож и направился к посадке. Склонившись над розами, он почувствовал, как у его горла появился… нож. Он замер. – ГРУ России, пойдем со мной, – прозвучал стальной голос. – Других предложений не будет? – пытался отшутиться Алексей. Боец спецназа ГРУ завел его в дом. Там уже было несколько мужчин в штатском. Валя сидела на стуле, на руках были наручники. Она опустила голову, и облако волос скрыло ее глаза. – Мужики, мы ни в чем не виноваты, – начал было Алексей. – Ты-то может и нет, – сказал один из мужчин в штатском, показав Алексею свою «корочку». – Коллеги, я вас рад познакомить: Алекса Коул, – указал он на Валентину. – с 2000- го агент ЦРУ. В России находится с 2007 го. Учитывая катастрофу теплохода «Белая чайка» в 2007, после которой пропадает без вести некая Валентина Горохова,

царствие ей небесное, у нас появляется она – Алекса Коул – новая Валентина Горохова. Н-да. В 2008 выходит замуж за крупного бизнесмена, владеющего сельскохозяйственной фирмой с филиалами по всей стране. На свой профессиональный праздник этот бизнесмен приглашает ряд крупных чиновников из правительства. С такими параметрами тела она легко входит в доверие, и с некоторыми из них заводит роман, ну и так далее. Целый ряд блестящих операций, неуловимый человек! У своих бывших коллег по МИ-6 украла изпод носа чертежи новой подлодки, а знаете, чем пользуясь? Стив Джонс после очередной операции всегда шел снять себе бабу. Ну, закинь ты этот дипломат в посольство, нет! Эта, при таких параметрах, оказалась в нужном месте. И тут молодой человек, – мужчина в штатском указал на Алексея, – как никогда вовремя подвернулся под руку. Алексей стоял, слушал все это, и не верил своим ушам и глазам. – Если бы не этот

влюбленный индюк! – фыркнула Валентина. Такой он ее не видел. Она в миг изменилась, это было другое лицо, злые глаза и язвительная насмешка. Это был другой человек! – Цветы в такую ночь! Вы бы меня хрен поймали! – В чем-то ты права. Алексей Селезнев в 1999 поступал в нашу контору и место для дачи он выбрал себе блестяще, вероятно, подальше от воров. Ладно, харе романтики. Пакуйте дамочку! Двое в штатском взяли ее под руки и повели к выходу. Проходя мимо Алексея, который совсем поник, она остановилась, вырвалась из рук мужчин и страстно впилась своими губами в его губы. Он не ответил. – Прости меня. … Это был лучший секс в моей жизни. – Пошла! – толкнул ее один из мужчин, – у тебя еще будет лучший секс в твоей жизни! Мы тебе мозги сейчас так… поимеем. Ее опять взяли под руки и запихнули в машину. Он обернулся. Глядя на все это, он подумал: – Вчера ее

запихивали в машину, сегодня… Зачем я все это делал? Результат одинаковый. Постояв еще немного, Алексей вышел и пошел на берег реки. Присел на траву. Рукой нарушил водную гладь, зачерпнул в ладонь воды и умыл лицо. Ослабил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу. – Что за ночь. Как обидно, – к горлу подступал такой ком, что… На шорох травы он обернулся. К нему направлялся мужчина в штатском что- то держа в руке. – Вы позволите? спросил он. – Да, конечно, Алексей пытался улыбнуться, хотя вышло явно не очень. – Ты ведь поступал к нам? – Да, мы вместе поступали. Ты, помоему,…ничего , что я на ты? – спросил Алексей. – Нет- нет, мелочи. – Константин Говорков, Говорухин… – Не гадай – Горелов. – Может, пойдешь к нам? – Не, Костя, спасибо. Я к своим цифер-

кам, бумажкам, отчетикам, сводным таблицам и бабам, которые приходят на работу не для того чтобы работать, а для того, чтобы вести сплетни, интриги, закулисные игры – грустно произнес Алексей. – Ну, смотри, – сказал Константин. Он поставил рядом с ним бутылку шампанского и бокал. – Выпей, тебе пару бокалов не помешает. Ну, пока, что ли, – сказал он и протянул Алексею руку. – Пока, Костя. «Вот она, правда, – думал Алексей, глядя на озеро– Гладь воды, в которой отражается лес, лодка у причала, севшая на воду утка, пенье птиц по утрам, синева неба. И нет ничего, ни Вали, ни баб с работы, а потому что и не надо! Здесь и так все есть!» Он открыл бутылку, налил в бокал шампанского. Прикурил сигарету. – Как же хочется спать, – тут он потянул руки к небу и рухнул в траву. Через минуту он уснул. Автор: Мухин

Алексей

Лена сидела на кровати, подперев руками голову. «Три часа ночи», - подумала она, посмотрев на телефон, - «опять бессонная ночь. Что-то я делаю не так». Она еще раз прокрутила в голове телефонный разговор с шефом, пытаясь найти свои упущения, но мобильник снова зазвонил, и водитель такси сообщил, что

машина ждет ее внизу. Лена быстро оделась, стараясь не смотреть в зеркало на свое заспанное лицо, и поехала на работу. Такси быстро летело по спящим улицам города, лишь изредка обливая грязью случайных, возвращающихся с вечеринок прохожих. «Я определенно что-то не то делаю», - думала она.

Телефон отчаянно забился в кармане, прервав ее размышления. -Лена, ты едешь? – снова прозвучал голос начальника. Ей хотелось нахамить, но она сдержалась и коротко буркнула в ответ: -Да. Представителей фирмы интегратора, главных зачинщиков катастрофы, последствия которой Лене предстояло до утра устранить, не было, они спешно ретировались, не желая попадаться под горячую руку. Лена подошла к монитору и посмотрела состояние дел. Все было именно так, как она и предполагала: сервер упал и положил рабочую базу данных. Они попытались запустить копию и угробили. Оставался только путь выгрузки базы и ее последующей загрузки, но это долго, до начала рабочего дня не успеть. Она запустила сервер базы данных и стала смотреть ошибки. Выбора не было:

чтобы к утру успеть, придется править блоки данных вручную. Лена заварила себе кофе и принялась за работу. -Мам ты где, прозвучал в телефонной трубке голосок сына. -На работе, ты сам найдешь, что поесть? -Опять что-то сломалось? Ты когда вернешься? Лена посмотрела на часы, они показали почти восемь утра. Ей было неловко перед сыном, она опять не отвела его на занятия. -Ты сам дойдешь до школы? - спросила она извиняясь, - я постараюсь вечером тебя забрать. У нее не было уверенности, что она заберет сына вечером, но сейчас про это лучше было не думать и тем более не говорить. Она п ове сила трубку и вернулась к работе. К девяти стали собираться остальные сотрудники их подразделения. Они окружили Лену, наблюдая за тем как она работает. Шеф несколько раз нервно заскакивал в комнату, навязчиво интересуясь «когда»? Наконец, про-

грамма стартовала без ошибок и проснувшиеся зачинщики катастрофы поинтересовались -А как ты это сделала? Лена злобно посмотрела в лицо, закусила губу, чтобы ненароком не нарушить корпоративную этику, применяя ненормативную лексику и вышла в коридор. Шеф кинулся ей навстречу с неизменным вопросом: -Что там? -Все, - отрезала Лена, двигаясь в сторону кухни. -Что все? - упавшим голосом спросил шеф. -Все работает, спокойно ответила Лена. -Леночка! Что бы я без тебя делал, - затянул свою обычную песню начальник, лилейно улыбаясь. -Тря дня восстанавливали базу с ленты и еще день добивали все изменения, спокойно ответила Лена и уже хотела уйти, как вдруг огонек сверкнул в ее глазах и она лукаво спросила: -Кстати, о том какая я замечательная, а можно будет получить этому финансо-

вое подтверждение? А то у меня уже создается впечатление, что я скоро вместо зарплаты буду получать распечатку с комплиментами. Шеф замялся: -Ну ты понимаешь, как я сейчас пойду к руководству выбивать тебе деньги, после того, что случилось. Меня же просто уволят. -А, ну да понятно. Хорошо, а повысить меня до начальника отдела можно? Начальник суетливо ерзал, пытаясь замять неудобную тему: -Лена, ну как я объясню руководству, что ставлю женщину начальником отдела? Меня же сразу спросят: «у тебя что мужиков нет?» -То есть шансов у меня никаких? -Смени пол, - ответил начальник, размазав по лицу пошловатую улыбку. -О да, если бы я была мужчиной! Тогда бы и премия и должность меня не обошли. Ну действительно, представьте себе мужчину, который развелся с женой, забрал ребенка, оставив жене квартиру, снимает жи-

лье. Общество за одно это уже возвело его в ранг героя. Это для женщины заурядный поступок, вон сколько их разведенок с детьми на съемной жилой площади. А если этот мужчина еще и специалист! Он спас банк от неминуемого финансового кризиса! Бумага на повышение тут же бы полетела руководству на стол. Начальник еще какое-то время виновато помялся и пробурчав -Таковы реалии нашего мира, двинулся в сторону

своего кабинета. Лена зашла на кухню и сварила себе кофе. «Если бы я была мужчиной», - думала она, пытаясь представить, как это изменило бы ее жизнь. Она вспомнила юность и отцовские побои. Оплеуха. Она летит в другой угол комнаты и бьется о стену. Голова кружится и она медленно сползает. Отец хватает ее за одежду и бьет головой об пол. Она пытается вырваться, но силы слишком не равны. Удар, еще удар. Затылок влажне-

ет и она перестает сопротивляться. Отец бросает ее, а она истекая кровью бредет на улицу за помощью. И вот уже молодой высокий сержант приходит к ним домой. Куда девается отцовская агрессия? Где его кулаки? Он бледен растерян, трясясь от страха врет, не стесняясь ее присутствия. Да, если бы она была мужчиной, разве он когданибудь посмел понять на нее руку? Разве бы он вышвырнул ее из дома в шестнадцать лет? Жизнь мелькает перед Ленкиными глазами. Вот она в автошколе сдает на права. Сколько не заслуженных оскорблений слышат ее уши! И от кого? Людей имеющих восемь классов образования и ничему кроме вождению машины не научившимися. А гаишники? Лена снова с горькой усмешкой вспоминает постоянную ругань в адрес женщин. Для многих мужчин пол – это единственное, чем они могут гордиться, горько констатирует она для себя эту очевидную истину. Если бы я была мужчиной….

В мозгу выстраивается совершенно фантастическая картина. Мир меняет краски и он – ее мужской двойник легко и весело шагает по жизни. Родители тихо сидят в своей комнате, опасаясь возражать высокому спортивному юноше. А уж бить! Он растет уверенным в себе, спокойным. Он не плачет по ночам в подушку, задавая нелепо-риторический вопрос «за что?», получив воспитательную оплеуху, просто потому, что попался под руку. В Университете ему никто не говорит, что женщинаматематик, подобна морской свинке. Преподаватели общаются с ним как с равным, его увлечение наукой воспринимают как должное, а его место в науке как само собой разумеющееся. Он же мужчина! Аспирантура, научная карьера воспринимается окружением как норма, а не как извращение. Ему не крутят пальцем у виска, когда он с увлечением рассказывает о работе. И не думают, что он уйдет в декрет и забросит начатое. Эх, если бы я была мужчиной!

А горы? Одна фраза из песни: «А ну вали от сюда баба, покуда кровь не пролилась!», уже говорит сама за себя. А правила, запрещающие восхождение более двух женщин в группе? Лена пытается представить себя мужчиной в горах. Вот он ее двойник - высокий длинноногий юноша шагает вверх. Один его шаг – два женских, он смотрит на идущих с ним девушек свысока – куда им до него. Как оказывается прекрасно жить в этом мире, надо просто сметить пол! Жена опять же, не устраивает ему сцен ревности, заканчивающиеся побоями. Он, приходя с работы, не должен бежать на кухню, подгоняемый окриками супруга – «где тебя носит? Я умираю с голоду!». Это он говорит высокомерно жене: «если я буду работать, а потом еще ужин готовить, меня надолго не хватит». И она пристыжено бежит на кухню, готовит еду. Наливает чай, заглядывая услужливо в глаза, боясь что он ее бросит и уйдет к другой, а она останется одна с ребенком. Он же мужчина!

Мужчине не нужно отводить и забирать сына из детского сада, водить его на кружки. Разве это мужская работа?. В выходные он может просто уехать загород, покататься на лыжах, или пойти в гости к друзьям. Кухня, уборка, магазины – разве это для мужчин? Лена подходит к дверям Большого театра и, предъявляя приглашение вместо билета, проходит в партер. Ей сложно скрыть волнение: ее ладони влажнеют, а сердце отчаянно колотится о грудную клетку. Объяснение этому простое– сегодня на этой сцене танцует ее сын. «Если бы я была мужчиной», - заводит мозг привычную тему. «Тогда ничего не было. Ни сына, ни театра», - предупреждает внутренний голос. «Возможно был другой», - возражает она себе несмело. «А ты готова променять сына на другого?». Она улыбается и усаживается в кресле. Сегодня она счастлива, что она не мужчина. Автор: Охард

Нина

Этим летом сошел с ума очень известный футболист, прямо во время матча, ему кричали: - Стой, толстый! Не в ту сторону! Он спокойно обошел своих защитников, недоумевающего вратаря и лупанул от души в родные ворота. Стянул с себя футболку и трусы и, сверкая малиновыми стрингами, скрылся в туннеле под трибунами. Гол засчитали, до конца игры оставалось четыре минуты. Бабуля грохнулась вместе с креслом на пол... Последний раз бабушка падала в две тысячи одиннадцатом, в августе, когда новичок команды Доменико Кришито вырезал умопомрачительный пас на голову Кержаку - гол! "Зенит" - ЦСКА 1:0! Над стадионом взмыл в небо черный надувной конь, казалось, телевизор лопнет, гол-гол-гол!!! Гол забил Александррр... И трибуны хором - Кержаков! Ну, это все помнят. Маленькая Люси

тоже любила футбол, хоть и не смотрела, любила потому, что в день матча перед игрой они с бабушкой ходили в "Пятерочку", и Люси заказывала что хотела. Сок, пряники, творожные сырки в шоколаде. Бабушка говорила: - А я чего, на сухую футбол смотреть буду? И покупала себе целый пакет пива. Дома на закуску готовила гренки из черного хлеба с чесноком и солью и пела песенку: - Кержаков на остановке в ожидании колесницы, в предвкушении кружки пива, в понедельник утром жизнь так тяжела-а-а. А кругом простые люди топчут ноги Губочану, наступая ему прямо на крыла-а-а... Когда-то бабушка знала Гребенщикова лично, плакат "Аквариума" с концерта 1986 года висел у нее над кроватью. После матча она всегда звонила комуто по городскому телефону: - Ну что, смотрел?

Видел, как Дани с Халком спелись? Одни чурбаны бегают, наши вообще играть не хотят... А новый тренер? Педик какой-то, чем он лучше Лысого? Плохо, когда "Зенит" проигрывал, Люси ничего не понимала что происходит в телевизоре, она смотрела на бабушку. Вот матч заканчивался, бабушка снимала трубку городского телефона на тумбочке в коридоре, только звонила теперь уже Люсиной маме. - Когда Красавицу заберете? Ей же в школу! Как на следующий год? Ты не виляй! Когда заберете? Но, слава ангелам, это было редко, "Зенит" - хорошая команда. Люси очень не хотелось уезжать ни к маме, ни к "другой бабушке". Еще были чемпионаты мира и Европы, но тоже, слава небесам, очень редко. А в этом году был замечательный чемпионат мира. Германия - Бразилия 7:1! Вах! Голландия - Испания 5:2!

Ой... Роббен, о, этот Роббен, великий Роббен! Сидит себе на травке, руки на коленках сложил, смотрит куда-то за трибуны, все как четыре года назад. Испанцы седые, тяжело дышат, спотыкаются, а Роббен сидит жует травинку... Бабуля болеет за Англию. - Вот Пирло... - Хуирло! - Пас Руни... - Хуюни! Пустые пивные бутылки откатывались в угол, как отстрелянные гильзы в танке. Даже друзья у бабушки были похожи на футболистов. Один свирепый, с рожей Анюкова, другой, веселый жопастый еврей, вылитый Халк, он оставлял в воскресенье вечером какие-то коробки, утром их забирал Анюков. Еще в квартире жили кот Джонни и пес Чарли. Когда бабуля с внучкой приходили из магазина раздавалось отчаянное мяумяу и счастливое тявтяв! Люси сама вскрывала пакеты с кормом, вываливала в блюдца, животные лизали ей щеки, Люси смеялась. - Энималз, браза

энималз... Каждое утро девочка гуляла одна, после обеда спала, потом бабушка уходила "по делам", оставляла ее наедине с мультфильмами по телевизору. Вечером они учили английский язык. Бабуля знала кое -какие словечки, даже помнила ругательства. Когда-то давно, в конце восьмидесятых, ее первый муж, известный в определенных кругах человек, сказал - учите английский, на русском только коммунисты в тюрьмах будут разговаривать. Люси с удовольствием изучала иностранный язык по книжке с картинками. И так день за днем. Дэй бай дэй. В то воскресное утро Люси как обычно умылась, позавтракала, бабушка открыла ей дверь. - Так, к метро не ходить. Покажи, где метро? - Там... - Молодец, только во дворе, андестенд? - Ай си. - Я буду проверять, а потом пойдем в "Пятерочку", сегодня футбол. Что надо сказать? - Итс э вандефул... У Люси есть доб-

рый друг, он дарит разные сокровища и живет в подвале, она зовет его через трубу в стене: - Шипящее, эй! Привет! Шипящее очень радуется, шипит и из трубы выкатывается пластмассовое колечко или бусинка. Эта стена заставлена ржавым же ле зом. Желт ые двухэтажные домики за Выборгским шоссе, построенные пленными немцами в сороковых годах, очень симпатичные дворики с фонтанами, бабушка утверждала, что именно где-то здесь живут Незнайка и его друзья. Они гуляли в прошлое воскресение, Люси захотела писать, спряталась, и нашла целую россыпь сокровищ и еще маленькие комочки, это были камешки, завернутые в бумажные деньги. Деньги не русские, но она все равно их собрала, разгладила, аккуратно сложила пополам и спрятала в носок. В черной дыре в стене зашипели, закудахтали. - Ты куда там пропала? Бабушка нервничает, Люси прошептала в дырку:

- Я завтра приду, поговорим. И она приходила каждое утро всю неделю, Шипящее не мог говорить, только шипел и квакал. Люси прятала сокровища прямо здесь же в зарослях гигантских лопухов, она решила сегодня взять все с собой, они едва поместились в единственный карман на платье. - Теперь мальчишки точь-в-точь меня возьмут играть... Красивая женщина сидит у окна, длинные белые волосы лежат на плечах, женщина в халате, сложила руки на столе. Это ее любимое место во всей квартире, вот здесь на кухне, на этой табуретке. Женщина смотрит вниз, касаясь лбом стекла, она ждет сына, сама боится выйти, летом она очень редко выходит на улицу, летом очень много людей и машин. Машины окружили двор, готовы сожрать, накинуться со всех сторон. Итак слопали весь асфальт, всю траву на газонах, пялятся своими круглыми бельмами, ждут. Улицу не перейти, будто специально раз-

ворачиваются где-то там и несутся обратно на бешеной скорости. Тихо за окном, но это только утром. Пустая детская площадка, красивая, подарок району от депутата. Аллеи с белыми бордюрами, новые скамейки из бетона. Теперь каждый вечер сюда приходят Уроды, пьют и гогочут до самого утра, пищит музыка с телефонов, сегодня ночью какое-то животное орало: - Ну я не понимаю, что значит нет денег! Я захочу в кино, иду в кино! Захотел шавермы, пошел к метро и купил! Блядь, ну я не понимаю! Бессонные ночи доканывали, очень жаль, что белые, было б темно, она пульнула бы кирпичом в скопление сигаретных огней, пусть они поплачут. Нет, сначала в этого депутата плюнуть. Как-то все подебильному вокруг, вообще все. В Новый год она повесилась прямо над праздничным столом. Веревка не выдержала, и женщина грохнулась на тарелки с салатами, так и лежала в оливье и ломтиках студня.

Она была одна, ее друг пришел пьяный под утро, сын Колька был у бабушки с дедушкой в Выборге. Никто ничего не узнал. "Папа Петр" ушел через два дня, сказал, что "ему это все надоело". Он прожил с ними год, сначала снимал комнату в их квартире, потом прижился. Водил Колю по утрам в детский сад, умел глотать монетки и тут же доставать их из жопы, вообще хороший дядька был, веселый. Колька ничего не спросил, когда бабушка привезла его из Выборга, он умный мальчик, все понял, первый раз что ли. А вот и он. - Коленька идет... Мальчик лет семи шел домой из магазина, в пакете бочонок с "кока-колой" и буханка хлеба. Вдруг у парадной услышал, как залаяла большущая собака. И еще ему показалось: там, где эта собака, мечется, запутавшись в зарослях сирени, свернутый в рулон ковер. Мама учила его не бояться животных. Это не ковер, это туловище в пестром халате, таджичка раз-

говаривала по телефону. Женщина орала на кого-то, увидев ребенка, смутилась, еще что -то произнесла и убрала телефон куда-то за пояс. Коля не стал ждать лифт, поднялся пешком по лестнице на свой этаж. Мама открыла дверь, прислушалась, кабина лифта стартанула с первого этажа, заглохла напротив их квартиры, двери разъехались в стороны. - Здравствуйте, сказала таджикская женщина. - Здравствуйте, проходите. - Вы какую комнату сдаете? - Вот эту. - Хорошо, я беру. Таджичка села на диван, снова достала телефон. - Подождите, нам надо подумать... - А чего думать? Я беру. Они с мамой вышли в коридор, Коля с любопытством разглядывал халат на женщине, такие же расписные панталоны, носки, тапочки. Ушла. Все правильно чего тут думать, денег нет и скоро не будет совсем, надо что-то делать. Но как пред-

ставить, что это чучело в тапках со своей бандой будет мыться в их маленькой кухне каждое утро, стирать в ванной, завесит все своими носками, халатами. В агентстве обещали студентов, скоро учебный год, первый семестр. Вчера приходил "счетчик". Это было утром, они с Колей собирались пить чай, она услышала какойто шум, голоса на лестнице, все поняла и, когда раздался звонок в их квартиру, шепотом крикнула сыну замри! И они оба замерли, Коля и мама в лунатических позах с дымящимися кружками в руках. Слышали, как "счетчик" шуршал бумагами, вздыхал, это была женщина, наверное, толстая. Она позвонилась еще раз и пошла дальше к другим дверям. - Кто там? - Энергоконтроль! - Ах. - Счетчик покажите. - Пожалуйста пожалуйста. - Соседи живут? - Вчера вроде были. - Так и запишем нет доступа.

Тетушка пошла вниз. С эхом доносилось - энергоконтроль!.. Мама разлила черный лимонад по кружкам, они сели за стол. - Как на улице? - Хорошо. - Пойдешь гулять? - Можно покушать? - Я еще не готовила, придешь поешь, ладно? - Ладно. Ууу, эти воскресные утра, когда все дома и дети просыпаются ни свет ни заря и требуют включить телевизор. Несчастные родители, сновидениям аминь. Одеяло летит к потолку, папа мотает головой, как сенбернар после купания, распихивает детей по шкафам, коробкам с игрушками, их головы торчат из-под дивана и в зарослях фикусов. Мама давно на кухне, она зовет всех завтракать, все бегут вон из комнаты, кто-то упал, мгновенно баррикада. Мама наводит порядок, стучат соседи сверху, звонят по телефону - девять утра, помилуйте!

На столе тарелка с блинами, варенье, молоко, сгущенка. - Всем хватит! Берите блюдца! Папа достает из холодильника бутылку "Охоты крепкой", чпок - бульк, пена ползет из кружки. У папы на шее "зенитовский" шарф, папе хорошо, он говорит: - Хотите анекдот? Чав-чав... - Кароче, цыпленок весь в слезах бьется головой об стену и кричит - позор! Какой позор! Мой папа - петух! У Мишки от смеха какао хлынуло из носа, кто-то плюхнул блин в тарелку с варением, брызги щелкают по лицам, маленькая Юлька звенит, как колокольчик. Мама называет папу по имени, добавляет еще одно не хорошее слово, папа икает. Соседи опять стучат, дети, растопырив пальцы, бегут в ванную, мама включает им воду. Папа закусывает пиво блинами, включает мобильный телефон, пищат СМС-ки, папа читает: - Въебать есть? Нальешь сегодня?

И так далее. Мама нервничает. - Кто это? - Мартын. - Ты с ним вчера был? - Ну... - Только не надо ля-ля, вас видели у четвертой парадной. - Послушай, а кто все эти дети, я знаю только двоих? - Света попросила до понедельника, еще кое-кто. - У нас опять ясли. - И за эти ясли нам хорошо платят. - Не спорю, тогда дай тысячу рублей, мы посмотрим футбол в шалмане. - Зачем так много - тысячу? - Главное, чтоб пацанам было заебись... - Чего? - Да ничего, все будет хорошо, говорю! - На. И помоги детям шнурки завязать, мы идем на улицу. В коридоре драка из-за игрушек, вознятолкотня. - Юля, не рви мне нервы! - Он мне не дает. - Вырастишь тоже ему давать не будешь.

Мама снова назвала папу по имени. - Юля, покажи, как мама курит, Юляа. - Все, выходим! Дети, лифт! - Миша, к метро не ходи. - Знаю... Коля и Мишка расставляли солдатиков, "военную технику". Каждое утро они играли здесь в садике под Колиными окнами в "Челюмова и Герасименко", играли пока не надоест. - Готовь снаряды к бою! - Есть! - Огонь! Полетели камни. - Челюмов убит! - Герасименко убит! В бой пошла техника, танки били друг друга бронированными лбами. - Пиу-пиу! - Тыдыщ! - Опять эта девчонка, смотри. - Эй, привет! Ты кто? - Я Красавица. - Дети рабочих нам не друзья. - У меня есть сокровища. - Чего? - Ух ты. - Таких сокровищ

не бывает. - Дай посмотреть. - Это я нашла. - Чего еще есть? Люси показала пачку мятых денег. - Ух ты! Тысяча, пятьсот! Все банкноты были исписаны шариковой авторучкой, вроде буквы русские, но ничего не понять. Мишка умел читать, но и он не знал таких слов. - Что такое - ёрдамбер? Везде этот ёрдамбер. - Деньги-то нерусские, ты где их взяла, тоже нашла? - Ага. - Жаль на них ничего не купишь. - Почему? Пойдем к узбекам это их деньги, купим мороженое. - Они едят детей. - Слышь... - Красавица, ты с нами? Мишка спрятал пакет с игрушками за батареей в парадной, и дети пошагали в сторону метро. Они шли боясь потерять друг друга, на большой улице только ноги взрослых и бампера автомобилей, шли через пустые садики.

- Качели свободны! Забыли про сокровища и мороженое. Откуда-то с дерева спрыгнула жирная белая котяра. - Киса, привет! - Киса, как ты живешь?! Кошка прыгнула в распахнутую форточку окна на первом этаже, чуть задержалась, обернулась, выстрелив вверх пушистым хвостом, скрылась за тюлевой занавеской. Метро начиналось со стеклянных павильонов "24", торговли с лотков, там продавали мешками пластиковую мишуру, сокровища как у Красавицы. Снова одни ноги вокруг и бампера автомобилей, они словно вошли в черный лес, и вперед идти страшно и обратно заблудишься... Длинный девятиэтажный дом, на первом этаже вместо квартир аптеки, шаверма, "МТС", "Билайн", "Горящие путевки", холодильники с пивом и лимонадами прямо на улице. В торце дома большой магазин "Продукты 24", у входа "газель" с

распахнутым кузовом, в кузове на корточках сидит бородатый мужчина в белой мусульманской шапочке. Рядом милиционер, он говорит: - Давай завтра, сегодня футбол, ну его на хуй... Дети вошли в магазин, нашли где мороженое, долго выбирали. Жужжали мухи, шелестел лопастями вентилятор, народу нет, откуда? Рядом "Пятерочка", напротив через дорогу "7Я", универсам еще новый. Мишка протянул деньги продавцу. На улице милиционер попрощался с бородатым, вскрыл банку с квасом, но затянуться холодным, чудесным напитком не успел. Из магазина выскочила женщина в голубом переднике и прямо к бородатому в "газельке", залопотала на их языке в руках прыгали купюры. Мужчина прочитал каракули, что-то быстро начал объяснять милиционеру. В магазине шум, крики, переполох. - Милиция сюда! Милиция сюда! Мишка, не понимая чем обидел поч-

тенных мусульман, вырвался, выскочил на улицу и побежал прочь по асфальтовой тропинке под окнами, что вдоль дома. Самое страшное, что милиция была за них, за этих, которые будут ужинать сегодня его друзьями. Милиционер не зачищал, а бежал сейчас за ним, Мишкой и кричал: - Мальчик, стой! Да, стой же ты! А впереди закрякал полицейский "форд", блеснул голубой маячок, из машины вылезли еще несколько предателей в черной форме с дубинками и рациями. Ну вот и все. Миша плюхнулся на скамейку, сел прямо, сложил руки на груди и заплакал. ...До футбола еще несколько часов, можно взять бутылочку водки и прогуляться в Шуваловский парк, можно посидеть на кладбище, устроиться рядом с чьей-нибудь могилкой, только надо найти, где есть скамеечка и столик. Вокруг тишина, никого нет, главное, чтобы родственники не пришли, неудобно как-то. А можно никуда не уходить, ждать здесь в

шалмане. Народу сегодня будет... Большие телевизоры висели на стенах, показывали какую-то хуйню. Мишкин папа и дядя Мартын решили не уходить, а то займут рублевые места, если вообще стоять не придется. Эти двое вместе работали на складе на Парнасе, вместе ушли в отпуск. Только папа ушел сам, как положено, а Мартына попросили, сказали - перетрудился. Многие на складах запомнят прошлый понедельник. А теперь представьте сколько выдержки и определенных свойств характера надо мужчине, чтобы работать на складе алкогольной продукции. Да нет, все было нормально, терпели, облизывались, прекрасно справлялись. Мартын работал водителем штабелера, командовал грузчиками, те смотрели на него, как на полубога, когда он проезжал мимо них на своей шайтан - арбе. В воскресенье вечером Мартын выкинул жену в окно вместе с табуреткой на которой та сидела. Туда же полетели пакеты с тряпка-

ми, косметика. Пришла милиция, стучались в дверь и в окно, Мартын не открыл, все нормально, думал он, первый этаж, пусть привыкает. Напялил наушники и лег спать. В понедельник до обеда мало работы, заказов нет. Мартын задумчиво бродил по складу между рядами ящиков и коробок с водярой, виски, джином, текиллой, ромом, винищем и ликерами, пива мегалитры самого разного. Просто было такое настроение, и он взял за горло первую бутылку. И позвал узбеков... Потом в кулуарах говорили, что видели, как штабелер ехал сам без водителя. Пьяные узбеки отступали в сторону станции метро "Проспект просвещения" горлопаня этнические песни, прямо в лапы обалдевших от такого беспредела милиционеров. Водитель штабелера же провалился в пространственно-временной коллапс, где он был три дня, не знал никто. Единственный отдельный кабинет в шалмане пока пуст, вход под балдахин огорожен цепочкой,

чистый стол, хрустальные пепельницы, свой телевизор. Здесь будут смотреть футбол милиционеры. Придут ровнехонько к началу матча круглолицые, модные, очень вежливые. Будут греметь перстни, пиликать телефоны, какой-то секретный треп полушепотом, уборщица Бабушка Изжога метнется таскать им закуски и бутылки. Но никто сегодня не придет под балдахин, осиротеет пещера, останется уборщица без чаевых. Некогда сегодня милиционерам 58-го отделения смотреть футбол... Несчастных детей привезли в отделение, допросили, как смогли, завыла тревожная сирена, все кто свободен в ружье! Остались только дежурный прапорщик и девушка лейтенант в белой рубашке и голубой пилотке. Она и повела детей по домам. За Мишкой примчалась мама со своим детсадом. Колю и Люсю надо вести до дверей самой. Колиной мамы не было дома, по крайней мере никто дверь не открыл. Девушка лей-

тенант позвонилась соседям. - Можно ребенка у вас пока оставить? - Пожалуйстапожалуйста. - Ее давно нет? - Не знаем, она странная... - Спасибо вам, до свидания. Она пошла вниз пешком по лестнице, остановилась у распахнутого окна на лестничной площадке. - Дети летом в городе - это чья-то беда, дети летом должны быть далеко отсюда, купаться, пить молоко, душить кузнечиков и целоваться с лягушками. А это, она показала пальчиком вверх, - это не правильно. Она часто разговаривала сама с собой, разумеется убедившись, что ее никто не слышит. ...Очень поздно вечером Мишкин папа шел домой, спотыкаясь о звезды, перед ним прыгала пятнистая луна, похожая на футбольный мяч, путалась в ногах. После шалмана они пошли к Мартыну домой, по дороге встретили еще одного друга, в общем все как обычно. Дома, конечно,

все спали, очень хотелось кушать, горячего супа с майонезом и бутербродом с колбасой. Он поставил кастрюлю на огонь, включил телевизор, должен быть повтор сегодняшнего матча. Но по Питерскому ТВ передавали последние новости, криминальную хронику. - ...Сегодня в Выборгском районе освобождены пятеро заложников, похищенных еще в мае. Все они граждане Узбекистана, содержались в нечеловеческих условиях, наш репортаж с места событий. - А, чтоб вас... Держась за стены, пошел в комнату. Все двери настежь, жарко, дети спят на разложенных диванах и креслах, хрюкают поют что -то во сне. А вот и его законный кусочек кровати рядом с женой. Хрустнул матрац, жена очнулась. - Пришел? - Ага. - Все нормально? - Как еще может быть? "Зенит" выиграл, и это главное. Автор: Миронов Дмитрий

Я проснулся от грубых громко произнесенных слов: «Я отжатый сосать не буду!» С трудом открыв глаза, посмотрел вниз. Тетка необъятных размеров из колбасного отдела с ухмылкой на ярко накрашенных губах, смотрела на мясника, который стоял у тазика с нарезанной свининой для шашлыка и протягивал продавщице помятый с отрезанной попкой выжатый лимон…. Мужик в грязном переднике вез тележку, гремящую ящиками с водкой, и кричал на весь первый этаж: «Дорогу!»…. Продавщица из овощного переругивалась с рыбным из-за запаха протухшей рыбы, которую с вечера не выбросили. В «разливухе» хохотала девица, а подвыпивший мужичек что то шептал ей на ушко. Ой, ну началось! Утро в деревне! Ну, разоралися! И чего они спокойно не могут

разговаривать? Пойду ка я на второй этаж, там народ интеллигентный, может удастся где-нибудь прикорнуть. Еле передвигая ноги, я поплелся на второй этаж комплекса, где торговали одеждой. Едва поднявшись, услышал шипение: -Десять примерок и не одной продажи…… -Да на такую ж….у ни одни штаны не налезут…. -А эта, фифа, ноги кривые! А ей надо по самое никуда…. Ши-ши-ши…….. Я брел по проходу между торговых секций, в надежде найти укромное местечко. -И как им не стыдно! О таком даже думать неудобно, а они говорят и так громко! Я тут такого наслушалась, уши же не залепишь, смотри ка, смотри, следующий вылетает! Из угловой секции, гремя пластмассовыми шторками появился дядя. Лицо у

него было пунцового цвета, глаза сверкали. Он быстро развернулся и пошагал по лестнице вниз. -И что они там с мужиками делают? Глянь, у него даже уши красные! Я притормозил. Что -то тут интересненькое происходит, надо зайти. -Ну ни фига себе!невольно вырвалось у меня. Такого я никогда не видел! В секции стояли высокие шкафы с стеклянными дверками, а за ними пестрели мужские части тела, только почему то разноцветные. И везде картинки с девушками в нигляже. Я резко развернулся на выход, а там малиновым цветом написано: «ЭРОТИК-ШОП» А что это такое? Никогда в таком магазине не был! Спать мне расхотелось, решил поподробнее рассмотреть что там продают. В секции я выбрал самый удобный наблюдательный пункт - шкаф в углу, у

выхода, залез на него, как раз напротив продавщицы за прилавком. Тетя как тетя и совсем не молоденькая, бока расплылись, сильно нащекотурена, но как ни щекотурься, все равно возраст не замажешь. Вдруг, смотрю, продавщица вскакивает. Поворачиваюсь и вижу - входит дядя. Она ему с приятной улыбкой говорит: -Здравствуйте! -Ой, здравствуйте! Как хорошо, что сегодня вы работаете! Представляете, вчера к вам зашел, а работала ваша сменщица - молоденькая девушка. Вы же знаете, какая грудь у нее! А я ж полгода дома не был, же-

ну не видел! А она как облокотилась о прилавок и вперед чуть подалась, прямо ко мне, глаза мои как впились в ее груди! И ничего не могу с собой поделать! А они такие пышные, мягкие, колышутся как студенек! Там и хочется сначала пальчиком дотронуться, потом взять двумя руками и жмакать и жмакать! -Если вам что-то конкретное надо, то вы спрашивайте, - спокойно говорит продавщица. Она видит, что мужика заносит, пытается перевести разговор. Но его не остановить: -У вас тут и так фантазия бурлит, а тут еще и это! Меня как в

жар бросило, пот градом, вылетел пулей и на улицу, еле успокоился! -Так вы хотели что-то купить? -Да! У меня сегодня свидание, ну вы ж понимаете – полгода без женщины, волнуюсь, как бы не оплошать, надо чего-то такое, чтобы очень сильно ее удивить. -Могу предложить вот такое средство…… И тетя начала объяснять ему, куда это средство мазать! Причем, нисколько не смущаясь, называя все по культурному, я таких и слов никогда не слышал. Но я понял, что это надо мазать туда, куда мы иногда сгоряча можем послать кого -нибудь. Тетя уверяла,

что с этим средством все у него получится. Дядька сделал покупку, очень долго благодарил продавщицу, и довольный ушел. Во, тетя! Смотришь на нее и ведь веришь! Втюхала какую то фигню и говорит, что это супер! Вот я раньше не знал о таких магазинах! Может, если бы чего прикупил здесь, так моя Зинка и не завела бы себе любовничка. Я то выпивал, поэтому и не часто у меня там все работало, а Зинке все давай, да давай! Ну я ей и посоветовал завести любовника, а она и завела. Ниче, так себе парень, Володькой звали. Далеко ходить не надо, в нашем доме жил. Пару раз выпивали с ним вместе, надо ж было знать с кем моя супружница…..не чужая ведь. А потом Вовика посадили, по пьяной дуре загремел. Зинка моя с горя совсем озверела, я уж не знал какому богу молиться, хоть бы Вовика по амнистии выпустили! Опять бусины шторок загремели. -Ларисонька, привет! Новая прическа….новая помада….в секцию зашел ма-

ленький пожилой дяденька. А, так эту тетю – Ларисой зовут, она этому дяде улыбается как старому знакомому, видать не впервой он сюда заходит. -Привет, Саша, давненько ты к нам не заходил! -Да столько событий в жизни! Рассказать, не поверишь! Замуж я выхожу! Я, аж свалился со шкафа! Подлетел к дядьке, смотрю в морду. Да нет, мужик! Усики пробиваются, щетина на бороде….Может ослышался? Дяденька продолжает рассказывать: -Как то крестная меня к себе зазвала, а там ее подружки, сидят, выпивают, я к ним присоединился. Бабульки лихие! Одной бутылки им мало, пришлось мне еще сбегать. Пришел с работы ее сын – Толик, сразу к нам за стол. Подружки крестной захорошели, стали домой собираться, ушли. Сидим, спокойно разговариваем, продолжаем выпивать, смотрю на Толика, а у него глаза красные, сам молчит и весь в напряжении. И тут крестная мне говорит:

«Саша, не удивляйся, но уж очень ты моему Толику нравишься». Я сначала не врубился о чем это она. А уж потом как дошло! А Крестная так спокойненько: «Не противься, значит так надо….» Вот так и любовь у нас закрутилась. Лариса слушает его с интересом и улыбается, да ещё и поздравляет с замужеством. -Я хотел бы прикупить чего-нибудь на первую брачную ночь. Дядька пошел в примерочную. А я то опять на шкаф залез, да сверху вижу. Он из подобранных Ларисой тряпок, вытащил одну длинную и стал приспосабливать на себя. Да это ж лифчик! А потом Лариса заглянула за шторку и сама стала запихивать ему в лифчик шарики желтоватого цвета с коричневыми пипками. А вроде и ничего получилось! Прям как сиськи молодой девки. Потом сорочку кружевную сверху, парик. Ну, Лариса! Видно, что знает своё дело! Такую тётю сотворила! В такой рубахе я бы и сам в него влюбился! А

дядька улыбается, видно, что довольный остался. Денег ей отвалил! Далековато со шкафа, не разглядел, но чего-то многовато. У меня уже сна ни в одном глазу. Всю ночь не спал, охранников пугал, нам это положено по ночам. Привидение я! Жили мы тут когда то, а потом наш дом снесли и построили торговый комплекс. Зинка моя с любовником съехали, а я не успел, замешкался. Вовика то тогда быстро из тюряги выпустили. А идти ему некуда, ну и поселили мы его у себя. Моей Зинке какая то шлея под хвост попала, не кормит Вовку и всё! Меня кормит, а его нет! Видать любовь у них прошла. Ну он и говорит: грохну тебя, т.е. меня. Опять посадят в тюрьму, так там хоть кормить будут. И грохнул! Так толкнул с лестницы, что шею то я себе и сломал. А Вовика и не посадили, на фига он им такой, чего с него взять? Списали всё на несчастный случай. О! Гляжу, охранник зашел, старый знакомый. Всю ночь храпит, но я то на чеку, то

пятки пощекочу, то в нос ему чего засуну… - Лариса, дашь киношку? Я утром верну. Ааааа! Видел я эту киношку. Подсмотрел как-то. Вся охрана в ту ночь не спала. Уставились все в телик и ржут. А я от стыда аж вылетел из их каптерки, даже шкодничать в ту ночь расхотелось. Видя, что следом за ним робко входит щупленький дяденька, охранник, спрятав диск под куртку, быстро ушел. Дядька подошел и стал внимательно рассматривать витрину возле Ларисы. - Если Вас что-то

заинтересовало, то Вы спрашивайте, - Лариска почувствовала клиента. - Да, мне, не знаю, как выразиться…. ну что бы за час….ну Вы сами понимаете……. У Ларисы ни один мускул на лице не шелохнулся! Начала лекцию про препараты. Чё, глотать, чё мазать…. Видя, что дядька в ступоре от её напора, хватает из шкафа мужскую часть тела и начинает наманикюренными пальчиками массировать эту часть! Тут до мужика дошло! Целую тыщу бросил на прилавок. Схватил крем и вылетел.

Дааааааааа, дороговато любовь стоит! Я бы за такие деньжищи ни за что бы не купил это, Володьку дешевле. Смотрю, девушка зашла. Вся расфуфыренная, белые волосы аж до пятой точки спускаются, юбчонка коротенькая, на тоненьких ножках туфли на высоченной шпильке. Хлопает длиннющими ресницами и после приветствия, робко так говорит Ларисе: - Понимаете, у меня такая деликатная проблема, что даже рассказывать неудобно. - Добрый день! В нашем магазинчике все удобно! Вы говорите, что у Вас за проблема? Мы сейчас с Вами быстро ее решим, -Лариса с такой душевной простотой встретила девушку, что та заговорила. - Муж у меня любовницу завел, так я подумала, что может у вас можно чего прикупить? Белье эротическое или духи с феррамонами? - А сколько времени вы в браке? - Два года. - Я бы вам посоветовала еще подумать

об игрушечке какойнибудь. Ведь почему мужья бегают налево, разнообразия им хочется, новых ощущений, то чего мы и предлагаем. Лариса вышла изза прилавка и как в музее стала линейкой показывать на игрушки в шкафах и рассказывать для чего они. Даже упомянула древний Китай, рассказывая про нефритовые кольца. Про археологические раскопки, что там находили в саркофагах помимо мумий, «дружков» из красного дерева. Очень познавательная лекция! Целых полчаса она рассказывала, а девчонка аж рот раскрыла! И вопросами Ларису засыпала. Слушал я их, слушал. Думал, думал….Эх, ни фига, вы нас, девчонки, не понимаете! Всего два года! Ха! Да разлюбил он ее, видать достала его настолько, что и побежал где «потеплее». А мужику что надо? Чтоб покормила вкусненько, приголубила, да что б с вопросами глупыми типа «денег дай на новую кофточку» не приставала. Если приголубит как следует,

так мужик сам побежит покупать и кофточку и всякие там фиглики-миглики. Накупила девчонка у Ларисы кучу всего. А толку? Ничего не поможет! Я вот как влюбился в свою Зинку, так до сих пор забыть не могу. На баб других даже и не смотрел, а на Зинульку свою, будь она хоть в рваном халате, насмотреться не мог. Только пьянка меня, конечно, сгубила как мужика, дак Вовика терпел, лишь бы ей хорошо было. И зачем эти магазины придумали? Все ж не по-настоящему. Это не любовь, а суррогат какой то. Это если бы я жрал вместо сочного куска мяса, только что снятого со скворчащей сковородки, сою. Все одно белок. Размышляю я….размышляю…., а чувствую! Хоть я и существо бестелесное, а фантазии то от Ларискиных рассказов разгулялись! Слетаю ка я лучше в «колбасный», маленько охолону! Автор: Глушко

Татьяна

г. Харьков. Суббота. Раннее утро. За окном медленно светало, и в небе в утренних сумерках бесследно растворялись звезды. Она закончила набирать текст на компьютере, сладко потянулась, погладила кота, спавшего на раскрытой тетради, в которой был от руки написан рассказ. – Хороший ты мой, Усатый - Полосатый, без тебя бы я никак… и ты это знаешь. Она засмеялась и обняла его, крепкокрепко… Он ткнулся ей носом в подбородок и замурлыкал тихую, скупую на нежность песню. – Будем пить кофе? Она встала из-за

стола, а кот бесшумно, перелег с тетради на клавиатуру компьютера, и на экране… вновь замелькали набираемые буквы… – Вот-вот… как бы я без тебя? Знаешь, только это будет уже история для нового рассказа… *** Звезды не падают с неба просто так. Если с неба падает звезда, значит она была кому-то очень-очень необходима… на Земле… Каждый вечер Художник брал мольберт и краски и приходил на берег моря. Сначала он кормил хлебом чаек, размачивая его в воде и подбрасывая вверх, а они стремительно носились в воздухе и лови-

ли его на лету. Он дожидался, когда на небе взойдет Луна, и зажгутся звезды, любовался ими и рисовал их всю ночь, до самого рассвета, пока они медленно не растворялись в утреннем небе. Ночь пролетала очень быстро и только проводив последнюю звезду, он уставший и довольный собирал краски, складывал мольберт, купался в еще не проснувшемся море, встречал рассвет и, немного посидев на берегу, шел домой отдыхать. Стены летнего флигеля чутко слушали шум моря, и сквозь, распахнутые в тенистый сад, окна, в комнату золотыми солнечными зайчиками вры-

валось утро нового дня. Он оставлял у порога мольберт, проходил в комнату и с удовольствием растягивался на старом потертом диванчике, заложив руки за голову, и так засыпал с улыбкой на лице. Наступивший день размеренно шумел морем, заполняя ярким солнечным светом маленький приморский городок, в котором жизнь просыпалась только ближе к полудню, тогда же просыпался и Художник. Днем он писал картины, поправлял ночные этюды, и после этого шел насладиться неспешностью солнечного городка. Обязательно заходил в свое любимое кафе, где садился за столик на открытой, утопающей в тени деревьев террасе, заказывал кофе и горячие, только испеченные, маленькие булочки с корицей. Кофе здесь был особенным, аромат неповторимым, и готовил его сам хозяин заведения, и делал он это с завидным мастерством и истинным удовольствием. Открытая терраса в густой тени деревьев, шум и неповтори-

мый запах соленых волн, который смешивался с ароматом кофе и корицы, бирюза моря с белыми парусниками, переходящая где -то вдали в бескрайнее голубое небо с белыми чайками… Художник медленно пил кофе, читал книгу или задумавшись, смотрел вдаль, и лицо его светилось едва заметной улыбкой… Сегодня он опять будет рисовать ее, такую далекую и… близкую, самую яркую Звезду на ночном небе. Он любовался ею и рисовал ее каждую ночь… Иногда она сверкала, иногда свет ее лился ровным потоком, а иногда... мерцала, и ему казалось, что она танцует под шум морских волн... танцует только для него. Она была ему необходима, став его вдохновением, его мечтой... …Где-то во Вселенной… каждую ночь… …Она смотрела на него, любовалась им когда он рисовал и дарила ему свое сияние... все, без остатка. Она светила для него, только для него, и сама сжигала себя… Просто, она полюбила… земного мужчи-

ну… Художник …А тем временем, в приморском городке… В приподнятом настроении он вышел из дома, чтобы вновь рисовать ее… По дороге в Хлебной лавке он купил угощение для чаек… Все было, как обычно… …Где-то во Вселенной… Она не могла выдержать разлуки… длиной в земные сутки, когда вновь увидит его на берегу, а он поднимет к ней свои глаза и в восхищении замрет, а она… будет танцевать лишь для него… под размеренный шум волн… Она ждала и с тревогой всматривалась, но долгожданный момент все не наступал. Тучи плотным покрывалом укутали Землю… Она не могла выдержать разлуки… Иногда… звезды… падают с неба… …А тем временем в приморском городке… Все было, как всегда… Художник пришел к морю и покормив чаек, разложил на берегу мольберт… Серые облака плотно покрыли небо, но

дождь все не начинался. К полуночи небо стало проясняться и на нем сквозь рваные тучи привычно засияли мириады звезд… не было лишь ее… той, что умела танцевать под шум волн… Волнуясь, он всматривался в небо. Он искал и не мог найти… Множество звезд сияло, манило и дарило ему холодный голубой свет. Поднявшийся ветер уводил за собой вдаль остатки облаков… Вдруг, яркая вспышка на короткое мгновение озарила небо. Звезда, сорвавшись со своего привычного места, стремительно летела к Земле оставляя за собой светящийся след. У Художника на мгновение замерло дыхание… Мгновение… и вновь весь мир погрузился в ночь. Ветер поднимал в воздух песок и осыпал его на одиноко стоящий на берегу мольберт, волны окатывали его холодными солеными брызгами… Он выглядел совершенно нелепо, брошенный на пустом пляже перед бескрайним морским простором, бушующим волнами, такой

маленький и ссутулившийся, словно силящийся удержать на себе тяжелое темное небо… Сегодня Художник не рисовал и казалось, совсем забыл о его существовании. Он сидел на песке, обхватив руками колени, без движений, будто время остановилось, а взгляд его был устремлен в небо. Потом, опустив голову на колени, задремал и сквозь сон услышал, словно кто-то очень тихо позвал его по имени… Он открыл глаза. Наступило утро. Перед ним, как видение из сна, какого -то далекого, но оченьочень знакомого стояла девушка. Солнце освещало ее фигуру и она казалась словно созданной из солнечного света и от того совершенно нереальной. Она молча смотрела на него, слегка опустив голову, и длинные волосы спадая на лицо почти полностью закрывали его, не давая рассмотреть. Он поднялся и подошел к ней и очень осторожно, словно боясь спугнуть волшебный сон, едва коснувшись руками прядей волос, убрал их с

ее лица… Ему в глаза смотрели звезды… – Как твое имя?.. Кто ты? – Имя… Мое имя похоже на твое… Ты… как римский император, сильный, властный, но заключает музыку оно в себе и звучит… музыкой чарующей… Я же… увенчанная… но музыка моя иная… С этими словами она протянула к нему ладони, в них была большая белоснежная раковина, светящаяся нежным перламутром, словно в руках она держала свет радуги. – Это для тебя… послушай… И она поднесла раковину к его уху, а он, взяв ее ладони в свои, какое-то мгновение слушал, как она звучит, и, улыбнувшись, сказал: – Так шумит море. Она, вздернув бровь, с удивлением посмотрела на него: – Так... шепчут… Звезды… Автор: Вениславская Каролина

Полина часто возвращалась домой через близлежащий городской парк – всегда чистый чуть влажный воздух, ухоженные газоны, величественные деревья с причудливо изогнутыми стволами и густыми раскидистыми кронами создавали так необходимую в конце дня гармоничную обстановку , дневные заботы сами собой отступали , и на душе становилось легко. Особенно нравился Полине одинокий клен, росший чуть в стороне от аллеи, почти на полянке. Гус-

тая крона дерева сформировалась без гнёта соседних деревьев и была роскошно круглой , изящной и практически не имела изъяна. Полина частенько останавливалась невдалеке и любовалась совершенством форм ладненького деревца. Совсем незаметно подкралась осень. Первые осенние дни радовали взор высоким синим небом, ярким , но уже не жарким солнцем, но деревья словно почуяли, что близка пора морозов и снегов, и листва на них потеряла былой

блеск , потускнела и истончилась . Прошло немного времени, случились холодные ночи, когда температура опускалась ниже ноля градусов, и парк наполнился шорохом падающих желтых и багряных листьев. Полина часто останавливалась возле примеченного клёна и с лёгкой грустью наблюдала за неспешным скольжениемполётом разом запунцевевших листьев с тонких ажурных ветвей на сырую , покрытую свежей изумрудной травой, землю.

Сами собой рождались грустные мысли о конечности земного пути и неизбежности ухода. Что чувствует трепещущий под леденящим ветром лист, тяжело ли ему умирать? Как - трудно или легко оторваться от ветви, как - трудно или легко сжать и превратить в ничто все свои желания, презреть все свои возможности, отказаться от будущего, и пойти на разрыв с ветвью, питающей тебя соками? Как лист узнал свой срок? Кто властно повелел ему, кому он так безропотно подчинился? От пожелтевшей листвы в листопад не слышны стенания о быстротечности жизни, ни один лист не борется за ещё несколько добавочных дней , часов, или минут жизни , присутствует лишь быстрое и безоговорочное подчинение незыблемому закону жизни – имеющий начало имеет конец. Полина с замиранием сердца ежедневно проходила по парку, объятая неясной грустью и предчувствиями, часто останавливалась, подолгу слушала шуршание опа-

давших листьев и всё больше грустила, провожая взглядом листья в их последний полёт. В один из таких осенних, по-прежнему солнечных, но уже прохладных и наполненных лёгкой меланхолией дней, Полине сообщили о болезни родной тётушки. Новости, последовавшие одна за другой, огорчили и наполнили сердце тоской: роковой диагноз, практически не оставлявший надежды на излечение ,операция, прошедшая вроде бы успешно , но буквально сразу -скорая повторная операция , отказ врачей от проведения химиотерапии в связи с возрастом – всё это были предвестники скорого ухода родного человека. У Полины словно резануло внутри от этих вестей, и там, в глубине, где, наверное, находится душа, всё сжалось и вмиг окаменело. Для Полины наступило тяжелое время. Изводясь целыми днями от дурных предчувствий, от неожиданной потери связи с родными, сообщившими о болезни тётушки, Полина нача-

ла неожиданно для себя, как по звонку будильника, просыпаться в три часа ночи. Она подолгу лежала, плотно закрыв глаза, ворочалась , пытаясь уснуть, но неизменно начинала воспоминать свою жизнь, в которой всегда, с самого рождения Полины, рядом присутствовала тётушка . Воспоминания всплывали в голове непроизвольно, без усилий, часто это были отдельные эпизоды, не связанные во времени, они текли с о б ы т и я м и картинками, как какой -то неспешный незамысловатый фильм с размеренным сюжетом , без начала и конца. Полина вспоминала, как тётушка, в те далёкие время выпускница технического ВУЗа , молодая и задорная, ладная и быстроногая, с семьей – мужем и маленькой дочуркой, переехала из большого города, мегаполиса, к ним , в провинциальный городок у моря. Вспоминалась первая тётушкина работа, с радостными заботами и неизбежными конфликтами; первая , хоть и небольшая, но собственная её

квартира; скорый развод с мужем, уличенным в супружеской измене; дочка-уже первоклассница; повышение по службе и переезд тётушки в крупный областной центр; замужество дочери; рождение внука; многочисленные дальнейшие переезды и многое- многое другое, с мелочами и подробностями из жизни тётушки. Давно прошедшие события словно оживали в лицах и заново переживались Полиной в тишине этих предутренних часов. Только сейчас, с высоты своего жизненного опыта, после прожитых ею самою

годов, после своих собственных ошибок и набитых душевных ссадин, Полина пыталась по-новому увидеть жизнь тётушки, понять, где крылись причины приключившейся на старости лет хвори. От ощущения безвыходности и собственного бессилия изменить ситуацию, Полина буквально заболела. Однажды, вновь проснувшись среди ночи, Полина, вконец измотанная многодневными воспоминаниями, попытками всё проанализировать, разложить по полочкам и докопаться до сути, приготовившая-

ся вновь странствовать по волнам времени, почему-то, неожиданно для себя, испытала внутренний покой, пришедший на смену изматывающим воспоминаниям, поиском причин заболевания тётушки. Полине совершенно не хотелось ничего вспоминать и анализировать, не хотелось разбираться в мелочах, пытаться кого-нибудь переубедить и что-то исправить. Она вспомнила, что, засыпая, приняла решение полностью положиться на волю Всевышнего, не пытаться больше переломить ситуацию, изменить ход событий.

Полина, неожиданно для себя, села в кровати. В предрассветной тишине, царившей в доме и почти полной темноте, изредка нарушаемой проезжавшими под окнами автомобилями, она вдруг ощутила себя вне времени и вне пространства. Снова вспомнилась тётушка, но почему-то не она сама, а только то ощущение любви, которую Полина испытывала по отношению к ней. В груди словно шевельнулся и ожил тёплый комочек, Полине показалось, что она гладит тётушку по голове, по кудрявым ярким рыжим волосам, обнимает и прижимает её к груди. Тёплый комочек в груди Полины превратился в нежный бутон, который каждую секунду разворачивался и выбрасывал из себя новые и новые причудливо изогнутые яркие лепестки. Тётушка тоже склонилась к Полине и обняла её за плечи. Бутон в груди Полины немедленно отозвался, заискрился, и рассыпался фейерверком ярких искр, заполнил комнату до предела и словно осветил всё её про-

странство. Полина не заметила тот момент, когда исчезли все мысли и образы и осталось только нежное щемящее чувство сострадания и благодарности , наполнившее всё вокруг, почти мгновенно заполнившее весь её дом, перешедшее беспрепятственно сквозь стены и заполнившее сверкающими своими искрами улицу, соседние дома, а потом и весь город; затем, через мгновенье , почти сразу, окутавший всю планету, которую Полина увидела как бы со стороны-всю, целиком, тихо плывущую в голубоватом искрящемся сиянии среди чёрной бархатной бесконечности. Волны безмятежности и счастья подхватили её, Полина откинулась на подушку, веки её отяжелели и сомкнулись. Проснувшись утром, Полина не сразу вспомнила, что произошло с ней этой ночью. Только покой и безмятежность , разлившиеся по всему телу, наполнили голову неясными воспоминаниями, и Полина ощутила, в груди у неё вместо окаменения

вновь тепло и радостно. Всё напряжение последних дней безвозвратно ушло, уступив место душевному равновесию . Теперь Полина , проходя по любимому парку, совсем по- иному смотрела на оголившиеся силуэты деревьев, которые ажурными узорами совсем чёрных ветвей прочерчивали не поосеннему яркую синеву высокого неба и создавали неповторимую графику осени. Зачем искать скрытый смысл там, где всё предельно просто? Жизнь сама по себе прекрасна, пусть даже с нажитыми ошибками и кажущейся бессмысленностью. Мы все, наподобие беззащитных крохотных листиков в густой кроне Дерева Жизни, приходим, чтобы просто радоваться жизни, беря от неё Тепло и Свет, и тут же отдавать свое Тепло и Свет веточкам, стволу и корням, и быть счастливыми, что есть Начало и Конец, а между ними – целая Жизнь. Автор: Наталья Кисялевич

Жил был художник. Он создавал прекрасные работы, но о них мало кто знал. Он работал для себя, для своей души, которая радовалась, как ребенок, новой работе. Бывало, вдохновение настигало его в самых неожиданных местах: магазине, маршрутке, кинотеатре... Вдохновителями художника являлись люди. У него не было некрасивых людей и красивых. Для него все были равны. Он обращал внимания на детали лица: изгиб бровей, выразительность скул, длину шеи, морщинки вокруг глаз. Он обращал внимания на все, он смотрел на лицо, но не видел его в общем. Самой большой его бедой, а может быть, и счастьем, было то, что он не запоминал лиц.

Он мог каждый день смотреть на продавщицу в магазине, но каждый раз видеть ее поразному. Художник мог среди толпы не узнать собственную мать. В основном он ориентировался по одежде, походке, манере общения. Каждый день он смотрел на мать поновому и писал с нее портреты. И, как ему казалось, он выжал из ее образа все, что можно, нарисовал ее сотню, тысячу раз, и все по-разному. Его не пугала его особенность. Он благодарил ее. Что касается его собственного лица, то его он не видел вовсе. В зеркале на него часто смотрело существо безликое, не имеющее глаз. Не имеющее ничего. Но его это не огорчало, то на что он

был способен, затмевало все его недостатки. Конечно же, у него было лицо, просто он его никогда не видел. Он не пытался угадать, как он выглядит, не пытался нарисовать себя. Собственное тело интересовало его в последнюю очередь. Зачем забивать себе голову безликим, если рядом с тобой обитают столь прекрасные создания, с которых можно написать еще множество картин? Однажды, художник решил сходить в парк, но не для того чтобы рисовать, нет. Он просто хотел отдохнуть. Отдохнуть от обыденных и привычных будней. Сев на лавочку, он открыл книгу и погрузился в нее с головой. Отвлекаясь иногда лишь на прохожих, которые маячили перед глаза-

ми. Дочитав главу, художник закрыл книгу и вдохнул чистый весенний воздух. И, как оказалось позже, это было большой ошибкой. До сих пор художник винит себя за то, что посмел обратить внимание, посмел оторвать взгляд от книги. Тогда заметил девушку, которая стояла чуть в стороне от лавки, на которой он сидел. Она смеялась и размахивала руками. Еще не видя ее лица, он обратил внимание на ее волосы, они были чуть ниже плеч, черные как уголь. Несмотря на прохладный ветерок и тень, в которой она находилось, ее волосы лежали ровно, будто бы ветра там и вовсе не было. Она была не высокой, и не низкой. Темное бархатное пальто едва доставало ей до колен. Художник смотрел на нее, не видя ничего вокруг. Будто мир остановился. Ему хватило доли секунды, чтобы понять, что это она. Та, которой он еще никогда не встречал. Когда она повернулась лицом, художник убедился в этом. Оно оказалось очень юным, нежным и аккуратным. Все в этом лице притя-

гивало художника. Нет, он не любовался ей, как человеком, он любовался ей, как любуется скульптор своей лучшей работой. Он не любовался так ни одним человеком. Он не чувствовал никогда того, что чувствовал, смотря на нее. И тут его осенило, что именно с этой девушки, он может рисовать день и ночь. Он готов был сжечь все свои работы, назвать их бессмысленными, глупыми, никчемными. И о нет, девушка, смеясь, развернулась от собеседницы и пошла навстречу художнику. Она не смотрела на него, а он не мог отвести глаз. Засунув руки глубоко в карманы, она прошла мимо. Художник так и не смог ничего сделать: остановить ее, поговорить с ней. Он боялся, что больше никогда не встретит ее. Сохранив в мыслях ее образ, он побежал домой, чтобы творить, чтобы воссоздать ее на бумаге. Чтобы ее образ никогда не ушел. Вернувшись домой, художник заперся в комнате и не выходил целую неделю. Но как бы ни старался художник, ничего не получалось. Образ

незнакомки уплывал от него. Перепортив множество листов, он никак не мог воссоздать то, что видел. Художник, словно одержимый прекрасной девушкой, уже придумывал, где можно встретить ее и снова разглядеть. В тот же день он отправился в парк. Сидя на той же лавочке и рассматривая каждого прохожего, он все пытался отыскать то бархатное пальто, в которое она была облачена. Он надеялся всем сердцем, что муза не покинула его. Что она вернется. Или же, что в его памяти, в его голове снова всплывет ее образ. Художник возвращался в парк каждый день, сидел и ждал ее. Пытался узнать ее. Дни превращались в недели, недели в месяцы, месяцы в года. Работа была заморожена, его больше не манило человеческое лицо, каким бы прекрасным оно ни было. А он все сидел и ждал ее. А она каждую субботу проходила мимо. Автор: Суворов

Никита

Чёрный BMW X6 с номером х666хх вальяжно катился по пустынным улицам ночного Екатеринбурга. Светофоры услужливо мигали жёлтым, не решаясь преградить дорогу одному из «хозяев жизни».; За рулем шикарного авто сидел тридцатилетний талантливый брокер Андрей Сергеевич Колмаков. В последний год дела у него шли как нельзя лучше: несколько удачных сделок подряд, на фоне падающей нефти и резко растущего доллара, только за полгода принесли ему порядка миллиона долларов прибыли.; Зазвонил телефон. Андрей, игнорируя систему для «лохов» «фри хэнд», взял аппарат с панели и поднес к уху:; - Да.; - Здарова, Андрюха! Это Марат, говорить можешь? - О-о-о, здарова, Марат, для тебя всегда свободен, - наиграно радостно ответил Андрей. Марат был одним из толпы знакомых мажоров. Вечно моло-

дые прожигатели жизни. Клубы, девки, лёгкие наркотики и горы папиных денег. Андрей не уважал таких людей, свой капитал он заработал сам. Десять лет пахал, как проклятый. Штудировал литературу по торговле на бирже. Днями и ночами лазил по интернету в поисках нужной информации. Ходил, слушал тупые семинары от очкастых неудачников. А этим всё досталось быстро и просто. Но знаться с ними надо. Чей-то папаша помог договориться за «крышу», когда, два года назад, Андрей заработал свой первый миллион. Отец Марата был начальником отдела по борьбе с экономическими преступлениями города и контролировал фирмы -однодневки, через которые обналичивал деньги Андрей, чтобы уйти от налогов, естественно, за немалый процент. - Чего хотелто?; - Да ты, вроде, как-то говорил, что съездить, отдохнуть хочешь куда-нибудь. – Андрей, действительно, как-то в разговоре

обронил словечко, что от работы кони дохнут и хочется уже, наконец -то, отдохнуть почеловечески, но только чтобы там не Турция или Египет, от которых тошнит после второго раза, а, действительно, что-нибудь стоящее. - Так вот, тут тема есть, вообще улёт, я тебе отвечаю просто!; - Ну, давай адресок, завтра заскочу посмотреть, что там за «улёт» такой.; - Так можешь и сейчас заехать, адрес: Ленина один. Они работают круглосуточно. Только это... - Марат замялся. - Там скажи, ну, типа, ты от Марата, ладно?; - Марат, ты же меня в блудняк затянуть не хочешь? - насторожился Андрей.; - Да нет, конечно! - Марат снова заговорил своим обычным веселым пофигистским тоном. - Андрюха, всё легально, всё законно! Ну, ты же меня знаешь.; - Ладно, подумаю.;- Ну, тогда пока, братан.;Давай.;Андрею стало интересно, чего это

Марат задергался. Его, когда в клубе, обкислоченного в хлам, с граммом на кармане и грязным матом на языке, ОМОН мордой к полу прижал, так он не переживал за это ни секунды. А вечером следующего дня уже опять зажигал с девчонками у кого-то на даче. Да, круто тогда тусанули… Андрей посмотрел на часы, встроенные в панель. На циферблате высвечивалось 2:11.; «Круглосуточно, говоришь, работают, подумал Андрей. - Ну, давай посмотрим, что там за турагентство такое».; Екатеринбург очень компактно застроенный город, а ночью, при неработающих светофорах, его весь можно пересечь за пятнадцать минут.; Чёрный «бумер» подъехал к дому с нужным адресом.; Андрей вышел из машины и приблизился к шикарному крыльцу офиса. Кованые перила с узором в виде цветов. Ступеньки и площадка перед входной дверью - из мрамора, как и фасад здания. Над входом крупными буквами

надпись «Райские кущи».; Андрей удивился, что раньше не замечал этого офиса. Он поднялся по ступеням, потянул за ручку, дверь легко поддалась.; Войдя, он увидел такую же шикарную обстановку, что и снаружи. Достаточно большое для турагентства помещение обставлено кожаной мебелью, в углу минифонтан. Стены украшали гобелены и картины. Посередине помещения стоял большой стол. За ним расположилась миловидная девушка, перебирая какие-то бумаги. Услышав лёгкий звон дверных колокольчиков, она отвлеклась от дел приготовилась к общению с потенциальным клиентом. - Работаете? - на всякий случай уточнил Андрей, как-никак под полтретьего ночи на дворе.; - Конечно, конечно, проходите, пожалуйста, присаживайтесь, - заворковала заботливо девушка, всем видом демонстрируя, как компании важен каждый клиент. - Как к вам можно обращаться? – поинтере-

совалась, пока Андрей подходил и усаживался в очень удобном кресле перед столом.; - Просто Андрей. Мне вас посоветовали, как хорошую турфирму, вот и заехал узнать подробности. ; - А меня зовут Света. Очень приятно познакомиться. Да, мы предоставляем все виды туристических услуг, - начала она заученную рабочую речь, при этом ни нотки лени или скуки не проскользнуло в её голосе, а только искренняя заинтересованность в удовлетворении клиента. - Вас интересует что-то конкретное?; - Ну, мне сказали, что есть у вас что-то вообще прям какое-то такое, что аж ух, - Андрей умел разговаривать с людьми, а особенно с девушками, но сейчас и сам не понял, почему не нашел более чётких и внятных слов.; - А кто сказал? поинтересовалась сотрудница фирмы.; - Марат, - ответил Андрей, - Марат Ботулин.; - Марат Сергеевич, конечно, знаем такого, - улыбнулась девушка. - Вы в пер-

100

вый раз к нам приходите, Андрей?; - Да.; - Очень хорошо, девушка встала из-за стола. - Давайте пройдем в другую комнату, там у нас сотрудник, который работает с ВИП-клиентами.; Она прошла от стола к стене, увешанной картинами. Словно в шпионском фильме, наклонила одну из картин на сорок пять градусов. Часть стены отъехала в сторону.; - Прошу сюда, сказала девушка, указывая жестом на проем.; «Действительно, серьёзная контора», подумал Андрей.; Он встал и приблизился к проему. Мгновение поколебавшись, шагнул внутрь. Взору предстала комната - близнец предыдущей. Такая же мебель, такой же стол и кресло посередине. Картины на стенах в позолоченных рамах.; С одним отличием: за столом сидел мужчина лет сорока пяти, заурядной внешности, самый что ни на есть обыкновенный офисный червь.; - Сергей Юрьевич, это Андрей, он от Марата Сергеевича, -

101

представила Света посетителя.; - Проходите, пожалуйста, присаживайтесь, - предложил мужчина, приподнимаясь и жестом указывая на кресло перед столом. - Меня зовут Сергей Юрьевич, старший турагент фирмы «Райские кущи». Андрей удобно расположился в кресле. Он не слышал, как вышла девушка, но дверь тихонько встала на место.; - Значит, вы от Марата Сергеевича и впервые у нас? - начал разговор сотрудник фирмы.; - Да, Марат сказал, что у вас есть чтото особенное.; - Это действительно так, - кивнул Сергей Юрьевич. Андрей, а что вы скажете, если я предложу вам самое лучшее путешествие, какое только бывает на свете? И это не преувеличение, это факт, - сотрудник упёрся взглядом в Андрея.; - А вы о себе большого мнения, я погляжу, - попытался остудить пыл самоуверенного турагента Андрей. - Мне про такие места рассказывали, прям, будто в раю лю-

ди побывали, а вы тут мне про лучшее в мире начинаете…; Сергея Юрьевича нисколько не смутил настрой посетителя, и он уверенно продолжил:; - А мы предлагаем не «как будто в раю побывать»... а действительно в раю побывать, - он снова уставился на Андрея.; - Чего?! - изумился молодой человек. Вы наркотой, что ли, торгуете?! - Андрей любил отдохнуть под хороший алкоголь. Ну, если в компании и совсем уж большой праздник, то чуток «кокосика» не повредит. Он не вызывает физической зависимости, потому иногда допускался, как развлечение. Но травиться всякой ерундой это было не для Андрея. Он собирался жить ещё долго и счастливо. А барыг, торгующих героином, спайсами и прочей хренью, вообще бы пожизненно отправлял на какие-нибудь урановые рудники, чтобы сгнили там за всё причинённое ими зло. Потому решительно ответил: - Меня это не интересует!; Андрей встал,

собираясь уходить.; - Нет, нет, нет, никаких наркотиков, никаких химических удовольствий! – поспешно начал объяснять сотрудник. – Мы, действительно, устраиваем туры в рай. Да, это недешево, но ещё никто не остался недовольным.; - Не верю, - Андрей стоял перед столом, и самая малость отделяла его от того, чтобы уйти. Но сдерживало лёгкое любопытство, что же ещё ему попробуют «впарить».; - Согласен, для всех, кто впервые это слышит, предложение звучит странно, но уверяю вас: вы не пожалеете. - Он достал из стола лист бумаги. Специально для новых клиентов мы разработали спецпредложение, разрешите, я расскажу об условиях…; Андрей на секунду задумался. Но решив, что всё равно ничего не теряет, снова сел.; - Валяй, - разрешил он.; - Все новые клиенты получают в подарок от фирмы бесплатную пробную поездку в рай, сроком на десять секунд.;

- Десять секунд? хмыкнул Андрей.; - Поверьте, десять секунд в раю это совсем даже немало, улыбнулся турагент. Далее по прейскуранту: одна минута простого пребывания в раю стоит один миллион рублей. Для опытных отдыхающих мы п р е д л а г а е м «Аддрайвовый тур» стоимостью один миллион сто тысяч рублей. Также работает бонусная система скидок, а именно: за каждого приглашенного вами гостя вы получаете одну минуту в раю бесплатно.; Теперь Андрею стало понятно, почему это было нужно Марату. Хотя, с другой стороны, это доказывало, что контора, действительно, рабочая.; - А что из себя представляет «Аддрайвовый тур»? поинтересовался бизнесмен.; - Сначала вас на одну секунду отправляют в ад, а затем на минуту в рай. На контрасте, впечатления в разы сильней.; Андрей призадумался. После недолгого размышления уточнил:; - То есть, вы

предлагаете следующее: сначала вы отправляете меня на десять секунд в рай абсолютно бесплатно, затем, если мне не понравится, я просто ухожу и всё? Ничего никому не остаюсь должен? - Андрей чётко проговаривал каждое, слово, чтобы не было никаких недомолвок.; - Всё именно так и написано в контракте, - подтвердил Сергей Юрьевич.; - А подписать его, наверное, кровью моей надо? - попытался пошутить Андрей. - Ну, мы же не душу покупаем, а всего лишь организовываем ваш досуг, - нисколько не смутившись, ответил работник фирмы. – Потому, сойдет обыкновенная ручка.; Что-то Андрею всё-таки не нравилось. Покрутившись в бизнесе, он точно знал, что в бумажках может быть заложена куча различных «мин». - Нет, - ответил твёрдо, - я не буду ничего подписывать.; - Ну хорошо, бесплатные десять секунд можно и без подписания контракта организовать... Мы компания честная и репутация

102

нам дороже всего.; - То есть, вы готовы, без предоплаты и подписания какихлибо бумаг, дать мне эти десять секунд?; - Да.; Андрей ещё раз прикинул варианты: теперь, вроде бы, всё казалось не так уж и страшно.; - И когда можно начать? - поинтересовался он. - Как-то нужно подготовиться? - Ничего не нужно, а начать можем в любое удобное для вас время, - улыбнулся турагент, - даже хоть прямо сейчас.; ;;Андрей опять призадумался.; - Ну, тогда последний вопрос: если вы можете отправлять людей в ад и рай, зачем вам вообще деньги нужны?; - А с какой целью интересуетесь? - по всем правилам « б а з а р а » «девяностых», вопросом на вопрос, ответил офисный червь. Андрей мог бы, конечно, продолжить, мол, для себя интересуюсь, и дальше по сценарию, но слишком мало информации он имел на руках, да и тема очень странная, потому результат был очевиден:

103

если ему не захотят ответить, то ответа он не получит.; «Кто не рискует, тот не ездит на «бумерах», - подумал Андрей.; - Ладно, уговорили, что нужно делать?; - Просто поудобней устройтесь в кресле. Я щёлкну пальцами, и ваша поездка начнется. Всё понятно?; - Что ж тут непонятного может быть, ухмыльнулся Андрей. Ему уже стало казаться это всё каким-то дешевым розыгрышем. «Может, тут у них скрытая камера стоит?» - успела пронестись в голове мысль…; Сергей Юрьевич, внимательно глядя на Андрея, громко щёлкнул пальцами. *** …Андрей очутился на поляне, окруженной дивной красоты кустами и цветами разных окрасок и форм. Весь мир вокруг словно был нарисован яркими сияющими красками. Всё блестело и переливалось.; В непроницаемой стене кустарника зияли широкие проходы, уходившие куда-то аллеями. Арочные своды из цветов не задер-

живали свет, а только разукрашивали его разными оттенками.; Играла лёгкая музыка, наполнявшая душу вселенским блаженством и спокойствием.; Под ногами стелилась трава изумрудного цвета. Невольно, ему захотелось разуться и пройтись по ней босиком. Так он и сделал.; На поляне он был не один: местами прогуливались люди в белых одеяниях, все красивые и счастливые. Здесь же находился огромный стол, заставленный вкуснейшими блюдами. Он не знал их названий, но откуда-то точно знал их непревзойдённый вкус.; Поодаль играла на арфе неземной красоты девушка в лёгком белом платье, извлекая из струн божественную музыку. Она заметила, что Андрей смотрит на неё, и улыбнулась. В груди что-то сжалось, но тут же спокойно расслабилось, потому что он знал - она его любит, а он любит её. Время тянулось, как мёд, льющийся из сот. Андрей не знал,

сколько они смотрели друг на друга, но казалось, прошла вечность, и он узнал о ней уже всё. Потом они гуляли по аллеям, где пели птицы. Их трели звучали, создавая в голове прекрасные пейзажи. Хотелось петь вместе с ними. И Андрей пел. Хотелось целовать свою спутницу, и он целовал. А потом они танцевали долгодолго. Их танец наполняли нежность и любовь.; Всё закончилось так же внезапно, как и началось.; Андрей, ошарашенный, вновь оказался в кресле того же кабинета, куда этой ночью занесла его судьба. Он не сразу смог заговорить. Сергей Юрьевич терпеливо ждал, пока клиент придёт в себя.; - Сколько прошло времени? - Десять секунд, как мы и договаривались, - ответил удовлетворенный результатом своей работы агент.; - Мне показалось, я там был гораздо дольше, - выдавил Андрей.; - Первый раз всем так кажется. По-

верьте, второй раз, если возьмете минуту, то будете там вообще, как вечность. Теперьто вы мне верите?; - Да, - просто ответил Андрей, - давайте контракт, я принесу деньги, как только откроются банки. Это возможно?; Сергей Юрьевич пододвинул листок и подал ручку.; - Когда вам будет удобно, тогда и приходите. Также вы можете в любой момент разорвать контракт без объяснения причины. Ещё раз говорю: мы честная компания и работаем исключительно прозрачно.; Андрей подписал бумагу и вышел из офиса.; Тело чувствовало себя как обычно. Ничего не болело. И морально всё попрежнему было в порядке. Но жизнь внезапно показалась ему серой и пресной.; Андрей сел в машину. Она уже не казалось ему такой крутой, как прежде, - просто кусок железа.; Он достал телефон и набрал первый номер из входящих. Пару секунд спустя абонент взял трубку:; - Уже ты, привет

ещё раз, - откликнулся Марат.; - Ты был там? без лишних прелюдий спросил Андрей.; - Три раза, - послышался ответ, больше денег достать не смог, отец не дает.; Они замолчали на несколько секунд. Оба понимали, что слова тут бесполезны. Андрей нисколько не винил Марата за то, что тот ему насоветовал обратиться в эту фирму. Наоборот, он был ему благодарен, ведь теперь у него появилась цель, к чему стоит стремиться. Все цели, что он ставил перед собой в жизни до этого, ничего не стоили просто мусор и суета.; - Марат, он мне там про «Аддрайвовый тур» для опытных ещё говорил, ты такой пробовал?; - Да, на третий раз… Объяснить невозможно.; - Верю... Успехов, брат.; - Пока.; Андрей уже начал планировать, как часто он сможет оплачивать такие путешествия. С учётом его доходов выходило, что по минуте в неделю он будет покупать без напряга.;

104

Андрей съездил домой и собрал всю наличность - вышло около двухсот тысяч. Как только банк открылся, он снял ещё семьсот тысяч рублей; без предварительной заявки больше не выдали. Оставшиеся двести снял в банкоматах с карточек, сложил деньги в заранее подготовленный пакет и поехал в офис турфирмы.; В офисе его встретила уже другая девушка. Андрей, не теряя времени, объяснил, что пришёл не впервые, и его провели в потайную комнату, где его приветливо встретил уже знакомый Сергей Юрьевич:; - Вы решили прямо сегодня попутешествовать? - поинтересовался он. - Да, чего тянутьто, можете записать там себе, что у вас теперь новый постоянный клиент.; - Очень рад, очень рад. Ну что ж, давайте расчитаемся.; Андрей вытряхнул пачки прямо на стол. Агент пересчитал деньги:; - Миллион сто тысяч? Вы сразу хотит е «Ад дра йвовый тур»? - он вопроси-

105

тельно поднял взгляд.; - Да, а что, не стоит, думаете?; - Да нет, почему же, пожалуйста, поездочка будет - не пожалеете.; Убрав деньги в стол, потёр ладони и внимательно посмотрел на Андрея:; - Ну, раз с оплатой разобрались, устраивайтесь поудобней, сейчас на секундочку вас в ад и потом сразу в рай на минуту... Поехали. Послышался громкий щелчок пальцами.; Резкая боль пронзила всё тело. Вокруг бушевал огонь и вился пепел. Раскаленный воздух выжег лёгкие. Первый раз Андрей умер от этого.; Снова резкая боль в каждой клеточке тела, от огромного внутреннего давления разом лопнули все сосуды и капилляры. Он умер во второй раз.; В третий раз, кровь заменили на серную кислоту.; В четвёртый, кости вывернули наизнанку.; Он умирал несколько раз на протяжении мгновения. Каждое из которых было

невыносимым мучением.; Самая страшная в жизни секунда окончилась.; Андрей оказался в раю.; Слёзы ручьем потекли по лицу. Он плакал не только от облегчения и переполнявшего его счастья, но и от любви ко всему, что его окружало. Он любил всех и вся, и они любили его. Невероятное блаженство длилось очень долго, но Андрей не мог им насытиться.; - Стоп! Приехали, - послышалось грозно.; Андрей очнулся в кабинете турфирмы всё в том же кресле.; Сергей Юрьевич лежал на столе с заломленными за спину руками. Ему на запястья надевал что-то типа наручников, только светящихся, здоровенный парень с крыльями за спиной, в белоснежных одеяниях и со слегка мерцающей кожей. ; Д р у г о й «сияющий» стоял перед Андреем, глядя на него суровым взглядом.; - Нарушаем, молодой человек?; - Что происходит? - оторопел Анд-

рей. Он ещё не отошёл от «поездки», мозг не мог осознать происходящего. - Сколько я там пробыл?; - Повезло тебе, что пробыл столько, сколько надо, - ответил здоровяк. - Вытащили тебя через тридцать секунд. Ещё бы пяток, и твоей поездки в ад не хватило бы рассчитаться за рай. Отправили бы тебя досрочно искуплять вину вместе вот с этим, - он брезгливо кивнул в сторону турагента.; - Так я не имею к нему претензий, - попытался было вступиться Андрей.; - Ты не имеешь, а вот десяток бедолаг, которых он в ад засунул, а достать потом не смог, и они там застряли, ещё как имеют.; - В каком смысле, не смог?! - внутри Андрея всё сжалось от ужаса при мысли, оказаться в аду снова хотя бы на долю секунды, не то, что застрять там надолго.; - В прямом, - как отрезал здоровяк. Ладно, тебе предупреждение, чтобы больше не попадался. А то смотри, пеняй на себя, - погрозил пальцем. -

Всё, свободен, иди.; Андрей, словно в трансе, покинул офис фирмы. Подошел к машине, но ехать куда бы то ни было, не хотелось. Разные мысли крутились в голове, но не получалось понять, что же теперь делать дальше. Он опустился на бордюр возле автомобиля. *** В плотном потоке машин Олег, на старенькой «Дэу Нексия», чувствовал себя неуютно. Справа огромный «Крузак», впереди невероятных размеров лимузин, слева «Мерин», то ли Майбах, то ли нет - этого Олег сказать не мог, но вид автомонстра внушал уважение, а ОСАГО явно не покрыла бы и царапины на его брюхе. «Сколько же они, бедные, за КАСКО платят», - невольно пожалел он владельцев дорогих авто. По жизни Олег был оптимистом, но не из тех, кто, если стакан наполовину полон, то думают, вода ли там, а из нормальных, «правильных», так сказать. Они с женой не могли иметь детей, потому усыновили

брата и сестру из ближайшего детдома. Взяли бы ещё, но им не разрешили с формулировкой: ваши возможности ограничены вашими доходами. Да и ипотека давила серьёзным грузом. Но они не отчаивались и продолжали жить. *** Старенькая «Дэу Нексия» припарковалась рядом с Андреем. Из машины вышел молодой мужчина. Увидев сидящего человека, участливо поинтересовался:; - Вам плохо?; Андрей посмотрел на незнакомца:; - Нет, нет, всё нормально…; - Ваша? - кивнул парень в сторону роск о ш н о г о «паркетника».; - Моя... Нравится? – безучастно произнёс Андрей.; - Вообще огонь, абсолютно искренне ответил собеседник.; И тут Андрей понял, как он будет жить дальше:; - Дарю, - сказал он и счастливо улыбнулся. Автор: Алексей

Балаев

106

Утро. Оживает город. Кирилл вылез из под нежных объятий и встал у окна полностью голый. Даша, смотрела на фигуру атланта, на то, что у атланта прикрывалось лепестком, а тут было прекрасно видно. Он был красив, в чем то по- женски красив и даже сейчас когда стоял у окна казалось что он это делает будто позирует для модного журнала: красивое голое тело, шторы, окно. Даша спустила с себя одеяло и попрежнему не отводила от него глаз. Она знала, что он любит утро. - Есть в утре какая то правда- он еще больше отодвинул тюль и взглянул на пробуждающийся район. Мужчина мыл машину, дети пошли в школу, дворник о чемто так оживленно споривший, успокоился и отошел в сторону. - Не боишься, что тебя увидят, красивые женщины из окон на-

107

против?- спросила Даша с улыбкой. - Нет, только мужчины- решил отшутиться он.- В это время только они курят на балконах. Тут он вздохнул и взгляд стал серьезен. - Ты знаешь, я то толком сексом занимался два раза, ну так чтоб получить удовольствие, на высшем уровне. Она повела бровями. - Ты и .. я тебе об этом никогда не говорил, а секс вызывает откровения. Я.. ведь был женат, и вы очень похожи .. удивительно, но даже в постели. У нее на лице не было ни тени обид, она внимательно слушала. - Она пропала, чуть больше года назад, никто так и не знает где она, дело зашло в тупик, с ней пропал еще один мужчина, он водитель помоему.. не помню. Он ее отвозил. Это было на отпуске, мы жили в

частном отеле у гор. Я тогда вышел проводить ее и… взглянул на нее последний раз. Что с ней? Ни ее, ни мужчины никто больше не видел.. Ты прости, что я об этом, просто сходство в постели меня поразило! А мне давно уже не было так хорошо и душевно и физически, как с тобой… Он было собирался что то сказать, но она перебила - Это была странная машина, вроде все нормально… он удивленно взглянул на нее. Красивая обнаженная женщина лежала на постели, оголив роскошную грудь, пышные волосы, улеглись на подушке, она смотрела в потолок и продолжала не обращая внимания на его реакцию.- обычный черный мерс, третьей модели старенький, ..мне нужны было к аэропорту, темно, никого нет, только они. Я голосовала, как ни странно они останови-

лись. У тебя была красивая жена, стильная, такие я бы сказала элитные черты лица… порода чувствовалась во всем, грация, вроде и локоны, а как красиво уложены, такой разрез глаз .Он по меньше, крупноват, мужчина с хваткой, я села. Она испугалась очень, мы немного проехали и он встал пошел в киоск за сигаретами… видно сигарет не было и он направился в магазин на заправке. Она развернулась ко мне и рассказала о.. тебе… говорила она взахлеб, буд то о каком то чуде, рассказала, что сама она неизлечима больна и вот вот должна была умереть, может пол года.. год, не больше. Мужчина этот, очень сильно домогался ее, он какая то шишка в

местных кругах, он грозил тебя убить, клялся ей в вечной любви. Она знала, что я твой любимый тип женщин, рассказал все твои повадки манеры, пристрастия, и сказала где тебя найти… она перерезала шланг в машине, специально чтоб умереть самой, потянуть за собой преступника ухажера и тем самым дать тебе жизнь, и там в горах, они и разбились, а прости искать там нечего, таким образом, ты спасен, и ты с новой женщиной. Она очень просила чтоб я родила тебе девочку… ну посмотрим, как с этим после этой ночи….Я долго сомневалось, это все казалось бредом, так неожиданно!... А потом я решилась, тем более была одна, а ты… ты дейст-

вительно чудо! Я рада, что тебя встретила! Кирилл плавно сьехал по стене и сидел на корточках, он закрыл лицо руками, потом открыл- Я ведь ничего об этом не знал!!! Ни о болезни! Ни об ухажере! - Ты счастливый человек, она тебя оградила ото всего! И тебя так любят женщины по крайней мере.. две точно… Она попросила рассказать тебе это после того как сможем зачать ребенка, утром, он всегда после «этого дела! Любит стоят у окна голый и разглагольствовать о жизни… и потом она добавилаутро, он ведь так любит утро!... Автор: Мухин

Алексей

108

Вульф — зубной техник. В Шестой городской больнице у него свой кабинет.Мы стоим с ним во дворе больничного комплекса славным майским деньком. У нас есть тема: я достаю для его помощницы Юльки дефицитную кухню. В наш торг поступило несколько симпатичных польских гарнитуров, и у меня естьвозможность посодействовать в этом житейском вопросе своему другу. У них с Юлькой бизнес, сопряженный с некоторым риском — времена обэхээсные,социалистические, надо быть уверенным друг в друге. Вот и выстраиваютсяцепочки: ты мне… И так по горизонтали. До вертикали нам еще дожить надо было.Стоим, обсуждаем серьезный вопрос, но Вульф — человек, который нестоит на месте. Вульф — мужчина с ярко выраженными гендерными признаками.Вернее, таки-

109

ми признаками, которые у других мужчин тоже разумеетсяприсутствуют, но они так не бросаются в глаза или, скажем, большинство другихмужчин этими признаками не расплескиваются так щедро и открыто, как зубнойтехник Вульф Филькенштейн. Из-под белых рукавов халата по егоширококостному запястью расползается густая черная заросль, достигаяосновную, среднюю и оставляя свободной от себя только ногтевую фалангупальцев. Из--под воротника халата барашки черных волос огибают его короткуюшею, создавая гордое ожерелье самца. Волосы подкачали только на его голове,отступив с не очень широкого лба на макушку. Но эта залысина в совокупности сорлиным носом и глубоко посаженными черными, быстрыми, не знающими покояглазами создают не менее мужественный

ансамбль мужчины-охотника.Вульфа никак нельзя назвать бабником. Это определение само по себеобабивает мужчину. Бабник трется возле женщины, он ее обхаживает, он ейпотакает и всегда готов отступить. Вульф не бабник, он воин. Он поражает ихстрелой, он пронзает их копьем, он рубит их мечом и, схватив за гордую выю, покоряет их своей мужской силой. Во всяком случае, он так себе себяпредставляет. Больничный двор пересекает множество людей: пациенты, медперсонал,служащие, родственники пациентов, и многие из этого снующего народа — женщины. За все время разговора Вульф ни разу не посмотрел на меня, онпровожал взглядом, комментариями, жестикуляцией и призывами ко мнесоставить ему компанию по оценке всего перемещающегося женскогоконтингента, изред-

ка отвлекаясь на обсуждение технических деталей операции подоставке кухонного гарнитура, его цвета, комплектности и цены. — Посмотри, какая под ней нога, ты видел? Цвет коричневый, а юбка, какойнатяг — смотреть не возможно! Ну, серый. А с той у меня было, но только парураз, никакой страсти. Ладно, коричневый.Юлька полностью доверила операцию с кухней ему, потому что сама втаких делах не разбиралась и потому что он все равно не дал бы ей словасказать. Юлька — тридцатилетняя симпатяга с легким веселым характером — сдругим это-

го волосатого коллегу долго выдержать было бы невозможно. О нейВульф говорит, понизив голос, но часто не сомневаясь в том, что она все слышит.Леньчик, — это он так меня зовет, — Ленчик, Юльку я достану все равно. У насуже почти все было, я ее уже всю обшарил, видишь, как халатик задирается —она меня уже не стесняется. На Восьмое Марта поддали, и я ей этот халатик втрубочку свернул, вон к тому шкафчику прижал и уже почти, ну, ты понимаешь, — выскользнула. Ну это в последний раз.Юлька смеялась и крутила пальцем у виска. Муж у Юльки бок-

сер,выступает в полутяже, чемпион всего подряд. Красивый парень, часто на сборах исоревнованиях, но когда от поездок свободен, каждый вечер приезжает за женойна не новой, но очень приличной пятерке “BMW” — черной вульфовой зависти.Вульф считает, что с такой машиной любой дурак склеит любую телку, другогоприменения владению черным «бумером» он себе не мыслит, впрочем, вжигулевый век он был не далек от истины.Первое что произносил боксер, залетая в помещение лаборатории: — Приставал? Юля, не отрыва-

110

ясь от работы: — Умеренно. Вульф, тоже не отрываясь от работы, рассматривал кулак чемпиона,сопровождаемый фразой: — Чуешь свою смерть? Вульф вежливо отвечал, что ему для лучшего рассмотрения этого предметанадо надеть очки. Заканчивалось ревнодействие бутылочкой спирта, извлекаемойВульфом из потайного ящичка, и долгой разъяснительной работой специалистабоксерской семье. — Василий, — говорил Вульф, — первое, что тебе надо сделать, так этосменить имя на нормальное. — Нормальное — это Вульф? — удивлялся Вася. — А чем тебе Вульф не подходит? Нельзя проникнуть в лоно современнойцивилизации с именем Вася. — Тебе, значит, в лоно помогает проникать это твое семитское имя, — понимающе качал головой спортсмен. — Я, Вася, вообще особый случай, —

111

продолжал профессионал. — Я ведусвой род от непосредственно царя Соломона, а у него, как известно любому образованному человеку, было 400 жен и 600 наложниц. Так что у меня тяжелаянаследственность и нелегкие семейные обязанности при таком их количестве. — Вот и обратись с этими обязанностями к своей Элке, а Юльку не тронь,тупил отсталопоименованный Василий. — Весь мир уже давно живет втроем: два плюс один, ну, или один плюс два,— объяснял брату по разуму передовой трахаль, держа в одной руке стопку, вдругой — вместо указки стомaтологический бор. — Что ты имеешь в виду? — насторожился муж падающей со стула отсмеха Юльки. — Что я имею в виду? — поднося ко рту спирт, тормознул начинающийсомневаться в безопасности продолжения темы Вульф. Арифметику, Вася, вотчто я имею в виду. Элка, Вульфова жена, была невероят-

ной болтухой. Если ей удавалосьпоймать на телефоне мою Ирину, то после часовой Элкиной скороговорки у Иркиразыгрывалась мигрень. Я не помню, чтобы кто--то звал Элку Эллой или Эллочкой— только Элка. Она была в меру ленивой, в меру домашнехозяйственной, иззажиточной семьи. Родители были известными врачами, авторитетами ведущейклиники. Пользовали элиту партийно-правительственную, актерскую, научную.Многим помогли, а себе не успели — крутой поворот на скользкой дороге. Элкатрадиций медицинских не продолжила. От родителей остались сбережения,шикарная четырехкомнатная квартира и медицинский, в который она поступила небез отцовской протекции и бросила, не закончив второго курса. И тут Вульф!Конец, финал. Двое детей и третий Вульф. Когда дети пошли в школу, Элкапошла работать в веселый женский коллектив швейного цеха по выпуску головныхуборов. Кроме того, что она там строчила иг-

лой и языком, у нее была и другаяроль. Она служила моделью, на которой весь цех примерял свою продукцию.Бывают люди фотогеничные, бывают не очень, на Элке хорошо сидели головныеуборы. Она гордо хвасталась «подлецу все к лицу». Когда клиент сомневался вкачестве и фасоне изделия, выводили Элку, и, увидев на ней свою шляпку, шапку,кепку, берет соглашались забрать это без скандала. — Размер не имеет значения, — скабрезила Элка, — искусство состоит втом, как этот размер натянуть на головку. Элка была хорошо сложена и могла бы считаться красивой, но в ее лицеприсутствовала некоторая мужественность, что--то в недозакругленности овала, вплотно сжатых слишком ровных губах — тайны в них не хватало, как будтопереизбыток Вульфовой самцовости небрежной кистью мазнул по девичьемупортрету. Как они вообще сошлись, две скороговорки, кто из них выиграл в этомсоревновании? Ведь в какой--

то момент один из них должен был выслушать другого. Когда я спрашивал об этом Вульфа, он говорил, что Элка всегда внималаему с открытым ртом, а Элка, если Вульфа не было рядом, сообщала, что когдаон на ней все расстегивал, она говорить могла, а он нет. Вот, видимо, в этотмомент они и договорились. Мужнины похождения для Элки, конечно, секретом не были, но онасмотрела на все это даже не сквозь пальцы, а сквозь горки куриных крылышек,приготовленных в медовом соусе, и жареных котлет из двух сортов мяса — свининки и говядинки. Она с улыбкой смотрела на поедавшего все это Вульфа,цветисто хваставшегося тем, как он все эти ингредиенты добывал в результатесложных взаимоотношений широкого спектра предоставленных им услуг итоварно --денежных операций в дефицитном поле позднесовкового общества.При всем при том Филькенштейны были гостеприимными хозяевами, у нихсобиралась разношерстная компания по разным

поводам. Зачастую просто, какони говорили, по****еть, но обязательно по семейным и государственнымпраздникам, а с появлением видео — и для просмотра хлынувшего в Союззарубежного кино, которое смотрели до поздней ночи, перемежая боевики,модное тогда карате с Эммануэлью и откровенной порнухой. На столах быломного еды: селедочка под шубой, оливье, копченая курица, пирожки и булочки;все это запивалось морсиками, кваском и, конечно, спиртными напитками. Подутро все были немного «под шафе», посиделки эти народ любил, и жизнь намказалась вполне себе веселой. Но как было написано на кольце царя иудейскогоСоломона, «все проходит», и это прошло. Мы с Вульфом несколько лет занимались «железом» в тех первыхподвальных качалках с преимущественно самодельными снарядами. Я, послетого как ушел из армии, просто не мог без какого--нибудь спортивного насилия надсобственным телом, а Вульф целенаправлен-

112

но накачивал свою мужественность сизвестной целью. И, надо сказать, выглядели мы неплохо и со штангойобращались для чайников вполне прилично.В зал приходили и девушки, обсуждением которых занимались все, ну, и,конечно, мой друг в первых рядах. Однажды после душа в раздевалке, выслушавего подробную оценку одной из них и яркое описание того, что он будет с нейделать в ближайшие выходные, я спросил его — и как-то это серьезнопрозвучало, — не кажется ли ему, что этот бабский калейдоскоп может емусломать шею, и не пробовал ли он когда--нибудь по-взрослому влюбиться вкакую--нибудь одну, в отдельную особь женского пола.Вульф, видимо, мою серьезность, скажем так, необычную в нашемобщении, почувствовал и не затараторил мгновенно, как у него было принято, асделал паузу и потом дал развернутый ответ. У него, оказывается, была целая наэтот счет философия. Мужчины, в его представлении, делятся на несколько типов по их способу привле-

113

чения противоположного пола, и он относится к тому типу,который привлекает баб именно его развитой полигамностью. И для чего ему этусвою фишку терять ради одной из тысяч, готовых с ним на все? — Я никогда не смогу остановиться на одном теле, лишить себяразнообразия всех этих ручек, ножек грудок и губок. Знаешь, мне однажды сонприснился, будто я стою на пирамиде из живых телок и, как этот Челентано,помнишь, когда он босыми ногами виноград мял. Мну я эту пирамиду подчелентановскую музыку, а они там внизу все визжат от удовольствия.Он еще много говорил о том, что любовь — это неопределеннаясубстанция, навязанная нам писателями и бабами. И те, и другиеруководствуются в этих вопросах банальной меркантильностью. Ему это чувствоне известно, а значит, его на самом деле не существует, потому что уж если он,перетрахавший целый бабский полк, на это чувство не наткнулся, то другим иподавно не наткнут-

ся. Вульф остановился, глядя в стену затуманенным взглядом,а я с изумлением смотрел на него. Такого потока красноречия эта скороговорка невыдавала ни разу. — Вульф, — поинтересовался я, — а в вашей Шестой больницепсихиатрическое отделение есть?Он очнулся и с готовностью сообщил, что есть и очень хорошее, ипродолжил сочувственно: — А что, у тебя проблемы? Мы расстались на три месяца. Страна окунулась в звериный капитализм, ия нашел в этом зверинце свое место. Ковры, ковровые покрытия. Мы с моимпартнером занимались этой темой при социализме, зарабатывая на дефиците.Это происходило так. Товар приходил через заднее крыльцо, и товар уходилчерез заднее крыльцо, но по тройной цене. Мы были противниками советскойвласти, которая платила нам 90 рублей в месяц. На эти деньги прилично прожитьможно было пять дней. Она рассчитывала на то, что остальные 25 дней мыпроживем на

честно--нечестно заработанные, разумеется, не оставляя в накладе исаму власть. Иногда для порядка, типа «хоть с тобою я дружен, но порядок бытьдолжен», они выхватывали из стаи «деловых» какую- нибудь жертву, какптеродактили в «Юрском периоде» Спилберга, но отряд, не заметив потерибойца, продолжал рубить капусту.Они поставили перед всей страной циничный по своей сути выбор: или тынарушаешь закон, или ты идиот. При переходе от этого гнилого,разваливающегося способа производства, общество, пронизанное ложью ифальшью, разделилось на предпринимателей и их работников. Мы имели давниесвязи с ковровыми фабриками по всей стране, а также в Дании, Китае, Вьетнаме. Мы покрывали ковровой дорожкой поезда, самолеты, гостиничные пространства в Питере и Москве. Ковровый магазин с дорогими персидскими, афганскими,китайскими, бельгийскими коврами мы построили на цен-

тральной улице Риги. Мыпревратились в честных бизнесменов и пахали 24 часа в сутки. Душанбе,Ташкент, Копенгаген, Москва, Киев, эстонский завод, с которого мы привозили«алки» — огромные фуры трехметровой дорожки, разрезали ее на паласы иприкроватные и туалетные коврики, обшивая края оверлоком и продавали всю этукрасоту еще не отошедшему от товарного голода народу в сотнях торговых мест. Через три месяца самолетов, поездов, машин я вернулся домой. Иринанакрыла стол путешественнику, и я собрался звонить Филькенштейнам, чтобы запельменями и доброй стопкой водки прослушать все местные новости. Лучшегоисточника у меня не было. Но Ирка проскальзывала по теме, явно уходя отпрямого «где эта парочка, чего не позвала?». В конце концов она рассказала, чтоЭлка просила об этом не говорить, но у Вульфа окончательно снесло крышу. Он, похоже, втюхался в кого- то не на шутку, и в их доме пахнет гро-

зой. Так что лучшетуда не соваться, может, само рассосется.Вульф позвонил на следующий день: — Леня! Я прошу тебя приехать ко мне на работу в 14.55. Можно раньше, ноне позже. Леня, ты мой лучший друг и ты мне нужен в 14.55, и если ты тожесчитаешь меня своим лучшим другом, то ты приедешь не позже 14.55-ти. Воттакой текст мне выдал мой полигамный друг и, не дожидаясь ответа, положилтрубку. Я чувствую, когда человек говорит без понтов. Когда у человека такаяпроблема, что он просит тебя о чем -то, не дожидаясь ответа на свою просьбу,значит, край, и это всегда серьезно. В такой момент начинать спрашивать, а чтослучилось или а в чем дело, или ты в порядке… Так ведут себя недогадливыеидиоты, герои дебильных фильмов ужасов. Там обычно какой- нибудь Тониподходит к старому деревянному дому темной ночью, открывает скрипучую дверьи бодрым голосом задает вопрос: — Элизабeт, где ты? Ты в порядке? — и

114

начинает движение в течениидвадцати минут через шестнадцать комнат. Во всех шестнадцати комнатах царит кромешная темнота, но у Тони естьфонарик. У героев этих фильмов для кретинов с собой всегда есть фонарик. Вот укого в кармане всю жизнь лежит фонарь? Я таких не знаю. У Тони лежит. И онсветит тусклым светом этого фонарика, c трудом пробираясь сквозь мрак, ноничего, кроме свисающего с потолка густого потока паутины, не высвечивает. Темне менее он все так же деловито заинтересован в том, чтобы получитьубедительный ответ на свои законные вопросы: — Элизабeт, where are you? Are you okay? Where are you, my dear?Наконец, он попадает в семнадцатую ярко освещенную комнату и находит Элизабeт, хорошо упакованную в пяти коробках из -под ксерокса. Только послеэтого Тони затыкается и делает удивленное лицо. Я любил Вульфа, а Вульф не был в порядке. В их доме, как

115

сказала Ира,пахло грозой. Поэтому я не задавал ему вопросов, но мысленно оттянулся нанесчастном наивном парне, обнаружившем свою Элизабeт в такомрасфасовано-неприглядном виде. Вульф ждал меня у входа в свой кабинет таким же майским днем, как и парулет назад во время кухонно гарнитурной эпопеи. Единственное, что он произнес: — Постой, подожди пять минут, я тебе кое-кого покажу. Он не крутился, как обычно, выискивая взглядом очередную жертву. Онпристально смотрел на обшарпанную дверь, которая вела в приемный покой. Действительно через несколько минут дверь распахнулась и из нее вышлаженщина. Солнце не смогло приглушить необычайно яркий свет ее серозеленыхглаз. Полоснула, усмехнувшись, и лишь незаметно кистью от бедрапоприветствовала. Два движения вверх поднятыми пальцами влево и вправо. Все.Густые светлые волосы стянуты в короткий хвост. Легкий льняной ком-

бинезонцвета хаки заканчивался короткими шортами, оставляя открытыми ноги вышеколен. Одежда была свободной, но льняная ткань при движении, выбирая тувоздушную прослойку, отделяющую ее от тела, демонстрировала перепад тонкойталии и крутого бедра убедительнее, чем облегающее трико.Низкий каблук светлых лодочек не умалял притягательности слегкатронутых загаром ног, а вопреки представлению о необходимой для этогошпильке усиливал ее. Она уже прошла мимо нас и удалялась походкой «я ухожу,но ты никогда меня не забудешь». Она удалялась, заставляя пристальнеевсматриваться в ее силуэт, чтобы не упустить всех тонкостей этойнеобыкновенной гармонии ее лучезарных глаз, чудесно выгравированногопрофил я, всей ее фигуры и этого завораживающего движения. Эта линия, от ееподколенной впадинки до тонкой лодыжки. Кто рисует эти линии? На небесах илив преисподней? Это дьявол алмазным резцом проводит кровавую черту побезза-

щитным мужским душам. Господь отводит его руку, заботясь о сохраненииполовины созданного им человечества, но, что поделать, и у Господа нашего естьмаленькие человеческие слабости. Иногда он всетаки отвлекается, например длятого, чтобы выпить чашу хорошего розового вина.В этот момент и появляется та одна на миллион, которую невозможнозабыть. — Ну ты видел? — сквозь божественное потустороннее прозвучалраскаленный шепот. — Ты видел ее?Я обернулся к Вульфу, и шевельнулось черной змейкой у виска: неужелитакая с ним, с покорителем сестер--хозяек? Но уже через мгновение это злоестерло острое чувство сострадания к моему бедному другу. Она уже давноскрылась за поворотом улицы, а он все смотрел в ту сторону, вытягивая шею, ишептал, не глядя на меня: — Ты видел, какая она, какая насмерть красивая? — Манон Леско, — сорвалось у меня с языка. — Да нет, ее Ни-

ной зовут. Вульф не читал художественной литературы и не знал о тяжкой участикавалера де Грие. — Вульф, дорогой, зачем тебе такая женщина? Посмотри вокруг, сколькозамечательных экземпляров мечтают побывать в твоих объятиях. — Не стоит ни на кого, — печально прошептал Вульф, — пробовал, ничегоне получается. И тут его прорвало: — Я о ней ничего не знаю, познакомились у ларька с мороженым. Я ейэскимо купил — у нее мелочи не было, ну, и сразу: «Давайте кофе попьем». А онатак посмотрела долго и телефон попросила, не я у нее, а она у меня,представляешь? А потом позвонила через пару дней и назвала адрес, кудаприехать. И началось. Условие поставила: на людях мы не знакомы, вопросов лишнихне задавать, ее не искать сама найдет. — Приходит минут на тридцать-сорок. Я, когда ее вижу, ничего с собойподелать не могу, сразу

всю от кончиков одних пальцев до кончиков других.Пытаюсь о чем --то спросить во время этого, ну, сам понимаешь, она пару словпрошепчет, а потом уже говорить не может и только в конце таким голосом низкимиз глубины: «Ну, давай!» И еще раз, уже криком: «Давай!» И все, и в душ, итороплюсь, и убегает. А я, как в ступоре, ничего потом не могу — ни спать, нижрать, ни работать. Все время в глазах ее запрокинутое лицо, вся она и ноги, этиее ноги. Все время представляю, что у нее муж какой--нибудь капитан дальнегоплавания или любовник второй секретарь, а может, и первый С кем бы она нибыла, заберу, женюсь, машину ей куплю. — На мгновение он запнулся ипродолжил, — и квартиру куплю.От человека, любимой пословицей которого было «даром — это недорого»,такое слышать было страшно.Он показал на двух молодых людей в белых халатах, стоявших поодаль:— Видел, как они на нее смотрели, скоты? Все на нее смотрят, все этиживотные проходу ей не да-

116

ют.

-Вульф! С каких пор мужчина, посмотревший на красивую женщину, утебя стал животным? Вульф потер виски: — Да, понимаю, ты прав, я, конечно, сам животное номер раз. Но, Ленечка,я изменился, у меня как будто пелена спала с глаз или наоборот. — Вульфсмешался присел на ступеньку перед входом в его лабораторию.Я не знал, что сказать. Хотелось как-то пошутить, вернуть парня в егопривычное состояние: — Филькенштейн, скажи, в твоем роду среди дедушек-прадедушек не былородственника по имени Йорик? — Не было, что за имя? Пошутить не получилось. — Ну, тогда ладно. Мой бедный Вульф, прими мои соболезнования. В этомделе я тебе не помощник. Ну, а если ты звал меня для того, чтобы язасвидетельствовал твою победу над той, кого ты назвал Ниной, ясвидетельствую, могу кровью рас-

117

писаться. Вульф не улыбнулся, он попрощался со мной за руку и ушел к себе, несказав больше ни слова. Потом он мне расскажет, что придумал хитрую причину для того, чтобы онапришла в больницу за каким--то дефицитным лекарством и я смог бы на неепосмотреть. Ему нужно было с кем--то поделится этим свалившемся на негоневозможным. Наверное, он ждал каких--то волшебных слов, но по моей реакциипонял, что волшебники бывают только в сказках.Нужно было ехать в офис, но я кружил по улицам. Какое-то несогласие ссамим собой не давало совершить простое действие — повернуть руль в нужномнаправлении. На лобовом стекле сквозь стекающие капли начинающегося дождяпроступали черты промелькнувшего так мимолетно лица этой женщины. Мучилонавязчивое, как выразить словами те ассоциации, которые возникли от этого ееполоснувшего взгляда, от вида раздавленного навалившимся на него чувствомВульфа, от

этой ее уходящей, ускользающей сущности.Тяжелая красота. Темный мед. Сладостный, вязкий темный мед. Кто с такойсможет справится? Вульф только с виду этакий бесшабашный сердцеед. Я--тознаю, какая у него тонкая кожа. Он к этому меду только прикоснулся, тольколизнул его растерянно и погиб, увяз своими комариными лапками безвозвратно. Акакой-нибудь «мэн» с простым, но крепким устройством души, типа будильника скалькулятором, будет есть этот мед ложками и не поперхнется в полнойуверенности в том, что он в праве своем. В детстве лет пяти я быстро запоминалстихи. Целыми поэмами мог шпарить на потеху взрослым, впрочем, мама очень моими талантами гордилась. Особенно меня взволновало стихотворение о гибели Чапаева, там такие строки были: Проклятая пуля догнала в воде. «Товарищ Чапаев!» Не видно нигде. «Товарищ Чапаев, наш друг боевой!» Круги разошлись над его головой.

Урал, Урал -река, Могила его глубока. И вот, когда я доходил до этих последних строк, каждый раз горько плакал.И очень обижался на взрослых, если у них не хватало такта и они не способныбыли удержатся от смеха.А потом вошло в привычку — как по жизни случится какая-то непонятка,заденет за живое, я про Урал-реку вспомню и взвешиваю на внутренних моихвесах, может ли сравнится эта непонятка с участью Василия Ивановича, тонущегов бурливой реке. Господи, что только в голову не приходит, когда сталкиваешься сженщиной, от которой мозги закипают! На следующий день совсем другие заботы закрутили меня в водоворотероссийских реалий. Братки в милицейской форме наехали на мою московскуюкомпанию, и пришлось мне срочно выезжать в первопрестольную за помощью кбраткам в форме фсбэшной, благо было к кому обратится. Пару будущих большихначальников в курсантскую мою бытность вместе со мной

из одного котелка кашупо мискам раскладывали. Но времена на Руси такие наступили, что и дружбапрошлая страховкой в подобных ситуациях, возможно, не станет. Провел я вМоскве без малого три недели, а потом, чтобы виза зря не пропадала, и в Питерзавернул. Так что в Ригу вернулся почти через месяц.Несколько раз за это время собирался набрать Вульфов телефон, но так ине набрал, и Ира в почти ежедневных созвонах эту тему обходила. Зато, когдавернулся, в первый же вечер попросила позвонить Элке.Элка плакала. Небывалое явление — ни разу ее плачущей не видел, да итеперь плакала она в телефонную трубку. Вульф пропал в прямом и переносномсмысле. На мое «про полицию» — да нет, на даче он. Соседи по кооперативудачному доложили. Неделю на работу не ходит, Юлька с ума сходит, заказылежат, народ матом ругается, Вульф трубку не берет. В общем, утром еду наФилькенштейнову дачу. Пятьдесят километров вдоль моря в сторону Талли-

на.Еду и пытаюсь представить, как должен выглядеть несчастный влюбленный,видимо, брошенный прекрасной дамой. Другого объяснения сложившейся ситуации я не находил, да и сомнений в таком финале, после того как я увиделНину, у меня не было. Езды по узкой загруженной дороге не меньше часа, и я занял себяупражнениями в угадывании того, в каком виде я застану страдальца. Обычно втакой ситуации герой книжный или киношный предстает в виде лежащего внесвежей одежде на продавленном диване, уставившегося в потолок небритого,мрачного претендента на самоубийство. Рядом с этим неопрятного вида героемна полу вдоль дивана выстроилась батарея пустых бутылок, ну, и так далее. Ноне может же человек неделю так лежать. Ему элементарно и в сортир сходитьнадо, у Вульфа это удобство во дворе. Уже веселей. В конце концов он можетпроголодаться, и я застану его пожирающим бутерброд с маслом и колбасой.

118

Нолучше всего, если его дома не будет, а отправится он, скажем, в магазин, а когдавернется, вот он, я, и тут уже совсем другой разговор: ты что Вульф в магазинебыл? А он мне: да вот пришлось за продуктами съездить, колбасы купить.Нет, с колбасой этой перебор. Что она ко мне прицепилась, колбаса эта?Ему точно не до жратвы, зря я пытаюсь понизить степень трагедии. Вульфвсе- таки не мальчишка пустоголовый и между прочим мой лучший друг, так чтоцель я поставил перед собой такую: вытащить его на хрен с этой дачи и повозможности из этой любви, будь она не ладна. Дача Филькенштейнов была построена Элкиными родителями вбрежневское время в унизительных параметрах, разрешенных брезгливовзирающими на забитый ими народец кремлевскими сидельцами. Земли шестьсоток, домик не более двадцати пяти квадратных метров, подвал — хрен тебе,второй этаж — хрен вам, это

119

для разнообразия. Домик, правда, сложили изкрасного кирпича, что уже круто по тем временам было, а вот туалет радиэкономии жилого пространства поместили в дальнем, если на шести сотках можнодаль найти, углу лужайки. Зимой там не жили, а летом можно и на свежем воздухедушу облегчить. Вульф лежал на продавленном коричневой кожи диване. Сколько знаюВульфа, столько и этот диван — свидетеля многих его приключений и забав. Такчто не зря все эти мастера слова именно так представляют ипохондрию. Но явсе- таки не удержался и первое, что спросил: — Ты что, всю неделю так валяешься? — Вульф повернул ко мне голову. — А как насчет в сортир сбегать? — язвил я.Вульф голову отвернул. — Ладно, извини, там, — я махнул рукой в сторону Риги, — все с умасходят. Я понимаю, ты в расстройстве, но… Вульф прервал меня короткой фразой:

— Она ушла. Так он это произнес, что мне понадобилось время, чтобы растворить комокв горле. Он повернулся ко мне и продолжил: — Встретились в последний раз, все как обычно. А когда закончили, всталався такая невыносимо голая и говорит: «Сегодня мы прощаемся, с завтрашнегодня я глубоко замужем». Я даже не понял, что за слова она произносила, туман вголове такой был. Только когда за руль сел дошло. — Так замуж — это же совсем другое дело, — обрадовался я тому, чтоможно было зацепиться за разговор. Замуж — это святое, а через некотороевремя она к тебе еще сто раз вернется. Помнишь, как ты рассказывал про домотдыха в Геленджике для мамаш с детьми? У них на фасаде лозунг был: «Намдети не помеха». Нет, не то что--то. Какие дети? Я к тому, что это не измена, ажитейская необходимость, ты ведь не собирался всерьез в загс ее вести? — Собирался и

говорил ей об этом за несколько дней до того. Убила онаменя, Ленчик. Это не просто измена, это смерть моя.Про смерть меня всерьез испугало. Увозить мужика из его одиночестванужно было незамедлительно любой ценой. Но сначала все- таки поговорить. — Слушай, мы с тобой простые ребята, находимся в самом низусоциальной лестницы, а бабы во все времена и королям изменяли. Вульфповторил за мной «королям», и так несколько раз, словно обкатывал языком этослово. — Ты умный, Ленчик, — в его глазах зажегся слабенький огонек. Ты не****и, — это словечко из его лексикона несказанно меня обрадовало, — ты невнизу, а сильно выше на этой лестнице. Ты меня с собой не ровняй, а только Нинаи тебя задела, я видел — понравилась она тебе.Он сел, облокотившись на обшарпанный диванный валик. Словно веникомгорячим банным хлестнул. Я достал из сумки бутылку

пива, нашел два пыльныхстакана, разлил и только тогда успокоился и сказал речь: — Да, Вульф, понравилась, и я тебе больше скажу: она должна нравитьсявсем мужикам, которых встречает на своем пути, — такое у нее предназначениена земле. Так что, все эти мужики должны от тоски сдохнуть? Я пацаном в своемпровинциальном городке часто на вокзал ходил, на поезда смотрел. Думаю, не яодин мечтал в большой мир укатить. Особенно в дождь я это дело любил. Никогона перроне нет, а у меня дождевик. Тогда начали делать такие из темной пленки,и мне мама купила. Так я этого дождя ждал специально, что бы в этом дождевикепоходить. Представлял себе разное, фантазия у меня богатая была. Да, так вглавном зале вокзала была огромная картина во всю стену и такая цветная вся,яркая очень. Там народ латвийский в национальных костюмах с охапками цветоввстречал первую латвийскую электричку, которая из

Риги отправлялась вЮрмалу. Сказочная картина и новенькая электричка ярко- зеленого цвета с красной полосой с рельефными буквами под лобовым стеклом кабинымашинистов очень сильно мне нравилась. Я представлял, что на этой электричкея уеду из своего городишки в центр мира, а центром, для нас достижимым, былатогда Москва. Так к чему я это все тебе рассказываю? А к тому что нравилась мнедо дрожи электричка эта, но мне и в голову не приходило под нее попастьЯ увез Вульфа домой, сдал его на руки заплаканной Элке и уехал,попрощавшись с ним, как оказалось, на долгих семь лет. Случилось так, что я встретился с дальним своимродственникомамериканцем, впрочем, фамилия у нас была одна, так что нетаким уж дальним. Оказался он большим, даже по американским меркам,бизнесменом, и создали мы совместное латвийско-американское предприятие.Развивалось все это стремительно и

120

за пару месяцев после дачной Вульфовойистории мы с Ириной дважды слетали в Штаты. В первый раз — в Нью -Йорк, азатем — в Майями. А когда вернулись из солнечной Флориды, узнали, что нашонжуан улетел к своему сыну от первой жены Вениамину в ЛосАнджелес. Так мыс ним разминулись в голубом американском небе. К Элке явились без звонка. Она сидела за круглым старинным столом.Столешница у него была сантиметров десять толщиной в ореховом шпоне, и мнебросилась в глаза небольшая прогалина на этом массивном обводе. Кусочекшпона отслоился и, видимо, потерялся. И так это остро почувствовалось Элкиноодиночество. Вульф аккуратист был, при нем такое безобразие было невозможно.Элка перебирала гречку — невообразимое для нее занятие. — Успокаивает, — сообщила она с трудом, видимо, сдерживая готовыебрызнуть слезы. — Эллочка, — начал я. — Эллочка!

121

Это было для Элки чересчур, и она разревелась. Ира, как могла пыталасьее успокоить, но в результате сама присоединилась к плачу «Ярославны».Ситуаци я действительно была та еще: муж пропал, мастерская шляпнаязакрылась — конкуренции китайской не выдержала. Короче говоря, Элкаоказалась продавцом за прилавком одного из моих магазинов. Недели через двепосле ее бенефиса я заехал туда и с порога услышал Элкину скороговорку.Отлегло от сердца — одной проблемой меньше. Года через два и она укатит вгостеприимные американские дали, на этот раз ее старший сын позовет ее к себе,и она тоже исчезнет из нашей жизни, оставшись лишь в воспоминания. А мы с Ириной проложили новые маршруты наших бизнес интересов:Европа, Китай, Штаты, Канада, Корея, и внутри всего этого города, выставки,фабрики, сотни партнеров. Ира была незаменима. Она помнила все имена и фамилии постав-

щиков, их адреса, умела не в пример мне отличать однихкитайцев от других. Она знала где в Нью- Йорке повернуть направо, а в Милане —налево. Помнила, сколько времени потребуется для того, чтобы пешкомдобраться от нашего отеля до «Карандаша» — знаменитого здания, рядом скоторым находилась огромная Франкфуртская ярмарка. Никогда не путалась вветках метро Гонконга, соединяющих под океаном одни острова с другими.Владея превосходно английским, вела всю основную переписку с сотнейразноплеменных коллег, при этом не касалась жизни офисного братства, общаясьисключительно в мэйле, и служила нашим менеджерам справочником по всемвопросам, связанным с зарубежными контактами.Как- то в Париже на «Бижурке» — выставке бижутерии и аксессуаров, мойродственник -партнер, уже пожилой человек, глядя на Ирину, прокладывающуюнам путь к нужному боксу, сказал мне на ухо: — Слушай, Ира,

она, знаешь, по-моему умнее нас обоих.Ирка освобождала мою голову от вала повседневной информации,оставляя в ней место для решения задач иного уровня. Однажды на дисплее моего телефона высветился незнакомый номер самериканским кодом. Звонил сын Вульфа Веня Филькенштейн — так онпредставился, извинившись за поздний звонок, у нас действительно шелодиннадцатый час вечера. Он объяснил, что кто -то из наших общих знакомыхсообщил его отцу о том, что я бываю в Нью -Йорке, и тот попросил его позвонитьпо этому телефону и узнать, мог ли бы я с ним встретиться. Я удивился такомусложному политесу, но не стал выяснять, отчего Вульф сам не стал мне звонить.Я ответил Вене, что буду очень рад увидеть старого друга, что буду в Нью -Йоркек следующим выходным и если его папа не стал сильно верующим человеком, тов следующую субботу в два часа дня я буду счастлив пригласить его и вас на

ланчв ресторан отеля «Дорал» на Парк- авеню.Вениамин поблагодарил меня, но сообщил что сам он приехать не сможети, несколько помедлив, добавил, что хотел бы предупредить о том, что Вульфнаходится не в лучшей форме и что в последние годы он сильно сдал. На мойвстревоженный вопрос о его здоровье, Веня ответил уклончиво, но заверил чтоникаких серьезных проблем у отца нет. Субботний июльский день в Манхэттене. Горожане должны были быубраться подальше от раскаленных мостовых мегаполиса, но на улице былополно народу, и почти все столики в ресторане отеля были заняты, пришлосьдовольствоваться не самым удобным у самого входа. Вульф появился ровно вдва. Он не сразу нас разглядел, хотя мы сидели в двух метрах от него. Он как --тонеуверенно переступил порог и стал оглядывать зал, обратив на нас внимание,только когда я буквально перед его носом помахал рукой. Он присел на самыйк-

раешек стула, так что мне захотелось схватить его в охапку и усадить какследует. От его черных волос, которых и в прежние времена на голове было немного, остался совсем короткий ежик, совершенно седой. Бледный и оченьхудой, Вульф сидел перед нами. От того прежнего «наследника царя Соломона»не осталось и следа. Я заметил, как передернуло Ирку, увидевшую его первой. Ястал его трясти за костистое плечо, повторяя: — Вульф, Вульф, как я рад тебя видеть, черт ты этакий, — будто хотелуверить его самого, что он Вульф, тот далекий, настоящий.Он смотрел на меня как--то даже испугано и, похоже, хотел только того,чтобы я перестал его трясти. На мое «ну, по сто грамм» замахал руками:— Что ты, что ты, только воду, — и добавил тихо, — ноу газ.Мы тоже, разумеется, не стали ничего заказывать кроме кофе и сока, хотяприборы уже принесли. Вся встреча длилась пятнадцать мучительных минут.

122

— Чем вы занимаетесь? — А ты чем? — Теперь на пенсии, живу во флигеле — сын выделил возле его дома. Прежде помогал ему, у него кабинет, он тоже стоматолог. — И наконец, — мнепора. Ирочка, извини, я не очень хорошо себя чувствую. Ленечка, проводи меня.Мы вышли в вестибюль, но Вульф попросил пройти с ним на улицу. Там он,показав на фасад, произнес, впервые улыбнувшись: — Мне здесь не по рангу, мой ресторан теперь «Макдональдс». Я попытался уверить его в том, что это полная чушь, но он остановил меня,погладил рукав моего пиджака, и задал вопрос, ради которого притащился в такуюдаль и который я ждал с таким чувством, которое словами объяснить бы не смог.Ближе всего ощущение, которое испытываешь, трогая зажившую недавно рану,ты уже спокоен за свою жизнь, но еще, блин, болит. — Ты видел ее? — полыхнули живым огнем его мертвые

123

глаза, и черезпаузу выдохнул, — Нину. — Нет, мой бедный Вульф, не видел и никогда больше ничего о ней неслышал. Он покачал головой и неловко приблизился, пытаясь меня обнять. Япритянул его к себе, погладил по голове, по жалкому седому ершику. Обнял —ладони почувствовали худобу обтянутых кожей ребер, никакой плоти.Он уходил оборачиваясь словно хотел извинится за несуразный свой визит.Левое плечо подергивалось — таким движением сбрасывают лямку тяжелогорюкзака, но его тяжесть была внутри, тяжесть темного меда, заполнившего егодушу. От такого груза ему уже не избавиться.Ира играла столовым ножом, в прищуренных глазах сверкала зеленаяярость. «Только не сейчас», — мысленно взмолился я, но она сказала. Она умелавыдать в одной фразе концентрированную суть вещей и выдала: — Как она вас, а? Вас! Я не стал отвечать. Мне не хотелось ни говорить, ни спорить, ни темболее ссорится. Мне хоте-

лось раствориться в какой--нибудь субстанции и ни о чемне думать.Я расписался под номером нашей комнаты в бланке счета ресторана. Мывышли на Парк -авеню и влились в людской поток. Гудки машин, шум двигателей,музыка, льющаяся из открытых окон крутых тачек и такси, многоголосый говорвавилонского распада. Сколько этот великий город переварил в своем чревевзлетов и падений человеческих судеб и судеб мира! Сколько страстей кипело впрошлые века, во времена становления этой великой страны и города ставшегосредоточием, вершиной цивилизации... Кто мы, с нашими маленькими смешнымипереживаниями, в этом океане бесконечного движения?Ира взяла меня под руку и примирительно подергала, приближая к себе.И вдруг сквозь какофонию звуков продекламировала своим бархатнымголосом:Урал, Урал - река,Глубока и широка. Автор: Лев Клиот

Уважаемая редакция! Пишу Вам по просьбе жителей нашего села Закадыкино, Размахаевского района, Недозагаженской области и от себя лично. В первых строках своего письма хочу сообщить, что всё наше население мужского пола (женщины у нас не так активны и заняты по хозяйству) в ночь с субботы на воскресенье 25 октября собрались в клубе ровно в полночь со своими наручными и карманными часами, а дед Матвей принёс старинные ходики с гирями и кукушкой (из-за отсутствия других) и под бой курантов, услышанных по радио, перевели стрелки на час назад, как рекомендовало наше правительство. Затем, согласно старинному обычаю, дружно отметили это событие, в надежде, что спать придётся на час дольше, как обещало это же самое

правительство. Разошлись по домам далеко за полночь, с песнями и плясками под гармонь, в результате чего дед Матвей потерял гирю и очки, а гармонист Василий - голос. Только зря мы радовались, веселились и закусывали... Произошло событие из разряда «очевидноеневероятное». Спать нам, как обещало правительство, на час дольше так и не удалось и не только мужчинам, но и женщинам, не принимавшим столь активного участия в переводе стрелок. Наша корова Манька не захотела доиться по зимнему времени, а начала мычать рано утром 26 октября согласно летнему времени и жене пришлось встать на час раньше, если считать по зимнему. Дурная у нас корова Манька - не соображает, что Указ вышел.

По этой причине произошел временной сдвиг, как и предсказывал великий Эйнштейн, в своей теории относительности. Я давно привык не реагировать на мычание Маньки, ведь это женское дело, и продолжал спокойно спать, перевернувшись на другой бок. Но через минуту после Маньки, подал свой голос наш петух по кличке Боря. Внук так его переименовал в честь известного певца. А раньше его звали Петька, в честь чапаевского адьютанта. Всё бы ничего, но он сильно фальшивит спросонья, вместо ноты соль выдаёт сольбемоль, чем режет мой тонкий музыкальный слух и полностью лишает сна. Посему я давно уже обхожусь, за ненадобностью, без будильника. Пришлось встать на час раньше и прогнать Бориса на задворки, от греха подальше.

124

Там я встретил не выспавшегося, с хворостиной в руках, соседа Петровича. Он выгонял своих уток на пруд. Его, видимо, тоже разбудил мой петух, не смотря на то что ему давно медведь на ухо наступил. Кстати, у соседа нет ни слуха, ни детей. Может, медведь ему не только на ухо наступил, но и потоптался на его организме основательно? А вот танцует и пляшет он хорошо! Тут я ничего сказать не могу... Петрович высказал мне своё трёхэтажное замечание по поводу петуха, сказал, что у него не традиционная ориентация и он

125

давно уже заметил, что мой Боря гоняется за его утками, но они спасаются от него в пруду, куда петух лезть не решается, потому что не умеет плавать. Закончил он свою речь непечатным словом «извращенец». Вот я и думаю, ко мне относится этот афоризм, или к Боре? А мой шурин Николай, жены брат родной, сообщил в телефонном разговоре, что у них, за полярным кругом, скоро полярная ночь и потому перевод стрелок на организм не влияет. Видимо, по этому там отменили один часовой пояс и теперь столица стала значительно бли-

же. Раньше самолёт летел до Москвы семь часов, а теперь шесть. Уважаемая редакция, как Вы обьясните, с научной точки зрения сей невероятный феномен природы? С добрыми пожеланиями, бывший колхозный пастух, а ныне менеджер по вольному выпасу крупного рогатого скота фермерского хозяйства, Вещмешков Иван Сергеевич. 26 октября 2014 года. Село Закадыкино. Размахаевский район. Автор: Снидзе

Самуил

Все мы собачились, в лучшем смысле этого слова. Каждое утро и вечер, по часу, по два. Мы — это жители квартала, которые имели цуциков. Из десяти хрущевок, выходящих к футбольному полю у школы, набиралось всего человек двенадцать собачников, и то в лучшие времена. Интересные превращения происходят с человеком, выгуливающим собаку вместе с себе подобными. Они были чем то похожи на те, которые происходят с попутчиками в купе поезда дальнего следования. Вначале люди молча кивают друг другу, потом потихоньку кучкуются, чтобы обсудить, чем любимца кормят или лечат. Через время делятся опытом, книгами, рецептами, телефонами, щенками, и в концеконцов семейными тайнами, которыми в обычной жизни не каждому и рассказал бы…

Не знаю, как действует в этом смысле поезд, а в случае сверхоткровенности собачников, думаю, решающим становится именно непосредственность самих собак при общении друг с другом. Так собаки нас и сближали, и уже на прогулку мы и они шли почти как на встречу с родственниками. Иногда хотелось быть и одному, — для этого была большая лесополоса через дорогу. У всех собачников позывные были составлены из кличек их собак. Нам с женой приклеили погоняло «лёлики», понятно потому, что нашего красавца звали Лёлик. Полностью — Лео-Ли. Китайская хохлатая собачка, ксоло, не голая, а с вуалеобразной шерстью-пухом, паудер-пуф, пуховочка. Когда мы читали книгу по воспитанию собаки, то наткнулись на фразу: «…собаку нужно звать четко и громко, лучше отрывистым

одно-двухсложным именем». Дальше приводился список желательных правильных кличек. В конце автору захотелось пошутить: «У вас не будет эффекта полного послушания, если вы будете подзывать питомца невнятно и длинно, что-то вроде — Леонид, подойди ко мне пожалуйста…» После этого мы, непременно хоть раз в день, доставляли себе удовольствие, и подзывали Лёлика таким куртуазным способом. Он не шел, но потом начал что-то чувствовать, потому что за этим следовало веселье. А на улице, в присутствии чужих, устраивал шоу, на которое собирались посмотреть. После призыва «Леонид, подойди ко мне, пожалуйста», он медленно поднимался, скраивал важное выражение на мордочке, оглядывал остальных несчастных собак, которых подзывали отрывистыми и четкими способами их

126

грубияны-хозяева, и медленно шел к нам, принимая аплодисменты. Иногда с кличками-именами происходила забавная путаница: - Сегодня видела Люсю, что-то она совсем еле ходит, похудела, грустная такая… - Ну, может течка, а вообще сейчас жара такая, пекинесам не позавидуешь. - Да я про Люсю, хозяйку Джека! Его звали Костя, иногда Костяохранник. Это был бизнесмен средней руки и такого же возраста. Он владел охранной фирмой, в прошлом был военным. Как для меня, он был неправильный охранник-бизнесмен. Слишком худой, опрятный и интеллектуальный. Но главное, у него была не охраннобиснесменская собака. Ей полагалось быть яростным бультерьером, демоническим ротвеллером, или лоснящимся мускулами доберманом. При Косте, на длинном тряпичном поводке, бегала худая как велосипед, рыжая с подпалинами, и почти совер-

127

шенно беспородная собака довольно веселого нрава. Как он сам рассказывал, эта рыжая прибилась к нему еще щенком на даче во время сбора черешневого урожая. И так она весело уплетала черешню в огромных количествах, накладывая потом аккуратные кучки косточек, что получила кличку Черешенка, а потом всетаки для солидности стала Черри. Одним из любимых наших развлечений на прогулках было придумывание породы для Черри. Ктото считал, что это выжла, что уже само по себе было смешно. Другие, соглашаясь, добавляли ей кровей от левретки. Одна мадам безапеляционно заявляла, что это конечно азавак, хотя иногда находила у нее уши от тайского риджбека. Лично мне казалось, что это типичная норвежская тупиковая лайка. Ну, может, не совсем тупиковая… Девочканегритянка, которую тянули в разные стороны два чау-чау, один белый, другой черный, сказала, что это не кто иная, как

новогвинейская поющая собака. Костя, после двух недель наших пыток, стал соглашаться на каролинскую собаку, но потом вдруг определился, и Черешенка стала чинуком, редчайшей ездовой собакой. На том и порешили… При всей своей игривости и бесшабашности, Черешенка отчаянно охраняла Костю при каждом удобном и неудобном случае. Даже по прошествии многих совместных гуляний, я иногда утром в страхе отдергивал руку, когда хотел с ним поздороваться. Черри скалилась и рычала низким утробным рыком. И как он только получался в этом тонком тельце?! Нашего породистого Лёлика она не особенно привечала, как и он ее, видимо зная, что она не чинук. Но это пока не наступала течка. В эти сложные для нас периоды сексуального маньяка приходилось отлавливать и нести домой на руках. А он и не сопротивлялся, говоря всем видом: «Изводят меня эти сучки своим телом и запахом. Замучался я, так что несите меня

уже, от греха…» Костя и Черешенка всегда гуляли только вдвоем, хотя семья у него была. Когда ему тревожно звонили на мобильник с работы и сообщали о каком-то жутком аврале, он непременно говорил, что сначала догуляет Черри, а потом сразу примчится. В дождь, в снег, в рань собачью и в ночь зимнюю они были неразлучны и только вдвоем. Без микроскопа можно было разглядеть, что друг в друге они души не чают. Совсем недавно возобновилась скайпсвязь с мятежным Луганском, и поговорив с полчаса, я стал вспоминать друзейсобачников, спросил, как там Костяохранник. Вот какую историю мне рассказали. Костя был кем-то в оплолчении, но в боевых действиях участия непосредственного не принимал. В тот день он и Черри, как обычно, гуляли возле школьного стадиона. Две старушки с пинчерами судачили рядом. Черешенка резвилась, летала по пустынному, невытоптанному за лето футбольному по-

лю. Подъехала «Газель» с логотипом агенства и Костя подошел поговорить к водителю, приехавшему к нему. Черри внезапно сделала огромный ирокез на холке, сузила глаза, прижала уши в пилотку, оскалилась и стала тащить Костюохранника за штанину. Тот прикрикнул на собаку, думая, что она опять злится на то, что он без ее разрешения говорит с незнакомцами. Но собака стала совсем бешеной. Черри лаяла заливисто, визжала, рычала, хрипела, разбрасывая пену, потом начала скулить так, что слышен был животный страх. При этом она заглядывала Косте прямо в зрачки. Этот взгляд ни один собачник ни с чем не спутает. Когда собака так смотрит — она точно что-то тебе говорит, и от того, что ее не понимают, вся вселенская тоска сосредоточена в этом взгляде. Черешенка тянула Костю домой, но так рьяно и страшно, что он быстро попрощался с водителем и повел собаку к дому, по дороге думая, не случилось ли что с родными. Когда они

вбежали в подъезд, на улице разорвалась мина. Потом еще одна. Через полчаса Костя вышел во двор. «Газель» догорала. Рядом стонала старушка с оторванной ступней. Так верная Черешенка и спасла жизнь Косте-охраннику. Где они сейчас? Гуляют ли вместе? Говорят, собаки — это последние ангелы, которые решили остаться с людьми на земле. Заведи собаку, но помни, что у нее нет недостатков кроме одного — она как-то уйдет из жизни и разобьет тебе сердце… Куда они попадают после смерти? Они попадают в свой рай? Я однажды спросил об этом у священника, и он ответил, что домашние любимые животные попадают на небо к своим хозяевам (если они тоже уже умерли), или к людям, которые их любили и тоже уже на небе. Наверное, если Там у животинок никого нет, то они бродят по краю неба и ждут дорогих хозяев. Автор: Скориков

Игорь

128

Засыпал, вздыхая, южный город, а в окне привокзальной больницы плакал молодой мужчина. Он упирался головой в оконную раму и тихо плакал. *** На подоконник присела постовая сестричка Алия. - Ну, что вы, доктор. Все же хорошо. Операция прошла нормально, теперь ваш папа будет выздоравливать. - Да. Да, спасибо, Алия, ничего… Олег вытер глаза ладонью и, стесняясь, улыбнулся измученно. Он уже не помнил, когда он спал в этой больнице. Глаза покраснели и запали, окруженные серыми кольцами. Отец ничего не помнил уже почти два года. Ну, почти ничего. У него была болезнь Альцгеймера. Пока, в основном, напрочь пропадала кратковременная память, но начиналась беда и с долговременной. В предпоследний приезд Олега отец начал жаловаться на то, что

129

стал все забывать, и как ему это надоедает, и как тяжело по три раза выходить за ворота, забывая то ключи, то палочку, то зачем вышел… Через год он уже не жаловался, он забыл, что забывает. Брат позвонил, когда Олег ехал в поезде на конференцию в столицу. Он так ждал этой возможности провести там два дня, посидеть с коллегами в ресторане, — благо, за все платила фармацевтическая фирма. Олег должен был сделать доклад по анестезии у беременных, в котором упоминалось о хорошем препарате этой фирмы, и ночной звонок совсем расстроил его. Вовка скороговоркой рассказал, что отец уже два дня не может помочиться, и совсем сдал. Олег понял, что надо возвращаться утром, как только приедет. Через день он был уже в деревне. Отец был бледен, исхудал, и с памятью было совсем плохо. При встрече он принял его за Вовку.

Надо было оперироваться, Олег это понял сразу. День ушел на убеждения и телефонные переговоры с клиникой областного центра. И вот назавтра назначена опрация. Оперировать будет сам заведующий, умница, приятный усталый человек. При встрече в его кабинете Олег рассказал об отцовском Альцгеймере, и попросил, чтобы они с братом после операции дежурили в палате с ним по очереди. Заведующий был не против и даже рад этой просьбе, потому что знал, какие проблемы после операции бывают у стариков. Уходят, бузят, вытаскивают катетеры. И осложнений, связанных с возрастом, среди которых смертельные, хватает. Вечером, после клизмы, отец вроде улегся, и Олег присел в вестибюле возле телевизора. Вдруг дверь палаты открылась, и отец, одетый в пиджак, в кепке и с палочкой, вышел и направился в

конец коридора на выход. Олег догнал его у двери и выяснилось, что тот собрался ехать домой, так как считал, что делать тут больше нечего. Уговоры и объяснения не действовали. Начались обиды, агрессия, и Олег позвонил Володе, который был на съемной квартире рядом с больницей. Два часа они убеждали, объясняли и упрашивали с эффектом ровно на пятнадцать минут. Потом память стиралась и отец начинал собираться, спрашивая, где стоит машина брата, и когда мы поедем домой. Как-то заманили его в отделение, попросили сделать успокаивающий укол. До утра все это проддолжалось множество раз, и утром отец , устав, задремал на полчаса. Теперь конец рабочего дня. Только что его привезли из операционной. Он сильно бледен, спит и дрожит. Периодически вздрагивает, как-будто от судороги. Вот он открывает глаза, всматривается в Володю, потом в Олега. Взгляд человека, попавшего на другую планету, и увидевшего зеленых

инопланетян с двенадцатью головами. — Папа, как ты? Следует длинная матерная тирада с угрозами. Вовка сильно расстроен, он не хочет уезжать, боится за отца. Но уезжать ему надо. Олег успокаивает, говоря, что не зря же он врач, что все будет нормально через час, когда пройдет действие лекарств. Вовка уезжает. Начинается борьба за катетер. Беречь его как зеницу ока жизненно необходимо аж шесть дней. Если выдернет — вся операция насмарку, да еще и кровотечение может начаться. А выдернуть его отец пытается каждую минуту. Сухая желтая рука просовывается под одеяло, шарит, нащупывает резиновую трубку, тянет… В сотый раз Олег вытаскивает руку отца, удерживает ее и рассказывает, что врач не разрешает трогать кактетер, потому что будет кровотечение. Начинается кратковременная борьба. Олег обхватывает отца поперек груди потому, что тот пытается встать с кровати. Пьяные после наркоза, непонимаюшие, чужие глаза смотрят с нена-

вистью и злобой. Через два часа силы иссякают и отец засыпает. Потом все начинается снова, хотя сон всетаки приносит просветление, он узнает Олега. Но не на долго, рука тянется под одеяло. - Папа, нельзя трогать трубку. Опять… - Почему это? - Это катетер, его поставили после операции… - Какой операции? - Тебе сделали здесь операцию и поставили катетер, его трогать нельзя. - Почему? - Так сказал врач, он должен стоять шесть дней. Если вынуть, будет кровотечение, понятно, па? - Понятно. Ты бы так и сказал… Через пять минут попытки нашарить мешающую трубку возобновляются и диалог повторяется слово в слово, и так до утра. Днем отец почему-то успокаивается, ослабевает и дремлет. Олег помогает перестилать, сделать перевязку, усаживает, кормит, вытирает, следит за капельницей, опорожняет каждый час пакет с мочой. Из палаты

130

выйти нельзя. Ночью борьба за катетер начинается снова. На третью ночь Олег ставит кушетку возле постели отца и ложится, уговаривая себя ни в коем случае не заснуть, но через минуту засыпает. В голове что-то бухает, его подбрасывает во сне. Отец стоит голый у двери палаты и пытается ее открыть. Из него торчит катетер, удлинненный трубкой, которая волочится по полу. Холодея, в один прыжок Олег хватает отца и не без борьбы укладывает в постель. Диалог о том, что сказал врач и что не нужно вставать и трогать катетер заводится на всю ночь с короткими интервалами. Сосед с койки у окна тоже не спит вторую ночь. Скажите, а сколько вашему отцу лет? Семьдесят семь… Вы извините, у него с памятью проблемы. - Да, ладно, что ж… Говорят, что старое, что малое — одно и то же… Спать хочется неимоверно. Последний раз Олег это испытал, когда дежурил три

131

ночи подряд у беременной с эклампсией, будучи в командировке в районе. Сначала ноги и руки ватные, сохнет во рту, щиплет глаза, потом начинаются легкие галлюцинации, но осознанные, как во сне наяву. Потом в голове и в середине живота пустота, трудно поднять веки, раздражает каждый шорох и каждый человек. Сейчас ему начинает казаться, что отец специально придуривается, чтобы разозлить его, чтобы Олег плюнул и ушел, и тогда можно будет встать и выдернуть катетер… - Ты опять встаешь, папа, нельзя… - Почему, кто сказал? Я поеду домой… - Я тебе только говорил… - Когда? - Да, только что… - А-а, ну так бы и сказал… - А это что? - Катетер… Да, … твою мать!… Как ты меня достал! А ну, ляг сейчас же! Блин, за что мне эта мука?! У тебя совесть есть чутьчуть? Дашь ты мне хоть немного вздремнуть?!. Слова сами собой выстреливают из раздраженного сердца. Он

взбешен, он зол и на отца и на себя… Олег вспоминает слова соседа у окна и начинает думать о том, как бы ему хотелось сейчас стать совсем маленьким, совсем карапузом. Ни о чем не заботиться, ни о чем не печалиться и не помнить ни о каких обязанностях… Вот было время золотое… Не вернуть. Главное не заснуть теперь до утра, а там Вовка приедет… В палате санузел с душевой кабинкой. Олег встает и решает пойти облиться холодной водой. Берет в руку душ и закрывает глаза. Ледяные струи касаются макушки. Вдруг в голове взрывается фейерверк с тысячами огней и нестерпимой сверлящей болью. Олег не успевает ничего подумать, как боль проходит и наступает невероятная, никогда не испытанная легкость. Олег боится открыть глаза потому, что чувствует спиной позади него что-то изменилось… Повернувшись и открыв глаза, он столбенеет. Вода стекает и капает с носа. Вокруг него залитый солнцем маленький двор, окруженный кирпичной

пятиэтажкой. Он не сразу узнает двор своего детства, но потом видит соседку с третьего этажа, сварливую Розу Францевну. Та окапывает тополя возле песочницы. Больничной палаты как не бывало. - Ну, все… Начал спать на ходу. Олег закрывает ладонями глаза, сильно трет, дергает себя за уши, щиплет за нос до боли. Медленно разжмуривает веки — соседка поливает цветы… Ватага пацанов в трусах проносится на трехколесных великах, едва не наехав на него, и с криками заворачивает в арку. Из нее выкатывается молочница с тележкой, на которой стоит бидон. Не обращая на Олега внимания, она достает гаечный ключ, начинает по-хозяйски лупить им о бок бидона и голосить: «Маа-гаа-лакоо-о!» Из подъездов тянутся хозяйки с бидончиками и банками. Ноги сами подкашиваются и Олег присаживается на край песочницы. - Где я? А ведь они меня не видят… Что это?!. Из родного подъезда выскакивает ма-

ленький курчавый мальчик, в шортах с одной помочью через плечо, и подбегает прямо к Олегу в песочницу. - Где-то я его на фотографии видел… Подкатила тошнота. — Это же я… Мальчик начинает лепить пасочки прямо у ног Олега. Из поъезда выходит молодой подтянутый отец, достает пачку «Новости», чиркает спичкой, затягивается первой утренней затяжкой. Выпускает дым, весело щурится на июльское солнце. - Олежка, песок еще сырой, не копайся долго. Маленький Олежка пищит незнакомым звонким голоском. - Ну, Па-а-а! Ты обессял лисовать мелка-ами! - А я купил тебе вчера. Вот они. Пойдем рисовать на асфальт, он теплый… Олег чувствует, что уже долгое время не мигает, слеза скопилась у края глаза, и он смахивает ее рукавом. Отец вынимает разноцветные мелки из коробки и дает Олежке. Тот начинает чертить линии разных цветов. Видно, что это ему

нравится. Подходит вразвалочку пацан постарше и запросто требует мелок порисовать. Олежка сразу делится, видно, что он побаивается соседа. У Олега щемит в глазах. - Почему отец не вмешивается? А, может и правильно? Сам должен за себя… - Смотри, я умею звезду рисовать. Пацан ловко выводит красную звезду на асфальте. У Олежки загораются глазки, он начинает пробовать изобразить такую же, но получается карикатура, куча несвязных линий. Пацана зовут кататься на велике и он убегает, а Олежка начинает пускать слезу, утираться кулачком и измазывается весь в красный мел. Тут же ревет в голос и бежит к отцу. Папа обнимает сына, вытирает измазанное личико краем рубахи и ласково говорит: - Ничего, сынок, зато он не умеет рисовать веревку. - А как лисовать велевку? - А во, ты же умеешь… Отец вкладывает мелок в ручку, берет ее в свою и начинает вести мелок по асфальту детской ру-

132

кой. - Я сам, сам… Остатки слез высыхают, и уже через минуту весь двор пестрит разноцветными веревками, прямыми, извитыми, в узлах, кругах и углах. И даже похожих на звезды в местах пересечений… Олежка счастлив, он горд, он смеется. Олег, оторопев, вдруг слышит, как он сам смеется, и чувствует, как ему хорошо, как спокойно в этом июльском мелковом дворе, рядом с папой… Мелок натыкаетсся на большую гусеницу, которых много нападало на асфальт с тополей. Она сжимается сначала, а потом оживает и ползет в сторону, спасается. - Па, а кто ета? - Это гусеница, сын. Видишь, какая пушистая. Шелкопряд. - Ага. И снова за веревки. Через пять минут. - Папа, а кто ета? - Гусеница… - Па, а я холосые велевки умею?.. - Да, сынок, красивые веревки… Ты у меня молодец, ты хорошо рисуешь. Большая ладонь ложится на кучеряшки и они сами льнут к

133

этой сильной ласковой руке, которая их гладит. Олег чувствует приятное прикосновение к затылку и закрывает глаза от удовольствия… — Где я?.. Да что со мной?.. Проходит время. - Па. - А? - А ета кто? - Ну, это гусеница… Иди сюда, я тебе ручки вытру. Вон, смотри, мама из окна нам машет. В окне худющая молодая мама с незнакомой прической машет и зовет, чтобы шли обедать. Звенящее «Э- э-й!» — Мама, как давно я тебя не видел… Олег проваливается в темно-синий океан тоски и он несет его водоворотом вверх, все вверх, в будущие годы. Олег на вытоптанной пыльной поляне. По краям ее с обеих сторон по два кирпича. Это футбик... Сейчас будет футбик. Пацаны идут играть в футбол. И вот уже он несется с мячом, наперерез ему кто-то, удар, свалка, больно в коленке, он кричит, гол заби-ил… Все бегут к колонке, кто-то резвый качает, дергает за отполированную ручку.

Он разгоряченный, мокрый от пота, смешанного с пылью, наклоняет черную от загара и грязи шею под струю… Сейчас она разобьется фейерверком брызг и обожжет его до пояса… Но фейерверк взрывается в голове с тысячами огней и нестерпимой сверлящей болью. Потом она проходит, но остается огромная усталость и невыносимое желание спать. Олег стоит возде душевой кабинки в больничной палате и чувствует, как вода, стекая по его носу, капает на грудь. Сознание себя и меставремени медленно возвращается в него. Он видит это по тому, как в зеркале его лицо из счастливого, раскрасневшегося, с горящими восторгом глазами, становится серым, уставшим, с кругами бессоных ночей. Олег выходит в палату к отцу. Он мирно спит, похрапывая. Старый и бледный, родной. *** Засыпал, вздыхая, южный город, а в окне привокзальной больницы плакал молодой мужчина. Автор: Игорь Скориков

Город Часов Яр. Это - в Донецкой области. Рядом с городом Артёмовск. Там есть Шамотный завод, где делают шамотный (огнеупорный) кирпич для печей и каминов. Там родился Кобзон и жила мамина мама — бабушка Маруся, по деду — Крамная. Меня возили в этот городок родители, чаще летом на каникулах. А бывало и осенью, на "октябрьские", или весной на "майские" праздники. Бабушка Маруся была родом из села Логовики, Пирятинского района, Полтавской области. Там и вырастила мою маму с тремя сестрами. Ехали мы в Часов Яр долго с пересадками где-то в Артёмовске, на воняющих соляркой «ЛАЗах». Тошнило, трясло, хотелось пить и писать одновременно. Сам город я не помню, — мы как-то

сразу оказывались во дворе у бабушки. Деревянная скрипучая калитка. Дальше — сад, огород . Огромные кусты красной ароматной смородины. Навстречу шла бабушка Маруся — маленька, охайна, чепурна, полтавська бабушка. Позаду біг Жук( Жучок) — черный как смоль кобель. Это было удивительно — собака на украинском -Він — Он( мужской род). Я его боялся. Поцелуи, слёзы… - Проходьте в хату» - Мамо, а де моя сумка? — Як там Гаврюшка? — Ігорёк, ти такий худий! - Жук, досить гавкать, іди гєть, іди в будку!» — Я тобі зараз…! У него была будка! Я впервые видел наяву ДОМ для собаки. У него еще

был ошейник, цепь, и его пристёгивали к проволоке, прибитой к земле, чтоб он бегал только по двору и сторожил, главное, чтоб гавкал на приезжих. Но гавкучий — значит хороший. У бабушки пахло уютом. Всё было похозяйски. Цыплята были покрашены зелёнкой сзади, а не спереди, как у инвалидасоседа, "шоб вечіром порахувати". Бабушка жила небогато, на пенсию в 12 рублей и 50 копеек. Приезды дочерей( тётя Оля, тётя Надя,тётя Тоня и моя мама — Катя), и нас, онучков, делали её одинокую жизнь веселее. Конечно они( тёти и мама) ей помогали деньгами и продуктами, как могли. У меня, как говорят,"волос стыл",когда бабушка и мама рассказывали о войне и послевоенном голоде на Полтавщине. Бабушка ждала деда из

134

плена и спасла четверых дочерей только тем, что умела шить и кроить и у неё был " Зингер". За пошив ночью при свече и крой давали жменю муки, тем и жили. Ели "грицики" - это трава какая-то. Я потом в лесу пробовал есть траву. Перепробовал много, пока не измазался в молочай, и меня долго мыли и отпаивали. Вспоминали, как моя мама с тетей Олей в голод несли плату — две жменьки муки в платке, и не удержались - лизнули. Бабушка строго спрашивалала: - Їли муку? - Ні, мамо! - А чому носи білі? Было очень стыдно, потому, что еще две сестры жда-

135

ли еды. На Полтавщине умерло в 30-е и послевоенные годы много народу… Потом я прочитал у Анатолия Кузнецова («Бабий ЯР») "— Нам, коммунистам, выдавали по талонам, чтоб не сдохли, немножко деревенским активистам тоже, а вот что ОНИ жрут — это уму непостижимо. Лягушек, мышей уже нет, кошки ни одной не осталось, траву, солому секут, кору сосновую обдирают, растирают в пыль и пекут из нее лепешки. Людоедство на каждом шагу.— Людоедство! Господи! Как же это?— Очень просто. Скажем, сидим мы, в сельсовете, вдруг бежит деревенский активист, доносит: в такой-

то хате девку едят. Собираемся, берем оружие, идем в эту хату. Семья вся дома в сборе, только дочки нет. Сонные сидят, сытые. В хате вкусно пахнет варёным. Печка жарко натоплена, горшки в ней стоят. Начинаю допрашивать: — Где ваша дочка? — У город пойихала… — Зачем поехала? — Краму (ткани — укр.) на платье купить. — А в печи в горшках что? — Та кулиш… Выворачиваю этот «кулиш» в миску — мясо, мясо, рука с ногтями плавает в жире. — Собирайтесь, пошли.»

Машинка «Зингер». Бабушка всю ночь за машинкой, полуслепая, с давлением , чтоб дочки не умерли с голоду. Все четыре дочки выжили и ещё внуков нарожали. О дедушке Степане Крамном знаю только, что он воевал, был в плену, вернулся, много курил и умер от рака лёгких, когда мне было три года. Мамины сёстры , мои тётки -Тоня, Оля и Надя - это отдельные рассказы. Но как они пели с бабушкой Марусей и моей мамой! "Ой там на горі » і »Рідна мати моя» - это протяжное горловое пение с переливами и подхватываниями вводило в какое-то первобытное состояние. Когда я смотрю мультик «Жил-был пёс», и там поют "Ой там на горі" — я плачу, потому что я сразу в детстве, я там во дворе, возле бани, в Часов Яре, и бабушка Маруся с моими тетками и родителями не поют, СПІВАЮТЬ. Есть разница. У бабушки был борщ, и ели его дере-

вянной ложкой, это была экзотика, и притом вкусная, не то, что дома. На "ноябрьские" все обязательно ели "холодець із хріном та кровянку, тільки не з тонкої а з товстої кишки", плюс граненая рюмка самогону (не мне, конечно). На майские - "вареники з картоплею, вишнею." А если Пасха — то паска, как мы говорили. Тёмнокрасные твёрдые "яйця" из-под луковой шелухи, "кровянка , курка , пэлюстка та огірки." Яйця надо было бить друг об друга с сидящим рядом, и потом результаты живо обсуждались. Мы все ходили к дедушке на кладбище в Часов Яре. Я впервые в жизни увидел кладбище… Вначале всё хорошо, красивая оградка, скамейка, столик. Только потом бабушка Маруся начинала сильно кричать и завывать, целовать маленькую фотографию деда Степана. На фото был молодой дядя, худой, в пиджаке с остановившимися глазами. Я удивлялся, почему-же он такой молодой, если он умер, а бабушка

ведь старая, она не может быть его женой?! »А на кого ж ты мэнэ покинув!!!»! А як же я без тэбэ буду жи-ы-и-ыть???» Бабушка кричала очень сильно - в голос, так «было надо», но это было очень страшно. Она и мама и тётки, поголосив так минут пятнадцать, как ни в чём не бывало, поправив могилку, садились выпить рюмочку самогону и поесть пирожки. Бабушкины пирожки — объяснить ЭТО КОЛДОВСТВО не способен человечесуий язык, — пухкэньки, хвасталась она( как пух, значит). Но я был парализован от их недавнего крика, и есть ничего е мог. В ушах стоял женский крик. Потом все забывалось и этому помогали вкуснейшие «вареники з вышнею». Но было еще и ЛЕТО! Представьте себе огромную дубраву, ну в общем-то большой лес, в основном из вековых дубов. На окраине этого леса стоял домик моей бабушки Маруси. Нужно взять палку, чтобы побороться с

136

высокой крапивой и представить себя мушкетером или неуловимым мстителем, а потом придёт мама и мы пойдём через лес на ПРУД. Пруд — это волшебное слово детства. Выглядел он так - когда заканчивался дубовопапоротниковокрапивный лес, то появлялся пруд. Он был как-бы внутри этого леса, со всех сторон в окружении дубравы. Песочный пляж, грибочки со скамеечкой, раздевалки, киоск с мороженым, ситро, сигаретами и пивом. Даже будка со спасателями. Из киоска неслось целый день:

137

- У леса на опушке жила зима в избушке... - Хмурится не надо Лада, Лада... - А я иду к тебе на встречу, а я несу тебе тебе цветы-ы, - Той единственной на свете королеве красоты… Я каждый жест,каждый взгляд твой в душе берегу, твой голос в сердце моём, люби меня! Мы лежали на подстилке под донецким солнцем с мамой и двоюродной сестрой Аллой, и ели пломбир в стакнчике или »фруктовое» за 7 копеек. Самым главным для меня аттракцио-

ном на пляже была деревянная конструкция в виде причала или рыбацкого мостика. Когда мама не видела, я разгонялся с берега и сигал в холодную воду пруда вместе с часовярскими пацанами. Пруд родниковый, на глубине и в жару — ледяная, и уже после прыжка иногда сводила судорога. Мама и двоюродная сестра Алла пугали меня страшными рассказами об утопленниках, но я всё равно нырял. Выгоняли меня на берег с боем трясущегося, с синими губами и обещаниями через полчаса опять пус-

тить пныгать. Загорали с сестрой Аллой до черноты, часами играли в бадминтон. В воланчик вставляли камень и тогда можно было разойтись на большое расстояние, он летел, шурша посреди пляжа и дубов бесконечно долго, и это было здорово. Собирали с ней в лесу для бабушки бутылки. Местные алкаши безвозмездно "помогали" таким образом пенсионеркам. Это было что-то вроде спорта, (ну, кто больше соберет, как грибы ). Пять бутылок - вот и батон хлеба. Мы это понимали. На мороженое и кино для нас наши мамы оставляли средства. Пляж ! - Увезу тебя я в тундру, увезу к седым снегааааам…» - А я по шпалам, опять по шпалам иду домой по привычке, тарарутарутарутам -ее тарарутарутарутам-ее. Мороженое, ситро, кукуруза, вареники. Мы с Аллой, как обычно, «сгорали» и нам мазали спины на

ночь простоквашей. Рано утром Алла показала мне мостки. Копали червей в огороде, испортили бабушке грядку с укропом, за что и получили. Я с этих мостков поймал потом свою первую рыбу. Огромного карася. Вот такого! Это было захватывающее все существо счастье, и воспоминаний на год. Из старинного скрипучего шкафа под красное дерево с зеркалом мы вытащили диковины, а бабушка рассказала, что при помощи этого раньше стирали и гладили. Стиральная доска и еще что-то деревянноребристое, праска, чтоли. Потрясение. Ночью мама и бабушка Маруся РАЗГОВАРИВАЛИ в тишине. Мне, городскому мальчику, резала уши деревенская сверчковая тишина. И в этой тишине и душной темноте мама и бабушка Маруся обсуждали жизнь, "всіх родичів, мыли кости моему папе — Гаврюшке, дяде Митьку, и другим зятьям. А претензии одни "не жаліють вони вас!"

Суржик праздновал. — А я йому сказала і плюнула межи очі! - А я після цього так йому нічого і не сказала, розвернулась і пішла собі - Отакої! А що?! Июньское утро! Как пахнет свежая красная смородина, когда её еще влажные от дождя розовые серёжки наполняют миску! Малина колется ужасно, но так хочется... - Жук, — на, на косточку, Жучок! Из Часов Яра бабушку в Донецк забрала к себе тетя Оля. Там бабушка Маруся через несколько лет и умерла в канун Светлого Воскресенья. Говорят, что души умерших на Пасху всегда попадают в Рай. *** Блажени нищие духом, яко тех есть Царство Небесное . Блажени милостивии , яко тии помиловани будут. Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят. Автор: Скориков

Игорь

138

Вы когда-нибудь спускались на закате вместе с коровами с холма к селу, где уже слышен звон ведер, бабий крик и шорох открывающихся ворот и калиток? Там пахнет жареной рыбой из кухонь, молоком отовсюду, свежим сеном у кроличьих клеток. Если нет, то Вам необходимо попробовать... *** - Па, расскажи о войне…, вспомни про Журавку. Ну, вот тебе шесть лет, сорок … какой? …второй год, да? Что ты помнишь?.. Давай не пойдем на ужин. Так тепло здесь. Не знаю, расскажи мне... Мы с ним одни в больничном дворе, начинает накрапывать дождик. Скоро ужин, но

139

мне не хочется возвращаться в отделение с его запахами. Липы сладким ароматом утешают, и от дождевых капель парит асфальт. Я закуриваю, кладу щеку себе на ладонь, и завожу разговор. Он поворачивает лысеющую голову и прищуривается. Редко, почти никогда, он так смотрит на меня. Каждый раз, когда он это делает, мне кажется, что он видит меня, и что-то хочет сказать, или уже сказал. Но то, что не успел. Так бывает с человеком, только что очнувшемся от глубокого сна… - Да, да, я тебе когда-то рассказывал. Сейчас помню немного. Может даже всего одну историю, как это... Я кусаю фильтр, затягиваюсь и переби-

ваю. - Ну вот ее и расскажи. Мне хочется, чтобы ты вспомнил все подробности. Я тебе потом на ужин сам что-нибудь приготовлю. Три дня назад ему сделали небольшую операцию. Кроме этого, подлая болезнь Альцгеймера... Он начал называть меня именем младшего брата. Теперь – гораздо хуже. Я «заступил на дежурство». Сменил младшого, насмотревшись очередных российских вестей о разрушениях и жертвах в Луганске. Кляня опять себя, отправил эсэмэску с куцым и навязшим вопросом: «Ну как ты. Как дела?..» Ее ответ стегнул и вывернул все мое, что оставалось со мной в этом южном городе. Я знал, что она человек

неимоверной внутренней силы, и, конечно, сможет преодолеть многое ради чего-то, и до какого-то момента… Но, я-то знал, какая она трусиха на самом деле. Я почувствовал ее страх, вызов, боль и обиду, как просьбу Иова, и все увидел ее глазами. И она писала такое: "Что тебе рассказать? Как нас ежедневно крушат?.. Как город превращается в гетто без воды, электричества и связи?.. Как мы спим в коридорах и не знаем проснемся ли, и выйдя на улицу не знаем дойдем ли на работу под минометным обстрелом?.. И как мы себя спрашиваем, — зачем мы здесь, и за что нас пустили в расход? А в конце концов тебе задают вопрос — «ты за кого?» И ответ — «за мир» их не устраивает. Ты должен определится, чью ты кровь будешь пить. Ты даже в самом страшном сне не сможешь себе представить, что происходит сейчас с нами. Все, заканчиваю, начался обстрел..." Со страхом, с беспомощной яростью от невозможности прямо сейчас защитить, укрыть, избавить от бу-

дущих страданий проходили последние дни. Все это уже давно приходилось прятать от отца, как не самые нужные мысли для него в это время. О войне подлой, гражданской, о том, как бы я вел себя в ней, на что мог бы быть способен, - эти червивые мысли точили и разрушали. И все-таки, неожиданно для себя, я заговорил об этом с папой. Почти сразу я опомнился и пожалел о просьбе, но он уже наклонил голову, уперся взглядом в скрещенные пальцы, немного поиграл ими и начал рассказывать. - Я был самым старшим в нашей ватаге. И это потом, как раз, стало причиной того случая. Бегали мы по селу в поисках разной поживы, которую могли найти в тех местах, где стояли итальянцы. - Па. А немцы были?.. Ты видел немцев в Журавке? - Были солдаты. Нам говорили, что это итальянцы. Таянцы. Они стояли в деревне долго, а мне казалось, что они были здесь всегда. Я помню, как мы всей ватагой воевали с ними. Целью на-

ших боевых действий была, конечно, еда. Остатки с их стола куски хлеба, забытые миски с тушенкой, печенье, кофе… Все эти богатства делились поровну мной среди всех пацанов, или отбирались старшими. Поэтому трофеи съедались сразу, едва только попадали в руки. Иногда валялась всякая бытовая всячина, помню коробки с чем-то пахнущим, чего мы и названия не знали. Иногда – даже очки, бритвы и полотенца. Все это оставлялось у трубы с дырками возле леса, из которой текла ржавая вода, там, где солдаты умывались. Я разделял группу на две. Одна шла шуметь. Это значило кричать в кустах и бросать камни, а потом улепетывать. Не далеко, но дорогами, которые знали только мы. Вторая группа должна была лежать в кустах недалеко от того места, где итальянцы сегодня обедали, и ждать, когда все отвлекутся на шум. - Па, а они могли стрелять по вам, или как-то вас наказать, ну, как детей? Как они реагировали? - Было. Часто оди-

140

ночными стреляли по кустам, гоготали как гусаки, долго лопотали и махали руками, но мы скоро поняли, что это они так развлекают сами себя, и уже не боялись. Мамки нас пороли за эти войны, и пытались помешать нам туда бегать, но за ежедневной добычей и готовкой еды, уходом за домом и скотиной, да еще без мужика, ни они, ни наши сестры за нами не успевали углядеть. - Вы боялись? - Потом уже нет. Дождь усилился. Мы сидели с отцом под большущей вербой, и вокруг нас был совсем сухой круг изнывающего от пара асфальта. Серый крупный дождь молотил по скамейкам, собирал лужи и пузырил пото-

141

ки вокруг вербы. Дерево сверху и асфальт снизу заботливо сделали вокруг нас что-то вроде шалаша. В нем было так уютно, что я забыл, где мы находимся, и замолчал под шум дождя. Сквозь мысли, я услышал, как отец тихонько похрапывает. - А была еще зима!,- заявил он, проснувшись, потом съёжился и потер худые колени. Я достал из сумки пиджак и укрыл его. Там было еще яблоко и мы его разъели пополам. Разделить у отца сразу не получилось, и он с завистью смотрел на мои пальцы, которые в две секунды располовинили фрукт. - Па? - Ну,.. ты пристал,.. - тогда мне но-

гу миной повредило, потому что я сам по ней ударил. Как я мог не ударить, она такая красивая, с красной крышечкой, а я у них был главарь. - Так ты знал, что это мина? - Мне шесть или семь было. Лежала в снегу, такая, замерзшая... Знал, наверное, но ударил. Помню, как меня нес кто-то долгодолго, а я видел сзади пацанов и черные сугробы. Мама кричала, и кровь мыла мою, и бинтовала тряпками. Дальше не буду… Когда мы в Журавку поедем?! - Скоро. Наверное завтра. Дождь кончается, слышишь? Ты что, не плачь... Автор: Скориков

Игорь

Если сейчас представить, что я вдруг на минутку оказался в своем родном портовом городе N, то моя грудь сожмется от волнующего ледяного запаха северного тумана. Этот мерзлый и убогий клочок земли захватил меня в плен и до боли сковал чувством преемственности. Как пленник, вышедший на свободу, я жадно глотаю сизый, холодный и, в тоже время, родной воздух, который как самый близкий с нежностью обнимает меня. Вся жизнь в этом городе крутится вокруг абсурдной формы бытия; и все кому будет суждено родиться в этом городке, обязательно станут грезить мечтой, навсегда его покинуть. Твердый непослушный асфальт цепляется к каждому шагу; приятней ощущать землю, которая еще влажная от большого количества, растаявшего снега. Она обволакивает и ласкает ноги нежно с любовью, как будто, доказывая человечеству,

что оно ни на что не способно против самой природы. Оступился, но кое-как удержался. Воздух циркулирует динамично и благоуханно. Все говорит о весне. Замерзшие настилы льда, подсмеиваются над бегущим человечеством. Мир объединился, очнулся и воспарил. Сколько судеб, жизней, мыслей, переплетов несет в себе земля! Миллионы процокавших шагов отпечатываются навсегда в бездонной памяти мира. Следы переплетаются, образуя галактику судеб. Но вот она! пожилая осень со своей печалью, закутанная в теплую шаль зябнет у окна. Взгляд еще молодой, но волосы искрятся белым инеем. Встаньте, встаньте с колен, умоляю Вас! как больно! Как невыносимо больно от бесчувствия прекрасного, доброго, простого; ошибки в пропасти сердец! слепая суета и каменные сердца... Глаза мольбы, отчаянья, грез! О, нерушимая печаль!

Слезой своей ты укоришь, и падать буду рад, и встать с колен с поникшей головой, цепляя легкий воздух.... Но с покаянием вины, я буду чувствовать, и принимать и видеть благодать! Выйдя из опустелой электрички, я зажмурился. Люди кучковались по неизведанным законам. В руках у маленькой пухлой девчушки лет 4 -х, в новеньком зеленом пальто с черничными блестящими глазами и маленьким носиком, вальсировало небольшое зеркальце; поворачиваясь разными боками к солнцу, оно бесстыдно кокетничало с его лучами. Обманывал и ветер, притворяясь спокойным лишь на мгновение. - Варенька, не балуйся! Дай руку, раздался как самая проникновенная мелодия приятный женский голос. Голос был красивой, элегантной молодой женщины в черных лаковых туфлях на шпильке и в бирюзовом плаще с туго

142

перетянутым поясом на талии. Женщина нагнулась к девочке, каштановые волосы россыпью покатились по спине и плечам, и перед моим взором всплыл образ той, которую я так давно любил. *** После недельного одиночества у себя в квартире и тяжести воспоминаний я вышел прогуляться, обогнул безлюдный двор и попал на «улицу врачевателей». Вместе со скрипом из открывающихся дверей больниц доносился густой запах столовых харчей до тошноты мне противный с детства. Больницы в этом городе стояли как рында, обязавшаяся нести

143

службу верно и честно до самой смерти. За покосившимся хирургическим отделением, уснув, и, как будто прячась от всего живого, стоял еще один страж - судебка, так небрежно между людьми, посвященными во врачебные тайны, называлось серьезное врачебное отделение, где давали судебно-медицинскую экспертизу по всем соответствующим случаям. Во дворе судебки готовился к очередному путешествию старый скукоженный УАЗик. - Сенька, дурак! Что ж у тебя на всю машину вонь стоит как в палатах! - залезая одной ногой в фургон бранилось на Сенькуводителя лицо началь-

ствующее, что чувствовалось в раздраженно-повелительном тоне. - Так, а я че? Владимир Василич!? Мне сказали Таисия Алексеевна с флоркой все помыть, вот я и помыл, - недоуменно хлопал глазами Сенька. Голос с хрипотцой и непрерывный кашель выдали моего старого друга Владимира Шмонова - главного судебного медицинского эксперта, который, казалось, нисколько не изменился, если не считать непрерывного кашля с оттяжкой. Человек тучный высокий, с водянистыми глазами навыкат и с большими сильными рабочими

руками, хромал на левую ногу от случайного ранения на охоте. Бандитская пуля за забаву, как подшучивал он сам над собой, когда был в хорошем расположении духа, но веселость и энергия были редкими гостями его натуры. В основном им владело настроение уныловорчливое. Ходил он всегда, тяжело дыша и харкая, бранясь на Леньку-сторожа, который вечно пьяный валялся на пороге в обнимку со своей любимой собакой Ладкой. Пригласив меня в судебку, Шмонов похлопывал, меня своей ручищей по плечу, и все приговаривал: «Вот те на, вот те на! Встретились наконецто». Внутри здания я не увидел существенных перемен, все тот же затхлый запах лекарств и спирта, только комнаты показались еще более узкими и косыми. К нашему разговору по душам вскоре присоединился Ленька-сторож и Санька - санитар; - все они мои давние друзья, именно в этом обществе я когда-то находил утешение своим невзгодам. Между нами начался нелегкий раз-

говор, который скачками и волнами переходил в спор. - Вот я, женат уже 35 лет! - разводя огромными руками, восклицал Шмонов. И доволен. А думаю ли я о жене, каково ей со мной жить? Нисколько. Мне же хорошо, значит и ей какнибудь со мной неплохо живется. Ее право ненавидеть меня за любовницу и ребенка от нее. Но что я могу сделать? - при этом его глаза округлились, и стали пустыми как пузыри. - Мужик это не только глава, но и закон семьи, и все ему должны подчиняться! на этом безапелляционном заявлении шмоновский кулак грузно шмякнулся о стол и от пролитого спирта запахло еще больше. - Женский пол жалеть надо, Олодя, деликатно возражал Ленька, разглаживая свои лоснящиеся серебром усы. - Эх, если бы я был женат! Хочу, бывает, жениться, даже женщину подходящую себе найду, а боюсь! Несчастна она будет со мной. За добродушие и честность Леньку любили женщины и дети. Идет, бывало, дворами

сквозь колючий едкий ветер в минус пятьдесят мороза без головного убора, сам не зная, куда, а за ним Ладка - его верная защитница, и, такая же одинокая, как и ее хозяин. Детишки встречаются на улице и все пристают: «Дядь Лень, дядь Лень, а вам не холодно без шапки?»; он смущенно улыбается, смотрит своими умными глубокими глазами, и начинает конфеты, да пряники раздавать. Они в стужу, да, с холодным пронзительным ветром казались самым вкусным лакомством. «Тебе бы в монахи...», - как-то благословлял его один местный священник, но до монашеской жизни его не допускал сам образ жизни, которого придерживались в городе, тем более, что Ленька действительно пользовался большим успехом у женщин, хотя ни с одной из них он не сходился. - Скука, скука смертная заедает... Она везде, внутри нас, вот здесь, - никого не слушая, и тупя глаза в пол, стукал себя кулаком по груди Шмонов. - Вот отсюда все насилие! Орешь, бьешь

144

женщину, и сразу легче становится; ощущение такое, что ты еще можешь властвовать, а значит, что ты еще жив, еще не сдох от этой хронической скучищи! Значит, потвоему, женщина должна смиренно переносить насилие и быть несчастной? пытался хоть как-то возразить я; в мою поддержку Санькасанитар с потерянным видом что-то буркал себе под нос. - Терпеть, страдать, и любить, такого, какой есть! - продолжал Владимир. Вот послушай. Сейчас случай один рассматриваю интересный. Под следствием здесь одна барышня, молодая, красивая за убийство сына своего мужа. Сын у него мужик здоровый от первого брака, ну а она защищалась, от домогательств сынка, но муж-то, конечно, все знал, да и сам ее частенько поколачивал... Муж ее этот гад Саймоленко, начальник УВД, - хриплый бас Шмонова вдруг сник и превратился в легкий фальцет. Вся его громадная фигура на глазах стала опускаться, как сду-

145

вающийся парашют, плечи сжались, голова прилепилась к ребристой шее и только влажные слюнявые губы не потеряли прежнего вида; в эту минуту он казался жалким и забитым существом, которое все ожидало, что его вот-вот кто-то исподтишка ударит. - Мне заключение писать, - тихо захрипели влажные губы. Там явно, насилие было со стороны сына. Но Самойленко давит.... Да ведь она сама виновата! - воскликнул вдруг Шмонов, расправляя свое огромное туловище. Дала повод: взгляд, интонация, юбочкой вильнула, и все - он на крючке. Ну не вытерпел мужик, не сдержался! Маячит такая деваха перед глазами. Да и что ей на воле делать-то, она ж слепая. Огрел ее сынок чем-то перед смертью, да так, что зрения лишил; ...так ты ж знаешь ее, Верка Райзн. У тебя же с ней там шуры-муры были, а? пьяный и налившийся цинизмом взгляд въедался в меня как клещ. Вокруг меня завертелись какие-то звуки, превращаясь в

шум, четкое осознание происходящего приобрело форму сна. Не сдержавшись, я бросился на Шмонова, взял его за грудки и припер к стене. - И ты дашь ложное заключение? - кричал я. - Э-э-э, брат, это не от меня зависит, ты ж понимаешь... «Нужно что-то сделать, как-то ей помочь», - крутилось у меня в голове, когда я неодетый выбежал на улицу. «Вера! Вера! Как? как это возможно? Вера!» На следующий день я решил, во что бы, то, ни стало навестить ее. *** Шмонов все уладил и меня пустили к ней в изолятор без лишних расспросов. Вере сказали, что я просто помощник судмедэксперта, поэтому она никак не среагировала на мое появление. Даже в этом аду она была прекрасна! Я сел подле нее. Сердце бешено колотилось. Она повернулась ко мне лицом, и ее слепые, но сверкающие божественные глаза устремились в какую-то неизведанную даль. Боже! Боже! Как я люблю! Первый раз я уви-

дел ее у реки; сидя на мокром бревне в легком льняном платье она прятала свои страусинные ноги в подол. Огромные волны любви захлестнули меня тогда целиком, я захлебывался и задыхался от восторга для того, чтобы, вынырнув вновь, глотнуть новый виток счастья. Любовь меня посещала быстро, крепко цепляясь за все сосуды сердца, проникая во все впадины и овраги головного мозга, и уж совсем растворяясь в моей душе. Она парила ввысь, чтобы достать до солнца и обжечься. Эту женщину я любил всю жизнь, но любил робко, прячась за предрассудки и трусость. О чем она думала тогда, не знаю, но на мгновение, когда наши глаза встретились, я понял - это драма. Впоследствии мне рассказали, что ее выдали насильно замуж за какого-то старого бюрократа Самойленко, он был на 4 размера шире обычного мужика и имел обыкновение противно причмокивать, когда молчал. Этот человек, как и я был суррогатом системы; лишенный всякого сочувствия к

кому бы то ни было, он никогда и ни в чем не испытывал чувства стыда. До Веры он был женат уже 3 раза и имел 5-х детей, к ним он имел отношение бездушное, даже презрительное. Дети и отец делили между собой квартиры, мебель, шубы, доходило и до старого постельного белья. Но он был, как говорят «важный человек», имел власть, состоял при должности. И ей пришлось смириться со своим несчастьем. «Деточка, Саймоленко скоро умрет и все достанется тебе» - успокаивая, предсказывала ей мать. Тогда на берегу бедное сердце молодой девушки, ничего еще не знавшей о семейной жизни не понимало, почему в доказательство «любви» нужно бить и унижать? Ничего не осталось от той легкой на подъем девчонки, которой нравилось часами слушать шум речки и бросать камешки в заводь. Немного помолчав, я начал разговор издалека, оправдывая роль помощника судмедэксперта. ...- Как я вышла

замуж и на что сейчас похожа моя жизнь - не важно, ничего не изменить,- начала свой рассказ моя любимая. Жизнь - чаша скорби, в своем сосуде она содержит все страсти человечества от самых безобразных и уродливых, до самых возвышенных и непостижимых. Любовь - наивысшая страсть, непостижимая вселенная, таинство. Но что вы скажите мне, если я спрошу вас о той любви, которая не состоялась, которая так и осталась в своем зародышевом состоянии и не была раскрыта и постигнута? Есть ли значение в такой любви? Когда мне плохо, я вспоминаю именно такую нераскрывшуюся, чистую, трогательную любовь, не сбывшуюся мечту. Все, что осталось в моем сердце - это его улыбка. В памяти он всегда улыбается мне, и я невольно улыбаюсь в ответ. - Кем был этот человек. - несмело спросил я. - Военным с твердым характером и волей, с глубокими знаниями и умом, - с нежностью в голосе и во взгляде продолжала

146

она. - И верю, что душа его тоже прекрасна, хоть он и противился всему возвышенному, чувственному, выложив высоченную крепость, которая не пропускала даже мотылька летящего на искру, которая иногда вспыхивала в его душе,... но это только от того, что на самом деле он был очень чувствительным к самым крошечным проявлениям добра. Он не боялся быть подверженным остракизму в своей пошлой бездушной военной среде, которой он отдал все: свой ум, доблесть, смелость, отвагу. Нет, нет, я не оправдываю! Но как чувствую тот барьер,... которой ты возвеличил в своем сердце, - Вера смотрела прямо мне в глаза. Быть может, ты не ищешь любви сияющей, глубокой, чистой, любви взаимной, но она нашла тебя, пото-

147

му, что я нуждаюсь в тебе. Я слышу голос твоего сердца. И однажды,... я увижу тебя на углу у своего дома... В эту минуту я припал к ее ногам, и стал всю целовать. Она взяла меня за лицо и ее глаза узнали меня. - Это ты любимый! Это ты! Я прозреваю,... я вижу тебя. Она плакала, а я целовал и целовал... *** ...Прошло 3 года. Как-то прогуливаясь, мы присели на скамейку, чтобы передохнуть; я долго вглядывался в ее темные глаза через каштановую паутину волос, которую мягко постелил мне на лицо дунувший ветер. «Зачем я был лишен такого счастья»? - думал я. чень долго мной владела духовная слепота, но найдя путь прозрения, я не переставал удивляться сложности простых

истин. Военная система не допускала никакой сентиментальности, спокойно презирая все религии в философском и нетеистическом понимании, исправно и честно неся военный чин, я был холоден, расчетлив и трезв; аналитический ум и дисциплина - качества, которым поклоняются солдаты, подчиненные жесткой государственной системе. Моя жизнь содержалась в загоне приказов, к их исполнению я относился сухо, не размышляя и не чувствуя; влияя на судьбы людей, я лишал их любви, детей, работы, а кого-то даже жизни. Гордость ослепила меня, человеческие качества во мне были растеряны, но только любовь помогла мне прозреть и снова ожить. Автор: Манштейн

Эмилия

" полюбил комар комариху" Невдалеке, за несколько больших городских зданий и располагался этот самый хотель .так тут все говорят, - Звездный. Именно про него говорили ему, мол, когда выйдешь из областной больницы, то сразу налево, а там увидишь. Мимо не пройдешь. Искать гостиницу попроще, а значит дешевле, не было ни сил, ни духу. А этот близко, почти рядом. Вон вверху, на темнеющем уже небе видны красные пламенеющие буквы. Назад повернешься - и вот она, высокая областная больница. Там уже вспыхивали окна, целые ряды по периметру. Некоторые ряды оставались темными - рабочий день закончен —Готовьтесь назавтра - сказали им. Назавтра значит на завтра, гостинца Звездная, - значит Звездная.

Правда, еще кто то назвал ее Отель высокой любви, но думаелось ему, что до такого подражания американцам, даже тут в местечковом городе,дело еще не дошло. Далее седой серый мужчина свернул еще и на этот раз окончательно. Он уже шел среди черных, глубоко - сияющих стен - окон. И даже здесь, в высоких плоскостях, как в телевизоре, отражалось, двоилось красно - огненными буквами название И несколько раз выплывала и пропадала в глубинном черном тумане одинокая фигура человека. Плечи согнуты, в руках простенькая сумка, а когда ветер рванул на спине плащ такое же сразу произошло и там. Остановился и увидел себя в этом темном зеркале. Дома у них оставался телевизор. Сейчас как раз время смотреть его. А тут оказывается он сам и есть герой какого то фильма. И только теперь стало

ясно, надо ждать до самого конца. Остановился, передохнул - иного решения не было. Дети далеко и жили отдельной другой жизнью. И пока им старались много не говорить… Да и делать было нечего - теперь за все отвечал кто - то другой. И потом, мать, давным - давно уже покойница, говорила ему: на улице, на виду, плакать нельзя, слезы падут даром. Четко и аккуратно, как некогда в армии, направился к двери и распахнул ее. Такая тяжелая на вид, она неожиданно легко и сразу разлетелась на целую делегацию. Поспешно закрыть ее, мешала сумка в руке Навстречу ему смотрели двое, женщина, сидящая за длинной дубовой стойкой, а перед нею охранник в ярко - разрисованной, как в кино, форме. Туго перепоясан стародавним кожаным ремнем, с металлическим неизвестным блеском сза-

148

ди. Такой ремень был у мужчины, когда служил десантником. В далекой юности красивой и сильной. Когда же все сладилось, он ужаснулся той сумме, которую должен был заплатить за трое суток пребывания в этом самом «хотеле». Три дня и целых двенадцать его рабочих смен. Почти две недели труда улетали псу под хвост, под которым на кожаном ремне висели никелированные наручники Но согласился. Деньги, разумеется, вперед. Тут его что - то толкнуло и он взял два дня, а не три, как говорили ему дети. Они немножко выслушали его, что это он привез в эту знаменитую ПО ВСЕМ ГАЗЕТАМ областную онкологическую больницу свою жену. И завтра, послезавтра все выяснится, но вначале будут уложить ее под огромный голенастый аппарат, сверкающий хромом, что то из космических страстей... Доктор законно гордился этим аппара-

149

том Они вдвоем смотрели на большое рекламное фото, словно это был телевизор. Из телефильмов о будущем, фэнтази одним словом. И они очень боятся, хотя откладывать этого было уже совсем нельзя. Они - это он и она. Его посадили в лифт и показали на какую кнопку надо нажимать. После короткого, на три вздоха, полета наверх, уже по коридору, до него дошло, что именно на прощание в спину сказал охранник. Оказывается, тот предлагал ему тутошних женщин. Дошел до него и смысл сказанного слова —норка. Нет. не шуба, а гораздо ниже —Есть и под вас. Совсем недорого, все ж таки мы не Москва. Только так, чтобы я знал. А у него все в голове все еще крутилось что это вроде местного сервиса, какие там никакие медсестры, ведь это знаменитая больница рядом, созданная на по-

жертвования областных богатых людей, а значит профессиональный уход, или что там подобное. Но все это было неправда. Он открыл дверь и вошел внутрь. Доставшийся ему номер был огромен и он в нем был один. И вовсе не в длину - ширину, а по высоте. Нескончаемая высота потолка и люстра где - то там наверху. Даже не верилось, что можно так строить. Он стоял снизу центра люстры и думал. Поневоле вспоминал, что охранник предлагал ему то самое, но только чистое и молодое, что должно было вылечиться у его жены. А затем заодно вспомнил, как впервые ломал "целку" своей. Давно это было, а вот не знал, что это можно выразить в деньгах и даже пересчитать на рабочие дни. На полу был темно-голубой ковер, на окне длинные белые занавеси знакомого рисунка и покроя. Такие были у них тоже.

Вздохнул, вернулся к двери, запер ее и снял туфли. Прошелся. Наметил себе место. Открыл тумбочку при кровати и поставил сумку. Потом стал рукой лапать карман, забыл, что уже с три года как не курит. Достал похудевший бумажник и три раза пересчитал деньги. Но так и запомнил сколько, раньше всеми деньгами заведовала она. Посидел еще немного, спрятал бумажник под подушку и пошел. Извечное слесарское любопытство погнало обследовать ванну и туалет. Оборудование было новое, заграничное и поставлено с умом. В шкафчике над ванной он нашел три сигареты с золотым обрезом. Словно специально для него оставлены, а может тут сервис такой. Потом снова постоял над люстрой. И уже по деловому пошел к кровати. Огромная кровать, на целую шведскую семью. Да еще и ему место останется сбоку. Хотелось есть, но все продукты он оста-

вил в больнице в большом холодильнике, в тайной надежде, что ни понадобятся ей. Что если она захочет картошки, самой первой, молоденькой, да еще с новой российской селедкой! либо же черного хлеба с хорошим деревенским маслом, а ведь есть еще огурца и два своих первых красных помидора, которые он так радостно сорвал вчера на даче… Вздохнул и лег на кровать. Не потому, что хотелось спать, но надо было ждать. Уже перед самым - самым сном он подхватился и бросился к окну. Жена часто заставляла открывать окно на ночь, ведь она так любит свежий воздух. Вернулся и лег по настоящему. Долго долго он будет спать. Проснулся он от того, что ему хотелось плакать. И это уходящее от него ощущение плача, настоящего плача, как в детстве. Когда рыдаешь и знаешь, что тебе обязательно после какни будь снова будет хорошо. Ему приснился самый настоящий полнокровный чистый сон.

Но только она миловала и обнимала его как тогда. Когда на пятнадцатый или даже семнадцатый раз у нее самой стало получаться. Она тогда такая гордая ходила, жаль, что почти некому рассказать про эту нагрянувшую невзначай радость. Оба они тогда ждали своих вечеров и до сих пор в шкафу жива та простынь. Огромное, белое и душистое, как облако в летний день И далекий ее чайкин крик напоследок, еще более сверху, чем люстра. Встал, и путаясь в высоких белых занавесях, как в женском белье, уцепился за край полностью распахнутого порывом ветра, окна… …впереди и внизу была чужая расцвеченная темнота наступившей наконец - то ночи. Он не стал глядеть вниз: оттуда доносился женский смех, ни вперед, где должны были сиять окна завтрашней операционной. Теперь, сейчас уже нет.. Ни ее, ни ее крика.

150

Все было неправдой. Осторожно, как чашку полную до краешков, он поднял лицо вверх… Огромный, закругленный как череп человека изнутри, свод весеннего темно голубого глубинного света, звездного как никогда, обнял глаза и душу… —Неужели ее не будет для меня!? вдруг спросилось у него в душе, - А я!? Где тогда буду я!? Ни этот отель, ни это, предлагающее какое - то решение, звездное небо, ни другая счастливая жизнь ничто не могло заменить того, что было. Ничто теперь не было важнее того, что должно было завтра. Сейчас там, в глубинном космосе летят и набирают свою жесткую неживую силу те лучи, которые сегодня пронижут их тело. Какие мы все маленькие и беззащитные, какие мы комарики… А ведь лечение только - только началось по серьезному и уровень денег серьезно. как здровоье у человека, ставшего инвалидом, понизилось

151

Хотелось есть, но из продуктов был только кулек с сахаром. Такой маленький, сиротский, совсем из его полуголодного детства. Конечно, тут можно раздобыть ложку, для этого и существует сервис в отеле и его конкретные представители, но мужчина достал из пиджака свои рабочие очки и подцепил на первый раз совсем маленькую кучку и доставил ее в рот. Плохо что руки дрожали и сахар, как слезы, утекал вниз. Но таяло. Жизнь прошла, жизнь просыпалась, как этот сахар, а он словно впервые узнал об этом. И теперь надо было внутренне готовиться к этому. Хотя вообще - то он всегда был готов. Надо только вспомнить уроки из детства. Ну там, когда летаешь во сне или желаешь отомстить всем своим врагам. А для этого надо было превратиться в сгусток пламени. Или лучи смерти, которыми обладает только он. Потом в ванной

он выпил воды из под крана, и зановоь прислушался к неведомым голосам… Они определенно стали слышнее. Вновь подошел к окну. Надо было и в самом деле, хоть немного поспать, тем более такие деньги были затрачены. Но сил, даже на самый простой сон, не было. Очень поздно, перед самым рассветом, а небо по летнему спешит и старается светлеть, охранник вышел во двор. Во всех окнах, где должен быть погашен свет, - темно. Охранник зевнул, вновь глянул на небо, только в промежутке между торцами зданий можно было понять, как медленно начинает проясниваться узкий городской кусок неба… Охранник хотел зевнуть во второй раз, но тут в самом верхнем этаже правого крыла, в распахнутом окне номера 508 вспыхнуло ровное маленькое сердечко зажженной спички. Кто - то закурил сигарету, и равномерно источив одну, от окурка зажег следую-

щую. И третью, - все так же спокойно и равномерно. Охранник уже знал, что знающие люди избегали и этот этаж, а уж номер в особенности. Хотя кое - кто специально выбирали именно его. Уж слишком близко от "онкологички", слишком видно И потом, там на верхнем этаже этого старинного здания, охранник это специально проверял, в чердачном помещении несется и посвистывает себе вентиляторный ветерок в широкогорлых медных трубах. Но сейчас это вовсе не ветер. Это поют и доносятся до нас, до нашего слуха, высокие женские и басовые мужские голоса. Они теперь не мешают друг другу, а существуют вместе. И поют и славят они об одном - о той любви, которая посетила и дала им вечную жизнь. Они поют о том, что отныне и навсегда они станут вместе и ничто не разъединит их, а общим домом станет вот этот выпук-

лый космический свод. Когда - то в древности здешние пастухи, воины и мужи, на вон тех далеких меловых холмах умели нести всем такие песни на своих камышовых свирелях. Коровы и козы переставали быть тогда просто мясом и молоком… Мы все - живые, и наши страдания это путь наверх и навсегда. Это то, что есть в каждом из нас; это то, что больше нас всех… И тогда ночные звезды проливаются на землю тонким сияющим цветом. Именно этот цвет ясно виден из окна на пятом этаже - химический свет ультрафиолета, которым залита операционная комната. Мужчина не сводит глаз со вспыхнувших только что окон в онкологической больнице. Теперь отныне и навсегда все висит на мне, а я сам вишу даже не на волоске, на ниточке, которую когда - то выдернула из своих юбок мать, чтобы перевязать мой

дергающийся от боли палец в нарыве под ногтем. Моя мать была колдуньей в своем маленьком мирке А я и не знал, что ее слова будут иметь такое значение для меня! —"Пройдет время, взойдет солнце, нитка истлеет и порвется, пусть теперь у Ванятки моего боли не будет никогда!" Мужчина не смотрит вниз. Там нет ничего интересного. Нам двоим тут уже нет ни места, ни счастья. Но вот поднялся уже утренний ветерок, дул, дул, а потом взмахнул белой занавеской. В рамке между двух торцов зданий показалось солнце, самый краешек и стало быстро вставать, день начался. Медленно вспыхивает очередная утренняя заря. Жизнь продолжалась все так же, но уже там, внизу, на Земле. Автор: Виктор Авива Свинарев

152

В начищенных ботиночках, в шикарном черном костюмчике с белой рубашечкой и галстуке стягивающем шею так, что не вздохнуть. Зато в руках легкая тросточка, на губах легкая улыбочка и, конечно же, вот оно, изящная походочка. Маленький поклон в сторону красиво одетой дамы и уважительный поклон для пожилой матроны, вышагивающей по бульвару в обществе толстого старого бульдога. Бульдог и матрона чрезвычайно похожи, оба еле дышат, оба едва смотрят вокруг, немного прогулялись и домой, баиньки, в теплую постельку. Ах, как он им завидует, он -то не может себе позволить покоя, ему всего тридцать лет и тело просит любви. Ах, как бы он любил! В его мечтах возникает образ нечто белого и воздушного, чистый облик невесты,

153

а перед глазами маячит девица с опухшей физиономией. У девицы под глазом фиолетовый синяк и губы накрашены неумело, вкривь и вкось. На девице обтягивающая майка и жирный живот с утонувшим пупком выставлен на показ. Здоровенные ляжки едва прикрывает короткая юбка. Девица глядит на него, усмехаясь, все понимает и кивает, подмигивая: - Сеньор кавалер, угости даму сигареткой! - Не курю! – сухо говорит он, стараясь обойти девицу. Но она настырна и обойти себя не дает. - Ну, тогда дай пятьдесят рублей на курево! – грубо требует она и, угрожая, решительно приближается к франту. – А не то поцелую! Франт весь передергивается, поспешно лезет в карман и кидает проныре сто руб-

лей, со всех ног бросается в ближайший переулок, где переводит дух: - Вот, стерва! – шепчет он, с досадой оправляя костюм и сдувая невидимые пылинки с пиджака, отправляется дальше. Глаза его еще мечут молнии, когда он опять выходит на бульвар – этот центр Вселенной, где две миловидные девушки в скромных нарядах, взглянув на него украдкой, рассыпаются мелодичным и безобидным смехом, наш франт слышит в этом смехе прекрасную для себя мелодию приглашения к знакомству. Но пока он собирается с духом, пока галантно расшаркивается, два бритоголовых крепыша бесцеремонно подхватывают юных красоток под руки, и не глядя на растерявшегося кавалера, мигом утаскивают девушек за собой.

Он решает заесть свое горе и направляется к стеклянным дверям летнего кафе с уютными столиками, где заказывает себе чашечку кофе со сливками и пирожное с романтичным названием: «Роза-мимоза». В самом кафе душно и он усаживается возле, под зонтиком. Столики и стулья заняты и он не сразу замечает, что посетители кафе не все воспитанные люди. Его взор, правда, задерживается на девушке в белом платье. Девушка аккуратно кушает мороженое из стеклянной вазочки, всякий раз поднося ложку ко рту, она прикрывает глаза, мечтательно улыбаясь и как видно по всему, наслаждается вкусом великолепного лакомства. Наш кавалер, было, привстает в надежде привлечь внимание юной особы, но тут его бесцеремонно отпихивают и два толстых, одинаковых человека, тяжело отдуваясь, шагают к девушке: - Ну и туалеты у них в городе! – громогласно докладывает один.

- Страсть, какие дорогущие! – высказывается другая. Франт приглядывается. Толстяки отличаются по половой принадлежности, но в целом, очень даже походят друг на друга. Оба в бесформенных шортах, оба в просторных рубахах, оба в сандалиях на босу ногу, ну чисто, Добчинский и Бобчинский (ая). - Обслуживания никакого! – продолжают толстяки вместе. – А запах просто ужасный! Девушка невозмутимо доедает свое мороженое и все трое отправляются восвояси. Разумеется, наш франт взволнован. В глазах у него прыгают светящиеся точки и плавают дрожащие круги, как это бывает, когда кровь приливает к голове. Отдав деньги за кофе и пирожное «Роза-мимоза» официантке, он сердится на девушку в белом, зачем она не одернула не воспитанных толстяков, зачем не высказала им своего презрения? О том, что девушка в белом сама

может быть не воспитанной, франт не задумывается ни секундочки, чистый облик невесты не дает ему покоя. Задумавшись, он было, уже заносит ногу для следующего шага, как останавливается пригвожденный призывным взглядом шикарной дамы. Дама, с томным взглядом подвыпившей, одинокой, а главное безденежной фигуры, как видно, по всему, ищет подходящего кандидата. Наш франт, галантно помахивая тросточкой и не забывая про изящную походочку опускается перед ней на стул. Дама преображается, в роскошном красном платье отороченном искусственным мехом, дама пожирает франта глазами и протягивает к нему длинную руку с сильными пальцами и такими ногтями, что те еще когти, только накрашенные! Но наш франт ничего не замечает, он улыбается, он полон собой и, красуясь, заказывает для нее бутылку коньяка, коробку шоколадных конфет, а для себя опять чашечку кофе со слив-

154

ками и пирожное «Роза-мимоза». Дама пьет коньяк стаканами, в негодовании отвергнув мизерную стопку. Она пожирает шоколад так, как будто никогда шоколад не ела, но франт безмятежен, он счастлив, наконец-то, ему повезло! Оба они идут к такси и едут! В машине франт неумело врет про свою престижную работу, а

дама молчит и только поводит вокруг скучающим и отчего-то мутнеющим с минуты на минуту взглядом. Они приезжают к нему домой, и пока он бегает на кухню за бокалами, что достались ему в наследство от бабушки, дама засыпает, раскинувшись на единственном диване. Ее раскатистый храп встречает нашего кавалера, и кавалер

надолго застревает в дверях, с ужасом осознавая перспективу предстоящего вечера. Дама невозмутимо храпит, и из-под грима выступают все четче, все ярче многолетние морщины и кожа висит складками у нее на шее. - Да она же мне в матери годится! – восклицает франт и в отчаянии спешит на кухню, где всю ночь, томясь и нервничая, проводит, сидя на стуле, за столом, квартира-то однокомнатная! А утром, проснувшись, дама ничему не удивляясь, умывается и уходит восвояси, даже не поблагодарив его за гостеприимство и коньяк, и шоколадные конфеты! Он переживает эту обиду и плачет, а после, переоблачившись в простую одежду спешит на работу, где нацепив униформу и бейджик, мгновенно становится безликим продавцомконсультантом безликого магазина и дежурная улыбка приготовленная для посетителей надолго поселяется на его губах. Автор: Элеонора Кременская

155

С самого утра день у Кости Тропинина не задался. Он не услышал звона будильника и проспал. Вскочил, запутавшись в одеяле, упал на кота, вечно выпрашивающего корм, вечно крутившегося под ногами. Кот заорал, скорее с испугу и Костя поспешно распутавшись, осмотрел младшего, но очень толстого брата по разуму. Кот не потерпел такого отношения, а извиваясь, не хуже червяка, вырвался, агрессивно распушил хвост и негодующе мяукая, рванул на кухню. - Иди, жалуйся, сволочь мелкая, - прокричал ему вслед Тропинин, поспешно поднимаясь. Времени оставалось в обрез. Наскоро выпив горячего кофе и заев двумя бутербродами, Костя попытался было чмокнуть в щеку свою мать, позаботившуюся о завтраке, но мать отклони-

лась, поджав губы. Костя взглянул на кота. Нажаловался, гад! – погрозил он ему кулаком. Кот ответил высокомерным фырканьем. На улице Тропинина ждали две напасти: осенний холодный дождь и соседская старуха. Старуха редко выходила на крыльцо, соседи говорили, она сильно болела. - День сегодня будет плохой, - пророчески проскрежетала старуха. - Плохой, - эхом отозвался Тропинин, стараясь обойти соседку и не задеть ее даже краешком куртки. - Я знаю, что такое ад! – убежденно проговорила она и схватила его за воротник куртки. Тропинин беспомощно задергался, старуха оказалась неожиданно сильной. - Это всегда рискованно. Жить! – продолжала она, утомленно вздыхая, но, не от-

пуская сопротивляющегося соседа. – А тут еще сестра. Выскочила замуж неудачно, за пьяницу! Он ее и замучил. Но я-то не помогла, а могла бы спасти родную кровиночку! - Отпустите! – извивался Костя, совсем, как давеча его собственный кот. Пожав плечами, старуха отпустила. - Сестра померла давно и могилки теперь не найти, но приходит! Тропинин оправив одежду и собираясь забыть инцидент с сумасшедшей соседкой, немедленно накинул на голову капюшон и уже занес ногу, чтобы перейти на торопливый бег, как соседка, покачнувшись, пролепетала: - Вот и моя сестра! Тропинин машинально взглянул по направлению дрожащего пальца старухи. Действительно, перед ними метрах в трех, встала фигура

156

молодой женщины. Старуха сильно затряслась. - Мне страшно жаль, - сотрясалась она от рыданий, Оленька. Я виновата перед тобой! Женщина, молча, стояла, по каштановым волосам стекали капли дождя, нисколько не причиняя вреда прическе. Наконец, она повернулась и легко взметнув целое облако брызг подолом юбки, сшитой по моде, неужели пятидесятых годов? Костя потряс головой, кажется, такой крой назывался «солнышко»?! Так вот, женщина пошла, не касаясь подошвами туфелек поверхности луж, замерцала и исчезла. - Я могла бы ее спасти! – прошептала старуха, заваливаясь на Тропинина. После вызова «скорой» помощи, после того, как приехали врачи и разжали ей пальцы, старуха вцепилась в куртку Кости так, что ногти посинели от усилия. Потрясенный произошедшим, Тропинин вернулся в квартиру. Взглянул на себя в зеркало, где увидел

157

свое бледное, бескровное отражение и разрыдался. - Костик, мальчик мой! – всполошилась мать, забывая утреннее недоразумение. – Что случилось? Толстый кот, путаясь у нее под ногами, глядел на хозяина пораженно. - Мама, нельзя забывать о возмездии ада, - простонал Костя, весь в слезах и вкратце рассказал о произошедшем. На работу он не пошел, а усевшись за стол, принялся составлять список тех, кто мог бы явиться к нему с того света. - Это все не то, ласково потрепала его по голове мать, - надо вспоминать не школьных одноклассников, не университетские попойки, в которых ты кому-то нос разбил, а очевидные обиды, возможно повлекшие чью -то смерть. И Костя вспомнил. Дедушку с темнозелеными глазами. Дедушку по отцовской линии, а с отцом мать была в разводе и потому, оставленного доживать свой век без внука, в деревне. Дедушку, с мягким при-

ятным смехом, доброго и теплого, а главное, привычного, как белый день за окном. Как же так? Чем же был виноват дед, всегда отзывающийся с любовью при имени внука. Сколько лет они не виделись? Костя принялся загибать пальцы. Если сейчас ему двадцать семь, а развелись отец с матерью, когда ему едва стукнуло десять, получается семнадцать лет?! Костя взвыл. Да что же это такое? И бросился на улицу. В рейсовом автобусе перевел дыхание, через полчаса оказался на остановке, знакомой с детства. Пошел по тропинке, со всех сторон окруженной дремучими кустами. В кустах любили селиться соловьи и по весне, часто выходя на эту самую тропинку, дед с внуком слушали заливистое пение прославленных певцов. Дом оказался прежним, с узкими, деревянными ступенями. Окна выходили на двор, заросший сиренью и ярко-рыжими бархатцами. На стук вышел

отец Кости. Давно не виделись. С трудом узнал. Обнялись. Выскочила сводная сестра, красавица с серыми глазами. Никогда не виделись. Скромно потупившись, пожали друг другу руки. Деда нашли на кладбище. Дождь давно закончился, с гранитного памятника дедушка смотрел, светло улыбаясь. - Все спрашивал о тебе! – говорил отец, похлопывая сына по плечу. - Что же мы не встретились, - недоумевал Костя, - ведь полчаса пути всего отделяло! И замолчал. «Для иных и це-

лой жизни не хватит», - думал Костя, с горечью глядя на последнее пристанище родного дедушки, «чтобы понять, насколько смешны и нелепы бывают убеждения людей о том, что не стоит вмешиваться, не стоит поддерживать близкого человека в трудные минуты, авось, какнибудь сам или сама прорвется…» Родные обняли плачущего о невозвратном Костю и увели обратно в дедовский дом, где в привычной обстановке, знакомой до мельчайших подробностей с детства, Костя и заснул на мягкой кро-

ватке. Сестра укрыла его бабушкиным вязаным шерстяным пледом, а отец, дозвонившись до бывшей жены, сообщил, где ее сын находится. Нынешняя жена отца смотрела на спящего Костю без тени осуждения, как видно, она была из тех великих душ, которых так трудно обнаружить в этом мире. Во всяком случае нисколько не сомневаясь, она вышла через полчаса к остановке встречать мать Кости, ведь все они были Тропинины… Автор: Элеонора Кременская

158

С дуновением ветерка он вскочил, и принялся шептать слова древнего заклятия, прося силы Властителя мира донести до возлюбленной свою тоску. Все его вздохи и поцелуи, все слезы по ней немедленно были подхвачены. И в тот же миг она проснулась на своей постели и изумленно уставилась в потолок. Ветер буйно трепал вершины деревьев, задувал в открытую форточку, касался груди и души молодой девушки холодными пальцами. Она вскочила, вся дрожа и не столько от того она дрожала, что замерзла, сколько от противоречивых чувств, свойственных всем влюбленным. Сомнение, страсть, негодование, отчаянное желание разреветься от постигшего несчастья быть влюбленной, мгновенно отразились на ее лице. Шестым чувством она поняла, что в данную секунду жизни он думает о ней, зовет ее, ищет ее любви. Сердце

159

ее тревожно билось, ум деятельно искал выхода из сложившейся ситуации. Но нелегко даже самому сильному человеку выбраться из сетей любви, уж попался, так попался. Он почувствовал ее напряжение и сразу же со вздохом отступил, жалея ее и разочарованно глядя в ночь, но все же надеясь на лучшее. Сам себя он называл Никасом, хотя по паспорту был обыкновенным Колькой, некоторые русские не любят своих простоватеньких имен и наделяют себя иностранными именами, так Нинка становится Нинелью, Ленка превращается в некую Лениаль, Машка в Мариэль, Юлька в Юлианну. Парни не отстают. И стыдясь своих имен, придумывают для себя новые прозвища, становясь из Мишки Микелианджело, из Андрея в Адриано, ну и так далее. Иностранщина кажется этим молодым людям модной и ничего, что при

этом у какой-нибудь Марианны курносый нос и веснушки, а толстые щеки вкупе с корявыми большими руками целиком выдают ее крестьянское происхождение. Главное - не тело, а душа, считают эти поклонники моды... Выглядел Никас молодо, не старше двадцати лет. У него были светло-карие глаза, тонкие синеватые губы, гладко-выбритые щеки, порывистые движения выдавали в нем нервного, издерганного, легко ранимого и чрезвычайно впечатлительного человека. И обстановка квартиры вполне соответствовала его характеру. Темнокоричневые обои украшали картины с пейзажами чуждых миров, полных огня и взрывов. Пол был устлан коврами с ярким восточным рисунком. В книжном шкафу почетное место занимали оккультные книги, среди которых самым невинным являлся Папюс. Воздух в кварти-

ре был удушливым от беспрестанно курившихся благовоний. В углу гостиной стоял кальян, но Никас не пользовался им, а любил дымить толстыми сигарами, при этом он стряхивал пепел в хрустальную маленькую пепельницу, весьма искусно сотворенную под череп. Череп он повсюду таскал с собой и даже направляясь в гости, обязательно укладывал в свою сумку. Никас очень любил посещать городские праздники и стоя особняком от праздничной суеты, разглядывал людей в поисках необыкновенных лиц, а после, дома, рисовал запомнившиеся образы, его работы пользовались у горожан бешеным успехом. Каждый день ктонибудь подбегал к выставке его картин, он устраивался под навесом, на одной из центральных улиц города и выискивал нечто похожее на свою собственную персону нон грата. Он прослыл в обществе знакомых за человека чрезвычайно умного и проницательного. Наверное, в этом ему помогала одна его

странная привычка. Он обожал внимательно разглядывать собеседников, замечая все их невербальные движения, безошибочно определяя не только характер попавшегося ему на пути человека, но и скрытые движения души. Никас чувствовал эмоции людей точно так же, как хороший психиатр чувствует необыкновенных пациентов, изучая не только физические подпрыгивания и подскакивания, но главным образом докапываясь до их душ. Изредка, из чувства долга Никас наведывался в деревню. Однажды, он приехал и бабушкастарушка с его приездом ожила, выползла на крыльцо дома, опираясь на руку внука, медленно спустилась со ступенек во двор. Он с жалостью разглядывал ее худое, бледное лицо, покрытое мелкой сетью морщин, заглядывал в кроткие, полные заботы и любви небесноголубые глаза, напоминавшие ему безмятежную гладь небольшого озерка, на берегу которого он любил в младенчестве мечтать о заоблачных мирах.

Бабушка все время беспокоилась о родных и магнитом притягивала к себе родственников, не проходило недели, чтобы кто-нибудь из родственников не навещал ее. В особенности старались двоюродные братья Никаса. Наезжая с женами, они бесцеремонно объедали садовую малину, смородину, сжирали даже кислый крыжовник. Объединившись, деловитой саранчой обчищали яблони и вишни, закатывали тут же, на кухне, у бабушки, невиданное количество банок варенья и компотов, почти все увозили в город прятать на зиму в шкафы да холодильники. Их жадность поражала всякое воображение. Толстые, неуклюжие, вприпрыжку они носились за трактором, бесцеремонно подбирая в мешки совхозную картошку, а наворовав, пили самогон, причем жены братьев в винопитии нисколько не отставали от мужей. Празднуя победу над действительностью, они бывали чрезвычайно довольны. Главным в их существовании была еда. Первое, что они

160

делали, оказавшись у кого-нибудь в гостях — заглядывали в холодильник. И если находили холодильник забитым всякой снедью, тут же кивали, одобряя хозяев квартиры. Пустой холодильник вызывал у них гримасу отвращения и, окатив хозяев квартиры презрительным взглядом, они величественно удалялись, не утруждая себя объяснениями. Никас, разумеется, принадлежал к владельцам пустых холодильников. В его холодильнике можно было обнаружить разве что кусочек засохшего плавленого сырка. Никас питался исключительно кофе с булочками, но чаще всего попросту ничего не ел, забывая в творческих поисках о еде и не питая к ней никаких чувств, просто не замечал, что ест да и ест ли вообще... Впрочем, бабушка всем радовалась, всех кормила. Она принадлежала к тому роду людей, которые не умеют быть одни, в одиночестве они унывают, капризничают и плачут, считая, что все на свете их позабыли. Им как солнце необхо-

161

димы шумные компании молодежи, от которых они подпитываются желанием жить. Без этих потрясений они тоскуют, болеют и увядают, чтобы отяжелев душой от непосильного бремени одиночества, умереть. С приездом Никаса являлась мать. Светлые кудрявые волосы одуванчиком топорщились у нее на голове. Прическа столь свойственная многим русским бабам в возрасте далеко за пятьдесят, ее не красила. Химия ей не шла, но она этого не замечала, привыкнув из года в год, два раза, весной и осенью, залезать в парикмахерскую, делать эту самую химию. После чего и без того тусклые волосы теряли последнюю красоту, ломались и вылезали целыми клочьями, угрожая проплешинами. Почему-то в русских селах нелепая прическа в виде химии, когда короткими колечками на голове топорщатся остатки легких волосиков очень распространена, хотя парикмахеры и твердят упрямым бабам, что они простонапросто облысеют... К тому же нелепая прическа только под-

черкивала болезненную бледность ее лица, выделяла коричневые круги вокруг провалившихся маленьких злых глаз, вечно выражавших крайнее раздражение. Жила она за десять километров от бабушки, в соседней деревне, летом ходила босиком, шлепая по земле голыми подошвами ног. На пальцах ног у нее выросли ревматические шишки и обувь, таким образом, причиняла подчас невыносимую боль. С наступлением слякоти она, правда, обувала огромные резиновые сапоги, ноги же крепко -накрепко перебинтовывала. Зимой носила валенки с калошами. Больные ноги не давали ей спать и она, дабы уснуть, принимала на ночь по стакану самогона, чтобы опьянев ничего не чувствовать. Работала мать на молочной ферме дояркой. Строго покрикивала на коров, рабочим не давала никакого спуску. Зычным голосиной способна была, кажется нагнать страху даже на тучи, угрожающие земле грозой. Никас ее очень боялся, этот страх пе-

ред непонятной грозной силой, исходившей от матери, приводил его в трепет. Он столбом застывал всякий раз, когда мать обращала на него свое внимание и она привыкла считать его слабоумным. Как всегда недоверчиво оглядев его с ног до головы, презрительно фыркнула на классический мужской костюм и пошла в дом, громко шлепая босыми пятками. - Ариша пришла, засуетилась бабушка, радость-то какая, Ариша! Испытывая привычное смятение перед матерью, Никас нехотя вошел в дом. На кухне уже шуровала мать, громко возмущаясь по поводу плохо промытой посуды, нечищеного самовара и прочего, повод придраться к бабушкестарушке у нее всегда находился. Полный негодования крик летел над головой несчастной бабушки и стремился побольнее ударить, задеть, добить. Зачем, для чего?.. Никас прошел в гостиную, забился в угол мягкого дивана и, прикрывшись старым номером журнала

«Вокруг света», принялся следить за разошедшейся матерью. Бабушка металась вслед за ней, причитая и оправдываясь. Наконец, мать устала ругаться на бабушку и влетела в гостиную, к Никасу: - Рассказывай! потребовала она, в голосе ее прозвучала неприкрытая враждебность, а в глазах так и сверкнули злые искры. Он молчал. Бабушка отчаянно суетилась за ее спиной и делала Никасу успокаивающие знаки. - Рассказывай, где работаешь, кем? Устроился ли на нормальную работу? - всем своим видом она выражала крайнее возмущение. - Нормальная работа — это коров доить? - холодно поинтересовался Никас, изо всех сил пытаясь выглядеть спокойным. - Ах, коров! - задохнулась мать и замолчала, сверля его яростным взглядом. После, замахнулась было на Никаса, но отчего-то не ударила, а метнулась прочь, уронив по дороге бабушку-старушку и взметнув пыль во дворе, хлопнула калиткой

так, что деревянный заборчик как под действием урагана тут же завалился, благополучно посыпавшись всеми своими гвоздиками, досточками в огород. Никас перевел дух и бросился на помощь бабушке. Будто большая божья коровка трепыхалась она на спине, не в силах перевернуться и встать. Сходство с безобидным насекомым ей придавала одежда: красное платье, красный шерстяной платок на голове и красные сандалии, совершенно детские и как видно купленные ею именно по маленькой ноге, словно для ребенка. - Ничего, - улыбнулась она ему сквозь слезы, - побуянит Ариша-то и успокоится... А Ариша в это самое время вскочила в магазин, громогласно требуя для себя бутылку водки, что было естественно невозможно. Горячительные напитки находились под горбачевским запретом, из выпивки в сельпо можно было обнаружить разве что кефир. Но... пьющие покупали все, что нужно у продавщиц сельпо из-под прилавка и в определенное время,

162

либо ранним утром еще до открытия магазина, либо поздним вечером после закрытия. Конечно, существовали исключения, но это когда в магазине не было ни одного покупателя, разве что покупателем являлся сам пьяница. Тут же народу было много и продавщица, скосив глаза, посмотрела на глупую пьянчужку неодобрительно, категорически замотала головой, твердо отказывая. Ариша в бешенстве кинулась к прилавку. Выброс гнева ее был колоссален, люди бросились от нее в разные стороны. Накричавшись и разбив голыми кулаками стеклянную витрину, она тут же остыла и, почувствовав страшную слабость, вышла из магазина вон. У нее едва хватило сил добраться до материнского дома, взойти на крыльцо. Она горячо поблагодарила бога за то, что мать у нее не злобивая и, стало быть, обижаться не будет, а войдя в гостиную, сразу же, ни на что, не обращая внимания, завалилась спать. Бабушкастарушка подошла к

163

ней, мелко-мелко крестя ее своей высохшей, маленькой, похожей на птичью, лапкой. Никас же съежившись от страха, только глядел на мать, а почувствовав холодок смерти, попятилсяпопятился, спиной выдавил двери в сени, вылетел, будто ошпаренный, на улицу. Не останавливаясь, он добежал до магазина являющимся центром Вселенной в деревне. Возле магазина собралась толпа. На повестке дня был один вопрос, поступок матери Никаса. Заведующий сельпо, этакий хитрован, но в шляпе и начищенных ботинках моментально наскочил на него толстым животом и затараторил об убытках, требуя уплатить бесчинства матери. Никас без звука вытащил бумажник, отсчитал необходимую сумму. При виде денег, деревенские примолкли, а заведующий уважительно поклонился Никасу. В деревне жили бедно. Привыкли выращивать свой урожай, закатывать тушенки из скотины, выкормленной на задних дворах, в старых клетушках и

хлевушках с дырявыми крышами, пить молоко от своих буренок и коз, а на скудные доходы в виде нищенских зарплат и не менее нищенских пенсий покупать в сельпо необходимый сахарный песок да хлеб. Обувь и одежду не покупали вовсе и частенько можно было видеть, как какойнибудь бедняк шлепает по грязи в резиновых сапогах обвернутых несколькими полиэтиленовыми пакетами. Без слов тогда население деревни понимало, что у несчастного бедняка прохудились сапоги. Старики вспоминали искусство плетения лаптей, старухи плели корзины, чтобы использовать их повсюду и под ягоды в лесу, и под стираное белье, которое по старинке полоскали в чистом озерке возле деревни. Вид бумажника Никаса, а он был туго набит деньгами потряс деревенских. Они надолго замолчали и погрузившись в уныние, разошлись по своим дворам обдумывать некрасовское: «Кому на Руси жить хорошо?» Вероятно, многие, лежа на печи в эти

минуты искренне пожалели, что нет помещиков, а стало быть некому морды лица набить и некого обвинить в несправедливости происходящего, разве что правительство? Но до него как доберешься?! Еще издали завидев серую крышу бабушкиного дома, Никас знал уже, что в доме поселилась смерть, его грозная мать умерла, может ее хватил «удар», а может, лопнуло сердце... Он нерешительно потоптался на крыльце, прислушиваясь к зловещей тишине царящей внутри дома. Наконец решился войти и, заглянув в гостиную, не выдержал, издал вопль ужаса, обе женщины и мать, и бабушка были мертвы. На похороны приехали двоюродные братья Никаса и явился вдруг, как с того света, отец. На вопрос братьев, рассерженных его беззаботным видом: - А где тебя черти носили? - Да, - горько усмехнулся и, скривившись, смачно сплюнул прямо на пол, игнорируя двух покойниц, лежавших тут же, одна

на столе, а другая на диване, - а что изменилось за два месяца моего отсутствия? Вот ежели бы я воскрес, а в мире не осталось бы ни одного человека, кроме меня... И он мечтательно улыбнулся. Никас глядел на него с удивлением, он никогда не понимал отца, его цинизм был для него непостижим. Отец у Никаса слыл запойным. Жил он во время беспробудных пьянок у разных забулдыг, подчас ему совсем не знакомых. Иногда его видели за сорок, а то и за сто километров от дома. Бывало он пил по полгода. Потом приходил иногда пешком, в деревню, к теще и, повалившись ей в ноги, рыдал, искренне испрашивая прощения. Бабушка-старушка и сама вместе с ним плакала, обнимая его за лохматую голову с давно не стрижеными космами седых волос. Прощеный, зять деятельно принимался за дела, чинил дом, лез на крышу, латал дыры повсюду, где только мог найти, перекапывал огород, лучше всякого трактора взрыхляя землю до состоя-

ния пуха. В совхоз его принимали, скрипя зубами, и ставили, в обыкновении помощником пастуха пасти стадо. После двух-трех месяцев трезвой жизни он начинал тосковать, кружить вокруг сельпо, где всегда можно было найти собутыльников и купить из-под прилавка бутылку красненького, а после и вовсе исчезал, скрывшись в дурмане пьянства пить в компании таких же пропащих людей, каким являлся он сам. С женой он разошелся давным-давно, Никас изредка переживал попытки отца наладить с ним отношения. Маленьким он ему верил, ходил на рыбалку, слушал его мечтания о том, вот как он бросит пить, и они заживут всей семьей. И даже пытался убедить мать, горячо заступаясь за отца, но получив от рассерженной матери пару затрещин, забивался в угол, втихомолку оплакивать свою обиду. Много позже он понял суть отца — это была глупая, ослепшая душа, деградировавшая в тяжелых условиях Земли, не выдержавшая испытания. Про

164

таких говорят в народе: «Погибший!» И имеют в виду, что даже геенна огненная не для них, есть ли у таких людей будущее после смерти, смогут ли они надеяться на возрождение в новой жизни и в новом теле? Пожалуй, что нет, может, таким образом, ангелы отсеивают сильных от слабых, преследуя какую-то свою цель? Размышляя, Никас тяжело вздохнул. Деревенское кладбище, поросшее огромными березами и соснами, усеянное пометом многочисленных ворон, оккупировавших черными гнездами каждое дерево, осталось позади. Там, рядком остались лежать бабушка, мать и сестра матери, тетку свою Никас почти и не помнил. Ее дети, братья с женами, едва покинув кладбище, принялись громко ругаться, с жадностью обсуждая наследство и кидая назад на пригорюнившегося Никаса сердитые взоры, крайне недовольные, что с двоюродным братцем придется делиться. Никас намеренно отстал от родственников, их жадность ему

165

была противна, он хотел идти рядом с отцом. - Вот и схоронили, - начал он, кивнув назад на кладбище. - Да, - согласился отец, впрочем, довольно рассеянно, он прислушивался к спору двух братьев шедших впереди. - Скоро и мы умрем, - продолжал настаивать Никас, вызывая отца на разговор, но этот непостижимый для него человек только плечами пожал в ответ. Пошел дождь. Отец остановился, приподнял брови и высунув сухой обветренный язык, принялся ловить капли дождя, пытаясь таким образом напиться. - А вдруг, дождь кислотный? - предположил Никас. Отец сразу же поперхнулся, изумленно уставился на него. - Ну и что? - А то, что облысеешь ты! - выкрикнул ему Никас в лицо, постепенно теряя всякое самообладание. - Ну и пускай себе облысею! - отмахнулся отец, - язык у меня не волосатый. А Никас осознав внезапно, что никого у

него не осталось и единственный родной человек куда как равнодушно относится к нему, как к сыну, разрыдался, а разрыдавшись, устыдился своего поведения и, зажимая кулаками рот, бросился в сторону. Отец проводил его задумчивым взглядом, после отряхнул рукою капли дождя с волос и пошел догонять ушедших далеко вперед спорщиков. Никас между тем пронесся по каким-то тропинкам, свернул в грибную рощу и полез напролом через кустарники, поскользнулся, кубарем скатился в глубокий овраг. На дне оврага бежал ручей. Он долго умывался, наклоняясь к холодной воде, стремясь успокоиться. В карманах у него еще оставалась после похорон кое-какая мелочь и он, выбравшись из оврага, пошел твердой походкой на станцию, минуя дом и поминки, где наверняка двоюродные братья перешли уже на визг, деля имущество матери и бабушки Никаса. В электричке на него косились и случайные люди, проходя мимо, жалели его.

Один старик сунул ему в руку сухарь, прошептав при этом: - Поешь сынок! в глазах его плескалось соболезнующее море слез, сутулясь будто от большого горя, он вышел на некоей станции и долго стоял с непокрытой головой, глядя на Никаса сквозь заплаканное дождем окно электрички. По щекам Никаса самопроизвольно катились слезы, плакал он беззвучно, так бывает, накапливается беда за бедой, а после прорывается потоком слез и лучше бы выплакаться, облегчить душу, а не перемогаться, мотаясь, будто от тяжелой болезни, так и умереть не долго... Никас машинально съел сухарь, даже не заметив его вкуса, а услыхав, что доехал и вот она, конечная станция и дальше поезд не пойдет, спрыгнул с подножки вагона, миновав наряд милиции, с подозрением оглядевшего его грязную одежду и измученное лицо, прошел мимо вокзала. Через два часа упорной и совершенно бездумной ходьбы он стоял уже перед знако-

мой дверью. Позвонил, она открыла и встала на пороге, пораженная его видом. Со спокойствием отчаявшегося преступника приговоренного к смерти и успевшего уже привыкнуть к тому, что его расстреляют, Никас подошел к ней вплотную, взял двумя пальцами за подбородок, наклонился и поцеловал, вкладывая в поцелуй всю свою страсть и жажду запомнить ее. А она вместо того, чтобы отшатнуться, как он того ожидал, внезапно обвила его шею руками, прижалась к нему всем телом и ответила на его поцелуй так, что он едва-едва не лишился чувств, зашатался, но устоял, твердо удерживаемый ею. Через два месяца Никас женился. А еще через десять лет он, рука об руку со своим сыном, вошел в деревню, да так и застыл удивленный. На месте бабушкиного дома был пустырь. В сельпо, где вечно собирались для обмена новостей деревенские, Никас узнал, что в ночь поминок, когда его двоюродные братья с женами устали ругаться и делить

имущество, отец Никаса поджег дом, в пожаре погибли оба брата со своими супружницами, все четверо умерли, наверное, здорово перепились. А бесчувственным что? Задохнулись в дыму, даже не проснувшись! После поджога бабушкиного дома, отец своровал канистру солярки у тракториста, без передышки пробежал десять километров до дома матери, выгнал всю скотину во двор, облил постройку и себя облил тоже. Сгорел сам и дом сжег... Покидая деревню Никас склонившись к сыну, в большом смятении указал ему на далекое кладбище, едва видное с дороги: - Для чего они все жили, не понимаю? Для чего? - Для того и жили, - кивнул сын и поглядев в сторону кладбища, искренне пожалел неведомых ему родственников и добавил уже, куда как уверенно, - Для того! Автор: Элеонора Кременская

166

Ох, давнымдавно, далеко — далеко в мою юность, была у меня подружка-Рая. Можно сказать боевая подруга моих начинающихся детских мечтаний и опытов. От тискания в гулком безлюдном спортзале до нашей первой ночи любви длиною в два часа под каким то пошлым кустом в нашем парке. Сколько я с нею пережил потрясений — ужас! Но жениться на ней уже и тогда не думал, но вот пробежала между нами черная и даже больше, колдовская кошка, мы поссорились, и она меня бросила. Этак рая пять, не меньше. Это была такая рана для меня. Главное для меня тогда, чтобы бросил я. А тут все выходило наоборот, что послужило для меня очередным любовным ударом. Конечно, я был виноват, но Рая. Эта Рая стоила того. Я уже отслужил в

167

армии, потом попал в эту перестройку и меня то и дело рабочая моя жизнь обрывалось, а если и работал, то получал сущие крохи. Выпадали такие моменты в жизни нашего общества, что я получал меньше своей жены,- простой кладовщицы. Но никогда я не прощу Рае того, что пьяный я все ж таки однажды вновь пришел к ней. Что нужно было дембелю, когда нет ни работы, ни денег. Вкусную вещьпожрать там или выпить. Теплую рубашку, либо же бабу. Или все вместе. Как тогда на моем выпускном с Раей вечере. Но уже и в то время ей было явно не до меня. Надвигались на нашу родину новые времена. Пошли частные фирмы. заводы все что были у нас обанкротились и директора продали или купили заодно с крепостными, которых на первых порах выгнали.

Появились и у нас свои бандиты, а с ними вместе начала танцевать и моя Рая. Начали они с ларька. где на радость ребятне ,пошли продаваться разные сникерсы, китайские игрушки, бананы и прочая дребедень. Только это я сейчас говорю, а раньше мы этого не знали. А когда узнали, то Рая давно своего мужичка первого выгнала и уже жила в своем доме со своими дочками. Сникерснулась она, конечно, здорово, огромный дом, Вольво, первая в городе,сверкающая, все те же три ларька, опять же ее место на рынке, где моя жена берет только ее селедку и вот она уже строит магазин. Но мне то, что до этого. Я и в самом деле не жалею, что я не муж этой Раи. Но своему сыну обрисовал ситуацию. Ты мне сын, у нее две дочки, и я честно предупреждаю, обходи их, а особенно младшую за две версты, а

если хочешь, чтобы все было по - английски, то за две мили. Потому что все они в свою маму, а еще имя младшей тоже Рая. И для этих Рая мужики, что для нынешнего московского олигарха устрицы, доставленные из Франции. Я их в принципе не пробую, но знаю, что их едят живыми. Так было и так будет всегда! К нынешнему времени я уже достаточно насиделся без работы, точнее без зарплаты, и поэтому когда мне предложили одну шабашку, да еще с перспективой- я все бросил и вцепился руками и зубами в это место, причем, далеко от дома. Но месяц, два без нормальной жратвы и выходных, и только думаешь лишь бы не заболеть, не свалиться в приступе, не нанизаться на травму.. Но зато прямо ночью прямо в родной город и на такси. Сами понимаете, не часто не часто у меня и у моих друзей такое. Поздно, но мне спешить некуда. Главное, у меня есть то - зачем я уез-

жал отсюда и вернулся. Правда, не очень большая, однако в кулаке, как и вещь, сжать можно. И еще: — никто не знает, что я здесь, что я вернулся. Я тут и меня нет. На парковой площади стоит уже один магазинчик, но торгуют там круглосуточно. Вот туда я и иду. Весьма может быть, что там находится и сама королева местной торговли по ночам и вечерам — Рая. Что ж надо признать, новый этот магазин расположен весьма удачно, недаром мы здесь когда то сидели на лавках и торгует Рая весьма успешно. Везде и кругом яркое, чисто пластмассовое, сияющее в свете ламп. Надо признать и то, что поначалу все детские деньги этого городка, попавшего в перестройку были раины Это совсем как медные бусы им зеркальца в ранней Африке. Пусть даже в начале Рая работала и на хозяина. Все равно пришло время и отправился хозяин от своего ларька на сверкающей машине и че-

рез полчаса и за пять дополнительных минут они превратились в груду фигурного металлолома и жирной сажи. Вот тут то Рая и расправила свои крылья. Уж никакой райпотребсоюз не мог сравниться с ней. Что я не помню, как она в детстве продавала своим подружкам все, что нашла дома в папиной кладовой Те же самые старые журналы, папкины инструменты, да и своих любимых кукол заодно... Вот почему я натягиваю кепку поглубже. Темная ночь кругом., я и выбираю, то пиво, то орешки. От меня исходит запах мужского рабочего общежития, я голоден и мои глаза блестят, но есть маленькое различие и она это чувствует — я могу купить. И она это знает. Вот поэтому она пригибается, все пытается заглянуть, вспомнить, узнать. — Слушай, - говорю я, - у меня проблемы. — Я только что приехал сюда. Голову преклонить негде. Но дело не в этом.

168

У меня не яйца, а вон те два кокоса, что висят у тебя в витрине, так они болят и требуют своего Мне говорили, ты можешь выручить. Скажи сколько. Молчит она, а у меня сердце стучит, что станешь торговаться, как тогда, когда я пришел из армии. Или ты стала достаточно богатой. А разве не о тебе я мечтал, я, еще когда и был маленький. И в седьмом, десятом классе. И длинными караульными ночами, когда в серой

169

шинели все идешь и идешь по периметру охраняемого объекта, глаза в колючей проволоке, а думки о тебе. Не тебе ли я писал письма, пришли хоть одну фотку, ты ж моя единственной оказалась, что ж ты предала меня, тварь?! Однако законы рынка неумолимы. Деньги - вперед! Неужели ты, Рая, сейчас станешь моей? Как я когда-то мечтал?! Как тогда в парке, лунной теплой ночбю...Где моя армия, где мой командир, где надоед-

ная попервоначалу жена? Вот вам назло пропадайте вы все!. Откроется сейчас дверь тамбура и обниму я хоть и раздобревшее, но такое желанное когда-то тело моей Раи. Исполнение всех снов и желаний. А в руке у меня будет пакетик с пивом и орешками и куском шоколада. Вот он тамбур, как говорила Рая, вот он такой желанный щелчок стального замка. А вот и белый раин

зад выплывает на тусклый свет тамбура.. —Надел? — спрашивает Рая. - Давай скорее! Только пониже бери... Теперь надо правильно понять меня Ведь я даже и не думал, а моя нога, ботинок сорок второго размера весь в краске и коросте цемента, бетона взвился вверх. Сам. Не предупреждая, словно передо мной был тренажер для отработки ударов ногами. Но не сильно, вполовину, все ж таки, что ни говори, а мы с нею из одного детства. А вот жалости у меня не было. Вот так у меня, как и у многих, в связи с этим рынком, рынком , перестройкой поехала крышка и не просто, а со звоном. Делаешь самые необъяснимые поступки! Вне всякой логики!! Однако поймите и меня, уж слишком пахло в том тамбуре всей этой заокеанской шелупоньейедой, жвачками, освежителями воздуха. А между прочим водной руке у меня сумка с деньгами, в

другой руке, , те самые презервативы с ароматом банана,часть новой раиной жизни. Да и не мог я - вот так - ведь дом и вся моя жизнь рядом, моя семья мать и жена, сын. А Рая, что Рая, письма надо было писать, гусыня белозадая... Но рынок тем и рынок, что он непредсказуем. Ведь это не все! Эта Рая вызвала милицию и те, послушные, и ее ночная крыша, стали гонять меня по всему парку. Хорошо я эти места знаю наизусть. И главные были не там, где не проедет машина, а где я и моя первая любовь. Менты то с Раей заодно, отберут все деньги, да еще по кокосам надают. Пришлось даже поползать под самейками, благо, парк родной. Но ни пива, ни орешков, ни куска шоколада из рук и тела не выпустил. Дома и лавки с урнами помогают. Наконец, остался один. И сижу я на том месте, где обычно вы-

пускники, такие как я, встречают рассвет. И мой очередной выпускной вечер, точнее утро, все набирает силу и разгорается во всю ширину глаз. Кругом везде обрывки и мусор как вся наша жизнь, но глаза, а равно и душа, полны зелено - розовым сиянием Я не спешу. Приду домой целым и невредимым, как душа, так и деньги. Зато дома отосплюсь-буду спать как десятиклассник после дополнительных зачетов. Пил, пил пиво, мимоходом нашел в кармане все еще целый презерватив для моей первой любви, а потом взял и надул его, как все время надували меня, до прозрачности, и пустил по ветру. Пусть летит и скажет, что нет у меня больше Раи, нет больше первой любви и поэтому я счастлив Скажите, ну не дурак, ли я !? Но счастливый дурак! Утренний мой мир встает предо мной и мне так хорошо… Автор: Виктор Авива Свинарев

170

Часть Пираты

первая.

6 Голос Кристин замолкает. Она двигает пальцем по сенсорному джойстику и проматывает следующую страницу, где приведен перечень зашифрованных названий каких-то указов. Базука прочищает горло: — Пойдем-ка, пообедаем. Кристин не спорит и идет на кухню. Разогрев еду, они усаживаются друг напротив друга. — Ну и какие мысли? — спрашивает девушка. — А у тебя? — Я первая спросила. — Ладно, — Базука вздыхает и откладывает вилку. — Старикан явно ожидал скорой смерти. — Баз, меня интересуют твои мысли об этом документе.

171

— Да не перебивай ты! — нетерпеливо отвечает мужчина, на что Кристин поднимает руки, как бы говоря "я сдаюсь". — У меня странные ощущения. С одной стороны, ничего такого, старикан оставил историческую записку своим внукам. Но с другой, все эти номера документов... тебе ведь потребовался всего час, чтобы взломать все его записи, а тебя и хакером толком не назовешь. Кристин корчит рожу. — Серьезно, без обид, — Базука улыбается. — Опытному проггеру понадобилось бы минут двадцать. Неужели Ясски не думал, что кто-то еще мог выкрасть информацию? — Согласна, — Кристин кивает и смотрит в окно. Небо пасмурное, накрапывает дождь. — Остается надеяться, что все эти документы есть у

него на жестком. Иначе придется... — Придется что? — Базука подозрительно вглядывается в ее лицо. — Мириться с незнанием, — отвечает Кристин через пару секунд и улыбается. — Даже если бы я попросила тебя помочь мне слить информацию с правительственного сервера, ты бы отказался. В одиночку залезть в Дворец правительства я не рискну, а других способов подобраться к их компам я не знаю. — Даже если бы я согласился тебе помочь туда пройти, ничего бы не вышло — мы слишком заметные. Кристин осматривает Базуку, свое отражение в оконном стекле и смеется. Она сидит на подоконнике и смотрит на угасающие огни Нижнего города. Ей ничего не мешает перейти в другую комна-

ту и любоваться уютным Средним, но не хочется. Там, за гектарами маленьких домиков с красными крышами, восседает помпезный Верхний. Заново отстроенный, он выглядит так, будто Большой войны никогда не было. Там все, что осталось от ее семьи. Здесь — множество вопросов без ответов. Кристин вглядывается далеко в темноту. Где-то там граница города: никаких заборов или решеток, просто пустота переходящая в пустоту. Единственное, что там есть — ряд невероятно высоких столбов со сложными конструкциями наверху, которые очищают воздух и направляют его вниз, в город. Но если комуто захочется покинуть Миллениум, столбыфильтры не помешают. А вот военные обязательно отправятся следом в своих защитных комбинезонах и вернут обратно. Жители знают, что за пределами города все еще небезопасно — тебя убьют либо вода и воздух, либо животные-мутанты — и добровольных изгнанни-

ков в последние годы почти не было, но даже Кристин видела парочку таких. И они по-прежнему остаются в черте Миллениума — правительство не хочет терять население, и военные работают быстро. Кристин думает над словами библиотекаря: "...до сих пор не совершалось ни убийств, ни чего-то сравнимого с убийствами, а единственная тюрьма на десять камер служила для временного задержания и не годилась для длительного". А ведь с 58го ничего не изменилось — жители настолько напуганы перспективой оказаться вне города, что серьезней кражи и побоев никто ничего не совершает. За исключением бунтов, конечно же. Тем не менее, повод отослать людей всегда находится — в послании библиотекаря это не отражено, но даже добрый Кауфман давал распоряжения об изгнании не менее 7-8 раз год. Уходили мужчины, женщины, иногда семьи. Даже умы города, элита — ученые, учителя. Кристин писала о каждом из-

гнанном последние три года. Где-то вдалеке, если хорошенько приглядеться, можно увидеть окно Базуки на пятом этаже крошечного отсюда домика. Кристин внимательно наблюдает за маленькой точкой света, расслабляя глаза. Она всю ночь перечитывала послание Ясски, но так и не нашла разгадку. Среди его файлов оказалось множество интересных докладов о старой культуре, архитектуре, немного по истории, но ни одного указанного в послании документа. Ни одного. Кристин хочется позвонить комунибудь, рассказать, что ее душит чувство беспомощности, но позвонить некому. Поэтому она, дождавшись рассвета, входит в сеть и ищет все, что можно найти о Рикарде и Марине Бишоп. И, закончив, пишет сообщение: "Время вернуть долг. Сегодня. Там, где вы обычно встречаетесь в обеденный перерыв. Оба". Автор: Вольз

Диана

172

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ПЕРЕД ДЕРБИ После произошедшего побоища многие из футбольных хулиганов попали в местные больницы и могли посмотреть финал Суперкубка в лучшем случае по телевизору. Одним из таких несчастных был Круглый, который получил перелом нескольких ребер и челюсти. До матча Дима успел посетить больничку на улице Есенина и переговорить с врачами о том, чтобы парню было оказано должное внимание. Подкрепив свои слова суммой в пятьдесят тысяч рублей, которые упали в карман главврача, он зашел в палату и несколько минут провел возле койки друга. Макс, которому после полученной травмы нельзя было какое-то время разговаривать, спал крепким сном. Благодаря усилиям Димы, его определили в отдельную палату и приставили к нему

173

двух симпатичных медсестер, которые должны были постоянно следить за состоянием больного. Убедившись, что с Круглым будет все нормально, Дима покинул стены сего заведения. Что касается его и Венгра, то два топ-боя отделались кучей синяков и ссадин и вполне были способны при необходимости продолжить кулачные бои. Гетман и Стас также избежали попаданий на больничные койки. Хотя повреждения Романа были более чем серьезными: все его лицо представляло из себя один большой синяк, а несколько пальцев на руке были сломаны, лидер «мясной» фирмы отказался от госпитализации. За три час до матча произошли столкновения возле касс Центрального стадиона. Конечно, они не носили столь массового характера как драка в лесу, в заварушке приняли участие человек тридцать,

которые были быстро задержаны полицией. Однако, это были в основном так называемые карланы. Молодые хулсы, не входящие в основы лучших фирм двух команд. На главную битву основных бойцов их не взяли, и пацаны решили размяться в городе. Между тем фанат, совершивший нападение на главного тренера «Гладиатора» Валерия Маврина, был задержан при попытке пройти на стадион. Дело в том, что возле гостиницы, в которой проживал «Гладиатор» было полно камер видеонаблюдения, и полиция очень быстро смогла установить личность нападавшего. Было решено не поднимать шумиху раньше времени и задержать Андрея возле стадиона. В то время, когда был дан свисток о начале финального матча, его уже допрашивали в местном УВД. Молодой фанат, конечно же не стал рассказывать о том,

что это был заказ Венгра, и взял всю вину на себя. Еще сам того не осознавая, парень влип в историю, которая грозила реальным уголовным сроком. Ведь нападение было совершено не абы на кого, а на очень известного человека. Тем более клуб «Гладиатор» на своем официальном сайте уже сделал ряд заявлений, которые сводились к тому, что человек, напавший на тренера команды, обязательно будет пойман и наказан по всей строгости закона. До матча оставался час, и трибуны Центрального стадиона города Красноярска постепенно заполнялись болельщиками. Два огромных сектора, отданных гостям, располагались напротив друг друга, но на очень порядочном расстоянии. И фаны уже начали разминку, поведя словесную атаку на оппонентов. Здесь было немало оскорбительных зарядов. Ну а как иначе? Ведь это Дерби, а значит никакой толерантности и пощады. Дерби – это война и для победы здесь любые средства хороши. Зашедший на армей-

ский сектор Мармон увидел уже находившегося там с полчаса Венгра и взмахом руки подозвал его. - Ну что, Егор, доигрался ты, - погрозив кулаком, сказал Дима. - Несколько минут назад при входе на стадион менты задержали Андрюху. - Как задержали? – выпучив глаза, заорал Венгр. - Хорош орать клоун. Есть информация от надежного источника, что возле той самой злополучной гостиницы установлены видеокамеры. И как ты мог об этом не знать? Проверил бы хоть что ли, перед тем как свой идиотский заказ делать. - Ёлки-палки! нервно сцепив пальцы,сказал Егор. - Что же теперь будет с Андрюхой? Я надеюсь, что ограничатся пятнадцатью сутками, а как малец выйдет, я компенсирую ему все неудобства, не обижу деньгами. - Какого хрена, Егор, ты все меришь цветными фантиками? – взорвался Дима. Жизнь в Таиланде, вижу, совсем оторвала тебя от наших реалий. Я очень сильно сомне-

ваюсь, что здесь все обойдется арестом на пятнадцать суток. «Мясо» это так просто не спустит на тормозах. Здесь задета честь клуба, и для них это дело принципа. Да и сам подумай, а если бы на месте Маврина был Стуцкий или Винер? Что бы было? - Ну Иосифовичто точно бы задействовал все свои связи для того, чтобы прыгуна закрыли. Кстати, раз речь зашла о Винере, он ведь обещал любую помощь Максу, в случае чего. Думаю, что, если с Андрюхой будет серьезный расклад, можно попросить Аркашу помочь. - С чего Круглый должен отвечать за твои косяки, скажи мне, Егор? Ты парня под монастырь подвел, тебе и вытаскивать его. Скажи еще спасибо, чтобы он тебя не сдал, а то вместе баланду хлебать отправитесь. - Добрый ты, Дима. Умеешь успокоить и поддержать в трудную минуту. Я думал, ты мне поможешь, если что. - Ладно, Егорка, не дрейфь, что-нибудь придумаем. А теперь,

174

давай-ка, поддержим наших футболёров за себя, и за того парня, что лежит со сломанной челюстью в больничке. Кстати, глянь на сектор «мяса», Гетмана видишь? Обратив свой взор на противоположенную трибуну, которая была окрашена в красно-белые цвета, Венгр, чуть помедлив, ответил: - Да, вон он стоит наверху сектора рядом со Стасиком. Живучий гад… - Не думал я, что увижу его на мячике. Наши парни его так отметелили, что он должен был сейчас валяться в лазарете без сознания. Везунчик. Ладно, посмотрим, как

175

сегодня повезет его команде неудачников. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. ДЕРБИ. Тем временем на поле появились главный судья матча Игорь Сидоров и два его помощника. Когда саратовский рефери пробежался глазами по трибунам по его телу поползли мурашки. 30тысячная арена красноярского стадиона была забита до отказа и бурлила, словно кипящая лава. Последний раз эти трибуны видели аншлаг в далеком 1982 году, когда в городе проходила Спартакиада народов СССР. К охране общественного порядка на

матче было привлечено порядка пяти тысячи полицейских, хватало на стадионе и вокруг него и представителей различных спецслужб. Ажиотаж вокруг финала царил нешуточный. Все-таки это вам не Москва, не каждый год в столице огромного края происходит столь значимое спортивное событие. Из тридцати тысяч зрителей, которые пришли в этот воскресный вечер на футбольный спектакль, процентов сорок были москвичами. Симпатии же сибиряков в основном были на стороне «Гладиатора», ведь именно в их городе начинал свой футбольный путь леген-

дарный тренер Олег Красноярцев. А дополнительную пикантность финальному матчу за Суперкубок придавал тот факт, что за несколько месяцев до этого в большой футбол решил вернуться 40-летний Андрей Трифонов, который являлся кумиром красно-белой торсиды. Многократный чемпион России в составе «Гладиатора» играл еще с нынешним главным тренером команды Валерием Мавриным. И не раз забивал важнейшие для команды голы. Более того, многие красно-белые фаны считали его лучшим капитаном в истории клуба. Скептики заявляли, что возвращаться в большой футбол в 40 лет глупо и смешно, однако Трифонов достойно ответил им через СМИ, сказав, что находиться в прекрасной форме, хочет еще год поиграть на высоком уровне и помочь своему родному клубу прервать долгое безтрофейное молчание. После того, как команды вышли на поле, тренеры двух команд Вениамин Стуцкий и Валерий Маврин обменялись

рукопожатиями, прозвучал гимн России, и главный судья матча Игорь Сидоров дал стартовый свисток. И уже через сорок пять секунд после него достал из кармана карточку желтого цвета. Защитник «Армейца» Алексей Березовский довольно грубо атаковал хавбека краснобелых Сильвиньо. Аргентинец с громким криком рухнул на газон и покинул поле лишь с помощью носилок. Впрочем, через минуту, он, немного прихрамывая, вернулся в игру. Первая половина тайма прошла в равной борьбе. Обе команды явно осторожничали и подолгу держали мяч, стараясь отдать пас наверняка. Первый по настоящему голевой момент в матче случился на 23-й минуте. Расмус Ульм, разобравшись на «носовом платке» с двумя соперниками, выдал шикарный пас на Бундию и нигерийский форвард армейцев с десяти метров отправил мяч в цель. Г о л к и п е р «Гладиатора» Андрей Сычкарь кошкой прыгнув в нижний угол, попытался дотянуться до футбольного снаря-

да, но тот, чиркнув о штангу, улетел в рекламные щиты. Ответ красно-белых последовал незамедлительно. Хурсио сыграл в стеночку с Сильвиньо, прокинул мяч между ног Сергея Вишневича и вышел один на один с вратарем. Когда до знаменитого Валерия Сафеева оставалось метра три, аргентинец вложил в свой удар всю силу, и круглый вонзился в нижний угол ворот. Трибуна «Гладиатора» зашлась в экстазе, а Валерий Маврин празднуя гол, сорвал с себя галстук и совершил забег метров на двадцать, громко вопя и размахивая руками. Десятки фотокорреспондентов не преминули воспользоваться возможностью запечатлеть бурную радость рулевого красно-белых. На последних минутах тайма армейцы упустили два отличных момента забить, оба раза на их пути непреодолимой стеной вставал украинец Андрей Сычкарь. Маврин отреагировал на это громкой матерной тирадой, а Вениамин Стуцкий еще сильнее стал раскачиваться на скамейке своей команды и об-

176

хватил голову руками. А когда до свистка на перерыв оставалось секунд тридцать, в ворота «Гладиатора» был назначен довольно сомнительный пенальти. Защитник Евгений Михеев сразу после свистка бросился к судье и стал громко объяснять, что сыграл в мяч, а не в ногу Бундии. В ответ Сидоров предъявил спорщику «горчичник». Пенальти вызвался бить Сергей Вишневич, и после его пушечного удара мяч влетел в ворота. Сергей перекрестился и посмотрел на небеса, после чего был сбит с ног ликующими партнерами. На перерыв команды ушли при счете 1:1, при этом судейской бригаде пришлось под охраной полиции буквально бегом скрываться в подтрибунном помещении. Со стороны красно-белого сектора в их сторону полетели десятки зажигалок и монет. - Сидоров вроде всегда судит объективно, но что он творит сегодня! – затянувшись сигаретой, эмоционально сказал Стас. – Там и близко не было пенальти, да и

177

любой спорный фол он трактует в пользу «коней». - Такое ощущение, что Сидор сегодня не даст нам выиграть, печально протянул Гетман. – Пенальти, конечно, там не было. И такой опытный судья просто не мог это не увидеть. Ну не верю я в такие сказки. Чтото здесь не так, Стасян. Сейчас выясним. Гетман нашарил в кармане куртки телефон и набрал номер своего старого приятеля, увлекающегося игрой на ставках. - Здорово, Серега! – улыбнувшись невидимому собеседнику, сказал он. Ты же сейчас наверняка сидишь у компа и делаешь ставки. Какие там коэффициенты в перерыве дают? - Ну привет, корешок, - раздалось на том конце провода. Ты, как всегда прав, я на своем рабочем месте. Интересно, что в начале матча кофы были равны, а сейчас при счете 1:1, на вас дают целых три к одному. А на победу лошадей в основное время 1,8. Я сам в недоумении. А что, судейка чудит? - Чудит это еще

мягко сказано. Тащит за уши кобылиный отряд. Сам-то на нас ставил? - Обижаешь, командир. Ты же знаешь, я «коней» на дух не переношу. - Как и каждый из нас. Ладно, Серый, спасибо за инфу. Давай до связи. Обернувшись к Стасяну и сделав недовольную мину, Гетман проворчал: - Буки дают на нас три к одному. Либо у них есть некий инсайд, что дело нечисто, либо просто предполагают, глядя на первый тайм, что и в дальнейшем симпатичный судейка по фамилии Сидоров продолжит гнуть свою линию. - Я этому судейке ноги вырву, если так и дальше пойдет. Смотрю, вон наши авторитетные топы всерьез обсуждают накрыть его после финала, если проиграем. Донес бы кто-нибудь до него сию инфу, может, стал бы тогда объективно свистеть. - Друг мой, умоляю тебя, только не надо уголовщины, оскалился в ответ на эти слова Гетман. Тем временем

начинался второй тайм. И начинался очень весело. Не успели команды возобновить игру, как легендарный Андрей Трифонов решился на удар с тридцати пяти метров и попал! Мяч затрепыхался в сетке, а «мясной» ветеран, сорвав футболку, быстроногой ланью помчался к сектору фанатов «Гладиатора». Несколько раз взмахнув вверх руками, он призвал фанов еще сильнее поддержать родную команду. В ответ тысячи глоток зарядили: Трифонов Андрееей! Конечно, Сидоров не упустил возможности показать обнажившемуся по пояс полузащитнику желтую карточку. Вскоре рефери был вынужден остановить игру; на поле выбежали сразу два фаната «Армейца» и пока они, под неодобрительный гул красно-синего сектора, выдворялись с поля ментами, Сидоров лихорадочно размышлял, как же ему обеспечить армейскую викторию. Он долго обдумывал предложение Алины и в итоге был вынужден ответить на него согласием. Очень уж не хотелось знаменитому

арбитру, чтобы были обнародованы доказательства того, что однажды он взял взятку. За двадцать минут до окончания основного времени матча, Расмус Ульм в нескольких метров от штрафной был сбит с ног Евгением Михеевым, и Сидоров, не долго думая, показал молодому защитнику вторую желтую карточку, которая автоматически превратилась в красную. «Гладиатор» остался вдесятером. После этого в одной из пауз Маврин подозвал к себе опытнейшего защитника Сергея Париковича и сказал, чтобы тот передал команде приказ: всем отойти назад и играть на удержание счета. Однако это не помогло, уже через несколько минут «кони» восстановили статус-кво. Ролан Уткин вышел один на один с Андреем Сычкарем, обвел распластавшегося на газоне голкипера и отправил мяч в пустые ворота. Встав на ноги, вратарь красно-белых бросил перчатками в одного из своих защитников, который вполне мог предотвратить голевую атаку, но в самый неподходящий момент

упал. В ответ тот кинулся на разбушевавшегося голкипера, но партнеры по команде быстро растащили забияк в разные стороны. Армейский сектор отметил этот гол красочным файер-шоу. Как ни свирепствовали стражи порядка, на входе тщательно обыскивая каждого, кто заходит на стадион, фаны все же умудрились пронести на сектор сотни файеров. Ликующий Венгр сделал от радости кульбит, и Мармон едва удержал своего друга от падения. Между тем, до окончания основного времени поединка оставалось пять минут. Армейская дружина продолжала давление на ворота «Гладиатора». И защита «мяса», работавшая весь матч в поте лица, стала трещать по швам. Один только Бундия имел два сказочных голевых момента, но оба раза ему немного не хватило точности. А на 89-й минуте Сидоров придумал в ворота Сычкаря еще один пенальти. Андрей Трифонов и Ролан Уткин боролись в штрафной площади за верховой мяч, активно толкая при этом

178

друг друга локтями, хавбек армейцев упал, и судья без колебаний показал на одиннадцатиметровую отметку. И второй пенальти было доверено исполнить Сергею Вишневичу. Опытнейший Сычкарь угадал направление удара и даже достал мяч пальцами, но предательский снаряд, изменив траекторию полета, все же юркнул в сетку ворот. В оставшиеся три минуты игры (к удивлению многих Сидоров добавил к основному времени тайма лишь шестьдесят секунд) красно-белые попытались устроить некое подобие штурма, но их силы были на исходе. Финальный свисток утонул в радостном реве болельщиков «Армейца». Находящийся в вип-ложе Аркадий Винер победоносно вскинул вверх

179

руки и не удержался от неприличного жеста в сторону фанатов «Гладиатора», а Гетман, не сумевший сдержать негодования, запустил файером в «конский» сектор. Не долетев до цели,он упал возле скамейки запасных «Армейца». Однако там уже никого не было. После финального свистка победители устроили в центральном круге безумные пляски и принялись качать Стуцкого. Валерий Маврин после окончания игры бросился к Сидорову и попытался напасть на судью, однако того уже взяли в плотное кольцо полицейские, которые сопроводили рефери и его помощников в подтрибунное помещение да и там охраняли тщательнейшим образом. Однако уйти от возмездия мастеру свист-

ка все-таки не удалось. Через несколько часов он, удовлетворенный проделанной работой, ехал на такси к аэропорту. Водитель неожиданно дал по тормозам возле деревни Дадалык и сказал, что сходит за сигаретами. Только он скрылся из вида, как подъехала наглухо затонированная вишневая «девятка», оттуда вышли два молодчика в капюшонах, вытащили Сидорова из такси, затолкали в свою тачку и скрылись в неизвестном направлении. Вернувшийся с пачкой «Мальборо» таксист, обнаружив отсутствие пассажира ничуть не удивился, лихо развернулся, и едва не задев проезжающую мимо «Ауди», погнал в сторону города. Автор: Александр Целинский

Книга третья II Ключи мироздания Глава шестая Цена алчности 7 месяц 513 год с м.п. (январь 2012 года н.э)… Мир эльфов, офицер Мартис. - Гием, - процедил я, глядя на ухмылку француза. - Мартис! – Радостно воскликнул Гием, - Сколько лет, сколько зим! Думал, я помер от твоей царапины? Отнюдь! Он издевался. С момента нашей последней встречи про-

шло не столь много времени. Стража уже сбежалась. Американцы и русские нацелили на него автоматы. - О, какой горячий прием. – Оглядывая оцепление, произнес он. - Гием де Грант, вы находитесь на территории Анклава, сложите оружие! – Алексей вышел навстречу ему. - Инквизитор, удивился офицер Союза, - ты жив? Значит, Минору не прикончил тебя. - Это он напал на тебя?! – В ярости закричала Элориан. Нора еле сдерживала эльфийку.

- Лори, не беспокойся, теперь он не уйдет. – Не оборачиваясь, произнес Алексей. Он просто смотрел на Гиема. - Господа! – Произнес Гием. – Я здесь не для ссор. - Да неужели! – Не выдержал я. – Тогда какого ты приперся?! - Мартис! – Нора все еще сдерживала рвущуюся в бой Элориан. Рыцари взяли в кольцо Королеву с детьми. Варинас стоял стеной между Гиемом и Элориан. - Обыскать его! – Приказал Свиридов. - Генерал, зачем эта показуха? – Саркастически произнес

180

Гием. Но досмотру не сопротивлялся. - У него ничего с собой нет. – Констатировал солдат. - Ну, разумеется! – Поправляя одежду, ответил Ланселот. – Я пришел поговорить. - О чем? – В разговор вступил Варинас. Неужели он собирается говорить здесь? - О вашей глупости, магистр. – Самодовольно произнес Гием. - Да? – Удивился эльф. – И, позвольте, в чем она заключается? - Магистр, - произнес Свиридов. – Не вижу смысла продолжать с ним разговор. - Магистр, если сейчас вы послушаетесь генерала, вашей глупости не будет предела. – Самодовольная улыбка не сходила с лица Гиема. А вот реакция генерала была неожиданной. Он выхватил пистолет, передернул затвор, наставил его на Гиема и нажал на курок. В зале прогремел выстрел, заставляя все умолкнуть. Гием не упал. Пуля ударила в его тело, но ничего не произошло. - Увы, - развел руками Гием, - но это всего лишь кукла. Я

181

нахожусь далеко отсюда. - Боялся, что сглупите вы, магистр, Устало опуская пистолет, произнес генерал, - а сглупил я. - Генерал, попрошу объяснений! – Сказал магистр. - Объясню я, ответил Гием. – Так получилось, генерал Свиридов служит не только вооруженным силам Российской федерации, но и Союзу несокрушимых. Сказать, что все были удивлены, ничего не сказать. Первая мысль, что это ложь. Вторая – зачем? Зачем Гиему лгать сейчас? Зачем ему вообще лгать? - Удивлены? – Спросил Ланселот. – Я тоже был… - Изыди! – Прокричал генерал, выставив правую руку в направлении Гиема. Изпод ног Гиема ударил столб тьмы. Через мгновение тьма развеялась, но Гиема уже не было. – Не надо было открываться перед этим мальчишкой… Теперь все орудия смотрели на генерала. Только русские не осмеливались взять на мушку своего коман-

дира. - Арестовать генерала! – Завопил Портер. - В ружье! – В ответ закричал какойто лейтенант. То ли адъютант генерала, то ли просто приставлен к нему. Десантники направили автоматы на морпехов. Ситуация грозила пальбой. - Прекратите немедленно! – Прозвучал властный голос Оливии. – Генерала возьмут под конвой рыцари ордена Ночных волков. - Хорошо, только прошу одного: не трогайте моих солдат, они находятся в неведенье. – Попросил генерал. - Это уже не вам решать! – Вставил свое слово адмирал. Черт, вот теперь начнется. Офицер… нет, командующий российскими экспедиционными войсками – враг. Я даже не уверен, что сейчас мы сможем его сдержать. Он владеет первородной магией, а это среди магов считается высшей степенью мастерства. -И не вам, адмирал. – Ответил магистр. – Генерал, прошу пройти за мной. Свиридов молча кивнул и пошел за ма-

гистром. Я, Клодес, Алексей и Артур направились за ними. Несколько рыцарей конвоировали генерала. Потер попытался следовать за нами, но королева его остановила. - Извините, адмирал, но это в компетенции Анклава. Вы будете предвзяты. - Леша! – Элориан попыталась остановить Алексея, но вмешалась Нора. - Лори, они мужчины и решат все сами. Пускай идут, наша задача защитить королеву. Понятное дело, что защита королевы это не дело Норы, а тем более Элориан, но успокоить эльфийку надо. * * * Тот же день… Мир эльфов, Гием де Грант. Магический круг погас. - Они заглотали наживку? – Спросила Элизабет. - Ты сама все видела. – Устало опускаясь на палубу, произнес я. - Я отдам приказ следовать к берегу, пора забирать наш авангард и уходить.

Представляю, какая бойня сейчас в Новом Долане. - Русские уже не будут пользоваться доверием в Анклаве, а остальное меня не волнует. - Не переживаешь за Нору? – Язвительно спросила Элизабет. - Я уже говорил, Нора для меня враг! – Не выдержал я, подскочив на месте. Элизабет смеялась. Черт, ей просто нравиться злить меня. Её забавляет, то, как я отношусь к Норе. Её даже забавляет ревность Марии. - Мы для тебя игрушки. Не так ли? – Успокоившись, произнес я. - Знаешь, - она подошла ко мне и нежно провела ладонью по руке. – Ты всегда был игрушкой. В руках Норы, в моих руках. Даже в руках этой ревнивой девчонки. Хорошо, что Мария сейчас увлечена литературой несуществующей библиотеки. Иначе скандала было бы не избежать. - Игрушечный рыцарь. Ланселот. – Продолжала насмешку вампирша. – Тебе это нравиться? - Ты ошибаешься.

– Убирая её руку, произнес я. – Я никогда не был игрушкой. Я человек. - Звучит гордо. – Ответила Элизабет. – Но учти, человек, что и люди могут быть игрушками в чужих руках. Она развернулась и пошла в рубку. Через п а р у м и н у т «Наутилус» лег на курс к берегу. * * * Тот же день… Мир эльфов, инквизитор Алексей. - Я слушаю вас, генерал. – Варинас сел за стол в своем кабинете. Нам и пленнику не было предложено присесть. Это и понятно. Ему это не положено, а мы лучше среагируем на атаку стоя, а не сидя. Ситуация критическая. То, что Свиридов офицер Союза – очевидно. Он напал на Гиема используя магию. Что это? Не сдержался? Офицер Союза и не смог сдержать? Странно. Почему Гием сказал, что он офицер Союза? Зачем сдал своего? Деза? Возможно, но смысл? Да и действия Свиридова говорят об обратном. Что теперь будет?

182

Американцы так просто это не оставят. - А что мне говорить? – Удивился Свиридов. - Вас обвинили в том, что вы офицер Союза. Вы продемонстрировали владение магией. Этого достаточно, что бы посадить вас в темницу. -Уважаемый Варинас. – Тихо начал Свиридов. – Перед вами не просто офицер Союза. Перед вами никто иной, как председатель правления Союза несокрушимых, генерал вооруженных сил Российской федерации, Алексей Федорович Свиридов. - Председатель правления? – В ужасе Варинас даже поднялся. - Да, я формальный правитель Союза. Удивлены? – С насмешкой произнес Свиридов. - Но как? – Удивленно спросил магистр. - Всему виной стереотипы. – Генерал в наглую уселся в кресло, не обращая никакого внимания на охрану. Рыцари были готовы снести ему голову, но Свиридова это мало волновало. Всем и всегда каза-

183

лось, что в Союзе правят вампиры. Это не так. Что вампир? Жалкое существо, которое толком не может переносить солнечный свет. Резкий запах чеснока вызывает у них удушье. А ионы серебра замедляют их высокую скорость регенерации, препятствуют сворачиваемости крови. С первой проблемой они кое-как научились бороться, а вот остальное все еще не в их власти. Да, токсин способен изменить систему пищеварения жертвы и превратить в вампира. Это залог выживания расы. Но что их сгубило? Родовая система. Семья – превыше всего! После той катастрофы выжили жалкие кучки вампиров, которым суждено было стать семьями. Каждая семья пыталась выжить и отвоевать жалкие клочки земли у другой семьи. Так появились кланы. Клан. По сути, идеальное общество. Внутри клана никто не смеет никого убить, ограбить, изнасиловать. Это просто не возможно. Кланы грызлись между собой, и никто не думал о личной выгоде. Даже войдя в Союз они, прежде все-

го, думали о своих кланах, нежели о личной выгоде. Наивные существа. Как они умудрились покорить оборотней, ума не приложу! Наверное, сыграла не малую роль тупость этих шавок! И то, вампиры даже не покорили их, а вынуждены были пойти на перемирье. Конечно, что бы спасти свои кланы. Клан, клан, клан! Каждого вампира заботит только одно: как хорошо будут жить его многочисленные братья и сестры! И знаете что? Они были шокированы. Их поразило то, с какой легкостью, люди предают самих близких. Слабые, как физически, так и магически, люди не могли противостоять вампирам. Но наш эгоизм, самолюбие, жажда наживы сыграли с нами злую шутку. Наши пороки стали нашими союзниками. Если мы можем так легко убить брата, отца и мать, то, что мы сделаем с теми, кто для нас никто? Правильно, разотрем в порошок, измельчим в мелкую крошку. Оборотню нужна колония, что бы содержать свою семью. Вампиру нужна колония, что бы

поддерживать многочисленный клан. Человеку нужна колония, что бы ублажать свои желания. И не более! Генерал закончил свою триаду, расхохотавшись. Это был жуткий смех. Всегда сдержанный офицер сейчас выглядел как клиент психологической лечебницы. Такое ощущение, судя по лицам, было у всех присутствующих. Быстрее всех взял себя в руки Варинас. Сглотнув подступивший ком, он произнес: - Тогда поясните, почему Гием просто сдал вас нам? - О, тут все предельно ясно! Понимаете, - произнес генерал, - сейчас, когда Союз разрознен, я вынужден был притвориться вашим союзником. Увы, Алир проиграл вам. Помню, как он смеялся, когда баллистическая ракета взорвалась в стратосфере. Пришлось подорвать там. Командующий вообще настаивал на самоликвидации ракеты. То же хорошо, весь Долан бы купался в радиоактивной воде. Ну, ладно, чего уже жалеть? Гием тогда ничего не сделал. Решил поиграть в

рыцарей, а потом в партизан. А сейчас вообще подался в фанатики. Решил воскресить Древних. - Кого? – Переспросил Мартис. - В Союзе была такая секта. Они верили, что межмирье порождено силой тринадцати магов. А миры – осколки древнего мира, погрязшего в войне. История стара как мир. Чем-то напоминает про древний потоп. Только вместо ковчега тринадцать миров. В них никто особо не верил. Что с сектой сейчас, я не знаю. Но то, что Гием упорно помогает этой секте, меня тревожит. - Главу Союза несокрушимых беспокоит какая-то секта? – Спросил я. Свиридов пронзающее посмотрел на меня. - Понимаешь, инквизитор, - насмешливо начал он. Ему не нравится, что я инквизитор? – Вы потомки слепцов, вышедших из -под власти Ватикана. То-то кардинальчики засуетились, как информация об Анклаве стала общедоступной. Но ничего, мы не вы, православная церковь легко сдержит Ватикан.

- Вы церковник? – Удивился я. Новость, что Свиридов – священник шокировала. - Я нет, что вы! Но из рода священников. И как любому верующему, мне тошно смотреть на вас. - Бог един! – Ответил я, закипая. - Еще еретиком назови меня, недоинквизитор! – Парировал Свиридов. – Православная вера единоверная! А ты, сын Руси, напялил рясу католика и горд этим?! Чушь! А как же обет безбрачия?! Забыл? - Хватит! – Перебил нас Варинас. – Каждый вправе верить в того, в кого считает нужным. - Золотые слова, магистр, золотые, генерал вальяжно перекинул одну ногу с другой. Вообще, это все походило на фарс, а не на допрос. - Продолжим? – Нагло спросил генерал и, не дождавшись ответа, продолжил. – Культ Древних, так называлась секта, верит, что древних можно воскресить. Тогда древние вернуться в межмирье, обледенят осколки и станут править новым миром. Не трудно понять, что все,

184

кто не приклоняются перед древними, погибнут. Так сказать, конец света. Точнее, светов. Миров. Не важно. - Но это абсурд. – Ответил Клодес. – Секта давно изжила себя, а их идеи гроша ломаного не стоят. Кто поверит в эту сказку? - Гием поверил. – Спокойно произнес Свиридов. – А не доверять ему у меня нет оснований. Пойми, генерал гвардеец, Гием скептик, и он сам смеялся с этой глупой сказки! Но сейчас он рьяно отстаивает дело культа. Так что, думайте господа! А я… он поднялся с кресла. Клинки рыцарей смотрели на него. Щелкнув пальцем, он выпустил со спины два крыла, которые отбросили рыцарей к стене. Теперь в просторном кабинете стало тесно. Левое крыло было перепончатым, правое оперено. Мундир превратился в лохмотья. - Честь имею! – Он взмахнул крыльями, поднимая ветер, с разбегу снес окно с частью стены и вылетел прочь. Мы бросились к окну. - Магистр? – Я

185

вопросительно посмотрел на Варинаса, тот кивнул. Выбрасывая руки вперед, я отправил в генерала несколько клинков воды. Но они не достигли цели. Буквально в полуметре от улетающего генерала их поглотила тьма. - Ушел! – С досадой произнес Мартис. Мой учитель был зол. - Далеко не уйдет. – Спокойно ответил Варинас. – У него нет средства попасть в межмирье, иначе бы мы уже отбивали атаки вампирских легионов. Значит, он не сможет покинуть этот мир. Мартис, возьми адмирала и в погоню. Ему это понравиться. Но учтите, он нам нужен живой. - Как прикажите, магистр! – Отчеканил учитель и пошел прочь. - Генерал, - тесть обратился к вампиру, в библиотеке академии есть данные по этому культу? - Разумеется! – Ответил Клодес. - Хорошо, это будет нашим заданием, собрать как можно больше сведений о культе. Что-то мне говорит, что генерал не лгал.

- То есть… - начал Клодес. - Точите клинки, джентльмены! – Вычурно ответил эльф и направился к двери. – Леша! – У самой двери произнес он. - Да, магистр. – Ответил я. - Отправляйся в Долан. Там ученые первопроходцев, нам нужна их помощь в решении этого вопроса. Пускай перебираются сюда. - Как прикажете, магистр! - Только все стало налаживаться… - устало произнес эльф и вышел. Налаживаться… ну да, мир эльфов спасен. Был. Черт, теперь и наша, человеческая Земля в опасности! - Бред! – Произнес Клодес. – Это чушь! Это сказка! Нелепая сказка! Я посмотрел на вампира. Он был напуган. Глаза расширенные, на лицее выступил пот. Даже если он напуган, то, что же нас ждет? Лори, Анжелика, мама… Автор: Александр Маяков

Глава 11. Дон Карлос из городского дурильника — Hey You, – провыл на психоделической волне верный спутник «Pink Floyd». Закинувшись таблетками, Сергей и Масакра сидели в удобных мягких кожаных креслах и пили кофе. — Is There Anybody Out There, – донеслось сквозь бульканье из динамиков. — Кто-нибудь, там, – сказал Масакра. — Nobody Home, – многозначительно ответил Сергей. Масакра утвердительно кивнул головой. Оба продолжали, молча наслаждаться чудесным напитком, сваренным с корицей в турчанке. С каждым глотком горячего ароматного кофе приятное тепло распространялось вдоль горла, от желудка по всему телу и несло с собой сладкие волны томной вибрирующей эйфории. Казалось, будто именно в этих дымящихся

чашках и заключался весь неземной кайф. Музыка ощущалась почти физически и уносила в волнующийся океан наслаждения. Когда кончился кофе, настала пора настоящих кубинских сигар, стоивших тогда по семьдесят копеек за штуку, и чувство блаженства накрыло ребят с новой силой. — Три циклодола и пять родедорма, – сказал Масакра. – Тяга почти маковая, с нежным психотропным эффектом. Если захочешь, можно будет потом еще промокашку употребить. У меня осталась парочка, поделимся. А от радика просто залипнешь, – продолжал он, и слова его, похожие на медленное радужное эхо, плавно лились в такт музыке, отражались от стен, летали по комнате и медленно таяли в воздухе, заставляя подрагивать перистые облака ароматного дыма. — Пока и так неплохо; тяга такая бархатная, – ответил Сер-

гей. – Я хотел тебя вот о чем спросить… С этими словами он начал рассказ о том, как повстречал Люси, опуская некоторые интимные детали. Масакра внимательно, не перебивая, выслушал историю до конца. — Значит, она сказала, что в Надю больше не вселится? – спросил он. Вано посмотрел на Масакру с легким недоумением. Такого достойного понимания и спокойного отношения к своему рассказу он даже не ожидал. — Но тебе хотелось бы, чтобы она снова явилась, теперь уже в другом теле; и ты хочешь узнать, как это сделать, – продолжил Масакра, не спрашивая, а констатируя факты. — Я бы не отказался от чего-нибудь эдакого, покрепче, – вместо ответа произнес Сергей. Масакра улыбнулся, встал, открыл шкаф, достал все необходимое и наполнил низкие коньячные бо-

186

калы жидкостью из пузатой бутылки. — Сылнчев бряг, – радостно улыбнулся Сергей, наслаждаясь знакомым приятным вкусом сорокаградусного бренди, – казалось, что удовольствиям сегодня не будет конца. —У папы есть еще и не то в баре, но лучше не трогать, пока сам не распечатает. Насчет твоей дьявольской подружки, – не похоже, что Надя способна на подобный розыгрыш. Если Люси захочет снова встретиться, то она сама найдет тебя, но женщина, в которую она вселится, должна быть или чокнутая, или под кайфом. Вспомни еще, в каком состоянии ты сам находился, и какая этому способствовала атмосфера. — Было полнолуние, – сказал Сергей и задумчиво потянул из бокала жгучую живительную влагу. — Конечно, – откинувшись в кресле, произнес Масакра и таинственно улыбнулся. – Как думаешь, где ты оказывался, когда случались провалы в памяти? — Нигде, или во многих местах, – Вано

187

не стал затруднять себя вопросом, откуда другу известно о его провалах в памяти. — Вот именно. В твоей голове есть маленькая черная дыра. Она ощущается как ничто, страшная бездна или звенящая пустота. Но те, кто вынес оттуда хоть крупицу знаний, говорят о внутреннем космосе, бесконечности, двери в иной мир. — Мне кажется, – я все это знаю. — Конечно знаешь, но не до осмысливаешь. — Зато, когда входишь в это безумное состояние, тогда все просто и ясно, – улыбнулся Сергей, и покосился на Масакру. Масакра ненадолго вышел, а вернувшись, поставил на стол запотевшую рюмку с растворенным в воде паркопаном и блестящую рандолевую коробочку со шприцем. — По вене не пробовал эту гадость? – спросил он, улыбаясь. — Да как то не заморачивался, – ответил Сергей, расстегивая манжет рубашки. — Кайф, конечно же, мощный, но и отходняк потом тяжелый. Бывает, что поко-

лачивает. — За все надо платить, – саркастично заметил Сергей. — Ты прав, далеко не всегда и не всем, – ответил Масакра, поняв смысл тонкой иронии. -- Размываешь размыть пять - семь таблеток на человека, можно и больше. — А зачем так много по вене? — Да он, собака, трудно растворим в воде, – теряется много, а масло по вене мне как-то не очень хочется вмазывать. Игла легко вошла в почти девственную вену на сгибе. Молодость расточительна. Приход накрыл яркой оранжевой вспышкой, практически мгновенно. Сергей почувствовал, что его куда-то тянет, и откинулся на кресле, оттянув пальцем в сторону кожу на месте укола. Действие паркопана, было хоть и приятным, но тяжелым и сильно грузящим, как белена. — Масакра, чот меня пригрузило уж слишком, – пожаловался он другу. — Ну, бахни еще сибазончика, если хочешь, – полегчает. — Ампула? — Две, – рассме-

ялся Масакра. — Где ты берешь их вообще? — У меня мама терапевт. — Ясно. Давай, – сказал Сергей и расстегнул второй рукав, ставшей живой, волшебной и намагниченной, разноцветной рубашки. Сибазон расслабил почти моментально, мягко, нежно разбежавшись по крови. Стало как-то спокойно, тепло, безмятежно. Тяжелый паркопановый кайф выровнялся и стал похож скорее на приятную грибную тягу, только очень сильную и, все же, химическую. Сергей задумчиво осмотрел свои руки. Опять пси поле вокруг пальцев. Снова яркие, насыщенные цвета, наэлектризованная одежда, странные, приятные на ощупь вещи, нарисованный мир вокруг. Казалось, сейчас он мог бы создать нечто удивительное и прекрасное, – например, нарисовать картину, или вырезать что-то совершенно особенное из дерева, но делать абсолютно ничего не хотелось. Сергей и Масакра были зодчими своего,

отгороженного от других, эзотерического странного инфернального мира, и единственными его созерцателями. — Это самое близкое отражение нашей реальности, – сказал Масакра, словно читая мысли Сергея. – Чем дальше, тем интереснее и страшнее. Хотя, – Масакра выдержал паузу, – неизвестно, куда тебя может занести. Сергей вспомнил о книге, которую читал странный рыцарь: «Возможно одной этой ерунды недостаточно, чтоб пролезть в кроличью нору?» — Чтобы проникнуть в нору, тебе достаточно найти свою, индивидуальную формулу, – сказал Масакра, закуривая новую сигару и подливая бренди. – А вот когда посягаешь на нечто большее, тогда нужна или большая удача, или целенаправленное действие, – подытожил он. Тем временем из легендарных колонок С-90 раздалась тема «Pigs (Three Different O n e s ) » , д л я «Фламинго» довольно резвая, и ребята чокнулись на расстоянии

бокалами с бренди. — Семьдесят седьмого года тема, а прет, как свежак, – констатировал Сергей. — Они и спустя тридцать лет будут торкать, – кивнул Масакра. Разговаривать больше не хотелось. Сергей допил желтокоричневую, приятно обжигающую жидкость и, растянувшись в удобном кожаном кресле, прикрыл глаза. В темноте возник светящийся прямоугольник, а за ним молодая приятная девушка с большими красивыми грустными глазами. Девушка что-то писала в толстой тетрадке, мучительно морщила лоб, и грызла колпачок странной красивой ручки, что делало ее по-домашнему милой и соблазнительной, но, в тоже время, очень несчастной. Она подняла глаза, и посмотрела в упор на Сергея. Что-то в ее взгляде казалось мучительно знакомым. В голове Сергея пронеслась фраза из песни: «girl with kaleidoscopic eye». Как только живая картинка исчезла, сменившись непонятными переливающимися узорами, он ясно осоз-

188

нал неоднозначность услышанного. Песня называлась «Люси в небе с бриллиантами», как многие небезосновательно считали, – по аббревиатуре пресловутой ЛСД. — Все-таки понять вас порой очень сложно, – сказал Сергей непонятно кому. – С другой стороны, отчего бы и не передать в одном послании сразу два. Размышляя подобным образом, он, в конце концов, окончательно запутался, потому, что вариантов решения этого ребуса становилось все больше и больше. Несмотря на имя Люси, этой девушкой могла оказаться, кто угодно, если она существовала вообще. Кислота тоже могла быть совсем не при чем, тем более что по утверждению Леннона, песня была написана по вдохновению, данному детским рисунком Люси. *** Люси сидела за компьютером, слушала музыку и предавалась своим незамысловатым девичьим размышлениям. Она хотела написать Сергею о том, что с ней происходит в странных, со-

189

всем не похожих на сны грезах, о мыслях и чувствах, которые она испытывает, прикасаясь к таинственному, закрытому для людей миру, в который ее иногда затягивает помимо желания. Руки уже касались клавиш, чтобы набрать привычные слова, но вдруг останавливались. В этой дьявольской, терзавшей ее днем и ночью головоломке явно чего-то недоставало. Какая-то очень важная часть памяти была скрыта от нее, и это было мучительно больно. Страдания еще больше усугублялись тем, что в этом, не слишком приветливом для нее мире, Люси чувствовала себя совершенно чужой, лишней и неуместной. Она всем сердцем ненавидела серую массу бюргеров, окружавших ее подобно «тупому вонючему стаду», и мечтала о том, как «украсит весь серый мир их гребаной собачьей кровью». Наконец, эмоции переполнили девушку, и выплеснулись на страницу неровным бурлящим потоком. «Привет, милый Pois. Сегодня ночью меня вырвал из объя-

тий морфея сотрясающий стены, глухой барабанный бой. Соседи устроили шумную вечеринку, которая, судя по крикам, воплям и грохоту ломающейся опрокидываемой мебели, переросла в мордобой. Как же они меня раздражали. Злость затмила собой все у меня внутри. Меня начало трясти и переполнять агрессией, словно я была подключена к генератору Зла в чистом виде. Мне захотелось отправить на тот свет этих безмозглых тварей, вместе с их тупой мерзкой вульгарной слащавой музыкой. Почему бы им просто не сдохнуть? Я не понимаю смысл их существования. Грязные паразиты, набивающие свое ненасытное брюхо, и потом загаживающие все вокруг продуктами своей жизнедеятельности. Даже воздух и эфир радиоволн пропитан насквозь их вонью. Окончательно проснувшись и открыв глаза, я поняла, что лежу на полу. Голова жутко болела, во рту ощущался неприятный металлический привкус. Вытерев губы, я

увидела кровь и подошла к зеркалу, ожидая обнаружить порез на лице или прокушенную губу, но все было в порядке. Остатки сна еще витали в моей голове и во всем теле, как теплое уютное облачко. Автоматически делая себе кофе, я вспоминала осторожно и по детально, боясь разрушить эту таманную дымку, последние сцены из сна. Я вспомнила пристальный взгляд, он ощущался мною физически, пронизывал и прощупывал все внутри. Повернув голову, я увидела этого парня, со странными фиолетовыми неестественными глазами. Он был безупречно одет и очень красив. Никогда не встречала таких идеальных мужчин в жизни. Странно, но его возраст нельзя было определить даже приблизительно. Я не могу объяснить это, но он не был человеком. Лицо казалось молодым, но глаза… в них читался груз многих веков, виделось нечто запредельное, но живое, непохожее на смешные контактные линзы или глаза киношных вампиров. — Я ждал тебя, –

сказал он настолько трогательно и проникновенно, что по моему телу пробежала легкая дрожь. Он сделал шаг вперед и протянул мне свою руку. Я, не раздумывая, положила свою ладонь в его, испытав при этом сильное желание броситься ему в объятия. Я была настолько зачарована всем происходящим, что не могла произнести ни слова. Красавец подвел меня к столику и, поцеловав руку, предложил сесть, галантно отодвигая тяжелый резной стул. Он просто улыбался, а я чувствовала, что забываю обо всем на свете. Даже боль, не оставляющая меня ни на минуту, ни во сне, ни наяву, начала исчезать. Моя грудь наполнилась легкостью. Посмотрев мне прямо в глаза, парень взял со стола кувшин с ярко красным, изумительно красивым вином, и стал наполнять им бокалы. То, как вино лилось, показалось мне странным и завораживающим. — Добро пожаловать домой, Люси. Теперь ты моя, – сказал он низким приятным голосом и поднял бо-

кал. Я сделала осторожный глоток и больше уже не могла оторваться. Вкус был необычный, но очень, очень приятный; терпкий, но нежный, мягкий, но обжигающий, соблазняющий, но предостерегающий. Чувствовался тонкий аромат каких-то специй, и что-то еще, необычайно вкусное настолько, что просто не поддавалось описанию. Вино было живим, мыслящим, я словно пила чью-то душу вместе с воспоминаниями, спроецированными в красном напитке. Когда бокал опустел, я ощутила огонь, разбегающийся от горла по всему телу. Боль пронзила меня, в глазах потемнело, я, словно тряпичная кукла, упала на пол и чувствовала, как из уголка рта стекает на пол ручеек крови. Мой прекрасный отравитель равнодушно смотрел на меня сверху вниз холодными как лед стальными глазами». Автор: Вадим Доннерветтер

190

Часть 1 2012 год. Западное побережье Веспуччии. Полуостров Грэм. Новый детективный роман Роберта Бенсона был, практически, дописан. Можно себе позволить расслабится, и писатель улетел в Грэм, где у него был прелестный особняк на берегу океана в тихой бухте, окружённой с трёх сторон высокими горами, поросшими вечнозелеными хвойными деревьями. Даже когда океан штормило, волны медленно набегали на прибрежный розовый песок и, обласкав его, лениво убегали прочь. На обширном плато красовались несколько шикарных двухэтажных домиков, отделённых от опоясывающей их дороги и друг от друга высоким забором, камерами дневного и ночного наблюдения и надписью на воротах "Частное владение". На территории размещался небольшой

191

парк, полуолимпийский летний бассейн, теннисный корт. Лифт, построенный в шахте, пробитой в горной породе, связывал особняки с пляжем. В небольшом домике, рядом с особняком жила прислуга: садовник, повар, горничная и домоправитель. Они появлялись за две недели до прибытия хозяина и готовили дом к комфортному проживанию. Писатель угрохал на эту красоту практически все свои сбережения, взял ссуду в банке и торопился с выходом новой книги, чтобы пополнить свой бюджет. В мегаполисе Бенсона провожала, Симона Плешик, его незаменимый литературный агент. Среднего роста, упитанная шатенка с коротко подстриженными волосами, Симона никогда не церемонилась и резала правду матку прямо в лицо: - Выглядишь ты, прямо сказать, не очень, бледный, пузо отрастил. Ничего, отдохнёшь, на свежем воздухе придёшь в

себя. И давай, дописывай роман, поторопись, все сроки уже закончились ещё на прошлой неделе, издатель потребует неустойку. - Я сижу дни и ночи у компьютера, сочиняю, а ты на этом, между прочим, неплохо зарабатываешь. Где уж мне хорошо выглядеть. Кстати, о деньгах. Я немного поиздержался при покупке виллы. Ты подождёшь с процентами ещё месяц другой? Симона промолчала. Деньги ей были необходимы просто позарез, она прилично потратилась за лето, позволив себе отпуск на дорогом курорте в Дубаи и безрассудную игру в казино. Но не ссориться же с Бенсоном. Попробует как-то выкрутиться, сейчас Симона раскручивала молодую, на удивление талантливую девочку. Роби хлопнул женщину по круглой попке. Когда-то у них был бурный роман, длившийся полгода, пока Бенсон не встретил свою третью жену.

Это не мешало им изредка проводить ночи вместе. Любовные страсти ничуть не отразились на их деловых отношениях. Писатель знал цену Симоне, ей напористости, умению разговаривать с людьми и улаживать конфликты. К тому же за долгие годы их знакомства она успела изучить все его привычки и желания. - А ты не хочешь поехать со мной? Вспомним молодость? Симона рассмеялась: - Нет, не сегодня, дела, дела. Ты же не один у меня такой талантливый. Кстати, познакомься: Фэй Чжао, просто Фэй, твой новый домопра-

витель. Бенсон оглянулся и лишь сейчас увидел стоящего чуть сзади молодого стройного китайца в куртке и светлых джинсах. - Он летит с тобой в Грэм. - Откуда он взялся Фэй этот? - шёпотом спросил Роберт. - Лилиан его порекомендовала. - Ладно, раз мама Лили, тогда всё в порядке. - Роберт не очень любил, когда в его окружении появлялись чужие люди. - Не волнуйся, Симона, я тебя ещё ни разу не подвёл. Через пару дней перешлю всё на электронную почту. В самолёте, уставший от бессонных ночей, Роберт выпил

коньячку и проспал до самого приземления. На полуострове осень ощущалась лишь в слегка тронутых золотом и кадмием верхушках деревьев. В мегаполисе уже вовсю лили дожди, ветер разгонял лужи по дорогам и серое, вечно хмурое небо напоминало о скором приходе зимы. Пока машина петляла по крутым горным дорогам, Роберт, пыхтя сигаретой, ещё раз пролистал в памяти последние две главы. Он ощущал неудовлетворение концовкой романа, но переделывать всё капитально уже не оставалось времени, а придумать подходящий финал не удавалось.

192

Бенсона переполняло чувство радости и печали. Радость, оттого, что труд стольких месяцев благополучно подходил к концу. И печаль, что книга, как благополучно выношенный ребёнок, родится на свет и заживёт своей собственной жизнью, в которой писателю не будет места. Роби всегда поражался, как зарождался в его мозгах новый сюжет. Он вдруг начинал тлеть маленьким робким огоньком, всё расширяясь и разрастаясь. Походил на хилый слабый росточек, пробившийся из-под землю и не уверенный в своих силах, сможет ли выстоять перед капризами и катаклизмами природы. Но время шло, он наливался жизненной силой, укреплял свои корни и уверенно тянулся вверх, обрастая молодыми ветвями и листьями. Герои будущей книги походили вначале на бестелесные призраки, без имён, без биографий, без друзей, семьи, любимых и профессий. Они являлись ему во снах, окружали, куда бы он не шёл и чем бы не зани-

193

мался. Постепенно обретали облик и плоть, обживались, росли, влюблялись, совершали прекрасные, глупые или вовсе постыдные деяния. Поселившись в его доме, усаживались рядом за столом и Роберт словно сходил с ума. Он разговаривал с ними, ругался, ссорился, давал им советы или выслушивал от них горькие и справедливые упрёки в свой адрес. Герои начинали жить своей жизнью и роман писался легко и быстро. Бенсон усилием воли заставил себя отвлечься и в который раз залюбовался красотами окружающей природы. Всё-таки правильно он сделал, купив дом в этом удалённом уголке, где можно отдохнуть от трудов праведных. Щедрая палитра леса и океана, подсвеченная красно-бордовыми лучами заходящего солнца, создавала сюрреалистическую картину инопланетной цивилизации... - Будем брать девушку? - До сих пор не проронивший ни слова Фэй, сидящий за рулём автомобиля, искоса поглядывал на писате-

ля. - Девушку? Эээ... Ладно, давай, только тайку. Пусть и массаж сделает. - Хорошо, я доставлю вас на место и съезжу за ней в Хорой. Бенсон вошёл в спальню, открыл окно и отправился освежиться. Девушка оказалась молоденькой, прехорошенькой, с маленькими крепенькими ручками и ножками. Фэй отвёл её в душ и удалился в дом прислуги. Роберт, раздевшись догола, стал ждать, пока девушка присоединится к нему. Занавески покачивались, наполняя комнату свежим запахом прибоя и хвои. Роберт в который раз разглядывал висящие на стене незамысловатые акварели Лилиан. Балерины, балерины... Обнажённая, без сил стоящая под струями душа, отдыхающая, пьющая что-то из стакана, в приливе чувства положившая головку на плечо партнёра, растирающая занемевшую ступню. Лилиан проживала в картинах свою несостоявшуюся мечту. Надо бы ей позвонить, а то он уехал, даже не попрощав-

шись... Совершенно неожиданно писатель чётко осознал, как нужно переписать окончание книги. Закутавшись в простыню и закурив, спустился в кабинет, набрал секретный код на замке, встроенном в дверь, включил компьютер, ввёл пароль и стал корректировать последние главы. Ему казалось, что прошло совсем немного времени, но, вернувшись в спальню, обнаружил, что уже глубокая ночь и девушка, свернувшись клубочком, крепко спит. Роби постоял, раздумывая, будить её

или нет, но ощутил, что его мужская плоть требует удовлетворения и разрядки. Он уже решил растолкать девочку, но желание также как внезапно пришло, так и испарилось бесследно. Вздохнув, Роберт почесал затылок, подумал о том, что ему ведь и сорока ещё нет, а у него явные проблемы с потенцией. "Ладно, закончу книгу, пойду к сексопатологу", - и отправился спать в гостевую. Разбудила его стрельба, звучащая под окном. Набросив халат, вышел на балкон и глянул вниз. На дорожке у входа стоял старый об-

шарпанный мотоцикл и тарахтел, испуская клубы серого дыма. На сиденье восседал байкер, одетый с головы до ног в чёрную кожу. - Эй, ты кто? Какого чёрта? Всадник стянул головной убор. Из-под шлема выскользнула и змейкой заскользила вниз рыжая коса. Это была юная девушка. Она подняла вверх прелестное личико, усыпанное редкими веснушками. На Роберта глянули яркосиние большие глаза. Девушка печально сказала.... Автор:

Карин

Гур

194

День опять начался тяжело. И голова такая тяжёлая, что шея постоянно склоняется то в одну сторону, то в другую, как хилый стебелёк и губы спёкшиеся, хотя температуры нет, в висках метроном. Мысли, как листья за окном никакие, падают, улетают в никуда. Мне хочется плакать. И плакать то по- детски, подвывая и поглядывая по сторонам, а вдруг ктонибудь пожалеет несчастную. А пожалеть некому. Осень в начале своего пути. Я прошла золотую середину своей осени. И не могу до сих пор понять, для чего живу. Для чего? В душе полный раздрай. Растворилась, как лёгкое облачко в небе уверенность в жизни. Кто бы мог представить, что для этого понадобится всего час времени, случайная встреча, случайный мужчина и ничего не значащий разговор. Море плескалось у ног, радушно зазы-

195

вая пенными волнами. На берегу отдыхающих всего – ничего, несколько человек. В море прямо напротив меня кувыркался в волнах мужчина, разглядеть его моими подслеповатыми глазами невозможно. Я, быстренько скинув платье, кинулась в море. Волны накатывали одна за другой без передыха, я в упоении тоже кувыркалась, пока волна не протащила меня лицом по песку. Решив, что хватит дразнить судьбу, пошла к берегу. За спиной кто-то отфыркивался, прямо как конь. Оглянувшись, увидела мужчину средних лет, который тоже наглотался и воды, и песка. И шёл за мной. - Игорь, – белозубо улыбаясь, представился он, одновременно поправляя трусы. - Наталья – без тени смущения ответила я, причём сразу заметив, что Игорь младше меня, по крайней мере, лет на де-

сять и никак не меньше, если не больше. Выше среднего роста, русый, атлетически сложенный, с развитой мускулатурой, он показался мне Аполлоном, вышедшим из морских пучин. Стрижка, как у панка гребнем: мокрые волосы торчали во все стороны. На фоне моря и солнца от него исходила поразительная теплота. Сердце колыхнулось в груди, как волна. -Я из Москвы. Здесь бываю два раза в месяц. Ты, Натали, здорово прыгаешь. А ты откуда? Надо же, в один момент перекрестил! Приятно. Натали! -Я? С Кавказа, со Ставропольского края. -Бизнес – вумэн? -Неет… Я на пенсии. -Рассказывай сказки. На пенсию в Гоа не прилетишь. - А ты, что альфонс или стриптизёр? Очень похоже. У меня денег нет, да и мужского внимания не

хочется. Так что вали, друг ситный. -Я лётчик, Натали. И тоже на пенсии. Летаю. Романтика. -Это раньше была романтика, теперь безысходность. -Не говори. Только романтика! -А дети у тебя есть? -Не а… А, что дети, у всех друзей одни уроды моральные. Нет и не надо. Улыбка сошла с лица, как прошлогодний снег. Помрачнел. Значит, есть, переживания и обиду скрыть не смог. - А у тебя? -У меня сын. Боюсь сглазить – нормальный. Вот помог осуществить мечту, посмотреть Индию.

Словно, что-то забыв, Игорь, рванул в шэк, где видимо были его вещи и лежак. Я прилегла на полотенце, брошенное на песок. Через минуту он стоял передо мной в чёрной бандане на голове и в чёрных очках. Как с картинки модного журнала. Красавец! -Зря пристраиваешься,- заметила я, когда он присел рядышком,Вон сколько молодых девчонок, мечтающих о приключении с таким молодчиком, как ты. Я намного старше тебя. муть не сказанула – старуха! Ох, уж эти стереотипы. По – честному, я не чувствовала себя старше его. Издалека

больше тридцати не дашь, ну а вблизи, и на ровесницу потяну. Он хмыкнул. Я скорчила недовольную мину. Но сердце, говорило другое. Мне не хотелось, чтобы он уходил. Впервые за тридцать пять лет мне пришёлся по душе мужчина. Впервые пожалела, что замужем и что разум сильнее сердца. Он смотрел на меня понимающе, и как змея завораживающе. А она была кроликом и хотела быть им. Пересилив свои эмоции, бросилась в море. Игорь за мной, волны подросли. Я не всегда справлялась с ними, то и дело уходила под воду. Вода тёплая, песок чистый, ветерок свежий.

196

-А в марте здесь волны под четыре метра высотой,- кричал мне Игорь. - Здорово! Но не покупаешься. Сейчас в самый раз!- отвечала я. Не заметила, как разговор перерос в дружескую беседу, словно мы давно знакомы и всё друг про друга знаем. И уже вдвоём выползли на берег, не прекращая беседу. Только присели, подошла индианка с тазом на голове, в котором горкой лежали разные фрукты. Хитрая. Сняла тазик. Я покупать отказалась. Кто на пляж деньги берёт, если загорать не собирается? Искупалась и марш – в отель. Игорь, естественно тоже отказался. А она наглая просит тазик ей на голову поставить, а я уже знаю, что фруктов в нём килограммов десять. Игорь, лукаво глядя на меня, говорит: -Если, Натали, ты хочешь, я подниму тазик… Я понимаю смысл сказанного. Но это невозможно. Молчу. Он, здоровый мужик, с трудом водрузил тазик на её голову.

197

Мы, не отрывая, глаз друг от друга, ведём молчаливую беседу. Хочется прижаться к нему, почувствовать себя слабой беззащитной женщиной. В его глазах море нежности, она обволакивает моё сознание, мне хочется заплакать. Я чувствую его искренность и не могу понять, что он во мне нашёл. Ну, что? И тогда он идёт ва –банк открыто: -Натали, пойдём ко мне. И не оставляет мне времени для выбора. Я встаю и возмущённо: -Что ты? Что ты?... В его глазах сожаление и невыразимая грусть. Поднимаю полотенце и ухожу, не оборачиваясь, чтобы он не увидел мои слёзы. Я не плачу - рыдаю, не могу попасть ключом в замок своего номера. Весь вечер я, то выхожу из номера, то опять захожу, отменив вечерний моцион по пляжу, в страхе встретить его, и не выдержать, и последней шлюхой броситься ему на шею. Но я сильная женщина. Знаю, завтра мы оба улетаем: я в Ростов, он

в Москву. Самолёты уходят один за другим. Экипаж самолёта вместе с Игорем в зале вылета присел почти напротив меня. Он строго что-то выговаривал стюарду, то и дело, посматривая исподлобья на меня. Я сидела окаменевшая, не было сил встать и уйти. Какие-то мгновения молчаливого разговора. Они встают и идут на выход. Ну, вот и всё! Ничего не было и ничего не будет. Странный эпизод несостоявшегося курортного романа. Прошло несколько месяцев. Голова тяжёлая. Я не могу есть, я не могу спать. День и ночь Игорь со мной. Я его жду. Мне кажется, что он меня ищет. Я скучаю по незнакомому мужчине. Наваждение. Наливаю чай. Надо просто забыть… Просто забыть… В это время раздаётся громкий требовательный звонок. Подхожу к двери. Открываю. Незнакомый мужчина. - Вы Натали? -Да. - Я частный детектив, меня нанял Игорь. Три месяца

ищу вас только по имени и краю, все турагентства объехал и вот нашёл… Наваждение… - Что вы испугались? Я не кусаюсь. -Заходите. Мужчина, переступив порог, проходить в квартиру отказался. - У меня совсем незначительная миссия, - сказал он, протягивая мне конверт, откройте, пожалуйста, конверт, он не запечатан и посмотрите, что в нём. Удивившись, я открыла конверт. В нём лежала какая-то старая фотография. Медленно, трясущимися пальцами достала её, внимательно всматриваясь в изображение. Кровь отхлынула от головы, онемели губы, лицо покрылось испариной, ноги самопроизвольно подкосились, и я точно бы упала, но детектив вовремя подхватил меня. Разве такое бывает? Мы прошли на кухню, присели. Прошло несколько минут, пока я смогла говорить. - Почему Игорь сам не приехал, или не отправил фотку пись-

мом, узнав мой адрес? - Не знаю, я просто должен был увидеть вашу реакцию. Теперь возвращаюсь в Москву. До свидания. Закройте дверь. Проводив его, я выпила валерьянку. Жизнь ударила оттуда, откуда я никогда не ожидала. И вернула в молодость. Закончив, институт, я ехала из Ленинграда домой через Москву. Багаж был раза в два тяжелее меня. Родители жили на Урале. Голодный край. Один чемодан был забит колбасой, мороженым мясом, маслом, селёдкой, конфетами и другими деликатесами. Родни много, обидеть никого нельзя. Мне двадцать четыре года, но больше семнадцати лет никто не даёт. Я только разошлась с мужем. На душе пакостно. Родители осуждают. Одной растить ребёнка не дело, подумаешь, муж изменил, мужики все изменяют. Но от развода я не отказалась. На Ленинградском вокзале, соседи по купе помогли вынести чемоданы, а на Казанский вокзал одной не дотащиться. На

перроне у вагона крутился пацан лет пятнадцати. Симпатичный, улыбчивый. - Ну, ты даёшь! Тяжеловес что ли? А как тебя зовут? -Ната,- ответила я,- а ты не знаешь, сколько возьмёт носильщик. Мне на Казанский надо. - Не знаю, а вообще меня Игорем зовут. Слышь, а ты ничё… -Какой же ты бессовестный! Малолетка, а туда же. -Да ладно… Позову носильщика. Малолетка, а сама-то… Он действительно привёл носильщика, который довёз багаж на тележке до камеры хранения. Игорь крутился рядом. Сдав багаж, я побежала в кассу, чтобы закомпостировать билет. Мне повезло. Дали место в плацкарте, боковое, а какая разница, где спать. Было около девяти утра. До отправления моего поезда двенадцать часов. Куда податься? - Хочешь, я Москву тебе покажу? -Тебя уже родители потеряли. -Никто меня не потерял, они на даче, завтра приедут. За-

198

стеснялась. Будешь сегодня моей сестрой. Идёт? Целый день мы гуляли по Москве. Игорь не умолкал ни на минуту, из него, как из рога изобилия, лились разные детские истории, анекдоты. На Красной площади уговорил меня сфотографироваться. Мы заказали две фотки, одну мне, вторую ему. На ВДНХ перекусили, поели мороженого. Я уже была рада, что не одна. Так и догуляли до восьми вечера. И вдруг Игорь, попросил мой адрес. - Зачем тебе мой адрес? Что ты можешь написать? -Что мужа боишься? -Никого я не боюсь! И мужа у меня уже нет! -Какая же ты вруша… -Я никогда не вру. - Чего тогда? -Игорь, тебе сколько лет? -Четырнадцать. - На – возьми. Посмотрю, что напишешь. Затащив вещи в вагон, вышла на перрон. Игорь, лукаво глядя на меня: - А можно в щёч-

199

ку тебя чмокнуть? - А что очень хочется? Чмокни. И посмеиваясь, подставила щеку. Он, почти не дыша, приложился детскими пухлыми губами к моей щеке. И замер. Я отодвинула его тихонько и потрепала за вихор, как своего брата. У меня брат его ровесник. Игорь долго махал вслед поезду, я была польщена. Прошла неделя отдыха у родителей, впереди ещё целый месяц. Отец принёс газету. Из неё выпало письмо. - Ната, тебе письмо. Откуда? Из Москвы. Из конверта достала фотографию, про которую я уже забыла. Фотограф обещал сам прислать, но Игорь видимо забрал её. И письмо на одной страничке, исписанное детским, но убористым почерком. Письмо из одной фразы, повторяющейся раз пятьдесят: я люблю тебя. Письма приходили регулярно в течение десяти лет. Мать складывала их, а потом пересылала мне. Я не отвечала. Вышла снова за-

муж. Жизнь шла своим чередом. Игоря иногда всё же вспоминала. А как не вспомнить хорошего доброго мальчишку! Но в памяти моей он так и остался лукавым, улыбчивым пацаном. И вот жизнь отомстила. Игорь меня узнал, а я его нет. Никак не пойму, как он меня узнал. Неужели я не сильно изменилась. Только теперь, я схожу с ума. Я поискала обратный адрес на конверте, но его не было. Время пролетело незаметно, а я даже не сдвинулась с места. Стемнело. Месяц криво усмехался в окно. Свет так и не включила. Я, то ревела, то целовала фотографию, то проклинала свою тупость. Ведь почувствовала его искренность, не обманулась. Чурка я. Чурка. Что делать? Прошло столько лет… И теперь, разница в возрасте не пугает. Судьба давала шанс, а я, дура, упустила… Игорь…, Игорь…, если бы ты знал, как я люблю тебя, а ты даже адрес не оставил. Я бы прилетела, я бы приползла… Игорь…

Вдруг шквалистый ветер налетел, как стервятник. Захлопали форточки, открылся балкон. И рванул ливень. Не знаю, что было сильнее : ливень или мои слёзы. Природа ревела вместе со мной. На коленях я орала: за что? Господи, за что? Он же был пацан… Зачем ты свёл нас опять? Как мне, зная кто он, жить? Ответа не было. Уснула на ковре, под утро. Проснулась я уже другая. Ожесточённая. Хмурое небо. Опустошённая душа. Некрасивая. Прошло полгода. Полгода сомнений. Переживаний. Я лечу в Гоа. Я знаю, что он туда прилетает два раза в месяц. Может, встречу. Забрезжила надежда. Ничто и никто меня уже не остановит. Индия встретила радушно. Испепеляющая жара, изумительный океан, тот же отель, тот же кеш. Изумрудные волны, как мои глаза, ласковый песок цвета его волос, вкрадчивый голос волн. То же место. Всё как тогда. Десять дней надежды. И всего только. Каж-

дый вечер променад в несколько километров вдоль берега в поисках Игоря. Напрасно. С каждым днём надежда таяла. И всё стало не в радость. Самое главное я забыла его фамилию и никогда не знала отчество. Только имя – Игорь... В аэропорту просмотрела все глаза. Нет! Не судьба. Что случилось, не изменить. Закон бумеранга. Злой закон. Обратно лечу в Москву к подруге, давно обещала. Сердце, как кусок льда, арктического, не растопить. Прилетела в Домодедово. Моросит дождь. Спускаясь по трапу, поскользнулась. Кое-как удержалась, но ногу подвернула. Получив багаж, я, еле ковыляя, иду к выходу. По сторонам не смотрю. Нога сильно болит, да ещё скользкая плитка. Показалось, что меня зовут. Обернулась. Женщина, идущая следом, случайно толкнула меня, и я со всего маху упала на пол. От обиды покатились слёзы. Кто-то помогает мне подняться и крепко прижимает к себе. Поднимаю голову. Игорь! А я реву в го-

лос. А он целует зарёванные глаза. - Что ты плачешь? Я же с тобой. Единственная. - Иигоорь, я люблю тебя… Иигоорь я не узнала тебя… Ты мог сказать… Я тебя искала… -Не мог. Я знаю… Не получилось… Одной рукой он подхватил чемодан, другой обнял меня и повёл в одно из служебных помещений. Там позвонил своему другу, попросил отвезти меня к моей подруге Аните. - Натали, я сейчас улетаю в Париж. Прилечу послезавтра. Дай мне номер твоего мобильника. Как прилечу, сразу позвоню. И всё тогда обсудим. Бывает же, вхожу в аэропорт, смотрю и глазам своим не верю: ты идёшь, прихрамывая, прямо на меня. Я тихонько: - Натали! А ты как шлёпнешься на пол. Чуть не умер. Не надо так меня пугать. Я об этой встрече мечтал не один десяток лет. Не поверишь, но помнил тебя всю жизнь. Конечно, пацан для тебя. Но ты первая моя любовь и, похоже, един-

200

ственная. Я о тебе всё знал. Пока была жива твоя мать, мы с ней хотя и редко, но переписывались. Она даже фотки твои изредка присылала. Поэтому я сразу тебя узнал, а как было не узнать, ты шла в море с тем же выражением лица, как и тогда, на вокзале. Я был поражён. Признаться тебе хотел попозже, но спугнул тебя дурацким предложением. Прости меня, родная. Ну, прости. - Игорь, ты переписывался с мамой? Ну, вы даёте. А мне ни слова. - У тебя была своя жизнь, я не вписывался в неё. А вот и Андрей. Андрей отвезёшь Натали в Чертаново, она даст тебе адрес. Да запомни его. Послезавтра меня повезёшь. Всё. Пока. Я встала с диванчика. Игорь нежно обнял меня, прижал к себе и первый раз в жизни поцеловал, да так, что у меня закружилась голова, потом резко оттолкнул и вышел не оглядываясь. Мир изменился. Прекратился дождь, выглянуло солнце. Мы с Андреем дошли до

201

автостоянки. Я позвонила Аните, что прилетела и еду к ней. А в мыслях был только Игорь. Впервые дошло до моего сознания, что я ничего не знаю об Игоре. Как жил и как живёт. В эти минуты я была просто счастлива, что нашла Игоря, что мне с ним тепло. Как ехали, в памяти не отложилось. Андрей, молодой мужчина крепкого телосложения, чернявый и очень разговорчивый всю дорогу пытался узнать, кем я прихожусь Игорю. И сам всё, что знал об Игоре, выложил мне: - А вы знаете, Игорь до сих пор не женат, живёт гражданским браком с Мариной. Она у него красавица, на Алфёрову похожа. Детей нет. Марина говорила, что он ни в какую не хотел детей, а у Марины есть сын от первого брака, правда достал их. Наркоман. Живут все в Марининой квартире. У Игоря есть тоже квартира, досталась после родителей. Он её сдаёт. Недавно прикупил ещё одну. Зачем? Кто его знает. Характер сложный. Но командир и лётчик

отменный. Талант. Знает пять языков. Поэтому летает на международных авиалиниях. А сколько он получал предложения от западных компаний, не счесть. Иногда, кажется, что Марину еле терпит. А вы знаете, что Игорь герой России? Нет? А ещё из спортзала не вылезает, видели какой накачанный? Женщины гроздьями вешаются. Да и он не пропускает случая, сходить налево. Но, ни одна не смогла окрутить. Я так удивился, увидев, какой он нежный с вами. А кто вы ему? -Мы просто друзья детства. Что я могла сказать Андрею? Боже мой, я только вспомнила, что замужем. Совсем одурела. Надо Евгению позвонить, что долетела благополучно и скоро буду у Аниты. Моя семейная лодка пошла ко дну. Пробоина такая, что не заделать ничем. Представляю, реакцию сына и родни на мои финты. А как завидовали все моему браку с Евгением, положительнейшим человеком. Я и сама не отри-

цаю достоинств Евгения. Но Гоа повернул жизнь вспять. Индийский океан, океан любви поглотил меня. И качаюсь теперь на его волнах, не зная, заберёт он меня или выбросит на берег, как морскую звезду, но уже никому не нужную. Ехали долго. На дорогах пробки, пробки. Анита заждалась, у подъезда стояла, как часовой. Сегодня у неё будет шок, когда я расскажу ей свою историю. Она единственный человек на земле, которому я могу рассказать всё. - Рассказывай, подружка, что ты накуролесила. Ну, и видок у тебя. Краше в гроб кладут. Евгений несколько раз звонил, сказал, что хана вашей совместной жизни, что он шкурой чувствует твоё отчуждение, но ничего понять не может. Любовника точно знает, нет. Он за тобой даже слежку устраивал, но напрасно. Принимай душ. Я сейчас твоего любимого кальвадоса достану, из Парижа дочка привезла, специально для тебя. Я быстренько

приняла душ, закуталась в её махровый халат, залезла с ногами на диван. Анита накрыла журнальный столик. Наготовила столько, что часть блюд пришлось поставить на тумбочку. Разлила в коньячные рюмки кальвадос. Я всё это время молчала, как партизан. - За встречу! Чувствую, добром не закончится твоя история. -За встречу, подружка! После выпитой рюмки, а может от переживаний и усталости развязался язык. Я рассказывала и плакала. Анита подливала и тоже плакала. Когда наклюкались до предела, ревели обе в голос. Она гладила меня по голове, как глупого несмышленого ребёнка. -На фиг он тебе сдался этот малолетка, а? У тебя такой мужик! Да я всю жизнь тебе завидовала. Дура ты, дура. Какого мужика кидаешь. А Игорь, если до этих лет не женился, думаешь, на тебе женится? Останешься ни с чем. Твоего сразу подбе-

рут, поверь мне. Такими мужьями не разбрасываются. А сын? Что ему скажешь? Мама свихнулась. - Называешься, подруга. Что не поняла: я люблю Игоря! Люблю! Просто наваждение. Я всё понимаю, но ничего не могу поделать с собой. Звонок. Боже, кто? Евгений или Игорь? Тихо. Звонил Игорь. Сообщил, что в Париже, что любит меня до безумия. Скучает. Я отвечала тем же. Сердце таяло. Анита смотрела на меня с нескрываемым сожалением. В уговорах прошли следующие день и ночь. Я злилась на Аниту: как будто никогда не любила! Звонок поднял меня в шесть утра. Игорь ехал за мной. Я быстренько собралась. Анита только качала головой. Через час Игорь был в квартире с букетом алых роз. Нежность и любовь источали его глаза. Он обнимал меня, приговаривая: - Больше я никому тебя не отдам. Никому! Анита, я вижу, что вы не верите мне. А зря. Я действитель-

202

но никому Натали не отдам. Мы едем ко мне. Вот здесь - адрес и телефон. Завтра ждём к нам. - А как же жена? - Я не женат. Многие вопросы я давно решил, как только в первый раз увидел Натали в Гоа. Осталось решить семейные проблемы Натали. Мы решим. Пожелай Анита нам счастья. До квартиры Игоря ехали пятнадцать минут. Когда Игорь открыл квартиру, я растерялась. Всюду были розы. Может и не миллион, но очень, очень много. А дальше провал в памяти. Очнулась в кровати под пологом в объятиях Игоря. Моего Игоря. Ощущение счастья было безгранично. Признания в любви окрыляли, и казалось, что это не кровать, а ковёр самолёт уносит нас в новую жизнь. Слёзы заливают лицо, нескончаемым потоком. Что я натворила! Игорь улетел на целый месяц по сложному маршруту. Оставил мне карточку и на листочке написал код. А я этот листочек выкинула позавчера с мусором. В холодиль-

203

нике почти пусто. В шкафах никакого запаса. Я ещё не чувствую себя хозяйкой. Мои деньги закончились, что осталось, положила на счёт телефона. Целые сутки искала листочек, пока не вспомнила, что, когда убиралась в квартире, смахнула его в мусор. Что делать? Игорю боюсь, сказать. Он бы переслал, но я не знаю, сколько денег на карточке, вдруг жулики снимут со счёта. Что мне тогда в петлю лезть? Реву, как корова. Занять у Аниты? Но она со мной разговаривает сквозь зубы. С голоду помирать что ли? - Анита, здравствуй? Знаешь, звоню по щекотливому делу. Анит, займи на месяц тысяч десять. Игорь прилетит, отдам. Я код от карточки потеряла. А свои деньги истратила давно. -Что? Денег нет, сами сидим без рубля. У мужа бывшего попроси. Евгений неделю назад звонил. Получил твоё согласие на развод и соглашение, что твоё имущество переходит сыну. Какой щедрый

Игорь. Всё за тебя решил! А когда тебя выкинет, куда пойдёшь? Бомжихой станешь? Плохо жила? И положила трубку. Я растерялась. Такого не ожидала. Вот и подруга! Столько лет дружили! Почти с детства. Вспомнила, когда мы познакомились, её семья жила очень бедно. Отец Анитки пил нещадно. У неё чулки были без пяток и носков, такие дырявые, что штопать было бесполезно. Както весной пошли в лес, она набрала полные сапоги снега. Сняла их, чтобы вытряхнуть снег, а я увидела голые пятки. И отдала ей свои шерстяные носки. Домой пришла с обмороженными ногами. Как меня ругала мама! Говорила, что не жалко носок, но об этом надо было сказать раньше, она бы и Анитке связала, что я не разбираюсь в людях, что Анитка не та девчонка, с которой можно дружить, она ещё покажет своё гнилое нутро. Надо же, спустя полвека, я понимаю, как мама была права. Как жить? Как жить? Попив чаю, слава Богу, ещё есть за-

варка и сахар, решаюсь позвонить сыну. -Здравствуй, родненький! Как дела? По тону понимаю, разговаривать не хочет. -Сынок займи на месяц тысяч десять. Игорь прилетит, сразу вышлю. Да поистратилась, не рассчитала. Не могу правду сказать. Дожилась. Сейчас от обиды разревусь. -Мам, денег нет. Вчера купил новую машину. В долги влез. А ты у отца попроси, а может, подумаешь, да и вернёшься к нему. Он говорил, если сейчас вернёшься, то примет. Разрушила семью. Я даже представить не мог, что ты такая бессердечная. А честно, матери у меня больше нет! Сердце сжало. В глазах всё поплыло. Честно, но убийственно. Как плохо… Скорую вызвать что ли? Сейчас умру… в гордом одиночестве. Ну и пусть. Хоть тогда, может, пожалеют. Полежу. Авось пройдёт. К вечеру обзвонила всех, чьи номера телефонов были в мобильнике. Денег ни у кого не оказалось, в

том числе и у брата. Выслушала кучу упрёков и ни одного доброго слова… Могла бы золото сдать в ломбард, но когда лечу за рубеж, я ничего из украшений не надеваю. И кроме брюк и одного платья с собой не беру. Пришла к финишу. Прошло три дня. Зашла соседка Игоря. Просила денег взаймы. Мой последний вариант спасения канул в небытиё. Всё. От голода кружится голова. Я иду искать работу, хоть какую. Не может быть, чтобы не нашла. Налила бутылочку воды. Закрыла дверь. Ушла подальше от дома. Обошла все магазины и палатки. На меня смотрят, как на чокнутую бабу: ухоженная, а готова на любую грязную работу. Ничего не нашла. Решила вернуться домой. В это время из подъезда вышла, громко матерясь, то ли дворничиха, то ли поломойка. А мне опять стало плохо, закружилась голова, по телу пробежала странная дрожь. Я прислонилась к стене, чтобы не упасть. -Эй, девка, тебе,

что ль плохо? Извините, мадам, на девку вы не похожи. Ой да тебе совсем плохо… Держись-ка за меня покрепче. Вот и моя каптёрка. Сейчас чайку налью. Попьёшь и полегчает. Приляг, милая, на диванчик. Расскажи, что с тобой приключилось. Лёжа на замусоленном диванчике, заливаясь слезами, чужой женщине я рассказала всё. Не оправдывая себя. Всё как есть. - Меня зовут Люськой. Я здесь и дворничиха и техничка. Убираю шесть подъездов. Говоришь – Ната, а для всех Натали? Знаешь Натка, люди падлюки, особо, которые привыкли брать и ничего не давать взамен. Я в Москве тоже оказалась от большой любви. Так и мыкаюсь. Ни радости, ни горя. Как муха, которую каждый хочет прихлопнуть, но не каждый может попасть. Не реви. Не смотри что у меня ни кожи, ни рожи от этой жизни, могло и этого не быть. Чужие люди

204

помогли. Тебе проще, всего-то потерпеть три недели надо. Десять тысяч хватит? - Конечно, хватит. Спасибо Люся. -Не за красивые глаза! Три недели будешь мыть два подъезда. Приходить будешь к пяти утра. Сюда. Сразу говорю, я за них получаю больше. Но тут уж как говорится: и вашим, и нашим. Вот денежки. Посчитай. Наешься сегодня. А завтра жду. Верю я тебе. Я людей, падлюк, насквозь вижу. Ты не из них. Хватить реветь! Дуй домой. Мне надо работать. Три недели я вставала в половину четвёртого утра, пила чай и шла мыть подъезды по спящей и тёмной Москве, вздрагивая от каждого шороха. Мыть подъезды совсем не просто. Иногда рвота подступала к самому горлу. Перебарывая себя, убирала любую гадость. Жильцы пробегали мимо меня, как мимо пустого места. И только однажды, задумавшись, на меня наскочила женщина. Она внимательно оглядела меня.

205

-Вы не похожи на техничку. А что вы здесь делаете? -Видите же, подъезд убираю. Причём, последний раз. Да. Последний раз. Завтра прилетает Игорь. И закончатся мои мучения. С Люськой мы подружились. Хорошая, оказалась женщина. После работы пили с ней чай, травили анекдоты, она - по большей части матерные, а я смешные. Подруг, оказывается, находишь, не там где ищешь… Игорь приехал в четыре часа дня. Сколько радости! Объятия, нежные слова и всё остальное, естественно. В пять подскочили, потому что Игорь вспомнил, что мы к шести приглашены к его другу на день рождения. Рассказать о своём бытие-житие не успела. Игорь уже знал, что развод состоялся. -Я ещё один раз слетаю, и закатим свадьбу. Повенчаемся, правда, Натали? Что? Хочешь рассказать как без меня жила? Натали, вечером! А где карточка? На своём месте? Удобно с карточкой, а?

Забежали в магазин. Игорь купил подарок, я выбрала цветы. - Натали, идти буквально десять минут. Каково было моё удивление, когда мы подошли к одному из убираемых мной подъездов. Люська, как раз его мыла. Я успела приложить к губам палец, чтобы она не брякнула чегонибудь. На пороге нас встречал друг Игоря. Игорь представлял меня, когда из кухни вышла та самая женщина, что наскочила на меня. Она с усмешкой представилась: - Инна. Мы немного знакомы. Игорь с друзьями обсуждали свои проблемы. Шутили. Я присела в кресло. Трудно входить в круг незнакомых чужих людей. Не заметила, когда Игорь зашёл в кухню. Но когда вышел, он был неузнаваем: белый, как стена, со сжатыми кулаками, шёл прямо ко мне. В комнате наступила гробовая тишина. Я встала. В голове пульсировала вена, как молот. -Ты! Ты, как по-

смела мыть подъезды? Тебе не хватило денег, что на карточке были? Ты куда их дела? Я не собирался жениться на поломойке, что собирает блевотину. Мне не нужна такая жена! Кровь отхлынула от головы. Объясняться при чужих бессмысленно. Слова, что ему не нужна такая жена, вонзились в сердце. Гордость проснулась. - А мне не нужен такой муж! Не муж, а дурак! И твои деньги тоже! Придурок! Что я в тебе нашла! И со всего маха залепила ему пощёчину, двумя руками оттолкнула Игоря и выбежала из квартиры. Мы видимо так орали, что Люська, находившаяся ниже этажом, уже бежала мне навстречу. -Натка! Что случилось? - Жена, которая моет подъезды, ему не нужна! Понимаешь не нужна! А я опять и без денег, безо всего! -Пока Люська жива, не пропадёшь! Какой козёл, чистоплюй! У меня есть пять тысяч, рви туда, откуда приехала. Вышлешь. Небо падало на

меня, земля под ногами горела, сердце превратилось в камень. Как добралась до Курского вокзала, не помню. Счастье, что паспорт всегда со мной, не надо возвращаться в квартиру. А куда ехать? Я же ото всего отказалась. У меня ничего нет! Получается, Анитка права. Всё равно надо пенсию забирать. Купила билет. До поезда оставалось три часа. Жизнь закончилась. Нет смысла жить. А что если, как Анна Каренина? Она же смогла. Еле переступая деревянными ногами, я шла к семафору. Вдали показался состав. Жизнь без любви – ничто! Поезд приближался… вот уже совсем рядом… Кто-то сзади хватает меня, оттаскивает от рельс. Я теряю сознание. Когда прихожу в себя, вижу надо мной склонившихся Люську и Игоря… и я снова ухожу… Я лежу на скамейке. Игорь вызывает скорую. Почему-то плачет. Что плакать… Всё кончилось… Наверно неудобно лежу, под лопатками

боль невыносимая. Кинуло в жар. Боженька наказывает, горю, как в аду. Ноги… ноги… ноги! Судорога. Ну что ты, Игорь, плачешь, что ты плачешь… Откуда вы взялись? Люська погладила по голове. Отошла. Игорь склонился. Целует и плачет. Мне, кажется, я кричу, а он не слышит. Не плачь, пожалуйста, не плачь… Подъехала скорая. Делают кардиограмму. Игорь положил голову на плечо Люськи, плачет. Забыл, что поломойка… Она гладит его по голове. Конечно, пацан глупый, что с него возьмёшь? Появилась серая пелена, отделила Люську с Игорем от меня. Врач орёт сестре: - Вызывай кардиологическую. Немедленно. Ставят капельницу. Игорь отдаляется. Мне страшно. -Игорь, куда тыы? Не уходи, не уходи… Но он не слышит. Пелена всё гуще, Игорь всё дальше. Автор: Татьяна Уразова

206

Глава первая о Борисе, его дочке и оргазме Я поднимаю руку. Хотя этого можно было и не делать. Владелец вольво остановился не сразу, а чуть проехал. Я его понимаю. Если не сотни глаз, то десятки видят эту картину – девушка легкого поведения, стоящая на обочине одной из оживленных трасс города, ловит клиента. Особенно любопытны пассажиры общественного транспорта и маршрутных такси. Но я не девушка легкого поведения! Ошибаетесь! Самого что ни на есть тяжелого! Владелец вольво мужчина средних лет. Ему, судя по легкому

207

инею на висках, чуть за сорок. Он не перегибается через переднее сиденье, чтобы открыть мне дверь. Я знаю таких: они уверены в себе только с теми, кто зависим от них. И слегка трусливы. Остановиться чуть дальше – это подстраховка. Я открываю дверь: - Не передумал, спросила я уже на сиденье, и сразу лезу в сумочку за сигаретами с легким ментоловым запахом. Он перебивает запах мужчины, лезущего ко мне с поцелуями. В тот самый момент. Подобные клиенты зомбированы своими женами, которые знают, что делают: «Ты меня поцелуй сначала, подогрей, а после…» Или в тот самый момент: «Ну, це-

луй меня, целуй!» Пряча пачку сигарет в сумочку, показываю клиенту упаковку презервативов. Они у меня обычные. Навороченные пусть покупают сами клиенты! Затем подсаживаюсь ближе к водителю. Моя рука делает рекогносцировку. Это поглаживание ног мужчины, легкий обжим. Ответная реакция говорит о том, что особых извращений можно не ожидать. Хотя ничего полностью нельзя предугадать. - Ладно, - мужчина достает свои сигареты и прикуривает от зажигалки в приборной доске, и в этот момент я подумала, что мы знакомы, брось ты это! На сколько рассчитываешь? Даже не повора-

чивается ко мне. Смотрит перед собой. Но машину он ведет классно. Ловит каждый просвет впереди, лавирует между рядами, подходит к перекрестку как раз на зеленый. Таким проститутки нужны, чтобы слегка расслабиться. И деньги у таких есть. - Две сотни, говорю, тоже рассматривая лобовое стекло, словно на нем засветились титры моего любимого фильма «Красотка» с Ричардом Гиром и Джулией Робертс в главных ролях! - Ты же уличная! – легкий поворот в мою сторону. - Я круглосуточная! У меня кредит за квартиру, вот и подрабатываю, как могу! - Круто, - усмехнулся он, - посмотрим в деле, но дам три сотни, если сделаешь то, что попрошу. - Тогда придется набросить! Когда так предупреждают, я подписываю контракт! - Какой контракт, о чем ты? - Устный… - Ладно, едем, ты еще та штучка! - Я не штучка, а Лариса. - Борис.

Наконец он посмотрел на меня. В его серых глазах я прочитала провалы. Такие как и в моих глазах, когда долго смотрю на себя в зеркало. Это провалы души, памяти и еще чего-то, опасное безвозвратностью. Вольво хорошая машина. Мы скоро оказываемся за городом, мчимся по трассе в аэропорт, но сворачиваем в дачный массив. Со стороны трассы Сокские дачи – это демонстрация богатства самарской деловой и политической элиты. Мы въезжаем на территорию трехэтажного особняка. Мягко шуршат шины по гравию. Я успеваю осмотреть возможные пути отступления… Нас встретила прислуга. Пожилые мужчина и женщина. Женщина была в белом переднике, мужчина – в комбинезоне. Мне показалось, что они муж и жена. - Дарья, - сказал Борис, - мы будем в гостиной. Обслужи нас. Большая гостиная была на втором этаже. Светлая, три стены были наружными с широкими окнами. Но все было зашторено, и

мягкий рассеянный свет хорошо сочетался с прохладой кондиционеров. В мягких креслах можно сразу уснуть. Небольшую часть гостиной перегораживал стеллаж с книгами. Хорошие глянцевые издания, справочники, атласы. Это придавало помещению вид рабочего кабинета, но шикарная тахта у противоположной стеллажу стены мешала такому восприятию. «Вот здесь он меня будет…», - подумала я и осталась довольной: чисто, уютно, прислуга привыкшая. Бровью не повела эта Дарья. Но Борис указал на кресло: - Располагайся! Я переоденусь. Я утонула в кресле. Вошла Дарья с подносом. На столике передо мной появились коньяк, конфеты, чистая пепельница. Борис вернулся не в халате, как я предполагала, а в легком летнем костюме - рубашка на выпуск и шорты. Ноги стройные, крепкие и помужски прикрыты негустым ковром мелких в колечки волос. Однако он сел не

208

в кресло, а придвинул пуфик. - Лариса? Я посмотрела на него и вдруг неожиданно увидела свое отражение в экране телевизора с плоским плазменным экраном. Мой облик в темных тонах был романтичным. Я не остригла волосы до старушечьего маразматического одуванчика на голове. У меня была толстая коса, начинающаяся с верхней части затылка, и заканчивающаяся чуть ниже плеч. Такую прическу любит актриса Младлена Коротич. Ну вы ее не знаете, потому что она снялась в одном фильме… Но я уже познала практическую пользу толстого слоя волос на затылке. Я падала и отделывалась лишь незначительными ушибами ног и бедер. А голове – ничего! Правда, один из клиентов, под 110 килограммов весом, попытался потаскать меня за косу, когда ему показалось, что я тоже кончаю: «Ты мне детей тут не парь, тварь!» Так он кричал в рифму. Я заехала ему ногой в пах. Но это было в первый год моей практики жрицы люб-

209

ви. Еще в прихожей я обратила внимание на тусклый взгляд его больших глаз и подумала, что у человека с т а к и м т о с к л и в ым взглядом можно было попросить и все четыре сотни. - Лариса? – повторил Борис. – Я помню тебя с диктофоном, когда ты пришла ко мне с этим рыжим оператором… Веней, кажется. А тебя звали Оксаной. Это было десять лет назад. Я узнала молодого бизнесмена Кудряшова. Это было, действительно так но, в прошлой жизни! - Оксана умерла, - сказала я. И закурила. - Хорошо. О покойных или только хорошее, или ничего. Банальность кстати. Начитанный мне попался клиент. Борис встал. И в этот момент в гостиную влетела девушка, в топике, приоткрывшем ее загорелый животик. Она была стройненькой, веселой и с очень невинным взглядом больших зеленоватых глаз. Я вспомнила свои шестнадцать. - Это моя Диана, - представил Борис, и

меня ей, - Лариса профессиональная проститутка! - Ой, как здорово! – захлопала в ладошки дочь Бориса. - Я не состою в профсоюзе проституток, - ответила я. Меня не покоробили ни тон, ни слова клиента. И почувствовала, что работать придется больше головой. - Расскажи Лариса о том, как ты вышла на панель? - Охренеть можно, - не выдержала я и спросила, - это твоя затея привести меня сюда? - Нет моя. – Тотчас же отозвался ее папа. - Сочинение в школе писать? – не унималась я. - Нет, - опять ответил за дочь Борис. – У нее в голове засела мысль стать проституткой. - Серьезно? Диана кивнула головой и прыгнула в кресло. Она почти утонула в нем. Лишь озорное личико смотрело на меня из прямоугольника спинки кресла. - Если я начну рассказывать, то это будет совращение малолетних. Следова-

тельно – статья! Откуда я знаю, где у вас здесь спрятана видеокамера? - Я добавляю сотню за твой откровенный рассказ. Я потушила сигарету. Всякое у меня было за семь лет работы жрицей любви. Сначала нас называли путанами. Это было красиво. Это было совсем ново для России. И сначала безопасно, если только умело предохраняться от беременности и болезней. - Ну что ж, девочка, - сказала я. И налила себе немного коньяка. Диана потянулась, было за другим бокалом. Но я погрозила: - Алкоголь убивает клетки мозга! И начала читать лекцию. - 50 тысяч клеток за один глоток. Сначала я пользовалась алкоголем как дезинфицирующим средством. Но разве за всеми уродами уследишь? Через семь месяцев активной работы на панели я заразилась гонореей. Пакостная болезнь, пакостное лечение, а главное расходы и потеря темпов в работе. Ну, как тебе начало,

деточка? - Начало обнадеживающее, - сказал папа и пошел по своим делам. Когда за ним закрылась дверь, я спросила его дочку: - Ты что, свихнулась? Колись, зачем ты обо всем этом хочешь знать? - Я хочу стать проституткой. - Денег не хватает? - Я оргазма не испытываю! Вот так, ни больше, ни меньше! Вот дуреха-то! - Чего-чего! Так давно я не смеялась! - Для оргазма, успокоившись сказала я, но еще с легким смешком, - надо любить! - Я уже с десятком мальчишек любилась. И ничего! - Не дозрела! - Говорят, что проститутки ничего не испытывают. Вот я и хочу узнать! - С чего ты взяла? Я сама первое время умирала от воображаемых сцен. Меня тащили в постель, а я думала, каково с таким самцом быть! Ну и представляю сам процесс… А после… - Я вздохну-

ла и очень даже искренне. - Насильно внушила себе, что это работа. И все! Механическая работа за каким -то станком! Иногда тошнит, а держишься! Ладно, сменим тему. Отец знает про твои опыты? - Конечно, знает. Он первый меня и попробовал… - Вот сволочь! – не выдержала я. – У тебя нет матери? - Есть. Она живет с другом отца. - Да, - я снова закурила, - есть от чего свихнуться! И давно у тебя с отцом связь? - Когда мне исполнилось 12 лет, как раз в день рождения. Диана засмеялась. - Ты что? - Да я сама все сделала! Он хорошо выпил. Ну, я к нему и залезла в постель! Он и не разобрался, кого трахает… - И что? - Наутро он впервые избил меня! Я не пошла в школу. - А когда пошла, то пошла по рукам? - Я выбираю секс сама. Я выбираю партнера сама. Я все делаю сама… Полная истеричка, замкнувшаяся на

210

высшей свободе распоряжаться собой! - Удивила ты меня… Но я устала. Я представила, что это моя дочь, ну как бы моя дочь, и стало очень пакостно! А она, неугомонная: - Пошли ко мне! Я хочу попробовать с тобой. - Я не лесбиянка. - Разве тебе не все равно за что деньги получать? Я обреченно вздохнула. Отрабатывать, так отрабатывать! - Я тебе баксов двести приплачу, пообещала маленькая бестия, бегущая вприпрыжку в свою спальню, - только доведи меня до оргазма! Я занималась этой дурочкой весь оставшийся день. Визжала она страшно! Даже царапалась! Я после представила счет ее папаше по полной программе! Он молча выложил мне кусок. Но перед тем, как отдать деньги, спросил: - Не пойдет в проститутки? - Нет. Она просто из киндер-сюрпризов,

211

которым есть до всего дело! Ей бы влюбиться по-настоящему, да еще мать бы не помешала… Он молча кивнул головой. На том и расстались. Я ушла с чувством непонятной тревоги за эту дурочку. Что еще выкинет ее воображение? Зимой я уже не выходила на обочину Московского шоссе. Меня сняли чеченцы, живущие в Кировском районе нашего города. Богатые люди! У них сеть аптек и складов с медпрепаратами. Конечно, использовали они меня при отсутствии своих жен на всю катушку, но и я не терялась, зарабатывая на жизнь. Мне бы только выкупить квартиру! У меня выдался выходной. Я привела в порядок все свои счета в банке. Проценты были хорошие, что позволило мне пойти в ресторан «У Клима», где Ирина, моя давняя подруга, отмечала свой день рождения. Ресторан находился в оживленной торговой части города, где раньше были цеха подшипникового завода. Здесь стояли уже высотные магазины. В малом

зале на двести человек играли свадьбу. А мы собрались в углу большого зала. Пришли друзья Ирины. Она девушка была известная в своем роде всему городу, если под ним подразумевать лишь одних алчущих секса мужиков.. Красивая, с чувством собственного достоинства. Мне она нравилась тем, что спокойно посылала клиентов в баню. Уж если ей кто не понравится, то никто не заставит ее идти против своего желания. Много денег на этом принципе она не заработала, но добиться Ирины означало для клиента полный набор изысканных наслаждений. Мы выпили по пятому разу. Двери в большой зал были открыты и мне были слышны крики «Горько!». У меня замутилось в голове, и тогда я впервые всерьез подумала, что мне пора оторваться от этого бизнеса и заняться только собой! Но это было грустно. Я пошла покурить в одиночестве. В этом ресторане был такой закуток «Пепельница» в виде небольшого сада под куполом с рядом кре-

сел и маленьких столиков, на которых стояли пепельницы. После несколько затяжек я еще раз подумала о том, что больше не выдержу садистских требований чеченцев. А они все больше и больше будут еще более жестокими! Я виновата в том, что они не видят рядом своих тонконогих, пахнущим чем-то кислым женщин, с кучей болезней, приобретенных на цементном полу их хижин… Не слышат гомона шумливых детей, где сопливые мальчики горланят какую-то чепуху из непонятных призывов к чему-то… Я решила вернуться к телевизионной журналистике, которая отвергала воображение. - Лариса? Я подняла глаза. Передо мной стоял Борис. - Я не работаю… - Но, надеюсь, ты думаешь? - Да, о том, чтобы еще раз умереть и снова стать Оксаной. - Это сильные мысли для жрицы любви… - Я не поддаю сидя в кресле, - грубо ответила я и подня-

лась. Я ничего не хотела иметь общего с этим растлителем собственной дочери! И пошла. - Ты ангел! Я остановилась и медленно повернулась в сторону голоса. В голове уже была готова самая что ни на есть пошлейшая реплика. Лишь бы защитить свою независимость, свободу! Борис шагнул ко мне: - Ты вернула мне дочь! Теперь я догадалась кто выходит здесь замуж. - Диана? - Она! - Счастлива? - Сегодня – да. Как счастлив биолог Кох, найдя свою палочку! - Разве можно быть счастливым от умения найти туберкулез? Мы были достойными по эрудиции собеседниками. - Да, счастлива тем нездоровым интересом к новому витку в своей жизни, что делает ученого истинным исследователем. Мудрено. Но ведь я поддерживаю эту мудреность!

- Что сказать? – Я вздохнула. - Она так молода… - Она хочет быть моментально старой и мудрой… - Страшно это. Страшно… Пойдем, поздравишь ее. - Да, но у меня нет подарка… - Пошли! И я пошла на свадьбу, увидев Диану во главе длинного стола. Она сидела с мальчишкой, ставшим предметом ее пристального изучения. Когда закричали «горько», она встала и приложилась к губам своего совсем юного мужа с одной лишь целью, узнать насколько это было горько? Она видела меня одним глазом из под челки. Это был раздвоенный взгляд. В той части, отведенной для меня, она хотела узнать, влюбился ли ее отец в меня? Мне это было ясно. Но она хотела понять жизнь каким-то иным, непонятым мне способом. Похоже, неведомым никому на этой Земле! Автор:

Влади-

мир

212

Глава первая. Жар из степей кочевников. Шаловливый ветер резво щекотал листву, в густой и еще сочной траве громко пели цикады. Из пекарни доносился сладкий запах ароматного хлеба. Он вызывал слюнки у играющих детей, и они время от времени забегали туда, чтобы попросить угощения. Иногда вместо вкусного пирога им доставались затрещины от почтенного пекаря Норлинга. День медленно клонился к концу, и солнечный глаз уходил на запад за горизонт. Дайнара знала, что там находятся гномьи земли, но сама их никогда не видела. Самих гномов ей приходилось представлять по рассказам друзей, но как хотелось увидеть их живьем. Уходя от пастбищ по протоптанной людьми и скотом тропе, девушка медленно ковыляла к дому с двумя грязно-белыми ко-

213

зами. Это все, что осталось после прошлого набега Кочевников. Эти люди на конях вызывали в Дайнаре безумную ненависть, погасить которую было невозможно. Вспомнив о врагах, девушка невольно ускорила шаг. За зелеными холмами показался дымок, вьющийся над крышами домов, тропа запетляла, огибая овражки. Дайнара подумала, что неплохо было бы встретить закат на крыше дома Управителя Муштара. Это было самое высокое сооружение в окрестностях. За это, конечно же, попало бы от самого Варлина, но уж как бы это было весело! Рядом заблеяла коза, вернув Дайнару из раздумий на землю. Под ногами оказался деревянный мост, пересекавший мелкую речушку. В ней водилась весьма неплохая рыба, если пройти вдоль берега влево на несколько верст. Там проходило все свободное время девушки,

причем не только за ловлей рыбы. Ее любимым занятием было драться с мальчишками на мечах. С раннего детства она избегала общества девчонок с шитьем, готовкой и играми в тряпичные куклы. Другое дело – побегать по чащобам, воображая себя отважным воином, спасающим людей от кочевников. Но вот на дорогу выбежал молодой черноволосый парень с новыми ножнами на поясе. Это был Элиус, друг детства, с которым Дайнара частенько убегала из дома, чтобы устроить побоище на легких деревянных мечах. - Эй, далеко собралась? – крикнул он, поставив одну ногу на массивный камень, чтобы девушка могла его оценить. - Не видишь, коз домой гоню, - буркнула она и остановилась, поигрывая хворостиной. - А ты чего красуешься как голубь? - Я?! - удивился

Элиус. – Разве ктонибудь может сравниться с твоей красотой? Он протянул девушке только что сорванный цветок и улыбнулся. - Вот это тебе, Дайнара. Ты пойдешь на речку? Сегодня мы с отцом были на базаре, и я выбрал себе превосходный меч. Хотелось бы испробовать его. - Ты забыл, как я увалила тебя на лопатки? Дайнара усмехнулась и продолжила путь. Парень устремился за ней. - Подожди!- крикнул он.- А что если я попрошу твоей руки у Хардинга? Вопрос застал Дайнару врасплох. Меньше всего она хотела быть чьей-то женой и выполнять чьюто волю. Нет, этого никогда не случится! -Не смей, – отрезала девушка.- Хоть ты мне и друг, но такого я даже тебе не позволю. Во дворе запел встревоженный чем-то петух. Медленно надвигался вечер. На небе плавали растрепанные перья облаков, и пахло грозой. Дайнара наклонилась к Белянке и

скормила ей цветок Элиуса, который той, видимо, очень понравился. Причмокивая, коза расправилась с ним и поглядела на хозяйку в ожидании добавки. - Знаешь дом Управителя?- заговорила вдруг девушка, чувствуя, что обидела друга своими словами. - Ну… - Там на крыше есть обзорная площадка. С нее, наверное, неплохо смотрится закат и можно поупражняться на мечах. Правда Управитель Варлин может разозлиться, если мы туда влезем, но это того стоит. - Значит, на крыше? - в глазах Элиуса зажегся огонь. - Поторопись! Как бы я там не оказалась раньше тебя. И не забудь свое новое оружие, посмотрим, что тебе подсунули торгаши. Парень устремился по дороге к главному дому Муштара, а Дайнара, пройдя несколько сооружений, завернула к хорошо сложенному в этой местности зданию. Это был ее дом, где она жила с отцом, в прошлом славным вои-

ном, участвовавшим во многих битвах с кочевниками. Оставив коз Белянку и Ларну, в загоне, Дайнара ворвалась в дом, с силой распахнув тяжёлую дверь. Она проникла в свою комнату и, усевшись на пол, быстро сплела из густых, вьющихся волос косу, которую тут же подвязала лентой. Отца дома не было. Значит, он был на поле или в трактире ”Бегущий олень”. Это одно из излюбленных мест когда-то бесстрашного Хардинга в Муштаре после его переезда сюда из столицы Нусана. Дайнара нагнулась и извлекла из-под дубовой кровати своё сокровище, замотанное в почерневшую от времени ткань. Отец всегда говорил: «Место женщин у очага, место мужчины - на поле боя. Если хозяйка берётся за оружие, а воин готовит превосходные блюда, значит, в мире всё перевернулось. Девушка бережно размотала ткань и положила на колени двусторонний меч с небольшой царапиной у основания рукоятки. Эфес был прост, но ручку украшал витие-

214

ватый узор в виде спирали из странного светлого металла. Ножны из старой, серой кожи, скреплённые железными скобами, выдавали его огромный возраст, но, сколько именно ему лет, Дайнара не знала. Этот меч подарил ей один старец, проведший несколько ночей в доме Хардинга. Так он отблагодарил хозяйку за крышу над головой и сытную пищу. Тогда у ворот Муштара он сказал ей, что этот меч сослужит ещё свою службу в руках девушки. Отказаться от такого дара она не смогла, потеряв на какое-то время все чувства и с огромным трепетом разглядывая оружие. И вот уже два года с тех пор Дайнара упражня-

215

лась только на нем. К тому же, меч был намного легче того, что продавали на рынке торговцы оружием. Прикрепив к поясу ремни ножен, девушка поспешила прочь из дома. Элиус наверняка уже взобрался на крышу, если сноб Варлин его не поймал. Что ж, забавно будет посмотреть, когда Управитель захочет отлупить наглеца. П е р е в а л и в ши с ь через край крыши дома Варлина, Дайнара первым делом увидела сапоги Элиуса, а уже потом и его самого. Он протянул ей крепкую руку, и через секунду девушка смогла узреть свой удел с высоты. - Красотища, аж дух захватывает, – выдохнула она, глядя за горизонт на запад.

На много верст вперед тянулись домишки, ставшие совсем крошечными, по низу стелилась дымка, а где-то там, дальше всех равнин и лесов, лежал Асин, столица уставшего от извечных набегов кочевников Нусана. Отец часто рассказывал ей о своих походах, когда он еще жил там и служил в армии короля Ирндира. Дайнара никогда не пропускала таких историй. Она хотела увидеть дворец из белого камня, в котором жил Ирндир со своей семьей и свитой. - И все-таки я пришел раньше, – произнес, наконец, Элиус, прищелкнув пальцем. - Пришел ты, может, и раньше, но победа будет за мной! – воскликнула Дайнара

и, выбрав более удобную позицию на площадке, вытащила меч, скрипнувший о ножны. - Совсем скоро я отправлюсь вместе с постоянным отрядом Нусана на Земли Кочевников Вангол, сообщил радостно Элиус, встав в изготовку. Его новый меч сверкал в лучах заходящего солнца, самоцветы на рукоятке красиво играли. Дайнара нахмурилась, но не изза него. Ее огорчила весть друга. - Это достойный выбор, - выдохнула девушка, нанося удар в плечо, тут же ловко отраженный Элиусом. – Готов ли ты? Еще несколько метких выпадов. - Я воин, мой долг - защищать народ, отвечал парень, бросая слова вместе с ударами. Он неплохо владел мечом, этому его научил отец, но и девушка держалась стойко. – Эти изверги жгут наши города, увозят наших женщин. - Они не могут постоять за себя, - с отвращением сказала Дайнара. – А я могу! С этими словами она набросилась на

друга и, продолжая опускать меч то сверху, то снизу, то сбоку, приперла его к краю. Дайнара сделала еще один выпад, который должен был выбить оружие из рук противника, и вдруг увидела впереди себя черные клубы дыма, надвигающиеся с юговостока на Муштар. Там вдали были степи, огромные владения кочевников Вангол, которые когда-то поддержали в злых намерениях ужасного мага Западника, а теперь не оставляли в покое ослабший Нусан. В груди у Дайнары что-то сжалось в преддверии беды. Ей даже показалось, что в дыму она увидела огромное черное лицо, ухмыляющееся в предвкушении добычи. Все это произошло очень быстро. В следующую секунду Элиус, воспользовавшись промедлением противника, выбил ее оружие и приставил меч к горлу. - Я победил, Дайнара. - Посмотри туда!крикнула девушка, указав рукой в сторону распространяющегося дыма. Среди пылающей

травы уже можно было различить всадников, скачущих во весь опор на Муштар. Дайнара подняла меч и мигом перевесилась через карниз. Не долезая до земли, она спрыгнула вниз. - Дайнара! – крикнул Элиус сверху. Девушка не ответила. Она поднялась с ушибленных колен и тут же встретилась с достопочтенным главой Муштара Варлином. - Ах, ты негодница! Что ты здесь делаешь? – взревел он, ошарашенный такой наглостью. - Кочевники идут! Они скоро будут здесь! – крикнула она срывающимся голосом и побежала по мощенной плоскими камнями улочке прямиком к дому. Управитель, округлив от ужаса глаза, кинулся к центральному набату, чтобы предупредить всех об опасности. Тут же на улицу высыпали женщины узнать, что за шум поднял Варлин. Они принялись созывать своих детей и загонять их по домам. По деревне разнесся шум и гвалт. О надвигающейся беде узнали

216

быстрее, чем раздался звон колокола. Очень скоро на улице остались одни лишь мужчины, вооружившиеся до зубов. Всадники ускакали вперед, навстречу врагу, но их было слишком мало. Большая часть бойцов ушла вместе с постоянным отрядом в степи, чтобы бить кочевников на их же территории. Но ванголы тем и непредсказуемы, что не всегда действуют сообща. Немногочисленный отряд лучников затаился в тяжком ожидании. Наступила тишина. Дайнара забежала в дом, чтобы проверить замки еще раз и спрятать Белянку и Ларну. Она боялась этого нового нападения и в сердцах ненавидела лютых соседей. С самого детства она отсиживалась в четырех стенах и тряслась от ужаса, когда отец уходил на защиту. Какое-то смутное чувство подсказывало ей, что сейчас все будет иначе. Позади нее хлопнула дверь, и в комнату ввалился бородатый мужчина с обнаженным мечом в руке. На нем была одета кольчуга из прочного хору-

217

вийского металла, забрало шлема было поднято, а под ним сверкали глаза уставшего воина. Но, несмотря на эту усталость, все в мужчине выдавало его волнение перед боем. Он мгновенно оказался возле Дайнары и, поцеловав ее в лоб, произнес: - Жди меня здесь и никуда не выходи. Мы еще покажем этим извергам! - Я пойду с тобой! – крикнула она, когда отец был уже на пороге. Статный, но уже немолодой Хардинг с изрезанным морщинами лицом, гневно взглянул на девушку и исчез за дверью. Гдето неподалеку раздались боевой клич и лошадиное ржание. Там что-то происходило. Дайнара догадывалась, что за массивными воротами сейчас разворачивается тяжелый бой. Но эту преграду кочевники не одолеют, если только не решат перелезть через них. Так что же творится здесь, внутри Муштара? Дайнара отворила ставню и припала к окну. Тут же она услышала звон и скрежет металла. Стоны раненых и крики

убийц тот час заполнили все вокруг. Кочевники проникли внутрь. Дайнара наяву увидела нападающих. Они были без коней. Эти невысокие и прыткие мужчины с черными усами рубили все, что попадало под руки. Их лица искажала ненависть, они ненавидели всех, кто не принадлежал к их народу. Больше не в силах терпеть девушка рванулась из дома. Там, у ворот высотой в несколько человеческих ростов, кочевники теснили нусан вглубь деревни. Они растянулись вдоль первых сооружений. Многие из них падали, пробитые стрелами лучников. Другие продолжали атаковать. И тут Дайнара поняла, что не в Муштар они хотят проникнуть. Их целью было открыть ворота изнутри. Небольшой отряд – человек пятьдесят, не больше – проник внутрь из бреши в ограде. Она вспомнила лаз, через который вместе с Элиусом убегала в чащобу. Видимо, они пришли оттуда. Прокравшись между домами к колодцу, Дайнара притаилась за ним с обнаженным

мечом. Все внутри замерло от напряжения и боли. Там у ворот гибли ее соседи и друзья. Где-то в гуще дерущихся тел были заносчивый друг детства Элиус и отец, единственный родной человек в мире. - Не пускай их к воротам! - донесся до слуха Дайнары крик. - Да я их на части разорву или сам здесь лягу! – взревел, словно раненый медведь, преобразившийся Хардинг. Девушка увидела отца и обомлела. Свирепый враг прижал его к высокой стене врат и бил неотступно. Хардинг не сдавался, хоть и понимал, что он уже не тот, что раньше. Собрав силы в затвердевших руках, он рванулся вперед. Острие блеснуло у живота кочевника, и тот рухнул на уже окропленную кровью землю. Больше ждать Дайнара не могла. Она ринулась в самую гущу событий, чтоб поддержать раненного в плечо отца. Начинало темнеть. В наполненном благоуханиями трав и цветов воздухе повисли запахи пота и стали. Вдруг скрипнули тяжелые засовы, и

врата распахнулись под напором извне. Кого-то смяло ударом, Муштар хлынули конные кочевники. Они засвистели, заулюлюкали, бросились в деревню с дикими криками. - Меня встречаешь, красавица? – бросил Дайнаре черноглазый всадник и схватил ее за косу. Она взмахнула своим легким мечом, и воин лишился кисти. Взвыв от боли, он уже заносил над ней изогнутую саблю, излюбленное оружие ванголов, но тут лошадь под ним подкосилась, издав жалостный стон, и рухнула наземь, пронзенная стрелой. Заносчивый кочевник повалился вместе с кобылой. Рядом с ним оказался бывалый сотник Согволд, лишившийся одного глаза в битве при Асине. - Беги, дура! Не место бабам здесь юбками трясти! – подтолкнул он девушку. Но Дайнара уже бежала в другом направлении. У нее на пути встал еще совсем молодой парень, для которого, наверное, такие вот набеги были радостным событием.

Он не пропустил ее, и тогда Дайнара в гневе опустила на него свой меч. Кочевник растерялся, он не ожидал сопротивления от девчонки. Тем временем бой развернулся уже в самом поселении. На крышах домов были видны первые всполохи, к сумрачному небу устремились клубы дыма – враги жгли Муштар. Пытаясь остановить кочевников, воины, которые не смогли удержать их за вратами, ушли дальше, вглубь деревни. Среди них оказался и Хардинг. Дым от горящих хат мешал дышать и страшно резал глаза. Но никто не собирался сдавать позиции: ни защитники, ни набежчики. Хардинг бился с двумя противниками сразу, едва успевая отвечать на их выпады и наносить удары. Пот заливал глаза, вытереть его было невозможно, потому что тогда кочевники изрубят бойца на куски. - Уйди с дороги, воин! – бросил ему круглолицый варвар с длинными свисающими усами. - Я лучше сдохну! – ответил Хардинг и вдруг увидел среди

218

сражающихся свою дочь. Она схватилась с одним из кочевников. Сердце старика сжалось от страха за единственного выжившего ребенка. Ведь не раз он проклинал себя за тяжкий проступок в годы молодости. Не раз винил себя во всех несчастьях и не мог нарадоваться на достойную наследницу. А теперь она там, среди врагов, и он даже не может помочь ей. Хардинг успел отразить следующий удар, но откуда-то снизу выскочил меч второго противника и скользнул по его животу вверх. Ноги стали непослушными, и пожилой воин, теряя опору, упал на колени. - Ну, вот и подыхай! – донеслось до его ушей уже как будто издалека. Хардинг схватился за живот – меч вспорол кольчугу. Видно, торговец обманул, расхваливая ее прочность. Он увидел только, как его дочь осталась одна, противник пал. - Дайнара! – сорвалось с губ, и Хардинг, бывший сотник постоянного отряда

219

Нусана, упал лицом в стоптанную тяжелыми сапогами землю. Дайнара хотела защититься от нового удара молодого кочевника, но ее меч соскочил, и острие вошло в тело на четыре пальца. Еще не успев опомниться от пережитого шока, ведь ей никогда раньше не приходилось убивать, она получила новое потрясение. Крик отца вырвал ее из оцепенения. Девушка увидела, как он упал, и закричала. Кто -то схватил ее за плечо. Дайнара развернулась почти мгновенно и опустила меч прямо на незащищенный кусок шеи. Враг, не ожидавший такого, успел лишь измениться в лице прежде, чем свалиться замертво. Все вокруг переменилось. Всадники заметили эту обезумевшую девушку и тотчас же устремились к ней. Над деревней уже стемнело. Горящие дома освещали ночное небо, вверх поднимались столбы дыма. Ничто уже не могло остановить кочевников. Они забирали из загонов и сараев скот и уводили с собой. Женщины и дети

выскакивали из горящих хат и бежали в лес, находящийся к северу от Муштара. Там они могли спастись от варваров, нещадно убивавших их мужей и отцов. Дайнара, словно раненый зверь, рубила всякого, кто хоть на полсажени приближался к ней. Она пробивалась через дерущихся людей к лежащему ничком отцу. Несмотря на то, что Хардинг замер, девушка не хотела верить в его смерть. Уже почти на полпути к нему ее свалил жестким ударом плети конный кочевник. Враг спешился и занес над ней саблю. Дайнара извернулась, успев ухватить выроненный при падении меч. Озверевшее лицо воина смотрело прямо на нее, когда лезвие уперлось в его плоть. Острие чудом нашло среди надежных доспехов маленькую червоточину, и кочевник тяжким грузом повалился на Дайнару. Ей с трудом удалось столкнуть его с себя, и тут вдруг вокруг ее тела сомкнулась веревка, крепко вжавшись в кожу на плечах. Девушка

вновь упала. - Уходим! – раздалась команда, и все кочевники мигом устремились к распахнутым вратам. Они тащили с собой скот, вытащенный из потайных уголков муштарцев, зерно, закопанное в землю от врагов, и молоденьких девушек, каких успели схватить при их переходе в лес. Набежчики подгоняли своих лошадей, и те несли их обратно в степи, туда, откуда они пришли. После их очередного набега в деревне остались горящие избы и земля, окропленная кровью павших защитников. Среди мертвых муштарцев лежали кочевники: кто-то –

пронзенный стрелой, кто-то – изрубленный холодной сталью клинков и мечей. Несколько выживших в этой схватке людей собралось у тел своих собратьев, чтобы похоронить их согласно традиции. Остальные уже тушили огонь, распространившийся по Муштару. Молодой юноша бродил по площади пред воротами, ставшей полем боя, и искал среди убитых ту единственную, что уже заняла место в его сердце. Его глаза предательски щипало, но не гарь кострищ была тому виной. Проходя мимо, он увидел павшего Хардинга. Валявшийся справа от него

шлем открыл седые волосы старика. - Элиус! - окрик заставил юношу обернуться. – Помоги нам затушить пожар. Мы не успеваем носить воду, как огонь пожирает дома. Это говорил Рондал, его товарищ, известный на всю округу гуляка. Его лицо, серое от въевшейся гари, было печально. В бою он потерял своего старшего брата. - Сейчас я присоединюсь к вам, - ответил Элиус. Округу заполнила яркая вспышка, следом за ней – оглушительный грохот, словно огромная армия решила разом крикнуть чтото страшное, и тогда с небес, затянутых чер-

220

ными тучами, обрушилась на землю вода. Она стекала на поле боя, на полыхающие дома и на ошарашенных муштарцев. Вздох облегчения сорвался с губ людей, и они, оставив все, чем черпали и таскали воду, возвратились к убитым в бою собратьям. Элиус склонился над Хардингом, встав на одно колено. - Я многое не успел сказать тебе, Хардинг, сын Грора. Также многое я не смог рассказать твоей дочери, - его голос дрогнул, наполненный скорбью и отчаяньем.Но клянусь Древними богами, что я отправлюсь даже за Дальние Земли, чтоб отыскать и вернуть Дайнару, и пусть сам Анамар, бог Тьмы, будет свидетелем моих слов. Я верну ее, чего бы мне это не стоило, потому что ни одна девушка на земле не сравнится с твоей дочерью. Молодой воин склонил свою голову в знак почтения к мертвому и встал, чтобы позвать кого-нибудь. Его взгляд упал на меч, наполовину вогнанный в тело кочевника. Рукоять его была Элиусу знакома боль-

221

ше, чем рукоять его собственного. Он взял оружие в руки, погладил ладонью ребристый эфес. Это был меч Дайнары. - Рондал! – крикнул он, рванувшись к коням. – Рондал, я немедленно выезжаю в степи. Кочевники увезли наших женщин, я не могу позволить, чтобы эти гады их обесчестили. - Ты прав, брат, тяжко вздохнул Рондал, светловолосый воин в бурых от крови доспехах, и поднялся с колен. – Мы должны вернуть их. Правда, сейчас не время. Нужно отдать почести нашим погибшим друзьям, иначе мы не сможем без стыда смотреть им в глаза за Дальними Землями. - Если сейчас не время, то когда же оно, наконец, наступит, а? – подле них оказался Нарсил, сын Управителя Варлина и, ничего не объясняя, вскочил в седло. Лоша дь н е д о в о л ь н о всхрапнула и затопталась на месте. Уздечка выдавала ее происхождение - то была кобыла кочевника, очевидно, убитого в схватке.

- Мы догоним врага, пока он не ждет нападения, и освободим пленных, - продолжил он. - Их слишком много, они могут нас запросто перебить. Кроме того, дождь усиливается, - Рондал не был трусом, но ему не хотелось отлучаться от мертвого брата. - Верно, дождь усиливается! Нужно торопиться, да к тому же ночь уже настала, воодушевился Элиус и продолжил, взобравшись на коня. – ванголы наверняка устроятся на ночлег, прежде чем доберутся до своих. Там-то мы их и достанем. Он ударил пятками по коню, и тот галопом поскакал к воротам, ведущим в степи. Вслед за ним рванулся сперва решительный Нарсил, а затем и все еще колеблющийся Рондал. Так они оказались на чужой земле, полной врагов. Но что бы ни ждало впереди молодых воинов, целью Элиуса было найти подругу детства, судьба которой несла особый смысл. Автор: Хиль Де Брук

Если я заболею, к врачам обращаться не стану, Обращусь я к друзьям, не сочтите, что это в бреду: Постелите мне степь, занавесьте мне окна туманом, У изголовья повесьте упавшую с неба звезду… I Начало нового века. Человечество шагнуло в очередное тысячелетие. Его рубеж переступила и Грузия. Зрелому поколению людей стало непривычно говорить о двадцатом веке в прошедшем времени. Политики небольшой республики по южную сторону Кавказского хребта, которую далеко не все жители земли могли бы указать на карте мира, с гордостью говорят, что Грузия – страна европейская. Но условия жизни в ней всё ещё были далеки от европейских стандартов. Грузия пребывала в беспросветных реалиях, в коллапсе, охва-

тившего все стороны жизни… Ценой морального унижения, люди вели отчаянную борьбу за выживание в экстремальных условиях... Рубились деревья, десятилетиями украшавшие улицы Тбилиси, во дворах жилых домов разводились костры, чтобы приготовить еду. В квартирах ставились дровяные печи. Уютные жилища тбилисцев пропахли дымом и керосином. Рьяные преступники и коррупционеры, потерявшие чувство меры, давно вышли из-под контроля бездарной власти. Полиция, вооружённая и голодная, нередко вымогала деньги у случайных прохожих и водителей транспортных средств… В условиях беззакония каждый пытался выжить, как мог, по принципу – «цель оправдывает средства». Рядовые военнослужащие грузинской армии, призванные из сельских мест, предлагали торговцам чачу по снос-

ной цене. Спрос на этот суррогат всё увеличивался, многим невмоготу было смотреть на жизнь трезвым умом… В таких нелепых, дурдомовских условиях нелегко приходилось и Сандро, зрелому, энергичному человеку… На фоне тотальной безработицы его способности и потенциал не были востребованы, на работу принимали по блату, у него же нужных связей не было. Ближайшее окружение Сандро состояло из таких же, загнанных в нищету, творческих людей. Первоначально он зарабатывал публикациями в русскоязычной прессе, за которые получал символические, унизительно мизерные гонорары, на порядок меньше, чем его транспортные расходы, неизбежные в работе, а некоторые редакции не платили и вовсе. Осознавая бесперспективность этого занятия, Сандро искал выход из тупика.

222

Как-то он сходил на Навтлугский рынок посмотреть, чем там торгуют. Торговали хаотично и без разбора разным домашним скарбом; кто – разложив его на земле, кто – на поржавевших прилавках. То же оказалось и на Сухом мосту. В продажу шло всё: он увидел награды, ордена, семейные реликвии, старинные вещи, раритеты, антиквариат. Сбывала их, в основном, советская интеллигенция – люди образованные, но выброшенные на обочину жизни, ставшие после всех перемен изгоями. Сандро размышлял над тем, как приноровиться к этим обстоятельствам, а ещё лучше – заставить эти обстоятельства работать на себя. В моральном отношении он не был готов стоять и торговать, стыдился, не позволяла внутренняя культура. Всю жизнь читавший классическую литературу, воспитанный на лучших её образцах, размышлявший о высоких материях, не мог побороть в себе комплексы, стереотипы. Однако сложившаяся

223

реальность никак не стыковалась с его застенчивостью. Ничего другого не оставалось, выбора не было. Торговля для подавляющего большинства стала жизненной необходимостью. Быстрых и скоропалительных решений он, однако, принимать не стал. На первый раз собрал кое-какие отцовские инструменты, лежавшие дома без надобности, и отнёс их на навтлугскую барахолку. Предложил первому попавшемуся торговцу. Реальных цен Сандро не знал и попросил два лари, которые тот, не раздумывая и как бы с опаской озираясь по сторонам, ему заплатил. С тех пор Сандро периодически приносил на барахолку вещи и продавал их по дешёвке, кому попало. Прошло немало времени, пока он разобрался, что к чему и кому в первую очередь предлагать. Познакомился с перекупщиками, готовыми заплатить ему за ту или иную вещь в несколько раз больше, чем остальные, и к таким он отныне при-

ходил в первую очередь. Всё, что можно было продать из дома, Сандро продал. Но что было делать дальше? Изредка кто-то из соседей после ремонта или после продажи квартиры собирал оставшийся скарб и отдавал Сандро. Но и на эти случаи нельзя было рассчитывать всегда. Порой удавалось подрабатывать и услугами: заменить электророзетку или кран, вставить стекло или дверной замок. Одна знакомая Сандро готовилась навсегда уехать в Америку, уже продала жильё, дожидалась в нем отъезда, она позвала Сандро и подарила ему много всякого скарба. Сандро забегал по всем рынкам Тбилиси, к вечеру сильно уставал, но не напрасно: за считанные дни ему удалось заработать почти пятьсот лари, и это в то время, когда по всей Грузии пенсия не превышала четырнадцати. Возвращаясь домой с богатством в кармане, он вышел из автобуса у Навтлугского рынка, чтобы

купить провизии. Проходил мимо толпы мужиков, собравшихся у игрового стола. Один из них с подкупающей любезностью подозвал Сандро, приглашая его покрутить прозрачный многогранный барабан, набитый теннисными шарами. Сандро простодушно подошёл, принял у мужика пластиковый жетон с указанными на нём цифрами, крутанул «колесо фортуны». Выпал шар, на котором едва были заметны непонятные полустёртые контуры цифры. Ведущий объявил номер и быстро бросил шар в барабан. На жетоне Сандро оказалась именно выпавшая цифра, он обрадовался, но тут же другой игрок объявил, что и на его карте такой же номер. Ведущий сообщил, что сумма выигрыша составляет двести пятьдесят лари, однако, поскольку счастливый номер оказался сразу у двух играющих, необходимо было разыграть приз заново, но для этого нужно внести в «банк» ещё по столько же. Соперник Сандро сразу передал

названную сумму ведущему. Сандро хотел уйти, оставить мнимый выигрыш. Но его вновь заболтали и втянули в игру. Ему казалось, что его околдовали, сознание притупилось, он перестал понимать происходящее. Вновь закружился барабан, всё повторилось. Джек-пот вырос до семисот пятидесяти лари. Ведущий сообщил, что теперь нужно внести по пятьсот лари. У Сандро такой суммы не набиралось. Ведущий нарочито великодушно сделал ему скидку и согласился на оставшиеся. Сандро уже не мог так просто уйти, ведь у ведущего находились его трудовые деньги, и он передал ему оставшуюся в кармане сумму. Драма продолжалась. Выпал шар с неразборчиво нанесённым номером. Ведущий, понимая, что дальнейшая игра не имеет смысла, что из очередного лоха ничего больше не вырвать, объявил номер. «Оппонент» воскликнул: - У меня есть такой! Сандро нервно

искал вожделенное число. Увы… Мимо проходили двое полицейских. Ведущий панибратски крикнул им: - Слава нашей доблестной полиции! Служители правопорядка, не теряя внешней важности, прошли мимо, никак не отреагировав… Толпа зевак уже не обращала внимания на Сандро. Тот, между тем, ничего не понимал… попросил вернуть ему деньги. - Ты же проиграл, брат, чего тебе надо ещё,- отмахивался ведущий - Ничего, брат, бывает. Уходи лучше…- похлопал по плечу его подельник. Еле влачась на ослабленных ногах, потеряв чувство реальности, Сандро дотащился до дома и свалился на диван. В голове была пустота. Закурив и потупившись, просидел с полчаса, потом уснул. Проснулся глубокой ночью. Не было света. Нащупал в кармане брюк спички, зажёг почти растаявшую свечу, прошёл на кухню перекусить. Впотьмах нащупал две кар-

224

тошки и немного хлеба. Попытался включить газовую плиту, поджарить картошку. Плита не реагировала, - газа не было тоже. «Вот, чёрт, - подумал про себя, - северный сосед опять перекрыл газопровод. И сколько это может продолжаться?» Достал спиртовку и приготовил кофе. Пил медленно, смакуя и покуривая. Проснулся рано, в депрессии. Хотелось, чтобы рядом оказался кто-то из близких. Спуститься к соседке, позвонить, за неимением своего телефона, не решился, - не хотелось выслушивать ворчание. Чувствовал, как в душе закипает з лос ть на с вою «собачью долю», да и на весь мир. Вспоминались детали вчерашнего дня, наводя ещё большую тоску: «Идиот! Бес попутал. Как было не понять, что все там заодно, подставные утки! Ищут лохов вроде меня. Повезло им со мной… Но я-то? На что я рассчитывал?.. Дураки они, что ли, чтобы часами стоять в холод и проигрывать, раздавая деньги направо и на-

225

лево? Они знают, что этот фарс закончится в их пользу. И с ментами они повязаны, наверное, дают, небось, мзду, а те, в свою очередь, молча проходят мимо. Всё это – афера. Я же понадеялся на лёгкий выигрыш. Не тут-то было. Точно сказано: «Бесплатным бывает лишь сыр в мышеловке». В «Пиковой даме» Пушкин правильно пишет: «Стоит ли рисковать необходимым, чтобы иметь излишек?» Долг в супермаркете целых десять лари так и остаётся долгом, уже месяц как не могу выплатить, а тут за какие -то несколько минут проиграл пятьсот лари, когда дома нет даже свечки…» Из тяжёлых раздумий вывел стук в дверь. Приятельница – женщина многоопытная и прагматичная при надобности в помощи обычно обращалась к нему, и он с радостью откликался, помогал, только бы был для этого повод. С ней всегда было хорошо и интересно. - А, Нана?! Как замечательно, что ты пришла.

- Привет! Чего ж тут замечательного, да на тебе лица нет! Что случилось? Сандро подробно рассказал ей, как легко, без всяких усилий его облапошили. Нана внимательно слушала, не проронив ни слова, потом заговорила: - Ну и дурак же ты, мой милый. Тебя не просто облапошили, тобой играли, как пешкой. Ты вроде разумный человек, позволил жуликам себя одурачить? Почему ты вообще не прошёл мимо? Они же разыгрывают этот фарс, этот лохотрон ради своих интересов и пользуются легковерием таких, как ты. - Да я не легковерен, просто так получилось, - сникшим голосом произнёс Сандро. – У тебя не найдётся немного – одолжить мне? Нет ни газа, ни света, нужно заправить баллон. Да и со вчерашнего дня ничего не ел. - Когда голова дурная, в кармане всегда ветер, - Нана протянула ему двадцать лари. - Спасибо! Верну скоро. - Можешь не воз-

вращать. Только будь поумнее, больше не влезай в расставленные сети… Но зачем же я сейчас пришла? Ах, да, вспомнила: есть для тебя работа – в Сололаки у пожилой женщины нужно заменить водопроводные краны и вставить замок. Вот адрес и телефон. - Сегодня же пойду. Работа отвлекает от тяжёлых мыслей. Вот только перекушу. - Ну, давай, зайдём ко мне! - предложила приятельница, жившая по соседству, - перекусишь у меня и поезжай, а с продуктами и баллоном потом разберёшься. - Спасибо… Что бы я делал без тебя? Собрав необходимые инструменты, он вышел вместе с Наной… В Сололаки ему нравилось. Обычно Сандро часто приходил в этот район, любил прогуливаться по его узким улочкам, приглядываться к домам с литыми кружевными балконами. Но этим сумрачным морозным утром улицы Сололаки казались неуютными, голые деревья, редкие прохожие, – всё наводило

уныние. И одет он не по погоде: лёгкая кожаная куртка, а под ней свитер и сорочка. Холод пронизывает до костей. Сандро торопился, но вот и нужный дом. Он толкнул массивную столетнюю дверь в подъезд, позвонил в квартиру. - Вы будете калбатони Тамрико? - Да, да. - Вам нужно заменить кран и замок? - Ах, да. Входи, сынок, входи! Пока он раскладывал инструменты, хозяйка предложила чаю. Продрогший до костей, он не смог отказаться от предложения. - Молодой человек, в такой холод, так легко одеты! Почему? - Что поделаешь? Что есть, то и есть! В моём гардеробе нет большого выбора. - Да-а, нужно беречь своё здоровье. Так недолго и простудиться. А с кем вы живёте? Женаты? - Живу с братом. Не женился, просто, не сложилась жизнь, передёрнул плечами Сандро. – А у моих одноклассников уже внуки. - Странно. Краси-

вый молодой человек. Должно быть, и зарабатываете? - У женщин моего возраста другое мнение. Я им неинтересен. Зарабатываю из рук вон плохо, а распоряжаюсь заработками совсем бездарно. Не выйдет из меня хорошего семьянина. Женщины правы, им виднее! Хорошего мужика они чувствуют за версту. - Ну, да, чувствуют за версту, а через год сожалеют. - Чувствовать можно и у экрана телевизора, а вот предвидеть, что произойдёт в отношениях через год или два – попробуй-ка! - В этом ты прав, сынок. Это, конечно, так, но близкого по духу человека найти можно. Вот чай, садись. На круглом столе, накрытом старинной скатертью, в фарфоровых блюдцах появились варенье, масло, хлеб. Выпив чай, Сандро поблагодарил хозяйку и взялся за работу. Полюбопытствовал у хозяйки: - А вы одна живёте?

226

- Да, сынок, одна, да ещё на четырнадцатиларовую пенсию после тридцати пяти лет работы и в таком дряхлом доме, который вот-вот развалится. Всё, что могла продать, продала… - А детей, родственников нет? - Родственникито есть, но какое им до меня дело? Они только и ждут, чтоб взяться за делёж моего жилища. Представляю, как они перегрызут друг другу горло. Вот будет потеха! Я им отомщу! Никакого завещания не оставлю. - Почему вы их так не любите? - Когда в Абхазии в один день расстреляли самых близких мне людей – мужа и сына, - моя сестра и туповатый зять потрепали мне немало нервов. Подло себя повели вместо того, чтоб поддержать, посочувствовать, потребовали какую-то долю, предъявили непонятные претензии на дом. Я ответила, что это дом моих родителей, я здесь родилась, здесь и доживу последние дни. Но они понимали, что последние дни придётся ждать долго и

227

подали в суд, а суд принял решение в мою пользу, учёл, что я вдова и мать, потерявшая близких в Абхазии, притом, что сын сестры, мерзавец и наркоман, связался с криминалом и, в конце концов, угодил в тюрьму. Правда, уже вышел на свободу, как -то даже заходил ко мне, а после его ухода из дома исчезла старинная шкатулка с драгоценностями. Это был мой свадебный подарок, ещё от бабушки с дедушкой. - Понятно, - сумрачно произнёс Сандро. – Ну, вот и всё. Работа сделана, можете принимать. - Спасибо, сынок! Может, перекусишь? У меня отменный чахохбили. - Нет, спасибо, я уж пойду. Надо торопиться. - Сколько я тебе должна? - Двадцать лари и хватит. - Это очень побожески с твоей стороны. Другие три шкуры сдирают. Ещё раз тебе спасибо! - Тётя Тамрико, а можно, я заберу эти старые краны? - Ну, конечно, на

что они мне? Бери! - Здоровья вам и долгих лет жизни, попрощался Сандро. Из домашнего тепла – снова в промозглую сырость и холод. Но обратная дорога показалась приятной. Уже не так морозило. В кармане было двадцать лари, а в сумке с инструментами - два искореженных латунных крана, которые можно было сдать в скупку цветного металла и получить ещё десять. Спускаясь из Сололаки, он всматривался в дома и думал: «Сколько поколений прожили за этими стенами? Сколько ещё простоят эти дома? Как будет выглядеть это историческое место с его архитектурными памятниками лет через пятьдесят? Останется ли здесь что-нибудь из прошлого? В этом колоритном уголке города жили и бывали многие знаменитости: Чайковский, Гумилёв, Есенин, Туманян, Паоло Яшвили, молодой Лермонтов. Всех не перечесть. Сегодня все заметно обветшало, хотя и находится под охраной недрем-

лющего ока государства…» На Колхозной площади он поднялся в автобус, вышел в Навтлуги, сдал металлолом, купил продуктов и поспешил домой. II …Время шло. Постоянной работы не было, нечем было торговать, а, стало быть, не всегда имелись деньги. Одолевала нужда. Сандро, однако, хоть и сам нуждался в помощи, всегда готов был прийти на выручку, поддержать, чем мог, этого требовала его натура. Прописная истина была для него незыблемой: «друг другом силен». Сандро осознавал, что каждый сам несёт ответственность за свои отношения с ближайшим окружением, что насколько он внимателен к другим, настолько же будут внимательны к нему. Какие отношения построишь, на такие и можешь рассчитывать. Несколько месяцев он проработал в редакции некой оппозиционной газеты. Скопив некоторую сумму, наконец-то установил у себя в

квартире долгожданную телефонную связь, из-за отсутствия которой, ему часто приходилось бегать к соседям, они же каждый раз недовольно бурчали под нос и, скрепя сердце, усилиями воли разрешали звонить, но не всегда, ведь разговоры были уже платными. В Советском прошлом желающие установить телефон должны были годами ждать своей очереди... Семья его ожидала с начала семидесятых годов двадцатого века. Дождалась, однако, развала державы. Прошло ещё пятнадцать лет после этого. Наконец мечта сбылась. Телефон стал большим помощником в работе. Единственная причина, из-за которой он заходил к недовольным соседям, была устранена. …Сандро на своём опыте убедился, что под лежачий камень вода не течёт. Со смыслом этой поговорки, прежде казавшейся ему дурацкой, затейливой, нельзя было не согласиться. Ждать, пока ктонибудь из соседей или знакомых решится избавляться от

«ненужных» вещей? Доколе? Сандро принялся следить за объявлениями в газетах, прежде всего, о продаже квартир. Знал, что после продажи у хозяев собирается много ненужных вещей, от которых они обычно избавляются, чаще всего простым способом – выбрасывают. Попробовал сделать денег на этом «бизнесе»: обзванивал, предлагать скупить обречённое на выброс. Предложение заинтересовало многих, нуждались все – лишняя копейка за ненужный хлам никому не помешает. Стали звонить и приглашать. Сандро брался за дело, не медля. Скупал всё без разбора. Что не удавалось продать, сдавал в металлолом. Вещи, сваленные в одну огромную кучу, и впрямь казались хламом, но каждый предмет в отдельности мог пригодиться в хозяйстве или в работе. Перекупщики охотно покупали и продавали втридорога. Он ходил по всем рынкам, у него завязывались выгодные связи, и накапливался нужный

228

опыт. Сандро осмотрелся, разобрался, к кому подходить в первую очередь на том или ином рынке, кому что предлагать. Работа была связана с немалыми трудностями: шутка ли таскать с шестого, восьмого этажа огромные для его субтильного телосложения тяжести, несколько раз подниматься и спускаться пешком, - лифты во многих домах не работали, - перевозить на такси всё домой, а там ещё по нескольку раз взбираться к себе на пятый этаж. На помощь рассчитывать было бессмысленно. Он сильно уставал… Младший брат, уже много лет прозябая в праздности, не знал сходил куда деваться от тоски и безделья, коротал время за игрой в карты или домино с соседями, дома же сидел на всём готовом... В то время, когда Сандро горбатился под тяжёлой ношей, его брат бездумно помогал другим, или засиживался где-то в гостях, авторитетно поднимая за кого-то тосты. Трудно было достучаться до его

229

сознания... Как-то Сандро, разложив по сумкам вещи, попросил- таки его помочь, поехать с ним на рынок. Тот поднял две сумки, две других взял Сандро. Отойдя недалеко от дома, брат стал жаловаться: - Почему ты дал мне такие тяжёлые? - Мои не легче! В конце концов, я тягаю тяжести без передышки, что с того, если один раз на твою долю придётся немного больше тяжести? Я же стараюсь не только для себя, а для семьи. Ты должен понимать, что помогаешь не мне, а в первую очередь себе! Брат недовольно бурчал. Сандро, с утра уставший и изрядно потрепавший нервы с перекупщиками, не выдержал и обругал брата, послал его куда подальше. В ответ тот бросил сумки посреди дороги и был таков. Пришлось чуть ли не двадцать килограммов тащить одному. Коечто продав выгодно, кое-что отдав подешевле, чтоб было легче нести обратно остатки, возвратился домой. Добрался с

трудом, еле держась на ногах, спина ныла от усталости. После этого случая две недели мучили боли. Братец же, к удивлению, попросил денег уже на утро, чтобы одолжить их одному приятелю. Сандро изумился, не стал напоминать брату о вчерашней гнусной выходке и немного всё-таки дал. Хотя очень хотел сказать ему, что эти деньги достались гораздо более тяжелым трудом, чем тот груз, который нужно было дотащить. III За годы подобной работы Сандро всё не мог к ней привыкнуть, стыдился. Ему казалось, что он зарабатывает ценой морального унижения. Так ли было на самом деле? Бедолаге часто приходилось разгребать заваленные многолетним хламом подвалы клиентов. Но стимул для этого был: хлам приносил реальную прибыль, и немалую. Вещи, которые сбывал Сандро, были самые разные, в советском прошлом дефицитные, ныне морально устаревшие… Многое, однако, было

вполне пригодно, по качеству превосходило китайские и турецкие аналоги, которыми были завалены рынки Тбилиси. Сандро порой задумывался: а не обманывает ли он людей, порядочно ли он поступает, пользуясь их незнанием? И сам отвечал себе: «Не знают, стало быть, не будут и сожалеть. Ведь когда я начинал, тоже во многом не разбирался, и этим пользовались другие… Но нет, я не прав, нельзя же брать пример с нагловатых торгашей, уподобляться им… Но свои знания, опыт и связи я набирал долгие годы, с огромными усилиями, трудом, беготнёй по всему городу. И что же теперь - объяснять клиенту, что хлам на самом деле чего-то стоит? Но какой нормальный человек будет раскрывать свои коммерческие тайны, детали и тонкости работы? Справедливо ли будет, думал Сандро,- если я за несколько минут выложу клиенту свой опыт, который копил годами, ценой изнурительного труда, здоро-

вья? Нет! К чёрту мораль – она не стыкуется с бизнесом. Эти два понятия сталкиваются лбами»… … Дела понемногу все же шли в гору. Но в семье произошло несчастье: заболела и слегла его мать. Приходилось буквально разрываться между работой, домом, где нужен был уход за больной, и друзьями, к которым он всё же успевал приходить на помощь. Нана пользовалась наибольшим вниманием, ей он ни в чём не отказывал. Соседи видели, как Сандро заботится о семье, о больной матери, и часто уважительно говорили о нём между собой. Но случилось... в пути с работы домой его настигло трагическое известие: встретившийся ему сосед сообщил, что мамы больше нет. Что мог чувствовать в такую минуту человек, который два года ухаживал за самым дорогим существом, не переставая надеяться, что она встанет на ноги?! Но надежда сменилась горечью. К тому же днём раньше предали земле близкую родст-

венницу, тётку. Говорят: беда не приходит одна. IV На следующий день после кончины мамы, Сандро узнал шокировавшую его новость: мама имела ещё одного сына от первого брака, а это значило, что у него есть старший брат, о существовании которого все эти годы он ничего не знал. Для Сандро это было громом и без того тяжёлый, в скорбный вечерний час, но он не вздрогнул и сохранял лишь внешнее спокойствие. Вскоре после похорон матери Сандро поспешил к маминой сестре, чтобы порасспросить и больше узнать. Из разговора с тётей Сандро узнал ещё одну новость, которая окончательно потрясла его до глубины души: у мамы была ещё и дочка. Но где же они? Тётя не стала ничего скрывать и сообщила, что вся эта история записана рукою бабушки в тетрадке, а тетрадка находилась в доме у Сандро. Он не раз видел её, но не знал содержания, запись сде-

230

лана на армянском языке – бабушка Сандро была армянкой. За определённую плату содержание тетради было переведено на русский. Он читал, едва удерживая слёзы. Мать жила в доме своего первого мужа, у них был полуторагодовалый мальчик, когда родился второй ребёнок. Сварливая сестра мужа по непонятным причинам разрушила семью своего брата. Муж оказался безвольным и слабохарактерным человеком, пошёл на поводу у своей сестры и прогнал жену с грудным ребёнком на руках, а сына оставил у себя. Молодая мать поселилась в доме своих родителей, которые жили по соседству. Старики лелеяли свою дочь и новорожденную внучку. Но вскоре отец девочки, всё ещё находясь под каблуком своей сестры, забрал ребёнка из рук матери. Ранним морозным утром он, закутав младенца в одеяло, увёз его в неизвестном направлении. Как выяснилось позже, он передал дочку в сиротский дом, в какой именно,

231

он так никому и не сообщил. Маленькая девочка прожила с матерью всего лишь восемь дней, так и не познав материнской любви, заботы. Кто возьмется объяснить поступок такого отца? Чем он был мотивирован? Какой бес попутал его. Оторвать своего ребёнка от материнской груди и своими руками передать родное дитя чужой семье при живых родителях, бабушках и дедушках. Почему?.. На эти вопросы сегодня уже никто не может ответить ... Любой женщине не трудно будет представить страдания молодой матери, которая не просто потеряла семью, но и навсегда лишилась своих детей... Маленький мальчик рос у отца и скучал по матери. Отец жестоко его наказывал, если мальчик приходил к маме, к бабушке с дедушкой. Если это удавалось, то только тайком. Вскоре отец с мальчиком уехали. Молодая мама стояла у калитки родительского дома и беспомощно, со слезами в глазах смотрела, как безумный отец

увозит куда-то и её повзрослевшего сына. Они уехали в Сухуми, но жизнь там у них не сложилась, им пришлось вернуться обратно. Молодая женщина, изрядно измученная жестокой судьбой, боялась остаться одна и вышла замуж второй раз, заново построила семью, родила двоих мальчиков, но в семейной жизни так и не нашла счастья. А её первенец вырос в тоске по матери, проклиная отца, его сестру и дом. Сандро узнал место проживания своего брата... А вот где и как найти след сестры, под каким именем она живёт - известно одному только Богу... С этой душевной болью и безутешной тоской в сердце, тоской по потерянным детям, мать Сандро прожила всю жизнь, не обмолвившись о своей печали ни единым словом… Прошло совсем немного времени после похорон матери. Как-то вечером Сандро сидел, склонившись над книгой, вдруг зазвучал телефон, звонила одна знакомая женщина, которая никогда преж-

де не звонила к нему, поинтересовалась делами Сандро, он сообщил, что у него скончалась мама, однако понимал, что она позвонила не для того, чтобы справиться о его делах и не ошибся. Женщина просила взаймы крупную сумму. На месте Сандро, в его ситуации никто другой не дал бы и мелкой суммы, однако он не отказал и передал ей сто долларов из тех средств, которые собирали всем миром, друзья, родственники, соседи, знакомые, собирали по копейке ради оказания помощи. Сандро пошёл на такое в то время, когда ещё предстояло отметить сорок дней. Женщина обещала вернуть через неделю. С тех пор минуло более трёх лет, деньги так и не были возвращены. Сандро неоднократно звонил ей, ругался, нервничал и понял одно, что женщина эта непрошибаема, что она вовсе и не собиралась возвращать долг. V Стояла, казалось, затянувшаяся зима,

улицы были запорошены снегом. Сандро с утра обошёл несколько рынков. Вечером, озябший, возвращался с непроданными остатками. Холод обжигал уставшие руки. Он опустил ношу, чтобы отдышаться, посмотрел на руки. Они были в крови, - от мороза потрескалась кожа. Как на зло, оказалось, что он забыл ещё и ключи от дома. Брата тоже не было. По мобильному он позвонил Нане, отношения с которой к этому времени оставляли желать лучшего. Попросил разрешения подняться к ней. Объяснил причину. Та недолго думая, ответила: - Я тебе не мать Тереза! - Ну, куда тебе до неё, - отключил он телефон. Неадекватный ответ привёл его в недоумение. Захлестнули чувство обиды, отчаяние. «Если плохо – то плохо во всём» подумал он. Простояв в подъезде ещё час, он дождался брата. Бросив груз, принялся греть руки, дышал на них. Знал, что греть над

огнём сильно замёрзшие руки нельзя. Попросил брата приготовить кофе, лёг на диван и уснул. Отмороженные руки лечил целый месяц, ни на день не забывая обидного ответа Наны. …Он стал часто грустить, надолго задумываться. Как-то на досуге, сидя понурившись с сигаретой, вспомнил маму. Навалилась безутешная тоска, грусть. С тех пор, как её не стало, он часто стал жалеть себя, жалел за чувство бесприютного одиночества, за то, что нет человека, который мог бы оценить его старания, сказать доброе слово. А какой заботой, вниманием окружала его она. Одним фактом своего существования она обеспечивала стабильность и спокойствие в семье. Однажды, уже больная, сидя на краешке дивана, вдруг поманила его ослабевшей рукой. Он подошёл, обнял её за плечи. Тяжело было смотреть, как она, сгорбившись, беспомощно сидела, будто чего-то ожидая. Чуть внятно она прошептала: «Посмотри на мои руки». Сандро

232

с болью смотрел: это были не те руки, какими он помнил их лет пять назад. Заметно похудевшие, сморщившиеся, дряблые… Но для Сандро они были самыми нежными и ласковыми… Не покидало чувство досады за то, что при жизни матери ему так и не удалось окружить её необходимыми удобствами, бытовой техникой, которая значительно облегчила бы ей работу по хозяйству, которым она любила заниматься. Как-то так получилось, что обзавестись всеми необходимыми благами цивилизации удалось только после её кончины. Он томился комплексом вины перед родителями, ловил себя на мысли о том, что не был хорошим сыном. Сандро вспоминал, как в невыносимо тяжёлые девяностые годы, когда слабый источник света и тепла был вожделенной мечтой, а забота о куске хлеба была основной заботой большинства тбилисцев, мать стойко переносила все трудности. Как только ей удавалось что-то продать, торопилась в

233

магазин, чтоб на вырученное купить продуктов и приготовить еду. Тогда в доме все были живы и здоровы. В те времена народ пошучивал: «Ни в одной стране нет так много поводов для радости, как в нашей». Всякий раз, когда восстанавливалась работа пресловутых девятого и десятого энергоблоков, и в дома начинало поступать электричество, наступал настоящий праздник, и ничто не могло сравниться с масштабами нашей радости! Ликовала вся страна! В самом деле, когда зимой, при дрожащем свете свечи или керосиновой лампы, от которой пропахла вся квартира, а он замерзал даже в пальто и в ботинках, вдруг неожиданно над головой вспыхивала лампочка, ощущение было такое, словно что-то безболезненно пронизывало голову, освещало сознание, приглушало ощущение холода, оказывало терапевтическое воздействие. Приходили в порядок нервы - можно было включить телевизор, немного развлечься, погреться у плиты!

Большего счастья в то время не было. Но за такое счастье приходилось бороться: в разных частях города, с требованиями восстановить подачу света, толпы жителей устраивали пикеты на дорогах, жгли покрышки, общались между собой, грелись. Так даже было интереснее, чем сидеть в холодных жилищах. Добиваясь своих требований, люди возвращались в дома, но пресловутое счастье длилось недолго, всегда прерывалось. Свет давали лишь на час или того меньше, как напоминание о том, что электричество, всё - таки, в природе существует. Да, зимой холод в квартире стоял невыносимый, не было мочи терпеть его столь длительное время, да ещё, практически, без активных движений. Хоть волком вой. Сандро, находившийся на пределе терпения, уже готов был выпрыгнуть из собственной шкуры. «Должно же, наконец, завершиться это испытание» - думал он, даже возникала уверенность, что в следующую минуту да-

дут свет, но иллюзия вскоре покидала его и он продолжал чахнуть в ожидании… В таких экстремальных условиях, когда не было видно конца беспросветным реалиям, в конце девяностых, ушёл из жизни отец Сандро. Произошло это ночью, за неделю до Нового года. На тот момент сбережения семьи составляли пять лари и никаких источников дохода... Но в результате бытовых неурядиц положение Сандро было троекратно отчаянным, оно осложнялось состоянием здоровья, из-за которого нечеловеческие условия жизни лишь усугубляли его положение, доставляли невероятный моральный и психологический дискомфорт, терпеть становилось всё труднее. От трудностей этих никуда невозможно было убежать: не позволяло именно здоровье. Он не мог даже выбраться в город к друзьям. Нервный срыв и последовавшая за ним затянувшаяся тяжёлая депрессия, при попытке отдалиться от дома, вселяли неуёмный страх.

Нервозность передавалась мозговым клеткам, они возбуждались, возбуждение продолжало усиливаться, чувство страха нарастало, учащалось сердцебиение. Это было страшное состояние. Но он научился управлять им, прибегал к своим испробованным терапевтическим методам. Чтобы не допустить нарастания нервного возбуждения и выхода его из-под контроля c нежелательными последствиями, он старался сосредоточиться на без-мыслии, изгнать из головы всё лишнее, и это помогало, через несколько минут к нему возвращалось спокойствие, понемногу улучшалось настроение. Несмотря на весь этот ужас, главная проблема, связанная со здоровьем, была гораздо более глубокой. Им периодически овладевало навязчивое желание искусственно нарушать спокойствие своих нервов, самому воздействовать на мозговые клетки, возбуждать их. И если это не удавалось сделать так, как требовало жела-

ние, то он повторял эти «эксперименты», которые порой затягивалось на долгие часы. Сандро этим изнурял себя, мучал, терзалось сознание, он доводил себя до головной боли, возбуждал нервы, нарушал своё душевное спокойствие. Это пахло мазохизмом. Навязчивость питалась энергией Сандро, «наслаждалась» его мучениями. Понимая никчемность и бредовость всего, что происходило с ним, он никуда не мог деться от такого состояния, был его заложником, находился с ним один на один и боролся с этим уродливым несчастием в одиночку, как мог. Когда удавалось «удовлетворить» желание, сделать то, что оно требовало, навязчивое состояние отступало, покидало его. Более того, он испытывал невероятное счастье, жизнь казалась более чем прекрасной… Всё происходило из-за неустойчивости сознания. Положение усугублялось ещё и тем, что этот страшный недуг давал дополнительный повод для тревоги за здоро-

234

вье, которое никогда его не беспокоило. В таком состоянии попытка отправиться в город, пройтись, завернуть к друзьям оборачивалась леденящим страхом. Единственным выходом было поскорее возвратиться домой, ведь дома и родные стены помогают. Положение Сандро казалось беспросветно отчаянным. С верой и надеждой он вёл-таки одинокую борьбу за выживание при помощи йоги, медитации и лекарств. Жил как изгой, хоть друзья и оказывали ему моральную и психологическую поддержку. Сандро ценил их тёплое внимание, убеждался, что всётаки есть люди, которым он нужен. Но жизнь всё ещё казалась ему беспросветной, как квадрат Казимира Малевича. Из-за этой неустойчивости в голову беспрепятственно лезли также всякие неприятные мысли, воспоминания, которые доставляли Сандро большие проблемы, избавиться от них было нелёгким делом, потому что они тоже носили навязчивый

235

характер. Чтобы освободить сознание от этого хлама, требовалось переключить внимание на длинную череду приятных, умозрительных воспоминаний. И вот тут-то и начинался долгий, невероятно мучительный процесс избавления, и не дай Бог, если в этот процесс вклинилась бы какаянибудь угнетающая мысль, тогда всё приходилось начинать заново. Такое состояние тяжёлой, изнурительной, умозрительной борьбы длилось порой несколько часов, а порой и целый день. То, что происходило с Сандро, было настоящим насилием интеллекта, «игрой на нервах», занозой в мозгу. Это отравляло ему жизнь. К каким только врачам и знахарям он не ходил, какие только лекарства не принимал, они помогали лишь частично. Происходящее было для него самоедством, кошмарной патологией, маниакальным синдромом навязчивых мыслей, идей, оказывавших деструктивное влияние на его общее самочувствие.

Ну, каково было жить столь монотонной, вялотекущей жизнью, с неотступающей депрессией, в особенности в сумрачный, скучный зимний день или вечер, без света, без тепла, без всякого развлечения, не видеть никакого выхода из тупика и, сидя понуро, думать лишь о том, как немного погреть замёрзшие пальцы. Тяжелейший нервный срыв стал также причиной проблем и со спазмами, которые не позволяли ему спокойно пить даже воду, эта потребность давалась нелегко, превратившись для Сандро в мучительный процесс. Порой требовалось более получаса, чтобы сделать несколько маленьких глотков. Легко ли представить себе, каково оно, в знойный летний день, томиться жаждой у крана со струящейся холодной водой и не иметь полноценной возможности утолить её, сделать глотательное действие? Это были танталовы муки… Врачи были бессильны… В таком аду про-

вёл он четыре с половиной года. Если бы тогда, кто-нибудь сказал ему, что всё это пройдёт, что он вновь вернётся к активной жизни, он не поверил бы. А уж, что начнёт принимать участие в общественнополитической жизни, активно будет работать с оппозиционной прессой, - это бы показалось ему бредовой мечтой. Ну, а если предсказали бы, что он переживёт революции, радикальные изменения у себя на родине, станет очевидцем социальных потрясений, увидит, как старый, любимый город обретёт новую жизнь, что с детства знакомые и милые сердцу улицы и проспекты скинут с себя серость, станут торжественными, уютными, что он сам многого добьётся, - это для Сандро могло быть лишь красивой сказкой, фантасмагорией… Прав был мудрый царь, сказавший: «Всё пройдёт… и это тоже пройдёт». Он держался, выживал. Ведь хотелось многое сделать, прочесть, написать, у

него так много планов, он молод… Он не переставал надеяться, верить, что весь этот патологический, леденящий ужас, тяжелейший кошмарный недуг будет повержен. Эта вера и надежда – спутники любого человека, попавшего в сложное положение, тепло утешали, подпитывали его жизненные силы. Господь оберегал Сандро. Стойкая воля, необоримая тяга к жизни сделали-таки своё дело. Он выбрался из этого отчаянного положения и вступил в активную жизнь. Но безвозвратно были потеряны лучшие годы, проведённые в болезни и отчаянии. Намного позже, уже в лучшие для себя времена, когда Сандро обращал взгляд на своё прошлое положение, ему казалось, что тогда он побывал у берегов Стикса. Казалось, даже, что переплыл его, прошёл через все круги дантова ада, и, наконец, благодаря несгибаемой воле, вышел на заветный, греющий тепло и дарящий счастье, Божий свет… ...Случилось... После наглой фальси-

фикации очередных результатов парламентских выборов, во время которых ему был дан мандат наблюдателя на одном из участков, Сандро воочию увидел как группа полицейских «крутила карусель», как власть топорно дурачит общественность. А вечером, когда закрылся избирательный участок, один полицейский, охранявший участок, сказал: «Наконец всё завершилось». Сандро ему ответил: «Наоборот, всё начнётся только завтра». Во время подсчёта голосов, на участке несколько раз отключали свет и в темноте «ангажированные люди» сбрасывали на стол огромную кипу конвертов… Терпение народа лопнуло. Революция Роз положила конец старому, смела с политической сцены коррумпированную касту фаворитов времён лихолетья, которые, как гигантские уродливые черви на теле общества, держали взаперти благополучие страны… Автор: Александр Черкасов

236

XI Глава Ферма Уолкоттов 1986 год Шла зима нового года. Ежедневный кропотливый, нудный труд заменили нудные, бездельные зимние вечера. Это успокаивало Натаниэля, после столь тяжелого сезона на поле. Он не хотел очередного лета, он возненавидел это время года. Поэтому он наслаждался зимой. Иногда он ловил себя на мысли, что ему не хватает общения. С Биллом, кроме как по делу, ему не было о чем говорить. Тот не любил пустословить. Катрин казалась ему глупой, и порой она откровенно нудила Натаниэлю разными бессмысленными разговорами о быте, семье и сериалах. Он стал закрываться в себе. Натаниэлю нечего было делать, как только закрываться в ванной и смотреть на себя в зеркало. Все привлекательнее он казался самому себе. Его лицо менялось. И Натани-

237

элю нравилось наблюдать за собой в зеркале. Порой простоит так час у зеркала, а то и два. Все тяжелее ему было расстаться со своим отражением. Все больше он мечтал о будущем, в такие моменты. Долгими зимними вечерами его накрывала ностальгия, и он вспоминал Синди. Смотря на ту самую бумажку, найденную им в одном из ящиков в шкафу, он терзался вопросом: «Что за адрес – Хаунслоу. Виттон 75?» Когда шел снег, Натаниэль просился у Уолкоттов погулять, хотя бы с часок, в Брэйнтри. Он любил снег. Он любил слушать его хруст под ногами и думать о чем -то своем. Но Билл наотрез отказывал ему в этом, мотивируя это тем, что Натаниэль и так ходит туда в школу и может вдоволь нагуляться по дороге туда и обратно, плюс на перерывах между уроками. Но это было не тем, что нужно Натаниэлю. В своей новой

школе он до сих пор не нашел себе друзей. Ему даже не хотелось. Все эти не далекие дети вызывали отвращение у него своим поведением и отношением к нему. Некоторые подростки, особенно парни, глумились над его внешностью, говоря что-то вроде: «Этот парень выглядит как девчонка», «Это вовсе не парень, это девочка». Многих бесил тот факт, что Натаниэль сын знаменитой Синди Уолкотт, мол, он всю жизнь купался в алмазах, а задницу ему подтирали фунтами стерлингов. И когда завидные лопухи встречали его в коридоре, они любили взять его за шкирку и позлорадствовать над ним. - Как тебе реальная жизнь? А? Как тебе живется на ферме? Наверное, каждый день подставляешь свою жопу петухам. Ко-ко-ко. А-ха-ха-ха!.. – смеялись они. Но Натаниэль ни в коем случае не желал отвечать своим обидчикам тем же. Чаще, он пытался игнориро-

вать их. Конечно, осадок обиды оставался в нем после подобных встреч с не приятелями, но он пытался быть мудрее. Прежде всего, для самого себя. Приходя после школы, он заходил в ванную комнату и находил успокоение в зеркале. Держа в голове все насмешки, направленные на его внешность, он смотрел на себя в зеркало и думал лишь о том, что все ему просто завидуют. И скоро люди не смогут скрывать своего восхищения перед его внешностью. Скоро они не устоят перед ним, собственно, как и он сам. Однажды, долго сидя в ванной комнате, Натаниэль, вовсе обнаженный, рассматривал себя и заметил свое недержание перед собой. Он заметил, как его член набух, увеличившись в размере, и при каждом прикосновении к нему, он становился все более импульсивным, словно хотел еще. И положив обе руки на чуть оволосевший лобок, Натаниэль почувствовал неистовый момент возбуждения. Он возбудился на самого себя. Он понял это, и это ему понравилось. Он

обхватил свой пульсирующий член ладонью правой руки и стал дергать его движением вперед-назад. Приоткрыв рот от приплывающего в его тело удовольствия, он делал это все быстрее и быстрее, активно рассматривая себя в зеркале. Лицо, грудь в положении бутона, член – он все больше возбуждался, когда видел в отражении все это. Его рука дергалась все быстрее и быстрее, его вдохи и выдохи также ускорялись. Минута, две, три… Все быстрее и быстрее. Он, вдруг, стал чувствовать накопление чегото у себя внутри. Это оргазм приплывал в его физические ощущения. И Натаниэль решил добиться этого, не отступая. Что-то хотело вылезти наружу. Он мастурбировал словно обезумевший. Чувства предвещали ему взрыв. И он сейчас будет. Он уже рядом. Он уже достигает его члена и – да, свершилось. Вот он пик. Вот она нирвана. Белая жидкость выстрелила из его члена, словно пистолет из которого давно не стреляли. Несколькими брызга-

ми, она, содрогаясь от движений рук Натаниэля, стала падать в умывальник и частично растекаться по его пальцам. Все тело Натаниэля покрыли теплота и удовольствие. Он смотрел на себя в зеркале. То на лицо, то на член в своей руке. Он испытывал счастье. Ему безумно понравилось это. Он желал повторить. Вновь и вновь. Раз за разом, закрываясь в ванной комнате, Натаниэль мастурбировал, любуясь собой. Время от времени он ловил себя на мысли о том, что данное поведение не присуще здоровому человеку. Он понимал, что влюбляется в свое отражение в зеркале, и не может устоять перед ним даже в сексуальном плане. Но ничего другого он с собой поделать не мог. Как только он возбуждался, он делал это и ни о чем не беспокоился боле. Теперь вечерами у него появилось занятие. Натаниэль взрослел. В семье Уолкоттов все оставалось на своих местах. Билл так и был бурчливым антагонистом, Катрин все той же добродушной глупышкой. За то

238

время, которое Натаниэль жил здесь, они уже настолько хорошо узнали друг друга, что временами попросту надоедали друг другу. Билл перестал обращать внимание на внешность Натаниэля, и тот начал потихоньку отпускать свои волосы, как ему хотелось этого и раннее. Работы все прибавлялось, ибо с каждым днем старик все больше ленился, так как знал, что у него есть «раб». Все лето Натаниэль практически сам тянул на себе все хозяйство. Это его убивало, но главное, лишь бы Билл лишний раз не трогал его. Иногда он тосковал по старым временам, сжимая в руке своего ангела на цепочке. Но он знал, что сейчас он ничего не сможет сделать. Нужно время и терпение. И Натаниэль встретил очередной новый год на ферме. Одним утром он проснулся от звука выстрела ружья. Начиналось очередное лето. Открыв глаза, Натаниэль понял, что Билл начал свой сезон охоты на ворон. Выйдя на порог дома, он посмотрел на Билла, который с ружьем в руках стоял в

239

нескольких метрах от него. Прищурившись, он смотрел в поле, и когда повернулся к Натаниэлю, то сказал: - Чего так долго спишь? Пора работать! И снова Натаниэль принялся за работу. День за днем, с утра до вечера он пропадал в поле. С каждым разом ему было все легче, ибо это стало для него привычным. Его худое тело стало более выносливым, а на руках от работы выступили вены. Ему не нравился вид своих массивных вен на тонких руках. Он стал замечать, как его фигура крепнет. И он не совсем был в восторге от этого. Но все же, каждый день, истекая потом, Натаниэль орошал землю, поливал ее. Он кормил кур и гусей. Хозяйство полностью перешло в его руки. И однажды, работая в поле, он задумался над тем, что, не поставить ли ему всетаки пугало в поле. Не пора ли принимать решения самостоятельно? Сколько Билл будет еще сидеть на кресле и командовать, ничего не делая, когда он сам может решить, что для хозяйства луч-

ше? Спустя пару дней Натаниэль решил пойти в сарай. Место, которое он до сих пор не любил больше всего. Зайдя туда, он не спеша окинул взглядом все вокруг. Он чувствовал, как ему неприятно находиться здесь. Повсюду воняло дохлятиной, маслом и какой-то гадкой дрянью. Слегка наморщив нос, он пошел дальше, вглубь сарая. Тусклая лампочка с красным оттенком лишь угнетала, а не освещала. Натаниэль повернул голову направо, где стояла та самая бочка с дохлыми воронами. Он не знал, зачем Билл время от времени их туда кидает, но ему даже думать об этом было неприятно. Он знал, у Билла намного больше скелетов в шкафу, чем можно от него ожидать. И он не хотел углубляться в эту тему. Найдя пару какихто мешков, Натаниэль стал запихивать в них траву и прочее, чего не было жалко на пугало. Связав и сшив, где надо, у него получилась человекоподобная фигура, которую он понес в поле, чтобы

установить. После того, как он закончил, он решил отойти на пару метров, посмотреть на результат своих трудов. Сняв шляпу с широкими полями с головы, он протер свой потный лоб и улыбнулся. Он был доволен проделанной работой. Лишь одного не хватало этому пугало – этой самой шляпы. И покрутив ее в руках, Натаниэль потянулся к его голове, чтобы надеть ее. И только он занес руку поверх пугала, как в этот же миг, раздался громкий звук, и шляпа вылетела из рук. В нескольких сантиметрах от него пролетел заряд и выбил шляпу, распотрошив ее. Обернувшись в страхе назад, Натаниэль увидел, как в метрах пятидесяти от него стоял Билл с ружьем в руках. Это он выстрелил из своего, еще чуточку дымящего, ружья. И в этот момент Натаниэль подумал: «Он вовсе псих? Он чуть не пришил меня!» К счастью Натаниэля Билл оказался отличным стрелком и не промахнулся. Зато Натаниэль был чертовски напуган, а впо-

следствии еще и наказан, за излишнюю инициативу. - Ты не понял на счет пугала? – говорил ему Билл. У Натаниэля началась апатия. Его сердце чуть не разорвалось от произошедшего, а он еще виновным оказался. В такие моменты он не понимал Билла, и терпеть не мог его давление на себя. Он пытался быть инфантильным, ибо знал, что может не выдержать. Вдруг, ему стало казаться, что его жизнь на ферме скатывается в пропасть. И он стал чувствовать себя все более подавленным. Близился январь 1988 года. Натаниэль все также ежедневно наблюдал за собой в зеркале. Его грудь все больше развивалась и переходила в полноценный первый размер. И это немного настораживало Натаниэля в том плане, что с потеплениями ему придется снимать с себя всю зимнюю одежду и старики, увидев своего внука с женской грудью, посчитают его уродом. Он не мог отвергать свои гендерные трансформации. И временами, на благо всем, он стал

задумываться о побеге, о собственной свободе. Смотря в окно на кухне, он внимал ту самую дорогу, ведущую в Брэйнтри, и думал о своих перспективах. Он думал, как будет лучше для всех. Ему все надоело, страх перед будущим на ферме и попросту желание осуществить свои мечты, снова стали двигать его чувствами и желаниями. Он смотрел на дорогу и понимал, что у нее есть еще другой конец, который вел в противоположную, неизвестную ему сторону. И в этот момент, вспоминая о Софи, он думал, что он должен попробовать сделать это. Наверняка, она сейчас была в одной из французских тюрем, и у Натаниэля болело сердце за нее. В некой степени, он чувствовал себя виноватым перед ней. Она прилагала все усилия ради него, а он боится отважиться на действия. Пора составлять планы. Пора действовать. Ради Софи, ради идеи, ради будущего. Натаниэль понимал, что прогниет на ферме, если не отважится, как когда-то отважи-

240

лась его мать. И все могло бы быть, если бы не заболела Катрин. Натаниэль никогда не кипел душой к Катрин. Он не считал ее умной и близкой к самому себе. Но ему было жаль ее. Лишь за такие человеческие качества как нежность. Она никогда не упрекала Натаниэля. И когда он узнал, что у той воспаление легких, то даже на некоторое время забыл о собственном побеге, дабы побыть рядом с Катрин и поддержать ее. Он знал, что Билл не способен на ухаживания. Поэтому он взял это на себя. Спустя некоторое время болезнь вовсе приковала Катрин к постели. Она вставала лишь в том случае, когда ей нужно было справить нужду. Ее голос осип от слабости, а лицо вовсе стало белым. Натаниэль кормил ее с ложки и даже читал книги, пока Билл сидел перед телевизором. Иногда он пытался разговаривать с ней о чем-то, но не всегда получалось. Натаниэлю не о чем было говорить, а Катрин было тяжело это делать.

241

Однажды, одним февральским вечером, Натаниэль с Катрин остались наедине, когда Билл, впервые за три месяца, решил выйти из дому, проветриться, либо по своим делам. Катрин попросила Натаниэля сесть поближе, после чего решила отважиться на откровенный разговор. Сквозь боль, с тяжелым дыханием, она сказала слабым голосом: - Натаниэль, мой милый мальчик! Как же ты красив! – протянув свою изнеможенную руку к его лицу, чтобы погладить его щеку. Натаниэля удивило это. С легкой улыбкой и тревогой в глазах он аккуратно взял руку Катрин и положил ее на постель, там, где она и лежала до этого. - Он ушел? – спросила Катрин, решив подстраховаться. Натаниэль, не отрывая глаз от Катрин, кивнул. - Как долго я ждала этого! – произнесла она уставшим голосом. - Чего? – спросил Натаниэль. - Разговора с тобой, Натаниэль. Я хочу поговорить с тобой, –

сказала она и попросила воды. Натаниэль налил воды в стакан и аккуратно напоил Катрин. Его взгляд стал еще тревожнее, а лицо вовсе серьезным. - О чем, Катрин? – спросил он. - О твоей матери, – сказала она, после чего замолчала на пол минуты, будто набираясь сил. Когда интерес Натаниэля накалился до предела, а слова Катрин полностью созрели, она сказала: - Почему ты никогда не спрашивал о ней? - Я думал, тебе будет неприятна эта тема, – сдержанно ответил он. - Умница! – сказала она, еле натянув улыбку, после чего продолжила. - Но сейчас нам пора об этом поговорить! – тяжело сглотнула она. - Билл презрел родную дочь и ничего не хотел про нее слышать. Когда он впервые увидел ее по телевизору, то чуть не разбил его… - говорила Катрин, будто сразу перейдя к делу. - Но почему? – спросил Натаниэль. - Его очень задела самостоятельность

Синди. Он не мог стерпеть того, что она может принадлежать самой себе. Я всю жизнь была неграмотной крестьянкой, не закончив школы. Но я всегда могла видеть людей насквозь. И я хочу сказать тебе, Натаниэль, как ты напоминаешь мне твою мать. Поверь, она также могла найти подход к Биллу, как и ты. Это мало кому удается… - Катрин вдруг погрузилась в мысли. Пожалуйста, расскажи мне о ней поподробнее! – умолял Натаниэль. Катрин снова попросила воды, после чего собрала всю силу в своем голосе, и стала говорить: - Я родила Синди 7 июня 1948 года. Мы с Биллом были счастливы, так как мы долго не могли зачать детей, и Синди была нашим единственным ребенком. Мы старались давать ей все, но при этом требовали от нее исполнительности. С ней всегда было легко, она хорошо училась. Но однажды, она увидела по телевизору что -то городское, что-то модное. Ее глаза загорелись чем-то непонятным для меня. Она

резко изменилась. Стала гордой и самовлюбленной. А когда они с Биллом не смогли сдержать взаимной не покорности, она заявила, что покинет дом и станет моделью, такой же известной как те модели из телевизора. Билл не стерпел и избил Синди. Именно после этого случая она сбежала из дому, на следующий день. Вместо извинения, Билл потерял родную дочь. И теперь он не может простить ни себе, ни ей, уже более двадцати лет. Натаниэль задумался над услышанным и сказал: - Выходит, что Билл во всем виноват? - Речь не о том, кто виноват, Натаниэль. Речь о том, что ты не должен стирать свои руки в мозоли в этом проклятом месте. Понимаешь, я только сейчас осознала, какой дурой я раньше была. Я не понимала поступков своей дочери… Катрин стало сложно говорить. Ее глаза стали мокрыми, а по щеке спустилась слеза. Вытерев ее, Натаниэль сказал: - Ты ни в чем не виновна, Катрин! - Нет, я виновна!

Я во всем стелилась перед Биллом. И даже, когда я была на стороне дочери, я поддерживала его. Я всю жизнь была подстилкой. И я не чувствую себя счастливой. Возможно, Синди, не будучи такой глупой как я, была счастливой. И я советую тебе, Натаниэль, пока я еще жива, беги отсюда! Беги! Иначе так и будешь кормом этого тирана!.. - Нет, Катрин! Ты не умрешь! Что ты говоришь такое? - Уж теперь я знаю, что говорю! Поверь! - Нет! Не сейчас! – сказал Натаниэль, после чего раздался хлопок входной двери. Это Билл вернулся после недолговременного отсутствия. Катрин с Натаниэлем понимали, что их разговор на этом закончился. И перед тем, как сделать непринужденный вид, Катрин, все же, решила добавить, прошептав: - Не сомневайся в себе! Делай то, что должен делать! Никому не потакай! Автор: Роттен

Морган

242

- Ну, где она? – Аня Синицкая вглядывалась в поток студентов, который сползал по лестнице и растекался по фойе. Из толпы стремительно вынырнула статная фигура в сапогах, строгой юбке и стилизованном чёрном кителе с двумя рядами блестящих пуговиц. Ни дать ни взять, игрушечный солдатик. - Эвита! Я здесь! – Синицкая широко взмахнула рукой. Подружка, не меняя выражения лица, но изменив траекторию, подлетела к ней и полушутя провозгласила: - И я здесь. Что вам угодно? – И уж после этого улыбнулась и рассмеялась. - Ничего, домой пошли! – со смехом ответила Аня. Вообще её однокурсницу звали Эвелина Жукова, но её почти сразу стали называть Эвитой за любовь к истории, Латинской Америке и своеобразную внешность: стран-

243

ное сочетание карих глаз и от природы золотистых волос. Ещё она была хорошенькой, но в какой-то старомодной манере: её лицо напоминало довоенные немецкие открытки. Она толькотолько поступила на международные отношения и была в полном восторге: от своего успеха и от смены окружения. Только здесь она могла найти понимающих людей, таких, как остроумная, весёлая Синицкая, с которой можно было сколько угодно вставлять иностранные фразочки и иронизировать, используя аллюзии из политики, истории и литературы. И до метро они частенько ходили вместе, болтая и обсуждая всё на свете, как сегодня. На пороге квартиры Эвита долго и упорно – вернее, долго и нудно – искала ключ. Она любила вместительные сумки: практично, и кошелёк

трудней стянуть. Но сейчас уже готова была вспылить и долбануть эту сумку об косяк. «Ну да, глупо и по -детски – но кто видит? Это раз! И это лучше, чем огреть этой сумкой когонибудь – это два! И что мне делать, если я такой порох, нужна психологическая разрядка – это три! Загонять негативные эмоции внутрь себя – глупое насилие над собой... Да, понимаю, мои рассуждения – тоже вид психологической защиты, называемый рационализация, но опять же...» Так она разговаривала сама с собой, выковыривая ключ из-за порванной подкладки – вернее, эти мысли пронеслись у неё в голове за две секунды. Всё, слава Богу... Сумку – на пол, туфли – тут же, мыть руки, суп – на плиту. Потому что после занятий она всегда была голодная, как... сказать, как волк – ничего

не сказать. «Интересно, а вот у нас в группе английского парень из Эквадора. А там что едят вместо борща? Есть какой-нибудь суп, напоминающий по вкусу?.. Так, хватит внутренней болтовни!» Она направилась в комнату. Да, у Эвелины была привычка – мысленные рассуждения с самой собой. Но тут ей даже не пришлось себя тормозить. И мысли, и чувства исчезли как-то сами собой. Прямо сразу. Сразу, с порога – как только она глянула на книжную полку. На полке, между учебником «Новейшая история стран Латин-

ской Америки» и книгой Жоржи Амаду «Лавка чудес» сидел кот. Да не просто – нарисованный кот. Серебристо-серый, полосатый, с глазами цвета морской волны. Вообще, он здорово напоминал человека – потому что был одет в генеральский китель (тоже серый), галифе с лампасами и сапоги. На голове – фуражка, на боку – сабля. Вот это новости... Да. Она никогда не отмахивалась от тезисов о неизученных, таинственных явлениях. Она когда-то даже увлекалась эзотерикой. Но сейчас... Ведь это явно не похоже на галлюцинации... или на фантазии нервной

впечатлительной натуры... Пока Эвелина в молчании потрясённо изучала его, кот непринуждённо пригладил усы и произнёс: - ;Buenos d;as, se;orita! - ;Buenos d;as! – механически отозвалась Эвита, хотя не учила испанский. А что ещё тут сказать?! Этот кот ей когото напоминал. Определённо. Ну конечно!.. На прошлой лекции по истории Эвелина была верна себе: нити не теряла, самое важное записывала, как примерный ребёнок – но умудрялась заниматься своими делами. Сначала шёпотом переговарива-

244

лась с соседями, потом ей стало скучно. Рисование! Спасение на все времена! Она быстро раскрыла форзац учебника (тот самый, «Латинская Америка»), взяла карандаш... Рисовала она здорово. Она любила скорчить из себя скромницу, но свои художественные способности признавала, не стесняясь. - Ой, покажи! Слу-ушай, классно... Настя, смотри! Илья, ты тоже! - Стой, дай дорисовать, не хватай книгу!.. - Ух ты, прикольно!.. На обложке красовался шикарный персонаж: военизированный кот, со смачной злобной ухмылкой небрежно опирающийся на саблю. Ни дать ни взять южноамериканский диктатор! - Ну и мерзавец!.. Классный такой!.. - Котэ – реально хунта!.. - Фуражку ему нарисуй, здоровенную! Как у фашиста! - Щас будет, подождите... - Эполеты разлапистые, аксельбантов, орденов побольше! Вот точно диктатор

245

будет! - Фи, какой у вас дурной вкус! Он ведь не тупой гламурщик из банановой республики... - Нет, там не бананы, там кофе... - Или нефть!.. - Или селитра!.. - Медь!.. - Короче, перцы там! - Да сам ты перец! Пошла весёлая перебранка, все шептали, пригибаясь к самой парте, и давились смехом. К обсуждению присоединился весь ряд. - Так, что там за народные волнения на задних рядах? – прозвучал саркастический преподавательский голос. Испуг и новая возня – с целью принять подобающее положение. И выдох с облегчением – подняли «южную колонию», выслали из аудитории трёх парнейтуркменов. У-ух, пронесло... - Значит, мы ещё не так сильно шумим? – спросила Даша Алентова. – Всё равно, надо бы тише... Эвита, - обратилась она к художнице, - ну ты та-

лант! Такой котище – прямо карикатура из «Крокодила», только более стильно и не так критично! Давай, раскрась его! - Что, прямо сейчас? У меня карандашей с собой нету! Пусть остаётся монохром, так более цельно... - Найдём карандаши! – отозвался Лёшка Шустрый (а вообще-то – Алексей Быстров). – Вон у Виталика красный какойто... - У меня жёлтый вот! Эвелина извлекла из этих огрызков максимум. Жёлтый и красный – для знаков отличия, галунов, синяя ручка – ножны сабли. У неё самой откопался карандаш какого-то невразумительного зеленоватого оттенка. - А этот на кошачьи зенки запусти! - Да знаю я. Самого персонажа она оставила серым, прибавив для красоты полоски. Тут и закончилась пара, Эвита быстренько собралась и ускакала на английский. На ходу удовлетворённо хмыкнула по поводу

рождения котавоенного. Но затем отвлеклась и не вспоминала о нём уже больше недели. ...А теперь этот красавец заявил о своём существовании. Мало того, сидя на книжной полке, он взирал на ошеломлённую Эвиту даже с каким-то снисхождением. И мало того – он решил представиться: - Честь имею, генерал Эдмундо Тимотео Гато Пиньера. А как величать юную сеньориту? - Эвелина... Жукова... – с пересохшим, саднящим горлом выговорила девушка. И неизвестно зачем прибавила: - М-можно Эвита... – И тут же залилась краской, чувствуя знакомый сполох жара на щеках. «Чёрт, зачем я ему сказала этот партийный псевдоним?!» мелькнула мысль, и накатил очередной приступ жара. «Ну вот, теперь ещё рожа красная!» - подумала Жукова – но теперь, похоже, краснеть дальше уже было некуда. - Очень приятно! Теперь я, по крайней мере, знаю, кому обя-

зан своим существованием! – куртуазно произнёс котяра. – Вы только не пугайтесь и не удивляйтесь, сеньорита... – Он отечески склонил голову в фуражке. Она хотела подетски возмутиться: «И ничего я не испугалась!», но смолчала. - Вы ведь меня сами нарисовали, продолжал кот. – Неделю назад вызвали из небытия, можно сказать! И... вот я здесь! Но если звёзды зажигают, значит, это кому -нибудь нужно? – И подмигнул. - Я думаю, да, проговорила Эвелина и улыбнулась (вроде, получилось естественно). - Без сомнения! Всё в этом мире имеет причину, предпосылки: дождь, снег, инфляция, появление на арене государственных деятелей... Ну, и моё тоже появление... – деланно скромно прибавил генерал. – Вас, наверное, интересует его причина и цель? Цель мне самому трудно определить. А вот причина одна. Вы очень необычный человек – даже слишком. Вот в этом

«слишком» всё и дело. Вы – прирождённый творец, художник... - Но я же не профессиональный художник! - Это абсолютно ни причём! Не всякий мастер может то, что вы – создавать реальности. Иные миры. И, вкладывая частицу своей души, вдыхать в них жизнь. То есть переносить в этот мир, понимаете? Ваши способности усиливает вот что: всякая сущность носит в себе как чистую фантазию, так и прототип – взятый из реальности, следовательно, сближающий с этим миром. Я понятно объясняю? – спросил Эдмундо. Девушка кивнула. – Сила ваших творений может быть так велика, что вы и сами не ожидаете! Например, пожелай вы – необыкновенно сильно! – иметь букет цветов, могли бы просто нарисовать его и взять рукою с листа... Может, я и преувеличиваю. Но если вы смогли оживить меня, то что уж говорить о каких-то там растениях? Эвита только хотела что-то сказать, как в замке повернул-

246

ся ключ и открылась дверь. Эвелиночка! Приве-ет! Ну что, как дела?! Ты тут уже, ух, шустрая, как всегда! Стремительность, напор, бразильский карнавал, только без мишуры – Алина пришла! Эвита снимала квартирку с ней и ещё с Марьяной. Девчонки, держитесь... А что сейчас будет! Ещё одна девушка в шоке, вопли (тихо себя вести Алина просто не умела), расспросы, чёрт-те что... Юное создание впорхнуло в комнату. - Слуш, а чё у тебя за вид? Что-то не так? Она стала выгружать учебники из сумки, не обращая никакого внимания на кошачьего генерала. А тот сидел на полке, закинув ногу на ногу, прямо у неё перед глазами. Значит, не видит?! - Да нет, всё так. Просто... устала я сегодня, - не нашлась, что придумать, Эвита. – Позабыла про столько вещей! А... а-а сейчас в башку стукнуло, что я материалы к семинару не распечатала!

247

- Так он послезавтра, успеешь! – Девчонка продолжала рыться в сумке. «До сих пор не замечает? Точно не видит... А я?» - подумала Эвита и бросила взгляд на полку. Но... кота там не было. Он куда-то исчез! «Значит, галлюцинации?» - облегчённо вздохнула она. Соседка упорхнула на кухню. - Ой, у тебя суп сейчас убежит! Тут уж Эвелина выскочила из комнаты, забыв о волшебных явлениях. Хотя мельком успела подумать, что ещё вернётся к вопросу. Но вопрос вернулся к ней. Как раз тогда, когда она официально декларировала себе, что всё произошедшее – глюки. Она сидела на лекции и строчила данные о мировой энергетике, попросила у Ани ручку, обернувшись назад. Повернулась обратно – и чуть не подскочила вместе с партой. Прямо у раскрытого учебника стоял нарисованный котяра в своей белогвардейской шинели – и с неподдельным интересом изучал карту мировых путей транспор-

тировки нефти! И опять же, что характерно, остальные на него – ноль внимания! Хотя он пару раз зацепил саблей лежавший слева Настин пенал... Эвита отвернулась и украдкой перекрестилась, наклонившись в проход. Бросила взгляд обратно – дон Эдмундо исчез. Она вытянула из сумки «Латинскую Америку». Судорожно распахнула форзац – кота не было и там!!!.. - Так значит, я одна могу вас видеть? Эвелина Жукова сидела у себя за столом, а дон Эдмундо опять примостился на книжной полке. - Сейчас – да, а вообще – меня может видеть всякий, кто верит в меня. Или хотя бы допускает мысль о моём существовании, объяснял кот. – Для этого человек должен знать, что вы меня нарисовали – и всё очень просто. Эвита уже стала привыкать к странному созданию – насколько можно привыкнуть. Сначала при его появлении она пугалась и тушевалась, как при нежданно нагрянувшем высо-

копоставленном лице (или морде?), а теперь вела себя смелее. По крайней мере, она поняла, что этот кот не собирается делать ничего неприятного, и даже, пожалуй, испытывает к ней симпатию. Да и он сам, несмотря на одиозный вид, вполне даже адекватный – в нём даже есть что-то человеческое. - Но кто мне поверит? Нет, все знают меня как человека оригинального, но здесь речь идёт уже не об эксцентричности, а о психической нормальности, сеньор генерал... Эдмундо повёл хвостом. - Вы недооцениваете не только экстраординарные явления, сеньорита, но и веру в них других людей. Другое дело, надо ли им знакомиться со мною, - усмехнулся он в усы. Жукова неопределённо пожала плечами. - Ну что ж, как говорится: если вы мои друзья – так вам и надо! – злорадно хихикнул генерал и опять вильнул хвостом. – Милая барыш-

ня, спрашивайте, что бы вам хотелось узнать; ведь вы попросили меня об этой беседе. - Верно, - признала Эвита. Она заметила, что кот выражается донельзя литературно и как-то старомодно. И это ужасно нравилось. «Наверное, царские офицеры так разговаривали», - мельком подумалось ей. Ещё вспомнилась Германия и кайзер (она жизни своей не мыслила без истории). - Мне интересна ваша связь с вашим изображением – там, в книге... - Ну что ж, этот учебник – моя официальная резиденция, как Белый дом, а вообще я ведь могу путешествовать... - О, я заметила! - ...в том числе по разным книгам. Вот скажите, какие ваши любимые авторы? - Ремарк, например, Джек Лондон, Фитцджеральд, Гашек, Франсуаза Саган, Андре Моруа – это только некоторые, конечно, – принялась перечислять Эвита. - А кто-нибудь из латиноамериканцев есть? – с надеждой

спросил кот. - Конечно! Вон Жоржи Амаду, ещё Маркес, пару штук Коэльо. - Хм! И даже Исабель Альенде! – Кот как-то странно фыркнул, называя фамилию писательницы. - А вон книга о Че Геваре, если, конечно, почтёте вниманием, - деликатно проговорила Эвита. Генерал опять фыркнул, на этот раз притворившись, что чихнул. - Что ж, вполне неплохо! Пойду-ка я прогуляюсь по улицам Баии, если вы не против, - сказал дон Эдмундо и тотчас растворился в воздухе. Эвелина, всё ещё не привыкнув, пару секунд смотрела на то место, где он только что стоял. Но тот вдруг высунулся из «Лавки чудес» и заявил: - Что ж, сеньорита, можете приводить друзей! Но кто не спрятался – я не виноват! – И снова шмыгнул в книгу, живописно взметнув полой шинели. Автор: Пинчук

Янина

248

: - : 1- + + c - 8< + : V I 8 c @ < + X- * ; @ c + 12 c + + A < c + ^- 7 c + -+ +

- , *